Лихолесское несчастье (СИ) [zabriskie_point] (fb2) читать онлайн

========== Paperback writer ==========

Жизнь в Средиземье после победы над Сауроном текла своим чередом: строились города, правили короли, рождались дети, а люди (и не только люди) жили-поживали и горя не знали. И как-то тихо-тихо, само собой, среди юных (и не очень) дев Средиземья пошло поветрие сочинять и читать истории о любви двух мужчин: воинов, героев баллад, легендарных витязей и храбрецов. Неизвестно, с чего так вышло, видимо, не хватало в мирные времена героев, страдающих, но не сломленных, к тому же испытывающих чувства столь желанные, сколь запретные! Пожалуй, не было во всём легендариуме Средиземья того, кому бы не приписывалась нежная привязанность к ближайшему соратнику или спутнику в походах. Свитки с историями геройской любви тщательно прятались от родни под матрацами, на самом дне сундуков с нарядами, иногда даже носились с собой в сумочках. Самые предусмотрительные девы заучивали любовные сказки наизусть, как их прапрабабушки — прекрасные легенды старины. Нет, любимые ими истории тоже были прекрасны, хоть правдивостью, скорее всего, и не отличались, но кто точно скажет, что в легендах ложь, что правда? А ещё эти истории так интересно было обсуждать, особенно на девичьих посиделках после ярмарок! Именно этим занимались одним вечерком три эсгаротки: Бент, дочка рыболова, Грета, дочка торговца и Анникен, дочка бочара. Девушки мирно попивали чай и читали припасённые Гретой свитки с самыми изысканными историями любви.

Бент нахмурилась.

— Ой, а так можно разве? — спросила она подругу. — Чтоб мужчина на коне скакал, сражался… а потом ещё и другого мужчину любил… Да он тоже скакал и сражался ведь… Устали наверняка, а это дело тоже силы требует!

— Абарран не воин! — уточнила Грета. — Он певец и сказитель, вот, послушай сама: «И голос его звенел, как сотни и сотни колокольцев, и замирали птицы, едва Абарран запевал свои прекрасные песни…». Где прописано, что сражался? Нигде! Он был люб Иверу потому, не сражаются певцы на мечах-то!

— Разве ж не сражаются? — подала голос до того молчавшая Анникен. — Девчонки, я ж вам говорила… книжечка… мне папа показывал, ну которую полурослики это… у эльфов переписали, как говорят, срамная книжечка. Там такое написано! Про певцов тоже!

— Какое? — пискнула Бент (Грета ещё не отошла от наглости подруг, не обративших должного внимания на историю запретной любви, которую она с таким трудом переписала у жены брата).

— Самый мудрый из Нолдор с Барахиром рушил дом! И совсем не на мечах… а дальше я не помню, они там это… любили друг друга в общем, — выдала Анникен. — Да и с Береном в темнице он не проочь быыл полюбиитьсяя, вот как дальше, помню оказывается, вот!

— Смотрите! — почти рявкнула отошедшая от непочтения подруг к истории, добытой с таким трудом, Грета и кинула на стол новый свиток. — Это я у эльфа переписала! У эльфа! Говорит, всё правда! Чистая! И называется ещё так, ух! «Эру проклинает тебя!».

С лестницы раздались тяжёлые шаги.

— Это папа! — взвизгнула Грета. — Ой, девочки, что сейчас будет, девочки!

***

Трандуила, решившего лично взглянуть, что же привезли люди на продажу, привлёк смех. Даже не смех, а гогот торговцев.

— Это я у дочки взял, — сказал румяный, державший в руках свиток, вызвавший такое веселье. — У ней с подружками такой муры — полны сундуки. Прячут вот от нас, понимаете, боятся, мол ругать их будем за неприличное. А мы что, мы ничего, мы всегда рады похохотать вволю Ну чего там неприличного в свитках ихних?! Да ничего, вашество! А эти сиклявки ещё пищат, что у эльдар так и есть, так они любовь и испытывают мол. Сами почитайте, посмейтесь, есть над чем!

Нахмурив брови, Трандуил принялся читать протянутый свиток:

«Макалаурэ, ожившая песня, неуловимая и прекрасная. До сих пор я не теряю надежды увидеть твою улыбку не во сне, но наяву. Наконец я скажу, как скучаю по тебе не мороку, не сну! „Я люблю тебя больше жизни. Больше, чем кого-то ещё,” — скажу я и прижму тебя к сердцу! Но этому не сбыться. Где же ты, брат? Почему ты не здесь, не со мной? Небо проклинает тебя, Макалаурэ за сотворённое со мной! Но я люблю тебя, пожалуйста, вернись! Мы все скучаем по тебе. Я должен был не размыкать губ, целующих тебя. Я должен был не разжимать объятий и не отпускать тебя прочь. Я должен был сказать, что люблю тебя сильнее всех. Ты не знал этого. Я скучаю, как я скучаю по тебе… Я пишу письма в никуда. Братья говорят, что я повредился разумом, но Макалаурэ, между нами остались лишь эти клочки пергамента. Я уже устал жить воспоминаниями и желать, чтобы ты был со мной здесь, до конца мира. Я устал плакать и утешать себя мыслями, что оба мы смотрим на одни звёзды.

С любовью, Майтимо».

— Однако, — еле слышно пробормотал Трандуил, дочитав. — Может, рассказать Макалаурэ, что брат слёзы льёт и к сердцу прижать хочет? То-то он удивится… А уж Аэвелинд-то как обрадую…

— Так мне Рандир рассказал, что братья те… ну не только братья, — раздался голос Тауриона. Увидев, с какой скоростью развернулся к нему Владыка, страж тут же прикусил язык.

— Твоих рук дело, — скорее удовлетворённо, чем сердито, отметил Трандуил. — Вот скажи, зачем тебе, эльда, это придумывать? Эдайн ладно, пусть что хотят о нас сочиняют, но ты? Мало тебе было баллады для Кили? Ещё раз по голове от меня и Леголас захотел? Устрою. Срамота, а не страж.

— Я подумал, людям будет интересно, — вздохнул Таурион, потупив глаза. — Тем более, эльда из отряда Макалаурэ сам рассказал, — заметив недоумевающие взгляды торговцев и остальной охраны, Таурион быстро добавил, — что он… один тут из семьи остался… в Средиземье… лорд его… бывший.

Всё-таки Таурион не был глупцом: торговцы, поняв, что эльфийский паренёк просто сочинил сказочку красивую про любовь, никак подружке своей в дар, вернулись к своим делам, а Трандуил, мысленно пообещав выдрать Тауриона за уши, последовал к рыбакам, у которых как раз маячила Леголас.

— Отец, если мы будем обменивать на рыбу наши… — начала было она, но Трандуил перебил дочь.

— С рыбаками решай сама. Скажи-ка, чего это Таурион твой любезный к Рандиру зачастил, на дочь его виды имеет?

— Что ты, — усмехнулась Леголас. — Милейший Таурион всего лишь спросил Рандира, правда ли всё, что пишут о нолдор эти… сочинительницы, ну те, о которых рассказывала тебе. Рандир, вижу, ответил, — и, не сдержавшись, хихикнула.

— Я тоже не верю, что это правда! — пробурчал Таурион из-за спины Трандуила. — Не делился же Макалаурэ с дружиной и вассалами любовными терзаниями!

— Кто знает, — сладко-сладко протянула Леголас. — Вдруг Рандир и сам испытывал чувства к лорду. Как там было? «В кольчуге с лампой я приду, до крови буду сечь себя, пока не засверкает в свете лампы кровь моя… В восторге пытки…»

Из-за спины Трандуила раздалось обиженное сопение.

