Ветер с Гранд-Каньона (СИ) [Sayara Shi] (fb2) читать онлайн

Урок английского прошёл как обычно: Рино-сенсей было явно лень проверять нас по-настоящему, и она вызвала меня, мило попросив рассказать на иностранном (для неё) языке о том, как я провёл летние каникулы. Решив мимикрировать под послушного японца, я так и сделал, больше получаса распространяясь о прелестях пейзажа Мэпл-Крика. Эпизоды со Стеф Квон я целомудренно опустил, назвав красотку с корейскими корнями «подругой», а её поползновения вложить своих «девочек» мне в руки — «любованием закатом». В общем, я выставил себя порядочным идиотом, но в конце академического часа все мои одноклассники смотрели на меня с явной благодарностью. Рино-сенсей привычно похвалила произношение, я ответил ей, что премного благодарен, и сымитировал британский акцент. Этого делать явно не следовало: преподавательница слегка сморщила нос, словно почуяв издёвку, и резко предложила занять своё место.

Не испытывая ни малейших признаков угрызений совести, я прошёл к своему стулу, по пути подмигнув Роншаку Мусуме, которая в ответ едва слышно хихикнула.

На следующей перемене я поспешил к Мегами, здраво рассудив, что моей подруге понадобится вся поддержка, которую она могла получить. Мы вместе направились к кабинету школьного совета, по пути болтая о пустяках. Будо к нам не присоединился: ему как раз удалось затащить к себе в клуб одну из первоклассниц, и он тут же усиленно занялся ей, заполнив форму и отведя к медсестре для снятия мерок.

В кабинете совета никого не оказалось, что лично я воспринял как хороший знак: в последнее время отношения Мегами и её соратниц оставляли желать лучшего, и ей бы лишь пошло на пользу чуть-чуть отдохнуть от них.

— Так что насчёт дела Такада, подруга? — спросил я, галантно отодвигая для неё кресло. — Что там насочиняла твоя чокнутая тётя?

— Перестань, — Мегами махнула рукой, однако при этом улыбнулась. — Она с полной уверенностью утверждала, что Такада Ёрико умерла от руки Айши Рёбы.

— Серьёзно? — я подовинул стул от длинного стола поближе и присел на него. — И какие доказательства она представила?

Мегами закусила губу и опустила голову.

— В общем-то никаких, — тихо проговорила она. — Но тётя была так уверена… Она же не могла просто так…

— А что она назвала мотивом? — я нетерпеливо подался вперёд, чуть не ударив камеру о край стола.

— Ну… — Мегами подняла на меня серьёзные карие глаза. — Тётя Юкина сказала, что Айши зарезала Такада из ревности. С ними учился один мальчик, Накаяма Дайске, и обе: и убийца, и жертва — были в него влюблены.

Я недоверчиво покачал головой, бросив:

— Ты сама-то в это веришь? Представь себе: две школьницы-японки враждуют, при этом неважно, из-за чего: нравится ли им один и тот же мальчик, или тут что-то другое. Что они делают в таком случае? Насколько я помню, твои соотечественницы крайне изобретательны, и их методы варьируются от письменных анонимных угроз до поминальных традиций по ещё вполне живой сопернице. В вашем менталитете не заложено склонности к открытому конфликту, а уж орудование ножом, да ещё и с таким размахом, и вовсе фантастично.

Мегами посмотрела на свои руки и легонько вздохнула. Я не спешил ничего говорить: достаточно хорошо зная свою подругу, я понимал, что сейчас она тщательно анализирует мои выводы и оценивает их.

В кабинет совета почти неслышно вошёл Айши Аято с новенькой повязкой на плече. Кинув в нашу сторону мимолётный взгляд и поклонившись, он сел за один из ноутбуков и стал что-то быстро печатать на клавиатуре. Через несколько минут большой принтер выплюнул несколько распечаток, и Айши, спешно встав со стула, подошёл и взял их.

Я поймал себя на том, что беззастенчиво пялюсь на него, и попытался отвести взгляд, но не получалось: мои глаза словно примагнитило к этому красивому лицу. Хорошо ещё, что Аято читал свои распечатанные документы и не смотрел на меня, а не то позора хватило бы на всю мою оставшуюся жизнь.

Айши пробегал глазами текст, чуть сдвинув брови и кивая в такт своим мыслям. Он выглядел таким сосредоточенным, таким поглощённым этим делом… Ну просто идеальный японский юноша. И семья у него наверняка была такой же: верной традициям и миллиону местных условностей.

Внимательно просмотрев все три документа, Айши без единого слова осторожно положил их на край стола Мегами. Она так же молча взяла их, бегло просмотрела и, выдвинув первый ящик тумбы, вытащила фамильную печать в небольшом золотом тюбике. Поставив след в виде красного кружочка с иероглифами на каждой из бумаг, Мегами убрала печать. Аято поклонился, взял распечатки и вышел из помещения, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Я хмыкнул и встал со стула, с наслаждением потянувшись и подняв руки.

— Может, я и ошибалась… — тихо произнесла Мегами, задумчиво посмотрев на дверь. — Ведь он и вправду не сделал мне ничего плохого. Даже напротив: он быстро включился в работу совета, выполняя все поручения просто идеально.

— Вот именно, подруга, — я расставил руки в стороны. — Не волнуйся: мы расследуем это дело, найдём истинного виновника, и душа этой Такада успокоится. И тогда все девчонки смогут пользоваться тем туалетом без страха быть съеденными призраком.

Мегами улыбнулась.

— Не думаю, что призраки едят людей, — весело вымолвила она. — Но ты прав: просто необходимо разобраться в той истории. Это же никуда не годится: оставлять преступника безнаказанным!

Рассмеявшись, я показал подруге большой палец. Она смотрела на меня своими умными глазами, и в этом взгляде было многое: и доверие, и решительность, и работа мысли. Не было только одного — того противного демона, которые в последнее время стал постоянным её спутником, — тревоги.

— Ты молодец, — с чувством произнёс я. — Продолжай в том же духе и просто знай, что у тебя есть поддержка людей, которым ты небезразлична.

Мегами кивнула и вдруг, подойдя ко мне, спешно сжала мою ладонь в своих прохладных пальцах, тотчас выпустив. Она проделала это молниеносно, словно сама себе не давала права остановиться и передумать.

В ответ я тепло улыбнулся ей. Для Мегами это был подвиг: она не любила чужих прикосновений, особенно мужских. Я полагал (и вполне справедливо), что с этим можно бороться, но моя подруга ни в какую не хотела признавать, что у неё есть проблемы. А я посчитал нетактичным указывать ей на это. В конце концов, в Японии так не принято: если она сама решит лечиться, то сходит к психотерапевту, если нет — что ж, значит, само пройдёт, как обычная простуда.

Времени до начала следующего урока почти не оставалось, поэтому мы вместе побрели к нашему классу, на ходу переговариваясь насчёт дела Такада. Как выяснилось, знала Мегами немного: в основном, то, что ей поведала её свихнувшаяся тётка, у которой явно имелся пунктик по поводу Айши Рёбы.

Такада Ёрико зверски зарезали в уборной. Её тело буквально исполосовали ножом, но примечательно то, что большинство ран было причинено посмертно. Роковым оказался самый первый удар, нанесённый с огромной силой. Он практически отделил голову несчастной Ёрико от тела, разрезав ей горло. Судя по всему, преступник перерубил артерию, так как кровь тут же хлынула из раны, — этим и объяснялась страшная картина «красного туалета», которую обнаружили на следующее утро дежурные.

Как Сайко Юкина выяснила все эти подробности, оставалось загадкой. Но, скорее всего, это объяснялось просто: Сайко уже тогда были самой могущественной семьёй страны, и мало какие двери могли оставаться для них закрытыми.

Для того, чтобы так рассечь горло, нужна неимоверная мощь. Хрупкой школьнице ни за что не справиться с этой задачей; тут потребуется взрослый человек, скорее всего, мужчина.

Я хотел было спросить у Мегами про того журналиста, который вёл любительское расследование в восемьдесят девятом, но в класс вошла учительница, и мы все поспешили к своим партам, как группа трудолюбивых муравьёв.

Урок химии прошёл довольно скучно: тощий преподаватель в очках на минус десять диоптрий и в странной вязаной безрукавке-обжимке весь академический час методично диктовал нам вводные материалы. Через пятнадцать минут такого весёлого времяпрепровождения я начал клевать носом: веки потяжелели, словно налились свинцом. Я начал прикусывать внутреннюю сторону щёк, но это слабо помогало: сон всё больше овладевал мной.

К счастью, долгожданный сигнал с урока избавил меня от позора. Преподаватель продиктовал нам домашнее задание, и мы отправились на обед.

Не имея привычки приносить из дома бенто, я всегда проводил это время в кафетерии вместе с Мегами и Масута. Кормили там отменно: меню было разнообразным, сытным и вкусным, а также довольно сбалансированным: здесь не подавали бургеров и картошки-фри, столь любимых и дорогих моему американскому сердцу, зато потчевали японскими блюдами (или не совсем японскими, но трепетно обожаемыми местными, вроде карри).

В бюджете нашей школы превалировали частные средства, однако цены на обеды радовали: я пока ещё нигде не работал и не мог себе позволить роскошествовать.

Взяв обеды, мы втроём уселись за угловой столик. Как обычно, мне невероятно «повезло»: место неподалёку заняли Айши Аято, Кага Куша и какая-то смутно знакомая девчонка с длинными распущенными волосами. Она вяло копалась в своей порции риса и время от времени отправляла небольшие порции в рот. Как только в кафетерий вошла шумная компания красоток, девочка вздрогнула и ещё больше втянула голову в плечи.

Аято оглянулся и нахмурился. Вновь повернувшись к девочке, он положил руку ей на плечо и тихо, но чётко произнёс:

— Не волнуйся, Пуресу, я с ними поговорю.

Пуресу… Это имя мне вроде бы ничего не говорило, но отчего-то девчонка всё равно казалась знакомой. Что ж, это неудивительно, ведь в первый учебный день я фотографировал всех, и она, скорее всего, тоже попала…

Первый учебный день! Точно! Это — та самая первоклассница, которую Кизана чуть ли не насильно заставила возглавить клуб кройки и шитья.

В этот самый момент Роншаку Мусуме, которая не любила утруждать себя стоянием в очереди и поручала своим приятельница брать для неё блюда, окинула взглядом обеденный зал и, увидев Пуресу, хищно улыбнулась. Покачивая бёдрами, как бразильская танцовщица, она приблизилась и толкнула несчастную первоклассницу ладонью в затылок так, что та чуть не впечаталась носом в пиалу с рисом.

— Ой, извини, — протянула Мусуме, махнув рукой с наманикюренными ногтями. — Я тебя не заметила: подумала, что в углу стоит метла. А вас ведь так легко спутать!

Я упер ладони в стол и приготовился было вскочить, чтобы указать этой девчонке на нежелательность сучьего поведения, но Айши опередил меня: он неожиданно встал и указал Мусуме на стул, который секундой ранее занимал сам.

— Сядь, — вымолвил он не признававшим компромиссов тоном.

Роншаку, не ожидавшая такого, мигом посерьёзнела и послушно приземлилась на сиденье, неотрывно глядя на Айши.

Последний же переместился на соседний стул и наклонился, испытующе сверля глазами Мусуме.

— Роншаку-семпай, думаю, я понял, в чём дело. Но против этого есть средство, и, поверь, тебе оно очень понравится, — ровно произнёс Аято.

Мусуме смотрела на него, приоткрыв рот. Честно говоря, я тоже слегка поразился: я знал, что у компании красоток имелась склонность иногда коллективно потравить кого-нибудь, но это оставалось частью японского школьного реализма: в любом коллективе обязательно присутствовал кто-нибудь, считавший себя единственно значимым и всегда правым. Сейчас Мусуме и компании попалась под руку эта Пуресу — с виду застенчивая девочка, которая не умела стоять за себя и являлась идеальной мишенью для нападок. И Айши как новоявленный член школьного совета собирался положить этому конец, вот только как? Насколько я помню, Мегами и её подручным это никак не удавалось…

— У каждого из нас есть талант, просто кто-то открывает его в себе рано, а кому-то нужно время, — мягко проговорил Аято. — Пуресу не виновата в том, что ей повезло относиться к первой категории, также нет ничего страшного, что ты, Роншаку-семпай, принадлежишь ко второй. И если ты хочешь попробовать себя в чём-то новом, не нужно давить и унижать, просто попроси, и, я уверен, Пуресу с удовольствием тебя научит.

Мусуме потупилась и закусила нижнюю губу, густо намазанную блеском. Так прошла добрая минута, нарушаемая лишь Кага, который ел свою порцию острого карри с такой скоростью, словно у него могли отнять тарелку.

Наконец Роншаку подняла голову и посмотрела на Аято с каким-то робким выражением лица — такого я у неё никогда не видел. Айши сидел ко мне спиной, поэтому я не мог видеть его мимики, но чисто интуитивно догадался, что он улыбается.

Мусуме перевела взгляд на Пуресу, всё так же копавшуюся в рисе, и тихо произнесла:

— Тут такое дело… Ты извини, что мы… Ну, мы ничего плохого не хотели.

— Вот именно, — Куша отодвинул от себя пустую тарелку. — А унижали они тебя по какой-то иной причине.

Айши цокнул языком и покачал головой.

— Просто Мусуме хотела научиться шить, — проговорил он. — Так же, как и ты, Пуресу. И поэтому она искренне просит прощения и изъявляет желание вступить в твой клуб. Как насчёт этого?

Пуресу подняла голову. Её лицо напоминало мне старинные японские гравюры — такое же удлинённое и бледноватое, с узкими глазами, в глубине которых таилась печаль.

— Хорошо, — вымолвила она неожиданно красивым грудным голосом.

Посчитав вопрос решённым, Пуресу сразу же вернулась к колупанию риса. Айши же, повернувшись в сторону стойки, произнёс:

— Роншаку-семпай, твои подруги ждут тебя; лучше иди к ним и поделись чудесной новостью. Бланки можешь взять в кабинете школьного совета — и на себя, и на них.

Мусуме встала со стула, кивнула, потом повернулась к Пуресу и тихо-тихо прошелестела: «Спасибо», а потом круто развернулась и быстро зашагала к своим товаркам, которые оккупировали столик у самой стойки и ждали свою предводительницу, не вполне понимая, в чём дело.

Я медленно посмотрел на Мегами, которая тоже с интересом наблюдала за этой сценой, накручивая на палец прядь блестящих длинных волос.

— Он что, сейчас и вправду спас эту девчонку от травли и попытался перевоспитать красоток? — спросил я, разведя руками. — Просто мировой парень, скажу я вам.

— Что? — Масута оторвался от своей порции супа мисо и недоуменно посмотрел на меня. — О чём ты?

— Малыш Аято только что убил одним выстрелом двух зайцев, — пояснил я, помешивая палочками лапшу. — Он устроил Роншаку Мусуме в клуб и спас эту первоклассницу от неминуемой атаки.

Будо повернулся и посмотрел в направлении столика Айши. И он, и Кага, и Пуресу преспокойно обедали, не обращая внимания ни на что вокруг, как будто лишь минуту назад не произошло ничего необычного.

— Знаешь, Мегами, — задумчиво протянул Масута, чуть сощурившись, — мне кажется, этот Айши не такой уж плохой, раз он заступился за слабого.

========== Глава 12. Безвинно наказанные. ==========

Вторая половина дня оказалась такой же скучной, как и первая, и я испытал небывалую радость, когда уроки закончились. У меня остались кое-какие дела в клубе, кроме того, было бы неплохо агитировать новых членов на вступление, но пока у меня в голове царили два параллельных потока мыслей: о несчастной доле Мегами и о раскрытии преступления, совершённого почти тридцать лет назад.

Решив пока оставить подругу в покое, я сконцентрировался на втором и направился в компьютерный клуб, надеясь, что милейший мистер Гемма уже успел кое-что раскопать.

Как оказалось, я правильно выбрал союзника: стоило мне только подойти к Таку, как всегда скрючившемуся у самого дальнего монитора, как он вскочил, словно его подбросило пружиной.

— Я раскопал кое-что, — с места в карьер начал он. — Садись и слушай.

Я послушно обошёл его и приземлился на соседний стул, который всегда пустовал, ибо Гемма строго требовал, чтобы место с ним рядом никто не занимал. Остальные участники клуба не возражали: они и сами были рады держаться от своего президента подальше.

— В общем, жертва ничем не выделялась, была самой обыкновенной, — Гемма снова сел на свой стул и повернулся ко мне. — У неё не имелось ни врагов, ни недоброжелателей, но она происходила из семьи владельцев газеты «Аймасэн» — в те времена это издательство соперничало с «Аса, но рингу», в которой работал журналист Сато — тот самый, который предпринял попытку расследования. Не знаю, насколько эта деталь важна, но в одном из полицейских отчётов я её нашёл; могу переслать его тебе. Офицер, который составлял документ, упомянул об этом три раза; я решил, что это неспроста.

— Вот как, — я потёр подбородок. — Скажи, а как тебе удалось узнать, что написано в полицейских отчётах?

Губы Гемма искривились в довольно неприятной усмешке.

— Они оцифровали свои архивы, — вымолвил он. — И очень хорошо: иначе я бы никогда не смог нарыть всю информацию.

— Просто отлично, приятель, — я улыбнулся, стараясь не думать о том, что стал соучастником настоящего преступления. — Что ещё раскопал?

— Много всего, — Таку быстрым движением поправил очки. — Я не читал всей информации, просто этот отчёт был первым документом, который я откопал, поэтому я и просмотрел его. Остальные файлы тебе придётся изучить самому — я отправил всё на твою школьную почту. Можешь прямо сейчас сесть за любую свободную машину и скачать материал.

— Спасибо за предложение, приятель, но у меня нет с собой ни диска, ни какого-либо другого носителя, — я развёл руками. — Так что давай подождём до завтра, о’кей?

Гемма молча отвернулся, выдвинул первый ящик узкой тумбы, спрятавшейся под его столом, порылся там и через добрых пять минут извлёк оттуда флешку.

— Вот, — он положил её на стол и пододвинул ко мне. — Вернёшь позже. Можешь не торопиться: у меня их ещё много.

Сердечно отблагодарив Таку и потрепав его по плечу, я взял любезно предложенный мне носитель и пересел на один монитор дальше. Гемма тут же повернулся к своему экрану и продолжил печатать, изредка что-то ворча вполголоса.

Я же включил компьютер, ввёл свои данные и, войдя в школьную электронную систему, запустил почтовый клиент. Гемма постарался на славу: он прислал мне с дюжину писем, не позабыв снабдить каждое заголовком. Интересно, когда он успел провернуть такую масштабную работу?..

Впрочем, неважно: это его дело. Главное — это то, что теперь у меня в распоряжении есть необходимая информация, которой я могу оперировать, как захочу.

Я скачал всё и сбросил на флешку, не просматривая: лучше изучить эти материалы дома, в спокойной обстановке. Выключив компьютер и встав из-за стола, я ещё раз поблагодарил Гемма, который в ответ лишь кивнул, и направился в библиотеку — именно там, по нашей договорённости, и должны были заниматься Айши и Таниши.

Они обнаружились за одной из огороженных парт. Аято с ангельским терпением объяснял Рокуро тонкости высшей математики. Остановившись невдалеке, я невольно залюбовался этой милой сценой: Аято выглядел таким сосредоточенным, объясняя своему медленно соображавшему ученику материал. Айши говорил, понизив голос, почти шепотом, и это создавало атмосферу некоей интимности, словно слова его предназначались только кому-то одному.

Тряхнув головой, я подошёл ближе и легонько постучал по вертикальной перегородке их парты костяшками пальцем. Они оба тут же синхронно подняли головы и посмотрели на меня.

— Как продвигается алгебра? — спросил я, наклоняясь и придерживая камеру на шее, чтобы она не ударилась о перемычку между столами.

— Всё намного лучше, чем мы думали, — Аято поднял уголки рта, и я смог лицезреть его фирменную улыбку — холодную, отстранённую, лишь одними губами. — Мы уже почти закончили.

— Отлично, — кивнул я. — Я подожду здесь: мне нужно поговорить с тобой позже.

Айши спокойно склонил голову и вновь вернулся к своему нерадивому ученику, который, вздумав воспользоваться паузой, потянулся к своему телефону. Я же сел за соседний стол и, положив школьную сумку на гладкую поверхность парты, глубоко задумался.

Дело об убийстве Такада расследовалось довольно давно, но всё же я был уверен, что большинство участников того самого процесса ещё жило и здравствовало. И начать я решил с той, кому досталось больше всего, — с девочки, которой пришлось сидеть на скамье подсудимых. Я уже придумал, как найти к ней подход: можно было воспользоваться тем, что я учился в одной школе с её сыном, и потому мне не представляло сложности напроситься в гости. Но вот как именно перевести разговор на интересовавшую меня тему…

Сложив руки на парте, я опустил на них голову и зевнул, некстати вспомнив недавний урок литературы — на нём меня всегда клонило в сон. Мы разбирали какой-то заумный роман, который я не осилил, и приходили к странным выводам о том, что хотел сказать автор. В таких ситуациях мне всегда казалось, что мы ошибаемся, но кто я такой? Лишь презренный иностранец.

Я не помнил точно, как провалился в сон, но пробуждение оказалось довольно приятным: кто-то легонько дотронулся до моего плеча. Я открыл глаза, медленно распрямился и задрал голову. Надо мной стоял Айши Аято, восхитительно прекрасный в ореоле света от потолочной лампы. Увидев, что я проснулся, он улыбнулся и мягко проговорил:

— Ты хотел поговорить со мной, семпай.

— О’кей, — я встал с места, подхватив школьную сумку, и направился к выходу, знаком попросив Айши следовать за мной. — И можешь называть меня по имени, пока я не отвык его слышать.

— Хорошо, Фред, — Аято нагнал меня почти сразу же. — Куда мы идём?

— К тебе, — просто ответил я, накинув ремешки сумки на плечо и спрятав ладони в карманы. — Ты ведь живёшь не так далеко?

Айши замедлил было шаг, но потом снова нагнал меня и, усмехнувшись, спросил:

— Ты в чём-то подозреваешь меня, Фред?

Я рассмеялся и шутливо ткнул его кулаком в бок перед тем, как начать сбегать по лестнице.

— Нет, но мне нужно поговорить с твоей матерью, Аято, — честно выдал я.

— С моей матерью? — эхом повторил он, проходя за мной в коридор первого этажа. — Я могу узнать, зачем?

— Разумеется, можешь, — я на ходу обернулся к нему. — Дело Такада Ёрико. Я хочу взяться за самостоятельное расследование.

Аято резко остановился и посмотрел на меня, слегка приподняв брови.

— Такада… Ёрико? — прошептал он.

— Та девчонка, которую убили в туалете третьего этажа двадцать девять лет назад, — я потянул Айши за локоть, и он послушно пошёл за мной. — Думаю, тебе и без меня прекрасно известно, кто она такая. Вернее, кем она была.

Аято потупился и вздохнул.

— Я узнал об этом жутком случае совсем недавно, — признался он, следуя за мной. — Мать никогда не рассказывала мне о деле Такада; видимо, хотела оградить от всего этого кошмара. Но когда я узнал о… О том преступлении в восемьдесят девятом, мне тоже захотелось во всём разобраться.

— Сато рассказала тебе? — полувопросительно-полуутвердительно бросил я, сворачивая к шкафчикам с обувью. — Мне показалось, я слышал ваши голоса в том туалете.

Аято усмехнулся, мягко высвобождая свой локоть из моего захвата.

— Сато-семпай тоже пострадала тогда, — вымолвил он, неторопливо подходя к своему шкафчику. — Её отец — тот самый журналист Сато Кейичи, который пытался расследовать дело и обвинил в преступлении мою мать. Его судьба сложилась просто ужасно: после того, как вскрылась правда, он подвергся всеобщему осуждению, запил; его уволили из газеты, а потом ещё и жена его — мать Кику-семпай — покончила с собой из-за позора. В один прекрасный день он просто куда-то исчез и больше не появлялся дома. Кику-семпай пришлось самой содержать себя, и она многое пережила, но всё же смогла встать на ноги самостоятельно, однако эта рана так и осталась рубцом на её душе. Мы ходили в ту уборную… Не знаю, для чего: прошло почти тридцать лет, и все возможные следы уже давно уничтожены.

— Не все, приятель, — возразил я, доставая свои уличные ботинки. — К самым важным из них мы всё ещё имеем доступ.

Аято не стал уточнять, просто молча кивнул и, зашнуровав свои кроссовки, направился к выходу.

Мы шли рядом, словно лучшие друзья. Аято поддерживал милую беседу о погоде, о планах на новый учебный год, о предстоящем фестивале, о собрании президентов клубов… В общем, придерживался тех тем, на которые и должен общаться самый примерный на свете юноша. Он не стал выспрашивать меня о расследовании дела Такада: видимо, подобная тема была ему неприятна.

Мы дошли до довольно милого спального района, застроенного уютными десятиэтажными домами красивого бежевого цвета. Подъезды, как и водилось в Японии, были миниатюрными, словно спроектированными для хоббитов, и нам с Аято на входе пришлось наклониться.

Его семья жила на первом этаже. На двери, в полном соответствии с традициями, висела табличка с фамилией «Айши».

— Твоя мать не стала менять фамилию после свадьбы? — невзначай поинтересовался я, наблюдая за возившимся с ключами Аято.

— Мама вышла из клана, — отозвался он, вставляя ключ в скважину. — Это традиция: все, кто входит в род, берёт эту фамилию. У моей бабушки было то же самое.

Аято отпер дверь и распахнул её передо мной. Я как гость зашёл в квартиру первым и быстро, как мог, сбросил ботинки.

— Я дома! — выкрикнул Аято, проходя за мной и закрывая дверь.

— Добро пожаловать! — из одного из помещений вышла женщина в спортивном костюме и фартуке поверх него. — О, я вижу, ты привёл гостя, сынок! Проходи и положи сумку тут; я сейчас расчищу для тебя место.

Я поклонился, покорно оставил школьную сумку и камеру в прихожей и чопорно представился:

— Фред Джонс.

— Айши Рёба, — женщина широко улыбнулась. — Ну же, иди мыть руки, Фред: по виду вы с Аято явно голодны.

Я не смог удержаться от ответной улыбки: эта дама просто излучала очарование. Она не походила на прочих японок, напоминавших сушёные селёдки: Айши Рёба была настоящей женщиной с округлой и видной фигурой, сияющими глазами и бьющей через край жизненной энергией. Её нельзя было назвать красавицей, но в ней заключалось что-то безумно привлекательное. Такой особе не нужно было никого убивать, чтобы привлечь к себе жениха: он бы и сам с радостью побежал к ней.

Аято проводил меня в ванную, предупредительно достал чистое полотенце и спокойно ждал, когда я закончу свои гигиенические процедуры. Он в чём-то походил на мать, но был начисто лишён её живости и обаяния. Что ж, ничего страшного: природа и без этого щедро одарила его.

Айши Рёба пригласила нас к столу, не став даже слушать моих вялых потуг вежливо отказаться. Она подала карри — блюдо, которое японцы почему-то трепетно любили. Отец Аято — Накаяма или, вернее, Айши Дайске — как раз вернулся с работы. Я представился ему, он вяло улыбнулся и проговорил: «Очень приятно».

Этот человек — худощавый, немного сутулый, с красивым, но несколько безвольным лицом и тщательно причёсанными на косой пробор густыми волосами — являл странный контраст со своей активной супругой. Он был молчалив, довольно вял, говорил только тогда, когда к нему обращались, и вёл себя очень скромно даже в собственном доме. Всматриваясь в его лицо, я понял, в кого в основном пошёл Аято: он унаследовал эти правильные черты. Но во внешности младшего Айши имелось то, чего его отец был лишён начисто, — железная воля.

— Итак, Фред, — Рёба, присев за стол последней, чуть наклонилась ко мне. — Насколько я помню по рассказам Аято, ты учишься на класс старше.

— Совершенно верно, Айши-сан, — я склонил голову. — В классе «3-2».

— Вот как, — мать Аято улыбнулась. — Наверное, это непросто: готовиться к поступлению в университет и одновременно возглавлять клуб.

— На самом деле, это куда лучше, чем ничего не делать, — я поднял уголки губ и втянул в себя воздух, наслаждаясь невероятным ароматом домашнего карри. — Но, думаю, у вас вообще нет с этим проблем: ваш сын ведь лучший ученик школы, его с удовольствием примет любой университет.

После этих моих слов отец Аято впервые проявил какие-либо эмоции с момента нашей встречи: он с гордостью посмотрел на своего отпрыска и приосанился.

В продолжение обеда мы вели весьма любезную беседу. Мать Аято оказалась прекрасной хозяйкой: она умудрилась весьма естественно создать лёгкую и непринуждённую атмосферу. После трапезы Аято поднялся первым и проговорил:

— Мама, Фред хотел поговорить с тобой. Я пока помою посуду; надеюсь, я вам не помешаю.

— Спасибо, сынок, — Айши Рёба улыбнулась и пододвинула свой стул поближе ко мне. — Итак, о чём ты хотел пообщаться?

Я огляделся. Аято ловко собирал тарелки со стола, а его отец, отблагодарив за еду, куда-то ретировался. Иными словами, мне ничего не мешало начать откровенный разговор.

Всегда считая себя человеком решительным, я и на этот раз не изменил себе, с места в карьер выдав:

— Мне бы хотелось обсудить дело об убийстве Такада Ёрико.

========== Глава 13. Презренный и презираемый. ==========

На долю секунды улыбка сошла с лица Айши Рёбы. Её брови поднялись, а глаза расширились: она явно не ожидала, что я подниму эту тему.

Я же молча ждал, изредка посматривая на стоявшего к нам спиной Аято: он мыл посуду в раковине, и каждое его движение было точным и чётким, как будто он действовал по заданной программе, как робот-андроид.

— Честно говоря, я и представить себе не могла, что ты захочешь поговорить именно об этом, Фред, — вымолвила мать Аято, серьёзно склонив голову. — Я могу спросить, почему ты этим заинтересовался?

Я посмотрел ей прямо в глаза. Что ж, раз уж я пришёл за откровенностью, стоило начать с себя и самому быть абсолютно искренним. Поэтому, отринув заранее придуманную легенду о проекте для клуба фотографии, я честно произнёс:

— Мне показалась несправедливой вся эта ситуация: девочку убили, а виновника так и не нашли. Мой дедушка — бывший спецагент ФБР, я многому у него научился и решил, что смогу расследовать то убийство.

Айши Рёба опустила глаза и с минуту молча размышляла. Потом, придя к какому-то выводу, она выпрямила спину и улыбнулась — не так лучезарно, как раньше, а чуть с грустью.

— Это очень благородно, Фред, — вымолвила она. — Честно говоря, мне тоже не даёт покоя эта история. Не знаю, в курсе ли ты, но один журналист додумался до того, чтобы обвинить в смерти Ёрико меня.

— Да, я знаю об этом, — кивнул я, сложив руки на коленях. — какой-то откровеннейший абсурд… И как такое дело вообще дошло до суда?

— Пресса тогда была всемогуща, — пожала плечами мать Аято. — В то время не было интернета, и мы все читали газеты. Местная «Аса но рингу» пользовалась особой популярностью: она выходила каждый день, и весь её тираж исправно раскупали. Мнение, которое выражалось на страницах этой газеты, становилось всеобщим мнением, поэтому, когда этот Сато… Но, впрочем, я забегаю вперёд.

Аято, закончив с мытьём и тщательно вытерев посуду, обошёл стол и, выдвинув стул рядом со своей матерью, сел на него.

— Да, сынок, — Айши Рёба повернулась и с нежностью посмотрела на него. — Думаю, тебе тоже стоит узнать поподробнее про эту жуткую и трагичную историю.

Она откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Я пристально смотрел на неё, ожидая, что же будет дальше, и чуть не вздрогнул от неожиданности, когда она снова начала говорить:

— Ёрико была довольно милой и застенчивой, приятной в общении и просто хорошей девочкой. В плане учёбы она звёзд c неба не хватала, но успевала сносно; учителя её не ругали. Ёрико состояла в редакции школьной газеты — она вступила туда из-за того, что происходила из семьи потомственных журналистов, но не особо интересовалась этим. Куда больше её влекло садоводство, но её мать — главный редактор газеты «Аймасэн» — настаивала на том, чтобы дочь продолжила её дело, и Ёрико послушно сделала так, как ей сказали.

Мы с ней не были подругами, но неплохо ладили. Помню, я несколько раз помогала ей с физикой и черчением — эти предметы шли у меня хорошо, в отличие от неё.

Теперь, когда я вспоминаю всё это, то понимаю: ситуация начала портиться с недели открытых уроков — специального мероприятия, когда к нам приходили люди различных профессий и рассказывали о своём жизненном выборе. Тогда я впервые увидела Сато Кейичи.

Тогда он был совсем молод и хорош собой, умел произвести впечатление и знал об этом. Он рассказывал нам о газете так увлекательно, что вдохновил многих, но не меня: я уже давно решила стать инженером.

Однако самого Сато это почему-то не устроило: он с самого начала принялся уделять мне особое внимание, задавать вопросы лично мне, явно давать авансы и пытаться флиртовать. Меня это совершенно не устраивало: у меня уже имелся человек, которого я любила. Я пыталась ненавязчиво дать понять Сато, что ему не стоит так себя вести, старалась отшучиваться или переводить общую беседу в классе на другие темы, но ничего не помогало: в течение всей недели Сато просто прохода мне не давал, а в субботу — последний день фестиваля профессий — пригласил меня на свидание. Я решительно отказалась, напомнив ему про кольцо у него на пальце. Он заявил, что это ерунда, и если его жена — единственная причина, по которой я не поддаюсь, то мне стоит забыть об этом. Я ещё раз отказала ему, и он не очень хорошо это воспринял: начал кричать на меня, что я сама не понимаю, как мне повезло… Надо сказать, тогда у меня не было никакого жизненного опыта, и я, растерявшись, просто убежала прочь. А он бросил мне вслед: «Ты ещё пожалеешь об этом, Айши Рёба!».

Следующую неделю я провела в страхе: вдруг он вернётся? Но от Сато не было ни слуху ни духу, и я постепенно успокоилась. Жизнь, тем временем, вошла в проторенную колею: меня захватил учебный процесс, и я постепенно забыла о Сато Кейичи.

Тот непогожий июньский день оказался как две капли воды похож на предыдущий… Теперь я уже не вспомню, какой именно день недели тогда был: то ли среда, то ли четверг. Ёрико — растерзанную, уничтоженную — обнаружили двое дежурных: тогда у нас в школе была традиция убирать с утра, а не вечером.

То время я помню смутно, как в тумане: вот Ёрико, запакованную в большой чёрный пакет, увозят прочь, учителя, бледные и измождённые, разводят нас по классам, приезжают полицейские и начинают задавать вопросы…

Айши Рёба перевела дыхание и горестно покачала головой.

— Это было ужасно, — продолжала она. — Ёрико, которая никому никогда в жизни не причинила зла, была убита так зверски, так ужасно. Тогда я горевала вместе со всеми своими однокашниками, даже не подозревая о том, что ждало меня впереди.

Сато включился в дело не сразу. Сначала он ходил вокруг нашей школы, как гиена, которая почуяла падаль, а потом начал проникать внутрь под предлогом журналистского расследования.

Его первая статья оказалась для меня ужасной неожиданностью: я и подумать не могла, что он решит отомстить мне столь страшным образом. В своих опусах Сато утверждал, что Ёрико и мне нравился один и тот же мальчик, и я устранила соперницу из ревности. Правды в этом не было ни капли: Ёрико действительно интересовал один из старшеклассников, но вовсе не тот, в которого была влюблена я.

Я пыталась протестовать, но в то время, когда пресса и вправду являлась четвёртой властью, голос одного человека против газеты не значил ничего. Те, кто знал меня, встали на мою защиту, но Сато уже вошёл в раж: он кропал одну жуткую статью за другой, в каждой из них третируя меня как убийцу. Естественно, вскорости вокруг него сформировалась клика сторонников, которые не давали мне житья: они приходили к дому, где жила моя семья, писали нам на дверях разные гадости, кричали под окнами ругательства, даже караулили меня у школы, чтобы кинуть в меня грязью.

Кое-кто из них стал прессовать полицию, чтобы они провели арест. Офицеры сначала сопротивлялись, потому что не имелось никаких доказательств моей вины, но потом им пришлось сдаться, потому что недовольных стало слишком много.

Меня забрали прямо с уроков. Провели через школьный двор, как преступницу, и усадили в машину с мигалками.

Мне не дали даже передохнуть: предварительное слушание назначили через три дня. Меня не отпустили домой, моих родителей не допускали ко мне. В камеру предварительного заключения пришёл только один визитер — Сато Кейичи.

«Теперь поняла, на что я способен? — зло вымолвил он, исподлобья глядя на меня. — Решай: либо ты будешь более сговорчива, и тогда я напишу опровержение, либо продолжишь упорствовать, и тогда то, что происходит теперь, покажется тебе раем».

Но даже тогда, находясь в угнетённом состоянии и подумывая о самоубийстве, я не могла и подумать о том, чтобы отдаться этому человеку. Собрав последние силы в кулак, я с достоинством ответила ему: «Нет», после чего он ушёл, хлопнув дверью, а я упала без чувств.

На предварительном слушании выяснилось, что улик против меня по-прежнему нет. Сидя на скамье подсудимых, я обернулась и увидела обеспокоенные лица моих родных, друзей, учителей и тут же поняла: если я решу бороться, то всё это нагромождение из клеветы падёт.

Как во сне я слушала лживые речи Сато, его попытки опорочить меня и погубить. Я не собиралась поддаваться отчаянию и унынию: только не теперь, когда я поняла, что не одна.

Моим оружием стала правда. Когда мне дали слово, я вышла на трибуну и откровенно рассказала, как именно обстояли дела: и про домогательства Сато, и про его шантаж.

Мой рассказ произвёл огромный эффект, как разорвавшаяся бомба. Меня тут же отпустили, а «Аймасэн» — газета, которой руководила мать Ёрико, — напечатала мою речь полностью. В одно мгновение я оказалась наконец-то реабилитирована.

Но Сато не посадили за шантаж и домогательства, хотя его уволили из «Аса, но рингу». Я не знаю, как сложилась его судьба: с тех пор я ни разу не видела его.

Айши Рёба набрала полную грудь воздуха и резко выдохнула, словно сбрасывая с плеч огромную непосильную ношу.

— Для меня всё закончилось хорошо, — понизив голос, промолвила она. — Я вернулась домой и в школу, где меня все поддержали. Отчётливо поняв, что живём мы только раз, я призналась мальчику, который мне нравился, и в будущем мы поженились. Что же касается бедняжки Ёрико…

Мать Аято опустила голову и закусила губу.

— Виновника её гибели так и не нашли, — горестно произнесла она. — И это до сих пор мучает меня.

— Это ужасно, — тихо выдохнул я, вторя ей.

— Вот именно, — Айши Рёба вновь посмотрела мне в глаза. — И поэтому я готова поддержать тебя, Фред, в твоём стремлении найти убийцу. Но, прошу, будь осторожен: если этот человек не остановился перед тем, чтобы загубить одну юную жизнь, ему не составит труда украсть и другую.

Кивнув, я нетерпеливо подался вперёд и задал ещё один интересовавший меня вопрос:

— Айши-сан, а у вас нет догадок о том, кто бы это мог быть?

Мать Аято вздохнула и провела рукой по лбу, словно отгоняя ненужные мысли.

— Сначала не было, — искренне проговорила она. — Но с годами я начала задумываться об этом деле и пришла к одному выводу… Аято, Фред, извините, что я говорю об этом прямо, но, думаю, вы оба уже достаточно взрослые. Ёрико зарезал сильный человек — скорее всего, взрослый мужчина. Тогда среди учителей было всего двое мужчин: директор Кочо Шуёна и учитель обществознания. Их обоих я немедля сбросила со счетов, так как директор бы человеком мягким и незлобивым, и для него трагическая гибель ученицы явилась жестоким ударом, а учителю обществознания было под девяносто лет. И тут я подумала о Сато: а почему бы и нет? Он был силён физически, работал на издание, конкурирующее с газетой родителей Ёрико, к тому же, просто обезумел от похоти. Он решил убить одним выстрелом двух зайцев: и разрушить «Аймасэн», и погубить меня, но у него не получилось ни того, ни другого.

Я ссутулился и глубоко задумался. Мать Аято была кое в чём права: если этот Сато и впрямь такой извращенец, он вполне мог быть способен на это. Но не стоило торопиться с выводами, ведь я только начал своё расследование.

— Думаю, это вероятно, — произнёс я вслух. — Но мне нужно больше доказательств, чтобы убедиться в этом.

— А вот с этим уже хуже, — Айши Рёба пожала плечами. — Всё произошло в восемьдесят девятом, и улик не осталось.

— Ничего страшного, — я порылся по карманам и вытащил флешку, которую мне дал Гемма. — Я попросил одного парня у нас в школе найти все данные насчёт этого расследования, и он перекачал все оцифрованные данные сюда.

Мать Аято улыбнулась и медленно встала со стула.

— Как же хорошо, что в мире встречаются такие неравнодушные люди, как ты, Фред, — c чувством произнесла она.

Я, вскочив ссиденья, залился краской и промямлил: «Пустое, мэм…».

— Нет, я серьёзно, — Айши Рёба взяла меня за руку. — Я была бы рада, если бы вы с Аято подружились. И знаешь, что? Ты можешь задержаться у нас и поработать над делом вместе с моим сыном: скажу, не хвастая, он прекрасно соображает и стопроцентно сможет помочь тебе с расследованием.

— Неплохая мысль, — молча наблюдавший за нами Аято медленно встал со стула и, обогнув стол, подошёл ко мне. — Фред, у меня есть компьютер, на котором мы сможем просмотреть файлы и проанализировать их; как ты смотришь на это?

— Сугубо положительно, — с трудом вымолвил я, стараясь не думать о том, что вскоре окажусь в комнате этого со всех сторон идеального второклассника.

========== Глава 14. Ледяные чертоги. ==========

Комната Айши оказалась весьма ему подходящей: стены цвета кофе с молоком, компьютерный стол у окна, низкий комод ближе к выходу, приставленный к нему стеллаж с книгами и учебниками. Всё было строгим и аккуратным, как и сам хозяин.

Аято придвинул к столу свободный стул, мне же любезно указал на кресло.

— Думаю, мы сначала приступим к расследованию, а потом примемся за домашнее задание, — рационально предложил он.

Я согласно кивнул. Он включил свой компьютер и, пока тот загружался, успел сходить на кухню и принести нам оттуда чай.

— Я сам его сделал, так что по вкусу может оказаться не очень, — улыбнулся Айши, подавая мне чашку.

Он явно прибеднялся — напиток был заварен как следует: крепкий, бодрящий, красивого коричневато-золотистого цвета. Я с удовольствием отпил глоток и поставил чашку на стол подальше от клавиатуры: пора было включаться в работу. Вставив флешку в гнездо компьютера, я дождался загрузки и кликнул на самую первую папку в отобразившемся списке.

Малыш Гемма постарался на славу: он собрал максимум информации из той, что была доступна. Он даже мог достать оцифрованные полицейские отчёты, снабжённые фотографиями. Последние едва не вызвали у меня рвотный рефлекс: будучи наслышан про «окровавленный туалет», я и подумать не мог, что всё это выглядело настолько ужасно. Пол, стены, перегородки кабинок, даже частично потолок — всё было покрыто кровавыми красновато-бурыми пятнами. А в середине этого кошмара лежало тело девочки — бедной Такада Ёрико.

Сидевший рядом со мной Аято шумно сглотнул, и я скосил глаза на него. Он застыл на стуле, сложив руки на коленях и пристально глядя на монитор.

— Что, тебе нехорошо? — участливо спросил я, дотронувшись до его плеча. — Если хочешь, можем прекратить.

— Нет, всё в порядке, — Аято провёл ладонью по лицу. — Я просто… Не ожидал такого.

— Это точно, — я скривился и быстро закрыл окно программы для просмотра изображений. — Давай начнём с сосканированного отчёта судмедэксперта: приятного, конечно, тоже мало, но хотя бы без картинок.

Айши кивнул. Я открыл многостраничный документ и, наклонившись поближе к экрану, углубился в чтение. И тут я порадовался, что Аято был рядом со мной: этот отчёт изобиловал специфичными терминами, который я как иностранец не мог ни толком прочитать, ни тем более понять. Он неплохо объяснял, довольно терпеливо истолковывал мне значение особенно заковыристых слов, а порой даже переводил на английский то, что знал.

Тётя Мегами в одном не соврала племяннице: как явствовало из протокола вскрытия, Такада зарезали, одним мощным ударом перерубив горло и практически отделив этим голову от тела. Но на этом злоумышленник не остановился: он нанёс несчастной ещё сорок две раны различной глубины, всё кромсая и кромсая неподвижно лежавшую девочку. При этом, как изложил в своих выводах эксперт, преступник не мог не запачкаться кровью. Скорее всего, после таких манипуляций он должен был быть полностью покрыт алыми пятнами. Скорее всего, он воспользовался душевой, чтобы смыть кровь, но как тогда быть с одеждой? Не убил же он Такада, находясь при этом голышом?

— Если Сато заранее спланировал преступление, он мог взять с собой сменный костюм, — предположил Аято, задумчиво потирая нижнюю губу указательным пальцем. — Если туго свернуть брюки и рубашку, они не займут много места, влезут в любой портфель. К тому же, тогда был июнь, значит, и верхней одежды не требовалось.

— Это, конечно, неплохое умозаключение, — отозвался я, откинувшись на спинку компьютерного кресла, — но как он мог знать, что Такада окажется в определённое время в определённом месте?

— Он мог назначить ей встречу, — Айши посмотрел на меня своими глубокими чёрными глазами. — Не от собственного имени, конечно. Он читал в школе лекции неделю и вполне мог изучить распорядок учебного дня; написать послание тоже не составило труда. Он мог оставить его в шкафчике для обуви Такада — вычислить, где он, было легко. Или на полке для учебников в торце классной комнаты, или положить ей в парту, или спрятать между страницами учебника… Он имел возможность это провернуть.

— Но откуда ему знать, что Такада согласилась бы прийти в туалет вечером? — резонно возразил я. — Убийство было совершено тогда, когда основная масса уже разошлась по домам, то есть довольно поздно. Я бы на её месте поостерёгся приходить на встречу, назначенную в таком странном месте.

Аято поднял уголки губ.

— Но что если послание было подписано именем того, кому Ёрико доверяла? — вымолвил он. — Допустим, от её подруги из другого класса. Или от мальчика, который на самом деле ей нравился.

— И последнее даже более вероятно, — подхватил я. — Если она получила записку от парня, в которого была влюблена, она бы ни за что не стала подходить к нему и уточнять, от него ли письмо. И выбор места встречи, пусть и весьма странный и сомнительный, тогда тоже получает объяснение: в конце дня, когда большая часть учеников разошлась по домам, вряд ли кто-нибудь мог зайти в уборную, да и двоих решивших устроить себе свидание, никто не увидит.

Аято медленно склонил голову.

— Идеальная обстановка для готовившегося убийства, — он провёл длинными красивыми пальцами по краю компьютерного стола. — Тогда почти нигде не было камер видеонаблюдения, так что с наступлением темноты он мог беспрепятственно покинуть территорию школы через заднюю калитку.

— Но зачем он убил её? — я развёл руками. — Чтобы очернить Айши Рёбу? Чтобы развалить конкурирующую газету? Неужели это стоило человеческой жизни?

— Думаю, в воспалённом мозгу маньяка стоило, — Аято поднял глаза на меня. — Но мне кажется, что изначально он не собирался убивать Ёрико, а предложил ей то же самое, что и моей матери. Когда девочка отказала, он… Кстати, а что сказано в отчёте по поводу орудия убийства?

— Что его так и не нашли, — я хрустнул пальцами и снова повернулся к монитору. — Наверное, Сато унёс его с собой.

Айши вздохнул и покачал головой.

— В то время криминалистика была ещё не так развита, как сейчас, — продолжил он. — Ему было довольно просто подчистить свои следы. А окровавленную одежду он наверняка уничтожил.

Я кивнул и, потянувшись к компьютерной мыши, открыл следующий файл. И тут узкая аристократичная ладонь Аято легла на мой локоть.

— Подожди, Фред, — вымолвил он.

Я медленно повернулся к нему. Его глубокие чёрные глаза отражали холодный отсвет монитора и казались почти мистическими. Как во сне я смерил взглядом его высокий лоб, на который падали волнистые волосы, его длинные ресницы, его прямой высокий нос, его чувственные губы…

— Я подумал о том, что к нам должен присоединиться ещё один человек, — продолжил Аято.

Мигом придя в себя, я отшатнулся, и спинка кресла чуть отогнулась назад. Криво улыбнувшись и сделав вид, что просто захотел расслабиться, я с деланым равнодушием спросил:

— Кто?

— Сато Кику, — Аято встал со стула, подошёл к комоду, на котором стояла его сумка. — Она ведь дочь того самого журналиста.

Он вытащил мобильный телефон и быстро набрал какой-то номер. Я безучастно следил за ним, стараясь понять, что произошло минуту назад.

Я впал в непонятную прострацию, намертво залипнув на лице этого красавчика. Это можно истолковать как любование с чисто эстетической целью, но сонм чувство в моей душе… Я никогда в жизни не испытывал такого: как будто в моё сердце влили сорок галлонов* дизельного топлива: кровь прилила к щекам и гулко застучала в ушах.

И что это было?

Может, я просто давно не любовался Стеф и её «девочками»? Кстати, она, кажется, не так давно послала мне сообщение; следовало бы ответить ей.

Я покосился на говорящего по телефону Аято и, повернувшись к столу, взял чашку чая. Он немного остыл, но всё равно оставался крепким и вкусным. Просто потрясающий напиток, как и тот, кто его сготовил.

Резко поставив чашку на стол так, что чай чуть расплескался, я обхватил себя руками. Фредерик Роберт Джонс, да приди же ты в себя! Да, это Аято красивый, но нельзя же так сходить с ума: привлекательных людей миллионы, но это не значит, что по каждому можно истекать слюной. Кроме того, он парень, значит — табу, потому что единственного отпрыска славного дипломатического клана Джонсов не могут интересовать мужчины.

Айши закончил разговор и, сев на своё место, вздохнул.

— Кику сейчас на работе, — проинформировал меня он. — Боюсь, нам пока придётся обходиться своими силами.

— Значит, так и сделаем, — хрипло откликнулся я, глядя прямо в монитор.

Сбоку раздался ещё один лёгкий вздох, затем Аято зашуршал чем-то и наклонился ко мне. Я отшатнулся, но, как оказалось, напрасно: он достал салфетки и всего лишь хотел промокнуть пролитый мной чай.

Протерев столешницу, он одним метким движением выбросил салфетки в урну и повернулся ко мне.

— В той папке я видел ещё сосканированные протоколы допросов свидетелей, — Аято наклонился вперёд и, взяв компьютерную мышь в свою руку, аккуратно навёл курсор на следующий файл. — Неплохо бы изучить их.

Его макушка оказалась в опасной близости от моего лица. От его волос приятно пахло шампунем с древесно-мятным ароматом, а шея была длинной и с родинкой сбоку.

Я напрягся, почувствовав, как начал обильно потеть, хотя мартовская погода не особо этому благоприятствовала.

Аято повернул голову, и, покосившись на меня, зачем-то извинился, и пододвинулся, освобождая для меня обзор.

— Я совсем зажал тебя, Фред, — с улыбкой проговорил он. — Двигайся к экрану.

Я послушно подъехал на кресле вперёд и изо всех сил попытался сконцентрироваться на тексте передо мной.

Запротоколированные показания принадлежали Кочо Шуёна, свеженазначенному в те времена директору. Это имя заставило меня на мгновение забыть об Айши и удивлённо присвистнуть: этот человек занимал место главы школы и по сей день. Это было странно: в Японии в случаях беспрецедентных трагедий в школах (например, групповых суицидов) директора обычно уходили в отставку. В суровой Стране Восходящего Солнца считалось, что психическое и душевное равновесие учеников — это ответственность школы, а лицом последней являлся её глава. Поэтому, если происходило ужасное, директор и должен был отвечать. А в этом случае — да ещё таком вопиющем — Кочо-сенсей почему-то остался в своём кресле.

Тогда, двадцать девять лет назад, ему был всего тридцать один год. Судя по тону его показаний, молодой директор вынашивал несколько утопичные представления об окружающей действительности — даже мне, с моей наивностью, это становилось понятно. Он мечтал об идеальной школе, которая стала бы комфортным пристанищем для любого ученика, и пытался сделать всё, что от него зависело, чтобы осуществить подобный замысел. Убийство школьницы, да ещё и такое зверское, заметно выбило его из колеи: показания были несвязными, отрывочными. Кочо-сенсей явно нервничал, путался в собственных фразах и в какой-то степени винил себя в произошедшем. Он не смог ничего толком сказать, просто проинформировал полицию о том, что в день убийства он повёл первоклассников в музей Сайко — тогда он только открылся.

Сухим машинописным текстом со слов директора было зафиксировано: «Мы были так счастливы… И представить себе не могли, что в это самое время жуткое чудовище лишало жизни бедную Такада-чан».

Показания учителей тоже не проясняли ситуации, хотя они старались по возможности рассказать всё, что знали. Не улучшили дела и данные, полученные от прочих учеников: по сути дела, Такада была человеком закрытым, как и большинство японцев. У неё была пара-тройка близких подруг, но в тот день они отправились в гости к одной из них, и Ёрико отказалась идти с ними, отговорившись делами. Что именно за дела это были, она не конкретизировала, а подруги не стали расспрашивать. В итоге эта мелкая деталь сыграла свою роковую роль.

— Уфф! — я откинулся на спинку кресла и резко выдохнул. — Никто из них ничего не знает, они просто перечисляют, что делали в тот день, вот и всё.

— А ты заметил, что никто не упомянул о лекциях, которые вели приглашённые гости? — проницательно спросил Айши, глядя на экран, на котором всё ещё белел последний из протоколов допросов. — Как будто эти люди почему-то стали вне подозрений.

— Действительно, — я потянулся к мыши и закрыл окно просмотрщика документов. — Неужели никто не связал недавние визиты чужих людей с этой смертью? Хотя бы для проформы их надо было допросить.

— Полиция была не готова столкнуться с таким убийством. — покачал головой Аято. — У нас так редко что-либо происходит…

— Вот поэтому нам и стоит взяться за расследование, — я легонько ударил ладонью по столу. — Наша команда может докопаться до правды и положить этой истории конец.

__________________________________________

*40 (американских) галлонов =151,42 литра.

========== Глава 15. Клеопатра и Антоний. ==========

В ночь со среды на четверг я не сомкнул глаз и, как результат, встал со свинцовой головой и стойким нежеланием вылезать из-под одеяла. Однако настроение у меня в основном было неплохое: сказывались воспоминания о вчерашнем дне.

Дома у Айши я успел не только основательно покопаться в данных, которые нашёл для меня Гемма, но ещё и подготовить уроки, а также понаблюдать, как это делает лучший ученик нашей школы. Как оказалось, Аято не зря носил своё гордое звание: он справлялся с заданиями легко и непринуждённо, преспокойно решая жуткие задачи и уравнения, выписывая нарядные многоножные иероглифы и выдавая сочинения, в которых он подробно объяснял, что же именно хотел сказать автор того или иного произведения.

Я попросил посмотреть его тетради, и он позволил, не моргнув и глазом. Списывать у него мне было не нужно: я учился на год старше, и моя программа была совсем другой. Мне просто стало интересно, как выглядят записи этого чудо-мальчика.

И он не разочаровал: аккуратный почерк, тщательность и дотошность, ни единой ошибки — не то, что у меня.

Мы справились с уроками довольно быстро: Аято излучал ауру лучшего ученика, и она меня инфицировала — я сделал самое масштабное задание — по алгебре — за полчаса. Остальное пошло как по маслу.

Один раз к нам зашла мать Аято — она принесла блюдо с сэндвичами и апельсиновый сок, подмигнула и пожелала удачи. Я улыбнулся ей в ответ, подумав, что никогда ещё в жизни не встречал такой обаятельной женщины.

Засидевшись в доме Айши допоздна, я всё же собрал в кулак остатки своего такта и, мужественно отказавшись от приглашения переночевать, отправился домой. Мать с отцом уехали в Токио на очередной бесполезный дипломатический слёт, так что квартира находилась в моём полном распоряжении. Но я не воспользовался этим: как примерный мальчик, я предупредил родителей, что иду в гости, и, вернувшись в свою квартиру, тут же дал им знать. Мама ответила почти тут же, заявив, что дипломатические совещания — это самая скучная вещь на свете. Я пожелал ей удачи и терпения, отправил весьма милое сообщение Стеф Квон и на этом отложил телефон.

Делать мне было абсолютно нечего, поэтому, раздевшись и приняв душ, я тут же рухнул на кровать, но, несмотря на усталость, не заснул, а начал размышлять об Аято.

И утро четверга наступило очень быстро. Я бы даже сказал, слишком быстро.

Проглотив неаппетитный завтрак из сухих хлопьев (накануне я забыл купить молока, поэтому давился ими, как мог), я надел форму и отправился в школу, оставив миску прямо на столе: потом помою.

Двадцать первое марта оказалось погожим ясным деньком. По небу плыли беловато-серебристые облачка, но намёков на дождь, к счастью, не было. Учительница физкультуры Киоши-сенсей встретила меня у школьных ворот всегдашней белозубой улыбкой, и я направился к зданию школы со стойким ощущением дежавю в душе.

Переобувшись, я первым делом поспешил к Гемма, чтобы отдать ему флешку. Рано с утра наш компьютерщик уже сидел на своём всегдашнем месте, с огромной скоростью стуча по клавишам, и даже не повернул головы, когда я поблагодарил его и положил флешку рядом с ним на стол.

Выйдя из помещения компьютерного клуба, я заглянул в класс, чтобы оставить там сумку, а потом направился к себе в кружок. Надо было готовить агитки, чтобы раздать их страждущим первоклассникам, ещё не выбравшим себе клуб по вкусу.

В моём кружке состояло пятеро человек, а минимальным количеством для функционирования объединения было всего лишь двое. В выпускном классе учился лишь я, так что мой клуб в группу риска не попадал, но свежая кровь требовалась всегда.

Зайдя в помещение кружка фотографии, я нос к носу столкнулся с Дзинкури Берумой — моей правой рукой и настоящей кудесницей программы редактирования снимков. Крупная и немного неуклюжая девочка, она обладала острым умом, усидчивостью, терпением и довольно тонкой душевной организацией. Я доверял ей как самому себе, потому что за годы нашей дружбы она доказала, что более преданного союзника не найти.

— Хей, подруга! — я широко улыбнулся. — Как дела? Почему ты так рано?

Берума подняла уголки рта, но её улыбка быстро увяла. С серьёзным выражением лица она села за один из стульев, стоявших вокруг большого стола с неряшливо разбросанными по нему фотографиями и кивнула мне на соседнее сиденье.

Я покорно приземлился рядом и вопросительно поднял брови.

— Я слышала, ты вчера ходил в гости к Айши Аято, — тихо вымолвила она, серьёзно глядя на меня.

— Ты слышала верно, — пожал плечами я, искренне не понимая, к чему она клонила. — Но я вряд ли когда-либо стану лучшим учеником школы.

— Мне он не нравится, — Берума упрямо наклонила голову чуть вперёд. — Он какой-то… Опасный.

Несколько секунд я молчал, потрясённо глядя на подругу и недоумевая, верно ли я расслышал, а потом звонко расхохотался, хлопнув себя рукой по колену. Берума меня не поддержала: она продолжала серьёзно смотреть на меня своими некрасивыми глазами, казавшимися такими маленькими из-за толстых стёкол очков.

— «Опасный»? — бросил я, отсмеявшись. — Ты не шутишь? Да этот парень — просто эталон хорошего японского мальчика!

— Он плохой человек, — Берума покачала головой. — Просто… Плохой.

Я глубоко вздохнул и потёр переносицу, постепенно начиная понимать, куда дует ветер.

— Что именно делает его плохим? — спросил я, начав барабанить по столешнице. — Он что-то сделал тебе, он что-то сказал тебе, он как-то нехорошо себя проявил?

— Нет, просто он… — заговорила было Берума, но я довольно бесцеремонно перебил её:

— Вот и закончим этот разговор.

Я встал со стула и начал собирать фотографии со стола. Многие из них нужно было развесить на стендах, где выставлялись лучшие работы нашего клуба, и я всегда занимался этим лично.

Берума робко следила за моими порывистыми, раздражёнными движениями. Пару раз она порывалась что-то сказать, но вдруг замолкала: видимо, её отпугивало моё хмурое лицо.

И лишь тогда, когда я скрылся за стендом, чтобы прикрепить фото, она тихо вымолвила:

— Фред, я не хотела бы, чтобы ты с ним общался.

— Серьёзно? — я выглянул из-за белой перегородки. — Почему? Только ответь аргументированно, подруга, а эти «он опасный, потому что мне не нравится» оставь для дамских романов.

Берума опустила голову и посмотрела на свои руки. Пальцы были сцеплены в замок и мелко подрагивали — мне было видно даже от стенда.

— Я не знаю, — сдавленным голосом произнесла она. — Не знаю. Он просто излучает такую злую ауру…

— «Излучает злую ауру», — передразнил я её, полностью выходя из-за стенда. — Так можно сказать про каждого из нас в определённый момент времени. Что он сделал конкретно тебе?

Плечи Берумы ссутулились; она вся словно сжалась и помотала головой. Я закусил губу, поняв, что был с ней слишком резок. В конце концов, она не виновата в том, что Айши почему-то занял особое место в моих мыслях и я был готов признать его другом. Может, она завидовала ему из-за учёбы; может, она влюбилась в меня и каким-то шестым чувством определила в нём препону? Хотя тот парень ей не являлся, разумеется. Как и любой другой парень.

В любом случае, стоило быть помягче.

Я подошёл ближе и положил руку на плечо Берумы, полушепотом вымолвив:

— Извини, если перешёл границы, подруга. Я не должен был обходиться с тобой так жёстко, но и ты пойми меня: мне бы хотелось дружить и общаться с теми людьми, которых я выберу сам.

Несколько секунд моя подруга сидела не шелохнувшись, а потом медленно подняла голову и улыбнулась.

— Это ты меня извини, Фред, — она похлопала меня по руке, всё ещё лежавшей у неё на плече. — Я влезла не в своё дело: это было очень бестактно с моей стороны. Больше такого не повторится.

— Вот и славно, — я склонил голову набок. — А теперь, раз уж мы решили все наши разногласия, может, поможешь мне перебрать эти фото? Те, что ты сочтёшь лучшими, мы повесим на стенд.

Берума кивнула и, придвинув к себе одну из многих кучек со снимками, начала там копаться. Я же отошёл обратно к перегородке, стараясь выкинуть из головы этот досадный инцидент.

К счастью, вскоре в клуб пришли все остальные, и обстановка вновь стала непринуждённой и лёгкой: мы рассматривали фотографии, шутили друг с другом, смеялись… Смерть несчастной Такада и прочие проблемы отошли на второй план, и я вновь почувствовал ту лёгкость, которой мне не хватало на чужбине.

Но за полчаса до начала уроков я вспомнил о своих многочисленных обещаниях и, бросив своим ребятам что-то насчёт срочных дел, помчался к лестнице. Чуть не сбив с ног Кага с подносом, заставленным колбами, я помчался вниз, целеустремлённо перепрыгивая через две ступени. У владений хулиганов я оказался за рекордное время, но Таниши не обнаружил. Один из этих суровых ребят, с переменным успехом настраивая старое радио на волну криминальных новостей Китая, сквозь зубы буркнул, что Рокуро «ушёл в сад вместе с тем Айши».

И действительно: я обнаружил Аято и его нерадивого ученика в японском садике напротив входа в пристройку. Они сидели за столиком, и Аято читал какие-то записи, изредка хмуря свой чистый высокий лоб. Таниши сидел рядом и бросал на своего сенсея настороженные взгляды.

— Как продвигается учительская практика, Аято? — выкрикнул я, подходя ближе.

Айши улыбнулся и, отложив записи, удовлетворённо кивнул.

— Намного лучше, чем кто-либо мог подумать, — вымолвил он, похлопывая Таниши по плечу. — Рокуро прекрасно соображает и делает успехи. Не могу понять, что именно мешало ему взяться за ум раньше.

Таниши зарделся и широко улыбнулся: похвала явно пришлась ему по душе. Задрав нос, он торжествующе посмотрел на меня, и я показал ему большой палец, пошутив:

— Тебе осталось только впечатлить меня с английским, приятель.

Таниши тут же несколько сник: английский был слабым местом для многих учеников, даже для тех, кто вкладывал в учёбу и старания, и время. Но японцы по какой-то непонятной причине плохо обучались иностранным языкам в принципе, поэтому-то Рино-сенсей так нещадно эксплуатировала меня на открытых уроках.

Я подсел к ним и, пока Аято заканчивал проверять работу Рокуро, употребил оставшиеся в запасе четверть часа на то, чтобы быстренько определить уровень Таниши в английском. Как оказалось, этот самый уровень нужно было нащупывать с помощью спелеолога: этот парень не знал элементарных вещей.

Вздохнув и с досадой подумав о том, что мне предстоит огромная работа, я распрощался с Таниши до вечера и, взяв Аято за локоть, поспешил к школе. Хулиганы традиционно опаздывали на первый урок ровно на две минуты, поэтому Рокуро тоже поплёлся за нами, спрятав руки в карманах и по привычке по-волчьи зыркая по сторонам.

— Кажется, всё продвигается хорошо, — тихо сказал Аято, наклоняясь ко мне. — Хорошо, что он и сам стремится учиться лучше: это очень помогает. Думаю, через пару недель он поднимет успеваемость и сможет поставить перед своими родителями вопрос об отмене брака с Мегами-семпай.

— В свою очередь, я поднажму с английским, — я обернулся на державшегося позади Таниши. — Очень хочется верить, что и у меня хоть что-то получится.

— Обязательно получится, — уверенно откликнулся Айши, выходя из садика и уверенно направляясь к чёрному входу в школу. — И всего через две недели Мегами-семпай будет свободна.

— Отлично, парень, — я улыбнулся и взялся за ручку двери, которую он заботливо придержал для меня. — Я тоже буду в это верить. Но у нас с тобой имеется ещё одно дело, ты не забыл?

— Конечно, нет, — Аято остановился у кладовой и, обернувшись, внимательно посмотрел на меня. — Сегодня я ещё раз переговорю с Кику: возможно, она сможет помочь.

— Отлично, — я махнул ему рукой. — Тогда после уроков и занятий с Таниши это обсудим.

Айши помотал головой.

— После уроков назначено совещание президентов клубов, — напомнил он. — Тебе нужно там присутствовать, а мне доверено его вести.

Я перекривился. Никогда терпеть не мог эти пустопорожние совещания, на которых обсуждались очевидные вещи, и так ясные всякому здравомыслящему человеку, но высиживать их являлось святой обязанностью каждого главы кружка. Неявка без уважительной причины каралась довольно строго: несчастного журила сама завуч, великая и энергичная Генка Кунахито. После такой воспитательной беседы бедняга весь день ходил расстроенный и всерьёз подумывал о том, чтобы уйти с места президента клуба. Я сам до сих пор не пропустил ни единого совещания и на своём веку был свидетелем только одного такого дерзкого поступка. Парень, который дерзнул не прийти, уже выпустился, но в моей памяти сохранилось печальное выражение его бледного лица, хотя всё остальное улетучилось.

— О’кей, — кивнул я. — Тогда после собрания.

— После собрания мы занимаемся с Рокуро, — Аято сокрушенно развёл руками. — Давай перенесём расследование на другой день.

— Как скажешь, — я передёрнул плечами и первым направился к лестнице.

Я терпеть не мог что-либо откладывать на потом, но тут обстоятельства сложились против нас. Мы оба обязаны были и присутствовать на совещании, и заниматься с Таниши, чтобы освободить Мегами из пут раннего брака по сговору, но расследование убийства Такада отодвигалось всё дальше.

Пройдя в класс и на ходу поздоровавшись с Масута и отдав честь Мегами, я притормозил у своей парты и с наслаждением плюхнулся на стул: после шероховатых камней этого чёртова японского садика ноги просто отваливались. И как Будо со своими адептами проводил там целые часы?..

Резкий голос, раздавшийся сзади, заставил меня вздрогнуть и, резко распрямившись, повернуться.

— Зачем тебе эти занятия? — капризно протянула Осана Наджими, нависнув над Ямада Таро подобно богине смерти. — Математика идёт у тебя нормально. Что там удумал этот Айши: ставить тебя на один уровень с каким-то хулиганом!

— Наджими, прошу, говори потише, — Таро выставил ладони вперёд, словно защищаясь. — Аято сказал, он сможет сделать так, чтобы я поступил в тот университет, который…

— Он младше тебя! — нетерпеливо перебила его Осана. — Вы учитесь по разным программам, и он пока не может знать того, что преподают нам!

— Хорошо, хорошо, — Ямада жалко улыбнулся. — Давай пойдём на компромисс: я схожу к нему на пробное занятие, и если мне подойдёт, то стану с ним упражняться. Если нет — мы с лёгкостью всё это отменим.

Осана сморщила носик и фыркнула.

— Почему ты не можешь сразу отказать ему? — бросила она, скрестив руки на груди.

Таро глубоко вздохнул и помассировал пальцами переносицу.

— Наджими, — спокойно начал он. — Это Аято делает мне одолжение, а не я ему. Он лучший ученик школы, состоит в совете и всё же выкроил время для того, чтобы уделить мне внимание. Я должен быть ему за это благодарным; отказ в таком случае становится попросту невежливым.

Нахмурившись, Осана резко развернулась, отчего её длинные волосы взметнулись, как щупальца гигантского кальмара, и, сердито топая, направилась к своему месту. Ямада вздохнул ещё раз и опустил голову.

— Проблемы? — участливо спросил я, поворачиваясь к нему всем корпусом и кладя локти на его парту.

— Есть немного, — Таро закусил губу и рассеянно провёл ладонью по затылку. — И как только…

Договорить ему не дал звонок на урок. Вместе с ним в класс степенно вошёл Учимару-сенсей, и я с неохотой встал: впереди ожидался очередной жуткий академический час.

========== Глава 16. Разные. ==========

Как и всегда на уроках, время тянулось невероятно медленно. Я с переменным успехом старался работать активно, но моё рвение не всегда приносило свои плоды: сказывалось врождённое предубеждение японцев против иностранцев. У меня были неплохие оценки, но, положа руку на сердце, если бы я был не Джонс, а какой-нибудь Ямамото, они стали бы куда лучше без дополнительных усилий с моей стороны.

Но я не жаловался и продолжал жить дальше.

Во время обеда мы с Масута и Мегами отправились в столовую. Моя подруга пребывала в прекрасном настроении — как оказалось, Таниши решил не тянуть и успел сообщить родителям о своём новом менторе, и те, не мешкая, начали переговоры по отмене раннего брака. Мегами рассказала, что Сайко Юкио говорил с четой Таниши по громкой связи, и они практически убедили его не выдавать её замуж так рано.

Будо тоже лучился счастьем: он пригласил на празднование своего дня рождения Кизана, и та согласилась. Правда, Масута пока не придумал, как он станет ей признаваться, но это приглашение уже положило начало, по его словам, «единению их сердец».

Я искренне сомневался, что у них что-либо выйдет: оба были сильными личностями и лидерами по натуре, а такие, как правило, с трудом поддерживают отношения. Но друга я поддерживал и готовился к тому, чтобы устроить им с красавицей Сунобу прелестную фотосессию в японском садике нашей школы.

К сожалению, когда очередь в кафетерии дошла до нас, и мы взяли свои обеды, все столики оказались занятыми. Нам пришлось усесться за большой стол — рядом с ребятами из компьютерного клуба. Одна из них — невысокая девчонка со стрижкой-каре и широко расставленными глазами — умудрялась одновременно есть и пищать что-то про игру, которую она недавно для себя открыла. Эту милашку звали Пиппи Осу, и, несмотря на малый рост и тоненький голосок, она училась вместе со мной — в выпускном классе.

— Это ж-жутко интересная игра, говорю вам, — вещала она, ловко орудуя палочками между делом. — У главного героя вырезали всю семью, и он попал в приют. Оттуда его забрал один гангстер, который тоже имел зуб на убийц семьи героя, и после суровых тренировок они начинают жестоко мстить! Конечно, игра чересчур графичная, но главный персонаж — просто душка! Такой красивый… Знаете Айши Аято из второго класса? Так вот, этот герой — такой же красавчик.

Я тяжело вздохнул, опустив голову и отправив очередную порцию лапши в рот. Ну почему этот Айши был абсолютно везде? Нигде от него не скрыться, и даже тут, в общей столовой, о нём всё равно говорили.

— Серьёзно? — тощая вертлявая первоклассница, недавно вступившая в компьютерный клуб, оторвалась от телефона и пристально посмотрела на Пиппи. — Дашь поиграть?

— Конечно, — Осу великодушно кивнула. — Завтра же принесу тебе диск, Мидори.

Первоклассница хихикнула и склонила голову набок, как птичка.

— Слушай, а кто это — Айши Аято? — спросила она.

Пиппи привстала с места и внимательно осмотрела весь зал кафетерия.

— Вон там, — она кивнула на столик в углу. — Тот, который высокий. Жаль, что он сидит к нам спиной, и ты не можешь видеть лица… Хотя… Он должен прийти к нам сегодня за бланками заказа; вот тогда и посмотришь.

Я сморщил нос, продолжая поглощать лапшу и стараясь отключиться от надоедливой стрекотни девчонок, хотя прекрасно понимал их: Аято и вправду был красив. Пусть он и казался несколько статичным и холодным, как лёд, всё равно: его практически идеальные черты лица словно околдовывали.

Стоп.

Хватит, Фред. Угомонись. Думай о Стеф Квон, о её «девочках», о её дурацкой привычке мычать в поцелуи и любви к жвачке «Джуси Фрут», вкус которой намертво въедался в губы и язык милой американки корейского происхождения.

Вот так. Никаких Айши. Как закончим расследование дела Такада и занятия с Таниши, я просто перестану с ним общаться. А там уже и мой выпуск не за горами, так что, скорее всего, через год мы расстанемся навсегда и никогда больше не пересечёмся.

И очень хорошо.

Я закончил с лапшой и, выпив свой чай залпом, первым направился к металлической этажерке, на которую мы должны были ставить подносы после трапезы. Мегами и Масута, мирно и чинно беседовавшие о погоде, нагнали меня уже в коридоре, и мы прогулочным шагом двинулись к классу.

— Судя по прогнозам, на выходной обещали дождь, — вздохнула Мегами, заложив руки за спину. — А мне нужно лететь на Кюсю — там открывается филиал «Корпорации Сайко», и я обязана присутствовать.

— Ничего, — утешил её Масута, ободряюще улыбаясь. — Здесь, может быть, и пройдёт дождик, но на Кюсю погода всегда лучше. Верно я говорю, Фред?

— Да, конечно, — рассеянно ответил я. — Кюсю — это круто.

Мегами и Масута переглянулись, а потом моя подруга, сделав над собой явное усилие, остановилась и взяла меня за руку.

— Что происходит, Фред? — серьёзно спросила она. — Тебя что-то беспокоит?

Удивившись подобной прозорливости, я тут же поспешил улыбнуться и помотать головой.

— Всё в порядке, подруга, — вымолвил я, показывая большой палец. — Лучше всех.

— Фред, мы хорошо тебя знаем, — Масута, скрестив руки на груди, внимательно посмотрел мне в глаза. — Тебя явно что-то гнетёт.

Я закусил губу и посмотрел сначала на него, потом на Мегами. Оба такие славные, искренние, пусть и со своими тараканами в головах. Настоящие друзья, которых мне повезло найти на чужбине.

Зная, что они желали мне только добра, я всё же не мог откровенно рассказать им о том, что мучило меня, поэтому поспешил прибегнуть к правдоподобным отговоркам:

— Всё дело в расследовании убийства Такада Ёрико. Это дело оказалось куда сложнее, чем я себе представлял.

— Ну так поручи нам что-нибудь, — пожал плечами Масута. — Например, там… Поговорить со свидетелями… Я, конечно, не владею дедуктивным методом, но задать вопросы и запомнить ответы на них смогу.

— Спасибо, дружище, — улыбнувшись, я потрепал его по плечу. — Я обязательно прибегну к твоей помощи.

Будо широко улыбнулся, и мы снова не спеша пошли к лестнице. Мегами перевела нашу беседу на тему сегодняшнего собрания президентов клубов, и Масута активно включился в разговор, делясь с нами своими почти что наполеоновскими планами по созданию из своего кружка настоящей суперкоманды по традиционным японским боевым искусствам. Слушая друга, я почти физически ощущал, как груз падает с моих плеч: я раскрою дело Такада, я почти уже спас Мегами из нежелательного брака, я разберусь в своих чувствах и пойму, наконец, за каким чёртом так реагирую на Айши.

Благодаря друзьям я вернулся в свой класс в прекрасном расположении духа, и даже урок японского не мог испортить мне настроения. Вместе со всеми я изучал новые многоногие иероглифы по ключам и мечтал, что мне никогда не придётся их ни читать, ни тем более выписывать.

Конец дня наступил довольно быстро, и мы вместе с Масута направились на совещание президентов клубов.

Наша славная школа, насчитывавшая три этажа и шесть зданий, была организована довольно толково: для официальных собраний, встреч и тому подобного отводилась специальная комната на первом этаже. Она так и называлась — зал совещаний.

Посреди помещения стоял длинный стол, за ним — стулья. У окна примостились стулья поменьше и небольшой комод, в котором хранились канцелярские принадлежности. Здесь даже был предусмотрен большой экран, висевший на стене, — с него можно было смотреть фильмы, но я, честно говоря, ни одного никогда не видел.

У одной из стен притулился стеллаж с книгами — там стоял устав школы и другие справочные материалы, которые могли понадобиться в ходе встречи.

Когда мы с Масута вошли в зал, там уже сидело несколько человек.

Уэкия Энгейка, президент садоводческого клуба и просто приятная девочка. Милая и немного недалёкая, она, тем не менее, обладала прекрасным мягким характером и добрым сердцем, оттого к ней все благоволили. Её круглое добродушное лицо и всегдашняя улыбка автоматически располагали к себе.

Руто Ока, глава объединения любителей мистики. Эта худая, сутулая и мрачная девчонка училась со мной в одном классе, но впервые мы заговорили друг с другом лишь в прошлом году. Она носила чёрные колготы и перчатки круглый год и перечитала все книги о вампирах, оборотнях и тому подобной нечисти. Несмотря на довольно приятную внешность, она не была привлекательной, а её смех — утробный и приглушенный — и вовсе отталкивал.

Кага Куша, возглавлявший научный кружок. С очками, съехавшими на середину носа, растрёпанными волосами и руками, покрытыми несмываемыми пятнами от каких-то химикатов, он как бы олицетворял собой типаж «чокнутого профессора» из комиксов.

Президент художественного клуба Гейджу Цука — высокий и худощавый, вечно прогружённый в себя. Даже сейчас он сидел за столом и рассеянно рисовал пальцем невидимые узоры на деревянной поверхности.

А место во главе стола занял тот, кто должен был проводить собрание, — новоиспечённый член школьного совета, Айши Аято.

Стройный и подтянутый, он внимательно читал стопку распечаток, которые принёс с собой, и являл настолько отрадное зрелище, что хотелось подойти и дотронуться до него, чтобы проверить, настоящий ли он.

Постаравшись проигнорировать то непонятное чувство теплоты, которое затопило всё моё существо при виде Аято, я решительно направился к противоположному концу стола — как можно дальше от этого колдуна-чаровника.

Масута вопросительно поднял брови, но всё же пошёл за мной и занял место рядом.

Постепенно зал заполнялся людьми — совершенно разными, но по-своему уникальными.

Позитивная и оптимистичная Асу Рито из спортивного клуба, молчаливая Куу Дере из литературного, необычная и творческая Мюджи Шан — представительница музыкального, яркая Кизана Сунобу, бесцветная Амаи Одаяка, чем-то недовольный Гемма Таку, задумчивая девчонка из кружка кройки и шитья (всё время забывал её фамилию) — все они расселись по свободным местам, и постепенно гул, который всегда сопутствовал большому скоплению людей, начал стихать.

Айши Аято прекрасно уловил этот момент: он встал со своего места и хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. Тотчас же в зале воцарилась гробовая тишина.

Айши явно знал, как найти подход к людям, но мне не казалось, что он унаследовал от матери её природное обаяние. Его очарование было совершенно иного толка, но оно тоже работало, судя по тому, как зарделась Мюджи Шан, какое мечтательное выражение лица появилось у обычно безразличной ко всему Куу Дере. И даже Гейджу Цука не сводил глаз со славного ведущего нашего прекрасного собрания.

Аято вёл совещание толково и чётко, выдвигая тему за темой, давая каждому желающему высказаться, анализируя всю информацию и мгновенно предлагая оптимальное решение. Его аналитический склад ума словно предназначался для такой работы: у него всё выходило так легко и естественно, будто он всю жизнь занимался этим, а не выступал перед нами в первый раз в жизни.

В итоге, собрание прошло плавно и быстро, и уже через полтора часа Айши завершил его. Тут же президенты клубов начали шумно подниматься с мест, двигая стульями, и переговариваться друг с другом.

— Мне нужно отрепетировать со своими новую композицию, — Мюджи Шан подняла руки кверху, словно потягиваясь. — думаю, я задержусь тут надолго.

— Через пару недель ты мне понадобишься, — громко вымолвила подошедшая ближе Кизана Сунобу. — Нужно, чтобы ты посмотреласценарий и решила, какая музыка лучше подойдёт к спектаклю.

— Не проблема, — Мюджи Шан широко улыбнулась. — Мы с тобой уже давно сотрудничаем, так что тут — никаких сюрпризов.

— Прекрасно, — Кизана царственно кивнула. — Приходи, когда тебе удобно: ты всегда желанный гость в моём клубе.

На другом конце зала Асу Рито расспрашивала Масута на предмет того, какую разминку он давал своим подопечным, чтобы разогреть мышцы перед тренировками. Амаи Одаяка пристала к девчонке из клуба кройки и шитья, чтобы та сшила для кулинарного кружка новые прихватки. Кага Куша полностью завладел вниманием Аято и вещал что-то про «состав Джейка-Ашера». Куу Дере сидела на месте, не сводя с них глаз.

И только Гемма, Гейджу, Руто и Уэкия поспешили сразу же ретироваться.

Что ж, наверное, и мне лучше последовать их примеру: надо найти Таниши и заняться с ним английским, как я и обещал, а потом не забыть по пути домой зайти в магазин и купить подарок для Масута.

И в этом расписании уж точно не было места для любования красивым, словно у фарфоровой куклы, лицом Айши Аято.

========== Глава 17. Отчаянные. ==========

Планирование — это палка о двух концах. Именно так, сэр.

Когда человек планирует что-либо, он всегда берёт на себя функции этакого оракула, который может предвидеть будущее. Но подобным талантом мог прихвастнуть только бог, а никак не люди.

Я намеревался, отзанимавшись с Таниши, выйти из школы, и, собственно говоря, так оно и произошло: проведя жуткий час в компании хулигана и ставя ему произношение, я был готов на что угодно, лишь бы это закончилось. К счастью, и самому Таниши наскучили занятия, так что, отсидев положенный минимальный срок, он поблагодарил меня и начал собираться. Подавив вздох облегчения, я помахал ему рукой и вскорости сам пошёл следом.

Я планировал отправиться на территорию города Шисута — одного из «близнецов». Именно там и находился единственный на всю округу торговый центр — вполне себе современное образование, насчитывающее семь этажей, гипермаркет, уйму специализированных магазинов, спортзал, кинотеатр, несколько ресторанчиков, пару кофеен и детский центр. Моей целью был магазин чая — я хотел купить столь любимый Масута (и ненавидимый мной) молочный оолонг.

Однако стоило мне выйти из школы, как меня окликнули. Я завертел головой, но сначала никого не увидел, а потом понял, что голос шёл со стороны автомобиля, припаркованного у самых ворот.

Одна из задних дверец открылась, и из салона вышла женщина. Она была высокой и стройной и выглядела довольно моложаво, хотя черты лица уже успели приобрести некоторую заострённость. Лёгкое платье казалось простым, но на деле производило впечатление — как и всякая тряпка, которая стоила уйму денег. Вокруг женщины витал аромат парфюма — тонкий и шикарный запах, — а завершала образ широкополая соломенная шляпа, довольно неуместная в марте, когда солнце ещё не жарило так интенсивно.

Она подошла ко мне с таким видом, словно владела всем миром, — манера, вырабатываемая только вследствие привычки. Это было неудивительно, ведь передо мной стояла Сайко Юкина — сестра-близнец папеньки моей дорогой подруги. Насколько мне было известно, она жила в Европе и приезжала в родные пенаты крайне редко, обычно на день рождения папеньки Сайко Сайшо. Последний безмерно любил дочурку и прощал ей всё — даже я почувствовал это, несколько раз побывав на семейных торжествах самой могущественной семьи нашего городка.

Но что эта роскошная дива забыла здесь сейчас? День рождения великого и ужасного дедушки приходился, если мне не изменяла память, на конец октября…

— Фред Джонс, — она схватила меня за плечо. — Ты заставил себя ждать.

Я кривовато улыбнулся, почувствовав даже через форменный пиджак качество её заграничного маникюра, и весьма учтиво объяснил, что не назначал ей встреч, стало быть, и заставить её ждать никак не мог. Госпожа Сайко, начисто проигнорировав эту мою фразу, властно потащила меня к машине, но я остался стоять на месте и, мягко высвободившись из её захвата, вымолвил:

— Мэм, у меня есть планы, поэтому я не смогу уделить вам время.

— Твои планы подождут, — Юкина кивнула в сторону своего автомобиля. — Мне нужно обсудить с тобой убийство Такада Ёрико.

Я хмыкнул и поднял брови. Вряд ли эта дама приехала из своей Италии (или где она там обитала) только для того, чтобы переубедить жалкого американца в том, что несчастную девочку тридцать лет назад убил именно тот, на кого думала она. Да и вообще, с чего это ей было дело до моего мнения?

— Быстрее в машину, — скомандовала Юкина. — Мы привлекаем ненужное внимание.

Я кивнул и послушался: мне стало любопытно, что именно она хотела мне сказать. Покорно последовав за ней, я потянулся было к передней пассажирской двери, но отрывистая команда: «Назад!» заставила меня отдёрнуть руку и открыть одну из задних створок.

В салоне оказалось именно так, как и можно было ожидать от одной из рода Сайко: кожаная обивка, мини-бар, кондиционер (который почему-то был включён, несмотря на то, что на улице царила прохлада), запах денег… На месте водителя сидел какой-то субъект в плаще с поднятым воротником и в старой шляпе. Лица его я разглядеть не мог даже в зеркало.

Юкина с изяществом открыла другую заднюю дверь и непринуждённо села со мной рядом. Шофёр завёл машину, и та же тронулась с места на небольшой скорости.

— Итак, — Юкина повернулась ко мне; в её глазах блестела сталь. — Какого дьявола ты сбиваешь с толку мою племянницу?

— По-моему, мэм, вы путаете меня с собой, — я слегка подался назад, уже жалея о том, что согласился сесть в этот автомобиль.

Она фыркнула и махнула рукой так, как могут только в южной Европе.

— Такада Ёрико умерла от руки Айши Рёбы, — чётко проговорила она. — Я точно это знаю.

— Серьёзно? — я склонил голову набок. — Я могу спросить, почему вы так решили?

Юкина посмотрела в сторону и закусила губу. Её длинные пальцы сжали ручку небольшой крокодиловой дамской сумочки — безделушки, которая наверняка стоила целое состояние. Учитывая, что эта особа никогда и нигде не работала, сей факт был ещё более примечательным.

— Если я скажу, ты всё равно не поверишь, — через несколько секунд размышлений ответила Юкина. — Просто поверь мне на слово: Айши Рёба — убийца.

— Да с чего я должен вам верить?! — я раздражённо хлопнул ладонью по школьной сумке, лежавшей у меня на коленях. — Вы же сами изучали материалы дела — Мегами мне рассказывала. Разве вы не помните, сколько там было кровищи? А от чего умерла Ёрико, помните? От удара, который практически отделил её голову от тела! Вы хотя бы представляете себе, чтобы у школьницы могли найтись силы для подобного? Да никогда в жизни!

— У Айши были силы, — тон Юкины был спокойным, но между бровей пролегла складка. — Ты видел её: она высокая и статная, и она была такой с детства. Если ещё и учесть, что в момент убийства она была в ярости, то всё становится на свои места.

Я глубоко вздохнул и медленно выдохнул, как меня учила тётя Мейзи — папина родная сестра и по совместительству инструктор по йоге. Как только нервное напряжение чуть отпустило, я членораздельно проговорил:

— Мне так не кажется. Даже в минуты величайшего душевного волнения у неё вряд ли хватило бы сил провернуть такое. Да и вообще, эта дурацкая гипотеза о том, что якобы Рёбе и Ёрико нравился один и тот же мальчик, — форменная ерунда. Если бы это и в самом деле было так, теорию Сато поддержали бы в школе, а на самом деле всё произошло ровным счётом наоборот: больше всего слова этого чокнутого журналиста впечатлили тех, кто абсолютно не знал Рёбу, в школе же все стояли за неё горой — и ученики, и персонал.

— Верно, — глаза Юкины опасно сузились. — Эта чертовка умела произвести впечатление. Она от природы была наделена неземным обаянием, и мало кто мог сопротивляться ему. Что же касается мотива, то тут я утверждаю: Такада Ёрико интересовалась Накаяма Дайске, и Айши это совершенно не нравилось. Она постепенно отвадила от него всех поклонниц, а после того, как вышла из камеры, чуть ли не на следующий день сама призналась ему через школьный громкоговоритель. Дайске же не смог отказать Рёбе из-за своей мягкотелости: он сочувствовал ей из-за того, что она якобы пережила, и понимал, что его отказ на предложение, сделанное в столь публичной манере, непременно унизит её. Именно так она и добилась своего, устранив с пути препону в виде Ёрико.

На секунду прикрыв веки, я подумал про себя, что эта дама окончательно двинулась на почве зависти. Хотя я искренне не понимал, с чего Сайко Юкине завидовать Айши Рёбе: первая происходила из самой влиятельной и богатой семьи в Японии, обладала огромным капиталом и могла жить так, как хотела, ни в чём себе не отказывая, вторая же работала неполный день в строительном бюро, вела довольно середняцкое хозяйство и воспитывала сына. Конечно, может, суть и заключалась в этом…

Я открыл глаза и покосился на руки Юкины. На безымянном пальце левой кольца не было…

Неужели, причина зависти заключалась в чём-то столь тривиальном?..

— Почему вы так ненавидите Айши Рёбу? — тихо спросил я, переводя взгляд на лицо Юкины. — Что она вам такого сделала?

— А того факта, что она убийца, мало? — Юкина воинственно выставила подбородок вперёд. — Раз уж позиционируешь себя как детектив, так хотя бы постарайся принять все теории по делу, а не только те, что тебе навязали.

Я недоуменно посмотрел на неё. Интересно, эта дамочка вообще себя слышит? Ненависть и зависть совершенно затмили её разум. Она как заведённая твердила одно и то же и не желала анализировать факты. Вряд ли её можно было свернуть с кривого пути логикой, но я решил предпринять ещё одну попытку и произнёс:

— Подумайте сами: школьница, даже статная и сильная, не в силах перерубить человеку шею ножом. Против Айши Рёбы тогда не было представлено ни одной улики, кроме идиотских статей извращенца-журналиста; её в принципе задержали из-за давления общественности на полицию, которое и было устроено тем самым Сато и его опусами. Ни доказательств, ни свидетелей обвинения… Да её арест в принципе мог считаться незаконным!

Юкина отвела глаза и выдохнула.

— Надо всё рассказать ему, — тихо прошептала она.

Как по команде машина остановилась, и человек, сидевший на месте водителя, повернулся назад. Он перегнулся через высокую спинку переднего кресла и посмотрел на меня пристально и тяжело, словно готовился допрашивать.

Его худое, измождённое лицо прорезали глубокие морщины, а волосы, видневшиеся под шляпой, были совершенно седыми, но ясный взгляд тёмных глаз контрастировал с общим обликом.

— Думаю, я понимаю тебя, — проговорил незнакомец глухим голосом. — Я бы и сам не поверил, если бы не знал правду.

— О какой правде вы говорите? — прищурился я. — И вообще, кто вы такой?

Незнакомец глубоко вздохнул, они с Юкиной переглянулись, а потом она проговорила:

— Это Сато Кейичи — тот самый репортёр, который нашёл настоящего убийцу, но потом ему никто не верил.

Я с шумом втянул в себя воздух и потрясённо уставился на Сато. Насколько я помнил, во время расследования он был совсем молодым — всего двадцать шесть лет. Значит, сейчас ему должно было быть пятьдесят пять — совсем немного, особенно для японца. Но выглядел он намного старше, если не считать глаз: они блестели энтузиазмом и страстью, как у юноши.

Сато медленно кивнул, не сводя с меня пристального взгляда.

— Для меня это дело стало трагедией, — вымолвил он. — Я вычислил злодейку, но она оказалась прекрасной актрисой, обаятельнейшей девочкой, к тому же, отменно разбиравшейся в людской психологии.

— Напоминаю вам, что речь идёт о школьнице, — сквозь зубы вымолвил я, стараясь не показать своего глубокого презрения к этому человеку. — Послушать вас, так она просто настоящее исчадие ада и истинный адепт зла. Интересно, а острого хвоста, рожек и козлиных копыт у неё не было? А то, кто знает, может, под личиной милой девчушки скрывался сам дьявол.

Сато опустил голову и потёр переносицу. Юкина молчала, глядя в сторону, как будто всё происходившее ни капли не интересовало её, но по напрягшимся пальцам, ещё крепче вцепившимся в модную сумочку, я видел, что это не так.

— Понимаю, что поверить в это трудно, — снова заговорил Сато. — Особенно мне — человеку, которого эта девочка обвинила и опорочила. Ты можешь подумать, что я просто хочу отомстить, но это не так. Да, я потерял всё. Да, моя жена покончила с собой из-за позора, когда нашей дочери было всего шесть лет. Да, я бросил и семью, и работу, и всё, что имел, и стал изгоем. Но я никогда не перестану стоять на своём: Такада Ерико убила Айши Рёба.

— Кроме того, Сато-сан никогда никого не домогался, — вклинилась Юкина. — Айши придумала эту отвратительную историю, чтобы его мнению уже никто не доверял.

Откинувшись на спинку заднего сиденья, я переводил взгляд с одной на другого. Они явно искренне верили в то, что говорили, но лично мне оба казались несколько двинутыми: одна — на почве зависти, другой — из-за, судя по красным прожилкам на белках глаз и тремору рук, пьянства. Можно ли было им доверять? Однозначно нет.

— Опять же, — терпеливо вымолвил я, — вы голословны. Повторюсь, против Айши Рёбы не было ни одной улики, потому-то обвинение и развалилось, не представив доводов. Нет доказательств ни того, что Такада Ёрико влюбилась в этого Накаяма, ни того, что Рёба вообще была в школе в момент убийства.

Сато посмотрел на меня и внезапно усмехнулся, отчего его морщины вокруг глаз стали ещё глубже.

— Верно, — промолвил он. — Эта чертовка была умна и осторожна, как сам дьявол. Никто не видел ни как она заходила в туалет, чтобы подождать там жертву, ни как выходила оттуда в окровавленной одежде. Проверить это нельзя, особенно теперь, когда прошло двадцать девять лет.

И тут меня осенило. Я даже подпрыгнул на месте от идеи, которая прошила меня насквозь, как удар молнии: я понял, как именно можно было проверить гипотезы этих психов и раз и навсегда доказать им, что они неправы.

— Люминол… — прошептал я. — Ну конечно же, люминол!

— Что? — Сато растерянно посмотрел на Юкину. — О чём это он?

— Понятия не имею, — Юкина зло сощурилась. — Может, поделишься своими мыслями в более понятной для нас форме, Фред Джонс?

— Без проблем, мэм, — широко улыбнулся я. — Что вы знаете о люминоле?

Юкина передёрнула плечами и посмотрела на Сато. Тот только поднял брови.

— Понятно, — продолжил я бодрым тоном. — Люминол — это химическое соединение, представляющее собой голубоватые кристаллики. Его раствор широко применяется полицией для того, чтобы обнаруживать любые пятна крови, даже скрытые: при контакте с микроследами крови раствор люминола в ультрафиолетовом освещении сияет, как Гарри Трумэн на инаугурации.

— Просто прекрасно, — фыркнула Юкина. — Ты не забыл о том, что убийство произошло почти тридцать лет назад?

— Не страшно, — махнул рукой я. — Люминол обнаруживает и застарелые микроследы — до тридцати пяти лет.

Они снова переглянулись, и Сато задумчиво поджал губы.

— Но что это докажет? — медленно спросил он. — Допустим, с помощью этого люминола мы обнаружим, что кто-то вышел из туалета и направился к лестнице; что дальше?

— А дальше будем смотреть, — я забарабанил пальцами по школьной сумке. — Если след приведёт нас к женским душевым или другому дамскому туалету, то тогда я готов признать, что ваша теория имеет право на существование. Если же нет — извините, господа, но предположить, что девочка в окровавленной школьной форме свободно разгуливала туда-сюда, я просто не могу.

Юкина ударила кулаком по сиденью между нами.

— Тогда кто? — бросила она в сердцах. — Кто, если не она?

Вздохнув, я закусил губу. Рискнуть или нет? Не разделю ли я участь несчастной маленькой Ёрико?

Нет. Я взялся за расследование — я пойду до конца, или я не Фредерик Роберт Джонс.

— Возможно и такое, что это сам Сато-сан, — быстро отбарабанил я, кивнув в сторону журналиста.

На несколько секунд они оба замерли, глядя друг на друга, как две кобры во время брачных танцев. Потом Сато, тряхнув головой, хрипло спросил:

— Но зачем это мне? Я её даже не знал.

— Это вы так говорите, сэр, — возразил я, на всякий случай прикидывая, куда они меня завезли и как я буду добираться до дома, если придётся быстро выпрыгнуть из машины и бежать. — Такада Ёрико была дочерью главного редактора газеты, которая конкурировала с вашим изданием. К тому же, не исключено, что вы могли домогаться не только к Айши Рёбе, но и к Такада, которая тоже отвергла ваши ухаживания и поплатилась за это самым страшным образом.

Сато опустил голову.

— Я ни к кому не домогался, — глухо произнёс он. — Ни к Айши, ни к Такада. Неужели не понятно, что чёртова девчонка оболгала меня, чтобы не потерпеть наказания?

— Боюсь, что это не очевидно, сэр, — я незаметно завёл ладонь за спину и нажал на ручку двери, которая, к счастью, оказалась не заблокирована. — Подумайте насчёт моей идеи с люминолом. До свидания.

И я, открыв дверь, неловко выбрался из автомобиля и зашагал прочь, с трудом удерживая себя от того, чтобы не сорваться на бег.

Комментарий к Глава 17. Отчаянные.

Эта глава — последняя перед тем, как автор уйдёт на учёбу. С сего момента обновления станут выходить реже. Прошу проявить понимание.

Приятного дня!

========== Глава 18. Сато. ==========

Всю дорогу до торгового центра в Шисуте я прокручивал в мозгу это небольшое происшествие.

Уму непостижимо: высокомерная леди Сайко Юкина и этот голодранец Сато умудрились спеться! Вот как сближает ненависть: они оба так жаждали погубить Айши Рёбу, что даже поступились своими принципами. И при этом ни один из них не желал слушать и воспринимать логичных и продуманных доводов: они успели самих себя убедить в виновности Айши и теперь попросту откидывали все прочие варианты.

Среди материалов, которые для меня нарыл Гемма, имелись фотографии из зала суда, но на них обвиняемую — центральную фигуру разбирательства — было не разглядеть. Не то, чтобы я проникся абсурдными словами тёти Мегами и этого побитого жизнью журналиста, просто мне стало интересно, как же выглядела мать Аято в то время.

И узнать это можно было лишь одним способом.

Сходив в торговый центр и купив большую и красивую коробку с оолонгом, я направился в муниципальную библиотеку — она располагалась на границе городков Бураза и Шисута и занимала объёмное и высокое здание, похожее на картонную коробку. Единственным украшением этого строения были большие окна — и всё. Никакого флага у входа, никакой лепнины, никакой росписи — лишь голые серовато-бежевые стены и тяжелая металлическая дверь.

Как и все школьники, я уже был зарегистрирован здесь. Мне оставалось лишь вручить суровой на вид библиотекарше карточку (которая, к счастью, всегда была у меня с собой), и меня пустили в святая святых — подвал, в котором хранились старые подшивки газет.

Одна из работниц библиотеки оперативно подобрала мне подшивки «Аса но рингу» и «Аймасэн» за июнь восемьдесят девятого, и я, заняв целый стол, принялся просматривать каждый выпуск.

Первые пять дней июня оказались ничем не примечательными: местные газеты писали о погоде, гидрометеорологических прогнозах и путёвках на море. А вот шестого произошло ужасное: заголовок «Аса но рингу» на первой же полосе был набран таким огромным шрифтом, что он занимал половину листа. «Зверское убийство в элитной школе!» — гласил он. «Аймасэн» по понятным причинам были куда скромнее, лишь поместив статью о Ёрико в траурной рамке.

Отложив в сторону все экземпляры «Аймасэн», я занялся «Аса но рингу»: именно в этой газете трудился небезызвестный Сато Кейичи. Главой же «Аймасэн» была мать покойной, и мне казалось, что из уважения к памяти дочери она не стала бы делать из убийства сенсацию. Да и вообще: скорее всего, ей было больно писать о подобном.

А вот «Аса но рингу» не церемонилась: уже в выпуске от десятого июня Сато начал писать об одной подозреваемой, которая как-то не так посмотрела на Такада.

«Это была всего лишь девочка-школьница, — писал горе-журналист, — но от её взгляда меня каждый раз пробирала дрожь. Я видел, как пристально она следила за старшеклассником и как напрягалась каждый раз, стоило только какой-либо другой девочке подойти к нему. А после того, как Ёрико решила сблизиться с этим мальчиком, моя подозреваемая решилась на страшное. Пока я не могу сообщить имени этой школьницы, но обязательно продолжу расследование и позабочусь о том, чтобы преступница ответила перед лицом закона за своё страшное деяние».

В следующем экземпляре своей газеты Сато отбросил всякий стыд: он напрямую указывал на Рёбу как убийцу, а на Накаяма Дайске — как на объект любовного интереса обеих девочек. В качестве доказательств он приводил какие-то «дьявольские взгляды», которых никто, кроме него, не видел.

С каждым выпуском газеты тон статей становился всё более экспрессивным: Сато уже не стеснялся в выражениях и открыто называл Рёбу «убийцей», «жестокой психопаткой», «сумасшедшей»…

Я отложил газету и потёр подбородок. Конечно, будучи иностранцем, я кое-чего не понимал, но общая направленность опусов Сато стала мне ясна: он стремился навешать на Рёбу все ярлыки, добиться того, чтобы её судили за тягчайшее преступление, при этом не имея на руках никаких доказательств своих теорий. Причину этого мне уже объяснила сама главная героиня этой трагедии, а теперь я и сам убедился в этом: если бы у журналиста не было личной заинтересованности в том, чтобы каким-то образом насолить школьнице, он бы придерживался нейтрального и профессионального тона. Эти же полные желчи и злобы ядовитые строки никак не тянули на редакторские статьи.

Но своё дело они выполнили: Рёбу арестовали безо всяких к тому оснований, чисто под давлением общественности. Произошло это двадцатого июня, а двадцать первого уже состоялось судебное заседание, на котором Сато потерпел разгромное поражение. Газета «Аса но рингу» писала об этом скупо и словно бы с неохотой, упомянув имя журналиста лишь единожды и не удосужившись указать, где именно он работал. А вот «Аймасэн» осветила эту сцену совсем по-другому: вся передовица была посвящена разбирательству, и тон статьи был бескомпромиссным. Этот суд назывался «возмутительным», «клеветническим», а Сато — «психически нестабильным негодяем». Передовица была подписала именем «Такада Сачико, главный редактор», что заставило меня удивлённо присвистнуть: если уж сама мать жертвы пребывала в уверенности, что Рёба не виновата, то это становилось бесспорным фактом, ведь в горе родственники погибших, напротив, были склонны обвинять в своей утрате всех подряд. И если Такада Сачико утверждала о невиновности Рёбы в смерти Ёрико, значит, тому имелись неопровержимые доказательства.

Чисто из любопытства я просмотрел последующие номера «Аса но рингу». Статей от Сато больше не появлялось; напротив, газета напечатала большое извинение перед Айши Рёбой и уверило семью девочки в том, что редактор, который травил её, уже уволен.

Я сдал газеты обратно, поблагодарил работницу библиотеки за помощь и вышел на свет, неся сумку на плече и пакет с оолонгом в руке. В голове у меня творился полный бардак, как и в душе, и я пока ничего не мог с этим поделать. Но отступаться я точно не собирался — я готов был сделать всё, чтобы подарить покой семье несчастной Ёрико.

Домой я старался идти как обычно — деловым и быстрым шагом. Местные жители почему-то никогда не ходили спешно, как будто время для них шло в совершенно другой системе координат.

Прибыв домой и с чувством поприветствовав маменьку с папенькой, я сразу же направился в свою комнату — мне нужно было подумать.

Наша семья, несмотря на закостенелые представления японцев об американском быте, вовсе не являлась конфетно-сладкой, как патока: мы редко обедали вместе, потому что мои драгоценные родители приходили со службы либо раньше, либо позже меня, так что совместные трапезы нам не подходили. Роберт и Эмили Джонс, справедливо рассудив, что их прекрасный отпрыск уже достаточно вырос, предоставляли мне определённую свободу, так что, как правило, обедал я сам. Сегодняшний день не стал исключением — поцеловав поочерёдно в щёки обоих родителей, разместившихся перед телевизором в компактной гостиной, я пошёл на кухню, чтобы состряпать себе практичное блюдо из микроволновки.

Эти штуки продавались в красивых разноцветных коробках, и от голодного человека требовалось лишь надрезать плёнку сверху и поместить лоток в печь на четыре минуты. Как ни странно, эти блюда были довольно вкусными, хотя и однообразными. Но я не жаловался: сейчас для меня во главе угла стояло расследование.

Поэтому, дождавшись, когда обед разогреется, я подхватил еду, нож и вилку и скрылся в своей комнате. Есть перед компьютером считалось вредным для здоровья, но я хотел как можно скорее проверить кое-что, поэтому решил проигнорировать это правило. Уютно устроившись перед монитором и стянув с плеч форменный пиджак, я ввёл в поисковую строку слово «Аймасэн».

И результаты ввергли меня в изумление.

Как оказалось, научно-техническая революция не обошла стороной города-близнецы: печатные периодические издания потеряли свою власть в начале двухтысячных, и им нужно было как-то выживать. Некоторые смогли выплыть, некоторые — увы, нет. И «Аймасэн», как ни странно, относилась к первой категории.

Судя по всему, Такада Сачико сумела взять себя в руки после трагической кончины дочери и мобилизовать все силы на поддержание любимого детища — газеты. Она смогла создать из «Аймасэн» онлайн-ресурс, оперативно и чётко сообщавший обо всех местных новостях. Помимо этого, она предлагала и услуги по доставке. Выживал сайт за счёт рекламных баннеров, щедро размещённых по всей странице.

В соответствующей рубрике были представлены фотографии основных работников, и я, нажав на ссылку, смог увидеть, как Такада Сачико выглядела сейчас. Подтянутая женщина в деловом костюме горделиво смотрела в объектив камеры, скрестив руки на груди и чуть приподняв уголки губ. Она источала флюиды уверенности в себе и железной воли, но глубокие горькие складки у рта и печаль, затаившаяся в глубине глаз, явно говорила о том, какое горе пережила эта суровая леди.

Офис компании «Аймасэн» находился в том же здании, что ранее располагалась одноимённая газета. Они занимали те же кабинеты, только меньшей площади — теперь им не нужна была типография. Подвальные помещения, судя по имевшейся на сайте информации, были отданы под благотворительные цели — каждый год там устраивались бесплатные рождественские праздники для детей. Оплачивалось всё это из средств Фонда памяти Такада Ёрико.

Я чуть отодвинулся от экрана и глубоко вздохнул. Бедная женщина… Сложно представить себе, какой кошмар она пережила, а если ещё и вспомнить о журналисте, который сделал из смерти Ёрико черт-те что…

Мне было безмерно жаль Такада Сачико, но она являлась весьма важным свидетелем тех событий. Она-то уж точно ни о чём не забыла и наверняка до сих пор тосковала по дочери.

Однако у меня попросту не нашлось бы душевных сил допрашивать её в ближайшее время. Поэтому я решил смалодушничать и двигаться в другом направлении. И я твёрдо знал, в каком.

Города-близнецы Бураза и Шисута обладали общей муниципальной, образовательной и правоохранительной системой. Местный департамент полиции возглавлял комиссар, в подчинении у которого находилось аж два участка. Я не понимал, для чего: здесь почти не совершалось преступлений, так что с лёгкостью обошлись бы шерифом и одним его помощником.

Но решал это не я, так что штаты полиции оставались раздутыми.

Должность комиссара полиции последние сорок лет занимала решительная дама, которая железной рукой управляла своим подчинёнными. Именно благодаря ей никто не мог похвастаться такой дисциплинированностью, как жители городков-близнецов. Полиция реагировала на звонки незамедлительно и принимала меры тут же, за что их и ценили.

Звали комиссара Будо Цубаки, и она являлась двоюродной бабушкой моего лучшего друга Масута.

Я видел её несколько раз — клан Будо проживал совместно в традиционном доме на окраине городка, и достопочтенная комиссар любила после работы сидеть в компактном садике и дышать свежим воздухом.

Двадцать девять лет назад — в то время, когда произошло убийство Такада Ёрико — Будо Цубаки уже возглавляла местный правовой департамент, значит, являлась важным свидетелем по делу. И поговорить с ней было необходимо.

Но сначала следовало подкрепиться.

Быстро проглотив успевший подостыть обед из микроволновки, я оставил лоток на столе — потом выброшу, — и схватился за телефон: я не намеревался браться за это предприятие без помощи.

Мегами по четвергам ездила на уроки французского, так что она отпадала. А вот второй мой добровольный помощник Аято отозвался на мой зов и с радостью согласился посодействовать. Правда, он показался мне запыхавшимся, но я решил не выспрашивать его, памятуя о том, как сильно японцами осуждалось излишнее любопытство.

Быстро сменив школьную форму на повседневные джинсы и футболку, я подхватил сумку и камеру, бросил родителям, что иду гулять, и выбежал из квартиры.

Мы с Аято договорились встретиться у дома последнего, и, когда я подошёл, он уже стоял и ждал меня.

— Мы идём в гости к Масута, — без предисловий вымолвил я. — Его двоюродная бабушка — комиссар полиции уже сорок лет; она точно расскажет нам что-нибудь про то дело.

Айши чуть сдвинул брови и задумчиво опустил глаза.

— Но согласится ли она разговаривать с нами? — тихо спросил он.

— А почему нет? — развёл руками я. — Мы обязаны найти настоящего убийцу и призвать его к ответу, чтобы успокоить дух Ёрико и дать её родным отпустить весь этот ужас. Почему бы комиссару не посодействовать нам? Мы ведь взялись за это не из праздного любопытства.

Аято поднял голову и посмотрел на меня.

— «Успокоить дух Ёрико»? — он улыбнулся. — Никогда не думал, что ты веришь в такое, Фред.

Я резко втянул в себя воздух и закусил губу. Айши, сам не ведая того, попал в яблочко: я прошёл крещение в соответствии с католической верой, но не хотел признавать, что я верю.

Однако я верил.

Как ни странно это казалось мне самому, я в глубине души был уверен, что сверху за мной присматривают, и потому порой не боялся рисковать. Мы уже давно не ходили в церковь каждое воскресенье, ограничиваясь редкими визитами раз в три месяца и рождественской службой, но вера жила в моём сердце — она никуда не девалась с тех пор, как я носил идиотскую позолоченную тогу и пел в детском церковном хоре.

Порой я пускал пыль в глаза другим (и себе), утверждая, что не могу позволить себе верить в парня, который, может быть, и не существовал вовсе, но я веровал. Искренне.

И то, что Айши с такой лёгкостью заметил это, несколько выбило меня из колеи, ведь я всегда считал себя довольно сложной для разгадки личностью. Видимо, он, наблюдательный от природы, просто проанализировал то, что видел, и сделал правильные выводы.

— Снимаю шляпу, — вымолвил я, приложив пальцы к виску. — Надо сказать, ты раскусил меня, приятель.

— У меня вовсе не было такой цели, — Аято улыбнулся. — Извини, если что не так.

— Всё в полном порядке, — я махнул рукой. — Пошли в гостеприимный дом моего друга; нам нужно поторопиться, чтобы успеть к ним пораньше.

И я бодро зашагал по аккуратному тротуару. Айши пошёл рядом со мной, заложив руки за спину. В тёмных джинсах, чёрной водолазке и чёрном же пиджаке он выглядел потрясающе — этот наряд подчёркивал его стройную фигуру и одновременно придавал таинственности. Да и вообще, чем темнее цвет, тем больше он оттенял его глаза.

Так. Фред, дружище, поздравляю: теперь ты заговорил, как авторы статей для девчоночьих журналов. Осталось только повесить на дверь плакат Брэда Питта и всё — процесс деградации будет завершён.

Но если серьёзно, он и вправду красивый. Неужели это преступление — чисто платонически восхищаться своим товарищем по учёбе?

Я ведь вовсе не думаю ничего плохого. Он хорош во всём: и в учёбе, и в спорте, и внешне… Может, я просто чуточку ему завидую?

Хотя… Нет.

Пусть у меня и мало жизненного опыта, я уже успел понять, что зависть — это самое тупиковое на свете чувство. Всегда будет кто-то умнее, лучше, красивее, сильнее, и тратить время на негативные эмоции значит разъедать самого себя. А это, в свою очередь, вело к ухудшению всех показателей. Иными словами, человек становился ещё хуже, глупее, уродливее и слабее.

Нет, я не завидовал. Я просто восхищался. Конечно же, чисто платонически.

— Как там у вас говорят? «Доллар за твои мысли»?

Я вздрогнул и вопросительно посмотрел на Айши. Он шёл рядом, и на его губах была та самая фирменная улыбка — холодная, как лёд.

— Ты очень глубоко задумался, — пояснил он, поправив на плече лямку от сумки. — Мне стало интересно, о чём именно, если это не секрет, конечно.

— Разумеется, нет, — я тряхнул головой. — Знаешь, я ходил в библиотеку и просмотрел там старые подшивки газет за июнь восемьдесят девятого.

— Очень рационально, — похвалил Аято, останавливаясь на светофоре и удерживая меня за локоть. — И что тебе удалось вычитать?

— Ничего из того, что мы ещё не знали, — замерев рядом с ним, я с тоской посмотрел на светившуюся красным фигурку человечка. — Хотя статьи Сато, мягко говоря, отличались тогда экспрессией.

— Да, мама рассказала мне, — кивнул Айши. — Он позволял себе такие выражения, за которые в наши дни могут и засудить.

— Действительно, — дождавшись зелёного сигнала светофора, я тронул Аято за локоть, и мы перешли небольшую автотрассу. — Но «Аймасэн» — газета, которую возглавляла мать убитой Ёрико, — была всецело на стороне Рёбы. Я планирую чуть позже посетить редакцию этого издания — оно теперь электронное — и переговорить с Такада Сачико насчёт того дела. Для неё это будет непросто, но я чувствую, что без её мнения мне не удастся прийти к верным выводам по поводу расследования.

— Я согласен, — Аято поправил сумку, бодро поднимаясь на мост следом за мной. — Она как мать жертвы пережила настоящий ад, особенно тогда, когда Сато, используя несчастный случай с её дочерью, пытался очернить мою мать. И как только у этого человека хватило совести провернуть подобное?

Я остановился посреди моста и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз — на реку, которая сейчас, в конце марта, была полноводной, как никогда. Волны с тихим плеском ударялись о бетон, словно вода стремилась освободиться от этих не свойственных природе оков. После каждого такого удара на береговой плитке оставался мокрый след, сильно выделявшийся на светло-серой поверхности.

— Жизнь его наказала, — задумчиво бросил я, пряча руки в карманы джинсов. — Он явно пьёт.

Услышав за спиной резкий вздох, я обернулся. Аято стоял чуть поодаль и внимательно смотрел на меня.

— Ты видел его недавно? — изумлённо спросил он. — Где и как?

========== Глава 19. Камелия. ==========

Хлопнув себя по лбу, я усмехнулся. Сегодняшний случай в машине Сайко Юкины напрочь выветрился у меня из головы, стоило мне только увидеть Айши. Тревожный признак, если задуматься: в мои планы никак не входило потупеть от общения с самым лучшим учеником нашей школы.

— Сегодня после уроков я встретил Сайко Юкину — тётю Мегами, ты её, к счастью для тебя, не знаешь, — начал я, раскачиваясь с пятки на носок. — Она позвала меня в свой автомобиль и начала убеждать в том, что твоя мать — настоящая убийца. Сато сидел там же, в салоне, на месте водителя. Не знаю, как они нашли друг друга и начали общаться, но одно скажу точно: они помешались на почве того давнего случая. Я посоветовал им раздобыть весомые доказательства, вот хотя бы с помощью люминола, и убежал прочь.

Аято нахмурился.

— Люминол? — повторил он, проведя тонкими пальцами по своей щеке. — Это тот самый раствор, который используют криминалисты? Кажется, он реагирует на следы крови…

— Совершенно верно, — я повернулся по ходу движения и медленно побрёл вперёд, глядя на розовеющее небо. — При контакте даже с малейшими следами крови он начинает сиять в ультрафиолетовом свете.

— Но прошло почти тридцать лет, — Айши нагнал меня и пошёл рядом, вглядываясь мне в лицо. — Поможет ли люминол спустя столько лет?

— Запросто, — махнул рукой я, медленно спускаясь с моста. — Раствор реагирует на следы давностью до тридцати пяти лет, так что мы пока успеваем.

— Но в той уборной делали ремонт, — Аято покачал головой. — Там меняли все покрытия, так что следов в принципе не могло остаться.

— В самом туалете — да, — я спрыгнул с последней ступеньки на тротуар и направился в сторону квартала, застроенного традиционным домами. — Но пол около него, все прилагающие покрытия… Их не красили и не ремонтировали всё это время, потому что они в этом не нуждались. Помнишь, с какой гордостью завуч говорила об этом в прошлом году на выпускной церемонии?

— Помню, — коротко кивнул Аято, сосредоточенно глядя вниз. — Она ещё подчеркнула, что пол у нас из качественной дубовой доски, которая практически неуязвима.

— Вот именно, — щёлкнув пальцами, проговорил я. — Иными словами, если следы есть, люминол на них среагирует. Даже при учёте того, что их замыли водой и каким-либо средством. Люминол бессилен лишь перед отбеливателем, но у нас в школе не пользуются такими агрессивными химикатами, так что всё нормально.

Айши неразборчиво промычал что-то в ответ, видимо, глубоко задумавшись. Я решил не отвлекать его от мыслей и, взявшись за ремешки сумки, молча пошёл дальше. В тишине мы дошли до ворот во владения семьи Будо, и я уверенно нажал на кнопку звонка. Аято продолжал держаться позади и не говорил ни слова; видимо, он всерьёз размышлял о том, где раздобыть люминол. Я же вообще не думал об этом: пусть Сайко Юкина, с её миллионами, этим займётся.

Ворота с лёгким скрипом распахнулись, и мой друг Масута в домашней юкате широко улыбнулся мне и кивнул Айши.

— Проходите, — вымолвил он, посторонившись. — Бабушка в саду у беседки.

И он тут же повёл нас к пагодообразному сооружению сбоку от их дома — в семье Будо эту штуку было принято называть «беседкой». Внутри него на невысокой скамеечке сидела женщина с суровым лицом. Она держала в руках книгу и то и дело теребила страницы — эта привычка изобличала в ней человека, не привыкшего сидеть и предаваться какому-либо праздному хобби. Волосы, собранные в строгий пучок, были почти совсем седыми, но больше ничего не выдавало истинного возраста Будо Цубаки.

При виде нас она встала и сдержанно кивнула в ответ на наши поклоны, но, вглядевшись в лицо Айши, вдруг улыбнулась. Протянув к нему руки, она произнесла:

— Неужели это малыш Аято? Надо сказать, ты изрядно вырос с того момента, как я видела тебя в последний раз… Сколько тебе было, одиннадцать?

— Совершенно верно, — Айши поклонился ещё раз. — Надо сказать, я удивлён и смущён: вы такая близкая подруга моей бабушки, а я не знал вашего имени и до последнего не подозревал, что вы и есть комиссар.

Мой друг Масута мог бы дать фору любому медитирующему йогу — его лицо ничем не выражало изумления. Мои же глаза чуть не вывалились из орбит: я не ожидал подобного.

— Будо-сан училась вместе с моей бабушкой, — пояснил Аято, обращаясь ко мне. — Они до сих пор сохранили дружеские отношения.

— И это очень важно, — кивнула Будо Цубаки, вновь садясь на скамью и поднимая книгу, которую положила на землю. — Как дела у Куми? Мы собирались поехать в Панто любоваться сакурой в апреле; надеюсь, она не передумает.

— О, нет, — Аято улыбнулся. — Она с нетерпением ждёт дня поездки.

— Вот и замечательно, — комиссар полиции указала на скамьи, стоявшие вдоль стен беседки. — Садитесь там. Масута, принеси нашим гостям чаю и сладостей. Пусть современные врачи и говорят, что сахар вреден, я продолжаю его есть, ведь это топливо для мозгов. Согласны?

— Разумеется, мэм, — я закашлялся и тут же поправился: — То есть, Будо-сан. Пончики, политые шоколадом, — это моя жизнь.

— А ещё невдалеке от моего дома открыли французскую кондитерскую, — подхватил Аято, садясь рядом. — Мама как-то купила там круассаны, чтобы взять с собой на работу; она осталась довольна.

Комиссар, тут же подхватив новую тему разговора, спросила, как дела у Айши Рёбы, и Аято с готовностью начал рассказывать о своей матери. Я же, уперев ладони в жесткое деревянное сиденье скамейки, неотрывно смотрел на него, словно в его точеном профиле содержались ответы на все тайны вселенной. Он с улыбкой рассказывал о недавнем семейномужине, о премии, которую его мать получила на работе, о планах на новые покупки. А я продолжал пялиться, напрочь забыв, зачем вообще пожаловал сюда.

В чувство меня привёл Масута — он принёс поднос с четырьмя чашками обжигающе горячего чая (к счастью, чёрного) и миской с японскими сладостями (тягучими и несладкими, как ни парадоксально это звучало). Поблагодарив его, взяв чай и отказавшись от липнувшего к зубам угощения, я повернулся к Будо Цубаки и осторожно спросил:

— Как мне известно, вы служите комиссаром уже давно. Вы помните дело о гибели Такада Ёрико двадцать девять лет назад?

Лицо женщины помрачнело. Она сурово поджала губы и, нахмурившись, проговорила:

— Конечно, помню. Это был просто вопиющий случай.

— В то время в убийстве обвинили маму, — вступил Аято, отхлебнув из своей чашки и даже не поморщившись от горячего напитка. — Она совсем недавно рассказала мне, через что ей пришлось пройти.

Будо Цубаки склонила голову.

— Я считаю, что тяжёлое прошлое лучше хоронить и не откапывать, — вымолвила она, осторожно помешивая свой чай ложечкой. — Не стоит об этом говорить.

— При всём уважении, Будо-сан, — упрямо продолжил я, — дело так и не было раскрыто. Мне бы очень хотелось покопаться в нём и, может быть, добиться правды при помощи моего дедушки — агента ФБР.

Комиссар покачала головой.

— Вы слишком самоуверенны, юноша, — строго произнесла она. — В то время расследовать дело не удалось даже профессионалам, а сейчас, столько лет спустя, вы — профан — хотите добиться лучших результатов.

Я обхватил чашку, но потом быстро поставил её на блюдце на скамье рядом с собой — кипяток ещё не успел остыть. Подняв голову, я уверенно встретил твёрдый взгляд Будо-сан и ответил:

— Вы абсолютно правы во всём, но, думаю, я не успокоюсь, пока всё-таки не попробую.

Тяжело вздохнув, комиссар отпила глоток из чашки и задумчиво опустила глаза.

— Вы упорны, — заметила она. — Это прекрасное и присущее также мне качество, которое я всегда ценила и в других людях. Так уж и быть: я расскажу вам в общих чертах о деле об убийстве Такада.

Будо Цубаки не глядя протянула чашку с блюдцем Масута, и он, приняв её, аккуратно поставил на поднос на низком столике. Скрестив руки на груди, комиссар посмотрела вверх, на клонившееся к западу солнце, и несколько раз кивнула своим мыслям.

— Вы, наверное, не привыкли к такому, Фред Джонс, — начала она, — но в нашей стране преступность низка. У нас редко совершаются тяжкие правонарушения любого характера, не говоря уже об убийствах, поэтому сама по себе неестественная смерть старшеклассницы наделала много шума. На нас — я имею в виду полицию — очень сильно давили, требуя, чтобы мы побыстрее раскрыли это ужасающее дело. Но у нас в распоряжении были лишь теоретические знания — ни опыта, ни практики, — так что нам приходилось нелегко. А тут ещё и этот журналист, который подливал масла в огонь и обвинял во всём дочку Куми… Положение вещей ухудшило ещё и то, что на сторону этого писаки встала Сайко Юкина. К тому времени наша дорогая Надешико уже… скончалась, так что её дочь совершенно распоясалась: она использовала местную радиостанцию для того, чтобы в открытую обвинять Рёбу, не имея к тому никаких оснований. Мы ничего не могли сделать: тогда законодательство не было так строго к вопросам нанесения ущерба чести и достоинству. Кроме того, семья Сайко всегда ставила себя над законом. А двадцатого июня сам мэр, не выдержав давления, через мою голову выдал приказ об аресте Рёбы. Я пыталась вмешаться и объяснить всем, кто желал слушать, что это какой-то абсурд, глупая ошибка, но за это меня временно отстранили от исполнения обязанностей. Суд состряпали за сутки, но там Рёба выступила просто прекрасно: она смогла сама защитить себя и восстановить справедливость.

Будо Цубаки закончила говорить и склонила голову. Я медленно распрямился и допил чай, уже успевший чуть поостыть. Поставив чашку на блюдце, я осторожно спросил:

— А у вас нет подозрений, кто же всё-таки стоял за трагической гибелью Такада Ёрико? Не мог ли это быть сам Сато?

Комиссар отрицательно помотала головой.

— Мне так никогда не казалось, — чётко вымолвила она. — Этот негодяй был клеветником, порочным, гадким человеком, но никак не убийцей — психологически он вряд ли смог бы лишить жизни девочку.

Я склонил голову. Ответ Будо Цубаки на мой вопрос меня не убедил: она ведь сама призналась, что не имела практического опыта в сфере расследований убийств, так что и её познаниям в криминологии вряд ли можно доверять.

Мог ли в принципе кто-либо стать убийцей? На этот вопрос давали ответ виднейшие эксперты-криминологи с широким спектром знаний и огромным багажом опыта. Дама-комиссар, несмотря на выслугу лет и безупречную служебную характеристику, вряд ли могла бы дать правильную оценку психологии Сато.

Мне, выслушавшему немало рассказов дедушки, не казалось, что журналист — всего лишь клеветник и извращенец. Нет, сэр, тут дела обстояли сложнее: на страницах своей газетёнки он нападал на Айши Рёбу с такой злобой, что тут чувствовался как личный мотив, так и явные психологические проблемы.

— Вы упоминали Сайко Надешико, Будо-сан, — мягкий голос Аято заставил меня вздрогнуть и резко выплыть из тумана собственных мыслей. — Прошу прощения, если задеваю за живое, но по рассказам бабушки я помню, что она была вашей близкой подругой: вы втроём вместе и учились, и проводили досуг. От моего внимания не ускользнуло, что вы сделали паузу перед словом «скончалась»…

Будо Цубаки вздохнула и поджала губы.

— Ты очень наблюдателен, — произнесла она, глядя в сторону. — Достойный внук своей бабушки.

Она потянулась было к столику, на котором стоял поднос с её чашкой, но на полпути замерла и опустила руку.

— Принести ещё чаю? — Масута, до сих пор не проронивший ни слова, с готовностью вскочил с дощатого пола беседки, на котором сидел.

— Пожалуй, да, — тёмные глаза Будо Цубаки остановили свой взор на мне. — И пусть твой американский друг поможет тебе.

Масута кивнул, собрал все чашки на поднос и негромко бросил мне: «Пошли, Фред». Я нехотя встал и поплёлся за ним, прекрасно понимая, для чего меня отослали прочь: комиссар хотела рассказать что-то весьма личное внуку своей ближайшей подруги и, естественно, не желала, чтобы об этом знал совершенно чужой ей иностранец.

Я сгорал от любопытства, при этом прекрасно понимая, что произошедшее с Сайко Надешико могло и не иметь никакого отношения к расследованию убийства Такада Ёрико.

Масута шёл впереди, бодро маршируя к дому, а я держался сзади, отчаянно думая, как бы сделать так, чтобы подслушать хотя бы часть разговора Будо Цубаки и Аято.

И придумал.

Мне приходилось довольно часто бывать здесь, поэтому планировку я знал, как свои пять пальцев. Как и всякий традиционный дом, жилище семьи Будо расстраивали вширь, а не ввысь. Строение предусматривало несколько входов, и самым дальним из них была дверь в уборную, которая обычно использовалась гостями. От самого дома до беседки лежал сад — пусть небольшой, но довольно плотно засаженный деревьями, закрывавшими обзор. Иными словами, те, кто сидел в беседке, не имели возможности видеть, что происходило у дома.

Остановившись у площадки, на которой снимали уличную обувь, я прочистил горло и тихо произнёс:

— Прости, приятель, но мне, кажется, нужно отлить.

— Конечно, — Масута, переобувшись, поднял поднос с пола и кивнул в сторону туалета. — Помнишь дорогу?

— Разумеется, — улыбнулся я. — Догоню тебя, как закончу.

Мой друг кивнул и скрылся за раздвижными дверями. Я же, подождав несколько секунд, ссутулился и бесшумно направился в сторону сада, избегая мощёной дорожки. Продвигаясь вдоль забора, я смог дойти почти до самой беседки и, проклиная свою белую футболку, чересчур заметную на фоне деревьев, присел на корточки. К счастью, чёткий голос Будо Цубаки был мне отлично слышен.

— … совершенно неподходящим, — говорила она. — К тому же, этот Сайшо был намного старше её, но Надешико во всём беспрекословно слушала родителей, поэтому вышла за него. Сайшо оказался как раз таким, каким я себе и представляла: форменным тираном, заставлявшим жену подчиняться себе во всём. Мы с Куми были единственной отдушиной для бедняжки Надешико, поддерживая её и тогда, когда она дала жизнь двойняшкам — Юкио и Юкине. После рождения детей в Надешико что-то надломилось. Я и сама до конца не поняла, что именно произошло, что инициировало этот жуткий процесс, что свело мою подругу с ума… Надешико перестала отличать сон от реальности; она могла замереть, уставившись в стену, и беспрестанно шептать: «Их было трое…». В итоге, Сайшо устроил всё так, что её насильно забрали в сумасшедший дом. Там она быстро угасла, и Сайко похоронил её, обставив всё так, будто её унёс сердечный приступ.

— Какой ужас! — до моих ушей донёсся приглушенный голос Аято. — А… как вы узнали о том, что Сайко Надешико забрали?

— Благодаря случайному совпадению, — ответила комиссар. — Мы с Куми в тот день решили навестить Надешико и при подходе к воротам увидели, как оттуда выезжает фургон, на крыле которого была наклейка госпиталя для душевнобольных. Провожал машину сам Сайшо, и он был крайне недоволен, когда увидел нас. Он заявил, что Надешико нужен отдых, и даже не пустил нас на порог, отказавшись отвечать на наши вопросы о том, что именно делал у него фургон от сумасшедшего дома. И с тех пор мы больше не видели нашу дорогую подругу.

— Просто уму непостижимо… — вымолвил Аято. — Я и подумать не мог…

— Сайко — жестокие люди, — подытожила Будо Цубаки. — Но хватит об этом; лучше расскажи, как дела у Куми: я давно её не видела и собираюсь завтра выбраться в гости.

Услышав всё, что хотел, я осторожно попятился прочь спиной вперёд. Добравшись до дома, я скинул обувь, для вида вымыл руки в раковине в уборной и прошёл на кухню — дверь в неё располагалась сразу сбоку от входа.

Масута уже успел и заварить чай, и наложить в миску очередную порцию безвкусных японских сладостей, и теперь сосредоточенно разливал напиток по чашкам.

— Может, подать ещё тосты? — задумчиво спросил он при виде меня.

— Думаю, не стоит, — отозвался я, подхватывая чайник из его рук. — Пошли, а то Аято и комиссар обсудят всё интересное, не поделившись с нами.

Мои печальные предсказания сбылись: когда мы с Масута вернулись в беседку, разговор между Будо Цубаки и Айши крутился исключительно около тривиальных бытовых тем. До конца вечера никто даже и не вспомнил о бедняжке Такада.

Честно говоря, я и сам не стремился переводить разговор на трагедию: услышанное, вернее, подслушанное мной выбило меня из колеи.

Мегами рассказывала мне, что её бабушка — нежная и воспитанная в традиционной строгости красавица Сайко Надешико — умерла от сердечного приступа, и в её гибели не было абсолютно ничего загадочного. Но теперь выяснялось, что её насильно увезли из дома в лечебницу для душевнобольных, а после этого она прожила совсем недолго.

У меня не было оснований не верить Будо Цубаки — двоюродная бабушка моего друга Масута была натурой прямой и честной, то есть явно не из склонных приукрашивать действительность, кроме того, речь шла о её подруге — человеке, который был ей дорог.

Хорошо ещё, что Мегами не знала всего этого…

Мои тяжёлые мысли прервал Аято — посчитав, что мы достаточно злоупотребили гостеприимством дома Будо, он встал и начал прощаться. Я, подхватив со скамьи сумку и камеру, последовал его примеру, и вскоре мы уже шли по вечерней улице по направлению к ярко освещённому мосту.

========== Глава 20. Чёрный океан. ==========

Не знаю, как остальные, а я просто не мог идти рядом с кем-то и молчать. Может быть, тому виной являлась исконно американская болтливость, которую нам ставили в вину и которая — давайте будем честны до конца — имела место быть в нашем прекрасном менталитете.

Как бы то ни было, я повернулся к своему спутнику, который, судя по вертикальной морщинке, пролегшей между бровей, погрузился в тяжёлые думы, и нарушил молчание:

— По сути дела, комиссар не сообщила нам ничего нового.

— Я не совсем с тобой согласен, — Аято поднял голову и посмотрел на меня своими колдовскими глазами, которые в синей чернильной тиши сумерек казались ещё больше и чернее. — Она лицо официальное, она имела доступ к материалам дела, и она также пришла к выводу, что мама невиновна.

— Это так, — согласился я, остановившись под фонарным столбом. — Но по её словам выходило, что улик и вовсе не было, что странно для подобного зверского убийства.

— Почему странно? — Аято, замерев напротив меня, поднял брови.

— Посуди сам, — я развёл руками, — как было совершено убийство? Со злостью, ненавистью, так? Это указывает на его аффектированный характер, то есть мы предполагаем, что преступление не было спланировано заранее. Такие убийства совершаются в моменты высочайшего душевного волнения, и потому злодей, как правило, не в силах хорошо скрыть улики, направленные против него. А тут даже не нашли орудия.

Айши нахмурился и закусил губу.

— Значит, тебе всё-таки кажется, что преступление не планировали? — осторожно спросил он. — Я думаю, вряд ли всё так удачно совпало для убийцы: у него был с собой нож, и Ёрико в вечернее время пришла в туалет.

Я медленно склонил голову.

А ведь он прав: несмотря на жуткий характер самого убийства, то, как оно было обставлено, свидетельствовало о том, что его готовили заранее. Ёрико пришла в дамский туалет на третьем этаже в весьма неурочное время, отказавшись идти в гости к подруге; почему? Скорее всего, её вызвали туда запиской, причём — и мы с Аято уже это обсуждали — cие было сделано от лица мальчика, который ей на самом деле нравился. Именно потому Такада никому ни о чём не рассказала, задержалась в школе и отправилась на встречу, ставшую для неё роковой.

И там, в выложенном светлым кафелем туалете, её безжалостно лишили жизни, исполосовав так, что всё помещение, даже потолок, оказалось залито кровью.

Я вспомнил ту жуткую картину, и меня слегка замутило. Прикрыв глаза, я сделал глубокий вдох, одновременно стараясь прогнать то зрелище из сознания, но оно никак не желало отступать, напротив, всё приближаясь и приближаясь перед моим внутренним зрением. Прижав ладонь ко лбу, я покачнулся.

— С тобой всё в порядке, Фред? — Аято схватил меня за плечо.

Подняв голову, я посмотрел на него. Красивое, точёное лицо напротив, как и обычно, было бедно на эмоциональную палитру, но эти глаза — чёрные блестящие омуты — так и влекли к себе; казалось, что чем дольше я вглядывался в них, тем глубже тонул. Его губы — идеальной формы, розоватые и такие мягкие на вид — притягивали к себе взгляд.

Интересно, а какие они на вкус? Мне представлялось почему-то, что они похожи на детский американский праздник — какао с маршмеллоу и лёгким ароматом мяты.

— Фред!

Внезапно я очнулся от бреда, в который почему-то погрузился. Аято держал меня за плечи, я же почти обмяк в его руках.

Черт побери, что сейчас произошло?!

Так, Фредди, немедленно исправляй то, что натворил, иначе он больше к тебе и близко не подойдёт.

Я помотал головой и, прижав пальцы к виску, выпрямился со словами:

— Вспомнил о туалете, в котором убили Ёрико, и голова закружилась.

Что ж, это не было на сто процентов неправдой.

Аято схватил меня за плечо и решительно произнёс:

— Я провожу тебя до дома.

У меня хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть и пробормотать адрес, и Аято, ещё крепче сжав мою руку, повлёк меня за собой. К счастью, он не стал меня расспрашивать — сказался врождённый японский такт, — но у этой предупредительности имелся и недостаток: я начал размышлять о том, что сейчас произошло.

Я думал о губах Аято. О том, какие они на вкус. Чёрт, да я даже забылся настолько, что чуть было не попробовал их!

И если раньше я приписывал восхищение им исключительно эстетическому чувству или уважению, то теперь подобные оправдания не годились.

Только не это.

Стеф Квон…

Нет.

Я не помнил ни её лица, ни «девочек»; да и к чему? Ни то, ни другое меня не вдохновляло, в отличие от Айши Аято.

Значит…

Чёрт.

Я споткнулся на ровном месте, и Аято обернулся, чтобы проверить, всё ли со мной в порядке. Вымученно улыбнувшись, я показал ему знак «о’кей», и мы продолжили путь.

На улице уже почти совсем стемнело. Уличные фонари давали холодный беловатый свет и указывали нам путь, а небо было иссиня-чёрным, с редкими вкраплениями грязно-голубого.

Как и моё настроение.

То, что я осознал сейчас, меня по-настоящему напугало. Я имею в виду, всё круто, я человек толерантный, но я абсолютно не готов находить такие сюрпризы в самом себе. Меня никогда в жизни не привлекали мужчины, да и вообще, я считал, что моя сексуальность уже вполне сформировалась, и я являлся самым настоящим натуралом.

Видимо, не совсем.

Покосившись в сторону, я украдкой посмотрел на Аято. Его чёткий профиль красиво оттенялся неярким светом ночных фонарей, под которыми мы проходили. Он шёл вперёд, твёрдо смотря перед собой и не отвлекался ни на что.

Может, я бисексуален? Или дело в нём самом?

Скорее всего, и того и другого понемногу.

Ведь кто такой Айши Аято? Грёбаный Мистер Совершенство, вот кто. Он красивый, умный, спортивный, лучший ученик школы; у него получается всё, за что бы он ни взялся, даже сложная работа в школьном совете. В такого сложно не влюбиться, и это произошло со мной: восхищение, которое он первоначально вызвал в моей душе, пустило корни и переросло в нечто совсем другое.

Не знаю, любовь ли это, но определённо что-то новое.

