Хаос: Наследник Ведьмы (СИ) [Genesis in Hell] (fb2) читать онлайн

========== Начало начал ==========

All day I’ve been wondering

What is inside of me

Who can I blame for it?

Amanda Palmer — Runs in the family

Я отлично помню тот день, когда вся моя жизнь изменилась раз и навсегда.

Пожалуй, даже лучше, чем хотел бы.

Этот день… День смерти моей бабушки… Стоит ли говорить, что именно он сделал меня тем, кто я есть, и привел туда, где я сейчас нахожусь? Если бы не он, то вся моя жизнь сложилась бы по-другому.

Если бы тогда, полтора года назад, бабушка не умерла, я бы не парил сейчас в глубокой тьме иного мира, истекая кровью и теряя свою жизнь каплю за каплей.

У меня не осталось сил. Я тону во тьме. У меня нет больше желания бороться. Путы сна заволакивают мутный взор. Возможно, это последний мой сон. Но, может, он дарует мне хоть каплю покоя?

Пожалуйста, пусть будет так…

***

— Простите, но смерть вне моей компетенции. — Старый врач устало качает лысой головой и нервно поправляет очки. Я наблюдаю за его рваными движениями, а внутри меня — пустота.

Я все никак не могу заплакать. Слез еще нет — глаза жжет от них, но влаги в уголках глаз не чувствую. Я стоял на входе в бабушкину комнату и никак не мог подойти к ней, распростертой на кровати.

— Вы сделали все, что могли для моей матери. — Отец подходит к кровати-раскладушке в уголке комнатки — не смей, не подходи к ней, не трогай ее, не смотри на нее — и на его широком непропорциональном лице застыла маска лживой тоски. Но его серо-голубые глаза как всегда холодны, а короткие черные пряди волосок к волоску уложены. Меня ему не обмануть. — Просто пришло ее время.

Долорес, стоящая по правую руку от меня, на другом конце дверного проема, тяжело вздыхает. Я внимательно наблюдаю за ее движениями, но искоса, едва повернув голову. Вот она поправляет светлую челку, её пальцы не дрожат. Еще один тяжелый вздох вырывается из ее приоткрытого рта, но она держит спину прямо и лицо ее неизменно спокойно. Она чувствует себя здесь лишней, чтобы понять это не надо даже присматриваться. Ее темные глаза мечутся из стороны в сторону, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, лишь бы не смотреть на прикрытый тонким одеялом труп на кровати. Не за что здесь зацепиться, мама. Можешь попытаться ухватится за пустую тумбочку, слишком близкую к металлическому изголовью кровати-раскладушки и ее голове. Можешь посмотреть на простенький старенький шкаф из ели, правая дверца которого просела, а резная вязь на рассохшихся досках потеряла четкость. Больше в этой комнате ничего нет, матушка. А на то, что здесь есть, ты не посмотришь. Ты ценишь только внешнюю красоту, тебе важен лишь лоск и идеальность. А вещи бабушки простые и скучные настолько, что тошнить начинает. Так ведь ты говорила про ее вещи, да, сука старая?

Словно чувствуя мой взгляд, Долорес мнется, нервно отдергивает край кошмарной розовой кофты с отвратительными рюшами, хватается за полы светлой вязаной жилетки, но тут же отпускает ее и складывает руки на груди в молитвенном жесте. Она переминается с ноги на ногу, и ее юбка в пол ходит ходуном от частых движений ног, а стук каблуков ее туфель вонзается в мой мозг тысячами раскаленных игл. Она поджимает тонкие губы и все мечется, мечется, мечется. Мои кулаки сжимаются, плечи трясутся от гнева и невыносимой душевной боли. Я не должен сорваться, не при ней. Она никогда не любила, когда я ссорился с родителями.

Опустив глаза в пол, я начал судорожно считать трещинки в досках — все, как учила бабушка. Раньше это помогало мне успокоиться. Сейчас — нет.

— Да упокоит Господь ее душу, — я слышу шорох ткани — Гарольд накрывает мертвенно-бледное и кошмарно умиротворенное лицо тонкой простыней. В моей груди все клокочет от целой бури эмоций.

Трещинки расплываются перед глазами, стук маятника в висящих над дверным проемом старых часах с кукушкой бьет по ушам, запах ладана и смерти душит. Я задыхаюсь от боли и нежелания принимать реальность такой, какая она есть. Под тканью черной толстовки мне холодно, хотя на улице март — ее любимый март, она всегда любила этот месяц за то, что именно в нем жизнь возвращается в мир — и температура пятьдесят девять градусов по Фаренгейту. Внутри что-то отмирает — очередной выдох умирает в легких. Ком встает в горле так плотно, что без всхлипа не выдохнуть и не вдохнуть.

Прежде чем Гарольд касается своими грязными пальцами ее тонкой бледной руки, свисающей с низкой раскладушки до самого пола, я сбегаю. Ноги сами несут меня прочь из этой комнаты, подальше от кислого душка лжи и свежего запаха смерти. Мать что-то кричит мне вслед, но я слышу только проклятое «Энджел», которое отбивает всякое желание ее слушать. Я сбегаю от этого имени, от Долорес, от Гарольда, от уставшего врача. Наконец, я сбегаю от трупа той, кто была мне дороже родителей в сотни раз.

Я выбегаю на крыльцо бабушкиного дома. Небольшой участок предстает перед моим взором: пара хиленьких пустых грядок, покосившаяся теплица да невысокий деревянный забор. Захлопываю за собой металлическую дверь с позолоченной табличкой на ней. Пытаюсь было рвануть вниз по ступенькам, но импульс заканчивается. Ноги подкашиваются, и я с грохотом падаю на дубовые доски, рассохшиеся от жары и старости. Мой надорванный вой слышен всем соседям, но мне насрать. Я кричу так громко, что в горле начинает першить, а голос срывается на хрип. Пусть все на улице знают — ее больше нет.

Двадцать пятое марта две тысячи шестнадцатого года, два часа дня по полудню, солнце в самом зените. В этот день, в возрасте семидесяти восьми лет во сне скончалась Агнесс Ирвинг — почетная учительница математики на пенсии, одна из первых жителей городка Сван Вейли в штате Калифорния и самая лучшая бабушка на свете. Моя бабушка.

Господь, дай мне сил это пережить. Сердце все еще бьется, я чувствую каждый его удар так, словно он волной прокатывается по всему моему телу. Господь, ты отвел ей много времени, я не спорю. Она не могла жить вечно, я знаю. Но… Я не могу, не могу смирится с ее потерей. Она одна была моей опорой и моим светом в жизни. Что я буду делать без нее, Господь?!

Волосы падают на мое лицо, я зарываюсь в них трясущимися пальцами и сжимаюсь в комок. Черные ломкие волоски хрустят под моими ладонями, боль расходится от корней по всей коже головы. Физическая боль помогает забыть моральную, я знаю это очень хорошо. Но сейчас мне ничто не поможет смириться. Ее сухое морщинистое лицо, ее мутные глаза некогда насыщенно-серого цвета, ее разметавшиеся по подушке и простыням седые волосы, ее умиротворенная улыбка — я не смогу забыть это, это лицо будет сниться мне ночами. Она будет стоять перед моим внутренним взором: улыбаться тонкими подрагивающими губами, хмурить редкие брови, морщить тонкий острый нос и упрекать за то, что я разнылся. Она не любила, когда я плакал, говорила, что слезами делу не поможешь. А чем поможешь, если все уже случилось и время назад отмотать я не могу?

Гарольд и Долорес все еще там — я слышу их шаги за тонкими баррикадами деревянных стен и рассохшихся оконных рам. Они о чем-то говорят с доктором. Я впиваюсь ногтями в кожу головы. Им тут не место. Это не их горе — ни один из них ее не любил. Ни ее сын, ни его жена, моя мать, не испытывали к Агнесс никаких чувств, лицемерные ублюдки. А теперь пришли засвидетельствовать ее смерть и, возможно, позлорадствовать. Вот, наконец она сдохла. Ушла в могилу вместе со своим склочным характером, любовью к упорядоченному хаосу и желанием воспитать меня нормальным ребенком, а не родительским идеалом. Они наконец избавились от нее со всеми ее недостатками и теперь могут быть счастливы, что такая плохая женщина, не желавшая скрываться за маской правильности, исчезла. Теперь они смогут налечь на меня по полной, заполняя все допущения бабушкиного воспитания своей блядской никому не нужной идеальностью. К мучительной боли в сердце примешивается тяжелая злоба, что словно наваждение наваливается на меня.

Солнце светит высоко над головой, птички ублюдски поют со всех деревьев, ни облачка не стелется по небесному полотну. Этот день так блядски идеален. Никто не оплакивает бабушку, кроме меня одного, ее любимого внука, Мортема, мать его, Ирвинга. Единственный, кому было не насрать. Сижу тут, под палящем солнце, на крыльце, в черной толстовке и джинсах, с необутыми стопами. Реву как сука и трясусь как хлипкий листочек на ветке. Господь, ты жестокий ублюдок, знаешь?

Я лезу в карман джинс левой рукой, неосознанно. Даже не отдергиваю руку, хотя помню, как больно мне было, когда отец видел, как я делаю что-то левой рукой. Я ведь был неправильным когда делал так, я ведь отличался от них, обычных идеальных людей системы. Синяки сходили так долго… В кармане нахожу только пустоту. На полупустую пачку «Мальборо» пальцы так и не натыкаются. Блять, ну конечно. Я же еще вчера отдал сигареты Гелу. Думал, не понадобятся, пойду от бабушки вечером и куплю подальше от дома. Кто знал, что все так обернется?

— Блять… — вместе с тяжелым выдохом вырывается жалкий позорный всхлип.

Господь, пусть все это окажется сном. Пусть я сейчас проснусь на чердаке бабушкиного дома и все это окажется лишь кошмарным сном. Почему это не может быть так просто?!

***

Господь не существует. Я просыпаюсь, но чердака перед моими глазами нет. Лишь сплошная чернота и бесконечный холод, от которого все мое тело окаменело и потеряло подвижность.

Единого Господа нет. Нет ада и рая, которые мы представляем себе, когда начинаем говорить о религии. То, где я сейчас нахожусь, это доказывает.

Как жизнь вообще могла повернуться так? Как судьба могла завести меня в эту клоаку?

Мне все равно больше нечем заняться, кроме как вспоминать. От боли до боли — только воспоминания. Вспоминания о том, как жажда наживы привела меня к знакомству с изнанкой мира, ее обителями-Богами и опасностями, которые не щадят даже столь малую пешку, как я…

========== Обычная жизнь ==========

Я с трудом разлепляю глаза, пробуждаясь от тяжелой дремы.

Как раз в тот момент, когда мои словно бы налитые свинцом веки поднимаются, на стол передо мной с глухим стуком опускается миска с овсяной кашей. Поднимающийся от нее горячий дымок касается моего лица, сладкий приятный запах проникает в легкие с новым вдохом. Невольная улыбка искажает мои искусанные в кровь губы. Приятно на запах, на вид и на вкус.

— Как ты и просил, без орешков. — Лорел широко улыбается, не настойчиво нависая надо мной в ожидании похвалы. Он светится счастьем с самого утра, волшебник чертов.

— Спасибо. — ну, а я на слова сейчас как никогда скуп. Мозги еще толком не работают. Некультурный широкий зевок едва удается сдержать.

Но Лорелу хватает и этого неприлично короткого слова. Он растягивает губы в широкой улыбке. Глаза у него так и сверкают, но вместо того, чтобы стоять у меня над душой, он возвращается к готовке. Прежде чем пихнуть в рот первую ложку приятно пахнущей медом каши, я искоса наблюдаю за коротким, но однозначно насыщенным путешествием моего нынешнего соседа по дому от стола до плиты. Летящей походки у него как всегда не получается. Он не был бы собой, если бы не запнулся о ножку стола, не стукнулся бы рукой о столешницу и не посмеялся бы над собственной неуклюжестью. В первый день нашего соседства меня это напрягло. Сейчас уже стало привычным и даже обыденным.

Со смерти бабушки прошло чуть больше года. Приличный срок для четырнадцатилетнего подростка. Теперь мне уже пятнадцать, и вот уже как три месяца я живу в небольшом домике на окраине северного кладбища Сван Вейли, вместе с местным могильщиком Лорелом Грехемом.

Мы познакомились с ним… Крайне необычно, что тут еще можно сказать. В тот день я ночевал на могиле бабушки. Вечером я сбежал из дома — отец снова поднял на меня руку, на этот раз за то, что я получил тройку за контрольную по физике и за то, что опять писал домашку левой рукой. Скула ныла немыслимо. Идти мне было некуда. У всех моих друзей проблемы были похлеще, чем деспотичные родители, помешавшиеся на невозможном идеале ребенка. У Гейла в тот вечер, к примеру, батя обторчался и притащил домой дружков, а у Коста мамаша опять была занята «работой». Выбор был невелик — ночевать под мостом, подравшись за место у костерка с местными бомжами, которые меня, мягко говоря, недолюбливали, искать место в городе, рискуя нарваться на копов и быть возвращенным к родителям или идти к бабушке на могилку. В общем, в любом случае ночевать мне на улице. Конечно, если бы в тот вечер новенький могильщик Лорел Грехем не решил перед концом смены поухаживать за последними пристанищами усопших. Рядом с небольшой могилой бабушки как раз оказалась еще одна, полузаброшенная и напрочь заросшая травой. Кажется, похороненную там звали Лорой Янси. В общем, эта Лора Янси спасла меня от ночевки на голой земле в январе в одной толстовке и спортивных штанах с кедами.

Он там меня и нашел — у мраморного постамента креста, свернувшегося калачиком и шмыгающего носом от обиды, злобы и холода. Уж не знаю, чем я ему так приглянулся — он всегда говорил, что ему меня жаль стало, но я понимал, что за этим крылось что-то еще. В подробности, правда, не вдавался. Я был рад и тому, что он на меня посмотрел.

Он сначала шутил и посмеивался, угрожая позвонить родителям, но, приметив огроменный синяк на скуле, видно, понял, что я не от хорошей жизни тусуюсь ночью на кладбище. В общем, меня пригласили на чашечку чая. Я согласился — все лучше, чем ночевка на голом камне в сорок два градуса по Фаренгейту с возможностью к утру отморозить почки к херам. Серьезно, я готов был ему задницу подставить, только бы он дал мне переночевать в тепле, а не заставил с позором вернуться к родителям. Но Лорел оказался порядочным человеком — действительно напоил меня чаем, дал сменную одежду, разговорил. Я не стал ему выкладывать все и сразу, конечно же. Просто сказал, что попал в переплет и завтра уже уйду.

Как видно теперь, не ушел.

— Как на вкус? — он садится напротив меня со второй тарелкой, не отрывая пристального взгляда чуть прищуренных, темных янтарно-карих глаз от моего лица.

— Меда многовато, но мне нравится. — Не скажу же я ему, что его овсянка — единственная, которую я в своей жизни ем с таким удовольствием. Меня от овсянки обычно вообще блевать тянет — спасибо, мама, овсянка, прошедшая через мое горло и вернувшаяся обратно до сих пор вызывает у меня отвращение к этой еде. Но только не у Лорела. Его овсянка — лучшее, что случалось с овсяными хлопьями за все время существования каши.

— Значит, в следующий раз надо ложку класть, а не две, понятно… — он шумно бурчит себе под нос, активно шевеля верхней губой, которая нависает над нижней. Очередная порция каши встает поперек горла, но я быстро ее проглатываю. Черта отцовского хищного лица на острочертном, скуластом, смуглом лице моего спасителя до сих пор заставляет внутренне содрогаться, но уже не так, как раньше.

Ну, он меня приютил, скажем так. Я сначала не поверил. Думал, он от меня чего-то потребует. Но вместо этого он сказал, что очень устал от одиночества. Жены у него не было, детей тоже, друзей он в городе не завел да и не заведет при всей «любви» горожан к добродушным могильщикам. Попивая ромашковый чай, он рассказал мне, что очень одинок и хочет просто найти сожителя, чтобы не чувствовать себя так плохо без человеческого общения и присутствия. Мое бедственное положение отказаться не позволило. К тому же, у него был замечательный чай и не менее вкусная каша. А еще — красивое лицо и добрая душа, которые и заинтересовали меня в нем. Увы, но не его во мне.

Так я сбежал из дома под крыло местного могильщика. Господь, кто бы слышал, не поверил. Да и не верили. Друзья на меня по первости так косились, будто я ему всего себя с потрохами продал. Но, когда они поняли, что Лорел безобиден (и когда я это понял), все устаканилось. Так и жили — я наведывался к родителям, отчитываясь им о том, что живу с Гейлом и к ним не вернусь, а они и не требовали, считая, что в доме наркомана и работницы местной обувной фабрики я долго не продержусь и приползу к ним на коленях, умоляя принять меня на всех их требованиях. Ха-ха. Не дождутся.

— Хочешь, я тебя сегодня в школу подброшу? — Лорел лениво откладывает ложку с приглушенным стуком, левой узкой ладонью подпирает голову и тонкими пальцами зарывается в темно-каштановые растрепанные волосы. Короткие прядки топорщатся во все стороны, как иголки, добавляя его и без того умилительно-доброму образу потешности. Как герой детского мультика, ей Богу.

— Не, я сам доберусь. — Ему не стоит знать, что в школу я хожу набегами, раз в неделю, чтобы не столкнуться там с несущими свой конвой угрюмый родителями. — А ты собираешься в город?

— Да, до работы еще два часа, и за это время я планирую совершить набег на продуктовый, закупиться на неделю. Есть какие-то пожелания? — до сих пор диву даюсь, что в доме могильщика меня кормят, еще и пожелания спрашивают. Меня даже родители кормили только тем, чем сами хотели питаться, даже если я не любил мерзкую полужидкую и пересоленную мамину овсянку и тошнотворно-жирные и безумно острые папины рыбные блюда.

— Я бы не отказался, если бы ты купил мне пудинг. И сигареты, а то мои вчера закончились. — я мог бы стрельнуть сигарет у него. Но его были настолько крепкими, что меня с одной затяжки уносило в мир тошноты и покачиваний.

— Пудинг и сигареты, заказ принят! — он шутливо отдает честь, а затем тихо смеется. Смех у него приятный, заразительный — звонкий, как и его голос, чистый, задорный. Он вообще на могильщика мало похож был — скорее уж на актера какого. У могильщиков нет такого приятного добродушного голоса и яркой улыбки, а я их со смерти бабушки всех перевидал, что у нас в городе были.

— Спасибо, что заботишься обо мне. — я наблюдаю, как он обломанными ногтями почесывает крупную плоскую родинку на скуле и хмурит широкие темные брови, натыкаясь пальцами на колкую щетину. Впрочем, услышав мои слова, он бросает свое занятие и снова вперивает взгляд в мое лицо.

Я буквально чувствую, как по моим щекам расползается жар, а брови невольно подрагивают. Одним судорожным неаккуратным движением я нервно заправляю за большущее ухо и без того слишком прилизанную черную прядку. Я не люблю, когда на меня смотрят так… Добродушно и тепло. Особенно те, в ком я так или иначе заинтересован. Это смущает.

— Да ладно тебе! Считай, что я твой ангел-хранитель! — ангел, который позволяет мне курить и прогуливать школу. Самый лучший хранитель.

— И все же… — я медленно поднимаюсь из-за стола, чувствуя, как скованные сном мышцы напрягаются.

— О, нет-нет, я сам все соберу! Иди, переодевайся. — он останавливает мою ручонку своей прямо перед тем, как я поднимаю опустевшую тарелку со стола. Мозолистые пальцы слегка касаются запястья, а я только отмечаю, насколько его рука больше моей. Блин, несправедливо.

— Ну уж нет. Дай хоть так помогу, а то что я, как балласт на шее сижу даже в самых простейших делах. — я сбрасываю его ладонь со своего костлявого запястья и все же подхватываю тарелку.

Обходя стол, я нацеливаюсь строго на мойку. Кухня маленькая, большую ее часть занимают стол и два стула, потому, чтобы добраться до цели, надо иметь некоторую ловкость и тонкость. Я этим обладаю — мои ножки-спички и ручки-веточки в купе с узкой грудью и плечами легко входят в небольшой проем между столешницей и столом. Лорелу труднее — он выше, шире, крепче. Хоть когда-то от моей подростковой миниатюрности есть толк, ура.

Просто оставить миску в мойке я не решаюсь — совесть и благодарность по отношению к спасителю не позволяют. Когда совесть грызет, надо делать. Поэтому я хватаю миску и начинаю ее мыть. Лорел за моей спиной что-то бурчит, и я слышу, как он ногтем начинает колупать отваливающиеся куски белой краски, обнажающие штукатурку и герметик, которым залиты пробелы в рассохшейся раме окна. Верный признак того, что он стесняется, но противиться не решится. За три месяца я успел узнать о нем совсем немного в плане истории его жизни, но очень много — в плане привычек и особенностей характера.

Усмехнувшись, я сначала подтягиваю опять упавшую с плеча белую футболку Лорела, и только после принимаюсь за мытье миски. Все та же совесть не позволяет работать абы как. Потому я не останавливаюсь до тех пор, пока в стеклянном бочке миски не начинаю видеть свое отражение. И, Боже, у меня что, реально такие синяки под глазами? Надо больше спать, надо больше спать. А еще — чаще обрабатывать лицо, потому что прыщи у меня вылезают даже над верхней губой, что уж говорить про нос и лоб. Ну к черту это дело, надо заканчивать с мытьем посуды.

Оттряхнув миску от воды и протерев висящим рядом белым вафельным полотенцем, я лезу в шкафчик с посудой. Петли громко скрипят, отчего я морщусь. Я ставлю миску рядом с тарелками на нижнюю полочку, радуясь, что не придется вставать на цыпочки. Будь это кружка, я был бы вынужден сделать это, чтобы дотянуться до второй полки.

— Ну, вот теперь можно и пойти одеваться. — закрыв шкафчик, я легко разворачиваюсь, проскользив по полу на самых носочках.

Уходя с кухни, я чувствую на своей спине пристальный взгляд Лорела. Вот к чему к чему, а к этому я привыкнуть так и не смог. Потому, неестественно выпрямив всегда ссутуленную спину и вжав голову в плечи, я спешно выскользнул прочь из кухни.

Коридор встретил меня приятной прохладой, веющей из открытого окна чуть дальше. Шторка от майского ветра так развевалась, что протягивалась вуалью почти до самой двери в комнату Лорела. Я закатил глаза. Грехем был старше меня на двадцать лет, но это не мешало ему быть невнимательным и неосторожным. Подойдя к окну, я поднырнул под шторку. Холодный ветер пробрал до костей, я поежился, обхватывая голые тонкие плечи ладонями. Ну и холодрыга на улице. Серое небо низко нависло над миром, тучи так густо по нему стелились, что даже свет солнца едва пробивался сквозь их покров. Вертел я такой ласковый май на том, что ниже пояса. Впрочем, я здесь не за этим. Опустив взгляд на подоконник, я тяжело вздыхаю. Ну конечно. Закрепки на шторы все еще лежат здесь и шифоновая лента между двумя магнитами так и вьется на ветру кругалями.

— Лорел! — я хватаю слегка тяжелые штуки только для того, чтобы мастерски закрепить их на шторы. Естественно, предварительно уняв хаотичное движение тонкой ткани и собрав ее так, чтобы не мешала. — Кому я говорил — цепляй шторы, перед тем, как открываешь окно! — и здесь я имею права ругаться. Я на эту хрень свои последние карманные потратил, лишь бы жить удобней стало.

— Прости! — но он так и отговаривался вот уже как месяц, снова и снова забывая закреплять шторы.

Бог с тобой, спаситель мой. Мне надо в комнату.

А новым домом мне служит небольшая комнатушка в конце коридора, прямо рядом с санузлом. Когда-то это была кладовка. Но Лорелу такая комната не пригодилась, потому он позволил мне поселиться в ней. Не стану и говорить, что это была «та самая комната из подростковых сериалов». Это была не она, однозначно. Бежевые обои, бетонный пол, на котором я расстелил свой потрепанный жизнью голубой коврик. По правую руку — кое-как застеленная кровать-раскладушка. По левую — платяной шкаф с моими не существенными пожитками и рабочий стол с подставкой под канцелярию. Вот и вся моя обитель, не считая распиханной куда попало мелочевки.