— Ты бы лучше поучился у Рандира чему, творец, — усмехнулся Трандуил, — чем любовь к его бывшему сюзерену приписывать, больше толка будет.

— А я и учусь, — пробурчал Таурион.

— Смотри, не доучись до братоубийства, — посоветовал Трандуил и пошагал прочь.

========== Пень ==========

Комментарий к Пень

Использованы переделки следующих песен: Букет (музыка: А. Барыкин, слова: Н. Рубцов), Поединок (музыка: Д. Тухманов, слова: Д. Кедрин), Варшавянка (Музыка: В. Вольский, Слова: В. Свендицкий, пер. Г. Кржижановского)

Пень, из-за которого началась эта история, — старый, прогнивший, потрёпанный непогодой, но почему-то так и не собравшийся окончательно рассыпаться. Когда-то неподалёку от пня был большой муравейник, но муравьи покинули его, едва на Лихолесье пала тень, и сейчас от муравейника остался лишь слегка поднимающийся над землёй конус, полузасыпанный истлевшей опалью. Долгое время до пня никому не было дела — ни птицам, ни зверям, ни эльфам — до старых ли коряг в условиях нескончаемой войны и Зла, отравляющего лес? Стоит давно мёртвый пень и стоит, не один он такой в Лихолесье.

Но наконец настал мир, Зло изгнали из леса. Разумеется, по всем полянам немедленно не выросли юные деревца, а во все заброшенные муравейники сразу же не вернулись муравьи; чудеса случаются, но не моментально, хоть многим и хочется верить в такое. Лес в силах исцелить себя, и всё, необходимое ему, — время. Эльфы понимают это лучше других обитателей Арды. Лесу можно помочь, но мешать ему не стоит.

И случилось так, что мимо пня проходил Трандуил. Конечно, владыка Лихолесья почти никогда не гулял в одиночестве. В тот день его сопровождали Леголас с Таурионом: принцесса рассказывала отцу, чем, по её мнению, Зеленолесье может торговать с Гондором, а Таурион, как полагается стражу, следил в оба за безопасностью дороги (хоть Зло и повержено, осторожность ещё никому не помешала). И по пути Владыка снова поспорил с дочерью: упрямая принцесса настаивала, что ей давным-давно пора в Гондор, как-никак она обещала скорое возвращение не только Элессару. И обещание она давала не как простая эльфийка Леголас, но как принцесса Лихолесья, и её задержка — удар прежде всего по репутации королевского рода. Трандуил же ограничивался короткими отказами, чем сердил дочь ещё сильнее. Таурион молчал, время от времени отодвигая нависающие ветки с пути правителя.

За годы, проведённые у двора лихолесского владыки, он неплохо усвоил, что молчание в спорах Трандуила с дочерью — лучший способ не попасть под горячую руку. Но собственные мысли по разговору Леголас с Трандуилом у Тауриона были. Он понимал обоих: и принцессу, никогда не нарушающую данного слова, и Владыку, кажется, опасающегося отпускать дочь от себя. Почему — Таурион доподлинно не знал, хотя и мог придумать не одну причину такого поведения Трандуила — скудной фантазию стража, пожалуй, не назвал бы никто. Так он и шёл, пиная с тропки сучья и прочий мусор, слушая разговор идущих следом Леголас и её отца, попутно пытаясь угадать, боится ли тот отпускать дочь к эдайн, а может, желает найти ей какого-нибудь жениха из синдар, раз уж сыновья лорда Элронда не пришлись принцессе по нраву. Таурион понимал, мужем Леголас ему после всего случившегося уже не стать, ведь та вряд ли согласится стать супругой так резво сбежавшего от неё в своё время жениха. К тому же, она наверняка мыслями уже за Морем, куда Таурион ещё не собирался. А вдруг Леголас, пока сражалась с Врагом, полюбила кого-нибудь? А если самого Элессара? Да, Таурион был в Лихолесской свите, когда король Гондора устроил пир в честь свадьбы с Арвен Ундомиэль, но разве Леголас не могла безответно полюбить Элессара, пока была в походе с ним и сражалась бок о бок с тогда ещё просто Арагорном?.. А если Леголас влюбилась в Гимли? Хоть она была против романа Тауриона и Кили, но чего только не случается в мире…

Задумавшись, Таурион не заметил под ногами высохшую ветку и с размаху наступил на неё. Та, переломившись под его сапогом, громко хрустнула, спугнув стайку птиц с ближайшего дерева.

— Таурион, ну какой же ты страж? — услышал он сердитый голос Леголас и обернулся, желая извиниться. Но Трандуил не дал ему и рта раскрыть.

— Вместо забот об эдайн и их владениях ты, дочь, лучше бы позаботилась о родном лесе! — отчеканил он, останавливаясь в паре шагов от трухлявого пня. — Тьма изгнана из Зеленолесья, так почему же ты, принцесса, не хлопочешь о возрождении места, где прожила всю жизнь? Сухие ветки на тропках не страшны, они истлеют и станут землёй, жители леса унесут их к себе, чтобы построить убежища, но я никогда не пойму такого, — и Владыка кивнул на пень. — И ведь это далеко не последний мёртвый пень, что попадается нам на пути! Души эльдар стремятся к созиданию, мы не страшимся разрушений, нанесённых Тьмой! А ты грезишь о безмятежных лугах Итилиэна, где нет и половины хлопот, нужных твоему краю! Каждый эльда мечтает жить в блаженстве в краю, не тронутом Тьмой, но не каждый трусливо сбегает от проблем и ран земли, как хочешь сбежать ты! Разве так поступают лесные эльфы, дочь?

— Ты предлагаешь мне выкорчевать пень? — холодно-холодно спросила отца Леголас. — Или, может, все пни в нашем, — она особенно выделила это слово, — лесу? Если такова воля Владыки Лихолесья, я немедленно исполню её.

Трандуил нахмурился…

— Владыка, разрешите мне заняться этим пнём! — тут же, не дав тому опомниться от слов дочери, выпалил Таурион. — Я опечален тем, что вижу! И я помогу нашему лесу вновь соответствовать… вновь стать Зеленолесьем! — и умолк, не зная, как сказать, что Зеленолесье должно не только называться так, но и в самом деле цвести и зеленеть. А ещё Таурион не хотел, чтобы Леголас вновь повздорила с отцом. Он слишком хорошо знал нравы обоих.

Трандуил усмехнулся и смерил Тауриона взглядом. Тот даже приосанился, зная, что выправкой и статью его в Лихолесье мало кто заткнёт. Леголас же молча уставилась на него, чуть ли не открыв рот. Таурион был бы счастлив, посмотри принцесса на него так до истории с Кили, и решил бы, что Леголас гордится им или любуется, как держится возлюбленный под оценивающим взглядом Трандуила, но сейчас Таурион с досадой понимал — Леголас лишь удивлена его рвением. Он, по правде говоря, сам не ожидал, что возьмётся корчевать пень, пусть всего лишь на словах. До того Таурион ни разу не корчевал пни и представление об этом имел довольно смутное. Правда, целительница Амруниэль, чей супруг когда-то ухаживал за деревьями Дориата, однажды упомянула, как ей, по рассказам мужа, эта работа чем-то напомнила удаление зубов. Но Тауриону, пока он помогал Амруниэли, не довелось наблюдать за такой операцией. А жаль, может, ему бы стало яснее, что же предстоит сделать с пнём, если Владыка не прикажет Тауриону не лезть не в своё дело. Кто знает, может, Трандуил не пень хотел выкорчевать, а сделать так, чтобы Леголас задумалась о процветании Зеленолесья.

