Забудь свой ад (СИ) [konoplya] (fb2) читать онлайн

========== Не на жизнь, а на смерть. ==========

С трудом разомкнув веки, Румпельштильцхен с недоумением разглядывал серо-черные тучи, затянувшие небо. Он нахмурился, пытаясь восстановить в памяти последние события. Картинки сменялись одна за другой: Белль говорит, что не любит Валета, его сердце полностью чернеет, последний удар и мрак. Маг сел и поморщился от неприятных ощущений: что-то горячее сдавливало изнутри грудную клетку тупой пульсирующей болью. Приложив ладонь к груди, стараясь унять дискомфорт, Румпель прислушался к ритмичности пульсации. Такая знакомая, как.. Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Мужчина тряхнул головой и постарался встать на ноги. Значит, он не умер? Его сердце, он не думал, что оно может ТАК болеть. Нужно было срочно выяснить, как он здесь оказался и что произошло.

Румпельштильцхен вынырнул из собственных мыслей и осмотрелся. Место было незнакомым и жутким. Ни в каких книгах, ни от кого он не слышал о таком месте. Тучи на небе сгущались и становились все чернее и чернее. Перед ним раскинулась пустыня, песчаные черные дюны и барханы. Почему все было в черных тонах? Где все краски? Эта неприятная мелочь стала нервировать мага. Догадка, искрой вспыхнула в сознании — заточили. Легкая паника стала охватывать все его тело: заточили в вазу, как Ингрид, стараясь удержать его проклятие в заперти. Боль усилилась. Тук.Тук.Тук.

Румпельштильцхен поморщился, потирая область сердца, стараясь облегчить боль. Сделав шаг назад, отступая от пугающей черноты, так не похожей на песок, мужчина ощутил, как его нога начинает в чем-то увязать. Еще шаг, стараясь найти опору, и вторая нога, увязая в вязкой субстанции, промокает. Маг смотрит под ноги и с тихим ужасом пытается покинуть кроваво-мясистую вязь болота, отдающую металлическим запахом, вызывающим тошноту. Ему хочется вернуться, ступить на твердую поверхность, там, где песок, но тщетно. Всюду, куда ступает его нога, образуется вязь, цепляющаяся за штанины его элитных брюк, заливаясь в туфли, с чвакающим звуком. Прикрыв рукавом пиджака рот, Румпельштильцхен едва сдержался от рвотного позыва.

За его спиной послышался снисходительный смех.

Вздрогнув и подняв глаза в направлении источника шума, он вскрикнул. Там была деревня. Вернее, эти руины, испепеленные, сожженные до тла, когда-то были деревней. Коряги, остатки домов, разрушенные сооружения и следы погрома, все это стояло в том же болоте, в котором стоял и он. Паника сменилась страхом, вызвавшим дрожь в теле и подрагивание кончиков пальцев. Где, черт возьми, он был? Была ли это деревня? Он всмотрелся вдаль. Или город?

Взмах руки. Никакой магии. Ничего. Подрагивание пальцев сменилось дрожью в ладонях. Господи, он в личном аду.

- Ты прав, дорогуша, — пропел голос за его спиной и хмыкнул, когда Румпельштильцхен, обернувшись, стал растерянно вглядываться в пустоту.

- Я здесь, — голос звучит левее, и маг оборачивается на звук.

- Или здесь, — звучит справа от мужчины, вынуждая того развернуться, хлюпнув ботинком.

— Покажись! — его дурачат, как ребенка, и это начинало злить. Голос был так знаком, с такой подозрительно родной интонацией, не вызывающей сейчас ничего, кроме желания заключить сделку. Это было странно.

Кровавая вязь перед Румпельштильцхеном образовала небольшую воронку и стала расти, приобретая форму. Перед ним оказалось, существо, по форме напоминавшее человека, и одновременно вызывающее тошноту.

-Кто ты? — маг нахмурился, всматриваясь, как кровь стекала с «человека», и перебирал в голове всех существ и все, что он когда-либо читал о чем-то подобном.

- Не узнаешь старого знакомого? А так?

Кровь стала загустевать, сворачиваться и чернеть, у «человека» появились сухожилья и мышцы. Тело стало черным, вязко-липким, как смола. Образ, что оно приняло был так знаком, и одновременно чужд. Образ. Другой образ. Еще и еще. Маг хмурился, не узнавая существо перед ним. Снова образ. Ничего. Новый образ. Неверие промелькнуло на лице мужчины, образ был плечист, выше его на голову и массивен. Зосо…

- Как ты..? Как?! — потрясенно воскликнул Румпельштильцхен, в то время как образ с грудным грубым смехом, на новой трансформации переходящим в визгливое хихиканье, становился Румпельштильцхеном.

Маг замер, вглядываясь в существо, ставшее им самим, сотканное из тьмы. Шестеренки в его голове крутились с неимоверной скоростью, и мужчине казалось, что их поскрипывание гулким звуком раздается в этом месте.

— Темный… — выдохнул Румпельштильцхен.

- Он самый, дорогуша. Он самый, — существо насмешливо сделало реверанс, заставив мужчину скривиться.

- Но как? Ты же должен быть здесь, во мне! — воскликнул он, импульсивно ударив по груди, усиливая ритмичную боль у сердца. Его озарило: если Темный был перед ним, значит, должно быть, он умер. Тьма могла вырваться наружу только в тот момент, когда последний проблеск света был уничтожен. Он мертв. Холодок пробежал по его позвоночнику, капелька пота скатилась по виску.

Темный фыркнул.

- Ну, а теперь, ты во мне.

Не успел. Не смог. Умер. Боль усилилась и стала практически режущей. Тук-тук-тук.

- Прекрати. Иначе убьешь себя раньше времени.

Убьешь? Он жив! Жив!

- Вообще-то не совсем, — скучающе пропел Темный. И встретившись с непониманием в карих глазах, продолжил. — Когда я, наконец-то, уничтожил твой последний проблеск надежды и света, этот чертов старикашка успел спасти тебя.

- Ученик чародея? — к смешку Темного добавилось замешательство Румпельштильцхена и отвращение на лице.

- Именно, дорогуша. Не думал же ты, что он поступит с тобой точно так же, как ты поступил с ним? Хотя, признаюсь, мне не удалось избежать этой участи, — наигранно, слишком театрально вздохнув, ответил Темный.

- Я не понимаю, почему я здесь, если тебя вообще не должно быть.

- Ты мой лучший проект, Румпельштильцхен. Признаюсь, когда я впервые встретился с тобой, я был возмущен объемом работы. Из такого червя, каким ты был, сделать что-то великое, каким ты стал, было практически чудом. Но я познакомился с некоторыми твоими спутниками, и они охотно поспособствовали мне в этом, — тьма беззубо улыбнулась, сверкнув чернотой глаз.

— О ком ты? Я всегда был один.

— Это тебе так кажется, дорогуша. О них, мы поговорим позже, — тьма переступила с ноги на ногу и снова сделала шутливый поклон, заставив мужчину настороженно нахмуриться. — Для тебя. Ты единственный из всех своих предшественников, кто оказался наполненным доверху, проворным, сосудом и я смаковал тебя дольше всех. Этот старикашка, — Темный фыркнул брезгливо взмахнув рукой, как сам Румпельштильцхен делал когда-то. — Он подарил тебе новое сердце, я бы показал тебе, да как-то неохота.

Румпельштильцхен прикоснулся к груди, в попытке прощупать сердце через плотную ткань костюма-тройки. Так вот что так болит - его новое сердце. Он так отвык от чистого невинного сердца, что забыл, какие могут быть ощущения. Возможно, тогда, совсем давно, оно тоже так болело в груди. Он нахмурился, пытаясь восстановить в памяти фрагменты прошлого.

— Мне кажется, чем больше ты тут находишься, тем больше теряешь рассудок. О каком бреде ты думаешь, Румпельштильцхен? Где твоя сообразительность? Ты постарел, — Темный цокнул языком. — Потерял сноровку.

— Когда ты был во мне, меня ничего не беспокоило. Я не понимаю, почему сейчас я чувствую боль. Будь добр, дорогуша, объясни мне, — язвительно скопировал Темного Румпельштильцхен. Его задело то, что тьма, которая была с ним единым целым уже несколько веков, потешалась над ним.

— Я не только в твоем сердце. За столько времени я проник в тебя, в каждую твою клеточку, я теку по твоим венам. Я — это ты. А ты — это я. И все это время думали МЫ, а не ты. Поэтому, когда ученик очистил сердце и погрузил тебя в кому, он не учел того, что чистое светлое сердце вряд ли подружится с телом, пропитанным злобой и тьмой. Собственно, вот мы и здесь, — Темный развел руками, недовольно осматривая то, где они находились.

— Ты хочешь сказать, что я буду испытывать боль до тех пор, пока кто-то из вас не победит? — дождавшись кивка, мужчина продолжил. — Если победит сердце, ты исчезнешь. Если победишь ты…

— Ты умрешь, — Темный ткнул в мужчину худощавым пальцем и хихикнул, когда Румпельштильцхен тяжело сглотнул. Страх смерти всегда преследовал его. И даже в такой ситуации, казалось совсем безвыходной, стоя по щиколотку в крови, будучи в его реальности в коме, он не намерен был сдаваться. Он хотел жить.

— Ох-ох-ох, что я вижу. Опять этот проклятый огонек надежды. Интересно, померкнет ли он в конце пути… — задумчиво пробормотал Темный.

— В конце какого пути? — мужчина встрепенулся.

— Который ты пройдешь. За столь долгое совместное существование, я к тебе привязался, признаю. И в мою благодарность, я подарю тебе девять дней жизни.

— Тоже мне подарок, — хмыкнул Румпельштильцхен.

— Ну-ну, не стоит. Сможешь выстоять, так и быть, я отступлю. Боль утихнет, а ты выйдешь из комы, если сможешь, — Темный снова неприятно, визгливо разрезал тишину своим смехом. Мужчина колебался, тьма не могла так просто оставить его, это было не в ее интересах. Должен был быть какой-то подвох. Шестеренки в голове Румпельштильцхена закрутились, мысли метались в голове в поисках мотивов. Мужчина не мог ухватиться за нужную ниточку, чтобы понять, в чем выгода самого Темного.

Что-то легкое, воздушное упало на кончик носа Румпельштилльцхена. Затем на плечо, что-то парящее оседало на ткани его костюма, в волосах и спадало на лицо. Прядильщик нахмурился, это было похоже на снег, но не он…

— Я слышу твои мысли-и-и, — пропела тьма. - Ты прав, у меня есть свои мотивы, но тебя они не касаются. Тебя должно касаться только одно: выживешь ты за эти девять дней или нет.

Румпельштильцхен едва вслушивался в слова, отплевываясь от падающего «снега», черного, воздушного, как пепел…

— Что за черт? Что ЭТО?! — едва начавшаяся непогода ухудшалась, начиналась вьюга.

— Это? Пепел/прах/останки/песчинки, называй как знаешь, ты же это сделал, -Темный словил на себе взгляд полный отвращения. — Это то, что осталось от сердец, которые ты давил.

— Неправда! — мужчина закашлялся. Вихрь усилился, и он едва мог разглядеть Темного. — Это делал ты. Я не желал этого!

— Ой ли, — расхохоталась тьма, хватаясь за живот. — Я всего лишь наигрывал нужную мелодию, а ты добровольно танцевал под ее мотив. Ловкость рук и никакого мошенничества.

— Убери это от меня, — воскликнул мужчина. Кровь запорошил пепел, сугробы появлялись с невероятной скоростью. Дышать было трудно. Паника нарастала, ускоряя сердцебиение и усиливая боль.

-А может сделку, м? — предложил стеснительно Темный, поводив по каше из крови и праха, носком смолянистого ботинка. — Маааленькую такую сделочку. Продержишься девять дней - выживешь. Не согласен — сдавайся сразу. Ну же.

Темный подошел ближе к Румпельштильцхену, позволяя тому увидеть себя из-за непогоды. Мужчина не хотел такой сделки, он не хотел никаких испытаний. Ничего. Он хотел просто жить, хотел попробовать обрести свой счастливый конец, впервые хотел прожить остаток жизни как обычный человек. Но испытания, что приготовил ему Темный, какие они могли быть? Это пугало. Это наводило страх и ужас. В голову пришла противная мыслишка, что стоит сдаться. Что жизнь не стоит девяти дней мучений и боли.

Темный снова расхохотался.

— Ты всегда был трусом, Румпельштильцхен.

Злость. Вот, что ему было нужно. Он не трус и никогда им больше не будет. Не сейчас, не на смертном одре. Не тогда, когда его жизнь в его же руках.

— Сделка, — просипел мужчина, задыхаясь от плотности праха спадавшего с неба.

Щелчок и все прекратилось. Темный самодовольно улыбался.

— Я всегда знал, какие ниточки стоит натянуть, марионетка. Итак, — Темный стал ходить перед мужчиной взад-вперед, втаптывая прах в кровавое болото. — Девять дней. Девять твоих спутников, они же девять моих помощников. Выживешь - покинешь это место живым. Нет — поздно вспоминать о недописанном завещании.

— Стой! Какие спутники? Что мне с ними делать? — воскликнул мужчина. Тьма щелкнула пальцами.

— Нет! Нет! Стой! Не смей! — закричал мужчина, когда Темный, хихикнув напоследок, растекся смоляной лужицей у его ног. — Проклятье! — отчаянно взвыл Румпельштильцхен.

Комментарий к Не на жизнь, а на смерть.

Ох, ребят. Вдохновилась кое-какими работами. Вот и понесла нелегкая в такую даль. Надеюсь, мне удастся передать весь спектр эмоций, выпадающих на участь Румпельштильцхена каждым днем.

Очень важно ваше мнение, по поводу этой работы. Так как она весьма необычна и для меня самой оказалась неожиданна.

========== Первый круг. Первый день. ==========

Что теперь делать?

Румпельштильцхен устало потер переносицу и прикрыл глаза. Нужно было успокоить сердцебиение и уменьшить боль, что не давала трезво оценить ситуацию. Он опять попал в западню Темного, снова был главным героем его игры, правил которой он не знал. Надежды на то, что Темный поможет ему, не было. Румпель с усилием подавил в себе желание истерично рассмеяться. Кто бы мог подумать, что ошибка всей его жизни, не просто утопила его, а затащила на самое дно дна. Он в страшном кошмаре не мог предположить, что это будет Ад. Не мог предположить, что Ад вообще существует, поправил себя мужчина. Ни одна книга по магии, ни один талмуд о других мирах не упоминал это место. Конечно, он читал вымышленные бредни писателей о Люцифере, потерянных душах, варящихся в котлах, и другие сказки.

Прядильщик поморщился. Кажется, это были не совсем сказки… Значит, у него будет девять кругов со своими стражами. Как жаль, что он был так невнимателен к тому, что читала в свое время ему Белль. До того момента, как вся его жизнь полетела к чертям, мужчина усмехнулся сравнению, девушка взяла в библиотеке книжку Данте и предложила ему почитать. Знала бы она, как он сейчас жалел о том, что не слушал ее и думал о своем. В тот вечер она прочла только до первого круга, но он точно слышал его название. Нужно было вспомнить, как он назывался, возможно, в этом будет какая-то подсказка. Думай… Думай…

— Лимб! — громыхнул откуда-то сверху знакомый голос, прокатившийся багряно-красным раскатом по черному небу, и расхохотался. Румпель вздрогнул от неожиданности и заворчал под нос. — Тебе это ни о чем не говорит, не так ли?

Огонек ярости вспыхнул в карих глазах. Этот дьявол был прав, это слово ему ни о чем не говорило. Рот мужчины исказился в оскале, а едкие слова хотели уже сорваться с языка, но красный пузырь, созревавший под его ногами, с громким «Чвак!» лопнул, обрызгав брюки мужчины мясистой слизью. Мужчина неосознанно сделал шаг назад и едва не упал в вязкое болото, когда каблук его туфли врезался в какой-то порожек. С трудом удержав равновесие и обернувшись, Румпель увидел под ногами надгробную плиту. Это был не мрамор, а обычный, гладкий, прямоугольный камень.

Откуда в этом месте могла оказаться могила? Кого здесь могли похоронить? Кровь в жилах застывала, но любопытство было сильнее. Румпельштильцхен осторожно присел на корточки и всмотрелся в плиту: вверху был вырезан маленький, неприметный символ и надпись.

Подавив в себе отвращение и иррациональный страх, Румпель всмотрелся в значок — прялка. Ему показалось, что сердце пропустило удар. Он стал очищать ее от неизвестно откуда появившейся грязи, пожухлой листвы и соломы, в попытке прочесть надпись.

«Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Румпель шумно выдохнул и опустил голову, прикрыв глаза. Говорящая фраза, означавшая в книжке Белль вход в…

— Бумпель, что у тебя за имя такое? — тонкий мальчишечий голосок отвлек его от размышлений. Мужчина удивленно вскинул глаза и увидел перед собой свою деревню. От надгробной плиты тянулась грязная, но такая знакомая дорожка. Слева стоял захудалый деревянный колодец, из которого они с семьей набирали воду. Дальше по улице была таверна, воспоминания связанные с ней были одними из самых неприятных. По иронии судьбы, именно это место всегда чего-то лишало мужчину. За таверной шли покосившиеся бедные домики из камня и соломы, одним из которых был и его дом. Напротив его дома была кузница и те же однотипные домики. Из близ стоящего к нему дома выбежали трое мальчишек, он смутно помнил их лица, но отчетливо узнал то, как его дразнили.

Мужчина встал на ноги и удивленно рассматривал призраков прошлого.

— Да, что за имя? — крикнул второй мальчик, и, подхватив камушек, бросил в мужчину. — Его же не выговорить!

Маленький камень попал мужчине в плечо, к его удивлению, вызвав сильнейшую боль. Плечо стало ныть. Румпель потрясенно обошел могилу и стал боком двигаться по дороге. Он, взрослый мужчина, способный одним только взглядом, заставить бояться любое живое существо, боялся детей. Он был сбит с толку и не понимал, что происходит. Нужно было рявкнуть на этих сопляков и идти своей дорогой, но голос не слушался его, а ноги предательски отступали.

— Шпендельшмякс и то проще! — хохотнул самый старший из них, швырнув огрызком яблока в мужчину. Боль в плече сменилась тупым ударом в голову. Румпель беспомощно вскинул руки, закрываясь от хулиганов, отступая назад. Переглянувшись, мальчишки сорвались с места и подбежали к мужчине. Он не мог понять, почему дети, едва доходившие ему до пояса, с такой легкостью толкали его, вынуждая спотыкаться и отступать от них.

Дезориентация в родной деревне, обида, тревога за то, что его могут по-настоящему избить нахлынули на него с такой силой, что мужчина, зажмурившись на мгновение, так и не понял, как оказался в знакомой ему таверне.

— Рум!

— Отец? — потрепанный мужчина за небольшим столиком сердито смотрит на него. Как он здесь оказался? Румпель усмехнулся, а где же ему еще быть, если не в аду? Мужчина смотрел на родного отца и не узнавал его, прошло так много столетий.

— Что ты мнешься? Не видишь, клиентов отпугиваешь! — уголок губ нервно дернулся вверх. Сейчас они были в равном положении и могли побеседовать. Тук. Тук. Голоса в таверне стали утихать. Тук. Тук. Ноги стали тяжелыми и непослушными, под чью-то невидимую дудку передвигающие его к отцу. Тук. Тук. Тук. Решимость сменилась страхом. По телу пробежала мелкая дрожь. Он не понимал, что происходит. Он не мог сопротивляться самому себе. Тук-тук-тук. Тук. Тук-тук. Раздраженность уступила тревоге. Сейчас он был не мужчиной, а тем самым маленьким мальчиком, испуганно отошедшим в сторону. Тревога накатила оглушающей волной, оставляя за собой шум в ушах. Папа снова играл на карты и пил. Мама будет ругаться. Что будет с ними, если он проиграет? Румпель поежился от колючего взгляда отца. Он знал, что бывало, когда отец приходил ни с чем.

— Эй, ты! Сегодня был последний день. Как насчет того, чтобы вернуть должок? — какой-то громила потеснил Румпеля к отцу. Ему захотелось возмутиться, сказать все, что он о нем думает, но это было так глубоко… так незначительно… так страшно… Мужчина был большим, с кинжалом за поясом, и обращался к его отцу.

— Брось, ты же видишь, сегодня нет людей! Может мы сможем договориться, а? — его отец заискивающе взглянул на мужчину.

— Можно и договориться. Как насчет его? — широкая грубая ладонь легла Румпельштильцхену на голову и потрепала пряди. Сквозь завесу страха и шока, пыталась пробиться его истинная сущность. Так не должно быть.

— Что скажешь, сынок? Заманчивое предложение, не так ли?

От ужаса, охватившего все его тело, кровь застыла в жилах, а сердце пропустило один болезненный удар. Он почувствовал, как земля уходит из-под ног. Какое-то тянущее чувство появилось в его груди. Рывок. Румпель дергается и видит, как от него отделяется маленький мальчик, он сам, и выбегает из таверны.

Туман в голове рассеивается. Дышать становится легче, а болезненность в груди сходит на нет. Он отлично помнил этот день. Тогда он понял, что отец на самом деле не любил его. Но сердце ребенка все равно было преисполнено надеждой и любовью. Он весь день прятался от отца и считал, что его не забрали только потому, что не могли найти.

— Рум! — запоздало окликнул его отец, но мальчик уже не слышал его. Зато его слышал Румпельштильцхен, наблюдавший сцену, что развернулась после его ухода. — Проклятье! Значит слушай сюда, — мужчина поднялся из-за стола. — Долг я верну завтра. Это дело только между тобой и мной. Не смей впутывать моего сына. Иначе я позабочусь о том, чтобы ты давился этими картами.

Румпельштильцхен не мог поверить своим глазам. Чувство тревоги не покидало его все детство. Он всегда боялся того, что отец в любую минуту может оставить его. Но сейчас он видел, как этот мужчина, шипел, совсем, как Румпельштильцхен, и защищал своего сына. Его тревога была напрасна. Может, он не любил его. Но оставлять был не намерен. По крайней мере, тогда. Тук-тук.

Захотелось догнать себя маленького и все объяснить. Он срывается с места и, расталкивая людей, выбегает на площадь. Тук-тук-тук. Мила… Молодая. Красивая. Юная. Подруга что-то шептала ей на ухо, и девушка смущенно отводила взгляд. Румпельштильцхен замечает, что рядом стоит совсем юный Румпель. Парень смущенно опускает взгляд, стесняясь смотреть на Милу.

Румпельштильцхен усмехнулся. Почему он не помнил этого момента? Из соседнего домика вывалились три знакомых, хохочущих парня. Румпельштильцхену стало тревожно, не по себе. Он озабоченно перевел взгляд на Румпеля и увидел, что на его плече, прячась за прядями волос, кто-то сидел. Присмотревшись, мужчина отметил, что это был крохотный зверек черно-фиолетового цвета с багряной спиралью на животе. Существо имело длинный хвост с огненной кисточкой на конце, благодаря которому он держался за шею юноши. На шее у него висели старые часы, с треснутым циферблатом, работающие. А голова… мужчина сглотнул, а на голове был вытянутый череп, с клювом на конце и пустыми глазницами. Только ушки были пушистыми и торчащими, как у зайца. Он видел, как зверь что-то нашептывает Румпелю, указывая лапками в сторону парней, имитируя драку. Зарождающаяся тревога в глубине груди, разрывает сердце. Он видит, как смущение сменяется подозрительностью, а затем - страхом. Один из парней что-то подкидывает в воздух, Румпельштильцхен видит, что вещь летит в другую сторону, но Румпель, принимая бросок на свой счет, затравленно, пригнув голову, отскакивает в сторону. Парни хохочут, что-то демоническое проскальзывает в их лицах, а зверь, довольно щебеча, гладит юношу по щеке. Что за черт? Он выставил себя тогда дураком! Как он мог не видеть, что им дела не было до него.

Когда Мила шепчет подруге о том, что Румпель забавно мил и счастливо хихикает. Зверь тянет юношу за прядь волос, призывая увидеть его, как девушка смеется над ним. Румпельштильцхен задыхается от абсурдности ситуации, юноша стыдливо опускает глаза и, срываясь с места, бежит в сторону своего дома.

Зарычав, мужчина желает нагнать его, объяснить. Только сейчас он осознает, что ходил по невидимому лабиринту разума. В доме отец бьет ладонью по столу, а мама что-то кричит. Маленький мальчик прижимает к себе игрушку и испуганно смотрит на родителей. Снова крик, и ребенок испуганно забивается под стол. Зверек тычется остроносой мордой в ухо малыша и, яростно шепча, драчливо машет руками. Тревога спазмом сжимает его живот. Сейчас отец впервые ударит ее. Сейчас. Капелька пота катится по виску Румпельштильцхена. Взмах руки. Удар. Мать вскрикивает от боли. Рум дрожит, зажимая ладонями уши, и прижимается к ножке стола.

Румпельштильцхен падает на колени и отрицательно качает головой. Не было. Этого НЕ было. Отец хлопнул рукой по столу. Нож матери соскользнул по пальцу.

— Эй! Выходи! Этого не было! — подавшись вперед, Румпельштильцхен тянет руку к плечу мальчика, он еще может исправить свое прошлое, сейчас он все объяснит. Существо резко поворачивается к нему, уставившись на мужчину пустыми глазницами и, угрожающе зашипев, ощутимо бьет по руке, оставляя царапину.

— А ты что тут делаешь? — отец вскакивает на ноги вместе с Румпельштильцхеном и, схватив того за плечи, выталкивает из дома.

— Отец! — мужчина осмотрелся — Неверленд. Тук. Тук. Тук. Уши заложило, а разум затянуло дымкой. Где они? Так пусто. Так незнакомо. Папа так счастлив. Папа говорит, что сейчас вернется и куда-то убегает. Он сейчас вернется. А вокруг никого. Тишина. Гробовая. Даже море не шумит. А папа вернется. Он обещал. Он…

«Не вернется».

В сознание пробился собственный голос. Полный тревоги, отчаяния и боли.

«Не вернется. Он бросит тебя. Слышишь, Румпель? Он бросит тебя. Он уже бросил. Ты один. Уже один. А вокруг никого. Ты маленький, никчемный ребенок, стоящий на краю света. Совсем один. Ты не нужен собственному отцу. Он оставил тебя. Он не любит тебя. Ты слышишь? Слышишь…»

Румпельштильцхен всхлипнул. Папа не придет. Он совсем один. Пустота образовалась в его сердце. Он не знал, что нужно делать. Он был совсем один. Он не мог…

— Вот ты где! — воскликнул его отец, выскочив из ближайших кустов и, пробежав сквозь Румпельштильцхена, подбежал к стоящему позади него Руму.

Румпельштильцхен вытер тыльной стороной ладони слезу. Это было не с ним. Не сейчас. Это нереально. За ним стоял отец с ним самим, а на плече у ребенка сидел тот самый зверек, ласково щекочущий мальчика за ухом.

— Прочь! — Румпельштильцхен делает пару резких шагов и пытается скинуть существо с плеча ребенка. Злобно зарычав, зверь бросается на мужчину. Юркое, маленькое существо, ловко бегает по телу Румпельштильцхена. Мужчина пропустил момент, когда зверь, сняв с себя часы, накинул на его шею золотую нить. Тонкий метал больно врезался в кожу. Зверь был силен. Румпель вертелся, пытаясь скинуть с себя зверя, цепляясь пальцами за золото. Сильный рывок и мужчина валится на спину.

На мгновение закружившееся небо сменяется потолком тетушкиного дома. Румпельштильцхен беспомощно бьет ногами по ветхой кровати, хватая ртом воздух, хрипя.

— Румпель, мы скоро придем! — восклицает одна из тетушек, и женщины выходят из дома.

Его монотонный голос снова лишает мужчину реальности. Стягивая тонкую нить, зверь шепчет. Шепот становиться громче и громче.

«Не придут. НЕ придут. НЕ ЛЮБЯТ. Ты никому не нужен. Никчемный. НЕ НУЖНЫЙ. Бесполезный!»

Золотая нить сильнее затягивается вокруг шеи. Руки беспорядочно хватают воздух. Длинный хвост случайно попадает в ладонь и мужчина дергает рукой. Зверек отлетает в стену, а Румпельштильцхен, закашлявшись, отнимает от шеи золотую нить. Рычание повторилось. Все еще кашляя, хватая ртом воздух, на заплетающихся ногах, вдоль стены, мужчина бросается на выход.

Нужно было бежать. Он не знал куда. Но знал, что нужно было бежать от этого монстра. В голове прояснялось. Неловкое движение и мужчина, прицепившись за порог дома, падает на колени. Нужно бежать.

Румпельштильцхен спешно поднимает голову, встречаясь с теплым взглядом карих глаз. Мама…

— Румпель, — женщина тепло улыбнулась и болезненно закашлялась. — Пойми меня, настанет момент, когда мне придется уйти…

Золотая нить сверкнула на солнце и впилась в жилистую шею мужчины.

