Только небо (СИ) [Эвенир] (fb2) читать онлайн

— Я могу тоже помогать, — вставил слово Келли. Кухня понравилась ему больше других комнат. — Я неплохо готовлю и люблю заниматься уборкой.

— Ни в коем случае! — возмутился Элоиз. — Ваша забота — Берг и только он! К тому же у вас учеба, не забывайте. Так что есть кому и готовить, и убирать.

Постепенно нарастало нетерпение. Казалось, что Элоиз специально тянет время, пытаясь отсрочить встречу с пациентом, и от этого становилось тревожно.

— Элоиз, а Берг уже завтракал? Тогда, может быть, принесём ему чая? Найдется у вас мятный? Это хорошо для пищеварения, — предложил Келли и тотчас же пожалел: что это он раскомандовался? Тоже мне медик нашёлся: хорошо для пищеварения! А может, Берг терпеть не может мятного чая.

Но Элоиз ничуть не обиделся на выскочку, а поставил на плиту такой же сияющий медный чайник и принялся показывать Келли хозяйство: чай, кофе, кофеварка, специи, посуда, полотенца, кухонная утварь.

— Берг любит кофе, но ему, разумеется, нельзя. Я иногда варю ему без кофеина, он, конечно, этого не знает, так что давайте держать это в секрете.

С подносом в руках приближаясь к комнате Берга, Келли знал уже точно: Элоиз волнуется. Может быть, его сын и не давал согласия на то, чтобы нанять Келли, и сейчас предстоит скандал. Это будет огорчительно, но не смертельно. Не выгонят же его?

У самой двери Элоиз улыбнулся нервно и виновато:

— Подождите, пожалуйста, одну минуту, я его предупрежу…

И скрылся за дверью. Келли остался стоять в коридоре, стараясь не прислушиваться к негромким голосам в комнате больного. Тонкий пар поднимался над чашкой чая, золотистое овсяное печенье лежало на тарелке. Неожиданно захотелось взять одно, но руки были заняты подносом. А каково Бергу вообще без рук? Страшно представить: ни носа не почесать, ни слез не вытереть.

Элоиз распахнул дверь. Келли вошел в полутёмную комнату, где пахло совсем по-другому. Поставил поднос на маленький столик, обернулся к кровати с негромким:

— Доброе утро, Берг. Спасибо, что дали мне шанс. Постараюсь оправдать ваше доверие.

Долгую минуту его просто молча разглядывали, неожиданно жадно, пристально. Потом, наконец, прозвучало:

— Привет. Во-первых, давай на «ты». Мне так проще. Во-вторых, Элоиз, иди себе. Нам с Келли нужно поговорить.

Когда дверь за омегой закрылась, Келли присел на высокий табурет у постели больного. У Окнарда был такой же. Это успокаивало.

— Я принёс вам чая. Хотите? Вы любите мятный?

— Я же просил: на «ты».

— Хорошо, я постараюсь. Так что с чаем?

— Давай. И что там ещё, печенье? Это хорошо, давай его сюда.

Келли предусмотрительно прихватил две ложки. Первой попробовал чай сам — горячий, но не слишком. Вторую поднёс к губам больного. Все знакомо. Все точно так, как с Окнардом, волноваться не о чем. Руки не дрожали, голос не прерывался.

— Берг, расскажи, какие лично твои требования ко мне? Непосредственно с уходом все понятно, но какие ещё пожелания? Хотите ли вы, чтобы я проводил с вами время, не занятое работой? Например, лорд Окнард любил, когда я читал ему, а потом мы обсуждали прочитанное.

На обсуждение это мало походило, лорд просто высказывал своё мнение, которое сводилось к тому, что все писатели — оторванные от жизни идеалисты со скудным воображением и с тягой к поучительству.

— Не знаю, не думал над этим, — ответил альфа чуть удивлённо. — Поначалу, наверное, хочу, чтобы ты мне пореже попадался на глаза. Гарет мне тут контроль от телевизора под морду подложил, я наловчился кнопку одну нажимать. Смотри…

Телевизор громко запищал, ожил большой экран.

— Вот, как услышишь — заходи, значит, мне что-то надо. А так я предпочитаю, чтобы меня оставили в покое. Элоиза, конечно, не выгонишь, он тут все время крутится. Может, повезёт, и с твоим приходом пореже будет заглядывать.

— Берг, я могу вам делать массаж, пока только рук и ног, а со временем и общий. Это нужно для нормального кровообращения. Мы можем подобрать запах масла, который вас бы не раздражал…

— Что, воняет здесь, да? — скривился Берг. — Я привык, не замечаю. Открой окно, давай проветрим.

Келли раздвинул шторы, распахнул выходящее в сад окно. Дыхание осени, прохладное и влажное, коснулось лица.

— Не холодно? — спросил он больного.

— Ага, — скривился тот в невесёлой улыбке. — Ноги мерзнут.

Да что же это такое, почему он всё делает не так? При свете серого осеннего утра лицо Берга казалось особенно бледным, тени под глазами — особенно темными.

Снова глоток уже немного остывшего чая, снова молчание.

Он отломил небольшой кусочек печенья, поднёс его к губам Берга. Тот осторожно взял угощение. Недовольно проговорил:

— Не бойся, не укушу.

Нет, этого Келли не боялся. Волновало другое: прикосновение сухих губ неожиданно отозвалось сладким томлением, пока ещё очень слабым, едва заметным, но бесспорным предвестником возбуждения. Ничего не могло быть глупее. Келли разозлился. Второй кусок печенья поднёс ближе, успев почувствовать теплую влажность рта альфы, прикосновение его языка, отозвавшееся коротким толчком в груди. Силы Света, какой же он идиот! У него так давно никого не было, больше двух лет. Да и до того… Лишь бы только лицо не выдало его, лишь бы только Берг не заметил. Ведь выгонит сразу, как похотливую сучку.

— Что вы хотите делать сейчас, Берг?

— Не получается на «ты», да? — снова кривая усмешка, злой блеск глаз. — Ладно, не заморачивайся. Говори, как тебе удобно. И знаешь что? Помой мне голову. Сможешь?

— Конечно! — обрадовался Келли.

Наконец-то он сможет сделать что-то полезное, как-то оправдать своё присутствие в этом прекрасном, теплом доме, где есть такой замечательный папа-Элоиз, и собственная комната с выходом в сад, и кухня с медными котелками. И даже этот альфа, с которым он непременно найдёт общий язык.

Келли подхватил поднос с опустевшей чашкой, пообещал:

— Я сейчас вернусь, только возьму все необходимое.

И уже у двери услышал брошенное ему в спину:

— А вот так не делай. Не улыбайся так никогда. Это мне просто нож в сердце, ты не понимаешь…

========== Глава 4 ==========

Небольшой ванной комнате с терракотовой плиткой и гравюрами на стенах не помешала бы уборка. Келли решил оставить это на потом. Наполнил горячей водой большой кувшин, нашёл круглый тазик, напомнил себе, что нужно купить другой, овальный, с выемкой для шеи. Да и шампунь поменять бы, выбрать с льняным маслом. От него не пересыхает скальп, а значит, не будет и чесаться.

Обиду удалось подавить без труда. Не хочет видеть его улыбку, значит, Келли не станет улыбаться. Не такой уж он большой весельчак, чтобы это составило для него проблему. Просто Берг хочет забыть, что ему прислуживает живой человек. Он предпочёл бы бездушную куклу, робота-андроида, выполняющего запрограммированные действия. Ведь робота можно не стесняться. Перед ним не стыдно за тяжёлый запах, за грязные волосы, за собственное бессилие. Значит, Келли предстоит стать таким роботом, а точнее — посторонним человеком, профессионалом, нанятым за деньги. Это совсем нетрудно, особенно для него. Ведь он в совершенстве изучил искусство отрешения от реальности. Ему достаточно десятой доли сознания, чтобы выполнять необходимые функции, а в это время остальная часть его «я» будет далеко, будет жить ярко и насыщенно совсем с другим Альфой… Но почему-то рядом с Бергом пользоваться этой способностью не хотелось. Это было бы предательством, уйти в мир прекрасных иллюзий и оставить Берга в одиночестве и беспомощности, в замкнутых стенах, в боли и страхе. Это было бы трусостью. Каким бы холодным, черствым и грубым он ни был, он заслуживает честности.

Келли принёс в спальню воду, шампунь и полотенца, поставил тазик на выдвижную полочку в изголовье кровати, заранее открыл шампунь. Подхватил под затылок тяжёлую и теплую голову, опустил откидную часть кровати. Почувствовал, как напрягся его пациент.

— Постарайтесь расслабить шею, Берг. Просто положите голову на мою ладонь. Не беспокойтесь, я могу вас так держать целый день.

— Чёрта с два, — пробормотал Берг, — голова весит от десяти до пятнадцати фунтов…

— Я сильный. Расслабьтесь, серьезно. Иначе у вас заболит и шея, и голова.

Берг все-таки послушался, а может быть, просто устал. Держать на ладони его голову, и вправду тяжёлую, было неожиданно приятно. Келли полил из кувшина, выдавил немного шампуня, принялся осторожно массировать теплый скальп. Заметил струйку воды, стекающую по виску, подхватил её углом полотенца.

— Как приятно… — пробормотал Берг. — У тебя хорошие руки, Келли.

— Спасибо…

Длинноватые светлые пряди скользили между пальцами. Они оказались густыми и неожиданно мягкими, шелковистыми.

— Слушай… — начал Берг и замолчал, будто не совсем уверенный в том, что же он хочет сказать дальше. — Я вот о чем хотел тебя спросить. Не хочешь — не отвечай. Просто я подумал: мы с тобой будем общаться плотно в течение долгого времени. Мне хотелось бы знать. Понимаешь?

— Вас интересует, почему я пошёл в протеже? — спросил Келли, поднимая тяжёлый кувшин. Ему очень не помешала бы сейчас третья рука.

— Да, — вздохнул Берг с облегчением, — просто ты не похож на этих, любителей лёгкой жизни. Райских пташек в золотых клетках, или как там ещё по телеку говорят.

— Моя семья попала в тяжёлое финансовое положение. Срочно понадобились деньги. Лорд Окнард предложил пятьдесят тысяч. Этого должно было хватить на решение наиболее насущной проблемы.

Зачем ему объяснять, как мучительно не желал Келли такой участи? Про попытку самоубийства Джена, про ненависть и презрение родителей, зачем ему знать?..

— Что за проблемы? Долги? Счёт за лечение?

— Нет. Жених Джена грозился расторгнуть помолвку, если ему не будет выплачено приданое.

Может быть, он и не поверит. Да, наверное, не поверит. Альфа, выросший в таком доме, с таким папой, военный лётчик, сильный и отважный человек никогда не поймёт, как можно продать младшего сына, чтобы купить мужа старшему.

— И что же, этот твой Джен, брат? Что он сейчас, женат и счастлив, дети, Храм Света по воскресеньям, прогулки в Императорском саду?

— Нет, ничего такого, — Келли не сумел сдержать язвительной усмешки. Право, это стыдно, только злорадства ещё не хватало. — Его жених разорвал помолвку все равно. Из-за моего статуса. Я, видите ли, опозорил семью.

— Херня собачья! — фыркнул Берг. — Просто твоя семья ему больше не подходила. Ну и хрен с ним, разве это альфа.

Келли вытер волосы Берга, осторожно опустил его голову на кровать, предварительно накрыв подушку полотенцем. Чистые волосы отливали всеми оттенками светлого золота.

— Вот и все, теперь отдыхайте.

— Давай сбреем все налысо. Сумеешь? — вдруг предложил Берг.

— Конечно, — кивнул Келли. — Но жалко, у вас красивые волосы. Такие густые, шелковистые. И цвет красивый, и эти светлые прядки, будто серебряные.

— Это называется сединой, детка, — ухмыльнулся Берг. Он выглядел лучше, не таким бледным и усталым.

— Вряд ли, — отозвался Келли уже от двери ванной. — Больше похоже на мелирование.

Через несколько минут он вернулся. Берг встретил его решительным:

— Ладно, ты мне честно ответил. Теперь твоя очередь. Спрашивай, что тебе интересно знать обо мне.

Келли переплел пальцы, уставился на свои руки. Что же спросить? Был ли ты женат, есть ли у тебя омега, любил ли ты когда-нибудь? Вопрос вырвался сам по себе и не имел ни малейшего смысла:

— Страшно было?

— В Керниве? — уточнил Берг. — Нет, тогда не было страшно. Было очень досадно, нас вообще сбили по дурости, случайно, можно сказать. И ещё: мне казалось, я не дотяну, упаду на город. А тут вдобавок мой второй пилот запаниковал, я его катапультировал, просто чтоб он уже заткнулся. Потом, в госпитале, страшно было, что не смогу ходить никогда.

Берг помолчал несколько долгих мгновений, а после добавил:

— Но страшнее всего сейчас.

Келли взглянул в лицо Бергу, но тот закрыл глаза, отгородился от всего мира.

— Вы непременно поправитесь, Берг. Вам делал операцию выдающийся учёный, доктор Норт. Вы знаете, лет пятнадцать назад он оперировал Ронара Трента после жуткой аварии, практически вытащил его с того света. На деньги Трента и была открыта эта клиника, стали возможны исследования, которые нашли применение в вашей процедуре.

— Трент? — удивился Берг. — Это который «Трент Мобил»? А ты откуда это все знаешь?

— Его супруг, профессор Арат-Трент, читал в университете лекции по молекулярной биологии, — почти не соврал Келли. Не рассказывать же о своей невозможной мечте? — А ещё я нашёл в интернете несколько статей о клинике доктора Норта и, в частности, о вашей операции. Мне хотелось побольше знать о вашем случае, какие противопоказания при этой процедуре, чему нужно уделять внимание. Такие вещи.

Берг закрыл глаза, вздохнул. Так же не глядя на Келли, проговорил:

— Спасибо, Келли. Ты действительно молодец. Мне просто повезло с тобой.

«Ничего личного», — напомнил он себе.

— Вам не за что благодарить меня, Берг. Я всего лишь выполняю свои обязанности, за которые вы платите мне деньги. Сверх этого я не делаю ничего. Не нужно меня благодарить и не нужно меня стесняться.

И встретился вдруг с бешеным, стальным, ледяным взглядом.

— Тук, тук! — раздалось от двери. Показался улыбающийся Элоиз с тележкой, заставленной тарелками. — А вот и обед! Надеюсь, вы оба проголодались?

Келли вдруг понял, что готов позорно разреветься.

Первый день выдался одновременно утомительным и бесконечным, нервным и грустным. Келли устал от враждебности Берга и дружелюбия Элоиза, от собственных попыток нащупать правильную манеру поведения, такую, которая дала бы наибольший комфорт Бергу. Казалось, больной и сам не мог определиться с тем, кого же он хочет видеть в своём невольном компаньоне: друга и собеседника или же бездушного робота. Когда после вечерних процедур и почти насильственного массажа рук и ног Келли вернулся в свою уютную спаленку, настольная лампа с зелёным абажуром, покрывало в цветочек и тюлевые занавески на окнах показались ему особенно милыми и желанными. Он едва нашёл в себе силы принять душ, переодеться в пижаму и приготовить вещи на завтра. Завтра — первый день занятий. Это событие, совсем недавно самое главное в жизни, вдруг отошло на второй план. Будто кому-то другому предстояло влиться в толпу двадцатилетних мальчишек, знакомиться с преподавателями, уточнять расписание занятий.

Келли погасил свет и лёг в постель, ткнулся носом в пышную подушку с чуть заметным запахом лаванды. Он так и не удосужился убрать в ванной Берга. Может быть, завтра. Или просто поговорить с этим Лавендером? Он придёт в ярость. Какой-то мальчишка только появился в доме и уже учит его, как выполнять работу. Нет, лучше убрать самому. Когда ещё Берг сможет сам воспользоваться ванной? У него красивые руки, крупные и сильные. Ногти ещё короткие, можно не подрезать.

Заснуть не удавалось. Шумели за окном деревья, откуда-то доносился монотонный, будто электрический гул, тишина спящего дома наполнялась неясными звуками. Интересно, почему Берг не смотрит телевизор? Кажется, в его положении это самое естественное занятие. Вероятно, в комнате Келли будет слышно каждое слово, как бы тихо он не сделал…

Внезапная мысль отозвалась шоком. Келли вскочил, будто тело его пронзил электрический разряд. Когда он мыл Бергу голову, то убрал прочь пульт! И забыл вернуть его на место! А ведь это единственный способ, которым Берг может позвать на помощь!

Келли ворвался в полутёмную комнату больного, налетев плечом на дверной косяк. Сразу, с порога, услышал тихие звуки, будто кто-то пытается сделать вдох и не может. Не задумываясь, щёлкнул выключателем.

Берга била истерика. Его плечи, руки, бедра, содрогались от мучительных рыданий, слезы лились из закрытых глаз, но губы были сжаты до синевы, челюсти сцеплены намертво, лишь бы ни звука не вырвалось наружу, лишь бы никто не узнал.

Келли выдернул из коробки пучок салфеток, прижал к лицу больного.

— Давай, Берг! Ну, сморкайся! Сильнее! Вот так, молодец. Так ведь и задохнуться можно. Почему не крикнул? Я же прямо за стенкой, я услышал бы.

Берг судорожно хватал ртом воздух, но не произносил ни слова.

— Откашляйся! — скомандовал Келли.

Потом он осторожно промокнул влажные глаза, дождался, когда выровнялось дыхание больного. Положил у щеки злосчастный пульт. Сказал:

— Прости меня, пожалуйста. Я совсем позабыл о нем.

Берг ничего не ответил, глядел в потолок. Вот, сейчас он соберётся с силами и скажет: «Ты уволен». И дело даже не в том, что придётся искать новое жильё и другую работу. Просто он больше никогда не увидит этого альфу. Их пути не пересекутся.

— Дай мне воды…

Торопливо, расплёскивая, налил воды в стакан, поднёс к губам Берга соломинку. Ещё раз сказал:

— Прости меня, пожалуйста.

— Фигня, — вздохнул Берг, устало прикрывая глаза. — Ты тут ни при чём. Я действительно мог бы крикнуть. Просто на меня иногда находит. Кажется, будто я похоронен заживо, и надо мной полтора метра земли, и нечем дышать…

— Тихо, тихо, не надо, — прошептал Келли, легко касаясь влажных от пота волос. Видимо, и вправду лучше постричь короче. Так Бергу будет легче. — То, через что ты сейчас проходишь, может свести с ума любого. Но ты выдержишь. Если там, в горах выдержал, то и сейчас сможешь.

— Там было легче, — вздохнул Берг. — Ладно, я уже в порядке. Иди, спи. У тебя же завтра первый день занятий.

— Я не засну. Можно я ещё посижу с тобой? Вот когда ты заснёшь, тогда и я пойду.

Келли все ещё гладил его волосы, пропускал между пальцами влажные пряди. Берг не возражал, но и не глядел на него, слегка прищурившись, рассматривал что-то на потолке.

— Ладно, тогда расскажи мне что-нибудь. Расскажи про учёбу. Ты будешь биологом?

— Нет, я перевёлся на медицинский факультет. Буду фельдшером.

— Фельдшером? — удивился Берг. — А почему не врачом?

— Врач — это очень долгий путь. Долгий и дорогой. А так я уже через три года смогу зарабатывать себе на жизнь. Да и денег не хватит на полное образование.

— Это те деньги, которые… Приданое? — Берг все же повернулся к нему. В его глазах больше не было страдания, лишь спокойный интерес. Келли обрадовался и погордился собой. Он это сделал. Он прогнал призраков.

— Нет. На те деньги родители купили квартиру в новостройке. Лорд Окнард оставил мне деньги на образование. Он пообещал мне и слово сдержал.

— Та-а-ак, понятно… — протянул Берг и, видимо, понял что-то другое, неясное Келли. — Скажи мне тогда вот что. После Окнарда тебе, наверное, предлагали пойти к другому патрону?

Дрогнули пальцы, запутавшись в чужих волосах. Келли нехотя убрал руку, забывшись, сделал глоток из стакана Берга. Ответил спокойно:

— Мне поступило несколько таких предложений.

— А ты предпочёл пойти убирать дерьмо за больными. Почему?

— Мне казалось, ты поймёшь, — немного обиделся Келли. — Из всех людей на свете именно ты поймёшь. Видишь ли, дело в контроле. В возможности принимать решения. Куда идти, что надеть, как себя вести. Протеже лишён выбора. За него решает патрон.

— Я слышал, умный протеже вертит патроном, как хочет.

— Может быть, так и случается иногда. Но есть и другая практика, довольно распространённая. Протеже можно кому-то подарить, на ночь или на время поездки. Патроны могут поменяться протеже, на время или навсегда.

Нервно дрогнули ноздри тонкого носа. Холодно прозвучал голос:

— И Окнард когда-нибудь тебя…

— Нет! — перебил Келли. — Он был слишком брезглив. Он никогда не делился мной.

— А кто-нибудь ещё у тебя был?

Келли молча возмутился: какое ему дело? Он же не лезет в личную жизнь Берга. Он не обязан отвечать… Но все же ответил:

— Нет. Когда я попал к Окнарду, мне было семнадцать. Я только закончил школу, поступил в университет. Ты, наверное, знаешь, беты взрослеют позже. А потом, когда я уже был свободен… Как-то не сложилось. Те, кто меня хотел, видели во мне шлюху, мальчика на одну ночь. Сам я не хотел никого. И вообще, я не очень общителен. Особенно со сверстниками. Мне кажется, я им в папы гожусь.

— Ты в папы годишься, Келли. Ещё как годишься, — улыбнулся Берг, и Келли улыбнулся ему в ответ, совсем забыв об утреннем разговоре. — А теперь иди, серьезно. А то я так никогда не усну.

Келли тихонько прикрыл за собой дверь, ещё постоял в коридоре, прислушиваясь к тишине в спальне Берга. Странно, их ночная встреча показалась ему незаконченной. Он вдруг подумал, что ему хотелось бы поцеловать Берга на прощание. Не как любовника, как друга. В лоб или в щеку, уже тронутую темной щетиной. Интересно, успеет ли он побрить его до ухода в университет? Скорее всего, нет, придётся после… Лишь бы никто другой не сделал этого за него.

Комментарий к Глава 4

Дорогая Кот Мерлина, спасибо огромное за вашу работу! Только благодаря Вам удаётся публиковать главы так быстро.

========== Глава 5 ==========

Келли проснулся рано, быстро собрался и оделся. Решил выехать заранее, не слишком доверяя расписанию автобусов. Предстояло пройти до улицы Прибрежной, там сесть на сто девятнадцатый автобус. Доехать до Новых Рядов, там пересесть на сорок седьмой. Как ни странно, Келли не очень знал родной город. Раньше его повсюду возил папа, да и «повсюду» замыкалось радиусом в пять миль вокруг дома. Потом — шофер лорда Окнарда. Но сам лорд был домоседом, значит, и Келли никуда особенно не выезжал. Дом Элоиза располагался хоть и в городской черте, но фактически в пригороде, в хорошем респектабельном районе, где Келли никогда прежде не бывал. Место, где он жил с родителями, было гораздо скромнее. Особняк лорда Окнарда в исторической застройке был возведен семьсот лет назад. Он запросто мог бы стать музеем. А ведь была ещё новостройка, рабочая окраина, куда переехали его родители. Он побывал у них лишь однажды и пообещал себе никогда больше к ним не приезжать.

Забросив рюкзак на плечо, он тихонько скользнул за дверь. Дом спал и, видимо, спал и Берг, но Келли все же заглянул в его комнату. Увидел в утреннем полусвете очертания его тела, опущенные ресницы, приоткрытые губы. Беззвучно попятился и, почти закрыв за собой дверь, услышал хриплое:

— Счастливо тебе…

Вернулся, конечно, сказал: «Доброе утро», не скрывая улыбки, протянул стакан воды, кто же не хочет пить утром. Спросил:

— Что-нибудь принести тебе? У меня ещё есть время.

— Ничего… Я буду спать.

— Я буду в центре, привезти тебе что-нибудь? Там есть одна кондитерская, где делают самые вкусные миндальные пирожные на свете. Хочешь?

— Нет, не люблю сладкое, — улыбнулся Берг в ответ. — Императорский парк прямо напротив университета? Тогда принеси мне кленовую ветку.

— Непременно, — обрадовался Келли.

На улице было уже светло, хоть солнце ещё не встало. В лёгкой осенней дымке застыли темные деревья с неподвижной листвой, золотой и багряной, блестела роса на ещё зеленой траве газонов. Опрятные домики прятались в тени аккуратных садов. Мимо пробежал молоденький омега в наушниках и с крохотной собачкой на поводке, на бегу приветливо помахал Келли ладошкой. Несомненно, день начался очень хорошо.

Полупустой сто девятнадцатый пришёл вовремя. Келли даже успел вздремнуть, пока автобус, петляя по таким же сонным улочкам и останавливаясь на каждом перекрёстке, подбирал ранних пассажиров. До Новых Рядов доехали за сорок минут. А там столичная жизнь догнала Келли ускоряющим пинком. Там надрывалась полицейская сирена, выставляла заграждение ремонтная бригада, и, игнорируя сигналы светофора, бежала по переходам ещё не проснувшаяся, но уже нервная толпа. Келли с трудом втиснулся в автобус. Центральному корпусу университета, чуть заметному за кованой решёткой ограды и тронутой ржавчиной листвой вековых лип, обрадовался, как родному.

Хватило времени и на скверный кофе в студенческом кафетерии, и на неторопливые поиски нужной аудитории. Келли пришёл одним из первых, привычно, не глядя по сторонам, занял место поближе к центру, не в первых рядах, где любили сидеть трудолюбивые омеги, и не на галерке, где прятались от чужих глаз хмурые альфы. Достал из рюкзака телефон, принялся просматривать новости. Телефон — удивительно нужное изобретение. За ним можно спрятаться, как за каменной стеной. Впрочем, прятаться не было нужды. Удивительное спокойствие разливалось по венам, будто легкий приятный хмель. Будто сейчас, на данном отрезке своей жизни, Келли находился именно там, где был нужен больше всего, и занимался именно тем, что имело наибольший смысл. Все это было как-то связано с Бергом, с тем, что после занятий Келли пойдёт в парк добывать кленовую ветку, а потом покупать новый шампунь и судок с выемкой для шеи…

Рядом кто-то рухнул, выдохнул энергичное: «Привет!» Келли поднял глаза и увидел Ройса, альфу кипучей и чуть нервозной натуры, вечного клоуна и в каждой бочке затычку.

— Привет! — ответил Келли с улыбкой.