Трандуил, однако, продолжал оценивающе смотреть на Тауриона, словно ожидая, что он прямо сейчас ринется к пню и начнёт корчёвать его чуть ли не зубами.

— Разрешаю, — наконец обронил Владыка, не скрывая усмешки. — Завтра с утра и займёшься, хоть под ногами у гостей из Линдона путаться не будешь. Пора возвращаться, — и, не дожидаясь ни дочери, ни Тауриона, пошёл прочь. Леголас, не обронив ни слова, пошла за отцом, оставив Тауриона стоять посреди тропинки и в очередной раз клясть себя за безалаберность.

Гости из Линдона. Тот высокий синда с гордым взглядом. Он уже не впервые навещал тогда ещё Лихолесье, даже бился с орками в отряде Владыки, когда тех уже гнали к Дол Гулдуру. Таурион помнил его как отважного воина и понимал Трандуила, наверняка мечтавшего выдать дочь за достойного эльда, который не подведёт её и непременно окружит заботой. Только Таурион почему-то не хотел, чтобы Леголас становилась женой того синда. Или женой Гимли. Или женой какого-нибудь из родственников Элессара. Хоть Таурион и понимал, что разрушил всё собственными руками, но где-то в глубине души надеялся, что однажды Леголас увидит, что он всегда любил только её, несмотря на мимолётное увлечение гномьей принцессой. Но как убедить в этом саму Леголас? Его словам она не поверит, решит, что Таурион вновь выдумал себе любовь, баллады он сочинять не обучен… Если только Таурион в самом деле выкорчует пень и, кто знает, может Леголас после этого поверит ему?

***

Радагаст открыл почти сразу, Таурион едва успел стукнуть в дверь избушки, как увидел мага, приветливо смотрящего на гостя, умиротворённо покуривая трубочку с каким-то ароматным сбором.

— Заходи, юноша, — расплылся в улыбке Радагаст и посторонился, едва Таурион, быстро пробормотав приветствие, замялся у дверей. — Через порог разговаривать — к ссоре. Чего ты хотел? Опять олени занедужили?

— Нет, олени того… в добром здравии! — Таурион, шмыгнув в избушку, широко улыбнулся. — Дело у меня к тебе, Радагаст. Я… в общем я пообещал Владыке Трандуилу выкорчевать один из пней Зеленолесья… — и умолк, не зная, как перейти к просьбе.

— Неужели Владыка послал тебя у меня разрешения испросить? — усмехнулся Радагаст, проводя по бороде ладонью. — Не поверю, Трандуил лучше меня знает, что в своих владеньях корчевать. Рассказывай, где наломал дров, а я подумаю, помочь тебе или вон отослать.

— Я сам захотел пень выкорчевать! — выпалил Таурион, не думая даже, что Радагаст наверняка решит, будто его собеседник двинулся рассудком. — Трандуил кричал на Леголас, когда она сказала, что её ждут в Гондоре! Ну, не кричал, но язвил, что она бросает свой край ради беззаботной жизни, а мы как раз мимо старого пня шли… Трандуил предложил Леголас выкорчевать это безобразие, а я решил, Владыка таким образом захотел проучить дочь… ну чтобы она задумалась. Или наоборот, пусть у неё времени подумать не будет, пока с пнём возится. И я… вот… — и Таурион умолк.

Радагаст, выпустив изо рта колечко дыма, снова улыбнулся.

— А чего же ты от меня хочешь? — спросил он. — Чтобы я тот пень выкорчевал? Или подошёл бы к нему, махнул посохом и всё, нет пня? Ты скажи, чем помочь тебе, а не щебечи, как птички весенние.

— Хочу узнать, как пни корчевать, — сказал Таурион и потупился. — Я сучья подпиливал, ветки подстригал, даже сажал деревья весной, когда праздновали год победы над Тьмой. А что с пнями делают — так и не узнал, не довелось.

Радагаст, продолжая улыбаться, кивнул головой и, сунув чубук в рот, будто бы погрузился в размышления.

— Смотри, юноша, я не лесник, многому тебя не научу, — сказал он и с любопытством посмотрел на собеседника. — Знаю, трухлявый пень можно грибками засадить, они древесину, значится, того, порушат, считай, съедят пень, а у тебя грибы будут на пирожки к примеру. Или на грибовницу, первое кушанье, если грибов в достатке. Только это долгое дело, небось и сам понял уже.

— И Владыка ненавидит грибы, — пробормотал Таурион. — Но я запомню…

Радагаст кивнул и продолжил.

— Лучше всего руками пни корчевать, руки-то всегда при тебе. Берёшь с собой топоры, рычаги, мотыги, пилы и всё нужное для работы и, как зуб из десны, пень из земли выдираешь. Глаза от трухи прикрой, перчатки на руки надень — и трудись!

Таурион задумался. Он, конечно, мог бы попросить Радагаста показать ему, как это делается, но слишком хорошо понимал, что тот, скорее всего, не согласится, а если и согласится, то сделает всю работу за Тауриона, а Трандуил всё же поручил выкорчевать пень именно ему…

— А ещё способов нет? — кисло спросил он.

Радагаст словно ждал этого.

— Есть, — кивнул он. — У гномов можешь порошки взять и пень ими посыпать. Правда, там надо осторожно действовать… К тому же, — Радагаст, не договорив, снова выпустил изо рта кольцо дыма, Таурион даже успел удивиться, какой же сбор маг так долго курит в своей трубочке, — к тому же к гномам тебе ходить… Я бы не советовал, — и головой покачал.

Таурион едва удержался от досадливой гримасы. Разве народ Эребора забыл рыжего эльфа, из-за которого Кили чуть не ушла от них? Сейчас-то она была счастливо замужем за каким-то родовитым гномом. Родила тому дочку и сыночка, унаследовавшего её аквамариновые очи, если Владыка Трандуил ничего не придумывал, но гномы наверняка не забыли, как чуть было не потеряли свою принцессу.

Потому Таурион лишь сказал:

— Да, я не в ладах с их ремёслами. Что ж, спасибо, Радагаст, за помощь, буду корчевать пень, вот ещё инструменты нужные добыть бы…

— Зайди к эдайн, — посоветовал Радагаст. — Или у своего народа инструмент попроси, у меня лишь только топоры были да перчатки, но этого тебе недостаточно будет.

Таурион, поклонившись, заверил Радагаста, что постарается найти всё необходимое у эльдар Зеленолесья и, от души поблагодарив мага за помощь, вышел вон, гадая, к кому же он может обратиться за инструментом. Не к Гэлиону же, тот разворчится и наверняка посоветует Тауриону умерить пыл.

И тут он внезапно увидел Силиврен. Та, кажется, подобно Тауриону чуть раньше, хотела что-то узнать у Радагаста, но, заметив приятеля, остановилась и, улыбаясь, помахала ему рукой.

— Привет! — крикнула она. — Ты тоже за порошками?

Таурион понятия не имел, о каких порошках идёт речь и не думал, что Силиврен за чем-то посылают к Радагасту, потому покачал головой и, желая отвлечь подругу, тут же спросил:

— Это те порошки, которые для стирки?

— Нет, животным в еду, — удивлённо ответила она. — Таурион, ну разве Радагаст занимается таким? Для стирки всякое мы изредка берём у эдайн, у гномов ещё. Неужели ты у него порошки для стирки попросил? — и рассмеялась. — Бедолага! Хорошо, что Радагаст добрый!

— Я у него топор спрашивал! — чуть ли не взвыл Таурион. — И заступ! Мне поручили корчевать пень!

Кажется, это прозвучало гордо, если не хвастливо. Силиврен, тут же прекратив смеяться, внимательно посмотрела на Тауриона.