Не очень весомо, но мне нравилось. Здесь все было близко, на расстоянии вытянутой руки. Эта комната была совершенно не похожа на мою в родительском доме — огромную, обставленную всяким бесполезным дерьмом, но все равно пустую и холодную. Я вечно могу любоваться на это творение рук своих, но лучше бы мне сейчас уйти, пока Лорел не решил все же подбросить меня в школу.

Футболка и серые спортивки летят на незаправленную кровать, я же, сверкая голой задницей, подхожу к шкафу.

Сегодня я хочу надеть свободную футболку и зауженные джинсы. На первой есть принт с черепом, на вторых — множество карманов. Самое оно для еще одного дня, проведенного в тусовках по улицам нашего далеко не приличного городка. Поверх обязательно надо накинуть кожанку, иначе на таком ветру я быстро смерзнусь. О, а еще крестик, обязательно крестик. И нет, я не верующий. Просто этот простенький крестик на серебряной цепочке — мое наследство от бабушки. Я снимаю его только на ночь, пряча под ворохом одежды. Только он у меня и остался от бабушки после того, как родители продали всю ее недвижимость, чтобы я не дай Бог с восемнадцатилетием не смог сбежать от них туда. Ублюдки, кое-что вы проглядели. К черту память о них, я не хочу с утра пораньше злиться.

Ну, вот мой ежедневный образ неблагополучного подростка готов. Я заглядываю в висящее на двери шкафа зеркало и кривенько ухмыляюсь своему отражению. Ага, самое оно. Ну, почти.

Я посильнее растрепываю прилизанные волосы резкими и неаккуратными движениями ладоней. Зачесав длинную челку на левую сторону, я открыл миру правый выбритый висок, но скрыл чуть подбритый левый. Сама челка легла неровно, волоски магнитились и стояли дыбом, но мне именно этого и было надо. Вот теперь я похож на себя, да.

Ой, нет, чуть не забыл! Из самой нижней полки шкафа я торопливо вытягиваю шкатулку с украшениями. Ну, как с украшениями. С серьгами. Мои проколотые уши просят нацепить на них что-нибудь броское. Вот, теперь точно готов. Мрачный и с таким взглядом серо-голубых глаз, будто реально иду убивать. К черту линзы, с грозным прищуром я выгляжу куда круче и угрожающе.

Из под рабочего стола я достаю свой рюкзак, который выглядит как школьный, но на самом деле набит вовсе не учебниками, и выхожу в коридор.

— Все, я ушел! — по заведенной утренней традиции я кричу это Лорелу после того, как натягиваю на ноги свои потертые кеды, а на спину закидываю черный рюкзак.

— Удачи тебе! — прости, мой наивный спаситель. Знал бы ты, чем я занимаюсь вместо школы — давно бы выпер.

Тяжелая металлическая дверь закрывается за мной медленно, протяжно скрипя всеми своими составными частями. Но, как только она отделяет меня от Лорела, я могу позволить себе усмешку. Ну, мир, готовься, Мортем Ирвинг вышел на охоту!

Правда, для того, чтобы на нее выйти, я должен для начала добраться до города. Не оглядываясь на небольшой домик доброго могильщика, я по широкой плиточной дорожке выхожу за кованый забор, а оттуда спешу через растущие по обе стороны кусты сирени к повороту, за которым — дорожка к громаде магазина ритуальных услуг. Ну, как громаде… Опять же, один этаж да кусты вокруг. Но он больше домика Лорела, да. Как минимум, в нем есть одна огромная комната, в которой мистер Нейт изготавливает свои гробы. А так — не сильно-то магазин отличается от дома могильщика. Те же стены из камня, покрытые толстенным слоем штукатурки и выкрашенные в грязно-желтый, те же окна, только основательно зарешеченные во избежание краж. Дорожка до ворот кладбища как раз проходит мимо одного из этих окон. Я туда каждое утро заглядываю — оттуда на меня своим любопытным взглядом желтых глаз всегда смотрит местный талисман, черный котик Пуфик.

Сегодня он, естественно, все еще здесь. Я вижу его за решетками — он приложил лапу к окну и машет длинным хвостом из стороны в сторону. Невольно я улыбаюсь, пробегая мимо. Заряд хорошего настроения на весь день обеспечен, что уж тут говорить. Пуфик вообще чудо-кот. Ласковый мурлыка так и вился вокруг меня, когда я впервые с ним увиделся, и я не мог отказать себе в желании погладить его. С тех пор каждый раз, когда я захожу к Лорелу в магазин, Пуфик требует от меня ласки и объятий. И всегда их получает, потому что я очень и очень люблю животных, особенно таких милых пушистых котов.

Перед тем, как пойти на выход, я заворачиваю на небольшую полянку перед магазином. Там, напротив дверей в обитель ритуальных услуг, стоит бочка с водой и находится закрытый ящик с инвентарем. Инвентарь мне не нужен, а вот вода — очень. Я не буду ее пить, ни за что, она ржавая и грязная, да и вообще, хрен знает что в этой бочке есть. Вода мне нужна для химических опытов Гейла. Он каждый раз с ней магию творит, и постоянно разную. То взрыв какой, то кислоту, то еще чего. Не удивлюсь, если когда-нибудь он этой чудесной водичкой кого убьет. Но пока не убьет, пусть тешится. Нам это на руку — недоброжелателей его творения отгоняют только так.

Пока я набираю в литровую бутыль, вытащенную из рюкзака, воду, ветер успевает меня порядком потрепать. Холод пробирает до самых костей даже сквозь кожанку, и я было подумываю вернуться за толстовкой. Но, подумав о том, что Лорел тогда точно повезет меня в школу, передумываю и, зябко поеживаясь, прислушиваюсь к шороху листвы. Даже хорошо, что кладбищенская дорожка отделена от дорожки до черного хода и дома Лорела непроницаемой стеной колючего кустарника и калиткой. Другого пути нет. Потому там нет наплыва горестных родственников и их любопытных спиногрызов. Можно спокойно отдыхать, насколько это вообще возможно на кладбище.

О, а вот и вода набралась! Теперь точно можно идти. С полянки я выхожу на основную кладбищенскую дорожку, снова плиточную, и в считанные секунды добираюсь до ворот.

Очевидно, Лорел или мистер Нейт уже успели открыть их. Это хорошо, не придется возвращаться к магазину и стучаться в мастерскую к гробовщику. Я спускаюсь с небольшого холма, на котором и находится кладбище, и оказываюсь у дороги. Что ж, автобусы еще не ездят сюда, до города тридцать минут размеренного шага по обочине дороги, через густые сосновые леса.

Мне, честно признаться, только в радость!

***

В город я добрался ближе к девяти. Я специально шел по узкой полосе обочины как можно медленнее, наслаждаясь почти полным отсутствием машин на совершенно не популярной и очень старой дороге. Дышал свежим лесным воздухом и просто всячески расслаблялся. Вокруг меня шелестели ветви сосен и пели пташки, в воздухе пахло хвоей и влагой, а жизнь обретала наконец светлые краски. Не париться о школе, об обязанностях, о времени — вот он, мой рай. Медленно прогуливаться по живописным лесным просторам, поднимать глаза к серому, но все еще прекрасному небу — ну разве это не счастье? Единственным недостатком сегодняшнего утра было разве что-то, что каждый раз, когда по лесу эхом разносился рев мотора машины, мне приходилось спешно нырять под защиту сосен и кустов, боясь попасться на глаза Лорелу. Впрочем, уже через минут двадцать моего пути его старенькая черная тойота проехала мимо и скрылась за поворотом, облегчив мне дальнейший путь и позволив расслабленно выдохнуть. Дальше я шел уже без всякого волнения, пиная камушки под ногами, загребая мысками кроссовок мелкий песок и землю и напевая себе под нос незамысловатые мелодии.

В общем, добрался я до города. Как только закончился сосновый лес и пошли первые, пока еще частные небольшие участки района Лэмстед, я достал из кармана куртки свой старенький телефон-раскладушку с потертой кнопкой восклицательного знака и треснутым экраном и сбросил Гейлу короткое сообщение «Я в городе». Ответ себя ждать не заставил. Я даже не успел дойти до банка, что находился почти на окраине города, а Гейл уже звонил мне.

— Гел, дружище! — естественно, трубку я поднял. Я шел мимо низких заборов, звучно впечатывая ребристую подошву в растрескавшиеся плиты тротуара. Ждал, пока из-за какого-нибудь ограждения донесется раздраженное шипение хозяина дома, недовольного производимым мной шумом.

— Мор-мор, гони давай к Галаверскому мосту. — Вот так сразу, без всяких приветствий! А-та-та, дружище, как неприлично. Но при этом Гел звучал восхищенно, а на фоне я слышал крики и вопли.

— Нахер? Это же территория Водосточных Крыс. — Вот и шипение. Я подленько захихикал и рванул скорее, пока из-за низкого и хлипкого забора не вылетели ругать меня на чем свет стоит.

Водосточные крысы — это подростковая банда, наши главные враги во всем, начиная споров за территорию и заканчивая кодексом и нормами морали. Мы с ними вечно грыземся за самые лакомые кусочки городских строений, не занятых бомжами, наркопритонами и алкоголиками. Два года назад их лидер мне даже нос сломал так, что он до сих пор кривой. А год назад нож в левый бок всадил, да так, что меня спасло только его знание анатомии на уровне пропускаемых уроков биологии и скорость Гейла и ребят, оттащивших меня в больницу. У меня после этого даже шрам остался, мелкий, но яркий. Так что я предпочитаю с ними не пересекаться, если не хочу снова вляпаться в неприятности. Сегодня — не хочу, но может завтра…

— Больше нет. Закки вчера знатно обосрался в карточной дуэли с Ронгой, ну и… Теперь это наша территория. — Я сначала ушам своим не поверил. Чтобы Зак Монкрестор, сын известной в наших краях мухлевщицы Аделаиды Монкрестор, проиграл в карты?!

— Да ладно?! Как?! — на очередной развилке я свернул налево, перебежав с одной стороны на другую через узенькую дорогу на красный свет. Хрен с ним, у меня тут великая радость!

— Вот Ронгу и спросишь, когда придешь. — Чей-то дикий ор на фоне заставил меня чуть отстранить телефон от уха. — А, кстать, у тебя деньги есть?

— Ну, найдется баксов двадцать. А что? — за телефонным разговором я совсем не заметил, как старенькие, но достаточно ухоженные маленькие домики резко закончились, сменившись уродливыми разваливающимися на глазах пятиэтажками. Проектировщики города знатно обдолбались, построив столь контрастно части одного района.

— Зайди, купи торт. Мы хотим отпраздновать успех Ронги с выпивкой и сладким. — голос Гела звучал так напыщенно и гордо, что я едва сдержал смешок. Семнадцать лет человеку, а все такой же, каким был в семь.

— А выпивку кто купит? — я как раз прохожу мимо громады банка, еще закрытого, но уже готового раскрыть свои двери посетителям.

Из открытого окошка на фасаде потрепанного временем двухэтажного здания на меня смотрела молодая девушка в белой рубашке. На фоне покрытых пылью и сколами буро-красных стен она выглядела богиней, не меньше. Она курила, и серый дым поднимался в серое же небо, не сносимый утихшим ветром. Красивая. Я помахал ей рукой и улыбнулся, надеясь, что это вызовет ответную симпатию, но девушка только закатила глаза, выбросила сигарету и закрыла окно с ржавыми металлическими рамами. Мда, конечно, этого стоило ожидать.

— Мортем! — Гейл так заорал в трубку, что у меня в ушах начало звенеть.

— Что?! — я ему ответил тем же, останавливаясь у какого-то богом забытого подъезда на пару минут. Они тут все однотипные, серые, пустые и убогие, отличаются только номерами на постоянно срываемых на металлолом табличках. Этот, к примеру, был тринадцатым. О, как хорошо, прям муа, выбрал так выбрал!

— Ты меня вообще слушаешь? — Гел цыкнул в телефон, и я представил, как он, в своей манере, потирает тонкими пальцами виски и хмурит широкие светлые брови, от чего по высокому лбу его расходятся морщинки. — Я говорю — у нас выпивка уже есть, тебе только торт купить.

— Ага-ага, обязательно. — тут как раз булочная через пару кварталов, самое оно.

— Не задерживайся, иначе мы все без тебя выпьем. — и отключился. Как всегда, не прощаясь.

Так, окей, магазин так магазин. Не зря, ой не зря я пару дней назад листовки по городу расклеивал. В рюкзаке, в боковом кармашке, как раз завалялись деньжата. К успеху иду.

Я оторвался от потертой кирпичной стены подъезда, на которую оперся во время разговора, и поспешил вперед — в такой еще пока далекий магазин. Сегодня у нас праздник!

***

На торт я потратил все имеющиеся у меня сейчас деньги. Зато он был шоколадным и большим настолько, что хватит всем четырнадцати участникам нашей группки.

Из булочной я выходил, крепко прижимая к груди розовую непрозрачную коробку со сладостью. В рюкзак она не вместилась, потому идти придется так. Благо, не далеко. Галаверский мост — первый из шести своих собратьев, связующих одну половину города со второй. Он находится в самой широкой части реки Сван, в районе Гринери. Когда-то в ту часть реки слетались все лебеди округи, но когда в Гринери открылась фабрика по пошиву одежды, а город стал расширяться, все лебеди успешно перекочевали на озеро Сванхаус на юге города, где и раньше были их гнездовья. В целом, Галаверский мост — вполне уютное местечко. Там не много граффити, прямо на соседней от него улице на левом берегу находится KFC, а на правом — средняя школа, в которой все еще учатся некоторые наши ребята. То, что Ронга смог отжать такое место в картишки — просто чудо-расчудесное.

Бредя по улицам в район Гринери, я наблюдаю, как город постепенно оживает. Дети, еще не обремененные школьными занятиями, выбираются из своих подъездов поиграть в мяч; офисные клерки, начинающие работу позже любых других работников города, садятся в машины или бредут по улицам, добираясь до своих офисов; старые жители города выходят растрясти кости, а заодно — поругаться на нынешнюю молодежь. Я не спешу, проходя мимо людей так, чтобы их плечи, локти и ладони находились подальше от меня. Торт в моих руках привлекает чужие взгляды — все с интересом смотрят мне вслед, наверняка думая, куда это школьник намылился с тортом во вторник в девять тридцать утра. Но я лишь гордо вздергиваю голову и вышагиваю еще медленнее.

На пересечении Гринери и Лэмстеда — внутригородской дороге Шевелет, меня ожидает толпа. Во вторник это не удивительно. Светофор тут всегда дольше работает для машин, чем для пешеходов, и народ, что работает в офисах Гринери, вынужден по полторы минуты ожидать, пока загорится зеленый. Перейти на красный так просто не получится — прямо у перехода стоит офицер МакКриди, молодой, но очень дотошный коп, патрулирующий улицы. И он не оставляет незамеченными даже такие мелочи.

Я встаю в самом хвосте толпы, опасаясь за безопасность своего тортика. Мне везет — я подхожу в последние тридцать секунд. Но уже на другом конце дороги удача меня оставляет.

— Ауч! — не успел я отойти от перехода и на метр, как за руку меня хватанула девушка. Она огляделась, а затем затащила меня в подворотню-тупик между двумя высотными домами. Я едва торт не выронил! — Мисс, вы что вообще делаете?

Она, стоит признать, красотка еще большая, чем та, которую я увидел в окне банка в Лэмстеде. Золотистые волосы волнами спадают на узкие плечи, пышную грудь и прямую спину, светлая кожа как раз того самого благородного оттенка, вызывающего немое восхищение своей красотой, а светло-голубые глаза такие яркие и чистые, что невольно в ступор встаешь от их невероятного цвета. При всем при этом она еще и выше меня на полторы головы, что не может не задеть моего самолюбия. Слегка, уже привычно, но все равно обидно.

— Ты! — ее нежный голос оказывается невероятно приятным и мелодичным. Чем-то он мне напоминает голос Лорела. Возможно, переливчатостью и звучностью своей? — Ты ведь ведьмак, да? — но весь выстроенный в голове образ прекрасной девушки в моей голове с треском разбивается об непреодолимую стену действительности.

— Что? — я смотрю в ее глаза, стараясь не опускать взгляда на глубокое декольте короткого кроваво-красного платья, из которого пышная грудь почти вываливалась. Декольте это настолько глубокое, что я могу увидеть кружевные оборки ее черного лифчика и небольшую родинку, что расплывается темным пятнышком на светлой коже почти у основания груди.

— Ты — ведьмак, не прикидывайся! — ее красные ногти больно впиваются мне в запястье. Глаза лихорадочно блестят, пухлые алые губы трясутся, а все ее благородное лицо с впалыми щеками, острым подбородком и высокими скулами то кривится, то хмурится. — Мне очень нужна твоя помощь!

— Простите, но вы меня с кем-то перепутали. — жаль, что такая красивая женщина — всего лишь еще одна городская сумасшедшая. Их у нас тут много — психдиспансера нет, в другой город их не отправляют, вот они и бродят, неприкаянные, по улицам.

— Нет-нет, я вижу твою ауру! Ты же точно он! — ух, ну и стальная у нее хватка. Надо бежать, пока ее еще сильнее не заклинило. И почему в такой момент никто не обратит на нас внимания? — Понимаешь, я — Селина, Богиня Луны. Я пришла в ваш мир на поиски своего брата Харона, и мне очень нужна твоя помощь! Я знаю, вы скрываетесь под личинами обычных людей, и я очень извиняюсь, что впутываю тебя в эту историю, но я должна эта сделать. Обещаю, если ты мне поможешь, я щедро тебе заплачу!

— Мисс, простите, но я вас нихера не понимаю. — я осторожно вытаскиваю свою руку из цепких пальцев и торопливо начинаю отходить спиной вперед. Уверен, выражение моего лица крайне комичное — я как-то кривился в зеркало, строил рожицы в него, и рожица смятения у меня получалась хуже всего. Тонкие губы искажала ужасная кривенькая ухмылочка, глаза прижмуривались так, что короткие ресницы выглядели просто комично, узкие брови так высоко вздергивались, что это было даже не забавно. Бе, фу, какая дрянь — если без патетики и сравнений. Так, о чем я там? Ах да, психованная! — Давайте поступим так — вы свалите от меня нахуй, а я пойду по своим делам куда подальше.

— Стой… Тебя что, еще ничему не научили? — она внезапно вздергивает тонкие брови и прищуривается. Ее красивое лицо принимает растерянное выражение. Ба, да у нее даже оно красивое! Самооценка, ты куда? А, на дно, окей, туда тебе и дорога. — Тебе еще не объясняли, кто ты?

— Да-да-да, конечно. — так, надо отойти еще чуть дальше, и еще чуть дальше. Вернуться в поток людей, выйти из подворотни…

— Подожди, не убегай! — еще чего!

— Иди нахуй, сумасшедшая! — пусть это сработает, ну пусть!

Из подворотни я почти вылетаю, тут же вклиниваясь в поток работяг и теряясь в нем. Яслышу цокот каблуков за спиной, но недолго — по мере того, как я убегаю все дальше, он становится тише и отдаленнее. Замедляюсь же я только тогда, когда он становится совсем неслышим в шуме ожившего города. Вот я везучий, а. Еще только утро, а я уже вляпался в такую веселую историю. Хорошо хоть торт все еще со мной!

***

К счастью, до нужного моста я добираюсь без новых приключений. Проулками обойдя среднюю школу во избежание встречи с мистером Люком Торнеги, моим учителем физкультуры во времена средней школы, я достигаю места назначения.

У канала почти никого нет. Над рекой поднимается тяжелый мерзкий душок городских отходов, зеленоватая вода шумит у подпорок и бьется волнами о помосты. Низенькие грязно-желтые небоскребы нависают над мутной гладью воды. Их неприятные убогие фасады и рассыпающиеся в прах стены, изрисованные кривыми и непрофессиональными граффити, навевают тоску. Древний асфальт и еще более древние крупные плиты пешеходной дороги бугрятся под ногами, и реденькая жухлая трава пробивается в сколах и плиточных швах. Мост приветствует меня мраморными фигурами лебедей — они вросли в несущие опоры, раскрыв крылья и вздернув точеные головы на тонких шеях. Когда-то они наверняка были белыми, но теперь мрамор потускнел, оброс метровым слоем грязи и стал скорее серым, нежели белым. У левого лебедя вообще не хватает куска клюва, — какой-то умник сколол его или же просто время постаралось — а у правого грудка изрисованная похабными надписями и автографами местной «элиты общества». Терпеть не могу таких умников. Одно дело разукрашивать дома, которые давно пора одарить косметическим ремонтом, и совсем другое — творения искусства. Поднимающуюся волну гнева я в себе гашу. Не хватало еще вспылить без веской на то причины. Я поднимаюсь на мост, пару раз запнувшись о мелкие выступы дорожки, которые почему-то никто так и не переделал за много, очень много лет.

— Гейл! — встав в центре моста, я перегибаюсь через железные перила, крепко вцепившись в зеленоватые прутья.

— Мортем! — ответом мне становится крик, прозвучавший из-под моста с правой стороны.

— Ебть, ну вы и забрались, конечно! — до спуска на ту сторону нужно пройти по набережной еще некоторое время. Можно спустится на левую сторону — спуск прямо тут — но что-то идея поплавать в холодной грязной водичке мне хорошей не кажется.

— Ну ты уж разберись как-нибудь! — о, а вот и знакомая алая макушка появилась. Гейл выбрался на узкую платформу у подпорок моста из разлома в кирпичной стене. Этот разлом — путь в убежище Водосточных крыс. Вернее, в бывшее убежище. И как их там только не затапливало в весеннее полноводье?

— Иди ко мне! — я перехожу поближе на правую сторону. Гейл, наблюдая за моими движениями, идет следом, вставая прямо там где нужно. Умница, понятливый мальчик. — Лови давай!

— Воу! — торт он хватает мастерски, не зря ходил в секцию по волейболу. Рюкзак, правда влетает в платформу чуть в стороне от него. Надеюсь, бутылка с водой не лопнула. — Ты что удумал, содомит проклятый?

— Сейчас и узнаешь. — до платформы с этой части моста в высоту метра два-два с половиной, не больше. А идти к лестнице мне лень. Вот сейчас и проверю, насколько я устойчивый.

Под крики возмущения лучшего друга, я перелезаю через перила. Повернувшись к воде спиной и к мосту лицом, я сел, цепляясь руками за железные прутья на уровне моих стоп. Так, надо быть как можно более осторожным. Самая ответственная часть — я опускаю ноги вниз одну за другой. Они болтаются в воздухе и Гейл кричит все громче, подстраховывая меня и матерясь одновременно. Сердце бешено колотится в груди от восторга и чувства опасности, в легких все спирает и воздух врывается в них с трудом через холодное давление страха. Инстинкт самосохранения голосит, чтобы я не и думал делать столь безрассудное действие, но я забиваю на него. Задержав в груди холодный воздух и крепко зажмурившись, я резко отпускаю руки, не давая себе времени задуматься о том, что ждет меня внизу. Ветер проникает под футболку, вздымая ее и холодя живот и спину. Полы куртки развеваются. Челка закрывает обзор, черные волосы лезут в рот. Я лечу вниз…

— …Дебил, ебанутый, пидор грязный… — вместо того, чтобы столкнуться задницей с мокрой платформой, я влетаю в руки Гейла Нейлсона. Тот возмущенно кряхтит и пыхтит, но крепко держит меня, словно диснеевскую принцессу. Лицо у него все красное, а круглый нос тяжело раздувается, когда он шумно вдыхает холодный воздух.

— Спасибо за комплименты! — руки у него крепкие, а сам он очень теплый, пусть и легко одет. Я, как героиня какого-нибудь тупого фильмеца для девочек, обхватываю лучшего друга за крепкую шею и смачно чмокаю в пухлую смуглую щеку. Картина выглядит неправильно, особенно учитывая мою бисексуальность. — Я знал, что ты меня поймаешь, дружище.