— Нет! — Румпельштильцхен дернулся. Тук-тук. Стоя на коленях, он извивался, стараясь дотянуться до существа, что снова стало шипеть ему на ухо. Образ матери на секунду расплылся и любящее выражение лица сменилось ненавистью.

— Ты! Ты не нужен мне. Я ухожу, чтобы больше никогда тебя не видеть. Ты разрушил мою жизнь, — она шипела так же, как зверь, выплевывая ему в лицо каждое слово.

Нить разодрала кожу. На глазах мужчины выступили слезы беспомощности и обиды. Дышать становилось труднее.

— Почему ты не помогаешь мне, мама? — едва слышно, пересохшими губами, выдавил из себя мужчина. Силы покидали его. Перед глазами стало плыть. Легкие горели от нехватки воздуха. Он качнулся, заваливаясь лицом на землю в ноги своей матери. Тук-тук-тук.

— Я не могу помочь тому, кто сдается, даже не начав свой путь, — слова прозвучали с сожалением и разочарованием. Падая, Румпельштильцхен упал на плиту. Ту самую плиту. Его губы посинели. Тихий хрип и кровь стекающая по шее. Слова отрезвили на мгновение, позволив в последний раз взглянуть на плиту.

«Оставь надежду, всяк сюда входящий»

Румпельштильцхен.

376 лет.

Тук…

Его собственное высеченное имя оказалось толчком. Собрав последнюю волю в кулак, ему хватило сил перевернуться на спину, с силой вжавшись в монстра, а затем, приподнявшись, удариться спиной о землю. Придавленный зверь вскрикнул и ослабил хватку. Замешательства хватило, чтобы успеть просунуть руки под нить и снять ее с себя. Вдох-выдох. Кровь обогащается кислородом. Синева губ уходит. Тук-тук-тук. Боль сердца должна была разорвать его изнутри, но адреналин в крови приглушал боль. Он бросил мимолетный взгляд на мать, и женщина, приложив руку к сердцу, одобряюще кивнула.

Монстр с трещинами в черепе, тянулся к циферблату.

Румпельштильцхен дернулся с ненавистью и кипевшей в нем злостью, желая раздавить существо каблуком своего ботинка. Но что-то в последний миг подтолкнуло его к часам на золотой нити. Удар. Часы разлетаются вдребезги. С какой-то маниакальной мстительностью, чувствуя, что он сделал правильное решение, Румпель провернул каблук, стараясь еще больше раздавить мелкие детали. Тихий выдох и существо превращается в песок.

Хрипя, ловя губами воздух, мужчина обессиленно опускается на колени. Пальцы скользят по порезам на шее, размазывая вязкую кровь. Хлюпанье воды, и позади него слышаться ленивые аплодисменты.

— Я поражен, — Темный обходит мужчину и с интересом поглядывает на золотистую кучку песка.

— Почему… — хрип сорвался с губ, а бессвязные мысли вихрем проносились в голове. Почему “что”? Почему Темный не сказал, что ему нужно было делать? Почему он встретил этого монстра? Почему он встретил здесь свою мать? Почему-почему-почему? Тук-тук-тук.

— Интересно, ты всегда столько вопросов задавал до встречи со мной? — Темный махнул узловатым пальцем. Кучка песка, заключенная в песочные часы, оказалась у него в руке.

У ног темной субстанции послышался досадный рык, и Румпельштильцхен не с первой попытки поднялся на ноги.

— Кто это был?

— Это? — хихикнув, Темный встряхнул песочные часы, и за стеклом оказался тот самый монстр. Мужчина поежился, невольно отступив на шаг. — Сегодня он не опасен. Тревожность наказана за невыполнение поставленной задачи.

— Тревожность? — он нахмурился. — И это мой спутник?! Ты нечестно играешь!

— Да брось, дорогуша, когда я с тобой нечестно играл? А вот правды не договаривал, да. Как и ты. Ты же сам все видел: ты приручил его с детства, — Темный небрежно потряс часами, за стеклом которых послышалось недовольное шипение. Тьму осенила какая-то догадка и она, охнув, истерично хихикнула. — Погоди, ты ожидал Злость, Жадность, Гордыню и тд? Я забыл тебе напомнить, что в моем аду у каждого свои грехи.

Румпельштильцхен выдохнул и потер переносицу. Все было таким нереальным. Ему не верилось, что он находился в аду, не верилось, что перед ним стоит его тьма, и не верилось, что только что он боролся с какой-то Тревожностью. Вот только осязаемая боль в груди, запачканные в крови руки и ссадины на лице и шее, говорили об обратном. Вдох-выдох.

— Быть может в твоем аду и Вергилий для меня найдется? — Румпель вскинул голову и вызывающе посмотрел в пустые глазницы тьмы.

— Помогать тебе не в моих интересах, дорогуша. Однако иногда это забавно смотрится, — Темный щелкнул пальцами. Возле него появилась призрачная красивая женщина, с каштановыми волосами и острым взглядом карих глаз. — Чем на сегодня не Вергилий, а? — Темный брезгливо подцепил двумя пальцами ткань у основания шеи и встряхнул женщину, что виновато смотрела себе под ноги.

— Мама… Ч-что она здесь делает? Почему ад?! — выкрикнул мужчина. — Отойди от нее!

— Больно надо, — Темный отдернул руку и отряхнулся, как от грязи. — Она продала душу дьяволу, а я позаимствовал ее на сегодняшний день.

— Но зачем? — стук сердца оглушал его. На глаза навернулись слезы, как она могла бросить его, совсем ребенком, оставить на отца, а самой заключить сделку с дьяволом. Как?

— Я заплатила справедливую цену за твою жизнь, Румпель. В деревне была какая-то хворь, и ты заболел ею. Я не могла позволить тебе умереть, — женщина тихо шептала слова, вглядываясь в своего сына в последний раз. Темный брезгливо скривился, и, подцепив узловатым пальцем подбородок женщины, повернул ее к себе.

— Бла-бла-бла. Ты ослушалась меня сегодня, а я не люблю, когда не выполняют моих сде…

— Руки прочь!

Злость, тревога, благодарность, страх, любовь - все смешалось, переполнив чашу его терпения. В один прыжок Румпельштильцхен с силой толкнул Темного в грудь, желая защитить свою мать. К удивленному и хриплому смеху Темного, руки мужчины по локоть увязли в смолистой грудине тьмы. Румпель брезгливо вытащил руки, отряхиваясь от стекающих вязких капель.

— Румпель, не стоит. У меня мало времени. Помни, я люблю тебя и всегда любила. И никогда, слышишь, никогда не сдавайся. Борись. Ты сможешь, — женщина ласково провела прозрачной ладонью по щеке Румпельштильцхена и заправила его непослушную прядь за ухо.

— Телячьи нежности, — Темный фыркнул в сторону женщины, и та исчезла.

— Нет-нет-нет. Стой! — рука Румпеля зачерпнула воздух. Краем глаза он заметил, как Темный глумливо повторил его жест. Затем, он провел рукой по груди, затягивая дыру, зиявшую от рук мужчины. Воздух вокруг стал тяжелее, а темнота поглотила его деревню. Наступила… ночь?

— Первый день подошел к концу. Но помни, дорогуша, — Темный покрутил пальцем перед носом Румпельштильцхена и едва сдержал себя, чтобы не ткнуть им в нос мужчины. — Впереди еще восемь.

Хлопок и смолянистая лужа растекается у ног мужчины, захлестывая его ботинки.

Комментарий к Первый круг. Первый день.

День Первый.

Первый союзник. Тревожность.

https://pp.vk.me/c627125/v627125220/e57f/Nl_CBRZ7jco.jpg

________________________________________________________

Надеюсь, я вас не разочаровала. Мне важны ваши мнения и впечатления. Глава была не простая, думаю, это заметно. И я надеюсь, что ангст сохранился.

========== Круг второй. Второй день. ==========

Было больно и неприятно. Что-то тупое упиралось в лопатку и поясницу. Небо сменило свою тьму на кроваво-красные оттенки. Дискомфорт мешал анализировать то, где он оказался. Пришлось сесть, поморщиться от тупой боли в груди и ноющих мышцах. Под ним что-то неприятно хрустнуло и уперлось в бедро. Опустив взгляд, Румпельштильцхен увидел под собой человеческие кости. Секунды хватило на то, чтобы вскочить на ноги и осмотреться. Это было знакомое ему поле боя. Сырая, от крови падших, земля под ногами. Море трупов. Кости. Опустошенные, окровавленные шлемы. Погнутые мечи и сломанные копья. Перевернутые возницы. Земля под ногами задрожала от глухого удара. Небо, издеваясь, окровавлено пульсировало в такт. Еще и еще. За горизонтом прогремел оглушающий рев, сопровождаемый криками о пощаде и болезненными стонами.

Он проснулся в братской могиле.

Тук-тук-тук.

Румпельштильцхен попятился. Он не мог снова попасть в это место. Просто не мог.

— Вытащи меня отсюда! — крикнул он в пустоту. Рев приближался, а взгляд, наполненный страхом и животным ужасом, бегал по местности, ища укрытия. — Это не смешно! Ты меня слышишь?! — на последнем слове его голос дал петуха, а сам мужчина, пятясь, зацепился за чей-то череп и потеряв равновесие уперся спиной в повозку.

— Выпусти меня… — прошелестело у самого его уха.

Тук-тук. Тук-тук-тук.

Повернуться. Сорвать накидку и бросить ее на землю. Встретиться с той, что сломала его жизнь.

— Ты… — вторил он ей. — Это ты сказала, что меня убьют на войне.

— Нет, глупый воин. Ты услышал лишь только то, что хотел услышать.

— Врешь, — он вцепился в прутья повозки, вглядываясь в изуродованные шрамы провидицы. Земля продолжала дрожать. Небо светлело. Рев приближался.

— Ты сказала, что у меня будет сын! — злость разгоняла по венам кровь, сердце учащенно билось. Все тело было напряжено. Мужчина хотел взять глупую женщину за плечи и встряхнуть. Она была виновата во всем.

— Ты сказала, что мой сын останется без отца! — он яростно тряхнул повозку за прутья. Женщина охнула и едва не потеряла равновесие в маленькой клетке. Удары приближались. Румпельштильцхен нервно обернулся и увидел маячивших на горизонте огров. Страх окутывал его, а холодный пот стекал по спине. Он вздрогнул, когда длинные, узловатые пальцы провидицы накрыли его руки и сжали их.

— Ты предсказала мне смерть! — зарычал он, выпуская из рук прутья. Ее хватка усилилась, удерживая его руки на месте, причиняя боль. Он удивленно перевел взгляд на прутья. Длинные, когтистые пальцы стали синеть и покрываться шерстью. Подшерсток распространялся по рукам, деформируя ее руки.

— Я предсказала, что твои поступки лишат сына отца, не больше. А ты струсил… — ее голос становился тише.

- Нет! У моего сына был отец! — он с отвращением наблюдал за тем, как менялось тело провидицы, покрытое сапфировой шерстью. Руки истончились, когти удлинились. Ее уши выросли, с острыми пушистыми наконечниками, повернутыми, как локаторы, в противоположную от него сторону.

— Ты сам лишил его отца. Ты сам убил себя, — она шептала едва разборчиво, что ему пришлось прислушиваться. На мгновение, лицо провидицы застыло, как маска, а затем стало удлиняться, превращаясь в странный череп незнакомого ему животного. Шрамы превратились в трещины. Глаз все так же не было, только пустые, мрачные глазницы. Зверь брезгливо отпустил его руки.

— Я же слышал…

Ему не дал договорить, такой знакомый ему, визгливый смех, исходящий от монстра. Он довольно потер пальчиками и лукаво наклонил голову.

Что-то снесло Румпельштильцхена с ног и подняло над повозкой. Лапа огра сжимала его хрупкое тело, причиняя боль. Дыхание сбивалось. Сердце работало в бешеном ритме. Румпельштильцхен испуганно болтал в воздухе ногами, пытаясь ослабить хватку. Огр рычал, плевался слюной, душил зловонным дыханием и с любопытством рассматривал диковинку в дорогом костюме.

— Выпусти меня, позволь быть рядом, как тогда. И ты снова избежишь смерти. Ты снова сбежишь с войны. Давай, дорогуша. Скажи мне: «Да», — шепот смешивался с утробным рыком. Расстояние между мужчиной и пастью с кривыми зубами, сокращалось. Хватка стала сильнее, выбиваясь весь воздух из легких. Румпельштильцхен зажмурился.

— Нет… Я и так мертв… — просипел он из последних сил. В тот же миг рука огра пропала, а мужчина упал на землю, больно приземлившись на колени. Стало как-то до омерзения тихо. Дрожащая рука потянулась к волосам, пытаясь заправить прядь волос за ухо. Взгляд потерянно шарящий по земле, наткнулся на аккуратные, ботинки из овечей шкуры.

— Ты - трус. Как ты мог обречь сына на такую судьбу? — этот голос, полный ненависти и отвращения.

— Мила…

«Она бросит тебя. Она бросит твоего сына», — мужчина качнул головой, отгоняя непрошенные мысли, и беспомощно посмотрел на жену.

— Я хотела путешествовать. Я хотела увидать мир и знать приключения! — она с ненавистью выплевывала эти слова ему в лицо. Колено ныло от падения, а желания подняться, встать на ноги и подойти к этой женщине, не появилось. Он чувствовал себя ничтожным, сломленным, опустошенным.

«Я не хотела жить с трусом. Я не хотела рожать от тебя ребенка. Из-за него я сломала свою жизнь. Теперь я привязана к вам. Я должна уйти. Исчезнуть из вашей жизни», — он смутно слышал ее голос, какие-то помехи мешали ему сосредоточиться. Румпельштильцхен понимал, что она говорила не это, но этот шепот был так правдив, так реалистичен…

— Мила, он - твой сын. Он любит тебя, я люблю…

«Не нужен. Он не нужен мне», — что-то защекотало ухо и он повел плечом.

— Трус! Не такой жизни я хотела!

«Она оставит его. Самого. Он не будет знать любви матери. Не будет знать любви отца. Он будет один. Сирота. Си-ро-та. Ты не сможешь прокормить его. Кому нужен хромой и трус? Она оставит вас. Ты будешь один», — монстр, сидящий на его плече подергал острыми ушками и, устраиваясь на его плече поудобнее, случайно мазнул по щеке пушистым голубоватым хвостом, отвлекая мужчину от Милы.

— Нет-нет-нет, это говоришь не ты… не ты… ты не могла, ты любила его… — мужчина упрямо шептал эти слова, как слепец, шаря руками по земле. Черты лица его жены исказились, проступая черными, смолянистыми прожилками.

— Ложь, — прорычала она. Голос исказился, и мужчина уловил знакомые ему, темные нотки. Это точно была не Мила.

— Это не ты, — он истерично хохотнул и поднял взгляд, проницательных, полных ярости, карих глаз. Стук сердца выровнялся, боль отступила и появились силы и желание удушить чертовку или черта. Кем бы сейчас он ни был. Заткнуть его смешливый, полный мрака и тьмы рот. Но глаза встретились с растерянными, такими же карими,наполненными слезами глазами.

Это не может быть его сын. Не может. Он не здесь, не в этом месте, не в этом времени. Нет никакой войны. Есть только он, тьма и ад. Это нереа…

— Пап… меня хотят забрать на войну, — тихий, родной голос и всхлип.

Это реально.

— Бэй, малыш, — Румпельштильцхен поднялся с колен и присел на корточки рядом с сыном.

— Тебе нет четырнадцати, тебя никто не заберет. Все будет хорошо. Война закончится, — его голос дрожал, но он старался сдерживаться. Не хотелось лить слезы и пугать ребенка.

— Но воины в деревне…

«Они пришли за мной, папа. Они заберут меня на войну. Я умру, папа. Я умру там, где не умер ты. По моим костям будут идти те, другие мальчишки, что младше меня. Или меня просто съедят. Разорвут на куски и поделят между собой, как десерт. Я так слаб, папа. Я люблю тебя и хочу быть с тобой, но завтра я умру», — шепот. Снова этот шепот. Этого не было. Не будет. Не должно быть. Он что-то придумает. Он спасет своего сына.

— Мы что-то придумаем. Тебя не заберут на войну. Папа будет рядом, — он неловко прижал сына к себе, успокаивающе поглаживая Бэя по спине. — Папа не даст тебя никому в обиду. Папа любит тебя, Бэй…

Руки сына обхватывают его за шею и прижимают ближе к себе.

— Пап… — шепчет такой знакомый, родной ему голосок.

— Да, сынок?

— Я знаю, как лишить тебя магии.

— Что? — он отстраняется и смотрит на чуть повзрослевшего сына.

— Я знаю, как ты можешь избавиться от магии.

— Нет, мне не нужно избавляться от магии. Она спасла нас. Ты не на войне, я рядом с тобой, — мужчина непонимающе бегает взглядом по сыну. Что случилось? Что говорит его сын?

— Я знаю, зачем тебе кинжал.

— Не нужно, Бэй. Не говори этого… — за Бэем мелькнул призрак немой девушки, что знала о его тайне.

— Отдай его мне.

«Отдай мне свой кинжал. Ты будешь подчиняться мне. Отдай мне свою магию. Стань слаб. Стань калекой. Стань трусом».

— Нет, что ты такое говоришь, мой мальчик. Тебе не нужен кинжал. Как ты можешь мне такое говорить? — какое-то странное чувство, как червяк, стало ворочаться в его груди. Он не мог поверить, что его сын хотел ему зла. Его кинжал… его магия, он не мог без них.

— Я знаю, как лишить тебя магии. Я знаю, как получить контроль над тобой.

«Я знаю, как сделать тебя трусом. Я знаю, кому рассказать твой секрет. Я знаю то, что не знает никто. Я могу им рассказать. Я расскажу всем, как поработить тебя. И ты будешь домашним питомцем какого-то самодура. Я знаю…»

Нет. Он не трус. Он не может позволить кому-то узнать о его кинжале, не может. Его сила, его магия, его жизнь…

— Я ЗНАЮ ТВОЕ СЛАБОЕ МЕСТО, — выплевывает Бэй. Взвыв, Румпельштильцхен бросается на шестнадцатилетнего сына и начинает душить.

— Никто. Никто не узнает о кинжале! Никто!!! — Бэй хрипит, но его губы искривлены в издевательской улыбке.

— Узнают, — сквозь зубы говорит он. Румпельштильцхен яростно рычит, сильнее сжимая пальцы на худой шее парня. Он не чувствует, как смолянистая жидкость собирается у его ног, как она поднимается, обволакивает его лодыжки, колени, подбираясь к груди. Он не чувствует, какой болью отдает каждый стук его сердца. Он слышит шепот в его голове. Он видит кровавую пелену перед глазами и издевательское выражение лица своего сына. Сына…

— Трус! От чего на этот раз ты бежишь? — такой знакомый голос отвлекает его от едва посиневших, но таких же издевающихся губ. Хватка ослабла. А взгляд метнулся к собеседнику. Снова Мила… Но она какая-то другая. Одежда не та, она прозрачна…

— Никто не должен знать о моей тайне, — выдавливает он из себя, рассматривая призрак.

— Знают все и знали. Никто не говорил тебе об этом. Никому и дела не было до твоего кинжала. Бэйлфаер хотел тебя спасти. Он единственный, кто любил тебя, — женщина с упреком посмотрела на мужчину.

— Ты врешь, как всегда врала мне. Он - моя погибель! — рявкнул Румпельштильцхен и тряхнул лежащего Бэя за шею.

— Твоя погибель, твой страх, Румпельштильцхен. Твоя паранойя, погубит тебя с головой. Осмотрись. Ты по колено в грязи. Ты умираешь.

Он растерянно перевел взгляд ниже, туда, где смолянистая тьма поглотила тело Бэя, его собственные ноги и подбиралась к сердцу.

— Не показывай мне, что я сделала правильный выбор, оставив тебя, ничтожество, — рыкнула женщина и ударила мужчину по щеке. Призрачная рука прошла сквозь его тело, обдавая неприятным холодом.

Шепот на мгновение прекратился, дымка слетела с глаз. Бэй исчез, а руки по локоть провалились в жижу. Рядом с ним, ворча, барахталось синее существо.

Убить. Нужно убить его, не Бэя. Это зло. Это монстр.

Румпельштильцхен, упав полностью в болото, хватает монстра одной рукой, подтягивая сопротивляющееся тельце ближе к себе. У него есть пару секунд. Пальцы руки хватают монстра за шею, а вторая, увязая в жиже пытается поймать его вертящуюся голову, желая сломать ему шею. Тьма обнимает его со всех сторон, ласково затягивая, забирая к себе, на самое дно. Зверь рычит и до крови царапает руки мужчины.

Тук-тук… Тук…

Почти под слоем жижи слышится глухой треск и тьма отступает, оставив на земле взъерошенного Румпельштильцхена. На его руках лежит синее пушистое тело, а в другой руке осколки треснувшего черепа.

Он убил. Он смог.

— Бэй! Где ты? Я не хотел, вернись. Прости меня, — он оглядывался и искал своего сына. К глазам подкатили слезы, как он мог поднять на него свою руку. Ужас охватил все его тело, от осознания того, что он мог сделать.

— Бэя здесь нет. Я рада, Румпельштильцхен. Не такое уж ты и ничтожество… — ласково проговорила Мила, улыбаясь уголками губ. Он смог пройти этот круг. Может она и ненавидела его, но это было не всегда.

— Объясните мне кто-нибудь! Почему дьявол не держит своих шлюх на замке?! — возле них появился раздраженный Темный и замахал рукой.

— Какое тебе дело до… — Миле был не страшен Темный и она зло зашипела в его адрес.

— Изыди, нечисть, — Темный брезгливо взмахнул рукой. Мила исчезла с возмущенным вскриком.

— Где она?! — спросил Румпельштильцхен, вставая на ноги.

— В опочивальне Дьявола, где и должна быть. А с этим прохвостом, я еще поговорю. Он не соблюдает наши сделки! — взвизгнул Темный и стал пружинисто ходить взад-вперед.

— Неужели кто-то смог обдурить самого Темного? — Румпельштильцхен отряхнулся и злорадно улыбнулся.

— На себя бы посмотрел, — Темный скривил наигранно-печальную мордашку. Румпель поежился, отвыкший от собственной, такой показательной, мимики. — Ты чуть сына не удушил.

— Это был не мой сын! — рыкнул мужчина.

— Но этого же ты не знал! — парировал Темный. Румпель упрямо поджал губы и исподлобья посмотрел на Темного. Тот хихикнул и похлопал в ладошки.

— А ведь как знать, Румпельштильцхен. Как знать. Сын или не сын. Паранойя коварная вещь, я тебе скажу.

— Я - не параноик, — буркнул Румпель.

— То-о-же спорный вопрос, — пропело зло. — Но пусть будет по-твоему. А то снова станешь душить всех подряд и плакаться, — Темный примирительно поднял руки, в знак капитуляции.

— Что дальше? — устало спросил мужчина и потер переносицу.

— А дальше все интереснее и интереснее! Удачи на поле боя, дорогуша!

Темный исчез, а мужчина устало опустился на землю. Ему нужен был отдых.

Комментарий к Круг второй. Второй день.

https://pp.vk.me/c622824/v622824220/44d2e/SSg89p6IxZ0.jpg

Монстр сегодняшнего дня.

На каждый круг/день есть своя проблема, свой монстр и свой Вергилий)

Буду рада вашим отзывам. Важно знать о ваших впечатлениях и мыслях по поводу этой работы.

========== Круг третий. Третий день. ==========

Сон был тяжелым и выматывающим. Под закрытыми веками быстро двигались глаза, просматривая, как кинопленку, кадры из его жизни. Что-то остроносое неприятно ткнуло ему под ребра, засветив тем самым один из кадров. В сознание ворвался ворчащий голос Темного:

— Дорогуша, у тебя будет целая вечность на то, чтобы выспаться. Будь добр, подними свой тощий зад с земли.

Румпельштильцхен поморщился и с удивлением обнаружил, что они находились в лесу, хотя засыпал он в одной из заброшенных лачуг.

— Что еще за шутки? Зачем ты меня в лес перетащил?

— Это не я, слишком много чести, — Темный противно хихикнул.

— А, новое испытание, не так ли? Смотрю, ты с нетерпением ждешь, когда же я оступлюсь, — Румпель провел рукой по лицу, сгоняя остатки сна.

— Подачка, — недовольно выплюнул Темный, осматривая местность.

— Я не понял…

— Все ты понял, дорогуша. Сегодня ты останешься жив, — мрачно заметила тьма. — Наверное…

— Что это…

— Темный, мы заключили сделку. Точно, а не наверное, — возле них возникла старая долговязая женщина, с карими глазами и острым носом. Женщина обвиняюще ткнула длинным когтистым пальцем в сторону Темного, заслужив в ответ лишь недовольное шипение.

— Клото? — брови Румпельштильцхена удивленно поднялись. Это одна из его тетушек, та, что больше всех причитала на его нелегкую жизнь, пока они жили все вместе.

— Пряха, а не Клото, — Темный бросил брезгливый взгляд в сторону старушки.

— У меня много имен, — Клото согласно кивнула.

— Ты мой проводник? Но почему ты здесь, ты не прозрачна… я же видел, как ты умерла, — мужчина растеряно переводил взгляд с Клото на Темного и подошел ближе к ним.

— Он не знал?! — Темный разразился оглушающим хохотом, несвойственным ему. Пряха сердито перевела взгляд на тьму. – Это, — Темный указал пальцем на старушку, — одна из сестер Мойры. Богиня судьбы.

Румпельштильцхен удивленно открыл рот, силясь что-то сказать, но Темный перебил его.

— Все вопросы потом. Наверное, — тьма снова едко хихикнула и, хлопнув в ладоши, замахала рукой у самого носа Клото. — Ты знаешь, что делать.

— Прости, — шепнула старушка и, едва Румпельштильцхен опомнился, ее когтистая рука проникла в его грудь. Боль пронзила его сердце, и мужчина сдавленно охнул. Темный счастливо взвизгнул и исчез. Рука выскользнула из его грудины. Мужчина чувствовал что-то неприятное, тянущее, болезненно исходящее из его груди. Опустив взгляд, он увидел, как старая, морщинистая, рука старушки вытягивает из его сердца золотую нить.

— Это твоя нить жизни, Румпельштильцхен, — Клото сосредоточенно вытягивала нить, отступая от мужчины все дальше и дальше. — Она длинна, но только тебе в этот раз решать, насколько длинной она должна быть. Ступай, тебя ждут, — Пряха махнула рукой в сторону, обращая внимание мужчины к их новым гостям.

Обернувшись, он увидел себя, призывающего Темного.

— Нет-нет-нет, он не нужен тебе. Остановись, — Румпельштильцхен бросился к себе прошлому. Нить болезненно тянулась из его груди, препятствуя его движению. Сердце с каждым стуком недовольно отстегивало по несколько сантиметров нити. Клото сосредоточенно наматывала нить на руку.

Какое-то движение сбоку отвлекло его. Что-то парило в воздухе, медленно приближаясь к ним. Существо было огромным. Монстр голубо-синего цвета был округлой формы, с мягкими грушеобразными ушками и усами, как у моржа. Монстр сидел на своем лазурном, длинном и очень пушистом хвосте. Существо никого не замечало и с закрытыми глазами витало вокруг них.

Сменив курс, оно стало приближаться к Румпельштильцхену.

— Убирайся! — рыкнул мужчина. — Не приближайся к нему!

Все произошло в одно мгновение. Румпельштильцхен, отступая от монстра, врезался спиной в спину прядильщика, подтолкнув себя же к убийству Зосо.

— Нет! — кровь застыла в жилах, вина душила глотку, а сердце заходилось бешенным стуком, отматывая все больше нити. — Это не я! Прости меня! Прости! — мужчина попытался схватить прядильщика за плечи, но руки зачерпнули воздух, а он вместе с Клото оказались в его доме.

Сейчас он сидел за столом и потерянно смотрел на свои окровавленные руки. Память подкинула ему события, произошедшие часом ранее. Сегодня он убил воинов. Сегодня он стал Темным. Это неправильно. Так не должно быть, так поступают чудовища. Но это так сладко, так маняще. Это чувство свободы, власти и контроля. Оно пьянит. Нет. Нет-нет-нет. Не должно. Сегодня мой сын впервые испугался меня. Сегодня Бэй отстранился от меня. Сегодня в его глазах я увидел страх. Я зверь. Я чудовище. Я совершил ошибку. Но я совершил хорошую ошибку. Теперь никто не заберет моего сына на войну. Никто не унизит меня. Все будут лишь бояться, и уважать меня. И сын… Зачем я так поступил? Должен же быть другой выход. Должен…

— Уже ничего не изменить, — полненькая, не высокая старушка, забрала нить из рук Клото.

— Лахеса… — Румпельштильцхен поднял на нее свои полные слез глаза. Эта тетушка всегда перечила Клото и говорила, что его жизнь всегда будет зависеть от того, что мальчик сам выберет себе.