— А ты справишься? — только и спросила она.

Таурион кивнул.

— Да, справлюсь, иначе мне бы этого не поручили! — лихо ответил он. — Только вот… Я не знаю, где инструменты брать, у Радагаста не нашлось.

Силиврен задумалась, даже лоб нахмурила.

— Наверно, надо идти к Турголфу, — неуверенно сказала она. — Скажи ему, мол, ты пень корчуешь. Он знает, что для этого нужно. Может, Турголф тебе и помочь согласится, мастер как-никак. Правда, не знаю, осталось ли что-то в его кладовых, сейчас много эльдар хлопочут в лесу…

— Может, твой отец поможет? — сорвалось у Тауриона с языка. — Ну… он же нолдо.

Что он зря сказал это, Таурион понял почти сразу: Силиврен нахмурилась ещё сильнее и закусила губу, не сводя с приятеля разом помрачневшего взгляда серых, как у отца, глаз. Таурион, конечно, знал об обожжённых ладонях Рандира, но полагал, что нолдо ожоги почти не помешают. Все же нолдор и мастера, и воины, насколько Таурион знал, и в плен к Врагу они часто попадали. Должны были опыта набраться, как с ранами и ожогами жить и разных целебных мазей напридумывать на случай всяческих ран. И там у себя, за Морем, нолдор наверняка часто обжигались в кузнях, не верил Таурион россказням, что в Валиноре всё безупречно и благостно. И сам Рандир, происходивший оттуда, этой сказочки никогда не повторял. Хотя о своей жизни до Лихолесья он говорил весьма скупо, обронит разве, как был в дружине того-то, сражался там-то, был в плену — и вновь над работой склонится. А трудился Рандир так, словно бы и не было ран на его ладонях.

— Ты же лесной эльф, — процедила Силиврен так, словно Таурион её обидел сильно. — Так почему же не знаешь, как выкорчевать пень? — и, рывком распахнув дверь избушки Радагаста, скрылась за ней. Дверь коротко и звонко хлопнула, словно бы хихикнув над Таурионом. Тот, вздохнув, всё же потащился к Турголфу: если и он ему откажет, в самом деле придётся идти к эдайн на поклон.

***

Турголф, однако, не отказал:

— Всё у меня есть, — смеясь ответил он, выслушав сбивчивый рассказ Тауриона и рукой махнул, смотри, дескать, вокруг, выбирай нужное. — И перчатки, и верёвки, и рычаги, и заступы, и ещё много всего. Я, правда, пока не смогу тебе помочь. Ты же знаешь…

— У нас гости из Линдона, — буркнул Таурион. — Вот все и в хлопотах.

— Дожди обещали! — рассмеялся Турголф, ловко вытаскивая откуда-то пару рабочих перчаток и кидая их Тауриону. — Дожди! Ночью и завтра с утра! У меня и помимо пней дел много. Я бы и тебе посоветовал подождать с корчёвкой, пока посуше не станет, но ты же меня всё равно не послушаешь.

— Нет времени, — пробормотал Таурион, засовывая перчатки за пояс. — Я же, как-никак, сам вызвался.

Турголф, кивнув, будто бы знал, что это и услышит, указал Тауриону на заступы.

— Если ливень будет сильным, попробуй подмыть корни, — посоветовал он. — Объяснить, как это делается или уже знаешь?

— Да я ни разу пни не корчевал, — пробурчал Таурион. — Этот первый. Точнее, будет первым, когда я его выкорчую.

Турголф окинул Тауриона взглядом. Внимательно-внимательно, почти как Владыка Трандуил, когда решал, достоин ли Таурион вернуться в стражу или его всё же стоит навсегда выставить и из стражей и из Лихолесья заодно, чтобы тот снова ничего не натворил и не опозорил бы государство ещё раз, как тогда с Кили. Тауриону под взглядом Турголфа даже стало немного не по себе.

— И как же ты умудрился жить в лесу и не уметь корчевать пни? — спросил Турголф, внимательно глядя на него, словно угадывая, не шутит ли собеседник. — Ты вообще лесной эльф? А то у нас трое нолдор, если не путаю, и те о лесе заботятся.

— Ветки подстригать я умею, — ответил немного сбитый с толку Таурион. — Сучья пилить и деревья сажать тоже. А с пнями как-то не довелось бороться, наверно, слишком рано в стражу попал. Может, думал, не понадобится мне эта наука.

— И какой же пень ты корчевать вызвался? — Турголф, кажется, с трудом сдержал усмешку. — От засохшей ёлочки?

— Рядом с этим пнём большой заброшенный муравейник, — туманно сказал Таурион. — Ты несомненно его видел.

По правде говоря, темнить он не любил, но почему-то сейчас Таурион очень не хотел сообщать Турголфу, какой пень он собирается выкорчевать. Может, боялся, что тот назовёт его глупцом или сделает работу раньше него?

Турголф, однако, лишь кивнул, то ли догадавшись, какой пень имеется в виду, то ли желая, наконец, избавиться от Тауриона и спокойно заняться своими делами.

— Переоденься, — лишь сказал он. — Корчевание — работа грязная, особенно под дождём.

Таурион, осмотрев себя, решил, что и эта одежда для работы вполне сгодится. Конечно, он не в старье на прогулку отправился, но и штаны, и рубаха, надетые на нём, хоть и смотрелись пристойно, уже вполне годились для работы.

— А я уже, — сказал он и, взяв заступ и топор, пошёл прочь, услышав, однако, хмыканье Турголфа вслед.

Пень так и стоял на своем месте не тронутый никем и ничем. Увидев его, Таурион малость пал духом, но, вспомнив, что теперь знает о корчевании пней достаточно, прислонил топор к ближайшему дереву и, надев перчатки, принялся подкапывать пень заступом, пытаясь обнажить его корни. Может, делал он это и не совсем правильно, но желание доказать Трандуилу и Леголас, что он не зря взялся за дело, пока заменяло Тауриону и знания, и опыт.

А ещё он ревновал Леголас к тому синда, хоть и не знал точно, был ли тот среди прибывших из Линдона эльфов. Разумеется, Таурион понимал, какое чувство его гложет, едва Трандуил сказал, откуда прибыли гости, но задуматься о происходящем с ним смог только сейчас, выкапывая корни и отбрасывая почву куда-то в сторону муравейника. Разумеется, это была ревность, хоть Таурион и не знал, был ли тот синда свободен. Вдруг у него уже есть жена или хотя бы невеста? А если он взял ту эльдиэ в жёны слишком опрометчиво и, увидев Леголас, раскаялся в поспешно принятом когда-то решении? А если Леголас полюбила его ещё тогда, когда вместе с отцом чествовала воинов, проявивших себя в битве с силами Тьмы? Один лишь взгляд и касание рук…

Таурион остановился и помотал головой, словно пытаясь избавиться от глупых мыслей и чрезмерно высокопарного слога, которым он обычно не разговаривал и, уж тем более, не думал. Он бы решил, что перегрелся, если бы небо не заволокли тучи. Дождь, обещанный Турголфом, пока не начинался, и Таурион, мысленно усмехаясь, продолжал работать заступом, пытаясь выкинуть все мысли о принцессе и о своих чувствах к ней. Чтобы отвлечься, он даже начал напевать. Пел Таурион неплохо и даже научился сходу придумывать простенькие песенки о птичках и цветах. Сначала он напевал о рябине, потом об одуванчиках. А вот с одуванчиков думы Тауриона вновь вернулись к Леголас.