Я пытался думать, анализировать то, что со мной происходило, но не мог: в моей душе роилось настолько разнообразных чувств и ощущений, что они попросту не поддавались никакой рациональной систематизации. Я послушно брёл рядом с Аято, как сомнамбула, и изо всех сил старался прийти в себя.

Но не получалось.

Моё сердце раздирали самые разнообразные эмоции, и я не мог зацепиться ни за одну из них, настолько быстро они сменяли друг друга.

Что теперь делать? Как мне себя вести? Что ему сказать? Или, может, лучше промолчать?

Я не знал. Я вообще ни в чём больше не был уверен: во мне словно возникла сотня иных личностей, которые боролись между собой и громко кричали в моём мозгу, перебивая друг друга.

— Мы пришли, — ровный тон Аято подобно якорю резко вытянул меня из моря раздумий на поверхность, и я от неожиданности резко остановился и шумно втянул в себя воздух.

Он привёл меня к дому, где я жил, и теперь мы стояли перед входом в подъезд, который, как и все подобные входы в Японии, казался сделанным специально для лилипутов.

— Я могу проводить тебя до дверей квартиры, — спокойно предложил Аято, убирая руку с моего плеча. — Мне не трудно.

— Нет, благодарю, — с трудом выдавил я, отстраняясь. — Ты и так сделал для меня слишком много.

— Как скажешь, — пожал плечами Айши. — Тогда… встретимся завтра в школе?

— Отлично, — я вымученно улыбнулся и кивнул. — До скорого, приятель.

И я побрёл к своему подъезду. Мне не нужно было оборачиваться: я спиной чувствовал взгляд Аято, который следил за мной, видимо, чтобы я по пути не грохнулся в обморок.

Что, в принципе, не являлось такой уж фантастичной перспективой.

В полубеспамятстве я открыл дверь квартиры, прошёл внутрь, сбросил обувь и направился к себе в комнату. Положив сумку и камеру на пол, я кинулся на лежавший на полу матрац, не убранный с ночи, и громко застонал.

Итак, ситуация ужасна: я втюрился в парня, который учился со мной в одной школе и помогал мне с расследованием. Избежать встреч с ним я никак не мог, потому что Аято, вдобавок ко всему прочему, ещё и состоял в школьном совете, курируя деятельность клубов, президентом одного из которых являлся я. Просто катастрофа.

А ведь всё было относительно спокойно до того момента, как я встретил этого Айши! Да, меня гнобили в средней школе, и порой я выживал только благодаря поддержке Масута и Мегами. Да, я порядочно попотел над японским, но до сих пор не всегда понимал некоторые тексты. Да, я являлся белым в мононациональной жёлтой стране с совершенно иным менталитетом и образом мышления.

Но никогда мне ещё не было так тяжело, как в этот момент.

Я перекатился с живота на спину и глубоко вздохнул, уставившись в потолок и раскинув руки в стороны. Интересно, как бы поступил индеец Джо? Раньше — в детстве — размышление об этом помогало мне справляться с жизненными трудностями.

Но не теперь. Индеец Джо вряд ли влюбился бы в парня и бессовестно думал о том, как поцеловать его.

Встав с матраца, я медленно подошёл к столу и, отодвинув в сторону пустой грязный лоток из-под готового обеда, потянулся к сумке. Вытащив телефон, я запустил программу-мессенджер и перечитал всю переписку со Стеф Квон, стараясь воскресить в памяти, как выглядели её «девочки», одновременно свободной рукой коснувшись себя через джинсы.

Никакого ответа. Мой орёл спал как убитый, и никакие смутные воспоминания о сосках не могли пробудить его.

Но тут память услужливо подсунула мне совсем другую картину: Аято со своими нежными губами и точёным профилем, смотревший на меня спокойно и без единой эмоции во взгляде…

А потом в игру включилось воображение, которое заставило Аято пошло ухмыльнуться и провести розовым языком по губам. Я закрыл глаза и запрокинул голову, хмурясь и стараясь одновременно и изгнать манящее видение, и задержать его в сознании. Иллюзия выбрала второе, и вот он наклонился ко мне близко-близко, зашептал в ухо какие-то непристойности, а потом отстранился только для того, чтобы впиться в губы жадным поцелуем…

Я резко открыл глаза и качнулся вперёд, опершись на стол. Меня тряхнуло один раз, потом другой…

Восстановив дыхание, я опустил глаза и хмыкнул: на джинсах расползлось весьма красноречивое мокрое пятно.

Чёрт побери, со мной не случалось такого с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать.

Сюрприз, Фредди Джонс. Стеф со своими всамделишными «девочками» не смогла, а вот иллюзорный Айши — пожалуйста. Хватило только нескольких минут фантазий о нём, и вот результат.

Что ж, оставалось только смириться с этим и как-то жить дальше, ведь выбора у меня не имелось.

Поморщившись, я подошёл к двери в мою комнату и, слегка приоткрыв её, высунул голову в коридор. Папа и мама сидели в своей спальне и, судя по шуму телевизора, смотрели сериал по мотивам книг Джеральда Даррелла. Это хорошо: увлечённые жизнью животных, они не заметят мой позор.

Шмыгнув в коридор, я постарался по возможности быстро и одновременно бесшумно добежать до ванной, но сегодня был явно не мой день: меня окликнула мать.

Я замер, положив ладонь на ручку ванной и молясь, чтобы она передумала общаться со мной, но опять не повезло: мама вышла в коридор и вновь повторила:

— Эй, Фред!

Повернув голову, я жалко улыбнулся и шутливым тоном спросил:

— Да, мэм?

Она усмехнулась, скрестив руки на груди, и вымолвила:

— Что-то долго ты гулял. Не расскажешь, куда ходил?

— К Масута, ма, — я продолжал стоять вполоборота, надеясь, что в плохо освещённом коридоре ей не видно ни мокрого пятна на брюках, ни моих щёк, которые — я явственно это чувствовал — пылали, как два солнца над вигвамом. — Пил у него чай с традиционными сладостями.

— О! — мама улыбнулась. — Представляю себе, какая это гадость. Ладно, иди ополоснись и на боковую: завтра предстоит очередной будний день.

Коротко кивнув, я медленно потянулся к выключателю света. К счастью, маме хотелось досмотреть эпизод сериала о зверях, поэтому она повернулась и пошла в спальню. Я же зажёг свет и вошёл в ванную комнату, мечтая о том, чтобы уже наконец-то стянуть с себя эти чёртовы джинсы.

И пока я не мог помочь сам себе, потому что индеец Джо не носил таких брюк.

========== Глава 21. Сложные схемы отношений. ==========

У каждого, даже самого заядлого оптимиста бывали такие дни, когда вовсе не хотелось вставать с утра, а трель будильника казалась самым противным звуком на свете.

Я всегда старался воспринимать жизнь в позитивном ключе, радовался мелочам и не особо огорчался трудностям, принимая испытания как нечто, обещавшее впоследствии сделать меня сильнее, но эту пятницу я встретил в преотвратном настроении.

Полночи я не мог сомкнуть глаз, всё думая о том, что со мной произошло. Где-то в два часа мне пришлось встать, чтобы развесить постиранное бельё, среди которого находились и мои джинсы, и при одном взгляде на них я испытал дичайший позор, приправленный, как ни странно, отголосками удовольствия.

Что ж, хорошо. Я влюблён в Айши Аято — это факт. Может, мой молодой организм захотел поэкспериментировать, может, я что-то путаю, но одно бесспорно: сейчас я испытывал настоящую эйфорию от него.

Мне было прекрасно понятно, что афишировать подобные страсти в консервативном японском обществе не рекомендовалось, и я не собирался этого делать, надеясь, что эта влюбленность пройдет сама, как простуда. Я рассчитывал отвлекать сам себя на учёбу, занятия фотографией, уроки английского для Таниши, расследование смерти Такада Ёрико — на всё, что угодно, лишь бы не думать о том, что испытывал к Аято. И пусть этот самый герой моих грёз участвовал в деле Такада вместе со мной, я был готов сосуществовать с ним в одном помещении и не срываться, как вчера вечером.

С этими мыслями я и пошёл в школу, по пути встретив Таниши (который даже удосужился поздороваться со мной первым) и чуть не столкнувшись в коридоре первого этажа с девчонкой из клуба кройки и шитья (чёрт побери, опять забыл, как её зовут).

Она была окружения красотками во главе с Роншаку Мусуме, но те, вопреки обыкновению, не смеялись над ней, а совали ей под нос какие-то тряпицы.

— Смотри, Пуресу, это я вышила сама! — объявила Мусуме, перекрикивая всех остальных. — Всё так, как ты учила, да?

Девчонка (которую звали Пуресу, и было бы неплохо это запомнить) взяла из рук Роншаку малюсенький кусочек ткани, внимательно его осмотрела и коротко кивнула со скупым комментарием: «Молодец».

— Да! — Мусуме сжала руку в кулак в победном жесте. — Ну что, ты принимаешь нас в клуб? Скажи «да», Пуре-чан, ну пожа-а-алуйста!

Улыбнувшись, я бочком протиснулся мимо этой компании. Куколки из отряда Роншаку раньше славились тем, что гнобили всех, кто не мог себя защитить, а теперь — только посмотрите! — заискивали перед девчонкой, у которой были все шансы стать лузершей. И заслуга эта целиком и полностью принадлежала Айши — именно он перенаправил энергию красоток в нужное русло.

Да и вообще, он парень что надо. Только лучше не встречаться с ним особо часто, иначе будет хуже.

Поднявшись по лестнице, я направился в свою классную комнату, но внезапно остановился, как вкопанный: в тупичке у двери стояли двое, и одним из них был злой гений моих грёз — Айши Аято.

Его собеседница, на первый взгляд, выглядела вполне обыденно: невысокого роста, чуть коренастая, с волосами, забранными в два хвостика, и застенчиво-грустной улыбкой, она стояла у стены и кивала в такт речи Айши.

Это была Райбару Фумецу — девочка, в которой никто бы не заподозрил звезду единоборств. Однако она ею являлась, причём весьма титулованной. До Будо именно она возглавляла клуб боевых искусств, а также давала приватные уроки тем, кто хотел бы научиться самообороне. В число последних входил и я: только поступив в старшую школу, я решил, что иностранцу просто необходимо уметь правильно драться. Фумецу любезно обучила меня (и некоторых других, пожелавших тоже чувствовать себя более уверенно). Она не требовала взамен абсолютно ничего, с охотой объясняя всем желающим философию восточных единоборств, и люди стремились к ней, потому что для этих уроков необязательно было вступать в клуб.

Но в прошлом году всё изменилось: Будо Масута, мой ближайший друг, вызвал её на бой и одержал верх. Однако Райбару совершенно не расстроилась: она вышла из состава кружка и с удвоенной энергией взялась за самые разнообразные занятия. Приходя в помещение какого-нибудь клуба, она некоторое время просто наблюдала за деятельностью его участников, а потом подходила к президенту и просила научить её. Отказ она встречала редко: лишь Гейджу Цука (который заявил, что у неё полное отсутствие таланта) и Гемма Таку (который буркнул, что у него нет времени на всякие глупости) не согласились ей помочь.

Фумецу не огорчалась этим эпизодам. Напротив, она со смехом рассказывала о них своей лучшей подруге Осана Наджими и даже не думала при этом понижать голос. Осана на это реагировала всегда одинаково: пылая праведным гневом, она рвалась преподать «этим грубиянам» пару уроков вежливости, но Райбару всегда со смехом удерживала приятельницу, говоря, что всё равно получила удовольствие от пребывания в клубах.

В общем, Фумецу была доброй и несколько странноватой девочкой, могущей убить одним ударом ребром ладони. И я никогда раньше не замечал, чтобы они с Айши дружили, но сейчас беседовали весьма доверительно.

Правила приличия предполагали, чтобы я пошёл своей дорогой, и я обычно им следовал, но только не в этот раз. Забежав в аудиторию и оставив на парте сумку, я спешно вышел в коридор и деловым шагом направился в туалет, хмуря брови и всем своим видом показывая, что мне не было никакого дела до чужих разговоров.

Зайдя в уборную, я прижался спиной к холодной выложенной плиткой стене и прислушался. Айши и Райбару стояли совсем рядом, и я, лишь чуть напрягая слух, мог слушать каждое слово.

— Я думаю, ты прав, — вымолвила Фумецу в своей мягкой и неторопливой манере. — Но Наджими уже давно считает, что влюблена в него.

— Это всего лишь иллюзия, — звук голоса Аято заставил моё сердце сначала замереть, а потом ринуться в бешеный галоп. — Они провели вместе всё детство, и, по твоим рассказам, даже их родители всё время шутили на тему их свадьбы в будущем, вот она и приучила себя к мысли о том, что Таро — это её судьба.

— И я бы хотела для неё лучшей доли, — снова заговорила Райбару. — Не то, чтобы мне не нравился Таро, просто… Мне кажется, он относится к Наджими как к чему-то само собой разумеющемуся, понимаешь?

— Вполне, — ответил Айши. — Он просто привык к ней и не ценит её по достоинству. Разумеется, при таком раскладе их отношения обречены: они только доставят друг другу горя, а мы с тобой в этом абсолютно не заинтересованы. А другой, о котором я тебе говорил, настроен куда более серьёзно, нежели Таро, и он с удовольствием познакомится с Наджими поближе, но это возможно только если их представит друг другу тот человек, которому Осана доверяет; меня же она даже слушать не будет. Ты сама знаешь, насколько она недоверчива.

— Это так, — после паузы в несколько секунд проговорила Фумецу. — Я согласна с тобой: я представлю их друг другу. Как зовут того человека?

— Таниши, — ровно ответил Аято. — Таниши Рокуро.

Я едва удержался от того, чтобы не присвистнуть, и решил вслушиваться в их разговор дальше, но они, по-видимому, пошли в классную комнату, так как их голоса всё удалялись, и, в конце концов, я не смог уже больше ничего расслышать.

Осторожно выглянув из уборной и убедившись, что горизонт чист, я не спеша пошёл к аудитории и по пути пытался анализировать то, что сейчас услышал.

Айши Аято зачем-то пытался свести Осана Наджими и Таниши Рокуро… Наверное, из-за Мегами: её помолвку уже отменили, но для того, чтобы перестраховаться, эта мера лишней не была.

Всё-таки молодец этот Аято! Он умудрился наладить неплохие связи в моём классе.

Войдя в аудиторию, я увидел, как предмет моих воздыханий говорил о чём-то с Ямада Таро, а Райбару Фумецу активно обрабатывала Осана Наджими. Последняя же упрямо трясла головой, то и дело раздражённо поглядывая в сторону Ямада.

Стараясь не пялиться на Айши и одновременно поздороваться с ним, я пулей прошествовал к полкам в конце классной комнате и начал копаться в своих книгах. Противный резкий голос Осана меня ничуть не отвлекал; куда более интересно мне было сфокусироваться на спокойном и размеренном тембре Аято, но, как назло, девочки стояли ко мне намного ближе и начисто заглушали разговор между Ямада и Айши.

— Ну ладно, представь нас, — вдруг вымолвила Осана. — Так уж и быть, я посмотрю на него.

— Отлично, Наджими! — Фумецу от радости заахала. — Пошли со мной; ты не пожалеешь, обещаю!

Девочки вышли из аудитории и, судя по удалявшимся шагам, куда-то заспешили. Я встал и обернулся, чтобы посмотреть на свою парту, точнее, на Аято, который стоял у моего стула и увлечённо обсуждал что-то с Ямада.

Невольно я улыбнулся, наблюдая за предметом своей влюблённости. Если мне не изменяла память, он хотел позаниматься с Таро математикой, только вот для чего? Ямада и так учился неплохо; не сказать, чтобы он хватал звёзды с неба, но держался устойчивого среднего уровня.

Приблизившись, я открыл было рот, чтобы поздороваться погромче (так как первой моей попытки явно не заметили), и остолбенел. Выражение лица Аято впечатлило меня: ни следа обычной холодности и отстранённости; напротив, его чёрные глаза сияли, как самые яркие звёзды на свете, щеки раскраснелись, а улыбка была искренней и радостной.

Он был восхитительно прекрасен в этот момент, но почему-то моё сердце кольнула непонятная тревога. Я и сам не понимал, в чём дело, но интуиция вопила во всё горло, как бешеная гиена.

Ладно, Фредди, успокойся: ничего такого не происходило. Просто парень, в которого ты влюблён, находится в опасной близости от тебя, потому-то все чувства и сошли с ума.

— Привет, ребята, — вымолвил я, опершись на свою парту. — Как настроение в пятницу с утра?

— Привет, Фред, — Аято обернулся и приподнял уголки губ кверху. — Просто отлично: мои лучшие ученики Рокуро и Таро полностью готовы для сегодняшней контрольной по алгебре.

— Контрольной?! — я изумлённо поднял брови. — Приятель, какая, к чёрту, контрольная? Учебный год только начался!

Аято склонил голову набок.

— Это не то, чтобы обычная контрольная, — начал он, — а что-то вроде проверочной на прошлогодние знания. Мацуока-сенсей хотела сделать её неожиданной, но я, видимо, разрушил её планы.

Я усмехнулся и начал копаться в сумке, вытаскивая всё необходимое, шутливо бросив:

— Какой ты нехороший.

— Действительно, — Ямада склонил голову. — Аято, надеюсь, тебя не выгонят из совета за это.

— Если вы не сдадите меня, дорогие друзья, то, думаю, нет, — Айши распрямился и скрестил руки на груди. — А теперь, простите, мне нужно вас оставить: я обещал Куше принести ему бланк для заказов на нужды клуба.

Он кивнул нам и быстрым шагом направился к дверям. Я проводил его взглядом и кратким: «Удачи!», а потом сел на свой стул и начал листать тетрадь, надеясь, что успею повторить хоть часть материала перед проверочной работой. Но перед внутренним зрением стояло красивое лицо Аято, а ещё мне не давал покоя их разговор с Ямада, и я так и не мог понять, почему.

Парту впереди меня заняла глава кулинарного клуба Амаи Одаяка, державшая в руках стопку прихваток. Разложив их на столе, она достала телефон и, набрав что-то, стала ждать. Вскорости к ней подтянулись все члены её славного кружка. Они сгрудились вокруг стола и начали выбирать прихватки себе по вкусу.

— Я с трудом уговорила эту Хоруда сшить их нам, — вымолвила Амаи, гордо задрав подбородок. — Ей это было нетрудно, зато у нас наконец-то появятся новые прихватки!

— Да, Одаяка, ты молодец, — с восхищением в голосе проговорила Саки Мию — высокая девушка с очень длинными волосами и резким голосом. Она мечтала стать певицей, но в музыкальный клуб почему-то не вступила, а пошла в кулинарный.

Парень с банданой на голове, выбрав себе прихватку в звёздах, пристал ко мне на предмет того, что она похожа на американский флаг. Этот Аканиши Рё — довольно доставучий второклассник среднего роста с вечно растрёпанными волосами, узкими глазами и тонкими губами — обожал всё западное и втайне наверняка мечтал стать белым человеком. В прошлом году он оккупировал меня капитально, прося поговорить с ним на английском и то и дело вставляя в свою речь иностранные словечки (о значении которых он порой не догадывался). В своём кружке он являлся активным сторонником иностранной кухни (как удивительно!) и на фестивалях готовил гамбургеры, пасту, паэлью и тако. Справедливости ради надо заметить, что справлялся с блюдами он неплохо, но любил, грубо говоря, выпендриться.

— Парень, Америка никогда не могла похвастаться жёлтым флагом с чёрными звёздами, — вымолвил я, закинув руки за затылок и сцепив пальцы. — Но вот если бы её населяли пчёлы, тогда может быть…

Аканиши на секунду застыл с придурковатым выражением на лице, а потом расхохотался, откинул голову назад.

— Классная шутка, май френд! — вымолвил он. — Вери гуд, вери гуд!

Я коротко кивнул и снова уткнулся в тетрадь, моля небеса, чтобы он ушёл.

К счастью, Амаи начала разговор о меню на сегодняшний семинар клуба, и Аканиши присоединился к остальным, горячо продвигая свои бургеры.

За несколько минут до звонка в класс ворвался Кага Куша. Со своей всегдашней жутковатой улыбкой и расфокусированным взглядом он плюхнулся на стул и, опустив голову, начал вполголоса разговаривать сам с собой, задавая себе вопросы и с восторгом на них отвечая.

Решив предоставить чудаковатого учёного самому себе, я лениво повернул голову и посмотрел в окно. Если чуть-чуть приподняться на стуле, я мог видеть, как хулиганы шли к парадному входу, стараясь делать вид, что не торопились. Картина получалась довольно забавная: из всех них лишь Осоро Шидесу — их суровая предводительница — и в самом деле шла не спеша. Её чёрный плащ лихо развевался на ветру, как у Бэтмена.

Моё миросозерцание прервала резкая трель звонка, и я, повинуясь долго вырабатываемому школьному рефлексу, порывисто вскочил, приветствуя вошедшую в класс Мацуока-сенсей.

Аято не обманул: она и вправду затеяла для нас проверочную, и я мысленно поздравил себя с тем, что успел повторить хотя бы часть материала. На прошлом уроке алгебры мы как раз вспоминали пройденные темы, так что нужно было всего лишь освежить в памяти ту лекцию.

После изнурительной работы следовал ещё более противный час геометрии, а потом — японский и литература, так что к обеду я ожидаемо был выжат, как лимон. Однако в кафетерий вместе с Масута и Мегами я полетел, как будто у меня выросли крылья: я знал, что Аято тоже ходил туда, и мне безумно хотелось его увидеть.

========== Глава 22. Люминол. ==========

Мы прибыли практически впереди всех: когда мы подошли, у стойки кафетерия стояла только какая-то первоклассница, умудрявшаяся одновременно копаться в телефоне и заказывать себе блюда в немалом количестве. Так что нам троим повезло успеть занять наш любимый столик и начать обсуждать дела насущные.

— Вчера на занятиях по французскому мы рассматривали открытки с видом Парижа, — начала Мегами, аккуратно нарезая свой стейк. — Преподаватель просил нас описать всё, что мы видели, и я поймала себя на мысли, что хочу ещё раз посмотреть на этот прекрасный город. Я решила, что после окончания нашего расследования поеду туда на выходные. Если хотите, можете составить мне компанию.

— Это зависит от того, как скоро мы узнаем, кто убил Такада, — вымолвил я, с наслаждением погружая ложку в пиалу с густым супом. — Твоя тётя, Мегами, вчера похитила меня после школы и попыталась убедить, что убийцей всё-таки являлась Айши Рёба. Кстати, Юкина-сан ужасно ей завидует, правда я не совсем понял, почему.

Мегами закусила губу.

— Тётя и вправду приехала вчера вечером, — вымолвила она, задумчиво размазывая брусничный соус ножом по кусочку мяса. — Внезапно и не предупредив заранее, что очень на неё непохоже.

Масута прочистил горло, отвлёкшись от своего супа мисо.

— Вчера Фред приходил к моей двоюродной бабушке, — начал он. — Она комиссар полиции; ты ведь помнишь это, да, Мегами? Так вот, она на сто процентов уверена, что Айши Рёба невиновна, а ведь она лицо официальное.

— Точно, — подхватил я, отламывая кусочек свежей хрустящей булки. — А ещё она сказала, что не подозревает самого Сато в убийстве, но лично мне кажется, что этот журналист вполне мог обтяпать подобное дельце. Кстати, подруга, твоя разлюбезная тётушка с ним спелась: вчера именно он сидел за рулём её машины.

Глаза Мегами расширились, и она потрясённо уставилась на меня.

— Не может быть… — прошептала она, сжимая вилку в тонких аристократичных пальцах. —Если об этом станет известно… Позора не избежать.

— Я не думаю, что она будет распространяться об этом, — предположил Масута, быстро допивая суп и переходя ко второму блюду — лапше. — Ведь этот Сато стал в нашем городе… Как называют таких людей на западе, Фред? Что-то вроде изгоя…

— Персона нон грата, — вымолвил я. — Но они оба исполнены решимости, правда, непонятно, для чего: Айши Рёбу уже оправдали в суде, и повторно привлечь её не сможет никто. Да и вообще, предполагать, что она убийца, просто абсурдно.

— Она была высокой и крепко сбитой, — вполголоса заметила Мегами, отрезая маленький кусочек мяса и задумчиво глядя на него. — Я думаю, сил бы у неё хватило.

Я усмехнулся и проговорил:

— Подруга, помнишь, как ты, приехав после своих каникул в Париже, показывала нам фотографии гравюр о жизни французов в семнадцатом веке? На одной из них был изображён парень с маской на голове и огромным топором в руках, а называлась картинка лаконично и точно: «Палач». Так вот, тот парень по сложению напоминал Кинг-Конга. Только такие дюжие силачи могли отсечь человеку голову топором — до изобретения гильотины. Не так-то просто это сделать, а уж ножом-то — и подавно.

— Но, насколько я помню, орудия убийства так и не нашли, — отправив кусок стейка в рот, Мегами нахмурилась. — Разве эксперты пришли к выводу, что это точно был нож?

Закусив губу, я потупился. А ведь она была права: в материалах, которые разыскал для меня Гемма, не был определённо указан тип оружия; упоминалось только, если мне не изменяла память, о тонком плоском лезвии длиной от пятнадцати сантиметров. Так что это мог быть и нож, и короткий меч, и даже секач.

Но в школе не могли держать таких опасных вещей. Ножи присутствовали только в помещении кулинарного клуба, и все они были сравнительно небольшими, недлинными и безобидными с виду.

А, может, в те годы в школе имелась мастерская? Тогда юноши были куда более умелыми и приспособленными, чем мы; они зачастую создавали что-то своими руками…

Мои размышления прервал Масута: он засмотрелся на садящуюся за соседний стол Кизана и уронил металлические палочки на пол.

Я посмотрел на его мгновенно запылавшую физиономию и рассмеялся.

— Да ладно тебе, Фред, — смущённо промычал Масута, нагибаясь за палочками. — Вот полюбишь сам и поймёшь меня.

Мгновенно посерьёзнев, я склонил голову. Ты не представляешь, приятель, как чётко попал в десятку: я не просто уже успел влюбиться, я сделал это самым неподходящим способом, в самого неподходящего человека и в самой неподходящей стране. Хотя с последним ещё можно было поспорить: в Средней Азии гомосексуалов не жаловали ещё больше.

Посмотрев на друга с намерением перевести тему разговора на нечто более безобидное, я сразу же осёкся: Масута снова смотрел на Кизана, и его мгновенно засиявшие глаза наполнились восторгом, эйфорией и блаженством. Это выражение лица напомнило мне кое-что… То, что я видел совсем недавно.

И тут в моём мозгу словно разразилась гроза.

Как раз так Айши Аято смотрел на Ямада Таро.

Мои руки задрожали, ложка выскользнула из внезапно ослабевших пальцев и с весёлым звоном упала на вымощенный плиткой пол.

— Пришла твоя очередь? — Масута широко улыбнулся, любезно нагибаясь и поднимая мою ложку. — Признайся нам, Фред, ты в кого-то влюблён?

Мегами усмехнулась и посмотрела на меня с выражением добродушного недоумения на лице.

Что я мог сказать вам, мои дорогие друзья? Конечно, мы были знакомы долгое время, и я не сомневался, что вы меня поймёте, но пока я и сам не до конца принял то, что со мной произошло, и не был готов говорить об этом.

— Пустяки, — я кивнул в знак благодарности, взял ложку из рук Масута и обтёр её салфеткой. — Просто вспомнил кое-что неприятное. Знаете, это чёртово дело похоже на болото: оно засасывает всё глубже.

Масута посерьёзнел и, положив большую тёплую ладонь мне на предплечье, вдохновенно проговорил:

— У тебя есть помощники, Фред. Я, Мегами, а ещё и Айши Аято, так что ты не останешься один на один с этим жутким убийством. Если хочешь, я отменю на сегодня свои занятия в клубе, и мы с тобой после уроков пойдём опрашивать мать Такада Ёрико.

Мегами кивнула, отложив вилку в сторону.

— А я могу отложить айкидо и курсы бухгалтерского учёта, — вымолвила она. — Мы все готовы тебе помочь.

Я растроганно улыбнулся. Мои прекрасные друзья, преданные и благородные, я вас не заслужил: вы слишком великолепны, чтобы быть в моей жалкой жизни. Вы так искренне старались мне помочь, а я был не до конца честен с вами.

— Всё в порядке, — проговорил я вслух. — Масута, я же помню, что тебе ещё нужно помогать Кизана, так что уйти сегодня раньше ты точно не сможешь. У тебя же, Мегами, начнутся неприятности с отцом, если ты прогуляешь свои дополнительные занятия, так что делайте то, что планировали, друзья, и не беспокойтесь обо мне: я возьму в помощь Айши, и мы постараемся справиться.

Масута слегка сжал пальцы на моём предплечье перед тем, как убрать руку, и бросил:

— Хорошо, но я хочу, чтобы ты знал: если понадобится что-то — что угодно, — то мы рядом.

Мегами кивнула, показывая, что готова подписаться под каждым словом Будо.

— Спасибо, мои самые великолепные, — шутливым тоном произнёс я. — А теперь давайте-ка воздадим честь остаткам нашего обеда, пока они не покрылись льдом!

Синхронно рассмеявшись, Масута и Мегами последовали моему совету, и вскоре мы уже выходили из столовой. Мои друзья отделились от меня: Мегами зашла в классную комнату «2-1», чтобы дать несколько поручений Рюгоку Аои, одной из участниц школьного совета; Масута же задержался у входа в кафетерий, чтобы обсудить с Кизана предстоящую постановку театрального клуба.

Решив не смущать друга, я сунул руки в карманы форменного пиджака и медленно побрёл по коридору в сторону лестницы. В нашей аудитории я застал лишь Осана Наджими и её близкую подругу Райбару Фумецу: они обсуждали что-то вполголоса. Присутствие этих двоих здесь было не совсем обычно: как правило, Осана обедала вместе с Ямада, но теперь, задумавшись, я понял, что не видел (и, главное, не слышал) её в кафетерии.

— Согласись, Наджими, это словно перст судьбы, — мечтательно выпалила Фумецу, сложив свои большие руки на груди.

— Ты права, — резкий голос Осана в кои-то веки не звучал противно. — Он довольно галантен и, главное, не воспринимает меня как часть окружающей обстановки.

Тут девочки увидели меня и, придвинувшись друг к другу чуть ли не вплотную, начали шептаться.

Ну и пусть: я не особо интересовался их амурными делами; мне хватало и своих проблем.

Доковыляв до своей парты, я рухнул на стул и положил голову на скрещенные руки. Моё сердце находилось в смятении в лучших традициях романов Джейн Остен — меня кидало от полного спокойствия и принятия себя а-ля: «Я люблю парня; ну и что с того?» до дикого ужаса по образцу: «Как мне жить дальше?!».

Итак, Аято смотрел на Ямада Таро влюблёнными глазами…

Или мне так показалось.

Точно: такого просто не могло быть. Всё дело в том, что Аято обычно не особо щедр на эмоции, но, когда он их всё же проявлял, его облик менялся. Именно это меня и смутило.

Он ни в коем случае не влюблён в Ямада Таро. Я вообще не в курсе, как он относился к гомосексуалам, но не думал, что так уж положительно.

Звонок на урок отвлёк меня от мрачных дум, и я в кои-то веки был рад услышать эту резкую трель.

А после занятий я принял решение сфокусироваться исключительно на расследовании смерти Такада и попытаться выбросить Аято из головы, ведь у нас просто не могло быть совместного будущего. А раз надежды нет, то лучше отступить, обойти препятствие и идти своей дорогой, куда бы она ни вела.

Поэтому, как только занятия закончились, я зашёл в свой клуб, ограничился тем, что похвалил Беруму за красиво развешенные фото на стенде, и тут меня позвали по громкой связи.

Такие случаи были нередки: наша завуч — энергичная и полная сил дама со звучным именем Геннка Кунахито — довольно часто вызывала к себе учеников таким образом, сообщая им как хорошие новости, так и плохие. К ней заходили олимпиадники, хулиганы, лидеры клубов, худшие ученики и те, кто удостаивался чести представлять школу на соревнованиях. Но на этот раз вызывали в кабинет директора, что являлось крайней редкостью и заставило меня несколько напрячься. Прослушав повторное сообщение и убедившись, что вызывают именно меня, я вздохнул и, подхватив сумку, направился к кабинету.

Наш директор Кочо Шуёна отличался унылостью во всём облике: его разделённые на прямой пробор волосы, почти не поседевшие со временем, прилипали к голове, как шлем, очки с толстыми линзами скрывали глаза, уставшие от всего, что видели, вокруг рта залегли горькие складки. Манера одеваться была соответствующей: директор предпочитал широкие брюки, сидевшие на нём отвратительно, и бежевую рубашку с однотонным галстуком. В зависимости от времени года, эта картина дополнялась ещё и зелёной безрукавкой-обжимкой, растянутой от постоянной носки.

Несмотря на свою должность, он всеми силами избегал какого-либо контакта с учениками, отдавая их полностью на попечение завуча. Генка-сенсей никогда его не подводила, поэтому ему и не приходилось особо часто общаться с кем бы то ни было, но иногда это делать приходилось.

Подойдя к внушительной двери, располагавшейся между входами в аудитории «3-1» и «3-2», я вежливо постучался и, открыв дверь, прошёл внутрь.

Убранство кабинета соответствовало высокой должности того, кто его занимал: мягкая мебель с кожаной обивкой, дубовый стол с тумбами, шкафы с резными дверцами, ковёр с пушистым ворсом на полу.

Сам директор восседал на своём внушительном кресле за столом спиной к большому окну, которое закрывали тяжёлые алые портьеры. Положив подбородок на сцепленные пальцы, он внимательно смотрел на меня и молчал. Сначала я озадачился, но потом, осмотрев кабинет, понял, почему я здесь.

Сбоку от входа, у одного из стеллажей, спиной ко мне стояла высокая стройная женщина в длинном чёрном платье. Ей не нужно было оборачиваться: я и так узнал её.

Сайко Юкина, дамочка, которой пора было уже успокоиться и не использовать директора школы как своего лакея, чтобы вызвать меня.

— Фред Джонс, — повернувшись, вымолвила она вместо приветствия. — Я принесла люминол и ультрафиолетовую лампу. Ты готов продолжать расследование?

Я приоткрыл рот от удивления. Честно говоря, не ожидал, что она так быстро достанет всё необходимое. С другой стороны, она ведь Сайко, а эти ребята привыкли, чтобы всё на свете делалось по щелчку их пальцев.

Так и не дождавшись моего ответа, Юкина указала длинными пальцем в сторону небольшой чёрной сумки, стоявшей на ковре у одного из диванов, приказным тоном вымолвила: «Возьми это и за мной!» и вышла из кабинета.

Я терпеть не мог, когда мной командовали, но тут подчинился: мне самому стало интересно, к чему же мы придём. Поклонившись директору, всё это время молча наблюдавшему за нами, я подхватил сумку и устремился за Юкиной.

Мы оказались у рокового туалета довольно быстро. Дежурные уже успели убраться, и пол сиял чистотой, как и стены.

— Давай, — Сайко кивнула. — Наноси раствор.

Поставив сумку на пол, я раскрыл молнию и с любопытством заглянул внутрь. Там была бутылка с распылителем и продолговатая коробка — видимо, с ультрафиолетовой лампой. Вытащив бутылку, я повернул крышечку регулятора и, направив распылитель на пол, несколько раз нажал на триггер. Светло-голубая жидкость мелкими капельками осела на деревянном покрытии. Удовлетворённо кивнув, я снова закрутил крышечку, чтобы реагент ненароком не вылился, и положил бутыль обратно.

— И что теперь? — Юкина нетерпеливо щёлкнула пальцами.

— Нужно погасить свет, — я встал и, подойдя к выключателям, расположенным около лестницы, нажал на них. — Только учтите, что в школе ещё полно людей, и вскоре они придут сюда, чтобы снова зажечь светильники.

— Значит, поторопись, — строго вымолвила Сайко. — У нас в распоряжении не весь день.

Я кивнул, хотя в наступившем полумраке это было не так заметно, и медленно подошёл к уборной. Когда моя нога упёрлась в мягкую ткань сумки, я осторожно присел на корточки и начал копаться внутри. Вслепую достав коробку, я вытащил оттуда продолговатый предмет и подошёл к окну, расположенному на внутренних стенах.

Лампа была совершенно обычной — такие я уже видел. Работала она крайне просто: нужно было всего лишь нажать на кнопку у основания.

— Давай же, — Юкина, стоявшая у меня за спиной, притопнула ногой от нетерпения. — Поспеши!

Вернувшись к туалету, я нажал на выключатель лампы, и тёмное пространство тупика залил ровный мягкий фиолетовый свет. Я осторожно водил лампой в тех местах, где был распылен раствор. Но никаких следов видно не было: люминол не засиял обвиняюще-голубым светом, как это обычно бывало при контакте с кровью.

Я не сдавался, водя лампой туда и обратно, но результат оставался таким же, то есть — нулевым.

— И что? — подала голос Юкина. — Что ты нашёл?

— Ничего, — я распрямился и, подойдя к выключателям, нажал на них.

Коридор тотчас залил свет, и я, успевший привыкнуть к полумраку, отчаянно заморгал.

— Что значит «ничего»? — глаза Сайко опасно сузились.

— То и значит, — устало отозвался я, кладя лампу обратно в коробку. — Следов крови вообще нет.

========== Глава 23. Дороги, по которым… ==========

После этого разочаровывающего эксперимента Юкина и не подумала оставлять меня в покое: нам пришлось пройтись по всем этажам, распылить люминол перед каждой уборной и кладовой, а потом выйти на улицу и проверить плитки перед душевыми. И только когда следов не оказалось даже там, Сайко сдалась. Забыв поблагодарить меня за помощь, она схватила свою чёрную сумку и унеслась прочь из школы, а я, получивший, наконец, свободу, быстро направился к кабинету школьного совета: мне нужно было взять Айши и отправиться на беседу с матерью Такада Ёрико.

К счастью, Аято оказался там: он сидел за столом напротив Ямада Таро и что-то объяснял. Они оба резко повернули головы, когда дверь открылась, и удивлённо посмотрели на меня, а потом Айши с улыбкой бросил:

— Фред, пожалуйста, подожди пару минут: мы с Таро почти закончили.

Я выдавил из себя улыбку и подошёл к стеллажам, делая вид, что изучал корешки книг. Итак, они обращались друг к другу по имени, а это плохой знак: в японском обществе это означало особую степень близости, практически дружбу. А если вспомнить, как внимательно Аято смотрел на этого Ямада, как ловил каждое его слово…

Я сжал зубы и тряхнул головой. Так, Фредди, остановись: ты же обещал сам себе, что не станешь сохнуть по Аято. И тебе должно быть всё равно, с кем и как близко он общался.

В конце концов, он мог просто с симпатией относиться к Ямада: такие тюфякоподобные личности, как последний, почему-то пользовались особой нежностью среди японцев. Таро обладал теми качествами, которые жители Страны Восходящего Солнца ценили больше всего: терпением, спокойствием, трудолюбием, но никакой изюминки, никакой индивидуальности в нём не было. Он походил на тофу: такой же пресный и невнятный.

А вот Айши Аято был совсем другим. Он тоже отличался пресловутыми трудоспособностью (иначе он бы не стал лучшим учеником школы), терпением и спокойствием, но в каждой черте его идеально красивого лица, в каждом жесте, каждом слове имелось что-то своё. Его никогда нельзя было ни с кем спутать или упрекнуть в излишней пресности, хотя и экспрессивностью он не отличался.

Скрежетнув зубами, я усилием воли перевёл свои мысли в другое русло.

Итак, Такада Сачико, мать убитой девочки. Сходить к ней я планировал именно сегодня, только при опросе следовало соблюдать крайнюю осторожность: всё-таки эта женщина пережила жуткую трагедию. Она могла и не захотеть вновь погружаться в тот кошмар, но посетить современный офис «Аймасэн» всё же стоило.

А вот в эксперименте с люминолом вышла промашка, что странно: пятна крови просто должны были сохраниться, ведь полы и стены в нашей школе не меняли много лет, потому что они были добротными и сделанными на совесть. И как бы дежурные ни намывали их мылом и водой, следы крови не могли исчезнуть, если только поверхности не обрабатывали перекисью или отбеливателем. Ни то, ни другое не являлось возможным: от перекиси натуральное дерево бы мигом обесцветилось, а отбеливателем в нашей школе не пользовались, потому что это средство считалось чересчур агрессивным для наших юных организмов.

Я с содроганием вспомнил ту ужасную картину: туалет, весь залитый кровью. Преступник никак не мог остаться чистым и не имел возможности отмыться в уборной полностью: так или иначе капли крови должны были оказаться вне туалета. Но люминол — самое надёжное средство — показал, что ничего такого не имелось.

Задумчиво хмыкнув, я потёр подбородок рукой и вдруг замер. Поднеся к лицу рукав форменного пиджака, я осторожно втянул носом воздух.

Всё верно. Не показалось: до моего обоняния донёсся отдалённый запах хлористого чистящего средства.

Иными словами, отбеливателя.

Обрабатывая люминолом пол и стены около туалета, я этого не почувствовал, потому что аромат дорогих духов Юкины начисто перебивал все остальные запахи, однако теперь я мог распознать этот приглушённый, но узнаваемый острый химический флер.

Он не шибал в нос, значит, им пользовались довольно давно, может, вчера. Но это было странно: в школе мы старались пользоваться как можно более мягкими средствами.

Я понюхал рукав пиджака ещё раз. Теперь уже не скажешь, откуда именно моя одежда вобрала этот запах.

Совпадение было довольно досадным: отбеливателем воспользовались как раз перед тем, как мы с Юкиной предприняли эксперимент с люминолом. Интересно, это нам так не повезло или же кто-то действовал вопреки расследованию?..

Фыркнув, я помотал головой. Естественно, нет: наверняка у того, что был использован отбеливатель, имелось рациональное объяснение. Например, Кага Куша опять пролил какой-то реактив. Или чистящее средство продавалось со скидкой, и наша доблестная команда школьного совета решила этим воспользоваться. Или у кого-то сокровенная бутылка завалялась дома, и он принёс в школу остатки, чтобы проверить, как дерево среагирует на химикат.

Иными словами, можно было придумать сотню вполне логичных объяснений и не впадать в состояние паранойи.

В любом случае, обработка поверхностей люминолом никакого результата не дала, значит, нужно направить расследование в другое русло. И у меня наличествовала превосходная команда для этого.

Кстати, насчёт команды…

Я осторожно выглянул из-за шкафа. Айши и Ямада, к счастью, уже закончили свои занятия: Таро собирал сумку и не переставая благодарил за помощь, а Аято с покрасневшими щеками скромно говорил про то, что для него это было удовольствием.

Несгибаемый Айши Аято смущался? Странно. Я всегда считал, что это невозможно, только если любовь не вмешалась и не сбила этого рационалиста до мозга костей на путь эмоций.

Ямада наконец-то вышел из кабинета, и Айши, проводив его глазами, немедля перевёл свой взор в мою сторону. Я вышел из-за стеллажей и развёл руками со словами:

— Как насчёт углубиться в наше расследование?

— Я готов, — Аято склонил голову. — Чем займёмся?

— Беседой с матерью убитой, — ответил я, засовывая большие пальцы за шлёвки брюк и раскачиваясь туда-обратно с пятки на носок. — Такада Сачико всё ещё возглавляет «Аймасэн», только теперь это новостной интернет-сайт.

Айши кивнул и, ни слова не говоря, подхватил со стола свою школьную сумку. Я направился к выходу; он — за мной.

— Знаешь, в школу приходила Сайко Юкина, — снова начал я, когда мы вышли в коридор.

— Надо же, — Аято поднял брови, аккуратно прикрывая за нами дверь в кабинет совета. — Снова терроризировала тебя?

— Нет, — помотал головой я. — Она принесла с собой люминол и ультрафиолетовую лампу, и мы вместе обрабатывали раствором различные зоны в школе, чтобы понять, что именно произошло тогда, почти тридцать лет назад.

— И каков результат? — Айши внимательно посмотрел на меня. — Нашли что-нибудь?

— Увы, нет, — я развёл руками. — Какой-то добрый человек помыл школу и дорожки с отбеливателем, так что все следы, если они и присутствовали ранее, оказались уничтоженными. Сначала я не понял этого из-за духов Сайко-сан, а потом сообразил. Вот, понюхай.

И я поднёс своё запястье вплотную к его лицу. Аято задумчиво втянул воздух носом и нахмурился.

— Действительно, чуть отдаёт хлором, — медленно протянул он, — но с чего ты взял, что это от пола и стен в школе?

— Раз, — я поднял указательный палец вверх, — у меня дома не пользуются отбеливателем. Два — рукавами я касался, кроме полов и стен, только своей парты и столов в кафетерии, а там хлором не пахло.

— Это верно, — вымолвил Аято, направляясь вдоль по коридору. — Но ты сам упоминал наружные дорожки — может, обработали только их? Кроме того, отбеливатель — это довольно агрессивное средство, и неизвестно, как себя поведёт дерево при контакте с ним.

Я вслушивался в звук его голоса куда больше, чем воспринимал то, что он говорил. Этот спокойный, приятный тембр, чуть низковатый и ласкавший слух, приятно гладил по моим барабанным перепонкам, и пауза, которую он сделал для ответа, чуть не застала меня врасплох.

— Панели, судя по информации на школьном сайте, дубовые, — ответил я спустя добрые десять секунд после того, как Айши закончил свою фразу. — А дуб — самое крепкое дерево из всех. Испортить его может разве что перекись — она оставляет белые пятна на любой древесине. А вот вода или отбеливатель — разбавленный, конечно, — ему нипочём.

Аято кивнул с негромким «хмм» и начал спускаться по лестнице. Я шёл за ним, как тень, и старался не вдыхать слишком шумно, чтобы не показать, как я наслаждался едва различимыми нотками его одеколона в воздухе.

В нём всё было идеально; ну как не влюбиться в такого? Этакий японский Кларк Кент, только плаща не хватало.

Мы вышли за школьные ворота, и Аято остановился. Повернувшись ко мне, он с улыбкой вымолвил:

— Веди нас, Фред.

Я порылся в сумке, вытащил смартфон, забил адрес офиса «Аймасэн» в навигационное приложение и бодро пошёл вперёд. Айши держался рядом и по обыкновению молчал, опустив очи доле.

Офис издания «Аймасэн» располагался в бизнес-центре неподалёку от «Шисута-Молла». Сам центр представлял собой ультрасовременное здание высотой в восемь этажей. Сюда были напиханы разнообразные организации — их аккуратный список висел перед столом администраторов на первом этаже. Среди них присутствовала и нужная нам газета — суда по представленной информации, «Аймасэн» занимала помещение на втором этаже.

Любезная администраторша с блестящими волосами, собранными в строгий пучок, и широкой улыбкой, обнажавшей чуть кривоватые, но кипенно-белые зубы, сверкавшие меж карминово-красных губ, внимательно выслушала мою наспех состряпанную легенду про школьный проект, и пропустила нас через магнитную вертушку, решив, что вреда от двоих школьников не будет.

Мы поднялись по сверкавшей от чистоты лестнице на два пролёта, прошли по узкому, как в тюрьмах, коридору и остановились перед дверью с табличкой «Аймасэн».

— Что теперь? — шепотом осведомился Аято, наклонившись ко мне.

Я отшатнулся: его тёплое мятное дыхание обожгло мне ухо диким, неистовым огнём.

— Извини, — Айши чуть поднял уголки губ кверху.

— Н-ничего страшного, — я издал нервный смешок. — Просто волнуюсь перед беседой, сам понимаешь.

Решив больше ничего не говорить (так как каждое слово делало ситуацию в разы хуже), я прочистил горло, громко постучался в дверь и, не дождавшись ответа, прошёл внутрь.

«Аймасэн» был небольшой компанией, и сотрудники сидели довольно скученно. У каждого было своё полностью оборудованное рабочее место, отделённое системой низких перегородок, и большинство из них висело на телефоне, обсуждая вполголоса рабочие вопросы. Из-за этого в комнате стоял гул, как в огромном улье. На нас внимания никто не обратил, как будто в офис каждый день захаживал белый человек в школьной форме, сопровождаемый парнем модельной внешности.

Постояв на пороге пару секунд, я решительно пошёл вперёд, остановился у стола одной дамы, которая единственная из всех не говорила по телефону и, поклонившись, вежливо спросил, как нам найти Такада Сачико. Женщина отвлеклась от заготовки статьи на своём экране, которую тщательно изучала, приветливо улыбнулась, встала со своего места и подвела нас к малозаметной дверке без опознавательных знаков.

— Это её кабинет, — произнесла сотрудница.

Мы с Аято хором поблагодарили её, я снова постучал и, распахнув створку чуть резче, чем надо было, быстро прошёл в небольшой кабинетик.

Здесь всё было сдержанным и строгим: серые стены, светлая мебель, металлические архивные шкафы, запиравшиеся на замок. Сама хозяйка издания — худая женщина с короткими завитыми волосами — сидела за стандартным офисным столом и при виде гостей встала.

Такада Сачико была в точности такой, как на фотографии: её энергичное лицо несло на себе печать горя и потери, но глаза смотрели ясно и прямо, а осанка поражала своей горделивостью.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила она, бесстрастно глядя на нас.

Решимости у меня поубавилось, и я бы с радостью повернул назад, но делать так было не в моём характере: раз уж взялся за что-нибудь, надо идти до конца, иначе терялся смысл всего этого. Так что я, набрав полную грудь воздуха, начал говорить:

— Такада-сан, меня зовут Фред Джонс, со мной мой соученик Айши Аято. Мы ведём расследование убийства, произошедшего в нашей школе двадцать девять лет назад и хотели бы поинтересоваться у вас как у лица, которое…

— Стоп, — Такада Сачико выставила ладонь и нахмурилась. — С каких это пор школьники выполняют работу следователей?

Я замялся. Зная, насколько японцы не любили выскочек, я понимал, что объяснить этой женщине причину наших действий становилось проблематично, но всё же её показания могли стать решающими для дела.

— Как нам известно, виновника так и не нашли, — вымолвил я, неловко поправив ручки сумки на плече. — Мы хотели разобраться во всём, чтобы привести подлинного преступника к ответу.

— Вы? — Такада смерила нас взглядом. — Два школьника? Думаю, вы вряд ли преуспеете там, где провалились профессионалы.

— При всём уважении к работе полиции, — я склонил голову. — Мой дедушка — бывший агент ФБР, и его советы при случае…

— Достаточно, — Такада снова села за свой стол и легонько ударила по его поверхности ладонью. — Моя Ёрико уже давно не со мной, её душа успела переродиться, так что ваши потуги не к месту. Я предпочитаю не вспоминать об этом деле и пустить все силы на то, чтобы у людей при звуке имени Ёрико возникали лишь благоприятные ассоциации. Вы же, со своим никому не нужным расследованием, только заставляете других людей страдать. Не знаю, что вы там думаете о своих детективных способностях, но вы явно себя переоцениваете. Я требую, чтобы вы двое немедленно ушли прочь. И если вы продолжите расспросы по поводу кончины моей Ёрико, я сделаю всё, чтобы привлечь вас к ответственности!

Я опешил. Когда я шёл сюда, мне казалось, что она воспримет это предложение пусть не позитивно, но с желанием докопаться до истины. Я был на сто процентов уверен, что мать погибшей поддержит наше стремление докопаться до истины, но на деле она предстала одним из самых активных противников каких-либо действий в этом направлении. Даже более того — она агрессивно запрещала нам что-либо предпринимать.

Аято пришёл в себя куда быстрее, чем я. Быстро бросив: «Извините за беспокойство!», он схватил меня под локоть и поволок прочь. Мы молча прошли через зал с постоянно разговаривавшими по телефону сотрудниками и снова оказались в узком коридоре.

— Это полное фиаско, — произнёс я, коснувшись лба ладонью. — Не ожидал, что она среагирует так экспрессивно.

— Люди редко ведут себя так, как мы представляем, — философски заметил Аято, отпуская мой локоть. — Куда теперь?

— Не знаю, — я расстроенно пожал плечами. — Все мои надежды были на эту Такада и на информацию, которую она могла дать. А теперь… Я просто не представляю себе, что делать дальше.

Айши склонил голову набок и изучающе посмотрел на меня.

— Может, Такада-сан права, — проговорил он, облокачиваясь плечом о стену. — Ты не думал о том, чтобы оставить расследование, раз наши действия всё равно ни к чему не приведут?

— Ни за что! — я воинственно вздёрнул подбородок. — Я не сдамся и добьюсь полного восстановления справедливости в этом чёртовом деле, пусть даже весь мир ополчится против меня!

Аято улыбнулся — красиво, но как и обычно — одними губами.

— Честно говоря, другого ответа я от тебя и не ожидал, Фред, — сказал он, распрямляясь. — Что ж, раз мы продолжаем расследование, у меня есть предложение: как насчёт того, чтобы опросить свидетеля тех жутких событий?

— Которого? — я встрепенулся и уставился Айши в глаза. — Их много. Я и сам подумывал о том, чтобы найти тех, кто учился в Академи в то время, но потом отказался от подобной мысли.

— Думаю, кое-кто из них мог бы сообщить нам важную информацию, — Аято улыбнулся. — Я говорю о Руто Тоширо.

Я нахмурился. Фамилия, которую он назвал, казалась очень знакомой.

— Отец Руто Оки, — пояснил Айши, сложив ладони вместе. — Он держит эзотерический салон в этом самом центре.

— Очень хорошо, приятель, — я развёл руками. — И почему ты выбрал именно его?

— Он был одним из тех дежурных, который обнаружил тело, — спокойно доложил Аято

========== Глава 24. Нити судьбы как паутина. ==========

Я с одобрением посмотрел на своего партнёра по расследованию и потрепал его по плечу. Он оказался куда более сметливым, чем я думал: уже успел разузнать те детали дела, которые для меня оставались тайной.

— Что ж, идём к господину Руто, — я хлопнул в ладоши. — Будем надеяться, что он окажется чуть более сговорчивым, чем Такада.

И мы вместе пошли к лестнице, чтобы подняться на восьмой этаж и заглянуть за гостеприимно распахнутую дверь с табличкой в виде зороастрийского знака.

Эзотерический салон Руто назывался «Чакра жизни» и представлял собой небольшую комнату, заваленную всякой всячиной. Стены украшали разноцветные индийские платки с этническими узорами, пол покрывал яркий ковёр, по которому в беспорядке лежали подушки для сидения. На столах и комодах, расставленных непонятно как, стопками высились тома с незнакомыми письменами на обложках. Посреди помещения высился стол хозяина всего этого великолепия с креслом, на которое была наброшена накидка, сделанная под тигровую шкуру, а также два стула для посетителей.

Руто Тоширо был невысок, чуть полноват и совершенно лыс. В его лице присутствовало что-то жабье: выпученные маловыразительные глаза, большой тонкогубый рот, широкий нос. В дополнение этого сходства он был облачен в атласный ярко-зелёный халат и жёлтые шаровары. На пухлых пальцах сияли кольца с разноцветными камнями, а запястья украшали браслеты, звеневшие при каждом движении этого странного джентльмена.

— А! — при виде нас Руто-сан всплеснул руками. — Я ждал вас юноши. Проходите же!

Его голос, высокий, как у кастрата, как ни странно, не был неприятным.

Мы послушно вошли и, поклонившись хозяину, сели на гостевые стулья.

— Руто-сан, меня зовут Фред Джонс, — начал я. — А это…

— Айши Аято, — Аято перебил меня, мягко положив свою ладонь на мою.

Этот контакт длился всего каких-то полсекунды, но меня успело прошить разрядом тока раз пятьдесят. Я ошалело уставился на собственную руку, лежавшую на тёмно-синей школьной сумке, ожидая увидеть сонм микроскопических молний, пробегающих по коже. Но их, конечно же, не было и могло быть.

А Аято тем временем продолжал:

— Мы учимся вместе с вашей дочерью в Старшей Школе Академи и наслышаны о вашем даре.

— О! — Руто был явно польщён: его дряблые щёки зарделись, а жабьи глаза прищурились. — Ока так мало рассказывает о своих соучениках, но я слышал о белом юноше в её классе. Знаете ли, у неё тоже есть дар — он передался по наследству от меня. Мне кажется, её способности ещё мощнее моих, но для того, чтобы это определить точно, конечно, нужно время.

— Вот как, — Аято вежливо склонил голову. — А как именно в вас раскрылся этот дар, если не секрет?

Я, справившись, наконец, со своим ступором, изумлённо посмотрел на Айши. Мне было не совсем понятно, к чему он тянет время и топчется вокруг вместо того, чтобы сразу перейти к основной теме, но я решил пока помолчать и посмотреть, что будет дальше: мало ли, может, у Аято имелся свой план.

— О, это было ужасно, — вопреки своей собственной фразе, Руто явно наслаждался тем, что говорил. — В старшей школе я обнаружил труп одной девочки, и шок от этого ужасного события открыл все мои эзотерические порталы. Мне стали доступны каналы общения с потусторонним миром, а также я начал видеть ауру людей.

— Это так интересно, Руто-сан, — улыбнулся Аято. — Вы не могли бы рассказать поподробнее?

Я усмехнулся. Что ж, беру свои слова обратно: пора бы уже привыкнуть к тому, что этот человек никогда и ничего не делал просто так.

Руто же с плохо скрываемой радостью потёр ладони одну о другую.

— До сих пор просто мурашки по коже, — произнёс он. — В тот день мы вместе с одноклассниками дежурили, и одна из моих соучениц зашла в дамский туалет на третьем этаж, чтобы вымыть его. Я протирал стены в коридоре там же, и друг до моего слуха донёсся жуткий крик. Узнав голос своей одноклассницы, я ринулся в уборную и там увидел ужасную картину: всё было залито кровью, как в каком-то сюрреалистичном фильме. А посреди этого красного полотна, скрючившись, лежала девочка. Моя одноклассница стояла поодаль, прижав ладони к щекам, и тяжело дышала, совсем потеряв присутствие духа. Но я смог овладеть собой, подошёл к телу и тронул его за плечо. На ощупь оно было как каменное, и я тут же понял, что девочку убили. Мы с одноклассницей вышли из туалета, пришли в себя и отправились на поиски учителей, и тогда, дорогие юноши, я ещё не знал, каким даром обладал.

И он сделал театральную паузу.

— Осознание пришло к вам позже, так? — спросил Аято, понявший, чего именно ждал этот тип в халате.

— Именно так, молодой человек, — Руто кивнул несколько раз, как китайский болванчик, и сложил пухлые руки на объёмистом животе. — Я видел сон, в котором души умерших подходили ко мне и прикасались к векам и там, где сердце. А наутро, едва проснувшись, я понял, что стал не таким, каким был раньше.

— И вы решили помогать людям, — Айши чуть наклонился вперёд, демонстрируя крайнюю степень внимания к каждому слову эзотерика.

— О, конечно, — Руто обвёл ладонью маленькое помещение с таким видом, будто это был шикарный бальный зал во дворце. — Я открыл этот салон, чтобы осветить каждой душе её путь в тёмном море жизни, ведь моим глазам открыто куда больше, чем зрению обычных людей.

Аято почтительно склонил голову и неожиданно попросил:

— Нам бы хотелось, чтобы вы предсказали нашу судьбу, Руто-сан.

Я собирался было вмешаться, но Айши, повернув голову, посмотрел на меня своими угольными глазами, и я тут же замолк, нервно отвернувшись. Видимо, у него есть план; пусть и действует в соответствии с ним.

Руто кивнул в знак согласия, и Аято, достав из своей сумки кошелёк, достал оттуда несколько купюр. Не пересчитывая, он передал их эзотерику. Руто, не без алчности схватив деньги, быстро спрятал их в один из ящиков стола и прочистил горло.

— Я войду в состояние транса, — вымолвил он. — Мне это нужно для того, чтобы общаться с духами, владеющими великими секретами вселенной.

Руто закрыл глаза и, сложив ладони в молитвенном жесте, мерно и громко загудел. Я, воспользовавшись этой паузой, наклонился к Аято и прошептал:

— Я мог бы заплатить за себя сам, приятель.

Айши помотал головой и приглушенно ответил:

— Это я тебя сюда притащил, значит, мне и отдуваться.

Я хотел было поспорить, но тут Руто закончил гудеть, и я тотчас выпрямился на стуле.

Эзотерик открыл глаза и посмотрел вперёд — куда-то между Аято и мной. Взгляд его не выражал абсолютно никаких эмоций и казался почти полностью мёртвым.

— Любовь, — произнёс он нараспев. — Вижу её. Любовь коварная, жестокая, сводящая с ума. Любовь, способная на всё. Любовь запретная и оттого ещё более желанная.

Волосы зашевелились у меня на голове. Как… Откуда он узнал?!

— Это поглотит тебя, — продолжил Руто. — Много раз. Разум будет на службе у тебя, но порой его будет затапливать чёрный океан. Как только солнце покажется на твоём горизонте, ты сможешь снова дышать, но стоит только тучам заслонить его — и ты станешь ветром, чтобы их развеять.

Я почувствовал, как мои пальцы мелко задрожали. Чёрт, он… О чём он вообще? «Чёрный океан» — это глаза Аято? Или какое-то иносказание?

Повернув голову, я посмотрел на Айши. Тот сидел прямо, вытянувшись в струнку; правильные черты его красивого лица словно затвердели ещё больше и казались высеченными из камня. Не мигая, он смотрел на предсказателя и ловил каждое его слово.

Я же почти полностью выпал из реальности, понимая, что попросту не в силах отвести взгляд от Аято. Наверняка со стороны я казался каким-то маньяком с полностью отъехавшей крышей, но мне было всё равно, лишь бы и дальше рассматривать этот идеальный профиль, этот умный лоб, этот высокий нос, эти губы, на вид такие мягкие…

Руто продолжал вещать что-то; я не слушал, потому что не мог. Просто не мог. Все мои чувства сконцентрировались на прекрасном создании рядом со мной и мне стало откровенно плевать на то, что он парень. Я, чёрт побери, по уши в него вляпался, и выхода не было: всё, путь назад отрезан, теперь либо вперёд, либо в петлю.

Окружающая действительность словно заволоклась туманом, а звуки доносились, как через плотный слой ваты. Гудение Руто смолкло, и сменивший его чёткий тембр Аято мигом вернул меня в реальность. Я словно бы резко выплыл из глубин океана и, осмотревшись, с шумом втянул в себя воздух, напоенный сандаловыми благовониями. Голос Айши, мигом разогнав чад в моей голове, зазвучал отчётливо и внятно:

— Большое спасибо за прекрасное предсказание и трактовку наших аур, Руто-сан! Я впечатлён вашим даром.

— Да, это непросто, — выдохнул Руто, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Но очень хорошо, что вы зашли, юноши: мой третий глаз нужно регулярно упражнять.

— Благодарю вас, — Аято вежливо склонил голову. — Но, если позволите, мы злоупотребим вашим гостеприимством ещё чуть-чуть.

— Пожалуйста, — эзотерик махнул пухлой ручкой, и в свете ламп блеснули многочисленные кольца с камнями. — Всё равно в это время суток у меня практически нет посетителей.

Айши кивнул и чуть подался вперёд.

— Речь пойдёт об убийстве Такада Ёрико, — начал он. — Дело в том, что тогда в нём обвинили мою мать.

Руто сдвинул брови у переносицы и задумчиво провёл пальцем по подбородку. С минуту он внимательно рассматривал Аято, а потом, просияв, вымолвил:

— Ну конечно же! Айши Рёба… И как я сразу не догадался? Вы похожи на своего отца, юноша, в большей степени, чем на матушку, но… Просто уму непостижимо: сын Рёбы учится вместе с моей дочкой!

— Действительно, мир тесен, — хрипло вставил я, решив всё же поучаствовать в разговоре. — Вы были друзьями с Айши Рёбой в то время?

— Ну… — Руто пожевал губами. — Она училась на класс старше и была такая… Знаете, как горящий факел. Состояла в клубе математиков и чертёжников; его, по-моему, уже нет. У Рёбы была уйма друзей и подруг, и пару раз мы с ней общались, но я был младше, мы вращались в разных кругах, поэтому по-настоящему приятельствовать нам не удалось. Однако я был немного в неё влюблён, как и многие мальчишки, ведь она сияла так ярко.

— То есть, — Аято склонил голову набок, — все в школе были в шоке, когда тот журналист начал клеветать на неё?

Эзотерик поморщился и опустил взгляд.

— Премерзкий был человек этот Сато Кейичи, — промолвил он, поправляя широкий рукав своего блескучего халата. — Во время фестиваля профессий он читал у нас курс длиной в неделю, и к нему пошли абсолютно все, ведь тогда работа в газете казалась нам чем-то романтичным и значимым. Он давал свой материал в актовом зале, начитывая его всем сразу, и, знаете, я тотчас понял, что он нехороший. У меня, знаете ли, всегдабыла чрезвычайно развита интуиция, а от этого Сато чем-то таким веяло… И, представьте себе, он тут же начал цепляться к Рёбе: всё время вызывал именно её, задавал каверзные вопросы, хотя его курс являлся чисто теоретическим, и ставить оценок, либо аттестовать нас каким-то другим образом он не имел права.

— Итак, он начал терроризировать маму, — Аято прищурился. — А что насчёт Ёрико? К ней он относился как-то по-особенному?

Руто провёл указательным пальцем по нижней губе.

— Вроде нет, — пожал плечами он. — Но Ёрико вообще была тихой и незаметной — полной противоположностью Рёбе. Я даже не знал, как её звали, пока не случилась… Та трагедия.

— И врагов у неё не имелось? — встрял я, схватившись за ручки школьной сумки.

— Нет, конечно, нет, — Руто помотал головой. — Она была… Обычной девочкой. Я плохо её знал, так как она мало с кем общалась, кроме того, училась на два класса старше.

— Значит, ни соперников, ни недоброжелателей, — подытожил я. — И вы не в курсе, была ли у неё любовь.

— Почему же, — эзотерик грустно вздохнул. — Она часто общалась с одним моим одноклассником, и он говорил, что их уже давно сговорили. После окончания университета они должны были пожениться, и так наверняка бы и случилось, если бы не эта ужасная трагедия.

— Вот как, — я вдруг почувствовал охотничий азарт, как гончая, почуявшая добычу. — А вы не вспомните имени этого человека?

— Конечно, — Руто поднял голову и посмотрел на потолок. — Он женился на другой, и его дочь ходит в ту же школу, что и вы, но мне иногда кажется, что он до сих пор тоскует по Ёрико. Бедняга Роншаку Чичиэ…

========== Глава 25. Мандарин. ==========

Мы с Аято вышли из бизнес-центра молча и, не сговариваясь, побрели в сторону небольшого ресторанчика, специализировавшегося на карри, — мы оба были страшно голодны, ибо Руто после нашей беседы вдруг разоткровенничался и стал подробнее распространяться про свою школьную жизнь. Он угостил нас чаем (который на вкус напоминал кислый каркаде) и ещё больше накурил своими сандаловыми палочками, так что под конец нашей беседы мой затылок налился тупой болью, и я безумно мечтал о глотке свежего воздуха и огромной порции чего-нибудь мясного и горячего.

В ресторанчике оказалось довольно много народу, но, как ни странно, он не казался запруженным. Может, такой эффект создавался тем, что столики прятались за невысокими перегородками.

Мы заняли один такой, и Аято сразу же взялся за меню, бросив:

— Здесь прекрасное острое карри с курицей; очень рекомендую.

— Отлично, приятель, — я широко улыбнулся. — Верю тебе.

— Прекрасно, — Айши поднял взгляд на меня; его длинные пальцы продолжали играть с тонкой книжицей меню. — Что будешь пить?

— Всё равно, — я махнул рукой. — Но платить на этот раз буду я.

Аято согласно кивнул, не став спорить. Он подошёл к передней стойке, поздоровался со служащим как со старым знакомым, они о чём-то посмеялись вместе. Наверное, Айши здесь завсегдатай. Или дело в природном очаровании; уж не знаю…

Я отвернулся от стойки и тупо уставился на перегородку, изо всех сил стараясь думать о расследовании, а не об Аято.

Итак, показания Руто-сана оказались, на данный момент, самыми полезными: он рассказал, кого именно любила Такада Ёрико, и это оказался вовсе не Накаяма Дайске, как меня старалась убедить Юкина. Ёрико была сговорена с Роншаку Чичиэ, и это имя было известно в нашем городе каждой собаке, потому что сей представительный джентльмен владел сетью частных банков, специализировавшихся на некрупных ссудах.

Иными словами, это был современный ростовщик.

Его дочь — Роншаку Мусуме — руководила отрядом красоток и пользовалась исключительной вседозволенностью. Её мать погибла в авиакатастрофе много лет назад, и Чичиэ растил дочурку один, окружая её невероятною любовью и с готовностью выполняя любое желание. У Мусуме первой во всей школе (даже раньше Мегами) появлялись новые модели смартфонов. Она щеголяла драгоценностями, как царица Савская, а из школы её периодически забирали на дорогущей красной спортивной машине.

Я несколько раз видел Роншаку Чичиэ, когда он заезжал за дочкой и выходил из машины, чтобы обнять её и покружить в воздухе (на что Мусуме неизменно реагировала радостным визгом и фразой: «Ой, папка, только не урони меня!»). Чичиэ был высоким и широкоплечим господином с седыми висками, смоляными усами и хлёстким взглядом тёмных глаз из-под густых бровей. Несмотря на семейные нежности, он производил впечатление человека жёсткого и сурового, и подход к нему можно было найти только с одной стороны: через глубоко обожаемую дочку.

Мусуме училась со мной в одном классе и порой позволяла себе вместе с подружками-красотками издеваться над теми, кто слабее. Однако она вовсе не была такой уж плохой и обычно прибегала к безобидным шуткам вроде надписей на парте или мела на стуле. Особой жестокости она себе не позволяла и могла даже помириться со своей жертвой, если та с ней как следует поговорила и объяснила, почему так делать не стоило. Ну, или, как показали последние события, если просветительскую работу с ней проводил Айши Аято.

Решено. Именно через эту особу я налажу связь с Роншаку Чичиэ и…

И что?

Чичиэ знал жертву лучше всех: если их семьи умудрились сговорить своих детей, когда те ещё пешком под стол ходили, значит, были знакомы давно и друг другу доверяли. Он мог проведать о таких деталях, о которых и не подозревали ни прочие ученики, ни учителя, ни даже полиция. Неизвестно, правда, станет ли он со мной это обсуждать, но попытаться и выяснить стоило.

Большая глубокая тарелка со стуком приземлилась прямо передо мной, и я, вздрогнув, вернулся в реальность.

Аято расставлял наши порции карри и два стакана колы с изяществом профессионального официанта. Закончив, он отнёс поднос обратно за стойку и снова вернулся за стол. Усевшись на стул, он деловито взялся за металлические палочки и чуть склонил голову.

— Я периодически подрабатываю здесь, поэтому знаю точно: карри великолепен, — вымолвил он, перемешивая рис с соусом. — И порции большие, а нам как раз это и надо после того утомительного сеанса.

— Это точно, приятель, — фыркнул я, берясь за ложку. — Этот эзотерик совсем задурил мне голову своими сандаловыми благовониями и гудением.

Аято поднял голову и, пристально посмотрев на меня, спросил:

— Что ты помнишь из его предсказаний?

— Ровным счётом ничего, — честно ответил я, зачерпывая побольше риса с ароматной дымящейся подливкой. — Я как-то отключился на «чёрном океане», но не жалею об этом: сдаётся мне, все эти мистические мумбо-юмбо — это чушь в чистом виде.

— Согласен, — отозвался Айши, отправив в рот маленький кусочек мяса и прищурившись от удовольствия, как большой чёрный кот. — Я тоже ни во что это не верю. Но сведения от него мы получили важные.

— Ага, — прожевав первую порцию карри, я взмахнул ложкой в такт своим словам. — Ёрико была влюблена в Роншаку Чичиэ, а вовсе не в Накаяма Дайске — это раз. Сато и впрямь прицепился к твоей матери задолго до убийства — это два. У убитой Такада не было врагов — это три.

Аято медленно кивнул, тщательно пережевывая пряный кусочек куриного филе.

— Нужно пообщаться с этим господином, — произнёс он. — Фамилия довольно знакомая…

— Роншаку Мусуме, — пришёл на помощь я. — Та, которая руководит красотками. Помнишь, как ты в столовой защитил от её нападок эту девчонку из клуба кройки и шитья… Чёрт, опять забыл, как её зовут.

Айши просиял.

— Точно, — он отложил палочки и взялся за ложку. — Роншаку-семпай! И как я сразу не вспомнил…

— Её папашу беру на себя, — с гордостью вымолвил я. — Она со мной в одном классе, и я пару раз помогал ей с английским, так что, думаю, она не откажется помочь.

— Хорошо, — Аято склонил голову, аккуратно зачерпнув немного риса. — Это я оставляю на тебя: мне всё равно завтра придётся вплотную заняться делами школьного совета.

Я молча кивнул, и всё оставшееся время в кафе мы воздали должное замечательному карри.

Заговорили мы снова лишь тогда, когда выпили примерно по половине стакана с искрящейся в свете потолочных светильников колой.

— Извини, что не смогу завтра присоединиться к тебе, — вымолвил Аято, облизывая губы. — Просто у меня накопилось довольно много дел совета, и я бы не хотел подводить Сайко-семпай.

Я понимающе кивнул, отпивая свою колу и глядя на него поверх ободка стакана. Такой ответственный, что вполне типично для японца: всегда стремился сделать свою работу идеально. И мне тоже следовало соответствовать: перестать мечтать о любви и сконцентрироваться на восстановлении справедливости и на том, чтобы душа бедняжки Ёрико упокоилась навсегда и присоединилась к прочим своим собратьям и сосёстрам на небесах.

Японцы, в большинстве своём исповедовавшие буддизм (изрядно приправленный местным синтоизмом), считали, что все души перерождаются почти сразу же после смерти носителя. Я же — воспитанный в католической вере, пусть и не столь ревностной, — был с этим не согласен. Мне казалось, что каждая душа — такой бессмертный и бесплотный призрак — могла принадлежать только кому-то одному, и после смерти хозяина она направлялась либо на небо (где при входе имела беседу с архангелом), либо в геенну огненную (где её хорошенько проваривали в табаско за земные грехи). Никто не мог сказать, как всё происходило на самом деле, но бабушка Танжерин считала, что, скорее всего, правы христиане. Она полагала, что где-то высоко-высоко есть такое место, где души толкутся, как на базаре, весело общаясь друг с другом и рассказывая о своей жизни. «Там много цветов и постоянно играют на виолончели, — рассказывала бабушка, мечтательно глядя вверх. — И Майкл Джексон учит Айседору Дункан лунной походке». На этом моменте мама обычно прерывала её, со смехом бросая: «Да ладно, Тан, не сбивай его с толку!», а бабушка, качая головой, туманно роняла: «Никто, кроме самих душ, этого не знает».

Стоп. Бабушка Танжерин — вот кто мне поможет! Она прекрасно чувствовала людские эмоции и смогла бы разобраться в том, что испытывал сейчас я. Что это: тинэйджерские гормоны, толкавшие меня на эксперименты, или настоящая любовь? Кто для меня Айши Аято?

Допив колу, я поставил пустой стакан на стол и внимательно посмотрел на него. Аято деловито складывал посуду и приборы и протирал салфеткой полированную поверхность стола. Каждому его движению было свойственно изящество, которого лично меня природа начисто лишила.

Ну и что: я и без того великолепен. А когда разберусь в собственных чувствах, стану вообще идеальным.

Усмехнувшись собственной шутке, я встал и, взяв посуду, отнёс её на стойку. Работник ресторана — суетливый мужчина средних лет — сердечно поблагодарил меня. Лоб его был перевязан толстым шнурком — так почему-то полагалось в этих ресторанах, но причину этого я за свою долгую жизнь в Японии так и не узнал. Улыбнувшись в ответ, я поспешил назад к Аято, который как раз закончил протирать стол. Мы взяли свои сумки и пошли к выходу, но Айши вдруг резко остановился и, посмотрев на стойку, задумчиво потёр подбородок.

— Знаешь, Фред, я, пожалуй, задержусь здесь и чуть-чуть поработаю, — вымолвил он. — Ты не возражаешь, если я не стану тебя провожать?

— Никаких проблем, — я выставил ладони вперёд. — Приятель, только присоединиться к тебе я не смогу — слишком устал за сегодня.

— Конечно, понимаю, — Аято мягко дотронулся до моего плеча. — Тогда до завтра?

— До завтра, — глухим эхом отозвался я, стараясь утихомирить сердце, пустившееся в бешеный галоп.

Махнув Айши рукой, я быстро припустил к выходу, чуть не столкнувшись в дверях с парой худосочных японцев в деловых костюмах. Оказавшись на улице, я полной грудью вдохнул прохладный вечерний воздух и провёл ладонью по лицу, а потом, тряхнув головой, достал из сумки мобильный и посмотрел на время.

Десять минут одиннадцатого. Значит, в доме у бабушки Танжерин в штате Мичиган, если мне не изменяла память, на тринадцать часов раньше, то есть, чуть более девяти утра. Вставали они в восемь, так что вполне можно было позвонить.

Резко выдохнув, я нашёл домашний номер Арчеров в списке контактов и нажал на вызов. Бабушка подняла трубку на шестой гудок; голос у неё был весёлый и жизнерадостный, как и обычно.

— Фредди, это ведь ты? — пропела она. — Как дела?

— Всё отлично, Танжерин, — в тон ей ответил я. — Как у вас с дедулей?

— Лучше не бывает, — ответила бабушка. — Вчера приезжали ребята из ФБР, и один из них очень любезно восторгался моим садом. Он спросил, как это я добилась того, что мои растения настолько наполнились жизнью. Я рассказала ему свой секрет: нет ничего проще, ведь цветы, как и люди, питаются любовью, и важно давать им её.

— Вот как, — вздохнул я. — Да, пожалуй, ты права.

В трубке ненадолго воцарилось молчание, а потом бабушка тихо спросила:

— Ты хотел о чём-то посоветоваться, Фредди?

— Честно говоря, да, — подойдя к светофору, я нервно хихикнул. — Понимаешь, я… Мне кажется, я влюбился… То есть, мне нравится один… Э-э-э… Человек… И я не могу понять, что именно к нему чувствую.

— М-м-м… — мелодично протянула Танжерин. — Этот мальчик красивый?

Я с шумом втянул в себя воздух и чуть было не пропустил зелёный сигнал светофора.

— Как ты догадалась?.. — ахнул я, переходя трассу по «зебре» и растерянно глядя по сторонам.

— Но это же очень просто, — спокойно вымолвила бабушка, словно говоря о чём-то само собой разумеющемся. — Ну так что? Красивый или нет?

— Очень, — признался я, сворачивая в ярко освещённый переулок. — Он просто потрясающий, как модель или певец, но только в миллиард раз круче.

— М-м-м… — опять пропела Танжерин. — Первая настоящая любовь дала бутон. Пустит ли она корни в твоём сердце, и распустится ли из бутона цветок? Решать тебе.

Я остановился под уличным фонарём и несколько секунд молчал, переваривая услышанное.

— То есть ты считаешь, что это всё серьёзно? — уточнил я. — Не эксперименты, не всплеск гормонов, не простое платоническое восхищение, а именно что любовь?

— Конечно, — выдала бабушка таким тоном, как будто говорила о совершенно очевидных вещах. — Ты не из тех людей, которые будут экспериментировать, Фредди. Ты либо любишь, либо нет — такова уж твоя судьба. И я бы на твоём месте покорилась ей, потому что судьба никогда не даёт нам что-то просто так.

Глубоко вздохнув, я продолжил свой путь. По опыту я знал: Танжерин посчитала тему исчерпанной и больше ничего нового мне не скажет, поэтому я перевёл разговор на неё саму и дедушку.

Мы закончили общение как раз тогда, когда я подходил к дому. Сердечно распрощавшись с бабушкой, я поднял голову и посмотрел на уютно горевшие окна в ночной тьме. За каждым из них наверняка пряталась какая-то история, счастливая или не очень.

Разговор с Танжерин взбодрил меня. Она напомнила мне, что каждый из нас сам являлся творцом своей судьбы, — истина, которую, на фоне суеты окружающего мира, было легко упустить.

Всё в моих руках. И пусть сейчас наши с Аято отношения кажутся совершенно невозможными, попробовать всё же стоило. Пусть не немедленно, не сию секунду, но постепенно, неторопливо, уверенно двигаясь в нужном направлении.

Улыбнувшись своим мыслям, я побрёл в сторону дома. И мне казалось, что моя история имеет все шансы на то, чтобы стать счастливой.

========== Глава 26. Планктон в океане. ==========

Субботнее утро хмурилось: солнце застенчиво пряталось за серебристо-серой ватой туч, лишь изредка дотрагиваясь худеньким лучиком до земли. Дул пронзительный ветер, пробиравший до костей совсем не по-мартовски, а по радио с утра даже дали штормовое предупреждение.

Но решительного потомка славного клана Джонсов это не пугало, ведь он намеревался сегодня совершить как минимум пять благородных поступков.

Пройдя через ворота и отвесив учительнице физкультуры поклон, я помчался прямо в аудиторию. Первым уроком сегодня был японский язык, накануне преподавательница обещала проверочную работу, и потому все мои одноклассники сегодня оказались ранними пташками: в Стране Восходящего Солнца к родному языку относились очень серьёзно.

Роншаку Мусуме сидела через проход от меня. Раскрыв учебник, она беззвучно шевелила губами, иногда поднимая голову и осматриваясь, как орлица.

Я хотел поговорить с ней прямо с утра, но сейчас, глядя, как все наши соученики вгрызались в свои учебники, решил отложить беседу на попозже, на то время, когда Мусуме, как и все остальные, не будет столь увлечена японским.

Усевшись за свою парту, я тоже начал повторять материал. Меня отвлёк Таниши: он попросил меня перевести для него одну английскую фразу и, получив искомое, тут же просиял и ринулся к Осана — она как раз только пришла и уже, по обыкновению, беспрестанно ворчала, но, увидев своего поклонника, тут же сменила гнев на милость и заулыбалась.

Хмыкнув, я вновь занялся японским. Сзади меня Ямада Таро раздражающе медленно выкладывал из сумки необходимые предметы, и каждый из последних приземлялся на столешницу с довольно противным звуком. Я обернулся и поздоровался, пристально глядя на него. Таро ответил мне с милой улыбкой и снова принялся за методичное выкладывание вещей из сумки, по ходу бросив:

— Ужасная погода, правда?

Я едва слышно угукнул, продолжая бесцеремонно его рассматривать. Обычная внешность; всё такое среднее, стандартное, никакой изюминки. Глазу не за что ухватиться: преснятина преснятиной. Если Аято и в самом деле в него втюрился, то это было как-то странно, если не сказать больше. Да, Ямада приятный и вежливый, даже обходительный, но, если подумать, я не мог сказать о нём ничего определённого, хотя мы проучились вместе более двух лет.

Вновь вернувшись к изучению книги по японскому, я склонился над своей партой и постарался выбросить из головы и Айши, и Ямада. С чего я вообще взял, что между ними что-то есть? Это же чушь; подумаешь, Аято предложил этому Таро помощь с математикой и умильно на него посмотрел. Разве это говорит о какой-либо любви? Нет.

Так что хватит размышлять об этом и тешить себя иллюзиями: Айши, учитывая его внешность, интеллект и характер, вскорости без усилий найдёт себе какую-нибудь девушку, да и Ямада тоже: такие тюфяки почему-то пользовались огромной популярностью среди японских женщин.

Тряхнув головой, я усилием воли отогнал прочь мысли о Таро и Аято и сконцентрировался на японском. К приходу учительницы я был относительно готов к проверочной и, по моим расчётам, написал её неплохо. Конечно, не на высший балл (ибо для иностранца оценка «АА» была недостижима), но достойно.

Аято сегодня весь день был занят: Мегами улетела на Кюсю и вместо себя оставила именно его — видимо, из желания проверить нового члена совета в деле. Надо сказать, он неплохо справлялся: я слышал разговор между Ториясу Акане и Каменага Куроко в нашей классной комнате, и обе эти строгие девы отзывались о нём в высшей степени положительно. Я видел его несколько раз: он заходил в научный клуб, а также ходил заверять документы к завучу. Мы успели только поздороваться; задерживать его я не стал.

Когда субботний день подошёл к концу, я поспешил на улицу. Роншаку Мусуме обычно старалась уйти домой как можно раньше, и, насколько я знал, даже её недавнее увлечение шитьём не повлияло на эту привычку. Я подошёл к ней, когда она переобувалась, и мы вместе, болтая о ничего не значившей чепухе, медленно пошли к воротам.

За створками, прямо через узкую улицу, уже стояла красная спортивная машина. Как только мы вышли с территории школы, из автомобиля выскочил широкоплечий мужчина в пиджаке, наброшенном на яркую цветастую рубашку. С радостной улыбкой он налетел на нас и, подхватив Мусуме, с лёгкостью крутанул её в воздухе.

— Как прошёл день, моя принцесса? — спросил он, ставя дочурку на землю и умильно глядя на неё.

Я скосил глаза на его запястья. На левом — там, где был виден массивный браслет дорогих часов, — за рукав уходил контур татуировки, и это подсказало мне, что низкий голос господина Роншаку весьма редко сочился патокой так, как сейчас. В Японии росписями по телу старались не увлекаться, так как, по укоренившимся в мозгу здешних обывателей стереотипу, татуировка равняется мафиози. Или, как здесь говорят, якудза. И этот стереотип стал стереотипом далеко не случайно.

— Папка, это Фред, — Мусуме, прекратив хихикать, ткнула пальцем в мою сторону и широко улыбнулась. — Он учится со мной в одном классе.

Рослый Чичиэ повернулся в мою сторону. Из его облика тотчас же исчез весь сахар, даже черты лица стали твёрже. Он чуть прикусил ус, внимательно изучая меня, и коротко промолвил:

— Иностранец?

Я подавил в себе желание ответить с сарказмом и ограничился почтительным поклоном.

— Какие у тебя отношения с моей девочкой? — сурово напирал Роншаку, скрестив руки на груди.

— Да ладно тебе, папка, — Мусуме просунула ладонь родителю под локоть. — Мы просто друзья. Он клубом фото руководит, помнишь, я тебе рассказывала?

— Да, точно, — Чичиэ продолжил шарить по мне хлёстким взглядом, но заметно расслабился. — Американец, кажется.

— Совершенно верно, сэр, — склонил голову я. — И, если вы не возражаете, у меня к вам разговор.

— Ко мне? — Роншаку прищурился. — О чём?

— О Такада Ёрико, — я перенёс вес с одной ноги на другую, внезапно почувствовав себя неуютно. — Мне бы хотелось расследовать это дело и, если это будет возможно, призвать виновника к ответу.

Чичиэ поджал губы и с сомнением склонил голову набок, однако реакция его дочери была куда более богатой на эмоции.

— Настоящее расследование? — Мусуме запрыгала на месте, хлопая в ладоши. — Обалдеть! Слушай, Фред, это и вправду круто! Можно и мне участвовать?

— Ни в коем случае, Мусуме, — Чичиэ положил свою крупную ладонь дочке на плечо. — Это чересчур опасно.

Он повернулся ко мне и, понизив голос, спросил:

— Ты серьёзно считаешь, что сможешь раскрыть это дело? Даже полиция уже давно опустила руки, ведь всё произошло так много лет назад.

— Мне кажется, что попробовать стоит, — уверенно произнёс я, глядя ему прямо в глаза. — Несправедливо, что Ёрико убили вот так… Думаю, вы меня понимаете.

Роншаку опустил голову и потёр подбородок. Мусуме украдкой улыбнулась мне и подмигнула, и я приподнял уголки губ в ответ. Она считала, что её отец согласится помогать, и я не сомневался, что так оно и будет.

— Ладно, — через полминуты вымолвил Чичиэ. — Садись в машину.

Он подошёл к своему сверкающему автомобилю, открыл дверцу перед Мусуме, подождал, пока она усядется, а потом устроился сам. Я выбрал переднее пассажирское сиденье и предпочёл пристегнуть ремень. Сделал я это явно не зря: Роншаку стартанул с места так, словно за ним гналась стая чертей. Учитывая широкий спектр возможностей его «феррари», скорость с самого начала оказалась внушительной.

— Мы были сговорены, — внезапно заговорил Роншаку, ловко проскакивая на готовившийся смениться зелёный сигнал светофора. — Ёрико и я.

— Да, мне сообщили, — кивнул я, поудобнее размещая на коленях школьную сумку. — Руто-сан сказал.

— Кто? — Чичиэ прищурился, а потом заулыбался, уверенно крутанув руль. — Точно, старина Тоширо! Голова напрочь забита разной мистической чепухой, но человек он очень хороший.

Он замолчал, и я, приняв это как сигнал продолжать, послушно произнёс:

— Я заходил к нему вчера. Руто-сан сказал, что не очень хорошо знал Ёрико, так как между ним и ей было два года разницы, но вы — его одноклассник — были с ней помолвлены.

— Верно, было такое, — Роншаку круто повернул налево. — Мы дружили семьями много лет, и о том, что мы с Ёрико поженимся, родители решили ещё в раннем нашем детстве. Она это приняла, и мы много общались, даже дружили. Всё шло прекрасно до того момента, как этот чёртов Сато…

Чичиэ стиснул зубы так, что челюсть явственно обозначилась под кожей. Он с шумом выдохнул и, остановившись на перекрёстке, продолжил:

— Она стала какая-то странная, отвлечённая, что ли. Сникла, мало общалась вообще с кем-либо, не только со мной, и отказывалась говорить, в чём дело. Сказала, мол, когда сама разберусь во всём, тогда мы и поговорим. А я, дурак такой, подумал, что это у неё просто хандра, не обратил внимания, что она явно чего-то боялась. Должен был её защитить и не успел: этот негодяй её убил.

Забыв на секунду о манере вождения Чичиэ, я подался вперёд и быстро бросил:

— Так вы тоже подозревали Сато?

— А кого же ещё? — Роншаку презрительно фыркнул, резко стартовав с места, как только зажёгся зелёный свет. — У Ёрико не было ни единого врага, ни даже недоброжелателя. Она со всеми ладила, была такой доброй, хорошей, душевной… А этот подлец… Я ведь тогда ничего не понимал, хотя видел, как он цеплялся к Рёбе. Думал, что ничего такого, просто невзлюбил девочку. А потом, когда он начал кропать свои мерзкие писульки, всё осознал и вспомнил: и его сальные взгляды, и его попытки её унизить. А после суда оно и вовсе стало прозрачно: этот извращенец убил одну и захотел опорочить другую, тем самым заставив её уступить ему.

— Но Сато никогда не привлекали по делу об убийстве Такада, — осторожно заметил я, сжимая в пальцах ручки школьной сумки.

— Ну естественно, — Чичиэ сделал резкий разворот, но я, увлечённый нашей беседой, этого даже не заметил. — После того, что случилось с Рёбой, этого дела не хотели касаться даже десятиметровой палкой. Кроме того, против этого ублюдка не было ни одного доказательства: гад оказался достаточно хитёр, да и времена стояли не такие продвинутые, как сейчас. Будо — эту комиссаршу — восстановили, да только поздно уже было. Так Ёрико и сгинула.

Он замолчал, сворачивая в одну из боковых аллей, но я чувствовал: это далеко не всё, что он хотел мне сообщить, — так что терпеливо ждал и оказался вознаграждён: остановившись перед многоквартирным комплексом, Роншаку снова заговорил:

— Когда я подрос, нанял детективов, но только вот без толку всё. Они покопались и не смогли доказать, что именно Сато прикончил Ёрико. Зато я обнаружил, куда эта крыса скрылась: он уехал сначала в соседнюю деревню Хонсё, а потом — за границу. Сыщики мне всё раскопали: и как он жену бросил, и как ребёнка оставил. Девочке-то столько же, сколько и моей малышке; жалко её, конечно, ведь не должна она отвечать за отца. А он, помимо пьянства, ещё и развратом занимался. Детективы мои всё нашли: у него была любовница, которая даже после суда над Рёбой продолжала упорно утверждать, что, дескать, именно Айши убила Ёрико. Всем к тому моменту было очевидно, что это брехня, но она вместе с Сайко Юкиной организовала кампанию по повторной травле Рёбы, да только им не позволили: Юкина укатила в Европу, а любовницу обязали уплатить штраф. И только после этого она заткнулась, хотя порой то и дело появлялась возле школы, чтобы наговорить гадостей Рёбе. Я один такой случай видел сам: та как фурия накинулась на Рёбу, и хорошо ещё, что Айши была такой крепко сбитой и смогла защититься до того, как мы подоспели на помощь. Мы хотели вызвать полицию, но эта дамочка вырвалась и убежала. И только спустя много лет я узнал, что она была замужней… Просто позор, по-другому не скажешь.

— А имени её вы не припомните? — с любопытством спросил я.

Роншаку вздохнул, заглушил двигатель машины и хрустнул пальцами.

— Ты бы был с ней поосторожнее, — вымолвил он, искоса глядя на меня. — Она же совсем съехала тогда с катушек. Не знаю, может, после стольких лет и успокоилась, но всё равно хорошо подумай, прежде чем к ней соваться.

— Обязательно, сэр, — склонил голову я. — Я буду внимателен.

Чичиэ с минуту смотрел прямо на меня, а потом усмехнулся и положил ладони на руль.

— Хорошо, — проговорил он. — Зовут её Дзинкури Акико.

Я приоткрыл рот и потрясённо уставился на него. Не может быть… Может, я не так расслышал… Может, я…

Нет. Всё верно. И фамилия достаточно редкая, чтобы сделать вывод — речь как раз о той особе, о которой я подумал.

— Дзинкури… — эхом повторил я. — Ясно… Спасибо, сэр.

Я вышел из машины и медленно побрёл вдоль по незнакомой улице, не особо озаботившись тем, как буду добираться до дома.

Дзинкури Акико.

Конечно, я знал её. В прошлом году ко мне в клуб вступила первоклассница Дзинкури Берума, и я без разговоров принял её — она делала превосходные панорамные снимки. Один раз — дело было зимой — я помог ей донести до дома библиотечные книги. Тогда я и познакомился с её матерью — анемичной красавицей с романтичным именем «Акико».

Стройная женщина, которая, казалось, не ходила, а плыла по воздуху, произвела на меня огромное впечатление. Как оказалось, она была балериной, но ранний брак начисто перечеркнул её карьеру. Я помню, Дзинкури Акико сильно меня впечатлила, поэтому я полез искать её профили в социальных сетях и нашёл. Ей было всего сорок восемь лет, а замуж она вышла в восемнадцать, так что к моменту трагической гибели Ёрико она уже была не мисс, а миссис.

И ещё, если верить выводам детективов, нанятых Роншаку, любовницей Сато.

Просто уму непостижимо…

В моей памяти мигом всплыл тот наш разговор с Берумой, в котором моя подруга и соратница обвинила Аято в «нехорошести». Никаких конкретных претензий у неё не было, просто замечания о «злой ауре» и всему прочему. Интересно, Берума так говорила потому, что мать настроила её против семьи Айши?..

В любом случае, существовал лишь один способ выяснить правду до конца.

Я осмотрелся и, остановившись на одной из автобусных остановок, вытащил из сумки смартфон. Сначала нужно было понять, где я нахожусь, а потом действовать — сразу и безотлагательно, пока Берума ещё в школе — трудится над очередным коллажем.

Запустив программу-локатор, я определил своё местонахождение и мигом выстроил маршрут до дома семьи Дзинкури, благо адрес я помнил. Берума с матерью и отцом жила в соседней деревеньке Хонсё — как раз её и упоминал Роншаку. В ту сторону ходил автобус, но большую часть пути приходилось проделывать пешком.

Ничего страшного: ради благой цели я с удовольствием пойду и на физические нагрузки.

Перейдя дорогу, я дождался автобуса и сел в него, чтобы доехать до конечной станции. Кроме меня, в салоне был только парень в джинсах и плотной холщовой рубахе из тех, что носят фермеры, поэтому ничто меня не отвлекало, и я погрузился в раздумья о том, что именно сейчас планировал делать. Плана у меня не имелось: я не представлял себе, как буду расспрашивать мать Берумы о её любовнике, но какая-то непонятная сила словно гнала меня вперёд, убеждая: след верный.

Может, там я узнаю какую-нибудь новую деталь?..

Интересно, почему Дзинкури-сан так взъелась на Рёбу? Из-за того, что Сато домогался к девочке, и любовница по понятным причинам обозлилась?

Я пожал плечами и расслабился в удобном кресле в салоне автобуса. Лучше всего ни о чём сейчас не размышлять и пустить всё на самотёк: как оно будет, так и будет. И даже если Дзинкури-сан выставит меня за дверь, я просто приму это как данность.

Выйдя из автобуса на конечной, я осмотрелся. Вокруг меня были лишь бескрайние поля, между которыми змеилась узкая дорожка. По ней как раз и спешил молодой фермер, ехавший со мной, и я благоразумно решил последовать его примеру, предварительно сверившись со своим маршрутом.

Семья Дзинкури проживала в старом деревянном домике традиционной постройки. Территория его была огорожена слегка покосившимся забором, а калитка и вовсе отсутствовала, и арочный вход приветствовал каждого, кто возжелал бы проникнуть на территорию. Садик был неухоженный и заросший сорняками (которые подстригались раз в месяц), а половицы веранды жутко скрипели.

Подойдя вплотную к входу, я спрятал телефон в сумку и набрал полную грудь воздуха: пора совершить одну из самых опасных миссий в моей недолгой жизни.

========== Глава 27. Как же прекрасна любовь. ==========

Быстро и бесшумно пройдя через заросший садик семьи Дзинкури, я небрежно сбросил кеды, наступив носками на задники, и на цыпочках взошёл на веранду. Как и в любом доме традиционной постройки, тут предусматривались раздвижные двери и окна со ставнями из рисовой бумаги. Материал был довольно тонким и, по моему мнению, чересчур хрупким для того, чтобы использовать его в качестве строительного материала, но жители Страны Восходящего Солнца считали его эстетичным, и никто не смел с ними спорить.

Я старался двигаться бесшумно, хотя сам не знал, почему: в мой план входило разговаривать с Дзинкури Акико совершенно открыто, пока она не выгонит меня отсюда, что неизбежно должно было произойти. Возможно, я надеялся на эффект неожиданности, на то, что, увидев меня на пороге своего дома, Акико, захваченная врасплох, не сможет продумать стратегию и случайно выболтает мне правду.

Подойдя к покосившейся двери, я поднял руку, чтобы постучать, но внезапно замер: до моих ушей донёсся мужской голос. Слов я не разобрал, да и сам тон узнать не смог, но этого оказалось достаточно, чтобы вогнать меня в ступор.

— Не волнуйся, Кейичи, — вдруг вымолвила хозяйка дома своим певучим, мелодичным голосом. — Мы что-нибудь придумаем.

Мои глаза чуть не вывалились из орбит — настолько сильно я изумился. Кейичи — именно так звали журналиста Сато, того самого, насчёт которого я хотел расспросить хозяйку дома!

Я выдохнул настолько бесшумно, насколько мог, и без стеснения приник ухом к щели между скосившейся дверью и косяком. Мне было необходимо узнать, тот ли это «Кейичи», или же милая Акико просто-напросто предпочитала мужчин с определёнными именем.

— Я уже говорила, — звонкий и чертовски узнаваемый голос Сайко Юкины чувствительно резанул меня по барабанным перепонкам. — Нам надо было уехать ещё тогда, всем вместе. А теперь мы заперты здесь!

— Но ты сама настояла, чтобы мы снова начали охотиться на Айши, — возразила Акико. — Ты говорила что-то насчёт своей сестры и того, как она видела само убийство…

Услышав звук резко отодвигаемого стула, я отступил на шаг, но тут же успокоился: ложная тревога, никто меня не обнаружил. Пока.

— У тебя нет сестры, Юкина, — глухой мужской голос вполне мог принадлежать Сато; я его не узнавал, потому что общался с ним только один раз. — У тебя есть только брат.

— Послушайте меня! — раздражённо воскликнула Сайко. — Я знаю, о чём говорю, Сато-сан. Сейчас — самое подходящее время, чтобы заставить Айши Рёбу понести наказание за её преступления. Она такая не одна: весь их клан — это полнейшие психопаты. Её собственная мать — Айши Куми — вышла замуж за художника Таканори Хидео после того, как его натурщица и по совместительству любовница покончила с собой при странных обстоятельствах. Все эти женщины — убийцы, говорю вам.

— Я тебе верю, — помолчав, ответил Сато. — Но теперь у них родился сын… Может, это знак того, что зловещая цепь прервалась?

— Это неважно, — вступила в разговор Акико. — Эта Рёба должна быть наказана за убийство, которое совершила, и за то, что сделала с тобой, Кейичи! Я заставлю её жестоко поплатиться за всё и начну с её сына.

— Но под него не подкопаешься, — задумчиво протянула Юкина. — Я разузнала: он лучший ученик школы, олимпиадник, недавно вступил в совет… Даже моя Мегами как-то потеплела к нему несмотря на то, что я рассказывала ей о чёртовой семейке Айши. Его любят и ценят все, и пока с ним не ассоциировалось никаких странных случаев.

— Берума учится в параллельном с ним классе, — Акико говорила с такой злобой, что меня потянуло перекреститься. — Она говорит, что все поют ему дифирамбы, и никто не видит, какой же он мерзкий по натуре.

— Крошка Берума… — Сато понизил голос, и я придвинулся к двери поближе. — Как она, Акико?

— О, Кейичи… — голос Дзинкури тут же смягчился. — У неё твои глаза.

От неожиданности я едва слышно ахнул и покачнулся, опершись на дверь. Это оказалось ошибкой: давно не смазанные петли жалобно заскрипели, выдавая меня с головой.

— Эй! Кто там? — вскрикнула Акико.

Это послужило для меня стартовым сигналом. В один скачок спрыгнув с веранды, я подхватил кеды и помчался через заросший сад к воротам. Неподстриженные кусты наотмашь хлестали меня ветками, а длинная трава цеплялась за ступни ног, но я бежал вперёд и вперёд, молясь, чтобы меня никто не догнал.

Оказавшись за воротами, я как птица полетел налево, к небольшому перелеску — спрятаться можно было только там. Забежав туда и немного поплутав между деревьями, я прислонился спиной к одному из дубов и тяжело задышал. Погони я не слышал, да и вряд ли они кто-либо из них мог меня догнать, я ведь был намного моложе.

Восстанавливая дыхание, я начал думать о том, что узнал. Дзинкури Акико и в самом деле всецело стояла на стороне своего любовника. Более того, её дочь Берума являлась также и его дочерью, значит, они — Акико и Сато — состояли в отношениях много лет.

А ещё Берума была лишь на год младше его законной дочери Кику.

Я гадливо скривился, припоминая печальную историю моей одноклассницы Сато. Что за отвратительный человек её отец! И для чего он вернулся?..

Они говорили что-то насчёт наказания для Айши Рёбы — ну просто курам на смех! После того, как девочка была оправдана в суде, а её невиновность — полностью доказана, эти змеи не успокоились, а просто затаились, и теперь, спустя много лет, вернулись сюда, чтобы снова ополчиться против невиновной женщины и её семьи.

Я сжал руки в кулаки. Они обсуждали Аято — хотели и ему сделать какую-нибудь мерзость! Но нет — я не позволю и пальцем его тронуть. Он вообще ни при чём в этой истории: его родители ещё не поженились тогда, когда это случилось.

В чём вообще проблема этих людей? Убийство произошло столько лет назад, и если бы они хотели того же, что и я — успокоить душу бедняжки Ёрико, — то почему бы не предпринять попытку объективного расследования?

И какие они использовали формулировки — «охотиться на Айши»! Сравнивали других людей с дикими животными, как будто кто-то давал им на это право. Конечно, от одной из Сайко — богатейшего семейства в стране, если не в мире, — такого можно было ожидать, но вот Мегами, к примеру, никогда не позволила бы себе подобного. Она пересмотрела своё отношение к Аято, потому что он фактическим поведением доказал: с ним всё в порядке. Хорошо бы, чтобы и её тётка обладала такой сознательностью и умением смотреть на вещи объективно, а не подгонять всё под свои сумасшедшие теории.

А Дзинкури-сан тоже хороша: кинулась к этому Сато, стоило ему только вернуться, а ведь у неё семья, дочь…

Бедняжка Берума.

Я глубоко вздохнул и тряхнул головой. Если подумать, я вполне мог им противостоять, пусть даже в их распоряжении было куда больше преимуществ. Да, они все трое являлись японцами, коренными жителями этой чёртовой страны, понимали местный менталитет и говорили на одном языке. Да, у Сайко имелись огромные финансовые средства, благодаря которым она, как я полагал, и содержала всю эту шайку. Да, чёртов Сато, которому уже нечего терять, и отчаянная Дзинкури составляли весьма опасный дуэт.

Но на моей стороне была правда, и это для меня играло основную роль.

Такада Ёрико убил Сато — негодяй, извращенец, сластолюбец и злодей. Семейные ценности для него ничего не значили: он с лёгкостью допустил самоубийство жены и бросил маленькую дочь. Такой человек бросил бы на алтарь своих желаний что угодно; для него сиюминутное «хочу» являлось самым важным, определяющим фактором всех поступков. Значит, он вполне мог спланировать схему для привлечения Ёрико в свои сети, а после её отказа — расправиться с девочкой, чтобы та не донесла на него в полицию за домогательства.

Оттолкнувшись спиной от ствола дерева, я прислушался. Ни единого шороха, ни звука не доносилось; ничто не нарушало величавое спокойствие перелеска.

Стараясь держаться в тени деревьев, я подошёл к краю леса и осторожно выглянул из-за высокой сосны. Передо мной расстилалась небольшая опушка, уже успевшая к концу марта зарасти зелёной травкой, а за ней — широченное поле, разделённое надвое узенькой пешеходной дорожкой — той самой, по которой я пришёл сюда. Для того, чтобы дойти до неё, мне нужно было сделать крюк направо и подойти на опасное расстояние к дому Берумы или пойти налево, по узкой немощёной тропе и надеяться на то, что она выведет меня туда, куда нужно.

Решив не рисковать понапрасну, я поставил сумку на землю, опёрся рукой о ствол сосны и быстро надел кеды. Кое-где на ступнях сквозь белую ткань носков проступили мелкие капельки крови — скорее всего, я слегка поранился, когда бежал сюда. Впрочем, неудивительно, учитывая, что я не разбирал дороги и стремился лишь к одному — побыстрее оказаться подальше от старого, неухоженного дома Дзинкури.

Ранкиначали саднить; видимо, адреналиновая волна спала, и чувствительность кожных покровов вернулась. Я не стал рассматривать свои ступни, решив дотерпеть до дома: там всё равно была разве что пара пустяковых царапин.

Надев кеды и набросив лямки сумки на плечо, я медленно побрёл налево. Узкая, но протоптанная тропка то прихотливо петляла между редкими деревьями, то льнула чуть ли не вплотную к полю, но в итоге, обогнув посевы, подвела меня к заасфальтированному пути — тому самому, который вёл на волю из этого царства злаковых.

Я быстро поспешил вперёд, одновременно вытащив из сумки телефон и проверяя расписание автобуса. Как оказалось, везение мне изменило: нужный мне только что уехал, а следующего необходимо было ждать полчаса.

Но я решил не роптать на судьбу и, дойдя до остановочного павильона, сел на скамью. Я находился в гордом одиночестве; вокруг не было ни души. Видимо, работяги с полей уже разошлись по домам.

И мне тоже пора.

Внезапно я ощутил огромную усталость: весь этот длинный день навалился на меня, как гигантский мешок с камнями. Мне вдруг сильно захотелось оказаться в своей комнате, растянуться на матраце, который я, в пику традициям, никогда не сворачивал, уставиться на плакат со «Зверобоем» и плыть по течению. Это расследование в моральном плане оказалось намного тяжелее, чем я предполагал, и теперь мне становилось понятно, для чего будущих агентов ФБР тренировали так безбожно: для такой работы необходима огромная выдержка и практически нечеловеческая выносливость.

Но всё это проявляется постепенно. Да, сейчас я устал; ну и что с того? В конце концов, это бывало со всеми. Завтра я соберусь с новыми силами, созвонюсь со своими помощниками (кроме Мегами, которая должна была задержаться на Кюсю до утра понедельника), продумаю план и начну охотиться на убийцу.

И пусть он только попробует хоть пальцем тронуть кого-либо из семьи Айши.

Именно такие мысли роились у меня в голове, когда я вошёл в салон долгожданного автобуса, который повёз меня в родные пенаты.

========== Глава 28. Дочери, сыновья. ==========

— Фред!

Я резко открыл глаза и сел на матраце. Мне снился прекрасный сон — как Айши Аято кормил меня картошкой-фри и каждый ломтик сопровождал фразой: «Я люблю тебя». Он как раз подносил очередной кусочек к моим губам, когда эти сладкие грёзы так бесцеремонно прервали.

Осмотревшись, я увидел мать, стоявшую посреди комнаты с самым решительный выражением лица, на которое она только была способна.

— Сынок, ты собрался проваляться в кровати до понедельника? — иронично поинтересовалась она. — Сейчас два часа дня, и папа всерьёз подумывает играть в бейсбол без тебя.

— Это не бейсбол, ма, — скрипучим голосом отозвался я, с неохотой откидывая одеяло. — Это кэтчбол — он кидает мяч, я ловлю его перчаткой.

— Мне плевать, как это называется, Фредерик Роберт Джонс, — мама скрестила руки на груди. — Немедленно вставай.

— Сэр, есть, сэр, — хихикнул я, неловко понимаясь с пола и ойкая от боли в израненных ступнях. — Чёрт, забыл их обработать…

Мать подозрительно сощурилась.

— Что у тебя с ногами? — резко спросила она.

— Бегал вчера и поранился, — стараясь говорить как можно спокойнее, я поднял ногу и осмотрел ступню.

Ничего страшного — только несколько мелких порезов. Правда, они сильно болели, но я знал: стоило только их обработать, и всё придёт в норму.

— Бегал? — мама вопросительно подняла брови. — Где? По осколкам стекла или свалке металлолома?

— Это долгая история, — я опустил ногу на пол и поморщился: каждая царапина словно горела.

Мать внимательно посмотрела на меня и покачала головой.

— Я знаю, что ты человек сознательный, Фред, — тихо проговорила она. — И я тебе доверяю, но мне бы хотелось, чтобы это было взаимно. Так что когда ты будешь готов, просто подойди ко мне и смело поделись всем: знай, я всегда на твоей стороне.

Улыбнувшись, я с трудом сдержал вздох умиления: всё-таки моя семья — самая лучшая, и они искренне старались помочь. Я знал, что меня примут в любом случае, но пока был не готов делиться тем, что влюбился в парня, потому что наверняка родители в один голос стали бы утверждать, что это всего лишь фаза. По ощущениям же это было не так.

«Фаза» — это когда в детской творческой группе ещё в Вашингтоне я «женился» на девчонке по имени Эллис, и мы постоянно ходили, держась за руки. «Фаза» — это мокрые и неумелые поцелуи с Хейди Николс на каникулах в Мичигане. «Фаза» — это Стеф Квон и её «девочки», наконец.

То, что я ощущал к Айши, было куда глубже, куда глобальнее, куда существеннее, и дело заключалось не только в бунте гормонов молодого тела и желании поэкспериментировать. Нет, сэр, тут всё происходило по-другому: мне было жизненно важно, чтобы он был счастлив, чтобы он улыбался, чтобы у него в душе царила гармония. Да, физически меня влекло к нему, влекло с такой силой, что порой мне даже становилось страшно, но на первый план выходило стремление не к сексуальной близости, а к духовной.

Но сначала я хотел окончательно разобраться в себе, а уже потом выходить на откровенный разговор с родителями, поэтому, сделав шаг вперёд и обняв мать, быстро проговорил:

— Всё в порядке, ма, уверяю тебя: тебе не о чем беспокоиться.

— Хорошо, если так, — мама потрепала меня по волосам. — Но знай: мы всегда рядом.

Отстранившись и погладив меня по щеке, мать вышла из комнаты. Я же, резко выдохнув и потянувшись, начал озираться в поисках полотенца. Вчера, быстро приняв душ, я небрежно забросил его в угол комнаты и тут же рухнул на матрац, отрубившись полностью. Сегодня же мне пришлось сполна расплатиться за неаккуратность: полотенце, сырым комом лежавшее на полу, не успело высохнуть и теперь довольно неприятно отдавало тряпкой.

Но эта мелочь не могла выбить меня из колеи или заставить отступиться от принципов природного оптимизма, который, судя по гороскопам, был свойственен Львам.

Придя к этому выводу, я довольно хмыкнул и скользнул в ванную. После омовения и обработки израненных ступней я вытерся пижамой и забросил как её, так и полотенце в стиральную машину, щедро сыпанул стирального порошка, от души налил кондиционера для белья и запустил цикл.

Облачившись в махровый купальный халат, я скользнул обратно в комнату и быстро переоделся. Планов на сегодня у меня не было, но я твёрдо решил, что займусь делом Такада, а уж каким именно образом — подумаю на досуге.

Я как раз проводил расчёской по волосам и думал, к кому обращусь, когда раздался стук в дверь, и мама, не дождавшись ответа, отодвинула створку в сторону и вошла в комнату.

— К тебе пришла подруга, — вымолвила она, шаловливо подмигнув. — И кто бы мог подумать, что дети так быстро растут…

— Мэм, жениться я пока точно не собираюсь, — в тон ей произнёс я, откладывая расчёску и одёргивая чуть задравшуюся тёмную футболку. — Что за подруга?

— Понятия не имею, — пожала плечами мать, заправляя светлую прядь за ухо. — Какая-то девочка в очках.

«Берума!» — подумал я. Чёрт побери, это плохо. Скорее всего, её мать или Сато, пусть у них не получилось меня догнать, всё же заметили белую кожу и светлые волосы. А в этом чёртовом городе представителей европеоидной расы не так много, чтобы у них был выбор, вот они и сложили два и два, придя к единственно возможному выводу.

Что ж, раз меня поймали на горячем, оставалось только хранить лицо и по стараться максимально щадяще объяснить Беруме, что именно я забыл у неё дома, да ещё и в её отсутствие.

— Так что? — мама сложила руки на груди. — Пригласить её сюда?

— Валяй, — я усмехнулся. — Мне уже самому интересно, что это за оказия.

Мать подмигнула мне, вышла за дверь и через несколько секунд до меня донёсся её звучный голос: «Проходи, милая, и не обращай внимания на бардак в его комнате — так наш сын самовыражается».

Я пригладил волосы рукой и повернулся в сторону входа, пытаясь на ходу сочинить причину, по которой я подслушивал у дверей дома Дзинкури, а потом умчался в лес, даже не потрудившись дать объяснения.

Створка вновь отъехала в сторону, и я в такт её движению широко распахнул глаза: в мою комнату вошла вовсе не Берума.

Это была Сато Кику.

— Что ж, беседуйте, — весело бросила мама, прикрывая дверь за моей гостьей.

И в комнате тут же воцарилась мёртвая тишина.

Сато выглядела очень буднично в своих джинсах и просторной клетчатой рубашке. Проникавшее через окно солнце запутывалось лучами в её чёрных волосах, придавая им сияние, отливавшее красновато-рыжим из-за хны. На губах играла обычная для неё любезная улыбка, а пальцы были сплетены впереди в типичной позе скромницы.

— Э-э-э… — запоздало вспомнив о правилах приличия, я указал ей на компьютерное кресло. — Прошу.

— Благодарю, — Кику подошла к креслу и медленно опустилась в него, осматриваясь вокруг. — А у тебя довольно уютно. Мне нравятся комнаты, которые отражают индивидуальность их хозяев.

Бросив краткое «спасибо», я сел на стул неподалёку, и Сато крутанулась в кресле так, чтобы повернуться лицом ко мне. Она наклонилась вперёд, и её улыбка стала ещё менее искренней. Я никогда раньше не замечал этого, но её лицо напоминало восковую маску: оно не выражало абсолютно никаких эмоций. Жили на нём лишь глаза, но заметить это за сильными стёклами очков в стильной красной оправе было сложно.

— Тебе, наверное, интересно, зачем я пришла, Джонс-сан, — вкрадчиво вымолвила она.

— Просто Фред, — махнул рукой я. — И, да, ты права, Кику: я бы не отказался узнать, зачем понадобился тебе.

Она поджала губы и, сложив руки на животе, откинулась на спинку кресла. Её пальцы сильно контрастировали с остальной внешностью: длинные, сильные, почти как мужские, с чуть расплющенными подушечками, как у пианиста. Пожалуй, такие ладони могли и убить, если что.

— Долгой преамбулы не будет, — вновь заговорила она. — Я знаю, ты предпочитаешь прямоту и честность; я и сама сторонница такой политики. Так что сразу к делу, Фред: я знаю, что недавно ты виделся с Сато Кейичи, и мне нужно знать подробности этой встречи.

Я изумлённо поднял брови и медленно проговорил:

— Мне казалось, ты порвала всяческие связи с отцом.

— Верно, — кивнула Кику, барабаня пальцами левой руки по тыльной стороне правой. — Но мне всё же хотелось бы выяснить о нём всё, ведь кровь, как тебе известно, гуще воды.

— Что ж, — пожал плечами я, — не вижу причин, почему бы не рассказать тебе. Сайко Юкина встретила меня у школы, пригласила к себе в машину, и там на месте водителя сидел твой отец. Они вдвоём пытались убедить меня, что убийство Такада Ёрико совершила именно Айши Рёба. У них не получилось, я ушёл, и затем…

Я осёкся. Мне совершенно не хотелось рассказывать Кику о разговоре, который я подслушал в доме Дзинкури, ведь это могло причинить ей боль. Лучше пощадить её чувства и не распространяться на эту тему.

— И затем? — Сато выжидательно склонила голову набок; её тонкие губы всё ещё изгибались в стандартной для японцев улыбке.

— Это всё, — кивнул я. — Больше я твоего отца не видел.

Формально это была правда: я лишь слышал голос Кейичи, а его лицо было скрыто от меня. Но этот ответ явно не удовлетворил Кику: она сморщила нос и покачала головой со словами:

— Я думала, мы ведём расследование вместе, Фред.

— Конечно, — я предпринял попытку улыбнуться. — Ты, я, Аято, Будо, Мегами — вот по-настоящему звёздная команда детективов. Думаю, мы даже круче, чем мой полный тёзка и его отряд из «Скуби-Ду».

— Вот именно, — Кику выпрямилась в кресле. — А партнёры по расследованию должны быть честны друг с другом. Я не могу провести взлом компьютерных баз данных, если не знаю, где искать.

Я присвистнул от неожиданности, воскликнув:

— Так ты хакер?!

— Вроде того, — Сато неопределённо махнула рукой. — Самоучка, поэтому предлагать свои услуги официально не всегда выходит. Но мы отвлеклись, Фред; ты явно рассказал мне далеко не всё, что знаешь.

И тут я решил: довольно! Притворство и скрытность были противны моему характеру, да и к чему? Эта девица явно не из хрупких созданий, хлопавшихся в обморок при виде мыши; она сможет выдержать ту информацию, что я собирался на неё обрушить. Я решил не говорить ей лишь об одном: что Берума — её единокровная сестра. Остальное же выложил как на духу: и про сеанс у Руто Тоширо, и про беседу в машине с Роншаку Чичиэ, и про поездку в дом Дзинкури, и про подслушанный там разговор.

Всё это время Кику внимательно меня слушала и не перебивала, уставившись в пол. Она казалась расслабленной, но я почти физически ощущал волны напряжения, исходившие от неё: ей явно было неприятно слушать про Кейичи. Когда я закончил рассказ, Сато медленно подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

— В те времена компьютеры были распространены не так широко, — тихо вымолвила она. — Поэтому я не смогла отследить, куда он пропадал. И даже в девяностые, когда постепенно компьютеризация начала достигать даже нашей провинции, мне это не удалось. Оказывается, он путался с Дзинкури Акико…

Кику закусила губу и посмотрела в сторону. Я ничего не говорил, внезапно решив, что пол в моей комнате представлял собой весьма интересное зрелище.

— А дочь Дзинкури Акико, — вдруг снова заговорила Кику, — она ведь в твоём клубе, так? Дзинкури Берума, которая…

И тут она прервалась, с шумом втянув в себя воздух. Я в ужасе уставился на неё, молясь, чтобы она не сделала никаких предположений. Но Сато, со своей хорошо развитой логикой, смогла сделать тот самый роковой вывод. Посмотрев на меня, она едва слышно прошептала:

— Берума ведь не может быть его дочерью… Не может…

Я постарался пожать плечами и придать своему лицу бесстрастное выражение, но не смог: видимо, мои мимические мышцы не были предназначены для этого. В любом случае, Кику прочитала на моём лице всё, что хотела знать, и это её ожидаемо потрясло: она опустила голову и резко выдохнула.

Закусив губы чуть ли не до крови, я порывисто встал и тут же замер: первым моим порывом было утешить её, чтобы хоть как-то облегчить боль, которую она наверняка испытывала. Если бы она была американкой — нет вопросов, я бы подошёл и погладил её по спине, мы бы обнялись, и она бы облегчила душу, рассказав обо всём, что испытывала. Но японцы — это совершенно другой мир. Их нельзя трогать, если на то нет особой необходимости. Ты не можешь просто приобнять кого-то в знак поддержки, пожать другу руку, по-приятельски хлопнуть по плечу. Тут эти жесты будут восприняты как фамильярность, и вместо утешения и успокоения я мог принести человеку отрицательные эмоции. А я это не хотел.

Пока я мучился сомнениями, Сато успела совладать с собой. Она встала с кресла и посмотрела мне прямо в глаза. Её взгляд был прям и твёрд, как алмаз, и ни единого следа слёз — видимо, Кику не имела привычки плакать.

— Спасибо за всё, Фред, — чётко вымолвила она. — Мне было необходимо это узнать, и теперь, когда я владею этой информацией, помочь тебе в расследовании мне станет легче. Обращайся, если понадобятся услуги программиста; я хороший специалист в этой области, пусть и без диплома.

И, поклонившись мне на прощание, она вышла из комнаты.

Я некоторое время тупо стоял, уставившись на дверь, а потом, вспомнив о хороших манерах, сорвался прочь: нужно было проводить гостью до двери. К сожалению, Сато уже успела сама найти выход: я уже не застал её в прихожей.

Понуро вернувшись в комнату, я рухнул на кресло, которое несколькими минутами ранее занимала Кику. Я и представить себе не мог, что творилось в душе у бедняжки: она и так прошла через многое, и теперь непутёвый папаша продолжал портить ей кровь, пусть и издалека. Оставалось надеяться, что она не наделает глупостей. Конечно, Сато была сильной духовно — я чувствовал это, — но в менталитете японцев была заложена эта глупая установка кончать с собой чуть что.

Нужно будет обязательно поговорить с ней в понедельник и настоять на том, чтобы она обратилась к школьному психологу. Эти проблемы, которые гнездились в детстве, решались медленно и с большим трудом, но всё же за них стоило взяться, причём именно с помощью профессионала.

Хлопнув себя ладонями по коленям, я встал с кресла и хрустнул пальцами. Эта утренняя встреча несколько выбила меня из колеи, но теперь я ещё больше исполнился энтузиазмом раскрыть дело Такада. Все его участники заслуживали правды, и теперь к их списку добавилась Сато Кику. И пусть я готовился обвинить в страшном деянии её отца, я знал: она так же, как и я, стремилась выяснить правду.

Подхватив со стола сумку, проверив её содержимое и сунув внутрь камеру, я направился к выходу, решив позавтракать не дома.

Я твёрдо знал, куда мне следовало пойти, чтобы продвинуться в расследовании ещё дальше.

========== Глава 29. Снежный дворец. ==========

Каждый городок, пусть даже самый захудалый, имел свою историю, свои легенды и своё уникальное лицо. Это, конечно же, относилось и к близнецам Бураза и Шисута.

Шисута была покрупнее, тут располагались бизнес-центр, театр, несколько музеев, мэрия, торговый центр, вокзал, школы, детские сады и муниципальные здания. Бураза уступала в размерах и была, по большому счёту, разросшимся спальным районом: тут находились в основном жилые дома, также имелось несколько парков, храм и наша альма-матер. Многие из местных жили на территории Буразы, а работали в Шисуте, добираясь до места службы пешком. Мои родители, к примеру, так и поступали: представительство США находилось рядом с мэрией напротив бизнес-центра, и расстояние между домом и работой было сравнительно небольшим.

По нашим городкам курсировало три автобуса, но они предназначались главным образом для того, чтобы развозить фермеров (на близлежащие комбинаты и поля), студентов (к университету, который располагался в городке милях в двадцати* от близнецов) и врачей (в большой больничный комплекс, высившийся на отлёте от жилых домов и выстроенный, что ожидаемо, на деньги Сайко). В черте городков каждый из нас обычно либо использовал ноги, либо добирался на велосипеде. Я предпочитал первый вариант: мне нравилось ходить пешком, а двухколёсным средством передвижения я владел крайне плохо.

Так что, несмотря на то, что ступни всё ещё болели, я пешком пошёл к окраине города. Бредя вдоль узкого шоссе, убегавшего вдаль между высокими стройными деревьями, я напевал себе под нос «Рождённый таким, как есть» Леди Гаги и изредка пинал мелкие камушки, попадавшиеся мне по пути.

Дом Сайко располагался в низине, поэтому с шоссе его не было видно. Просто, когда человек (или автомобиль) приближался к нему на определённое расстояние, этот дворец буквально вырастал из ниоткуда.

Белый замок, как из романов о помещиках и их прекрасных дамах, устраивавших балы направо и налево, занимал огромные территории, но куда более внушительным был сад, тщательно распланированный лучшими инженерами страны и засаженный яблонями и вишнями. С высоты он неплохо просматривался и представлял собой идеальную картинку, над которой каждый день трудились нанятые специалисты-садовники.

Я ускорил шаг: мне хотелось не только переговорить с интересовавшим меня человеком, но и успеть на матч по кэтчболу с папой — каждое воскресенье мы выходили на небольшой двор перед нашим домом и играли с бейсбольным мячом и перчаткой. Этим мистер Роберт Джонс выполнял свой отцовский долг, и, к чести его сказать, он не пропустил почти ни единого воскресенья с того момента, как мне исполнилось тринадцать.

В общем, мы ладили, и в нашем доме, по выражению бабушки Танжерин, «всегда ночевало счастье». А вот в замке, куда я направлялся, ситуация была совсем иной.

Мегами пока была на Кюсю: после осмотра нового филиала «Корпорации Сайко» она планировала посетить картинную галерею, где выставлялись местные художники, а также сходить на семинар по бухгалтерскому учёту. Вернуться она рассчитывала рано с утра в понедельник. А вот её папенька уже прилетел в родной город и, по рассказам моей подруги, в воскресенье, то есть сегодня, планировал лишь отдыхать.

Что ж, я и не собирался заставлять его работать.

Подойдя к кованым воротам, я прикоснулся к кнопке интеркома, и мне тут же ответили. Сообщив своё имя, присовокупив, что являюсь другом и одноклассником Мегами, я доложил, что хочу видеть Сайко Юкио и доверительно посмотрел в равнодушный чёрный глаз мини-камеры, расположенной над переговорным устройством. Меня тут же впустили, и я прошёл через раскрывшиеся автоматические двери. У будки охраны меня перехватил дюжий молодчик в чёрном с винтовкой и рацией. Крепко взяв меня под локоть, он пошёл к дому, бодро отмахивая ярд за ярдом своими длинными ногами. Я был одного роста с ним, но не такой тренированный, поэтому мне пришлось напрячься, чтобы не отстать.

В общем, через несколько секунд позора я был водворён в роскошную гостиную Сайко, передан на попечение дворецкому и усажен на диван с сопутствующим заверением: «Сайко-сан сейчас подойдёт».

Честно говоря, в доме Сайко я немного робел. Эта бьющая через край роскошь, это невыносимое великолепие и блеск порождали во мне комплекс нищеброда. Я не завидовал подруге, вовсе нет: я был уже достаточно взрослым, чтобы понимать: зависть — это глупо, плохо и бессмысленно. Просто весь этот замок, с его причудливыми интерьерами в европейском стиле, арками, французскими окнами и лепниной, давил своим величием.

Усевшись поглубже на диван и откинувшись на мягкую спинку, я повернул голову. На стене висел портрет красивой женщины с высокой причёской. Она была одета в традиционное кимоно, а в руках держала букет хризантем. Тонкие, благородные черты лица говорили сами за себя, ведь потомки этой дамы пошли, к счастью, в неё: передо мной была Сайко Надешико.

Я бывал в гостях у Мегами миллион раз и видел этот портрет, но как-то не придавал ему значения. Ну, да, это бабушка моей подруги, ну, да, она была потрясающей красавицей; что с того? Эти богачи любят вешать портреты своих родных на стены, чтобы остальные любовались и восторгались; в этом не было ничего необычного.

Но теперь, после визита к Будо Цубаки и подслушанного мной разговора между ней и Аято, судьба Надешико казалась мне по-настоящему трагичной.

Встав с дивана, я подошёл к портрету поближе и, склонив голову, начал его изучать.

Черты изображенной на полотне девушки, помимо красоты, отличались ещё и одухотворённостью. Художник выбрал лес в качестве фона и не прогадал: зелёные листья подчёркивали естественную свежесть её кожи.

Я опустил глаза на металлическую табличку и прочёл: «Сайко Надешико. 1968 год».

И всё: больше никаких пояснений.

Нахмурившись, я вновь поднял глаза на прекрасное лицо женщины. Раз «Сайко» — значит, она уже замужем за Сайшо. Но сколько ей было тут лет, сколько времени прошло после свадьбы, где именно писалась картина — информации об этом представлено не было.

— Это через месяц после бракосочетания, — раздавшийся за спиной голос заставил меня подпрыгнуть и круто повернуться.

Позади стоял Сайко Кенчо со своей традиционной гаденькой усмешечкой на лице. Несмотря на свой нежный возраст, этот подлец вырядился в костюм-тройку, видимо, в подражание отцу. Надо признать, Кенчо был красивым мальчиком, как и все Сайко (кроме дедули Сайшо), но его характер просто ужасал, и это отвращало от него.

— Картина писалась на Окинаве, — продолжил Кенчо, заложив руки за спину и подходя ближе. — Они планировали провести там медовый месяц в марте, но дедушке удалось отвлечься от дел компании только в мае. Там, на острове, он познакомились с одним художником — тот лечился в санатории после нервного перенапряжения. Он и нарисовал портрет, вдохновившись красотой бабушки. Ей тогда было всего девятнадцать лет, а дедушке — сорок два, но для них обоих этот брак явился первым и, скорее всего, станет последним.

Кенчо провёл длинными пальцами по дорогой золочёной раме и картинно вздохнул.

— В общем, они жили неплохо, — продолжил он. — В семьдесят первом родились папа и тётя Юкина, а в восемьдесят втором бабушка слетела с катушек.

Я молча смотрел на него, будучи не в силах вымолвить ни слова. Почему-то этот хлюпик действовал на меня гипнотизирующе, как гремучая змея. Казалось бы, что в нём такого: просто тощий избалованный мальчишка, привыкший, что все его желания исполняются по мановению руки, но в нём было что-то пугающее, этакая тёмная аура. Конечно, я его не боялся, но старался с ним лишний раз не общаться, потому что мне казалось, что такие люди, как Кенчо, способны убить другого человека и даже глазом не моргнуть.

— Дедушка считал, что никто об этом не узнает, — снова заговорил младший Сайко, сморщив нос. — Но дети очень наблюдательны. И папа, и тётя Юкина к тому времени уже прекрасно понимали, что происходило вокруг. Дедушка велел увезти свою супругу в сумасшедший дом, где она вскорости и порешилась, расшибив себе голову о стену. Внешние приличия, конечно, были соблюдены, ведь никто из славного рода Сайко не имеет права сойти с ума. Официально она умерла от сердечного приступа тридцать первого октября восемьдесят второго — аккурат в дедушкин день рождения.

Он повернулся ко мне и улыбнулся. Любому, кто не знал этого мальчишку, такая улыбка показалась бы любезной и искренней, но только не мне: я понимал, насколько опасен и фальшив этот недоросль.

— Для чего ты мне это рассказываешь? — хрипло спросил я. — Это же семейная тайна…

— Всё тайное обязательно становится явным рано или поздно, — Кенчо махнул изящной ладонью. — Я сам узнал об этой трагедии, подслушав разговор между папой, тётей и дедушкой.

— Надеюсь, Мегами не знает?.. — я задал вопрос и тут же осёкся, поняв, какую глупость только что сотворил: я сам дал ему в руки ещё одно оружие против сестры.

Мегами была очень щепетильна в отношении семейной репутации. Она старалась всегда соблюсти внешние приличия, и даже малейший намёк на позор мог выбить её из колеи. Кроме того, она искренне верила в безупречность своей красавицы бабушки, воспитанной в традиционной манере и выданной замуж невероятно рано. К тому же, Мегами отличалась необычайной чувствительностью во всём, что касалось её клана. Она была близка с Юкиной (до недавних пор), великолепно ладила с дедушкой и даже порой удостаивалась скупой похвалы своего равнодушного отца. Только с Кенчо ей никак не везло, но это было неудивительно: вряд ли кто-либо вообще смог бы поладить с этим исчадием ада.

И сейчас этот мерзавец стоял напротив меня и ухмылялся, так как прекрасно понял, что у него имелся ещё один аргумент для гнобления сестры.

— Только попробуй, — угрожающе произнёс я, делая шаг вперёд. — Учти, Кенчо, если ты посмеешь ещё раз заставить Мегами страдать, я придушу тебя своими руками!

Усмешка вмиг сошла с его лица; он отступил назад и выставил перед собой ладони, быстро проговорив:

— Полегче, полегче. Не собираюсь я ничего говорить Мегами; доволен?

— Более чем, — я протянул руку и потрепал Кенчо по плечу, испытав лёгкое удовлетворение от того, как он вздрогнул.

Кенчо с ненавистью уставился на меня. Его красивые миндалевидные глаза горели; казалось, если бы у него были силы, он бы меня разорвал, а так — приходилось довольствоваться взглядами, полными огня.

Махнув рукой, я отошёл от него подальше и встал у окна. Мне было уже известно: терапия запугивания действовала на Кенчо лишь ограниченный период времени. Вскорости он придёт в себя достаточно для того, чтобы снова изливать потоки яда из своего прекрасно очерченного рта.

Так и случилось: не прошло и минуты, как этот гадёныш снова заговорил:

— Как поживает Айши Аято?

Я резко обернулся и уставился на него. Кенчо по-прежнему стоял у портрета, скрестив руки на груди; на его лицо вернулась обычная для него неприятная усмешка.

— Почему ты спрашиваешь об этом меня? — хрипло спросил я, уже наперёд зная: мне предстоит пожалеть том, что поддался на его провокацию.

— Ну, как же, — Кенчо поднял брови, — судя по тонне его фотографий на вашей камере, Джонс-сан, вы неровно дышите к нему. Только вот об одном вы не знаете…

Младший Сайко сделал паузу и склонил голову набок. Мне следовало игнорировать его, но в то же время дело касалось Аято, поэтому я коротко выпалил:

— О чём?

Ухмылка Кенчо стала ещё шире и напомнила мне гримасу Гринча.

— Во-первых, — он поднял в воздух указательный палец, — Аято уже влюблён в одного парня. Во-вторых, Джонс-сан, у вас вскорости будет ещё один противник.

Я уставился на него во все глаза, но он больше не проронил ни слова. Внезапно посерьёзнев, Кенчо спокойно смотрел на меня в ответ и, прежде чем я успел задать ещё один вопрос, быстро развернулся и вышел из комнаты. Я же остался стоять у окна, гадая, что сейчас произошло.

Этот Кенчо был той ещё змеюкой, но непохоже, чтобы сейчас он врал. Аято влюблён? Да ещё и в парня?

Что ж, с одной стороны, это хорошо: значит, его пристрастия совпадают с моими, и мы можем рассчитывать на счастливое будущее вместе.

С другой стороны, это плохо: если у Аято были истинные чувства к тому человеку, мне следовало отступить в сторону и не мешать им жить счастливо.

А если нет?

Я задумчиво потёр подбородок. Этот таинственный парень, скорее всего, Ямада Таро — тот самый, на которого Айши смотрел, как Армстронг на Луну. Вряд ли столь яркая личность, как Аято, могла на самом деле увлечься тофуподобным Ямада. Стало быть, это всего лишь фаза, значит — временно, так что мне ещё рано сдаваться: я с удовольствием поборюсь за сердце Аято. Если честно проиграю, то смирюсь со своей участью; что уж тут поделаешь; в конце концов, ресивера при подаче выбирает только куотербек**.

— Вы хотели меня видеть, молодой человек?

От звука этого голоса я вздрогнул всем телом и, изобразив на лице вежливую улыбку, повернулся к двери. На пороге гостиной стоял хозяин дома — отец Мегами, Сайко Юкио.

Он был высок, строен и невероятно красив (хотя Аято, по моему мнению, он сильно уступал). Юкио всегда держался необычайно прямо, из-за этого он казался даже выше, чем являлся. Во всём его облике, как и во внешности сестры, имелось что-то благородное, аристократичное; они оба пошли в мать, красавицу Надешико. Также они с Юкиной были невероятно моложавыми, и я подозревал, что заслуга тому — хорошие гены, а вовсе не косметика или процедуры врачей.

— Добрый день, сэр… То есть, Сайко-сан, — я поклонился и, распрямившись, посмотрел прямо в эти бесстрастные глаза. — Простите, что беспокою вас в выходной день.

— Всё в порядке, — ровным тоном произнёс Юкио, подходя к небольшому бару рядом с камином. — Как насчёт сока? Или, может, минеральной воды?

— Нет, благодарю, — я подошёл чуть ближе. — Сайко-сан, могу я задать вам несколько нескромных вопросов?

Юкио не торопясь налил себе в толстостенный стакан какую-то жидкость тёмно-янтарного цвета и, повернувшись к окну, посмотрел напиток на свет. Медленно повернувшись ко мне, он склонил голову набок и промолвил:

— Я слушаю.

Я удивлённо поднял брови. Привычка этого парня ничего не спрашивать и ничему не удивляться просто поражала. С другой стороны, именно такая бесстрастность и помогла ему вести отцовскую империю в правильном направлении.

— Речь пойдёт о деле Такада Ёрико, — решительно начал я. — Вы ведь были очевидцем тех событий?

— Совершенно верно, — Юкио властно указал мне на одно из кресел, а сам сел на диван и положил одну ногу на другую. — Я учился в выпускном классе Старшей Школы Академи в те времена.

— Отлично, — я послушно сел на кресло и наклонился вперёд, поставив локти на колени. — Если вам не трудно, расскажите, пожалуйста, о том инциденте.

Юкио отпил чуть-чуть из своего стакана и внимательно посмотрел на меня.

— Я готов, — вымолвил он. — Задавайте вопросы, юноша; я постараюсь на них ответить.

Значит, образ мышления этого человека максимально конкретный: он не любит растекаться мыслью по древу, а предпочитает чёткое направление для каждого ответа. Так даже проще: подобные личности, как правило, отличались превосходной памятью.

— Лекции журналиста Сато, — начал я. — Насколько мне известно, к нему записались практически все ученики. О чём были его занятия? Не проявлял ли он особого внимания к кому-либо из учеников?

Сайко поднял голову и задумчиво посмотрел на потолок.

— В те дни журналистика казалась нам заманчивой и романтичной, — медленно проговорил он. — Газеты читали все, а по телевидению крутили детективные сериалы о смелых репортёрах, которые раскрывали преступления. Конечно, в японском обществе подобное было невозможно, но это нас не останавливало: практически все хотели если не работать в газетах, то хотя бы иногда печататься в периодических изданиях. Поэтому, когда у нас в школе была объявлена неделя открытых дверей, все — абсолютно все — записались на лекции к Сато Кейичи. К тому времени он был довольно известен в нашем городке благодаря серии статей об археологических раскопках, которые велись неподалёку, и эта слава придавала ему в наших глазах ещё большую привлекательность.

Сато вёл свои лекции в актовом зале, так как в школе не оказалось аудитории, способной вместить всех желающих за раз. Он рассказывал о своём непростом ремесле, о том, как порой ему приходилось забывать про еду и сон, о раскопках и таинственных находках… В общем, слушать его было одно удовольствие. Курс его занятий рассчитывался ровно на одну неделю, и никому не приходило в голову их прогулять.

Первая лекция прошла на ура, но уже со второй начались странности.

Юкио замолк и, посмотрев на меня, через несколько секунд произнёс:

— Если вы изучали это дело, молодой человек, то имя Айши Рёбы вам знакомо.

— Совершенно верно, сэр, знакомо, — кивнул я. — Это мать моего друга Айши Аято.