— Фу бля, Мортем! — он рычит, раздвигая пухлые губы и обнажая зубы, его серые, с зеленцой глаза просто пышут злобой. Но при этом он не отпускает меня до тех пор, пока я не встаю на платформу достаточно твердо, чтобы не упасть. — Ненавижу тебя, мразь! У меня чуть сердце в пятки не ушло, когда ты вниз полетел.

— Да тут не высоко! Я бы не разбился. — рюкзак снизу мокрый, но бока его сухие. Значит, бутылка цела. Фьюх. — Ты же знаешь, я живучий таракашка.

— Еще какой! — Гейл, который выше меня на две головы и сильнее раза в два, дает мне смачный такой подзатыльник. Бьет он, правда, как можно мягче. — Вот крякнулся бы ты тут башкой об камень и что бы мы делали без лидера?

— Ой, да возвели бы тебя в лидеры и дело с концом. — я плетусь за ним к разлому в стене, наблюдая за тем, как под тканью старой обтягивающей темно-серой водолазки ходуном ходят крепкие мышцы его спины и плеч. Мы вместе с ним занимались разными видами спорта и качались на тренажерах, но такая ярко выраженная мускулатура проявилась только у него, тогда как у меня фигурка так и осталась тощей, жилистой и несерьезной. Ну вот и кто тут лидер? — К тому же, ты на эту должность больше подходишь.

— Ага, особенно со своими мозгами. Я ж тупой как желудь. — чтобы влезть в широкую и высокую дыру, Гейлу приходится пригнуться, вжав свою лохматую голову с красно-золотистым ежиком волос в плечи. А, ну и, конечно, съежиться, чтобы его косая сажень плеч и широкая грудь вошли в проем.

— Хочешь сказать, я умный? — мне же для этого действия приходится разве что переступить через нижние кирпичики. Преимущество, еее! Но, серьезно, это продолжает задевать.

— А ты думаешь? Ты еще и рисковый до ужаса. — Гейл протискивается в узком коридорчике, в конце которого яркий свет, тогда как мне все еще никаких препятствий мир не ставит. — Вот кто еще додумался бы сигануть вниз с моста спиной вперед на каменную плиту только потому, что ему лень идти в обход?

— Только очень глупый, но жадный до приключений человек. — за спиной друга мне ничего не видно кроме света. Но шум своей банды я все равно слышу отчетливо. Чувство радостного предвкушения поднимается в груди, все еще стиснутой тисками отгоняемого страха.

Гейл только шумно вздыхает и наконец вылезает в просторное помещение. Выходя за ним, я впервые понимаю, насколько же хорошее место мы отхватили. Оказывается, Водосточные крысы все это время гнездились в… Собственно, водостоках. Хотя, скорее, канализационных системах. Впрочем, я не знаю, как это называется на самом деле, так что просто придумываю названия на ходу. Больше всего зала похожа на комнату где-то в канализационных системах города — особенно если учитывать те трубы, что уходят в глубь земли прямо напротив лаза в это место. Потолки здесь достаточно высокие, чтобы Гейл не упирался в них головой. Стены же достаточно чистые, завешанные тут и там плакатами, но явно не раз мытые и плесенью не заросшие, несмотря на ощущающуюся влажность. Эта комната не то что бы большая. В ней нет размаха и едва ли наша банда смогла бы уместиться здесь вся. Но есть здесь и вторая комната. Проход в нее не затруднителен, несмотря на то, что он довольно узкий и низкий.

— Гейл, Мортем! — Кост — Коул Стакадо — поднимается с потертого синего дивана, стоящего по правую руку от лаза, ближе к переходу во вторую комнату. Сидящие рядом с ним Нейтан Палмс и Родриге Андер взмахивают руками с зажатыми в них пластиковыми стаканчиками. — Что там за крики были?

— Да Морт у нас решил проверить, насколько он крепкий. — Гейл обходит Коста и валится на диван, тут же отбирая у Родриге его стаканчик и залпом выхлебывая все его содержимое.

— И? — это уже Томас Каста. Вылез из-за спинки дивана прямо за спиной Гейла, за что тут же получил от него локтем в высокий лоб и утек обратно. Впрочем, его светловолосая макушка все равно торчала из-за дивана.

— Он сиганул с моста. — под по-детски тоненькое шипение Тома Гел откидывается на спинку дивана и опускает голову.

— Серьезно? — сесть на стоящий рядом с диваном пустой коричневый пуфик мне уже не дают. Том и Гейл начинают что-то обсуждать, но послушать я это не смогу, как бы не хотел.

Кост подхватывает меня под руку, пока остальные переговариваются, и утаскивает в соседнюю камеру. Перед тем, кам пройти через проходик, низкий даже для меня, что уж говорить про достаточно высокого Коста, я успеваю кое о чем вспомнить.

— Гейл, а торт ты куда дел? — я встаю прямо перед проходом, из-за чего Коулу пришлось согнутся в три погибели в проходике.

— В рюкзаке посмотри! А, ну и ты подумай, прыгнул же… — отвлекся буквально на секунду, а потом снова вернулся к разговору с Томасом, каре-зеленые глаза которого просто сверкали от счастья все то время, что Гейл обращал на него хоть какое-то внимание. Бедняга, совсем по любви истосковался, мамаша опять, видать, в загул ушла, а уж его старшим братьям и сестрам на него глубоко насрать, им бы самим выжить…

— Ка-а-ак?! — все это время я лез в рюкзак, да. И не верил в слова Гейла до последнего. Но вот он, бок розовой упаковки, торчит из рюкзака, а рядом с ним стоит бутылка воды. — Как ты это делаешь, сволочь?! — я десять минут пытался запихнуть эту упаковку в рюкзак, а он вот так просто, пока я висел на прутьях моста.! Ух, меня опять рвет. Думать о лесе, думать о небе, все как учила бабушка, только не взрываться…

— Уметь надо. Короче, я его поймал… — еще и на два фронта разрывается. Умелая сволочь. Ну чем не лидер, а?

Косту, похоже, надоело торчать в проходе, потому что он меня туда буквально втянул. В соседей комнате оказалось попросторнее — там был более высокий потолок, более широкий размах стен, по углам стояли диваны, в центре торчал широкий новенький стол, но самым удивительным было то, что по левую руку от меня на тумбочке возвышался телевизор. Старенький, еще с антенками, побитый временем, но телевизор! Это было не просто удивительно — невероятно.

— Вот мажоры! — я аж чуть рюкзак с тортом не выронил.

— Ага. Но теперь мажоры мы. — герой дня сегодняшнего — ушастый Сэм Ронга — сидел прямо в центре самого большого дивана, потертого кожаного гиганта черного цвета.

Рядом с ним было одно свободное место, на которое я и плюхнулся, силясь вытащить торт из рюкзака. Ребята по правую руку от него — толстяк Джим, дылда Питер, Дэнис-самая-красивая-улыбка-округи и Алекс-я-всех-сейчас-перепью — таращились на меня во все глаза.

— О! — наконец мне удалось исправить дело рук Гейла. Коробка, правда, порядком смялась, но торт в ней, думаю, пострадал не сильно. — Сэм, это тебе, как лучшему игроку в карты. Чувак, ты даже не представляешь, насколько я счастлив.

— Да ладно тебе, Мортем. Я всего лишь выиграл партию в картишки. — но его загребущие широкие ладони уже потянулись к коробке, а светло-зеленые, с оттенком серого глаза засверкали. — Ты для нас куда больше сделал, лидер.

— Надеюсь, ты не загребешь весь тортик себе. Он все-таки на всех. — я смахиваю длинную каштановую прядку его волос со своего плеча, но тут же хватаюсь за тощее узкое плечо. — Но ты правда восхитителен. Серьезно, у меня нет слов и описаний тому, насколько ты нам жизнь шоколадом намазал, чувак.

— Не смущай меня. Я могу принять это за флирт, ты же знаешь. — усмешка искажает его тонкие губы, все лицо с высокими скулами и длинным острым носом принимает счастливое выражение, а по впалым щекам даже проходит румянец. Редко он у него появлялся — особо не порумянишься, если всю жизнь будешь жить в вагончике с родителями-алкашами, которые еду в последний раз покупали еще когда сами детьми были.

— Спасибо за похвалу. Я правда старался. Это была очень, очень напряженная битва.

— Но ты вышел из нее победителем. И теперь мы должны отпраздновать это по полной! — я выхватываю еще не распечатанный торт, вскакиваю с дивана, который противно скрипнул от того, что медные пуговицы на карманах моих джинс проскользнули по коже, и несусь к столу, где все уже готово к празднеству.

Бутылки с дешевым виски и бренди меня не интересуют. Среди бутылок и стаканчиков я нахожу карманный нож — по гравировке на ручке я узнаю вещь Алекса — и хватаю его покрепче. Сегодня я буду их официантом. Каждому по кусочку, но Сэму чуть больше! Розовая крышка летит в сторону — я чувствую, что все находящиеся в комнате обступили меня, а толстяк Джим и сладкоежка Боб так и вовсе чуть ли не слюни пускали, тараща свои одинаково-карие глаза на чуть смятый торт. С него только шоколадный крем съехал, а так все просто зашибись!

— Ну, ребятушки, хватайте тарелки. По кусочку в одни руки, не больше! — кто-то расстроенно сопит — я почти на сто процентов уверен, что это Джим. — Никаких возмущений! В очередь, в очередь!

Первым, конечно же, оказывается Джим. Чего и стоило ожидать. Он строит самую милую свою мордашку, раздувая пухлые щеки и дуя пухлые же губы, но разжалобить меня ему не удается. Один человек — один кусочек. Сладкоежка Боб этого правила тоже придерживается. Алекс, Питер, Денис, Винс, Кост — каждый в пределах нормы. Только Ронге я отхватываю кусочек побольше, подмигивая ему правым глазом. Стая рассаживается по диванам, довольно жуя свой тортик, а я подхватываю четыре пластиковые тарелки, кладу на них еще четыре кусочка из пяти оставшихся и несу тем, кто сидит в соседней комнате.

— Доставка торта! Жрите, не подавитесь! — Том, получив свою порцию, широко улыбается и довольно жмурит глаза, Родриге благодарит, отпивая своего алкоголя, Нейтан сразу же набрасывается на бедный кусочек шоколадной сладости.

— Спасибо за моральную компенсацию. — и только Гейл как всегда в своей манере.

— Ага, ага, он с шоколадным соусом. Люби меня во всех позах. — я знал, что Гейл недолюбливает шоколадный соус, но взять этот торт мне это не помешало.

— Да шоб ты подавился. — взгляд мрачнеет, губы поджимаются. Терпи, дружище, сам виноват, что стал моим первым и лучшим другом.

— Ошибаешься, я-то есть не буду! — честно, я и не собирался. Этот кусочек уйдет кое-кому другому.

— Опять Лорелу понесешь? — Гейл догадливый засранец. А еще очень внимательный, потому что я вижу, куда направлен его взгляд.

— Ага! Он заслужил его больше, чем я, не думаешь? — я отдергиваю рукав кожанки повыше, закрывая ссадинки на руке. — Предупреждая всякие пошлые шуточки — нет, это не его рук дело. Просто на улице я встретился с очень красивой местной сумасшедшей, которой я, почему-то, очень понравился.

— Ну как бы такому красавцу и не нравится местным красивым психам. — отомстил так отомстил. Том, сквозь набитые щеки, мычит что-то неразборчивое, но получает парочку непонимающих взглядов и не повторяет.

— Иди ты, Гейл. Пойду сторожить кусочек тортика, пока Джим или Боб не решились забрать себе добавку. — в большой семье клювом не хлопают, это главное правило. Иначе хрен чего получишь.

Это будет очень веселый день, в который я хорошо повеселюсь. Я в этом более чем уверен. Запасы виски и бренди говорят как раз об этом, хотя надираться я не собираюсь во избежание лишнего напряга нервов Лорела. Эх, Грехем, знал бы ты, что делаешь меня лучше. Я уже третий месяц не больше стаканчика пью, хотя до этого мог всю бутылку вылакать. И домой возвращаюсь не под утро, а как можно раньше. А все ради того, чтобы добрый могильщик не расстраивался! Сердечко у меня к нему неровно лежит. Благо, никто кроме Гейла о моих двояких вкусах не знает. А то это было бы проблемно — засматриваться на движения тридцатипятилетнего мужчины и не палиться о не совсем дружеских к нему чувствах.

Ну, да бог с этими чувствами. Они не настолько сильны, чтобы я отвлекался от веселья со своими братанами!

========== Глюки и разбитые коленки ==========

Домой я возвращаюсь рано — уже в четыре вечера я оказываюсь на улицах Лэмстеда, прямиком на пути к северному кладбищу. Район встречает меня приятной прохладой и редкими людьми, бродящими по улицам между многоэтажек, словно неприкаянные. Дует легкий прохладный ветер. Тучи слегка разошлись, солнце показалось из-за них, и на улице стало несколько теплее от слабоватого света его лучей. Я иду, счастливый и довольный, усмешка кривит мои губы, а в сумке о спину бьется коробка с последним кусочком торта. Лорел будет доволен — он любит шоколад, а еще больше любит шоколадные торты. А я только и рад порадовать его. Его счастливая улыбка и радостный блеск глаз рождают во мне волну тепла и хорошего настроения.

Проходя мимо банка, я уже не смотрю на его окна. Я думаю только о том, что сегодня должен буду протереть пыль на всех поверхностях в доме, чтобы вернувшийся с работы Лорел лишний раз не напрягался.

— Ай! — За своими мыслями я совсем перестал замечать мир вокруг. Опрометчиво, учитывая мой утренний опыт с местной психичкой. — Осторожнее что ли!

— Простите… — я поднимаю голову, встречаясь с усталым взглядом мужчины, бледное лицо которого избороздили морщины, а темные волосы топорщились в разные стороны.

— А… — но мне было напевать на него. Потому что за его спиной я видел что-то куда более интересное.

Как объяснить то, что я сейчас вижу? За спиной высокого мужчины стояло нечто. Оно отходило от его плеча — я видел что-то вроде дымного следа, связавшего их. Оно и само все было дымное, состоящее из расплывающегося синего клубка. Или скорее мерцающего? Я не задумываюсь об этом. Воздух из моих легких весь выбило, сердце на пару секунд замерло в безумном страхе, а затем застучало так сильно, что мне стало больно. Ни вдохнуть, ни выдохнуть я не мог, слова встали поперек горла. А дымная фигура — я присмотрелся и понял, что этот синий дым, когда не расплывается, очень похож на мужчину передо мной — не переставала двигаться. Я видел, что фигура плачет — маленькие дымные комочки срывались с его дымных же щек и распадались в воздухе. Вокруг шеи дымного человека была обвязана веревка, тоже расплывающаяся и собирающаяся из дыма. И она все затягивалась и затягивалась, затягивалась и затягивалась…

— Парень, с тобой все в порядке? — Мужчина осторожно коснулся моего плеча, и наваждение пропало.

— Что? — Я посмотрел в его глаза — пустые серые глаза, Господь, у меня мурашки по спине побежали — и тяжело сглотнул. — Д-да, со мной все в порядке.

— Прости еще раз. — Мужчина отпустил мое плечо и двинулся дальше. Его шатало. Собственно, как и меня.

Что это сейчас было? Я точно видел это? Я ведь совсем немного выпил, меня не могло так унести с одного неполного стаканчика бренди, меня так даже с бутылки виски в литр не уносило… Господи, что я сейчас увидел?! Почему это странное существо было так похоже на этого мужчину и почему оно затягивало веревку вокруг своей шеи? Я брежу?

Ноги сами понесли меня вперед, но я мало что осознавал. В голове все крутились и крутились эти вопросы, я почти ничего не замечал вокруг себя. Ноги заплетались, я на мгновения потерял связь с реальностью, меня начало слегка заносить, потому что по сторонам я мало смотрел, полностью погруженный в свои мысли. Мне казалось, что вся кровь оттекла от моего лица куда-то в сердце, потому что там все колотилось с такой силой, что меня изнутри рвало от каждого удара сердца. Этот сильнейших страх я не понимал. Я не боялся ничего и никого — с ревом кидался в гущу боя, кусался и царапался с самыми дикими бомжами и алкоголиками в городе, если они представляли угрозу. А сейчас меня всего сковал безотчетный страх, причин которого я не понимал. И мое состояние не могло остаться без внимания. Не в Лэмстеде, где старушек не сердобольных весьма и весьма порядком.

— Ишь что творит! Постыдился бы хоть, перед детьми-то! — Я с трудом повернулся на окрик какой-то старухи, чей скрипучий голос ударил мне по ушам словно скрип мела о доску.

Крик так и остался в моем горле, раздирая его изнутри. Над стоящей у подъезда — номер 13, ебучее 13 — бабулей вился еще один дымный силуэт. На этот раз кроваво-красный, он шел от ее груди, обвивался вокруг нее и шипел на меня. Его лицо распадалось и рассыпалось дымными облачками, но я мог различить то гневное выражение, что застыло на нем. Стоящие рядом с ней мальчик и девочка смотрели на меня, цепляясь за бабкину юбку, а за их спинами тоже вились фигуры. Зеленые маленькие облачка отходили от их животов и расплывались, расплывались, расплывались… Я дернулся назад. В мой мозг словно впились чьи-то когти — красный дым двинулся в мою сторону.

Прежде чем старуха напомнила о своем существовании, я в ужасе рванул прочь оттуда. Я не понимал, совсем ничего не понимал! Что это?! Господи, что это?! Почему оно вообще есть? Я ничего не понимаю!

Я бежал и бежал, задыхаясь, захлебываясь вонючим городским воздухом. Хрип рвался из моего горла, я мог только хрипеть, кашлять и бежать. Даже не кричать — только надрывно сипеть и, запинаясь, материться себе под нос, но продолжать нестись вперед, пока совсем не ослабну от этого непрекращающегося бега. Улицы проносились мимо меня, но я не различал ни зданий, ни людей вокруг, ни дымных фигур, окружавших их. Сталкиваясь с прохожими, я останавливался, но, видя за ними синие, красные и желтые дымные фигуры, снова пускался в бега. Мне смотрели в след, кричали что-то, но я не слушал, только убегал от холодных прикосновений дымных фигур, которые все пытались до меня дотянуться. Я бежал, только бежал, а улицы менялись вокруг меня и люди удивленно смотрели мне вслед.

Я схожу с ума, Господи? Неужели твоя кара настигла меня? За что ты так жесток, Господь?! Убил бы меня — я бы и слова не сказал. Но дарить мне сумасшествие в пятнадцать лет — нет, это слишком жестоко.

Шипение из-за заборов я игнорировал. После марафона через городской район Лэмстеда даже воздух внутрь моих легких проникал с трудом, шум оставался неуслышанным, мне было уже все равно. Руки тряслись, я поднимал их с трудом, цепляясь за воздух в надежде удержаться. Но не смог — упал. От резкого столкновения коленей с асфальтом я взвыл. Боль пронзила мои ноги. Треск разрывающихся джинс отозвался в голове эхом, позорный болезненный всхлип застыл в тишине окраин Лэмстеда.

Подняться оказалось делом трудным — мир кружился и вертелся перед моими глазами, дышать было трудно и больно, ноги подкашивались. Меня трясло как припадочного. Руки слушались плохо. Оттряхивая колени дерганными движениями, я совершенно не понял, на что такое мокрое наткнулись мои ладони. Только когда взгляд мой опустился на измаранные в алом пальцы, до меня наконец дошло. Джинсы разорвались и кожа на моих коленях тоже. Боли я, правда, почти не чувствовал. Шок затмил ее. Я вообще не понимал, как я еще стою, потому что меня так трясло, что каждый шаг грозил стать последним, а любое движение головы тянуло меня к земле. С превеликим трудом я дотянулся до рюкзака за спиной. Снял его, уронив на землю, не удержав в дрожащих пальцах. Как такую судьбу не повторил мой многострадальный телефон — я не понимаю. Как мне удалось дозвонится до Лорела, впрочем, тоже.

— Л-лорел? — Я с трудом узнал свой голос. Дрожащий, сорванный, хрипящий. Словно бы и вовсе не мой.

— Мортем, с тобой все в порядке? — Лорел взволнованно трещал в трубку, но я слышал только, как на фоне стучат о доски пола каблуки ботинок. Я отвлекаю его. Я мешаю ему. — Я сейчас не занят, если что случилось, я могу… — что, если и за его спиной я увижу это нечто?! Нет!

— Нет-нет, все в порядке… Прости, что отвлек. — Я сбросил трубку.

Телефон улетел обратно в сумку, жужжа и надрываясь от нового звонка. С огромным трудом я забросил рюкзак за спину. Попытался двинутся вперед. Ноги чуть не подогнулись, разъезжаясь по сухому и устойчивому асфальту. Боли не было. Не было боли — и ладно. Каждый следующий шаг был медленнее предыдущего и давался все труднее. Я шагал и шагал, но все крутилось и кружилось передо мной, а воздух уже не казался холодным. Наоборот, он обжигал мою глотку, драл ее своими горячими когтями с каждым шумным тяжелым вздохом. Инстинктивно я провел языком по пробелу в нижних зубах. Язык скользнул по острым краям остатков коренного зуба, сломанного в одной из драк. Я ощутил вкус крови во рту, но проигнорировал и это. Двигаться, только двигаться.

Лес, мой любимый лес, не дал мне покоя. Я шел и за каждой сосной мне чудились эти тени. Я пытался бежать, но не мог даже перейти на быстрый шаг. Дыхание тут же сбивалось, ноги сгибались, а тело вело в сторону, прямо на проезжую часть. Идти, идти домой, бежать от этих странных дымных фигур, что словно преследовали меня. Что это было? Это ведь не могло быть реальным, да?

Я остановился. Конечно. Они не были реальными. Вот в чем подвох. Они не были реальными. Просто я долго не пил, и теперь бренди слишком сильно дал мне в голову.

— Ха… — Тяжелый смешок вырвался из моего рта. — Ха-ха-ха-ха!

Господи, какой же я идиот! Их ведь не было! Просто ко мне пришла белочка, которую в простонародье называют белой горячкой! Мне стукнуло в голову! А я, придурок такой, испугался! Рванул как в жопу ужаленный! Упал, любимые джинсы порвал!

Пальцами я нащупал крестик на своей груди. Да, я просто нахрюкался. Меня повело, а я и не понял. Не было там никаких фигур. Я просто пьян, и мне чудится. Тяжелый выдох, шаг вперед, надорванный смешок. Боже, рассказать бы об этом Гейлу. Вот он посмеется! Да я сам над собой смеюсь. Лорела взволновал, себя покалечил, малолетний идиот. И ради чего? Ради глюков. Все. Завязываю с алкоголем. В жопу его, если мне такая дичь каждый раз видеться будет.

И лес уже не кажется таким страшным. Нет там ничего, глюк все. Шагать, правда, все так же тяжело, в груди все спирает, а боль постепенно приходит в изодранные колени. Но все уже хорошо. Вон едет машина по дороге. Водители здесь медленно катаются, я сейчас посмотрю на машину, и ничего не увижу за спиной ее водителя.

Ой. Это машина Лорела. Черт, он все-таки сорвался с места ради меня.

— Мортем! — Как он только в дерево не впилился с такой-то резкой стоянкой? Из машины вылетел, как будто за ним все черти Ада гонятся.

— А, Лорел. Привет. — Я вяленько махнул ему рукой. Дай Бог ничего за его спиной не увижу.

И не увидел. Лорел как Лорел. Обычный такой, стандартный. В черных рубашке, жилетке, брюках — его стандартная форма работника магазина ритуальных услуг. Взрывает каблуками туфель песок под ногами и рвется ко мне. Он сильно припадает на левую ногу — та вся была в шрамах, которые, как он говорил, остались после аварии. Я, в состоянии полубессознательного, пялюсь на эту ногу, вяленько размышляя о том, что ему нельзя ее сильно напрягать. На голове у Лорела атас, это я понимаю, когда он подходит ко мне, а я наконец отрываю взгляд от его ноги и перевожу на голову. Короткие волосы растрепанны, почти дыбом стоят, и это при том, что Лорел любит порядок на своей голове. Мне становится невероятно стыдно, и я пытаясь запоздало прикрыть ободранные коленки обрывками джинс.