— Нарву цветов и подарю букет

Единственной, которую люблю, — пропел он, но, вовремя прикусил язык и немедленно затянул куплеты, подслушанные в своё время у эсгаротцев. Надолго, впрочем, Тауриона не хватило: отпихивая очередную порцию почвы к муравейнику, он вернулся к никак не дающей ему покоя думе:

— Глаза твои

Лгать не могут.

Откуда столько огня теперь в них?

А как они были тусклы,

Откуда же он воскрес?

Ах этот

Высокий синда

Итак, это мой соперник,

Итак это Даэрон мой,

Итак это мой Келегорм! — пропел он и, слишком сильно размахнувшись, чуть было не полетел следом за выбрасываемой землёй.

Откуда-то справа раздался звонкий смех.

— Ты неправильно имена произносишь, — тут же сообщила его обладательница. — Но поёшь хорошо, не зря отец с тобой возился.

— И ты пришла лишь затем, чтобы мне это сказать? — пробурчал Таурион, не поворачиваясь к Силиврен. Не потому, что та уязвила его, совсем нет, просто хлынувший, наконец, дождь, немедленно развёз тропку, на которой Таурион сейчас стоял, и он опасался, что, резко обернувшись, тут же полетит в раскисающую под ногами грязищу.

— Я пришла от Леголас, — серьёзно сказала Силиврен. — Она просила тебя прекратить возню с пнём и подождать, пока не закончится дождь и земля не высохнет.

— А вот и не перестану, — заявил Таурион, утрамбовывая уже разрытое. — Я пообещал Владыке Трандуилу разобраться с пнём как можно скорее. У меня и так дурная слава эльда, не сдержавшего клятвы стража. Представь, что обо мне подумают, если я даже с пнём справиться не смогу. Хоть за Море потом сбегай от такого.

Почему-то честно сказать подруге о своих чувствах Таурион не хотел. Боялся её острого язычка или слишком хорошо понимал, что та слышала песню, что он пел перед её явлением, и других подтверждений уже не нужно?

— Вихри враждебные веют над нами,

Тёмные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с пеньками,

Нас ещё судьбы безвестные ждут, — тут же поддразнила его Силиврен. — Таурион, ну какой же ты… — и, не договорив, исчезла: Таурион отчётливо слышал шелест мокрой листвы.

— Уж какой есть, — пробормотал он себе под нос и вернулся к пню.

Дождь, словно насмехаясь, разошёлся, не давая Тауриону возможности даже утереть капли со лба, чтобы они не попадали в глаза, потому ему приходилось постоянно моргать, будто бы смаргивая слёзы. Земля тяжелела с каждым мгновением, но Таурион, не желая сдаваться, не давал себе поблажек ни в чём. Он обещал выкорчевать пень. Он не хотел, чтобы Леголас снова решила, будто её бывший возлюбленный не годен ни на что. Увы, её любовь не вернуть всего лишь выкорчеванным пнём, но Таурион уже понимал, что ради Леголас готов и не на такое. Корчевать пень под проливным дождём, меся грязь и рискуя сломать руку или ногу? Разве это подвиг? Вот хотя бы послушать рассказы Рандира о сюзерене и его родичах! Таурион, хоть и не считал их героями, достойными восхищения, отдавал должное храбрости и отчаянности нолдор. Когда нечего терять, поневоле пойдёшь на любой подвиг. Таурион, хоть его дело на такой подвиг и не походило, отчасти начинал понимать тех, о ком рассказывал Рандир. Ведь они наверняка чувствовали, что их затеи обречены на неудачу, но вряд ли собирались бросить всё, едва представится случай.

Дождь не прекращался, а, словно насмехаясь над Таурионом, всё усиливался и усиливался. Сгущались сумерки. Копилась усталость. И вот, не рассчитав замах заступа, Таурион полетел на кучу выкинутой земли следом за липкой грязью, которую сам же только что извлек из-подо пня. И, словно в насмешку, сверху раздались шаги. Чуть приподнявшись, Таурион увидел сапоги, когда-то принадлежавшие Рандиру. Сейчас их носила Силиврен. По крайней мере, именно в этой обуви она провожала оленей Владыки к Радагасту, и Таурион не знал, вернула ли она сапоги отцу или оставила их себе. Но походка Рандира звучала совершенно иначе. И ноги он ставил не так изящно.

И тут Таурион не выдержал.

— Посмеяться пришла? — вздохнул он. — Смейся, разрешаю. Можешь и подруге рассказать, какой же лопух и недотёпа её бывший возлюбленный. Она и так это знает, а ты укрепишь её в знании, как настоящая подруга. Да, я лопух, да, недотёпа, трус… как вы с Леголас меня там ещё зовёте? Да, я даже не тень того синда из Линдона. Не знаю, жених он Леголас уже или ещё просто друг. Не знаю даже, прибыл он или нет, но мне это безразлично. Почему? Ты же наверняка поняла, когда в прошлый раз приходила сюда, что я люблю Леголас, но боюсь открыться, ведь она разумеется меня на смех поднимет, да? — наконец он поднял голову, чтобы взглянуть собеседнице в лицо.

И увидеть холодный взгляд голубых глаз. Выбившиеся из-под капюшона плаща светлые пряди. Застёгнутую под горлом брошь в виде зелёного листка с серебристыми прожилками.

Таурион прикусил язык. Хотелось извиниться, но взгляд Леголас сковал его, как ледяная корка сковывает в луже запоздало опавший лист. Таурион, не шевелясь, продолжал смотреть на принцессу снизу вверх, даже не зная, что делать дальше. Его одежда, тем временем, промокла насквозь, грязь пропитала куртку так, что он чувствовал её промозглый холод кожей, а вода со штанов уже просочилась в сапоги. Дождь не прекращался.

Леголас, не обронив ни слова и ещё немного постояв над ним, удалилась, словно бы её здесь и не было, и Таурион, наконец, тихонько взвыл. Он не знал, как же ему быть. Не знал, как покажется Леголас после того, что наговорил. Не знал, что же делать с пнём, пауки его побери! Хотя тот уже казался сущей мелочью, не стоящей внимания. Выбравшись, наконец, из грязи и прихватив инструмент, Таурион направился к дуплистому дереву неподалеку, где часто проводил ночи, когда патрулировал лес. Он опасался, что дупло залито водой, но, на его счастье, в этот раз струи ливня туда почти не попали.

Раздевшись, очистив одежду и инструменты от земли, а затем постояв немного под дождём, чтобы смыть грязь с волос и кожи, Таурион юркнул в дупло и моментально вырубился, не желая вспоминать, как опозорился перед Леголас.

***

Проснулся он до рассвета и тут же прислушался, пытаясь понять, что творится в лесу. Было почти тихо, лишь где-то жужжали мошки, ухали совы и изредка чирикали ранние пташки. С листьев дерева падали редкие капли, из чего Таурион заключил, что дождь успокоился не так давно. Его сон был таким крепким, что ночью он даже не слышал шума дождя снаружи.

Таурион, подтянувшись, натянул ещё сырую одежду и осмотрел перчатки, попутно решая, какая же в Зеленолесье будет погода, когда совсем рассветёт. Удивительно, но перчатки не прохудились. Могло показаться, что прошедший день Тауриону приснился, но к сожалению, это было не так, и теперь он не знал, что же делать дальше. Он понимал, что должен пойти к Леголас и попросить у неё прощения за сказанное вчера, а потом делать вид, что сказал это всё в горячке, но Таурион не чувствовал вины. Он любил Леголас и не собирался отказываться от признания, что бы она о том не думала и не откажется от своих слов, даже если Трандуил выставит его из государства вон. Но показываться перед Леголас ему пока не хватало духа, а прятаться словно трус Таурион не собирался, потому, подхватив инструменты, он белкой скользнул из дупла вон и решительно зашагал к пню.