На мгновение глаза Сайко блеснули. Он одним махом прикончил то, что оставалось от напитка, и поставил пустой стакан на низкий столик с мраморной столешницей. Вздохнув, он продолжил:

— Рёба была необычайно яркой личностью: умной, весёлой, привлекательной. Все хотели дружить с ней, и почти для каждого она находила доброе слово. Для Рёбы не представляло сложности найти общий язык с кем угодно, но вот Сато явился исключением из этого правила. Он начал придираться к Рёбе, зачем-то вызывал её для ответа, хотя формат его занятий вообще предусматривал только лекции. Он просил её пересказывать пройденный материал и въедливо пытался унизить за малейшую ошибку. Сама Рёба относилась к этому с юмором и порой отвечала Сато довольно остроумно.

Юкио замолчал и уставился в пустоту прямо перед собой.

— Когда именно Ёрико убили? — нетерпеливо спросил я, сползая на самый край кресла. — Лекции Сато уже закончились? Как случилось так, что он обвинил во всём Айши Рёбу?

— Пятого июня восемьдесят девятого, — Сайко опустил голову. — Это был четверг, и занятия планировалось проводить ещё два дня. Что же касается вашего последнего вопроса…

Юкио поставил обе ноги на пол и провёл ладонью по лицу.

— У него не было ни единого доказательства, — продолжил он, — ни одной улики. Всё, что он писал в своих статьях, — чистейшие спекуляции. Тем не менее, в выражениях он не стеснялся, и ему удалось за несколько дней настроить против Рёбы весь город, ведь «Аса но рингу» читали все. Мы — те, кто знал Рёбу лично, — пытались как-то помешать этому, но наши голоса тонули в рёве толпы, требовавшей привлечь убийцу к ответу. Комиссар Будо даже дала телевизионную пресс-конференцию, чтобы успокоить жителей городов, но не удалось: её отстранили, и сам мэр приказал арестовать Рёбу без малейших на то оснований. Я нанял ей адвоката из нашей семейной конторы — там, к счастью, имелся специалист по уголовному праву. Но он даже не успел изучить обстоятельства дела: судебное заседание организовали почти сразу же, и Рёбе пришлось защищать себя самой. Она прекрасно с этим справилась, ведь правда была на её стороне. Там и раскрылось, что за человек был этот Сато. Рёбу наконец-то отпустили, и вскорости она вернулась в школу. Мы все так радовались, что эта ужасная история закончилась, но убийцу — настоящего убийцу — так и не нашли.

Я задумчиво закусил нижнюю губу. Сказать или нет? Наверное, лучше поделиться с Юкио своими мыслями, ведь он лично знал всех участников той трагедии и мог сообщить мне что-нибудь ценное и подтвердить или опровергнуть мои гипотезы.

— Вам не кажется, что убийцей мог оказаться сам Сато? — осторожно спросил я.

Сайко внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.

— Думаю, это вполне возможно, — ответил он.

* 20 миль — около 32 км.

** При игре в американский футбол при первой подаче куотербек — самый важный игрок на поле — выбирает, кому бросить мяч, т.е. так называемого «ресивера». Часто от этого зависит весь дальнейший ход игры.

========== Глава 30. Японцы и их рутины. ==========

Я уходил от Сайко с чувством довольства собой: ещё один очевидец тех событий подтвердил, что моя теория имела право на существование. Правда, меня беспокоило одно: любой человек на месте Сайко Юкио обязательно спросил бы, зачем мне нужна информация по давно забытому делу. Но он не задал мне такого вопроса, хотя это можно было списать на специфический характер Юкио и полное отсутствие любопытства.

Теперь у меня имелись ещё более весомые основания полагать, что Такада убил не кто иной, как Сато, но доказать это, особенно спустя столько лет, казалось проблематичным. Однако сдаваться я не собирался ни в коем случае.

Но сегодня я уже ничего не мог сделать.

Оставшееся время от воскресенья я решил провести традиционно: с семьёй. Для этого, подходя уже к черте города, я позвонил отцу и попросил его выйти во двор с перчаткой и бейсбольным мячом.

Мы играли в кэтчбол добрых два часа и за это время успели обсудить хоккейные матчи (папа довольно непатриотично болел за канадских «Лейкерсов»), мою спортивную подготовку («Да ты просто бог кэтчбола, сынок! Ну-ка, покажи мускулы!»), а также довольно мастерски давать подачи. Я изо всех сил старался ему соответствовать, но удавалось мне это не всегда: некоторые из его бросков я ловил с огромным трудом. Неудивительно: в старшей школе папа был капитаном команды по бейсболу; мне же такое не светило главным образом потому, что мистер Роберт Джонс, в отличие от меня, получал образование в американском учебном заведении.

После пары часов такого времяпрепровождения мы с папой, оба вымотанные, но счастливые, направились в квартиру, чтобы пообедать всей семьёй.

И если это и была та самая пресловутая американская мечта, то мне очень повезло в ней жить.

***

Понедельник начался для меня вполне типично: миллионы японских школьников вставали под отвратительную трель будильника на смартфоне и медленно садились на матраце, как зомби. Они направлялись в ванную, по дороге лениво почёсывая затылок, и чуть оживали только тогда, когда плескали холодной воды себе в лицо. Они чистили зубы, обрабатывали подмышки дезодорантом, потом шли назад в свою комнату и облачались в школьную форму, которая гордо занимала место на вешалке-плечиках на самом видном месте.

Потом следовал завтрак, и тут моя рутина отличалась от общеяпонской.

В Японии еда занимала заметное место в быту (как и должно быть). Местные жители трепетно и трогательно прикипали к национальным блюдам, но не брезговали и фаст-фудом, от которого не полнели благодаря исключительно генетике. Завтраков тут не было; утром японцы ели то же, что и днём, и вечером. У них не имелось традиций вроде наших: яичница с беконом, тосты с джемом, рогалики с шоколадом, сэндвичи, овсяная каша, наконец, — этого здесь не понимали. С утра они употребляли что-либо из довольно широкой вариации блюд: гёдзу, какое-то варево из кучи ингредиентов, лапшу-рамен, свиные котлетки-тонкацу или карри. Ко всему обязательно полагался рис (и даже к лапше его ставили на стол), но вот хлеб здесь был редкостью.

Японцы полагали, что иностранцы, приезжавшие в их страну, должны играть по их правилам, значит, и завтракать соответственно, но я подчиняться не желал. Это был мой своеобразный мелкий бунт против местной уравниловки.

Так что я вальяжно прошёл на кухню и вытащил из холодильника упаковку с беконом и три яйца. Поставив на конфорку электрической плиты сковороду, я добавил туда каплю масла и начал с чувством глубокого внутреннего удовлетворения выкладывать на неё полоски бекона. Меня не волновало, что форма пропахнет; напротив, я хотел, что вся школа знала: Фред Джонс ел на завтрак традиционную американскую яичницу. И пусть они возмущаются — это их проблемы.

Перевернув подрумянившийся бекон и разбив сверху на него все три яйца, я уселся за стол и начал терпеливо ждать.

Родители пока ещё спали — им, в отличие от меня,нужно было на работу только к девяти, а я являлся уже большим мальчиком, чтобы собраться самому.

Пока яичница жарилась, я сделал себе кофе с молоком и небрежно поставил свою высокую глиняную кружку на стол. Эти кружки нам всем купила бабушка Танжерин перед поездкой в Японию. Я тогда был ещё маловат, чтобы пить из такой, но настоял, что буду пользоваться только ей. С тех пор прошло много лет, а эта кружка до сих пор служила мне верой и правдой.

Эх, всё-таки правы международные психологи: иногда в нас, белых людях, просыпается непонятная сентиментальность, особенно вдали от дома!

Но не стоило об этом задумываться, иначе моя прекрасная яичница могла сгореть.

Съев завтрак прямо со сковороды (ещё один мини-бунт против формализма), я быстро вымыл посуду и ушёл с кружкой кофе к себе в комнату.

Мне пришлось собираться чуть более спешно, чем хотелось бы: вчера я несколько увлёкся книгой, которую читал, и напрочь забыл о такой напасти, как понедельники, так что складывать в сумку тетради и учебники мне приходилось торопливее, чем я бы желал. Но я не сетовал: жизнь такова, что ей нужно радоваться всегда, даже в самом начале трудовой недели.

Кроме того, сегодня я снова увижу своих дорогих друзей Мегами и Масута, а также своего… В общем, Аято.

К тому же, завтра у Будо будет день рождения, и он наверняка попросит меня помочь с организацией: отмечать он собирался в помещении клуба боевых искусств, значит, работы будет предостаточно. Ещё он намеревался произвести впечатление на Кизана, а для этого нужно немало постараться: красотка из театрального клуба была не из тех, кого легко потрясти.

Собравшись и одним махом допив остывший кофе, я вышел из квартиры и, быстро заперев дверь, выскользнул на улицу.

Солнце уже стояло высоко, и многие из жителей нашего района направлялись по своим делам. У всех них был крайне занятой вид; они скромно потупились, как полагалось настоящим японцам, и спешили на службу, работу или учёбу. Я, вышагивая с поднятой головой, казался себе настоящим бунтарём, хотя со стороны, скорее всего, смотрелся как позёр.

Привычно раскланявшись у ворот школы с учительницей физкультуры, я направился во внутренний дворик. Никогда не был особым любителем свежего воздуха, но посчитал нужным проверить, не здесь ли Аято. Зачастую именно тут, у фонтана, и собирались многие из наших учеников, так что Айши как президенту здесь тоже было чем заняться.

Переобувшись, я прошёл по чисто вымытой дорожке и остановился неподалёку от одной из скамеек. Народу здесь и вправду было много: кто-то читал учебники, кто-то вперился в смартфон, кто-то усиленно общался, делясь впечатлениями от просмотренного аниме или пройденной накануне игры.

У одного из деревьев стояли Осана Наджими и Таниши Рокуро. Осана вся раскраснелась и, несмотря на прохладное утро, постоянно обмахивалась руками. Таниши же, с совершенно идиотской улыбкой на лице, рассказывал ей о фестивале цветов, который планировался в одном из сети отелей его семьи.

— Есть гортензии, есть розы, а есть самый прекрасный цветок в мире, — протянул Рокуро и мягко взял Осана за руку. — Его нет ни в одном из справочников, и он называется «Наджими».

Осана захихикала. Я отошёл на безопасное расстояние от этих двоих, испытывая сложную гамму эмоций. С одной стороны, я, конечно, был счастлив за них, с другой же — меня начинал беспокоить рвотный рефлекс. Если ей и в самом деле нравились комплименты Таниши, значит, они и вправду нашли друг друга.

На бортике фонтана сидел Ямада Таро. Отложив в сторону какой-то увесистый том, он разговаривал о чём-то со своей младшей сестрой. Последняя счастливо улыбалась, накручивая на палец кончик одного из хвостиков, в которые были убраны её волосы, и выглядела абсолютно счастливой. Её тюфякоподобный братец вещал что-то про рыцарей Круглого Стола, и она слушала с истинным восторгом настоящей японки.

Чуть поодаль стайка девочек сгрудилась вокруг одной из них — она держала в руках планшет. Они все с преувеличенным вниманием смотрели на экран и время от времени синхронно хихикали. Президент кулинарного клуба Амаи Одаяка с широченной улыбкой на лице обносила всех огромным блюдом с домашним печеньем.

Иными словами, жизнь била ключом, но вот Айши нигде не было видно, и меня это немного смутило. С другой стороны, он вполне мог присутствовать где угодно: в кабинете совета, в своей аудитории, в библиотеке, наконец — в его обязанности не входило патрулирование школьных угодий.

Я направился к одной из дверей в здание школы, чтобы войти внутрь, но тут же резко остановился и покачал головой. Фредди, приятель, ты ведёшь себя как какой-то преследователь-сталкер, а ведь вы даже ещё не состоите в отношениях. Лучше оставить Аято в покое — пока.

И я, усевшись по-турецки прямо на сверкавшие от чистоты плиты прогулочных дорожек, достал из сумки камеру. За всеми этими перипетиями в виде расследования убийства Такада и открытием своих чувство к Аято я несколько позабыл о своих основных обязанностях, а ведь я являлся президентом клуба фотографии и должен был регулярно через Гемма загружать на сайт школы новые вдохновляющие кадры.

Так я провёл минут пятнадцать, усиленно запечатлевая сакуры, в изобилии росшие во внутреннем дворике, и аккуратно подстриженные кусты. Несколько раз в кадр попадали части тела моих драгоценных соучеников, но я не обращал на это внимания, будучи полностью поглощён творческим процессом.

Когда с вишнёвыми деревьями и кустами было покончено, я решил переключиться на фонтан и нацелил объектив туда. На бортике, как и четвертью часа ранее, сидел Ямада Таро. Его сестру заменила высокая и худая старшеклассница с печальными коровьими глазами и митенками на руках.

Руто Ока, моя одноклассница.

Надо сказать, внешне она была ничего, но её портила манера говорить медленно и исключительно загробным голосом. Порой это ужасно раздражало, и хотелось приложить её по башке, чтобы выражалась нормально, но увы: такие порывы в любом обществе принято сдерживать.

Она наклонилась к Ямада довольно близко и что-то вещала ему прямо на ухо, нервно комкая кромку форменной юбки длинными пальцами. Таро, положив ладонь на обложку закрытой книги, покоившейся у него на коленях, внимательно слушал Оку и кивал в такт её словам. На его губах играла типичная японская улыбка — любезная, приятная, нерадостная, никакая.

Сделав один кадр с этой колоритной парочкой, я направился в здание школы: мне хотелось как можно скорее пообщаться с Гемма.

Он ожидаемо оказался в помещении своего клуба за самым дальним от двери монитором. Равнодушно выслушав мою просьбу, он взял у меня из рук карту памяти, бросил сквозь зубы: «Подожди», моментально перекопировал изображения на жёсткий диск и вернул мне носитель. Поблагодарив его, я направился было к выходу, но Гемма задержал меня негромким окликом:

— Джонс!

Я удивлённо развернулся на пятках и уставился на него. Обычно милашка Таку изо всех сил старался свести любое общение к минимуму и редко когда инициировал разговор сам. Что ж, может, он решил измениться и начать потихоньку открываться людям, и за это одно надо его похвалить.

— Что там с расследованием? — тихо спросил он. — Ну, с тем, для которого ты просил меня раскопать материалы.

— Пока и сам не в курсе, друг, — я пожал плечами. — Я допросил некоторых из очевидцев, свидетелей и просто связанных лиц, но пока ничего конкретного. Знаю только одно: Айши Рёба не совершала этого преступления, но кто именно убил бедняжку Такада, пока не уверен. Есть кое-какие подозрения насчёт того, что это сам Сато — тот журналист, который развернул кампанию против Айши, — но никаких доказательств или весомых улик я не нашёл.

Гемма опустил голову.

— Руто Тоширо и Кагуро Мегуми обнаружили тело, — вымолвил он. — С ними надо было пообщаться в первую очередь.

— Так и сделано, приятель, — улыбнулся я. — Мы с Айши Аято ходили в эзотерический салом к Руто Тоширо, и он поделился с нами впечатлениями от того кошмарного события. Что же касается второй очевидицы, то её ещё нужно разыскать.

— Не нужно, — Гемма спрятал ладони в карманы и исподлобья посмотрел на меня. — Я порыскал в сети и установил, как её зовут сейчас и где она живёт.

— И? — я выжидательно поднял брови. — Поделись же со мной этими сведениями, мой верный Робин.

Пропустив мимо ушей эту шпильку, Таку сделал шаг вперёд и, понизив голос, практически прошептал:

— Кагуро Мегуми теперь Рио Мегуми. Она работает консультантом в центре психологической помощи в Шисуте, специализируется на детских и отроческих травмах. Её дочь — Рио Юи, она учится в первом классе нашей школы.

Я отстранился и посмотрел на Гемма с некоторым уважением. Надо отдать ему должное: из него получилась неплохая ищейка, хотя расспрашивать людей и разговаривать с ними он точно не смог бы. Но ничего: эту часть я с радостью возьму на себя.

— Спасибо, приятель, — я потрепал Таку по плечу, отчего тот поморщился и резко отступил назад. — Ты очень помог. Сегодня же возьмусь за эту Кагуро-Рио.

И, отдав Гемма честь, я спешно вышел из помещения клуба. Мой путь лежал в кабинет школьного совета, и стремился я туда попасть по нескольким причинам: во-первых, Мегами должна была уже вернуться с Кюсю, и я жаждал в подробностях узнать, как у неё дела; во-вторых, моя прекрасная подруга регулярно посещала Центр Психологической Помощи, и она могла при случае провести меня туда.

Подбежав к нужной двери и постучавшись, я отодвинул створку в сторону.

Мегами сидела за своим столом и до моего прихода, по-видимому, разговаривала с Айши, который стоял у принтера и копировал необходимые бумаги. Они оба повернулись к выходу и смотрели на меня. Я же застыл в дверях, как полнейший придурок, и захлопал ресницами: я уже успел забыть, какой Аято… Сногсшибательный.

Он стоял у копира и спокойно закладывал в устройство автоподачи один документ за другим, и в его позе было столько изящества и вместе с тем достоинства, что он казался гостем из былых времён, когда по этой самой земле ступали гордые самураи, для которых превыше всего стояла честь.

Мегами, вставшая с кресла и улыбнувшаяся мне, выглядела абсолютно расслабленной в его обществе. К счастью, она больше не считала Айши злодеем номер один. Более того, они смогли наладить контакт, а это, учитывая полнейшее недоверие моей дорогой подруги мужчинам, дорогого стоило.

Помахав рукой Мегами и кивнув Аято, я начал расспрашивать её о поездке. Она отвечала мне совершенно открыто и свободно, не смущаясь общества Айши. Как оказалось, на Кюсю открылся очередной огромный филиал их корпорации, а ещё она прошла культурную программу и умудрилась даже привезти оттуда одну картину.

— Когда придёте с Масута ко мне в гости, покажу её, — подытожила моя подруга, демонстрируя мне смартфон с фотографиями, сделанными на острове. — Это работа местного мастера; его пейзажи пока не особо известны, но они просто завораживают, ты не находишь?

Безучастно посмотрев на фото картины с изображением какого-то скалистого берега, я вежливо кивнул и похвалил цветовую гамму.

На самом деле, я всегда относился к искусству довольно ровно. Рисование никогда меня не привлекало; мне всегда больше нравилась фотография. Я уважал талантливых художников, но старался делать это на расстоянии.

Мегами ещё долго распространялась об отеле и тамошних красотах, о размере филиала и его значимости для головной корпорации. Аято закончил с документами, сел за длинный стол и начал быстро печатать что-то на клавиатуре ноутбука. Я внимательно слушал рассказы Мегами, но не забывал при этом краем глаза следить за ним.

Аято явно умел работать: все его движения были чёткими, а взгляд — ясным. Он не мечтал, не «зависал», не тратил время попусту, а использовал с толком каждую секунду. Закончив с документами где-то за десять минут, он подошёл к нам и непринуждённо вступил в беседу, спросив у Мегами, в каком именно отеле она остановилась.

Моя дорогая подруга совершенно спокойно начала рассказывать ему о чудесной гостинице, где мало туристов и много этажей. Аято внимательно слушал, изредка вставляя уместные вопросы. А я… Я словно онемел, неотрывно глядя на него.

И ежу было понятно, что со стороны я выглядел, как маньяк, но я ничего не мог с собой поделать: Аято покорил меня окончательно. Именно в эту минуту я понял, что надёжно сижу у него на крючке и вряд ли когда-либо слезу.

Наш премилый разговор прервали тем же способом, каким и я двадцать минут назад: дверь открылась, в кабинет вошли Масута и Сато Кику.

— Мы встретились в коридоре, — Будо кивнул на свою спутницу, на лице которой играла обычная для неё неискренняя улыбка. — И вот… Поняли, что направляемся в одно и то же место.

— И, скорее всего, по одному и тому же делу, — присовокупила Кику, проходя на середину помещения и поочерёдно оглядывая нас. — Я так понимаю, вся команда по расследованию убийства Такада Ёрико в сборе?

========== Глава 31. Эротический романс. ==========

Как ни странно, никто не растерялся; видимо, все ожидали подобного от Сато. Мегами с серьёзным видом кивнула и молча указала на длинный стол, предлагая всем нам усесться и хорошенько обсудить наше общее дело. Сама она заняла своё кресло. Я поспешил приземлиться на стул рядом c Аято; Масута и Кику достались места напротив нас.

— Итак, — Мегами сложила руки на столе, как примерная ученица, — насколько я поняла, Фред успел сделать довольно много.

— Разговор с моей двоюродной бабушкой был очень важен, — вставил Масута. — Она вела официальное расследование — до тех пор, пока её не отстранили. Так вот, как оказалось, улик по делу почти совсем не нашли, и разбирательство инициировали под давлением общественного мнения.

— Мы пообщались с Руто Тоширо — он был одним из дежурных, которые обнаружили тело, — вступил в разговор Аято. — На него это произвело огромное впечатление, как и следовало ожидать. А ещё мы предприняли попытку встретиться с матерью покойной — к сожалению, безуспешно: она не стала с нами разговаривать.

Мегами покачала головой.

— Это её право, — вымолвила она, сплетя пальцы. — Боюсь, тут мы ничего не можем поделать; придётся идти дальше.

— Насчёт этого, — я поднял палец. — Твоя тётя притащила в школу люминол — это раствор для обнаружения скрытых пятен крови. Мы обследовали стены и пол близ места преступления, но не нашли ничего: кто-то вымыл там всё с использованием отбеливателя или хлорки.

— «Кто-то»? — нахмурилась Мегами. — Ты же не думаешь…

— Это могло быть и простым совпадением. — вмешалась Сато, деловито поправив очки. — Я сама на дежурстве видела, как девочки из клуба садоводства мыли полы водой, отдающей хлором. Как я поняла, одна из них принесла остатки средства из дома.

— Но разве это не странно, что такое произошло именно сейчас? — упорствовала Мегами, упрямо сдвинув брови у переносицы.

Аято легко выдохнул и поднял руку, привлекая внимание к себе.

— Думаю, за почти тридцать лет могло случиться всякое, — вымолвил он. — Нет гарантии, что за всё это время ни одному из учеников не пришло в голову то же самое, что и этой девочке из садоводческого. Дубовые полы и плитки наверняка уже сотни раз мыли разбавленной хлоркой.

Масута, внимательно выслушав, коротко кивнул и бросил:

— Такое возможно.

— Теперь, когда следов крови мы не обнаружили, — начал я, сложив ладони домиком, — расследование осложнилось ещё больше. Улики, если даже они и имелись, давно остыли или подчищены, и нам остаётся лишь полагаться на свою интуицию и свидетельские показания — тех, кто готов с нами говорить, разумеется.

Я осёкся и кинул взгляд на Кику: разговор шёл по очень опасному и травматичному пути для неё, и я бы предпочёл вообще не обсуждать это, но информация об её отце была частью расследования…

Мои мучения прервала сама Сато. Холодно улыбнувшись и сложив руки на столе, она произнесла:

— Многое указывает на то, что убийца — Сато Кейичи.

Будо ахнул. Мегами опустила голову и едва слышно кашлянула, Аято отвёл глаза в сторону, я же уставился на неё, поразившись такой смелости и открытости.

Чёрт возьми, надо что-то сделать. У этой девчонки в душе наверняка ураган, и я просто должен как-то успокоить её, дать какое-нибудь ощущение комфорта.

— Ты в порядке? — тихо спросил я. — Я имею в виду, это твой отец, и ты не обязана…

— Фред, — Кику подняла ладонь; черты её лица затвердели, словно она в одно мгновение превратилась в восковую статую. — Не хочу вызывать ни у кого жалости, но всё же скажу: жизнь у меня была непростая. Вам всем известно, как дело Такада отразилось на репутации нашей семьи, но, вопреки всему, мать не бросила отца: она терпела его пьянство, его дикие выходки, его тунеядство — всё для того, чтобы спасти семью. Она долгие годы верила, что сможет своей любовью и светом всё исправить, вылечить своего мужа и сподвигнуть его жить дальше. Но не вышло: однажды, после того как соседи в очередной раз написали на нашей двери оскорбительную надпись, она не выдержала и, отослав меня гулять на улицу, покончила с собой. Тот день я помню плохо: он начисто улетучился из моей памяти. Лишь одно воспоминание живо в моём сознании: когда меня вернули домой, в ту самую квартиру, я увидела отца, собиравшего вещи. Он тогда отговорился каким-то делами, и я поверила: обмануть шестилетнего ребёнка не составляло труда. Он потрепал меня по голове, подхватил чемодан и ушёл за дверь. И с тех пор я его не видела.

Сато сделала паузу, собираясь с силами, а потом снова продолжила; её голос звучал необычайно чётко в звенящей тишине кабинета школьного совета:

— Меня воспитали дальние родственники. Они относились ко мне очень хорошо, но всё же я покинула их гостеприимный дом, как только смогла зарабатывать на хлеб сама. Я изучила программирование — самообразование помогло мне не сойти с ума в те тяжёлые моменты, когда я вспоминала мать и отца. Теперь со мной всё в порядке: я неплохой специалист в компьютерном деле, и многие пользуются моими услугами, но до сих пор порой на меня накатывает тоска и печаль.

Голос Кику не дрожал, но я мог себе представить, что она сейчас переживала. Она практически похоронила те жуткие воспоминания, и вот сейчас мы невольно заставили её снова погрузиться в ту жуткую бездонную яму…

К чёрту всё. Мне плевать, что там принято у этих японцев; я вижу, что человеку нужна поддержка, и я её окажу тем способом, каким умею.

Я резко встал со своего места и, обойдя стол, подошёл к Кику. Порывисто наклонившись, я обнял её, тихо проговорив: «Всё нормально, ты не одна». Сато улыбнулась и потрепала меня по руке, демонстрируя, что принимает моё сочувствие и благодарит за него. Я разогнулся и пошёл на своё место. Как ни странно, никто из присутствовавших не глядел на меня осуждающе: думаю, они все понимали, что именно сподвигло меня на подобное тактильное выражение поддержки. И, несмотря на пресловутый японский менталитет, включавший в себя строжайший запрет на то, чтобы трогать кого бы то ни было, я знал — душой они все со мной.

— Спасибо за понимание, — Кику улыбнулась. — Хочу сказать, что теперь всё в порядке: прошлое есть прошлое, и своё я уже давно похоронила. Я рассказала о детстве лишь с одной целью: дать понять вам всем, что за человек Сато Кейичи, и теперь вы это знаете из первых рук. Он патологический эгоист, врун, алкоголик и невероятно жестокий человек, способный бросить малолетнюю дочь, потому что считал её обузой. К тому же, он изменял моей матери — той самой женщине, которая поддерживала его, несмотря ни на что. Его любовницей многие годы оставалась бывшая балерина по имени Дзинкури Акико…

Сато прервалась и обвела всех присутствовавших внимательным взглядом.

— Дзинкури? — Аято потёр подбородок. — Знакомая фамилия…

— Дзинкури Берума, — хрипло вставил я. — Она учится в параллельном с тобой классе и состоит в моём клубе. Дзинкури Акико — её мать.

— Именно, — Кику откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. — А Сато Кейичи — её отец.

Мегами сдавленно вскрикнула и прижала ладонь ко рту. Масута с шумом втянул в себя воздух. Аято, сидевший рядом со мной, нахмурился и сжал руку в кулак.

— Просто уму непостижимо, — бросил он. — Это точно установленный факт?

— Спроси Фреда, — Кику кивнула на меня. — Он ходил к дому Дзинкури, чтобы переговорить о деле Такада, и случайно услышал кое-что.

Тотчас же взгляды всех присутствовавших устремились ко мне, и я почувствовал себя неудобно, вспомнив, как подслушивал под дверью, а потом, когда меня заметили, убежал так стремительно, что изранил себе ступни.

Хотя, если подумать, чего тут стыдиться? В конце концов, я расследовал убийство, а эта развесёлая Акико путалась с подлецом Сато, и они явно замышляли кое-что нехорошее.

— Так и есть, — я улыбнулся и развёл руками. — Виноват. Я узнал от Роншаку Чичиэ, что Дзинкури Акико… Э-э-э… Состояла в отношениях с Сато ещё в те времена, когда Ёрико убили. Мне захотелось переговорить с ней, и я поехал туда, но не успел постучаться: меня остановил мужской голос. Я, признаюсь, подслушал разговор и не пожалел об этом: Акико, Сато и Сайко Юкина обсуждали возможность как-то насолить семье Айши в целом и Рёбе в частности, а ещё Акико упомянула о том, что Берума — дочь Сато Кейичи. На этом моменте я от удивления издал какой-то звук, они обнаружили слежку, и мне пришлось удирать.

Мегами нахмурилась и покачала головой.

— Тётя никак не успокоится, — вымолвила она, барабаня пальцами по столу. — Она предпочитает в упор не видеть объективных доказательств невиновности Айши и напирать на то, что именно Рёба зарезала Ёрико.

— Мне кажется, она просто поддалась чарам Сато Кейичи, — Кику махнула рукой. — Он мог быть просто очаровательным, когда хотел, а ещё умел пустить пыль в глаза, поэтому в то время его жестокой лжи поверило полгорода.

— Какой ужас, — Масута покачал головой, всё ещё пребывая в шоке. — Как он мог так поступить… Это просто уму непостижимо.

— Просто он такой человек, — Аято пожал плечами. — Теперь я ещё больше уверен в том, что его необходимо включить в список подозреваемых, если ты, конечно, не возражаешь, Кику.

— Возражаю? — Сато усмехнулась. — Да я двумя руками за то, чтобы этого человека призвали к ответу за то, что он совершил!

— Но если дело дойдёт до суда, это заденет и тебя, — проницательно заметила Мегами, поправив чёлку.

— Не заденет, — Кику помотала головой. — Я уже давно порвала с ним всяческую связь и буду отрицать наше родство, если он каким-то чудом вдруг вспомнит о моём существовании.

Всё-таки эта девчонка обладала невероятной силой: её жизнь была практически разрушена, но она смогла подняться и начать сызнова, хотя это так нелегко, особенно на фоне жутких травм, перенесённых ею. И если она хочет справедливости для Такада и наказания для своего отца, то я обязан сделать всё возможное для этого.

— Ты молодец, — с чувством вымолвил я. — Хорошо, что ты состоишь в нашей команде. Если понадобится помощь, знай: я готов оказать её в любую минуту.

— Спасибо, Фред, — улыбнулась Кику. — Мне было важно это услышать.

Я кивнул ей, всем видом стремясь показать, что готов поддержать её, но в то же время достаточно деликатен, чтобы не навязываться.

— Очень хорошо, — Аято встал со стула. — Думаю, нам пора заканчивать наше совещание: мы обсудили всё, что хотели. Предлагаю за обедом поговорить о планах на дальнейшие действия, а сейчас, извините, мне нужно вас покинуть: для клуба любителей мистики привезли новые шкафы, и я обещал их собрать.

— И мне тоже пора, — Будо слегка покраснел. — У меня завтра день рождения, и мне нужно заранее распланировать всё так, чтобы гостям было комфортно.

— Особенно одной гостье, — я шутливо подмигнул другу. — Тебе помочь?

— Пока нет, но было бы здорово, если бы завтра с утра ты пришёл ко мне в кружок, — проговорил Масута, вставая и одёргивая форменный пиджак.

— Не вопрос, приятель, — я приставил два пальца к виску. — Буду у тебя с первыми петухами.

Кику тоже поднялась со своего места.

— Думаю, и мне пора, — вымолвила она. — Я бы хотела некоторое время побыть одна, так что, думаю, пойду во двор.

— Постарайся не пропустить звонок на урок, — Аято галантно раскрыл перед ней дверь. — У тебя есть с собой часы или телефон? Я могу зайти за тобой за четверть часа до начала уроков.

Они оба вышли из кабинета, за ними заторопился Масута. Я тоже встал со стула, но тихое мегамино «Фред, подожди» заставил меня замереть на одном месте.

— В чём дело, подруга? — спросил я, снова садясь на место. — Хочешь поговорить о Юкине?

— Нет, нет, — моя подруга помотала головой. — Кенчо написал мне сообщение, в котором сказал, что ты вчера приходил к нам домой и разговаривал с папой.

Я хлопнул себя по лбу и досадливо цокнул языком. Это надо же: вчерашняя встреча и беседа с Сайко Юкио совершенно вылетела у меня из головы, а ведь она была довольно важна для нашей совместной миссии.

— Совсем забыл, — я улыбнулся и развёл руками. — Приходил вчера, чтобы поговорить с твоим отцом — он ведь тоже был очевидцем тех событий. Попутно нарвался на твоего премилого братика, и мы с ним слегка поцапались, но ничего серьёзного. Сайко Юкио рассказал о лекциях Сато, об Айши Рёбе и о ситуации, которая сложилась тогда. Он тоже убеждён в невиновности Рёбы, а также согласился с тем, что преступником мог оказаться Сато.

Мегами вздохнула и опустила голову.

— Словам отца об Айши Рёбе доверять нельзя, — произнесла она. — Он был в неё влюблён, когда они учились в школе.

Я изумлённо уставился на подругу, в душе гадая: сколько ещё поразительных откровений мне сегодня предстоит узнать.

— Это он сам тебе рассказал? — спросил я, немного придя в себя.

— Нет, — Мегами вздохнула и потёрла виски так, словно у неё разболелась голова. — Я случайно услышала, как отец с тётей спорили, и она обвинила его в том, что он до сих пор испытывает чувства к Айши Рёбе и из-за этого мама и уехала в Австралию, бросив семью.

— О… — я замер, не зная, что и сказать. — Это ужасно.

— Я уже смирилась, — Мегами махнула рукой. — Поначалу мне было тяжело: как только я услышала это, сразу же поспешила свалить всю вину за развал нашей семьи на Айши: это она виновата, что папа любил её в школе, значит, и за то, что мама уехала, в ответе тоже она. Я возненавидела Айши Рёбу, потому что так было легче: думать, что во всех бедах виноват кто-то другой. Именно поэтому я и поверила тёте так легко, приняла её теории насчёт того, что причиной смерти Ёрико была только и исключительно Рёба. Теперь я понимаю, что это чистой воды абсурд, и я из-за этого в последнее время вела себя, как истеричка, но тогда — кстати, не так уж и давно — мне это казалось правильным.

Встав со стула, я подошёл к Мегами и, присев у её ног на корточки, дружески заглянул ей в глаза.

— Всё нормально, подруга, — тепло проговорил я. — Ты очень сильная, потому что истинная сила состоит в том, чтобы уметь признавать свои ошибки. Теперь всё в порядке, и недоразумение между тобой и Айши улажено, так что беспокоиться не о чем.

Мегами кивнула и покраснела, нервно одёрнув юбку на коленях.

— Тебе лучше встать, — вымолвила она.

Хмыкнув, я послушно поднялся и шутливо произнёс:

— Откровенность за откровенность: тебе нечего бояться в моём обществе, потому что я, кажется, гей.

========== Глава 32. Материальная девчонка. ==========

Глаза Мегами округлились. Она чуть подалась назад и отъехала на кресле на целый метр.

— Как? — выдохнула она. — Ты… То есть… Ты уверен?

— Не совсем, — признался я, улыбаясь. — Парни в общем меня не привлекают; я влюблён в одного конкретного.

Мегами посмотрела на меня и вдруг порывисто встала с кресла.

— Я хочу, чтобы ты знал, Фред, — с горячностью произнесла она, — что я в любом случае поддержу тебя. Ты можешь без страха довериться мне, потому что я всегда буду на твоей стороне. Ты мой друг, и я принимаю тебя любым.

Это была короткая, но чрезвычайно искренняя речь. Мои глаза чувствительно защипало, и мне пришлось потупиться и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы моя подруга не заметила предательские слёзы. Не стоило смущать её ещё больше.

Справившись с собой, я выпрямил спину и широко улыбнулся, протянув руку. Мегами робко коснулась своими пальцами моих, и этот жест сказал мне гораздо больше, чем любые слова.

Чем я заслужил таких прекрасных друзей, которые дарили мне признание и понимание?

— Фред, — Мегами шагнула вперёд и с беспокойством заглянула мне в глаза. — Не сочти за бестактность, но я просто должна спросить… Ранее ты сказал, что влюблён кое в кого. Этот человек… Это не Айши Аято?

Подняв брови, я с изумлением воззрился на подругу. Насколько я знал, у чёткой и логичной Мегами интуиция отсутствовала если не полностью, то большей частью, и тем удивительнее казалась её догадка.

— В самом начале учебного года, — пояснила Мегами, видя моё смятение. — Помнишь, тогда, когда ты фотографировал торжественную линейку? После этого вы с Масута пришли ко мне в гости, и там Кенчо обнаружил снимки Айши у тебя на камере. А затем… То, как ты вступался за него, с какой лёгкостью принял в друзья, затем твоё теперешнее признание в… Иных склонностях… В общем, я сложила всё это и поняла, что твоим любимым мог быть только Айши.

Я пожал плечами: все выводы моей дорогой подруги, как и обычно, оказались логичными и обоснованными. И я решил, что раз уж начал откровенничать, то нужно идти до конца.

— Да, это Аято, — просто проговорил я, глядя в сторону.

— О! — воскликнула Мегами. — Он сам знает?

— Конечно, нет, — я замахал руками. — Пока никто не в курсе, кроме тебя, моя догадливая леди.

Мегами без тени улыбки посмотрела на меня. Наверное, она куда лучше меня осознавала, в какой заднице я оказался, но мне уже было нипочём: я дошёл до стадии, когда на первый план выходила лишь любовь, прекрасная и незапятнанная.

Я осознавал, что, возможно, мои чувства так и останутся безответными, но сдаваться не собирался. Нельзя заставить кого-то любить, но внушить им такую мысль дружеской поддержкой, подарками, знаками внимания, готовностью помочь — можно, почему нет?

— И что ты собираешься делать? — спросила Мегами, скрестив руки на груди.

— Как что? — я издал нервный смешок. — Буду жить дальше и пытаться добиться взаимности.

— А если… — Мегами закусила губу и застенчиво прочистила горло. — Ну, если он не разделяет твоих пристрастий?

С сомнением склонив голову набок, я медленно проговорил:

— Вчера твой противный братец сказал, что Аято уже влюблён в одного парня. Я, конечно, в курсе, что Кенчо — порядочная гадина, уж извини, подруга. Но одно в нём неплохо: он редко прибегает к лжи, стараясь изводить людей правдой. Кроме того, несколькими днями ранее я заметил, с каким обожанием Аято глядел на Ямада Таро. Я понимаю, что это звучит притянуто и немного жалко, но интуиция мне подсказывает, что я прав: у Аято есть чувства к этому Ямада.

Мегами резко выдохнула и решительно подняла подбородок.

— В конце концов, это не моё дело, — проговорила она. — Извини, если нечаянно надавила на тебя; я этого не хотела. Ещё раз повторю, что в моём лице ты всегда найдёшь поддержку и помощь, а ещё мы вместе расскажем всё Масута, когда ты будешь готов.

Она шагнула вперёд и порывисто обняла меня. Я не успел удивиться этому знаку доверия, потребовавшему от Мегами необычайных душевных усилий, как она отстранилась и громко спросила, глядя мне через плечо:

— А ты что здесь делаешь?

Я обернулся. В дверях стояла Ториясу Акане — одна из членов школьного совета. Она выполняла секретарские функции и состояла в совете уже давно. Акане считалась самой красивой девочкой в школе, но я этого никогда не находил: её черты лица отличались тонкостью и правильностью, но были довольно мелкими, а улыбка, почти всегда сиявшая на её лице, так и сочилась сахаром и оттого казалась ещё менее искренней, чем у остальных японцев. Походка Ториясу была изящной, как у балерины, но манера говорить отталкивала. Многие японки по какой-то неясной причине общались деланными тоненькими голосками с придыханием, и меня лично это жутко раздражало. Это называлось у них «женской речью» и уходило корнями в глубокую древность, когда прекрасные гейши обольщали мужественных самураев именно так и никак иначе. Мне же казалось, что в двадцать первом веке этот искусственный писк не может вызвать ничего, кроме содрогания.

К счастью, эта женская речь с течением времени утекала туда, где ей и положено было оставаться, — в небытие. В моду входила естественная манера разговора, однако некоторые оригиналки продолжали пищать с придыханием, считая, по-видимому, что это весьма сексуально.

Но не мне было об этом судить.

Ториясу входила в совет с первого класса, то есть, уже два года; она являлась нашей с Мегами ровесницей и училась в параллельном классе. Все остальные ученики нашей школы (особенно мужская половина) были в восторге от Акане, но мне она почему-то никогда не нравилась. Я считал её насквозь фальшивой, а её показную преданность Мегами и идеалам совета — напускной. И надо же случиться такому, чтобы именно эта девчонка оказалась в дверях кабинета в тот момент, когда я предавался откровениям с подругой! Интересно, сколько она услышала? Можно было лишь молиться, что немного.

— Я состою в совете, — мягко вымолвила Ториясу, проходя на середину комнаты и с изящной медлительностью садясь на один из стульев. — Зашла за бумагами для клуба любителей мистики: Айши как раз собирает там шкафы, вот я и решила заодно взять у Оки подпись за новую мебель. Я только что пришла и не знала, что вас нельзя беспокоить. Извините, если что.

Я с силой сжал зубы. Каждое слово из уст этой королевы красоты сочилось патокой, но мне казалось, что за этим великолепным женственным фасадом, за этим фарфоровым личиком, этими узкими и длинными глазами с пушистыми ресницами, этими розоватыми улыбающимися губами скрывался непростой и очень коварный ум.

Мегами кивнула, решив, видимо, не продолжать эту тему. Я распрощался с девочками и пошёл к выходу, а они, тем временем, заговорили о делах школьного совета.

Я же вышел за дверь и плотно прикрыл за собой створку, гадая, слышала ли что-нибудь Акане. Если да, то ей мастерски удалось это скрыть: я не заметил на её лице ни тени удивления, а оно должно быть, ибо нетрадиционная ориентация даже сейчас вызывала у консервативных японцев мини-сердечный приступ. В любом случае, если она хоть что-то услышала, это очень плохо: от такой, как Ториясу, можно было ждать всего.

Мне на ум пришёл один случай в средней школе; мы учились там все вместе: я, Мегами, Масута и Акане. Как-то раз парта Ториясу оказалась расписана ругательными словами, и она сказала учительнице, что за этим стоял я. Якобы она видела, как я выходил из классной комнаты в неурочное время, воровато оглядываясь по сторонам. Учитывая ещё и тот факт, что я был (и остаюсь) иностранцем, этого наговора хватило для того, чтобы я получил строгое наказание. Мои уверения в том, что это не я, никто не слушал, кроме Мегами и Масута, но и они не смогли понять, кто же на самом деле стоял за этим. Мне приходилось каждое утро прибывать в школу за час до занятий и убираться в классе и в коридоре. Несколько раз я пересекался с Ториясу, и она каждый раз при виде меня довольно улыбалась, как кошка, нализавшаяся сметаны. Я подозревал, что она сама разрисовала свою парту, чтобы потом подвести меня, но не мог ничего доказать, поэтому предпочёл смолчать. Но на будущее решил держаться подальше от этой красотки.

Однако нам было суждено учиться вместе и в старшей школе тоже, но Акане больше не предпринимала никаких подлых попыток сделать мне гадость. Напротив, она вступила в школьный совет и вся прямо-таки лучилась желанием помогать всем вокруг.

Может, она и изменилась. Может.

А может, и нет.

В любом случае, сейчас я уже ничего не мог поделать; оставалось лишь уповать на то, что Ториясу не успела вынести из нашего разговора ничего опасного для меня или Аято.

Выйдя на лестницу, я замер на площадке, а потом решительно направился вниз, лихо перепрыгивая через ступеньку. Насколько я знал, Аято помогал клубу мистиков с новыми шкафами, и ему явно не помешала бы дружеская рука: в том кружке ребята не особо рукастые. Так почему бы не посодействовать другу и заодно не провести лишних пару минут вместе?

Клуб любителей мистики, несмотря на свою малозначимость и отсутствие видимой практической пользы, всегда находил сторонников. Он существовал уже довольно много лет, и за это время его интерьер поменялся крайне мало.

Комната кружка располагалась на первом этаже рядом с пожарным выходом. Стены и потолок были выкрашены в лиловый цвет, а плитка на полу была иссиня-чёрной. Впечатление общей мрачности усугублялось ещё и тем, что большие окна были плотно занавешены бархатными чёрными портьерами, и помещение освещалось лишь парой ламп дневного света.

Аято собирал шкаф довольно ловко, периодически сверяясь с инструкцией и выбирая то один инструмент, то другой из открытой металлической коробки, стоявшей на полу. Заместитель президента клуба Хигаку Шин стоял неподалёку, подавая Айши то одну деталь, то другую. Остальные участники кружка сгрудились в другом конце помещения и шумно обсуждали что-то.

— Я всегда знала, что та больница — прибежище духов, — загробным голосом протянула первоклассница с двумя пышными хвостиками. — Злая аура призраков проникает даже сюда!

— Во-вот, — в тон ей вымолвила другая девочка с короткой стрижкой. — Там погибло столько людей, и теперь их неприкаянные души бродят там в поисках лучшей доли.

— Я думаю, простым экзорцизмом здесь не отделаться, — вступил в беседу высокий и стройный мальчик в очках. — Нужен особый обряд.

— Я проведу его, — Руто Ока торжественно склонила голову. — Но сначала нужно убедиться в том, что в этой больнице и впрямь живут духи. Давайте пока подождём; если я узнаю что-нибудь новое, сразу же возьмусь за подготовку к обряду.

Подумав про себя, что у этих ребят явно не все дома, я подошёл к Шину и Аято и поинтересовался, не нужна ли помощь.

— Было бы неплохо, — Айши поднял голову и улыбнулся. — Чем больше рук, тем быстрее пойдёт работа. Я рассчитывал закончить с этими шкафами до начала уроков, но время идёт, процесс движется куда медленнее, чем я рассчитывал, а ведь мне ещё идти за Кику.

— Точно, — я опустился на колени рядом и взялся за одну из полок. — Что за идиотизм обсуждают те ребята?

Хигаку Шин шумно вздохнул, и я, вздрогнув, повернул голову и посмотрел на него. У меня как-то вылетело из головы, что он один из тех самых пресловутых ребят, обсуждавших идиотизм, и говорить так было нетактично. Но Шин, судя по всему, ни капли не оскорбился. Присев с нами рядом на корточки, он тихо вымолвил:

— Кто-то распустил слух, что в старом заброшенном здании больницы за фермерской деревней водятся духи. Якобы ночью там мелькают световые всполохи, а если подойти ближе, то можно расслышать голоса и стоны. Естественно, они все пришли в телячий восторг и решили немедленно отправиться туда, но Ока считает, что пока свидетельств мало. Если будет ещё одно — она точно пойдёт в больницу и проведёт там подготовительную работу.

— Она одна? — Аято, привинтив полку, повернулся и внимательно посмотрел на Шина. — Не все вместе?

Хигаку ещё раз вздохнул и, потянувшись за одним из шурупов, поиграл им на ладони.

— Ока считается сильным медиумом, — тихо произнёс он, подкидывая шуруп и роняя его на пол. — Вроде как мы не сможем справиться с призраками без её подготовительной работы.

— Вот как, — Аято спокойно кивнул и, взяв шуруп, брошенный Шином, начал ловко ввинчивать его при помощи отвёртки в слот. — Ты говоришь прямо как скептик, Хигаку-семпай; неужели ты не веришь во всё это?

— Нет, не верю, — Шин сморщил нос и бросил недовольный взгляд в сторону своих товарищей по клубу. — На мой взгляд, это сущий идиотизм, как и сказал Фред.

Я хмыкнул и, отложив в сторону небольшой молоток, с любопытством посмотрел на Хигаку.

— Скажи, приятель, а почему тогда ты вступил в этот кружок?

Шин вздохнул — уже в третий раз.

— Я люблю литературу мистической тематики, — ответил он, мрачно поскрёбывая щёку ногтями. — При этом я сам не верю ни во что подобное. Здесь, в клубе, я наделялся на то, что смогу найти единомышленников, а набрёл на кучку фриков, визжащих от восторга при слове «демон».

— Бедняга, — хмыкнул я, неловко приблизившись к Аято и помогая ему с последней полкой.

Аято поднял взгляд и улыбнулся мне — как и обычно, одними губами, но почему-то на меня эта улыбка произвелаогромное впечатление: моё сердце забилось, как пойманная в силки птица. Я представил себе, что этот его миманс делал нас заговорщиками: мы знали, над чем смеялись, и нас обоих это забавляло, но остальным — ни слова.

Потупившись, чтобы скрыть запылавшие щёки, я несколько раз медленно глубоко вдохнул. Методика подействовала: сердцебиение нормализовалось и перестало сбоить, и я смог наконец-то поднять голову и вновь посмотреть на свой объект любви.

Айши уже закончил с полкой и с деловитым видом проверял свою работу. Его длинные смоляные ресницы трепетали, как крылья бабочки; казалось, каждое их движение отзывалось прямо в моей душе.

Мы втроём поставили стеллаж в вертикальное положение, и Шин начал неторопливо расставлять там книги. Аято с совершенно невозмутимым выражением лица принялся ему помогать. Моя помощь там не требовалась: вдвоём они справились раз в пять быстрее чем если бы Хигаку продолжил заниматься этим один.

Я подождал Аято, и мы вместе пошли прочь из этого царства мистики: наш путь лежал во двор, так как нужно было сначала сходить за Кику, а потом мы планировали разойтись каждый в свою аудиторию.

На выходе из помещения клуба Аято вдруг обернулся и внимательно посмотрел на Оку. Кивнув своим мыслям, он облизнул губы и снова поспешил за мной. Вся заминка длилась не дольше трёх секунд, но я почему-то забеспокоился и, как только мы вышли в коридор, негромко спросил:

— Что тебя сейчас задержало, приятель?

========== Глава 33. Христос. ==========

Аято усмехнулся, не глядя на меня.

— Просто задался одним вопросом, — расплывчато промолвил он. — Они ведь на самом деле верят во всё это, так?

— Ещё бы, — фыркнул я, подняв руки кверху и потянувшись. — Привидения, ёкаи, они и прочая нечисть, по их мнению, бродит по земле бок о бок с нами.

— Интересно… — Аято потёр подбородок и свернул к шкафчикам с обувью. — Может быть, они кое в чём и правы.

— Что?! — не дойдя до своего шкафчика, я подпрыгнул на месте и повернулся в направлении его голоса. — Никогда бы не подумал, что ты допускаешь существование привидений.

— Почему же? — спокойно ответствовал Аято. — Многие религии мира основаны на рассуждении о душе и о её судьбе после смерти телесной оболочки. Я думаю, не зря люди верили в нечто подобное почти пять тысяч лет, поэтому считаю, что души существуют. А что такое эти души, если не то, что мы называем призраками?

Я с сомнением пожал плечами, переобуваясь и спеша к дверям, ведущим из здания. Конечно, в одном он был прав: христианство подразумевало существование бессмертной души, я и сам в это верил, но мне казалось, что после того, как человек умирал, душа немедля возносилась (или проваливалась в ад). Они не задерживались здесь, среди живых, потому что им тут попросту было нечего делать. И мне казалось весьма странным, что такой рационалистичный человек, как Айши Аято, верил в ту же чушь, что и Ока со своими адептами.

— Они говорили о старой больнице близ деревни Хонсё? — спросил я, выходя из здания и присоединяясь к Аято.

— Именно, — Айши коротко кивнул, окидывая орлиным взглядом территорию перед школой. — Её закрыли уже давно, как только построили первый корпус современного госпиталя. В средней школе я даже проходил в больнице Хонсё тест на храбрость — мы всем классом пошли к старому зданию и бродили около, так и не решившись зайти внутрь. Мы провели там около часа, а потом разошлись по домам. Воистину жуткий опыт, повторять который я бы не стал.

Я склонил голову. Больница, о которой мы говорили, располагалась близ фермерской деревеньки — той самой, где жила семья Дзинкури. Когда-то давным-давно это было единственное медицинское заведение в округе, но потом Сайко со своим богатством решил исправить это и выстроил громадный госпиталь к северу от городов-близнецов Шисута и Бураза. Старая больница пришла в упадок практически в одночасье: весь персонал перешёл работать в более современное учреждение (потому что там платили больше, да и место являлось куда более престижным), и пациенты потянулись за врачами. Людям нравилось, когда о них заботились с помощью новейшего оборудования и самых наисовременнейших препаратов, поэтому те немногие упрямцы, что упорно оставались верны старой больнице, в итоге всё же переметнулись в свежевыстроенный госпиталь. Последний же за несколько лет разросся, обзаведясь кучей корпусов, несколькими аптеками и даже центром обучения для провизоров.

Здание старой больницы снести не смогли: помешали какие-то юридические сложности. Оно так и осталось стоять чуть в отдалении от деревни Хонсё как напоминание о том, насколько же бренно всё, что создано человеком. Иногда молодёжь проводила там тесты на храбрость, но взрослые люди старались держаться от того места подальше. О лечебнице ходили страшные слухи, ведь она стояла здесь много-много лет, и за это время там умерло множество человек.

Невольно содрогнувшись, я покосился на Аято. Он спокойно шёл по дорожке в сторону западного фонтана, у которого на скамье сидела Сато. Только его лицо было не таким непроницаемым, как обычно; в глубине чёрных глаз вспыхивали яркие искры, а линия рта была явно напряжена.

Интересно, что так на него повлияло? Вряд ли рассказы о старой больнице: Айши никогда не был трусом.

Я посмотрел вперёд, на Кику, сидевшую на скамейке и вставшую при виде нас. Она, как и всегда, улыбалась, но наверняка через силу, ведь ей пришлось пройти через многое, и возвращение её отца причинило ей немало боли.

— Урок начнётся через пятнадцать минут, — вымолвил Айши, мельком глянув на наручные часы. — Как насчёт того, чтобы поспешить в класс?

Сато молча кивнула, и мы втроём медленно пошли ко входу в здание. Я понимал, почему Аято решил сходить за ней лично, а не писать сообщение на телефон: он понимал, что ей как никогда нужна была поддержка, человеческое тепло.

Быстро переобувшись, мы поспешили к лестнице. Аято заговорил о планах на предстоящий фестиваль, который планировался на начало мая, и этим ему удалось преодолеть первоначальную неловкость момента. Кику оживилась и начала обсуждать свою довольно оригинальную идею насчёт наружного освещения. Я тоже не отставал, предложив открыть временное фотоателье и снимать каждого желающего в неожиданном образе.

— Это интересно и вполне осуществимо, — отметил Аято, внимательно выслушав меня. — Ближе к фестивалю я переговорю с Хоруда Пуресу насчёт костюмов для съёмок и обсужу с Кизана Сунобу возможность того, чтобы она предоставила часть из её декораций для антуража.

Кику вздохнула и улыбнулась.

— Жаль, что я не состою ни в одном из клубов, — вымолвила она, поднимаясь на последний пролёт лестницы. — Во время фестиваля это особенно заметно.

— Так вступи в компьютерный, — предложил я. — Ты же сама говорила, что увлекаешься этим. Крошка Гемма примет тебя совершенно спокойно — он не из тех, кто станет препятствовать твоему самовыражению.

Сато обернулась и, остановившись неподалёку от двери в наш класс, внимательно посмотрела на меня.

— Я никогда об этом не задумывалась, — медленно протянула она, — но ты, скорее всего, прав.

— Я тоже согласен, — вступил в разговор Аято, подошедший близко-близко ко мне, чтобы пропустить Масута и Кизана, направлявшихся в аудиторию и на ходу обсуждавших что-то. — Членство в кружке благоприятно скажется на твоём выпускном аттестате; впрочем, ты и сама это понимаешь, Кику. Если хочешь, я схожу к Гемма вместе с тобой и возьму для тебя форму вступления.

В продолжение его реплики я вжался в стену так, что, казалось, ещё чуть-чуть — и по ней пойдут трещины. А он стоял в необычайной близости от меня и преспокойно разговаривал с Сато, как будто умирающий с ним рядом человек — это обычное для него дело.

К счастью, мой лучший друг и его дама сердца быстро прошли в класс, и Аято вновь отступил на шаг назад, но меня уже ничего не могло спасти: моё сердце билось, как сумасшедшее; в нём разгорался неистовый огонь, потушить который не могло ничто в мире.

Кроме одного человека.

Который сейчас стоял, заложив руки за спину, и спокойно перечислял Сато Кику, что ей нужно было сделать, чтобы попасть в компьютерный клуб.

— В этом месяце нам удалось сэкономить, — вымолвил он. — Стоимость, заложенная на стеллажи и шкафы для клуба любителей мистики, оказалась завышенной — мне удалось найти мебель подешевле, так что я могу походатайствовать, чтобы тебе купили индивидуальный коврик для мыши.

— Неплохо, — Сато криво улыбнулась. — Почему-то меня вдохновляет сама мысль о том, что мои издержки будут оплачены из школьных средств.

Я нервно прочистил горло, и Кику с Аято заинтересованно воззрились на меня.

— Скоро уже начнётся урок, — хрипло выдал я, стуча пальцем по циферблату наручных часов. — Давайте поторопимся, что ли.

— Ты прав, — кивнул Аято, бросив взгляд на своё левое запястье. — Тогда до скорого! Кику, на следующей перемене я зайду за тобой.

И он, изящно развернувшись, направился к лестнице.

А я поплёлся вслед за Сато в свою аудиторию.

В чувство меня привёл резкий сигнал к началу урока. Я деревянно поклонился учителю и плюхнулся на стул, готовясь к очередному академическому часу в своей жизни.

На перемене Масута вновь подошёл к Кизана: они оживлённо обсуждали возможность использования боевых искусств в одном из спектаклей. Красотке Сунобу пришло в голову перенести действие «Гамлета» в современный мир.

— Только подумай об этом! — она красиво всплеснула руками. — Датский король — глава одной из группировок якудза. Конкурент убивает его и завладевает всеми его богатствами, но потом из-за границы приезжает сын короля, и тут начинается противостояние!

— Просто невероятно, — вымолвил Масута, с обожанием глядя на Сунобу.

Я усмехнулся, глядя на этих двоих. Мой друг был без памяти влюблён, а его избранница вполне могла ответить на его чувства; почему бы и нет, ведь он являлся во всех отношениях неплохой партией. Пусть они оба являлись сильными личностями, никто не говорил, что они не способны на компромисс. Мы с Аято ведь тоже сильные, и всё же это не мешало мне размышлять о нашей будущей совместной жизни…

Кстати, интересно, как это будет… Наверное, Аято поедет учиться в Токио, ведь его оценки вполне позволяли ему штурмовать Тодай. Я тоже могу попробовать туда попасть, но вряд ли мне это удастся: туда ни за что не пустят иностранца, который ещё не заработал Нобелевской премии. Мы снимем небольшую комнатку в одном из дешёвых спальных кварталов вроде Сангенджайи и будем каждое утро толкаться в оживлённом мирке столичной подземки, чтобы добраться до места назначения. А по вечерам, оба усталые, мы сядем на подоконник, укутаемся в большой плед и станем размышлять о будущем, попивая кофе. Через пару лет мы, наверное…

— Фред!

Я подпрыгнул на месте и повернулся в направлении голоса, который так отчаянно ко мне взывал. Рядом с моей партой стояла Буреику Дафуни — первоклассница, которая совсем недавно вступила ко мне в кружок. Она свободно владела компьютерными программами-редакторами и, насколько я мог судить, неплохо выстраивала кадр. Красивая девочка с длинными волосами и большими выразительными глазами, она явно знала себе цену и всегда держалась уверенно.

— В чём дело? — с улыбкой спросил я, поднимаясь со стула. — Где-то пожар?

— Нет, — Дафуни помотала головой, теребя кольцо на указательном пальце левой руки. — В клубе закончилась фотоплёнка.

— Серьёзно? — я изумлённо поднял брови.

Что ж, удивляться было нечему: я настолько увлёкся расследованием убийства Такада, что напрочь забыл про собственный клуб и его текущие дела. Фотоплёнку надо было заказать уже давно, но я безбожно опоздал, и теперь на столь нужную нам покупку можно было надеяться не раньше апреля.

— Хорошо, понял, — улыбнувшись, я протянул было руку, чтобы потрепать Дафуни по плечу, но потом вспомнил, что она японка, и вовремя остановился, сделав вид, что просто почёсываю затылок. — Немедля же пойду в совет и попрошу их включить в бюджет плёнку.

Буреику улыбнулась и выскользнула из аудитории с грацией лисицы. Я поспешил в том же направлении: мне нужно было в совет, ибо именно там и решили подобные вопросы. И, честно говоря, я ни капли не жалел, что мне подкинули подобное дело: оно являлось оправданием для того, чтобы ещё раз увидеть Аято.

Я едва ли не вприпрыжку помчался к лестнице, провожаемый удивлёнными взглядами соучеников, и даже чуть не сбил с ног Кага, балансировавшего тремя подносами с какими-то склянками. На моё торопливое извинение он ответил своей жутковатой улыбкой и небрежным кивком, помощь ему явно не требовалась, так что я побежал дальше.

У узнаваемых дверей кабинета школьного совета я оказался в рекордное время. Створки были сдвинуты, но неплотно, и я, подойдя вплотную, разомкнул их. Хорошо смазанные петли выполняли свои функции на «отлично»: двери раскрылись абсолютно бесшумно, и до моих ушей донёсся голос Сато:

— Ты твёрдо решил рискнуть?

— Естественно, — а этот холодный тон не мог принадлежать никому другому, кроме моего обожаемого Айши. — Это единственный выход: я должен её уничтожить.

Я раздвинул двери до предела и вошёл в зал совета. Аято и Кику, стоявшие у одного из стеллажей, синхронно вздрогнули и посмотрели на меня.

— Что тут происходит, ребята? — спросил я, склонив голову набок.

========== Глава 34. Порой слова ничего не значат. ==========

Аято, моментально придя в себя, вежливо улыбнулся и, спрятав руки в карманы форменного пиджака, оперся плечом на стеллаж.

— Ты поймал нас, Фред, — вымолвил он. — Мы говорили о подстрочнике к ответам на контрольную: бумага случайно попала ко мне в руки, и я сделал копию, а потом совесть замучила меня, и я решил её уничтожить.

Сато, скрестив руки на груди, криво ухмыльнулась.

— Я и сама поразилась, когда Аято-кун рассказал мне об этом, — произнесла она, пристально глядя мне в глаза через блестевшие в свете люстры стёкла очков. — Такой примерный мальчик — и вдруг решился на подобную авантюру! Но совесть не позволила ему довести дело до конца, и теперь осталось лишь уничтожить злосчастную копию с помощью шредера.

Я фыркнул и махнул рукой, полушутя промолвив:

— Ты болезненно честен, приятель. Стоило ли вообще брать эту бумажку, если твоя кристальная сущность не позволяет тебе какого-либо чёрного поступка?

— Ты прав, не стоило, — Аято пожал плечами. — Но в жизни каждого из нас порой встречаются соблазны, противостоять которым мы не можем.

Хмыкнув, я подошёл ближе и потрепал его по плечу, одновременно доверительно проговорив:

— Всё в порядке, приятель: ты принял верное решение. Не беспокойся, твоя тайна в безопасности. А теперь предлагаю оставить эту тему и поговорить по поводу нужд моего любимого детища: у клуба фото закончилась плёнка.

Аято улыбнулся и склонил голову.

— Конечно, — спокойно вымолвил он. — Я немедля же заполню бланк заказа и посовещаюсь с Широми, как это повлияет на бюджет. Особых пожеланий не будет?

— Нет, всё как обычно, — я отошёл на два шага назад. — Как насчёт того, чтобы встретиться за обедом и обсудить наши дальнейшие действия?

Аято уже отошёл к столу и, сев за один из ноутбуков, начал открывать какие-то файлы, поэтому вместо него мне ответила Кику. Сложив руки впереди, как самая примерная из школьниц, она вымолвила:

— Мы будем рады.

Я кивнул и вдруг заторопился к выходу. Неизвестно почему, но я почувствовал себя лишним, и это ощущение оказалось настолько ярким, что я поспешил убраться из этого кабинета, отделанного красивыми деревянными панелями. Никто из них — ни Сато, ни Айши — и словом не намекнули мне о том, что пора уходить, но интуиция подсказала мне, что их гостеприимством злоупотреблять не стоило. А к голосу интуиции я предпочитал прислушиваться.

Выйдя из помещения, я посмотрел на наручные часы. От перемены оставалось ещё пять минут — не так много, чтобы позволить себе прогулку, но и не так мало, чтобы сразу же направиться в класс. Я решил сделать крюк, чтобы посмотреть, как обстояли дела у моего лучшего друга и по совместительству завтрашнего именинника.

Кружок боевых искусств представлял собой отрадное зрелище: выдержанный в оливково-зелёных тонах интерьер успокаивал и радовал глаз, а развешанные по стенам свитки с мотивирующими цитатами настраивали на нужный лад. Мебели здесь почти не было: пара ширм для переодевания — для мальчиков и девочек соответственно, — а также тренажер, представлявший собой весьма странное зрелище. Масута — большой любитель свежего воздуха — предпочитал заниматься с открытыми окнами, делая исключение только для самых холодных зимних дней, поэтому ставни почти никогда не запирались.

В углах комнаты — тех, что располагались ближе к выходу, — стояли массивные цветочные горшки. В них росло нечто, походящее на бамбук; во всяком случае, Уэкия Энгейка — глава клуба садоводства и настоящая кудесница по части растений — утверждала, что это он и есть, и у меня не было оснований ей не верить. Бамбук, посаженный этой прекрасной девочкой в прошлом году, сейчас вымахал чуть ли не до потолка, что несколько смущало Масута, который был сторонником минимализма и открытого пространства. Но он не стал убирать горшки, чтобы не обидеть Уэкия; так они и стояли в углах, изредка ловя на себе суровые взгляды Будо.

Но сейчас помещение кружка не было похоже само на себя: Масута притащил сюда несколько складных столиков — они хранились в одной из кладовых и использовались на школьных фестивалях. Правая рука Масута — второклассница с короткой стрижкой и пронзительным взглядом — стояла на лестнице и прикрепляла на стену гирлянду с надписью «С Днём Рождения!». Двое первоклассников-новичков бегали от кладовой к кружку и обратно, таская посуду, свечи, клеёнчатые скатерти и столовые приборы.

Конечно, Кизана тоже была тут, и она, как обычно, блистала. Гордо выпрямив спину и чуть вздёрнув подбородок, она окидывала территорию клуба орлиным взором так, будто это были её владения, а не Масута, и периодически отдавала приказания своим хорошо поставленным актёрским голосом.

В общем, моя помощь здесь не требовалась, но я не спешил уходить. Подчинившись инстинкту, укоренившемуся в моём сознании за годы управления клубом фотографии, я поднёс камеру к лицу и сделал снимок — на будущее. Как показывала практика, самые интересные кадры получались именно в такие моменты — не когда для фотографии специально позировали, а когда она была снята в процессе, без предупреждения.

Улыбнувшись своим мыслям и мысленно поблагодарив себя за привычку везде носить с собой камеру, я поспешил обратно в класс. Успел я как раз вовремя, правда, в дверях чуть не столкнулся с каким-то парнем с длинной чёлкой, прикрывавшей один глаз. Судя по идиотскому украшенному изображением черепа ремешку на шее (такие опасные украшения называли чокерами и, кстати, не зря), он состоял в клубе любителей мистики. Видимо, он приходил в нашу аудиторию к своей президентше, чтобы уладить какое-нибудь жутко потустороннее дело.

Я подошёл к своей парте как раз в тот момент, когда прозвучал сигнал к началу урока, и, спрятав камеру на полку под столешницей, отвесил учителю традиционный поклон.

До обеда не происходило ничего значимого. Масута каждую перемену уносился в своё царство, чтобы вплотную заняться приготовлениями к завтрашнему празднику, а Мегами уходила в кабинет школьного совета: они организовывали день открытых дверей. Строго говоря, это был не один день, а целых три, но никто не собирался менять название в угоду прозаичной реальности.

День открытых дверей, в сущности, ничем не отличался от обычного учебного будня, просто после уроков школа принимала у себя гостей. Всё было организовано совершенно не так празднично, как во время майского фестиваля, потому что целью этого «дня» являлось ознакомление будущих учеников школы и их родителей со всеми возможностями и перспективами этого заведения. Иными словами, мы не развлекали, а рекламировали Академи, в чём последняя, на мой взгляд, не нуждалась. Но кто я такой, чтобы судить?

День открытых дверей начинался в среду, двадцать седьмого марта, и длился три дня — с перерывами на учёбу, конечно. Хорошей стороной этого действа являлось то, что я мог прихвастнуть своим клубом перед потенциальными членами, плохим — то, что главы кружков не могли покидать школу в это время. Иными словами, разговор с Кагуро Мегуми (которая теперь звалась Рио Мегуми) я просто обязан был провести до среды — чем скорее, тем лучше.

Эту тему я поднял на обеде: наша звёздная команда снова сидела вместе. Мы облюбовали один из столиков в углу и скученно уселись за него так, чтобы никто не мог подслушать наши разговоры (хотя, собственно говоря, секретными они не являлись).

— Я знаю этот центр, — вымолвила Мегами, задумчиво помешивая палочками салат. — Я периодически хожу туда на беседы со специалистом — другим, не Рио-сан, — но, думаю, могу провести кого-нибудь внутрь и организовать беседу.

— Фред должен вести разговор, как и всегда, — вставила Кику, задумчиво рисуя ложкой узоры на рисе. — Он достаточно напорист для того, чтобы извлечь из этой дамы нужные сведения.

Масута подался вперёд и внимательно посмотрел на меня.

— Я готов помочь тебе всем, чем могу, друг, — с чувством вымолвил он.

Я усмехнулся и, протянув руку, потрепал его по плечу. Какой же он всё-таки славный! Именно в такие моменты я отчётливо осознавал, как же мне невероятно повезло с друзьями.

— У тебя завтра праздник, — вымолвил я, улыбаясь, — к тому же, скоро день открытых дверей, и всем главам клубов нужно готовиться к этому событию.

— И президенту совета тоже, — мрачно процедила Мегами, опустив голову. — Неужели нам придётся перенести этот допрос на следующую неделю?

— Не придётся, — Аято в обычной для него уверенной манере вступил в разговор. — Мегами-семпай, я готов вас подменить; я уже делал это, когда вы отлучались на Кюсю.

Мегами с облегчением вздохнула и улыбнулась.

— В скором времени ты станешь моей правой рукой, Айши-кун, — проговорила она, снова берясь за палочки. — У меня такое чувство, что я могу поручить тебе что угодно.

— Рад быть полезен, — Аято гордо склонил голову. — Надеюсь, что эта свидетельница расскажет нам то, о чём мы ещё не знаем.

Кику с сомнением пожала плечами.

— Сомневаюсь, — вымолвила она, разворачивая яблоко в обёртке. — Всё-таки прошло очень много лет, и из памяти очевидцев многое стёрлось. Пока нам доподлинно известно о том, что все, кто мало-мальски разбирался в ситуации, был на стороне Айши Рёбы, а сторонние люди — те, на кого повлияли статьи Сато Кейичи, — поддерживали его ложь и поклёп. Думаю, Рио Мегуми не скажет нам ничего нового.

— Но посетить её нужно, — Мегами, с достоинством промокнув губы салфеткой, упрямо посмотрела на Сато. — Так нам станет спокойнее.

Так мы и решили, и к концу дня я уже примерно представлял себе, какие вопросы задам Рио. Я старался не задумываться об этом особо глубоко, потому что лучше всего у меня получалось действовать экспромтом. Я ненавидел планирование всей душой: оно вгоняло меня в скуку. Именно поэтому я никогда в своей жизни не пользовался ежедневниками: ни бумажными, ни электронными.

Мы с Мегами вышли из школы непривычно рано — как только занятия закончились. Я предупредил собратьев по клубу, что ухожу, и они, как и всегда, отнеслись ко мне с огромным пониманием и великодушием. Надо сказать, в последнее время я частенько манкировал своими обязанностями, и виной тому было не только расследование дела Такада, но ещё и мои чувства к Аято: когда передо мной стоял выбор побыть с Айши или пойти в помещение моего кружка, я всегда склонялся к первому. Мне стоило задуматься и, может быть, даже уступить своё место кому-нибудь более подходящему. Или нет: среди членов клуба фотографии не было лидеров по натуре, кроме меня: вряд ли они справятся своими силами.

Автомобиль семьи Сайко ждал нас у ворот, и Мегами привычно села сзади, пригласив меня занять место рядом. До Центра психологической помощи было всего четверть часа пешком, но моя подруга привыкла путешествовать именно так, а я решил не нарушать её режим. По пути (который занял совсем немногим меньше времени, чем если бы мы отправились на своих двоих) Мегами ещё раз показала мне сфотографированные на смартфон картины с выставки на Кюсю и по секрету поделилась, что приготовила для Масута в подарок деревянный меч.

— Я хотела приобрести дзюдоги или юкату, — вымолвила она, пряча смартфон в сумку, — но увидела этот меч и решила, что он станет идеальным подарком. Правда, мне с трудом удалось привезти его сюда: в аэропорту мне устроили настоящий допрос.

Я улыбнулся в ответ, с нежностью подумав про себя о том, что принцесса Мегами не привыкла, чтобы с ней обращались, как с простой смертной. Что ж, у каждого свои слабости; она никогда не была той железной леди, которую из неё пытались слепить отец и дед.

Автомобиль плавно затормозил, и это мигом заставило меня вынырнуть из задумчивого состояния и выйти из машины.

Центр психологической помощи оказался небольшим аккуратным зданием в пять этажей с современными крутящимися дверями и стенами, раскрашенными изнутри яркими красками. За стойкой администрации нас встретила широко улыбавшаяся сотрудница с высокой причёской. Приветственно кивнув Мегами, она спокойно проговорила, что Кашияма-сенсей свободна и готова её принять.

— Благодарю, но сначала я хотела бы посетить другого психолога, — моя подруга положила ладонь на стойку. — Рио-сенсей. Рио Мегуми.

Администраторша не зря ела свой хлеб: не её лице не дрогнул ни один мускул. Оно осталось таким же любезным и милым, не выказавшим ни капли удивления такой причудой.

— Рио-сенсей обычно занимается детьми до двенадцати лет, — вымолвила она. — Но, думаю, для вас она сможет сделать исключение.

Любезная дама наклонилась к телефону, оперативно набрала несколько цифр, быстро проговорила что-то вполголоса и тут же снова распрямилась, не глядя кладя трубку на место.

— Сейчас она как раз свободна, Сайко-сан, — администраторша склонила голову. — Третий этаж, кабинет 36.

— Благодарю, — Мегами кивнула и уверенно пошла в сторону лестницы.

Я поспешил за ней, улыбнувшись на прощание администраторше и отметив, что последняя ничуть не удивилась моему присутствию и не задала по этому поводу ни одного вопроса — сдержанность, достойная истинной японки.

Третий этаж центра представлял собой довольно широкий коридор со стенами, покрашенными в жизнерадостный оранжевый цвет и салатовыми креслами, стоявшими между дверями в кабинеты.

Тридцать шестой оказался в самом торце этажа — напротив плаката с мультяшным кроликом. Дверь кабинета была гостеприимно распахнута настежь, а его хозяйка — худая женщина с короткой стрижкой, узким лисьим лицом и глубоко посаженными глазами — встала, чтобы нас поприветствовать.

— Сайко-сан? — спросила она, улыбаясь. — Я недавно получила звонок о том, что вы хотите получить мою консультацию, но, честно говоря, я не вполне понимаю… Видите ли, я детский психолог, обычно работаю с младшеклассниками… Не подумайте ничего, для меня большая честь помочь вам, и я сделаю всё возможное, просто хотела бы предупредить, что мои методы могут сначала показаться вам странными. Этот юноша с вами? Вы тоже хотите получить консультацию? Что ж, я совершенно не против! Проходите, прошу вас!

Деревянно поклонившись, я вошёл в комнату следом за Мегами и занял место на необычайно мягком диване. Рио перевела дыхание и снова застрекотала со скоростью пулемёта, и я понял, что нам не придётся тянуть из этой дамы информацию: она выдавала данные мощным потоком, делая паузы только для того, чтобы набрать воздуха.

Когда психолог наконец замолчала, Мегами поспешила воспользоваться этой возможностью и быстро вымолвила:

— Извините, что отнимаем время, Рио-сенсей, но мы к вам не за консультацией. У нас есть несколько вопросов личного толка; мы зададим их, если не возражаете.

— Конечно-конечно, — Рио закивала и, сев на своё кресло, придвинулась вплотную к столу, с любопытством переводя взгляд блестящих тёмных глаз с меня на Мегами и обратно. — Я слушаю вас.

Повинуясь побудительному взгляду подруги, я прочистил горло и медленно начал:

— Рио-сан, вы наверняка помните тот жуткий случай с Такада Ёрико…

— О, разумеется! — психолог всплеснула руками. — Знаете, это ведь я её нашла, бедняжку. У меня после этого была огромная травма, но оно и понятно, ведь такой шок бесследно не проходит. Я тогда дежурила: мы с одноклассником пришли с утра, чтобы убраться, и нам достался третий этаж. Мы с Тоширо тогда этому обрадовались: решили, что мы быстро справимся, ведь тогда там проводились реконструкционные работы, и часть помещений была заперта. Я пошла в дамский туалет, чтобы набрать воды, и там увидела её. Боже, вы не представляете, как я испугалась! Бедняжка Ёрико лежала лицом вниз прямо посреди комнаты, а вся плитка была забрызгана кровью. Я закричала от ужаса, и Тоширо… Это мой одноклассник, мы вместе дежурили тогда; я не сказала об этом раньше? Руто Тоширо… Так вот он прибежал, чтобы мне помочь. У меня тогда от ужаса просто-напросто подкосились ноги, и хорошо ещё, что он успел меня подхватить, иначе я бы упала прямо в лужу крови. Тоширо вывел меня оттуда, завёл в ближайшее помещение, а сам побежал звонить в службу спасения. Они все — и «скорая», и полиция — приехали довольно быстро, но Ёрико уже никто не мог помочь. Бедняжка, она была такая нежная, такая милая! И у какого же изверга поднялась рука на неё? Но… Я, кажется, отвлеклась. Вы ведь хотели спросить меня о чём-то конкретном?

— Ваш рассказ очень интересен, Рио-сан, — я постарался выдать самую сладкую улыбку из своего арсенала. — У меня сформировалась полная картина произошедшего. Насколько я знаю, в этом убийстве обвинили одну из учениц, так?

— Да, именно так, — Рио прижала руки к плоской груди и со страдальческим выражением лица прикрыла глаза. — Та девочка училась на класс старше меня. Тогда в школе существовало что-то вроде клуба юных инженеров… Не помню, как точно называлось, но она там состояла и даже сама рисовала такие большеформатные чертежи. Сейчас для этого наверняка есть специальные компьютерные программы, тогда же это делалось тушью, и у тех ребят, которые входили в клуб инженеров, руки вечно были измараны чёрным… Впрочем, я отвлеклась. Вы спрашивали о девочке, которую обвинили в убийстве Ёрико, да? Я её очень хорошо помню; её обожала вся школа. Знаете, бывают такие люди, к которым тянет всех окружающих; так вот, она была из таких. Рёба могла пройти через толпу совершенно незнакомых людей и по пути магическим образом обрасти друзьями. И надо же было случиться тому, что этот Сато прицепился к ней! Не знаю, из-за чего он невзлюбил Рёбу, но буквально на каждом занятии он её вызывал и пытался унизить. Сейчас-то я понимаю, что виной тому была травма, которую он перенёс ещё в детстве, но тогда у меня не было ни образования, ни жизненного опыта, и я видела лишь довольно привлекательного журналиста, который временами вёл себя странно. Вот, к примеру, на одном из занятий он…

Я продолжал внимательно и любезно смотреть на Рио, одновременно чувствуя, как моё сознание уплывает прочь. Мегами, сидевшая рядом, стеклянными глазами смотрела в пол, и я прекрасно понимал её: информационный поток от нашей свидетельницы был подобен водопаду весной, когда огромные массы воды обрушивались на землю и могли всерьёз смять небольшой автомобиль. Я честно старался слушать Рио, но не мог: сотни никому не нужных деталей перегружали её рассказ и отвлекали внимание.

И мои мысли потекли проторенной дорогой.

Судя по всему, эта дама тоже была уверена в невиновности Рёбы, но вряд ли могла дать хоть сколько-нибудь стоящую информацию насчёт расследования. Она знала ровно столько же, сколько Руто, может, даже ещё меньше, и если бы не её сверхговорливость, мы бы уже справились с опросом.

Значит, мы опять возвратились к тому, что преступление совершил Сато; больше просто некому. Вот если бы можно было покопаться в биографии погибшей девочки и узнать, с кем она дружила, а кого недолюбливала… Но тогда, увы, интернета не было, как, соответственно, и системы социальных сетей. Сейчас возможно разузнать что угодно про кого угодно, ведь у любого человека младше сорока есть аккаунты с тоннами байт информации, но в восемьдесят девятом такой роскоши для детективов не имелось, так что личность Такада Ёрико оставалась загадкой. Мы могли лишь делать о ней выводы из показаний тех, кто знал её при жизни, и все эти люди в один голос утверждали, что Ёрико была незлобивой, скромной и тихой.

Иными словами, идеальной жертвой для извращенца.

Рио на заднем фоне всё вещала и вещала, а я уже пытался продумать свои дальнейшие действия касаемо расследования…

========== Глава 35. Величие в малом. ==========

Во вторник погода не радовала: уже с утра начал накрапывать мелкий противный дождик, но настроения это мне не портило ничуть: я вышел из дома пораньше специально для того, чтобы помочь своему лучшему другу в подготовке к празднованию его дня рождения. Я выбежал без зонта, зато держа в руках пакет с подарком, и преспокойно последовал к школе, на ходу обходя японцев, прятавшихся от дождя всеми доступными способами.

Игнорируя дождевик и зонт, я поступал несколько опрометчиво, ведь даже в конце марта, когда теплая погода уже устоялась, существовал риск простудиться, но мне было всё равно: идя по улице и подставляя лицо прохладным мелким капелькам, я чувствовал себя по-настоящему свободным, и ради этого стоило потерпеть неделю кашля и насморка.

Раскланявшись у ворот с учительницей физкультуры, закутанной в розовый целлофан, я переобулся и сразу же направился в помещение клуба боевых искусств. Мой ближайший друг и соратник Масута уже был там, активнее всех участвуя в подготовке собственного праздника. Кизана, видимо, ещё не пришла, зато тут сидела первоклассница из клуба кройки и шитья (я в кои-то веки вспомнил, что её фамилия Хоруда). У дальней стены клуба была установлена миниатюрная сцена — её перетащили из помещения театрального кружка, — и Хоруда, сидя на коленях, сосредоточенно подшивала алый занавес. Двое ребят из клуба боевых искусств устанавливали здесь довольно тяжёлые столики из кафетерия. Глава кулинарного клуба Амаи Одаяка, сидя за одним из них, что-то писала; скорее всего, это было меню. Мюджи Шан из музыкального кружка, стоя в углу помещения, разговаривала с одной из своих подручных, и до моих ушей явно донеслось словосочетание «традиционная японская мелодия с элементами современности».

Ещё раз обведя взглядом всю комнату, я улыбнулся и, присев на корточки, достал из школьной сумки камеру. Отойдя к самой двери, чтобы ухватить как можно больше этого прекрасного зрелища, я сделал снимок. Щелчок затвора привлёк внимание Масута, стоявшего ближе всех; он резко обернулся и просиял.

— Фред, дружище, не представляешь себе, как я рад тебя видеть! — воскликнул он, подходя ближе и, вопреки обычаям своей страны, обнимая меня. — Празднование будет после уроков, но твоя помощь мне нужна уже сейчас.

— Всегда готов, приятель, — я похлопал его по спине и отстранился, протягивая пакет с чаем. — Кстати, это тебе.

Масута с благодарностью принял подарок, и по его восторженной реакции я тут же понял, что угадал. Честно говоря, никогда не понимал, как можно любить этот жуткий на вкус жасминовый коктейль, но, видимо, тут сказывалась пресловутая разница менталитетов.

Я присоединился к отряду помощников Масута, правда, делать особо было нечего. Работы мне прибавилось, когда на репетицию небольшой сценки, подготовленной специально для моего друга, прибыл театральный кружок в полном составе. Появившаяся наконец её сиятельство Кизана решила, что репетицию нужно проводить непосредственно в клубе боевых искусств, чтобы артисты прониклись этим местом. Она настояла, чтобы все, кто не занят в пьеске, покинули помещение, но меня попросила остаться — я должен был сделать фотографии и переслать потом ей, чтобы она оценила пластичность своих подопечных на застывших кадрах.

Что ж, спорить я не стал.

Заместитель прекрасной Сунобу — выпендрёжный парень по фамилии Ямазаки — полностью оккупировал меня и начал рассказывать про какую-то постановку столичного театра; дескать, он увидел её и настолько проникся мастерством актёров, что решил сделать лицедейство своей профессией.

— Сунобу и я — мы оба преследуем одну и ту же цель, — высокопарно вымолвил он, поправив лежавшие на плечах локоны. — Мы возродили наш клуб и вложили в него своё сердце, свою душу и много сил. И вот теперь мы — один из самых уважаемых кружков в школе — подумать только!

Я старался не фокусироваться на его болтовне, но получалось плоховато: голос этого Ямазаки, богатый интонациями и наполненный эмоционально, буквально залезал в мой мозг. Прижимая к груди камеру, я старался отойти от него, но ловкий артист следовал за мной, как тень, ни на минуту не замолкая. От меня требовалось лишь угукать в нужных местах, но время шло, и я постепенно терял терпение. Я уже был готов не в самой любезной форме попросить его отвязаться, как вдруг помощь пришла ко мне с неожиданной стороны: дверь тихонько раскрылась, и внутрь проникла Руто Ока. Ямазаки тут же замолчал и с любопытством уставился на неё.

Ока подошла к Кизана и что-то тихонько прошелестела, сжимая в длинных пальцах листки, похожие на простые полоски бумаги.

— Прямо сейчас? — Сунобу нахмурилась и скрестила руки на груди. — Но мы репетируем!

— Я не помешаю, — Ока нервно осмотрелась. — Но амулеты нужно разместить как можно скорее: всё оказалось хуже, чем я думала, и нужно защитить это место.

— Почему именно здесь? — Кизана обвела комнату широким жестом ладони, которая многим ценителям красоты могла показаться крупноватой. — Почему не в кладовых, не в классных комнатах, не при входе, наконец?!

— Во вторую половину дня именно тут ожидается большое скопление народа, — Ока вздохнула. — Совокупный эмоциональный удар может срезонировать с энергией призрака, который оккупировал старый госпиталь.

— О, господи! — Сунобу закатила глаза. — Ладно, делай, что хочешь, но только не мешай репетиции.

Ока кивнула и проскользнула к самому дальнему углу комнаты. Там она села на корточки и начала что-то шептать. Что именно она делала, я не видел, но мне не было интересно. К тому же, Ямазаки закончил наблюдать за ней и, сочтя меня всё-таки более занимательным объектом для надоедания, снова начал засыпать меня фактами своей биографии. Твёрдо решив предотвратить очередной поток сознания, направленный в мою сторону, я быстро проговорил:

— Извини, приятель, но скоро начнётся урок, так что лучше присоединись к репетиции: давай закончим это побыстрее.

Ямазаки на мгновение задумался, потом приосанился и царственно кивнул. Направившись к Сунобу, он простёр к ней руки и выдал очередную претенциозную цитату на тему общего актёрского дела. Они быстро обсудили сценарий, пока я ходил вокруг и фотографировал бурный процесс подготовки. Сценку Кизана выбрала небольшую, но очень в тему: по сюжету молодой самурай спасает бедного торговца от бандитов, а потом уходит прочь, отказываясь от награды. Костюм главного героя по задумке должен был напоминать дзюдоги Будо.

На роль благородного самурая был назначен сам Ямазаки, и этот выбор несколько меня смущал. Мне казалось, что этот вылощенный и напыщенный павлин никак не сможет передать всю глубину образа, но я решил не вмешиваться и придержать своё безумно важное мнение при себе.

Когда началась собственно репетиция, Кизана строго приказала соблюдать тишину. Это относилось и ко мне: я уселся в угол и тихо снимал кадр за кадром на электронную камеру, не издававшую никаких звуков.

И тут меня ждал сюрприз: Ямазаки оказался просто гениальным актёром, ничуть не уступавшим самой Сунобу! В одно мгновение они оба исчезли, а на их месте возникли благородный самурай и страдающая, но не утратившая гордости простолюдинка. Перевоплощение было настолько полным, что я несколько раз приближал лицо Ямазаки на экранчике камеры, чтобы убедиться, что это и вправду он.

Я настолько увлёкся пьеской, что вздрогнул, когда репетиция закончилась, и меня потянули за рукав. Я повернул голову и чуть не подпрыгнул на месте: рядом со мной стояла Руто Ока.

Точно, она же хотела устлать тут всё своими амулетами, а я и забыл.

— Нужно помочь? — я улыбнулся и снял с шеи ремешок камеры. — Хочешь прикрепить бумажку повыше?

— Это не бумажки, — Ока спокойно помотала головой. — Это мощнейшие орудия иного мира, которые защищают простых смертных от всего потустороннего.

— Как скажешь, подруга, — пожал плечами я. — Так что от меня требуется?

Как оказалось, я попал в точку: Ока хотела затолкать бумагу в небольшой прогал между верхним плинтусом и потолочнымпокрытием, и у неё это ожидаемо не получилось. Провернуть подобный трюк, при этом стоя на полу, мог только человек моего роста. Ну, или Айши Аято.

Заткнув амулет туда, куда хотела Ока, я клятвенно пообещал Кизана переслать все фотографии и заторопился в класс: несмотря на праздник моего друга, учебный день никто не отменял.

К сожалению, мне не удалось поговорить с Аято до самого обеда: дела клуба, о котором я, к стыду своему, почти забыл, навалились на меня настоящей лавиной, и дело обстояло не только в плёнке: я запустил жизнь кружка, и это надо было исправить. Но, даже осознавая это, я чувствовал власть Аято над собой и в обед помчался в кафетерий, рассчитывая увидеть свою любовь, а также рассказать всем остальным плоды допроса Рио Мегуми.

Правда, мои мечты пришлось немного подкорректировать: за столом к нам неожиданно присоединился Кага Куша. Аято привёл его и усадил рядом с собой с таким непроницаемым лицом, что сразу становилось понятно: наш примерный отличник решил сделать очередное доброе дело и помочь страдающему гению найти друзей. Поэтому мы синхронно решили не обсуждать пока дело Такада и постарались разговорить Кушу. Так вот, лучше бы мы этого не делали: этот чудаковатый парень умудрялся одновременно поглощать карри и страстно распространяться о своих изобретениях, размахивая руками и сообщая нам не самые интересные подробности. Правда, как оказалось, он был не таким уж плохим собеседником и даже любезно согласился починить телефон Кику, который барахлил, по её словам, уже неделю. Но разговоры об играх, аниме, современных сериалах — обо всём том, что интересовало всех представителей нашего поколения, — Куша поддержать не мог. Он спокойно слушал нас и мастерски подавлял зевки, но было понятно, что подобные темы ему неважны.

Умница Аято нашёл золотую середину — он стал расспрашивать Кага о новой проектируемой модели смартфона от «Корпорации Сайко». Как оказалось, именно Куша отвечал за то, чтобы мобильные устройства (и не только) этой громадной компании раскупались со скоростью горячих пирожков. И ему это удавалось: у большей половины населения Страны Восходящего Солнца имелись телефоны марки «Сайко». Я и сам носил с собой «Сайко Стейбл Семь» — уже чуть устаревшую, но, согласно названию, стабильную модель, которая никогда меня не подводила.

Я смог рассказать о Такада только тогда, когда Кага, кинув зачем-то быстрый взгляд на Аято, спросил у Мегами, может ли он посмотреть и её собственный телефон. Моя подруга немало удивилась и с радостью согласилась: её гаджет как раз что-то подвисал, и было бы неплохо, если бы это уладил истинный гений. Мегами и Куша ушли, а наша команда осталась, правда, в несколько усечённом виде.

— Итак, господа и дамы, не стану томить вас ожиданием, — вымолвил я, вытирая руки салфетками. — Вчера мы с Мегами сходили в Центр психологической помощи и пообщались с Рио.

— И что? — Масута чуть подался вперёд. — Что она сказала?

— Ничего особенного, — я махнул рукой. — В сущности, она повторила то, что нам говорили раньше: Айши Рёба невиновна, Сато негодяй, Ёрико не имела ни одного врага на всём белом свете.

Кику опустила взор; лицо её посуровело.

— Значит, наша гипотеза получила ещё одно подтверждение, — проговорила она, проведя рукой по своему колену. — Сато всё-таки преступник.

— Всё указывает на это, — пожал плечами я. — Только я не представляю, как заставить его признаться, ведь против него, по сути дела, нет ни единой улики, кроме уверенности свидетелей в том, что больше убивать Ёрико было некому.

— Может, воззвать к его совести? — Масута нахмурился. — Если в нём осталось хоть что-то человеческое, он должен раскаяться и пронести вину за содеянное!

Я кивнул и открыл было рот, чтобы поддержать друга, но нас прервало ироничное фырканье Кику. Мы оба удивлённо воззрились на неё.

— Хорошая формулировка — «если в нём осталось хоть что-то человеческое», — протянула она, складывая салфетку вчетверо. — А было ли оно в нём когда-либо, это самое человеческое? Я провела детство с этим подлецом и точно знаю ответ на этот вопрос. Ваши взывания не будут иметь ни малейшего эффекта, потому что Сато Кейичи прогнил насквозь уже давно.

Я закусил губу и внимательно посмотрел на Кику. В какой-то степени она была права, ведь она знала Сато куда лучше нас, но мне всё же хотелось думать, что люди могли меняться к лучшему.

Только как объяснить это девочке, успевшей за свою короткую жизнь вдоволь настрадаться?

— Извини, подруга, если что не так, — осторожно начал я, — но если ты против допроса самого Сато, то тогда я просто не знаю, что делать дальше.

Кику вновь опустила голову. Масута хотел что-то сказать, но я легонько поднял руку и, перехватив его взгляд, помотал головой: я чувствовал, что Кику нужно подумать, ведь она не могла принять такое решение сходу.

Так прошла добрая минута. Вокруг нас сновали прочие ученики школы: кто-то заканчивал обедать, кто-то, напротив, сильно припозднился и теперь брал за стойкой блюда в лотках, чтобы поесть на следующей перемене. Наш же столик оказался оазисом тишины; мы как будто отгородились от всего прочего мира и пребывали в вакууме.

Наконец Кику подняла голову и улыбнулась.

— Думаю, ты прав, Фред, — произнесла она. — Но только допрашивать его нужно коллективно. Мне бы хотелось присутствовать при этом.

— Хорошо, — я кивнул, отчасти понимая, что она сейчас испытывала. — Как только выясню через Мегами, где он, сразу же скажу тебе.

Кику холодно усмехнулась, поправив прядь волос, отливавшую на свету рыжеватым.

— Ни к чему выяснять, — сказала она, кладя локти на стол. — Я вычислила, где он, и предлагаю на следующей неделе пойти туда.

— На следующей неделе? — Масута покачал головой. — Но почему так поздно?

— Со среды начинается день открытых дверей, — Кику перевела взгляд на него. — Мегами и Аято состоят в совете, вы с Фредом — президенты клубов. Это означает, что вы не сможете покинуть школу до вечера, и так будет продолжаться до пятницы.

— А в субботу после уроков? — снова начал неугомонный Будо. — Мне бы хотелось разделаться с этим побыстрее!

— В субботу у Аято дела, — тряхнула головой Кику. — Он будет занят…

— Так пойдём без него! — Масута стукнул кулаком по столу, отчего его собственный поднос с пустыми пиалами подпрыгнул на столешнице. — Думаю, он нас поймёт.

Кику широко распахнула глаза и в растерянности уставилась на меня.

— Можно и так, — улыбнулся я. — Решено: идём в гости к Сато в субботу.

Кику глубоко вздохнула и пожала плечами.

— Что ж, если все этого хотят, то почему бы и нет? — философски заметила она. — Я вышлю тебе адрес Сато, Фред. А теперь, извините, но я, пожалуй, пойду.

Она подхватила свой поднос и поспешила к стеллажу для сдачи посуды. Будо склонил голову и ободряюще улыбнулся мне.

— Такие проблемы нужно решать как можно скорее, — доверительно вымолвил он. — Чем быстрее мы разбудим совесть Сато, тем раньше он осознает свои ошибки.

Я склонил голову и встал из-за стола, не без умиления подумав о том, насколько мой друг благороден и нетерпелив.

Мы неторопливо вышли из кафетерия и направились в класс. Правда, ближе к месту назначения, нам пришлось ускорить шаг, потому что до звонка на урок оставались считанные минуты. Я увидел, как из нашего класса вышел Аято и торопливо поспешил вдоль по коридору. Наверное, он приходил к Мегами, чтобы проконсультироваться по делам совета… Жаль всё-таки, что мы учимся в разных классах… Хотя, нет, это как-раз очень хорошо: моя успеваемость очень сильно упала, если бы в аудитории со мной находился столь мощный отвлекающий фактор.

Усмехнувшись своим мыслям, я направился к своей парте и застыл на полпути: в проходе стояли Каменага Куроко и Ториясу Акане. Они мило беседовали друг с другом и улыбались, являя собой довольно отрадное зрелище.

Вроде бы в этом не было ничего из ряда вон выходящего: они обе состояли в совете, и Акане пришла к своей подруге, чтобы обсудить текущие вопросы, но моя интуиция завопила во всё горло, заставив остановиться на приличном расстоянии от девочек, резко повернуть и подойти к окну. Пусть они там беседуют сколько влезет; я же буду делать вид, что меня безумно заинтересовал пейзаж, который я видел каждый день на протяжении более двух лет.

Я улыбнулся своей же хитрости, но вскоре мне пришлось вздрогнуть: моего плеча легонько коснулись пальцы.

Медленно оборачиваясь, я в мыслях уже догадался, кому именно эти пальцы принадлежали, и старался держать хорошую мину при плохой игре: широко улыбался и не выказывал того, что близок к панике.

— Фред, — Ториясу Акане приподняла уголки губ, отчего на её правой щеке образовалась ямочка. — У тебя есть минутка? Нам нужно поговорить.

========== Глава 36. Лисий коготь. ==========

Меня спасло само провидение: после слов Акане в класс вошла учительница, и я лишь развёл руками: дескать, ты же сама видишь, подруга, что начинается очередной супер-важный урок, так что, умоляю, свали отсюда в свой улей. Ториясу послушно кивнула и не торопясь пошла к двери, спрятав руки за спиной. Я проводил её взглядом и, махнув рукой, прошёл к своему месту. Отстранённо приветствуя учительницу, я думал о том, что сейчас произошло.

С одной стороны, Ториясу состояла в школьном совете, она занималась вопросами клубов, поэтому у неё и вправду могло оказаться дело ко мне, вот хотя бы по поводу закупленной плёнки. С другой же — у меня из головы не выходил тот случай, когда она вошла в кабинет, где я откровенничал с Мегами. Сколько она услышала и увидела? Могло ли это мне повредить?

С глубоким бесшумным вздохом я уселся на своё место и потёр лоб. Только этого мне не хватало: если придётся ещё разбираться с Акане, то тогда мне точно конец.

Я хорошо её знал, ведь мы учились вместе в средней школе. Тогда она была не особо хорошим человеком, но я предпочитал верить, что в каждом есть положительная искра, и если мне удастся раздуть её в верном направлении, то, возможно, всё образуется.

Вот только как это сделать?

Мне не хватало жизненного опыта и знания людей, хотя я сам порой бывал уверен в обратном. Тем не менее, несмотря на выучку дедушки-агента, я часто ошибался в оценке других, так что предсказать реакцию Акане на тот или иной мой поступок не представлялось возможным.

Впрочем, не следовало делать поспешных выводов: существовала вероятность того, что Ториясу хотела переговорить со мной сугубо по деловым темам вроде закупок плёнки или рекламы моего кружка на день открытых дверей. Или она хотела сделать свой фотопортрет. Или, может, осознала, что не смогла устоять против силы моих голубых глаз и решилась признаться в своей светлой любви.

В любом случае, глупо было зацикливаться на этом сейчас; проблемы следовало решать по мере их поступления. Когда Акане выскажет прямо, что именно ей нужно, тогда и буду думать, а сейчас лучше сконцентрироваться на уроке: как иностранец я не мог позволить себе понизить успеваемость, ведь тогда меня бы распяли.

Урок тянулся невыносимо долго, и я едва сдержал вздох облегчения, когда прозвучал сигнал к его окончанию. Небрежно записав домашнее задание, я ринулся прочь из аудитории и, миновав широкую дверь в кабинет директора, буквально влетел в помещение класса «3-1», едва разминувшись с учительницей, выходившей оттуда.

Ториясу сидела за одной из передних парт спиной к тем дверям, через которые проник я, но, когда я опёрся о её стол, на её точёном лице не отразилось ни капли удивления: она явно ждала меня.

— О чём ты хотела поговорить, Акане? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос не звучал обеспокоенно.

Ториясу улыбнулась и положила ладони на парту, словно любуясь ими. Честно говоря, она имела на то основание: руки у неё были красивыми, с длинными ровными пальцами и идеально подстриженными овальными ногтями, покрытыми прозрачным лаком. Я посмотрел сначала на них, потом на лицо Акане, силясь сохранять терпение и спокойствие.

— Вопрос, который я хотела бы обсудить, сугубо конфиденциален, — промолвила она, поправляя заколку с перьями на своих длинных волнистых волосах. — Как насчёт того, чтобы поговорить во время дня рождения Масута?

Я криво улыбнулся и протянул:

— Обсуждать что-то личное в месте, где собралась вся школа? Оригинальная идея, подруга.

Акане мягко подняла уголки губ, отчего её длинные глаза стали ещё уже, и склонила голову набок.

— Вот именно: после уроков в клубе боевых искусств будут присутствовать почти все, — ровно промолвила она. — Никто и не заметит, если мы с тобой выйдем ненадолго.

Я вздохнул и распрямил спину, прекрасно понимая, что мне предстоят ещё несколько уроков мучительного ожидания. Но ничего не поделаешь: в этой ситуации она была боссом.

— Хорошо, подруга, — я кивнул, пряча руки в карманы форменного пиджака и стараясь не показывать, как разочарован и раздосадован. — Тогда поговорим позже.

Ториясу изящно склонила голову. Я резко повернулся и поспешил прочь, стараясь выкинуть из головы и её саму, и эти чёртовы недосказанности.

Куда сподручнее было думать о Сато Кейичи и весьма непростом допросе, который нам предстоял. Мы готовились припереть к стенке настоящего преступника и довольно опасного человека, который один раз уже лишил жизни другого и мог не погнушаться сделать это ещё раз. Но его я не боялся: я считал своим долгом довести до конца то расследование, которое мы начали. Кроме того, Масута и я — мы оба были физически сильными и намного моложе Сато, и если бы он замыслил что-то нехорошее, мы бы остановили его и скрутили.

Но я всё же надеялся, что до этого не дойдёт: мне очень хотелось, чтобы наивный Масута оказался прав, и в Сато внезапно проснулась бы совесть. Но я понимал, что, скорее всего, в яблочко попала именно Кику, и Сато ни за что не станет нам помогать. Скорее всего, вначале он наврёт с три короба и снова попытается оговорить мать Аято… Наверняка мы ничего не узнаем до субботы.

Вернувшись в свою аудиторию, я сел за парту и осмотрелся. Мегами и Масута отсутствовали: первая, скорее всего, ушла в совет, чтобы вплотную заняться подготовкой ко дню открытых дверей, а второй ушёл к себе в клуб — ему нужно было убедиться, что день рождения пройдёт идеально. На парте впереди Амаи Одаяка разложила несколько альбомных листков и просила нашу пышногрудую одноклассницу по фамилии Кокона выбрать один из вариантов меню. Та мялась и не знала, за который браться. У доски беседовали Руто Ока и Хигаку Шин: она что-то говорила, а он периодически хмуро кивал. Через проход от меня Роншаку Мусуме в компании одной из своих подружек смотрела каталог косметики. Кага Куша, что было нетипично для него, не пребывал в своём научном клубе, а сидел на своём месте и с безумной скоростью что-то строчил в блокноте, низко склонившись над партой и высунув кончик языка.

Всё было так обыденно и буднично; кто бы мог подумать, что для кого-то этот обычный вторник мог стать поворотной точкой в жизни?

Мои мрачные думы прервал приход Учимару-сенсея, и, честно говоря, я впервые был так рад его видеть.

Все оставшиеся академические часы я просидел в аудитории, никуда не выходя, и занимался исключительно учёбой. Как только прозвучал звонок с последнего урока, я одним махом собрал вещи и, оставив сумку в классе и прихватив только камеру, помчался на второй этаж.

Будо любили и уважали многие, поэтому много кто из учеников школы решил прийти и поздравить его. Многие приходили и тут же уходили, взяв лишь пирожное или кусочек торта, часть же с радостью принимала радушное приглашение хозяина торжества, и вскоре в помещении клуба боевых искусств стало весьма и весьма тесно. Мне было трудно фотографировать, но всё же я старался запечатлеть наиболее интересные кадры.

Например, как Раи Мина и Мюджи Шан — одна из кружка Масута, вторая — глава музыкального — пели в один микрофон осовремененную «Балладу о луне». Или как Кизана на импровизированной сцене упала на колени и воздела руки к небу; в её глазах стояли настоящие слёзы, не специальные капли. Или как Ямазаки, горделиво приосанившись, прятал катану из фольги в ножны. Или как Мегами искренне и звонко рассмеялась какой-то шутке от Кага. Или как Хигаку Шин с кислой миной что-то втирал Аято.

Кстати, интересно, о чём они говорили…

Я опустил камеру и нахмурился, вспомнив коварные слова Кенчо о том, что у меня скоро появится соперник. Уж не Шина ли имела в виду эта мелкая гадюка?

Осторожно протиснувшись к окну и встав вблизи от Айши и Хигаку, я сделал вид, что мне срочно понадобилось фотографировать вид снаружи, и навострил уши.

— Ты можешь себе это представить? — сварливо протянул Шин, сморщив нос. — И это накануне дня открытых дверей! Она оставила всё на меня и предупредила только сегодня! С чего ей сдалась та старая больница?!

— Это и вправду довольно безответственно, — Аято скрестил руки на груди и склонил голову. — Не волнуйся: я помогу.

— Покорно благодарю, — проворчал Хигаку, почесав затылок. — Мне это точно понадобится, особенно теперь, когда я один.

Сделав для вида один кадр, я вздохнул с облегчением: это был сугубо деловой разговор, настолько далёкий от любовных дел, насколько это возможно.

Я решил дождаться, когда они закончат, и похитить Аято себе, но тут — весьма некстати — меня потянули за локоть. Я раздражённо обернулся и вздрогнул, увидев улыбавшееся красивое лицо Ториясу.

— Думаю, нам пора поговорить, — вполголоса заметила она. — Пойдём.

Я молча кивнул и направился за ней. Акане ловко лавировала между группами приглашённых на праздник — куда более споро, чем я: мне приходилось то и дело просить, чтобы меня пропустили. В коридоре Ториясу подождала меня, а потом, ни слова не говоря, свернула за угол и зашла в кладовую. Я последовал за ней.

Кладовая эта не отличалась особой уникальностью: вдоль трёх стен шли стеллажи с полками, на которых высились маркированные коробки. Между одним из стеллажей и стеной стояли деревянные мечи для тренировок — Масута иногда использовал их.

Акане встала лицом ко мне и сцепила пальцы впереди.

— Пожалуйста, закрой дверь, — попросила она.

Я послушно прикрыл створку и, повернувшись к Ториясу, развёл руками, демонстрируя, что внимательно её слушаю.

— Думаю, ты уже догадался, почему я позвала тебя сюда, Фред, — со сладенькой улыбочкой проговорила Акане.

— Нет, — отрезал я. — У меня нет экстрасенсорных способностей. Либо говори, в чём дело, либо я возвращаюсь на празднование.

— Хорошо, хорошо, — Ториясу очаровательно улыбнулась. — Это по поводу того случая в совете… Ну, знаешь, когда вы с Мегами обнимались, а я пришла в самый неподходящий момент.

Ох, неужели сегодня все боги мира решили смилостивиться надо мной? Значит, она подозревала, что у меня роман с Мегами… Что ж, это существенно облегчает ситуацию.

Я едва сдерживал счастливую улыбку, настолько сильным оказалось облегчение, которое я испытывал: как будто я летел в пропасть, и в самый последний момент Капитан Америка подхватил меня своими сильными руками и не дал расшибиться насмерть. Подняв голову, я спокойно произнёс:

— Всё не так, как ты подумала, Акане: я не встречаюсь с Мегами. Это были всего лишь дружеские объятия.

Ториясу подняла брови.

— Мы давно знаем друг друга, — она провела тонкими пальчиками по краю одной из полок. — Я в курсе того, что Мегами не в восторге от мужчин и старается держаться от них подальше. Но ты и Масута, а с недавних пор — ещё и Айши Аято, — это единственные парни, которых она не чурается.

— «Чурается» — это слишком сильный термин для того, чтобы описать её состояние, — помотал головой я. — Ей просто не нравятся прикосновения, вот и всё.

Акане пожала плечами.

— Жаль, — бросила она. — Было бы очень интересно, если бы вы и впрямь вступили в отношения. Сам понимаешь, такая семья, как Сайко, ни за что не позволит своей дочери связаться с иностранцем, так что ваша любовь не имела будущего — если бы существовала, конечно.

— Но она не существует, — я через силу улыбнулся. — А теперь, если у тебя всё, я, пожалуй, пойду.

Я повернулся к ней спиной и положил ладонь на ручку двери.

— Любовь между тобой и Мегами невозможна, Фред, — сладко произнесла Ториясу. — Ведь, насколько я поняла, у тебя совсем другие предпочтения — и вполне определённые.

========== Глава 37. Белоголовый орёл. ==========

После этих слов я застыл, словно громом поражённый. Звуки музыки, которую играли в клубе боевых искусств, глухо доносились до меня через закрытую дверь кладовой, и я отметил, что звучала довольно энергичная композиция, мелодию которой прекрасно дополнял звонкий голос Мюджи Шан.

Интересно, почему в стрессовых ситуациях человек концентрируется на всякой ерунде?..

Медленно опустив руку, я повернулся к Акане. Она улыбалась и внимательно наблюдала за мной, как лаборант за морской свинкой.

Что, чёрт возьми, она задумала?!

— О чём ты? — хрипло спросил я, всё ещё надеясь, что не так расслышал.

Ториясу вздохнула.

— Я всегда считала, что говорить о таком вслух не особо прилично, — вымолвила она. — Но между друзьями это нормально: делиться всеми сомнениями и событиями в жизни, особенно такими. Правда, формулировка «Я, кажется, гей» мне кажется немного неуверенной, а тебе?

Я ахнул и резко выдохнул через сжатые зубы. Случилось то, чего я так боялся: она услышала намного больше, чем нужно, и теперь готовилась меня шантажировать. Теперь вся моя жизнь находилась в её идеально наманикюренных пальчиках, и она могла одним движением разрушить моё существование.

Несмотря на славу тайных извращенцев, японцы очень консервативны и озабочены соблюдением внешних приличий. Преступлений на сексуальной почве тут почти не существует: того же любителя лапать женщин в общественном транспорте могут так ославить, что ему потом останется только покончить с собой. Каждый, кто хотел бы быть достойным членом общества, обязан иметь кристально чистую репутацию без единого пятнышка, включая и прошлое. Хочешь стать элитным адвокатом или высокооплачиваемым доктором, но в школе был пойман за курением? Прощай! Желаешь преподавать в университете как профессор, но в выпускном табеле имеешь не самый приятный психологический портрет? До свидания! Мечтаешь о карьере в сфере бизнеса, но когда-то тебя подозревали — даже не обвинили — в том, что ты схватил женщину в метро? Иди подальше! И примеров этому не счесть.

Для иностранцев правила ужесточались ещё больше: если ты белый (или, что ещё хуже, чёрный, или азиат-не японец; хлеще всего приходится китайцам и филиппинцам), то изволь полностью соответствовать жёстким условиям общества, в котором живёшь. Да, здесь в открытую продаются комиксы откровенно порнографического содержания, но только попробуй как-то нехорошо проявить себя в реальности, и головы тебе не сносить. Да, японские школьницы обожают мангу жанра «яой» про нежно любящих друг друга мальчиков, но при этом они никогда в жизни не встречали настоящих геев и не хотели бы оказаться с подобным субъектом в одной комнате.

Школьная жизнь представляла собой общество в миниатюре, только чуть более жестокое. Тут сплетни разносились с ужасающей скоростью, и любой, чья репутация пострадала, мог столкнуться с унижениями или игнорированием. Слава богу, у нас никого не мучили и не травили — Мегами об этом позаботилась, — но всё равно данные о коммуникабельности и умении интегрироваться в коллектив шли в табель, а при плохом реноме эти показатели были низкими, как Марианская впадина.

То есть Акане, обладая этой информацией обо мне, пусть ничем и не подтверждённой, могла с лёгкостью пустить мою жизнь под откос. Оставалось только надеяться, что она не собиралась этого делать, ведь если бы она хотела меня уничтожить, то сделала бы это сразу же, как только подслушала наш с Мегами разговор. Ториясу позвала меня сюда, чтобы обсудить всё тет-а-тет, значит, она хотела что-то от меня.

Проведя рукой по лицу, я устало спросил:

— Что тебе нужно?

Акане улыбнулась — широко, очаровательно, коварно, фальшиво.

— У всех людей есть мечта, — начала она своим высоким голосом с придыханием. — Я не исключение. Мне всегда хотелось возглавлять школьный совет, но сначала туда выбрали Куроко, потом Мегами узурпировала трон президента…

Ториясу вздохнула и задумчиво посмотрела на свои ногти.

— Этот год станет последним в моей школьной жизни, — продолжила она. — И, думаю, неплохим украшением табеля стала бы строчка о том, что я была главой совета.

Она замолчала и выжидательно посмотрела на меня. Я отмер и стиснул зубы, про себя подумав, что человеческая наглость просто не знает границ.

— И что ты хочешь от меня? — вслух бросил я. — Предать Мегами? Орать на каждом углу, какая ты крутая? Подделать результаты голосования в сентябре?

Акане усмехнулась и заправила прядь волос за ухо.

— Ты слишком эмоционален, Фред, — проговорила она. — В этом всегда состояла твоя главная проблема. Неужели ты не понимаешь, в каком положении оказался? Тебе лучше со мной дружить, хотя бы в память о наших совместных годах средней школы, тем более учитывая то, что твоя маленькая влюблённость затрагивает не только тебя.

От этих слов я похолодел, одновременно почувствовав, как между лопатками на спине выступили капли пота.

Неужели она услышала и имя того, кого я люблю?! Раз так, значит, Аято теперь тоже в опасности: если Ториясу пустит слух, по нему это ударит хоть и слабее, чем по мне, но всё же довольно чувствительно.

— Бедняга Айши Аято, — чётко вымолвила Акане. — Я слышала, он хотел поступать в Тодай… Боюсь, с подмоченной репутацией ему лучше забыть об этом.

Я застонал сквозь зубы и запустил пятерню в волосы.

Что же делать?!

Если бы речь шла только обо мне одном, я бы наплевал на всё и не позволил бы ей себя шантажировать, но здесь был замешан Аято — человек, который стал мне дороже жизни. Значит, придётся как-то договариваться с Ториясу…

— Хорошо, — я махнул рукой. — Помогу тебе на выборах в сентябре и организую агитацию. Буду умолять каждого отдать голос за тебя, а кое-кого смогу и заставить. Довольна?

Акане легко выдохнула и отрицательно покачала головой.

— Ты не понял меня, Фред, — с плохо скрываемым торжеством в голосе произнесла она. — Я не стану идти ни на какие уступки, и свои требования я тебе уже высказала. Не знаю, как ты это сделаешь, но мне нужно, чтобы я стала президентом в течение месяца, начиная с сегодняшнего дня.

Мне захотелось завыть, побить кулаками о стены, хорошенько встряхнуть эту сучку, наконец, но я сдержался и повернулся к двери.

— Если в течение месяца я не стану главой совета, — снова заговорила Акане, — то двадцать шестого апреля все в школе узнают твою маленькую грязную тайну.

С силой сжав ручку двери, я резко распахнул створку и вылетел из кладовой, чтобы тут же столкнуться нос к носу с Аято.

Я в ужасе уставился на него и прошептал:

— Ты слышал?

— Что именно? — Аято отступил на шаг и любезно улыбнулся. — Я шёл к лестнице — мне нужно было к завучу… Впрочем, это подождёт. Что-то произошло, Фред? Выглядишь как-то неважно.

Я тяжело вздохнул и привалился к стене плечом и посмотрел на Айши. Он был слегка бледноват, но, в общем, смотрелся спокойным и собранным, как обычно. Его чёрные глаза глядели на меня внимательно, даже, я бы сказал, с некоторым участием.

Вряд ли он что-то слышал. В конце концов, музыка из помещения клуба боевых искусств заглушала звуки из кладовой напрочь, кроме того, мы с Ториясу разговаривали негромко. Для того, чтобы подслушать наш разговор, ему нужно было вплотную приникнуть ухом к двери, и я сомневался, что такой благородный человек, как Аято, стал бы этим заниматься.

— Просто тяжёлый день, — вымученно улыбнулся я. — Всё в порядке, приятель, справлюсь.

— Не сомневаюсь, — подойдя ближе, Аято крепко взял меня за локоть. — Думаю, тебе стоит хорошенько отдохнуть: это расследование смерти Такада Ёрико тебя утомило. Если хочешь, провожу до дома.

Ровно одно мгновение я раздумывал, не поддаться ли искушению и не сказать ли «да», но потом решил не поступать так эгоистично.

— Спасибо, друг, но не стоит, — я похлопал его по плечу. — Развлекайся; дни рождения для того и придуманы. А мне и вправду лучше пойти и извиниться перед Масута: я не в том состоянии, чтобы веселиться.

Аято кивнул и подвёл меня ко входу в клуб боевых искусств. Там он отпустил мой локоть (о чём я отметил с небольшим сожалением), и наши пути разошлись.

Я отыскал Масута и извинился перед ним за то, что не могу быть рядом в такой важный день. Мой славный лучший друг начал обеспокоенно всматриваться в моё лицо и предложил проводить до дома, но я мужественно отказался, сбегал в классную комнату за сумкой и поспешил на первый этаж.

Не представляя себе, что делать дальше, я был практически на грани депрессии. Чёртова Акане! Неужели позиция президента школьного совета стоила того, чтобы мучить других людей?! Как у неё только хватало совести…

Домой я брёл, едва переставляя ноги, и вернулся в квартиру первым: мать и отец ещё были на работе. И слава богу: я не выдержал бы сейчас никаких задушевных разговоров, пусть даже и с людьми, которых я любил.

Двигаясь, как призрак, я заварил себе лапшу быстрого приготовления, выпил сок и побрёл в душ. Мой мозг отказывался работать, думать над проблемой; он словно отключился в тот самый момент, как я понял, что надёжно сижу на крючке у Акане.

На душе было паршиво, как будто её пропустили через мясорубку, а потом на ней ещё и потоптались. Я не представлял себе, как нужно поступить, чтобы выпутаться из этой ловушки, но твёрдо знал одно: я ни за что не пойду на предательство и не подставлю Мегами. Плевать на мою собственную гордость; если что, я просто брошусь перед Ториясу на колени и начну умолять её не обнародовать того, что она узнала. Если же всё выйдет из-под контроля, я просто начну всё отрицать. Конечно, из нас двоих поверят, скорее всего, ей, но я не сдамся и не допущу того, чтобы пострадал Аято.

А пока буду ждать; может, ситуация выправится сама собой. Сейчас я всё равно не смогу ничего сделать.

Приняв душ, я сразу лёг в постель: у меня не оставалось сил дожидаться родителей.

========== Глава 38. Электронная терапия. ==========

Накануне я лёг рано, но по понятной причине не спал почти всю ночь, и потому с утра в среду чувствовал себя совершенно разбитым. Голова гудела и по ощущениям весила тонну, на глаза давило, а ноги налились свинцом. Дорога до школы заняла у меня не привычные десять минут, а добрых двадцать, и каждая из них ложилась дополнительным камнем на мои плечи.

Наверное, впервые в жизни я не знал, как мне поступить. В средней школе в Японии меня как иностранца травили, но я смог сопротивляться и показать всем, что не собирался прогибаться — с помощью моих прекрасных друзей Мегами и Масута. Несмотря на препоны, я продолжал бороться и идти вперёд, потому что твёрдо знал, что мне грозило. В прошлом враги выступали только против меня, теперь же в группе риска оказался мой любимый человек.

Я мог поговорить с Мегами — она уже знала о моей тайне и наверняка согласилась бы помочь. Я мог броситься на колени перед Ториясу и надеяться, что она сжалится надо мной. Я мог наплевать на всё и пустить происходившее на самотёк.

Но третий вариант автоматически отпадал, так как под ударом вместе со мной оказывался Аято. Унижаться перед Акане мне мешала гордость, а просить такого огромного одолжения у лучшей подруги не позволяла совесть.

В общем, я оказался в тупике.

Проворочавшись всю ночь на своём матраце, я решил подождать до конца этой недели — я всё равно буду занят во время дней открытых дверей, — а с понедельника уже определиться, какую схему мне использовать, и начать по ней действовать.

Но уже сейчас я осознавал: что бы я ни выбрал, на душе будет паршиво.

Индифферентно раскланявшись с учительницей физкультуры, я переобулся и направился во внутренний дворик, надеясь, что обнаружу там Аято. Увы, судьба, похоже, твёрдо решила не быть ко мне благосклонной: его я не застал, зато первым делом увидел Ямада Таро, сидевшего на бортике фонтана со своей дурацкой книгой. Его младшей сестры не было видно поблизости, и это позволяло Ямада впериться в страницы романа с таким вниманием, будто автор гипнотизировал его через свои строки.

Неожиданно я почувствовал раздражение: этот тюфяк без индивидуальности получил всё, чего я так страстно желал: и любовь Аято, и спокойную жизнь. Правда, я не был до сих пор уверен, точно ли Таро являлся предметом нежности Айши, но имел весомые основания считать, что это именно так. И от этого в моей душе почему-то поднималась волна глухой обиды против него. Ямада был абсолютно безвреден и ничего мне не сделал, но сейчас я ощущал острую необходимость на ком-то сорваться, пусть несправедливо, и этот кусок белой курятины так кстати попался под горячую руку.

Быстро подойдя к нему, я сел рядом и вкрадчиво промолвил:

— Тебе брызги на спину не попадают, приятель?

Ямада отложил роман в сторону и, просмотрев на меня, улыбнулся типично по-японски: только губами.

— У фонтана очень большая чаша, поэтому капли не долетают до бортика, — любезно объяснил он, склонив голову набок.

— Вот как, — фыркнул я. — А сидение на камне не грозит твоим маленьким мужским частям, приятель?

Таро поднял брови, но улыбка не покинула его губ.

— Нет, всё в порядке, — протянул он ровным, спокойным тоном. — Это вредно для женщин, но не для мужчин.

И тут мне стало неимоверно стыдно. Только посмотрите на меня: сел рядом и гнобит парня, которые не сделал ничего плохого. Ямада не виноват ни в том, что Аято полюбил именно его, ни в том, что Ториясу меня шантажировала, так что я не имел никакого права срываться на нём.

— Извини, — я склонил голову. — Сам не знаю, что на меня нашло… Я не должен был грубить тебе.

— Всё в порядке, — Ямада прижал ладонь к груди. — Я понимаю: сегодня начинается день открытых дверей, а ты один из президентов клубов, вот и нервничаешь.

Ох, приятель, если бы ты знал!..

Через силу улыбнувшись великодушному Таро, я встал с бортика и поспешил в здание школы, на пути коротко здороваясь с однокашниками и надеясь, что мне больше не взбредёт в голову срывать свою досаду на ком-либо.

Я хотел сразу же пойти в класс, но ноги против воли сами понесли меня в кабинет школьного совета. Его массивные двери были приоткрыты, и я хотел было сразу зайти внутрь, но услышал голос Ториясу и застыл на месте, почувствовав внезапное жжение в груди, как при изжоге. Мной овладело какое-то странное состояние смеси омерзения и ужаса; я просто не мог заставить себя сделать ещё хотя бы один шаг.

— Для меня это большая честь, — голос Акане звучал довольно отчётливо. — Ты уверена в том, что хочешь поручить это мне, Мегами?

— Конечно, — ответила ей Сайко. — В последнее время я редко поощряла тебя и выказывала тебе доверие; Айши-кун обратил на это моё внимание. Думаю, ты прекрасно справишься.

— Я постараюсь, — тон Ториясу так и сочился патокой. — Ты не пожалеешь, что поручила это мне.

Я вздрогнул и, развернувшись, зашагал обратно к лестнице. Одна мысль о том, чтобы оказаться с Акане в одном помещении, была мне ненавистна и противна: я боялся, что меня ненароком стошнит, если я посмотрю в её сторону или ещё раз услышу её голос с придыханием.

Заторопившись в аудиторию, я влетел внутрь и чуть не сбил с ног Кага, который стоял у доски и задумчиво рисовал что-то мелом.

— Прости, приятель, — бросил я, хлопнув его по плечу. — У меня было весьма неудачное утро, и я, кажется, разучился смотреть, куда иду.

— Бывает, — Куша, жутковато осклабившись, посмотрел на меня через довольно толстые линзы очков. — Если хочешь, помогу.

— Спасибо, дружище, но не стоит, — я криво ухмыльнулся. — Помочь мне теперь может разве что провидение.

Кага внезапно посерьёзнел и, положив мел на полочку у доски, схватил меня за локоть.

— Провидения не существует, — заметил он. — Как и бога, и ангелов, и волшебных джиннов, исполняющих наши желания и устраняющих любые тревоги. Человек сам хозяин своей судьбы, и только он может исправить что-либо. Аято сказал посодействовать тебе: вчера на дне рождения Будо ты неважно себя почувствовал.

Я отстранился и с подозрением посмотрел на него. У меня мелькнула шальная мысль: странно, что Айши, обычно такой закрытый и сдержанный, доверился именно ему, а известный эксцентрик Кага, никогда не имевший друзей, тут же бросился на помощь. Слова Кенчо о новом сопернике весьма некстати всплыли у меня в сознании, заставив серьёзно задуматься.

Кага Куша? Сначала мне казалось, что он — это наиболее маловероятная кандидатура, но потом… Почему бы и нет? В нашем сумасшедшем мире возможно всё, как показала практика.

— А ты всегда выполняешь просьбы второклассников, или сегодня особенный день? — спросил я, отряхивая с пиджака следы мела от его пальцев и прищурившись.

Кага откинул голову назад и расхохотался так громко, что сидевшая на задней парте и слушавшая музыку через МП3-плеер Кокона Харука вздрогнула, вытащила один наушник и с опаской покосилась в нашу сторону.

— Аято спас мой клуб, помог мне не провалиться в бездну депрессии и свёл с небезразличным мне человеком, — ответил Куша, проведя рукой по непослушным волосам, торчавшим во все стороны. — Я считаю его своим ближайшим другом и готов помочь, когда это нужно. Он попросил меня успокоить тебя, и я с радостью согласился. Пойдём в мой клуб прямо сейчас: я загрузил в память Франсуа сто двадцать одну методику излечения от тревожности и четыреста три расслабляющих медитации!

Я не успел и рта раскрыть, чтобы ответить: Куша схватил меня за руку и повлёк за собой. Он буквально бежал по коридору, на ходу объясняя мне какие-то детали касаемо Франсуа и его новых функций, но я не слушал: мне пришлось сконцентрировать все силы, чтобы не отстать и не запутаться в собственных ногах.

Кага, как и обещал, приволок меня к себе в кружок и указал на стул, стоявший прямо у двери.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, приятель, — вымолвил я, послушно опускаясь на сиденье и ставя сумку на пол.

— Не волнуйся, — Куша отошёл в дальний угол помещения и, сев на корточки спиной ко мне, начал возиться там с роботом. — Франсуа запрограммирован распознавать малейшие особенности тона голоса, мимики и жестикуляции так, чтобы не травмировать пациента. Вреда он тебе точно не причинит, а вот пользы — сколько угодно… Так, отлично, малыш, а теперь займись-ка им!

Последняя фраза была обращена к роботу, который уже включился и подъехал ко мне с весьма деловым видом (если такое было возможно).

Пока мы с Франсуа вели сессию, Куша, надев огромные наушники, чтобы, видимо, не смущать меня, возился с чем-то на исполинском рабочем столе. Он паял, привинчивал, обрабатывал, бегал к стеллажам за теми или иными деталями — в общем, ему было чем заняться, и он ни разу не посмотрел в нашу сторону.

Что же касается меня, то я доверился роботу и ничуть не пожалел об этом. Всем уже давно известно, что проверенные методики терапии работают, при этом не столь важно, кто именно доктор: всё это базировалось на чистейшей нейролептике. Кага постарался на славу: Франсуа прекрасно проводил со мной лечебную сессию, задавая вопросы, успокаивая, начитывая медитации — в общем, делая всё то, что и психоаналитик самой высокой квалификации. К концу нашей беседы я уже улыбался и чувствовал себя если не обновлённым, то хотя бы намного лучше, чем раньше.

Мы завершили сессию за пятнадцать минут до начала урока: Франсуа приподнялся на своих удлинённых руках и изобразил что-то, походившее на поклон. Кага, заметив это, отложил паяльник, снял защитные очки и наушники и хлопнул в ладоши.

— Ну, как состояние? — весело спросил он, подходя к нам. — Доктор Франсуа неплохой специалист, а?

— Это точно, — я усмехнулся, подхватил сумку и встал со стула. — Спасибо, дружище: я и в самом деле чувствую себя намного лучше.

— Вот и замечательно! — Куша, положив защитные очки с наушниками на рабочий стол, показал мне большой палец. — Для закрепления эффекта заходи ко мне каждую перемену: нам нужно полностью излечить тебя.

— Каждую? — я удивлённо поднял брови.

— Каждую, — подтвердил Кага, доставая из кармана халата свои обычные очки и надевая их. — Кроме обеденной, разумеется. Насчёт дня открытых дверей можешь не волноваться — к нему вообще никто не готовится, это ведь не то же самое, что фестиваль.

Я хмыкнул и протянул Куше свободную руку. Он с удивлением посмотрел на неё и, чуть помедлив, пожал.

— Спасибо, друг, — счувством произнёс я. — Ты здорово помог.

— Не благодари, — махнул ладонью Куша, подходя к выходу и раскрывая передо мной дверь. — Друзья Аято — мои друзья.

Я кивнул, и мы вышли в коридор и молча добрались до класса. В аудитории присутствовали практически все, и я не сдержал широкой улыбки, увидев вчерашнего именинника Масута, что-то рассказывавшего Кизана и при этом отчаянно жестикулировавшего. Отсалютовав своему другу, я прошёл к парте и начал спешно выкладывать на столешницу вещи, необходимые для урока.

И в тот момент мне казалось, что всё вошло в проторенную колею; что сумасшедшая паника, в состоянии которой я проснулся в эту злосчастную среду, надёжно ушла в небытие.

Как показала практика, я жестоко ошибался.

========== Глава 39. Надёжность. ==========

Первая половина дня прошла спокойно и, я бы сказал, даже пресно: мне удалось избегать встреч с Акане, и я каждую перемену послушно ходил в научный кружок, чтобы пройти очередную порцию душевного лечения от робота Франсуа. Куша неизменно сопровождал меня и каждый раз надевал наушники — за это проявление такта и деликатности я был ему безумно благодарен.

Он всегда был со мной один, и я не без любопытства спросил его насчёт той девчонки, которая вступила в кружок. Кага в ответ успокоил меня, заверив, что я не мешаю.

— Она придёт после уроков, — вымолвил он, в очередной раз стягивая с головы защитные очки на резинке и тем самым делая свою причёску ещё более беспорядочной. — Не волнуйся: в течение дня она никогда не заходит.

Я был рад это слышать: мне бы не хотелось думать, что моя психотерапия доставляла кому-то неудобства.

На обеде я пребывал в гордом одиночестве: Аято и Мегами вплотную занялись подготовкой ко дню открытых дверей, Масута восстанавливал облик своего клуба после вчерашнего празднования, а Кику пропадала в компьютерном кружке: её как новичка привлекли к самому ответственному заданию. Теоретически мне бы тоже стоило заняться делами клуба, но я решил, что лучше будет отложить всё на время после уроков — когда придут гости. Сидя за столом и ковыряясь палочками в лапше, я чуть ли не стонал от боли в пальцах: я так и не привык до конца к традиционным японским столовым приборам. И кто только придумал эти идиотские палочки? Куда удобнее было бы есть лапшу ложкой и вилкой, не мучаясь потом проблемами с суставами.

Но презренному белому предполагалось молча подчиняться местным правилам и терпеть неудобства, какими бы они ни были.

Оставалось только радоваться, что из-за это свистопляски с днём открытых дверей Акане тоже сидела взаперти в кабинете совета и не вылезала оттуда. Но оттого, что я её не видел, она не переставала представлять собой угрозу, и в мою голову приходили отвратительные мысли о том, как я буду на коленях просить её оставить меня в покое. И ещё не факт, что она согласится, ведь, насколько я понял её натуру, ей нравилось мучить других людей.

Другой выход был: попросить Мегами уступить место президента совета Акане. Моя подруга, выслушав меня, обязательно вошла бы в моё положение и сделала бы для меня всё возможное, даже отказалась бы от поста, которым очень дорожила. Но от всего этого мне становилось мерзко: я не хотел подставлять Мегами, заставлять её чем-то жертвовать. Для неё представляло огромную важность занимать кресло президента — это был один из кирпичиков в фундамент её самоутверждения. И я не хотел оказаться тем человеком, который разрушил бы это с таким трудом возводимое здание.

Значит, мне всё же придётся унизиться перед Ториясу…

Противная перспектива, но ничего страшного: потерплю пару минут, зато, возможно, спасу Аято и себя от неминуемого позора. Если же она, несмотря на мои мольбы, откажет, что ж, буду бороться: в конце концов, это всего лишь её слово против моего. Мы уже не в средней школе; вокруг нас — люди куда более взрослые и умеющие мыслить самостоятельно, так что они вряд ли сразу же поверят Акане, тем более, что мои друзья Мегами и Масута — люди весьма уважаемые — будут готовы это опровергнуть.

Хорошенько поломав голову над этой проблемой, я слегка воспрянул духом. В конце концов, нерешаемых проблем не существует, и теперь, когда я примерно представлял себе, что делать, стало легче.

А также очень хорошо, что я принял твёрдое решение не напрягать Мегами со всем этим: она не должна отвечать за мои глупости. Впоследствии я попрошу её немного посодействовать, но самое главное: ей не грозило жертвовать ради меня тем, чем она так дорожила.

В куда более благодушном настроении, чем с утра, я поспешил в аудиторию. В дверях я чуть было не налетел на Хигаку Шина, который с раздражением разговаривал с Табара Тога — рассеянным и задумчивым парнем, умудрявшимся перепробовать абсолютно все возможные занятия, но так и не выбрать клуб.

— Ты представляешь себе, в какой ужас я попал?! — вопрошал Шин, долбя кулаком ни в чём не повинную стену. — Мало того, что она всё свалила на меня, так ещё вдобавок решила вообще не приходить сегодня! А мне знай, разгребай всё это!

— Действительно, как некрасиво, — покачал головой Тога. — Если хочешь, помогу; обращайся, я ведь свободен.

— Лишние руки мне и вправду не повредят, — проворчал Хигаку, смерив собеседника внимательным взглядом. — Тем более учитывая то, что от моих фриков-одноклубников помощи вообще не дождёшься.

Проходя мимо, я усмехнулся и сочувственно потрепал Шина по плечу. Он оказался не в самой простой ситуации: день открытых дверей считался довольно ответственным мероприятием, он мог повлиять даже на табель, и остаться в таком пекле без президента клуба было равносильно трагедии.

Ока наверняка чересчур увлеклась своим спиритизмом и заснула в той старой больнице, а наутро решила вовсе не ходить в школу: к чему, если пути от старого госпиталя до школы было добрых сорок минут?

Так что оставалось пожелать Шину терпения, а самому мне — браться за ум и вспоминать, что я тоже возглавляю кружок.

На следующей же перемене я пошёл к своим подопечным и начал активно приводить помещение клуба в пригодный для гостей вид. Мы все стремились показать товар лицом, так что я развесил на стенде самые свои удачные снимки и как раз прилаживал на самом верху фото холма со старой сакурой, как вдруг мой телефон завибрировал, сигнализируя о новом сообщении.

К слову сказать, это случалось довольно редко: у меня имелось не так много друзей, а те, что наличествовали, — Мегами и Масута — предпочитали общаться лично. Что же до моих родителей, то они привыкли звонить; набирать мейлы было настоящим вызовом их терпению.

Заинтригованный, я вставил последнюю кнопку, крепившую уголок фотографии к стенду, взял свой смартфон и открыл новое входящее сообщение. Оно оказалось от Кику и было довольно кратким: там указывался какой-то адрес.

Я завис на несколько секунд, а потом хлопнул себя по лбу: точно, она же обещала прислать мне координаты того места, где прятался негодяй Сато! Теперь осталось лишь дождаться субботы и пойти его допрашивать, только стоило вооружиться навигатором — адреса в Японии были кошмаром любого путешественника.

Впервые я столкнулся с этим в первом классе средней школы. Тогда я только приехал сюда и мало что знал о местных порядках, и когда меня попросили продиктовать свой адрес, спросил, как называется улица, на которой располагалось представительство США. Тогда все мои необычайно добрые одноклассники разразились синхронным хохотом, а учительница, терпеливо подождав, пока они успокоятся, объяснила, что у них в стране у улиц нет названий.

Но и это не являлось самым ужасным: дома тут нумеровались по мере застройки, то есть почти всегда не по порядку. Здесь не предусматривалось никаких чётных или нечётных сторон, корпусов и так далее, так что зачастую отыскать нужный дом не удавалось даже самим японцам, что уж говорить о несмышлёнышах-гайдзинах.

Лишь много позже мне открылись все премудрости японских адресов: все города тут делились на районы, районы делились на кварталы, кварталы делились на микрорайоны. Первые два имели названия буквенные или, как сказали бы суровые самураи, иероглифические. Микрорайоны же обозначались цифрами, которые присваивались по мере их появления и застройки города.

Читая сообщение от Сато Кику, я возблагодарил бога, что успел в своё время хорошенько посидеть над этими премудростями, иначе полученный текст показался бы мне полнейшей белибердой.

Итак, наш подозреваемый облюбовал себе местечко в городе Бураза, решив, видимо, не компрометировать свою любовницу ещё больше…

Мысль о Дзинкури Акико — красивой, трепетной и порывистой — вдруг пронзила моё сознание, и я невольно покосился на Беруму, готовящую вместе с другими наш уголок для постановочных фотографий.

Как странно шутит природа: имея красавицу-мать и, если судить по снимкам из газет, довольно интересного внешне биологического отца, сама Берума всегда была дурнушкой, но никогда не комплексовала из-за этого и правильно делала: какая разница, что за лицо у человека, если за этим фасадом прячется чёрная мерзкая душонка? И её папенька — ярчайший тому пример.

Тряхнув головой, я спрятал телефон в карман форменного пиджака и, подав сигнал своим товарищам, с улыбкой вымолвил:

— Дорогие друзья, урок вот-вот начнётся.

Мы синхронно вышли из помещения и бодро побрели по коридору, беседуя о том, какие фотографии стоило показать гостям в первую очередь. Я настолько увлёкся и расслабился, что совершенно забыл о грозившей мне опасности и чуть не грохнулся в обморок, когда на выходе встретился с Акане.

Она по обыкновению хитровато улыбнулась и, изящно обогнув меня, поплыла по коридору, как каноэ.

Ториясу не сказала мне ни слова, и это меня не удивило: пока ещё было рано на меня давить, нужно было выждать.

Что ж, я был морально готов ко всему.

Войдя в аудиторию, я направился к своему месту, но вдруг меня задержали: длинные цепкие пальцы без маникюра и с мозолями от карандаша ухватили меня за локоть. Я помнил эти руки ещё с тех времён, когда их обладательница носила титул лучшей подруги Мегами.

Каменага Куроко, вице-президент школьного совета, убеждённая отличница и девочка с довольно твёрдыми жизненными принципами. Она никогда не была особо близка со мной, потому что, насколько я подозревал, вообще недолюбливала иностранцев, хотя ни словом, ни жестом ни разу не дала этого понять.

Интересно, что ей понадобилось на этот раз?

— Джонс-кун, я могу задать тебе вопрос? — Куроко серьёзно посмотрела на меня своими светло-карими глазами, казавшимися совсем маленькими за толстыми стёклами очков.

— Конечно, — я развёл руками. — Слушаю.

— Речь пойдёт об Аято, — Каменага отпустила мой локоть и спрятала руки за спину. — Ты ведь его друг?

На мгновение я похолодел, с ужасом подумав, что моя тайна стала известна ещё кому-то, но потом вспомнил, кто именно передо мной стоял. Куроко никогда в жизни не опустилась бы до шантажа или до бесстыдных расспросов о личной жизни: для этого она была слишком хорошо воспитана.

Так что зелёный свет, Фредди: ты напрасно испугался.

— Да, друг, — кивнул я, неторопливо сняв камеру с шеи и начав сматывать её ремешок. — А что такое?

Каменага вздохнула.

— Он отлично исполняет свои обязанности, — вымолвила она. — Даже Мегами теперь не только признаёт его незаменимость в совете, но ещё и считает его своей правой рукой. Он умный, сообразительный, активный, умеет находить с людьми общий язык и быстро обучается всему новому, а также проявляет инициативу, когда нужно.

— Это очень даже круто, — улыбнулся я. — Но в чём конкретно проблема?

Куроко повернула голову, посмотрела на вход в класс; помещение постепенно заполнялось людьми, потому что до звонка оставалось мало времени. Она кивнула мне на окно, и мы вдвоём отошли туда.

В классе стало шумно: главы клубов активно делились друг с другом оригинальными идеями о том, как привлечь гостей, и потому Каменага пришлось наклониться ко мне поближе, чтобы сообщить:

— Сегодня с утра он предложил нам кое-что. Он нашёл довольно недорогую поездку, которую организует музей истории соседнего города: тур по дворцу-музею времён сёгуната, выставка традиционной одежды и оружия, визит памятных мест. Экскурсия просто чудесная, и Мегами целиком поддержала этот замысел. Но потом он предложил ей поручить часть организационных вопросов Акане, при этом на себя он брал самое трудное, ей же оставлял сбор денег, составление списков, выбор старших в группах… Обычно подобным занимаемся мы все, но в этот раз Мегами пошла навстречу Аято и сделала исключение.

— Ясно, — я положил камеру на подоконник и скрестил руки на груди. — Теперь Ториясу гордая расхаживает по всей школе, а вы вроде бы вообще остались не у дел, так?

— Не совсем, — Куроко слегка нахмурилась; досадливый румянец выступил у неё на щеках. — Мы для того и формировали совет из нескольких человек, чтобы делить все обязанности поровну. Кроме того, фаворитизм в рамках одной нашей ячейки просто-напросто неуместен. Я понимаю, что Акане — красивая девушка, а Аято — юноша, но нельзя личные предпочтения смешивать со своими обязанностями; это неправильно.

Слушая её, я и сам задумался. Интересно, для чего Аято всё это? Он вряд ли был на самом деле увлечён Ториясу, кроме того, те слова Кенчо о «сопернике» и нежные взгляды Айши в сторону Ямада Таро всё больше убеждали меня в том, что Аято играет за радужную команду.

Но тогда для чего?

Может, он услышал часть нашего с ней разговора и решил приложить некоторые усилия, чтобы обезопасить хотя бы себя? Подумал, что если задобрить Акане, то она не станет вмешивать его в разборки со мной.

Увы, он и не подозревал, на что была способна Ториясу. За последние дни она открылась мне ещё больше, и то, что я увидел, меня пугало и отвращало: она явно наслаждалась тем, что причиняла людям боль. Так что никакая политика задабривания тут не сработает: она всё равно сделает так, как хочет, если только мои мольбы не растопят её холодное, как льдинка, сердце.

— Хорошо, — я вздохнул и потёр переносицу. — Я тебя услышал, Куроко, а теперь скажи, что именно ты хочешь от меня.

Каменага пожала плечами.

— Пожалуйста, поговори с Аято, — вымолвила она. — Объясни ему, что поступать так неэтично по отношению к другим участникам совета.

— Сделаю, — я улыбнулся, взял камеру с подоконника и склонил голову набок. — Только не обещаю, что эффект будет потрясающим.

Куроко холодно улыбнулась и, кивнув в знак благодарности, направилась к своей парте; я последовал её примеру.

Начинался ещё один до безумия весёлый урок.

========== Глава 40. Молния бьёт дважды. ==========

Первый из трёх дней открытых дверей прошёл невыразимо скучно и в то же время загруженно. Ко мне в клуб пришло несколько человек, я показал им фотографии, прочитал небольшую, но, надеюсь, увлекательную лекцию об искусстве запечатления момента красоты, дал попробовать самим сделать снимки на плёночный аппарат, прямо при них проявил фото и подарил им на память.

Среди гостей были как взрослые люди (родители учащихся, как настоящих, так и потенциальных), так и подростки — те, которые готовились поступать в старшую школу и хотели заранее понять, с чем именно им предстояло иметь дело. День открытых дверей, в отличие от школьного фестиваля, был не праздничным мероприятием, а вполне серьёзной рекламной кампанией, направленной на поднятие престижа школы, хотя, честно говоря, наша альма-матер в этом не нуждалась: она и так считалась самым элитным учебным заведением в нашем городке.

Визитеров было немного: с лёгкостью справившись с двумя группами по пять-шесть человек, я проводил их и оставил дверь в помещение клуба широко раскрытой, чтобы все знали: тут ждут гостей.

Лучше бы я этого не делал: через минуту к нам в комнату вплыл высокий худенький юноша, одетый очень официально: в тёмно-синие брюки, жилет в тон и светло-голубую рубашку с галстуком. Мальчик был довольно красив: тонкие черты лица, большие глаза, прямой нос; его портила коварная усмешка, зло искривившая губы, да недобрый блеск карих глаз.

Сайко Кенчо собственной персоной.

Небрежно поклонившись в качестве приветствия, он лениво прошёлся вдоль стендов, спрятав руки в карманы. Остановившись у фотографии сакуры, он провёл по её рамке длинными пльцами и повернулся ко мне.

— Странно, что тут нет снимков Айши Аято, — медленно про тянул он. — Я думал, его красота пленила вас всех.

— Айши Аято? — Берума, оторвавшись от монитора, за которым редактировала изображения, резко повернулась и сжала пальцы правой руки в кулак. — Почему он постоянно всплывает в любом разговоре? Почему нельзя хотя бы денёк провести без него?!

Кенчо никак не среагировал на эту эмоциональную тираду; даже головы не повернул. Он смотрел прямо на меня, нахально улыбаясь, и наверняка чувствовал себя чёртовым хозяином жизни.

Я бы с огромным удовольствием преподал ему урок, но он был младше, весил меньше, да и вообще, вокруг меня были люди, и я не мог давать волю ни словам, ни рукам. Но если бы это дело происходило не в Японии, а у меня на родине, то я отвесил бы этому слизняку пару несильных подзатыльников, а потом проводил домой и нежно посоветовал Сайко Юкио отвести сыночка в семейный центр, чтобы там специалисты вправили ему мозги.

Но увы, я находился далеко от родных Штатов, в холодной Стране Восходящего Солнца, и тут не существовало такого понятия, как «семейный центр», потому что детишки в японских семьях по умолчанию считались милыми и примерными. Если кто-то вёл себя не так, то хватало одного строгого взгляда от родителей, чтобы успокоить разошедшегося дитятю, но в данном случае это было невозможно: Сайко Юкио ставил рекорды по степени равнодушия, и он не собирался мало-мальски участвовать в воспитании младшего сына, все силы бросая на поиски дополнительных курсов и факультативов для старшей дочери.

Счастье в их доме и не ночевало…

Может, именно поэтому Кенчо и был таким? Может, мне стоило хотя бы попытаться понять мальчика и помочь ему?

— Что же вы молчите, Джонс-семпай? — младший Сайко поднял брови. — Или вы вспомнили процесс его фотографирования во всех красках?

Знаете, что? Нет. Мне не стоило ни понимать его, ни помогать ему: для этого Кенчо был абсолютнейшей гадиной. Но это не означало, что я мог срываться на него, ведь даже такие негодяи имеют свои права.

— В основном здесь представлены пейзажные работы, — сухо бросил я, указывая на стенд. — Если тебя интересуют портретные снимки, мы попросим Дафуни, и она с радостью покажет тебе альбом с ними. Если тебя интересует конкретно Айши Аято, то искать его следует в кабинете школьного совета, а не у меня в клубе.

Моя резкость вовсе не задела этого нахала: он продолжал держаться так, будто являлся хозяином всего мира. Заложив руки за спину, он ещё раз прошёлся вдоль стендов и, повернувшись ко мне, поджал губы.

В помещении клуба воцарилась гробовая тишина. Воздух, казалось, стал гуще из-за накопившегося напряжения: все мои подопечные замолчали и уставились на Кенчо, как посетители террариумов на опасную и редкую змею.

Я терпеливо ждал, скрестив руки на груди. За время моей дружбы с Мегами я успел хорошенько изучить гнилую натуру её младшего братца и понять, что он похож на опасного хищника: почуяв кровь или слабость добычи, он уже не выпустит её из своих ядовитых клычков. Так что не стоило демонстрировать, что его слова хоть как-то задевали меня, иначе от него уже не сбежать.

Несколько секунд Кенчо стоял неподвижно, а потом быстро подошёл ко мне чуть ли не вплотную. Он был высоким мальчиком для своих лет, и даже не только по японским меркам, но мне уступал на добрых полторы головы, поэтому потянул меня за форменный галстук. От неожиданности я поддался, и, когда моё ухо оказалось на уровне рта Кенчо, он прошептал:

— Опасайся человека с нечистыми руками!

И, выпустив мой галстук, он выскользнул за дверь кружка. А я так и остался стоять в полусогнутой позе, думая о том, что он хотел этим сказать.

«С нечистыми руками» — это как: в буквальном или философском смысле? И почему мне вообще стоило кого-то опасаться?

Ладно, неважно: это вряд ли вообще что-то означало. Скорее всего, этот отвратительный мальчишка просто решил позабавиться за мой счёт.

Я распрямился и повернувшись к своим товарищам, махнул рукой, призывая их не обращать внимания на Кенчо. Они все, как один, несмело и неуверенно улыбнулись в ответ и вернулись к своим делам. Вскорости к нам пожаловали двое девочек-близнецов, непременно желавших пересмотреть все фото, что у нас были, и я тут же забыл о младшем Сайко.

До самого вечера я улыбался, терпеливо разъяснял гостям, в чём состояло очарование занятий фотографией, а также почему они обязательно должны поступить сами (или отправить своих чад) в Старшую Школу Академи и конкретно — в мой кружок.

Первый день открытых дверей закончился в восемь часов вечера, и я, весьма кстати вспомнив, как манкировал в последнее время своими обязанностями, отпустил своих ребят, чтобы убраться в помещении клуба самому.

Я не любил наводить порядок, но готов был признать, что эти донельзя скучные действия успокаивали, помогали приводить нервы в норму, а также упорядочивать мысли. Думая о том, как буду допрашивать Сато в субботу, я отметил про себя, что неплохо бы вооружиться маломощным электрошокером или даже простеньким перочинным ножом, ведь этот человек был опасен.

Покончив с уборкой, я вышел в коридор и осмотрелся. Кага Куша нёс в кладовую довольно тяжёлую на вид коробку, активно разговаривая сам с собой и деловито делая паузы для ответов. Сначала мне показалось, что он общался по телефону с помощью наушника, но потом, подойдя ближе, я понял, что это не так: наш интеллектуал и вправду беседовал со своим внутренним голосом.

Ну и что; кто я, в конце концов, такой, чтобы судить его?

— Как прошла демонстрация своих талантов, приятель? — спросил я, застыв в проёме кладовой. — Много было охотников до того, чтобы стать твоими адептами?

Вздрогнув от неожиданности, Куша обернулся и, увидев меня, просиял.

— Несколько человек пришло, — вымолвил он, стягивая с рук плотные чёрные перчатки, скатывая их в тугой комок и пряча в карман белого халата. — В основном их интересовала кибернетика — ну, знаешь, как и всех детей.

Я сильно сомневался, что всех детей увлекала робототехника, но решил промолчать на это. Куша с улыбкой начал было рассказывать, как показал гостям Франсуа, но потом сам себя оборвал на полуслове и воззрился на меня, склонив голову набок.

— Ты хотел о чём-то поговорить, Фред? — проницательно спросил он, медленно сняв очки и начав протирать их о рукав.

— Да нет, — я пожал плечами. — Хотя… Да.

А почему бы не спросить совета у него? Коэффициент интеллекта этого человека зашкаливал за двести; если кто и мог мне помочь с рациональной точки зрения, то это он. Да, ему не хватало навыков общения с людьми, но это ничего: я просто хотел узнать его мнение.

— Я слушаю, — Кага снова надел очки и посмотрел на меня.

— В общем, дело такое, — я вошёл в кладовую и закрыл за собой дверь. — Представь себе такую ситуацию: у одного человека есть секрет.

— Это нормально, — Куша хрустнул пальцами, заставив меня поморщиться. — У каждого человека есть секрет, даже у меня.

— Но всё не так просто, — я почесал затылок. — Об этом секрете не должен был никто знать, однако некая особа пронюхала про него и начала шантажировать этого парня. Так вот, мой вопрос: что бы ты сделал на его месте?

Кага поджал губы и поднял глаза к потолку. Он начал раскачиваться на стопах с пятки на пальцы и обратно, одновременно напевая вполголоса какую-то песню. Я не стал ему мешать, прекрасно понимая, что так гении думают.

Через полминуты Куша замер и снова посмотрел на меня.

— Твоя формулировка вопроса не совсем верна, — мягко заметил он. — Я бы плюнул на всё и ушёл из школы, сдав экзамены экстерном, а потом поступил в вуз, чтобы получить второе высшее, так как первое у меня уже есть — Массачусетский Университет… Но я отвлёкся. Фред, ты не я, в позитивном ключе не я. Я могу изобрести сотню гаджетов, роботов, революционных микросхем и химических соединений, но у меня нет того, что есть у тебя. Извини, если мои комментарии покажутся тебе бестактными; я вовсе не имею целью тебя задеть, поэтому скажу: несмотря на то, что ты иностранец, у тебя прекрасно получается сходиться с другими людьми. Ты обладаешь обаянием и харизмой, и поэтому тебе лучше всего использовать совершенно другой метод, чем тот, к которому прибегнул бы я. Тебе лучше просто поговорить с ней и решить всё миром.

Я потупился и закусил губу. Чисто с логической позиции всё было верно: Куша и вправду за два последних года едва ли перемолвился с кем-то парой слов, и только недавно — под влиянием Аято — ситуация начала меняться. Я же мог наладить контакт с другим человеком и любил это делать, но в данном случае моей противницей выступала та, кто по какой-то причине держал на меня зло.

— А если это не вариант? — я поднял голову, подавив усталый вздох. — Если разговоры с шантажисткой ни к чему не приводят?

Куша нахмурился.

— Если бы она была взрослым человеком, вопрос решался куда проще, — проворчал он. — Ну почему все, кому меньше двадцати пяти, такие…

Он осёкся и, спустив очки пониже, потер переносицу. Я молчал, не желая ставить его в известность, что он сам вообще-то принадлежал к той самой возрастной группе, которую ругал.

— Ладно, оставим это, — Кага поправил очки и махнул рукой. — Ты просил совета? Так вот, я советую использовать свои сильные стороны. Какие они у тебя? Известно, какие: отношения между людьми. Разговаривай с ними, располагай к себе, и тогда они будут готовы поддержать тебя в трудную минуту.

Выдав это, он осторожно обошёл меня, раскрыл дверь в кладовую и быстро зашагал по коридору в сторону своего клуба. Я постоял немного, переваривая информацию, а потом последовал его примеру, только намного медленнее.

Его совет был логически идеален и выверен, но он не учитывал особенностей социализации в нашей возрастной группе, или, говоря нормальным языком, Куша был психологически намного старше нас и мыслил соответственно — как взрослый человек. А тут, в Академи, да и вообще — в любой школе — такое не прокатит. Здесь все судили друг друга куда строже и были готовы коллективно ненавидеть того, кто проявит хоть какую-нибудь слабость, пусть делали это не так явно, как в средней ступени.

Признаю, я умел найти подход к людям, но одного этого было мало. Будь я хоть сто раз мистером Обаяшкой, моё белое лицо, мои русые волосы и мои голубые глаза активно и успешно делили мои шансы подружиться с кем-либо на сто, а то и на двести. Если бы на моём месте был бы японец и если бы действие происходило не в старшей школе, а в офисе или хотя бы в университете, то я вполне мог бы воспользоваться советами Кага. Но увы: я тот, кем являюсь, так что об этой тактике стоило поскорее забыть.

Слово японки против слова американца… Понятно, на чьей стороне будет перевес.

Глубоко вздохнув, я обвёл глазами помещение клуба, удовлетворённо кивнул и, взяв сумку, пошёл вниз.

Сойдя на второй этаж, я остановился и задумался. С одной стороны, мне до смерти хотелось увидеть Аято: один его профиль мог вселить в меня уверенность. С другой же — я опасался идти в кабинет школьного совета, потому что там могла оказаться Ториясу.

Постояв в нерешительности у лестницы, я кивнул своим мыслям и пошёл вдоль по коридору. В конце концов, я же не собирался вечно трястись перед этой Акане! Ну, увидит она меня, и что дальше? Мы учились в одной школе, поэтому наши встречи были неотвратимы в любом случае. Так что нечего её бояться: даже если она начнёт делать намёки, я просто проигнорирую их.

Дойдя до поворота, я не сбавил шаг и вскорости пожалел об этом, столкнувшись со спешившим мне навстречу Гейджу. Я после этой коллизии устоял, Цука же был худее и ниже меня, поэтому он упал, к счастью, на мягкое место. В руках он держал папку, которой повезло меньше: от столкновения или от испуга он её отбросил, и из неё вывалились листки с набросками.

— Извини, друг, — я присел на корточки и начал собирать рисунки. — Ты в порядке? Мне бы следовало повнимательнее…

Я осёкся, с ужасом уставившись на карандашный набросок, который держал в руке. На нём был изображён красивый обнажённый юноша, лежавший на оттоманке. Поза его казалась расслабленной: он мечтательно смотрел вверх, свесив одну руку, а другую положив на затылок. Стройное, гибкое тело говорило о скрытой силе, а глаза — чёрные и пьянящие — околдовывали даже в профиль.

Узнал ли я, кто это? Разумеется: этот человек уже успел надёжно поселиться в моих мечтах.

Аято.

Но он вряд ли согласился бы позировать Гейджу в таком виде, да и подобной оттоманки я что-то не припоминал…

Цука, оправившись от падения, подошёл ко мне и молча протянул руку. Я, нервно усмехнувшись, отдал ему набросок и спросил:

— И давно ты рисуешь людей в стиле «ню», приятель?

— Это не какой-то конкретный человек, — процедил Гейджу, встав на колени чуть поодаль от меня и начав аккуратно собирать листки. — Это просто эстетическая фантазия.

— Похож на Айши, — заметил я, собирая наброски, упавшие неподалёку.

— Похож, — не стал спорить Цука.

Он сидел с опущенной головой и осторожно, даже с каким-то благоговением, подбирал каждый рисунок. Он походил на монаха-фанатика или на сумасшедшего, одержимого искусством… Почему-то у меня возникли именно такие ассоциации, хотя он всегда вёл себя очень спокойно и сдержанно.

Больше он не прибавил ничего, и я, встав на ноги, протянул ему стопку рисунков. Отблагодарив меня кивком, он протянул руку, и я увидел его пальцы.

Длинные, тонкие, но жилистые, они все были покрыты пятнами краски, полусмытыми, но настолько сильно въевшимися в кожу, что удалить их более не представлялось возможным. Именно потому его ладони всегда были такими.

Нечистыми.

========== Глава 41. Иллюзия времени. ==========

Четверг выдался на редкость погожим деньком, и я воспринял это как хороший знак: хотя бы что-то просто должно было измениться к лучшему.

Вчера вечером, увидев «нечистые» руки Гейджу, я мигом отказался от визита в школьный совет и со всех ног удрал из школы, думая о том, что, к ужасу своему, столкнулся-таки с соперником.

Но при зрелом размышлении я понял, что всё это — жуткая чушь.

Да, Гейджу странноватый. Да, он вообразил и нарисовал Аято обнажённым. Да, у него нечистые руки.

И что с того?

Все талантливые люди странные; удивляться этому не нужно было. Взять хотя бы того же Кага — ну чем не откровеннейший псих? Или эта девчонка из клуба кройки и шитья, Хоруда, или как там её… Она просто кудесница иголки и нитки, но душевное равновесие явно нарушено, так что Гейджу здесь совершенно не выделялся.

Айши Аято — самый красивый в нашей школе (и, наверное, во всём мире), так что неудивительно, что его внешность вдохновила нашего художника. А то, что набросок был выполнен в стиле «ню», то в этом тоже не являлось ничего предосудительного, ведь красоту человеческого тела издревле прославляли те, кто посвятил свою жизнь искусству.

А про нечистые руки и вовсе говорить не стоило: эта гадина Кенчо просто захотел потрепать мне нервы, вот и ляпнул первое, что пришло ему на ум, а последующая моя встреча с Гейджу была простым совпадением. Я бы вовсе с ним не столкнулся, если бы не решил завернуть на обратном пути в кабинет школьного совета.

В общем, я полностью восстановил свой природный оптимизм, и даже Акане уже не казалась такой жуткой угрозой. Приняв ответственное решение бросить все силы на будущий допрос Сато, я шёл в школу в приподнятом и боевом настроении и при входе так громко поздоровался с учительницей физкультуры, что та подпрыгнула от неожиданности.

Сменив обувь, я направился на второй этаж — в кабинет школьного совета. Я знал, что мало кто из девочек приходит настолько рано, а вот Аято, с его-то чувством ответственности, наверняка уже был на месте.

Направляясь вдоль по коридору к заветной двери, я чувствовал, как моё сердце стучало всё чаще, заходясь в безумном аллюре. Мне казалось, что я не видел Аято целую вечность, и всё моё существо жаждало его, как будто я был опустившимся наркоманом, а Айши — желанной и остро необходимой дозой.

Дойдя до кабинета, я приоткрыл дверь и замер: до моих ушей донёсся женский голос: высокий, с повелительными нотками, немного резкий.

И очень узнаваемый.

Но что Сайко Юкина забыла здесь? И почему бы ей не успокоиться и не найти себе работу, к примеру?

— Я знаю, что ты убил эту девочку, — жёстко вымолвила женщина. — И я заставлю тебя признаться, чтобы и ты, и твой мерзкий род понёс заслуженное наказание.

— Я не понимаю вас, Сайко-сан, — по контрасту с собеседницей голос Аято звучал спокойно, уверенно. — Какую девочку? Кто кого убил? Думаю, вы меня с кем-то спутали, или же вам нужна профессиональная помощь.

— Смейся сколько влезет, — фыркнула Юкина. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда твою виновность докажут в суде! А я всё для этого сделаю, пусть даже это станет последним моим действием на этой планете!

Я услышал приближавшиеся шаги и успел проворно отскочить. Это оказалось мудрым решением, так как ровно через миг дверь в кабинет широко распахнулась, и Сайко Юкина буквально вылетела в коридор.

Выглядела она довольно разозлённой: её щёки раскраснелись, глаза сверкали, а зубы были сжаты с такой силой, что линия челюсти обозначилась ещё чётче. Увидев меня, она резко остановилась и вздёрнула подбородок.

— Вот теперь тебе придётся поверить нам, Фред Джонс, — вымолвила она. — Связаться с убийцей, да что там, с целым кланом убийц: это надо же!

— Мэм, — я выставил руки вперёд. — Прошу вас, пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Вы кидаетесь такими обвинениями, за которые потом придётся отвечать в суде, и, боюсь, даже семейное состояние вас не спасёт.

Глаза Юкины расширились. Она с полустоном сжала ремешок дорогой сумочки из крокодиловой кожи и привалилась плечом к стене, словно ей вдруг стало тяжело держаться на ногах.

— Раз так, хорошо, — прошептала она. — Мы тебе покажем, всё покажем… После этого ты уже не сможешь… Нет, не сможешь…

Резко распрямившись, она зашагала к лестнице, громко стуча своими каблуками. Проводив её взглядом и пожав плечами, я вошёл в кабинет совета через широко распахнутые створки.

Аято сидел за одним из ноутбуков, стоявших на длинном столе, и печатал что-то на клавиатуре. При виде меня он приветственно улыбнулся, однако от меня не укрылось, что он был бледноват: видимо, несправедливые и злые слова Юкины всё-таки задели его.

— Ты как, друг? — спросил я, выдвигая соседний стул и присаживаясь на него. — Эта дама, кажется, окончательно тронулась.

— Действительно, — Аято опустил голову и посмотрел на свои руки. — Она говорила какую-то чушь про девочку, которую я якобы убил. Совершенно не понимаю, о чём она: у нас в городе никого не убивали.

— Не обращай внимания, — посоветовал я, потрепав его по плечу. — Она просто не любит тебя и твою семью, и это вряд ли изменится со временем. Остаётся только смириться или же пойти в суд и добиться для неё запрета подходить к тебе ближе, чем на сто метров.

Я преувеличивал: эти запреты были совершенно непопулярны в Японии, но я хотел просто пошутить и развеять обстановку, и моё дурашливое поведение дало свои плоды: Аято улыбнулся.

— Хорошо, что мне удалось подружиться с Мегами-семпай, несмотря на то, что её тётя так ко мне относилась, — заметил он, чуть отодвинув ноутбук от края стола. — Честно говоря, я переживал из-за того, что меня ненавидят без причины.

— Да расслабься, приятель, — я шутливо ткнул его кулаком в плечо. — Просто не обращай внимания на эту бешеную Юкину.

Аято кивнул и улыбнулся. Подняв глаза на меня, он склонил голову набок и проговорил тихое «спасибо», отчего меня моментально бросило в жар.

Ответив смятым и быстрым «пожалуйста», я резко повернул голову и бесцельно уставился вперёд. Не смотреть в эти колдовские чёрные омуты, не сдаваться в плен их прелести, не тонуть в них, растворяясь полностью и забывая собственное имя…

— Фред, на самом деле, я рад, что ты пришёл, — вымолвил он. — Мне бы хотелось заранее извиниться за то, что в субботу я не смогу пойти с вами допрашивать Сато.

— Всё в порядке, приятель, — я улыбнулся, переводя взгляд на него.

К счастью, взгляд его колдовских чёрных глаз был устремлён вперёд, и он не мог ввести меня в состояние ступора, как несколько мгновений назад. Немного полюбовавшись его точёным профилем, я хотел было нарушить молчание, но Аято меня опередил: внезапно он повернулся и посмотрел на меня. Его глаза уже не казались такими магическими; в его взгляде появился открытый рационализм, как будто он что-то оценивал про себя, взвешивал.

— Ты веришь в карму, Фред? — спросил он, подперев подбородок рукой.

— Думаю, да, — я пожал плечами, глядя на свои ладони. — В христианстве такое тоже есть: «И вам воздастся по делам вашим»… Думаю, это справедливо, ведь хорошие дела заслуживают награды, а плохие — порицания.

— Я полностью согласен, — вымолвил Аято, проводя длинными красивыми пальцами по краю стола. — И мне кажется, что это правило, этот самый закон кармы, неплохо работает. Человек, решившийся на плохой поступок, обязательно будет наказан самой судьбой, так что не стоит его опасаться.

Я поднял голову и с удивлением посмотрел на него. Мне показалось, или в этих словах и в самом деле содержался скрытый смысл, напрямую адресованный мне? Имел ли он в виду Ториясу и её угрозы, или я слишком зацикливался на его словах?

Но не мог же он бросить подобную фразу просто так: Айши Аято вовсе не являлся любителем пустой болтовни…

Повернувшись к нему, я протянул руку, чтобы взять его за рукав форменного пиджака и спросить, о чём это всё, но взгляд чёрных глаз был устремлён мимо меня, в сторону входа.

— Привет, Аои, — спокойно произнёс Аято, вставая с места. — Как прошли вчерашние соревнования?

Я быстро повернулся к двери и тоже вскочил, но куда менее ловко и задев стул.

— На высшем уровне, — ответила вошедшая в помещение девочка. — Я победила с лёгкостью: один придурок решил, что это так круто — грубить мне. Ему очень не повезло, что в противники досталась я, только понял он это слишком поздно.

Рюгоку Аои училась в одном с Аято классе, состояла в школьном совете с прошлого года, отличалась уверенностью в себе и отличной физической подготовкой, оттого могла отстоять свои интересы где угодно. К счастью, к этому прилагалось и обострённое чувство справедливости, поэтому Аои не пускала кулаки в ход там, где этого не требовалось.

Она была коренастой, с широкими, как у пловчихи, плечами и большими ладонями. Волосы длиной до середины шеи она никогда не закалывала, и они свободно свисали, обрамляя лицо, которое мало кто назвал бы красивым, однако каждая черта его дышала индивидуальностью. Резко очерченный рот, прямой нос с хищным кончиком, широкие разлатые брови. Правый глаз прикрывала повязка; ходили слухи, что Аои потеряла его в стычке с грабителем, защищая от него жертву, но я этому не верил: во-первых, в Японии чрезвычайно редки разбойники, нападающие на людей средь бела дня, во-вторых, сама Рюгоку этого не подтверждала. Левый — здоровый — глаз хмуро взирал на мир, отображая душу воина в теле этой девчонки.

Коротко бросив мне «приветствую», она вразвалочку подошла к столу и села на стул. Мужиковатые повадки и манера говорить грубым голосом, полностью игнорируя так называемую «женскую речь», довершали её неоднозначный образ. К тому же, она не пользовалась ни косметикой, ни бижутерией, ни парфюмерией, что, понятное дело, давало нашим школьным сплетницам пищу для кривотолков, и я сам однажды слышал, как Мусуме Роншаку говорила своей подруге, что Рюгоку сублимирует через занятия спортом и боевыми искусствами смешанных стилей. Правда, Мусуме использовала чуть более грубую формулировку.

— По поводу сегодняшнего дня, — Аои скрестила руки на груди. — Аято, Мегами сегодня идёт на курсы бухучёта, так что тебе снова придётся брать всё на себя.

— Я готов, — Аято улыбнулся и прижал руку к груди. — Но, конечно, без вашей помощи я не обойдусь. Кстати, насчёт этого: сегодня для клуба садоводства привезут новую теплицу, и я обещал Уэкия-семпай её собрать. Не поможешь с принятием? Там нужно будет поставить нашу печать на накладной.

— Не вопрос, — Аои махнула рукой. — Только скажи, когда, и я пойду с тобой.

Они завели сугубо деловой разговор, и я, почувствовав себя лишним, тихо пошёл к двери. Миссия моя была выполнена: я увидел Аято и теперь,напоённый позитивной энергией от его прекрасных глаз, готовился прожить этот день на полную катушку.

Прикрыв за собой створку, я одёрнул пиджак и побрёл по коридору к лестнице.

— Фред, подожди!

Услышав за спиной голос, который грезился мне в самых сладких снах, я быстро обернулся. Аято нагнал меня за несколько шагов и, приблизившись, сразу же, что было для него характерно, перешёл к делу:

— Ты свободен в понедельник после уроков?

— Думаю, да, — я склонил голову набок. — А что, я для чего-то тебе нужен?

Аято улыбнулся.

— Конечно, — проговорил он, спрятав руки в карманы. — У меня день рождения, и мне бы хотелось видеть тебя в числе гостей.

Я резко вдохнул и уставился на него со смесью непонимания и восторга в душе. Было иронично, что такой серьёзный человек родился в день смеха и шуток, но цифра «один», в сущности, ему подходила: первый в учёбе, первый по внешности, первый в моём сердце…

Внезапно поняв, что пауза в нашей беседе явно затянулась, и Аято ждал от меня ответа, я неловко хмыкнул и привалился плечом на стену.

— Где будешь отмечать? — спросил я, пристально глядя на него. — В кабинете совета?

— Нет, вовсе нет, — он помотал головой. — Я не собираюсь звать много гостей и не думаю, что стоит устраивать праздник в школе. Ты, Мегами, Куша, Кику, Масута и ещё пара человек — вот и все, кто будет.

Я широко улыбнулся и протянул было руки, чтобы обнять его, но потом дал себе мысленный подзатыльник и ограничился тем, что потрепал его по плечу.

— С удовольствием приду, приятель, — сказал я, сам удивляясь теплоте, появившейся в моём голосе. — И отдельное спасибо, что решил позвать Мегами: ей просто необходимо отвлечься от тысячи курсов, на которые она ходит по воле своего папеньки.

— Я понимаю, — Аято склонил голову. — Знаешь… За такое короткое время вы все стали для меня настоящими друзьями, и я… Я даже не знаю, как показать вам всем свою признательность. Как ты успел заметить, я не из тех, кто умеет выражать эмоции, но знай: ты можешь смело на меня положиться, как и Мегами, и все остальные.

Ну какой же он замечательный и немного трогательный!

К чёрту всё.

Стремительно подавшись вперёд, я крепко обнял Аято и похлопал его по спине. Он, к счастью, не стал вырываться или застывать, а просто обнял меня в ответ.

В моей душе тут же взорвалась сотня фейерверков, будто на дворе стояло не двадцать восьмое марта, а четвёртое июля. Это было просто объятие, дружеское, целомудренное, но во мне оно вызывало бурю из эмоций и ощущений.

— Это много значит для меня, — искренне вымолвил я, отстраняясь. — Спасибо за доверие, друг; я обязательно приду к тебе в гости!

Быстро помахав Аято рукой, я повернулся и чуть ли не галопом ринулся к ближайшему тупичку с туалетами: мне нужно было срочно решить такую проблему, с которой на людях не появляются.

Войдя в уборную и скользнув внутрь одной из кабинок, я запер за собой створку, повесил сумку на ручку двери и расстегнул брюки.

Да, школа наша была наводнена молодыми ребятами с бушующими гормонами, но японцы являлись слишком примерными, чтобы удовлетворять подобные потребности прямо здесь, в Академи. Они обожали комиксы-манга про то, как ученики делали это чуть ли не публично, но сами бы ни за что на такое не решились.

Да что там говорить, я сам до сих пор и помыслить не мог, что стану заниматься рукоблудием в священном здании альма-матер. Случалось, что на меня нападали мысли о пышных прелестях пин-ап моделей и актрис особого толка, но я всегда подавлял эти рефлексы и ждал до дома. Теперь же я попросту не мог терпеть: разрядка нужна была мне здесь и сейчас, просто немедленно.

Простые объятия, в которых не имелось ничего сексуального, настолько проняли меня, что мои пальцы, расстёгивающие молнию, стали непослушными и мелко подрагивали. Было суховато, слюны недоставало для того, чтобы максимально уменьшить трение, но это оказалось терпимо: стоило мне представить стройное тело Аято в своих объятиях, как шквал ощущений, острых, как дамасский кинжал, и ярких, как июньское солнце, накрыл меня с головой. Встав лицом к бачку, я наклонился и опёрся рукой о противоположную стену, чтобы не потерять равновесие от силы нахлынувшей на меня кульминации. Когда всё закончилось, я подался назад, привалился спиной к двери и часто задышал, пытаясь успокоить расшалившееся сердце, гулко стучавшее в груди.

Кое-как придя в себя, я отмотал немного туалетной бумаги от большого рулона, висевшего в диспенсере, и начал тщательно стирать все случайные следы моего пребывания здесь. После урагана ощущений руки ещё плохо слушались меня: они тряслись, а бумага так и норовила выпасть из дрожавших пальцев, но я не сдавался.

Почти закончив, я бросил бумагу в бачок и осмотрелся, надеясь, что успел убрать всё.

Услышав приближавшиеся шаги и голоса, я перекривился, с оптимизмом подумав: хорошо, что они не зашли минут на пять пораньше.

— Ты уверен, что у меня получится? — тихо спросил один; его голос я никак не мог узнать, хотя он казался смутно знакомым.

— На сто процентов! — его собеседником оказался Кага Куша, не потрудившийся понизить тон. — Бери наушник и ничего не бойся: я надиктую тебе всё, что надо. Уверяю, на олимпиаде ты будешь блистать!

Я замер в своей кабинке, стараясь ничем не выдать своего присутствия: если бы они обнаружили меня, было бы неудобно и им, и мне, так что я счёл за лучшее сидеть тихо и не высовываться.

— Спасибо, — ответил первый. — Я в неоплатном долгу у тебя, Кага-сан.

— О, нет! — Кага захохотал так жутко, что я от неожиданности отшатнулся от дверцы и ударился ногой о бачок унитаза. — Согласно теории всеобщего рационализма, неоплатных долгов не бывает!

Его собеседник вяло похихикал, а потом они пошли прочь. Подождав, пока их шаги не стихли, я вышел из кабинки, подхватив сумку, и подошёл к раковинам.

Меня не интересовали эти мелкие дела с подсказками, и вмешиваться я не собирался. Мне казалось, что эту попытку Куша предпринял для того, чтобы обучиться общаться с людьми своего возраста на их языке. А для таких уроков стоило выбирать кого попроще.

Вымыв руки, я бросил на себя беглый взгляд в зеркало, отметив раскрасневшиеся щёки и глаза, блестевшие так, будто я глотнул неслабую чарочку вина.

Ничего удивительного после того, что я проделал тут.

Подмигнув своему отражению, я направился к выходу: не стоило забывать, что тут, в стенах Академи, я в первую очередь ученик.

========== Глава 42. Как страшно бывает. ==========

До своей аудитории я дошёл довольно быстро и, вытащив всё необходимое для урока, начал штудировать учебники: расследование дела Такада и любовная лихорадка серьёзно угрожали моей успеваемости, чего я как иностранец не мог позволить. Читая строки на совершенно чуждом мне языке, я старался вникать в каждое слово и одновременно следить за временем: первый урок у нас начинался ровно в восемь утра.

Поэтому, когда циферблат показал мне без трёх минут восемь, я удивлённо осмотрелся. Все остальные ученики класса делали то же самое: они привыкли, что за пять минут до сигнала к началу урока учитель уже стоял на месте — у кафедры.

Без двух минут восемь… Без одной…

— Может, преподавательница задерживается? — задумчиво бросила Амаи Одаяка, перегибаясь через проход между партами.

— Тогда нас бы сразу проинформировали, — помотала головой Басу Сакю — девчонка с причёской в виде двух высоких хвостиков и огромной любовью к броской бижутерии. — Они всегда так делают, когда учитель не приходит за пятнадцать минут до уроков.

— Нет, нет, она здесь, — вымолвила пышногрудая красотка по фамилии Кокона, чуть привстав на стуле. — Я видела её с утра.

Я удивлённо поднял брови. Тут было чему изумляться: одним из национальных качеств японцев являлась пунктуальность, и они обычно безумно гордились тем, что никогда и никуда не опаздывали. Для любого жителя Страны Восходящего Солнца делом чести считалось прийти на встречу раньше своего визави, и даже здешние девушки никогда не заставляли своих кавалеров ждать их на свидании.

Старшая Школа Академи была прекрасно отлаженным механизмом: уроки тут начинались в восемь часов утра, а закрывалась альма-матер в восемь вечера (хотя учеников отсюда старались выпроводить пораньше). Так повелось с самого основания Академи в феврале восемьдесят шестого, так было заведено и до сих пор. Даже аномальные морозы, цунами и шквалистый ветер не могли ничего сделать с нашим славным учебным заведением; старикан Сайко недаром вбухал сюда целое состояние: стены трехэтажного здания могли выстоять практически против любой угрозы; наверное, обстрел танковой дивизией был бы нипочём нашей школе. Мы ходили сюда и в дождь, и в снег, и даже в ураган, так как в стенах Академи было зачастую безопаснее, чем дома.

Персонал тут работал соответствующий: преподаватели самой высокой квалификации относились к своей работе в высшей степени ответственно и серьёзно и никогда не допускали небрежности или необязательности.

Именно поэтому опоздание учительницы, принимая во внимание то, что она присутствовала в школе, немало взволновало весь класс. Мои однокашники начали перешёптываться, выдавать одно дикое предположение за другим и думать, что же делать.

Но конкретных действий никто из них предпринимать и не думал: это была не самая решительная нация, несмотря на крайне суровую историю.

Что ж, кажется, как и во время Второй Мировой, американцам снова придётся взять всё в свои руки.

Я встал с места, прошёл к двери и, выйдя в коридор, огляделся. Никого, как и ожидалось; даже нашей учительницы не видно.

Повернув налево, я решительно миновал вход в кабинет директора, поравнявшись с дверью, ведущей в соседнюю аудиторию, отодвинул её в сторону и заглянул внутрь. Там царила абсолютно такая же обстановка, как и у нас: ученики сидели без учителя и в волнении переговаривались друг с другом вполголоса.

Ясно; значит, эта ситуация не только у нас. Видимо преподавателей задержало что-то экстренное, иначе бы они обязательно дали нам знать, что делать.

У меня мелькнула шальная мысль сходить на этаж ниже и посмотреть, как там Аято. Прикрыв дверь в класс «3-1», я направился к лестнице и на первой же ступени чуть не столкнулся с нашей классной руководительницей Мацуока-сенсей.

Сия замечательная особа вела алгебру и геометрию, прекрасно знала и любила свои предметы и отличалась тем, что могла подсчитать в уме сумму четырёх трёхзначных чисел за полминуты. Она носила очки с толстыми стёклами, гладко причёсывалась, зализывая волосы в пучок, и предпочитала юбки средней длины, свободные мешковатые кофты и балетки на плоском ходу. Она производила впечатление суровой дамы, но таковой вовсе не являлась, и с ней вполне можно было договориться.

Мацуока-сенсей крайне редко проявляла эмоции, но сейчас была явно расстроена: что-то в её выражении лица и опущенных плечах сказало мне об этом.

— Джонс, идите в класс, — тихо вымолвила она. — Мне нужно сделать объявление.

— Всё в порядке, сенсей? — участливо спросил я. — Нужна помощь?

Она вздохнула и провела рукой по лбу, словно проверяла температуру. Её глаза за стёклами очков были очень грустными.

Нет, что-то точно случилось…

— Всё нормально, — Мацуока-сенсей указала вперёд. — Идите в аудиторию, пожалуйста.

Предчувствие чего-то очень нехорошего сковало мне грудь. Поняв, что сейчас не самое лучшее время для расспросов, я коротко кивнул и быстро поспешил в класс. Длинные ноги позволили мне намного обогнать преподавательницу, и я успел не только пройти на своё место, но ещё и предупредительно объявить всем: «Мацуока-сенсей идёт!». Тотчас же задвигались стулья: все торопились встать, чтобы поприветствовать классную руководительницу.

Учительница вошла в аудиторию и быстро пронеслась между рядами к кафедре. Встав за трибуну, она кивнула в ответ на поклон, обвела класс взглядом и немного задержалась на месте, которое сейчас пустовало. Я не помнил, кто именно там сидел, но был готов побиться об заклад, что нехорошие новости связаны именно с этим человеком.

— Боюсь, у меня для вас очень печальное объявление, — Мацуока-сенсей вздохнула. — Руто Ока, наша любимая одноклассница и подруга… Позавчера вечером она отправилась к развалинам старой больницы у деревни Хонсё, сказав родителям, что будет гостить у тёти. Не получив от дочери никаких вестей вчера в течение всего дня, её родители связались с родственниками, к которым собиралась Ока, и, как оказалось, она там вообще не появлялась. Семья Руто связалась с полицией, и им удалось выяснить, куда именно на самом деле отправилась Ока. Сегодня утром они нашли…

Мацуока-сенсей опустила голову, собираясь с силами. В классе царила гробовая тишина; мы все слушали её крайне внимательно, постепенно понимая, к чему она клонила, но не желая пока этому верить.

— Ока вылезла из окна на узкий парапет и потеряла равновесие, — снова заговорила учительница. — Она… Она сорвалась. Это был несчастный случай, очень трагичный несчастный случай.

Коллективное «Ах!» пронеслось по всему классу.

— Сенсей, — Кокона подняла руку. — Ока опасно ранена?

— Увы, — Мацуока-сенсей снова вздохнула. — Бедняжка погибла.

Кокона сдавленно вскрикнула, прижав ладонь ко рту. Я, словно во сне, медленно встал и тут же снова рухнул обратно на стул.

Как так?! Не может быть! Ока… Наша тихая одноклассница, которая обожала мистическую чушь, которая носила митенки круглый год, которая просила меня рассовать под потолком эти дурацкие амулеты…

И в конце концов даже они не уберегли её.

Почему так произошло? Как бог позволил свершиться такой вопиющей несправедливости?! Во цвете лет — и такая глупая, нелепая смерть.

Я опустил голову. Мне было невероятно жаль Оку; сердце болело при одной мысли о том, что сейчас переживали её родители.

Если бы я знал, то тогда, во вторник, когда она попросила у меня помощи с этими амулетами, постарался бы отсоветовать ей ходить к старому госпиталю. Или отправился бы с ней и не пустил ни на какой парапет.

Но…

Но всё случилось так глупо, так…

Ужасно.

Учительница продолжала говорить что-то о мемориальной службе, о том, что сегодня занятия отменяются в связи с трагедией, что завтра весь день будет принимать психолог, к помощи которого можно обратиться…

Я слушал её вполуха, глядя в никуда, словно загипнотизированный. Мне казалось, что это всё неправда, что кто-то просто глупо пошутил, что сейчас учительница улыбнётся, а в двери войдёт абсолютно живая Ока. Всё вокруг казалось нереальным и каким-то ватным.

Мы все уже успели узнать, что такова жизнь: она жестока и несправедлива, но от осознания этого не становилось ни капли легче. В этот момент каждый из нас страстно мечтал вернуть Оку к жизни.

Классная руководительница объявила, что мы все можем расходиться, но школа останется открытой до шести часов вечера, если кому-то хотелось бы задержаться тут. Закончив свою речь, она кивнула и, не обратив внимания на наш финальный поклон, медленно вышла за дверь.

Я сразу же подошёл к Мегами, которая, стоя у парты, неторопливо складывала свои вещи в сумку. Она выглядела грустной, как и все мы, но, к счастью, слёз в её глазах не было.

— Ты как? — спросил я, участливо дотронувшись до её школьной сумки вблизи от тонких аристократичных пальцев.

— Держусь, — Мегами через силу улыбнулась. — Это так ужасно… Бедная Ока! Не стоило ей ходить в ту больницу, она ведь уже давно почти полностью развалилась! Попрошу папу, чтобы он инициировал процедуру принудительной зачистки той земли — развалины этого здания необходимо убрать, и как можно скорее.

— Но сначала нужно провести поминальную церемонию, — серьёзно промолвил Масута, подойдя к нам. — Я отдам родителям Оки денежный приз, который мне вручили на соревнованиях на прошлом месяце.

— А я оплачу все расходы, связанные с кремацией и процедурой прощания, — Мегами спрятала пенал в сумку и подхватила её. — Пойду в совет сейчас же: нам нужно подготовить небольшую мемориальную службу и здесь, в школе.

— Мне нужно сорганизовать ребят, чтобы мы могли… Э-э-э… — Масута вздохнул и мотнул головой, словно слова, которые он готовился сказать, жгла его глотку изнутри. — Отнести гроб от места прощания до кремационного зала.

— Хорошо, — серьёзно кивнул я. — А мне остаётся подготовить хороший фотопортрет Оки для того, чтобы достойно проводить её в последний путь.

Так наши пути разошлись. Отпустив всех своих подопечных из кружка, я занялся поисками нужного снимка сам и нашёл его довольно быстро. Я помнил, как мы его делали: мы верстали альбом для учеников на конец их второго года обучения, а также загружали снимки на сайт школы. Открыв фото в редакторе, я на несколько минут завис, рассматривая лицо Оки, её глаза, застенчиво смотревшие в объектив камеры, её губы, улыбавшиеся слегка неохотно…

Решив не ретушировать снимок, я распечатал несколько экземпляров на плотной бумаге и, оставив один в помещении своего кружка, отправился в школьный совет.

Там сидели только трое: Мегами, Аято и Каменага Куроко. Все они работали за компьютерами, а Аято ещё и звонил по телефону, договариваясь о каких-то перевозках; вид у него был, как и обычно, спокойный и деловой, но он наверняка переживал за бедную Оку ничуть не меньше, чем любой из нас.

Положив фотографии на край стола Мегами, я наклонился к ней и шепотом спросил:

— Ты в порядке? Мне не остаться?

— Всё хорошо, — моя подруга подняла голову посмотрела на меня своими красивыми карими глазами. — Куроко и Аято со мной. А тебе лучше отдохнуть: расследование дел Такада отняло у тебя много сил, а тут ещё и эта трагедия…

Я растрогался и в порыве благодарности потянулся к её плечу ладонью, но, к счастью, вовремя остановился.

— Спасибо за заботу, — вымолвил я, быстро убирая руку за спину. — Если я понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

Я направился к выходу, на пути попрощавшись с Куроко и Аято. Они оба были очень заняты, но всё же отвлеклись от своих дел, чтобы ответить мне. Аято, прикрыв рукой трубку улыбнулся и тихо проговорил: «Обращайся, если что, Фред!», и от этих слов у меня как-то потеплело на душе. Кивнув ему на прощание, я вышел за дверь и медленно побрёл по коридору.

Я мог пойти в библиотеку, чтобы позаниматься и отвлечься, заглянуть к завучу, которая объявила по громкой связи, что примет всякого, кто захочет поговорить, погрузиться в дела клуба, которых накопилось предостаточно, но у меня попросту не было душевных сил: весть о том, что Оки больше нет, начисто выбила из меня дух.

Мы все скорбели: каждый по-разному, но чувство печали и невосполнимой траты нас роднило. Может, я переживал чуть больше из-за другого менталитета, но меня эта новость абсолютно выбила из колеи, сделав неспособным ни к чему.

Деятельная Каменага, энергичный Аято, даже прекрасная Мегами и благородный Масута смогли собраться и приняться за что-нибудь полезное, и только я ограничился подбором и распечаткой фото.

Что ж, каждый переживает по-своему.

Дотащившись до дома, я с жутким ощущением дежавю открыл дверь в пустую квартиру и, сняв обувь, прошёл внутрь. Мне не хотелось абсолютно ничего, кроме того, навалилась жуткая сонливость — последствие стресса.

С трудом дотащившись до своей комнаты, я бросил сумку на пол, развернул матрац, свалился на него и немедленно провалился в тяжёлый крепкий сон.

========== Глава 43. Эзотерическая связь. ==========

Мне снился чёрно-белый мир, как в том страшном мультике про Микки-Мауса. Серая дорога, какие-то дома, образовывавшие узкую улицу, серое небо и белое солнце — ну чем не идеальные декорации для фильма ужасов?

Я шёл вперёд, не останавливаясь и не понимая, куда именно направляюсь. Но я твёрдо знал: останавливаться нельзя, как и медлить. Мои ноги утопали в светло-сером песке, а ветер — довольно холодный и пронизывающий — гонял туда-сюда неаккуратные шарики перекати-поля.

В самом конце улицы стояла скамья с коваными ножками и дугообразной спинкой — такие я видел в Европе, да в старых городках своей родины, где ценят всё добротное и на века. Весила такая конструкция целую тонну, зато могла пережить саму нашу планету.

На скамье спиной ко мне сидела девочка. Мне был виден лишь край её макушки и волосы, забранные в светло-серые хвостики. Казалось, что нужно приблизиться, и я так и сделал, но, как только расстояние между нами уменьшилось до нескольких метров, она внезапно взлетела в воздух, резко развернулась и расставила руки в стороны.

Я не смог сдержать возгласа изумления: её лицо совершенно не походило на человеческое. Белое, как снег, с огромными чёрными глазами без белков, с широким и безгубым, как щель, ртом, с тёмными прожилками, лучами расходящимися от век. Одета она была в некое подобие школьной формы-матроски.

— Вот мы и встретились, Фред Джонс, — вымолвило это создание.

Её голос звучал так, как будто несколько человек громко шептали что-то хором: пугающе, но интригующе.

— Кто ты? — спросил я, делая шаг вперёд.

— Неважно, — девочка склонила голову набок под неестественным углом. — Можешь называть меня Фанни — как Фанни Байс из «Смешной девчонки». Ты ведь наверняка смотрел это мюзикл; все американцы молятся на него, как на Библию. Ну, ещё на «Моби Дика» и «Гекльберри Финна» — на последнего меньше, потому что там присутствуют слова «негр» и «индеец».

Я с недоверием уставился на неё, напоминая себе, что эта странная особа не что иное, как порождение моей собственной фантазии. На неё не следовало обращать внимания или, тем более, бояться: она не могла ничего мне сделать.

— О’кей, Фанни, — я скрестил руки на груди. — Что ты хочешь от меня?

— От тебя? — девочка расхохоталась и несколько раз перекувыркнулась в воздухе. — Всё с точностью наоборот, Фред: я здесь для того, чтобы показать тебе правду.

— Правду? — я удивлённо поднял брови. — О чём ты?

Фанни замерла и уставилась прямо на меня своими жуткими чёрными глазами с беловатыми бликами от солнца.

— Леди и джентльмены! — провозгласила она, театрально взмахнув руками. — Поспешите! Лучшие места в самом первейшем ряду на свете! Действие идёт от первого лица, да ещё какого! Жанр нашего прекрасного кино — триллер, хоррор, экшн — смесь из чисто американских выражений, не так ли, господин патриот? Прошло совсем немного времени, так что у тебя, дорогой Фред, есть шанс посмотреть шоу без купюр! Так что пристегни ремни и подготовься: сначала может немного мутить, но не волнуйся: ты очень скоро освоишься внутри чужого духа!

Эта короткая речь вызвала у меня просто тонну вопросов. Я открыл рот, чтобы задать хотя бы один из них, но Фанни, резко взмыв ещё выше, оглушительно хлопнула в ладоши, потом последовала ослепляющая вспышка света, а затем…

Затем я обнаружил себя спешившим к автобусной остановке, на которой сгрудилась целая толпа — работники, живущие в Хонсё, уезжали поздно вечером домой, как и всегда.

Стоп. Откуда я это знал?

Встав рядом с ними так, чтобы не попасть в объектив уличной камеры видеонаблюдения, я осмотрелся. Уже порядочно стемнело, хотя солнце пока не зашло до конца. Но, когда я доберусь до места назначения, всё будет идеально: ночь ожидалась безлунная.

Моё зрение было чуть хуже, чем я привык, и прочие люди на остановке почему-то не глазели на меня, как японцы обычно делали при виде белого.

Подойдя к автомату по продаже билетов, я внёс в слот несколько монет и купил один.

Отлично: обратный мне и не понадобится.

Я запаниковал: эти мысли принадлежали не мне, а… А кому-то другому, кому-то спокойному, сдержанному, рациональному, холодному.

Все эмоции словно накрыло стеклянным колпаком: они казались приглушенными, подавленными, как будто сама их суть вдруг стала мне непривычна. Мозг же, напротив, работал с огромной интенсивностью.

Когда автобус поравнялся с остановкой, я зашёл туда последним. Приложив билет к стойке, я прошёл через салон на самую заднюю площадку и, сунув прямоугольник из плотной бумаги в карман своей толстовки-«кенгуру», встал около окна. Я не ощущал ничего, кроме того, что должен совершить то, за чем отправился; всё чувства сковало льдом, как панцирем.

На конечной остановке «деревня Хонсё» я сошёл вместе с компанией уставших людей в офисных костюмах. Пошарив по карманам и проверив наличие ножа, фонарика и пакета для мусора, я удовлетворённо кивнул: всё замечательно и готово к воплощению.

Я быстро пошёл по дороге, ориентируясь по фонарям, но потом внезапно сошёл с неё на протоптанную тропку. Стараясь не наступать на траву и не приминать её, я шёл вперёд, отчётливо сознавая, что нужно делать.

Вскоре мне пришлось освещать себе дорогу фонариком, и я сжимал его руками в чёрных плотных резиновых перчатках. Вокруг царила ночь, лес неподалёку создавал неповторимый звуковой фон, характерный для глубокой провинции.

Но меня это ничуть не обескуражило: я ничуть не боялся, потому что осознавал, что единственную опасность здесь представлял я сам.

Через двадцать минут довольно быстрой ходьбы я остановился и направил фонарик вперёд. Кругляшок света выхватил покосившуюся дверь с облупившейся краской. На ней висела поржавевшая табличка, на которой ещё можно было различить кандзи «больница» и «сё» от «Хонсё».

Значит, это госпиталь, тот самый, где Ока…

Но зачем я пришёл сюда?

Тем временем я одёрнул рукава и осторожно направился внутрь здания через полуразвалившуюся стену слева от двери. Точно зная, куда иду, я не боялся…

Что за чертовщина происходит? Создавалось впечатление, что мой дух словно подселился к другому человеку и с его перспективы наблюдал за всем. Это подтверждалось ещё и тем, что кожа на запястьях была не моей — по-европеоидски белой, а желтоватой, как у местных жителей. Значит, меня «поместили» в голову к японцу, недаром люди, ожидавшие на остановке автобуса, не обращали на меня внимания.

Интересно, кто этот человек? Судя по росту, он высокий, даже не уступавший мне, только почему-то намеренно сутулился. А скорость ходьбы и походка давали понять, что это человек молодой. Иногда мне удавалось уловить его мысли о том, что стоило избегать камер и случайных встреч, но вот его эмоции от меня были скрыты, спрятаны, как за железным занавесом.

Будто их и вовсе не было.

Я, вернее, «я» крался осторожно, бесшумно, ловко, помня о том, что ни в коем случае нельзя быть обнаруженным раньше времени. Поднявшись по старой и местами обвалившейся лестнице до пятого этажа, «я» прокрался в коридор и осмотрелся. Из одной из комнат был виден свет: он чуть подрагивал, как будто была зажжена свеча. Аккуратно продвигаясь вдоль стены, «я» приблизился к помещению и прислушался. Оттуда раздавались приглушённые песнопения, монотонные, как молитвы. Чуть пригнувшись и заглянув внутрь, «я» удовлетворённо кивнул самому себе: там была она.

Ока сидела на пледе спиной к двери. Она была окружена зажжёнными свечами, а перед ней лежал огромный фолиант, раскрытый где-то посередине. Покачиваясь из стороны в сторону, Ока речитативом напевала какие-то странные слова, мало походившие на японский язык.

Я безумно обрадовался при виде неё. Вот же она — живая, с ней всё в порядке! Может, меня отправили в прошлое, чтобы её спасти? Так пожалуйста, я готов: нужно просто подойти к ней, тронуть за плечо и убедить уйти отсюда немедленно.

Но «я», по-видимому, был совсем другого мнения. «Я» проскользнул мимо двери и, оказавшись в соседней комнате, крадучись, приблизился к окну без стекла и выглянул наружу. Чуть ниже по всей длине этажа проходил выступ шириной примерно в шесть дюймов*. Он не играл никакой роли и являлся всего лишь архитектурным излишеством, но теперь должен был помочь «мне» в этой непростой миссии.

Осторожно сев на подоконник, «я» поставил ноги на выступ и медленно выпрямился. Риск был огромным, но «я» не боялся, потому что знал: всё это нужно для высшей цели.

Встав лицом к стене и прижавшись к ней всем телом, я начал медленно, боком, продвигаться вперёд. Камни были скользкими, но обувь с шипами, а также природная ловкость помогали «мне» не сорваться вниз.

Приблизившись к соседнему окну, «я» громко прошептал что-то нечленораздельное. Песнопения Оки тут же смолкли, а потом раздался её голос, несмело спросивший: «Ты здесь, о дух?».

— Здесь, — прошипел «я». — Я здесь. Подойди ко мне, чтобы я смог пообщаться с тобой.

— Не могу поверить, что получилось! — радостно вымолвила Ока, кидаясь к окну. — Я же говорила, что я и вправду медиум, а никто не хотел слушать… О дух, прости меня за беспокойство, но я общаюсь с такими же сущностями, как ты, и хотела бы узнать…

— Подойди ближе, — снова прошелестел «я». — Я наделю тебя высшей мудростью и умением общаться с духами без ритуала.

Ока выглянула из окна и посмотрела направо — туда, где находился «я». Она прищурилась, но ничего не могла разглядеть: она только что пребывала в освещённом помещении, а на улице царила абсолютная темень, ведь ночь стояла безлунная.

— Иди ко мне, медиум, — «я» понизил голос. — Или мне придётся уйти, не посвятив и тебя в великие тайны.

Ока немного помедлила, а потом осторожно вылезла из окна и ступила на выступ.

— О дух, ты жил здесь когда-то? — спросила она, вглядываясь во тьму. — Открой мне свои тайны!

— Подойди ближе, медиум, — «я» специально шептал так, чтобы не было слышно, как «я» набираю воздух и выдыхаю, ведь призракам этого, как правило, не нужно. — Ты единственная, кто смог проникнуть в наш мир за много лет…

Ока прижалась спиной к стене и сделала несколько несмелых шажков вбок, одновременно тщетно вглядываясь в тьму.

— О дух, я прошу тебя явить мне свою силу! — с придыханием вымолвила она.

— С удовольствием, — вымолвил «я».

Дальше всё произошло молниеносно: «я» сделал резкий выпад и, легко схватив Оку за плечо, дёрнул вперёд. Она тут же потеряла равновесие и, неловок всплеснув руками, полетела вниз. Последнее, что я увидел, — это её лицо, искажённое гримасой ужаса.

Будучи не в силах больше выдержать этот кошмар, я закричал и тут же проснулся. Сев на матраце, я осмотрелся. Всё нормально: это моя комната, мой письменный стол, окно, шкаф…

Неловко встав со своего ложа, я направился в ванную: моя школьная форма пропотела практически насквозь, неприятно липла к телу, и её нужно было срочно постирать.

Остановившись напротив зеркала, я посмотрел на себя. Всё на месте: и моя белая кожа (правда, щёки раскраснелись), и голубые глаза, и русые волосы, которые были в беспорядке после беспокойного сна.

Это просто кошмар, порождённый смесью стресса, усталости и печали. Пусть страшный, пусть жуткий, но всего лишь сон. И то, что в конце его я отчётливо услышал голос Аято, выдавший это холодное «С удовольствием», ни о чём не говорило: просто в последнее время я постоянно думал о нём.

И всё же этот многослойный сон беспокоил меня куда больше, чем я мог бы сам себе признаться. Тот человек, в которого меня «подселили»… Каким же страшным созданием он был! Никаких чувств, никаких эмоций, словно робот, идеально исполняющий программу, заложенную в него. Аято вовсе не такой: он способен и на сочувствие, и на эмпатию.

Значит, всё верно — просто дурацкий сон, который стоило побыстрее забыть.

Я запихал в стиральную машину брюки и рубашку от формы, оставив пиджак напоследок. Галстук я промыл под краном и повесил здесь же — на полотенцесушитель.

Почему-то мне было тревожно: недавно увиденный тяжёлый сон не отпускал меня; к этому беспокойству примешивались боль и горечь из-за гибели Оки.

Что ж, как говорят у меня на родине, самое лучшее средство от печали — это работа. У железнодорожной станции располагался ресторанчик, специализировавшийся на карри, и Аято, насколько мне помнится, рассказывал, что он подрабатывал там несколько раз. Почему бы и мне не попробовать?

Вернувшись в комнату, я натянул на себя джинсы и футболку, накинул сверху ветровку и, подхватив сумку, поспешил к выходу из квартиры.

Что угодно, лишь бы поскорее забыть об этом сне…

* Около 15 см.

========== Глава 44. Плохие приметы. ==========

«Мир карри» оказался небольшим ресторанчиком, уютно и аккуратно примостившимся у самого выхода из павильона железнодорожной станции. Милое розоватое здание с небольшой вывеской влекло к себе куда больше, чем любая неоновая реклама, поэтому здесь всегда было много народу.

Пройдя внутрь, я спросил у стоявшего за стойкой рослого японца, с кем можно переговорить по поводу подработки. Он, не ответив мне ни слова, исчез в подсобке и через несколько секунд появился в сопровождении полного лысого человека с добродушным лицом и широкой улыбкой. Указав на меня, верзила снова вернулся к работе, лысый же, подняв брови, пригласил меня переговорить.

— Почти всем школьникам нужны деньги, — без предисловий начал он, когда мы оказались в довольно чистеньком подсобном помещении. — Канцелярские товары и книги стоят в наши дни очень дорого, не говоря уже об одежде. Многие из ваших подрабатывают у меня посменно, одна смена составляет три часа. Как думаешь, потянешь?

— Запросто, сэр, — я с трудом улыбнулся. — Что нужно делать?

Круг моих обязанностей оказался широким, но не напряжным: мыть посуду, помогать официантам, убираться там, где это будет необходимо, разносить меню. Сначала у меня получалось не особо ловко, но потом я кое-как привык. Работа и вправду помогала избавиться от мрачных мыслей: на них попросту не оставалось времени.

Так что я решил остаться ещё на одну смену, и радостный хозяин (как выяснилось, его звали Маэда-сан) показал мне большой палец, похвалив мой энтузиазм.

А потом в ресторанчик пришёл Аято.

Я чуть было не пропустил этот момент, потому что тогда как раз намывал огромную миску из-под двойной порции яй-бао. Он прошёл мимо меня, разговаривая с одним из официантов, и я проводил его взглядом.

Точно, он же подрабатывает здесь регулярно. Видимо, он закончил с делами совета и тоже решил отвлечься; ничего удивительного.

Аято, остановившись у двери в подсобное помещение, что-то сказал официанту, они оба рассмеялись, и у меня на душе мгновенно потеплело.

Это он — прекрасный человек, которого я люблю. Он самый сильный, красивый, умный, добрый и замечательный, допоздна занимался делами школьного совета — довольно печальными в связи с сегодняшней трагедией. А теперь он решил отвлечься от дурных мыслей, поработав тут, а не просто спрятавшись дома ото всех.

— Эй, Аято! — выкрикнул я, махнув рукой.

Он повернулся в направлении голоса; его глаза на секунду расширились от удивления. Улыбнувшись официанту, с которым разговаривал, он склонил голову и подошёл ко мне.

— Не знал, что ты тоже здесь подрабатываешь, Фред, — вымолвил Аято, прислонившись плечом к выложенной кафелем перегородке, отделявшей раковину от зала. — Как состояние?

— Всё нормально, — рукой в мыльной резиновой перчатке я показал знак победы. — Конечно, грустно, ужасно обидно, но я стараюсь держаться.

— И правильно, — в его глазах появилась теплота. — Нам будет ужасно не хватать Руто-семпай, и лично я никогда её не забуду, но жизнь продолжается, и нам нужно побыстрее взять себя в руки, чтобы не причинять хлопот окружающим.

Услышав эту исконно японскую фразу, я против воли улыбнулся. Он замечательный, этот человек; в нём всё прекрасно: и сердце, и разум, и лицо.

— Я переоденусь и присоединюсь, — бросил Аято, прежде чем скрыться за дверью подсобного помещения.

Я же домыл чашу, и оставшееся время до конца моей смены мы вместе усердно и активно работали. Надо сказать, у Аято всё получалось куда ловчее, чем у меня, — сказывался опыт. Он запоминал заказы с лёгкостью, скользил по залу с миллионом подносов в руках так естественно, будто родился здесь, нахваливал клиентам блюда с профессиональной вежливостью и на забывал одарить абсолютно каждого улыбкой.

Исподволь наблюдая за ним, я немного отвлёкся от трагедии, разразившейся сегодня, и смог нормально функционировать, но третью смену решил не брать. Переодевшись в свой наряд в подсобном помещении и получив конверт с деньгами, я устроился за стойкой и попросил себе порцию карри побольше. Аято с улыбкой обслужил меня и, поставив передо мной гигантскую пиалу, прошептал в ухо, что потихоньку добавил туда чуть больше мяса.

Я сдавленным голосом поблагодарил, стараясь не думать ни о его шелковых губах, находившихся в опасной близости от моего уха, ни о его тёплом мятном дыхании, щекотавшем мне кожу и вызывавшем мурашки.

Карри я уничтожил славно и подчистую, расплатился и несколько минут понаблюдал за Аято, таким умелым, талантливым, прекрасным. Потом, решив, и небезосновательно, что походил на сталкера, я спешно вышел из ресторанчика и направился домой.

Но дворе стоял белый день, совсем детское время, и я намеревался остаток дня посвятить полнейшему расслаблению: купить какую-нибудь игру в магазине неподалёку от границы городов-близнецов и резаться в неё, пока не заболят глаза.

Я шёл по широкому тротуару, держась строго справа и иногда останавливаясь, чтобы посмотреть на дома или на витрины. Не так давно в наших провинциальных местах появился музыкальный магазин: тут продавались инструменты, нотная бумага, комплектующие и компакт-диски. Мюджи Шан — глава соответствующего клуба у нас в школе — обожала это место. На собрании президентов кружков она нам все уши прожужжала о том, какой классный синтезатор тут приобрела. Я заходил сюда только однажды — вместе с Мегами, которой понадобились ноты Шопена для её еженедельных фортепианных упражнений.

Зайдя внутрь, я приобрёл диск с расслабляющей музыкой. Весело улыбавшаяся менеджер сообщила мне, что эти звуки гарантированно излечивали от депрессии.

Отлично; как раз то, что мне требовалось.

Спрятав диск в сумку, я дошёл до следующей торговой точки — магазина комиксов и компьютерных игр. Парни из нашей школы (да и некоторые девчонки) обожали это место и были готовы дневать и ночевать здесь. Я заходил сюда несколько реже, чем хотелось: времени на развлечения категорически не хватало.

Что ж, теперь у меня впереди несколько часов, которые я просто должен убить, иначе рискую сойти с ума.

Я решительно направился ко входу в магазин, намереваясь купить пару игр, но мои планы оказались прерваны самым неожиданным образом, хотя и вполне в духе так любимых местными жителями корейских дорам: на моё плечо легла рука.

Эта изящная ладонь с длинными холёными пальцами, тщательным маникюром и роскошными кольцами и браслетами могла принадлежать разве что герцогине, но тут, в Японии, таких титулов не было — их заменял социальный статус.

Я обернулся и без особого удивления воззрился на Сайко Юкину.

Одетая в тёмно-красное вечернее платье, она выглядела немного нелепо тут, на улице, стоя перед входом в магазинчик игр и манги, но уверенность в себе — фамильное украшение семьи Сайко — выручало её в любой ситуации.

— Тебя трудно найти, Фред Джонс, — ровно вымолвила она, скрестив руки на груди и внимательно осматривая меня. — Увидела тебя из окна машины совершенно случайно и, надо сказать, к счастью: нам нужно кое-что обсудить.

— Тётя! — откуда-то сбоку раздался знакомый голос, и я медленно повернулся на него.

Прямо к нам быстрым шагом приближалась Мегами — она тоже была одета довольно празднично. За ней лениво тащился расфуфыренный Кенчо со своей всегдашней мерзкой улыбочкой на красивом личике.

— Тётя, нам нужно спешить на коктейль, — настойчиво проговорила моя подруга, приблизившись к нам. — Прошу, не отвлекай Фреда от его дел; у нас хватает и своих.

— Золотые слова, — вставил Кенчо, сцепив пальцы за спиной. — Ещё чуть-чуть, и можно снимать семейную мелодраму! Мы назовём её… минуточку… О! «Сага о Сайко». А почему бы и нет? Думаю, Яда Акико не откажется от того, чтобы выступить в твоей роли, а, сестрица?

Мегами, привыкшая к колкостям брата, проигнорировала эту тупую сентенцию и перевела взгляд на меня.

— Извини за всё, Фред, — вымолвила она. — Мы направлялись на коктейль, вдруг тётя попросила водителя остановить машину, выскочила из салона и куда-то помчалась. Мы и подумать не могли…

— Всё в порядке, — я поднял руку, прерывая её поток слов. — Я ничем не занят.

Юкина, до сего момента сосредоточенно сверлившая моё лицо взглядом, подалась вперёд и спросила:

— Она показала тебе?

Я непонимающе уставился на неё. Она вообще о чём? Кто и что должен был мне показать?

— Моя сестра, —Юкина нетерпеливо взмахнула руками. — Она должна была показать тебе, что убийство девочки совершил Айши Аято. Соображай быстрее, Фред Джонс: ты нужен нам в нашем лагере!

Мегами с ужасом уставилась на свою тётю и побледнела.

— У тебя нет сестры, — тихо пролепетала она. — Вы с папой были единственными детьми. У вас не было больше родственников.

Юкина, не обратив на это никакого внимания, подалась вперёд и положила руки мне на плечи.

— Ты же видел сон, да? — спросила она, глядя мне прямо в глаза. — Видел, да? Видел?

Кенчо, державшийся позади, вдруг громко расхохотался.

— Сестрица, боюсь, наша тётушка совсем ку-ку, — вымолвил он, крутя пальцем у виска.— Несуществующие родственники, чужие сны… Есть о чём задуматься, а?

Мегами сникла. Она переводила беспомощный взгляд с меня на Юкину и всё порывалась что-то сказать, но почему-то не могла. Я же так и стоял столбом: слова этой дамы о сне заставили меня замереть.

Мне и вправду приснилось, как убивали Оку, но я относил это на счёт стресса и нервного перенапряжения, а также печали из-за кончины бедной девочки. Этот сон абсолютно ничего не значил.

Но как о нём узнала Юкина? На этот вопрос у меня не имелось ответа.

Может, она обладала какими-то сверхъестественными способностями, и на почве этого у неё поехала крыша?

Но сон казался таким реальным, таким объёмным, как будто я и вправду совершил путешествие в чужом теле и духе. Я никогда не видел ничего подобного и не был уверен в том, что это можно списать на простой стресс и нервное перенапряжение.

Конечно, Аято не убивал Оку, и то, что я видел во сне, являлось чистейшей фикцией и неправдой. Но меня интересовало, как именно Юкина смогла внушить мне эти мысли.

Я начал было говорить, намереваясь спросить её об этом, но вдруг осёкся: меня прервал ещё один участник этой мини-драмы.

Из переулка — оттуда же, откуда несколькими минутами ранее возникла Юкина, а за ней — Кенчо и Мегами, вышел высокий и красивый человек в костюме. Он держался прямо, как струна, а взгляд тёмно-карих глаз мог с успехом заморозить любого, рискнувшего смотреть на него дольше пяти секунд.

Сайко Юкио, как и всегда, моложавый, подтянутый, пугающе холодный.

— В чём опять дело? — спросил он, глядя прямо на сестру. — Юкина, мы опаздываем; мы не можем заставлять других людей ждать. Что бы тебе ни было нужно от одноклассника моей дочери, уверен, это подождёт.

Юкина покосилась на брата, затем посмотрела на меня и в отчаянии стиснула пальцы.

— Всё, что ты видел во сне, реально, — нервно прошептала она. — Моя сестра провела тебя по событиям той ночи…

— Думаю, хватит, — Юкио быстро подошёл ближе и крепко ухватил Юкину за локоть. — Немедленно в машину. Завтра же я организую тебе визит к врачу.

Он повернулся и повлёк сестру за собой. Она сначала сопротивлялась, но потом подчинилась его железной хватке и, бросив последний затравленный взгляд на меня, понуро побрела за следом.

Кенчо, усмехнувшись, поклонился мне, потом упёрся языком во внутреннюю поверхность щеки и подвигал им там в характерном пошлом жесте, который так жалуют чёрные рэперы, а затем ушёл следом за отцом и тётей.

Мегами приблизилась ко мне и обеспокоенно склонила голову набок. Она, в отличие от своих родственников, не торопилась уходить отсюда, понимая, что нельзя оставлять всё так. И сейчас, в эту самую минуту, я отчётливо понял, насколько выгодно она отличалась от своей семейки.

Да, у Мегами имелись свои заморочки и тараканы; да, она не жаловала мужчин и старалась держаться от них подальше; да, она периодически ходила к психоаналитику, чтобы вылечиться от целого сонма расстройств и тревог, но, несмотря на всё это, у неё в груди билось настоящее тёплое сердце. Она не походила ни на железобетонного деда, ни на айсбергообразного отца, ни на пофигистку-мать, ни на гадину-братца, будучи настоящей, искренней и благородной душой.

— Ты в порядке? — участливо спросила она.

— Конечно, — я пожал плечами и изобразил на лице подобие улыбки. — Твоя тётя, несмотря на её напористость, меня не страшит.

Мегами вздохнула и потупилась.

— Тётя не была такой, — медленно проговорила она, проводя пальцами по складкам юбки. — Всё как-то усугубилось с её приездом… Я не знаю, что мне делать, Фред; я очень боюсь, что Кенчо окажется прав: нашу семью преследует сумасшествие.

Я усмехнулся и помотал головой, с уверенностью проговорив:

— Ничего такого и в помине нет. Ты человек с рациональным и светлым разумом, твои отец и брат совершенно нормальны — я это признаю, хотя порой мне хочется придушить Кенчо. Да, тётя немного рехнулась; с кем не бывает. Может, она попала в секту или начиталась разных книг вроде Ошо или Гилдинга; они очень модны на западе.

Мегами улыбнулась и легонько коснулась рукава моей футболки в знак благодарности.

— Спасибо, Фред, — серьёзно вымолвила она. — Наверное, сами небеса послали мне таких прекрасных друзей: стоило поговорить с тобой, и всё тут же встало на свои места.

— Это мне следует благодарить бога, — помотал головой я. — Ты и Масута — настоящие лучи света в моём сыром жизненном каземате.

Усмехнувшись шутке, Мегами бросила напоследок: «Увидимся!» и поспешила в переулок — следом за своими сиятельными родичами.

Я же, проводив её глазами, двинулся туда, куда и хотел, на пути чуть не наступив на кошку, перебегавшую дорогу.

========== Глава 45. Берума. ==========

Магазин, где продавали игры и комиксы, был настоящей Меккой для старших школьников. Несмотря на то, что наши места считались провинциальными, ассортимент здесь представлялся обширный. Полки с томиками манги высились до потолка, восхищая обилием жанров и направленностей, а стенды с дисками привлекательно тянулись вдоль стен, предлагая всё, что угодно, даже для самого искушённого геймера.

Зал был довольно большим, оборудованным несколькими столами и стульями — на случай, если юным любителям современного искусства приспичит почитать прямо здесь. Расторопная девушка с нескладной фигурой, приветливой улыбкой и причёской-«конским хвостом» работала здесь столько, сколько я себя помнил.

Я направлялся сюда за игрой, но в процессе передумал и решить потешиться чтением: комиксы здесь имелись на абсолютно любой вкус, и даже полнейшие извращенцы могли найти что-нибудь для удовлетворения своих уникальных потребностей.

Поздоровавшись с девушкой-менеджером, я направился к одному из самых посещаемых стеллажей в магазине — тому, где стояли комедийные комиксы. Обычно я не особо жаловал этот жанр, но сейчас моих душевных сил попросту не хватило бы ни на что серьёзное, так что я выбрал себе два томика, уплатил за них и сел тут же, чтобы насладиться достижениями японской культуры.

Но, видимо, кошка, перебежавшая мне дорогу на пути сюда, и впрямь прочила неудачу: как только я раскрыл томик, на страницы легла чья-то тень. Надеясь, что человек просто проходил мимо, я поднял голову и обомлел: передо мной стояла Дзинкури Берума.

Она уже успела съездить домой и переодеться: вместо школьной формы на ней была яркая оранжевая кофта с надписью «Я милая рыбка» и соответствующим рисунком на груди. Джинсы с декоративными заплатками и чуть поношенные, но в целом вполне приличные кеды довершали картину.

Ни слова не говоря, Берума отодвинула стул и без приглашения села напротив меня — страшная вольность, которую истинные японцы себе никогда не позволяли. С другой стороны, с презренным иностранцем можно было и расслабиться.

— Мы можем поговорить? — спросила Берума, наклонившись вперёд и пристально посмотрев на меня своими серьёзными карими глазами.

— Да, конечно, — я закрыл томик и с сожалением отложил его. — Слушаю.

Берума оперлась локтями на стол и закусила губу.

— Ты, наверное, уже знаешь, что моя мать была близко знакома с Сато Кейичи, — начала она.

Не сдержавшись, я фыркнул. «Близко знакома» — это теперь так называется? Мне всегда казалось, что простое близкое знакомство не оставляет после себя столь ощутимого напоминания в виде ребёнка.

— Я понимаю, как это выглядит со стороны, — продолжила она, не обращая внимания на мою неоднозначную реакцию. — Мама была влюблена в этого человека, но она до сих пор на его стороне вовсе не поэтому.

— Вот как, — я откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — То есть, у Сато Кейичи есть доказательства вины Айши Рёбы — прямые доказательства, хочу подчеркнуть, — или, может быть, он решил наконец-то покаяться?

Берума глубоко вздохнула и опустила голову.

— Доказательства есть, — мрачно ответила она, начав рыться в наплечной сумке с вязаным этническим узором. — Правда, Айши Рёба успела позаботиться о том, чтобы их стереть, но один компрометирующий её кадр остался.

Она вытащила из сумки конверт, из которого извлекла бумажный снимок, явно очень давнишний. С видом победительницы она протянула его мне.

— Фото сделано после того, как тело Такада Ёрико обнаружили дежурные, но до приезда полиции, — Берума нетерпеливо привстала с места. — Не видишь ничего интересного?

Я послушно посмотрел на снимок. Ничего особенного: чёрно-белое изображение, замахрившиеся от времени края, заломы на глянцевой поверхности кадра — всё это было ожидаемо. На фото я увидел вход в печально известный туалет; сбоку от прохода валялось ведро, которое, по-видимому, опрокинули испуганные дежурные. На первый взгляд, ничего необычного не было, но потом, приглядевшись, я обнаружил три параллельных полоски у входа. Они были тонкими и небольшими, и я бы вовсе не заметил их, если бы не искал чего-то выделяющегося. На чёрно-белом фото они смотрелись серыми, но в жизни вполне смогли быть и тёмно-красными.

— Ты имела в виду это? — спросил я, поворачивая фото к ней и тыча пальцем на полоски. — Кто-то просто тронул грязной рукой стену; и что с того? Может, один из дежурных случайно коснулся поверхности, испачканной в крови…

— Это не пятно крови, — резко перебила меня Берума. — Это след от графитовой пыли и туши.

Я удивлённо поднял брови.

— Сато-сан рассказывал, с каким трудом ему удалось сделать этот кадр, — голос Берумы от волнения срывался. — Он предъявил его в качестве улики, но вскоре пятна исчезли: Айши подтёрла их так искусно, что не осталось и следа. А ведь эта зацепка, если бы её приняли, припечатала бы Рёбу надёжно: она единственная из клуба чертёжников занималась в тот день на кульмане!

Усмехнувшись, я помотал головой и отодвинул фото от себя. Берума унаследовала от матери эту затаённую страсть, эту опасную порывистость, которая не очень хорошо сказалась на судьбе их семьи, и ей следовало успокоиться, пока она не наломала дров.

— Знаешь, подруга, перед задуманным убийством все очень любят порисовать на кульмане, — хмыкнул я. — Подумай сама: если бы ты запланировала нечто подобное, смогла бы вести себя так же, как обычно?

— Я — нет, — помотала головой Берума, сдвинув брови у переносицы. — Но я же не убийца. Эта Рёба постаралась сделать так, чтобы на неё не пало ни тени подозрения, но она не учла одного: Сато-сан был настоящей прирождённой ищейкой. Он вычислил её: именно у неё имелся и мотив, и возможность, и ресурс.

— Ресурс? — я от неожиданности широко раскрыл глаза. — Да ты бредишь, подруга! Так зарезать бедняжку Такада, чтобы отхватить голову от туловища, может только очень сильный человек, скорее всего, мужчина, но никак не школьница.

Берума села на своё место, молча заправила прядь волос за ухо и снова начала рыться в сумке. Через некоторое время она вытащила тонкую тетрадку и без единого слова протянула мне. Я с недоверием посмотрел на неё, но всё же открыл странички, ставшие от времени хрупкими.

На простой бумаге в клетку были наклеены пожелтевшие газетные вырезки. Вот третье июля восемьдесят восьмого — судя по тексту заметки, наша префектура проводила свои Олимпийские Игры в миниатюре, и в них принимали участие все старшие школы округи. Айши Рёба оказалась серебряной призёркой в дисциплине «метание ядра», что впечатляло само по себе. «Эта юная особа обошла многих мальчиков» — именно в таких выражениях репортёры и трубили в фанфары в честь местной победительницы.

Следующая вырезка представляла собой что-то вроде гимна прекрасному японскому народу. Тут прославляли студентов-первокурсников Архитектурного Университета, которые участвовали в устранении потерь, причинённых цунами. На чётком фото, датированном сентябрём девяносто первого года, я разглядел Айши Рёбу, с улыбкой несшую на плече огромное бревно.

Я поднял голову и обескураженно уставился на Беруму. Мне становилось понятно, куда именно вели эти «доказательства»: они служили цели заставить меня поверить в то, что Рёба убила Ёрико. Айши, дескать, обладала достаточной физической силой, чтобы порешить Такада.

— Берума, — я указал пальцем на тетрадь, — ты понимаешь, что это?

— Это подборка фактов, — девочка упрямо нагнула голову. — Теперь ты видишь, что…

— Я вижу, что это — работа опасного маньяка, — перебил её я. — Посмотри, сколько твой папаша уже успел нашпионить: тут есть даже информация за девяносто первый — год, когда Рёба уже окончила школу! Ты что, сама не осознаёшь, насколько он выжил из ума?! Он изо всех сил старается подогнать факты под свои дикие теории, не заботясь о том, что может разрушить жизнь других людей! Физически сильных на свете много, но он привязался именно к Рёбе, и я думаю, тебе понятно, почему: Сато — настоящий злодей в этой истории, и никто больше!

Берума ахнула и как-то обмякла; бледность вдруг покрыла её лицо.

— М-мой… П-папаша? — прошелестела она.

Я чуть не завыл, вовремя прикрыв себе рот рукой. Чёрт возьми, как я мог? Как у меня только язык повернулся сказать это прямо ей в лицо?!

— Так значит… — Берума схватилась за край столешницы с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— Слушай, подруга, — я встал со своего места, обошёл стол и занял место рядом с ней. — Не обращай на это внимания: я ляпнул какую-то глупость. Сама понимаешь: трагедия, которая произошла сегодня…

Берума прервала мои излияния, подняв руку.

— Я давно подозревала, — мрачно проговорила она. — Мне всегда казалось… А теперь вышло, что так и есть.

Я растерянно прочистил горло и покосился на неё. Она грустно смотрела вниз, но плакать и не думала: видимо, она и вправду давно подозревала, что такое возможно, и не хотела в это верить.

— В любом случае, это неважно, — Берума вдруг распрямилась и снова посмотрела на меня. — В городе вновь начались убийства, и виновник снова из рода Айши — той самой проклятой ветви, которая несёт всем боль и печаль.

Я чуть отодвинулся вместе со стулом и глубоко вздохнул. Ну почему она так ненавидела Аято? Насколько мне помнилось, он не делал никому ничего, кроме добра.

— Тебе не кажется, что ты слишком предубеждена? — вполголоса спросил я.

— Нет, — отрезала она, сжав руку в кулак. — Неужели ты сам не видишь? Этот Айши с лёгкостью подмял под себя всю школу. Внезапно Сайко Мегами, которая его терпеть не могла, внезапно теперь говорит о нём как о своей правой руке! Кага Куша вдруг начал вести активную социальную жизнь: он принял в свой клуб девочку, которую ему привёл кто? Верно, опять Айши. Кага также помог с олимпиадой одному первокласснику — по подначке того же своего нового лучшего друга из проклятого рода.

Берума задрала подбородок; глаза её засверкали.

— Я пока не знаю, в кого именно он влюблён, — продолжила она, — но Ока, по-видимому, как-то мешала ему, вот он и убил её. Она пошла в тот треклятый госпиталь после того, как Коки Рюсей — мой одноклассник — рассказал членам клуба мистики, что якобы проходил тест на храбрость в старой больнице и видел там световые аномалии. Я знаю этого Коки очень хорошо: он трус, каких поискать, и никогда бы не пошёл в такое место добровольно. Но я видела, как на одной из перемен он разговаривал с Айши, хотя раньше, до того момента, они и словом не перемолвились. Теперь понимаешь, Фред? Всё случилось так: сначала Ока начала интересоваться старым госпиталем, потом Айши подговорил Коки подтвердить слух о призраках, чтобы подтолкнуть Оку принять решение побыстрее сходить туда. Сам же Айши активно набирает себе положительные очки, вкладывая в свою репутацию максимум. Отличник, активист, член школьного совета — да кто на него подумает?! Никто! На это он и рассчитывал!

Я покачал головой, медленно встал со стула и тихо спросил:

— Ты сама-то себя слышишь, подруга?

Берума посмотрела на меня как-то жалобно и закусила нижнюю губу. От былой воинственности не осталось и следа: она вся как-то сникла.

— Я просто хотела поддержать мать, — едва слышно произнесла она, опустив голову. — Не зря ведь столько людей верят в то, что именно Айши Рёба убийца… Сато-сан рассказывал об этом так складно, и я… Я думала, ты будешь заодно со мной, поэтому так обрадовалась, когда случайно набрела на тебя здесь! А теперь выясняется, что ты на стороне Айши…

Глубоко вздохнув, я потрепал её по плечу. Бедная девочка попала между двух огней и теперь сама не знала, как выпутаться. В конце концов, она же не была виновата в том, что являлась дочерью какого-то негодяя и экзальтированной дамочки, бесстыдно пользовавшейся ею.

— Всё хорошо, — спокойно проговорил я. — Нам вовсе не нужно противостоять друг другу: если ты хочешь справедливости, подруга, то спешу тебя заверить: я стремлюсь к тому же. Вскорости всё выяснится; надеюсь, что к тому времени я оправлюсь от гибели Оки.

Берума ссутулилась и несмело подняла голову.

— Мама убеждена, что Оку убил отпрыск семьи Айши, — произнесла она, неровно теребя цветастый ремешок сумки. — Тот самый, который сейчас состоит у нас в совете.

— Оку никто не убивал, — с лёгким нажимом ответил я. — Её гибель — это несчастный случай, которого вполне можно было избежать, если бы кто-то из нас отсоветовал ей идти в ту больницу. Аято — член школьного совета, и он мог бы поговорить с ней по этому поводу, но Ока всё же старше его… Была старше его, и он ей не нянька. Его разговор с твоим одноклассником — это чистейшее совпадение: как один из совета, он практически постоянно общается то с теми, то с другими. Кроме того, у него не было мотива: ну скажи на милость, чем ему мешала Руто?

Берума оплела ручку сумки вокруг запястья и, отвернувшись, посмотрела вбок — на стеллаж с детективными комиксами.

— Чувствую себя совершеннейшей дурой, — сквозь зубы бросила она. — До того, как я высказала эти соображения вслух, у меня в голове они звучали вполне складно, но теперь…

Вздохнув, Берума покачала головой, но потом резко повернулась ко мне; глаза её засверкали

— Я понимаю, что это звучит абсурдно, но не перестану стоять на стороне матери, — твёрдо вымолвила она. — У неё была причина верить в то, что говорил Сато-сан. Айши Рёба — убийца, а её сынок недалеко от неё ушёл.

— Но доказательств нет, — я стиснул пальцы, про себя считая до десяти и стараясь, чтобы в голосе не звучало ноток раздражения. — Ни единого, Берума. Следы на стене могут оказаться чем угодно, особенно на чёрно-белой фотографии, а словам Сато я доверять, понятное дело, не могу. Мне лично кажется, что он сам убил бедняжку Ёрико, а потом — весьма неумело — пытался свалить вину на Рёбу.

Берума вся словно поникла. Понурив плечи, она медленно взяла со стола старую фотографию и убрала её в сумку, тщательно спрятав в конверт, чтобы хрупкие края не замахрились ещё больше.

— Я расспрошу Коки, — с достоинством проговорила она, вставая со стула. — И разузнаю у него, о чём они разговаривали с Айши с таким интересом. Тебе же советую принимать во внимание все теории, а не только ту, которую тебе внушили.

И с этими словами Берума гордо пошла к выходу. Я не стал её останавливать: к чему? Она слепо верила своей неадекватной матери и её любовнику, не желая при этом слушать других. Сато настолько проник в сознание их семьи, что ни Берума, ни её мать даже не допускали мысли о его возможной виновности.

Но Сато был виноват. Он травил Рёбу, не имея при этом ни единого весомого доказательства её вины, он пытался опозорить и опорочить её, он преследовал её, и ему ещё повезло, что в то время не было законов против сталкерства.

Вздохнув, я обошёл стол и снова уселся на своё место: мне хотелось просто расслабиться и почитать комикс, и я собирался этого добиться во что бы то ни стало.

========== Глава 46. Большая честь и малые проступки. ==========

Пятница всегда воспринималась мной как прекрасный день, за которым следовало что-то хорошее. Даже приехав в Японию уже довольно приличное количество лет назад, я не перестал думать именно так и никак не мог ассимилироваться. Тут в субботу было принято учиться, и со средней школы мне пришлось привыкать существовать только с одним выходным. С учётом страсти японцев урабатываться до изнеможения это превратилось в весьма нелёгкую задачу.

После уроков обычно домой сразу не уходили — это практиковал очень малый процент учеников, на которых хмуро посматривали остальные. Дежурства, домашнее задание, занятия в кружках и различные факультативы — из-за всего этого порой приходилось задерживаться в школе до глубокого вечера.

К клубной деятельности тут относились донельзя серьёзно, и тому имелась весомая причина: подробный отчёт о том, как каждый из нас проявил себя во внеклассных занятиях, шёл в выпускной табель и существенно влиял на шансы поступления в будущем в тот или иной вуз. Лучше всего (и почётнее всего) было занимать пост президента клуба, но для этого требовались лидерские качества, искренняя любовь к тому, чем занимались в кружке, а также широкие познания в этой области.

Иными словами, если человек хотел стать главой, к примеру, группки фотографов, то он просто обязан знать, что такое дагерротип, на чём его делали, в какой период времени он был распространён и тому подобное. Новичок в этой области мог рассчитывать на то, чтобы вступить в клуб, особенно если президент не был задницей и принимал людей без строгого отбора, но о том, чтобы возглавить группу, он не мог и мечтать. В будущем, возможно, при известном прилежании, у него появлялся шанс на то, чтобы к выпуску занять заветное кресло.

Мне тут повезло: я являлся учредителем клуба, потому по умолчанию стал его президентом и, скорее всего, выпущусь в таком же качестве.

Но эту высокую должность было легко потерять: если человек манкировал своими обязанностями и забывал о кружке на долгое время, то участники клуба могли инициировать процедуру его отставки. И тут я не мог не признать, что меня окружали по-настоящему преданные друзья: начало этого учебного года я провёл в расследованиях и попытками побыть подольше с предметом своих воздыханий, но ребята из кружка меня прикрывали. Хотя я вряд ли имел право надеяться, что так продолжится и дальше, поэтому намеревался сегодня — в пятницу, двадцать девятого марта — посвятить кружку хотя бы несколько часов после уроков, ведь дни открытых дверей по понятным причинам отменили.

И с такими мыслями я спешил в альма-матер, стараясь не фиксироваться на трагедии, которая разразилась накануне.

В школе царила атмосфера традиционной и несколько нарочитой мрачности. В коридоре первого этажа напротив входа симметрично от двери во внутренний дворик висело два портрета Оки. Под ними стояли небольшие трибуны с вазочками, наполненными букетами живых цветов. Под портретами была таблица с краткой биографией девочки и описанием её достижений.

Переобувшись, я остановился перед одним из таких мини-мемориалов и протянул руку к фотопортрету. Мне до сих пор не верилось, что моей странноватой одноклассницы больше нет; моё сознание просто не желало принимать это как факт.

Индифферентно прослушав объявление по громкой связи от завуча с просьбой пройти в спортивный зал, я медленно опустился на пол и привалился спиной к стене — прямо рядом с мемориалом.

У меня в душе царило странное смятение, словно мир вокруг полностью сошёл с ума. Гибель Оки казалась мне самым несправедливым событием на свете: девочка, которая только-только начинала жить, ушла от нас навсегда, да ещё и так глупо: из-за несчастного случая.

Убийством это точно не было, ведь замкнутая, странная и мрачноватая Ока никому не мешала: у неё не было врагов, и даже сёстры Басу, которых она подозревала в сговоре с нечистой силой, относились к ней, скорее, с юмором, чем с раздражением. Руто никто не желал зла: несмотря на страстную увлеченность мистикой, многие общались с ней, дружили, и даже некоторые убеждённые интроверты порой обнаруживали к ней симпатию. Вот взять, к примеру, того же Ямада Таро: он весьма мило делился с Окой впечатлениями о прочитанной книге. Они сидели на бортике фонтана близко-близко друг к другу, словно парочка, и лицо Руто пылало, как маков цвет…

Стоп.

Я резко подался вперёд, хватая ртом воздух, словно утопающий.

Оке нравился Ямада Таро?

Да ладно…

А почему бы и нет? Этакий тюфяк с ровным и мягким характером, тихим голосом и идеальными манерами — излюбленный типаж японок. Ничего удивительного, что им могли увлечься.

Но проблема состояла не в этом: мне на ум пришло имя ещё одного человека, который питал чувства к Ямада.

Айши Аято.

Я вздохнул и вдруг громко фыркнул. Этот звук разнёсся по пустому коридору, оставляя после себя лишь жутковатое эхо.

Да, Аято был влюблён в Ямада; ну и что с того? Не станет же он из-за этого убивать другого человека!

Нет, Аято не таков. Он рационален, холоден и расчётлив, а вовсе не порывист и эмоционален. Он бы разработал настоящий многоходовый план по завоеванию Таро и в конце концов, зная упорство Айши, добился бы цели. Но убивать девочку только за то, что она читала книгу вместе с Ямада… Нет, на такое Аято попросту не способен.

Посмотрев вниз, я провёл рукой по холодному полу, выложенному деревянными панелями.

Ока погибла из-за несчастного случая, и нечего размышлять об этом: так недолго впасть в депрессию, а последняя, в свою очередь, чревата самыми ужасными последствиями.

Опершись об пол, я тяжело встал и, прослушав объявление от завуча, которое она давала каждые пять минут, медленно направился к шкафчикам с обувью.

Спортивный комплекс Академи представлял собой отдельно стоящее здание огромных размеров, служившее для занятий физкультурой в холодное время года, а также для всякого рода торжественных зрелищ, то есть, выполнял ещё и функции актового зала. Тут проводились церемонии выпуска, театральные постановки, концерты, показы, матчи и так далее. Комплекс был оборудован высокой сценой, комфортными закулисными помещениями, великолепной спортивной площадкой, снарядами и кладовой огромных размеров — в последней хранились кресла, баскетбольные и волейбольные мячи, эспандеры, сценические декорации — в общем, всё, что только могло пригодиться кому-либо.

Я шёл до корпуса лениво, медленно, надеясь, что к моему появлению всё уже закончится. Меня обгоняли прочие ученики, которые, передвигаясь парочками или стайками, вполголоса обсуждали ужасную трагедию. Дисциплинированность в них оказалась сильнее грусти: они спешили войти в зал как можно скорее, чтобы не заставлять никого ждать. Я же просто не мог ускорить шаг; напротив, мне очень хотелось сесть тут же, на мягкой весенней травке, и никуда не идти, но осознание того, что я должен отдать последний долг несчастной Оке, толкало меня вперёд, тянуло за руки.

Обстановка в зале была соответствующей печальному поводу, по которому нас собрали: на сцене высилась трибуна, за которой стоял директор школы. Сбоку стоял стол, весь заваленный живыми цветами. Посреди этого великолепия выделялся снимок Оки — тот самый фотопортрет, который я выбрал, увеличенный и вставленный в траурную чёрную рамку.

Сморщившись, я спешно отошёл к последнему ряду и пристроился за Хигаку Шином и его товарищами по клубу — худенькой девочкой с короткой стрижкой и внимательным взглядом и стройным мальчиком-первоклассником в очках.

— Я не думала, что этот призрак окажется настолько могущественным, — вымолвила девочка, наклоняясь к Шину. — Ока была опытным медиумом, а он с такой лёгкостью погубил её!

— В полиции сказали, что это несчастный случай, — ворчливо заметил Хигаку. — Может быть, хотя бы сегодня вы не будете нести чушь про своих привидений?

— Хигаку-семпай, всё очень серьёзно, — вмешался мальчик, поправив очки. — Дзюцу-семпай верно заметила, что даже опытный медиум спасовал перед этим духом. Это означает, что перед нами анами — агрессивный призрак, который, к тому же, может взаимодействовать с окружающей средой физически. Мы должны пойти туда все вместе и провести очистку.

Шин глубоко вздохнул и потёр переносицу.

— Мы никуда не пойдём, Даку, — вымолвил он усталым тоном. — С нас хватило одного несчастного случая! Ты сам прекрасно помнишь этот госпиталь: там всё держалось на честном слове, а остатки стены разваливались прямо на глазах! Неудивительно, что Ока упала: эта старая больница — просто какая-то смертельная ловушка!

Я кивнул, хотя Хигаку не мог меня видеть: мне была близка его точка зрения. Конечно, не существовало никаких призраков, тем более агрессивных: бедная девочка просто поскользнулась и сорвалась вниз.

Внезапно мне вспомнилась та жуткая картина из сна, и я потряс головой: нет, не нужно об этом думать, это неправда, это иллюзия, порождённая подсознанием, воспалённым от стресса, шока из-за трагической гибели одноклассницы, да чем угодно! Только бы не уцепиться за эту картинку, только бы не воскресить её в памяти…

Тут директор нашей школы прочистил горло прямо в микрофон, и я с благодарностью поднял на него глаза. Впервые в жизни я был весьма признателен Кочо-сенсею.

— Мы собрались здесь по весьма трагичному и грустному поводу, — начал он, левой рукой поправив край своей обжимки. — Наша любимая подруга, наша уважаемая однокашница…

Я опустил глаза, решив не слушать эту стандартизированную речь. Мне хотелось помнить Оку такой, какой она была ещё несколько дней назад: живой, здоровой, увлечённой. А все эти высокопарные словеса убивали её — во второй раз; они уничтожали её образ.

С трудом достояв до конца церемонии, я вылетел из зала одним из первых и помчался в здание школы. Только бы подальше от этих торжественно вытянутых лиц, этих жутких слов вроде «скорбим», «сожалеем», «невосполнимая потеря»…

Едва не забыв переобуться, я взлетел на третий этаж бегом и, не озаботившись о том, чтобы восстановить дыхание, поспешил в аудиторию. Как и ожидалось, я оказался там первым: все остальные ещё шли от спортивного комплекса, стараясь не торопиться, так как излишне быстрый шаг почему-то считался тут неуважительным к покойной.

Сев за свою парту, я повернул голову и уставился в окно. Небо было голубым и по-мартовски чистым, и я в который уже раз пожалел, что Ока больше его не увидит.

Аудитория потихоньку заполнялась. Все ученики говорили намного тише обычного, практически шептались, как будто это играло какую-то роль, как будто что-то меняло. Даже Роншаку Мусуме в этот раз гладко причесала свои пышные завитые волосы и не надела ни одного браслета.

В остальном же всё было так, как и всегда, за исключением лишь того, что в кабинете медсестры сегодня весь день дежурила приглашённый психолог. Я не ходил к ней; зачем? Душевные травмы такого рода должны заживать естественным путём. Кроме того, если прижмёт, всегда есть Франсуа.

Аято я сегодня почти не видел: он настолько погряз в делах школьного совета, что даже на обед пришёл с опозданием, и они с Мегами за едой говорили исключительно о предстоящей поездке. Все загорелись этой идеей, потому что экскурсия означала шанс отвлечься от ужасов, которые мы испытали.

Ториясу было поручено собирать деньги и информировать всех касаемо поездки — самая приятная обязанность, особенно для неё. Она гордо расхаживала по этажам, подходила к каждому и подробно объясняла каждую деталь своим медовым голоском. Мне не удалось избежать общей участи: Акане и меня почтила своим присутствием, когда я сортировал новую плёнку в чёрных контейнерах. Она встала рядом со мной в своей излюбленной позе: пальцы сплетены перед собой, голова чуть склонена набок, на губах играла лёгкая улыбка — и начала рассказывать об экскурсии с таким видом, словно старалась предупредить малейший мой вопрос. Я же, пусть это было не совсем прилично, не стал отвлекаться от своего занятия и лишь мрачно кивал в ответ на её слова. Она назвала сумму — вполне нормальную и демократичную, я ответил, что принесу деньги завтра, и на этом мы распрощались: к счастью, она не стала задерживаться у меня в клубе.

После её ухода я погрузился в работу: давно заученные действия и одновременно любимое хобби помогали забыться, и действовало это неплохо, но воспоминания об Оке то и дело беспокоили меня, переплетаясь с мыслями по поводу расследования дела Такада.

Завтра мы планировали пойти допрашивать Сато, и я ощущал себя полностью готовым к этому. Только нужно было привести себя в совершенно спокойное состояние духа, чтобы ненароком не ударить негодяя.

Страшно мне не было: Я твёрдо знал, что правда и справедливость — на моей стороне, так что даже если Сато и начал бы сопротивляться, мы — я и Масута — двое парней намного моложе его и сильнее — быстро скрутили бы его.

Ситуацию омрачало ещё и то, что на субботу назначили церемонию прощания с Окой. Её родители пожелали провести эту процедуру рано с утра — перед началом уроков, — и все мы, понятное дело, собирались там присутствовать. О том, чтобы не прийти туда, не могло быть и речи: все, кто знал Оку при жизни, были обязаны проводить её в последний путь.

После церемонии, как объяснила завуч, нам предоставлялся выбор: либо отправиться на уроки, либо разойтись по домам, либо пойти на приём к психологу, который всё ещё работал в нашей школе. Я однозначно голосовал за первый вариант для себя: дома делать мне было решительно нечего, а с моим внутренним состоянием прекрасно справлялся Франсуа.

Но самым главным оставалось одно: выстоять во время прощания и не упасть в обморок.

Погружённый в эти невесёлые мысли, я не заметил, как наступил вечер. Все мои товарищи по клубу давно разошлись по домам, и я остался один. Сидя в проявочной будке, я аккуратно и методично обмакивал полуготовые снимки в реактивы, а потом развешивал их на тонкой бечёвке на манер бельевой верёвки в итальянских кварталах больших городов славной и родной моему сердцу Америки. Закончив с этим, я отодвинул занавеску, служившую дверью в будку, и сел за стол, заваленный фотографиями и бобинами с плёнками.

Домой совершенно не тянуло, поэтому я занялся тем, чего терпеть не мог: начал сортировать плёнки и снимки, помещая их в контейнеры, стоявшие на белом стеллаже с открытыми полками. Механическая и не совсем творческая работа помогла отвлечься от тяжёлых воспоминаний, и я почти пришёл в норму. Когда, наконец, в помещении моего кружка была наведена такая чистота, какой здесь никогда не было, я решил, что на сегодня хватит: завтра мне нужно было рано встать, и если я не уйду домой сейчас, то на церемонии буду сонным.

Выключив свет в комнате клуба, я вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. В коридоре лампы ярко горели, освещая мне путь, и я пошёл было к лестнице, но потом остановился: моё внимание кое-что привлекло. В гулкой тишине опустевшей школы каждый звук разносился с удесятерённой силой, и даже если человек говорил вполголоса, его было слышно на довольно большом расстоянии. И сейчас до моих ушей доносилось именно это: кто-то негромко разговаривал.

Посмотрев на наручные часы, я с удивлением поднял брови: стрелки показывали начало девятого, а в такое время даже самые ревностные ученики уже расходились.

Интересно, кто же задержался в Академи допоздна?..

Я медленно пошёл на звук голосов и, завернув за угол, чуть не натолкнулся на Аято: он стоял, прислонившись к стене, и разговаривал с Кага. До меня донёсся лишь обрывок его фразы:

— В любом случае, скоро всё это не будет иметь никакого значения…

А потом я едва не впечатался в него, к счастью, вовремя остановившись.

Он обернулся и с лёгким удивлением посмотрел на меня.

А я… Я завис, как старый электронно-лучевой компьютер.

Чёрные глаза Аято были, как всегда, холодны, словно поверхность океана самой глубокой ночью, но это не казалось мне недостатком; напротив: я был готов тонуть в их восхитительной глубине снова и снова, возрождаясь, как огненный феникс.

У него была привычка резким движением головы отбрасывать со лба волосы, мешавшие ему, и этот жест околдовывал меня. Я мог бы смотреть на это вечно, но, к сожалению, в нашем мире существовали правила приличия, о которых не стоило забывать. Поэтому, с трудом придя в себя, я улыбнулся и спросил:

— Что вы делаете тут так поздно, ребята?

— Тебе можно адресовать тот же вопрос, — Аято встал спиной к стене — так, чтобы располагаться боком и к Куше, и ко мне. — Я занимался документами для совета и ремонтировал стеллаж в кабинете, а ещё проводил подготовку к завтрашней траурной церемонии.

— А я заканчивал изобретение, — Кага развёл руками. — Мне очень жаль Оку, и я искренне скорблю по ней, но от меня срочно ждали одно рационализаторское предложение, и я с трудом успел его закончить. Жизнь не ждёт: как бы жестока эта пословица не была, она всё же правдива.

— Ясно, — я передёрнул плечами. — А я погрузился в дела клуба. Что-то не тянуло домой, и я решил задержаться тут.

Аято улыбнулся и перевёл взгляд с меня на Кушу.

— Думаю, сама судьба свела нас именно здесь и именно сейчас, — изрёк он. — Час уже поздний, школу скоро закроют, значит, нам пора уходить. Предлагаю пойти по домам всем вместе: так будет не столь тоскливо.

Кага активно закивал и унёсся в сторону своего клуба, чтобы снять халат и захватить сумку. Аято проводил его глазами и, повернувшись ко мне, с сочувствием в голосе спросил:

— Как ты?

Я через силу улыбнулся и махнул рукой, ответив:

— Время мне поможет, приятель. Спасибо, что поинтересовался: я очень ценю это.

— Пустое, — Айши склонил голову. — Так и должно быть между друзьями.

Я склонил голову, подавив в себе желание сказать вслух, что я рассчитывал стать ему куда больше, чем просто другом: сейчас не время и не место для этого.

Кага не заставил себя долго ждать: он вышел из помещения научного клуба, прикрыл дверь (кодовый замок резко и протяжно пискнул, а потом над дверью загорелся миниатюрный красный индикатор). Мы вместе спустились по лестнице, синхронно переобулись у шкафчиков и вышли с территории школы в нежную прохладу мартовского вечера.

Аято взял на себя функции связующего звена: он говорил о предстоящей поездке, описывая дворец-музей, который мы собирались посетить. Как оказалось, он уже бывал там в прошлом году, и тот визит оставил у него самые приятные впечатления: он рассказал, что, увидев в сети столь выгодное предложение для экскурсии, просто не мог позволить себе упустить такой шанс.

Я был от всей души благодарен ему, что он не стал поднимать тему гибели Оки или завтрашней церемонии: светская болтовня о поездке помогала отвлечься и концентрироваться только на безумно приятном голосе Аято, пусть несколько низковатом для его возраста и внешности, но всё же очень красивом — как и всё в нём.

Куша и Аято весьма любезно проводили меня до дома — как оказалось, я жил ближе всех к школе, — и, распрощавшись со мной у двери в подъезд, не спеша пошли дальше.

Постояв с минуту на месте, пока они не исчезли за поворотом, я набрал код и с лёгкостью открыл тяжёлую металлическую дверь.

Нужно было достать костюм и подготовиться к завтрашней печальной церемонии.

========== Глава 47. Завядшие цветы. ==========

Японцы обожали традиции и церемонии — это факт. Я не встречал ни одной такой нации, которая столь ревностно придерживалась бы своих обычаев, при этом иногда слегка видоизменяя их в угоду течению времени.

В Стране Восходящего Солнца существовали регламенты для всего — абсолютно всего, — и люди неукоснительно их придерживались. Будь то свадьбы, приём на работу, увольнение, учёба, похороны, даже повседневная жизнь — каждая мелочь строго проговаривалась.

Особое отношение у японцев существовало к смерти и всем, что с ней связывалось. Церемония прощания была долгой, тщательно подготавливаемой и проводимой, и там строго определялось всё: от одежды до вида цветов, которые нужно приносить в определённый момент времени.

Подобные действа проводились в мэрии нашего городка: там существовали специальные залы, состоявшие из двух комнат: побольше и поменьше. В последней лежал покойный в, как правило, открытом гробу. Перед входом в этот малый зал за низким столиком сидели ближайшие родственники умершего, одетые в чёрныекимоно с белой отделкой; они принимали конверты и слова соболезнований от приходивших и низко кланялись им. После краткого общения с родственниками тот, кто хотел проводить покойного в последний путь, должен был пройти в малый зал, попрощаться и оставить там цветы: национальные и традиционные. И теми, и другими являлись хризантемы, только в первом случае они были белого цвета, во втором — любого, но желательно не самого яркого.

После этого гость (одетый или в чёрный костюм, или так же, как и родственники покойного) возвращался в большой зал, где группками стояли прочие гости церемонии. Нужно было прибиться к какой-нибудь группке и либо стоять молча, либо вполголоса общаться, вспоминая об умершем.

Потом начиналась вторая часть обряда: в большой зал вносили стулья, все гости чинно рассаживались на них. Двери в малый зал закрывали, но перед этим оттуда выносили стол с цветами и ставили его в торце помещения так, чтобы взгляды всех присутствовавших были устремлены на него. Посреди стола ставили большую фотографию покойного в чёрной траурной рамке, а ближайшие родственники садились на стулья лицом к гостям и в самом углу зала.

Следующая часть зависела от религиозной принадлежности семьи умершего, но, как правило, эту процедуру проводил буддистский монах: он медленно проходил по залу, потом становился на колени перед портретом, склонял голову, с достоинством хранил молчание в течение минуты, а потом вставал и становился у стола, сложив руки на груди.

После этого каждый из гостей получал шанс сказать последние прощальные слова. Как правило, это были пять-шесть человек, которые близко общались с умершим при жизни; они выходили вперёд, становились между родственниками умершего и столом с цветами и фото, разворачивались лицом к прочим гостям, почти касаясь спиной стены, и выдавали хорошо отрепетированную короткую хвалебную речь. По её окончании оратор кланялся сначала фотографии покойного, потом монаху, потом родственникам, а затем садился на место.

Я так хорошо знал все тонкости потому, что мне приходилось бывать на подобных действах аж три раза: два — вместе с родителями на похоронах их коллег-японцев, и один — на прощании с моим одноклассником из средней школы — он покончил с собой, когда мы все были во втором классе.

Церемония прощания с Окой была абсолютно такой же, как и те, которые я уже видел. Тяжелее всего было садиться на колени перед родителями несчастной девочки и её братом — они все трое сгрудились за столиком с посеревшими лицами и грустными глазами. Я протянул им конверт с деньгами, на котором написал традиционную фразу с соболезнованиями, невнятно промолвил, что сочувствую их потере, и быстро встал, чтобы пройти в малый зал.

Там я быстро положил цветы, стараясь не смотреть на высившийся посреди зала гроб на подставке, и вернулся в большую комнату.

Тут присутствовали все ученики нашей школы, а также коллектив учителей, завуч, медсестра, даже директор школы. Кочо Шуёна, выглядевший весьма непривычно в костюме и без привычной растянутой обжимки, встал на колени с явным трудом, а подняться ему помогала завуч.

Аято тоже был тут, несказанно прекрасный и изящный в своём чёрном костюме. Он, как и всегда, старался принести максимальную пользу и переходил от группки к группке, высказывая слова сочувствия, которые были очень к месту. Он даже задержался у столика родственников, разговаривая с ним довольно долго. Мать Оки низко поклонилась ему, а брат — рослый юноша, поразительно похожий на покойную младшую сестру, — даже встал и обнял его — удивительное дело для японца.

Всю церемонию я старался держаться особняком: мне не хотелось ни с кем общаться. Мегами в чёрном платье принесла большой букет и после прощания долго общалась с родителями Оки, а Масута помогал нести гроб в кремационный подвал, так что и от друзей я был отделён.

После церемонии мы отправились по домам: нам нужно было переодеться и спешить на уроки.

Я старался не задерживаться: потому что понимал: малейшее промедление — и я снова начну думать об Оке и сожалеть, что её больше нет с нами.

Так что я оказался в школе в рекордный срок, неся на плече сумку и камеру.

Несмотря на исключительность сегодняшнего дня, учительница физкультуры стояла на своём месте и отвечала на приветствие каждого, правда, не так оживлённо, как обычно.

Я переобулся и прошествовал прямо в аудиторию: ни на что другое у меня не оставалось времени. Ровно в восемь утра учительница начала первое занятие, и я с некоторой долей ужаса почувствовал, как жизнь постепенно входила в проторенную колею.

Перед обедом у нас был урок литературы, и преподавательница настолько увлеклась, что чуть задержала нас, поэтому в кафетерий я пришёл с небольшим опозданием и, как следствие, присоединился к нашей компании чуть-чуть позже. Но я оказался не в одиночестве: когда я шёл с подносом к столу, за ним сидели лишь Кику и Куша. Я подошёл к ним практически вплотную и услышал обрывок фразы Сато:

— Если ты видишь, что опасная змея, уже ужалившая кого-то готовится к прыжку, что ты делаешь: убиваешь её камнем или…

Я поставил свой поднос на стол, и Кику, вздрогнув, замолчала. Куша поднял голову и с задумчивостью посмотрел на меня.

— Философия жизни и смерти необычайно любопытна, — заметил он, потирая подбородок. — Нравственные категории порой бывают очень гибки.

— Думаю, идеалы гуманизма тем и хороши, что они учитывают интересы каждого, — Аято присоединился к нам, усаживаясь рядом со мной. — Ценность каждого исчисляется его накопленной кармой — это грубо говоря.

Куша поднял брови и, сняв очки, начал медленно протирать их стёкла носовым платком.

— То есть ты хочешь сказать, что месть — это нормально? — спокойно осведомился он.

— Вовсе нет, — Аято помотал головой. — Фред, думаю, подтвердит мою мысль: такое есть и в христианской Библии. «Каждому воздастся по делам его», так?

— Примерно, — я перевёл недоумевающий взгляд с Аято на Кага и обратно. — А к чему весь этот философский диспут?

Куша вздохнул, а потом резко взял ложку и начал с остервенением размешивать свою порцию карри.

— Ни к чему, — бросил он, не отрываясь от своего занятия. — Просто подумал о вечном и решил, что оно не такое уж и вечное.

— Вечность — это тоже философская категория, — вмешалась Кику, аккуратно подцепив палочками кусочек моркови. — И порой мне кажется, что неопределённости в ней куда больше, чем в науке в общем.

Мне только и оставалось, что с вытаращенными глазами пялиться то на одного, то на другого, то на третью, пытаясь понять, к чему они ведут.

К счастью, в этот момент подоспели Мегами и Масута. Мой дорогой друг сел напротив меня и тут же начал говорить об апрельском чемпионате. Моя дорогая подруга заняла место рядом с Кику и, перегнувшись через стол, стала обсуждать с Аято бюджет на следующий месяц. В общем, беседы потекли в более привычном русле, и это меня несколько успокоило: не сказал бы, что философия являлась моей сильной стороной.

Уроки после обеда прошли ровно, без всяких приключений, и после них мы встретились у школьных ворот.

Масута не снял повязки со лба и сейчас он смотрелся как воитель из средних веков (если не брать в расчёт вполне современную школьную форму). Мегами — осанистая, со сверкавшими глазами — казалась настоящей Глорианой, готовой броситься на врага и уничтожить его в один миг. На их фоне мы с Кику смотрелись не особо солидно, но всё же тоже неплохо. Кага благословил нас, пожелал удачи и помчался по своим делам: его внезапно пригласили читать лекцию в каком-то университете.

Собравшись вместе, мы отправились по адресу, который раздобыла Кику. Мы шли уверенно, быстро: справедливость была на нашей стороне, и мы не собирались сдаваться.

Сато как крыса забрался в самый глухой переулок, спрятавшись в многоквартирном домике, где сдавались комнаты. С виду это строение было милым, аккуратным и чистым, но этот мерзкий человек отравлял всё, что имелось вокруг него. Мне чудились диковинные змеи, сползавшие вниз по стенам, выкрашенным в нежно-розовый, клубы тёмного дыма, вырывавшиеся из окон.

На самом же деле картина, представшая перед нашими глазами, оказалась довольно мирной. Мы спокойно прошли в подъезд следом за местным жителем, несшим на руках откормленную рыжую кошку, и, следуя указаниям Кику, поднялись по лестнице на четвёртый этаж.

Сато снимал студию со всеми удобствами прямо посреди этажа — по соседству с приличными людьми, которые наверняка не подозревали, что за жуткий человек обитал тут. Видимо, он ожидал, что за ним станут охотиться, ибо не открыл дверь, когда мы позвонили.

Через добрых пять минут тишины я снова нажал на кнопку звонка, и ответа по-прежнему не было.

— А я и забыла, какой он трус, — процедила Кику, скрестив руки на груди и презрительно искривив верхнюю губу. — Он же бросил семью, так чего ждать? Вряд ли он откроет.

Я прочистил горло и громко проговорил, нагнувшись к створке:

— Сато Кейичи, мы пришли поговорить с вами! Откройте дверь; мы не причиним вам вреда, если вы сами не нападёте!

Минуту стояла тишина, а потом дверь приотворилась, и в возникшей щели показалось лицо Сато. Выглядел он ещё хуже: ещё больше похудел, так что одежда висела на нём мешком, щёки совсем ввалились, а седые волосы явно давно не мыли, но взгляд его остался прежним — ясным, горящим, внимательным, пронизывающим.

Он осторожно высунул голову за дверь, придерживаемую цепочкой, и посмотрел на нас.

— Я так и знал, что мне придётся объясниться перед вами, — просто проговорил он.

Тут взгляд Сато остановился на Кику, и он вздрогнул, как от удара кнутом; его лицо исказилось.

— Давно не виделись, — Кику холодно улыбнулась. — Прекрасная погода, правда?

Сато резко выдохнул, его лицо посерело, и я подскочил к нему, испугавшись, что он вот-вот упадёт в обморок. Однако обошлось: Сато взял себя в руки, подался назад, захлопнув дверь, чтобы через секунду снова её отворить, уже без цепочки.

— Проходите, — невнятно вымолвил он, отступая на шаг.

Мы, ступая один за другим, протиснулись мимо него в тесную прихожую и задержались там, сбрасывая обувь: эта привычка въелась в нас намертво.

Сама квартира представляла собой одно сравнительно небольшое помещение, где помещалось всё, что только могло понадобиться человеку. Слева располагалась кухня: компактный комплекс с плитой, маленьким холодильником и стойкой вместо стола. Справа лежал матрац, на котором валялся смятый плед. Ближе к окнам — у противоположной от входа стены — высился узкий платяной шкаф, рядом притулился приземистый комод, письменный стол и два стула.

В общем, эта студия являлась прекраснейшим образчиком типично японского минимализма, и лишь жилец слегка выбивался из радужной и аккуратненькой картины мещанского благополучия.

Вид у Сато был ещё более заштатный, чем во время нашей первой (и последней) очной встречи. Мне хотелось думать, что это из-за мук совести, но увы: вряд ли такие люди в принципе могли обладать подобными качествами.

Мест для того, чтобы сесть, в этой квартире было недостаточно, так что мы все остались стоять. Сато отошёл к стене и прислонился к ней спиной, как будто чувствовал, что ему необходима дополнительная поддержка, и развёл руками.

— Сато-сан, думаю, пришло время положить конец этому кошмару, длившемуся почти три десятилетия, — начал я, от волнения вновь став говорить с американским акцентом. — Хватит уже этого фарса с обвинениями в адрес Айши Рёбы и тонн клеветы на её семью! Я прошу вас рассказать всё искренне и правдиво.

Мы все стояли напротив него, скрестив руки на груди, словно Большое жюри присяжных. Кику была необычайно бледна, но держала голову высоко. Масута стоял, широко расставив ноги, и был весь напряжен, словно готовясь отразить атаку. Мегами рядом со мной смотрела на Сато с какой-то затаенной грустью, что становилось понятно, если знать о том, как он годами дурачил её тётю.

— Что ж, вы хотите правды, — начал Сато, спрятав руки за спину. — Я готов поделиться всем, что знаю, тем более, что с вами нет этого монстра — сына Рёбы… Решено! Я расскажу вам всё.

— Очень хорошо, — кивнул я. — Давайте же.

Сато склонил голову, с минуту поразмышлял, безмолвно шевеля губами, а потом начал говорить…

========== Глава 48. Рассказ Сато Кейичи. ==========

— Если бы вы встретили меня тридцать лет назад, то точно не узнали. Тогда я был успешен, счастлив и уважаем: основная газета нашего городка, «Аса но рингу», приняла меня в ряды персонала сразу после того, как я выпустился из университета в Токио и решил вернуться в родные пенаты. Вскоре после того, как я устроился репортёром в издании, меня познакомили с весьма милой и скромной библиотекаршей по имени Аи. Поддавшись уговорам семьи, я женился на ней, и вместе мы прожили много лет, хотя никогда не любили друг друга.

На конец восьмидесятых пришёлся пик моей жизни: я получил повышение, мне много платили и держали на хорошем счету в коллективе, а мои статьи неизменно получали одобрение. Когда в недавно открывшейся элитной старшей школе нашего городка решили сделать фестиваль профессий, для лекций пригласили меня. Я согласился, тогда ещё не ведая, к чему приведёт это моё решение.

Формально подготовившись, я явился к назначенному времени в Академи. Желающих пойти на мои занятия оказалось столько, что лекцию перевели в актовый зал. Почти вся школа с удовольствием внимала моим словам: они знали меня по статьям и заметкам на животрепещущие темы, и я был своего рода знаменитостью.

Среди девочек выделалась одна — высокая и крупная, улыбчивая и яркая. Вокруг неё постоянно вились друзья, она ни на минуту не оставалась одна, никогда с её лица не сходила улыбка. Она не была красавицей, но обаяние и бьющая через край энергия влекли к ней.

Как вы догадались, это была Айши Рёба. Она очаровывала каждого, кто приближался к ней, но на меня она не произвела особого впечатления. За годы работы, пусть и не столь долгие, я развил интуицию, которой очень гордился: я хорошо разбирался в людях, мог составить психологический портрет любого, за кем наблюдал в течение минут двадцати-получаса и весьма редко ошибался.

Так вот, в этой Рёбе было что-то дикое, опасное. Её очарование казалось мне чем-то сродни венериной мухоловке, когда яркий прелестный цветок испускает аромат, чтобы приманить ничего не подозревавшее насекомое, а потом сожрать его.

Лекции я должен быть начитывать в течение недели, и уже ко второму занятию мне удалось поимённо узнать всех учеников и понаблюдать за ними. Один из них вроде бы ничем не выделялся, но он заинтересовал меня потому, что оказался объектом внимания с неожиданной стороны.

Его звали Накаяма Дайске. Довольно красивый был мальчик, но лицо его поражало безвольностью. Вы все знаете Айши Аято: он унаследовал внешность отца, но у него черты куда более твёрдые и чёткие. Младшего Айши можно со смелостью звать Аполлоном, его отец же претендовал лишь на титул «симпатичный».

Этот Накаяма был средним во всём: нерешительный, не особо быстро соображавший, но обладавший приятными манерами, он отнюдь не являлся душой компании; скорее даже, наоборот. Мало кто мог бы представить, что яркая Рёба предпочтёт именно его, но так и случилось. Я заметил, каким глубоким становился её взгляд, когда она останавливала его на Дайске; казалось, что в её зрачках начинал полыхать настоящий огонь. Она редко общалась с ним наедине: Накаяма часто держался в стороне, а вокруг Рёбы вечно вились люди, — но я чувствовал это чудовищное вожделение, исходившее от неё.

Во вторник я заметил интересную картину: к Накаяма подсела одна его одноклассница. Я с трудом вспомнил имя девочки — её звали Такада Ёрико, и она была из тех скромниц, которых вечно никто не замечал. Они беседовали довольно мило, улыбались друг другу. Я с умилением следил за этой наивной сценой, и тут в моё сознание закралась мысль: а как же Айши Рёба отреагирует на это?

Я поискал её глазами и увидел. Как и всегда, она стояла посреди целой группы людей и мило с ними общалась, но время от времени бросала косой взгляд в сторону Накаяма и Такада, и её выражение лица в те моменты не предвещало ничего хорошего. Её черты искажала судорога, они складывались в гримасу несусветной чёрной злобы и ненависти, но только лишь на долю секунды. Никто из её друзей не видел этого, я же, напряжённо следивший за ней, заметил и понял: она как вулкан, который готов извергнуться и погрести всех под слоем лавы и пыли.

И я начал внимательнее относиться к этой девочке, вызывал её для ответов, старался вывести на эмоции, чтобы узреть её в минуту раздражения, но нет: хитрая, как лисица, она превосходно держалась и ни разу не выдала своей хищной натуры.

Я стал наведываться в школу вне своих занятий, чтобы понаблюдать за Рёбой, и пару раз видел, как она наблюдала за Такада и Накаяма из-за укрытия.

А потом как-то раз она позвала Ёрико на крышу, и они вместе беседовали там где-то около двадцати минут. Что именно они обсуждали, я не знал, и только потом мне стало понятно, что как раз тогда Рёба приступила к осуществлению своего жестокого и бесчеловечного плана.

В четверг, пятого июня, я закончил лекцию и специально задержался, чтобы побеседовать с учениками и заодно понять, чего добивалась Рёба. Она первая выскользнула прочь из актового зала; Такада Ёрико ушла спустя минут пять-десять. И это был последний раз, когда я видел бедняжку живой.

После занятия и разговоров все ученики поспешили по домам: клубная деятельность на время недели профессий была приостановлена, а дежурили тогда с утра, а не вечером. Я остался на территории школы: мне хотелось найти Рёбу и, наконец, поговорить с ней о её поведении. Я проверил клуб юных инженеров — она тогда входила в него. Её кульман был единственным, который стоял без чехла, и на нём крепился чертёж, но её самой нигде не наблюдалось.

Я прошёл по этажам и остановился у того самого дамского туалета. Моё внимание привлекли следы грязных, измазанных в туши пальцев на стене: ясно, что их могла оставить только Айши, ведь в тот день лишь она занималась за кульманом. В тот момент я почувствовал ужас, словно ледяной монстр забрался мне в душу и шевелился там, испуская изнутри импульсы холода.

Решив проигнорировать и эти пятна, и голос интуиции, и лишь на всякий случай сфотографировав их, я поспешил вниз, но так нигде не обнаружил ни Айши, ни Такада.

А на следующий день я оказался в школе рано: какая-то неведомая сила гнала меня туда. Пройдя по этажам и не обнаружив Рёбы, я хотел было отправиться к завучу и попросить её личное дело, но тут вдруг тишину прорезал истошный крик. Я побежал туда и прибыл как раз в тот момент, когда мальчик, дежуривший тогда, вёл бледную от ужаса девочку прочь от дамского туалета. Бедняжка едва переставляла ноги, и за ней тянулся красноватый след…

Дикий ужас обуял меня.

Я скользнул к туалету и заглянул внутрь… Не могу описать, что испытал тогда, когда увидел растерзанное тело бедной Ёрико, лежавшее в луже крови… Все плитки были забрызганы чем-то бурым, и только спустя несколько минут я понял, какое совершено злодейство. На негнущихся ногах я вышел из уборной и как сомнамбула побрёл вниз по лестнице. Очнулся я лишь на первом этаже и, выйдя из здания школы, без сил уселся на траву.

Такада Ёрико убили — в этом не было сомнений. Сама она ни за что не смогла бы нанести себе этих страшных ран. Но у кого поднялась рука на эту славную и скромную девочку? Что за монстр стоял за всем этим?

И тут я вспомнил об Айши Рёбе, о её тяжелом взгляде на Такада и Накаяма, но тут же отринул эту мысль. Тогда мне показалось, что школьница, какой бы она ни являлась, попросту не была способна на такое.

Вскорости приехала полиция, и я увидел, как они, стоя у ворот школы, разговаривали с завучем. Не знаю, зачем, но мне захотелось ещё раз взглянуть на место преступления перед тем, как оно будет оцеплено, и я направился в здание школы. Дойдя до роковой уборной, я остановился напротив входа. Что-то было не так, но я не понимал, что именно, и с добрую минуту стоял и глазел на вход.

И только затем меня осенило: следы от грязных пальцев исчезли — их кто-то стёр.

Я мог поклясться, что ещё совсем недавно — когда я впервые зашёл сюда — пятна были на месте. Значит, их убрали в тот короткий промежуток времени, пока я сидел внизу…

Но кому это понадобилось? Вряд ли кто-то из дежурных, только что обнаруживших тело, стал бы наводить чистоту.

Значит, это дело рук преступника — больше просто некому. А раз убийца решился на такое рискованное мероприятие, значит, эта улика изобличала его.

На что указывали пятна от туши? На клуб юных инженеров. А кто из них вчера работал за кульманом? Только один человек.

Всё сходилось на Айши Рёбе, но в тот момент я просто не мог в это поверить. У меня в голове не укладывалось, как ради какого-то мальчика можно убить человека.

Потом полицейские вместе с завучем поднялись на этаж, быстро занялись местом преступления. Тело тотчас увезли, а учеников, пришедших в школу, начали допрашивать. Мне как местной знаменитости и известному мастеру журналистских расследований позволили присутствовать при этой процедуре.

Среди допрашиваемых, разумеется, присутствовала и Рёба. Она, как и все, казалась испуганной и встревоженной, но на вопросы отвечала чётко и точно. Я смотрел на неё и всё больше уверялся в том, что она здесь ни при чём.

Но допрос окончился, Рёба встала, поклонилась и пошла к выходу. Полицейский, допрашивавший её, вместе с завучем склонился над списком учеников, так что лишь я смотрел на девочку. Замерев у самой двери, она посмотрела в сторону окна, которое смотрело на улицу. На долю секунды выражение злорадного торжества исказило её лицо, затем на него вновь вернулась благопристойная маска примерной школьницы, и Рёба вышла из помещения.

Я застыл, не веря своим глазам. То, что я сейчас увидел; реально ли это?

И я начал раздумывать над делом с объективной точки зрения, постаравшись откинуть прочь стереотипы, которые мешали мне оценить всю ситуацию в целом.

У кого был мотив убить Такада Ёрико? У Айши Рёбы: она была безумно влюблена в Накаяма Дайске, которому Ёрико выказывала благосклонность. Дайске же принимал внимание от девочки в положительном ключе, так что Такада становилась для Айши соперницей.

У кого была возможность убить Такада Ёрико? У Айши Рёбы: крупная и физически сильная девочка, она вполне могла нанести Ёрико те самые страшные раны. Кроме того, место преступления — женская уборная — указывало на то, что злодеем вряд ли был мужчина.

На кого указывали улики? Та единственная, которую я обнаружил, — опять-таки на Айши Рёбу.

Я понимал, что этих выводов недостаточно, чтобы обвинить Рёбу, но моя профессиональная интуиция вопила во всё горло. Я вспоминал дикие огненные взгляды, которые Айши метала в сторону Накаяма, и мне всё становилось ясно, однако вряд ли полиция разделила бы мои опасения: они понимали лишь язык фактов.

И тогда я начал собственное расследование. За рекордный срок я разузнал всё об участниках этой трагедии: Ерико, Дайске и Рёбе. Жертва была такой, какой и казалась: скромной, милой, не имевшей врагов. Таких обычно не замечают, но конкретно эту — убили.

В ходе своей кипучей деятельности я встретил красавицу-балерину по имени Дзинкури Акико. Ей было всего восемнадцать лет, однако семья уже успела выдать её замуж — брак состоялся по сговору, как и мой когда-то. Наше знакомство быстро переросло в нечто большее, чем просто дружба: нам хотелось любви, мы жаждали её, и мы её получили.

Акико поддерживала меня во всём, помогая выискивать сведения. Вскоре я начал публиковать заметки со своими выводами, анализируя поведение участников той трагедии и подводя читателей газеты к тем выводам, которые делал сам: Айши Рёба виновна в убийстве Такада Ёрико.

На следующий день после выхода моей первой статьи ко мне в редакцию пришла невысокая женщина весьма скромного вида. Она попросила аудиенции со мной и, присев на стул рядом с моим рабочим местом, сразу начала со слов:

— Вам лучше остановиться, пока не стало слишком поздно, господин журналист.

Я поднял брови от удивления, поинтересовавшись, о чём она, и ответ последовал незамедлительно:

— Меня зовут Айши Куми, и я мать той девочки, которая подвергается клевете с вашей стороны.

Я громко рассмеялся в ответ на эти слова и нагло заявил, что буду вести расследование так, как считаю нужным, а если ей что-то не нравится, пусть идёт в суд. Сейчас я, конечно, был бы куда осторожнее в словах, но тогда я был молод, порывист и на сто процентов уверен в своей правоте.

Айши Куми с достоинством встала и, ни слова не сказав, покинула редакцию.

Вечером я со смехом рассказал Акико об этом маленьком инциденте, но она, вопреки моим ожиданиям, не рассмеялась, а побледнела. Подойдя к секретеру, она порылась внутри и вытащила старый конверт. Внутри оказалась пожелтевшая вырезка из газеты о трагическом самоубийстве молодой натурщицы.

— Это моя тётя, — с волнением сообщила мне Акико, прижав к горлу свою красивую, изящную ладонь. — Она работала с Таканори Хидео — довольно известным художником — и была его любовницей. Айши Куми хотела выйти за него замуж, тётя ей мешала, и в один прекрасный день произошла трагедия. По официальной версии полиции, натурщица бросилась с обрыва в океан, не выдержав позора, но это глупости! Я сама не застала тётю в живых, но читала её записки и слышала о ней. Она никогда бы не наложила на себя руки, и жизнь во грехе её не пугала.

Акико замолкла; я же, посерьёзнев, выжидательно смотрел на неё, и она продолжила:

— Вскоре после этого Айши Куми и Таканори Хидео поженились. Он вошёл в их клан — так у них почему-то принято, — с тех пор избегал появляться на публике.

После этих слов я подобрался, понимая, куда она клонит. Я слышал о Таканори Хидео: он был очень знаменит лет двадцать-двадцать пять назад. Смерть его натурщицы тогда не особо потрясла мир, так как самоубийства в нашей стране являлись делом обычным. Я тогда был ещё мальчишкой, но впоследствии много слышал об этом: один из моих коллег, с которым я близко сдружился, вёл культурную колонку, и он очень расстроилсяя, когда Таканори Хидео отказал ему в интервью.

— Это надо же, ведь он живёт буквально в соседнем доме! — сокрушался мой сослуживец. — Жаль, что он больше не ведёт светской жизни, а картины пишет куда реже, чем раньше: я всегда считал его самым талантливым художником нашего времени!

Получалось, что Айши Куми устранила с пути любовницу своего избранника, вышла за него и опутала своими сетями так, что он теперь боялся выходить из дома… Я начинал видеть здесь закономерность, и в следующей статье изложил свои мысли.

В то время газеты являлись основным источником информации для людей, поэтому вскоре вокруг меня начал формироваться круг сторонников. Некоторые из них вели себя агрессивно: они устраивали под окнами квартиры Айши демонстрации, писали на их двери ругательства и требовали скорейшего ареста девочки. Меня тогда это радовало: я чувствовал поддержку, потому и продолжал выпускать статью за статьёй с изобличением злодейки. Все материалы своего расследования я с энтузиазмом вкладывал в строки заметок, и вскоре ко мне начали прислушиваться даже власти. Правда, комиссар Будо — глава полиции — пыталась воспротивиться общественному мнению, постепенно набиравшему обороты, и даже приходила ко мне домой, чтобы пристыдить, но ей не удалось: единственное, чего она добилась, — это собственного отстранения.

Мэр города в то время прислушивался к мнению народа и всегда руководствовался им, поэтому, когда волнения по поводу этого дела начали набирать оборот, он решился на самые суровые меры, и вскоре Айши Рёбу арестовали. Её забрали прямо из школы и посадили в камеру предварительного заключения.

Я попросил аудиенции с ней, и мне дали такое разрешение. В тесной комнатке, сидя за столом напротив неё, я пытался понять, как можно было убить свою соученицу просто из-за того, что она проявляла знаки внимания к определённому мальчику. Я задал Рёбе этот вопрос и откинулся на спинку стула в ожидании ответа.

Девочка не торопилась. Смерив меня внимательным взглядом, в котором сквозило презрение, она поставила локти на стол. Её запястья были скованы наручниками, а школьную форму забрали, взамен предоставив ей арестантскую робу, но Рёба всё равно держалась гордо и с достоинством.

Подавшись вперёд и наклонившись так, чтобы волосы прикрывали лицо от камеры, она тихо прошептала:

— Вы ещё пожалеете об этом, Сато Кейичи. Когда я выйду отсюда, ваша жизнь обернётся адом.

Я усмехнулся, скрестил руки на груди и бросил:

— Ты вряд ли увидишь свет в ближайшие двадцать лет.

Рёба ухмыльнулась, а потом вдруг выражение её лица резко переменилось: теперь она казалась безмерно испуганной. Она вскочила со стула и попятилась назад.

— Нет, нет! — закричала она. — Спасите меня!

Она подбежала к двери и начала в неё барабанить. Тут же ей открыла женщина-полицейский с выражением крайнего удивления на лице.

— Помогите! — Рёба протянула к ней руки, скованные наручниками. — Он предложил мне… Он… Боже, я не вынесу этого!

И она разрыдалась. Со стороны это смотрелось абсолютно искренне, и полицейская явно считала так же. Холодно посмотрев на меня, она поджала губы, взяла арестантку под руку и, мягко проговорив: «Пошли, милая», повела её прочь.

А я остался сидеть в тесной допросной с разинутым от удивления ртом. И тогда я ещё не знал, что эта маленькая победа Рёбы надо мной была всего лишь первой в череде многих.

На суд я, тем не менее, явился с ощущением полной уверенности в себе: мне казалось, раз правда на моей стороне, то проиграть я не мог.

И уже на заседании выяснилось, что прямых улик у обвинения не было, лишь косвенные, да и те — довольно спорные. Судебное разбирательство подготавливалось в спешке, под давлением общества, которое бунтовало и призывало призвать виновницу к ответу как можно скорее, и результатом этого явилась неуверенность прокурора на процессе. Он старался оперировать тем, что у него было, но увы: Рёба с лёгкостью отражала все стрелы, которые он пускал в её сторону.

На последнем слове она просто блистала. Встав на трибуну, она сложила руки впереди, как примерная школьница, и выдала такую речь, от которой некоторые присутствовавшие на заседании даже прослезились. Обвинив меня в сексуальных домогательствах, она сказала, что я намеренно устроил ей травлю в городке, чтобы принудить к сожительству. Мой визит во время ареста она тоже обыграла просто мастерски, заявив, будто я пригрозил ей участью куда худшей, чем смерть. Разумеется, после этого достойного Оскара выступления её признали абсолютно невиновной и тут же отпустили.

Этот судебный процесс стал роковым. Из здания суда я выходил конченным человеком, хотя тогда ещё не до конца сознавал этого. Мне казалось, что стоило просто более упорно заняться анализом улик, и тогда мои выводы бы подтвердились.

Но мои сторонники разом куда-то делись. Те люди, которые поддерживали меня, теперь приходили к дому Айши и просили прощения. Комиссара Будо восстановили, и первым же своим распоряжением она назначила мне огромный штраф за клевету и публичное унижение человеческого достоинства. Прокурор, который вёл дело, ушёл в отставку и спешно переехал к родственникам на Сикоку, а главный редактор «Аса но рингу» вызвал меня к себе и попросил пока не высовываться.

Со мной рядом осталась лишь одна Акико. Верная мне, она отправилась к школе и пыталась пойти на конфронтацию с Рёбой, но та оказалась намного сильнее физически.

Я не хотел сдаваться. В тот самый момент я больше, чем когда бы то ни было, уверился в том, что убийцей была именно она, ведь после триумфального для неё заседания она подстерегла меня на одной из улиц и, подойдя ближе, прошептала: «Я уничтожу вас так же, как её». Я хотел было громко позвать полицию, ведь мы были недалеко от здания суда, но Рёба отскочила от меня и вскрикнула. Тут же к нам приблизился какой-то субъект, в котором я узнал своего бывшего сторонника.

— Ужасный человек! Извращенец! — воскликнула Рёба, указывая на меня пальцем.

А потом она разрыдалась. Клянусь, эти слёзы могли растопить даже каменное сердце! Мой бывший друг, а теперь, по-видимому, враг, искоса глянув на меня, предложил девочке носовой платок и отвёл её назад — туда, где её ждали друзья и родственники.

Я пытался бороться: продолжал издавать статьи, но вскорости корректоры «Аса но рингу» начали подвергать их цензуре, а потом и вовсе не пропускали в тираж. Тогда я отправился к главному редактору и высказал свои претензии, и он тотчас уволил меня, словно ждал для этого удачного момента.

Я ушёл из газеты с высоко поднятой головой, потому что считал, и небезосновательно, что боролся со злом и столкнулся с несправедливостью, но потом понял, что моя гордость играла против меня: ни одно издание, даже самое захудалое, не желало иметь со мной никакого дела. Везде, куда бы я ни сунулся, меня ждал отказ: никто не принимал меня на работу. Деньги, отложенные женой на чёрный день, начали стремительно таять.

Потом случилось ужасное: на нас ополчился весь город. Айши Рёба стала его героиней, её смелость, отвагу и упорство прославляли повсюду. Я же стал изгоем, меня ненавидели все; я не мог выйти на улицу без того, чтобы не получить оскорбление или плевок в лицо.

С горя и отчаяния я начал пить. Признаю, это время было самым тяжёлым для моей жены, но она не бросила меня и продолжала поддерживать, как могла.

Ещё на моей стороне была моя любимая Акико, а также, что неожиданно, президент школьного совета Академи. Красивая старшеклассница из уважаемой семьи Сайко, она не постыдилась открыто выразить мне поддержку, утверждая, что полностью согласна с моим мнением. Но мы втроём против всего мира оказались бессильны…

Айши Рёба же была на коне. В конце месяца, после экзаменов, она, как я слышал, объявила по громкой связи о своей любви к Накаяма Дайске. Потом мне стало известно, что они оба поступили в Архитектурный университет в Токио, уехали в столицу и там же поженились. После учёбы они вернулись в наш городок и поселились в той же квартире, которую семья Айши занимала раньше. Родители Рёбы переехали в дом в пригороде, чтобы молодая семейная пара с комфортом расположилась так, как хотела.

Дайске и Рёба устроились на работу в строительное бюро, и спустя довольно приличное количество лет у них родился сын, которого они назвали Аято.

Я, живя под прикрытием, наблюдал за их семьёй все эти годы. Аято рос довольно послушным, но на редкость безэмоциональным ребёнком. Помню, что в детстве он долго наблюдал за поведением других детей, а потом старательно копировал его, и это меня насторожило: с мальчиком явно было что-то не так.

Тем не менее, он приносил родителям только радость. Он рос настоящим красавцем — очень похож на своего отца, но черты куда тоньше, завершённее.

В те годы я уже жил в своем другом месте, лишь изредка приезжая в родные края, чтобы посмотреть, как живёт женщина, которая разрушила мою жизнь. Акико, следуя моему совету, залегла на дно и начала вести спокойную, размеренную жизнь с мужем и дочерью, а Сайко Юкина уехала за границу, порвав со своей семьёй, но всё же поддерживая связь со мной и помогая мне финансово. Без неё я бы не выжил, потому что работать по специальности мне не позволяли, а неквалифицированный труд оплачивался плохо.

До недавнего времени я держался поодаль, но Юкина вдруг связалась со мной и заявила, что скоро произойдёт нечто ужасное. Она вернулась в Японию, я приехал сюда, и мы вновь принялись за то старое дело.

Юкина с ужасом обнаружила, что адский род Айши снова употребил своё могущество: её племянница Мегами, предупреждённая ею об опасности, которая исходила от этих людей, вдруг резко переменила своё мнение. Как оказалось, теперь она считала Айши Аято вполне благонадёжным, к тому же, сделала его своей правой рукой. Более того, он был лучшим учеником и пользовался огромным авторитетом среди всех остальных.

Я понаблюдал за этим Аято. Он не отличался безмерным неземным обаянием матери, но производил впечатление серьёзного и старательного юноши, однако все его эмоциональные реакции были неискренними, как будто он заучил некие шаблоны для тех или иных жизненных ситуаций и в нужные моменты отыгрывал их.

Мы все чувствовали, что опасность близко, но ничего не могли сделать: Мегами окончательно уверилась в том, что Аято — хороший человек.

А потом произошло кое-что ужасное: совсем недавно погибла девочка, и я готов побиться об заклад, что это дело рук Аято: клан Айши вновь взялся за старое.

Я рассказал вам всё, что знал. Каждое моё слово — это чистая правда, и вам самим решать, как с этой правдой поступать. Но скажу одно: есть лишь один способ справиться с монстром, и мы должны пойти на это, если не хотим, чтобы жертв стало больше.

Комментарий к Глава 48. Рассказ Сато Кейичи.

Поздравляю всех с наступающим!

Желаю побольше интересных историй и фанфиков на вашем пути, а собратьям и сосёстрам-студентам - успешной сдачи сессии!

Встретимся в январе :3

========== Глава 49. Фамильный склеп порос травой. ==========

Сато закончил свой рассказ и, переведя дыхание, посмотрел на нас.

Первой молчание нарушила Кику. Гордо выступив вперёд, она заметила:

— Очень интересная сказка, я бы сказала, даже захватывающая. Что же ты не подался в беллетристику, когда с журналистским ремеслом не свезло? И ещё один вопрос: что случилось с мамой? Она мелькает в твоём рассказе как весьма удобный предмет мебели: без него не можешь жить, но его, как правило, не замечаешь. А то, что эта женщина трудилась, не покладая рук, чтобы содержать семью, это ничего? Не стоит упомянуть и то, как она вытаскивала тебя из баров и чуть ли не на себе вела домой, и то, как ты изменял ей почти в открытую, как иногда даже поднимал на неё руку! А дочь, твоя дочь… Прости, твоя старшая дочь, которую ты бросил на произвол судьбы; что насчёт неё?

Сато вздохнул и потупился.

— Я не был праведником, признаю, — вымолвил он. — Семьянина из меня не получилось, но во всём остальном, клянусь, я не…

— Хватит, — Будо сделал шаг вперёд. — Моя бабушка рассказывала нам о вас. Вы не гнушались никакими методами, чтобы продать тираж вашей газеты и, не колеблясь, растоптали бы бедную девочку, лишь бы только прославиться!

— Вот именно, — Мегами царственно склонила голову. — Я, смею надеяться, не дурочка, и могу сама отличить чёрное от белого. Так вот, по словам тёти, Аято — это абсолютное зло, но его поступки говорят об обратном: он очень помог мне и выручил в одном весьма щекотливом вопросе… Но это неважно. Скажу просто: не верьте ни единому слову этого человека.

— Поддерживаю, — Кику нехорошо улыбнулась. — Тем более, что, в отличие от всех вас, я знаю его лично и имела несчастье на собственной шкуре убедиться в том, какой он прекрасный муж и отец.

Я обернулся и посмотрел на моих спутников. Их глаза у всех, как у одного, горели решимостью и жаждой справедливости, и они не желали верить в то, о чём сейчас вещал Сато.

Честно говоря, у меня тоже имелись вполне объяснимые сомнения в реальности того, о чём он сейчас нам плёл. По его теории выходило, что в роду Айши психопатия и социопатия передаются по наследству, тогда как по законам генетики это попросту невозможно.

Да и вообще, Аято лично мне представлялся самым психически здоровым человеком, которого только могла бы носить наша благословенная земля.

Но Сато почему-то продолжал упорствовать и делал из Аято «плохого парня», хотя единственным плохим в этой милой квартире-студии был только он сам. Вся его ложь, все его жалкие попытки вывести себя как борца за справедливость были для меня как на ладони.

А ещё он осмелился покуситься на Аято, и этого я не собирался ему прощать.

— Что ж, всё понятно, — строго вымолвил я, скрестив руки на груди. — Мы дали вам шанс рассказать нам всю правду и понести справедливое…

— В моей истории нет ни слова лжи! — он внезапно резко подался вперёд, заставив меня отшатнуться. — Айши — убийцы! Верьте мне!

Кику картинно вздохнула.

— Кажется, алкоголизм уже начал действовать на твой мозг, — проговорила она, направляясь к двери. — С меня хватит этого фарса; ты просто не способен на раскаяние. Пойдёмте отсюда, ребята: нам тут больше нечего ловить.

Она распахнула дверь и вышла в коридор первой. За ней уверенно последовали Мегами и Масута. В арьергарде шёл я, и потому, наверное, именно меня Сато и ухватил за руку.

Я с удивлением и некоторой опаской повернулся, готовясь вырваться или, если кому-либо будет грозить опасность, дать отпор, но взгляд бывшего журналиста был таким жалким, таким неприкаянным, что я замер, подумав: ведь когда-то этот человек был успешен, счастлив, уважаем, а чтотеперь? Теперь он никто и вынужден ютиться в квартире-студии, наверняка снятой на деньги Юкины.

— Верьте мне, — прошептал Сато. — Клянусь всем святым, что у меня есть…

— У тебя никогда не было ничего святого, — зло прервала его Кику. — Ни семья, ни родные, ни собственные обещания и обязательства никогда ничего для тебя не значили, так что ты давно лишился права клясться чем бы то ни было.

Она схватила меня за другую руку и потянула на себя. Сато выпустил моё запястье и молча стоял на пороге, глядя нам вслед.

И отчего-то мне было безумно жаль его.

Я понимал, что он негодяй, манипулятор, извращенец, убийца, но почему-то не мог отринуть это чувство, ведь, по сути дела, судьба наказала его очень жестоко: нет ничего хуже, чем потерять любовь близких.

А кто остался с Сато? Акико — чужая жена, вынужденная встречаться с ним лишь украдкой? Экзальтированная Юкина, у которой винтиков не хватало?

Собственная дочь ненавидела его до зубовного скрежета, жена наложила на себя руки от горя и позора… Ужасно.

Но из нашей команды лишь я один пребывал в таком подавленном состоянии. И Масута, и Мегами, и Кику уверенно и воинственно шли вперёд и обсуждали, что именно им делать дальше.

— Расследование зашло в тупик, ребята, — вымолвил я, нагнав их у самой лестницы. — Мы больше ничего не сможем предпринять: у нас нет ни доказательств его вины, ни более или менее уверенной гипотезы.

— Но он должен понести наказание за то, что убил человека! — Масута упрямо нагнул голову, как бык на корриде. — Я поговорю с бабушкой и узнаю, можно ли… Ну…

— Можно ли инициировать против него полицейское преследование, — пришла ему на помощь Мегами. — Я считаю, это вполне справедливо: он пытался разрушить чужую жизнь, а взамен получил то, что имеет сейчас.

— Верно, — Кику, прыгая по ступеням, посмотрела в сторону. — И кое-чьи жизни разрушить у него получилось.

Мы вышли из дома и остановились на тротуаре близ подъезда, готовясь обсуждать то, что сейчас произошло, но разговор как-то не клеился. Мегами и Масута оставались единственными, кто по-прежнему горел энтузиазмом засадить злого журналиста за решётку. Мне же теперь казалось, что жизнь достаточно ему отомстила, но я почему-то не решался высказать своё мнение вслух, потому молчал.

Кику тоже ничего не говорила. Её лицо выражало холодную решимость, и она то и дело посматривала вверх, на окна квартиры Сато.

Бедняжка, сложно даже представить себе, насколько тяжелым для неё был этот день…

Я почувствовал, что просто должен был что-то сделать для неё, как-то облегчить её ношу, но всё, что мне пришло в голову, — это наклониться поближе и спросить:

— Ты как?

Кику вздрогнула, и тотчас на её лицо вернулась типичная для японцев улыбка — холодная, формально-вежливая, фальшивая.

— Всё хорошо, — вымолвила она. — Теперь всё будет хорошо. Спасибо, что спросил, Фред.

Мы постояли ещё несколько минут, а потом медленно побрели по улице. Дойдя вместе до перекрёстка, мы распрощались друг с другом и разбрелись в разные стороны: Мегами осталась на месте и взяла в руки телефон, чтобы вызвать машину с шофёром, Масута пошёл налево, Кику — направо, мой же путь лежал прямо.

Я не торопился; мне хотелось чуть-чуть успокоить раздрай, который внезапно воцарился в моей душе. Как вообще можно было додуматься жалеть негодяя, похитившего чужую жизнь?! Но это было как раз то, что я ощущал.

Ужасно не быть хозяином собственным чувствам…

Пройдя мимо вокзала и задержав взгляд на вывеске ресторанчика «Мир карри», я вспомнил про человека, который мог одним взмахом ресниц вернуть гармонию в мою душу. Насколько я знал, Аято периодически подрабатывал здесь; может, сегодня он тоже решит заглянуть в это уютное заведение, чтобы обогатиться на несколько тысяч иен?

Я зашёл внутрь и осмотрелся. Как и всегда, в «Мире карри» присутствовало множество гостей, но обслуживающий персонал выделялся своей яркой фиолетовой формой и такого же цвета косынками на волосах. Аято среди сновавших по тесному зальчику официантов я не увидел, не было его ни у раковины, ни, насколько я смог заглянуть туда от стойки, на кухне.

Что ж, наверное, дел в совете у него скопилось куда больше, чем можно было представить, и он до сих пор разбирал там завалы.

Заказав порцию острого китайского блюда с коротким, но мигом улетучившимся из моей головы названием, я тут же с аппетитом, но не особо торопясь съел его, а потом сидел около получаса над одной чашкой кофе и время от времени поглядывал на дверь, надеясь, что Аято всё же зайдёт сюда.

Кофе был достаточно хорошим, но крепким, хотя я ясно обозначил в заказе международное слово «американо». Меня это заставило перекривиться: мы, жители заокеанской империи, не любили, когда напитки шибали по мозгам, как пушки во время штурма форта Сартер*. Насколько я помнил, американо и появился-то, как явствовало из названия, благодаря моим соотечественникам: в ходе Второй Мировой в Италии они попробовали эспрессо, ожидаемо чуть не попадали в коллективный обморок и начали разбавлять этот адский коктейль водой. Полученный в итоге продукт и назвали «американо», причём сделали это сами итальянцы: они довольно презрительно отнеслись к тому, как неуважительно иностранные солдаты отнеслись к их национальному пойлу.

Не знаю, правда ли мы такие неженки, но я в своей жизни пил эспрессо лишь один раз, и после этого моя голова едва не взорвалась, так что с тех пор — только американо, сэр.

Решив не заказывать вторую чашку, я расплатился по счёту и, выйдя из заведения, лениво побрёл по улице. Разговор с Сато буквально высосал из меня все соки — в моральном отношении. Я никак не мог понять, почему мне жаль этого человека, а также напрасно и безуспешно старался отогнать от себя это чувство.

Дальнейшие шаги были за Масута — он обещал поговорить со своей двоюродной бабушкой — комиссаром полиции — и уладить вопрос с возможным арестом Сато.

Но я, честно говоря, сомневался, что журналиста призовут к ответу: против него не было прямых улик, да и косвенные являлись, мягко говоря, притянутыми за уши. Фактически у нас не имелось ничего, кроме голоса интуиции, который немногого стоил в суде.

Но я не считал нужным бросать это дело сейчас, когда мы приложили столько усилий, чтобы докопаться до истины. Ведь виновник должен понести наказание за то, что совершил, и при этом неважно, сколько лет прошло, так ведь?

И не имело значения, что сама жизнь уже успела отомстить ему самым страшным образом…

Я остановился у пешеходного перехода и дождался зелёного света, но потом резко отскочил назад, пропуская машину «скорой помощи» и мчавшийся за ней полицейский автомобиль.

Предчувствие чего-то нехорошего обуяло меня. Я опрометью ринулся обратно, по памяти отыскивая дорогу к дому Сато. Найти его оказалось довольно просто: у здания собралась внушительная толпа, а мигалки машин полиции и «скорой» расцвечивали всё красным и синим.

— Прямо с четвёртого этажа, — говорила кому-то по телефону женщина, стоявшая неподалёку. — Тот самый тип, о котором я тебе рассказывала; он ещё снял квартиру, из которой переехала Миса. Я сразу поняла, что с ним будут проблемы, и вот, пожалуйста: выбросился из окна с жуткими воплями! Теперь эту квартиру никто не снимет, а ведь через три месяца Миса выходит замуж, и Кондо-сан говорила мне, что на это понадобится много денег…

Я оторопел и, отойдя подальше, тяжело опустился на уличную скамью. Я не стал пробиваться сквозь толпу, чтобы посмотреть на самоубийцу: мне было ясно, кто он.

И меня ужасно мучил один вопрос: не стал ли наш визит катализатором его решению покончить с собой?

Как во сне, я медленно вытащил мобильный из сумки и набрал номер Аято. Он ответил довольно быстро, и я сбивчиво проговорил:

— Слушай, у нас тут большие проблемы. Сато… Он… Он покончил с собой.

Аято едва слышно ахнул на том конце линии.

— Как давно? — коротко спросил он. — Вы успели с ним переговорить?

— Успели, — я тяжело вздохнул. — Не хочется думать, что именно из-за нас…

— Глупости, — строго прервал меня Аято. — Сато — матёрый журналист… Был матёрым журналистом. Ему приходилось иметь дело с совершенно разными людьми, и я весьма сомневаюсь, что он бы испугался кучки школьников.

Я в ответ промычал что-то невнятное, частично признавая его правоту.

— Вот как мы поступим, — деловито проговорил он. — Ты сейчас скажешь мне, где находишься, и я приду.

Я резко выдохнул: прямо сейчас мне срочно требовался кто-то вроде него: такой рациональный, размеренный, спокойный. Может, именно его присутствие поможет мне не слететь с катушек и не впасть в депрессию…

— Через пять минут буду в «Мире карри», — проговорил я.

— Отлично, — быстро вымолвил Аято. — Скоро встретимся.

И он дал отбой.

Я спрятал мобильный в сумку и поспешил прочь от дома Сато — одного из самых несчастных людей из всех, кого я знал.

Да, он был негодяем. Да, он, возможно, причастен к смерти Такада Ёрико. Да, он довёл жену до самоубийства и бросил маленькую дочь на произвол судьбы.

Но мне было жаль его, и я надеялся, что Аято сможет успокоить голос моей совести, который звучал куда громче, чем мне бы хотелось.

Войдя в зал «Мира карри», я занял столик, ничего не заказав при этом — вопреки японским традициям. Но, к счастью, народу здесь стало намного меньше: то ли у людей закончился перерыв, то ли известие о самоубийстве, произошедшем не так далеко отсюда, отвлекло на себя всеобщее внимание.

Аято пришёл через четверть часа. Заказав у стойки две порции карри, он сел за стул напротив меня и положил локти на стол, внимательно глядя мне в глаза.

— Как ты? — участливо спросил он, склонив голову набок. — Надеюсь, ты не думаешь о том, чтобы обвинить себя в том, что случилось с Сато?

Я пожал плечами и с жалкой улыбкой ответил:

— Такие мысли лезут мне в голову, приятель, вопреки моей воле.

Аято вздохнул и покачал головой.

— Сато арендовал чистенькую квартирку в хорошем районе, — начал он. — Также посетил свою любовницу, попытался переговорить с дочерью, то есть подводил итоги всему своему существованию. Мне кажется, он замыслил это уже давно и отложил только из-за Сайко Юкины и её упорства. Так что ты, Фред, тут абсолютно ни при чём; не стоит и думать об этом.

Я с благодарностью посмотрел на него. Мне было немного завидно этому его умению мастерски разложить всё по полочкам: он говорил так складно, так рационально, что ему верили. Не став исключением из этого правила, я тоже покорился этому приятному для уха низкому голосу, этим чётким и ясным выкладкам, этому логичному уму.

А разве можно было поступить иначе?

После довольно плотного позднего обеда Аято любезно проводил меня до дома, на прощание присовокупив, что всегда готов выслушать меня, если понадобится, а также — что празднование его дня рождения не отменяется, и первого апреля после уроков он ждал меня и всех остальных гостей у себя дома.

Поблагодарив его от всего сердца, я пожелал ему спокойной ночи и побрёл домой.

Этот день определённо входил в топ-десять худших времён моей жизни, но я не собирался поддаваться унынию, ну разве только чуть-чуть.

Завтра меня ждал выходной — время, когда люди расслабляются и стараются не думать о предстоявшей трудовой неделе, и я надеялся, что для меня он пройдёт ровно и без приключений, которые в последнее время стали существенно напрягать.

*Одна из самых известных битв в рамках Гражданской Войны в США между Севером и Югом.

========== Глава 50. На стыке месяцев. ==========

Немного глупо, но факт: мне с детства больше нравились месяцы, в которых был тридцать один день. Мне казалось, что они длиннее, потому и солиднее, кроме того, я сам родился в таком.

Тридцать первое марта пришлось на воскресенье, и этот день я, что нетипично, решил провести в блаженной лени. Проснувшись после беспокойных грёз в половине двенадцатого, я валялся на матраце до часу дня, и только голод (да ещё одно естественное желание) смогли заставить меня принять вертикальное положение.

Завтрак мой состоял из тостов с джемом и яичницы — типичное и дорогое сердцу американское сочетание. Мама и папа успели не только поесть, но ещё и распланировать свой день. Они ушли, как гласило из записки, оставленной на кухонном столе, на небольшой тур-круиз, организованный для всех работников представительства. Помню, на неделе они что-то такое говорили, но я был столь увлечён своей бурной школьной жизнью, что не уделил этому должного внимания.

Что ж, значит, никакого мне семейного воскресенья и совместного просмотра фильмов на английском языке — американском варианте английского, намного более приятном для уха, чем более аутентичный британский жёсткий говор.

Справившись с завтраком, сходив в душ и немного приободрившись, я решил отправиться в торговый центр за подарком для Аято. Я примерно представлял себе, что ему понравится: нечто очень полезное и практичное, без всяких излишеств, утилитарное и скромное.

Быстро одевшись и решив обойтись без ветровки (конец марта традиционно был довольно тёплым тут, в Японии), я отправился на улицу.

Тяжёлые мысли о Сато всё ещё одолевали меня, но стало куда более терпимо: теперь я ясно осознавал, что причиной, побудившей его на самоубийство, никак не мог оказаться наш разговор. Аято был прав, и журналист наверняка задумал это уже давно, ведь жизнь его много лет назад ударилась о самое дно.

Поэтому я постарался выкинуть его из головы, решив для себя, что подобный поступок являлся практически признанием в убийстве Ёрико. Мне хотелось переговорить по этому поводу с друзьями, и я решил позвонить им из торгового центра — знаменитого на всю округу «Шисута-Молла».

Подарок для Аято я нашёл сразу же: канцелярский набор в подставке из тёмного дерева идеально подходил ему. В том же магазине я купил себе несколько тетрадей, набор шариковых ручек и ластик в виде Спанч-Боба. Завернув в аптеку, я приобрёл дезодорант и пену для бритья, при использовании которой, как утверждала провизорша, ощущения совершенно непередаваемые. В универсаме я разжился несколькими упаковками лапши быстрого приготовления и банкой газировки, а в моём самом любимом фотомагазине — плёнками для личного пользования и кисточкой для чистки линз — моя почти совсем вылезла.

Закончив с шопингом, я зашёл в кофейню и, заказав себе карамельный латте, расположился на удобном диванчике. Достав мобильный, я набрал номер Мегами, но потом тут же сбросил: я совсем забыл, что по воскресеньям моя дорогая подруга занималась йогой, айкидо и традиционным письмом. Я позвонил Масута — тут было больше надежды на успех. Как оказалось, мой друг уже услышал о самоубийстве Сато от своей двоюродной бабушки-комиссара. Он тоже считал, что это было равносильно признанию.

— Сато просто не выдержал, — вымолвил Масута искренне, но немного высокопарно. — Стало быть, совесть у него всё-таки имелась.

Я спросил его, свободен ли он, рассчитывая встретиться, но, как оказалось, к ним приехали гости — родственники из Токио, — так что Масута не мог отлучиться из дома.

Телефонный разговор с Кику получился довольно неожиданным: она явно не испытывала никаких негативных эмоций по поводу кончины отца и заявила, что впервые с детства смогла спать спокойно.

— Сато Кейичи был жутким человеком, — проговорила она, делая патетическое ударение на каждом слове. — Способный на любую подлость, он всю жизнь думал только о себе, и я провела годы в страхе того, что он вернётся и погубит меня, довершив то, что начал. Поэтому я не испытываю ни тени сострадания к нему и благодарна, что он наконец-то набрался смелости сделать то, что должен был уже давно.

Аято же, по-видимому, готовился ко дню рождения, поэтому его телефон был отключён.

Задержавшись в кофейне намного дольше, чем рассчитывал, я решил направиться домой, рассчитывая найти себе хоть какое-то занятие. Расплатившись по счёту, я подхватил пакеты с покупками и пошёл к выходу, но в дверях внезапно столкнулся с двумя ребятами из моей школы.

Одного из них я знал — это был Сома Рику, мой одноклассник. Его семья владела сетью фармакологических предприятий и входила в местную элиту. Даже более того: по уровню богатства они уступали только Сайко. Этот невысокий и стройный юноша в очках и с зализанными назад волосами имел странную привычку изъясняться громоздкими старообразными словесами, из-за чего я — иностранец — понимал его с огромным трудом.

Его спутник тоже носил очки, но на этом сходство между ними заканчивалось. Этот второй был длинным, как жердь, худым, с нечистой кожей и большим ртом. Он сутулил плечи, отчего казался ниже своего роста, а ещё — это я узнал позже — при разговоре никогда не смотрел собеседнику в глаза.

— Фред! — Рику всплеснул руками и церемонно поклонился. — Не соблаговолишь ли присоединиться к нашему небольшому чаепитию?

Я хотел было отказаться, но потом подумал о том, что делать мне, собственно говоря, нечего, и согласился. Мы уселись за столик, и Сома снова заговорил:

— Какое прелестное совпадение, друг мой, что мы встретились именно здесь! Мы с Рюсеем как раз собирались подкрепить силы кофе с небольшим десертом, чтобы потом отправиться в кино.

— Очень круто, — кивнул я. — Что за фильм?

— «Оловянный человек: месть медного титана», — монотонно отозвался второй, обращаясь к салфетнице. — Кстати, меня зовут Коки, Коки Рюсей, Джонс-семпай.

— Очень приятно, — я приложил два пальца к виску, словно отдавая честь. — И часто вы так отдыхаете?

— Каждую неделю, — отозвался Рику, зарывшись в меню. — Рюсей — мой лучший друг, и я спешу надеяться, что имею честь занимать соответствующее место и в его социальной системе… Любезный мой, могу я взять на себя смелость и оформить заказ за тебя? Фред, ты тоже будешь моим гостем; никаких отговорок, я настаиваю! Мы с тобой так редко общаемся, хотя являемся однокашниками, и сегодня я постараюсь это исправить.

Не дав нам ни единого шанса возразить, он вскочил с меню в руках и помчался к кассам. Рюсей, оставшись со мной наедине, перевёл взгляд на спинку стула Рику, пока пустовавшего, и начал обсуждать фильмы из цикла саг об Оловянном человеке — одном из самых модных нынче супергероев. Его голос — слегка монотонный и вгонявший в сон — казался мне жутко знакомым, и сначала я этому не удивился, ведь мы всё-таки учились в одной школе, но потом задумался.

Коки Рюсей был на год младше, поэтому часто пересекаться с ним мы не могли. Так почему тогда я не мог отделаться от мысли, что слышал где-то этот глухой говор, причём совсем недавно?

Завершивший заказ Рику вернулся, и разговор за столиком стал чуть поживее. Они обсуждали Оловянного человека с таким жаром, будто он и впрямь существовал, и так увлеклись, что появление официантки с подносом заставило их обоих синхронно вздрогнуть.

Девушка довольно быстро поставила на стол тарелки, чашки с блюдцами и ретировалась с подносом. Рику опустил глаза на своё блюдо и ахнул, прижав ладони к щекам.

Движимый любопытством, я заглянул в его тарелку, чтобы понять, что именно не так.

Сома заказал для себя эклер с ванильным мороженым, и ему это и принесли: пирожное лежало посередине, а по обе стороны от него — по шарику нежно-кремового цвета. Формой всё это весьма напоминало половой орган, и именно это вызвало священный ужас у Рику.

— Столь непристойная форма — и от девушки! — запричитал он. — Какой кошмар!

Рюсей среагировал куда спокойнее: он просто взял ложечку и со смешком переложил один шарик мороженого к другому.

И тут меня осенило: благодаря этому эклеру я вспомнил, где слышал голос Коки.

Не так давно, в школьном туалете, перед уроками, когда я решил сбросить напряжение. Тогда в уборную вошли двое; одним из них был хорошо узнаваемый Кага Куша, а вторым, получается, Рюсей…

Я посмотрел на него чуть внимательнее. Совершенно обычный ученик старшей школы, такой же, как и миллионы других, но что-то заставило его секретничать в туалете с одним из самых прославленных интеллектуалов нашей страны. Я не помнил, о чём именно они говорили, и требования приличий заставляли меня молчать, но любопытство толкало вперёд.

— Кага рассказывал о тебе, — вкрадчиво вымолвил я, пододвигая к себе тарелку с блинчиками, обильно политыми кленовым сиропом. — Но нечего волноваться, Рюсей: я не из болтливых.

Коки вздрогнул и с силой сжал в пальцах десертную ложечку. Сома украдкой посмотрел на него, а потом снова на меня, и затем тихо вымолвил:

— Можем ли мы полностью рассчитывать на твоё благородство, Фред?

— Разумеется, приятель, — я махнул рукой с вилкой и тут же об этом пожалел: буроватые капли сиропа приземлились мне прямо на футболку. — Как писал Омар Хайям, твоя тайна умрёт во мне.

Рюсей закусил губу и полушепотом проговорил, глядя на сахарницу:

— Он помог мне с литературной олимпиадой.

— Видишь ли, мой любезный Фред, — снова вмешался Рику, — самому Куше незачем участвовать в таких мероприятиях, ведь у него уже имеется диплом университета. Рюсею же для поступления нужны баллы, которые устроители олимпиад назначают своим скромным участникам. Родители Рюсея не смогли отнестись с пониманием к тому, что его возможности не безграничны, поэтому ему пришлось прибегнуть к помощи Кага по рекомендации Айши Аято.

— Айши Аято?! — я подпрыгнул от неожиданности, и блинчик свалился у меня с вилки обратно к своим собратьям.

— Да, — Рюсей коротко кивнул, переведя взгляд на свою кофейную чашку. — Аято с участием отнёсся ко мне и свёл меня с Кага, а тот, в свою очередь, помог мне… Правда, Аято взял с меня честное слово, что после этого я буду упорно учиться и честно достигну тех результатов, которых от меня ожидали.

Я несколько раз кивнул, в который уже раз поразившись тому, как мастерски Аято умел делать других людей счастливыми, при этом не сковывая их по рукам и ногам.

Он хороший человек. Просто потрясающий. И каждое его деяние — лишнее доказательство этому, ещё одна монетка в сокровищницу его души.

Быстро допив свой кофе, доев блинчики и взяв с обоих очкариков обещание рассказать мне о фильме, я взял пакеты с покупками и поспешил прочь.

И на душе у меня было намного легче, чем утром.

========== Глава 51. Откуда, путник, знать тебе про этот дом? ==========

Почему-то у понедельников всегда была плохая репутация, и я никогда этого не понимал. Считалось, что всё самое худшее случалось именно в этот день, когда начиналась рабочая неделя — чересчур длинная, чтобы расслабиться, но всё же достаточно короткая, чтобы начать думать о выходных.

В Японии всё было не совсем так, как на моей родине. Да, жители Страны Восходящего Солнца славились своим трудоголизмом и преданностью делу, но они всё же являлись такими же людьми, как и все остальные, и тоже любили отдохнуть. После продолжительных рабочих дней, которые могли растягиваться и на сутки, они оккупировали бары, караоке и кафе и, по их мнению, отрывались на полную. По-японски «отрываться на полную» означало одно из трёх: либо собраться компанией и вкусно покушать, вполголоса обсуждая общие дела, либо тихо-мирно напиться и потом спокойно добраться до дома, либо горланить народные японские песни, но в закрытой кабинке караоке клуба и так, чтобы никто не слышал.

Так что понедельники здесь не считались катастрофой, но и особого восторга не вызывали.

Первое апреля оказалось первым же понедельником, открывавшим самый красивый месяц весны в Японии. Эта дата во всём мире считалась днём смеха, но особо весело у нас не было, учитывая недавние события: и трагическую гибель Оки, и самоубийство Сато.

Вчера вечером я позвонил бабушке Танжерин и рассказал в подробностях о том, что произошло. Она внимательно выслушала меня и поступила неожиданно (впрочем, как и всегда): она начала петь. Она исполнила что-то вроде гимна паганским богам, которым она поклонялась в бытность свою хиппи, и на душе у меня стало куда легче и спокойнее.

Может, это боги и впрямь имели власть над людскими жизнями?..

В общем, я провёл прекрасную ночь (мне снилось, как мы с Аято поехали в Майями, чтобы пожениться) и с утра в весьма бодром настроении поспешил в школу.

Учительница физкультуры снова начала улыбаться при приветствии, из холла убрали фото Оки и вазы с цветами, и даже завядшую хризантему с её парты, и ту выкинули. Всё постепенно стало входить в свою колею; жизнь, как это водилось, вытесняла смерть. Школьный совет уже успел издать указ о назначении Хигаку Шина президентом клуба любителей мистики, а также выпустить месячный табель успеваемости (уже без фамилии Руто в нём). Я полюбопытствовал и подошёл посмотреть на рейтинг, и не заметил никаких сюрпризов: я занимал довольно достойное место, особенно для иностранца, а лидировал, как и весь прошлый год, Аято. За ним держались Мегами, Каменага Куроко и Кага Куша; замыкал пятёрку лучших какой-то первоклассник по фамилии Даку. В самом низу таблицы ожидаемо расположились хулиганы.

Ямада Таро оказался практически ровно посередине — я специально это проверил. Его сестра была, по-видимому, более башковитой, так как она заняла строчку намного выше.

Да и вообще, разброс был не таким уж большим. Баллы наших хулиганов могли показаться очень даже хорошими в какой-нибудь другой школе.

Немного послонявшись по зданию, я направился в аудиторию: времени до начала уроков оставалось совсем немного, и учебный процесс постепенно, но верно входил в проторенную колею.

В классе собрались почти все, и там царила столь привычная и дорогая сердцу суета: Кага, размахивая руками, разговаривал с Кокона, которая просто поинтересовалась у него, какую модель телефона лучше покупать и никак не ожидала информационного потока, лившегося на неё, как Ниагарский водопад; Роншаку Мусуме, то и дело облизывая губы, активно писала сообщения в мессенджер на телефоне, и её браслет с брелоками постоянно звенел; Гейджу Цука, склонившись над альбомом для набросков, рисовал что-то; Амаи Одаяка диктовала своему товарищу по клубу какой-то рецепт…

Что несколько выбивалось из колеи, так это четверо ребят, сгрудившихся у моей парты.

Это были два парня и две девчонки; каждый из них щеголял одинаковыми чёрными бархатными лентами на левой руке и на шее. Я не знал их по именам, но был в курсе, что все они входили в клуб любителей мистики, а ещё, что немаловажно, никто из них не учился со мной в одном классе.

— Привет, ребята! — громко протараторил я, обходя их и со стуком опуская сумку на свою парту. — Если ищете Шина, то спешу сообщить: он сидит в соседней аудитории.

Они переглянулись, и одна из них — девочка с короткой стрижкой — вымолвила:

— Нет, Джонс-семпай, мы хотели поговорить именно с тобой, ведь ты у нас в школе самый видный эксперт по фотографии. И Шин… Он ничего не знает о том, что мы здесь.

Я поднял брови, всем своим видом демонстрируя, что слушаю.

Они снова обменялись беспокойными взглядами, и на этот раз слово взял стройный мальчик в очках:

— Сегодня с утра к Шину пришли из школьного совета — ему дали на подпись приказ о назначении его президентом. В процессе разговор зашёл о тех амулетах, которые Ока оставила в помещении клуба боевых искусств. Мы сами, к стыду сказать, полностью забыли об этих амулетах, поэтому, не дождавшись, пока сотрудник совета уйдёт, пошли туда. К счастью, Будо-семпай вывел своих подопечных на прогулку, так что помещение клуба было свободно. Мы стали обыскивать его в поисках амулетов, и…

Он повернулся к девочке с двумя пышными кудрявыми хвостиками, и та, порывшись в сумке, достала бумажный конверт и подала мне. Я взял его, раскрыл, заглянул внутрь и содрогнулся: там лежала тоненькая полоска, исписанная словесами. Только она стала куда короче, чем я помнил, и конец её был обуглен.

— Это всё, что осталось от них, — подытожил высокий юноша с длинной чёлкой, полностью закрывавшей один глаз. — Больше мы не нашли ни одного амулета. Мы спросили у дежурных, не выбрасывали ли они амулеты накануне, но те ответили отрицательно; тот же самый результат — с членами клуба боевых искусств.

Я уставился на обугленный обрывок с выражением священного ужаса на лице. Почему-то этот кусок бумаги безумно испугал меня: я прекрасно помнил, как не так давно рассовывал эти дурацкие амулеты под потолочный плинтус в кружке Масута под руководством ещё живой и здоровой Оки, и этих листков было великое множество. Если это всё, что осталось…

Какая сила забрала их и зачем? Кто поджёг этот последний амулет?

— Нам кажется, что это связано с духами больницы, — снова заговорил мальчик в очках. — Те стены видели столько смертей, боли и горя, что буквально пропитались ими, так что нет ничего удивительного в присутствии в старом госпитале привидений. За годы они накопили страшную силу, поэтому даже мощнейший медиум, такой, как Ока, не смог с ними справиться.

Глубоко вдохнув, я прикрыл глаза. Не нужно поддаваться панике, стоило поразмышлять. Разложить всё по полочкам, как делал Аято.

Амулеты могли выпасть из-под плинтуса, и дежурные вымели их прочь. Да, они отрицали, что трогали амулеты, но, может быть, это просто вылетело у них из памяти. А обуглившийся… Может, кто-то из хулиганов решил пошалить или покурить; кто знает?

— Ребята, честно говоря, это не убедило меня, — я положил конверт на парту и указал на него пальцем. — Всему этому можно найти рациональное объяснение.

Члены клуба любителей мистики снова переглянулись, и я отметил про себя, что меня стала раздражать эта их привычка.

— У нас есть не только это, — девочка с короткой стрижкой вытащила из своей сумки телефон. — Перед походом во владения духов Ока хорошо подготовилась: с собой она взяла диктофон, который пересылал на школьную почту все сделанные записи. Для верности она дублировала их ещё и на мой адрес. С похоронами и этой ужасной трагедией я забыла о записях, и только сегодня, вспомнив об этом, в первую очередь проверила свою почту, чтобы скачать их. И вот…

Она протянула мне телефон и наушники. Я молча взял всё это и, разблокировав телефон, нажал на кнопку «Воспроизведение» уже открытого аудио-файла. Сначала до моих ушей донеслось какое-то едва слышное бормотание, потом на мгновение наступила тишина, и голос Оки, чёткий и ясный, зазвучал в наушниках: «Ты здесь, о дух?».

Я вздрогнул: создавалось впечатление, будто покойная Руто — живая и здоровая — стояла совсем неподалёку.

А запись продолжалась: Ока издала писклявое хихиканье и с восторгом промолвила:

— Не могу поверить, что получилось! Я же говорила, что я и вправду медиум, а никто не хотел слушать… О дух, прости меня за беспокойство, но я общаюсь с такими же сущностями, как ты, и хотела бы узнать…

Её голос внезапно прервал другой — звучавший глухо и отдалённо. Тем не менее, я смог определить, что он принадлежал мужчине, и он старался говорить как можно неестественнее.

Потом наступила тишина, прерываемая каким-то помехами и шарканьем. Через несколько секунд мужчина снова заговорил, и опять мне не удалось понять ни единого слова.

Ока запыхтела, запись прервал резкий стук.

— О дух, ты жил здесь когда-то? — спросила она с придыханием. — Открой мне свои тайны!

И опять этот тип ответил ей: глухо, непонятно, едва слышно.

Несколько секунд слышался громкий шорох, похожий на шелест шелкового платья гранд-дамы восемнадцатого века, только многократно увеличенный.

— О дух, я прошу тебя явить мне свою силу! — воскликнула Ока.

И тут мужчина ответил ей.

Отчётливо и естественным голосом, не таким, как раньше.

— С удовольствием, — проговорил он.

И звук этот заставил меня содрогнуться: он, пусть и искажённый записывающим устройством, был для меня узнаваем. Он до боли походил на голос Аято, а также с пугающей точностью соответствовал той фразе, которую я слышал во сне — в том самом, который мне показала Фанни.

Затем я услышал сдавленный вскрик и глухой удар, на котором запись прервалась.

Догадавшись, что это, я буквально вырвал наушники из ушей и тяжело опустился на стул.

— Ты всё слышал, семпай? — девочка с короткой стрижкой взяла телефон и наушники и аккуратно спрятала их назад в сумку. — Ока общалась с духом; его голос даже слышен на записи! Вряд ли это обычное совпадение!

Я потряс головой, отгоняя от себя непрошеные мысли. Мне не хотелось верить, что Аято как-то замешан в этом, и я не собирался: всего-навсего схожий голос, что в этом такого?

Подняв голову и приготовившись отказать этим фрикам в любой помощи и попросить их позволить Оке покоиться с миром, я вдруг вздрогнул: позади членов клуба любителей мистики возвышался он — монопольный властитель моих мыслей.

Перехватив мой взгляд, Аято поднял уголки рта кверху и негромко кашлянул. Тотчас все ребята-оккультисты резко повернулись к нему.

— Заранее прошу прощения за вольность, — вымолвил он, прижав ладонь к груди. — Дело в том, что я принял ту ужасную трагедию слишком близко к сердцу… В общем, лучше я начну сначала.

Аято подошёл ближе, встав так, чтобы всем заинтересованным лицам было видно и слышно его.

— Я подозревал, что Ока захочет записать свой опыт общения с духами в больнице, — начал он. У меня есть друг в компьютерном клубе — извините, но я не могу раскрыть его имени, — так вот, этот друг переслал мне тот самый мейл с аудиозаписью, я прослушал её и сделал неожиданное открытие.

Он вытащил из кармана форменного пиджака свой телефон и начал нажимать что-то на сенсорном экране, попутно объясняя:

— Моя мать очень увлекается корейскими сериалами, поэтому голос, который звучал на записи, я моментально узнал. Видимо, Ока хотела провернуть всю эту мистификацию… В общем, смотрите сами.

Он повернул телефон экраном к нам. Там воспроизводилось видео: актёр, загримированный под призрака, появлялся то в одном конце комнаты, то в другом, а девчонка в чёрном и со взбитой причёской, модной в восьмидесятые, бегала за ним с огромной книгой в руках и постоянно вопрошала: «Не хочешь ли поговорить со мной, о дух? Не хочешь ли открыть мне свои тайны, о дух?». Наконец привидению это, по-видимому, надоело, и он отозвался великолепным низким голосом: «Уходи прочь, медиум. Тебе здесь не место».

Я не смог сдержать изумлённого восклицания: голос того, кто дублировал актёра, невероятно напоминал голос Аято. Правда, профессиональный артист был куда богаче на эмоции, чем моя прекрасная любовь, но это меня уже не интересовало: я получил доказательства того, что Айши тут ни при чём, почувствовав при этом нечто, похожее на облегчение.

— Так дело и обстояло, — склонил голову Аято, пряча телефон обратно в карман. — Думаю, Руто-семпай смотрела этот сериал, особенно учитывая его тематику: он посвящён экзорцизму, мистике и всему подобному. Скорее всего, она вырезала аудио-фрагменты из драмы, оставила их на воспроизведении где-то в отдалении, а потом сделала вид, что разговаривала с духом. Впоследствии она наверняка хотела предъявить запись как доказательство того, что привидения и впрямь населяли старый госпиталь, но она неожиданно и печально сорвалась с парапета, когда пыталась приблизиться к источнику воспроизведения аудио из сериала.

Ребята из клуба любителей мистики переглянулись, и парень с косой чёлкой удручённо закусил губу.

— Ты хочешь что-то сказать, Чоджо? — спросил Аято, спокойно скрестив руки на груди.

— Ну… Да, — парень поправил волосы и поднял взгляд. — Аято, помнишь тот сайт с корейскими драмами, который ты порекомендовал мне? Так вот… Я не раз ловил Оку на том, что она брала сцены из сериалов о мистике и выдавала их за свои приключения, пользуясь тем, что у нас по телевидению их не показывали, но никогда об этом не говорил. Так что… То, что ты говоришь, вполне возможно.

Я медленно встал со своего места и развёл руками, промолвив:

— Что ж, ребята, дело решилось само собой, так что…

— Подождите, Джонс-семпай, — мальчик в очках указал пальцем на конверт, всё ещё лежавший на моей парте. — А как же это?

— А что это, Атсу? — Аято не без любопытства посмотрел на него. — Руто-семпай оставила вам всем письмо?

— Нет, Айши-семпай, — очкарик мотнул головой. — Помнишь амулеты, которые Ока спрятала в клубе боевых искусств? По-моему, ты тоже там был…

— Я пришёл позже, — мягко поправил его Аято. — Об этих амулетах ты сам мне рассказал, ты и твоя подруга по кружку, если мне не изменяет память.

— Да, да, верно, — инициативу перехватила девочка с хвостиками и медицинской повязкой на глазу. — Так вот, эти амулеты исчезли — при том, что их никто не брал, — и остался только один, да и тот… Впрочем, посмотрите сами, семпай.

Она схватила конверт с парты и передала его Аято. Он заглянул внутрь, и глаза его расширились; уронив бумагу на пол, он покачнулся и устоял на ногах только огромным усилием воли. Я встал и сделал шаг к нему, но меня опередили: Гейджу Цука, взявшийся неизвестно откуда, поддержал Аято за талию своими хилыми руками.

— Спасибо, — Аято вымученно улыбнулся и провёл ладонью по лбу, словно вытирая пот. — Со мной всё в порядке, просто я не ожидал, что когда-либо ещё встречусь с этим ужасом.

Решительно шагнув и взяв его за руку, я повелительно указал на свой стул и отрывисто вымолвил: «Садись». Аято безропотно подчинился приказу, и я встал таким образом, чтобы оказаться между ним и Цукой. Последний, заметив мой манёвр, склонил голову набок и, молча поклонившись, отошёл прочь. Я проводил его гордым взглядом, думая, что в этой мелкой схватке я одержал победу, но потом резко вспомнил, где находился и почему.

— Только не говори мне, что ты веришь в эту чушь, приятель, — вымолвил я, присаживаясь на корточки. — Ты же всегда был закоренелым скептиком.

— Не в этом случае, — Аято обнял себя руками и поёжился, как будто от холода. — Дело в том, что я видел такое… При очень печальных обстоятельствах.

Он опустил голову и глубоко вздохнул. Сейчас, несмотря на широкие плечи, он казался мне таким хрупким и ранимым. Мне безумно хотелось обнять его и защитить от всех жизненных невзгод, но я понимал, что это вызовет в лучшем случае непонимание, поэтому попытался придержать свои инстинкты и ограничился тем, что потрепал его по колену.

Аято, как по сигналу, выпрямился и начал говорить, глядя на свои руки, которые он сложил на столешнице:

— Я как-то присутствовал на похоронах… То были первые похороны в моей жизни, жуткий шок для мня. Мать не хотела везти меня туда, но речь шла о наших дальних родственниках, поэтому пришлось пойти на жертву, чтобы соблюсти внешние приличия. И там… Там случилось абсолютно то же самое: амулеты, которые были спрятаны накануне в комнате, в которой жил покойный, все исчезли, кроме одного — этот последний обуглился. Помню, вызывали монаха из ближайшего храма, и он провёл процедуру очищения того места. Я до сих пор помню, как дым повалил от двери комнаты, стоило ему только плеснуть на неё водой.

Чоджо ахнул и прижал ладонь ко рту.

— Получается, темнейшая из сущностей проникла в нашу школу… — прошептал он.

— Именно, — Атсу горестно покачал головой. — И Ока, сама того не желая, впустила её.

Аято вздохнул и, опершись на стол, встал.

— Давайте завтра пригласим монаха для очистки этого места, — вымолвил он. — Сегодня мне бы не хотелось об этом думать.

Поднявшись с корточек, я улыбнулся и чуть было не хлопнул себя по лбу: практически забыл о такой важной дате!

— С днём рождения, приятель, — произнёс я, взяв его под локоть. — Надеюсь, эта неприятная деталь вскоре забудется.

— Я тоже, — Аято улыбнулся, протянув руку, нежно сжал моё плечо и, кивнув ребятам из мистического, быстро направился к выходу.

А я так и остался на месте, будучи в силах только глядеть ему вслед, приоткрыв рот.

========== Глава 52. Никому не верю. ==========

Несмотря на такое бурное утро, весь оставшийся учебный день прошёл плавно и без приключений. Учителя словно сговорились: они вели уроки так, как будто на предыдущей неделе не произошло никакой трагедии. Парту Оки унесли; на её место поставили новую, и классная руководительница предложила тем, кто сидел за последними столами, занять её. Согласилась на это Роншаку Мусуме — она давно хотела сесть поближе, кроме того, была достаточно толстокожей, чтобы её не смущала судьба предыдущей хозяйки этого места (пусть с технической точки зрения стол и был совершенно не тем).

На химии мы ставили опыт, тщательно записывая все его результаты в тетрадь, и Кага Куша получил выговор, потому что устроил небольшой взрыв (как мне казалось, специально). На истории мы разбирали политические ошибки правительстваимператора Хирохито, а на физике нам дали неожиданную самостоятельную работу, которую я написал не так хорошо, как мне бы хотелось.

На обеде мы — я, Мегами, Масута, Аято, Кику и Куша — привычно сели за один столик, несмотря на то, что расследование дела Такада со смертью несчастного журналиста автоматически прекращалось. Но эти дни нас сплотили, так что мы даже не подумали о том, чтобы разойтись по разным местам.

— Как ты, Кику? — с участием спросил Аято, внимательно глядя на Сато. — То ужасное происшествие произошло почти сразу после того, как вы закончили допрос…

— Верно, — спокойно кивнула Кику, разламывая ложкой свиную котлету. — Видимо, остатки совести в нём всё же заговорили.

Кага посерьёзнел и, нахмурившись, глубоко вздохнул.

— Бедняга, — вымолвил он, помешивая палочками лапшу. — Резкий взлёт, оглушительное падение, жуткий финал…

Кику, подняв голову, посмотрела сначала на Аято, а потом на Кушу, и отложила ложку в сторону.

— Этот человек погубил многих, — с надрывом проговорила она. — Его собственные родители, его жена, его дочь, в конце концов. Я до сих пор вынуждена посещать психотерапевта после всех тех душевных травм, которые я пережила. Сато был жутким чудовищем, гнилым яблоком, которое портило всё вокруг. Взять хотя бы Сайко Юкину — она была блестящей и подававшей надежду ученицей, старшей из близнецов, готовившейся взять бразды правления корпорацией на себя. Она связалась с Сато — и что с ней стало? Теперь она полусумасшедшая бездельница, прожигающая жизнь за границей и время от времени преследующая невиновных людей! О… Извини, Мегами.

— Всё в порядке, — моя подруга помотала головой, нарезая стейк на мелкие кусочки. — Я и сама встревожена поведением тёти — раньше она такой не была. Что же касается Сато, то, может быть, это прозвучит жестоко, но он получил по заслугам, хотя я бы предпочла справедливый суд и тюремное заключение для него.

Будо прочистил горло и кивнул.

— Я согласен, что суд стал бы более гуманным и справедливым финалом для Сато, — начал он. — Но до этого могло и не дойти: бабушка сказала мне, что улик нет, поэтому дело, скорее всего, развалилось бы.

— Ты абсолютно прав, — вступил в разговор Аято. — Выражаясь языком богословов, Сато прошёл не через суд человеческий, а через суд небесный.

— Поддерживаю, — склонила голову Мегами. — Надеюсь, что хотя бы теперь тётя придёт в себя и перестанет гоняться за призраками прошлого.

На этой чудесной ноте мы синхронно решили, что обед предназначен для приёма пищи, а не для рефлексии, и воздали должное работе школьных поваров.

А после довольно скучной второй половины дня я, получив от Аято сообщение с напоминанием о том, что он ждёт меня в гости, радостно поспешил домой, сообщив своим товарищам по клубу о том, что и сегодня не смогу порадовать их своим присутствием. Берума поморщилась и, демонстративно отвернувшись, продолжила работать за монитором в программе редактирования фотографий, остальные же пожелали мне удачи.

Заглянув домой, чтобы переодеться, оставить там школьную сумку и захватить подарок, я как на крыльях помчался к дому Аято. Дверь мне открыл его отец; он вежливо ответил на мой поклон и посторонился, пропуская меня внутрь.

Зная немного о прошлом этого человека, я, снимая уличную обувь, искоса посмотрел на него. В прошлом Накаяма, а теперь — Айши Дайске был красив; сын унаследовал внешность именно от него. Только его черты были куда мягче и, если так можно было выразиться, менее выразительные. У Аято лик просто дышал индивидуальностью, а его отец — невысокий, слегка горбившийся при ходьбе, с постоянной любезной улыбкой на лице — вполне мог смешаться с любой толпой.

Как оказалось, я прибыл практически одним из первых: до меня пришли лишь родственники Аято, которым я тут же был представлен.

Родители его матери — живая и весёлая Айши Куми и сдержанный и тихий Айши Хидео — и предки отца: шутник Накаяма Ацуро и его суровая супруга Накаяма Каэде. Я слегка волновался, поэтому практически тут же забыл их имена, и Аято, вошедший в комнату как раз вовремя, пришёл мне на помощь.

Он был одет довольно просто — в тёмные джинсы и чёрную рубашку, — но эти вещи на нём казались настоящим произведением дизайнерского искусства. Наряд ещё больше подчёркивал его юность и свежесть, и я, не сдержавшись, крепко обнял его. Аято не растерялся — он вообще никогда не терялся — и преспокойно воспринял это, даже похлопав меня по спине.

Отстранившись, я с горящими щеками (которые, как я предполагал, были краснее канзасской пыли) протянул ему пакет с подарком, который был принят с типичной для него дозой сдержанного восторга.

Аято увлёк меня к себе в комнату — царство простоты, аккуратности и дерева. Там я млел в течение самых прекрасных пятнадцати минут своей жизни: Аято показывал мне своё рабочее место, свои любимые книги, с увлечением и юмором рассказывал о том, как он проводит день, а напоследок с милым смущением продемонстрировал мне своё небольшое хобби: на стене сбоку от письменного стола у него висела пробковая доска с кнопками.

— В средней школе я играл тут в детектива, — поделился он, сплетая длинные пальцы впереди. — У нас был один досадный случай с мелкой кражей, и я его распутал. Представляешь, после этого я неделю ходил безумно гордый, и в классе меня ещё месяц называли Шерлоком.

Я хихикнул и поспешил поделиться своим опытом, а также рассказами о дедушке — прославленном агенте ФБР.

— Надо же, — Аято улыбнулся в ответ на мой рассказ. — Значит, твоя любознательность и талант к сыску — это наследственное…

Я смущённо рассмеялся в ответ, сам себе напоминая влюблённого идиота.

Мы бы ещё долго беседовали, но нашу идиллию прервали прочие гости, начавшие прибывать один за другим.

Вскоре мы уже сидели за столом, и Аято на правах хозяина вёл себя совершенно очаровательно: он следил, чтобы всем было весело и комфортно, умудрялся направить разговор в другое русло, если он тем или иным образом касался неудобных для кого-то из присутствовавших тем. Он подкладывал нам кушаний, не допуская, чтобы чья-либо тарелка пустовала дольше нескольких секунд, а после застолья повёл нас к себе и устроил довольно милую культурную программу: мы играли в фанты, рисовали, делали аппликации, а напоследок посмотрели какой-то интересный детективный фильм, который шёл всего час, но при этом захватывал просто до глубины души.

На этой вечеринке не было ни капли алкоголя, но после неё я почему-то чувствовал себя немного пьяным. Мне не удавалось оторвать взгляд от именинника ни на секунду, и я восторженно следил за тем, как Аято принимал телефонные звонки с поздравлениями и весьма вежливо благодарил, обещая своим одноклассникам принести во вторник торт.

— Наверное, мне следовало пригласить их тоже, — вымолвил он, давая отбой после очередного звонка. — Но наша квартира не такая большая, и я решил позвать тех, кто мне наиболее близок.

После этих слов в моей душе словно разлили стакан какао с маршмеллоу — так я растрогался. Я хотел было обнять Аято, но потом одёрнул себя — в Японии такое проявление чувство не приветствовалось. Общее мнение всех сидевших за столом выразила Мегами; подняв стакан с апельсиновым соком, она торжественно произнесла:

— Я очень рада, что ты считаешь меня своим другом, Аято.

Именинник мило покраснел и поклонился. Кага, сидевший с ним рядом, потрепал его по плечу и улыбнулся.

В общем, атмосфера за столом царила тёплая и домашняя, и дружественная обстановка, и на время мы все забыли и о несчастной Оке, и о бедняжке Ёрико, и о недобром, но таком неудачливом Сато. Мы болтали о книгах, играх, сериалах, аниме, уроках и одноклассниках — иными словами, вели себя, как самые типичные старшеклассники.

После застолья мы все направились к Аято в комнату, где сообразили небольшое чаепитие (для всех, кроме Кику, которая предпочитала не чай, а кофе, и ей Аято организовал весьма ароматный карамельный латте). Разговором завладел Масута — он рассказал весьма забавную историю, которая приключилась с ним на прошлогоднем чемпионате по традиционным боевым искусствам.

Я сидел на комфортном стуле, молча внимал своему другу, время от времени посматривая на Аято, и прихлёбывал крепкий чай. Казалось, после стольких перипетий жизнь наконец-то вошла в нужную колею, и теперь я мог смело расслабиться и радоваться жизни.

В самом деле, всё ведь закончилось. Самоубийство Сато лично я посчитал признанием в убийстве Такада Ёрико, значит, её дело раскрыто — после стольких лет. Мегами через связи отца инициировала процедуру отчуждения земли, на которой стоял старый госпиталь, так что скоро эти руины снесут, и никто больше не разделит судьбу бедняжки Оки. О последней мы всё ещё скорбели, но первый шок и ужас сменились грустью и смирением: нашу одноклассницу и подругу уже не вернёшь, но память о ней надолго останется в наших сердцах.

Да и вообще, сейчас, в этот самый момент, я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.

Мы ушли от Аято все вместе и довольно поздно: небо уже начало окрашиваться тёмно-синим. Именинник заметил это и попросил Кушу проводить Мегами до дома, сам же предложил ту же любезность для Кику. Я, как примерный южный джентльмен, тут же вызвался пойти с ними, но Аято мягко отказал, попросив, чтобы вместо этого мы с Масута прошли хотя бы часть пути вместе.

Так мы и поступили. Я расстался с другом у перекрёстка; мы помахали друг другу и обещались обязательно встретиться завтра.

Придя домой, я первым делом отправился к родителям — они сидели на кухне и планировали свой табель командировок. Вкратце рассказав им обо всём, что произошло, я получил свою долю похвал и любви, а потом кинулся к себе в комнату, чтобы затворить за собой дверь, бросить сумку на пол и кинуться на матрац в припадке бешеного восторга.

Я был в святая святых! Я видел Аято в домашней обстановке! Я провёл с ним несколько часов!

Моя душа пела и стремилась ввысь, что неудивительно: любовь ведь обогащает в духовном плане.

Я предпочёл бы лежать и мечтать ещё долго, но завтрашнего вторника никто не отменял, поэтому мне пришлось встать и направиться в ванную.

Приняв душ и проделав самое приятное кардиоупражнение на свете (которое, к сожалению, тренеры не включали в свои программы), я отправился спать.

И стоило мне провалиться в забытье, как я снова оказался в уже знакомом мне городе. Серые здания, серое солнце, серый забор и серое перекати-поле — всё это испугало меня. В прошлый раз, как я помнил, мне нужно было идти вперёд, сейчас же я хотел избежать этого. Я развернулся и быстро побежал, но внезапно дорога передо мной поднялась и превратилась в серую кирпичную стену. Я отшатнулся и дёрнулся было вбок, но и там выросла каменная перегородка. Миг — и я оказался окружён этими стенами, как жук в банке.

А потом откуда-то с неба ко мне спустилась Фанни.

С момента нашей последней встречи, если это можно было так назвать, она ничуть не изменилась: те же светлые хвостики, плавающие в воздухе, тот же костюм, напоминавший школьную форму, те же жуткие чёрные глаза с лучиками-трещинками по всему лицу.

— Привет, Фред, — спокойно вымолвила она, сложив руки на груди.

— Привет, Фанни, — криво улыбнулся я. — Может, выпустишь меня отсюда? Так и клаустрофобию заработать недолго.

— Непременно, — девочка серьёзно кивнула. — Но сначала я расскажу тебе кое-что.

Стены в одну секунду рухнули, подняв облака пыли, которая тут же улеглась. Ещё секунда — и мы оказались в комнате — белой и совершенно пустой, если не считать дивана.

— Садись, — кивнула мне Фанни, взмывая под потолок.

Я покорно склонил голову и приземлился на мягкое сиденье.

Фанни сделала круг под потолком и зависла передо мной.

— Ты хороший человек, Фред, — вымолвила она. — Ты тёплый и добрый, особенно по сравнению с теми людьми, с которыми мне волею судеб пришлось общаться. И потому, когда мне захотелось выговориться, я выбрала именно тебя в качестве слушателя.

— И не говори, подруга, — я усмехнулся. — Общеизвестно, что американцы — лучшие психотерапевты.

Пропустив мою шутку мимо ушей, Фанни вздохнула и начала говорить:

— Я родилась в довольно зажиточной семье. С детства у меня, брата и сестры было всё, что бы мы ни пожелали. Мама баловала нас, относилась к нам крайне ласково и почти никогда не делала замечаний. Отец же был человеком совсем другого толка: строгий и жёсткий, он предъявлял к нам высочайшие требования, и угодить ему было невероятно трудно.

Сам наш отец не был гением, но он питал слабость к людям умным, поэтому привечал талантливых изобретателей, инженеров, радиотехников, умудряясь зажигать их сердца своими пламенными, но неискренними речами.

Надо отдать ему должное — своим сотрудникам он платил хорошо, не скупился на премии и на траты на оборудование. Он не останавливался ни перед чем, пока это сулило ему престиж и постоянный денежный поток, и даже на маме он женился из корысти, выбрав её из-за происхождения и богатого приданого.

Мне было одиннадцать лет, когда один из учёных соблазнил отца весьма интересным проектом. Он якобы изобрёл машину, которая испускала волны уникальной частоты и могла вмешиваться в законы времени и пространства. Аппарат был всем хорош, но его необходимо было проверить на живом существе — довольно высокоразвитом.

Сначала отец поставлял учёному приматов, но всё было не так: эксперименты оканчивались провалами, и вскоре стало ясно, что для опыта требуется человек.

По законам нашей страны, на людях научные эксперименты ставиться не могут. Тогда правила были чуть мягче, но всё равно: добровольный подопытный должен быть совершеннолетним и абсолютно отдавать себя отчёт в своих действиях.

Отец дал объявление в газете и пообещал щедрое вознаграждение, но никто не решился принять участие в таком опасном предприятии, ведь принцип функционирования машины пока был не совсем понятен.

Время шло, желающих не прибавлялось, несмотря на то, что отец удвоил, а потом ещё и утроил плату.

Положение у него складывалось отчаянное: не зная, как действовала машина, он не мог дальше развивать это изобретение и, как следствие, получить очередной ворох патентов и ещё на шаг приблизиться к своей мечте — Нобелевской премии. Этот эксперимент был просто необходим, но без подопытного, увы, ничего бы не получилось.

И тогда отец решился на беспрецедентный шаг: он решил взять в качестве лабораторной мыши одного из своих собственных детей.

Они были тройняшки и родились один за другим с разницей максимум в десять минут, но эти мгновения решали всё. Старшая дочь считалась наследницей, и её с детства готовили к тому, что она когда-нибудь встанет за руль семейной компании. А двое других — брат и сестра — был предоставлены самим себе.

Итак, перед отцом встал вопрос: кого именно выбрать. Конечно, кандидатуру старшей дочери он отбросил сразу же: ей ведь предстояло стать бизнес-леди. Сына тоже стоило поберечь: как-никак, он был продолжателем рода. А вот младшую дочь не жаль, так почему бы и нет.

Я помню этот день так, как будто это произошло вчера, хотя, на самом деле, прошло уже много лет. С самого утра отец был со мной непривычно ласков: он исполнял все мои желания, играл со мной, даже заказал для меня — одной меня — поездку на пони, о которой я так долго мечтала.

Мне казалось, что он наконец-то разглядел, какая я хорошая, ничуть не хуже сестры. Весь день я провела, как на крыльях, и когда отец предложил мне поучаствовать в тестировании «машины времени», я с радостью согласилась.

Меня тут же привезли к зданию нашей компании и увели в подвал. Никто и не думал предупреждать меня о том, что это опасно; меня просто посадили на стуле и сказали не двигаться. Что было потом — я не помнила.

Очнулась я в таком облике, в каком ты видишь меня теперь. Вокруг меня была лишь тьма и тишина. Поднявшись на ноги, я долго шла сначала в одну сторону, потом в другую, а потом начала паниковать: везде царила вечная ночь. Я долго кричала и плакала, но меня никто не слышал.

А потом я увидела свет. Я побежала на него, как угорелая, и буквально влетела в нашу комнату — ту самую, которую занимали мы с сестрой. Она сама сидела на кресле-качалке и пела, прижимая к себе нашу любимую игрушку — плюшевого медведя, которого мы никак не могли поделить.

Я несколько раз звала сестру, но тщетно: она не могла ни слышать меня, ни видеть.

Прошло довольно много времени, прежде чем я поняла, каковы мои силы на самом деле. Я царила в этой тьме, могла обустраивать свой мирок так, как мне бы захотелось, летать, даже иногда — с большим трудом и опосредованно — контактировать с внешним миром, с неодушевлённой его частью. Но единственным живым человеком, до которого я всё-таки смогла достучаться, оказалась моя сестра.

Мы были неразрывно связаны с ней, так как являлись однояйцевыми близнецами, и именно ей я сначала показывалась во снах, а потом она научилась общаться со мной, сама находясь в трансе.

Так она стала практически моей хозяйкой: я могла наслать сон или обморок, но только по её указке. Я могла показать видение, но только то, что она выбрала.

Но недавно — практически только что — меня освободили. Вскоре я навсегда уйду отсюда, а моя драгоценная сестрица займёт моё место — неплохо бы ей на собственной шкуре понять, каково это.

Я слушал Фанни, приоткрыв рот. Вся её история отдавала психозом и абсурдом, да и вообще, я ни на секунду не забывал, что нахожусь во сне, но всё же я не смог удержаться от вопроса:

— Как тебя зовут на самом деле?

Фанни улыбнулась и перекувыркнулась в воздухе.

— Мне будет этого не хватать, — призналась она, расставив худые руки в стороны. — Но я благодарна тебе за то, что ты позволил мне выговориться: я не могла обратиться ни к кому другому, потому что сестрица, сам понимаешь, без восторга относится ко мне, а тот, другой, вообще не способен на сочувствие, хотя соображает просто прекрасно, ведь именно он придумал, как поменять нас местами.

Она резко застыла и, внезапно посерьёзнев, произнесла:

— Прощай, Фред.

Она хлопнула в ладоши, и я тут же, подпрыгнув, проснулся.

Я был в своей до боли знакомой спальне, а за окном уже занималось утро, судя по лучам, проникавшим в комнату сквозь занавеси.

Начинался новый день, в котором не было места для всяких глупых снов.

========== Глава 53. Прощание не навсегда. ==========

Вторник для меня начался с двух новостей: одной приятной, а одной — так себе. Первая заключалась в том, что фото работы моего клуба было выбрано для того, чтобы печататься в одном из токийских онлайн-журналов — там готовили репортаж о нашей школе.

Вторую же мне рассказала моя верная товарка Бурейку Дафуни: как оказалось, дедушке нашей учительницы алгебры, Мацуока-сенсей, исполнялось сто лет, и вся её семья, включая и дальних родственников, собиралась для этого торжества в Саппоро. В связи с этим, с сегодняшнего дня наша классная руководительница уходила на недельный отпуск.

— А вместо неё пригласят замещающую, — прибавила Дафуни, сморщив нос. — И если опять будет Мида-сенсей, то я просто не стану ходить эти дни в школу.

— А что не так с этой Мида? — спросил я, заряжая плёнкой фотоаппарат. — Ты её знаешь?

— Мой старший брат напоролся на неё, когда учился здесь, — передёрнула плечиками Дафуни. — Она просто маньячка.

Что именно она вкладывала в это понятие, я расспросить не успел: Дафуни внезапно посмотрела на часы и заторопилась к себе в класс.

Я вышел из помещения клуба следом за ней: мне тоже стоило поспешить, так как к опозданиям на уроки у нас относились крайне строго. По пути к своей аудитории я завернул за угол и чуть было не столкнулся с женщиной. Пробормотав извинения, я посторонился и поднял голову.

И так и застыл, разинув рот.

Клянусь всеми святыми, если бы малыш Фредди не играл за другую команду, то такая дамочка могла бы очень его воодушевить. Высокая, прекрасно сложенная, с соблазнительным прищуром карих глаз, блестевших за стеклами очков в тоненькой оправе, она была красива и знала об этом. Горделивая осанка подчёркивала высокую грудь, вид на которую открывал весьма смелый вырез блузки, а длинные ноги в чулках, поблёскивавших лайкрой, были достойны подиума.

Отмерев и вспомнив, что, вообще-то, пялиться не особо прилично, я поклонился. Женщина ответила мне улыбкой и кивком и вошла в аудиторию «3-1».

Я не знал, какой урок у них должен быть, но помнил, что новых учителей в нашу школу не принимали, значит, это и есть преподавательница на замену… И вряд ли это была та самая, о которой Дафуни сказала «маньячка»: сомневаюсь, что подобное прозвище вообще подходило такой сногсшибательной особе.

Добравшись до своей аудитории, я сел за парту и тут же вскочил: я увидел свой самый страшный кошмар. Аято и Ямада Таро, стоя у доски, мирно беседовали о чём-то.

Надеюсь, они не признавались друг другу в любви?..

В любом случае, надо было выяснить, о чём шёл их разговор.

Я встал с места и не спеша направился к ним. На меня никто не обращал внимания: в Академи все уже давно привыкли к дружелюбному, пусть и белому Фредди Джонсу. А Ямада и вовсе не отличался особой внимательностью и наблюдательностью.

Я встал сбоку от доски, очень близко к ним, и сделал вид, что читаю списки учеников для разных олимпиад.

— Но ты же не чувствуешь себя одиноко? — участливо спросил Аято. — У тебя есть друзья, да и Ханако явно не даёт заскучать.

— Верно, — ровный и почти без интонаций голос Таро почему-то страшно раздражал меня. — Но своей лучшей подругой детства я забыт окончательно и бесповоротно: у неё теперь любовь, поэтому вне школы видеться мы перестали.

— Ничего страшного, — мягко заметил Аято, наклоняясь к собеседнику, на мой взгляд, слишком близко. — Говорят, что дружба с детства уступает по крепости той, что складывается в период отрочества или даже чуть позже.

— Я согласен, — склонил голову Ямада. — В последнее время Наджими довольно часто раздражалась на меня; наверное, её уже тяготило общение со мной.

Я едва слышно хмыкнул. Вот это он точно заметил: разговоры с ним кого угодно могли вогнать в сон, и Осана тут не исключение. Конечно, она предпочитала общаться со своим новоиспечённым женихом, а не со скучным серым спальным мешком, постоянно погружённым в свои книги. Я бы на её месте поступил точно так же, хотя моим другом детства вряд ли оказался бы Ямада: такие, как он, старались держаться подальше от иностранцев.

С минуту они ещё поговорили о ничего не значивших мелочах, а потом Аято спешно засобирался к себе в аудиторию.

— Кстати, поздравляю с назначением, — вымолвил вдруг Ямада. — Я слышал, у тебя вчера был день рождения, так что это можно считать ещё одним подарком.

— Семпай… — Аято скромно опустил глаза; его щёки порозовели. — Надеюсь, что на мой следующий праздник ты придёшь в качестве гостя. А на обеденный перерыв я жду тебя в кабинете школьного совета.

— С удовольствием приду, — Таро склонил голову. — После того, что ты сделал для моей сестры, Аято, я считаю тебя своим другом.

Слово «друг» приятно ласкало мой слух, но вот реакция Аято на эти слова заставляла серьёзно задуматься: он покинул нашу аудиторию с выражением абсолютного счастья на лице. Видимо, у него имелся какой-то план по тому, как влюбить в себя Ямада… Или я просто выдаю свои фантазии за реальность.

Ямада медленно пошёл на своё место, и я, без труда нагнав его, громко спросил:

— А что за назначение у Аято?

— О! — Таро вздрогнул и обернулся. — Привет, Фред; я тебя не заметил… Ты не знаешь про новую должность Аято? Странно, я думал, вы друзья.

— Мы и есть друзья, — немного резко отозвался я. — Просто он не докладывает мне всё подряд.

— Что ж, — Ямада дошёл до своей парты и невозмутимо пождал плечами. — Наверное, он хотел сделать тебе сюрприз, и мне, честно говоря, совестно портить его, поэтому ты не мог бы сыграть удивление, когда он сам тебе расскажет?

— О’кей, — махнул рукой я. — Так что там за должность?

— Аято стал вице-президентом совета, — Таро склонил голову в такт своим словам. — Думаю, так поступили из-за того, что и Каменага-сан, и Сайко-сан выпускаются в этом году. Думаю, со следующего учебного года Аято сделают главой этого органа; он там совсем недолго, но уже прекрасно проявил себя.

Я кивнул и, не удосужившись поблагодарить Ямада за ответ на мой вопрос, уселся на своё место.

Итак, у Аято пошёл карьерный рост, что неудивительно: он и вправду был явно на своём месте и превосходно справлялся со своими обязанностями. С его приходом к власти всё стало ещё более чётким и своевременным, и многие из учеников Академи, уже успевшие обратиться к нему за помощью, остались очень довольны. Аято работал быстро, тщательно и толково, и потому его ценили. Я понимал, почему совет принял такое решение, но это был не последний приятный сюрприз за сегодняшний день.

За считанные секунды до сигнала к началу урока в класс вошли Мегами и Каменага Куроко. Они улыбались и обнимались, как в старые времена, и я не смог сдержать улыбки, подумав о том, что у моей лучшей подруги жизнь наконец-то налаживалась. Они с Куроко познакомились в музыкальной школе, куда обе ходили на уроки фортепиано, и дружили несколько лет. С недавних пор наступило охлаждение, но теперь всё снова вошло в норму.

И это, скорее всего, тоже случилось благодаря Аято, ведь именно он спас Мегами от брака по сговору, именно он снял с её плеч большую часть обязанностей в совете — она сама мне про это рассказывала.

Как вообще можно было подозревать этого прекрасного человека в чём-либо плохом? Он только и делал, что сеял добро вокруг: спас Кушу от закрытия клуба и депрессии, свёл вместе Осана и Таниши, помог Кику, поддержав её в трудную минуту и позаботившись, чтобы она не осталась одна, к тому же, ещё и каким-то образом оказал услугу младшей Ямада. Черт побери, да это парень стопроцентно попадёт в рай!

И как только у Юкины и иже с ней хватило наглости подозревать его в причастности к смерти Оки?..

В класс вошла немного запыхавшаяся преподавательница, и все мы встали, дружно приветствуя её и кланяясь. Новый трудовой день начался.

На уроке я старался внимательно слушать объяснения учительницы, но мысли об Аято то и дело лезли мне в голову. Я понимал, что долго так продолжаться не может: когда-нибудь мне просто придётся ему признаться, иначе я просто взорвусь, но сейчас время ещё не пришло: я сомневался, что Аято готов принять мою любовь, уже не говоря о том, что он явно испытывал чувства — дружеские или всё-таки нечто большее — к Ямада Таро.

Что ж, если мне удастся влюбить Аято в себя, это будет весьма хорошо. Если же нет — останусь его другом и не перестану поддерживать его во всех начинаниях. Но лучше пока вообще об этом не думать.

Порешив на этом, я с головой окунулся в учёбу, и академический час пролетел довольно быстро.

Вторым уроком по расписанию у нас стояла алгебра, и мне было весьма любопытно, будет ли та сексапильная дамочка, которую я видел в коридоре, и вправду заменять преподавателя?

Ответ на свой вопрос я получил, как и ожидалось, очень скоро: за несколько минут до сигнала к уроку в нашу аудиторию вошла та самая шикарная леди. Обведя нас томным взглядом из-под густо накрашенных ресниц, она улыбнулась и чуть наклонилась вперёд. Звонок прозвучал, все мы встали и низко поклонились, как полагалось по традиции.

— Добрый день, — преподавательница, двигаясь с вызывающей грацией манекенщицы, обошла кафедру и встала почти вплотную к первой парте. — Меня зовут Мида Рана, и на этой неделе я заменю у вас учительницу алгебры. Надеюсь, мы с вами сможем стать друзьями.

И она посмотрела в мою сторону. Сначала мне показалось, что её взгляд направлен прямо на меня, но потом понял: нет, её цель находилась немного дальше. Я с любопытством обернулся, но ничего не увидел, вернее, ничего интересного: Ямада Таро стоял, скромно опустив глаза, как самый типичнейший из японцев.

— Присаживайтесь, — вымолвила Сексапил-сенсей, изящно обойдя кафедру и устроившись за учительским столом. — Пожалуй, начнём урок. Кто даст мне ваш классный журнал? Мне нужно провести перекличку, чтобы узнать вас получше.

Я помнил, что Дафуни предупреждала меня о каких-то недостатках Мида-сенсей, но лично я их не обнаружил: она объясняла материал довольно внятно, умела неплохо его подать, только смущало одно: она три раза вызывала Ямада к доске, все три — по пустяковым поводам — то разлиновать её, то записать пример под её диктовку, то стереть то, что было написано ранее. Обычно такие поручения выполняли те, кто сидел за первыми партами, Таро же занимал последнюю, так что вызывать его…

Хотя, может, его фамилия была единственной, которую она запомнила после переклички…

В общем, как закончился урок алгебры, фигуристая Мида-сенсей вылетела у меня из мыслей, как пробка из шампанского: мне было, о чём подумать, кроме неё.

На обеде наша компания собралась снова. Мегами сидела рядом с Кушей (который подстригся и выглядел куда более адекватно, чем обычно), и они беседовали о новом компьютере, который «Корпорация Сайко» готовилась выпустить в октябре этого года. Как оказалось, разработки Кага активно использовались этой огромной компанией; оно и было понятно, ведь Куша являлся общепризнанным гением, и не использовать его таланты было бы неразумно. А Сайко Юкио в последнюю очередь можно было назвать неразумным.

Рядом со мной присел Аято, чему я был безумно рад, но большей частью он общался с устроившейся напротив Кику, был вежлив и предупредителен. Я понимал, почему он так себя вёл: Сато на днях потеряла отца, и, пусть она и ненавидела его, всё-таки он являлся её семьёй — последним близким родственником. Поэтому-то Аято и обхаживал её, старательно отвлекая от ненужных мыслей, но Сато и сама держалась молодцом, улыбалась и шутила. Всё это было весьма искренне: наверное, она и вправду не особо любила отца и постоянно жила в страхе, что он вернётся и сделает что-нибудь ужасное.

Что ж, теперь этого страха нет, как бы жестоко это ни звучало.

А после обеда нас ждал очередной набор уроков, последним из которых стояла геометрия — ещё один академический час в компании с красоткой Мида-сенсей. Она рисовала на доске стереометрические фигуры, с профессиональной лёгкостью управляясь с треугольниками, а после урока попросила Ямада Таро задержаться и повела его в зал совещаний — чтобы «обсудить его планы на будущее образование» — именно так она и сказала.

Я направился в клуб фотографии — у меня скопилась куча дел, к тому же, начался апрель, а это означало, что до традиционного фестиваля, проводимого после Золотой недели, оставалось немногим больше месяца. В этом событии были обязаны участвовать абсолютно все, даже те, кто не состоял ни в одном из кружков, а на лидеров клубов, понятное дело, сваливалась уйма дополнительных обязанностей.

Войдя в столь родное моему сердцу помещение, я замер на пороге, почувствовав внезапный озноб. Знаете, у меня на родине есть такое выражение: «будто прошлись по моей могиле»; так вот, к этому моменту сия фраза подходила идеально.

Мои товарищи по кружку стояли напротив входа тесной компанией и что-то бурно обсуждали, но, стоило двери открыться, как они резко обернулись и, увидев меня, спешно и синхронно, как один, отвели взгляд. Я тут же ощутил это противное и гадливое чувство, которое, к сожалению, знакомо многим: они явно говорили обо мне и, судя по виноватым выражениям их лиц, кое-что не очень приятное.

Решив не обращать на это внимания, я быстро вошёл в помещение и с улыбкой спросил:

— Как дела, ребята?

Обычно на этот вопрос мне отвечал гул голосов; каждый из членов клуба стремился поведать мне о том, что он думал и чувствовал, но только не в этот раз: теперь меня встретило неразборчивое мычание.

Что ж, и дальше игнорировать такого слона в комнате становилось невозможным, и я, повернувшись лицом ко всем, развёл руками и спросил:

— Какого чёрта тут происходит, леди и джентльмены?

Участники моего клуба молча переглянулись и синхронно потупились. Берума, закусив губу, выступила вперёд и проговорила:

— Фред… Ты только не обижайся, но мы… В общем, мы решили, что нам нужен новый президент клуба.

Комментарий к Глава 53. Прощание не навсегда.

Итак.

Сегодня мой - страшно подумать - четвёртый день рождения с момента регистрации на сайте. То, что начиналось как мимолётное увлечение, переросло в нечто намного большее, и я надеюсь, что не раз ещё отмечу этот маленький праздник с вами.

Я благодарна всем, кто был, есть и будет рядом со мной, а также хочу сказать спасибо каждому за поддержку - это очень важно для меня!

========== Глава 54. Бомба. ==========

Услышав фразу Берумы, я некоторое время стоял молча, словно громом поражённый. Я ожидал чего угодно, но только не этого; мне всегда казалось, что здесь, в кружке фотографии, меня окружали друзья и единомышленники, которые уважали меня за то, что я создал для них это объединение, эту своеобразную Шангри-Ла. Я возглавлял клуб с самого дня его основания и всерьёз полагал, что и выпущусь в этом статусе.

Да, бывали прецеденты, когда полномочия президентов клубов прекращались досрочно, до конца учебного года, и чаще всего эти люди сами инициировали подобный процесс. Как правило, причиной являлась чрезмерная загруженность ученика: он либо готовился к поступлению в вуз и ходил на курсы, либо же у него вскрывались проблемы в семье, и он выходил на подработку, чтобы принести хоть сколько-то в общий бюджет. Но такого, чтобы участники кружка выгнали президента, я не припоминал.

Хотя… Похожая история случилась с Куроко и Мегами: в прошлом году моя дорогая подруга поступила, на мой взгляд, несколько резко, объявив выборы в совет и выдвинув свою кандидатуру. Естественно, среди учеников никто не хотел ссориться с представительницей могущественного клана; они прекрасно понимали, что, скорее всего, их будущее трудоустройство будет тем или иным образом связано с «Корпорацией Сайко», и потому уже сейчас стремились ни в коем случае не испортить отношений с будущей главой гигантской компании. Мегами выбрали, Куроко сместили и сделали вице-президентом — вот и вся история. Правда, с тех пор Мегами изменилась, особенно в последние дни: она повзрослела, стала поспокойнее, выйдя из-под влияния Юкины, и даже хотела вернуть Куроко кресло президента, но та отказалась: её поступление в университете уже было делом решённым, и она не хотела взваливать на себя кучу дополнительных обязанностей. Вместо этого должность правой руки главы совета занял Аято и, надо признать, он прекрасно справлялся со своими обязанностями.

Как, кстати, и я со своими.

Тряхнув головой, я развёл руками и вымолвил:

— Объясните мне, в чём дело, и потом мы сможем нормально поговорить.

Норибуру Роджасу — длинный худощавый парень, отвечавший у меня за наладку фотооборудования, подал плечами и тихо пробурчал:

— Да что тут объяснять? Ты в последнее время не так уж часто чтил нас своим присутствием.

— У меня были дела, — я скрестил руки на груди. — Теперь я освободился. Мне казалось, мы друзья, и за эти годы я заслужил хотя бы толику понимания.

Роджасу промычал что-то непонятное и отвернулся.

— Пойми и нас тоже, Фред, — в разговор вступила Дафуни. — Ты не следил за делами кружка, и в итоге даже не заметил, когда у нас кончилась плёнка.

— И что с того? — я вздёрнул подбородок. — Как только ты мне это сказала, я сразу же пошёл в совет и организовал покупку плёнки. Проблема решена, подруга, и никто при этом не пострадал.

Дафуни беспомощно заморгала и чуть подалась назад в смятении. Наверное, они не ожидали, что я начну защищаться, пытаться разобраться в ситуации; думали, что я сразу подниму лапки кверху и помашу белым флагом.

Ну уж нет. Когда-то этот клуб стал для меня настоящей отдушиной, и я не позволю просто так отнять его у меня.

Правда, было очень горько и тяжело осознавать, что люди, которых я искренне считал друзьями, поспешили предать меня при первой же возможности. Я догадывался о причине этого и, решив расставить все точки над «i», прямо спросил:

— Это из-за того, что я иностранец, да? Вам так ненавистна сама мысль о том, что белый человек стоит во главе вашего кружка, что вы даже решились на предательство?

Берума выступила вперёд и замахала руками.

— Дело вовсе не в этом! — воскликнула она. — Просто ты постоянно водишься с этим Айши, который…

Она осеклась; её плечи поникли. В этот момент мне стало немного жаль её, ведь самоубийство Сато ударило и по ней: как-никак, они были родными по крови людьми. Наверняка она тоже горевала о нём вместе с матерью, и я мог сделать на это скидку, но, чёрт побери, это не давало ей права вот так предавать меня.

— А кто, позвольте спросить, дал вам право решать, с кем мне можно общаться, а с кем — нет? — резко вымолвил я. — Я буду дружить с тем, с кем считаю нужным, и это совершенно не соотносится с делами клуба. Если вам что-то не нравится, говорите, и мы будем это обсуждать, но прошу не поучать меня и не указывать мне: вы мне не господа, а я вам не слуга!

В конце своей маленькой, но пылкой речи я чуть повысил голос, и от волнения в моём японском снова проявился почти забытый американский акцент — так случалось, когда я терял контроль над собой, так произошло и теперь. Что ж, я себя не винил: любой на моём месте вспылил бы.

После моих слов в кабинете клуба воцарилась тишина. Участники кружка — ещё совсем недавно я называл их друзьями — беспомощно смотрели друг на друга.

Молчание нарушила Дафуни. Смело подойдя ко мне, она вымолвила:

— Ты прав, но мы не можем игнорировать того, что Айши…

— Прошу прощения.

Этот голос, низкий, с прохладными спокойными интонациями, с чёткой дикцией, нежным бархатом ласкавший мой слух… Я узнал бы его везде.

Дафуни резко повернулась к двери; точно так же поступили и все остальные присутствовавшие, включая и меня. Аято стоял в проёме, скрестив руки на груди; его красивое лицо было непроницаемым, как забрало рыцаря-тамплиера. Он был без форменного пиджака: видимо, снял его, потому что было жарко.

— Я не хотел подслушивать, — произнёс Аято, прислонившись плечом к косяку, — просто дверь была открыта, и вы говорили, не понизив голоса. Я услышал свою фамилию и решил, что здесь необходимо моё присутствие; как оказалось, так оно и есть.

Берума топнула ногой и покраснела.

— Тебя это не касается, Айши, — сквозь зубы бросила она. — Я докажу, что это ты убил и Оку, и Сато…

— Дзинкури-сан, успокойтесь, — холодно прервал её Аято. — За подобную клевету вы можете быть наказаны, причём очень строго. Что же касается вашего клуба… Скажите мне, кто из вас в принципе обладает достаточными лидерскими качествами, чтобы хотя бы в теории сменить Фреда — человека, идеально подходящего для своей должности?

Дафуни несмело сплела пальцы впереди и робко произнесла:

— Но разве это не мы решаем?

— Вовсе нет, — Аято слегка поднял уголки губ кверху. — Это решаю я. И я ни за что не позволю поступить так с человеком, который создал этот кружок.

Берума шагнула вперёд и сжала руки в кулаки.

— Я пойду к Сайко! — выпалила она. — Я не стану мириться…

— С чем? — перебил её Аято. — С чем именно вы не станете мириться, Дзинкури-сан? С тем, что не станете президентом клуба фотографии? С тем, что я не дал вам совершить подлость по отношению к Фреду?

Сжав зубы с такой силой, что линия нижней челюсти чётко обозначилась под кожей, Берума процедила:

— Я поговорю с Сайко — уж она-то меня выслушает. Она выгонит тебя из совета и закажет расследование смерти Сато!

Аято усмехнулся и, сделав шаг вперёд, аккуратно затворил за собой дверь.

— Вы ведь слышали о моём новом назначении, Дзинкури-сан? — ровно осведомился он.

— И что с того? — Берума воинственно выпятила грудь. — Да будь ты хоть миллион раз вице-президентом; мне на это плевать!

Аято издал негромкое «Ха!» и подошёл близко ко мне. Положив ладонь мне на плечо, он медленно и размеренно промолвил:

— Ваши новости устарели, Дзинкури-сан. С сегодняшнего дня я возглавляю совет.

Эта фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы: все мы, без исключения, уставились на него, разинув рот.

— Это как? — тихо спросил я. — А как же… Мегами?

Аято повернулся ко мне и улыбнулся.

— Думаю, она сама вскорости тебе расскажет, Фред, — вымолвил он. — Это было целиком и полностью её решение.

Я склонил голову. Он ласково сжал моё плечо — я чувствовал его сильные пальцы даже через пиджак, — и тепло отэтого прикосновения окутывало всё моё тело, как уютный кокон.

Чёрт возьми, как же я люблю его…

Берума отступила на шаг, потом попятилась назад и ударилась спиной о стол.

— Этого не может быть… — прошептала она, прижав ладони к щекам.

— Увы, — Аято строго посмотрел на неё. — Как президент совета я запрещаю вам травить президента вашего кружка и советую вспомнить, благодаря кому это объединение в принципе существует.

Он властно взял меня под руку и повёл за собой, а я подчинился: что тут поделаешь, когда на первый план выходит любовь?

Мы дошли до самого кабинета совета, и Аято провёл меня внутрь так естественно, как будто родился здесь.

И первым делом я увидел Мегами: она сидела на своём месте и методично доставала из ящиков тумб стола свои вещи.

— Так это правда?! — громко спросил я, подходя к ней ближе. — Ты решила уйти с поста?!

Моя подруга подняла голову и, посмотрев на меня, улыбнулась.

— После выпуска я поступаю в Сорбонну, — сообщила она, складывая документы аккуратной стопочкой и откладывая их в сторону. — Скоро мне придётся посещать там подготовительные курсы, а это означает — периодически улетать во Францию. Я просто-напросто не смогу выполнять обязанности президента. Посоветовавшись с Куроко, я решила, что Аято станет самой лучшей кандидатурой для того, чтобы занять это кресло: он ответственный, скрупулёзный и обладает нужной твёрдостью там, где надо.

— Спасибо за столь высокую оценку моих качеств, Мегами-семпай, — Аято подошёл ближе и почтительно поклонился. — Как раз твёрдость мне только что и пригодилась: участники клуба фотографии пытались сместить Фреда с его поста.

— Что?! — Мегами вскочила с кресла и, уронив на пол дорогой Паркер, прижала ладонь к груди. — Как… Почему?

— В последнее время мне пришлось немного манкировать своими обязанностями, — пожал плечами я. — Сама знаешь: расследование, все дела… В общем, они сказали, чтобы я убирался, а они посадят во главу кружка кого-нибудь поактивнее.

Аято цокнул языком и покачал головой.

— Фред, почему ты не расскажешь всё, как есть? — тихо спросил он. — Не нужно щадить мои чувства; я куда сильнее, чем кажется.

Мегами медленно перевела взгляд с меня на него.

— В чём дело? — она подалась вперёд.

— Всё из-за меня, — Аято развёл руками. — Во всяком случае, Дзинкури-сан привела как причину именно это: ей не понравилось, что Фред дружит со мной.

Глаза Мегами удивлённо расширились. Она отошла назад и медленно опустилась на кресло со словами:

— Ей промыли мозги — Сато постарался. Страшно подумать, что я была такой же.

Аято склонил голову и повернулся ко мне.

— Не волнуйся, Фред, — вымолвил он. — Я лично возьму на себя контроль за этой ситуацией и не позволю…

— Погоди, приятель, — я положил ладонь ему на локоть. — Не нужно. Если они не хотят видеть меня президентом, к чему их заставлять? Я уйду, и проблема будет решена.

Мегами рывком вскочила с кресла и, обойдя стол, схватила меня за плечи.

— Это несправедливо, — чётко произнесла она, глядя мне в глаза. — Ты не сделал ничего плохого; напротив, ты учредил клуб фотографии, ты научил их всему, что знал сам. Они не имеют права тебя смещать!

— Вот именно, — вторил ей Аято. — Если у них хватит дерзости продолжить так себя вести…

Я поднял руку, и он тут же замолчал.

— Всё нормально, ребята, — проговорил я. — Серьёзно, нормально. Я думаю, мне тоже нужно чуть-чуть отдохнуть, так что я поступлю так, как они хотят.

Я развернулся и вышел за двери кабинета школьного совета. Мегами позвала меня, но я не обратил внимания. Дойдя до клуба фотографии, я вошёл внутрь в когда-то столь любимое и ценимое мною помещение.

Участники клуба стояли кругом напротив двери; они что-то бурно обсуждали и как по команде замолчали, стоило им только увидеть меня.

Я же, молча поставив школьную сумку на пол, медленно стянул с плеча повязку главы клуба и бросил её на пол.

Улыбнувшись ребятам, я тихо вымолвил: «Удачи вам!», взял сумку и пошёл прочь, не забыв прикрыть за собой дверь.

На душе у меня было погано: я не хотел уходить с поста президента, но понимал, что выбора у меня не было. Если они не хотели видеть меня во главе клуба, то зачем? К чему всё это? Если мы больше не являлись друзьями, то совместное времяпрепровождение теряло всякий смысл. Чувство собственного достоинства просто не позволяло мне продолжать возглавлять кружок, как ни в чём не бывало; лучше уж просто уйти с гордо поднятой головой, чем каждый день проводить в компании людей, которые затаили против меня зло.

А ведь я считал их друзьями…

Быстро сбежав по лестнице, я сменил обувь и с силой захлопнул дверцу шкафчика, выместив на неё свою злость. Мне не хотелось ни минуты оставаться в Академи, и я вылетел за ворота, с каждой минутой ускоряя шаг.

До дома я добрался за рекордное время и, открыв дверь квартиры своим ключом, с раздражением скинул уличные кеды и швырнул сумку на пол.

— Эй! — мама выглянула из кухни и улыбнулась. — Что, нет настроения?

— Вроде того, — кисло заметил я. — А что насчёт тебя? Почему ты не на работе?

— Пришла пора отчитываться перед Большим Братом, — мама пожала плечами. — Так что собирайся, Фредерик Роберт Джонс: мы едем домой, пусть и ненадолго.

Я широко улыбнулся, почувствовав, как огромный булыжник упал у меня с души: наконец-то пришла та самая пора.

Каждые четырнадцать месяцев все дипломатические работники США, работавшие за границей, должны были приезжать на родину и докладывать начальству о том, что было наработано за год. Круговерть последних событий как-то замела меня, и я не заметил, как пришло это время.

Что ж, отлично: мне это полезно. Посижу дома, послушаю прекрасную американскую речь, отвыкну от поклонов, навещу бабушек и дедушек, особенно Танжерин…

Я направился в свою комнату, насвистывая гимн США. Да, я буду скучать по Аято, но время пролетит быстро. Кроме того, на дворе двадцать первый век, и мы вполне можем общаться через компьютерные программы.

Моё настроение магическим образом исправилось, и даже моё изгнание из клуба фотографии уже не казалось мне таким уж трагичным. Впереди меня ждала поездка домой — в полном смысле этого слова, — и я был готов вернуться туда, где и было моё место.

Комментарий к Глава 54. Бомба.

На этом заканчивается первая часть фанфика.

Мы ненадолго прощаемся с героями и встретимся с ними снова уже совсем скоро - в феврале, после каникул.

========== Часть II. Глава 1. В объятиях дяди Сэма. ==========

Апрель считался самым красивым из месяцев в Японии, и было даже жаль, что часть его я пропустил: в Америке не цвело сакур.

Но я не унывал: родная земля дала мне свой целительный эффект, и теперь, отдыхая в гостях у бабушки и дедушки в Мэпл Крике, я чувствовал себя по-настоящему обновлённым. Здесь, на другом конце планеты от Японии и всего, что с ней связывалось, волнения, тревожившие меня, казались не такими значительными.

В начале апреля шли весенние каникулы, поэтому хождения в походы и наслаждение Стеф Квон, её «девочками» и маршмеллоу продолжались. Я честно сказал крошке с корейскими корнями, что играю за другую команду, но она с таинственной улыбкой ответствовала: «У тебя просто не было подходящей девушки, Фредди». В общем, она продолжила подсовывать мне свои груди и испытывала от этого куда больше удовольствия, чем я.

Всей компанией мы наблюдали за звёздами, сидели у костра, рассказывали страшные истории — вели себя как самые обыкновенные представители американской молодёжи. И никаких поклонов, говорков с придыханием, сакур и прочей фигни — я и сам не осознавал, насколько устал от всего этого.

Но всё же каждое утро я с радостью бежал к компьютеру, высчитывая разницу во времени. Мы с Аято общались постоянно, и он рассказывал мне о том, что происходило в школе. К сожалению, Масута и Мегами не могли уделять мне много времени: у первого открылся сезон соревнований по боевым искусствам, а вторая начала готовиться к поступлению в университет и периодически ездить во Францию.

Но общение с Аято компенсировало мне всё. Я записывал видеозвонки, потом просматривал эти файлы и порой позволял себе заниматься под них такими вещами, после которых хорошие мальчики идут в церковь и исповедуются. Хотя сами по себе записи были совершенно невинными: он рассказывал мне, как проходят дни учёбы, что нового произошло. Иногда мне безумно хотелось прильнуть к экрану губами, и я бы так и сделал, если бы видеосвязь не была двусторонней.

Съездить и навестить бабушку Тан и дедушку Гила мне удалось только на один день, но он оказался довольно продуктивным: мы пили чай и говорили без умолку и, как оказалось, Танжерин в мечтах уже поженила меня и Аято.

Одни раз в Мэпл Крике мы с ребятами отправились в центр города на весенний фестиваль и зашли в комнату страха. Надо сказать, проорались мы славно: человек, который проектировал аттракцион, явно умел пугать других. Хорошо ещё, что мы держались вместе: если бы я был один, мне бы, возможно, понадобились сменные штанишки.

Выйдя из комнаты, мы шумной компанией направились к русским горкам. Стоя в очереди за билетами, мы бурно обсуждали наше страшное приключение и, видимо, говорили слишком громко: стройная женщина, стоявшая впереди, обернулась и посмотрела в нашу сторону. Наши взгляды встретились, и я онемел от неожиданности: это была Сайко Юкина.

Увидев меня и узнав, она сначала изумилась и подняла брови, а потом улыбнулась, помахала мне рукой и снова отвернулась. Я попытался было подойти и поздороваться, но потом передумал: она явно не проявляла желания общаться, а навязываться мне не хотелось, и я остался в очереди, окружённый друзьями.

Надо сказать, что после катания на горках я Юкину больше не видел.

Неделя пролетела быстро: девятого апреля я последний раз чмокнул Стеф Квон, попрощался с ребятами, с бабушкой и дедушкой и выехал вместе с родителями в направлении Страны Восходящего Солнца.

И уже десятого апреля я вышел на учёбу.

Мой самолёт приземлился всего лишь пару часов назад, я не выспался, мне жутко хотелось есть, а ещё безумно чесалась спина, но настроение было не в пример лучше, чем тогда, когда я уезжал. Поклонившись на ходу учительнице физкультуры, я переобулся (честно говоря, успел отвыкнуть от этого на родине), спрятал уличную обувь в шкафчик и пошёл по коридору, но вдруг резко остановился: в одном из тапок что-то лежало, и это «что-то» существенно мешало мне.

Присев на корточки, я снял туфель и с удивлением вытащил оттуда красную наплечную повязку и смятую записку. На листке бумаги чётким почерком было написано: «Это принадлежит тебе, Фред, и так будет до самого выпуска». А повязка оказалась той самой, которую я бросил на пол клуба фотографии перед тем, как уехать. Сейчас тот поступок казался мне чрезмерно театральным и запальчивым. Аято убедил меня в том, что кружок вряд ли сможет функционировать без меня, тем более, для моего будущего президентство наверняка сыграет существенную роль. И наверняка эту записку оставил мне именно он.

Я улыбнулся, разгладил смятый листок бумаги и аккуратно убрал его в сумку, сам напомнив себе трепетную девицу из викторианских романов, столь любимых Ямада Таро.

Кстати, о нём… Интересно, развились ли их отношения с Аято? Очень надеюсь, что нет.

Надев повязку на плечо, я одёрнул форменный пиджак и направился в библиотеку: я пропустил довольно много материала и, несмотря на то, что Масута любезно высылал мне домашнее задание, чувствовал необходимость нагнать материал.

Честно говоря, я не особо любил учиться. Мне нравились некоторые предметы, во многих я делал успехи, но сам процесс не очень увлекал меня. Особенно мне не нравился японский язык (как иностранцу) и, как ни странно, английский — его здесь преподавали так скрупулёзно, что становилось тошно. Но для того, чтобы на меня не смотрели косо, нужно было проявлять усердие, так что я, как примерный мальчик, отправился в книгохранилище.

Библиотека была одним из самых удобных помещений в Академи. Высокие стеллажи под потолок делили её на части, как в кино, а ближе к окнам находилась учебная зона — столы с перегородками и стулья. Тут можно было удобно устроиться и делать уроки, или почитать книгу из учебной программы, или взять нужную литературу или периодику на абонемент.

Библиотекарем у нас работал Оэ-сан — довольно молодой человек в очках, вечно одетый в клетчатые рубашки и брюки, висевшие мешком на его костлявой фигуре. Он окончил литературный факультет Токийского Университета, но почему-то не стал пользоваться перспективами, которые перед ним открывало столь блестящее образование. Вместо этого он вернулся в свой родной город и устроился в библиотеку в старшую школу. Он очень много знал, прочитал, наверное, все книги на свете и предпочитал общество именно их, а не людей. Он мало и редко говорил, не любил смотреть людям в глаза и на протяжении дней сидел за своим столом, зарывшись в какой-нибудь том.

Насколько я знал, Оэ-сан никогда не брал выходных, и его можно было найти на рабочем месте с семи утра и до пяти вечера шесть дней в неделю. И поэтому я очень удивился, когда, войдя в библиотеку, обнаружил за столом Аято, а не Оэ.

— Привет, — я широко улыбнулся и подошёл ближе. — За какие грехи тебя сюда заслали?

— Я заменяю библиотекаря, — Аято улыбнулся и встал со стула. — Дело в том, что он сегодня едет отмечать помолвку вместе с Мида-сенсей к её родителям, а они живут на Кюсю, так что это займёт весь день.

Я уставился на него, разинув рот. Мида-сенсей — это та секс-бомба, которую прислали к нам замещать Мацуока-сенсей на неделю? И она — она! — решила выйти за Оэ, этого тощего бесцветного типа?

Воистину, любовь — странная вещь.

Хотя не мне удивляться, мой-то случай уж точно типичным не назовёшь.

— Я счастлив за них, — вымолвил Аято, откинув волосы со лба резким движением головы. — Мне сразу показалось, что Мида-сенсей нужен кто-то, способный полюбить, да и Оэ-сенсей очень хотел себе семью, так что всё совпало как нельзя лучше.

Настало время мне удивляться во второй раз. Я настороженно посмотрел на Аято, но его красивое лицо не выражало абсолютно никаких эмоций: оно было гладко и спокойно, как море во время штиля.

— Ты хочешь сказать, что причастен к их любовной истории? — спросил я, ставя сумку прямо на пол.

— Вроде того, — пожал плечами Аято. — Чуть-чуть поработал Купидоном.

— Вот как, — я усмехнулся и скрестил руки на груди. — Из-за Ямада Таро? Насколько я помню, Мида-сенсей заинтересовалась им.

На одно мгновение лицо Аято окаменело; он стал походить на прекрасную статую. Это длилось совсем чуть-чуть: через секунду он расслабился и рассмеялся.

— Дело в том, что Мида-сенсей в студенческие годы пережила несчастную любовь, — объяснил он, спрятав руки в карманы. — Из-за этого её моральные идеалы несколько сместились, и она решила, что настоящие чувства — это не для неё. Она боялась снова полюбить и для того, чтобы этого не случилось, решила заводить кратковременные и ничего не значившие романы. Она устроилась в департамент образования, чтобы работать не в одной определённой школе, а либо на замене, либо репетитором, и каждый раз, когда её приглашали, ставила себе задачей соблазнить одного ученика. Как правило, это заканчивалось успехом, но такие отношения не длились дольше недели. Таро же — мой друг, и я не мог позволить, чтобы с его чувствами так поступили.

— И поэтому ты свёл вместе Мида и Оэ? — я восхищённо присвистнул. — Ловко придумано, ничего не скажешь.

Аято улыбнулся и, подняв руки, лениво потянулся, как кошка.

— Двух зайцев одним выстрелом, — довольно протянул он. — Даже трёх: и Таро не остался с разбитым сердцем, и Оэ-сан теперь пристроен, и Мида-сенсей вновь начала верить в любовь.

— Очень поэтично звучит, — я поднял сумку с пола и огляделся. — Слушай, я тут позанимаюсь немного, а то пропустил целую неделю и теперь предвижу, что мне это аукнется.

— Да, конечно, — Аято указал ладонью в сторону парт. — Жаль, что я на класс младше, иначе я мог бы тебе помочь.

— Всё в порядке, — махнул рукой я, направляясь к столам. — Ты и так морально поддержал меня во время моих вынужденных американских каникул.

— Это нормально между друзьями, — откликнулся Аято, вновь садясь за стол библиотекаря. — Я всегда готов выслушать тебя, Фред; просто знай это.

Я замер, стоя у одной из парт с перегородками. Эта простая и банальная фраза вызвала во мне целую бурю эмоций; мне захотелось броситься ему на шею, обнять его, прильнуть к его губам и уже никогда не расставаться.

Я ему небезразличен! Ему не всё равно!

Одно это могло заставить моё сердце забиться чаще.

Это ведь начало, верно? Пусть пока в форме дружбы, но всё же искреннее и имеющее все шансы на то, чтобы перерасти в нечто большее.

Скомкано пробормотав слова благодарности, я сел за парту и, вытащив из сумки учебник по истории, начал читать материал за прошлую неделю. Этот урок стоял у нас первым, и я догадывался, что Учимару-сенсей наверняка захочет вызвать наглого американца, прохлаждавшегося дома столько времени. Этот преподаватель был известен своей строгостью, так что стоило подготовиться очень хорошо.

Но мысли об Аято не давали мне сосредоточиться. С места, на котором я сидел, мне был виден его профиль, склонившийся над столом. Судя по движению плеч, он что-то писал, но я не был уверен.

Аято был одет в рубашку, брюки и галстук — обычную школьную форму, — но почему-то на нём эти вещи смотрелись, как продукция элитных брендов. Пиджак он снял и повесил на спинку стула — видимо, стало жарко. Это неудивительно: апрель выдался тёплый, и уже со следующей недели наша школа переходила на летний вариант формы.

Внезапно он провёл ладонью по лбу и улыбнулся, и моё сердце, пропустив удар, вдруг помчалось в бешеный галоп.

Чёрт побери, что же со мной происходит?..

Аято вдруг выпрямился на стуле и потянулся, подняв одну руку кверху, а вторую заведя за затылок. Его шея, такая длинная и идеальная, как у скульптур античности, невольно приковывала к себе взгляд. Мне хотелось прикоснуться к ней губами, чтобы проверить, так ли нежна его ванильная кожа, как казалось со стороны; я мечтал о том, чтобы сжать Аято в объятиях, вдохнуть его аромат, слиться с ним в единое целое…

Я резко втянул в себя воздух и быстро опустил голову, чтобы Аято не заметил моих заалевших щёк — я чувствовал, как они заполыхали жаром.

Чёрт побери, я серьёзно на крючке у этого парня.

Иллюзии наших объятий, нашей близости не желали отпускать меня, не давали сосредоточиться на учебнике. Кровь прилила к паху, и я уже ощущал знакомую и чуть болезненную, но такую волнующую пульсацию. Осторожно подняв голову, я снова посмотрел в сторону Аято. Он уже закончил с писаниной и теперь что-то печатал на телефоне, чуть сдвинув брови у переносицы и являя собой такую идеальную картину, что я невольно залюбовался, напрочь забыв, что вот так пялиться — неприлично.

К счастью, Аято был слишком поглощён перепиской (или чем он там занимался в своём телефоне), что не заметил, как я нагло уставился на него и не желал отводить взгляд. Его красивое лицо осветила улыбка, и я почувствовал, как и мои губы тоже растягиваются.

Интересно, если подойти и прикоснуться к его гладкой щеке пальцами, какова вероятность того, что он решит всё же не ломать мне позвоночник?

Внезапно Аято кивнул своим мыслям, резко встал с места и спрятал телефон в сумку, стоявшую рядом с ним на столе библиотекаря.

— Я ненадолго оставлю тебя, Фред, — вымолвил он, надевая на плечо красную повязку. — Мне нужно отойти. Не скучай, хорошо?

Я склонил голову и жадно проводил его глазами. Он зашёл за стеллаж, скрывший его из вида, а затем до моего слуха донёсся звук закрывшейся двери.

И я остался один.

Вздохнув, я встал из-за парты, подошёл к окну и, резко отодвинув вертикальные жалюзи, раскрыл створку. Высунув голову наружу, я стал жадно вдыхать свежий воздух, но всё тщетно: сознание всё ещё туманило желание. И даже свежий апрельский ветерок никак не мог охладить ни мои красные щёки, ни моё пылающее сердце.

Отойдя от окна, я несмело покосился на стол библиотекаря и медленно приблизился к нему. Поверхность была абсолютно чиста, а сбоку стояла сумка Аято.

Я подошёл ближе и наклонился над ней, протянув руку: это был прекрасный шанс узнать его, такого закрытого и сложного, получше.

Я не собирался делать ничего противозаконного; я просто хотел посмотреть, что у него с собой, вот и всё.

Ведь у такого примерного мальчика не могло быть секретов…

А если могло?..

Я начал рыться в сумке, осторожно доставая оттуда вещи.

Тетради… Учебники… Пенал… Паспорт и идентификационная карточка… Проездной билет… Довольно старый кожаный кошелёк с металлическим брелоком, на котором было выгравировано: «Аято от бабушки. Расти достойным Айши!»… Упаковка мятных леденцов… Перочинный нож… Довольно пухлый ежедневник с кучей закладок…

Опустошив сумку, я потянулся было за ежедневником, но вдруг остановился. Нет, я вытащил не всё: на самом дне что-то лежало… Засунув руку внутрь, я пошарил по гладкой подкладке и вытащил пару нитриловых чёрных перчаток. В ужасе я уставился на них, ведь они были мне знакомы — именно такие были на руках у человека, которого я видел во сне после смерти Оки — того самого, с чьей перспективы я наблюдал за жуткими картинами.

Глядя несколько секунд на перчатки, я усмехнулся и бросил их обратно. Наверняка таких вещей полно везде, и их наличие в сумке Аято совершенно не подозрительно: общеизвестно, какой он аккуратист. Наверное, он помогал Кага с каким-нибудь реактивами или Гейджу с красками, вот и решил прихватить с собой перчатки.

А зависать из-за того, что мне снилось нечто подобное…

Ха.

Сам Аято снился мне в такой обстановке и в таких позах, что становилось стыдно перед самим собой, а тут — какие-то перчатки!

Хмыкнув, я полистал ежедневник, но потом вдруг захлопнул его и резко положил на стол.

Что же я делаю? Беспардонно вмешиваюсь в жизнь другого человека, хотя у меня нет на это ни права, ни дозволения!

Мне стало безумно стыдно: надо же, превратился в банального сталкера. Нужно уважать человека, которого любишь, а не лезть к нему в сумку и не читать его личные записи.

Аккуратно спрятав обратно всё, что вытащил, и убедившись, что вещи лежали так же, как и раньше, я вернулся за парту и снова постарался сфокусироваться на страницах учебника. У меня почти начало получаться, но вдруг раздался звук открывающейся двери.

Я улыбнулся и привстал на месте, готовясь приветствовать Аято, но меня ждал не самый приятный сюрприз.

Ториясу Акане грациозно подошла к столу библиотекаря, опершись рукой о перегородку, посмотрела на меня и улыбнулась.

— Доброе утро, Фред, — елейным голоском вымолвила она. — Мне сказали, что ты тут, и я решила заглянуть, чтобы уладить несколько вопросов.

========== Глава 2. Забывать не стоит. ==========

Я рухнул обратно на стул и сжал зубы. За неделю, проведённую на родине, я успел расслабиться, и у меня вылетело из головы, какую угрозу представляла собой эта девчонка; теперь же, глядя в её узкие глаза, я чувствовал, как под формой на моей спине проступила испарина.

Ториясу владела моей тайной и угрожала раскрыть её, если до двадцать шестого апреля она не займёт кресла президента школьного совета. Тогда, пару недель назад, это казалось маловероятным, а теперь, с самоотставкой Мегами и приходом к власти Аято, и вовсе перешло в разряд вещей невозможных. Аято прекрасно справлялся со своими обязанностями, он идеально подходил для этого поста, и вряд ли кто-либо стал бы голосовать против него.

— Надеюсь, ты помнишь наш маленький уговор? — Ториясу подняла брови и сплела пальцы впереди. — До двадцать шестого осталось немногим больше двух недель.

— Знаю, — грубовато ответил я. — Я, слава богу, ещё не разучился считать.

— О, я вовсе не это имела в виду, — Акане сладенько улыбнулась. — Айши занял место главы совета, но, думаю, ненадолго, так? Как только я получу заветную повязку, то немедленно попрошу его выйти из состава. Вместе с Мегами — она и без того проводит за границей куда больше времени, чем здесь, так что её отсутствие не сильно скажется на качестве нашей работы.

Я стиснул руки в кулаки под партой. Да она вообще в своём уме? Представить школьный совет без Мегами просто невозможно: она — это оплот нашей школы. А Аято, который так ответственно и тщательно относится к своим новым функциям? Неужели, она готова принести их обоих в жертву своим амбициям?

— Ты сейчас серьёзно? — хрипло спросил я, медленно поднимаясь со стула. — Ты собираешься убрать из совета Аято и Мегами?

— Конечно, — Ториясу склонила голову. — Мне кажется, поступить так будет гораздо честнее, чем то, как твоя драгоценная Мегами обошлась с Куроко: сместила её с поста президента, но оставила в совете у себя на побегушках. Это было огромное унижение, и даже то, что Каменага была в то время якобы подругой Сайко, не уберегло её от сокрушительного публичного падения.

— Мегами и Куроко много говорили об этом, — возразил я. — Они пришли к консенсусу…

— Это тебе Сайко сказала? — протянула Акане, поправляя волосы. — Знаешь ли, она привыкла, чтобы всё всегда шло так, как хочет она, а если другим это не подходит, то она попросту кидает им подачку, чтобы заткнуть рты. Мне это надоело; я считаю, что богатство не должно служить таким явным преимуществом, и странно, что тебя это не смущает, ты ведь у нас такой ярый поборник справедливости.

Это она сейчас серьёзно? Эта чёртова девчонка, она и вправду сказала то, что я слышал?!

— Справедливости?! — взбешенный, я вскочил на ноги и ударил кулаком о перегородку парты. — Знаешь, уж тебе-то не стоило вот так бросаться громкими словами, ведь, насколько я помню, тебе справедливость вовсе не свойственна! В средней школе ты очень явно это продемонстрировала и больше не имеешь права вообще говорить на эту тему!

Ториясу склонила голову набок и с интересом посмотрела на меня.

— В Японии не принято повышать голос, — размеренно вымолвила она. — Ты иностранец, поэтому иногда срываешься, но всё же имей это в виду: крики здесь не приветствуются.

— Вот как, — я нарочито фыркнул. — А что приветствуется, расизм? Издевательства? Или, может быть, предательство и хитрость?

Акане откинула голову назад и рассмеялась.

— Слишком много громких слов и пафоса, — вымолвила она, махнув изящной ладонью. — В любом случае, наш уговор в силе, и, как мы условились, я жду до двадцать шестого, а потом рассказываю всем то, что я знаю.

Я рухнул обратно на стул и тупо посмотрел на парту. Учебник истории, открытый на нужной главе, карандаш, который уже успел затупиться, моя сумка — я смотрел сквозь эти до боли знакомые вещи, как будто не видя их. Эта девчонка словно высосала из этой комнаты весь кислород, и стало невероятно трудно дышать.

— И ещё кое-что, — убедившись, что я не собираюсь отвечать, продолжила Ториясу. — Деньги на экскурсию. Завтра — последний день для сдачи, так что поторопись.

Выдав это, она повернулась и вышла из библиотеки, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Я стиснул край парты и медленно поднял голову. Весь исцеляющий эффект от визита на родину моментально сошёл на нет, стоило только этой змее подползти ко мне. Я ощущал, как её смертоносные кольца всё сужались и сужались вокруг моей шеи. Казалось, ещё чуть-чуть — и я сгину навсегда.

Ладно, до двадцать шестого ещё есть время. Ещё неделю поживу спокойно, а потом стану думать, как лучше умолять Ториясу не делать того, чего она хотела.

Только вряд ли она станет меня слушать.

Что ж, буду действовать по старому плану: если она не согласится сжалиться надо мной, просто начну всё отрицать и привлеку на свою сторону друзей. В конце концов, что мне сделают такие же старшеклассники, как и я? Мы уже не в средней школе, так что никакой травли не будет. А если моя репутация и пострадает, то ничего не поделаешь: на моём положении это отразится не так сильно, ведь я всего лишь паршивый иностранец, который и так стоял на самой низшей ступени местной иерархии.

Меланхолично и вяло закрыв учебник, я спрятал его в сумку: заниматься всё равно не было сил. Собрав вещи, я вышел из библиотеки и медленно побрёл в сторону лестницы. Я не боялся встречи с Ториясу — самое худшее уже произошло.

Поднявшись на третий этаж и дойдя до входа в клуб фотографии, я положил ладонь на ручку двери и замер. С одной стороны, мне хотелось войти туда, ведь на протяжении более двух лет это была моя Шангри-Ла, мой собственный островок спокойствия и радости в бурном море жизни на чужбине.

Но я слишком хорошо помнил, как расстался со своими товарищами: они собирались объявить мне импичмент, и я отнюдь не был уверен, что они полностью отказались от этой идеи.

С другой стороны, я всё ещё являлся президентом клуба, так что присутствовать там — это моё неотъемлемое право. Да и вообще, стоять в коридоре столбом глупо: чему суждено, то и произойдёт, и лучше справиться с этим поскорее.

Я открыл дверь и вошёл внутрь. Все участники клуба сидели за столом, занятые своими делами: кто-то просматривал снимки, кто-то читал журнал, кто-то слушал музыку через наушники, глядя в никуда.

Первой моё появление заметила Дафуни. Она вскочила на ноги и, расставив руки, громко воскликнула:

— Фред!

Подбежав ко мне, она резко остановилась, вдруг вспомнив, что благовоспитанной японской барышне не пристало проявлять эмоции так бурно. Она опустила расставленные руки и хотела было протянуть мне ладонь для пожатия, но я оказался быстрее, опустил сумку на пол и крепко обнял её. Дафуни сначала опешила, а потом нежно положила ладони мне на спину.

— Мы так скучали, — едва слышно прошептала она. — Мы думали, что ты уже больше не вернёшься… После всего того, что мы тебе наговорили…

Я отстранился и, положив ладони ей на плечи, широко улыбнулся со словами:

— Всё в порядке, подруга. Наверное, каждый из нас порой поступал так, что впоследствии жалел о своих действиях, но главное, на мой взгляд, — признать вовремя свою неправоту. Так вот, я тоже был неправ в том, что уделял клубу мало внимания и впоследствии обещаю исправиться. Но учтите, мои дорогие, что до выпуска я свой пост не покину, так что потерпите до февраля. О’кей?

Норибуру и Сукуби — два парня из моего кружка — синхронно закивали и, подойдя ближе, с чувством по очереди пожали мне руку.

Улыбнувшись им, я перевёл взгляд на Беруму. Она единственная осталась стоять у стола, смущённо потупившись и водя пальцем по отпечатанному снимку.

Потрепав по плечу стоявшего ближе всех ко мне Норибуру, я подошёл к столу и, опершись на него, спокойно спросил:

— А ты что же, не скучала по мне?

Берума подняла на меня взгляд и внезапно всхлипнула. Из глаз её брызнули слёзы, и она, неловко задев стул по дороге, кинулась мне на шею.

— Мама… Мама ушла из семьи, — с рыданиями прошептала она, обняв меня. — А Айши… Он ссказал мне, что у м-меня нет и не б-будет т-такого друга, к-как ты… Я б-была такой идиоткой…

Я провёл рукой по её волосам. От обиды на неё не осталось и следа: я понимал, что она искренне и полностью раскаивалась в том, что сделала. Кроме того, и на её долю выпало достаточно, а теперь ещё её взбалмошная мать решила бросить их.

Бедняжка Берума… Как же ей, наверное, тяжело сейчас.

— Всё хорошо, — спокойно вымолвил я, гладя её по голове. — Аято сказал правду: я твой друг, а друзья всегда поддержат и никогда не подведут. Да, иногда и между ними тоже случается непонимание или даже ссора, но всё проходит, стоит только честно и открыто поговорить.

Берума отошла на шаг назад и подняла голову. Её некрасивое лицо распухло и покраснело от слёз, а глаза за толстыми стёклами очков казались совсем маленькими.

— Ты очень хороший, Фред, — вымолвила она, складывая руки у груди. — Надеюсь, ты простишь меня за тем мои слова и поведение…

— Подруга, — прервал её я. — Успокойся. Людям свойственно порой совершать ошибки. Даже такой крутой парень, как я, тоже иногда попадает впросак. Ну, повздорили; с кем не бывает? В любом случае, всё забыто.

Берума с благодарностью взглянула на меня, и уголки её широкого рта медленно поднялись кверху. Я показал ей большой палец и, подойдя ближе, ласково потрепал по голове, а потом, чтобы не смущать её ещё больше, повернулся к остальным и громко спросил:

— Ну, чем вы тут занимались в моё отсутствие?

Они тут же начали рассказывать мне, что делали, наперебой предлагая свои идеи для приближавшегося фестиваля. Мы вместе обсуждали варианты съёмок, смеялись и шутили.

И на минуту мне показалось, что счастливые старые времена снова вернулись в мою суматошную жизнь.

Я разговаривал с друзьями довольно долго, и мы вышли из помещения клуба. Я в прекрасном расположении духа добрался до аудитории и, поздоровавшись на пути с одноклассниками, занял свою парту. Некоторые посмотрели на меня с любопытством, но никто не подошёл и не стал ни о чём спрашивать: в Японии было не принято проявлять излишнее любопытство. Его могли позволить себе лишь очень близкие друзья, но последние как раз-таки не присутствовали здесь: Масута уехал в Кагаё на чемпионат по боевым искусствам, а Мегами пребывала во Франции, посещая свою будущую альма-матер.

Мне хотелось побыстрее увидеться с друзьями, но в то же время я благодарил судьбу, что пока был избавлен от расспросов.

В классе же обстановка обнаружилась точно такая же, как и до моего отъезда; не изменилось абсолютно ничего. Каменага Куроко, стоя у доски и чинно заложив руки за спину, что-то говорила Куу Дере — главе литературного клуба, на редкость безэмоциональной и пофигистичной девчонке. Кокона Харука и Кизана Сунобу вполголоса читали по ролям какой-то сценарий, причём первая изо всех старалась изобразить, что плачет, и эти нелепые попытки вызывали дикое раздражение второй. Кага Куша говорил по телефону по-английски (и, кстати с отличным произношением, уж поверьте носителю языка) и при этом размахивал свободной рукой так, что от него старались держаться подальше. Амаи Одаяка, поставив перед собой блюдечко с одним-единственным пирожным, фотографировала его с помощью смартфона со всех возможных ракурсов. Сато Кику показывала Гемма что-то на экране своего планшета, и крошка Таку явно стремился как можно скорее закончить их разговор, чтобы снова забиться в свою раковину. Роншаку Мусуме, собрав вокруг себя всех своих красоток, трещала без умолку:

— Девчонки, ну вы прикиньте? Я сама была в шоке, но это так! Настоящий Ману Этьен — и в нашем-то городке! Я, значит, подошла и у неё спросила, откуда она это достала, а она такая глаза сощурила, ну, знаете, как обычно это делает, и говорит: «Это подарок».

— Да ладно, — махнула рукой одна из её соратниц — девочка с фиолетовым брелком на сумке и высоким хвостом. — Подарок, значит? И кто же это ей дарит шикарные сумки за бешеные деньги? Неужели у неё появился любовник?

— А почему бы и нет? — недобро ухмыльнулась ещё одна красотка — с розовой резинкой для волос на запястье. — Она красивая, давайте признаем, но ещё и расчётливая. На таких клюют возрастные мужики — себе на беду. Она уже выдоила из него сумку, а что потом? Он ей виллу на Гавайях купит?

— И не говори, — хихикнула Мусуме. — Только сумку-то ей по почте прислали. Видимо, этот её любовничек не хочет особо светиться.

Я сморщил нос: мне не хотелось вслушиваться в эту пустую болтовню. Кто-то снова неудачно попал в поле зрения этих дамочек, и теперь их злые языки не успокоятся, пока не перемоют несчастному все косточки.

Сев за парту, я вытащил из сумки всё необходимое к уроку и к приходу учителя уже стоял и был готов кланяться, как наипримернейший из учеников.

========== Глава 3. Позади - стена. ==========

Весь день я был ожидаемо занят. Учитель истории, как я и боялся, вызвал меня, и моя не самая лучшая подготовка дала ему право выговорить мне. Он добрых десять минут распекал меня на перемене и сказал, что история — это ключ к пониманию мира современного. Спокойно выслушав доводы Учимару-сенсея, я поклонился, попросил прощения и уверил его в том, что такое больше не повторится. Преподаватель, судя по кисло-скептической мине, не особо поверил мне, но решил всё же отпустить меня с миром, ведь что возьмёшь с презренного иностранца?..

Остальные уроки до обеда прошли куда более ровно и спокойно. Вернувшаяся Мацуока-сенсей снова привычно преподавала нам премудрости математического анализа, объясняя материал с таким удовольствием, как будто в мире не существовало ничего приятнее этого.

На большой перемене я по привычке отправился в кафетерий вместе с Сато и Кага — наша компания всё ещё держалась вместе, и я полагал, что так и будет, во всяком случае, до выпуска. Мы спустились на второй этаж, вошли в большой зал и встали в очередь, по дороге беседуя.

— А когда должна приехать Мегами? — спросил Куша, беря два подноса и один из них любезно ставя на край стойки перед Кику. — Я слышал, что сегодня.

— Ты слышал верно, приятель, — кивнул я, быстро просматривая сегодняшнее меню. — Вообще она обещала быть к обеду… Странно, что её до сих пор нет; она написала мне два часа назад, и её самолёт приземлился вовремя.

Кику покосилась на меня и поджала губы.

— И Аято что-то задерживается, — обеспокоенно прибавила она, оглядываясь на дверь. — Странно, от его аудитории до кафетерия ближе всего…

— Может, какие-то проблемы в совете? — предположил Куша, потирая руки. — Он что-то такое говорил…

Он осёкся, так как до него как раз дошла очередь. Заказав себе всегдашнее карри, он двинулся дальше, а я задумался.

Действительно, единственной причиной задержки Мегами и Аято одновременно мог явиться только совет, но с того момента, как роскошный властелин моих грёз занял кресло президента, школьные дела велись без сучка и задоринки, и мне было сложно представить, что на пути идеального Айши могли в принципе возникнуть какие-либо преграды. В этом-то и состояло дело: я забыл, что он такой же человек, как и я, и ничто ему не чуждо, в том числе, и слабости. Видимо, произошло нечто такое, к чему Аято был не готов, ведь экспромт, как он сам признавал, являлся не самой сильной его стороной.

Мы втроём заняли один из угловых столиков, и Кага тут же начал с неистовым аппетитом поглощать своё карри. Кику, аккуратно подхватывая палочками лапшу, ела не в пример приятнее для глаза. Я же выбрал картофельное пюре и котлету — более европейский набор — и орудовал в своей тарелке пластиковой вилкой, про себя радуясь шансу наконец-то отдохнуть от палочек.

— Что твой клуб планирует для фестиваля, Кику? — спросил Куша, пытаясь салфеткой на ощупь удалить со щёк пятна от соуса карри. — Я слышал, ты предлагала Гемма лазерное шоу.

— Верно, — Сато сморщила нос, откладывая палочки в сторону. — Только он упёрся, как баран, заявив, что будет тестирование простых игр, которые он сам разработал. Простые игры — вы слышали это?! Будто люди не могут поиграть в них дома!

— Ты права, — кивнул я, сосредоточенно ломая вилкой котлету. — Гости приходят к нам на фестиваль за чем-то качественно новым, а игры приелись уже абсолютно всем, особенно простые любительские. А вот на лазерное шоу я бы посмотрел.

— Я могу организовать такое, — Кага задумчиво закусил губу. — Можно попросить Гемма, чтобы он отпустил тебя помочь мне; как тебе такой расклад?

За этой милой светской болтовнёй время пролетело незаметно. Ни Аято, ни Мегами на обед так и не явились, что меня очень удивило: дела делами, но естественные потребности организма никто не отменял.

И потому, закончив с трапезой, мы с Кушей и Кику решили проверить, в чём же дело. Ответ мы могли получить только в одном месте — в помещении школьного совета. Туда мы и пошли, на пути продолжая разговор о предстоявшем фестивале.

Дверь в искомый кабинет была плотно закрыта, но нас это не остановило: по правилам, туда в любое время мог войти каждый страждущий, а если члены совета хотели обсудить что-то важное, то они вешали на дверь табличку с надписью: «Идёт совещание». Сейчас этой таблички я не видел, так что нам ничто не мешало войти.

Вежливо постучав и не дождавшись ответа, я тут же раскрыл дверь и сделал несколько шагов вперёд.

— Привет! — неистово заорал Куша за моей спиной. — Как прошла поездка, Ме…

Он осёкся.

И, честно говоря, у него имелись на эти причины: атмосфера в помещении была густой, словно английский клубничный джем. Слева от стола стояли Мегами, Аято,Куроко и ещё две девочки из совета: Тораёши Широми и Рюгоку Аои. Они все неотрывно смотрели на застывшую напротив них Ториясу, которая, вопреки обыкновению, опустила голову и нервно мяла пальцами край форменной юбки.

Стоило нам войти, как все посмотрели на нас, и Мегами тяжело вздохнула.

— Фред, не мог бы ты… — неуверенно начала она, но Аято тут же прервал ей, строго проговорив:

— Ни к чему. Вскоре вся школа и так узнает об этом, а если и нет, то и Куше, и Фреду, и Кику можно доверять.

Сато, стоявшая позади меня, тяжело вздохнула и, судя по едва слышному щелчку, закрыла дверь.

— Что случилось? — негромко спросила она.

— Что случилось? — эхом повторила Тораёши Широми, на пятках повернувшись к нам и недобро ухмыльнувшись. — О, я расскажу вам. Просто наша маленькая Акане посчитала, что будет забавно купить на деньги, доверенные ей, брендовую сумку, а потом наврать всем, что её якобы прислал какой-то богатый поклонник.

— Да говорю же, это правда! — Ториясу резко подняла голову; в глазах её стояли слёзы. — Он нашёл меня на фейсбуке, сказал, что я ему понравилась, честно! Мы общаемся уже две недели, и он писал, как очарован мной! Я могу показать сообщения, которыми мы обменивались, а сумку он мне прислал как подарок!

— Вот как, — Аято сурово скрестил руки на груди. — Хорошо, мы попробуем поверить тебе. Как получилось так, что ты потеряла деньги?

— Не знаю, — Акане начала всхлипывать. — Честно, президент, я не знаю! Она были у меня в особой косметичке, а потом внезапно исчезли! Вся пачка!

Я в недоумении переводил взгляд с Ториясу на Аято. О каких деньгах шла речь? Что вообще происходит?

И тут меня осенило: конечно же, Акане собирала средства на экскурсию, ту самую, о которой говорили уже давно! Получается, она растратила все наличные…

И, видимо, это о ней сплетничала Роншаку тогда, в аудитории, когда рассказывала подругам о дорогой сумке.

Но как такое возможно?

Аято вздохнул и потёр переносицу.

— Просто уму непостижимо, — с раздражением вымолвил он. — Ладно, с этой ситуацией надо разобраться. У тебя остался адрес отправителя? Нужно связаться с ним, чтобы он подтвердил мои слова.

Ториясу быстро закивала, неотрывно глядя на него.

— Упаковка от сумки, — дрожащим голоском вымолвила она. — П-почтовый свёрток… Да-да, он у меня остался. Конечно, я покажу… Я отдам…

— Вот и замечательно, — прервала её Мегами, сердито качая головой. — Сегодня после уроков мы пойдём к тебе, заберём пакет, а потом сходим на почту.

— Поддерживаю, — кивнул Аято. — И. кстати, было бы неплохо взять с собой Кику и Фреда. И Кушу, если он захочет, конечно. Может быть, нам придётся провести небольшое расследование, а для этого их навыки идеальны.

Акане, с ужасом посмотрев сначала на Сато, потом на меня, вдруг вскрикнула и кинулась вперёд.

— Какое расследование?! — воскликнула она. — О чём ты? Я говорю правду!

— Тогда тебе не о чем волноваться, разве нет? — холодно вставила Куроко, неодобрительно качая головой. — К тому же, нам нужно найти потерянные деньги на поездку, причём как можно скорее.

Куша тихонько подошёл к Мегами и что-то вполголоса ей сказал. Она ответила ему так же негромко. Аято, скользнув по ним глазами, снова посмотрел на Акане и вымолвил:

— Пока мы оставим это, но сегодня после уроков, запомни, отправимся к тебе. От итога нашего расследования зависит уровень доверия к тебе, так что если ты случайным образом найдёшь деньги в течение этих нескольких часов, то всё окончится как нельзя лучше. Если же нет — нам придётся решительно взяться за это дело.

Ториясу покраснела.

— Я ничего не сделала, — она сложила руки у груди в молитвенном жесте. — Как вы можете даже допускать мысль о том, что я могу что-то украсть? Мы же столько лет работали вместе в совете!

— «Работали»? — Рюгоку Аои фыркнула и резко, по-мужски, махнула рукой. — Ты предпочитала в основном выставляться, а не работать, и если мы за сегодня не найдём денег, как и сказал президент, ты отсюда вылетишь.

Ториясу нахмурилась и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Аято её опередил: он сделал шаг вперёд и поднял руки, властно вымолвив:

— Девочки, хватит; ссоры и взаимные упрёки ни к чему не приведут. Сейчас у нас в приоритете поиск денег, понятно? Мы попросим Кику взглянуть на сообщения из фейсбука, а потом…

— Нет! — Акане сжала ладони в кулаки. — Это личное!

Аято тяжело вздохнул и покачал головой. В разговор вступила Мегами, строго произнеся:

— Мы ведём расследование, и ничего личного быть не может. Или ты предпочитаешь, чтобы мы привлекли полицию?

— Эй, эй, стоп, — я поднял руки и вышел вперёд. — Ребята, давайте чуть успокоимся. Какая полиция? Есть ли у нас основания её подозревать?

Рюгоку Аои хмыкнула и оперлась плечом об один из стеллажей с книгами.

— Смотри, Джонс, факты таковы, — начала она. — Акане собирала деньги со всех и была этому безумно рада — раз. Внезапно все средства — довольно солидная сумма — вдруг пропали — два. Какой-то неизвестный поклонник присылает Акане дорогущую сумку — три. Думаю, основания вполне достаточные, или ты хочешь поспорить?

Спорить я не хотел, и это было вовсе не из-за того, что эта девчонка занималась смешанными боевыми искусствами. Просто её выводы мне и впрямь показались довольно логичными.

— Один вопрос, — Кику скрестила руки на груди. — Если мы всё-таки не найдём деньги, нам придётся всё же привлечь полицию, так? Вряд ли мы сможем объяснить остальным ученикам, почему оплаченная ими экскурсия вдруг отменилась, и компенсировать им никто ничего не будет.

— Ты права, — Аято слегка сдвинул брови у переносицы. — Но я бы не хотел пока устраивать скандала. У нас ещё есть время, так можно постараться решить это дело миром. Думаю, это в интересах всех нас, так ведь, Ториясу-семпай?

Акане обняла себя руками и отвернулась.

— Я не понимаю, что происходит, — безжизненным голосом произнесла она. — Но одно я точно знаю — меня подставили.

— Если это и вправду так, мы докажем твою невиновность, — вкрадчиво проговорила Тораёши Широми, присаживаясь на один из стульев и кладя одну ногу на другую. — Аято много рассказывал нам о талантах своих друзей. К примеру, ты, Сато, хорошо владеешь компьютером, а Джонс — это американский вариант Шерлока Холмса, только без опиума и скрипки. Если кто-то и сможет расследовать это дело, то только они.

— Я согласна, — кивнула Мегами. — Признаюсь, я пока не очень хорошо знаю Кику, но за Фреда и его детективные способности могу поручиться.

Аято улыбнулся и хлопнул в ладоши.

— Что ж, если никто не возражает, мы так и поступим, — вымолвил он. — Предлагаю встретиться здесь сегодня после уроков; тогда же мы и начнём разбираться. А теперь, думаю, нам стоит поторопиться: до начала занятий осталось совсем мало времени.

Мы все вместе вышли из кабинета школьного совета. Куша тут же подскочил к Мегами и начал расспрашивать её о поездке во Францию. Я рванулся было к ним, но кто-то удержал меня за локоть. Я обернулся, и мои брови поползли вверх от изумления: это оказался Аято.

— Оставь их, — тихо вымолвил он. — Им нужно сблизиться как можно больше до помолвки.

— Помолвки?! — ахнул я, отшатываясь. — Ты сейчас о чём, приятель? Да Мегами боится свадьбы, как огня! Кроме того, не думаю, что папаше Сайко понравится псих Кага в качестве будущего зятя.

— Напрасно тебе так кажется, — Аято улыбнулся и медленно повлёк меня за собой к лестнице. — Помимо того, что Куша умён, он будет прекрасным сотрудником для «Корпорации Сайко». Они уже сейчас привлекают его для разработки операционных систем для своих устройств, а также широко используют его изобретения и технологии в производстве, и Сайко Юкио, как бизнесмен и человек практичный, думаю, захочет продолжить использовать этого гения бесплатно — в качестве члена семьи. Что же касается самой Мегами и её проблемы…

Аято потёр подбородок и, остановившись у ступеней, задумчиво посмотрел наверх. Я терпеливо ждал, исподволь любуясь его точёным профилем.

— Они с Кушей идеально подходят друг другу в этом плане, — продолжил он. — Дело в том, что они разделяют некоторые… Э-э-э… Специфические взгляды на отношения между мужчиной и женщиной, так что в этой ситуации я как друг и Мегами, и Куши могу быть стопроцентно уверен, что им будет комфортно в браке.

Я склонил голову. Что ж, Аято, как от него и ожидалось, проявил немалую прозорливость. Мегами уже давно страшилась, что её выдадут замуж по расчёту, тем более, в семьях её круга такое было принято. И кандидатура Куши — человека её возраста (во всяком случае, физически), к тому же, так же смотрящего на брак и все вытекающие из него последствия, — это просто идеальный расклад.

И опять-таки это случилось благодаря Аято.

Чёрт побери, да этот парень просто истинный Купидон!

Может, он протянет руку помощи и мне тоже?..

Под влиянием момента я поднял голову, и наши глаза встретились: мои голубые и его угольно-чёрные. В этот самый момент он как никогда напоминал прекрасную статую, ожившую восковую фигуру, такую безупречную и совершенную.

— А ты? — тихо спросил я.

— Прости? — Аято склонил голову набок.

— Разделяешь ли ты эти взгляды на отношения между мужчиной и женщиной? — негромко, но чётко спросил я.

Он нахмурился и вдруг резко повернул голову направо.

— Учитель только что вошёл в мой класс, — быстро произнёс он. — Пожалуй, я пойду. Тебе тоже следует поторопиться.

И он быстрым, деловым шагом направился в аудиторию. Я проводил его глазами и вздохнул: видимо, я сейчас сделал кое-что не то.

На пути в свой класс я всё размышлял над реакцией Аято на мой вопрос. Наверное, всё дело в менталитете: мы называли друг друга товарищами, однако всё же существовали темы, на которые мы не могли говорить достаточно откровенно. Но мне нужно было выяснить его позицию по данному вопросу, и я собирался на следующей перемене всё же докопаться до правды, надеясь на то, что получу искренний ответ.

========== Глава 4. Тайный обожатель. ==========

К сожалению, увидеть Аято мне удалось только после уроков. Как мы и условились, я пришёл в комнату совета, где присутствовали все остальные. Мы с Кику, Кушей, Мегами и Куроко оказались последними: остальные уже расселись за переговорным столом.

Акане отодвинула свой стул в сторону и сидела на нём, закинув одну ногу на другую, скрестив руки на груди и поджав губы. Ей явно не нравилась роль обвиняемой, и её сложно было в этом упрекнуть: в такой позиции очень сложно, особенно когда ситуация несправедлива.

Я не знал, виновата ли Ториясу на самом деле, но подозревал, что дыма без огня не бывает. Она могла и вправду потерять деньги, но эта ситуация с сумкой несколько напрягала. В любом случае, я рассчитывал, что Аято со всем разберётся и не допустит несправедливости ни в какой форме.

Он сам стоял у окна спиной к помещению и, видимо, ждал, когда все придут. Когда мы вошли и заняли оставшиеся места, он медленно повернулся и, проследовав к креслу президента, величественно его занял.

— Итак, — он оперся локтями на стол и сцепил пальцы. — Мне очень жаль, что приходится собирать вас по такому печальному поводу, но факты таковы: пропали деньги, собранные учениками школы на поездку, и нам необходимо во всём разобраться. Дело серьёзное, поэтому сразу заявляю: если нам удастся найти потерявшееся самостоятельно, всё будет улажено тотчас же в рабочем порядке. Если же нет — боюсь, привлечения полиции не избежать. Так что, я думаю, все понимают, насколько важно приступить к обсуждению ситуации тотчас же. Ториясу-семпай, что ты можешь сказать?

— Я уже всё сказала, — отрезала Акане металлическим голосом; куда только девалась обычная для неё елейность и кокетство! — Я потеряла деньги. Точка.

Рюгоку Аои хмыкнула и отодвинулась от стола вместе со стулом.

— Этого недостаточно, — вымолвила она. — Где ты их потеряла? Когда?

— Не знаю, — Ториясу махнула рукой. — Один момент они у меня были, а потом… Ах, да! Я ездила в Синдзё для того, чтобы посмотреть школы для дополнительного образования, чтобы подготовиться к поступлению в университет получше. Наверное, там я их и потеряла.

— Когда конкретно это было? — бесстрастно уточнила Каменага, сидевшая на стуле до неестественности прямо. — Дата, время?

Акане опустила глаза.

— Н-не помню, — протянула она. — В субботу, кажется… Да, точно, в субботу, где-то около пяти. Я приехала туда, нашла ту самую школу, справилась о ценах на разные курсы, а потом отправилась назад.

— И у тебя с собой была такая огромная сумма? — подняла брови Тораёши. — Не безопаснее ли было завернуть домой и оставить деньги там?

— Я не хотела делать крюк, — Ториясу сморщила нос. — Школа была открыта только до шести, и поэтому я спешила.

Мегами закусила губу и кинула быстрый взгляд на Аято. Тот вытащил из кармана форменной рубашки сотовый и что-то набирал на сенсорном экране. Она вздохнула, посмотрела на Акане и спросила:

— Когда ты заметила, что денег нет?

— Сегодня, — Ториясу подняла голову, изо всех сил стараясь, чтобы её голос звучал уверенно. — Я как-то… Ну… Позабыла, что конверт должен быть у меня и…

— Значит, деньги пропали в субботу, шестого апреля, — Рюгоку упёрлась ногой в столешницу. — А заметила ты это в среду, десятого. Не слишком ли медленно до тебя доходило?

— Я же сказала, я забыла, — Акане начала раздражённо притоптывать ногой. — Я думала о курсах, да и вообще…

— Хорошо, оставим это, — Каменага нахмурилась и поправила очки. — Теперь поговорим насчёт твоей сумки. Она дорогая, от известного дизайнера, и ты утверждаешь, что тебе её прислали по почте, так?

Ториясу поёжилась, словно ей внезапно стало холодно. Она всегда слегка робела перед Куроко и даже, как мне казалось, чуть побаивалась её.

— Я познакомилась с одним человеком через фейсбук, — промолвила Акане, обняв себя руками. — Это был подарок от него.

Рюгоку присвистнула и хлопнула в ладоши.

— Не слишком ли шикарно для сувенира в честь знакомства? — хохотнула она. — Как давно ты начала с ним общаться?

— Где-то две недели назад, — Ториясу сморщилась, как будто собиралась заплакать. — К чему это всё? Зачем вы меня допрашиваете? Я же сказала, что ничего не делала, и вы должны мне верить!

Аято, отложив телефон в сторону, прочистил горло, и тут же все взгляды устремились к нему. Он посмотрел на Акане и мягко улыбнулся, вымолвив:

— Мы тебе не враги, поверь. Мы хотим всего лишь доискаться до правды. Факты таковы: деньги были доверены именно тебе, и вдруг они пропали. Разумеется, вопросы задаются тебе, но это вовсе не означает, что тебя в чём-то подозревают. Мы просто хотим сами разобраться в этом, не привлекая никого постороннего.

Ториясу неуверенно улыбнулась в ответ. Аято кивнул и продолжил:

— Думаю, пока мы оставим тему твоего знакомого из сети. В данный момент нас интересует точное установление времени, когда именно пропали деньги. Ты могла обронить их в холле школы в Синдзё, когда доставала блокнот, чтобы переписать расписание курсов, или же телефон, чтобы его сфотографировать. Тогда, скорее всего, конверт подобрали и отнесли в бюро находок полиции; там мы его и найдём, если повезёт.

— Верно, — Акане склонила голову. — Да… Да, думаю, я могла уронить деньги либо в самой школе, либо по пути до неё.

— Хорошо, — Аято встал с кресла и, заложив руки за спину, медленно сделал два шага по направлению к Ториясу. — А теперь давай попробуем установить время потери. Ты говоришь, что приехала в Синдзё около пяти, так?

— Верно, — Акане нервно заправила за ухо прядь волос. — Я пошла на станцию сразу после уроков.

— Хмм… — Аято задумчиво потёр подбородок. — Насколько я помню — вы все можете поправить меня, если я ошибаюсь, — в субботу мы организовали совещание по поводу ограничения количества участников одного клуба до пятнадцати человек. Ты сама поднимала этот вопрос, Ториясу-семпай, и не раз. Совещание окончилось в полшестого…

— Ну, да, верно, я чуть-чуть перепутала, — Акане попыталась улыбнуться, но её губы заметно задрожали. — Я забыла… Мне пришлось торопиться на станцию, чтобы успеть в Синдзё, так что я не стала забегать домой.

— Ясно, — Аято отошёл к окну и изящно развернулся, встав лицом ко всем присутствовавшим. — На какой именно курс ты хотела записаться? Я слышал, в Синдзё есть школа Сётокан, и там прекрасно преподают иностранные языки — то, что тебе и нужно для твоей будущей специализации.

Ториясу проследила за ним глазами и несмело улыбнулась.

— Ну, да, — промолвила она, проведя рукой по коленям. — Для переводчика это необходимо.

— Так, — Рюгоку громко хлопнула в ладоши. — Для чего мы вообще обсуждаем эту ерунду? Нужно посмотреть её планшет, пробежаться по сообщениям, которыми она якобы обменивалась со своим поклонником, а потом пойти к ней домой и взглянуть на упаковку от посылки, а не вести здесь светские беседы!

Аято улыбнулся и покачал головой.

— В чём-то ты права, Аои, — мягко произнёс он. — Но для расследования крайне важно установить точное время, когда у Акане выпал конверт с деньгами.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — Тораёши Широми хитровато ухмыльнулась, — но как пространные рассуждения о том, какой курс лучше выбрать, влияют на установление истины?

— Всё очень просто, — Аято сделал шаг вперёд и чуть прищурился. — Наше субботнее совещание окончилось в полшестого; накинем ещё минут пять на путь вниз и смену обуви. Итого Акане вышла из Академи в без двадцати пяти минут шесть. Путь до станции у меня лично занимает семнадцать минут, но я хожу очень быстро, кроме того, у меня ноги длиннее. Предположим, что Акане изо всех сил торопилась и добралась до платформы за двадцать минут. Поезда ходят по расписанию, и в субботу тебе подходил тот, который отправлялся в сторону Синдзё в шесть ноль две. Путь до города составляет где-то пятнадцать минут, значит, ты прибыла туда в шесть семнадцать. Школа Сётокан закрывается в семь, и ты как раз успевала туда; пока всё верно?

— Д-да, — Ториясу сжала ладони в кулаки — В-верно.

— Отлично, — кивнув, Аято продолжил. — Школа расположена недалеко от станции; насколько я помню, там нужно всего-навсего перейти шоссе… Правильно, Ториясу-семпай?

— Абсолютно, — Акане склонила голову.

— Очень хорошо, — Аято внимательно посмотрел на неё. — На дорогу от станции я даю максимум семь минут, учитывая, что тогда был час пик. В двадцать четыре минуты седьмого ты уже была там, а потом… Сколько времени могло занять изучение расписания? Думаю, не более пяти минут. Следовательно, в полседьмого ты уж закончила и отправилась назад. Пока всё точно?

— Правильно, — Ториясу снова обрела свойственную ей уверенность в себе. — Я переписала то, что мне нужно, потому что информация на сайте школы могла быть неточной, но решила пока не записываться на курсы.

Аято внезапно усмехнулся и медленно хлопнул в ладоши три раза. Мы все удивлённо уставились на него: такое поведение было нехарактерно для обычно серьёзного и ответственного президента.

— Это, конечно, прекрасно, — вымолвил он. — Но правда состоит в том, что никакой школы Сётокан не существует. Я её выдумал только что, как и её расписание, и тот факт, что она специализируется на иностранных языках.

Я не смог сдержаться и изумлённо присвистнул: это был воистину красивый способ вывести чертовку на чистую воду! Честно говоря, я принял речь Аято за чистую монету и, судя по удивлённым лицам всех остальных, они тоже. Никто не мог и представить себе, что он так изящно загонит её в угол.

Акане опустила голову и начала комкать в пальцах край форменной юбки. Её щёки заалели, но плечи не дрожали — она была не из тех, кто легко плакал.

— Что это значит? — тишину прорезал громкий голос Мегами. — Акане, ты что же, выдумала всю эту историю с курсами?!

Ториясу вздохнула и посмотрела на неё.

— Я просто не хотела говорить об этом, — тихо сказала она. — Дело в том… Я ездила в Синдзё, чтобы переговорить со своим поклонником… Ну, по телефону. Он настоял на том, чтобы я поехала в более крупный город, там зашла в кабинку телефонной станции и приняла звонок в определённое время.

Тораёши Широми издала резкий смешок и подмигнула Рюгоку Аои, которая находилась далеко не в благодушном настроении и с каждой секундой всё больше мрачнела. Каменага Куроко нахмурилась и скрестила руки на груди, а Мегами с застывшим во взгляде неверием неотрывно смотрела на Акане. Куша держался рядом, но он вёл себя нетипично тихо и за всё время нашего пребывания здесь не издал ни звука. Кику сидела на свободном стуле и с любопытством наблюдала за драмой, которая разворачивалась перед нашими глазами.

Что касалось меня — я был в некотором раздрае. Да, мне не особо нравилась Акане, кроме того, она угрожала мне, но мне стало как-то жаль её: она сидела перед всеми, как обвиняемая на судебном процессе, и ни одна живая душа в этой комнате не стояла на её стороне. Не знаю, как для Японии, но в США так с людьми не поступали, поэтому я вскочил со своего стула, как Джек из коробки, и выпалил:

— А что, если Акане говорит правду?

Все с изумлением воззрились на меня, в том числе и Ториясу, которая не ожидала такой поддержки. Быстрее всех в себя пришёл, что неудивительно, Аято: он вежливо улыбнулся и вполголоса заметил:

— Но никто прямо не обвиняет её во лжи, Фред. Просто не вполне понятно, зачем она придумала эту странную историю про курсы, если в её поездке в Синдзё не было ничего крамольного.

— Мой знакомый настоял на этом! — Ториясу заломила руки. — Он поставил мне условие соблюдения строжайшей тайны!

Тораёши Широми довольно опасно качнулась на своём стуле и негромко хихикнула.

— Этот поклонник не хочет, чтобы кто-либо знал о вашем общении, но в то же время дарит тебе дорогую сумку и высылает её почтой — так, чтобы каждый мог отследить его адрес, — издевательски протянула она. — Боюсь, дорогая, у него нелады с логикой… Если он, конечно, существует.

— Существует! — Акане стиснула пальцы так, что их кончики побелели. — Подумайте сами: ну зачем мне врать?

— Чтобы прикрыть странную внезапную пропажу денег? — подняла брови Рюгоку Аои. — Кстати, я до сих пор не поняла, где именно ты их потеряла. Если ты не ходила в школу в Синдзё, тогда куда? Нам ехать на телефонную станцию?

Кику медленно встала и подошла к Акане почти вплотную.

— Думаю, нам не стоит торопиться, — протянула она, склонив голову набок. — Сначала я хотела бы посмотреть на сообщения, которыми вы обменивались.

Ториясу демонстративно отвернулась, ничего не сказав. Вместо неё ответила Куроко — тихо, едва слышно, старясь соблюдать деликатность и тактичность:

— Думаю, сначала мы взглянем на упаковку от почтового отправления, а потом уже начнём делать выводы. Вы согласны, президент?

— Полностью, — Аято улыбнулся. — Что ж, Ториясу-семпай, веди нас.

Акане резко повернулась к нему и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но потом вдруг осеклась и, поникнув, покорно вымолвила:

— Пойдёмте со мной.

И она первая вышла из кабинета, чуть не забыв свои пожитки.

Мы все, подхватив сумки, вереницей потянулись за ней. Вдоль по коридору, затем вниз по лестнице, потом — снова по узкому проходу, небольшая остановка у шкафчиков с обувью, затем — по мощёной дорожке до ворот, а потом — по широкому асфальтированному пути под гору.

Мы шли, разделившись на группки, каждая из которых о чём-то тихо совещалась. Мне повезло: Аято оказался в моей (вместе с Кику, что чуть-чуть поумерило мой пыл). Правда, он отказался разговаривать на тему только что развернувшейся драмы и обсуждал предстоящий фестиваль, который планировался на Золотую неделю, на начало мая. До этого события оставалось немногим менее месяца, но приготовления уже начались: это действо являлось шансом для всех, чтобы проявить себя в максимально выгодном свете. Официально, естественно, все радели за клуб, за коллектив, за класс, и только я, презренный белый человек, честно признавался, что преследовал собственную выгоду, попутно ещё и помогая однокашникам выдвинуться в области фотографии.

Аято внёс несколько довольно дельных предложений для меня, а ещё сказал Кику, что поговорил с Гемма Таку, и недружелюбный глава кружка компьютерщиков разрешил провести лазерное шоу. Кику рассмеялась и с поклоном поблагодарила прекрасного президента, на что тот махнул рукой и очаровательно заметил: «Какие могут быть церемонии между друзьями?».

В общем, до дома Ториясу мы дошли непозволительно быстро. Она жила в благополучном тихом квартале (собственно говоря, в Японии все кварталы были благополучными и тихими), в многоквартирном доме на четыре этажа.

Впустив нас в свою квартиру, она нервно ждала, пока мы сбросим уличную обувь, не предложив нам шлёпанцы и тем самым злостно пренебрегая правилами вежливости. Она проводила нас в свою комнату — довольно изящную, в пастельных тонах и с трогательными розовыми шторками на окнах. Искомый почтовый пакет нашёлся сразу — он лежал на письменном столе. Акане, бледная, как смерть, подала его Мегами и тут же отошла от нас подальше, поставив школьную сумку на письменный стол и обняв себя руками.

Мегами развернула бумагу и поднесла наклейку с адресом отправителя к глазам. Пожав плечами, она протянула пакет мне, вполголоса спросив: «В Америке есть такой штат?».

Я взял бумагу и начал читать. На моём родном прекрасном английском языке там значилось: «дом 16 по улице Грёз, город Фантазий, штат Обман, США». А таинственного поклонника нашей Акане звали мистер Джек Воробей…

Это серьёзно происходит?

Я в растерянности передал пакет обратно Мегами и нервно хихикнул, присовокупив:

— Не помню такого штата из пятидесяти прекрасных.

— Честно говоря, я тоже сомневаюсь, чтобы в Америке был такой город и такая улица, — вымолвила моя подруга, протягивая свёрток Аято. — Что же касается имени этого человека, то, насколько я помню, так звали пирата из приключенческого фильма.

Акане задрожала и беспомощно посмотрела на нас, неуверенно вымолвив:

— Он говорил, что это шутка… Он сказал, что довольно знаменит, что не хотел бы светить своё имя… Он использовал абонентский ящик…

— В любом случае, этот адрес не похож на настоящий, — Аято аккуратно сложил бумагу и повернулся к Ториясу. — Семпай, пожалуйста, покажи Кику сообщения, которыми вы обменивались.

Акане вся сжалась и помотала головой.

— Но Джек сказал… — она прижала руку к горлу. — Я думала…

— Пожалуйста, поторопитесь, семпай, — Аято постучал пальцем по циферблату наручных часов. — Нам ещё нужно съездить в Синдзё, чтобы поискать конверт с деньгами на месте.

Кику, до сего момента молча стоявшая у входа в комнату, уверенно выступила вперёд и проговорила:

— Так езжайте. Я могу остаться здесь и заняться компьютером Ториясу, пока вы…

— Я не позволю тебе остаться в моём доме, — Акане помотала головой.

— Отлично, тогда мы возвращаемся к плану «А», — Тораёши Широми сцепила пальцы на затылке и неприятно улыбнулась. — Акане, с тебя планшет.

Ториясу вздохнула и, порывшись в школьной сумке, стоявшей на письменном столе, достала оттуда планшет в розовом фетровом конверте. Она не глядя подала его Мегами, а та, в свою очередь, вручила конверт Кику.

Сато тут же деловито прошествовала к письменному столу, без приглашения села за него, достала из сумки миниатюрный портативный компьютер и скрутку кабелей и начала деловито возиться там в поисках розетки. Акане внимательно следила за всем этим, но не стремилась помочь: она явно нервничала и кусала ноготь большого пальца, не сводя тревожного взгляда с Кику.

Но Сато это совершенно не мешало: она ловко и профессионально подключила свой компьютер, вытащила из конверта и подсоединила к нему планшет Ториясу, а потом начала неистово стучать по клавиатуре, даже не глядя на кнопки.

— Давайте не будем отвлекать Кику от работы, — тихо предложил Аято, указывая на выход. Мы все подчинились ему, сгрудившись у двери, и лишь Акане осталась стоять у окна, нервно заламывая пальцы.

Куроко и Широми начали вполголоса обсуждать фестиваль, и вскорости к ним присоединились все остальные. Каждый из нас не хотел пока обсуждать дело о таинственно пропавших деньгах, поэтому все синхронно обратились к событию, которого каждая школа страны ждала с трепетом и нетерпением.

Фестиваль являлся красочным и поистине шикарным действом, направленным на то, чтобы представить как всю школу, так и каждый отдельный кружок в выгодном свете. Нашей задачей являлось показать, что все мы относились серьёзно как к учёбе, так и к хобби, и особая ответственность лежала на президентах клубов, потому что именно они разрабатывали программу для того, чтобы похвастаться своими (и чужими) талантами.

Куша (по подсказке Аято) решил показать миру своих жутковатых роботов. Девчонка, которая входила в его клуб, была у него кем-то вроде манекена: именно с её помощью Кага хотел явить гостям таланты Франсуа, готовя бедняжку на роли то клиентки психоаналитика, то девушки в беде, попавшей под руку гангстеру (которых в Японии почти не было), то несчастной особы, потерявшей где-то кучу мелких вещей.

Я сам решил пойти по проторенной дорожке: просто организовать фотоателье, чтобы каждый, кто пришёл в мою Шангри-Ла, получил бы именно такой кадр, какой хотел.

А организацией всего этого занималось сердце школы — совет.

Именно эти прекрасные люди решали, кто именно и чем именно будет заниматься, выделяли бюджетные деньги каждому кружку, следили за безопасностью, отряжали в помощь тех, кто не состоял ни в каком клубе, приходили на помощь в щекотливых ситуациях — в общем, брали на себя самые трудные и неблагодарные дела.

Аято, кажется, это совершенно не напрягало: он с радостью и предвкушением говорил о фестивале и даже заметил, что действо в этом году предполагаемо выйдет ярче предыдущего. Его энтузиазм был заразителен: я и сам стал задумываться о том, как бы украсить помещение своего клуба, создать такое фотоателье, чтобы о нём говорили даже спустя пару недель после окончания праздника.

От приятной беседы нас отвлекла Кику; она громко вымолвила:

— Я закончила.

========== Глава 5. Красное пламя. ==========

Мы все тут же обступили её, готовясь увидеть данные парня, который разговаривал с Ториясу (или что там ещё можно было найти).

Сато указала пальцем на экран, который сиял множеством открытых окон с какой-то тарабарщиной и казался непосвященному египетской грамотой.

— С этого устройства через фейсбук регулярно отправлялись сообщения на учётную запись некоего «Джека Воробья». Этот самый Джек отвечал на них рано с утра…

— Из-за разницы во времени, — нервно перебила её Акане.

— Переписка происходила каждый день, — продолжила Сато, не обратив ни малейшего внимания на это вмешательство. — Джек писал с утра, Ториясу — днём. Я попыталась установить IP-адрес Джека, чтобы определить его местонахождение, и с удивлением обнаружила одну вещь.

Она вывела на экран карту мира, напечатала на клавиатуре какую-то команду, и изображение начало увеличиваться, пока на мониторе не возникла чёткая картинка с двумя почти слившимися друг с другом кружками с подписями «Бураза» и «Шисута».

— Так, — кивнула Мегами, скрестив руки на груди, — это адрес Акане. А как насчёт Джека?

— Это и есть Джек, — Сато нажала на какую-то кнопку, и карта снова начала увеличиваться, пока на ней не возник дом с адресом.

Тот самый, где мы находились сейчас.

В комнате воцарилась гробовая тишина.

— Стоп, — Рюгоку Аои нахмурилась и свирепо уставилась на монитор единственным глазом. — Что это значит?

Кику повернулась в кресле и посмотрела на неё, сладко улыбаясь. Сквозь розовенькие занавеси в комнату проникало тёплое апрельское солнце, и оно касалось волос Сато, придавая им красноватое сияние. Сейчас она была как никогда похожа на демона.

— Это значит, — размеренно и спокойно начала Кику, — что Джек с утра отсылал свои сообщения, находясь в этом самом доме. И я даже больше вам скажу — с этого самого устройства.

Она повернулась к столу и набрала кое-что на клавиатуре, по пути комментируя:

— Файлы были удалены, но я смогла восстановить их. Черновики сообщений, написанных на английском языке и отосланных якобы от Джека, а также закладки на сайте распространения модной одежды и аксессуаров — на эту страницу за последнюю неделю Акане заходила довольно часто.

Все присутствовавшие в недоумении воззрились на Ториясу, которая, в свою очередь, шокированно уставилась на Сато.

— Ты уверена, Кику? — спокойно уточнила Каменага, спрятав руки за спину.

— Абсолютно, — Сато несколько раз кивнула. — Могу подтвердить каждое своё слово.

Мегами тяжело вздохнула и потёрла висок, словно у неё начиналась мигрень. Она повернулась к Аято со странным выражением лица, которое я разгадал: она не хотела топить свою подругу ещё больше и предпочла бы, чтобы это сделал кто-либо другой.

Аято понял её, коротко кивнул и повернулся к Акане.

— Как ты можешь это прокомментировать, Ториясу-семпай?

Акане побледнела и неверяще помотала головой.

— Это неправда… — пролепетала она. — Сато врёт… Это не так…

Кику перекривилась и подняла глаза к потолку.

— Я могу подтвердить свои слова, — с металлом в голосе вымолвила она. — Но, если мне не верят, можно обратиться и к Гемма Таку — он скажет то же самое, что и я.

Рюгоку Аои усмехнулась и грубо произнесла:

— Не волнуйся и не обижайся — тебе верят.

Она так явно выделила слово «тебе», что сразу же стало понятно: доверие к ещё одному человеку, находившемуся в этом помещении, подорвано окончательно. Ториясу поняла, что это был камень в её огород, и ссутулила плечи.

— Итак, мы точно установили, что послания прилетали не из-за границы, — чётко вымолвил Аято. — Сейчас неважно, как именно проходила эта переписка; наш приоритет — это найти деньги, поэтому, Ториясу-семпай, задам тебе такой вопрос: тебе есть что добавить к твоему раннему рассказу?

Акане упорно молчала, уставившись в пол. Она нервно кусала губы — привычка, которая никогда не была ей свойственна; да и вообще, весь её вид являлся каким-то непривычным, неуверенным. Она ничего не отвечала Аято, и потому обстановка постепенно накалялась и сгущалась: я почувствовал это почти физически.

— Зачем ходить вокруг? — прервала тишину Тораёши Широми. — Акане, где деньги? Отвечай, пожалуйста, прямо сейчас, иначе мы обратимся в полицию.

Ториясу подняла голову и с ужасом посмотрела на Широми. В её глазах застыл страх, смешанный с непониманием — коктейль, которого я бы никому не пожелал.

— Побыстрее, пожалуйста, — Аято нахмурился. — Имеет ли нам смысл ехать в Синдзё, или мы решим этот щекотливый вопрос прямо здесь и сейчас?

Акане вздрогнула и подалась назад, практически вжавшись в стену.

— Клянусь, я не понимаю, что происходит, — прошептала она. — Джек и правда писал мне: мы общались на фейсбуке, и он сказал, что живёт в Штатах. Я ездила в Синдзё, чтобы сходить на телефонную станцию — согласно его просьбе. Я зашла в одну из кабинок, и туда поступил звонок. Я поговорила с Джеком, а потом поехала домой. Денег я не тратила, уверяю вас! Я не проверяла конверт с тех пор и обнаружила пропажу только сегодня!

— То есть, он мог пропасть и после шестого апреля? — деловито уточнила Куроко, поправив очки.

— Я… Я не знаю, — Ториясу беспомощно огляделась. — Вряд ли, ведь после шестого я оставила ту косметичку дома и не брала её с собой.

Кику картинно вздохнула и, красноречиво посмотрев на свои наручные часы, начала собирать свой ноутбук. Акане покосилась на неё и порывисто отвернулась. Мегами повернулась ко мне и тихо прошептала: «Просто не могу поверить». Я склонил голову с чувством явной неловкости почесал щёку. Ситуация становилась всё более напряжённой, и, казалось, нужна была лишь одна-единственная искра, чтобы всё тут взлетело на воздух.

И тут Ториясу завизжала: «Я всё поняла!».

Это было настолько неожиданно, что все, присутствовавшие в комнате, вздрогнули, даже отличавшийся крепкими нервами Аято. Акане, которая снова стала центром всеобщего внимания, сделала несколько шагов вперёд и указала на меня пальцем.

— Вот кто виноват, — прошипела она. — Так ведь, да? Это ты; кому же ещё можно было так водить меня за нос?!

— Акане, послушай… — Мегами попробовала встрять, но Ториясу лишь отмахнулась от неё и продолжила:

— Ты стал общаться со мной через фейсбук под именем Джека! — она обвиняюще тыкала в меня пальцем. — Английский для тебя родной, так что тебе ничего не стоило одурачить меня! А потом ты выкрал деньги, которые я собирала, и купил эту сумку, а потом прислал её мне якобы по почте!

Я не узнавал Акане — она превратилась в настоящую фурию, способную уничтожить всё, что стояло у неё на пути. Она выплёвывала все эти слова с такой злобой, как будто явилась прямиком из ада, а я был её первейшим врагом.

Её ярость обескуражила меня: я стоял перед ней, приоткрыв рот, и только и мог, что слушать поток оскорблений, лившийся на мою бедную голову.

Спасение пришло неожиданно: кто-то высокий и благородный неожиданно встал между мной и Ториясу. Не стоило и поднимать головы, чтобы понять, кто это был: низкий голос Аято ровно и спокойно прервал поток визгов Акане.

— Успокойся, Ториясу-семпай, — проговорил он. — Подобное поведение просто неприемлемо.

Я не видел выражения его лица, но вполне смог себе его представить: насупленные тонкие брови, слегка покрасневшие щёки, сурово сжатые губы.

— Твои обвинения смешны, — вымолвил он. — Только послушай сама себя!

— А разве так не могло быть? — уже спокойнее отпарировала Акане.

— Нет, не могло, — помотал головой Аято. — Фред был за границей, в Америке, и вернулся в Японию только сегодня. Он никак не мог переписываться с тобой под чьим-то именем, при этом прячась в твоём доме, не говоря уже о краже денег.

Ториясу приоткрыла рот и отступила назад, ошарашенно глядя на меня. Осознание того, что я и вправду никак не мог провернуть подобное, накрыло её с такой силой, что она начала открывать и закрывать рот, как рыба, выброшенная на берег водоёма.

— Кроме того, отсутствует мотив, — ровно произнесла Куроко, неодобрительно глядя на Акане. — Зачем Фреду понадобилось бы тебя подставлять?

Этот вопрос произвёл эффект пощёчины: Ториясу тут же успокоилась и, распрямившись, презрительно посмотрела на меня. Я почувствовал, как на моей спине мгновенно выступила испарина и понял: вот оно. Наверное, так себя чувствовал человек, выпавший из окна и летевший к земле: изменить уже ничего не удастся, спастись невозможно.

— Дело в том, что я знаю его маленькую грязную тайну, — зло вымолвила Акане, скрестив руки на груди. — Вот он и решил сыграть на опережение и опозорить меня, чтобы я не смогла предать эту историю гласности. Только ты не на ту напал, Джонс: я не стану сдаваться и всем расскажу, кто ты такой! Вы все, вы ведь не знали? Он извращенец, гомосексуалист. Он влюблён в мужчину, вполне конкретного, и — сюрприз! — это Айши Аято! Ну что, как вам информация?

Несколько секунд царила тишина. Эти мгновения, не преувеличивая, стали самыми тяжёлыми в моей жизни: я быстро летел к земле и уже предвидел, как меня подвергнут остракизму в школе.

Но вдруг раздался громкий смех. Мы все с удивлением повернулись к Кику: она, прижав к груди свою школьную сумку, раздувшуюся из-за сложенного внутрь портативного компьютера, и хохотала так, как будто сидела на концерте Лесли Возняка.

Аято, глядя на Сато, тоже усмехнулся и бросил:

— Думаю, тебе стоит прекратить враньё, Ториясу-семпай. Эта ложь тебя не спасёт, не говоря уже о том, что Фред не просто ни в чём не виноват; он ещё и единственный человек, который всё это время оставался на твоей стороне, так что тебе стоит быть поосторожнее, особенно со словами: некоторые из них могут стать весьма смертоносными.

Акане ахнула и прижала руку ко рту.

— Всё, с меня хватит, — Мегами топнула ногой. — Это просто возмутительно! Какое ты имеешь право возводить напраслину на моих друзей?

Тораёши Широми цокнула языком и покачала головой. Создавалось впечатление, что происходившее её забавляло, и её слова только подтвердили это:

— Кажется, кое-кто тут заврался. Мнетоже нравится сёнен-ай, но это уже чересчур.

— Да что мы тут стоим и обсуждаем эту чушь?! — вдруг взорвалась Рюгоку Аои, ударив кулаком по стене. — Пойдёмте в полицию! Пусть они призовут её к ответственности. А то она что-то разошлась!

Аято поднял руку и помотал головой. Аои тут же осеклась.

— Мы не станем действовать жёстко, — произнёс он, повернувшись к побледневшей Акане. — Всё-таки не так давно мы считали друг друга приятелями, может, даже и являлись ими. Ториясу-семпай, отдай нам эту сумку; мы попытаемся вернуть её и получить деньги обратно. Если нам всё это удастся, мы сможем даже не отменять экскурсию: я постараюсь успеть, чтобы избежать объяснений.

Он кивнул и сделал шаг вперёд. Акане от неожиданности отшатнулась и ударилась ногой о светлый комод с наклейками в виде цветочков.

— Что же касается тебя, Ториясу-семпай, — негромко, но уверенно вымолвил он, — боюсь, ты утратила наше доверие. Мы проявим к тебе понимание и изо всех сил постараемся не давать делу ход, сохраним всё это в секрете. Но тебе придётся покинуть совет, а также хорошенько задуматься насчёт своего поведения. Если ты ещё раз позволишь себе грязную клевету, направленную на кого-либо, мне придётся принять меры, и тогда не жди снисхождения.

Он говорил вежливо, как и обычно, но в последних словах зазвучала скрытая угроза. Видимо, Акане тоже её почувствовала, так как сжалась и стиснула пальцы. Она медленно осела на пол и обняла свои колени, глядя в никуда.

— Где сумка, Акане? — с раздражением спросила Рюгоку, окидывая комнату внимательным взглядом.

Ториясу не ответила. Тогда Тораёши, подойдя к встроенному платяному шкафу, самовольно раскрыла двери и вытащила с одной из верхних полок изящную коричневую женскую сумочку.

— Это точно она? — спросила Каменага, прищурившись.

— Точно, — Широми спрятала сумку под мышкой. — Это самая дорогая вещь во всём шкафу.

Мы все, не сговариваясь, посмотрели на Акане. Она сидела на полу и продолжала игнорировать всё, что происходило вокруг, и мы синхронно решили не спрашивать её ни о чём: нам всем было неудобно и неловко от сложившейся ситуации.

Стало ясно как день: Ториясу придумала всю эту историю, потом заказала себе дорогущую сумку якобы от поклонника, впоследствии надеясь списать пропажу денег на банальную потерю. Видимо, она рассчитывала, что ей сразу же поверят и не начнут проверять все версии случившегося.

Увы — Аято решил не пускать дело на самотёк, потому что вопрос стоял довольно серьёзный: ученики доверили совету свои деньги, а теперь всё, что они сдали, пропало. Он провёл неплохую дедуктивную работу и вычислил виновницу. Конечно, со стороны Акане было глуповато покупать сумку в открытую, но она не учла одного: Аято — новый глава школьного совета — был не из доверчивых. Он сокрушил её своими аргументами и правильными выводами — с помощью Кику, конечно.

Мы все молча потянулись к выходу, всё ещё игнорируя хозяйку, которая за последние пять минут не двинулась с места. Скорее всего, ей было стыдно за то, как она поступила.

Я вышел из комнаты Акане одним из последних, на пороге ещё раз оглянувшись. Конечно, мне было немного жаль её, но с другой стороны — эта мысль настойчиво преследовала меня, — теперь она не сможет распустить про меня порочащие репутацию слухи.

Как ни крути, эта авантюра с кражей случилась весьма вовремя для меня. Если игнорировать моральную сторону дела, так оно и было, и я искренне ненавидел себя за подобные мысли, но ничего не мог поделать.

Всё-таки человек — эгоистичное существо.

Именно так я и думал, когда тихо закрывал за собой дверь в милую квартирку Ториясу.

========== Глава 6. Прекрасная бегунья. ==========

Странно, но четверг начался вполне обыденно — и это на фоне вчерашних страстей. Уже с утра члены школьного совета выпустили циркуляр, в котором информировали остальных о том, что Ториясу Акане с этого момента покидает исполнительный орган школьного самоуправления, и следом за этим они гордо вывесили на стенд график подготовки к фестивалю. Согласно этому прекрасному документу, поучаствовать мог каждый, нужно было всего лишь прибиться к единомышленникам. Участие для клубов и их членов являлось обязательным (как и всегда в нежно любимой мною Японии), и мы должны были сообщить совету о своих подробных планах до конца этой недели, чтобы они успели закупить необходимые товары (например, лёгкие разборные конструкции прилавков для столиков с напитками).

Так что весь день я был погружен в хлопоты, связанные с фотоателье — нашей не особо оригинальной идеей для фестиваля. Мы составляли список услуг, проверяли наличие расходных материалов в достаточном количестве, доставали из закромов большеформатные картины, выполненные талантливейшим Гейджу и служившие фонами для наших кадров… В общем, денёк выдался суматошный, и только к вечеру я осознал, что за всё время так ни разу и не встретил Ториясу.

Тому имелся ряд вполне логичных причин: мы учились в разных классах, она не входила в мой кружок, с её выходом из совета наши круги общения перестали пересекаться, — но всё же я сомневался.

Да, она поступила подло и некрасиво. Да, она проявила себя как воровка и лгунья. Да, она пыталась свалить всю вину на меня в отчаянной попытке обелить себя.

Но мне стало её жаль.

Если вдуматься, вся эта глупая и неуместная мистификация была предпринята ею из-за безысходности и одиночества. В средней школе она безоговорочно считалась самой красивой девочкой, но тут, в Академи, у неё появились конкурентки: нежная и большегрудая Кокона Харука, уверенная в себе Кизана Сунобу, даже сама Мегами, которая перестала стричь волосы коротко. Видимо, Акане не хватало того внимания, которое она получала тогда, вот она и выдумала этого мифического иностранного поклонника. Что на неё нашло, почему она решила украсть деньги, — неизвестно, но этот проступок мог иметь очень серьёзные последствия. Ториясу невероятно повезло, что Аято удалось-таки оформить возврат сумки, и потому дело не получило ход, но всё же Акане выгнали из совета, пусть и тихо, но всё же… В таких обстоятельствах избежать слухов просто невозможно, и наверняка по школе вскорости начнут циркулировать сплетни.

Да, мне было жаль Ториясу, но в то же время я не мог не отметить, что её падение произошло весьма своевременно для меня. Теперь в её интересах сидеть тихо, и в сложившейся ситуации она уж точно не станет распускать слухи о моей любви к мальчикам. Вернее, к одному конкретному мальчику.

В общем, гроза прошла, и удара молнии мне удалось избежать, так что я мог вполне спокойно продолжать жить так, как раньше. В душе я простил Ториясу за её попытки шантажа и решил, что в будущем стану держать себя с ней по-приятельски, ведь бедняжке и так было непросто.

А затем карусель предфестивальной гонки снова закрутила меня, и после уроков я отправился в кабинет совета. Честно говоря, мне не нужно было туда идти, ведь наш клуб был полностью готов к фестивалю, и ничего докупать не требовалось, но всё же я не мог отказать себе в удовольствии лишний раз увидеть Аято.

Кроме того, сегодня в четыре он собирал всех президентов клубов на слёт, так что…

В общем, неважно. Я просто хотел побыть с ним; больше оправданий у меня не было.

В комнате совета обнаружился не только сам властелин моего сердца и его верные помощницы (которых теперь было только четверо), но и ещё одна особа.

Высокая, загорелая, с широкой улыбкой, ясными глазами, слегка приплюснутым носом и тонкими губами, эта девочка не являлась красавицей, но её бьющая через край энергия и жизнерадостность привлекали.

Её звали Асу Рито, она возглавляла спортивный клуб и считала, что бег по утрам — это лучшее лекарство от всех болезней. Сама она никогда даже не простужалась (во всяком случае, за почти три года нашего знакомства я этого не помнил), а в прошлом году завоевала для Академи медаль за первое место в соревнованиях по бегу на длинные дистанции.

— Так вот, как я и говорила, — после обмена приветствиями со мной Асу продолжила прерванный разговор. — Нужно организовать занятия для всех. Немногие принесут с собой спортивную форму для переодевания, так ведь? Поэтому я решила, что можно ограничиться разминкой, эстафетами, можно даже играми. Главное, чтобы люди были в движении, верно я говорю? Все проблемы — от того, что мы сидим на одном месте. Моя тётя считает, что бездействие убивает, поэтому самый правильный метод — это заставить гостей шевелиться.

— Я вовсе не спорю, — проговорил Аято, стоя у своего стола и пристально глядя на Асу своими магнетическими чёрными глазами. — Но только зачем тебе Ямада Таро? У тебя в кружке достаточно членов, и я не понимаю, к чему привлекать его.

— Тут такое дело, — Асу сплела пальцы впереди и улыбнулась. — Это моё личное пожелание… Вроде как.

Аято слегка прищурил глаза и медленно склонил голову.

— Это весьма мило, — вставила Тораёши Широми, сортировавшая распечатки, которые выплёвывал лазерный принтер.

— Действительно, — Аято скрестил руки на груди. — Что ж, не вижу причин, почему бы не разрешить это. Заполни форму, которую я дал тебе с утра; с самим Таро мы поговорим позже. Приходи на совещание вечером, и мы обсудим всё более подробно.

Асу захлопала в ладоши, показала Аято большой палец и бегом (что было для неё естественнее, чем спокойная ходьба) вылетела из кабинета совета.

— Резвая дамочка, — заметил я, подходя ближе. — Как дела? Всё ещё завалены работой?

— Она никогда не переводится, — ответила мне Мегами, отвлекаясь от своего компьютера. — Особенно сейчас, когда нас только пятеро. Хорошо, что Аято возглавил совет в такое непростое время: хотя я не люблю признавать свои слабости, должна сказать, что я бы не справилась.

Аято подошёл ближе и вежливо улыбнулся.

— Всему, что я знаю, я научился у тебя, Мегами, — с теплотой в голосе вымолвил он. — Если бы не ты, я бы никогда не смог занять эту должность и исполнять свои обязанности так, как делаю это сейчас.

Мегами приняла комплимент царственным кивком и повернулась ко мне.

— Как идёт подготовка к фестивалю, Фред? — спросила она, отодвигаясь от стола. — Я бы сама не отказалась от фотопортрета твоей работы.

— В любое время, — развёл руками я. — Сделаем тебя графиней или маркизой — тебе это вполне подойдёт. А Масута может стать твоим верным рыцарем.

Аято усмехнулся и, приблизившись, положил руку мне на плечо.

— Роль рыцаря подходит и тебе, — вымолвил он своим потрясающим низким голосом.

— А ты тогда станешь императором, — в тон ему ответил я, пристально глядя ему в глаза. — Думаю, для тебя станет идеальным парадное одеяние микадо.

Аято рассмеялся и отстранился.

— Думаю, это отличная мысль, — произнёс он. — Мы в полном составе с удовольствием сфотографируемся у тебя, Фред. Правда ведь, дорогие дамы?

Рюгоку Аои, читавшая что-то с экрана своего компьютера, отвлеклась от работы и показала Аято большой палец. Тораёши Широми хмыкнула, Куроко пожала плечами и монотонно выдала: «Я с удовольствием подчинюсь, если это воля большинства», а Мегами широко улыбнулась.

И в эту самую минуту на всём белом свете не было человека счастливее меня.

***

Дни летели с огромной скоростью. Апрель перевалил за половину в следующий понедельник, мы сменили зимний вариант формы на летний чуть раньше, чем обычно (из-за того, что погода стояла жаркая), а подготовка к фестивалю шла полным ходом.

Я проводил в клубе чуть ли не каждую перемену, полностью отдаваясь любимому делу. К сожалению, с Аято мы теперь виделись чуть реже, но я не роптал: я загорелся сделать последний мой фестиваль в старшей школе чем-то особенным, незабываемым. Кроме того, это был реальный шанс впечатлить Мистера Совершенство Айши и показать ему, что не только он знает своё дело до тонкостей.

Ториясу вела себя тихо. Большую часть времени я её вообще не видел: она тихо сидела в своей аудитории и даже обедала там. Она не прибилась ни к одному из клубов и ничего не планировала на фестиваль, отчего мне было её даже жаль, ведь всеобщее внимание и любовь являлись тем, от чего она зависела.

Мои соратники по клубу снова исполнились любовью к своему неповторимому лидеру. Зная, что за глаза они называли меня Капитаном Америка — немного с иронией, но беззлобно, — я не собирался в это вмешиваться, решив позволить им эту маленькую слабость аборигенов против белого брата.

Во вторник, шестнадцатого апреля, я задержался в клубе куда дольше, чем обычно: мне нужно было подготовить оборудование для проявки, чтобы продемонстрировать гостям, как это искусство развивалось за последние несколько десятилетий. Мои прекрасные товарищи уже ушли; я не стал их задерживать, мне была не нужна их помощь, к тому же, в вопросах проявки я был бесспорно лучшим в нашем маленьком, но гордом коллективе.

В общем, когда я закончил, на часах было восемь вечера, и до закрытия школы оставался час. Решив, наконец, направиться домой, я поспешил собрать вещи, навести подобие порядка в комнате кружка и, выключив свет, с приятным ощущением выполненного долга пойти к лестнице.

На площадке второго этажа я, однако, замер и задумался. Участники совета в последнее время засиживались допоздна; а что, если…

И я решительно пошёл по коридору.

Как и ожидалось, дверь кабинета совета была приоткрыта, и свет внутри всё ещё горел. Воодушевлённый, я прибавил шагу, но тут же остановился: до моих ушей донёсся голос человека, которого я никак не ожидал здесь встретить.

Надеясь, что ошибся, я бесшумно приблизился к двери и, встав спиной к стене, прислушался.

— Собственно говоря, мне всё равно, — спокойно произнёс Аято. — Я могу, если это так необходимо.

— Да, — ровно ответили ему. — Необходимо.

Несмотря на то, что мы редко пересекались, хотя и учились в одном классе, я узнал голос. Этот человек, неразговорчивый, мрачный, вечно погруженный в свои мысли, был одним из самых творческих личностей в Академи и возглавлял художественный кружок.

Но что Гейджу Цука забыл здесь в такой неурочный час?

Да, в последнее время многие президенты клубов задерживались, но редко когда настолько. К тому же, они предпочитали улаживать дела с советом в первой половине дня. Что за экстренная задача привела сюда Гейджу?

— Можно прибавить и бонус, — в голосе Аято явно послышалась улыбка. — Когда у тебя день рождения?

— Одиннадцатого марта, — безэмоционально отозвался Цука. — Но это необязательно. Я прошу попозировать на выходных у меня дома. Один раз. Ещё в школе. Больше не побеспокою.

Я едва сдержался от того, чтобы не присвистнуть. Эта речь являлась самой длинной из всего того, что Гейджу когда-либо произносил. Но, если отвлечься от сего забавного факта, суть его просьбы мне не понравилась.

— Я готов, — просто ответил Аято. — А что насчёт твоей части сделки?

— Я обещал — я сделаю, — эта фраза Гейджу сопровождалась звуком отодвигаемого стула.

Для меня это прозвучало как сигнал, и я решил явить себя, а то подслушивать ведь не очень красиво.

Войдя в кабинет, я чуть не столкнулся лоб в лоб с Цукой, который как раз спешил прочь. Посторонившись и негромко произнеся: «Удачи, приятель!», я проводил его взглядом, а потом перевёл глаза на Аято.

Мой возлюбленный стоял у одного из стеллажей с безмятежным выражением лица и преспокойно смотрел на меня.

— Ты довольно сильно задержался, Фред, — заметил он, аккуратно поправив одну из книг, выступавшую из общего ряда. — Не советую чересчур нагружать себя; так к фестивалю ты окажешься выжатым, как лимон.

— Спасибо за заботу, — я криво улыбнулся. — Слышал, Гейджу хочет тебя нарисовать?

Аято неопределённо передёрнул плечами и подошёл ближе.

— Как насчёт проявки? — спросил он. — Надеюсь, на фестивале ты покажешь всем магию винтажных фотографий.

Я склонил голову, отметив то, как ловко он перевёл тему разговора. Мне и в самом деле хотелось поделиться с ним всеми плодами своей тяжёлой работы, и я начал с готовностью и восторгом рассказывать про все премудрости непростого проявочного искусства.

Аято был прекрасным слушателем — через несколько минут я напрочь забыл про Гейджу и его странную просьбу и заливался соловьём, с удовольствием делясь с прекрасным президентом деталями непростого искусства фотографии.

Он прервал меня только раз — чтобы предложить отправиться домой вместе и на пути продолжить наш сверхинтересный разговор. Я согласился; а как же иначе?

Я подождал, пока он собрался, потом мы не торопясь вышли из школы и побрели по тротуару. Я всё говорил и говорил, а Аято внимательно слушал, время от времени вставляя весьма уместные комментарии.

Мы распрощались на перекрёстке — там, где наши пути расходились. Он потрепал меня по плечу и с улыбкой пожелал удачи, и я помчался домой — окрылённый, воодушевлённый, готовый на любые подвиги.

После нескольких минут скучных уроков и не такой скучной четверти часа в душе я отправился в кроватку и спал как ангел… За исключением того, что ангелы вряд ли видели такие красочные и фривольные сны.

========== Глава 7. Как легко всё разрушить. ==========

В среду мы должны были писать репетиционный тест — нам давали те же вопросы, которые в будущем планировалось использовать на выпускных экзаменах. Предметы — алгебра и геометрия — являлись одними из самых серьёзных, поэтому мы отнеслись к мероприятию соответственно и первые два урока тихо и мирно решали задачи и примеры, низко склонившись над партами.

Мероприятие вела Мацуока-сенсей — она вернулась с празднования дня рождения дедушки уже приличное время назад и снова заступила на свою должность.

А потом как-то неожиданно наступило время обеда. Мы собрались нашей традиционной компанией и тихо-мирно наслаждались едой под довольно скучный рассказ Масута про соревнования. Он, конечно же, победил, и без труда, но технические термины, в которых мы не разбирались, немного обескуражили нас. Я старался не потерять нить, но мне это удавалось с трудом.

Но самое интересное произошло после обеда.

Я спокойно сидел в аудитории и готовился к контрольной по черчению, когда в класс буквально вбежал Ямада Таро.

Этот парень обычно вёл себя спокойно, как стоячее болото, поэтому, увидев его раскрасневшуюся и раздражённую физиономию, я заинтересованно взглянуло на него.

За ним по пятам следовала Асу Рито. Приоткрыв рот, она протягивала к нему руки и пыталась что-то сказать, но Ямада шёл вперёд, как бульдозер, и не обращал внимания на девочку. И только когда они дошли до его парты — последней в ряду у окна, — Таро с раздражением заявил: «Хватит, Рито, ты уже сделала всё, что могла!».

— Извини, ну правда! — Асу стиснула пальцы. — Я этого не делала!

— А кто тогда? — Ямада сел за свой стол. — Прошу тебя, уходи. Не думаю, что после этого мы сможем остаться друзьями.

Рито потупилась и покраснела.

— Извини, — едва слышно прошелестела она. — Если что не так… Я не хотела.

И, круто развернувшись, она бросилась к двери.

Я понятия не имел, что происходило. Всё это весьма контрастировало с тем, как обычно эти люди вели себя, поэтому не смог сразу отвернуться и заниматься своими делами, как это обычно делали хорошие и приглаженные японцы.

Но я-то был не японцем, поэтому вполне мог позволить себе лёгкое пренебрежение к правилам, принятым здесь, так что повернулся к Ямада и спокойно спросил его:

— В чём дело, приятель? Ты довольно сурово отшил её.

Таро посмотрел на меня и резко выдохнул.

— Я перешёл границу, признаю, — вымолвил он, опустив голову, — но то, что сделала Рито… Фред, я понимаю, что шутки бывают разные, что у каждого своё чувство юмора, но никогда не позволю издеваться над моей сестрой! Семья для меня — это святое.

— Верно, — кивнул я, складывая руки на спинке своего стула. — Для меня тоже.

— Но, видимо, это правило действует не для всех, — Таро сокрушенно покачал головой. — Как можно было допустить мысль о том, что мне покажется забавным подобный обидный и жестокий розыгрыш, да ещё и над Ханако!

— Что за розыгрыш? — я чуть подался вперёд.

— Ох… — он на секунду прикрыл глаза. — Не хочется даже думать об этом.

Он сжал руку в кулак и тут же разжал её, прибавив:

— В любом случае, теперь моё участие в её гонках вообще не обсуждается.

Я кивнул и повернулся лицом к доске, отметив про себя, что никогда не считал Асу жестокой. Да, она в академическом плане не хватала звёзд с неба и не отличалась блестящим интеллектом, но сердце у неё было явно на месте. И тут — такая промашка.

Что ж, теперь ни о какой романтике между ней и Ямада и речи идти не могло: для Таро семья и вправду являлась чем-то священным: он обожал свою сестрёнку и вряд ли простил бы кого-либо, кто покусился бы на её душевное равновесие.

И тут меня словно громом поразило…

Асу сходила в школьный совет и объявила там, что хочет включить Ямада в свою команду, намекнув (довольно неловко и прозрачно), что он ей нравится. Аято согласился, а затем — всего-то шесть дней спустя — Рито знатно садится в лужу и теряет всякую надежду на то, чтобы сочетаться в будущем браком с Таро. Всё сложилось как нельзя лучше для моего прекрасного президента совета…

Я тряхнул головой, отгоняя от себя эти абсурдные мысли. Что за чушь: Аято — цивилизованный человек; он не стал бы добиваться своего грязными методами. Кроме того, как именно он мог подстроить такую странную ситуацию между семьёй Ямада и Асу? Ответ: никак. Значит, это не он; конец истории.

И как только это могло прийти мне в голову?..

К счастью, в этот момент в аудиторию вошла преподавательница, и в моей голове мысли об Асу и Ямада были тут же вытеснены размышлениями о фланцах, подшипниках и призмах.

Но этот случай мистически не желал оставлять меня в покое: на перемене перед последним уроком, когда я рассеянно читал учебник, а в воображении планировал тематическую фотосессию, в класс вошла Роншаку Мусуме, окружённая облаком приторно сладкой ванильной туалетной воды и роем своих подружек. Они сгрудились вокруг её парты и начали разговаривать — вполголоса, но достаточно громко, чтобы их было слышно. И предметом их беседы являлся как раз злосчастный Ямада и Асу.

Я обернулся и ожидаемо не нашёл Таро на своём месте. Ничего удивительного, ведь даже Роншаку и её девочки были не настолько толстокожими, чтобы обсуждать человека, находясь на расстоянии метра от него.

— Обалдеть, что она учудила! — захохотала одна из них. — Эта Асу прямо села в лужу, да, Момоиро?

— Это точно, — отозвалась вторая — с розовым браслетом и резинкой того же цвета на волосах. — За всю последнюю неделю она словно с ума сошла.

И девочки синхронно расхохотались, как небольшая стайка гиен.

Я повернулся к ним. Неожиданно мне стало любопытно, что же именно произошло, ведь за последние дни я несколько выпал из реальности…

Что ж, в какой-то момент всё делается впервые в жизни.

— Дамы, прошу прощения, — вымолвил я чуть громче, чем обычно. — А что именно выкинула Асу? Я так понял, это был не разовый проступок?

Благоухавшая ванилью пятёрка повернулась ко мне. Они все радостно заулыбались, явно обрадовавшись шансу поделиться своими сплетнями с кем-то вне их круга. Девочка с фиолетовой резинкой на запястье подалась вперёд и начала говорить первая:

— А ты не знаешь, Джонс? Это было обалдеть, какой кошмар!

— Ага, ага, — закивала другая — с цветами в волосах и блеском на губах. — Мы тут подумали, что Асу ненавидит Ямада, раз она так настойчиво делала ему гадости.

— А ведь мы все считали её такой добренькой, — недовольно поджала губы. Момоиро — единственная из спутниц Мусуме, имя которой озвучили. — Да ничего подобного! Она столько гадостей сделала, что аж страшно стало!

— Обалдеть, — Роншаку покачала головой, рассматривая свои ногти. — Сначала опозорила его перед своим клубом, потом шутки ради подсунула ему слабительное, затем… Девчонки, что она там ещё выкинула? Хошико, ты, кажется, мне рассказывала.

— Точно, точно, — та, которую назвали Хошико, поправила зелёный платочек на шее и с восторгом улыбнулась. — Она готовила выступление про здоровый образ жизни и в черновике лекции вывела Ямада как антипример. Она там ещё и наброски сделала, типа, вот что с вами случится, если будете весь день сидеть сиднем, вперившись в книгу. А ещё она его сестру сфоткала, да, Хана?

— Ой, даже не говори, — отозвалась девочка с цветами в волосах. — Типа у этой первоклашки нет мышц, какой-то тонус низкий, на животе жир.

— Обалдеть, какой ужас, — встряла Мусуме, равнодушно бегая пальцами по сенсорному экрану своего смартфона. — Эта Ямада Ханако из-за Асу даже плакала.

Я медленно кивнул и отошёл прочь. Девочки продолжили обсуждать Асу и всё, что она успела выкинуть, но я решил больше не участвовать в процессе перемывания костей — с меня хватило и этого.

Итак, Асу унижала людей, издевалась над ними, даже довела девочку до слёз своей жестокостью. Не знаю, кто был на такое способен, но только не Рито — она была пусть не особо умной, но доброй и отзывчивой девочкой, которая никогда бы не сделал никому гадости.

Однако такой человек мог с лёгкостью стать слепым орудием в руках кого-то намного умнее, кого-то, кто мог виртуозно манипулировать другими людьми. У этого человека должен иметься немалый авторитет и уважение окружающих, харизма и умение находить подход к каждому, а также заинтересованность в том, чтобы Асу и Ямада никогда не были вместе.

Нет.

Чушь, дикость, глупость.

Аято не такой; он настолько же добр, насколько умён, и ему никогда и в голову не придёт воспользоваться такими нечистоплотными методами. Наверняка это на Асу нашло какое-то помутнение, какой-нибудь синдром из тех, что периодически бывают у девчонок. Ведь немыслимо даже предположить, чтобы благородный и прекрасный президент совета начал вмешиваться в личные отношения других. Да и как бы он заставил Рито позорить Таро перед спортивным клубом? Как бы он изменил текст лекции Асу для фестиваля? Как бы он науськал её на Ханако?

Вывод становился очевидным: Рито провернула всё это сама. Не со зла, вовсе нет, ведь она вовсе не являлась недоброй; просто от глупости или по незнанию.

Прибытие очередного преподавателя прервало мои мысли, и я встал для поклона, усиленно отгоняя от себя образ Асу в слезах.

После уроков состоялся слёт президентов клубов. Мы собрались в специальном помещении для переговоров и сначала внимательно слышали Аято, который зачитал нам подробный план проведения мероприятий в ходе фестиваля, а потом вносили свои предложения и корректировки. Асу сидела несколько грустная, но в процессе обсуждения слегка оживилась.

После окончания слёта я подошёл к ней и спросил: «Ты как?». Она в ответ улыбнулась и вымолвила: «Всё нормально. Я сама виновата, мне и расхлёбывать».

Мы вместе пошли вниз: я хотел пофотографировать фонтаны, она — поговорить с Ямада. Мы вышли во внутренний дворик и застали Таро на обычном месте, а потом я деликатно отошёл подальше, чтобы не мешать, и нацелил объектив камеры на одну из сакур, уже начавших цвести. Но, как оказалось, я зря старался: при виде Рито Таро захлопнул книгу, резко встал и ушёл прочь, не сказав ни слова.

Асу не сдалась: она побежала за ним, на ходу тараторя:

— Признаю, я виновата, только выслушай, я не прошу понять, просто дай мне объяснить…

Я покачал головой и сфотографировал фонтан, а потом проверил результат на экранчике камеры. Кадр получился как раз таким, как я и хотел: воздушным, солнечным, радостным. Как хорошо было бы, если бы всё вокруг в одночасье стало таким же… Но увы: бедняжке Рито ещё нескоро светило получить прощение от Таро, ведь такие мягкие и незлобивые люди, как он, могли быть весьма злопамятными и твёрдыми, как кремень, особенно когда дело касалось их родных.

Мне хотелось помочь Рито, но я понимал, что мои попытки будут смотреться со стороны как навязчивость. Оставалось лишь надеяться, что природный оптимизм и сила духа Асу помогут ей справиться со всем этим и забыть Ямада.

С этими мыслями я доснял все кадры, которые планировал, а потом засобирался домой.

За это время я успел приспособиться к графику Аято. Мы вместе засиживались допоздна: он — в совете, я — в своём любимом клубе. К вечеру мы перезванивались, договаривались идти домой вместе и встречались в коридоре второго этажа. Оттуда мы спускались вместе, делясь подробностями дня прошедшего, переобувались и шли до развилки, на которой наши пути, к сожалению, разделялись.

Иногда к нам, к моему вящему недовольству, присоединялся Ямада Таро — Аято каким-то образом уломал его помогать школьному совету в организации фестиваля. Этот скучнейший человек умудрялся привносить нотку уныния в любое дело, даже самое весёлое, и прогулки с ним превращались в муку мученическую, скрашивал которую лишь Аято.

Правда, иногда — очень редко — он отговаривался делами и задерживался в школе дольше всех. В эти дни я понуро шёл домой один, утешая себя тем, что мне, по крайней мере, не нужно терпеть рядом Ямада Таро.

Но сегодня, семнадцатого апреля, я точно знал: мы идём домой вместе. Аято нужно было начинать готовиться и ко дню рождения его отца — сей знаменательный день следовал аккурат за Золотой неделей, потому другого времени для этого выкроить представлялось невозможным.

Выйдя из помещения своего клуба, я вытащил смартфон из сумки и набрал знакомый номер. Аято ответил почти сразу же своим привычным: «Дай мне ещё пять минут, Фред». В ответ на это я смеялся и бросал: «Конечно!», прекрасно зная по опыту, что пять минут у этого трудоголика превращались в пятнадцать.

Подойдя к дверям школьного совета, я распахнул их и вошёл, не стучась — статус нашей дружбы уже дошёл до того, что мы могли не церемониться друг с другом. Аято ловко протирал поверхность длинного стола, стоявшего посреди помещения. Он составил все ноутбуки на стулья и работал невероятно споро, а на моё вполне искреннее предложение помощи ответил улыбкой и мягким отказом.

Через пять минут мы уже вышли из кабинета совета и не спеша побрели к лестнице. В наших беседах вёл, как и всегда, я; Аято же интеллигентно выслушивал мои рассуждения на тему фотографии и время от времени вставлял весьма уместные реплики, которые свидетельствовали о том, что он внимательно слушал меня.

Когда мы проходили к лестнице мимо тупичка с санузлами, мне послышался звук затвора: словно кто-то сделал фото. Замерев на месте, я резко повернулся в сторону туалетов, но никого не увидел.

— В чём дело, Фред? — спокойно спросил меня Аято, тоже притормозив. — Только не говори мне, что увидел привидение! Ещё одного призрака в школе я просто не выдержу.

— Нет, надеюсь, что это не призрак, — хмыкнул я, переводя взгляд на него. — Просто мне послышалось, что кто-то сделал фото… Звук затвора; знаешь его? Он довольно специфичный…

Аято перевёл взгляд своих изумительных чёрных глаз на тупичок и прищурился.

— Думаю, ты просто заработался, — изрёк он, поправив ремешок школьной сумки на плече. — В последнее время фотография в прямом смысле стала твоей жизнью, и теперь тебе всюду чудится что-либо, связанное с ней.

— Думаю, ты прав, — я усмехнулся, неосознанно отзеркалив его движение. — Ладно, пошли, а то придём домой уже завтра!

Аято улыбнулся, и мы сбежали с лестницы.

Тот момент оказался одним из самых счастливых за всю мою жизнь, хотя тогда я этого ещё не понял.

А также я не знал, как же хрупко человеческое счастье; как же легко его разрушить…

========== Глава 8. В минуту вдохновения. ==========

Фестиваль всё приближался, и ученики с каждый днём становились радостнее, предвкушая одно из самых пышных событий в нашей обычно рутинной и скучной школьной жизни.

Восемнадцатое апреля являлось крайним сроком для того, чтобы написать в совет заявки, так как к девятнадцатому они должны уже были уладить всё с администрацией и начать заказывать вещи и оборудование, необходимые для проведения планируемой мистерии.

Асу Рито не сдавалась: всю первую половину дня она продолжала подходить к Ямада, но тот был непреклонен, и к обеду наша прекрасная бегунья, видимо, выдохлась, так как наша классная комната перестала быть местом её постоянного паломничества.

Аято, как и всегда, работал плотно и ответственно, совместно с остальными членами совета. Мегами удалось чуть отвлечься от планов на будущее и Сорбонны, и она с радостью окунулась в приятные хлопоты. Масута преодолел ещё один этап соревнований и вернулся в родную альма-матер с очередной медалью и грамотой. Иными словами, всё шло ожидаемо и по проторенной дорожке.

А вот от членов своего клуба я получил сюрприз, правда, на сей раз не такой неприятный. С утра Берума, отведя меня в сторону, попросила разрешить ей пригласить подругу в качестве модели для нашей тематической фотосессии.

— Фред, она немедля поднимет нам количество посетителей! — страстно уверяла меня Берума, размахивая короткопалыми руками. — Поверь, это золотое дно!

Я поддался на уговоры, и Берума, сияя от радости, на следующей перемене привела в наш клуб Ториясу Акане.

Одна из первых красавиц школы теперь имела вид далеко не такой уверенный и вела себя весьма скромно. Конечно, мне не улыбалось видеть её каждый день в течение почти месяца, но почему-то стало её жаль, и я попросту не смог отослать её прочь.

Акане не смыслила в фотографии, зато — надо отдать ей должное — являлась первоклассной моделью. На снимках она выходила идеально, не портила ни одного кадра и знала свои выгодные ракурсы, так что идея пригласить её показалась мне не такой уж провальной.

Да, она нехорошо отнеслась ко мне в средней школе, а недавно ещё и пыталась шантажировать, но прошлое положено забывать, особенно плохое. Я был готов простить Ториясу и оставить позади все наши разногласия и так ей и сказал, когда мы остались наедине в помещении кружка.

В ответ Акане потупилась и скромно проговорила: «Спасибо». Я кивнул и хотел было потрепать её по плечу в знак поддержки, но потом вспомнил, что она японка, и благоразумно решил этого не делать.

Почти каждую перемену мы собирались обновлённым коллективом, а после уроков устраивали мозговые штурмы, усиленно думая, чему же ещё можно удивить гостей фестиваля. Акане участвовала в этом весьма пассивно, тихо сидя на стуле и опустив глаза доле. Да и вообще, она вела себя нетипично скромно и старалась как можно меньше привлекать к себе внимание, зато подружилась с Берумой: они проводили вместе почти всё время, постоянно разговаривали, близко наклонившись друг к другу, и уходили домой совместно. Меня это радовало: малышке Беруме после того ужаса, что произошёл в её семье, была просто необходима поддержка, при этом даже не так важно, кто именно её оказывал, подошла бы любая девочка, так что Акане и её раскаяние оказались весьма кстати.

После уроков я зашёл в совет, чтобы оформить последнюю заявку от своего клуба. В дверях я чуть не столкнулся со слегка бледноватой, но спокойной Асу Рито. Отступив на шаг, чтобы пропустить её, я улыбнулся, и она ответила мне тем же. Я хотел спросить, как у неё дела, но потом решил, что это могло показаться бесцеремонным. А в Японии казаться бесцеремонным было страшнее самого зверского убийства.

В совете я немного задержался: мне же нужно было перекинуться парой слов с господином президентом, а также пообщаться с Мегами, при этом изредка и совсем чуть-чуть стреляя глазами в сторону прекрасного черноглазого властелина моих мыслей.

После совещания с ребятами из клуба я отпустил их по домам, а сам остался — дел было невпроворот. Я счастливо окунался в эту пучину, прекрасно понимая того древнего парня, который в качестве лекарства от чего бы то ни было советовал побольше работать.

Несколько раз за время своего бдения я выходил из помещения клуба (зова природы никто не отменял) и пару раз сталкивался с Кушей и его подручной. Девочка ходила за ним, как тень, и молча выполняла его поручения, но больше не осуществляла никаких функций. Увидев меня, глава научного клуба поднял руку в приветственном жесте и бросил: «Что, тоже занят?».

Я в ответ на это кивнул и с улыбкой проводил их глазами. Протяжный писк двери научного клуба, захлопнувшейся за ними, вывел меня из ступора, и я направился туда, куда и намеревался, — в уборную.

Туалет с призраком — соседний с тем, куда зашёл я, — претерпел серьёзные метаморфозы. За время моего отсутствия его отремонтировали, и теперь девочки без всякого страха ходили туда. Мне было любопытно, как же теперь выглядело самое жуткое помещение в школе, но я как-то не решался войти в женскую уборную, которая стала вполне себе работающей и посещаемой. Оставалось только поверить на слово представительницам прекрасного пола.

Закончив с делами клуба, я привычно достал из сумки смартфон и, набрав номер Аято, зажал гаджет между щекой и плечом, одновременно закрывая на ключ шкаф с плёнками.

Через несколько длинных гудков я нахмурился, а когда металлический женский голос флегматично объявил, что запрашиваемый мною абонент не отвечает, не на шутку забеспокоился: Аято всегда держал телефон под рукой и никогда не пропускал звонки.

Но, конечно же, всё бывает в первый раз.

Отложив на время смартфон, я собрал вещи, быстро навёл подобие порядка, выключил свет в клубе и вышел в коридор. Замерев напротив входа в кружок, я ещё раз набрал номер и начал нетерпеливо притоптывать на месте, слушая мерные гудки, сменившиеся холодным голосом робота. Третья и четвёртая попытки позвонить обернулись таким же результатом.

Я вздохнул и убрал смартфон в сумку. Нечего паниковать: мало ли что могло произойти? Аято — президент школьного совета, у него море дел, и он не имел привычки сидеть приклеенным на одном месте. Он постоянно помогал главам клубов, к примеру, не далее, чем вчера, он потратил три часа, работая в теплицах в кружке садоводов. Он мог просто отойти куда-нибудь и оставить телефон в кабинете — такое порой случается даже с самым внимательными людьми.

Стараясь игнорировать голос интуиции, вопящий о том, что произошло нечто плохое, я помчался на второй этаж. Двери кабинета школьного совета были распахнуты настежь, оттуда в коридор лился мягкий искусственный свет, и я поспешил заглянуть внутрь. На первый взгляд, в комнате никого не было…

Я вошёл внутрь, обогнул стол, посмотрел за стеллажами, даже раскрыл дверцы шкафа, который члены совета использовали в качестве кладовой, но безрезультатно: Аято нигде не находился.

Но из школы он ещё точно не ушёл: сбоку от стола президента на специальном крючке висела его сумка, а на рабочем месте не было идеального порядка, который он обычно наводил перед уходом. Его смартфон лежал у экрана компьютера, и сигнальный огонёк нервно моргал, указывая на непросмотренные уведомления. Я взял гаджет и трясущейся рукой провёл по экрану. Несколько неотвеченных вызовов от меня, непрочитанное сообщение от магазина, занимавшегося оптовой продажей канцтоваров, мейл от какого-то сайта о том, что заказанные книги доставлены в пункт самовывоза…

А самого хозяина этого гаджета не было в поле зрения.

Я поставил свою сумку на стол и нервно провёл свободной рукой по лбу. Самое старое уведомление — от магазина — пришло около двух часов назад. Зная Аято и его привычки сразу же просматривать такие вещи, каждый бы понял, что его нет здесь уже давно.

Тогда где он?

Заставив себя успокоиться, я подошёл к окну и, распахнув створки, с удовольствием вдохнул свежий воздух апрельского вечера, напоённый ароматом вишнёвых цветов.

Не стоило волноваться: Аято наверняка помогает где-нибудь, например, в теплицах клуба садоводов — там у них наверняка много дел. Или опять чинит что-нибудь у кулинаров — не так давно у них случилась авария с микроволновкой.

Но в таких случаях Аято всегда брал телефон с собой, ведь он знал, что может понадобиться кому-либо практически в любой момент.

Конечно, не стоило забывать и о возможности аварии и экстренной ситуации в общем, но тогда включили бы сигнализацию.

В общем, это было весьма и весьма странно, совершенно не свойственно Аято и оттого немного пугающе.

Что ж, надо разобраться. Я ждал достаточно — уже около пяти-семи минут, — а он ещё не вернулся, значит, необходимо отправиться на поиски.

Решительно кивнув, я подхватил сумку и направился вдоль по коридору, на пути распахивая двери и заглядывая в каждое помещение. Большая часть комнат пустовала, но некоторые особо преданные своему делу участники клубов всё ещё находились на месте. Спросив у президента музыкального кружка Мюджи Шан, не видела ли она недавно Аятои получив отрицательный ответ, я поспешил дальше и внезапно столкнулся с проблемой: дверь художественного клуба была заперта.

Надо сказать, помещения кружков у нас не запирались (кроме научного) — это было связано с одним несчастным случаем, который произошёл много лет назад: какого-то мальчика в шутку закрыли в одной из комнат, а потом начался пожар, и он задохнулся там. С тех пор директор школы запретил замки на клубных помещениях и классных комнатах. Бояться за ценности не стоило: во-первых, в Японии был очень низкий уровень преступности, и воровали здесь крайне редко; во-вторых, кладовые остались оснащены замками, так что спрятать дорогие вещи можно было и там.

Но факт оставался фактом: дверь в помещение художественного клуба не поддавалась, хотя в створку не было врезано замка.

Значит, кто-то подпер её чем-то…

Громко постучав в дверь, я подождал. Никакого ответа, но внутри мне слышалось какое-то шевеление и разговор шепотом.

— Эй, Гейджу! — выкрикнул я. — Я знаю, что ты там! Открывай немедленно!

Несколько секунд стояла тишина. Потом безэмоциональный голос президента художественного ответил мне:

— Подожди одну минуту.

Через некоторое время послышалась возня, как будто кто-то тащил по полу нечто тяжёлое. Потом до моих ушей донёсся какой-то стук, а затем Гейджу резко распахнул дверь. Я, едва успевший отстраниться, не ввалиться внутрь и не упасть только благодаря отличной реакции, сердито просмотрел на художника, но тот, как и всегда, был невозмутим, лишь щёки раскраснелись, да глаза как-то подозрительно блестели за сильными стёклами очков.

Я попытался заглянуть внутрь комнаты через плечо Гейджу, но он стоял на одном месте, как вкопанный, скрестив руки на груди, и явно не собирался пускать меня.

— Слушай, друг, я ищу Аято, — вымолвил я, потирая руки. — Он тебе случаем не попадался?

— Нет, — кратко отозвался Гейджу.

Я подождал несколько секунд, надеясь, что он объяснит, зачем заперся, а также что делал здесь, но он молчал, а я понимал, что расспрашивать было неприлично.

Но всё же что-то меня настораживало…

— Ты здесь один? — подумав, я задал довольно безопасный вопрос.

Гейджу молча кивнул и прислонился плечом к дверному косяку. Он был худым, но жилистым, с узким лицом, грустными глазами и неожиданно крепкими руками с длинными, сильными пальцами, покрытыми навечно въевшимися пятнами краски. Считаясь довольно высоким для японца, он всё же на голову уступал мне, но у него странным образом получалось смотреть на меня не снизу вверх.

— Хорошо, — я склонил голову. — Тогда, наверное…

Правила приличия требовали от меня немедленно ретироваться и извиниться, но что-то не пускало меня. Что-то зудело на задворках подсознания и не давало мне просто уйти, но я не понимал, что именно. Гейджу же стоял на месте, как статуя, и спокойно ждал, когда я, наконец, соображу, что являюсь нежеланным гостем.

Шли секунды, и ситуация становилась довольно смешной. В конце концов, кашлянув, Гейджу вымолвил:

— Если от меня ничего не нужно…

Я склонил голову, осознавая, что невозможно не понять такой очевидный намёк, и отошёл на два шага назад. Гейджу захлопнул дверь, и мне снова послышалось, как к ней с той стороны придвигали что-то тяжёлое.

Интересно, почему он так не хотел, чтобы узнали, чем он там занимался?..

Я медленно побрёл по коридору к лестнице: надлежало проверить клубы на третьем и первом этажах, — но мысли о Гейджу и его странном поведении никак не желали покидать моих мыслей.

Что он там делал? По какой причине так не желал, чтобы я вошёл к нему в помещение кружка? И с кем он шептался до того, как открыть дверь? Ведь он явно присутствовал там не один, хотя я не мог с уверенностью сказать, что слышал два голоса.

Но было что-то ещё…

Я поднялся на третий этаж и, подойдя к дверям компьютерного клуба, распахнул их. Никого не было, даже очаровашка Гемма Таку успел удрать домой. Я прошёлся вдоль рядов выключенных компьютеров и остановился у небольшой дверки, которая вела в тесное помещение со звукоизоляцией — в той комнате находился школьный сервер.

Приоткрыв створку, я заглянул внутрь. Сервер мерно гудел и весело подмигивал зелёными огоньками, но и тут никто не прятался. Собственно говоря, это было проблематично: места явно недоставало, сервер шумел, к тому же, немного специфически пахло…

Стоп.

Запах — вот что меня смутило.

Обычно из помещения художественного клуба пахло краской, растворителем, обожжённой глиной, скипидаром — в общем, не самый приятный коктейль. Но сейчас — совсем недавно — я почувствовал в этом сонме ароматов один особенный и довольно знакомый.

По школьным правилам, нам запрещалось пользоваться декоративной косметикой и парфюмерией, красить волосы и ногти, а также носить броские аксессуары, но большинство из нас считало себя достаточно взрослыми и поэтому слегка — едва заметно — нарушали его.

Некоторые девочки наносили на губы бесцветный маслянистый блеск, красили ногти прозрачным лаком и обрабатывали волосы хной. Волосы японцев и японок отличались по структуре от наших, европейских, и потому хна абсолютно не брала их, не давая цвета, но оставляя после себя лёгкий рыжеватый блеск, заметный лишь на свету. Мегами периодически надевала небольшую брошь, которую отец подарил ей несколько лет назад на пятнадцатилетие, Кизана Сунобу из театрального кружка носила заколки-розы в волосах и тонкий браслет на запястье, а сёстры Басу не приходили в школу без фамильных колец — серебряных, довольно старых и почерневших от времени.

Что же касалось парфюмерии, то тут действовало правило меры: очень многие слегка наносили за ушами туалетную воду, чтобы аромат ощущался лишь в непосредственной близости от владельца. И надо отметить, что парфюмом пользовались не только девчонки; многие ребята тоже не гнушались того, чтобы хорошо пахнуть.

К последним относился и Аято. Он пользовался туалетной водой, аромат которой весьма подходил ему: холодный свежий запах с цитрусовыми нотками.

И отголоски как раз такого аромата я почувствовал, стоя на пороге художественного клуба.

При этом сам Гейджу не пользовался парфюмом, и я не помнил, чтобы кто-либо из нашей школы разделял вкус Аято.

Значит, Аято был там, в художественной мастерской, и слышал, как я спрашивал Гейджу о нём. Только почему мой прекрасный президент совета не обнаружил себя, не сказал: «Ищешь меня, Фредди, приятель? Так вот он я!». Почему Цука не пускал меня внутрь помещения? Что эти двое могли скрывать?

Я вышел из серверной и захлопнул за собой дверь. Конечно, аромат парфюма — это достаточно слабый аргумент. Аято мог заходить к Гейджу незадолго до меня, потому-то шлейф запаха и остался в мастерской.

Но Гейджу сказал, что не видел Аято… Стал бы он так говорить, если бы за считанные минуты до моего прихода к нему заглядывал искомый мной человек?

Выйдя из компьютерного клуба, закрыв дверь и погасив за собой свет, я схватился за голову. Стоило ли довериться своим инстинктам и поступить, как параноик, или, может, лучше проигнорировать голос интуиции и поискать Аято где-нибудь в другом месте?

Немного подумав, я решил, что вторая опция предпочтительнее: такое навязчивое поведение и на моей-то передовой родине могло посчитаться бестактным; что уж говорить о консервативной Японии. Гейджу имел полное право не пускать меня к себе в кружок, ведь я являлся всего-навсего таким же президентом клуба, как и он, и не имел отношения к администрации.

Обойдя весь третий этаж, а потом и первый, я для очистки совести сходил к теплицам и осмотрел всё там. Садоводы и огородники уже давно ушли, оставив после себя тщательно вымытые инструменты и инвентарь, сушившийся на плёнке, расстеленной у стены сарая, да аккуратно вскопанные грядки почти идеальной формы.

Глава этого клуба — добродушная старшеклассница по фамилии Уэкия — хотела сделать для фестиваля выставку достижений своего хозяйства. Она запланировала это уже давно, так как овощи для этой цели были уже выращены в специальной теплице. Эти гиганты нежились в идеальных условиях духоты и жары и ждали своего часа — той минуты, когда их представят гостям, пришедшим в Академи для того, чтобы насладиться плодами трудов различных кружков. Аято, насколько я помнил, собственноручно помогал вскапывать грядки, а также натаскал кирпичей для того, чтобы обложить клумбы с цветами, но сейчас его здесь не было.

Чисто для проформы я заглянул и в спортивный комплекс — он тоже пустовал в такой неурочный час.

После этого я ринулся в школу, словно за мной гналась стая чертей. Я точно знал, куда мне нужно было: всё-таки интуиция меня не обманула, и Аято находился в помещении художественного клуба — больше просто негде.

Взлетев по лестнице на второй этаж и не дав себе ни секунды на то, чтобы отдышаться, я подбежал к двери в клуб Гейджу и с силой толкнул дверь от себя. Она неожиданно легко поддалась и, резко распахнувшись, довольно громко ударилась обо что-то, стоявшее сбоку.

Я вошёл в клуб и осмотрелся.

Сам Гейджу, не обратив ни малейшего внимания на моё бесцеремонное вторжение, спокойно чистил кисти, стоя у заляпанного краской и глиной рабочего стола. Он протирал их заботливо и нежно, словно живых существ, и после обработки аккуратно клал на расстеленное рядом полотно. Запах тут стоял просто удушающий, и различить нотки аромата парфюма Аято стало просто невозможно.

— Приятель, ты тут не задохнёшься? — спросил я, невольно подаваясь назад и прикрывая рукой нижнюю часть лица.

— Я привык, — спокойно ответствовал Гейджу, не отвлекаясь от своей работы.

Он продолжал возиться с кистями, даже не удосужившись спросить меня, что я здесь забыл, а я так и стоял, как вкопанный, не зная, что и думать.

— Ты тут рисовал допоздна? — спросил я, когда затянувшееся молчание стало совсем уж некомфортным.

Гейджу ограничился лишь кивком, небрежно протирая руки какой-то ветошью.

— Дашь посмотреть? — я слегка подался вперёд.

— Нет, — бескомпромиссно ответствовал Гейджу, кидая ветошь в корзину, в которой и без того лежала уйма подобных тряпок.

— О’кей, — я склонил голову. — Я просто… Зашёл посмотреть, не появлялся ли здесь Аято… Видишь ли, его нигде нет, а у меня к нему… Э-э-э… Важное дело.

Гейджу повернулся ко мне лицом, а затем молча осмотрел всё помещение. Художественный клуб являлся одним из самых многочисленных в нашей школе, поэтому ему и отвели довольно просторную комнату. Тут было всё: и мольберты с выставленными на них неоконченными картинами, и гончарные круги, и огромные стеллажи с полками, до отказа забитыми стаканами с карандашами и кистями, баночками с краской, кучей бутылей с различными химическими составами, ватманской бумагой, свёрнутой в рулон, а также форматными листами бумаги, сложенными в специальный контейнер. Несколько полотен стояло в углу помещения; они были прислонены друг к другу.

Посреди высился большой стол со стульями. Вся столешница была покрыта пятнами краски и разводами от растворителя, а стулья стояли вокруг.

Помещение из-за всего этого казалось тесным, а также становилось очевидно, что спрятаться тут негде. Да, вдоль стен стояли шкафы, но сейчас их дверцы были распахнуты настежь.

— Ясно, — кивнул я. — Тогда пойду искать его дальше.

Гейджу пожал плечами и вернулся к своим кистям. Я же вышел из помещения художественного клуба; от стыда мои щёки горели, как два солнца над вигвамом.

Заглянув в кабинет школьного совета, я с удивлением обнаружил, что Аято на месте. Он стоял у окна и медленно завязывал галстук, используя стекло как зеркало.

========== Глава 9. О кошках. ==========

— Эй, приятель! — окликнул я его.

Аято обернулся и улыбнулся, мастерски подтянув узел галстука к шее.

— Фред, как удачно, что ты всё ещё здесь, — вымолвил он. — Мне совестно нагружать тебя в такой поздний час, но больше попросить просто некого.

— Я полностью в твоём распоряжении, — радостно разведя руки в стороны, произнёс я. — Но сначала скажи-ка, где ты пропадал всё это время?

Аято усмехнулся и ещё раз поправил галстук, и без того выглядевший идеально.

— Сначала я ходил в теплицы, — ответил он. — Там всё в относительном порядке, но список дел уменьшается крайне медленно, а фестиваль всё ближе и ближе. Потом проверил раздевалки: кое-кто из девочек жаловался, что кран подтекал; и так оно и оказалось. Сделал себе напоминание, чтобы завтра вызвать мастера, и желательно договориться так, чтобы он пришёл во второй половине дня. Да и девочек стоит предупредить: сам понимаешь, им будет не очень приятно, если во время переодевания к ним придёт чужой мужчина.

— Весьма разумно, — я несколько раз кивнул. — А потом? Я искал тебя по всей школе и угодьям уйму времени…

— Извини, — он очаровательно улыбнулся. — Наверное, мы разминулись: после осмотра я направился в туалет и провёл там чуть больше времени, чем рассчитывал: видимо, из-за систематических переработок мой организм дал сбой.

— Оу… — я сочувственно закусил губу. — У тебя есть таблетки или что-нибудь вроде этого?

Аято рассмеялся и подошёл ближе. Невольно я глубоко вдохнул и почувствовал, как отголоски лёгкого аромата свежести и цитрусовых обволакивают меня.

— Не волнуйся, — проговорил он. — У моей мамы в распоряжении огромная домашняя аптечка, а мои дедушка и бабушка со стороны отца — врачи, так что без помощи я точно не останусь.

Я хмыкнул, записывая полученную информацию на подкорку своего извращённого сознания, и, решив закончить эту тему, бодро выдал:

— Так с чем тебе нужно помочь?

— О, действительно, — Аято спрятал руки в карманы. — Давай сходим до теплиц; я изложу тебе пару своих мыслей, а ты их оценишь. Идёт?

Я молча кивнул, благоразумно умолчав о том, что готов бежать за ним куда угодно, хоть на край света, и Аято повёл меня за собой.

Клуб садоводства, скрывавшийся от посторонних взоров за высокой живой изгородью, занимал довольно обширные территории. Тут хватало места и для большой теплицы со стеклянными стенами, и сарая для инвентаря, и рабочего верстака, и ровных рядов грядок, и кустов, и клумб с цветами, и даже пары плодовых деревьев.

Сбоку от арочного входа стоял страшный агрегат для измельчения ветвей. Я никогда не видел его включённым, но знал, что в теории он работал.

Территория клуба освещалась уличными фонарями, стоявшими у четырёх углов живой изгороди.

От входа, который представлял собой красивую арку, увитую плющом, мы сразу направились к теплице. Аято открыл дверь и, галантно пропустив меня вперёд, вошёл внутрь и сам.

— Мне хотелось бы, чтобы завтра ты пофотографировал их, — он указал на овощи для выставки. — Мало ли что может случиться, а так — у нас есть шанс увековечить это достижение наших огородников на долгие годы. Думаю, Уэкия-семпай достойна того, чтобы о её успехах узнали следующие поколения.

Я согласно кивнул и, покопавшись в сумке, достал свою верную помощницу — камеру. Овощи, которые вырастили Уэкия и её приспешники, и вправду были очень большими и выглядели красиво. Сейчас я хотел сделать пару предварительных кадров, чтобы к завтрашнему дню уже решить и насчёт ракурса, и насчёт позиции.

Сделав два снимка, я распрямился. Аято, стоя чуть поодаль, вздохнул и, проведя тыльной стороной ладони по лбу, промолвил:

— Ну и духота же здесь!

Он поднял свою рубашку и начал обмахиваться ею. Я невольно залюбовался видом, который мне открылся: идеально ровная кожа красивого золотистого цвета. Конечно, Аято было далеко до Масута, который обладал сложением Геракла и мог похвастаться рельефной мускулатурой и мощным прессом, но этот плоский живот, пусть и без прославленных кубиков, казался мне самым прекрасным на свете. Только если бы не это пятно сбоку от пупка… Интересно, это родинка или…

И тут я обомлел.

Нет, это не родинка и не родимое пятно — они не бывают зелёного цвета. Это след от краски.

А краски, в свою очередь, водятся у нас в одном хорошо известном месте.

— Ты закончил, Фред? — внезапно спросил Аято, заставив меня вздрогнуть и в панике перевести взгляд с его живота на лицо. — Пойдём?

Я кивнул, и мы направились назад к зданию школы. Аято с очаровательной улыбкой на лице попросил меня подождать ещё чуть-чуть — ему было необходимо собрать свои вещи и убраться в кабинете школьного совета. В любой другой момент я бы предложил свою помощь, сейчас же просто вяло кивнул и сделал вид, что просматриваю на камере снимки, сделанные совсем недавно.

Аято поблагодарил и направился по коридору к лестнице, а я, спрятав камеру в сумку и переобувшись, вышел из здания: мне нужно было всё обдумать.

Итак, Аято как-то посадил рядом с пупком пятно краски. Каким образом, когда и где? На последний вопрос ответить легко: краска у нас имелась в самом очевидном месте — в художественном клубе.

Когда появилось пятно? Вряд ли давно, так как чистоплотный Аято постарался бы сразу же вывести его. Значит, вероятно, что сегодня вечером, как раз в то время, когда Гейджу забаррикадировал дверь в помещение своего кружка.

Посадить пятно на такое место довольно непросто, это же не руки, которые легко испачкать, просто потянувшись за чем-нибудь. Для того, чтобы краска оказалась у пупка, Аято нужно было снять рубашку.

Итак, что мы имеем: Аято и Гейджу наедине в закрытом помещении, которое они постарались заблокировать от любого проникновения извне, при этом Аято без рубашки, а Гейджу…

На память неожиданно пришёл образ Цуки с раскрасневшимися щеками и горящими глазами, и эта картина отнюдь не добавила мне оптимизма.

Что, чёрт побери, тут происходит?

Сняв уличную обувь, я в одних носках вернулся в школу и застыл между шкафчиками со сменкой.

Я просто должен узнать, иначе не смогу успокоиться…

Осторожно поставив сумку на пол, я медленно пошёл по коридору. Школа пустовала, но путь был ярко освещён: потолочные лампы в коридорах и на лестницах работали вовсю.

Поднявшись на второй этаж, я осторожно прокрался ко входу в художественный клуб и, нажав на ручку двери, легонько толкнул её. Судьба оказалась благосклонна ко мне: внутри я увидел лишь темноту.

Значит, Гейджу уже успел уйти… Что ж, хорошо.

Аккуратно войдя внутрь, я нащупал выключатель сбоку от входа и нажал на него. Комнату тут же залил яркий электрический свет.

Всё здесь было абсолютно так же, как и где-то четверть часа назад, когда я заходил сюда, чтобы пообщаться с Гейджу. Только кисти были убраны с полотна и теперь стояли в большой стеклянной банке на стеллаже. Банка до половины была наполнена какой-то маслянистой жидкостью — скорее всего, для того, чтобы продлить срок службы кистей.

Пройдя в узкий ход между столом и стеллажами, я вздохнул и осмотрелся.

И что я надеялся здесь обнаружить? Зачем сюда пришёл?

В этой комнате, заставленной мебелью, холстами, мольбертами и прочей всякой всячиной, в этом тесном мирке, где всё ещё витал едкий запах того состава, которым Гейджу чистил кисти, нет ничего подозрительного.

Что я хотел найти? Записку от Аято со словами: «Да, я был здесь. Поздравляю, Фред»? Разобранное ложе со следами страсти на нём? Использованные презервативы?

Чушь.

Возможно, Аято и вправду заглядывал к Гейджу до того, как сюда пришёл я, но он уже отправился в теплицы к тому моменту, и художник сказал правду. А раскрасневшиеся щёки и горящие глаза… Что ж, эти люди искусства традиционно несколько с прибабахом, так что нет ничего странного в состоянии творческого экстаза, которое время от времени на них находило.

А что до пятна краски у пупка… Может, Аято начал обмахиваться рубашкой, как недавно со мной, в теплице, и случайно задел себя рукой, которой секунду назад попал в краску. Вот и всё: простейшее объяснение.

А я себе напридумывал…

Усмехнувшись собственной мнительности, я спрятал руки в карманы и медленно подошёл к одному из мольбертов — самому дальнему от входа. Обычно за ним работал сам Гейджу. Сейчас холст, стоявший на мольберте, был покрыт светлой плотной тканью, которая, благодаря специально сконструированному навесу, не касалась самого полотна и в то же время предохраняла его от пыли.

Интересно, над этим ли произведением работал наш талантливейший Цука перед тем, как я так бесцеремонно его прервал? Наверняка тот шепот, который я слышал, — это его разговоры с самим собой — иногда, в моменты особой увлечённости, я тоже так себя вёл.

Я наклонился и приподнял краешек ткани: мне стало дико любопытно, что же за шедевр прятал наш нелюдимый художник.

Но под тканью оказался совершенно пустой холст, к которому пока вообще не прикасались даже карандашом.

Стоп. Но Гейджу же совершенно точно рисовал тут, иначе зачем ему бы потребовалось чистить кисти?..

И если он наносил краску на картину, значит, она ещё не успела высохнуть. А из этого следовало, что он никак не мог забрать её с собой домой, и холст всё ещё оставался в школе.

Я начал внимательно осматривать каждый угол помещения, не совсем понимая, зачем мне это нужно. Какой-то неясный внутренний голос толкал меня разузнать поподробнее, что же здесь происходило, но я понятия не имел, что же конкретно ищу.

Картину, но какую? И для чего мне на неё смотреть?

От поисков меня отвлёк негромкий стук. Я вздрогнул, громко захлопнул дверцы шкафа, внутреннее содержание которого в тот момент изучал, и повернулся ко входу.

Дверь клуба была открыта, и на пороге его стоял Аято, уже полностью готовый к выходу, со школьной сумкой в руках и лёгкой ветровкой на плечах. Он смотрел на меня спокойно и бесстрастно; ничего не было возможно прочитать в этих глазах, похожих на бездонные чёрные омуты.

— Что ты забыл здесь, Фред? — ровно спросил Аято, накидывая ручки сумки на плечо. — Все участники художественного уже давно разошлись по домам. Какое бы дело у тебя к ним ни было, мне кажется, куда лучше станет дождаться завтрашнего утра и переговорить с ними лично.

Я закусил губу и потупился. Мне было невыразимо стыдно, особенно учитывая то, как именно мой любимый человек застал меня в такой момент: роющимся в чужих вещах, словно вора. Понятно, что нужно как можно скорее объясниться и рассказать, для чего я сюда пришёл; что мне не нужны богатства членов кружка искусств, что я всего-навсего хотел отыскать полотно.

Но язык у меня словно прирос к нёбу, и я не мог сказать ни слова. Как заворожённый, я смотрел на него, прямо в его колдовские глаза, не выражавшие абсолютно ничего и нечитаемые, как древнекитайская криптограмма.

Аято молча ждал, когда я, наконец, соизволю объясниться, но это было невозможно: меня словно разбил паралич. Я замер, схватившись за шкаф, как будто боялся упасть, и едва слышно дышал, оглушённый ударами собственного сердца: оно билось с такой силой, словно силилось вырваться из оков грудной клетки.

Пауза явно затягивалась, становилась неудобной и неловкой, но я не мог и представить себе, что нужно сказать, как оправдаться.

И Аято заговорил сам.

Своим чудесным низким голосом он вымолвил:

— Что ж, думаю, я должен показать тебе кое-что.

Он повернулся и пошёл к лестнице; я через несколько секунд очнулся и последовал за ним. Он не оборачивался и шагал медленно, но широко. К счастью, мои ноги по длине ничуть не уступали его, и нагнал я его сразу же.

Вопреки моим ожиданиям, Аято пошёл не вниз по ступеням, а наверх, и с лёгкостью преодолел четыре пролёта. Оказавшись на крыше, он уверенно направился к зданию производственного назначения — прямоугольной металлической конструкции, окрашенной в серый цвет. Дверь в неё запиралась на магнитный замок, и, насколько я знал, ключ имелся лишь у администрации школы.

Аято остановился перед дверью и, порывшись в сумке, вытащил карту. Приложив её к замку, он дождался, пока сигнальная лампочка не сменит цвет с угрожающего красного на гостеприимный зелёный, а также не раздастся протяжный писк. Спрятав карту в задний карман брюк, он потянул на себя ручку тяжёлой металлической двери и кивнул мне, чтобы я вошёл внутрь.

Я так и поступил, он скользнул следом, нажал на какой-то выключатель на стене, и тесное помещение тотчас же залил резкий свет.

По стенам помещения стояли какие-то полуфантастические агрегаты, а посередине расположился большой аппарат, похожий на призму из железа. Он мерно гудел, и я понял, что мы находимся в помещении контроля подачи электроэнергии.

Аято преспокойно, словно бывал здесь уже сотни раз, обошёл гудящий агрегат и, наклонившись, поднял что-то с пола. Это оказалась картина, и довольно большая. Аято поставил её вертикально на аппарат, так, чтобы мне был виден рисунок.

У меня перехватило дыхание, ведь этого не могло быть…

========== Глава 10. Прекрасный принц. ==========

В этот момент все мои органы чувств заработали на полную мощность. Я почувствовал прохладу от вечернего ветерка, ворвавшегося в этот металлический мешок. Пронзительный свет от электрических ламп был не жёлтым, как в школе, а голубовато-белым, и оттого он резал глаза, как в операционной. Тут чуть-чуть пахло окалиной, как обычно в помещениях, где располагались агрегаты с высоким напряжением, а слух начал улавливать не только равномерное гудение, но и периодический треск. Во рту внезапно стало сухо, как в пустыне…

Я во все глаза смотрел на картину, будучи не в силах оторвать от неё взгляд. Мне и раньше было известно, что Гейджу талантлив, но я и не подозревал, насколько: в этой работе было столько жизни, столько огня, столько неистовой страсти… Я и помыслить не мог, что наш тихий и молчаливый художник способен выразить подобное на полотне с такой пробирающей до глубины души силой.

На картине был изображен красивый обнажённый юноша. Он полулежал на столе — на том самом, который стоял в помещении клуба искусств, — и смотрел с картины пламенным взором.

Фоном служил какой-то куст вроде гортензии — его, скорее всего, придумал Гейджу. Эстетически это куда больше подходило к картине, чем антураж кружка. Но задний план мало интересовал меня, потому что передний напрочь затмевал его.

Юноша опирался локтем об испачканную краской столешницу, а вторая рука покоилась у него на боку. Всё его тело являло собой совершенство — пусть не Атланта со вздувшимися буграми мускулов, но прекрасного и стройного Аполлона — покровителя искусств, пожелавшего самолично позировать одному из его самых верных жрецов.

Лицо человека, служившего моделью для этого шедевра, было весьма узнаваемым: передо мной был Аято собственной персоной. Его длинные ноги, его стройная талия, его широкие плечи — всё это нашло безошибочное отражение в картине.

И кто это назвал изображение мужских половых органов неэстетичным? Здесь, на этом холсте, всё было в высшей степени прекрасно.

Но как?..

Я с трудом оторвал взор от рисунка и недоуменно посмотрел на Аято. Он улыбнулся и вновь положил картину на пол — там, где она и покоилась до нашего визита сюда.

— Цука очень помог мне, — вымолвил он, проведя рукой по волосам. — А я не люблю оставаться ни у кого в долгу. Он попросил меня позировать ему, и я согласился. Сначала мы пытались провести сеанс у него дома, но не смогли — к нему нагрянули родственники, так что нам оставалось лишь одно: перенести нашу творческую деятельность сюда. Мы дождались позднего часа, Цука для верности подпёр дверь в клуб шкафом, чтобы никто не застал нас, и мы начали работу. Я позировал ему около трёх часов, и он почти закончил картину, как вдруг пришёл ты. Честно говоря, я запаниковал, а ещё больше испугался, когда услышал, что ты искал именно меня. После твоего ухода мы, стараясь действовать как можно быстрее, спрятали картину и убрались в помещении клуба. Я ожидал от тебя настойчивости и с самого начала думал, что, скорее всего, придётся открыть тебе правду… И это следовало сделать раньше, но получилось так, как получилось.

Он закончил говорить и, склонив голову набок, снова улыбнулся, словно призывая меня отнестись к этому легко.

Я со стуком захлопнул челюсти — оказывается, всё это время я стоял с открытым ртом, — и рассмеялся.

— И как только Гейджу удалось уломать тебя позировать ню? — спросил я, присаживаясь на корточки и делая вид, что у меня развязался шнурок.

— Я был ему обязан, — глаза Аято загадочно сверкнули, — а долги свои я всегда возвращаю.

Я склонил голову и начал возиться со шнурками, напряженно думая, как же скрыть то глубокое впечатление, которое на меня произвела эта картина. Зря я оставил сумку внизу: сейчас она бы пригодилась, чтобы прикрыть позор…

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты не делал неверных выводов из того, что узнал, — Аято кивнул на картину на полу. — Это просто работа художника, по-настоящему увлечённого своим делом.

— Понимаю, приятель, — прохрипел я, стараясь не думать об откровенном взгляде того Аято, который лежал обнажённым на столе. — Ты… Ты можешь не волноваться: твоя тайна, как говорят ребята из Болливуда, умрёт во мне.

Аято рассмеялся и, пройдя мимо меня к выходу, распахнул дверь.

— Думаю, нам пора, — вымолвил он. — Пошли домой, Фред.

От теплоты в его голосе у меня перехватило дыхание. Я медленно распрямился, незаметно пытаясь подтянуть форменную рубашку чуть пониже, и начал уверять его в своём полнейшем и несокрушимом дружеском расположении, чтобы отвлечь болтовнёй.

Он, к счастью, не заметил (или сделал вид, что не заметил), как меня поразило произведение Гейджу. Я вышел из помещения, Аято выключил свет и захлопнул дверь.

Мы шли вниз по лестнице, почти касаясь плечами друг друга. Аято рассказывал мне, насколько Гейджу талантлив, как его вдохновляют люди и их пропорции, а также какой неожиданностью для него оказалась просьба художника позировать ню.

Вслушиваясь в его голос, я становился счастливее с каждой секундой. Тоска по родине, расизм и непонимание местных, одиночество в толпе — всё это постепенно отходило на второй план, на первом же была только любовь. Картина всё ещё стояла у меня перед глазами, и я твёрдо решил, что в будущем наберусь смелости и попрошу у Аято разрешения ещё раз посмотреть на неё.

Мы спустились на первый этаж, где я подхватил сумку и обулся, а Аято предусмотрительно погасил весь свет, потом направились на улицу. Мы продолжали разговаривать ни о чём и одновременно обо всём, и никогда в жизни мне не было так хорошо, так легко и так уютно.

Поздний апрельский вечер оказался довольно свежим, а у меня с собой не имелось ветровки, но я не переживал, полагая, что немного закалки не повредит. Аято любезно предложил мне свою, но я мужественно отказался, вполне откровенно заявив, что в Мэпл Крике вечерами куда холоднее.

Аято проводил меня до самого дома, на прощание пожелал приятных снов и попросил не засиживаться допоздна. Я свято его заверил, что постараюсь сразу же сигануть в кроватку, и засим мы распрощались.

Конечно, дома я последовал его совету, но не сразу: сначала я сходил в душ, где побыл не особо хорошим мальчиком Фредди, а потом уже пошёл в постельку, и мне всю ночь снился Гейджу, смешивавший краски и меланхолично взиравший на баночки с микстурами получившегося странного цвета.

***

Девятнадцатого апреля я шёл в школу в полной гармонии с собой, мечтая о том, как снова встречусь с Аято. Теперь нас с ним объединяла общая тайна, и это невольно будоражило мне кровь.

Конечно, меня весьма волновал тот факт, что Гейджу рисовал моего любимого обнажённым с натуры, но, немного подумав, я решил списать это на издержки вдохновения. Да и вообще, Аято представлял собой идеальную эстетическую картину; тут любой человек искусства бы не устоял.

Мне не было понятно, почему Аято оказался в долгу у Гейджу, но я счёл нужным благоразумно не углубляться в эту тему: если мой любимый захочет, он сам мне об этом расскажет, когда будет готов.

В школе же меня ждали приятные хлопоты в клубе, не такой уж приятный процесс обучения и общение с людьми с разной степенью очаровательности.

Почему-то Ямада Таро и его сестра-первоклассница взяли себе в привычку обедать с нами. Я слишком долго пробыл в Америке и несколько подотстал от местной светской жизни, но, судя по отголоскам сведений, уже успевших устареть, Аято умудрился внедрить Ханако (так звали Ямада-младшую) в кулинарный клуб, куда она и хотела, и теперь эти двое искренне считали президента школьного совета своим первейшим другом.

И с планами Аято это вполне согласовывалось: он явно благоволил к Таро, но пока не давал ему никаких авансов.

После уроков я отправился в клуб: мы рассчитывали провести мини-совещание, на котором надлежало обсудить пару мелких вопросов. Справившись с этим за сорок пять минут, мы благоразумно решили устроить себе сегодня небольшой отдых и разошлись по домам.

Я заглянул попрощаться с Аято, но почему-то не застал его в кабинете совета. Куроко, с огромной скоростью набиравшая текст на клавиатуре компьютера, при виде меня отвлеклась от своей работы и сообщила, что президент ушёл полчаса назад.

— Кажется, его ждали в кулинарном клубе, но я не уверена, — вымолвила она, постукивая длинными пальцами по столу.

Я поблагодарил её и ринулся вниз. Нет, я вовсе не был сталкером; мне просто казалось простой данью вежливости попрощаться с лучшим другом.

В кулинарном кружке царил настоящий сумасшедший дом: внутри ощутимо пахло горелым, а участники, бегая туда-сюда, выносили из помещения посуду, мелкие электроприборы и поваренные книги.

В обеих комнатах — и на кухне, и в малой столовой, которую почему-то называли «чайной», — висел чад, но, к счастью, кто-то догадался раскрыть настежь окна, поэтому дым не тянуло в коридор.

Вся варочная панель, на которой творила чудеса Амаи и её соратники, была залита белой углекислой пеной. Напротив этого ужаса стояли Аято с огнетушителем в руках и сама Одаяка, находившаяся явно в расстроенных чувствах.

Амаи Одаяка училась в выпускном классе и возглавляла кулинарный клуб с первого своего года обучения. Она была довольно симпатичной: маленький носик, умильная улыбка, большие глаза и милая причёска-боб, визуально придававшая ей ещё больше очарования. Её редко можно было увидеть без косынки — атрибута, который ей весьма шёл, — а также фартука, который она снимала лишь на время уроков. На кухне Амаи являлась настоящей кудесницей: она готовила блюда, достойные шеф-повара с миллиардом мишленовских звёзд (или как там они друг друга ранжировали). На каждое торжество, на каждый фестиваль, на каждый праздник Амаи представляла идеальные кушанья, которые прекрасно смотрелись бы и на столе самого императора.

Характер у этой девочки, правда, был совсем не таким сладким, как фамилия: она было довольно склочной и вздорной, хотя изо всех сил старалась играть роль добренькой и славной.

Есть такие люди, которые имеют привычку срывать своё раздражение на других, так сказать, «спускать пар», и после этого они чувствуют себя просто прекрасно, впоследствии общаясь с теми же, на кого не так давно набрасывались, так, как будто ничего не произошло. Ни о каких извинениях речи, естественно, не шло.

Конечно же, Амаи «спускала пар» только на тех, кто стоял в пищевой цепочке ниже её: на своего младшего брата (я сам видел это и, честно говоря, меня подобное зрелище немало напугало), на своих соклубников и на тех, кто учился в школах на ступень младше, а иногда — и на наших первоклассников.

Я терпеть не мог подобное и один раз даже высказал Одаяке здравую мысль о том, что снимать раздражение неплохо бы с помощью ударов по боксёрской груше или криков в подушку, ведь эти предметы — неодушевлённые, у них нет чувств, стало быть, и обидеть их невозможно. Амаи тогда сладенько улыбнулась и сказала, что ей жутко стыдно, что она позволяет себе подобное невероятно редко, а также что она обязательно извинится перед теми, на кого напустилась. Все три утверждения оказались ложью, но больше вмешиваться я не стал, хотя порой хотелось. Одаяка продолжала срываться на тех, кто слабее и менее защищён, но благодаря бесспорному кулинарному таланту ей всё сходило с рук.

И на этот раз досталось Ямада Ханако.

Первоклассница стояла чуть поодаль, стыдливо опустив голову и сложив руки впереди, а Амаи, уперев кулаки в бока, на повышенных тонах выговаривала ей:

— Идиотка! И о чём ты только думала?! Дура набитая, нельзя было у меня спросить?! Я же ясно сказала: ничего не трогать без моего дозволения! Что мы теперь будем делать? Фестиваль на носу, а готовить мы не сможем, и всё — благодаря тебе, неуклюжая свинья!

Ханако покраснела и часто заморгала.

— Но… Ты же разрешила… — робко начала она, но Одаяка резко её прервала:

— Ты сожгла всю кухню! Мне не нужны такие разини, как ты! Как только ты наведёшь здесь порядок, то сразу же вылетишь из моего клуба!

Ханако всхлипнула и поднесла руку к глазам. Аято, нахмурившись, поставил огнетушитель на пол и, кинув взгляд в сторону коридора, спокойно вымолвил:

— Пожалуй, достаточно, Амаи-семпай. Думаю, Ханако прекрасно осознала свою вину.

— Эта тупица… — Одаяка шумно втянула в себя воздух. — У меня просто нет слов!

— Семпай, но виновата не только она, — Аято склонил голову набок. — Ханако — новичок в клубе, и она никак не могла знать, что панель неисправна. По своему статусу вы должны были проследить за ней и за тем, что она делала, не говоря уже о том, что не стоило позволять себе таких грубых выражений.

Я открыл рот, чтобы тоже вступиться за несчастную первоклассницу, но меня неожиданно прервали.

— Вот именно, — раздался голос позади. — Не стоило.

Я круто обернулся. В дверях застыл Ямада Таро; лицо его было бледно, а губы — крепко сжаты. И ещё никогда я не видел такого выражения решительности в его глазах.

— По какому праву с моей сестрой разговаривают в таком тоне? — резко спросил он. — Да, Ханако ошиблась; такое бывает, но разве можно так себя вести?

Амаи ахнула и покраснела. На её лицо тут же вернулась знакомая сладенькая улыбочка.

— Ах, что ты, Таро, — проворковала она. — Я вовсе не хотела… Видишь ли, я очень испугалась, когда увидела огонь и дым, и подумала, что нас ждёт настоящий пожар. Я ведь пережила такое в детстве, и с тех пор у меня травма… Я не имела намерения срываться на Ханако, просто страх и паника — плохие советчики.

Она повернулась к младшей Ямада и протянула ей руки.

— Извини меня, Ханако, — голос Амаи так и сочился сахаром. — Я не хотела тебя обидеть, просто сорвалась из-за ужаса… Я как-нибудь расскажу тебе, что я пережила в детстве, и тогда ты меня поймёшь. Мне очень жаль, если я причинила тебе боль, и я готова искупить свою вину чем угодно.

Ханако так и стояла, глядя в пол, и не приняла руки Амаи. Собственно говоря, я её понимал: после такого вряд ли захочется вообще общаться, что уж говорить о тактильном контакте.

Амаи закусила губу и склонила голову.

— Понимаю, — промолвила она, опуская руку. — Ты сердишься на меня. Что ж, ты имеешь на это право, особенно после того, что я тебе наговорила. Очень надеюсь, что смогу это загладить. А пока… Ханако, как насчёт того, чтобы стать вице-президентом моего клуба?

Парень в клетчатом фартуке по фамилии Цубурая — он до сих пор занимал означенную Одаякой должность — остановился, как вкопанный, с тостером в руках и уставился на Амаи. Последняя же заискивающе улыбалась, поглядывая то на Ханако, то на Таро, и совершенно не обращая внимания на несчастного.

— А как же я, Одаяка? — подал голос Цубурая. — Ты сказала, что после твоего выпуска…

— Ханако, — Амаи подошла к младшей Ямада и положила ладонь ей на плечо, игнорируя всё вокруг. — Я хочу заверить тебя в своей искренней дружбе. Да, моя детская травма сыграла со мной злую шутку, и я сорвалась на тебя, но давай постараемся вместе и не позволим больше ничем омрачить наше общение.

Аято резко выдохнул, и я, привлечённый этим звуком, посмотрел на него. Несмотря на этот акт агрессии, его лицо оставалось спокойным, как море во время штиля.

— Для того, чтобы сменить на посту вице-президента одного человека другим, нужно соблюсти определённую процедуру, — начал он. — Амаи-семпай, ты действительно готова это сделать?

— Конечно, — Амаи повернулась и склонила голову, посмотрев на Аято своими большими оленьими глазами. — Я очень виновата перед Ханако, а Цубурая Шоку не так хорошо справляется со своими обязанностями, как я думала вначале.

Цубурая побледнел и, прижав тостер к груди, пулей вылетел из клуба, толкнув по пути Ямада Таро и чуть не врезавшись в меня.

Амаи же не обратила никакого внимания на этот небольшой инцидент.Взяв Ханако под руку, она повлекла её за собой, на ходу доверительно говоря: «Я научу тебя печь самые вкусные булочки на свете!».

Я повернулся к Аято и спросил:

— Что тут только что произошло?

— О, это довольно старая история, — Аято нахмурился, глядя вслед Одаяке и Ханако. — Лицемерие и двуличие, вот и всё.

Ямада Таро негромко прочистил горло, и я круто развернулся: я уже успел забыть, что он тоже присутствовал здесь.

— Я не стану делать скоропалительных выводов и предпочту всё же дать Одаяке шанс, — вымолвил он, задумчиво глядя на дверь. — Надеюсь, она сможет стать хорошей подругой моей сестрёнке.

========== Глава 11. Оглушительное падение. ==========

После небольшого инцидента в кулинарном клубе я благородно остался там, чтобы помочь. Аято с выражением глубокой задумчивости на лице преспокойно выносил из помещений кружка тяжеленную мебель и отвечал на вопросы как-то отстранённо. Он, как и всегда, расстарался и умудрился в рекордное время отыскать у нас в закромах и замазку для плитки, и краску. К счастью, огонь не успел нанести значительного ущерба, и из строя вышла только кухонная панель, но расторопный Аято и тут подсуетился: он попросил удручённого и грустного Цубурая сделать опись всего, что нужно заказать, и немедленно оформил все необходимые документы.

Мне оставалось только поражаться трудолюбию и работоспособности Аято: я так точно не мог. Уже к пяти вечера я окончательно выдохся, и президент, заметив это, отпустил меня домой, при этом наказав хорошенько отдохнуть.

— Ты должен быть в идеальной форме к фестивалю, Фред, — мягко вымолвил он, и от этой незатейливой фразы моё сердце ринулось в галоп. — Не перетруждайся и хорошенько отдохни вечером.

И я помчался домой — пусть один, но в прекрасном настроении.

***

Суббота пролетела, как один миг: в школу оперативно завезли всё, что заказывал накануне Аято, и каждую перемену он шёл в кулинарный, чтобы довести помещение до совершенства. Я пытался помогать, но потом президент совета своей волей отправил меня в клуб фотографии с краткой ремаркой: «Я справлюсь сам, Фред, а ты мне нужен совсем в другом месте».

Я согласился и вернулся к своим прямым обязанностям, но после уроков не удержался и всё-таки сходил посмотреть, как преобразился кружок поваров.

Аято постарался на славу: плитка сияла чистотой, замазочные швы белели на розовом фоне, новая панель сверкала на горизонтальной поверхности, а стены малой столовой щеголяли новой краской. При покраске использовалась водоэмульсионка, поэтому она высохла практически моментально и совершенно не пахла.

Амаи с гордостью взирала на свою вотчину, крепко держа Ханако под руку. Весь день они провели вместе, и Одаяка даже не позволила младшей Ямада пообедать с братом (и с нами), уведя её с собой в одну из кладовых и угостив своим бенто (разумеется, собственного приготовления).

Несколько раз Амаи подходила к Таро и с наисерьёзнейшим выражением на лице разговаривала с ним о Ханако, заверяя его, что является самой лучшей подругой его сестры. Мямля Таро, немедля купившийся на эту игру, с идиотской улыбкой произнёс, что готов полностью простить Одаяке ту отвратительную вспышку.

Амаи очаровательно захихикала и потрепала ладонью Таро по плечу (неслыханная фамильярность для японки), сказав, что Ханако для неё самой стала милой маленькой сестричкой. Таро хмыкнул и потёр затылок — он всегда так делал, когда не знал, что сказать.

Эпопея продолжалась и после уроков: я сам видел, как Амаи потащила куда-то обоих Ямада.

Что ж, видимо, вскорости эта троица и вправду станет настоящей семьёй.

Шутка, конечно, но крошка Одаяка явно серьёзно настроилась завоевать Таро: эти ужимочки, улыбочки и прикосновения якобы невзначай были знакомы мне благодаря милейшей Стеф Квон (которая на днях прислала мне чудесное селфи на фоне леса близ Мэпл Крика). Амаи напропалую кокетничала с Ямада и источала волны своего женского очарования налево и направо, а этот тюфяк только и мог, что глупо хихикать и благодарить Одаяку за заботу.

М-да, Аято будет этим недоволен.

Хотя… Один мудрец сказал, что у юности раны затягиваются быстро. Может, Аято и потоскует чуть-чуть, а потом забудет своего мямлю так, как будто никогда его не любил? Особенно если рядом будет кто-то, способный отвлечь его от грустных мыслей.

Но пока мой любимый был по горло занят в совете, и иногда Сато Кику даже брала в кафетерии обеды навынос — для того, чтобы он мог поесть прямо в кабинете, не отвлекаясь от работы.

Аято несколько раз приходил к нам в аудиторию, чтобы с глазу на глаз обсудить с президентами клубов некоторые нюансы, и время от времени его взгляд останавливался на кокетничающей Одаяке, однако он не стремился каким-либо образом разлучить их. Только однажды он привёл с собой Ханако, и они вчетвером вполголоса обсуждали что-то. При этом участие Таро в беседе оказывалось минимальным: он только кивал и переводил взгляд с одного говорившего на другого.

В конце дня мы с Аято пошли домой вместе, и он внимательно слушал мой пересказ сюжета одного из любимых комиксов детства. Я взахлёб вещал о Медном человеке и его верной команде супергероев, а Аято кивал и время от времени задавал вопросы. К тому времени, как мы дошли до перекрёстка, я успел передать ему всю историю, а он сказал, что постарается найти эти комиксы онлайн.

На этом мы и расстались, и каждый пошёл своей дорогой.

Оказавшись дома, я первым делом разогрел себе ужин для микроволновки — мама заботливо достала его из холодильника. Запихнув в себя эту горячую, но малопонятную смесь, я поторопился сделать уроки, чтобы потом с лёгким сердцем принять душ и предаться мечтам об Аято.

Так оно и получилось, и всю ночь мне снилась наша свадьба в шикарном зале одной из церквей. В момент поцелуя бабушка Тан промокнула глаза кружевным платочком, а мама с папой бросали нам рис с таким усердием, что вьетнамские крестьяне бы весьма позавидовали.

После такого красочного сна утро меня слегка разочаровало, но увы: порой реальная жизнь не складывалась так, как мы хотели.

Я планировал провести ленивое воскресенье в компании компьютера и отснятых фотографий, но мама решительно пресекла мои попытки расслабиться и велела убраться в доме. Я принялся за это безрадостно, но энергично, и к вечеру наша квартира засияла, как новая.

После ужина мы с папой немного побросали мяч во дворе, а потом я решил прогуляться: время стояло ещё не такое позднее.

Кроме того, памятуя о подработках Аято, я планировал «случайно» встретиться с ним, поэтому отправился на вокзал, близ которого и находился ресторанчик «Мир карри».

В воскресенье (как и практически в любой другой день) здесь была уйма народа, но это не помешало мне сразу же отыскать Аято. Он, одетый в форму, которая смотрелась на нём, как шмотки от Диора, сновал по залу туда-сюда, раздавая блюда, принимая заказы, расточая улыбки.

Я скользнул к стойке, не переставая любоваться им. Весьма некстати в памяти всплыла та самая картина Гейджу, и я, зажмурившись, потряс головой: сейчас совершенно не время для этого.

— Что будете заказывать?

Этот вопрос заставил меня подпрыгнуть на месте и удивлённо воззриться на спрашивавшего. Это оказался ещё один официант, который был одет так же, как Аято, и на этом их сходство заканчивалось: этот был постарше, пониже и совершенно не такой красивый.

Меня застали врасплох, но я не мог отговориться, потому что в Японии не принято тянуть с выбором блюд, и я попросил обычное карри. Официант кивнул и тут же скрылся на кухне, а мне не оставалось ничего другого, кроме как снова отыскать глазами Аято и продолжать любоваться.

Теперь он работал за стойкой, к сожалению, далековато от меня, но я мог видеть его. Он как раз беседовал с одним из клиентов, и, по моему мнению, разговор у них явно затягивался…

Я присмотрелся к посетителю ресторанчика, который завладел вниманием моего любимого так надолго, и поднял брови от удивления: это был Цубурая Шоку, вице-президент… Ах, нет, уже бывший вице-президент кулинарного клуба.

В общем-то, ничего удивительного в самом факте подобного визита не было: «Мир карри» был широко известен среди школьников своей отличной кухней, большими порциями и приемлемыми ценами, и многие из нас ходили сюда чуть ли не на постоянной основе.

Но участники кулинарного клуба все как один гордо заявляли, что не потребляли в пищу то, что приготовили не сами. Они никогда не посещали ни кафе, ни кофеен, предпочитая делать блюда сами. И Цубурая, насколько мне известно, являлся одним из самых активных сторонников этой позиции.

Однако именно он устроился на высоком стуле напротив Аято и говорил что-то. Аято, судя по коротким кивкам, внимательно слушал…

Интересно, что же привело мастера кухни сюда?..

Получив свой заказ, я поблагодарил официанта улыбкой и, встав со стула, направился прямиком к беседовавшим однокашникам.

В ресторане было много народу, поэтому никто из них не заметил меня. До моих ушей донёсся обрывок фразы Шоку: «Когда всё будет кончено…», а потом я поставил свою пиалу с карри рядом с ним, и они оба изумлённо воззрились на меня.

Первым пришёл в себя Аято. Дружелюбно улыбнувшись, он спросил:

— Каким судьбами, Фред?

— Всё отлично, приятель, — я махнул ложкой перед тем, как погрузить её в блюдо. — Вот, решил зайти и перекусить…

— Ты принял верное решение, — Аято склонил голову. — Вижу, тебя уже обслужили, но, если что-нибудь понадобится, не стесняйся обращаться ко мне.

Я кивнул, и он, бросив мне улыбку, поспешил работать в зал.

Я перевёл взгляд на Цубураю. Он смотрел прямо перед собой и нервно мял в пальцах салфетку. Стакан воды — весь его заказ — так и стоял нетронутый на стойке перед ним.

— Проблемы, приятель? — сочувственно спросил я, поворачиваясь к нему всем корпусом.

Шоку стрельнул в меня взглядом и быстро, как-то воровато, помотал головой. Решив больше не лезть ему в душу, я вплотную занялся своим превосходным карри, время от времени посматривая в сторону Аято. Шоку цедил свою воду маленькими глотками и то и дело косился на наручные часы, как будто ждал чего-то.

Я явственно чувствовал, что моё присутствие ему неугодно, но не торопился уходить: во-первых, я не доел своё карри, во-вторых, мне хотелось дождаться окончания смены Аято.

Да и вообще, я находился в общественном месте, и если Цубурае так хотелось побыть одному, пусть сам допивает свою воду и уходит.

Я ещё раз искоса посмотрел на него. Выглядел он явно неважно: пальцы мелко подрагивали, под глазами залегли тени, а взгляд стал какой-то бегающий. Как ни странно, я прекрасно его понимал: лишиться места в клубе было, мягко говоря, неприятно.

Цубурая Шоку учился в классе «2-2», был одноклассником Берумы и с одной параллели с Аято. Это означало, что в будущем году он шёл в выпускной класс, и именно тогда начинал формироваться его табель. В феврале Амаи должна была окончить школу, и Цубурая естественным образом вскочил бы на её место: у нас в Академи, как и во всех японских школах, существовала негласная традиция, согласно которой после выпуска президента на его кресло уютно присаживался вице-президент. Исключения бывали, но крайне редко.

Иными словами, Цубурая вполне обоснованно полагал, что в следующем году возглавит кулинарный клуб и тем самым украсит свой табель: президентство очень здорово добавляло очков абитуриентам. А теперь Амаи отсекла ему путь наверх, продвинув Ханако — новенькую в клубе, которая пока ещё мало что умела.

Шоку же обладал настоящим кулинарным талантом: он мог приготовить миллиарды блюд самых различных стран мира, умудряясь приспособить иностранные блюда под вкус соотечественников. Как-то раз в прошлом году я забыл дома деньги и не смог пообедать в кафетерии. Я пришёл в кулинарный и попросил присутствовавшего там Шоку — тогда ещё первоклассника — сварганить мне чего-нибудь по-быстрому. Он с радостью согласился и вместо ожидаемых мною сэндвичей презентовал полноценный обед из четырёх блюд. Я хорошо помнил тот божественный вкус — мне невероятно понравилось, как Цубурая меня угостил.

Так что он вполне заслуживал той высокой должности, которую недавно занимал.

А вот заслуживала ли её Ханако? Я сомневался.

Конечно, я не знал доподлинно, как она готовила, но один раз краем уха услышал разговор между Таро и Аято. Ямада говорил, что его сестра мечтала научиться готовить, потому и хотела в кулинарный так сильно.

Научиться готовить. Не звучало как претензия на звёзды Мишлен.

Было прозрачно, что Амаи дала Ханако должность только для того, чтобы задобрить её братца, на которого положила глаз. Ситуация была вдвойне несправедливой, так как, судя по словам Цубураи, брошенным в ту роковую пятницу, Одаяка обещала ему, что после её выпуска он станет президентом. То есть, он должен был оставаться в кресле заместителя до следующего марта, а потом автоматически переходил на ступень повыше. Смещением Амаи разрушала его надежды на итоговый табель, где было бы указано президентство.

Конечно, всё ещё могло измениться, но для того, чтобы снимать с должностей в кружках и назначать на них, необходимо было соблюсти особую официальную процедуру через школьный совет. Насколько я знал, Амаи уже успела инициировать её, и это означало конец для Цубураи.

Я с сочувствием посмотрел на него, но ничего не сказал. Шоку поднёс ко рту пустой стакан и сделал вид, что отпил глоток, и в этот момент к нам наконец-то подошёл Аято.

— Моя смена заканчивается через полчаса, — вымолвил он, глянув на наручные часы. — Фред, давай мне пиалу… Так, отлично. Возьми себе колы в автомате — карри сегодня острый, и тебе точно захочется пить. Подождёшь меня на улице? Только улажу тут пару дел и сразу выйду к тебе.

Мне не нужно было повторять дважды: я понял, что Аято хотелось закончить терапию с Шоку, а я только мешал. Поэтому я, как самый примерный на свете американский гражданин, улыбнулся, расплатился по счёту (Аято отсчитал мне сдачу с завидной ловкостью и быстротой) и вышел из ресторанчика.

Аято оказался абсолютно прав (когда это было по-другому?) — после карри мне чертовски хотелось пить. Я купил в автомате пол-литровую бутылку пепси и, присев на лавочку, стоявшую чуть в отдалении от ресторана, выпил сладкий шипучий напиток чуть ли не залпом.

До окончания смены Аято оставалось около двадцати пяти минут, и я решил убить время типичным для представителя моего поколения способом: посидеть в интернете.

Достав из кармана смартфон, я запустил браузер и через минуту уже лениво листал страницы новостной ленты популярной социальной сети, где были зарегистрированы все мои соученики. Обновления, которые они выкладывали, тотчас отображались в ленте, и я лениво пробегал их глазами.

Вот Роншаку Мусуме, выложившая миллион фотографий самой себя с разных ракурсов. Почему-то это всё она назвала «выехала с папкой на природу». Природы на фото было на разглядеть: все кадры занимало лицо Мусуме.

Вот Куу Дере и её еженедельный цикл записей про книги. На каждое прочитанное произведение она составляла подробную и длинную рецензию, и читать это было, честно говоря, довольно скучно.

Вот сама Амаи и её всегдашние фото свежеприготовленных блюд: вызывающие аппетит кадры с огромными противнями с печеньем и пирожными, сервированные салаты, аккуратные роллы и искусно приготовленное мясо.

А вот Берума — обычно она выкладывала стихи собственного сочинения, но в последнее время не проявляла никакой активности в социальных сетях. Именно поэтому я решил повнимательнее прочитать, что именно она написала, так как проблемы в её семье могли отрицательным образом сказаться на её психике, и если это случится, то лучше обратиться за помощью как можно раньше.

Я открыл полностью её запись и начал внимательно читать.

……«Я нашла! Наконец-то я обнаружила тот элемент, которого так не хватало! 1968-й, август. Всё случилось тогда, но этому предшествовали жуткие события. Это началось в 1965-м, когда они встретились на неделе труда в Токио, а потом…

Бураза проклята.

Очередная фаза началась в 1972-м. Точнее, следующее поколение пришло в этот мир, и тоже в августе.

Сейчас опять… История повторяется?

Доказательств крайне мало, и я не уверена, но, скорее всего, так и есть».

Я глубоко вздохнул и покачал головой: то, чего я боялся, уже произошло: Берума понемногу съезжала с катушек, и ей была срочно необходима профессиональная помощь. Завтра же отведу её к школьному психологу.

Зевнув и посмотрев на время, я от скуки открыл новую страницу и напечатал в строке поиска: «Неделя труда Токио 1965 Бураза» и с нетерпением нажал на первую же ссылку.

И тут же содрогнулся от непонятного ощущения нереальности происходящего.

Передо мной была отсканированная старая газета и небольшая заметка к ней. Заметка гласила: «Знаменитый художник Таканори Хидео и местная красавица Айши Куми сочетались браком сегодня, третьего марта тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Пара познакомилась на неделе труда в Токио в мае 1965-го, и Айши-сан помогла Таканори-сан пережить тяжёлую утрату: его натурщица покончила с собой в августе 1968-го. Теперь Таканори-сан будет счастлив с новой женой!».

========== Глава 12. Ощущение абсолютного счастья. ==========

Я медленно отложил телефон в сторону и помассировал виски. Итак, всё оказалось куда хуже, чем я себе представлял: Берума оказалась одержима навязчивой идеей по поводу Аято и его семьи и даже начала копать под них.

Что ж, нужно показать её специалисту, пока это всё не зашло слишком далеко. Завтра же переговорю с ней об этом, дам понять, что испытывать время от времени трудности — это нормально, а потом отведу к психологу.

Видимо, то, что мать оставила семью, сказалось на бедняжке Беруме куда сильнее, чем казалось поначалу. А я не заметил — вот дурак!

Надо срочно помочь ей. В понедельник, прямо с утра, я начну этот разговор, и даже если он станет ей неприятен, я доведу его до конца.

Кто-то тронул меня за плечо, и я, вздрогнув, резко обернулся. Надо мной стоял Аято, одетый в тёмные джинсы и простую чёрную футболку; на плечах были лямки рюкзака.

— Долго ждал? — спросил он, и его потрясающий низкий голос моментально стёр все волнения и тревоги, как морская волна смывает с берега мелких крабов.

— Нет, недолго, — я потянулся к телефону. — Приятель, я хочу показать тебе кое-что. Это довольно серьёзно и опосредованно связано с тобой, так что, думаю, ты имеешь право знать. Кроме того, мне бы не помешал твой совет насчёт того, что делать дальше.

Аято сел рядом со мной, и я показал ему сначала запись Берумы в социальной сети, а потом — то, что я нашёл в интернете про его бабушку и дедушку.

— Абсолютно прозрачно, что она имела в виду именно их, — произнёс я, указывая на даты на экране смартфона. — И если эту заметку нашёл я, то найдут и другие — те, кому придёт в голову полюбопытствовать насчёт её записи. Я не знаю, почему она так зациклилась на тебе и твоей семье, но, кажется, подозреваю, что явилось причиной этому: её мать ушла из семьи. Помнишь Дзинкури Акико, бывшую любовницу Сато? Так вот, она бросила их: и мужа, и дочь.

Во время моей сумбурной речи Аято мерно кивал, не сводя взгляд с экрана мобильного. Его брови были сдвинуты у переносицы — он явно принял близко к сердцу то, что произошло с Берумой.

— Ей безотлагательно нужна помощь, — снова заговорил я. — Боюсь, если так продолжится и дальше, она рискует… Потерять связь с реальностью.

— Понял, — Аято кивнул и порывисто встал с сиденья. — Предлагаю в понедельник с утра заняться Берумой; думаю, для начала стоит отвести её к школьному психологу, а потом по результатам этой встречи мы решим, что делать дальше.

Я не мог ничего ответить, просто смотрел на него в немом восхищении. Всегда такой рациональный, собранный, он казался недостижимым идеалом, сотканным из самых прекрасных энергий в нашем мире.

— Но приступить мы сможем лишь в понедельник, — Аято вдруг улыбнулся. — А пока… Не хочешь зайти ко мне?

Я замялся. Здесь и сейчас, прямо здесь и сейчас мне предоставлялась идеальная возможность сделать то, о чём я давно мечтал.

Смелее, Фред, ведь от этого зависит твоё счастье!

Набрав полную грудь воздуха, я выпалил:

— Может, наоборот? Как насчёт остаться у меня с ночёвкой?

И в тот момент, когда Аято кивнул в знак согласия, моё сердце сорвалось в неистовый галоп.

Я привёл его к себе, по дороге болтая о разных пустяках и стараясь скрыть трепет в своей душе. Нельзя, чтобы он заметил и догадался; ещё не время: так я мог оттолкнуть его от себя. А в мои планы это совершенно не входило.

Строго говоря, у меня и планов-то никаких не было: я вообще лучше действовал экспромтом, ничего не репетируя заранее и не выстраивая в голове сложных схем. Предпочтительнее было действовать по обстоятельствам: я умел принимать быстрые решения, так что выгоднее всего воспользоваться своими сильными сторонами.

Как я и надеялся, мои родители были очарованы Аято сразу же и наповал: его безупречные манеры, его выдающаяся внешность, его потрясающий голос — всё это тотчас и безоговорочно растопило сердца моих предков. Они расспрашивали его о школе, о семье, об успехах и с умилением выслушивали его скромные ответы. Он довольно мило упомянул, что состоит в школьном совете и любит математику. Я перевёл своим предкам: это означало, что он президент совета и лучший ученик школы. Восторги мистера и миссис Джонс тут же достигли апогея, и мне пришлось применить всё своё влияние, чтобы высвободить Аято из их захвата и привести его к себе в комнату.

Он похвалил интерьер, потом подошёл к столу и наклонился, рассматривая снимки, которые висели на пробковой доске над рабочей поверхностью. Я обронил, что у каждого есть история, и помчался на кухню — делать сэндвичи, чай и сок — как раз то меню, на которое и хватало моих небогатых кулинарных навыков.

Быстро нарезая хлеб треугольничками, я параллельно думал, как именно размещу своего дорогого гостя. У нас был запасной футон на такой случай, но мы давно не вытаскивали его из кладовой, и я не был уверен в том, что он в идеальном состоянии. Зная о том, насколько Аято чистоплотен и аккуратен, не хотелось бы смутить его, предложив пыльный матрац.

Решив пока не думать об этом, я отнёс своему дорогому гостю угощение, и мы вместе начали уминать сэндвичи под какое-то аниме, которое я давно скачал, но так и не начал смотреть.

Впрочем, и сейчас я практически не концентрировался на мультике: рядом со мной присутствовал весьма мощный отвлекающий фактор. Время от времени я бросал на Аято косые взгляды, молясь про себя, чтобы он это не заметил. К счастью, мои игры в Ромео оказались достаточно в рамках, или же Аято очень увлекли аниме и сэндвичи, а, может быть, он просто был слишком хорошо воспитан… В общем, он ничего не сказал и не показал вида, что заметил мои прогляды.

Когда пришло время отходить ко сну, я, прокляв всё на свете, извлёк на свет божий запасной футон. Он оказался не таким уж пыльным, кроме того, Аято — сама деликатность — сказал, что с удовольствием переночует на нём.

Я предложил ему чистое полотенце и одну из своих пижам, показал, где ванная, и начал готовить постель, стараясь не думать про него, стоявшего обнажённым под упругими горячими струями душа.

Аято справился довольно быстро — сказывалось исконное японское стремление экономить всё вокруг: и время, и воду. Он вышел из ванной через десять минут в моей синей пижаме, с влажным полотенцем в руках и широкой улыбкой на лице.

— Я не взял зубную щётку. — вымолвил он. — Сам виноват — очень глупо с моей стороны было решить не заходить домой перед ночёвкой… В общем, мне пришлось чистить зубы пальцем.

— Серьёзно? — я отвлёкся от подушки, которую пытался втиснуть в наволочку, и повернулся к нему всем корпусом. — Давай, я выйду к ближайшему универсаму и куплю тебе щётку, приятель.

— Да что ты, Фред, — Аято махнул рукой. — Даже и не думай об этом: у меня в школе в кабинете есть гигиенический набор: я отнёс его туда, когда приходилось задерживаться допоздна. Один раз я даже ночевал в Академи, представляешь?

Мы улеглись на матрацы, и он рассказал мне, как ему пришлось провести ночь в школе.

— Я постелил себе на одной из кушеток в кабинете медсестры, — увлечённо говорил он, — а с утра сбегал в круглосуточную баню — она находится у вокзала, за рестораном «Мир карри» — и вымылся, заодно воспользовался там стиральной машиной, чтобы освежить постельное бельё, а заодно — и кое-что из своей одежды. Не поверишь, но спал я очень крепко, и сначала даже не услышал сигнал будильника, который я поставил на пять утра. К счастью, у моего телефона такие настройки, что он звонит, не переставая, пока кто-нибудь его не выключит, и, хвала всем богам, я всё-таки открыл глаза в пять минут шестого. Хорошо ещё, что у нас в городке есть круглосуточные баня и универсам — обычно такая роскошь доступна только жителям крупных мегаполисов. Кстати, об этом: не так давно мы с семьёй ездили в Токио и прокатились на тамошнем метро; так вот, ты не поверишь…

Аято вещал и вещал, а я слушал, ловя каждое слово и с умилением отмечая необычную для него говорливость. Мне хотелось думать, что это благодаря мне он так расслабился и чувствовал себя свободно настолько, что мог высказаться и общаться, не думая об условностях.

Однако после рассказа о чудесах столичной подземки Аято спохватился, извинился, что его рассказа так затянулся, и предложил отходить ко сну. Я выразил традиционный вежливый протест, сказав, что мне было очень интересно слушать его путевые заметки, а в животе у меня тем временем порхали бабочки. Один звук его голоса вызывал во мне бурю эмоций, и мне бы хотелось, чтобы этот рай никогда не заканчивался, но сказать это вслух я, разумеется, не мог, поэтому мы пожелали друг другу спокойной ночи, и вскоре дыхание Аято выровнялось и стало ритмичным и спокойным. Я же проворочался полночи на своём матраце, мучимый несбыточными фантазиями, и задремал лишь под утро.

Ровно в шесть сработал будильник Аято, и он тут же вскочил, как солдат. В Японии не было принято вставать под душ ещё и с утра, поэтому мы довольно быстро справились с утренним туалетом. Мои предки ещё спали, и присутствие в доме гостя не могло заставить их нарушить заведённый распорядок, чему я обрадовался: их американская непосредственность и дружелюбие могли вызвать у японца впечатление навязчивости и непомерного любопытства.

На завтрак я не нашёл ничего лучше, как залить хлопья молоком — то, что в Японии не делали. Здесь завтраков как таковых вообще не было — они с утра ели то же, что и позже в течение дня. Но я готовить абсолютно не умел, а делать яичницу как-то не решился, так что мы ограничились этим. Аято съел свою порцию с аппетитом, поблагодарил за еду и, прежде чем я успел его остановить, метнулся к крану и со скоростью молнии сам вымыл свою пиалу.

Мы вышли из дома в половину седьмого и дошли до школы за пятнадцать минут. В такую рань учительница физкультуры ещё не успела заступить на свой пост, так что у ворот нас никто не встречал. Мы дошли до шкафчиков со сменной обувью, не прекращая болтать о разной чепухе, и Аято вытащил свои туфли, на которых лежал сложенный вчетверо лист бумаги. Мы заметили это слишком поздно: записка упала, и Аято пришлось нагнуться, чтобы поднять её.

— Что, кто-то торопится признаться тебе в любви? — я старался говорить шутливым тоном, но на душе тут же заскребли кошки. — Только бумага какая-то скромная. Обычно девчонки выбирают красивые открытки, да ещё и брызгают на них духами.

Аято развернул записку, пробежал несколько строк глазами, и между бровями у него появилась складочка.

— Это мало похоже на любовное послание, — вымолвил он, протягивая мне листок.

Я взял его двумя пальцами и прочитал: «Остерегайся. Один неверный шаг — и ты сдохнешь. Ещё один случай, и мы тебя похороним».

— Что за чушь? — бросил я, протягивая записку ему назад. — Это писал кто-то умственно неплоноценный?

— Может быть, — Аято ещё раз просмотрел строчки послания и аккуратно сложил его. — В любом случае, думаю, самым мудрым станет не обращать на это внимания.

Он спрятал листок в сумку и, быстро стянув уличные кроссовки, просунул ноги в туфли.

— Ты уверен? — я с сомнением покачал головой. — Тон этой записки мне совсем не понравился. Может, лучше сказать завучу?

— Ерунда, — Аято повесил школьную сумку на плечо и махнул рукой. — Не стоит беспокоить людей из-за подобной мелочи.

И он тут же перевёл разговор на другую тему, заговорив о предстоящем фестивале: сегодня было двадцать третье апреля, и Золотая неделя неуклонно приближалась.

Приняв правила его игры, я быстро переобулся и пошёл с ним рядом, болтая о фотоателье, которое планировал открыть. И в этой прекрасной светской беседе мы провели всё время, пока поднимались по лестнице. На площадке второго этажа мы распрощались, и Аято направился в кабинет совета, а я — дальше по ступеням.

И в эту самую минуту я был настолько близок к ощущению абсолютного счастья, насколько это возможно.

========== Глава 13. Золотая неделя. ==========

Неделя пролетела с оглушительной скоростью. Время, казалось, сошло с ума: оно ринулось вперёд подобно комете, и вот наступила пора самых запоминающихся и красочных праздников в Японии.

В среду, первого мая, погода стояла солнечная и ясная — идеальные условия для того, чтобы организовать школьный фестиваль.

Всё это время мы усиленно готовились к сему действу, потому результат получился поистине грандиозным: помещение каждого клуба было украшено и преображено специально для приёма и развлечения гостей. Прямо на пол мы наклеили стрелочки, показывавшие наилучший маршрут, следуя которому можно было посетить все мероприятия, не пропустив ни единого.

Ребята из клуба любителей мистики организовали комнату страха, и Хигаку Шин — без костюма, но с фирменным хмурым выражением лица — пускал туда посетителей по одному или двое. Театральный кружок под руководством красавицы Кизана поставил несколько коротких сценок — специально для того, чтобы не наскучить зрителям, сил которых не хватило бы на серьёзный и большой спектакль. Подопечные Гейджу устроились на улице, около сакуры, росшей на холме, и рисовали портрет каждого, кого это заинтересовало. В комнате научного кружка демонстрировались способности революционного робота Франсуа: полезная машина собирала с пола мелкие вещи, безошибочно сортировала их по соответствующим коробкам, варила чай и кофе, делала уборку, могла смешать несколько реактивов в указанных пропорциях, а также занималась психоанализом. Компьютерный клуб устроил лазерное шоу, а также тестирование программ, которые написал крошка Гемма. Он сам, кстати, уселся за дальний компьютер (как и обычно) и делал вид, что его здесь вообще нет.

Масута перенёс свой штаб в традиционный японский садик, расположенный недалеко от чёрного входа в школу. Там он вместе со своими соратниками давал несколько кратких и простых уроков для тех, кто хотел укрепить как тело, так и дух. Асу Рито, всё ещё не такая весёлая и оживлённая, как была, но уже не болезненно бледная и грустная, устроила небольшие игры вроде эстафет, прыжков в длину и высоту и гонок. Каждому победившему она выдавала призы.

В клубе садоводства посетителям представлялась возможность самим посадить черенок в землю, а также пройтись по всей территории кружка, заглянуть в теплицу и задать интересовавшие их вопросы. Литературный клуб, дислоцировавшийся в библиотеке, организовал обсуждения книг: как новинок, так и классики. Музыканты под предводительством Мюджи Шан устроились в актовом зале вместе с ребятами из театра и по очереди выходили на сцену, чередуя выступления с песнями и краткие сценки.

Для тех, кто, насладившись культурной программой, проголодался, Амаи организовала два варианта отдыха.

Первый — это милое кафе на месте нашего кафетерия. Меню было разнообразным и довольно изысканным, включающим блюда разных стран. На улице то тут, то там стояли столики с закусками и напитками, и улыбчивые члены кулинарного кружка были готовы без запинки перечислить клиентам все ингредиенты любого кушанья.

Заведовал уличными стойками Цубурая Шоку. Он заметно повеселел и, казалось, уже не держал зла на Амаи за её подленький поступок. Наверное, он ожидал, что она изменит своё решение и восстановит его в должности, но, как мне казалось, это вряд ли возможно: Одаяка чертовски втрескалась в Ямада Таро, и весьма сомнительно, что она сместит его сестру.

Сам же Ямада тоже участвовал в фестивале: Амаи ловко подрядила его помогать в кафе, где она сама работала. Одаяка, одетая в платьице с пышной юбкой, встречала гостей у входа и с милой улыбкой провожала к столику, а Таро разносил напитки, и смотрелись они весьма прелестно.

Аято, как ни странно, дал разрешение на всё это. Да и вообще, он держал себя в высшей степени достойно и спокойно, и лишь один раз я поймал его недовольный взгляд в сторону хорошенькой главы кулинарного клуба.

Но, в целом, у него не было времени на амурные разборки, так как совет традиционно был самым занятым во время фестиваля. Всем клубам постоянно требовалась помощь, и президенты обращались напрямую к Аято, ведь он мог решить любой вопрос, устранить каждую проблему.

У меня и самого не было времени общаться с ним: фотоателье оказалось довольно популярным, и к нам то и дело захаживали гости, так что об отлучках не могло идти и речи. На обед мы ходили по очереди, и кормили нас в помещении кулинарного клуба. Отвечал за это попавший в немилость и удалённый от уличных стоек Цубурая, и выражение его лица, полное тоски, отражало отношение к данному назначению. Он покорно готовил для всех страждущих, но порой бросал взгляд в окно, где его товарищи выступали на переднем фланге, и время от времени горестно вздыхал. К нему отнеслись несправедливо, оставив его одного на этой кухне и не назначив ему сменщиков, но такие решения принимал президент клуба, и никто не имел права вмешиваться, так что я лишь ограничился многозначительным вопросом: «Одаяка, а Шоку что, никто не сменит?». Получив в ответ невозмутимое: «Нет», я перекривился, но решил больше не влезать: я и так нарушил одно из важнейших правил японского этикета: никогда не совать в нос в дела, которые не имели к тебе прямого отношения.

В общем, фестиваль прошёл на ура, без сучка и задоринки, и в субботу, четвёртого мая, на церемонии закрытия Мегами сказала мне, что Аято справился просто замечательно.

— Он сработал потрясающе, — вымолвила она с улыбкой. — Он никогда не паникует и решает любую проблему быстро и рационально. Я полностью довольна им и с трудом понимаю, как могла подозревать его во всех грехах мира.

— Ты не виновата, — ответил я, махнув рукой. — Твоя тётя настраивала тебя против Аято годами, поэтому первое время ты была ослеплена и воспринимала всё, что связано с ним, негативно.

— Верно, — Мегами провела тыльной стороной ладони по лбу и, обернувшись, посмотрела на Кушу, который терпеливо ждал её у двери в кабинет совета. — Но тётя и сама очень сильно изменилась. Она уехала путешествовать по Америке, представляешь? Раньше она жила только в Европе и утверждала, что США — это страна без истории… Ой, извини, Фред!

— Ничего страшного, — я хмыкнул. — В какой-то степени она права. Итак, Юкина поехала на мою родину… Кстати, я встретил её в апреле в Мэпл Крик. Она стояла в очереди на аттракцион в парке и довольно мило мне улыбнулась.

Мегами ахнула и прижала ладонь к губам; глаза её расширились.

— Тётя? На аттракцион? — изумлённо вдохнула она. — Ты уверен?

— На сто процентов, — ответил я, пожав плечами. — У Юкины очень примечательная внешность; её непросто с кем-то спутать.

Мегами медленно покачала головой.

— Тётя и вправду словно переродилась, — протянула она, накручивая на палец прядь длинных волос. — Она ведёт себя совершенно по-другому, и если бы я не знала, что они с папой единственные дети у дедушки, то подумала бы, что у неё появилась сестра-близнец.

Я усмехнулся и кивнул. Да, хорошо, что Юкина имелась только в количестве одного человека, ибо вынести двух таких стало бы проблематично. С другой стороны, она изменилась, и это уже хорошо.

На этой прекрасной ноте мы с Мегами распрощались, она направилась к Куше (который вместе с ней летел во Францию — у него планировался научный симпозиум), а я остался ждать Аято, который в последний день фестиваля закопался в документах.

Домой мы направились вместе и договорились созваниваться на праздники.

А с пятого мая начинались каникулы длиной в неделю.

Моя семья не планировала никуда ехать (потому что они все эти дни работали, пусть и на дому), а вот Айши отправились на Окинаву, и уже в воскресенье мне пришла довольно милая фотография от Аято: как они все втроём стояли у выхода из аэропорта и делали пальцами знак победы.

Дни моих каникул проходили довольно лениво. В основном, я переписывался с Аято, читал комиксы или играл в «Эфтервотч» на компьютере, так как все уроки были сделаны с самого начала. Чтобы убить время, я время от времени подрабатывал в «Мире карри», но смены составляли лишь несколько часов, а в сутках их было двадцать четыре.

Об Аято я думал каждую минуту, и ничто не могло отвлечь меня от него: ни работа, ни хобби, ни учёба. Он полностью завладел мной, и я с готовностью покорился этому чувству, понимая, что уже ничего не могу сделать: любовь поглотила меня полностью. Я принял это и просто ждал следующего понедельника, чтобы снова увидеть любимого.

Долгожданный день — двенадцатое мая — поприветствовал меня мелким дождиком и хмурым тяжёлым небом, спрятавшимся за облаками. Мне пришлось идти в школу с зонтиком, но пасмурная погода никак не повлияла на моё настроение — оно было превосходным, ведь сегодня я готовился увидеть Аято после довольно долгого перерыва.

Широко улыбнувшись учительнице физкультуры, облачённой, согласно погоде, в дождевик поверх спортивного костюма, я направился прямо к кабинету совета. Старательный президент уже был на месте, но на двери висела табличка о совещании, поэтому мне пришлось уйти. Я пришёл в свой клуб, чтобы изучить свою ситуацию с расходными материалами, а потом поспешил в класс, чтобы подготовиться к первому уроку, ведь знания за время отдыха чуть-чуть затуманились, как это обычно бывало.

Все одноклассники, прибывавшие в аудиторию, стремились подойти к друзьям и скорее поделиться тем, как прошли каникулы. Роншаку Мусуме, собравшая вокруг себя своих красоток, громко рассказывала о своём отдыхе.

— Папка давно хотел отвезти меня в Пхукет, — вещала она, нарочито растягивая слова, — а тут ещё и такая удача: семья его друга тоже поехала. Мы летели на частном самолёте, прикиньте? А ещё папка заказал фруктовую корзину в номер…

Кага Куша, сидя за своей партой, говорил по телефону на английском, причём с довольно хорошим произношением, что для японца было редкостью. Он договаривался с ректором Массачусетсткого университета насчёт лекций и уверял, что сможет отчитать их все, как и обещал. Амаи Одаяка и Ямада Таро, пристроившись у окна, о чём-то мило беседовали. Кизана Сунобу рассказывала своей соклубнице Харуке про поездку в Токио и её рейд по театрам различной направленности.

Я опустил голову и глубоко вздохнул: очень жаль, что мне нельзя было ни с кем поделиться тем, что именно сейчас творилось в моей душе.

Кто-то потрепал меня по плечу, и я, вздрогнув, распрямился. Надо мной стоял Масута со своей всегдашней открытой и добродушной улыбкой.

— Я уже испугался, что ты заснул, — вымолвил он, присаживаясь на стул, стоявший впереди. — Как прошли каникулы, Фред?

— Обычно, — стараясь принять как можно более невозмутимый вид, я передёрнул плечами. — Читал комиксы, играл в компьютер, немного работал… Всего помаленьку. А у тебя как, друг?

— Всё прекрасно! — Будо широко улыбнулся и показал мне большой палец. — На одном из соревнований я выиграл поездку в Киото, и ты не представляешь, какие там мастера! Я посетил несколько додзё, и особенно меня впечатлило…

Я кивал в такт словам друга, с нежностью улыбаясь. Масута целиком и полностью отдавался своему хобби, оно было смыслом его жизни и занимало восемьдесят процентов его времени. Боевые искусства были с ним чуть ли не с рождения, поэтому он никогда не сомневался, выбирая себе будущую дорогу. Он говорил о своих планах на будущее открыто и прямо, и меня всегда восхищала в нём эта внутренняя чистота.

А вот я так не мог. И не только потому, что мои пристрастия не попадали в рамки традиционных.

Масута был великодушен и благороден; он бы принял меня, несмотря на мой любовный выбор. Но остались ли наши отношения при таких условиях прежними?

Я сомневался.

Поэтому лучше пока нераспространяться о том, как глубоко я завяз в трясине своей любви.

И я принялся снова слушать восторженные рассказы своего лучшего друга, внимая каждому слову.

С Аято я пересёкся на первой перемене: он сам пришёл ко мне в аудиторию, чтобы спросить у нас всех: меня, Мегами, Масута, Куши и Кику — как мы провели выходные. Мы отошли подальше, к шкафам с учебниками, встали в круг и начали по очереди рассказывать, как у каждого из нас прошли каникулы. Все, кроме меня и Сато, уезжали куда-либо: Аято на Окинаву, Мегами — во Францию, Куша — туда же, а также ещё и в Англию — чтобы провести в Оксфорде семинар по робототехнике, Масута — в Киото. Я слушал их рассказы, и тёплое чувство поднималось у меня в груди. Быть окружённым друзьями — ну разве это не воплощение безграничного счастья?

Кто знает, возможно, я наберусь смелости признаться, Аято примет мои чувства, и мы станем жить вместе, а потом возьмём из приюта ребёнка и вырастим его в атмосфере любви, счастья и толерантности.

Но вдруг я поймал быстрый взгляд, брошенный Аято на Ямада Таро, и моё радужное настроение упало на два деления: я совсем забыл про этого идиота.

А Таро, и не подозревая о своих жутких наклонностях, преспокойно стоял у окна и беседовал с Амаи. Она время от времени хихикала, прижимая ладонь ко рту, и смотрелось это довольно мило, хотя и несколько неестественно.

Эта очаровашка серьёзно вознамерилась забрать Ямада себе, и вряд ли Аято удастся что-то сделать по этому поводу. Зная его, я понимал, что он не сможет смириться с этим легко, но выбора не было: он не мог в открытую добиваться Ямада, в отличие от Одаяки.

Скорее всего, Аято придётся отойти в сторону. Прямо в мои объятия.

Я улыбнулся своим мыслям и с нежностью посмотрел на любимого, который как раз задавал уточняющий вопрос Масута по поводу додзё в Киото.

Аято был красив, красив настолько, что просто захватывало дух. Он умудрился взять лучшее от своих родителей и прочих предков и вырос настоящим идеалом.

Были ли у него вообще недостатки? Я не замечал.

Но они должны иметься, ведь совершенство в принципе недостижимо.

Глядя на Аято, я впервые серьёзно задумался над этим вопросом. Что в нём было такого отрицательного или хотя бы сомнительного?

Я начал перебирать в уме качества его характера. Немножко холодноват — это есть. Не особо хорошо умеет выражать эмоции, чересчур сдержан… Но это нельзя назвать в полном смысле слова недостатками.

Но тогда что же получается — этот парень идеален?

Я усмехнулся. Скорее всего, проблема во мне, ведь я не могу судить его беспристрастно. Но это не важно; главное — это то, что мы обязательно будем вместе.

========== Глава 14. Планы и провалы. ==========

После уроков Аято сразу же ушёл — ему нужно было в торговый центр для того, чтобы купить подарок отцу, который отмечал день рождения завтра, тринадцатого. Увязываться за ним мне было как-то неудобно, поэтому я направился в свой клуб и с удивлением обнаружил там Ториясу — она, скромно стоя у стенда со снимками, беседовала с Берумой и при моём появлении стрельнула глазами, а потом потупилась.

— Фред! — Берума бросилась ко мне так резко и внезапно, что я отшатнулся. — Слушай, у меня к тебе дело. Ты ведь знаешь, что Акане ушла из совета? Так вот, она бы хотела вступить к нам. Ты ведь примешь её?

Я остолбенел и медленно перевёл взгляд с раскрасневшегося лица Берумы на Ториясу, которая так и стояла поодаль, как будто её это вовсе не касалось.

Они что, серьёзно?

Просчитав про себя до десяти, я снял сумку с плеча, подошёл к столу и тяжело опустился на стул, не обращая внимания на то, что обе девочки продолжали стоять. Положив сумку рядом с собой, я провёл ладонью по лицу и вздохнул.

Что ж, необходимо пройти через это, и чем скорее, тем лучше.

— Берума, оставь нас, пожалуйста, — устало проговорил я, сжав пальцами переносицу.

Берума и Ториясу быстро переглянулись, а потом первая коротко кивнула и вышла за дверь. Едва створка закрылась за ней, я встал со стула, скрестил руки на груди и жёстко вымолвил:

— Просто удивительно, как тебе в голову пришла эта идея.

— Это не мне, — тихо ответила Ториясу. — Это Беруме… Она сочувствует мне, понимаешь?

Резко выдохнув, я застонал и прикрыл глаза ладонью. Всегда терпеть не мог такие ситуации и надеялся, что удастся их избежать, но увы: жизнь далеко не всегда складывалась так, как я возжелал. Что ж, придётся потерпеть немного, чтобы потом не зеленеть от злости.

Я поднял голову и посмотрел на Акане. Она стояла скромно, глядя куда-то мимо меня, сцепив руки впереди. Её кожа казалась фарфоровой, а тонкие черты лица складывались в весьма аристократичную картину — в общем, мало кто мог остаться равнодушным к её красоте. Она обладала довольно приятным тембром голоса и умела смягчать его так, чтобы он обволакивал собеседника. Ни один из обладателей пенисов в нашей школе не мог не покориться её чарам; любой был готов бросить весь мир к её ногам.

Но я помнил совсем другую Акане — ту самую, с которой я учился в средней школе. Она ненавидела меня, строила против меня козни и подставляла, и пусть это время уже давно прошло, я не мог забыть её злорадную усмешку.

Кроме того, не так давно она пыталась меня шантажировать, правда, безуспешно: её собственное мошенничество раскрылось, и её выставили из совета. Это проделали по-тихому и без шумихи, но слухи по школе всё равно пошли, и некоторые из них были довольно неприятными.

Но, чёрт возьми, у неё оставалась армия поклонников! Почему она не могла пойти в любой другой кружок? Пусть я и решил для себя, что простил её, это всё-таки было чересчур.

— Послушай, Акане, — начал я, прислонившись спиной к столу, — я понимаю, что сейчас твоё положение немного нестабильно, но после всего того, что ты натворила, просто не могу позволить тебе вступить в мой клуб, и очень странно, что ты сама этого не понимаешь.

Ториясу вздохнула и поправила заколку на длинных гладких волосах.

— В этом году я выпускаюсь, — вымолвила она. — Без членства в каком-либо клубе мой аттестат будет выглядеть не очень привлекательно.

— «В каком-либо клубе»! — я всплеснул руками. — Раз тебе всё равно, куда подаваться, иди к Ямазаки Цурузо, который написал тебе стихотворение, — он с удовольствием замолвит за тебя словечко перед Кизана! Или к Аканиши Рё, который пускает на тебя слюни литрами, — Амаи как раз нужны помощники. Или в художественный, или в компьютерный — их главы, в силу мужской природы, не откажут тебе! Но нет: ты пришла ко мне — к человеку, которому ты сделала уйму гадостей! Чего ты ждала, что я приму тебя с распростёртыми объятиями? Знаешь, что? Нет! Всему есть предел. Может быть, я смогу тебя простить, даже, скорее всего, уже это сделал, но видеться с тобой каждый день и постоянно общаться — уволь. Надеюсь мы поняли друг друга?

Акане вздохнула ещё раз и поёжилась, словно ей стало холодно.

— Что-то в этом роде я и ожидала, — тихо проговорила она. — Извини, что побеспокоила.

Она тихо развернулась и вышла, оставив меня одного. Как только дверь за ней закрылась, я обошёл стол и бессильно опустился на сиденье стула. Меня обуяли сомнения: не слишком ли резко я с ней обошёлся? Ведь ей и вправду пришлось нелегко, особенно недавно, когда её афера провалилась. Исключение из школьного совета, особенно в выпускной год — это катастрофа, даже несмотря на то, что всё было обставлено как её собственное решение.

С другой стороны, она осознанно пошла на мошенничество и получила за это весьма суровое наказание. Ей ещё повезло, что дело получилось замять до того, как об этом бы узнали, и полицию не привлекли. Сумку смогли вернуть, выручить деньги назад, и экскурсия была спасена: Аято утряс все вопросы, и поездку назначили на двадцать шестое мая. Если бы ему это не удалось, Ториясу не смогла избежать позора, потому что неминуемо посыпались бы вопросы.

Иными словами, она ещё легко отделалась.

Конечно, каждый искал себе местечко потеплее, и Акане просто хотела как можно скорее устроиться в какой-нибудь кружок, чтобы это попало в её выпускной табель, но мне всё равно становилось непонятно, почему она выбрала именно мой. Да, Берума её подруга, но никто и ничто не мешало им общаться даже при условии членства в разных клубах.

Через минуту дверь распахнулась, и все мои ребята вошли в помещение кружка, весело болтая о чём-то. Берума выглядела расслабленной и даже улыбалась; она ни словом не обмолвилась о той ситуации с Акане, чем я был безумно рад: Берума только-только начала отходить от ужасного происшествия в её жизни, и это хрупкое равновесие было легко нарушить. И я явно не хотел становиться тем, кто бы, пусть и нечаянно, расстроил бы её ещё больше.

Мы провели весьма продуктивный день и распрощались друг с другом в полшестого вечера. Я направился в торговый центр, так как мне срочно понадобились карандаши, и я, боже упаси, вовсе не планировал «случайно» встретиться там с Аято. Карандаши я успешно купил, потом побродил по широким светлым коридорам Шисута-Молла, но так никого и не обнаружил, если не считать Сома Рику и его дружка-второклассника, которые сидели в кофейне и о чём-то с интересом разговаривали.

Слегка разочарованный, я пошёл домой, надеясь, что завтрашний день окажется куда более интересным и плодотворным в плане общения с Аято.

***

Суеверие — это странная штука. Некоторые говорят, что оно наше наследие от полудиких предков, веривших в то, что всё вокруг имеет душу. Зачастую даже самые умные и развитые из наших современников страдали этим, и я сам был свидетелем разговора между двумя учителями, в котором одна из них упоминала, что нельзя дарить свечи, так как это плохая примета — к несчастью.

Все эти предубеждения разнились в зависимости от страны рождения и воспитания каждого. Например, тут, в Японии, боялись числа «четыре» и рваных сандалий, а у нас, в мире белых людей, — чёрных кошек и «тринадцати».

Потому день тринадцатого мая, выпавший на вторник, здесь, на востоке, никого ничуть не смущал: всё было как обычно и без приключений.

День прошёл абсолютно ровно: никаких сколько-нибудь выдающихся или запоминающихся событий. Работа школьных клубов, наконец, вошла в проторенную колею после фестиваля и каникул: все праздничные декорации были разобраны и аккуратно разложены в кладовых или в помещениях кружков, и тут не обошлось без помощи Аято и его маниакальной страсти к чистоте и порядку. Он обладал настоящим талантом к систематизации и оборудовал кладовые открытыми стеллажами и прозрачными контейнерами — так каждый, кто заходил туда, прекрасно знал, что где искать.

Газонная травка, украшавшая школьные угодья, вновь поднялась и зазеленела, а клуб садоводов наконец-то восстановил количество своих цветов.

В общем, рутина вновь вернулась под крышу Старшей Школы Академи, и я бы не сказал, что это было так уж плохо.

Акане сегодня не заходила в наш клуб. За весь день я видел её только однажды — когда она стояла у аудитории класса «2-2» и о чём-то беседовала с Берумой. Ни та, ни другая больше не пытались заговорить со мной насчёт просьбы о членстве в клубе фотографии.

Сегодня был день рождения отца Аято, поэтому мой любимый человек сразу же после уроков поспешил домой, обещав передать Айши Дайске мои поздравления.

А вскоре я и сам последовал за ним, потому что дел у моего кружка пока не предвиделось. Вскоре я планировал совещание по поводу того, как будем документировать экскурсию в конце месяца, но пока об этом можно было не беспокоиться.

Скучный день для меня окончился таким же скучным вечером дома, который, правда, сменился куда более интересным сном с участием Аято.

И потому в среду я направился в школу в преотличном расположении духа.

В нашем классе царила спокойная обстановка, если не считать Амаи, которая, казалось, приклеилась к Ямада Таро намертво. Она перечисляла ему все блюда, которые собиралась приготовить сегодня в своём клубе, почти к каждому прибавляя эпитет «твоё любимое».

— Твоя сестра сказала, что хочет сделать мне сюрприз, поэтому сегодня я попросила всех остальных уйти: мне очень интересно узнать, что же это будет, — ворковала Одаяка, заправляя прядку волос за ухо. — Знаешь, Ханако оказалась такой талантливой, что я и сама не понимаю, как я могла сомневаться в ней! Например, вчера она делала омлет для супа и просто идеально его приготовила…

Я поморщился и отвернулся к окну, стараясь хотя бы мысленно отгородиться от этих нежностей. Человек, не знавший Амаи и увидевший это, мог бы подумать, что она самая добрая девочка во Вселенной, однако это было совершенно не так. За хорошеньким фасадом скрывалась не самая приятная натура. Я бы не назвал Одаяку совсем уж злобной или подлой; скорее, она была абсолютной эгоисткой. Сейчас Ханако была ей нужна для того, чтобы укрепить благосклонность Таро, поэтому Амаи делала всё, чтобы младшей Ямада было комфортно, при этом с лёгкостью принося в жертву тех, кто мешал этому, к примеру, того же Цубурая.

Оставалось надеяться, что она повзрослеет и научится быть чуть более великодушной.

Учитель спешно вошёл в класс, и это послужило сигналом для нас всех: мы разошлись по местам и встали у парт, приготовившись со звонком на урок низко поклониться.

Мне не удалось увидеться с Аято с утра, поэтому я едва досидел уроки до обеденного перерыва. Как только Мацуока-сенсей отпустила нас, я первым ринулся из аудитории к лестнице и в одно мгновение оказался у кафетерия. Набрав подносов для всей нашей компании, я встал в очередь и попытался сосредоточиться на выборе обеда. Аято подошёл чуть позже. Он поблагодарил меня за поднос, улыбнувшись так очаровательно, что моё сердце совершило кульбит. Чуть позже к нам присоединились Сато и Кага, Масута и Мегами, и мы все вместе заняли столик в углу.

Ямада больше с нами не обедал — теперь ему и его сестре готовила сама Амаи. Честно говоря, я считал, что это к лучшему, ведь тюфяк-Таро почти не участвовал в беседах, лишь улыбался и кивал, что невероятно раздражало и портило аппетит.

За столом Мегами поделилась подробностями своей поездки во Францию, и Куша обронил, что ему удастся периодически ездить в Сорбонну и читать там лекции, чтобы они могли видеться.

— Мы обязательно посетим Лувр, Версаль и исторический музей в Даноже, — вымолвил он, подняв в воздух палец и не обратив внимания на очки, съехавшие почти на кончик носа. — Мы пройдём по узким старым улочкам Марселя, чтобы ощутить дух места, где родился граф Монте-Кристо.

— А ещё Льежский музей, — вставил Масута, подцепив палочками кусочек лосося. — Он же тоже во Франции?

— Нет, он в Бельгии, — тут же отреагировал Аято, помешивая свой суп. — Но название весьма походит на французское, так что твоя ошибка неудивительна.

— Вам нужно обязательно заехать и в Бельгию тоже, — Сато весело посмотрела на Мегами и Кушу. — Я сама планирую как-нибудь там побывать, поэтому просмотрела уйму видео об этой стране. Там чисто, а архитектура просто поражает своей простотой и вместе с тем элегантностью.

Мы ещё долго разговаривали о европейских планах наших друзей, и я чувствовал себя прекрасно: к счастью, Мегами встретила человека, который разделял её особые взгляды на отношения, так что теперь за этот аспект её жизни бояться не стоило. К счастью, и её отец поддерживал Кагу как будущего жениха Мегами.

Всё шло просто замечательно.

После уроков и занятий в клубе я намеревался зайти в совет (скоро у нас должна была закончиться фотобумага, и её запасы не мешало бы подновить) и так и поступил, только комната самого главного исполнительного органа школьного самоуправления оказалась пуста, вернее, почти пуста: на мой стук из-за стеллажей появилась Куроко с сумкой на плече. Она сказала, что сейчас уходит, а Аято, скорее всего, пошёл на первый этаж: он что-то говорил про клуб любителей мистики.

Я поблагодарил Куроко за информацию и побежал на первый этаж. Конечно, дело с заказом фотобумаги можно было решить и с Каменага, но она уже готовилась уходить, и я решил проявить благородство… Ну, или не совсем.

Сбежав по лестнице на первый этаж, я постучался к оккультистам. Через несколько секунд дверь приоткрылась, через щель высунулась лохматая голова Хигаку Шина. Нетерпеливо выслушав мой вопрос, он зло прошипел, что не видел Аято, и захлопнул дверь.

Отойдя на шаг назад, я пожал плечами и пошёл дальше по коридору. Из-за дверей театрального доносился какой-то надрывный монолог голосом Ямазаки Цурузо. Так, значит, здесь Аято тоже не могло быть…

Дойдя до кулинарного, я пожал плечами и побрёл дальше. Вряд ли Аято зашёл сюда; с недавних пор он старался поменьше общаться с Амаи. Наверное, Куроко ошиблась, или мы с ним разминулись.

Спрятав руки в карманы, я медленно пошёл к лестнице, но внезапно остановился: мне послышались голоса и звук шагов — такой шум могли издавать ноги только того человека, который очень торопился спуститься вниз и не думал о том, что рисковал сломать позвоночник.

— Ты уверен? — громко спросил кто-то с весьма знакомым голосом.

— Абсолютно, — Аято звучал слегка запыхавшимся, что было для него нехарактерно. — Лучше говорить потише: нас могут услышать.

Не знаю, из-за чего, но я вдруг почувствовал необходимость спрятаться. Спустившись на несколько ступеней обратно на первый этаж, я подошёл к задней двери, располагавшейся в небольшом продолжении западного коридора, и положил ладонь на ручку, но не успел выйти: Ямада Таро и Аято один за другим спрыгнули с лестницы и ринулись к комнате кулинарного клуба. Они даже не обратили на меня внимания, но я заметил, как бледны были оба.

Обождав несколько секунд, я решительно двинулся вперёд, дошёл до кружка и, толкнув дверь, прошёл внутрь.

========== Глава 15. Съедобные цветы. ==========

Кулинарный клуб являлся самым розовым помещением во всей школе — это точно. Во всяком случае, подобное было применимо к той его части, где располагалась кухня.

Под неё отводилось почти две трети комнаты. Стены были отделаны розового кафеля, а пол выложили белыми и опять-таки розовыми плитками. Кухонная система, как и шкафчики для хранения, и поверхность рабочего стола, и даже холодильник, была аналогичного цвета, и окно украшали занавески соответствующего оттенка.

Вторая часть помещения клуба называлась «чайной». Тут интерьер был меньше в стиле Барби: ламинат на полу, деревянные стеллажи с поваренными книгами вдоль стены, большой буфет с посудой. Посреди стоял обеденный стол, покрытый весёленькой клеёнкой с розовыми сердечками, вокруг высились стулья.

Кухню от чайной отделяла перегородка до потолка. В районе плиты в перегородке было вырезано окно, назначения которого я не понимал.

Обычно участники клуба готовили и тут же коллективно поедали вкусности за обеденным столом. Амаи строго-настрого запрещала готовить в чайной или есть на кухне, и потому все члены клуба сервировали стол и садились кушать строго после того, как закончат все манипуляции за плитой.

Сейчас стол был уже сервирован, правда, только на одного. Перед местом во главе стояла тарелка с остатками какого-то блюда, на полу валялись столовые приборы. Европейские — это я отметил чисто автоматически: вилка откатилась довольно далеко, практически ко входу.

На стуле безвольным мешком сидела Амаи. Её голова была запрокинута, рот широко раскрыт, а глаза — обращены к потолку. Вокруг стола стояли Аято, Таро и сестра последнего — Ханако. Первоклассница была облачена в грязный фартук; в одной руке она держала телефон, в другой — сервировочную лопатку.

Все трое были бледны, как полотно, и смотрели на меня так, словно увидели призрака.

В помещении сильно пахло рвотой и чуть-чуть — специями.

Я непонимающе переводил взгляд с одного участника мизансцены на другого, откровенно не осознавая, что происходило. Первым пришёл в себя, что неудивительно, Аято; он чётко скомандовал мне:

— Фред, закрой за собой дверь.

Я немедля подчинился и подошёл к ним. Вблизи вид у Амаи был ещё ужаснее: лицо посинело, черты исказились, рот был полон рвотных масс. Ещё одна лужа была на полу, как раз рядом со стулом.

Аято наклонился над Одаякой и пощупал артерию на её шее. Нахмурившись, он замер, а потом, спустя несколько секунд, распрямился.

— Боюсь, мы уже ничем не можем помочь, — тихо промолвил он.

Ханако вскрикнула и, выронив на пол и лопатку, и телефон, прижала ладони к лицу. Таро сделал шаг к ней и взял её за локоть.

— Что ты хочешь этим сказать? — тихо вымолвил я, с трудом отводя взгляд с лица Амаи. — Давай вызовем службу спасения! Они…

— Уже поздно, — перебил меня Аято, подходя к окну и задёргивая занавески. — Она мертва.

Я с шумом втянул в себя воздух и покачнулся, но Аято, наблюдавший за мной, успел меня подхватить. Он выдвинут один из стульев и помог мне сесть.

— К-как м-мертва? — жалобно спросил Таро, сжимая руку сестры. — Эт-того не м-может быть…

— Может, — отрезал Аято, глядя на него. — Семпай, она умерла от отравления — это факт.

— Отравления? — пропищала Ханако, упав на колени. — О, нет, нет, нет, пожалуйста, нет! Скажите, что это неправда!

Я в шоке уставился на Аято, который ограничился тем, что холодно помотал головой.

— Но нам всё равно нужно вызвать службу спасения, — хрипло сказал я, стараясь не смотреть на Одаяку. — Так положено в… Ну, в таких случаях.

Аято закусил губу и сдвинул брови у переносицы.

— Ни в коем случае нельзя никому звонить, — отчеканил он.

— Но почему? — я с трудом встал на ноги, опираясь о стол. — Может быть, её ещё можно спасти.

— Ей уже ничем нельзя помочь, — с уверенностью в голосе произнёс Аято. — И ты понимаешь это не хуже меня, Фред. Амаи уже не спасти, но, если ты сделаешь этот звонок, Ханако тут же арестуют, ведь это она приготовила то блюдо, которое убило Одаяку.

Младшая Ямада ойкнула, икнула, а потом разрыдалась, закрыв лицо руками. Её брат опустился на колени рядом с ней и начал поглаживать её по спине, стараясь так же, как и я, не смотреть на Амаи.

— Я н-не т-травила её… — проплакала Ханако. — Я клянусь…

— Я верю тебе, — спокойно ответил Аято. — А вот полиция не поверит. Они не знают, какой ты человек, и им, собственно, всё равно. То, что их заинтересует, — вот это.

И он указал пальцем на тарелку, стоявшую перед Амаи.

Я, поборов отвращение, тоже посмотрел в ту сторону. На белом плоском блюде с розовым ободком лежала начинённая чем-то тёмным лепёшка, посыпанная солью грубого помола.

— Я не эксперт, но стопроцентно уверен, что это — причина её гибели, — вымолвил Аято, поочерёдно глядя на каждого из нас.

Ханако всхлипнула и вцепилась в брата. Её начала бить крупная дрожь, и даже успокаивавший шепот Таро не помогал.

Я тупо перевёл взгляд на Аято. У меня просто не укладывалось в голове то, что здесь происходило. Мне казалось, что всё это — какая-то глупая шутка, и Амаи сейчас встанет, улыбнётся, хлопнет в ладоши, скажет что-то вроде: «Ага, попались!».

Но потом я посмотрел на её синюшное лицо, на её остекленевшие глаза, безжизненно закатившиеся к верхним векам, на приоткрытый рот, и внезапно осознал: всё это реально. Это правда: Амаи умерла.

Я отшатнулся и начал шарить в сумке, но Аято схватил меня за локоть, и я замер.

— Её не спасти, — медленно и размеренно проговорил он. — Ханако незачем страдать из-за преступления, которого она не совершала.

— Но… — я беспомощно посмотрел на неё. — Если Одаяка… Если её отравили, то убийца ещё может быть в школе! Он должен ответить за то, что совершил!

— Он ответит, — Аято склонил голову. — Только не сейчас и не официальным путём, потому что нам ничего не удастся доказать. Но судьба обязательно отомстит ему, я уверен.

Я внимательно посмотрел на него. Красивые черты его лица словно застыли, а нечитаемые чёрные глаза смотрели спокойно, как будто ничего особенного не происходило.

— Подожди, Аято, — Ямада Таро, отпустив сестру, встал с пола. — Ты хочешь сказать, что знаешь, кто стоит за всем этим?

— Думаю, да, — Аято передёрнул плечами. — Этот человек разработал поистине дьявольский план: он убрал Амаи и сделал так, чтобы подозрение пало на Ханако. Единственный, кому это выгодно, — Цубурая Шоку: у него имелись и мотив, и возможность, и ресурс. Он хорошо знал привычки Амаи, а также был в курсе того, что сегодня Ханако собиралась готовить для неё блюдо.

Ханако ахнула и, подняв голову, обратила своё заплаканное лицо к нам.

— Д-да, — с трудом выдавила она. — Он сспрашивал, что именно я хотела готовить… А потом… Сказал, что Одаяка л-любит особые специи… И дал мне п-пакетик…

Аято согласно кивнул.

— Думаю, там и есть яд, — вымолвил он.

— Так чего же мы ждём?! — Ямада Таро сжал ладони в кулаки. — Давайте позвоним в полицию и расскажем им всё, что знаем! Пусть Цубурая ответит за то, что совершил, а Ханако…

— Одну минуту, семпай, — Аято поднял руку. — Подумай сам: Цубурая Шоку далеко не дурак, и он наверняка позаботился о том, чтобы обезопасить себя. Здесь будет его слово против слова Ханако, и поверят, скорее всего, ему, ведь Амаи умерла, отведав блюдо, которое приготовила ей именно она.

Ямада сник и стиснул пальцы, посмотрев на сестру.

— Но почему? — простонал он. — Зачем Цубурая это сделал?

Аято развёл руками и произнёс:

— С его позиции — для того, чтобы расчистить путь к желаемой должности. Если Амаи убрать, а потом подставить Ханако под суд, то он — единственная кандидатура на пост главы кружка.

— Только ради президентства клуба? Ради этого можно убить человека? — вмешался я.

— Дело не только в президентстве как таковом, — Аято повернулся ко мне. — Цубурая планирует поступать в Токийский Университет, а это очень сложно, и с его оценками он может не пройти. Членство в клубе, а особенно президентство, придаст аттестату привлекательности, и при спорных ситуациях вопрос о поступлении может быть разрешён в его пользу. Иными словами, на кону стояло всё его будущее.

Таро прижал руку к лицу и с шумом втянул в себя воздух.

— Что же нам делать? — прошептал он. — Что нам теперь делать?

— Во-первых, не паниковать, — Аято нахмурился. — Нам нужно действовать, причём быстро: Цубурая наверняка заинтересован в том, чтобы тело обнаружили пораньше.

Я в шоке уставился на него и тихо спросил:

— Ты же не думаешь скрыть преступление?

— Не только думаю, но и сделаю, — уверенно произнёс Аято, поворачиваясь ко мне. — Сам поразмысли: Амаи уже не оживить, а Ханако сейчас находится в реальной опасности. По-твоему, это справедливо, что она может попасть под удар из-за убийства, которого не совершала?

— Но если Цубурая запланировал это… — я осёкся, опустив голову.

— Как именно мы это докажем? — Аято хрустнул пальцами. — Он наверняка позаботился о том, чтобы его никоим образом не связали с этим убийством. Кто знал о том, что он дал тебе тот пакетик со специями, Ханако?

Ханако, державшая брата за руку, при звуке своего имени вздрогнула и помотала головой.

— Он о-отозвал меня в сторону, — тихо пробормотала она. — Н-никто не видел…

Аято повернулся ко мне.

— Вот видишь, Фред, — его голос звучал мягко и убедительно. — Мы должны спасти Ханако.

Ямада Таро вздрогнул и, резко подавшись вперёд, упал на колени.

— Прошу, помогите моей сестре! — прорыдал он. — Умоляю, не допустите, чтобы она попала в тюрьму!

Аято присел на одно колено и нежно коснулся плеча Таро.

— Встань, семпай, — вымолвил он. — Конечно, мы сделаем это.

Он придержал Ямада за локоть и помог ему подняться, а потом посмотрел на меня.

— Ты с нами, Фред? — спросил он.

Будто находясь в тумане, я медленно кивнул.

— Отлично, — Аято склонил голову. — Давайте разработаем план действий. Ханако, начнём с тебя.

Он подошёл к телу Амаи и снял с её головы косынку.

— Спрячь волосы за ворот формы, — скомандовал он, — и надень это.

Ханако пискнула и впилась пальцами брату в локоть.

— Я не могу… — прошептала она.

— Я понимаю, что тебе тяжело, — мягко проговорил Аято, подходя к ней поближе, — но выбора нет. Один из нас должен сыграть роль Одаяки, и единственная, кто подходит для этого, — ты.

Ханако вздрогнула и обняла себя руками, а потом протянула трясущуюся ладонь и взяла косынку.

— Отлично, — Аято кивнул. — Ты справишься. Таро, думаю, тебе лучше проводить сестру до выхода, но не дальше. Ханако, тебе нужно взять вещи Амаи, сменить обувь на её уличные ботинки и дойти до её дома — адрес я посмотрю через компьютер в школьном совете, у меня есть доступ к этим данным. В квартиру входить необязательно, нужно только лишь остановиться у двери. Потом ты должна вытащить из телефона сим-карту и батарею, снять косынку и сложить всё это в сумку. Возвращайся в школу, но только не тем же путём, которым шла до дома Амаи; постарайся выбирать менее запруженные дороги и задние аллейки. Потом ты вернёшься к нам сюда, и я скажу тебе, что делать дальше.

Ханако кивнула, сняла фартук, повесила его на спинку одного из стульев, распустила свою косу, дрожащими руками завязала косынку на голове так, как обычно делала Одаяка и спрятала длинные пряди за воротом рубашки.

— Тебе лучше идти, опустив голову, — посоветовал Аято. — И выходить из дома Амаи с чёрного хода. Идите; адрес я сейчас пришлю сообщением.

Мы все вышли из помещения кулинарного клуба, и Ямада пошли к выходу, вполголоса переговариваясь. Аято, крепко взяв меня за локоть, тихо проговорил:

— Пойдём.

Я мало понимал, зачем понадобился ему сейчас, но всё же покорно пошёл по лестнице вверх. В кабинете школьного совета уже, к счастью, никого не было, но я всё же для верности обошёл каждый стеллаж. Аято склонился над компьютером, бросив мне:

— Оставь сумку здесь, Фред, а ещё сходи за вещами Таро; они в классе.

Послушно положив свою сумку на длинный стол, я направился в аудиторию и, взяв скарб Ямада, быстро вернулся. Мне просто несказанно повезло, так как никто не попался мне навстречу. Мне казалось, что если бы кто-нибудь увидел моё лицо с выпученными глазами, то сразу бы понял, что я в чём-то замешан.

Аято встретил меня в кабинете школьного совета с небольшим пакетом в руках. Я поставил сумку Ямада на один из стульев, и он молча кивнул мне, тихо произнеся:

— Ты готов?

— Нет, — честно ответил я, нервно проведя рукой по волосам. — Но постараюсь в процессе собраться.

— Молодец, — его уголки губ чуть поднялись кверху. — Пойдём; Таро уже наверняка проводил сестру до ворот.

Мы спустились на первый этаж. Ямада стоял у дверей в помещение кулинарного клуба, с ужасом посматривая на дверь, и при виде нас облегчённо вздохнул.

— Ханако ушла, — доложил он. — Она получила твоё сообщение, выучила адрес наизусть и удалила его.

— Совершенно правильно, — кивнул Аято, одергивая форменную рубашку. — А теперь нам нужно убраться там и избавиться от тела.

Почувствовав внезапный приступ дурноты, я прижал руку ко рту и привалился плечом к стене. Сама мысль о том, чтобы войти туда, в ту жуткую комнату, казалась мне ужасной. Я просто не мог вот так спокойно убираться там, где Амаи…

Перед внутренним взором встало её лицо — мёртвое, синюшное, с выпученными глазами и подтёками рвоты у рта, и я покачнулся. Я бы упал, если бы пара сильных рук не подхватила меня под мышками.

— Фред, я понимаю, каково тебе, — быстро прошептал Аято. — Я уверяю тебя, что чувствую себя так же, но у нас нет времени на то, чтобы расслабляться. Приходи в себя, прошу; сначала — дело, а плакать будем потом.

Он приоткрыл дверь на узкую щель, указал нам знаком, чтобы мы входили, а затем скользнул следом.

Запах рвоты сделался ещё сильнее, если это было возможно. Вонь стояла настолько невыносимая, что слезились глаза, а для того, чтобы сделать вдох, приходилось прилагать невероятные усилия воли.

Из пакета Аято вытащил три пары резиновых перчаток, упаковку мешков для мусора и скрутку скотча.

— Сначала нужно заняться телом, — вымолвил он. — Это не терпит отлагательств: скоро она начнёт коченеть и тогда ни за что не пролезет в жерло мусоросжигателя.

Он деловито надел перчатки и повернулся к нам.

— Сейчас я запакую Амаи, — вымолвил он. — Таро, проверь, свободен ли путь от заднего выхода до пристройки с печью. Фред, твоя задача — стоять в коридоре так, чтобы загородить меня от нежелательных свидетелей.

Мы с Ямада синхронно кивнули и вышли из помещения, не забыв прикрыть за собой дверь. Я вздохнул, испытав заметное облегчение и тут же устыдившись его. Аято взял на себя самое трудное, а я так легко согласился с этим и уступил ему роль руководителя. С другой стороны…

Я потряс головой, отгоняя от себя мысли об Одаяке. Лучше сконцентрироваться на деле, иначе я попросту слечу с катушек.

И я, спрятав руки в карманы, начал отыгрывать роль хрестоматийного американца — такого, каким нас изображал японский (и не только) кинематограф: опёрся плечом о стену и начал праздно озираться по сторонам.

Вскоре Таро прибежал обратно, приоткрыл дверь, просунул внутрь голову и сообщил, что всё чисто. Аято ничего не ответил; с моего места не было видно, что происходило внутри, но, скорее всего, он кивнул, так как Ямада прикрыл створку и встал рядом со мной.

— Какой ужас, — тихо проговорил он, трясущейся рукой схватив себя за галстук. — Я просто не могу поверить…

— Этот Цубурая — просто псих, — ответил я вполголоса. — После такого не уверен, что захочу находиться с ним в одной школе.

— Д-да, — Таро поёжился, словно ему внезапно стало холодно. — Подумать только, он собирался свалить всё на Ханако!

Мы продолжали перебрасываться ничего не значившими фразами, так как понимали: если начнём зацикливаться на произошедшем, вдумываться в это, то тотчас же сойдём с ума.

Потом дверь приоткрылась, и в коридор спиной вперёд вышел Аято, волочащий за собой что-то, замотанное в мешки для мусора и заклеенное скотчем.

— Подстрахуйте меня, — отрывисто распорядился Аято, обходя свёрток на полу и спешно закрывая створку.

Мы синхронно кивнули, и я направился за ним по коридору, перед поворотом выглянув за угол и убедившись, что у нас не было нежелательных свидетелей. Нам повезло ещё и в том, что недавно прошла Золотая неделя, и далеко не все успели войти в рабочий ритм, поэтому многие уходили домой сразу же после уроков.

У чёрного хода Аято остановился и указал мне большим пальцем на дверь. Я подчинился сигналу и, пройдя по стенке мимо тела, открыл перед ним створку. Мы дошли до поворота, а потом я выглянул чуть дальше, молясь, чтобы наших хулиганов и их атаманши Осоро не было на их обычном месте — у пристройки.

Нам опять повезло: видимо, эти бравые ребята тоже решили смыться пораньше и попить дома зелёный чай — всё лучше, чем торчать на улице и грозно зыркать по сторонам.

— Путь свободен, — бросил я, обернувшись.

Аято кивнул и, наклонившись, потащил тело дальше. Я понимал, что надо бы ему помочь, но никак не мог заставить себя прикоснуться к тому свёртку, даже старался не смотреть на него.

Когда мы наконец-то оказались в пристройке, я выдохнул и прижал руку ко лбу. Несмотря на прохладную погоду, я обильно потел, и жар волнами накатывал на меня, как в лихорадке. Сейчас я бы с радостью сбежал отсюда, но не мог: я понимал, что просто должен помочь Аято в этим ужасным делом.

Тем временем, Аято открыл дверцы мусоросжигательной печи и, посмотрев на запакованное тело, нахмурился.

— Тебе помочь поднять… Э-э-э… Её? — тихо спросил я.

— Дело не в этом, — он помотал головой. — Труп не пройдёт туда; вход слишком мал.

========== Глава 16. Умри немедленно. ==========

Эти слова заставили меня содрогнуться. Я тупо посмотрел сначала на печь, а потом на свёрток, не понимая, что же делать дальше.

— Значит, всё-таки придётся… — пробормотал себе под нос Аято. — А я надеялся, что не…

Я шумно сглотнул, и он, вздрогнув, поднял голову.

— Чем могу помочь? — спросил я, теребя пальцы.

Аято поджал губы и осмотрелся.

— Пожалуй, ничем, — отозвался он. — Я закончу тут сам; вам с Таро нужно будет начать убираться в кулинарном клубе. Скоро подойдёт Ханако; пусть она тоже поучаствует в этом. В западной кладовой второго этажа на самой нижней полке стоят канистры с хлоркой — возьми две из них. Захвати таз, ветошь — её найдёшь там же, чуть левее, в большой картонной коробке — и швабру, но постарайся, чтобы тебя не заметили. Вымойте там всё. Одну из канистр с хлоркой и немного ветоши принеси мне. Понятно?

Я кивнул и ринулся выполнять его поручения, стараясь не думать, как он собирался решать вопрос с тем, чтобы тело пролезло внутрь мусоросжигателя. Сбегать на второй этаж и найти там всё нужное благодаря толковым и точным инструкциям Аято не составило труда. Я отнёс хлорку, швабру, ветошь и таз в кулинарный клуб, у которого меня дожидался испуганный Ямада. Передав ему инструкции Аято, я подхватил одну канистру с хлоркой, охапку ветоши и пошёл к пристройке.

Аято был там, только он преобразился. Он сменил форму на прорезиненный комбинезон и резиновый фартук сверху; ноги утопали в огромных болотных сапогах, волосы были скрыты за шапочкой для купания, а глаза прятались за пластиковыми очками на резинке. На полу лежала огромная циркулярная пила; неподалёку стоял промышленный удлинитель.

— Её аккумуляторы наверняка давно сели, — вымолвил Аято, проследив за моим взглядом. — Так что придётся подключать её к сети напрямую. Хорошо, что я закупил всё это для клуба садоводов.

Почувствовав внезапную слабость в ногах, я покачнулся, но устоял, ухватившись за стену. Холод плитки несколько привёл меня в чувство, и я в шоке уставился на Аято.

Он же не собирался… Расчленять тело?

— Ты ведь не… — жалобно простонал я, глядя на него.

Аято вздохнул и покачал головой.

— Фред, пойми, — он говорил терпеливо, как родитель, объяснявший элементарные вещи несмышлёному ребёнку, — тело ни при каких условиях не пройдёт в жерло печи целиком, а избавиться от него по-другому просто невозможно, поэтому необходимо разделить его на части. Не волнуйся: я беру это на себя; вам же с Таро остаётся убраться в кулинарном клубе.

Я молча кивнул и, пошатываясь, ушёл прочь. То, что происходило, было так ужасно; это просто не поддавалось описанию. Мне хотелось бросить всё и убежать домой, но в то же самое время я понимал: этим поступком я подставлю и Таро, и Ханако, и Аято.

Поэтому я вернулся в кулинарный клуб, где мы вместе с Ямада начали тщательно отмывать все поверхности.

Ещё никогда в своей жизни я не убирался с таким рвением! Мы смыли рвоту и несколько раз обработали тряпками, пропитанными хлоркой, то место, где была лужа; выбросили остатки блюда, подняли с пола приборы, вымыли их и тарелку, нашли пакетик со специями и выкинули его в мешок к остальным отходам.

Мы не забыли и про плиту: отдраили её так, что она выглядела, как новая.

Ханако вернулась тогда, когда мы домывали тарелку. Обессиленная, она вошла в клуб с сумкой Амаи и рухнула на стул. Таро тут же кинулся к ней, я же продолжил уборку.

После того, как мы закончили, я раскрыл окна, чтобы проветрить помещение: запах хлорки шибал в нос очень сильно. Помешкав немного, я пошёл к пристройке, чтобы получить у Аято дальнейшие инструкции.

Мои ноги словно налились свинцом, и каждый шаг давался непросто, как будто я был Сизифом и толкал камень в гору, к тому же, к каждой щиколотке мне привязали по телеге с кучей булыжников.

Но я не отступал, так как понимал: дороги назад не было.

Подойдя к пристройке, я прочистил горло и тихонько спросил:

— Аято, ты здесь?

Послышался шорох, и через секунду он выглянул.

Вид у него был поистине жутковатый: комбинезон, фартук и очки забрызганы кровью так, что они казались красными.

— Убрались? — он несколько раз кивнул. — Отлично. Принеси сумку Амаи и её уличные туфли, а также мусор, который остался у вас после уборки; можешь положить всё это перед пристройкой. Тщательно промой таз и швабру под водой и поставь их на место; лишнюю ветошь и хлорку… Знаешь, что, лучше принеси и их тоже: я обо всём позабочусь.

Я склонил голову, стараясь сдержать рвотные позывы.

— Очень хорошо, — ровно продолжил Аято. — Тем временем, вы трое идите в кабинет совета. Делайте там уроки, хорошо? Это и станет нашей легендой. Обязательно дождитесь меня: мы пойдём по домам вместе.

Кивнув, я круто развернулся и бросился прочь. Аятоудивлял и восхищал, но и немного ужасал меня. Перед лицом такой жуткой трагедии он ничуть не потерял присутствие духа и немедленно разработал план, который выводил нас всех из зоны опасности полицейского преследования. Как у него это получалось — я не мог понять. Ставя себя на его место, я признавал, что у меня хватило бы сил лишь на то, чтобы позвонить в полицию и, может быть, грохнуться в обморок.

Но здесь такого варианта не имелось, так что приходилось брать не себя почти непосильные задачи.

Невольно я почувствовал благодарность Аято за то, что он взял все манипуляции с телом на себя: я бы такого не выдержал, просто свалился бы без чувств, и всё.

Вернувшись к обоим Ямада, я кратко передал им слова Аято. Ханако тут же вручила мне сумку Амаи и сбегала за её уличными туфлями.

— Сменные я поставила на место, — доложила она, поёжившись. — Хорошо, что он сам их снял с… Ну… В общем, теперь нам нужно в совет?

— Идите, — кивнул я. — Мне нужно отнести Аято кое-что.

Таро и Ханако синхронно кивнули и быстро ушли, словно боясь, что я передумаю и попрошу их помочь мне. Я же взял остатки хлорки, ветошь и мусор и отнёс всё это к пристройке. Таз и швабру, согласно инструкциям, я промыл в большом количестве воды и оставил там, где они и должны быть, — в одной из кладовых. Отнеся к пристройке свои перчатки и засунув их в мешок с мусором, я направился в совет.

Ямада уже сидели там, склонившись над учебниками. Они оба вздрогнули, когда дверь открылась, но, увидев, что это я, облегчённо вздохнули.

Ни слова не сказав, я сел напротив них и тоже принялся за уроки. Я старался увлечь себя домашним заданием и прогнать из сознания образ Амаи, но жуткие кадры того, как Аято расчленяет её тело, словно застыли у меня на подкорке. Я даже не видел этого, но воображение с успехом дорисовало страшную картину и не желало сменять её ничем.

Лишь сила воли не давала мне упасть на пол и зарыдать. Я продолжал делать уроки и молился, чтобы Аято пришёл поскорее: его трезвая рациональность эффективнее всего помогла бы бороться с этими ужасами.

Но нам пришлось подождать несколько часов, прежде чем он вернулся.

— Закончил, — с порога заявил Аято, быстро входя в помещение. — Надеюсь, ничего не забыл. Давайте посидим здесь ещё чуть-чуть, а потом пойдём по домам.

Мне хотелось сбежать отсюда сейчас же, не сидеть больше в этой школе, но я понимал, что в его словах было рациональное зерно, поэтому остался сидеть на месте.

Аято устроился рядом со мной, и я невольно покосился на него.

Его волосы казались влажными, а у носа и на висках были следы от пластиковых очков. Взгляд был напряжённым, но больше ничего не выдавало волнения, которое наверняка снедало его так же, как и каждого из нас.

Но его пальцы, в отличие от наших, не дрожали…

Что ж, мне нужно просто взять с него пример и быть таким же сильным.

И я принялся доделывать домашнюю работу.

Через час Аято прочистил горло и негромко произнёс:

— Давайте собираться.

Мы послушно собрали вещи и, выйдя из кабинета совета, вереницей направились к лестнице.

— К сожалению, нам нужно в разные стороны, — вновь заговорил Аято, неторопливо спускаясь по ступеням. — Но ничего страшного: мы предприняли все нужные меры. Таро, Ханако, когда окажетесь дома, обязательно простирайте все вещи, которые на вас сейчас, и тщательно вымойтесь. Какими бы вы ни были усталыми, нужно обязательно пройти эту процедуру, понятно? Завтра в семь утра предлагаю встретиться у ворот школы и отрепетировать то, что нам, возможно, придётся говорить.

Ямада синхронно покивали, ничего не говоря. Вид у них был довольно помятый и жалкий, под глазами залегли тени, а уголки губ опустились. Я давно не глядел в зеркало, но подозревал, что и сам выгляжу ненамного лучше.

Переобувшись, мы медленно вышли за ворота, распрощались друг с другом и направились в разные стороны.

Темнеть только начало, и всё вокруг было каким-то светло-серым, как часто происходит поздней весной. Солнца уже не было видно, однако сумерки не торопились окутывать землю, и естественного света вполне хватало, чтобы отлично видеть дорогу.

Мы шли рядом по асфальтированной дорожке, влившись в поток офисных служащих и прочих трудящихся, возвращавшихся домой после напряжённого рабочего дня. Воздух был напоен ароматом цветущей вишни, которая как раз цвела сейчас, но в кои-то веки это меня совершенно не радовало.

— Что ж, мы преодолели это, — нарушил молчание Аято. — Очень жаль, что с Амаи такое случилось, но поступить иначе мы не могли.

Я потянул его за рукав, и он, обернувшись, недоуменно посмотрел на меня.

— Это и вправду Цубурая? — тихо спросил я.

— Конечно, — передёрнул плечами Аято. — Кому же ещё понадобилось так хладнокровно убивать Амаи?

Я повесил голову и застыл на одном месте, не обращая внимания на то, что мешал другим людям пройти. Меня словно сковали ледяные цепи, и я не мог ни шевельнуться, ни вдохнуть.

Аято дотронулся до моего плеча, и я медленно подняло голову. Его глаза, эти антрацитовые омуты, смотрели на меня изучающе и с сочувствием, и я был готов купаться в тепле, которое они излучали.

— Знаешь, что? — тихо вымолвил Аято. — Думаю, нам с тобой незачем ждать до дома, чтобы вымыться.

И он показал пальцем в сторону.

Я послушно посмотрел туда. Общественная баня, которых в Японии имелось неисчислимое количество, приглашала тех, кто жаждал освежиться, а также постирать свою одежду.

— Пойдём, — Аято взял меня за локоть и повлёк в сторону бани. — Так даже лучше.

Я подчинился; а как же иначе?

Мы вошли в довольно милый, но тесный вестибюль, отделанный деревянными панелями, оплатили весьма демократичный взнос и отправились в раздевалку, где разоблачились до костюма Адама, прикрывшись только полотенцем.

Аято повёл меня к душевым, и мы сначала вымылись там. Потом мы прошли в главный зал и погрузились вместе с другими господами в огромную ванну с подогреваемой водой с травами. Пахло здесь просто божественно, в вода была непрозрачной, отдавая молочнистой зеленью. Температура тут поддерживалась практически идеальная, что мы оба и почувствовали, медленно погрузившись внутрь.

Я оперся спиной о бортик ванны и блаженно смежил веки. Аромат трав, негромкий белый шум приглушенных голосов, тепло воды — всё это настраивало на расслабляющий лад. Ужасы, случившиеся всего каких-нибудь несколько часов назад, вдруг отступили; казалось, что это произошло вовсе не с нами, а с какими-то другими людьми. Я понимал, что это не что иное, как защитная реакция моего сознания, желавшего оградить себя от принятия жутких, но реальных фактов. И решил не противиться этому: ведь время не повернёшь вспять.

Чуть приоткрыв глаза, я искоса посмотрел на Аято. Он сидел в воде в такой же позе, как и я, расслабившись и практически в полудрёме. Его тело было видно лишь до пояса, нижнюю часть скрывала непрозрачная вода, но всё равно то, что открывалось моему взору, заставило сердце биться чаще. Его медовая кожа, красиво контрастировавшая с беловатой водой, была ровной и без недостатков, а родинка над левым соском являлась изящным штрихом к этой совершенной внешности. Его руки с длинными пальцами и красивыми овальными ногтями навевали на мысли о личности творческой, непростой, а изящная линия подбородка напоминала самые прекрасные произведения художников.

Теперь становилось понятно, почему он так вдохновил Гейджу…

Аято медленно открыл глаза, и я быстро отвёл взор, молясь про себя, чтобы он ничего не заметил.

— Правда, это помогает излечить и тело, и душу? — негромко спросил он.

Звук его голоса, такого низкого и приятного для уха, ударил меня по рецепторам с такой силой, что я залился краской. Мне хватило сил только для того, чтобы кивнуть, и он, по-видимому, этим удовлетворился. Я опустил голову, чтобы не было видно моих запылавших щёк, и подтянул колени к подбородку, не особо надеясь, что непрозрачная вода скроет то, как я рад был находиться рядом с Аято.

Я чувствовал себя так, словно переродился или попал в рай. Близость обнажённого тела Аято дурманила голову и начисто выбивала из неё все прочие мысли: я мог думать лишь о его безупречном теле. И это весьма и весьма волновало — во всех смыслах слова.

Когда пришла пора покидать ванну, я потянулся за полотенцем и неловко выбрался, прикрыв генитальную область. Если бы Аято увидел, что творилось за полотенцем, у него бы обязательно возникли ко мне вполне логичные вопросы: вокруг сидели одни мужчины, и возбуждаться нормальному человеку было не из-за чего. Конечно, я мог бы в этом случае отговориться какими-нибудь фривольными картинками, пришедшими мне на ум, или же воспоминаниями о просмотренном накануне порнофильме, но решил не искушать судьбу: пока рано раскрывать все карты.

Мы пошли в душ, и я залетел в одну из кабинок со скоростью ракеты. Не рискнув заниматься самоудовлетворением в общественном месте, я решил просто окатить себя ледяной водой, что подействовало, хотя и не сразу.

И только позже, когда мы в одних полотенцах на чреслах сидели напротив стиральных машин и ждали, когда наша одежда станет чистой, на меня вдруг нахлынуло ощущение того, что же произошло. Оно было внезапным и сильным, как лавина, и просто сбивало с ног, болезненно давя на душу и сердце.

Амаи… Она погибла.

Как такое было возможно? Почему? Из-за какой-то должности в клубе?

Я опустил голову и закрыл лицо руками. Слёзы — непрошеные, горькие, горячие, как лава, — хлынули из моих глаз. Подавляя рыдания, дрожь, тем не менее, я скрыть не мог, и Аято заметил это, так как я почти сразу почувствовал его тёплую ладонь на своём голом плече.

— Фред, я понимаю, каково тебе, — мягко вымолвил он, чуть сжимая пальцы. — Я и сам не верю, что это произошло. Но нам нужно собрать все силы в кулак и продолжать жить дальше, ведь ничего другого не остаётся.

Я отнял ладони от лица и неожиданно для самого себя обнял его. Аято не отстранился; напротив, он провёл рукой мне по спине и проговорил:

— Нам ещё повезло, что мы смогли избежать западни, которую расставил Цубурая. Представь себе, каково было, если бы Ханако арестовали за преступление, которого она не совершала.

Вместо ответа я всхлипнул. Аято нежно погладил меня по голове, прогоняя прочь тревогу, но печаль, поселившаяся в моём сердце, никак не хотела его покидать.

— Прости меня, — я отстранился и быстро вытер глаза тыльной стороной ладони. — А я-то думал, что сильный, а теперь… Только посмотрите на меня: расклеился, как ребёнок!

Аято покачал головой.

— Просто ты человек с великодушным и добрым сердцем, — негромко произнёс он. — Оттого и ранимость.

Я кивнул, и как раз в этот момент стиральная машина перестала работать. Мы быстро перенесли наши вещи в сушки и подождали ещё двадцать минут. Я перестал рыдать, но Аято всё равно время от времени нежно обхватывал мою руку своими длинными пальцами. Он не имел в виду ничего чувственного, просто хотел поддержать друга, но каждое его прикосновение отдавалось сотней маленьких молний, пронизывавших всё моё тело.

Вскоре мы смогли одеться, обуться, а потом — и выйти из общественной купальни. Аято проводил меня до самого дома и на прощание крепко пожал руку.

И, наверное, благодаря этому незатейливому жесту ночью меня не мучили кошмары.

========== Глава 17. Не прощаясь. ==========

Пятнадцатого я с трудом проснулся и практически заставил себя пойти в школу. Завтрак в виде хлопьев с молоком чуть не попросился назад, голова была тяжёлой, как наковальня, во рту сохло, словно в пустыне, а сердце неистово колотилось, но я упорно шёл вперёд и всё-таки успел к семи — к тому времени, на которое мы договаривались.

Аято уже стоял у ворот — как и всегда, подтянутый, свежий, бодрый. Он улыбнулся мне и, склонив голову, едва уловимым жестом коснулся моего запястья пальцами, когда я подошёл достаточно близко. Это прикосновение послало по моей коже мириады тончайших импульсов, и я почувствовал себя так, будто восстал из мёртвых.

Мёртвых…

О, чёрт.

— Всё хорошо, Фред, — Аято чуть наклонился вперёд. — Я с тобой. Я поддержу тебя.

Я посмотрел на него. Его чёрные глаза, такие прекрасные и бездонные, влекли к себе, как магниты.

Да. Ради него я выстою. Должен выстоять.

Я приосанился и показал рукой знак «о’кей». Аято улыбнулся и тихо вымолвил:

— Я горжусь тобой, Фред.

На мгновение наши глаза встретились, и я почувствовал, что мир вокруг меня завертелся. Этот момент был настолько волшебным…

— Аято, мы пришли.

Ровный голос без какого-либо признака интонации заставил меня вздрогнуть. Я обернулся и увидел обоих Ямада, и выглядели он, мягко говоря, неважно: синяки под глазами, осунувшиеся лица, тоска во взглядах.

— Очень хорошо, — Аято кивнул и посмотрел на объёмный пакет, стоявший поодаль, у одного из кустов. — Пожалуй, начнём. Давайте сначала проделаем все манипуляции, а потом поговорим насчёт того, что нам стоит рассказывать полиции, если у неё возникнут вопросы.

Мы втроём синхронно покивали, и он уверенно направился вперёд. Мы потянулись за ним.

Сначала мы поднялись в кладовую на втором этаже, и Аято поставил на нижнюю полку стеллажа две новых канистры с хлоркой — взамен тех, что мы использовали. Затем мы пошли в клуб садоводов — там, за сараем, под навесом, на большом верстаке были разложены резиновый фартук, комбинезон, пара болотных сапог и защитные очки на резинке. Чуть поодаль на солнце блестело лезвие для циркулярной пилы — круглое, зазубренное, идеально чистое и отмытое.

— Эти вещи было очень сложно заменить, поэтому я вымыл их, — спокойно произнёс Аято, выдвинув небольшой ящик верстака и взяв оттуда увесистый старомодный ключ. — Теперь нужно проделать ещё кое-что, чтобы перестраховаться.

Он обошёл сарай, открыл его и принёс оттуда циркулярную пилу — такую же идеально чистую, как и лезвие.

— Уэкия-семпай говорила мне о том, что хотела бы обрезать одно из деревьев, — ровно сказал он. — Я решил проделать это сегодня рано с утра, чтобы не беспокоить участников клуба садоводства, и попросил вас помочь. Вы согласились. Понятно?

Мы покивали, как три обезьянки. Он заправил пилу и пошёл к старой яблоне, росшей недалеко от теплицы. Несколько чётких и выверенных движений — и две крупные суховатые ветки упали оземь. Ещё пара минут — и они оказались разделены на части.

— Отлично, — Аято снова подошёл к нам и положил пилу на верстак. — Таро, Ханако, Фред, перетащите это всё к печи и побросайте в жерло. А я займусь вещами.

Он порылся в сумке и достал небольшой пузырёк с распылителем, прокомментировав:

— Перекись водорода.

Удовлетворившись этим объяснением, я присоединился к брату и сестре Ямада, таскавшим ветки к печи. Мы справились довольно быстро: нам хватило всего трёх ходок на каждого, правда, в пристройке я чуть не упал в обморок.

Стены тут были белоснежными, каждая плиточка, каждый шов был отдраен на совесть. Даже большой мусорный контейнер сиял от чистоты, как и сама печь.

И тут я вспомнил, чем именно занимался здесь Аято, и перед глазами потемнело. Уронив ветки, я схватился за стену и всё же устоял. Мне потребовалась добрая минута, чтобы прийти в норму и буквально заставить себя выбросить ветки в жерло мусоросжигателя.

Аято, тем временем, тщательно обрабатывал перекисью плащ, фартук, сапоги, саму пилу и лезвие, распыляя на них реактив и тут же протирая насухо салфеткой. Он закончил довольно быстро и, подхватив пилу и лезвие, направился к сараю, через плечо бросив: «Возьмите всё остальное».

Я потянулся к фартуку и комбинезону, поборов волну тошноты, подступившую к самому горлу. Мне не хотелось думать, как именно были использованы эти вещи, но подобные мысли против воли лезли мне в голову.

В сарае Аято с благодарностью принял у меня комбинезон и фартук. Первый он повесил на плечики и поместил в шкаф — к собратьям; второй же аккуратно сложил в большую коробку. Сапоги и очки, которые принёс Таро, тоже заняли свои законные места, а пилу Аято, привстав на цыпочки, положил на самую верхнюю полку высокого открытого стеллажа.

Оглядев плоды своих трудов, Аято удовлетворённо кивнул и, выпустив нас вперёд, запер сарай. Мы подхватили с верстака свои сумки, Аято спрятал ключ, и все синхронно потянулись к чёрному входу. Аято забежал в пристройку — он выбросил в печь какой-то свёрток, а потом активировал сжигатель, запустив часовой цикл.

— Теперь всё готово, — вымолвил он. — Пойдёмте в кабинет совета; девочки не придут ещё, по крайней мере, минут двадцать, так что мы сможем подробно обсудить, что нам делать.

Мы молча согласились, и Аято снова повёл нас.

В помещении совета не было никого, как он и предсказывал. Мы расселись за длинным столом, и Аято сложил пальцы домиком.

— Итак, — начал он. — Ханако, никто не видел, как ты вчера заходила в кулинарный клуб?

Младшая Ямада помотала головой.

— Все уже ушли, — прошелестела она. — Когда я подоспела, там была только Одаяка-семпай, и она… Она…

Ханако задрожала и поёжилась. Брат положил ей руку на плечо и мягко проговорил что-то успокаивающее.

— Очень хорошо, — кивнул Аято. — Значит, никто не знает, что ты там была.

Таро негромко прочистил горло и несмело заговорил:

— Весь кулинарный клуб был в курсе того, что Ханако намеревалась готовить блюда для Амаи.

— Знали, что она собиралась готовить, — Аято выделил голосом четвёртое слово. — Но ведь они обе могли передумать, верно? Так и произошло: Амаи подозвала Ханако и сказала ей, что готовка отменяется. Одаяка была непривычно задумчива, но, в целом, всё шло, как обычно. После этого Ханако пришла в комнату школьного совета; там уже сидели президент, её брат и Фред Джонс… Таро, Фред, вас ведь тоже никто не видел после уроков?

— Я читал в аудитории, — склонил голову Ямада. — Один.

— А я коротал время в своём клубе, — я вздохнул. — Всех остальных я отпустил.

— Отлично, — Аято опустил подбородок на сцепленные пальцы. — Итак, Фред, ты заглянул в клуб, чтобы удостовериться, что всё в порядке, а потом отправился делать уроки в кабинет совета. Таро, ты дождался, пока все остальные твои одноклассники уйдут, а затем не спеша отправился на второй этаж. Твоя сестра присоединилась к нам намного раньше ожидаемого, и ты спросил её, почему она не в клубе, на что она ответила, что президент отказалась от их прежних планов и отпустила её. Всё понятно?

Никто из нас ничего не ответил; мы ограничились кивками.

Аято ещё долго беседовал с нами, советуя, что говорить в той или иной ситуации. Мы два раза прорепетировали то, как мы якобы вели себя вчера после уроков. Всё было, как в тумане, и у меня начала кружиться голова.

Осознание того, что на самом деле произошло, постепенно накатывало на меня, как гигантская волна. Образ Амаи — не живой и хорошенькой, а мёртвой, с синюшным лицом, остекленевшим взором, раззявленным ртом и рвотными массами внутри, — был словно вытатуирован на оболочке моего подсознания и никак не желал стираться из памяти.

Размеренный и приятный тон Аято отвлекал, но не был в силах полностью вытеснить из сознания те неприглядные картины. Я до сих пор окончательно не осознал, что Амаи больше нет, и не мог просто так принять этот факт, но чувство вины перед ней — тёмное, затапливающее — уже сковывало сердце ледяными пальцами.

Ямада справлялись куда лучше меня — сказывалось то, что они были напрямую заинтересованы в сокрытии преступления. Ханако даже смогла улыбнуться — со стороны казалось, что вполне искренне.

Когда пришла пора расходиться по аудиториям, Аято отвёл меня в сторону и нежно прошептал на ухо: «Я с тобой, Фред!». Ощущение его тёплого дыхания на моей коже помогло мне примириться с суровой действительностью, и я продержался-таки до обеда.

А потом за столом собралась наша всегдашняя компания (кроме Мегами, которая снова уехала во Францию), и Сато тут же завела беседу об одной новейшей компьютерной программе, которая, по её словам, была способна на невероятные вещи.

Аято и Куша довольно мило отвечали ей, остальные же сидели тихо: и я, и оба Ямада не пылали желанием с кем-либо разговаривать. Однако этого и не требовалось: общение прекрасно шло и без нашего участия.

В разговор вступил Масута с рассказом об очередных соревнованиях, планировавшихся на июль. Он упомянул, что, к счастью, сможет сдать экзамены спокойно и не волнуясь. Аято поддержал его и искренне пожелал удачи в дальнейшем жизненном пути: Масута собирался поступать в колледж физической культуры, а после окончания — открыть собственное додзё.

Сато уже работала на одну компьютерную компанию — пока она считалась там стажёром, но после университета её ждали на полную ставку. Аято собирался поступать в университет Тоодоро и выучиться на врача, и ему каким-то образом удалось убедить Ямада Таро пойти туда вместе. Ханако хотела устроиться бухгалтером в кондитерскую, в которой трудилась их с Таро мать. Кага Куша уже и так считался первоклассным учёным международного класса и уже ездил по всему миру с лекциями; его даже приглашали в Масачусетский Университет — в самое технически подкованное учебное заведение моей прекрасной родины.

Иными словами, каждый уже выбрал себе дальнейший жизненный путь, и только я — старшеклассник накануне выпуска — пока ещё не знал, чем заняться.

Конечно, мне как сыну дипломатов предоставлялась возможность изучать международное право, а потом пойти по стопам родителей, но я этого не хотел: меня куда больше прельщала следовательская деятельность, и я не забыл о свей давней мечте стать агентом ФБР. Однако времени решать и выбирать у меня попросту не было: уже в следующем марте мой учебный год заканчивался, и я должен был пройти тесты и предоставить табель в одно из высших учебных заведений Страны Восходящего Солнца.

Что ж, придётся, наверное, пойти по линии наименьшего сопротивления… Неплохо бы узнать, Тоодоро — это многопрофильный университет или нет, и если там есть подходящий мне факультет, то можно было бы послать табель туда.

Мысли о будущем отвлекли меня, и я даже забыл на некоторое время о том, что произошло с Амаи, но на обеденный перерыв отпускалось только полчаса. Как только мы разошлись по аудиториям, надоедливые образы вновь всплыли в моём сознании.

Бедная Одаяка… Как несправедливо сложилась её судьба!

У меня до сих пор в голове не укладывалось, как можно ради какой-то должности в школьном клубе взять и убить человека. Этот Цубурая должен быть просто психом, чтобы решиться на такое. Лично я настаивал на том, чтобы Аято надавил на него и вынудил уйти из школы, но мой любимый не согласился, сказав, что официально нет никаких причин для того, чтобы его исключать. Напротив, он хотел, чтобы Цубурая был избран президентом кружка и даже научил Ханако, что именно ей говорить, когда подобный вопрос встанет у них в коллективе.

После уроков мы разбрелись по кружкам, договорившись встретиться вечером и вместе отправиться домой. Амаи, судя по всему, пока не искали: полиция ещё не приходила в школу, но я понимал, что это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно её родители напишут заявление о пропаже, и тогда обязательно начнётся расследование.

Я изо всех сил старался отрешиться от воспоминаний о погибшей Амаи и сфокусироваться на чём угодно, но не мог. В клубе мы разбирали фотографии, сделанные на фестивале, и отбирали самые удачные для школьного сайта, но я витал в облаках и то и дело удалял хорошие кадры, а отстойные — оставлял. Дошло даже до того, что мои соклубники начали с беспокойством спрашивать, в порядке ли я. Я признался, что и вправду чувствовал себя не очень, и на этом мы решили закончить.

Я отпустил ребят и направился к школьному совету, надеясь, что магия Аято снова поможет мне. Но, проходя по коридору к лестнице мимо научного клуба, я услышал его голос и резко застыл на месте.

У Аято могла быть тысяча причин для того, чтобы находиться здесь, и мне безумно хотелось увидеть его как можно раньше, поэтому… Почему бы не схитрить? Я подожду тут, пока он не закончит свои дела с Кага, а потом сделаю вид, что просто шёл по своим делам. Он выйдет из помещения научного и столкнётся со мной — таков был план.

Я встал у двери в кружок Куши и начал ждать. В такой час коридор был уже пуст, почти все разошлись по домам, но свет горел. Через приоткрытую дверь мне было слышно каждое слово их беседы, хотя у меня, конечно, не имелось цели подслушивать.

— Такое маловероятно, но всё же возможно, — ровно вымолвил Аято. — Нужно предусмотреть все возможности и подстраховаться, и желательно начать это безотлагательно, ведь у нас не так много времени.

— Я понимаю, — голос Куши звучал не так, как обычно, — сейчас он был спокоен, собран и на слух совершенно не походил на того эксцентрика, которого я привык видеть в своём классе. — У меня есть кое-что на этот случай. Я назвал вещество «Не прощаясь»; ну разве не иронично?

— Действительно, — усмехнулся Аято. — Расскажи, как оно действует.

— Всё просто, — ответил Куша. — Оно разлагает органические соединения на составные элементы, и путём цепи реакций получаются газообразные углекислый газ и водород; они выбрасываются в воздух.

Послышался звук отодвигаемого стула, и я от неожиданности вздрогнул, ещё плотнее прижавшись спиной к стене.

— Какова дозировка? — спросил Аято.

— Достаточно двухсот миллилитров — это один стакан, — пояснил Кага. — Реакция начнётся незамедлительно — в момент контакта. Воздействовать реагент будет только на органику, так что прочие отходы не пострадают.

— Понял, — приятный голос Аято не отражал никаких эмоций. — Спасибо за помощь.

— Всегда пожалуйста, — с теплом отозвался Куша. — Ты спас мой клуб и открыл мне дорогу к тому, о чём я давно мечтал, так что теперь я у тебя в долгу. А долги я умею отдавать, уж будь уверен.

— Не сомневаюсь, — в тоне Аято прозвучала улыбка. — Ты настоящий друг, Куша.

Они распрощались друг с другом, и я, отмерев, быстро отбежал по коридору подальше, чтобы подстроить то, что я и хотел. Разговор между ними казался мне каким-то непонятным, но я решил не обращать внимания: мало ли, о чём они могли беседовать; в любом случае, это не моё дело.

Аято вышел из научного клуба и, притворив за собой дверь, быстро двинулся вдоль по коридору. На этот раз обычная внимательность изменила ему: он не обернулся и не увидел меня.

Это меня не обескуражило: я прибавил ходу и припустил за ним, думая, что он сейчас направится к лестнице. Но Аято неожиданно завернул за угол и, дойдя до одной из дверей, проник в помещение. Сначала мне показалось, что он зашёл в мой клуб, но, подойдя ближе и проверив, я понял, что это не так: кружок фотографии был абсолютно пуст — так, как я его и оставил несколько минут назад.

Но он совершенно точно остановился здесь, а затем исчез. Удивительно было и то, что я не видел, чтобы он открывал дверь.

Выйдя из своего клуба, я остановился у ближайшей двери. Эта створка ничем не напоминала все остальные: облицованная металлом, она была неприступной, как крепость. На стене рядом висела табличка с надписью: «Информационный клуб». Насколько мне было известно, эта комната всегда была закрыта, и никто ей не пользовался. Говорили, что раньше здесь был кружок журналистики, но после какого-то трагического события в прошлом его закрыли навсегда. Теперь это помещение служило складом всякого хлама, который вряд ли когда-либо понадобится, вроде старых ЭВМ и пишущих машинок.

Аято был президентом школьного совета, и меня не удивил сам факт того, что у него имелся доступ к таинственной комнате.

Но как именно он попал туда?

Я тщательно осмотрел все двери и не нашёл ни скважины, ни электронного замка, ни прорези для карточки. Со стороны казалось, что он вообще ничего не предпринял; просто вошёл туда.

Попробовав створку рукой, я покачал головой: заперто.

Тогда как?..

Помедлив немного, я поднял руку и громко постучался. Прошла одна секунда, пять, десять, полминуты… Никакого ответа.

Вздохнув, я привалился спиной к противоположной стене коридора и вопросительно уставился на дверь. Эта новая загадка не давала мне покоя, отвлекала от мрачных мыслей о недавних событиях, поэтому я решил не замалчивать её, а остаться здесь и подождать.

Так прошло пять минут, но Аято не вышел оттуда.

Я сполз по стене и потянулся, решив ждать до конца. Всё равно Аято никуда не денется из этой комнаты; путь наружу только один. И уж я-то ничего не упущу.

Я собирался спокойно и терпеливо дождаться любимого, но вдруг раздался дикий крик, заставивший меня вздрогнуть:

— Джонс-сан! О боже, Джонс-сан!

========== Глава 18. Столько тайн. ==========

Повернув голову в направлении вопля, я увидел несущегося ко мне парня в очках. Он приблизился и остановился около меня, тяжело дыша. Я присмотрелся и узнал его: это был Коки Рюсей — второклассник, который дружил с Сома Рику; я ещё как-то встретил их в кофейне торгового центра.

Этот долговязый, худой и сутулый человек, никогда не смотрящий собеседнику в глаза, казался явно обеспокоенным чем-то. Я встал, но решил ничего не говорить и дождаться, чтобы Коки сам первым начал разговор.

— Ох, это ужасно, просто ужасно, — затараторил он, глядя на стену. — Вы знаете наших хулиганов? Ну, конечно же, знаете, как глупо с моей стороны спрашивать! Вы ведь старшеклассник, поэтому в курсе той истории, ну, как над группой ребят жестоко издевались, и из-за этого они решили организовать группу и агрессивно защищать себя сами?

Я склонил голову. Да, такое и вправду произошло, когда я учился в первом классе. В тот год в школе образовался отряд задир — довольно неприятных людей из богатых семей, считавших, что им всё позволено. Насколько я помнил, там состояло четверо старшеклассников — два парня и две девчонки, — а также примкнувшая к ним Роншаку Мусуме. Они довольно зло и жестоко измывались над теми, кто был слабее, и, по слухам, чуть было не довели одного несчастного человека до самоубийства.

Против этих славных людей не действовало абсолютно ничего: они мастерски врали, выгораживали друг друга, а порой не гнушались и пользоваться влиянием родителей.

Мусуме позднее попыталась отколоться от их группировки: их методы ей совершенно не нравились. Она могла позволить себе грубость в адрес кого-либо, но жестокой вовсе не была. Ей удалось оторваться от своих нехороших друзей только после того, как они покинули школу. Те ребята, которых они изводили, собрались в небольшую группку под предводительством Осоро Шидесу. Эта девочка не боялась никого и единолично избила обидчиков, а их родителям, примчавшимся в школу разбираться, заявила, чтобы они спрятали свои толстые сумки подальше, если хотят нормально существовать в этом мире. Она на всю Академи заявила, что не допустит больше несправедливости.

Богатые детишки решили уйти из школы чуть раньше выпуска, но группа Осоро не была распущена. Они превратились в бунтарей, которые восставали против заведённых порядков, но весьма сдержанно, как и подобало японцам до мозга костей. Они опаздывали на уроки, но не более, чем на пару минут. Они нарушали форму, надевая футболки с портретами участников рок-групп под пиджаки. Они не вступили ни в какой из клубов, но отнюдь не отказывали в помощи, когда их об этом просили. Их «грубость» в адрес учителей ограничивалась тем, что они кланялись не так низко, как полагалось.

Эти ребята, проводившие свободное время у пристройки с мусоросжигателем, называли себя хулиганами, и с трудом верилось, что когда-то они были жертвами издевательств.

Так вот, Коки говорил именно о них, но я пока не вполне понимал, к чему он клонил.

— Роншаку Мусуме, — Рюсей повернул голову к двери. — Она сейчас там, и они могут серьёзно её побить! Джонс-сан, вы единственный, кого я нашёл; молю, помогите!

Не дослушав до конца, я бросил сумку и помчался к лестнице. Коки припустил за мной, но ходу причитая о том, какой же ужас ждёт бедняжку Мусуме, если мы не успеем вовремя.

Я перепрыгивал через две ступени, молясь, чтобы хулиганы не натворили глупостей, а также кляня про себя Роншаку, которая зачем-то заявилась к ним. Оказавшись на первом этаже через несколько секунд, я побежал к чёрному входу и вылетел из здания. Завернув за угол, я остановился как вкопанный: перед моими глазами разворачивалась совсем не та картина, которой я ожидал.

Роншаку Мусуме стояла перед хулиганами, опустив голову, и говорила что-то. Ребята, замерев на приличном расстоянии от неё, все, как один, скрестили руки на груди и молча слушали.

— Так что вот, — вещала девочка. — Знаю, два года прошло, но лучше уж поздно, чем вообще на это забить. Я не такая, как они, и вреда вам не желаю. В общем, простите, а?

Хулиганы молча переглянулись, и один из них — рослый парень по фамилии Умеджи — солидно проговорил:

— Хорошо. Я помню, что было тогда, и знаю: ты испугалась не меньше нашего. Так что мы тебя прощаем, и всё забыто.

Мусуме широко улыбнулась и несколько раз кивнула. Я подался вперёд и непонимающе вымолвил:

— Стоп, тут нет никакого конфликта?

Все — и хулиганы, и Роншаку — повернулись ко мне.

— А с чего быть конфликту? — спокойно произнёс Умеджи, глядя мне прямо в глаза. — Мы не имеем привычки просто так набрасываться на людей. У нас были проблемы с Роншаку в прошлом, но теперь мы всё решили.

Я медленно повернулся и посмотрел на Коки. Он стоял чуть позади с идиотской улыбкой на лице и пролепетал, обращаясь к ближайшему лавровому кусту:

— Кажется, я кое-что неправильно понял.

Что ж, значит, моей помощи здесь не нужно. Махнув рукой, я направился к чёрному входу и в дверях чуть было не столкнулся с Аято, державшим в руках мою сумку.

— Кажется, нам нужно поговорить, — вымолвил мой любимый человек, глядя на меня своими прекрасными чёрными глазами.

Я кивнул, взял у него свои вещи и послушно пошёл за ним, как будто нас соединял невидимый поводок. Аято спокойно поднялся на второй этаж, пропустив меня вперёд в кабинет совета, проник туда сам и прикрыл за собой дверь.

— Присаживайся, Фред, — Аято, изящно обойдя меня, выдвинул один из стульев. — Ты любишь чай с сахаром? Добавить лимон? Или, может, ты предпочитаешь кофе? Многие твои соотечественники без ума от некрепкого кофе… Где-то тут были эклеры… Одну минуту…

Он ловко и быстро сервировал стол для чаепития и даже заварил чайник, в процессе мило болтая. Я сел на предложенный стул и внимательно следил за ним, прекрасно понимая, что объяснение неизбежно.

Когда передо мной оказалась чашка из тонкого фарфора, наполненная крепким чаем с сахаром и лимоном, а рядом примостилось большое блюдо с пирожными, я почувствовал, как же проголодался. Этот день оказался для меня крайне энергозатратным, а с обеда у меня во рту не было ни крошки, поэтому понятно, что я, бросив беглый взгляд на Аято, накинулся на пирожные.

В конце концов, объяснение могло и подождать.

Чай он заварил идеально; впрочем, он всё делал так, поэтому я не удивился, отпив из чашки. Сам Аято расправлялся со своим чаем с истинным изяществом хорошо воспитанного человека. Как только мы закончили с чаепитием, он быстро взял мою чашку и тарелку из-под эклеров и отправился мыть посуду. У меня хватило воспитанности взять рулон бумажных полотенец и пойти за ним. С этой задачей мы расправились быстро и молча и вскорости вернулись в кабинет. Там Аято спокойно расставил посуду по местам в закрытый шкаф, который по его распоряжению закупили совсем недавно (раньше чашки и блюдца перманентно стояли прямо на столе).

Он сел напротив меня и сложил руки на столешнице, как примерный школьник.

— Что ж, думаю, пора начать со слона в комнате, — вымолвил он, внимательно глядя на меня. — Ты видел, как я вошёл в информационный клуб, верно?

— Да, — склонил голову я. — Я потом стучал, но мне не открыли.

Аято закусил губу и опустил глаза.

— Об этом не принято говорить вслух, — тихо начал он, — но, думаю, ты как один из самых близких мне людей заслуживаешь объяснений.

Он вздохнул и провёл пальцем по естественному узору деревянного стола. Я практически забыл, как дышать: слова «один из самых близких мне людей» эхом отдавались в моём сердце.

— Как тебе известно, информационного клуба у нас в школе никогда не существовало, — Аято откинулся на спинку стула и поднял взор на меня. — Давным-давно в том помещении существовал кружок журналистики, но после жуткого случая с Такада Ёрико и Сато его закрыли. Хотели перевести клуб на профиль набирающих тогда популярность компьютеров, но не смогли: это помещение превратилось в склад, и о нём постарались забыть.

Я кивнул, показывая, что внимательно его слушаю. Аято повторил моё движение и продолжил:

— От этого помещения существует только один ключ, и он хранится в школьном совете. Не так давно я из чистого любопытства решил посмотреть, что там, и оказался разочарован: из того старого хлама нет ничего, что можно было использовать сейчас хотя бы в декоративных целях.

— Тем не менее, — я сцепил пальцы на затылке и откинулся назад, не сводя с него взгляда, — ты вошёл туда сегодня.

— Верно, — Аято опустил глаза. — Мне так неловко говорить об этом тебе, Фред, но… Но я должен, да? Я обязан объясниться, поэтому всё расскажу.

Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, прикрыв глаза. Ему явно требовалось время, чтобы подобрать слова, и за эти несколько секунд я уже успел испугаться, что он подсел на наркотики. Я слышал об этом на родине: некоторые школьники, чтобы хорошо учиться, начинают пить лекарства, и поначалу всё нормально, а потом у них возникает зависимость, от которой почти невозможно вылечиться. Кто знает, может, за безупречной учёбой Аято стояли такие средства…

— В то помещение никто не заходит, — снова заговорил Аято, мигом заставив меня отвлечься от мыслей о лекарствах. — Дверь — одна из немногих, которая запирается, причём и снаружи, и изнутри. Вот я и решил… Ну… Удовлетворить некоторые свои потребности там, ведь дома это проблематично, так как ванная только одна.

Его щёки мило заалели, и я невольно засмотрелся на него, такого близкого и родного. Как оказалось, идеальный Айши — тоже человек из плоти и крови, и иногда эта плоть требовала внимания. Кому уж, как не мне, об этом знать: я и сам не так давно занимался рукоблудием в школьном туалете.

Я ободряюще улыбнулся ему и тепло проговорил:

— Тебе не стоит ни о чём волноваться: я всё понимаю.

— Понимаешь? — Аято посмотрел на меня. — Это очень приятно слышать, Фред. Твоё мнение очень важно для меня, и когда я подумал, что ты будешь шокирован, узнав, насколько я грязен…

Он прижал ладонь к глазам и помотал головой; его голос дрогнул. Я, спешно поднявшись с места, обежал стол и сел с ним рядом. Аято, который всегда обладал поистине железобетонной выдержкой и стальной волей, сейчас казался таким хрупким и уязвимым, что мне хотелось защитить его, обнять его, прижать его к своей груди и уверить, что всё в порядке.

Я обвил рукой его плечо и легонько привлёк к себе. Аято не отнял руки от лица, но послушно склонился ко мне, положив голову на моё плечо.

— Знаешь, я как-то повеселился в туалете после уроков, — тихо проговорил я. — Ты сам там меня едва не спалил.

Аято наконец отвёл ладони от лица и улыбнулся.

— Что ж, значит, мы оба любим иногда дать себе волю, — прошептал он. — Думаю, мне не стоит больше использовать эту комнату в столь неподобающих целях. Больше я туда не войду, а если приспичит, то отправлюсь в душевые.

Я усмехнулся и провёл рукой по его плечу.

Он был так близко, мы говорили о таких откровенных вещах, что можно было легко представить себе, что мы близки, куда ближе, чем просто друзья.

Сглотнув, я перевёл взгляд на губы Аято. Розовые и такие мягкие на вид, они манили к себе, обещая райское наслаждение любому, кто к ним прикоснётся. Я понял, что должен сделать это прямо сейчас, ощутить его сладость, его божественный вкус…

Внезапно я почувствовал лёгкое головокружение. Свежий аромат парфюма с нотками цитруса дурманил, а сердце внезапно забилось быстро-быстро, как птица, пойманная в силки. Как во сне я видел потрясающие губы Аято всё ближе… Ближе…

— … Так что, думаю, нам стоит сохранить наши милые приключения в секрете.

Внезапно вернувшись в реальность, я резко распрямился; меня тут же бросило в пот. Что это было: наваждение, сон? Успел ли я коснуться столь желанных губ?

Аято всё ещё сидел, приложив голову к моему плечу, и спокойно взирал на меня. Если бы я позволил себе и вправду поцеловать его, он не стал бы себя так вести, верно? Он быотстранился, резко встал, спросил бы, всё ли со мной в порядке… Но он, как ни в чём не бывало, смотрел на меня своими потрясающими глазами и ждал ответа на свой вопрос.

— Прости, прослушал, — хрипло выдавил я. — Что ты сказал?

Аято улыбнулся и медленно распрямился, не сводя с меня внимательного взгляда.

— Говорю, нам стоит действовать сообща, — повторил он с весёлыми искорками в глазах. — И страховать друг друга, а также, конечно, хранить секреты.

С трудом отведя от него взгляд, я попытался рассмеяться, но не смог: вышло какое-то сдавленное кудахтанье. Внезапно в голову полезли совершенно не нужные сейчас мысли о том, как Аято, воровато оглядываясь, пробирался через баррикады из старых ЭВМ, составленных одна на другую, и шкафы с хламом. Вот он остановился у зашторенного окна и отодвинул штору, чтобы пустить внутрь помещения хотя бы узенький лучик света. Отойдя чуть подальше, он закрыл глаза, запрокинул голову; его изящная ладонь с длинными пальцами скользнула по форменной рубашке вниз, к поясу…

— Думаю, тебе это нужно сейчас, — Аято толкнул меня локтем. — Иди в ближайший туалет; всё равно все уже ушли, так что никто совершенно точно не заметит тебя.

Я коротко кивнул и спешно вышел из кабинета. Влетев в уборную и запершись в кабинке, я расстегнул брюки и закрыл глаза. Образ Аято, ласкавшего себя в информационном клубе, прожигал глазные яблоки с обратной стороны, и мне понадобилось совсем немного времени, чтобы закончить.

И позже, убирая следы своих деяний, я никак не мог выгнать эти картинки из головы.

========== Глава 19. Старания впустую. ==========

Шестнадцатое мая с утра поприветствовало меня тёплым солнышком, которое пригревало уже почти по-летнему. Я не особо обрадовался хорошей погоде, потому что почти всю ночь не спал: сначала мне приснилась Амаи, и я вскочил в холодном поту. Снова заснуть я так и не смог, и оставшееся до сигнала будильника время проворочался с бока на бок, изо всех сил пытаясь выгнать мысли о покойной из головы.

Я пришёл в школу рано с утра и сразу же инстинктивно направился в совет — место, ставшее для меня безопасной гаванью. Мне хотелось, чтобы Аято снова прибегнул бы к своей уникальной магии и вытащил бы меня из плена тоски. Однако на месте моего любимого не оказалось. Тораёши Широми, сидевшая за одним из ноутбуков и лениво набиравшая что-то на клавиатуре, сказала, что президента вызвала завуч.

Я поблагодарил её и направился вниз. Прекрасно понимая, что веду себя, как какой-то маньяк, я в то же время осознавал, что не могу иначе: Аято был мне необходим, как воздух, как живительная влага посреди пустыни.

Остановившись напротив дверей в кабинет Генка-сенсей, я оперся спиной о стену и вытащил из сумки телефон. Неизвестно, сколько Аято проторчит у завуча; пока можно было убить время.

Я зашёл на сайт школы — главным образом для того, чтобы посмотреть со стороны на свои же фото, а также в надежде, что эта моя работа поможет мне отвлечься от дум об Амаи.

Сайт школы разрабатывался и поддерживался милашкой Гемма Таку — человеком с отвратительным характером. Но дело своё президент компьютерного клуба знал — все страницы организовывались толково и чётко. У сайта имелся и свой собственный форум — место, где ученики могли посплетничать онлайн. Форум был открыт всем, у кого имелась учётная запись на сайте. Последнюю заводил сам Гемма, и он очень тщательно следил за тем, чтобы доступ был только у тех, кто являлся учеником Академи в данный момент. На форуме активно обсуждали события, произошедшие в школе недавно, прочих учеников, учителей и так далее. Иными словами, здесь можно было выговориться без особого вреда для себя.

Решив использовать форум для того, чтобы отвлечься, я открыл список тем и начал быстро пробегать их глазами, чтобы выбрать наиболее интересную для изучения. «Гадания в клубе любителей мистики. Записывайтесь заранее!»; «Хигаку Шин и Дадаяма Хана: романтика или показуха?»; «Кое-что о Саки Мию»; «Почему Кизана несправедливо отказала Харуке в роли мадонны в спектакле?»; «Кто хочет высказаться о Гемма Таку — все сюда!»; «Белый Фред Джонс такой белый»… В общем, совершенно обычные заголовки для школьного форума.

Перейдя на вторую страницу, я с любопытством глянул на секцию: «Темы на удаление». Гемма Таку перемещал обсуждения сюда в том случае, если они уж совсем нарушали все мыслимые и немыслимые правила хорошего тона. Я нажал на ссылку,

Там оказалось только две темы. Первая гласила: «Кокона Харука занимается кое-чем неприглядным после уроков! 100% правда, сама видела!», а вторая…

Я с трудом сглотнул и несколько раз моргнул, чтобы кандзи перестали плясать перед глазами. Нет, я не ошибся; вторая тема была озаглавлена как: «Айши Аято — убийца, психопат, маньяк, разрушитель чужих судеб». Напротив темы стояла пометка «клевета», сделанная Гемма; это означало, что через несколько часов эти данные начисто сотрутся с форума.

Нажав пальцем на заглавие, я на полсекунды прикрыл глаза, чтобы успокоиться. Клевета и есть клевета; Аято многие завидовали, и это греховное чувство толкало некоторых на такие крайности.

Автором темы оказалась Дзинкури Берума, что меня сильно разочаровало: мне казалось, что она уже успокоилась насчёт Аято. Порой у каждого из нас возникает личная неприязнь к кому-либо, но называть человека убийцей только потому, что он тебе не нравится…

Первое сообщение в теме было довольно длинным, но это меня не остановило: я начал читать.

«Наш лучший ученик школы, наш всеми уважаемый господин президент совета, наш олимпиадник, успевающий даже подрабатывать и помогать родителям, наш хороший мальчик Аято… Этого человека все любят, ему чуть ли не поклоняются, потому что он умён, красив и понимает, как грамотно подать себя, но если бы армия его обожателей знала о том, какой он на самом деле, они бы ужаснулись.

Я училась с ним в детском саду и отлично помню, какой он был тогда. Симпатичный большеглазый мальчик, который не проявлял особого интереса к нашим играм и старался держаться поодаль. Ему не было интересно участвовать в наших забавах, а когда его приглашали, он отвечал кратко: «Зачем мне это?». Дошло до того, что воспитательница подняла с его родителями этот вопрос, прямо сказав: «Ребёнок плохо социализируется». Я точно помню эту сцену: мы как раз играли в прятки, и я притаилась в шкафу для верхней одежды, стоявшем в учительской. Тогда стояла весна, этим шкафом никто не пользовался, и я могла свободно распрямиться там, слышать и видеть всё, что происходило.

Воспитательница, высказав проблему, вышла ненадолго, чтобы Аято, его мать и бабушка могли тут же, на месте, обговорить ситуацию. Айши Рёба — мать — беспечно махнула рукой и заметила, что это не так важно. «Просто некоторые люди не в состоянии оценить глубину души других», — так она и сказала. Однако бабушка — Айши Куми — возразила ей: «Социализация и общение — это очень важно в нашей стране. Аято, ты и сам уже это понял, так ведь? Ты умный мальчик; тебе ничего не стоит вписаться в коллектив».

И с тех пор Айши переменился. Сначала он держался поодаль, как обычно, но не занимался своими делами (читал книжку, рисовал), а следил за нами. Он внимательно смотрел за нашими играми, подмечая всё, а через пару дней присоединился. Он вёл себя так же, как и все, но я, глядя на него, чувствовала некую фальшь. Он словно копировал тех, кого видел, подражал им.

Все остальные были в восторге от Аято: они говорили, что раньше он не играл с ними, потому что был слишком застенчив, а теперь расслабился. Но тот разговор не выходил у меня из памяти. Выходило, что Аято не знал, как ему неформально общаться с людьми, а также попросту не обладал потребностью в социализации: эти вещи закладывались природой в любом нормальном человеке.

Потом была младшая школа. Аято быстро стал лучшим учеником. Казалось, что-то, к чему другие должны проявлять усилия, давалось ему с лёгкостью. Он спокойно заводил друзей направо и налево, очаровывая других, но порой в его манерах проскальзывала та самая неестественность. В нестандартных личных ситуациях он терялся и не знал, как себя вести; иногда он смотрел, как действовали другие.

Мы учились в разных средних школах, но, достигнув старшей ступени, снова встретились. Айши стал ещё красивее и очаровательнее, но теперь я, приучившись прислушиваться к голосу интуиции, могла чувствовать ледяной холод, исходивший от него.

А потом я заметила взгляд.

Кто-то скажет, что здесь нет ничего особенного, что это нормально — смотреть на что-то или кого-то, и порой люди не особо контролируют выражение лиц, особенно когда задумаются.

Но этот взор был огненным, страстным, совершенно не свойственным холодному Айши.

И смотрел он на одного из учеников параллели на год старше.

Да, случилось неслыханное: он влюбился, как настоящий, темпераментный мужчина! И в кого — в старшеклассника мужского пола!

В его наборе шаблонов не было подходящего для такой ситуации, поэтому он решил импровизировать, удаляя девочек, осмелившихся приблизиться к его предмету слишком близко.

Все помнят, как Осана Наджими внезапно запылала страстью к одному из хулиганов? С чего бы это? Расскажу вам кое-что невероятное: их свёл Айши. Он, обладая аналитическим умом, вычислил, что для этого нужно, и привёл свой план в исполнение, предварительно склонив на свою сторону и Осана, и хулигана.

А Руто Ока? Бедняжка, которая хотела приворожить Ямада, не была ни в чём виновата, но внезапно погибла при очень странных обстоятельствах, которые полиция квалифицировала как несчастный случай. Только вот очень многое непонятно: с чего Ока решила пойти в заброшенную больницу именно тогда? Кое-кто мог заронить ей эту мысль.

А Мида Рана? Все помнят учительницу в откровенном костюме, пришедшую к нам не так давно заменять Мацуока-сенсей? Она начала проявлять симпатию к Ямада, и тут же Айши начинает усиленно общаться с Оэ. Всего несколько дней прошло — и невзрачный библиотекарь сделал предложение роковой учительнице, а она — вот чудо! — его приняла.

Асу Рито. Думаю, все в курсе той странной истории: стоило только главе спортивного клуба проявить симпатию к Ямада, как тут же она совершает ошибку за ошибкой. Обычно такая добрая и отзывчивая, Асу жестоко шутит над первоклассницей и позволяет себе лишнего в тексте лекций для фестиваля. Итог вполне прогнозируем: Ямада отталкивает её.

И последний случай — Амаи Одаяка. Она явно проявляла симпатию к Таро, а что теперь? Сегодня я вообще не видела её в школе.

Я утверждаю, что Айши Аято — опасный психопат, человек без малейших признаков эмпатии. Знаю, что у меня недостаточно доказательств моей теории, но всё же беру на себя смелость решительно сказать своё слово».

Я резко отвёл от глаз смартфон и застонал, схватившись за переносицу. Это как же нужно ненавидеть Аято, чтобы накатать о нём столько дряни и чуши!

А я ещё думал, что она уже переросла этот период…

Конечно, это Аято заставил Осана и Таниши полюбить друг друга! Это он каким-то образом вернулся во времени на много лет назад и начал распускать слухи о том, что старая больница кишмя кишит привидениями. Это он залез в мозги Асу и надиктовал ей плохой текст для лекции. Это он поженил Мида и Оэ. Это он отравил Амаи мыслями Цубурая и руками Ханако.

Что за вздор! Никогда и подумать не мог, что мне когда-либо придётся читать подобное!

Гемма правильно решил удалить эту тему. Оставалось только надеяться, что она вскорости сотрётся полностью.

А с Берумой надо серьёзно поговорить: нельзя же печатать такое на форуме школы!

Я глубоко вздохнул, и в этот же момент дверь кабинета завуча открылась. Оттуда вышел Аято — подтянутый, аккуратный, хорошенький. Мне хотелось кинуться ему не шею, но я сдержал себя и лишь поднял руку в приветственном жесте.

— О, Фред, — Аято улыбнулся, пряча в сумку какой-то чёрный кругляшек. — Как ты?

— Честно говоря, не очень, — признался я. — Всё время думаю об Амаи. До сих пор не могу понять, как это возможно.

Он подошёл ко мне близко-близко и доверительно положил руку мне на плечо. От места, к которому он прикоснулся, по всему телу пошли микромолнии, и я даже через одежду почувствовал тепло его ладони.

— К сожалению, Одаяку уже было не спасти, — тихо вымолвил он. — Видимо, яд был очень сильным и действовал моментально — Цубурая решил действовать наверняка. Но не бойся: жизнь обязательно расставит всё по своим местам и отомстит ему.

Он чуть наклонился вперёд и прошептал, касаясь волосами моей щеки:

— Помни, если мы не будем придерживаться нашей истории, то подставим Ханако. Ты же не хочешь, чтобы она села в тюрьму?

Я коротко кивнул, стараясь не закрывать глаза и не погружаться в аромат, исходивший от него.

Да. Я должен сделать это ради Ханако — невинной девочки, которая просто оказалась не в том месте и не в то время. Она ничего не совершила и наказанию не подлежала. А Цубурая… Что ж, Аято верно сказал: карма ему ещё отыграет всё то, что он учинил.

Кроме того, Одаяку теперь уже не вернёшь…

Я содрогнулся, вспомнив её синюшное лицо с выпученными остекленевшими глазами. Аято прав: яд подействовал мгновенно, и даже врачи не смогли бы ничего сделать. К тому моменту, как мы пришли в кулинарный клуб, всё было кончено — Аято точно это знал, он ведь готовился учиться на врача и умел оказывать первую помощь. Он-то уж точно отличил бы живого человека от мёртвого.

Я потряс головой и, не совсем отдавая себе отчёта в своих действиях, схватил Аято за плечо. Он не отстранился и не оттолкнул меня, ограничившись полуулыбкой и понимающим кивком.

— Завуч вызывала меня для того, чтобы я провёл подготовительную работу, — вымолвил он. — После уроков к нам в школу приедет полиция — им нужно опросить нас. Волноваться не стоит, так как офицер обмолвился Генка-сенсей о том, что следствие установило: Амаи вернулась из школы домой и пропала уже оттуда.

— Значит, тот трюк сработал, — нервно хихикнул я. — Ясно.

Аято внимательно посмотрел мне в глаза и мягко сжал мой локоть.

— Ты ведь помнишь реплики, которые мы обсуждали и репетировали, так? — спросил он. — Именно их и нужно сказать при опросе. Бояться нечего: полицейские не могут ничего тебе предъявить; запомни: они здесь только для того, чтобы узнать об Амаи побольше.

Я склонил голову, и он ободряюще улыбнулся.

— Вот и отлично, — Аято похлопал меня по руке. — А мне пора идти: нужно организовать учеников и предупредить их. Я объявлю по громкой связи, куда и когда идти.

И он, кивнув на прощание, быстро пошёл по коридору. Я же побрёл к себе в аудиторию, стараясь провернуть невозможное: и думать о деле Амаи, и одновременно не думать о нём.

Когда я добрался до аудитории, меня ждал сюрприз: весь коллектив гудел, как потревоженный улей. Роншаку Мусуме, собрав вокруг себя красоток, вещала, что Амаи стопроцентно удрала в Токио.

— Там, типа, кулинарное шоу снимают, — произнесла она, накручивая прядь волос на палец. — Ну, вот она и поехала туда, чтобы, типа, получить звезду Мулана, или как они там ещё.

Кокона Харука — грудастая красавица с завитыми хвостиками и манерой складывать руки впереди — считала, что всё куда романтичнее.

— Мне кажется, у Амаи случилась несчастная любовь, — мечтательно протянула Харука, подняв глаза к небу. — Она решила последовать за своим избранником туда, где он живёт, несмотря на то, что он женат.

— Нет, это вздор, — махнула рукой Кизана Сунобу. — Амаи слишком приземлённая и меркантильная для того, чтобы влюбиться в кого-нибудь без оглядки. Думаю, она просто ушла из дома и уже завтра объявится с заготовленной сопливой историей вроде той, что ты сейчас сочинила.

Я прошёл на своё место, тихо сел и, повесив сумку на крючок, медленно обернулся. Ямада Таро сидел за партой, читая книгу, как и всегда. Его лицо было безмятежными, и только тёмные круги под глазами выдавали его беспокойство.

— Ты как, держишься, приятель? — тихо спросил я, наклоняясь к нему.

Он поднял голову и, серьёзно посмотрев на меня, шепотом ответил:

— Разумеется. Я должен — ради сестры.

========== Глава 20. Вы можете хранить молчание. ==========

Аято, как и обещал, объявил по громкой связи, где и когда будет проведён опрос. Он чётко и ясно дал инструкции каждому классу, и после уроков мы послушно остались в своих аудиториях, ожидая, пока классный руководитель не даст нам сигнал.

Для экономии времени опросы проводились в нескольких помещениях школы — так, чтобы сразу охватить все шесть классов. Нас вызывали по трое, и учительница провожала каждую группку до помещения и сидела там, как и полагалось.

Нашему классу досталась химическая лаборатория. Столы составили попарно — так, чтобы допрашиваемый сидел лицом к офицеру.

Мне достался довольно грузный пожилой полицейский с внимательными глазами и манерой кивать в такт своим словам. Он ответил на моё приветствие и пригласил меня сесть с чисто японской улыбкой — такая вежливая гримаска, талант к которой появлялся у всех уроженцев Страны Восходящего Солнца с рождения. Она означала, как правило, следующее: «Конечно, деликатность и воспитание мешают мне сказать это вслух, но ты паршивый иностранец».

Я сел напротив офицера, который представился старшим детективом Саки, и, сложив руки на парте, как примерный ученик принялся ждать вопросов.

— Итак, вы учитесь в классе «3-2», — протянул полицейский, глядя на документы, разложенные перед ним. — В одном коллективе с пропавшей Амаи-сан.

Я кивнул, а потом, спохватившись и вспомнив, что в Японии бессловесные ответы считались не особо вежливыми, подкрепил свой жест кратким:

— Совершенно верно.

Офицер склонил голову и передал мне большой лист бумаги, на котором была аккуратно начерчена схема нашей рассадки.

— Судя по этому документу, Амаи-сан занимала место как раз перед вами, — он постучал кончиком карандаша по правильному прямоугольнику, на котором было написано: «Фред Джонс». — Вы часто общались?

— Боюсь, что нет, сэр, — ответил я. — То есть, Саки-сан.

Полицейский неожиданно тепло улыбнулся и махнул рукой.

— Обращайтесь, как вам удобно, — вымолвил он, а потом, спустя мгновение, прибавил: — Моя дочка учится в параллельном с вами классе. Знаете её, такая красивая девочка с длинными косами?

Я удивлённо поднял брови. Конечно, я знал Саки Мию, но красивой назвать её мог разве что только родной отец. Эта девочка хотела стать певицей, но вступила почему-то не в музыкальный, а в кулинарный клуб.

— Мию мне рассказывала, что Амаи иногда позволяла себе повышать голос на соклубников, — произнёс Саки, откидываясь на спинку так далеко, как позволял стандартный школьный стул. — Ничего такого не было в последнее время?

— Я не состою в кулинарном, Саки-сан, — произнёс я, стиснув пальцы. — Поэтому не могу сказать.

Он кивнул несколько раз и продолжил меня расспрашивать. Многие вопросы были как раз такими, ответы на которые мы с Аято репетировали: как вела себя Амаи последнее время, не волновало ли её что-либо, не казалась ли она расстроенной, когда я в последний раз видел её, при каких обстоятельствах, как я провёл вечер четырнадцатого мая…

Как только мы закончили, я вскочил с места так, будто меня подстелили дробью, быстро поклонился и заспешил к двери. Меня трясло в нервном ознобе и тошнило, а ещё мне хотелось сдохнуть.

Я ответил на все вопросы так, как нужно было, чтобы спасти Ханако от незавидной участи, но на душе было пусто, как после атомного взрыва. Скармливая Саки эту ерунду про то, ка четверо примерных учеников делали уроки в кабинете школьного совета, я не мог забыть про ту картину, которая открылась мне вечером четырнадцатого на самом деле.

Успокойся, Фред. Она была уже мертва. Вы всё равно бы никак ей не помогли, только подставили бы Ханако под удар.

Ты поступил правильно, старик. Ты не мог иначе.

Только почему тогда мне так паршиво?

С трудом дотащившись до третьего этажа, я пошёл в туалет и, склонившись над раковиной, пустил холодную воду во весь напор. Опустив руку под струю, я постоял так чуть-чуть, а потом, словно очнувшись ото сна, плеснул себе в лицо немного воды.

Путь до аудитории занял у меня намного больше времени, чем обычно, но, хвала богам, я добрался до своей парты и сел за неё. Все мои соученики занимались своими делами: готовили уроки, шепотом переговаривались, читали, зависали в смартфонах, так что на меня никто не обратил внимания, кроме Масута, который, пройдя опрос одним из первых, улыбнулся мне, когда я проходил мимо.

После того, как полицейские с нами закончили, мы решили собраться нашей группкой в кабинете школьного совета — по инициативе Аято. Он отпустил Каменага, Тораёши и Рюгоку по домам, прибавив, чтобы они хорошенько отдохнули. Все три девочки поблагодарили его за понимание и удалились, оставив нас.

Мы расселись вокруг стола, и Аято с Кику и Мегами начали готовить чай. Ямада держались вместе, и Таро не отходил от сестры, которая была бледновата и явно хотела побыстрее оказаться дома. Масута, искоса посмотрев на них и подумав, что девочка расстроилась из-за пропажи своей подруги, тут же перевёл беседу на общую для нас всех тему: уроки.

Кику, принесшая чашки, тут же подхватила брошенный мяч, и через пять минут мы все вместе сидели бок о бок за столом, пили крепкий чёрный чай, приготовленный двумя президентами: прошлой и настоящим, а также непринуждённо разговаривали о всякой всячине. Конечно, тень Амаи маячила в каждом углу, и никто из нас не мог полностью отвлечься от её пропажи, особенно двое Ямада и я, но сама жизнь заставляла нас как можно быстрее вернуться в проторенную колею и забыть об Одаяке.

Мы задержались на добрый час, но оно того стоило: нам удалось расслабиться. Первой из-за стола встала Мегами: ей нужно было опять лететь во Францию. Она, сопровождаемая галантным Кушей, отправилась домой, чтобы переодеться и взять оттуда немного вещей. Затем засобирались и все остальные. Аято начал убирать со стола, и я ринулся помогать ему с редкостным рвением, которое редко когда проявлял. Он с благодарностью посмотрел на меня и улыбнулся, и за эту награду я был готов перемыть миллиард чёртовых чашек.

А потом мы — уже по привычному порядку — пошли домой вместе, и этот обычный путь показался мне самым чудесным.

А вот дома меня ждал сюрприз: и отец, и мать сидели на кухне и, как только я пришёл, позвали меня на семейный совет. К счастью, мои предки были американцами до мозга костей, поэтому не забыли ни об апельсиновом соке, ни о сэндвичах. Усевшись за стол рядом с ними, я начал с аппетитом поглощать угощение, отметив, что тунец и листовой салат — это отличное сочетание.

Родители же думали явно не об этом. Переглянувшись друг с другом, они синхронно уставились на меня, и папа заговорил первым:

— Фредди, сынок, ты ничего не хочешь нам сказать?

Я чуть не подавился своим бутербродом: это застало меня врасплох. Перед моим внутренним взором тут же промелькнули все те эпизоды, когда я касался себя, думая об Аято… Я был осторожен, но могло ли так случиться, что я произнёс его имя вслух, а они услышали?

С трудом проглотив кусок сэндвича, я потянулся за стаканом сока, чтобы промочить горло. Я рассчитывал чуть потянуть время, а потом уточнить, что именно он имел в виду, но тут на помощь мне пришла мама.

— Фред, — начала она, — недавно в твоей школе произошло… Ну, всякое. Сначала одна девочка погибла, теперь вот вторая куда-то ушла. И это не говоря уже об ужасном самоубийстве в нашем городе. Ты, кажется, рассказывал, что находился недалеко, когда этот мужчина бросился из окна?

Едва сдержав вздох облегчения, я отпил из стакана и не спеша поставил его на стол. К счастью, родители не начали подозревать меня в нетрадиционных замашках; дело было куда проще. Это очень трогательно — то, что они так искренне переживали за моё душевное равновесие. Мне вдруг захотелось обнять их и прошептать каждому на ухо, что всё в порядке, и волноваться не стоит.

— Всё в порядке, па, ма, — я махнул рукой. — Да, эти события чертовски выбили меня из колеи, но я сильный и справлюсь. Не переживайте, я войду в норму тотчас же.

Отец и мать снова переглянулись, а потом синхронно протянули руки и взяли меня за ладони.

— Фредди, если тебе нужны сеансы с психотерапевтом, только скажи, — тихо вымолвила мама. — Мы найдём хорошего специалиста в столице и запишем тебя к нему.

— Да, да, — кивнул папа. — В этом нет абсолютно ничего предосудительного; обращаться к психоаналитику в трудную минуту — это нормально.

Я тепло улыбнулся им, стараясь игнорировать щипание в носу и резь в глазах. Какие же всё-таки славные люди — Роберт и Эмили Джонс! Они поддерживали меня, они, как правило, понимали меня, они не осуждали меня!

Они просто любили меня.

Внезапно я опустил голову, и на клеёнку, лежавшую на столе, упала капелька. Прямо на картинку жёлтого цветка, чтоб его.

Отец и мать мигом метнулись ко мне, расцепив руки, и обняли с обеих сторон.

И чёрт меня побери, если это и есть та самая американская мечта, о которой все так много говорили, то я ничуть не возражал против неё.

***

После такой насыщенной событиями пятидневки суббота прошла на редкость обыденно. Уроки, потом обед, потом снова уроки, потом уборка, потом — путь домой. В этот раз Аято не смог ко мне присоединиться — у него остались дела в совете. Я же спешил к родителям, поэтому счёл за благо не задерживаться в школе.

В этот день мы с отцом до вечера играли в кэтчбол, и в кровать я отправился донельзя уставшим, но почти счастливым.

И впервые за долгое время я не думал об Амаи.

========== Глава 21. Лучше без новостей. ==========

Воскресенье я полностью провёл с родителями: мы позавтракали, затем сели в машину и поехали на море на пикник. Там мы провели несколько часов: кормили чаек, кормились сами, ходили вдоль по берегу, даже зашли по колено в воду. Дома мы заказали несколько пицц и до самого вечера смотрели документалку Джеральда Даррелла, а вечером мы с моим стариком вышли покидать мяч.

И я полностью забыл об Амаи.

Но, к сожалению, никто не отменял понедельники: девятнадцатое мая наступило внезапно, как бомба, сброшенная на голову. По дороге в школу я заметил на досках объявлений несколько листков с портретом Амаи и крупной надписью чуть ниже: «Пропала».

В Академи же жизнь шла своим чередом. Перед занятиями Аято созвал всех членов кулинарного клуба и предложил выбрать временно исполняющего обязанности президента, выдвинув Цубурая. Все единогласно поддержали это решение, и совет почти тотчас же выпустил соответствующий указ, который гласил, что на время отсутствия Амаи Одаяки Цубурая Шоку назначается на её место. В случае, если она не вернётся в течение недели, он перманентно переходит на должность главы кружка. Если же Одаяка объявится во время учебного года, президентство ей вернут, Цубурая же перейдёт на место вице-президента.

Все члены кухонного объединения одобрили этот текст, и каждый из них, похлопав Шоку по плечу, по очереди вышел из кабинета совета. Никто особо не переживал за Амаи, не беспокоился о ней: пропала и пропала, чего тут думать. Это равнодушие несколько покоробило меня, но потом я вспомнил, в какой стране находился, и мне в голову пришла догадка, что они на самом деле очень даже грустят, просто тут не принято это демонстрировать. В конце концов, именно в Японии изобрели странноватое выражение «Слёзы за маской улыбки».

Или, может быть, я просто хотел в это верить.

Во время большой перемены завуч вызвала Аято к себе, и это заставило меня напрячься. Я понимал, что тело Амаи вряд ли когда-либо обнаружат, но всё же заволновался: я ведь тоже считался сообщником преступления.

Как оказалось, ничего такого не случилось, просто наша медсестра уезжала в столицу на курсы повышения квалификации — медицинскому персоналу, работавшему в учебных заведениях, это вменялось в обязанность. Наша медсестра Секине-сенсей проходила такие курсы раз в год, иногда, правда, такое время выпадало на лето. В этот раз немного не повезло, и нужно было срочно найти кого-нибудь, кто бы подменил нашу медсестру на неделю. Как оказалось, такого человека уже подобрали; нужно было всего лишь выпустить соответствующий указ.

А в конце дня я отправился в свой клуб. Мы с ребятами давно не делали фотовылазок на угодья нашей школы — раньше у нас существовала такая традиция, но этот учебный год, вернее, его начало оказалось таким бурным, что мы все как-то забыли об этом. Для поднятия общего духа команды я повёл их во внутренний дворик для того, чтобы сфотографировать деревья и кусты (а иногда — и людей).

И здесь, под тёплым майским солнцем, мне наконец-то удалось немного расслабиться. Я нацеливал объектив на фонтан, всеми силами стараясь, чтобы Ямада Таро со своей унылой книгой не попал в кадр.

Через линзу камеры я видел кусты лавра с их глянцевыми плотными листочками, ветви цветущих вишен и яблонь — они уже начали облетать, но всё равно смотрелись прекрасно, — волшебное голубое небо с лёгкими, как пух, облачками. И в такие моменты мне ещё явственнее казалось, что нет ничего чудеснее природы и тех картин, которые она призвана создавать.

Я опустил камеру пониже, чтобы запечатлеть фонтан ещё раз, и от неожиданности вздрогнул и чуть не выронил аппарат: мимо меня, на довольно опасном расстоянии, прошла какая-то женщина.

Она балансировала двумя подносами с какими-то колбами и одноразовыми шприцами, параллельно пытаясь ступать ровно на высоких каблуках. Её ноша опасно покачивалась при каждом шаге, то и дело грозя упасть на землю.

Одета она была в весьма легкомысленный белый короткий халат, обтягивающий её фигуру настолько, что казался второй кожей. Сквозь полупрозрачную светлую ткань просвечивало нижнее бельё, но её это, судя по всему, не беспокоило: на симпатичном лице в форме сердечка застыло выражение полнейшей безмятежности. На густых волнистых волосах, каскадом спускавшихся по спине, сидела небольшая шапочка с красным крестом, а на высокой груди висел бейдж, вглядываться в который было запрещено законом.

Она неловко шагала на своих ходулях, то и дело пытаясь посмотреть вниз, но это ей не помогло. Как только она поравнялась с фонтаном, произошло неизбежное: она споткнулась и упала, выронив оба подноса. Я подошёл на помощь, и мы вместе с Ямада Таро начали собирать одноразовые шприцы. Дамочка в халатике тоже опустилась на колени — это вышло у неё не особо изящно — и присоединилась к нам, причитая:

— Ой, извините! Я такая неуклюжая… Наверное, это всё от нервов; знаете ли, у меня сегодня первый рабочий день в старшей школе. Раньше я работала только в младшей, а тут всё не так, поэтому… Ой, кажется эта колба раскололась… Какая досада!

— Ничего страшного, сенсей, — Ямада вежливо улыбнулся. — Думаю, никто этого даже и не заметит.

— Правда? — она с надеждой посмотрела на него. — Ой, а вы… Не могли бы помочь мне донести это до лазарета? Боюсь, если пойду туда одна, то опять что-нибудь уроню…

— С удовольствием, — Таро взял у меня один из подносов и выпрямился. — Пойдёмте… Не расслышал вашего имени, сенсей…

— Муджа Кина, — она прижала к груди второй поднос, отчего несколько колб чуть было не соскользнули на землю. — Я замещаю Секине-сенсей, но в будущем, может быть, останусь тут насовсем: говорят, в старших школах трудно, и одной тут не справиться.

Они направились ко входу в здание, начисто игнорируя меня. Честно говоря, меня это только позабавило: я привык к тому, что японцы на первых порах старались держаться подальше от иностранцев, особенно тех, чей цвет кожи заметно отличался от их собственного.

Распрямившись, я отряхнул форменные брюки и, снова взявшись за камеру, висевшую у меня на шее, продолжил делать снимки. Меня мало интересовала новая медсестра: она должна была проработать у нас только неделю, и я крайне сомневался, что Секине-сенсей потерпит в своей святая святых ещё кого-нибудь, так что её пребывание в школе станет весьма коротким — до вторника, так как именно в тот день возвращалась наша привычная медсестра. К среде она снова приступала к работе, а Муджа Кина — делала нам ручкой. Судя по её ловкости, в своей работе она была не особо, так что стоило постараться и не сломать ни одной кости за эту неделю.

Полиция к нам сегодня не приехала, как и на следующий день, во вторник. Аято поделился, что директор сказал ему, будто бы Одаяку искали в совсем другом направлении, так как было точно установлено, что она вышла из школы и добралась домой.

О ней очень быстро забыли, что отнюдь не радовало, но я не собирался возмущаться, ведь иначе подставил бы под удар ещё троих.

Аято прав: вину Цубурая доказать невозможно. Да, это несправедливо, ужасно, подло, но если мы инициируем расследование, то привлечём нежелательное внимание к Ханако, и тут случится что-то плохое, потому что именно младшая Ямада готовила блюдо, ставшее последним для Амаи. А пакетик с ядовитыми приправами Аято сжёг в печи в тот самый день, когда мы избавились от тела, так что вещественные доказательства были уничтожены. Кроме того, то, что мы убрались в кулинарном клубе, кремировали труп и спалили улики, делало нас соучастниками, так что нам всем тоже грозили немалые тюремные сроки. Мне как обладателю дипломатического иммунитета, может быть, и удалось бы выкрутиться, но и Ямада Таро, и Аято, не говоря уже о Ханако, загремели бы по полной. А этого позволить я никак не мог.

Мне было безумно горько думать об Амаи, и я ловил себя на том, что во время уроков то и дело смотрел на пустовавшее место прямо перед собой и представлял себе, как она сидела там, периодически поправляя свою причёску и иногда щёлкая ручкой. Она пользовалась духами «Маленькая принцесса» — я знал об этом благодаря её соклубнице, которая подарила ей флакон этой сладковатой гадости на день рождения в прошлом апреле.

А теперь я уже никогда не почувствую этого удушающего приторного запаха сладкой ваты и баббл-гама…

Мне не особо нравилась Одаяка, но я безумно скучал по ней и всё отдал, лишь бы она вернулась к нам. Грусть порой душила меня так, что мне хотелось завыть, но я с трудом сдерживал себя и старался отвлечься — на учёбу, на клуб, на Аято, на друзей. Иногда получалось, иногда — не очень.

Так пролетела почти неделя. В субботу, двадцать четвёртого мая, я сходил на день рождения Ханако, на который был весьма неожиданно приглашен накануне. К счастью, Аято тоже был там, и мы провели время весьма приятно. Младшая Ямада оказалась неплохой хозяйкой и довольно мило вела себя весь вечер, искренне поблагодарив меня за довольно уродливого розового плюшевого медведя, которого я едва успел купить в Шисута-Молле. Сато угадала с подарком намного точнее: она подарила Ханако какой-то набор брелков с лицами участников популярной корейской поп-группы, и это вызвало дикий восторг именинницы. Аято поступил более традиционно, вручив первокласснице канцелярский набор, а Куша дал ей подарочное издание романов Джейн Остен. Мегами не смогла прийти, но она прислала своего шофёра с подарком — роскошным сервизом из китайского фарфора. Ханако несказанно обрадовалась этим чашкам и тут же решила их использовать. Фарфор был настолько тоненький, что я боялся сильно сжать губами кромку чашки. Таро вручил сестрёнке какую-то розовую коробку, которую она сама себе выбрала накануне. Ханако поцеловала брата и полушутливо заметила, что лучшим подарком для неё стало бы его нераздельное внимание, а то «у Таро-нии в последнее время что-то частовато болит голова».

Она была права: Ямада, видимо, из-за шока стал частым гостем в лазарете и пару раз на неделе даже пропустил обед. Вид у него, на мой взгляд, был здоровый, и он даже выглядел куда бодрее всех нас, но факт оставался фактом: он отлёживался в кабинете медсестры чуть ли не каждую перемену. Я искренне надеялся, что недомогание у него пройдёт, но не мог не радоваться тому, что мне доставалось больше внимания Аято.

Воскресенье я полностью посвятил родителям, и это оказало на меня поистине целительный эффект: я на время забыл обо всём, что пережил.

А понедельник, двадцать шестое мая, был днём экскурсии.

Мы должны были поехать в Оэно после уроков, и Аято накануне, в субботу, провёл общее собрание, на котором объявил, что именно нужно взять с собой. После занятий прямо от Академи нас забирал автобус, который следовал до дворца Синонигава. Там нас ждала экскурсия, рассчитанная на три часа, а потом мы должны были подняться на одноимённую гору и полюбоваться видом.

С нами ехало два учителя и медсестра, но не Секине-сенсей, которая всё ещё пребывала на курсах повышения квалификации в столице, а новая, имя которой я забыл. Услышав об экскурсии, она сама вызвалась отправиться с нами, и возражать никто не стал: куда надёжнее, когда в путешествии со школьниками был медик. Хотя, судя по её ловкости, пользы от неё было ноль, но её всё равно взяли.

Однако уже с утра день явно не задался: сначала я угодил ногой в лужу и ощутимо зачерпнул воды, так что пришлось спрашивать разрешения у главы клуба садоводства, можно ли воспользоваться их верстаком как площадкой для сушки. Добрая Уэкия ответила согласием, но понедельник выдался пасмурный, поэтому даже к концу дня мой кроссовок вряд ли бы высох.

К обеду же — не знаю, от мокрых ног или от общего погодного фона — у меня дико разболелась голова. Сначала я мужественно решил терпеть, но потом, подумав о предстоявшей экскурсии, которую не хотел пропустить, отправился в лазарет. Дойдя до царства медсестры, я нажал на ручку двери и, войдя внутрь, резко застыл на пороге: мне открылась весьма неоднозначная картина.

Муджа Кина (надо же, вспомнил её имя!) и Ямада Таро сидели на одной из кроватей, и расстояние между ними было куда меньше бойскаутского, не говоря уже о церковном. При виде меня они отшатнулись друг от друга, но их виноватый вид явно говорил о том, что в этом помещении творились не вполне благопристойные дела.

— Сенсей, мне нужно обезболивающее, — ровно проговорил я, глядя на медсестру так пристально, словно хотел прожечь в ней дыру глазами-лазерами.

— Да, да, — она с преувеличенным усердием закивала и, встав на ноги, направилась к секции шкафов. — Сейчас, сейчас…

Я пошёл за ней, даже не посмотрев на Ямада. Во мне боролись два чувства: во-первых, я радовался, что у Таро появился любовный интерес, так как это повышало вероятность того, что Аято останется со мной. Во-вторых, я был готов разорвать его в клочья: понятно же, что этот его поступок заставит Аято страдать. А этого мне хотелось меньше всего.

Муджа долго звенела ключами, но, наконец-то, подобрала подходящий и, раскрыв створку шкафа, потянулась за коробочкой. Она подала её мне, на пути свалив несколько прочих и скомкано поблагодарив, когда я поднял их с пола.

— Вон кулер, — вымолвила она, указывая пальцем в соответствующем направлении. — Там можно взять воду, чтобы запить.

Я кивнул, набрал себе стакан и, выдавив из блистера одну таблетку, закинул её в рот. Сделав два глотка воды, я выбросил стаканчик в мусорное ведро, стоявшее рядом, и вернул оставшиеся таблетки медсестре.

Она улыбнулась и торопливо сунула коробочку в шкаф.

— У Ямада-куна закружилась голова, — проговорила она. — Он пришёл, чтобы померить давление, и я как раз считала ему пульс, когда вы… Э-э-э… Вошли.

— Понимаю, — я улыбнулся, подумав, что эта моя ремарка прозвучала куда более издевательски, чем я того хотел. — Спасибо за таблетку, сенсей. Продолжайте замерять его пульс.