— Уау, отлично выглядишь! Ты прямо расцвел! Глаза, брови, уши… Тебя как подменили!

— А раньше не было ни бровей, ни ушей, да? — рассмеялся Келли.

На них стали оборачиваться. Кто-то сел рядом, кто-то с задних рядов бросил в них горсть карамелек. Конфеты были крохотными, завернутыми в сияющую разноцветную фольгу. Ройс полез под стол поднимать угощение с пола.

Вводную лекцию читал куратор группы. По рядам пустили распечатки с расписанием занятий, со ссылками на нужную литературу, на необходимые канцелярские принадлежности, на справки и формы, которые нужно было заполнить. Келли приуныл. Его денег хватало или на проездной на автобус, или на канцтовары, или на шампунь и судок. Выбор был очевиден. Покупка учебников в его бюджет не вписывалась. На первом курсе он занимался в библиотеке. Теперь это стало невозможно.

В перерыве между лекциями Ройс потащил Келли в буфет и, проигнорировав возражения, купил ему куриный салат и кофе с булочкой. Неожиданно за их стол уселись и другие мальчишки, знакомые Келли альфы и омеги вперемешку с новыми лицами. Их болтовня о летних каникулах, о море и скалолазании, о поездке автостопом через всю Асторию, как ни странно, не раздражала. За лето Келли успел поработать кассиром на автозаправке, официантом в фастфуд-забегаловке и уборщиком в стоматологической клинике. Слушать о чужих приключениях было забавно.

Смутно знакомый альфа подмигнул ему заговорщицки и громко протянул:

— Ну, наконец-то, наш Ледяной Принц подтаял…

— Да, точно! — воскликнул сидевший рядом омега, которого Келли не узнал. — Кто ты такой и куда подевал нашего мистера Сноб года?

— Я — сноб? — удивился Келли.

— Ну, а то! — ответил Ройс. — Типичная кинозвезда и голубая кровь отсюда и до рождения Света. Да ладно, Келли, не тушуйся. Я всегда знал, что ты классный чувак.

Ледяной Принц, кинозвезда и классный чувак поднёс к губам опустевшую чашку, будто пытаясь спрятаться от всех этих мальчишек, оказывается, вовсе его не презирающих, а просто обиженных его холодной отстранённостью. Принявших его нерешительность за надменность.

— И краснеет так мило… — добавил кто-то, и все рассмеялись.

Смеялся и Келли, чувствуя странную смесь облегчения и грусти. Стоит ли обманывать этих милых детей? Он не один из них и никогда им не станет. Но пока можно просто влиться в нехитрый разговор, смеяться чужим шуткам, будто броней обрастая принадлежностью к стае.

После лекции пришлось отказаться от приглашения на вечеринку, дать свой телефон десятку альф и омег, пообещать непременно прийти к кому-то на днюху и ни за что не отвечать на чьи-то эсэмэски. Почти бегом направился в императорский парк. Он оставил Берга так надолго, а ведь ещё предстояло сделать немало.

Подходящая кленовая ветка нашлась почти сразу, и была она рубиновой и багровой. А рядом оказалась осина с листвой, похожей на золотые монеты, а листья рябины были медными, зато ягоды алели кровавыми гроздьями. Келли безжалостно ломал хрупкие ветки, подпрыгивал, дотягиваясь до желанной цели, ловил на себе возмущённые взгляды прохожих. Ему, пожалуй, хотелось, чтобы кто-то из них, папаш с колясками, благообразных старичков с тростями, чинных пожилых омег с томиками стихов в руках, сделал ему замечание. Тогда он сможет ответить им, рассказать, кому предназначен роскошный осенний букет. И пусть они попробуют возразить, о, пусть только попробуют. Он скажет им, что герой, спасший тысячи жизней, достоин самого лучшего, чем богат императорский парк. Что за этого альфу он лично сожжет этот парк дотла, и пусть кто-нибудь только попробует ему помешать…

В магазине медицинских принадлежностей букет оказался помехой. Пришлось примостить его в стойке для зонтиков, пока Келли выбирал знакомый судок, шампунь, массажное масло без запаха. Прихватил также упаковку маленьких мягких полотенец, щипчики для ногтей, влажные салфетки, пропитанные противовоспалительным раствором. Знакомые предметы, покупая которые, совсем недавно он даже не смотрел на цену. Теперь приходилось. Пришлось даже отложить массажное масло, чтобы остались деньги на проезд.

В автобусе букет тоже был не к месту, но сидевший у прохода немолодой омега неожиданно предложил:

— Давай подержу красоту такую.

А его сосед, сухонький старичок, занимавший место у окна, кивнул на большой пакет с эмблемой магазина:

— Давай и это сюда. Очень мне знакомо это заведение. Кто-то из родных?

И Келли, передавая пакет старичку, неожиданно легко соврал: да, кто-то из родных. А может, сказал правду, какой видел её в тот миг.

Дома Элоиз отыскал для Келли большую вазу дымчатого стекла. Заодно познакомил с Лавендером, полноватым омегой средних лет с оценивающим взглядом цепких тёмных глаз. С Элоизом он был на «ты» и вообще распоряжался на кухне по-хозяйски, но Келли спешил и особого внимания на омегу не обратил.

В комнату Берга проскользнул тихонько, спрятался за огромным букетом. И лишь услышав удивлённый возглас, выглянул из-за пышной листвы. Широкая улыбка Берга была лучшей наградой за труды.

— Нравится?

— Не то слово! Хоть что-то от парка осталось? Или ты все там — под корень?

— Аха, значит, нравится. Я поставлю его вот здесь. Тебе так видно? Экран не заслоняет?

Келли пристроил тяжёлую вазу на столик под телевизором. В комнате сразу запахло приятной свежестью, золотой осенью.

— Спасибо, Келли. Как первый день?

— Нормально. Ты уже обедал?

— Нет, тебя ждал.

— Хорошо, тогда я только переоденусь и сразу вернусь с обедом. Одну минуту, хорошо?

Абсурдное «тебя ждал» наполнило уютным теплом. Как будто теперь у него был дом, где его действительно ждут к обеду. Келли быстро переоделся в домашние штаны и свитер, побежал на кухню за обедом для Берга. И ещё издали услышал обрывок разговора:

— …не обижай мне мальчика. Он за один день Берга буквально к жизни вернул. Он сегодня шутил, когда я его завтраком кормил, представляешь? Смеялся!

— Ты его завтраком кормил? Зачем тебе такая сиделка, если ты сам его…

Келли больше слушать не хотелось. Он нарочно громко хлопнул дверью, ведущей в коридор, сделал несколько тяжёлых шагов. Голоса стихли.

Приветливо улыбнулся Элоизу, проигнорировал Лавендера.

— Элоиз, что я могу взять на обед для Берга?

На большой поднос поместился суп-пюре, куриный паштет, стакан свежевыжатого апельсинового сока с мякотью, ванильный пудинг. Келли отнёс поднос к Бергу, достал из пакета несколько полотенец, прикрыл грудь и шею больного. Тот снова помрачнел. Нужно было отвлечь его разговором.

— Помнишь, я тебе говорил, что не могу найти общего языка со сверстниками? Так вот, сегодня оказалось, что они считали меня снобом и зазнайкой. Меня! Как будто мне есть чем гордиться. А я считал, что это они меня презирают. Глядят на меня свысока.

— Расскажи про них, — попросил Берг. — Про твоих одногруппников.

— Там есть один альфа, его зовут Ройс…

Ел Берг мало и неохотно. Оставил половину супа, больше половины паштета, а от пудинга и вовсе отказался.

— Я говорил ему сто раз: «Я не люблю сладкого». Хочешь, съешь ты. Ну съешь, что тебе стоит. А то он вечно ко мне цепляется…

Пудинг был действительно вкусным, кремовым и пышным. Келли подумал: интересно, кто его готовил, Лавендер или Элоиз?

— А почему ты папу называешь по имени? — спросил он Берга.

Тот улыбнулся, вспоминая.

— Ты же видел, какой он у меня. Молодой, красивый. Я ещё мальчишкой начал подшучивать, перед друзьями прикалываться, будто он — мой омега. Не всерьёз, конечно, все же знали. Вот тогда и начал его так называть, а потом мы оба привыкли.

— Зря отказался от пудинга, я теперь его всегда за тебя буду есть, — улыбнулся Келли, складывая посуду на поднос. — Что хочешь делать сейчас? Стричься налысо ещё не передумал?

— Может быть, позже, — вздохнул Берг. — А ты иди, тебе, наверное, заниматься надо. Я посплю. Зайди через пару часов.

Келли убрал полотенца, влажной салфеткой осторожно вытер губы Берга, подбородок, шею. Убедился в правильном положении злосчастного пульта. Ответил:

— Я зайду через полчаса. А потом уже оставлю тебя в покое до четырёх. Хорошо?

Он успел отнести на кухню поднос, помыть посуду, бросить в грязное белье использованные полотенца. Вернувшись в свою комнату, открыл ноутбук, достал материалы утренних лекций. Прошёлся по предложенным ссылкам, сделал закладки, внёс в календарь расписание лекций и семинаров. И через полчаса вернулся к Бергу.

Приоткрыл окно, впуская в комнату дыхание прохладного осеннего дня, осторожно сложил одеяло. Келли показалось, что Берг спит. Но тот неожиданно сказал:

— Мне очень жаль, что тебе приходится это делать.

— Мне это совсем не трудно, Берг, — ответил Келли.

— Копаться в дерьме, в буквальном смысле, не трудно? — та же злость в голосе, та же горечь. Как будто не было этого тёплого и странного, что протянулось между ними.

— К этому проще всего привыкнуть. Любой папа убирает за ребёнком и при этом не чувствует никакого отвращения.

— Ты мне не папа! И я не ребёнок…

Он снова нашёл неверные слова. Он снова ошибся. Насколько же легче было с Окнардом, тот совсем его не стеснялся.

Келли убрал мусор в специальный пакет, вынес в ванную комнату, вымыл руки, закрыл окно. Взглянул в лицо Берга, оценил крепко сомкнутые веки, сжатые челюсти. Вспомнился Лавендер. Может быть, он хотел эту работу для себя или для кого-то из своих знакомых?..

— Я не хочу, чтобы кто-то другой касался тебя. Кроме, конечно, Элоиза. Никому другому я тебя не доверю, Берг.

Тихонько прикрыл за собой дверь и снова пожалел о сказанном. Как он посмел так раскомандоваться? Завтра же его могут выбросить из этого дома. А он: «Не доверю!» Кто его будет спрашивать?..

Сильно расстроиться не успел, из глубин самобичевания его выдернул резкий сигнал телевизора. Берг глядел в потолок. Его голос звучал сдержанно и почти спокойно.

— Не сердись, Келли. Я перестану истерить, дай мне ещё пару дней привыкнуть. Просто ты такой… Ну, ты не должен этого делать. Ладно, забей. Давай, что ли, фильм посмотрим?

Над выбором фильма пришлось поработать. Пока Келли не понял, что Берг элементарно разводит его, нарочно выбирая самые слезливые омежьи мелодрамы. В конце концов сошлись на фильме о Семилетней войне с Марионом Эстер в главной роли. Поразительная мысль посетила Келли.

— Берг, тебе же можно попкорн!

— Серьезно? — проронил Берг, не проникшийся важностью момента.

— Я не знаю. Но по-моему, можно!

Келли вскочил, заметался по комнате, нашёл папку с номерами телефонов, адресами и явками.

— Сейчас я уточню…

— Может, у нас и нет… — начал Берг, но затих, остановленный энергичным сигналом Келли, уже набравшим заветный номер.

— Здравствуйте! — с сухой вежливостью проговорил Келли. — Вас беспокоит ассистент господина Берга. С кем я разговариваю? Очень приятно, доктор Бесслер. У меня к вам такой вопрос: входит ли попкорн в число разрешённых продуктов? Да, вы не ослышались, попкорн. Да… Понятно… Спасибо, понял. Всего хорошего, приятного вам дня.

— Можно! — объявил Келли. — Я сейчас! Без меня не начинай!

Келли был настроен решительно. Если бы на кухне не нашлось нужного продукта, он побежал бы в магазин, специально, чтобы привнести немного банальности в их исключительную ситуацию, чтобы разбавить драму элементом дешёвого китча. Но заветная пачка нашлась, хоть и с помощью вовремя подвернувшегося Гарета. В комнату Берга Келли вернулся с большой миской горячего, сильно пахнувшего непотребства. Он придвинул свой стул вплотную к кровати Берга, опустив сиденье так, чтобы оказаться на одном уровне с альфой. Миску с попкорном поместил на кровати. Первый кусок, особенно пышный — ему. Прикосновение теплых губ и влажность рта уже не посылали по телу острого сигнала, но были по-прежнему приятны. Показалось Келли, что во вкусе попкорна он различает чуть заметный оттенок, запах чужого альфы, внезапно ставшего своим.

На экране юный Марион кружил в вальсе в паре с высоким офицером.

Келли вздохнул мечтательно:

— И все же, он так красив…

И услышал неожиданное:

— Ты в сто раз красивее.

Обернулся, ожидая насмешки, шутки, чего угодно, а увидел улыбку, ласковую и мечтательную. И маленькую крошку попкорна на нижней губе. От мгновенного острого желания подхватить эту крошку губами потемнело в глазах. Нет, хотелось большего: поцеловать, чуть касаясь уголка губ, провести языком, прикусить, прижаться… Не сразу удалось Келли взять себя в руки, улыбнуться в ответ на комплимент, промокнуть губы больного салфеткой. Хорошо, что был ещё фильм, а значит, была возможность подменить настоящие чувства выдуманными.

А фильм оказался красочным и роскошным, батальные сцены потрясали, актёры блистали красотой. Но проблемы вымышленных героев казались Келли бесконечно далекими, никак не применимыми к его жизни. Никому из них не приходилось работать, чтобы прокормить себя и детей. Никто из них не был прикован к постели. Пожалуй, единственный эпизод нашёл отзыв в сердце Келли — зареванный и растрёпанный Марион у постели раненого бывшего жениха. Вот это показалось настоящим. Остановившийся взгляд умирающего альфы, граничащее с безумием отчаяние омеги — вот это имело значение. Это было правдой, его, Келли, правдой. Или могло бы быть, сложись его жизнь чуть по-другому. Если бы не клиент, платящий ему жалование, лежал сейчас прикованным к постели, а действительно «кто-то из родных».

Тяжёлый вздох разбил его размышления.

— Что? Берг? Что-то нужно?

— Голова разболелась. Наверное, потому что в одном положении…

— Я могу принести тебе таблетку. Но давай сначала попробуем массаж. Хочешь?

— Давай…

Келли откатил своё кресло к изголовью кровати Берга, обхватил ладонями крупную голову, погладил виски подушечками больших пальцев. Он часто массировал скальп Окнарду, но никогда этот простой акт не казался ему чем-то чувственным, почти интимным, ощущение теплой, чуть влажной кожи под пальцами никогда не волновало. Он пытался отвлечься от ненужных эмоций, сосредоточиться на знакомых движениях. Получалось плохо. А потом послышался голос, низкий и хрипловатый:

— Поцелуй меня…

Не думая, подчиняясь лишь инстинкту, он склонился над знакомым лицом и осторожно коснулся губами бледного лба.

========== Глава 6 ==========

Дни и ночи сменяли друг друга, как кадры черно-белого фильма, и трудно было понять, когда заканчивался один день и начинался другой. Планета Берга, замкнутая в опротивевших стенах, жила по своим законам, вращалась вокруг собственного солнца, зеленоглазого и белокожего, с ласковыми и лёгкими руками. День начинался, когда его солнце появлялось на пороге, и заканчивался, когда оно уходило. Он и сам старался не создавать лишних проблем: никаких истерик, никаких жалоб, от еды не отказывался, процедуры, хоть и неощутимые, но по-прежнему унизительные, переносил молча. Всё больше времени они проводили вместе: смотрели фильмы, читали книги, просто разговаривали. После ужина Келли приносил учебники, садился с ноутбуком к столу, устраивался так, чтобы Берг мог его видеть. И Берг смотрел на тонкие пальцы,замирающие над клавиатурой, на пушистые ресницы, на приоткрытые губы, шепчущие беззвучные тайны, на отливающий медью локон, выбившийся из скромного хвоста. Свет настольной лампы ложился на матово-белую кожу, теплым золотом вспыхивал на высоких скулах, превращая живое лицо в безупречный лик, слишком красивый, чтобы быть соблазнительным.

Самыми трудными днями были понедельники, когда занятия Келли начинались в восемь. В эти дни он забегал к Бергу лишь на минуту, дать напиться и пожелать доброго утра. Иногда в качестве приветствия он кончиками пальцев касался виска Берга, или щеки, или шеи. Это заменяло рукопожатие. Этого хватало надолго. Потом снова возвращался ужас, наваливался душным и тяжёлым грузом, будто холм земли над могилой, из которой не встанешь. Тогда казалось, что ещё один день неподвижности в этой душной комнате, в этой живой могиле, и он не выдержит, просто сойдёт с ума. Но Келли возвращался и приносил с собой часть внешнего мира, оказывается, никуда не пропавшего, а просто существующего за пределами его планеты. Это мог быть журнал, подобранный в автобусе, пластмассовый стакан фруктового напитка, цветок, яркий камешек. Он кормил его обедом и рассказывал о том, что видел в городе, о занятиях, об университетских приятелях. Эти рассказы Берг слушал с удовольствием мазохиста. Как же он завидовал этим мальчишкам, которые могут просто перебежать улицу, подняться по лестнице, открыть книгу! Взять Келли за руку, коснуться его волос, обнять за плечи. И, наверное, берут, касаются, обнимают. Приглашают на вечеринки, в кафе, на концерт. Он никуда не ходит, но сколько ещё он выдержит? На сколько его хватит: быть прикованным к полутрупу? Его юность прошла у постели больного старика, теперь Берг висит у него камнем на шее, разве это справедливо?

А потом вдруг наступил день, которого он боялся и ждал, день его первого визита в клинику доктора Норта, и был это, конечно, понедельник, кто бы сомневался. Из клиники прислали фургон с двумя дюжими альфами-санитарами, которые погрузили его неподвижную тушу на каталку и вывезли во двор, под мелкий дождик. Берг едва успел вдохнуть горьковатого осеннего тумана, когда небо над его головой сменилось тесной утробой фургона и позади с лязгом захлопнулись двери. Фургон тронулся. Берг почувствовал тошноту. Раньше его не укачивало никогда, теперь это было не просто мелким неудобством. Берг попытался сфокусировать взгляд на зеленом проводке, бегущем по крыше фургона. Вот если бы рядом был Келли, он заметил бы, как ему плохо, как страшно. Он отвлёк бы его разговором, милой улыбкой, ласковым прикосновением. А потом фургон остановился, и Берг вспомнил потолки…

Доктор Норт встретил его радостной улыбкой, обменялся с Элоизом теплым рукопожатием. Пришлось постараться улыбнуться, ответить на вопросы. Да, самочувствие прекрасное, настроение отличное. Конечно, дома и стены лечат. Взорвать бы эти стены, да силой разума как-то не получается.

Снова его закатывали в гудящие цилиндры, и длинные иглы впивались в его тело, туда, где у нормальных людей располагался позвоночник. Он, разумеется, этого не чувствовал. Потом ему поставили капельницу. Знакомое сонное спокойствие потекло по венам. Доктор Норт снова показывал снимки, на которых Берг уже смог различить полупрозрачные позвонки. Элоиз старался сдержать восторг, доктор тоже был доволен. Берг спросил:

— Вы говорили, через месяц вернутся руки. Прошло уже почти два, а я ничего не чувствую.

Доктор принялся рассказывать о том, что история болезни каждого пациента сугубо индивидуальна, что процесс восстановления тканей в его случае развивается ускоренными темпами, а значит, есть хорошие шансы на полное восстановление. Нужно только набраться терпения и верить в лучшее. В голосе доктора послышались ему фальшивые ноты. Он хотел спросить: «Сколько же ещё ждать? Когда же, в какой момент времени придётся признать, что надежды больше нет, что ему предстоит провести остаток жизни вот так, по шею в живой могиле? Когда же он должен напомнить Гарету о данном ему обещании?» Вопрос так и не сошёл с губ.

По дороге домой он сам принял решение: до нового года. Если в его состоянии ничего не изменится, в первый день нового года он уйдёт из жизни. С помощью Гарета или без неё. Как угодно, любыми путями, он найдёт способ, не может не найти…

Берг закрыл глаза, притворился спящим, лишь бы не слышать голоса Элоиза, не видеть его искусственной улыбки. Не видеть, как одна могила сменит другую, лишь на миг качнув над головой серое простуженное небо. Пропали знакомые стены его спальни, звуки и запахи родного дома, темная воронка подхватила его, потянула на дно, всё плотнее стягивая горло петлей подступающего отчаяния. Но коснулись щеки прохладные пальцы, погладили ёжик коротко остриженных волос. Берг расцепил судорожно сжатые челюсти, торопливо вдохнул, шумно выдохнул. Раскрыл глаза и увидел перед собой знакомое лицо, немного встревоженное, немного грустное.

— Что так рано? — растянул в улыбке непослушные губы. Но Келли остался серьёзным.

— Ушёл со второй лекции.

— Прогульщик…

— Есть немного. Мне просто не терпелось услышать твои новости.

Берг рассказал ему про позвонки, уже вполне различимые, но все ещё призрачные, полупрозрачные. Про руки не стал говорить ничего. Он справится с этим сам. Или не справится, но все равно — сам.

— Это же замечательно, Берг, это же настоящее чудо! — проговорил Келли осторожно и как-то вопросительно, будто пытаясь сказать: «Отчего же ты не радуешься?»

Берг не ответил, и Келли спросил.

— Хочешь что-нибудь? Пить, есть?

— Спать хочу. Но ты не уходи, останься, если не занят.

— Конечно, Берг. Конечно. Я сделаю тебе массаж.

Берг закрыл глаза. Он не чувствовал прикосновений Келли, но ощущал его близкое присутствие, запах массажного масла, прислушивался к тихому дыханию. Если бы можно было заснуть вот так, тихо и спокойно, заснуть навсегда…

А потом это случилось. Сначала Берг не обратил внимания на маленькую точку немного выше локтя, чуть заметно пульсирующую теплом. Потом ощущение стало сильнее, пульсация сменилась лёгким покалыванием. Берг распахнул глаза почти со страхом. И тотчас же встретился взглядом с Келли, в глазах которого безмятежный покой мгновенно сменился тревогой.

— Что, Берг? Что-то случилось? Ну, не молчи, говори же!

— Келли… Выше локтя. Правее… Да, здесь. Мне кажется, я чувствую…

— Силы Света, Берг! Ведь это… Ну, что, чувствуешь? — залепетал Келли, волнуясь. Он положил руку Берга себе на плечо, прижав запястье щекой и пробегая тонкими пальцами по предплечью, будто скрипач, подхваченный вихрем вдохновенной мелодии.

— Да, да… Келли, ещё, сильнее!

— Все хорошо, Берг! Ты только не волнуйся, пожалуйста!

Его пальцы задевали невидимые струны, отзывающиеся острыми электрическими разрядами в плече, в запястье, в сердце. Берг взмолился:

— Подожди! Подожди минуту!

Глотая воздух, сгустившийся до болотной тяжести, Берг закрыл глаза. И тотчас же почувствовал прикосновение теплых пальцев к шее, уловил нежный запах мяты и лаванды, напомнивший ему, что он ещё жив.

А новая жизнь бежала по его венам, языками огня охватывая левую руку от плеча до запястья. Берг резко выдохнул. Повернув голову, успел прижать щекой прохладную ладонь. Проговорил, почти касаясь губами тонкой кожи:

— Подожди, Келли… Дай мне минуту…

Минута в его руках. Ладонь под щекой, лёгкие пальцы чуть заметно касаются волос, и так легко поверить, что вот сейчас, в этот самый миг всё изменится, и случится чудо, и вернётся небо.

Его дыхание так близко, а в словах тревога:

— Берг… Нужно позвонить в клинику. Может быть, мы должны что-то делать?

— Звони…

И исчезла тёплая близость, зато к боли в левой руке добавилось покалывание в правой. Или это только показалось? А может быть, это всё только кажется ему?..

А потом в комнате стало тесно и шумно. Там суетился плачущий Элоиз, о чем-то спрашивал радостный Гарет, Келли пересказывал то, что порекомендовали ему в клинике:

— Лёгкий массаж… Держать руки в тепле… Лучше обойтись без обезболивающих и снотворных препаратов, но при сильных болях можно принимать ненаркотические нестероидные анальгетики…

Элоиз принёс старый шерстяной свитер, отрезал рукава. Когда тяжелые руки-плети Берга просовывали в эти рукава, он чувствовал чужие прикосновения, будто короткие и не слишком сильные разряды тока. Элоиз предложил открыть шампанское. Берг отказался: побоялся сглазить. Келли неожиданно поддержал его опасения:

— Да, в клинике сказали, что чувствительность может исчезнуть, а через несколько дней снова вернуться…

Берг устал от этой суеты, от переизбытка эмоций, от смеси радости, страха и боли. Он пытался выставить Элоиза и Гарета прочь, те вроде бы уходили, но вскоре возвращались, и только после ужина Берг наконец-то остался один.

За окном шумел дождь, ветер стучал в окно, скулил под крышей. Вернулась боль, старый враг, знакомый и оттого нестрашный. Эта боль была предвестником жизни. Его тело рождалось заново, а родов без боли не бывает. Вопили внезапно разбуженные нервы, дрожали в судорогах дряхлые волокна мышц, сотни острых игл пронзали воспалённую кожу. Впервые за многие годы вдруг вспомнился последний полёт, запах гари, тяжёлое, тёмное отчаяние неизбежной гибели. Панические крики Крейга, бывшего второго пилота, бывшего лучшего друга. По его вине подбили их самолёт. По его вине Берг стал калекой.

Впрочем, Крейг и не пытался оправдываться. Сам составил рапорт, сам подал в отставку. Его лишили звания и выбросили из авиации. И он ушёл к мужу и сыновьям, ушёл на своих ногах.

Когда Берг вышел, а вернее — выполз из госпиталя, они ещё некоторое время общались. Крейг вымаливал прощение, бесконечно вспоминал последний полет, и однажды, в особенно паршивый день, Берг не выдержал, наорал на друга. Сказал ему: «Да, это ты виноват! Посмотри на меня, как мне жить теперь?» Потом ему было очень стыдно, и он даже позвонил Крейгу, извинился. Тот ответил что-то вроде: «Ты меня никогда не простишь, так что лучше нам с тобой не видеться пока. А то я только тебя злю». И было это больше двух лет назад.