Рядом же с пнём он неожиданно увидел того высокого синда, к которому так жарко ревновал — и продолжал ревновать! — Леголас. Поначалу Таурион подумал, что гость из Линдона пришёл вызвать его на поединок, но тут же заметил, что одет тот просто, даже проще него самого: поношенная форма стражника, старые высокие сапоги, серебристые волосы скрыты повязкой, словно синда собирался… корчевать пень вместо него? Таурион перехватил свой заступ, то ли угрожая, то ли показывая неожиданному гостю, что работу и так есть кому выполнить.

Тот, заметив явление Тауриона, слегка усмехнулся и, поклонившись, представился:

— Белгалад из Линдона. Рад видеть тебя, Таурион. Вижу, ты уже проделал большую работу. Сегодня снова будет дождь, я покажу тебе, как подмыть корни.

— Благодарю, — отстраненно-холодно обронил Таурион, как вчера прислоняя топор к дереву и облокачиваясь на заступ. — Разреши узнать, Белгалад из Линдона, кто послал тебя сюда?

Тот, смерив Тауриона взглядом и немного помолчав, ответил.

— Я бы сказал, что меня сюда послала моя наречённая, но, во-первых, не хочу лгать, а во-вторых, сердить тебя, — и, не сводя взгляд с покрасневшего то ли от гнева, то ли от возмущения Тауриона, продолжил. — Моя наречённая передала мне просьбу принцессы Леголас о помощи для тебя. Сначала она хотела просить о помощи своего отца, но я, увидев его руки, решил, что от меня будет больше толку. Ты наверно думаешь, я спасаю жизнь ложью, видя твою ярость? — спросил Белгалад и внимательно посмотрел на собеседника.

— Да! — почти рявкнул Таурион, не выпуская заступ. — Я понимаю, Владыке Трандуилу хотелось бы видеть зятем кого угодно, только не меня… — и остановился. Леголас просила наречённую Белгалада о помощи для него? — Но кто же тогда твоя наречённая? — наконец глупо спросил Таурион.

Синда лишь улыбнулся и, натянув вытащенные из-за пояса перчатки, взял в руки заступ, до того заботливо прислоненный к дереву недалеко от Тауриона. Рядом с заступом стояли ещё какие-то инструменты. Наверняка Турголф расстарался.

— Точно не Леголас, — ответил синда наконец. — У Владыки Трандуила руки не обожжены, а в Зеленолесье и без принцессы есть девы, достойные любви. Мы дружим с Леголас, но люблю я не её. А ты, Таурион, раз любишь, не говори никому, что знаешь о просьбе Леголас.

Вспомнив вчерашнее, Таурион покраснел. Наверняка Леголас попросила о помощи до того, как он наговорил ей глупостей, но отказаться от просьбы ей не позволила гордость. Может, сейчас за Белгаладом придёт Силиврен и, сославшись на некое важное дело, уведёт того прочь, вновь оставив Тауриона наедине с пнём… Силиврен! Неужели трудно было понять, о какой из подруг Леголас говорит Белгалад? Он мысленно застонал, в который раз ругая себя за ротозейство.

— А, ну поздравляю вас, — сконфуженно пробормотал он, вытаскивая свой заступ из земли. — А о Леголас никому не скажу, — и мысленно добавил, «она наверняка уже жалеет о своей просьбе».

Белгалад, вновь усмехнувшись, измерил шагами расстояние до пня и стал что-то чертить на земле. Таурион, однако, почти не замечая его чертежей, смотрел вверх. В кроне деревьев он заметил изящную фигурку и длинные, золотистые в лучах солнца волосы, которые едва шевелил лёгкий ветерок. Поймав взгляд Тауриона, Леголас показала ему язык, беззвучно сказала «пень!» и тут же исчезла, будто упорхнула.

Таурион широко улыбнулся ей вслед.

========== Майэ чертополоха ==========

Комментарий к Майэ чертополоха

В главе присутствует ретеллинг фрагмента “Богоматери цветов” Жана Жене.

Таурион, затаившись в любимом дупле, неохотно просматривал кипу набросков, на которые его в своё время вдохновили беседы с Рандиром. Сейчас же он не понимал, с чего напридумывал эти истории. Ничего такого Рандир точно не говорил, вернее, говорил, но плохо скрывая при этом усмешку. Несмотря на обычную отстранённость, он мог быть той ещё язвой. Почему же Таурион так разговорился с Рандиром, вернее, Рандир с ним? Из-за слухов о влюблённости Тауриона в его дочь? Нет, к тому времени всё Лихолесье уже знало о его чувстве к Леголас. Видимо, всё началось после рассказа Силиврен, что её отец в своё время служил у нолдор Первого Дома. Таурион тогда пошутил, что Рандир наверняка гадает, не родня ли приятель дочери кому-то из его бывших лордов. Та промолчала, лишь рассеянно улыбнувшись в ответ.

А через неделю Таурион потащился к Рандиру за уроками пения, вернее, за настройкой лиры — однажды Силиврен обмолвилась, что её отец отменно настраивает музыкальные инструменты. Она не преувеличила: старая лира зазвенела в руках Рандира так, словно была сработана из чистого серебра (а Таурион слышал арфу с серебряными струнами). Разумеется, он не удержался, чтобы не засыпать Рандира вопросами о прошлом. По правде сказать, ответа Таурион не ждал: закрытость отца Силиврен иногда пугала даже Леголас. Спросил чтобы спросить, тихо надеясь, что тот расскажет даже не о себе, а хотя бы о житье нолдор, о сражениях, ещё о чём-то таком?..

Вытянув из вороха очередной набросок, Таурион пробежал его глазами. «…Изображение его прекрасного лица обрушилось на Ангбанд, на самые отдаленные уголки тёмной крепости и на лаборатории майар, и на замки вассалов Властелина Тьмы; и Тёмные с тоской осознали, что в их повседневную жизнь проникли обольстительные эльдар: тайком они прокрались в их сны и собираются их нарушить, прокрались по черной лестнице; а она, их сообщница, даже не скрипнула. Под портретами Финрода сияли его преступления: они говорили о его тайном величии и предсказывали будущую славу.

Чуть раньше эльда по имени Эол убил свою жену.

Чуть позже адан Турин взял в жёны собственную сестру и позже, когда она, узнав, что понесла от брата, бросилась в пропасть, прикончил себя, бросившись на меч.

Наконец, Маэглин, сын Эола, предал ради того, чтобы предать, и поплатился за это жизнью.

В честь их преступлений я и пишу свою книгу».