— Боже, Мортем, что с тобой случилось? — Он остановился рядом со мной, торопливо осмотрел. Похоже, я выгляжу плохо — его лицо все скривилось, а в глазах появилась не то тревога, не то ужас. — Ты в порядке? Как себя чувствуешь?

— Нормально, все нормально, я просто упал сильно, ну и… — щеки начинают гореть. Это же надо так опозориться. Пьянь малолетняя.

— Идем в машину. Твои колени выглядят кошмарно. — Он идет рядом, готовый в случае моей слабости подхватить и понести. Душу греет это «рядом». Особенно от него.

— Спасибо. — Я сажусь на переднее сидение, кладу рюкзак на колени и пристегиваюсь. Стыд и благодарность смешиваются в груди, и теперь там больше нет этого безотчетного страха перед неизвестным. Мне тепло и радостно — Лорел заботится обо мне, мне стыдно и боязно — я сорвал его с рабочего места. — Прости, я тебя так встревожил этим дурацким звонком.

— Все в порядке — Но он улыбается, садясь за руль своего пежо. — Я и сам собирался тебе звонить. Ты просто немного опередил меня с этим, вот и все.

Я знаю, что он лжет. Он всегда стесняется мне звонить. Говорит — что я тебе, парень что ли (при этом он всегда странно кривился, очевидно потому, что не испытывал теплых чувств к представителям ЛГБТ), или мамочка заботливая? Я не подтверждал этого, но и не отрицал. Пацаны мне бы потом прохода не давали, если бы Лорел звонил. Они и так периодически подшучивали, не переметнулся ли я на противоположную сторону влечения. Как хорошо, что они все еще не знали о моих предпочтениях.

— Подожди-ка… — Лорел, перед тем как завести автомобиль, залез в бардачок, почти завалившись мне на колени. Я же мог только отводить глаза от его коротко постриженного затылка и кусать губы. — На, протри коленки. Не шибко что, но и так сойдет.

Он поднимается, а затем протягивает мне упаковку влажных салфеток. Я хватаю ее дрожащими пальцами, тут же распаковывая. Лорел улыбается и заводит автомобиль. Тот кряхтит и тарахтит, в салоне начинает ощутимо потряхивать. Грэхэм морщится и тихо ругает непослушную старую машину, упорно ворочая ключом в замке зажигания. Я же в свою очередь стираю кровь и грязь с коленок, хмуря брови от ощутимых уколов боли в мелких ранках. Повреждения оказываются несерьезными — так, верхний слой кожи содрал. Но крови много — первая салфетка оказалась вся в красных разводах, а я только одну коленку протер.

— Да неужели! — Машина наконец завелась только когда я приступил к протиранию второй коленки. Нас сильно дернуло, двигатель взревел и тут же утих, бурча и урча. — Бросай на пол, я все равно сегодня хотел убраться в салоне. — и это прежде, чем я даже рот успел раскрыть о том, куда деть использованные салфетки.

Ну, на пол так на пол. Я придавливаю обе салфетки мыском кроссовка, чтобы они никуда не делись. Лорел вдавливает педаль газа, выжимая из старичка-пежо все, что тот может предложить. Вжавшись спиной в сидение, я смотрю в свой рюкзак и молчу. Совсем не знаю, что сказать. Я виноват перед Лорелом. Не являясь ему ни сыном, ни таким уж близким другом, ни тем более любовником, я сорвал его с места, вынудил приехать за мной. И все почему? Потому что я словил чертову белочку!

— Можно задать один нескромный и некультурный вопрос? — Я осторожно киваю, все еще не смотря ни на Грэхэма, ни на проносящиеся за лобовым стеклом пейзажи. — У тебя остался еще алкоголь?

— Что? — Я резко поворачиваю к нему голову, с удивлением смотря на довольное улыбающееся лицо, на котором не осталось больше места волнению. Куда что делось — не пойму. — А… Нет… Но как ты понял? От меня что, так воняет? — Сволочь-Гейл. Говорил ведь, что пролитое на футболку бренди не учуять не возможно, но нет же, он же чист и невинен, и вообще до Лорела не дойдет! Еще больше стыда на мою голову.

— Так, слегка. — Грэхэм чуть ухмыляется. — Жаль. А то я уж думал устроить вечеринку на двоих.

— Зато у меня есть тортик. — Я слегка расслабляюсь. Лорел не злится, это хорошо. Папа меня бы уже давно так отдубасил, что мало не показалось бы. — Твой любимый, шоколадный.

— Ууу, кто-то читает мои мысли. — Переливчатый смех вновь напоминает мне о встреченной сегодня девушке. И все же, чем-то ее голос был похож на голос моего соседа.

— Я тоже торт прикупил. Безешный, прямо как ты любишь. — Мать моя мужчина, вот теперь я еще больше захотел домой! А еще — крепко обнять Лорела в благодарность за все, что он для меня делает.

— Да не надо было… У меня совсем нет денег, чтобы заплатить за него да и не хочу я сладостей сегодня. — Блин, он на меня так раскошелился. А у меня действительно совсем не осталось денег заплатить ему за вкусняшки.

— Боже, Мортем, еще скажи, что ты безешные торты разлюбил. — Лорел отрицательно качает головой, все больше и больше вгоняя меня в краску. — Считай это моим тебе подарком за помощь по дому.

Мне остается только заткнуться и до конца поездки прятать за волосами красные щеки и уши. Лорел умеет смущать, тут уж ничего не скажешь.

По приезде на кладбище обнаруживается маленькая проблема.

— Тссс. — Выйти из машины оказывается тяжелее, чем в нее залезть. Боль вернулась в полном размере и теперь обжигала мои колени раскаленными прутьями.

— Помочь? — Лорел снова рядом, готов подержать.

— Нет, не надо. Я не настолько слаб, чтобы меня нужно было поддерживать. — Получается чуть грубее, чем я хотел, но исправлять уже никак. Сказанного не вернуть.

— Как хочешь. — Лорел запирает машину, стоящую как и обычно в небольшом закутке за магазином, а затем поворачивается ко мне. — Я пойду обратно на рабочее место. Ты со мной или домой пойдешь?

— Домой. — Я, конечно, хотел бы потискать Пуфика, но чувство неоплаченного долга, ну, и малость боль в нога, гонят меня в пределы дома могильщика.

— Хорошо. — Лорел отдергивает чуть задравшиеся манжеты рубашки пуговицы на которых в тусклых лучах солнца слабо поблескивают медным отблеском. — В холодильнике есть остатки вчерашней курицы и макароны, сигареты я оставил на подоконнике на кухне.

— Спасибо. — Я пытаюсь тоже улыбнуться, но получается слишком наигранно и неестественно.

Лорел только усмехается и уходит — прямиком к двери в магазин ритуальных услуг. Я же в свою очередь обхожу магазин, выхожу на полянку перед ним и тороплюсь домой по знакомой до мельчайшего камушка дороге.

Дом встречает меня тишиной и полным спокойствием. Я бросаю рюкзак в прихожей, стягиваю кроссовок с левой ноги правой, а с правой — левой. Сразу хочется на все забить — в доме приходит расслабление, покой и умиротворение, которые очень нужны моему натерпевшемуся сегодня мозгу. Но вместо того, что бы пойти и завалится на кровать, я плетусь на кухню. Есть хочется больше, чем лежать, да и коленки нужно обработать.

Помыв руки под струей холодной воды, я снимаю порванные джинсы и вешаю их на спинку своего стула. Интересно, у меня получится их потом зашить или можно сразу выбрасывать? Копясь в аптечке, что находится в шкафчике столешницы, я думаю только об этом. Вовсе не о том, что видел сегодня и как можно объяснить этот кошмар, нет конечно. Только о том, удастся ли зашить любимые джинсы. О, вот и перекись, а рядом с ней и ватка. Стул, по утрам всегда жесткий и неудобный, сейчас кажется невероятно мягким. Я ставлю пятку на сидение, открываю перекись, сдабриваю ей обильный кусочек ватки и, зажмурившись, прижимаю к ссадинам на левой коленке. Перекись пенится, легкий укол боли пронзает кожу, но я расслабленно выдыхаю. С левой коленки я постепенно перехожу на правую. Забавно, но на ней ссадина прошлась как раз над старым шрамиком от падения с велосипеда. Я тогда в первый раз катался, бабушка за мной уследить не смогла. Мое падение было не то что бы крутым или эпичным — я перекувыркнулся через руль, затем еще раз через голову и смачно проскользил лицом по земле. Коленка нашла на камень, кожу рассекло до кости. Естественно, шрам остался. И вот теперь я обрабатываю ссадинки над этим памятным шрамиком. С теплом я вспоминаю, как бабушка ворожила над раной — звонила в скорую, забирала оттуда после первичной обработки, отказывалась пускать ко мне ноющих о моей тупости и несовершенстве родителей. Потом она готовила какие-то специальные мази — сама, из незнакомых мне трав. Это было смешно и удивительно, но рана зажила от них быстро.

Тепло воспоминаний тонет в холоде реальности. Мне больше не семь. Бабушки больше нет, теперь я сам по себе. Забота обо мне — моя забота. Я откладываю в сторону ватку, посильнее кутаюсь в мешковатую футболку, поднимаю ноги на стул. Положив голову на сложенные на коленях руки, я тяжело выдыхаю. Надоело. Я каждый день стою из себя хер знает кого. Улыбаюсь, шучу глупые шутки, радую свою банду тупой шелухой, совершаю необдуманные поступки. И все ради чего? Ради… Да черт его знает, ради чего. Наверное, ради того, чтобы сохранить хотя бы остатки своей личности. После смерти бабушки во мне что-то сломалось, переменилось — я больше не я. Я себя больше не узнаю, как бы не хотел. Я хочу измениться, но лишь глубже ухожу на дно. Раньше я был прилежным учеником с шалопаистым характером и склонностью к выделыванию всякой чертовщины. Теперь я — худший кошмар учителей, который утягивает за собой во тьму всех своих друзей. Стандартный подросток в Сван Вейли, маленьком маргинальном городке северной Калифорнии. Уверен, к двадцати пяти я сопьюсь и сдохну под мостом от отравления паленым алкоголем или чем похуже. И даже Лорел не спасет меня от этой участи.

Желудок напоминает о себе громким бурчанием. Я распрямляюсь, шумно вздыхаю. Лениво поднявшись, прохожу до холодильника и заглядываю в него. На второй полочке стоит одинокая сковородка со вчерашними куриными голяшками. И торт. Мой любимый торт, с кремовыми розочками на нем. Его я отложу на потом. Курицу же я даже греть не хочу. Вытащив сковородку на печку, я открываю ее, достаю из шкафчика тарелку и кладу на нее ледяную куриную ножку. Жир и сок на ней замерзли, майонезные разводы застыли, но я смотрю на это как на несущественную проблему. Достав из все того же шкафчика вилку, я возвращаюсь за стол. Потом верну сковородку в холодильник. Сейчас поем, вернусь в мир реальный из своих тупых депрессивных мыслей и снова буду активным и лже-жизнерадостным. Замечательно.

Жуя холодный, пресный и скользкий кусок курицы в желе, я мельком глянул в окно. И тут же моя нижняя челюсть поползла вниз, а полупережеванная курица стала грозиться выпасть обратно на тарелку.

За окном стояло… Нечто. Слишком часто я говорю это за сегодняшний день, но иначе как нечто эту хрень не назвать. Оно не было дымным. Скорее расплывчатым и нечетким, как фигура в тумане. Нечто отдаленно напоминало человека — фигура, ее строение и все дела. Я пару раз моргнул, надеясь, что хрень пропадет, но она не пропала. Наоборот — стала еще ближе к окну, почти прижавшись к нему своим расплывчатым лицом.

— Да что, блять, не так с сегодняшним днем?! — Я чуть не подавился курятиной, задыхаясь от возмущения. — Нахуй, нахуй дешевое бренди, чтоб я еще раз его выпил! — Меня когда-нибудь вообще отпустит или я могу до завтра облегчения не ждать?

— При… — Окно открыто? Да нет, закрыто. Откуда ветер дует? - …вет. — Стоп. Неет, нееет. Я отказываюсь верить.

Хрень, прижавшаяся к стеклу, стала чуть отчетливее. Черты лица оказались женскими — расплывчатые пухлые губы, более аккуратные формы, теряющиеся на фоне кустов за окном длинные волосы. Хрень была недурна собой — я мог различить прямой длинный нос, узкие аккуратные брови и большущие глубоко посаженные глаза, смотрящие прямо на меня. Удивительно, но холодком не веяло, как это бывало с героями тупых историй про призраков. Сколько я за день сказал слово тупых? Много, окей.

— При… вет. — Хрень, очевидно, разговаривала. В моей голове. Все. Край. Я все же сбрендил.

— О нет, нет-нет-нет, пошла нахуй. — Призрачная фигура за окном начала скрести пальцами по стеклу. Мордашка ее, еще точнее проступившая в воздухе, стала грустной и молящей. — Нахуй пошла! Фу, глюки, уходите!

Но глюки никуда не девались.

— Так, ну все, пора с этим юмором заканчивать. — Я встаю из-за стола, оставляя недоеденную голяшку. Работа поможет мне справится с наваждением, я надеюсь.

Я решаю протереть пыль. Ради этого иду в санузел — маленькую комнатку по соседству с моей, которая совместила в себе и ванную, и туалет. Закрыв за собой дверь в нее, я остаюсь один на один со стенами. Тут окон нет — только светлая плитка стен, белая раковина по правую руку, глубокая белая ванна с синей шторкой с дельфинчиками прямо передо мной и белый же туалет с освежителями, в рядок стоящими на бачке. Особо я здесь не задерживаюсь, хотя и хочу. Я залезаю в шкафчик под раковиной, вытаскиваю оттуда старую желтую тряпку, смачиваю ее водой и выхожу обратно в коридор. И прямиком в свою комнату.

В общем, по дому я совершаю своеобразный обход. Ничто не остается не протертым. Я даже в комнату Лорела заглянул. Протер весь на удивление чистый рабочий стол, разобрав крупные стопки бумаг и залез во все его полочки, с некоторым разочарованием растолкав лежащие там запасные канцелярские принадлежности (ручки, карандаши, ластики, точилки, даже акварельные краски и кисточки нашлись), мелкие украшения (кулон-кошка на медной цепочке, наборы пуговиц и парочку колец), голубую запертую шкатулку, исписанные его неаккуратным кривоватым подчерком листы бумаги и черные закрытые коробочки со всякой мелочью; протер белый подоконник со стоящими на нем керамическими горшками с живенькими декабристами и фиалками, деревянной небольшой кошечкой со смешной мордашкой и фигуркой кошки манеки-неко, работающей от солнечных батареек и машущей мне своей золотой лапкой; смахнул пыль с крышки и экрана старенького нетбука; вытер пыль с изголовья аккуратно заправленной черной кровати, переставив стоящие там пустые пластмассовые вазы в цветочных узорах и светлую фоторамку с фотографией заката в ней; убрался по краям полок книжногошкафчика, зависнув за изучением цветастых корешков и решившись позже выпросить у Лорела почитать «Террор» Симмонса и «Книжного вора» Зусака; влез в платяной шкаф, пройдясь по полкам рядом с основной секцией, переворошив скупые запасы разноцветных свитеров, джемперов, брюк и галстуков; не обошел стороной тумбочку у кровати, на которой находились электронные часы, пустой стеклянный стакан и полупустая пачка неизвестных мне таблеток. Словом, не забыл ничего. Пыли оказалось, как назло, немного. Лорел, видно, не так давно убрался, облегчив мне задачу.

Момент возвращения в коридор я оттягивал как можно дольше, стоя перед дубовой дверью комнаты Лорела. Я топтался по темно-зеленому ворсовому ковру, скрывающему бетонный пол, бегал взглядом по выкрашенным в болотно-зеленый стенам, на которых тут и там красовались фоторамки с пейзажами. А еще — судорожно искал, что бы протереть. Я боялся, что мои галлюцинации продолжатся, как только я вернусь на кухню, чтобы протереть пыль и там. Но, не найдя ничего, чего не коснулась бы моя рука, я таки решился выйти. Осторожно выглянув в коридор, я осмотрелся. Но ничего не было — ни за окном, ни в самом коридоре. Я был один, а за закрытым окном расстилался безрадостный вид — снова затянувшееся серыми тучами небо, унылый кованный забор со следами ржавчины, небольшой остов леса и могилы, могилы, могилы. Много могил, в общем. Но больше ни одной расплывчатой фигуры.

Я приободрился, что уж тут говорить. Смело вышел в коридор, захлопнув за собой дверь комнаты Лорела, широким шагом направился на кухню, собираясь протереть пыль на подоконнике и шкафчике, а затем забрать свои джинсы и попытаться зашить их. Но лучше бы я не делал этого.

— Ай, блять! — Галюнов стало только больше. Теперь за окном стояла не только расплывчатая девушка, но и еще несколько ребят. Хотя почему ребят, вот там, за спиной первого глюка, стоит глюк с лицом старой женщины. — Да ну еш вашу мать! Я брежу, просто брежу. Все, к черту все, к черту все.

Тряпка остается лежать на чистеньком подоконнике, я же подхватываю джинсы и направляюсь в свою комнату.

Надеюсь, хоть там глюки оставят меня в покое!

========== Когда лучше жить в неведении ==========

Я точно сошел с ума. Иначе я это описать уже никак не могу.

Я уже второй день сижу дома и носа за дверь не показываю, сославшись на то, что заболел. А все почему? Да потому, что за дверьми меня ожидают эти уродцы расплывчатые! Они прямо там, за стенами, бродят, заглядывая в окна и мучая меня своими взглядами. Я постоянно слышу их шелестение, вижу их расплывчатые движения, и это просто безумно и невероятно.

Сейчас я лежу, с головой закутавшись в одеяло, и сижу в интернете со своего старенького планшета. Вожу по его расколотому стеклу и набираю в гугле уже сотый отличный от других запрос на тему «что делать, если я вижу призраков». Большая часть найденного мной материала советовала в срочном порядке обратится к психологам/психиатрам/психоаналитикам, нужное подчеркнуть, потому что в основном была на тему шизофрении. Но я все надеялся, что это не шизофрения, и отчаянно искал глубже. Например, сайты с оккультной тематикой. Та психичка в переулке точно меня с ума свела. Я не великий скептик, нет, я люблю фантастику и фэнтези, всякую мистику, я даже верю, что где-то что-то странное точно есть. Но, блять, не настолько же! Не так же прямо и резко!

Ничего стоящего не находил. Двигал пальцем по экрану, крутя ниже, мимо отмеченных бордовым надписей, в поисках того, что я еще не видел. Это чистейшее безумие. Я кусаю губы и хмурю брови. Кто узнает, что я такой херью несусветной занимаюсь, точно меня в психушку отдаст.

— Эндже… — ну началось опять по новой.

— Нахуй пошли, мрази расплывчатые! — как хорошо, что Лорел на работе. Сегодня пятница, хороший день, он еще на работе. Но вот завтра и послезавтра так проколоться уже будет нельзя, потому что мой сосед и так уже напереживался за меня так, что супчики стал старательно варганить.

— Энджел… — но они не шли.

Как же меня это достало! Интернет ничего не дает, расплывчатые ублюдки никуда не деваются, а моя крыша в скорости реально поедет от градуса безумия в атмосфере! Скоро идея найти ту психичку перестанет казаться мне глупой. Если она что-то знает, то, думаю, я в скором времени рискну выйти за дверь и пойти искать ее по всему городу. Но в том-то и проблема — я не знаю, знает ли она хоть что-то сверх того бреда, что вылила на меня в первую нашу встречу. Я даже не сильно-то помню, как ее звали. Се. Селена или Силия, я хрен знает.

— Энджел… — я стараюсь забить свою голову любым шумом, пусть даже самым тупым, лишь бы не слышать призывы обратить на них внимания от силуэтов за окном.

— Да знаете вы мое имя, знаете! Что еще скажете, умники? — это реально похоже на разговоры с самим собой. Я сижу под одеялом в одних трусах, пялюсь в планшет и ору на окно. Ну чем не сумасшедший? — Лучше подскажите, как ту ненормальную зовут, с которой все это и началось! — просить что-то у странных тварей — последнее дело. Но я в отчаянии, так что и это уже не кажется плохой идеей.

— Селина… Селина… — стоп, что?!

Я подрываюсь с кровати, откидывая беднягу-планшет прямиком в стену. Завернувшись в одеяло, путаясь в его краях, я подбегаю к окну, за которым стоит целая ватага расплывающихся теней.

— Вы серьезно знаете, как ее зовут? — прижавшись лицом к стеклу, я шепчу это, смотря прямо в глаза длинноволосой девчушке с огромными щеками. Ну, как в глаза… Если эти расплывающиеся точечки можно назвать глазами, именно в них я и смотрю. — Знаете?

— У… — она кивает, а стоящие за ней повторяют. Брр, мурашки по коже бегут от этой их синхронности. Хотя казалось бы, и так стремно, но всегда есть куда расти!

— А найти ее как — знаете? — если они и это мне скажут, я не знаю даже, что буду делать. Личные поисковые призраки. Оборжаться.

— Зна-ем. — девочка за окном прикладывает ладошку к очертаниям моей. Мертвенный холод обжигает — он чувствуется даже сквозь толстое стекло, и меня пробирает до самых костей.

— Провести сможете? — это странно, я знаю. Но я должен узнать, что это такое и почему со мной это происходит! Два дня мучений в поисках информации в интернете не должны пройти даром.

— Да-а.

— Ну значит и поведете! — надо одеться. И быстрее, пока мозги не перезагрузились от всей странности ситуации.

Я кое-как напяливаю на себя широченные мешковатые штаны, потому что в гардеробе у меня остались только они и парочка тонких летних, а на улице чай не май… А, нет, май, только очень хреновый, холодный и мрачный. В общем, еще раз почтив память выброшенным без шанса на починку джинсам, я кое-как влезаю в слишком большие штаны-милитари, затягиваю на поясе ремень, влезаю в не менее мешковатую темно-серую кофту с высоким воротом и, захватив крестик и рюкзак, несусь к дверям. Волосы не расчесываю, хотя стоило бы, потому что тот колтун, что у меня сейчас на голове, прической не назвать даже с натяжкой. Но уже и все равно. Дай Бог импульс не закончится у дверей. И почему мне раньше в голову не пришло спросить о странной девушке у силуэтов? Блять, сам удивляюсь своим мыслям! Ну тупо же, тупо! Но я это делаю и в основном как раз потому, что это тупо и странно, а мне осточертело сидеть в четырех стенах и кипятком писаться от страха перед неизвестностью.

Девочка-силуэт встречает меня у двери. Буквально стоит на пороге и ждет, пялясь на дверь неотрывно. Выйдя за дверь, я чуть было не развернулся, отмахнувшись от всех желаний разом. Я себя на месте удержал только силой воли и дерзостью!

— Веди. — холодно-то как. Ветерок проникает под одежду на раз-два, и меня от его холодных касаний трясет поболее, чем от вида стоящего передо мной силуэта. Двадцатое мая, как же.

Расплывчатая фигура кивает, поворачивается и, не касаясь земли ногами, двигается вперед. Едва сдержав еще один порыв рвануть отсюда птичкой обратно под защиту стен, я бреду за ней по тропинке. Смотреть стараюсь куда угодно, но не нее. К примеру, на затянутое серым маревом небо. Низко нависшие над городом тучи гонятся ветром куда-то в неизвестность, в воздухе пахнет влагой и озоном, но дождь все никак не окропит землю первыми своими каплями. Вот уже два дня эти тучи висят на одном месте и навевают мрачную атмосферу на и без того безрадостный городок. Стыло и убого, так плохо, что от всего окружения тошнить начинает, хотя колючие кусты шиповника распустились первыми аленькими цветочками, а фиалки покачивают тонкими цветочками от любого холодного порыва ветра.

Проходя мимо окна, я пригибаюсь, надеясь не попасться на глаза Пуфику или, что еще хуже, Лорелу. Могильщик меня никуда не пустит. Вернет домой, посадит за стол и начнет кормить супом, который у него, бесспорно, прекрасен и вкусен, но мне сейчас не нужен. К тому же, он совершенно не обрадуется моей отлучке в город, пока я «болею». Так что лучше бы ему не знать, где я шляюсь. И с кем — тоже.

