Кровь и Серебро [Александра Плотникова] (fb2) читать онлайн

Кровь и Серебро

Часть 1 Дворянская кровь

Это — магическое действо наивысшей важности; инициация нового эона. Когда становится необходимо произнести Слово — вся планета должна искупаться в крови.

И смеется сталь, от крови пьяна.

Знаешь, как тебя ждали здесь?

Не было жизни — была лишь война.

Легким шагом ты входишь в Смерть.

Мельница — «Зов Крови»

  

Пролог.

Сначала проснулось Желание. Задавленное годами борьбы с собой, оно внезапно подняло голову и заявило о себе настойчивой и тянущей тоской.

«Почему бы и нет?» — спросила себя Воля и всколыхнула мрак небытия, затрагивая старый, давно уже полумертвый эгрегор, переставший рождать Воплощенные реальности. Другим-то ведь можно.

И вокруг одной души, одной будущей личности постепенно стал формироваться мир, начав быть с того момента, которым рассказчики когда-то открывали свою историю.

Ритуальный чертеж ярко светился в полумраке зала. Старые письмена, смысл и значение которых давно позабылись, словно выжженные, горели на камне пола. От них веяло болью и страхом — распятый на цепях над чертежом человек остро чувствовал это. Едкий жар опалял босые ступни, заставлял инстинктивно пытаться свернуться в комок, но цепи не позволяли. Даже сейчас познавший крайнюю степень унижения мужчина не мог признаться себе в том, что боится. Боится того, что вот-вот должно произойти. Испытывать страх позорно для паладина. Недопустимо.

— Ты здесь, потому что подвел Круг, Малек Сэрафанец. И ты будешь проклят.

Он не видел лиц своих судей. Он вообще ничего не видел из-за заливавшего глаза холодного пота. И почти перестал думать от боли в растянутых мышцах. Но его горло не издавало ни звука. Взгляд прикипел к доспехам, кучей лежавшим на полу в том же чертеже.

Его собственным доспехам, таким привычным, ставшим почти второй кожей… Отблески факелов на черном металле завораживали, притягивали все сильнее. Малек уже разрывался между страхом и желанием надеть их, стыдливо пряча свой позор. Ведь он действительно подвел магов, хотя поклялся защищать их даже ценой собственной жизни и чести!

Поклялся!

Будь проклят этот старый вампир.

Он явился в Цитадель Ордена внезапно и нагло, среди бела дня, словно специально подгадав момент, когда Хранителя Раздора и большей части его войск не будет в крепости. Он убивал, хохоча в лица магам, не способным ему сопротивляться — их силы гасли при приближении верного пса Древних. Кровь заливала пол и стены, пятнала цветные витражи с изображениями святых рыцарей. Вампир вольно шел по коридорам с черным мечом в руке, посмеиваясь над отчаянными криками жертв, звавших своего спасителя…

— Зовите своих собак — пусть попируют на ваших трупах!

Малек не успел. То ли древняя магия дала сбой, то ли вампир помешал Призыву… Рыцарь оказался на месте бойни слишком поздно. И злейший враг, сытый, довольный, глумясь и играя тенями, оглушил паладина, но оставил жить с этим позором и виной.

Старая зеленая тварь…

Малек не заметил короткой вспышки и мгновения чудовищной боли, оставившей от его тела горстку праха и костей

Низкий голос некроманта громогласно раскатился под сводами, заставляя бежать мурашки по уже несуществующему хребту:

— Удовольствия плоти более не для тебя. Ты будешь служить нам Вечно.

Ревенант, наконец надевший свои доспехи, взял заменившими плоть латными перчатками привычную глефу. В прорезях забрала светилась только тьма. В сознании — только абсолютная преданность Создателю и жажда мести.

Больше он не подведет.

Никогда. 

***

Леди Ариэль готовилась к очередному ритуалу Равновесия. Неважно, что происходит за дверями просторного светлого зала, украшенного лепниной, барельефами и позолотой, больше напоминающего храм. Ее, единственную настоящую опору этого мира, ничего не должно беспокоить и отвлекать.

Даже чья-то смерть или боль.

Статная золотоволосая женщина в белых одеждах медленно двигалась по залу, чертя сияющие голубым глифы прямо в воздухе громадным черным пером, по размеру больше напоминавшим меч. Знаки застывали, мерцали, складывались в сложный, прихотливый узор вокруг изящных золотых весов, абсолютно неподвижных на спускавшейся из-под купола тонкой цепи. И вот чертеж завершен. Канал установлен. Чуткое пространство готово внимать Силе, принимать ее поток, пропускать и направлять к нерушимой Печати.

Леди Ариэль опустила перо и сама опустилась на колени, окончательно отрешаясь от окружающего мира. Слыша лишь колебания под кромкой хрупкой реальности, несильные, но настойчивые толчки того, что не должно вырваться на свободу. Враг силен. Враг опасен. Древнее безымянное зло, оставленное в наследство вымершим народом — беспечными высокомерными созданиями, в грош не ставившими других и поплатившимися за это…

Зло шевелилось, будто предвкушая что-то, поднимало голову, принюхивалось. И по спине невольно бежал холодок дурного предчувствия — неужто Враг расшатывает Печать?

Спокойно… Только спокойно. Нельзя терять концентрацию.

Женщина встала, не заметив звука открывающейся двери и легкого всплеска нарушаемой границы чертежа.

Взмах тонкой руки зажег голубое пламя в левой чаше весов.

Холод и тени сгустились за спиной. Прочь страх и сомнения, это все наваждение, посланное Врагом! Рука взлетела над правой чашей…

Но атам вонзился в спину прежде, чем вспыхнуло новое пламя. Кровь залила чертеж, тело рухнуло на пол, сбивая весы с поддерживаемого тысячелетиями статичного положения. Брызги крови упали на золото, на древние символы забытого языка. И реальность закричала, зашлась в судороге, когда довольный вой прокатился по ее изнанке и мощный удар сотряс до основания Печать и Замок. Энергия жертвенной крови разом хлынула туда, к белым камням, к столпам от земли до неба, пробивая брешь в ткани и без того неустойчивой реальности.

Какая малость — всего лишь незакрытый, незавершенный ритуал. Всего лишь маленькая брешь в нерушимой обороне. Всего лишь… убитый прямо на чертеже ритуалист, чьей рукой действо должно быть завершено. Тогда и только тогда Печать укрепится вновь, сохраняя мир от вторжения. Но теперь — некому, и в крохотный, пока еще крохотный пробой хлынула энергия мира, вскармливая то, что таилось там, за гранью, ослабляя защиту и давая возможность проникнуть не только Врагу.

Довольный убийца растворился в тенях, не став наблюдать, как мечется перепуганная душа. Начало было положено. Первый ход долгой партии — сделан.

Теперь остается только ждать Наследника.

Глава 1 Смерть — это только начало

Сорок лет спустя

Какой сегодня кровавый закат… Ветрено будет. Да шевели же ты ногами, дурная скотина, чего артачишься? Волколаков, что ли, чуешь? Так переставляй копыта быстрее! Но, пошла! До Зигсторкла рукой подать, там тебе и теплая конюшня, и мешок овса на морду. Давай, топай.

Я не люблю долгих путешествий по глухомани. День за днем трясись в седле, ни помыться толком, ни поесть, ни выспаться. Если привал, то наскоро, если ночевка, то не снимая брони и держа меч под рукой — не нечисть, так бандиты найдут. Через пару месяцев такого бытия звереешь и сам перестаешь отличаться от оголодавшей черни с большой дороги. Я не видел нормальной жизни с весны, перебиваясь по постоялым дворам и редким зачуханным деревням, от самого Курхагена. Едва народ узнавал, что я оттуда, как от меня начинали шарахаться по углам. Как же! Бубонная чума! А вдруг я вампир, раз выжил?

Идиоты…

Мать умирала долго и мучительно. В последние дни напоминала собственный призрак. Даже умоляла избавить ее от мучений, но местные святоши не дали, подняв хай на всю округу о «богомерзком нечестивце» в лице меня. Зато я потом отыгрался, глядя, как одного за другим их выкашивает зараза. Божок, которому они истово молились, разумеется, не помог. С чего б ему.

Отец мой, Лейф де Крейдемаар, скончался еще до эпидемии — был подран волколаками. Сестру Эрику с мужем я отослал из города подальше, как только начали замечать первых черных крыс. Мать уезжать отказалась наотрез, заявив, что от могил предков она ни ногой. Странная привычка цепляться за старые кости, но переспорить ее я не смог. Сейчас думаю — может, стоило маман поперек седла перекинуть, да отвезти вслед за сестрой?..

Меня чума не брала. Никак. Ни недомоганий, ни оспин — ничего. Мать радовалась, святоши пустили слушок про сговор с нежитью. Дескать, почему еще я хожу такой чистенький и бодрый? А мне ничего не оставалось, кроме как заставлять народ хоть что-то делать, а не выть перед свечками, и самому подавать пример, собирать и сжигать трупы. Я всерьез подозревал, что злобные, черные, неестественно громадные крысы — дело рук святош или магов, которым выгодно держать народ в страхе и повиновении, но прямых доказательств у меня не было. А обвинить огульно — значит, нажить еще большего врага в лице Храма. Мне на их анафему плевать, но жить я пока еще хочу.

Страшные были дни. Вонь от горящих трупов ветер разносил на многие мили, ею пропиталось все: одежда, вещи, стены домов, даже пища отдавала запахом зараженного паленого мяса. Чем дальше, тем больше люди утрачивали веру. Особенно, когда стали помирать святоши, и никакие молитвы их не спасали. Их драгоценное божество молчало. Я же…

Мне кланялись в лицо, а за глаза нарастал шепот. Что я чернокнижник, демон, злой дух, вампир, да кто угодно. Потому что ничего мне не делается. Потому что я проклял святош за мать. Потому что, в конце концов, я не хожу на молебны в местную церковь и жертв боженьке не оставляю.

Я не стал дожидаться попыток расправы. Едва болезнь стала отступать, я покинул родной город в надежде найти если не помощь, то хотя бы подтверждение своим опасениям у Круга Девяти или того, что от него осталось после резни на Южном Озере. Интересно, у кого хватило дури или наглости, или того и другого вырезать и орден, и магов?

Спустя два месяца я почти у цели — Колонны уже видны на горизонте, тонкие, темные и какие-то угрожающе-недружелюбные. Не нравится мне это место. Как и Зигсторкл, впрочем.

У деревни с языколомным названием не оказалось ни банального забора, ни частокола, ни даже защитных менгиров против нежити. Низкие и хмурые дома стояли как попало вокруг деревенского колодца. В пыли топтались куры, со дворов на меня взирали такие же неприветливые псы. Не гавкали. Какая-то женщина, по самые брови замотанная в серый платок, выглянула из окна, просверлила меня взглядом и захлопнула ставни. Мне недвусмысленно предложили убраться восвояси. Но я настолько устал и был голоден, что мнение селянки осталось мне глубоко безразлично. Над входом в самый большой дом красовалась кое-как намалеванная вывеска, изображавшая кружку пива — значит, сие местный трактир. Туда я и направился в надежде получить хоть какой-то ужин и ночлег. Желательно без клопов. Ну а на такую роскошь, как умывание, я и вовсе не надеялся.

Оставив лошадь возле крыльца, я толкнул скрипучую дверь и вошел. В лицо ударила вонь горящего масла вперемежку с потом, перегаром и запахом подгорелой колбасы. Зажмурившись и привыкнув к полумраку, я огляделся. Картина мне не понравилась.

В общем зале вопреки ожиданиям почти не было народу. Похоже, местные мужики предпочли сидеть по домам, а не коротать вечер за кружкой пива и разговорами о погоде и ценах на зерно и мясо. Лишь в дальнем темном углу за грубо сколоченным столом устроилась компания совершенно бандитского вида. Лысый хозяин в засаленной домотканой рубахе с отсутствующим видом протирал кружку. Убогие масляные лампы и фитили в плошках с жиром давали мало света, так что лиц я почти не мог разглядеть, хоть и не жаловался на зрение.

Вся честная компания молча пялилась на меня.

Я невзначай опустил ладонь на рукоять меча и обратился к трактирщику.

— Доброго вечера, уважаемый. Нет ли у тебя ночлега и ужина?

— Трактир закрыт, — зыркнул на меня хозяин, продолжая протирать несчастную кружку в одном и том же месте. — Ступай своей дорогой, чужеземец!

Так… Чем дальше, тем меньше мне все это нравится. Но затевать ссору — последнее дело.

— Даже кружки эля не найдется? Я ехал от самого Курхагена и могу хорошо заплатить.

— Тебе же сказали, проваливай! — буркнул из угла плечистый молодчик. — Не нужны нам тут блаародные!

— Не обессудь, но по нынешним временам ночью под кров может заявиться кто угодно, чужакам здесь не рады, — пробурчал трактирщик. — Откуда нам знать, может, ты злой дух али вампир…

— То есть, выгнать путника в ночь из одних только подозрений, чтобы его там действительно сожрали вампиры — это, по-вашему, хорошо? — начал закипать я.

— Да ты, никак, нарываешься, блаародненький? — прогудел еще один.

— А что тебя не устраивает в моем происхождении?

— Рожа твоя мне не нравится, вот что! Проваливай, пока я в тебе на одну дырку больше положенного не проколупал!

Рожа не нравится, как же… А вот хороший меч, доспех и одежда — очень даже. Еще и на коня глаз положат. Уже руки к оружию потянулись. А хозяин даже не пытается их урезонить…

Кажется, плохи мои дела. Неужели деревенские промышляют ловлей запоздалых путников, и этот лысый тип, который скоро в кружке дно сотрет, в доле? Вполне может статься, что награбленное они продают, а выручку делят. И местные не высовываются намеренно — дескать, ничего не видели, не знаем, не участвовали. Не похоже, чтобы тут часто появлялись представители хоть какой-то власти.

Ввязываться в свару прямо здесь или все же убраться? Если успеть прыгнуть в седло и дать коню шпор, можно спокойно уйти в поле. Туда они не полезут. Ну а если полезут…

Не первый раз прикончу наглую чернь.

Медленно отступая спиной, я нащупал ручку двери и толкнул ее, разворачиваясь и делая шаг к лошади…

Лоснящийся конский бок был последним, что я успел увидеть в этой жизни.

Стрела прилетела с какой-то крыши. Тяжелый арбалетный болт, пробивший мне горло.

«Вот суки!» — зло подумал я, оседая и с бульканьем заваливаясь на бок.

На крыльце раздались шаги.

— Кончай его, Рик!

Тяжелый меч головореза с хрустом и чваком вошел мне в спину, проламывая пластины бриганты и ребра.

И наступила ледяная тьма.

Глава 2 Некромант

Рик выдернул меч и брезгливо пнул тушу. Кровь быстро заливала старые доски, просачивалась в щели, казавшись черной в поздних сумерках подступающей летней ночи.

— Этот, чёль? — спросил он у подельника, первым делом снимая с жертвы поясную сумку и кошель с деньгами.

— Вроде он. Зови заказчика.

— Эй, вы там! Крыльцо оттирать сами будете!

— Да заглохни, Грэм! До утра перетопчешься, там жена ототрет. Нам за этого красавчика нехилый куш обещан!

— Ага, а ты вспомни, кем! И что потом бывает с такими трупаками! И придет он нам потом головы откусывать.

— Заткнись и наяривай свою посудину дальше, раз жену не можешь!

— Че ты сказал?!

— Че слышал. Зови заказчика, Рик. Он просил сразу.

Бандит сплюнул и, тихо матерясь про себя, достал из засаленного кармана перстень с рубином. Потерев камень о куртку, он наклонился и обмакнул украшение в еще теплую кровь убитого. Самоцвет вспыхнул и запульсировал, а через минуту пространство перед трактиром разорвало сияние портала. Стабилизирующие глифы встали на свои места, в очерченном тонким контуром пробое показался просторный затененный зал с высокими потолками. Из портала на деревенскую площадь шагнул мужчина. Лицо и фигуру скрывал просторный плащ с капюшоном. Только глаза во мраке жутковато светились дымчатым серебром. Гость быстрым шагом двинулся к крыльцу. Кто-то из бандитов успел выскочить на улицу с фонарем, и теперь в сиротливо дрожащем свете серебряный блеск в глазах чужака угас. Они были темными, почти черными и цепко схватывали окружающее из-под низко надвинутого капюшона. Он остановился, придирчиво оглядел убитого, забрал перстень и кивнул.

— Можете забрать его вещи и коня. Мне нужно только тело. Давайте шустрее, у меня мало времени. Плату вам принесет служка.

Отступив на пару шагов, он молча и презрительно наблюдал, как смерды потрошат добычу, раздевают труп и переругиваются за каждую мелочь. Повинуясь короткому жесту, из портала рысью выметнулись двое храмовых служек в белых рясах. Вручив убийцам плату, они подняли тело на руки и так же быстро скрылись. Мужчина развернулся и так же молча ушел обратно в портал, закрыв его за собой. Только флегматичный, приученный к крови конь пофыркал, покивал головой да переступил копытами, словно сожалея об участи хозяина.

***

Мортаниус, некромант Круга Девяти, спешил. Сбросив плащ, и оставшись в привычной рабочей одежде, он направился прямиком к своей лаборатории, велев молчаливым безъязыким служкам следовать за ним. Неумолимое время начало свой отсчет, и его оставалось катастрофически мало. Со смертью Наследника механизм Выбора снова запущен. Если Колонны оповестят о наложении новой Печати на нового ребенка, вся безумная афера закончится, так и не начавшись. Оставалось всего несколько часов. И за эти несколько часов Наследник должен подняться.

Работать надо тихо и быстро, чтобы девчонка-недоучка Джул ни о чем не узнала и не проболталась Мобиусу.

А он надежно спрячет и взрастит свое сокровище, свой козырь. Если успеет. Периоды ясного разума становятся все реже, все короче.

Тем забавнее будет наблюдать, как Круг побегает, спасаясь от своего Главы. Они уже нервничают, не в состоянии найти его, и не понимая, что происходит. Впрочем, кто нервничает, а кто давно слетел с катушек и на все наплевал.

Мортаниус рывком распахнул двери в ритуальный зал глубоко в подземельях под кафедральным собором Авернуса. Но нет, это было не то помещение, в котором Круг обычно собирался на общие ритуалы и казни. Это — личное рабочее пространство служителя Смерти, любовно обустроенное и вылизанное едва ли не до стерильности. Никакого лишнего сбивающего фона, ничего мешающего или ненужного. Кристаллы и светильники, добытые из руин Древних, давали ровный голубовато-белый свет. Гладкий до зеркальности пол, округлые стены, двери и сводчатый потолок были покрыты замкнутой вязью рун, формировавшей полную защиту помещения и скрывавшей его от посторонних. Уже готовая алтарная плита, напитанная Силой и тускло светившаяся глифами, ожидала свою жертву. На краю ее стояла резная шкатулка черного дерева. Из-под крышки сочились тонкие струйки сизого тумана.

Дверь закрылась за служками и слилась со стеной. Они опустили тело на алтарь, обломили и вытащили стрелу из горла и отступили, замерев у стены. Мортаниус приблизился, в его руке возник атам, вырезанный из берцовой кости Древнего. И символы один за другим начали ложиться на кожу убитого. Точно, четко, едва касаясь кончиком клинка еще сохранявшего остатки тепла тела, некромант наносил черты и линии, нехитрые простые знаки древней речи, и они вспыхивали серебром, соединяясь с узором на алтаре. Работа спорилась, подгоняемая временем и отчаянным желанием. Мортаниус не допускал ошибок. Слишком высока цена. Слишком многое поставлено на кон. Но что толку зря переживать, сбивая руку?

И острие продолжало вырисовывать безукоризненные знаки. Вот последние легли на лоб и щеки мертвеца. Вот атам легчайше взрезал плоть и кости, вскрывая и без того проломленную грудину окончательно. Вот вырезано пробитое сердце, уже ненужное и бесполезное. Мортаниус отложил комок мяса в сторону, отложил атам и бережно открыл шкатулку.

В ней билось сердце иное. Древнее. Черное. Живое иначе. Способное дать новую, иную жизнь. Сильную жизнь, несокрушимую.

Мортаниус взял с подложки трепещущую, прохладную плоть. Пришло время исправлять старые ошибки и платить по счетам. Всем им. Сердце Тьмы — достойный дар Наследнику, самый важный дар во имя исполнения старых пророчеств.

Ведь все пророчества мы создаем сами.

Сердце легло на положенное место. Удар, другой… Замерло. На долгие томительные мгновения звенящей тишины, словно имело собственную волю и размышляло, стоит ли принять сосудом предлагаемое тело.

И… Забилось.

Уверенно. Ровно.

Серебристая дымка сгустилась, потекла, глифы налились мощью и засияли топазовым холодным огнем. Плоть стремительно менялась — срастались кости, затягивались раны, уплотнялись и становились суше, рельефнее мышцы, побледнела кожа. Смерть выбелила волосы, заострила и сделала четче черты уже оплывавшего от возраста лица. Прорезались кинжальные когти, заострились уши, между полуоткрытых губ показались три пары клыков — две на верхней челюсти, одна на нижней. Волна метаморфоз катилась по телу, сотрясала его мелкими судорогами. Но прежде, чем зверь очнулся, Мортаниус положил ему на грудь перстень с пылающим кровавым рубином, возвращая на место душу.

Последний всплеск леденящего пламени выгнул нагое тело дугой, когти скрежетнули по камню, оставляя на нем царапины.

И новорожденный вампир открыл глаза. Моргнул. И желтый звериный блеск боевого оборота пропал, уступив место холодной прозрачной голубизне.

— Здравствуй, Каин, — произнес Мортаниус, любуясь своим творением.

Глава 3 Новая жизнь

Сначала пришло внимание. Мягкое и ненавязчивое, оно разбило мрак небытия, искоркой скользнуло по еще дремлющему сознанию и пропало, оставшись легким напоминанием где-то за тонкой гранью абсолютной тишины.

Потом холодная волна завершающих метаморфоз встряхнула, взбодрила и заставила открыть глаза.

— Здравствуй, Каин.

Где я? Кто я? Это мое имя?

Память молчит в первые минуты. Я поднимаю руку и смотрю на свою ладонь с затухающими тонкими линиями, на черные когти, на неестественно белую кожу. Я не чувствую ни жары, ни холода, ни неудобств от камня, на котором лежу.

А потом я понимаю, что умер. И меня поприветствовал тот, кто… нет, не воскресил, лишь дал жизнь в смерти. Создатель?

Можно и так назвать. Наверное.

Сажусь. Смотрю на него. Так… странно. Немаленький мужчина кажется хрупким. Мне стоит сжать пальцы на его запястье — и оно превратится в кашу. Мне достаточно сбить его с ног, чтобы он переломал себе все кости. Я чую его теплый резкий запах, смешанный с незнакомыми притираниями и… маслом для волос? Какая дрянь. Это портит холодную чистоту вокруг.

Занятно… Я ощущаю запахи, но мне не нужно дышать. Стоит сфокусировать взгляд, и я могу различить каждую выбоинку, каждую трещину на камне стен позади создателя. Я могу услышать стук его сердца. Шум крови в венах. Дыхание.

Он меня опасается? Почему?

— Каин? Ты меня понимаешь?

Память начинает раскручиваться медленно и неохотно, словно отказываясь давать ответ на вопрос, но я настойчив.

Я — Каин де Крейдемаар, сын Лейфа де Крейдемаара и Айнес Курхе. Поместный граф города Курхаген, что на северо-западе Носгота. Род давал вассальную присягу Виллендорфским монархам Львиной династии. Я обязан являться ко двору по первому требованию своего сюзерена и по первому же требованию выставлять ополчение, за что городу обещана защита и помощь. На деле свои земли я всегда защищал сам. Королевских войск и сборщиков податей в наших краях не видели уже лет сто. Я, как и мои предки, полагался только на себя и своих людей. Я был единственной их властью, а не мифический король Оттмар, который сидит где-то там за бело-золотыми стенами и даже не вспоминает о северном захолустье. Я один бился с чумой крысиной и церковной, спасая от алтаря и костра знахарок, лекарей и травников, способных хоть как-то остановить болезнь. Я один! И чем больше докатывается слухов о безумствах магов Круга Девяти, тем больше власти забирают жрецы Хаш-Ак-Гика, принося в жертву наделенных Даром и просто знаниями, тех, кто хоть как-то облегчает жизнь людям в этой всеми высшими силами забытой стране!

Что в итоге?

Отец сожран волколаками, потому что в отряде с ним не было хоть сколько-нибудь толкового мага. Мать умерла из-за страха лекарей показываться людям на глаза. Сестра неизвестно где, и неизвестно, что с ней, и добрались ли они вообще до места, а я просто-напросто сдох, потому что каким-то ублюдкам захотелось поживы!

— Каин, кивни мне!

Маман все хотела, чтобы я женился, завел наследников, продолжил род. Не зря хотела, наверное. Я все отмахивался, успею, мол… Успел, как же! Vae victis… Горе побежденным. Девиз моей семьи обернулся против меня.

Я вспомнил лица своих убийц, запахи, звуки. Каждое слово, каждый жест в мельчайших подробностях опечатался в мозгу. И чем больше я вспоминал, тем сильнее накатывала ярость и желание размазать уродов в кровавую кашу по полу того трактира. И жителей деревни — за молчаливое содействие, за ничегонеделание, за самоустранение.

— Каин!

Ты еще! Наверняка хорошо заплатил за мое тело. Зачем я тебе? Псом работать?!

— Каин, послушай меня!

Обойдешься. У тебя нет надо мной никакой власти. И ты боишься. Правильно боишься. Потому что я хочу крови. Сейчас!

Но прыгнуть я не успел. Что-то прошуршало до того, как я сорвался с места, что-то неотличимое от холодной морозной чистоты вокруг. Я оказался зажат в тиски чужих рук и уже не мог двинуться.

Что? Жрецы?!

Я тебя убью, некромантская мразь!!!

— Каин, успокойся и выслушай меня, пожалуйста. Я все объясню.

Уж будь любезен, изволь.

— Да, мы находимся под Кафедральным Собором Авернуса, потому что здесь сейчас безопаснее всего и для тебя, и для меня. Никто не станет искать вампира в сердце Веры, никто не заподозрит в главном ритуалисте храма некроманта. Эти жрецы подняты и покорны мне, они никому ничего не расскажут, даже если захотят — у них нет языков. Ты в абсолютной безопасности здесь, чего не скажешь о других местах.

Я покосился на одного из истуканов. Человеком от него не пахло. И выглядела тварь не очень привлекательно, капюшон белой рясы скрывал отчетливо тронутую зеленцой и какими-то наростами рожу.

— Допустим, — сказал я, и собственный голос показался мне чужим, каким-то рычащим и слишком низким. — Дальше?

— Может, поговорим в более подходящем для этого месте? Ритуал завершен, здесь больше нечего делать.

— Мне и так неплохо. Я жду. Говори. И отзови своих шавок.

Он снова окатил меня волной страха, но все же отдал короткий приказ жестом, и служки отступили. Я сел, спустив ноги на пол, и выжидающе уставился на него. Нагота меня не смущала. Эта мелочь перестала казаться существенной, я не чувствовал неудобства или стыда от вида собственного тела. Зачем? Пусть живые морочат себе этим голову.

— Люди, которые убили тебя, действовали по заказу Круга. Я действительно заплатил им за тело, но лишь затем, чтобы поднять, и ты смог отомстить.

— Я простой провинциальный граф. Зачем я Кругу?

Он не изменился в лице, но запах выдавал нервозность. Что не так?

— Все же пойдем отсюда. Тебе в первую очередь нужна кровь, во вторую одежда, а в третью мы должны нормально познакомиться, нам придется много работать вместе.

— То есть, я все-таки работаю на тебя? С чего бы?

— Прежде всего ты будешь работать на самого себя, — некромант все же рискнул повернуться ко мне спиной, подобрать с чертежа какую-то мелочь, на которую я не обратил внимания, и пойти к проявившемуся выходу. — Но никто кроме меня не объяснит тебе, что на самом деле происходит в Носготе. А еще тебе нужно привыкнуть к своему новому виду, прежде чем отправиться во внешний мир.

Мне ничего не оставалось кроме как тихо зашипеть от досады и встать.

— Ладно, веди.

Привычная жизнь враз улетела под откос. Вчера — надеюсь, что вчера! — я еще был я, сегодня какое-то другое существо с моим лицом, именем и памятью шло по темным сводчатым коридорам в подвалах храма кровавого бога в сопровождении некроманта и двух зомби. Оно хотело крови и мести. Оно — я — жаждало явиться в Зигсторкл и посворачивать шеи его обитателям. Эта навязчивая идея перекрывала все прочие мысли, даже тревожащие меня дела в родном владении. Мир непоправимо изменился. Еще вчера я считал вампиров врагами рода человеческого — как и все, кто опасается попасть к ним на клыки. А сегодня я один из них, по ту сторону всеобщего страха и ненависти, по ту сторону страшных сказок о Яносе Одроне, которым матери пугают непослушных детей. Наверное, разум бился бы в истерике, если б мог, но все чувства и эмоции притупились. Остались только логика и инстинкты нового существа. А они в один голос убеждали, что новая жизнь окажется ничуть не хуже, а то и лучше прежней. Я не согнусь в три погибели от старости, меня не будет донимать подагра или прострелы в пояснице. Я сильнее, быстрее и выносливее любого человека. Я вижу то, чего не замечают другие и слышу неслышимое. Правда, если слухи не врут, мне придет верная смерть от воды, но и с этим, наверное, можно разобраться. Я всего лишь стал их хищником, их волком — ночным пастырем овечьего стада, которое зовется людьми.

Сложно привыкнуть? Да.

Хочу ли я попытаться снова стать человеком? Пока не знаю.

Похоже, я случайно влетел в чью-то большую игру, и вот это настораживает куда больше, чем собственная нежизнь. Или лучше сказать «не-смерть»?

Тем временем мы все дальше углублялись в лабиринт подземелий. По дороге некромант проверял и подновлял редкие светильники, иногда сокрушаясь, что в магических заряд заканчивается, а за ламповое масло нынче дерут втридорога, потому что на дорогах от зверья и нечисти спасу нет. Иногда попадались проходы куда-то в затененные коридоры и на другие ярусы катакомб — даже я в том кромешном мраке не мог ничего разглядеть, и оттуда отчетливо тянуло опасностью, так что губы сами расползались в оскале.

— Куда мы идем? — негромко спросил я. — Собор давно закончился.

— Ко мне домой, — ответил некромант. — Не думаешь же ты, что я живу в подземелье? У меня, между прочим, ревматизм от сырости приключается.

Я, не удержавшись, фыркнул, но промолчал.

Коридор наконец перестал ветвиться и окончился узкой лестницей, кое-как освещенной догорающей лампой. Мы поднялись к обитой железом двери. Некромант сделал знак своим прихвостням оставаться внизу, а сам отпер тяжелый замок выуженным откуда-то из складок одежды ключом. Мы оказались в заставленном бочками и мешками погребе. На полках вдоль стен громоздилась утварь вперемежку с хозяйственным инструментом. Резко пахло сушеными травами, пряностями, пылью, крупами, чем-то еще незнакомо-съестным.

— Прошу, — некромант снова запер дверь и приглашающе повел рукой. Очень любезно с его стороны. — Прислугу я отпустил, так что можешь не опасаться их смутить.

Твою прислугу смутишь, пожалуй.

Мы прошли через кухню с погашенным очагом и небольшую столовую. Угли давно остыли, свечной запах выветрился и тоже был холодным — обитатели не появлялись вот уже несколько дней. Дом стоял темен и пуст. Хотя эта ночная темнота оказалась абсолютно проницаема для моих глаз.

В небольшой, дорого обставленной гостиной некромант запалил свечи.

— Подожди меня здесь.

Да куда ж я денусь. Жду.

Пока он где-то шастал, я осматривался, прислушивался и принюхивался к помещению. Вони нечистот нет. Значит, квартал богатый, недалеко от Собора. Дом явно добротный, мебель хорошей, тонкой работы, даже диван стоит — штука редкая. Но происходящее все еще казалось бредом. Я, голый и немертвый, ночью, в чужом доме, за много миль от знакомых мест, и неизвестно, чего ждать дальше!

Снова взбулькнула злость.

И снова по сознанию ободряюще мазнуло чужим вниманием, словно кто-то донельзя любопытный наблюдал, стараясь не мешать. Так наблюдают за хозяевами кошки, затаившись в своем углу и делая вид, что спят, а на самом деле нет-нет, да и стрельнут глазом — что делается вокруг? Но стоило зазвучать на лестнице шагам некроманта, как ощущение взгляда пропало, словно ничего не было.

— Держи, — он протянул мне плотный сверток. Наконец-то вещи! — И, да, Каин, если хочешь хоть немного сойти за человека — моргай, пожалуйста, хоть иногда.

Уже одеваясь, я удивленно замер. Что? А разве я не…

Сознательно моргнул и понял, что нет. С того момента, как очнулся, я этого действительно ни разу не сделал. Глаза не нуждались в увлажнении.

Застегнув последний крючок на манжете рубашки — когтями с непривычки сделать это было слегка сложно — я моргнул, раз просят и сел в углу дивана, скрестив руки на груди.

— Я все еще жду объяснений. Может, ты хотя бы представишься?

— О, разумеется! Прости, совсем забыл, замотался за последние дни… Эдвин Каммер, к твоим услугам.

Сама любезность… Он сел в кресло напротив, и только теперь я получил возможность как следует разглядеть своего создателя. Зрелый мужчина под полсотни лет, с первыми намеками на седину в густых каштановых волосах, зачесанных назад и действительно смазанных косметическим маслом по последней аристократической моде. Цепкий взгляд, ухоженное моложавое лицо, бородка клинышком и, что важнее, повадки бойца. Он выглядел собранным, не растекался по креслу, обладал точными и лаконичными движениями, одежду носил прежде всего удобную. На поясе все же присутствовал длинный тяжелый кинжал, который он явно умел пускать в ход правильно.

— Я, пожалуй, начну с главного, — заговорил он. — Поднял я тебя для того, чтобы ты мог противостоять Кругу Девяти. Простому человеку тягаться с ними сложно, вампир же может попытаться. Но без подготовки и это маловероятно, поэтому просто так я тебя на них не выпущу, и даже к Колоннам тебе соваться пока не стоит. Будем ждать для начала заказ от Клана Сериоли, займемся твоими тренировками. К новым возможностям и к новому виду придется привыкать.

Хочет сходу взять меня в оборот? Не выйдет.

— С чего ты взял, что я вот так запросто стану теюе доверять и подчиняться? С чего ты взял, что убийцы подосланы Кругом? Зачем им я?

— Магам многое известно, а оракулам — обычно в разы больше, чем всем остальным. Среди Девятерых есть один такой, его имя широко известно по всему Носготу…

— Мёбиус?

— Именно. Он предвидел в тебе угрозу для магов. Я же всего лишь сделал так, чтобы эта угроза стала реальной.