Когда он встанет на ноги, он непременно разыщет Крейга. Придёт к его дому на своих двоих, пожмёт руку. Скажет: «Вот видишь, я в порядке. Значит, и тебе терзаться ни к чему». Сейчас звонить не время. Не нужно, чтобы друг видел его таким.

Может быть, он свяжется и с другими, с бывшими сослуживцами, с товарищами, когда-то делившими с ним небо. С надменным красавцем аристократом полковником Роуландом, командиром эскадрильи, всегда горой встававшим за своих соколов, с шумным капитаном Хайтом из звена Берга, с безбашенным Клодом из аэродромной поддержки, сердцеедом, вруном и хвастуном. Все они пытались помочь, все приходили и говорили правильные слова, но он оттолкнул каждого, намеренно грубо, иногда жестоко, не в силах выдержать их сочувствие, не в силах принять того факта, что у них есть небо, а у него нет и никогда не будет. Перед каждым из них ему придётся повиниться. Он сделает это с радостью. Как только встанет на ноги.

А дождь все так же стучал в окно, руки от плеч до кончиков пальцев превратились в пульсирующий пожар. Страшно хотелось пить, от запаха собственного пота мутило. Берг не выдержал, прижал подбородком пульт.

Келли пришёл тотчас же, сонный, тёплый, какой-то особенно уютный во фланелевой пижаме, мягкой даже на вид. Присел рядом, стягивая в хвост густые волнистые пряди. Берг хотел было сказать: «Не надо». Он никогда не видел Келли с распущенными волосами.

— Прости, Келли, что разбудил тебя…

— Не надо извиняться…

— Да, знаю! — перебил Берг. — Это твоя работа, ты говорил уже. Хреновая у тебя работа. Ладно… Дай мне напиться, пожалуйста.

Келли протянул стакан воды и вдруг ответил:

— У меня хорошая работа. Я нужен. Я помогаю людям. Тебе, в частности.

— Ладно, не злись. Слушай, найди мне эспандер. Или теннисный мячик. Я хочу попробовать его сжать в руке.

Келли улыбнулся:

— Сожми мою руку. Я держу тебя, чувствуешь?

— Да… Нет, — пробормотал Берг. — Я чувствую не прикосновение, а уколы.

— Ну, все равно попробуй сжать.

Его рука, тонкая, белая, с длинными пальцами и коротко обрезанными ухоженными ногтями. Берг видел эти руки столько раз. Сейчас он сожмёт её в ладони. В охваченной пламенем ладони. Струйка пота потекла по виску. Келли осторожно промокнул его лицо и шею влажной салфеткой.

— Не думай об этом, Берг. Просто не думай. Завтра в девять придёт из клиники физиотерапевт, он покажет… Ах!

Берг глядел в широко распахнутые глаза Келли и не мог сдержать улыбки. Ему казалось, он и сам почувствовал, как шевельнулись непослушные, будто принадлежащие кому-то другому пальцы.

Келли склонился над его рукой. Берг видел, как подрагивают плечи его солнца, чувствовал, как рассыпаются по ладони снопы обжигающих острых искр. А потом ощутил и движение и прямо перед лицом увидел собственную руку, лежащую на ладони Келли.

— Давай, Берг. Покажи себе, как это делается.

Рука показалась ему огромной, худющей, бледной до синевы. Длинные пальцы, похожие на чуть подрагивающих червей, вдруг скрючились, обхватывая ладонь беты неплотным кольцом. И тотчас же их накрыла вторая ладонь, сжала тепло и сильно.

— Вот, Берг. Какой день, а? — вздохнул Келли. — А ты ещё говоришь, что у меня плохая работа.

Его лицо было так близко, невыразимо прекрасное, с сияющими глазами, с улыбкой на чуть приоткрытых нежных губах. Как заворожённый, смотрел Берг в его лицо. Боль и страх, надежда и раздражение сменились похожим на транс оцепенением. Исчезла опостылевшая комната, смолкли звуки, пропали запахи, осталось лишь одно лицо, одно солнце на пустом небосклоне.

— Скоро утро… — проговорил Келли. — Сможешь уснуть? Или все же дать тебе таблетку?

— Не нужно, Келли, — отозвался Берг, — я буду спать. Иди к себе, пожалуйста. И спасибо тебе.

Он ушёл, напоследок коснувшись его виска поцелуем лёгких пальцев. Берг остался в тишине и в темноте. Конечно, ему не хотелось отпускать Келли. Хотелось ощутить тепло его рук, нежность его губ. Однажды он на мгновение потерял разум и попросил поцелуя. О, он его получил. Даже Элоиз целовал его более чувственно. Так целуют даже не брата, а двоюродного омегу-дедушку, почившего в бозе. Ну что ж, Келли был предельно честен. Он сказал ему в первый же день: «Это моя работа» — и с тех пор повторил это неоднократно, специально для тупых, для тех, кто любит выдавать желаемое за действительное. Берг себя к таким не причислял до поры до времени. Но можно ли было находиться рядом с Келли и не поддаться его очарованию?

Серая предутренняя мгла сменила тьму. Берг вдруг понял, что ощущает гладкость и прохладу простыни под подушечками пальцев, неясно, но ощущает, будто касаясь белья в плотных перчатках. Впервые он понял, что встанет на ноги. Впервые задумался о том, что будет с ним после.

Когда Берг научится управляться с инвалидным креслом и ухаживать за собой, Келли придётся отпустить. Он уйдёт к другому немощному инвалиду или старику и будет кормить его, мыть и брить, менять ему памперсы и смотреть с ним фильмы. И в знак приветствия касаться его щеки кончиками пальцев. Конечно, Берг может начать за ним ухаживать. Но сможет ли тот, кто отмывал его задницу от дерьма, когда-нибудь увидеть в нем предмет сексуальных желаний? Да и захочет ли близости сам Берг? Это сейчас весь мир вращается вокруг этого зеленоглазого ангела. А потом, не станет ли память о худших днях преградой и для него?

Серое утро понемногу вползало в комнату. Мысли путались. Но среди них одна казалась ясной и правильной. Он встанет на ноги. Он будет ухаживать за Келли. Он сделает всё, чтобы однажды назвать его своим.

========== Глава 7 ==========

Нахального физиотерапевта Берг возненавидел ещё до первого взгляда, а вернее — с первого звука. Он услышал его издалека: мурлычущие ноты бесстыжего кота, а ему в ответ — едва различимые ответы Келли. Уже у самой двери спальни раздалось похабное:

— …Надеюсь показать тебе множество других полезных упражнений, тебе понравится.

И ледяной ответ Келли:

— А я надеюсь, что вы найдёте своему юмору более достойное применение. А теперь, вы готовы работать? Прекрасно. Прошу.

Такими они и вошли в комнату Берга: среднего роста коренастый альфа с красной от ярости рожей и Келли — юный принц с маской высокомерного презрения на побледневшем лице. От довольной улыбки Берга альфа покраснел ещё больше. Но когда пришёл его час, он отыгрался на Берге сполна, оставляя на плечах и руках красные пятна, обещающие превратиться в полноценные синяки. Подумаешь, тоже мне, боль! Улыбка не сходила с лица Берга. Келли показал себя дотошным учеником, требуя по несколько раз повторять более сложные упражнения. А когда в спальне появились Элоиз и Гарет, все началось сначала, и терапевт повеселел, с видимым удовольствием растягивая, сжимая мышцы и «восстанавливая кровообращение». Под конец экзекуции Бергу казалось, что с его рук сняли кожу, но он все ещё улыбался. Провожать довольного садиста вызвался Элоиз, а Келли натянул на Берга колючие шерстяные рукава и, не спрашивая, вложил в приоткрытые губы две таблетки. Зато уже к вечеру он по-настоящему держал Келли за руку, ощущая тонкие косточки, гладкую кожу, тепло узкой ладони.

Синяки прошли, руки остались. Непослушные, с трудом сгибающиеся в локте, странно тяжелые, бессильные, бесценные. Ещё не способные поднести к губам стакан, но вдруг вспомнившие, как это здорово: смахнуть с ресниц пушинку, провести ладонью по волосам, поправить одеяло. В руках вскоре оказались смешные розовые гантели, по фунту каждая, по жутко тяжёлому фунту, как ни странно. Никогда ещё Берг не занимался так усердно. Он вообще не слишком любил тренажерные залы, да и необходимости особой не было, справлялся с работой за счёт природной силы и выносливости. Но в розовый кошмар вцепился, как бульдог, и вскоре сменил его на голубенький, весом в два фунта. Тогда же стал вспоминать тонкую науку самостоятельного питания, освоенную тридцать четыре года назад, позабытую за последние месяцы. Келли был терпелив. Порывы Берга к самостоятельности принимал без раздражения, спокойно перестилал постель, облитую супом, подбирал и вкладывал в непослушные пальцы в пятый раз уроненную электробритву, подавал влажные салфетки.

Следующий визит в клинику принёс новый подарок: Берга сняли с жёсткой доски, к которой он был привязан после операции. Это орудие пыток сменилось корсетом, плотно охватившим его тело от подмышек до бёдер. Корсет позволял настоящую роскошь: в нём можно было садиться. Когда впервые приподняли спинку его кровати, Берг едва справился с головокружением, долгие минуты балансируя на грани тошнотворного небытия. Ему напомнили: никакой спешки, шаг за шагом, медленно и осторожно.

Медленно и осторожно поднимать спинку кровати, всякий раз немного выше, будто в первый раз под новым углом рассматривая спальню, папу, Гарета, Келли. Тот сказал ему однажды:

— Когда ты сидишь, у тебя совсем другое лицо. Такое жёсткое, строгое.

«А ты ещё красивее, когда я могу смотреть тебе в глаза», — подумал Берг, но вслух не сказал.

Медленно и осторожно шевелить пальцами проснувшихся ног, неуверенно сгибать ноги в коленях, с трудом распрямлять. С концентрацией канатоходца садиться на край кровати, будто в пропасть свесив ноги. Рассчитывая каждое движение, переползать с кровати в инвалидное кресло. Впрочем, эту науку удалось осилить не сразу, потерявшие силу руки не выдерживали веса тела. И в первый раз, и в десятый Келли практически перенес его в кресло на руках.

Стали просыпаться и другие ощущения, до поры до времени тревожившие Берга лишь неясной тенью настоящих желаний. Ему казалось, он чувствовал запах Келли, и был этот запах — тоньше и нежнее омежьих — ароматом свежести, холодным дыханием лёгких облаков в утреннем небе. Прикосновения лёгких рук приносили иногда почти болезненное удовольствие, будто пускали по коже слабые электрические разряды.

Стал Бергу сниться сон. Синее небо над головой и уютный гул мотора, тонкие струйки пара, взлетающие над крыльями. Дышалось ему легко, легко и весело. Неужели он забыл вкус кислорода в маске и предельную ясность ума, когда весь бесконечный мир кажется продолжением тела, и мыслей, и желаний. Когда невозможное становится единственной реальностью, и садится к тебе на постель, и проводит пальцами по груди. Когда опускаются тяжелые веки, и блестит под пушистыми ресницами лишь крохотный отсвет любимых глаз, и тихий стон рождается глубоко в горле и дрожит под его губами, когда прохладные ладони проходят по плечам, по лопаткам, по спине, и ложатся на поясницу, и прижимают и сильно, и властно. Все жарче разгорается пульсирующее пламя, и сердце бьется о прутья клетки, и что-то желанное, обволакивающее, жаркое и жадное отдаётся ему, впускает в тесные объятия и берёт его в плен, и нет ему спасения, лишь бы не кончалась никогда эта пытка, лишь бы умереть — вот так!..

Он просыпался в испачканной постели. Иногда удавалось дотянуться до пачки салфеток, иногда приходилось кое-как вытирать липкий живот простынёй. Келли, конечно, всё понимал, но ничего не говорил, даже вида не подавал.

Берг заметил, что Келли стал молчалив и как будто отдалился от него, словно пытался подготовить себя к новой разлуке. Не было больше интимных прикосновений, наивных восторгов по поводу его, Берга, успехов, все меньше времени проводили они вместе. Ведь теперь Берг сам мог взять пульт от телевизора, стакан воды, кусок хлеба. Пройдёт совсем немного времени, и Келли придётся искать себе новую работу. Не это ли так беспокоит его?

Однажды, когда Келли подстригал ему ногти, Берг сказал:

— Ты не волнуйся, я дам тебе самые лучшие рекомендации. Найдёшь себе новую работу запросто. За тебя ещё драться будут, вот увидишь.

Келли взглянул ему в лицо то ли удивлённо, то ли испуганно, но быстро взял себя в руки, молча кивнул, продолжил работу. И, не поднимая глаз, сказал:

— Берг, если можно, дай мне знать заранее. Скажем, за месяц. Чтобы я мог найти новое место.

— Конечно! — горячо согласился Берг. — Конечно. В любом случае не раньше нового года. И ты не спеши, найди себе хорошее место. Пока не найдёшь, будешь помогать мне, хоть месяц, хоть год.

— Спасибо…

Бергу вдруг стало страшно. Он понял, что рано или поздно Келли уйдёт. Он знал это всегда, но лишь сейчас осознал всю важность этого события. Не будет больше их молчаливых посиделок, не будет лёгкой, будто нерешительной улыбки, сильных и заботливых рук, ласкового взгляда. Однажды, уже скоро, он проснётся утром, а Келли будет далеко. Он торопливо прибавил:

— Пока ещё рано об этом говорить, я даже в кресло сам не могу пересесть. Душ сам не могу принять, в туалет сходить.

— С душем есть у меня одна идея, — Келли радостно вскинул глаза, будто нащупав, наконец, понятную и простую тему разговора. — Есть такой каркас, типа лежака, он помещается в ванну, и его можно поднимать и опускать…

На следующий же день такая штука появилась в их доме. Правда, Бергу понадобилась помощь и Келли, и Гарета, чтобы перевалить тяжёлое тело через бортик ванны и разместиться в металлическом полукресле, но прикосновение теплой воды было потрясающе приятным. Он забыл обо всем на свете. Закрыв глаза, нежился в воде, будто растворяясь, почти засыпая, почти не замечая ни запаха шампуня, ни быстрых пальцев, приятно царапающих его скальп. Желание пришло в одно мгновение, захлестнув его жаркой волной. Он задохнулся от внезапного, острого возбуждения и, утратив способность соображать, стиснул в ладони руку Келли, прижал её к паху. И не сразу заметил, как тихо стало в ванной, как замерла, помертвела рука Келли. А потом рука мягко освободилась, чуть слышно скрипнула дверь, отворяясь и закрываясь вновь, и снова — тишина. Стыд оказался мучительнее желания. Берг понял одно: любой намёк на интимность с его стороны будет сейчас насилием. Он должен набраться терпения и ждать. Келли того стоит.

О случившемся они не говорили, обошли молчанием взаимную неловкость. Но Берг заметил, что Келли стал ещё более отстранённым, ещё более осторожным в жестах и словах, нарочно увеличив дистанцию, разделяющую пациента и сиделку. Берг понял и принял его решение. Два Берга в эти дни уживались в нем. Один изнурял себя тренировками, мечтая поскорее подняться на ноги, вернуть контроль над своим телом и над своей жизнью. Второй, замирая от страха скорой разлуки, жадно впитывал каждую минуту, проведённую вместе, сберегал в памяти каждую улыбку, каждое прикосновение. Никогда ещё Келли не казался ему таким желанным. Никогда не был он таким недоступным.

Зимние праздники наступили, как всегда, неожиданно. Приехали родственники из провинции: дядя Элион, брат Элоиза, кругленький и энергичный омега с детьми, альфами-близнецами, подростками меланхолического склада характера. В гостиной появилась ёлка. Берг, сидя в своём кресле и потягивая грог, наблюдал, как её наряжали всей семьёй. Подростки смотрели на Келли с открытыми ртами, за них становилось немного неудобно.

В ночь Негасимого Света собрались за столом, по старинной асторианской традиции вспомнили события прошедшего года. Берг удивился. Год назад за этим же столом он скрипел зубами от боли. Год назад он ещё не знал Келли. А тот сидел за столом прямо напротив Берга, неправдоподобно красивый, радостно оживлённый. На нем была та же зелёная шелковая рубашка, в которой Берг впервые увидел его, на этот раз открывающая стройную белую шею и круглую яремную впадинку, мягкую и теплую даже на вид. Берг чувствовал лёгкую эйфорию, прежде испытываемую после самых трудных полётов, и было ли это от вина, от жуткой, суеверно скрываемой радости живого тела или же от блеска любимых глаз, он не знал и знать не хотел.

Обменялись подарками. От всей семьи подарили Келли часы, изящные и достаточно дорогие. Но и он не остался в долгу, к приятным мелочам для Элоиза и Гарета добавив выбранный со вниманием подарок для Берга: трость темного дерева с рукоятью слоновой кости. Берг верил, что уже скоро он сможет воспользоваться подарком.

Конечно, он не стал дожидаться рассвета, отправился к себе вскоре после полуночи. И долго ещё лежал в темной комнате, прислушиваясь к неясному разговору в гостиной, к смеху и звукам музыки. И уже на пороге сна вдруг услышал, как тихо скрипнула дверь и знакомый голос прошептал:

— Берг! Ты спишь?

— Нет…

Чуть заметная тень приблизилась к кровати, прохладные ладони сжали руку.

— Келли… — выдохнул Берг. — Келли, послушай!..

Тонкий палец прижался к его губам. Тихий голос проговорил:

— Не нужно, Берг! Что бы мы ни сказали сейчас, все будет неправильно. Понимаешь?

Он не понимал. Он не понимал ничего, кроме перехватившей горло нежности.

А потом палец исчез, и совсем рядом блеснули в темноте глаза, и нежный поцелуй коснулся его губ. Берг ответил на поцелуй, усилием воли заставил себя не сжать в объятиях желанное тело, а лишь коснуться ладонью гладкой щеки.

— Спасибо тебе! Спасибо тебе за все, — тихо прошептал Келли и, не дожидаясь ответа, скользнул за дверь.

А утром Берг даже не был уверен, случился ли с ним этот ночной визит, или же принял он сон за явь.

В тот день, когда Берг сам, без посторонней помощи переполз с кровати в кресло, Келли отправился на первое собеседование. Берг глядел за ним из окна, видел, как ступали по заснеженному тротуару отороченные мехом ботинки и легкий пар слетал с губ. Вслед пропавшей из виду фигуре он шептал:

— Чтоб ты не понравился… Чтоб там уже было занято… Чтоб мало денег, далеко до универа…

Шептал и стыдился собственной слабости.

Вернулся Келли уже после полудня. На нем была все та же зелёная рубашка, видимо, лучшая из его вещей, застегнутая на все пуговицы. От него пахло альфой. Молодым и здоровым самцом, не слишком сильно, но заметно. До темноты в глазах возненавидел Берг этот запах.

— Ну, как прошло? — спросил он, выдавив из себя приветливую улыбку.

— Не знаю, — пожал плечами Келли, присаживаясь рядом на диван. — На первый взгляд, неплохо. Но они интервьюируют и других кандидатов.

— Они? — переспросил Берг, на секунду взмолившись: немолодая супружеская пара, годятся Келли в папы…

— Пациент — очень пожилой альфа, очень милый. Страдает старческим слабоумием. Может сам за собой ухаживать, если не забывает, как и зачем. Работодатель — его внук. Тоже альфа, лет тридцати или чуть моложе.

Берг скрипнул зубами. Заговорил не сразу.

— Не спеши, Келли. Может быть, лучше пойти в семью, к приличным людям, которые будут знать тебе цену.

— Как у вас, все равно нигде не будет, — ответил Келли с грустной улыбкой. — Принести тебе чаю? Кажется, Лавендер испёк овсяное печенье, без сахара, как ты любишь.

— Тащи… И вот ещё что, Келли. Дай мне тоже время. Скажи заранее.

Он обернулся от двери, взглянул пристально, испытующе. Ответил:

— Я сказал им, что могу приступить к работе с первого марта.

Были у Келли и другие интервью. Он рассказывал Бергу о каждом, но почему-то запомнилось лишь то, самое первое. И запах именно того альфы не давал покоя.

В тот понедельник, когда Берг, цепляясь за поручни в тренажёрном зале клиники, сделал первый шаг, Келли получил приглашение на работу. В ту самую семью, которая не давала Бергу покоя.

Он слышал, как Келли и Элоиз щебетали на кухне, раскладывая продукты:

— Старинный особняк прямо в центре…

— Замечательно, в университет близко…

— Десять минут пешком, может быть, пятнадцать…

— Хорошая семья…

— Господин Кассел был известным учёным, астрофизиком…

Оба они казались Бергу предателями. Он вкатил своё кресло на кухню, сказал с плохо скрываемым раздражением:

— Ты помнишь, Келли, ты обещал остаться до марта?

— Конечно, Берг, — спокойно улыбнулся бета. — Я приступаю с первого числа, как и договаривались.

Эта дата наступила слишком быстро. Слишком быстро промелькнули последние дни, короткие прогулки на свежем воздухе, скрип снега под колёсами кресла, иней на ветках, Келли, снимающий с него ботинки, душистый пар над чашкой чая, тёплые и сильные руки, массирующие ступни, тепло в голосе: «Конечно, будем перезваниваться. Мне ведь нужно знать, как твои дела… День рождения девятого июня, ещё не скоро. Конечно, приглашу, хотя я уже столько лет не отмечал… На весенних каникулах будет больше времени…»

В тот день белесое небо пахло близкой весной, а в чёрных ветвях деревьев суетились птицы. Суетились и в доме: по пятому разу обменивались номерами телефонов, адресами электронной почты, давали наставления, проверяли, на месте ли документы, кошелёк, телефон, ноутбук, зарядные устройства. Требовали и давали обещания непременно писать и звонить. Берг оставался в стороне, сидел в гостиной, делал вид, что читал. Келли, взволнованный и бледный, присел перед ним на корточки, спрятал лицо в его ладонях. Выпрямившись, проговорил:

— Я не прощаюсь, Берг.

И скрылся за дверью. Берг даже сказать ничего не успел. А что тут скажешь? Не уходи? Останься со мной? Слишком поздно, чтобы нуждаться в сиделке, слишком рано, чтобы предлагать себя в мужья. Он поглядел ещё, как Келли садится в машину, как трогается с места маленький автомобиль Гарета и скрывается из виду. А потом усталость подмяла его под себя, и слишком тихо стало в доме, тихо и пусто. Осталось только доползти до постели, спрятаться под одеялом, сделать вид, что никакой трагедии не произошло, и напомнить себе, что любая разлука — это первый шаг к новой встрече.

========== Глава 8 ==========

Дом, похожий на особняк лорда Окнарда, показался Келли мертвым и страшно холодным. Идеально чистые столешницы блестели, как лакированная крышка гроба, уходящие в полумрак лестницы, покрытые ковровой дорожкой, пугали мертвой тишиной, потрескавшиеся от времени старинные зеркала в позолоченных рамах отражали бесконечные анфилады запертых комнат. Домосед лорд Окнард любил свой дом, любил окружать себя предметами уюта и комфорта. Там пахло табаком и виски, там горел в каминах огонь и звучала негромкая музыка. Дом Касселов не любил никто. Его держали в чистоте и порядке, следили за тем, чтобы портьеры подходили к обивке кресел и блестело серебро за стеклом старинных сервантов. Этот дом походил на музей, никогда не знавший посетителей.

А ведь когда-то здесь жила большая и дружная семья. Келли рассматривал портреты и фотографии на стенах: затянутых в корсеты омег с кружевными зонтиками, кучерявых детей, важно восседающих на толстых пони, усатых охотников, растянувшихся на траве. Когда-то здесь жили люди, которые выезжали на пикники, катались на лодках, поднимали на руки детей, собирались за праздничным столом. А потом они исчезли. Пропали дети в бархатных кафтанчиках, омеги в шелковых чулках и альфы в шляпах с перышками. А дом остался один, пустым и холодным, и нелюбимым. Он замер в колдовском сне, чтобы проснуться в один прекрасный день, когда по гулким коридорам прокатятся звонкой дробью детские шаги, когда веселые голоса послышатся в передней, а очнувшееся от спячки зеркало отразит румяные щеки вошедших с мороза, искристые снежинки на пышных мехах, улыбки и объятия.

Впрочем, обитал в мертвом доме один живой человек. Потерянный во времени, позабывший самого себя, беспомощный и одинокий, но живой. Звали его профессор Кассел, но он не помнил своего имени, отзываясь лишь на интонацию, каким-то животным инстинктом ощущая, что обращаются именно к нему. Конечно, имени Келли он тоже не запомнил и называл его то Мур, то Адди, то совсем уж странно: иногда Одилий, иногда Офелий. Тем не менее он сразу принял его как своего, как давнего хорошего знакомого, к которому следует относиться со старомодной почтительностью и с галантным восхищением, лишенным сексуального подтекста. Профессор целовал ему руки и, чопорно поддерживая под локоть, провожал к накрытому для завтрака столу, и Келли ощущал себя одним из этих высокородных омег в чулках и в туфлях с бантами. Он открыл золотое дно, однажды спросив профессора о людях на старинных портретах. Профессор мог говорить о них часами! И неважно, что пони на фото звали то Кай, то Кейт, а сидевшего на нем серьезного мальчишку то Нино, то Надин, истории были самыми настоящими, меняющимися день ото дня, но неизменно яркими, живыми, запоминающимися!

— Вы, верно, не помните, драгоценный Офелий, вы тогда были слишком молоды, но городское поместье Касселов простиралось до самого парка! — восхищённо блестел глазами помолодевший профессор. — А прямо за решёткой парка была дорожка для верховой езды, которая и называлась Палисадом! А потом какому-то умнику пришло в голову проложить там этот чудовищный бульвар, с авто и такими нелепыми фонарями, но название так и осталось — Палисад!

Келли глядел в сияющие глаза профессора и мучился то сочувствием, то восхищением, ясно ощущая могучий, живой разум, бьющийся за решёткой зыбкой реальности, тщетно пытающийся найти точку опоры, отыскать что-то знакомое и стабильное в зыбком болоте ускользающих мгновений.

А потом профессор подносил его руку к губам и восхищённого вздыхал:

— А ведь я помню вашу премьеру в Императорском театре, несравненный Одилий! Помню, будто это было вчера… Какое сочетание силы и грации, страсти и страдания! Не я один был влюблён в вас в тот вечер, не я один готов был сложить мир к вашим божественным стопам…

И Келли позволял целовать руки, глотая слезы, оттого что не был он этим Одилием, и вообще не был никем, и оттого что жизнь наказывает невиновных, отнимая разум у самых лучших, сохранивших душевную чистоту и восторженное благородство чувств, тем самым превращая эти качества в насмешку, в фарс, в жестокую пародию.

