Cобор, прошедший под тенью подводной лодки [протодиакон Андрей Вячеславович Кураев] (fb2) читать онлайн

Данный материал (книга) создан автором(-ами) «протодиакон Андрей Вячеславович Кураев» выполняющим(-и) функции иностранного агента. Возрастное ограничение 18+

Андрей Вячеславович Кураев Cобор, прошедший под тенью подводной лодки

Cобор, прошедший под тенью подводной лодки оказался малоприметен в прессе. А ведь его решения касаются жизни миллионов людей.

Некоторые детали произошедшего на Соборе понятны лишь изнутри. Дело Собора не в том, чтобы привлечь новых людей в Церковь. Это не съезд миссионеров. Задача Собора не в том, чтобы чем-то поразить журналистов. Это не слет шоуменов. Труд Собора не в том, чтобы кому-то что-то доказать. Это не собрание апологетов. Это место решения внутренних, церковных вопросов. Или, иначе — это место, где собираются наиболее опытные и наиболее ответственные члены Церкви. Епископы.

Не о каждом из них можно сказать, что это пламенный молитвенник или прекрасный богослов. Некоторые скорее способны произвести впечатление опытных политиков и удачливых карьеристов… Но, как ни странно — эти качества тоже важны в общей гамме Собора. Нужны люди, которые привыкли на все смотреть с точки зрения просчитывания последствий: "а что из этого выйдет? А как это слово может аукнуться вот в этом углу… а еще вот в том и вот в этом?…".

Епископ по самому положению своему живет в нескольких мирах одновременно. Это не монах, который живет среди людей, сделавших одинаковый с ним жизненный и мировоззренческий выбор. Это не приходской священник, который общается лишь с теми, кто сам находит дорогу к его приходу и обращается к нему как к "отцу". Епископ должен "контактировать" и с банкирами, и с партийными активистами, с госадминистрацией и с лидерами других крупных религиозных групп, со светской интеллигенцией и с монахами… Поэтому епископ держит в голове большее число параметров, по которым он просчитывает последствия тех или иных своих слов и действий.

Кроме того — епископ, в отличие от духовника — публичен. Его слово звучит не один на один, не на индивидуальной исповеди, и не в закрытом пространстве храма, а открыто. И, значит, тем более осмотрительным он приучается быть. Заявление, которое с восторгом могло бы быть принято в его епархиальном монастыре, может закрыть перед ним двери многих властных кабинетов, а в итоге затормозить восстановление какого-нибудь храма и тем самым оставить без молитвы еще тысячи людей… Оттого епископ в отличие от монастырского послушника не может жить в виртуальном мире "ультраправославных" листовок и брошюр. Он слишком многими порами своей души соприкасается с реальным и, увы, нецерковным миром (конечно, стараясь при этом в глубине сохранить все же иные жизненные стремления и иную систему ценностей).

Итак, на архиерейский Собор съезжаются иерархи. Они не имеют права менять православное вероисповедание. Но у них есть право расставлять акценты.

Каждый человек выдергивает из Евангелия или церковной традиции любимые цитаты. Собор же есть способ осадить эту вкусовщину. Вкусовщину тем более опасную, что нашему современному национально-религиозному характеру наиболее привлекательным кажется радикалистский стиль: чем жестче, чем непримиримее, чем анафемнее — тем "честнее" и "церковнее". Поскольку же и история Церкви знает немало примеров радикальных разрывов и противостояний (вплоть до мученичества), — постольку и современный тотальный радикализм может показаться наиболее соответствующим церковной традиции… Оттого так важны именно акценты: какие примеры из жизни святых напомнить сегодня людям? Призывающие к решительному разрыву с обычной жизненной средой или к труду по ее медленному преображению?

Уже несколько лет именно этот вопрос более всего беспокоит русский епископат. Еще в 1998 г. Синод принял послание, в котором пробовал урезонить тех духовников, в чьих приходах православие обретало отталкивающие черты тоталитарной секты. Теперь же и Собор посвятил весьма значительную часть своих трудов именно этой проблеме.

Не сомневаюсь, что в скором времени этот Собор будет подвергнут жесткой критике изнутри самой Церкви — ибо он выбил почву из под ног у некоторых довольно популярных духовников и проповедников.

Вот довольно типическая сценка. На исповеди духовник вопрошает женщину: "А ты с мужем венчана?" — "Да нет, батюшка, он у меня еще безбожник, о храме и слышать ничего не хочет!". — "Ах, так, значит, ты невенчанной живешь! Да ты же просто блудница! Не допущу тебя к Причастию, пока не обвенчаешься! И тебе запрещаю иметь с ним супружеское общение до той поры!".

Документ, принятый Собором 2000 года и носящий прозаическое название "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви" урезонивает таких "ревнителей благочестия": "В соответствии с древними каноническими предписаниями, Церковь и сегодня не освящает венчанием браки, заключенные между православными и нехристианами, одновременно признавая таковые в качестве законных и не считая пребывающих в них находящимися в блудном сожительстве".

Вообще для понимания Соборных решений надо уметь заметить не только то, о чем и как говорится в его решениях, но и то, о чем в них умолчано. Темой Собора было осмысление места Церкви в современном мире. Понятно, что в этом мире есть много и нового и неприемлимого для церковной традиции. То есть — много поводов для анафем. Если знать — что и в каких интонациях обличается в некоторых современных церковных и околоцерковных изданиях и в приходских проповедях, то оценки Собора нельзя не признать чрезвычайно сдержанными. Так — Собор не осудил экуменические встречи и диалоги, не провозгласил (вопреки желанию отдельных его участников), что у католиков нет Христовой благодати и для неправославных христиан закрыта возможность спасения… Уклонился Собор и от того, чтобы наложить однозначный запрет на использование (неабортивных) контрацептивов — предоставив каждой семье решать этот вопрос на исповедальной встрече со своим духовником.

Вот еще пример соборной "игры на акцентах". В деянии Собора о прославлении новых святых главой сонма новомучеников назван… Нет, не расстрелянный Царь Николай, а патриарх Тихон. Тем самым Собор отстранил популярное во многих церковных изданиях верование в то, что мученическая смерть Царя исключительна, что его подвиг решительно превозносится над подвигом других исповедников и что вообще Николай Александрович есть "Царь-Искупитель", своей кровью искупивший грехи всего русского народа… Это упоминание именно патриарха во главе собора новомучеников я бы назвал здоровым клерикализмом.

Еще пример того, как на сугубо церковном языке Собором были расставлены акценты — прославление в лике священномучеников митрополита Арсения (Мациевича). Когда по истечении 14-ти лет заточения его камеру размуровали, чтобы вынести тело — на стене была прочитана надпись, выцарапанная гвоздем: "Благо ми, яко смирил мя еси, Господи"… Нет, это не один из сотен иерархов, брошенных в застенок большевистской властью. В Ревельской тюрьме митрополит Арсений оказался по воле императрицы Екатерины — ибо воспротивился ее указу о конфискации церковных земель. И хотя в императорском указе говорилось, будто "Оный же Арсений имел на сердце собственное и ненасытное обогащение" — Собор 2000 года подчеркнул в исповеднике Арсении "нестяжание"…

Как видим, прославляя последнюю царственную семью, Собор тем самым дал понять, что он не канонизирует все трехсотлетнее правление Романовых.

Не означает это и канонизацию Церковью самого принципа монархического правления. Недавно в лике святых была прославена блаженная Матрона Московская — слепая от рождения женщина, прожившая свою жизнь уже в советские годы в абсолютной нищете… Но странно было бы из того, что Церковь преклонилась перед подвигом этой старицы, сделать вывод, будто Церковь тем самым канонизировала слепоту и нищету…

И вновь нельзя не заметить, что в целом деяния Собора вполне равновесны: канонизация последнего русского Царя совмещается с принятием "Социальной концепции", которая совершенно очевидно исходит из того, что принцип свободы совести, то есть отделенности Церкви и государства, вошел в жизнь России всерьез и надолго. В столетия "константиновской эпохи" церковным иерархам казалось, что они приручили Левиафана государственности. Но в ХХ веке он сорвался с церковного поводка и устроил свой кровавый пир… Потому Церковь вновь напоминает государству, в какую келью она его не допустит: "Церковь должна указывать государству на недопустимость распространения убеждений или действий, ведущих к установлению всецелого контроля за жизнью личности, ее убеждениями". Это — слово той Церкви, которую в сервилизме (услужничестве властям) не обвинял лишь тот журналист, что не знал этого словечка по собственной безграмотности…

Лишь второй раз за последние сто лет (после Собора 1917–1918 годов), а, может, и за всю свою тысячелетнюю историю, Русская Церковь смогла спокойно и свободно посмотреть на свою внутреннюю жизнь и на внешний мир. На этот раз она открыто сказала: мы готовы к диалогу. Но этот диалог мы будем вести не ради самого диалога и не ради удовлетворения контролирующих и рецензирующих инстанций. Мы его будем вести ради свидетельства о нашей системе ценностей. Мы свободны в выборе своей веры, но несвободны в деле ее реформирования (ибо не мы создали православное христианство — не нам его и ревизовать). И потому при диалоге с миром мы честно свидетельствуем о том, через какие пределы мы переступать не будем, где — предел наших возможных уступок… Так, например, Собор, честно вызывая на себя… нет, не огонь, а лай "демократической прессы" — признает: да, мы хотели бы видеть христианские ценности проникшими во все поры человеческой жизни. Мы хотели бы видеть и общественную и государственную жизнь просветленными Евангелием. Мы действительно храним теплую память об идее православной монархии. Но мы понимаем, что сегодняшние политические реалии далеки от наших желаний. Но мы не бунтуем против этих реалий. И честно говорим, почему мы их принимаем — потому что "принцип свободы совести оказывается одним из средств существования Церкви в безрелигиозном мире, позволяющим ей иметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующих или неверующих слоев общества"… Очень многое в "социальной концепции" написано не от лица сообщества людей, стремящегося к власти, а от лица сообщества, готовящегося к новой волне гонений на себя…

В дискуссиях же о прославлении Царской семьи мне хотелось бы обратить внимание недоумевающих на одно обстоятельство: это канонизация именно семьи… В православных святцах, как ни странно, очень мало примеров святых семей. Наши святые — это в основном монахи и епископы. Или же это мученики, которые хотя и были мирянами и семейными людьми, но именно об их семейной жизни мы почти ничего не знаем. И вот перед нами пример семьи, которую действительно можно назвать христианской. Это не бездетная семья о. Иоанна Кроншадтского, но семья со множеством детей. И — что особенно дорого — нам известны внутренние отношения в этой семье: дневники и внутренняя переписка, не говоря уже о свидетельствах близких людей. Даже злейшие ненавистники Николая Второго не смели упрекнуть его семейную жизнь… А это значит, что перед глазами семейных христиан теперь могут стоять не только библейские семейные пары, но и почти современная семья. Может быть, и в чине венчания вскоре появятся новые имена — рядом с именами Авраама и Сарры, Исаака и Ревекки, Иакова и Рахили появятся имена Николая и Александры…

Одно из решений Собора направлено на защиту малоцерковных людей. Собор сделал шаг для защиты их от мошенников, облачивших себя в церковные рясы. В крупных городах привычным стало зрелище якобы монахов и якобы священников, собирающих деньги на свои монастыри и приходы. И люди, не находящие времени для того, чтобы самим зайти в храм, откупались от слабого шевеления своей религиозной совести торопливым вручением пожертвования тем сборщникам, что стояли на их привычных житейских маршрутах. Нецерковных людей при этом не смущало ни то, что эти якобы монахи стоят на своих денежных постах даже во время Постов церковных и даже в дни и часы величайших христианских праздников, когда христианину (а тем паче монаху) надлежало бы отложить всякое житейское попечение и стоять в храме… И вот разъяснение Собора: "В условиях, когда священнические и монашеские одежды подчас используются мошенниками, Собор счел недопустимым сбор пожертвований священнослужителями и монашествующими в публичных местах. Миряне для осуществления такого сбора должны иметь письменное благословение правящего архиерея той епархии, где производится сбор". Итак, не все то, что кажется церковным, действительно таково.

В общем, Собор исполнил работу реставратора икон. От взял в руки образ (имидж) Церкви, созданный симбиозом нецерковной прессы, шарлатанов и некоторых не в меру ревностных церковных проповедников — и слой за слоем начал расчищать его от загрязняющих записей, восстанавливая изначальное звучание Православия. Оказалось, что Церковь достаточно жива и сильна, чтобы не менять свои основы в эпоху тотальных перемен, чтобы "не прогибаться под изменчивый мир". И она достаточно трезва, чтобы не навязывать себя той части мира, которая не желает о ней слышать.

Оглавление

Андрей Вячеславович Кураев Cобор, прошедший под тенью подводной лодки