— Судьба, — Клото кивнула и, переложив в пухлые руки Лахесы всю нить, исчезла.

— Стой! Не бросай меня! — мужчина подскочил, но Лахеса усмиряюще дернула нить.

— Успокойся, Румпель, иначе будет больно, — старушка изучающе осмотрела толщину нити и нахмурилась, нить становилась тоньше. Лахеса знающе дернула нитью, посылая по ней рябь. Взгляд Румпельштильцхена остекленел, и мужчина послушно встал из-за стола.

— Сегодня твой сын встретится с Питером, не соверши ошибку, — еще одна рябь по нити и дымка спадает с глаз. Мужчина бросается на улицу, ему необходимо вернуть своего сына. Необходимо доказать ему, что он самое ценное в его жизни.

Необходимо не повторить ошибки своего отца. Нить больно выскальзывает из груди, посылая дрожь по всему телу. Старушка умело направляет мужчину, руководит им, но тьма протягивает свои черные лапы к чистому золоту судьбы. Тьма коварно заметает следы, путает нить, оставляя на ней не развязываемые узелки судьбы и счастливо хохочет. Лахеса натягивает нить на себя, причиняя мужчине боль, стараясь удержать его от свершения одной из самых страшных ошибок его жизни.

Нет, Румпельштильцхен не чувствует боли, не чувствует натяжения. Не чувствует того, как нить становиться тоньше. Он не чувствует того, как вырвав сына из цепких рук Питера Пэна и перенеся его в свой дом, он забирает с собой и монстра. Существо довольно урчит и, пока отец с сыном пытаются найти взаимопонимание, зверь оборачивает свой пушистый хвост вокруг Румпеля, прижимаясь к нему.

Бэй разочарован. В глазах Бэя столько боли, что мужчина чувствует, как его сердце начинает кровоточить. Мальчик вытирает хлынувшие из глаз слезы и, зацепив тянувшуюся нить из груди отца, выбегает из дома. Нить звонко застонала и Лахеса едва удержала ее.

Застонав, Румпельштильцхен обессиленно опустился на стул. Монстр, ласково обнимая мужчину за талию своим хвостом, депрессивно, безразлично прижимается к Румпельштильцхену.

Ярость, злость на Питера Пэна, страх от потери собственного сына, страх перед одиночеством, ненужностью, все сменяется апатией, безразличием, опустошенностью.

Сердце болезненно заныло, нехотя лишая себя еще нескольких сантиметров золотой нити.

Сын не любит его. Бэйлфаер оставил бы собственного отца в этом доме, а сам ушел бы с Питером, ушел бы с этими мальчишками. Зачем ему старик, помешанный на магии, опьяненный властью и жестокостью. Он оставит его, обязательно оставит. Хочется вернуть все, как было раньше. Душевные разговоры, игры во дворе, смех в доме и взаимопонимание. Но нет, он Темный. Ничего этого уже не вернуть и даже магия не в силах ему помочь. Он обречен. Никто не любил простого, беспомощного прядильщика, никто не полюбит и властного Темного.

Твой личный ад, Румпельштильцхен. Твое личное проклятие. Тебе с ним и жить.

Гладкость нити сменила шершавость и Лахеса разочарованно поджала губы. Румпельштильцхен убивал себя изнутри. Ему не стоило погружаться в собственные мысли, страхи.

— Румпель! — крякнула старушка. Мужчина отрешенно повел плечом, отмахиваясь от нее.

— Папа! — мальчик, схватив отца за локоть, потянул к себе.

— Бэй? Как… Ты же… Что случилось? — Румпель непонимающе уставился на ребенка.

— Ты обещал мне, — стальные нотки с оттенком упрека вонзились острыми иглами ему в сердце.

Тук. Тук…

Нить стала тоньше.

— Я…

— Обещал. Обещал, что все будет хорошо. Обещал, что откажешься от магии. Обещал пойти со мной. Обещал довериться мне. Обещал не убивать людей. Обещал, что мы всегда будем вместе. Обещал найти меня. Обещал, что ничто нас не разлучит. Обещал исправиться. Обещал. Обещал. О-бе-ща-л.

Слова, сказанные родным сыном, били наотмашь. Оставляя после себя кровавые раны, рубцы, шрамы, ноющие всю его жизнь, напоминающие о его ошибках.

Невидимые силки сдавили горло, неизвестно откуда появившаяся тяжесть давила на грудь. Становилось труднее дышать.

Перед глазами было лицо Бэя, мокрое от слез, с прожигающими, полными ненависти, глазами.

Он снова ошибся. Пустые обещания. Слова на ветер. Одиночество. Мужчина потерял единственное, что было ему когда-либо дорого. Захотелось покончить жизнь самоубийством. Захотелось вспороть брюхо собственным кинжалом. Желание сопротивляться, бороться ради вдоха, покинуло его. Осталась апатия.

Лахеса возмущенно дернула нить, направляя Румпельштильцхена из дома.

Боль, подобна вырванному сердцу, разлилась по его телу. Подталкивая мужчину на выход. Нужно было найти сына, нужно было доказать, что еще не все потеряно.

Все потеряно.

Прошло несколько лет. Ни одного выхода. Ни одной зацепки. Ни одной подсказки. Он обречен на вечные страдания и сожаления. Он будет одинок. Всегда. А где-то там его сын. Тоже один. Без отца.

Мысли угнетают. Чувство вины душит. И помогает забыться только алкоголь. Днем и ночью. Ты потерял себя. Мозг затуманен дурманом и надежда на новую встречу с сыном с каждым днем становится все призрачнее и призрачнее.

Но ноги приносят тебя на корабль.

Румпельштильцхен потеряно смотрит на Милу, которая смеется ему в лицо. И не смотря на все, маленький, тлеющий огонек прошедшей любви еще согревает его израненное сердце. Когда-то они любили друг друга. Чтобы не случилось, она являлась матерью Бэя.

Монстр довольно карабкается по руке мужчины и, добравшись до шеи, присасывается к ее основанию. Он вытягивает все эмоции, всю жизнь из Румпельштильцхена и Темный, сидящий в нем, охотно делится этими с монстром.

Почувствовав, как что-то вонзилось в его шею, Румпельштильцхен осознал, что мир постепенно меняет краски. Злость охватила его, желая вылиться на единственного, когда-то родного для него человека. Никакого сочувствия. Никакой радости. К Миле не осталось ничего. Эта женщина погубила его. Погубила их семью и разбила сердце любившего ее сына. А сейчас, она стоит и называет его трусом. Человеком, которого она никогда не любила.

Когтистая рука поднимается в воздух, а на лице Румпеля виден оскал. Лахеса крепко держит золотую нить. Она боится тянуть. Он сделал свой выбор, а ее противодействие лишь может оборвать его жизнь.

Рука вырывает сердце Милы из ее груди. Вслед за сердцем тянется обычная, серая нить. Мужчина хмурит на мгновение брови, лишь тогда, когда между ними появляется третья старушка.

— Атропа? — он бросает мимолетный взгляд на старушку, что держит у самой нити золотые, острые ножницы.

— Неотвратимая. Как и все в этой жизни, — старушка, сгорбленная к самому полу, высохшая, с бесцветными, водянистыми глазами одобряюще кивнула ему. Румпельштильцхен с наслаждением раздавил сердце в своей руке, а серая нить была умело перерезана ножницами. Вот и все.

На свете не осталось никого, кто действительно любил бы его. Пепел осыпается из сжатой ладони на землю. С тем, как жизнь покидала тело бывшей возлюбленной, бывшей матери его сына с тем самым жизнь стала покидать его тело. Он не справился. Человечность уступила тьме.

Возле них появляется Клото и выхватывает нить из рук Лахесы.

— Румпельштильцхен, не смей! Это не ты. Это монстр. Ну же, мальчик мой, -нить в руках старухи становится до безобразия тонкой, совершенно невесомой и она изо всех сил пытается спрясть для мужчины продолжение, прибавить толщины, золотистости, гладкости.

Лахеса, стоя между ними, хватает узловатыми пальцами натянутую нить и притягивает к себе.

— Я велю тебе сопротивляться, — женщина тянет нить на себя, направляя, посылая рябь. — Румпель, тебе есть для кого жить. Ты не одинок. Борись.

Атропа, глаза которой были переполнены печалью, сделала шаг к натянутой нити.

— Не подходи, — выкрикнули две старушки. Лахеса притянула нить ближе к себе, а Клото быстрее стала переплетать пальцы, набрасывая на нить защиту.

— Он сдался, сестры. Мы не можем… препятствовать его решению.

— Какой прекрасный день, — голос доносится с одной из мачт, на балке которой сидел Темный.

Румпельштильцхен дернул головой в сторону, Темного и прислушался к голосам. Тьма недовольно нахмурилась, осознавая свою ошибку. Румпель сосредоточился и попытался собрать разбежавшиеся мысли, попытался унять боль в груди. Попытался понять, на краю какой пропасти он сейчас стоит.

— Почему… — он с трудом облизал пересохшие губы. — Почему у меня такая судьба?

— Твоя нить жизни крепка и длинна, Лахеса всегда считала, что ты особенный мальчик. Она долго опекала тебя, но все же ей пришлось признать, что лучшим решением будет предоставить тебе плести свою судьбу, — Клото жалобно посмотрела на мужчину.

— Когда… когда я сам стал делать свой выбор? Тогда, когда пошел на войну? Или тогда, когда… -он охнул и пошатнулся. Атропа приблизила ножницы к нити, а Клото зло зашипела на сестру. — Когда встретил и послушал провидицу? Может тогда, когда я стал Темным?

— Милый, я совершила ошибку и не было ни секунды, ни минуты, чтобы я не раскаивалась об этом. Тогда, когда ты стал Темным я была рядом. Я вцепилась собственными руками в нить и оттягивала тебя от этой ошибки, но он, — женщина ткнула пальцем куда-то в небо, откуда послышался счастливый истеричный хохот. — Но он уже тогда, путал твою нить. Он обволакивал ее тьмой, сбивая меня с пути, делая нить настолько скользкой, что мои толстые пальцы не могли удержать ее в руках. Я сожалею, я не справилась со своей задачей, — в глазах Лахесы стояли слезы.

— Тик-так, Атропа! — прорычал Темный.

— Румпель, освободись от тьмы. Обещаем, мы больше не оставим тебя. У тебя все будет хорошо, только борись. Лахеса больше никогда не оставит тебя. Тебя никто больше не оставит. Ты не одинок. Белль ждет тебя. Белль любит тебя. Бэй простил тебя. Бэй пожертвовал собой ради того, чтобы ты смог спасти остальных. Ты не Чудовище, ты тот, чья линия судьбы запуталась. Не время прерывать ее, — Атропа с надеждой смотрела на колеблющегося мужчину. Ножницы медленно приближались к тонкой, как паутинка, нити, что едва отдавала золотом.

Темный затаил дыхание, и склонился, стараясь лучше рассмотреть Атропу в действии. Сегодня он обещал не вмешиваться, но речи не шло о его помощниках. Тьма радостно усмехнулась своей догадливости.

Румпельштильцхен неуверенно поднял руку к шее, где было жгущее сосущее чувство. Пальцы нащупали что-то пушистое. Он отрешенно, неуверенно скользнул взглядом по тетушкам, и каждая подарила ему одобрительную улыбку. Пальцы обхватили хвост и потянули. Монстр не отпускал, с силой всасываясь в кожу мужчины. Морщась от боли, Румпель дернул рукой, отрывая от себя пиявку.

Схватив собственную нить, мужчина обернул ее вокруг монстра.

— Тяни, — хрипло приказал он Лахесе. Старушка послушно кивнула и дернула нить, разрезая ею на части монстра.

Румпельштильцхен обессиленно, упал на колени. Положительные эмоции потоком вливались в его сознание, возвращая постепенно его тело к жизни. Нить ярко засияла, становясь толще и шелковистее.

Ноющее чувство не проходило, но желание жить, желание вернуться на тот свет, вернулось к нему.

— Милый, вдохни глубже, — тепло сказала ему Атропа и спрятала ножницы. Румпель послушно втянул воздух открытым ртом, наполняя легкие воздухом. Нить выскользнула из рук сестер и вернулась в его грудь. Стало легче дышать. Сердце на мгновение перестало напоминать о себе.

— Вот так, ты справился, — улыбнулась Клото.

— Не смотря на все препятствия, не смотря на то, что я всегда буду рядом, ты все равно сам вправе решать свою судьбу, — Лахеса улыбнулась все еще потерянному мужчине.

— Ну хватит! — Темный спрыгнул с балки и приземлился перед ними. — Мы заключили сделку! Свои условия я выполнил!

— Это так ты не трогал его? Мы не о том договаривались, — Клото осуждающе покачала головой.

— Вы хотите, чтобы я действительно нарушил свою сделку? — он смешливо приподнял бровь и протянул свою смолянистую руку к шее Румпеля.

— Нет, не стоит, — спохватилась Лахеса. — Мы скажем тебе то, что ты хочешь узнать.

Румпельштильцхен смотрел, как Темный отошел чуть в сторону, бросая презрительные взгляды на перешептывающихся тетушек, и полный злости и отчаяния взгляд на мужчину. Захотелось рассмеяться, но в горле было слишком сухо.

Тетушки спорили, решая кому подойти к Темному: Клото — сказать, как долго ему существовать в этом мире, Лахесе — поведать ему судьбу, что ждет его впереди или Атропе — предсказать ему час его смерти.

Атропа, недовольно поджав губы, поковыляла к Темному, что напряженно следил за нею. Румпельштильцхен наблюдал за тем, как старушка что-то шепнула Темному и он, взвыв, стал проклинать сестер. Атропа что-то фыркнула ему в ответ, а Клото с Лахесой гаденько захихикали.

Румпель наблюдал, как Темный протянул когтистую руку к шеи Атропы и что-то зашипел ей в лицо. Старушка лишь пожала плечами, а ее сестры безучастно наблюдали за этой картиной.

Рыкнув, Темный исчез, забирая с собой сестер.

Комментарий к Круг третий. Третий день.

https://pp.vk.me/c622825/v622825220/4cb5f/8hmLeHIRCoA.jpg

Д-Депрессия.

Дальше лу..хуже!)

========== Круг четвертый. Четвертый день. ==========

Сны. Беспокойные. Мрачные. Живущие в твоем сознании, проникающие в каждую клеточку твоего тела. Выворачивающие на изнанку. Тело содрогается, как спущенная тетива, что с жалобным стоном не выдерживает напряжения. Румпельштильцхен подскакивает на месте и, сонно осматриваясь, рассматривает опустошенный корабль. Мужчина хмурится и качает головой, желая отделаться от противного ощущения безысходности и подкатывающего, лижущего пятки, страха. Мужчина повел плечами, сгоняя сонливость, разминая затекшие мышцы от неудобного лежания на деревянных досках. Он пятерней проводит по волосам, то ли взъерошивая их, то ли пытаясь пригладить непослушные пряди и морщится от неприятного чувства тревоги.

На корабле никого нет. Волны бьются о корму корабля, желая избавиться от инородного предмета в их океане тишины. Спокойствия в беспокойном бушующем море. Чайки жалобно кричат, и ты не понимаешь, откуда в этом мире чистое, голубое небо. Тут нет живых, лишь осколки твоей раненной души. Ты уже никто, ты просто потерян среди всех этих неодушевленных предметов. Никто не поднимет тебя на ноги, не подтолкнет к выходу. Впереди еще полпути, а ты уже сидишь опустив руки и думаешь, как бы получить отдых. Сил нет для сражений, есть храбрость для слабости.

В груди неприятно заныло, напоминая о цели, о его миссии. Он не должен останавливаться. Там, за чертой, его обязательно кто-то ждет. Белль? Она не простила, он знал это, он чувствовал. Кто еще? Кто остался на той стороне, кто посмотрит на него, как на человека, прошедшего свой ад заново, кто не будет видеть былое чудовище под маской человеческой кожи?

Севшая на палубу чайка, вцепилась клювом в штанину мужчины и потянула на себя.

— Уйди! — охнул он, испуганно отползая на несколько шагов. Грязно-кровавые перья, сломанное крыло и вывихнутая лапа. Единственный, остекленевший глаз с любопытством рассматривает незнакомца, в то время, как во второй глазнице просто пустота.

— Я то уже подумал, то ты не проснешься сегодня, — темнота лениво подошла к бортику и облокотилась.

— Еще не время, — внутри разрывали противоречащие чувства. Хотелось опустить руки, развернуться и уйти. Забиться в угол и обняв колени сидеть и безучастно смотреть перед собой. С другой стороны, хотелось вцепиться этими голыми руками в смолянистую глотку этого монстра. Задушить его и покинуть это адское место. Вернуться к тем, кто тебя не ждет.

Но почувствовать спустя триста лет себя человеком. Понять, что может чувствовать человек, чье сердце чистый лист, не оскверненное тьмой. Очищенное от нее. Получится ли вздохнуть. Получится ли сделать вдох, не задумываясь о том грузе, что давил на плечи в течение стольких столетий. Придавливая тебя к земле. Словно вбивая последний гвоздь в крышку твоего гроба. Вгоняя твои жалкие остатки души в землю, в тот личный ад, который ты снова должен пройти.

— Прекрати так много думать, — Темный устало поморщился. — У меня начинает раскалываться голова… дорогуша…

— Что такое? — Румпель приподнял одну бровь. — Ты себя плохо чувствуешь? Такого никогда еще на моей памяти не было. Это тебя мои успехи так удручают?

— Сложно назвать успехами решение проблем благодаря родственникам, — тьма отмахнулась и прошлась вдоль бортика.

— Ты сам позволил им это сделать, — заметил мужчина, поднимаясь с пола.

— На это были причины, — задумчиво пробормотала тьма, вглядываясь в горизонт. Румпель перевел взгляд, уныло наблюдая за тем, как голубое небо стала затягивать кроваво-черная пелена.

— Ну что же, я могу считать, что новый день начался? — Темный развернулся и пристально посмотрел на Румпельштильцхена.

Он подошел вплотную, мысленно усмехаясь тому, как Румпель боролся с желанием отступить от него на шаг. Они были одного роста, одинаковые лица. Лишь одно было обтянуто кожей, а второе соткано из тьмы. Тьма медленно открыла рот и дыхнула на Румпельштильцхена зеленовато-желтым дымом.

— А вот теперь можешь, — радостно провозгласил он и, одобряюще похлопав ладонью по щеке Румпеля, растворился.

Румпельштильцхен закашлялся, дым проник в легкие, окутывая его тело изнутри. Глаза заслезились, а боль сердца усилилась.

Тук. Тук-тук-тук.

Мужчина чувствовал, как реальность ускользает от него. Любые ниточки, связывающие его с этим и тем миром, рвутся.

Он ничего не чувствует, кроме заполняющего его страха, агрессии, тревоги и паранойи.

— Что ты здесь делаешь? — знакомый голос, отравляет его последние остатки разума. Пелена ярости застилает его глаза. Все, что он видит, тонет в кроваво-красной дымке, оставляя за собой лишь пульсирующие, с каждым болезненным ударом его сердца, очертания предметов. Он резко оборачивается на звук, и картина мажется. Но яркость красок не отступает. Черты становятся ярче, и его внимание приковывает лишь один предмет, с неприязнью изучающий его. Мила. Снова Мила. Опять Мила. Сколько можно! Она будет преследовать его из года в год. Будет отравлять его память. Будет напоминать с каждым вздохом с каждым словом, насколько он был беспомощен, беден и труслив. Каким он был дураком, поверившим, что она любила его. И сейчас эта женщина, с такой же неприязнью, как и десять лет назад смотрит на него.

— Убей ее! Вырви ее сердце! Ты так делал множество раз! Сердцем больше, сердцем меньше! Не медли, — над кораблем парит. Красная дымка становиться бледнее, а воздух принимает зеленовато-желтый оттенок. Болезненно отравляющий, подталкивающий к действиям. Рука сама, непроизвольно взлетает к изменщице, вырывая ее сердце. Он не слышит сказанных ею слов, не обращает внимания на тень пирата, маячащую позади нее. Он получает от этого наслаждение. С каждым граммом ее боли, его боль, сковывающая его память и сердце, отступает.

Тук. Тук-тук-тук.

Сердечная боль пронзает грудную клетку, и рука Румпельштильцхена вздрагивает. Он должен ее убить не смотря на боль.

Он должен распрощаться со своим прошлым. Легкий хруст и шорох опадающего пепла под ноги. Чайки, больше похожи на живые летающие трупы птиц, насмешливо кричат над головой, поощряя его действия. Но где-то там, на задворках его сознания, глубоко-глубоко под черепной коробкой сидит настоящий Румпельштильцхен. Тот самый, что прижав к себе колени, испуганно осматривается по сторонам, осознавая, что это все не он, он не мог убить мать собственного сына. Не мог. Что-то идет не так, но он лишь маленький человек в бездонном сознании тьмы.

Дым клубиться под ногами, окутывая напряженное тело мужчины, как змей заключающий свою жертву в объятия перед последним поцелуем смерти. Дымка накрывает с головой. Все ощущения обострены. Глаза предательски слезятся, а сердце стучит через раз. Кожу неприятно покалывает, а в голове твориться хаос мыслей. Дымок отступает и Румпель осознает, что стоит на опушке леса. Он где-то видел раньше это место, когда-то он тут был. Но вот когда…

— Я ждала тебя, — мужчина, как застигнутый врасплох мальчишка, немного пригнувшись, оборачивается на звук.

— Тогда ты знаешь, зачем я пришел, — слова сами срываются с его языка. Нет, не нужно это делать. Она ни в чем не виновата. Она просто хотела тебе помочь, а ты, подталкиваемый паранойей, сам сделал собственный выбор. Перед глазами темнеет и красная дымка пеленой застилает глаза. Он не вслушивается в ее слова. Ему необходима ее сила. Ему необходима эта мощь. Плевать, что самый могущественный маг. Плевать, что не победим. Ему нужно больше. Еще больше. Так он сможет спасти собственного сына. Так он развяжет узел, в который завязалась его судьба. Так он распутает их ниточки жизни и соединит их в один семейный жгут.

Румпельштильцхен, двигаемый неведомой силой, подходит к провидице и вцепляется в ее руки. Желая получить больше силы, больше магии. Тихий, собственный голосок пытается удержать его, но руки только сильнее сжимают тонкие запястья девушки, вонзаясь когтями в ее кожу, оставляя глубокие, кровоточащие порезы. Хочется содрать кожу живьем. За то, как она поступила с ним. За то, как подтолкнула мужчину на неверный путь. За все, что он совершил, впервые попав в этот ад. Он, не смотря на все могущество и собственный ум, варился в собственном котле.

Магия провидения перетекает по его рукам и красная ярость спадает. Женщина слабнет и демон, живущий в нем, брезгливо отпускает ее руки. На мгновения Румпель слепнет и дезориентировано машет руками. Мгновения. Секундные. Разные. Такие непонятные, желанные и одновременно отталкивающие. Вихрь картинок из жизни проноситься перед глазами с неведомой скоростью. И он не знает, что нужно делать. Голоса в голове мешаются и он чувствует, как темный внутри него издевательски смеется над ошибкой глупца.

Ярость вновь клокочет в груди. Румпель не того хотел от провидицы. Она вновь столкнула его с нужного пути. И теперь он будет страдать не только от нескольких «Я» живущих в его хрупкой оболочке, а от множеств развитий событий, множеств кусочков мозаики, которая скорее всего никогда не сложиться в желаемую ему картинку. Румпельштильцхен рычит и едва сдерживает себя от того, чтобы не пнуть обманщицу ногой.

Она ведает ему о мальчике, что когда-то погубит его. Последнее предсказание с ее уст и он, в чем-то наивный в глубине своей души, верит ей. Но агрессия, бьющая ключом из него, ослепляющая ярость и одержимость, подталкиваемая желанием быть с сыном всегда, говорят за него.

— Тогда я убью его первым, — победный смешок срывается с его пересушенных, губ. И Румпельштильцхен в его голове лезет на стены, царапая черепную коробку изнутри. Он никогда не причинит вред ребенку. Ни своему, ни чужому. Дети не виноваты. Виноваты лишь родители. Но монстр не слышит его. Пелена не спадает, а дымка, появившаяся из ниоткуда в лесу, вновь обволакивает жилистое тело. Он отплевывается, закрывает глаза и нос, но все тщетно. Дым проникает в его кожу, подбираясь к сердцу. Лаская его, подготавливая к смертельному исходу.

Румпельштильцхен хмурится и, раскрыв глаза, вновь оказывается на поляне. Это место он совершенно не помнит. Сумерки и лишь полная луна освещает эту страшную местность. Ожидание удручающе. Легкая нервозность и пробегающая по телу дрожь, заставляет Румпельштильцхена, заключенного в собственном сознании довольно улыбнуться. Что-то идет не так. Мужчина видит, как в свете луны на горизонте появляется силуэт человека, торопливо спешащего к нему.

Шорох в кустах отвлекает его внимание, но не настолько, чтобы проверить местность на наличие посторонних. Он чувствует, что человек спешащий к нему очень важен. Он тот, кто…

— Прости, я опоздала, — девушка виновато улыбается, изучая Румпельштильцхена.

Кора.

Сердце заходится бешеным ритмом, принося пульсирующую боль в висках.

— Я сделала свой выбор.

Что? Нет! Как? Она не должна была. Она говорила, что любит тебя. Мысли путаются и ехидный голосок напоминает, что тебя никто не может любить. Одна бросила тебя из-за того, что ты был никем. Другая, потому что ты кто-то. Кто-то, но не тот, кто ей нужен. Слова о безразличии, летят тебе в лицо, принося невыносимую боль. Сжимая сердце в стальных силках настолько, что становиться трудно дышать.

В голове пульсирует только одно желание. Одно слово.

Убей. Собственными руками. Задуши ее.

Шорох в кустах вновь привлекает внимание. И он медленно поворачивает голову на звук, все еще потрясенный предательством. Еще одним предательством от женщины. Все женщины, кто был рядом с ним, всегда предавали его.

— Убей его! — Румпельштильцхен вздрагивает и вновь оборачивается к собеседнице. Перед ним стоят уже две Коры и он непонимающе трет глаза.

— Румпельштильцхен, не медли. Не поддавайся чарам и убей его, — силуэт, значительно старший своего прототипа, дарит ему строгий взгляд, а алые губы сжаты в тонкую полоску.

— Почему ты здесь, — он хмурится, и ярость на мгновение отступает. Желание убить пропадает. Но ощущение того, как собственное сердце крошится, теряя последние крупицы любви, не пропадает.

— Я та, кто сломил тебя в прошлый раз. И я… я сожалею об этом, — Кора отвела взгляд. — Не поддавайся своей тьме. Не убивай ее.

— То есть тебя, — зашипел он.

— Ее. Я уже не та глупая девчонка, — Кора безразлично пожала плечами.

— Но ты можешь стать и никем вовсе. Убей я тебя сейчас, — он вновь обернулся на шорох в кустах. — Ты больше никогда не появишься в моей жизни. Тебя никогда не будет в Сторибруке, ты…

— Ты никогда не найдешь своего сына и не наложишь проклятия. Не глупи, Румпель.

— Проклятие! — он нервно взмахнул руками, подавив желание оттолкнуть от себя хотя бы одну из женщин. Кора младшая, виновато улыбается, бросая ему легкое извинение и, обернувшись, начинает уходить.

— Стой! Мы не договорили!

— Говори сейчас со мной, Румпель. Будь со мной.

— Я не хочу с тобой говорить, ты разбила мне сердце, — он обвинительно ткнул пальцем на призрак Коры. В кустах что-то фыркнуло, но он уже не обращал внимания. Ярость вновь охватывала его тело.

— Прости. Так было нужно. Румпель, я всегда любила тебя. Если бы я не вырвала сердце, я бы никогда не смогла причинить тебе той боли.

— Но ты причинила ее, — он сжал руку в кулак, не обращая внимания на обеспокоенный взгляд, брошенный за его спину.

— И я сожалею об этом. Но нам обоим было это необходимо. Каждый из нас достиг того, что желал. Ты наложил проклятие.

Ты нашел собственного сына. У тебя прекрасный внук, у тебя есть та, что вновь склеила осколки твоего сердца. У тебя есть люди, ради которых стоит бороться. Поспеши. Румпель, убей его, — женщина обеспокоенно смотрела на то, как из кустов вновь поднимался зеленовато-желтый дымок.

— Но у тебя их нет, — он не реагировал.

— Нет. Я причинила боль всем, кому смогла. Но у тебя есть еще шанс все исправить. Тьма подарила тебе шанс на исправление и ты должен воспользоваться им. Ради себя. Генри. Белль. Не поддавайся его чарам. Обернись и сразись с ним. Сейчас или никогда. Ты не выдержишь следующего боя. Он отравляет тебя. Румпель! Очнись!

Румпельштильцхен нахмурился, бросив недоверчивый взгляд через плечо. Дымка медленно подбиралась к его ногам, и мужчина нервозно переступил с ноги на ногу.