Таурион, поморщившись, скомкал набросок. Да, ему хотелось рассказать эдайн нечто схожее с их же небылицами о жизни эльдар, которые он успел услышать от торговок или от Леголас, но Леголас рассказывала это со смехом, а юные торговки были уверены, что это всё и есть истина. Что эльдар не знают усталости в постельных утехах. Что эльдар способны приказать себе, кого любить или ненавидеть. Что эльдар всё равно, к кому испытывать чувства… Однажды Таурион в шутку рассказал Рандиру об ужасно серьёзной истории о любви его лорда (к тому времени Таурион уже знал, что Рандир служил уМаглора) к старшему брату, который в прошлый визит зеленолесской делегации в Дейл зачитали две юные торговки. Силиврен, оказывается, слышавшая этот разговор, догнала Тауриона, едва он, откланявшись, направился к себе, и сказала, что, не будь она такой доброй, немедленно бы помчалась к Радагасту и взяла бы у него волшебные травы, чтобы обратить чрезмерно языкастого приятеля в лягушку. Долго после той встречи Тауриону в видениях являлось это колдовство. А Рандиру, казалось, было всё равно. Он продолжал беседовать с Таурионом, подкалывать его и подшучивать над ним, но вместе с тем помогать ему с лирой, советовать, как слагать песни, чтобы они звучали приятно для уха, делиться историями из жизни правителей нолдор, которые Таурион потом переделывал для дев из эдайн, теряющих голову от «эльфийской правды». Ему было забавно наблюдать за этими восторгами над явными небылицами, вот и всё. Выгоды, разумеется, он из этих выдумок никакой не извлекал, ему самому было интересно узнавать что-то новое, чего он никогда бы не услышал, не занеси в Лихолесье Рандира…

Внезапно Таурион подскочил на месте, едва не врезавшись головой в стенку дупла. Откуда простой воин столько знает о жизни бывшего лорда и его семьи? Может, он тоже сочинял истории, чтобы посмеяться над легковерным слушателем? Нет, исключено: Таурион всё же мог отличить вымысел от правды, недаром он когда-то был командиром дворцовой стражи. Но если Рандир и есть Маглор, почему он так открылся перед ним? Нет, Таурион понимал, что для половины жителей Зеленолесья он с недавних пор — лишь разудалый молодец невеликого ума, но разве нолдо королевской крови разоткровенничается с простым пареньком из лесных эльфов, даже считая того непроходимым глупцом, который не поймёт, с кем говорит? Разве возьмёт жену из простых синдар? Разве будет помогать лесным эльфам? Таурион помотал головой, пытаясь успокоить разыгравшееся воображение. Наверно, зря он задумался о серьёзных вещах сразу после чтения своих писулек, надо бы вернуться к ним и порвать их все в клочки. Ту фантазию, листок с которой Таурион уже скомкал, прочла Леголас. Рассмеявшись, едва он сказал, что хотел бы назвать это «Майэ нифредила» она посоветовала быть проще и упорхнула по делам…

— Пауки знает что, — внезапно сказал он, отшвыривая в сторону всю кипу набросков. — Может, я и глупец, но может, это всё же Маглор?

========== Makalaure Blues ==========

Комментарий к Makalaure Blues

Использована переделка песни Bob Dylan Blues (Syd Barrett, автор перевода и переделки — Incinerator)

— То есть, Таурион спрашивал у отца Силиврен, был ли Маглор влюблён в своего старшего брата? — обычно сдержанный Белгалад рассмеялся. — С трудом это представляю.

— Не знаю, — Леголас улыбнулась и, наконец, скатала пергамент в трубочку. — Мог и спросить, с него сталось бы, а Рандир мог и подтвердить это, зная, какой Таурион впечатлительный, — Леголас чуть не добавила «и глупый», но сдержалась.

Белгалад усмехнулся. Разговорились они с Леголас спонтанно: разобравшись с пнём, Таурион, горячо поблагодарив помощника, прихватил инструменты и немедленно куда-то исчез, сославшись на срочное поручение Трандуила. Но Силиврен, через три дня услышав это от жениха, удивлённо сказала, что Таурион вчера приходил к её отцу, о чём-то «посоветоваться».

— Да, Владыка не любит нолдор, — задумчиво протянула она, — но не настолько, чтобы передавать поручения таким долгим путём.

Леголас, едва Белгалад рассказал ей, что успел наплести Таурион перед тем, как испариться, усмехнулась и, неожиданно даже для себя, рассказала о той истории, которую Таурион в своё время написал для эсгароток и которая, волей случая попалась на глаза её отцу, не чтобы высмеять того, нет, скорее чтобы Белгалад знал, что его напарник не враль, а просто выдумщик. О прочих творениях своего горе-воздыхателя Леголас решила умолчать. Белгаладу знать о них совершенно ни к чему.

— Такой у тебя будет тесть, — улыбнулась Леголас. — Нолдо-шутник.

— Силиврен говорит, что унаследовала его характер, — ответил тот и усмехнулся. — Вернее, она упомянула, что отец говорил ей об этом, но пока я не знаком с ним настолько хорошо.

Леголас не ответила. Не скажет же она Белгаладу, что отец его невесты напоминает ей старый камень, подобный тем, что Леголас видела в походе, когда останавливалась с Братством в Холлине. Она слышала их и, наверно, смогла бы говорить с теми старыми камнями, если бы захотела, но стоит ли лесной эльфийке беседовать с камнем? Разве что слушать его.

Внезапно откуда-то сверху раздался перебор струн и, после задорного проигрыша, как всегда беспечальное пение Тауриона:

— У Маглора блюз есть крутой

И обувь — совсем не отстой.

В грязи вся одежда, башка —

Но это неважно пока.

Он песню напишет о том,

Что круто, а в чём лишь облом.

За Маглора Эру горой.

Я крут! И красотка со мной.

Поэт я. Не знали? Во-во.

А ветру не жаль ничего,

Вам — тоже. Король, впрочем, я!

Жизнь вольная — радость моя!

Белгалад прижал руку к губам, чтобы не рассмеяться в голос и покачал головой, показывая Леголас, что ничего другого от Тауриона, кажется, не ожидал. Леголас же прикусила губу, сдерживая одновременно смех и досаду.

— Таурион! — крикнула она, вскидывая голову и пытаясь высмотреть певца в кронах деревьев. — Что ты задумал?

— Ничего! — раздалось шуршание ветвей и Таурион, наконец, очутился рядом с ними. Поклонившись обоим, он улыбнулся Леголас. — Я… я порвал свои наброски на мелкие клочки, вот и всё.

— Их было так много или ты утомился, корчуя пень настолько, что не в силах даже донести до рта ложку? — не сдержалась Леголас. — Где тебя носило? Что ты задумал, Таурион?

— Ничего, — ровно ответил тот и улыбнулся. — Я… вспомнил, послезавтра ожидается лорд Элронд с визитом и со свитой, а я с пнём тем… упустил кое-что, вот, исправлял ошибки.

— Распевая песенки? — поинтересовалась было Леголас, но тут же ойкнула. — И я как-то об этом визите позабыла, — призналась она.

Таурион пожал плечами, не переставая улыбаться.

— А потом я зашёл к Рандиру, лиру настроить, ну и вообще, — невпопад сказал он. — Вот, проверял, простите меня. А теперь я к Владыке, узнаю, как охрану организовать, — и, кивнув, исчез, как появился, не выпуская лиру из рук.

========== I hear you calling my name ==========

(за два дня до этого)

Таурион сам не помнил, как добрался до жилища Рандира (или Маглора?) и что наговорил Силиврен. Нет, он помнил, как сбивчиво пояснял, что должен посоветоваться с её отцом «о… кое-чём, понимаешь… я часто у вас торчал, всё такое… надо бы обсудить» и как Силиврен, пожав плечами, куда-то ушла. Может к подруге, может к матери, помогать с украшениями, а может к жениху. Даже если она сказала, куда уходит, Таурион не услышал этого.

Рандир — или же Маглор? — что-то записывал на куске пергамента. Какие-то расчёты, может стихи, — Таурион не мог разглядеть того, вернее, не хотел. Он просто стоял и смотрел на Рандира. Или не Рандира? Нолдо, рождённый в Валиноре. Отец его подруги, храбрый воин, однажды спасший его, обладатель острого языка, но вместе с тем — замкнутого нрава, так не похожего на нравы дочери и жены. Таурион видел, как настороженно Леголас относится к отцу Силиврен, несмотря на дружбу с той. Может, она знает?..

Рандир наконец оторвался от расчётов и посмотрел на Тауриона, как смотрел всегда: чуть насмешливо, будто спрашивая, зачем же тот пришёл к нему.

— Вновь ко мне пожаловал? — и улыбнулся. — За струнами, за песнями? Передать поручение или побеседовать?