Но предательская кошачья морда валит всю операцию. Уже на полянке я слышу, как за моей спиной открывается дверь, а на улицу с громким мяуканьем бежит пушистый черный комок.

— Мортем! — голос Лорела полнится недовольством и тревогой. Я прямо представляю его сейчас — сведенные к переносице широкие брови, напряженные острые плечи, тяжелый взгляд.

— Прости, мне надо уйти кое-куда. — бежать, бежать, да так, чтобы он не догнал. Обычно это не сложно — со своей хромой ногой Лорел быстро не бегает, но и я сейчас не эталон здоровья и готовности к физическим упражнениям. Мои колени все еще противно ноют, когда я пытаюсь припустить вперед.

— Стоять, молодой человек! Никаких «уйти». — я должен, должен. Даже если это обидит Лорела.

К счастью, он сегодня не может отлучится с рабочего места. Начальник тут, я это знаю, потому что слышал, как он утром заходил к Лорелу на чашку чая. Все сегодня мне на руку. Я выбегаю за ворота кладбища, слыша за своей спиной возмущения Лорела. Но бегу, чуть ли не спотыкаясь на покатом склоне холма, на котором дорожка неухоженная и самую малость разбитая в край. Силуэт движется рядом — я вижу его боковым зрением, он почти растворяется на фоне проносящихся мимо елей и неба в серых разводах туч. У остановки по левую сторону дороги толпятся люди — стоять под пластиковым навесом, но выглядывают, смотря мне вслед. Их удивленные взгляды преследуют меня до ближайшего поворота, на котором я останавливаюсь, не в силах больше бежать вперед. Колени болят. Дышать тяжело. Мне больше не холодно, но очень, очень жарко. Зашибись.

— Ну, теперь твоя очередь вести. — девчушка-силуэт вновь встает передо мной, наклонив голову вправо так, что длинные прямые пряди непонятного цвета спадают на ее плечи и небольшую грудь, скрытую тканью тонкого летнего платьица.

— Ага! — она задорно кивает. Улыбка проходит по тонким губам.

— Господь, как жаль, что у нас в городе нет психотерапевта или кого подобного. — я с трудом выпрямляюсь, чувствуя, как в коленях что-то хрустит и щелкает. — Ну, Селина, или как там тебя еще, надеюсь, ты хороша в психологии, потому что небольшая консультация мне потребуется.

И вместе с девочкой-призраком я направляюсь в город по пыльной обочине. Вокруг нас — лес, такой большой и густой, что кажется бесконечным, а впереди — город, возвращаясь в который изо дня в день, я вновь и вновь проклинаю свою невезучесть за рождение именно здесь.

***

Девочка-призрак привела меня окольными путями в ту часть Гордон-Сайз, одного из восточных районов города, что была близка к центру города и району Сентер, но при этом почти стыковалась с историческим центром города, районом Лазе. Я порядком удивился, когда она почти волоком притащила меня к одной из новостроек, что возвышалась над городом столбом в десять этажей, являясь пока что одной из самых высоких в городе. Ее светлые стены со множеством мелких окошек выглядели внушительно, а подъезд с пандусом для колясок и инвалидов делал этот дом одним из самых презентабельных жилых домов в городе. Вообще, домина выглядел не плохо. Пока еще новенький, он не был даже разрисован граффити, а мусорка и скамейка на небольшой гравийной дорожке, в окружении свежих кустиков сирени, не оказались снесены любителями выпить.

— Ну и, она здесь, да? — девочка-призрак на мое вопросительное выражение только кивнула. А вот прохожие, очевидно, удивились, потому что стали коситься на меня.

И делали это до тех пор, пока я не сделал вид, что говорю по телефону. На мое счастье, я все это время держал его под рукой во избежание таких вот казусов. Зрители тут же потеряли ко мне интерес и пошли по своим делам. Я ощутил себя еще большим безумцем, чем раньше, но загоревшееся пламя интереса это уже не потушило. Передернув плечами и тряхнув головой, я пихнул телефон в карман. Он мне был больше не нужен. Что мне действительно было нужно, так это попасть в дом. Как бы глупо не звучала фраза «призрак привел меня к дому, где мне могут дать ответы», я отчаялся настолько, что готов был следовать даже за феями и говорящими лягушками, лишь бы мне кто-то хоть что-то объяснил.

Удивительно, но тяжелой задачей проникновение в дом не стало. Оказывается, домофон еще не установили, потому в подъезд попасть было проще простого.

— Какой этаж? — осматриваясь в подъезде, я чуть было не подавился. Светленькие отштукатуренные стены, синенькая краска на ступеньках, пандусе и перилах, специальное помещение для колясок с замочками… Вот здесь я бы жить не отказался, скажем честно.

— Третий. — девочка настойчиво притоптывала, смотря на меня с нетерпением. Она, похоже, не испытывала того же восхищения, которое испытывал я от вида этих чистых не заплеванных стен и лестниц. Да ну и хуй с ней, она вообще не живая, кем бы не была.

Ну, на третий, так на третий. Мне здесь находится в радость, так что хоть на десятый. Мать моя женщина, тут даже перила не липкие, а вполне приятные на ощупь! И как только местные бомжи не дорвались до этого тепленького чистенького местечка? Я прямо удивлен. Лестничные площадки удобные и просторные, пусть и пустоватые, двери неприступные на вид, а полы бетонные и крепкие. Влагой не пахнет, по стенам разводов нет, все чинно-благородно. Но должен же быть какой-то подвох! Это же Сван Вейл в конце-концов! Тут не бывает так хорошо!

Но, похоже, бывает. Призрак привела меня к металлической двери с номером пятнадцать на третьем этаже и чуть отошла в сторонку. Моя решимость очень не вовремя испарилась. Я вспомнил, как послал красивую девушку на три веселые буквы. Стало стыдно, щеки обожгло, а рука замерла у звонка. Ощущение безумности затеи наконец настигло меня и сразило, вынудив сомневаться в правильности моих поступков. Что я, в сущности, знал? Я последовал за призраком на встречу с девушкой, у которой не все было в порядке с головой. Потому, что… Потому что подумал, что она не безумна и может помочь мне разобраться с тем, не безумен ли я? Когда это проговариваешь в голове, звучит еще глупее. Я все никак не решаюсь нажать на звонок и потревожить девушку, в здравомыслии которой не уверен.

— Ай, да к черту! — я Мортем Ирвинг! Я не стеснялся уже лет семь, с тех пор, как плескался в одном маленьком бассейне с Гейлом абсолютно нагишом!

По звонку я долбанул так, что чуть его не сломал. Кулак обожгло легкой болью. Но куда сильнее этой боли было чувство того, что разум от меня ускользает, как бы я ни старался за него цепляться. Я жму на звонок так долго, как позволяет сбившееся дыхание и дрожь в конечностях. Когда же за дверью раздался шум шагов, мое сердце и вовсе в пятки ушло, а в ногах появилась вялость и дрожь.

— Кто там опять? Я не буду ничего покупать, даже не просите. — три щелчка замка и дверь медленно открылась во внутрь.

На пороге стояла та самая девушка. Одетая в милую серенькую маечку с короткими розовыми рукавами и принтом-котиком на груди, в светло-голубых штанах с котятами и мячиками и розовых тапочках в виде мишек, с гулькой на голове, она мало походила на ту диву, что затащила меня в переулок. Но эти глаза невозможно было не узнать. И она тоже узнала меня, потому что тут же скривилась.

— О, здравствуйте, великий сыщик. Чего надо? — она явно помнила мои неприятные слова. Стыдно-то как, а.

— Что ты со мной сделала? — лучшая защита — это нападение. Так авось и спесь свою верну.

— Пардон? — она скрестила руки на груди и нахмурила тонкие светлые брови. Пухлые губы поджались, а взгляд стал таким тяжелым, что им можно было бы убивать, будь он материальным.

— Что ты со мной сделала? Почему я стал видеть каких-то странных расплывчатых кошмариков? Не в обиду, Руби. — это я сказал уже другому человеку. Моя расплывчатая проводница сделала вид, что не услышала ничего.

— То есть теперь ты их видишь, да? — девушка тяжело вздыхает и отходит в сторону. — Тут понадобится больше, чем просто кратенький разговор у двери. Заходи давай, мне надо с тобой очень многое обсудить.

— Ну, вообще-то… — я не очень стремлюсь заходить. Меня смущает тот факт, что женщина, которую я оскорбил, пускает меня на свою территорию.

— Не бойся, я тебя не убью. Хотя твои слова больно задели мое самолюбие, скажу честно. — девушка разворачивается и входит в дом, оставляя мне выбор. А она уверена в себе. Вдруг я какой маньяк на самом деле?

Приглашение я, не смотря ни на что, принимаю. Девочка-призрак следует за мной в прихожую. А в квартире оказывается достаточно уютно. Даже уютнее, чем в доме Лорела, как бы я не любил его стен. Уже в прихожей меня встретил запах чего-то сладкого и яблочного, а светлые стены и мягкие тапочки у подставки для обуви так и вовсе развеяли любые страхи и тревоги. Эта странная мадам стояла в дверях прихожей до тех пор, пока я не закрыл за собой дверь и не разулся.

— Проходи на кухню. Я сейчас приду. — она уходит в коридор, а затем поворачивает в нем налево. Мне, очевидно, направо.

Я ступаю медленно и осторожно. Не то что бы я боюсь находится в таком уютном доме, но гостевать у кого-то мне всегда было затруднительно. Огонек ретивости и грубости во мне сразу тухнет в пределах чужого пространства. Даже в доме у Гейла, когда в соседней комнате его папаша пыхает и пьет, я не могу расслабится и вести себя свободно, а не как пришибленный таракан. Что уж говорить о доме, в котором живет такая сногшибательная девушка, что у меня от одного ее взгляду внутри что-то ворочается.

О, а вот и подвох нашелся. Кухня маленькая, как черт знает что, еще меньше, чем в доме Лорела. Чистенькие плиточные стены голубого цвета и светлый линолеум пола не могут скрасить очевидного недостатка пространства. Даже у Лорела хватало места на полноценный холодильник — он находился прямо за моим стулом и был большим и вместительным. Здесь же места хватило только на небольшой столик, два стула, окно без подоконника за ними, холодильник-малолитражку, печку да пару шкафчиков как на стенах, так и на полу. И все, уже не развернуться. Тут даже раковины нет. Надо бы руки помыть, я ведь по улицам шатался, а они далеко не чистые… Но я не знаю, где тут ванна. Тушуюсь еще больше. Сажусь на стул, как будто он весь в иголках — медленно и при этом тяжело сглатывая. На стол руки не кладу. Сижу как благородная девица — спина прямая, ладошки на сведенных коленках, лицо напряженно-испуганное, словно бы мне в туалет надо. Позор да и только, но иначе не могу. Хорошо хоть Руби все еще здесь. Стоит себе у печки и не парится, с интересом осматривая белый потолок.

Девушка, вошедшая на кухню, отшатывается, а затем закатывает глаза.

— Ты выглядишь так, будто я тебе яду выпить предложила. — она выругалась себе под нос и прошлась до дальнего стула. Уселась на него с размаху, тут же вальяжно складывая руки на деревянной поверхности. — Ну что, гений, проявилась сила?

— Честно, я понятия не имею, о чем ты и что со мной сейчас творится. — я абсолютно честен с ней, но по тому, как отвожу взгляд может показаться, что я вру. Только бы не смотреть на ее грудь, только не смотреть…

— Имя мое помнишь? — на мой неуверенный кивок она ухмыляется и складывает руки на поднятые ладони, от чего ее щеки чуть поднимаются и выглядеть она начинает забавно. — Все равно представлюсь по новой. Меня зовут Селина, я Богиня Луны. Управляю ее движением, приливами-отливами, ну и все дела. Я — артек. Ну или Бог, вам, людям, это привычнее. Вдаваться в объяснения не буду, потом как-нибудь расскажу. Здесь, в вашем мире, меня зовут Одри Брамс и я работаю моделью. В ваше захолустье я приехала на поиски своего брата Харона. Он пропал четыре месяца назад, в районе Лос-Анджелеса.

— Хрена себе. А чего тебя так далеко занесло? — я нашел в себе наглости ее перебить и тут же опустил взгляд, когда она звучно цокнула языком.

— Как ты понимаешь, в Лос-Анджелесе его не нашли. Поэтому мы расширили сферу поисков. — она пытается выглядеть умной, но я снова порчу ей все представление.

— Неплохо так расширили, аж до глубинок северной Калифорнии. И кто такие «мы»? — я только кажусь наглым, на самом деле мне до сих пор даже руки от коленок не поднять, чтобы сесть поудобнее. И это не только от стыда, но и от желания зацепиться за реальность, находясь в одной позе. Словно бы если я сдвинусь, весь мир вокруг меня рассыплется мелким крошевом и больше никогда не соберется.

— Мы — это мои братья и сестры, так или иначе способные выполнять свои задачи вне дома. А уж насчет глубинок тебе лучше вообще помалкивать — мы сейчас разве что реки да озера не прочесываем. — Селина улыбается. Вроде бы добро, но блеск ее глаз вовсе не такой, как улыбка. — Я продолжу. Итак, брата я ищу здесь, в Сван Вейли. И вдруг, представляешь, натыкаюсь на ведьмака, который может помочь мне отыскать брата. Я, такая счастливая, пытаюсь упросить его помочь мне, но он посылает меня. Потому что, оказывается, ничего не знает о своих силах и возможностях.

— Ну уж прости. — я поджимаю губы. Стыдно. Очень. — Твои слова казались мне откровенным безумием. — до тех пор, пока не стали реальными, ага.

— Неа, прощения не жди. А с безумием смирись — оно в Примумнатус повсеместно. Ну, а теперь, когда представилась я, наступает твой черед говорить о себе.

— Меня зовут Мортем Ирвинг. Мне пятнадцать. Я — коренной житель Сван Вейли. И я ничего не знаю о ведьмах, ведьмаках и Богах. — кратко и по делу. Только сейчас я понимаю, что мне и рассказывать-то нечего. Все скучно и незамысловато.

— Родственники вели себя странно? Кто-то из близких умирал? — она зарывается тонкими пальцами в светлые прядки. Я смотрю только на ее ногти — красный лак сошел и на тонких ногтевых пластинках остались только его следы.

— Странно не вели. Из близких умирала бабушка, год назад. — я зачарован ее ногтями, но отнюдь не потому, что такой уж фетишист. Просто если я не заинтересуюсь хоть чем-то, мой взгляд уйдет на ее грудь. Еще больше позора мне не надо.

— Ну, вот и разгадка. Твоя бабушка ведьмой была. Ты получил от нее наследственную силу. А до того, как она в тебе проснулась, бабуля скончалась. Вот ты ничего и не знаешь. — она самодовольно откидывается на спинку стула, размахивая руками и складывая их на груди.

— В смысле? — ничего не понимаю. То ли я тугодум, то ли она путано рассказывает.

— Сила ведьмаков наследственная, передается из поколения в поколение по крови. Проявляется в подростковом возрасте. А до тех пор, пока она не проявляется, старший ведьмак помалкивает о ее наличии. А то вдруг наследник не ведьмак? Обычные люди о вас знать не должны.

— Я промолчу. — ничего не понимаю. Потом разберусь. Если вообще захочу во всем этом разбираться.

— Ну и молчи, умнее будешь. — Селина продолжает ухмыляться. Она начинает меня раздражать. — Начнем нашу лекцию. Ведьмаки — это люди со связью с мирами артеков… — молчи, только молчи. Боже, как же нихера не понятно! Я словно бы снова попал на физику к мисс Алекси. — они способны видеть Истину — то, что таится в человеке, его истинную натуру… — нахуй, нахуй это. Ничего не понимаю. — …так же они имеют возможность имитировать силы артеков… — ага, ага, конечно. Еще б знать, кто такие артеки. — …у нас нет Истин, потому отличить артека от человека довольно про…

— Знаешь, ты хреновый учитель. — слова вырываются из меня случайно. Я тут же затыкаюсь, как и девушка напротив меня.

— Кхм. Ладно, буду проще. Ты можешь видеть настоящую натуру людей, юзать необычные силы и видеть всякую чебушню мира Богов. Так понятнее? — она пытается. Но то явно не ее талант.

— Самую малость. — девушка напротив меня хмурит брови и фыркает. И все-таки фифа. — Так… Ты поможешь мне от этого избавится?

— В этом тебе только смерть поможет. От силы ведьмака иначе не избавишься. — зашибись.

— Так это что получается, я до конца жизни буду этих… Существ… видеть? — Руби, я только про нее вспомнил. А ее уже и след простыл. Похоже, ей надоела эта непонятная лекция. Собственно, как и мне. Она смогла уйти. Везучая. Не то что я. Пришел за информацией и получил ее в таком избытке, что у меня мозг сейчас взорвется от попыток ее разобрать и понять.

— Да. Прежде чем решишь выпилиться, помоги мне.

— Как?

— Одолжи мне свои способности и помоги найти брата! — гениальная женщина, просто гениальная.

— Так, подожди! — я взмахиваю руками, прося ее замолчать. Впрочем, тут же себя отдергиваю, смущенно складывая ладони на колени и краснея как девчонка на первом свидании. — Первое — я этим не управляю. Второе — я не хочу и не стану вмешиваться во всякую непонятную хрень, в которую вообще поверить не могу!

— Первое придет, второе приложится! — она хлопает в ладоши и улыбается. — Так, завтра ты поможешь мне прочесать Лэм и…

— Нет! Послушай, я тебе сочувствую и все дела, но брата своего ищи сама, окей? — я не хочу влезать в это дерьмо, мне бы со своим разобраться. — И вообще, зачем тебе я? Что, другого ведьмака не найти?

— В том-то и дело, что не найти. Вас очень мало. Большинство ведьмачьих родов выродилось и деградировало, а потому истинных ведьмаков, как ты, не много. — она выглядит мрачной, но в ее глазах я вижу что-то, отдаленно напоминающее боль и тоску.

— Как мне тебя уговорить? Хочешь, я тебе награду выдам, когда брата моего найдем? Или, не знаю, словечко на том свете замолвлю… Да что угодно! Только помоги мне!

— Я бы и рад, но у меня своего дерьма выше крыши, чтобы еще твое брать на себя. — награда меня подкупает. Если я получу деньги, я не только смогу отплатить Лорелу за доброту, но и перебраться от него в другую квартиру когда стану совершеннолетним. Если повезет, так и вообще в другом штате. Это заманчиво, но есть одна проблемка. Я все еще не уверен, что не сплю. — И вообще — зачем вы его так отчаянно ищете? Может, он вообще сбежал из дома от вашего цирка на выезде, без коней, зато с просто охуительными историями.

— Харон — проводник душ по Загробному миру. — Селина морщится, говоря даже такую малость о брате.

— Что, как в легендах? — я читал мифы древней Греции. Но откуда я мог знать, что они могут нести в себе хоть каплю правды? Оказывается, мифотворцы нам глаза раскрыть пытались, просто замечательно!

— Да, как в легендах, хотя большая часть в них описанного не стоит и гнутой ложки из-за своей лживости. Без него души не могут попасть к переправе в иной мир. Сейчас наш отец кое-как исполняет его обязанности, но его это убивает, в отличие от моего брата, — Селина складывает руки в замок и все никак не может найти им места. Да и себе тоже.

— И… Что случится, если он умрет? — почему мне кажется, что это как-то связано с Руби?

— Тех духов, что ты видишь, станет куда больше. Их итак сейчас порядком, верный признак того, что все неладно. — из нее слова клешнями вытягивать приходится, хотя до этого болтала и болтала.

— Что в этом плохого? — ну станет этих духов больше, ну и что? Я горблюсь так, то спина болеть начинает, а ноги уже затекли от неудобной позы, в которой я сижу.

— Они далеко не безобидны. Веймы развиваются и становятся страшными существами. Если они заполонят ваш мир… — она вздрагивает, очевидно, представив перспективы. Я смотрю на нее и пытаюсь уловить все серьезность момента. — Они уничтожат вас всех. А потом примутся за нас. Если мы не вернем брата, начнется хаос в обоих мирах.

— Заменить его никак? — незаметное движение ноги — выпрямить ее, ощущая приятное покалывание в мышцах. Вот теперь лучше.

— Никак. У нас немного другая система рождения детей и… В общем, проводника сделать трудно. Очень. — Селина замолкает и ждет, пока я все обдумаю.

А что я? Я фантазирую. И фантазии мои совершенно безрадостны. В своей голове я создаю образ твари, о которой не знаю ничего — чего-то, во что превращаются эти духи. Думаю о перспективах возможного апокалипсиса. И вздрагиваю от этих сопоставлений всем телом. Не то что бы мне становится страшно, просто неприятно и слегка боязно. Но это весомый аргумент, чтобы согласится на ее просьбу.

— Я все сделаю, только помоги мне его найти. Я… — она внезапно становится очень грустной. Эмоции на ее лице сменяют одна другую, она пытается быть злой, но ничего не выходит. — Без него нам никак. И одна я не справлюсь. Ты только помоги, а уж мы найдем, чем отплатить тебе.

— Окей… Окей. Ладно. Я помогу. Да, помогу. — Боже, что я вообще несу? Но мир… Я хочу жить. Да и деньги лишними не будут. — Только… Дай мне свыкнуться с тем, что происходит, хорошо?

— Я могу помочь тебе обуздать это и принять. Ну, вернее, не совсем я… — Селина выглядит радостной, хотя тут же принимает серьезную мину. — В общем, у меня есть напарница из деградировавшего ведьмачьего рода. Ее прадед в свое время нарушил правило и рассказал все внучке до того как понял, что она не Ведьма. Она может помочь тебе принять все это и понять, как управляться с силами.

— Отлично. Я… Я постараюсь помочь, окей? Но на многое не рассчитывай. — я хочу домой. Зря я сюда пришел. Жил бы себе и жил в полном неведеньи. А теперь мало того, что обрел какие-то силы, так еще и в мироустройстве запутался напрочь. — А теперь… Мне нужно идти. Я ради встречи с тобой из дома сбежал, если что.

— А, ну конечно. Хочешь, могу подбросить куда скажешь. — она же обычная девушка, Господи, просто сумасшедшая. И я с ума сошел, раз человечков всяких вижу и в чепуху такую верю.

— Нет, сам дойду.

Она выпроваживает меня из квартиры, дав свою визитку. Вернее нет, не так. Я сбегаю из ее квартиры, прихватив с собой бумажку с номером ее телефона. Спускаюсь по лестнице, запинаясь на гладких ровных ступеньках и судорожно цепляясь дрожащими руками за скользкие от моего пота перила. Я едва не падаю. Из подъезда вылетаю. Хватаюсь пальцами за поручень для инвалидов на ней. Шатаясь, спускаюсь по расплывающимся перед глазами ступенькам. Зеленые кусты сирени плывут у меня перед глазами, гравийная дорожа под ногами ходит ходуном. Скамейка оказывается жесткой и неудобной, а я — слабым и растерянным. Инстинктивно тянусь в карман штанов за пачкой сигарет, но тут же отдергиваю руку. Я снова забыл их дома, на подоконнике на кухне. Хочу курить. И есть. Но вместо этого полной грудью втягиваю пахнущий влагой и приближающейся грозой воздух. Так, чтобы стало больно. Задержав дыхание на доли секунд, я шумно выдыхаю и замираю изломанной куклой, скрючившись на скамейке.

Я псих. Полный. Пришел к больной на голову бабе в дом, поговорил с ней о какой-то чепухе, обещался ей в чем-то помочь. Нормальный человек такого не сделает. И в такое не поверит. Но я ведь собственными глазами видел девочку-призрака. Я ведьмак? Моя бабушка была ведьмой? Мои родители были ведьмаками? Нам всем грозит гибель? И что за артеки такие, которые живут в параллельном мире и называют себя Богами? Наконец, почем я так плохо справляюсь с этими известиями, хотя до этого легко переживал стресс от домашнего насилия, как морального, так и физического?

Нет! Да кто вообще поверит в этот бред?! Я хватаюсь за голову, смотря только на сыпучий гравий под ногами. Подумать только, ни окурка. Кто поверит в этот бред? Очевидно, я. Потому что не поверить сложно, когда собственными глазами видишь за проходящими мимо людьми какие-то странные и непонятные цветные дымные фигуры, а вокруг тебя шатаются призраки. Я должен узнать больше.