— Не колеблись. Убей его. Это твой шанс, — что-то дало трещину, и пелена медленно стала спадать. Ярость ушла, уступая желанию жить, тяге к родным и какому-то иррациональному страху. Подскочив на месте, вдохнув в легкие еще свежий воздух и задерживая дыхание, мужчина бросился в кусты. Он махал руками практически наугад. Дым слепил. Рука нащупала что-то холодное, слизкое и шершавое. Схватив хвост он потянул его из кустов. От колебания дым развеялся, и мужчина смог рассмотреть перед собой монстра. Это чудовище являло собой помесь жабы и крокодила, Румпельусмехается ироничности ситуации. Он был точно таким же. Человек-крокодил. Тогда он потерял последние остатки своей человечности. Тогда он стал истинным монстром, тем, кого боялись на каждом шагу. Чудовище темно-зеленого цвета, с кожистыми наростами на спине, крякнуло, выпуская еще немного дыма.

Воздуха стало не хватать, нужно было вздохнуть, но дымка практически полностью охватила мужчину. Помедлив с секунду, Румпель сбросил с себя пиджак и накрыл небольшое кругловато-жирное чудовище тканью. Оно пискнуло и завозилось, желая оттолкнуть от себя ненужный предмет. Дымок стал развеиваться. Сколько бы животное не кряхтело, ткань не пропускала больше удушающего яда. Повалив моток ткани на землю, Румпель навалился на него всем телом, ограничивая монстра в каком-либо потоке воздуха, беспощадно душа его. Через какое-то время чудовище перестало брыкаться, но Румпель продолжал придавливать его к земле.

— Ты справился, — в голосе Коры прозвучало тепло, и легкая улыбка коснулась ее губ.

— Кора ты…

— Да отпусти ты его, — в Коре появилась тьма, устало махнувшая на мужчину рукой. Кора фыркнула и отошла на шаг, отступая от Темного.

— Я тебе больше не нужна здесь, — сказала она то ли Темному, то ли самом Румпелю.

— Да.

— Нет! — одновременно с тьмой сказали он. Но женщина уже испарилась.

— В этом мире я сам буду решать, кто тебе нужен, когда и насколько.

— Ты похож на сутенера, — фыркнул Румпель, отбрасывая от себя пиджак и вставая на ноги.

— Куда лучше, чем коматозник, находящийся одной ногой в аду, — уныло произнес Темный, напряженно стоя напротив Румпельштильцхена.

— Ну и где язвительные комментарии? Прыжки с бубном и танцы у костра? — поинтересовался Румпельштильцхен, с любопытством изучая тьму. Что-то в нем изменилось, но Румпель не мог понять что. Тьма была не такой, как три дня до этого и это настораживало мужчину.

— Костер, не костер, но котел в аду для тебя уже приготовлен, — уголок губ Темного насмешливо дернулся и он испарился.

— Шутник, — пробурчал Румпельштильцхен и попытался вытащить пиджак из-под валяющегося, дохлого монстра. С ткани стекала зеленоватая слизь.

— Фуууу, — вещь была испорчена. — А убытки мне кто возмещать, интересно, будет?

Комментарий к Круг четвертый. Четвертый день.

Монстр Шизофрения.

https://pp.vk.me/c628625/v628625220/1ae66/pfW90yuQ7Ro.jpg

========== Круг пятый. День пятый. ==========

Несмотря на теплые отрывки воспоминаний, мелькавшие в хаотичном потоке кошмаров, мыслей, пропитанных, отравленных остатками тьмы и страха перед смертью, холод подбирался все ближе. Лаская пятки, проникая под тонкую ткань шерстяного костюма.

Сквозняк скользнул по обнаженной лодыжке, выглядывающей из-под задранной штанины, отправляя по телу озноб, вынуждая волоски на ногах встать дыбом и поежиться их обладателя, обхватившего себя двумя руками.

Улыбка промелькнула на тонких губах: зачем бояться смерти, если ты уже в аду?

- Вставай, — чей-то бесцветный голос ворвался в его сознание, заставив Румпеля поморщиться во сне.

- Во имя всех богов, твои сны просто отвратительны, — обладатель незнакомого ему голоса бесцеремонно поднял холодным пальцем веко мужчины.

Румпель, наконец-то очнувшийся от собственных грез, дернулся. Ему хватило пары секунд, чтобы понять, где он был, что происходит и кто оказался перед ним.

— Грипп? — хриплым после сна голосом, участливо, поинтересовался прядильщик, медленно поднимаясь на ноги. Тут было холодно. Жилет, державшийся на последней пуговице и тонкая шелковая рубашка, потрепанная, местами порванная и до отвращения грязная, совершенно не спасали от холода.

Тьма ничего не ответила.

— Ах, наверное, температура и нос заложило, да? — мужчина с любопытством посмотрел на напряженного Темного. Его ужимки ушли, как и его интонации, что Румпель перенимал себе с каждым годом. Его легкость. Все ушло и это стало пугать.

— Когда температура повышается, больного начинает морозить, — металлическим голосом отозвался Темный, взмахнув рукой.

В темной комнате, на полу которой проснулся Румпель, зажглось пару свечей, освещая множество зеркал, расставленных по периметру комнаты.

Похолодало.

— Ад — подразумевает плюсовую температуру, — буркнул мужчина, выдыхая облачко пара. — Совсем тронулся? И вообще, что с тобой произошло? — интересоваться здоровьем Темного было смешно, но привязанность к этому демону была все еще слишком ощутима.

Похолодало.

Тук. Тук-тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Сердце ускорилось, с усилием разгоняя кровь по замерзавшему телу мужчины.

— Мой мальчик обо мне беспокоится? — ровно спросил его Темный.

Это прозвучало пугающе. Словно тьма наконец-то смогла распрощаться с его частичкой души. Словно, нехотя, смирившись с исходом, отпускала его.

— Значит, не скажешь, — Румпель зло раздул ноздри, вдыхая леденящий легкие воздух. Тьма едва уловимо качнула головой — исчезая.

Румпель досадно зарычал, со злостью растирая ладони, пытаясь согреть их своим дыханием.

Шаг. Еще шаг. Присесть. Встать. Размяться. Шаг. Шаг.

Зеркало.

Серебряное отражение рассеивается, показывая Крюка с волшебной шляпой.

Румпель вздрагивает, отскакивая назад, запинаясь о собственные непослушные ноги.

Зеркало.

Урсула душит щупальцами тонкую, нежную шею Белль.

Чертыхнувшись, он поворачивается.

В новом зеркале смеется Реджина, говоря ему о смерти возлюбленной.

Это прошлое. Это все было. Сейчас все хорошо. Оно не должно заморозить твой разум. Оно не должно покрыть тонким слоем льда твой взгляд.

Он мечется, как загнанный в клетку зверь. Каждое зеркало светится, показывая отрывки из его жизни. Это раздражает и разъедает изнутри. Замораживает его сердце.

Мысль о том, чтобы замерзнуть на холоде, не видя всей этой боли, не чувствуя, уже не кажется такой уж страшной.

И только одно зеркало среди всего этого калейдоскопа страха и воспоминаний — мрачнее остальных.

Оно старо, потрепано и надколото. Точь-в-точь, как он сам. Это и есть он. Страшный, старый. Пустой.

Такой же темный, как отражение в нем.

Шаг. Все та же темнота. Бездна.

Еще шаг. Тьма не рассеивается. Румпеля охватывает легкая нервозность, там должно быть его отражение. Воспоминания. Хоть что-то.

На шаг ближе. Вглядываясь в манящую темноту. Надеясь на выход из этого водоворота событий.

Что-то красное мелькает в отражении, приближаясь к мужчине. Румпель настороженно вглядывается в появившегося перед ним незнакомца.

Потрепанные одежды. Изогнутый деревянный посох. Когтистые старые руки. И три… головы. Румпель хочет отшатнуться, но красные, горящие глаза, скрытые под голым, покрытым трещинами черепом, гипнотизируют.

Монстр наклоняет голову к плечу и мужчина завороженно, вынужденно, повторяет за ним.

Хочется бежать. Кровь стынет в жилах. Сердце болезненно стучит.

Когтистая рука выходит из зеркала и ласково оглаживает покрытую щетиной щеку. Вспышки воспоминаний мелькают перед глазами с такой скоростью, что мужчина едва может удержаться на ногах.

Страх перед чудовищем исчезает, уступая страху за близких. Его мальчик. Его Бэй. Он обещал его найти. Сделать все, чтобы быть с ним рядом, защищать и любить. Карие глаза наливаются яростью и решимостью сделать все возможное, чтобы вернуть своего мальчика обратно домой. Что-то затрепетало в зеркале, привлекая к себе внимание. Монстр удовлетворенно урчит, блаженно подергивая огромными вороньими, скрывающимися за его спиной, крыльями.

Сердце заходится болезненным стуком, когда перед глазами появляется Кора с Реджиной.

Соплячка должна спасти его сына. Любой ценой.

Он встряхивается, удивленный возможностью наконец-то шевелиться. Ловит взгляд знакомых карих глаз: «ТОЛКАЙ!».

Кора летит спиной в свое зеркало, к нему. Мужчина кровожадно усмехается, готовый расправиться с предательницей раз и навсегда, но тело женщины пролетает сквозь него. Красные глаза вновь гипнотизируют мужчину, покачивая перед глазами висящую, миниатюрную птичью клетку, закрепленную на посохе хозяина. В клетке младенец. Совсем дитя. Плачущее, цепляющееся за прутья стальной клетки.

Нет! Нужно спасти его! Он не сделает этого! Он не причинит ему вреда!

Зеленоглазый ребенок ревет и пытается что-то сказать.

Румпель разбирает лишь одно: «ЭММА!».

Здравый рассудок затыкается перед горящим взглядом алых глаз.

Теряя свою индивидуальность, теряя в этом монстре себя, Румпель завороженно шепчет: «Эмма».

-Эмма… — имя звучит с болью в грудной клетке.

-Эмма…- холод отступает, забирая с собой осознанный взгляд прядильщика.

-Эмма…- он шагает в зеркало, ведомый мыслями о собственном сыне.

Душа. Сердце. Разум. Свет. Любовь.

Все пронизано и подвешено на золотую нить, которой он оплетал жизни двух влюбленных.

Румпель безумен. Румпель готов любой ценой свести Белоснежку с Принцем. Он ощущает себя пауком, удачно развесившим золотую паутину в Зачарованном Лесу.

Хочется смеяться и хлопать в ладоши.

Скоро.

Скоро он увидит своего мальчика.

-Дарлинг, ты похож на куклу, — улыбка быстро сползает с лица прядильщика, уступая осознанию происходящего.

-Круэлла?

-Она самая, старый манипулятор.

Румпель хмурится с каждой минутой, чувствуя все больший контроль над собственным телом и разумом.

— Все претензии к Эмме, — ее он явно не ожидал увидеть.

-Не волнуйся, дарлинг. С неё я тоже спрошу, — он открывает рот, желая спросить, что она имела в виду, но женщина опережает его.

-Ты должен убить его.

-Кого «его»? — Румпель не понимает о ком идет речь, и блондинка обеспокоенно вздергивает накрашенные брови.

— Дарлинг, сейчас не время для шуток. Мои таланты распространяются на ежей, но не на рукавицы из них.

— Что ты…- когтистая рука накрывает его тонкую шею сзади, вонзаясь иглами в кожу.

-Ох-хо-хо. Тебя всегда стоило держать в ежовых рукавицах, — Круэлла испуганно смотрела за его спину. — Н-но это образное выражение… И воспользоваться этим советом должна была служаночка, а не… — женщина замолкла, видя, как карие глаза вновь наливаются решимостью, а мужчина начинает приближаться к ней.

— Ну… — она закатывает глаза, но опасливо отступает, — табуретка тебе даже в аду будет необходима.

Монстр шипит, бросаясь в Круэллу своим посохом, и женщина исчезает, громко бранясь.

Тепло скользит по телу прядильщика, опутывая и обволакивая его. Стало легче. Мысли вновь обрели легкость и цель.

Сердце пропускает пару ударов. Давая сбой.

Румпель, подвешенный за собственные нити, скачет подле Реджины, подталкивая ее с каждым шагом к наложению проклятия.

Нить дергается, и вот он взмахивает рукой. Необходимо заключить сделку? Нити тащат его за собой, руководя им.

В голове пусто.

Его сын скоро будет с ним.

Скоро будет Эмма.

Не нужно думать, нужно выполнять.

Скоро не будет его.

Круэлла вновь появляется перед ним, пораженно смотря на мужчину, подвешенного за собственную золотую нить.

— Хэй, — окликнула она его. Мужчина продолжал безвольно висеть, распятый собственными нитями, с каждой секундой все больше напоминая Круэлле живую тряпичную куклу.

— Румпель-черт тебя задери-штильцхен, — шипит Круэлла.

В висках стучит, голос с трудом пробивается сквозь завесу гипноза. Он качает головой.

— Я хоть и не религиозна, но Бога ради, собери остатки своего разума и вылези из этой дыры!

— Я все еще шокирован, — хрипит он, поднимая на нее более осмысленный взгляд. Круэлла облегченно выдыхает.

— Ты единственный, кто сможет выбраться из этого проклятого места.

Румпель хмурится, вновь чувствуя боль в груди. Нити болезненно тянут его за запястья, но он должен задать еще один вопрос.

— Почему я? — нить вонзается в кожу, разрезая ее.

— Я побывала в двух мирах. Прости, дарлинг, но в третий, — женщина махнула рукой, указывая в небо, — врата для меня закрыты. И могу с уверенностью сказать, что встречала только одного манипулятора. Лучшего кукловода всех времен.

Принципиально не носившего с собой табуретку, — кисло закончила она, поправляя на себе призрачную шубу. Румпель усмехнулся, ему всегда нравилась манера ее общения.

— Польщен, дорогуша, — он захотел отвесить ей шутливый поклон, но нити резко вздернули его тело в исходное положение.

— Сомневаюсь. В качестве куклы, сейчас, ты, а не он, — Румпель непонимающе посмотрел на Круэллу, пытаясь понять смысл ее слов. Это положение было таким удобным и умиротворенным, что хотелось оставаться в подвешенном состоянии всю жизнь.

Круэлла окинула его разочарованным взглядом.

— Кукла, набитая простой соломой, — щека мужчины дернулась, возвращая его в реальность. Он не должен быть здесь.

Он прядильщик. Человек, а не кукла. Он живой.

Кровь струйкой стекала по рукам.

Живой!!!

Вывернувшись, Румпель оттолкнул от себя неповоротливого монстра. Существо выпустило из когтистой руки деревянный крестик, на который были закреплены его золотые нити.

Мужчине хватает мгновения, чтобы выпутаться из нитей и накинуть одну из них на существо.

Оно сопит, стараясь взглянуть в глаза, загипнотизировать, подчинить.

Румпель отчаянно жмуриться, бормоча под нос имена родных людей и то, что они все в безопасности. Не здесь. Не с ним.

Прядильщик с силой стягивает нить. Тонкое золото вонзается в шерсть, просачиваясь сквозь тело, словно разрезая масло, достигая костей существа.

Алая, как глаза монстра, кровь закрашивает нить, заливая побелевшие костяшки рук. Существо обмякает в руках, падая грудой лохмотьев к ногам мужчины.

— Дорогу-у-уша, — довольно тянет Круэлла.

— Не смей употреблять мои слова, — шипит Румпель, брезгливо вытирая руки о ткань брюк. Круэлла наигранно охает.

— Между прочим, мог сказать и спасибо. Я была твоим проводником! — женщина фыркнула, сдувая упавшую на глаза прядь волос.

— Хреновый из тебя Спаситель, — выплевывает Румпель, пиная носком ботинка руку монстра.

— Вот заведешь хомячка, его и пинай, — все так же металлически произносит появившийся Темный, щелчком отправляя бранящуюся Круэллу восвояси.

— Развел тут ферму. Разочарован моими успехами? — Румпель горделиво выпрямился, охнув, когда сердце отозвалось новой болью.

— Ты чуть не умер. Обессилен. Совсем один. Тебе многого не надо, — бесцветно отозвался Темный, превращаясь в смолянистую лужу.

— Это мы еще посмотрим!

Комментарий к Круг пятый. День пятый.

https://pp.vk.me/c630029/v630029220/8b72/DUjHaHEKKQs.jpg

Монстр: Обсессивно-компульсивное расстройство. Среди монстров является одним из самых сильнейших. Считается кукловодом и манипулятором, внушая жертве страх за свою семью, мнительность и одержимость. Обожает своим пешек: Тревогу и Паранойю.

========== Круг шестой. День шестой. ==========

Ему снится Белль. Румянец на щеках, голубые счастливые глаза и заразительный смех. Он бережно обнимает ее за талию, шепча на ушко забавные истории, ловя осуждающе-притворные взгляды в его сторону, а после — ее смех. Время летит настолько быстро, что они не замечают смены погоды. И лишь попав под дождь, пара, все еще смеясь, пытается поскорее вернуться в их домик в лесу. Они промокли. Капли медленно стекают по его лицу, срываясь с кончиков влажных волос. Белль быстро сбрасывает промокшее насквозь пальто на пол и судорожно растирает ладони, пытаясь согреться. В домике холодно, и на растопку камина уйдет много времени. Магии почему-то нет, и это не огорчает его. Даже… радует. Мужское пальто летит на землю, и Румпель спешно прижимает к себе замерзшую девушку. Он не замерз, он может ее согреть. Влажные холодные руки Белль скользят под теплой жилеткой, цепляясь за шелковую ткань рубашки. Продрогшая девушка прижимается ближе к нему, касаясь холодным носом его шеи. От прикосновения, его разгоряченная кожа покрывается мурашками, капли дождя барабанят по окнам, а холодный нос проводит линию вдоль его шеи, болезненно прижимаясь к ней.

Тук… Тук-тук-тук.

Румпель вздрагивает, резко проснувшись. Руки скользят по сырому каменному полу. Ткань жилетки отсырела, а рубашка неприятно прилипла к телу. Мужчина не понимающе оглядывается, пытаясь понять, куда на этот раз его отправил Темный. Каменные стены, покрытые мхом и слизью, с потолка свисают ржавые оковы, с которых вязкими каплями падает на пол кровь, подошва туфлей скользит по каким-то ошметкам. Запах металла, крови, гнили и зловония режет глаза. Такое знакомое, такое…

За ухом что-то щелкнуло, сильнее сдавливая шею, обжигая холодом.

Что за черт?! Грязные пальцы касаются шеи, нащупывая толстый, железный ошейник, плотно прилегающий к его коже. Дышать становиться труднее, а сердце болит все сильнее и сильнее.

Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук.

Он цепляется за металл, стараясь вырваться из оков, но холодное железо лишь сильнее врезается в его плоть. Кто-то дергает его за поводок, усмиряя. Мужчина резко оборачивается, желая увидеть своего монстра, своего… хозяина? Но рядом никого нет. Что-то заворчало у его уха, злостно шипя. Румпель обернулся вокруг себя, вновь и вновь, до тошноты, до головокружения, но все было тщетно. Только пискливый смех, эхом ударяющийся об окровавленные стены темницы, пульсирующей болью отдавался в глубине его хрупкой черепной коробки.

Темница. Его темница.

Румпель замер, вглядываясь в собственную прогнившую дверь, что зазывно открылась сквозняком. А сквозняком ли..?

Кто-то дернул поводок, и по лязгу он понял, что от ошейника тянулась массивная цепь, способная удержать такого зверя, каким когда-то он был. Нет, сейчас он не зверь. Жертва обстоятельств, кукла Темного, жалкий человек, ищущий лазейку на свободу, но не зверь. Сердцебиение участилось, разгоняя горячую кровь по телу, выделяя адреналин. Увеличивая непонятно откуда взявшуюся злость, подпитывая ее ненавистью и местью, привкусом предательства. Его заключенный сбежал, оставив хозяина замка в дураках. Никто не может с ним так поступать. Никто. Вор расплатится за дерзость своей жизнью.

Мужчина бросается вон из темницы. Поводок ослаблен, позволяя озлобленной собаке взять след. Дверь темницы ударяется о холодную стену с жалобным скрипом, взывая его к пощаде, выводя из себя. Румпель выскакивает в коридор: нужно найти обидчика, нужно завершить дело. Ноздри раздуваются, глаза пытаются привыкнуть к темноте, а окровавленные пальцы судорожно подергиваются, желая сомкнуться на шее его жертвы.

Щелчок. Коридор озаряется светом, ослепляя мужчину. Глаза предательски слезятся, не желая привыкать к свету, дезориентируя его. Это не его коридор и не его замок. Он бешено осматривается, разрываясь между страхом перед неизвестным и жаждой мести. Трибуны. Места. Софиты. Стулья. Бархат под ногами. Купол над головой. Он в цирке? Манеж? Это должно быть шутка. Где вор?!

— Я его отпустила, он не виноват, — свет становится приглушенным, а прожектор направляет яркий луч на одинокую фигурку в зале, сидящую в первом ряду. Девушка не жмурится, казалось, она совершенно не замечает ни оков, ни слепящий, направленный на нее свет.

— Виновен! — рычит Румпель, бросаясь к ней. За спиной слышится лязг цепей и шипение. Пальцы болезненно сжимают ее тонкое запястье. — И теперь ты увидишь, как я убью его!

Луч прожектора покидает их, освещая задние ряды противоположных трибун. Робин крепко сжимает палочку, что-то бормоча лежащей на телеге женщине. Дыхание сбивается, а сердце пропускает удар. Убить.

Румпель кидается к вору, волоча за собой девушку, едва успевающую перебирать ногами, похожую на фарфоровую бездушную куклу с большими голубыми глазами. Подбежав к краю арены, его цепь резко натягивается, дергая мужчину назад. Он падает на спину, ударяясь затылком о землю. Выпустив Белль, он схватился руками за ошейник, судорожно кашляя, пытаясь облегчить боль от металла.

Девушка что-то бормочет, хочет защитить, помочь, спасти. Нет, никакой пощады. Ничего. Пальцы судорожно сжимают лук, так удачно появившийся в руке из ниоткуда. Румпель встает, морщась от натяжения поводка, и прицеливается. Вдох-выдох. Цель одна. Какой-то тихий писк на мгновение отвлекает его. Цепь натягивается, а после ослабевает. До его слуха доноситься ругань и бормотание, перебиваемое спокойным писклявым голоском. Хочется обернуться, посмотреть, увидеть своего монстра. Цепи лязгают, возвращая его мысли к вору. Тетива натягивается так же сильно, как и его цепь, вытягивающая из него всю жизненную силу. Позади него что-то хлопает, резко отдергивая цепь назад. Стрела теряет цель, вонзаясь в дерево повозки, оставляя жизнь этому… отцу.

Он на коротком поводке, лишенный движения, потрясенный. Что-то, мелькнув перед глазами, с силой прижалось к его лицу. Он дернулся, но ошейник до крови вонзился в кожу, оставляя царапины. Металл, стягиваемый кожаным ремешком на затылке, холодил его лицо. Подрагивающие пальцы коснулись лица, отслеживая тонкие металлические прутья, идеально ровные линии, тянущиеся от его носа до подбородка, болезненно вонзающиеся в его челюсть, скрывающие половину лица.

— Намордник?! — с губ срывается то ли скул, то ли рык. За спиной вновь кто-то хихикает, а Белль рассыпается в благодарностях. Понимание приходит с опозданием. Он чуть не убил будущего отца, чуть не оставил беременную женщину умирать в одиночестве. Но он этого не сделал, ведь так? Он смог справиться, спас их. Но он ли? За спиной вновь слышится тихий смех, а цепи плавно оттягивают его к центру арены.

— Нет! Нет! Белль! — Румпель бросился к улыбающейся девушке. Шаг вперед и два назад. Цепь продолжает укорачиваться утягивая его за собой в самый центр арены. - Нет! Пусти! — мужчина дергается вперед, мгновенно захрипев от пережавшего его горло ошейника. Туфли предательски скользят по гладкому бархату арены. Нет ни точки опоры, ничего. Ноги беспомощно разъезжаются, он даже не может продеть пальцы под ошейник, ослабить душащую боль. Он чувствует влагу, кажется, это его кровь. Оказавшись в центре арены, натяжение поводка спадает, позволяя ему сделать судорожный вдох. Спертый воздух обжигает легкие, оседая изнутри пылью горя и прахом радости. Внутренности содрогнулись, а сердце болезненно сжалось. Румпельштильцхен закашлялся, пытаясь выхаркать эту дрянь, не зная, что делать, за что хвататься. Руки беспорядочно метались от ошейника к наморднику и обратно к ошейнику.

Кто-то пискливо выругался за его спиной и дернул цепь. Румпель прислушался, различая два тонких голоска спорящих друг с другом, сражающихся между собой. Ему необходимо увидеть их. Необходимо победить. Сразиться. Мужчина резко оборачивается — никого. А голоса вновь позади. Поворот. Никого. Это злит и выводит из равновесия. Движения и металл приносит саднящую боль. Руки подрагивают, дыхание прерывисто. Он чувствует, как по венам бежит кровь, как пульсирует в висках, как эхом звучат голоса.

— Хватит! — рычит он, не способный сдвинуться с места. Похожий на забытого пса. — Покажись! — руки сжимаются в кулаки, ноздри раздуваются, переносица ноет от прилегающего металла.

— Тшш… — теплая ладонь касается его плеча, принося легкое спокойствие.

Тук-тук…

Сердцебиение замедляется. Рваное дыхание сменяются глубоким вдохом. Он медленно оборачивается, с неверием смотря на Белль. Румянец на щеках, счастливая улыбка и голубые глаза, светящиеся любовью.

— Ты… пришла?

Нет, это не она. Белль не могла вернуться, он отпустил ее. Навсегда. Но тепло ее ладони такое настоящее, а улыбка — искренняя. Хочется убедиться, прикоснуться, ощутить знакомый вкус ее губ. Девушка, словно прочитав его мысли, мягко улыбается, приближаясь к нему. Голоса позади становятся глуше. В его глазах паника и отчаянная надежда на то, что все это по-настоящему, что она действительно любит его, видит того человека, что давно похоронен под слоями множества масок. Алые, манящие губы в миллиметре от его, хочется…

— Стой-стой, — он сожалеет, на сегодня у него на одну маску больше. Еще одна преграда к счастью. — Я… я не могу…

— Все хорошо. Это не проблема, все хорошо… — шепчет Белль, невесомо прикоснувшись к тонким прутьям намордника. Подарив ему ободряющую улыбку, успокаивая его нервозность. Румпель облизывает пересохшие губы, едва касаясь языком солоноватого металла. Пальцы соскальзывают с намордника и, губы осторожно касаются его губ сквозь железные прутья. Да, это она. Его Белль. Поцелуй лишает его бдительности, вся его концентрация лишь на ее губах, на руках сжимающих его подрагивающие ладони. На руках, что-то делающих на его затылке.

— Что происходит? — слишком много рук. Слишком много прикосновений, ощущений, чувств. Водоворот хаоса затягивает «Я» его в воронку, уничтожая сознание.

— Это работает, — она невинно улыбается. Румпель слышит позади себя щелчок.

«Вот и дуло у виска. Вот и смерть твоя близка».

С глухим ударом на землю падает намордник. Глаза наливаются яростью и злобой. Ненавистью и болью предательства. Осознанием и страхом. Водоворот эмоций срывает самую главную маску, унося истину на самое дно. Цепь дергается, погоняя его, позволяя бешеной собаке метаться по арене. Руки судорожно сжимаются в кулаки, желание убить девушку с каждым разом возрастает. Еще капля и содержимое бокала контроля будет уже не спасти.

Стой. Нет-нет-нет. Ошейник словно деревянная коробка, удерживающая его настоящего в ловушке. Румпелю кажется, что выход наверху, там, где вскоре будет забита последняя сторона, крышка его гроба. Он царапает деревянные стены, цепляясь окровавленными пальцами за сучки, пытаясь достучаться, пробиться сквозь обволакивающий темный дурман. Нет-нет-нет. Не смей убивать ее. Сохрани ей жизнь.

Румпель оборачивается, встречаясь с собственным отражением в зеркале. Растрепанный, с бешеным взглядом, в золотом окровавленном ошейнике и цепью, тянущейся от него. Взгляд цепляется за движение на конце цепи. Два маленьких существа сражались друг с другом, борясь за право обладать его поводком. Цепь выскользнула из рук одного и он злобно зарычал на своего близнеца. Монстры были похожи на огромных тушканчиков. Задние лапы длинные, передние маленькие, но цепкие и когтистые, способные крепко держать цепь. Оранжево-синие спирали по всему телу и живое пламя на холке и кончике длинного хвоста. Огонь и вода. Инь и янь. Две стороны одной монеты.

Самый агрессивный из них отбрасывает от себя второго, более слабого, хватает цепь, дернув на себя. Румпель шипит от боли, переключая взгляд на собственное отражение. В зеркале не он, а трибуны позади него. Луч прожектора освещает одно из мест, показывая его взору ухмыляющуюся Реджину. Она улыбается, упиваясь собственной местью, собственным превосходством. Мужчина резко разворачивается, отталкивая от себя зеркало.