— Да… — Таурион замялся, будто решая, о чём же спросить того. — Пока я корчевал пень — Силиврен наверняка рассказала об этом — я разговорился с Белгаладом. Ну как разговорился… Белгалад то и дело шутил, что я наверняка родня твоим бывшим лордам буду. Других рыжеволосых эльфов же нет?

Таурион не лгал: Белгалад подшучивал, что, если его напарник в самом деле родственник королям нолдор, Трандуилу с его нелюбовью к тому племени придётся нелегко, пока Таурион не хмыкнул, что Владыка уже не любит его так, словно он помогал разорять Дориат. Белгалад тогда расхохотался и вернулся к пню.

Рандир покачал головой, не тая усмешки. Тауриону было знакомо это: на все его вопросы нолдо сначала или усмехался, или качал головой, словно показывая, что его ничем не удивить.

— В Валиноре нет эльфов с рыжими волосами, кроме рода Махтана, это правда, — сказал тот наконец. — Но кто знает, вдруг не все рыжеволосые эльфы отправились в Валинор. Это неведомо никому, так я думаю. Хочешь покорить Леголас и своей родовитостью вдобавок к красоте?

— Нет, — Таурион сделал беспечное лицо. — Если бы Леголас любила за род, она бы ещё в походе потеряла голову от одного из сыновей лорда Элронда. И Владыка Трандуил нолдор не любит, — и, наконец, решился. — Может, я мало смыслю в таких вещах, всё же теперь я простой стражник, но даже если Леголас что-то ко мне чувствует, то явно не за то, что я тебе племянник допустим, скорее вопреки, — и замолк.

Лицо Рандира не дрогнуло, но Таурион успел заметить, как тот сжал кулаки… и тут же ослабил, то ли не желая выдать себя, то ли от боли, пронзившей ладони. И наверняка не только ладони.

— Мне? — бесцветно переспросил он.

Таурион закусил губу. Да, он оказался прав, но того ли он хотел? Даже если он сделает вид, что оговорился, Маглора не обмануть, но зачем ковыряться в правде, словно в открытой ране, делая тому больно? Этого Таурион не хотел точно!

— Лорду твоему бывшему, я об этом, — вновь натянув маску бесшабашности сказал Таурион. — Племянник бывшего короля нолдор в изгнании. Так гордо звучит!

Маглор, наконец, посмотрел на него.

— Как ты… — и замолк, видимо поняв, что можно не продолжать. Или опасаясь, что его услышит ещё кто-то. Например Силиврен — только сейчас Таурион понял, что та ну ничегошеньки не знает о своём отце! И Маглор не хочет, чтобы дочь знала правду о нём…

— Разве нолдо королевской крови станет простым стражем? — хмыкнул Таурион наконец, не отводя взгляд. — Ты не бойся, Рандир, никто не узнает о моём желании к высокородным нолдор причислиться, сам вижу, что не гожусь в принцы. Прости за глупость мою, — и поклонился.

Маглор понял его — Таурион, во всяком случае, надеялся на это.

— Держи своё воображение в узде, — только и сказал он, вновь беря в руку пергамент. — Владыка Трандуил наверняка не обрадуется ещё одному нолдо в лесу, — и отвернулся, показывая, что Таурион свободен.

— Не бойся, Рандир, — улыбнулся он, — для нолдо я слишком лихой, — и, кивнув, выскочил вон, словно пытаясь умчаться от нового знания

========== Как упоительны у эльфов вечера ==========

Комментарий к Как упоительны у эльфов вечера

Использована переделка песни “Как упоительны в России вечера”

Трандуил, вежливо улыбнувшись Элронду, наконец отпил из кубка. Да, Гэлион был прав, это вино — именно то, что нужно для такой встречи.

— Дочь сейчас у меня, — сказал он, заметив взгляд гостя, брошенный на пустующее кресло слева от Трандуила, — отлучилась по делам, — и мысленно добавил: «надеюсь, дела эти — не примирение с Таурионом». Не то чтобы Трандуил был против горе-возлюбленного дочери, но видеть его зятем после всего он, пожалуй, не хотел.

Элронд кивнул. К вину он почти не притронулся, погружённый в свои мысли. Трандуил мог его понять: оставляя сыновей в Средиземье пусть и ненадолго, Элронд наверняка опасался, что и они покинут его, как Арвен. Но ни к чему выбирать Путь эдайн, если состоишь в браке с эльфийской принцессой. Трандуил понимал расчёт Элронда, хоть тот лишь обмолвился, что оставшимся эльдар лучше бы объединиться, пока не придёт время уходить.

— Лорд Элронд, не думаю, что сейчас подходящая пора для династических браков, — заметил Трандуил и сделал ещё глоток вина. — Не знаю, как дочь относится к твоим сыновьям, но к чему эта суета, если вы все скоро отправитесь за Море? Враг побеждён, наше время ушло, не стоит пытаться удержать прошлое. Если Леголас полюбит Эладдана или Элрохира, я не буду противиться их союзу, но время вспять не повернуть, — Трандуил хотел было добавить, что Леголас, к несчастью, уже была влюблена и потому предпочтёт чувство выгодному браку, как откуда-то раздался перебор струн лиры и голос того самого несчастья.

— Как упоительны у эльфов вечера:

Любовь, вино, охота и объятья.

И даже в Тьме Предвечной буду вспоминать я,

Как упоительны у эльфов вечера! — старался Таурион. Ничего плохого в его пении вроде бы не было: голос ему достался красивый, звучный, оттенком напоминавший его огненную шевелюру, но как же некстати оно было сейчас! А особенно неуместной оказалась песня.

— Красиво поёт, — вежливо похвалил Элронд. — И играет хорошо.

Таурион, разумеется, не услышав этого, продолжал:

— Прогулки, песни, танцы у костра

И вальсы Маглора, закаты, хруст лембаса, — вывел он так, словно не ел год. Трандуил хотел было, извинившись, дойти до Тауриона и попросить его не петь, как вдруг тот, словно услышав мысли Владыки, умолк. Раздалось шуршание платья, и в комнату, наконец, впорхнула смущённая Леголас.

— Отец, Таурион не виноват, — сказала она, поклонившись Элронду и усаживаясь на приготовленное ей место. — Я просила его отвлечь вас с лордом Элрондом от обсуждения моего возможного брака с его сыновьями, пока отсутствую, но не учла, что Таурион всё воспринимает слишком прямо. Наверно, мне стоило сказать, что я чувствую, и лишь потом заниматься другими делами, — и Леголас виновато склонила голову.

— Не переживай, дочь, — Трандуил провёл ладонью по губам, словно стирая улыбку. — Зная Тауриона, мы с лордом Элрондом легко отделались.

Леголас кивнула и, заметив улыбку отца, улыбнулась в ответ.

— Откуда ваш певец знает Маглора? — совершенно неожиданно спросил Элронд. — Всё-таки прошло столько лет… Он, судя по голосу, очень юн, а Маглор — не из тех, кого будут помнить в Зеленолесье.

— Таурион не певец, он страж, — вздохнула Леголас. — Простите его и меня за неуместную шутку.

Элронд покачал головой.

— Прощения просить не за что, — и улыбнулся. — Этот страж показал мне кое-что, давно забытое. Ради дорогих тебе существ не стыдно даже показаться глупцом, — и, резко встав со своего кресла, вышел вон, на прощание поклонившись Трандуилу и Леголас. И Владыка, и его дочь проводили Элронда удивлёнными взглядами.

— Знаешь, отец, — задумчиво сказала Леголас, — единственное, что я поняла — женой Эладдана или Элрохира мне не быть.