Но жил в мертвом доме и самый настоящий мертвец. Его звали Сейнор. Внук и опекун профессора, работодатель Келли, альфа неопределённого возраста и рода занятий. Он мог бы показаться красивым, если бы не странно отсутствующее выражение лица, не остановившийся взгляд человека, разбуженного среди ночи. Достаточно наивный для своего возраста, никогда прежде не встречавшийся с наркоманами, Келли не сразу понял природу странности Сейнора, а поняв, постарался убедить себя в том, что порок его хозяина не имеет отношения к нему самому. Иными словами, не его это дело, чем и как развлекается этот странный альфа, лишь бы пореже попадался ему на глаза и не мешал ухаживать за профессором. Такие же отношения сложились у Келли и с приходящей прислугой: с омегой-поваром, с парой омег-горничных, каждый день до блеска отдраивавших жилые комнаты особняка и одну из мертвых, прочно закрытых. Завтрак, обед и ужин накрывали в малой столовой, вкуса еды Келли не чувствовал, старательно играя роль тени прошлого, внимательно наблюдая, чтобы галантный кавалер не перепутал приборы, салфетки, стейк, салат. Кофе пили в зимнем саду, где когда-то цвели в кадках апельсиновые и лимонные деревья, а теперь ажурные кресла стояли повернутыми к заколоченным окнам. Все это было если и не нормально, то терпимо. Лишь бы только не встречаться с молодым альфой, с его стеклянным взглядом и странной мимикой непослушного лица.

Лишь бы дожить до того часа, когда профессор, закончив вечерний туалет и приняв лекарства, заснёт в своей постели. Когда можно будет запереться в собственной спальне, такой же стерильной и мертвой, как и остальной дом.

Измученный холодом, Келли купил калорифер. Он также распечатал фото Берга, найденное в интернете, нашёл для него скромную чёрную рамку и поставил на прикроватной тумбочке. Этим закончилось его обустройство на новом месте. Этот дом не был его домом. Келли не собирался вить здесь гнездо, предпочитая видеть в нем временное пристанище, рабочее место, лишенное индивидуальности. Но здесь, в бастионе безликой крепости, можно было не торопясь оживить забытый за день телефон и коснуться кончиком пальца любимого имени. Можно было закрыть глаза, откинуться на подушки и перенестись на другой конец города, в маленькую белую виллу, заменившую ему дом. И представить себе, что ничего не изменилось и этот голос, он совсем рядом:

— Я сегодня поджарил яичницу.

— Почему? Что, больше некому? А Лавендер на что?

— Да ладно… Я же не ребёнок. Ну, захотелось мне яичницы, я и поджарил. А ты что сегодня делал?

— Закончил индивидуалку по развитию вестибулярного аппарата… В понедельник буду защищать. А знаешь, что раньше было на месте Палисада?

Знакомый чуть хрипловатый голос, светлые глаза, а в них столько жизни, столько ярости, и боли, и самой истовой надежды. Он непременно встанет на ноги, этот удивительный альфа. Он найдёт себе омегу из хорошей семьи, того, кто ничем не запятнал своей чести, того, кто родит ему сыновей. Элоиз будет потрясающим дедушкой, а Гарет — ещё лучше. А он, Келли, останется другом семьи. Его будут приглашать на праздник Негасимого Света и на дни рождения. Ему позволят играть с детьми Берга: с ласковыми омегами и упрямыми альфами. Он очень надеется на это. А сейчас нужно просто пережить этот мёртвый дом, и разлуку, и хриплый голос, такой близкий, такой далёкий.

— Твоя трость — просто потряс. Буду всегда с ней ходить, чисто из пижонства.

— Твои часы тоже чудесны. Я их вообще не снимаю, ведь они водонепроницаемы. Скоро они врастут мне в запястье.

— Готичненько…

— Да, я превращусь в человека-часы…

Они говорили ровно полчаса. Ровно столько жизни позволял себе Келли в мёртвом доме, прежде чем погасить свет и уйти прочь. До завтрашнего утра. До утренних процедур и завтрака в малой гостиной.

А весна всё не начиналась. Просто зима стала дождливой и слякотной, сопливой, истеричной. Келли мёрз под снегом и дождём, бредя по знакомой дороге в университет, скользя по гололёду, увязая в серой слякоти. Мёрз в зябких аудиториях, пряча нос в огромном пушистом шарфе, который на прощание подарил ему Элоиз. А в доме холод был другим, будто его источали стены, натёртые до ледяного блеска полы, высокие потолки цвета снеговых туч. Там холод полз изнутри, из непонятных страхов, из одиночества и тоски. Казалось Келли, что маленький огонёк у него под грудью, единственное, что осталось от прежнего тепла, горит с каждым днём всё слабее и скоро, очень скоро погаснет вовсе, и тогда он перестанет ощущать этот холод и станет ещё одной тенью в доме, полном призраков ушедших времён, неживых людей, искажённых воспоминаний. Тогда он позабудет Берга и не станет больше мечтать. Ни о нём, ни о его детях. Даже о том, как счастливо будет жить Берг со своим идеальным омегой — не станет.

В тот день Келли вернулся с вечернего семинара и обнаружил господина Кассела заснувшим прямо на диване в гостиной. Перенести сухонького старичка в спальню и уложить в постель труда не составило, но Келли устал и проголодался, и невнимание внука к больному дедушке ударило его особенно болезненно.

В пустой стерильно чистой кухне он включил электрический чайник, достал из шкафчика ромашковый чай. Руки подрагивали. «Чёрствая безмозглая скотина! На два часа оставил его одного с дедом, на два часа! А если быон упал, ударился, в конце концов, просто замёрз?»

— А-а-а, вот ты где? — протянул знакомый голос. — И где это ты бродишь так поздно, а? Поклонники замучили?

— Господин Сейнор, у вас есть расписание моих занятий. По средам с шести до восьми у меня семинар, обязательный для посещений. Я нигде не задерживаюсь и никогда не опаздываю, — не оборачиваясь проговорил Келли.

— Даже так, никогда? — Сейнор оказался неожиданно близко. Прошептал почти на ухо. Келли почувствовал его запах, отвратительный сладковатый душок, будто протухшее мясо пытаются сдобрить специями. Усилием воли прогнал внезапный страх. Обхватив ладонями чашку, двинулся в сторону:

— Простите, господин Сейнор, я пойду к себе…

И тотчас же почувствовал чужую ладонь, скользнувшую по бедру. Келли едва сдержал крик, будто ядовитый гад коснулся его кожи, отвратительное насекомое проползло по ноге. Он резко дёрнулся, кипяток плеснул на руки.

— Вынужден предупредить: ещё один такой ничем не спровоцированный знак внимания, и я откажусь на вас работать.

Он что-то ещё говорил ему вслед, этот мерзкий альфа с глазами дохлой рыбы, но Келли уже не слышал, слишком шумно стучала кровь в ушах, слишком жарко пульсировала боль в обожженных руках. С особой тщательностью он запер за собой дверь спальни, придвинув для надёжности тяжёлое кресло. Не раздеваясь, лёг в постель, сжался в один заледеневший комок. Бергу не звонил, чтобы не выдать волнения, не испачкать то единственное чистое, что осталось ещё у него. Час спустя зазвонил телефон. Келли глядел на короткое имя на экране, глядел и чувствовал, как понемногу отпускает лёд, сковавший его грудь, как получается вдохнуть чуть глубже и дать волю первым слезам. Берг оставил сообщение. Келли прослушал его с десяток раз и всё равно не удалил.

— Келли, ты и сам не звонишь, и трубку не берёшь. Сказал бы: «Загулял со своими студентами», да на тебя не похоже. Скорее всего, устал за день и спишь уже. Ну ладно, раз так. Надеюсь, у тебя все в порядке. До завтра тогда.

«До завтра, — шептал Келли погасшему экрану. — До завтра, Берг…»

Назавтра Келли почувствовал себя больным. Рыхлой тяжестью наливалось тело, подрагивали руки, мысли путались, и веки стали вдруг слишком тяжёлыми, неподъёмными. Безжалостным пинком он поднял себя с постели. Ведь если не напомнить профессору о необходимых утренних процедурах, работы прибавится. Ему удалось избежать неприятного, без опоздания явиться к завтраку и не заснуть за столом. Сегодня он был Муром. Сегодня его галантный кавалер был полон раскаяния.

— Ты же знаешь, Мур, ты всегда был для меня единственным…

Сухонькие пальцы в тёмных пятнах поглаживали его руку, выцветшие глаза заглядывали в лицо чуть заискивающе.

— Все остальные были просто фантомами, порождениями неуёмного воображения, облачёнными в плоть стремлениями мятежной души!

Келли заключил, что в былые годы профессор был тот ещё ходок. Войти в роль сегодня не удавалось. Кавалер воспринял его молчание по-своему.

— Я знаю, что мы должны сделать! — воскликнул профессор, выскакивая из-за стола, роняя на пол что-то звонкое. — Мы должны запереться в библиотеке! Помнишь, как мы любили перебирать старые книги, альбомы, письма!

Предложение показалось если и не заманчивым, то безопасным, и Келли последовал за своим воздыхателем к одной из вечно запертых комнат. Там Кассел вновь удивил его странностями нездорового рассудка: профессор мог забыть, как расстегнуть молнию на брюках, но без труда вспомнил, что ключ от библиотеки хранится под статуэткой бронзовой балерины. Библиотека понравилась Келли, неожиданно и приятно напомнив дом лорда Окнарда. Он даже принёс с заднего двора несколько поленьев, и вскоре в жерле просторного камина запылал весёлый огонь. Профессор устроился в кресле, Келли — рядом на полу, протянув ноги к сухому и живому теплу. Кассел осторожно перелистывал страницы огромного альбома, иногда касаясь пальцами макушки Келли с той же инстинктивной, необдуманной лаской. Келли прикрыл глаза, наслаждаясь теплом и покоем. Вот так бы и сидел, слушая бессвязный и такой прелестный лепет, будто читая отрывок статьи на пожелтевшем газетном листе:

— …акции Южного Товарищества были тогда гарантией прибыли, всеми любимым детищем, темой светской беседы. Мне бы тогда уже понять: если и твой шофёр, и куафёр стремятся их приобрести, значит, настало время продавать…

Силы Света, почему не родился он в те времена, почему не родился тем же Муром, сбережённым в умирающей памяти?

— А-а-а, вот вы где спрятались…

Келли вздрогнул. Блаженная нега мгновенно сменилась предельной настороженностью, словно через него пропустили разряд тока.

— Доброе утро, господин Сейнор.

— Ах, «господин Сейнор», какие церемонии… — насмешливо протянул альфа, устраиваясь в кресле по ту сторону огня. — Почему бы тебе не называть меня просто Сей?

— Потому что вы мой работодатель. Фамильярность между нами неуместна.

Альфа казался в тот день особенно странным, необычно и болезненно оживлённым. Келли старался не смотреть на его пальцы, похожие на подвижных насекомых, не замечать нервного почёсывания, подёргивания конечностей, странной мимики непослушного лица. Старался не прислушиваться к унизительным, ядовитым словам.

— Я иногда забываю о том, отчего ты так вышколен, о том, кто научил тебя таким манерам. Ведь твои родители всего лишь мелкие лавочники, а ты ведёшь себя как наследный принц. Поневоле забудешь, через какое место тебе привита эта изысканность.

— Напрасно ты так, Найджел, ведь Анаисы всегда были высоким родом при дворе Наймерских императоров… — некстати вступил Кассел, но внимания на него не обратили.

— Наверное, настало время тебя просветить по ряду вопросов, — продолжал между тем Сейнор. — Моя оплошность, следовало сделать это раньше, чтобы избежать недоразумений.

Страшно хотелось вскочить и убежать, запереться в бастионе безликой спальни. Келли заставил себя остаться на месте, стал смотреть в огонь, увлекаясь пляской света и тепла. Но не было спасения от мерзкого голоса, от тошнотворного присутствия этого альфы, более нездорового, чем его немощный дед.

— Твой подопечный, вот эта пародия на альфу, состряпал завещание, когда понял, что шестеренки в его хвалёном мозгу пробуксовывают. Он назвал меня своим опекуном. Это обязывает меня заботиться о нем и о его имуществе. При этом я не имею права продать ни одну из этих жалких безделушек, не имею доступа к его фондам. Фактически, мне выплачивается жалование, так же, как и тебе. Я стал наёмным рабочим собственного деда! И всё это для того, чтобы унаследовать его имущество после его смерти! Точнее, восемьдесят процентов имущества, остальное завещано двум его кузенам и моему бесценному папочке. И тут кроется самое главное! Если удастся доказать, что я пренебрегаю своими обязанностями по отношению к нему самому или к этому злосчастному дому, то тогда всё — всё! — будет завещано Императорскому Колледжу Астрономии! А значит, в любой момент здесь могут оказаться крысы из колледжа или мои двоюродные дядьки, тоже крысы, или худшая из крыс — мой папаша, и сунуть нос в каждый котелок, в каждый угол на чердаке, а также в трусы драгоценному профессору, а не обделался ли он в последние пять минут?! Потому что если я не справился, то и дядьки, и папаша тоже останутся с носом!

Сейнор вскочил, прошагал от камина до двери, вернулся, встал прямо над Келли. Тот не глядя нашёл сухую руку профессора, мягко сжал её в ладони, будто в поиске защиты.

— Но императорские крысы просчитаются. Я — образец заботливого попечителя. Я держу этот гнусный вертеп в образцовом порядке. Я нанял этому выжившему из ума шуту лучшую сиделку с безукоризненными рекомендациями. И когда я закопаю его кости в склепе Касселов, знаешь, что я сделаю?

— Вы продадите этот дом, — отозвался Келли.

— О да, я продам эту груду камней, — обрадовался Сейнор. — Я продам все его вонючие акции, бонды, золото, картины, загородное поместье. Я продам всё. И уеду на Изумрудные Острова, на излучину реки Айят. И там я построю храм, дворец духа, дом свободы. Приют для каждого, кто видит мир по-своему, кто не связан рамками обыденности, кто привык раздвигать границы того, что покорное стадо считает реальностью. И тебе, Келли, я предлагаю стать одним из жрецов этого храма. От тебя не требуется ни веры, ни даже понимания. Лишь твоё тело. Разве ты не понимаешь, оно создано для того, чтобы стать объектом культа, объектом преклонения? Вместе мы придумаем особые ритуалы, прекрасные, возвышенные! Ты будешь живым богом…

— Нет! — рявкнул Келли. И ненавистный голос смолк. — Я не собираюсь быть вашим идолом! Ищите предмет поклонения в другом месте!

— Мур, — жалобно проговорил профессор, на сей раз очень кстати. — Почему ты кричишь? Неужели ты поверил этим гадким слухам?

— Пойдёмте, господин Кассел, — Келли вскочил на ноги и осторожно поднял из кресла профессора. — Помните, вы обещали мне показать фото Кейта?

Прикрываясь тщедушным телом старика, как щитом, Келли вышел из комнаты, вдруг ставшей ловушкой. И услышал сказанное в спину:

— А если я окажусь плохим попечителем, то твой драгоценный профессор отправится в психушку. Там ему самое место.

Келли обнял старика за плечи.

— Не слушайте его. Это ваш дом, и никто не сможет его отнять…

========== Глава 9 ==========

Тёмно-зелёный шарф, в меру пушистый и очень мягкий, не хотелось снимать даже дома. Особенно дома. Его можно было развернуть и накинуть на плечи, как шаль, или, наоборот, свить неплотным жгутом и дважды обернуть вокруг шеи. Шарф пах Элоизом и немного Бергом, и Келли заранее расстраивался: ведь рано или поздно придётся отдать его в чистку, и тогда запах исчезнет. Такой тёплый и родной шарф, а голос в телефоне ещё теплее, ещё роднее:

— Ты, что, простужен?

— Да, есть немного… — шмыгнул носом Келли. — Впрочем, я уже поправляюсь.

— Бедный… Там о тебе и позаботиться некому.

— Тут ты прав, элоизов на всех не хватает. Твоего папу надо клонировать…

— Ты это брось, его и одного иногда много… А ко мне сегодня мой полковник заходил и ещё двоих привёл с собой: Хайта из моего звена и молодого лейтенанта, его я даже по имени не знал. Он знаешь какой, мой полковник? Ему море по колено, просто железный альфа. К тому же красавец, аристократ, богач. Тебе бы понравился!

— Ты, что, меня сватаешь? — засмеялся Келли. — Хочешь отдать в хорошие руки?

В ответ — негромкий смех, глубокий, низкий, от которого предательски дрожит в груди и щиплет в носу…

— Слушай, уже месяц прошёл. Вроде, быстро пролетел, а иногда кажется: целую вечность не видел тебя. Приходи в гости. И Элоиз с Гаретом будут в восторге. Приходи, серьезно!

— Спасибо, Берг! — разве он не знает: поехал бы прямо сейчас, побежал бы, полетел… — Ты же знаешь, какая у меня работа. Я себе не принадлежу. Вот начнутся каникулы, тогда приеду, непременно.

— А когда каникулы?

— С двадцать третьего по тридцатое.

— Целый месяц ждать…

— Слушай, мне неловко тебя просить… — Келли наконец решился высказать вслух мечту, не оставлявшую его с первого дня разлуки. — Может быть, ты смог бы приехать к университету? Например, в среду к пяти? Там прямо напротив главного корпуса кофейня, называется «Лакомка». Я знаю, тебе это не слишком удобно, но у меня семинар в шесть, и я мог бы…

— Конечно, Келли! — перебил его радостный голос. — Запросто приеду! Значит, послезавтра?

Они ещё говорили о чём-то, о сослуживцах Берга, о семинарах Келли, о господине Касселе, но лишь одно имело смысл для Келли: послезавтра он увидит Берга! Тот согласился приехать на свидание, хоть это так далеко, так сложно для него, но он согласился. Просто чтобы увидеть Келли. Можно ли в это поверить?

В день свидания профессор Кассел раскапризничался, из вредности разбил вазу с цветами, пришлось подметать острые осколки и вытирать лужу. На выползшего поглазеть на скандал Сейнора Келли набросился, как фурия:

— Я опаздываю на семинар! Вернусь в восемь тридцать! К тому времени профессор должен поужинать и воспользоваться туалетом. Я сам уложу его спать, но не вздумайте снова оставить его одного в гостиной. Силы Света, будьте взрослым и ответственным альфой хоть на один вечер!

Пока поражённый до немоты Сейнор переваривал информацию, Келли удалось схватить куртку и рюкзак и выбежать из дома. Он действительно опаздывал. На бегу он вспомнил, что собирался принять душ, причесаться, надеть свою лучшую, в цвет глаз, рубашку, чтобы после месяца разлуки появиться перед Бергом красивым, нарядным… Нормальным! Нормальным бетой с душой омеги, которому льстит внимание альфы, которому хочется восхищения и, может быть, немножечко флирта, хотя бы эфемерной иллюзии влюбленности…

Он все же опоздал. Когда он вломился в кофейню, пинком ноги открывая дверь и сдирая с плеч рюкзак, Берг и Элоиз уже сидели за столиком в углу. Будто по тонкому льду шёл Келли по полупустому залу. Берг встал ему навстречу. Встал сам, без посторонней помощи! А в следующую секунду он уже обнимал его за плечи, тепло и осторожно прижимая к широкой груди, и Келли ткнулся носом в нежную кожу, где шея альфы переходит в плечо, и страшным, самым последним усилием воли заставил себя не разреветься, не завыть дурным голосом, ответить на объятия тепло и спокойно, мягко положив ладони на талию альфы. С Элоизом вышло проще, он и сам пустил слезу, не сдержался и Келли, прижав к груди хрупкого омегу.

— Боже мой, Келли, ты совсем истончился! — Элоиз, смахнув слезы, первым начал разговор. — Тебя, что, там не кормят? Силы Света, как ты, что ты? Расскажи… Ты выглядишь таким усталым, тени под глазами, бледный. Берг сказал, ты болел? Солнышко, ты должен знать, тебе есть куда вернуться!

— Все хорошо, Элоиз, не беспокойтесь! Просто приближается сессия, приходится много учиться, мало спать. Обычное дело, студенческое. — Келли торопливо вытер слезы ладонью, улыбнулся с абсурдным облегчением. Здесь все свои, и никто не осудит его за опоздание, за неухоженный вид, за несдержанность чувств. — Берг, ты на своих ногах, как же это здорово!

— Да нет, не совсем, — Берг кивком указал на угол, где стояла инвалидная коляска. — Я хожу ещё плохо, в основном передвигаюсь на этом транспорте. Мы взяли напрокат микроавтобус, там есть платформа для колясочников. Да ладно, тебе это не интересно.

— Нет, мне все интересно! — горячо заспорил Келли, инстинктивным жестом найдя на столе руку Элоиза и сжав её в ладони. — Расскажи мне, пожалуйста! Что говорит доктор Норт? Какие ты сейчас делаешь упражнения?

Берг рассказывал о своём восстановлении со снисходительной насмешкой, будто о чем-то совсем неважном, немного забавном, слегка утомительном, а Келли глядел и поражался произошедшей с его альфой переменой. Видимо, таким он был настоящим. Таким он был до произошедшей в горах трагедии — сталь, и лёд, и потрясающая, непререкаемая сила. О, к такому альфе он никогда не решился бы лезть со своим дурацким мятным чаем, с льняным шампунем или массажем. Он не поднял бы глаз на такого альфу.

Подошёл официант. Келли заказал мокку и пирожное. Берг встрепенулся:

— А, вот! Это тебе. Прямо здесь на углу продавали.

В руке у альфы оказался букетик, трогательно маленький, очень весенний: синие крупные колокольчики, печально склонившиеся на пушистых серебристых стеблях. Келли взял букет, поднёс к лицу. Цветы пахли Бергом.

— Спасибо! Значит, весна все-таки наступила? А я и не заметил.

— Я тоже, если честно, — улыбнулся Берг. — Только вот сейчас, тебя увидел и понял: весна.

Принесли заказ. Келли обхватил ладонями большую керамическую кружку. Он не успел поужинать, но кофе и пирожного хватит ему до конца дня. И этой встречи, тепла, этого счастья принадлежать семье хватит надолго.

— Простите, я оставлю вас на минуту, — Элоиз одарил их беглой улыбкой и выскользнул из-за стола. Келли заметил, как многие альфы обернулись вслед его лёгкой фигуре.

— Келли…

Он повернулся и поймал взгляд Берга, странно серьёзный, выжидающий. Как будто альфа задал вопрос и теперь требует ответа. Их пальцы переплелись, но они как будто этого не заметили. Он был рядом, альфа его мечты, знакомый до последней пяди изломанного тела, до каждого взгляда, вздоха, запаха и звука, и в то же время бесконечно далёкий, такой же недоступный, как и первая любовь, придуманная, глупая, но самая настоящая… Так многое хотелось сказать, но слова были лишними, когда молчали они вот так, глаза в глаза, совсем рядом, когда дышали они одним воздухом, прорастая друг в друга, сплетаясь невидимыми корнями. Лишь позже, намного позже нашёл Келли слова.

«Зачем ты так со мной, Берг? — думал Келли, выводя непонятные каракули в тетради для лекций, а голос докладчика скользил мимо, не затрагивая ни разума, ни чувств. — Зачем ты смотришь на меня вот так, будто я твой омега или хотя бы могу им стать? Разве ты не знаешь, как мне трудно? Хотя да, наверное, не знаешь. Ведь вам говорят, что бетам не дано испытывать влечение, что на это способны только альфы и омеги. Мы — холодные и чистые создания. Стерильные и бесчувственные, без запаха и без желаний. С нами можно играть, не боясь разбить нашего сердца. Ведь оно у нас — всего лишь маленькая помпа, которая перекачивает кровь. Желудочки и клапаны, артерии и вены. Всего лишь ещё одна сильная мышца в бесстрастном теле…»

Маленький весенний букетик лежал на столе, напоминая о свидании, серо-голубой, как его глаза.

— От кого это? — спросил Ройс, в каждой бочке затычка.

— От друга, — шепотом ответил Келли.

В самом деле, пора собраться. Друзьям вполне уместно дарить друг другу цветы и глядеть в глаза, держась за руки. И обниматься при встрече. Берг все ещё носит корсет. За плотной преградой ударов сердца не различить.

А на обратном пути впервые заметил Келли приметы весны: свежую траву в проталинах грязного снега, набухшие почки деревьев с запахом свежим и горьковатым, первые неяркие цветы на клумбе у фонтана. Даже воздух казался особенным, немножко пьянящим, наполненным неясным обещанием.

Дом встретил его тишиной, но первое беспокойство оказалось напрасным: в малой гостиной альфы играли в карты. Сейнор молчал, профессор устало бормотал:

— …напрасно придают столько значения блефу, умению читать лица и прочей интриге для дешевых ТВ-шоу. Важно лишь умение правильно и быстро рассчитать вероятность получения нужной карты…

Увидев Келли, оживился:

— А, вот и Адди! Как концерт, мальчик?

— Великолепно, профессор, — с улыбкой ответил Келли, обрадовавшись возможности заменить собственные абсурдные фантазии чужими. — Я вижу, господа, вы уже закончили партию. Не будете ли так любезны, профессор, проводить меня?

Галантный кавалер тотчас же вскочил и позволил увести его в собственные покои, где вполне самостоятельно приготовился ко сну и улегся в постель. Келли проследил, чтобы старик выпил лекарства, дождался, когда тот заснёт, как всегда на спине, чтобы осторожно, не разбудив, повернуть его на бок.

Из спальни профессора выполз совершенно обессиленным. И потому не заметил поджидающего его хищника. Даже не успел испугаться, оказавшись прижатым лицом к стене. Жёсткие пальцы сжали его ягодицу, рука перехватила горло. Отвратительный запах наполнил ноздри. Прошипел у самого уха ненавистный голос:

— Дешёвая шлюха, дворняжка, возомнившая себя небожителем! От тебя несёт чужим альфой за версту! Кто он, а? Такая же дворняжка?

Келли заставил себя расслабиться, поддаться сильным рукам, слегка откинувшись назад, опереться о чужое жёсткое тело. Пальцы с ягодицы переместились к паху, прижали его член и мошонку, в голосе появилась дрожь:

— Мне плевать, чего хочешь и не хочешь ты. Я всегда возьму своё, просто потому, что я — альфа. Такие, как ты, самой природой предназначены для удовлетворения моих потреб…

Чтобы расстегнуть пояс брюк, альфе понадобились обе руки. Келли опустил голову и резко отбросил её назад, ощутив затылком приятную боль сильного удара. Крик, мгновенная свобода, и Келли бросился на обидчика, согнутой в локте рукой прижал его к стене, крепко схватив другой между ног. В залитое кровью испуганное лицо прошипел:

— Мразь! Ты не альфа, ты грязь под моими ногами! Ты не смеешь касаться моих друзей своим вонючим языком!

