Алёшенька (детективная повесть) [Игорь Поночевный] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (21) »
1
— Вы вообще там соображаете?! — орал начальник, расхаживая по своему кабинету. — А вдруг бы у него тромб оторвался? Он остановился перед виновником этого экстренного совещания, и замахал пальцем у него перед самым носом, который и носом-то назвать было нельзя. — Категорически! Ферштейн? Алёшенька виновато улыбнулся и закивал головой: — Ферштейн. Он сидел на столе, и мотал одной ногой. Слово «мотать» тут, наверное, даже и не подходило, потому что нога его странно сгибалась и вперед и назад, как будто у Алёшеньки выломали её в колене. Тарас Тарасович глядел, разглаживая усы, на его «махание», как завороженный, так до сих пор и не привыкший к этим фокусам. Алёшенька был единственный в управлении, да и вообще, может быть даже, во всей украинской полиции, кто имел право сидеть перед начальством на столе. — Я, конечно, понимаю, что ты у нас самый лучший сыщик в Одессе, но такие вещи категорически нельзя. — Зато – он во всем сознался. Как это – «вуаля»? — Вуаля, вуаля. Смекнув, что начальство перестало совсем злиться, все разом загалдели, выгораживая Алёшеньку. — Тарас Тарасович, если бы не он… Начальник собрал их реплики одним мановением кулака, как дирижер – заставляет умолкнуть оркестр. — Ша! А если бы у нас министр из Киева приехал? И в коридоре бы его увидел, и в обморок грохнулся? — Ну, так что, ему уволиться, что ли? — Министр Алёшеньку нашего знает… — Зачем уволиться? Нет. Мы такого ценного кадра никому не отдадим, даже в столицу, — Тарас Тарасович поднял перст указующий в потолок. — Но мы сразу оговаривали в первый же день. Никто его, вот такого, видеть не должен, когда он в угрозыске сидит. Никто! На улице – Бога ради. Не сымать шапку и очки. Тогда все нормально будет. Алёшенька надел меховую ушанку и очки от солнца. — Вот, это – совсем другое дело. Еще бы шарф. И сразу похож на человека. Маленького, но человека. Только зеленого. Все свободны. Ты – останься. Совещание закончилось. Наказанных не было. Все высыпали из кабинета и загалдели по коридору. Те, которые были очевидцами, рассказывали тем, которых не были: — Привезли на допрос, пятый раз уже. Но не колется. Чего только не пробовали. Тут Алёшенька позвонил и говорит: «Вор-то залетный, Одессу совсем не знает». Ну, снял шапку, очки, входит, сделал страшные глаза, этот поплыл. Раскололся, как на духу. Потом пена изо рта пошла, еле откачали. Все кругом заржали: — Ай, да Алёшенька, ай, да сукин сын! Герой дня всего этого уже не слышал, а иначе бы уточнил: «Почему сукин? Сын собаки, что ли?» Он любил задавать бессмысленные вопросы. — Ну, молодец, удружил. ТТ совсем уже успокоился, сел за стол и отворил ящик в поисках чего-то. — Ладно, проехали. — На чем проехали? — Не на чем, это говорят так. Вообще, поздравляю, Алексей. Какое это у тебя? Тринадцатое? — Двенадцатое, гражданин начальник. Тарас Тарасович вышел из-за стола с тощей пока папкой, и пожал Алёшеньке четырехпалую ладошку. — «Гражданин начальник» сейчас не говорят. Это только в кино так. — Извините. — Слушай, ну, коли ты такой уникум, и все, как орешки, раскалываешь, то вот, тебе – жмурик. Начальство кинуло перед Алёшенькой «Дело». — То есть, труп? — Труп. Убоинка. Третьего числа нашли. Уже успел испортиться. Забирай. — Спасибо. Алёшенька слез со стола, и всякий, кто был бы сейчас в кабинете, подивился, потому что росту в нем было метр тридцать, не более. Взял папку подмышку и пошел прочь. — До свидания, Тарас Тарасович. — Да отчего «До свидания», Алексей? Рабочий день еще не кончился! — Так, мы больше не увидимся, чай. Все, кто слышал его, решили бы, что Алёшенька иностранец. Так заковыристо он говорил. Переставлял слова справа налево и спереди назад. И первое время он, и вправду, чтобы никто не догадался, изображал из себя мексиканца, и даже купил как-то сомбреро. Но в сомбреро было неудобно в троллейбусе ездить – поля его вечно упирались кому-нибудь в живот. А уж в машине на задание – тем паче: либо водителя спереди в затылок бьет, либо второго опера – в висок, приходилось шляпу в багажник класть. А как одел Алёшенька ушанку, так и больше уже не снимал. В самую пору пришлась. Всем меховая шапка хороша, даже лучше полковничьей каракулевой. И тепло в ней всегда, особенно, если голова без волос. Только звезду с неё свинтили. «Это, — говорят, — некомильфо, вражеские символы вешать. А, вот, лучше мы тебе трезуб прикрутим». Проходя мимо открытой на улицу двери, где курильщики горячо обсуждали сегодняшнее, услыхал обрывки: — А ведь не хотели его брать. — И ТТ не хотел. — Зато потом первый перехотел. Сколько он у нас? Год, два? — Три года уже. — Господи, время-то как бежит… Но Алёшенька уже дальше ничего не слышал. Запах табака он на дух не переносил и потому спешил поскорее ретироваться. На веранде шикарного кафе «Гусь и противень» три гламурные- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (21) »
Последние комментарии
17 часов 21 минут назад
22 часов 24 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад
2 дней 20 часов назад