— Ты! — кричит мужчина, указывая на нее пальцем. Бросаясь к женщине, вновь остановившись у края арены, сдерживаемый цепью. Кроваво-красные губы королевы растягиваются в улыбке. Изящные руки поднимаются в элегантном жесте и начинают хлопать. Аплодисменты до ужаса оглушительны. Свет вспыхивает, освещая публику цирка. Королева. Королева-королева-королева. Везде она. Везде этот красный цвет предательства и гордыни. Она смеется и аплодирует, она уничтожает его. Слишком много. Слишком громко. Слишком кроваво. — Дьявольское ты создание, это твоих рук дело, — кричит он, сорвав голос. — Ты обратила ее против меня! Ты! — он не знает в чьи глаза из множеств королев ему смотреть, он рычит и брызжет слюной. Давясь собственной болью и гневом.

— Кто она? — тонкий, не понимающий голосок, обрывает шум, прозвучав, как гром среди ясного неба. Свет тухнет, оставляя их вновь одних. Румпель резко обернулся на звук, обратив к ней бешеный взгляд.

— Она?! — крикнул он, наступая на девушку. — Королева! Я знал, что ты никогда не сможешь полюбить меня, — сейчас его не заботит то, как колеблется его поводок. То, как он, запертый в коробке стучит по стенам, злостно пиная их.

Не смей ее убивать.

— Но почему? — в голубых глазах стоят слезы, а губы предательски дрожат. Но он не видит всего этого. Боль застилает глаза. Его никто никогда не сможет полюбить. Он лишь орудие для достижения целей.

— Потому что никто! Никто! Не сможет полюбить меня! — он схватил ее за плечи тряся, как тряпичную куклу. На ее молочной коже останутся темно-фиолетовые синяки, возможно, даже царапины. Он теряет контроль. Хватка становится сильнее и болезненнее. Бесконтрольность его силы может сломать ее, переломать сначала руки, а затем, энергетикой, силой ненависти, сломать ее ребра, расплющив трепещущие под ними легкие. Вырвать ее сердце и стереть в порошок. Уничтожить ее так, как она это сделала сегодня с ним.

Румпель бьется о стены коробки, захлебываясь слезами, проклиная собственную клетку. Взывая к темноте, умоляя сохранить ей жизнь. Он разгоняется и врезается с силой в стену, желая сломать этот барьер, выбраться наружу. Тупая боль разливается по телу, но ему все равно. Нужно сохранить ей жизнь. Шипя, он встает и, снова разогнавшись, вновь и вновь врезается в стену. Дерево жалобно трещит и стонет. Но этого мало. Он заперт на век.

Что-то меняется в его взгляде, сквозь вражескую завесу он видит ее испуганный взгляд. Его ладонь резко выпускает ее плечо, а вторая рука с брезгливостью отталкивает ее от себя в темницу. Он убьет ее. Позже. Этот приговор озвучен и обжалованию не подлежит. В коробке Румпель заходится истошным воем, кусая сбитые костяшки на руках, умоляя о пощаде.

Все незначительно, когда ты стоишь посреди арены, не зная что делать. Ты опустошен и в то же время переполнен. Поводок резко дергается, становясь короче. Но тебе все равно, ты больше никуда не рвешься, не к кому. Незачем. На лицо падает намордник. Волосы попадают в затягиваемые ремешки и эта боль кажется правильной, по совести. Скупые слезы срываются с его глаз, руки безвольно свисают вдоль тела. Он подавлен. Разбит. Уничтожен. Но он не чудовище, нет. Белль будет жить. Он отпустит ее, подарит новую жизнь.

Из деревянной коробки доносятся всхлипы и благодарности.

Тело подрагивает от скребущего чувства ногтей по дереву. Ему просто нужно отпустить ее. На глаза попадается монстр, откинутый его братом. Цепь неприятно звенит, но это его не заботит. Не тогда, когда ты чувствуешь себя самым одиноким человеком на свете. Монстр рычит и вновь бросается за его спину. Рывок. Еще рывок. Казалось, его хозяин хочет опрокинуть пса на спину, но нет. Цепь то слабнет, то натягивается, а за плечами брань. Кто-то резко тянет его за волосы и, щелкнув, намордник падает в его ноги.

Она должна умереть. Предательница. Белль никогда не сможет его полюбить. Он чудовище, монстр. И она знает его секрет. Она должна умереть.

— Не смей! — сипло доноситься из коробки, барабаня по всем ее стенам. — Слышишь, не смей!

Румпель шатается, и цепь позволяет ему сделать шаг. Еще и еще. Удар по стенам коробки, отрезвляет. И вот он с ненавистью избивает кочергой его стеклянный шкаф. Уничтожая все самое хрупкое, все, что когда-либо будет напоминать ему о ней. Все хрупкое, такое, как она. Весь белоснежный фарфор, напоминающий ее кожу. Весь бархат цвета ее губ. Уничтожая шкаф, он убивает ее. Пусть так, но не саму Белль, ожидающую приговора в темнице. Не ее. Человечку из коробки удалось достучаться, на миг, но удалось.

Злость все еще пульсирует в нем, как давний нарыв. Но сил уже нет, а осколки стекла впиваются в его руки. Резкий рывок назад, на лицо надевается намордник вонзаясь холодным металлом в поврежденную кожу лица, что-то бьет его сзади по ногам и он обреченно падает на колени. Злоба и месть отступают, оставляя боль и разбитое сердце. Но где-то там, в ноющем сердце для Белль всегда найдется место. Он любил ее, как никого другого. Отпустит. Обязательно отпустит, подарит весь мир, освободит от себя.

Цепь беспрестанно дергается, а монстры кубарем катаются по арене, не выпуская его поводок из лап. Один из них сбивает его с ног, срывая намордник с лица. Цепь резко натягивается, удушая, держа на привязи его агрессию. Он стоит на четвереньках, судорожно хватая пересушенными губами воздух. Удар с другого бока, вновь валит его на бархат арены. Металл намордника снова прижимается к лицу, разбивая верхнюю губу о зубы. Во рту неприятный металлический привкус крови и беспомощности. Он похож на старую дырявую лодку, болтаемую в шторм на волнах гнева, любви, печали, радости, сожаления и ненависти, доброты и нежности. Его дергают из стороны в сторону, перетягивая к себе, как трофей. Намордник то спадает, то вновь оказывается на лице. Переносица разбита и капли крови стекают с его подбородка. Куда его вынесет на этот раз? О какие скалы разобьется его душа, на дне чьего моря окажется его лодка?

Тело ломит от побоев, хаос эмоций делает его безвольным. Намордник спадает, а рука предательски тянется сквозь осколки фарфора к единственной чашке, символизирующей его любовь. Сквозь темный туман, удушье ошейника и ругань, пробивается забитый голосок, молящий сохранить хоть что-то на память о Белль. Что-то напоминающее о лучике света в его темной жизни. Монстры яростно сцепились меж собой, потеряв цепь. Наваждение спало и рука хватает вместо чашки намордник. Его дрожащие руки сами застегивают на нем намордник, туже стягивая кожаные ремешки. Он из последних сил вскакивает на ноги, и бежит. Бежит туда, где Белль. Туда, где она была сейчас в безопасности. Ему кажется, что он бежит по темным коридорам, желая выпустить ее из темницы. Туфли увязают в бархате арены, и Румпель до сих пор не понимает, что пробегает уже третий круг. Мелькают трибуны, а звук болтающейся цепи позади него лишь подстегивает бежать быстрее. Один из монстров, одержав победу, ловит его цепь. Намордник не спадает, перед глазами только появляется дверь ее темницы. Сейчас он должен отпустить, сейчас или никогда.

Он спас ее. Освободил и подарил жизнь. Как долго он еще сможет быть в наморднике, как… Резкий рывок цепи откидывает его в центр арены. Румпель больно ударяется затылком о землю, в глазах темнеет, а купол над головой плывет. Он оказывается в собственной лавке, в окружении псевдо-семьи и собственного внука. Сегодня Генри исполнилось четырнадцать лет, столько, сколько было Бэю, когда он потерял его. Мальчик, яркие каштановые волосы, как у его сына, и карие умные глаза, наверное, взглядом он пошел в него. А вот гены… воспитание — точно по линии матери. Что же подарить тебе, ребенок? Пальцы сами наколдовывают волшебную палочку. А тонкие губы насмешливо растягиваются в снисходительной улыбке, видя восторг в детских глазах. Вот и все, ребенок. Взмах и перед ним фарфоровая, хрупкая и опустошенная фигурка, осколками осыпающаяся к его ногам.

— Что ты делаешь? — женский голос проникает в его сознание вырывая мужчину из сна. Снова бархат, снова арена. Ему приснилось, Генри жив и Эмма позаботится о нем. Всего лишь сон. Рука судорожно тянется к лицу, нащупывая намордник. Румпель облегченно вздыхает. — Что ты делаешь?

— Ингрид? — он непонимающе хмурится, поднимаясь на ноги. Цепь неприятно звенит, а ошейник присохший на запекшейся крови к израненной коже, пережал горло. Румпель закашлялся.

— Ну-ну, тише. Не делай себе еще больнее, — женщина с сочувствием в глазах покачала головой. Все еще напуганный собственным сном, вспотевший, в грязи и крови он с недоверием и подозрением смотрел на нее, когда Ингрид подошла ближе. Румпель захотел отшатнуться, когда нежная, прохладная рука коснулась его волос. — Успокойся, — ее успокаивающий голос приносит ощущение безопасности. Рука убирает с его глаз влажные пряди слипшихся волос. Пальцы мягко скользят по прутьям намордника, словно проверяя его прочность и спускаются к ошейнику. Румпель шипит, когда к измученной коже над ошейником прижимается влажная ткань. Она заботливо вытирает запекшуюся кровь, неодобрительно поглядывая за его спину. — Ты должен избавиться от них.

— Но как? Я даже не могу видеть их, — сдавленно выдохнул он, морщась от ее движений.

— Можешь. Ты всегда знаешь, как выйти из ситуации, — цепь натянулась. Ингрид поймала его за ворот рубашки, и, прежде чем намордник слетел с его лица, произнесла. — Единственный, кто заслуживает нашей любви — наши родные.

Родные? Белль? Бэй? Или, может, Генри? Нет-нет-нет, только не Генри. Он погибнет из-за него. Генри его смерть, погибель. Он убьет его первым. Сейчас. Сейчас же. Все та же арена, все те же трибуны. Ингрид что-то говорит, но слова врезаются в невидимую стену и не достигают его сознания. На краю арены его внук, увлеченно раскачивающийся на качелях. Они символизируют его жизнь. Взлет — падение — взлет. Он так много сил прилагает для взлета, но всегда, чем выше он взлетал, тем быстрее он падал. Так и Генри. Где наступит его смерть? На взлете? Румпель шевелит рукой, и веревка, на которой закреплены его качели, начинает трещать. Или может при падении? Тонкие волокна каната один за другим рвутся, тело мальчишки найдут размозженным на камнях. Несчастный случай, скажут они, счастливое мгновение, молча согласится он.

Цепь подрагивает и звенит. Ошейник продолжает впиваться в шею, но что значит эта боль, по сравнению с радостью от потери собственного внука.

— Румпельштильцхен, мы должны любить своих родных и принимать их такими, какие они есть. К черту предсказания. Он твоя кровь. В нем течет кровь твоего сына. Очнись! — она взмахивает руками и это отвлекает существ. Монстр хмурится изучая женщину, облаченную в белоснежные одежды, и теряет власть над цепью. Румпеля отбрасывает назад, а на лицо падает намордник.

Сердцебиение замедляется, стены становятся тоньше и до слуха доносится голос Ингрид. Господи, он едва не убил Генри. Единственного родного человека по плоти и крови. Чудовище. Монстр. Животное.

— Теперь ты понимаешь, что ты едва не сделал сейчас? — Румпель запускает руки в волосы, оттягивая пряди волос, причиняя себе боль. С губ срывается рычание, болезненное, беспомощное, обреченное, похожее на рык забитой собаки, все еще сражающейся за жизнь, но с каждым ударом терпящей поражение.

— Почему ты здесь?

— Мы сами создаем свое счастье. Свой уют. Свой мир. Между родными проходит трещина, оставляя их на разных клочках земли, что начинают со временем тонуть. Мы сами не замечаем, когда рушим родственные мосты, а когда становится поздно и твой мир вот-вот пойдет ко дну, ты начинаешь строить их заново. И у тебя есть все, что для этого нужно. И ты строишь. Строишь и строишь. Выкладывая друг за другом кирпичи, скрепляя их обещаниями, любовью, клятвами, пониманием, добротой, искренностью, надеждой. Кладка за кладкой, ты строишь мост, но все говорят тебе, что это стена. Ты настолько одержим, что не видишь разницы между ними. А раствор крепок, стену уже не сломить, тебе не спастись, ты тонешь в собственном мирке. Один. Когда я поняла, что мост оказался стеной, было уже поздно. Меня боялись и от меня бежали. Ко мне выкладывали мосты, но все они тонули, не достигнув моего берега. Была лишь стена. Стена, которую я разрушила.

— Ты… ты пожертвовала собой? — со слезами на глазах, Ингрид кивнула.

— Я спасла их мир, ценою собственного.

— Но они желали тебе зла, они боялись тебя, — Румпель хмурился. Сердце болело и ему показалось, что этот мотор скоро заглохнет.

— Нет, — женщина грустно улыбнулась. — Я была так одержима страхами, что не видела очевидного. Что бы не случилось, твои родные никогда не отступятся от тебя. Они могут не понять, не сразу, но на это всегда нужно время, — она была права. Нужно оберегать родных, заботиться, но не убивать. К черту предсказание, он прожил свое, он готов. — Ад или рай, они все равно будут тебя любить. Не стоит губить единственное, что лю…

С громким щелчком намордник спадает.В ушах безбожно звенит. Убить. Любить. Убить. Любить. Трибуны зарастают плющом, а парапет арены становится деревянным. Прожектор освещает Белль, выжидающе смотрящую в его глаза.

— Что ты решил? Ты спасешь его или умрешь? — девушка нетерпеливо теребит подол платья, ожидая его приговора.

— Румпель, ты должен бороться. Убей монстра! — справа от него с надрывом в голосе говорит Ингрид. Поводок подергивается, а за спиной он вновь слышит ругань.

— Убьешь Генри? — Белль закусывает нижнюю губу.

— Убей монстра, Румпель! — Ингрид рычит, заламывая руки. Кто она против его любви.

Ошейник жжет кожу, словно раскаленное железо. Он задыхается. Тут мало воздуха? Или быть может ошейник вновь пережал его горло? Сердце пропускает удар? Паника накатывает волнами. Убить или любить? Смерть или жизнь? Белль или Ингрид? Он или монстр? Что выбрать? Намордника нет, а цепь мягко оттягивает его к Белль. Ингрид досадно рычит, понимая, чтопроигрывает в этом сражении. Не она, он.

— Что, черт возьми, тут происходит?! — с трибун сходит разъяренная Реджина, хватая мужчину за цепь у основания ошейника, отдергивая его от Белль. — Это не она! — Румпель затравленно смотрит на безразличную Белль, затем на Ингрид, а после на Реджину, вглядывающуюся в глаза, чье лицо начинает чем-то напоминать его самого.

— Молодец, борись, — шепчет Ингрид, прижимая ладонь ко рту, едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания. — Борись за своих родных, не за себя. Давай! Борись!

— Борись! — губы Реджины шевелятся, а его голос отчетливо звучит в голове. — Борись, сукин сын! — Реджина растворяется, оставляя после себя пульсирующую боль в висках.

Этого хватает, чтобы отрезвить, отвлечь монстров и воспользоваться моментом. Сегодня он убьет. Руки хватают ошейник, с трудом продевая длинные пальцы под плотно прилегающий к коже металл. Румпель резко проворачивает ошейник вокруг шеи, крича от боли, заливая кровью пальцы, нащупывая крепление поводка к цепи и судорожно хватаются за него. Сквозь слезы он видит замерших, изумленно таращившихся на него монстров. Руки перебирают звенья, с каждым рывком все больше и больше притягивая к себе своих хозяев. Зверьки, переглянувшись, хватаются за поводок, с рыком натягивая его, пытаясь взять контроль над взбешенным псом. Но все тщетно. Намордника нет, и вся его истинная злость, весь гнев, что по капле копился весь этот день, придают ему сил. Рывок. Рывок. Рывок. В глазах темнеет от силы и ярости. Предчувствие свободы пьянит. Рывок. Монстры выпускают цепь, теряя равновесие, падая к его ногам. Румпель опускается на колени, хватая их за пестрые хвосты все еще подрагивающими руками, связывая между собой.

— Обмотай цепью, — шепчет Ингрид, с радостью смотря на него. Он кивает, обматывая поводком зверьков. — Помни, они любят тебя, и всегда будут л…

— Ой, к черту! — между ними появляется Темный. Голос бесцветен и безразличен. Но слова говорят о его раздражении и недовольстве. Он как-то неловко взмахивает рукой, и Ингрид исчезает. — И их тоже, — монстры исчезают, а ошейник, раскрывшись, падает на землю. Румпель аккуратно потирает шею, стараясь избавить себя от тупого ощущения металла, что еще долгое время будет преследовать его. Темный взволнованно вышагивает возле него, то складывая руки на груди, то ставя их на бедра.

— Разочарован? — сипит Румпель, поморщившись от боли.

— Отнюдь, даже в чем-то рад, — Темный неловко зацепился ногой об ногу на ровном месте и едва не упал через парапет арены. Откашлявшись и нервно сложив руки на груди, отгораживаясь от удивленно смотрящего на него Румпеля, он продолжил: — Ты едва смог справиться с ними. Следующего монстра тебе не победить. Ингрид оказалась слишком… слишком сердобольной.

— Что с тобой происходит? — Румпель поднялся на ноги, сжимая в руке ошейник: лучше его не оставлять тут.

— То, что нужно, — Темный вновь топорно взмахнул рукой, превращаясь в смолянистую лужу.

— Любопытно…

Комментарий к Круг шестой. День шестой.

https://pp.vk.me/c627316/v627316220/3680b/8Y0UGClGNB0.jpg

Монстр этого дня - Биполярное расстройство.

Обложка к главе:

https://pp.vk.me/c627316/v627316220/36812/PPDIm74mep0.jpg

Знаю, глава вышла тяжелой, запутанной и непонятной. Отвечу на все вопросы)

========== Круг седьмой. День седьмой. ==========

Сквозь пелену сна пробивались не свойственные этому миру звуки природы. Румпель сонно перевернулся на бок, утопая в чем-то мягком, не желая окончательно просыпаться и начинать этот день. Под боком что-то хрустнуло. Ткань жилетки медленно промокала, достигая кожи, неприятно прилипая. В воздухе витала сырость, а пение птиц не вписывалось в события этих дней. Мужчина был все еще обессилен, организм требовал здорового сна, а сердце отдавалось в груди болезненной пульсацией. Наплевав на все, Румпель подложил под голову руку, желая вновь забыться сном.

Сквозь дрему он почувствовал легкую щекотку на запястье. Недовольно поморщившись, Румпель дернул рукой, прижимая ее ближе к себе. Пение птиц становилось тише, а стрекочущие звуки и шорох медленно окутывали все его тело. На запястье вновь появилось щекочущее чувство. Едва он дернул рукой, щекотка проникла под рукав, поднимаясь по руке. Мужчина недовольно взмахнул рукой, почувствовав, как что-то щекочет его у основания шеи. Зуд так же появился на оголившейся лодыжке, обнаженной груди, где была распахнута рубашка и у самого уха. Дернувшись, Румпель открыл глаза, всматриваясь в кишащее полчище сороконожек и сколопендр, ползающих друг через друга, путающихся в собственных длинных колючих лапах, медленно подползающих к нему. Кто-то дополз под штаниной до его колена, а в грудь вонзились чьи-то желваки. Усики кого-то неприятно коснулись ушной раковины, пытаясь заползти ему в ухо.

Вскрикнув, мужчина вскочил на ноги, прыгая по насекомым, раздавливая их хрустящие хрупкие панцири, освобождая свое тело от налипших, уже заползших во все возможные щели, монстров. Из штанины нехотя вывалилась сколопендра, желваки опасно клацнули, и насекомое вновь поползло в сторону испуганного человека. Отбросив с шеи кого-то шевелящегося, вздрогнув всем телом, Румпель с маниакальным наслаждением прыгнул на сколопендру, впечатывая ее в землю каблуком.

Сердце болезненно стучало. Приложив ладонь к покрасневшей коже на груди, которую секунду назад укусило нечто, он нервно осмотрелся. Вокруг были джунгли, высокие деревья с широкими темно-зелеными листьями, густая трава и где-то вдали шум прибоя. Штанина вновь зашевелилась. Чертыхнувшись, Румпель отпрыгнул в сторону от влажного болотистого участка земли, покрытого пожухлыми листьями, кишащего многоножками.

— Болит, правда? — бесцветно поинтересовался за его спиной Темный. Румпель резко обернулся, свирепо взглянув на него.

— Где мы? — поморщившись, мужчина недовольно потер ладонью грудь.

— Жаль, что именно эта оказалась не ядовитой. Наблюдать за тобой было бы куда интереснее, — сжав руки в замок за спиной, Темный лениво прохаживался из стороны в сторону. С одежд медленно стекала вязкими каплями тьма, падая на рыхлую землю, оставляя после себя болотистые лужи. Из мягкой земли, разрывая ее щупальцами, на свет появлялись новые сколопендры, обращая свое внимание на настороженного мужчину. — У тебя там что-то ползет, — Темный с отвращением показал на волосы мужчины.

Нахмурившись, Румпель коснулся кончиками пальцев своих волос, почувствовав, как что-то зашевелилось в его волосах, пытаясь увернуться от его руки. Ругнувшись, он попытался вытащить насекомое, но его тонкие лапки увязли в спутанных волосах мужчины, путая их еще больше. Заорав то ли от паники, то ли от страха быть ужаленным, он вцепился в хрупкий панцирь существа, выдирая его вместе с волосками, запутавшимися в его лапках.

— Фу, какой кровожадный. Совсем не узнаешь места? Однажды ты тут уже был, — камзол, сотканный из тьмы, медленно стекал к ногам, обнажая смолянисто-черные мышцы. Румпель брезгливо откинул от себя труп насекомого, делая несколько шагов вглубь джунглей.

— Не может этого быть! Ты не мог меня сюда засунуть, — мужчина затравленно озирался, не замечая, как уходит глубже в тень.

— Ну, почему же, — Темный недовольно склонил голову, рассматривая, как его штанины стекают по оголенным ногам. — В прошлый раз, тебя вывезли из этого места в железной коробченке. Как ее… — Темный задумчиво почесал затылок, на миг, показавшись Румпелю очень рассеянным, — ящик Пандоры! Так может в этот раз, — тьма топорно махнула рукой, едва не ударив ею по рядом растущей пальме, — тебя увезут в деревянном ящике, м?

— Ни за что. Мне нравится видеть на твоем лице гримасу разочарования, — Румпель оскалился, отступая глубже в заросли высокой травы. — И почему ты голый?

Темный дернулся, едва не упав в болото к насекомым. Опустив взгляд он посмотрел на полностью оголенные ноги, на то, как последние лоскуты ткани, прикрывающей его достоинство, медленно превращаются в смолянистые капли. Рыкнув, тьма прикрыла перед руками.

— Удачи, начинка для гроба, — зашипел он, исчезнув, после того, как послал убийственный взгляд мужчине.

— Урод, — буркнул под нос Румпель, отпихивая от себя носком ботинка сколопендру. Он не знал, который был сейчас час, но в этой части острова всегда было мрачно. Неуверенно заломив кисти рук, настороженно осмотревшись, мужчина ступил на тропу, ведущую вглубь джунглей. Он не знал, что ему следует делать, куда идти и с кем бороться.

Шорох сотен тонких ножек остался позади, щебетание птиц давно смолкло, а легкий ветерок доносил до слуха шелест листьев. Подошва мягко ступала по пожухлой траве, приминая опавшие листья, с треском ломая сухие ветки. Румпель напряженно смотрел по сторонам, вслушиваясь в звуки, пытаясь уловить хоть что-то, хоть какой-то знак, подсказку. Джунгли становились гуще, а тропинка медленно сужалась.

Мужчина вздрогнул, когда на него что-то упало, и, отскочив, приземлилось у его ног. Хмурясь, дрожащей рукой, он неуверенно поднял с земли соломенную куклу. Уголок губ приподнялся вверх, исказив лицо в презрительной гримасе. Он помнил, как сжег ее, избавился от держащих его воспоминаний, убил свое про….

— Кто ты? — глухой голос донесся, откуда-то сверху или сбоку, или из куклы.

Мужчина охнул, прижав руку к груди, когда сердце бешено забилось, причиняя ему боль.

— Кто ты? — вновь эхом разнеслось по чаще.

— Я-я…. Румпельштильцхен… А ты кто? — неуверенно спросил он, прижав к себе куклу.

— Кто ты? — вновь прозвучало возле его уха. Румпель резко развернулся, но никого не было рядом. — Кто ты? Кто ты?

Мужчина чувствовал, как щупальца страха медленно обвивают его ноги, подбираясь выше, оплетая все его тело. Он вновь себя чувствовал одиноким и брошенным. Пустота и темнота давили, а высокие деревья и гнетущая тишина, нарушаемая незнакомым ему голосом, заставляла его чувствовать себя трусом. Нервно озираясь, прижимая к себе куклу, Румпель поспешил по тропинке, желая сбежать от этого голоса.

Он взвизгнул, когда, нервно озираясь, не заметил впереди висевшего куска ткани и, врезавшись, запутался в нем.

— Кто ты?

Высвободившись из тряпки и разозлившись на глупость данной ситуации, Румпель вцепился в блеклую, старую ткань, желая разорвать ее на части.

— Кто ты? — откуда-то снизу донесся голос Бэя.

— Бэй? Ты где? Что происходит? — Румпель опустил взгляд на ткань, различая в свете луны знакомую накидку. Пальцы медленно прогладили по ткани, узнавая в ней вещь сына.

— Так кто ты? — требовательно спросил его мальчишечий голос.

— Бэй, сынок, где ты? — Румпель занервничал, прижав к себе ткань. Его сын был где-то в опасности, но он был рядом. Его нужно найти. Откуда был звук? Куда следовало идти?

— Кто ты, скажи мне? — голос донесся откуда-то из кустов.

— Я иду, Бэй, — повесив на шею накидку, Румпель полез в чащу. Раздвигая сухие ветки, пригибаясь и проходя под большими зелеными листьями неизвестных ему деревьев, цепляясь за свисающие лианы, он шел на голос. На голос его мальчика, сына.

— Кто ты?

— Бэй! — Румпель охнул, когда нога провалилась в ямку и он, потеряв равновесие упал на влажную землю. Руки неприятно заскользили по болоту. Перевернувшись на бок, мужчина беспокойно осмотрел накидку, боясь испачкать ее, не замечая пульсирующую в лодыжке боль.

— Кто ты?

Мужчина зашипел, когда не смог вытащить ногу из веток, а движение принесло знакомую ему боль. Потянувшись к ноге, высвобождая ее из ловушки, пальцы наткнулись на холодный металл, зацепившийся и порвавший его штанину. Хмурясь, Румпель вытащил на свет свою трость, отдававшую в свете луны бледным блеском золота.

— Кто ты? — металлические знакомые нотки донеслись до его слуха.

— Б-бэй? — он неловко поднялся, опираясь на трость.

— Кто ты? — требовательней поинтересовался из темноты женский голос.

Румпель последовал на звук, путаясь в хворосте, увязая концом трости в болоте. В ботинках неприятно хлюпало, а остролистая трава резала кожу, оставляя неприятные тонкие порезы на кончиках пальцев, запястьях, шее и щеках. Раны саднили, лодыжка ныла от дискомфорта.

Тук-тук-тук.

— Кто ты?

Он узнал этот голос.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук-тук-тук-тук.

— Кто ты? — голос мэра разносился по острову, сбивая дыхание, поднимая внутри него всю злость и неприязнь к этой женщине. Хотелось сделать наперекор, перейти мэру города дорогу, заключить сделку.

— Кто ты? — насмешливо спрашивала женщина. Проникая своим голосом в самые удаленные уголки его сознания. Рыкнув, румпель развел руками широкие листья, выходя на опустевшую поляну. В центре был догорающий костер, а у него старое поваленное дерево, предназначенное для отдыха. Наплевав на осторожность, на голос звучащий из ниоткуда, Румпель устало опустился на бревно. Боль медленно утихала, а силы вновь возвращались в его давно не молодое тело.

— Кто ты?

Он поморщился, не желая разговаривать с фантомом. Покрутив в пальцах трость, он задумчиво вывел на земле букву «Р».