Какая ирония… Убить предполагаемого врага, который ни о чем ни сном, ни духом, чтобы в итоге этого врага получить. Ведь я же приду за ними. Если все сказанное Эдвином — правда, я приду. Сначала в ночных кошмарах, а потом наяву.

— Откуда у тебя такие сведения?

— Глаза и уши в окружении Оракула. Он не настолько затворник, как о нем твердит молва, кое-с-кем он все-таки общается. И этот кое-кто иногда присылает мне весточки.

— А если он раскусит соглядатая?

Некромант искренне рассмеялся.

— Он знает многое, но далеко не всеведущ! Ну что, я убедил тебя?

— Ты следил за мной? — вопросом на вопрос ответил я.

— Да. Есть способы. Мне не хотелось, чтобы единственный, кто может хоть как-то остановить этих дегенератов, кончился так бездарно и… зря.

Я задумался. Крепко задумался. Под предлогом сладкой мести убийцам мне предлагали ввязаться в войну, на которую я не соглашался. Нет, даже не предлагали, просто ставили перед фактом этой войны. Хочешь жить — иди убей врагов первым, а то они уже убили тебя.

Только жить — как? Вампиром? Чудовищем, на которое при любом удобном случае откроют охоту, даже если попытаться жить мирно? У меня сейчас даже дома нет! Ничего нет, кроме одолженных шмоток и туманно обещанного артефакта от лучших оружейников Носгота. За который, между прочим, придется платить мне. Кровью. Не исключено, что своей.

Лучше б я сдох, право слово!

Но у меня, похоже, нет выбора… На что я соглашаюсь? За мной ведь теперь будут гоняться еще и охотники на нежить.

— Исцелиться от вампиризма можно? Стать человеком?

Эдвин задумчиво поднял взгляд к резным потолочным балкам. Ответил не сразу.

— Никогда о таком не слышал, но, возможно, ответ знает дух, живущий возле Колонн. Тебе нужно к ней. Но, в любом случае, сначала — тренировки. Может, тебе расхочется возвращаться к человеческому существованию.

— Посмотрим, — мрачно каркнул на это я. Настроение испортилось окончательно, внутри снова закипала злость.

«Из всего можно извлечь пользу, — пришла вдруг в голову неожиданно спокойная мысль. — Даже из смерти».

***

Домен Хаоса Ильмер

Просторный дворцовый зал был погружен в приятный, не отвлекающий полумрак. Высокие арочные окна затеняло силовое поле, ажурные светильники из белого селенита создавали причудливую игру светотени по стенам, отделанным золотистым, зеленым и черным янтарем. В зале не было ни одного прямого или резкого угла, все линии изгибались плавно, и даже своды напоминали застывшие волны. Мебели мало — просторный рабочий стол с неактивной встроенной сенсорной панелью, несколько удобных диванов и кресел, пара полупустых стеллажей. Вокруг стояла абсолютная тишина.

Привычно вертя в руках свадебный подарок брата, молодая рыжеволосая женщина в свободной черной одежде удовлетворенно улыбнулась краешком губ и отвлеклась на время от созерцания недавно инициированной Воплощенной реальности. Мир стабилизировался и активно подсасывал личную энергию, набирая плотность и весомость. Забытое ощущение проснувшегося Дара пьянило и заставляло нервничать. Реальность одновременно охотно отзывалась на малейшее касание Воли и бешено сопротивлялась любой попытке внести хотя бы крошечное изменение в запланированный эгрегором ход событий. Это была занятная задача — вывернуть уже рассказанную старую историю наизнанку, не нарушив ее хода, получить интересующих личностей такими, как требуется, вылепить из грубой заготовки полноценный мир, возможно, даже приличный мир, пригодный не только в качестве полигона…

И это позволяло не сходить с ума. Занять грозящий треснуть разум делом. Больше работаешь — меньше тараканов по закоулкам мозгов гоняешь. Меньше вспоминаешь о провалах, неудачах, ошибках и не поддаешься отраве утомительного бездействия, продиктованного нынешним перерождением.

А в финале ждет ценный приз. Необработанный дикий алмаз, еще только ждущий огранки до бриллианта. Каждое воздействие, каждое вмешательство должно быть выверенным и точным. И первое, мелкое, незначительное уже проведено и должно вызвать волну таких же мелких, но уже существенных перемен. Казалось бы, какая малость — уязвимость местных вампиров перед водой. Но крошечный нюанс, никогда и никак не объясненный теми, кто создавал эту историю, мог повлечь за собой лавину перемен в ходе запрограммированных событий.

Получится ли?

Семья верит в это.

Адамантовый кинжал в форме черного драконьего когтя играл мягкими бликами на неярком свету. Что сказал бы брат, узнай он об этой затее? Так и виделась его ироничная усмешка на тему выбранного мира и личностей, но ведь…

Если очень хочется, то нужно, да?

А родичам хотелось показать класс. И однажды с торжеством привести на семейный сбор лично выпестованное сокровище.

Потому что истинная ценность — это разумные и только они.

Глава 4. Вопросы человечности

Светало. Некромант извинился, посокрушался, что подвержен человеческим слабостям, откланялся и ушел наверх спать. Я же на несколько часов оказался предоставлен самому себе под взятое обещание вести себя благоразумно и не высовываться на утреннее солнце. Бодрость и ясность ума меня не покидали, и свободное время я пустил на то, чтобы все же свыкнуться с произошедшим и попробовать разобраться в себе. Получалось плохо. Я сидел все на том же диване, слушал тишину дома и звуки города, ни о чем не думал. Мыслей попросту не было в звеняще-пустой голове. Лай собак, гуляющий по улицам ветер, редкие шаги, колотушка ночного сторожа, гудение пламени уличных факелов, даже обрывки фраз — я слышал все это, но шум растворялся, не оставляя никакого следа. Словно я спал наяву.

Наяву ли?

Я мертв. Эта простая истина никак не доходила до разума полностью, она принималась логикой, но не осознанием. Я же мыслю! Я же существую! Я слышу, вижу, осязаю, даже лучше, чем раньше! Я же не тупая кровожадная скотина, которая режет всех на своем пути!

Или…

Я прислушался к себе. Где-то внутри, не в животе даже, а выше, потихоньку шевелилась сосущая ледяная пустота.

Врезал в сердцах кулаком по столешнице, и тут же взвыл от внезапной резкой боли, отдернул руку, удивленно переводя взгляд с разнесенного в щепки дерева на обожженную кисть и обратно. Там, куда сквозь прикрытые ставни случайно упал луч раннего солнца, кожа потемнела и начала слезать. Но боль почти тут же сменилась зудом, и ожог сошел за минуту. А вот чувство странного голода наоборот начало медленно нарастать, и вместе с ним — раздражение. Я сижу тут, как дурак, жду, пока какой-то хлыщ с невнятными намерениями милостиво скажет мне «можно»! А кто ему дал такое право?!

«Хорош нарезать круги по крышке собственного черепа вверх ногами, — вдруг всплыл внутренний голос. — Некромант прав и до какой-то степени полезен».

Полезен, спору нет… Но меня в этой ситуации откровенно забыли спросить!..

Не знаю, чем закончилось бы это ожидание, но со второго этажа послышалась возня, ровное дыхание сменилось сопением, шорохами и шлепаньем ног в тапочках. Эдвин изволил проснуться. Я набрал воздуха в грудь, выдохнул, усилием воли успокоился и уставился на лестницу.

«Да-да, правильно».

Что за шуточки?!

«Все узнаешь у Колонн».

Ладно…

Сонный некромант растерял половину лоска, и было хорошо видно, на каком боку он спал — холеная физиономия несла на себе отпечаток подушки.

— Доброе утро, — поздоровался он не глядя. — Дашь мне полчаса, чтоб хотя бы умыться и что-то съесть?

— У меня есть выбор? Но, если будешь долго возиться, я съем тебя.

Тут его взгляд упал на стол. Проняло.

— Пятнадцать минут!

Я не сдержал смешок, когда он рысью дунул на кухню. Самому мне ничего подобного не требовалось — тело не проявляло каких-то желаний и нужд кроме голода. И то я сомневался, что его можно утолить чем-то кроме сырого мяса или крови. Меня покинула боль в постоянно затекавшей в последний год шее, намеки на ломоту в суставах, несварение желудка и прочие не смертельные, но малоприятные «радости жизни». На смену им и ночному отупению пришли бодрость, ясность и сила. Я не сомневался, что переломить железный прут двумя пальцами не составит труда.

Некромант пробегал мимо меня еще пару раз — я не шевелился. Явилась прислуга: девочка-горничная, садовник, он же конюх и кухарка — тучная громогласная особа. Стало шумно, острые резкие запахи ударили в нос. Я невольно зашипел и не дал Эдвину пуститься в пространные объяснения, бесшумно выйдя к людям сам.

Как это оказалось просто — мысленно сказать«люди», исключив себя из их числа.

— Если будешь шуметь, вопить, скандалить, пререкаться и так далее, — тихо сказал я вмиг побледневшей кухарке, не выходя из тени дверной арки, — то моим завтраком станешь ты. Поняла?

Женщина молча закивала, глядя на меня выпученными глазами, девчонка с писком спряталась за ее спиной и вцепилась в юбку. Садовник почесал плешь на макушке. Эдвин многозначительно промолчал.

— То же самое всех касается. Не раздражайте мой слух воплями.

— Каин мой ученик, — вмешался Эдвин. — Он поднят этой ночью и проведет здесь какое-то время. Правила вам известны, и я надеюсь, вы помните, что означает недавнее поднятие. Будьте добры следовать его пожеланиям, чтобы мне не пришлось нанимать новых слуг.

Все трое закивали еще дружнее.

— Идем, — бросил он мне и шагнул в сторону подземного хода. Я не стал задавать вопросов при слугах и двинулся следом за ним.

Служки стояли все там же, в тех же позах и двинулись за нами только по знаку некроманта. Я шел, все отчетливее ощущая тепло его тела и запах. Биение крови притягивало, навевало мысли о том, какова она на вкус…

— Каин, держи себя в руках. Я веду тебя как раз к завтраку.

— Чем ты их кормишь? — спросил я, чтобы хоть как-то отвлечься.

— Остатками с ритуалов или ненужными, лишними жертвами.

Звучало… мерзко. Жрать объедки божка…

— И меня тоже?

— А что тебя не устраивает? Это удобно, жертву никто не хватится. Тем более, что многих сюда приводит сама родня.

— То есть? — я был неприятно удивлен.

— Да то и есть. Беднота продает лишних детей Храму, они ж плодятся, как как феайны по весне. Мало кто знает, как правильно избегать беременности, лишние рты кормить нечем, вот и сбывают с рук. Скажи еще, что ты не знал.

— В моих землях жрецы охотятся за другими, — буркнул я.

— Провинция есть провинция. Невозможно уследить, чем занимаются местячковые храмы…

— Охотой на полезных людей! — я рыкнул, не сдержавшись, и сам удивился гулкому рокоту голоса. — Объясни мне, что дает эта ваша вера, что это за бог такой, который постоянно требует крови? Неужели людей за такую цену можно задурить пустыми обещаниями?

Некромант как-то странно дернулся и сбился с шага, будто я его ударил, потянуло едким страхом. Его зомби подобрались и синхронно повели головами.

— Купить обещаниями можно кого угодно, — прохрипел Эдвин. Его голос заставил меня насторожиться и замереть на месте. Чутье зашептало об опасности и необходимости держать ухо востро с этим человеком. Поднять-то он меня поднял, но что помешает убить, как только я перестану быть нужен?

«Спокойно. Не подавай виду, что заметил».

Опять эти странные «не мои» мысли…

«Объясни, что происходит!»

«Позже. Когда ты придешь к Колоннам, и мы сможем поговорить».

«Я его сожру сейчас».

Но внутренний голос не ответил. Я шел за некромантом по коридору, чувствуя, как приближается тяжелая удушливая мощь накачанного молитвами и верой Собора и встает дыбом несуществующая шерсть на загривке. Туда не хотелось идти, и я невольно замедлял шаг, старался издавать как можно меньше шума, прислушивался к шепотам из темноты боковых коридоров. Голод пробуждал и обострял инстинкты. Даже служки начали держаться подальше от меня. Некромант нервничал и поминутно оглядывался, а серебристая дымка в его глазах то и дело отдавала какой-то мутной больной зеленью. Чем дальше, тем больше мне хотелось покинуть это место.

— Ты учишься, это хорошо, — снова заговорил некромант нормальным спокойным тоном. — Беспечный вампир — мертвый вампир. Запомни несколько главных правил. Тебе необходима кровь и та энергия, которую она дает в концентрированном виде. Обычная пища для тебя бесполезна, хотя, возможно, вкус ты почувствуешь, почему бы и нет… В первые месяцы опасайся солнца, прямые лучи сожгут тебя. Потом, возможно, став сильнее, ты сможешь без опаски передвигаться днем. И главное, не позволяй никому пробить себе сердце! Это кончится печально. А в остальном тебя очень трудно убить, почти невозможно. Но всегда, слышишь, всегда будь настороже и никому не доверяй. Даже мне! Особенно мне… — последнюю фразу он произнес так тихо, что, будь я человеком — не расслышал бы.

— Хорошо, я запомню.

Мы шли уже по «обжитым» подземельям. Света стало больше, запахи и звуки изменились, ушло ощущение чужого пристального взгляда. Зато появился запах крови, плотный, металлический, со сладковатым привкусом… Я невольно втянул носом пьянящий воздух.

— Жди здесь.

Меня оставили в небольшом, тускло освещенном чадящими факелами зале с испещренным странными ассиметричными узорами полом. Метаться туда-сюда не было смысла, я замер, стараясь улавливать малейшие звуки. Кажется, восприятие времени изменилось. Я чуял его ход, но голодное нетерпение ушло, сменившись спокойным ожиданием. Пустота внутри все так же грызла, но я знал, что пища приближается и волноваться не о чем.

Я ждал. Но при этом совершенно не представлял, как правильно убить добычу и нужно ли ее убивать…

Стоило довериться инстинктам.

Спустя вечность застывшего времени, рука некроманта втолкнула в зал жертву и захлопнула толстую дверь. Лязгнул засов.

Я повернул голову.

Девчонка в обносках взвизгнула и шарахнулась прочь, ударилась о стену, завизжала еще громче.

Что ее так напугало? Неужели только немигающий взгляд?

— Тише, не кричи.

Она заткнулась, но продолжала вжиматься в стену, скребя пальцами по кладке и хватая воздух, как вынутая из воды рыба. Отчетливо теплая, полная жизни и совершенно тупая, парализованная страхом добыча.

Я обернулся полностью, сделал шаг, рывком пересекая зал. Действие казалось естественным и легким — зачем совершать много лишних, ненужных движений, когда достаточно одного? Девчонка даже не пыталась сбежать, только горячая струйка потекла по ногам, неприятно портя и без того тяжелый воздух. Неважно. Я просто перестал принюхиваться.

— Не надо, — всхлипнула она. — Не надо, дяденька!

На мгновение во мне шевельнулась жалость, но тут же угасла. Эту тощую голенастую замарашку ничего не ждет, кроме алтаря, если я откажусь. А останься она на свободе — и стала бы, в лучшем случае, попрошайкой или шлюшкой для стражников, хорошо если добровольной.

Я полоснул когтем по горлу. Она коротко вскрикнула и обмякла, сползая на пол. В лицо мне брызнула кровь, тут же впиталась в кожу с приятным жжением. Я придержал еще живое тело, склонился к ране, прикусил горячее мясо. Ее кровь, кажется, не успевала попасть в желудок, стекала по языку и горлу и растворялась где-то на полпути, наполняя меня теплом. Слабеющий стук ее сердца звонко отдавался в ушах. Пришла шальная мысль — а не попробовать ли, каково оно на вкус свежее? Но разделывать тушку я не стал, вдруг хозяину помещения нежелательны лишние хлопоты с уборкой трупов.

Я опустил уже мертвое тело на пол и встал. Досадно, несколько капель крови запятнало воротник рубашки. Неважно, что одежда — всего лишь необходимая условность, неряшливость мне претила. Хищник должен оставаться чистоплотен.

Интересно, долго ли Эдвин будет выжидать?

Я отошел к двери, тихо удивляясь самому себе и той быстроте, с которой все человеческое меня покидало. Менялось тело, менялся разум. И не сказать, чтобы я был против этого. Каждая такая перемена казалась естественной, продиктованной необходимостью и здравым смыслом. Я не страдал от того, что убил девчонку, которая и так бы плохо кончила. Не убивался от жалости к себе, попавшему между молотом и наковальней — какой смысл? Лишними страданиями ничего не исправить. Можно только что-то делать, добиваясь своей цели. Или не делать ничего, плыть, как кусок говна по течению. Тоже способ на самом деле: прожить отведенный срок, как тебе предлагают и уйти на перерождение смиренной овцой, чтобы потом раз за разом куковать новой овечьей жизнью, пока мозги, наконец, думать не начнут.

А я выпал из этого круга. Хорошо это или плохо — я не знаю. Впереди бездна времени, бездна опыта, бездна знания, которое смертный просто не успевает получить за свой коротенький срок. Бездна… возможностей, плата за которые не так уж и велика.

А хочу ли я снова становиться человеком?

Снова лязгнул засов. Я прислонился к стене, всем видом давая понять, что сыт и нападать не собираюсь. Эдвин осторожно заглянул внутрь, окинул меня оценивающим взглядом и только после этого вошел.

— Пошли, покажу тебе библиотеку, там много полезного и интересного для тебя. Заодно научу паре бытовых полезностей.

— А тело?

— Слуги съедят.

Съедят так съедят. Я кивнул и отделился от стены.

Глава 5 Демон возмездия

Следующие дни я перескажу кратко. Я помню каждый из них, но их однообразная череда не имеет большого значения. Они были лишь подготовкой к началу долгого пути.

Я убивал. Много. Иногда по несколько раз на дню, потому что постоянный голод доводил меня до бешенства. Эдвин обещал, что со временем это пройдет, но я ему не очень-то верил. «Ненужные жертвы» спасали положение, однако чем дальше, тем больше я понимал, что оставаться в Авернусе опасно. Некромант вел себя странно, ходил дерганый, нервный, отвечал невпопад. Я слышал, как что-то огромное, неявное и непонятное колышется в камнях Собора, словно гигантский зверь, вот-вот готовый проснуться. Я злился в ожидании призрачного «заказа», обещанного некромантом, пару раз хорошенько приложил его о стену, высказав все, что думаю о нем самом и обо всей афере. Он не сопротивлялся, но зеленоватый блеск в глазах заставил меня отступить и больше не заводить этот разговор. Остатки доверия рассеялись прахом. Мне оставалось лишь убивать, есть, наращивая силу, слушать его наставления в магии, изучать книги из его же библиотеки и ждать, бегая между городским особняком и подземельями.

На пятый день голод перестал меня доканывать настолько сильно. На шестой я чуть не рухнул в обморок, выйдя на неяркое, затянутое дымкой солнце, но не обгорел. Эдвин и внутренний голос посоветовали быть поаккуратнее. Я послал обоих, а потом зарезал очередного пацана все в том же зале. Служки-зомби охотно выполняли мои приказы. Совесть меня не мучила — в конце концов я обязан выжить и разобраться с теми, кто меня в это все втянул без моего ведома.

На девятые сутки чутье буквально взвыло о том, что пора как можно скорее убираться из города. Внутренний голос был с ним согласен. И, о чудо, Эдвину наконец-то доставили обещанное: действительно роскошный меч-полуторник в отделанных серебром кожаных ножнах, шесть метательных ножей из зачарованного серебра, легкую клепаную кожаную броню, тоже ощутимо отдававшую магией, сапоги с хорошими прочными подметками и еще несколько вещиц. К этому всему он приложил увесистый кошель с золотом и массивный перстень.

— Прости, больше я ничем не могу тебе помочь. Повезло, что Сериоли вообще согласились взяться за эту работу.

Вот уж действительно… Об оружейниках с северных гор ходило множество легенд, домыслов, сплетен. Их работы, клейменые драконом, славились по всему Носготу, всплывали то здесь, то там, их невозможно было перекупить или украсть. Только найти, получить в подарок или заказать у самих мастеров, которых… никто никогда не видел. Даже заказы всегда принимали их доверенные лица, как ни пытай — не скажут ни полслова о хозяевах. В бытность человеком я и не мечтал получить от них даже простенький нож.

— Чем ты им платил?

— Услугой. Они не принимают плату ни золотом, ни серебром.

А это еще интереснее. По всему выходило, что договор был заключен заранее, причем задолго до того, как я решился покинуть Курхаген… Сериоли быстро не работают. Значит… Моя смерть была спланирована давно. И очень может быть, что этот холеный красавчик к ней причастен не только воскрешением. Темнишь ты, Эдвин Каммер.

Наградив некроманта тяжелым взглядом, я принялся одеваться.

Снаряжение пришлось впору. Сходилось на мне само, смыкаясь по клепкам и обретая размер точно по телу. Не мешало, не давило, не стесняло движений и оказалось гораздо удобнее привычного, с которым я расстался по милости разбойников. Снимать его мне не придется долго, но теперь это не имело значения. У меня не было лишних запахов, да и нелишних тоже, во сне я не нуждался, просушить вещи от дождя или счистить грязь можно легким заклятьем, которое Эдвин показал после первой же трапезы. Собираясь, я искренне надеялся, что более никогда не увижу этот дом. За стеной шушукались слуги, перемывая мне кости и иногда выглядывая в замочную скважину. Они тоже надеялись больше меня не увидеть. Хотя я, вроде бы, ничем их не задевал и даже запах женской крови стерпел.

И вот уже меч за плечом, ножи на перевязи, кошель на поясе. Всякая полезная мелочь распихана по карманам, отросшие до лопаток волосы стянуты ремешком, а в моей руке болтается золотая подвеска со странным спиральным узором, а на среднем пальце правой руки тускло посверкивает рубин перстня.

— Что это за штука? — спросил я, разглядывая безделушку.

— Артефакт, заряженный заклинанием телепортации. Для запуска достаточно сжать в ладони саму подвеску и точно представлять место назначения, до последнего камня — иначе размажет в кровавую кашу. Используй осторожно и только при крайней нужде. А перстень позволит тебе в любое время связаться со мной.

— Не тяни. Отправляй меня назад!

— Сразу не стоит, — некромант принялся чертить глифы портала в воздухе перед собой. — Осмотрись, пообвыкнись, разведай обстановку. Я не могу тебя научить всему, что должен знать вампир, тебе придется самостоятельно раскрывать свои дары. Времени у нас мало, но лучше все же не торопись.

Резон в его словах был. Но я опять чувствовал себя марионеткой, которую дергают за ниточки, заставляя плясать под чужую музыку. Это злило.

— Куда ведет портал? — буркнул я, когда холодное сияние залило вечернюю гостиную.

— На старое кладбище, ему уж лет семьсот. Там глушь, никто не ходит.

— Ага, и полно упырей. Замечательно!

— Ты вампир!

— Я не нанимался якшаться с гнилыми покойниками!

— А придется, ваша светлость! — ядовито каркнул Эдвин. — Забудьте про ваш титул, вы вляпались в дерьмо этого мира по уши, и если не выгребете — захлебнетесь, и никакое бессмертие не спасет.

Я сплюнул, послал его известной дорогой и шагнул в блеклое сияние.

Еще даже не подозревая, насколько я дурак. Нет, не так — кретин конченый.

Мортаниус долго смотрел вслед вампиру ничего не выражающим взглядом, потом схлопнул пробой. Творение оказалось своевольное, самоуверенное и вспыльчивое. В какой-то момент некромант всерьез приготовился расстаться с жизнью, но обошлось. Теперь главное, чтобы заклятый друг не узнал о нем до тех пор, пока он полностью не войдет в силу…

«Ты ничего не добьешься!»

Мортаниус опрометью бросился наверх, в спальню. Едва успев запереть дверь, он рухнул на узорчатый ковер перед разобранной смятой постелью. Голову словно сдавило огромной когтистой лапой, и кто-то ввинчивал прямо в темя тупое сверло. Выглянувшая из-за туч луна взирала через окно на бьющегося в судорогах человека.

«Мы сомнем твою пешку!»

«Наследник вемпари станет нашей собакой и будет гавкать по приказу»

«Иронично, правда?»

«Попытка бунта бессмысленна, смертный… Сперва придет Хаш’ак’Гик…»

«А за ним придем мы!»

«Сердце старой птицы не спасет тебя, маленький червяк».

«Смирись!»

Шепотки, хихиканье, голоса… Мужские, женские, молодые, старые, искаженные безумием и ненавистью, они перекатывались в мозгу, как колючие шипастые шары, раздирая в клочья и без того истерзанный разум. Они причиняли невыносимую боль, а потом, словно в насмешку — столь же невыносимое удовольствие, заставлявшее судорожно кататься по полу, захлебываясь слюной и собственным хрипом. Тени колыхались по углам, складывались в невнятные фигуры, дышавшие запредельной жутью. Мортаниус обливался липким потом, боясь посмотреть в окно — казалось, что там кто-то висит, скалится и протягивает лапы с намерением сожрать. Какая-то часть сознания понимала, что страх наведенный, что это всего лишь намеренное запугивание, воздействие на мозг, но…

Некромант тихо всхлипывал и подвывал, уткнувшись лицом в ковер. И молился, чтобы Каин не взбрыкнул на полдороге, разрушив единственный шанс на общее спасение.

Ветер гнал по ночному небу перистые облака. Холодное серебро лунного света ложилось на старые, истертые и выщербленные камни, на деревья и прихваченную неожиданным заморозком траву. Чистый свежий воздух. Никакого шума. Нагромождения олуразрушенных усыпальниц, украшенных когда-то горгульями и портиками, тоже молчали.

Я сидел на куске обвалившейся могильной плиты и дышал.

Просто дышал, нюхая свежесть. После затхлости Авернуса, после его давящей тяжести кладбищенская глушь казалась дворцовым садом. Я был свободен и волен поступать, как вздумается, хотя бы сейчас. Есть время наконец-то без помех разобраться и понять, что я такое. Меня наполняла легкость и странная эйфория, краски казались яркими и чистыми, малейшие звуки неожиданно ясными, запахи — внятными и четкими, и откуда-то с севера тянуло горячей металлической ноткой живой крови — там находился Зигсторкл.

Туда я обязательно наведаюсь, взять плату по счетам. Но не сейчас.

«Эй, внутренний голос, может, поговорим?»

«А ты хочешь7»

«Я хочу объяснений».

«Для этого мы должны увидеться. Прости, но я не могу нарушать правила игры до тех пор, пока мир сам не даст этого сделать».

«Игры? Чьей игры?»

«Реальность диктует условия, по которым она должна существовать всем, кто находится в ее пределах. Сейчас я могу лишь посоветовать заняться собой, ты ведь не знаешь своих возможностей. А они тебе пригодятся».

«Мне не нравится играть втемную. Я вообще не люблю чужие правила».

«Могу понять. Но увы, мои вмешательства ограничены советами».

«Кто ты?»

«Бывший Хранитель».

Вот, значит, как… Не тот ли это дух, о котором говорил Эдвин? И если дух, то кто его грохнул? И главное, что это бестелесное создание хочет от меня?

Я встал, решив пройтись по руинам. При жизни это место обошел бы десятой дорогой, сейчас мне стало интересно. Кто оставил склепы? Кто жил и умер в этих краях? Полустершиеся руны на камнях невозможно было разобрать, вода, ветер и время сгладили их почти до полной нечитаемости. Многие надгробия были выворочены, двери усыпальниц сняты с петель или выбиты — похоже, мародеры хорошо поживились в посмертных жилищах местной знати. Не надеясь найти что-то интересное, я шагнул в темноту одного из склепов. Оттуда дохнуло холодом, плесенью, давно сгнившей плотью, какими-то насекомыми. Я спускался по ступенькам, а из-под ног разбегались мокрицы и прочие неприятные твари. Абсолютная тьма подземелья была прозрачна для глаз, я мог легко разобрать очертания стен и предметов. Ниши с завернутыми в истлевшие саваны телами, саркофаги со сдвинутыми крышками, разворошенные кости, с которых давно поснимали все ценное… В углу за фальшивой колонной в одном из залов лежал труп со сломанной шеей и разорванным горлом. Сладко воняло гнилью, большую часть лица кто-то выел. Рядом валялись кайло и лопата. Одежду не тронули… Упырье пообедало, что ли? Видать, мужик решил разжиться старыми драгоценностями, но нашел здесь только свою смерть.

Я потыкал его мыском сапога — поползет или нет?

Туша не шелохнулась. Но кто-то, похоже, здесь все-таки обитал — или зверье, или нежить. Интересно, откуда они берутся, все эти злобные мертвяки, призраки, клыкастые младенцы и прочие твари? Вампиры-то понятно… теперь понятно.

Дальше я шел осторожно, вынув по человеческой привычке меч из ножен. Нет, не шел — плыл, почти не переставляя ноги и не касаясь пола, чтобы не дай бог (который из?) не сбить с места какой-нибудь камешек, привлекая ненужное внимание. Это оказалось просто, достаточно желать перемещаться, не утруждая себя лишними движениями. Тело исполняло роль сосуда для разума и подчинялось ему неожиданно легко, минуя условности живых.

Щекочущее, пьянящее чувство… нет, не силы. Тупая сила — это неинтересно. Я не мог найти подходящего названия тому, что постепенно, шаг за шагом открывал в себе. Кто бы мне объяснил, что это? И чего я могу добиться, используя разум и этот внезапный подарок некроманта? Что я вообще могу?

Склеп оказался немаленьким, чем глубже — тем древнее захоронения. Виднелись следы переноса фасада, видимо хозяева достраивали и насыпали заново сам могильный холм. Еще несколько раз я натыкался на тела неудачников, не сумевших выбраться с добычей, на разбросанную утварь — в темноте особо не разберешь, из какого металла были сделаны кувшины, кубки, блюда. Фонари с разлившимся и высохшим маслом, новое оружие вперемежку с более древним, кости, оторванные конечности… Раньше я откровенно струхнул бы. Сейчас мною двигало только любопытство. Увы, ничего действительно интересного так и не нашлось.

И я уже повернул было назад, как темнота за моей спиной ожила. Беззвучный промельк над головой, стремительное движение по стене, прыжок мне в лицо. Я рывком убрался с дороги, приняв тощее тело на клинок. Истошный визг разорвал тишину подземелья, и зверюга умерла прежде, чем успела понять цену собственной дури — острие меча пробило грудину и вышло со спины. Я не стал стряхивать тушу на пол, дожидаясь, пока она перестанет дергаться и окончательно затихнет. Хотелось разглядеть поближе, что ж такое на меня напало, но кромешный мрак ночного подземелья все же мешал. Тащить эту хреновину наверх было лень. Я огляделся в поисках чего-нибудь способного загореться хоть как-то… Тщетно. Да и не рыться же по карманам мертвецов в поисках кремня с кресалом!

Я досадливо стряхнул мертвую тварь с клинка и махнул рукой. К моему изумлению с пальцев сорвался крошечный огонек холодного света, осел на пол невесомой снежинкой и потух. С полминуты я смотрел на старые плиты, соображая, как это подучилось. Я ведь хотел разогнать темноту? Хотел. Даже слегка разозлился на то, что нечем. И…

Выходит, если осознанно пожелать, точно выразить, чего я хочу, этого можно добиться?

Но я же не маг!

Родители никогда и не думали отдавать меня в обучение к магам. Никаких особых талантов не проявлялось. Ни в чем. Я не мог даже свечки зажечь без огнива, а уж каллиграфия, необходимая любому магу, как воздух, давалась и вовсе с трудом. А тут — на тебе! Никто никогда не упоминал, что вампиры могут зажигать свет.

Ладно, попробуем еще раз.

Я сосредоточенно представил себе шар белого света, который должен плыть рядом со мной и не гаснуть до тех пор, пока я этого не захочу. Несколько минут ничего не менялось и мысленное усилие, вызвавшее очередной шепоток голода, пропадало впустую. Голос-советчик, как назло, тоже молчал. Но на исходе терпения воздух в том месте, куда я упорно пялился, нагрелся и замерцал, а потом действительно загорелся!

Я невольно улыбнулся этому мелкому триумфу.

Неяркий свет выхватил из темноты грубо отесанные старые плиты, кусок колонны и угол саркофага. Убитое мной существо лежало в луже черной крови среди потускневшего золота и мешанины костей. Человеческий торс, несуразно длинные звериные лапы, приплюснутая клыкастая морда с распяленными ушами, стекленеющие злобные глазки. Я ни разу не слышал о таких, не мог припомнить ни названия, ни откуда могла быть родом эта тварь. Разве что с севера — там по слухам всякое водилось, но тогда далековато она забрела.

Хотя, в нынешнее время можно встретить все, что угодно, кроме Древних. Эти, если верить запискам из библиотеки Эдвина, вымерли столетий пять назад, а то и больше.

К выходу я шел, уже не скрываясь и освещая дорогу. Просто потому, что мне нравился мой получившийся светлячок. Мысли между тем свернули совсем в иное русло, куда более насущное. Вампир я или нет, жить где-то все равно надо. Вернее, найти себе тихое спокойное место, в котором можно обустроиться и время от времени пережидать, копя силы и сведения. Само собой, я не забывал про родной Курхаген, но примут ли меня там?

Влип ты, граф де Крейдемаар, как есть влип.

Еще с неделю я провел на старом кладбище. Днем прятался в склепах, время от времени осторожно выбираясь на свет. Меня шатало и мутило, болела и кружилась голова, но солнце хотя бы не сдирало кожу. Я продолжал эксперименты, строил планы, размышлял, наблюдал за летучими мышами, гнездившимися в пустых склепах. От скуки обшарил все руины — вдруг там еще какая-нибудь радость водится и устроит мне проблемы на ровном месте? В одной из дальних усыпальниц радость действительно водилась и встала прямо при мне. Что уж этому обвешанному побрякушками древнему покойнику было не так — не знаю. Выполз из своей ниши и шустро попер на меня, рыча что-то невнятное и явно целясь оторвать голову. Спасла скорость — я успел увернуться и перебить нежити хребет прежде, чем она вцепилась мне в горло. Один удар меча в высушенное сердце мгновенно превратил ее в груду костей.

Ночью я выходил на охоту, постепенно осваиваясь и договариваясь с собственным телом. Оказалось, что кровь и мясо животных тоже вполне годятся в пищу, хоть и не так насыщают. Я бродил по окрестностям, иногда поворачивая в сторону деревни и наблюдая за ней издалека. Там все шло по-прежнему. Выяснилось, что лошадь мою продать они не успели. Ну да, кому в этом медвежьем углу всучишь дорогого дворянского скакуна, да еще надираясь без просыпу? Дешевым бухлом несло за милю.

