Не убоюсь я (СИ) [Elenrel] (fb2) читать онлайн

========== I. Праздник ==========

Время Оленей наступает один раз за большую перемену звезд, и никак не чаще. Время, когда огромные стада оленей проходят мимо озера Куйвиэнэн, а ближе всего — к землям, где живут татьяр. Тогда все охотники трех племен квенди сходятся вместе, чтобы петь, танцевать, пить сок забродивших плодов и веселиться, хвастаясь своей удалью. А потом сообща идут на охоту и каждый стремится убить как можно больше оленей, чтобы надолго обеспечить мясом семью и племя. После охоты все снова собираются и чествуют тех, кто пришел с самой богатой добычей.

Этот праздник должен был стать для юного Финвэ, сына Таты, особенным. Отец впервые согласился взять его с собой. Тату заслуженно почитали как самого опытного и отважного охотника среди своего народа: его костяное копье поразило множество и зверей, и чудовищ. Племя приняло Тату как своего предводителя — а значит, он должен быть лучшим, как же иначе? Но Финвэ мечтал когда-нибудь превзойти его. Но пока что он только получил право пойти с ним и с матерью, ведь те отваживались уходить в лес дальше всех, не страшась ни хищников, ни чудовищ, ни обманчивых теней. Никто из квенди не был так храбр, как Тата, это все знали. И так будет ровно до тех пор, пока его сын не покажет, насколько бесстрашен он сам.

Пока квенди готовились, Финвэ старался успеть везде. Он вырезал себе новую костяную флейту, чтобы порадовать гостей, он устанавливал навесы из дерева и шкур, под которыми потом станут пировать, учил нескольких молодых квенди танцевать и даже помогал девам плести гирлянды из цветов и ароматных трав. Все только готовились, а для Финвэ праздник уже начался. Он носился по селению в расшитой рубахе и со вплетенными в волосы лентами и бусинами.

Впрочем, не один Финвэ ждал Времени Оленей с нетерпением. Племени до того долго не везло на охоте и никто не ел досыта, но скоро мяса должно было стать в достатке. Тата хотел повидаться с Имином и Энелем, вождями других племен квенди и своими друзьями. Орнэ и Галма тоже надеялись увидеть друзей, а Махтан все рассказывал, как покажет миньяр новое оружие. Только Татье, мать Финвэ, мало радовалась предстоящему празднику, а больше молчала да подтачивала топорик, хотя во всем племени и так не нашлось бы топора острей. Но ни Тата, ни Финвэ так и не смогли от нее добиться, что же ее гложет, а потому оставили ее наедине со своими мыслями.

Но и Татье покинули невеселые думы, как только вдалеке, от берега озера, послышались звонкие голоса и звуки свирелей. Первыми на праздник пришли миньяр, и впереди них шествовали, неся на плечах копья, Имин и его сестра Инис. Тогда многие татьяр выбежали из домов, радостно приветствуя сородичей. Некоторые принялись трубить в рожки и бить в барабаны из тонких и толстых кож, создавая веселый, многозвучный ритм, от которого ноги будто сами пускались в пляс. Тата и Татье степенно вышли из хижины, в знак приветствия разведя руки в стороны, будто собирались прямо сейчас заключить Имина и Инис в объятья.

— Эле! — воскликнул Имин, и голос его, довольно низкий, но звонкий и мелодичный, легко накрыл все поселение. — В добрый час мы встретились, друзья! Надеюсь, Время Оленей будет удачным!

— Мы счастливы видеть тебя, первый из квенди, — отозвался Тата. — А вместе с тобой твою прекрасную сестру и твоих охотников.

Он подошел ближе и действительно обнял Имина, а затем Инис. Так же поступила и Татье.

— Финвэ, подойди к нам, — позвал Тата, разомкнув объятия.

И тот не заставил себя долго ждать. Ловко проскользнув мимо столпившихся вокруг своих вождей миньяр и татьяр, он в один прыжок оказался подле отца и еще прокрутился вокруг себя на одной ноге, будто в танце. Бусины в его волосах зазвенели, яркие ленты, нашитые на рубашку, взметнулись вверх, как тонкие ветви на ветру. Кроме того, Финвэ успел загодя раскрасить лицо и руки цветной глиной, отчего выглядел еще наряднее.

— Твой сын вырос, — сказал Имин, ласково улыбнувшись юноше, — стал уже по плечо взрослому квендо.

Тата поймал сына, который от радости не мог устоять на одном месте, и приобнял за плечи.

— В этот раз Финвэ отправится на охоту со мной и Татье. Вместе мы принесем столько дичи, что тебе вовек за нами не угнаться!

— Разве честно соревноваться с нами в своих угодьях, Тата? — рассмеялась Инис.

Она тоже смотрела на Финвэ, и ее глаза цвета незабудки лучились теплом и весельем, а еще чем-то иным, что сын Таты никак не мог истолковать.

— Что же поделать, если именно мне судьба послала оленей? — в тон ей ответил Тата и, выпустив Финвэ, развел руками. — Но я и в ваших угодьях охотился бы не хуже.

Это хвастовство было лишь шуткой, а никак не призывом к настоящему спору, и теперь смеялись уже все присутствующие. Так было заведено: каждый, не стесняясь, говорил о своих свершениях, и даже немного преувеличить не считалось зазорным.

А потом все уселись под навесами, расставленными вокруг огромного костра, светившего так ярко, что глаза не сразу привыкали к нему. Татьяр вынесли еду на всех: можно было больше не беречь запасы, ведь скоро еды станет вдоволь. В глиняных мисках своего часа ждали закопченная на огне рыба из озера, поджаренные грибы и коренья, свежие ягоды и фрукты и даже остатки мяса, пусть и довольно скудные. Из рук в руки стали передавать чашу с настоем из забродивших ягод, от которого слегка мутилось в голове, зато душа полнилась радостью. Финвэ раньше не пил его много, но теперь сделал большой глоток из чаши, а затем еще и еще. Движения потеряли прежнюю ловкость, зато по всему телу разлились легкость и веселье. И он снова танцевал, сперва с Нинкви — собирательницей меда, потом с Инис и еще с кем-то и снова с Инис. Он прыгал через костер, играл на новой флейте и рассказывал всем, как ждет начала охоты и что ни в коем случае не подведет отца. Родители и Имин смотрели на это благосклонно, и никто не мешал ему пить и дурачиться.

Финвэ уже изрядно опьянел, когда явился Энель с сыновьями, и старший из них, Эльвэ, принялся подшучивать, но его проделки тоже были незлыми. Эльвэ то и дело просил Финвэ пройти прямо по положенному на земле прутику и смеялся, когда тому не удавалось. И Финвэ мог измыслить лишь один способ унять его: тоже напоить. Именно этим он и занялся.

========== II. Охота ==========

Финвэ плохо помнил, что происходило в конце праздника, потому что его необоримо потянуло в сон, а проснулся он, когда звезды уже переменились. Болела голова и ужасно хотелось пить, но около лежанки из шкур, где он спал, стоял кувшин с кислым травяным отваром. Финвэ, не вставая, схватил его и принялся жадно пить, проливая часть на рубашку и размывая и так смазавшиеся узоры на лице и шее. Но от питья скоро стало легче, и сын Таты, уже не страдая, отправился приводить себя в порядок.

Он успел как раз вовремя, когда родители уже собирались искать его. Вооружившись копьем и пращой, Финвэ поспешил к собравшимся у границы поселения охотникам и весело всех приветствовал. В душе шевельнулись чувство стыда и опасение, что он слишком начудил на празднике, но никто из взрослых не выразил недовольства — а значит, все обошлось.

— Первая охота — очень важное дело! — заверил его Эльвэ и указал на Ольвэ, который неуверенно жался за его спиной. — Смотри-ка, мой брат нынче тоже убьет свою первую дичь. Уверен, вы оба будете молодцы.

— Удачи тебе, Ольвэ, — улыбнулся Финвэ. Он не стал говорить, что вообще-то уже охотился, только не с отцом, а с теми, кто не ходит в лес так далеко, и разве что это Время Оленей для него первое. Но смущать и без того взволнованного Ольвэ явно не стоило. Эльвэ и так всеми силами пытался его приободрить и почти преуспел.

— Слушайте меня, квенди! Слушайте меня, миньяр, татьяр и нельяр! — зычным голосом воскликнул Тата, и все, кто говорил, разом умолкли. — Начинается Время Оленей. Мы отправимся в лес и добудем там мяса, шкур и рогов, чтобы утолить голод, сшить одежды и обустроить наши жилища.

Охотники дружно закричали, поднимая над головами луки и копья. А когда настала тишина, Тата продолжил:

— Спустя среднюю перемену звезд мы снова соберемся здесь, будем пировать и чествовать того, кто принесет больше всех оленей. Пусть дичь не укроется от вас, пусть рука ваша не дрогнет, а злые твари обойдут вас стороной. Доброй охоты, друзья!

На этот раз квенди закричали еще громче, а в поселении кто-то принялся бить в барабаны, провожая сородичей. Охотники же тем временем разбились на небольшие группы и отправились прочь, вскоре исчезнув в лесной тени.

Тата никуда не торопился. Он подозвал к себе жену и сына, а еще Атмо и Эктеля — следопытов и охотников, опытных, но все же не таких умелых, как Тата и Татье. Их задача заключалась в том, чтобы помогать бить зверя, а потом тащить туши. И наконец, помахав рукой остающимся в деревне квенди, Тата уверенно пошел к лесу, и Финвэ, как и прочие, следовал за ним. Нетерпение переполняло его, пьянило сильнее забродивших ягод, и он, казалось, не шел, а летел над землей, едва касаясь травы и палой листвы. Он то и дело проверял остроту копья и вынимал из мешочка на поясе заранее припасенные камни, чтобы удостовериться, что, когда понадобится заряжать пращу, сможет сделать это достаточно быстро. От этого его волнение не унималось, а только усиливалось, но оно было приятным — таким, от которого кровь быстрее течет по жилам, а в сердце сами собой рождаются песни.

Финвэ шагал рядом с отцом, не отставая и надеясь заметить следы раньше, чем он. Краем глаза он замечал, что мать отчего-то не очень спешит и лицо у нее такое же настороженное и задумчивое, как перед праздником.

— Неспокойно мне, — призналась Татье после долгого молчания, когда они отошли уже на несколько тысяч шагов от поселения. — Отозвать бы всех охотников и переждать дома, но ты ведь не послушаешь.

— Верно, не послушаю, — Тата не стал спорить. — Я верю твоему чутью, как верил всегда, но Время Оленей бывает лишь раз в большую перемену звезд, и олени скоро уйдут. Не запасем сейчас дичи — нечего станет есть.

Татье на это лишь вздохнула и снова умолкла, вглядываясь в темноту под деревьями. Но Финвэ ничего пугающего там не видел — лес как лес, такой же, как и всегда. Не скользили в чаще тени, что чернее темноты, не горели хищным огнем глаза тварей, не выли вдалеке варги. По всему выходило, что у Татье всего лишь разыгралось воображение — или дурные сны смутили ее накануне.

И верно, время шло, а никакой беды не приключалось. Еще через несколько часов они нашли семейство из пятнадцати оленей, остановившееся поесть и отдохнуть на небольшой открытой поляне. Такая удача выпадает не всегда, и охотники не собирались ее упускать. Быстро и бесшумно они обошли полянку с разных сторон. И когда все разошлись, Тата метнул особый дротик, в наконечнике которого были проделаны прорези, а потому в полете он издавал тонкий свист. Таков был условный знак, и в тот же миг в оленей полетели копья и камни из пращей. Звери ничего не подозревали, но когда первый из них завалился на землю со стрелой в шее, они переполошились и попытались умчаться прочь, в чащу. Но охотники были быстры и умелы, их оружие разило без промаха. Две самки и два молодых самца остались лежать на земле, не успев даже подняться. Еще трех оленей брошенные копья настигли раньше, чем те успели скрыться в древесной тени. Но главная добыча — могучий олень с огромными ветвистыми рогами — ускользнула. В боку зверя осталась стрела Эктеля, но он одним гигантским прыжком пересек поляну и ринулся через лес.

Остальные уцелевшие олени были не так важны, как этот. Его Тата не мог упустить. Из его рогов получились бы оружие и инструменты, а толстая шкура могла бы утеплить стену хижины. Его мясо, пусть и жесткое, накормило бы многих, и, к тому же, лучшему охотнику зазорно вернуться без такого прекрасного трофея. Поэтому Тата оставил Атмо и Эктеля припрятать добычу, а затем дотащить до поселения, а сам с женой и сыном отправился по следу.

Татье снова молчала, а Финвэ был, как и раньше, полон нетерпения. Он думал только о том, что раненый олень не скроется, даже если он силен и вынослив. А значит, скоро они его настигнут. И Финвэ хотел сам его убить.

След вел вперед, хорошо различимый: мягкая земля сохранила глубокие отпечатки копыт, кое-где ветви и кусты были поломаны и на них остались потеки свежей крови. Но олень бежит куда быстрее квенди, и идти за ним предстояло далеко, может быть, не одну перемену звезд. Они и спешили, делая всего по две короткие остановки за перемену звезд, чтобы поесть немного сушеных плодов и кореньев и перевести дух. Вместо сна по очереди дремали на ходу. Тата и Татье совсем не уставали, будто это была легкая прогулка, но и Финвэ не отставал и не просил лишних остановок, хотя ему и приходилось куда тяжелее.

========== III. Всадник ==========

Через две перемены звезд лес стал меняться. Поначалу незаметно, неуловимо, так, что даже самого опытного охотника только чутье могло предупредить о надвигающихся невзгодах. То самое чутье, что заставляет остановиться и прислушаться незадолго до того, как в лесу затихнут птицы и попрячутся звери перед приближением чудовища. Чутье, что предупреждает о топкой почве, о недобрых местах, где обитают злобные духи, и побуждает осмотреться в поисках удобного дерева даже раньше, чем взгляд заметит волчьи следы. И это чутье заговорило не только у Татье, которую мрачные предчувствия не оставляли во время всей охоты и даже раньше. Теперь и Тата стал еще внимательнее вглядываться в темноту вокруг, то и дело прислушивался и принюхивался — но назад не поворачивал. Финвэ заметил, что отцу неспокойно, и это чувство передалось и ему, хотя он еще не понимал причину.

— Олень уже близко, — говорил Тата. — Он совсем обессилел. Мы скоро настигнем его и пойдем назад.

— Здесь плохие места? — спросил Финвэ.

— Не хорошие, — отец кивнул, — но и не самые худшие. Но идти по ним недолго, и скоро у нас будет добыча, а живому созданию не придется больше страдать.

Финвэ кивнул, показывая, что признает правоту отца. Дело стоило закончить. Разве можно оставлять раненого зверя долго и мучительно умирать или отдавать его хищникам, когда он мог бы погибнуть быстро и безболезненно и принести племени немало пользы?

Не успели звезды немного сместиться на небосклоне, как вокруг стало слишком, неестественно тихо. Не кричала ни одна птица, не шелестели от ветра ветви, и в повисшей мертвой тишине даже шаги и голоса квенди утихали и глохли, будто слышались через толстую шкуру. Но до оленя оставалось совсем немного. Тата не боялся, ведь не встречалось ему еще ни зверя, ни чудовища, которых он не смог бы убить своим копьем. И Татье практически не уступала ему, да и Финвэ уже прекрасно умел обращаться с оружием. Хотя крылось в этих местах, конечно, и то, что опаснее и страшнее чудовищ, от чего и защититься, и убежать непросто.

Трое квенди шли молча, напряженные, как натянутая струна. Тишина давила, пробуждая чувство тревоги, и Финвэ всеми силами старался не дать ему перерасти в настоящий страх. Вот показались примятые кусты, в которых валялся раненый олень, и кровь на них только недавно засохла. За ними — овраг, куда зверь скатился, и там, внизу, наверняка лежал и умирал.

— Вот мы и нашли его, — Финвэ нарочито бодрым голосом озвучил очевидное и первым полез в овраг.

Склоны оказались крутыми, но не настолько, чтобы у квендо не получилось спуститься, а вот олень выбраться оттуда уже не мог. Свалившись, он переломал ноги и сумел только отползти на несколько десятков шагов, где и остался, ожидая гибели. Финвэ подошел, занеся копье. Олень лежал на боку, и стрела оказалась под ним, так что он сам же ранил себя еще сильнее. Длинные ноги выгнулись под неестественными углами, бок опускался и поднимался слабо, но часто. Почуяв охотников, зверь поднял голову, и в его черных глазах заплескалось столько тоски и боли, что его страдание, казалось, сейчас переполнит сердце животного и выплеснется наружу. Финвэ замешкался и опустил копье. Зверь был так красив и его было так жаль, что он едва не расплакался, как на своей самой первой охоте. Тата тяжело вздохнул за спиной у сына, а затем отодвинул того в сторону и одним точным ударом добил оленя. Несколько мгновений он стоял над мертвым зверем неподвижно, опустив голову, будто просил прощения. Тем временем Татье быстро отыскала крепкую палку, чтобы примотать к ней добычу и так нести.

— Давайте поторопимся, — сказала она.

Оставаться здесь дольше, чем необходимо, и так никому не хотелось. Лес просто так не затихает, а звери без причины не таятся. Так что Тата и Татье ловко взвалили концы палки себе на плечи и полезли вверх по склону, а Финвэ шел в пяти шагах впереди, разведывая путь. Он первым выбрался наверх и первым увидел, какая напасть грядет.

С севера, из болот и непроходимых чащоб наползал туман, серый, холодный, липкий, от одного прикосновения которого по хребту бежала противная дрожь. Он клубился, тянулся длинными языками, обвивался вокруг древесных стволов. Плохой туман, недобрый, в нем заплутавшие путники теряются навсегда, а на смену привычным зверям приходят совсем иные создания, могучие и злобные. В такую пору чудовища выползают из нор, выходят из глухих чащоб, чтобы сделать квенди своей добычей. Финвэ уже встречал такой — но в хижине, у очага, где живой жаркий огонь разгонял серую муть. Случалось ему в такой час и покидать дом, но никогда он не уходил так далеко.

Финвэ предупредил родителей, но те уже и сами все видели, ведь туман потянулся и по дну оврага и густел с каждым мгновением. Тата и Татье заспешили наверх, но когда они выбрались, то оказались уже в непроницаемом сером облаке, где едва можно разглядеть пальцы вытянутой руки.

— Мы бросим оленя? — спросил Финвэ, озираясь по сторонам. Он очень боялся потерять родителей из вида.

— Нет, — отозвался Тата. — Мы не сможем идти быстро, что с добычей, что без нее. И он поможет мне и Татье не потеряться. А ты возьми, — он протянул руку и сунул Финвэ конец веревки. — Привяжи к поясу и иди сбоку от меня.

Финвэ так и поступил, закрепил веревку и поравнялся с отцом, для верности решив не отходить от него больше чем на два шага. И так все трое двинулись назад, стараясь держаться нужного направления и высматривать по пути хоть какие-то приметы. Но туман неумолимо сгущался, и не заплутать в нем становилось так же трудно, как что-то разглядеть, опустив голову в молоко. Сырой и промозглый, он забирался стылым неуютным холодом под одежду, заставляя сжиматься и ежиться. Мех на шкурах промок, стал тяжелым и неудобным. В тумане тонули все звуки и запахи, и Тата уже просто шел куда-то, вроде бы назад, но и направление определить не получалось. Если бы ноги не стояли на земле, квенди и вовсе потеряли бы верх и низ.

Финвэ оставалось только полагаться на отца и мать, на их чутье и опыт, ведь сам он перестал понимать, куда идти, почти сразу. И теперь привязанная к поясу веревка стала единственным, что не давало ему потеряться и пропасть. Он старался не думать, что будет, если на них сейчас выскочит голодная тварь. Как отбиться, если ничего не видишь?

Время тянулось мучительно медленно, и только количеством шагов кое-как получалось его измерить. Финвэ насчитал примерно полторы тысячи. И тогда нечто новое и пугающее нарушило тишину. Где-то в лесу слышалась мерная, тяжелая поступь, будто шла лошадь, только намного крупнее и тяжелее обычной. Не понять — далеко или близко, впереди или позади. Звуки искажались, а земля под копытами невидимого коня гудела и стенала, будто от боли. Финвэ зажал себе рот, чтобы не взвизгнуть от страха. Он слышал страшные сказки о том, кто это. Шепотом, словно боясь призвать на свои головы беду, говорили квенди о Черном Всаднике — существе, которое лишь немногие видели и о котором еще меньше живущих способны рассказать. Скачет черная фигура на черном коне, и ужас бежит впереди нее, и не поразить Всадника никаким оружием, и не боится он ни огня, ни колдовской песни. Одних Всадник убивает огромным черным копьем, других же забирает с собой в неведомые земли далеко на севере, и никто из тех несчастных более не возвращается.

Не сговариваясь, Тата и Татье бесшумно опустили оленя на землю. Теперь уж было не до добычи — лишь бы живыми уйти. А затем Тата несильно потянул веревку, увлекая перепуганного сына за собой.

— Не бойся, милый, — прошептала Татье в самое ухо Финвэ. — Просто иди, и все будет хорошо.

Она сама не очень-то верила в правдивость собственных слов, но от ее голоса Финвэ стало немного спокойнее.

А Всадник скакал где-то в тумане, и под копытами его коня все так же стонала земля. Не понять было, отдаляются от него квенди или, наоборот, приближаются, а может, он, издеваясь над ними, движется по кругу, словно уверенный в себе хищник вокруг раненой добычи. Крепко держа копье, Тата шагал вперед, остальные следовали за ним. Если он и боялся, то не показывал страха, и его стойкость передавалась Финвэ. И как бы ни хотелось ему закричать и убежать прочь, как можно дальше, надеясь, что самое жуткое из чудовищ за ним не угонится, он этого не делал. Если кто и мог защитить его, то родители.

И так они прошли еще тысячу шагов, пока не достигли небольшой поляны, заросшую высокой травой и редкими кустами бересклета. Туман здесь немного рассеялся, так что видно было до другого края поляны. Да только от того, что открылось взору, Финвэ остолбенел от ужаса, даже отчаянный вопль застыл у него в горле, так и не выйдя наружу.

На середине пустого пространства квенди поджидал сам Черный Всадник. И он не был страшен — нет, он был воплощением чистого кошмара. Конь его был втрое больше, чем любая дикая лошадь, полностью черный, будто сделанный не из мяса и костей, а из тени и мрака, и туман клубился у его копыт. Его огромные красные глаза горели злобным огнем, а из пасти, казалось, сейчас выглянут волчьи клыки вместо лошадиных зубов. Морду коня оплетали ремни, на них тускло блестели накладки не из кости, не из камня, а из какого-то неведомого материала. Но еще страшнее был сам Всадник. Тоже намного выше любого квендо, он был весь одет в такой же неизвестный черный материал, облегающий его огромное тело, словно хорошо подогнанная шкура. Голову его покрывал глубокий черный капюшон, под ним виднелась только чернота. Но хотя у Всадника и не было лица, его взгляд чувствовался явственно. И взгляд этот словно обдирал до костей, выворачивал наизнанку саму душу, обжигал яростным огнем и пронзал смертельным холодом. А в руке у него было длинное черное же копье, такое, какое вряд ли может поднять квендо, с очень острым, хищно поблескивающим наконечником, и сейчас Всадник занес оружие для удара.

Копье выпало из ослабевших пальцев Финвэ, и он мешком осел на траву, не в силах даже бежать. Сердце в груди замерло, а потом выдало бешеную дробь, руки и ноги похолодели и стали будто ватные.

— Хватай Финвэ и беги! — прокричал Тата.

Он опомнился первым и бросился на Черного Всадника. Подскочив, Тата метнул копье, метя прямо ему в голову, и даже попал. Но кость только глухо стукнула обо что-то твердое и раскололась. Но Тата не отступил и потянулся за висевшей на поясе дубинкой. Он даже выхватил ее, но больше ничего не смог сделать. Неторопливо, будто и впрямь насмехаясь, Всадник нацелил свое оружие на Тату и ударил. Его копье метнулось вперед резко, как молния, и пронзило грудь квендо. Тот, насаженный на оружие, как на вертел, умер почти мгновенно, и Всадник просто стряхнул его тело на землю, словно прилипшую грязь.

Финвэ смотрел на это во все глаза и не мог отвернуться или сделать что-нибудь еще. Тем временем Татье схватила его за плечи и поволокла прочь, словно тушу. Но поздно! Не успела она преодолеть и нескольких шагов, как чудовище обратило на нее внимание.

— Беги, Финвэ, спасайся! — отчаянно вскричала Татье и просто толкнула сына от себя так, что тот упал на землю.

Но и теперь Финвэ все видел, хотя отдал бы что угодно, чтобы сейчас ослепнуть или вовсе умереть. Татье подняла свой топорик и угрожающе взмахнула им, чтобы Всадник напал на нее и не навредил ее сыну. И тот тронул коня и проехал дальше.

Всадник протянул руку, и Татье изо всех сил рубанула по ней, но он даже не стал защищаться. Каменный топор раскололся и сломался так же, как костяное копье, оставив в руках Татье лишь обломок топорища. А после этого чудовище наклонилось, и схватило мать Финвэ свободной рукой за шею, и подняло на коня. Та отчаянно отбивалась и хрипела, но вскоре затихла в страшной хватке. И тогда Всадник просто развернулся и ускакал куда-то в лес.

Финвэ остался один. Он лежал на траве, свернувшись и поджав колени к груди, и беззвучно рыдал, сотрясаясь всем телом и будто задыхаясь, захлебываясь собственным горем и ужасом. Он не знал, как долго валялся так, но когда решился пошевелиться, руки и ноги затекли и плохо слушались. Не вставая, Финвэ подполз к распростертому на земле отцу. В груди у Таты зияла дыра, в которую можно было бы просунуть две руки, и через нее виднелись окровавленные внутренности. Вокруг раны плоть почернела и будто бы уже начала разлагаться, хотя прошло совсем немного времени.

— Нет, не может быть, — бездумно повторял Финвэ. — Очнись, отец. Умоляю, очнись! Это мне все причудилось, ты же не мог умереть!

Но звезды медленно совершали свой оборот по небу, а Тата не оживал и тело его постепенно остывало, становилось холодным, как земля или камень. Нескоро, но Финвэ успокоился. Он закрыл неподвижные, остекленевшие глаза отца и собрался донести тело до поселения, но поднял его — и понял, что ничего не получится. Тогда он снял с его шеи ожерелье из когтей и зубов чудовищ, которых Тата убил. Отец носил его на удачу и, в отличие от всех прочих украшений, никогда не снимал.

Чтобы насыпать курган над телом, ушло бы много времени, а накопать и перенести столько земли, чтобы сделать его высоким, в одиночку было просто не под силу. Поэтому Финвэ похоронил отца как мог: снял дерн, выкопал руками и обломком копья неглубокую яму. Он бережно опустил туда тело и снова укрыл дерном.

— Прощай, мой отец, вождь Тата, — проговорил он, заставляя себя не сбиваться и не всхлипывать. — Пусть твой дух обретет покой, а твое тело станет землей и даст жизнь деревьям и травам.

Затем Финвэ поднялся на ноги и подобрал свое копье и обломок отцовского. Утер слезы и, шатаясь, побрел домой.

========== IV. Наследник ==========

Туман вскоре рассеялся, но Финвэ возвращался долго. За время пути он несколько раз останавливался, сворачивался в комок где-нибудь в овражке или меж древесных корней и горько, отчаянно рыдал. За всю свою жизнь он, наверное, не выплакал столько слез, сколько теперь. Но еще страшнее, чем горе, его терзал стыд. Финвэ понимал, что если бы не валялся на траве, будто мешок, может быть, мать успела бы уйти и жертва отца не оказалась бы напрасной. Или, если бы он был храбрее, то они втроем, может, смогли бы отогнать Всадника. Тот, конечно, ужасен, но и его родители — великие охотники. А может, ему стоило самому остаться и задержать чудовище, ведь Тата и Татье куда важнее для племени, чем он. Но Финвэ тогда был слаб, жалок и бессилен. Он не сделал ничего. И это знание впивалось в душу больнее, чем когти и зубы хищника впиваются в плоть.Оно жгло сильнее, чем ужасный взгляд Черного Всадника, оно буквально раздирало Финвэ изнутри. Но вместе с тем Финвэ понимал, что своим запоздалым раскаянием никому уже не поможет.

— Хватит, — сказал он себе, когда до поселения оставалось не больше половины перемены звезд. Его собственный голос звучал глухо, как-то гнусаво и казался чужим, но Финвэ продолжил:

— Татьяр не нужны слезы, татьяр нужен вождь.

Если по его вине вождь встретил свою смерть, он, Финвэ, сын Таты, должен был его заменить.

Родной дом встретил Финвэ приглушенными голосами и напряженным ожиданием. Туман накрыл весь лес, но большинство охотников вернулось, остальных же собирались искать. Невредимыми пришли с добычей Имин и Энель. Не хватало только Таты и Татье.

Но когда Финвэ вернулся, все разом заговорили и добрая половина квенди кинулась ему навстречу.

— Где Тата и Татье? — наперебой спрашивали они. — Остались с добычей? Им нужно помочь? Где они?

Финвэ, который провел много времени в лесной тишине, опешил и как будто оглох от этого гула. Его разум вскоре вовсе перестал воспринимать вопросы, сыплющиеся на него, будто орешки из мешка. Вместо того чтобы сразу отвечать, он поднял вверх обе руки, призывая к тишине, и в одной он сжимал ожерелье Таты, а в другой — обломок его копья. Говорить вдруг стало ужасно тяжело. Звуки снова застревали в горле, и их приходилось будто бы с силой проталкивать наружу.

— Мой отец… — едва смог выдавить из себя Финвэ, но после стало чуть легче: — Тата погиб. Его убил Черный Всадник своим копьем.

Последнюю фразу он произнес в полной тишине. Квенди требовалось время, чтобы осознать случившееся, и сейчас на Финвэ смотрело множество глаз, широко распахнутых в страхе и растерянности. И через несколько ударов сердца Финвэ заговорил снова:

— Мою мать Татье Черный Всадник схватил и увез на своем коне. Моей матери тоже больше нет.

Финвэ, не выпуская из рук ожерелье и копье, медленно побрел к родительской, а ныне только его собственной, хижине, и толпа расступалась перед ним. Уже за его спиной снова заговорили все разом. Некоторые плакали, заламывая руки, иные же проклинали Черного Всадника. Кто-то рассуждал о том, как тяжело теперь будет без вождя. Наверное, Финвэ должен был остановиться и сказать что-то еще, но мыслей в голове просто не осталось. Он видел только вход в свою хижину, темную, холодную и пустую, где мать больше не разведет огонь, а отец не зажарит мяса. Где они не будут все вместе шить одежду и вырезать из кости оружие, инструменты или просто безделушки. Дом казался похожим на мертвеца, на пустое холодное тело без души. И так теперь будет всегда. От этой мысли на глаза снова навернулись слезы, но Финвэ не позволил себе плакать.

Он преодолел где-то половину пути до хижины, когда чья-то сильная рука легла ему на плечо. Финвэ остановился, но оглянулся не сразу, а когда все-таки повернул голову, несколько мгновений тупо смотрел перед собой, не в силах задержать взгляд на лице другого квендо. И лишь после он узнал Имина. Лицо старейшего из квенди было бледно, а глаза влажно блестели, но в остальном он оставался спокоен.

— Я оплакиваю Тату и Татье вместе с тобой, — сказал он и крепко обнял Финвэ. — Твоя боль — моя боль, и твое горе — мое горе. Я был другом твоему отцу и твоей матери, а теперь буду другом тебе, если ты позволишь.

Финвэ не ответил, только закивал и уткнулся Имину в плечо. Тот так и стоял, прижимая его к себе, а потом стал ласково, как ребенка, гладить по волосам.

— Но ты должен быть сильным, Финвэ, — продолжал Имин. — Не уходи, поговори с этими квенди. Теперь им некого слушать, кроме тебя. А я буду рядом и помогу.

— Я все сказал, — то ли вздохнул, то ли всхлипнул Финвэ.

— Нет, не все. Ты сам знаешь, что должен сказать и сделать.

Имин выпустил Финвэ из объятий и мягко, но настойчиво подтолкнул его в сторону собравшихся. А тот действительно немного успокоился, и теперь подбирать и произносить слова стало не так трудно. Более того, на этот раз слова приходили сами, будто кто-то более мудрый и решительный говорил за него. Может, так сказал бы отец, а может, это говорил другой Финвэ, Финвэ-вождь, а не Финвэ — испуганный мальчишка.

— Таты и Татье больше нет, — громко и почти ровно произнес он. — Но они учили меня всему, что знали сами, и я готов заменить их. Я буду защищать вас, разрешать ваши споры и править вами так хорошо, как только смогу. Я буду вашим вождем, покуда я жив или пока вы не изберете себе другого вождя. И не убоюсь я ни чудовищ, ни Тьмы, ни гиблых мест, ни самого Черного Всадника!

И снова поднялся шум. Некоторые говорили, что Финвэ еще слишком молод и надо избрать кого-то более опытного, но большинство приветствовало нового вождя. Имин стоял рядом с Финвэ и ничего ему не подсказывал, но самим присутствием добавлял уверенности. Может быть, видя молчаливое одобрение старейшего, квенди и приняли нового предводителя так легко.

— А теперь принесите еды и забродившего сока, — велел Финвэ, когда все утихли. — Мы помянем Тату и Татье. Пусть каждый расскажет о них то, что хочет рассказать, и так мы будем помнить их и никогда не забудем.

Пока собирали совсем не веселый пир, к Финвэ подошли Инис, Энель, Эльвэ и Ольвэ, Атмо и Эктель, Махтан и еще множество других квенди, и каждый сочувствовал ему. Финвэ кивал и благодарил, но их речи не достигали его сердца. Он занялся тем, что должно, и просто не оставил в душе места для скорби. Иначе скорбь поглотила бы его, закрыла бы от него весь мир, как мох укутывает стволы деревьев. Такого Финвэ — вождь Финвэ — не мог себе позволить. Нужно было справить тризну, пересчитать добычу и сделать запасы. Узнать, кто именно из охотников потерялся в тумане, и отправить им помощь, если это разумно. Очень, очень много дел — и для душевной боли просто не оставалось места. Может, потому отец и мать всегда были так спокойны, если кто-то не возвращался с охоты?

А потом все собрались у большого костра и поминали Тату и Татье добрым словом. Финвэ каждого выслушивал и благодарил. Он пил, но совсем немного, несмотря на то, что предпочел бы напиться до беспамятства, даже сильнее, чем на празднике Времени Оленей.

— А ты правда не боишься даже Черного Всадника? — спросил Эльвэ после того, как каждый рассказал, что было у него на уме.

Эльвэ был выше и старше и смотрел на Финвэ сверху вниз, но теперь казалось, что они поменялись местами: Эльвэ остался таким же юношей, как и раньше, а Финвэ за эти несколько перемен звезд стал уже взрослым, а может, и вовсе старым.

— Я очень его испугался, — честно признал новый вождь. — Но больше я не стану его бояться, — он снова заговорил громко, уверенно и торжественно, повторяя уже данное обещание: — Пусть звезды и земля, и все, что есть вокруг, и все квенди, что слышали меня, будут мне свидетелями. Не убоюсь я ни Черного Всадника, ни любого другого чудища, как не убоялись мои мать и отец. Таково мое слово.

Он понимал, что не испугаться на самом деле куда сложнее, чем сказать об этом, но решил для себя твердо, что больше никогда не позволит страху лишить себя воли. И надеялся, что если в роковую пору вспомнит собственные же слова, это придаст ему храбрости.

========== V. Сон ==========

После тризны у Финвэ и впрямь оказалось ужасно много дел, и все были в новинку. К счастью, Имин действительно помогал ему. Он отпустил своих охотников домой вместе с Инис, а сам остался еще на некоторое время. Но Финвэ осваивался, и вскоре жизнь наладилась. Несмотря на туман, добычи принесли немало, а еще те нельяр, что не охотились, наловили в озере много рыбы и щедро поделились ею. Вскоре Имин, убедившись, что Финвэ больше не нуждается в опеке и советах, оставил его, на прощание заверив, что тот будет хорошим вождем и его квенди повезло с ним.

Финвэ старался заботиться о каждом из своего племени, а когда выдавалось свободное время, резал по кости или шил из шкур, чтобы не оставаться без дела. Он старался жить так, чтобы добираться до своей пустой хижины, едва волоча ноги от усталости, падать на шкуры и тотчас же забываться сном. В такие мгновения он ничего не помнил, никого не знал и ни о ком не скорбел, просто проваливался в тишину и темноту без сновидений. Но так не могло продолжаться долго. Со временем то ли дел поубавилось, то ли Финвэ стал справляться со своими новыми обязанностями легче и быстрее, и, кроме того, Нинкви, чтобы освободить его от части хлопот, взялась заботиться о нем, как могли бы заботиться друг и подруга одновременно. Теперь в хижине его обычно ждали горячая еда и выстиранные вещи. От этого становилось не так пусто и одиноко, и дом, хоть и не мог уже сделаться прежним, не казался мертвым.

Спустя две средних перемены звезд Финвэ перестал так выматываться и начал снова видеть сны. Но только сны не приносили ни отдыха, ни радости. Стоило смежить веки, как в темноте слышался ему голос матери. Татье звала его, громко и отчаянно, но ее крик звучал будто бы откуда-то издалека. А еще дальше ревели твари, что-то звенело и скрежетало, и потом голос матери срывался на протяжный, полный невообразимой муки стон. Финвэ бежал на зов, бросался в темноту, кишащую чудовищами и злобными тенями, что чернее тьмы. Он мчался, и под его босыми ногами был шершавый камень — то холодный, будто лед, то горячий, как раскаленные угли. Но как бы Финвэ ни спешил, голос матери только отдалялся и, в конце концов, затихал. Оставшись один во тьме, Финвэ просыпался, и привычный свет звезд казался ему нестерпимо ярким. Так случалось каждую перемену звезд. Татье звала сына, а тот никак не мог ей помочь.

Поначалу Финвэ думал, что это лишь игра его воображения, но разве может один и тот же сон повторяться просто так? Должно быть, его мать жива и страдает где-то на севере в руках жестокого Черного Всадника. Финвэ даже не мог представить, какие ужасы тот мог бы творить с ней, но во сне мать кричала так, что сердце болезненно сжималось. И сама мысль о том, что ее еще можно отбить у чудовища и спасти, не давала молодому вождю покоя. Но разве мог он взять своих охотников и повести их на север, в неизведанные земли, о которых рассказывают только страшные сказки, ради одной лишь призрачной надежды? К тому же, он помнил, что Всадник захватил Татье по его вине — значит, он и должен идти. Один.

Следующую среднюю перемену звезд Финвэ посвятил себя делам поселения. Он велел своим квенди добыть еще больше дичи и рыбы и все завялить, а также заготовить вдоволь грибов и ягод, плодов и орехов, кореньев и водорослей. Вместе с другими он укрепил загородь вокруг поселения и кое-где заменил ее частоколом. Собрал много дров на случай, если опустится туман и идти в лес станет совсем опасно. Квенди работали, не покладая рук, и многие были недовольны, но Финвэ оставался непреклонен и сам трудился больше всех. И наконец, обезопасив свое племя и обеспечив его пропитанием надолго, он собрал всех, чтобы рассказать о своих планах.

— Мне было видение, — говорил он. — Моя мать жива, и она тяжко страдает в логове Черного Всадника и зовет меня на помощь. Знайте же: она попала в плен к Черному Всаднику лишь потому, что защищала меня, и теперь я должен спасти ее.

Многие смотрели на него как на безумца.

— Но это невозможно! — воскликнул Эктель, и ему вторили возгласы еще доброго десятка квенди. — Прошло много времени, и Черный Всадник давно уже сожрал Татье.

— Не ты один потерял родных, — вторила ему Нинкви. — Это больно, но ты должен жить дальше. Ты хороший вождь, Финвэ. Мы любим тебя и не хотим, чтобы ты погиб.

— Вы не понимаете! — горячо возразил Финвэ. — Если Черный Всадник ест квенди, то почему он оставляет убитых и забирает только живых? Нет, он охотится на нас для чего-то другого. И, может быть, не убивает, а делает что-то еще, чего мы и измыслить не можем. Татье в моем видении кричала от боли и звала меня на помощь.

И снова племя было недовольно, ведь затея Финвэ все еще казалась совершенно безрассудной и могла привести лишь к гибели. Но тогда, перекрывая общий шум, заговорил Махтан:

— Финвэ прав! — заявил он. — Тех, кого забрал Всадник, мы всегда считали погибшими, но, может, они живы. И если так, то надо спасти их. Я пойду с тобой, вождь!

Финвэ поднял руку, призывая к тишине, и, когда квенди умолкли, готовые снова слушать его, ответил:

— Надежда спасти мою мать и всех прочих, кого забрал Всадник, есть, и я не могу ее оставить. Но ты, Махтан, не пойдешь со мной на север. Путь туда опасен, а Черный Всадник силен, и наше оружие не берет его. Я прокрадусь к нему и спасу всех, кого смогу, а двоих учуять проще, чем одного, — он сделал небольшую паузу, набрал в легкие воздуха и громко объявил: — Я пойду на север один. Мы собрали много припасов, и я ухожу, зная, что вы ни в чем не будут нуждаться. Махтан заменит меня, и, если я не вернусь, пусть он вами правит.

На этот раз возмущались меньше: ведь Махтан пользовался немалым уважением среди татьяр. Он был охотником, мастером по кости и камню, а еще весьма разумным квендо, к которому часто прислушивались.

— А как ты найдешь логово Черного Всадника? — спросил Эктель, которому все еще не нравилась эта затея.

Финвэ рассмеялся, звонко и весело, хотя в душе у него было не так уж много веселья.

— Он огромного роста и скачет на огромном коне. Значит, и логово у него огромное. Такое трудно будет проглядеть. Через перемену звезд я отправлюсь в путь, — добавил он уже серьезно. — Пожелайте мне удачи в дороге.

Помедлить еще немного он решил лишь затем, чтобы татьяр успели попрощаться или прийти к нему с теми вопросами, которых их тревожили. Он намеревался идти налегке, и на сборы ему требовалось совсем немного времени. С собой он взял только копье, дубинку и пращу, да еще веревку, костяной нож и прочие мелочи. Смену одежды, теплый плащ, немного припасов — и все. Надел он еще и отцовское ожерелье, которое приносило удачу. Ожерелье служило напоминанием о данном обещании и о том, каким Финвэ должен быть. А еще ему казалось, что Тата незримо сопровождает его, и оттого становилось спокойнее.

И все время, пока звезды совершали свой путь по небу, квенди приходили к вождю, желали удачи и дарили подарки — полезные или безделушки, которые будут в дальней дороге напоминать о доме. Кто-то надеялся на его скорое возвращение, кто-то прощался так, будто в своей душе уже посчитал его мертвым. Финвэ снова каждого выслушивал и благодарил. А ночью мать снова звала его, но теперь он знал, что скоропридет к ней наяву.

========== VI. На север ==========

Черный Всадник обитает далеко на севере, в мрачных и холодных землях, населенных чудовищами. На том заканчивались все познания Финвэ, но и эти скудные сведения нельзя было полностью принимать на веру. Никто не видел логова Черного Всадника, и направление просто чаще всего упоминали среди противоречивых слухов. Финвэ посмеялся над Эктелем, когда тот спросил, куда он собрался идти, но в действительности, выйдя за загородь, он почувствовал себя растерянным. Точно ли на север нужно идти? И как далеко? И что, собственно, искать? Но сомневаться было поздно, и Финвэ решил для себя, что мрачные земли, населенные чудовищами, точно ни с чем не спутает, а дальше разберется.

Погода выдалась ясная, и звезды указывали Финвэ путь. Ему оставалось только следовать за концом рукояти Малого Небесного Ковша и никуда не отклоняться.

И он шел весьма быстро, делая в перемену звезд одну длинную и одну короткую остановку. Еще иногда охотился по пути, чтобы не расходовать припасы: ведь как знать, будет ли еда в землях чудовищ? Так вскоре он покинул знакомые угодья и все сильнее отдалялся от озера. Первое время чужие места не казались особо страшными. Смешанный лес сменился преимущественно хвойным, стал темнее — да и только. Но это была всего лишь древесная тень, в которой квендо отлично видел. Конечно, Финвэ никогда не бывал так далеко от дома, да еще в одиночестве, но начало пути не оказалось слишком уж сложным.

Звезды перемещались по небу, много раз совершая свой круг, и Финвэ через какое-то время даже перестал считать их. Он ведь шел так быстро, как только мог, чтобы преодолеть большое расстояние и не вымотаться. Он продвинулся на север довольно далеко, когда места действительно стали недобрыми. Спать чаще приходилось на деревьях, потому что в лесу то и дело слышался вой гауров. А несколько раз Финвэ был вынужден забираться повыше, спасаясь от голодной стаи, и отстреливаться камнями из пращи. Но и на деревьях нельзя было чувствовать себя в безопасности. Крупные летучие мыши-кровососы с красными глазами и ядом на клыках, набросившись стаей, могли убить квендо. Среди ветвей прятались змеи и злые духи, но хуже всего было нарваться на Пастыря Древ, что заплутал в тенях и обезумел. Такие пытались убить любого, кто окажется рядом, и однажды Финвэ пришлось долго убегать от одного из них. Лишь чудом он скрылся и чуть было не вылетел прямо к логову других тварей — гигантских сороконожек, ядовитых, уродливых и вечно голодных.

Он видел реки с черными, как смола, водами, а на берегах — зверей, то ли мертвых, то ли спящих беспробудным сном. Тогда Финвэ приходилось сооружать плоты и переправляться со всей осторожностью, чтобы отравленная вода не коснулась его ног. Однажды ему это не удалось и нога отнялась на целых четыре перемены звезд. Все это время Финвэ сидел в кое-как сделанном укрытии полуголодный, моля судьбу о том, чтобы его не учуяли никакие звери и твари.

Еще дальше на север действительно стало холоднее, а чудовища встречались едва ли не чаще, чем обычные животные. Сама земля здесь полнилась злом, и тени, что чернее тьмы, разгуливали как хотели, из низин поднимался серый туман, лишающий сил тело и дух, всякая ветка норовила больно хлестнуть по лицу, а любой корень — подвернуться под ноги. С каждой переменой звезд все темнее и страшнее становился лес. Деревья сделались больными и скрюченными, стволы их почернели, на них ютились ядовитые грибы и кусачие насекомые. Здесь встречалось мало еды и много опасностей, и теперь Финвэ порадовался тому, что не растратил, а только пополнил запасы, пока была на то возможность.

А потом лес стал редеть и постепенно перешел в черные пустоши, где изредка встречались рощицы низеньких корявых деревьев. Негде стало искать спасения от холодного ветра, и он пробирал до костей, выдувал все тепло даже из-под теплого плаща. Ветер пах пеплом и гарью, а еще чем-то, чему Финвэ не знал названия.

Впереди маячили горы — длинная гряда черных скал, высоких, будто бы упирающихся в само небо, изломанных и острых, как клыки чудовища. Но вздымалась среди них одна гора, огромная, и прочие казались рядом с ней не больше простых холмов, и страхом веяло от той горы. Впервые увидев ее, Финвэ испугался так сильно, что малодушно подумал повернуть назад и дома сказать, будто никого не нашел. Однако это чувство владело им лишь миг, а после Финвэ собрался с духом и, поплотнее закутавшись в изрядно обтрепавшийся в пути плащ, упрямо двинулся дальше. То, что он видел перед собой, не могло быть ничем иным, кроме как логовом Черного Всадника, а значит, осталось совсем немного. Отступать было нельзя. Да и не мог Финвэ отступить. Он еще надеялся спасти мать, а вдобавок сам же обещал больше не бояться. Настало время сдержать слово.

По пустошам рыскали твари: гауры, гигантские ящерицы и чудовища, которым Финвэ не знал и не мог придумать названий. На беду, здесь попадалось мало укрытий, чтобы спрятаться, и часто Финвэ приходилось просто лежать в трещинах камней, укрывшись плащом и посыпав себя пылью. Холод донимал его постоянно, но о костре не могло быть и речи. И все же он лига за лигой продвигался вперед, к черным скалам. Он решил не лезть напрямую в логово, а подняться сначала в горы и пройти по ним. За основным входом чудовища обычно следят, а запасные иногда оставляют без внимания. Впрочем, Финвэ мог лишь догадываться, ведь Черный Всадник был необычной тварью — не зверем, а похожим на квендо существом, только невообразимо могучим и злобным.

Лезть по горам тоже оказалось непросто. Страшные, изломанные, они отвесно вырастали из истерзанной земли, возносясь на такую высоту, что дух захватывало. Но все же они были не так высоки, как гигантская гора-логово, так что Финвэ решился взобраться на них.

Он отыскивал выступы, трещины и прочие неровности в породе, взбирался на них, прижимаясь всем телом к холодному, злому камню, и поднимался вверх, вверх и вверх. Иногда попадались небольшие площадки, не слишком крутые склоны или достаточно широкие трещины, где можно было остановиться и перевести дух. Несколько раз Финвэ даже удавалось поспать чутким сном, но все равно он сильно вымотался, пока взобрался достаточно высоко и нашел некое отдаленное подобие ровного пути к логову. На что походил этот путь, Финвэ не мог сказать. Что-то вроде тропы между скалами, только камень под ногами был гладкий, с плавными потеками и выступами, будто бы он растаял, как воск над огнем, а потом так застыл. Так или иначе, по этому можно было идти, не карабкаясь на склоны, и Финвэ пошел.

Через половину перемены звезд Финвэ пришлось сойти с тропы и снова юркнуть в щель между камней, потому что прямо навстречу ему ползло чудовище: то ли змея, то ли ящерица, такая огромная, что взрослый квендо едва ли достанет до ее глаз, если она положит морду на землю. Затаившись, Финвэ наблюдал, как скользят мимо черные, блестящие в холодном звездном свете чешуйки, и старался лишний раз не дышать и не шевелиться, чтобы не привлечь тварь. Но Финвэ счел гигантскую ящерицу хорошим знаком. Она ползла откуда-то, возможно, из своего логова. А там, быть может, и Черный Всадник недалеко. Отчего-то Финвэ не сомневался, что Всадник верховодит всеми злыми тварями, какие только есть на свете.

Переждав, пока проползет ящерица, квендо двинулся дальше, на этот раз шагая осторожно и держась в тени скал, чтобы в случае опасности тут же спрятаться. И еще через перемену звезд он подошел к той самой огромной горе, что видел издали. Черной громадой поднималась она над хребтом, вдоль которого пролегал путь, и вблизи казалась еще более устрашающей, чем с пустошей. Но заметил Финвэ и еще кое-что, чему не знал ни объяснения, ни причины. Оплывший камень под ногами был не холодным, как раньше, а теплым, и чем ближе к большой горе, тем сильнее нагревался. Может быть, если он станет совсем горячим, то как раз и будет течь, словно расплавленный воск?

Со временем камень становился все горячее, так что неприятно обжигал стопы, но это еще получалось терпеть. В конце концов, за очередным поворотом Финвэ увидел красно-оранжевый огненный отсвет и быстро, но бесшумно поспешил туда. Вскоре он оказался перед широкой расселиной в скале, откуда исходил жар, будто от огромного костра. Финвэ удивился, как в бесплодных землях, где на лигу вокруг сыщешь от силы десяток деревьев, можно развести такой жаркий огонь, но спрашивать было не у кого, и он просто полез дальше. Может, раз Черный Всадник огромный, и костер ему нужен по размеру?

Он подобрался к самой расщелине и заглянул внутрь. Тропа здесь обрывалась крутым, таким же сглаженным и оплывшим склоном далеко вниз, а еще ниже горел огонь. Внутри все заволокло дымом — едким и удушливым, очень горячим, и от него ужасно хотелось кашлять. Но все же сквозь него Финвэ разглядел, что под склоном светил вовсе не костер. Там текла река, только не из воды, а из алого жидкого огня. Финвэ не представлял, как такое вообще возможно, но больше его занимало другое. Если даже наверху такой жар и так много дыма, то что же будет, если спуститься к огненной реке и пройти вдоль нее? Наверняка он задохнется еще при спуске. Финвэ уже думал искать другой ход, как сквозь дым разглядел узкий карниз с правой стороны расщелины, нависающий над огненной рекой и ведущий куда-то в темноту, в глубь горы. Он казался хрупким и ненадежным, но все же это был шанс.

Поколебавшись немного, Финвэ оторвал от льняной рубахи полосу ткани, смочил ее из бурдюка и замотал лицо.

— Не убоюсь я, — повторил он сам себе.

А затем прыгнул на карниз. Он впечатался руками и всем телом в стену, распластался на ней, пытаясь удержать равновесие, не отскочить назад и не свалиться. Через одно страшное мгновение он понял, что стоит крепко, и, все так же прижимаясь к стене, полез вперед.

Путь был не слишком уж долгим, но все же Финвэ успел наглотаться дыма так, что едва не потерял сознание. И наконец он достиг странного тоннеля очень правильной, округлой формы с гладкими стенками. Дыма здесь было меньше, и Финвэ наконец смог отдышаться. А когда глаза перестали слезиться и легкие уже не пытались вывернуться наружу, он увидел впереди другие огненные отсветы — но поменьше, как от горящих веток или факелов. Цель явно была близка, и Финвэ пошел на свет.

========== VII. Логово ==========

Финвэ не знал, сколько времени он шел по бесконечным тоннелям логова Черного Всадника. Ходы извивались, переплетались друг с другом, переходили в просторные залы разной формы. Кое-где в полу разверзались глубокие трещины — на дне их плескался жидкий огонь. Некоторые ходы освещались вделанными в стены факелами, другие были погружены во тьму. Но это место полнилось тенями и чудовищами, от которых Финвэ лишь каким-то невероятным чудом ускользал.

Твари ползали по тоннелям, гнездились в залах, плодились и охотились друг на друга. Финвэ видел, как одна гигантская ящерица поймала другую, поменьше, и пожирала ее еще живую. Перевернув жертву на спину, она разорвала ей брюхо и втягивала в пасть влажно блестящие кишки, сыто чавкая и порыкивая. Черная кровь стекала по ее морде, струилась по крупной лоснящейся чешуе. Жертва еще подергивалась в предсмертных судорогах, хвост ее дрожал и метался, а обессилевшие лапы тщетно стремились задеть и поранить убийцу. Ящерица то и дело перекусывала кишку, затем ловила длинными изогнутыми зубами обрывок, похожий на толстенную безголовую змею, и втягивала его в пасть снова. Меньшие ящерицы, то ли потомство удачливой охотницы, то ли просто падальщики, заползали в гигантскую отверстую рану, обрамленную по краям неровными лоскутами разорванной шкуры и мышц, копошились в ней, будто черви в подгнившем трупе, и вгрызались в склизкую темную плоть.

Финвэ видел, как летучие мыши-кровососы, много крупнее, чем встречаются в недобрых уголках леса, с крыльями размером с руки квендо, выманили на берег из подземного озера бесформенное чудовище со множеством щупалец. Оно принялось ловить юркую летающую дичь, но вскоре вымоталось, и тогда мыши набросились на него всей стаей и начали жуткую трапезу. Они раздирали крепкие щупальца и мягкое, похожее на огромную гору слизи тело и упивались кровью, пока не насытились. Финвэ же оставалось только наблюдать, сидя в боковом проходе, и дожидаться, пока стая улетит, чтобы пройти дальше. Он старался не думать, насколько быстро такие создания могут разорвать и сожрать квендо.

Финвэ видел, как в отдельном полупустом зале неведомое существо резало и истязало чудовищ. Это создание было похоже на одного из квенди, но отличалось от него так же, как отличался Черный Всадник. Разве что ростом поменьше. Но его тело казалось лишь оболочкой, внутри которой прятались тьма и злоба, и было их так много, что они будто бы не помещались в существе и вытекали наружу черными волнами, от которых душу охватывал ужас. Это создание ножом из неведомого материала резало крепко прикованную цепями и распятую на стене ящерицу. Сдирало шкуру и рассекало тугие жгуты мышцы, извлекало внутренности и пристально рассматривало их. А потом Финвэ с внутренним содроганием наблюдал, как в руках существа части тела ящерицы видоизменялись, меняли форму, становились крупнее или, наоборот, усыхали. Исказив что-нибудь, существо пришивало это на место. Вот оно, не обращая внимания на истошный, полный боли, визг и шипение, разрезало ящерице верхнюю челюсть и выдернуло из кости сперва один клык, затем другой. И вскоре вернуло из на место — более длинными и сочащимися какой-то густой черной жижей. Финвэ предпочел бежать прочь от этого места и не попадаться на глаза тому, кто так жутко искажал саму природу, пусть даже природу чудовищ.

Много ужасов встретил Финвэ на своем пути, но не повернул назад. Мысль о том, что где-то среди этого бесконечного кошмара его ждет мать, подстегивала и гнала вперед.

Время здесь как будто не шло. Не было неба, и Финвэ не мог видеть, как сменялись звезды. Только постепенно истощавшиеся запасы еды и воды говорили о том, что время еще где-то существует. И они как раз подходили к концу, когда Финвэ нашел, что искал.

Среди бесконечного переплетения тоннелей он обнаружил гигантскую пещеру, такую длинную и широкую, что ее конец и противоположные стены терялись во мраке. Стоило Финвэ заглянуть в нее из тоннеля, как ему в уши ударил невообразимый шум. Какие-то существа рычали, подобно зверям, кричали, как квенди, стонали, будто от боли, и даже что-то говорили, но их голоса были лишь грубым, каким-то искаженным подобием настоящего языка.

Это открытие оказалось для Финвэ, пожалуй, страшнее, чем все виденные им твари. Неужели кто-то или что-то могло изуродовать не только чудовищ, не только зверей, но и речь квенди… или, того ужасней, самих квенди? От одного этого предположения хотелось развернуться и убежать. Не видеть, не знать того, что здесь происходило. Вымарать из памяти, если это возможно, а если нет, то убедить самого себя, что логово Черного Всадника — всего лишь кошмарный сон. Повторять самому себе, что ничего подобного не было и быть не могло, пока разум не примет это за правду. Но Финвэ в очередной раз приказал страху умолкнуть.

— Не убоюсь я, — прошептал он одними губами и крадучись пошел вперед.

Пещера оказалась заставлена рядами длинных и низких клеток из того же диковинного, явно очень прочного материала, из которого были сделаны оружие и одежда Черного Всадника. И в этих клетках сидели странные существа. Они передвигались на двух ногах, как квенди, они имели руки, а не лапы, лица, а не звериные морды, но все же они не были квенди. Уродливое, нелепое и безобразное их подобие, словно неудачно сделанный рисунок или криво вырезанная фигурка. Кожа у них была темной, почти черной, словно этих существ кто-то вымазал в грязи или темной смоле, да так она и въелась. Тела их казались насмешкой над ладными и стройными квенди: скрюченные и сутулые, кособокие и несуразные. Руки были слишком длинными, а ноги — кривыми и короткими. На пальцах вместо ногтей росли обломанные, корявые черные когти. Волосы торчали на их головах пучками и клоками, редкие и сальные, зато покрывали еще и тело, словно шерсть у животных. Но ужасней всего выглядели лица. Кожа на них кое-где висела или была прорезана глубокими морщинами, в иных местах же неестественно натягивалась. Выдавались вперед несимметричные массивные челюсти с крупными кривыми зубами, из-за которых губы у некоторых до конца не смыкались. Носы были сплюснутыми и тоже кривыми, будто их много раз ломали, а слишком низкие и покатые лбы казались стесанными топором. Никогда еще Финвэ не видел таких гадких лиц. Кроме того, от неведомых существ воняло так, что Финвэ чуть не вывернуло. То ли они сами по себе так смердели, то ли гадили прямо в клетки и жили в кучах собственных испражнений.

И все же, несмотря на все уродство, на всю омерзительность этих созданий, Финвэ чувствовал, что у них есть нечто общее с квенди. И в мозг огненной иглой впивалась самая очевидная и самая страшная догадка: они были некогда квенди. Его сородичами. Так же жили у вод Куйвиэнен, так же охотились в лесах вокруг него, так же пели песни и считали время по звездам. А теперь злые чары или еще что-то, чего Финвэ и вообразить себе не мог, превратили их в гадких и жалких тварей. Но это казалось настолько чудовищным, что разум против воли силился придумать какое угодно другое объяснение.

Осторожно, крадучись, Финвэ пошел вдоль клеток, всматриваясь в уродливые лица. А вдруг его мать здесь? Вдруг Черный Всадник превратил ее в такое же чудовище? Некоторые создания замечали его, и если они когда-то и были квенди, то сейчас сородича не признавали. Они злобно рычали и ревели, тянули когтистые руки через прутья клетки и пытались схватить Финвэ. Он не знал, зачем, но вскоре понял. Проходя мимо, он увидел лежащую на полу мертвую тварь. Она была тощей и какой-то особенной кривой и неказистой — видимо, слабейшей среди них. Голова существа была проломлена, судя по всему, от удара о прутья, а горло разорвано, и черная кровь растеклась по полу широкой лужей. Остальные твари сгрудились вокруг трупа и поедали его. Раздирали кожу, отрывали куски плоти, выламывали и обгладывали кости, рылись во внутренностях, выискивая что-нибудь повкуснее. И если жуткая трапеза тварей стала для Финвэ уже обычным зрелищем, то от этого он чуть было не опорожнил желудок и не попрощался со своим скромным обедом. Он никогда не встречал такого и даже представить был не в состоянии, что разумные и говорящие могут есть разумных и говорящих. Однако твари явно ничего неправильного в этом не видели. Ближайшая из них, довольно чавкая, отрывала зубами куски серо-черного мяса с плечевой кости, а потом принялась эту кость обсасывать, слизывая оставшиеся на ней кровь и сок.

— Не убоюсь я, — как заклинание повторял Финвэ, хотя ему сейчас хотелось развернуться и бежать без оглядки. — Не убоюсь я…

И это помогло. Страх и отвращение отступили, оставив место холодному расчету. Он заметил, что когда твари обращали на него внимание, то не столько присматривались, сколько принюхивались. Должно быть, они чуяли добычу, как звери, поэтому стоило спрятать свой запах. К счастью, клетки оказались невероятно грязными и пол каждой был залит и завален объедками, кровью, нечистотами и еще чем-то черным и дурно пахнущим. Так что Финвэ, кривясь, зачерпнул этой отвратительной жижи и старательно вымазал ею лицо, волосы и одежду. Вонь с новой силой ударила ему в ноздри, и на этот раз его все-таки вырвало прямо на загаженный пол. Желудок скрутило мучительным спазмом, а затем еще и еще одним, пока вместо полупереваренной пищи из него не начала выходить желчь. Но потом стало немного легче. Финвэ спустя некоторое время притерпелся и к зловонию, и к мерзким подробностям жизни тварей.

Теперь он шел между бесконечными рядами одинаковых клеток, каждая из которых была наполнена этими насмешками над квенди. Их оказалось куда больше, чем жителей берегов Куйвиэнэн, и объяснение тому Финвэ тоже узнал, хотя предпочел бы никогда подобного не видеть. Существа совокуплялись друг с другом прямо в клетках, будто животные, там же плодились, и их дети, куда более многочисленные, чем у квенди, ползали в грязи. Иногда твари сами же и поедали собственное потомство.

Финвэ просто запрещал себе воспринимать все это. В его нынешнем виде было несомненное преимущество. Теперь твари принимали его за сородича и не так яростно бросались на прутья клеток, когда он проходил мимо. Многие и вовсе смотрели с интересом, хотя Финвэ и не мог сказать точно: хотели они с ним познакомиться или все равно сожрать. Но он все так же вглядывался в каждое лицо, ища в нем знакомые черты. Продвигался все дальше и дальше и заодно изучал местные порядки.

Иногда в зале появлялись и хозяева существ. Создания, подобные тому, кто перекраивал ящериц, внешне напоминающие квенди, но по сути отличающиеся от них куда сильнее, чем эти твари. Они бросали через прутья еду, но иногда и открывали клетки, чтобы затолкать туда новых тварей или отловить и забрать некоторых. Зачем они были им нужны, для Финвэ оставалось загадкой, но он пока не стремился ее разгадывать. Эти красивые, но не менее жуткие существа приходили с едой регулярно, и тогда Финвэ приходилось перебегать от клетки к клетке, забиваться в темные углы и прятаться. А вот открывали клетки они в разное время — так, что и не угадать, или просто нужно было ждать дольше, чтобы понять закономерность.

========== VIII. Мать ==========

Финвэ пробирался все дальше и дальше, а время шло, и ему хотелось есть и пить. Еще немного, и ему пришлось бы воровать из клеток несвежее мясо и дурно пахнущую, какую-то маслянистую воду. И если вода была просто противной, то о мясе даже думать не хотелось. И наконец почти в противоположном от входа конце зала он увидел женщину, которая привлекла его внимание. Квенди не стесняются наготы и дома в теплую погоду ходят без одежды, так что Финвэ прекрасно помнил не только лицо матери, но и тело. И у этой твари было три рваных шрама — на плече, на боку и на бедре — точь-в-точь как у Татье. Такой же длины и формы, там же расположенные, они не оставляли никаких сомнений. В остальном мать было непросто узнать. Ее правильное лицо с широкими скулами и немного более длинным, чем у большинства квенди, носом превратилось в отвратительную, криво натянутую на череп маску с крючковатым клювом. Густые волосы поредели и выпали на макушке, а те, что остались, свалялись в грязные колтуны. Прямая, горделивая осанка сменилась горбом на спине и выгнутыми вперед плечами. Некогда ладные, красивые мышцы превратились в неестественно выглядящие жгуты под огрубевшей кожей. Грудь, прежде довольно большая, но высокая и округлая, висела, как два пустых мешка, и доставала почти до пупка нелепо торчащего живота. Но этот уродец все еще напоминал Татье, и ошибки быть не могло.

Не в силах больше на это смотреть, Финвэ просто сполз на пол около клетки, закрыв лицо руками. Он хотел бы зарыдать, но слезы все не приходили. Вместо этого в груди зарождался яростный, отчаянный вопль, который рвался наружу с такой силой, что Финвэ пришлось вцепиться зубами в пропитанную гадкой жижей ткань своей рубахи, чтобы не выпустить его. Хотелось реветь и метаться, хотелось разломать руками клетку, схватить то, во что превратилась мать, и бежать отсюда. Бежать как можно дальше в надежде, что ей еще можно помочь. Хотелось разнести здесь все, разломать, взять молоток покрепче и раздробить каждый камень, чтобы и следа не осталось от этого места. А может, просто вырвать себе глаза, чтобы ничего не видеть, упасть, лечь и умереть — ведь разве в силах один квендо вынести такой кошмар?

Финвэ просто сидел на коленях на полу, раскачиваясь взад-вперед и пытаясь совладать с собой, хоть как-то успокоиться. Нескоро, но ему это удалось. Вопль так и не вырвался из его глотки, оставшись в груди налетом едкой, жгучей злости. Но злость придала сил и решимости, и Финвэ поднялся на ноги. Он заставил себя снова подойти к клетке, хотя каждый шаг давался ему ценой невероятного усилия воли, а смотреть на мать было почти физически больно. И все же он подобрался к прутьям и постучал по ним.

— Мама, — позвал он. — Мама, я здесь!

Но Татье не откликнулась. Она сидела на полу, скорчившись, и в руках у нее был шмат протухшего склизкого мяса. Кривыми зубами она отгрызала куски и жевала, и тягучая слюна, смешиваясь с кровью и мясным соком, стекала по ее подбородку и капала на грудь и живот. Она довольно порыкивала, наслаждаясь трапезой, и совершенно не интересовалась происходящим вокруг. Зато другие твари заметили Финвэ, и трое из них прильнули к прутьям, пытаясь то ли ударить, то ли схватить его.

— Мама! — повторил он. — Татье! Это я, Финвэ! Я здесь, я спасу тебя!

На этот раз она услышала. Заглотила очередной кусок, повернула на шум крупную голову на морщинистой шее, недовольно рыкнула и снова отвернулась. Не узнала.

— Не-ет! — теперь Финвэ уже кричал. — Ты моя мать, ты не можешь меня забыть! Это же я! Финвэ! Я пришел за тобой! Мама, идем домой! Идем к племени! Они тебя очень любят и ждут!

Финвэ достал дубинку и молотил ею по прутьям, заодно отбиваясь и от тянущихся к нему рук. Слезы все-таки потекли по щекам, оставляя светлые дорожки на измазанном нечистотами лице. Так он кричал и стучал, забыв об осторожности, но добился лишь того, что в конце концов Татье поднялась и тоже начала бросаться на прутья. Глаза ее почернели и стали мутными. И не светились в них, как раньше, живой ум, любовь и отвага — только злоба. И тогда Финвэ выронил дубинку и отшатнулся. Ноги снова едва держали его. Как он ни старался, ни тени прежней Татье не нашел он в этом существе. Может быть, он опоздал? Мать звала и ждала его, но, не дождавшись, сдалась и превратилась в это. Сколько он готовился к походу? Сколько раз звезды совершили круг над его головой за время пути? Может, если бы он делал запасы для племени чуть меньше или шел быстрее, то еще застал бы мать?

И вот теперь было поздно. И от этой мысли снова хотелось умереть. Да хоть прижаться к клетке и позволить тварям разорвать и сожрать себя. И он даже сделал шаг к прутьям, но одернул себя и заставил остановиться. Он пришел за матерью — и вызволит ее, так или иначе. Утащит из этих проклятых подземелий, чтобы она снова увидела звезды. А дальше либо дозовется ее и перевернет весь мир, небо и землю, но найдет способ ее исцелить, либо даст ей хотя бы умереть. Ведь это лучше, чем стать чудовищем. Вместе с такой мыслью пришел и план действий. Финвэ решил дождаться, когда хозяин клеток придет сюда, и тогда убить его, самому отворить дверь и увести мать, даже если та станет сопротивляться. Справиться с существом, похожим на Черного Всадника, только поменьше, будет непросто, но ничего другого Финвэ на ум не приходило и он твердо решил не отступать.

Хозяина пришлось ждать довольно долго, но в конце концов Финвэ дождался. Создание в черных одеждах шло вдоль клетки к решетчатой двери, и твари при виде него вжимались в противоположную стену, визжа и вопя от страха. Финвэ же скорчился в темноте у угла, весь подобрался, словно лесной кот перед прыжком. Он положил копье на пол рядом с собой, достал пращу, вложил в ременную петлю камень и ждал удобного момента. Но тот, кто пришел к клетке, не торопился открывать. Он замер ненадолго, словно принюхиваясь, и развернулся прямо к непрошеному гостю. Его черные, без белков и радужки, глаза смотрели прямо на Финвэ, и тот вдруг почувствовал, как все тело наполняет жуткая слабость. Неловкие пальцы едва держали пращу, колени дрожали, а в голове были сонная одурь и какая-то тоскливая усталость. Финвэ хотелось просто остаться на месте и позволить врагу делать с ним что угодно, все равно сопротивление казалось бесполезным. И на миг он поддался этому чувству. Существо сделало шаг к нему, и Финвэ уже было все равно, но вдруг он скосил взгляд и увидел то, что осталось от матери. Та, как и прочие, жалась к прутьям клетки, глядя на хозяина как мышь на змею, и иногда испуганно повизгивала. Нет. Нельзя ее здесь оставлять.

Сбросив с себя морок, Финвэ вскочил на ноги. Его мотнуло в сторону, но он все равно поднял пращу и раскрутил ее над головой. Камень попал точно в лицо противнику, сломав, буквально вмяв внутрь его нос. Черная кровь потекла по лицу, но существо, казалось, вовсе не почувствовало боли и бросилось вперед, выхватывая какой-то странный огромный нож из того же материала, что и прутья клеток. Но Финвэ уже поднял с земли копье и ударил. Враг был силен и быстр, и у Финвэ был всего один шанс — за счет длины оружия.

— За Татье! — воскликнул квендо, и собственный крик придал ему сил.

Костяное острие вошло точно в грудь врагу, погрузилось глубоко, на треть длины древка, и вышло из спины. Существо попыталось отшатнуться, рванулось назад с недюжинной силой, но Финвэ сделал с ним так, как поступают со зверем на охоте. Перехватив копье одной рукой, он выхватил дубинку и с размаху опустил ее врагу на череп. А потом еще и еще, пока не лопнула кожа, не проломились необычайно крепкие кости, и мягкой массой не вытек мозг, запачкав оружие и одежду. Лишь тогда чудовище в обличье квендо затихло и испустило дух.

Еще не до конца веря, что у него получилось, Финвэ бросился обыскивать тело. Он хотел подобрать упавший на пол здоровенный нож, но от одного прикосновения к нему заболела рука и онемели пальцы, так что пришлось оставить эту затею. Досадно, потому что копье от черной крови затупилось, и как будто оплавилось, и теперь никуда не годилось. На поясе обнаружились странные гладкие приспособления замысловатой формы — они и требовались, чтобы открыть дверь. Одно из них нужно было вставить в паз в двери и повернуть — по крайней мере, это Финвэ наблюдал раньше. Штуковины оказались небольшими, длиной в ладонь и очень искусно сделанными из все того же твердого гладкого материала.

Повозившись немного и не с первой попытки подобрав нужную, Финвэ все-таки открыл дверь. Твари еще были напуганы случившимся и не нападали, и это играло ему на руку. Квендо забежал в клетку, схватил за руку ничего не понимающую мать и потащил ее прочь.

То ли не сообразив, то ли, наоборот, почуяв, что ее тащат на свободу, Татье не сопротивлялась. Первое время она просто послушно перебирала ногами и не пыталась высвободиться из хватки сына. А тот мчался прочь из пещеры с клетками к знакомому ему выходу. Теперь не нужно было прятаться и ползти вдоль клеток, и путь по прямой оказался не слишком уж долгим. Так они добежали до тоннеля, и Финвэ остановился, чтобы передохнуть.

Он выпустил Татье, и та, недовольно зарычав, отошла к стене и села, прислонившись к ней. Она все еще не узнавала Финвэ и смотрела на него злобно, но при этом испуганно. Может, она и лишилась разума, но запомнила, что он только что убил хозяина этих клеток.

— Мама, — в очередной раз обратился к ней Финвэ. — Присмотрись. Ты узнаешь меня?

Рассудив, что, может быть, его лицо трудно разглядеть под слоем грязи, он утерся рукавом, а потом даже умылся горстью воды из почти опустевшего бурдюка.

— Вот! — он придвинулся ближе. — Так лучше. Я Финвэ, твой сын. Помнишь?

Татье поняла, что перед ней не тварь, а кто-то совсем другой, но поступила совсем не так, как Финвэ надеялся. Она пробормотала нечто неразборчивое, похожее на ругательство, и, оттолкнувшись от стены, набросилась на Финвэ. Тот понимал, что Татье опасна, но все же не мог до конца осознать, что мать может причинить ему вред. Он промедлил и не успел уклониться. Татье напрыгнула на него, сбив с ног своим весом, и впечатала в стену. Из легких вышибло весь воздух, а в глазах на миг потемнело — то ли от этого удара, то ли от всего пережитого вместе. И пока Финвэ приходил в себя и не мог сопротивляться, Татье принялась изо всех сил колотить его кулаками по лицу, груди и животу. Когда Финвэ наконец сумел собраться под градом сыплющихся на него тумаков, она уже наклонилась, чтобы вцепиться зубами ему в горло.

Но то ли Татье стала слабее, чем была, то ли Финвэ очень сильно возмужал за прошедшее время. Вывернувшись, он скинул ее с себя и повалил на пол. Внутри все сжималось, и Финвэ снова хотелось выть и орать, когда он бил мать, пока та не съежилась на полу, поджав колени к торчащему животу, но иного выхода не существовало. Финвэ не мог иначе перебороть и скрутить ее. Может, он стал сильнее, но сейчас вымотался, еще не пришел в себя после чар хозяина клеток и довольно долгое время питался впроголодь и пил столько, чтобы только не свалиться от жажды. Татье же была сыта и полна сил. Когда она перестала сопротивляться, Финвэ связал ей руки веревкой, оставив свободным длинный конец. За этот конец, будто животное на поводу, он и повел ее дальше по коридорам.

========== IX. Брат ==========

Вдвоем пробираться по туннелям логова Черного Всадника оказалось куда труднее, чем в одиночку. Жалкие крохи еды приходилось делить на двоих, и Финвэ постепенно слабел. Татье же была вечно голодна и все пыталась улучить момент, чтобы наброситься на Финвэ. Она несколько раз перетирала веревку, и тогда снова приходилось драться с ней. А еще она все время выла, рычала или порывалась убежать, и ее возня могла привлечь чудовищ.

Каждый раз, когда они прятались в узких проходах, пережидая, пока твари пройдут своей дорогой, Финвэ зажимал матери рот, а та вырывалась и нещадно грызла его руку. Но Финвэ стискивал зубы и терпел, надеясь, что им повезет.

Примерно половину пути им везло. Но этот путь выматывал Финвэ все больше и больше. Татье вела себя как дикий зверь, хотя и говорила что-то на своем странном языке. Но она была хитрым зверем. Притворялась спящей, чтобы Финвэ расслабился, дожидалась, пока тот устанет или отвлечется на что-то, прикидывалась спокойной и даже изображала дружелюбие — но в итоге все равно нападала или пыталась сбежать. Словом, рядом с ней нельзя было ни на секунду терять бдительность. Текли часы, совершали свой круг по нему невидимые звезды, и Финвэ, как ни старался, становился все более рассеянным от усталости.

И когда он буквально уснул на ходу, Татье снова избавилась от веревки и напала. Он подлетела к Финвэ, выхватила у него из рук дубинку и ударила, метя в голову. Финвэ успел уклониться лишь в самый последний момент, подставив левое плечо. Что-то хрустнуло, сустав обожгло болью.

— Не надо… — глухо выдохнул квендо, но мать его, конечно же, не послушала.

Она снова занесла дубинку для удара, но на этот раз Финвэ прыгнул вперед, проскользнув под ее рукой, обхватил за корпус и, подставив подножку, повалил на пол. Но Татье вцепилась в него, и они покатились по камням куда-то вниз. Татье выронила дубинку и снова дралась руками и зубами, а Финвэ тщетно пытался забороть ее.

Тоннель спускался вниз, к очередной пещере, пересеченной глубокой дымящейся трещиной. Около это трещины Финвэ сумел затормозить, но и мать выпустил. Та вскочила на ноги, и Финвэ попытался подняться тоже, но она ударила его ногой по лицу и снова опрокинула на пол.

— Мама, пожалуйста… — пробормотал он, понимая, что это бесполезно.

Тварь, когда-то бывшая его матерью, приблизилась, наклонилась над ним и протянула руку, чтобы схватить за горло. И в этот момент Финвэ увидел массивную чешуйчатую тушу за ее спиной.

— Сзади! — завопил он, указывая рукой Татье за спину.

Этот жест невозможно было не понять, и она обернулась — но поздно. Гигантская ящерица бросилась и ухватила ее зубами поперек корпуса. Сомкнув челюсти, чудовище принялось мотать головой, все глубже вгоняя клыки в плоть и ударяя жертву о камни. Татье то дергалась, то обвисала в пасти, как тряпичная кукла.

Финвэ все-таки поднялся и снял с пояса пращу — единственное оставшееся у него оружие, не считая бесполезного против твари костяного ножа. Первый камень ударил по чешуйчатой морде, не причинив вреда, и чудовище этого даже не заметило. Второй раз Финвэ собрался, усилием воли заставил руки не трястись — и попал точно в правый глаз ящерицы. Камень влетел под веко, то ли повредив, то ли вовсе выбив глаз, и хищник зашипел и еще более яростно принялся трясти головой.

— Пойди прочь! — Финвэ грозно закричал и затопал ногами, чтобы отпугнуть ящерицу, но вышло наоборот.

Чудовище выпустило из пасти добычу и ринулось на наглого мелкого обидчика. Но у Финвэ было еще время, чтобы прицелиться и запустить в нее третий камень. Но тот снова стукнулся о чешую, и Финвэ отскочил, а потом осознал, что сам себя загнал в ловушку: он оказался между стеной, ящерицей и трещиной — достаточно узкой, ее удалось бы перепрыгнуть, но он не мог бросить мать. У него оставался только один шанс, и он снова вложил камень в пращу и метнул его, метя в уцелевший глаз. И попал.

Чудовище взревело, и на этот раз в его реве слышались не только злоба и ярость, но и боль. Ничего не видя, оно принялось искать цель, но Финвэ не дал ему возможности себя поймать. Он стремглав проскочил мимо ощерившейся окровавленной морды, подхватил Татье и прыгнул через трещину. Страх за свою жизнь и жизнь матери открыл в нем какие-то запасы сил, о которых он сам не подозревал, и он смог бежать еще долго, не останавливаясь, пока не оказался перед еще одной расселиной. По ее дну тек жидкий огонь, и она была слишком широка, чтобы через нее перебраться. Здесь Финвэ остановился, положил странно неподвижную Татье на камни, огляделся и понял, что не помнит этих мест. Нужно было остановиться, вернуться назад, к знакомой уже дороге, и попробовать снова.

Но перед этим стоило хоть немного отдохнуть. Он был сильно измотан, и бежал с существенной для себя ношей, и теперь едва мог идти. Он опустился на пол рядом с матерью и склонился над ней, чтобы осмотреть.

Ее грудная клетка была пробита клыками и продавлена внутрь, кожа была разодрана, и кое-где из кровавого месива торчали обломки ребер. Шея странно выгнулась, на голове зияла рана, и редкие грязные волосы густо заливала кровь. Черные кровавые потеки тянулись изо рта и из ушей, а мутные глаза невидяще смотрели в потолок. Татье не дышала. Она была мертва, и ее смерть обрушилась на Финвэ тяжестью каменной глыбы. Весь его путь, все пережитые ужасы — все оказалось бессмысленным. Мать погибла. Погибла именно тогда, когда для нее появился крохотный, призрачный — но шанс на спасение. Она страдала, пока ее превращали в злобную звероподобную тварь, она звала Финвэ, но тот ничего не смог сделать.

Финвэ опустил голову, уткнувшись прямо в окровавленную истерзанную грудь Татье, и лежал недвижно, не в силах даже плакать. Но горе его длилось недолго. Что-то здесь было неправильно. Пока он нес мать, то ощущал в ней жизнь, хотя с такими ранами она непременно умерла бы сразу. Чувствовал и сейчас. И вот пришла разгадка: в ее теле что-то шевельнулось.

Резко вскинувшись, Финвэ снова оглядел мать. Жизнь не вернулась в ее изломанное, искалеченное тело, но живот ее дернулся. Она носила дитя! То, что Финвэ принял за еще одно уродство, таковым вовсе не оказалось. Существо в чреве Татье еще жило, и Финвэ не знал, что и думать. Это был его брат или сестра, который мог еще оказаться квендо, а не чудовищем. Но как так вышло, и как сильно должны были измениться душа и тело его матери, чтобы она вообще смогла зачать? И достаточно ли ребенок вырос, чтобы жить? И главное, если тело матери уже не могло исторгнуть дитя, то как его достать? Неужели придется разрезать ей живот, будто дичи, которую потрошат?

Финвэ не знал, как поступит дальше, не знал, как донесет ребенка до обитаемых мест живым, если он или она квендо или квендэ, и что будет делать, если нет. Руки у него мелко дрожали, но он сумел совладать с собой. Достав костяной нож, он занес его над телом Татье, глубоко вдохнул, будто собирался с разбегу нырнуть в воду, и резко вонзил его в плоть — неглубоко, так, как если бы хотел пропороть шкуру оленя. Финвэ сам не понимал, как он мог решиться на такое, не верил, что подобное творит, но руки действовали сами, отдельно от разума, ведя длинный разрез от груди до низа живота. Натянутые кожа и плоть послушно расходились, так же легко подались внутренности, и лопнул пузырь, в котором плавало еще не рожденное дитя.

Бросив нож, Финвэ вытащил наружу крохотное мокрое тельце. Несколько мгновений, наполненных милосердной пустотой, бездумно смотрел на него — а потом заорал от ужаса. Существо было меньше, чем обычно рождаются младенцы, но уже с клыками и кривыми когтями, перекошенным уродливым лицом и грязно-серой кожей.

От этого зрелища, от потрясения, от усталости или от всего вместе в глазах у Финвэ померк тускло-красный свет от расщелины, и сознание кануло в темноту. Дитя выскользнуло из его ослабевших рук и упало куда-то вниз…

========== X. Вождь ==========

Финвэ очнулся рядом с уже остывшим растерзанным трупом и медленно пошел обратной дорогой. Но тот, кто переставлял сейчас ноги, был уже не Финвэ, а кем-то другим — сильным, умным и находчивым существом, но разумением он походил на животное. Им двигал инстинкт выжить, а руководствовался он всеми знаниями и опытом, которыми обладал Финвэ.

Это существо выбралось из Утумно и прошло по окружающим его пустошам. Оно выяснило, каких тварей можно есть, придумало, как охотиться на них, и так сумело не погибнуть от голода. Потом знакомой дорогой оно вернулось к берегам Куйвиэнэн. Но оно было вовсе не Финвэ. Пока инстинкты его неким образом обрели собственную волю, душа Финвэ металась, словно в клетке для искаженных квенди, в плену самого черного отчаяния. В своих мыслях Финвэ безумно бродил по темным подземельям самого жуткого кошмара в своей жизни и не находил выхода. Он беззвучно стенал от боли, от которой не было никакого спасения. Но инстинкты вели его туда, где боль утихнет, — не в поселение татьяр, а южнее, к миньяр и дому Имина.

Там Финвэ и очнулся. Он снова осознал себя, вцепившись в Имина и уткнувшись лицом в его плечо. Он дрожал, кричал и метался, раз за разом сбивчиво пересказывая историю своего похода. А Имин слушал и успокаивал его. Он бережно обнимал Финвэ, не давая в исступлениипричинить вред ему или себе. Кормил его с ложки, как маленького ребенка, и настойчиво отваживал от него всех любопытных.

— Плачь, друг мой, — говорил он. — Плачь, пока со слезами не выйдет боль.

Он утирал искаженное страданием лицо подопечного, помогал ему мыться и менял на нем одежду, когда та пачкалась. Он узнал уже все, до мельчайших деталей, но терпеливо слушал всякий раз, а слова лились из Финвэ непрерывным потоком.

Финвэ то тонул в горе и отчаянии, переставая замечать что-либо вокруг, то приходил в себя и видел перед собой лицо Имина, который неизменно находил для него слова утешения. От Имина исходили тепло и свет, и Финвэ тянулся к нему, как умирающий от жажды тянется к роднику. Ненадолго ему удавалось достичь этого тепла и прильнуть к нему. А затем пучина отчаяния опять смыкалась над головой, поглощая весь мир, и он снова блуждал по бесконечным темным тоннелям, кишащим чудовищами. Снова сидел над искореженным бездыханным телом матери и держал в руках своего крохотного брата, который не был уже квендо.

— Ты не мог помочь им иначе, — пробивался через черноту голос Имина. — Того, кого нельзя спасти, можно лишь избавить от мучений и жизни, что хуже, чем смерть. Ты так и сделал, Финвэ.

— Я не сумел их спасти, — отвечал Финвэ из подземелья.

— Нет, ты спас, — настаивал Имин. — Ни твоя мать, ни твой брат не будут жить как чудовища. Если бы Татье хоть на крупицу осталась прежней, она жаждала бы именно такого исхода. Она мечтала бы об избавлении.

— А я? — спрашивал Финвэ. — Нужно ли мне избавление?

И тогда Имин гладил его по голове и улыбался.

— Нет, тебе нужно только время, Финвэ. Ты сильный, отважный и упрямый. Самый упрямый из всех, кого я знаю. Разве хоть один квендо отправился на север за своими родными? Разве мог бы хоть один квендо пережить столько, сколько ты, выжить и вернуться? Ты справишься, и я помогу тебе.

Финвэ верил ему. И действительно, со временем он стал все чаще выбираться из подземелий и проваливаться в них все реже. Постепенно он стал способен сам следить за собой, начал снова без напоминания брать еду и питье, даже выходить из дома Имина и разговаривать с другими квенди. Он возвращался и оживал. Узнавал знакомые лица, здоровался с Инис, снова начал резать по кости и шить одежду из шкур. Но время от времени он все равно проваливался в темные тоннели, и тогда инстинкты снова вели его к дому Имина, где он мог спрятаться от всех и слушать его успокаивающий голос, который был единственной тропкой, выводившей его из кошмара.

Так длилось целых пять средних перемен звезд, и наконец случилось так, что Финвэ не видел своего кошмара уже долго. Тогда Имин пришел к нему в праздничной расшитой рубахе и в венце из тонких костяных пластин, усыпанном красивыми камнями, — такой он надевал на всякое важное событие. Финвэ он тоже принес нарядную одежду, а на шее у него застегнул ожерелье Таты. Когда Финвэ только явился к миньяр, Имин забрал это ожерелье, чтобы тот не поранился острыми зубами и когтями. Но сейчас вернул его с большим почтением.

— Я, Имин, вождь миньяр, хочу говорить с Финвэ, вождем татьяр, — торжественно объявил он, и голос его был громким и властным.

Финвэ подивился этой перемене, но ответил в том же тоне:

— Я Финвэ, вождь татьяр, и я слушаю тебя.

— Что ты скажешь, Финвэ, о том, что встретил на севере? — Имин сел напротив него и заглянул ему в глаза. И в его взгляде были все те же тепло и забота, но теперь он видел перед собой не больного, терзающегося квендо, а равного себе предводителя племени. — Как ты поступишь, когда вернешься к своим квенди?

Блуждая в подземельях, а затем заново привыкая к жизни у озера, Финвэ не задавался этим вопросом. Он вообще не думал о том, как будет править. Тогда он был просто одним из квенди, исстрадавшимся и измученным, а теперь Имин напомнил ему, кто он. И не просто напомнил, а заставил превратиться из простого квендо, который думает о себе, в вождя, который думает о племени. Вождя мало занимают собственные печали, ведь он посвящает другим всего себя, без остатка, и лишь потому племя почитает его и слушается его слова. Иногда одежда и символы решают многое. Простой квендо отодвинулся куда-то в глубину сознания, а вождь пришел ему на смену. Финвэ прикрыл глаза и помолчал немного, перебирая варианты, и потом только заговорил.

— Нет ничего хуже, чем логово Черного Всадника, — медленно, вдумчиво начал он. — Никто не творит такое зло, как он, и я ненавижу его всем сердцем. Но еще сильнее я хочу защитить от него татьяр и всех квенди, а потому буду беречь их вдесятеро лучше, чем раньше.

— Как и я буду беречь миньяр и всех прочих квенди, — Имин кивнул. — Теперь, когда мы знаем о судьбе похищенных, мы сделаем все, чтобы больше ни с кем не случилось такой беды.

Он умолк, ожидая от Финвэ еще каких-то слов, и тот продолжил.

— Но рассказ о логове Черного Всадника только напугает их. А если… — он запнулся и вздрогнул, но совладал с собой и вернул тону твердость: — а если они когда-нибудь повстречают созданий, которые множатся там, лучше им не знать, что это некогда были их сородичи. Пусть они, как и прежде, оплакивают потерянных квенди как погибших.

— Это твоя тайна, и тебе ей распоряжаться. А я признаю твое решение мудрым и никому не расскажу о том, что узнал от тебя.

Имин протянул ему руку, и Финвэ пожал ее.

— Я горжусь тобой, друг, сын моего друга, — проговорил старейший из квенди. — А теперь иди к своему племени. Татьяр ждут тебя и не сомневаются, что ты вернешься. Пусть же их надежды поскорей сбудутся.

========== Эпилог ==========

Финвэ вернулся к своему племени и был хорошим вождем. Татьяр любили его и произносили его имя даже с большим почтением, чем имя погибшего Таты. Его племя множилось, и, хотя леса вокруг озера оставались опасными, оно не бедствовало. Крепкая загородь спасала от чудовищ, а охотники были сильны и умелы, так что редко татьяр приходилось голодать. А спустя время содрогнулась земля, и начались бури на севере. Квенди не знали, что там творилось, а грохот и зарево, затмившее звезды, наполнило их страхом — но Черный Всадник больше не тревожил их.

Потом Валар позвали квенди на Запад, в Благословенный Край, где жизнь легка и беспечальна, а предвечный свет наполняет душу радостью. И Финвэ поверил им, вместе с Имином и Эльвэ отправившись вместе с Оромэ посмотреть на предложенное обиталище. Оно оказалось столь прекрасным, что Финвэ не мог нарисовать такое даже в самых смелых мечтах. Эту дивную землю всю заливал яркий свет, но он вовсе не ранил глаза привыкшего к подзвездным сумеркам квендо: в нем, наоборот, виделось лучше и дальше. Свет наполнял силой, отгонял все печали и горести, и в душе рождались веселые песни. Никогда еще со времен памятного Времени Оленей не был Финвэ так счастлив и беззаботен.

Он говорил с Валар и восхитился их величием и мудростью. Но больше всего его восхитило, что эти могучие владыки победили и пленили Черного Всадника и избавили все земли — на востоке ли, на западе — от ужасного зла. Узнав об этом, Финвэ отбросил всякие сомнения о том, где должно жить татьяр.

Он провел квенди, ныне звавшихся эльдар, долгим путем через неизведанные земли и достиг Амана. Там татьяр — которых теперь называли нолдор — избрали Финвэ своим королем, подобно тому, как Манвэ был королем над Валар.

Финвэ сменил шкуры и грубый лен на шелк, бархат и тончайшей выделки сукно, а просверленные пластинки перламутра — на драгоценные камни и венец из золота и серебра. Но под этими прекрасными одеяниями он всегда носил ожерелье из клыков и когтей, что досталось ему от отца, и ценил его куда выше золота и каменьев. Ведь именно это украшение Имин надел ему на шею, признавая равным себе вождем. Именно оно напоминало Финвэ о данном некогда обещании не бояться и не посрамить память отца. Даже в блаженстве и процветании Валинора Финвэ помнил, кем он был.

Вместо частокола вокруг поселения он вместе с Имином, чье имя ныне звучало как Ингвэ, строил прекрасный город, одной стороной обращенный к свету Древ, а другой — к вечной ночи за пределами стены Пелори, ведь даже полюбив Благословенный Край и привыкнув к нему, квенди не могли жить без звездного света.

Финвэ держал на руках собственных детей, и кошмарные воспоминания о логове Черного Всадника, которое, как он узнал, называлось Утумно, совсем перестали его преследовать. Он обрел любовь и потерял навсегда, а после обрел снова — когда его спутницей стала Инис, желавшая союза с ним еще с незапамятных времен. В жизни Финвэ было многое: и доброе, и дурное, но доброго на его долю выпало больше.

Он верил в мудрость Валар, признавая, что эти создания знают и понимают куда больше, чем эльдар. Он смирил свое сердце, и унял так и не покинувшую его ненависть, и заставил себя поверить в совершенное Валар чудо: они не только победили и пленили Черного Всадника, но и убедили его раскаяться в злодеяниях и стать другом всем созданиям, что живут в Амане. Финвэ верил разумом и заставлял поверить сердце, но одного в себе унять не мог. Чутье, то самое чутье, что заставляет остановиться и прислушаться незадолго до того, как в лесу затихнут птицы и попрячутся звери перед приближением чудовища. Чутье, что предупреждает о топкой почве, о недобрых местах, где обитают злобные духи, и побуждает осмотреться в поисках удобного дерева даже раньше, чем взгляд заметит волчьи следы. Чутье, без которого не выжить охотнику, — оно неустанно предостерегало Финвэ об опасности. А Финвэ верил Валар, но верил и чутью.

Он не смущал сердца народа мрачными предчувствиями, но детей воспитал как преемников и наследников — на случай, если когда-нибудь сгинет, как его отец. И его старшие сыновья выросли гордыми и своевольными, они ссорились между собой и тем немало огорчали Финвэ, но в глубине души он был спокоен. Если придет беда, его дети будут сильными и встретят ее достойно.

И каждому из своих детей однажды рассказал он сказку об отважном эльфе, который отправился к черным скалам Утумно, не побоявшись ни тьмы, ни чудовищ, ни темных мрачных подземелий, и вернулся назад. И эта сказка учила их не бояться, повествовала о том, что упорный, отважный и сильный духом преодолеет любые преграды, какими бы ужасными они ни были. О том, что нужно идти и не сдаваться — и осилишь любой путь. Но никогда не называл Финвэ ни имени того эльфа, ни истинной цели его похода. А сам он обратил пережитый им кошмар в сказку, и даже отголоски былой боли не тревожили его…

***

Но все закончилось именно так, как предупреждало чутье. Черный Всадник остался Черным Всадником, и он принес в Благословенный Край гибель и разрушение.

Финвэ стоял у ворот Форменоса, дома своего сына, и Черный Всадник — Моргот — надвигался на него. Огромного роста, с черным тускло блестящим копьем и в черном доспехе, он был таким же, как многие сотни лет назад в лесу у озера Куйвиэнэн. Только теперь Финвэ видел его лицо: гармоничные, красивые черты могли бы вызвать восхищение — если бы через саму его плоть не сочились тьма и зло. Ужас бежал впереди Черного Всадника, увядали цветы и трава под его ногами, и черное облако, окутавшее его, заслоняло звезды.

Финвэ был один. Его внуки уехали на охоту, а те, кто остался в крепости, бежали. Финвэ не держал их — напротив, он сам велел им уходить. Это был его бой — так же, как некогда Таты. Он вытянул из ножен меч и поднял его, становясь в боевую стойку.

— Не убоюсь я Черного Всадника, — воскликнул он, приветствуя давнего врага.

***

— Не убоюсь я, — смеялся Феанаро, мчась к Ангбанду впереди своего воинства.

— Не убоюсь я, — твердо проговорил Нолофинвэ, застегивая боевой доспех.

— Не убоюсь я, — пообещал себе Арафинвэ, восходя на корабль.

И Черный Всадник сам познал страх.