Интересно, интернет выдаст мне хоть что-нибудь по запросу «артеки и все, что с ними связано»?

========== Ева и сущность ведьмаков ==========

Удивительно, но в интернете нашлась информация об артеках!

Она находилась на очень странном оккультном сайте, на котором даже рекламные банеры и дизайн были, мягко говоря, неприятными и отталкивающими. Темно-бордовой и черной расцветки, везде какие-то пентаграммы и знаки из книг по черной магии, жуткие картинки с уродливыми фотошопными творениями, наконец, отвратительные рекламы о том, как увеличить себе член на 20-40 сантиметров за пару часов (с подробными картинками) и как избавить себя от последствий сахарного диабета (опять же, с мерзкими картинками) народными способами. Тем не менее, это была информация.

Но даже за нее мне пришлось приложить некоторые усилия.

Вернувшись домой, я получил нагоняй от Лорела. Он ждал меня на кухне, а услышав, как я захожу в дом, вышел в прихожую.

— Привет, Лорел. — снимая кроссовки, я натужно улыбнулся своему соседу. Но тот не оценил моих попыток избежать наказания.

— Попрошу на кухню, молодой человек. И — без фокусов. — он не улыбался. Черт, дурной был знак.

На кухне мы очень мило поговорили. Ну, как мы. В основном Лорел. Он был очень не доволен тем, что я сбежал, подозревал, что я ему и насчет болезни врал, и вообще — был очень расстроен моим поведением. Я пристыженно выслушал его претензии, но в ответ смог сказать только жалкое:

— Прости. — и вжать голову в плечи, надеясь не провалиться под пол от стыда.

— Объяснений не последует? — он не выглядел довольным моим извинением. Мрачным и грустным — да. Довольным — однозначно нет.

— Мне очень нужно было кое с кем встретиться. Это было очень важно. — на самом деле, не так уж и важно. Весь этот поток бессвязной информации не стоил ссоры с Лорелом.

— Что ж, раз так… — Лорел покачал головой и напряженно потер виски тонкими пальцами. — Мортем, я тебе не отец и даже не родственник какого-либо порядка. Я не имею права отчитывать тебя, так или иначе. Но мы живем под одной крышей, так что, пожалуйста, не заставляй меня больше злиться на тебя.

— Я постараюсь. Мне правда очень стыдно за это. — ну вот что еще я мог сказать? Ни-че-го. Мяться и жаться только.

— Иди уже. — он устал. Я его жутко измотал.

Сейчас, пока я лежал на кровати и смотрел этот чертов сайт, Лорел продолжал сидеть на кухне. Когда я туда заходил в последний раз, минут пятнадцать назад, он курил уже бог знает какую сигарету за вечер. Просто сидел на стуле у окна и пускал сизый вонючий дым в широко раскрытое окно, за которым тускло светило солнце и отдаленно гремел гром. Его лицо терялось в клубах сигаретного дыма, а правая нога нервно настукивала по полу неизвестный мне мотив. Окликнуть его я не решился. Опять сбежал в комнату и схватился за планшет в поисках знания. И почти сразу наткнулся на этот сайт.

Информация на нем оказалась полезной, пусть я и не мог быть уверен в ее достоверности. Неизвестный исследователь с ником «LapkaKoshki» писал в своей статье, что артеки — наши Боги. Что они создали мир из искр своей жизненной энергии — Пламени Души, заключенного во внутренних сосудах, Сосудах Души. Он писал, что они бессмертны до тех пор, пока горит огонь в их Сосудах и пока сами Сосуды целы и невредимы.

«Каждый артек обладает особыми способностями, даруемыми ему пламенем…» «Каждый артек контролирует определенную сферу жизни людей — Смерть, Жизнь, Природу и так далее…» «Артеки совсем не похожи на то, что описывали люди в своих мифах, они совсем другие…»

Это было интересно. В статье было много воды и метафор, никак не связанных с темой, добавленных только для того, чтобы растянуть текст. Но если вылавливать оттуда некоторые ниточки и крупички информации, то складывалась какая-никакая картина. Внешнего облика артеков исследователь не описывал, как и способов их существования. Он просто постоянно упоминал, что они наши великие создатели, которые когда-нибудь спустятся к нам на землю в лучах своей бесконечной славы и силы. О их человеческих воплощениях он не писал, так что я не был уверен, такие же ли они, как мы, или другие, но мимикрируют под нас.

Вообще, вся статься больше напоминала религиозную бредовую брошюру. Про величие Господа Бога нашего, Иисуса Христа и так далее и так далее по списку. Я таких в свое время перечитал просто уйму, спасибо папе-веруну. Если бы я наткнулся на эту статью при иных обстоятельствах, я бы с нее посмеялся. Но сейчас я буквально познакомился с одним из этих Богов великих, которые спустились на нашу землю в поисках своего брата… Кстати, в статье почти ни слова не было о том, где артеки существовали. Нет, писатель что-то накалякал смутно про иной мир, про несколько отдельных пространств, таких как Загробный мир и Храм душ, но особо не распространялся. Названия мира — Примумнатус, если я правильно понял из речи Селины — он не упоминал, сколько всего этих пространств тоже не говорил, о том, как они существуют и почему, как были созданы и зачем тоже не писал. В общем, о мире он знал что-то смутное и размытое. Собственно, моих знаний было еще меньше, так что я не был против. Я только надеялся, что мне не засирают мозги ложью и Селина мне расскажет что-то такое же, но только более подробно.

Комментов под статьей набралось с десяток. В основном они были саркастично-язвительными и насмешливыми. Автору советовали обратится к психиатору и срочно, пока его крыша совсем не потекла. Но нашлись и те двое, кто подтверждали и поддерживали все описанное автором. Один писал, что пережил клиническую смерть и видел ту сторону, а в особенности — Харона.

«Он был выше меня на полторы головы, тощий и страшный. Черные длинные волосы спадали на худое мертвенно-бледное лицо, да и сам он был больше мертв, чем жив. Все его тело было словно бы не живым и только алые глаза горели пламенем жизни, объяснить которое я не мог. Он улыбнулся мне и оттолкнул — голос у него был мелодичный и звучный. Он сказал мне, что мой час еще не пробил, и отправил обратно.»

Похоже, этот Харон не был каким-то монстром. Очевидно, он имел сходство с человеком, но только мертвым и с некоторыми необычными цветами. К примеру, глаз.

«Я тоже видел Харона. Меня ударила молния, и я впал в кому. Он не гнал меня, а наоборот — поселил в хибарке у реки. Мы очень мило общались. Он был почти как человек. Добрый такой, открытый, любопытный. Все спрашивал меня о нашем мире, очень уж им интересовался.»

А вот это уже интереснее. Похоже, я был все же прав в своих выводах. Харон, похоже, сбежал. Ему надоело жить в своем мире, и он рванул в наш, на поиски приключений. В принципе, я его в чем-то понимал. Трудно веками (а автор первоначальной статьи писал, что артеки могут жить миллионы лет до тех пор, пока их сосуд не сломается) жить на одном и том же месте и выполнять одни и те же задачи. Потому он решил получить новые впечатления и ушел в наш мир и теперь отчаянно скрывался от своих братьев и сестер по всей Калифорнии.

— Жаль мне тебя, парень. Не отстанут от тебя… — я даже перехотел было помогать Селине искать беглеца. Но желание наживы и спасения мира от катастрофы, которую я себе даже не представлял (деньги, деньги, меня волновали только деньги), пересилило.

Но внезапный грохот с кухни вынудил меня отложить планшет и подняться до того, как я прочитал еще что-нибудь. Когда я вошел в небольшую комнатку, Лорел ползал по полу и собирал осколки чего-то белого, лежащие в темно-коричневой луже.

— Что случилось? — я поправил спавшую с плеча лямку майки и переступил с ноги на ногу, борясь с желанием помочь. Пока не попросит, лучше не делать ничего. Лорел не любит, когда ему лезут под руку.

— Чашку с чаем уронил, ничего особенного. — он не поднимал головы от пола, и меня это беспокоило.

— Помочь? — я могу, я сумею, я хочу. Дай мне искупить вину. Насрать на всех артеков, на весь мир, только не злись на меня и дай помочь и я откажусь от всего этого, не думая.

— Нет, не надо, я сам. — но он отталкивает меня.

— Лорел… — я борюсь с желанием рассказать ему истинную причину своего побега и своей надуманной болезни. Но проигрываю. — Что бы ты делал, если бы я сказал, что наш мир куда шире, чем можно себе представить?

— Он и есть шире. — Лорел скидывает осколки в небольшую горку. Я вижу, как под тканью так и не снятой черной рубашки подрагивают его плечи.

— А что, если ведьмаки, ведьмы, Боги… Все они существуют? — я вижу, как он вздрагивает, словно бы от удара.

— Боже, Мортем, откуда ты этого нахватался? Не неси глупости, нет ни ведьмаков, ни Богов. Это все человеческие глупости, которые мы же придумали и мы же признали реальными. — Лорел яростно сбрасывает еще кучку осколков в горку и продолжает. Как жаль, что я не вижу его лица.

— Прости… — я опять помешал ему. Действительно, что за чушь я несу? Лорел — обычный человек, он не видит того, что вижу я. Он не ввязался в то, во что ввязался я. — Прости, что потревожил тебя со своими бреднями. Давай я принесу пока тряпку и помогу тебе.

— Мортем, не надо. — но я не слушаю его.

Забежав в ванную, я закрываюсь в ней и опираюсь на дверь. Только сейчас я начинаю понимать, на что подписался. Самим фактом рождения я, похоже, проложил линию,разделяющую меня и обычных людей. Что бы со мной не происходило, что бы я не видел, об этом не должны знать обычные люди. Ни Лорел, ни Гейл — я не смогу с ними поделиться своими тревогами и страхами. Ведь если я начну говорить им, что вижу призраков, они посчитают меня сумасшедшим. Просто не поймут. Нет, я не скажу, что не мечтал быть особенным. В глубине души мне всегда хотелось быть необычным. Хотя бы настолько, чтобы уехать из нашего маленького городка в Лос-Анджелес, а если уж совсем повезет, так и вовсе в Нью-Йорк перебраться. Но я никогда не хотел обладать фантастическими силами! Это был не мой удел. Я верил, что в мире есть настоящие экстрасенсы, ведьмы, да даже оборотни. Но самому оказаться в их числе мне не хотелось. Потому что это огромный груз, от которого, как и сказала Селина, избавиться можно только со смертью.

Почему все не могло быть просто и очевидно? Почему этот мир должен был оказаться многослойным и с темной стороной, как в книгах? И почему именно я должен был во все это окунуться с головой?

Забить бы на все и уйти в запой. Но Лорела расстраивать еще больше я не хочу.

Пытаясь откинуть неприятные мысли, я подошел к раковине и залез в шкафчик под ней. Достал оттуда небольшую желтую тряпку, намочил ее, отжал. На автомате направился на кухню, едва ли осматриваясь по сторонам. Мне хотелось спрятаться от всего этого мира — запал исследователя пропал, когда до меня наконец дошел главный подвох всей этой истории с ведьмаками и артеками.

— Вот, держи. — Лорел все еще корячился на полу, собирая последние крупные осколки чашки. Значит, моя рефлексия заняла совсем немного времени.

— Спасибо, но я бы и сам сходил. Кидай на пол. — я так и сделал, подходя поближе к Лорелу.

В темной луже чая я увидел проблески алого.

— Ты порезался? — красное очевидно было кровью, потому что расплывалось и расползалось от любого движения лужи.

— Не сильно, не тревожься. — не тревожиться тут нужно только тебе. Когда Лорел говорит односложными фразами — дело плохо. Он жутко болтливый, и говорить так не в его стиле.

— В смысле не тревожиться? Я твой сосед или кто? — я пытаюсь подшутить, но все неправильно и криво.

Действительно, кто я ему? Едва ли друг — мы с ним нередко обсуждаем книги и фильмы, но это с натяжкой можно назвать дружбой из-за моего к нему отношения. Я ему не сын — я не хочу второго отца, мне одного хватало с лихвой. Любовники? Нет. Я бисексуал, да. Признал это давно, понял еще раньше и проблем не испытывал хотя бы потому, что меня больше тянуло к девушкам, хотя и на парней я иногда заглядывался (в рамках приличия, так, чтобы не получить в глаз от гомофобно настроенного человека). Моя бисексуальная натура не была бы против платонических отношений с таким мужчиной, как Лорел. Я мог бы даже сказать, что в какой-то мере влюблен в него, потому что засматривался на него больше, чем на любого другого мужчину в своей жизни. Но разница в возрасте и гетеросексуальность Грэхема ставили крест на любой возможности отношений с ним. Так кто я ему? Скорее всего, что-то усредненное между другом и сыном, если я мог говорить за него.

— Мортем, я сам все сделаю. Иди спать. — он не намерен был отвечать на мои вопросы.

— Как хочешь.

Отшитый и непризнанный, я развернулся и ушел. Лорела не переубедить — он уперт до ужаса, когда дело касается исправления собственных косяков.

Зайдя в комнату, я добрался до кровати и рухнул на нее с тяжелым выдохом. За окном моей комнаты ходили тени, нашептывающие мне свои проклятия. Я был измотан и растерян. Я хотел потеряться в темноте своей комнаты навсегда. Так, чтобы проснувшись завтра, я не имел представления ни о каких ведьмаках и артеках, иных мирах и невидимых существах с ними связанных. Так, чтобы проснувшись завтра, я потерял все силы и стал снова просто Мортемом Ирвингом — мальчиком, который не стремился ни к чему, кроме как с саморазрушению и моральному разложению.

— Пусть я проснусь и все это кончится. — я зарываюсь в одеяло и подушки, прячась от этого мира, от непонятных событий и от себя самого. Мой голос чуть подрагивает, а в горле рождается крик, который я душу до того, как он сорвется с моих губ.

Я найду силы принять и понять это. Как принял и понял смерть бабушки.

Бабушка, почему ты оставила меня? Как многому ты могла научить меня, если бы не умерла так рано? Было бы мне легче смириться с происходящим, если бы это рассказала мне ты? Бабушка, я скучаю по тебе.

Уставшее от постоянных мыслительных процессов сознание оказывается измотано сильнее, чем я мог себе представить. Я проваливаюсь в тяжелый сон без сновидений быстрее, чем успеваю найти ответы на мучащие меня вопросы.

***

Утром позвонил Селине. Сказал, что я, наверное, готов узнать больше. Это было действительно так — за ночь ко мне вернулась некоторая часть утраченных сил и желания знать больше, а ощущение физической измотанности, преследовавшее меня три дня к ряду, ослабло. Она пробурчала в трубку что-то неразборчивое, затем отдала трубку кому-то еще. Этот кто-то — по голосу я так и смог определить, девушка это или парень — назначил мне встречу в два у мэрии в Сентер. Он раздраконил мое любопытство увещеваниями о том, что расскажет мне больше о моей силе и моем роде, а затем отключился, даже не дав ответить. Очевидно, решил дать мне волю самому решать, нужно ли мне все это или все же стоит идти на все четыре стороны.

Но отступать я был не намерен. Не снова. Мортем Ирвинг не станет отступать от того, что сулит деньги, а также удовлетворяет его любопытство.

В два я был уже у мэрии. В своих мешковатых вчерашних штанах и майке, подчеркивающей всю мою худобу и тщедушность, я выглядел глупо среди разодетых офисных работников. Взъерошенный, с дешевыми серебряными сережками-капельками в ушах и гвоздиками в хрящиках, с шариком в губе и цветными красными линзами в глазах, с огромными мешками под глазами я казался диким отребьем. По крайней мере, им. Самым обычным людям, которые жили работой и существовали в рамках порядка и приличия. Рядом с мэрией, этим высоким зданием с белыми мраморными колоннами на входе, дверью из матового пуленепробиваемого стекла, лепнинами и гравюрами по стенам, куполообразной стеклянной крышей и несколькими этажами рабочих кабинетов разного назначений, я был лишним. Этакой выбивающейся шестеренкой. С площади перед мэрией на меня сверху вниз взирал первый мэр города — Гордон Лэмстед. Его мраморная статуя бросала длинную тень, и я стоял в ней, уперев взгляд в землю. Со стен мэрии на меня смотрели герои мифов и таращились гипсовые головы мэров прошлого. И они тоже не были довольны. Никто не был мной доволен. Возможно, потому что я сам не был доволен собой.

Я переступал с ноги на ногу на асфальтовой дорожке у дуговой лестницы и ждал. А мимо тек народ. Он расступался вокруг меня, и я чувствовал множественные взгляды такой твари, как толпа. Офисный планктон смотрел на меня с презрением, морщился и торопливо убегал, не желая больше видеть эту выбивающую шестеренку. Я смотрел ему вслед и снова опускал глаза в землю, ощущая себя зверюшкой на цирковой арене. Мне было неуютно и противно. И даже теплый свет наконец выглянувшего из-за туч солнца не мог развеять этого неудобства.

Когда уже придет этот мой проводник? Терпеть не могу Сентер. Не так сильно, как, к примеру, родительский дом, но тоже сильно.

— Ты — Мортем Ирвинг? — неужели?!

Я поворачиваю голову влево на голос.

— Да, я. — я мог бы сказать что-то более звучное и язвительное и все это точно не тем голосом, который прозвучал сейчас. Но как еще я мог говорить перед таким человеком?

Это была девушка. Но понять я это смог только по форме лица — более нежной и округлой, чем может быть у парня. Длинные темные волосы ее были собраны в хвост на затылке и спадали до плеч, а свободная челка закрывала левый глаз. Она плотно сжимала и без того тонкие губы и подслеповато щурила серые глаза. Мешковатая клетчатая рубашка скрывала и без того маленькую грудь, а мешковатые темные джинсы не давали понять, какого размера ее бедра и есть ли у нее что-то между ног. Но это точно была девушка. Наверное.

— Отлично. — даже голос хриплый, низковатый. Пацанский, словом. Я мог бы даже сказать, знатно прокуренный. — Меня зовут Ева Канви. С сегодняшнего дня я твой преподаватель, учитель, мать, отец и лучший друг в одном флаконе. Спрашивай у меня все, что в твою башку взбредет. Я постараюсь ответить, если это будет в моих силах. — ну, хотя бы с полом определились.

— Вопросов у меня дохренилион, будь готова чесать языком пару часов кряду. — я чувствовал в ней что-то свое. Не то что бы родственное или близкое, но что-то, что позволяло общаться с ней свободно. — Но для начала — свалим куда-нибудь подальше отсюда. Меня корежит от этого места не по-детски.

— Веди. Я здесь не сильно ориентируюсь. — да с радостью, подруга!

Я готов идти куда угодно. Лишь бы подальше от Сентра. Но некоторое направление у меня есть. И это — Макдоналдс в Олдене, районе внутри района. Сван Вейли вообще маленький город, районы в нем не делятся на внутренние или что-то такое. Но Олден был особенным. Этот фешенебельный район города отказался считаться частью в основном простенького и бедноватого Гринери и объявил себя обособленным от него. Позже это оказалось закреплено на уровне города и бац — еще один район. Я хорошо знаю этот рассадник выпендрежничества и задолизательства всем соседям до пятого колена. Потому что я сам из Олдена. Вернее, был когда-то, пока не отказался от своих родителей и не сбежал от них ко всем чертям.

Жителей Олдена можно на примере моих родителей рассматривать — разницы никакой. На людях мы цветочки, а дома превращаемся в тиранов. Мило. Просто очаровательно.

Я жуткий фанат Макдоналдса. Я мог бы обойтись и без него, да. Но я безумно люблю ванильную колу, продающуюся там. Вот просто до сумасшествия обожаю эту неполезную, но вкусную газировку. И то, что там работает соседский мальчик, меня остановить не может. И пусть он кошмарный ябеда. И пусть как только он увидит меня с Евой, он все растрындит своим родителям, а те в свою очередь пойдут и все расскажут моим родителям. Мне даже насрать, если в итоге круг замкнется, когда мать с отцом придут в школу орать и возмущаться, что я со всякими педиками-нехристями гуляю. Я просто покажу им по факу с правой и с левой руки, зная, что на людях руку на меня поднимать никто не станет, и уйду в закат, от них подальше. Возможно, заодно полюбуюсь красной от гнева папашиной рожей и его немым «как только ты вернешься домой, я из тебя все дерьмо выбью». Это будет страшно до дрожи в коленках, но зато я получу сегодня ванильную колу! Ради этого стоит нарваться на гнев отца.

Пока мы с Евой переходим мост Гордона, что недалеко от мэрии, в моей голове возникает крамольная мысль привлечь к своему увлечению ресторанами быстрого питания со мной Лорела. Попросить его пройтись со мной, зайти в Макдональдс, посидеть за ванильной колой и маффинами. Но я отлично понимаю, что если родители увидят меня в компании со взрослым мужчиной, они не постесняются поступиться принципами и таки привлечь полицию к нашему конфликту. Лорелу тогда будет несдобровать. А меня вернут в семью, которая вот уже три месяца не парится насчет того, что я шляюсь хрен возьми где. Эх, люблю своих родителей. Они не умеют признавать, что не правы. Собственно, как и я.

Гринери мы с Евой проходим быстро. И вот уже нас встречают небольшие домики Олдена за изящными деревянными заборчиками. Все как в утопических фильмах — зеленые сочные лужайки, небольшие приятные на вид домики с треугольными крышами и квадратными окнами, умилительные пухлые гномы, стремные фламинго и заборчики родом из прошлого века. Все фикция, естественно. За деревянными стенами этих домов чего только не творилось вечерами. Громкие ссоры и угрозы — меньшее из зол. И так из дома в дом, от одной лужайки, отличающейся от другой только элементами интерьера, к другой. От однообразия этих домиков начинает подташнивать уже после пары минут пути по ровной плиточной тропинке.

Макдоналдс находится прямо в центре района. Можно сказать, он разбавляет всю эту однообразную мутню, пусть и не сильно. Здесь нет сахарной приторности идеально ровных углов и спрятанных тайн. На белом полу тонким слоем грязь, по небольшим квадратным столикам узорами рассыпаны крошки, на заклеенных рекламным плакатами стеклах налет серого. Из звуков только едва слышный топот ног работников, противный голос Фила, насвистывающий что-то крайне знакомое, да вой ветра в рассохшихся рамах окон. Тускло мерцает экран над кассой, рекламирующий новые бургеры. Народу как всегда нет. Зал почти пуст — только на одном диванчике, что поближе к кассе, расположился какой-то работяга. Ну и черт с ним.

Мы с Евой проходим поближе к кассе и выбираем стол у окна.

— Ты пока посиди тут, а я что-нибудь закажу. — у меня еще осталось немного денег, взятых из копилки при сборах на встречу. На колу как раз хватит.

— Зачем что-то заказывать? Можно так посидеть. — она хмурит широкие брови, но садится на диванчик. Ее крупные ладони ложатся на стол, ни капли не дрожа.

— Ты явно не знакома с нашим Маком. У нас тут даже поссать нельзя сходить, не заказав чего-нибудь. — я, конечно, утрирую. Но просто так сидеть тут действительно не получится, наши кассиры выпрут и не пощадят.

— Ох. Закажи мне тогда кофе. Обычный черный, средний стаканчик. — опершись на стол, я наблюдаю, как Ева выгребает из кармана деньги. В основном, центы.

Набрав нужную сумму, она высыпает монетки в мою протянутую руку, а остальные начинает сгребать обратно в карман.

Кофе и колу я заказываю быстро. Ябеда-Фил со мной не разговаривает, но наблюдает внимательно, подмечая любую деталь, которую можно растрындеть моим родителям. Еву он тоже видит и по тому, как начинают блестеть его глаза, я понимаю, что мне пора готовить уши к крикам, а нервы к испытанию.

— Вот твой кофе. — отдавая Еве стаканчик, я чуть пригибаюсь к ней. Со стороны может показаться, что я хочу ее поцеловать. Слишком поздно я понимаю о том, как это выглядит со стороны. Блин, Фил там, наверное, писается от счастья.