Железный гул заложил уши, в глазах повис кровавый туман. Келли не сразу понял, что придушил врага, не сразу заметил закатившиеся глаза и судорожно распахнутый рот. Пришлось отступить, броситься прочь, краем глаза заметив, как сползает по стенке крупное тело.

Лишь за запертой дверью собственной спальни шок от произошедшего настиг его. Келли упал на кровать, заглушив подушкой звериный вой. Он мог убить человека, он хотел убить. Будь другой на его месте, не такой сильный, не носивший в душе прекрасную мечту, Сейнор изнасиловал бы его, прямо сейчас его член разрывал бы беззащитное тело… Келли вырвало, он едва успел наклониться над полом. Пришлось все же встать, убрать за собой, заодно принять душ. Смелость и ненависть, азарт боя перегорели в его крови, наполняя тело больной усталостью. Из зеркала глядел на него бледный затравленный мальчишка с красными пятнами на шее, с бледным синяком на челюсти. Видимо, ударился о стену…

Но вечер ещё не закончился. В коридоре перед дверью его спальни продолжался бездарный монолог:

— Я прямо сейчас позвоню в полицию! Поеду в госпиталь и сниму побои. Тебя посадят, грязное ты животное! Знаешь, что делают с такими, как ты, в тюрьме? Бет сажают с альфами, ты это знаешь? К утру твою недоступную задницу разорвут в клочья, вывернут кишки наизнанку!

«А ведь с него станется», — подумал Келли не со страхом, а с усталостью.

— Сделайте это, господин Сейнор, — отозвался он из-за двери. — Я уверен, им захочется взять вашу кровь и проверить её на наличие наркотических веществ. Букет получится впечатляющий.

Голос послышался совсем рядом, будто Сейнор прижался губами к зазору между косяком и дверью:

— Я сейчас задушу твоего профессора подушкой и сломаю эту дверь. Я порву тебя на части, дрянь.

— Если с профессором что-то случится, Императорскому Колледжу Астрономии будет очень интересно узнать некоторые детали. Будет начато расследование, правда выйдет на свет. Посмею предположить, что в тюрьме для альф вас ждёт будущее, похожее на то, которое вы в таких красках только что описали мне, — ответил Келли, стараясь звучать спокойно. И не выдержал, прибавил:

— Случись мне оказаться в таких условиях, есть надежда и в тюрьме найти могущественного покровителя. Ваша внешность не даёт вам таких возможностей, увы. Вы станете игрушкой для многих.

— Если ты думаешь… — донеслось из-за двери, но Келли слушать не стал:

— Я устал от вашей болтовни. В отличие от вас, я сегодня работал. Убирайтесь, или в полицию позвоню я. Уверяю вас, астрономы будут довольны.

Много позже, уже лёжа в постели, Келли вспомнил, что оставил где-то свои цветы: то ли в прихожей, то ли в гостиной, то ли в спальне профессора. От одной мысли о том, чтобы выйти в тёмный холодный коридор, стало невыносимо страшно. Келли понял, что не сможет заставить себя покинуть спальню, не сейчас, не среди ночи, когда за дверью, быть может, ждёт его обезумевший от наркотиков хищник. Но так жалко было нежных весенних цветов с печально опущенными головками, с запахом Берга на пушистых серебристых стеблях, что Келли снова не сдержал слёз, выплакивая в подушку всё случившееся в этот день.

Но прежде всего то, чему не суждено случиться никогда.

========== Глава 10 ==========

Цветы не нашлись и назавтра. Может быть, пришедшие наутро горничные успели выбросить в мусор увядший за ночь букетик. Тихо было в доме. Как звери в предгрозовом лесу, притихли холодильник и кофеварка, пылесос и стиральная машина. Даже профессор утратил обычную разговорчивость, ходил, будто провинившийся школьник, чуть заискивающе заглядывая Келли в лицо. Словно догадываясь, что их время вместе подошло к концу. Сейнор тоже не попадался на глаза, но Келли решил, что делать вид, будто ничего не произошло, и глупо, и трусливо, да и небезопасно. В следующий раз альфа может оказаться сильнее. В следующий раз он позовет на помощь друзей. Оставив профессора за шахматной партией, Келли постучался в кабинет Сейнора.

Кабинет альфы производил такое же нежилое впечатление, как и весь дом. Казалось, в этом кабинете никто не бывает, и уж конечно, никто не занимается делами. Сейнор сидел за зеркально-чистым и совершенно пустым столом и сам при этом казался экспонатом музея восковых фигур. Если кто-нибудь делает фигуры с распухшими носами и синяками под глазами. В первое мгновение Келли даже испугался: а не сломал ли он своему работодателю нос? Но вспомнил о цели своего визита и поздоровался с ледяной вежливостью:

— Доброе утро, господин Сейнор.

Ответа не последовало. Он продолжил:

— В свете нашего вчерашнего конфликта я не считаю возможным работать на вас. У вас две недели, чтобы найти мне замену. Мой последний день работы — шестнадцатое апреля.

Снова молчание.

— Желаете ли вы, чтобы я подал вам заявление об уходе в письменном виде?

Сейнор вдруг вскочил, странной развинченной походкой направился к Келли. Тот заставил себя не отступить. Альфа постоял перед ним, разглядывая в упор, затем вдруг скользнул в сторону, направившись в обход, будто удав, берущий свою жертву в кольцо. Келли замер от ужаса, но все же не обернулся. Инстинкт вопил: «Прочь, беги, беги!» Но голос разума подсказывал: «Зверю нельзя показывать страх». Голос его прозвучал ровно:

— Итак, подать ли мне заявление?

За спиной раздалось:

— Да уж, извольте.

— Как вам будет угодно.

Келли направился к выходу, стараясь не спешить, и не суетиться, и не шарахаться от Сейнора, замершего у двери. И услышал брошенное в спину:

— На хорошие рекомендации можешь не рассчитывать.

Келли и не рассчитывал.

На обед к куриной грудке подали пюре и горошек. Профессор нашёл горошек чем-то явно несъедобным, зато забавным. Келли утомился, пресекая попытки старика засунуть горошек в нос, раздавить пальцем, размазать по столешнице, но в конце концов сдался, позволив своему подопечному выложить на столешнице сложное изображение и даже пожертвовав несколько горошин со своей тарелки. Мастер гордо взмахнул ладонью над готовой картиной и торжественно провозгласил:

— Господа, имею честь представить: созвездие Спящего Дракона!

А Келли подумал, что переоценил свои силы, взявшись за работу частной сиделки. Конечно, так привязаться, как к Бергу и его семье, он больше не сможет никогда, но и этот старый профессор, осколок давно ушедшей Астории, изысканной и прекрасной, этот трогательный ребёнок в теле старика уже присвоил кусочек его сердца. А ведь очень скоро им придётся расстаться, причём навсегда.

Об этом он рассказал Бергу поздно вечером, закрыв глаза, погружаясь в родной голос, вспоминая холодный блеск серо-голубых глаз, строгое лицо, жёсткие губы. Нет, красивым его назвать, пожалуй, нельзя, только прекрасным. С него писались все портреты королей и воинов, богов и героев. Им нет нужды быть красивыми. Они поражают воображение другим: силой, скрытой в каждом движении, в каждом слове и взгляде…

— …я догадался сфотографировать это безобразие на телефон, а потом сравнил фото с изображением созвездия. И конечно, оно совпало в точности, Берг! Представляешь? Нет, ты не знаешь, в этом созвездии пятьдесят три видимые звезды! А я не могу запомнить кости кисти руки, хотя их всего двадцать семь. Или двадцать восемь?

— Слушай, когда я пересел на «Кречета», там была предвзлётная инструкция из восьмидесяти двух пунктов. Если такой тупица, как я, её запомнил, то что такое пятьдесят звёзд? Или тем более двадцать костей. Ты справишься, мой свет, просто не психуй.

— Берг, — поделился Келли сокровенным, — я потерял твои цветы. Вечером оставил их в гостиной, а утром их там уже не было. Наверное, горничные выбросили их вон.

— Ай-яй-яй! — пожурил Берг, смеясь. — Значит, нет у тебя привычки получать букеты. Придётся прививать.

— Это было так здорово, увидеть тебя и Элоиза! — вздохнул Келли. — Спасибо большое!

— Мы снова придём! В следующую среду, в то же время, на прежнем месте? Пусть это будет нашей традицией.

— Прекрасная традиция, Берг!

Келли позвонил в агентство, сообщил о своём желании уволиться. Решил снова попытать счастья в муниципальном госпитале. Там пациенты не задерживаются надолго, там не будет такой опасности привязаться, прикипеть сердцем. Пусть это будет только работа, а с жильём можно разобраться и позже. Он также начал составлять подробную инструкцию для своего преемника, где каждый день появлялись новые пункты. …Не оставляйте профессора Кассела одного на первом этаже: он не захочет подниматься по лестнице без сопровождения. Следите за тем, чтобы яйца к завтраку подавали хорошо прожаренными, иначе неизбежно расстройство желудка… Кому-то другому придётся быть Муром и Адди, слушать истории о балах и презентациях, играть в шахматы. Зато кто-то другой натолкнётся в коридоре на нездорово бледную тень альфы с дрожащими руками. А он, Келли, будет в это время уже далеко. Впрочем, своего недруга он не встречал. Бледная тень затаилась где-то в глубине мертвого дома. И там ей самое место.

Однажды монстр вышел из укрытия, чтобы присоединиться к ним за ужином. Причёсанный, одетый в строгий костюм, он казался почти человеком. Сейнор любезно поинтересовался здоровьем дедушки, одарил Келли сдержанным и приличным комплиментом, заметил, что погода для этого времени года необычайно хороша и снег уже почти растаял. Профессор принялся рассказывать о поздней весне шестьдесят второго, когда коллегия астрономов пригласила на пикник физиков из университета Помоны, но Сейнор прервал воспоминания:

— Келли, я глубоко сожалею о произошедшем между нами недоразумении…

— Это не было недоразумением, господин Сейнор, — Келли осторожно положил на край стола салфетку. — Это было нападением и попыткой изнасилования.

— Не сомневаюсь, так оно и выглядело в твоих глазах. Я признаю свою вину и хочу лишь объясниться.

— В этом нет нужды…

— В этом есть самая острая необходимость. Мне давно следовало поговорить с вами, объяснить, чем я занимаюсь и с какой целью.

— Я полагаю, мне это известно, — Келли хотелось сбежать из-за стола, уйти от этого ненужного, а может быть, и опасного разговора, но профессор едва принялся за еду. — Вы раздвигаете границы реальности. А проще говоря — принимаете галлюциногенные препараты, запрещённые в Астории. И, вероятно, в остальном цивилизованном мире.

— Келли, — мягко пожурил Сейнор, — не повторяйте чужих и недальновидных высказываний. Вы — без пяти минут врач. Вам известно, что нервная система человека в процессе эволюции сформировалась с одной единственной целью — выживание вида. Так же, как и любая другая система организма. Теперь перед нами уже не стоит проблема выживания. Мы изнуряем себя диетами и физическими нагрузками, которые были бы губительны для человека на любом этапе, кроме нынешнего. Теперь они необходимы, чтобы заставить органы пищеварения, железы внутренней секреции и весь механизм обмена веществ работать НЕ так, как они привыкли в процессе эволюции. Точно так же и мы пытаемся понять: как бы видел мир человек, перед которым не стоит задача выживания? Какие мы на самом деле, когда угроза вымирания не висит над нашими головами? Неужели вам не интересно? Увидеть новыми глазами вот этот бокал, закат за окном, дерево? Поверьте, вы сможете почувствовать, как под корой пробуждаются соки, как оживают набухшие почки, как цветок отзывается на солнечный свет, ведь вы обладаете органами чувств, которым люди не дали названия. Эти тонкие, удивительные инструменты не давали преимущества в нашей бесконечной войне со смертью, вот они и остались неразвитыми, невостребованными, непонятыми! Поверьте, Келли, вы увидите цвета, которым нет названия, вы увидите грани бытия, недоступные нашему биологическому виду! Наконец, вы узнаете самого себя. Не так, как о вас говорят и думают другие, не через призму условностей, привитых вам с молоком папы, а именно таким, каким вас создал единственный бог — Её Святейшество Жизнь!

Келли промолчал, немало удивлённый страстью в голосе Сейнора. Тот воспринял его молчание как приглашение к продолжению.

— Вот этот ужин, вот это вино, даже секс — все воспринимается нами как оружие, нужное для войны за выживание. А как бы воспринимал секс человек, перед которым не стоит задача размножения? Кого считали бы мы красивым, кого любили бы мы?

Сейнор улыбнулся Келли неожиданно нежно, тепло.

— Так вот, открою вам секрет: я видел вас, настоящего. Вы прекрасны, Келли. О, не говорите, что вы слышали это тысячу раз. Вы слышали лишь эхо воплей пещерных людей, совокупляющихся у огня. Пещерные люди научились выражать эмоции словами, но это все те же эмоции.

— Простите, господин Сейнор, я вижу, профессор уже заканчивает…

— Келли, ещё несколько минут вашего внимания, прошу вас, — альфа сложил ладони в умоляющем жесте. — Всё это было лишь вступлением. Теперь непосредственно о нас. Мы — это сообщество учёных, художников, артистов, интеллектуалов, людей, которым тесно в рамках наложенных обществом запретов, людей, которые понимают, что в развитии нашего биологического вида пора сделать следующий шаг. Пока в условиях, к которым мы не подготовлены эволюцией, не произошла необратимая деградация нашего вида, пока мы ещё не превратились в жвачных животных, безразличных ко всему, кроме следующего приёма пищи. А мы уже превращаемся, поверьте. Вот перед вами типичный представитель будущего человечества, когда-то блестящий учёный, один из обладателей выдающегося интеллекта… Впрочем, простите, я отвлёкся. Вы говорите, я потребляю запрещённые препараты. Это не так. Этих препаратов нет ни в одних списках. Их разработали наши учёные. Заметьте, не для продажи, не для того, чтобы прославиться или разбогатеть. Для того, чтобы совершить подвиг. И вы можете послужить той же цели. Вы — вершина мироздания, тот самый божественный идеал, самой природой предназначенный не для размножения, а для любования. Для удовлетворения потребностей не тела, а духа.

«Ну да, — подумал Келли, — именно поэтому ты зажал меня в темном коридоре, полез мне в штаны. Чтобы удовлетворить духовные потребности. Ничего низменного».

Сейнор между тем продолжал:

— Поверьте, мы построим свой храм Жизни. Будет ли это на средства моего дедушки, или же кто-нибудь из моих братьев найдет возможность для финансирования, а скорее всего, средства поступят из нескольких источников, но это случится, причём очень скоро. Мы будем жить в обществе, свободном от борьбы за выживание. В котором нет нужды бороться, чтобы урвать себе лишний кусок, чтобы не умереть с голоду, чтобы обеспечить себя более надёжным укрытием, чтобы добиться внимания желанного партнёра для размножения.

— Но все же в вашем идеальном обществе будут есть, пить и размножаться… — заметил Келли.

— О да, — небрежно взмахнул рукой Сейнор, — у нас будут самки и самцы, будет еда и пища. Но добыча самок, еды и вина не будет целью нашего существования.

— Простите, господин Сейнор, я все же слишком приземлённая натура для таких возвышенных идей, — с облегчением поднялся из-за стола Келли. — Придётся вам поискать другой идеал.

— Вы непременно поймёте меня, Келли, — улыбнулся Сейнор, склоняясь в почтительном поклоне. — Это только первый разговор из многих.

Странный разговор взволновал Келли, разбудил его воображение сильнее, чем он сам готов был в этом признаться. «В самом деле, — думал он, глядя в огненную спираль калорифера, будто в первобытный костёр, — каким я увидел бы себя, если бы никогда не слышал, что беты — бесполезные создания, ошибка природы, балласт любого общества? Откуда я узнал бы, что красив, если бы другие люди не сказали мне об этом? И как я глядел бы на Берга, если бы не эта невозможная, животная жажда родить от него детей?.. Ведь о его детях я мечтаю не меньше, чем о нём самом. А что сказал бы об этих идеях сам Берг? Не понял бы, не принял. Он слишком альфа. Слишком человек.»

В понедельник пришлось задержаться в университете, сдать зачёт по правам пациента. Келли ушёл одним из последних. Мысли о скором свидании с Бергом мешали сосредоточиться на скучных предписаниях государственных агентств, на обязательных к подписанию документах и рекомендациях, на инспекциях и судебных исках.

Уже складывая вещи в рюкзак, он вдруг заметил на столе маленький телефон, явно омежий, с отделкой из розового перламутра. Хоть убей, не мог он вспомнить, кто сидел рядом с ним на зачёте.

В телефон удалось войти без пароля. В списке контактов обнаружился Ройс, и Келли, едва выйдя в коридор, набрал его номер.

— Привет, Ройс!

— Келли, это ты? Что за прикол?

— Я нашёл этот телефон на столе после зачёта по праву. Чей это?

— Мелисса. Я позвоню его альфе, скажу, что телефон у тебя. А ты принеси его в среду на семинар, Мелисс там будет. Переживёт до среды, растяпа. Повезло ещё, что ты нашёл, а то…

Келли опустил маленький обмылок, похожий на розовое ушко, во внутренний карман куртки и позабыл о нем. В среду он его отдаст. В среду он снова увидит Берга. И в этот раз, если они останутся одни, молчать он не станет. Скажет что-нибудь не слишком откровенное, но правдивое и приятное. Например: «Я скучаю по тебе». Это ведь так просто сказать: «Я скучаю по тебе».

А в городе все больше пахло весной. На оживлённом перекрёстке уличный музыкант заставлял саксофон петь и грустить, в кафе напротив кто-то распахнул окно, а на клумбе у фонтана раскрыли белые лепестки душистые нарциссы. Прогуливались по улицам пары, слышался тихий смех, и аромат омег смешивался с терпким запахом альф, и Келли сам себе казался частью этого весеннего праздника, пусть чужого, на который он смотрит со стороны, но смотрит же! А всё это оттого, что послезавтра он снова увидит Берга и в этот раз скажет ему: «Я скучаю по тебе…»

С улыбкой он вошёл в тёмный дом. В огромной промозглой передней, где было холоднее, чем на улице, сбросил с плеч рюкзак, расстегнул куртку.

— А говорил, никогда не опаздываешь…

Слишком тихо подошёл он, слишком близко оказалось бледное лицо с покрасневшими веками и дрожащими губами. Келли не смог скрыть страха.

— Простите, у меня был зачёт…

— А твой дражайший профессор, между прочим, обделался!

— Я сейчас помогу ему принять душ и все уберу…

Договорить он не успел. Влажная ладонь зажала рот, и что-то острое больно впилось в шею.

Келли очнулся на голом полу. Сначала он почувствовал холод, который исходил от бетонных плит и просачивался в кости, в каждую клетку заледеневшего тела. Долго не удавалось пошевелиться. Вспомнился Берг в первые дни их знакомства. Ужас захлестнул его, и Келли услышал собственный крик, странным эхом летящий издалека. Он почувствовал под ладонями холодный бетон, раскачиваясь, теряя равновесие, поднял себя на четвереньки. Раскачивался не он, это зыбкий пол убегал из-под него, уплывал в сторону, горячим воском оплывали стены, вздувались, прогибались, дышали рвано. Келли застонал. Его тошнило, но пустой желудок отзывался болезненными спазмами, лишь липкие нити повисли на губах. Потом от пола, от стен, от невидимого потолка поднялся густой туман и Келли исчез. В тумане можно было бродить вечно, но спрятаться в нем не удавалось. Под лиловым небом с оранжевыми звёздами, похожими на нейроны, с лучами тонкими и длинными, на концах которых вспыхивали новые звёзды, под этим странным небом его ждали. «Бездушная, бесполезная тварь! — визжал Джен. — Ты не знаешь, как это — хотеть своего альфу, с ума по нему сходить!» «Я знаю», — хотел ответить Келли, но Джен вонзал в его шею ядовитые клыки, и Келли умирал от боли, которую уже не чувствовал так давно. «Чтоб ты сдох!» — плевал ему в лицо отец, и Келли хотел сказать, что уже сдох, много раз, но голоса не было. Заботливый Элоиз подносил к его губам дымящуюся чашку чая, но слышался рядом знакомый голос: «Не пей. Ты мне понадобишься сегодня». И Келли отворачивался, чтобы скрыть гримасу отвращения. Они все правы, он всего лишь бета. Есть такие беты, которые не способны испытывать оргазм, и, наверное, Келли — один из них. Но здесь, в тумане, никто никого не слышит и никто никого не любит, а значит, он такой же, как все. Ему не стыдно и не больно, просто очень холодно и так хочется домой. «Забери меня домой, Берг, — шептал он в темноте, сжимаясь на сером льду в одну озябшую крохотную личинку. — Пожалуйста, пожалуйста, забери меня домой!»

Второе пробуждение было мучительнее первого. Келли долго рвало желчью, от жуткого озноба стучали зубы. Но все же ему удалось разглядеть свою темницу, небольшую комнату, вероятно, бывшую кладовую, с пустым громоздким стеллажом у стены и крохотным мутным окошком под самым потолком. Где-то далеко гудел колокол, бессмысленно и неритмично. В глухих раскатах, то близких,то далёких, слышались чужие голоса:

— …надоела эта дешёвая драма… выйдешь отсюда моим соратником или не выйдешь вовсе… пойми ты, тупая, приземлённая тварь, я предлагаю тебе бессмертие… ты будешь одним из нас, избранных, чтобы изменить мир…

Келли дополз до угла, сел, облокотившись на стену, крепко приложился затылком. Боль помогла. Он понял: Сейнор вколол ему какой-то дряни, от которой ему так плохо, от которой в его галлюцинациях появляется всё самое тёмное, отвратительное, гадкое. От которой плывет пол и дрожат стены. И колокол-Сейнор зовёт его сейчас за собой. Но он не пойдёт за ним. Если Берг не заберёт его домой, он так и сдохнет в этом бетонном склепе. Сдохнет от жажды. Пить хотелось нестерпимо. А колокол не умолкал:

— Если в какой-то день тебе вздумается бежать, я позвоню в полицию. И заявлю, что ты украл кольцо с бриллиантом. Я даже знаю, где оно лежит, вернее, лежало. И даже если по какой-то нелепости тебе удастся избежать тюрьмы, тебя уже никогда, ты слышишь, никогда-никогда не возьмут ни в один дом! Ни протеже, ни сиделкой, ни уборщиком!

Какую чушь он несёт, какую ерунду. Не все ли теперь равно? Он умрет здесь, в этом дурацком склепе. Через год или два умрет и профессор. Сейнор продаст дом. Новые владельцы обнаружат в этой кладовой его труп. Смогут ли его опознать? Да, наверное. По хорошим часам, по… Келли хлопнул себя по карману. Нет, телефона, конечно, нет, его забрал Сейнор.

Воздух вдруг выскочил из лёгких, будто кто-то ударил его под рёбра.

У него же есть другой телефон! Тот самый перламутровый, омежий! Телефон Мелисса!

Гладкая игрушка выскользнула из дрожащих пальцев, но упала лишь на колени. Крохотный экран загорелся в полутьме, заплясали перед глазами неровные буквы. Надо сосредоточиться! Взять под контроль сначала дыхание, дышать медленно и глубоко, вдох и выдох на шесть счётов: раз, два, три… Зрение немного прояснилось, на экране появился длинный список контактов. Новый приступ ужаса захлестнул Келли: ведь он не знает телефона Берга! Конечно, в его контактах Берг всегда был первым, но ведь ему никогда, никогда не приходилось его набирать. Может быть, всего однажды, когда он записывал его в свою телефонную книжку!.. Снова сбилось дыхание, паника перехватила горло. Пришлось напомнить себе, что все это не имеет значения. Он уже спасён. Достаточно просто позвонить в полицию. Конечно, это будет ужасно. Трудно будет доказать, что он не принял наркотик добровольно, что не крал этого злосчастного кольца. Но все равно он не умрет. Он выйдет отсюда, так или иначе. Келли успокоился, вдохнул глубоко и медленно. И тотчас же пальцы сами забегали по экрану, касаясь знакомых цифр, всплывших из глубин памяти.

Только подними, только ответь!

Знакомый голос, так далеко, так близко:

— Берг слушает!

Келли сжался в углу, накрылся курткой с головой, зашептал в крохотное розовое ушко:

— Берг-Берг-Берг, это я, Келли! Берг, помоги! Помоги!

— Келли! — он рявкнул так громко, что Келли инстинктивно сжался. — Говори спокойно и ясно. Ты не ранен? Не травмирован?

— Нет… Да… — спокойно и ясно не получалось, снова нервная дрожь сотрясала все тело. — Это Сейнор. Он вколол мне какой-то дряни. Запер в кладовой, здесь, в доме.

— Говори адрес.

— Аллея принца Родрига, дом Касселов. Прямо напротив памятника принцу. Я заперт в подвале. Здесь есть маленькое окошко, я вижу свет фонарей, значит, окошко выходит на фасад. Берг…

— Я еду, Келли. Ничего не бойся. Постарайся как-нибудь запереть дверь. Держи телефон под рукой.

Он едет, он сказал, что едет. Он сказал запереть дверь.

Подняться на ноги удалось лишь с третьего раза. Пополз вдоль стены, цепляясь пальцами за шершавый бетон, вскоре упёрся ладонями в дерево стеллажа. Он оказался страшно тяжёлым, но это было лишь к лучшему. Келли раскачивал стеллаж, как маятник, каждый раз лишь на миллиметр больше, дальше от стены, а вот уже на ладонь, на две ладони. Стеллаж рухнул на пол со страшным грохотом.

— Что это? Что ты там делаешь, идиот? — завопил за дверью колокол.

Келли упал на пол. Упираясь ногами в неподъемную тяжесть, стал двигать стеллаж к двери, снова по миллиметру, ещё, и ещё, и ещё немного! А в замке уже поворачивался ключ, последний рывок, последний отчаянный крик, а из узкой щели приоткрытой двери уже упал на пол желтый клин тусклого света, который тут же закрыла тень.

— Дай мне войти! — завопил альфа так близко, совсем рядом.

— Нет.

Так он ответил и тотчас же решил: он не позволит ему войти. Потому что в противном случае одному из них придётся убить другого.

— Келли, открой мне. Давай поговорим как цивилизованные люди. Сядем в гостиной, разопьем бутылку хорошего вина. Моё предложение всё ещё в силе.