Деревенских я пока не трогал. Пугал, играя на нервах. Мелькал тенью возле крайних домов, доводил шелестами и шорохами. Спускал на них прикормленных летучих мышей. Зверьки оказались понятливыми, легко учили команды и давались в руки. И, в отличие от прочей живности, не шарахались при виде меня.

Обитатели Зигсторкла одним своим видом вызывали тихую ярость. Они напоминали сбившихся в стаю крыс, вечно готовых сожрать друг друга за малейшую провинность. Неухоженные скандальные бабы и такие же мужики, от которых вечно несло перегаром и потом, пара гниющих заживо немытых стариков, несколько забитых подростков, такие же забитые собаки и кошки. Только тупым курам было все равно. И вот это вот опустившееся зверье называется людьми?..

Я никогда не презирал крестьян. Каждое сословие живет так, как предписывает закон и выполняет свои обязательства. Простолюдины растят хлеб и работают на господ, за это они вправе рассчитывать на защиту и правосудие своего лорда. Отказываясь сами браться за оружие и прячась за крепостными стенами, они дают нам право распоряжаться собой. Не можешь, не хочешь взять на себя ответственность за собственную землю и жизнь — плати подати и корми того, кто может, того, кто сильнее. Это правильно. Но если решил искать легкой поживы, надумав с перепою, что имеешь право что-то брать у других силой, потому что у тебя кулаки тяжелее, нож острее, а мозгов меньше и тебе их не отобьют — будь готов рано или поздно заплатить.

Потому что на любую силу всегда найдется большая, любая твоя жертва может обидеться и отомстить.

Я видел масляную харю своего убийцы и предвкушал удовольствие, с которым всажу меч ему в брюхо. Когти марать не хотелось. Еще и доспехи мои нацепил, скотина…

***

— Эй, Грэм! Тащи еще бухла!

— А тебе не хватит?

— Тащи, я сказал!

Пудовый кулак грохнул по столу так, что задребезжали кружки, приятели согласно поддержали громилу. Трактирщик вздохнул, крякнул и с шарканьем поплелся в подвал за очередным бочонком. Запасы быстро заканчивались, но это никого не волновало. Жизнь в деревне потихоньку превращалась в ночной кошмар.

Сначала все было тихо. Сдав труп заказчику и затерев все следы, мужики отметили это дело в соседнем городишке, загнав там же часть барахла. С графской животиной вышла осечка, никто не хотел брать приметную норовистую конягу. Хотели было пустить на колбасу, да жадность одолела, решили потом свести подальше. Уже и с охотничьим отрядом договорились, и забывать начали того дворянчика — мало ли, на кой ляд он некроманту сдался…

Да только не стало в деревне покоя.

Недели через две Кривая Мика, выйдя вечером за водой, прибежала обратно с визгом — возле крайнего дома ей помстилась человеческая тень с горящими глазами. Сперва посмеялись, мол, привиделось подслеповатой старухе. Но на следующую ночь нежеланного гостя заметил уже Грэм… Протрезвел мгновенно.

Когда летучие мыши начали биться в затянутые бычьими пузырями окна, нападать на собак и кидаться в лица людей, иногда даже при свете дня, Рик и его приятели наконец поняли, что мертвец явился по их души. Выходили к лесу и горам, матерились в темноту — кто-то когда-то наплел, что нежить боится крепкого слова. Не помогло, только низкий издевательский смех долетел пару раз в ответ. Сыпали зерно перед порогами домов — наутро нашли пару выложенных просом и ячменем крепких матюгов. Обратились к охотникам, но те заявили, что вампир молодой, слабый и неопасный, легко сгорит, если задержать его до утра или факелом в рожу ткнуть. Стали запирать двери на засовы, выставили дреколье, а толку? Он внаглую ходить между домов повадился! Дети и бабы забивались по углам, мужики надирались от страха пуще прежнего, не понимая, почему вампир не спешит нападать.

Так прошел без малого месяц.

— Грэм, ты там че, сам упился что ли?!

— Оторвал бы жопу от скамьи да помог уже, кабан перекормленный! — глухо рявкнул откуда-то снизу трактирщик.

В окно ударилась мышь. Потом еще одна.

— Убирайся! — Рик швырнул в них кружкой. С пьяных глаз не попал даже в стену.

— Что ж ты так неласково, мил человек…

Деревянный засов на двери попросту треснул.

Выползший к стойке Грэм выронил бочонок. Тот с грохотом разлетелся, окатив хозяина брагой.

Вместе с гостем в трактир вошел порыв холодного ветра, почти загасивший лампы и свечки. Беловолосый мертвец улыбнулся бледными губами и хозяйски уселся возле ближнего к двери стола. Вроде бы с краю. Вроде бы гостем… Но мужиков приморозил прозрачно-ледяной взгляд. Обнаженный меч с клеймом дракона упирался острием в пол.

— Что ж ты, любезный, не передумал? — тихо обратился он к трактирщику, так и обмершему в пахучей луже. — В прошлый раз вампирами отговорился, выгнал меня… Вот я и пришел теперь, как велено, чтоб ты на меня боле поклеп не возводил.

— Мы тебя один раз уже грохнули, — прорычал стремительно трезвеющий Рик. — Можем и повторить!

В ответ вампир склонил голову набок, взирая на него с удивленным любопытством, но холод из глаз не пропал. Так смотрят на внезапно заговорившую муху.

— Рискни, — сказал он.

Злость пересилила страх. Дошедший до белого каления Рик вскочил, хватаясь за висевшее на поясе оружие. Но прежде, чем он успел сделать хотя бы шаг, неподвижный вроде бы нежить оказался возле него и ударил. Еще миг — и вампир стоит в стороне, как ни в чем не бывало, а бандит оседает на пол с развороченным брюхом и выпадающими кишками.

— Кто еще?

С меча капала кровь.

Трактирщик осел на пол и тихо завыл, обхватив голову руками. Приятели убитого похватали оружие и попытались отгородиться от вампира столом. Наверху послышалось шлепанье босых ног, женский визг — Грэмова жена в одной сорочке выскочила на шум. Вампир обернулся к ней, как сова, одной головой, и женщина резко умолкла, комкая в потных руках подол. А потом в нее полетел нож. Не меняясь в лице, вампир перемахнул стойку, поднял трактирщика за шиворот и одним движением свернул ему шею.

И все так же неторопливо повернулся к остальным.

Интерлюдия

Домен Хаоса Ильмер

Женщина обернулась на негромкий звук шагов и поднялась с кресла, встречая супруга. Высокий черноволосый хаосит с яркими голубыми глазами и грацией сытого змея в каждом движении улыбнулся, не показывая клыков.

— Да сиди уже. Покажешь?

— Смотри.

Силовой экран развернулся по взмаху руки с кинжалом, считывая информацию, получаемую мозгом напрямую.

Вампир сидел на крыльце трактира, щурился на первые проблески утреннего солнца и игрался с кровью. Маслянисто блестящий багровый шарик перекатывался между пальцев, принимая причудливые и странные формы, диктуемые сонными мыслями хищника, удовлетворившего жажду мести и теперь замершего перед выбором следующей цели. Кровь убитых не сворачивалась, вяло перетекала по земле, а вампир, казалось, дремал, прислонившись виском к рассохшимся перилам.

Хаосит впился в изображение взглядом, привычно опустив руку на плечо супруги, оценивая и взвешивая кандидата в ближнее окружение правящей семьи. Она прислонилась к его груди, с нервным нетерпением ожидая вердикта.

— Пока рано судить, он еще нестабилен, — ответил мужчина на невысказанный вопрос. — Просто скажи мне, зачем он тебе? Что ты хочешь получить.

Нет, это не было упреком. Скорее, резонным вопросом, ведь это им, мужчинам семьи в дальнейшем работать и уживаться с вампиром, у которого репутация опасного безумца и полного отморозка сочетается с поведением подзаборной гопоты и полным нежеланием как-либо заниматься вверенной ему территорией и подчиненными. Эксцентричное и доходящее до откровенной гордыни существо в оригинале не стоило того, чтобы за него браться. Но их леди без малого двадцать лет кружила возле этого образа. Что-то ее цепляло, не давало забыть однажды встреченную причудливую чужую игрушку, мирок, собранный как попало из осколков сновидений и отголосков реальности настоящей.

Душа пришла на упорный зов. Но какой она станет?

— Что ты ищешь?

— Да если б я знала, Реи!

Чутье. Снова чутье. Снова зов в пустоту, зов наугад, опираясь на смутный образ, на знакомые черты, зов вникуда в надежде получить ответ и найти ту единственную душу, которая станет… кем?

Молодой демон и хотел бы да не мог облегчить поиски любимой женщине. Это память, которая не проснулась. Перерождение, которое не отозвалось. Или будущее, которого еще нет. В семье и в Клане никогда не порицались подобные поиски. Как можно запретить близкому найти того, кто нужен и важен? Но их леди боялась искать, боялась того зова, который теребил душу. И не позволить — значило ударить по надлому и без того неудачного перерождения. Хотя, сам хаосит в жизни бы не взялся возиться со столь сомнительной личностью.

Но семья, не дыша, наблюдала, как их супруга после долгих лет тяжелого убийственного бездействия вновь пробудила Дар, давая энергию целому миру ради единственной его ценности — двух личностей, кружащих в танце ненависти сквозь Время.

И Даэнэрэ, глава их семьи, сказал ей четко и коротко: делай, но от начала и до конца — сама. Накосячишь — перезапустишь. Но душа уже есть, и ты ведь не хочешь ее калечить, верно?

Хаосит всматривался в разумного, ответственность за которого они полностью возложили на свою леди. Это будет правильно и полезно для обоих… Красивый, сильный зверь, еще не порченный гордыней и вседозволенностью, еще способный не только слушать, но и слышать. Еще колеблется, еще дремлет не развернувшаяся в полную силу личность, зыбкая на всем протяжении потока Истории, заданная только вехами Воплощенной реальности, которые при должном умении легко обмануть, не нарушая.

Но они не будут вмешиваться. Иначе получится не Ее Сокровище.

Он обнял супругу, чувствуя, как вздрагивает от притока энергии ее тело. Конечно, выковать из вампира всеми обожаемое и родное существо можно легко за три дня, несколько раз убедительно поговорив и переспав. Это делается на раз, особенно с личностями, вытащенными из таких реальностей, пластичными и податливыми, пока порожденный эгрегором мир еще не начал обрастать собственным «мясом», но разве это нужно? Разве это принесет удовлетворение и радость от долгой работы и общения с тем, кто уже одним своим существованием внезапно дорог? Леди будет осторожна, хаосит знал это на собственном опыте и на своей шкуре. Она учла прежние ошибки.

— Пойдешь туда? — спросил он в острое подвижное ушко.

— Да.

— Кем? Впрочем, я догадываюсь.

Она тихо усмехнулась.

— Место духа Колонн пусто. И самое смешное, что каждое сказанное мной в роли «Ариэль» слово будет правдой…

— Но ведь ты и есть Баланс Круга Девяти.

— Опора Равновесия, Наследница Владыки… не напоминай. Да, мир затребовал меня вместо одноглазой дуры за счет куда более весомого статуса.

— Но ты бы не согласилась, если бы не хотела.

— Мне до сих пор иногда больно, Реи… — голос дрогнул. — Как будто кусок меня навсегда остался на тех камнях и пляшет там, у Источника.

Демон крепче обнял супругу, глухо рокотнув на старую рану, оставленную откровенно непосильным служением.

— Иди. Возможно, роль его советницы тебе поможет. Только смотри, не пересоветуй, — он улыбнулся краешком губ.

— А что Даэ и остальные?

— Они не против. Иди.

— Я люблю вас…

— Знаю.

— Я буду возвращаться, не куковать же мне там все время.

Портал открылся мгновенно, на рефлексе, дав увидеть черный потрескавшийся камень Носготских Колонн, часть отделки и намертво впаянных в постамент чертежей, поляну, лес и огненный закат.

Женщина, когда-то звавшаяся Хранительницей Равновесия, уверенно шагнула в порожденный ее волей мир.

Глава 6 Разговор у Колонн

Вокруг меня цвела кровь. Потому что я хотел хоть чего-то красивого в этом унылом месте, заваленном трупами. И по желанию поднимались глянцево-багровые деревья, тянули острые, перекрученные ветви. Распускались странные цветы и лозы, льнули к рукам, насыщая. Я пил их, не испытывая голода, просто как лакомство, тающее на языке. Блестящий багрянец постепенно наливался цветом, становился ярким в лучах восходящего солнца. Не знаю, чего я ждал. Но мне хотелось полюбоваться алым садом. Он был красивее, чем те люди, из которых я его взял, красивее, чем убогая деревушка, пару часов назад переставшая существовать. Жаль было развеивать и превращать изящество форм в неопрятную лужу.

И я любовался делом рук своих сквозь ресницы, перекатывая в пальцах упругий багровый шарик, гладкий и уже слегка прохладный.

Я убивал с удовольствием. Не спеша. Даже испытывая азарт от страха двуногих животных, по ошибке причисленных к людям. Ненависть? Ее не было. Ненависти достоин только по-настоящему сильный враг, по-настоящему зацепивший за живое. Ненавидеть быдло — себя не уважать. Поэтому я всего лишь до определенного предела играл с ними, щекоча себе инстинкты их страхом. Это было приятно — убить бегущую дичь, окунуть лицо и руки в парящую кровь, поймать взглядом затухающую в глазах жизнь и посмеяться с выплюнтых в лицо проклятий. VaeVictis, господа и дамы! Vae Victis.

Я не пытал их. Зачем? Это все равно, что два часа ковырять вилкой бифштекс и не съесть ни кусочка — пользы никакой, а обед испорчен, да и с чего мне уподобляться жрецам Хаш’ак’Гика? Нет, я убивал быстро и милосердно, но — всех. Мужчин — воздавая им то, что они заслужили. Стариков — из отвращения к уродливой калечной немощи, которой сам я всегда боялся и от которой меня сталь милостиво избавил Эдвин. Женщин и детей — потому что оставлять их в живых не было никакого смысла. Загнутся с голоду, неспособные содержать себя сами, пойдут по рукам или попадут на алтари. И лучше быстрая смерть сейчас, чем мучительная потом.

Цепные псы захлебывались истеричным лаем, не в силах никуда деться со своей привязи. Потом умолкли и они. Куры разбежались и бродили где-то по окрестностям. Коты исчезли, куда глаза глядят. Моя несчастная стреноженная лошадь так и стояла под навесом, дрожа и раздувая ноздри. Я не стал пока приближаться. Серги оставался единственным живым существом в этой дыре. Я хотел, чтобы он успокоился и дал себя оседлать.

Солнце уже не так давило на голову. Я протянул руку, и покрытая мелкими листочками алая ветка склонилась ко мне. Лениво объедая «растительность», я смотрел на застывшие тела и понимал, что месть убийцам не принесла мне ровным счетом ничего. Радости — никакой. Удовлетворение быстро прошло, сменившись тревогой за собственное будущее. Прежняя жизнь навсегда осталась где-то там, за гранью той ночи. Мои люди меня не примут, сестра — вряд ли признает. Ее муженек, скорее всего, как и полагается, возьмется за кол, я его, естественно, убью, Эрика меня еще и возненавидит…

И Эдвин со своим недобровольным договором. Нет, это даже не договор, это чистой воды принуждение! Мне вообще ничего не остается, кроме как отправиться сейчас к Колоннам, чтобы поговорить с неизвестным благожелателем. Который тоже, надо полагать, будет преследовать свои цели и что-то да потребует.

Можно только попытаться извлечь хоть немного выгоды для себя.

Я поднялся с крыльца и отпустил кровь. Она обрушилась на землю с густым влажным звуком, забрызгав тела, стены домов, колодец и меня. Отряхнулся, как показывал некромант и пошел проверить лошадь.

При виде меня Серги шарахнулся и почти взвизгнул, дико вращая глазами. Кормили его из рук вон плохо, шкура перестала блестеть и уже обтянула ребра. Забить? Рука не поднималась. Это моя животина все-таки, притом дорогая. Бедолага успел объесть всю зелень, до которой смог дотянуться. Наверняка его и колики мучают.

— Не бойся, мальчик, не бойся, — услышав знакомый голос, конь пряднул ушами, фыркнул и затих, все еще вздрагивая от запаха крови и смерти. Я погладил его по мягкому храпу, пряча когти и пошел собираться в дорогу.

Привычная хозяйственная возня вызывала странное чувство, словно я пытался влезть в уже сброшенную шкуру. Я вполне мог идти или бежать сутками напролет, мог взлететь, став гигантским роем летучих мышей — этот фокус я освоил буквально накануне, когда долгие наблюдения внезапно сложились в голове в четкое понимание того, как сам я могу взлететь и насколько удобно можно посылать такого «наблюдателя» от себя в любое опасное место. Я мог убить и съесть собственную лошадь, наплевав даже на жалость, но решил, что путешествие верхом в какой-то степени безопаснее и удобнее, пусть и медленнее. Всадник вызывает меньше подозрений, чем неизвестный хрен с горы, явившийся в какое-нибудь отдаленное селение пешком и при этом даже не запыхавшийся. Всадника меньше подозревают в неживости, считается, что животные боятся нас. В общем-то, так оно и есть, но, если я договорился с мышами, то со своим конем тоже смогу, наверное? А ему уж точно требуются припасы.

Я не хотел устраивать кровавую баню везде, где доведется побывать. Мне нужны были слухи и сплетни, а может, и подработка, если она позволит получить нужное. Барон де Крейдемаар умер, его место вполне мог занять никому неизвестный наемник. Драконье клеймо на броне и оружии будет говорить за меня.

Я вернулся под навес с сумками и упряжью, отчетливо чувствуя лошадиную нервозность. Такая чуткость тоже была мне внове. Одно дело — понимать по лицу иповедению или же видеть проявленнный страх животного. И совсем другое — озузать его почти как свой. Я мысленно потянулся успокоить коня, взялся говорить с ним, попутно затягивая ремни упряжи. И, о чудо, Сергм затих. Покончив со сборами, я поднялся в седло. Конь заплясал, но все же признал мою руку окончательно. Так, шагом, мы покинули залитую подсыхающей кровью странную деревушку. Я свернул с дороги к лесу, туда, где над кронами поднимались девять темных неприветливых столбов, тонувших вершинами в облаках. Добраться туда мне предстояло к вечеру.

***

Я волнуюсь?

Я волнуюсь.

Если не сказать хуже — нервничаю.

Солнце садится. Мой вампир идет к цели. Я это чувствую. Связующая нить постепенно натягивается. Еще немного — и я увижу того, кто двадцать лет не давал мне покоя. Я смогу посмотреть ему в глаза и сказать… А что, собственно, сказать? Он обязан мне своим существованием, но ничего не должен. Он воплощение образа, но не сам образ. И я боюсь. Все равно боюсь. Нет, не его самого. Он ничего не сможет сделать мне лично, разве что повредит аватар, в котором я нахожусь. Но он может обозлиться на то, что я манипулирую им. Не оценить правду. Не понять…

А многие ли в населенных мирах способны это понять? Готовность поднять из пепла и иллюзий целый мир, превратить плод чужого воображения, давно уже сгнивший от старости и заброшенности, в нечто живое и весомое — ради одного-единственного разумного. Его будущий спутник и верная тень сейчас лежит древним трупом где-то в катакомбах цитадели рыцарского ордена. Обоим придется пройти заготовленный путь. Заготовленный — мной. И хоть реальность стремится разогнаться по проторенной дорожке, направляю ее я.

Мне страшно. И не только потому, что я прекрасно знаю бешеный нрав Каина.

Я легко могу сломать его, пытаясь направлять. Так уже бывало. И я не хочу снова прыгать по тем же граблям.

Здравствуй, я создала этот мир ради тебя, мой серебряный…

Как мало на самом деле нужно для того, чтобы почувствовать себя не бесполезным огрызком прошлого, ползущим по жизни сквозь однообразные дни. Дело, которое ты сам хочешь довести до конца. Твой собственный мир, который нуждается в тебе. И личность, способная встряхнуть, снова зажечь азарт и желание идти вперед. Кто-то спросит: а как же семья? Я бы ответила, что семья — это крепость. Нерушимая твердыня. Величайшая ценность, оберегать которую нужно клыками и когтями. Тихая гавань, куда можно и нужно возвращаться. Ее мы создаем себе сами и сами же теряем по глупости. Путаемся в запретах и условностях, причиняем боль близким, обижаемся и обижаем, плодим непонимание вместо того, чтобы быть честны и прямы с теми, кого любим и с самими собой.

Я люблю тех, кто спас мне жизнь и рассудок, став моей семьей. Ради них, если потребуется, я переступлю и собственные принципы. Но я хочу, чтобы этот мрачный, озлобленный тип дарил мне свою ледяную наглость и самоуверенность, которой так не хватает демиургу-недоучке…

Я сижу возле Колонны Баланса, прислонившись спиной к ее крошащемуся камню. Камню, но не овеществленной мощи Источника. Квинтэссенция иронического сходства с моей родиной, отражение в кривом зеркале чужого восприятия снов и образов, которые, бывает, приходят к смертным извне, а не только рождаются в подсознании. Белый мрамор круглого постамента опоясан кольцом черного оникса с золотыми символами, странно знакомыми мне, но нечитаемыми. Полукружье Колонн, восемь стоят на выступе позади, центральная девятая — на кольце. Баланс этой странной системы, замок на вратах в местное Инферно. Кто, когда и как его поставил — пока остается тайной за девятью печатями. Но может быть, нам удастся разгадать этот ребус, обрисованный туманными легендами и пророчествами, текста которых никто и никогда в глаза не видел.

Солнце садится, он все ближе. Я начинаю чувствовать его разум и волю, еще не обретшую тяжести могильной плиты, яснее. Он убивал по дороге сюда — отчетливо тянет кровью. Всматриваюсь в лесную темень, начиная различать глухой топот копыт. И такой родной и знакомый, привычный и понятный морозный холод чистой Смерти, источаемый высшей нежитью.

***

В тот вечер я увидел ее в первый раз.

Я ожидал всего, чего угодно. Светящегося зеленью призрака-мага в истлевшей мантии, пафосного старца, демона в конце концов. Но на древних камнях, поражавших воображение своей монументальностью, меня встретила женщина, совершенно не похожая на тех, которых доводилось видеть за всю сознательную жизнь.

Человеком ее можно было назвать только с пьяных глаз. Невысокая и хрупкая, как статуэтка, она передвигалась со странной плавностью, иногда пропадая и появляясь снова. Я мог почувствовать легкий запах лесной чащи, исходящий от нее, мог ощутить жизнь, но не чуял биения крови. Она была теплой и плотной, даже живой, наверное, но… несъедобной? Да, при всей своей циничности это самое подходящее определение. Она была красива — маленькая хищница, с подобранной гривой темно-медных в вечернем свете локонов и глазами цвета еловой хвои. Небольшие подвижные уши, покрытые светлой шерсткой, поворачивались на каждый мой шаг. В тонких длинных пальцах с короткими когтями она неосознанно вертела кинжал, от одного вида которого меня почему-то промораживало до костей — серповидный черный коготь с серебристым травленым узором и призывно сверкающим камнем в навершии короткой, под женскую руку, рукояти, исходил таким морозом, что ритуальный зал Эдвина мог показаться просто комнатой.

Женщина едва заметно улыбалась, но улыбка не касалась глаз. Не холодных, нет. Болезненно-печальных.

— Нет нужды опасаться этого оружия, Каин. Тебе оно вреда не причинит.

Мелодичный, тонкий, чуть с хрипотцой голос.

— Кто ты?

— Всего лишь тень самой себя. Хранитель Равновесия в отставке. Зови меня Намирэ.

— Значит, это ты разговаривала со мной все время?

— Да. Ты хотел ответов на вопросы. Я могу их дать.

— Я прежде всего хочу знать, смогу ли вернуться к прежней жизни.

— Нет. Смерть необратима. Тебе остается или принять этот дар, или освободиться от него, уйдя на перерождение. Но я не верю, что ты готов вот так запросто все бросить.

Что ж, мои опасения только подтвердились. И она права — позволить себе сбежать от проблем самоубийством, как последний идиот, я не мог. Не спеша приближаться к ней, я отвел коня в сторонку и привязал повод к ветке. Четвероногого зверья можно было не опасаться — за всю дорогу через лес мне не попалось никого крупнее грызунов и птиц, а уж люди, судя по нехоженности, здесь давным-давно не появлялись.

Назвавшаяся Намирэ молча ждала. Она спустилась с постамента и присела на нижнюю ступеньку одной из коротеньких лестниц, ведузих на круг.

— Устраивайся, разговор будет… долгий.

Само собой. Быстро ты бы от меня не отделалась.

Однако смотреть сверху вниз неудобно. И я последовал совету, сев так, чтобы видеть ее глаза.

— Тебе пафосно или правду? — спросила она.

— Правду, наверное. Зачем мне показуха?

— Действительно, зачем… времени на это у тебя буднт вдосталь потом.

— Я жду объяснений. О какой игре ты говорила?

Показалось, или она на миг утратила самообладание? Ее спокойный, вроде бы, разум плеснул волнением и тут же снова превратился в непроницаемое зеркало.

— Твой мир воплощен мной.

Я приподнял бровь, не зная, как отнестись к ее словам, прозвучавшим как-то уж слишком обыденно и спокойно, без цветистости и помпезности.

— То есть, ты — бог?

— Нет, — Намирэ качнула головой. — Для бога у меня слишком мало амбиций и самолюбия, к тому же, терпеть не могу, когда меня начинают превозносить. Я даже не создатель этого мира. Его придумали другие. А я решила дать ему — и тебе! — право на жизнь.

Ее слова звучали, как полнейшая дичь. Может, какой-нибудь религиозный фанатик и поверил бы в то, что беседует с высшим существом, но я… нет, я не мог увязать незнакомку с такими вещами. Да и, честно признаться, никогда не задумывался над тем, как и почему мир существует. Он просто есть. Хотя, почему бы ему не быть таким вот образом?

— Я понимаю, поверить сложно. Но мне нет нужды тебе врать. Желая выдать себя за божество, я бы пошла к простолюдинам и показала несколько чудес. А я просто хочу предостеречь тебя и помочь. Отчасти предупредить о том, что тебя ждет.

— Зачем? С чего такой альтруизм?

Теперь она занервничала уже явно, поняв мое неверие. Пальцы сильнее стиснули рукоятку кинжала, прижавшиеся уши выдавали с головой. Нет, боги, демиурги или как бишь их там еще, так себя не ведут. Если существо уверено в своей силе и своем праве, оно не дергается.

Если только она не совсем девчонка по божественным меркам.

— Воплощенная реальность может появиться тогда, когда придумывает историю и рассказывает ее другим так, что слушатели или зрители начинают верить в ее правдивость. Вера — очень мощная сила. Чем больше паства искренне верует в свое божество, тем оно сильнее. Чем больше мыслей притягивает рассказанная кем-то история, тем она реальнее. Только есть одно «но»: такой мир живет ровно столько, сколько длятся описанные события, ни больше, ни меньше.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да. Ты умрешь, как только история будет рассказана до конца. Даже не так — развоплотишься. Перестанешь быть.

Вот теперь я почему-то верил ее словам, от которых повеяло жутью пустоты и абсолютного небытия. Зеленоглазая знала, о чем говорила, знала точно, и это ощущалось. В сумраке быстро наступающей ночи позднего лета ее лицо утратило живость и стало казаться фарфоровой маской, плывущей над ворохом черных одежд. Только это лицо и руки с оружием — вот и все, что осталось от нее. Остальное сожрал мрак.

— И сколько раз я так…

— Не ты. Другие души, воплотившиеся в образ. Но много. Очень много раз.

— Хочешь сказать, что таких Каинов были сотни?

— Ты действительно носишь это имя, мать дала его тебе при рождении, оно твое. Но ты — не образ, а живой разумный. Вернее, не совсем живой или не так, как другие, но это не играет роли. И я хочу дать тебе возможность выйти ха пределы предначертанного.

Намирэ снова умолкла. Ждала моего ответа. А я и не знал, что сказать.

Не каждый день узнаешь, что из-за тебя воссоздают целый мир, кем-то всего-навсего придуманный. Воссоздают — и страшатся сделанного, потому что…

Она впилась в меня взглядом. Вцепилась, ждала ответа, как какой-то спасительной соломинки. Потому что…

Потому что боится моего отказа довериться ее направляющей руке. Ведь мне придется пройти через все то, что заготовлено чьей-то волей, по ее почину. А как же свобода выбора, свобода воли?

Она ответила, пряча глаза.

— Ее нет. Не только потому, что здесь верят в Судьбу, предопределенность и прочее. Это еще одно свойство Воплощенных реальностей — они стремятся идти так, как их задумывали. Даже наш разговор сейчас это часть узора истории, с той лишь разницей, что я говорю тебе намного больше, чем должна была женщина, чье место я заняла.

Мда. Можно было бы и вспылить, но как-то не хотелось. В конце концов получается, что меня вообще бы не было, не реши эта перепуганная леди с чего-то соблаговолить взяться за наш, думается мне, не самый прекрасный мир. Ну да, меня убили, некромант мутит воду, науськивая на коллег по цеху, и неизвестно, чем все это закончится. То есть нет, рыжая-то как раз прекрасно знает. И если решила столь подробно просветить, значит, слепое следование чужим фантазиям — каково, а! — ей невыгодно.

Все тот же вопрос… Зачем? Нет, не так. Почему?

Я и спросил

Намирэ молчала долго и казалось, ушла в себя. Взгляд потух, глаза превратились в драгоценные камни, отражавшие свет луны. Это начало настораживать. Кто она на самом деле? И почему меня терзает ощущение, будто ее самой сейчас и здесь нет? Но через какое-то время блеск глаз снова стал живым, и она ответила. Медленно, тщательно подбирая слова и взвешивая каждое.

— Иногда… В определенный момент жизни понимаешь, что тебе очень нужен кто-то рядом. Но не просто неизвестный чужак, а тот, кого ты ищешь, вглядываясь в лица прохожих, цепляясь за образы, ловя обрывки фраз между книжных строк и слушая истории. Ты ищешь, а найти не можешь, потому что те, кто вокруг тебя, никак не похожи. Инициируя мир по образу, я уже знала, что это будешь ты. Ты мне нужен.

И это «нужен» резануло внезапной тоской.

Она не походила на других женщин, не смотрела на меня влюбленными глазами, как деревенские девчонки, готовые повиснуть на знатном господине, лишь бы получить от него внимание, бастарда, содержание, подарки — насколько у господина щедрости хватит. Она сохраняла достоинство.

Но одно это короткое слово яснее ясного давало услышать всю бездну отчаянного желания быть рядом. Не больше, но и не меньше.

— Извини, другого объяснения у меня нет.

Оно и не могло быть другим. Я это понимал. Подумалось, что на такие шаги идут либо из холодного расчета, в поисках немалых ценностей, либо вот так. Взять с меня нечего кроме меня самого, вздорного характера и, может быть, симпатичной рожи, в чем я сейчас особенно сомневаюсь.

И ведь еще никто и никогда не хотел от меня… меня. Не титула, положения или денег, которых, откровенно говоря, не так уж много, если родовую казну вообще не разворовали в мое отсутствие. Не любезностей, не сомнительных услуг.

Меня. Как есть. В виде вампира

Хотели видеть с собой рядом.

Не в постели. Похоти я не ощущал. На ум пришло сравнение с темной зеркальной поверхностью, которая мало что отражает, но в глубине хранит омут.

Как на такое ответить? Я не знал. Понимание, что жизнь кем-то расписана, запланирована на десятилетия, а может и на века вперед могло бы злить. И, наверное, злило бы, если бы не искреннее желание леди вывести меня за пределы этой… игры в реальность? Она могла бы промолчать, но предупредила, и, похоже, говорить загадками не собирается, все объяснения предельно ясны.

Слишком много «бы» на чаше весов. А с другой стороны — взаимное доверие. И я ведь живу благодаря ей, разве нет?

Живу. И даже смогу заглянуть в Вечность, если повезет.

— Позволь спросить…

— Да?

— Почему ты назвалась Хранителем Равновесия? Чтобы выдать себя за местную?

— Не совсем… Я тебе не сказала ни слова лжи — я таковым являлась еще недавно. Но не Стражем, как принято понимать у вас, а Опорой — это разные вещи.

Пришло понимание разницы смыслов и разницы языков, короткое, сжатое знание. А Намирэ продолжала говорить, повергая меня в еще большее удивление:

— Ваш мир и сама твоя история — всего лишь слабое, причудливо сложившееся отражение нескольких реально существующих миров. Так бывает, люди порой заглядывают, сами не понимая куда, видят образы, которые не могут правильно трактовать, им на ум приходят смутные идеи. Творчество — процесс занятный, логике поддается плохо, особенно там, где присутствует наитие. Поток энергии в момент озарения легко перепутать с белым каменным столбом, представителя хищного разумного вида с вампиром, войны на уничтожение, поверь мне, развязывают везде и всегда. Да и я, в некотором роде, мертва, как и леди Ариэль, которой полагалось бы сейчас пафосно науськивать тебя на Круг. Я не призрак, но и не живое для этого мира существо.

Я вопросительно поднял бровь.

— Тебе лучше не знать, где находится моя дкша.

И еще одним ударом по мозгам короткий образ.

Я решил, что ослепну от непереносимого света, бьющего восемью прямо из камня, застящего глаза, прячущего фигуры мужчин и женщин. И ее — совсем еще девчонку в ритуальных белых одеждах, пляшущую так, словно горит камень под ногами. Я до сих пор не могу передать словами ту тяжесть, что обрушилась на меня мимолетным эхом, тот груз Долга и обязательств, силы и круговерти выживания. Она приоткрыла мне свой разум — треснувший, надломленный, доведенный в какой-то момент до отчаяния и полного нежелания существовать… Но выживший благодаря близким.

Я осознал, чего она ищет на самом деле.

Понимания. Обыкновенного молчаливого понимания, кто мог бы дать старой ране срастись наконец. Я понятия не имел, гожусь ли на эту роль.

Спроста ли белые одежды сменились на черные?

— Работаем? — все так же негромко спросила она.

— Работаем, — ответил я в тон.

Улыбка впервые тронула глаза, и Намирэ протянула мне руку, словно этот жест скреплял договор. Я дотронулся до тонких пальцев, и меня как ударом молнии прошибло. Я и не думал, что тепло ладони может принести такое удовольствие.

— Теперь слушай меня внимательно и запоминай, — ее тон резко изменился, стал деловитым и сухим. — Среди Круга Девяти произошел раскол. Ариэль, Страж Баланса, была убита во время проведения важного ритуала. Убийца магам неизвестен. Но это свело ее супруга, Стража Разума Напраптора, с ума. Сумасшедший менталист — страшное явление. Считается, что под его влияние попали остальные семеро, и молодые, призванные после резни в цитадели Ордена Сэрафан, и старшие. Колонны отражают ментальное состояние их служителей, но, думается мне, причина несколько в другом.