— Кто ты? — невинно поинтересовался родной голос у самого его уха. Мужчина резко развернулся на звук, удивленно смотря на Белль.

— Белль? Что ты здесь делаешь? Нет-нет-нет, тебя тут не должно быть, — он схватил ее за плечи, встряхнув как куклу, вглядываясь в ее бездонные голубые глаза. Девушка невинно улыбнулась, протянув подвешенную на кончик пальца надколотую чашечку.

— Кто ты? — лукаво спросила она, поводив пальцем из стороны в сторону, приковывая чашкой его взгляд.

— Белль, осторожно! — он аккуратно выпустил ее плечи, потянувшись к чашке.

— Так кто ты? — девушка прокрутила на пальце чашку, едва ее не уронив.

— Белль, не надо! — Румпель попытался поймать ее своими руками, но Белль, хихикнув, подбросила чашку в воздух.

— Кто ты?

— Нет! — вскрикнул мужчина, ловя чашку, прижимая ее к своей груди. Символ их любви. То, что будет всегда напоминать ему о его жене даже тогда, когда она отвернется от него. Или исчезнет из его жизни, как сейчас.

— Так кто же ты, Рум? — с другой стороны донесся холодящий кровь знакомый ему голос. Сглотнув, Румпель медленно повернул голову, моля всех Богов ошибиться в своей догадке.

— Нет! — вскрикнул мужчина, испуганно отшатываясь от Пэна. Потеряв равновесие, мужчина упал на землю. Забыв про трость, он отполз от Питера на несколько шагов, подбираясь ближе к костру.

— Так кто же ты? Кто? Ну же! — дьявольская улыбка его отца пугала. Пэн поднялся с бревна, нависнув над валявшимся мужчиной.

— Я-я… — слова не приходили в голову, язык заплетался, а страх медленно подбирался к горлу, начиная душить.

— Ну что ты всегда мямлишь, — уныло протянул Питер, вытаскивая из-за пазухи кинжал Темного. В свете луны он увидел, что на металле все еще было его имя. — Так кто же ты? — Пэн игриво подкинул кинжал, ловя оружие за острый кончик. – Кто? Кто же ты? Кто? Кто? Кто же? Кто ты? Ты – кто? — он игрался со словами так же, как с кинжалом. Ловя оружие то за рукоятку, то за лезвие. Румпель с остекленевшим взглядом от страха следил за кинжалом, единственным оружием, способным его убить. Он боялся, что отец выпустит его и тот вонзится в грудь по самую рукоятку. По лбу стекал пот, конечности онемели, а язык предательски прилип к небу.

— Ну же! Кто ты? — Пэн резко присел на корточки, указывая кончиком лезвия на мужчину. Румпель вздрогнул, отползая еще на полшага, угодив рукой в золу угасающего костра. Пэн забавно фыркнул, проведя кончиком лезвия вдоль нескольких едва державшихся пуговиц на жилетке.

— Отец? — он глумливо поддел кинжалом накидку, от чего Румпель ревниво вернул ее на место. Пэн тихо рассмеялся.

— Муж? — Питер поддел лезвием, рядом лежавшую чашку, швырнув ее в сына. Охнув, Румпель едва успел поймать драгоценный фарфор.

— Может, ростовщик и антиквар? — уныло произнес Питер, подобрав рукой валяющуюся позади него трость. Повертев в пальцах, он бросил ее в догорающий костер. Посыпались искры, и Румпель зажмурился, прикрыв рукой глаза. Огонь вспыхнул, обнимая языками пламени гладкое дерево.

— Или Темный? Кто ты?

Когда мужчина открыл глаза, Пэн протягивал к нему кинжал, рукояткой вперед. Спокойно ожидая, пока он возьмет оружие из его рук. Словно загнанный зверь, ожидая подвоха, Румпель неуверенно протянул руку. Пэн не двигался, все еще протягивая ему кинжал. Резко подавшись вперед, Румпель выхватил его из рук отца и отполз еще на шаг. Лезвие было направлено на Пэна, чашка стояла под боком, а накидка была на шее. Лишь трость жалобно потрескивала в слабом огне.

— Кто ты, Рум? — тонкие губы отца вновь растянулись в дьявольской улыбке, в ловких тонких пальцах откуда-то появилась соломенная кукла, и Румпель в панике стал проверять карманы брюк. Усмехнувшись, Пэн с ненавистью швырнул куклу в сына. — Кто ты? Трус? Кто ты, Рум? — Румпель зажмурился, прижав к себе куклу, сжимаясь, желая спрятаться от отца.

— Отвечай! Кто ты! — рявкнул Пэн, приближаясь ближе.

— Я..я… — мужчина не знал, какой ответ был правильным. Он не знал, кем он был, чего от него хотел Питер Пэн. — Я…

— Ты горишь, — смягчившись, ответил Питер, показывая взглядом на его рукав. Едва не упав на спину, Румпель отдернул руку от костра, пытаясь потушить зажегшийся манжет рубашки. Как только ткань была потушена, до слуха мужчины донесся вновь этот противный отцовский смех. Мужчина бросил на отца сердитый, по-детски обиженный взгляд. Их взгляды пересеклись, и глаза Румпеля испуганно расширились.

— Н-не надо.

Перед ним на корточках продолжал сидеть Пэн, сжимая в руках магическую шляпу, повернутую к Румпелю. Он видел, как внутри нее медленно закручиваются звезды, гипнотизируя, затягивая его.

— Отец, не надо! Стой! Я знаю, я…

— Удачи, сынок! — это было последним, что он услышал, прежде, чем шляпа засосала его внутрь.

Он никогда не знал, что чувствовали его жертвы, которые попадали в это место. Боль? Безысходность? Пустоту? Мрак? Что он должен был видеть? Забвение?

Его мотало. Румпелю на мгновение показалось, что он попал в центр урагана, и вот-вот его тело, расплющенное от давления, с переломанными конечностями от столкновения с инородными телами выкинет за борт этого воздушного смерча. Как иронично, он видел звезды. То самое созвездие, которое лишило бы его власти кинжала. Фиолетово-синие оттенки с проблеском ярких звезд, мелькали перед глазами до тошноты. Желудок предательски сжался, а к горлу стал подкатывать ком. Его болтало в пространстве как куклу, а сердце болезненно ныло, готовое в любой момент сделать свой последний удар. Мужчину крутило вокруг своей оси и по краю воронки, словно шляпа сама не могла решить стоит ли его погружать в то самое глубокое безумство, в котором пребывали заключенные ее тюрьмы. Потоком воздуха его поднимало то вверх, то вниз, издеваясь, не позволяя провалиться в самую бездну. Воздух бил в нос, и вдохи были тяжелыми и редкими, в ушах свистело, а глаза слезились. Краски медленно сливались в единую смазанную картину. Мелькавшие то тут, то там предметы утратили свой интерес.

Как вырваться из нее? За что схватиться? Как спастись?

Среди мелькавших оттенков, его глаза выхватили неизвестный темный объект, с невероятной скоростью приближающийся к нему. Мужчину перевернуло вверх ногами, а после закрутило во все стороны, резко поднимая на самую верхушку смерча. Что-то вцепилось в лодыжку, причиняя ощутимую боль. Хватка ужесточилась, пытаясь сбалансировать Румпеля на потоке воздуха.

— Какой же ты рохля! — он едва различил эту фразу сквозь непрекращающийся шум в ушах.

Мужчина почувствовал, как его потянули вниз, а после схватили за ворот рубашки, больно дернув за спутанные волосы. Рука крепко, до треска ткани, держала Румпеля, пытаясь не выпустить его.

— Ну что, потерянный мальчик, полетаем? — забавляясь, закричал Пэн в его ухо, дергая мужчину за собой вверх.

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.

Сердце забилось в бешеном ритме. Страх охватывал каждую клеточку тела. Он был в шляпе. Он был с отцом. У Пэна был его кинжал, что могло быть хуже? Затылок ныл от натяжения попавших в захват отца волос, тонкая ткань рубашки едва выдерживала вес мужчины, а пуговицы на груди держались из последних сил. Все слова и вопросы застряли на полпути. Страх сковывал, а рука, удерживающая его, приносила в этот смерч надежду и, возможно, уверенность в том, что его не размажет с очередным витком.

— Вперед! — крикнул Пэн, выталкивая его из смерча. Мужчина влетел в помещение, упав на стол, роняя мелкие предметы на пол. Перед его лицом стояла уже знакомая шкатулка. Шляпа. Золотистые руки, покрытые рептилией кожей, покрутили ее вокруг своей оси. Румпель удивленно поднял взгляд, шокировано уставившись на себя, покрытого чешуей, с желтыми, как у ящера, безумными глазами, завитыми жесткими волосами, отливавшими золотом и черными острыми зубами. Когтистая рука подняла над шкатулкой кинжал, открывая ее, высвобождая шляпу.

Резкий рывок за шиворот и Румпеля вновь выбрасывает в смерч.

До слуха доноситься удовлетворенный смех. Едва шок прошел, а в голове сформировалась первая мысль, новый толчок выкинул его в лавку. Мужчина рухнул на одну из стеклянных витрин. Стекло со звоном осыпалось на пол, а маленькие осколки вонзились в ладони. Рядом с ним стоял Крюк и, шантажируя его, просил вернуть руку вместо крюка. С трудом найдя опору, Румпель приподнялся, с удивлением взглянув на антиквара. Мужчина по-лисьи улыбался, вытаскивая из-за прилавка знакомый обрубок пирата.

Хмыкнув, Крюк удовлетворенно отвернулся от него, собираясь покинуть лавку. Румпель с ужасом заметил, как тонкие губы антиквара, улыбающиеся лишь одним уголком, превратились в оскал. Кожа лица на мгновение покрылась чешуей, а глаза блеснули маниакальным золотом. Вытянутые зрачки метнулись к скорчившемуся Румпелю и подмигнули ему.

Новый рывок выкинул его обратно в смерч. Мужчина падал вниз, туда, где воронка становилась все уже и уже. Перед его глазами возник Питер, насмешливо приподняв одну бровь. Его не болтало в этом потоке так, как Румпеля и тот с завистью и злобой уставился на него. Отец расхохотался, схватив сына за грудки.

— Ты все еще не понял? Кто ты? — оскалившись, Пэн с силой оттолкнул его от себя. Мужчину выбросило на лакированный пол знакомого дома. Он проехался на груди, остановившись у чьих-то ног. Женские черные ботинки неловко переминались, а позади них, за закрытой дверью, была спрятана ловушка. Резко развернувшись, поморщившись от боли, Румпель уставился на антиквара, лениво рассказывающего Свон смысл магии.

Он хорошо помнил этот день, тогда, помимо жажды власти, его душила обида за сына. За то, что именно из-за нее он погиб, позволил отцу рассказать, кто забрал их воспоминания, пожертвовав собой. Он был отцом Генри, любил Эмму. Спасительницу. Дитя, которое появилось у Прекрасных не без его помощи. Какая чертовская ирония. Одно дитя забирает другое. Жизнь за жизнь. Судьба одного ребенка в обмен на другую. На мгновение он пожалел, что ему все же не удалось склонить Эмму к тому, чтобы она добровольно вошла в эти двери. Антиквар продолжал ненавязчиво подталкивать ее к правильному решению, а в его руках, рябью, невидимым призраком, мелькала накидка Бэя. Та вещь, что душила их обоих, накидывая петлю воспоминаний на шею. Румпель громко сглотнул, поморщившись от боли в сердце. Вспоминать эти эмоции, проживать эти дни было самым ужасным наказанием.

Новый рывок вновь вернул его в смерч. Румпель размахивал руками, цепляясь пальцами за воздух, стремительно спускаясь вниз по воронке к самому темному жерлу урагана.

— Куда?! — рука Пэна поймала его за ремень. От резкого рывка, Румпель прогнулся в спине, едва не переломив хребет через вонзившуюся в поясницу плотную кожу. Пэн навис над ним, продолжая более медленно спускаться с ним вниз по спирали. Лицо мальчишки было совсем близко и внушало страх. Безумный огонек в глазах сжигал изнутри его потрепанную душу, подбираясь к все еще сопротивляющемуся, живому белому сердцу. — Ты еще не все увидел, сынок! Ты, должно быть, забыл, что у тебя есть семья! Я прав?

— Отец, я не понимаю. Почему ты здесь! — выдавил из себя Румпель, предприняв попытку дотянуться до Питера.

— Напомнить тебе, кто ты! — мальчишка вытолкнул его из смерча, едва не ударив ногой для ускорения. Румпеля выкинуло на старое потрепанное кресло в его лавке, которое покачнулось под его весом. Мужчина попытался зацепиться кончиками пальцев за спинку, но, не удержавшись, перевернулся вместе с ним на пол. Болезненно взвыв, Румпель поднес к глазам ладонь, из которой торчал окровавленный осколок. Сжав крепче челюсти, он резким рывком вытащил стекло, отбросив его в сторону.

— Я хочу исполнить твою мечту, мы будем путешествовать, — сладко пропел за плечом его же голос. Кряхтя, Румпель обернулся, выпутывая ноги из-под кресла. На кушетке, рядом с Белль, сидел он сам, сжимая в руках ее тонкие запястья, любуясь ее красотой.

— Путешествовать? Это было бы замечательно! — воскликнула Белль, одаривая его лучезарной улыбкой.

— Да, родная, — Румпель вздрогнул, когда увидел на своем лице знакомый оскал. — И Генри с собой возьмем, мальчику тоже нужно увидеть мир, — лицо на мгновение покрылось чешуей, но тут же вновь стало обычным.

— Когда мы выезжаем? — Белль приподнялась, подарив ее мужу поцелуй.

— Белль… — прошептал Румпель, протянув окровавленную руку к ним. На шее антиквара замерцала накидка Бэя, исчезнув, когда Белль плотнее прижалась к нему.

— Как можно скорее, любимая, — сладко пропел он, положив руки на тонкую талию жены. На руке замерцало обручальное кольцо, его перстень. Румпель с ужасом смотрел на то, как перстень становиться бледнее, вовсе исчезая с руки мужчины.

Сильный поток воздуха, выкинул мужчину обратно в смерч. Осознание замораживало разум, а сердце в груди замедлилось. Он предал ее. Ради чего? Кого? Темного? Когда он увидел, как пропало его кольцо, Румпель осознал, что с этим он потерял не только ее, но и доверие, их любовь. Как он мог поддаться тьме в тот раз? Как он смог предать ее? На глаза навернулись слезы от осознания своей ошибки, и того, что последовало за ней. На мгновение ветер прекратился, и он стал стремительно падать вниз. Румпель закрыл глаза, не сопротивляясь, позволив Темному в этот раз взять над ним верх. Лишь бы не видеть то, что последовало за его предательством.

— Стой! — в его мысли ворвался отцовский голос. Нехотя приоткрыв глаза, взглянув на движущиеся звезды, все больше отдаляющиеся от него, он увидел, как в пропасть, за ним, падает Питер Пэн. — Дай руку! — мальчик не успевал за ним, и с беспокойством, которое Румпель впервые увидел на его лице, протягивал ему руку. — Дай мне руку, Рум!

— Нет! — Румпель, как испуганный маленький мальчик, упрямо прижал руки к себе. — Я не пойду! Не надо!

— Ты должен! — поток воздуха заглушил слова Пэна, а рука в опасной близости от лица мужчины зачерпнула воздух.

— Я не хочу этого видеть! Оставь меня! Я не пойду к ней! — Румпель взмахнул руками, продолжая падать вниз. Страх вновь оказаться у черты оставил позади все трезвые мысли. Он боялся взглянуть Белль в глаза.

— Пойдешь! Ты должен пройти этот адский круг! Руку! Дай руку! — Пэн зачерпнул руками воздух, пытаясь ускорить свое падение. Черная воронка стремительно приближалась. Тонкие пальцы зацепились за болтающуюся на ветру жилетку мужчины, резко потянув его на себя. Пэн толкнул его в сторону, возвращая в вихрь, на спираль воздуха, поднимающуюся вверх. Они завертелись, яростно вцепившись друг в друга.

— Ты должен! — рыкнул Пэн, сопротивляясь мужской руке, вцепившейся в его горло. Его руки цеплялись за потрепанную рубашку Румпеля, пытаясь отцепить от себя сына. Ноги мужчин переплелись, а ветер продолжал поднимать их вверх.

— Нет! — закричал Румпель, хватая Пэна за запястье, отстраняя его руку от себя.

— Трус! — Пэн развернул сына спиной к потоку и, вывернувшись, ударил ногами в грудь. Румпель испуганно вскрикнул, попытавшись за что-то ухватиться, все быстрее удаляясь от парящего, запыхавшегося отца.

Его выкинуло на мокрый асфальт. Колени заныли, а пальцы вцепились в колючий бетон. Тело пробивала дрожь от холодного осеннего ветра. Ему было страшно поднимать глаза, он знал, кто перед ним стоит. Тишину нарушил неуверенный стук каблуков и просьба, разбившая его сердце в очередной раз.

— Белль, прошу! Мне страшно! — собственный дрожащий голос донесся до него из-за спины. Зажмурившись и сглотнув, Румпель обернулся. На коленях, напротив него стоял он сам, облаченный в старые протертые временем тряпки. Роба прядильщика, одеяние труса. В глазах, полных слез, медленно гасло золото, а зрачок становился человеческим.

— Пожалуйста, Белль! Пожалуйста, — молил он. Сердце Румпеля болезненно сжалось и пропустило удар. К горлу подступил ком, и на глаза навернулись слезы. Он был одержим. Белль была права, отправив его за черту. Он все еще был трусом. Руки труса беспорядочно шарили по мокрому асфальту, привлекая к себе внимание Румпеля. Мужчина увидел, как кольцо, обручальное кольцо, превращается в прах. Первая слеза скатилась по щеке, а взгляд с опаской поднялся выше, неуверенно встречаясь с ищущим взглядом труса.

Мужчина нахмурился, фокусируясь на Румпеле. Щека подернулась в знакомом оскале, а в карих глазах зажегся огонек.

— Кто ты? — зашипел он, вцепившись ногтями в асфальт, напоминая Румпелю бешеную собаку. — Кто ты, Румпельштильцхен? — трус бросился на мужчину, но резкий рывок вновь вернул последнего в смерч.

— Кто ты? — Пэн толкнул Румпеля вглубь воронки. — Кто ты? — он вновь толкнул его, позволяя сыну падать все ниже и ниже.

— Стой! Отец! Остановись! Я не хочу! Не туда! — Румпель попытался поймать Пэна за руку, но не успел. Он стремительно падал в бездну. Стенки смерча сужались, звезды отдалялись, а в ушах был слышен стук сердца. Пэн замер наверху, наблюдая за его падением, приветливо махнув ему рукой.

— Предатель! Всегда им был! — крикнул во всю свою мощь Румпель. Ветер подхватил его слова, невнятным гулом разнося по смерчу. До дыры оставались считанные метры и он, зажмурившись, стал молить о прощении у Белль.

Ничего не происходило, а ветер утих. Не веря в произошедшее, все еще напуганный и неуверенный в собственном существовании, он открыл глаза. Румпель сидел на полу, среди каких-то обломков, щепок, стекла. Спина болела, а руку что-то неприятно сдавливало.

Нащупав кожаный браслет, он судорожно втянул воздух.

— Нет, только не в этот день! Прошу, не надо! — Румпель вцепился в браслет, пытаясь снять его с руки. Страх вновь окутывал его, подступая комом к горлу, вызывая слезы на глазах. Кожа скрипела под пальцами, но не поддавалась.

— Давай… давай я помогу… — холодные дрожащие пальцы прикоснулись к его, проникнув под браслет, пытаясь стянуть его с покрасневшего запястья. Румпель резко поднял взгляд, встречаясь с испуганным прядильщиком, в старой поношенной одежде, прячущего взгляд за спадавшими волосами. Мужчина шарахнулся, больно ударившись спиной о ножку стула.

— Какого черта?! — выдавил он, ошарашенно смотря на прядильщика.

— Нужно.. нужно снять браслет, — прядильщик сделал неловкий шаг к сидящему на полу мужчине, тяжело опираясь на посох. — Мне… мне страшно, у меня нет магии… — тихо, стыдливо, прошептал он, вновь цепляясь за браслет. — Нужно его снять, нужно снять…

Румпель удивленно смотрел на своего двойника, позволяя ему помочь, не понимая, почему он видит его и что чувствует сам. Прислушавшись к внутренним ощущениям, он согласился с прядильщиком, ему было страшно. Без магии он был беспомощен, нелеп.

— Избавься от него, дорогуша! И убей! Убей их всех! — рядом с ними на корточки присел Темный. Нет, не мерзкая субстанция, которую видел каждый день, а он сам. Золотистая кожа, вытянутые зрачки, скрипящий от движений кожаный камзол. Его когтистые пальцы вцепились в полоску браслета на запястье, больно оцарапав кожу руки. Дрожащие пальцы труса только мешались и Темный, рыкнув, оттолкнул от себя прядильщика. Тот неловко завалился на сломленный шкаф, испуганно смотря на Темного, но тем не менее, успокаивающе, положив руку на плечо Румпеля. Темный рычал и дергал изо всех сил браслет. У Румпеля вновь невольно заслезились глаза от безысходности и причиняемой боли.

— Давай же! — в глазах ящера стояла паника. Темная магия любила свободу, и была крайне недовольна новым заключением. — Трус! Иди сюда! — когтистая рука вцепилась в поношенную одежду испуганно сжавшегося мужчины и притянула его к Румпелю. — Вот тут держи! — маг нетерпеливо вложил безвольную, отекшую от усилий, руку Румпеля в ладони труса. — Как скажу, дергай! — получив кивок, маг вцепился в браслет с другой стороны, пытаясь прорезать его когтями, не обращая внимания не предоставляемый дискомфорт Румпелю. — Давай! — крикнул он, с силой дергая оковы.

— Твою мать! Больно! — заорал Румпель, выдергивая руку из их захвата, прижимая к себе, пытаясь самостоятельно справиться с браслетом. Прядильщик испуганно всхлипнул, отпрыгнув от них, прижимая к себе посох. Темный недовольно зашипел, с презрением взглянув на труса, а затем на Румпеля.

— Нам нужна магия! Без магии, ты — никто! — маг ткнул пальцем в сторону Румпеля. — А ты — ничто! — палец другой руки указал на прядильщика, который испуганно потупил взгляд.

— Я справлюсь сам! — сквозь зубы выдавил из себя Румпель, подавив желание отчаянно закричать.

— Он же… он убьет Бэя. Моего мальчика, он убьет его, — жалостливо пробормотал кто-то со стороны. Румпель нехотя поднял взгляд, встречаясь с собой, облаченным в черный костюм и укрытого накидкой Бэя. Отец прижимал потёртую ткань к себе, а в глазах читались знакомые ему отчаяние и боль. — Его нужно спасти, нужно… нужно… — глаза мужчины с мольбой смотрели на каждого присутствующего в этой маленькой комнате. Пошатнувшись, отец схватил взвизгнувшего от неожиданности Темного за грудки, требовательно встряхнув. — Ты же знаешь, что нужно делать! Спаси его! Спаси моего сына! Ты же смог в первый раз это сделать!

Отец трусил мага, который ошарашенно взирал на него, забыв о браслете. Трус всхлипнул и подсел ближе к Румпелю, который казался спокойнее всех здесь присутствующих. А Румпель с трудом сглотнул подкатившую к горлу желчь, без магии он действительно был никем. Он не способен был спасти своего сына, не сейчас. Он… Они все обречены на боль и потерю.

Темный брезгливо оторвал от себя руки отца, которые продолжали уже тянуться к шее.

— У меня есть план, — взглянув на каждого по очереди, он замешкался.

— Ну! — отец вновь потянулся, к Темному, но тот лишь неловко оттолкнул его от себя.

— Нужно избавиться от браслета, сейчас же! — глаза мелькнули золотом, когда мужчина схватил лежавший на полу меч. — Мы еще можем успеть!

Румпель ошарашенно уставился на меч, трус всхлипнул и прижался к нему, пытаясь скрыться за спиной мужчины. Отец замер, с сомнением смотря на Темного.

— Что? Нам нужна магия! — Темный взмахнул мечом, рассекая воздух.

— Н-нет… Не нужно, это больно… — выдавил из себя прядильщик со страхом смотря на Темного.

— У тебя тут вообще права голоса нет, из-за тебя все это произошло, — рыкнул отец, нервно сжав в кулаке накидку.

— Это ненормально, — с сомнением отозвался Румпель, попытавшись вновь стянуть с руки браслет.

— Мы только снимем браслет, и у тебя вновь будет рука, — Темный подтолкнул Румпеля, положив его руку на стол.

Его заверения и шепот успокаивали, он, как искусный змей, подталкивал Румпеля к краю, позволяя ему закатить рукав своей рубашки.

— Не нужно, не нужно… — бормотал позади всех прядильщик.

— Бэй может погибнуть, ты должен это сделать. Должен, — выдохнул отец, зажмурившись.

Румпель затаил дыхание, когда Темный замахнулся для удара.

— А что я Белль скажу?! — рука с блеснувшим на свету обручальным кольцом остановила мага в миллиметре от браслета. Темный недоуменно моргнул, отшатнувшись от мужа.

— Что ты спас ее и сына! — рыкнул отец, потянувшись к магу за мечом.

— Без магии мне не спасти их, — уныло отозвался Румпель, сжав ладонь в кулак.

— Должен быть же другой выход, — прядильщик с трудом поднялся на ноги, боясь взглянуть в глаза разъяренных мужчин.

— Зачем ей муж без руки?! — возмутился муж, выхватив меч.

— Кто сказал, что он без руки будет! Один щелчок и рука будет на месте! — процедил сквозь зубы маг, наступая на мужа.

— Вы еще даже не женаты! А я могу потерять свою семью! К черту рука! Мне нужен сын! И внук! — встретившись с разъяренным взглядом мужа, отец неловко добавил: — И Белль!

— Я планирую! Между прочим, — муж перевел взгляд на Румпеля, — она отвалится, если ты лишишься магии.

— О, Господи… — пискнул прядильщик, уронив посох.

— А с какой стати я должен лишиться магии?! — взвизгнул маг, нервно взмахнув руками.

— Вообще-то, Белль моя истинная любовь, это подразумевает, что… — отозвался Румпель, избавляясь от наваждения Темного, начиная трезво оценивать ситуацию.

— Так на кой-черт нам эта женщина?! — воскликнули хором мужчины.

— Что?! — взревел муж, направляя лезвие к горлу мага.

— Убьешь его, не спасешь Бэя, — заискивающе прошептал отец, показывая пальцем на труса. — Вновь станешь им.

— Должен быть другой выход! Другой! — Румпель устало потер переносицу, пытаясь сосредоточиться. Мужчина вздрогнул, когда уха коснулось горячее дыхание.

— Твоя тень, дорогуша. Ты же можешь убить его кинжалом, пожертвовать собой, — рядом с ним сидел антиквар. Все присутствующие ошарашенно уставились на Румпеля и его собеседника.

— Не смей! — зашипел маг.

— Это… это храбро… — отозвался прядильщик, отступая к выходу.

— Но Белль…

— И Бэй останутся живы, — горько произнёс отец, понимающе переглянувшись с мужем. Румпель нерешительно пожевал нижнюю губу. Предсказание, как бы он не бежал от него, сбывалось.

— Сделаем это! — кивнув, Румпель решительно направился к выходу из лавки. Маг выругался, попытавшись остановить его, но был перехвачен антикваром.

— Не стоит, ты еще окажешься в плюсе, но не в этой жизни, — прошептал ему на ухо антиквар, подталкивая мага к выходу. За ним молча вышли отец и муж, подхватывая под руки спотыкающегося, все еще нерешительного труса, таща его за собой.

Румпель со своими двойниками подоспел вовремя, в тот момент, когда Пэн заканчивал свою пламенную речь.

— Вы посмотрите, какая делегация! Это твоя группа поддержки? — бровь мальчишки удивленно взметнулась вверх, а он оценивающе рассматривал его спутников. — А где помпоны?

— Мне кажется, мы еще не закончили, — Румпель пристально следил за каждым движением своего отца. Двойники медленно приближались, беря их в кольцо.

— Да что ты! И на что же ты способен без магии? Кто ты без нее? — Пэн защелкал пальцами, пытаясь подобрать нужные слова, зажмурившись, наслаждаясь появившейся ситуацией. — Может, трус? — он указал пальцем на вздрогнувшего прядильщика, что тут же виновато потупил взгляд. – Ах, наверняка папаша! Главное же не стать таким, как я, да? Только вот незадача, ты тоже от него отказался, — Пэн насмешливо пожал плечами, подарив отцу издевательский оскал. — Или может муж? — мужчины пристально взглянули друг на друга. Желваки на лице мужа опасно заиграли. — Ты ее вообще не заслуживаешь.

Мужчины сузили круг, подходя ближе к Пэну, каждый едва сдерживал себя от ярости и ненависти к этому человеку. Их эмоции передавались Румпелю, заряжая его, воодушевляя.