— Ага. А теперь садись, нам нужно о многом поговорить, а времени у меня мало. — и даже спасибо не сказала. Да что там, даже тон с холодно-презрительно на мягкий не сменила. Ну и хрен с тобой. Я такой же, так что не обидно.

Я валюсь на диванчик напротив нее и присасываюсь к бутылочке с колой. Сладкий ванильный вкус выбивает меня из реальности в мир улыбочек и восторга от любимого вкуса. Но девушку я слушаю внимательно и смотрю на нее пристально, хотя за сюрпканьем колы может показаться, что мне все равно. Ева закатывает глаза и начинает, наконец, повествование.

— Честно признаюсь, я не знаю, как это тебе объяснить так, чтобы у тебя в мозгах все сразу уложилось. Мне на все понадобилось около года, но, как ты понимаешь, такого времени у нас нет. Я постараюсь быть понятнее, но ничего не обещаю. — она отпивает кофе, забирая за небольшое бледное ухо длинную прядку, выбившуюся из хвоста. Я замечаю небольшую серьгу в мочке ее уха, но не придаю этому особого значения. — Начну с того, кто такая я и кто такой ты. Понимаешь ли, ведьмаки появились очень давно. Очень, очень давно. Можно сказать, еще на заре человечества. От первого ведьмака пошли другие, от них еще и так далее и так далее. Сначала ведьмаками рождались все дети ведьмака. Но потом началось неумолимое вырождение и ослабевание. Ведьмаки стали рождаться реже, по одному у родителя. Потом еще реже — внуки ведьмака, и то не все. До правнуков не дошло. В этой стадии деградация ведьмачьего гена достигла своего пика. — она отхлебывает еще немного кофе и ерзает на сидении, готовясь сказать что-то важное. Я прекращаю пить колу, внимательно слушая все, что она мне скажет сейчас. Пытаюсь понять и уловить, но чувствую себя так, будто сижу на уроке углубленной истории со знаниями за два класса. — Я как раз из таких. Нас называют Связанными. Мы — слабая версия ведьмаков, не имеющая и половины их силы. Но что-то осталось, тут спорить не стану. Мы все еще связаны с Примумнатусом и можем видеть его существ. Мы способны выходить в транс и перемещать свое сознание по миру. Мы — медиумы и мы же — проклятие ведьмачьих родов. Если в ведьмачьем роде родился Связанный, можно считать, что на этом его история закончена.

— Окей. — я сдерживаю некультурный ик и отлипаю от полупустой баночки с газировкой. Взгляд от стола не отвожу, пытаясь уложить в своей голове новые знания. — Я понял про Связанных. Ну, достаточно понял, наверное. Но что там с ведьмаками?

— Я как раз собиралась к этому перейти. — она посмотрела на меня недовольно, но я не стушевался и не смутился, а ухмыльнулся ей и снова начал пить. — Так вот, сущность ведьмаки. Они — люди с пламенем Души артеков в жилах.

— Постой-постой! Что? Как это вообще могло получится? Какой-то артек что, замутил с человеком и породил ведьмаков? — я мог предположить, что ведьмаки как-то связаны с этими самыми артеками, но чтобы они сами имели в себе их частичку… Но это было логично, стоит это признать.

— Видно, ты успел нарыть информацию об артеках, раз мои слова тебе не только понятны, но и не сильно удивляют? — я киваю, отхлебывая еще колы. Она заканчивается, кстати. — Замечательно. Твое любопытство похвально. Но ты не прав. Если у человека и артека будет союз, родится еще один человек, потому что артек и человек могут быть вместе только в человеческой форме первого. О том, как получились ведьмаки, я ничего не знаю. Селина — да, знает, но мне она не говорила и, как я поняла, эта не та тема, которую стоит поднимать. В общем, ведьмаки отчасти артеки. Их связь с Примумнатусом еще сильнее, чем у Связанных, они куда сильнее и способнее нас, а еще они умеют видеть истинные натуры людей. Дымные штуки за спинами людей видел?

— Видел. — о, еще как видел. Не представляешь, как я от них топил. Прям на всех порах.

— Это — истины. Настоящие люди без приукрас, так сказать. Красные — злые, синие — депрессивные, зеленые — дети, желтые — творцы, черные — убийцы и белые — обычные люди. — запомнить бы этот цветовой спектр. Чую, он мне пригодится. — Ведьмаки так же с древних времен охраняют людей от вейм и бенетай.

— Веймы и бене… Бента, да? Короче, что это такое? — о веймах я немного в курсах, спасибо Селине, а вот вторые, название которых я даже не могу выговорить…

— Веймы — неупокоенные души людей. Они находятся в двух мирах — существуют в Примумнатус, но живут в нашем. И если вейм вовремя не переправить в Загробный мир, они начинают меняться и становятся, в конце-концов, бенетайями. — Ева так грациозно пьет кофе. Чуть оттопырив мизинец, со спокойным умиротворенным лицом. И я — хлещу колу так, что щеки надуваются. Мда, разница очевидна. — Вендиго.

— Что? — при чем тут игры?

— Бенетайи — это вендиго. Они отлично маскируются под людей, потому в легендах описано, что вендиго — это бывшие люди-каннибалы, от отчаяния и холода начавшие жрать себе подобных и ставшие одержимыми злым духом. Но это не так. Каждый вендиго — это бенетайя. Они имеют физическое тело, существуют уже в нашем мире и питаются энергией вейм, а если их не ловят — людей. — она потирает висок крупными пальцами и откидывается на спинку дивана, наконец расслабляясь. Я ничего не говорю, хотя она явно ждет ответа. — Так, мы отклонились от темы. В общем, ведьмаки защищают людей от этих порождений иного мира, следят за существованием экспериментальных организмов и бла-бла-бла. В общем, вы круты.

— Они. Не я. — я еще не принял себя с такой стороны. Даже не до конца осознал, что я к этому принадлежу.

— Окей-окей. Так, я продолжу. Сила ведьмака проявляется в его пятнадцать-шестнадцать лет. Тогда же его себе под крылышко берет прежний ведьмак, который обучает преемника всему, а затем уходит на покой. Так же он стережет будущего ведьмака, потому что первая реакция на проявление иного мира у молодняка — страх, паника и беготня. Это происходит также и из-за того, что все перестраивается под существование в новой реальности и все такое. — ну, моя реакция на тех тварей дополнительно объяснилась. Спасибо. — Вот оно как-то так. — Ева окидывает меня пробирающим до костей взглядов и морщит широкий нос. — Короче, ты, конечно, хиловат для ведьмака, но иного выхода у нас нет. Ты должен помочь найти Харона, а я вынуждена буду обучить тебя тому, чему не успел тебя обучить мастер.

— А если я не хочу в это влезать? — я дерзко смотрю на мужеподобную девушку и жду ответа.

— Не имеешь права. Не хочешь — заставим. — ее взгляд тяжелеет, а в голосе появляются стальные нотки, от которых по моей спине пробегает толпа мурашек. — Ты не имеешь возможности отказаться. Выполнишь дело — гуляй куда хочешь с наградой. Но до тех пор, пока мы не найдем Харона, ты будешь помогать. Иначе очень пожалеешь о том, что вообще попался нам на глаза.

— Я уже жалею. — вздохнув, я отставляю в сторону пустой стаканчик. — Ладно-ладно, не угрожай мне тут. Что я должен буду делать?

— Используя возможность видеть Истины, ты должен найти Харона. Это не будет трудно, у артеков нет Истин. Вернее, их просто не видно.

— То есть, тот, у кого за спиной не будет цветного дыма, тот — наш клиент? — она кивает, затем залпом допивая свой кофе.

— Ага. Ничего сложного. Я научу тебя это контролировать, ты найдешь нужного нам человека, и все закончится. Будешь жить как и раньше, обычной жизнью обычного мальчика. — Ева складывает руки на столе и впервые за этот час улыбается. А улыбка у нее красивая, хотя сама она меня мало интересует как объект любви. В отличие от Селины с ее буферами и очаровательными глазами.

— Ну, что ж, выбора вы мне все равно не оставили. Я согласен. — протянув ей руку, я жду ответного рукопожатия. Чувствую, приговор себе подписываю. Даже не знаю, почему у меня такое ощущение.

— Отлично. С посвящением. — она жмет мою руку в ответ. Хватка ее крупной ладони с широким запястьем просто стальная, а от касаний мозолистых пальцев к коже я морщусь. Она не Лорел, потому это мне неприятно.

В этот момент все нормальное и человеческое закончилось. Я почти услышал, как со звоном разорвалась нить, прочно связавшая меня с обыденностью и нормальностью. Что ж, туда ей и дорога.

Настало время найти себе приключений на задницу.

========== Растерянность и вина ==========

Мы с Евой обменялись телефонами, и она, торопливо распрощавшись со мной, убежала. Я тоже собрался было уходить, но в тот же миг, как эта мысль оформилась в моей голове, в кармане завибрировал телефон.

— Алло? — я не смотрел, кто звонит. Мне мало кто может звонить, так что это будет либо кто-либо из банды, либо Лорел. Иного не дано.

— Мортем, привет. — и как я угадал? Гейл. Голос спокойный. Угрожающе спокойный. — Ты знаешь, кому я переебу лицо, как только он появится в поле моего зрения?

— Нет. Дай угадаю, Закки-Заку? — естественно, я знаю. Он звонил мне все те два дня, что я носу из дома не казал. Но я сбрасывал все звонки, а на второй день вообще звук отключил. То, что он злиться, ожидаемый результат игнора.

— О, если бы. — он что-то бурчит в трубку, но эти тихие фразы я не разбираю. — Где ты?

— В Маке. — отвечаю, не задумываясь. Гейл сюда не пойдет — он Олден не любит еще больше меня. Собственно, как и любой другой житель беднейшего района Лазе.

— Не мог бы ты прийти на нашу основную базу? — больно он вежливый. Чувствую, сегодня меня не только морально зашибут.

— Только не после таких угроз. — но при этом я поднимаюсь с места и в голове прокладываю лучший маршрут к заброшенной стройке в Гордон-Сайд. Далеко, так-то, как не посмотри — аж до обувной фабрики пиликать.

— Агх, Мортем! Поднял свою задницу и живо двинул на базу, пока я сам не пришел за тобой и не оттащил туда за шиворот! — Гел может, с его-то ручищами и вспыльчивостью, которую мы разделяли на двоих. Но меня корежит вовсе не от перспектив.

— Не смей поднимать на меня голос, Гейл Нейлсон. — я чувствую, что начинаю заводиться. Когда на меня поднимают голос, во мне пробуждается зверь, контролировать которого я не могу. — Ты знаешь, чем это обычно заканчивается, и я не хочу подобного сегодня.

— О, да что ты? Мортем, пошел ты нахуй, а? — тона он не снижает, и в груди моей разгорается пожар. — Я два дня тебе звонил не прекращая, волновался, а ты мне теперь в уши ссышь и от наказания пытаешься свинтить?!

— Гейл! — мои руки начинают подрагивать. Я знаю, что виноват, но такой тон в мою сторону — верный толчок к драке. — Да что ты вообще знаешь? Ты представить себе не можешь, как проходили эти мои два дня все зоны доступа!

— Так приди и расскажи мне, уеба бездушная! — сам напросился.

— Ну вот приду и расскажу!

— Так давай! Жду! — и бросил трубку.

Вот что за человек? Знает ведь, что на меня орать все равно что бензин в огонь лить литрами, и все равно делает это. А я что за человек? Понимаю ведь, что он это специально, что бы я уж точно пришел, но все равно ведусь и психую. Понимаю, что виноват перед ним безмерно, но не могу сдержать непрошенного гнева.

Ух, ну ты у меня и попляшешь, Гейл!

***

Я добираюсь до нужного места в считанные минуты.

Из опрятного и чистого района я попадаю в настоящую помойку. Здесь низкие серые дома тянутся к небу своими покатыми крышами и зло пялятся на проходящих мимо них грязными старыми окнами. Здесь раскрошившийся старый асфальт под ногами покрыт слоем мусора и грязи, о происхождении которой знать не хочется. Здесь бродят грязные люди в потертых одеждах, с желтыми от пьянства лицами и дрожащими руками, с шальными глазами, в которых плещется только ненависть. Внезапно для себя я обнаруживаю, что чертова сила активировалась. За спинами проходящих мимо я вижу клубы цветного дыма — в основном красного и синего.

Вспышка злобы сошла на нет. Но я не замедлился. Я встал, только достигнув стройки. Зашел, как и всегда, с правой стороны. Здесь высокий синий забор еще крепок и стоек и его высоты для меня непреодолимы. Отсюда — направо. С другой стороны забора, сопряженной с разрисованной граффити стеной пятиэтажного кособокого дома, есть небольшая дыра в синем полотне. Мы ее и проделали, когда только-только пришли сюда. И граффити — череп с горящими глазницами и вырывающимся из носа пламенем — нарисовали тоже мы. Кост и Томми постарались тогда, обозначая нашу территорию.

Пробравшись на стройку сквозь дыру, измазав все колени и ладони в песке и грязи, я для начала осматриваюсь. Здесь ничего не поменялось с тех времен, когда наши ноги впервые ступили на этот грязный клочок земли. Два кое-как достроенных этажа нового жилого дома возвышались над пустырем, на котором были в беспорядке понатыканы брошенные сломанные строительные материалы — балки, деревяшки и кирпичи. Во дворике никого не оказалось. Я устремился к недостроенному подъезду. Ну как подъезду… Дыра в бетонной стене, в которую должна была ставиться дверь, ведь может считаться подъездом? Наверное, да. Мы над проемом даже фонарь на крюке, вбитом в стену, повесили. Он сейчас не горел, но ведь на дворе не ночь.

— Гейл! — я вхожу в огромную залу и громко кричу. Здесь не успели воздвигнуть ни стены, только балки да подпорки, которые должны были создать ограждения одной квартиры от другой. — Выходи сейчас же!

— Сам двигай ко мне булками, сволочь малолетняя! — голос доносится со второго этажа, замечательно.

Я поднимаюсь по крошащейся под ногами бетонной лестнице на второй этаж, который от первого отличается только наличием деталей интерьера, которые натащила моя банда за все время нашего обитания здесь. И сразу же замечаю того, кто мне и нужен.

Гел развалился на древнем тканевом диване без правого подлокотника и половины спинки. Лежит, свесив длинные ноги в пижамных штанах с одного края кровати. Весь обвит синим дымом, что словно кокон окружил его. На деревянном столике без одной ножки, что находится рядом с диваном, стоит початая бутыль вискаря и кружки из шкафчика в дальнем углу этажа. Горка книг в изголовье дивана, пухлые пакеты рядом с ней и упаковки от обедов быстрого приготовления на столе прямо намекают на то, что ситуация просто отстойна. Остатки гнева покидают меня сразу же, как Гейл садится, сбрасывая на пол толстую книгу — «Властелин колец», это обложку я узнаю где угодно. Друг выглядит ужасно — губа с правой стороны рассечена, но покрыта бордовой корочкой, под глазом красуется огромный синяк, а на лбу с все той же правой стороны нашли свое место глубокие ссадины.

— Гел, твою мать… — я отлично знаю, что это значит.

— Завались. Я тебе вчера два часа звонил, пока мой папаша в ванну ко мне ломился. Хотел к тебе свалить. Но ты не ответил. — он шмыгает носом и сдвигается в сторону, оставляя мне место на диване. Я вижу расстеленную на нем простынку и тонкое одеяло.

— Мать мою, Гейл, прости, я просто… Вляпался по самые уши в дерьмо, блять. — вчера вечером, пока Крис Нейлсон выбивал дерьмо из сына, я искал в интернетике информацию о артеках. За всей этой чертовой историей я совсем позабыл о лучшем друге.

— Так давай, расскажи мне. Сядь и поведуй, почему я три дня не мог до тебя дозвониться? — он похлопывает ладонью по дивану рядом с собой. Лицо у него хмурое, но глаза как всегда добрые и понимающие. Клубящийся вокруг него синий дым принимает его очертания, но стремительно иссякает, становясь все миниатюрнее. За какие только достоинства мне такое счастье в жизни досталось?

— Я… Я не могу. — и это относится к обеим ситуациям. Мои штаны слишком грязные, чтобы садиться на то место, на котором Гейлу спать. А история настолько невероятная, что говорить о ней и вовсе не стоит.

— Не можешь сесть или не можешь рассказать? — Гейл хватает со стола кружку с отломанной ручкой, на боку которой нарисован черный котенок с розовым клубком ниток. Любимая кружка Гела. Я почти уверен, что в ней горячительное.

— И то, и то. — я приближаюсь к нему и медленно опускаюсь на пол, морщась от боли в напомнивших о себе коленях. — Все слишком невероятно, ты не поверишь. Я сам до конца не верю в происходящее.

— Давай же, Мортем, не увиливай. На, выпей, разговорись. — он протягивает мне свою кружку, и я, не глядя, делаю приличный глоток. Да, это виски. Окей, сегодня я не против. После всей хуйни я готов налакаться в дупель.

Должен ли я рассказать ему? Должен ли втянуть его в свои проблемы? Должен ли заставлять его тревожиться из-за того, что со мной происходит? Он просит. Он хочет, чтобы я рассказал. А я? Я не знаю. Мне тяжело нести этот внезапный груз на плечах в одиночестве, но посвятить в происходящее друга значит заставить его волноваться. Должен ли я? Хочу ли я? Что делать мне теперь, когда все изменилось?

— Обещай, что не станешь смеяться надо мной, окей? — я отдаю ему кружку. Он забирает ее, а затем поплотнее кутается в кофту, поджимая необутые ноги в джинсе. Синий туман тянет ко мне свои руки, но не дотягивается, как бы ни хотел.

— Да когда такое вообще было? Колись давай, ты меня слушал годами, теперь моя очередь. — он ухмыляется и чуть прижмуривается. Но тут же морщится и снова становится серьезным. — К тому же, если ты мне все не расскажешь, я тебя не прощу ни за что.

— Хорошо. Дай-ка мне пару минут, с мыслями собраться.

Я поджимаю ноги и обнимаю себя за плечи. Здесь действительно холодно — влага скапливается на стенах, плесень растет по полу и потолку, и бетонное помещение никогда не прогревается из-за слишком больших окон. Я позволил Гелу ночевать здесь. Я совсем забыл о нем за всеми этими невероятными событиями, за собственным эгоизмом. Мне прощения нет. Он столько раз поддерживал меня, рыдающего, столько раз оттаскивал до дома пьяного и столько раз шел со мной счастливым. А я забыл о нем. Маленькое глупое чудовище, которое позволило себе тонуть в эгоистичной жалости к себе, но не стало спасать нуждающегося в нем друга.

— Я — ведьмак. — фраза дается слишком легко. Срывается с дрожащих губ и повисает во влажном воздухе. Я знаю, что должен это сказать.

— Ты — Геральт? — его громкий лающий смех развеивает тяжесть фразы. Но он неуместен и не нужен.

— Нет. Я все тот же Мортем Ирвинг. Но три дня назад я узнал, что от меня долгие годы скрывали одну очень интересную деталь. — я улыбаюсь, смотря в его сверкающие зеленые глаза.

Я рассказываю ему все, что произошло за эти два дня. О встрече с Селиной, о цветных фигурах, о призраках, об артеках. Я все говорю и говорю, меня прорывает на слова, я задыхаюсь от чувств. Голос дрожит, язык заплетается, сквозь тяжелые вздохи прорываются шумные всхлипы. Синий дым кружит вокруг меня, но вместо холода я чувствую тепло, идущее из груди и распространяющееся по всему телу. А Гейл слушает и только дает мне подпиваться. Все льет и льет виски до тех пор, пока в бутылке его не остается до половины. Тогда же я заканчиваю рассказ.

— Я растерян, Гейл. Я хочу отрицать это, но не могу, потому что вижу все и все понимаю. — жалкий позорный всхлип рвется из горла. Я слегка пьян, буря эмоций во мне только разгорается. — Я не знаю, что мне делать с этим! Поверю я или нет — ничего не изменится. Реальность никуда не денется от моего неверия. И это самое страшное.

— Да-а-а, дружище. Ну ты и попал. — Гейл вздыхает и откидывает голову, смотря в потолок. Лицо его серьезное, в голосе не осталось смешливых ноток. Правая нога медленно стучит по бетонному полу, и в тишине здания каждый стук становится взрывом. — Я бы счел все это бредом. Но эту невероятную хрень рассказываешь мне ты. Как бы ни хотел, а не могу не поверить в нее, особенно после того, как сам заставил рассказать.

— Прости, что втягиваю тебя в это. Но я не могу не поделиться, я один с этим не справлюсь. — я мог бы смолчать, увильнуть, соврать. Но у меня нет на это сил. Напуганный и растерянный, я злюсь и смеюсь в попытках убежать от нависшей надо мной правды. Правды обо мне и моей бабушке, за которой я всегда замечал странности, что бы не вякнул Селине.

— Говоришь, ты этим не управляешь? — Гейл выпрямляется и хватает бутыль с виски. Он хлещет прямо из горла, и я вижу, как по его подбородку начинает стекать кровь и редкие капельки виски. Дымная фигура Гейла растворяется и снова собирается. Словно бы она растерянна и испугана.

— Совершенно. Гейл, мне страшно. Я не знаю, чего от всего этого можно ожидать. — я прижимаюсь к его ноге и кладу голову на бедро. Его длинные пальцы путаются в моих волосах и от их тепла и ласки мне становится легче. Он нежно проводит у меня за ухом, осторожно зарывается в волосы и гладит осторожно и ласково.

Я сгораю от стыда и тону в испуге. Но Гейл держит меня, словно бы спасательный круг утопающего. Его теплые пальцы, его сорванное дыхание, его тяжелый, но теплый взгляд — моя связь с этим миром, который изменился слишком внезапно. Я не успеваю, я теряюсь, я сбит с толку и уничтожен. Но лучший друг разделяет со мной правду, которая раздирает мой мир на до и после. Даже после того, как я предал его, он все еще со мной. Держит в этом мире и не дает потеряться в волнах сомнений. Еще раз — за что я заслужил такого друга?

— Мортем, влезь по полной. — я поднимаю голову и сталкиваюсь с ним взглядами. Он ухмыляется. Но в его глазах я вижу тревогу и страх за меня. Дымная фигура покачивается в воздухе, растворяясь и снова собираясь.

— И так уже. — я не могу не ухмыльнуться ему в ответ. Во мне сейчас так много непонимания, оформить в слова которое я не могу. А Гейл все равно понимает.

— Значит, не сдавайся. Они не отпустят тебя? Да и хорошо! — он вынуждает меня подняться на ноги легкими тычками стопой в бок, а затем усаживает рядом с собой и хватает за плечи подрагивающими пальцами. — Ты впутан в это по праву рождения. И если не можешь уйти, значит не сдавайся! Лезь, пока тебя не остановят и при как танк на встречу приключениям!

— Глупый совет. — Гел ко мне так близко. От него пахнет виски, а его горячие руки крепко стискивают плечи. Вдох обрывается сдавленным хрипом. Я улыбаюсь. — Ты не умеешь советовать.

— Какой есть, уж прости. — друг хлопает меня по плечу ободряюще и обнимает, прижимая к своей крепкой груди. — Ты у меня сильный, Мортем. Не реви, а сожми зубы и борись, пока воздух в легкие не перестанет поступать, а сердце не остановится.

— Ты как всегда прав. — от Гейла пахнет потом, виски и кровью. Но его объятия позволяют мне успокоиться. — Я прощен?

— Однозначно. — Гейл слишком горяч. Жар его тела так силен, что мне становится от него плохо.

Я отстраняюсь до того, как успеваю даже подумать о чем-то неприличном. Уже пьяный и толком не соображающий, я не хочу творить что-то такое, о чем пожалею потом больше, чем о том, что втянул друга в свои проблемы с иным миром. Гейл — мой друг, и никакой романтик между нами нет, быть не может и никогда не будет. У меня есть Лорел. Вот если бы он меня так обнял, да прижал, да успокаивать начал, у меня бы что-то дернулось внизу. Впрочем, если бы так сделала Селина, я бы тоже не сдержался. Но чтобы с Гейлом? Ну нет, святость дружбы пьяными выходками не портят.

О чем я думаю? О чем я, черт меня побери, думаю?