Слухи и сплетни об истреблении святых рыцарей неким вампиром — кто назначил их таковыми, тот еще вопрос — я застал еще мальчишкой. Поговаривали, будто это был чуть ли не сам Янос Одрон, воскресший из мертвых.

— А тебе известно, кто помог ей расстаться с жизнью?

— Мне — да. Это некромант Мортаниус, Страж Смерти. Он же заказал тебя бандитам.

— Эдвин?! — я со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Накрыло яростью и желанием вцепиться ублюдку в холеное горло, размозжив напомаженную головенку о стену, чтоб мозги потекли. На языке вертелся только отборный мат, но я сдержался при леди. Какого х… рожна этот хлыщ… А впрочем, все сходилось. Если он следил, в чем сам признался, если все рассчитал и знал заранее, то, разумеется, он и заказывал. Ни один посторонний в здравом уме в дела Круга не полез бы и уж тем более — не подсылал бы соглядатаев к одному из его членов!

— Технически он не солгал тебе ни единым словом. Вспомни, как он строил фразы. А Эдвин Каммер — его мирское имя, которое за давностью лет попросту забыли. Он действительно сделал все, чтобы ты стал реальной угрозой. И имей в виду, Оракул ненавидит тебя лично.

— За что?!

— За то, что ты сделаешь или не сделаешь в будущем. Провидцы склонны к паранойе. И к тому же, ты вампир.

— Замечательно.

Хорошенькое заявление. То есть Эдвин, прошу прощения, Мортаниус, еще и постарался от всей души, чтобы точно навлечь на меня ненависть своего соратника. Просто прекрасно.

— Зачем было убивать Ариэль, подставлять магов, а потом пытаться их грохнуть моими руками? Тебе не кажется, что одно с другим не совсем сходится?

— Правильно. Потому что первое решение принято не Мортаниусом, а тем, кого пуще нежити боятся маги — Неназываемым Врагом. А второе принадлежит человеку, попытавшемуся исправить то, что сотворил его наездник.

Я вспомнил странные перемены, то и дело происходившие с некромантом, его привычку иногда прерывать разговор, сбегая неизвестно куда, жутковатую зелень в глазах и множество иных мелочей. Мне стало не по себе от мысли, что рядом со мной шастал непонятный демон, способный, наверное, отправить меня на Колесо Судьбы.

Сказки о демонах и Древних были чуть ли не единственным развлечением детворы в нашей глуши. Я мало чем отличался от своих сверстников, живших в деревне за стенами замка, разве что в мое скудное образование входили грамота и этикет. Владеть оружием учили всех — иначе не выжить. Даже девчонки в наших краях вполне могли за себя постоять, случись им столкнуться со зверьем. И уж тем более никто не запрещал нам с сестрой проводить время со сверстниками. Отец говорил — это укрепит основу будущей вассальной верности, сплотит будущую дружину. И, наверное, он был бы прав, если бы в один отнюдь не прекрасный год к нам не пожаловали жрецы быстро набиравшего силу культа Хаш’ак’Гика. К тому времени сестра успела выйти замуж и отбыть с супругом в соседний — хороши соседи, больше месяца добираться! — и я мало что знал о ней, довольствуясь редкими письмами и надеясь, что религиозная зараза обошла ее стороной. Виделись мы и того реже, хорошо если раз в год. А этой весной я приказал им разворачивать коней с порога…

— Каин?

Я вздрогнул, отвлекаясь от воспоминаний.

— Я тебя понял. Ты хочешь сказать, что в наш мир рвется демон, и магов нужно убить, чтобы восстановить это место и помешать ему, так?

— Это ему не помешает, всего лишь отсрочит прорыв, но сделать — да, придется. Колонны воспримут смерть «порченых» магов, как ритуальную жертву. И это даст время разобраться в самой причине этого бардака.

Намирэ смотрела на меня странно пристальным взглядом, жестким и колким, и можно было поверить, что в этой хрупкой усталой женщине таится сила.

— Что не так? — насторожился я.

— Хочу быть честной с тобой до конца.

— То есть?

По спине пробежал холодок неприятного предчувствия.

— В финале Ариэль склоняла бы тебя принести последнюю жертву, совершив ритуальное самоубийство.

Я непонимающе моргнул раз, другой, уставившись в темноту на черный потрескавшийся столб, отмеченный грубо нарисованным треугольником — символом равновесия.

— Колонны призывают нового Стража через несколько часов после смерти предшественника, из тех, кто родился в тот же день. Решает слепой жребий, и возможно, заложенные в систему критерии отбора. Девятый — ты. Кругу об этом известно, и у каждого из них на тебя свои планы.

Какое-то время я сидел, бездумно пялясь в темноту и пытаясь осознать услышанное. Провинциальный барон, по нелепой случайности вставший вампиром и нанятый в качестве убийцы — еще ладно. Бывает. Но Страж?! Я?! Да еще в роли жертвенного барашка!

В голове крутилось единственное дурацкое возражение: «Я же ни разу не маг!» Но причин не верить у меня не было.

— Я отказался? — собственный голос прозвучал глухо. Я решительно не понимал, почему должен жить и умирать по чьей-то указке, ради чужих целей. Спасение мира? Пф!

Хотя, герои историй, конечно, спасают. А я же гребаный герой. Главный, мать твою.

— Изначально существовал равноценный выбор, — кивнула Намирэ. — И даже до сих пор существует. Но ты выбрал жизнь. По каким причинам — не мне знать. Это только твоя дилемма.

Она поднялась бесшумной тенью, мягко опустив узкую ладонь мне на плечо и давая понять, что разговор наш окончен. Я в последний раз заглянул в темные глаза — в блестящей глубине светилась ободряющая улыбка.

— Все получится. Сейчас я сказала все, что допустимо правилами игры, и мне пора уйти. Но запомни — я всегда рядом с тобой. И это твой мир.

Она исчезла, словно ее образ сдул порыв ветра. Но еще несколько мгновений я чувствовал теплый след прикосновения. Мой мир… А он мне нужен?

Тогда я не знал ответа. Нужно было время подумать. Много думать. Но в тот момент тело требовало пищи, и я отправился на охоту, решив отложить размышления до утра.

Глава 7 Охотники

С утра зарядил дождь, мелкий и противный. Пока я выбирался из леса на главный тракт, было еще терпимо — густое переплетение ветвей спасало от сырости. Но стоило выехать на опушку, как влага начала пропитывать волосы и одежду, просачиваясь за шиворот. Хорошо еще, я додумался прихватить свой же плащ. Он, правда, успел провонять перегаром, но от дождя спасал хоть как-то. Сойду, может, за подвыпившего путника.

Пока Серги медленно переставлял копыта, я вновь перебирал в памяти ночной разговор, отпечатавшийся до последней фразы. Снова видел бледное в лунном свете лицо и темные, чуть раскосые глаза той, которая вызвалась быть моим проводником в этой странной новой жизни, кем-то расписанной и разложенной по полочкам. В этой… игре. Что ж, если мы играем, то неплохо было бы знать правила и противника.

Что я имею?

Очевидно, некий план событий. А если я не захочу ему следовать? История стремится идти по предначертанному пути, значит, так или иначе, но она заставит меня сделать то, что нужно ей… Знать бы еще, что именно. В этой партии я слепой игрок. Нет, даже не игрок, фигура на доске. А гроссмейстер — моя леди. И мне так или иначе придется ей доверять.

Я сказал «моя»? Занятно…

Но я ведь хочу жить. Свободно, своей волей. И цель — дойти до финала, до края доски. При том, что я даже не знаю, сколько мне отпущено времени… А какая, в сущности, разница? Оно все мое и не закончится раньше, чем наступит финал. Или все-таки может? Нет, не стоит обманываться мнимой неуязвимостью и впадать в безрассудство. Мало ли, как решит поглумиться Судьба.

Итак, есть восемь человек, которых я должен убить. Кто-то из них известен на весь Носгот, кто-то нет. Каждый по словам Намирэ имеет на меня виды. И первый из них — Эдвин, Мортаниус. Прячется в авернусском Соборе, не исключено, что и заправляет им. Но к своему благодетелю я явлюсь последним — он еще может оказаться полезен. С остальными же…

Что я знаю об остальных?

Напраптор, Страж Разума, обитал не так далеко от Курхагена, в горах южной оконечности нашей долины. Если ехать через западный перевал, его «крепость» даже видна — громадный каменный череп, выточенный, по слухам, из цельного куска породы, скалится на всех мимоезжих с вершины утеса. Смельчаки, рискнувшие сунуться туда, возвращались, в лучшем случае, седыми заиками, если вообще возвращались. Как и чем жил старый маг, оставалось загадкой, но слухи ходили один другого нелепее. Будто бы он зашил себе рот и перестал есть, пить и разговаривать. Будто бы по коридорам его обители бегают безумцы и уроды, а гулкое эхо постоянно разносит дикий истерический хохот. Прежде чем проверять, так это или нет, стоило поискать достоверные сведения. Эдвина спросить, что ли? Он наверняка заинтересован отвечать на вопросы… Стоп. Он поднял меня, чтобы я его убил, что ли? Оригинал, однако.

Еще одна личность, гремевшая своей славой на весь Носгот — Оракул. Мой личный враг, которого я не знаю. За ответами на вопросы, предсказаниями и наставлениями к нему стекались со всех земель. Говорили, что он не ошибается, и так или иначе сбываются все его предсказания. Даже Эрика нет-нет да грезила возможностью поехать к уединенной пещере далеко в северных горах. Я смеялся над ней, упрекал в легковерности. Да и путь туда долог и опасен, по диким землям через перевалы и кряжи и воин-то не каждый пройдет.

Но я-то теперь могу долететь.

А вот об остальных придется собирать слухи, сплетни, упоминания. Или спрашивать Намирэ.

Стоило помянуть ее имя, как луч внимания тут же скользнул по мне мимолетным вопросом. Ясно, лучше лишний раз не дергать.

«Ну почему же? Спрашивай, я всегда отвечу. Но ответ на вопрос не равен прямому указанию к действию, учитывай это».

То есть, «думай сам, что с этим ответом делать». Я кивнул, соглашаясь. Что ж, будем считать, что я ничего не знаю о предопределенности, и действовать по обстоятельствам, надеясь на правильность решений. Но если между этим миром и вторжением и впрямь стою только я, то будущее ожидает совсем не радужное. Слетать в гости к Мёбиусу, что ли? То-то он обрадуется.

И все-таки, как узнать, что предопределено, а что нет? Как найти ту грань, где кончается Партия и начинается Жизнь?

Тут внимание мое привлек запах живой человеческой крови. Именно человеческой — она казалась насыщеннее, ярче звериной и птичьей. Прикрыв глаза, я мог легко представить себе сеть красных пятен, опутавшую лес — от мелких крапинок пичуг и грызунов до оленей и волков. Они мельтешили и беспорядочно перемешивались, иногда гасли, знаменуя конец чьей-то жизни. Люди — пять человек — выделялись среди них яркими кострами. От них веяло настороженностью, злостью и усталостью.

Я остановил коня, тут же потянувшегося мордой к аппетитному кусту. Меня пока не видят и не слышат, зато я могу без опаски наблюдать за ними. На кончике пальца зашевелился матово-черный комок, расправил крылышки и запищал, посверкивая алыми бусинами глаз. Я дал ему взлететь и сосредоточился, перенося частицу себя в крохотного зверька, чтобы видеть его глазами. Да это, в общем-то, и так была часть меня, послушная малейшему желанию. Мышь проворно захлопала крыльями и понеслась к людям.

Моему взору открылся небольшой лагерь в перелеске в стороне от дороги. Пара серых палаток, костер, стреноженные лошади под деревьями. Люди расселись на бревнах у костра и почти с вожделением глядели на котелок с мясной похлебкой. Единственная женщина — бритая наголо хмурая особа с татуированным, надо полагать, черепом, надвинутый капюшон плаща не давал рассмотреть знаки — орудовала деревянной ложкой так, словно не еду помешивала, а меч во врага втыкала. Ее товарищи источали точно такое же дружелюбие. У всех пятерых на рукавах с правой стороны красовались нашивки — два черно-золотых треугольника, повернутых друг к другу срезанными вершинами.

Охотники на вампиров. С магичкой, бреющей голову по обычаям ордена Сэрафан.

Моя мышь притаилась на дереве. Я надеялся услышать разговор.

— Ну так че, Эсс, мы туда едем или нет? — поднял взгляд на дамочку лысеющий верзила с ручищами толщиной с мое бедро.

— К этим леьмлам в Зигсторкл? Нет.

— Как так? Там же вампир носится.

— Пускай себе носится, он сам на нас выйдет, если Рик не сбрехал, пьяная морда.

— Он же их перережет!

— И че? Нехрен было зариться на легкие деньги. Я бы тоже прирезала этих козлов, если б меня убили.

Эсс постучала ложкой по краю котелка и накрыла варево крышкой. Усевшись на свое бревно, она подняла глаза, в упор глянув туда, где притаился мой наблюдатель.

— А как же священный долг? — подал голос парень, сидевший сбоку — тощий прыщавый подросток не старше семнадцати.

— Какой? — осклабилась магичка. — По защите одних лохов от других? Манала я его. Я парюсь с этой работой, пока хозяин платит за головы кровососов, остальное мне до фонаря. И тебе советую думать так же. К тому же, — она со значением подняла палец, — ни одного по-настоящему сильного вампира ты не завалишь, малыш. Ты понятия не имеешь, что они такое. А если и узнаешь, то это будет последний твой опыт, поверь мне.

Парень не нашелся, что ответить, хотя вспыхнул.

— Короче, если Рик и его подельнички сдохли, туда им и дорога.

— Барахло жалко, — подал голос еще один.

— Было б че жалеть Вампир наверняка прибрал все ценное к рукам вместе со своей собственностью. И он наверняка на нас выйдет, вот тогда и поговорим.

— Почем знаешь?

— Дурак, они всегда следят! Подставляйте миски под жратву.

— А если…

— Ну тогда ты труп! — хохотнула магичка. — Вы че как первый день в поле вышли? Ладно, пацану еще простительно, но вы-то! Пересрали с молодого птенца, что ли?

— Смотря какой еще птенец… — пробурчал верзила.

— Не сильнее выкормышей Ворадора, — жестко отрезала Эсс. — Ему чуть больше месяца, парни, такие на свету горят, как спички!

Спички, говоришь? Занятно…

Настроение в отряде резко испортилось. Люди потянулись за едой, но жевали молча и неохотно. Я снял мышь с насеста и развеял, едва пятачок лагеря скрылся за деревьями.

Значит, эти охотнички хорошо осведомлены о делах, творившихся в Зигсторкле. Не помешало бы поговорить, но что делать с ними потом? Я никогда прежде не встречался с отрядами охотников на нежить, не знал их возможностей и не мог предсказать исход стычки. Но, похоже, их придется убить, чтобы неведомый хозяин обо мне не прослышал. Не нужны мне на хвосте такие вот молодчики. Будут путать планы, мешать и всячески отравлять жизнь, пытаясь меня прикончить, а мне это надо? Может быть потом, когда станет скучно. Тем более, что сейчас начинает донимать голод.

Я не стал портить людям аппетит. Выждав немного, я тронул коня в их сторону шагом. Дождь все так же раздражающе накрапывал, стараясь промочить плащ, но приходилось мириться. Чего ждать от разговора, я не представлял.

***

Он пришел не ко времени. Эсстар не ждала появления при свете дня, но, когда нарочито громко зашуршали кусты и спину обдало знакомыми мурашками, сомнений не осталось, а бояться было уже поздно — вампир вышел на поляну. И ведь лошади даже не шелохнулись, не предупредили!

Странное, выбеленное смертью, выцветшее существо с прозрачно-льдистыми голубыми глазами, не похожее на тех, кого доводилось убивать. Слишком сильное и наверняка имевшее мало общего с тем человеком, которым было при жизни.

Оно вышло и замерло в абсолютной неподвижности, не считая нужным прикидываться и подражать людским манерам. Эсс отчетливо поняла, что следующий его шаг для кого-то из них станет последним. Понимали ли это остальные, похватавшие оружие? Длинные тяжелые копья смотрели нежити в грудь, дымилась выпавшая у кого-то из рук прямо в костер деревянная миска с чаем, зло шипели угли. Ненадолго проглянувшее из-за туч неяркое солнце посеребрило белые волосы, четко обозначило выступающие скулы и сделало бледность еще заметнее.

Вампир не нападал, хотя был однозначно голоден. Молодые всегда голодны. И всегда нападают сразу. Но не этот.

Под сверлящим немигающим взглядом у старшего напарника сдали нервы. Он коротко матюгнулся и прыгнул, вкладывая в удар всю свою недюжинную силу.

Но тяжеленный дрын встретил пустоту, а потом с раздирающим уши хрустом переломился в руках у вампира. Енн, все еще держась за кусок древка, пролетел мимо цели и чуть было не встретился лбом с деревом, но был вовремя пойман за шиворот и подвешен в воздухе на вытянутой руке. Кидаться спасать товарища никто уже не рискнул, а вампир… просто водрузил хрипящую и униженную добычу на бревно у костра.

У Эсс от изумления вытянулось лицо.

— Что за народ пошел, а… То из дому гонят, то убивают, то кидаются почем зря. Нет, чтобы поговорить!

В низком и резком голосе прозвучал искренний укор.

— Ваш брат обычно не склонен разговаривать с обедом, — хмуро отозвалась магичка.

— А я склонен.

Пять пар подозрительно-злых глаз провожали взглядом каждое вкрадчиво замирающее движение. Эсстар, боевой маг со столетним опытом, бывший адепт Ордена Сэрафан, честно признавала, что боится. Даже невзирая на то, что до приснопамятного Ворадора, не к ночи будь помянут, этому красавчику все-таки далеко. Можно успеть кинуть в него заклинание… Но он увернется точно так же, как и от копья. Или броня удар погасит. Клейменая драконами броня. И если в первый раз он был снисходителен, то во второй — навряд ли спустит.

— Зачем ты пришел? — спросила она. — Неужели думаешь, что кто-то из нас тебе скажет хоть слово.

Вампир посмотрел на нее с тяжелым укором и, кажется, раздумьем. Набрякший плащ облепил его плечи, когтистые руки были скрещены на груди. Он прислонился спиной к дереву, вроде бы вальяжно, но ничего не мешало прыгнуть. Полностью упавший капюшон обнажил собранные в тугой подмокший хвост волосы.

— Вы не скажете, я не отпущу. Пат. Но я еще надеюсь, что в вас достаточно здравомыслия не вешать на меня ярлык врага человечества, иначе я действительно им стану.

Кажется, на языке Енна и остальных так и вертелся оскорбительный мат, и вампир это слышал. Его взгляд стал откровенно предупреждающим.

— Не сегодня-завтра каждый из вас может оказаться на моем месте. И что вы станете делать? Пойдете сдохнете за идею, будете умолять бывших соратников вас пощадить или попытаетесь выжить все-таки, м?

Эсс, закусила губу, постаравшись, чтобы этого не увидели подчиненные. В Ордене за подобные крамольные мысли полагался кнут. Вампиры — чума, звери, проклятье на головы живых, саранча, сжирающая посевы… Или — товар, за который хорошо платят, неважно, алхимики или хозяин. Но никогда — люди. Зачастую они безумны и движимы только голодом. И беловолосый тоже рано или поздно сойдет с ума. Это настигает всех. Страх кольнул сердце. Что будет, когда его странная сила начнет расти? Она уже растет, с каждой жертвой, с каждой добычей. И он не желает, чтобы о нем узнали. А не сказать, не предупредить других — нельзя.

Вот тебе и последний день жизни.

Она слышала, как мужчины за ее спиной скрипят зубами от ярости.

— Чего ты хочешь?

— Разобраться с теми, кто меня убил, — прозвучал четкий и ясный ответ. — Кто на самом деле меня убил, — чуть поправился он, щуря глаза и пристально глядя на мальчишку, чьи щеки пылали от сдерживаемого праведного гнева. — Что, рыцаренок, не по зубам правда? Жил на свете граф де Крейдемаар Курхагенский, никого не трогал, поехал по делам из родного удела, и вдруг на тебе — взяли и грохнули, потому что одному мудаку всралась в голову блажь заиметь собственного вампира! Что бы ты на моем месте делал, а?

В голубых глазах начали проступать желтые крапины. Признак нарастающей ярости. И это тоже привычно, они все легко поддаются инстинктам, а еще он в полном праве злиться на собственную смерть…

И тут встрял Кемрис. Вечно он нарывается, не глядя, куда влезает!

— Ты, ваша милость, малого не трожь, у него всю семью твои сородичи зарезали. Спрашивай, что хотел и проваливай.

— Я и сам за себя ответить могу! — вспылил тот. — Не надо меня выгораживать!

Эсс потерла разом занывший висок, а вампир с интересом склонил голову набок, снова замерев — ни лишней мимики, ни жестов. Надо было Рику и его дружкам бошки сразу открутить, сейчас бы не пришлось так лихорадочно соображать, как сторговаться с раздраженным нежаком и выжить.

— Я вас не трону при условии, что вы не доложитесь обо мне начальству. Мне не нужны и невыгодны горы трупов по всему Носготу.

— Тебе не удастся долго скрываться, рано или поздно все равно узнают. Не мы, так другие сдадут.

— Лучше поздно, чем рано.

— Так что тебе нужно?

— Сведения. Любые. О раскладе сил, о том, чем дышат сильные мира сего. Путешествуя по глухомани, много не узнаешь.

— Ну ты спросил… Так тебе и выложи все тайны Виллендорфского двора!

— Виллендорф меня пока не волнует. Хотя, если окажется, что моя цель обретается там, я, разумеется, загляну в гости к Его Величеству.

Вампир медленно моргнул, словно вспоминая, как это делается и что моргать время от времени вообще не помешало бы для вида. Эсс не позавидовала бы королю, явись к нему подобный «гость».

— А это ты зря, — хохотнул Енн. — Тамошние купцы поговаривают, что скоро будет война. Пошлины и цены взлетели, на восточных границах постоянные стычки. А вы ведь на войнах обычно пируете…

— С кем война? — прищурился вампир, мгновенно оживившись.

— С Вильгельмом Немезисом, мать его в жопу! Будто нам своих бед мало… Кому с выжившими в тех стычках встречаться доводилось, рассказывают, будто те своими глазами демонов видели, эвона как. А король Оттмар, да продлятся дни его, и слушать ни о чем не желает.

— И почему я не удивляюсь… — фыркнул вампир. — Львиная династия больше не способна держать трон. Я королевских посланцев видел только в тот год, когда нынешнее величество короновался.

— По всему видать, ходить нам под Немезисом… Но мож оно и к лучшему, хоть порядок будет.

— А что о нем известно?

— Мало. На трон сел мальчишкой, еще до совершеннолетия, вроде как пытался даже нести справедливость…

Вампир снова фыркнул, на сей раз, не сдерживая смешка.

— Донес?

— А то как же, топором палача, вестимо, донес. Но говорят, там совсем худо стало, когда ему какой-то древний меч подарили. Уж не знаю, что там за железяка, но мозги парню, похоже, снесло, черной магией начал баловаться, с демонятиной якшаться.

— А жрецы Хаш’ак’Гика лучше, что ли?

— Твоя правда…

Поглощенная своими мыслями Эсс почти не вслушивалась в разговор. В памяти так и стояло непроницаемо-каменное смуглое лицо Лорда-Командора, на котором жили одни лишь глаза, жгуче-черные, сверлящие. И слова, обращенные к ученикам:

«Увидите демонов — не знайте пощады. Ими движут лишь голод и ненависть к роду людскому, в них нет души и разума, достойного внимания. Они несут чуму на наши головы и видят в нас пищу или сосуды для своей заразы! А заразу надо истреблять очищающим огнем и солнечным светом».

До сего дня это наставление оставалось верным. До этой белой тени в баснословно дорогой зачарованной броне, тени, имевшей свои туманные планы и стремления, никак не связанные с обычным утолением вечного голода. Бывшая сэрафанка не сомневалась — он рано или поздно подвинет самого Ворадора на вершине их иерархии, если сумеет выжить и вырасти в силе достаточно. Тот, кто зачем-то его создал, явно просчитался и получил отнюдь не верного пса. Скорее уж монстра, еще только тянущего носом воздух, разминающего лапы перед первым прыжком на пробу сил. И внимательно, очень внимательно слушающего окружающий мир. Вон и гнев улегся, пропали желтые искры в прозрачной голубизне. Каждое сказанное слово он запоминает накрепко.

— О магах Круга Девяти вам что-нибудь известно? — дернул к реальности очередной вопрос. Магичка вздрогнула, как от удара молнией.

— Зачем тебе?

— Пару вопросов задам господам магам.

Ну разумеется, так он и сказал. Но это уже угроза. Серьезная угроза.

— Нет, я не имею дел с Кругом.

«Врешь».

Он поймал ее взгляд, и в голову словно впилась игла, а его голос поселился в мозгу. Женщина с трудом смогла удержаться, чтобы не сползти на землю и не измениться в лице — иначе парни кинутся убивать и сами погибнут зря. А чужие холодные пальцы перебирали мысли и воспоминания, воскрешая давно забытые образы из той, другой жизни, которая давно осталась в прошлом. Хотелось кричать, сопротивляться, но она понимала — если дернется, сделает себе только больнее, заставляя его удерживать контроль. Неопытный вампир не умеет делать это незаметно и безболезненно, его касания заставляли вздрагивать от почти осязаемой боли, причиняемой памятью, да он и не стремился быть деликатным. С чего бы ему деликатничать с врагом?

Ей казалось, что время застыло, обратилось в камень, и не было ничего, кроме бездонных черных зрачков в обрамлении светлой радужки и голоса, задающего вопросы, от которых нельзя увернуться, нельзя промолчать…

«Если я узнаю, что вы сдали меня — найду по запаху. Каждого!»

Это было последнее, что слышала Эсс перед тем, как потерять сознание.

Глава 8 Перед партией

Я гнал коня галопом, злясь на себя же. За то, что связался с этими людьми без толку и связал себя обещанием не трогать их. А вот не надо было! Я привык выполнять обещания. Куда проще и спокойнее было бы убить, получив весьма скудные ответы. Я жрать хочу, в конце концов!

Их незаслуженная ненависть терзала мне мозг, злила, вздыбливала несуществующую шерсть на загривке. Они так желали распотрошить меня и насадить на кол, что я с трудом сдерживался, чтобы не разорвать их самих вместо их предубеждения к вампирам. И ведь они видели во мне только лишь нежить, они не знали меня! Надо было, демоны их побери, просто вытрясти нужные сведения, а потом плотно пообедать! Нет, решилпоиграть в человечность… Дебил. Наверняка кто-то из них поскачет докладывать о новой неведомой твари.

Но магичка… Пожалуй, только из-за нее я действительно отслежу и убью только того, кто рискнет это сделать.

«Злишься?»

Я вздрогнул, застигнутый мягким вниманием Намирэ. Гнев словно налетел на преграду и перестал раскручиваться дальше. Только сейчас я заметил, что перепуганный моей вспышкой конь раздувает бока и покрыт пеной. Тронул его разум, успокаивая, и натянул поводья, вынуждая ерейти на рысь, а потом и на шаг. Надо найти место для привала, дать животине отдохнуть.

«А я не должен? Они слепые фанатичные придурки! Которыми командует баба, потому что у самих мозгов нету!»

«Злишься, что не убил их».

«А ты бы хотела?»

Дорога пролегала среди поросших низким кустарником и травой меловых холмов, изредка утыканных чахлыми перелесками. Я свернул туда, где в склоне виднелась прикрытая ветками кустов дыра пещеры, пустой, как доносило мне чутье.

«Хотела чего? Чтобы ты жалел и щадил людей?»

«Да».

— Я не указующий перст тебе. При всех заданных правилах только ты сам решаешь, как поступать.

Она соткалась из темноты пещеры внезапно. Мгновение назад не было ничего, кроме мысленного внимания — и вот женщина в черных шелках, с неизменным кинжалом в тонких пальцах выплывает мне навстречу. На свету невесомая ткань играет оттенками, уходит то в зелень, то в синеву, перламутр или золото. Или вовсе становится дымом, текущим по ветру.

Она совсем маленькая, ростом едва мне по грудь. Голос звучит спокойно и уверенно, но я ощущаю, что это маска. Взламывать не рискну. Нет у меня таких прав. Да и казалось, что так внезапно и кстати прокативший с магичкой фокус в этот раз не сработает.

— Я могла бы сказать тебе, чего хочу, — продолжила она. — Но это возымеет такое же действие, как удар кувалдой по голове со всей дури. По праву создателя реальности моя воля тебя просто сломает.

— А ты хорошо прячешь страхи под безмятежностью.

Она улыбается и идет собирать хворост для костра. Я остаюсь возиться с жеребцом. Но это не имеет значения — мы друг друга слышим.

— Пришлось научиться, проведя целую жизнь исключительно среди людей. Я не посоветую тебе ни щадить их, ни убивать, хотя сама я их терпеть не могу, а некоторых — ненавижу. И местные — такие же, как везде, ничего нового, но все всегда зависит от личности. Пощадил же ты магичку.

— Она… кое-что поняла.

— Что ты не двуногая говорящая пиявка, да. Но врага в тебе все равно видит. И факт твоей внезапной разумности ее вряд ли остановит. Она скорее усердные тренировки начнет.

— Она сэрафанка… Выжившая во время резни, и то лишь потому, что ее отряд отсутствовал в Цитадели, когда туда явился некий Ворадор.

— Это нынешний мастер вампиров Носгота.

Намирэ вернулась с охапкой сушняка. И это выглядело странно — роскошная леди, совершенно не боясь испортить наряд, взялась готовить место для костра. Листва и ветки не цеплялись за подол, да и полно, ткань ли это вообще?

— Зачем? — спросил я, повесив коню на морду торбу с овсом.

— Разговаривать уютнее, глядя в огонь. Да и время коротать тоже, не находишь?

И ведь не поспоришь.

— Так что тебя заставило сохранить сэрафанке жизнь? Неужто жалость?

— Нет, не жалость, — я покачал головой. Жалость это отвратительное чувство, мерзкое. Да и она не первая, кто выполз из грязи и хоть чего-то добился. Нет… Просто она не испытывала нерассуждающей ненависти. Она думала.

— Но умный враг еще хуже, разве нет?

— Лучше иметь дело с умным врагом, который однажды может понять свою неправоту. Тупые фанатики не остановятся, даже если им под нос сунуть десяток доказательств.

— А если это умный фанатик? — она склонила голову, ожидая ответа так, будто от него что-то зависело. Легко опустившись прямо на землю, она коротким взмахом руки запалила хворост. Я ощутил ее энергию, словно по лицу мазнуло легким бризом.

— Постараюсь переиграть его и выжить, — я присел по другую сторону, протянул руки к огню, но не ощутил жара, лишь легкое тепло, неспособное согреть. А обжечь? Не стану проверять, пожалуй.

— Переиграть и выжить мало. Нужно не дать шанса мстить. Никакого. Никак.

Это предупреждение? Я по глазам вижу, что сказано неспроста. И знает достаточно, чтобы предостеречь меня чуть ли не от всего сразу, но не станет этого делать. Оговорка про кувалду — более чем красноречива.

А если бы не было ее внимания, ее внезапных появлений, ее «мысленного голоса»? И я сознаю, что самое ценное, что у меня есть — это возможность вот так поговорить, может быть даже о всякой ерунде, поговорить без оглядки на страх. Не будь этого, я бы дорого отдал за то, чтобы она появилась.

— А ты?

— Что я?

— Почему ты нежити не боишься? Боялся даже некромант.

— Ну почему же, боюсь, тогда, когда стоит. Диких упырей, например, зомби, всякую голодную погань. Но у меня старший брат в разы пострашнее тебя будет, — в тихом голосе зазвучали нежность и теплота, с которыми говорят только о самых близких родных. — Он меня растил, сказки на ночь рассказывал. Я знаю, когда слушаться инстинкта самосохранения, а когда — брата, пока розгами по заднице не прилетело, — Намирэ улыбнулась, вспомнив о чем-то сокровенно своем, а я живо представил себе Эрику, летевшую мне на шею, когда мы с отцом возвращались с охоты. Сестра ничуть не походила на этот осколок притухшего пламени напротив меня, они были совершенно разные. Но я отчетливо мог понять и привязанность к неизвестному мне мужчине, и эту тоскливую грусть от долгого ожидания встречи. За ее скупыми словами стояла семья. Почему-то думалось — семья большая и не менее, а то и поболее странная, чем она сама. За ее словами скрывался непонятный мне мир, частью которого — она ждала этого — должен был стать и я сам. Ее мучили страхи и сомнения, хорошо прикрытые красивой безмятежной маской, через которую было сложно, но возможно пробиться. Я не мог увидеть настоящего лица, но чувствовал, как оно то и дело проглядывает в эмоциях, и образ самоуверенного демиурга слетает.

И все же, между мной и ее разумом стояла непреодолимая стена. Мне не доверяли настолько, чтобы открыться. Что ж… Все еще впереди. Надеюсь.

— Что делать собираешься? — кинула она изумрудный взгляд сквозь огонь.

— Домой ехать, прежде всего. Я должен узнать, что там делается, разобраться с делами, передать их… Возможно. А логово Напраптора как раз недалеко, с него и начну.

Леди кивнула. Это, похоже, вполне вписывалось в картину событий.

— У тебя там остался кто-то близкий?

— Нет… Нет. Сестра давно вышла замуж и уехала, я не знаю, жива ли она после чумы. Да и если найду… ей нужен ли будет брат-нежить? Но все-таки я обязан убедиться в благополучии края.

— Что ж, здравое решение, тем более, время есть и не торопит.

— А сколько у меня времени?

— Не могу сказать, прости. На этот счет история слишком туманна. Но ты почувствуешь.

Ветер гнал по небу рваное покрывало туч. Пламя костерка клонилось и отчаянно цеплялось за сухие трескучие ветки, словно каким-нибудь порывом его могло сорвать и унести прочь. Время стало тягучим и текучим, как свежий янтарный мед, голод отступил, превратившись в тень. Я замер, всем телом чувствуя, как Время готовится к прыжку. Пока можно длить этот миг замершего бытия, смотреть на женщину напротив, не понимая, что ты к ней чувствуешь. Вожделение, желание? Нет, оно ушло. Отныне я, похоже, лишен всего того, что тянет мужчин к женщинам. Ее красота радует глаз, но не манит спокойное холодное тело.

Такова цена за бессмертие?..

Время прыгнуло, едва хрупкая рыжеволосая фигурка снова превратилась в безжизненный фарфор и исчезла, подхваченная ветром. Я остался один на один с внезапным пониманием своего нового одиночества, которое придется принять, и насущными надобностями. Мир снова стал обыденным. Вернулся голод. Да так, что я на собственную лошадь начал поглядывать с гастрономическим интересом.

Пришлось подниматься и идти искать жрать.

Интересно, ждет ли она привычной женщинам любви от меня?