— Говори, мой господин, — засмеялся Келли, — мне слышно тебя очень хорошо.

Всё это было смешно, так смешно, и Келли хихикал, все так же придвигая к двери огромную деревянную раму, замечая, как все уже и ярче делается на полу луч света.

— Выйди отсюда сам, я не буду тебе препятствовать. Можешь собрать свои вещи и уйти на все четыре стороны…

— Врешь, врешь!

Где-то совсем рядом послышался звон разбитого стекла, через несколько секунд звук повторился ещё ближе.

— Что это? — завизжало за дверью. — Кто это, твои дворняжки?

— Нет, это мои волки, — рассмеялся Келли.

А потом брызнуло осколками стекло его каморки, и Келли заорал:

— Берг! Берг, я здесь! Я здесь!

========== Глава 11 ==========

В клинике Берга ругали. Оказалось, что он перестарался и потянул какую-то мышцу в спине, важную для процесса восстановления. Доктор Норт проявил занудство:

— Поймите, Берг, восстановительная терапия — это важная область медицины, такая же, как хирургия или анестезиология. Ведь вы же не станете самостоятельно вскрывать себе брюшную полость? Точно так же вы не должны менять режима физической нагрузки, рассчитанного с учётом вашего состояния. Пообещайте мне точно выполнять указания: не больше и не меньше!

Берг обещал. Дал слово целую неделю передвигаться исключительно на коляске, лишь по необходимости вставая на ноги. Поклялся лежать в постели как минимум десять часов в сутки. Хотелось поспорить, доказывая, что он в порядке, лишь бы только не отнимали у него этого немыслимого счастья: ходить на своих двоих. Но поясницу справа противно тянуло, и пришлось покориться. Лучше неделю полежать, чем потом остаться инвалидом на всю жизнь. А жаль, хотелось впечатлить Келли, прогулявшись с ним под ручку до университета послезавтра.

Берг понимал: ему понадобится терпение. Ухаживать за Келли будет непросто. Его заваливали самыми дорогими подарками, покупая, как эксклюзивную вещицу. Это с ним не прокатит, его тошнит от этого. С ранней юности к нему относились как к сексуальной игрушке, от этого его тошнит ещё больше. Значит, никаких приставаний, никаких грязных намёков. Любая тварь с узлом на члене мечтает его облапать, значит он, Берг, должен отличаться от прочих. Даже жаль, что Келли так красив, ведь Берг любит его не за внешность. Значит, всё-таки любит? Силы Света, а как же ещё это назвать, если видишь его повсюду, если всё напоминает о нём, а в груди поселилось что-то странное, будто горячий цветок, медленно раскрывающий лепестки, и от него становится так тесно, так жарко и радостно-тревожно… Будто первый полет на «Кречете», или вообще — первый полёт, только ещё сильнее, ещё пронзительнее. И как ему, спрашивается, дожить до среды?

Под вечер пришёл Хайт, принёс бутылку белого. Берг мужественно отказался, не менее мужественно улёгся на кровать: дал слово — держи. Хайт рассказывал байки про новый симулятор полётов, в котором какой-то шутник заложил миссии: обстрелять столичный храм Негасимого Света, пролететь над бульваром Регента на уровне двадцатого этажа. Берг смеялся и завидовал: а что, вдруг он ещё сможет, хотя бы на симуляторе. Обстрелять храм не слишком трудно, над площадью с фонтаном хватит места для виража, а вот с Регентом будет труднее, слишком тесно, слишком низко. Забавный трёп не унимал тревоги: Келли не выходил на связь. Однажды так уже было. Берг даже немного обиделся, а оказалось, что его мальчик заболел, выпил лекарства и лёг спать пораньше. Неожиданно захотелось рассказать Хайту о Келли, показать ему ту фотку, которую сделал Гарет перед отъездом Келли. Он даже хотел её распечатать, но передумал: слишком грустным был на ней Келли, слишком трагично красивым, слишком натянуто улыбался Элоиз, а у самого Берга была там такая зверская рожа, увидишь ближе к вечеру — хрен заснёшь. Но всё равно, там они вместе, а вот показывать её не стоит, даже Хайту.

— Слушай, а ты от Крейга что-нибудь слышал? — спросил Берг.

— Хреново с ним, братишка, — ответил Хайт, утратив весёлость. — Я звонил ему пару раз, однажды даже на пиво сводил. Лучше бы не ходил. Он какой-то совсем потерянный, работает то ли сторожем, то ли охранником. Бухает, по-моему. От двух кружек пива окосел. А какой был пилот, а? После тебя — наилучший.

По этому поводу было у Берга другое мнение, но он всё же согласился, чтобы поддержать разговор: да, мол, отличный был пилот. Ничего, уже скоро он возьмётся за него, вытрясет из друга всю эту гражданскую фигню. Познакомит его с Келли. А лучше всего, они вчетвером пойдут на ужин, две пары: Крейг с супругом и он с Келли. Пусть его мальчик знает: он не собирается его прятать. Он будет гордиться им, как самой главной наградой. Он будет носить его на руках, пока что в переносном смысле. Но рано или поздно в прямом тоже.

Молчать о Келли вдруг стало невозможно. Берг взял телефон, нашёл фото. Обратился к Хайту:

— Вот, смотри…

А телефон вдруг ожил в его руке, высветил незнакомый номер. Берг хотел уж сбросить звонок, чтобы не прерывать беседу с другом, но в самый последний миг передумал.

Голос Келли, едва узнаваемый, слабый, дрожал, прерывался, захлёбывался:

— Берг-Берг-Берг!..

Вскочил, будто подброшенный мощным разрядом тока. Отдал приказ:

— Хайт, ты на колёсах? Едем на Принца Родрига. Знаешь, где это?

В коридоре чуть не столкнулись с Элоизом с подносом в руках. Берг рявкнул на ходу:

— Если через час не буду дома, звони в полицию. Пришлю тебе адрес! Келли в беде!

В холодном салоне Хайтова джипа, с визгом припустившего по тихой улочке, Берг набрал другой номер. Ответили ему не сразу. По ту сторону слышалась музыка, весёлая болтовня, звонкий омежий смех. Полковник Роуланд отдыхал и, по-видимому, красиво.

— Полковник, мне нужна ваша помощь. Мой парень попал в беду. На него напали, держат взаперти в подвале дома Касселов на Принца Родрига. Мы с Хайтом уже в пути, но, может быть, вдвоём не справимся. Подъедете?

— Капитан, вы не устаёте меня удивлять. Едва на ногах, а уже спасательная миссия, — послышалось в ответ, и Берг почти обиделся: всё ему игра! И как теперь объяснить? Но голос по другую сторону прозвучал по-военному чётко: — Едем. Ждите меня на площади у памятника. До моего приезда ничего не предпринимать. Это ясно?

— Так точно! — ответил Берг и лишь потом возмутился: как это, ничего не предпринимать? Конечно, он взломает дверь и, может быть, сровняет этот дом с землёй, ведь там Келли. Его босс напал на него, вколол наркотик, запер в камере. Только бы никого не убить…

— Хайт, — выдохнул Берг, — ты вооружён?

— Нет, — ответил друг с мгновенной заминкой, значит врет, сука. — И тебе не советую.

Берг застонал про себя. Целый дом оружия, хватит на небольшую армию, а с собой даже ножа нет. Вот к чему приводит гражданская жизнь.

Небольшая площадь с бронзовым конным памятником, а на ней развернулась целая кавалькада: ярко-желтая спортивная машина, чёрная махина с тонированными стёклами, два джипа попроще, легкомысленная омежья тачка с перламутровым блеском и цветочками вдоль бампера, из которой выпрыгнула высокая фигура в черном. Берг с Хайтом подъехали как раз вовремя, когда полковник раздавал приказания. Огромный дом чернел спящими окнами. Он казался необитаемым.

Бергу и Хайту досталась непыльная работа: разбить полуподвальные окна, чтобы найти, в какой комнате держат пленника. Хайт достал из багажника монтировку. Берг покрепче перехватил рукоять трости. В тревожной ночи он оказался лишним.

Двое омег в вечерних костюмах поднялись на нарядное крыльцо, опоясанное белыми колоннами, принялись звонить в центральную дверь, стучать ладошками в тёмное дерево. Основная группа скрылась за углом. Хайт с видимым удовольствием хрястнул по стеклу небольшого окна где-то на уровне колен. Для него это тоже игра, с возмущением понял Берг. Ведь они не знают Келли.

— Дай мне! — скомандовал Берг.

Второе стекло рассыпалось блёстками в свете фонарей. Только бы Келли хватило ума отойти от окна, чтобы не порезаться осколками!

Лопнуло стекло третьего окна, совсем рядом с центральным входом, и оттуда, из темноты, зазвучал родной голос:

— Берг! Берг, я здесь! Я здесь!

Берг рухнул на колени, протянул руку в темноту. Рядом присел на корточки смекалистый Хайт, посветил в подвал лучиком телефона. И Берг увидел тонкую фигуру, запрокинутое вверх бледное лицо, огромные в пол-лица испуганные глазищи, отразившие свет фонаря. Хайт шумно перевёл дыхание. Келли встал на цыпочки, потянулся к окну, к Бергу. Нет, слишком далеко.

— Я здесь, солнышко! — проговорил Берг, кусая губы. — Сейчас мы тебя достанем оттуда. Сейчас…

Грохот, клякса грязного света там, внизу, под ногами, и Келли, с криком прижавшийся к стене. Смутные тени, знакомый голос:

— Берг, это Роуланд! Молодой человек, вы не ранены? Идти сможете? Прошу вас. Осторожно, здесь что-то на полу…

Омега в костюме с блёстками распахнул парадную дверь. Хайт помог Бергу подняться на ноги. Вместе они вошли в павшую крепость. В небольшой комнате Келли торопливо совал в чемодан скомканные вещи. Увидев Берга, тонко вскрикнул, протянув руки, бросился к нему. Берг осторожно обнял хрупкие плечи, полной грудью вдохнул тонкий запах. Кто-то, может быть омега с блёстками, быстро скомандовал:

— Идите-идите! Я всё соберу.

На заднем сиденье машины Хайта Келли молча прижался лицом к плечу Берга. Тот крепко сжал его руку, коснулся губами прохладного лба. Спросил едва слышно:

— Мой свет, как ты?

— Хорошо, теперь хорошо. Пить очень хочу…

Хайт метнулся в дом, принёс кружку воды. Келли схватил подношение, зубы застучали о край кружки. Из дома выходили люди. Вещи Келли погрузили в багажник. Где-то вдали заголосила полицейская сирена. Полковник Роуланд склонился к окну:

— Господа, вам будет интересно узнать: я познакомился с господином Сейнором. Но это лишь первая встреча. Мы, несомненно, продолжим беседу. А сейчас, приятного вам вечера.

— Господин полковник, я ваш вечный должник.

— Отставить церемонии, Берг. Поезжайте.

Проплывал за окнами спящий город: ограда парка, тёмные улицы, мост через Сонну. Странное оцепенение охватило Берга. Будто не было на свете ничего, кроме тонкой руки в его ладони, кроме тихого дыхания у плеча.

Хайт перенес вещи в дом, быстро понял обстановку и распрощался. Впавший в панику Элоиз попытался позаботиться о Келли, но не сумел отцепить его пальцы от руки Берга. Умный Гарет увёл супруга прочь.

В уютном и теплом полумраке его бывшей спальни Келли позволил снять с себя ботинки и куртку, но наотрез отказался лечь в постель.

— Берг, ты не понимаешь, — вздыхал он, нервно касаясь пальцами плеча альфы, его шеи, груди, щеки. — На мне столько грязи, столько дряни… Мне нужно в душ.

— Пойти с тобой, солнце? — предложил совершенно невинно и получил в ответ испуганное:

— Нет, что ты!

В ожидании Келли растянулся на его кровати. Спину ломило уже не по-детски. Стал собирать воедино осколки абсурдного вечера. Босс Келли напал на него, вколол ему наркотик и запер в подвале. Нужно ли в этом случае обратиться в полицию, предъявить иск? Или же разобраться с тварью как альфа с альфой? К сожалению, этого Берг сделать не мог. От собственного бессилия мутило.

Келли вернулся из душа в пижаме Гарета, немного великоватой. Берг попытался встать ему навстречу, но не смог. Келли лёг рядом, снова прижался лицом к плечу.

— Солнышко, что я могу сделать для тебя? Снотворное, еда, чай, что?

— Полежи со мной, пожалуйста. Я не уверен, что смогу заснуть. Так всё… Силы Света, почему со мной это случается? Берг, клянусь, я ничем его не провоцировал, я пытался держать самую дальнюю дистанцию!

Влажные волосы под ладонью, неправдоподобно маленькое тёплое ушко.

— Ты ни в чём не виноват, солнышко. Мало ли на свете уродов? Ты не можешь отвечать за каждого.

— Спасибо, что ты пришёл за мной, Берг. Я мог позвонить в полицию, но тогда бы пришлось объяснять насчёт наркотиков и кольца, а если бы Сейнора посадили, профессора бы забрали в больницу, а там он сразу погибнет. Знаешь, он удивительный, очень добрый и чистый, как ребёнок.

— Сам ты ребёнок, Келли. Солнечный, ласковый ребёнок. Спи, я полежу с тобой.

— Как же здесь хорошо, Берг. Как тепло и спокойно.

— Вот и хорошо, спи, хороший. Всё позади. Ты туда больше не вернёшься. Всё теперь будет хорошо. Завтра спи хоть полдня. И в кафе поедем в среду вместе. Хочешь?

— Хочу…

Теплое дыхание совсем рядом, знакомый запах. Лежит на груди лёгкая рука, и вроде бы под корсетом не должно чувствоваться, а будто огонь под сердцем. И разгорается всё сильнее, охватывает живот, бедра, бьется в висках. Как некстати, ведь Келли заметит.

А мальчику не спится, видимо, перенервничал, испугался. Что за мразь этот Сейнор, душить таких голыми руками.

— Берг! Берг, я так давно хотел сказать тебе и всё никак не решался.

— Что, солнце? Ты мне можешь сказать любое, ты же знаешь.

— Я скучаю по тебе.

— Что?

Сияющие глаза совсем рядом, нежный овал бледного лица. Щека под ладонью такая гладкая, а губы нежные и влажные, чуть припухшие. Как покорно они раскрываются, впуская его язык, лаская, какие они сладкие, эти губы. И кожа под курткой пижамы прохладная, атласная. Маленькие горошинки сосков, тонкие дуги рёбер. Тихий шёпот, прямо в губы:

— Да, Берг…

Что «да»? Он сам не знает себя, он под кайфом, завтра он возненавидит его. Это всё равно, что отыметь пьяного или кого-то без сознания. Зачем же он так ласково прижимается к нему, разве он не понимает? Нет, сейчас не понимает. Завтра поймёт и возненавидит.

— Солнышко, мне лучше уйти.

— Останься, Берг, пожалуйста.

— Келли, я ведь не железный.

— Пусть, Берг. Я так хочу.

Его руку берут в плен, куда-то тянут, и вот под ладонью горячее и влажное, твёрдое, желанное. И тихий стон на губах, и поцелуй-приказ, поцелуй, берущий в плен.

— Берг, позволь, я всё сделаю сам. Ты просто ложись. Пожалуйста, мой свет, мой Берг…

Да, пожалуй, так лучше. Почти не чувствуется раскалённый стержень в пояснице, только горячее дыхание на шее, только ловкие пальцы, избавляющие его от одежды. Что же он творит?.. Никто не целовал его так нежно, никто не вылизывал косточки его таза и внутреннюю поверхность бёдер от колен до паха, немного щекотно, невыносимо развратно. Никто не перебирал его мошонку так осторожно, не щекотал уздечку самым кончиком влажного языка. Никто не брал его в рот так глубоко, в самое горло, сглатывая и выстанывая в него безумную мелодию запредельного какого-то желания. А потом светлая и тонкая тень встала над ним, прогнулась, запрокинув тяжёлую голову, обнажая белое беззащитное горло, и медленно опустилась, осторожно погружая его в тесное и горячее и снова отпуская, но с каждым движением давая проникнуть глубже, принимая, отдаваясь и захватывая в плен.

Берг провёл ладонями по узким бёдрам, шире раздвигая круглые колени, прижимая, насаживая сильнее, и Келли покорился, простонав на странной высокой ноте:

— Да-а-а!..

Небольшой член беты почти касался живота, поблёскивал влажно. Берг накрыл его ладонью, и Келли, крепко упершись ладонями в плечи, задвигался быстро и сильно, теряя терпение, сжимая его в себе так тесно, доводя до самого края и сбрасывая за край.

Келли первым пришёл в себя. Выскользнул за дверь, вернулся с влажным полотенцем. Как в старые жуткие времена вытер его живот и бёдра. Тихо лёг рядом и прошептал куда-то в плечо:

— Спасибо тебе…

И тотчас же уснул. Берг почувствовал, как расслабилось его тело, замедлилось дыхание. А сам Берг долго ещё не спал, потрясённый случившимся, измученный страхом и гневом, болью и совершенно невыносимым счастьем.

Проснулся он очень поздно и, проснувшись, сразу понял: поздно. В постели он был один. Поднялся, с трудом доковылял до уборной. Всё тело ломило, как после трудной тренировки. Правое бедро казалось затёкшим, почти бесчувственным. В спальне уселся в инвалидное кресло, покатил на кухню, уже зная, что там увидит. А вернее, чего не увидит.

Элоиз поставил перед ним чашку дымящегося кофе и тарелку с румяными гренками, сел напротив, по-омежьи подперев щеку ладонью.

— Что? — спросил Берг невежливо.

— Ну? — ответил вопросом на вопрос Элоиз. — Как у тебя с Келли? Что он тебе сказал? Как вы, вообще?..

— Сказал, что скучает по мне. Но, видимо, не так уж сильно, раз убежал, не простившись. А вот «вообще» джентльмены не комментируют.

— Значит, всё-таки было… — сверкнул глазами Элоиз.

— Говорю же — без комментариев. Хочу на улицу. Ты со мной не ходи, я один прокачусь.

— Хорошо, только телефон возьми.

Телефон он взял. И, едва отъехав от дома, набрал номер Келли. Номер не ответил. Он поездил ещё по тихим, уже очищенным от последнего снега улочкам, поглядел на свежую траву газонов, на ветви деревьев, ещё голые, но уже окутанные зеленоватой дымкой. А когда ожил в кармане его собственный телефон, он уже знал, кто ему звонит. Знал по болезненно сжавшемуся сердцу, по онемевшим кончикам пальцев.

— Берг, доброе утро, это Келли.

— Доброе утро, солнце. Как ты?

— Я хорошо, а ты? Ничего не болит? Тебе пришлось вчера побегать из-за меня.

— Все в порядке, не беспокойся. Что же ты убежал так рано, Келли? И где ты сейчас? Вещи забрал.

— Я сейчас у родителей. Поживу здесь первое время, потом будет видно.

— Я думал, ты останешься у нас. Я чем-то обидел тебя вчера?

— Силы Света, что ты! Конечно нет! Просто, понимаешь, мне нужно немного прийти в себя. Подумать, что делать дальше. Что делать с работой, с жильём, с учебой. С Касселами.

— И со мной, Келли, — тихо добавил Берг. — Подумай, что бы ты хотел делать со мной. Я не собираюсь делать вид, что вчера между нами ничего не произошло.

— Да, конечно, — голос Келли прозвучал так тихо и настороженно, почти испуганно.

Но Берг уже принял решение. Он уже начал ухаживать за Келли. Пусть так, пусть неправильно, но начал. А сейчас, как и мечтал, пригласит его на семейный ужин с лучшим другом и его супругом.

— Келли, завтра вечером ты занят, а вот в четверг давай поужинаем вместе. Я хотел бы познакомить тебя с очень важным для меня человеком. Я закажу столик и скажу тебе где и когда, хорошо?

— Хорошо, Берг! — обрадовался Келли. Берг услышал улыбку в его голосе и заулыбался и сам. — Значит, до четверга!

— Да, завтра, так и быть, можешь от меня отдохнуть, но четверг, пожалуйста, оставь за мной.

Крейгу позвонил, уже подъезжая к дому. Голос друга показался таким близким и знакомым, будто только вчера говорили они в последний раз, будто стояли они рядом, плечом к плечу, как когда-то на горной базе в Керниве, дожидаясь разрешения на вылет. Так давно, будто вчера.

— Ну что, зараза, не ждал, думал, я сдох уже?

— Берг? Какого хрена? Это правда ты?

Разговор затянулся. Они то смеялись, то, перебивая друг друга, говорили о пустяках. Но и о важном тоже. Берг рассказал об операции, Крейг — о младшем сыне, которому недавно исполнилось два. Рассказал Берг и о Келли.

— Так получилось, Крейг, что я люблю его. Хочу чтобы вы с Нийэли познакомились с ним. Как только окончательно встану на ноги, позову его замуж. Если согласится, будем дружить семьями. А если нет… Вот об этом я думать не хочу. Потому что на этот случай нет у меня запасного плана.

Крейг удивлялся, Крейг радовался и даже немного завидовал. Вспоминал вечеринки с омегами, общих друзей и глупые проделки. Только о самом больном не вспоминал, да и Берг не хотел напоминать ему. Ведь теперь всё будет у них хорошо. Им обоим найдется работа в эскадрилье. Хоть на симуляторе, хоть инструктором. У них полно было старых пердунов, списанных в инструктора. Они, молодые и безжалостные звери, шутили, что тем, кто не может летать, только и остаётся учить.

Берг попросил помощи Элоиза, и тот заказал столик в модном ресторанчике в парке Содружества. На место встречи у фонтана Берг прибыл чуть ли не за полчаса. Купил у уличного торговца большой букет тюльпанов, пристроил коляску рядом со скамейкой, принялся ждать. Он почти не волновался. Ведь он знал совершенно точно, что предстояло ему сделать.

Та безумная ночь с Келли, возможно, была ошибкой. Вероятно, он воспользовался беспомощным состоянием любимого, его слабостью в трудный момент жизни. А может быть, Келли решил отблагодарить его таким образом. Единственным, который он знает. Как бы то ни было, он не отдал бы и мгновения их близости за все сокровища мира. Теперь он знает точно: ни с кем и никогда не видать ему счастья. Даже нормальной полноценной жизни — не видать. Значит, он должен завоевать любовь Келли во что бы то ни стало. У него просто нет другого выхода, а значит, он это сделает. Цветы в руках пахли горько и тревожно. Он ещё приучит своего мальчика к цветам.

Задумавшись, он не заметил, как появилась на дорожке парка хрупкая фигурка Нийэли. Увидел омегу, лишь когда тот подошёл совсем близко. Подошёл один. Берг встал навстречу супругу друга.

— Нийэли, здравствуй!

— Берг, добрый вечер! Какое счастье, ты на своих ногах!

Счастья особого не было, это Берг понял сразу. Когда-то пленявший хрупкой красотой омега высох и постарел, поблек, погас.

— А где же Крейг?

— Он не придёт, Берг. Прости.

Они присели, Берг в своё кресло, Нийэли рядом на скамейку. Молчание протянулось между ними, тяжёлое, неловкое. Берг не выдержал первым:

— Почему Крейг не придёт?

— Вчера он напился до бесчувствия, где-то упал, разбил рожу. Он не хочет показываться тебе на глаза. Боится. Ты для него — последний человек, который его ещё уважает.

— А ты? — спросил Берг.

— Я — аут. Ухожу. Не могу так больше. Его все время выгоняют с работы, денег не хватает. Все, что я не успеваю спрятать, он пропивает. Сдружился с какими-то тёмными личностями, начал их домой к нам водить. Райли скоро десять, он омега. Я не хочу, чтобы такие альфы появлялись у нас дома, понимаешь? Я Крейгу говорил, он обещает, а стоит ему только выпить, и все начинается сначала.

— Нийэли, дай ему шанс, — вступился за друга Берг. — И мне тоже. Я постараюсь вправить ему мозги. Мне, конечно, тоже стыдно, я должен был раньше спохватиться. Но я был прикован к постели, Ний, только начал вставать.

— Ты думаешь, я мало ему шансов давал? Думаешь, не пытался его вытащить? И на гипноз водил, и амбулаторно лечил, и в общество алкоголиков… Теперь всё, с меня довольно. Я подал на развод. В субботу уезжаю в Аурику, у меня там брат с семьёй.

Берг не ответил. Еще немного посидели в молчании, потом Нийэли встал, протянул Бергу тонкую руку.

— Я пойду, Берг. Прости меня и ты, я знаю, как ты его любил. Но я больше не могу. У меня дети. Я должен подумать о них. Позавчера Крейг вытянул у меня из кошелька последние деньги, купил себе выпивки, самого дешёвого пойла. Не держи на меня зла, Берг. Мы все его бросили, не я один.

— У меня нет права тебя винить, Нийэли. Могу лишь пожалеть, что так случилось. Крейг хороший, добрый человек, и он любит тебя и сыновей.

— Ладно, ты не поймёшь, я так и знал, — Нийэли резко смахнул с глаз слезы, забросил за плечо сумку. — Прощай, Берг, и не поминай лихом.

— Иди сюда, Цыплёнок.

Так они звали его, Цыплёнок, за пушистые золотистые волосы, за хрупкость и весёлую непоседливость. Берг взял в охапку маленького омегу, утратившего и молодость, и красоту, и осторожно прижал к груди. Они ещё долго стояли, чуть покачиваясь, будто пытаясь отдать друг другу немного тепла, пытаясь навсегда запомнить этот последний миг, последнюю точку в длинной и сложной главе.

========== Глава 12 ==========

Как вор, как вор…

Выскользнуть из тёплой постели, бесшумно натянуть вчерашнее, грязное. Не дыша открыть дверь, выставить в коридор вещи, шагнуть в полумрак. Лишь бы только не разбудить спящего Берга, лишь бы никому не попасться на глаза. Прокрасться по тёмному коридору туда, где у входной двери горит золотистый огонёк. Маленький светильник — бронзовый эльф, танцующий с колокольчиком, — стоит на столике у двери. Прощай, эльф! Тяжелая дверь открывается беззвучно, в доме Элоиза двери не скрипят. Вниз по ступенькам крыльца и по спящей улице бегом, бегом! Как вор…

Впрочем, почему «как»? Разве он не вор? Разве не украл он прошлой ночью то, что никогда, ни при каких обстоятельствах не могло ему принадлежать? Украл, выпросил, вымолил полчаса счастья. Воспользовался великодушием альфы, а тот не смог ему отказать, жалкому, больному, ничтожному.