И я вышел из лазарета, с трудом удержавшись от того, чтобы не хлопнуть дверью.

Странное дело — обычно я так себя не вёл, но ситуация с Муджа и Ямада выбила меня из колеи. Я понимал, что порой гормоны сложно контролировать, и, к тому же, Таро понятия не имел о чувствах Аято к нему, но всё же меня это злило, хотя я лично и не имел на это права.

Оставалось только надеяться, что эта интрижка закончится поскорее, ведь медсестре оставался всего день работы в нашей школе.

Я настолько распалился, что чуть было не забыл о своей головной боли. К несчастью, она напомнила о себе, прострелив висок резкой молнией, и я побрёл в аудиторию, мечтая о том, чтобы таблетка подействовала побыстрее.

Моё желание сбылось довольно быстро: к середине урока боль утихла.

А в конце дня мы все потянулись к воротам — именно там стояли четыре чистеньких белых автобуса, ожидавших нас. Члены школьного совета распределяли нас по машинам согласно спискам: от первоклассников к старшим.

Я молился, чтобы попасть в один автобус с Аято, но увы: мне не повезло, однако я решил отнестись к этому философски. Оказавшись рядом с Кага, я завёл было разговор о нём и Мегами, но Куша, проницательно взглянув на меня поверх очков, переменил тему и начал беседовать о своём недавнем цикле лекций в Массачусетском Университете. Не знаю, с чего он решил, что мне это интересно; может, с того, что этот прославленный вуз находился вСША, а я американец?

В общем, он перешёл на английский (за что я первое время был ему безумно благодарен) и начал пересказывать мне материалы, которые он давал, и несколько увлёкся. Я потерял нить уже через полчаса, но Кага и не думал останавливаться: он всё говорил и говорил, изъясняясь десятисложными словами, а я откинулся на спинку автобусного сиденья и невольно подумал про себя, что щебетание Роншаку Мусуме, сидевшей сзади, мне куда приятнее, чем эта лекция, рассчитанная на аспирантов-технарей.

Через, как мне показалось, целый час Куша, по-видимому, догадался, что беседа доставляла удовольствие только одному участнику, и спросил меня, как я провёл Золотую неделю. Кратко рассказав ему о Мэпл Крике и моей компании ребят, я обратил его внимание на пейзаж за окном. Умница Кага понял намёк и тут же зарылся в научный журнал, который взял с собой, и всё оставшееся путешествие я смог расслабиться и не напрягать мозг.

Оставшиеся сорок пять минут я внимал Мусуме и её болтовне. С ней рядом сидела Куу Дере — девочка из литературного клуба, отличавшаяся многословием лишь в письменной речи. Тихенькая, замкнутая, с короткой стрижкой и глазами, которые казались каким-то потухшими, она являла собой идеальную модель типичной японки. Однако на байки Роншаку она отвечала весьма впопад: было ясно, что она внимательно слушала Мусуме.

— У папки есть компаньон в Токио, так вот, его дочка моя подруга, — трещала Роншаку. — И она сказала, что видела Амаи буквально вчера, прикинь? Я всем говорила, что она сбежала сама, а теперь и полиция так считает.

— Полиция? — спокойно переспросила Куу Дере.

— Ага, точно, — голос Мусуме дрожал от едва сдерживаемого восторга. — У Саки отец служит в полиции, он как раз занимается этим делом, так вот, Мию мне рассказала, что официальная версия у них такая, что она либо удрала прямо из дома, либо её похитили. Мию сказала, что её папка твёрдо убеждён: сама она сбежала, никто её не крал. Её телефон запеленговали, и он был в Токио, ну, когда его в последний раз включали. И теперь, когда это обнаружили, Амаи точно будут искать там, да только поздно: она уже улетела в Таиланд!

— А почему именно в Таиланд? — безэмоционально поинтересовалась Куу Дере.

— Да потому, что там куча ресторанов, куда можно устроиться! — Роншаку даже хлопнула в ладоши, будучи не в силах сдержать свои эмоции. — Прикинь, она всегда хотела стать шеф-поваром, вот и сбылось…

Я закрыл глаза, пытаясь отрешиться от всего, что происходило в этом автобусе. Разговор об Амаи был невыносим для меня: я и без того постоянно вспоминал её синюшное лицо и жуткие безжизненные глаза. Остальные трое справились с этой травмой куда лучше меня: Аято, в силу своего чётко организованного разума, умудрился быстро очистить свою душу от переживаний и загрузить себя работой. Ханако, обладающая самой гибкой психикой из всех нас, смогла отвлечь себя от этого и быстро прийти в себя, хотя ей пришлось тяжелее всех, ведь Амаи умерла прямо у неё на глазах. Ямада Таро же вообще довольно быстро забыл об Одаяке благодаря обаянию новой медсестры. Обаяние было третьего размера и вполне стоило того, чтобы обратить на него внимание.

А у меня процесс прощания проходил куда тяжелее: мне требовалось больше времени.

Нахмурившись, я попытался отвлечься и усилием воли направил свои мысли в совершенно другое русло.

Приближался июнь — последний учебный месяц перед летними каникулами. В первой его половине нас ждали экзамены на усвоение материала, а потом моя семья брала пролонгированный отпуск, и мы отправлялись на нашу прекрасную родину. Я пока не знал, какие планы были у моих друзей, и особенно меня интересовал Аято: мне хотелось скоординироваться с ним так же, как в начале апреля, когда мы, находясь на разных концах планеты, общались друг с другом силами современных технологий.

Я блаженно улыбнулся, погружаясь в сладостные мысли. Было бы здорово провести вместе часть августа, ведь к тому времени я вернусь в Японию. Он наверняка тоже будет дома: мы могли бы прекрасно использовать эти дни отдыха, тем более что шестого августа я праздновал день рождения и рассчитывал, что Аято станет одним из почётных гостей.

Автобус плавно затормозил, и я открыл глаза, выплывая из тёплого океана мечтаний. Мы вышли на парковочную площадку, где участники школьного совета быстро поделили нас на шесть групп (согласно классам) и начали объяснять каждой маршрут.

Каждый член совета взял шефство над одной из групп. Один из классов остался без такого главы (потому что в совете было пятеро человек), и там его функцию выполнил один из учителей, приехавших вместе с нами. Медсестра попыталась прибиться к нашему классу, но Аято попросил её заняться одним из первых, потому что у девочки по фамилии Юна была бронхиальная астма. Улыбка Муджа-сенсей тут же увяла, но отказать она не посмела.

Для каждой из групп разработали свой маршрут. Музей-дворец предоставил нам гидов, которые водили нас по залам, внутренним дворикам и садам и рассказывали весьма увлекательные истории про давно покойных обитателей этих мест.

Особенно мне понравилась тренировочная комната для сыновей местной знати: огромный зал, одна стена которого представляла собой витрину с всевозможными мечами. Масута тоже оценил это помещение: он с горящими от восторга глазами взирал на свитки, украшавшие комнату.

Все классы встретились на большом пустыре. Время подгадали просто идеально: все оказались там почти одновременно. Аято решил сразу же продолжить, и после небольшого инструктажа мы направились к горе.

Гора Синонигава оказалась довольно пологой, поэтому ни специального снаряжения, ни инструкторов нам выделено не было. Многие посетители дворца поднимались на вершину, чтобы полюбоваться красивым пейзажем, и теперь мы шли туда — с той же целью.

Муджа Кина шагала рядом с Ямада. Они мило болтали друг с другом, и далеко не всем это нравилось: учителя, сопровождавшие нас, взирали на это весьма угрюмо.

Я же решил не обращать на них внимания: мне хватало удовольствия идти рядом с Аято.

До вершины мы дошли через добрый час, и, на мой взгляд, оно того не стоило: да, пейзаж был и в самом деле красивым, но ноги ныли непомерно. Я сел на плоский камень, чтобы чуть-чуть передохнуть, и осмотрелся: многие последовали моему примеру, так как валунов тут хватало, некоторые смельчаки уселись прямо на землю и переводили дыхание, озираясь вокруг.

Аято оставил меня: он решил обойти каждую группку, чтобы удостовериться, всё ли в порядке. Я начал всматриваться вдаль, чтобы насладиться этим хвалёным видом по горло, но тут раздался громкий кашель. Я повернулся в направлении звука: какая-то девочка-первоклассница явно пыталась избавиться от собственных лёгких. Сато, погладившая её по спине, быстро проговорила: «Не волнуйся, сейчас я позову медсестру!» и быстро ушла в направлении поросшего редкой травкой отвесного склона.

Я обеспокоенно посмотрел на первоклассницу и спросил, не нужна ли ей помощь. Девочка отрицательно мотнула головой и продолжила кашлять, правда, намного тише. С минуту попялившись на неё и убедившись, что она не собиралась умирать, я снова вернулся к созерцанию пейзажа.

Теперь, когда мне удалось немного отдохнуть, я был готов признать: зрелище и вправду оказалось величественное. Дворец Синонигава был виден отсюда как на ладони, и только с такой позиции можно было оценить его изящную и вместе с тем толковую планировку. Лаконичные и точные линии сменялись замысловатыми и интересными — это радовало мою белую душу больше всего.

Я поднял голову и посмотрел наверх. Небо было мрачноватым; серовато-жемчужные облака скрывали от нас солнце, но упрямые лучи всё же ухитрялись пробиться сквозь ватную толщу и достигали земли, любовно оглаживая её тёплыми пальцами. Свет превращал унылые серые камни в алтари, а жалкие травинки, с трудом пробивавшиеся через утрамбованную землю, — в таинственные заросли.

Улыбнувшись, я закрыл глаза и подумал про себя, что всё-таки в тяге японцев к любованию чем бы то ни было есть рациональное зерно: душа успокаивалась и избавлялась от тревог при виде такой красоты.

Внезапно до моих ушей донёсся дикий женский крик, и я, вздрогнув, вскочил с камня, на котором сидел.

Комментарий к Глава 21. Лучше без новостей.

Во время карантина я стараюсь выкладывать части чаще, чем обычно, но после этой мне нужно будет сделать перерыв, так как дальше на данный момент ничего не написано. Я попытаюсь справиться с этим побыстрее, а пока - желаю всем здоровья и оптимизма.

========== Глава 22. Крик. ==========

Вопль шёл откуда-то из-за высокого валуна — того самого, до которого мы дошли. Слева от него имелся узкий уступ, пройти по которому являлось весьма рискованным предприятием, и в обычной обстановке я бы не решился на такое, но теперь ринулся туда, ведь крик мог означать только одно: кому-то требовалась помощь.

Я встал лицом к скале и начал медленно двигаться бочком. Казалось, прошла вечность, прежде чем я вышел на небольшое плато. На самом краю сидела Муджа Кина, вцепившись трясущимися руками себе в волосы. Рядом с ней примостился Аято, мягко говоривший что-то успокаивающее, а чуть поодаль стояли Сато Кику и Ямада Таро — оба с испуганными выражениями на лицах.

— Вы… Спасли мне жизнь… Спасли мне жизнь… — выдохнула медсестра, прижав ладонь к груди. — Я… Я…

— Всё в порядке, сенсей, — вымолвил Аято, поднимаясь на ноги и протягивая ей руку. — Давайте побыстрее спустимся вниз. Тут неподалёку есть кафе для туристов, я разместил там предварительный заказ для всех нас. Думаю, всё уже готово, так что лучше поспешить: вам нужно выпить горячего чаю.

Я подошёл к ним поближе и вопросительно уставился на Аято. Он пожал плечами и тихо вымолвил:

— Чуть позже, Фред.

Поняв, что сейчас моё присутствие не требуется, я шагнул к Сато и Ямада и негромко спросил:

— Что здесь случилось?

Ямада уставился на меня с открытым ртом и громко захлопнул челюсти. Глаза его расширились, как два блюдца; в них застыл ужас.

— Муджа-сенсей оступилась и чуть было не свалилась вниз, — пояснила Сато, державшаяся куда спокойнее. — Аято успел схватить её за руки и вытянул оттуда.

Я ахнул и снова повернулся к обрыву. Аято помог Муджа подняться и теперь осторожно вёл её за собой, повторяя, чтобы она ни в коем случае не смотрела вниз. Медсестра дрожала всем телом и обеими руками цеплялась за него — в её состоянии это было вполне понятно.

— Наверное, и нам пора, — Сато кивнула в сторону узкого прохода. — Пойдёмте, Таро, Фред.

И она первой двинулась туда.

Я показал Ямада знак, чтобы он следовал за Кику, а сам подошёл к краю обрыва. Это было и вправду опасно: тут утёс был отвесным, а ущелье — очень глубоким. Если бы Муджа упала туда, то никакой надежды на то, что она выживет, не было бы. И уцепиться в процессе падения ни за что нельзя, так что Аято и вправду спас ей жизнь, без шуток.

Прикрыв глаза, я потёр переносицу. Он поступил прекрасно, как герой, но я никак не мог избавиться от мысли о том, что она могла стянуть его вниз, и тогда они бы оба…

Я потряс головой. Не стоило думать о том, чего не произошло: обошлось без жертв, и это само по себе прекрасно.

И я отправился за всеми остальными по узкой дорожке таким же способом, каким и пришёл сюда.

Нас встретили взволнованными вскриками и расспросами, но Аято властно пресёк всё это в одну секунду, сказав: «Муджа-сенсей оступилась, но теперь всё хорошо. Давайте поспешим вниз».

Он скромно не упомянул о своём участии в этом деле, но эту несправедливую ситуацию исправила Сато: она подошла к сгоравшей от любопытства Мусуме и, пока мы шли вниз, подробно рассказала ей всё, что произошло. Роншаку чуть ли не пищала от радости, то и дело вставляя своё любимое «Обалдеть!».

Мы быстро дошли до площадки у кафе и стали ждать там: нас всех, естественно, внутрь не пустили, но Аято и девочки из совета взяли на себя обязанности официантов и обносили нас пайками, специально заготовленными заранее для нас.

Аято уделил всё своё внимания Муджа: он отвёл её внутрь кафе и попросил Сато посидеть с ней. Таро же он убедил, что ему лучше съесть своё паёк и идти в автобус, так как тут он ничем не поможет.

Ямада согласился, что и следовало от него ожидать. Он быстро умял сэндвичи, в перерывах между укусами отвечая на поток вопросов от своей сестры, выпил чай, аккуратно рассортировал мусор по контейнерам и отправился к четырём длинным белым машинам, ожидавшим нас. Некоторые из тех, кто закончил с перекусом, тоже пошли туда, но только не я: мне хотелось дождаться Аято. Я съел бутерброды и даже не почувствовал вкуса, настолько я был погружен в мысли о любимом. И когда из кафе вышла Сато, я бросился к ней, чтобы узнать, как там дела.

Кику была абсолютно спокойна и идеально владела собой: создавалось впечатление, что перед этой девчонкой каждый день кто-то падал с обрыва, а потом его чудесным образом спасали.

— Аято сидит там с медсестрой, — вымолвила Сато, поправляя очки. — Ей нужно успокоиться, а он идеально справляется с этой задачей, так что давай оставим их наедине и направимся к автобусам, хорошо?

Мне ничего не оставалось, кроме как послушно кивнуть, и мы вернулись в автобус — в тот самый, на котором приехали, и даже на то же самое место. Куша уже сидел там и при виде меня любезно улыбнулся, по-светски спросив: «Всё нормально?».

— Да, конечно, — я махнул рукой, садясь на место. — Но это было ужасно. Она почти сорвалась вниз, и если бы не Аято…

— Да, действительно, — Кага склонил голову. — Аято для каждого из нас — это настоящее благословение. Я очень рад, что мы знакомы.

Я с интересом покосился на него. Мне казалось, я понял, что именно Куша имел в виду: до появления Аято в жизни чудаковатого учёного не было ни единого просвета. Он являлся одиночкой, оторванным от жизни и интересов сверстников, а Аято умудрился вытащить его из скорлупы, внедрить в компанию друзей, даже отыскал ему невесту, подходящую по взглядам на отношения между полами.

И даже для медсестры он оказался ангелом-хранителем: успеть подхватить человека, оступившегося на краю обрыва, — это крайне смелый и рискованный поступок, ведь она вполне могла стянуть его вниз. Но этого не произошло, все остались живы и в порядке, отделавшись лишь лёгким шоком.

Кстати, насчёт «в порядке»: интересно, как там девочка с астмой, которая закашлялась?

Я наклонился вперёд и, просунув руку в прогал между спинкой переднего кресла и стеной салона, осторожно тронул за плечо сидевшую там Сато. Она обернулась, вопросительно подняв брови, и я тихо вымолвил:

— Что там с первоклассницей, у которой астма? Она ведь так и осталась без помощи медсестры.

Кику улыбнулась и привычным жестом поправила очки.

— Будь спокоен, Фред, — ответила она, скрестив руки на груди. — С ней всё отлично.

И она отвернулась, явно показав этим, что разговор окончен.

Я откинулся обратно на спинку кресла и прикрыл глаза. Экскурсия прошла хорошо: немного стрессово в конце, но всё же в итоге всё нормально, значит — положительно. Муджа-сенсей сейчас в шоке, но после разговора с Аято, таким рациональным, таким стабилизирующим, всё войдёт в проторенную колею.

Интересно, что именно он ей говорил?

Хотя, думаю, распрекрасный Айши всегда подберёт нужные слова, пусть даже и для такой нестандартной ситуации.

Вскорости автобус тронулся с места, и я воспринял это как знак того, что всё точно в порядке.

Дорога назад была куда более скучной: Куша зарылся в свой журнал, а потом начал переписываться с кем-то с помощью смартфона, и не обращал на меня никакого внимания. Я решил использовать это время с пользой и, закрыв глаза, провалился в тёплую негу сна.

Как оказалось потом, меня вырубило довольно основательно: Куша разбудил меня, когда автобусы притормозили у школы, и нас попросили на выход. Зевая и потирая глаза кулаками, я подхватил свою сумку и лениво пошёл к дверям. У Академи школьный совет провёл перекличку — видимо, чтобы удостовериться, что все ученики вернулись из этого прекрасного путешествия, — а потом нас отпустили восвояси. Аято галантно вызвался проводить Муджа до её дома, Ямада Таро захотел присоединиться, но медсестра довольно холодно ответила, что ей хватит и одного спутника. Таро обескураженно застыл на дороге, глядя вслед удалявшимся Аято и медсестре, а его сестра, счастливо улыбнувшись и довольно громко прошептав: «Наконец-то!», схватила брата за локоть и потащила в направлении их дома.

Я же, усмехнувшись, последовал примеру всех остальных и направился в свою крепость, где меня ждали мистер и миссис Джонс, ожидавшие подробнейшего рассказа о моих приключениях в замке и в горах.

И я не собирался их разочаровывать.

***

Вторник с утра порадовал двумя моментами: заметно улучшившейся погодой и шокированным лицом Ямада Таро, который сидел на своём привычном месте во внутреннем дворике школы, но не читал книгу, а уставился вылупленными глазами в никуда. Не удержавшись от искушения, я подошёл поближе, сел рядом и, фамильярно толкнув его плечом, спросил:

— Твой мозг в порядке, приятель?

Таро закрыл рот и повернулся ко мне.

— Фред, я совершенно не понимаю этих женщин, — изрёк он, вернув, наконец, глаза в орбиты.

— Не ты один, — я подмигнул и ухмыльнулся. — Что случилось?

Ямада вздохнул и покачал головой.

— Всё дело в Кине, — он запустил пятерню в волосы. — То есть, в Муджа-сенсей. Знаешь ли, мы очень крепко подружились за последнее время… Ах, кого я обманываю? Ты же сам всё видел… В общем, мы сблизились, и она не возражала против того, чтобы продолжить встречаться после того, как её работа в школе будет завершена, но вчера, после того ужасного случая у обрыва, она перестала со мной общаться, не отвечала на мои звонки вечером, а сегодня с утра заявила, что между нами всё кончено. Я не могу понять, почему? Может, я сделал или сказал что-то не то? Может, я чем-то её обидел?

— Не пробовал задать эти вопросы ей? — невинно поинтересовался я, почёсывая щёку.

— Пробовал, — Таро потупился. — На все расспросы она лишь отмахнулась и сказала, что это решение окончательно, а потом попросила меня уйти.

— Ясно, — я склонил голову, изо всех сил стараясь придать своему тону хоть немного сочувствия. — Отстой, приятель.

— И самое ужасное состоит в том, что она даже не сказала, почему решила порвать со мной отношения, которые толком и не начались! — Ямада повернулся ко мне и всплеснул руками. — Как ты думаешь, Фред, в чём причина?

— Ну… — я поскрёб затылок. — Может быть, то, что она чуть не погибла, помогло ей осознать, что не стоит тратить драгоценное время жизни на свидания со школьником?

Таро обиженно покосился на меня и помотал головой.

— Это прозвучало невероятно жестоко, — сказал он. — Но всё равно спасибо, что выслушал меня.

— Не за что, — я встал с бортика фонтана и отдал ему честь. — Добро пожаловать назад, в нашу компанию, приятель!

И, шутливо поклонившись, я отправился по своим делам. Последние заключались в визите школьного совета, и, о боже, нет, я вовсе не собирался вести себя, как маньяк, просто мне срочно нужно было побеседовать с Аято насчёт дня рождения Куши — он приходился на пятницу, тридцатое мая. Я чувствовал острую необходимость обсудить с моим прекрасным президентом все детали касаемо поздравлений, подарков и тому подобного. Я, конечно, мог принять все решения сам и единолично, но надёжнее — и приятнее — было бы посоветоваться с Аято, который дружил с Кушей и лучше меня знал его характер и вкусы.

В итоге, я просидел в совете почти до самого начала уроков, слушая рассказ Мегами о том, как она съездила в Сорбонну. Куша присутствовал тут же, поэтому мне не удалось обмолвиться с Аято ни словом на тему дня рождения. Но я ни капли об этом не сожалел: само присутствие здесь, в рабочем пространстве моего любимого человека, окрыляло и дарило огромный заряд энергии.

А после этих посиделок, когда я уже пришёл в аудиторию, Мегами пригласила нас к себе домой. И под «нас» имелись в виду я и Масута: мы уже давно не проводили вечера вместе. Я с радостью согласился: мне нравилось видеть, как моя дорогая подруга улыбалась, а в последнее время она делала это всё чаще. И я не мог не признать, что в этом есть заслуга как Аято, так и Каги.

День, как и приличествовало рутинному вторнику, прошёл на редкость спокойно. За обедом к нам снова присоединился Ямада Таро, умудряющийся привнести частичку скуки в любое, даже самое счастливое событие. Но никто против него не возражал; многим из нас он нравился… Точнее, он нравился всем, кроме меня.

А что? Таро был неконфликтным, мягким, вежливым, приятным в общении. Я терпеть его не мог только и исключительно из-за ревности, но, если отвлечься от этого чувства, можно понять, почему характер Ямада угождал всем.

После уроков Мегами извинилась перед Аято за то, что не могла остаться и помочь совету. Мой любимый очаровательно улыбнулся и уверил её, что всё в порядке, и мы втроём отправились в замок Сайко.

Как и всегда, нас отвезли на шикарной машине, нас встретил роскошный дворецкий, нас отвели в помпезную гостиную, где мы по очереди поздоровались с величественным главой клана — самим Сайко Сайшо.

Этот патриарх родился в тысяча девятьсот двадцать втором году и через пару лет готовился перейти в трёхзначный легион, что лично мне казалось вполне возможным, так как старина Сайшо хоть и передвигался в инвалидном кресле, всё же выглядел на редкость крепким и полным жизни дедулей. И пусть он был слегка костлявым, пусть волосы полностью поседели, его глубоко посаженные проницательные глаза блестели так же ярко, как и в двадцать лет.

Конечно, я не знал, каким он был в двадцать; я мог ориентироваться только по старым потрёпанным фото, которые нам показывала Мегами, но даже эти чёрно-белые любительские кадры могли отразить силу личности старшего Сайко.

Я познакомился с ним, когда Мегами впервые пригласила меня к себе в качестве друга, и этот человек напугал меня до чёрта. Правда, я не показал этого, стараясь держаться перед ним уверенно, но всё равно: его внутренняя мощь производила огромное впечатление.

К счастью, он не особо горел желанием общаться с внуками, так что мои встречи с ним были редки. Вот и сейчас он благосклонно принял наши поклоны и удалился прочь на своём высокотехнологичном и ультрасовременном кресле.

Мегами отвела нас к себе — она очень хотела нам показать кадры, которые наснимала во Франции любительской камерой. Мы устроились напротив огромного экрана её компьютера и приготовились наслаждаться видео из одной из самых романтичных стран Европы, но тут нас прервали.

Кенчо вошёл в комнату сестры, даже не потрудившись постучаться или извиниться. Он ступал уверенно, словно являлся хозяином этой жизни, а на лице застыло столь знакомое и отвратительное мне капризное выражение.

— Ты обещала привезти мне Нострадамуса, — выдал он, скрестив руки на груди. — Так где моя книга, сестрёнка?

— Кенчо, ты сам прекрасно понимаешь, что я не могла пересечь границу с антикварным томом, — отрезала Мегами, нахмурившись. — Я подарила тебе современное издание, так что придётся удовлетвориться им. И, к слову сказать, не мешало бы поздороваться с гостями.

Младший Сайко хмыкнул и, прижав одну руку к груди, а вторую отставив в сторону, комично поклонился нам на мушкетёрский манер.

— Господа Тупой и Янки, — вымолвил он, сложив ладони в молитвенном жесте, — я просто не помню себя от восторга из-за встречи с вами! Можно автограф?

Мегами покраснела и потупилась. Масута грозно сдвинул брови у переносицы и укоризненно помотал головой. Я же, верный прозвищу «Янки», данному мне этим мелким тощим таракашкой, привык не рефлексировать, а действовать, поэтому быстро подошёл к нему, порывисто схватил за тонкое запястье и, слегка выкрутив, поволок к двери. Кенчо даже не успел испугаться: всё было проделано в одно мгновение. Толкнув створку ногой, я поддал этому мелкому негодяю разгон со словами: «Получи мой автограф!». Он со сдавленным полуписком-полустоном впечатался в противоположную стену и неловко осел на пол.

— Вот тебе один бесплатный урок от старшего товарища, ничтожество, — с нежностью в голосе произнёс я, отряхивая ладони одну о другую. — Не обижай сестру, не унижай её, тогда и не будет таких автографов. Понятно?

Не дожидаясь его ответа, я плотно закрыл дверь и вернулся к друзьям. Ни Мегами, ни Масута ничего не сказали, верные этой дурацкой японской традиции не замечать того, в реакции на что они не уверены.

Мы посмотрели несколько милых мини-фильмов, которые сняла Мегами, поболтали за огромным чаном картошки-фри, обсудили подарки для Куши, а потом разошлись.

Мы с Масута отправились домой и медленно шли вдоль солнечной дороги и переговаривались о разных мелочах. Мой дорогой друг пока отдыхал от соревнований, но это вовсе не означало, что он прекратил тренировки или хотя бы снизил свою активность. Напротив, он со своими подопечными из клуба боевых искусств начал практиковать бои с тенью на свежем воздухе: они всем коллективом уходили в традиционный садик, который был разбит напротив пристройки с печью, и до вечера отрабатывали удары.

— Нет ничего лучше физической активности вне помещения, — Масута несколько раз кивнул в такт своим словам. — Воздухообмен идёт интенсивнее, не говоря уже о вентиляции лёгких и испарениях вредных веществ с кожи. Асу Рито тоже со мной согласна — она собирает своих каждое утро, чтобы пробежаться перед занятиями. Это бодрит и укрепляет иммунитет, но лично мне кажется, что для только что очнувшегося ото сна организма это большой стресс.

— Думаю, это зависит от предпочтений каждого, — пожал плечами я, пиная мелкий камушек, одиноко лежавший на ровном асфальте. — Кто-то наиболее активен утром, кто-то — днём. А есть и такие, как Асу Рито, которые активны двадцать четыре часа в сутки.

— Это верно, — Масута усмехнулся. — Она молодец, даже её тётя это отмечает.

— Её тётя? — я вопросительно посмотрел на друга. — А, точно. Киоши Тайсо-сенсей.

— Да, — кивнул Масута. — Думаю, Асу ждёт блестящее спортивное будущее.

— Скорее всего, — согласился я. — А вот с личной жизнью плоховато. С того скандала между ней и Ямада Таро ничего не изменилось, так?

Будо помотал головой; между бровей у него залегли складки.

— До сих пор не могу этого понять, — медленно проговорил он, останавливаясь у светофора. — Асу довольно сильно задела Ямада, оскорбив и обидев его сестру… Вряд ли они когда-либо помирятся, ведь Таро до сих пор даже не разговаривает с ней. Да и вообще, все возлюбленные покинули его одна за другой; может, на нём какое-то проклятие?

========== Глава 23. Проклятие. ==========

Слова Масута заставили меня замереть прямо посреди дороги, и, если бы он не взял меня за локоть, я бы рисковал попасть под колёса проезжающих автомобилей.

Эта его фраза меня взбудоражила. Нет, я, конечно, успел заметить определённую закономерность, но, когда подобное произносит другой человек, эта информация осознаётся по-новому.

Осана Наджими, Руто Ока, Мида Рана, Асу Рито, Амаи Одаяка, Муджа Кина… Действительно, все эти дамы испытывали чувства по отношению к Ямада Таро.

И что произошло? Они все покинули его — немного по-разному, но всё же так оно и было.

Осана Наджими увлеклась другим, и они начали встречаться. Ока погибла при падении в результате несчастного случая. Мида Рана готовилась выйти замуж за нашего невзрачного библиотекаря. Асу Рито оттолкнула Таро от себя своими поступками, которые были совершенно ей не свойственны. Амаи… Амаи была отравлена. А Муджа Кина — самый недавний роман Ямада — вдруг резко оборвала их связь, ничего не объяснив, и случилось это после счастливого спасения её жизни на экскурсии.

Я опустил голову, стараясь внимать тому, что говорил Масута, но не мог: вопреки моей собственной воле мне в голову лезли совершенно ненужные мысли.

Аято пришла в голову идея свести Осана и Таниши.

Коки Рюсей начал разговоры о больнице с привидениями, и совсем незадолго до этого я подслушал их разговор с Аято в туалете. Ока решилась на эксперимент в основном из-за свидетельства Коки.

Библиотекарь Оэ был весьма дружен с Аято — я однажды видел, как наш лучший ученик помогал расставлять ему книги по категориям. Аято, пользуясь полным доверием Оэ, вполне мог свести его и Мида.

Асу написала не особо приятный текст лекции. Эти опусы проходили проверку в школьном совете, и Аято в теории мог его видеть и даже подменить.

Что же касалось Муджа…

Я наморщил лоб, вспоминая порядок вчерашних событий. Сначала закашлялась эта первоклассница, потом Сато побежала искать медсестру, затем раздался крик, я бросился по узкому выступу за скалу и застал лишь самый конец этой драмы. Аято всё это время был вне поля моего зрения, и я не знал, куда он подевался, но он уже был за скалой тогда, когда Кику позвала Муджа.

Где он был? Отправился следить за Таро и Киной, а потом…

А что потом? Столкнул Муджа, а потом её же и спас? Очень вряд ли, ведь там присутствовали и Таро, и Кику; он же не мог на их глазах швырнуть Кину с обрыва!

Значит, вся эта чушь, которая полезла мне в голову, несущественна, и мне нужно как можно быстрее об этом забыть.

Я усмехнулся и тут же подобрался, украдкой глянув на Масута, но мой дорогой друг даже не заметил эту оплошность, продолжая вдохновенно вещать про прекрасное додзё в Киото. Я же, угукнув в одну из пауз его восторженных речей, снова принялся размышлять об Аято и сложившейся ситуации.

Надо же, чересчур хорошо развитая собственная фантазия чуть не привела меня в тупик, заставив подозревать собственного любимого человека. Я чуть было не выставил его коварным убийцей и психопатичным маньяком — это его-то, самого великодушного и сочувствующего человека на земле!

Наверное, мне стоит поменьше увлекаться всей этой детективной чепухой и серьёзно задуматься о собственном будущем.

Интересно, в японские школы полиции принимают иностранцев?..

Тряхнув головой, я повернулся к Масута: самое время было вспомнить о манерах и послушать, что же мой дорогой друг хотел мне сказать.

Домой я вернулся в прекрасном настроении, хотя трагедия с Амаи время от времени тревожила мою душу. Зато родители уделяли мне больше внимания, чем когда бы то ни было, и мы добили старину Джерри Даррелла под два литра колы и четыре гавайских пиццы с дополнительным сыром.

А потом малыш Фредди отправился на боковую, и ему приснилась его свадьба с Аято — со смокингами, цветочной аркой, кольцами и длиннющим белым лимузином с красивой надписью «Молодожёны» на заднем бампере и дюжиной разноцветных воздушных шариков.

***

В среду вернулась старая добрая Секине-сенсей, и школьная жизнь пошла по накатанной. Мы писали пробные тесты и контрольные, беседовали друг с другом, занимались в клубах — словом, вели безыскусную жизнь старших школьников — ту самую, которую так любит романтизировать кинематограф.

Мысли об Амаи и её ужасной гибели всё ещё посещали меня, но уже не так часто. Жуткие картины слегка потускнели в моей памяти, и рана постепенно затягивалась. Я планировал как-нибудь зайти в христианскую церковь и помолиться за душу моей одноклассницы, чтобы ей было легко на небесах, а также очистить свою собственную душу.

Конец мая и начало июня были довольно напряжёнными для всех старших школьников в Японии: мы готовились сдавать экзамены, и учителя — каждый из них — задались целью натаскать нас как следует.

Киоши Тайсо — бывшая олимпийская чемпионка по плаванию, тётя Асу Рито и по совместительству наш преподаватель физкультуры — принимала у нас нормативы, заставляя всех бегать, подтягиваться, отжиматься — в общем, демонстрировать все способности своего бренного тела. Как и племянница, она предпочитала занятия на свежем воздухе и не особо жаловала наш огромный и прекрасно оборудованный спортивный зал. Там мы проводили уроки только в холодное время года или в дождь, причём изморось за дождь не считалась.

Ещё у нас на территории Академи имелся бассейн, но пользоваться им разрешалось только на дополнительных занятиях. В тёплое время года по четвергам члены спортивного клуба плавали там с утра и после уроков.

Остальные преподаватели не уступали Киоши-сенсей: они тоже исполнились целью уничтожить нас и много задавали на дом, а также нещадно спрашивали на занятиях.

В пятницу — в день рождения Куши — на стенд повесили новый месячный табель успеваемости. Разумеется, Аято, как и всегда, занимал там своё привычное почётное место. Я тоже расположился там же, где и в прошлый раз — довольно высоко для иностранца, так что с оценками у меня было всё прекрасно.

А вот у Ямада Таро дела шли не так хорошо: он ушёл на целых десять позиций вниз и был расстроен этим, что неудивительно: примерные японские школьники должны хорошо учиться, чтобы стать впоследствии достойными примерными японскими взрослыми. За обедом он пожаловался нам на это, и Аято моментально предложил ему решение проблемы.

— Я могу позаниматься с тобой, — предложил мой прекрасный возлюбленный, размешивая палочками свою порцию лапши.

— Но ты же на класс младше, Аято, — резонно заметил Ямада. — Мы проходим разные темы.

— Это неважно, — Аято улыбнулся, посмотрев на Таро с нежностью, которая резанула меня по самому сердцу. — Я могу изучить нужные материалы…

— Тебе это будет слишком напряжно, — вмешался я. — Куда логичнее, чтобы с Таро позанимался его одноклассник, так что я предлагаю себя.

Аято перевёл взгляд на меня. Его чёрные глаза смотрели внимательно и изучающе, проникали в самую душу. Казалось, что он видел меня насквозь, и это смущало и волновало одновременно.

— Ты прав, Фред, — спокойно вымолвил он. — Тебе и вправду будет куда сподручнее позаниматься с Таро. Если тебя не затруднит, конечно.

Я заверил его, что с восторгом проведу время с Ямада, про себя подумав, что общество такого скучнейшего человека, скорее всего, вгонит меня в ещё большую тоску, чем уроки.

Мы договорились встретиться в библиотеке после занятий и на этом продолжили трапезу в тишине, а в конце дня, как и условились, пошли вместе в книгохранилище.

— У меня хромают точные науки, — сообщил мне Ямада, смущённо теребя собачку молнии на школьной сумке. — Я был бы тебе очень признателен, если бы ты позанимался со мной алгеброй — я многого не понимаю в последней теме.

— Не вопрос, приятель, — я деловито прошёл к одной из парт у окна. — Присаживайся. Сейчас начнём веселье.

Таро кротко и послушно приземлился на стул, я примостился рядом. Мы извлекли наши учебники и тетради и погрузились в дебри формул и задач.

Ямада Таро оказался одним из тех людей, которым нужно время для того, чтобы усвоить материал. Он вовсе не был дурачком, просто стресс от последних дней сказался на нём и его умении концентрироваться. Несколько раз прослушав мои объяснения, он смог совершенно спокойно решать задачи самостоятельно. На всё это у нас ушло около двух часов, и Ямада, благодарно кивнув мне, сказал, что теперь он почувствовал себя более уверенно.

Я улыбнулся ему, пожелал удачи, и мы вышли из библиотеки. Тут наши пути разошлись: Таро пошёл вниз, мой же путь лежал наверх: на третий этаж, в помещение научного клуба.

Кага Куша отличался эксцентричностью во всём, и деньрожденческий декор комнаты кружка это только подтверждал. Когда я пришёл туда, Франсуа как раз заканчивал развешивать животных, сделанных им же из длинных воздушных шаров — тех самых, которые обычно используются на детских праздниках.

Стол, который стоял посреди помещения, был очищен от агрегатов, колб и всего прочего научного завала и покрыт клеёнчатой скатертью в клетку. На нём уже стояли угощения, заказанные именинником в местном ресторане, а также какое-то странное приспособление, которое устрашающе гудело.

— Мини-кофемашина, — прокомментировал Куша, заметив направление моего взгляда. — Воспринимает голосовые команды, так что можешь попробовать.

Пробовать я не стал, вместо этого сел на один из свободных стульев рядом с Мегами и начал наблюдать за хозяином торжества, который наводил последние штрихи, метаясь по всей комнате и явно мешая Франсуа. Робот не роптал, просто искусно объезжал своего создателя и продолжал свои роботовы дела, флегматично разнося вещи, расставляя закуски и наводя порядок. Девчонка, состоявшая в научном клубе, разжала челюсти только для того, чтобы поздороваться и сказать, что её фамилия Ацуи, а потом отошла к окну и начала развешивать весёленькие гирлянды с надписью «С Днём Рождения!».

К моему огромному разочарованию, Аято попросил у Куши разрешения привести на торжество Таро, получил согласие (вкупе с жутковатой улыбкой) и тут же убежал прочь. Через несколько минут он вернулся — раскрасневшийся, счастливый, приведший за собой обоих отпрысков Ямада.

— Едва успел перехватить Таро и Ханако у самых ворот, — сообщил Аято, подводя обоих незваных гостей к столу. — Как хорошо, что мы все здесь собрались!

Я выдавил из себя улыбку, хотя в глубине души отнюдь не разделял его восторгов: мне хотелось провести время без этого тюфяка и его сестрички, и дело обстояло не только в Аято: они напоминали мне о трагедии с Амаи.

Но оба Ямада, в отличие от меня, уже и думать забыли об Одаяке: они радостно смеялись, веселились, глядя на Франсуа, угощались за столом, подпевали музыке, которую робот то и дело включал. Я пытался не осуждать их: было же понятно, что они изо всех сил пытались забыть, как и я, впрочем, и не их вина, что им это, в отличие от меня, удалось.

Для меня день рождения прошёл скучно: я сидел на своём месте и поглощал заботливо заказанные Кушей вкусности, сказал ему пару банальностей про прекрасное чистое будущее и первым распрощался, даже не дождавшись Аято.

Не знаю, почему, но на душе было мерзко. Три месяца назад я начал новый учебный год в старшей школе — последний для меня, — и я был полон надежды, стремления ввысь, счастья…

Однако уже к концу мая две мои одноклассницы скончались — две девочки, которые имели полное право продолжать жить. Но два жутких несчастных случая, вернее, один несчастный случай и одно убийство руками другого человека, прервали их земной путь. Меня трясло от ощущения вопиющей несправедливости происходящего, но я ничего не мог поделать, особенно если учесть, что я сам участвовал в сокрытии смерти Амаи.

Выйдя из школы, я лениво побрёл по улице, мечтая как можно скорее завершить этот день. Наверное, зря я ушёл с праздника: возможно, там я бы смог поднять себе настроение, но теперь уже поздно о чём-либо говорить. Оставалось надеяться на то, что стены родного дома смогут как-то вылечить меня от тоски.

К сожалению, отец и мать пока ещё не вернулись домой: очень часто в конце месяца они задерживались на работе, усиленно стараясь всё успеть, и зачастую это у них даже получалось. Но в такие дни я оставался предоставленным самому себе и обычно не возражал против этого, ведь являлся уже большим и самостоятельным мальчиком.

Но сегодня — именно сегодня — мне нужно было понимание, поддержка.

Войдя в пустую квартиру и небрежно сбросив обувь, я направился прямиком в свою комнату. В планах было: сытно поесть что-либо, завалявшееся в холодильнике, посмотреть кино, вымыться и лечь спать пораньше.

И напротив каждого из них к десяти часам вечера можно было смело ставить галочку.

========== Глава 24. Далеко идущие планы. ==========

Суббота стала для меня намного бодрее пятницы. Во всяком случае, она началась без проблем и приключений: я провёл прекрасную ночь, видел чудесный сон про Аято и чувствовал, как душевная рана от ужасной гибели Одаяки начала постепенно затягиваться.

Кроме того, в понедельник нам предстоял первый экзамен, и все учителя синхронно задались целью подготовить нас так хорошо, как только могли. В итоге, к обеду я успел так устать, что всерьёз размышлял о том, чтобы впервые в жизни прогулять занятия. Специально озвучив это вслух, я насладился тем, как Аято принялся меня отговаривать и вместо побега посоветовал мне взять дополнительную порцию риса с угрём, что я и сделал.

За столом наша компания снова собралась в своём несколько расширенном составе, и Ямада Таро поделился ужасающе скучным рассказом об отдыхе на Окинаве. Он вещал своим спокойным и отчего-то безумно раздражающим голосом о том, как же чудесно всё было, какая там прекрасная природа, какие чудные развлечения… Я усиленно ел свой рис и молился про себя, чтобы он заткнулся. Аято же, напротив, наслаждался каждым звуком, производимым Таро, и слушал его внимательно, как будто тот изрекал безумно мудрые мысли.

Во время разговора заскучали все, кроме Аято и Ханако: Мегами всё чаще косилась в сторону двери, Масута понуро пил свой чай, Сатовозилась со своим телефоном, держа его под столом, а Куша уставился в потолок и беззвучно шевелил губами. В общем, чёртов Ямада чуть ли не погрузил нас в коллективный сон, и только мой прекрасный Айши и младшая сестра Таро продолжали в восхищении внимать каждому слову. Когда бесконечный рассказ наконец-то завершился, каждый из нас, с трудом сдержав вздох облегчения, поднялся и чуть ли не ринулся к этажерке, на которую ставили подносы.

Уроки после большой перемены были не менее интенсивными: Учимару-сенсей изо всех сил старался впихнуть в наши головы максимум информации за рекордно короткий промежуток времени, а Мацуока-сенсей строчила новыми стереометрическими задачами, как пулемёт. К вечеру я чувствовал себя, как та тряпка, которой Аято вытирал пыль в кладовой: вялым, серым, покрытым катышами и без костей. И только небольшой отдых в клубе и последующее возвращение домой вместе с любовью моей жизни несколько скрасило этот последний день весны.

А в воскресенье наступило лето, и я полдня провалялся дома, потому что никак не мог найти сил встать с кровати, а когда всё-таки сделал это, уже пришло время обеда. Мне хотелось сходить к вокзалу и увидеть Аято, но в то же время одна мысль о том, чтобы выйти из дома на улицу, к людям, вызывала у обычно экстравертного меня тихий ужас. Этого было достаточно для того, чтобы насторожиться, и, переборов себя, я оделся, пригладил волосы пятернёй и отправился в Синдзё — ближайший к Буразе и Шисуте крупный город.

Здесь в избытке имелось всё, чем могли похвастаться мегаполисы: и линии метро, и развитая сеть общественного транспорта, и небоскрёбы, и огромные торговые центры, но я искал нечто совершенно другое, и это «другое» притаилось в восточном округе Синдзё.

Церковь святого Себастьяна была маленькой, белой, аккуратной и единственной в этом районе страны. Сюда ходили все христиане — неважно, католики, простестанты, лютеране… Тут, в этой стране, разницы между ними вообще не делали, считая, что раз человек верил в Иисуса, то его стоило называть «христианином», — очень логично.

В детстве в Вашингтоне я был воспитан в католической вере, но тут стал, соответственно правилам, христианином. Было время, когда я вместе с родителями ездил сюда каждое воскресенье и усердно молился, чтобы противные японские дети отрастили себе сердце и перестали мучить белого друга (из плоти и крови, а не из фаянса), но этого так и не произошло.

Со временем потребность в близости к Господу слегка поистёрлась, а потом и вовсе отпала, но путь к церкви я, слава богу, запомнил. И сейчас, сидя на деревянном жестком кресле, я привычно сложил ладони и вознёс свои мольбы наверх — туда, где их точно услышат.

Пусть душа Амаи будет упокоена… Пусть Цубурая Шоку — тот, кто лишил её жизни, — понесёт заслуженное наказание… Пусть у Аято и отпрысков Ямада всё будет хорошо… И пусть Айши полюбит меня…

— Не ожидала тебя здесь увидеть, — резкий женский голос с чёткой дикцией, раздавшийся у самого уха, заставил меня подпрыгнуть на месте. — Хотя, если подумать, всё логично: белые молятся своим богам, когда им что-то нужно.

Я повернул голову и с открытым ртом уставился на нарушительницу спокойствия — такую знакомую мне и в то же время такую далёкую.

Сайко Юкина внешне совсем не изменилась — всё такая же моложавая, с королевской осанкой и длинными ухоженными волосами, струившимися по спине, как водопад. Она осталась верна и своему стилю, выбрав для церкви довольно скромное чёрное платье с тонкой белой полосой сбоку, чёрные туфли на плоской подошве и небольшую шапочку на манер кардинальской вроде тех, которые носили в двадцатые. В руках она держала элегантную крокодиловую сумочку, на ручке которой был завязан газовый серый шарф.

— Что делаешь здесь, Фред Джонс? — спросила она по-английски, склонив голову набок.

— Это церковь, — ответил я, отведя взгляд. — Не нужно особой причины для того, чтобы находиться здесь, мэм.

— Вот как, — Юкина наклонилась вперёд, перейдя на родной язык. — А мне кажется, тебя сюда привело какое-то конкретное дело… Но, наверное, мне не стоит слишком любопытствовать, верно?

Я искоса посмотрел на неё и вздохнул, решив не отвечать. Юкина, видимо, этого и ожидала: она устроилась в соседнем кресле поудобнее и откинулась на жесткую спинку, скрестив руки на груди.

— Когда-то давно отец крестил нас, — вымолвила она, задумчиво глядя вперёд — на Иисуса, распятого на кресте за грехи своего народа. — Тогда это было остромодно: стать христианином, знаешь ли. Многие члены высшего общества, ну, или те, кто себя к нему причислял, перешли в эту веру, и Сайшо был одним из первых — он вообще во всём любил бывать первым. Нам было по шесть лет, и мы страшно боялись того, что этот бог сможет узнать все наши тайны, но потом отец тихо сказал нам, чтобы мы перестали трястись, потому что никакого бога нет. Представляешь себе, Фред Джонс? Бога нет!

Юкина ахнула и всплеснула руками, и я невольно вспомнил, что она много лет прожила в Италии и, возможно, там приобрела эту привычку, которую я помнил со времён детства в Вашингтоне: мы жили недалеко от «Малой Италии», и каждая женщина там совершала такой жест по крайней мере раз в десять минут.

— Ты можешь представить себе, каков лицемер? — Юкина сжала ручку сумочки длинными пальцами с ухоженными ногтями, покрытыми кроваво-красным лаком. — Он сам ни на минуту не верил в этого бога, но стоял в самой крупной христианской церкви нашей страны с почтительно опущенной непокрытой головой и всем своим видом демонстрировал, как ему близки христианские ценности! Уже тогда ему было плевать на нас всех, но мы-то об этом не знали, ведь мы были просто кучкой маленьких детей, которым не хватало любви. Мы стремились получить от него хотя бы одно доброе слово, хотя бы тень улыбки, но тщетно: мы могли только барахтаться там, как головастики в луже! Он умел манипулировать людьми, о, да, он был просто прирождённым кукловодом, как иначе ему удалось…

Юкина запнулась и, внезапно успокоившись, посмотрела на меня.

— Я недавно с самолёта и всё ещё нервничаю, — хихикнула она, положив холёную ладонь на грудь. — Как там молятся, Фредди?

— Как вам угодно, — я широко улыбнулся. — Суть в том, чтобы обращаться к богу и оставаться скромной.

И с этими словами я резко встал со стула и направился в сторону распятия. Что-то мучило меня, что-то, связанное с этой женщиной, но я никак не мог уловить, что конкретно. Но мне было просто жизненно необходимо побыть подальше от неё и помолиться.

Перекрестившись, я сложил руки и, прикрыв глаза, беззвучно зашептал полузабытые слова. Искренне взывая к отцу небесному, я раз за разом повторял свои прошения.

От внезапной тяжести чужой руки на плече я вздрогнул и обернулся, намереваясь вежливо, но твёрдо попросить Юкину оставить меня в покое. Но позади стояла вовсе не Юкина; я увидел высокого и худого пастора в сутане. На его невозмутимом, как у многих азиатов, лице выделялись проницательные глаза, но, кроме них, в его внешности не имелось абсолютно ничего примечательного: нос картошкой, тонкие губы, редкие чёрные с проседью волосы, зачёсанные с высокого лба… Такие лица можно в изобилии встретить на улицах Японии.

— Ты хочешь о чём-то поговорить, сын мой? — спросил священник, пристально глядя мне прямо в глаза. — Я чувствую, что твоя душа болит, но не смогу помочь, пока не услышу причину этой боли от тебя самого.

Я во все глаза уставился на него. Просто поразительно: я искал избавления — и вот оно, прямо у меня под носом: святой отец предлагал мне желаемое облегчение.

Почти не осознавая, что делал, я молча кивнул. Священник повторил моё движение и семенящей походкой направился к исповедальне в самом углу помещения. Я тенью побрёл за ним, скрылся в тесном помещении, похожем на камеру, и неразборчиво прошептал:

— Простите меня, святой отец, ибо я грешен.

— Покайся, сын мой, — глухо и размеренно вымолвил священник.

Я набрал полную грудь воздуха и начал говорить…

***

Как всё-таки прекрасен мир!

Первый понедельник лета оказался прекрасным, солнечным деньком, и даже экзамены не могли омрачить моего прекрасного настроения.

Вчера после исповеди я приехал в родные пенаты и с вокзала зашёл в «Мир карри», потому что решил подкрепиться, и только по этой причине. Мне повезло: Аято работал там, и, приняв у меня заказ и почти моментально поставив его передо мной, он с милой улыбкой спросил меня, почему я такой радостный.

— В последнее время ты так редко смеёшься, Фред, — посетовал он, прижав большой круглый поднос к груди. — Очень отрадно видеть столь разительную перемену за такой короткий срок.

— Тому весьма простая причина, приятель, — я пожал плечами. — Только что был в церкви и облегчил душу на исповеди.

Глаза Аято расширились, а пальцы, сжимавшие края подноса, напряглись и побелели.

— Ты рассказал всё? — шёпотом спросил он, наклоняясь ко мне почти вплотную.

— Можно не волноваться, — я махнул рукой и начал смешивать ароматный соус карри с рисом. — Тайна исповеди нас страхует, если что.

Аято закусил губу и нахмурился.

— Поговорим завтра, — вымолвил он, распрямившись.

Что ж, завтра настало, и это оказалось сегодня, второго июня. Поздоровавшись с Киоши-сенсей, я вбежал в здание школы, напугав какую-то первоклассницу, переобулся и направился к кабинету совета. По-хорошему, мне нужно было готовиться к экзаменам, но я решил, что у Аято ко мне важное дело, так что учёба вполне потерпит.

Он сидел там, за своим столом, задумчиво читал какие-то бумаги, но отвлёкся и поднял голову, как только я показался на пороге. Я хотел постучаться в открытую дверь, но Аято заметил меня раньше и жестом пригласил войти.

Я подошёл к его столу и развёл руками, проговорив:

— Я в твоём полном распоряжении.

Без тени улыбки Аято кивнул и указал мне на один из стульев, стоявших у большого стола. Я послушно сел, поставив сумку на пол; Аято же занял место напротив.

— Буду честен, — начал он, — твоя история про исповедь несколько выбила меня из колеи.

Покачав головой, я подался вперёд и быстро заговорил:

— Поверь, приятель, тут нечего бояться: священники скованы тайной, они давали клятву, так что святой отец ни за что и никому не расскажет о том, что я ему поведал. И вообще, я не назвал ни одного имени, так что он не узнает, о ком я.

Аято поднял руку, и я тут же осёкся.

— Фред, я вовсе не собирался ругать или упрекать тебя, — мягко вымолвил он. — Просто мне хотелось обратить твоё внимание на то, что это было несколько непродуманно.

Я криво улыбнулся и пожал плечами.

— Я понимаю, что тебе это было просто необходимо, — Аято потянулся через стол и неожиданно накрыл своей ладонью мою. — Гибель Одаяки оказалась для тебя суровым испытанием, но ты молодец — сам нашёл себе лекарство от хандры и депрессии.

И он слегка сжал свои длинные пальцы. Моментально дрожь пробежала по всему моему телу, словно от его руки исходил мощнейший электрический заряд. Приятное ощущение в животе всё нарастало и нарастало, и я с изумлением понял, что это и есть те самые хрестоматийные бабочки.

Надо же, а я думал, что эта метафора далека от реальной жизни…

— Ни о чём не волнуйся, — прошептал Аято, чуть наклонившись вперёд. — Как ты и сказал, священник скован тайной исповеди, так что он ничего никому не скажет. Что же касается нас с тобой, то знай: у тебя всегда есть и будет моя поддержка.

Слова его были дружескими и тёплыми, но этот шёпот, то, как близко он находился от меня, да ещё и прикосновение его ладони… Ощущения невероятной силы накрывали меня, как цунами, и я понимал, что долго так не продержусь: либо упаду в обморок, либо опозорюсь. И ещё неизвестно, что хуже.

Вдруг Аято резко отстранился и посмотрел на дверь, и это помогло мне немного прийти в себя. Я прикоснулся ладонью к пылавшему лбу и с удивлением почувствовал капли пота. Странно: в такую рань жара ещё не успевала разгуляться, и на улице стояла довольно свежая и бодрящая погода, как и в кабинете совета, где было открыто окно. Видимо, меня бросило в испарину по причинам не внешнего, а внутреннего характера.

Эх, Фредди, тебе нужно научиться владеть собой получше.

Отдышавшись, я тоже повернул голову в сторону входа, чтобы увидеть, кто же нас прервал. На пороге стояла Сато с ноутбуком под мышкой; она смотрела прямо на меня с довольно ехидным выражением лица, но, как только наши взоры встретились, тут же вполне благодушно улыбнулась.

— Я могу прийти попозже, если вы заняты, — произнесла она, склонив голову набок.

— Нет, нет, всё в порядке, — я взял сумку с пола и порывисто встал, прижимая её к себе. — Мне всё равно надо готовиться к экзаменам… Так что… Бывай, приятель!

Я пулей вылетел из совета, по пути обогнув Сато, и ринулся к лестнице. Добежав до третьего этажа, я молнией влетел в уборную, заперся в кабинке и, повесив сумку на крючок, быстро расстегнул брюки.

Я позволял себе такое уже во второй раз, и опять виной этому оказался Аято.

Мне хватило нескольких минут, и я привалился плечом к одной из боковых стенок кабинки, кусая губы, чтобы наружу не вырвалось ни единого стона. Дрожь прошла по всему телу один раз, другой… А потом всё закончилось — резко, моментально. Я застегнул брюки, быстро вытер все следы своей активности и, выйдя из кабинки, тщательно вымыл руки.

А потом, взяв сумку, я направился в аудиторию — мне и вправду нужно было подготовиться к экзаменам, и теперь, когда в голове царила приятная пустота, я мог отдаться этому полностью.

========== Глава 25. Экзамены. ==========

Первым уроком у нас шла алгебра, и этого теста я боялся довольно сильно — как и все остальные, впрочем. На место Амаи посадили одну из сестёр Басу — Басу Сакю. Она носила необычайно длинные волосы, не желала их заплетать, поэтому довольно часто её роскошные космы падали мне на край стола. Но, в целом, я был доволен: чем меньше напоминаний о трагедии, тем лучше.

Экзамен я, по своим собственным ощущениям, написал неплохо, но проверять ответы не стал: я никогда этого не делал, так как сие действо вгоняло меня в жуткое уныние. Вместо этого я подошёл к окну в ожидании следующего тестирования: часть его приходилась на время до обеда, часть — после.

За трапезой я встретился с людьми, которые стали для меня настоящими друзьями (кроме брата и сестры Ямада — с ними меня роднила разве что общая психологическая травма), а после обеда снова направился в аудиторию.

Экзамены шли всю неделю, и каждый день был как две капли воды похож на предыдущий: тест — обед — тест — домой. Клубная активность на это ответственное время была отменена, поэтому в конце дня мы направлялись домой слишком уставшие, чтобы делать что-либо ещё.

Мучение закончилось только в субботу — седьмого числа. Мы написали последнюю работу и с ощущением огромного облегчения разошлись по домам с тем, чтобы провести предстоящее воскресенье в попытках восстановить свою психику.

А девятого жизнь снова вошла в проторенную колею.

Я шёл в школу, исполнившись планами сблизиться с Аято ещё больше. Мне казалось, что пора уже начинать завоёвывать хозяина моего сердца, ведь иначе Ямада Таро перехватит его у меня, и тогда все мои прекрасные мечты рухнут.

Начать операцию «Кампания «Лямур» я решил немного нестандартным образом: через свои профессиональные (или полупрофессиональные) навыки.

Как и все японцы, Аято любил и ценил красоту окружающего мира, и я собирался показать ему, как качественно я умел её запечатлевать. Так что первым делом с утра я направился в свой родной клуб — накануне я по рассеянности оставил свою верную камеру там. Не спеша поднимаясь по лестнице, я улыбался, думая про себя, как покажу Аято, насколько прекрасным может быть мир на фото — ничуть не хуже подлинного, а порой даже лучше.

Завернув за угол коридора, я замер и нахмурился: двери моего клуба были распахнуты настежь.

Конечно, само по себе это не являлось странным, если не учитывать, что в такую рань никто из моих ребят ещё не приходил. А на выходные двери всегда стояли притворенными — за этим строго следили.

Я медленно приблизился к дверям и изумлённо поднял брови, услышав голоса: в помещении кружка кто-то находился!

Эти люди разговаривали. Они старались приглушить голоса, но сейчас, в такое мёртвое время, в школе не было ни души, поэтому я слышал каждое слово и, более того, узнал обеих беседовавших.

— Я же говорила тебе, — голос Ториясу так и сочился сахаром. — Он простой, одномерный человек, и все его реакции тоже предсказуемы. И теперь, когда экзамены позади, можно использовать то, что мы узнали, как она и сказала.

— Это верно, — твёрдо ответила Берума, — Только стоит поспешить, пока нас не обнаружили: из-за этих экзаменов мы и так отстали от плана.

— Тут я с тобой не соглашусь, — в сладком говорке Акане явственно зазвучало что-то змеиное. — Спешить ни в коем случае нельзя — Айши слишком ловок, и он сможет воспользоваться даже малозаметным просчётом противника.

— Но вероятность такого просчёта ничтожна, — радостно произнесла Берума, — ведь мы обложили его со всех сторон. Только это получилось довольно дорого, даже несмотря на её помощь, так?

— Ну, да, — откликнулась Ториясу. — Хорошо ещё, что я успела сделать себе копию ключей, которые полагаются каждому члену школьного совета! Думаю, вскоре Айши заметит, что его бюджет… Как бы это сказать? Претерпел некоторые изменения.

— Но тебя не поймают? — обеспокоенно спросила Берума. — Он ведь не дурак; он может сообразить, что за кражей стоишь ты.

— С чего это? — усмехнулась Акане. — Я уже давно не участница совета. Ключи свои я сдала вместе с повязкой, так что ко мне не подкопаешься. Кроме того, в сейфе я оставила платок Широми — у неё есть идиотская привычка вытирать руки не бумажными полотенцами, а этим кусочком ткани. Эта улика моментально укажет на неё, потому что эта её особенность известна всем, особенно совету. Кроме того, она раньше уже прибирала к рукам то, что ей не принадлежало, так что никто не будет сомневаться, что виновница — она. А пока совет будет разбираться с этим, мы прижмём Айши к стене. И — подумать только! — это всё благодаря одному тупому американцу и его неумению справляться с испытаниями!

Я ударил кулаком по стене и резко шагнул вперёд, замерев в дверном проёме. Обе девочки повернулись ко мне и с ужасом уставились на моё лицо, на котором явно застыло не самое дружелюбное выражение.

— Привет, подруги, — насмешливо проговорил я, скрестив руки на груди. — Так что там насчёт «тупого американца»? Интересно, я его знаю?

Берума прижала ладонь ко рту и подалась назад. Акане же смогла собраться и овладеть собой куда быстрее — сказывалась мерзкая лицемерная натура. Она улыбнулась и склонила голову набок со словами:

— Фред, ну почему ты склонен всё принимать на свой счёт? Мы говорили вовсе не о тебе.

— Ага, верно, — я шагнул вперёд и прикрыл за собой дверь. — У нас в школе учится ещё один американец, который дружит с Аято. И как только я мог о нём забыть?

Ториясу вздохнула и передёрнула плечами. Этот жест сводил с ума почти всех парней в Академи, но только я никогда не входил в их число, потому что видел эту стерву насквозь.

— Что вы обе задумали? — вопрошал я, переводя взгляд с одной девочки на другую. — Немедленно отвечайте, не то всем станет известно про кражу в школьном совете!

Берума ойкнула и растерянно посмотрела на свою сообщницу. Последняя же с каждой секундой становилась всё более спокойной и ехидной. Улыбнувшись, она протянула:

— А я буду всё отрицать. И кому, по-твоему, поверят: мне или истеричному иностранцу?

Я скрежетнул зубами и процедил:

— Кто знает, Ториясу. Твоей репутации и так был нанесён урон, поэтому я бы на твоём месте не высовывался.

Акане подняла брови и посмотрела на Беруму, замершую в дальнем конце помещения. На несколько секунд воцарилась тишина, а потом Акане вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Что же мне делать?! — простонала она. — Я… Я не знаю, как мне поступить!

Я опешил. Как и многим парням, мне было просто невыносимо смотреть на женские слёзы: хотелось провалиться сквозь землю и оказаться на другом конце планеты, да где угодно, но только не здесь.

— Я п-просто хотела вернуться в с-совет, — прорыдала Ториясу, опустившись на колени. — Да, я подлая, я отвратительная, я ничего не стою и не имею права рассчитывать на жалость, ведь я хотела подставить Широми, Аято и даже тебя, Фред… О, боже, как же мне противно от самой себя!

Я поскрёб щёку и начал неуверенно переминаться с ноги на ногу. Для меня подобное развитие событий стало шоком: я ожидал чего угодно: злости, яда, ехидства, — но только не этого.

Ториясу вытерла глаза тыльной стороной ладони и потупилась.

— Думаю, тебе лучше поторопиться и рассказать всё Аято, Фред. Со мной и так покончено, но Беруму вмешивать в это не надо. Я сама понесу наказание за то, что подставила стольких людей.

— Э-э-э… — я закусил губу и с сомнением посмотрел на неё.

Мой запал куда-то исчез, словно слёзы Акане начисто смыли его. Я вовсе не хотел поступать с ней жестоко, просто меня покоробило то, что она говорила гадости об Аято (и обо мне) у меня за спиной.

— Насчёт этого… — я почесал затылок. — Ты уже потратила те деньги, которые… Э-э-э… Взяла из сейфа совета?

— Да, — длинные ресницы Акане дрогнули. — Но я всё верну, обещаю! У меня есть свои сбережения, так что я в любой момент могу возместить всё это.

Я прочистил горло и одёрнул форменную рубашку. То, как я сейчас собирался поступить, противоречило всему тому, чему меня учили; с другой стороны, небольшой, но всё же наличествовавший жизненный опыт подсказывал мне, что с моральной точки зрения я просто обязан сделать именно так и не иначе.

Переведя взгляд в угол помещения, на перепуганную Беруму, я вздохнул и вымолвил:

— Знаешь, думаю, ты можешь попробовать просто положить деньги на место, пока никто их не хватился.

Акане встала с колен, молитвенно сложила руки на груди и с благодарностью посмотрела на меня. В её глазах блестели слёзы.

— Спасибо! — выдохнула она. — Ах, спасибо, Фред!

— Не стоит, — я махнул рукой. — Конечно, я никому ничего не скажу, но и тебе нужно отказаться от твоих планов против Аято, какими бы они ни были, ясно?

Ториясу вдруг расправила спину и глянула куда-то за моё плечо.

— О, да, — холодно промолвила она, улыбаясь. — Непременно.

Почувствовав неладное, я попытался обернуться, но внезапно почувствовал, как на мою голову обрушился страшный удар, и в одно мгновение мир покрылся плотной пеленой. Я упал, перекатился на спину, и последнее, что я увидел перед тем, как отключиться, было красивое точёное лицо Сайко Юкины.

========== Глава 26. Сквозь сознание. ==========

За свою непростую и недолгую жизнь белого человека я прочитал множество триллеров и книг-катастроф, и всегда те, кто очнулся после потери сознания, сначала видели яркий свет.

Со мной же оказалось иначе: сперва я почувствовал запах. Резкий, химический, хлористый аромат больницы — тот самый, который часто, но в меньшей концентрации, царил у нас в школьном лазарете.

Мысли в голове шевелились медленно, как ленивые гусеницы. Я никак не мог вспомнить, что именно со мной произошло; почему я потерял сознание.

Я медленно открыл глаза. Свет от потолочных светильников резанул по зрению, словно ножом, и я заморгал, пытаясь привыкнуть к этому.

Голова болела просто ужасно, а ещё во рту страшно пересохло. Интересно, если попросить, мне дадут воды и обезболивающего?

Я слегка приподнялся на подушках и осмотрелся. Комната, в которой я оказался выглядела как самая типичная больничная палата и, скорее всего, ею и являлась: светлая плитка на стенах, белый потолок с мощными вмонтированными светильниками, большое окно, спрятавшееся за жалюзи. Какой был пол, я увидеть не смог: при попытке посмотреть вниз перед глазами у меня потемнело, и я здраво решил отказаться от этой идеи.

Кроме моей кровати, в палате стоял ещё высокий шкаф из светлого дерева и пара стульев, один из которых был занят. На нём сидел высокий юноша в школьной форме; он ссутулился и скрестил руки, опустив подбородок на грудь, и я, достаточно поживший в Японии, мог с уверенностью заявить, что он спал: только жители этой чёртовой страны могли заснуть в самой неудобной позе и абсолютно где угодно.

Я попытался пошевелиться, и кровать негромко скрипнула. Этого звука оказалось достаточно, чтобы юноша проснулся и, резко распрямившись, спешно подошёл ближе. Он склонился над моей кроватью низко-низко, и я смог рассмотреть его лицо.

Оно было достойно кисти самых именитых художников прошлого — с прямым носом, чувственными губами и большими чёрными глазами, похожими на итальянские маслины. Этот красавчик походил на модель, айдола или киноактёра, но школьная форма явно указывала на то, что он таковым не являлся, во всяком случае, пока.

Если только я сейчас неосознанно не снимался в каком-нибудь боевике.

— Привет, — прохрипел я. — Ты кто, приятель?

Его прекрасные глаза на миг удивлённо расширились. Он распрямился и ровно ответил:

— Я Айши Аято, Фред. Мы учимся в одной школе.

А потом он потянулся куда-то мне за голову, и через миг раздался протяжный писк.

Красавчик чуть отстранился и, заложив руки за спину, проговорил:

— Не волнуйся, Фред: ты скоро поправишься.

Я во все глаза смотрел на него, не вполне понимая, что происходило. Судя по всему, мы были знакомы, даже, по его словам, учились вместе, но почему-то я его не помнил.

Стоп. Не только его: я не помнил ни одного своего одноклассника.

Вот чёрт…

Так, спокойно; без паники. Нужно разобраться, что именно я знаю о себе.

Я Фред Джонс, сын двоих атташе американского представительства в Японии, живу на территории городов-близнецов Шисута и Бураза, учусь в Старшей Школе Академи, в выпускном классе.

Так, отлично. Это уже неплохо: знаю, кто я. И, судя по словам этого парня, время я угадал точно.

Через несколько секунд в палату спешно вошла медсестра. Она наклонилась надо мной и быстро и ловко начала осмотр, вскорости к ней присоединилась женщина-врач в хрустевшем от чистоты халате. У неё был резкий и металлический голос, но манера общения сильно контрастировала с ним — мягкая, обходительная. Она и рассказала мне, что я угодил в госпиталь после удара по голове и падения со второго этажа.

— Вам повезло, Джонс-сан, — врач ободряюще улыбнулась и посмотрела на меня поверх очков. — Вы отделались парой синяков. Самое серьёзное повреждение — это удар по голове; из-за него у вас могу быть провалы в памяти, но не волнуйтесь: всё очень скоро восстановится. А теперь вам лучше пообщаться с вашим другом, но только недолго: вам обоим нужно отдохнуть.

Врач и сестра вышли из комнаты, и я, проводив их взглядом, перевёл глаза на красавчика. Тот как раз подтаскивал стул поближе к кровати и устраивался на нём так удобно, как это позволяло сиденье.

— Наверное, ты напуган, Фред, — мягко начал он. — Но не бойся: всё самое ужасное уже позади. Завтра я снова приду к тебе и расскажу, что именно произошло в школе, а сейчас… Пожалуй, сейчас мы поговорим на более весёлые темы.

И он начал рассказывать.

Язык у него был подвешен как надо, что оказалось неудивительным, когда он упомянул о своём положении в школьном совете. Разные забавные истории из жизни Академи, милые школьные сплетни, анекдотичные ситуации — Аято вещал об этом своим приятным голосом, вставляя описания внешности каждого. Я посмеивался — громко хохотать не мог из-за головной боли, — но все неприятные ощущения мигом ушли на второй план. Правда, вскоре Аято пришлось прервать свой рассказ: пришли мои старики, немного бледноватые и помятые, но с улыбками на лицах. Они долго расспрашивали меня о моём состоянии и, получив от меня заверения, что я в полном порядке (не считая того, что не помню своей жизни в Академи), чуть не расплакались от счастья. Папа хотел было рассказать мне, что случилось, но мама потянула его за локоть с твёрдым: «Позже, милый». Они обрадовали меня тем, что уже завтра я буду обедать у себя дома, и с тем мы распрощались.

Аято, как оказалось, ещё не ушёл: он снова приблизился ко мне и наклонился, внимательно всматриваясь в моё лицо. Я вдруг почувствовал страшную сонливость и зевнул, и Аято мягко улыбнулся.

— Тебе нужно отдохнуть, — произнёс он, распрямляясь. — Я приду завтра и помогу тебе с выпиской.

— Точно, приятель, — протянул я, закрывая глаза и проваливаясь в грёзы. — Ты случайно не мой парень? Было бы круто…

***

Они гнались за мной.

Я бежал, что было сил, и не оборачивался, так как знал, что если обернусь, то упаду, и тогда они точно меня настигнут.

Кто эти «они»? Почему надо убегать?

Я не знал. Все мои инстинкты словно с ума сошли: они кричали мне, чтобы я прибавил; что попасться в руки к ним — это верный путь к смерти.

Я вбежал в какой-то реденький перелесок и, с трудом преодолев слишком крутой подъём, кубарем скатился под гору. Мне повезло приземлиться на спину на кучу сухих листьев, и я почти тут же вскочил на ноги.

Наступили сероватые сумерки — та короткая пора, когда не поймёшь, день на дворе или уже вечер. Солнца я не видел, но небо пока было светлым — та его часть, которую не загораживали ветви высоких деревьев — вытянутые, голые, похожие на лапки гигантских пауков.

Я продолжил путь, только как-то вяло: сказывалась усталость. Вскоре я привалился плечом к стволу одного из деревьев и шумно задышал: грудную клетку словно разрывало, лёгкие горели.

Услышав рядом с собой шорох, я начал озираться по сторонам. Бежать я уже больше не мог, но и сдаваться на их милость не собирался. Только что делать.

Почувствовав пальцы, несильно, почти нежно сжимавшие моё плечо, я медленно обернулся, и тотчас же зубы сомкнулись на моей шее….

Я вскрикнул и резко сел в кровати. Голова отозвалась на это движение резкой болью, но в целом со мной всё было в порядке, в чём я и удостоверился, проведя рукой по шее — по тому самому месту, где я почувствовал зубы. Ничего необычного я не нащупал — кожа и кожа, такая, как полагалось.

Что за идиотский сон…

Мне захотелось провести рукой по лбу, чтобы стереть пот, но я наткнула на повязку, и воспоминания вчерашнего дня хлынули на меня, как из рога изобилия.

Я пришёл в школу, подслушал разговор Берумы и Акане, потом последняя отвлекла моё внимание слезами, затем я получил по голове… А потом очнулся уже в больнице, правда, не помнил своих соучеников.

Зато теперь память вернулась, и я с ужасом обхватил голову руками. Меня напугали две вещи.

Первая. Сайко Юкина саданула меня по голове с такой силой, что я оказался в больнице; зачем она это сделала, и удастся ли мне привлечь её к ответственности?

Вторая. Я сказал Аято: «Ты случайно не мой парень?»… Это была катастрофа.

Хотя, конечно, лучше сейчас все силы бросить на выздоровление. А та фраза… Что ж, Аято наверняка списал всё на последствия моей травмы.

Ладно, лучше забыть об этом позорном инциденте и сосредоточиться на более серьёзных проблемах.

Зачем Сайко Юкине понадобилось бить меня по голове? Действительно ли я её видел? Что она делала в школе рано с утра в понедельник? Верно ли я заметил, что Акане не особо удивилась её прибытию?

Что ж, если мои выводы верны, то Юкина, Берума и Акане каким-то образом сговорились против Аято и готовились претворить свой план в действие, но потом…

А что потом? Судя по тому, что мне рассказали, меня не только саданули по голове, но ещё и из окна выкинули. Кто это проделал — я не имел ни малейшего понятия, но сомневался что это было под силу Акане или Беруме — я всё-таки был высоким и нормально сложенным парнем, и поднять меня, даже вдвоём, девчонки бы не смогли.

Хотя, может, Юкина наняла какого-нибудь головореза — с неё станется.

Я потёр лоб и застонал: мне катастрофически не хватало информации. Оставалось только надеяться, что Аято всё мне расскажет.

Невесёлый ход моих мыслей прервала дежурная медсестра — не та, которую я видел вчера, а другая. Она деловито поздоровалась и, подняв жалюзи на окне, сообщила, что сегодня меня выписывают. Я поблагодарил её, и на этом наша непродолжительная беседа закончилась.

Мои старики примчались немного погодя и тут же развели бурную деятельность, как обычно и делали американцы. Медсестра и врач — на сей раз те же самые, что были вчера, — тоже пришли ко мне в палату и смотрели на это так, как свойственно японцам: весь их вид словно бы говорил: «Вы ведёте себя просто недопустимо, вы напрягли столько людей, вы отвратительно суетливы и шумны, но мы ничего вам не скажем, потому что мы вежливые и воспитанные джапы, а вы — дикие и неконтролируемые гайджины».

Мои старики наверняка тоже заметили эти постные выражения лиц, но не подали виду и продолжали действовать так же. То ли они слишком беспокоились за меня, чтобы обращать внимание на хрупкие чувства трепетных японцев, то ли успели за свою жизнь отрастить шкуру потолще и научились не обращать внимания на такие мелочи — может быть, и то и другое вместе.

Через несколько минут пришёл Аято — он слегка запыхался. Как выяснилось, он отпросился с уроков в школе исключительно ради того, чтобы побыть со мной во время выписки. Как только я узнал это, в моей груди разлилось вязкое тёплое чувство, и я бы отдал всё на свете, лишь бы продлить это мгновение.

К счастью, он будто забыл про мои вчерашние слова и ни словом не обмолвился о той самой странной реплике про «моего парня». Зато после того, как медсестра отсоединила от меня пару проводков и сняла повязку с головы, он помог мне встать с кровати и не упасть назад.

Ноги словно бы превратились в желе: они тряслись и никак не желали повиноваться мне. Понадобилась почти целая минута, чтобы я смог заново научиться стоять без посторонней помощи, а первый шаг и вовсе дался как настоящий подвиг.

— Нужно будет делать массаж и упражнения, чтобы побыстрее вернуть мышцам тонус, — вымолвила медсестра, наблюдавшая за моими попытками. — Это и само пройдёт, но чтобы процесс пошёл побыстрее, нужен массаж, зарядка и побольше ходьбы пешком.

Мои старики внимательно выслушали её, задали тонну вопросов, а потом мы пошли к выходу (к вящему облегчению медсестры). По такому случаю мои предки вывели из гаража нашу машину — ту самую, которую нам предоставило представительство. Мы иногда ездили на ней на побережье, но большую часть времени она стояла без дела в подвальном этаже нашего подъезда.

И вот теперь меня вывели из больницы, торжественно держа под руки (папа — под правую, Аято — под левую), чтобы потом погрузить на заднее сиденье машины. Мама заботливо открыла мне дверцу, я плюхнулся на мягкий диван, через несколько секунд Аято сел со мной рядом, мы пристегнулись и покатили домой.

Дорога заняла всего минут пятнадцать, но эти четверть часа оказались для моих стариков просто ударными: они смеялись и шутили с интенсивностью персонажей американских ситкомов.

И жизнь казалась мне прекрасной, как никогда.

========== Глава 27. Сама земля скорбит. ==========

Дома родители пошли заказывать по телефону пиццы, поэтому мы с Аято остались наедине. Как оказалось, он успел взять в больнице брошюру-руководство по лечебному массажу и даже прочитать её, поэтому мы решили немедленно перейти к делу.

Он велел мне снять брюки и лечь, и я послушался: я был готов подчиняться каким угодно командам, сделанным этим прекрасным голосом.

Руки у него оказались сильными, но умелыми: он массировал мне икры и бедра, умудряясь не причинить ни капли дискомфорта. Я чувствовал, как тепло постепенно распространялось по моим исстрадавшимся конечностям и буквально ощущал, как этот самый тонус мышц возвращается в каждую клеточку моих ног.

— Слушай, приятель, — медленно вымолвил я. — Может, расскажешь мне, что произошло?

Аято на мгновение замер, а потом снова принялся за массаж.

— Что последнее ты помнишь? — спокойно осведомился он, несильно нажимая мне под коленом.

— Как меня саданули по башке в моём собственном клубе, — немедленно отозвался я. — Я упал и увидел, что меня ударила Сайко Юкина.

— Вот как… — задумчиво протянул Аято, — Что ж, думаю, ты всё равно когда-либо узнал бы об этом, так лучше услышать это от меня, чем позже прочитать в Интернете. Вставай и одевайся; нам предстоит серьёзный разговор.

Я немедля последовал его просьбе и, неловко встав с матраца и стараясь держаться к Аято спиной, быстро натянул и застегнул брюки, при этом оставив рубашку навыпуск, ибо от массажа его потрясающими руками мне стало чересчур хорошо.

Я плюхнулся прямо на матрац и опёрся руками о согнутые колени, всем своим видом демонстрируя неподдельный интерес.

— Акане и Берума… — Аято поднял глаза кверху. — Думаю, история тут непростая. Мне кажется, Берума слегка… Э-э-э… Повредилась в уме, когда Дзинкури Акико оставила семью. Она начала видеть во мне врага, который и явился причиной всех её несчастий. Не знаю, почему именно мне досталась такая неблаговидная роль, но догадываюсь, что без вмешательства Сайко Юкины тут не обошлось.

Он сделал паузу и, прикрыв глаза, глубоко вздохнул. Я во все глаза смотрел на него, как будто весь мир замкнулся на нём, его прекрасных глазах, звуке его голоса…

Что ж, во всяком случае, лично для меня это вполне соответствовало истине.

— Думаю, стоит упомянуть, что Сайко Юкина была влюблена в моего отца, — продолжил он. — В школьные годы они даже встречались, но потом моя мать призналась в своих чувствах, и выбор отца пал на неё. С тех пор Юкина сорвалась; она бросила всё: семью, будущую профессию, даже школу — и уехала за границу. Там она и жила, скапливая злобу и желчь, пока недавно не вернулась в Японию. Один раз мы преподали ей урок, и она вроде бы успокоилась, но, как оказалось, ненадолго: она поднакопила силы и снова явилась, чтобы сеять зло, но на этот раз решила заручиться помощью. И — подумать только! — она привлекла к себе Ториясу и Дзинкури — тех, кто по непонятной причине терпеть меня не может. План Юкины был довольно прост: убить меня, спрятать тело, а потом быстро укатить за границу, пока им не успели предъявить никакого обвинения. С её-то деньгами и средствами, она могла гарантировать себе безопасность и свободу: никто не стал бы её выдавать, даже если власти Японии и дерзнули бы об этом запросить.

— Подожди, — я поднял руку. — Но… Это же какое-то варварство. Убить? Тебя? Но… С чего ты это взял? Сейчас что, пятнадцатый век, а не двадцать первый? Или, может, мы по недосмотру оказались в Северной Корее? В нормальных современных странах людей просто так не убивают.

Аято закусил губу и помотал головой.

— Фред, мы имеем дело с нездоровым человеком, — медленно и размеренно проговорил он. — Думаю, раз она решилась на такое, то можно смело утверждать, что она сумасшедшая. Кроме того, этот удар по голове… С чего ей нападать на тебя? Понятно, с чего: ты мешал ей в достижении её преступной цели, значит, тебя надо удалить — тоже преступным путём.

Резко выдохнув сквозь сжатые зубы, я подался вперёд. То, что говорил Аято, просто не укладывалось у меня в голове, особенно тут, в благополучной Японии. Да что там, даже для сурового Чикаго такой сценарий казался чересчур жестоким.

— Какой цели? — хрипло спросил я, неотрывно глядя на Аято.

Он нахмурился и опустил глаза, а потом, подумав, медленно сел со мной рядом.

— Дело было решено замять, потому что в него была замешана Сайко Юкина, — терпеливо сказал он. — И сначала я думал пересказать тебе смягчённую версию — ту самую, которую приняли в полиции, — но теперь я понимаю, что тебе нужна правда — и ничего кроме.

Аято приобнял меня за плечи.

— Сайко Юкина была нар**манкой, — вымолвил он. — Она принимала нейролептические средства, и неизвестно, какими путями ей удавалось их добыть, но факт остаётся фактом: она сидела на этой дряни достаточно давно, чтобы потерять связь с реальностью. Видимо, ей казалось, что, убив меня, она сможет вернуть любовь моего отца… В общем, она привлекла на свою сторону две несчастные души: Ториясу Акане, чья репутация сильно пострадала после увольнения из совета, и Дзинкури Беруму — жертву сумасшедшей матери. Не знаю, поделилась ли она с ними своим зельем, но думаю, что всё же да, ибо то, что случилось дальше, сложно объяснить без этой детали. После того, как тебя ударили по голове, они решили, что ты можешь стать нежелательным свидетелем, и выбросили тебя из окна, надеясь, видимо, что ты погибнешь. Но тебе повезло: при падении ты зацепился за ветви деревьев и потому сравнительно легко отделался. Однако ониоб этом уже не думали: их конечной целью был я. Юкина накрепко вбила девочкам в головы то, что я являлся их первейшим врагом, и если меня убить, то их жизнь снова войдёт в проторенную колею, то есть Дзинкури Акико вернётся в семью, а Акане примут обратно в совет. Видимо, их сознание уже было одурманено нейролептиками, так что они поддались на её абсурдные уговоры и разработали план нападения на меня. Ты чуть было не помешал им и пострадал от руки Юкины, а потом — и от её сообщниц. К сожалению, нейролептики совершенно затуманили им сознание, и они обратились друг против друга. Они устроили драку на крыше и свалились оттуда все втроём. Увы… Им не повезло так, как тебе.

Я ахнул и круто повернулся к Аято, не веря в то, что сейчас услышал.

Нет, этого не могло быть; я просто неправильно понял.

— Ч-что с ними? — прохрипел я, хватаясь за рубашку Аято.

Он опустил глаза и помотал головой.

Этот ответ, пусть и невербальный, был исчерпывающим.

Почувствовав, что мне не хватает воздуха, я положил ладонь себе на шею.

Берума…

Нет.

Как такое могло случиться? Почему она пошла на поводу у Юкины?!

А сама Сайко, а Акане? Ну для чего они начали преследовать Аято, к чему употребляли те лекарства?

Такая глупая, бесславная кончина.

Ну почему мир так жесток?

— Они хотели убить и тебя, и меня, Фред, — мягко напомнил Аято, осторожно обнимая меня за плечи. — Они были одурманены той гадостью, и остановить их могла только… Смерть.

— Но почему? — я запустил пятерню в волосы. — Столько смертей… Руто, Амаи, теперь эти трое; ну как такое возможно?

— Возможно, если у кого-то в душе живёт зло, — Аято обнял меня. — Фред, я понимаю, насколько тебе тяжело, ведь Дзинкури Берума была твоей подругой…

Я всхлипнул; внезапно в носу нестерпимо защекотало, а глаза резануло. О том, чтобы сдержаться, не могло идти и речи: моё горе было искренним и огромным.

И я уткнулся Аято в грудь, громко рыдая о покойных.

Я вспоминал все дни, проведённые в клубе фотографии с Берумой, и теперь даже наши ссоры казались мне не такими уж и значимыми. Я был готов отдать что угодно, лишь бы только этот ужаc оказался нереальным. Но увы: жизнь оказалась настолько жестока, что я не мог даже выразить это словами: она обрушивала удар за ударом, и почему-то от её карающей длани страдали совсем не те, кому следовало бы.

Акане — её я знал дольше всех, с ней вместе учился в средней школе, от её действий много страдал. Но она не заслуживала такой ужасной гибели. Никто не заслуживал.

А Юкина? Пусть она была взбалмошной, психически неустойчивой и испорченной своим гигантским состоянием, права отнимать у неё жизнь не имелось ни у кого, даже у высших сил.

Мне было жаль всех троих, и я молился за их души, за то, чтобы они оказались в раю как можно скорее. Только боли, заполонившей всю душу, эти слова не приглушали.

Аято поглаживал меня по спине, шепча какие-то успокаивающие слова, и постепенно я почувствовал, как тиски отпускали моё сердце — не совсем, так как процесс исцеления от печали никогда не являлся быстрым, — но чуть-чуть, чтобы я смог дышать.

— Извини, приятель, — вымолвил я, отстраняясь и вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Не ожидал, что так расчувствуюсь…

— Это вполне естественно, — ласково вымолвил Аято, вставая с матраца и деликатно отходя в сторону. — Я не скорблю так отчаянно, потому что если бы не этот несчастный случай, я был бы мёртв. Признаю, это эгоистичная мысль, но она просто не даёт мне покоя, и из-за этого я не смог пролить за души этих несчастных ни слезинки.

Кивнув, я шмыгнул носом и тяжело встал на ноги со словами:

— Ты имеешь на это право, ведь они хотели — даже страшно подумать! — убить тебя.

— Навязчивая идея, — склонил голову Аято, внимательно глядя на меня, — смешанная с психозом из-за приёма нейролептиков. Вряд ли кто-то из них полностью отдавал себе отчёт в том, что именно они планировали, но менее жуткими их замыслы это не делает.

Он отошёл к окну и, отодвинув занавеси, выглянул наружу. На улице было светло и тепло — я успел заметить это ещё в машине. Ещё один прекрасный июньский денёк, который, увы, наступил не для всех.

Эй, дружище Фред, не раскисай! Не забывай, что если бы не дерево, любезно подхватившее тебя, ты был бы в числе погибших.

— Официальная версия, конечно, совсем другая, — продолжил Аято, отходя от окна. — Сайко заплатил семьям погибших девочек огромные суммы, приправив их угрозами, ведь он был готов на всё, лишь бы только правда не выплыла наружу. Ему пришлось применить всё своё могущество, чтобы и полиция не стала заниматься расследованием.

— И как же они преподнесут это общественности? — я поднял брови. — Нельзя же вот так взять и скрыть целых три смерти…

— Пойдём узнаем, — Аято приблизился и взял меня за руку. — Тем более, если мой нюх меня не подвёл, пиццы уже привезли.

Мы пришли на кухню, где отец и мать и вправду уже открывали коробки с пиццами.

— Уже готовились тебя звать, сынок, — папа широко улыбнулся и потрепал меня по волосам. — Ты наверняка проголодался, так что приглашай своего друга и давай-ка вместе возблагодарим итальянцев за то, что они придумали эту пищу богов.

Я криво улыбнулся, изо всех сил стараясь выглядеть нормально и не волновать своих стариков понапрасну. Учтиво указав Аято на один из стульев, я сел рядом и, потянувшись за пультом, включил маленький телевизор, который стоял у нас под полкой со специями. Отыскав местный новостной канал, я начал внимательно слушать, надеясь, что такое крупное событие они точно не пропустят.

Ведущая в строгом костюме и с гладко причёсанными короткими волосами обладала профессиональной дикцией и манерой изложения робота, но, к счастью, рассказав о планах по поводу строительства новой дороги, она перешла к тому, что интересовало меня.

— В Старшей Школе Академи произошёл несчастный случай, — выдала она. — Ученик упал с третьего этажа, но, к счастью, остался жив. К сожалению, женщина, пытавшаяся ему помочь, сорвалась следом за ним и разбилась. Две ученицы старшей школы, оказавшиеся невольными свидетельницами этого события, испытали шок. Их семьи сочли необходимым забрать девочек из учебного заведения и отправить их для учёбы за границу. Директор школы Кочо Шуёна-сенсей сказал, что это событие оказалось беспрецедентным, и в будущем он приложит все усилия, чтобы поддерживать идеальную репутацию Академи. А теперь — к новостям спорта. Американский баскетболист Чемберс Пепс, перешедший в этом году в сборную Японии…

Я в шоке посмотрел на Аято и прошептал:

— Но как они могли?..

— Лучше уж это, чем посмертная слава нар*оманок и ненормальных, — Аято склонил голову набок. — Поверь, так будет лучше для всех.

— Мальчики, может, хватит? — вмешалась мама, расставлявшая стаканы по столу. — Нужно уметь оставлять трагедии в прошлом.

Аято согласно кивнул и встал, чтобы помочь ей. Я же сидел, понурив голову, и никак не мог заставить себя приступить к еде: мне казалось несправедливым то, что жизнь этих троих окончилась во лжи.

— И к новостям Японии, — холодно продолжила диктор. — Вся страна скорбит в связи с самоубийством одного из самых знаменитых частных детективов империи. Канамия Рётаро основал своё агентство семнадцать лет назад — после выдающейся службы в…

Аято проворно схватил пульт и выключил телевизор.

— Думаю, с нас хватит, — вымолвил он, ласково глядя на меня. — А теперь, Фред, давай просто поедим — пицца наиболее вкусная, когда она горячая.

Я улыбнулся и склонил голову, признавая его правоту: несмотря на гнездившуюся в сердце печаль, голод давал о себе знать.

Всё-таки, несмотря ни на что, жизнь для меня продолжалась.

========== Глава 28. Не один. ==========

В четверг я проснулся около полудня — родная альма-матер решила расщедриться и предоставить мне выходные до конца недели. Аято пришёл в гости после уроков, заверив меня в том, что дела школьного совета могли и подождать.

Все эти четыре дня превратились для меня в настоящее блаженство: он делал мне массаж, приносил домашнее задание, мы сидели над уроками, а потом шли на небольшую прогулку в близлежащий парк. Я старался наслаждаться каждым мгновением, проведённым с ним, но, когда Аято уходил, печаль тут же возвращалась в мою душу: я немедля вспоминал Акане, Беруму и Юкину. Я пытался использовать друзей, чтобы забыть об этом, и у меня получилось: Мегами, как ни странно, держалась очень мужественно и даже предложила мне пожить немного в их квартире во Франции. Я отказался и вместо этого попросил рассказать мне о том, как у неё дела. Моя подруга рассмеялась и в подробностях рассказала, как протекает её поступление в Сорбонну. Мы проговорили сорок три минуты, и про Юкину не было сказано ни слова.

Масута тоже приходил навещать меня время от времени. Вместе с Аято он с энтузиазмом взялся за задачу восстановить мой тонус мышц за кратчайший промежуток времени, и потому мы все трое выходили во дворик рядом с многоквартирным домом, в котором я жил, и делали упражнения. Аято участвовал во всём этом из чувства солидарности со мной, и он с не меньшей, чем Масута, энергией махал руками и ногами.

Куша пришёл только один раз — ему нужно было лететь в Англию для участия в симпозиуме. Однако он не забыл про меня и принёс какую-то колбу, посоветовав принимать по десять капель перед сном.

— Это вещество поможет тебе успокоиться и отдохнуть, — с улыбкой вымолвил он.

Сначала я проигнорировал его подарок, но, проведя бессонную ночь, полную болезненных воспоминаний и жутких мыслей, решил всё же прибегнуть к снотворному нашего гения.

Средство оказалось поистине волшебным: впервые с той трагедии мне удалось выспаться, да ещё как! Я видел прекрасные сады, нас с Аято, прогуливавшихся под руку в сени персиковых деревьев, моих родных, ласково улыбавшихся нам…

По контрасту с этими прекрасными образами реальность была суровой, и потому пробуждение никогда не доставляло мне удовольствия. Но жизнь продолжалась — я это понимал как никто другой. Нужно было идти дальше и надеяться на то, что великий лекарь по имени Время сможет затянуть мои раны.

Аято делал для меня всё, что только мог: приносил домашнее задание, делился школьными новостями, ходил вместе со мной на прогулки и даже массировал мне ноги. Он посвящал мне столько времени, что порой мою бедовую голову посещала шальная мысль о том, уж не стали ли мои чувства взаимными, иначе с чего бы ему — человеку практичному и очень занятому — тратить время на меня?

Несколько раз я порывался завести с ним откровенный разговор, но, к счастью, вовремя останавливал сам себя: может, он просто очень хороший друг?

Мысли о Юкине и девочках лезли мне в голову, но я настойчиво гнал их от себя, понимая, что прийти в норму физически мало — мне нужно ещё и избавиться от душевных терзаний. Только запланировать это оказалось куда легче, чем осуществить: мне было жаль их, безумно жаль, и несправедливость жизни ужасала.

Да, я понимал, что ситуация была экстремальной, что они планировали страшное, что они выбросили меня из окна. И если бы не дерево, то я бы присоединился к ним, но в то же время я не мог не вспоминать их такими, какими они были: живыми, улыбающимися…

Но — опять-таки — жизнь продолжалась, и мне пора было заново приноравливаться к рутине японского старшеклассника.

Потому в понедельник я отправился в школу — без особого желания, правда. Аято был весьма любезен: он пришёл к моему дому рано с утра, и мы преодолели расстояние до Академи вместе.

Школа выглядела абсолютно обыденно — так же, как и всегда. Учительница физкультуры Киоши-сенсей со своей радостной улыбкой оптимистично приветствовала каждого, кто проходил мимо, получая в ответ низкий поклон в лучших традициях японцев. Ученики струйкой тянулись через ворота к величественному зданию Академи, по пути либо переговариваясь друг с другом, либо уставившись на экраны своих смартфонов.

Эта картина — такая рутинная по своей сути — довольно сильно разозлила меня. Тут погибли трое человек; как можно себя так вести? Как можно делать вид, будто ничего не произошло, и заметать память о погибших под ковёр, словно какой-то мусор?!

— Жизнь жестока, — тихо проговорил Аято, аккуратно хватая меня под локоть. — И порой нам приходится с этим мириться. Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас, Фред, но лучше сдержаться и не позволять себе лишних эмоций, ведь официально тут случилась только одна трагедия, а не три.

— Вот именно! — я остановился у шкафчиков со сменной обувью и несильно ударил по металлической дверце кулаком. — Произошла трагедия, Аято. Неважно, одна, три или десять; погибли люди, понимаешь? Живые люди, которые хотели наслаждаться каждой минутой, имели право на светлое и счастливое будущее. А что произошло? Они мертвы!

Я резко замолк и тяжело задышал. Вокруг повисла тяжёлая тишина — та самая хрупкая, но в то же время давящая. Все смотрели на меня так, будто у меня выросла вторая голова: недоуменно, чуть с осуждением.

— Всё хорошо, — Аято решительно нарушил молчание, сделал шаг вперёд и взял меня под руку. — Фред просто ещё не до конца оправился от травмы. Пожалуйста, расходитесь по своим делам; тут не на что смотреть.

— Серьёзно? — Гемма Таку перекривился. — Он погнул дверцу моего шкафчика — что мне теперь делать?

Аято повернул голову и медленно провёл длинными пальцами по металлу — я действительно умудрился перекривить её; видимо, ударил слишком сильно.

— Ничего страшного, — спокойно вымолвил Аято, обращаясь к Гемма. — Я сам тебе её поправлю — это несложно. Обещаю, уже к обеду дверца будет в прежнем состоянии.

Гемма махнул рукой и подошёл ближе, заставив Аято отстраниться. Таку с раздражением рванул на себя дверцу, вытащил сменную обувь и со злобой пихнул на нижнюю полку шкафчика свои уличные ботинки.

Потом он пошёл по своим делам, по пути задев меня плечом.

Это послужило чем-то вроде сигнала: все остальные мигом отмерли и принялись за свои дела: все вокруг начали переобуваться. Аято взял меня руку, подвёл к моему шкафчику и вытащил мою обувь. Я послушно сменил кроссовки на туфли, Аято быстро сделал то же самое, и мы пошли по коридору. Он молчал, но его рука сжимала мой локоть достаточно сильно. Я время от времени косился на его точёный профиль, пытаясь понять, о чём он думал, но его лицо оставалось нечитаемым, как красивая фарфоровая маска.

Наверное, этот мой срыв разозлил его. Ведь Юкина, Берума и Акане хотели его убить, и если бы не несчастный случай, то мы бы сейчас, возможно, не разговаривали…

И тут осознание подобной возможности ледяной волной накатило на меня. До сих пор я вообще не рассматривал вероятность такого исхода, но теперь понял, что если бы не череда случайностей, о которых я пока не знал, потому что меня оберегали, то Аято вполне мог подвергнуться реальной опасности. И нет гарантии, что он ей не подвергся, ведь мне рассказали неполную, отредактированную версию произошедшего.

Та вспышка у шкафчиков с обувью казалась мне теперь довольно детской и глупой. Да, я тоже пострадал, но каково было Аято? Все эти дни он уделял мне максимум внимания, ухаживал за мной, хотя не должен был.

А чем я отплатил ему? Опозорил перед соучениками, что в его положении вдвойне болезненно. К тому же за все эти дни я ни разу не спросил у него о том, как он себя ощущал, а ведь для него то событие с Юкиной и девочками было не менее травматичным, чем для меня. Но я спокойно принимал его знаки внимания и при этом вёл себя как последний эгоист.

Аято тем временем уверенно шёл вперёд, увлекая меня за собой. Я полностью подчинился ему, понимая, что сейчас будет: он выговорит мне за моё неподобающее поведение, а я приму все справедливые упрёки и впредь постараюсь не вести себя, как полный осёл.

Он привёл меня в одну из кладовых — самую большую, вдоль стен которой стояли стеллажи с широкими полками, на которых ровными рядами высились коробки — каждая из них была промаркирована и аккуратно подписана. Напротив двери стояло три металлических шкафа; на их серых дверцах ярко выделялись таблички с названиями клубов, использовавших внутреннее пространство шкафов.

Аято закрыл за нами дверь и, повернувшись ко мне, сочувственно покачал головой, проговорив:

— Фред, тебе пришлось непросто…

— Подожди, приятель, — я перебил его, подняв руку. — Признаю, там я повёл себя как полный отстой, но я американец, а во всех наших фильмах и книжках отстою всегда дают второй шанс, так что я прошу тебя простить меня за ту вспышку и позволить исправиться.

Выдав эту не особо умную речь, я склонил голову в ожидании ответа. Аято усмехнулся, и я распрямился, с удивлением глядя на него.

— Фред, — он подошёл ближе и легонько коснулся моего плеча. — Не думай, что я не понимаю тебя. Ты пережил ужасную травму и предательство, но всё же смог сохранить в душе привязанность к подруге, и одно это достойно уважения. Я твой друг, и одно небольшое выступление под влиянием эмоций этого не изменит, так и знай.

И он обнял меня.

В моём сердце тут же засверкали фейерверки ощущений, и я благоговейно положил руки ему на спину, вдыхая отделённые свежие нотки его парфюма. Мне стало так хорошо, как, казалось, не было никогда в жизни: я мог стоять так вечно, закрыв глаза и растворяясь в своих ощущениях.

Но Аято отстранился, и я был готов практически стонать от разочарования.

— Я с тобой, Фред, — просто проговорил он, улыбаясь и тем самым ещё надёжнее поселяясь в моём сердце.

— Обещаю быть сильным и справиться с травмой как можно скорее, — я отдал ему честь. — Вы будете гордиться мною, сэр!

Аято рассмеялся и потрепал меня по плечу.

— Ты не один, — вымолвил он, глядя мне в глаза. — Я просто хочу, чтобы ты это знал.

Я улыбнулся, всматриваясь в его магически прекрасное лицо. Мне казалось, что этот краткий разговор и объятия влили в меня годовой запас жизненных сил, и я был готов бороться с любой травмой. Да что там, я мог положить её на обе лопатки и сплясать на её бездыханном теле джигу!

Аято проводил меня до аудитории, и у дверей класса мы с ним расстались. Я обещал больше не срываться, он напоследок улыбнулся, и мы разошлись в разные стороны.

В аудитории Масута перехватил меня у самой двери и довёл до парты, не переставая разговаривать. Мой друг, несмотря на миллион его явных достоинств, мог поддержать беседу только на ту тему, которая по-настоящему интересовала его, поэтому в светских разговорах он предпочитал не участвовать или участвовать пассивно.

Вот и сейчас он начал рассказывать про какой-то приём, отработка которого занимала несколько месяцев даже у самых прославленных мастеров. Я делал вид, что слушал, хотя потерял нить ещё в самом начале беседы и надеялся, что вскорости к нам присоединится кто-нибудь ещё.

Видимо, бог услышал мои молитвы: к нам подошли Сато и Кага. Последний тут же начал рассказывать, как прошёл симпозиум в Лондоне, и обнаружил, к моему вящему удивлению, неплохое чувство юмора. О снотворном, которое я почти всё израсходовал, он не упомянул, за что я был весьма благодарен.

Сато поделилась свежими новостями компьютерного клуба, сообщив, что они обновили сайт нашей школы, полностью переделав его, и даже крошка Гемма одобрил это нововведение. Кику сразу же показала мне плоды их трудов, зайдя на сайт со смартфона, и я едва удержался, чтобы не присвистнуть от восторга: фоном теперь служила молодая зелень газонной травы на школьных угодьях, а фото школы явно было обновлено.

— Я подумала, что после того, что произошло, нам нужны перемены, пусть даже и в мелочах, — промолвила она с улыбкой. — Таку со мной согласился. Теперь мы внедрили функцию премодерации — если кто-то захочет начать новую тему, то сначала её должен посмотреть кто-то из нас, и только потом она появится в списке форума.

— Довольно полезное нововведение, — Басу Сакю, теперь сидевшая передо мной, повернулась к нам и кивнула. — Помню, когда-то про меня и мою сестру создали тему о том, что мы якобы ведьмы! Представляете? После этого о нас вся школа шепталась. Было жутко неприятно, так что спасибо тебе, Кику, за такую инициативу!

— Всегда пожалуйста, Сакю, — Сато улыбнулась и поправила очки. — Мне тоже не нравится, когда некоторые люди распускают тупые и не соответствовавшие истине сплетни.

— Это ужасно, — Басу покачала головой. — Одна из тех девочек, которые уехали, Дзинкури Берума, так вот, она была самой отъявленной сплетницей. Не знаю, что и…

— Я как-то прочитал про себя, что у меня мозги набекрень, — прервал её Куша, бросив быстрый взгляд в мою сторону. — Представляете себе?! У меня! Мозги набекрень! Я, конечно, понимаю, что это правда, но нельзя было подобрать выражение поизящнее? У меня всё-таки тоже есть чувства.

Мы хором рассмеялись этой забавной шутке, и я даже не успел почувствовать напряжения, которое должно было вызвать имя Берумы, произнесённое вслух.

Я скорбел по своей подруге, скорбел искренне и от всей души, но в то же время я понимал, что нужно учиться жить дальше, и мои друзья могли бы сыграть в этом ведущую роль. Куша оказался прекрасным товарищем, и я, честно говоря, не ожидал от него такой поддержки, но он всё же её мне оказал.

И когда начался первый урок, я встал у своей парты, с теплотой думая о тех, кто меня окружал.

Да, у меня в душе царил сонм эмоций, и ещё нескоро я смогу забыть все эти ужасы. Но важно одно: Аято прав, я не один, а вместе бороться с призраками куда надёжнее.

========== Глава 29. Эта прекрасная луна. ==========

На первой же перемене я направился в свой клуб. Я понимал, что визит в кружок фотографии непременно разбудит во мне воспоминания о Беруме, но также осознавал и то, что когда-нибудь мне придётся пройти через это, и лучше сейчас, чем потом.

Но в помещении клуба меня ждал сюрприз.

В комнате сделали перестановку: шкафы передвинули к правой стене, а стенды с выставочными фото разместили у простенка между двумя дверьми. Наш стол теперь высился у окна ближе к углу помещения, а стены кто-то покрасил в нейтральный персиковый цвет.

— Тебе нравится, Фред?

Неожиданный вопрос заставил меня подпрыгнуть от неожиданности и круто повернуться. Позади меня стоял Норибуру Роджасу; он дружелюбно улыбался и явно был рад видеть меня после невольной разлуки.

— Просто блеск, приятель, — я вошёл в комнату и обвёл её широким жестом руки. — Просто поверить не могу! Чья это была идея?

— А президента совета, — Роджасу плюхнулся на один из стульев и лениво потянулся. — Он сказал, что тут нужно сменить обстановку после того, как с тобой произошла та фигня. Короче, закупил он водоэмульсионку, и мы все вместе делали перестановку, красили стены и перевешивали фотки. Глянь, какая картинка получилась, ну просто красота, а?

— Это точно, — я с улыбкой провёл рукой по шероховатой поверхности стенда. — Вы славно постарались. Спасибо.

— Да не вопрос, — Роджасу махнул рукой. — Ты же нам как брат. Говорят, трудности должны сближать, вот они нас и сблизили: мы вместе отделывали комнату, и Сукуби измазался в краске.

— Ничего себе, — присвистнул я, поворачиваясь к нему. — И что, он смог от неё отмыться?

— А то как же, — хихикнул Норибуру. — Это же водоэмульсионка, она легко смывается.

— Это хорошо, — я снова повернулся к фотографиям. — И вообще, всё, что ни делается, к лучшему.

— Ага, — голос Роджасу звучал всё так же оживлённо, но сейчас в нём появилась нотка тревоги. — Думаю, Айши был прав насчёт того, что нужно сменить обстановку, ведь вокруг в последнее время творится какая-то фигня: то Берума куда-то уедет, то эта дама… Ну, сам знаешь. А недавно ещё и Канамия Рётаро покончил с собой… Просто кошмар. Он ведь был моим кумиром.

Я нахмурился. Канамия Рётаро… Где-то я слышал это имя, причём совсем недавно.

— Может, и правду говорят про то, что этот год будет богат на бурные события, — продолжил Роджасу, обхватив ладонями колени. — Моей матери об этом сообщил предсказатель, а они никогда не врут. Ну, может, некоторые и обманывают, но только не этот: у него и в самом деле есть какая-то сила. Помнишь Руто Оку? Так вот, это её отец; моя мать ходит к нему каждую неделю, чтобы получить предсказания на удачу и так далее. И, знаешь, ещё ни разу он не ошибся. Вот и эти ужасы он почти точно предсказал, серьёзно говорю. Его точные слова были такие: «Буря направляется к вам, и она пройдёт очень близко от вашей крепости». Ну, ты понимаешь, да? Он точно говорил про это!

Я подошёл ближе и, тяжело опустившись на стул, глубоко вздохнул. Норибуру, тотчас же прервав свои излияния, посмотрел на меня и громко прочистил горло.

— Извини, Фред, — тихо промолвил он. — Я как-то забыл, что тебя та фигня задела больше всего. Слушай, забудь обо всём, и давай засядем клубом, зайдём на какой-нибудь сайт с оцифрованными старыми фотографиями и пообсуждаем их, хорошо?

Я улыбнулся и кивнул. Пусть Роджасу был простым парнем, который верил в разную чушь и обладал слабостью к слову «фигня», всё же я считал его настоящим другом, как и всех в клубе.

Только теперь нас стало меньше…

Я тоскливо посмотрел на стенд, где среди прочих работ висели и снимки, сделанные Берумой. Мне будет очень не хватать её, пусть несколько раз между нами и пробегала кошка. Иногда на меня накатывало странное состояние нереальности происходящего, и мне казалось, что Берума жива, что с ней всё в порядке, что вот-вот она войдёт в помещение клуба с деловитым видом…

Реальность пугала и давила.

Оправлюсь от такого удара я ещё нескоро, но нужно постараться, потому что мир продолжает двигаться — для живых.

Нескоро ещё я смогу принять это, но пытаться надо начать прямо сейчас.

И потому весь академический день я полностью посвятил учёбе. Благодаря Аято, который приносил мне домашнее задание, я не отстал от программы, но всё же расслабляться не стоило.

Результаты сданных экзаменов уже вывесили на стенде на стене коридора напротив учительской, и лично я был весьма удовлетворён своими оценками. На первом месте красовался Аято, что никого не удивило: он всё-таки являлся лучшим учеником нашей школы.

Жизнь шла своим чередом: на обеде мы разговаривали о планах на будущее, и я узнал одну неприятную вещь — Аято каким-то образом удалось уломать Ямада на то, чтобы вместе поступать в медицинский университет Сегава — он находился в Синдзё недалеко от наших городов-близнецов Бураза и Шисута.

Мне врачебные профессии абсолютно не светили — у меня были недостаточно крепкие нервы для этого, кроме того, сама специальность меня совершенно не привлекала. Я знал, что Аято намеревался пойти по стопам родителей своего отца (хотя втайне надеялся, что он передумает), а также подозревал, что Ямада, учитывая его податливость, с удовольствием пойдёт следом за сильной личностью. Чёртов безвольный тюфяк.

Таро обладал множеством хороших качеств: он был добрым, приятным в общении, хорошо воспитанным, умел владеть собой, никогда не раздражался, но я всё равно терпеть его не мог — понятно, по какой причине. Я бы многое отдал, чтобы оказаться на месте Ямада, но при этом прекрасно понимал: такого никогда не случится. Но и сдаваться я не собирался: я тоже вполне мог сделать моего Аято счастливым, так что буду стараться, и кто знает, кого в итоге он выберет…

В конце дня я пошёл домой, не задерживаясь в клубе: я пока не мог привыкнуть к коллективу в усечённом составе. Никто не изъявлял желания выйти из кружка, что само по себе было хорошо, но пока у меня не хватало душевных сил, чтобы сидеть с ними за столом и беседовать или ходить по угодьям и фотографировать красивые пейзажи.

Придя домой, я первым делом направился в душ — мне почему-то хотелось как можно скорее смыть этот день со своей кожи. Стоя под горячими струями и подставляя им лицо, я старался не думать о том, что этот флер минора ещё надолго останется частью моей жизни.

Родители ещё были на работе — они вышли после довольно длительного (по японским меркам) отпуска по уходу за мной, поэтому о том, чтобы сбежать пораньше, и речи идти не могло.

Сунув в микроволновку лоток со спагетти из ближайшего универмага, я включил телевизор и нажал кнопку кипячения на ручке электрического чайника.

Диктор новостей металлическим голосом деловито сообщала о новостях, не вкладывая в свои слова ни малейшей эмоции — как положено настоящему профессионалу. Проинформировав нас о смене эры правления, она перешла на утверждение государственного бюджета, а потом — так же ровно и спокойно — продолжила:

— Знаменитый частный детектив Канамия Рётаро будет предан земле сегодня. Те, кто знал знаменитого сыщика при жизни, придут проститься с ним в поминальном зале в столичном районе Шинамура…

Я повернулся к экрану телевизора: мне стало интересно, что же за тип этот Канамия, о котором упоминал Роджасу. При жизни он был довольно большой шишкой, раз уж ему посвятили столько эфирного времени.

— Перед самоубийством детектив расследовал дело в южных районах острова Хонсю, — ведущая смотрела прямо в камеру, не моргая, отчего производила довольно жутковатое впечатление. — Последним его голосовым сообщением было следующее: «Юкико оказалась права» — эту заметку он записал на диктофон, на который, со слов его коллег и друзей, он собирал материалы для будущей книги.

На экран вывели фотографию погибшего сыщика, и пакет с молоком, который я достал из холодильника, выскользнул у меня из рук и громко лопнул. По ламинату растеклась белая жидкость; она дошла до моих тапок и начала неприятно холодить пальцы ног, но я не обращал на это внимания.

Смотревшее на меня с экрана лицо было совершенно невозмутимым и непримечательным: нос картошкой, тонкогубый рот, редкие чёрные с проседью волосы, проницательные глаза…

Я видел этого человека.

Даже более того, я исповедовался ему не так давно.

Я рассказал ему обо всём, что произошло со мной.

А то был… Вовсе не святой отец.

Самый знаменитый сыщик в Японии… Что же он забыл в нашей глуши? Зачем приехал сюда? Не для того же, чтобы расследовать дело Амаи?

А может, всё-таки для того?

Её родители не поверили в побег дочери, наняли его, он устроился в церковь…

Чёрт, что-то не так; этого не могло быть! Зачем ему строить из себя священника?

Я обхватил голову руками.

Что, чёрт возьми, здесь происходит?..

Мне понадобилось добрых двадцать секунд, что прийти в себя и перестать паниковать. На негнущихся ногах я сходил за тряпкой и замыл пол, удалив с ламината молоко. Спрятав пакет в корзину для бумажного мусора, я сел за стол и начал без аппетита есть спагетти, при этом думая, что делать дальше.

Если подумать, то Ханако, Таро и Аято и мне никакой опасности не грозило, так как, видимо, Канамия не успел передать раскопанные им материалы заказчику. Если бы известия о том, что мы сделали, попали бы в руки полиции, её бравые сотрудники бы тут же нарисовались перед нашими дверьми. Но этого не произошло, значит, мы в безопасности.

Но вся эта авантюра не давала мне покоя, и я, закончив ужин, сразу же помчался к себе в комнату: мне хотелось как можно быстрее обсудить это с единственным человеком, который был посвящён во все мои тайны.

Прошлёпав босыми ногами до матраца (тапки мне пришлось замочить в порошке из-за недавнего инцидента с молоком), я порылся в сумке и, вытащив смартфон, нашёл в списке контактов столь дорогой моему сердцу номер.

Аято ответил почти сразу же. На заднем фоне звучал отдалённый шум, звон посуды и приглушённые разговоры; скорее всего, он сейчас находился в «Мире карри», на работе. Мне было совестно отвлекать его, но моё дело, как мне казалось, не могло ждать. Выслушав мои сбивчивые объяснения, Аято обещал прийти и дал отбой.

В ожидании его я ходил по комнате взад-вперёд, как тигр в клетке, и всё думал о том, что недавно узнал. Меня это беспокоило, и мне хотелось поделиться этим как можно скорее, иначе моя голова бы просто взорвалась, но эта вынужденная пауза просто убивала.

Аято пришёл довольно быстро — на дорогу ему хватило всего двадцати минут, но для меня это время прошло как два часа. Как только он позвонил в интерком, я нажал кнопку и пулей вылетел из квартиры, чтобы встретить его.

Он был всё ещё одет в школьную форму, волосы в лёгком беспорядке, но это всё, что выдавало спешку. Одежда, как и всегда, сидела на нём идеально, а ботинки были начищены.

— Что произошло, Фред? — спросил он, держась за стену и снимая уличную обувь. — По телефону ты звучал так…

— Пойдём, — я бесцеремонно схватил его за руку и повлёк за собой.

Аято спокойно подчинился. Он не сказал ни слова, пока мы не оказались в моей комнате.

— Так в чём дело? — спросил он, поставив свою сумку на пол и присев на стул, стоявший у письменного стола. — Что так выбило тебя из колеи?

Я плюхнулся на матрац и, опершись локтями о колени, обхватил ладонями голову.

— Детектив, который покончил с собой на днях, — слова давались мне с трудом; мне приходилось с силой проталкивать их по глотке, — этот Канамия Рётаро… Он выдавал себя за священника в церкви, в которую я ходил. Я исповедовался ему, рассказал всё…

Аято издал тихое «хмм». Я не видел выражения его лица, но мне почему-то казалось, что он нахмурился — так обычно бывало, когда он глубоко задумывался.

В комнате воцарилась тишина; вероятно, он переваривал информацию и думал, что ответить. Неожиданно стул заскрипел, потом я услышал звук шагов, а затем матрац рядом со мной прогнулся от тяжести ещё одного человека.

— Фред, — ладонь Аято легла мне на плечо. — Ты… уверен? Только не обижайся на меня за то, что я сейчас скажу, но для вас, белых людей, все азиаты на одно лицо. Не мог ли ты спутать его с кем-то? Вспомни, была ли у твоего священника какая-нибудь особая примета во внешности.

Я медленно помотал головой, ответив:

— Нет. Он был самым обыкновенным.

— Что ж, тогда ошибка возможна, не так ли? — Аято слегка сжал пальцы. — Такое ведь может быть, Фред: ты просто перепутал. Ну подумай сам, зачем прославленному столичному сыщику понадобилось идти на этот маскарад и строить из себя священника?

Повернув голову, я задумчиво посмотрел на него. А ведь Аято попал в точку: первое время в Японии все казались мне точными клонами друг друга. Теперь я разбирался во внешности азиатов куда лучше, но всё же порой путал их, так что Аято мог быть прав.

— Думаю, так оно и есть, — я вымученно улыбнулся. — Извини, что выдернул тебя с работы и заставил выслушать всю эту чушь…

— Для этого и есть друзья, разве нет? — Аято улыбнулся и похлопал меня по спине. — Кроме того, я сам хотел тебя навестить.

— Очень мило с твоей стороны, — я по-дурацки хихикнул. — Знаешь, я смотрел новости, и портрет этого сыщика просто выбил меня из колеи. Там сказали, что он работал в южных районах острова Хонсю, а это как раз про нас, так ведь? Глупо с моей стороны было предположить, что он и вправду занимался расследованиями в районе наших городков… Да и что ему здесь делать? Сначала мне показалось, что причиной могло быть исчезновение Амаи, и её родители наняли Канамия, чтобы он отыскал их дочь, но теперь я и сам понимаю, насколько абсурдно это звучит. А тогда я даже думал проверить, не зовут ли мать Амаи Юкико…

— Юкико? — глаза Аято расширились. — С чего всплыло это имя?

— В новостях сказали, что оно было на аудиозаписи, которую сделал детектив, — подал плечами я. — Что-то вроде фразы «Юкико была права»…

Аято прищурился.

— Повтори ещё раз, пожалуйста, — попросил он.

— «Юкико была права», — послушно произнёс я, нервно почёсывая щёку. — А что, это так важно?

— Вовсе нет, — Аято улыбнулся и встал с матраца. — Хорошо, что тебе уже лучше. А мне, пожалуй, пора: я вспомнил об одном деле, которое не закончил.

Я вскочил, чтобы проводить его, и мы вместе вышли в прихожую. Аято молчал: видимо, в уме он уже находился где-то далеко отсюда. Мне стало совестно, что я выдернул его сюда, поступив довольно эгоистично, и я попытался извиниться за это, но он снова отмахнулся от моих слов.

— Я твой друг, Фред, — чётко произнёс Аято. — И мне бы хотелось, чтобы ты об этом не забывал.

Мы распрощались другом с другом, я проводил его взглядом и потом закрыл дверь. Мне снова пришлось остаться наедине со своими мыслями, но на этот раз они не были столь тяжёлыми.

========== Глава 30. Всё тайное. ==========

Во вторник пошёл дождь.

До сезона дождей в июле было далеко, но, тем не менее, ливень зарядил прямо с утра. Тяжёлые резвые капли барабанили в оконное стекло моей комнаты с такой силой, что я проснулся на двадцать минут раньше будильника.

Путь до школы оказался для меня настоящим экстремальным приключением: зонт мало спасал, так как, помимо дождя, небеса послали нам ещё и шквалистый ветер, и уберечь от мокроты можно было только лицо, так как порывы нападали на каждого и посылали потоки воды прямо под купол.

Я промок от щиколоток до груди, но меня это почему-то не расстроило: по прибытии в школу я заметил, что не мне одному так не повезло: большая часть моих однокашников была мокрой насквозь, и лишь некоторые счастливчики, догадавшиеся надеть длинные дождевики, могли похвастаться сухой формой.

Мы все синхронно ринулись в душевые — там можно было просушить одежду, а расстояние от главного здания школы оставалось незначительным, и дождь не наносил ощутимого урона за те секунды, за которые мы преодолевали эти метры.

Благодаря длинным ногам я оказался впереди всех. Кроме того, я посчитал нужным не ждать, пока мои вещи высохнут до конца, так что, натянув сыроватую форму после душа, я направился в школу.

Мне нестерпимо хотелось поговорить с Аято: его рациональная манера изъясняться приводила мою истерзанную душу в гармонию с самой собой, и сейчас — прямо сейчас — это было нужно мне как никогда.

Я взлетел на второй этаж и буквально побежал к кабинету школьного совета, пребывая в полной уверенности, что Аято как раз там, ведь в душевой я его не видел.

Я подошёл к помещению совета практическим вплотную, но тут голос — до боли знакомый голос — заставил меня замереть на месте и прислушаться.

Говорил Цубурая Шоку, и одно это заставило меня сжать кулаки и нахмуриться. Как мог этот человек свободно разгуливать по улице в то время, как тело Амаи было предано огню в этой самой школе?! Как земля не проваливалась под ногами этого хладнокровного убийцы, убравшего с дороги свою подругу и пытавшегося подставить невиновного человека?

— Я ведь поступил правильно, да? — жалобно протянул Цубурая. — Я не могу выкинуть из головы то, как она позвала меня в кладовую и сказала, что мы расстаёмся — вот так просто, как будто не было между нами этих отношений длиной в год!

— Думаю, Одаяка давно планировала это, — спокойный голос Аято контрастировал с нытьём Шоку. — Поэтому она и настояла на том, чтобы держать ваши отношения в секрете. Ты сделал всё верно — я так и сказал тебе, помнишь? Ей нужно было переродиться для того, чтобы ваша любовь началась сызнова.

— Да, — Цубурая шумно вздохнул. — Ещё до того, как всё началось, в «Мире карри», ты объяснил мне… Но когда я могу присоединиться к любимой?

— Нужно ещё чуть-чуть подождать, — интонации голоса Аято были тёплыми и успокаивающими. — Вскоре начнутся летние каникулы, и тогда… Ты знаешь, как тебе нужно поступить. У тебя остались те приправы?

Я медленно отступил на три шага назад и прижал ладонь ко рту. Лицу непосвященному эти речи мало что сказали бы, но я-то был не из таких.

Пятясь спиной вперёд, я дошёл до поворота коридора и спрятался за угол. Моё сердце колотилось неистово, как будто в моей груди ехал скоростной поезд: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Отдышавшись немного, я прошёл до ближайшей кладовой и скрылся там, плотно закрыв за собой дверь.

В помещении я выдвинул одну из больших коробок для хранения, стоявшей под стеллажом, и сел на неё, обхватив голову руками.

Что это было? Может, я ослышался? Может, я неправильно понял? Может, на фоне всех произошедших со мной несчастий я начал потихоньку сходить с ума, и это всего лишь галлюцинации?

Нет, Фред. Будь честен сам с собой: ты всё слышал чётко и ясно.

«Ещё до того, как всё началось, там, в «Мире карри»…

Я помнил, о чём он говорил: о том времени, когда Цубурая пришёл к Аято на работу, и они о чём-то совещались. Из разговора, который я подслушал минуту назад, явствовало, что Цубурая, ко всему прочему, состоял в отношениях с Амаи, а она его бросила ради Ямада Таро. И Аято знал об этом уже давно, даже более того: он был в курсе и про «приправы», которыми наверняка отравили Одаяку, и про истинные мотивы Шоку. Но ещё, какбудто этого было мало, он поддерживая Цубурая в идее о том, что он должен соединиться с любимой — иными словами, наложить на себя руки. Аято даже дал ему совет — сделать это во время летних каникул, чтобы школа никоим образом не была вовлечена.

Что же это значило? Аято был в курсе того, что Цубурая готовил преступление; более того, судя по недавнему разговору, они заранее обсуждали убийство Амаи, и, скорее всего, именно Аято принадлежала мысль обставить всё именно так: он намертво привязал к себе обоих Ямада с помощью психологической травмы, а также Ханако чувствовала бы себя обязанной ему по гроб жизни, ведь именно он якобы спас её от ареста и несправедливого наказания. А её пустоголовый братец тоже был бы весьма признателен Аято за то, что последний выручил его сестрёнку. Единственным просчётом в этой почти идеальной схеме оказался я, но Аято смог и это повернуть в свою пользу, сделав меня сообщником и добровольным помощником.

Стоп.

Это не так; о чём я только думал?! Это не Аято; к чему ему убивать Амаи? Это Цубурая…

Чёрт возьми.

Хватит обманывать самого себя. Это началось ещё тогда, когда с Окой произошёл якобы несчастный случай. Голос на аудиозаписи, оставленной покойной и зафиксировавшей момент её жуткой гибели, и вправду принадлежал именно Аято, а не актёру мистического сериала. Осана Наджими не сама обратила внимание на одного из хулиганов — того самого, с которым теперь встречалась, — это Аято свёл их. Асу Рито не сама настроила Ямада Таро против себя — это Аято подставил её, выведя из боя как потенциальную соперницу. Я не знал, что конкретно произошло с Муджа Киной, но понимал, что и здесь не обошлось без особой магии Айши.

Я искренне хотел верить, что самоубийство Сато и смерти Берумы, Акане и Юкины были не творением рук Аято, но внезапное осознание всего обрушилось на меня, как гигантская волна цунами, и я мог только беспомощно открывать и закрывать рот, как выброшенная на берег рыба.

Ладно, может, он и вправду ни при чём во всех остальных случаях, но смерть Одаяки… Конечно, это не его рук дело, но он был в курсе.

И что мне теперь делать? Как жить дальше?

Человек, которого я люблю, — соучастник в зверском убийстве!

Я не помнил, сколько просидел на коробке, схватившись за голову и пребывая в ужасе. От невесёлых мыслей меня отвлёк скрип двери. Погружённый в раздумья, я даже не поднял головы, пока не почувствовал, как моего плеча коснулись. Носовые рецепторы защекотал знакомый аромат цитрусовых и свежести, и я посмотрел наверх, уже понимая, кого мне предстояло увидеть.

Аято стоял надо мной и смотрел изучающе, с любопытством. Я глядел ему в глаза и молчал, не решаясь нарушить тишину и не представляя себе, что можно сказать в такой ситуации. Вскоре в его взгляде появилось понимание; он сощурил свои прекрасные чёрные глаза и, вернувшись к двери, закрыл её на щеколду изнутри.

Он повернулся ко мне, встав к выходу спиной, и мягко улыбнулся. Моё сердце тут же ухнуло вниз, как булыжник, брошенный в Гранд-Каньон.

— Думаю, нам пришла пора поговорить серьёзно, Фред, — вымолвил он, подходя ко мне и присаживаясь на корточки напротив. — Я знал, что когда-нибудь этот момент настанет, но рассчитывал, что это произойдёт намного позже, уже после окончания тобой школы.

— Это всё-таки ты? — прохрипел я, с трудом узнавая собственный голос, настолько странно он звучал. — Все эти случаи…

Аято склонил голову набок.

— До чего именно ты додумался? — спросил он.

— Я подслушал твой недавний разговор с Цубурая, — мой голос всё ещё срывался. — Ты заранее знал о том, что он собирался убить Амаи!

Аято закусил губу и потупился.

— Ситуация сложилась весьма непростая, — произнёс он, медленно вставая на ноги. — Как ты, возможно, услышал, Одаяка встречалась с Шоку, и отношения между ними установились довольно серьёзные. Они уже даже говорили о свадьбе, но вдруг Амаи переметнулась к Ямада Таро. С трудом — не спрашивай, как, — мне удалось узнать о планах Шоку: он хотел убить и Таро, и Одаяку. Я пригласил его в «Мир карри», чтобы отговорить от этого ужасного предприятия, но мне не удалось, однако я спас Таро — он должен был ужинать с Одаякой в тот день и дегустировать блюда Ханако. А также я смог всё исправить и не допустить того, чтобы пострадал невиновный.

Я, не мигая, смотрел на него. То, что он говорил, являлось довольно логичным, пусть и с допущениями, но всё же это была ложь. Я не знал, почему, я не знал, как я пришёл к такому выводу, но однозначно: Аято говорил неправду.

— Ложь, — вымолвил я, вставая с коробки.

Странное спокойствие вдруг овладело мной: я откуда-то знал, что мне лично никакая опасность не грозила. И я сам вовсе не собирался топить человека, которого любил, несмотря ни на что.

Аято усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Верно, ложь, — ровно произнёс он. — Но и ты кое-что утаил от меня, не так ли?

Он быстро подошёл ко мне и, прежде чем я успел среагировать, обнял меня за шею и приник к моим губам.

В груди у меня взорвалась бомба. Я обнял его за талию, позволяя его юркому языку исследовать мой рот и наслаждаясь каждым мгновением, которое мы проводили вместе.

Время остановилось, да что там: его вообще не существовало! Во все Вселенной остались лишь мы — двое людей, наслаждающихся друг другом.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Аято отстранился от меня.

Его щёки раскраснелись, а губы чуть припухли, и в этот момент он показался мне ещё прекраснее.

— Ты мой, Фред Джонс, — вымолвил он. — И так будет всегда.

Я молча смотрел на него, любуясь бликами света на дне его чёрных глаз, и не стал подтверждать его слова, хотя они полностью соответствовали действительности.

Аято медленно провёл пальцами по моей щеке, а потом, прежде чем я успел его остановить, опустился передо мной на колени…

========== Глава 31. Ветер с Гранд-Каньона. ==========

Верный глок лежал в моей руке как влитой, а привычное ощущение резкого выброса адреналина в кровь, как всегда, будоражило. Я полностью владел ситуацией, ведь это повторялось далеко не в первый раз.

Терри Джексон стоял посреди подземной парковки, обхватив за плечи женщину, которой не повезло пройти тут именно в тот момент, когда велось преследование опасного преступника. Его рыжеватые курчавые волосы, давно не мытые и спутанные, торчали во все стороны, а отросшая борода придавала ему ещё более свирепый вид.

— Не приближайтесь! — истерично заорал Джексон, размахивая револьвером, зажатым в правой ладони. — Я пристрелю её!

Я набрал полную грудь воздуха и, всё ещё держа Джексона на прицеле, вышел из-за колонны, которая служила мне укрытием.

— Терри, ты не хочешь лишних проблем, — начал я, замирая перед ним так, чтобы установить визуальный контакт. — Ты делал всё это не для того, чтобы разрушить в одно мгновение. Отпусти эту женщину; она тут ни при чём.

Джексон озадаченно посмотрел на меня. На его лице отразилась глубокая задумчивость: казалось, он пытался что-то вспомнить, но это ему не удавалось.

Я сделал небольшой шаг по направлению к нему, прикидывая, смогу ли устранить его, при этом не подвергнув риску заложницу, и тут он закричал, целясь из револьвера прямо в меня:

— Ни с места! Стой!

Чёрт, ошибся. Ладно, ничего страшного; попробую другой подход, благо за время обучения и работы на Федеральное Бюро Расследований я выучил много психологических трюков.

— Я понимаю тебя, Терри, — вымолвил я, медленно опуская свой глок. — Я знаю, для чего ты делал всё это. Не волнуйся; просто доверься нам, и мы позаботимся о том, чтобы твоё слово достигло нужных ушей.

Джексон нахмурился и удивлённо посмотрел на меня; револьвер в его руке задрожал.

Так, спокойно, Фредди; ты всё делаешь правильно. Теперь главное не пережать.

— Терри, ты не виноват, — я поднял руки, чтобы он видел, что я не собираюсь стрелять. — Тебе нужна помощь, но ты должен позволить нам тебе её оказать.

Джексон выронил револьвер и, отпустив заложницу, упал на колени. Испуганная женщина тут же побежала ко мне, и я, обернувшись, кивнул одной из наших сотрудниц, чтобы та помогла бедняжке.

Сам же я рванулся к Джексону вместе с другими агентами, чтобы арестовать его. Несколько минут — и сотрудники местной полиции уже вели его к бронированному автомобилю.

Я отошёл чуть в сторону, встав спиной ко входу на подземную парковку, и спрятал глок в кобуру.

Вот и всё. Очередное расследование закончилось очередным успехом. Этот квартал я закрою точно в плюсе.

— Эй, Фред! — агент Таниша Брукс тронула меня за плечо.

— Слушаю, милашка, — я повернулся к ней и широко улыбнулся.

Мы с Танишей учились вместе в тренировочном центре ФБР, а потом начали работать в Бюро. В элитный отдел мы пришли не сразу: я — через полтора года работы, она — через два. Но всё-таки мы встретились и стали коллегами. Остальные агенты часто посмеивались над нами и говорили, что если мы будем так общаться и дальше, то кому-то из нас придётся перейти в другой отдел, так как по правилам ФБР супругам запрещается работать вместе.

Женюсь ли я на Танише? На данный момент не могу ответить, но в будущем, возможно, да: это поможет пресечь все слухи, которые циркулировали обо мне.

Но сейчас я думал совсем о другом; женитьба вообще стояла на последнем месте в списке моих приоритетов.

— Ты прекрасно провёл переговоры, — Таниша склонила голову набок, поправив рукой шапку пышных кудряшек. — Впрочем, как и всегда.

— Ты меня захвалишь, милашка, — я шутливо погрозил ей пальцем. — Мы с тобой и с остальными членами команды раскрыли это дело вместе, не забывай: твои заслуги здесь ничуть не меньше.

— Эй, белая задница, у меня и без этих твоих любезностей достаточно высокое мнение о себе! — Таниша шутливо ткнула кулаком меня в плечо. — Ты собираешься в Японию на свои традиционные каникулы?

— А как же? — я вздохнул и мечтательно посмотрел наверх. — Жду с нетерпением того момента, когда увижу цветущие сакуры.

— О’кей, — она улыбнулась, и белоснежные зубы сверкнули, контрастируя с чёрной кожей. — Удачного тебе полёта!

Я кивнул в знак благодарности и направился к полицейским машинам. Мне предстоял полёт в Куонтико, немного скучноватый час за рапортом, зато потом…

Мысли о предстоящем свидании заставили меня поторопиться. Сердечно прощаясь с капитаном местной полиции и пожимая ему руку, я уже прокручивал в уме свой рейс до Токио, и, четвертью часа позже, сидя рядом с Танишей в частном самолёте ФБР, мог думать только о поездке.

Окончив старшую школу в Японии, я вернулся на родину, чтобы пойти по стопам деда и стать агентом ФБР. Эту мечту я с лёгкостью осуществил, и мою жизнь можно было назвать идеальной, если бы не одна маленькая тайна.

За всё время своего существования я упустил только одного преступника. И сделал это намеренно, специально скрыв всё, о чём смог догадаться. Это произошло более десяти лет назад — ещё тогда, когда я учился в Старшей Школе Академи — элитном учебном заведении на юге острова Хонсю.

И я ничуть не жалел об этом.

Офис в Куонтико встретил меня привычной суетой: даже в позднее время наши мужественные агенты вкалывали вовсю. Обычно я поступал точно так же, но только не сегодня: вечером меня ждали планы.

Быстро набив отчёт в типовую форму, я распечатал его и отнёс главе нашего отдела. Получив порцию похвал и хороших напутственных слов, я с хорошо скрываемой радостью распрощался с ним, уже мыслями летя в Токио. Пробежав мимо Таниши, которая сидела за своим столом и набирала на клавиатуре компьютера текст, я помахал рукой. Она, отвлёкшись от своих дел, тепло улыбнулась мне.

И я поехал в аэропорт Вирджиния с лёгким сердцем.

В Нарита я приземлится спустя много-много часов, большую часть из которых я спал. Эта рутина уже успела стать мне привычной, ведь я ездил сюда раз в три месяца каждый чёртов год.

Арендованная машина уже ждала меня на парковке аэропорта, и я, не теряя ни минуты, поехал по комфортному японскому шоссе, довольно быстро приноровившись к правостороннему движению.

Мой путь лежал на юг острова Хонсю, в деревню Итоки — там, близко-близко к лесу, стоял небольшой домик, который мы с Аято купили в складчину восемь лет назад. Раньше нам приходилось встречаться в мотеле, что не располагало к романтике, но теперь у нас была собственная площадь, где мы могли расслабиться, пусть только один раз в квартал.

Я въехал в Итоки со стороны шоссе и, проделав довольно долгий путь по просёлочной дороге, запарковался у забора, увитого плющом.

Выйдя из машины, я задержался на мгновение, чтобы вдохнуть полной грудью дивный ароматный воздух этих мест. Цветущие вишни наполняли мои лёгкие восторгом, а сердце разносило это ликование во все отдалённые уголки моего тела.

Одернув пиджак, я поспешил в домик — туда, где меня ждала любовь.

Открыв немного скрипевшую калитку, я зашагал по мощёной камнем дорожке. Аято вышел мне навстречу; он улыбнулся и протянул мне руки.

— Давно ты здесь? — спросил я, нежно обняв его.

— Порядочно, — он отстранился и улыбнулся. — Удалось выбраться из госпиталя пораньше — мне пошли навстречу, потому что вчера я провёл довольно сложную операцию. Я успел сделать уборку, так что тратить время нам не придётся.

Я склонил голову, прекрасно понимая, о чём он. Мы направились в домик, плотно прикрыв за собой дверь, и вскорости отсутствие соседей поблизости сыграло нам на руку.

Через два часа, лёжа рядом с Аято на матраце, я перебирал его смоляные волосы, вдыхая аромат его разгорячённого тела. С годами он стал ещё красивее, а его чёрные глаза — глубже. Наши неистовые занятия любовью раз в квартал оказались настоящим блаженством для меня — я любил этого человека, даже прекрасно понимая, что он представлял из себя.

— Как Таро? — спросил я, проведя рукой по обнажённой шее Аято. — Всё ещё работает у тебя под началом?

— Конечно, — он поудобнее устроился у меня на груди. — Недавно мы решили завести собаку — он давно хотел. Правда, не знаю, как с нашими графиками мы сможем о ней заботиться. Если меня всё-таки сделают главой кардиохирургического отделения, то я вовсе практически перестану бывать дома.

Я негромко хмыкнул в ответ на это. Ямада и Аято съехались во время учёбы в университете: вроде как так было удобнее, дешевле и легче добираться до госпиталя. С годами временное превратилось в постоянное, и они продолжали жить вместе, при этом не вызывая никаких подозрений у членов их семей и окружающих.

Была ли у них близость? Перешли ли их отношения ту грань, после которой дружба трансформируется в нечто большее? Я не знал и, более того, не хотел знать. У каждого из нас — и у Аято, и у меня — была своя жизнь, но наши судьбы пересекались раз в квартал в уютном домике, окруженном деревьями, и всё, что происходило за пределами этих стен, не существовало для нас в течение нескольких часов.

— Когда ты поедешь к родителям? — спросил Аято, подняв голову и упершись подбородком мне в грудь.

— Ближе к вечеру, — отозвался я, с нежностью глядя на него. — А что такое? Тебе не терпится от меня избавиться?

— Напротив, — этот дьявол коварно улыбнулся. — Давай используем это время по полной.

Я улыбнулся и кивнул.

Аято приподнялся на руках и приник к моим губам.

Аромат цветущей вишни проникал в комнату через приоткрытое окно, делая мою жизнь ещё прекраснее…