— Он меня достал, — кисло заметил маг, обходя Румпеля, вкладывая в его руку волнистый кинжал. — Убей его.

— Мы умрем… — прядильщик вздрогнул, когда антиквар схватил его за шкирку, встряхнув.

— Убей его, ради сына! — рыкнул отец, подходя ближе.

— Кто ты, Рум? — хохотнул Питер, игнорируя его двойников.

— Спаси ее, — тише добавил муж, обеспокоенно взглянув на замершую Белль. Рука Румпеля крепче сжала рукоятку кинжала.

— Кто ты? Ну, кто ты?

Дернувшись вперед, не совладав с эмоциями, сморгнув навернувшиеся на глаза слезы, Румпельштильцхен захватил Питера Пэна.

— Что ты… — непонимающе произнес Питер, пытаясь вырваться из захвата.

— Я, есть я, — выдавил Румпель, прижимая к себе сильнее Пэна. Двойники подошли совсем близко, наслаждаясь местью, скорым исходом. – Я, отец, трус, — прядильщик исчез, а хватка Румпеля стала сильнее.

— Я — отец! — кинжал с размаху вонзился в спину Пэна. Еще один двойник исчез. Мальчишка попытался вырваться, но стальная хватка сына не выпускала его.

— Я – муж! — повернув голову, он прошептал это на ухо Пэну, краем глаза отмечая то, как исчезает еще один двойник. Боль расползалась по телу, слова стали застревать в горле, а перед глазами темнеть.

— Рум, отпустименя, мы еще можем стать семьей, еще…

— Ты забыл, я — антиквар. Сделки не будет, — собравшись с силами, Румпель провернул кинжал, едва стоя на ногах. Еще один человек исчез.

— Я — Румпельштильцхен! — Румпель с горечью, напоследок, поцеловал Пэна. Тот задохнулся подкатывающей к горлу кровью и внезапно хрипло рассмеялся.

— Мои методы воспитания всегда приносили плоды, — от Питера стал исходить свет, и маг стоящий рядом с ними неприятно поморщился.

— Методы такие же, как и ты, отец. Паршивые, — выдавил Румпель, едва удерживая на себе вес внезапно потяжелевшего отца. Его глаза пересеклись с золотистыми глазами мага, излучающими ярость и недовольство. Яркая вспышка превратила Пэна в какое-то слизкое существо.

Сердце Румпеля пропустило удар, но рука, сжимающая кинжал, глубже вонзилась в сине-голубое, полосатое рыбье тело монстра. Голова у монстра была, как у хамелеона, с огромными, вращающимися в разные стороны ярко-алыми глазами. Один глаз уставился на Румпеля, всматриваясь мелким зрачком в него. Мужчина поежился и зажмурился, боясь попасть вновь под гипноз. Румпель чувствовал под руками смятый плавник, внутренне борясь с дрожью, почувствовав скользящие движения лап монстра по своей спине. В воздухе взмахнула красно-бордовая щупальца осьминога, что на деле оказалась хвостом. Существо болезненно выдохнуло и стало оседать на землю. Борясь с тяжелым слизким телом, Румпель едва сам не упал под его весом. Он не видел, как золотая краска и чешуя стали стекать черной массой с мага, превращая его в смолянисто-черного Темного.

Рана, сделанная кинжалом, к удивлению мужчины, исчезла, а сердце забилось на такт медленнее, не так болезненно, как до этого.

— Значит, ты не Темный? — бесцветно отозвалась тьма, сложив руки на груди. Убрав прядь волос с лица, Румпель устало поднял взгляд на него.

— Я — Румпельштильцхен, — он нахмурился, смотря на вновь одетого Темного. На нем были обтягивающие штаны, ботинки и… Это что, кожанка?

— Тьма всегда будет в твоем сердце, — Темный приподнял бровь, изучающе окинув взглядом мужчину.

— Мы, как-нибудь, справимся, — небрежно пробормотал Румпель, не уточняя, кто именно «мы».

— Твое «мы», держится за счет моего «я». Со временем ты это поймешь, — многозначительно добавил Темный, сложив руки за спиной. На шее мелькнул знакомый Румпелю кулон с лебедем. Темный всегда видел будущее, его слова насторожили мужчину.

— Почему Питер Пэн? — его отец был худшим Вергилием всех времен.

— Он так просился, так просился, — Темный неоднозначно взмахнул рукой. — Ему слишком скучно было в том… другом мире. И он просил хоть немного развлечься… Одним словом — достал. А тут -ты! Я не мог не свести вас, это было зрелищно, — Темный оскалился, обнажив черные клыки.

— Кто бы сомневался, — буркнул мужчина. Монстр издал какой-то непонятный звук, привлекая к себе внимание мужчины. Обернувшись, он заметил, что Темный исчез.

Комментарий к Круг седьмой. День седьмой.

Монстр седьмого круга: Диссоциативное расстройство личности.

Имеет обличье одной из своих альтернативных личностей.

https://pp.vk.me/c633126/v633126220/22b45/29FDaLQQCHA.jpg

Буду рада вашим комментариям и впечатлениям.

========== Круг восьмой. День восьмой. ==========

Румпель проснулся от монотонного бормотания у его уха. Он знал, рядом с ним был Темный, но впервые так близко, увлеченный своими мыслями. Мужчина прислушался, не открывая глаз, пытаясь разобрать знакомые слова. Холодные пальцы тьмы коснулись его запястья. Румпелю с трудом удалось не вздрогнуть от прикосновения. Темный забавно хмыкнул у его уха. Холодные пальцы заскользили вверх по руке, задевая грязный шелк рубашки, достигая сгиба руки, вновь опускаясь вниз.

— Раз… — слова Темного, наконец-то, стали узнаваемы. Кожаный ремень перетянул запястье мужчины, закрепляя его к кровати.

— Два… — второе запястье так же было приковано. Румпель резко распахнул глаза, жмурясь от электрического холодного света. Дернувшись, мужчина понял, что руки были накрепко привязаны к больничной кушетке, на которой он лежал.

— Темный заберет тебя… — Темный оскалился, склонив голову набок.

— Что ты делаешь? Освободи меня! — Румпель занервничал, начиная отчаяннее дергать руками, раня нежную кожу, натирая грубым ремнем запястья.

— Три… — от щелчка пальцев свет стал бледнее, позволяя мужчине осмотреться.

— Четыре… запирайте дверь в квартире… — клетка с лязгом захлопнулась. Лоб мужчины покрылся испариной, он узнал ее.

— Только не сюда! Нет! — взвизгнул Румпель, выгибаясь всем телом. Упираясь пятками в жестковатую кушетку, напрягая каждый мускул, прикладывая все свои силы к освобождению. Челюсти плотно сжались, сердце учащенно забилось, а дыхание было неровным и паническим.

Ловкие черные холодные пальцы поймали мужчину за искалеченную лодыжку, дернув ногу на себя.

Тук-тук—тук. Тук-тук. Тук-тук-тук.

Румпель задохнулся от сковывающей грудную клетку боли.

— Пять… — ремень затянулся на ноге, приковывая ее к кушетке.

— Шесть… — рука схватила вторую лодыжку. Темный был силен, и попытка сопротивляться ему была бесполезной и унизительной. — Темный хочет всех вас съесть… — ремень затянулся на второй ноге. Румпель яростно дергал конечностями, отчаянно рыча, желая ударить, плюнуть Темному в лицо.

— Семь… восемь… — Темный присел на кушетку рядом с мужчиной, ласково проведя кончиками пальцев от виска к скуле. Румпель дернулся, вжимаясь в подушку, отводя взгляд. Тьма упивалась его страхом, отвращением и отчаянием. Такие родные, до одурения, вкусные эмоции. С этим человеком не хотелось расставаться, он был полон черных, негативных эмоций, которыми подпитывалась тьма много веков подряд. Потрясающий сосуд, не иссякающий. Отогнав непрошенные мысли, Темный повторил: — Семь, восемь, он придет к вам в дом без спроса.

Тьма довольно оскалилась, когда Румпель с ненавистью взглянул в ее глазные дыры, желая испепелить взглядом. Слов не находилось, движения были бесполезны. Он вновь был беспомощен и жалок.

— Девять… — по щелчку пальцев кушетка согнулась, позволив узнику в ней сидеть. Румпель увидел перед собой огромный телевизор, мерцающий серо-белыми полосками, словно долгое время не мог найти нужную волну.

— Десять… — полоски остановились, и началась перемотка какой-то кассеты.

— Никогда не спите… дети….* — на телевизоре застыл кадр, на котором он, борясь с собой, держал сына над пропастью портала. Началось проигрывание. Не веря, с широко распахнутыми глазами мужчина смотрел на то, как много лет назад выпустил из своих рук сына.

— Ч-что? Нет, только не это! Темный! Не смей! — задушено взмолился мужчина, остервенело дергая ногами и руками. Ремни с болью врезались в кожу, но Румпель продолжал бороться. Темный исчез, словно его и не было, оставив после себя скрипучий смех на том моменте, когда рука сына выскользнула из рук обезумевшего от власти отца.

Кадр сменился. Румпель увидел Августа, назвавшего себя его сыном. Мужчина отчетливо помнил тот день. Эмоции, что затопили его сознание. Раскаяние, облегчение, любовь, боль и.. предательство. Радость сменилась гневом. Просьбу о прощении, сменила мольба о пощаде. Румпель всхлипнул. Как он мог тогда поверить этому человеку? Как он мог обознаться?

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.

Сердце продолжало отбивать свой ритм, а грудь быстро поднималась и опускалась от душивших мужчину рыданий. Он держался из последних сил. Пальцы вцепились в серовато-белую простынь, сжимая ее до побелевших костяшек.

Едва сердцебиение замедлилось, кадр в телевизоре вновь сменился. Нью-Йоркская квартира, Эмма, неловко кусавшая нижнюю губу, и Бэй. Его первая встреча спустя сотни долгих лет. Сердце болезненно сжалось и пропустило удар. Он не видел в глазах сына той любви, не видел прощения и нежности. Лишь отчужденность, обиду и тот, еще совсем детский, такой незабываемый страх.

Пальцы подрагивали от безысходности и переполнявших его эмоций. Телевизор предательски прокручивал все памятные моменты с Бэем в Сторибруке. Не детство сына, не мгновения радости и печали. Не тогда, когда они были счастливы.

Перед глазами детская площадка, на качелях которой качается Генри. Хотелось убить внука, наплевав на родную кровь. Эгоистичное желание, расплатой за которое стала весть о смерти его сына. Впервые он почувствовал себя опустошенным и действительно одиноким. Слова о смерти забили в крышку гроба последний гвоздь, хороня остатки его человечности и сострадания. Столько лет погони и, наконец, обретя — вновь потерять. Хотел убить внука, а сам наколол собственное сердце на острый каменный скол. Осознание полнейшей ненужности и одиночества пришло лишь в лавке, рядом с незнакомой для него женщиной — Лейси. Захотелось выпить бутылку виски до дна и вспороть брюхо собственным кинжалом в дальней комнате лавки. Подыхать медленно и мучительно, так же, как искал собственно сына. Захлебываться слезами, выхаркивая кровь и корчиться от боли на полу, потому что заслужил. Потому что не достоин.

Слезы предательски текут по щекам Румпеля, а волосы раздражающе лезут в глаза. Он уже не сдерживается. Просто плачет.

Перемотка сцен слегка ускоряется. Воссоединение отца и сына в Нэверленде придает ему легкое спокойствие и разливающееся тепло по всему телу. Мимолетное, но заслуженное. Он так долго шел к своей цели, так долго мечтал об объятиях сына. О его прощении.

Счастливых мгновений было так мало, прежде, чем он умер. Хотелось растянуть минуты счастья, но пленка, как назло стала быстрее перематывать их. На мгновение экран потемнел, период, когда он находился в склепе. Недолго, мимолетно. Месяца заточения тянулись, как секунды. Все слишком быстро, слишком дорого. Темнота экрана зарябила и мужчина, взвыв, зажмурился.

— Хватит! Прошу! — именно в этот момент он увидит своего побледневшего сына. Корчащегося в его ногах от боли, рвано вдыхая воздух, потерянно переводя взгляд с Белль на отца. Жизнь за жизнь, такова цена. — Не нужно! Остановись! — рыдания заглушали слова. Он не мог спрятаться от теней, проникавших под его веки и звуков голоса сына, давящегося собственными хрипами.

— Фи, как не культурно. Я, между прочим, старалась! — высокий женский голос прозвучал у его уха, а тонкие пальцы схватили за подбородок, поворачивая его к экрану. Удивленно распахнув глаза, он увидел перед собой Зелену.

— Что ты тут делаешь? Ты была живой! Ты же жива! — хрипло, рвано выдавил из себя мужчина, отводя взгляд от экрана. Стараясь избежать последующих сцен.

— Когда мы умираем, часть нас остается здесь, хотим мы этого или нет. Да и с тобой мы еще не договорили, сладкий, — ремень коснулся его лба, прижимая голову к подушке. Зелена с усилием затянула кожу, фиксируя голову мужчины. Румпель дернулся, движение отозвалась болью, а в ушах слышался собственный стук сердца.

— Что ты делаешь? Не нужно. Ты убила моего сына. Этого было достаточно, — задушено произнес мужчина, зажмурившись. Позади него что-то звякнуло.

— Это мы посмотрим, — Зелена опустила на лицо железную маску, закрепляя ее. — Открой глазки, сладкий, — ядовито прошептала она, проведя кончиком пальца по его брови. Мужчина вздрогнул и зажмурился сильнее.

— Никогда.

— Жаль, я не хотела этого делать.

Что-то холодное коснулось его век, болезненно вонзаясь в нежную кожу. Румпель испуганно зажмурился, попытавшись отстраниться, но крепления лишили его каких-либо движений. До ушей донесся звук проворачиваемого вентиля и металлическое поскрипывание. Железо стало раздвигаться, разжимая веки мужчины.

— Нет… нет-нет-нет. Аааааааа!!! — он закричал, но в ответ услышал лишь мелодичный смех женщины. Звон прекратился, а его широко распахнутые глаза уставились вновь на экран телевизора. Белки покраснели, глаза опухли и болезненно пульсировали. Слезы текли по щекам, и картинка из-за них была размытой. Но он все равно видел последние минуты жизни собственного сына. Он так долго бежал от этого дня. Винил во всем себя. Если бы он не искал, если бы оставил все, как есть, он потерял бы только шанс на прощение, но не сына. Не его жизнь. Сколько ночей он провел, проклиная себя. Ненавидя эту зеленую ведьму. Содрогаясь от рыданий, задушено крича в подушку, а после, с ненавистью лупил ее кулаками. Он боялся показать свою слабость. Всем. Себе. Белль. Остальным. Запирался в офисе, лавке, спальне, когда Белль не было рядом, и плакал. Отчаянно, давясь воздухом, хрипя от неутихающей боли в сердце и выжигающего желания мести. Он был сломлен для себя, но стоек для остальных.

Стыд. То, что он ощущал после потери сына. После плена. Ему стыдно было показать свою разбитость, никчемность, потерю смысла своей жизни. Однажды, Белль застала его в спальной. Скорченного, сломанного, убитого горем и выжигающей изнутри тьмой. Ему было стыдно. Он хотел спрятаться, надеть маску. Исчезнуть. Белль не сказала ни слова. Просто прижала к себе и гладила его по спутанным волосам, покачивая в объятиях. Было стыдно и… спокойно. Впервые.

Он не готов был пережить смерть сына еще раз. Не после всего, что он уже видел и чувствовал. Зелена исчезла, словно ее и не было, позволив ему насытиться собственным горем в одиночку, умереть от разрыва сердца, которого переполняла боль потери. Едва белый сосуд переполнится, его удар станет последним. Румпель не оставлял попыток сжать веки. Тонкие струйки крови стекали по щекам, смешиваясь со слезами. Запястья были раздерты в кровь, а короткие ногти вонзались в ладони от безысходности.

Он умер у него на руках.

— Прости меня… Я не защитил. Не смог. Прости меня, Бэй. Прошу, прости… — он всхлипнул, когда экран потемнел и стал вновь перематывать пленку и закричал, когда кадр остановился на моменте смерти.

Душевная боль душила, с каждым тиском выдавливая из него новый всхлип. Вой. Рычание. Тиски оплетали бешено бьющееся в узкой мужской груди сердце, сдавливая его.

— Бэй, прости меня. Прости, сынок…. — рвано выдохнул он. Грудь тяжело вздымалась, на шее выступили вены, а губы были искусаны в кровь.

— Пап… все хорошо, пап..

Румпелю показалось, что он услышал голос сына. Отчаяние, доведенное до безумства. Этого не могло быть, игра разума.

— Пап, это я… я рядом…

Румпель почувствовал, как кушетка прогнулась под весом, а темное размытое пятно заслонило экран.

— Я рядом. Тебе не о чем просить прощения. Ты не виноват, — теплые руки коснулись его мокрых щек, а затем переместились к маске, но, вовремя спохватившись, переместили на плечи отцу.

— Бэй? Ты не можешь быть здесь, не в аду. Мальчик мой, я… — мужчина всхлипнул, пытаясь всмотреться в родное лицо.

— Я не в аду, пап. В лучшем месте, намного лучшем, — руки провели по напряженным плечам мужчины, успокаивая его.

— Я так виноват, Бэй. Так виноват. Прости меня, пожалуйста, прости. Я не хотел этого. Всего этого. Хотел, чтобы ты жил, был счастлив, был…. — спазм сковал его горло и он, подавившись, зарыдал громче.

— Эй-эй-эй! Пап! Все хорошо! Ты не виноват. Я сам это сделал. Я знал, на что шел. Хотел, чтобы ты жил. Пожалуйста, папа, — Бэй взмолился, сжав пальцами худые плечи отца. — Тебе нужно бороться. Ради себя, Белль. Ради меня. Я хочу, чтобы ты жил. Ты меня слышишь?

Румпель попытался кивнуть, но ничего не вышло. Втянув шумно воздух, он сдавленно выдавил тихое: «Да».

— Так виноват. Не хотел, Бэй. Сынок мой… — Румпель попытался обнять сына, но оковы лишь сильнее затянулись вокруг его запястий. Мужчина сдавленно всхлипнул, напрягаясь всем телом. Пытаясь высвободиться, прикоснуться. Обнять. До слуха вновь донеслись прощальные слова Бэя. Телевизор продолжал показывать его смерть.

— Эй! Папа, ты со мной. Смотри на меня, сосредоточься, — Бэй защелкал пальцами перед глазами, вынуждая сфокусироваться на нем. — Я не могу освободить тебя, ты должен сам. Найди монстра. Убей. И все исчезнет.

— Нет.. — сипло выдавил мужчина. — Ты исчезнешь. Бэй, я не хочу тебя вновь потерять. Не хочу уходить. Мальчик мой, не хочу тебя оставлять. Я один. Мне страшно, Бэй.

— Ээээ, нет-нет-нет. Папа! Папа! — Бэй легко встряхнул отца за плечи, опасаясь за его глаза. — Послушай. Ты не виноват. Не вини себя, ни в чем. Папа, я люблю тебя, но я должен, должен двигаться дальше, как и ты. Мы не можем быть вместе. Не сейчас, не тогда, когда в тебе нуждается еще один человек. Белль. Она ждет тебя, отец. Она любит тебя. Я люблю тебя. Никогда, слышишь, никогда не вини себя в моей смерти. Только не себя. Ты должен бороться, — Бэй умоляюще посмотрел на отца.

— Я не хотел, я правда не хотел… — прошептал мужчина пересохшими губами.

— Да сосредоточься ты! Найди его! Монстр! Он где-то здесь, ты слышишь меня! Папа, я прощаю тебя. За все. Ты ни в чем не виновен. Я любил тебя и буду любить, поверь мне. Всегда. Но ты должен бороться. Должен.

Румпель не слушал, шепча неразборчивые для Бэя слова, с надеждой и мольбой во взгляде всматриваясь в сына. Бэй соскочил с кушетки, хватаясь за голову. Не зная, как помочь отцу. Он не мог освободить его, это было единственным условием Темного — никакой помощи. Едва сын отстранился, Румпель вновь на экране увидел его смерть и закричал. Бэй вздрогнул, резко обернувшись к отцу.

— Нет! Не уходи! Бэй, где ты? Бэй?! — Румпель в панике стал дергаться на кушетке, не обращая внимания на то, как металл царапал его веки, на тонкие струйки крови, стекающие по щекам. Бэй тут же подскочил к отцу, заслоняя телевизор.

— Я тут, рядом. Папа, я никогда не уйду. Не сейчас. Мне нужно, чтобы ты боролся. Ради нас всех. Ради твоих близких и родных. Тебя ждут и любят, отец. Белль… ты же помнишь Белль, да? — Румпель повел бровями, его зрачки расширились.

— И Генри, твой внук. Ты, представляешь, ты уже дедушка. Генри тебя тоже любит, он моя кровь и плоть. Он твоя кровь и плоть. Отец, у него твои глаза и мой характер. Ужасное сочетание для Реджины, не так ли? — Бэй тихо засмеялся, заметив, как уголок губ Румпеля приподнялся в призрачной улыбке.

— Знаешь, я могу заглядывать иногда в ваш мир. Когда тебе становилось легче, — Бэй прикоснулся к его груди, там, где билось сердце. — Когда мысли очищались, — он провел большим пальцем по лбу отца. — Я был рядом. Забирал твою боль себе.

Брови мужчины вздернулись вверх, а губы задрожали.

— Чтобы ты не винил себя. Хотя бы не в этот миг. Позволил боли хоть немного отпустить тебя. А сейчас, я знаю, у твоей кровати сидит Белль и плачет. Она ждет тебя. По тебе скорбит внук. Даже герои, за маской отчужденности, сочувствуют тебе. Ты тот, без кого все пойдет прахом. Ты понимаешь меня? — в уголках глаз собрались слезы. Мужчина нервно облизал пересохшие губы, выдавив согласие. Бэй накрыл холодную руку отца, сжав.

— Ты не виновен, папа. Мы любим тебя. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты боролся. Ради меня и близких. Ты можешь это сделать? — пальцы мужчины сжали руку Бэя, причиняя легкую боль. Бэй понимал, его отцу приходилось принять тяжелое решение. Румпелю нужно было отпустить сына, сердцем он понимал это, но разум продолжал цепляться за родного человека, хотя бы за пальцы, но чувствовать его рядом.

-Я… я никогда тебя больше не увижу? — глухо произнес Румпель. Бэй с сожалением покачал головой.

- Только во снах. Я буду приходить к тебе, обещаю.

Из горла Румпеля вырвался хрип, переходящий в болезненный лай, пока Бэй не понял, что это был смех.

— Темные не спят…

— Сейчас ты человек, ты помнишь это? — сын заволновался, с беспокойством вглядываясь в опухшие, слабо понимающие, глаза.

— Да-да…. Человек… — мужчина попытался устало закрыть глаза, но от боли лишь шире распахнул их.

— Ты увидишь меня. Я приду. Но для начала, найди монстра. Вернись к Белль. Ты сможешь?

— Да… — рука Бэя стала выскальзывать из пальцев мужчины и он занервничал.

— Прости. Ты должен найти монстра, — Бэй встал с кушетки, встав сбоку от нее. Карие, изможденные глаза, уставились в телевизор. Тупая боль продолжала пульсировать в груди. Сил на слезы не хватало. А сознание напоминало, что Бэй сейчас рядом и его рука лежит на его плече, поддерживая своего отца.

Взгляд устало скользил по картинке, переходя на решетку клетки, спускаясь к ногам, затянутым ремнями. Никого не было видно, это начинало злить. Мужчина досадно дернул ногой, причиняя себе дискомфорт. Что-то красное мелькнуло у его подошвы, тут же скрывшись из виду. Спешно облизнув пересохшие губы, Румпель, превозмогая боль, вновь дернул ногой. Красный кленовый листик мелькнул у штанины, вновь исчезнув.

— Замри… — шепнул Бэй.

Румпель послушно замер, напряженно вглядываясь в кушетку. Спустя несколько минут, листик мелькнул у его колена, с любопытством приближаясь ближе к нему.

— Видишь? — шепнул Бэй, сильнее сжав плечо отца.

— Да… — помедлив, так же тихо отозвался Румпель. Небольшое, крохотное существо парило над кушеткой, приближаясь к его руке. Вытянутое прозрачное, как из тонкого стекла, тельце с легким сиреневатым отливом и длинными задними лапками. Румпелю показалось, что это были и вовсе единственные лапки существа. Три глаза, ушки кисточкой, подрагивающие при каждом движении, выделяющие какие-то феромоны. На вытянутой голове монстра были рожки, напоминавшие лосиные, такие же прозрачные, как и все тело монстра, немного матовые.

— Ты должен его убить, пап… — пальцы сына болезненно впились в плечо.

— Как? Мне что, плюнуть в него? — так же тихо отозвался мужчина, боясь спугнуть существо.

— Пап… — вымученно застонал Бэй, отмечая про себя, что к отцу возвращаются силы.

Монстр тихо стрекотал, шевеля ушками-кисточками, настороженно двигаясь вверх по ноге мужчины. Длинный хвост, с кленовым листиком, вилял, то поднимаясь вверх, то прячась из виду. Монстр стал обходить прикованную руку Румпеля, пытаясь забраться на кушетку. Взмахнув хвостом, он мазнул листиком по подрагивающим от напряжения пальцам Румпеля, взвизгнув, когда мужчина резким рывком поймал его за хвост. Существо было безобидным на первый взгляд и хрупким. Едва пальцы Румпеля вцепились в тонкий хвост, вспышка воспоминаний пронзила его сознание. Смерть сына. Пустые безжизненные глаза. Отчужденность. Ненависть. Одиночество. Глаза наполнились слезами, а губы предательски задрожали. Рука затряслась, грозясь выпустить трепыхавшегося монстра.

— Пап, я тут. Убей его. Не медли, отец! — Бэй занервничал, встряхнув отца. Выталкивая его из водоворота воспоминаний, сжирающих его эмоций.

Дернув запястьем, насколько ему позволяли оковы, Румпель притянул монстра к себе ближе и, изловчившись, зажал плоское тельце меж пальцев. По клетке разнесся тихий треск, а после, осколки опадающего стекла. Меж пальцев осталось пару вонзенных в плоть осколков, а на кушетке пожухлый кленовый лист.

Ремни исчезли, как и маска. Румпель облегченно вздохнул, блаженно закрыв глаза. Рядом донесся облегченный смех, и крепкие мужские руки обняли своего отца, прижимая его ослабленное изможденное тело к себе. Руки едва его слушались, но у Румпеля хватило сил обхватить ими сына, заключая в объятия.

— У тебя получилось… — выдохнул Бэй, целуя отца в щеку. — Я так рад.

— Мальчик мой, — Румпель пытался проморгаться, избавиться от преследовавшего его дискомфорта. — Спасибо тебе. Прости меня за все… — на глаза вновь навернулись слезы.

Позади Бэя звякнула решетка, и по клетке разнесся стук каблуков.

— Время вышло, — произнес до боли знакомый, женский голос. Выглянув из-за плеча сына, Румпель непонимающе уставился на Темного.

— Эмма? — отозвался Бэй, развернувшись к Темному. Тьма отрицательно качнула головой, поправляя на себе смолянисто черную кожанку.

— Пока нет, дорогие. У тебя было достаточно времени. Исчезни, — Темный раздраженно взмахнул рукой, но вскрик Румпеля остановил его.

— Подожди-подожди. Пожалуйста, — поспешно пробормотал он, обращаясь к сыну. – Бэй, я люблю тебя и очень скучаю. Обещай… обещай, что будешь приходить ко мне.

— Обещаю, папа. Я тоже тебя люблю, — едва губы сына коснулись окровавленной щеки отца, он растворился. Мужчина потерянно ловил пальцами воздух, невидяще смотря перед собой. Одинокая слеза скатилась по его щеке.

— Не выполнит, — хмыкнул Темный, сложив руки на груди.

— Почему? — Румпель хотел вздернуть удивленно брови вверх, но воспаленные веки отдались ноющей болью и мужчина задушено охнул.

— Тебе больше не придется засыпать, — Темный усмехнулся. Румпель поежился, странно было видеть черты своего лица с голосом Эммы Свон.

— Я выдержал почти все твои испытания.

— С трудом. Следующее тебе будет не под силу.

Румпель нахмурился, сжав ладони в кулак. Темный был слишком самоуверен и это наводило сомнения.

— Почему ты позволил проститься? — тихо спросил он. Темный помедлил словно подбирая слова, а затем нахмурился.

— Воспоминания. Они заменяются чужими. Какие-то отрывки из жизни, потерянное детство, ужастики, тупые подростковые фильмы. Это ужасно раздражает и отвлекает, — ощетинился Темный, женским голосом.

— Скажи, почему Эм… — Темный резко исчез, оставив мужчину одного в незапертой клетки. –.. ма…?

Комментарий к Круг восьмой. День восьмой.

* - колыбельная из к/ф “Фредди Крюгер”

Монстр: Пограничное личностное расстройство.