***

Этой же ночью.

Цитадель Ордена Сэрафан

Величественные залы, коридоры, галереи, мосты и башни не утратили своей красоты с годами. Вершина мастерства человеческих зодчих, главная крепость канувшего в реку Времени Ордена, все еще раскинулась вольно на полуострове, клином врезавшемся в воды Великого Южного Озера, рожденные разливом реки Тары. Не просто замок — огромный богатый город жил под защитой стен в четыре человеческих роста. Город, в котором со времен почивших рыцарей все было подчинено одной-единственной цели, одному смыслу — священной войне с нежитью и прочими порождениями Тьмы.

Впрочем, нежить, таившаяся по старым склепам, не особо интересовала что рыцарей, что нынешних преемников серебряного воинства. Пусть себе сидит и жрет незадачливых искателей сокровищ. Вампиры — вот истинное зло, подлежащее полному и скорейшему истреблению!

Город и его немалое войско кормились с десятков деревень и ферм, разбросанных в междуречье Тары и вливавшейся в нее Церны. Сестры-реки, огибая дикий и необжитый Хрустальный Кряж, сливались в одно целое, набирали мощь, впитывали в себя десятки речушек и без счета ручьев и устремлялись по равнине в океан. По широкой серебристо-голубой глади могли бы сновать малые и большие суда, но лишь рыбачьи барки покачивались на волнах. Носгот оставался пустынной и почти обезлюдившей землей, невзирая на то, что все большие войны отгремели уже больше пяти веков назад. Живые жались поближе друг к другу, сбивались в подозрительные стаи в деревнях и защищенных замками землях. Между этими островками безраздельно царствовали зверье, нежить, безбашенное ворье, отказавшееся платить подати лордам, и оголтелые порождения магии. Торговцы отправлялись в путь на свой страх и риск, нанимая чуть ли не армии для защиты караванов.

И оттого влияние Цитадели оставалось огромно несмотря на то, что самих рыцарей уже как бы и не существовало.

Человек по имени Тьен Сарве в эту ночь был разбужен резким настойчивым сигналом связи прямо в мозг. Он ворчливо продрал глаза, сел, нащупал на столике рядом с кроватью огниво и кое-как, на ощупь запалил свечу. Дрожащее слабое пламя осветило старика с жестким морщинистым лицом и недовольно поджатыми губами. Ночная сорочка сбилась на бок, обнажив костлявое плечо. Бритый наголо череп украшала лишь одна татуировка: вертикально перекрученный символ Бесконечности.

«Какого демона…»

Человек с кряхтением встал, вделся в тапочки и поплелся в уборную, не спеша откликаться на зов и спросонья шаркая ногами. Он терпеть не мог, когда его будят внезапно.

Вернувшись в спальню, человек взглянул в окно: луна стояла высоко. На дворе глубокая ночь. Кому понадобилось в такое время? Он дернул витой позолоченный шнур у столбика кровати, и спустя минуту, на звон колокольчика явилась такая же заспанная служанка.

— Рабочую одежду мне и чай в кабинет.

— Да, милорд, — женщина кое-как изобразила книксен и удалилась. А человек с забытым именем Тьен Сарве сел обратно на кровать, растер виски и голову пальцами и заставил себя окончательно проснуться. Дела, похоже, не ждали.

В кабинете, заваленном фолиантами, свитками, гравюрами, письмами, артефактами и Древние знают чем еще, свечи горели только на небольшом алтаре, выхватывая из темноты грубую каменную чашу с водой. Ее толстые края покрывали глубоко врезанные руны, замкнутые в узор.

Человек, известный всему Носготу, как Мёбиус, взял в руки небольшой хрустальный фиал, вынул тугую пробку и осторожно уронил в чашу одну тягучую каплю. Вода взбурлила, пошла наливаться свечением, а потом остекленела, стоило лишь сосредоточиться на недавнем вызове.

Главное, чтобы по собственной воле с ним не заговорил чай. Это было бы намного хуже…

Гладкая поверхность потемнела, отразила блики прогорающего костра и затененное капюшоном женское лицо.

— Милорд! — свистящий шепот отдался неприятным эхлм в голове.

— Я слушаю тебя, Эсстар.

— У меня срочное донесение, милорд. По всей вероятности, последнее.

Женщина говорила сухим, надтреснутым голосом, то и дело нервно облизывая губы, и это заставило Мёбиуса насторожиться. Эсстар Кливи самообладание не подводило никогда. Даже в тот день, когда она, вернувшись со своим отрядом в Цитадель, застала там лишь горы обескровленных трупов.

— Говори, — сухо дозволил старый маг.

— Возле Колонн объявился невероятно сильный вампир.

Та-ак…

— Как выражается сила?

— Местные убили мужика по заказу какого-то некроманта, а чуть больше, чем через месяц он явился, стал кружить около деревни. Я россказням не поверила, думала, они там перепились все и какую-то околесицу несут. Не поехали мы, я думала проучить пьянь, а с вампиром позже рахобраться… такие молоденькие вообще часто сами дохнут по неосторожности. Простите меня, милорд!

— Дальше, — прервал излияния Мёбиус. — По существу.

— Он сегодня вышел прямо на нас, — голос женщины дрогнул ужасом, чего за ней, одним из самых хладнокровных боевиков Малека, никогда не водилось. — Среди бела дня! Он не нападал. Он пришел поговорить и держал в узде свой голод. И даже дал слово никого не трогать, если мы промолчим о нем. И действительно ушел! Но… пытаться атаковать было бессмысленно. Его движения невозможно увидеть, и он сильнее… сильнее всех вампиров такого же возраста, которых я встречала. Он мне мозги наизнанку вывернул в поисках того, что ему надо!

Однако. Мёбиус лишь слегка изогнул бровь, выражая удивление. Эсстар не лгала — ложь Страж Времени мог распознать с первой фразы, тем более, у своих же подчиненных.

— Как он выглядел и о чем спрашивал?

— Белый. Белый, как лунь, серебряный даже. Выцветший какой-то. Спрашивал о том, что происходит в мире, хотел понять, кто у власти. Спрашивал о Круге Девяти.

Мёбиус почувствовал, как глубоко внутри, где-то в животе зарождается холодок страха. Белый вампир у Колонн. То, что не должно было случиться. То, ради предотвращения чего была затеяна эта война, сейчас почти сошедшая на нет. Хищники затаились, перестали порождать себе подобных. Ворадор после наглой резни, устроенной им здесь сорок лет назад, залег на болотах и носу не кажет, в Термогентском лесу пропадают лишь незадачливые путники, которых манят болотные огоньки. И вот теперь — этот, взявшийся непонятно откуда. Действительно Наследник или случайный мутант — не разберешь, но интересовался Кругом он вряд ли как очередной проситель.

Древние были склонны к мистицизму, витиеватым загадкам, зловещим пророчествам. Перед тем, как окончательно исчезнуть с лица мира, они оставили множество фресок и храмов, предназначенных лишь для одного: провести по Пути предсказанного героя, который спасет их народ, вернет величие старым Родам, повергнет в прах врагов… и так далее. И лишь одна фреска в глубине Цитадели Слез, на стене ритуального зала, который ныне принадлежал Господину, отличалась от десятка геройских лиц, одинаковых, словно снятых с одного образца. Наследник Баланса, белый воин с черными крыльями, не Спаситель, но Хозяин. Обоих изображали с черным клинком в руках. Один сражался с Врагом Народа, второй… Второй всего лишь был показан, и как понимать один-единственный рисунок, маг до сих пор не знал. Но Древние пять веков как вымерли, все, что от них осталось — старые руины, горстка артефактов, фрески… и тела, кое-где намертво вмерзшие ы тысячелетний горный лед. В живых остались лишь из слабые потомки, проклятые вечным голодом и кровавым безумием.

Белый не должен был возникнуть среди них. Вообще не должен был появиться! Однако ж…

«Вот и ты, наконец. Ну, здравствуй. Давно не виделись, Каин».

Бессмысленно пытаться переиграть Судьбу, Предназначение, Предначертание. Можно только оседлать поток Времени, чтобы его… направить. Ведь любое предсказание, любое пророчество — это всего лишь красивый набор слов, который можно трактовать, как угодно и как удобно. Почему? Да потому что ни один провидец никогда не будет точен в своих словах, пребывая в трансовом бреду. Или… запутывая падких на красивости остолопов, которых можно подбить на что угодно, вложив в умы идею. Знай говори, каждый додумает сам в меру ума и доверчивости.

И белый, кем бы он ни был, тоже поведется и поведет за собой других. И сделает то, что выгодно ему, Мёбиусу, выплясывая под дудку равнодушной Судьбы.

А если для этого потребуется пустить в расход одну внезапно поглупевшую бабу, рискнувшую заговорить с врагом вместо того, чтобы убить его, отступить или обмануть… Что ж, туда ей и дорога.

— Благодарю за верную службу и ценные сведения, дитя мое. Круг не забудет твоей верности.

Женщина горячо кивнула и нахмурилась, желая спросить что-то еще — о своей участи, видимо — но маг плеснул по воде, разрывая контакт. Выслушивать жалобы и давать обещания, которых не собирался выполнять, он не считал нужным.

Пока еще Время играет на его стороне. Пока рано объявлять шах и мат белому Королю. Черная пешка, которой назначено стать ферзем, еще не появилась на доске.

Мёбиус довольно прищурился, предвкушая партию, и ушел в одну из самых дальних орденских библиотек. Следовало кое-что уточнить для начала.

Глава 9 Легенда о Братьях

Домен Ильмер. Имларис. Поднебесный дворец

Более всего в этой жизни Намирэ ценила тишину внутренних покоев дворца — громадного сложного комплекса, в котором венчавший гору летящий белоснежный замок был всего лишь вершиной айсберга подземных этажей и уровней, вмещавших в себя многочисленные ангары, лаборатории, технические службы, защитные системы, тактические залы и все остальное, что необходимо столичной твердыне, которая в будущем должна стать оплотом нового могущественного Рода и Клана. Поднебесный парил над стремительно растущим у подножия городом, стекая к опрятным улицам и широким проспектам шлейфом парков и садов, тенистых террас и прихотливо изогнутых лестниц. Среди синей, зеленой, иногда даже золотисто-рыжей и алой листвы белели стены вспомогательных зданий, сновал туда-сюда разношерстный персонал — от даэйров и кхаэлей с принадлежавшей одному^[1] из хозяев Домена Хэйвы до людей с недавно присягнувших на верность планет и юного народа маат’ри, выращенного специально для Имларис. Серебристые флаеры, похожие на вертких рыбок, по одному и стайками курсировали между городом и дворцом.

Леди стояла у окна своего рабочего кабинета, глядя на город сквозь голубоватое мерцание поля, приглушающего солнечный свет. Мельтешение жизни внизу не отвлекало скорее позволяло сосредоточиться. Мысли крутились вокруг одного и того же лица.

Где-то там он неторопливо шел пешком по ночному тракту, никуда не спеша, но неотвратимо нагоняя тех, кто все же сдал его, не вняв предупреждениям. Собирался убивать с безмятежным лицом.

Она порой сама не понимала, что же в нем так притягивает, заставляет желать получить. Друзья предупреждали — вампиры существа проблемные, как крупные хищники, которым нужна жесткая дрессура, прежде чем они признают хозяйскую руку. Цинично по отношению к разумному? Да. Но в среде вампиров с их вечными иерархическими играми кланов это абсолютная норма. И, невзирая на то, что Каин — одиночка, он будет искать свою стаю, причем не затем, чтобы подчиниться — не тот характер. Чтобы возглавить ее.

А что делать ей, чтобы заполучить верность этого зверя? Нет, не подчинение. Нужно быть честной с собой, подчиняться ей он не станет, силенок не хватит держать поводок. Хотя сейчас, пребывая в паузе жизней, попробовать можно — он не сможет ни напугать, ни причинить вреда наполовину бесплотному созданию. Хотя нет, про напугать — это перебор самоуверенности. Шуганет и еще как, особенно ночью, во сне, когда контроля почти нет, м душа мечется, живя голыми инстинктами. А страх обычно провоцирует хищников, будит их азарт и желание нападать. Каин же хочет охотиться, даже если сам этого до конца еще не сознает. Выслеживать дичь для него так же естественно, как не дышать.

«Что ж делать мне с тобой…»

Вампир шел по дороге и улыбался уголками бледных губ, держа в руке обнаженный меч. Шел по запаху, по ментальному следу главной жертвы. Естественно, он не стал и дальше играть в благородство и отследил ее действия, единожды зацепившись за мозг. А теперь шел выполнять обещание.

Он манил своей ало-серебряной аурой. Чистым и холодным привычным запахом Смерти, без которой, следовало признаться себе и в этом, в жизни словно чего-то не хватало. Он был для нее дозой наркотика. Даже звук имени, отсылавшего в седую древность и мифологию мира, в котором родилась эта история, намертво прикипел к багрянцу и серебру. И смутно маячило предчувствие, что где-то впереди, в черной неизвестности отдаленного будущего, в иной жизни тень вампира должна стоять за плечом. Верным спутником, готовым шагнуть куда угодно ради ее целей. Тем, кто всегда способен понять. Тем, кто может защитить вдали от семьи и одновременно быть ниточкой связи с близкими. Тем, кто принимал бы без прикрас и масок. Тем, кто без лишних угрызений совести убил бы для нее, если это нужно. А если нужно — мог бы и доказать неправоту. По крайней мере, попытаться.

А Клан? Стая?

Стая, готовая на что угодно ради леди своего вожака. Не один десяток безгранично преданных бойцов, закаленных Смертью, выращенных по всем правилам, гибких и способных к трансформации под разные условия… Звучит заманчиво. Но чтобы получить их, придется убедить не только Каина, но и его будущих птенцов.

Которые пока еще глубоко мертвы.

Магичка ждала его одна на старом месте у прогорающего костра. Холодный взгляд голубых глаз встретила спокойно.

— Ну что? Сразу убить или попрыгаем?

— Ты чудовище…

— Чудовище здесь не я, а ты. Я предупреждал — не делай меня врагом.

— Ты не смеешь ставить мне условия.

— Почему бы и нет? Я охотник, вы — добыча, вы сами на это подписались, давая клятвы или что у вас там принято. Не я убиваю без разбору — ты.

— Демагогия! Все вы горазды заговаривать зубы, а потом заживо сдираете кожу с детей!

— Лично я просто питаюсь, без лишних игр с едой.

— Давно ли ты был человеком, чтобы считать нас едой?!

Он взирал на нее с высоты немаленького роста все с тем же холодным спокойствием и легким любопытством во взгляде. Без ненависти. Ее же глаза зло сверкали. Теперь, точно зная, что обречена, она не боялась и не считала нужным сдерживаться.

— Я поиграл с тобой в человечность, я дал тебе выбор. Ты его сделала. Подставив при этом весь отряд. Что не так?

У нее на скулах заиграли желваки. И ведь верно — подставила. И то, что сейчас она их отослала, не имеет абсолютно никакого значения и смысла — найдет. И сожрет.

— Так кто из нас чудовище?

Он не стал дальше вести ненужные разговоры. Мгновенным рывком сместился ей за спину и точным ударом сломал хребет. Подхватил враз обмякшее, неспособное шевелиться тело и надолго склонился над ним, впитывая жизнь и насыщенную кислородом и энергией кровь.

Намирэ наблюдала с интересом, внимательно отслеживая каждое действие подопечного. Как двигается, как говорит, как убивает, кого и почему. Какие эмоции испытывает, о чем думает. Все это важно, все составляет картину развития личности. А серебряный, хоть об этом никто из местных и не догадывался, вовсе не был порождением канона истории, как таковым. Да, он вобрал в себя изначальный образ, да, он последует по заложенным эгрегором вехам, но создавался он иначе, не так, как можно было бы предположить, изучая историю. В момент, когда Мортаниус взял в руки атам, его волю направляла Создатель. И знаки, выводимые им по наитию, и сам ритуал не были свойственны этому миру — о подобных практиках ей рассказывал один из свекров, и она постаралась воспользоваться полученными обрывками знаний сполна — чтобы вышедшее из-под атама существо получилось лучше, чище, сильнее оригинала. О да, Воплощенная реальность почти тут же наложила на творение свой отпечаток. Но он будет иметь возможность преодолеть это, перешагнуть, стряхнуть с себя и расти дальше, становясь кем-то большим, нежели обычный вампир не самого сильного подвида.

Немного смущала его заторможенность, холодность, приглушенные эмоции. Канонический образ предполагал ярость, вспыльчивость, импульсивность, но Каин внезапно излишней гневливостью не отличался и вообще, предпочитал пребывать в покое, даже убивая. Это можно было списать на отмирание гормональной сферы, но сей факт все равно настораживал. Таясь подо льдом, его алый гнев мог со временем стать еще разрушительнее.

Распущенных магичкой в разные стороны членов отряда — бессмысленная попытка «защитить» их от гнева вампира — он находил быстро и уничтожал безжалостно, но коротко, одним ударом. Это было еще одно существенное отличие: никакой показухи и лишнего позерства во время убийств, никакого содранного с костей мяса, вывернутых кишок, оторванных конечностей и прочих радостей. С трупов он прихватывал с собой только деньги, если те имелись — в качестве расходов на содержание лошади, оставшейся ждать возле пещеры и потушенного костра.

«Мой Серебряный…»

Она все же нервничала. Ей никто не мешал взращивать свое сокровище, наоборот, проявляли живейший и даже пристальный интерес, но все же, их сомнения ощущались живо и ясно. Она лишь могла надеяться, что ее усилия не пропадут впустую и ждать, иногда аккуратно касаясь полотна событий — такого неверного, неплотного, зыбкого, как туманная дымка утром ранней осени.

Он снова тронулся в путь, не торопя своего коня и с любопытством вглядываясь в мир вокруг — обычный, каких плодятся миллионы, если у создателей недостаточно фантазии на что-то уникальное. Обычный. Но Каин смотрел на него глазами недавно пробудившегося дитя ночи и открывал для себя новые оттенки и грани. Острота ощущений до сих пор казалась ему невероятной, краски яркими, запахи и звуки резкими, ветер живым, а мысли зверья и людей внятными, как открытая книга.

Перед Каином лежал дикий край изъеденных пещерами меловых скал, перелесков и редких ферм, живущих от и до собственным трудом, чьи хозяева одинаково встречали и дикого зверя, и одинокого путника, будь то вампир или человек. И Каину пришлось научиться выглядеть живым, набираясь энергии от пищи, разогревая тело, пряча клыки, когти, уши и возвращая лицу краски, чтобы иногда заглядывать к людям, давая роздых коню. Он назывался наемником, охотником на нечисть и, оправдывая это именование, не отказывался разобраться с волколаком, стригой или бродячими костями. Пришлось заново научиться есть человеческую пищу, чтобы не вызывать подозрений, когда хозяева бывали настолько благодарны, чтобы пригласить на ужин. Это оказалось несложно, если не пытаться впихивать в себя вареную капусту или бобы. Разве что жареное мясо казалось не таким вкусным, как сырое и почти не давало сытости, а настойки или брага не брали вовсе, растворяясь еще до того, как долетят до желудка. Но он притворялся и успешно развязывал языки хозяевам, вызнавая сплетни. Говорили то о видах на урожай, то о разгулявшейся нечисти, то о ценах на муку у соседа-мельника, который — непременно! — тоже с нечистью якшается, а как же. Очень редко о вампирах, еще реже о туманной и непонятной для местных войне с Вильгельмом Немезисом.

Пришлось избегать тех дорог, которыми он ехал из Курхагена, чтобы не быть случайно узнанным до поры. А между тем, в свои права вступала осень, и холодные злые ветра срывали листву с деревьев. Каина не тревожил холод, коня особо тоже. Разве что пищи — крупного зверья и лихих людей — стало меньше, но и кровь требовалась реже.

В один ветренный пасмурный день он выехал к Озеру Слез.

***

Тяжелые свинцовые тучи ползли по небу, накатываясь валами друг на друга. Неспокойные серые воды протянулись от горизонта до горизонта, кутаясь в непроницаемый туман. Я стоял на утесе, поглаживал коня по морде и вглядывался в это марево, издевательски дрожащее и корчащее мне рожи. Даже мои глаза не могли ничего различить за белой пеленой. А туман нашептывал о чем-то, в шорохах и плеске воды порой слышались неявные слова. Я не мог их разобрать, как ни старался. Разум понимал, что все это — вероятно, простой обман слуха и зрения, причуды погоды, но что-то все же заставляло всматриваться в непроницаемый покров. Чудилось, будто кто-то шепчет, зовет, плачет, причитая на разные голоса.

Умершие? Возможно…

Кто назвал это место Озером Слез? Чья скорбь погрузила стылые воды в вечный туман? Кто или что прячется там, за ветрами, за лентами хмари, пугая людей, заставляя их бежать прочь из этих мест, считать проклятыми обрывистые берега? На много дней пути вокруг я не слышал отголосков человеческой крови и сознаний. Даже воры и убийцы не искали здесь убежища от правосудия лордов.

А я что тут забыл? Стою, смотрю на вросший в землю покосившийся обелиск, покрытый полустертыми барельефами, выбоинами и трещинами. Едва можно различить остатки красок и само изображение — не то большая птица, не то человек с крыльями, раскинувший руки в благословляющем жесте. Перья когда-то были черными, кожа — не то серой, не то синей, на венце остались крупицы позолоты, а из слепых глаз катились алые слезы, и впрямь, кажется, нарисованные кровью, настолько старой, что я не был уверен, а не краска ли это. По обветренным камняи стекали полустертые письмена, стыдливо убегая и прячась в пожухлую траву. Не прочесть… Да и кровь настолько выветрилась, что не отдаст мне ни капли знания.

Особенность эту я заметил совсем недавно, перегрызя горло лесному мародеру. Вмест с кровью ко мне хлынула его память — пока тело насыщалось горячим потоком жизни, в мозгу проносились сумбурные рваные образы-воспоминания, которые никак не могли быть моими. Жена, детки-спиногрызы, жизнь от урожая до урожая, от подати до подати, барон-смутьян, вечно грызущийся с соседом за пограничную межу, особо кровавая стычка, волколаки, неурожайный год, тракт, награда за голову… Все, как всегда.

В первый раз я с трудом отделался от этих видений и надолго перешел на оленину. Потом научился пропускать их мимо сознания или наоборот, вглядываться внимательнее, если попадалось нечто интересное. Но это cочащееся почти осязаемой, овеществленной скорбью изображение было настолько древним, что все следы выветрились, все, что несла в себе чья-то кровь, давным-давно развеялось.

Может, на обелиске изображен Древний? Я понятия не имел, как они выглядели. Я вообще ничего о них не знал, кроме смутных преданий о якобы зверствах Яноса Одрона, убитого в итоге рыцарями-инквизиторами Ордена Сэрафан. В зверства, памятуя о том, что вбивалось в голову покойной магичке-адептке, не слишком верилось. Ну или бедолагу довели до такой степени отчаяния, что он озверел, не видя другого выхода.

Легенды называли Яноса первородным вампиром. Так это или нет — оставалось только гадать, потому что пересказывали эти предания гораздые приврать менестрели, и от раза к разу описания и подробности менялись. Но все они сходились в одном — Янос Одрон жил уединенно, запершись в башне где-то в окрестностях города Уштенхайма на востоке и избегая даже собственных учеников, из которых впоследствии выжил только один. Под бренчанье струн и зловещие подвывания заезжие бездельники, среди которых я встречал мало действительно талантливых певцов, пересказывали истории о том, как крылатое чудовище налетало по ночам на спящий город, насиловало невест, воровало детей и собак (псы-то ему зачем?), как храбрые горожане пытались отбиться от нарушителя спокойствия, как собирали отряды и шли к башне в надежде взять ее штурмом, как у них ничего не вышло, ибо страшно темное колдовство! На этом месте фантазия у рассказчиков обычно заканчивалась, но зато оголтелую толпу с факелами и дрекольем представить можно было живо. Я бы на месте задерганного подобными визитами отшельника — ведь неспроста же он ушел от мира, право слово! — тоже не выдержал. И к тому моменту, как возле моего порога топтались бы рыцари, уже открутил пару самых рьяных голов.

Об эпической битве с порождением Тьмы — вшестером против одного, какая доблесть! — тоже рассказывали много историй, красочно живописуя то, что я назвал бы безобразной дракой и избиением безоружного, но никак не «поединком чести». Даже имена героев сохранились в людской памяти. И особо тщательно воспевалось имя того, кто своей рукой вырвал бьющееся, ещё живое сердце из груди последнего Древнего. Имя Разиеля Тренно, Лучезарного Принца. Всем хорош молодой лорд, командир особого отряда воинов Ордена: и красив, и умён, и поражений не знал… Я не сомневался только в том, что он был тщеславен, самовлюблен и высокомерен. Если верить описаниям, разумеется. Как правило те, кто носит раззолоченные доспехи, редко видят дальше собственного носа.

Наверное, я бы с удовольствием сожрал его сейчас. Кстати, о еде…

— Серги, нам пора выбираться отсюда, не то я съем тебя, как единственное крупное животное в округе.

Конь фыркнул мне в ладонь, словно соглашаясь с тем, что едой он становиться не хочет, и мы двинулись в путь на запах крови — с каждым днём я все острее мог улавливать ее отголоски, слышать все дальше.

Слышал я и Намирэ. Знал, что она наблюдает, не проявляя себя, наблюдает постоянно. И откуда у нее столько времени… Впрочем, что я знаю о создателях реальностей?

«Кто же ты, моя странная сумрачная леди, и чего ты хочешь от меня?»

***

Двенадцать лет назад, Курхаген.

Замок графа Крейдемаара

— Каин, там уже все собрались! Ты идешь или нет?

Сестра влетела, как всегда, без стука, нарушаял все правила пребывания на мужской половине. Рукава ее изумрудного котарди^[2] из тонкой шерсти разметались крыльями, из тщательно собранной и покрытой вуалью прически выбился локон. И тяжелый пояс из старого темного золота, украшенный камнями, оттенявшими цвет ее сине-зеленых глаз, невероятно шел ей.

— Эрика, а если б я был не одет? — черноволосый красавец двадцати восьми лет от роду поморщился, с неудовольствием оглядывая собственный парадный кафтан, плохо гнущийся от золота, надеваемый редко и хранимый годами. Воину и охотнику привычнее были простая шерсть и кожа, а никак не многослойный душный наряд, в котором можно было лишь плавно шествовать или сидеть, почти не шевелясь и словно проглотив доску. Мешало все, от жесткого, натирающего горло воротника до веса косиюма. Доспехи, бывшие куда как тяжелее, и те казались намного удобнее.

— Ой, как будто я тебя не видала, братец!

— Мы уже не дети, Эри. И у тебя помолвка сегодня.

— Без тебя знаю! — огрызнулась сестра. Она терпеть не могла любые, даже несуществующие намеки на «перестарка» — двадцать лет, а жениха подходящего все не находилось. — От отца и тебе достанется за то, что опаздываешь к своей Маджери.

— Да в гробу я ее видал…

Один-один. Но отец действительно будет орать. Может и прилюдно, а это унизительно, когда ты уже не подросток. Он вздохнул, надел пояс с мечом, позволил сестре взять себя под руку, и они вышли из полутемных покоев

В освещенных редкими факелами коридорах гулял ветер, становившийся совсем невыносимым зимой, когда протапливать каменную тушу замка становилось ещё сложнее, чем летом, которое чаще бывало просто не таким холодным, как зима, нежели теплым. В этих краях дамы предпочитали не щеголять открытыми плечами, а мода уступала практичности. Потому поверх сорочки и обычного нижнего платья сестры было одето верхнее, а под подолом скрывалась удобная теплая обувь и чулки, а сам Каин благодарил небо, что отец не был ярым приверженцем южной моды и не отказывался от мехов и козьего пуха. Теплый плащ и удобные широкие штаны спасали.

Войти в главный зал они успели в последнюю минуту, когда Лейф де Крейдемаар уже собирался гневно поинтересоваться, куда подевались его неблагодарные отпрыски.

— Прошу прощения, отец, матушка, — подведя сестру к помосту, на котором возвышался хозяйский стол, Каин поклонился и опустил глаза в пол. Лучше любоваться носками собственных сапог и лапами разлегшихся под столом псов, чем выказать нежелательное раздражение. — Нужно было проверить оружие и все ли в порядке с охраной.

Лейф смерил сына уничтожающим взглядом и кивком указал на место по правую руку от себя. Дородный бородатый мужчина, он был раза в полтора шире и выше наследника. От него пахло пивом и мясом.

Усадив сестру и сев сам, Каин насколько мог лучезарно улыбнулся почетным гостям: барону Орису Фальку с дочерью Маджери и графу Вассербундскому Эйнсу Штенье, приехавшему со старшим сыном Робером.

В этот речь должна была зайти не только о помолвке Эрики де Крейдемаар. И молодого графа Крейдемаара это более чем смущало. Маджери Фальк была не только некрасива, но холодна и суха. И даже не скрывала своего нежелания вступать в устроенный родителями брак с сыном сюзерена. Каин, поначалу честно пытавшийся сойтись с девушкой, составить ей приятное общество, натыкался на учтивое отчуждение, вымораживавшее любое желание видеть ее, не то, что делить с ней постель. И теперь мечтал только о том, как, зачав положенного наследника, станет видеться с пока ещё будущей женой пореже. Желательно, только на людях.

Нет, дело было вовсе не в том, что он тайно любил какую-нибудь служаночку и мечтал на ней жениться вопреки обычаям — нет. Флирт с простолюдинками и обязанности перед родом он прекрасно мог разграничить для себя. Но пытаться уговорить женщину, которая тебя не хочет вообще никак и считает не мужчиной, а столбом, отдавая предпочтения зверям и растениям… Увольте. Каин считал, что девушку на самом деле стоило бы отправить туда, кула она хочет.

На пир в честь помолвки графских детей съехались все вассалы края, бароны и виконты с семействами или женами. Главный зал замка ярко освещали многочисленные факелы, люди шумели за накрытыми столами, ломившимися от яств, кидали кости ждавшим под скатертями собакам, прямо на устланный свежей соломой пол. В стороне на отдельном помосте расположились музыканты с лютнями, флейтами и маленькой арфой. Ради такого случая позволено было заглянуть в замок и заезжему менестрелю, явившемуся в Курхаген накануне. Для горожан устроили свой праздник на городской площади, с угощениями, танцами и уличными актерами.

Лейф не поскупился на расходы. Детей он по-своему любил и желал устроить их будущее наилучшим образом. Считал большой удачей, что все же удалось сговориться о свадьбе дочери с богатым соседом. И, разумеется, он видел нежелание сына связываться с упрямой дочкой вассала, умудрявшейся остужать даже самое пылкое чувство. Девица упорно отказывалась выходить замуж вообще за кого бы то ни было и заявляла отцу, что и вовсе хочет уйти к друидам. Доведенный такими речами до белого каления барон Фальк вспылил и пригрозил ей скорейшим замужеством за первым встречным. А тут как раз и сюзерен сыну невесту подыскивал… В двадцать восемь пора уже не одного наследника иметь и быть опорой роду и краю, наконец, в не отговариваться военными нуждами!

— Заделай ей ребенка, а потом можешь сколько угодно тискать служанок, если уд прижмет, — так заявлял он сыну. — Бастардов иметь, в конце концов, тоже полезно, бабу с ребенком от лорда любой с радостью в жены возьмёт, ещё и тебя благодарить будет — вдруг ты отпрыска к себе приблизишь. Так что, не кобенься, бери в жены Маджери, она девка умная, даже грамоте обучена.

Это считалось редкостью. Чтобы родитель озаботился образованием девочки… В самом деле, зачем? Женщине достанет и умения вести хозяйство, так думали многие. Но умные понимали, что без чтения, письма и счета хорошей хозяйке не обойтись. Барон Фальк дураком не был и позвал в учителя местного друида — о чем потом пожалел. У Мадж открылся дар, и учитель настаивал на том, чтобы его развить. «Сбил девчонку с панталыку!» — возмущался отец.

Каин пиров не жаловал. Духота, толчея, пивной и бражный дух, перемешанный с притираниями и и стойким запахом жареного мяса, зверьё, которому место на псарне… Отец обожал собак и всюду таскал с собой любимцев-волкодавов. Они жарко дышали под столом, вывесив слюнявые языки и ждали подачек.

Гости ели, пили, громко смеялись скабрезным шуткам, хвастались кто чем и с любопытством поглядывали на хозяев — когда? И вот первый голод утолен, выпитое плещется в животах, еще не успев ударить в головы, а граф поднимается со своего кресла, вполне похожего на трон, и отирает пышные усы, бросив короткий жест музыкантам. Тк умолкают, и постепенно стихает шушуканье. Слуги, тихо скользившие за спинами гостей, замирают почтительно прямо с блюдами и кубками в руках. Поднимается и хозяйка, леди Айнес.

Брат и сестра тихо вздыхают и опускают глаза, как приличествует случаю.

— Дражайшие гости! — громыхнул Лейф, прокашлявшись. — Мы несказанно рады видеть всех вас в сей благословенный день. Наш кров — ваш кров, и боги улыбаются, глядя на этот наконец-то наступивший праздник!

Собравшиеся одобрительно загудели. Каин удержал хмык. Он давно приметил в отдалении за крайним столом несколько фигур в белых рясах. И эти молчаливые пришельцы радостными отнюдь не казались. Каину очень хотелось бы знать, откуда эти типы просочились в замок и кто их пригласил, но расспрашивать отца сейчас никак не время.

— Особо рады мы родичам, — продолжал меж тем граф, — ибо нет ничего крепче и ценнее рода! Придет и уйдет богатство и власть, рухнут стены замков, род — останется, — он обвел глазами собравшихся, готовых грянуть здравицу. — Рад я сегодня назвать родичами Ориса Фалька, верного моего вассала и друга и графа Эйнса Штенье, рад принять в семью детей их!

Народ разразился приветственными криками, грохнули по столам кулаки. Матери улыбались, довольные отцы семейств весело оскалились друг другу. Лейф сошел с помоста, и в медвежьих объятиях затрещали кости сватьев.

— Подойдите, дети мои!

Каин со вздохом поднялся, понимая, что сейчас предстоит окончательное закрепление помолвки. Сестра встала следом, и по ее лицу решительно ничего нельзя было понять. Она улыбнулась Роберу, юнцу пятнадцати лет с лицом, покрытым возрастной сыпью — зато одет его графская светлость был по последней моде, щеголяя плотно облегающими шоссами^[3] и расшитым золотом гульфиком, надетым поверх кафтана. Самое оно в северных широтах… Эрика приблизилась к отцу, замерла в поклоне, кинув мимолётный взгляд на брата. Тот с такой же улыбкой смотрел на свою суженую, холодно м отстраненно опускавшую ресницы. И когда отцы соединяли их руки, пожалуй, только Робер лучился искренним счастьем, успев влюбиться в свою невесту. Мальчишка…

Потом началисьтанцы, любезности на ушко в благопристойном кружении, вино и дозволение взять за руку. Гости уже изрядно захмелели, потребовали песен, и вот тут-то пришло раздолье менестрелю. Баллады сменялись разухабистыми фривольными песенками, от которых хихикал даже дамы. А под конец чей-то заикающийся от выпитого голос крикнул:

— О Братьях давай! О Лучезарном Принце!

Уж сколько раз слышали, а все равно просили.

Менестрель глотнул пива, тронул струны лютни, заставив их зловеще застонать, и заговорил слегка нараспев:

— Это случилось во времена, когда демоны еще бродили по земле. Еще сияли над Носготом отвага и доблесть рыцарей Ордена Сэрафан. И не было иной защиты у людей против тьмы и зла. И был среди прочих рыцарей герой, известный своими победами над коварным врагом, чей клинок не знал пощады. Светел был его взор, не ведало сердце сомнений, не дрожала рука, нанося смертельный удар коварному врагу. По всем краям гремело его имя — Разиель Тренно, Принц Лучезарный! Были с ним пять побратимов его, пять соратников, не менее славных — Думах Стир, мастер любого оружия, какое только существует в мире подзвездном. Турель Таннар, чья сила и храбрость равнялись тигриным, и не было равных ему в искусстве ведения войск. Зефон Иристин, красавец, любимец мужчин и женщин, что славен не только умом и оружием был, но и силой мужскою… — на этом месте зал не удержался от одобрительных смешков, а Каин фыркнул. — Мелкайя Фархад, искуснейший маг, сын воина с юга и северной девы. И пятый, Рахаб Даханни, чей голос нежнее свирели звучал на пирах, кто грезил искусством не менее жара сраженья… — менестрель постепенно входил во вкус, все больше вдохновляясь своим же рассказом. — И не было тем побратимам равных!

Чем кончится история, знали все. Но одобрительно слушали, предвкушая развязку.

— Многочисленны были подвиги Братьев по оружию, славны победы. Но та из них величайшей зовется, в которой Сердце Тьмы обретено было людьми и сокрыто, дабы более никогда род людской не тревожили демоны ночи!

И случилось то под славным городом Уштенхаймом зимою лютой, когда деревья трещали от мороза. Призвали люди рыцарей на помощь, дабы те избавили их от великого зла, жившего в башне и творившего черное, кровавое колдовство. Многие пытались до них, но все с позором бежали прочь, гонимые великим ужасом, что насылало на них Древнее Зло. Явились Братья к Магистру Ордена, испросили благословения на дело праведное. Не отказал им Старец, дал посох свой и напутствие чарам не поддаваться.

Долго добирались они. Не давало им Зло подойти к себе. То бурю нашлет такую, что вековые деревья с корнем выворачивает, то тварей лесных жутких, то мороки лукавые. Но одолели Братья все преграды, справились со всеми напастями и добрались до убежища Зла, где на вершине самой высокой башни таился демон поднебесный, не ждущий расправы. Страшны были стены той башни снаружи и изнутри, кровью запятнаны, и в чашах, и в фонтанах плескалась кровь, и даже бассейн для омовения полон был кровью невинных!

«Это ж сколько народу надо было укокошить для такой кровищи, да еще постоянно свежей… Вот же остолоп, врет и не краснеет!»

Струны захлебывались трагизмом.

— Вызвали Братья чудище на бой до смерти, на честный поединок! И скрестил Разиель свой светлый клинок с клинком кровавым, и сталь звенела о сталь, но нет чести у порождения Тьмы! Уловками хитрыми да магией скверной одерживал верх мерзкий Янос Одрон. И понял рыцарь — смерть его пришла! И воззвали тогда Братья к последней надежде своей, к посоху, Старцем данному!

Живописания сражения Каин даже не слушал, занятый ужином. Этих подробностей всегда было валом, и все до одной звучали полнейшим бредом. Благодарные слушатели под выпивку съедят, не подавятся. Ни одно слово не звучало правдой. И при этом все всегда заканчивалось одним и тем же.

— Пал на колени обессиленный сиянием посоха враг! И ударил Разиель ему прямо в грудь, и вырвал нечестивое Сердце Тьмы. Трепетало оно в руке, все еще живое, источая черную кровь. И не решились рыцари раздавить его или скормить псам — отвезли в Цитадель, дабы преподнести в дар своему главе. Забрали они и меч кровавый. Но настигло героев зло…

«Да, жизнь вообще несправедливая штука… Она, говорят, заканчивается».

— Демон явился в сердце Ордена, дух мести с ликом чернее ночи… Каждого из героев находил он, каждый находил свою гибель в его взгляде, каждый падал от меча кровавого. И был последним Разиель. И бились они день и ночь, не зная усталости, и никто не смел вмешаться в тот бой, ибо грохотали молнии, и сам мир сотрясался в схватке Света и Тьмы! Но пал воин, ибо был всего лишь человеком, и силы его закончились. И исчез демон, как не было — проклятье Меча и Сердца забрало тех, кто спас людей от зла и уснуло навеки.

«…Ты еще загни про скорбь по героям!»

— С величайшими почестями погребли их в часовне под Цитаделью, и по сей день чтят люди память тех, кто одолел великую Тьму!

Менестрель умолк и надолго присосался к кружке с пивом. Народ за столами одобрительно шумел, кидал ему мелкие монетки, требовал еще… Дело было далеко за полночь, уж и первые петухи орали. Каин покинул пир, отговорившись многими делами с утра. Тянуть со свадьбой никто не собирался, подготовки много.

Но кто ж тогда знал, что через две недели нападение стаи волколаков прервет эти планы и сделает Каина единственным графом де Крейдемаар?..

Глава 10 Ночная кровь

Мой путь лежал все дальше на север. Я проезжал небольшие городки и деревни, замки местных лордов и фермы. Нигде мне не встречались знамена с королевским золотым львом, и я даже задумывался, а есть ли еще тот король. Каждый был сам за себя, каждый выживал как мог — и я в том числе.

Я прислушивался в надежде найти сородичей, но тщетно, в этих краях иных вампиров кроме меня не было. Ну или они прятались слишком хорошо. А вот охотничьи отряды, без «работы» превратившиеся в простых мародеров и отморозков, попадались частенько. Я охотился на них почти безнаказанно, оказывая немалую услугу торговцам и путникам. Сворачивал по дороге к некрополям и прочим руинам в поисках чего-то поинтереснее старых костей, но увы — ни артефактов, ни книг, куда больше интересовавших меня, не попадалось. Я все так же довольствовался короткими наймами, разбавлявшими скуку дороги, и откуда-то знал, что мне некуда спешить, что дома меня никто не ждет и не будет ждать — просто некому. Переживать, убиваться? Какой в этом смысл? К чему сожалеть о старой жизни, которая точно так же, как и отцова, закончилась бы в пасти волколака лет через десять. Впереди ждало что-то заманчиво-новое, и я был этому рад.

— Расскажи, что там, за пределами мира? — спросил я как-то в пустоту, подъезжая к городку под названием Нактольм. Я предполагал заглянуть туда за провиантом для коня и быстро покинуть это место.

— Другие миры, — тут же отозвалась Намирэ. — Их множество, и они разные. Какие-то похожи на твой, какие-то нет, а какие-то вообще ни на что не похожи.

— И везде люди?

— Далеко нет. Хотя. старшие говорят, что за последние пару миллиардов лет их действительно стало слишком много. Быстро размножаются и расселяются, а иные демиурги вовсе не знают никаких других разумных видов, потому что сами остаются людьми.

— Разве это не скучно?

— Пожалуй, да. Порой сама природа куда более затейлива, чем некоторые создатели.

— А ты?

— А я стажёр. Ученица своих старших, и этот мир как нельзя лучше подходит для практики.

За ее простыми, вроде бы, словами крылись туманные и непонятные подробности жизни демиургов. Интересно, что сказали бы маги, узнай они, что в них… играют, на них тренируются и оттачивают неведомые навыки? Или, что я собираюсь присоединиться к этой игре, как только узнаю достаточно о ее правилах?

Мортаниус был бы счастлив, я полагаю.

— Сказать начистоту, твой мир не уникален и даже беден — тем, кто рассказывал историю, неинтересны были его условия, его животные и растения. Им нужна была декорация, как в дешёвом бродячем театре, где плохо загримированные актеры не могут справиться без суфлера в кое-как написанной пьесе… Но мир живой тем и отличается — рано или поздно он потребует заполнения дыр.

— Для этого ты и нужна?

— Да. Я не слежу за каждым чихом каждого крестьянина, но моя воля придает миру плотность и прочность. Хотя, его ткань всё ещё пестрит проваламм.

Мне казалось, зыбкая тень неторопливо плывет рядом с лошадью, сцепив пальцы на животе. Солнце садилось в туман, вокруг лежал край мелких речек, проток и озер — еще не болото, но воды слишком много. Порыжевшая, словно покрывшаяся ржавчиной трава на пригорках, облетевшие деревья и кусты, голые поля; урожай уже снят. То и дело осеннюю тишь разбивают протяжные крики перелетных птиц да вой волков, готовых сбиваться в стаи. В деревнях — пора свадеб.

— Покажи их? Другие миры, — попросил я.

И в мой разум тотчас полились образы. Яркие, запоминающиеся, отравляющие душу тоской по несбыточному. Невероятные города из стекла и стали со множеством «людей» и «машин» на улицах, полных света и настолько широких, что разойтись на них могла бы, наверное, целая сотня. Бескрайняя зелень равнин и лесов, полных чуждой, странное, но такой сильной жизни. Древние твердыни размером с целый носготский удел, дворцовые залы, равных которым, я был уверен, не знали здесь, в нашей дыре. Я видел черную пустоту с тысячами ярких колючих звезд и зелено-голубой шар в белых пятнах облаков — мой мир. Я осознал безграничность пустоты и крохотность шара в сравнении с этим и с бесчисленным множеством иных шаров — планет. Где-то внутри поднималась тоскливая злость, подстегнутая пониманием, что все это — там, за пределами скудного «здесь и сейчас», в котором я заперт до тех пор, пока не отыграет чужая блажь. Океан возможностей и тысячи тысяч путей закрыты для меня.

— Но у тебя есть бессмертие и сотни возможностей сделать так, чтобы этот мир тоже развился, — прозвучал вкрадчивый голос. — Если ты этого захочешь. — Тень коротко взглянула на меня, сверкнув зеленью глаз. Почудилось, или губы ее тронула едва заметная улыбка?

Хочу ли я. Не знаю… Тогда — не знал. Носгот начинал казаться клеткой.

А она продолжала:

— Мир гораздо больше, чем один гористый материк. За океаном есть и другие земли, и никто не знает, что они таят. Даже я. Надо лишь захотеть увидеть.

Выбраться Наверх самому? Что ж. Вероятно, стоит попробовать, раз уж у меня есть на это время. Если бы его не было, Намирэ дала бы знать. Но для начала все же придется отыгрывать свою роль, как бы ни хотелось обратного…

Запах крови и рыбы усиливался. Нактольм близко.

Это оказалась крупная многолюдная деревня, оседлавшая пару мелких озер и проток и промышлявшая рыбой, заготовкой камыша и местных раков, плодившихся в неимоверном количестве. Чтобы не искушать себя аппетитными людьми и не устраивать лишнего шума я, перед тем, как пересечь старый деревянный мост, вынужденно поохотился. Пировать буду среди других. А впрочем… посмотрим.

Наблюдая за суетой местного люда, я понимал: эти к звездам не захотят. Им лишь бы живность в речках не переводилась да брага в местной харчевне, а местный лорд, граф Стейнченкроу подати в три шкуры не драл.

Охранные знаки на меня не отозвались, выветрились, наверное. Я без опаски заглянул к тутошнему кормильцу приезжих, для вида посидел над кружкой пива — недурного, кстати! — послушал сплетни и уже собрался было уйти своей дорогой, расплатившись за зерно для коня, как хозяин меня остановил.

— Не ходили бы вы северной дорогой, добрый господин, — его предостерегающий и одновременно заискивающий шепот заставил меня насторожиться.

— А что не так с северной дорогой?

Хозяин впился в меня маленькими серыми глазками, заплывшими жиром, и доверительно прошептал:

— Там, говорят, народ пропадает. Нехорошей смертью люди мрут.

— И откуда же это известно? — я сделал вид, что меня не слишком интересуют подробности. И так понятно, к чему он клонит и за каким демоном заговорил об этом с чужаком. Свои разбираться не полезут, кишка тонка, а хрена с горы с наемничьей рожей подрядить — самое то.

— Так же ж племянник золовки моей сестры, которая в соседнем Штунфхамре живет, аккурат два года назад переехала, как в третий раз замуж вышла за тамошнего сапожника, вот он все своими глазами сам и видел! Они, значится, поехали к мельнику договариваться, ну там, сами знаете… Так вот, в пути по непогоде задержались и на ночь остановились возле Косухина холма. Тож не верили в россказни про то, что в распадке по ночам кто-то воет и вопит дурным голосом, а оно вона как обернулось… Напали на них ночью страхолюдины безглазые с рогами и утащили. Малому по голове так досталось, что его, видать, за мертвого приняли, трогать не стали. Ну, он очухался — а подвода в хлам, лошади мертвые валяются, по следам-то пошел, посмотреть, куда отца с матерью дели, а вернулся седой весь… Сказывал, пещеру нашел, а там такое!.. Там и руку старого Бэрда нашли, он месяц назад сгинул.

Трактирщик продолжал болтать о родне и что-то там о пропавших без вести, я слушал вполуха и раздумывал. Не столько о том, соваться в этот рассадник нечисти или нет, сколько о цене. Приучать людей к собственным бесплатным подвигам я не собирался, даже если эти подвиги сулят пищу или ценные знания. Ехать мне все равно в ту сторону, как ни крути, но почему бы не получить причитающуюся выгоду?

— Что, неужели вампиры? — подначил его я.

— Судьба сохрани, нет, что вы! Вампиры подобного даже с голодухи не творят! Там что-то пострашнее резвится… Не ходите, говорю вам!

— А если рискну?

Я позволил себе показать в улыбке кончики верхних клыков. Ненадолго, на долю мгновения, но этого хватило.

— Платить чем будешь?

Теперь задумался уже трактирщик. Он не испугался, не шарахнулся и не поднял панику, стоит отдать ему должное. Взгляд сделался взглядом торгаша, и это было даже удобно.

— Так вы беретесь?

Немногочисленные завсегдатаи навострили уши, стоило зайти речи об условиях. Разговоры за столами стихли, но народ продолжал усиленно делать вид что занят своими делами. Эк их припекло-то. Видать, смертей по округе и впрямь многовато…

— Риск есть, и я хочу быть уверен, что этот риск окажется мне хотя бы выгоден. Ты же понимаешь, — добавил я куда тише и только для ушей трактирщика, — мне все равно, кого сожрать и обедать я предпочту с комфортом.

Хозяин кивнул и ненадолго задумался, что-то подсчитывая в уме.

— Десять золотых марок, — наконец выдал он.

— Двадцать пять. — «Иначе кто-нибудь станет обедом».

— Двадцать.

Я улыбнулся шире и постучал когтем по прилавку. Народ, разумеется, моего оскала не видел.

— Двадцать две.

Мужик поморщился и вздохнул, но торговаться бросил, и тон его окончательно сделался деловитым.

— По рукам. Но оплата за доказательства.

— Да не вопрос, будет тебе башка, обыкаешься. Пригляди за лошадью.

— Когда ждать?

— Если через три дня не вернусь, продашь коня вашему лорду.

Похоже, такой залог его вполне устраивал, судя по довольно расплывшейся роже. Был бы я человеком, он наверняка счел бы меня простофилей — молодой рыцарский конь с полной упряжью стоит куда дороже двадцати двух марок. И если я там сдохну, предприимчивый трактирщик в накладе никак не останется.

Но я вернусь наверняка завтра к полудню.

***

Рой кружил над распадком и Косухиным холмом, шелестя сотнями кожистых крыльев и пронзительно крича. Писк был почти неслышим человеческому уху. Зато я видел, слышал и ощущал всю холмистую долину под собой. Сотни маленьких "я", в то же время познаваемых, как единое целое, ловили каждый подозрительный шорох и каждое движение. Я сам себе казался прозрачным# и ветер продувал меня насквозь. Забавное ощущение, надо заметить. Полет пянил и радовал скоростью, всевиденье… оно заставляло ещё больше наслаждаться происходящим. Каждая тварь в округе была мне известна. И притягивали мышиный взор в распадке под землёй густое кровавое облако и шлейф страданий. Наткнулся я и на ту самую подводу — один лошадиный костяк, обглоданные начисто, распоротый и развопошенные мешки с зерном, обломки дерева. Запах крови уже подвыветрился, земля истоптана грызунами и мелкими падальщиками. Остатки следов, как будто кого-то волокли за ноги, ещё сохранились.

Но я не спешил опрометчиво кидаться в бой. Ночь едва началась, времени в достатке. Я прислушивался и думал.

Спасать там, скорее всего, уже некого. Если и есть живые, то проще их убить — судя по отголоскам крепчающего безумия, в лучшем случае от людей останутся гадящие под себя овощи. В большей степени меня интересовали не пленники, а их мучители. Чувствовалось внизу под землей что-то огромное, агрессивное, живущее инстинктами и жаждой убийства. Три твари.

И я совершенно не представляю, что с ними делать. Разве что, спросить у некроманта, кто это может быть. Но чутье подсказывало, что Мортаниус, скорее всего, и сам не знает. Или если знает, то наврет. За него наврут, точнее. В любом случае, связываться с одержимым — себе дороже. Мне оставалось только одно: сунуться поближе.

И рой спустился к подножию холма, в распадок, вынюхивая лаз, протек между деревьями. По общему сознанию вдруг ударило странным нежеланием задерживаться в этом месте, стойким отвращением и мыслями о том, что вся затея абсолютно бесполезна и здесь ничего нет и быть не может. Но кровавое чутье утверждало обратное, и рой вился, все ближе подбираясь, туда, откуда буквально вопило отрицание. Рой влекла пища.

«Вот гады, — подумал я. — За мороками прячутся!»

Завеса слетела с коротким мерцанием, стоило первому десятку зверьков удариться в нее. Кровью и распотрошенными внутренностями разило уже наповал, слышались крмки# стоны, рычание. Я увидел укреплённый камнями вход в подземелье, явно вырытый довольно давно. Оттуда отчётливо тянуло опасностью.

Я собрался. В прямом смысле усилием воли собрал себя воедино недалеко от входа в катакомбы. Никак до конца не могу понять, почему получается этот фокус и почему разделение себя на множество не сносит мне мозги. Что, впрочем# не мешало и не мешает мне пользоваться этим приемом до сих пор. Обретение цельности и плотности изменило восприятие, сделав его не таким широким и всеобъемлющим. Я замер возле ствола старого дерева и прислушался — почуяли меня или нет? Если логика мне не изменяет, тот, кто накладывал отводящие заклятье, должен услышать, что его затронул кто-то чужой. Драться там внутри мне не улыбалось вовсе — на чужой территории, напичканной хрен его знает какими ловушками… нет. Я надеялся, что кто-нибудь оттуда всё-таки вылезет посмотреть на нарушителя границы. А я полюбуюсь на рукодельников.

Ждать пришлось недолго. Сначала там внутри насторожились палачи, пока продолжали орать их жертвы; немаленький слой земли и камня моему слуху помехой не был, и звуки хоть и приглушённо, но все же доносились. Видимо, им потребовалось время на разговор и какое-то решение, потому что медленные гулкие и тяжёлые шаги, перемежавшиеся натужным дыханием, я услышал не сразу.

Двигался не человек.

И у меня оставалось время, чтобы скинуть мешающий плащ и достать меч из-за плеча. Правда, я почему-то сомневался, что он поможет.

Тварь приближалась. Спокойствие сменилось азартом охоты, между пальцев свободной руки сама собой заиграла маленькая молния — я предвкушал, как когти с влажным хрустом разорвут чью-то плоть, и мне в лицо хлынет горячо дымящаяся кровь. Но существо, показавшееся из прохода на свет проглянувшей из-за неплотных туч луны, в первый миг заставило меня оторопело моргнуть.

Оно напоминало раскормленного быка, решившего ни с того ни с сего подняться на задние ноги и прикинуться человеком. Несуразно раздутая туша с торчащими кое где шипами покачивалась из стороны в сторону, уродливая башка клонилась вперед под весом рогов. Тварь водила мордой и принюхивалась.

— Гик! — Зверюга топнула копытом, не понимая, почему не чует привычных запахов. — Гик! Ха-аш’ак’Гик!

Та-ак… мне следовало догадаться, что за пропажами могут стоять жрецы культа. Но если у них еще и подобные твари имеются в распоряжении…

Думать было некогда. Оно меня учуяло и… нет, не испугалось. Взревело что-то нечленораздельное и поперло напролом. Смешно, но оно оказалось довольно тупым. Я скользил между деревьев, приманивая и раздражая его вспышками светляков, заставлял кружить и цепляться рогами за стволы. Времени у меня было не так много, ровно до того момента, пока остальные устанут ждать. Попытаться зарубить зверюгу? Глупо. Слишком крупная. Попробовать пустить ей кровь и ухватиться за поток?

Я прыгнул сбоку, вильнул, заставив тварь впилиться кончиком рога в ствол. Скользящий удар меча пришелся по плечу и, к моему удивлению, все же немного пропорол толстую шкуру, под оглушительный рев брызнула кровь. Я поймал черные капли, брызнувшие из глубокого поерза и мгновенно превратил их в нечто острое настолько, насколько хватало моего желания убивать. Тварь еще дергалась а попытках высвободить рог из ловушки, а бритвенно-тонкое лезвие ее же собственной крови уже подрезало подколенные сухожилия. В первый момент, рухнув на колени, тварь не поняла даже собственной боли. Лишь когда мое оружие впилось в уязвимый бок, добираясь до внутренностей, раздался новый рев.

Через минуту все было кончено. Туша валялась разделанной, а за мной тянулся влажно блестящий шлейф еще горячей крови. Капли и лезвия кружились в морозном ночном воздухе, все еще дымясь. Я не спешил отпускать их. Прислушался — пока тихо, тревоги еще нет. Но у них там что-то под угрозой срыва, и скоро перехлестнет раздражение. Медлить нельзя, иначе потеряю преимущество неожиданности. Остается одно — идти туда.

Я поймал на кончик когтя каплю крови и слизнул ее, открываясь тем образам, что она в себе несла. Нужно было немного: всего лишь увидеть внутренность подземелья, расположение ходов, если они есть. Но я получил даже больше, чем хотел. Меня накрыло тупой злобой и кровожадностью, причем не от голода, всего лишь от желания рвать плоть, просто потому что это дозволено хозяевами, которым существо было предано абсолютно. Не как фанатик или последователь, скорее, как животное — вообще не рассуждая. Я видел, как оно рвет на части еще живых жертв, выдирая и со смачным чавканьем сжирая куски плоти иногда вместе с одеждой. Кровь заливала плотно утоптанный земляной пол, попадала в каменную чашу в центре пещеры. Неверный свет факелов падал на перекошенные ужасом и безумием лица скованных кандалами пленников, на полуобглоданные трупы по углам и кости, сваленные в кучу, на здоровенный рогатый череп, скалившийся на шесте над чашей. Иногда пара жрецов в белом, с лицами, скрытыми золотыми масками, самолично перерезала пленникам глотки, и поток крови хлестал в чашу, которая все никак не наполнялась… Бездонная она, что ли?

Я понимал, почему поседел вернувшийся отсюда мальчишка. Было с чего. Сколько народу они так перерезали? Для чего? Что это за божество требует такого количества крови? Кровь — это жизнь. И догадка вертелась на краю сознания, но времени додумать ее не оставалось. Я встряхнулся, избавляясь от видений и шагнул в проход, выстроенный явно не человеческими руками.

Я хищник. Я охочусь ради пропитания. Люди для меня всего лишь удобная дичь, и кровь меня не пугает. Но такое… бессмысленное расточительство и жестокость выходили за границы моего понимания.

Скользя по длинному тоннелю, полого опускавшемуся вниз, я благодарил свою не-жизнь за возможность не дышать. Воняло звериным духом, кровью, вывороченными кишками и их содержимым. Сквозь стоны и скулеж пленников доносились приглушенные голоса жрецов.

— Что-то Гик задерживается, — сказал один негромко.

— Жрет, наверное, — отозвался второй.

— У него приказ, — настаивал первый. — Он притащил бы тело сюда. Там что-то не так. Да и Грак вон беспокоится.

— Если провороним ритуал, нам же будет хуже., так что не отвлекайся. По слухам, вампирятина опять головы поднимает, — на это второй собеседник насмешливо фыркнул.

— Слабоумные поделки последователей выжившего из ума древнего старца! Долго они не живут и угрозы хозяевам не представляют.

Я не стал выходить из теней и показываться на глаза двум самоуверенным мразям, собиравшимся перерезать горло очередной жертве. Тонко заострившийся жгут крови выхлестнул им навстречу, изгибаясь и пробивая горло сразу обоим. Завизжала на одной ноте женщина, которую они держали над чашей, встрепенулись и запыхтели две принюхивавшихся твари. Но хоровод кровавых лезвий быстро оборвал все лишние звуки — мне не хотелось возиться долго. Крови вокруг было с избытком, и убить все, что шевелится труда не составило.

Несчастных жертв я не жалел. Вряд ли они смогли бы нормально жить после такого. Безумием от них пахло совершенно отчетливо, а клубившиеся вокруг образы были насквозь пропитаны какой-то жуткой дичью, настойчиво стучавшейся мне в сознание. Здесь были замучены десятки людей, часто — детей. То, что так настойчиво требовало постоянных жертв, почем-то считало малолеток самыми вкусными.

Я прошелся по пещере, откровенно брезгуя ворошить мертвые тела и кости, тем более что свежей крови уже успел наглотаться. Долго разглядывал клыкасто-рогатый череп, но это была всего лишь кость, башка одной из тех тварей. А вот на окантовке чаши я нашел странные руны, какие-то слишком уж чуждые, отталкивающе-искаженных очертаний. Они чернели, словно были не выточены, а выжжены в камне, и, само собой, я не мог их перевести. Но мог запомнить — перерождение сделало мою память куда более цепкой к деталям. Мне казалось, что эти символы могут оказаться важны, и я заучивал их до последней черточки. И думал. И выводы, которые напрашивались, заставляли меня невольно щерить клыки.

Культ Хаш’ак’Гика набирал силу последние сорок лет. Жрецы расползались как тараканы по всему Носготу, а может, и за его пределами. Как их отрава проникала в умы людей, какими способами — не знаю. За их обещаниями не стояло ничего, даже власти и богатства, но люди поддавались. Я видел, как поддавались мои собственные вассалы и радовался, когда чума начала косить адептов точно так же, как и всех прочих смертных. До нашей глуши докатывались лишь смутные слухи об их влиянии, от которых отец отмахивался, мол, люди соврут — недорого возьмут. Да и вели себя они поначалу тихо. Резали на алтарях петухов, предупреждали о волколаках и прочей нечисти, старались быть… удобными. До тех пор, пока графский титул не перешел ко мне. Тогда на алтарь лег первый человек, и началась тихая война. Они запрещали сжигать тела мертвых, что у нас, во избежание появления нежити, делалось испокон веков. И я подозревал, что обвинения в вампиризме посыпались на меня не случайно. Еше немного — и покойники начали бы вставать, а там совсем недалеко до штурма замка чернью…

Суки белорясные.

А ведь дальше — больше. Авернус с его кафедральным собором. Одержимый Мортаниус на посту главного ритуалиста, реки крови и ощущение чужого пристального взгляда в храмовых подвалах, попытки залить кровью весь Носгот. Для чего?

«Жертвы богу кормят бога».

А кто играет роль этого бога? И что произошло сорок лет назад, когда культ внезапно объявился?

Ответ напрашивался только один — смерть моей предшественницы. И все это — банальная подготовка к вторжению. Непонятно только, что им сделала «вампирятина». Очень занятная, надо заметить, оговорочка. И я бы очень хотел найти собратьев, дабы поинтересоваться их мнением.

Занятый этими мыслями, я отрубил две головы — одну рогатую и одну в золотой маске — и выволок их наружу. С шеи женщины в качестве дополнительного доказательства сорвал круглый латунный медальон на тонкой цепочке. Вдохнув свежий ночной воздух, щедро сдобренный металлической ноткой и немного постояв, я поднялся в воздух роем, прихватив с собой трофеи демятками маленьких лапок.

Полагаю, трактирщик будет рад.

Глава 11 Немного об издержках профессии

Рой прилетел перед рассветом, всполошив по деревне всех собак. Летучие мыши не торопились приземляться, кружа со страшной ношей недалеко от трактира. Сонные люди выглядывали из домов, чтобы угомонить животных и видели живое черное облако с двумя мертвыми головами в лапкаъ. Кто-то захлопывал двери, кто-то, признавая давешнего молчаливого чужака, испуганно чертил в воздухе перед собой отводящий беду знак и спешил к трактиру. В самом деле, откуда бы ещё взяться такой стае с трофеями, как не с Косухина холма? Мальчишки бесстрашно лезли вперёд всех, шлепая босыми ногами по примороженной жухлой траве, присыпанной первым снегом. Не слишком балованные жизнью, они не боялись ни холода, ни голода, ни вампиров. А то, что чужак был вампир, старый Гилбер сдал сразу, как только деревенский кузнец мастер Фэнк прижал его с вопросами.

Ради такого зрелища приползла даже бабка Либха, старая мельничиха, живущая ха мостом через протоку.

Вампир выждал, пока народ сообразит, что к чему, и сбросил трофеи в свежевыпавший снег перед крыльцом. Обе головы с глухим стуком прокатились по земле и замерли с отвисшими челюстями. Мыши же, пища и хлопая крыльями, начали слипаться в плотный ком, все больше напоминавший мужскую фигуру. Они плавились, текли, заставляя людей оторопело шарахаться, но, наконец, из чернильной тьмы проступило бледное лицо, и вот уже чужак выжидательно взирал на селян.

— А че, трактирщик ваш помер что ли, меня дожидаясь?

Вампир косовато улыбнулся, не разжимая губ.

— Дык он это, набрался же вечером, — ответил ему самый настырный из мальчишек со шрамом через всю щеку. — С тех пор как Агата пропала, он редко когда трезвый.

— Во-от как, — понимающе протянул чужак. — Что ж вы к лорду не пошли за защитой?

— К тому лорду пойдешь, — ворчливо зашамкала старуха, согнутая временем в три погибели, замотанная в непонятное тряпье и платки. На нее недовольно зашикали, но она отмахнулась, огрев кого-то клюкой по спине. — Ты этих-то грохнул, а взамен новые придут, от лорда!

— Либха!

— А ты мне рот не затыкай, я твоей мамке еще зад подтирала!

Вампир усмехнулся и едва заметно покачал головой. Видать по опыту знал, каково спорить с такими бабками.

— Я несказанно ценю твою мудрость, почтенная Либха, да продлят Небеса твое здоровье, но, чем попусту сотрясать воздух, может, скажешь, что не так в Стейнченкроу? А то очень хотелось бы знать, кто меня там поджидает на званый обед.

Бабка возмущенно засопела, но таки взялась рассказывать…

Домен Ильмер

…Потерев занывший некстати висок, я отвлеклась от наблюдения. В крохотной горошине наушника привычно мурлыкала музыка того мира, в котором прошла последняя жизнь, от чьего наследства я никак не могу избавиться. Грубоватый грудной женский голос не мешал, скорее, настраивал. Родня не понимала любви к этой музыке — для их тонкого чуткого слуха она казалась крайне немелодичной. Но мне, прежде всего, нужны были слова тех песен, остальное давно стало лишь фоном. А строки — они каким-то странным непередаваемым образом всегда попадали в мое настроение и резонировали с разными событиями, совпадения и образы иногда бывали даже слишком точными.

Ветер, кровь и серебро…

Забавно.

Почему мне хочется странствовать с ним? Во всех попытках предвидения, ныне, без связи с Источником Хэйвы, откровенно сбоящего, я вижу годы дороги вдвоем… Куда? Семья далеко, и это пугает. Да и как отпустили бы? Но там снова за моим плечом возвышается Смерть, уже иная, багряная.

Неужели это всего лишь тоска по брату и его опеке? Но от тех видений тянет некой задачей. Работой. Нуждой…

Фыркнув, я вновь отмахиваюсь. Предвидение — штука туманная и переменчивая, верить ему можно далеко не всегда.

Чего ж так виски ломит-то? Наверное, стоит слегка прерваться.

Работа меня радовала, хоть и продвигалась медленно. Мир, жаждущий стать полностью живым, непрерывно тянул энергию, и чем дальше на север продвигался Каин, тем плотнее становилась реальность. Всплывали подробности, мелкие детали, менялась даже местность, толком не продуманная рассказчиками, становилась соответствующей климату и естественному рельефу. Большая часть планеты еще была зыбка, но и она давила на разум настойчивым «я есть, обрати на меня внимание!» А вот жители этой более-менее стабильной местности под общим названием Носгот не радовали совершенно. Это была тупая, агрессивная и ограниченная масса, статисты, призванные оттенять похождения героя, за редким исключением проблесков отсутствия ксенофобии. Что-что, а ненависть и страх ко всем, кто выглядит и живет иначе, здесь распускались пышным цветом. И я бы с большим удовольствием взглянула на будущий клан Каина. Быть может, бриллианты сыщутся среди вампиров.

Я встала с кресла, потянулась, неожиданно для самой себя проявив хвост — длинный, пушистый, рыжий в пятнах хвост с белым кончиком. Не помню, когда я в последний раз входила в оборот и вставала на четыре лапы. Кошачья ипостась осталась где-то в прошлой жизни и всплывала, скорее, по привычке, без инстинктов. Хотя, кошек я все равно люблю

Выйдя на балкон, я уселась на перила, спиной в пропасть сада на склоне горы. Свежий ласковый ветер лизнул в лицо, разгоняя сумрачные носготские образы. Я выдохнула и запустила пальцы в волосы, борясь с желанием отклониться и упасть спиной вперед, распахивая веера крыльев — белых, узких, сотканных из воли и магии, дающих скорость и возможность догонять даэйра в этом молодом небе… Или рой летучих мышей в блеклых носготских высях.

Серебряный радовал. Необходимые высшему вампиру навыки просыпались быстро, аура раскрывалась и росла. Не было лишних страданий морализмом, рефлексии и мечтаний вернуться в человеческий вид. Каин оценил новую жизнь и поддался стремлению наверх — семена, брошенные короткими образами, скоро дадут всходы и заставят его желать выбраться из предписанных условий. Уже заставляют. Да, действует он несколько поспешно, предпочитая сперва убить, а потом разобраться. Но ему не хватает знаний, ни обычных, ни магических. Он дитя отсталого мира, но в своей среде проявляет себя прекрасно.

Есть особое удовольствие в работе с мирами. Ни с чем не сравнимое, непонятное тем, кто этого не может, тянущее наслаждение, когда реальность по капле берет твою силу, насыщаясь ею, а ты видишь, как она становится плотной и весомой, как разворачиваются сложнейшие структуры вероятностного поля. Реальность Воплощенная неподатлива, всегда стремится к установленному сценарию, но — капля камень точит. И я надеюсь, что Каин своими действиями даст ей стать самостоятельной.

Не то, чтобы этот мир слишком ценен, скорее уж наоборот. Но это будет и моя немалая победа. Доказательство того, что я, бывшая дочерью грозного Хранителя Равновесия^[4], на что-то способна не только как его инструмент.

Вздохнув, я мысленно попросила у дворцовых кобольдов, служивших нам, стакан апельсинового сока — эти деревья прекрасно прижились на Имларис, а солнечные плоды пришлись по вкусу всем местным обитателям. Взяв появившийся под рукой высокий охлажденный бокал и покачиваясь на перилах, я прикрыла глаза и снова погрузилась в наблюдение напрямую — силовых экранов и прочих вспомогательных устройств я не люблю, да они мне сейчас и не нужны.

Изумляло то, с какой легкостью жители Носгота уничтожали созданное своими же руками, поддавались на провокации, бездумно лили кровь, не вспоминая о последствиях. Кто-то удовольствия ради, кто-то из идейныз побуждений, кто-то за плату. Ничего, вроде бы, нового, все как везде, и даже не так уж плохо — я слышала про случаи куда хуже. Но здесь… Здесь ее ставили во главу угла, превратив насилие в культ само по себе. Без цели, ради которой приносятся жертвы, без смысла, способного оправдать затраты, без готовности однажды заплатить по счетам, которые неминуемо выставит мироздание за попусту загубленные жизни и души…

Право, я почти с нетерпением ждала восшествия тирана на кровавый престол, гадая, что же он станет делать, споря со своей собственной судьбой?

Тиран пока резал очередной город. Избирательно.

Стейнченкроу шел под нож, как откормленная овца на бойню, ничего не в силах противопоставить неторопливому ночному убийце. А Каин не спешил, выбирал жертв тщательно, выслеживал тихо и убивал аккуратно, не вызывая подозрений и избегая слухов о вампирах. Он свез знакомство с циркачами, прибившись к охране маленькой бродячей труппы и убедительно играл роль вышибалы на представлениях, попутно флиртуя с красоткой-танцовщицей по имени Жоэль. И как, интересно, он собрался выкручиваться, когда речь зайдет о ближайшем сеновале?.. Хорошо, ему хватило ума скрыть драконьи клейма на броне и оружии с помощью несложной иллюзии, такой же, какую он натягивал, притворяясь человеком; все же, знак таинственных оружейников Сериоли слишком приметен. Пока что роль дорогого наемника, у которого хватило заработка на хорошую лошадь, ему удавалась. Он постоянно крутился на виду, по вечерам пропускал стаканчик-другой с дюжими парнями-акробатами. Он даже не пересекал линии защитных менгиров, немедленно поднимающих тревогу о вторжении вампира.

А меж тем крохотные черные нетопыри сновали повсюду в городе и окрестностях, проникали во все возможные щели — ведь они-то не были самим вампиром! Глаза и уши Каина наводнили городок, фермы под стенами и окрестные деревни, принося ему сведения обо всех жителях. На эту роль годились не только собственные частицы: крысы, кошки, лесные летучие мыши и белки тоже поддавались воле вампира и охотно служили соглядатаями. Каин на удивление легко ладил с животными и уговаривал их. И, кажется, жаловал диких тварей куда больше, чем людей.

Каин искал одержимых Хаш’ак’Гиком. Вынюхивал их, как добычу, выслеживал и загонял. Они имели для него свой собственный запах безумия, отчетливый и резкий. От них пахло кровью жертв, их страхом, отчаянием, болью. Культисты, как оказалось, далеко не всегда резали людей сами — иногда им достаточно было нескольких проповедей, чтобы заронить в сердца и умы будущих последователей Идею.

Часто поддавались женщины. Почему? Все просто. Дремучий феодально-патриархальный уклад, царивший среди тех, кто не имел отношения к магам и совсем уэ высшей знати, накладывал свой суровый отпечаток. И если муж выпивал, шастал налево и уж тем более поколачивал жену, этого становилось достаточно.

Впервые столкнувшись с таким, Каин обалдел сам. Его нетопырь долго обретался под крышей дома, в котором женщина неделю нарезала на полоски распятых на стене мужа и брата кухонным тесаком, а соседи затаились, боясь нос высунуть на крики. Впрочем, кричать жертвы скоро перестали и только судорожно дергались. Женщина же с блестящими глазами и улыбкой, от которой слегка перекосило даже вампира, напевая, стала рисовать свежей кровью на бурых досках пола. Сперва птичек каких-то, потом — те самые рубленые знаки, виденные вампиром в пещере. И когда потянуло знакомой авернусской тяжестью, заставлявшей шкуру вставать дыбом, а в суженных, булавочных зрачках перепачканной кровью женщины промелькнул знакомый зеленоватый огонек…

Вампир не выдержал. Влил больше силы в зверька, перенося существенную часть сознания в этот импровизированный аватар, увеличился в размерах и спикировал прямо ей на горло…

Но с тех пор такого себе больше не позволял, выманивал жертв за пределы города, в глушь. Это было сложнее и дольше, зато позволяло оставаться незамеченным, а смерти списывать на случайности. Зима как-никак, волки…

Я залпом допила сок и помотала головой, избавляясь от навязчивых тошнотворных картин. Толчком воли вернула бокал кобольдам, соскочила с перил и стала нарезать круги по балкону, сражаясь с дурнотой. Но стоило вспомнить о вывороченных кишках и наполовину освежеванных хрупкой женской рукой тушах, как тошнота подкатывала снова.

— Что, тяжко? — поймал меня голос супруга, в котором не звучало ни на волос сочувствия. — Терпи, тебе придется привыкнуть к этой части своей работы. М твой Носгот — это еще цветочки. Так, детский лепет и легкая разминка для вас обоих.

Мне оставалось только молча и мрачно кивнуть. Потому что да, я прекрасно осведомлена о том, что бывают случаи куда хуже и куда страшнее, и даже не обязательно наличие моря крови. И я буду готовиться к тому, чтобы или искоренять, или вывозить их на себе.

Хранитель, мать его. В отставке.

Вот только, если ты один раз впрягся в это, все бросить и сделать вид, что ничего не знаешь, невозможно. Подобные задачи будут настойчиво требовать твоего вмешательства…

Рейнар подошел, поймал меня за плечи и увлек за собой в гостиную.

— Он там без тебя не помрет, все равно дублирующая система наблюдения все записывает. Пошли отдыхать, ужин скоро, остальные придут.

Я расслабилась в его руках, привычно напоминая себе, что за мягкой доброй улыбкой и обаятельной маской скрывается разумный с жестоким и расчетливым умом правителя, сумевшего удержаться на троне не один век и никогда никому не дающего вторых шансов. Сумевшего в конце концов вытянуть из нищеты родную планету.

Но разве не за это я его люблю?

Глава 12 Вассербундские сюрпризы

После резни в Стейнченкроу у меня впервые возникло стойкое желание отмыться. Магия, удалявшая лишние запахи и грязь, не помогала — я все равно чувствовал себя окунувшимся в какую-то липкую мерзоту. Вроде не барышня, что ж меня так перекашивает-то?

«Это нормально при соприкосновении с чуждым пластом реальности».

«Намирэ?»

«Кто ж еще. Я смотрю, ты выкрутился с девчонккой?»

Мне почудилась усмешка в ее словах. Я покосился на танцовщицу, свернувшуюся клубком у меня под боком. Закономерно ожидаемая ночь прошла в ее фургончике, собранном из когда-то ярко раскрашенных, а теперь облупившихся досок. Близости, разумеется, не было. Пришлось немного затуманить ей разум, кое-где направить, кое-что внушить, и девочка вполне справилась сама. На меня здесь посмотрели бы косо, начни я отказываться от внимания первой красотки труппы. Мы медленно ползли на север, и я подумывал оставить циркачей где-то под Вассербундом. Оттуда недалеко до убежища Напраптора, и там должна была жить сестра. По крайней мере, я надеялся, что она там и ее муж ни во что не вляпался.

«Ни с одной женщиной я не обсуждал подробностей личной жизни!»

«Так я не женщина, — усмехнулась она уже явно. — Я демиург и твой советник».

Ой ли. Мне все еще было интересно, чего же хочется от меня ей самой, и почему я? Но она не скажет. И вместо этого я спросил о другом, глядя в дощатый потолок крохотного дома на колесах.

«Так везде?»

«Практически. За сорок лет хильден неплохо расшатали створы своей тюрьмы и крепко поселились в умах людей».

«Хильден? Так это народ?»

«Да, народ… — ее мысль внезапно кольнула мрачностью и неудовольствием. — Довольно хорошо развитый вид, сейчас уже приобретший демонические черты».

«А что послужило причиной их заточения?»

«Война на религиозной почве. Они отказались признавать божество, которому поклонялись те, кого вы зовете Древними. Подробности мне неизвестны, больше могут сказать только архивы самих вемпари или хильден… Но итогом этой затяжной войны стало изгнание последних и их ответное проклятие первым. Жажда крови, бесплодие и бессмертие. Последнее пернатые считали особенно страшным наказанием».

Я лишь молча выразил удивление такому странному мнению.

«Отлучение от цикла перерождений и от встреч таким образом с их богом. На самом деле многие религии внушают такой страх своим последователям: страх не попасть на небеса к обожаемым божествам после смерти, зато угодить прямиком в ад к демонам».

«И они?..»

«Сходили с ума и убивались сами. Исключением остался Янос Одрон, последний из их рода».

Вот, значит, как… Становится все интереснее.

Под боком засопела и завозилась девица. Я лениво дотянулся мыслью до маленькой походной печки, повороших рдеющие угли и подбросил пару сухих веток, незаметно отодвинувшись от своей «любовницы». Давно пора было уходить отсюда, но я опасался снимать маску человека и передвигаться открыто и быстро. Чутье подсказывало, что это опасно.

«Легенды говорят, что это Янос Одрон создал первых вампиров. Зачем?»

«Как преемников вида, носителей так называемого “темного дара”».

И снова мне почудилась легкая тень в ее словах — не то горечи, не то иронии, не то сожаления — не разберешь, слишком уж мимолетно.

«Преемников, или тех, кто при надобности грохнет врага, если тот снова вылезет?»

«И то, и другое», — одобрительно отозвалась моя Леди.

Я беззвучно соскользнул с узкой койки, на которую прилег, даже не раздеваясь — зачем? — подхватил с пола свое оружие и покинул фургончик Жоэль. Лагерь циркачей спал, подернулись серым пеплом костры, в фургонах и шатрах затихли люди, чье дыхание и биение крови щекотало мне уши. Собаки и лошади тем более не подняли голов, когда я уходил со стоянки к ближайшему леску. Морозная ясная ночь еще не кончилась, и равнодушные звезды подмигивали мне с безлунного неба. Следов на свежевыпавшем снегу я не оставлял. Когда вернусь, люди даже не поймут, что я куда-то отлучался.

Лес встретил тишиной. Животные никогда не высовывались при моем появлении, только если я подманивал их. Даже волки и медведи предпочитали держаться подальше, чуя более опасного хищника. Даже, случалось, иная нежить почтительно отступала с моей дороги, что, однако, не останавливало меня от того, чтобы снести чью-то мертвую башку. Вот и сейчас черно-белая прозрачная чаща словно вымерла. Я вдохнул чистый от человеческих запахов воздух и обнажил меч — хотелось чего-то большего, чем банальное убийство. Хотелось танца с оружием, с противником, который мне равен. Чтобы мускулы чувствовали напряжение и усталость, чтобв приходила отрезвляющая боль, сбивающая пьяный азарт могущества. Я чувствовал, что оно постепенно заносит меня в те выси, откуда однажды я могу позабыть про опасность, не рассчитать риск, и тогда…

Светлый клинок с клеймом дракона летал в моих руках, а мысли пребывали далеко.

Понимание, что враг уже почти обложил меня, хотя игра еще только начата, заставляло нервно щерить клыки и дыбить несуществующую шерсть на загривке. С одного края на меня нацелены остатки Ордена Сэрафан, фанатичные истребители таких как я, уж не знаю, что ими движет — просто идея или чей-то план, или все разом. С другого — древний враг, который жаждет моей крови просто потому, что я стал тем, кем стал. И враг этот может смотреть на меня из каждого человека. А это значит, что доверять нельзя никому. Вообще. Если я пойду, сея смерть открыто, кто знает, как быстро ополчатся на меня и те, и другие.

Я желанная жертва для каждого из них. Очень может быть, что и в самом прямом смысле. А ложиться на алтарь у меня нет ну совершенно никакого желания.

Я и эти хреновы крошащиеся Колонны, которые суть неизвестно что. Нет, не так. Между хильден и их местью стою только я, без оглядки на почти сломанный замок. В том, что они хотят отомстить и взять реванш сомнений нет.

А у меня есть всего лишь моя сила и советы женщины, которой известно далеко не все. Я не хочу спасать этот мир. Я не подписывался на подтирание соплей и задниц людям. Но мне придется это сделать, чтобы выжить самому.

Меч замер, упершись острием в снег, так и не тронутый следами. Не пришло ни удовольствия, ни облегчения. Только злоба на тех, кто пытается играть мной.

— Прости.

— Да тебе-то за что извиняться?

— Я могла забрать тебя сразу после инициации. Ты бы сейчас спокойно жил и учился совсем в другом месте.

— А разве спокойно — это интересно? — я обернулся.

Зеленоглазая тень стояла позади меня, похожая на бледного лесного духа куда больше, чем на нечто живое.

— Тебе не в чем себя упрекнуть, — сказал я. — Я же мог отказаться.

Она молча покачала головой.

— Но ты хотя бы честно предупреждаешь. И играешь в открытую. А они нет.

— Не избавляйся от некромантского перстня, — вдруг сказала она. — В нем побывала твоя душа, и не стоит разбрасываться камнем, который потом может использовать кто угодно.

Я опустил взгляд на правую руку, где рядом с золотой фамильной печаткой чернело кольцо в виде когтистой лапы, сжимавшей кровавый рубин. Оно меня раздражало, заставляло постоянно думать, что Мортаниус следит за мной, и я действительно подумывал оставить егоя где-нибудь, но раз так…

— Время, — шепнула Намирэ. — Поспеши в Вассербунд.

***

Но все-таки пришлось тащиться по дорогам с труппой. Я чуял на себе чужое обострившееся внимание. Казалось, что даже вороны пялятся на меня и следуют по пятам. Это заставляло играть человека как можно достовернее, охотиться — реже и еще аккуратнее, следящей сетью пользоваться тише. И когда на горизонте встали знакомые горы перевала Борго, Волчий Клык и Сломанное Ухо, я вздохнул с облегчением. На третий день после этого наш облезлый караван притащился, наконец, к стенам города моего зятя.

Я еще не знал, что Вассербунд приготовил мне много сюрпризов.

Хозяин труппы рассчитался со мной за охрану каравана вполне честно. Однако, на прощание взглянув в глаза, тихо произнес:

— На кого бы ты ни охотился, ты слишком заметно не пахнешь.

Я моргнул.

— От человека, такого как ты, обычно несет потом и перегаром. Должно нести. А ты пахнешь, в лучшем случае, только морозом, даже когда теплый. Я уж молчу про то, когда нет.

Я скрипнул зубами, цедя ругательство. Рука невольно опустилась на рукоять ножа на поясе.

— Кто еще знает?

— Успокойся. Никто. Мои люди больше думают о том, как бы прокормиться в ближайший день, чем о чужих странностях. Ты мог бы сказать, что тебе яйца отбили в драке, и Жоэль бы даже не заикнулась, что чем-то недовольна.

— Ты и об этом знаешь?

Человек усмехнулся в густые обвислые усы:

— Она слишком нетронутой после тебя выглядела. Выходит, не врут, когда говорят, что у вашего брата все плохо с этим делом.

— За других не знаю, не встречал, — буркнул я, досадуя на себя за промашки и размышляя, что теперь делать с этим невольным свидетелем.

— Спасибо, что хоть не жрал у порога, — отмахнулся мужик, — и следы оставлял, когда надо. Ордену не сдам, не дергайся. На кой ляд мне проблемы с этими долбанутыми головорезами?

— Они могут выбить нужный им ответ.

— Не боись, за понюшку кинны я их куплю с потрохами и барахлом! Ты вот что, — он приятельски хлопнул меня по плечу, чем заставил еще раз моргнуть, — если понадобится пересидеть или там сплетню добыть-распустить — обращайся. Уж найдешь старого Васку, наверное.

— Хорошо, — я не стал уточнять, что мужик может вполне успеть помереть своей смертью прежде, чем мне понадобятся его услуги.

На том и распрощались.

Но это не отменяло моей оплошности. И прежде, чем войти в город, я надолго затаился, меняя и подправляя свою маску.

***

Цитадель Ордена Сэоафан

Чуть ранее

Пара серебристо-белых волосков упала в наполненную водой каменную чашу с четырьмя толстыми свечами по краям. Доселе ровное пламя дрогнуло, заколыхалось, взметнулось высокими языками, оживив нервные пляшущие тени на стенах одного из ритуальных залов древней крепости. И словно зашептались духи, пробудились в старой кладке сотни глаз, потекла сама Тьма по тусклому золоту полустершихся фресок. Голодная, жадная, всегда чего-то ждущая, но покорная Тьма.

Над засиявшей водой склонились маг и ревенант. На пустом шлеме качнулся плюмаж из черных нечеловеческих волос.

— Покажи мне его! — требовательно прошипел маг. — Сейчас!

Жидкость помедлила и прояснилась, став гладкой, как стекло. И отразила бледное скуластое лицо, серебристо-белую гриву и холодно-решительные голубые глаза. Вокруг застыл зимний лес.

Странно… Мёбиус помнил желтые. И совсем другое выражение лица. Куда более злобное и самоуверенно-надменное.

Враг еще молод и неопытен. Но осторожен, как кошка в логове собачьей своры — слухов об убийствах доходит не более, чем обычно… Пока. А те, что доходят, заставляют задуматься.

«С какой это радости ты объявил охоту на последователей Хаша, мой маленький белый вампир? И кто, скажи на милость, выпустил тебя в жизнь? Уж не мой ли коллега?»

Усмешка искривила тонкие губы. Значит, Мортаниус позволил себе поддаться заблуждению и поверить в старый миф о Наследнике Баланса. Решил попытаться вернуть Колонны под управление птичьих выродков. Вот только он забыл один маленький нюанс. Все эти старые фрески и смутные туманные записи можно трактовать и выворачивать как угодно. А еще он забыл тот факт, что самому Мобиусу, в отличие от него, известны не только пророчества, но и события. Все те точки, где нужно надавить, чтобы необходимая вероятность стала единственно-возможной.

Пусть Каин бегает в относительной свободе, пусть выполняет то, что от него требуется, пусть карабкается на свой трон… Там он породит истинную Фигуру, способную как окончательно сломать, так и вновь запустить Колесо Судьбы. Черный ферзь, направленный его, Мобиуса, рукой, уже скользит в потоках Времени.

— Демон… — вдруг глухо прошелестел Малек. — Еще один демон на свободе, — и тьма в прорезях забрала начала разгораться ненавистью.

— Да, — кивнул Мобиус, оборачиваясь и теребя в пальцах трофейную белую прядь, не в этом месте и не в это время. — Это твой враг. Враг Круга. А ты знаешь, что нужно делать с врагами Круга Девяти!

— Дозволь мне отправиться на поиски, — шлем склонился, скрипнув металлом о металл.

— Нет. Отправляйся в Цитадель Разума и жди там. Он сам придет к тебе.

— Как прикажешь, — склонился шлем еще ниже. И ревенант исчез во вспышке портала. Немного помедлив, Мёбиус движением ладони стер картинку с воды и отправился разбирать отчеты подчиненных. Связь с новым Стражем крепнет. И скоро это позволит отслеживать его юезо всяких ухищрений. А если Мортаниусу угодно сыграть роль жертвенной овцы для своего создания — на то его право.

***

Вассербунд

Город казался напуганным. И никакое внешнее благополучие и спокойствие не могло этого скрыть. Прежняя слава запятналась и увяла. Вассербунд лежал в тени каменного черепа, что прилепился на Волчьем Клыке, как брошенное поблекшее дитя, накрытый душным покрывалом страха. Идя по улицам, я слышал перешептывания людей, желавших, «чтобы кто-нибудь что-нибудь с этим сделал, наконец!» Дома, выстроенные из местного серого камня, взирали на меня плотно закрытыми ставнями, узкие улочки были пустынны, только стражники еще шатались туда-сюда, делая вид, что несут караул, но и они свалили бы куда подальше, будь их воля. Небо хмурилось, грозя устроить снежную завесу.

Еще на воротах мне не были рады.

— Куда прешь?! — два небритых мужика в нечищеных кирасах и шлемах скрестили у меня перед носом алебарды, хотя решетка и так была опушена. — Не видишь, закрыто. Проваливай!

— Колдуна на горе убить хочу, — в лоб сказал я.

— Эт тебе не туда, — буркнул тот, что постарше. — Вон, видишь, колея на запад отворачивает, вот по ней и топай. Проваливай, говорю!

Второй бесстыдно заржал.

— А горло промочить с дороги не? — настаивал я, придерживая недовольно мотавшего головой Серги. Конь успел отвыкнуть от крупных городов за время странствий, шум и запахи ему не понравились. — Со здешним графом об оплате договориться?

— Эвона ты куда хватил, с графом лялякать! — проржался, наконец, второй. — Рожей не вышел.

Я молча отвернул край плаща, показав тиснение клейма на доспехах. Это мигом отрезвило обоих.

— Пропусти, — сдулся старший и махнул рукой, отодвигая древко алебарды. — Эй, Инс, ворота! — рявкнул он куда-то в темноту. Не сразу, но решетка все же пошла вверх тяжело и со скрипом.

И теперь я шел, поднимаясь в гору, к ближайшему приличному трактиру и с тревогой поглядывал на графский замок. Он казался вымершим.

Чужой страх клевал мне мозг. Опутывал, как липкая паутина, и это раздражало. Люди сидели по домам, рыночная площадь тоже была почти пуста. Редкие прохожие, завидев меня, спешили прочь. Трусливые шавки.

Мне доводилось здесь бывать, я спокойно узнавал улицы и даже некоторых стражников в лицо. Но люди не вызывали ни приязни, ни сочувствия. Страх превращал их в скот, сбившийся в кучу в присутствии волка. И этим волком был не я, а жаль. Робер, интересно, куда смотрит. Или тоже под одеяло забился от ужаса?

Показываться на глаза родственникам я не собирался, по крайней мере, пока. Но вот разузнать, что и как, стоило.

Полутемный общий зал трактира возле рынка встретил меня молчанием. Ни тебе вертящих аппетитными попками служанок, не бренчания лютни. Пара стражников с пересменки да трактирщик, недружелюбный и явно хорошо приложившийся к кружке с элем. Воняло кислятиной и подгорелой капустой.

Я вошел нарочито громко, как к себе домой, и эти трое подняли на меня глаза.

— Че надо? — каркнул краснолицый бородатый громила, жрать которого я бы побрезговал.

— Новости узнать, любезный, — в тон отозвался я.

— Какие еще новости?

— Разные.

— Пива нет.

— Я тебя не про пиво спрашивал.

Я выдвинул первый попавшийся табурет и уселся, давая понять, что разговаривать со мной им таки придется. Ответом стали три недовольные рожи.

— А с чего это мы должны какому-то хмырю новости выкладывать? — поинтересовался громила, явно взявший на себя роль парламентера.

Вы мне тоже не нравитесь, ребята.

— С того, что я собираюсь пойти за башкой колдуна. И хочу знать, что тут творится, — я улыбнулся самым паскудным образом, громко и нагло обещая Напраптору скорую смерть. Если правда то, что о нем говорят последние годы, старый параноик меня услышит.

И я не прогадал — меня окатило волной злобы в ответ.

— Че творится, че творится… — сплюнул на неструганые доски пола мужик. — Полная жопа с тех пор, как граф с графиней пропали! Волколаки лютуют, вампиры шастают, люди пропадают — на гору уходят и не возвращаются. Торговый караван из Авернуса должен был прийти еще на прошлой неделе, да так и встрял где-то. С горы вечно какие-то вопли доносятся, а намедни оттуда слуга приполз — весь в кровище, орал, как резаный, все отмахивался от чего-то, а потом издох.

— Вон как… — я помолчал и надавил на разум всех троих, не слишком церемонясь и заботясь об их мозгах. — Куда пропал граф Штенье?

— Так известное дело, куда — в Курхаген, — осоловело моргнув, ответил трактирщик. — Как молодой лорд Крейдемаар отбыл этой весной, так там всякая жуть твориться началась, и они оттуда гонца прислали. Леди Эрика подхватилась и граф с ней… Потом оттуда вообще всякие новости перестали приходить, а кто с тех деревень сюда возвращался — говорят, что там уже и живых-то почти не осталось…

Не зря мне казалось, что некому будет меня встретить дома… Что у меня и дома-то нет.

Неужели мне больно? Отнюдь. Это известие лишь подогрело желание утопить Круг в крови. Они очень дорого заплатят мне за сестру.

Я незаметно провел языком по отросшим клыкам.

— Кто остался вместо графа?

— Их сын. Он еще не вступил в права наследования, но…

Сын. Племянник, которого я никогда не видел. Эрика разродилась с трудом и дрожала над единственным ребенком, как курица, не желала тащить его ко мне по нашим опасным дорогам. Почему я сам ни разу не приехал к ним и даже не спросил, как звать мальчишку? Какая-то мелочная обида, которой я не помню. А сейчас единственное, что я могу для него сделать — это обойти своим вниманием и забыть, что он вообще существует, пока живы те, кто желает моей головы и моей крови. Узнай тот же Мёбиус, что я хоть мало-мальски к кому-то привязан, чем бы ни была привязанность продиктована — и этот кто-то наверняка станет расходной пешкой для личного врага, которого я не знаю!

Дерьмо собачье…

Но я все же запомню, что у меня есть живой родич, и возможно когда-нибудь мы поговорим. Возможно даже, довольно скоро.

Кажется, боль я испытывать разучился не только телесную.

— Кто и зачем туда ходит?

К счастью, допрашиваемые поняли меня правильно.

— Пилигримы всякие, паломники. За мудростью вишь ты, вроде того… за исцелением душ. Специальный слуга провизию относит туда наверх и там у ворот оставляет. Иногда приходит… человек и требует новых горничных, — так вот, почему бабы и девки тут по домам сидят и носа не кажут! — Непонятно, куда старые деваются. Обратно не точно не приходят, — с каждым словом речь громилы становилась все натужнее, он задергался и захрипел, заставляя меня ослабить ментальную хватку. Но что-то продолжало выкручивать его дикими судорогами, глаза выпучились, он скреб ногтями по столешнице.

«Ах ты тварь, моего информатора гробить?!»

Я ударил наугад. Как показалось — туда, где тянулись мерзкие липкие щупальца чужой убийственной воли. Ударил, показав клыкастый оскал невидимому противнику. Щупальцв от неожиданности втянулись, а мужика попустило, он схватился за горло, шумно хватая воздух ртом.

— Слышь, — угрожающе подал голос его напарник, поднимаясь и надвигаясь на меня. В его руке тускло блеснул шестопер, до этого стоявший прислоненным к ножке стола, — если и вправду приперся сюда, чтоб его грохнуть — вали на гору и без башки этого сумасшедшего ублюдка не возвращайся! А нет, так я те щас ребра пересчитаю, потому как из-за тебя мой кореш чуть кони не двинул!

— Успокойся, — внятно произнес я, четко демонстрируя верхние клыки. Крикун как на стену налетел и отшатнулся. — Уже валю.

— Ва…

— Молчать. Постерегите лошадь. Голову не обещаю, может, ога глянется юному графу. Могу палец притащить. Или всю руку.

Кажется, мой приказ имел силу печати, потому что провожали они меня, молча хлопая ртами, как рыбы, и не в состоянии издать ни звука.

Ну что, Напраптор, доигрался? Я иду за тобой прямо сейчас.

Глава 13 Реальность против Воли

Путь наверх перегораживали ворота. Фигурные кованые створы, врезанные в массивные каменные опоры, явно знавали лучшие времена. Возле ворот прилепилась сторожка, и два скучающих охранника резались в кости под навесом, облюбовав для этого старую рассохшуюся бочку и по очереди прикладываясь к фляге со спиртным.

Я шел, не таясь, давая ветру трепать плащ.

— Эй, парни! Че в такую собачью погоду снаружи сидите? — щуриться приходилось вполне натурально — холодные порывы горстями бросали в лицо колкую снежную крупу, больше напоминающую дождь, отводить мокреть волевым усилием я не рисковал.

— Так ведь положено! — отозвались они. — Вдруг кто пройдет, вроде тебя!

— Кто положил? — спросил я, приближаясь.

— Покойный граф, — хохотнул один, разглядывая меня. — А ты че, пилигрим, чель? Не похож вроде…

— Пилигрим-пилигрим, — я небрежно махнул рукой. — Пришел должок с Напраптора спросить…

— А чем это он тебе поднасрал? — поинтересовался второй, утерев красный нос и в очередной раз отхлебнув какой-то ядреной сивухи, шибавшей мне по обонянию так, что хотелось чихать. Для особо глазастых я вынужденно дышал.

— Убил сестру.

Мужики переглянулись и сочувственно покачали головами.

— Ну, удачи тебе там, чель…

— Знаешь, когда начнешь под себя гадить и слюни пускать, тебе будет уже… нормально.

— Я учту.

Они не стали дальше убеждать и спорить, полезли крутить ворот. Заскрипели ржавые петли, створы поползли в стороны, и я пересек границу владений своей первой цели.

А места вокруг были красивые. Дорога шла вдоль обрывистого речного берега. Поток, стиснутый узким ложем, бурлил и пенился, грохотал перекатами, еще не скованными льдом. Темная зелень елей обрамляла реку и взбиралась наверх, упрямо цепляясь корнями за камни. Впереди шумел водопад, падавший с высокого плато, тоже поросшего ельником. Над ним же, застыв в вечном оскале, безобразной нашлепкой возвышался гигантский человеческий череп, выточенный из серого гранита с поразительной анатомической точностью.

Ветер доносил оттуда чьи-то отчаянные крики. Я ничем не мог помочь бедолагам и только криво улыбнулся: кому-то сейчас явно хуже, чем мне.

Скрывшись с глаз охраны, я с радостью сбросил маску. Стряхнуть человечью шкуру — как выбраться из тяжелых и тесных доспехов. Люди и не представляют, насколько ограничена их свобода…

Взлететь, расправляя сотни крыльев, и рвануть на вершину горы, к лесу. Прочь от убежища колдуна, дабы не быть замеченным его липкими сетями, в которые я успел влететь в городе. До сих пор не отпускало ощущение, что мне в мозг засунули пару ложек дегтя и хорошенько размазали там. Я всем существом ловил, как десятки щупалец мечутся в лихорадочных поисках меня, иногда просвистывая совсем рядом. Я уворачивался, прятался, становился тенью и туманом, изо всех сил делал вид, что меня не существует, что я — наваждение, сон, галлюцинация. Я тучка, в конце концов!

Нельзя было сталкиваться с этим противником напрямую. Ни в коем случае нельзя дать ему себя увидеть снова. В первый раз сработал элемент неожиданности, во второй — я это точно знал — он меня убьет. Даже хуже, спалит мозги нахрен. И что тогда выползет в мир вместо вампира по имени Каин… Намирэ это не понравится.

У нас с Напраптором колоссальная разница в знаниях и опыте. Как бы безумен он ни был сейчас, за его плечами десятилетия, а возможно, и века практики; я же вынужден учиться на ходу, не представляя, что делаю не так. Моим спутником в менталистике было наитие, его — точное знание. Но даже с этим куцым опытом я мог сполна оценить опасность для себя — потому что сам частенько так делал, туманя разум жертве на охоте и заставляя идти ко мне в зубы. Сломать незащищенные мозги легко, особенно если достаточно грубой силы. Если к силе прилагается умение, у жертвы нет шансов. У меня — не было. Особенно, глядя ему в глаза.

На поле менталиста нужно играть по его правилам и только его же оружием. И время будет моим союзнаком. Время, его неведение и страх.

Это даже интересно — загнать страхом столь крупную дичь, как Страж Колонны Разума.

Я позволил себе мысленно рассмеяться в полете, рождая первый, далекий, невесомый отголосок жути.

Вампир я или нет?

***

Лисси плакала беззвучно, украдкой смахивая слезы краем фартука. У господина очень хороший слух, и он не любит, когда нарушают тишину. Не любит, когда его попусту отвлекают от… размышлений. Сметая на совок осколки разбитой колбы, девушка старалась не наступать в ядовито-зеленую лужу, растекавшуюся по истертым каменным плитам пола. И старалась не думать. Вообще. Потому что если думать не о том, господин услышит и снова будет гневаться на бестолковую служанку… Кровь из рассеченного виска уже перестала течь и спеклась. Не смея поднять глаза на хозяина, Лисси ссыпала осколки в ведро и взялась за тряпку. Сиплое старческое дыхание существа, неподвижно замершего в массивном, опутанном трубками кресле, резало по ушам, как наждак.

Желтый свет кристалла на столе, заваленном какими-то непонятными предметами, выхватывал из темени позднего вечера лишь детали — угол стеллажа, стеклянные грани сосудов, подобных тому, который разбился, полетев ей в голову, металлическую подпорку для большой штуки с трубками за спинкой кресла, подлокотник и высушенную, в пятнах и бородавках, руку на нем. Толстые стены тонули во мраке. В этом помещении не было окон, но старик сидел лицом к стене, как будто оттуда могло подуть свежим ветром.

«Вон!» — врезался в голову злобный приказ, которого никак нельзя было ослушаться. Девушка успела только пискнуть, как руки сами сгребли утварь, а ноги понесли к выходу. Она могла только сжаться в беспомощный комок в уголке собственного разума и наблюдать, как ее тело колченого бредет по коридорам, размахивая грязной вонючей тряпкой. Но лучше так, чем корчиться от бессильного страха, который вдруг накатывает и не отпускает до тех пор, пока она не начинает хрипеть и биться о стены. Или боль, рвущая на части, и желание забраться в самый череп и спрыгнуть прямо из дырки носа в водопад далеко внизу. И уже нет никакой надежды увидеть отца с матерью или брата. И уж тем более — Мартина, который обещался на будущий год вести ее вокруг свадебного костра…

Лисси хрипло, каркающе рассмеялась, когда ее вдруг отпустило где-то в коридоре, возле картины с бесстыдно обнаженной женщиной на роскошных покрывалах. Вся эта пыльная, заросшая паутиной красота старых стен, которую хозяин отмывать запрещал, девушку не трогала. Ни мозаичные полы с картинами, ни панели из красного дерева, ни статуи, давно утратившие цвет и глядящие на мир пустыми глазами, ни ветхие гобелены с вышивками, ни те странные и непонятные вещи, которые наполняли мертвые коридоры и залы. Если и кипела здесь когда-то жизнь, то она давно закончилась. Только на нижних оголенных этажах еще мыкались слуги, вынужденные содержать немощного хозяина. Редкие посетители, которые еще иногда приходили снаружи, потом девались неизвестно куда…

Девушка сползла на пол и сжалась в комок, бросив тряпку на покрытый толстым слоем пыли пол. Как выбраться отсюда, она теперь не знала. Редкие и тусклые светильники по стенам едва разгоняли мрак лишенного окон коридора, тишина давила на уши, и уже начинали чудиться какие-то шорохи, шепотки… что-то вцепилось в лодыжку холодными липкими пальцами.

Девушка взвизгнула, вскочила и бросилась наутек, громко шлепая подошвами стоптанных башмаков…

***

Пламя костра билось на ветру подступающей зимней ночи и хлестало, как знамя, но не гасло. Небо на западе еще чуть светлело у края, но звезды уже перемигивались, а луна явила свой холодный королевский лик и неторопливо поднималась к зениту. Тянуло на созерцание и философию.

И я созерцал, сидя на валуне возле входа в небольшую пещерку и предаваясь лени. Мое время еще не пришло.

Ветер пел на разные голоса. Свистел, стенал и каялся в чем-то несовершённом. Подперев кулаком подбородок, я смотрел, как рвется на волю огонь. Здесь, на высоте, вдали от людей, воздух мира казался чище, словно там, внизу, копилось слишком много вони от дерьма в мозгах. Не только у старого менталиста, который, как показала практика, безумцем или сумасшедшим вовсе не был, оказавшись ошалевшим от собственной безнаказанности скотом, пользующим людей, как марионетки, копающимся в чужих головах и страхах ради извращенного удовольствия. Менталист Напраптор был известен по всему Носготу благодаря уловкам изощренного разума — телепатии, эмпатии, телекинезу. Страждущие со всех концов страны приезжали к нему, чтобы найти успокоение в его сладкой лжи, ведь он говорил то, что они хотели услышать. Со всех концов страны в былые годы сюда стекались люди в поисках ответов на вопросы и… исцеления? Он утверждал, что никто лучше него не знает, как лечить «душевные раны» и недуги разума. На самом же деле…

Это место полнилось болью, страхом, диким животным ужасом, отчаянием и… наслаждением. Искренним весельем, прикрытым эгоистичной жалостью к себе. Чудился, к тому же, знакомый отголосок, но уверен я не был.

А вот гибель сотен жертв чуял прекрасно. Удивительно, до чего может дойти безнаказанность. Люди, которым вменялось в обязанность оберегать население и страну, а то и мир, люди, на плечах которых лежит ответственность, позволили себе скатиться в жалкое существование червей-паразитов, жрущих свой дом изнутри. Я не сомневался в том, что все они такие. Стражи не Носгота, но собственных амбиций. А если так — нужны ли миру вообще такие «Стражи», ва мне — подобные «коллеги»?

Особо сильный порыв ветра, наконец, задул костер. Пора.

Я встал, предвкушающе облизнув клыки. Очередной акт охоты на дурную дичь. И внезапно, пригодились навыки, которым учил меня еще отец.

К оленю надо подходить с подветренной стороны, скрыв свой запах, так, чтобы даже вспугнутое животное не знало, где охотник. А в ментальном противостоянии многое решает изобретательность воображения. И я стал завыванием ветра за толстыми стенами, пологом тумана, наползающим от подножия горы, шелестом крыльев под потолками. Зачем бестолково тыкать в чужой разум, рискуя нарваться на ловушку? Я щекотал его щупальца пустотой, ускользая, едва внимание оборачивалось ко мне.

«Где ты?!»

Я смеялся в ответ. Женским голосом. Ведь он скорбел по жене, верно?

«Напраптор, твое безумие разрушило наши мечты и ослепило тебя!»

«Не узнал, глупец?»

«Кто ты?!»

«Я…»

Смешок раскатился трелью и затих, а я снова ускользнул от хлещущих беспорядочно щупалец и затаился. Где твое хваленое умение, Страж Разума? Или растерял, себя жалея и отыгрываясь на других?

Теперь ждать. Он снова занервничает, мерзкий бесполезный старикашка. Он уже не трогает жителей Вассербунда и своих слуг, ему мешает собственная нарастающая паника. Ночь подходила к концу, и мне ничего не мешало полюбоваться горным рассветом, а на день оставить жертву.

Воплощенная Реальность дрожала и сопротивлялась, упрямо отказываясь подчиняться воле демиурга и вампира, решившего пойти совершенно иным, логичным для него, но не для эгрегора путем. Она держала его на месте, заставляла кружить, увязнув в попытке довести жертву до состояния перепуганного овоща, который не сможет оказать сопротивления и вцепиться убийце в мозг. Сопротивлению не мешал даже тот факт, что и сама эта точка в истории была рассказана походя, кустарно. Эгрегор желал прямой победной схватки и никак иначе.

Намирэ выругалась, сбросив наушник и вставая с планшеткой в руке. Прямой вопрос одному из наставников ничего не дал и только подтвердил опасения: переломить ход событий возможно, только оторвав мир от эгрегора. Но тогда он начнет разваливаться сам, потому что материален лишь частично, и работа еще идет и будет идти долго. Идти на такой шаг сейчас рискованно и нет смысла.

— Мне. Нужны. Перемены. Думай, кошка, думай!

Меряя шагами зал, она перебирала в уме варианты, но утешительных не было. Даже если Каину рассказать вообще все, обстоятельства тем или иным образом заставят его сделать то, что требуется. Можно добиться лишь мелких, незначительных изменений в характере, в мелочах, в деталях, свободно влиять там, где нет данных, но сами факты прописанных событий останутся неизменны. Если Каин не захочет идти в какой-нибудь опасный портал, руководствуясь здравым смыслом, его туда затянет порывом ветра. Или оглушит упавший на голову кирпич, и кто-то затащит с той стороны. Или портал откроется в полу, и вампир в него банально упадет, а потом дырка схлопнется на середине, отрезав полтуши. При попытках сопротивляться дальше варианты будут становиться все нелепее, лишь бы вернуть строптивого героя в нужную колею. С таким раскладом остается лишь маневрировать, довольствуясь незначительными изменениями.

Это означает, что ставку надо делать на характер, который по завершении «канона» позволит начать основную работу уже в настоящей реальности. Это только кажется, что вытащив разумного из мира, в котором он родился и вырос, можно просто так выпустить его в другой. Нет! Особенно это касается выходцев из таких вот слабых цивилизаций. А когда растишь будущего близкого, ответственность повышается втройне…

Перестав носиться туда-сюда, она открыла односторонний портал на гору над каменным черепом.

***

Каин явно скучал и был рад меня видеть, светя глазами из полумрака пещерки, облюбованной им для дневных лежек. Сейчас, как никогда, он напоминал зверя, обустроившего себе временное логово. Ленивая плавность, готовая в любой момент сорваться в резкий рывок со смертельным ударом. Пристальный, следящий даже в дружелюбии, взгляд, обманчиво расслабленная поза… Звериного в нем сейчас было куда больше, чем человеческого, и, похоже, оставался только шаг до перехода в боевой оборот. Чем больше я смотрела, тем сильнее он мне напоминал обычную некрохимеру, только без механизма Запечатления на хозяина. Да в принципе, он и был таковой химерой, учитывая способ его создания. И меня это вполне устраивало.

Неровный пол был расчищен от каменного крошева, в углу лежала куча сушняка, а перед входом чернело кострище. Более-менее ровный обломок скалы служил ему стулом, оружие аккуратно лежало на полу. Для полноты картины не хватало горки обглоданных костей. Но охотился он довольно далеко от логова.

Меня несказанно радовал чистый голубой цвет его глаз. Нет, не потому что жёлтый означал ярость, а потому что это крохотное отличие, казалось, знаменует разницу личностей.

— О, я думал, ты не приедешь, — бодро заявил он, поднимаясь мне навстречу. Чистый, выглядящий настолько аккуратно, насколько это вообще возможно в полевых условиях, не снимая брони и пользуясь ухищрением бытовой магии, которое показал ему Мортанниус Я заметила, он терпеть не мог посторонние резкие запахи на себе — они выдавали его появление. Особенно запах крови.

Мне улыбались во все клыки.

Знал бы он ещё, насколько красивый у него, при всей резкости, голос. Низкий, способный становиться бархатисто-мурлычущим.

— Скучно?

— Тоскливо. Здесь все провоняло старикашкой… Ты по делу или так, поболтать?

Я улыбнулась, принимая внезапно протянутую руку и входя в это импровизированное обиталище нежити, которой не нужно ничего из привычных живым вещей. Рука была прохладной, но не ледяной.

— Могу и поболтать, если желаешь.

— Значит, все-таки по делу. И что у нас плохого?

Меня даже подвели к камню! С ненаигранной галантностью предложив сесть. Отказываться я не стала.

— Сколько ты тут уже сидишь?

— Недели с две…

— Уверен, что тебя не ограбят там, пока ты с колдуном возишься? Лошадь-то, может, и не тронут, но деньги, вещи из седельных сумок…

Он замер, сузил глаза. Неужели забыл? Или это еще один пинок реальности, заставляющей его спешить?

— Я проверю, — буркнул он недовольно. И красноглазый комочек тьмы, сорвавшись с пальца, тут же упорхнул прочь.

— Каин, — я решила действительно не тянуть с делом и взглянула на него снизу вверх. — Тактику нужно менять.

— Почему? — нежить уселся прямо на пол, привалился спиной к стене и вперил в меня слегка затуманенный взор.

— Результат от твоих действий есть? Только честно.

Вампир поморщился.

— Пока не слишком. Но и Напраптор не мальчишка.

— А что он делает в ответ?

— Хм… — холодно светящиеся глаза на несколько секунд прикрылись, потом снова вспыхнули недобро и вопрошающе. — Можно считать, что ничего. Он начинает метаться, если я вторгаюсь в его ментал, бесится, беспорядочно бьет наугад. Но стоит мне убраться, как все затихает.

— А сидишь ты, считай, у него под носом.

— К чему ты клонишь?

— По-настоящему сильный менталист способен накрывать своим вниманием десятки, сотни, тысячи миль. Даже я, не будучи искушенным мастером в этой области, смогу найти тебя, где бы ты ни находился, если к тому не будет серьезных препятствий, щитов и тому подобного. Что уж говорить о маге, который считается таковым?

Каин молчал довольно долго — вероятно, разбирался с теми, кому оставил под присмотр лошадь и думал. Я не мешала доходить до нужной мысли самому. Выдать на руки все подсказки — просто, но это не даст никакого результата. Мне же не болванчик нужен, в конце концов. Лицо сохраняло неподвижность алебастровой статуи, но вот мельчайше дрогнуло эмоциями, а в голубизне глаз проступило несколько желтых крапинок, а зрачки вытянулись в две хищные щелки.

— То есть, все так и будет тянуться, пока я чего-то не сделаю? — прорычал он глухо. — Чего-то, что нужно миру?

Я кивнула. Продолжай мысль, Серебряный.

Когти ударили в камень, рассыпав сноп искр и мелких осколков. Каин вдохнул и медленно выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

— Когда менестрели поют или рассказывают свои баллады… — начал он, — герой непременно встречает врага лицом к лицу. Особенно герой с мечом. И непременно побеждает. Даже если схватка — верх тупости, а победа невозможна. Выходит, я должен поступить, как герой… Что, нет вообще никаких вариантов?

Мне жаль было его разочаровывать.

— Сломать хребет истории можно, только если я избавлю мир от нее. Но это поставит под угрозу само существование Носгота вместе с тобой. Я не могу пойти на такой риск.

— А если я не хочу быть марионеткой? Если я не хочу подставляться? Если я не хочу быть трижды клятым героем?!

Каин сверлил меня яростным, полностью пожелтевшим взглядом и шипел, как змея, но страха не было. Я знала, что смогу остановить зверя. А если не смогу — грош мне цена.

Красивое, заострившееся лицо исказила первая судорога трансформации, на щеках и скулах пробилась грубая темная шкура. Он сжался в комок на камнях, сотрясаемый изменениями, плавящими его тело вместе с зачарованными доспехами, которые теперь станут частью шкуры и сделают ее прочнее. Утробный рокот, рвавшийся из глотки, отозвался во мне ознобом и мурашками по спине, но я соскользнула с насеста и опустила ладонь на темно-серое с едва заметным металлическим отблеском плечо, провела по рассыпавшимся в беспорядке серебристо-белым огрубевшим прядям — ремешок, державший их, валялся под ногами. Хребет торчал, как у дракона, а назвать этот новый покров кожей слабо поворачивался язык. Мое касание заставило его вздрогнуть.

— Никто не отменял возможности маневрировать, Каин. А то, что ты станешь хозяином своей судьбы, я обещаю.

Существо, поднявшее на меня взгляд, могло считаться совершенным охотником своего вида, и оттого было красиво. Голову покрывали аккуратные симметричные выросты, образующие подобие костяного шлема, защищающего уязвимые места. Конечности обратились мощными лапами, способными легко рвать даже сторожевых химер культистов, полностью покрытое броней тело стало на вид массивнее и тяжелее, ярко выделялись лишь грива да глаза. Но лицо осталось узнаваемым.

— Что… — вампир поднялся, и я оказалась макушкой ему по солнечное сплетение. — Что произошло?

— Гнев сорвал блок на боевой трансформе, — пояснила я. — На обороте. Выйди на свет, я покажу.

Он послушался, с непривычки неловко переступив лапами и не удержавшись от того, чтобы не потрогать голову, а выйдя на пятачок перед пещерой, долго с искренним удивлением вглядывался в сотканное мной прямо из воздуха зеркало в полный рост.

— И… это теперь так и останется? Это неудобно…

— Нет, — я снова ободряюще улыбнулась. — По желанию сможешь вернуть назад, когда немного успокоишься и освоишься. — Но вообще ты красивый.

Желтый звериный глаз покосился на меня.

— Серьезно?

— Абсолютно. Гармония хищника некрасивой быть не может.

Судя по выражению лица, я сказала что-то совершенно новое для него.

— И вообще, можешь считать это пусть маленькой, но победой над реальностью. Такого сейчас не должно быть.

— Спасибо, утешила, — фыркнул он невесело.

Внизу, искрясь в свете проглянувшего солнца, застыл замерзший за ночь водопад. Иней припорошил вековые ели, превратив их в сверкающие драгоценности, выбелил скалы, скрасил тоскливую осеннюю серость. И покрыл хрусталь купола черепа и острые декоративные башенки по бокам. Отсюда было хорошо видно, что верхняя часть каменной головы сделана из цельного куска горного хрусталя и отделена от остального массива почерневшей от времени золотой окантовкой. В глазницах черепа тоже зло посверкивал хрусталь. Ветер выл и бесился так, словно кричала невидимая каменная глотка.

— Красивое место, вообще-то. Было бы… — задумчиво проговорила я. — Если бы не эта гнильца внутри.

— Как червяк в глазу.

— Точно.

— Интересно, для чего оно служило на самом деле?

— Ну, если пытаться расшифровывать иносказания, то чем угодно, что связано со знаниями, от школы до обсерватории. Но я могу только предполагать.

На самом деле я могла сказать, что угодно, и это стало бы правдой. Но я предоставляла ему право увидеть самому.

— Ведь строили не люди?

— Кто знает… Мы можем сделать прошлое каким угодно.

— Мы?

— Ты и я. То, что ты видишь, тоже становится частью правды. И можно нарисовать картину ушедших великих цивилизаций, найти дворцы, храмы, записи. А можно сделать из всего этого помойку и кладбище. Что ты выберешь?

— То, что интересно, — клыкасто усмехнулся Каин. — Уж явно не кладбище. Считаешь, туда стоит заглянуть в поисках знаний?

— Определенно.

— А менталист?

— Ну ты же герой или нет? Главное правило воплощенных реальностей — соблюдай видимость соответствия. А там пляши, как Стихии на душу положат. Тактически ты абсолютно свободен.

— Ну что ж… — я видела, как постепенно из глаз кходит желтизна, светлеет кожа и начинает таять, оплывать тело, возвращаясь к обычному виду. Бастион спокойствия снова цел. И оставалось наблюдать, как он готовится и собирается.

— Каин! — окликнула я, когда он уже надевал перевязь с мечом.

— Что?

— Только не увлекайся геройством. Непобедимых не существует. Я буду ждать тебя возле Колонн.

Уходя, я надеялась, что он меня услышал.

17. Конец… или начало?

Теперь, по прошествии времени, эти воспоминания вызывают всего лишь грусть и горечь. А тогда… Тогда казалось, что лучше самому десять раз испытать блаженный покой и безразличие смерти, чем отправлять туда сестру. Да еще так поспешно, вырвав ее из рук мужа наутро после первой свадебной ночи… Не было ни торжества, ни пышной церемонии, как подобает при заключении союза между правящими родами. Волк не дрался со мной в ритуальном поединке за право увести невесту из родительского дома, младшие братья неподстраивали ему каверзных ловушек на пути к желанной цели. Была лишь краткая клятва прямо на заснеженном внутреннем дворе Дарреи Лар перед лицом Отца Отцов.

Они стояли, преклонив колени, прямо на снегу, свет костров Ночи Излома ронял рыжие отблески на их лица. Крепко сцепленные руки, блестящие взгляды, прямые спины, настороженные уши. Слова обетов внятно и четко разносятся по крепости и эхом отражаются от стен.

— Да не убоюсь я слепящего Света, пока ты со мной. Да оградит меня милосердная Тьма, пока ты со мной. Да не поглотит меня серый Сумрак, пока ты со мной. От сего мига и до конца явной жизни разделю я с тобой и смех, и слезы. В беде опора, в радости подмога, ступлю без страха и за Грань Миров, услыша Зов твой. Да будет на все воля Колеса.

Ледяная вода в ритуальных чашах обожгла горло обоим — но они и не ворохнулись. Даже Волк не переменился в лице, хотя наверняка показалось, что глотнул кипяток.

Потом была безнадежная попытка устроить хоть какое-то подобие семейного праздника только для самых близких, которое молодые супруги очень быстро покинули. В их распоряжении осталось всего несколько часов на то, чтобы побыть вдвоем. И поверьте, в эти краткие часы их счастье было таким огромным, что уснуть не могла вся цитадель — каждый хоть немного ощутил ту страстную одержимость и нежность, которой они затопили пространство вокруг себя.

А я сидел в кабинете над бумагами, не понимая, что читаю, и думал о том, насколько паршиво все может обернуться из-за этой страсти. Окрепшие узы с Илленн наверняка потянут его за ней, на Грань. А удержать безумца будет некому, ведь мне придется вести ее. До утра я не сомкнул глаз.

И в голову снова назойливо стучался Светлый с моим лицом и именем, отличавшимя на одну букву.

А утром, едва только забрезжил первый зимний свет, начался этот долгий, вязкий, мутный кошмар церемонии.

Посвящения не было так давно, что никто даже смутно не помнил, как поступают с тем, кто уходит на Ту сторону. Разве что Янос-эрхе. Но он, как всегда, молчал и не вмешивался.

Глубоко в недрах горы, в одной из пещер с незапамятных времен бил горячий ключ. В его водах никто никогда не купался, никто не осмеливался выпить из источника даже полглотка. Не потому, что вода была слишком насыщена солями или чересчур обжигала, а потому, что она была наполнена первородным Светом, способным сжечь слабую плоть. Только самые старые даэйры, ровесники этих гор, которых сейчас уже и в живых-то не осталось, могли позволить себе окунуться в сверкающие воды. Именно здесь, вдалеке от любых глаз, решено было начать обряд.

Она стояла на камнях возле источника, простоволосая. нагая и озаренная трепещущим светом факелов и еле сдерживала испуганную дрожь. Но смотрела прямо в глаза отцу. А мы ввосьмером стеной отделяли их обоих от Темных, которым было позволено присутствовать вопреки запрету и только в том случае, если они будут хранить молчание. А разве можно было поступить иначе?

Хотел бы я посмотреть на того умника, который посмел бы остановить взбесившегося Волка и Альнейрис вместе с ним; даже Воладару это оказалось не под силу.

Я должен оставаться бесстрастен. Должен. И точка.

Сияющие молочной белизной горячие капли пролились на завитки рыжей гривы из отцовых ладоней. Илленн вздрогнула, но осталась стоять неподвижно. И не отвела взгляда.

— Во имя Света ты очищена от прежней судьбы и призвана к служению волей Колеса. Ты омыта от прежнего имени и переступишь порог Испытания чиста душой, как младенец, что еще не сделал первого вдоха. Отныне старое — умерло. Новое — родится, когда ты вернешься к нам. Слушайте все, ибо я возглашаю: княжна Илленн эль Шиар-ад'Дин ан'Трилори мертва. К нам вернется иная женщина, Опора Равновесия, Владычица Света. Да будет по слову моему.

Вот и все.

Пути назад не осталось.

Загустел от боли и страха воздух. Чужое невыплеснутое отчаяние накрыло меня удушливой волной. Заставило на миг зажмуриться и крепко сжать челюсти. Там, за спинами моих соратников, все сильнее сжимался тугой комок болезненной ярости Волка, и единственной преградой на ее пути была всего лишь девчонка-ифенхи. Он мог только смотреть, как уходит его женщина и сдерживать внутри себя боль разрываемых уз.

Надвигалась буря. Оставалось только ждать, когда она разразится.

— Да обретешь ты благословение памяти на своем пути сквозь сон, — негромко произнес отец, скрывая собственную боль. — Да будет твое сердце верным, разум ясным, а воля крепкой. Найди путь домой.

Он в последний раз обнял дочь за плечи и, склонившись, поцеловал в темя. А потом отступил. С этого момента касаться ее, разговаривать с ней, смотреть ей в глаза имел право только я — ходящий за Гранью мира живых.

И вот тут-то все пошло наперекосяк.

Ну кто, кто, скажите на милость, запретил бы им смотреть друг на друга? Круг распался. Она стояла, дрожмя дрожа от внезапного холода. Она почти была там, вовне, она не принадлежала уже нашему миру, но взгляд ее зеленых глаз намертво прикипел к лицу супруга и не мог оторваться. Он жадно пожирал ее глазами, его почти трясло, а лицо превратилось в застывшую полузвериную маску. Ну уймись же ты, отведи взгляд! Кокон Духа стараниями Изары уже начал оплетать ее тело, а я, помогая сестре одеваться, вплету в него Смерть. И ты останешься там. Внутри. Уйдешь следом за ней.

Ты же ее тропинка домой, идиот!

Никогда не устану благодарить Мобиуса за ту оплеуху. Воистину, только он мог подойти и без стеснения съездить по морде своему Эль-Тару. Тот опомнился, слава Стихиям. Уж лучше пусть рычит на магистра, чем превратится в одного из моих ведомых.

Кокон замкнулся. Маленькая женщина в траурных одеждах цвета светлой пыли — цвета Ничто, — осталась одна. Умершая среди живых. Она вцепилась мне в руку и, вскинув глаза, невольно шарахнулась. Вместо меня ей привиделся Жнец.

— Пойдем, — шепнул я. — Не бойся. У нас еще есть время поговорить.

Она кивнула и еще крепче стиснула мою ладонь внезапно похолодевшими пальцами. Мы зашагали прочь ото всех, в длинный боковой тоннель, извилистый и темный. Голоса постепенно смолкли, растворились во мраке, все прочие звуки умерли — даже шорох наших шагов. Я нарочно шел медленно, давая страхам раствориться.

— Не позволяйте ему войти в Храм Душ, — тихо сказала сестра. — Если он это увидит — будет беда.

Я ей поверил безоговорочно. С такой одержимостью, какая бушевала внутри Волка, можно было нарваться на что угодно.

— Надеюсь, нам это удастся. А то утром они с отцом успели переругаться — он уже попытался запретить Ваэрдену присутствовать на церемонии и видишь, что вышло? Все, на чем удалось настоять — это сопровождение в лице Альнейрис. Хотя сколько с нее будет толку? Мала она еще — Бешеного Волка удерживать. О чем вы с ней утром говорили?

Она слегка улыбнулась — узы между нами колыхнул отголосок горькой усмешки.

— Да так… давала ей кое-какие указания на случай, если я не вернусь.

Указания? Странно. Чем дальше, тем меньше мне нравилось то, что я слышал. Решила, что ли, мужа как вещь передать?

— А вот об этом и думать забудь! Привыкай, что теперь любая твоя, даже невысказанная, мысль влияет на мир. И мельком о подобном не вспоминай! Особенно сейчас. Наоборот, нацелься всей сутью своей на то, чтобы пройти испытание и вернуться. Ишь, вздумала, «указания». Коль тебе так нужна меньшица — по возвращении полную церемонию проведем.

Говорю, а у самого спокойствия ни на грош, разве что тонкая пленочка для виду, под которой свернулось в тугой узел нервное ожидание. Нет, так нельзя. Смертоносец я, или размазня какая? Собраться немедленно!

— Рейю… — она смущенно запнулась, голос ей изменил. — Ты… точно будешь там?

— А кто же еще, — я заставил себя улыбнуться и взлохматить ей волосы, — там за тобой присмотрит? Конечно буду. Надо же проследить, чтоб ты ничего не разнесла.

— Как я смогу там что-то разнести? — она невольно потянулась за рукой, но мурлык так и умер, не родившись. — Ведь ничего же не останется…

— Я верю в твои способности. Особенно в ту, которая называется «ой, я нечаянно». Детство свое помнишь? Это было самое любимое твое оправдание.

Я честно старался ее хоть как-то подбодрить, но смех затихал, проливаясь на камень жалкими лужицами. Э, нет, в таком состоянии ее никуда отпускать нельзя — все провалит еще до начала. Что же такого ей сказать?..

То, что от нее исходило, было в десять раз хуже страха. С тем хотя бы можно как-то бороться, перебить злостью, заставить действовать. С обреченностью бороться почти невозможно.

Я сел на камень, притянув ее как в детстве на колени и сомкнул крылья домиком. Самое безопасное убежище рыжего котенка до того, как в семье появился серый волк.

— Рысенька, слушай меня внимательно. Разве отец допустил бы тебя до Посвящения, если бы сомневался хоть на волос, что ты справишься? Кто как не ты у нас в семье категорически не знает слова «нельзя»? Если нельзя — то ты же первая сунешь нос проверить, чего это там такого запретного. Еще и не получишь по любопытной нюхалке. Тебя вон даже отцов Ловец Душ и мое копье не трогают, хотя любого другого они бы сожрали и не подавились. Особенно за попытки открутить от них чего-нибудь. Я тебя проведу до самого конца, и после буду рядом столько, сколько надо. И потом тоже буду заглядывать почаще. Рыся, Рейнара пожалей, ты же его создала! Он без тебя не выживет, если не дождется назад!

Это подействовало. Она собралась, насторожилась. Вот так-то лучше.

— Ты про него знаешь?

— Само собой! Как не знать, если он периодически торчит в моей голове? И потом, твои отлучки невозможно было не заметить.

— Я… Это… — она вздохнула, жарко краснея. — Даэннэ подумал, что это ты лишил меня невинности. Я не знаю, как быть…

— Все решаемо, Рыся! Динтарские семьи крупные, наши тоже. Ты, главное, помни, что он тебя ждет. Хочешь, открою один секрет?

— Какой? — сестра шевельнулась, сворачиваясь в уютный теплый комочек. Как будто не было для долгих посиделок места замечательнее, чем кромешно-темный каменный коридор в толще спящего вулкана.

— Как только вернешься домой — понесешь от него. И родится у вас с ним замечательный детеныш, наследник.

— Правда?!

— Разве я тебе когда-нибудь врал? Маленький черный даэйр, маленький оборотень. И такой же шкодливый как мама. И от Волка родятся славные парни и дочери.

В ответ тут же плеснуло нежностью. Материнский инстинкт в молодой женщине уже не спал беспробудно — всего лишь чутко дремал, дожидаясь того момента, когда можно будет развернуться в полную силу. И пусть он заставит ее думать не о провале, не о чужой непонятной реальности, а о возвращении. Триумфальном.

— А откуда ты знаешь? — высунула она нос из-под крыла.

— Привратник я, или даэйра огрызок? Рождение я вижу почти так же хорошо, как смерть, пускай и не вижу при этом ничьих судеб. А племянничек, несомненно, попросится в явь очень скоро.

— Значит, — она высунулась почти целиком, — это продлится совсем недолго?

Ее напряженный, взволнованно-вопросительный взгляд жег меня даже в полной тьме, она напоминала перетянутую тетиву лука, готовую вот-вот лопнуть.

— Не больше года, — кивнул я. — Что такое год для бессмертных?

Облегчение. Такое огромное, что казалось, будто даже воздух стал свежее. Я почти слышал, как с ее души скатывается тяжелый валун, а обреченность уходит. Она все еще нервничала и слегка боялась, но все-таки это было лучше, чем тоскливая безысходность.

Ради этого стоило немного соврать.

Несколько долей мгновения я колебался, пытался честно заглушить собственные желания… Но в конце концов плюнул на укоры совести. Наклонившись к ней, я развернул к себе мокрое от слез лицо и впился поцелуем в губы, вытягивая остатки неуверенности и страха. Я не думал, занесет ли меня за границу дозволенного, не пытался бороться с затопившими чувствами. Остановить бы время, растянуть хоть ненадолго…

Все когда-нибудь кончается. Кончился и поцелуй.

— Пойдем, — сестра сползла с моих колен, пытаясь призвать к порядку непослушное, обмякшее в моих объятиях тело. — Я хочу еще раз увидеть город.

Желание идущего на Ту сторону — закон, да я и не стал бы ей перечить. Почему бы не скоротать последние часы прогулкой? Мы не виделись два десятилетия. Будет о чем поговорить.

И мы шли по заснеженным улицам, еще носившим следы причиненных мной разрушений. Шли, скрытые мороком от чужих любопытных глаз. Она жалась ко мне под крылом, и нам обоим казалось, что время застыло. Мы вечно будем брести по улицам сквозь снегопад, и полдень никогда не наступит.

— Так тихо, — прошептала сестра, оглядывая темные дома, деревья в инеистых узорах, молчаливых прохожих. — Как будто неживые все.

— О твоем Посвящении было объявлено официально, — ответил я. — Ты все-таки дочь Владыки. Но давай об этом сегодня не будем? Лучше расскажи, как ты жила на Динтаре.

Она принялась рассказывать, негромко и сухо, как будто не о себе. Я слушал, не перебивая. Повзрослела моя девочка. Да, моя, как бы там ни было. Невозможно выбросить из памяти тот день, когда отец вложил мне в руки крохотный пищащий слепой комочек новой жизни. «Отвечаешь за нее головой» — непререкаемо заявил он.

И я отвечаю по сей день.

И отвечать буду.

И ее мохнатый супруг, которому так не хватает рядом старшей родни, тоже станет моимтарнэтри — существом, с которым меня связывает больше, чем долг ответственность за близкого родича. Позволь мне любить их обоих, всемогущее Колесо. Когда ты заберешь самое дорогое, что когда-либо было в моей жизни — а ты всегда забираешь, в этом нет никаких сомнений! — у меня останутся они двое.

Я верю в эту девочку. Верю в то, что ее сила еще заставит нас побороться со Смертью за право жить. Верю и в то, что она переиграет Судьбу — и ее поистине великолепное «Я хочу» однажды одолеет ненасытные жернова Колеса, и величайший из нас не станет выкупной жертвой.

Я Смертоносец. Привратник и странник мира мертвых. Но Жизнь я люблю больше. Она коротка в сравнении с Вечностью — и прекрасна.

— Пора возвращаться, сестренка. Пойдем.

…Илленн эль Шиар-ад'Дин ан'Трилори окончила первую часть своей жизни на холодных каменных плитах в полутемном зале Храма Душ, что скрывался среди ледяных скал необитаемых северных гор под Белой Крепостью. Ее тело покоилось в единственном луче неяркого зимнего света на руках неподвижно застывшего брата. А дух под его водительством уходил все дальше. На руках Отца Отцов, отбросив ненужные и бесполезные приличия, в голос рыдал Волк. Кто он теперь — муж? Вдовец? Или просто дурак беспросветный?

Прочие Хранители молчали.

Канон Равновесия. Непреложный закон Мироздания, по которому день сменяется ночью, порядок уступает место хаосу, а жизнь — смерти. Вечный танец, в котором сходятся два великих Начала, то скрещивая клинки противостояния, то сливаясь в страстных объятиях. Их вечное движение может заметить только тот, чей срок плотского бытия много дольше, чем человеческий, а зрячее сердце способно отрешиться от мирской суеты хоть на миг.

Загляни в себя. Что ты выберешь? Свет? Или Тьму? Испепелишь? Согреешь? Быть может, ослепишь? Или зародишь во мраке своего лона новую жизнь?

Соверши выбор — и ты никогда не сможешь предать его. Потому что иначе сгоришь в огне, который страшнее любого пожара и жарче солнца.

Не сделай выбора — и навсегда останься посередине, в сумеречных метаниях из стороны в сторону без уверенной опоры, как остаются большинство смертных во всех мирах.

Тьма — не всегда зло. Свет — частенько скрывает своим сиянием интриги и непотребство. Но только выбрав собственный путь, ты сохранишь Равновесие души и духа. Не бойся жертв, которые придется принести — они во благо. Не избегай трудностей — они закалят тебя. Шагни на Путь без страха. Расправь крылья.

И взлетай.

Примечания

1

Отсылка к романам «Канон Смерти» и «Канон Равновесия»

(обратно)

2

Котарди (cotardie, cotehardie) — узкая, облегающая фигуру верхняя одежда, распространённая в средневековой Европе XIV — начале XV веков. Женское котарди было узким до середины бёдер, расширялось книзу. В юбке часто были разрезы, служившие карманами.

(обратно)

3

Шоссы — средневековый аналог мужских штанов, состоявший из двух отдельных частей, позднее стали сшиваться между собой.

(обратно)

4

Отсылка к роману «Канон Равновесия»

(обратно)

Оглавление

Часть 1 Дворянская кровь

Пролог.

Глава 1 Смерть — это только начало

Глава 2 Некромант

Глава 3 Новая жизнь

Глава 4. Вопросы человечности

Глава 5 Демон возмездия

Интерлюдия

Глава 6 Разговор у Колонн

Глава 7 Охотники

Глава 8 Перед партией

Глава 9 Легенда о Братьях

Глава 10 Ночная кровь

Глава 11 Немного об издержках профессии

Глава 12 Вассербундские сюрпризы

Глава 13 Реальность против Воли

17. Конец… или начало?

*** Примечания ***