Впрочем, другого он и не ждал от бывшего протеже. Разве протеже бывает бывшим? Он может быть лишь временно свободным, в поисках нового патрона. И как же невыносимо сознавать, что его поведение столь идеально вписалось в стереотип! Он утратил старого опекуна и в поиске нового в ту же ночь забрался в постель к свободному альфе. Как теперь доказать, что Берг у него второй альфа в жизни? Второй и последний. Он и не станет доказывать. Исчезнет, как вор.

Ноги сами привели его к автобусной остановке. Келли обрадовался: доедет до центра и уже там пересядет на такси, сэкономит пару крон. Теперь ему придётся экономить на всём. И прежде всего на жилье.

Автобус вскоре подошёл. В пустом салоне было прохладно. Келли занял место у окна. За стеклом проплывали знакомые улицы, спящие в розовом предутреннем свете. Что нашло на него вчера? Неужели это от наркотиков? Теперь дом Берга для него закрыт. Не будет праздников с Элоизом и Гаретом, не будет детей Берга. Ничего этого не будет. И, наверное, никогда и быть не могло.

Он почувствовал привкус крови, понял, что прокусил губу, что слезы текут по щекам и нет сил их унять. А нужно. Ведь он едет туда, где его не ждут. Где семья, родители и брат, прочно вычеркнула его из жизни. Возвращается побитой собакой, без работы и лишь с одним чемоданом. Нельзя давать им повода для издёвок. Нельзя показать слабость.

Келли быстро достал из рюкзака салфетку, вытер слёзы, бросил в рот ментоловую конфетку. Ничего, пробьётся. Его родители ничего не знают о Берге, о Сейноре. О Ронаре Тренте, его придуманной любви. Они не смогут сделать ему больно, если не знают, куда бить. А он им не скажет. Всё остальное он сможет выдержать. По крайней мере, у него есть будущее. Через два года с небольшим он получит диплом фельдшера, найдет себе работу и станет свободным. И, может быть, когда-нибудь, лет через десять, он усыновит мальчика, тоже бету. Он знает, это случается. Детей неохотно отдают в неполные семьи, но он сможет взять больного ребёнка, которого никто не хочет. Он станет ему папой, он будет любить его больше всех на свете. И это тоже будущее. За это можно и побороться.

А пока нужно просто потерпеть. Его семья — несчастные и одинокие люди, они получают удовольствие от вида тех, кто ещё несчастнее.

Такси удалось поймать не сразу. Адрес новостройки за кольцевой дорогой озадачил водителя, и они долго кружили по удручающе одинаковым кварталам, мимо мусорных баков, неухоженных детских площадок и захламлённых пустырей. Нужный дом оказался точной копией соседних. Келли вспомнил его с трудом, лишь по старой изломанной ели, чудом уцелевшей среди асфальта и бетона.

В лифте пахло мочой. Кнопки с номерами этажей оказались старательно исковерканными. Странные люди жили в этом доме, построенном лишь четыре года назад.

Келли пришлось довольно долго ждать. Он слышал трель звонка за дверью, чьи-то шаги, недовольные голоса. Наконец, дверь открыл отец в просторных трусах и с голым торсом.

— Келли? — удивился он. — И что ты здесь делаешь?

— И тебе доброго утра, отец, — проговорил Келли, отодвигая с пути ошеломлённого альфу. — Я тоже рад тебя видеть, ты даже не представляешь себе как.

В квартире царил беспорядок. Не весёлый и бесшабашный бардак съёмных квартир и студенческих общаг, а захламлённая и унылая оскомина бедного быта, где ничего никогда не выбрасывается и никто ни о чем не заботится.

Из тесной передней маленький коридор вёл к кухне и ванной, а две двери — в спальню Джена и в проходную гостиную. Из гостиной можно было попасть в спальню родителей.

Из этой спальни выскочил папа в потёртой и полинявшей пижаме. Он поприветствовал Келли на свой манер:

— Что это значит?

— Доброе утро, папа. Я поживу с вами некоторое время, — Келли поставил свои вещи возле дивана в гостиной. Он не сомневался в размере гостеприимства родных. — Где мне положить свои вещи?

— У нас всего две спальни! Как ты себе это представляешь?

Келли вздохнул. Раскрыл чемодан, достал из него полотенце, пижаму, тапки, туалетные принадлежности.

— Я иду в душ. Вы пока побеседуйте и придите к нужным выводам.

В крохотном совмещённом санузле царил тот же безликий беспорядок. Келли брезгливо встал на сероватую эмаль душевой кабинки. Как можно было за четыре года так испоганить новую квартиру?

К нужным выводам никто не пришёл. Гостиная встретила его пустотой. Он постучался в спальню родителей.

— Мне нужно постельное белье. И если вы не укажете мне, куда положить вещи, я сам найду для них место.

Он устал больше, чем предполагал. И оттого, наверное, враждебность родных ударила его сильнее. Но ведь он знал, знал это заранее. Однажды он рассказал историю своих отношений с родными лорду Окнарду, и тот ответил: «Они виноваты перед тобой, мальчик, и знают это. А люди не любят тех, перед кем виноваты. Ты пробуждаешь в них совесть, а совесть причиняет лишние неудобства».

Он и был тем самым лишним неудобством. Точнее не скажешь.

Ему выдали простынь, плоскую подушку и байковое одеяло без пододеяльника. Он напомнил себе о необходимости обзавестись собственным постельным комплектом. Сегодня же. Это похоже на общежитие. Здесь нужно иметь свою чашку, свою тарелку и ложку, своё постельное бельё. Вспомнилось покрывало в цветочек. Вспомнился Берг, длинное сильное тело альфы, растянувшееся на этом нежном покрывале. Келли достал из рюкзака телефон и увидел пропущенный звонок. От Берга. Сердце сжалось и сладко, и болезненно. Он позвонил. Может быть, чтобы попрощаться навсегда.

Келли вышел на лестничную площадку и коснулся знакомого имени. От звука родного голоса защемило в груди. Но отозвался он бодро:

— Здравствуй, Берг, это Келли!

Вернулся в квартиру, стараясь ступать осторожно, чтобы не расплескать то светлое, удивительное, чем наполнил его разговор с Бергом. Надежду, быть может? «Подумай, что бы ты хотел делать со мной. Я не собираюсь делать вид, что вчера между нами ничего не произошло». Как это было сказано! И что это значило? Берг требовал извинений, объяснений?

Келли натянул на голову ветхое одеяло. Он увидит Берга в четверг. От этого разговора будет зависеть так многое, что от волнения кружилась голова и пересыхало в горле. А что, если Берг предложит пойти к нему в протеже? Он страшно, до тошноты надеется, что этого не произойдёт. Ведь отказаться ему будет очень и очень трудно. Подумать только, ведь это значит, что он сможет вернуться на белую виллу, в комнату с покрывалом в цветочек. Он сможет снова пить чай с Элоизом, возить Берга на прогулки и каждую ночь ложиться с ним в постель. Каждую ночь любить его всем сердцем, каждым вдохом, каждой клеткой обезумевшего тела, оказывается, такого живого, даже жадного. Он будет рядом, когда с Берга снимут корсет, когда они под руку выйдут на прогулку. Как от этого отказаться? А ведь придётся. Он дал себе слово, поклялся над могилой лорда Окнарда, что никогда и ни за что не пойдёт ни к кому в протеже. Будет подыхать от голода в подворотне, а не пойдёт.

«Я не собираюсь делать вид…» Да, Берг потребует объяснений. Келли остаётся только сказать ему правду, протянуть сердце на ладонях. Он постарается избежать громких фраз, просто скажет, что Берг для него — самый близкий и родной человек на свете. Что только с ним он испытывает желание и только ему может и хочет принадлежать. Постарается также объяснить, что понимает различия между ними и не требует от альфы никаких обязательств. Вот и все, что он скажет. Пускай решает альфа. Берг — великодушный и благородный человек, он не посмеётся над наивностью глупого беты. Лишь бы только не позвал в протеже…

Как ни странно, ни переживания, ни ворчание родителей, ни демонстративное хлопанье дверьми не помешали Келли заснуть. Проснулся он в пустой квартире, такой чужой, каким не бывает даже номер в дешёвом отеле, снятый на одну ночь.

День прошёл в хлопотах и в мыслях о предстоящем разговоре с Бергом. В огромном гипермаркете, покупая постельное белье, бытовые мелочи и самое необходимое из продуктов, придирчиво выбирая самое дешёвое и практичное, он вёл мысленный диалог, неизбежно скатываясь в романтику, достойную самых розовых омежьих романов. В его мечтах разговор с Бергом всегда заканчивался объятиями, и поцелуями, и ещё одной ночью на белой вилле. Это было неправильно и опасно. Совсем другого следовало ждать от свидания в четверг, совсем для другого удара ожесточать глупое сердце. Но всякий раз всплывало в памяти запрокинутое лицо Берга, опущенные ресницы, приоткрытые в стоне губы, и Келли улыбался, чувствуя, как заливает щеки румянец и тёплый мягкий комочек шевелится где-то под рёбрами, будто дитя, которого не может быть у него никогда. И все улыбались ему в ответ: пожилой омега-кассир, мрачный охранник у входа, подросток-альфа, придержавший ему дверь.

Родители ещё не вернулись с работы, зато Джен был дома. Келли застал брата копающимся в его вещах, что было неприятно. Особенно неприятно было увидеть у него в руках зеленую шёлковую рубашку. Он носил её, когда впервые увидел Берга. В ней он отмечал праздник Негасимого Огня.

— И это всё? — Джен бросил рубашку на пол. — Это всё, что ты заработал за три года у патрона?

— Почему же? — спокойно отозвался Келли, аккуратно складывая разбросанные вещи. — Я заработал пятьдесят тысяч, вот на эту квартиру. И ещё сто двадцать — на образование.

— Негусто, — фыркнул немного обескураженный Джен. — Некоторые протеже обеспечивают и себя, и всю семью на всю жизнь.

— А некоторые омеги в твоём возрасте уже детей в школу ведут, — парировал Келли. Он все ещё улыбался.

— И я бы вёл! — крикнул Джен. — Если бы не ты! И вообще, это не твоя квартира! Тебя даже в купчей нет! Папа говорил об этом сегодня! Какого хрена ты здесь делаешь?

— Джен! — повысил голос и Келли. — Я очень надеюсь здесь не задержаться. Скоро, возможно послезавтра, я уйду, и ты никогда меня не увидишь. Поверь, мы оба будем только счастливы, если это случится. Но пока этого не произошло, постарайся понять сам и передай это папе: не нужно заставлять меня идти на крайние меры. В противном случае я буду вынужден нанять адвоката, чтобы раз и навсегда выяснить вопрос: на чьи деньги куплена эта квартира и кто должен быть в купчей. Пойми, глупыш, за три года в высших кругах у меня появились кое-какие связи. Я не хочу их использовать против своей же семьи, но если вы будете меня к этому вынуждать…

Джен молчал, кусая губы. Если бы можно было убить взглядом, Келли уже простился бы с жизнью. Интересно, надолго ли хватит этого плебейского преклонения перед «связями в высших кругах»?

— И ещё одно, Джен, — добавил Келли с улыбкой. — Никогда не трогай моих вещей. Я не хочу, чтобы от меня пахло одиноким омегой. Тогда мне и по улице не пройти.

Джен выскочил из гостиной, хлопнув на прощание дверью. Келли слышал, как он рыдал у себя в спальне, и даже пожалел брата: напрасно он так сказал, напрасно задел самое больное. Никакой запах не мешает его брату спокойно ходить по улицам: отбиваться от озверевших от похоти альф ему явно не приходится. Желание извиниться пришло и исчезло. Может быть, эта жестокая выходка и вправду заставит Джена держаться подальше от его вещей, а желательно и от него самого.

Силы Света, скорей бы четверг! Скорей бы уйти из этого дома, чтобы никогда уже не возвращаться. Теперь он точно знает, чего ему хочется. Теперь он даже не понимает, что заставило его сбежать с белой виллы, сбежать от Берга.

Назавтра Келли проснулся затемно, успел воспользоваться душем, убрать постель, одеться и выпить растворимогокофе, когда услышал, как проснулись родители. Но он к тому времени уже стоял у двери и сумел улизнуть незамеченным, сделав вывод, что нужно вставать на пятнадцать минут раньше. А может быть, ему осталось потерпеть совсем недолго. Может быть, уже завтра вечером они вместе с Бергом приедут сюда за его вещами… В такое раннее утро автобус, следующий в центр, был уже переполнен. Дорога заняла полтора часа. Тучный альфа притирался к Келли, видимо, он все же пропах омегой.

Келли провёл день в университете, удивляясь, как много можно сделать, когда не нужно водить старика на горшок, играть с ним в шахматы и заманивать за стол. Он успел посидеть в библиотеке, подготовиться к зачёту, оформить отчёты о лабораторных занятиях, вечно оставляемые на потом, успел даже сходить на лекцию, необязательную к посещению. Мысли помимо воли возвращались к профессору Касселу: как он там? Нашёл ли Сейнор сиделку? Стоит ли ему, Келли, разыскать других родственников профессора и рассказать им о проблемах Сейнора? Он пытался себя успокоить: Сейнор найдет другого на его место, должен найти. Умница профессор обезопасил себя именно на такой случай. Пройдёт несколько лет, и он тихо угаснет, умрет в своей постели, если и не любимый, то ухоженный, сытый и чистый. Не всем дана такая роскошь.

На вечерних семинарах отдал Мелиссу крохотную игрушку, вполне возможно, спасшую ему жизнь. Неужели это было лишь позавчера? Столько всего случилось, столь многое переменилось в жизни Келли с того момента, когда он положил в карман чужой телефон и практически сразу позабыл о нём. После семинаров, на удивление Ройса и прочих бездельников, он согласился пойти с ними в студенческую пивную. Теперь у него было время. Чем позже он вернётся в чужую квартиру у чёрта на куличках, тем лучше. В результате целая компания провожала его на автобус, и Келли немного трусил: а кто же будет его провожать на окраине, когда в темноте он будет идти между пустырём и заброшенной стройкой?.. Здесь-то что, центр города.

В автобусе достал телефон, вызвал к жизни любимое имя. Родной голос прозвучал тепло:

— Ну вот, сегодня точно загулял…

— Загулял, — тихо засмеялся Келли. Довольно много людей было в автобусе, и каждый как будто прислушивался к разговору. — С одногруппниками на пиво ходил. В первый раз за два года, представляешь?

— Да, отстал ты от студенческой жизни. Столько ещё навёрстывать придётся. Сначала пиво, потом водка. Потом травка, плюхи, кокс… Кислота. Трудно тебе придётся.

— А ты такой специалист по выживанию в студенческих условиях, я погляжу… Как только уцелел.

— Сам не знаю. Но для меня это всё — пройденный этап, детка. Это тебе ещё учиться и учиться.

Автобус петлял по темным улицам рабочих окраин, мимо закрытых ларьков и магазинов, мимо серых многоэтажек, гаражей и складов, а любимый голос звучал так близко, совсем рядом, будто его сероглазый альфа сидел рядом, а с ним ничего не страшно.

— А я сегодня с братом поругался. Он копался в моих вещах, а я этого не люблю. Ну, я ему и сказал обидное.

— Злюка. Это тот самый брат, с приданым? Нахер его, не переживай. Он несчастный человек, а ты — счастливый. Ты умный, сильный, смелый и красивый до неприличия. Конечно, его колбасит. Не сердись на него. Будь выше.

— Да, ты прав. Может, стоит извиниться?

— Не вздумай. Такие, как он, принимают вежливость за слабость.

Келли выбрался из автобуса в темноту неожиданно холодного и позднего вечера, в утробу пустынных улиц, зажатых между громадами домов.

— Поговори со мной, пожалуйста, ещё, Берг. Я сейчас иду к родителям, а уже темно и как-то неуютно. Это ведь не ваш пригород и не Принца Родрига.

— А где это, солнце? — тут же подобрался Берг. — Может быть, ты подождёшь на остановке и я подъеду за тобой?

— Нет, что ты, это очень далеко. Бывшая деревня, а теперь микрорайон Блакмор. Ты даже не знаешь, где это.

— Почему же не знаю. Там есть гипермаркет «Неделька», у меня там знакомый омега работал. Конфеты мне таскал шоколадные.

— Наверное, с тех пор ты и не любишь сладкого…

Знакомый голос — как оберег в ночи. Пока звучал он так далеко, так близко, жались в подворотнях хищные тени, но выползать не смели, горели на пустыре огни, как глаза ночных хищников, но горели вдалеке, и Келли не боялся. Но только рядом с голосом. У дверей чужой квартиры, где жили родные люди, Келли распрощался.

— Спокойной ночи, Берг. Спасибо, что поговорил со мной.

— Ты не забыл, что мы завтра встречаемся?

Ха, забыл ли он? Думал ли он о чем-нибудь другом сегодня?

— Помню, в шесть, в парке Содружества, возле фонтана.

— Тогда до завтра, малыш. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Берг.

Дверь открыл недовольный заспанный Джен.

— Какого хрена ты так поздно? Где ты шляешься среди ночи?

— Извини, пожалуйста, Джен, — проговорил Келли и неожиданно коснулся поцелуем щеки брата. — Мне, наверное, нужны свои ключи, чтобы я никого не беспокоил.

Ошеломлённый Джен промолчал. Раскладной диван с новым бельём и лёгким теплым одеялом оказался той ночью неожиданно удобным. Почти домашним.

Вот и четверг. День как день. Ранний завтрак, переполненный автобус, другой, на сей раз худощавый и очень юный альфа, норовящий прижаться к его бедру. Весна, что поделаешь. Сонная тишина библиотеки, гулкий амфитеатр аудитории, лекция по болевым симптомам. Кофе в кафетерии, булочка с изюмом, чуть подсохшая, но зато совсем дешёвая, видимо, вчерашняя. Практическое занятие по внутрисуставным инъекциям, на экране — цветные фото разных суставов, очень графические. Игла тонкая и длинная. Келли отлично делает инъекции, богатая практика. И все это время, в каждом вдохе, в каждом движении — ожидание. Что бы он ни делал в тот день, о чем бы ни думал, с кем бы ни говорил, глубоко, на самом дне его мыслей и ощущений, лежало ожидание, звучало за каждым словом, придавало особый вкус пище и воде. Келли старался не смотреть на часы, но видел знаки времени повсюду: на экране телефона, на слайдах презентации, в обрывках чужих разговоров. Три часа, без четверти четыре, пять пятнадцать. Келли побежал в спортивный корпус, там принял душ и переоделся. Любимая зелёная рубашка все же немного пахла омегой. Может быть, к лучшему?..

В парке оказался за десять минут до назначенного времени. От радости и волнения кружилась голова. Сейчас он увидит Берга. Чушь, ничего он ему не скажет, ничего не станет объяснять. Просто обнимет его что есть сил. Положит голову на плечо, прижмётся к груди и ни за что не отпустит, ни за что!

Сначала ему показалось, что Берг ещё не пришёл. Келли оглядел публику у фонтана и отступил в тень аллеи. Все же напрасно он пришёл раньше времени, он поставит Берга в неудобное положение…

И вдруг он увидел его. Увидел большой букет желтых тюльпанов, зажатый в руке. И хрупкого белокурого омегу, положившего тонкую руку на грудь его Берга. А в следующее мгновение они шагнули друг к другу и обнялись, и горячо, и нежно. Рука с букетом легла на узкую спину омеги, прижала крепче, щека, которой он касался столько раз, легла на белокурую макушку, и пара замерла в тесном объятии, чуть покачиваясь, растворяясь друг в друге.

Келли поспешно отступил. Сошел с дорожки, спрятался за дерево. Прижался спиной к жёсткой коре, бессильно сполз на землю. Спрятал лицо в ладонях. Как он мог забыть? «Я хочу познакомить тебя с человеком, очень важным в моей жизни». Вот он, белокурый омега, маленький, нежный. Может быть, не самый молодой и не самый красивый, Келли не рассмотрел его издалека. Но, несомненно, обладающий той хрупкой привлекательностью, которую ценят альфы, предпочитающие видеть в своих омегах детей. Нет, он не хочет знакомиться с этим человеком, важным в жизни Берга. Не может.

Келли с трудом поднялся на ноги, побрел по влажной земле, не разбирая дороги. Где был этот милый омега, когда Берг так нуждался в нем? Когда он задыхался от паники, корчился от боли, сгорал от стыда? Впрочем, какая теперь разница? Это Берг, он понял, и простил, и вновь впустил в свою жизнь того, кто однажды его предал. Это дело Берга. А его, Келли, дело оказаться как можно дальше от этого страшного места.

Он споткнулся о низкое ограждение, упал на четвереньки. Где-то близко рассмеялись. Только бы Берг не обернулся на смех, только бы не увидел его! Келли вскочил на ноги, побежал. Растоптал голубые цветы на клумбе, выскочил на аллею, гравий зашуршал под подошвами. Лишь бы скорее, только бы не обернуться! Силы Света, можно ли быть таким безумцем! Ведь его, Берга, пришлось уговаривать, пришлось просить о сексе! Как он не понял уже тогда, что он посмел себе возомнить? Как мог принять простую человеческую порядочность, благодарность и великодушие за… Что? Любовь? Влечение? «Я не собираюсь делать вид…» Прости, Берг, объяснения не будет! У тебя есть твой омега, человек, очень важный в твоей жизни. Как мог он подумать, что сумеет, найдет в себе силы нянчить их детей? Глядеть, как хрупкий белокурый омега кладёт голову ему на плечо, обнимает за шею, касается губами виска?

Аллея закончилась, ушла из-под ног дорожка. Келли споткнулся, по инерции сделал несколько неверных шагов и замер, ослеплённый ярким светом, оглушённый пронзительным рёвом. И в один неправдоподобно длинный момент увидел летящую на него громаду, переливающуюся огнями, и чёрное небо с серыми облаками, стремительно падающее под ноги.

========== Глава 13 ==========

Над островом Хиемсхелм, а по-простому — Хисс, четвёртый день бушевала пурга, белой ладонью прижав приземистые домики посёлка, надёжно похоронив взлётные полосы и ангары. Остров ослеп, оглох и потерялся в белой ярости. Пройти из дома в дом, из ангара в медпункт, из столовой в мастерские можно было, лишь держась за протянутые на уровне груди канаты. Каждые четыре часа дорожки прочищали снегомётами, каждые четыре часа снега наметало по колено. День Негасимого Света погрузился во тьму. Ночь обещала быть непроглядной.

Утром пришёл приказ от командира эскадрильи: продолжить учебные полёты. Берг решил этот приказ проигнорировать. Да, враги не будут ждать хорошей погоды. Да, соколы Астории должны летать и в бурю. Для того и была построена эта база в самой северной точке страны, чтобы в настоящем деле проверить всех этих юных ангелов смерти, героев симуляторов и отличников классных комнат. И всё же, последнее решение о каждом вылете принимает инструктор. Вот Берг его и принял: пока не утихнет метель, ни один экипаж не поднимется в воздух. В мирное время он не станет рисковать ни мальчишками, ни машинами. Тем более что новые модели «Кречетов», которые прибыли на базу прошлым летом, все ещё во многом оставались загадкой, даже сам Берг не до конца понял, что там наворотили дизайнеры, что-то нужное, что-то лишнее. Вот если бы самому сесть за штурвал, почувствовать, как отзывается машина… Но последняя комиссия подтвердила прежнее заключение: годен с ограничениями. А это означает кресло второго пилота. В его случае — инструктора. А также должность командира части. И поскольку на острове кроме его лётной школы не было ничего, Берг выполнял функции губернатора острова, в полномочия которого входило заключать браки, брать под стражу виновных в преступлениях и взимать налоги. Эти полномочия неизменно становились объектом шуток, да и Берг никогда не воспринимал их всерьёз. Другое дело — полёты. Это серьёзная власть и серьёзная ответственность.

Ударил ветер в маленькое окно, и Бергу стало холодно и неуютно. Захотелось тепла, хотя бы такого, из чайника. Рука привычно легла на рукоять трости. Конечно, чтобы передвигаться по дому трость не нужна, но он слишком привык к этому предмету. Тогда, позапрошлой весной, в один особенно чёрный день он выбросил трость в мусор. Чтобы больше ничто не напоминало ему об этом человеке, любимом, холодном, жестоком. Через день он передумал, но было уже поздно. Мусор забрали. Берг предпочитал не вспоминать, что случилось с ним, когда он понял, что ничего не осталось у него от Келли. Но оказалось, что умный Элоиз, увидев трость в мусорном баке, припрятал ценную вещь. С тех пор Берг не расставался с ней ни на миг. Только усевшись в кабину «Кречета», отдавал трость механику. А приземлившись, снова забирал.

Хлопнула входная дверь. Засыпанный снегом Крейг шумно ввалился в крохотную прихожую, впустив ледяной вихрь.

— Ужас, что делается! — весело воскликнул он, обметая снег с полушубка. — Я такого не припомню, прямо конец Света!

Он положил перед Бергом почту: стопку конвертов, открыток, рекламных брошюрок. Какому дураку приходит в голову присылать сюда, на Хисс, рекламу пылесосов или моющих средств?

— В столовой уже елку нарядили, — продолжал Крейг, приглаживая ладонью редеющие светлые волосы. — Пилоты все трезвые, а вот кое-кто из механиков, по-моему, уже бухнул. Ты же не станешь их за это наказывать? Праздник же все-таки.

— На Хиемсхелме сухой закон, Крейг, — проронил Берг, перебирая конверты. — Тебе это известно лучше других.

Закон появился полтора года назад, когда Берг привёз на остров окончательно спившегося друга. Назначил его завхозом, загрузил работой, поселил в своём боксе, ни на минуту не оставляя одного. Ему и самому нужно было это постоянное напряжение, забота о другом, чтобы не думать о себе. Чтобы истерики друга заглушили собственный внутренний голос, продолжающий вопить днём и ночью, выматывающий душу вопросами, на которые нет ответа. И лишь по ночам, лёжа без сна на узкой койке, глядя в маленькое окошко, Берг спрашивал себя снова и снова: «Почему? Что я сделал не так, в чем ошибся?» И утешал себя уговорами, убеждая в необыкновенной своей удаче: «Ты выжил, когда должен был умереть. Поднялся на ноги, избавился от боли, когда должен был остаться калекой. Тебя вернули в авиацию, даже присвоили новое звание, доверили лётную часть, допустили к полётам. Будь благодарен и не проси о большем».