Насыщается эмоциями, в основном негативными. Распространяет феромоны, для одурманивания жертвы.

https://pp.vk.me/c633717/v633717220/23978/rSBsI7khxuA.jpg

Буду рада отзывам и впечатлениям. Надеюсь, вам понравилось. Благодарю за внимание и уделенное время.

========== Круг девятый. День девятый. ==========

— Спокойно, правда? — за спиной донесся голос Эммы. Румпель вздрогнул, удивленно осматриваясь. Он не помнил, как попал на главную улицу Сторибрука. Он… он совершенно ничего не помнил после прошлой встречи с Темным. Спал ли он? Как он тут оказался? — Магия, — Эмма пожала плечами, прочитав его мысли.

Румпель настороженно обернулся, пораженно распахнув глаза: перед ним стояла тьма, полностью принявшая облик Эммы.

— Почему Эмма? — задал он вопрос, который не успел задать в прошлый раз. Девушка нахмурилась, нервно поведя плечом.

— Ты же сам знаешь ответ, не так ли?

— Отчаянная душа… Разве она была таковой на самом деле? — Румпель взглядом пробежался по пустующей улице, ища новый подвох от Темного.. или уже Темной?

— Все мы отчасти отчаянны, необходимо лишь потянуть за несколько нужных ниточек, — на слове «несколько» Эмма показала ладонь, словно приветствуя его, но на кончике каждого пальца возникло по монстру. Некоторые ему были знакомы, некоторые нет. Румпель непроизвольно вздрогнул, вызвав у Эммы улыбку.

— Она будет сопротивляться, — мужчина покачал головой. — Бороться.

— Эмма практически сдалась, — тьма улыбнулась, заправив руки в карманы штанов.

— Спасительница… сильнее всех нас. Она боролась дольше меня. Ей никогда не стать Темной, такой, какую ты желаешь получить, — Румпель насмешливо приподнял воспаленную от прошлых пыток бровь, щурясь от боли.

— Тебе так кажется, Румпельштильцхен, — Темная прошла мимо него, медленно идя вдоль главной улицы. Мужчина невольно последовал за ней. — Еще ни одному человеку не удалось устоять против тьмы. Ты сам в этом уже убедился, — Темная указала на себя рукой, усмехнувшись.

— Я не вижу в тебе ее характера, — мужчина пожалел, что так нелепо выглядел в потрепанной одежде рядом с Темной и неуклюже засунул руки в карманы брюк, тут же отметив в одном из них дырку. Темная ехидно улыбнулась, прочитав его ругань, но ничего не ответила.

Они сделали несколько шагов в полном молчании. Румпель продолжал осматриваться, удивляясь тому, как одинока и пустынна была улица. Как было уютно жить в этом городе, гулять и наслаждаться одиночеством.

— Погоди… — догадка мгновенно озарила его. — Ты не хочешь ее характер!

Эмма скривилась, покосившись на мужчину.

— Ты действительно не хочешь ее характер! — воскликнул Румпель, засмеявшись. Темная резко пихнула мужчину в плечо, отталкивая его от себя на несколько шагов. Его смех тут же прекратился, сменяясь болезненным вздохом.

Румпель обиженно втянул ноздрями воздух, с укором взглянув на Темную. Тьма продолжала лениво прогуливаться по аллее, не обращая внимания на тяжелый взгляд, брошенный мужчиной в ее сторону. Качнув головой, он присоединился к ней. Они шли плечом к плечу, как старые знакомые, пока один из них не решил убить другого. К удивлению Румпельштильцхена, этот город, улица и сама тьма, стали успокаивать его. Утихла тревожность, пропали страхи и сожаления, словно их никогда не было. Появилась возможность вдохнуть полной грудью, блаженно прикрыв глаза. Не думать о том, кто может появиться на его пути, кто осмелиться поздороваться или вообще заговорить с ним. Было до жути приятно находиться именно в этом месте. Здесь и сейчас.

— Почему? — он поддел носком туфли камушек, пиная его в ноги Темной. Тьма недовольно покосилась на Румпеля, обреченно вздохнув. Зная его характер, он не отстанет от нее, либо придётся исчезнуть, либо ответить на вопрос. Румпель мысленно улыбнулся про себя, что-то удерживало тьму рядом с ним и ему были любопытны ее мотивы.

— Она оказалась не так проста, — задумчиво произнесла Темная, смотря вдаль.

— Ты сказал… ла, что она почти сдалась, — напомнил мужчина, готовясь к ее внезапному исчезновению. Но Темная не торопилась. Она неловко сложила руки на груди, опустив голову, смотря под ноги, а после, помедлив, ответила.

— Требуется немного больше сил. Ее детство, мотивы, отстраненность и след этого мира создают не очень идеальную почву для нашего знакомства, — Эмма с досадой пнула попавшийся под ботинок камушек.

— Моя почва тебе, как я погляжу, пришлась по вкусу, — горько заметил мужчина, сжав ладони в кулаки.

— Почвой сложно назвать, так… удобрения, — отфыркнулась Темная, сверкнув черными глазами в сторону Румпеля. Холодок пробежался по его позвоночнику, и он невольно поежился.

— Не боишься? — Румпель свернул за тьмой, уходя с главной улицы.

— Чего?

— Что герои избавятся от тебя? — он лениво скользил взглядом по опустевшим магазинам.

— От тебя же не избавились, — хмыкнула Эмма.

— У меня были свои мотивы, и ты прекрасно знаешь их. Каковы мотивы у Эммы? Ты знаешь их? — мужчина отметил, что они стали приближаться к его лавке.

— Жертва, — тихо отозвалась тьма, готовая в любой момент уничтожить мужчину. Эти разговоры не приходились ей по душе.

— У нее нет мотивов?! — воскликнул Румпель громче обычного, тут же закрыв рот под тяжелым взглядом Темной.

— Мы пришли, — Эмма открыла дверь лавки, пропуская внутрь Румпеля. Тот настороженно осмотрелся, прежде, чем сделать шаг внутрь, а после, нехотя, перешагнул порог. Темная осталась на той стороне, ожидая, пока он повернется к ней. Обернувшись, мужчина нахмурился.

— Спокойно, правда? — она вновь задала этот вопрос. — Мне жаль расставаться с тобой. Это была наша последняя встреча, дорогуша, — Эмма попыталась перекривить Румпеля, но с ее хрипловатым голосом это вышло совсем не забавно и не так, как это делал обычно он. Мужчина даже не попытался что-то ответить, понимая, что его испытание началось. Дверь лавки захлопнулась перед его носом, а значок с «Открыто» сменился на «Закрыто».

Румпель обреченно вздохнул, готовясь к встрече с призраками прошлого. Тишина лавки нарушалась лишь тикающим звуком нескольких антикварных часов. На удивление, это не раздражало, лишь приносило уверенность и умиротворенность. Словно говорило, что единственным хозяином лавки всегда был он и никто иной. Его владения. Его власть.

Он прошел вдоль прилавков, любовно проведя кончиками пальцев по стеклу. Нахмурившись, почувствовав на коже пыль. Румпель лениво прошел в заднюю комнату лавки, отмечая, что все было на своих местах. Идеальный порядок. Словно это место ждало его, позволяя войти в свою жизнь только единственному человеку. Его владельцу, антиквару, мистеру Голду.

В черепной коробке, где-то тихо ворчал тонкий голосок, напоминая, что где-то должен быть монстр. Закатив глаза, Румпель приоткрыл дверь в уборную, настороженно осмотревшись. Тишина. Никого. Голос был заткнут. В его лавке всегда было безопасно. Его убежище. Дом.

Мужчина лениво подошел к зеркалу, всматриваясь в собственное отражение. Взлохмаченные волосы. Изможденный, побитый вид. Темные круги под глазами, кровоподтеки от израненных век, грязь, ссадины и черт знает что еще. Потухшие глаза. Безразличный, пустой взгляд. Что следовало ожидать от этого дня? Темная сказала, что это последний круг. Она попрощалась с ним.

Румпель нервно открыл кран, сунув руки под струю прохладной воды. Ничего не происходило. Совершенно. Боль ссадин утихала, а сердце размеренно билось в грудной клетке, как родное. Мужчина ополоснул лицо, смывая с себя грязь прожитых дней, всю ненависть и желчь, скопившуюся к себе. Ополоснул шею. Расправил влажной пятерней волосы, пытаясь их пригладить.

Почувствовав себя посвежевшим, словно ожившим, он вновь взглянул в зеркало.

Глубокие морщины прожитых лет сгладились. Лицо было чистым, лишь несколько ссадин напоминали ему о его испытаниях. Взгляд стал острым и цепким. Тепло сменилось холодом. Нежность — раздражительностью. Любовь — отчужденностью.

Хрустнув шейными позвонками, наслаждаясь звуком свободы, расправив плечи, он вышел в комнату, вновь осмотревшись. Ничего не изменилось. Даже пыль осталась на своем месте. Это, несомненно, радовало, никто не смел нарушить его спокойствие. Его одиночество. В шкафу нашелся запасной костюм, и мужчина поспешил переодеться. У него вновь был тот самый, внушающий всем страх, безукоризненный вид. На полке нашлась тряпка для пыли. Довольно хмыкнув, он захватил ее с собой, прежде, чем выйти в переднюю часть магазина.

Солнце уже было в зените, проникая лучами сквозь жалюзи, освещая антикварные вещи, требующие особого ухода, раздражая хозяина лавки сверкающими на свету летающими пылинками.

Подойдя к окну, он раздвинул пальцами жалюзи, в надежде, что никто не посмеет прервать его ежедневный ритуал. Улица пустовала. Ни единой живой души. Казалось, что даже птицы прекратили свое существование в этом городе, боясь потревожить своим щебетом единение антиквара со своим хламом.

Тряпка любовно скользила по стеклу, полируя его до блеска, сдвигая вещи, протирая их с трепетом и любовью. За одной из старых древнегреческих статуэток что-то заворчало и лениво выглянуло из своего потревоженного укрытия. Голд едва повел бровью, а уголок его губ дернулся в любопытной усмешке. Где-то на задворках разума завопил голос разума, но мужчина поспешно отмахнулся от него. Это существо не выглядело опасным или раздражающим. Безобидный, ленивый и пушистый комочек настороженно выполз из-за статуэтки.

Круглый пушистый комочек горчичного цвета, что едва бы уместился в руках Голда, любопытно склонил голову, принюхиваясь к антиквару. Мужчина отметил, что его спинка была покрыта широкими черными, вороньими, перьями, издалека создавая иллюзию прочного панциря. Длинные крюкообразные лапы волоклись по земле, ненароком попадая под ноги и толстый малоподвижный хвост. Вытянутая морда, с длинным носом и острыми ушками, а на глазах белоснежная плоская кость, скрывающая их от собеседника. Монстр настороженно осмотрелся, покрутив острыми ушками в разные стороны. Убедившись, что ему ничего не угрожает, существо село на попу и уставилось на Голда.

— Спокойно, правда? — антиквар усмехнулся, взяв в руки статуэтку, за которой прятался монстр. Существо ничего не ответило, лишь безмолвно кивнув головой.

Так они и работали. Солнце медленно опускалось на небосводе, а мужчине казалось, что часы, проведенные им за уборкой, пролетали, как секунды. Он не замечал царившего спокойствия, удрученной пустоты и подозрительной безлюдности в городе.

Они с монстром дружно работали в тандеме: вытирая пыль, переставляя предметы, настраивая часы и перебирая картотеку. Голд не заметил, как в один момент приласкал монстра, а затем все чаще стал почесывать его спинку. Он не замечал, как существо набиралось сил и росло у него на глазах.

Было уютно и беззаботно. Никаких героев и посетителей. Только он, антиквариат и его безмолвный друг. Голд закончил с проверкой последней карточки и, по привычке, обретенной в течение дня, потянулся к монстру, почесать его за ушком. Мужчина удивленно охнул, когда существо, вроде несколько минут назад, а может часов, достигавшее ему по пояс, доставало уже до груди.

— Ох, когда ты успел вырасти? — Голд почесал под подбородком и, к его удивлению, монстр отозвался довольным урчанием. Загребущие лапы обвили ноги мужчины, прижимаясь ближе к нему. Голд едва не упал, нахмурившись, но тут же усмехнулся, почувствовав, как монстр стал тереться о ткань его брюк, как кошка. Мысль о том, что придется сменить костюм, заглушил крик о сумасшествии и абсурде.

Монстр устало зевнул, навалившись всем весом на антиквара.

— Спать? — недоуменно произнес он. — Сейчас же еще день… — он удивленно замолчал, заметив, как город накрыли сумерки. — Надо же… быстро время пролетело. Я вроде только зашел сюда. С другой стороны, хорошо, что нас никто не потревожил, да? — Голд фыркнул, когда существо вновь устало зевнуло.

— Пойдем, устроим тебя, — Голд подтолкнул монстра к задней комнате, в которой была кушетка. Проходя зеркало, мужчина с удивлением отметил про себя, что раны на его лице зажили, стерев любое воспоминание о его пытках. Жизнь начинала налаживаться, и это не могло не радовать.

— Мне кажется или ты был меньше? — Голд нахмурился, смотря, как огромный пушистый шар едва смог улечься на хиленькую кушетку. Монстр лежал на боку, вытянув в сторону одну лапу, вторую держа на боку.

Вздохнув, мужчина взглянул на окно. Город помрачнел, казалось, что свет исходил только из его лавки. Желания возвращаться домой не было, к тому же была возможность встретиться с кем-то из жителей города. От этой мысли по спине пробежались мурашки. Никаких встреч. Они вносят в его размеренную жизнь лишь колебания и раздражение. Мужчина предпочитал уверенность и спокойствие, а так же неприкосновенность к личной жизни или к ее отсутствию.

— Может ты… — Голд попытался сдвинуть неуклюжее существо, но потерпел поражение. — Хм…

— Сам напросился, — мужчина стянул с себя пиджак, аккуратно вешая на спинку стула, а после присел на маленький свободный участок кушетки. Странно, но с каждым мгновением он ощущал, что именно лавка была его домом. Успокаивающим. Пустым и умиротворенным. День подошел к концу. Темнота пробралась в каждый уголок города, готовая в любой миг поглотить единственных жителей Сторибрука. Веки стали тяжелеть, и Голд почувствовал себя невероятно уставшим и изможденным.

Предприняв несколько попыток сдвинуть существо и потерпев поражение, он неловко растянулся рядом с ним, положив голову на протянутую лапу монстра.

Если бы его спросили, как идеально прожить жизнь. Он бы незамедлительно ответил не выходить из лавки. Не встречаться с жителями города. Не впускать никого в свое сердце и не с кем не разговаривать. Любой, кто подходил ближе, чем на расстояние вытянутой руки, мог причинить боль. Не физическую, моральную. Это ущемляло и заставляло чувствовать его беспомощным, трусом. Чем больше ты одинок, тем черствее твое сердце. Опустошеннее. Пустое сердце не разобьешь, его не разорвет от боли или от любви. Оно пропустит удар и продолжит стучать о твою одинокую узкую грудь, как ни в чем не бывало. Ты будешь жить один всю оставшуюся жизнь. Искать радость в тиканье часов и любоваться вальсом пылинок на солнце. Ты заменишь людей в твоей жизни предметами, а любовь — щепетильностью. Возможно, умирая одиноко в задней комнате потрепанной, старой лавки, ты пожалеешь об этом, но не сейчас. Сейчас ты считаешь себя свободным, но все за спиной в один голос скажут — одинок.

Дыхание монстра коснулась его затылка, тепло обволакивало и усыпляло. Веки медленно закрывались, а напряженные мышцы стали расслабляться.

— Очнись! Пожалуйста, очнись! — женский, такой знакомый голос, умоляюще прозвучал у его уха. Голд повел головой, сонно нахмурившись. — Пожалуйста, Румпель! Очнись!

Лапа монстра, обняла мужчину поперек груди, прижимая ближе к себе, погружая его глубже в собственный пух.

— Румпель! Ты мне нужен… — прошептала девушка. Сознанием Голд осознавал, что это был голос Белль, но ему не хотелось ни с кем говорить. Ему было настолько хорошо и комфортно, что любой посетитель лавки мог нарушить его единство. Согнать сонливость, оставить его в дурном расположении духа до начала следующего дня. Где-то в подсознании промелькнула мысль, что следующего дня уже не будет, медленно заполняя его сердце легкой тревожностью.

— Пожалуйста, очнись. Я не могу без тебя… — Голд нехотя разомкнул тяжелые веки, непонимающе уставившись в мерцающий силуэт девушки, сидящейу его кушетке. Проморгавшись, он понял, что это была Белль и она… она плакала.

— Румпель, пожалуйста, ты… — девушка подняла голову и удивленно уставилась на Голда. — Что происходит? Румпель?! — воскликнула она, и Голд невольно поежился. Лапа монстра ласково притянула его ближе к себе, ограждая от резавшего слух родного и одновременно чужого голоса девушки.

— Румпель, ты очнулся? — Белль настороженно посмотрела на сонного мужчину. — Кто это? — в голос проникли нотки волнения. И это не понравилось мужчине.

— Белль, покинь лавку. Я не желаю тебя сейчас видеть, — недовольно отозвался антиквар, удобнее укладываясь на лапе монстра.

— Что значит, не желаю? — девушка упрямо вытерла ладонью слезы, хмуро посмотрев на мужа. Лавка отличалась от той, в которой она находилась минутами ранее. Его состояние и поведение было странным, а существо возле него и вовсе нагоняло страх. — Румпель! — Белль дернула мужчину за руку, выдергивая его из цепких лап сна.

— Дорогуша, покинь лавку. Сейчас же! — зарычал мужчина сквозь зубы, попытавшись встать и прогнать нахалку. Лапа монстра на грудной клетке стала тяжелее, ограничивая антиквара в движениях, но он не возражал.

— Дорогуша?! — возмущение с праведным гневом захлестнуло девушку, но тут же лопнуло, как мыльный пузырь, заметив, что он вновь погружается в сон. — Румпель! — обеспокоенно позвала она. — Румпель, проснись! — девушку отвела прядь волос с его глаз, надеясь, что он откликнется на прикосновение. Мужчина лишь сонно заворчал. — Румпельштильцхен! Очнись! — девушка тряхнула его за ворот рубашки, незамедлительно получив легкий толчок лапой от монстра.

— Так значит, да? — Белль сдула спадающий на глаза локон. — Прости, я не хотела… — заколебавшись на мгновение, она наотмашь дала мужчине пощечину. Голд вздрогнул, резко распахнув глаза. Испуг сменился осознанием, и Белль показалось, легким узнаванием, что утонуло в исходящих от него волнах гнева.

— Исчезни! — рыкнул он, отодвигаясь от девушки, ближе к монстру. Существо счастливо заурчало, обвивая его тело лапами, загребая к себе. Девушка почувствовала, как ее тело зарябило. Какая бы это не была магия, ее могло выкинуть из его мира в любой момент.

— Кто я? — девушка присела на край кушетки, игнорируя ленивые попытки монстра отодвинуть ее подальше от своей жертвы. — Кто я?! — Белль пихнула мужа, вынуждая его вновь открыть глаза, с недовольством взглянув на нее.

— Белль, — недовольно простонал он, отмечая, что проще ответить на ее вопросы, а после погрузиться в сон. Монстр за его спиной заволновался, делая кольцо лап плотнее.

— Правильно. Кто я для тебя? — девушка попыталась взять антиквара за руку, но он презрительно отдернул ее.

— Настырная библиотекарша, — выдавил он, покосившись на сжавшиеся в кулаки девичьи ладони.

— Да очнись же ты! — резким движением, Белль вновь встряхнула его за рубашку.

— Мисс Френч! — взревел он, приподнимаясь на локте. Лапы монстра продолжали удерживать его в своих объятиях.

— Миссис Голд! — Белль упрямо вздернула подбородок, выдержав его тяжелый, сменяющимся удивлением, взгляд.

— Ч-что? — Голд нахмурился, потерянно осмотревшись.

— Я твоя жена, Румпель. Ты… ты спишь, наверное. Я в твоем сне. Посмотри на меня. Я твоя жена, Белль, — девушка осторожно коснулась его руки, легко улыбнувшись, когда он не отдернул руку.

— Белль… — нежно отозвался мужчина, не понимая, что происходит. В голове была путаница из мыслей, а человек, сидевший перед ним, был родным и чужим одновременно. Сердце вроде отзывалась тянущей болью, при воспоминании о том, что, должно быть, он любил ее. И радостно билось в бешенном ритме, когда разум говорил, что ее нужно поскорее выдворить из лавки.

Взгляд на мгновение потемнел и мужчина выдернул руку.

— Оставь меня, — холодно отозвался он, вновь укладываясь на руку существа.

— Да кто это вообще такой? — задумчиво произнесла Белль, с любопытством пихнув монстра в пушистый бок. Существо заворчало, обвивая Румпеля сильнее, притягивая его ближе к себе.

— Нет-нет-нет, так дело не пойдет! Ты мне нужен! Румпельштильцхен! Я люблю тебя, найди в себе силы. Очнись, — девушка схватила антиквара за запястье и потянула на себя. Голд не сопротивлялся, но и не помогал. Сонливость одолевала его характер, поглощая в безразличии и отчужденности. Едва Белль устало выпустила его руку, монстр вновь притянул его ближе к себе. Возмущенно охнув, девушка бросилась в уборную. Набрав ведро холодной воды, она вернулась к практически провалившемуся в сон мужчине. Паника и страх заполняли ее сердце, она ничем не могла помочь ему и осознание этого, заставляло ее чувствовать себя беспомощной. Если он сам не захочет сделать ей шаг на встречу, он погибнет.

За неуверенностью, Белль не заметила, как в дверном проеме появилась Темная. Эмма лениво облокотилась о косяк, безразлично наблюдая за попытками Белль спасти ее возлюбленного.

— Он же погибнет, — с горечью, мысленно, отозвалась Эмма где-то в подсознании тьмы. Темная скривилась, услышав собственный же голос. Эмма приняла тьму. Тьма переняла ее характер, и это начинало жутко мешать.

— Так и планировалось, — безразлично отозвалась тьма, наблюдая за тем, как Белль окотила мужа ледяной водой.

Румпель взвизгнул. Холод и шок прогнали ненадолго остатки сна, вернув мужчине трезвость ума.

— Белль? Что ты тут делаешь? — непонимающе спросил он, отплевываясь от воды.

— Помогаю тебе! Скорее, тебе нужно выбраться. Он не пускает тебя. Дай мне руку, — едва их руки соприкоснулись, лапы монстра вновь стали затягиваться вокруг антиквара.

— Выпусти меня, — его взгляд на мгновение потемнел, и мужчина попытался отпустить ее ладонь.

— Нет! Румпель, борись! Ты мне нужен. Пожалуйста, очнись, — взмолилась Белль, потянув его к себе.

— Это выглядит, как перетягивание каната, — угрюмо отозвалась Эмма.

— Забавное зрелище, не так ли? — хмыкнула тьма, мысленно делая ставки, насколько хватит терпения монстра.

— Жалкое. Останови его, — приказала Эмма, пытаясь взять над собой контроль. Тьма поморщилась, прикладывая усилия к собственному контролю.

— Мы заключили сделку. Он проигрывает, — раздраженно отозвалась тьма.

Контроль Темного переключился на Эмму, ускользнув от существа. Взгляд Румпеля потеплел, и он попытался выбраться из лап создания.

— Белль, я не понимаю, почему ты…

— Не время! Помоги мне!

Спохватившись, Румпель стал помогать Белль, пытаясь высвободиться из объятий. Ничего не помогало, лапы лишь сильнее сжимали худое тело мужчины, погружая его глубже в пух.

— Смотри-смотри, последние минуты жизни! Самый захватывающий момент, — кровожадно отозвалась тьма, сдержавшись от того, чтобы облизнуться.

— Кто ты?! — вскрикнул Голд, резко отстранившись от Белль.

— Я люблю тебя, Румпель. Я твоя жена, Белль, — со слезами на глазах отозвалась Белль, не имея понятия, как помочь ее любимому.

— Меня никто не любит, — Голд нахмурился. — И перестань меня так называть. Для тебя я мистер Голд.

Белль отчаянно зарычала.

— Я люблю тебя! Я всегда тебя любила. Ты мне нужен. Ради себя. Ради нашей любви. Ради внука и сына. Борись Румпель.

Я прошу тебя.

— У меня никого нет. О чем ты говоришь? О какой любви вообще может идти речь? Меня невозможно любить, — упрямо отмахнулся антиквар, помогая монстру плотнее обвить вокруг себя лапы.

— Да что это за чертовщина такая, — всхлипнула Белль. — Румпель, я люблю тебя. У тебя есть я. И я буду бороться за тебя, чего бы мне это не стоило, — на этих словах Белль вцепилась в его галстук, потянув к себе.

— Глянь, она его сейчас удушит, — расхохоталась тьма.

— Она борется за него. Белль упряма. Я знаю. Она не сдастся, — напряженно отозвалась Эмма, пытаясь взять контроль над тьмой.

— Это мы еще посмотрим. И ты тоже не пытайся, не выйдет…. Не могу поверить, она вазу схватила!

— Отпусти его, он заслужил. Ты выиграл, этот раунд за тобой, — выдохнула Эмма. — Тьма поглотила бедного прядильщика, а затем уничтожила его. Пускай так будет, но отпусти его.

— Это мошенничество, — пренебрежительно отозвалась тьма. С разочарованием отметив, что монстр на мгновение ослаб, получив вазой по голове. Темная щелкнула пальцами и Белль, зарябив, исчезла.

— Белль? Белль, пожалуйста, вернись… — Голд растерянно поводил руками по воздуху, вновь погружаясь в объятия монстра.

Взгляд стал безразличным и колким, сон медленно накрывал его с головой. Стрелки часов подходили к полуночи. День заканчивался.

— Это тоже мошенничество, — Эмма цокнула языком. Тьма многозначительно промолчала, считая минуты до окончательной победы. — Разве он не заслужил пощады?

— С чего бы это?

— Он пережил все круги ада, всех твоих демонов. Единственный человек, впустивший в сердце тьму и не смотря на все, обретший любовь. Тебя когда-нибудь любили? Не отвечай, нет. Но вас. Вас полюбила она. Каково это, иметь власть над сердцем, которое человек добровольно вручил тебе в руки? — речь Эммы ускорялась, видя то, как мужчина продолжает тонуть в пухе монстра.

Тьма недовольно зашипела, признавая поражение. Темная щелкнула пальцами, останавливая время.

— Чего ты хочешь? — отозвалась тьма.

— Отпусти его. Он заслужил. Белль будет бороться за него всегда. Не смотря на все, что он сделал. Она любит его. За столько лет существования, он заслужил на еще один шанс.

— Какой мне с этого прок? – ох, как тьма любила вить веревки, манипулируя каждый живым существом, ища выгоду. Темная подошла к Румпелю, с любопытством рассматривая его. Щелкнув пальцами, время пошло вновь, а монстр исчез. Мужчина замер на кушетке, удивленно уставившись на Темную, ловя пересохшими губами воздух.

— Я осуществлю твой план, — выдавила из себя Эмма. Тьма усмехнулась, столько лет манипулировать прядильщиком, чтобы одолеть свет, отвлекаясь на поиски его сына. Все время проигрывать в этом сражении и победить с Эммой на почве обычного сострадания. Было смешно и захватывающе.

Темная поманила Румпеля к себе пальцем.

— Что произошло? — потерянно отозвался Румпель, поднявшись на ноги.

— Понятия не имею, — пожала плечами Темная, толкая мужчину в грудь. Охнув, потеряв равновесие, Румпель стал падать, проваливаясь в темную воронку, засасывающую его все глубже и глубже. Уши заложило, сердце отозвалось болезненным стуком, ускорившись от страха, а после резко остановилось.

В глазах потемнело.

***

— Где Крокодил?! Что с Эммой?! — сквозь вакуум стали проникать звуки. Мужской голос звучал разъяренно.

— Прекрати, он в коме. Он не поможет тебе сейчас ничем, — нежно и осуждающе прозвучал женский голос у его уха.

— Девять минут полежал, отдохнул и достаточно! Пускай встает, — рявкнул мужчина, пнув его по больной лодыжке. Румпель дернулся, резко распахнув глаза, и испуганно отполз от Крюка подальше. Пират на мгновение запнулся, в смятении смотря на испуганного Румпельштильцхена.

— Пожалуйста, только не трогай меня, я все скажу!

— Надо же… — злость резко исчезла.

— Румпель, милый! Ты жив. Я так рада, любимый мой, — девичьи руки обняли его за шею, крепче прижав к себе. Мягкие губы скользнули по щеке в поцелуе. По телу пробежала странная дрожь и Белль, почувствовав это, отстранилась от мужа.

— С тобой все в порядке? — заботливо спросила она, пытаясь задержать его взгляд, бегающий с Крюка к ней и обратно.

Облизнув пересохшие губы, он ответил:

— Кто ты?

***ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ***