Солёный ветер (СИ) [_YamYam_] (fb2) читать онлайн

========== Chapter 1 ==========

Помнится, ещё несколько лет назад шум ламп раздражал её просто нещадно, давя на нервы своим непрерывным гудением. Но теперь, привычный слуху, он лишь успокаивает, убаюкивая, словно бы так и подбивает прикрыть веки ну совсем «на чуть-чуть», а потом проснуться лишь утром в состоянии убитом куда больше, чем сейчас.

У Со Инён болит шея, ломит от усталости всё тело, собственные руки кажутся неподъёмными, а в глаза будто кто-то насыпал песка. Она провела сегодня две сложные операции, три стерилизации, одну кастрацию и едва сдерживала слёзы во время двух эвтаназий, хотя и осознавала в какой-то степени их необходимость. Инён не сомневается, что причина её ужасного морального состояния именно в последнем — обычно усыпление на себя брал отец, прекрасно понимая и видя, как тяжело ей даются подобные махинации. Но на этот раз его не было не только в клинике, но и в городе, и Инён, осознавая, что она девочка уже слишком взрослая, чтобы прятаться за штанину отцовских брюк, взяла всё на себя. У неё сердце в тот момент обливалось кровью, а душа разрывалась на части, одна из которых не могла смотреть на мучения этих животных, а вторая так и рвалась дать им ещё хоть шанс, попытаться сделать ещё хоть что-то, что продлило бы им счастливое и здоровое существование. Но в рукаве у Инён не было ни одного джокера и даже ни одного туза, которые могли бы оказать посильную помощь в выздоровлении Господина Ча — упитанного пушистого тринадцатилетнего кота, в почках которого камни обнаружили слишком поздно, и Принцессы — красивейшей мальтийской болонки, чья почечная недостаточность, перейдя в разряд хронической, никакому лечению уже не поддавалась, сводя с ума весь организм, постепенно заполоняя тот шлаками.

Инён вздохнула и, в очередной раз помассировав шею, съехала по стулу ниже и вытянула под столом ноги. В клинике уже давно не было никого, кроме неё, оставшейся на периодическое дежурство. Она искренне не понимала необходимости работы двадцать четыре часа в сутки, ведь самые последние пациенты расходились не позже десяти часов вечера, а самые ранние появлялись на пороге только к девяти утра. Но отец лишь загадочно улыбался, говорил что-нибудь из разряда «так надо/правильно/необходимо», трепал её по плечу и, посмеиваясь, уходил дальше, так ничего путного и не отвечая. И Инён продолжала коротать ночи в одиночестве, храня в голове завет отца: «Если что-то происходит — сразу будишь меня». Но, как назло, не происходило абсолютно ничего.

До сегодняшней ночи.

Со Инён едва не валится со стула, нелепо взмахивая ногами, когда слышит перезвон колокольчика, висящего над дверью и оповещающего обычно о новом пациенте. Она кидает взгляд на настенные часы, поднимаясь, и спешно выходит из кабинета, размышляя, что могло случиться с питомцем, если хозяин не поленился прибежать в клинику в половине третьего ночи. Но едва только Инён заворачивает за угол и выходит в совсем небольшой аналог приёмного отделения, так и застывает в удивлении, пробегаясь взглядом по молодому парню, что держится за свой бок, и не замечает рядом с ним ни животного, ни переноски. И что кажется ей почти забавным, хотя куда более нелепым, — он в ответ смотрит на неё так удивлённо, будто рассчитывал увидеть перед собой бразильский карнавал, а не девушку в медицинском халате.

— Где господин Со?

Инён вздрагивает невольно, потому что голос у него оказывается куда звонче и громче, чем можно подумать, едва только парня увидев. Он выглядит вполне неплохо и даже сильного чувства опасности не вызывает. На нём нет цветочной рубашки, и пиджака на ней — тоже, шею не украшает толстая цепь, а на пальцах нет ни одного кольца. Но Инён за свою недолгую и очень насыщенную жизнь успела увидеть слишком много людей с подобной аурой и подобным взглядом, чтобы не понять, кто перед ней находится. А потому она сглатывает, опасаясь за собственного родителя, который клятвенно обещал ей завязать со всем этим ещё тринадцать лет назад.

Инён глубоко вдыхает, стараясь успокоиться и не паниковать раньше времени, и прячет руки в карманы халата, сильнее его запахивая. Взгляд у парня тяжёлый, почти рентгеновский, и ей совсем не нравится, как он рассматривает её, словно бы примеряясь, как быстро сможет с ней расправиться.

— Его нет, — отвечает она, вызывающе поднимая подбородок. — И не будет ещё какое-то время. Мне ему что-то передать?

Парень шумно выдыхает и делает несколько шагов в сторону ресепшна, за которым обычно сидит Чан Чжинпаль, и она впервые жалеет, что этого очкарика сейчас на месте нет. Инён кажется, что каждый шаг даётся ему непросто, ведь лицо его кривится от всякого движения. Она кидает взгляд на его руку, всё ещё прижатую к боку, и недовольно поджимает губы. Ей нравится это всё меньше и меньше.

— А ты кто такая? — спрашивает парень, прислоняясь к высокой стойке, и снова окидывает её внимательным взглядом с ног до головы.

Со Инён ужасно не нравится эта фамильярность, граничащая с грубостью, с его стороны, и она едва не кривится в ответ, пальцем указывая на выход. Инён слишком разумна для подобного поведения, ведь осознаёт, что парень этот вполне может разозлиться, а у неё, даже учитывая его явную травму, нет против него и шанса.

— Моё имя Со Инён, — отвечает она, считая недопустимым распространяться о родственных связях. — Я врач в этой клинике.

Парень вдруг резко в лице меняется, испытывая если не шок, то удивление точно, и вновь внимательно её осматривает — правда, уже не так неприветливо, как раньше. А потом вдруг хмыкает, улыбаясь одним уголком губ, и, оттолкнувшись от стойки, медленно направляется в её сторону.

Инён сразу кажется, что перед ней человек абсолютно другой, и она никак не может понять, чем такое изменение вызвано. Девушка раз за разом прокручивает в голове собственные слова, неотрывно смотря в глаза приближающегося парня, но не находит в сказанном ничего особенного. И в момент, когда он должен оказаться совсем близко, уткнувшись своим подбородком в её лоб, тот вдруг описывает потрясающий вираж, обходя Инён стороной, и направляется дальше по коридору.

Она медлит лишь пару-тройку секунд, а потом резко оборачивается и видит, как незнакомый ей парень хватается за ручку двери одного из приёмных кабинетов. Он оглядывается на неё тоже и, коротко подмигнув, толкает дверь от себя, проникая внутрь.

Инён правда не знает, как должна относиться ко всему происходящему. У неё сердце стучит оглушительно громко, в ушах стоит шум, а ладони — мокрые и холодные. Ей страшно просто до ужаса, а ещё любопытно — до него же. И, ко всему прочему, она злится, откровенно не понимая, кто он такой, и кто дал ему право так себя вести. Поэтому Инён резко срывается с места, едва ли не бегом добираясь до кабинета, и снова застывает, глядя на то, как по-хозяйски парень расположился на высокой кушетке и сияет не только усмешкой на всё лицо, но и длинной царапиной на оголённом боку. Девушка переводит взгляд на лежащие на полу футболку и тонкую чёрную куртку и поднимает их, отряхивая больше по привычке, чем почему-то ещё. Она не знает, как он умудрился так быстро стащить с себя вещи, и не знает, как с подобной раной — к слову, всё ещё едва кровоточащей — умудрился запрыгнуть на высокую кушетку, предназначенную отнюдь не для людей. Но она точно знает, что не собирается во всё это дело лезть.

Потому и прижимает вещи к его груди, извлекая из кармана телефон.

— Ты такая жестокая, доктор, — тянет парень, вырывая у неё смартфон быстрее, чем она успевает среагировать на протянутую руку. — Хочешь сдать меня полиции?

Инён хмурится и разжимает кулак, держащий его одежду, когда понимает, что он в ней совсем не заинтересован. Футболка с курткой тут же пикируют вниз, но отойти девушке не позволяют, притягивая за руку обратно.

— Я собиралась звонить в скорую, — кривится Инён, ощущая холодные пальцы на своём запястье, и невольно задумывается о том, сколько крови он уже успел потерять.

У парня на теле — помимо ранения — наберётся ещё десяток ссадин и гематом, а на костяшках пальцев — кровь, и Инён сомневается, что принадлежит она только ему, но не сомневается, что влипла в неприятную историю.

— Про это я и говорю, — хмыкает он. — Вроде выглядишь умной девочкой, откуда такие глупости в голове? Едва только в больнице поймут, откуда рана, сразу позвонят нашим доблестным блюстителям правопорядка.

Инён едва не тянет блевать от ставшего вдруг елейным тона, и она морщится, дёргая на себя руку.

— Просто подлатай меня, доктор, — сильнее стискивает пальцы на её запястье парень и притворно всхлипывает. — Мне так больно, что я едва не плачу.

— Так больно, что спокойно передвигаешься, самостоятельно раздеваешься и запрыгиваешь на метровую кушетку? — скептично поджимает губы Инён.

— Просто невыносимо, — заговорщески шепчет он.

— Я ветеринар, — фыркает девушка, всё ещё не имея никакого желания лезть в это дело, — я лечу животных.

Парень вдруг приближается ближе и, понизив голос ещё сильнее, делится:

— Я то ещё животное, доктор, — усмехается он. — Мяу.

Со Инён почти наверняка уверена, что он не в себе. Но зрачки у него в полном порядке, лишь едва увеличенные из-за соответствующего освещения, да и алкоголем от него не пахнет совсем — лишь почти выветрившейся туалетной водой, солёным потом и — что совсем не удивительно — кровью. Девушка поджимает губы, понимая, что так просто не отвертится, и очень жалеет, что отец не спит на втором этаже.

И вдруг всё понимает.

Понимает, почему он не отказывался от круглосуточного режима работы клиники. Понимает, почему во время её дежурств просил будить его, если придут пациенты. Понимает, почему этот парень первым делом спросил, где же её отец. Понимает, почему он так уверенно двигался по клинике, словно был здесь не впервые.

А ещё понимает, что ударит отца первым, что подвернётся под руку, едва только он явится перед её глазами.

— Отпусти, — требует она, поднимая на парня взгляд, — мне нужны инструменты.

— Вот так бы сразу, — улыбается он почти дружелюбно, разжимая пальцы.

Инён чувствует на себе прожигающий взгляд всё то время, что лазит по шкафам, извлекая всё необходимое, моет руки, надевает на них привычные перчатки, и ей это откровенно не нравится. Парень, может, и симпатичный, и выглядит до одури притягательно, но вот она — умная, а потому связываться с людьми, подобного ему плана, не собирается.

Даже на один раз.

Даже если очень хочется.

— Подходящего обезболивающего нет, — произносит она, снова подходя к нему, и усмехается. — Так что постарайся сильно не кричать.

— Переживаешь за собственные ушки?

Инён едва касается его плеча, слегка на него надавливая, и заставляет парня опереться на руки за своей спиной, предоставив ей куда лучший доступ к ранению.

— Это вряд ли станет для них музыкой, — хмыкает она, осторожно касаясь краёв раны, рассчитывая для начала как следует её продезинфицировать и избавиться от лишнего.

— А я бы вот послушал, как ты кричишь, — усмехается парень, и у Инён от неожиданности дёргаются пальцы, а он шипит, стиснув зубы. — Это было больно.

— Следи за тем, что вырывается из твоего рта, — хмурится она, поднимая взгляд, но виноватой себя всё же ощущает. — А лучше вообще молчи, если хочешь уйти отсюда целым.

Парень растягивает губы в такой улыбке, что в Инён разом загорается желанием сделать ему ещё больнее. Она уговаривает себя не сходить с ума, и всё внимание обращает на рану.

Однако молчание длится совсем недолго и, едва только пальцы Инён касаются иглы, парень вновь начинает её допекать.

— Ветеринары не дают клятву Гиппократа?

— Я не шутила, — цедит сквозь зубы она, примериваясь к количеству необходимых швов.

— Нравится делать людям больно? — усмехается он и ловит её недовольный взгляд. — Мне тоже. Но я не люблю, когда больно делают мне, поэтому будь со мной поласковее.

Инён выдыхает сквозь зубы и, поджав губы, снова всё свое внимание концентрирует на ране. Ей не впервые приходится зашивать людей, но впервые — незнакомого человека, и впервые — без всякого анестетика.

— Не кричи, — ещё раз предупреждает она, касаясь иглой края раны.

— Не бойся, — неожиданно серьёзно отвечает парень, — плакать не буду.

Со Инён делает свою работу — чисто, как и всегда, — представляя, правда, что вовсе не живого человека она зашивает, а штопает порвавшееся платье её куклы Марин, которую так обожала в детстве. Парень и правда своё слово держит, не крича и не плача, но шипит иногда, явно себя сдерживая. Инён сознательно взгляда на него не поднимает, не желая видеть то, как почти наверняка кривится и морщится его лицо. Но делает это не только для того, чтобы не видеть его, но и чтобы не смущать парня своим вниманием, прекрасно зная, что ни один мужчина не захочет представать перед женщиной в уязвлённом виде. Даже если эта женщина — всего лишь врач.

Она выдыхает с немалым облегчением, когда перерезает ножницами нитку, и тут же тянется за крупным пластырем, немного переживая, что и подходящей мази у неё нет.

— Не буду объяснять тебе, как правильно себя вести, когда наложили швы, — произносит Инён, многозначительно кивая на несколько шрамов, что украшают его грудь.

Парень хмыкает и касается рукой пластыря, закрывающего зашитую рану, которая скоро тоже превратится лишь в бело-розовый шрам.

— А ты отлично справилась, доктор, — улыбается он, наблюдая за тем, как она собирает на поднос всё то, что было использовано. — Буду, пожалуй, заглядывать почаще.

— Нет! — тут же поднимает она на него взгляд. — Я помогла тебе, хотя не обязана была это делать. Поэтому и ты сделай кое-что в ответ.

— И что же? — заинтересованно наклоняет он голову, когда почти легко соскальзывает с кушетки.

Инён, слегка нахмурившись, нагибается и поднимает его вещи с пола раньше, чем это додумывается сделать он сам.

— Забудь об этом, — просит она, протягивая нужное. — Я забуду о том, что вообще видела тебя, ты забудь о том, что видел меня. А ещё — забудь сюда дорогу.

— Как утомительно, — хмыкает парень, просовывая голову в ворот футболки. — Одно только «забудь», да ещё и так много. Мне это точно не подходит, доктор.

Со Инён фыркает, другого от него и не ожидая, и, подхватив поднос, удаляется в сторону раковины.

— Тогда скажи, как тебя зовут, — предлагает она, оборачиваясь обратно, едва освобождает руки. — Я передам господину Со, что ты был здесь.

Парень снова усмехается, поправляя полы куртки, и двигается в её сторону, останавливаясь лишь в тот момент, когда упирается ладонями в раковину прямо за её спиной.

— Чон Чонгук, — представляется он, а у Инён сердце резко бухается куда-то вниз, и ноги едва не подгибаются. — Давно не виделись, нуна.

========== Chapter 2 ==========

Когда Инён была совсем ещё ребёнком, их семья жила в огромном особняке с такой же огромной прилегающей к нему территорией, который располагался едва ли не на самом берегу моря. Воздух там всегда был холодный и мокрый, а ветер — солёный. И Инён это нравилось едва ли не больше всего остального.

Дом, разумеется, семье Со не принадлежал — по весьма понятным причинам, именуемым материальным состоянием. Зато принадлежал семье Чон, на главу которой её отец работал слишком долго, чтобы они могли именоваться как-то иначе, чем «друзья», хотя и денежная пропасть между ними была слишком велика. Но маленькой Инён не было дела до того, сколько у господина Чон Сонши денег на счёте в банке; её не волновало, сколько нулей напечатано в товарном чеке на сумочку госпожи Чон Хеми; и ей было откровенно плевать, какая сумма потрачена на комбинезон дурака Чон Чонгука, который начхать хотел на то, что она была старше на два года, и поразительно часто дёргал её за длинные волосы, подсовывал под нос то ящериц, то лягушек, то гусениц и громко смеялся, когда она после этого ревела во весь голос, размазывая по щекам сопли. Вот что по-настоящему волновало Со Инён — так это растущие в саду семьи Чон очень красивые разноцветные цветы, которые очень-очень хотелось подарить маме. Девочка видела, что отец преподнес именно такой подарок, когда они в последний раз навещали женщину в больнице, и та была им ужасно рада. Но путь в сад был заказан из-за забора, что окружал его со всех сторон, а калитка открывалась лишь по желанию хозяев.

В тот день Инён превзошла сама себя — взобралась по кованой ограде, разорвав в пух и прах симпатичные штанишки, перемахнула через неё, незаметно пробралась до интересующей грядки, вырвала нужные цветы — прямо так, с корнем, измазав при этом яркую жёлтую футболку, а потом, испугавшись приближавшихся голосов, взлетела на ближайшее дерево с такой скоростью, будто за спиной у неё росли крылья. Правда, с той липы она благополучно свалилась, вывихнув себе локоть и получив первое в жизни сотрясение мозга, а ещё до ужаса напугав проходивших мимо супругов Чон. Помнится, отец потом долго вымаливал прощение за «недостойное поведение» дочери, а Чон Хеми только смеялась, поддерживаемая крепкой рукой мужа. Самой Инён было тогда неловко просто ужасно, а ещё — больно.

И она вспоминает это теперь, стоя перед тем самым «дураком Чон Чонгуком» и ощущая неловкость, едва ли не аналогичную той — пятнадцатилетней давности. Он смотрит внимательно и пронзительно, словно бы выискивая в ней черты давнишней знакомой, с которой делил одну крышу дома на протяжении целых восьми лет. Инён смотрит в ответ, ища то же самое, но — будто назло — никак не находит.

— Ты вырос, — выдыхает она, силясь разорвать повисшее между ними молчание.

Чонгук улыбается, медленно обнажая зубы, и тянет в ответ:

— Тебе тоже уже не десять.

Инён поджимает губы и опускает голову, взглядом тут же натыкаясь на кадык, подпрыгнувший и тут же опустившийся обратно. Ей неловко просто до ужаса, потому что образ парня, что так нагло флиртовал с ней, сидя на кушетке с распоротым боком, и того мальчишки, что отказывался звать её «нуна», раз за разом закатывая перед отцом концерты, вдруг сливается в один.

— Столько лет прошло… — снова говорит она абсолютно шаблонную фразу — лишь бы не было так пугающе тихо.

В кабинете, быть может, и светло, а вот на улице — темнота хоть глаз выколи. А до Инён только сейчас начинает доходить, кто именно едва не прижимает её к раковине в углу кабинета и отходить, судя по всему, не собирается.

— Тринадцать, — с готовностью подсказывает Чонгук, и девушка по голосу его слышит, что он снова усмехается. — Но вот что забавно, нуна… Дядя Минсок и словом не обмолвился, что ты вернулась в Сеул. А я ведь спрашивал.

— Уже дядя? — хмыкает Инён и вновь поднимает взгляд, моментально проваливаясь в бездну зрачков напротив. — Не господин Со?

— Но я его понимаю, — продолжает Чонгук, делая вид, что ничего не услышал, и Инён впервые за всю ночь отступает, впечатываясь в раковину, едва он делает шаг в её сторону. — Будь ты моей дочерью, я бы тоже не сказал ничего парню, вроде меня.

— Рада, что ты это понимаешь, — хмурится девушка и выставляет перед собой ладони, что тут же касаются его футболки. Кожа под ней такая горячая, что Инён кажется вполне возможным обжечься. — Не забывай о личном пространстве, пожалуйста.

Чонгук смеётся, не расцепляя зубов, а затем вдруг наклоняется и губами касается её виска. Инён кажется в тот момент, что она натуральным образом парит в невесомости, потому что это шокирует настолько, что просто выбивает из-под ног почву. Она тут же усиливает давление, стараясь парня от себя оттолкнуть, но тот стоит неожиданно твёрдой стеной.

— Нуна такая холодная, — заявляет он, ни капли не отодвигаясь, а оттого продолжая касаться губами кожи на её лице, посылая крошечные заряды тока в каждую клеточку её тела. — Я надеялся, что ты захочешь обнять названного братца. Я ведь так скучал.

Со Инён совсем не нравится то гаденькое чувство в её животе, что селится в нём от слишком близкого контакта. Ведь Чонгук прав — они и правда были почти сестрой и почти братом, а родственники — даже названные — такого испытывать не должны. А в их конкретном случае — не должны даже видеться, потому что проблемы Инён не нужны от слова «совсем». А любой из семьи Чон — настоящий живой синоним к слову «проблема».

— Тебе пора, — напоминает она, борясь с желанием провести ладонями по груди Чонгука выше, ведь рельефы на его теле — то, что надо.

Он выдыхает ей в висок столь горячо, пощекотав при этом нервы, что Инён даже становится жаль, когда он убирает с него губы.

— А ты из тех, кто любит поломаться, да? — спрашивает Чонгук, серьёзно глядя ей в глаза.

Инён едва удерживается от усмешки.

— Закончил с ребячеством? — уточняет она так же серьёзно. — Тебе лучше уйти.

Чонгук коротко хмыкает и, оттолкнувшись от раковины, выпрямляется во весь рост, пряча руки в карманы джинсов. Инён пользуется возможностью и тут же обходит его стороной, занимая место посреди кабинета, чтобы, в случае чего, не оказаться вновь прижатой к чему бы то ни было. Со Инён рассудительная и хладнокровная, но второго такого экспромта не выдержит даже она.

— Я уйду, — говорит Чонгук, оборачиваясь вслед за ней, и подходит к кушетке, чтобы взять её телефон, совершенно варварским образом выхваченный у неё из рук несколькими минутами ранее. — Когда вернётся дядя?

— Примерно через неделю, — отвечает она и поджимает губы, видя, с какой лёгкостью он обходит пароль на её смартфоне, указывая её дату рождения наоборот. — Ты видишься с ним только из-за травм?

— Не задавай вопросов, ответы на которые знать не хочешь, — Чонгук быстро вбивает новый номер в память её телефона и тут же протягивает его ей. — Звони, если что-то случится.

Инён внимательным взглядом провожает удаляющуюся спину парня, что даже не удосужился бросить на неё хоть один прощальный взгляд, и, едва только он скрывается за дверью кабинета, опускает глаза на экран телефона. А затем парой ловких движений пальца безжалостно удаляет едва полученный номер, скрытый под почти невинным «Любимый», и выдыхает. У неё совершенно точно нет никакого желания связываться со всем этим. Но случайная и такая неожиданная встреча всё равно оставляет на языке горький привкус разочарования — Инён, правда, пока ещё не понимает, в чём именно.

Она не звонит отцу ни на следующий день, ни на следующий за ним, и делает это из одного только принципа и желания посмотреть в его бесстыжие глаза, когда она выложит, как на духу, всё то, что успела узнать и какие выводы сделать. Инён предвкушает эту встречу с нескрываемым удовольствием, возлагая на неё действительно большие надежды, а ещё прокручивает в мыслях другую — уже состоявшуюся. И делает она это настолько часто, что замечать её постоянный полёт в облаках начинают окружающие.

— Я давно ждала, когда это произойдёт, — говорит ей почти шестидесятилетняя госпожа Му Чанхи, когда Инён проводит плановый осмотр Бусинки — её любимой кошки. — Ты девушка видная, нечего без кавалера молодость терять.

Девушка лишь улыбается в ответ одними уголками губ и думает, что лучше уж быть одной, чем с подобным «кавалером».

А на третий день после злополучной ночной операции, проведённой едва ли не в полевых условиях, Инён замечает их. Мужчин всего двое, но выглядят они вполне внушительно, следуя при этом всем канонам: невысокие, широкоплечие, с абсолютно бандитским видом, а на одном из них — замечательная цветастая рубашка. Девушка начинает жалеть о том, что удалила номер Чонгука, когда видит, что они следуют за ней, едва вечером она выбирается в магазин, собираясь купить пару баночек пива и отдохнуть после тяжёлого дня. Но от большой паники её удерживает только то, что мужчины находятся на приличном от неё расстоянии и никаких активных действий не предпринимают, хотя и не скрывают того, что за ней следят. Инён решает, что Чонгук умудрился привести за собой хвост, и мысленно посылает в него лучи ненависти, ведь теперь её почти наверняка проверяют те, кому он дорогу успел перейти. Но ей почти не страшно, потому что встречаться с ним она не собирается больше никогда, и принимает эту невыносимую слежку как должное.

Однако терпение её иссякает спустя всего пару дней, потому что мужчины теперь околачиваются прямо рядом с клиникой, пугая не только пациентов с их питомцами — непонятно ещё, кого больше, — но и весь скромный персонал. Вон — бедняга Чжинпаль заикаться начинает, как только видит их силуэты из окна, а медсёстры едва в обморок не валятся, стоит их взглядам пересечься. И Инён решает действовать.

— Я просто поговорю с ними, — пытается она успокоить Чан Чжинпаля, который хватается за её руку, словно утопающий, успевая при этом поправлять съезжающие с носа очки. — Они ничего не сделают, даже если захотят. Свидетелей слишком много.

— Чжинпаль-оппа прав, — канючит Им Нара, удерживая её за другую руку, — это точно бандиты. Давайте вызовем полицию.

— И на каком основании? — фыркает Инён. — «Господа полицейские, простите, но нам тут клиентов распугивают»?

Нара тут же начинает дуть губы и громко дышать, а Чжинпаль снова дёргает её за рукав халата.

— Это плохая идея, — снова напоминает он.

Инён с ними откровенно не согласна — она подобный контингент знает едва ли не наизусть, и большинство из них угрожающе исключительно выглядят. Хотя, быть может, дело в том, что она в то время была ещё совсем малышкой и вызывала больше умиление, чем что-либо ещё. Однако ждать чуда Инён всё равно больше не намерена, потому и сбрасывает держащие её руки и выходит на улицу, слыша ещё за спиной почти идентичные завывания Чжинпаля и Нара.

Мужчины смотрят на неё ошалевшими глазами, когда она двигается в их сторону, и неприлично разевают рты, когда она присаживается на скамейку между ними.

— Вы задолбали, парни, — признаётся Инён, посмотрев сначала на одного, а потом на другого, и едва набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжить, как те выскакивают со своих мест и почти синхронно ей кланяются.

— Просим прощения, госпожа Со, — говорит один из них, и рот на этот раз неприлично разевает она.

— Искренне, — добавляет другой и ещё раз коротко кланяется.

Инён ловит удивлённые взгляды персонала клиники, что собрался перед окнами, рассчитывая прийти ей на помощь, если что-то вдруг пойдёт не по плану, и едва удерживает собственное лицо, не собираясь терять заслуженное уважение.

— Госпожа Со?.. - тянет она заинтересованно и тоже поднимается на ноги. Она совсем не удивлена факту того, что имя её им прекрасно известно. Но очень удивлена другому. — Почему так уважительно?

Мужчины переглядываются между собой настолько недоумённо, что не по себе из них троих становится только Инён.

— Так ведь господин Чон… — начинает один из них, но второй тут же прерывает его, громко шикая. — Ой, — многозначительно заканчивает он.

Со Инён глубоко вдыхает, сжимая в кулаки руки, спрятанные в карманы халата, и медленно выдыхает.

— Передайте «господину Чону», — скептично кривится она, — что он сильно усложняет мою жизнь. И если я ещё хоть раз увижу вас, проведу анальное зондирование, — Инён переводит взгляд на второго мужчину и добавляет: — Каждому. А затем и «господину Чону» — в рамках профилактики.

Однако и об этом своём решении Со Инён жалеет совсем скоро — буквально в этот же вечер. И очень сильно. Потому что терять сознание под действием хлороформа, подсунутого под самый нос, оказывается очень неприятным делом. И всё же последним, о чём она тогда думает, становится удивление от того, что кто-то подобные методы ещё использует.

========== Chapter 3 ==========

Инён внимательно осматривает помещение, в котором оказалась. И чем дольше её взгляд скользит по голым бетонным стенам, такому же потолку и полу, небольшим грязным окнам, за которыми уже видно звёзды, и грудам ящиков в углах, тем всё сильнее убеждается в мысли, что это слишком сильно напоминает склад, чтобы быть чем-то другим. У неё страшно раскалывается голова, в горле стоит неприятный комок тошноты, а ещё её мучает настоящий сушняк.

Но угнетает Инён не это. И даже не то, что её руки привязаны к подлокотникам стула, а грудь — к его спинке. Со Инён ужасно раздражена из-за того, что наверняка грязная джутовая верёвка обязательно натрёт ей уголки губ. Она правда не понимает, почему нельзя было воспользоваться скотчем, но одновременно с этим благодарит уже ненавистных ей похитителей за то, что они хотя бы додумались не бить её по голове.

Инён устало выдыхает и, закрывая глаза, откидывает голову на высокую спинку стула. Они не связали ей ноги, и, при всём желании, она вполне может приподняться и даже дойти до железной двери в полусогнутом состоянии. Но та почти наверняка закрыта, да и — кто знает — вдруг за ней даже не десяток, а несколько десятков недружелюбно настроенных людей. Инён поворачивает голову и внимательно смотрит на тёмное небо за окном. Звёзды на нём слишком яркие — такие обычно бывают только за городом, да и ослепляющего света многоэтажек совсем не видно. Она пытается подсчитать, сколько времени пробыла без сознания, и сколько — в нём, но цифры ускользают из всё ещё затуманенного сознания, словно песок сквозь пальцы.

Инён даже не гадает о мотивах тех, кто не дал ей отдохнуть сегодня, расположившись перед телевизором с большой тарелкой закусок, и поэтому злится. Не только на себя — за то, что собственноручно лишилась хоть и сомнительной, но всё же охраны. Но ещё и на Чонгука — за то, что он, видимо, подобный исход предполагал, однако предупредить нужным не посчитал.

Железная дверь очень громко скрипит, и эхо отскакивает от всех стен сразу, ненадолго даже оглушая. А Инён закатывает глаза, не веря, что дождалась, наконец, того, для чего её сюда приволокли, и не без труда поднимет голову, тяжёлым взглядом впиваясь в трёх вошедших мужчин. Она сразу выделяет главного из них — он показательно расслаблен, сияет почти добродушной ухмылкой на всё лицо, и двигается впереди двух остальных — хмурых, собранных, облачённых в одинаковые чёрные смокинги. Инён решает, что они далеки от аналога тех мелких сошек, каких Чонгук послал за ней следить.

— Со Инён, — произносит мужчина, останавливаясь в двух шагах от неё, и склоняется в поклоне на европейский манер, — рад встрече.

«Не могу ответить тем же», — очень хочется сказать ей, но приходится обходиться лишь скептично поднятой бровью.

— Ох, и правда, — продолжает давить улыбку мужчина, — и где мои манеры? Развяжи нашу гостью, — кивает он одному из тех, что стоят за его спиной.

Инён совсем не нравится, что в руке у того мелькает небольшой нож, едва он направляется в её сторону, и ещё больше не нравится, что лезвие касается её щеки. Но она смотрит на мужчину почти с благодарностью, когда освобождается от верёвки во рту, стоит ему её перерезать. Инён тут же отплёвывается, стараясь избавиться от неприятного ощущения, и языком касается правого уголка губ, моментально распознавая кровь.

— Благодарю, — кидает она, вмиг преисполняясь уверенностью. — Моё имя вам известно, а вот ваше мне — нет. Не представитесь?

Мужчина тут же смеётся, и выглядит это даже почти искренне. Но Инён вмиг жалеет о том, что раскрыла рот, когда тот подходит к ней и, вцепившись мозолистыми пальцами в подбородок, поворачивает её голову из стороны в сторону.

— И ведь ни одной слезинки, — тянет он, опускаясь перед ней на корточки. — Так привыкли к подобным вещам, Со Инён?

— Не понимаю, о чём вы, — морщится она, не с первого раза высвобождаясь от неприятной хватки.

— Чхве Сыльмин, — представляется он, и на его впалых щеках очень показательно двигаются желваки. — Но не думаю, что это имя о чём-то вам, милая леди, скажет.

Инён хмурится, невольно вцепляясь ногтями в подлокотники стула, и мысленно с мужчиной соглашается — оно и правда совсем ни о чём ей не говорит.

— Знаете, почему вы здесь?

— Вам известно моё имя, значит, должно быть известно и всё остальное. У моей семьи нет лишних денег, вам следовало похитить кого-то другого.

Чхве Сыльмин снова смеётся, и его улыбка будто бы скрадывает настоящий возраст. Инён уверена, что ему не меньше сорока пяти, но с трудом даёт и тридцать шесть, стоит ему улыбнуться. А ещё она уверена в том, что на её театр он не купился совсем.

— Зачем же вы так, госпожа Со, — тянет мужчина, успокаиваясь. — Давайте уважительно относиться ко времени друг друга. Я говорю о том, что вас связывает с одним нашим общим знакомым.

— Не думаю, что у нас есть общие знакомые, господин Чхве, — в тон ему отвечает Инён, растягивая губы в улыбке.

— Чон Чонгук.

— Впервые слышу.

Мужчина вздыхает так тяжело, будто раздумывает уже над тем, как можно было бы её разговорить, применяя методы куда менее гуманные.

— Предположим, что это так, — кивает он. — Однако вы помогли ему несколько дней назад, когда он ввалился в вашу клинику.

— Тот парень! — притворно-шокированно выдыхает Инён и едва сдерживает улыбку, когда видит на лице мужчины удивление напополам с сомнением. — Я даже не знала, как его зовут!

— И всё же оказали ему помощь, — замечает Чхве Сыльмин. — Вы же ветеринар.

— А он — то ещё животное, — бурчит Инён, напуская на себя самый обиженный вид, и, видя ошарашенный взгляд мужчины, добавляет: — Это не мои слова.

Он хмыкает, поднимаясь на ноги, и какое-то время смотрит в окно, хмуря брови.

— Что же, это вполне в его духе.

Со Инён поджимает губы, ведь отчего-то совсем в этом не сомневается, и уже даже видит, как долгожданная свобода мелькает на горизонте. Здесь она — жертва, несчастная девушка, волей злого рока втянутая во что-то очень и очень неприятное. Для полной картины ей не хватает только заплакать, но Инён осознает, как странно это будет выглядеть, а потому себя сдерживает, жалея, впрочем, что не избрала подобный образ с самого начала.

— Он угрожал вам? — интересуется вдруг мужчина, снова поворачиваясь к ней лицом.

Инён тут же напускает на себя самый жалкий вид, сводит брови домиком и тянет:

— Конечно! Мне было так страшно, — она даже кусает губы, чтобы показаться максимально правдоподобной. — Так размахивал своей пушкой, что у меня сердце чуть не остановилось.

— Чем?

Инён совсем не нравится, как заинтересованно вдруг щурится Чхве Сыльмин, и как переглядываются между собой мужчины за его спиной. Но она всё же решает идти до конца и поясняет — уже не так уверенно, как до этого:

— У него было оружие. Не знаю, что именно, я совсем в этом не разбираюсь, — врёт она. — Наверное, пистолет.

Мужчина довольно усмехается и снова опускается перед ней, сверкая искрами насмешки в глазах. А Инён понимает, что, кажется, очень сильно всё испортила. Чхве Сыльмин запускает руку под пиджак и извлекает из-под него пистолет, тут же обхватывая его за дуло. Инён судорожно сглатывает, не веря, что всё и вправду может так закончиться.

— А я ведь почти вам поверил, милая госпожа, — усмехается он, медленно потрясая пистолетом. — Вы же знаете, что это? И кому принадлежит, не так ли?

Инён поджимает губы и отвечает без капли лжи:

— Впервые вижу.

— Не удивительно, — ухмыляется он, — ведь Чон Чонгуку пришлось расстаться с ним буквально за полчаса до того, как он оказался в вашей клинике.

— У меня богатая фантазия, господин Чхве, — улыбается она. — В детстве я мечтала стать режиссёром, поэтому и упомянула оружие. Для красоты.

— Удивлён, что не актрисой, — усмехается Чхве Сыльмин, а потом едва оборачивается, кидая одному из мужчин: — Звони ему, — и вновь смотрит прямо в её глаза, — у нас есть для него сюрприз.

Со Инён сглатывает, вмиг теряя свою уверенность, и смотрит в ответ, понимая, что прямо сейчас её могут потопить. И будет хорошо, если это произойдёт не в луже её собственной крови.

Сердце, вопреки всему, бьётся подозрительно медленно — словно бы в такт гудков, что издаёт телефон, звонок на котором поставлен на громкую связь.

— Какие люди, — слышит она вполне узнаваемый голос, даже несмотря на некоторое его искажение, — уже оплатил все больничные счета своих ребят, дружище?

Чхве Сыльмин усмехается и протягивает руку, хотя глаз с неё всё равно не сводит. Мужчина послушно вкладывает в его ладонь смартфон, и тот приближает его ближе к своему лицу, отвечая в самый динамик:

— Люблю, когда ты беспокоишься обо мне, — щурится он. — Но на этот раз я позабочусь о тебе.

— Правда? — весело тянет Чонгук по другую сторону. — Ты сдохнешь?

Мужчина смеётся, а у Инён по телу мурашки бегут. Но вовсе не от его взгляда, а от голоса Чон Чонгука, что говорит подобные вещи, явно забавляясь. Ей это кажется по-настоящему жутким.

— На самом деле у меня для тебя сюрприз, — отвечает он. — Тебе обязательно понравится.

— Не стоило, хённим. До моего дня рождения ещё целый год. Хотя, — хмыкает он, — я буду только счастлив, если это твоя башка, перевязанная розовой лентой. Запомнил? Обязательно розовой, никаких жёлтых и синих.

Чхве Сыльмин морщится, отводя, наконец, от неё взгляд, а Инён хочет улыбнуться, несмотря на всю абсурдность ситуации.

— Кое-что получше, — отвечает мужчина, поднимаясь на ноги. — У меня тут Со Инён. Лентой она, конечно, не перевязана, но верёвки идут ей куда больше.

Она невольно задерживает дыхание и напрягается всем телом, вновь ловя на себе испытующий взгляд мужчины. Ей совсем не нравится пауза, которая повисает на той стороне, а вот Чхве Сыльмину, судя по улыбке, она приходится по вкусу.

— Со Инён? — переспрашивает Чонгук будто бы севшим голосом. Мужчина уже празднует победу, а она мысленно роет себе могилу. Но всё это длится совсем недолго, потому что Чон Чонгук снова веселится, уточняя: — А это кто?

Инён едва не прыскает, потому что лицо Чхве Сыльмина в этот момент определённо заслуживает гранта. Однако она уговаривает себя сдерживаться, внимательно смотрит на мужчину в ответ и поднимает брови, будто бы замечая: «Я же говорила!»

— Не пойми неправильно, — продолжает Чонгук, не дождавшись никакого ответа, — я ведь не обязан знать всех знакомых девушек по именам?

— Убеждён, что её ты запомнил, — цедит сквозь зубы Чхве Сыльмин и вдруг хватает её за челюсть, сильно сжимая щеки и заставляя поднять голову. — Уж очень очаровательный ветеринар.

В трубке опять повисает многозначительная тишина, но на этот раз прекращается она куда быстрее, и обрадоваться Чхве Сыльмин не успевает.

— О, — коротко замечает Чонгук, — та милая доктор, которая мне помогла. Она сейчас с тобой?

— И прекрасно тебя слышит, — усмехается мужчина.

— Как замечательно, — вновь веселится парень, чем явно выводит из себя Чхве Сыльмина. — Привет, доктор Со, рад, что выдалась возможность передать, что ты отлично штопаешь. Ходила на курсы кройки и шитья?

— Чон Чонгук, — шипит мужчина, оставляя, наконец, в покое её лицо. — Ты меня знаешь — я могу сделать ей больно.

Инён сильно сомневается, что он и правда пойдёт на это — по крайней мере, лично. Но вот те двое, что до сих пор стоят у него за спиной, доверия не вызывают никакого.

— Как же жаль тебя разочаровывать, — всхлипывает Чонгук, — сердце кровью обливается каждый раз. Но мне плевать, Сыльмин. Если хочешь меня задеть, найди Ким Нуби — я весь мир к её ногам положу.

— Только что придумал? — злится мужчина, всё сильнее сжимая в руке телефон.

— Ты обижаешь чувства моей воображаемой девушки, — смеётся Чонгук. — Мы встречаемся уже две недели, она — всё для меня. Если ты закончил, я должен идти, — хмыкает он, — Нуби так привлекательна в полицейской форме. Счастливо оставаться, — и кладёт трубку.

Со Инён тяжело сглатывает, а сердце её начинает, наконец, сходить с ума, словно бы пытаясь совершить суицид, выпрыгнув из её грудной клетки. Она правда не знает, чего ожидать, и вздрагивает, когда Чхве Сыльмин резко протягивает руку, вручая телефон вовремя подоспевшему мужчине. У него в другой руке всё ещё покоится пистолет, принадлежащий, кажется, Чонгуку. Однако это пугает её меньше того, что мужчина привычно уже опускается перед ней на корточки и, положив руку на голову, медленно ведёт её вниз и, останавливаясь у самого уха, почти сочувствующе похлопывает. Девушка чувствует, как резко начинают дрожать её колени, потому что понимает, что Чонгук мужчину довёл. И сделал это до того состояния, когда тормоза у него почти сорваны.

— Ну и что же мне с тобой делать, Со Инён?

— Я ведь говорила, что не знаю его, — еле шевелит она губами, сжимая в кулаки ладони.

— А ещё пыталась врать, — усмехается Чхве Сыльмин. — Но ведь никто не любит маленьких врунишек.

Инён вздрагивает, когда слышит вдруг звук вибрации, что раздаётся слишком громко в пустом помещении.

— Ну что там ещё? — нетерпеливо оборачивается Сыльмин.

— Это Чонгук, господин Чхве, — тут же отчитывается мужчина, смотря на телефон так, будто он сейчас взорвётся.

Сыльмин сноваповорачивается к ней, и Инён просто не успевает среагировать и привести в порядок собственное лицо. А потому смотрит на мужчину широко открытыми глазами, осознавая, что только что допустила фатальную ошибку.

— Чего ты ждёшь?! — внезапно срывается он на крик, продолжая удерживать её за голову. — Отвечай!

Инён отводит взгляд, вмиг растеряв все силы на то, чтобы бесстрашно смотреть в его глаза, и готовится к худшему.

И оно себя ждать не заставляет.

— А теперь слушай сюда, придурок, — слышит она серьёзный голос Чонгука, — только попробуешь ей навредить, умирать будешь в страшных муках.

Инён тошно становится от того, какая улыбка расплывается по лицу Чхве Сыльмина.

— А ты, доктор Анальный зонд, — добавляет он так же без капли улыбки или смеха, — сиди тихо и не рыпайся. Я скоро буду. Диктуй адрес, Чхве Сыльмин.

========== Chapter 4 ==========

У мужчины на лице такая по-довольному гаденькая ухмылочка, что Инён едва сдерживает в себе раздражение, мечтая проехаться по его лицу кулаком. Не раз, и даже не два — много больше. Драться она, конечно, совсем не умеет, и почти наверняка сделает больнее только себе, зато чувство морального удовлетворения надолго поселится в её душе.

— Это действительно так необходимо? — спрашивает она, переводя взгляд на стоящего рядом Чхве Сыльмина.

Тот ухмыляется не хуже своего подчинённого, но выглядит при этом настолько омерзительно, что у Инён в горле встаёт комок отвращения.

— У вас есть какие-то возражения, госпожа?

— Их слишком много, — хмурится девушка в ответ. — С какого начать?

Сыльмин подходит к ней ближе и, останавливаясь буквально в шаге от неё, протягивает руку, не переставая при этом сверкать довольной ухмылкой.

— Дай-ка мне её сюда, — обращается он к мужчине за своей спиной, и тот сразу же вручает ему уже знакомую Инён верёвку. — Вам её совершенно точно не хватает.

Девушка невольно ведёт плечами и тут же морщится — ведь те болят просто ужасно. Около часа назад ей настолько плотно связывают за спиной руки, обматывая совсем тонкие запястья полутораметровым шпагатом, что её лопатки почти касаются друг друга, причиняя кошмарное неудобство.

— Неужели нельзя обойтись скотчем? — Инён злится, ведь страх, сковавший её тело, едва Чонгук положил трубку, покидает её тогда же, когда он звонит вновь. — Или, быть может, моим обещанием молчать?

Чхве Сыльмин склоняет голову набок и снова касается её волос, проходясь по ним рукой почти нежно. Инён только и мечтает о большой пенной ванне, где с остервенением будет отмываться долгие часы, избавляясь от ощущения отвратных прикосновений.

— Вы должны понимать, — улыбается он. — Тому, кто солгал хотя бы единожды, веры нет никакой.

И прежде, чем она успевает сказать в ответ хоть слово, между её губ оказывается верёвка, а нос утыкается в плечо Чхве Сыльмина, что вяжет наверняка лучшие узлы на её затылке. Он вдруг сильнее затягивает её, и та впивается в уголки её рта, вызывая резкую и неприятную боль — вплоть до выступивших на глазах слёз.

— Не могу понять, — произносит мужчина, отодвигаясь и беря её лицо в жёсткие ладони, — нравится ли мне этот твой взгляд или раздражает.

Инён смотрит на него в ответ, не имея никакой возможности сказать хоть что-то, и мысленно прокручивает в голове все возможные варианты развития происходящего, если она прямо сейчас наступит ему на ногу, а потом заедет лбом в переносицу. Выводы получаются неутешительными, а Инён свою жизнь слишком любит и ценит, чтобы вот так просто её разбазаривать, а потому стоически терпит, позволяя себе лишь взглядом нецензурно выражать всё то, что она думает.

— Господин Чхве, — врывается в помещение ещё один его человек, — он здесь.

— Надо же, — тянет в ответ мужчина, всё также вертя её голову из стороны в сторону, — как вовремя. Идём, — он неожиданно сильно отталкивает её от себя, и девушка не валится на пол лишь за счёт груди одного из «чёрных смокингов», что ловит её за локоть, а затем тащит в сторону выхода.

Со Инён чувствует себя вещью, а ещё — политической заключённой, совершившей самое тяжкое преступление. Ей больно, неприятно и до одури обидно, и она из последних сил гонит эти чувства из души, прекрасно зная, что они смежены со слезами, которые сейчас просто недопустимы.

Инён совершенно невольно запоминает путь, которым её ведут — прямо, затем налево, потом дважды направо, — и вздрагивает от холодного пронизывающего ветра, едва они оказываются на улице. Тот, если верить утреннему прогнозу, дует с запада, и потому её волосы вмиг прилипают к лицу, закрывая весь обзор. И всё же его силуэт она видит.

Чон Чонгук стоит перед шестерыми мужчинами, вальяжно засунув руки в карманы длинного пальто, а Инён панически оглядывается по сторонам, не замечая больше никого и ничего, кроме одинокого автомобиля за его спиной. Парень переводит свой взгляд на неё, и девушка видит, как враз он напрягается всем телом, а ей только и хочется закричать: «С ума сошёл?! Почему ты один?!» Инён страшно надеется на то, что в машине смиренно ожидают кульминации другие люди, а ещё большее их число расположились по всему периметру этой местности, дожидаясь его отмашки. Только вот она знает, что это не кино, и подобного чуда ей ждать не стоит.

Со Инён чувствует себя по-настоящему жалкой, стоя перед ним со связанными руками и заткнутым ртом, удерживаемая за локоть неприятным типом и продуваемая всеми семи ветрами сразу. И она его мысленно благодарит, когда он свой взгляд отводит, и в глазах его загораются насмешливые огоньки.

— Давно не виделись, хённим, — бросает Чонгук, — а ты не молодеешь.

Чхве Сыльмин тут же фыркает и, хватая её под другую руку, дёргает на себя, заставляя встать рядом.

— Я бы сказал, что рад встрече, — отвечает мужчина, — но мы оба знаем, что это не так.

— В самое сердце, — саркастично замечает Чонгук и опускает голову, хлопая по груди ладонью. А потом вдруг снова кидает на неё серьёзный взгляд и, протягивая руку, зовёт, едва шевеля пальцами: — Иди сюда.

Инён делает шаг в его сторону в тот же миг, да вот только спиной врезается в грудь удерживающего её мужчины, едва он тянет её назад.

— Для начала верни то, что принадлежит мне, — усмехается Сыльмин.

— Вот в чём проблема, — поджимает Чонгук губы, но руку всё же опускает, — у меня ничего подобного нет. А вот у тебя, — вновь переводит он на неё взгляд, — есть кое-что моё.

Инён не успевает понять, что происходит. Но, падая на колени и сдирая с них кожу о твёрдый асфальт, едва успевает сгруппироваться, поворачиваясь, прежде чем утыкается лбом в землю. Но прийти в себя ей не дают, снова дёргая за руку и разворачивая к Чонгуку боком. Она видит краем глаза, как преграждают ему дорогу все и сразу, едва он только делает шаг в их сторону, и вдруг начинает бояться, замечая в его глазах проблески опасения.

— Раз уж ты так любишь играться, — тянет Чхве Сыльмин, извлекая из-под пиджака уже знакомый Инён пистолет, — я сыграю с тобой тоже.

Девушка отшатывается, замечая, как в другой руке у него мелькает небольшой складной нож, но тут же затылком упирается в чью-то ладонь. Однако и подняться на ноги ей не дают тоже, опуская тяжёлую руку на плечо.

— Убери руки, — слышит она голос Чонгука словно бы сквозь толстую-толстую стену, а потом — куда громче: — Ты чего удумал, подонок?!

Инён испытывает отвратительное дежавю, когда холодное лезвие ножа касается её щеки, перерезая верёвку, но почему-то никакой радости от этого не ощущает.

— Я ведь уже объяснил, Чонгука, — елейным тоном тянет мужчина, одновременно с этим сжимая её щеки с такой силой, что девушка едва удерживается от недостойных стонов, полных боли. — Хочу с тобой сыграть. И ставкой у нас с тобой, — он давит все сильнее, заставляя прочувствовать собственные зубы и раскрыть рот, — будет жизнь этой милой леди.

Со Инён зажмуривается и чувствует, как по щеке начинает скользить слеза. Она вновь отшатывается, едва только ощущает между губ дуло пистолета, но ладонь на её затылке лишь толкает её вперёд. Инён чувствует себя не только жалко, но и унизительно. Настолько — впервые в жизни. Но распахивает глаза в тот же миг, как слышит насмешливые аплодисменты вместе с громким свистом.

— В-а-ау! — восклицает Чонгук, не переставая хлопать. — Вот это представление ты устроил, хённим! Я в восторге! Да вот только, — хмыкает он, резко разъединяя руки, — мы оба знаем, что ты ни за что не запачкаешь свои руки.

Чхве Сыльмин переводит взгляд на девушку и улыбается почти искренне, снимая оружие с предохранителя.

— Милая леди думает так же? — Инён лишь хмурится в ответ, неожиданно набираясь уверенности рядом с переставшим паниковать Чонгуком, и мужчина поворачивает голову в его сторону. — Ты ведь узнаёшь то, что находится в моих руках?

— Ещё бы, — улыбается Чонгук. — Ещё одна вещь, по праву принадлежащая мне. Должен признать, такие виды чертовски возбуждают, — доверительно делится он, дёргая бровями, — но не могли бы вы все свалить? Мешаете концентрации.

— Щенок! — цедит сквозь зубы Чхве Сыльмин, резко одёргивая пистолет от Инён, и девушка тут же поджимает освободившиеся губы, не без благодарности смотря на Чонгука, отвечающего ей коротким взглядом.

— Этот щенок, — весело усмехается он, вновь всё внимания концентрируя на оппоненте, — уже хорошенько цапнул тебя за палец. Жаждешь, когда оттяпает всю руку?

— Мне нужен «Сапфир», — кривится мужчина, искоса поглядывая на Инён, щеки которой болят просто ужасно, а на них — она почти уверена — уже выступили красные пятна.

— А мне — тот очаровательный ветеринар и та не менее очаровательная игрушка, которую ты держишь в руках, — улыбается Чонгук. — Устроим обмен?

— Что?

Чхве Сыльмин оказывается столь удивлён, что поражается сама Инён. Она замечает ещё и то, как шокировано переглядываются между собой остальные, и перестаёт понимать происходящее. Разве не именно это было их изначальным желанием? Почему же они реагируют столь неожиданным и нелепым образом?

— Я отдам тебе «Сапфир», - повторяет Чонгук, вновь теряя весь ореол насмешливости. — Но и ты отдай мне пистолет и Со Инён.

Мужчина усмехается, явно только приходя в себя, и внимательным взглядом окидывает девушку, которой подняться с колен всё ещё мешают руки на плече и голове.

— И все же не просто «очаровательный ветеринар», — кривится он. — Выходит, Чонгука, я нашёл твой собственный сапфир?

— Второй раз в жизни её вижу, — подмигивает он мужчине. — Но герой во мне очень любит спасать красивых девушек, попавших в беду.

Инён едва не прыскает и ловит себя на мысли, что вновь ощущает себя настолько спокойно — даже со связанными за спиной руками, — что считает возможным посмеяться над складывающейся ситуацией.

— Я должен поверить твоим словам? — хмурится Чхве Сыльмин, а Чонгук тяжело вздыхает, извлекая из кармана пальто телефон.

Он какое-то время явно слушает гудки, приложив смартфон к уху, а потом бросает сухо:

— Освобождай «Сапфир», он больше не наш. Прямо сейчас.

Инён видит, как за собственный телефон тут же хватается и Сыльмин, едва не шепча что-то в динамик, а затем, буквально спустя полминуты, оборачивается в её сторону и кивает. Девушку тут же хватают за руку, заставляя подняться на ноги, и толкают вновь. Но в этот раз она успевает сделать несколько шагов, прежде чем упасть на грудь вовремя подхватившего её Чонгука.

— Прости, — тут же выдыхает она ему в плечо.

— Не тебе следует извиняться, — отвечает он, а затем добавляет куда громче: — Ты забыл ещё кое-что, хённим!

Инён в это время выпрямляется во весь рост, не отходя, правда, от Чонгука ни на шаг, и оборачивается, всё также ощущая его руку за своей спиной. И ловит себя на мысли, что в данный конкретный момент вряд ли на всей планете есть место более надёжное, чем здесь.

Чхве Сыльмин хмыкает, но, вопреки ожиданиям девушки, не кидает пистолет через всё расстояние, что их разделяет, а вручает его в руки одного из своих людей. Тот, в свою очередь, сделав несколько больших шагов, протягивает оружие Чонгуку, и парень, выхватив то безо всякой нежности, тут же прячет его за пояс джинсов.

— Мы в расчёте, — кидает ему мужчина.

— Ошибаешься, Сыльмин, — отвечает Чонгук, открывая дверь машины и усаживая Инён на переднее пассажирское сидение, — моё предупреждение ты проигнорировал.

— Ты о чём? — кривится тот.

Но Чон Чонгук в ответ только ухмыляется. Правда, впервые на памяти Инён делая это без привычного веселья и насмешки.

И выглядит это по-настоящему жутко.

Комментарий к Chapter 4

Всё пошло не совсем так, как я планировала~~

Хотя, честно говоря, всё пошло СОВСЕМ НЕ ТАК, как я планировала.

Однако всё равно выставляю новую главу. И делаю это в большой надежде на то, что сильно вас не разочарую :3

========== Chapter 5 ==========

Комментарий к Chapter 5

А спонсор сегодняшней главы — сплошные диалоги.

Сплошные диалоги — слей главу полностью.

Приятного прочтения :3

Инён осторожно закатывает рукава бомбера, кривясь от трения, которое вызывают узкие манжеты, скользя по пострадавшим рукам. На них словно бы ни одного живого места вплоть до самых локтей — сплошное покраснение напополам с посинением и отвратительный орнамент от толстых верёвок, что ещё несколько секунд назад впивались в её запястья и предплечья. Она осторожно касается пальцами левой руки и понимает, что чувствительность почти полностью потеряна, и неизвестно, когда она вернётся. У неё, помимо всего прочего, порваны джинсы и подчистую стерты колени, и неприятно это настолько, что даже шевелиться некомфортно.

Инён поджимает губы и поворачивает голову, тут же взглядом натыкаясь на едва улыбающегося одним уголком губ Чонгука, лицо которого находится буквально в двадцати сантиметрах от её. Он рукой, согнутой в локте, опирается на спинку её сидения, и смотрит внимательно, не понимая, кажется, как угрожающе выглядит, поигрывая ножом в пальцах прямо перед ней.

— Не хочешь его убрать? — кивает она на оружие в его руках.

Чонгук дважды моргает, будто возвращается в реальность, не заметив, как ушёл в свои мысли, и переводит взгляд на лезвие, которое совсем недавно избавило девушку от пут.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает он, наклоняясь ещё ближе, чтобы, открыв бардачок, закинуть туда нож. — Не сильно испугалась?

Инён хмыкает, откидывая голову на спинку сидения, и прикрывает веки. И хотя она этого не видит, зато отлично ощущает, как парень возвращается в изначальное положение, вновь устраивая локоть рядом с её лицом. А потому глаза открывает и, едва повернув голову, ловит его взгляд.

— Немного, — признаётся она и не сдерживает кислой улыбки, когда Чонгук усмехается. — У меня слишком большой опыт, чтобы пугаться подобных вещей.

— Это точно, — тянет парень, слегка хмурясь. — Сколько раз нас с тобой похищали?

— Вместе или по отдельности?

— Вместе всегда было веселее.

— В этом и была наша разница, — вспоминает Инён, опуская взгляд. — Ты вечно воспринимал всё несерьёзно.

— Для этого была ты, — хмыкает он. — К тому же, развеселить тебя — было единственной возможностью спасти от слёз. Такая плакса.

Инён морщится, отворачиваясь от него, и прячет ладони между коленями. Ей стыдно становилось каждый раз, стоило вспомнить о таком, а теперь ещё и неловко, потому что на этот раз она ударяется в воспоминания, сидя рядом с тем, кто был самой важной и главной их частью.

— Зачем напоминаешь о таком? — тихо спрашивает она. — Именно я была старшей, но в итоге ситуацию всегда спасал ты. Так нелепо.

Чонгук хмыкает и, легко коснувшись мизинцем её подбородка, снова поворачивает её лицо к себе.

— Я же мужчина, — наигранно возмущается он и, едва только Инён скептично поднимает бровь, касается края её губ указательным пальцем. — Сильно болит?

— Приятного мало, — отвечает она, ловя себя на мысли, что не может перестать смотреть в его глаза, что голос её слишком тихий, и что в груди селится чувство дрожащей холодной невесомости.

Со Инён Чонгуку страшно благодарна и понятия не имеет, как расплачиваться с ним собирается, хотя та её часть, что ответственна за разум, безжалостно хлещет её по щекам, заставляя опомниться и вспомнить, что именно Чон Чонгук — первопричина всему. Но в этот раз девушка с ней не согласна, ведь, не упомяни она тот злосчастный пистолет, её почти наверняка бы отпустили восвояси. Но несмотря на то, что парня она благодарит всем сердцем, всё равно отстраняется, едва он взглядом соскальзывает на её губы и подаётся вперёд. Инён боится увязнуть во всём этом слишком сильно, чтобы позволить Чонгуку подобное. И себе — тем более.

Парень опускает руку с её подбородка и коротко усмехается, вновь сталкиваясь взглядом с её глазами.

— Понял, — поджимает он губы и, одним протяжным движением вернувшись на своё место, вцепляется в руль рукой. — И всё же я прав: нуна такая холодная.

Инён стискивает между собой пальцы, всё так же грея их между коленями, и отворачивается к окну, не считая нужным продолжать этот разговор. Она слышит шум гальки под колёсами автомобиля и искренне радуется тому, что они вновь продолжают путь. Чонгук остановил машину, свернув с трассы, едва минуло пятнадцать минут с тех пор, как они выехали с того злополучного склада. И хотя Инён едва терпела боль, сковывающую всё тело, и чувство собственного растоптанного достоинства, сжимающего всё внутри, она стоически дожидалась момента, который Чонгук посчитает достаточно подходящим для того, чтобы помочь ей освободиться. Ведь заниматься подобным, находясь на территории весьма враждебной, было бы верхом легкомыслия.

— Почему ты приехал один?

Инён разрывает тишину спустя примерно пять минут молчания, потому что темнота, мелькающая за окном, и свет фар машин, что встречаются им по пути, её совсем не увлекают. А вот парень, сидящий по левую от неё руку, весьма.

— Это был не тот случай, когда нужны были другие люди, — отвечает он, кидая на неё короткий взгляд. — Мне бы и увидеть тебя не позволили, будь я не один.

Инён кусает губы, продолжая терзать собственные пальцы и ощущать давящую на плечи вину, а потому, сглотнув, решается на короткое:

— Спасибо, что приехал.

— Не хочу слышать от тебя ни извинения, ни благодарности, — неожиданно хмуро отзывается Чонгук, продолжая следить за дорогой. — Ты не виновата.

— Это не так, — не соглашается Инён, хмурясь в ответ. — Если бы я не прогнала твоих людей, всего этого могло и не быть. И если бы промолчала про пистолет — тоже.

— О чём ты?

— Я сказала им, что знать тебя не знаю, но мне не верили. Поэтому пришлось соврать, что ты мне угрожал.

— Чего? — неожиданно смеётся Чонгук, снова бросая на неё взгляд. — Угрожал тебе?

— А ещё размахивал пистолетом, — кивает Инён, полностью свою вину признавая.

— Да у меня и оружия с собой не было.

— Откуда мне было знать, что они в курсе этого?

Чонгук вдруг запускает руку под пальто и, извлекая заправленный под ремень джинсов пистолет, протягивает его ей. Он всё ещё не сводит взгляда с дороги, а потому Инён на некоторое время теряется, не понимая, как должна поступить. Но потом всё же берёт его в руки и тут же взглядом натыкается на едва заметные инициалы, выгравированные на нём. И делает это лишь по той причине, что перед этим ощущает их пальцами.

— Это же… — потрясённо выдыхает она, рассматривая оружие со всех сторон.

— Да, — тут же кивает Чонгук. — Отцовский.

— Но почему он у тебя? — хмурится Инён.

А потом, видя, как сжимает челюсть Чонгук, и как многозначительно двигается кадык на его шее, вдруг понимает и без того очевидное.

— Быть не может…

— Утешишь меня, нуна? — снова веселится он, и Инён поднимает на него неверящий взгляд.

— Почему ты улыбаешься?

— Мне плакать? — хмыкает Чонгук, переводя на неё взгляд. — Шесть лет прошло. Уж прости, что разочаровываю, но выплакал всё возможное я ещё лет пять назад.

— Шесть лет, — эхом повторяет за ним девушка и, чувствуя, как в глазах собираются слёзы, опускает голову и пальцами скользит по инициалам. — Папа даже ничего не сказал.

— Не злись на него, — просит Чонгук, а потом вдруг хмыкает, и Инён вздрагивает от неожиданности, когда её скулы касаются его пальцы. — Столько лет прошло, а я всё ещё ненавижу, когда ты плачешь. Так что прекращай.

— Извини, — нелепо смеётся девушка и швыркает носом, растирая по щекам неожиданные слёзы.

— Просил ведь не извиняться, — морщится Чонгук. — Нуна ещё и глупая.

— Эй!

Парень смеётся, бросая на неё короткие взгляды, и на четвёртый из них Инён улыбается и сама, неожиданно вдруг ощущая всё то, что не ощущала уже долгих тринадцать лет. То чувство неподдельного уюта, лёгкости, а ещё тайны — той самой, о которой знают только двое. И Со Инён это откровенно пугает.

— Куда мы едем?

— Тебе нельзя возвращаться домой.

— Я понимаю это лучше, чем ты думаешь, — отвечает она, пряча руки в карманы короткой куртки. — Именно поэтому и спрашиваю.

— Мы едем туда, где тебе понравится, — усмехается парень.

А спустя ещё полчаса, вылезая из машины и опуская обутые в кроссовки ноги на песок, Инён понимает, что Чонгук не соврал. Она морщится от липнущих к лицу волос и старательно отводит их в сторону, смотря на чёрное море, что расположилось буквально в нескольких шагах от них, и не без удовольствия делает глубокий вдох.

— Воздух такой солёный, — делится она, не в силах справиться с расплывающейся по губам улыбкой.

— В тебе не изменилось многое, — замечает Чонгук, локтями упираясь в крышу машины и смотря на неё. — Сколько не дышал всё детство, никак не мог понять, почему он кажется тебе солёным. Воздух как воздух.

Инён едва справляется с волосами и, спрятав их под воротник бомбера и заправив за уши, двигается в сторону столь манящей воды, содрогаясь от холода.

— Это потому что ты бесчувственный чурбан, — отвечает она, повышая голос, чтобы он её расслышал. — Только люди с тонкой душевной организацией могут это ощутить.

Со Инён чувствует себя престранно, ведь так близка к воде впервые за тринадцать лет. Это так нелепо — не видеть моря, живя в Корее, а ещё неловко — потому что каждый раз, когда она так к нему близка, к ней близок Чон Чонгук.

Инён хорошо помнит, как он раз за разом хватал её за руку и тащил за собой, заставляя становиться соучастницей всех побегов из дома, а потом всегда сидел где-то поблизости, пока она бродила по песку, будучи не в состоянии надышаться этим солёным воздухом. Их находили снова и снова, притаскивая домой едва ли не за шкирки, и если Инён смиренно сидела на стуле перед их отцами, сложив на колени руки и внемля каждому их слову, то Чонгук ходил по комнате, фыркая на каждое замечание и скрещивая руки на груди. Отец никогда не упускал шанса напомнить ей, что она — старшая, а потому ей следует быть куда более разумной и не позволять помыкать собой младшему. А потом, когда ей было девять, он под громкий смех дяди Сонши во все глаза уставился на молодого господина Чона, заявившего, что женится на ней, едва вырастет, и выгонит его из дома, если он не перестанет.

Инён прыскает, вспоминая это, а потом вздрагивает едва заметно, когда на плечи её опускается чёрное пальто, чужая грудь прижимается к спине, руки обхватывают плечи, а виска касается тёплое дыхание.

— Ну и что ты делаешь?

— А на что это похоже? — хмыкает Чонгук. — Наверное, танцую джигу.

Инён закатывает глаза, но рук его не скидывает, да и сама не отодвигается ни на шаг.

— Разве я не заслужил? — спрашивает он, не дождавшись никакого ответа, а затем тянет наигранно-плаксивым тоном: — Мне было так страшно, нуна, аж коленки тряслись. Они ведь могли меня убить.

— Не придумывай, — фыркает она. — Этот Чхве Сыльмин не был похож на того, кто пойдёт на подобное. Он наверняка знал, что твоя смерть принесёт ему большие проблемы.

— Могла бы просто сказать, что очень бы расстроилась в таком случае, — смеётся он, своим дыханием, бьющимся о её висок, заставляя кровь скорее двигаться по венам. — Такая жестокая.

— Замёрзнешь, — констатирует Инён.

— Тогда тебе придётся меня согреть, нуна, — усмехается Чонгук, — мне это подходит.

— Нуби ревновать не будет? — неожиданно даже для самой себя улыбается она.

— Одно твоё слово — и я забуду о ней.

— А как же её притягательность в полицейской форме?

— Медсёстры всегда нравились мне больше.

— Я не медсестра! — возмущается Инён, тут же поворачиваясь к нему лицом и, едва сталкивается с ехидным взглядом, понимает, что угодила в тщательно спланированную ловушку.

— А я говорил что-то о тебе? — усмехается он и, игнорируя её хмурый взгляд, сильнее запахивает пальто на её груди, а потом вдруг тянет на себя и, заглянув в глаза, делится: — Ты красивая. Почему отталкиваешь меня?

— Ты тоже не особо изменился, — замечает Инён. — Помнишь, что хотел на мне жениться?

— Я был глупцом, не ценящим свободу, — трагически тянет Чонгук. — Дядя Минсок тогда паниковал и упорно отговаривал меня от этой затеи.

— А ты помнишь, почему хотел это сделать?

— Потому что ты красивая, — усмехается Чонгук и, наконец, отпускает пальто и разворачивается, решая вернуться к машине. — Поехали.

— Куда? — уточняет Инён, заталкивая руки в рукава одолженной вещи.

— Домой.

Девушка невольно останавливается, продолжая смотреть в удаляющуюся спину Чонгука, и не может разобраться в тех чувствах, что вызвало в ней это простое слово. Ведь перед глазами у неё резко встала вовсе не клиника, и даже не её комната на втором этаже, а знакомый детской памяти особняк на самом берегу моря.

Инён поджимает губы и прячет руки в глубоких карманах пальто, понимая, что бежать уже поздно. Она так боялась утонуть, не переставая думать о последствиях, что не заметила, как оказалась в воде по самую шею.

— Идёшь? — окликает её Чонгук, распахивая дверь машины.

И Инён, глубоко вдохнув перед самым погружением, делает шаг вперёд.

========== Chapter 6 ==========

— Вот уж не думала, что когда-нибудь снова здесь окажусь.

Высокие потолки, широкая площадь, потрясающие картины на бежевых стенах, шикарные кожаные диваны с креслами посреди гостиной, едва ли не сверкающий чистотой ламинат под ногами. Инён видит, как сильно всё изменилось за те долгие годы, что её тут не было, однако всё равно ощущает нечто непонятное — будто бы на самом деле всё здесь осталось по-прежнему. А затем, подняв взгляд вверх, не может сдержать улыбки, замечая под потолком знакомую люстру — ту самую, на которую шестилетний Чонгук всё порывался закинуть её тряпичную куклу, пока сама Инён со слезами на глазах носилась за ним по всей гостиной, умоляя этого не делать и обещая впредь всегда с ним играть.

— Жизнь вообще довольно неожиданная госпожа, — хмыкает парень, приобнимая её за плечи, и ведёт вперёд, заставляя скользить по ламинату мягкими тапочками.

— Охраны стало больше, — не может не отметить Инён, вспоминая всё то количество людей, которых успела увидеть во дворе.

Чонгук резко останавливается и, повернувшись к ней лицом, кладёт ладонь на голову.

— Постарайся не замечать ничего подобного, — просит парень, слегка наклоняясь, чтобы заглянуть в её глаза. — Я собираюсь как можно быстрее разрешить эти проблемы, но не смогу этого сделать, если ты сама будешь в них углубляться. Воспринимай это, как отдых на курорте, договорились?

Инён очень хочет спросить, что ей делать с тем, что он сам ведёт себя так, что она начинает углубляться — не в проблемы, но в него самого, что, по сути, понятия почти равнозначные. Однако вместо этого лишь поджимает губы и согласно кивает.

— Чон Чонгук!

Девушка вздрагивает, когда установившуюся пятисекундую тишину дома разрывает громкий голос, и тут же поднимает удивлённый взгляд на Чонгука. Тот вздыхает и закрывает глаза с таким скорбным видом, что ей даже становится его жаль. А потом он оборачивается, открывая Инён обзор на лестницу, ведущую на второй этаж, и на женщину, что стоит на ней, старательно запахивая атласный халат. Она высокая, красивая и статная, с прямой спиной, иссиня-чёрными длинными волосами, круглыми глазами, чёткой линией губ и прямым носом. Инён даже бросает короткий взгляд на профиль Чонгука, невольно их сравнивая, а затем, снова всё внимание обращая на женщину, вдруг понимает, почему та показалась ей знакомой, и тут же сгибается в поклоне.

— Не считаешь нужным предупреждать, когда срываешься куда-то посреди ночи?

Инён внимательно вслушивается в стальные нотки в мягком обычно голосе и закусывает нижнюю губу в попытках сдержать абсолютно неуместную улыбку, а потом едва не ойкает, когда Чонгук совершенно беспардонно хватает её за воротник пальто, заставляя разогнуться. Взгляд госпожи Чон Хеми тут же впивается в её лицо, и девушка сглатывает, вдруг ощутив себя совершенно не готовой к подобной встрече.

— У нас гости, мам, — усмехается Чонгук и легко подталкивает её вперёд, всё так же удерживая за воротник. — Это Инён. Со Инён.

Она чувствует, как вмиг начинают потеть у неё ладони, и как моментально ускоряется биение сердца, и всё это — от страха оказаться неузнанной. Но лицо женщины преображается буквально за несколько секунд, теряя напускную строгость, и девушка не может справиться с улыбкой, когда потеплевший взгляд скользит по ней, а сама госпожа Чон на огромной скорости спускается по лестнице.

Инён не успевает ни сказать ни слова, ни даже вздохнуть лишний раз, как неожиданно оказывается в крепких объятиях, и глупо хлопает глазами, будучи застигнутой врасплох. Ей в нос сразу ударяет характерный запах духов, исходящий от волос женщины, и Инён даже кажется, что вкусы у неё совсем не поменялись за столько лет. Она не верит, что может помнить подобные мелочи, но ощущает себя крайне уютно в таких знакомых объятиях и несмело касается спины госпожи Чон, почти не изменившейся за тринадцать лет.

— Ох, — вдруг отодвигается от неё женщина и обхватывает её плечи пальцами, — извини, что так набросились на тебя, милая.

Инён с трудом удаётся разглядеть на её лице едва заметные морщины, расчерчивающие лоб, и тонкие трещинки в уголках глаз и губ — от постоянных мягких и по-настоящему искренних улыбок. Когда-то давно дядя Сонши ласково называл её солнцем, что освещает весь их дом даже в ночи, и Инён соглашалась с ним полностью, находя тепло и уют в объятиях женщины, которая вовсе не обязана была относиться к ней подобным образом.

— Всё в порядке, — улыбается она в ответ и слегка ведёт плечом, намекая Чонгуку на то, что пора бы перестать держать её за шкирку, словно нашкодившего котёнка. Тот, к счастью, к сведению это принимает и с насмешливым «хм» руку убирает.

— Как же ты выросла, — тянет женщина, мягко улыбаясь, и заправляет за ухо прядь её волос. — И как стала похожа на свою мать.

Инён поджимает губы, мысленно с ней соглашаясь, потому что и сама это знает. Отец за последние годы повторял это слишком часто, чтобы она могла не запомнить, да и сама она не единожды замечала сходство, пролистывая старые фотоальбомы и любуясь на счастливых молодых родителей, чью жизнь ещё не омрачил страшный диагноз её матери.

— Я так рада, что ты решила навестить нас, — продолжает госпожа Чон, всё не сводя с неё глаз. — Но когда ты вернулась?

— Полтора года назад, — отвечает вместо неё Чонгук, и Инён удивлённо поворачивается в его сторону, не понимая, откуда он это знает. — Почему так смотришь, нуна? — забавляется он. — Правда думала, что сложно достать интересующую информацию?

— Кажется, не для тебя, — скептично замечает она, и улыбка на лице парня становится шире.

— Вот ведь старый дурак! — внезапно хмурится женщина, чем привлекает к себе внимание Инён, заставляя напрочь забыть о Чонгуке, так активно влезающему в её жизнь. — Твой отец даже не посчитал нужным мне ничего сказать. Поверить не могу!

— Отец?..

Инён кажется, что её с головой только что окунули в холодную воду, а потом оставили высыхать на воздухе, когда на улице уже давно стояла промозглая осень. Она снова оборачивается к Чонгуку, мечтая в его глазах найти ответы на вопросы, которых с каждой прожитой минутой становится всё больше, но наталкивается лишь на поджатые губы и прикрытые в скорби глаза, и осознаёт, что нужного не получит. Женщина вздыхает, понимая по реакции сына, что явно только что сболтнула лишнего, и тоже поджимает губы, когда Инён переводит свой взгляд на неё.

— У меня только один вопрос, — говорит девушка и невольно сглатывает, потому что не уверена, что готова услышать правдивый ответ. — Он вообще хоть на миг бросал всё это по-настоящему?

— Я ведь просил тебя не думать о таком, — хмурится Чонгук.

Но Инён на него откровенно плевать, ведь в глазах госпожи Чон Хеми она видит ответ. И он именно такой, какого она боялась больше всего. А потому поворачивается к Чонгуку всем телом, с достоинством встречая его недовольный взгляд. Ведь уверена — если и есть у кого-то право злиться, так только у неё.

— Не думать об этом? — хмыкает она. — Это напрямую касается меня, как я могу не переживать о подобном? Он же мой отец!

— Вот именно. Отец — не сын. Не надо беспокоиться о том, кто старше, умнее и мудрее тебя.

Инён думает, что определённо сойдёт с ума, если так пойдёт и дальше. Она уже сбилась со счёта, какой раз за этот сумасшедший день хочет ударить своего оппонента, хотя раньше никогда подобным рвением не отличалась.

— Если не я, — сглатывает девушка, сжимая ладони в кулаки в попытках вернуть душевное равновесие, — то кто ещё о нём позаботится? Может быть, ты?

Чонгук всё продолжает хмурится, вглядываясь в её лицо излишне серьёзно, и Инён вдруг это нравиться перестаёт, ведь чувствует она себя не в своей тарелке, и едва ли не готова попросить его снова начать излюбленное ребячество. Но понимает, что права на это никакого не имеет, ведь сама затеяла этот разговор, неожиданно вдруг вспылив из-за — если задуматься — настоящей мелочи. И поэтому лишь отводит взгляд, не в силах больше поддерживать зрительный контакт.

— Не сомневайся в этом, — отвечает Чонгук куда более мягко и касается её плеча, всё ещё обёрнутого в его пальто. — Но в данный момент в заботе нуждается не он, Инён, а ты. И я собираюсь позаботиться о тебе как следует.

Она не знает, почему так выходит, но чувствует себя чрезвычайно глупо, когда последние его слова отзываются где-то в сердце совсем не тем смыслом, какой в них был заложен. Инён прячет руки в глубокие карманы пальто, чувствуя себя настоящей дурочкой, и несмело поднимает взгляд. И тут же ощущает себя ещё и идиоткой. Потому что брови у Чонгука приподняты, глаза горят настоящим ехидством, а губы едва не расплываются в еле-еле сдерживаемой усмешке. Инён понимает — всё верно истолковало её сердце, заприметив в его словах скрытую двусмысленность, ведь видит теперь — и вовсе она не скрытая. И поэтому ударить этого парня хочется ещё сильнее.

— Милая, — вдруг касается её руки женщина, отвлекая от всех порочных и грешных мыслей, связанных с избиениями, — я не буду спрашивать, что случилось, потому что знаю, что мне не ответят, — смотрит она на Чонгука наигранно-сердито. — Но было бы очень хорошо сейчас заняться твоими ссадинами.

— Да, — соглашается с ней Инён, снова чувствуя пощипывание и на коленях, и в уголках губ, — это было бы уместно.

Госпожа Чон мягко улыбается, явно стараясь скрыть то напряжение, остатки которого всё ещё вибрируют в воздухе, и уже тянет её за собой, как вдруг Чонгук останавливает их, хватая Инён за саднящее запястье.

— Я сам, — припечатывает он, чем напрочь вгоняет в шок и её, и женщину.

— Боже, — выдыхает госпожа Чон Хеми потрясённо, — ты и о себе позаботиться не можешь.

— Могу, — не соглашается с ней парень, вырывая Инён из её рук, — просто не хочу.

Ей, честно говоря, сейчас абсолютно наплевать на то, чего он хочет, потому что её саму обуревает лишь одно желание — упасть на колени перед женщиной и умолять её не позволять сыну делать то, что он задумал, чем бы это «что» ни было. Но осознавая, насколько странно это будет выглядеть и не находя в голове слов, способных спасти её из этой ситуации, Инён лишь кусает губы, едва с ума не сходя от одного лишь тепла, что скоро прожжёт пальто и оставит огромный ожог на её запястье.

— Хорошо, — слишком легко соглашается госпожа Чон и обходит их стороной, направляясь вверх по лестнице и давая распоряжения: — Проводи Инён в гостевую, я принесу одежду, в которую можно будет переодеться.

— У меня тоже есть одежда, — хмыкает Чонгук, будто бы невзначай притягивая её ближе к себе, и у Инён разом с ума начинают сходить все внутренности, едва его дыхание касается её чёлки. Женщина, скрывшись за поворотом, говорит что-то о том, что не позволит ей даже спать во рванье, и парень кричит в ответ, надеясь, что его услышат: — У меня отличный вкус!

Инён улыбается, припоминая разорванные джинсы, что так выгодно облегают его бёдра, и не может с госпожой Чон не согласиться.

— Весело? — фыркает недовольно Чонгук, и она сразу старательно прячет улыбку, хотя и ощущает, как продолжают подрагивать уголки её губ. — Честно говоря, — вздыхает он, — эта чудесная женщина только что спутала мне все карты со своей гостевой комнатой.

— О чём ты? — не понимает Инён и заинтересованно поднимает голову.

— О тебе, — усмехается Чонгук и начинает подниматься по лестнице, ведя её за собой. — Я-то думал, что мы сегодня окунёмся в наши совместные воспоминания и будем спать вместе, как в старые добрые времена. Помнишь?

— Это было всего пару раз, — морщится Инён, стараясь скрыть смущение, которое давит на неё всем своим двухтонным весом, мечтая похоронить под собой. — И почему ты только стал таким извращенцем?

— Стал? — дёргает бровями Чонгук, едва открывает дверь прямо рядом с лестницей и пропускает девушку вперёд, успевая при этом включить свет. — Забыла? Твой первый поцелуй всё ещё мой.

Инён это отлично помнит. Честно говоря, никогда и не забывала, и этот факт заставляет её смущаться ещё сильнее. Но она лишь оборачивается к Чонгуку и, скрестив руки на груди, бросает короткое:

— Фу.

У парня презабавно кривится лицо — правда, к его чести, лишь на один короткий миг. А затем он привычно усмехается, сверкая глазами, и делает шаг навстречу, слегка наклоняясь, чтобы оказаться с девушкой на одном уровне. Сама Инён еле заставляет себя оставаться на месте, хотя оказаться где-нибудь подальше отсюда ей хочется очень сильно.

— Согласен, — говорит он, намеренно медленно опуская взгляд на её губы, — в то время я был не то чтобы особо хорош в поцелуях. Позволишь исправить эту оплошность?

— Мы уже пришли к выводу, что не изменились, — отзеркаливает Инён его усмешку, всячески отгоняя от себя мысль о том, что сейчас они оба дышат дыханием друг друга. — Снова хочешь упасть в лужу?

Чонгук улыбается и поднимает свой взгляд, заставляя её застрять в его глазах, не имея возможности выбраться, ведь отвести взгляд сейчас — значит проиграть.

— Мне нравится, — делится он. — Но не будь слишком недоступной, нуна, иначе я захочу тебя сильнее, а потом просто не отпущу.

Попал, — думает Инён, продолжая смотреть в его глаза, снова потерявшие всю свою насмешливость, — в самую цель попал. Ведь сердце её начинает сходить с ума, а во рту резко становится чрезвычайно сухо. Инён могла бы подумать, что он играется, но вот Чон Чонгук не ребёнок — он лишь успешно им притворяется, а потому и ставки выше, и выигрыши больше. Однако ни быть частью его очередной игры, ни — тем более — призом она не собирается. Поэтому толкает его плечом, проходя мимо, и кидает равнодушное:

— Я в душ.

Да только вот голос её дрожит столь явно, что в спину ей прилетает довольный смешок.

========== Chapter 7 ==========

Инён не может понять, у Чонгука ли такие холодные руки, или это температура её тела куда выше привычной, и от подобного незнания сжимает в пальцах край кровати и кусает губы, взглядом сверля темноволосый затылок парня, что сидит перед ней на корточках. У него в одной руке — её нога с задранной до самого колена штаниной свободных домашних брюк, а в другой — ватная палочка с заживляющей мазью. И вся эта абсурдная ситуация кажется Инён куда более интимной, чем всё то, что случалось с ними обоими прежде.

Температура в комнате вообще резко понижается, воздух становится тяжелее, а общий градус напряжения стремительно растёт, едва только госпожа Чон Хеми скрывается за дверью, оставляя их наедине друг с другом. И уже буквальноспустя полторы минуты бессмысленных споров и пререканий Инён оказывается на кровати, едва ли не опрокинутая на неё толчком в плечи. А Чонгук опускается перед ней, сохраняя абсолютно непроницаемое выражение лица, но не скрывая искр веселья в тёмных щурящихся глазах.

Ей совершенно необходимо хоть как-то отвлечься от всего происходящего, и поэтому она интересуется, едва мотнув головой, чтобы мокрая чёлка не лезла в глаза так сильно:

— Что это за «Сапфир» такой?

Палочка в руках Чонгука замирает буквально в нескольких миллиметрах от ссадины, а пальцы, словно невзначай, сильнее сжимаются под коленом. Он поднимает голову и смотрит недовольно, почти хмуро, хотя ни губы не поджимает, ни брови не сдвигает. Всё недовольство — в одних только глазах. Но и этого Инён достаточно, чтобы пожалеть о собственных словах, сорвавшихся с губ в порыве неуместного любопытства и желания отвлечься хоть как-то.

— Я ведь просил не задавать вопросов, ответы на которые…

— А я хочу знать, — перебивает его Инён и понимает, что совсем не врёт о подобном таком желании.

— А ещё просил не углубляться, — наигранно тяжело вздыхает Чонгук. — Ты все мои слова решила мимо ушей пропустить?

Кончик ватной палочки вновь касается ссадины на колене, и Инён коротко и тихо шипит — больше от неожиданности, чем от болезненных ощущений.

— Разве я уже не с головой в этих проблемах? — хмыкает она, внимательно наблюдая за тем, как распределяется мазь по всей поверхности ранки. — Да со мной за неделю случилось больше, чем за последние пять лет вместе взятые. Сначала явился ты, потом я узнала, что папа врал мне всё это время, затем за мной начали следить два амбала, которые, как оказалось, были лишь охраной. Дальше — больше. Меня похищают, требуют подтвердить нашу с тобой связь, угрожают расправой. А после этого я оказываюсь здесь, узнаю, что отец врал мне ещё больше, чем я могла бы предположить, но упорно продолжаю делать вид, что всё в порядке.

Инён тяжело дышит, закончив с собственной неожиданно сорвавшейся с языка исповедью, и уже с первых секунд после неё начинает чувствовать себя чрезвычайно глупо, не сумев совладать с чувствами. Она не может видеть ни единой эмоции на лице Чонгука, потому что тот всё своё внимание обращает лишь на её колено, обильно и тщательно обрабатывая его мазью со всех сторон. Но почти уверена, что он в очередной раз веселится, наплевав на серьёзность момента. Парень накладывает на повреждённый участок крупный пластырь, осторожно прижимает клейкую часть к коже, проводит по ней пальцем, избавляясь от пузырей, и расправляет штанину одолженных у госпожи Чон брюк.

И только после этого поднимает на неё взгляд.

— Тебе не обязательно делать вид, что всё в порядке, — хмыкает он и, руками уперевшись в край кровати прямо рядом с её ладонями, поднимается на ноги. Но не выпрямляется, предпочитая лицом оказаться на одном уровне с её — у Инён от столь близкого контакта моментально сбивается дыхание. — Ты можешь поплакать, я буду рад подставить своё плечо или грудь.

У Чонгука усмешка на лице абсолютно издевательская, зато в глазах — сплошная напряжённая серьёзность, и Инён впервые теряется, не зная, чему из этого должна доверять. А потом ловит себя на мысли, что, наверное, ничему, если не хочет плохо кончить, и опускает взгляд на кончик его носа — лишь бы не пропасть окончательно в непроглядной темноте глаз напротив.

— Как ты думаешь, — поджимает губы она, решая не покупаться на его попытку перевести разговор на другую тему, — я имею право знать, какую цену ты заплатил за мою жизнь? Правда в том, что я чувствую себя виноватой, и в том, что ты действительно видишь меня второй раз в жизни — в детстве мы были другими людьми. А «Сапфир» не кажется чем-то таким, чем ты согласился бы пожертвовать ради какой-то девушки, — Чонгук тягостно молчит, хотя Инён чувствует, каким тяжёлым взглядом он вглядывается в её лицо, и решается вновь встретиться с его глазами. — Что это, Чонгук?

Она старше него на два года, но Инён этой разницы именно сейчас не ощущает вовсе. Даже наоборот — ей кажется отчего-то, что из них двоих именно она — младшая. Девушка только сейчас замечает тёмные круги усталости под его глазами и тонкие чёрточки на лбу и переносице, что превращаются в морщины, когда он хмурится — именно так, как это делает сейчас, и даже обращает внимание на едва заметный маленький шрам на его щеке. А затем, вспомнив неожиданно, как он его получил долгие годы назад, начинает чувствовать себя куда более виновато, ведь спасал он её всегда — даже будучи совсем ещё несмышлёным ребёнком.

— Это то, чем я никогда бы не пожертвовал ради какой-то девушки, — выдыхает Чонгук, а Инён сглатывает, потому что услышать правду ей очень важно, но ещё — страшно. — Честно говоря, я бы и палец о палец не ударил ради какой-то девушки, — продолжает он, а ей жутко становится от таких слов. — Но ты — не «какая-то». Ты — дочь человека, который сделал для меня слишком многое. А я умею ценить своих людей.

Инён знает, что это непросто — ударить ножом в грудь, пробивая кости, а потом ещё и провернуть его пару раз. Но у Чонгука, что поразительно, это получается просто отлично даже без самого оружия. Она чувствует себя жутко глупой, сама не зная, на что рассчитывала, а ещё жутко неловко — от того, что влага скапливается в уголках глаз. Инён убеждает себя, что это всё от того, что она моргает слишком редко, и от того, что смотрит пронзительно, не считая возможным увернуться от подобного же взгляда, но знает, что врёт сама себе.

— Вот как, — тянет девушка и хмыкает — получается как-то слишком горько и уязвлёно, — уже не «господин Со» и даже не «дядя Минсок», а «свой человек»?

Чонгук склоняет голову набок и смотрит будто бы выжидающе, позволяя появиться в глазах какой-то извращённой теплоте, а затем касается ладонью её щеки и большим пальцем проводит по скуле, ловя неуместную слезу, едва только она срывается с ресниц.

— В чём дело? — растягивает он в улыбке губы, едва ли не касаясь ими второй щеки. — Ты ведь так хотела узнать ответ на свой вопрос. Я ненавижу ложь, Инён, — говорит Чонгук в самое ухо, а ей приходится с силой закусить собственные губы, чтобы те перестали так глупо дрожать, — так что будь готова слышать правду, когда спрашиваешь меня о чём-то.

Чон Чонгука враз становится слишком много — он одним собой, одним своим запахом заполняет всё вокруг, и Инён непроизвольно начинает дышать глубже, позволяя терпкой мяте проникать внутрь и оседать на лёгких. Она одновременно чувствует так много всего, что кажется, будто ни её голова, ни сердце не выдержат. И убеждается в этом сильнее, когда чужой нос утыкается в её висок, а палец продолжает скользить по скуле — едва-едва, совсем невесомо. Чонгук вдруг с шумом втягивает в себя воздух, а Инён кажется, что внутри у неё что-то разрывается от всего этого напряжения, что сквозит между ними. Она еле уговаривает взять себя в руки, в мыслях нещадно хлещет по щекам, умоляя собраться, и, накрывая ладонью чужую руку, отстраняется, силясь заглянуть парню в глаза.

— Даже если так, — говорит Инён, и Чонгук ухмыляется, не слыша в её подрагивающем голосе ни силы, ни уверенности, — ты всё равно отвечаешь мне лишь общими словами. Я не получу конкретного ответа, даже если спрошу тысячу раз, верно?

— Попробуй, — улыбается Чонгук и, отстранившись, падает на кровать по левую руку от неё. — Я довольно терпелив, так что — кто знает — вдруг выдержу тысячу одинаковых вопросов, а на последний даже отвечу?

Инён не верит его улыбке, но верит тому, как сжимается её горло, и тому, как мурашки бегут по всему её телу от таких слов, а потому, собрав всю волю в кулак, уточняет:

— Это угроза?

Чонгук снова тянется к мази, снова сжимает в пальцах новую ватную палочку, снова тягостно молчит, проделывая знакомые уже махинации излишне медленно — почти наверняка специально. А затем, заставляя её повернуться в его сторону, касается подбородка пальцами и отвечает без всякой улыбки:

— Да, это угроза, — Инён закусывает изнутри щёку, лишь бы не ляпнуть что-нибудь в ответ в порыве недовольства, — я не советую испытывать моё терпение.

Она шипит, жмурится, кривится и даже пытается отвернуться, но чужие пальцы сжимают подбородок слишком сильно, и Инён лишь терпит, не понимая, почему ссадину на губе щиплет много сильнее, чем те — на коленях. А потом медленно, сильно опасаясь столкнуться с реальностью, что отличалась бы от ощущений, открывает глаза, тут же встречаясь взглядом с Чонгуком. И понимает, что ни капли реальность от ощущений не отличается — парень и правда излишне близко, и правда сложил губы уточкой, и правда дует на пострадавшее место. А ещё смотрит так, что заново заставляет сходить с ума все приборы, отвечающие за разумность и адекватность, установленные у неё внутри.

— У меня нет телефона, — делится Инён первым, что приходит на ум — лишь бы не ощущать всего этого, лишь бы не слышать в ушах шум обволакивающей их двоих тишины.

— Хочешь, чтобы я позвонил твоему отцу?

Инён мотает головой — насколько это позволяют сделать сжимающие подбородок пальцы, и отвечает, тщательно подбирая слова и понимая, что еле заставляет губы шевелиться:

— Нужно связаться с кем-то из клиники. Нет смысла открывать её, если на месте не будет ни одного врача, — она вздыхает, понимая, что это бессмысленная затея. — Но я не знаю наизусть ни одного номера.

— Я пошлю туда кого-нибудь, — кивает Чонгук. — Тебе нужна одежда. Там есть кто-то, кто сможет собрать для тебя вещи?

Инён грустно усмехается, осознавая, наконец, что попала в ситуацию, где следует продумывать каждый шаг, если не хочешь закончить, в лучшем случае, с пулей во лбу.

— Ты ведь не позволишь мне это сделать самой… — это вовсе не вопрос, но Чонгук снова кивает. — Тогда Нара. Им Нара — она медсестра и моя подруга, она сможет собрать вещи. Только, пожалуйста, — поджимает она губы, — пошли кого-нибудь, кто выглядит менее пугающе, чем те предыдущие твои парни.

Чонгук усмехается, в очередной раз молча кивает и снова касается ватной палочкой уголка её губ. А Инён, в свою очередь, втягивает воздух сквозь сжатые зубы и тут же корит себя за подобную несдержанность. Ведь губы Чонгука слишком близки к её собственным, ведь дыхание его кажется очень приятным, ведь смотрит он столь пронзительно, что внутри у неё что-то рассыпается на части. Инён знает, что должна — просто обязана — справится с самой собой, не позволить наделать глупостей. Но, будто в противовес мыслям, приоткрывает губы и опускает взгляд на чужие.

А Чонгук словно только этого и ждал — ведь врезается в её губы своими, сухими и горячими, буквально в следующее мгновение, рукой обхватывает её затылок, пальцами путается во всё ещё влажных волосах. И целует так, что невольно заставляет Инён ощущать себя самой желанной девушкой на свете. Она хватается за его плечи едва ли не в панике, но — что удивительно — странно себя не ощущает, а думает лишь, что происходящее кажется ей правильным. Правильно то, как упирается свободной рукой Чонгук в кровать за её спиной. Правильно то, как сильно бьётся его сердце у неё под ладонью. Правильно то, как сбивается её дыхание от каждого его прикосновения. Правильно то, как касается её губ его язык, и то, как отвечает она взаимностью, позволяя поцелуй углубить. Правильно то, что поцелуй этот со странным привкусом мази. И даже то, что под спиной её слишком быстро оказывается кровать, а под футболкой — на самой пояснице — чужая холодная ладонь, что с ума сводит её тело, посылая по нему тысячу разрядов одними только мурашками.

Чонгук целует крепко, и Инён отвечает ему сильно. Они дышат громко, почти оглушающе в общей тишине комнаты, касаются друг друга быстро, вскользь, всё пытаясь найти те нужные точки, чтобы свести с ума другого, не предполагая, что и без того безумны. И всё это кажется ей в тот момент очень правильным. Ведь у них «это» с самой первой встречи, едва ли не с самого первого взгляда и самого первого оброненного невпопад слова. Она сама пока не знает, какое название у этого «это», но знает, что правильным это всё ей только кажется. Однако отказаться от происходящего сил не находит, отзывчиво выгибаясь в спине и прижимаясь к Чонгуку ближе, когда тот сильнее надавливает на её спину, и позволяет целовать себя глубже и касаться откровеннее.

Инён уже третий раз обещает себе досчитать до пяти, упереться ладонями в чужие плечи, оторваться от желанных губ и дать понять, что всё это — одномоментная слабость. Но раз за разом что-то идёт не так, и она лишь продолжает млеть в объятиях Чонгука, рассыпаясь на атомы от одних только поцелуев.

А потом, едва только парень отрывается от её губ, чувствует себя по-глупому преданной. Она непонимающие смотрит на него, по-прежнему близко склонившемуся к её лицу, и до сих пор чувствует обжигающий холод его ладони на собственной пояснице.

— Вот ведь незадача, доктор, — хрипит Чонгук, а в глазах — слишком знакомая насмешка, чтобы можно было сохранять хладнокровие, и Инён от ожидания худшего вся содрогается, — я и правда отлично знаю, как вести себя с зашитыми ранами. Уверен — твой шов идеален, но не думаю, что он выдержит физические нагрузки. Что же делать?

Девушка невольно кривится от излишне плаксивого тона и, поджав губы, отворачивается, едва только Чонгук снова тянется к ней. Он не сдерживает самодовольной улыбки, утыкаясь губами в её щёку, а Инён не покидает ощущение, что этот паршивец спланировал всё заранее. Ей стыдно просто до ужаса, а ещё немного грустно — и от этого неловко вдвойне.

— Неприятно, да? — усмехается Чонгук, отодвигаясь от неё и усаживаясь на кровати.

Инён делает то же, приподнимаясь на локтях, и смотрит хмуро, не стесняясь вдруг всем своим видом показать обиду и задетую за живое гордость. Парень упорно не смотрит в её глаза, выглядя донельзя довольным, взглядом пытаясь просверлить дыру у неё в груди, и Инён с большим вопросом в мыслях опускает голову. А потом едва с ног до головы не покрывается сплошным смущением, за рукой пряча просвечивающее сквозь футболку возбуждение, и жалеет очень об оставленном между свёрнутыми джинсами и джемпером в ванной комнате бюстгальтере.

— Извращенец, — цедит она тихо сквозь зубы.

А Чонгук с таким видом оскорблённой невинности поднимает брови и пучит глаза, будто это вовсе не он только что пялился на её грудь, совсем этого не скрывая.

— Не пора спать? — скептично щурится Инён, кивая на настенные часы. — Детское время вышло.

Парень медленно наклоняет вбок голову, смотрит внимательно, растягивая губы в ленивой усмешке, а потом вдруг резко подаётся вперёд. И происходит это столь неожиданно, что Инён, рассчитывая отпрянуть, лишь падает головой на подушки и тяжело сглатывает, смотря на него широко открытыми глазами.

— Не провоцируй меня, если не готова встретиться с последствиями, — говорит Чонгук, едва хмурясь. — Не пытайся узнать того, что принесёт тебе неприятностей и проблем. Не задавай вопросов, на которые боишься узнать правдивые ответы, — он неожиданно весело хмыкает и подозрительно нежно отводит с её лица прядь выбившихся волос. — Не могу избавиться от ощущения, что это не последний мой тебе совет.

— В твоих советах сквозит неприкрытая угроза, — шепчет Инён, а Чонгук лишь усмехается, поднимаясь с кровати.

— Именно это делает их такими значимыми, разве нет? Отдыхай.

Она выдыхает свободно лишь в тот момент, когда спина парня скрывается за дверью, и тут же переворачивается на бок, привычно прижимая к себе одну из подушек. У неё на языке, щекоча самый его кончик, вертится куча слов, которые так и рвутся быть сказанными, и «псих ненормальный» — самые безобидные из них. Но Инён молчит, поджимая под себя ноги, потому что понимает, что и сама не слишком далеко ушла. Она уверена, что мысли обо всём произошедшем будут мучить её ещё слишком долго, не давая уснуть, однако усталость прожитого дня наваливается на неё слишком быстро и неожиданно, и сознание покидает её уже буквально через пару минут.

Инён снится море, снится ветер и снится Чон Чонгук. Их на самом деле двое — маленький и взрослый. И пока первый из них с диким гоготом ломает песочные дворцы Инён, запертой в теле семилетней малышки, второй сидит перед ней на корточках, ухмыляясь почти безобидно, гладит по голове в бесполезных попытках успокоить истерику, и советует строить воздушные замки, потому что те поломать сложнее. Ей в этом сне почему-то очень тепло, комфортно и совсем нестрашно, а оттого просыпаться не хочется.

Но реальность бьёт по её голове шумом голосов, каких-то споров, а ещё запахом еды. И Инён резко просыпается, едва не подпрыгивая на кровати, и трёт глаза в попытках нащупать на полу тапочки. Градус шума за дверью всё повышается, голоса становятся всё выше, и девушка плюёт на обувь, подскакивая с матраца и добираясь до двери в три больших шага.

Она оказывается у перил ровно в тот момент, когда незнакомый парень с макушкой каштановых волос вдруг хватает Чонгука за ворот чёрной футболки, притягивая ближе к себе.

— Не в курсе, что творится в твоей голове, — говорит он, пока Инён шокированно глядит на разыгрывающуюся перед её глазами сцену в гостиной, — но у меня иногда никакого терпения не хватает терпеть твои периодические выходки!

— Я тебя услышал, хён, — тянет Чонгук, никакого внимания, кажется, не обращая на то, как мотается его голова из стороны в сторону, пока парень его сотрясает. — Больше не повторится.

— Да я даже подсчитать не могу, сколько раз я уже это слышал, — едва не стонет тот. — У меня волосы совершают массовый суицид после каждого такого случая!

Инён только сейчас, уже начав спускаться с лестницы, увлечённо наблюдая за спором, замечает ещё одного слушателя — у него осветлённые едва ли не до белого цвета волосы, бледная кожа, тяжёлый взгляд исподлобья и откинутая в скрытом раздражении на спинку дивана голова.

Но и он замечает её в ответ.

Они замирают оба, никак этого не ожидая, но если он подаётся вперёд, явно удивлённый её появлением, то Инён едва не впечатывается в стену, отпрянув от перил.

— Я понял, понял, — тем временем продолжает Чонгук, — обещаю снабдить тебя кучей париков. Каждый буду дарить по случаю вот таких вот форс-мажоров. Или предпочитаешь лазерную коррекцию?

Инён не видит этого, будучи полностью поглощённая неожиданными переглядками с незнакомцем, но слышит, как душераздирающе стонет оппонент Чонгука, и даже замечает краем глаза, как он опускает его футболку, зарывается в волосы пальцами, разворачивается и с многозначительным «О!» тоже натыкается на неё взглядом. И — будто обязательный кульминационный аккорд — по всей гостиной разносится тяжёлый вздох Чонгука.

========== Chapter 8 ==========

— Инён, — зовёт Чонгук, и она вздрагивает от окончания четырёхсекундной тишины, — возвращайся наверх, — девушка смотрит на него удивлённо, не понимая, что сделала не так, ведь никакого запрета на передвижения по дому не поступало. Но потом парень продолжает, и всё встаёт на свои места: — Переоденься и приведи себя в порядок, а потом спускайся.

Инён только сейчас вспоминает, что настолько торопилась узнать, что же там — за дверями её комнаты — творится, что выбежала прямо так: в одежде для сна, неумытая, со спутанными волосами и — почти наверняка — со следами подушки на лице. Она мельком оглядывает себя, мысленно называет идиоткой и, коротко кивнув парню, разворачивается и едва ли не торпедой мчится вверх по лестнице.

— Ты только глянь, — слышит она за спиной весёлое фырканье, — какого мужика из себя тут строит.

Но Инён с этим совсем не согласна, ведь если Чон Чонгук кого из себя и строит, то ребёнка и парня, полного инфантильности. Она думает ещё, стоя под душем и стирая с лица следы сна, что такой макет поведения кажется ей слишком знакомым, чтобы это не показалось странным. Инён помнит, как, будучи подростком, вечно раздражалась в ответ на характер и на привычки отца. Но тот воспринимал это совершенно спокойно, совсем не злился — лишь смеялся, трепал её по плечу, портил причёску и говорил: «Иногда очень выгодно притвориться идиотом, милая, дождаться нужного момента, дать окружающим увериться в твоём дебилизме, а потом удивить всех».

Инён вздыхает, думая обо всём этом, и совсем не знает, как должна поступить. Она и правда злится на родителя — не уверена, правда, на что больше. На то ли, что он собственного обещания не сдержал, на то ли, что её обманывал, строя из себя среднестатистического владельца ветеринарной клиники. Инён выключает воду и устало прижимается лбом к стене, покрытой белоснежной кафельной плиткой. Она думает, что, наверное, должна позвонить ему, что должна всё рассказать, но противная червоточина где-то внутри всячески отговаривает её от этой затеи, убеждая в том, что его ошеломление её отсутствием будет отличной местью.

Девушка выбирается из ванной, обтирается мягким полотенцем, глядит на собственное отражение в слегка запотевшем зеркале и понимает, что в мыслях у неё — настоящий кавардак. Да вот только как разобраться с ним, она совсем не знает.

Разорванные на коленях джинсы смотрятся презабавно. А особенно нелепо — белая ткань лейкопластыря, что торчит из дырок. Инён, просовывая голову в широкую горловину джемпера, невольно улыбается, думая о том, что выглядит сейчас до крайности нелепо без грамма косметики на лице, с волосами, напоминающими гнездовье вороны, потому что уснула вчера с мокрой головой, и со следами на лице осознания того, что влипла в слишком неприятную историю.

К тому моменту, когда она спускается в гостиную, там нет уже никого, кроме самого Чонгука. Он сидит на диване, расположив локти и голову на его спинке, и глядит в потолок так, будто на нём кроются все ответы на сложнейшие загадки вселенной.

— Они ушли? — спрашивает она, подходя ближе.

Чонгук отрывается от созерцания пустоты и слегка поворачивает голову в её сторону. По губам его расползается улыбка, а Инён кажется вдруг, что даётся она ему непросто.

— Пока да, — отвечает он и глазами указывает на место рядом с собой. — Садись.

Инён мнётся пару секунд, не зная, как следует поступить, но, едва поймав взгляд с проблесками раздражения в нём, плюхается на диван с неожиданной даже для самой себя прытью. Чужая рука слишком быстро оказывается вдруг на её затылке, а лицо Чонгука — прямо перед её собственным. Она едва успевает отстраниться, руками уперевшись в его плечи, прежде чем губы их встречаются. А Инён отчего-то не сомневается, что именно на этот умысел и были направлены действия парня.

— Что такое? — поднимает брови Чонгук и усмехается — и вот это уже кажется искренним проявлением эмоций. — Ночью ты не была особо против, — Инён молчит, не зная, что должна ответить, и он продолжает: — Хотела, чтобы я остался?

— Вот ещё, — выпаливает она и мелкими судорожными вдохами заполняет лёгкие воздухом, потому что пальцы Чонгука слишком приятно касаются её затылка и осторожно, почти невесомо поглаживают позвонки на шее.

— Я тоже хотел, — признаётся Чонгук, подаваясь вперёд и слишком легко минуя мнимое препятствие в виде её рук, сжимающих его плечи.

Инён страшится того, как быстро всё у них происходит, страшится того, что это вообще происходит, того, что не знает, имеет ли всё это смысл, и того, что будет дальше. И сейчас, не находясь более в состоянии шока как последствия психотравмирующей ситуации, понимает, что поступила ночью слишком опрометчиво, и вспоминает, почему же в первую их встречу после стольких лет попросила Чонгука уйти, хотя уже тогда хотела, чтобы он остался.

Потому что она умная, слишком разумная для того, чтобы позволять себе отношения, не имеющие смысла, и чувства, не имеющие названия.

— Зачем делаешь всё это? — спрашивает Инён, почти смело встречая его вмиг ставший недовольным взгляд. — Ты ведь сам сказал, что просто поможешь мне разобраться с проблемами.

Чонгук склоняет голову набок и молчит какое-то время, явно что-то решая у себя в голове. И Инён не уверена, что формулы, которые он при этом использует, её устраивают, — ровно как и получившееся решение.

— Ты этого не знаешь, — говорит он, неожиданно мягко щуря глаза, — но я чертовски успешен. Знаешь, почему?

Она отрицательно качает головой, потому что Чонгук и правда ждёт от неё ответа.

— Я всегда делаю то, что считаю правильным. И это действительно оказывается верным. Если я направил к тебе своих людей — значит, так было правильно. Если отдал за тебя «Сапфир» — значит, так было нужно. И судя по тому, как ты смотришь на меня, думая, что я этого не замечаю, я и сейчас поступаю верным образом.

Инён глядит на него едва ли не с раскрытым от удивления ртом. И впервые вдруг видит в нём всего лишь парня. Совершенно обычного, ничем особо не выделяющегося парня с растрёпанными ещё после сна волосами, заигрывающим огоньком в тёмных глазах, в чёрной свободной футболке и в таких же спортивных штанах. Луч неожиданно яркого осеннего солнца скользит по его лицу, проникая сквозь окно и заставляя его забавно щурится, и Инён думает, что Чон Чонгук — просто человек.

Человек, в которого, кажется, влюбиться слишком просто.

— Поэтому, — снова заговаривает он, не дождавшись от девушки никакого ответа или его подобия, — просто позволь мне продолжать делать… Как ты сказала?.. «Это»?

Инён размышляет лишь мгновение, в течение которого вспоминает о том, что и сама думала этой ночью, что это — правильно, а затем тянется вперёд, сталкивается со знакомыми уже губами, ладонями обхватывает крепкую шею и впервые думает о том, что все проблемы будет решать исключительно по мере их поступления.

Чонгук сминает её губы по приятному сильно, одним только этим заставляя сходить с ума всё внутри и чувствовать, как вовсе не бабочки — настоящие коршуны — взмахивают крыльями в её животе. Он тянет её на себя, свободной рукой соскальзывая за спину, прижимает ближе, и Инён согласно придвигается плотнее, ногу перекидывает через его бёдра и с большим комфортом устраивается на чужих коленях.

— Ближе, — едва ли не шепчет Чонгук в самые её губы, хватает за хлястик на джинсах, тянет на себя, заставляя врезаться в свой торс, и целует снова.

Инён жарко просто до ужаса от одного только ощущения чужих губ на своих, горячих ладоней, легко проникших под джемпер и устроившихся на чувствительной к их касаниям пояснице, от частых движений грудной клетки рядом с её собственной.

Она очень любит воду, а море просто обожает, но плавать не умеет совсем, а научиться не может, потому что утонуть боится. И понять не может, отчего же ей совсем не страшно потонуть в Чонгуке, в тех ощущениях и в тех чувствах, что он дарит одними своими взглядами, прикосновениями… Одним своим присутствием.

Инён коротко целует его в самый уголок рта, в крепкий подбородок, в гладкую, пахнущую свежестью щёку, влажной дорожкой спускаясь к — она точно знает — чувствительной шее. Чонгук дышит часто и хрипло, сглатывает тяжело, ладонями продолжая водить по её телу, пальцами проходясь по рёбрам, будто по гитарным струнам. Она громко выдыхает от неожиданности, когда он с силой сжимает её грудь сквозь простое кружево лифчика, и в ответ втягивает в рот тонкую кожу чуть выше ключиц и слышит, как шипит Чонгук почти недовольно и как касается губами её шеи на самом видном месте, проделывая то же. Инён невольно сравнивает их обоих с глупыми подростками, а потом думает, что они, пожалуй, именно так друг друга и воспринимают, расставшись в детстве и вновь встретившись лишь сейчас.

Чонгук слишком легко подныривает под чашечку бюстгальтера и вновь сжимает её грудь, второй рукой пытаясь расправиться с его застёжкой, пока губы его всё продолжают терзать её шею. Он специально цепляет её зубами, специально делает это сильно, а потом якобы в извинениях мягко касается повреждённых участков языком и рассыпается в мягких поцелуях. И Инён снова плавится под такими его прикосновениями, ладонями проникая под его футболку и ощущая, как сокращается под её пальцами горячее тело. Она чувствует, как Чонгук напрягается, позволяя ей насладиться приятными рельефами под кожей, и как отстраняется вдруг от её шеи, смазано поцеловав под самым ухом. Однако его губы почти в тот же момент находят её, и Инён распаляется всё больше, отвечая на поцелуй, разрешая Чонгуку оттягивать свои губы, несдержанно их прикусывать и слишком уж откровенно хозяйничать языком у неё во рту.

Инён бёдрами подаётся вперёд, стремясь быть ближе и вырывая из груди парня короткое и хриплое мычание, а затем от неожиданности пытается отстраниться. Да вот только Чонгук этого не позволяет, спустив ладонь со спины ниже, и держит крепко.

Слишком жарко, слишком тесно, слишком хорошо.

Инён правда не понимает, что с ней не так, но осознаёт, что дело в Чонгуке — единственном, кто действует на неё подобным образом. И пугает это настолько же сильно, насколько восхищает. Она комкает в руках его футболку, тянет вверх, рассчитывая от неё избавиться, и не сразу понимает, что не так.

У неё под бедром раздаётся вибрация одновременно со стандартным звонком телефона, а следом — протестующее и недовольное рычание в самый её рот. Рука Чонгука слишком резко пропадает с её живота и рёбер, оставляя за собой лишь холод. Инён правда пытается отстраниться, но парень поцелуй разорвать не даёт, из раза в раз втягивая её в новый, пока пытается нащупать звонящее устройство в кармане своих штанов.

Он внимательно вглядывается в дисплей, когда, наконец, отрывается от неё, а Инён в ответ вглядывается в него. В приоткрытые красные губы, в розовый язык, скользящий по ним, в тёмные, будто покрытые поволокой глаза. Чонгук ловит её взгляд, щурится, усмехается неожиданно весело и отвечает на звонок. А у Инён едва глаза на лоб не ползут, когда она слышит голос, раздающийся в трубке, — слишком знакомый, чтобы можно было не узнать:

— Привет, парень, — здоровается её отец, а Чонгук не без удовольствия следит за всеми метаморфозами, что происходят с её лицом. — Не отвлекаю?

— Вообще-то чертовски, — хмыкает он в ответ, — я тут…

Инён прикрывает его губы, прежде чем Чонгук успевает ляпнуть что-то лишнее и неразумное, и он презабавно мычит в её руку, весело стреляя глазами. А потом звонко чмокает в ладонь и проводит по ней языком, ужасно щекоча и заставляя отдёрнуть её и вытереть о чужую футболку.

— Всё нормально, дядя, — продолжает он тем временем, — что-то случилось?

— Случилось, — соглашается с ним мужчина, и Инён словно бы видит, как кивает он головой. — Есть просьба.

— Всегда к твоим услугам.

Инён чувствует себя странно, подслушивая чужой разговор, но Чонгук не встаёт и не уходит, не гонит и её, позволяя всё слышать, и поэтому она остаётся на месте, понимая, что на самом деле по отцу ужасно соскучилась.

— Есть кое-кто, до кого я долго не могу дозвониться, — говорит он, — и я волнуюсь.

— Кое-кто? — улыбается проказливо Чонгук, явно довольный тем, как неловко сейчас чувствует себя мужчина на другом конце провода, и Инён хмурится.

— Моя дочь, — выпаливает Со Минсок.

— Инён, — подсказывает Чонгук, а на другой стороне повисает тишина. — Не переживай, дядя, она в порядке. Одета, обута, жива, здорова, ещё не накормлена, но уже облюбле…

Инён тут же вырывает трубку из его рук, шипит сквозь зубы:

— Чёрт бы тебя побрал, Чонгук, — и выдыхает в динамик тихо: — Пап…

Но в ответ слышит лишь напряжённую тишину и видит ехидный взгляд напротив. Она в тот же момент приподнимается, собираясь отойти хотя бы в ближайший угол для спокойного разговора, но парень ловит её за бёдра обеими руками и прижимает обратно, выбраться не позволяя.

— Инён? — как-то совсем слабо, неверяще переспрашивает её отец, и она кивает, запоздало понимая, что видеть он её не может. — Что ты там делаешь?

— Кое-что случилось, пап, так что я пока здесь.

— Где?

— У Чонгука, — парень одними губами шепчет «на коленях», и Инён фыркает, отворачиваясь от него. — Я в порядке, правда. Лучше бы о себе побеспокоился, потому что я всё знаю.

— Милая, — смеётся нелепо мужчина, — я обязательно всё объясню.

— Очень любезно с твоей стороны, — кривится Инён, — но куда более любезно было бы поставить меня в известность чуть более раньше, чем Чонгук ворвался в клинику с криком и требованием предоставить ему господина Со.

— Не было такого, дядя, — тянет громко Чонгук, и Инён снова прикрывает ему рот ладонью, которую он тут же, правда скидывает.

— В любом случае, — отвечает она, с ускоряющимся сердцебиением наблюдая за тем, как парень, сияя самой хулиганской улыбкой, стягивает с себя футболку, и прокашливается. — В любом случае, я теперь в курсе всего, пап, так что советую не брезговать бронежилетом, когда захочешь увидеться.

Со Минсок вздыхает, пока Чонгук, подхватив её свободную руку, прижимает ту к собственной обнажённой груди и, направляя, скользит по торсу. Инён чувствует себя престранно, ведь одна её часть хочет хлопнуть его по лбу, заставляя перестать, а вторая — уговорить не останавливаться.

— Я тебя понял, — девушка по одному только голосу слышит, как отец улыбается, и ненавидит себя за то, что мечтает поскорее с ним попрощаться и положить трубку. — Я скоро вернусь, Инён, и обещаю, что мы всё обсудим. Люблю тебя.

— Хорошо, пап, — еле выдавливает она из себя, чувствуя мокрые поцелуи, покрывающие её кожу на шее и ключицах. — И я тебя.

Телефон едва не падает из рук, когда Чонгук, неожиданно подхватив девушку под бёдра, слегка приподнимает её, разворачивается и заставляет спиной провалиться в мягкий, но слишком узкий для них двоих диван. Парень приникает к губам Инён слишком быстро и резко, не давая вставить и слова, а сам тянет вверх её джемпер, явно собираясь от него избавиться…

Пока их обоих снова не прерывает телефонный звонок, и Чонгук не врезается кулаком в кожаную обивку дивана прямо рядом с её головой, заставляя вздрогнуть от неожиданности.

Он сдавленно ругается сквозь зубы, смотря на дисплей, поднимается с дивана и удивительно быстро натягивает на себя футболку. Инён приподнимается следом, а потом откровенно перестаёт понимать происходящее, когда Чонгук вдруг наклоняется, коротко, но со вкусом целует её, а затем, не сказав ни слова, едва не взлетает вверх по лестнице, по пути принимая, наконец, вызов.

Девушка какое-то время сидит, хлопая глазами, находясь в состоянии, слишком близком к состоянию настоящего шока, а потом выдыхает, валится обратно на диван и прикрывает лицо руками. Её только что, кажется, кинули уже во второй раз. И пусть это было по вине третьих лиц… Факт остаётся фактом.

Это был второй раз.

========== Chapter 9 ==========

— Это так странно, да?

Инён улыбается, мысленно соглашается со словами женщины и едва кивает в ответ, смотря на неё через отражение в зеркале. Чужие ладони и пальцы слишком приятно и удивительно знакомо скользят по прядям её волос, и девушка всерьёз задумывается над тем, как бы не уснуть.

— Помнится, в детстве ты часами могла сидеть передо мной, дожидаясь, когда я наиграюсь в твоего личного парикмахера, — продолжает госпожа Чон.

— Это не было сложно, — тянет в ответ Инён, невольно углубляясь в воспоминания. — Я всегда была рада вашему вниманию, потому что мамы рядом очень не хватало.

Женщина почти невесомо проводит рукой по стянутым в красивую ажурную косу волосам и, положив ладони на плечи Инён, поднимает голову, встречаясь в отражении взглядами.

— А вот Чонгук рад не был, — замечает она, хитро щуря глаза. — Сейчас я вспоминаю это со смехом, а ведь когда-то это было проблемой.

— Конечно, — улыбается Инён в ответ, поднимаясь со стула, — на его месте я бы тоже ревновала вас к себе.

Госпожа Чон Хеми смеётся, красиво прикрывая рот ладонью.

— Вот только делал он всё наоборот, — говорит она, вводя Инён в ступор. — Чонгук был ребёнком, жадным до внимания, а твоего внимания он жаждал больше всего.

Девушке враз становится не по себе, а щёки краснеют, потому что в мыслях невольно проносятся воспоминания обо всём том, что они делали буквально час назад в гостиной дома, где были совсем не одни. Тётушка Хеми смотрит на неё с узнаваемым прищуром и выглядит так, будто знает куда больше, чем говорит, и ей неловко становится вдвойне.

Инён в течение всего дня снова и снова прокручивает в голове слова женщины, поворачивает их из стороны в сторону, рассматривает со всех ракурсов, проговаривает про себя, пробует на вкус и понимает, что, пожалуй, Чонгук не так уж и изменился. Он совершенно точно уже не ребёнок, но всё ещё жадный до внимания молодой мужчина. И Инён с ума сводит осознание того, что жадный именно до её внимания.

К вечеру она готова вешаться от безделья, ведь весь дом осмотрен от начала и до конца, исключая разве что спальню и личный кабинет новоявленного главы семьи Чон. Запретный в детстве сад тоже исследован вплоть до каждого угла маленького совсем лабиринта, все слова сказаны, а темы почти исчерпаны в приятных разговорах с госпожой Чон Хеми. После обеда на пороге дома появляется высокий широкоплечий мужчина, коротко представляется Ким Усином и, не давая и коснуться привезённого чемодана, сам заносит его в указанную комнату. После чего смазано прощается, коротко кланяется, явно не замечая, что ему кланяются в ответ, и уходит так же резко и неожиданно, как и появился. Среди привезённой одежды, совсем не подходящей для времяпрепровождения в особняке на берегу холодного осеннего моря, Инён находит короткую записку за авторством Им Нара, полную негодования её скрытностью, с маленькой припиской в самом конце: «Но ты всё равно отдохни как следует. Курортные романы не так плохи, как ты думаешь». Девушка невольно улыбается и, ещё раз взглянув на собранную заботливой подругой одежду, прыскает.

От Чонгука даже к концу дня не появляется никаких новостей, ровно как не появляется и он сам — ни спустя час после своего отъезда, ни спустя три, ни спустя пять. Инён убеждает себя не переживать и не волноваться, ведь это никакого смысла не имеет. Чонгук, хотя и предпочитает притворяться зелёным и порывистым юнцом, на самом деле слишком взрослый, разумный и явно опытный парень, способный не только за себя постоять, но и ответить за других — в этом она убедилась лично. Однако всё равно покусывает в задумчивости ногти и потирает ладонью скрытый под высоким воротом водолазки след на шее, оставленный чужими губами, и от переживаний избавиться не может. А потому, глубоко вдохнув, решается, едва на стол перед ней опускается кружка горячего чая:

— Тётушка, — госпожа Чон в тот же момент заинтересованно поднимает брови и легко улыбается, присаживаясь на соседний стул, — вы не знаете, куда уехал Чонгук?

— Я всего лишь женщина, — замечает она с коротким смешком, — которую любимый муж никогда не считал нужным ставить в известность о своих делах. И сын полностью перенял эту его дурную привычку.

Инён улыбается в ответ и утыкается взглядом в чашку, смущенная собственным вопросом и заинтересованным огоньком, зажёгшимся из-за него в глазах напротив. Проведя целый день наедине с госпожой Чон, она уже почти не сомневается, что та знает, что Инён воспринимает Чонгука совсем не как неожиданно встретившегося друга детства, и от этого ощущает ужасную неловкость. Неловкость, глупо сопряжённую с остальными исключительно положительными чувствами, какие вызывает в ней эта потрясающая во всех отношениях женщина, мать ей не заменившая, но почти наверняка сделавшая бы это, останься они с отцом жить здесь.

— Не беспокойся о нём, — продолжает она, — Чонгук — взрослый мальчик и сумеет о себе позаботиться, — а потом хмыкает и добавляет, весело сверкая глазами: — Вот говорю это, а сама себе не верю.

— Это всё материнское сердце, — понимающе кивает Инён и делится доверительно: — Я понимаю, что зря волнуюсь, но почти уверена, что он сейчас решает проблемы, возникшие по моей вине, поэтому и переживаю.

Женщина вновь заинтересованно поднимает брови и слегка склоняет голову набок, и Инён, набрав в лёгкие побольше воздуха, решается на то, чтобы всё ей рассказать. Всё — исключая разве что абсолютно лишние личные подробности.

Госпожа Чон слушает внимательно, задаёт уточняющие вопросы, многозначительно улыбается, когда Инён скомкано поясняет что-либо, всячески избегая волнующих сердце воспоминаний, и заставляет её пуще прежнего смущаться и уверяться в том, что всё знает.

— Не злись на своего отца, — говорит женщина, едва она заканчивает свою неожиданную исповедь, и слегка сжимает её ладонь в своей руке. — Когда Сонми умерла, он и правда решил всё бросить. Хотел полностью посвятить себя тебе, твоему будущему, вырастить тебя в изоляции от всего того, в чём пришлось взрослеть ему. Для Минсока никогда ничего важнее тебя не было. Уверена, нет и до сих пор, раз он даже решил скрыть твоё возвращение.

Инён, откровенно говоря, совсем в этом не сомневается, ведь знает собственного отца — она уверена — лучше, чем кто бы то ни был. И хотя понимает отчасти необходимость скрыть от неё собственную деятельность, не видит смысла вообще продолжать её, если обещал похоронить ту навсегда. Он сделал это тринадцать лет назад, едва только Со Сонми — её горячо любимая мама — умерла, несумев справиться с тяжёлым бременем болезни.

— Он не солгал тебе, — мягко улыбается женщина. — Может быть, лишь отчасти. Ты ведь знаешь, что он был когда-то подпольным доктором, поэтому всего лишь решил вернуться к этому.

— Но что-то пошло не так, да? — усмехается в ответ Инён. — Всё всегда идёт не так — это любимое его оправдание. Поэтому я лишь жду того, когда он скажет это мне в лицо, потому что не захочет пускаться в объяснения.

Госпожа Чон протягивает руку и убирает выбившуюся из причёски прядь волос за её ухо. Она вмиг становится задумчивой и какой-то будто бы грустной. И спустя мгновение Инён понимает, в чём дело:

— Чонгуку было пятнадцать, когда его отец нас покинул, — говорит женщина, и девушка ловит себя на мысли, что, наверное, уже знает, что услышит дальше, и начинает корить за собственную несдержанность. — Минсок просто не мог оставить его одного, не мог допустить того, чтобы вся свалившаяся на него ответственность погребла под собой, стала неподъемной для совсем ещё мальчишки. Чонгук не готов был принять на себя роль главы семьи, но выбора у него не было. Мне жаль, что мой сын отбирал то внимание твоего отца, что по праву принадлежало лишь тебе, но страшно благодарна Минсоку за то, что он помог ему справиться с этим, что многому научил, что стал самым верным другом, каким был всегда для Сонши.

Госпожа Чон поджимает губы и выдыхает тяжело, а в глазах её появляется влага. Инён чувствует, что и с ней происходит подобное, что сердце отзывается на искренние слова, что в голове, наконец, складывается пазл, получив необходимые детали, а грудь сжимается от распирающих чувств. Ей видеть больно то, как тётушка ощущает себя виноватой — особенно сильно, когда сама таковой её не считает. Поэтому и подаётся вперёд, поэтому и обхватывает чужую шею руками, поэтому и чувствует себя лучше, когда спины касаются ладони, поэтому и слушает тихие, едва заметные всхлипы у своего уха, поэтому и признаётся:

— Я не могу злиться на вас, тётушка. И на Чонгука не могу. И даже на папу теперь — тоже. Но могла бы это делать, не предприми он ничего. Если бы наплевал на то, что дядя Сонши умер, и на то, что нужен вам и Чонгуку. Вот тогда бы я злилась на него. Но только не теперь.

Инён слышит тихие слова благодарности, чувствует мокрые капли слёз на своём виске и ловит себя на мысли, что очень жалеет, что всё это не случилось с ними раньше.

Чонгук не появляется ни на следующий день, ни на следующий за ним. Инён в это время едва ли на стену от безделья не кидается. От безделья и от разрывающего душу беспокойства. Но госпожа Чон всегда находится рядом, улыбается успокаивающе, гладит по плечу, не спрашивая, в чём дело, потому что понимает всё без слов. И девушка начинает чувствовать себя так, словно и не было тех тринадцати лет, что они не виделись. Им друг с другом правда интересно: они смотрят старые фотоснимки, смеются над подростком Чонгуком, которому школьная форма не идёт совсем, и который почти на каждом фото с одноклассниками выглядит так, будто сниматься его заставляют под страхом смерти. Инён рассказывает ей о том, каково было учиться в Штатах, госпожа Чон — о том, как рвался уйти Чонгук в армию, лишь бы избавиться от ответственности. Они выбираются в торговые центры, гуляют по городу, глазея на уличных музыкантов, обедают в потрясающих закусочных — по-настоящему наслаждаются временем, проведённым друг с другом. Тем временем, о которым прежде Инён могла слышать только от одноклассниц в разговорах о матерях и завидовать. И даже везде сопровождающие их мужчины в костюмах совсем не раздражают.

В обед четвёртого дня в доме опять появляется Ким Усин, умудрившись напугать её до седых волос, подкравшись незаметно. Он вручает ей смартфон, а сам незаметно исчезает. В телефоне она находит всего три контакта: «Любимая тётя», «Любимый папа», «Самый любимый Чонгук», и не может сдержать глупой улыбки. А затем чуть меньше двух часов ходит вокруг него, смотрит, тянет руку, но тут же её отдёргивает, боясь позвонить и отвлечь от чего-то наверняка важного. Однако в конце концов всё равно сдаётся, набирает короткое: «Ты в порядке?», и получает в ответ: «Я хорошо кушаю».

Но к вечеру следующего дня происходит сразу несколько вещей. Во-первых, госпожа Чон неожиданно огорашивает её тем, что должна отлучиться на важную встречу, смазано целует в щёку и вылетает за дверь, впервые оставляя в пустом доме одну. Во-вторых, Инён получает короткий, но информативный звонок от отца, который сообщает, что собирается вернуться уже завтра. А в-третьих, едва не погибает от разрыва сердца, когда, заходя на кухню, сталкивается вдруг лицом к лицу с парнем, что несколько дней назад жаловался Чонгуку на то, что тот заставляет его волосы выпадать. Тот, кажется, удивлён чуть меньше, но в ответ так же хлопает глазами какое-то время, а потом расплывается в широкой, неожиданно дружелюбной улыбке.

— Привет, — салютует он ей рукой с зажатой в ней бутылкой молока, — давно не виделись, Со Инён.

Девушка снова тупо моргает, умоляя себя прийти в норму, и деревянно кивает головой, надеясь, что её правильно поймут.

— А ты изменилась, — замечает он весело и свободной рукой указывает куда-то себе на талию, — была примерно вот такой, когда мы виделись в последний раз, — Инён совсем перестаёт понимать происходящее, но парень, видимо это видит. — Чон Хосок, — представляется он, а затем смеётся, явно ощущая возникшее напряжение, — но ты всё равно меня не помнишь, да?

Девушка сосредоточенно прокручивает в голове его имя, но упорно не может поймать ни одного воспоминания, связанного с ним, хотя и понимает, что таковое быть обязано.

— Ты влепила мне пощёчину, когда я задрал тебе юбку, помнишь? — неловко почёсывает он нос, отводя взгляд. — Тогда это казалось мне лучшим способом обратить на себя внимание.

— О, — многозначительно вырывается из её рта, ведь Инён и правда вспоминает непоседливого мальчишку с копной густых угольно-чёрных волос — того самого, что задирал её чуть меньше, чем Чонгук. И почти наверняка по той лишь причине, что редко появлялся в этом доме, будучи выходцем из побочной ветви семьи Чон.

— А вот и нет, — раздаётся позади знакомый голос, полный сарказма, и Инён оборачивается, не в силах справиться с расползающейся по губам улыбкой. — Она вмазала тебе так, что ты потом фингалом неделю освещал всё вокруг.

Чонгук стоит у самого входа в кухню, привалившись плечом к арке, и глаз с Инён не сводит. Но и она от него не отстаёт, не обращая никакого внимания ни на то, как фыркает недовольно Чон Хосок, ни на то, как хлопает дверца холодильника.

— Ладно уж, — хлопает он Чонгука по плечу, проходя мимо, — не буду мешать разговору с твоей женщиной. Веселитесь.

На Инён будто обрушивается ушат ледяной воды, и она вмиг перестаёт улыбаться.

— Твоей женщиной?.. — переспрашивает она, неверяще глядя на приближающегося Чонгука.

— Инён…

— Что «Инён»? — восклицает она недовольно, чувствуя, как вокруг её локтей оборачивается кольцо из чужих пальцев. — Почему он назвал меня так?

Чонгук тянет её на себя, заставляя врезаться в собственное тело и сильнее задрать голову, чтобы не терять зрительного контакта. У Инён внутри всё с ума сходит, сердце едва наружу не рвётся, а душа вопит от негодования. И особенно сильно она начинает это делать, когда парень улыбается — легко так, по-хулигански, будто не осознаёт всех последствий.

— Потому что я так сказал, — заявляет он, каждым словом будто нанося ей удары под рёбра. — Сказал, что ты — моя женщина.

— Поверить не могу, — выдыхает она. — Чонгук, я не дура, я знаю, кого вы зовёте «своими женщинами». Ты хоть понимаешь, что смертный приговор мне подписал?

Он неожиданно хмурится и сильнее сжимает пальцы на её локтях, не позволяя и шагу ступить от него.

— Я понимаю, что снял петлю с твоей шеи, — отвечает он сквозь зубы. — И понимаю, что совсем не такого тёплого приёма ожидал.

У Инён в сердце резко бьётся вина и, попадая в кровь, тут же расходится по всему телу, грозясь заполнить каждую его клеточку. Она опускает голову, сил больше не находя поддерживать зрительный контакт, и взглядом врезается в родинку на шее Чонгука.

— Я взялся защищать тебя, Инён, — продолжает он, — и доведу это дело до конца. Это — мой способ тебя обезопасить.

Девушка хмыкает — получается как-то слишком горько — и закусывает губу.

— Ты объявил меня своим слабыми местом, сделал мишенью для всех недоброжелателей. Разве тогда, когда хотят защитить, не стараются отгородить от всего или хотя бы спрятать где-нибудь?

— Дорам пересмотрела? — Чонгук усмехается, и тёплые губы касаются её макушки. — Я не смогу быть уверен, что ты в порядке, не смогу знать, что ты в безопасности, если не буду тем, кто лично её обеспечивает. Я считаю глупцами тех, кто отталкивает от себя в порыве защитить. Но и тебе не позволю от себя избавиться.

Инён правда не знает, как Чонгук это делает. Как раз за разом умудряется подобрать нужные слова — те самые, что снова и снова заставляют её передумать и согласиться со всеми его доводами. Он будто бы вместе с тем подбирает нужный ключ к её сердцу. Или, быть может, каждый раз использует всё более изощрённые отмычки.

— Ты с ума сошёл, — выдыхает она, поднимая голову.

И Чонгук тут же прижимается своим лбом к её.

— И кто же в этом виноват? — ухмыляется он, а Инён только сейчас замечает следы невероятной усталости на его лице.

— Ты должен отдохнуть.

— Не раньше, чем сделаю то, о чём думал всё это время, — отвечает Чонгук, запуская холодные ещё после улицы руки под её футболку и толкая назад, копчиком заставляя врезаться в разделочный стол за спиной.

Инён соврёт, если скажет, что не думала тоже. Поэтому привычно уже располагает ладони на чужой шее, позволяя втянуть себя в поцелуй. На губах и языке неожиданно оказывается привкус табака, и девушка не может не спросить, чувствуя, как холодные ладони первым делом расправляются с застёжкой бюстгальтера:

— Ты куришь?

— Только после секса, — отвечает Чонгук, не без труда отрываясь от её губ для судорожно выдохнутого ответа, — даже если это секс с собственной рукой. Я ведь сказал, что думал о тебе постоянно.

Щёки обжигает слишком сильным румянцем, и Инён шепчет в самый поцелуй, пока нижнюю её губу нещадно оттягивают:

— Извращенец.

— И тебе это нравится, — тут же следует ответ одновременно с тем, как подхватывают её за талию, заставляя устроиться на столешнице.

Чонгук скоро расправляется с курткой и свитером под ней, безжалостно скидывает их на пол и снова втягивает Инён в поцелуй, в кулаке сжимая волосы на затылке. Она в ответ поступает так же и, поймав громкий выдох в самый свой рот, опускает ладони на плечи, пробегается по ним, стремясь к крепкой груди, и думает, что если что-то пойдёт не так и в этот раз, она точно поверит в судьбу.

Ей нравится ощущать сухие холодные губы на своей шее и, вместе с тем, горячий мокрый язык на ней же. Нравится дышать тяжело, нравится под своими пальцами чувствовать сокращающиеся от каждого её касания мышцы. Нравится то ощущение жары, тесноты и постоянного недостатка Чонгука рядом с собой. Потому что всегда хочется больше, всегда хочется ближе. И Инён почему-то не сомневается — ему хочется тоже.

Именно поэтому он и срывает с неё футболку так быстро, именно поэтому и сжимает грудь в нетерпении, заставляя выстанывать собственное имя, именно поэтому продолжает терзать её шею, явно решив оставить как можно больше следов.

— Прости, — хрипит Чонгук ей в самое ухо, подныривая под резинку домашних лосин, и тянет их на себя, — я собирался сделать это со свечами.

— Хорошо, что без лепестков роз, — едва выговаривает в ответ Инён, помогая ему избавить себя от лишней одежды.

— Я думал об этом, — хмыкает парень, вновь не оставляя между ними пространства, и с насмешкой смотрит в её глаза, пока сама Инён дрожащими от нетерпения пальцами пытается справиться с пуговицей и молнией на его джинсах.

— Сделаю вид, что поверила, — в очередной раз врезается в чужие губы.

А потом, едва только ладонь ложится на затвердевший орган, большой палец мягко оглаживает головку, и Инён позволяет себе пару раз провести рукой сверху вниз, тихий стон вырывается из груди Чонгука. Он в отместку тут же ладонью соскальзывает с её шеи, ведёт вниз, по пути успевая сжать грудь и оттянуть розовый сосок, срывая с губ девушки шипение, и касается самого низа живота, пальцами проводит между сильно влажными складками и делится доверительно:

— И всё же я чертовски тебе нравлюсь.

— Поговорим о менее очевидных вещах? — предлагает она в ответ, чуть сжимая ладонь. — Или о том, что это взаимно?

Чонгук подаётся вперёд, целует протяжно и сладко, вытворяя с её губами что-то совсем невероятное, и Инён хватается за его плечи, боясь раствориться в этих ощущениях полностью. Потому и едва не задыхается от неожиданности, когда он толкается в неё — медленно и неспешно. А потом понимает, что ещё и обманчиво — ведь парень почти тут же начинает двигаться с увеличенной в два раза скоростью, заставляя с ещё большим остервенением цепляться за свои плечи.

Чонгук вдруг ощутимо цепляет зубами её шею, стискивает талию так, что Инён кажется вполне возможным для него сломать её пополам, дышит громко и часто, успевая довольно хмыкать едва ли не на каждый срывающийся с её губ стон. Она перекрещивает за его спиной ноги, мечтая оказаться ещё ближе, и зарывается тонкими пальцами во влажные на затылке волосы.

Инён правда не знает — дело ли в том, что у неё давно не было отношений, или в том, что это Чонгук, но чувствует она себя хорошо. Слишком хорошо, чтобы это было правдой.

У неё над ухом — тяжёлое хриплое дыхание вперемешку с короткими стонами, подозрительно напоминающими её имя. У него над ухом — совершенно аналогичное. И Инён в очередной раз думает, что это — правильно.

Чонгук заканчивает первым, изливаясь в неё и заставляя задуматься об абсолютно неуместном — «безопасных» днях, а потом делает ещё несколько особенно глубоких толчков, позволяя последовать за собой.

— Вот теперь, — с тяжёлым выдохом раздаётся в шею, а рука, наконец, расслабляется на её талии и оглаживает наверняка оставшиеся на коже следы от пальцев, — ты точно моя женщина.

Инён подобное смущает просто до ужаса, и она не понимает, как вообще после произошедшего находит в себе силы краснеть от его слов. Девушка лбом упирается в плечо парня и тянет ехидно:

— А тебе, я смотрю, наследники нужны.

— Было бы отлично, — соглашается Чонгук, — передать им все дела и уехать куда-нибудь подальше, чтобы жить в своё удовольствие.

— Как безответственно. Тебе нельзя доверять детей.

Парень в очередной раз целует её в шею, втягивая тонкую кожу, и делится:

— То, что я плохой парень, не значит, что я буду плохим отцом.

— Отвратительным? — хмыкает зачем-то Инён, а потом, ощущая, как горит от соприкосновения с чужой ладонью бедро, думает, что в этот раз и правда заслужила.

— Просил же, — усмехается Чонгук, заглядывая в её глаза, — не провоцировать меня. Теперь придётся наглядно продемонстрировать, какой я папочка.

Инён под таким его взглядом чувствует себя настоящей неопытной школьницей, но, встречаясь с истерзанными ею самой губами, думает, что на этот раз готова забыть о том, что «папочка» на два года младше.

Комментарий к Chapter 9

Оу, ес~

Вам не показалось - это и правда случилось. Я знаю, что вы ждали этого даже больше, чем я, поэтому очень надеюсь, что никого не разочаровала.

Люблю вас бесконечно.

Спасибо, что продолжаете читать~

========== Chapter 10 ==========

Комментарий к Chapter 10

Вчера у меня спросили, как я вижу своих героев, и я решила поделиться этим со всеми :3

Чонгук: http://ipic.su/img/img7/fs/GLdvSrs7zcY.1542797832.jpg

Инён: http://ipic.su/img/img7/fs/lpDrlpiMhfY.1542797853.jpg

Мать Чонгука: http://ipic.su/img/img7/fs/IILaBHaC2s8.1542797868.jpg

Отец Инён: http://ipic.su/img/img7/fs/4UKPJlpOR2M.1542797881.jpg

Хосок: http://ipic.su/img/img7/fs/9xJ9sF9nF1A.1542797897.jpg

Инён впервые видит собственного отца таким. Он серьёзен, сосредоточен до невозможности и выглядит угрожающе настолько, что она наверняка бы испугалась, не будь уверена в нём даже больше, чем в себе. Но вот Чонгук не боится его совсем — стоит напротив, щурит глаза, руку засунув в карман свободных спортивных штанов, выглядит по-настоящему расслабленным, сияя полуулыбкой на губах. Однако сжимает запястье Инён сильно, стискивает настолько крепко, что ей даже кажется, что она слышит хруст собственных костей. А ещё девушка думает, что для полноты абсурдности картины не хватает только перекати-поля на заднем плане, музыки из какого-нибудь вестерна, какими она засматривалась в детстве, и ковбойских шляп на головах мужчин, сверлящих друг друга такими взглядами, что в гостиной жарко становится просто неимоверно.

— Итак, — тянет её отец, хмуря брови, — и всё же это правда?

— Пап… — тут же подаётся вперёд Инён, но Чонгук держит крепко, вырваться не позволяет и тянет её обратно, ещё и закрывая собственной спиной.

— Правда, — усмехается он вызывающе, — и дальше что?

Со Минсок действительно выглядит так, будто готов порвать его голыми руками, и Инён это откровенно не нравится. Ей вообще не нравится вся эта сложившаяся ситуация. И хотя она ожидала, что отец всего происходящего не одобрит, до последнего надеялась, что разговор пройдёт тихо и мирно. Однако первая же мебель пострадала спустя буквально три минуты, когда мужчина вскочил на ноги, не сдержав чувств, и мягкое кресло пошатнулось за ним и упало на пол.

— Пацан, — всё продолжает хмуриться он, и Инён сейчас очень благодарна тётушке Хеми, что стоит рядом с ним и держит за плечо, — ты ведь понимаешь, что подставляешь меня сейчас? Ты всегда мне был как сын.

— Зато Инён не была для меня сестрой, — хмыкает в ответ Чонгук. — Между прочим, никогда не была.

У господина Со угрожающе кривится всё лицо, и девушка пробует снова, легко выскальзывая из хватки отвлечённого разговором парня.

— Пап, — примирительно улыбается она дрожащими от кружащего в воздухе напряжения губами, — это необходимость, понимаешь? Чонгук сейчас очень сильно помогает мне, и то, что до тебя дошли подобные слухи, не значит, что мы действительно вместе.

— Значит, — в очередной раз не соглашается парень, да ещё и усугубляет ситуацию, положив руку на её талию и притянув к себе.

— Ты совсем не помогаешь! — шипит Инён сквозь зубы, оборачиваясь, а Чонгук лишь улыбается в ответ так проказливо, будто ничего особенного не происходит.

— Мы вместе, дядя, — дёргает он бровями. — Были вместе ещё тогда, когда ты позвонил мне, помнишь? Когда просил найти Инён. Так вот она тогда…

Девушка протестующе тыкает его в рёбра локтем, одними глазами моля и угрожая заткнуться и ситуацию не усложнять. И Чонгук неожиданно слушается, замолкая.

Замолкают на самом деле все, и гостиная погружается в натянутую тишину, прерываемую лишь ходом больших часов на стене и дыханием четверых. У Инён же в голове один огромный комок из мыслей, что извиваются и переплетаются, сменяя одну другой, будто гнездовье змей, и девушка не знает, за какую следует ей зацепиться, чтобы не испортить всё ещё сильнее.

— Милая, — неожиданно тихо зовёт её отец, вырывая из размышлений, и Инён вздрагивает, переводя на него взгляд, — он хотя бы не угрожал тебе?

— Минсок! — не менее неожиданно возмущается вдруг госпожа Чон. — Ты хоть думай, что такое говоришь!

— А что я такого сказал? — пучит глаза мужчина, и Инён едва не выдыхает от облегчения, замечая, как спало с него сильное напряжение. Он взмахивает рукой и указывает на Чонгука с таким праведным осуждением на лице, что становится даже забавно. — Ты только глянь на этого парня! Яблоко от яблони точно недалеко упало.

Тётушка Хеми поджимает недовольно губы, кивком головы указывает на коридор, ведущий в сторону кухни, и говорит:

— Идём, я заварю тебе чай. Оставь уже детей в покое, — хмыкает, едва ли не толкая мужчину в спину, — они достаточно взрослые, чтобы решать подобные вопросы самостоятельно.

Отец взглядом недовольным всё продолжает прожигать Чонгука, искоса поглядывает на руку, сжимающую её талию, но всё же позволяет женщине себя увести. И Инён кажется, что она снова дышать начинает только тогда.

— Ну вот и зачем было его провоцировать? — тут же оборачивается она лицом к парню и тыкает в грудь пальцем. — Ты ведь специально дразнил папу.

Чонгук легко ловит её ладонь и сжимает в своей, заставляя девушку отступать по направлению к лестнице. И улыбается так довольно, словно главный приз в лотерее выиграл — не меньше.

— Дядя Минсок отходчивый, — пожимает он плечами, а потом перехватывает её за руку и тянет за собой, наверх. — Он бы всё равно узнал правду рано или поздно. В его случае лучше «рано».

— Не спорю, — соглашается Инён, позволяя вести себя по знакомому со вчерашнего дня направлению. — Но это не отменяет того факта, что сделать это можно было без лишних провокаций.

Чонгук распахивает дверь своей спальни слишком резко, едва ли не толкает внутрь Инён, а потом сразу же находит её губы, ладонями обнимая лицо.

— Прости, — выглядит, будто нашкодивший ребёнок, знает, что так она злиться на него не сможет, и пользоваться этим не стесняется, — не мог удержаться.

— Ты и правда очень плохой парень, — замечает Инён, ладонями накрывая крепкую шею, — если папа ожидал, что ты будешь мне угрожать.

Чонгук со вкусом целует её, ладонью привычно зарываясь в волосы на затылке и поглаживая подушечками пальцев чувствительное место, а затем отрывается с видимым нежеланием и отходит к стулу, на котором мешком висит вчерашняя его куртка.

— Дядя говорил не обо мне, — усмехается он, осматривая её карманы. — Отец не то чтобы был особо хорош в ухаживаниях.

Инён заинтересованно наклоняет голову, не понимая, о чём он говорит, а затем хмурится, когда видит, что в руках у него появляются пачка сигарет и зажигалка.

— Вместо того, чтобы показать себя с лучшей стороны, он решил идти напролом в отношениях с мамой, — продолжает Чонгук.

— Хочешь сказать, он угрожал ей? — неверяще уточняет Инён, ведь была свидетелем исключительно тёплых и искренних чувств между супругами Чон.

Парень пожимает плечами, вертя сигарету в руках, а потом делится:

— Не знаю точно, меня там не было, — он смотрит на Инён, недовольным взглядом сверлящую предмет в его пальцах и, усмехнувшись, прячет его в карман штанов, чем заставляет девушку поднять голову. — Но судя по тому, что я слышал, мама боялась его до ужаса. А ещё у него был соперник. Так что если у тебя тоже кто-то есть на примете, лучше скажи мне прямо сейчас.

— Это ещё зачем? — непонимающе хмурится Инён, наблюдая за тем, как Чонгук снова приближается к ней, снова касается её лица, снова втягивает в поцелуй и шепчет в ответ:

— Чтобы смог пристрелить его раньше, чем он принесёт проблемы.

Инён кулаком врезается прямо под его рёбра, и Чонгук смеётся, прижимая её к себе, излишне крепко сжимая в объятиях.

— Шучу, — хмыкает он на ухо. — Я бы привязал к нему кусок бетонной плиты и отправил кормить рыб.

Девушка пыхтит недовольно в его шею, дёргается, пытаясь вырваться, а Чонгук только улыбается, продолжая удерживать её на месте.

— Ладно, ладно, ничего бы я не сделал, — признаётся парень. — Просто потому что тебе для начала придётся сильно постараться, чтобы причинить мне достаточную боль для появления у меня желания сделать в ответ так же.

Инён на самом деле чувствует себя слишком комфортно в его объятиях, чувствует себя слишком счастливой в его присутствии, чувствует слишком желанной и будто бы действительно любимой под его взглядом, и потому жмётся ближе, руками в ответ обхватывая его талию.

— Я ведь доктор, — бурчит она. — Доктор лечит, а не калечит.

— Ты ветеринар, — хмыкает Чонгук, и Инён усмехается в ответ.

— А ты — то ещё животное, — напоминает девушка. — Или сам уже забыл?

Она чувствует, как руки его соскальзывают с её плеч, устремляясь вниз по спине, и как забираются под водолазку, которую она точно ещё не снимет ближайшие несколько дней. Он втягивает в себя воздух, словно бы лёгкие хочет заполнить запахом её шампуня, и целует в висок. Именно так, как умеет только он — совершенно целомудренно, но словно бы на деле слишком развязно, тут же заставляя сходить с ума её сердце.

— Ты говорил, что у нас планы, — напоминает Инён, чувствуя, как совершенно однозначно отзывается её тело на его прикосновения.

— Мы быстро, — очередной поцелуй в висок, и пальцы, мимолётно пробежавшиеся по рёбрам.

— Ты не умеешь быстро, — фыркает она, и мысли тут же уносят её в воспоминания о прошедшей ночи, румянцем отражающиеся на щеках.

Чонгук замирает на мгновение, потом хмыкает довольно на ухо и отстраняется.

— Сочту это за комплимент, — усмехается он и вытаскивает из кармана сигарету вместе с зажигалкой. — Иди собирайся.

— Ты ведь говорил, что куришь только после секса, — скептично подмечает Инён. — А ещё говорил, что ложь ненавидишь.

— И когда секс обламывают — тоже, — ухмыляется он и подмигивает, располагая сигарету между губами. — И да, я соврал.

Инён закатывает глаза и выходит из комнаты, делая вид, что вовсе не заметила, как чужая рука напоследок будто бы совсем ненавязчиво огладила её бедро.

Она очень сильно сейчас хочет спуститься по лестнице вниз, заглянуть на кухню, сесть за стол напротив папы и погрузиться с ним в повседневный разговор. Но знает, что ничем хорошим это не закончится — ему совершенно точно необходимо побыть одному и смириться со всем услышанным. Инён его отчасти понимает — отец и без того всегда с большим скептицизмом относился ко всем её отношениям, а тут она огорошила его новостью о том, что завязала их с, пожалуй, самым неподходящим человеком. С другой стороны, девушка всё ещё сильно сомневается в названии того, что между ними с Чонгуком происходит. Они никак это не обговаривали, и Инён совсем не уверена, что хочет этого.

Спустя почти час, едва только госпожа Чон Хеми забирает в причёску последние пряди её волос и закрепляет их шпильками, в комнату без стука заявляется Чонгук. Инён видит его сквозь отражение и невольно замирает, глупо приоткрыв рот. Она почти привыкла лицезреть его в равных джинсах, в куртках, свободных футболках и домашних штанах, и даже такой он заставлял её сердце трепетать. Но в белой рубашке, расхлябанно расстёгнутой на куда большее количество пуговиц, чем полагается по всем приличиям, в чёрных брюках и таких же туфлях, с пиджаком, небрежно висящем на предплечье, Чонгук сердце её заставляет сходить с ума.

— Нравлюсь? — усмехается он, легко перехватывая взгляд в зеркале — слишком откровенный, слишком вызывающий и раздевающий.

Инён вздрагивает и отворачивается, будучи смущённой присутствием тётушки Хеми. Но женщина лишь сжимает её плечи в поддержке, коротко касается улыбающимися губами щеки и, поцеловав так же сына, молча выходит из комнаты.

— Не могу отделаться от ощущения, что только что получил благословение, — хмыкает Чонгук, чем в очередной раз её смущает. — Ты ведь готова?

Инён коротко кивает, поднимаясь со стула, и привычно одёргивает до колен подол задравшегося платья. Она чувствует, с каким интересом Чонгук разглядывает её — ровно с таким, каким сама смотрела на него минутой назад. И потому поднимает голову, щурит глаза в усмешке, пытаясь скрыть за ней накатившее волной смущение, и интересуется:

— Нравлюсь?

— Чёрный тебе к лицу, — соглашается парень, подходя ближе, и одёргивает подол платья сильнее, заставляя Инён покачнуться на каблуках и вцепиться в его плечи. — Но вот то, что оно такое узкое, мне совсем не нравится.

— Тётушка сказала, что это лучший вариант, — не понимает девушка, — и что ты подобные вещи любишь.

— Ох, мама, — шепчет он, закатывая глаза, а потом признаётся: — Я чертовски сильно полюблю эти платья, если ты будешь носить их при мне. Но не тогда, когда мы собираемся в место, где будет куча других мужчин.

Инён вдруг неожиданно всё понимает и смеётся, не сдерживаясь.

— Так ты, оказывается, ревнивец.

Чонгук усмехается в ответ, позволяя её пальцам застегнуть пару пуговиц на своей рубашке, и признаётся:

— Страшный.

— Больше никаких обтягивающих платьев, — соглашается Инён.

— Больше никаких обтягивающих платьев в присутствии кого-то, кроме меня, — поправляет Чонгук и тянется за поцелуем, но девушка вовремя отворачивается, позволяя почти привычно уже уткнуться губами в свою щёку.

— Помада, — коротко поясняет она, и парень фыркает.

— Считаешь, мне не пойдёт красный?

— Считаю, мне не пойдёт красный, размазанный по всему лицу.

Чонгук прыскает, обнимая её за плечи и прижимая ближе к себе, а Инён в очередной раз убеждается, что он слишком сильно нуждается в постоянном тактильном контакте.

— Дядя только что уехал в клинику, — делится он, — и даже не плюнул в меня перед уходом.

— Зачем? — Инён правда не понимает, для чего срываться туда на ночь глядя.

— Сказал, что собирается запастись упаковкой резиновых перчаток, чтобы потом каждую из них кинуть в мою «бесстыжую рожу», — хмыкает Чонгук. — Но руку пожал, так что всё не так плохо.

Девушка качает головой, выпутываясь из приятных объятий, и кивает на висящие не стене часы.

— Нам не пора?

Парень какое-то время обдумывает что-то у себя в голове, причмокивает губами и, подхватив её за руку, ведёт за собой на выход.

Уже сидя в машине и сжимая в пальцах маленький клатч, Инён начинает чувствовать волнение перед планируемым мероприятием. Ей очень хочется вцепиться в руку Чонгука и попросить развернуть автомобиль обратно — лишь бы не испытывать то тяжёлое чувство тревоги, поселившееся в душе. Но вместо этого лишь спрашивает, на секунду поджав губы:

— Есть ещё что-то, что я должна знать?

— Просто будь собой, — сжимает он её руку, и девушка почти чувствует, как капля за каплей тело наполняется чужой уверенностью. — Это всего лишь аукцион, а ты ведёшь себя так, будто я тебя на растерзание бешеным собакам отдаю.

— Сомнительное сравнение, — ведёт Инён плечами. — Я очень надеюсь, что это хотя бы не аукцион рабов.

— В такие моменты мне становится не по себе от одной только мысли, какие ещё грехи приписывает мне твоё сознание, — хмыкает Чонгук. — Педофилии там хотя бы нет?

Инён пихает его в плечо, не замечая, как сидящий за рулём вечно безэмоциональный Ким Усин улыбается, глядя на них через зеркало заднего вида.

— Перестань, — просит она в ответ на смех, — я правда волнуюсь. Ты не можешь насмехаться надо мной из-за этого.

Чонгук переплетает их пальцы, тянет её на себя, заставляя завалиться в объятия, и шепчет в самое ухо:

— Я уверен, что ты заставишь меня собой только гордиться, Инён, — привычный поцелуй в висок и слишком довольная усмешка. — Папочка никогда не ошибается.

Щёки тут же заливаются глупым румянцем, и девушка хлопает его ладонью по колену, отстраняясь, а потом упорно сверлит взглядом всё то, что мелькает за окном. Она слышит заполняющий весь салон машины смех, понемногу расслабляется под уверенными поглаживаниями запястья и думает даже, что, пожалуй, всё действительно не так уж и страшно, если рядом с ней Чон Чонгук.

========== Chapter 11 ==========

Люди смотрят внимательно, взглядами словно бы ощупывают каждый сантиметр её тела. Одни глядят прямо, ни капли стеснения не испытывая, другие — из-под опущенных ресниц, будто бы невзначай. Инён их винить за это не может: она здесь, по сути, совсем никто, абсолютно никому незнакомая девушка, которая будто бы из ниоткуда появилась рядом с Чон Чонгуком, выпрыгнула, как чёрт из табакерки, и заняла место, на которое почти наверняка претендовали многие другие. Но Инён, что удивительно, неприязни никакой со стороны окружающих не испытывает — лишь чистый, едва ли не научный интерес. Они улыбаются ей вполне открыто, едва заводят разговор, спрашивают обо всём и ни о чём одновременно, делают комплименты — иногда такие, что щёки тут же покрываются румянцем, а рука Чонгука на её талии сжимается сильнее. Инён отвечает им тем же: улыбками, комплиментами, взаимным интересом — к слову, ни капли не поддельным, а ещё неожиданно ловит себя на мысли, что неловкости почти никакой не испытывает. Ей приятно здесь находиться, приятно ненавязчиво участвовать в разговорах, приятно вместе с остальными девушками и женщинами удаляться на балкон, едва только речь в мужской компании заходит на темы, что считаются не предназначенными для их ушей. Но особенно ей приятно внимание со стороны Чонгука, что обволакивает её со всех сторон заботой, но каким-то непостижимым образом умудряется не душить этим. Инён вспоминает едва ли не со смехом, как сильно была напугана, когда парень огорошил её утром заявлением о том, что этим вечером они посетят аукцион вместе, ведь «это отличный шанс представить тебя всем, дать понять, что ты — не очередной слух». Девушка всё ещё не понимает, что он задумал, как всё это поможет ему вернуть «Сапфир», а её — вывести из игры. Чонгук вечно или отмалчивается, многозначительно улыбаясь, или предупреждающе щурит глаза, намекая на то, что она опять не следует его советам, или вставляет свою очередную излишне остроумную шпильку. И Инён с этим мирится, потому что чувствует себя виноватой, молчаливо дуется, а ещё упорно выжидает нужного момента, чтобы, наконец, сломить крепость.

На самом аукционе ей откровенно скучно, потому что принципа она его никак не понимает, людей слишком много, большинство из них она не только не знает — ещё и не видела даже, а Чонгук, что сидит рядом и будто невзначай поглаживает открытую часть спины, зная, как на неё это действует, расслабиться и вовсе не позволяет.

— Прекрати, — в очередной раз тихо просит она, пытаясь отодвинуться от настойчивых пальцев, но Чонгук ловит за край платья и только придвигается ближе. — Это абсолютно неуместно.

— Неуместно было надевать такое платье, — не соглашается Чонгук с усмешкой и костяшками проводит по позвоночнику, заставляя Инён содрогнуться.

Девушка видит, сколько заинтересованных взглядов они на себе собирают, и неожиданно замечает среди них знакомый. Чон Хосок сидит за столиком прямо по диагонали от них самих, улыбается широко и открыто, приветственно махая рукой, и Инён в ответ коротко кивает головой, мечтая сквозь землю провалиться.

— Люди смотрят, — шикает она недовольно, а Чонгук только плечами безразлично пожимает, кажется, в аукционе не заинтересованный совсем.

— Ну и пускай. Я не делаю ничего такого, что может показаться недопустимым. К тому же, ты ведь моя женщина, забыла?

Инён губу закусывает, наплевав на помаду, и отворачивается от него, силясь скрыть смущение, которое вызывает у неё раз за разом эта фраза, сказанная им самим. Только вот Чонгук хмыкает довольно, снова целует в висок, и девушка понимает, что ничего скрыть у неё не вышло, и поэтому злится на саму себя. Её утягивает в Чонгука всё сильнее, и она уже сама не уверена, что сможет попрощаться со всем этим, когда придёт время. Инён отчего-то уверена, что придёт оно скоро, и злиться начинает сильнее, потому что бояться сильнее — тоже.

Когда основная часть аукциона подходит к концу, и присутствующие разбредаются по всему огромному помещению, успев подхватить с подносов появившихся официантов бокалы с выпивкой и некоторые закуски, Инён в разговор утягивает госпожа О Мисон. Девушка даже навскидку затрудняется предположить, сколько этой моложавой, но неожиданно приятной в общении женщине лет, но выглядит она по-настоящему ухоженной. Госпожа О почему-то вообще с самого их с Чонгуком появления на вечере проявляет к ней интерес, всегда находится поблизости, словно бы взяв под опеку, знакомит с огромным количеством других людей, подхватив под руку, и шепчет на ухо всевозможную общую информацию почти о каждом из присутствующих. Чонгук относится к этому с полным спокойствием и даже неким добрым снисхождением во взгляде, позволяя госпоже О Мисон увести её за собой. Он перед этим лишь целует коротко в щёку, шепчет на ухо, что обязательно найдёт её потом, а затем ладонь его соскальзывает с талии, и Чонгук удаляется в каком-то одном ему известном направлении.

Инён женщина нравится — она высокая, с прямой спиной, поднятым подбородком, выглядит по-настоящему уверенной в себе, на окружающих глядит с хитрым прищуром, будто знает что-то такое, что обличило бы их в чём-то незаконном. Девушка едва не прыскает от нелепости такого предположения, ведь тут даже обличать никого не нужно — всем и без того известно, кто всё то большинство людей, что присутствуют на вечере.

— А вот это, — тихо говорит ей женщина, ненавязчивым кивком головы указывая в противоположный конец зала, на высокого темноволосого мужчину, — Ким Сокджин. Чонгук ведь вас ещё не представлял?

— А должен? — заинтересованно наклоняет голову Инён, искоса поглядывая на указанного человека. — Кто он?

Ким Сокджину на вид чуть за тридцать, он красивый в этих своих отутюженных до невозможности чёрных брюках и такой же рубашке, с бесконечно идущими ему очками на носу, открытым лбом и невероятно пронзительным взглядом. Он кривит в улыбке губы, говоря о чём-то с невысоким полным мужчиной, и придерживает за талию девушку, ощутимо младше него самого. Она в разговоре не заинтересована совсем, переступает с ноги на ногу, явно устав от высоких каблуков, и оглядывается по сторонам — словно бы ищет, за что уцепиться взглядом, чтобы скрасить себе скучное времяпрепровождение.

— Один из представителей семьи Ким, с которой у Чонгука заключён договор, — поясняет госпожа О, и Инён понимающие кивает, неожиданно ловя себя на мысли, что примерно это и ожидала услышать. — Рядом его жена — Ким Риан, весьма интересная девушка. Хотя, кажется, у всех Кимов тяга на «интересных девушек».

Инён немало этому факту удивляется — Риан едва ли выглядит её ровесницей, почти наверняка даже младше, и то, что она — замужняя девушка, кажется ей немного жутким. А затем она думает, что было бы, выйди она прямо сейчас, в этот конкретный момент замуж за Чонгука, и покрывается неуместным румянцем, потому что впервые в жизни не чувствует ни капли отвращения к браку, прежде считая себя абсолютно к нему не готовой. Инён всячески отгоняет от себя мысли, полные картинок возможного торжества, и поворачивается лицом к госпоже О, едва ли не хватая в панике её за руку.

— Чон, Ким, Пак, Мин, — перечисляет она, напрягая память, и заставляет себя думать о совершенно отвлечённых вещах. — Договор по-прежнему заключён между этими семьями?

О Мисон смотрит на неё с большим интересом и каплей удивления, а затем растягивает губы в одобряющей улыбке.

— А ты знаешь больше, чем кажется на первый взгляд.

Инён улыбается в ответ — получается слегка дёргано из-за промелькнувшего в мыслях белого платья, и думает о том, что не стоит, пожалуй, делиться тем, что известно ей это с самого детства. Удивительно только, что память хранит ещё в своих закромах такие вещи.

Госпожа О знакомит её ещё с кучей людей: с частью из них — лично, с куда большей — заочно. Инён правда старается запомнить лица их всех, выучить имена каждого, но уже спустя чуть больше получаса в голове ощущается настоящая каша, а девушка чувствует себя не так уверенно, как прежде. Крепкой мужской руки очень не хватает на её талии, горячего шёпота на ухо — тоже, и даже приятного парфюма, казавшегося ещё неделю назад очень терпким. Она оглядывается по сторонам, едва только появляется возможность и короткие перерывы между ни к чему не обязывающими разговорами, однако никак не может разглядеть Чонгука среди толпы гостей. Но она не видит и Чон Хосока, и почему-то не сомневается в том, что они пропадают где-то вместе.

— Прошу прощения, — подходит к ним невысокий мужчина чуть за пятьдесят, но на Инён не обращает внимания совсем, полностью концентрируясь на госпоже О Мисон, — господин О хочет обсудить что-то с вами.

— Минуточку, Хансон, — отвечает женщина и, слегка повернувшись лицом к Инён, вдруг обхватывает её ладони и, слегка сжимая их в своих, делится: — Была очень рада познакомиться с тобой, милая, но вынуждена тебя оставить. Мужчины безбожно врут, говоря, что решают дела без нас, — она заговорщески понижает голос, и Инён не может сдержать улыбки, — мой муж и шагу ступить без меня не может.

— Я понимаю, — кивает девушка. — Будьте уверены, я не пропаду. Только найду Чонгука…

— Лучше останься здесь, — советует ей госпожа О, отпуская руки, — он сам тебя найдёт.

Инён снова согласно кивает головой и, проводя взглядом удаляющиеся спины мужчины и женщины, вздыхает. Она в очередной раз осматривается по сторонам, но не может зацепиться за знакомый пиджак или макушку тёмных волос. Девушка поджимает губы, чувствуя себя в какой-то мереобнажённой, едва чужие незнакомые глаза проходятся по её фигуре, и решается направиться в сторону шведского стола, чтобы хоть как-то себя развлечь. Она наверняка уверена, что Чонгук не будет злиться, позвони она ему прямо сейчас — даже если неожиданно оторвёт от важных дел, — но сделать это не решается, действительно опасаясь помешать.

Инён коротко улыбается официанту, когда тот предлагает ей бокал шампанского, что в своём множестве аккуратно расставлены по подносу в его руках, и ловит ответную улыбку. Однако паренёк очень быстро скрывается среди гостей, и она снова вздыхает, оставшись наедине со сладким алкоголем в руке. Инён крутит в пальцах тонкую ножку бокала, наблюдая за тем, как пузырится жидкость внутри, и понимает вдруг, что без Чонгука чувствует себя так неуверенно, как никогда раньше. Она ещё в начале вечера думала, что всё не так плохо, удивлялась тому, что ощущает себя на своём месте, а теперь понимает, что всё было одной сплошной иллюзией.

А затем понимание бьёт в голову сильнее, чем шампанское, — она и правда была на своём месте. Потому что место её, кажется, под боком у Чон Чонгука.

Инён поджимает губы, неожиданно смутившись своих же мыслей, а потом чувствует, как по щекам разливается горячий румянец. Ей неловко от того, что её так легко смутить, но ещё более неловко от того, что делать это получается только у Чонгука. Между ними почти наверняка нечто большее, чем просто неожиданно вспыхнувшая симпатия напополам со страстью, но Инён страшно от того, куда это «нечто большее» может их привести.

— Вот так встреча, — вдруг раздаётся совсем близко, и девушка заинтересованно поднимает голову, тут же шокировано замирая. — От очаровательного ветеринара до женщины главы семьи Чон за несколько дней. Потрясающий результат.

Чхве Сыльмин — тот самый, что так насмешливо вёл себя рядом с ней, что позволял себе касаться её своими крайне неприятными руками, смотреть своими невыносимо отвратительными глазами, а затем ещё и заставил упасть перед собой на колени прямо перед Чонгуком, — стоит перед ней и выглядит вполне довольным неожиданной встречей. Инён сильнее сжимает в пальцах бокал, по сути ни в чём не виновный и, закусив изнутри нижнюю губу, почти смело смотрит на него в ответ. Мужчина оглядывается по сторонам будто бы невзначай, хотя девушка уверена — проверяет, нет ли рядом с ней кого-то, кто легко бы скрутил его и отволок в сторону, или того, кто смог бы вывести его из себя одной только своей насмешливой улыбкой.

— Надо же, — тянет он, — и где же наш общий знакомый с синдромом героя? Разве можно вот так оставлять свою женщину одну?

— Герои всегда появляются в самый решающий момент, — цедит сквозь зубы Инён, тут же натягивая на лицо самую свою очаровательную улыбку и поднимая бокал. — Ваше здоровье, господин Чхве.

Мужчина усмехается, повторяя за ней, и тоже делает несколько глотков из своего бокала.

— А я уже успел позабыть, что вы совершенно точно одного поля ягоды, — хмыкает он. — Не могу не сделать комплимент, милая госпожа, в притворстве вам едва ли есть равные.

— Принимается, — кивает Инён почти благосклонно, незаметно стреляя глазами в сторону и на одном только ментальном уровне подавая сигналы Чонгуку, надеясь почему-то, что он её услышит. — Однако вы слишком меня переоцениваете.

— Однажды я уже вас недооценил, — не соглашается Чхве Сыльмин, — и это дорогого бы мне стоило, если бы наш общий знакомый не оказался таким неожиданно сговорчивым.

— Удивлена, что вы понимаете это, — хмурится Инён, ни капли не обманывая.

— Я умею признавать свои ошибки, — кивает мужчина, — а ещё отлично на них учусь.

Девушка поджимает губы, снова осматриваясь по сторонам — на этот раз куда более явно — и вновь встречается взглядом с мужчиной напротив. Он всё же крайне неприятный тип, несмотря на то, что почти наверняка пользовался у женщин популярностью во времена былой молодости. Чхве Сыльмин не говорит ей ни слова, лишь с каким-то неуместным снисхождением глядя на неё сверху вниз, и Инён решается.

— Что же, — растягивает она в искусственной улыбке губы, — приятно было увидеть вас, господин Чхве, и прошу меня простить…

Она уже успевает протиснуться между мужчиной и столом, даже выдыхает не без облегчения, поворачиваясь к нему спиной и направляясь в неизвестную сторону, как ей в затылок прилетает:

— На самом деле я удивлён, что наш общий знакомый, — Инён невольно отмечает, что он ни разу не назвал Чонгука по имени, — не делает ровным счётом ничего, чтобы отбить у меня «Сапфир». Кажется, он действительно довольствуется тем драгоценными камнем, что получил вместо него.

У девушки резко начинает неприятно чесаться между обнажёнными лопатками, и она правда жалеет, что выбрала именно это платье. А ещё в ней просыпается настоящее любопытство напополам с недоумением — она была уверена, что Чонгук как раз и был занят тем, что разбирался с этим неизвестным «Сапфиром». Инён вдруг кажется возможным зацепиться за этот шанс, вдруг кажется грешным упустить его, не воспользовавшись Чхве Сыльмином и не узнав всё то, что её так интересует. Но она только вздыхает, уговаривает себя не делать того, о чём потом пожалеет, решает, что обязана узнать всё именно у Чонгука, права не имея обмануть его доверие, и оборачивается обратно.

— Для чего? — хмыкает она почти насмешливо, изо всех сил пытаясь быть похожей на Чонгука — единственного, кто послужил ей примером для такого самоуверенного поведения. — Чтобы вы затем снова похитили меня?

— Прежде я не считал это возможным, — кривится в ответ мужчин, — но теперь, наблюдая то, как безответственно относятся к вашей охране, госпожа…

— Бесчестие, — прерывает его Инён, выплёвывая это слово с куда большей неприязнью, чем любое другое ругательство, но потом удивлённо замирает, не в силах продолжить, потому что Чхве Сыльмин глядит куда-то за её спину, и лицо его при этом слишком непонятное.

— Это точно, — раздаётся позади, и Инён с интересом оборачивается. — У тебя всегда были проблемы с честью, — фыркает невысокая светловолосая девушка — красивая настолько, что дух захватывает даже у Инён. — Бесчестный ты человек, Сыльмин, и это, боюсь, не комплимент.

— Квон Ёнджи, — медленно усмехается мужчина, хотя Инён так и видит, как кривится всё его лицо — будто от зубной боли, — всё такая же грубиянка.

— Ким Ёнджи, — поправляет она, коротко дёргая бровями и скрещивая на груди руки, — пора бы уже запомнить. Или возраст берёт своё, Сыльмин, и память уже не такая, как прежде?

Мужчина снова весь кривится — на этот раз не таясь, и Инён не может сдержать короткого смешка, тут же ловя на себе неприязненный взгляд, который, однако, не трогает совсем. У девушки, стоящей рядом, аура будто совсем такая, как у Чонгука, и она заинтересованно косится на неё, замечая, что та, в отличие от большинства женщин, одета в приталенный брючный костюм, и выглядит в нём просто потрясающе. У неё под пиджаком — лишь короткий топ, штаны с высокой посадкой, но с сильно укороченной длиной, доходящей едва до щиколотки, а ещё туфли на высоком тонком каблуке — и даже на нём она хоть немного, но уступает в росте самой Инён.

— Идём, — вдруг зовёт она, никакого внимания не обращая на застывшего Чхве Сыльмина, и улыбается так открыто и мило, что Инён не сдерживает короткой улыбки в ответ, — я верну тебя Чонгуку.

Девушка удивляется на короткий миг, потом ещё мгновение сомневается, отчего-то боясь вот так просто доверять абсолютно незнакомому лицу, а потом всё же делает шаг вперёд, направляясь вслед за девушкой и оставляя за спиной Чхве Сыльмина.

— Не против, что я обращаюсь к тебе не формально? — кидает она, и Инён отрицательно качает головой. — Мы в любом случае перейдём на «ты», так зачем тратить время на неуместный официоз?

— Не против, — улыбается она. — Так ты… Ким Ёнджи?

Ей на самом деле очень хочется спросить, откуда она знает Чонгука, а ещё — в каких они отношениях, но вот смелости не хватает. И от этого немного неловко, потому что — она уверена — у шагающей рядом девушки с этим проблем бы не возникло.

— Да, — кивает та. — А ты — Со Инён, я в курсе, — добродушно хмыкает Ёнджи. — Чонгук так старательно описывал тебя, что ошибиться было невозможно.

— Правда? — удивляется Инён, не замечая прежде за парнем красноречия.

— Ага, — снова хмыкает Ёнджи, — что-то вроде: «дурацкое платье с вырезом до пола и склонность притягивать к себе проблемы».

— Это у меня-то?! — возмущается Инён, одновременно чувствуя вспыхнувший на щеках жар.

— Ему по статусу положено, — смеётся девушка, а потом вмиг становится серьёзной, едва они ступают на лестницу, ведущую на второй этаж. — Что ещё Сыльмин успел тебе наговорить? Слышала, что он ляпнул что-то о «Сапфире».

Инён согласно кивает, понимая, что девушка, кажется, для Чонгука не просто знакомая, вроде госпожи О Мисон. В душе, как нельзя некстати, появляется червячок ревности, и она всячески старается его заглушить.

— Сказал, что удивлён, что Чонгук не отбивает у него «Сапфир», — поясняет она, в тот же момент замечая, как кривится красивое лицо Ёнджи.

— Вот мудак, — цедит она сквозь зубы, чем удивляет Инён. — С чего бы Чонгуку его отбивать? Он должен его вернуть.

— А в чём разница? — непонимающе хмурится девушка, а потом ловит на себе удивлённый взгляд Ёнджи.

— Как это — в чём? Отбивают то, что по праву принадлежит другим, а возвращают только своё.

— Другими словами, «Сапфир» принадлежит Чонгуку? — уточняет Инён и, получив в ответ кивок, путается ещё больше. — Но Чхве Сыльмин сказал, что это Чонгук должен ему вернуть «Сапфир».

— Потому что он мудак, — пожимает плечами Ёнджи, будто это всё объясняет. — «Сапфир» всегда принадлежал семье Чон, Сыльмин лишь был управляющим очень долгое время и слушался во всём отца Чонгука. Потом, правда, когда он умер, этот подонок полностью подмял под себя «Сапфир», воспользовавшись случаем и тем, что Чонгук тогда был не в состоянии что-то изменить. Но спустя несколько лет он вернулся к законному владельцу, а Сыльмин был вынужден кусать локти. А теперь вот…

Инён поджимает губы, чувствуя себя виноватой, однако одновременно с этим ощущает и какое-то воодушевление тем, что, наконец, узнала об этом хоть что-то, удовлетворила любопытство хоть немного. Она всё ещё, правда, не имеет понятия о том, что этот мистический «Сапфир» собой представляет, и кусает губы, думая, как бы это можно было узнать у Ким Ёнджи, которая и без того рассказала ей довольно много.

— Боже, — вдруг прыскает она, вырывая Инён из мыслей, — ты думаешь так громко, что мне даже неловко, — Ёнджи улыбается, останавливаясь в пустом коридоре у одной из красивых разных дверей, и неловко становится уже Инён, — я рассказала тебе это, потому что попросил Чонгук. Думаю, остальное он расскажет сам, если посчитает нужным.

— Ты работаешь на него? — вдруг понимает девушка, но та только снова отрицательно качает головой.

— Чонгук — друг моего мужа, — щурит она в улыбке глаза, надавливая на ручку двери, — и мой друг тоже.

Ёнджи пропускает её вперёд, но Инён едва ли не запинается на самом пороге, в один момент вдруг оказываясь под прицелом нескольких пар глаз. Она теряется на, кажется, очень долгие мгновения, а потом запоздало кивает головой в приветствии, ощущая себя не в своей тарелке.

А потом вдруг замечает среди собравшихся Чон Хосока, что сидит на краю стола, в очередной раз широко и приветливо ей улыбаясь. Замечает парня с обесцвеченными волосами, которого видела единожды в доме Чонгука — того самого, что заметил её самый первый, пока Хосок терзал в ладонях футболку Чонгука, взяв того за грудки. Теперь, в чёрных классических брюках и винного цвета рубашке, он больше не походил на хулигана с улицы в рваных джинсах. Инён замечает ещё Ким Сокджина, представленного ей заочно госпожой О Мисон, а ещё его жену, которая отчего-то стоит в нескольких шагах от него, покоясь в объятиях незнакомого парня — у него до странного добрые глаза, располагающая улыбка и премилые щёки, удивительным образом совсем его не портящие.

Её голой спины вдруг касается чужая ладонь, и прежде, чем Инён оборачивается, она уже знает, кому та принадлежит. Потому и не может сдержать улыбки и облегчённого вздоха, когда встречается глазами с привычно хитрым взглядом Чонгука.

— Соскучилась? — тихо спрашивает он — так, чтобы услышала только она одна.

— Не меньше твоего, — бросает в ответ Инён, преисполнившись вдруг уверенности, а потом отворачивается, почувствовав обжигающее смущение.

Чонгук довольно хмыкает ей в висок и оборачивается лицом ко всем тем, что внимательно смотрят на них.

— Со Инён, — громко представляет он её, вводя в ступор, — кто ещё не знаком — прошу, — усмехается Чонгук, — моя женщина.

Девушка смущается ещё больше, льнёт к нему ближе, изо всех сил заставляя себя не опускать стыдливо взгляд, показывая себя с худшей стороны и позоря Чонгука.

— Хосока ты уже знаешь, — тем временем указывает парень рукой на названного, а тот в ответ подмигивает ей, вызывая улыбку. — Рядом с ним — Мин Юнги, держись от этого парня подальше.

— Ага, — хмыкает в ответ тот, чьи волосы по цвету напоминают белую штукатурку, — а то уведу.

Инён удивлённо моргает, не ожидая подобного услышать, а потом по губам парня скользит вполне себе доброжелательная усмешка, и она выдыхает.

— Это да, такой грешок за ним присутствует, — вступает вдруг в разговор тот, чья рука покоится на плече совершенно точно чужой женщины — Ким Риан, и Инён невольно думает, что грешок не за одним Мин Юнги. — Пак Чимин, — представляется он.

— Между прочим, единственный, кто ещё не занял место главы семьи, — наклоняется к её уху Чонгук, но говорит по-прежнему громко, так что все его прекрасно слышат.

— Вот же мелкий, — цедит сквозь зубы Чимин под короткие смешки со всех сторон, однако улыбки, расползающейся по губам, не сдерживает.

— Расслабься, — кидает в ответ ещё один неизвестный Инён мужчина, а потом вдруг поднимает руку, и Ёнджи, только-только подошедшая к нему, словно бы ныряет под его крыло, тут же оказываясь прижатой к его телу. — Чонгук просто завидует.

— Ким Тэхён, главный ценитель всего прекрасного, — представляет его Чонгук. — И, как ты уже поняла, его жена — Ёнджи.

Девушка опять ей улыбается, едва доставая мужу до подбородка — это столь забавно, что Инён не может этого не отметить, — и щурит в улыбке глаза в ответ. Они пара по-настоящему красивая и гармоничная — таким только в модели подаваться, а не преступным бизнесом заниматься.

— Это правильные муж и жена, — тем временем замечает Чонгук, срывая с губ присутствующих смех. — А это, — поворачивает он Инён в своих руках, направляя её взгляд на Ким Сокджина, пока сам указывает на Ким Риан, — неправильные.

— Вот мелкий, — опять фыркает Чимин, опуская руку с плеча девушки. — Она ведь сейчас неправильно поймёт!

— Я его сестра, — вмешивается неожиданно Риан, посмеиваясь, и Инён ловит себя на мысли, что не ожидала подобного от девушки, что выглядит так, будто готова вылить на любого ведро помоев, — а этот, — кивает она на Сокджина, — мой муж.

— Риан, — тянет тем временем Ким Сокджин, пряча руки в карманы и не обращая на Инён ровно никакого внимания, — иди сюда и не беси меня.

— Сегодня их старший сказал, что любит больше маму, — шепчет ей на ухо Чонгук, и девушка удивляется пуще прежнего, понимая, что у столь молодой Риан уже есть сын, который, к слову, не единственный ребёнок, а ещё взрослый настолько, что может говорить. — А ещё они друг друга стоят, так что теперь даже мы не знаем, кто из них виновен в ссоре.

Инён давится смешком, отвлекаясь от того, как чета Ким — кажется, старшая, — решает свои проблемы с вмешательством Чимина и излишне колкими комментариями Мин Юнги, а потом ловит взгляд ещё одного мужчины, прежде ей не представленного. Он высокий и крепкий, облачённый в строгий костюм, хотя большинство из присутствующих явно чувствуют себя в них неуютно, а ещё смотрит серьёзно и внимательно, заставляя Инён сильнее жаться к Чонгуку.

— Хён, ты её пугаешь, — слышит она вдруг его голос и вздрагивает.

Вздрагивает и мужчина, отрывая от неё взгляд, а потом вдруг нелепо смеётся, почёсывая затылок и обнажая ямочки на щеках, и становится словно бы другим человеком.

— Прости, — извиняется он, поднимаясь с кожаного дивана, и неожиданно кланяется. — Ким Намджун.

Инён тут же склоняется вслед за ним, слыша смех со всех сторон, но отчего-то не чувствуя себя неуютно, а потом ловит улыбку Чонгука, чувствует его пальцы, проходящиеся вдоль позвоночника, и расслабляется совсем.

— Ты им понравилась, — замечает Чонгук, когда они возвращаются в особняк, снова заняв заднее сидение. Он держит её руку в своей, а сам говорит тихо, едва слышно, губами касаясь уха и пуская толпы мурашек по её телу.

— Я думала, что Риан другая, — признаётся Инён, стараясь воспоминаниями о прошедшем вечере отвлечь себя от всего того, что Чонгук почти наверняка специально творит с её телом. — А она оказалась очень приятной девушкой.

Инён вспоминает, как она шутила и как громко смеялась, совсем не стесняясь и не прикрывая рот ладонью, как это делала сама Инён. Ёнджи совсем от неё не отставала, и Инён поняла тогда, кажется, что имела в виду госпожа О Мисон, говоря, что Кимы предпочитают «интересных девушек». Она действительно не встречала ещё никого, похожего ни на Риан — страшно активную и весёлую, ни на Ёнджи — саркастичную и прямолинейную.

— Их женили по договору, — делится Чонгук, не поддаваясь попыткам свести всё в один лишь разговор, и прижимается ближе. — Риан и Сокджин-хёна.

Инён удивляется и поворачивается к нему лицом, сама не понимая, что попала в ловушку.

— По договору? — уточняет она. — Как в средневековье?

— Вроде того, — усмехается он, подаваясь вперёд, однако Инён успевает подставить под его губы щёку и шепчет в ответ, слегка хмурясь:

— Мы не одни.

Чонгук вздыхает так тяжело, будто только что узнал, что пропустил возможность вмазать Чхве Сыльмину, позволив Ёнджи уговорить себя на то, чтобы в зал за Инён спустилась она, а не он. Чонгук и правда в тот момент, едва узнав о произошедшем, едва ли не рвал и метал, всё порываясь спуститься вниз и найти виновника его упавшего настроения, пока не получил подзатыльник от Ким Тэхёна, а сверху — ещё один от его старшего кузена — Намджуна. Инён тогда снова увидела в нём всего лишь парня — совершенно обычного и по-своему милого, и, кажется, сердце тогда пропустило даже не один — пару-тройку ударов.

— А что насчёт Ёнджи? — спрашивает Инён, когда они выходят из машины, а Чонгук благородно подаёт ей руку, помогая выбраться. — Ты сказал, что они с Тэхёном нормальные муж и жена. Значит, женаты не по договору?

— Нет, — прыскает Чонгук, обхватывая её ладонь и ведя куда-то в противоположную от особняка сторону. — У них всё ещё хуже, но будет лучше, если ты спросишь это у самой Ёнджи. Я видел, как вы с девчонками обменялись номерами.

Инён кивает, соглашаясь, а потом невольно задумывается о том, что же может быть ещё хуже, чем брак, навязанный не по любви. Хотя Риан и Сокджин не казались чужими людьми, и даже несмотря на ссору пускали друг в друга взглядами молнии, похожие куда больше на любовь, чем ненависть, а потом мужчина и вовсе схватил проходящую мимо девушку за талию и усадил за боковину дивана рядом с собой, не позволяя больше подняться.

— И вообще, — тянет Чонгук, замедляясь, чтобы Инён за ним поспевала, — почему мы говорим о них, а не о нас?

— Хорошо, — улыбается девушка, обхватывая его руку обеими ладонями и прижимаясь ближе — не иначе как шампанское всё же ударило в голову, — куда ты меня ведёшь?

Они как раз успели кругом обойти дом, твёрдо ступая по асфальтовой дорожке, а теперь двинулись дальше — за особняк — туда, где когда-то был косой обрыв, не обнесённый даже невысоким забором.

— Туда, где ты любила бывать, — хмыкает Чонгук, наблюдая за тем, как слегка дрожит Инён, пожимая плечами от холодного ветра, а затем наклоняется к её уху, хотя рядом с ними и так никого нет, и обещает: — Я не подумал об этом заранее, не дал тебе переодеться и утеплиться, но всё равно не дам тебе замёрзнуть.

Девушка слегка отталкивает его, больше дразня, чем раздражаясь, и в очередной раз убеждается в том, что Чонгук действует на неё слишком нетипично — и это правда пугает. А потом она вдруг понимает, что он сказал, и задирает голову, ловя его взгляд:

— Мы идём на обрыв?

— Мы уже почти пришли, — смеётся парень в ответ и кивает в сторону.

Инён поворачивается следом и понимает вдруг — и правда, почти пришли. Когда-то давно, в совсем раннем ещё детстве, расстояние от особняка до обрыва казалось по-настоящему колоссальным, а теперь не занимало больше пятнадцати минут. Инён смотрит на траву — уже наверняка холодную из-за ранней осени, а потом на свои туфли на каблуках, всё ещё стоящие на ровной каменной дорожке, и вздыхает. До обрыва остаётся совсем чуть-чуть — не больше десяти метров, а солёный ветер, доносящийся со стороны моря, уже щекочет чувствительный нос.

— Идём, — улыбается Чонгук и тянет её за собой, заставляя смело ступить на траву и слегка потонуть каблуками во всё ещё рыхлой, совсем не мёрзлой земле.

И Инён движется следом, улыбаясь почти так же беззаботно даже несмотря на пробирающий едва ли не до самых костей холод. Чонгука и самого продувают все ветра сразу, заставляя рубашку, что вроде бы крепко облегает его сильно тело, трепыхаться вокруг мышц.

Они достигают самого обрыва опять же куда быстрее, чем когда были детьми, и Инён не сдерживает судорожного вздоха, когда видит перед собой тёмное море. На улице уже давно правят сумерки, и вся территория особняка освещается лишь за счёт фонарей, но там, внизу, их нет, и оттого море — чёрное, непроглядное — кажется по-настоящему загадочным.

Она слишком быстро, но уже по-странному привычно оказывается в объятиях Чонгука, чувствуя, как сильно он стискивает в руках её плечи, и как разом становится теплее, едва только он прижимается к её спине своей грудью.

— Не только ревнивый, ещё и романтик, — смеётся Инён, ничего на самом деле не имея против.

— У меня ещё много сюрпризов, — снова касается он губами её виска.

— Или секретов? — уточняет девушка.

— А их ещё больше, — признаётся Чонгук.

Они замолкают на несколько мгновений, каждый думая о чём-то своём, и Инён ловит себя на мысли, что ей по-настоящему комфортно рядом с ним. Комфортно везде — сидя в одной машине, лёжа в одной кровати, стоя в объятиях, не чувствуя ни капли холода, ощущая его биение сердца под своей лопаткой и горячее дыхание на своём виске. Чон Чонгук вдруг странно быстро заполнил всю её жизнь, стал обязательной её частью, словно бы жизненно необходимой деталью, от которой зависит если не всё, то наверняка большая часть.

А ещё Инён думает, что пугает её это уже не так, как раньше.

— Ты помнишь, — вдруг говорит Чонгук, заставляя вздрогнуть и выпасть из своих мыслей, — что мы делали, когда бывали тут?

— Помню, — улыбается в ответ Инён, — и это было так глупо.

— Почему?

— Не знаю, — пожимает она плечами, — просто глупо.

— Давай снова, — предлагает парень неожиданно, и Инён от удивления даже поворачивается к нему лицом, желая проверить, не шутит ли он. Однако Чонгук ни капли не улыбается, а потом ещё и добавляет: — Я серьёзно.

— Ты серьёзно хочешь обменяться приказами? — хлопает она глазами. — А если я… Не знаю… Прикажу переписать на меня дом?

Чонгук смеётся, обхватывает её лицо ладонями, а затем касается лба Инён своим.

— Придётся что-нибудь придумать, — хмыкает он. — Это в любом случае не самое страшное, что ты можешь приказать.

— И что же самое страшное?

— Уйти из твоей жизни, — серьёзно заявляет парень, и Инён тяжело сглатывает. — Не ожидала?

— Я бы такого не приказала, — признаётся она, ни капли не обманывая. — По крайней мере, не теперь.

Дыхание Чонгука обжигает всё лицо, а её — она уверена — делает аналогичное с его. Но почему-то впервые за всё время ей не хочется от этого припасть к его губам, хочется просто стоять так и дальше, наслаждаясь неожиданной откровенностью друг с другом.

— Тогда, — тянет парень, — что бы ты приказала?

— Раскрой свои секреты, — выпаливает она, ни капли не сомневаясь.

— Пути назад не будет, — усмехается Чонгук, но в ней — ни капли насмешки.

Инён улыбается в ответ, пальцами касаясь его плеч.

— Но ты ведь что-нибудь придумаешь.

— Обязательно, — обещает он, наклоняя голову в сторону — так, словно собирается её поцеловать. — У меня тоже есть для тебя приказ.

— Какой?

— Инён, — выдыхает он в самые её губы, — влюбись в меня.

Комментарий к Chapter 11

Вот как-то так, ребята :3

Я так понимаю, многие заметили, что главы не было слишком долго, и я честно не знаю, в чем была причина: в отсутствии времени, вдохновения, сил или в нехватке нужных слов. И за это я прошу прощения

Sorry-sorry~~

Зато глава вышла в два раза больше, чем все предыдущие. Надеюсь, хотя бы таким образом вас порадую, несмотря на то, что она является всего лишь переходной

И, конечно, еще я хочу сказать thank-thank всем тем, кто давал мне знать - и в комментариях, и в лс, - что ждет продолжение. Вот честно - именно ваши слова заставляли меня вставать и что-то делать :D

========== Chapter 12 ==========

У Чонгука губы сладкие — явно от выпитого и всё ещё удивительно не выветрившегося шампанского, зато на языке — привкус горького табака. Инён совсем не нравится, что он сигаретами упорно губит собственное здоровье, явно об этом даже не задумываясь, но одновременно с тем не считает уместным делать ему замечания. А ещё ей, на самом деле, очень нравится этот контраст сладости и горечи — он словно бы отображает самого Чонгука со всеми его плюсами и минусами, со всей его наигранностью и неожиданной для молодого совсем парня серьёзностью.

Её голове очень комфортно покоиться на его плече, а ему — Инён уверена — весьма комфортно чувствовать её вес на своей руке. Чонгук сжимает в пальцах её подбородок, заставляет запрокинуть голову сильнее, целует всё жарче и глубже, совершенно не стесняясь сталкиваться с её языком и оттягивать её губы. Инён чувствует, как вторая его рука ложится на её живот, оглаживает мягкую кожу, пуская по всему телу микроразряды тока, и в ответ зарывается тонкими пальцами в волосы на его затылке, пока другая ладонь скользит по обнажённой груди парня. Инён и сама затрудняется ответить, как же так вышло, что ещё несколько долгих минут назад они стояли на самом краю обрыва, вспоминая прошлое и — что особенно странно — будто бы решали будущее, а теперь нежатся в широкой кровати, находясь в состоянии приятного томления после очередного взрыва чувств. У Инён в голове всё ещё стоит голос Чонгука, что со всей серьёзностью заявил неожиданно, что ей следовало бы в него влюбиться. Она тогда едва не призналась: «Но я ведь уже это сделала», а потом вдруг засмущалась ужасно, уткнулась носом в его грудь и лишь неясно покивала головой, словно бы говоря, что к сведению его слова она приняла.

Инён не помнит дословно всё то, что ранее приказывал ей Чонгук, когда они, будучи детьми, убегали на обрыв. Но там всегда было что-то вроде: «Играй только со мной», «Не жалуйся родителям», «Не разговаривай со своими одноклассниками», «Обедай в школе со мной» — одним словом, одна сплошная ерунда, подкинутая подсознанием избалованного мальчишки. Инён, откровенно говоря, только сейчас, с высоты прожитых лет, понимает вдруг, что Чон Чонгук с раннего детства отличался страшной ревностью, и это заставляет её как-то по-особому глупо улыбаться. Ещё она помнит, как в день похорон её матери — в тот самый, когда отец принял решение увезти её из особняка семьи Чон — наследник схватил её, всю покрасневшую и без устали всхлипывающую, за руку и, не слушая никаких отговорок и внимания не обращая на протесты, утащил десятилетнюю Инён на самый обрыв, а потом, сжав её плечи в своих маленьких руках, приказал: «Никогда больше не плачь!»

И всё же все эти их игры были ранее совсем невинными, по-детски милыми, а теперь оставляли в душе огромный непонятный осадок из чувств и ощущений — даже в том случае, если пытаться воспринимать произошедшее лишь шуткой.

Чонгук отрывается от её губ, смазано целует в самый их уголок, смотрит пристально, едва не нависая над ней всей верхней частью тела. Инён глядит на него в ответ, видит, кажется, каждую морщинку, каждый самый маленький шрамик, каждую крошечную родинку и понимает, что готова, пожалуй, раствориться в этом парне полностью и без остатка, не боясь и не опасаясь.

— Хочешь секрет? — усмехается неожиданно Чонгук, чем вводит её в состояние ступора, а потом откидывается на подушки, притягивая Инён ещё ближе к себе.

— Ты правда это сделаешь? — выходит как-то тихо, и девушка заинтересованно поднимает голову, рассчитывая понять, услышал ли он её.

— Более чем, — кивает Чонгук, взгляда не отрывая от потолка. — Ты, кажется, хотела знать, что такое «Сапфир». Рассказать тебе?

Инён сглатывает, понимая, наконец, что парень имел в виду, говоря, что пути назад не будет. Его действительно нет — разве можно будет покончить со всем этим с чистой совестью, когда в голове её появится информация, что, кажется, предназначена не для каждого? Это странно, страшно и любопытно. А ещё Инён совсем не хочет, чтобы это всё заканчивалось, чем бы это «всё» ни было.

Она приподнимается на кровати, сгибает в коленях ноги и тянет за собой покрывало, прикрывая обнажённую грудь. Инён чувствует, как быстро и громко бьётся её сердце, готовое узнать чуть больше, чем раньше, приоткрыть завесу своеобразной тайны чуть сильнее, чем прежде.

— Расскажи, — кивает она.

— Бордель, — усмехается Чонгук, наблюдая за тем, как вытягивается лицо Инён. — Но не простой, — добавляет он, прежде чем девушка успевает напридумывать лишнего. — Он — свидетельство того, что один конкретно взятый район контролирует конкретно взятая семья.

— Ты отдал за меня район?! — восклицает девушка, перепугавшись, но Чонгук только смеётся, окольцовывает её запястье пальцами и тянет на себя, заставляя упасть на свою грудь.

— Всё не столь печально, — поясняет он едва ли не в самые её губы. — Сыльмин — старый хитрый лис, но он слишком слаб, чтобы подмять под себя район и контролировать его. Он не смог сделать этого раньше, когда все двери были открыты, и совершенно точно не сможет и теперь.

— Тогда я совсем ничего не понимаю, — хмурится Инён.

— Тебе и не нужно.

— Погоди, — уворачивается девушка от поцелуя и чувствует на своём подбородке губы, — выходит, он совсем без царя в голове, раз надеется управлять борделем, — выделяет она саркастично последнее слово, чем заслуживает очередную улыбку от Чонгука, — на твоей территории?

— Он может это делать, поскольку я сам позволил ему это, — терпеливо поясняет парень. — И не так уж просто будет вернуть «Сапфир» обратно, не вступив при этом в открытое противостояние. Я совсем не хочу, чтобы девочки пострадали.

Инён старается на обращать внимание на то, как неприятно у неё в душе становится от этого его нежно-щепетильного «девочки». А ещё совершенно невольно в голове проскальзывает мысль о том, к скольким из них он обращался за высококвалифицированным обслуживанием. Девушка закусывает губу, понимая, почему ревность называют «жгучей», и часто моргает, умоляя саму себя подумать о том, что имеет куда большее значение сейчас. И поэтому и не замечает, с каким удовольствием смотрит на неё Чонгук, замечая все те метаморфозы, что происходят с её лицом.

— Ладно, — вздыхает она, нахмурившись, и поднимает на него взгляд, отрываясь от созерцания чужих губ, — тогда как возвращению «Сапфира» посодействует то, что ты решил объявить меня своей женщиной?

Ей спрашивать подобное совершенно неловко — щёки мгновенно обжигает румянец, а губы поджимаются, словно стесняясь того, что только что произнесли. У Чонгука вдруг с лица пропадает улыбка, и он громко сглатывает, заставляя девушку напрячься, а потом отталкивается спиной от кровати, переворачивая их, и нависает над Инён, руки свои тут же запуская под её спину.

— А вот чтобы узнать это, придётся влюбиться в меня, — усмехается он легкомысленно, а девушка впервые совсем-совсем не верит ему.

— Ты ведь пытаешься отвлечь меня? — щурится она, пока невольно выгибается ему навстречу, ощущая, как проворные пальцы проходятся по чувствительному позвоночнику, добираясь до самых лопаток. — Мы так не договаривались.

Чонгук целует её в шею, губами накрывая бьющуюся от переизбытка эмоций жилку, движется выше, заставляя неосознанно запрокидывать голову сильнее, подставляясь под касания всё откровеннее.

— Скажи, — неожиданно раздаётся почти у самого её уха, — сколько мужчин у тебя было до меня?

Инён едва не фыркает, поражаясь тому, что Чонгук решил обсудить это именно сейчас — когда её ладонь столь однозначно скользит по его груди всё ниже, а ей в бедро столь же однозначно упирается его возбуждённая плоть. Она поворачивает голову, стараясь ухватить его губы, утягивая в поцелуй, да вот только Чонгук мастерски обходит этот её манёвр и, довольно посмеиваясь, сильнее вжимает её в постель.

— Такое не пройдёт, — усмехается он, рукой соскальзывая с её спины и, коснувшись бёдра, с силой сжимает его в пальцах. — Не скажешь?

— Двое, — выдыхает Инён, с самого начала не собираясь ничего скрывать, и тут же получает мокрый укус-поцелуй в самый подбородок. — Я встречалась с двумя, но… — запинается она, не зная, как сказать правильно, — в физическом плане был только один.

— Американец? — тянет заинтересованно Чонгук, неожиданно серьёзно смотря в её глаза.

— Меня, конечно, предупреждали, что мужчин всегда волнует то, что было до них, — давится смешком Инён, пальцем разглаживая образовавшуюся морщинку между его нахмуренных бровей, — но не думала, что всё настолько серьёзно.

— Американец? — снова спрашивает Чонгук, пропуская, кажется, все её слова мимо ушей, и Инён закатывает глаза, правда не понимая, почему он не нашёл для подобных расспросов более подходящего времени.

— Американский китаец, — тем не менее признаётся она, обнимая лицо парня ладонями и притягивая ближе к себе. — Мы можем не говорить о нём? Он бросил меня не один год назад, так что давай просто…

— Бросил? — снова хмурится Чонгук, но уже спустя секунду на его лице появляется такое выражение, что Инён становится не по себе. — Хочешь, я его тоже откуда-нибудь брошу?

— Брось уже себя, — нетерпеливо кидает Инён, — на меня.

У Чонгука забавно дёргаются брови, и девушка только в тот момент понимает всё то, что сорвалось с её языка. Щёки в очередной раз заполняет румянец, а парень усмехается так довольно, будто только что сорвал огромный куш. Он тут же подхватывает её под бёдра, придвигая ближе к себе и заставляя съехать с подушек.

— Ты должна гордиться, — обнажает Чонгук зубы в улыбке, снова нависая над ней, — тем, что я берёг себя для тебя.

— Не неси чепухи, — пуще прежнего вспыхивет Инён, легко хлопая его по плечу. Вот уж на кого Чонгук не похож совсем, так это на девственника.

— Я не вру, — наигранно обидчиво тянет Чонгук, вытягивая в трубочку губы. — Ты правда первая девушка, с которой я встречаюсь.

Он тут же целует её, прижимаясь к её телу изо всех сил, сжимая её кожу пуще прежнего, явно оставляя красные следы от пальцев на её бёдрах. А ещё губами своими заставляет забыть обо всём на свете.

Инён с Чон Чонгуком действительно хорошо. Даже несмотря на то, что он вечно пропадает где-то в Сеуле, разбираясь с одному ему ведомыми делами, даже несмотря на то, что появляется чаще всего лишь под самую ночь, и несмотря на то, что появляется не один, а затем на долгое время запирается в рабочем кабинете вместе с товарищами. Им хорошо вместе даже несмотря на то, что отец Инён до сих пор щурится и хмурится, заставая их в объятиях друг друга, и несмотря на то, что от Чонгука сильно пахнет алкоголем, когда ночью он добирается до комнаты и согревает, наконец, холодную без него кровать. Он снова и снова обещает найти время, раз за разом целует её в висок, говоря, что обязательно сводит её на свидание — сделает всё, чтобы показать, что она для него совершенно особенная. Инён не по себе от подобной его прямолинейности, но ещё более неловко от понимания того, что она, кажется, абсолютно ненормальная, если ей от него никаких свиданий не надо совсем: лишь бы возвращался не таким уставшим, лишь бы возвращался таким же здоровым, лишь бы возвращался в хорошем настроении.

Лишь бы просто возвращался.

Ведь, едва только Чонгук пропадает на несколько дней, не объясняя причин и не предупреждая, Инён места себе не находит. Она телефон не выпускает из рук ни на мгновение, дожидаясь привычных: «Думаю о тебе» или «Скучаю» — таких излишне сладких и излишне «излишних», но всё же очень важных. Чонгук никогда не отвечает на её вопросы, всё так же отписываясь лишь общими фразами, но Инён обижаться на него не в силах — уверена почему-то, что все эти слова он пишет абсолютно искренне.

Она часто выбирается из особняка в сопровождении тётушки Хеми и Ким Усина, который, как оказалось, говорит совсем не хуже, чем серьёзно исполняет каждое сказанное Чонгуком слово. Он совершенно неразговорчив, однако спустя какое-то время Инён приходится признать, что в этом есть какое-то особое очарование. Девушка раз за разом так и порывается выбраться в клинику, но снова и снова себя останавливает, понимая, что не знает, как будет объяснять своё частое отсутствие. Она даже посещает несколько мероприятий, что ещё месяц назад показались бы высокосветскими раутами, на которых пришлось бы скалить зубы в искусственной улыбке и делать вид, будто ты здесь абсолютно своя. На деле же всё проходит спокойно и весьма мило, удивительно дружелюбные Риан и Ёнджи всё время находятся где-то поблизости, помогая и поддерживая, а госпожа О Мисон, являющая собой едва ли не лидера среди всех присутствующих женщин, и вовсе относится к ней по-особенному тепло. Они с Ёнджи и Риан вообще видятся очень часто — и всегда в отсутствие мужчин: обсуждают совершенную ерунду, громко смеются, иногда позволяя себе разделить две бутылки красного вина на троих, и, пока девушки всячески хаят своих мужей, Инён только смеётся, наблюдая за ними.

— И он говорит мне, — хмурится Риан, закидывая ногу на ногу, пока глазами следует за макушкой марширующего по гостиной двухлетнего сына, — мол, давай заведём девочку?

— Кажется, его сильно задели слова Ильхуна, — смеётся Ёнджи. — Собирается воспитать папину дочку, души в нём не чающую?

— Убеждена, что так, — кивает недовольно девушка, а Инён не может сдержать улыбки, на коленях качая удивительно милого Джисона — такого хорошенького со своими пухлыми щёчками и беззубой улыбкой, что невозможно не взять его на руки, особенно когда он сам тянет свои маленькие ладошки. — Не понимаю — Джин меня за инкубатор считает?

Ёнджи прыскает, а потом, не сдержавшись, закидывает голову на спинку дивана и громко смеётся. Джисон следует за ней, забавно похрюкивая и всё пытаясь засунуть указательный палец в рот — зубки у него только начали резаться, и страдают в доме Кимов теперь все.

— А я тебе говорила, что на двоих вы не остановитесь, — улыбается Ёнджи, успокаиваясь и кивая по очереди на серьёзного Ильхуна и всё ещё веселящегося Джисона, что, не добравшись как следует до рта, теперь не оставлял в покое нос Инён. — Поэтому и не следовало так быстро прощаться с презервативами.

— Ты же знаешь этих мужчин, — тянет девушка: — «Риа-ан, ну с ними совсем не то!»

— Мужика в кулаке держать надо, — смеётся снова Ёнджи, а потом протягивает руки, и Джисон с радостью пересаживается на новые коленки.

— А вы почему детей не заведёте? — спрашивает у неё Инён, вовсе не впервые замечая то, как Ёнджи тянется к ним, и как те тянутся к ней в ответ.

— Тэхён хочет, — пожимает она плечами, — но я не думаю, что готова. Дети — слишком большая ответственность, а с меня хватает пока и одного. Самого большого и самого неразумного.

— Дотянешь до того, что Тэхён презервативы начнёт прокалывать, — смеётся Риан, а вот Ёнджи резко становится серьёзной.

— Ты только при нём такого не скажи, — просит она, — а то ещё сочтёт за отличную идею.

В гостиной повисает тишина, но первой, что удивительно, не сдерживается Инён, не сумев подавить смешок, за ней следует Риан, а потом и сама Ёнджи. Ей с этими девушками по-настоящему комфортно — куда более уютно, чем с любыми другими подругами прежде.

Но куда больше радости и глупого счастья ей всё же доставляет возможность видеть Чонгука дома, ощущать его крупные ладони на своей талии, тёплые губы на виске и чувствовать неожиданный запах соли, исходящий от его кожи. Чонгук отчего-то пахнет так, как пахнет солёный ветер, столь еюлюбимый, но Инён это больше не пугает — она, на самом деле, только и ищет возможности и удачного случая для того, чтобы признаться, что, кажется, влюблена в него настолько, что ни один его секрет не заставит её передумать.

— Прости, — шепчет Чонгук, забираясь под её футболку, пока короткими поцелуями осыпает дорожку от виска до самой шеи, — я должен закончить со всем этим.

— Всё в порядке, — кивает Инён в ответ, хотя ей очень не хочется отпускать его от себя. — Просто покончи с этим поскорее.

Она знает, что его в кабинете дожидаются Чон Хосок и Мин Юнги, отправленные туда едва ли не пинком младшего товарища, которому явно осточертели их подтрунивая над собственной любвеобильностью. И хотя Инён прекрасно понимала их, сама забавляясь над тем, сколь для Чонгук желателен частый тактильный контакт, могла лишь прятать заалевшие щёки в груди парня, понимая, что и для неё самой он стал жизненно необходим. Однако глубокой уже ночью её дыхание обжигает сильный запах алкоголя и табака, стон, полный усталости, разбивается об её плечо, а крепкие руки оказываются на талии. Инён винить Чонгука не может, но почему-то очень хочет.

Утром она привычно уже не находит его рядом с собой, слышит только звук льющейся воды из ванной, едва находит силы подняться с кровати и бредёт в сторону гостевой комнаты, что изначально была отдана под её проживание, и уже там принимает душ и приходит в себя. А на кухне в очередной раз натыкается на сюрприз.

— О! — улыбается Хосок привычно широко и отлипает бёдрами от кухонного стола. — Уже не пугаешься? Прогресс!

Инён закатывает притворно глаза, скрестив на груди руки, и замирает под самой аркой, привалившись плечом к косяку. А ещё сдержать ответной улыбки не может.

— Я бы скорее напугалась, не окажись тебя тут, — дёргает она бровями, наблюдая за тем, как мужчина прячет в холодильнике пачку молока. — Только за прошедшую неделю я находила тебя здесь четыре раза, сегодня — пятый. Это не иначе как традиция.

Чон Хосок пожимает плечами, подходя ближе, и доверительное делится, слегка наклонившись вперёд:

— Ничего не могу поделать с тем, что в вашем холодильнике такое вкусное молоко.

Инён прыскает, давясь смешком, и тут же прикрывает тыльной стороной ладони нижнюю часть лица. У неё в голове набатом раздаётся: «в вашем холодильнике», и эхом расходится по сознанию: «вашем». А потому она смущается — горячо и сильно. Они с Чонгуком действительно удивительно близки для тех, кто встретился совсем недавно: они делят на двоих дом, завтраки, тихие разговоры по вечерам и совсем не тихие ласки, делят на двоих улыбки и редкие ссоры, всегда заканчивающиеся одинаково. С некоторых пор они делят даже комнату и кровать, а ещё один на двоих тюбик зубной пасты. Однако Инён всё равно неловко говорить не о «нём» и о «ней», а о «них», чего, в свою очередь, так настойчиво требует Чонгук.

И вот — даже Хосок отчего-то считает холодильник «их», приписывая в его владельцы и Инён.

— О чём задумалась? — улыбается он, вырывая девушку из пучины собственных мыслей, и она поднимает голову, переводя на него взгляд, а ещё улыбается, всячески стараясь отвести от себя все подозрения.

— Ни о чём конкретном, — врёт Инён, пожимая плечами, — думаю, просто не выспалась.

— Тогда отправляйся обратно в постель, — Хосок в очередной раз протягивает руку и ерошит её волосы, превращая чёлку в нечто неизведанные, — в конце концов, ты должна лучше следить за здоровьем. Мне не нужна болезненная невестка.

Девушка тут же вспыхивает пуще прежнего, ощущая, как огнём загораются даже кончики ушей, и кулаком врезается в плечо мужчины. Тот стонет притворно, приподнимает брови домиком и едва не оседает на пол, сильно переборщив со своими актёрскими способностями. А ещё перехватывает Инён за запястье и тянет за собой, проговаривая заплетающимся языком:

— Я не погибну один!

И всё это — с такой наигранной драматичностью, что смеха сдержать не выходит, и он вырывается из груди Инён одновременно с подозрительным звуком, доносящимся из-за спины. Девушка тут же заинтересованно оборачивается и взглядом встречается с ухмыляющимся Мин Юнги, что стоит напротив них с поднятым в руке телефоном и, кажется, зачем-то делает снимки, совсем при этом не стесняясь часто повторяющегося звука затвора.

— Ты чего творишь? — хлопает глазами Хосок, отпуская её руку и направляясь в сторону друга.

— Собираю на тебя компромат на случай того, если посчитаю, что руки стали тебе лишними, — пожимает плечами Юнги, расплываясь в улыбке. — Покажу это одному нашему особо ревнивому и впечатлительному другу — и мне не придётся думать о том, кого лучше нанять для того, чтобы тебя убрали.

— И даже показывать не придётся, — раздаётся голос Чонгука с лестницы, и Инён тут же оборачивается.

Он с утра невероятно забавный. А с утра после попойки — вдвойне. Чонгук щурится и хмурится, не переставая поправлять неожиданно лезущую в глаза чёлку, руки прячет в карманах спортивных штанов и неустанно облизывает сухие губы. Инён нравится видеть его таким — удивительно домашним и уютным, даже несмотря на явно не самое лучшее настроение. А ещё нравится видеть его серьёзным и сосредоточенным, нравится видеть легкомысленным и откровенно флиртующим, раздражённым и — крайне редко — смущённым. Он просто нравится ей весь, и Инён в очередной раз задумывается над тем, когда же будет уместно ей признаться в подобном.

Чонгук удивительно легко и быстро умудряется выставить за дверь и Хосока, и Юнги, а те, что ещё более удивительно, не слишком и сопротивляются, на прощание лишь помахав Инён ладонями. И если у первого это, как и всегда, выходит более чем уместно, то у второго лицо кривится так, будто его кто-то заставляет это делать, угрожая при этом пистолетом.

— Однажды это закончится, — вздыхает тяжело Чонгук, тут же устраивая свой подбородок на макушке Инён, а свои ладони — на её талии, — и эти двое перестанут донимать меня своим присутствием.

Девушка смеётся, спиной сильнее вжимаясь в грудь Чонгука, и даже прикрывает глаза, собираясь по максимуму насладиться его присутствием.

— Разве вы не друзья? — хмыкает она. — Даже я уже почти привыкла к их присутствию здесь.

— Это мне и не нравится, — кривится Чонгук. — Едва только Сокджин-хён женился, они безвылазно сидели в его доме, потом у Тэхён-хёна появилась Ёнджи, и эти двое не оставляли в покое их. Один строит из себя любителя отношений без обязательств, второй — сильного и независимого, — хмыкает он, — а сами при первой возможности мчатся туда, где теплее.

— Тебя это задевает? — улыбается Инён, прекрасно догадываясь, кто из двоих мужчин предпочитает свободные отношения, а кто — строит из себя «сильного и независимого».

— Меня задевает то, что они крадут моё время, — фыркает Чонгук, неожиданно сильно разворачивая Инён к себе, а потом тут же толкает к стене, не давая упасть, потеряв равновесие, и ладонями обхватывает её лицо. — Крадут время, которое ты должна тратить на меня, внимание, которое должно принадлежать только мне, даже слова… Какого чёрта мы вообще говорим о них?

Девушка ответить просто не успевает — Чонгук слишком быстро накрывает её губы своими, прижимается близко, выбивая из лёгких почти весь воздух, целует сильно, попеременно сминая то нижнюю, то верхнюю губу, толкается языком в её рот, коротко проходится им по зубам и сплетается с её. Инён льнёт к нему ближе, пальцами вцепляясь в футболку на его плечах, ведёт ладонями выше, обнимает крепкую шею и обещает себе оторваться от него прямо сейчас, вот в следующий миг… Но всё равно лишь позволяет целовать себя глубже, настойчивее, вжимать в стену сильнее, пробираться под одежду ладонями, первым же делом касаясь чувствительной спины. Инён правда на одно короткое мгновение забывает обо всём — даже о том, что где-то наверху сейчас приводит себя в порядок тётушка Хеми, которая с минуты на минуту должна появиться на лестнице и лицезреть их, столь откровенно прижавшихся друг к другу прямо рядом с входной дверью.

Которая, к слову, в тот же момент хлопает, открываясь и врезаясь в стену, а Инён с Чонгуком тут же отлетают друг от друга. Они дышат тяжело, почти в унисон, а ещё смотрят удивлённо на господина Со Минсока, столь неожиданно ворвавшегося в дом. Инён кажется на несколько мгновений, что он сейчас, вот в эту конкретную секунду, начнёт распаляться в очередной раз, смотреть недовольно на них обоих, показывая всячески, сколь сильно он не одобряет всё то, что между ними происходит, но мужчина вместо этого лишь переводит взгляд на Чонгука, сглатывает и произносит:

— У нас проблемы.

Инён сглатывает вслед за ним, а ещё неосознанно сжимает в ладонях футболку на своём животе.

— Что случилось? — у Чонгука голос на удивление ровный, а взгляд сосредоточенный, и девушка ему в этот момент очень завидует.

Отец смотрит на неё, и Инён поджимает губы, понимая, что он считает её здесь абсолютно лишней, и она уже даже заносит ногу, собираясь развернуться и подняться наверх, как Чонгук неожиданно обхватывает её запястье, заставляя остаться на месте, а потом ещё и притягивает ближе.

— Говори, — кивает он.

— Чонгук… — Со Минсок хмурится и предупреждающе щурит глаза.

— Говори, — не просит — приказывает. А у Инён мурашки по коже бегут, и она даже не знает, от чего больше: от того ли, каким тоном Чонгук говорит с её отцом, от того ли, что, кажется, в очередной раз решил показать ей, что готов раскрыть свои секреты.

— Ты в курсе, чьей поддержкой заручился Сыльмин? —сдаётся мужчин неожиданно быстро, и Чонгук хмурится, явно не понимая, о чём тот говорит. — Тэхён в больнице, — у Инён сердце, кажется, падает в самый желудок, а чужие пальцы сжимаются на запястье слишком сильно, — стреляли со спины.

— Кто?

Не говорит — рычит сквозь сжатые зубы.

— Парни с севера.

Чонгук разворачивается, отпускает её руку и едва ли не летит по лестнице наверх, чуть не сбивает с ног мать, неожиданно вывернувшую из-за угла, и Инён следует за ним, успевая проскочить в комнату прежде, чем дверь с громким хлопком закрывается прямо за её спиной.

— Я с тобой, — припечатывает она.

— А если я не в больницу? — хмыкает Чонгук, зло скидывая с себя футболку.

Инён сглатывает, сжимает ладони в кулаки и признаётся:

— Тогда буду ждать тебя здесь.

Парень останавливается на несколько секунд, смотрит на неё всего мгновение, которое длится, кажется, целую вечность, а затем подаётся вперёд, обхватывает за шею и целует — коротко, но мокро.

— Собирайся, — выдыхает он в самые губы.

Комментарий к Chapter 12

Буквально только что я поняла, что мы с вами, ребятки, преодолели отметку в “миди”, и это чертовски странно, потому что изначально “Солёный ветер” и вовсе задумывался как “мини”. Но что-то в очередной раз пошло не так, и мы имеем то, что имеем :D

Еще я спешу сказать вам, что история потихонечку приближается к своему логическому завершению - сталось всего три-четыре главы. Воот~~

Уже завтра я сматываюсь на свои снежные каникулы из страны, но обещаю до НГ порадовать еще одной частью :3

Все еще люблю

Все еще благодарю за то, что читаете

========== Chapter 13 ==========

У Ёнджи глаза абсолютно сухие, а пальцы сжимают подоконник с такой силой, что кажется вполне возможным, что он раскрошится под её хваткой. Риан стоит рядом, скрестив руки на груди и спиной оперевшись о ближайшую стену. Ни одна из них не плачет, и оттого Инён чувствует себя ещё более неловко, в тысячный раз всхлипывая и тыльной стороной ладони вытирая неуместные слёзы. У Ёнджи действительно глаза абсолютно сухие, но на их дне плещется такая яростная злость, что становится не по себе. Ким Тэхён для Инён совершенно никто — она видела его пару раз, а говорила и того меньше. И ей стыдно за то, что слёзы водопадами льются по щекам не из-за огромного переживания за него, а от понимания, что на его месте вполне мог оказаться Чонгук. Осознание того, что они все тут не в игрушки играют, бьёт по голове оглушающе больно, и Инён понимает, что та его рана на боку — наверняка ножевая — была лишь вершиной айсберга. Всё это так страшно, странно и больно, что просто сводит с ума, лишая всякой возможности думать связано. Она как раз потому и встаёт и выходит в соседний коридор, чтобы не видеть кусающую губы Ёнджи, не чувствовать странного покалывания в кончиках пальцев от понимания того, что в палате, наглым образом вытеснив жену, засели семеро мужчин, что вряд ли обсуждают, что приготовить на ужин. А ещё — просто чтобы не смущать никого своей неуместной истерикой.

Инён только сейчас в полной мере сознаёт, насколько сильно ошибалась, замечая в Чон Чонгуке совершенно обычного парня. Он вовсе не такой — нельзя отметать его образ жизни, большой ошибкой является воспринимать его отдельно от того, чем он занимается, и просто фатальным по своим итогам ощущается сделанное. Ей по-настоящему страшно от того, что на месте Ким Тэхёна действительно мог оказаться он, а ещё жутко — от того, что Чонгук мог оказаться и тем, кто стреляет. Инён знает, что единственная пуля, задевшая тело мужчины, прошла по касательной, не причинив сильного вреда, — Ёнджи, столь своевременно оказавшаяся рядом, просто вовремя схватила мужа за грудки, вытаскивая из-под огня. А ещё знает, что большая часть урона пришлась на спрятанный под рубашкой бронежилет. И это страшно тоже — понимать, что любимый человек по-настоящему готов к тому, что ему могут попытаться причинить вред. Но ужас накрывает одной огромной волной, едва только Инён задумывается о том, что для головы бронежилета не существует.

Она прикрывает глаза и прячет лицо в ладонях, локтями упираясь в худые коленки, и почти тут же ощущает, как рядом с ней присаживается отец. Инён узнаёт его по характерному дыханию, знакомому с раннего детства, и запаху туалетной воды, которую он не меняет вот уже несколько лет. Он протягивает ей стаканчик с горячим шоколадом — наверняка из ближайшего кофейного автомата, — но девушка лишь отрицательно качает головой. Она в любой другой момент обязательно согласилась бы на напиток, ощущая к нему огромную страсть и обожая даже больше, чем обычный кофе, однако именно сейчас чувствует ужасную тошноту от одного только его вида. Со Минсок совершенно не настаивает, просто отставляет стаканчик в сторону и тоже локтями упирается в колени, сильно наклоняясь корпусом вперёд.

— Знаешь, — вздыхает он, — я бы хотел сказать, что с Чонгуком никогда такого не произойдёт, но не хочу обманывать тебя. Одной судьбе только известно, что каждому из нас уготовано.

Инён тут же подаётся вбок и привычно устраивает голову на сильном плече, а мужчина в ответ обхватывает её рукой и прижимает к себе сильнее. Она только теперь понимает, как сильно ей этого не хватало — они с отцом стали подозрительно «не-близки», едва только в её жизни появился Чонгук. Этот парень вообще вытеснил собой из её повседневности почти всё, расположился там совершенно один и устроился с максимальным комфортом, обложившись подушками.

— Кажется, я начинаю понимать, почему ты был против, — шепчет она, улыбаясь просто для того, чтобы не расплакаться снова. — Это так страшно, что мне кажется, будто я не справлюсь. Я не похожа на Риан и Ёнджи, они обе такие потрясающие, совершенно ничего не боятся и гордятся своими мужьями. Но едва только я подумаю о том, чем занимается Чонгук, меня в дрожь бросает, потому что это полностью противоречит всей моей сущности, понимаешь? Я думала, что я справлюсь, думала, что просто буду воспринимать всё то, что происходит с Чонгуком за пределами дома так, словно это происходит не с ним. Но это слишком тяжело. Непомерно.

Мужчина вздыхает, а Инён думает, что она на самом деле не такая уж и взрослая, если по-прежнему вываливает на отца свои проблемы, надеясь на то, что он их решит. Это глупо и смешно, но одновременно с тем словно бы разумно, ведь он для неё — всё ещё тот самый «единственный и дорогой», которому веришь и доверяешь полностью, несмотря даже на то, сколько всего он умудрился от неё скрыть.

— Не стоит сравнивать себя с жёнами Кимов, Инён, — замечает он с какой-то грустной улыбкой. — Они обе выросли в этой среде, с детства знали, с чем имеют дело. Риан вполне могла стать главой семьи, не спаси её Чимин, родившись на несколько лет раньше. А Ёнджи и вовсе знает всю подноготную, знает, как замарать руки по локоть, как опасаться за собственную жизнь каждую минуту и спать в страхе за жизнь близких. Ты лучше, потому что ничего из этого не знаешь. И Чонгук так тянется к тебе именно поэтому, — Со Минсок усмехается и добавляет: — Как бы странно это не звучало, но это болезнь большинства мужчин из подобной среды.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ты замечала когда-нибудь, как сорняки тянутся к красивым породистым цветам? — Инён кивает, хотя не совсем понимает, о чём отец говорит. — Вот и Чонгук, как сорняк, тянется к тебе, красивой розе, потому что ты отличаешься, кажешься лучше, светлее и чище. Страсть плохих парней к хорошим девочкам выдумали не дорамы и не книги, это выдумала жизнь, решив, видимо, доставить вам проблемы. Когда-то так потянулся к Хеми отец Чонгука, когда-то так потянулся к твоей матери я. И это лишь ближайшие примеры.

— Хочешь сказать, это — закономерность? — усмехается слабо Инён. — И если бы не я, Чонгук нашёл бы себе какую-нибудь библиотекаршу или вроде того?

— Боюсь, этот пацан нашёл бы тебя в любом случае. Как бы я не старался тебя спрятать.

Инён замирает, ошарашенная шокирующим признанием, а потом, зацепившись неожиданно за воспоминание о том, с каким упорством отец пропагандировал учёбу в Штатах, отсчитывает год гибели дяди Сонши и неожиданно всё понимает. Она отрывает голову от плеча мужчины, внимательно вглядывается в его глаза и по-особенному виновато поджатые губы, а затем спрашивает, хотя правду услышать отчасти опасается:

— Скажи честно, — приходится сглотнуть, потому что во рту резко становится сухо, — для чего ты на самом деле отправил меня в Америку?

Со Минсок улыбается, ладонью проходясь по её волосам, заправляет за ухо прядь и отвечает:

— Хотел как можно более успешно скрыть то, чем занимаюсь.

— Честно, — напоминает Инён, и отец вздыхает.

— Не хотел, чтобы вы с Чонгуком встретились, — поджимает он губы, — почему-то был уверен в том, что всё так и закончится.

Инён очень хочется спросить, «так» — это как? Их непонятными отношениями? Или ещё более непонятными чувствами и переживаниями, захватившими её душу? Она знает, что ещё вчера наверняка бы на отца в очередной раз обиделась, наплевав на то, что он таким образом лишь проявляет свою о ней заботу, но сегодня уже понимает, что делал он всё абсолютно верно. Ей без Чонгука, наверное, жилось бы и правда легче: без нервов и опасений. Да вот только проблема в том, что Инён понимает: легче — не значит лучше.

Она подаётся вперёд, вновь ощущая в глазах неприятную влагу, и утыкается носом в шею отца, тут же чувствуя, как крепко его руки обнимают её в ответ.

— Всё в порядке, — тихо говорит он, поглаживая спину и, кажется, снова понимая её без слов, — всем и каждому нужно время, чтобы принять решение. А я обязательно поддержу тебя в любом случае.

Инён всхлипывает, тут же в очередной раз ощущая себя совсем не парой для всегда уверенного и сильного Чонгука, и выдыхает:

— Спасибо.

Она цепляется пальцами за тонкую куртку мужчины, дышит часто и рвано, вновь ощущая себя совсем маленькой девочкой, что ищет защиты в отцовской груди, и чувствует, как тепло растекается по её собственному телу. Инён запуталась невообразимо, все мысли и чувства спутала в один большой клубок и теперь понятия не имеет, как его распутать, как вернуть в прежний вид и не переживать больше, не бояться и не опасаться сама точно не зная чего.

Где-то за её спиной раздаются вдруг знакомые шаги — страшно представить, что за такое короткое время она узнала Чонгука настолько, что по звуку одних только ботинок его угадывает, — и она разворачивается, выпуская из объятий отца, чтобы в следующее же мгновение едва не потонуть в глазах парня. Он весьма удовлетворённо усмехается, засунув руки в карманы длинного чёрного пальто, однако уже в следующее мгновение его взгляд странно меняется, едва только сталкивается с её. Инён, откровенно говоря, впервые видит у него подобное выражение лица — он кажется застигнутым врасплох, удивлённым, нахмуренным и одновременно с этим едва ли не испуганным. Она тут же поднимается с кресла, боясь, что что-то могло произойти. Однако прежде, чем успевает произнести хоть слово, Чонгук срывается с места первым и, в пару шагов преодолев разделяющее их расстояние, заключает её в объятия, излишне сильно стискивая плечи в руках.

— Что случилось? — выдыхает она настороженно, всеми силами отгоняя от себя мысли, что прежде сводили с ума, порождая сомнения, и касается кончиками пальцев его плеч.

— У меня спрашиваешь? — хмыкает Чонгук и, слегка отстраняясь, заглядывает в её лицо. — Почему ты плакала?

— Распереживалась, — почти не врёт она, хотя всё равно отводит взгляд, стыдясь своих собственных страхов и слабости в их преодолении.

Чонгук не кажется сильно удовлетворённым её ответом, но всё же выпускает её из рук и, легко пройдясь большими пальцами по щекам, словно бы вытирая слёзы, которые уже успели высохнуть, переводит взгляд на её отца.

— Отвези Инён домой, ладно?

Мужчина согласно кивает головой и уточняет:

— Я тебе нужен?

Чонгук с каким-то сомнением смотрит на Инён, прикусив нижнюю губу, словно бы решает что-то для себя. И выглядит он совсем не так уверенно, как ещё несколько часов назад, когда поймал её за руку, не дав уйти и позволив услышать это до сих пор пугающее «Тэхён в больнице». Он, наконец, вздыхает, прикрыв глаза, и отвечает:

— Нужен, — Чонгук коротко кивает, пока сам ладонью обхватывает затылок Инён, придвигая её ближе к себе, и привычно касается губами виска. — Я вернусь поздно, не жди меня.

Он так странно выделяет голосом это своё «вернусь», что у Инён против воли по спине бегут мурашки. И впервые они вызваны вовсе не близостью этого парня, а самым настоящим страхом. Она хватается за рубашку на его боках прежде, чем он успевает отойти, чем вводит его в состояние ступора, и выпаливает:

— Почему ты без бронежилета? — её и правда это волнует ужасно, а ещё пугает — настолько же.

Чонгук в тот же миг расплывается в своей самой залихватской улыбке и, надув губы, почти жалуется:

— Ты хоть знаешь, сколько он весит? Я не такой сильный, как хён, просто не выдержу его на себе.

— А если попытаться не паясничать? — Инён хмурится, потому что такое его поведение страшно раздражает.

— Ладно, — не менее притворно вздыхает парень, — я просто становлюсь в нём очень полным. Никто не увидит моего прекрасного тела, если…

— Чонгук! — вспыхивает девушка пуще прежнего и едва не отталкивает его от себя, отпуская руки. — Почему хоть раз нельзя нормально ответить на мой вопрос?!

Парень смотрит на неё так, словно бы в первый раз видит, и она даже успевает мысленно наподдавать себе подзатыльников за то, что умудрилась сорваться. За спиной в тот же миг ощущается движение, и уже спустя мгновение плеч касается рука отца, подоспевшего столь своевременно. Однако Чонгук, нахмурившись, тут же оттесняет его в сторону, заменяя собой, и говорит едва слышно — тихо настолько, чтобы его услышала только она одна:

— Инён, не надо переживать и заботиться обо мне, я об этом не просил. Просто полюби меня — и всё.

— Хочешь сказать, — щурится девушка, на одно короткое мгновение прикусив изнутри щёку, — что любить и заботиться — не одно и то же?

— Любить — значит доверять. О каком доверии идёт речь, если ты впустую переживаешь обо мне?

Инён фыркает недовольно, чувствуя, как всю грудь заполняет одна сплошная обида напополам с раздражением, и, прошипев сквозь зубы:

— Ни одна забота не бывает «пустой», — обходит его стороной и, вцепившись в локоть родителя, тащит того в сторону выхода.

Они успевают преодолеть буквально несколько метров, когда Чонгук окликает её по имени, заставляя остановиться на секунду.

— Просто делай то, что у тебя выходит лучше всего! — громко заявляет она в ответ, наплевав на то, что они находятся в больнице. — Бравируй и относись по-скотски к каждому, кому ты хоть немного небезразличен!

Инён снова обнимает руку отца обеими ладонями и, пользуясь шоковым состоянием Чонгука, вновь разворачивается и направляется прочь. Она мечтает сейчас оказаться в особняке как можно скорее, закрыться в своей комнате, дать волю всем тем чувствам, что обуревают всю её душу, всему тому напряжению, что сковывает тело, и выплакаться так, как не позволяла себе слишком давно. Инён ни в коем случае не будет дожидаться Чонгука — наоборот, она собирается изо всех сил показать, сколь сильно обижена на него и на его слова, поступить чисто по-женски, по-настоящему, пожалуй, некрасиво, и наплевать на то, как это будет выглядеть.

Однако уже спустя пару часов понимает, что была неправа тоже, высказавшись в отношении Чонгука так, как он того не заслужил, и ревёт пуще прежнего, размазывая по щекам потёкшую тушь и глуша всхлипы в подушке, боясь, что её некрасивый вой услышит уж совсем ни в чём не виноватая тётушка Хеми. Та, в свою очередь, очень трепетно относится к её истерике, в очередной раз показав себя с наилучшей стороны, и каждые полчаса осторожно стучит в дверь и спрашивает, не хочет ли она составить ей компанию и выпить чаю. Инён отказывается снова и снова, стыдясь собственной нетактичности, но ничего не может поделать со слабостью и глупостью. Ей на самом деле очень хочется спросить, как же так вышло, что она — «красивая роза», каковой её назвал отец, — смирилась с присутствием в своей жизни такого «сорняка», как отец Чонгука. Как справилась с пониманием и принятием его положения в обществе, как перестала вздрагивать каждый раз и бояться того, что, кажется, абсолютно неизбежно. А потом всё же решается на это и, спустившись вечером вниз, перед этим приведя себя в более ли менее приличный вид, находит женщину в гостиной и задаёт мучившие её вопросы.

— Я не перестала это делать, милая, — тут же получает она ответ по-матерински тёплое поглаживание по голове. — Разница лишь в том, что теперь волнуюсь и переживаю я за сына, а он, — смеётся она мягко, — терпеть этого не может.

— И вам совсем не было страшно? Ну… — запинается Инён невольно, не зная, как лучше спросить интересующее, — от того, чем занимался дядя Сонши?

Женщина вздыхает, прикрывая глаза и становясь в этот момент очень похожей на Чонгука — или, точнее, он на неё, — и признаётся:

— Мне страшно до сих пор. И никто и никогда, Инён, — улыбается она одними уголками губ и повторяет: — Никто и никогда не осудит тебя за то, что ты этого боишься, или за то, что ты не можешь этого принять.

Они говорят ещё о многом — словно бы обо всём и ни о чём одновременно. Улыбаются друг другу слабо, пьют вкусный горячий чай, позволяя тому успокоить расшатанные нервы, но не произносят того, что и без того повисло в воздухе немым вопросом. Инён уверена в том, что тётушка Хеми отлично знает, какие на самом деле мысли и чувства обуревают её слабую душу, но не говорит ничего — не потому что понимает её, а потому что достаточно тактична и добра для того, чтобы этого не делать. Ей звонит Риан — делится тем, что Ёнджи осталась в больнице и ни под каким предлогом не соглашается покидать палату мужа, а затем спрашивает, дома ли Чонгук, и, получив отрицательный ответ, как-то особенно рвано выдыхает и признаётся, что Сокджин отсутствует тоже. Инён осознаёт прекрасно, что она слабая. Слабая, но не глупая. И именно по этой причине отлично понимает, где наверняка пропадают они все, и от этого снова по спине бегут мурашки — страшные и неприятные. Она сама себе обещает не ждать Чонгука, умоляет заснуть как можно скорее, чтобы лишний раз не переживать и не волноваться, однако вместо этого устраивается на самом краю его кровати, наплевав на собственную комнату, и лицом утыкается в подушку, так сильно пахнущую им самим. Инён кажется себе абсолютно ненормальной и помешанной, а ещё — невероятно влюблённой, и это снова начинает её пугать — ровно так, как было прежде.

Чонгук появляется к четырём утра — она успевает бросить короткий взгляд на часы ровно перед тем, как посмотреть на парня, что замирает в самых дверях, явно не ожидая её здесь увидеть. Инён не знает, с чего начать разговор, когда так отчётливо ощущает собственную вину, а поэтому просто поднимается на ноги и спрашивает тихо:

— Вернулся?

Чонгук сглатывает и как-то особенно суетливо прячет в карман пальто свою правую ладонь. Девушка хмурится, замечая это, и делает несколько несмелых шагов, подходя ближе.

— Ты в порядке?

Парень, наконец, выдыхает, демонстрируя на лице улыбку, и прикрывает за собой дверь. Он двигается навстречу, быстро сокращая разделяющее их расстояние, а затем обхватывает Инён за плечи левой рукой и прижимает её к себе, носом утыкаясь в самую макушку.

— Прости, — выдыхает он, — я бываю засранцем, ты же знаешь.

— Я тоже не подарок, — хмыкает в ответ девушка, некстати снова вспоминая о Ёнджи и Риан — тех, кто, по её мнению, намного больше бы подошёл Чонгуку, не будь они уже заняты. — Прости, я вела себя просто кошмарно.

Она слышит, как парень усмехается, прижимает её к себе плотнее, а потом выдыхает в самое ухо:

— Значит, придётся тебя наказать, верно?

Инён прыскает, поднимая на него взгляд, но отзеркаливает усмешку, хотя и борется с никуда не девшимся смущением, накрывающим её из раза в раз. Она некстати вспоминает о том, что Чонгук сделал в первую очередь, едва только увидел её в комнате, и смотрит на руку, которую он прячет в кармане пальто.

— Ты точно в порядке?

— В полной боевой готовности, — хмыкает он, — если ты понимаешь, о чём я.

— Что с твоей рукой? — Инён касается его правого локтя, и Чонгук тут же напрягается, подтверждая все догадки. — Прекрати ломать комедию. Если тебе нужна помощь, я её окажу. И даже не спрошу ничего лишнего.

— Я в порядке, — тихо, но как-то удивительно угрожающе говорит парень, отодвигая её в сторону и направляясь в сторону ванной комнаты. — Дай мне пять минут, буду как новенький.

Инён хмурится, смотря на захлопнувшуюся за спиной Чонгука дверь, и не может отделаться от ощущения, что что-то между ними не так. Совсем иначе, чем было ещё этим утром. И даже не похоже на ту недосказанность, что повисает между ними, когда они мирятся после глупой ссоры. Сейчас всё по-другому, и Инён не уверена, что до конца понимает, с чем это связано. Она не уверена даже, что вообще всё до конца понимает.

Чонгук, как и обещал, возвращается в комнату почти ровно через пять минут и смеётся — правда, с какой-то натяжкой — над тем, как Инён внимательно осматривает со всех сторон его правую руку, ища и не находя никаких повреждений. Девушка искренне недоумевает, в чём тогда была сложность и проблема, но выкидывает это из головы, едва только губы Чонгука находят её собственные, а его тело приятной тяжестью придавливает её к кровати. Но даже здесь всё кажется как-то иначе — Чонгук будто бы напряжён до предела, словно бы всеми мыслями находится где-то далеко отсюда, и Инён разрывает поцелуй, настороженно глядя на парня. Она только теперь, на расстоянии десятка сантиметров, замечает на его лице крошечные, почти незаметные ссадины, о природе которых затрудняется даже предположить.

— Подожди, — бросает Инён коротко, легко отталкивая парня от себя, и подрывается с кровати.

Она быстрыми шагами достигает ванны, слышит за спиной странное шипение и пару отборных ругательств, но, не воспринимая их всерьёз, распахивает нужную дверь, думая лишь о том, что каждая ссадина нуждается во внимании и обеззараживании.

— Чёрт, Инён!

Чонгук кричит почти оглушающе, хлопает ладонью по дверному проёму, но девушка, замерев посреди ванны, может лишь смотреть на небрежно откинутую на раковину белую рубашку, один из рукавов которой — правый — заляпан алой кровью по самый локоть.

— Инён… — уже куда более спокойно раздаётся за спиной, и она несмело оборачивается, впервые ощущая в присутствии Чонгука страх, что заставляет деревенеть всё тело. Но страх не за него — за себя. — Инён, это…

— Это не твоя, — выдыхает она и сглатывает, — я поняла.

Парень делает шаг вперёд, и она отступает тут же. Девушка делает это раньше, чем успевает подумать, а затем замечает в глазах напротив самый настоящий испуг.

— Нет-нет-нет, — судорожно бормочет Чонгук, поднимая руки и распахивая глаза, — не надо, Инён, не бойся меня, ладно?

Она поджимает губы, едва только понимает, что они начинают дрожать, и бросает ещё один короткий взгляд на рубашку. Инён только теперь, увидев всё воочию, столкнувшись непосредственно, понимает, что действительно слаба, что действительно ни за что и никогда не сможет подобного принять, не сможет с подобным смириться. Она понимает ещё, что значит то самое пресловутое «руки в крови по локоть», и понимает, что не знает, что делать с собственной трусостью.

— Я ничего не спрошу, — судорожно выдыхает она, боясь перевести на Чонгука взгляд, — потому что не хочу ничего знать.

— Инён, пожалуйста…

Она не понимает или не хочет понимать, чего он у неё просит, но, едва только краем глаза замечает, что он делает шаг в её сторону, тут же совершает аналогичный в противоположную от него сторону. Инён знает, что не справится, что никогда и ни за что не смирится, не сможет забыть, не сможет делать вид, что ничего не видит и ничего не замечает. А ещё знает, что при всём при этом никогда не сможет дать Чон Чонгуку всего того, чего он наверняка заслуживает — даже несмотря на все свои отрицательные стороны. Она именно поэтому сжимает в кулаки руки, именно поэтому поднимает голову, почти смело встречается со взглядом напротив и почти смело говорит:

— Прости, — голос дрожит, но Инён за это впервые не стыдно. — Прости, Чонгук, я никогда не смогу влюбиться в тебя.

Она врёт безбожно. Позволяет сорваться с губ самой большой лжи в её жизни. А ещё уверена, что для них обоих это — наилучший вариант.

Комментарий к Chapter 13

Хэй-хэй, котятки, с наступающим вас Новым Годом :3

Я сдерживаю своё обещание и выкладываю главу до наступления праздника, как и обещала. Всё заценили? ?Не то чтобы я напрашивалась на комплименты… окей, я напрашивалась.

В любом случаю, спешу поздравить вас всех с наступающим и пожелать - как бы типично это не было - всего самого наилучшего.

Люблю безмерно, цомкаю в лобик и благодарю за то, что остаётесь со мной.

P. S. А ещё надеюсь на то, что никто не захочет сжечь Инён на костре. Прошу её понять и простить :D

========== Chapter 14 ==========

Чонгук смотрит на неё так, будто бы только что получил пощёчину — и далеко не одну. А Инён чувствует себя точно так же. Ей уже в следующее мгновение очень хочется взять назад свои слова — просто чтобы не видеть такого выражения на лице парня. Он не выглядит разочаровавшимся или обиженным. Чонгук скорее похож на ошарашенного и преданного. И, что хуже в десятки сотен раз, преданным именно ею. Инён сжимает зубы и превращает ладони в кулаки — лишь бы остаться на месте. Ей всё ещё страшно, она всё ещё думает, что не сможет и не справится, но от того желание прямо сейчас кинуться вперёд, уткнуться носом в грудь парня и сжать его в извиняющихся объятиях никуда не девается. Инён думает, что это личностная слабость, подкинутая глупым сердцем, и потому, убедившая себя много лет назад верить лишь разуму и не давать обманывать себя чувствам, остаётся стоять на месте и плавиться внутренне под взглядом Чонгука. А у того на дне глаз — одна сплошная тьма, неясно смешанная с огромной концентрацией боли. Инён, откровенно говоря, понимает его полностью, в груди ощущая несуществующую зияющую дыру, проделанную собственноручно и собственнословно.

— Погоди, — выдыхает Чонгук неожиданно, покачав головой, — ты ведь только утром говорила, что забота для тебя — проявление любви. А ты заботишься обо мне, значит…

Он запинается на полуслове, замолкает, то ли не зная, как высказать свою мысль верно, то ли не уверенный в том, что это будет уместно. Инён прекрасно его понимает — сама отлично помнит слова, так неосторожно сорвавшиеся с языка в порыве спора, и знает, что фактически призналась тогда ему в своих чувствах. А теперь от них же отказывается — вот так вот будто бы просто и нещадно. Она не знает, что должна сказать или сделать, представления никакого не имеет о том, как сгладить вновь возникший угол, который так и подталкивает её бросить эту неумелую ложь и, не думая ни о последствиях, ни о боли, концентрация которой обязательно будет больше после того, когда всё зайдёт в тупик, выпаливает в порыве защититься:

— А ты сказал, что для тебя это — доверие.

— И я, чёрт возьми, тебе доверяю!

Чонгук столь неожиданно переходит на крик и делает шаг вперёд, что Инён вздрагивает и, поскальзываясь на вмиг ослабевших ногах, едва остаётся в вертикальном положении. Это признание так сильно и больно бьёт куда-то под дых, что даже дышать вмиг становится тяжело, а глаза слишком подозрительно увлажняются. Девушка опускает голову и, закусив нижнюю губу, смыкает веки до красных кругов перед глазами. Ей так хочется оказаться как можно дальше отсюда, так хочется отмотать время на пару секунд, чтобы не слышать того, что было услышано… А ещё лучше — на полтора месяца назад, когда в её жизни была любимая работа, серые будни, встречи с друзьями, становящиеся всё более редкими из-за этой же работы, скука и душащая повседневность. Зато не было Чон Чонгука, вмиг окрасившего её дни во все другие цвета, занявшего собой их все, ставшего дороже и нужнее воздуха, но вместе с тем усложнившего всё в тысячу раз и залившего всё вокруг ярким красным, который перекрыл все прочие оттенки радуги. Инён обнимает себя за плечи, поднимает несмело глаза и произносит действительно дрожащими губами:

— Я не смогу с тобой, Чонгук, — ей правда больно и правда грустно, а ещё — страшно. — А ты не сможешь со мной. Рано или поздно мы всё равно придём к этому, и будет лучше сделать это «рано».

— Бред, — голос у него тихий и неожиданно строгий, а слова парень выплёвывает, словно яд. — Я сам в состоянии решить, смогу я с тобой или не смогу. А я смогу, Инён. И ты сможешь тоже — просто не понятно отчего придумываешь проблемы, решить которые можно по щелчку пальцев.

— Ты этим и занимаешься? Решаешь проблемы по «щелчку пальцев»? — девушка кивает неприязненно на рубашку, всё ещё лежащую в раковине, и продолжает, усмехаясь как-то особенно разочарованно: — Или, может быть, щелчком по чужим пальцам? Мне страшно даже представить, что надо делать, чтобы так… запачкаться.

Чонгук вздыхает, прикрывая глаза, и проводит по лицу ладонями, убирая со лба мешающуюся чёлку. Инён видит, какое неудовольствие доставляет ему этот разговор, и прекрасно понимает, почему и отчего. Он проходит мимо неё, заставляя едва отшатнуться от того, насколько резко это происходит, и, схватив с нескрываемым раздражением рубашку, закидывает её в корзину для грязного белья, не забыв после этого громко захлопнуть крышку.

— Я бы никогда в жизни не причинил тебе боли, — делится Чонгук, смотря на неё исподлобья. — Чёрт возьми, я и не причиню, без всякого «бы». И никому из тех, кто тебе дорог, — тоже. Что я такого сделал, что заставил тебя усомниться во мне?

«Не знаю». «Ничего». «Дело не в тебе». «Прости». «Мне страшно». Так много вариантов, и ни один из них не верный. Поэтому Инён лишь молчит, продолжая стискивать в пальцах собственные плечи. До боли и до красных следов на них.

— Ты ведь так хотела знать всё, — хмыкает Чонгук с нескрываемым сарказмом, — говорила раскрыть тебе секреты. И что теперь? Узнала один — и сразу в кусты? У меня чувство, будто ты сама не знаешь, чего хочешь. Сегодня — одно, завтра — другое, послезавтра — третье. Я, конечно, наслышан о том, что женщины — существа непостоянные, но не думал, что всё настолько серьёзно.

Каждое слово — будто удар хлыста по голой коже. Каждое слово — будто попадание в самую цель с припиской «убит». Каждое слово — не будто, а правда, пропитанная болью и искренностью, вызывающая зуд под кожей и ненависть к самой себе. Инён слушает слова — не такие на деле жестокие, какие заслужила, — и думает о том, что Чонгук прав. Она ведь действительно «в кусты» от одной единственной правды, к которой оказалась словно бы не готова, хотя должна была. И от этого на душе становится ещё гаже, чем прежде. Чонгук действительно заслуживает кого-то намного, намного лучше неё. Кого-то сильного, смелого, такого же уверенного, как он сам, способного понять каждую его шутку и ответить ухмылкой, полной сарказма, на каждую его шпильку. И этот «кто-то» — совершенно точно не она, а полная её противоположность.

— Тогда уходи.

Инён вздрагивает и поворачивается неосознанно в сторону парня. Он столь безразлично пожимает плечами, спрятав руки в карманах домашних брюк, что у неё по позвоночнику проходится самый настоящий холодок. Она смотрит на Чонгука, а в ушах — один только шум. Оттого инепонятно, действительно ли парень сказал нечто такое, или же ей показалось, послышалось, почудилось и услышалось воспалённым разумом.

— А что ты предлагаешь? — кидает Чонгук, кажется, замечая её ошарашенный взгляд. — Я не собираюсь удерживать тебя силой. Если хочешь — уходи. Если правда не любишь, если правда не полюбишь — уходи. Если не пожалеешь — уходи.

Так много «уходи», но ещё куда больше «не», что шипами впиваются в тело, мешая связано думать и адекватно размышлять. Больно становится не только в груди — и не ясно, отчего это происходит, если она именно этого и желала. Чонгук совершенно точно прав — при всех и без того бесконечных минусах она ещё и понятия никакого не имеет о том, чего же хочет на самом деле.

— Я позвоню Усину, предупрежу его, — продолжает тем временем Чонгук, отталкиваясь от стены и направляясь в сторону выхода из ванной, — и твоего отца предупрежу тоже. Думаю, он будет счастлив забрать тебя отсюда.

«Забрать» и «отсюда» оглушают сильнее и больше, чем захлопнувшаяся за спиной Чонгука дверь комнаты. Инён не сомневается, что он направился в собственный кабинет, где большая часть ящиков забита выпивкой — таким её количеством, что совсем не вяжется с образом двадцатиоднолетнего парня. И девушка в тот же миг съезжает по стоящей за её спиной ванной и, поджав под себя колени, закрывает лицо ладонями. Ей стыдно, страшно и больно. Она жалеет Чонгука, потому что, кажется, только что разбила ему сердце. А ещё жалеет себя — потому что поступила аналогично со своим.

Но к обеду, когда все вещи оказываются собраны, глаза почти полностью высыхают, выделяясь на лице лишь краснотой и огромными мешками под ними, за ней действительно приезжает Ким Усин. Он, подхватывая её чемодан, смотрит осуждающе — или, быть может, у Инён просто разыгрывается воображение, — но грузит его в машину привычно молча, лишь поглядывая на неё как-то особенно косо. Девушка в тот момент задумывается, почему же не сделала этого раньше. Почему не вернулась в клинику, не окунулась с головой в работу, когда приехал отец — тот ведь наверняка отлично справился бы с её «охраной» и обеспечением безопасности. Но потом тут же находит в своей голове ответ — тот самый, что не показывается из кабинета с ночи, явно не желая видеть её предательского лица. Инён его не винит, она винит исключительно себя — за то, что вообще когда-то умудрилась повестись на ни к чему ранее не обязывающие заигрывания, что привели на деле к слишком неожиданным и непредвиденным последствиям. Девушка, сжимая на плече тонкий ремешок сумки и оглядываясь на особняк — наверняка действительно в последний раз, — надеется только на то, что Чонгук отойдёт быстрее неё, что забудет всё скорее. А ей вовсе не страшно столкнуться с болевыми последствиями — заслужила, в конце концов.

Она уже поднимает ногу, чтобы сесть в салон автомобиля, как её окликают по имени, и Инён останавливается, бросает короткий извиняющийся взгляд на Ким Усина, что придерживает для неё дверь, и оборачивается.

— Действительно собиралась уехать, не попрощавшись?

Ей страшно неловко под взглядом тётушки Хеми, которой она, вроде как, всё это время нравилась. Инён, закусывая нижнюю губу, на самом деле думает, что предала не только Чонгука — обманула доверие или его подобие гораздо больших. Поэтому действительно собиралась уйти из жизни всех этих людей быстро и так же незаметно, как и появилась.

— Милая, — неожиданно нежно зовёт её женщина, подходя ближе, и, мягкими ладонями касаясь её лица, заставляет поднять взгляд, — никакой конец света не наступил. Ну ладно Чонгук — хотя бы ты не делай из всего произошедшего трагедию.

Тётушка Хеми улыбается совсем так, как раньше: мягко, тепло и нежно, сверкая тонкими морщинками-щёлочками в уголках глаз. В душе у Инён почему-то сразу от одного её вида начинает теплеть. Она не понимает, что женщина имеет ввиду, искренне недоумевает, почему их фактическое расставание считает чем-то несерьёзным, но неожиданно для самой себя чуть успокаивается и выдыхает, кажется, много спокойнее, чем прежде.

— Я звала его проводить тебя, но ты ведь знаешь этого упрямца — засел в своём кабинете и видеть никого не хочет.

— Было бы странно, если бы Чонгук был здесь, — улыбается Инён несмело. — Всё же мы не то чтобы расходимся друзьями.

— Расходитесь? Девочка, что за глупости? — хмыкает тётушка Хеми, пальцами забирая за её уши выпавшие из хвоста пряди волос. — Вам обоим лишь нужно время.

— Чонгук сказал мне уйти, — не соглашается она. — И сделал верно.

— Чонгук предоставил вам то самое время, — женщина вздыхает и, опустив руки, делает шаг назад. — И я очень надеюсь, что вы оба примете решение, которое сделает вас счастливыми вне зависимости от того, каковым оно будет. Мой сын сейчас злится на тебя, совершенно не понимая, но это пройдёт.

— А вы злитесь на меня?

— Обязательно бы и злилась, и осуждала, не окажись много лет назад на твоём месте, — тётушка Хеми вдруг смеётся, пока глаза её совершенно однозначно увлажняются, а Инён правда не понимает, как можно быть настолько потрясающей. — Скажу тебе прямо: будь Сонши жив, он бы сейчас оттаскал Чонгука за ухо, приговаривая, что тому ещё с тобой повезло.

Она правда не хочет улыбаться, действительно не считает это допустимым, но губы отчего-то сами собой растягиваются, обнажая зубы, и Инён не остаётся ничего другого, кроме как получить улыбку в ответ. Женщина на прощание крепко сжимает её в объятиях, коротко целует в щёку, шепчет на ухо что-то наверняка важное и нужное, однако она совсем слов не разбирает, а потом — уже сидя в машине — всё же не сдерживается и снова заходится в рыданиях, жутко стесняясь присутствия Ким Усина и ненавидя саму себя за слабость.

Её жутко рады видеть и отец, и коллеги. Нара неожиданно огорошивает заявлением о том, что они с Чжинпалем решили пожениться, а сам парень смешно в это время поправляет вечно съезжающие с носа очки и несмело кивает головой. Инён за ребят искренне рада, действительно счастлива узнать, что они решились на такой ответственный шаг, но почему-то улыбаться себя заставляет. Отец не спрашивает ровным счётом ничего, не лезет с вопросами и не интересуется произошедшим, лишь поджимает недовольно губы, когда она просит дополнительные смены, и качает головой, когда по утрам на её лице замечает следы сильной усталости. Инён действительно ударяется в работу так, как никогда раньше, рассыпается в натянутых улыбках, поддерживает напряжённых клиентов, переживающих о своих питомцах, проводит операцию за операцией, всеми мыслями находясь в выверенных алгоритмами действиях, и только по ночам утыкается в подушку, не находя сил на сон, и вспоминает то, от чего сбежала сама. Инён думает, что Чонгук чертовски прав — она действительно не знает, кажется, чего хочет на самом деле. Или знает, но ей смелости и храбрости не хватает на то, чтобы жить вместе с этими желаниями в разумном симбиозе. Девушка поэтому ночи начинает любить и ненавидеть одновременно. Любить — потому что они с головой накрывают её покрывалом, сотканным из лучших воспоминаний о прошедших месяцах. Ненавидеть — потому что эти же воспоминания ничего, кроме боли и отвращения к самой себе не приносят. Она даже начинает видеть в себе эгоистку — ту самую, о существовании которой ранее действительно не подозревала, всегда стараясь и пытаясь интересы по крайней мере ближних людей ставить выше своих. А теперь вот понимает, что, кажется, сбежала, испугавшись за одну только себя, прикрываясь заботой о Чонгуке и не хотя даже слушать о том, что он сам думает обо всём этом. Прикрылась для чего-то тем, что сама будто бы знает, что ему нужно и что ему подходит. Поступила подобно тем, кого сама на дух не переносит, в пух и прах испортив всё то, что было и могло бы быть.

Инён действительно заставляет себя улыбаться, пока рядом счастливо щебечет Нара, листая каталоги свадебных платьев. Она действительно заставляет себя работать, чтобы не утопиться в никчёмной и страшно позорной жалости к самой себе. А ещё действительно заставляет не вспоминать, мотает головой, выгоняя оттуда все мысли, что считает теперь недопустимыми, и хочет забыть обо всём чуть меньше, чем — одновременно — не забывать никогда. Инён слушает о банкетном зале, выбранном для торжества друзей, слушает непрекращающиеся жалобы на состояние здоровья животных — осенью действительно начинаются обострения, слушает всё то, что говорит ей отец, когда вечерами они вместе смотрят телевизор, заказав еду на дом, и даже слушает, что пытается донести до неё Ким Ёнджи, столь неожиданно позвонившая. Да вот только Инён слушает, но не слышит. И именно Ёнджи, кажется, становится той, кто понимает это лучше остальных. И именно по этой причине на следующее утро оказывается на пороге клиники вместе с померанским шпицем подмышкой.

— Необычный окрас, — это действительно оказывается единственным, на что Инён хватает.

— Я тебя чертовски осуждаю, — припечатывает в ответ Ёнджи так же неловко.

Девушка отмахивается от Чжинпаля, что привычно стоит за стойкой и напоминает о том, что у неё назначен приём через несколько минут, и приглашает Ёнджи в смотровой кабинет, понимая, что поговорить им, кажется, действительно нужно, но делать это в маленьком вестибюле — верх неразумности.

— Он в порядке, — хмыкает девушка, усаживая шпица на специально приспособленный столик — тот кажется абсолютно спокойным и довольным, оглядываясь по сторонам, — за исключением того, что тяпнул Тэхёна за палец, когда он попытался меня обнять.

Инён прыскает невольно, представляя себе эту картину, и ощущает даже, как потихоньку возникшая неловкость сходит на «нет». Она прекрасно осознаёт, что Ёнджи в целях планового осмотра животного обязательно выбрала бы куда более представительную и дорогую клинику, даже несмотря на их знакомство, и всё же девушка сейчас здесь — а значит жаждет почему-то разговора, а не чего-то иного. Вот только Инён совсем не знает, что тут можно обсуждать, если ещё минутой ранее та призналась, что действительно сильно осуждает её.

— В итоге вчера они поссорились, — продолжает Ёнджи, вздыхая так тяжело, что становится понятно — подобный дурдом уже действительно стоит ей посреди горла, — а сегодня этот красавец, — кивает она на довольного собой шпица, — оставил подарок сразу в трёх парах обуви. Тэхён, как ты понимаешь, в бешенстве.

— Ты поэтому здесь? — удивляется Инён, поражённая собственной догадкой, а потом выдыхает не без улыбки, получая в ответ:

— Нет, потому что в бешенстве я, ведь Тэхён предложил мне сменить спальное место, как только я заступилась за этого засранца, — Ёнджи едва только протягивает руку, а шпиц моментально ныряет под её ладонь, подставляясь под ласку. — А ещё потому что по телефону с тобой совершенно невозможно говорить.

— Если откровенно, я вообще не думала, что мы когда-нибудь ещё будем говорить, — признаётся Инён, поджимая губы.

— Да мне, если тоже откровенно, плевать, — пожимает в ответ плечами Ёнджи, — на то, что там между вами с Чонгуком произошло. Мы, может, и познакомились за счёт него, но общались точно не потому что так надо было. Людей, которые мне нравятся, я не отталкиваю от себя — даже если они сами оттолкнули тех, кто тоже нравится мне. Я осуждаю тебя, не понимаю, а ещё злюсь, потому что Тэхён тоже оказался втянут на правах друга в эту колею и из-за дебильной мужской солидарности пьёт, не просыхая. Но это не значит, что ты перестала мне нравиться. Мужское — это мужское. Женское — это женское.

Инён кусает губы, в очередной раз убеждаясь, что Ким Ёнджи с ног и до головы абсолютно идеальная. Она удивительно красивая, сильная в своей прямолинейности и очаровательная в ней же. Совсем не такая, как сама Инён, и куда более подходящая такому парню, как Чонгук. Девушка в очередной раз ловит себя на этой глупой мысли и качает коротко головой, избавляясь от неё, — она действительно никакого права не имеет решать, кто подходит или не подходит Чонгуку, парень отлично справится с этим и сам.

— Как он?

Вопрос срывается с губ так неожиданно, что Инён на мгновение даже перестаёт дышать, а Ёнджи только усмехается в ответ, явно моментально понимая, о ком идёт речь.

— Как и ты, — пожимает она плечами. — Делает вид, что в порядке.

Инён страшно неловко от того, что её насквозь видят вот так вот просто, что рассматривают, кажется, каждое притворство и каждый подтекст в случайно оборонённом слове.

— Я вот только одного понять не могу, — продолжает Ёнджи, подаваясь вперёд и локтями опираясь на высокий стол для осмотра, — если вы так любите друг друга, то почему вдруг разошлись? Я уже слышала версию Чонгука, но что-то она совсем не вяжется с тем, что знаю я.

— Это сложно, — улыбка сама собой селится на губах Инён, и она вздыхает. — Любовь вообще сложная.

— Глупости всё это, — не соглашается девушка. — Любовь простая: ты или любишь или не любишь. Нельзя любить только часть человека, как нельзя какую-то часть и не любить. Мы всегда, когда любим, любим всё: все плюсы и все минусы. У Чонгука их просто чуть больше, чем у других, но нельзя ведь забывать, что никто из нас не лучший.

— Чонгук совсем не ангел, — хмыкает Инён, признавая однако: — Но я правда, кажется, люблю его, просто… То, чем он занимается… Разве можно это игнорировать?

— Я скажу тебе больше — такое игнорировать нельзя. Но, как я уже говорила, если ты любишь, то любишь всё. И святая обязанность женщины, выбравшей такого мужчину, не осуждать его, а понимать и принимать. Осуждений им хватит своих собственных. Поэтому, — Ёнджи улыбается, снова подхватывая на руки пса, — если правда любишь, хватит мучить и его, и себя, и нас с Риан, вынужденных терпеть последствия мужской солидарности.

Она подмигивает, усмехается добродушно и направляется к выходу из кабинета, пока сама Инён ощущает себя ни живой, ни мёртвой. А затем вдруг останавливается на самом пороге и, обернувшись, добавляет:

— Я зачем приходила-то, — у Ёнджи, кажется, краснеют щёки, и Инён хочется ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли это. — В общем, кажется, кто-то всё же посоветовал Тэхёну прокалывать презервативы. Я беременна.

========== Chapter 15. Jungkook ==========

Чонгука страшно забавляют люди, предполагающие в нём незнание чувства любви. Ведь на самом деле он знает о ней всё и даже больше. Чонгук бесконечно любил и уважал своего отца — на самом деле бесконечно любит и бесконечно уважает до сих пор. Чонгук ужасно любит и не может перестать заботиться о своей матери — даже несмотря на её чрезмерную и иногда раздражающую опеку. У Чонгука нет и никогда не было единокровных братьев, но это не мешает ему испытывать чувство неподдельной братской любви к своим друзьям. А ещё у Чонгука есть Со Инён. Та самая мелкая девчонка, живущая в его доме, льющая слёзы по поводу и без, уступающая ему в росте, несмотря на то, что на два года старше, а ещё имеющая не иначе как особенную зависимость от солёного ветра, учуять запах которого он так ни разу и не смог. Он, разумеется, в свои восемь лет понятия никакого не имел о том, что влюблён — сильно, крепко и, кажется, фатально. Представить не мог, что достаёт её и обижает лишь потому что не знал, как ещё привлечь внимание глупой девчонки, к которой, словно пиявки, липли почему-то все вокруг. Чонгук и жениться-то на ней хотел просто потому что считал Инён самой красивой — она и правда была таковой, сильно выделяясь на фоне его несимпатичных одноклассниц. А ещё потому что делиться ею не хотелось ни с кем — девчушка с собранными в косы его матерью волосами казалась интереснее любой другой игрушки. Однако затем Инён исчезла из его жизни, оставив после себя лишь какое-то туманное воспоминание о тёплой улыбке и таких же тёплых ладонях.

Чонгук вспомнил о ней лишь спустя семь лет — ровно в тот момент, когда увидел фото симпатичной старшеклассницы на столе в кабинете дяди Минсока. И одновременно с тем в груди появилось странное чувство, перемежающееся с целой кучей картинок-воспоминаний, проигрывающихся в мыслях. В нём не проснулась неожиданно любовь, не расцвела прекрасным цветком — она лишь распустила бутон снова, подобно многолетнему растению. Он — тот самый пятнадцатилетний, глупый совсем мальчишка — крутился вокруг дяди подобно волчку, неустанно расспрашивая об Инён и интересуясь самым главным — моментом времени, когда они смогут, наконец, увидеться. Однако уже буквально пару месяцев спустя мужчина осадил его на Землю одним коротким: «Инён уехала учиться в Америку». И тот самый бутон, едва-едва только открывшийся, закрылся и спрятался под огромной толщей снега вновь.

Потом, кажется, была Им Юнна, за ней — Им Ханна — её старшая сестра, следом — милашка О Хеджин и холодная красавица Чхве Сынён. Чонгук не отрицает, что были и другие, и не отрицает, что мог забыть имена парочки из них, хотя всегда относился к женщинам достаточно уважительно для того, чтобы не быть подонком. По крайней мере, не в их отношении. Девушки были рядом всегда — то появлялись, то снова исчезли, — но глупому сердцу, столь сильно желающему нормальных отношений и красивой любви — ровно такой, как у хёнов, — всегда чего-то почему-то было мало. Чонгук понял «чего» и «почему», лишь когда привычно ввалился в ветеринарную клинику дяди Минсока, неимоверно сильно нуждаясь в оказании медицинской помощи, но вместо него обнаружил лишь его дочь — Со Инён — ту самую плаксу и страшно симпатичную старшеклассницу, превратившуюся в невероятно привлекательную молодую девушку.

Он тогда, быть может, поступил не особо разумно, решив попытать счастья вот так сразу, руководствуясь одной только привычкой и действуя напролом, однако и это свои плоды принесло — Инён была сражена, кажется, наповал, и его это более чем устроило. Потом, правда, всё вмиг пошло наперекосяк — чёртов Чхве Сыльмин мозолил глаза страшно, так и напрашиваясь на пулю, и Чонгуку пришлось действительно бороться с желанием размазать его мозги по ближайшей стене. У того была Инён — нечто для него действительно ценное — и рисковать ею — именно ею — он себе позволить не мог. Чонгук тогда сказал ей, кажется, будто бы вытащил её, уплатив действительно немалую цену, лишь потому что она — дочь дорого для него дядюшки Со Минсока. Но не соврал. Потому что и сам понял истинную причину позже — лёжа в кровати, мучаясь от желания узнать, каково это — быть с ней, и взглядом сверля ни в чём не виновный потолок.

Со Инён и правда становится для него страшно важна и жизненно необходима. Он думает о ней каждую свободную минуту, заставляет себя концентрироваться на работе и понимает, наконец, почему хёны выглядели такими дебилами, когда их, как говорил Тэхён, «долбануло». Это и правда «долбит», не оставляя в жизни ничего, кроме одного перманентного желания быть рядом с объектом неожиданно вспыхнувшей страсти.

— Ты ж в грудь себя бил и клялся, что тебя никогда уже больше не долбанёт, — усмехается Ким Тэхён, выпуская из носа струи сизого дыма.

— А я, ко всему прочему, опасался, что у тебя фетиш, — фыркает, соглашаясь, Мин Юнги.

— Это какой? — заинтересованно хлопает глазами Хосок.

— Думал, у него ни на кого, кроме проституток, не встаёт.

Чонгук хмыкает, откидываясь на спинку дивана, и чувствует в себе одну сплошную неспособность злиться на старших или обижаться — у него в руке с пару секунд назад завибрировал телефон, а теперь на экране сверкало короткое «Ты в порядке?» от «Плаксы».

— Не поверишь, хён, — усмехается он, переводя взгляд на Тэхёна и ощущая, как болит под одеждой всё тело, — но заново и не долбануло.

В кабинете повисает тишина, а потом Юнги как-то дёрганно подскакивает и, швыркнув носом, подводит итог:

— Ну вас в жопу с этими вашими соплями и «любовями», аж мурашки по коже, — а затем скрывается за дверью, на прощание не забыв громко ею хлопнуть.

Так и выходит, что все они потихоньку расходятся, кто трепя сочувствующе Чонгука по плечу, кто — насмехаясь и сверкая искрами дебильной улыбки в узких глазах, кто — повторяясь и открещиваясь от всех этих «любовей». И парень оборачивается, один на один оставшись с тем, кто, кажется, в чувствах понимал ещё меньше, чем младшеклассники.

— Хён, я перебьюсь у тебя пару дней? — спрашивает он, пальцем указывая на разукрашенное кровоподтёками лицо. — Не хочу пугать Инён.

Ким Намджун пожимает плечами и, придерживая на весу пострадавшую руку, кивает, замечая:

— Рано или поздно всё равно придётся напугать. И всегда всё лучше делать «рано».

— Поверь, она — исключение, в её случае лучше «поздно».

— Как знаешь.

И теперь, сжимая в пальцах чёртову рубашку с окровавленным рукавом, Чонгук понимает, что лучше бы и правда было сделать всё это «рано». Напугать, разочароваться и не успеть углубиться в оказавшиеся никому не нужные чувства так, что больно было действительно внутри — так, как никогда прежде. Он готов сам себе раскрошить череп, вцепиться в волосы на затылке и самого себя приложить о ближайшую стену, ломая нос, выбивая зубы и заставляя почувствовать металлический привкус крови во рту. Чонгук ненавидит себя за лень и за извечную легкомысленность, что заставила его поверить в то, что он приберётся в ванной, едва только Инён уснёт, разомлевшая под его ласками. А ещё он ненавидит её — за то, что заставила поверить в чувства, в возможность полной взаимности и в уверенность в том, что ещё немного — и она будет его, полностью и без остатка. Инён дала ему надежду, а потом тут же отобрала её, оставив ни с чем.

Чонгук на самом деле отпускать её не хочет совсем. Хочет сжать её руку — до боли и до слетевшего с губ всхлипа — и привязать к собственной кровати. Закрыть, запереть за сотнями замков, не оставив никакого другого выбора, кроме одного, — быть его. Быть его, быть с ним, быть под ним, быть над ним — неважно. Главное — просто быть рядом. Однако ничего из этого он не делает, ощущая вдруг в себе неспособность поступить подобным образом. Чонгук знает, что обязательно сделал бы именно так ещё несколько недель назад, едва только встретив Инён, но теперь не может. То ли любя её слишком сильно, то ли уважая её выбор и доверяя ему… то ли заботясь о ней. Он никогда переживания за проявление любви не считал, однако теперь думает, что Инён, быть может, и права. Как права и его мать.

Чонгук отпускает её с мыслью, что поступает правильно. Отпускает её, мечтая раствориться в полной ненависти к чувствам и в полном разочаровании в них же. Но вместо этого в своих собственных глазах начинает выглядеть ещё более никчёмным идиотом, чем прежде. Он перечитывает снова и снова их короткие сообщения — всегда с подтекстом и большой заботой, и вспоминает о днях, каких было совсем немного, но впечатления о которых в душе отзываются как-то особенно ярко. Чонгук ещё усмехается, когда захлопывает дверцу холодильника, а потом смотрит на разделочный стол, где впервые Инён овладел. Он не солгал ей и тогда, сказав, что действительно мечтал, чтобы всё у них было красиво. По-особенному.

Парень на несколько дней погружается в неожиданную даже для самого себя депрессию. Неожиданную и стыдную. Чонгук не хочет работать, не хочет заниматься делами, не хочет злиться, брать Чхве Сыльмина за грудки и бить так сильно, чтобы челюсть не успевала вставать на место перед следующим ударом. Он хочет только курить, пить и жалеть самого себя, наплевав на то, как никчёмно выглядит.

— Это не депрессия, — с видом знатока объявляет Намджун, — а фрустрация.

— Вне зависимости от того, как ты назовёшь своего дружка — член или пенис — за пару тысяч какая-нибудь девчонка обработает его одинаково хорошо, — не соглашается Юнги, — так что не нуди.

— Депрессия и фрустрация разные вещи, — хмурится Ким, но в ответ получает одно только нетрезвое:

— За-ва-лись.

А ещё Чонгук хочет, чтобы каждый из них, хлопнув его по плечу, сказал, мол, Инён совсем того не стоит. И, желательно, высказался как можно более нецензурно. Но как назло все молчат, будто воды в рот набрали, и, кажется, ни о какой легендарной мужской солидарности и не слышали ни разу. И Чонгук начинает на них злиться тоже.

Он отлично знает, что должен разобраться со всем. Прекрасно осознаёт, что обязан показать Чхве Сыльмину, что тот границы перешёл. И уже спустя неделю одних сплошных самокопаний, перечитывания сообщений, наматывания на кулак собственных соплей напополам с ненавистью к собственному поведению и перманентного желания сорваться и приехать в Сеул, чтобы хоть мельком увидеть Со Инён и убедиться, что ей плохо тоже, Чонгук ударяется в работу так, как никогда прежде. Он с огромным интересом и не утихающей на лице усмешкой внимательно следит за тем, как вследствие его действий начинается на севере борьба за власть, и решает, что, как бы сильно он не любил это «наследие», оно однозначно куда выигрышнее. Они не вмешиваются в эту междоусобицу, предпочитая наблюдать издалека, а уже затем решать проблемы с тем, кто займёт освободившееся место лидера. Да вот только им оказывается вполне нормальный и адекватный парень, который ссориться с Чонгуком не хочет совсем. Поэтому они почти с зеркальными ухмылками пожимают друг другу руки, пока мысленно Чон бесится от того, что жажда действий и крови так «жаждой» и осталась, выхода не найдя.

Он цепляется за Чхве Сыльмина почти сразу, едва только тот лишается всякой поддержки — такой глупой, неразумной, вконец испортившей все отношения и исключившей даже самый мизерный шанс на мирное разрешение дела. Чонгук злится ужасно, хватая мужчину за грудки и вымещая на нём всю свою боль и раздражение. Он смотрит затем на манжет белой рубашки, в очередной раз окрашивающийся в красный, и решает перейти на исключительно чёрную одежду. Сыльмин смеётся хрипло и улыбается препротивно, смотря на него снизу вверх, демонстрирует разбитые в кровь губы и алым покрытые зубы.

— А всё-таки заставил я тебя попотеть, а? — ухмыляется он, пока Чонгук дышит тяжело, выплеснув большую часть гнева. — Вечно пугал меня и угрожал. Так хотел походить на своего отца? Да вот только ты, парень, и в подмётки ему не годишься. Каким щенком был, таким и остался.

Чхве Сыльмин провоцирует умело, на нервах играет профессионально, и именно поэтому в очередной раз давится кровью, когда ударом Чонгук заставляет его распластаться по полу.

— Злишься, да? — хмыкает он, не находя сил подняться. — Ещё бы — вот так сразу лишиться двух драгоценных камней одновременно. Решил вернуть хоть один, чтобы так обидно не было?

— Именно, — усмехается в ответ Чонгук, из кобуры на боку извлекая пистолет, и по-настоящему наслаждается промелькнувшим на лице мужчине страхом. — Я даже не удивлён тому, что ты вечно всё знаешь, вечно обо всём проинформирован. Да вот только это бесит. Ты мешаешь, хённим.

Вся бравада и дерзость Чхве Сыльмина мигом ощущается пустышкой, едва только дуло пистолета оказывается направлено на его лоб. Чонгук знает, что вовсе не обязан прямо сейчас этим заниматься, и знает, что не обязан делать это сам. Однако ещё отлично помнит всегда мудрые слова дяди Минсока: «Ты никогда не станешь авторитетом для своих людей, если не станешь им для самого себя». Чонгук в какой-то степени уважает Сыльмина — старый хитрый лис каким-то неведомым образом, никогда не имея за свой спиной ничего и никого, умудрялся оказываться впереди и заставлять его глотать пыль. Но вместе с тем господин Чхве — угроза. Та самая, которая обязана быть устранена и нейтрализована. У Чонгука перед глазами вдруг предстаёт лицо перепуганной Инён, и он сильнее сжимает в руке оружие, злясь на самого себя. Она своим страхом делает его слабее, заставляет размокать, как картон под дождём, даже когда находится так далеко, и Чонгук злится на неё тоже. Он коротко встряхивает головой, отгоняя от себя ненужные мысли, и решает, что сделать из себя слабака, каким он был ещё шесть лет назад, не позволит ни за что. Даже ей. Даже если они в жизни этой никогда более не увидятся. Поэтому он поднимает взгляд, сталкивается с впервые молящими глазами Чхве Сыльмина и нажимает на курок. Без сожалений.

Чонгук действительно не жалеет о своём решении совсем — даже несмотря на явное неодобрение Со Минсока, общение с которым за последние несколько недель сильно сократилось по вполне понятным причинам, несмотря на то, как качает головой Хосок-хён, намекая на неверно выбранного исполнителя, несмотря на косящегося в его сторону Тэхён-хёна, привыкшего даже из самых последних подонков и крыс извлекать прибыль, какую из трупа не вытянешь. Чонгук зато искренне благодарен Мин Юнги, который забирает из его рук бокал с выпивкой и заменяет его на полную бутылку виски.

— Я бы сделал это ещё раньше, — хмыкает он. — Мы действительно многое ему позволяли.

Парень пожимает плечами и откидывает голову на спинку дивана. Он вроде должен радоваться и даже праздновать то, что вернул себе «Сапфир», по праву ему принадлежащий. Да вот только настроения нет никакого, равно как нет и довольствия — Чонгук представлял прежде, как вернётся домой, застанет там Инён, а затем расскажет ей обо всём, поделится радостью, чтобы в ответ получить одно сплошное счастье в её глазах. Со Инён вообще никак не хочет уходить из его жизни и покидать мысли, которые возвращаются к ней снова и снова. Зато ему очень хочется почувствовать её тонкие пальцы на своём лице, неожиданно крепко держащие подбородок, пока она заботливо ухаживает за каждым его синяком и каждой ссадиной. Но он утром просыпается от ощущения совсем других рук на щеках — знакомых тоже, но «не тех».

— Не дёргайся, — шипит на него Риан, короткими ногтями впиваясь в челюсть. — И не смей возмущаться, сам насобирал богатства.

Чонгук усмехается тихо и прикрывает глаза от всколыхнувшейся в голове боли. Он заснул вчера, видимо, прямо в гостиной у Сокджин-хёна, и ни один из друзей и пальцем не пошевелил, чтобы транспортировать его тело в более комфортное место.

— Вот объясни мне, это же как надо убиваться по девушке, чтобы подставляться под удары? Рассчитывал, что всю дурь из тебя выбьют? И не смотри на меня так, будто не понимаешь, о чём речь, — фыркает Риан, хмуря брови. — Я прекрасно знаю твои способности, поэтому не смей даже пытаться обмануть меня чем-то вроде «Наёмники Сыльмина хороши». В следующий раз, когда захочешь побыть грушей для битья, просто обратись ко мне. Представлю вместо тебя Джина, и живым ты не уйдёшь.

Чонгук усмехается шире, из-под опущенных ресниц глядя на сидящую перед ним Ким Риан. Она маленькая и обманчиво хрупкая, под одеждой скрывающая едва ли не сплошные мышцы, а ещё доказывающая целиком и полностью теорию о легендарной и потрясающей женской интуиции.

— Я правда не специально, — признаётся он под её скептичным взглядом. — Просто был настолько поглощён злостью, что не хотелось тратить её на то, чтобы отбиваться. Хотел, чтобы Сыльмину досталось всё.

— А в итоге всё досталось твоему лицу, — вздыхает Риан. — Осторожнее с этим, к тридцати годам ты рискуешь потерять звание красавчика.

— Переживу.

Девушка качает неодобрительно головой и продолжает колдовать над его лицом — правда, уже молча. Однако едва только он мысленно собирается поблагодарить её за это, как она выдыхает неожиданно:

— Слышал про правило семидесяти пяти и двадцати пяти процентов? — Чонгук хлопает глазами, совершенно не понимая, о чём речь, и Риан продолжает: — Не пойми меня неправильно, это не женская солидарность или что-то вроде того. Просто Джин — трепло. И рассказал мне о том, что ты считаешь, будто Инён совсем-совсем тебя не любит.

— Трепло, — на выдохе соглашается Чонгук. — Но нам обязательно говорить об этом, Риан?

— Конечно, обязательно. Потому что ты, мой дорогой, чертовски ошибаешься. Поверь моему чутью, Инён — не из тех девушек, которые будут находиться рядом с парнем, к которому ничего не чувствуют. Но отношения всегда делают двое. Просто всегда кто-то один любит больше, отсюда и взялись эти проценты — семьдесят пять и двадцать пять. Это правило, и ничего с этим не поделать.

— По-моему, это полная чушь.

— Я люблю Джина, но он меня — нет, — Чонгуку хочется рассмеяться от того, сколь серьёзно при этих словах выглядит лицо Риан, но он сдерживается. — Вернее, ему просто пришлось выдавить из себя эти «двадцать пять», чтобы отношения имели место быть. У Тэхёна и Ёнджи всё наоборот, они…

— Бред, — не сдерживается парень, подаваясь вперёд и усмехаясь прямо в лицо ошарашенной Риан. — Видишь ли в чём дело… Если твоя теория верна, то это Сокджин-хён любит тебя на «семьдесят пять». Потому что он действительно любит. Меня, конечно, не погладят по головке за то, что я сказал тебе это, но я всего лишь возвращаю должок, — хмыкает он. — Я верю в то, что если это любовь, то она равная. Пятьдесят на пятьдесят. Другое дело — то, насколько каждый из двоих готов показать свои чувства. Вот хён и демонстрирует их на «двадцать пять». И Ёнджи, с её максимально низким эмоциональным диапазоном, делает то же. Любовь на то и любовь, чтобы быть взаимной от начала и до конца. И вот ты вроде чертовски умная, Риан, — смеётся Чонгук над её удивлённым лицом и указательным пальцем тычет в лоб, — но становишься такой глупой, когда речь заходит о чувствах, что мне даже жаль Сокджин-хёна.

А потом, уже поздним вечером, лёжа в кровати и проигрывая в голове всё самим собою сказанное, слетевшее с языка не иначе как под воздействием всё ещё не выветрившегося алкоголя, Чонгук вдруг ловит себя на мысли, что и Инён могла лишь показывать себя на «двадцать пять». Она ведь сама говорила, что любить для неё — значит, заботиться. И если она заботились о нём, не значит ли, что любила? Он путается в собственных мыслях, катается по кровати, подобно подростку, зарывается лицом в подушку и едва не рычит от непонимания. Зато спустя ещё полчаса едва с этой же кровати не падает, на экране смартфона различая входящий вызов от «Плаксы».

Они договариваются о встрече в весьма памятном для них обоих месте. Инён не знает даже примерного адреса, однако отвечает резким отказом, едва он предлагает заехать за ней самостоятельно. Это больно бьёт по чему-то внутри, но Чонгук только проглатывает обиду и называет нужный километр, надеясь на то, что водитель такси поймёт всё верно, и девушке не придётся тащиться вдоль трассы, выискивая его на длинном по протяжённости пляже.

Со Инён появляется на месте позже его буквально на считанные минуты, кутается в громоздкое бежевое пальто и утопает в холодном песке коротенькими ботиночками. Чонгук невольно обращает внимание на её голые щиколотки, выглядывающие из-под укороченных джинсов, и недовольно поджимает губы. А потом ловит себя на мысли, что, кажется, заботится о ней даже по поводу такой ерунды. Значит, любит? Или любит, и поэтому заботится? Он путается в очередной раз, мотает головой, отгоняя посторонние и неуместные мысли, и сглатывает, едва Инён останавливается в полуметре от него.

— Привет, — выдыхает она вместе с облаком пара и вся как-то сжимается, становясь ещё меньше.

— Привет, — улыбается он в ответ, оставаясь неподвижным, хотя очень хочет ступить вперёд и сгрести её в свои объятия.

— Как ты?

Им однозначно неловко в присутствии друг друга, а не сделанное и не высказанное пуще прежнего начинает давить на плечи. Поэтому Чонгук решается упростить жизнь им обоим и выпаливает едва ли не на одном дыхании:

— Зачем ты здесь?

Инён пугается, отшатывается от подобной его прямоты. Но едва только парень собирается извиниться и забрать свои слова обратно, она вдруг прыскает и, закусив губу, поднимает на него взгляд — без капли страха и смущения.

— Тётушка Хеми, — тянет Инён, — сказала мне кое-что в тот день, когда я… ну… когда я уезжала. Она сказала, что ты не выгоняешь меня и не разрываешь ничего из того, что нас связывало, а просто даёшь мне время подумать.

— И ты решила? — нетерпеливо срывается с его языка.

Чонгук облизывает губы, боясь услышать то, что Инён, кажется, собирается ему сказать. И хотя логически он понимает, что, будь это суровое и категорическое «нет», она бы тут не стояла, но волноваться от этого меньше не начинает. Чонгук вспоминает неожиданно, что говорила ему мать, едва только Инён уехала, вновь не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний. Говорила, будто бы отношения — всегда встреча двух треугольников, что сталкиваются, к сожалению, не гранями, а углами. И если эти треугольники будут напирать друг на друга, то в конце концов лишь разорвут и себя, и другого. Но если начнут потихоньку спиливать острые углы, идти друг другу навстречу, то обязательно превратятся в единую красивую фигуру. Чонгук спросил тогда, в какую же, однако Чон Хеми лишь пожала легкомысленно плечами и призналась: «Никогда не была сильна в геометрии». Он усмехается, припоминая этот разговор, а потом едва успевает прикрыть Инён ладонью рот, прежде чем она отвечает на его вопрос. Девушка смотрит на него широко открытыми глазами, явно не понимая, что на Чонгука нашло, а он лишь удивляется собственной прыти.

— Подожди, — просит он, слегка ослабляя давление, но не убирая руку, ведь касаться Инён даже так слишком приятно, — сначала я скажу тебе кое-что.

Чонгук решает, что они должны понять друг друга. Понять и принять. И если для Инён любовь — это забота, то для него — это доверие. И свою любовь он доказать готов.

— Да, я занимаюсь тем, что считается незаконным, — признается Чонгук, всё же убирая ладонь с её губ. — Я не распространяю наркотики и не берусь за заказные убийства. Моя семья известна в развлекательном бизнесе — казино, бордели, аукционы. Я не занимаюсь продажей оружия, как Юнги-хён, не занимаюсь махинациями в сфере страхования и недвижимости, как семья Чимин-хёна, и даже не раздаю под проценты деньги, как Кимы. Только одни сплошные развлечения.

— Почему не наркотики? — спрашивает неожиданно Инён. — Это ведь наверняка более прибыльно.

— Тебе честно или красиво?

— Раз уж взялся, то отвечай честно, — слабо усмехается она.

— Это сложно, — пожимает Чонгук плечами, — у меня пока нет настолько серьёзных и влиятельных связей, чтобы я без особого риска мог позволить себе подобное.

— Пока?

— Я работаю над этим, — кивает он. — Что ещё ты хочешь знать? Я отвечу на каждый твой вопрос.

Инён поджимает губы и убирает с лица волосы, которые неожиданный порыв ветра — наверняка её любимого, солёного, — заставляет прилипнуть к нему. Она сомневается, и Чонгук не может этого не заметить. А ещё ей холодно, но парень знает так же, что она обязательно откажется, предложи он ей разговор продолжить в его машине.

— Всего два, — решается всё же она. — Первый — ты убивал?

Чонгук усмехается, почему-то к нему готовый и уточняет:

— Лично? — а потом тут же меняет решение и, покачав головой, продолжает: — Не имеет значения. Да. Я отдавал подобные приказы и распоряжения. С моих слов убивали, но я затрудняюсь ответить, сколько их было. Но я знаю, скольких убил лично.

— Скольких?

У Инён голос совсем тихий, но неожиданно твёрдый и наполняющий уверенностью его самого.

— Четверых. Первым был тот, кто убил отца. Вторым — тот, который приказал его убить. Третьим — тот, кто хотел убить моего друга. Четвёртым… — Чонгук сглатывает, вдруг почувствовав себя неловко, и признаётся: — Четвёртым был Чхве Сыльмин.

Инён удивляет снова — потому что сама удивлённой не кажется. Она лишь смотрит на него, вглядывается внимательно в лицо, но не говорит ровным счётом ничего.

— Даже не спросишь, почему я так поступил? — усмехается Чонгук, не выдерживая молчания.

— Не хочу мучить тебя расспросами о причинах, — пожимает она плечами и даже пытается улыбнуться дрожащими уголками губ. — Я помню, что ты всегда поступаешь так, как считаешь нужным и верным. Лучше ответь на второй вопрос.

— Какой?

— Ты сказал однажды, что солгал мне лишь дважды: когда сказал, что куришь только после секса и… Каким был второй раз?

Чонгук усмехается, не ожидая подобного совсем, и прячет руки в карманы куртки, сокращая разделяющее их двоих расстояние. Инён не отступает и не отводит взгляд, что не радовать просто не может.

— Это было, когда я сказал, что назвал тебя своей женщиной, чтобы вернуть «Сапфир», — хмыкает он, с удовольствием наблюдая за тем, как вытягивается в удивлении лицо Инён. — На самом деле эти вещи никогда не имели ничего общего, и это совсем бы мне не помогло. Я просто хотел, чтобы ты была моей. Считай это маленьким капризом.

У неё просто потрясающее выражение лица. Инён снова премило краснеет и часто моргает, словно бы силится понять, не пытается ли он её обмануть. Да вот только Чонгук предельно честен и собирается оставаться таковым и далее.

— А теперь скажи кое-что и ты, — наклоняется он ниже к девушке, заставляя её глаза забегать в панике по его лицу. — Что же ты решила, Инён?

========== Epilogue ==========

Возвращаться в Корею из Штатов кажется Инён таким странным. Сеул на Нью-Йорк не похож совсем — другая архитектура, другая история, другой образ жизни, другие люди, другое всё. И несмотря на то, что в Америке она чувствует себя действительно комфортно и уютно, не ощущает той самой гнетущей разницы культур, о которой все неустанно повторяют, всё же всем сердцем и душой любит именно Сеул с его маленькими улочками вдали от центра, потрясающими открытыми рынкам под самим небом и людьми, вечно куда-то спешащими, но такими не стеснёнными в эмоциях, что сердце сжимается в накрывающей его нежности. Инён на самом деле неособо многое замечает, выглядывая из окна машины, водитель которой наверняка нарушает скоростной режим, попадая на свободные полосы движения, но всё равно не может отказать себе в удовольствии смотреть на Сеул широко открытыми глазами. Она действительно успела соскучиться.

В кармане джинсовки вдруг звонит телефон, и Инён улыбается, прежде чем ответить на звонок.

— Ну и когда ты собиралась сказать, что приехала? — Ёнджи такая по-милому недовольная, что Инён давится смешком, не сдерживаясь. — Мне надо поблагодарить догадливость Риан, которая сказала, что ты телефон выключаешь только в самолёте. Не боишься, что твои сюрпризы доведут кого-нибудь до белого каления однажды?

— Не ворчи так, — улыбается Инён, в зеркале заднего вида ловя на себе прищуренный взгляд водителя, — я собиралась сказать тебе самой первой, просто не успела даже добраться до дома.

— Сделаю вид, что поверила, — фыркает Ёнджи, однако больше сказать ничего не успевает, потому что на том конце провода вдруг что-то с оглушительным звоном падает, раздаётся громкий и довольный детский смех, тихое ругательство сквозь зубы молодой матери, а затем почти грозное отцовское:

— Принцесса!

— Хорошая была ваза, — ни капли не искренне отзывается Ёнджи и добавляет шёпотом: — Не знаю, где наш папа умудрился выцепить эту безвкусицу, но в очередной раз убеждаюсь, что с дочерью у нас вкусы одинаковые.

Инён смеётся, действительно сочувствуя Ким Тэхёну, испытывающему одни сплошные убытки со времени рождения дочери, которая на деле совсем не принцесса, а разбойница, и цедящего иногда сквозь зубы: «Бабье царство», когда малышка Соён поддакивает матери.

— Вы совсем её избаловали, — делает вывод Инён, не прекращая улыбаться, потому что где-то на фоне слышны голоса спорящих отца и дочери.

— У меня дежавю, но ты только при Тэхёне такого не ляпни, — фыркает Ёнджи, — он считает также и уверен, что исправить это может только ещё один ребёнок. И обязательно сын.

— Это семейное у Кимов. У одного трое потрясающих сыновей, а он всё требует дочку, а другого — не менее потрясающая дочь, а он требует сына.

— Кстати о Сокджине и Риан, — оживляется девушка, а у Инён как-то подозрительно начинает посасывать под ложечкой, — ты пропустила нечто невероятное.

— Только не говори, что она беременна четвёртым.

— Не каркай! — смеётся Ёнджи. — Она сказала, что прикрывает инкубатор. Зато они решили обвенчаться, представляешь?

— Да ты шутишь!

Инён знает обо всём, что между Ким Сокджином и некогда-Пак Риан произошло, действительно «из первых уст», знает, что им обоим пришлось перенести по отношению друг к другу, знает, что пришлось перерасти и дружбу, и ненависть, и отвращение, чтобы спустя действительно долгое время прийти к простому, понятому и взаимному чувству. И потому счастлива и рада за них обоих действительно искренне.

Ким Ёнджи, ставшая ещё более красивой и приятной в общении молодой женщиной после рождения дочери, а ещё — куда более мягкой и разговорчивой, рассказывает ей ещё много-много всего. Они говорят словно бы обо всём и ни о чём одновременно, а Инён понимает, что скучала, кажется, не столько по Сеулу, сколько по важным для неё людям, живущим здесь.

Она привычно открывает дверь дома, привычно входит в гостиную, оставляя у самых дверей кроссовки и переобуваясь в мягкие тапочки, и с наслаждением вдыхает родной запах. Ей нравится путешествовать, нравится видеться с людьми, ставшими ей близкими за время учёбы в Штатах, но ничто и никогда не заменит ей приятного ощущения уюта и «домашности», возможного только здесь. Инён первым делом поднимается на второй этаж — в привычную за столько лет и любимую комнату — и сбрасывает с себя одежду, что вся, кажется, пропахла самолётом и дорожной пылью. Она даже лезет в ванну, потому что терпеть на себе чужой запах сил никаких нет — ей хочется насквозь пропитаться домом, хочется чувствовать этот несравнимый ни с чем другим особый «парфюм», носом прислоняясь к собственному плечу. Инён потому и торчит в ванной не полчаса и даже не сорок минут — много дольше. Девушка снова и снова подставляет лицо под приятно горячие струи воды, снова и снова проводит ладонями по щекам, снова и снова покрывает себя пеной с ног до головы и чувствует себя по-настоящему счастливой маленькой девочкой.

Однако едва только она выходит из ванной комнаты, предварительно привычно уже замотавшись в белое полотенце и слегка подсушив волосы, как её с ног едва не сносит самый настоящий ураган. Он налетает на неё чёрным размытым пятном, обхватывает собой, кажется, целиком и полностью, и, прижимая к стене, невольно вырвавшийся вскрик глушит собственными губами, ладонями обнимая лицо Инён. Она пищать — совершенно глупо и по-детски — перестаёт, только потому что губы эти узнаёт. Не может не узнать на самом деле. Поэтому и отвечает на поцелуй в то же мгновение, приоткрывает рот, позволяя его углубить, пока сама кончиками пальцев находит знакомую шею и обнимает её, понимая, насколько сильно соскучилась.

— Ты чего так налетаешь? — выдыхает она не без труда, потому что дыхания откровенно не хватает, а мужские крепкие руки, разместившиеся уже на её талии, связно думать не помогают. — Напугал меня.

— А ты чего не предупреждаешь о приезде?

Чон Чонгук тоже дышит тяжело, а ещё улыбается широко-широко, выглядя преступно счастливым, и сердце Инён заставляя с ума сходить, будто в первый раз.

— Сюрприз, — тянет она, пока Чонгук наваливается на неё всем телом, в стену вжимает сильнее и запускает руки под полотенце, одним только чудом держащееся ещё на груди. — Но как ты узнал?

У него по лицу расползается такая довольная улыбка на одну сторону, едва только он понимает, что под полотенцем у неё ничего нет, а в глазах загорается то самое «тёмное», которое иногда ночами спать не даёт, что у Инён от одного этого вида жар расползается по всему телу и с тягучим грохотом падает куда-то в живот.

— Усин тебя любит, — шёпотом обжигает её шею Чонгук, пока руки его вытворяют нечто действительно невероятное, скользя по телу, которое желает его прикосновений, кажется, всегда, — но меня любит больше. Так что как только он привёз тебя домой, позвонил мне.

— А я ведь просила его этого не делать, — Инён хочет сказать это абсолютно спокойно и ровно, однако всё равно сбивается и едва не выстанывает слова в приоткрытый рот Чонгука, когда он в очередной раз особо сильно сжимает её кожу в своих пальцах, наверняка оставляя покраснения за собой, и прижимает за бёдра к себе.

— Мне в любом случае сюрприз очень нравится.

Чонгук целует жарко и сильно, полотенце едва ли не сдирая с желанного тела, пальцами путаясь во влажных ещё волосах и толкая Инён по привычному маршруту. Она перед ним наготы своей перестала стесняться уже слишком давно, а потому лишь призывно кусает губы, когда он валит её на кровать, а сам избавляется очень быстро от пиджака и стягивающего горло галстука. Чонгук в своей чёрной рубашке и чёрном костюме однозначно сводит её с ума одним только своим видом, а когда он вот так опирается о матрац одним коленом, улыбаясь действительно опасно и наматывая зачем-то на ладонь галстук, Инён самым натуральным образом распадается на атомы, сходя с ума окончательно и бесповоротно.

Чонгук обжигающе горячий, касается её медленно и размеренно, наверняка зная, что доводит до такого пика желания, что терпеть становится почти больно. Но одновременно с этим он делает это так сильно, пальцами едва синяки не оставляя, а губами и зубами натуральным образом вгрызаясь в шею и ключицы, что перед глазами полыхает одним только красным от такого пугающего в своей остроте контраста. Они на самом деле оба касаются друг друга так, будто изучают едва ли не заново, хотя на самом деле тела друг друга знают действительно наизусть. Они зачем-то растягивают удовольствие, терпя боль от возбуждения, словно бы хотят сильнее насладиться знакомым теплом и трепетом, словно бы испытывая один другого на прочность, говоря одними телами: «Сколько ещё продержишься?» Инён правда не знает, зачем они оба, не сговариваясь, творят подобное, мучая другого и самого себя отдавая на растерзание целому вулкану чувств и ощущений. Не знает, для чего пытаются довести до самого пика словно бы одними касаниями и одними чувствами. Но это влечёт, делает всё таким острым и столь ощущаемым и осязаемым, что дыхание спирает, в груди что-то лопается, ломается и крошится, когда Чонгук отводит её руки от своих брюк, заводит за голову и губами прижимается к солнечному сплетению. Инён под ним страшно жарко — почти до исступления и едва не до обморока. Ей хочется ощутить его целиком и полностью, раствориться во всех этих чувствах и ощущениях, что дарит только один Чонгук, и снова воспрянуть, почувствовав себя настоящим фениксом, что возрождается из пепла.

Она уже почти умирает, без устали выгибаясь в спине и сводя в бёдрах ноги, ощущая между ними такой жар, что за саму себя даже становится стыдно. Она уже почти умирает, ощущая на своей груди, ключицах и животе поцелуи короткие, грубые и мокрые — абсолютно собственнические, непонятно для кого помечающие. Она уже почти умирает, когда на запястьях ощущает приятную ткань связывающего их галстука и из последних сил и последних связных мыслей дёргается, руки пытаясь освободить, но в ответ получает лишь довольную усмешку и тягучий поцелуй в самые губы.

«Мы так не договаривались!», — хочется воспротивиться ей, но выходит даже не протестующее мычание — самый настоящий стон, вырывающийся из груди совершенно невольно.

— Вам понравится, госпожа Чон, — обещает Чонгук, на секунду отрываясь от её губ и посылая взгляд, полный чего-то вечно тёмного и горячего.

Инён его за это почти ненавидит — он всегда своего добивается. И неважно, что это: «Давай откроем тебе свою клинику» или «Я хочу тебя связать». И так же неважно, сколько категорических «нет» в ответ он получит: Чонгук умеет устраивать всё так, чтобы ни сил, ни возможности от каждого его «давай» и «хочу» у Инён отказаться не было. Он и сейчас провернул эту свою хитрую схему: и у неё нет ни сил, ни возможности, ни желания ему отказать.

Чонгук за бёдра её тянет, заставляя оказаться максимально близко к нему самому, и смотрит на неё сверху вниз так, что сомнений не остаётся в том, что открывшийся вид ему нравится. Он дышит тяжело, ежесекундно облизывает губы и сглатывает громко, изучающего взгляда с неё не сводя. Это смущает ровно так же, как распаляет ещё больше. И прикрыться хочется чуть меньше, чем потребовать продолжения. У Чонгука губы в улыбке растягиваются с той же скоростью, с какой он ладонью скользит по внутренней стороне бедра, снова нависая над Инён всем телом и замечая всё то, что творит с ней одними своими касаниями. Она прекрасно понимает, зачем он делает всё это — новый пунктик под кодовым названием «Я хочу, чтобы ты попросила» мучает её не первый месяц, но вот только и Инён — орешек крепкий, и из-за одной только вредности, смешанной со смущением, делать этого не собирается.

Но Чонгук, что удивительно, в этот раз не настаивает. Лишь касается её максимально откровенно, ловит губами громкий выдох одного сплошного желания и обещает снова:

— Ты не сделаешь это быстро.

А Инён уже всю колотит, на части едва не разрывает, когда он толкается в неё одним привычно слитым движением. У неё перед глазами звёзды сверкают, и не стоны — одни только всхлипы — из груди вырываются, когда Чонгук резко и быстро двигаться в ней начинает вот так сразу. Она даже веки прикрывает, голову запрокидывает и губу нижнюю закусывает, едва только он сильнее сжимает в пальцах её талию и темп лишь наращивает. А ещё Инён едва не плачет, когда Чонгук вдруг замедляется, явно учуяв приближение её разрядки, и входит под другим углом, в ответ получая приглушённый стон и взгляд, полный злобы и недовольства.

— Я же говорил, — усмехается он, нависая над Инён и в запястье своём сжимая её — связанные, — ты быстро сегодня не кончишь.

Чонгук действительно издевается, измывается. Долго и со вкусом. Впивается в её губы своими, терзает нещадно, пока пальцами вцепляется в её тело, дразнясь и играясь, из груди вырывая всё новые хрипы, с губ срывая всё новые стоны. Он до исступления её доводит, заставляет слёзы сдерживать из последних сил, желать большего — действительно большего — и никак его не получать. У Чонгука у самого чёлка мокрая становится настолько, что липнет ко лбу, жилка на шее вздулась и выделяется столь сильно, что хочется её губами попробовать. А ещё зубами — чтобы хоть как-то отомстить за всё то, что он с ней творит. Да вот только Чонгук не даётся, держится на расстоянии, словно бы знает все мысли, что её голову посещают. Но смотреть на неё не перестаёт, взглядом своим — тёмным и опасным — под самую кожу лезет, душу под микроскопом словно разглядывает, на груди оставляет алые пятна-засосы, а потом ими же любуется, зубы скаля даже не в улыбке — настоящем оскале. Инён в это время под ним снова и снова умирает, не находя сил и возможности возродиться, губы кусает, злясь на Чонгука за всё то, что он творит, веки жмурит до появления красных пятен под ними и всё всхлипывает, не переставая. Он останавливается снова и снова, темп меняет раз за разом — и наверняка сам с ума сходит, не получая долгожданной разрядки.

У Инён весь мир сужается до одного конкретного дома на берегу моря, до одной конкретной комнаты на втором его этаже, до одной конкретной кровати, купленной всего лишь полгода назад. В воздухе витает один лишь запах секса, сводящий с ума, а по слуху долбит, раздразнивая нервы, звук сталкивающихся в любви и похоти мокрых тел. Инён голову запрокидывает и сжимается вся, ощущая слишком знакомое и слишком желанное тянущее чувство внизу живота, но Чонгук снова мешает, пальцами впиваясь в её бедро, снова выскальзывает из податливого тела и снова толкается, точно зная, под каким углом войти в неё, чтобы не до стучащего в панике сердца, не до рассыпающихся звёзд перед глазами, не до сводящих в судороге ног.

Чонгук сам шипит что-то сквозь зубы, двигается как-то дёрганно и нервно, меняя темп на темп и угол на угол. Он закусывает нижнюю губу и голову запрокидывает, а Инён только гадать остаётся, каким богам он молится, чтобы рассудок сохранить. Чонгук не смотрит на неё совсем, прикрыв веки, и она случаем не воспользоваться не может, еле заставляя затёкшие уже плечи двигаться. Инён впервые коснуться себя хочет так сильно, впервые с ума сходит, желая кончить как можно скорее.

И впервые Чонгука хочет укусить, когда он за руки её ловит, обратно за голову заводит и нависает над ней, толкаясь особенно глубоко и особенно резко, заставляя шипеть сквозь зубы. Он сам вдруг ладонь располагает на её лобке, взглядом метая гром и молнии, и пальцем касается невероятно чувствительного комочка нервов.

— Помочь тебе?

У него голос такой хриплый, такой привлекательный, что Инён едва не задыхается от столь большой концентрации Чонгука на один квадратный метр пространства над собой.

— Помочь? — повторяет он, пальцем очерчивая маленький круг и вырывая из груди Инён невольное «Боже».

Она понимает, что её второй раз за час провели, что манипулировали в очередной раз так искусно, позволяя думать, что преимущество на её стороне, что она сама не заметила, как угодила в отлично спланированную ловушку. Её это бесит страшно, злит, а ещё заставляет выдохнуть в самые губы парня:

— Чонгук, пожалуйста…

А ему большего и не надо. Он в губы Инён впивается в тот же момент, целуя жадно, жарко и сильно, нещадно их то сминая, то оттягивая и ловя её дыхание, сильно сбитое от каждого его быстрого движения и касания пальцев по чувствительным точкам. Чонгук до разрядки их доводит очень быстро и почти одновременно, заставляя Инён вскрикнуть даже для самой себя неожиданно и связь с реальностью потерять на несколько мгновений. Он дышит так тяжело, как никогда раньше, а ещё по-глупому хихикает в самую её шею так, что ударить его очень хочется.

— Я определился, — делится Чонгук, удобнее устраиваясь на локтях, а Инён только сейчас понимает, что он из неё даже не вышел. — Это точно мой главный фетиш.

— Кончать в меня?

Ей очень хочется, чтобы это прозвучало максимально саркастично и недовольно, однако выходит еле-еле и слишком обречённо.

— И это тоже, — усмехается Чонгук. — Я не могу позволить, чтобы Юнги-хён стал отцом раньше меня. Это задевает мою гордость.

Инён бы возмутиться, поинтересоваться: «А меня спросить не хочешь?», но она лишь растягивает в улыбке губы — такой мягкой, что и сама от себя не ожидает — и признаётся:

— Ты пахнешь домом.

— И как же пахнет дом?

— Солёным ветром, — пожимает она плечами, насколько это вообще позволяют сделать связанные над головой руки.

— А солёный ветер чем пахнет?

Чонгук выглядит действительно заинтересованным, и потому Инён не может ответить иначе, чем одним честным и простым:

— Солёный ветер пахнет тобой.