Месяцы тяжёлого труда, усиленного питания и тренировок дали результаты: бледный, исхудавший алкоголик с трясущимися руками и с нервными припадками стал понемногу превращаться в прежнего Крейга, весёлого, смешливого альфу, умницу и добряка. Даже небольшим брюшком обзавёлся. Вернулась к Крейгу и прежняя активность: на острове появилась баня, а также клуб охотников, каждый четверг после ужина составлялась партия в покер. Но Берг знал: бывших алкоголиков не бывает. Друга от бутылки не удержишь, значит — не будет бутылок на Хиссе. Пришлось расстаться с несколькими хорошими людьми, выслав их с острова. Губернатор Берг был в своём праве. На острове сухой закон. Так и самому легче не спиться.

В почте обнаружилось письмо Элоиза, нарядное, праздничное. Берг улыбнулся, вскрыв конверт с симпатичным зайкой на картинке, увидев такого же зайку на листе бумаги, исписанном ровным красивым почерком. Кто теперь пишет письма от руки? Только папа. Письмо немного опоздало. Элоиз настойчиво приглашал его на праздники домой, писал об особенно большой ёлке возле храма, о зимнем параде, о гостящих родственниках. Неужели он не понимает, что Берг не может приехать? Не может жить в доме, где все напоминает о нём, где каждая чашка хранит прикосновение его рук, каждая половица помнит его шаги. Даже в Хартане жить — не может. А вдруг увидит его на улице? Он и столичных новостей не читает никогда, чтобы не увидеть в светской хронике его фото за спиной какого-нибудь сенатора или магната. Сомнений быть не может, Келли выбрал такую судьбу. И оттого ушёл, не попрощавшись. Берг ошибся в нём. В этой ошибке винить некого. Только себя.

Закипел чайник. Берг достал из шкафчика две кружки, бросил пакетики зеленого чая. И вдруг замер, услышав в вое вьюги новый звук, знакомый и невероятный. Вскинул брови и Крейг:

— Летит кто-то!

Тотчас же ожил огонёк внутренней связи, прозвучал в динамике бодрый голос:

— Дежурный по части лейтенант Клейн докладывает: борт 20-17 запросил посадку!

— Группу охраны ко второму ангару. Расчистить дорожку к взлётному полю.

— Уже послал, господин майор!

— Пойдём, Крейг!

Через минуту они уже пробирались по колено в снегу, грудью ложась на белые ладони пурги.

— Как же они сядут? — перекричал вой ветра Крейг. — На взлётной полосе снега по пояс!

Ответ нашёлся сам собой, когда белые столбы света прорезали мрак и лёгкие снежинки заплясали в лучах. Штурмовик вертикального взлёта «Валькирия» опускался на остров Хисс, поднимая в воздух клубы белой пыли. А значит, полковник Роуланд почтил дальнюю лётную часть высочайшим визитом, и к тому же в праздничный день.

Четыре тёмные фигуры спрыгнули на снег. Берг приветствовал салютом шедшего впереди рослого альфу.

— Какими судьбами, полковник?

— Привёз вам, майор, пополнение: инженера и медработника. А также подарки к празднику, кое-что к столу… Можно поговорить где-нибудь под крышей, пока меня заправят?

— Конечно, господин полковник, прошу. Только держитесь за канат, иначе мы снова встретимся только весной.

Крейг ушёл устраивать пополнение, а Берг повёл высоких гостей — полковника и его второго пилота — в тёплую, уютную столовую, где пахло хвоей и сдобой. Полковник протянул длинные ноги к электрическому камину, вздохнул с усталостью и с удовольствием.

— Вы не представляете, каково это — вести «Валькирию» через шторм. Она ведь с характером, она сопротивляется, как норовистая кобыла. Но только она и может пройти сквозь этот ад. От ваших хвалёных «Кречетов» только перья полетят.

— Останьтесь до утра, господин полковник, — предложил Берг. — Поужинаете с нами, отметите праздник, а к утру, может быть, и погода поутихнет.

— Не могу, Берг, меня ждут дома. Кстати, в апреле вызываю вас в столицу на экстренную медкомиссию. Надеюсь, вы получите полный доступ. Новая модель «Кречета» до сих пор не рекомендована к массовому выпуску, решение нужно принять как можно скорее.

— Трудно понять машину, не сев за штурвал… Простите, я совсем забыл о гостеприимстве. Могу я вам что-нибудь предложить, господа?

Вскоре подали кофе, свежую сдобу, сырную нарезку.

— Замечательный у вас кофе, Берг, — похвалил полковник, от наслаждения прикрывая глаза. — Но я привёз вам лучшего. Найдёте там, в ящиках.

Берг поблагодарил и снова подумал: что погнало его командира в праздничный вечер на край земли? Может быть, всего лишь желание полетать над бурей, доказать, что он всё ещё лучший? Это Берг мог понять прекрасно. Если бы он мог сейчас… Или призвать Берга к совести, задеть его самолюбие, быть может?

— Господин полковник, вынужден вам сообщить: ваш приказ о продолжении учебных полётов не выполнен. Погода не позволяет.

Голубые глаза хитро блеснули над ободком кофейной чашки. Но в ответе послышалась лишь лёгкая насмешка:

— Решать всегда вам, господин инструктор. Или мне следует вас называть господин губернатор? Но в данном случае я с вами согласен: летать в такую погоду могут немногие. Вы смогли бы. И на «Валькирии», и на «Кречете». Когда получите полный допуск, возьмёте меня вторым? От Хартана до Хисса?

— Вы окажете мне честь, господин полковник.

Берг увидел, как быстро исчезла со стола скромная закуска, и собрался было снова предложить гостям ужин, но Роуланд встал, потянулся, как кошка, почти касаясь пальцами невысокого потолка, проговорил:

— Пора в путь, господа. Северн, возьмёшь на себя управление, когда выйдем из шторма?

У готового к полёту штурмовика простились. Перекрикивая вьюгу, Берг снова спросил:

— Может, все же останетесь?

— Не могу, Берг! — засмеялся Роуланд. — Дома ждёт меня жених!

— Жених! — удивился Берг. — Значит, какому-то омеге всё же повезло!

— Бете, Берг, — отозвался полковник серьезно и доверительно. — Бете. Но какому! Лучшему на свете. Так что это мне повезло, не ему.

А потом обнял Берга за плечи, проорал в самое ухо:

— В ящике с надписью «Учебные пособия» — шампанское.

Берг глядел вслед огням, исчезающим в черном небе, и из последних сил боролся с желанием просто повернуть в сторону и уйти в метель. Его никогда не найдут, да и сам он не сможет вернуться, даже если захочет. И в то же время никто не докажет самоубийства. Потерялся в пурге, обычное дело на Хиссе. Вот для чего прилетал красавец командир. Похвастаться. Сказать, что берет в мужья лучшего из бет. Конечно, ведь именно он вывел Келли из дома Касселов. Именно его можно считать спасителем. Эти двое будут идеальной парой. Оба утончённые красавцы, оба вхожи в высшее общество. Эта свадьба вызовет скандал, но когда скандалы пугали его командира?

Он повернул прочь слишком резко, наконечник трости скользнул в снегу, и Берг едва не упал, в последний момент подхваченный под локоть офицером охраны. Вырвал локоть невежливо, зашагал по снегу тяжело, торопливо, лишь бы скорее оказаться дома. Теперь он ненавидел полковника. Зачем он привёз на остров шампанское? Ведь знает, что Берг запретил спиртное.

В сенях столкнулся с Крейгом, опять весёлым и возбужденным.

— Ты видел, какого нам фельдшера прислали? Это конец Света!

Берг подавил желание запереться в спальне, снова включил остывший чайник. Кем бы ни был этот фельдшер, он не будет Келли. Во-первых, Келли ещё полгода учиться. Во-вторых, лучший на свете бета сейчас ждёт жениха с опасной прогулки. Он зажигает свечи в серебряных подсвечниках и открывает драгоценное вино. Его глаза блестят загадочно, губы приоткрыты в улыбке. Эти двое стоят друг друга. Кто сказал, что время лечит? Оно лишь закрывает рану прозрачной кожицей, тонкой, как папиросная бумага. Стоит нажать чуть сильнее, задеть неосторожно, боль чёрным гноем выходит наружу, чем дольше терпишь, тем больнее.

— Ты что же, не пойдёшь поздороваться с новенькими? — простодушно удивился Крейг.

— Слушай, сейчас сколько? Пять? Через два часа ужин. Вот за ужином и поздороваюсь. А сейчас я устал и замёрз, какого хрена мне снова тащиться на улицу в метель?

— Ладно, ладно, — пробормотал озадаченный Крейг. И тут же сделал неверный вывод: — Что, попало тебе от начальства? Роуланд решил, что раз он может летать в метель, то и любой мальчишка должен, да ещё на истребителе!

Берг лишь закрыл глаза, как недавно Роуланд, протягивая ноги к камину.

Но совесть все же не оставляла его в покое. Как командир части Берг всегда лично приветствовал прибывших на остров, будь то пилоты или кто-то из обслуги, проверял, как они устроились на новом месте, отвечал на вопросы, рассказывал об острове. Это устанавливало доверительные отношения и вместе с тем указывало, кто на Хиссе хозяин. Этот фельдшер… Не его вина, что Берг не может найти себе места. Он должен получить такой же приём, как и все остальные. Он и этот новый инженер, который, видимо, будет отвечать за отладку симулятора. Берг давно говорил, что ему нужен такой инженер.

Пришлось переодеться в парадный мундир, поправить в петлице серебристую ленточку Северной Звезды, а поверх этой всей красоты снова натянуть полушубок, мохнатую шапку, рукавицы, унты и выйти из дома на полчаса раньше, выйти в чёрную метель. Дом обслуживающего персонала горел огнями. Из него в столовую можно было пройти по внутреннему коридору, не выходя на улицу, и Берг с удовольствием оставил тяжёлую одежду на вешалке у входа. Сначала направился к инженерам. Новенький оказался альфой лет сорока с татуировкой на бритом черепе. Берг крепко пожал ему руку и минут десять поговорил с ним о мелочах. Инженер понравился губернатору. К медпункту с крохотной комнатой для фельдшера Берг подходил с расслабленной улыбкой. И напрасно.

Он обернулся ему навстречу, и что-то шелковое выскользнуло из пальцев, мягко опустилось на пол. Он стал взрослее, и его безупречное лицо приобрело законченность произведения искусства.

— Берг… — прозвучал знакомый голос. — Добрый вечер.

Он осторожно закрыл за собой дверь. Прошёл в центр комнаты, остановился прямо под яркой лампой. Взглянул в лицо, которое не смог забыть. Как ни старался.

— Берг, — снова заговорил Келли, — как ты себя чувствуешь? Как спина?

— Хорошо, спасибо, — ответил Берг и погордился собой: и голос не дрожит, и слова нашлись правильные. — Что ты здесь делаешь?

— Мне предложили место фельдшера. Я согласился.

— Это абсурд, Келли. Ты не будешь здесь работать. Как только закончится метель, тебя отвезут в Хартан. Нам вообще не слишком нужен фельдшер, и уж точно не нужен ты.

— Но почему? — распахнул глаза бета.

— Потому что я так решил. Я начальник этой лётной части. У меня есть полномочия уволить любого из моих сотрудников, при этом не объясняя причины. Так что не спеши распаковываться.

Берг повернул к выходу. Келли его опередил. Захлопнул дверь и прижал её спиной, глядя на Берга снизу-вверх с вызовом и чем-то похожим на панику.

— Я сам попросил Эдгара меня сюда назначить. Потому что я решил бороться, Берг. Я больше не сбегу, как бы ты ни пытался меня испугать.

Нельзя было смотреть ему в глаза, ни в коем случае нельзя. Берг уставился в переносицу. Эта встреча, этот разговор несли налёт ночного кошмара.

— За что же ты решил бороться? И с кем?

Резкий вздох, да и выражение лица такое, с которым делают первый прыжок с парашютом.

— Я буду бороться за свою любовь. С твоими омегами. С тобой. С собой.

Долгая минута потребовалась Бергу, чтобы снова заговорить. Из коридора доносились веселые голоса, кого-то звали на ужин, кто-то смеялся.

— А я не буду, Келли. Я слишком сильно любил тебя тогда. Но ты ушёл, сбежал, не попрощавшись, ничего не объяснив. Что бы ты ни говорил сейчас, ты снова сбежишь. Ты будешь убегать всегда.

Он взял за плечи тонкого бету и легко отодвинул от двери. Повторил уже из коридора:

— Не трудись распаковывать вещи. Ты здесь не задержишься.

========== Глава 14 ==========

В столовой собрались уже все: двадцать пилотов, солдаты взвода охраны, обслуживающий персонал, Крейг и заместитель Берга лейтенант Клейн. Среди штатских были шестеро омег, все замужние. За ними трогательно и целомудренно ухаживали.

Уселись за стол, произнесли первые тосты. Берг не слышал ни слова и не чувствовал вкуса пищи. Вот какой подарок привёз ему командир. Вот ради чего рискнул лететь в бурю, чтобы ночь Негасимого Огня Берг и Келли провели вместе. Вот уж спасибо. Вот удружил. Берг тоже сказал тост. Что-то про самый крайний северный форпост и про тепло моторов и сердец. Он не был силен в застольных речах, ну так это Хисс, а не Хартан. На горячее подавали гусей, запеченных целиком. Берг по-прежнему не чувствовал вкуса. А потом вдруг подумал: ведь Келли голоден. Вся часть собралась в столовой, кроме дежурных, и только ему не нашлось места за праздничным столом. От Хартана до Хисса четыре часа лёту, значит, Келли не ел с полудня по меньшей мере. Берг взял тарелку, положил гусиную грудку, каких-то салатов, кусок заливного языка. Взял хлеба и приборы. Не обращая внимания на любопытные взгляды, пошёл по пустому коридору. Сказал себе: «Он голоден, я просто отнесу ему еды». И сам себе не поверил.

Берг постучал в дверь. Келли открыл не сразу. Альфа заметил покрасневшие глаза, припухшие губы. Прошёл, поставил тарелку на стол, повернул прочь. В этот раз Келли не заступил ему дороги. Лишь когда альфа уже взялся за ручку двери, послышалось тихое:

— Берг, скажи мне только одно: кто был тот омега в парке? Почему вы не вместе?

Яркий электрический свет не знает жалости. Он выставляет напоказ все тайное. От него не укрыться.

— Какой омега?

— Миниатюрный блондин. Ты хотел меня с ним познакомить, когда позвал на ужин. Я пришёл чуть раньше и увидел, как вы обнимаетесь. Тогда я сбежал. Мне не следовало так поступать. Надо было все же познакомиться с человеком, важным в твоей жизни. Надо было бороться.

Берг на мгновение закрыл глаза, справляясь с приступом внезапной слабости. Показалось, что пол выскользнул из-под ног, а он остался стоять, остался в невесомости, в безвоздушном пространстве. Стараясь шагать осторожно и уверенно, он вернулся, присел на кресло в углу.

— Этот омега — бывший супруг Крейга. Это с Крейгом я хотел тебя познакомить, с моим вторым. Его супруг Нийэли пришёл сказать, что Крейг запил, поэтому не придёт. Ещё он сказал, что они разводятся, он забирает детей и уезжает. Я его обнял. На прощание.

Келли издал тихий звук, слабый писк маленького раненого животного. Сполз по стенке на пол, спрятал лицо в ладонях. Проговорил сквозь них:

— У тебя был большой букет желтых тюльпанов…

— Я купил его для тебя.

Снова протянулось молчание. Полтора года мучительной попытки забыть, полтора года вопроса «почему?». И вот ответ. Не поверить в него нельзя, поверить — невозможно.

— Я принёс тебе ужин, Келли. Поешь.

А мальчик уже взял себя в руки, поднял глаза, такие серьёзные, такие печальные.

— Я вижу, ты ходишь с тростью. Почему?

Берг кисло улыбнулся. Келли все же фельдшер. Правильный вопрос для фельдшера.

— Мой позвоночник вырос немного искривлённым. Ничего особенного, просто одно бедро получилось чуть выше другого. В результате я хромаю. Практически незаметно, но с тростью я чувствую себя увереннее.

Тонкая морщинка легла между бровями, на лице явно читается сомнение. Думает, соображает. Ни к чему ему знать о второй операции, обо всём этом… Не его вина, что Берг метался по городу, как пёс, потерявший хозяина. Что затеял драку с Сейнором, как выяснилось, совершенно невиновным в том конкретном случае. Берг просто обезумел тогда, зачем Келли знать об этом?

— Когда ты не пришёл в парк, я испугался за тебя. Стал тебе звонить, искал тебя в университете, у Касселов. Ты пропал. Где ты был? Прятался от меня?

Келли улыбнулся невесело:

— Моя удача в тот день превзошла все ожидания. Я попал под автобус, когда бежал из парка. Три дня был без сознания. Сильное сотрясение, ушибы, трещины рёбер. Я очень легко отделался. Телефону и ноутбуку повезло меньше. Мне пришлось продать твои часы, чтобы купить себе новый телефон и компьютер.

Так не бывает! Или все же бывает? Бергу и тогда казалось, что в его собственной агонии слышался отголосок и чужой боли. Будто Келли звал его и не мог докричаться. Ведь он был уверен: с Келли произошла беда. Пока не увидел его, целого и невредимого, в окружении альф, оживлённых, молодых, здоровых.

— А потом, примерно через месяц, я увидел тебя у входа в универ. Вы собирались в какую-то поездку, видимо, ждали автобус. Я сошёл с ума. Зачем я говорю тебе об этом?

Какой у него взгляд, серьёзный, внимательный. С таким взглядом не кокетничают — ищут слабые места в обороне противника. Рассчитывают следующий удар.

— Берг, скажи мне. Что нам делать дальше?

— Тебе — сесть и поужинать. Мне — выключить этот проклятый свет. Под ним я, как лягушка под микроскопом.

Келли сел к столу, мимоходом включив настольную лампу и погасив ужасное сияние. Взялся за приборы нерешительно, первый кусок поднёс ко рту, как горькую пилюлю. Потом пошло легче, голод взял своё.

Берг спохватился:

— Я не принёс тебе попить! Сейчас минералки…

— Нет! — воскликнул Келли так резко, что Берг опешил. — Пожалуйста, не уходи, пожалуйста!

— Хорошо, ну что ты? Вот видишь: сижу, смотрю…

Смотреть было трудно. Долгие месяцы точно так же глядел он на освещённое теплым неярким светом лицо, на изгиб стройной шеи, на волнистую прядь, выбившуюся из хвоста. Смотрел, как под гипнозом, заворожённый красотой, и наполнялся религиозным восторгом, от которого заходилось сладкой мукой сердце и становилось трудно дышать. Это чувство ничем не заменишь. Его можно лишь выжечь болью и ненавистью, тоской одиноких ночей, пустотой серых дней. Срочно нужно было заговорить о чем-то простом и практичном.

— Как тебе удалось так рано получить диплом? Ведь тебе вроде ещё полгода учиться.

— Я сдал экзамены экстерном. Я решил сконцентрироваться на учебе, работал только по выходным, санитаром в госпитале. Денег не было, пришлось жить у родителей. Зато посещал все курсы, на которые только мог записаться, брал летние классы. Время оставалось только на дорогу и сон. Зато вот, получил диплом перед зимними каникулами. А моим одногруппникам и вправду ещё полгода учиться.

Тарелка опустела. Келли откинулся на спинку стула, вздохнул с улыбкой:

— Куда это в меня поместилось? Я не думал, что так голоден.

— Ты совсем на нет сошел, — заметил Берг. — И раньше был тонкий-звонкий, а теперь и вовсе кожа да кости. Придётся тебя откармливать.

И вдруг заметил, что улыбается. И Келли улыбался тоже, едва заметно, словно нерешительно. И сидел так напряжённо, будто человек, готовый в любой момент сорваться с места.

— Пожалуйста, Берг, не выгоняй меня. Поверь, мне пришлось многое пережить, чтобы оказаться сейчас здесь, рядом с тобой.

— Я, кстати, так и не понял, как ты сюда попал, — заметил Берг с облегчением, обнаружив ещё одну лёгкую тему для разговора.

Оказалось, не слишком-то лёгкую. Лицо Келли приобрело прежнее сосредоточенное выражение. Как у пилота, поднявшегося в кабину симулятора.

— В начале учебного года один из моих однокурсников отмечал день рождения в «АВС», это клуб для альф и бет…

— Я знаю, что такое «АВС», — перебил Берг, будто снова почувствовав запах чужого альфы.

— Я бывал там прежде, мои одногруппники шли туда впервые. Они настояли на моем присутствии. Там я и встретил Эдгара. Полковника Роуланда. Он сам подошёл ко мне. Ума не приложу, как он меня узнал, как смог запомнить.

— Неужели ты не знаешь, тебя не забудешь и ни с кем другим не спутаешь.

Келли лишь пожал плечами. Продолжил рассказ.

— Мы стали встречаться. Ходили в оперу, на выставки, на приёмы… На первый взгляд, всё было хорошо. Но когда пришло время перенести отношения на новый уровень, оказалось, что ни один из нас к этому не стремится. Мы решили остаться друзьями, насколько это возможно при нашей разнице в общественном положении.

— А в протеже он тебя не позвал? Это было бы логичным шагом. Чтоб сразу — на новый уровень.

Берг пожалел о сказанном, едва жестокая фраза сорвалась с губ. Но слишком острым оказался гнев, слишком невыносимо было представить Келли в объятиях Роуланда. И в то же время — очень просто, слишком естественно. Они подходили друг другу идеально.

Келли сглотнул, на мгновение отвёл глаза. Справился с гневом. Ответил спокойно.

— Это было бы унизительно для меня и недостойно его. Нет, он не сделал мне такого предложения.

— Прости, я был неправ, — Берг резко провёл ладонью по лицу, будто снимая липкую паутину. — Пожалуйста, продолжай.

— Мы решили остаться друзьями. Это был доверительный разговор, мы оба рассказали друг другу о личном. Я рассказал о тебе. О том, как размечтался, представив, что ты чуть ли не замуж меня готов позвать. О том, как увидел тебя с другим. Эдгар сказал мне, что ты не женат. Что изъявил желание служить подальше от столицы. Тогда мы и составили этот план: как только я получу диплом, он отправит меня в твою часть. А дальше уже я сам. Дальше, как получится.

Берг молчал, озадаченный, немного уязвлённый, странно обрадованный. Против него составили заговор, на него, никому не нужного калеку, расставили силки, будто он — желанная добыча.

Келли расценил его молчание по-своему.

— Понимаешь, я все время думал о том маленьком омеге. Эдгар ничего не знал о нём, но ведь это ещё ничего не доказывало. Я придумал о нем целую историю. О том, как после аварии он оставил тебя. А когда ты выздоровел, он снова появился в твоей жизни, и ты простил его. А когда ты принял решение уехать на границу, он предал тебя снова, не пожелав последовать за тобой в такое удалённое место. И потому ты уехал один. Но все это было лишь пустыми домыслами. Мне нужно было знать наверняка. Тогда я позвонил Элоизу.

— Элоизу? — воскликнул Берг.

— Да, Элоизу. Он пригласил меня в гости, но я не смог войти в твой дом. Тогда мы встретились в «Лакомке». Мы стали ходить туда каждую среду, как мы с тобой когда-то мечтали, помнишь?

Это было невероятно. Элоиз, болтливый, несдержанный, взбалмошный папа, писал ему письма, звонил через день, засыпал его рассылками шуток, фотографий милых котят и слезливых историй о брошенных детях и никогда ни словом не обмолвился о Келли! Его папа стал частью заговора.

— Вот, — продолжал Келли, не дождавшись ответа. — Элоиз тоже ничего не знал о том омеге. Он сказал мне, что у тебя никого не было…

— Брехня! — вырвалось само собой.

— Да, конечно, — наконец-то улыбнулся Келли. — Он сказал мне, что у тебя всегда было множество омег, но ведь это одно и то же, не так ли?

С этим Берг согласился. У него никогда не было одного-единственного. Пока в его комнату, пропахшую болезнью, не вошёл серьёзный бета, застёгнутый на все пуговицы.

— А ещё Элоиз сказал, что ты расстроился, когда я пропал…

Расстроился? Нет, он не расстроился. Он сошёл с ума, он жить не хотел. Гнев накатил душной волной:

— Да, я расстроился. Я понять не мог, что я сделал не так, в чём ошибся. Ждал, что ты позвонишь, объяснишь мне хоть что-нибудь. Но ты ведь всё решаешь сам, не так ли? Сначала решил, что у меня есть омега. Потом решил, что я свободен. Что можешь приехать сюда и предъявить на меня права?

Снова дрогнули нежные губы, как от удара. Но Берг должен был услышать. Слишком много строилось предположений, слишком часто они ошибались, придумывая вопросы и ответы, радости и страхи, придумывая омег и альф. Настала пора называть вещи своими именами.

Келли, кажется, это понял. Коротко кивнул, будто отзываясь на внутренний приказ. Повернулся лицом к Бергу и в маленькой комнате вдруг оказался совсем рядом.

— Я приехал сюда, чтобы сказать тебе: я люблю тебя, Берг. Я хочу быть с тобой, в любом качестве, на твой выбор. У меня нет на тебя прав, чтобы их заявлять. Я займу то место в твоей жизни, на которое ты мне укажешь.

Это было невыносимо. Горячий цветок вновь разгорался у него в груди, раскрывая огненные лепестки, не давая вдохнуть. Берг опустил голову, чтобы спрятать лицо, ставшее вдруг непослушным. Увидел, как тонкие белые пальцы несмело касаются его рук. Теплом на виске почувствовал тихие слова:

— Мне не нужно брачных браслетов, Берг. Не нужно и контракта между протеже и патроном. Просто быть рядом. Если ты согласен…

Тонкая кожа под губами, влажный уголок глаза, прямые плечи под ладонями, а пальцы запутались в густых прядях, таких тёплых, знакомых. И в эти шёлковые пряди он прошептал:

— Нет, я не согласен, Келли… Без браслетов — не согласен.

Берг не запомнил, что было между ними в следующие минуты: поцелуи и признания, слёзы, и смех, и снова поцелуи, ласковые прикосновения, бессмысленные слова, полные пронзительной нежности. Зато он отлично помнил, как сдёрнул резинку с волос Келли и пальцами причесал густые локоны. Как расстегнул ворот его рубашки и коснулся поцелуем теплой впадинки между ключицами. Как, взяв за руку своего суженого, повёл его по пустому коридору. Чтобы поставить его перед собой, повернув лицом к притихшим пилотам и механикам, инженерам и поварам. Чтобы сказать дрогнувшим от невыносимой гордости голосом:

— Знакомьтесь, это Келли, наш новый фельдшер. И мой жених.

И, наслаждаясь всеобщим шоком, мстительно подумать:

«Ну уж нет, господин полковник, лучший из бет — мой жених. Вашему до него, как до неба…»