— Что, возбудился, геишко? — знающий о моей ориентации и предпочтениях друг хмыкает, но отстраняется. Он принял меня таким, помог мне принять себя таким, но смириться с моей ориентацией все равно не смог.

— Еще чего! Вот был бы ты Лорелом или на крайняк хотя бы Викторией Шемир, я бы еще подумал. — Гейл дергается, но едва ли это серьезно.

— А, так значит с Лорелом ты живешь не просто так? — он тихо хихикает и снова тянется за бутылкой, сведя покрепче ноги. Неумелая шутка должна избавить нас от напряжения и давящей правды.

— Я то и не против жить не просто так, а вот он — очень даже. — Гейл всегда умел переводить тему. А я всегда позволял ему это делать. — Он не гей и даже не би и вообще женат был.

— И? Что, его женушка ревнива? — пьянки к добру не ведут, нет. Но нам весело.

— Она мертва, Гейл. А у него после той аварии хромая нога, огроменный шрам на горле и еще больший — на животе. — он обмолвился об этом мельком, и то, когда я увидел шрам на горле и поинтересовался. — Вот такущий! — я провожу по животу длинную полосу дрожащими пальцами. И нисколько не привираю.

— Оу… — друг цыкает и опускает было взгляд в землю, но тут же приободряется. — А как это ты шрам у него на животе разглядел, мммм?

— Ха-ха, Гейл! — к черту все тревоги. Пусть весь этот чертов мир даст мне время и свалит на часик-другой.

В итоге часик-другой превращается в три часа непрекращающейся пьянки. На двоих мы допиваем виски, шутим шутки и болтаем обо всем не серьезном, что только есть в наших жизнях. Я рассказываю другу о том, как выглядит Селина и, смеясь, вякаю, что не против был бы поразвлечься с ней. Гейл заливается смехом, говоря, что такой девчонке я нужен как третья нога. Я это признаю, и вот мы уже вновь смеемся. Обнимаясь и хохоча, мы забываем о времени почти полностью. Я посылаю ко всем чертям проблемы и даю себе волю. Появляется счастье, появляется вера в лучшее. Вечеринки с Гейлом на пару всегда помогали мне прекратить плакать. С чего бы не начинались — с драки ли, со спонтанного предложения ли.

Только звонок Лорела отвлекает меня от нашего несерьезного пьяного веселья.

— Алло? — мой язык заплетается, я все еще хихикаю, а сидящий рядом Гейл пытается встать на ноги и добраться до своих пакетов.

— Мортем, где ты? — Лорел серьезен, и его тон мог бы смутить меня. Особенно с учетом того, что он отпустил меня на три часа, а прошло уже в лучшем случае шесть. Но я слишком пьян, чтобы париться.

— Я в… В Горд-он-Сайд. — вот и почем икота и заикания разобрали меня прямо сейчас? Хаха, знатно меня колбасит.

— Мортем, ты в курсе, сколько сейчас времени? — вот и врубился режим «папочка проблемного подростка».

— Аха. Много. — едва сдерживая смех, я наблюдаю за тем, как Гейл все-таки добредает до пакетов, зарываясь в них в поисках чего-то.

— Домой. Живо. — воу-воу-воу, это уже серьезно. Настолько угрожающего тона у Лорела еще не было.

— Угу, сейчас пойду. — не хочу домой. Не хочу снова видеть Руби и ее друзей. Я устал от этого дерьма больше, чем от своей никчемной жизни. — Ой, кстаааати. Можно я приведу своего друга? Ему н-негде жить сейчас, ну и…

— Нет. Никаких друзей. — окей. Прости, Гейл, ночевать тебе тут сегодня.

— Окей-окей, я понял. Скоро двину домой. — мне бы еще встать на ноги нормально, там и подумаем, как я буду добираться.

— Уж постарайся. Я очень за тебя переживаю, Мортем. — он отключается, а я выпадаю в прострацию.

Лорел за меня очень переживает. Конечно, я знаю это. Отчасти поэтому я им заинтересовался — никто больше не переживал за меня, кроме Гейла. Никому я не был нужен после смерти бабушки. Потому, когда добрый могильщик дал мне целый ворох своего внимания, я втюрился в него по-уши. Но теперь-то я что творю? Такими темпами я разочарую его полностью и лишусь последнего человека, который заботится обо мне.

— Так, Гейл, закругляемся. Мне нужно домой. — с огромным трудом я поднимаюсь на ноги. Эй, ребят, ну не подводите меня, когда нужны!

— А я? Ты спросил про меня? — он поднимает голову от пакетов и смотрит. Но его мутный взгляд на мне не сфокусирован.

— Нет, чувак, тебе ко мне путь заказан. — как трудно двигаться-то, а. Мир весь кружится и расплывается. Я как рыбка в море — подслеповат и кручусь волнами. — Жить тебе тут до скончания жизнитвоей.

— О, ну спасибо за столь радужный прогноз. — друг обиженно всхлипывает, и где-то в моих мозгах возникает желание остаться с ним. Но образ Лорела это желание перебивает. — Топи уже, предательская жопа. Завтра чтобы ответил на мои звонки.

— Когда проснусь, так хоть обзвонись. — шатаясь и ковыляя, я бреду к лестнице. — Удачи тебе в ночевке, дружище. Не мерзни!

— Сам не мерзни! Доберись до дома в целости и сохранности, приключенец. — отличное пожелание. А то я как-то уже не добрался без приключений, так до сих пор разгрести все не могу. — И, слушай… Не отчаивайся. У всего есть светлые стороны. Уверен, скоро ты их найдешь! — ага, конечно. В призраках, артеках, дымных фигурах я найду себе светлые стороны.

Кстати, куда делся дымный Гейл? Я его больше не вижу вот уже как. Час? Да и к черту его!

Ну, дорога будет долгой. Теперь главное не завалиться в какую-нибудь канаву или сточный люк. Так, для разнообразия. Ведь в моей жизни мало разносортного дерьма, надо вляпаться еще!

***

До дома я добрался без приключений, к своему великому счастью. Народ косился на меня, да, а кто-то даже пытался пожурить, но я посылал всех и каждого на три веселых буквы и полз дальше. И ведь дополз. Даже относительно быстро.

Лорел встретил меня уже на пороге дома. Мне хватило только одного его взгляда, чтобы кое-как протрезветь и начать наконец смущаться.

— Мортем, три дня назад под алкогольной вечеринкой на двоих я имел в виду нашу вечеринку, а не твою и твоего друга. — он отлично держал себя в руках, хотя я и видел, как кривятся его пухлые губы и хмурятся крупные брови.

— Это… Случайно вышло. — ну да, конечно, случайно. Не я ведь глотал вискарь из кружки как ненормальный, он сам в меня заливался.

— Даже говорить ничего не стану. Проходи давай. — он пропустил меня, съежившегося и напрягшегося до невозможности, в дом. — А, и еще. Ты под домашним арестом.

— Ну Лоре-е-ел, я правда не специально. — с отцом это никогда не срабатывало. Да он и не спрашивал — сразу хватался за ремень и бил от души, пока я не начинал харкать кровью и захлебываться криком.

— Никаких оправданий. Я и так очень с тобой мягок. — затолкав меня в прихожую и попутно поправив мою растрепавшуюся прическу парой торопливых движений, он закрыл за нами дверь и двинулся на кухню. — Иди мой руки и садись за стол. На ужин спагетти с курицей.

Так, ну это уже ни в какие ворота. Он мне ужин сготовил и вместо подзатыльника за пьянку по головке погладил. Я же сгорю так от стыда! Все эти приключения либо вгонят меня в могилу раньше времени, либо заставят провалиться перед Лорелом под землю после попыток забыть о них.

Для начала я прохожу в ванную. Заглядываю в зеркало над раковиной, но тут же отшатываюсь в отвращении. Даа, ну и мордас у меня. Щеки и уши краснющие, под носом сопли, тускло блестящие глаза слезятся, и только чудом линзы в них не сдвинулись. На голове кошмар любого парикмахера — волосы в полном беспорядке, и даже слабые попытки Лорела их поправить с этим кошмаром ничего толкового не сделали. И все это «великолепие» сверху приправлено тонким слоем песка и грязи, которого в особенности много на кое-как оттряхнутых руках и коленях.

Руки я мою так тщательно, что корочка на подживших ранках начала слезать. Так же ополаскиваю лицо, предварительно сняв и убрав в бокс линзы, а еще — приглаживаю волосы мокрыми руками. Но это все равно не делает меня красивее. Я все такой же бледный. Впалые щеки, большие глаза с крупными темными кругами под ними, искусанные в кровь губы и отпечаток моральной измотанности и непонимания происходящего. Я вижу себя в зеркале и прекрасно узнаю. Но мне казалось, что к такому образу я не вернусь больше никогда после того, как смог принять смерть бабушки. Судьба умеет пошутить, что тут скажешь.

Смыв кое-как грязь и чуть приведя себя в норму, я бреду в комнату. Переодеваюсь несколько неловко, едва не упав. Забрасываю штаны и майку на пол возле шкафа, напяливаю на себя пижамные штаны и футболку и тороплюсь на кухню. Лорел уже ждет меня — сидит за столом, лениво ковыряясь вилкой в спагетти, поверх которых лежит кусочек курятины. Моя тарелка тоже уже ждет на нужном месте. От горячей еды идет пар. У меня в груди начинает разрастаться черная дыра вины.

На с трудом гнущихся ногах я прохожу на свое место и сажусь, стараясь не смотреть на Лорела. Мои руки дрожат, когда я беру в руки вилку и пытаюсь накрутить на нее макароны.

— Мортем, может, это и не мое дело, но если с тобой что-то нехорошее случилось, ты можешь поделиться со мной. — голос Лорела теплый и нежный, но в нем есть и стальные нотки. Он все еще злится. Я не поднимаю головы.

— Со мной все нормально. — упорствовать не стоит, но я и так уже сболтнул лишнего Гейлу. Не хватало еще Грехема втянуть в мои проблемы.

— Да ну? У тебя лицо как у покойника, дорогуша. И это я не говорю о твоем внезапно очень нехорошем поведении. — звяканье вилки о стол заставляет меня сморщиться и покрепче вцепиться пальцами в свой столовый прибор. Надо зацепиться за реальное, чтобы не утонуть в воображаемом — так говорила бабушка мне, мечтательному восьмилетнему мальчику, который наконец нашел друзей. Так я делал с Гейлом пару часов назад, так делаю и сейчас. — Я же вижу, что с тобой что-то происходит. Не держи в себе, поделись. Если ты не хочешь мне что-то рассказывать из-за того, что я… Ну, отмахнулся от тебя… Не бойся, я так больше не сделаю. Я был очень напряжен в тот момент, ну и… Прости меня, Мортем, мне очень жаль, что я тогда не выслушал тебя — он звучит так тоскливо. Извиняется от чистого сердца, простит меня его простить. Но за что? Я никогда на него и не обижался. А вот он на меня — должен. — Сейчас ты можешь не скрываться. Я все пойму. Может, ты завел себе подружку?

— Нет. Лорел, давай не будем… — но он меня не слушает.

— Друга? Если тебя из-за твоих предпочтений начали гнобить, ты только скажи, я помогу тебе разобраться с этим. — Лорел, знал бы ты, что единственным возможным дружком в этом плане у меня являешься ты, не говорил бы так.

— Нет, Лорел! Хватит. Со мной… все хорошо. — я роняю вилку, но тут же подбираю ее судорожными движениями. Я не могу поднять взгляда на своего соседа, а внутри меня все дрожит и трясется от вины и страха перед неизвестностью. — Я расскажу тебе, если что-то будет не в порядке. Прости, что причиняю тебе неудобства и заставляю волноваться.

— Ничего. Я знал, на что шел. — наверное, он улыбается. Но я никак не найду в себе сил поднять голову. — В конце концов, если бы у меня был сын, он был бы примерно твоего возраста. И я совсем не прочь быть как отец для подростка.

Вчера я размышлял о том, кто я Лорелу. Я отмел версию сына, потому что не хотел найти себе нового отца. Но я совсем не подумал о самом Грехеме. Теперь все стало на свои места. Я для него действительно как сын. Это несложно было понять, признаю это. Чаша весов между другом и сыном перевесила на второе, как и предполагалось. Я подозревал это. Но в груди все равно кольнуло от некоторой доли обиды. Я знал, что как объект возможной влюбленности Лорел меня не рассматривает, но от боли это все равно не избавило.

— Ага… — алкогольный морок ушел окончательно. Стало тухло.

Я молчал до конца ужина. Толком не поев, уже минут через двадцать я встал и молча ушел в комнату. Перед тем, как упасть на кровать, я мельком глянул в окно. За ним снова толпились любопытные призраки. Их внимательные взгляды были сосредоточенны на мне. И это чертовски пугало, потому что каждый из десятка взглядов был мертвенно пуст, но все равно чертовски внимателен. К вине и грусти прибавилась толика злобы и ненависти.

— Да не пойти ли всему этому к черту?! — упав на кровать, я закопался в подушки и одеяла. — Почему именно на меня такая манна небесная упала?

Но ответа я, конечно же, не услышал.

========== Школа - адское веселье. ==========

Ева и Селина наверняка рассчитывали по-быстрому втянуть меня в эту историю, максимально спешно всему обучить и выпустить в город, искать нужного им человека.

Но они знатно обломались.

В воскресенье меня из дома не выпустили. Ева позвонила в одиннадцать дня — настойчиво пригласила заняться владением силой ведьмака. В этот момент я сидел на кухне с Лорелом и завтракал кашей и печенюшками, купленными моим соседом вчера. Потому требовательный тон не помог Канви вытащить меня на занятия. Лорел строго смотрел на меня все то время, пока Ева говорила, одним своим взглядом напоминая о том, что я под домашним арестом и за вчерашнюю выходку не прощен. Потому девушке я дал отворот-поворот. Объяснил, что нахожусь под домашним арестом и даже из дома пока выйти не могу. Та меня, на удивление, поняла. Злиться, спорить и настаивать дальше не стала. Поагакала в трубку и отключилась.

Я не расстроился. Вот ни капли. Я все еще был морально убит, измучен и нуждался в длительном отдыхе и полном расслабоне. Мои мысли еще не пришли в порядок, я никак не мог сосредоточится и собрать в кучку всю полученную мною информацию о происходящем. Что уж говорить о принятии оного. Несмотря на то, что говорил с Евой я спокойно и вежливо, послать ее нахрен мне хотелось больше, чем что-либо еще. Очевидно, Лорел это почувствовал.

Вчера я в очередной раз убедился, что мой сосед — лучший сосед на свете. Воскресенье с ним было самым отпадным на свете. Он позволил мне пригласить Гейла, и втроем мы устроили умиротворяющую вечеринку. Весь день мы играли в шарады и настолки, смотрели фильмы и сериалы в интернете, тискали притащенного в дом Пуфика, пили чай с печеньем и просто общались. Я не мог не улыбаться — Гейл и Лорел отлично сработались и уже к середине нашей вечеринки слаженно шутили и подкалывали меня. Я не мог не расслабиться — в компании двух самых близких мне людей пришло невероятное умиротворение и спокойствие.

Все проблемы утонули в чае и смехе. Полученная мною информация исчезла из головы, но горевать по ней я не стал. Напротив — я был очень счастлив, что наконец смог забыть о терзавших меня событиях и просто веселится.

Увы, сегодняшний день обломал мне всю малину.

Потому что сегодня было двадцатое мая. Последняя неделя школы перед летними каникулами. И, конечно же, неделя годовых контрольных.

Я про это не забыл. И Лорел тоже про это не забыл.

Именно поэтому я сейчас сидел в машине Лорела и лениво листал учебник по истории, контрольная по которой была назначена на сегодня. Жаль, что Гейла не было рядом — он ушел еще вчера вечером, несмотря на все мои просьбы остаться. Грэхэм сейчас заливал бензин в бак пежо, а мне только и оставалось, что вглядываться в неинтересные буквы и цифры. Я не любил историю. И языки. И литературу. Социальные и гуманитарные науки — мой личный ад. А вот с физикой, математикой и химией мне полегче. Жаль, что они не первые.

— Ну что, ученик, готов к контрольным? — наконец Лорел влез в машину, принеся с собой запах бензина и тепло весеннего ветерка.

— Не очень. Не люблю гуманитарные науки. — с тяжелым вздохом я оторвался от учебника и глянул в окно.

Машина двинулась с места легко — сегодня пежо не сопротивлялось усилиям сдвинуть его с места. На улице наступила весна. Погода была прекрасной — солнце выглянуло из-за облаков и грело землю, температура воздуха неуклонно поднималась, а запах цветов и растений расплывался в почти недвижном воздухе. Я был бы совершенно не прочь прогулять все к чертям и пойти к Галаверскому мосту. Там сейчас наверняка тепло, хорошо и весело. Но вместо этого мне надо ехать в школу, где я с вероятностью в девяносто процентов наткнусь на родителей. Позавчерашняя выходка мне так просто с рук не сойдет.

— У тебя все получится. Я верю, что ты все отлично сдашь. — добрый, наивный Лорел. Но все равно — спасибо, что веришь в мои несущественные умения.

— Я постараюсь. — не разочаровать тебя снова. Но вслух я это не скажу. Он и так все понимает, я надеюсь.

В любом случае меня все еще ожидает учебник истории. И у меня еще есть время поучить даты, как бы мне ни хотелось спать, гулять и веселиться.

***

Лорел высаживает меня прямиком у здания школы в Гордон-сайд. Старшая школа Сван Вейли не представляет из себя ничего особенного или необычного. Просто старое здание в три этажа, обнесенное по периметру ржавеньким забором из толстых чугунных прутьев. Кирпичные стены износились и начали разрушаться под собственной тяжестью, оконные рамы от ветра трясутся в пазах и шатаются туда сюда, а флаги штата и страны над входом посерели от старости и нескончаемых природных тяжб. Здесь не было ровным счетом ничего прикольного или хотя бы занимательного. Разве что недавно переоборудованный кабинет химии, в котором прибавилось реактивов и техники, но стены так и не отремонтировали.

— Беги давай. Вон ребята все уже собираются. — Лорел улыбнулся и потрепал меня по волосам. Я подставился под его ладонь, наслаждаясь ее теплом.

— Спасибо, что подбросил. До дома я сам после школы доберусь. — он за мной все равно не поедет. Работа не ждет.

— Хорошо. Только не задерживайся. Ты все еще под домашним арестом, мистер. — я не прочь посидеть на таком домашнем аресте с год-другой.

Но вместо этого я вываливаюсь на улицу перед воротами в школу. Гордон-сайд как всегда прекрасен — вокруг школы высятся приземистые старые многоэтажки с одинокого убогой планировкой и не менее убогими в своей старости стенами. Дорожка до школы располагается как раз в хитросплетении зданий, рядом с дорогой. И это — единственный плюс этого района.

Лорел уезжает. Я же забрасываю за спину рюкзак и, высоко вздернув голову, бреду в школу. Уже на подходах к воротам на территорию школы чувствую, что на меня пялятся. Я в школе не частая персона, к тому же известен своими похождениями, потому все любопытные школьники косятся на меня, как на спустившегося с небес. Наверняка ожидают выходок. Но мне не до этого. У главного входа в школу я замечаю знакомую красноволосую макушку.

— Гейл! — я несусь к другу, чуть ли не роняя кеды. Подошва высекает дробный стук о дорожку, ветерок треплет растущие на расположенных рядом клумбах цветы. Черные пряди старательно лезут в лицо, но я силюсь не обращать на них внимания, полностью отдавая себя радости новой встречи. — Дружище!

— Мортем! — я взлетаю по широким высоким ступеням лестницы и останавливаюсь рядом с другом, переводя дыхание. — Что, Лорел таки заставил приехать?

— А то! Годовые контрольные, все же, их не пропустишь. — Гейл поморщился, от чего желтоватый синяк на его скуле дернулся.

— Умеешь ты все утро парой слов испоганить. — мимо нас проходит стайка второклассников. Они смотрят на нас и шушукаются между собой, хихикая над остроумными шутками своего главаря.

— Погнали в школу. У меня первой — история. А мистер Монтгомери прощать не умеет. — я просто хочу побыстрее зайти в здание, что бы не видеть уже этого прекрасного мира, в котором погода такая прекрасная, а воздух такой великолепный, что хочется пропустить все и остаться здесь.

— Он тебя и так не простит. Ты столько его уроков прогулял, что я вообще удивлен, как он тебя еще до годовых допустил, а не отправил на второй год сразу же. — но при этом Гейл соглашается со мной, и мы вместе идем в сторону тонких еловых двойных дверей.

— Родители постарались. Не хотят упускать совершенство, которое наверняка скоро сдастся и вернется домой. — я ухмыляюсь, но внутри меня что-то екает от одной мысли о том, что скоро я снова увижу Долорес и Гордона.

Холл старшей школы Сван Вейли — скучнейшее зрелище. Небольшая зала со средней высоты потолками и до смешного маленьким стендом с наградами прямо напротив входа. Там же висит портретная галерея наших лучших учеников — еще меньшая, чем стойка наград. И стенд для объявлений, почти всегда пустой и отталкивающе-неприятный. Коридор налево — к кабинетам естественных наук первого звена, направо — гуманитарным все того же звена. Второе звено учится на втором этаже, третье — на третьем. Хоть где-то в нашем городе соблюдена логика.

Здесь нам с Гейлом расставаться. Но только после того, как мы переобуемся и возьмем вещи из шкафчиков.

— Что, готов к контрольным? — мы с Гейлом сворачиваем налево. Там расположены наши шкафчики — среди множества таких же небольших гробиков из алюминия.

— Мортем, заткнись про это. Ни слова боле. — Гейл встряхивает за спиной сумку, а затем лезет в правый карман брюк. Оттуда он выуживает связку ключей.

— Окей-окей. Просто как мы с тобой гуляли… — мы останавливаемся у своих шкафчиков. Мой номер — четырнадцать, его тринадцать. Я достаю свои ключи из кармана худи, надетой поверх тонкой майки. Вообще у нас есть школьная форма, но я ее никогда не соблюдал.

— Морте-е-ем. — Гейл открывает свой шкафчик парой умелых движений и залезает в него с головой.

— Да ладно-ладно. — я повторяю те же действия, что и мой друг.

Мой шкафчик, в отличии от шкафчика Гейла, довольно пуст. Нейлсон расклеил на внутренней стороне дверки наклейки и бумажные фигурки, а внутри все засыпал стащенными у племянницы блестками. Я же оставил все как было. Я вообще не часто заглядывал в шкафчик. Потому смысла обустраивать его не видел. Единственное, что у меня тут лежало — учебники, и тех немного. Надо бы вернуть те, что я домой утаскивал, кстати.

— Как ты вообще можешь быть таким бодрым после нашей вчерашней веселухи? — голос Гейла из шкафчика доносится приглушенно, а затем и вовсе прерывается протяжным зевком.

— Уметь надо! — эх, дружище, знал бы ты, как мне хочется спать сейчас. Не настолько, чтобы прям с ног валиться, все же это только первый день недосыпа, но желание лечь и поспать часика два имеется.

— Чудовище. — у Гейла никогда не получалось держать в руках свое желание спать.

— Сам такой. — учебник по истории — нахер. Тетради по истории — нахер. Все, я готов покорять Олимп неудач.

И вместе с другом мы двинулись навстречу приключениям… Разным, потому что Гейл двинул на третий этаж, а я так и остался на первом у кабинета истории. Одноклассники прожигали меня ненавидящими взглядами все то время, что у нас было до звонка. Они — все разодетые в форму, в красивых отглаженных рубашечках и жилеточках с эмблемой школы — шептались друг с другом за моей спиной и косились в мою сторону. Самое забавное — многих из них я уже в конце недели встречу в соседних бандах подростков. Пьяными и, возможно, обдолбанными. Но пока мы в школе, никто из них, таких чистеньких и красивеньких, меня и знать не знает, а сами они — паиньки и чистенькие непорочные цветочки. Особенна Натали Грайлем. Первая давалка на районе, крепко сидит на алкашке и шляется до глубокой ночи с Закки и его корешами как их общая мадам. Но в школе она — звезда, самая красивая и самая прилежная девочка, красавица и умница, гордость учителей. Смотрит на меня с таким презрением, что на всю школу бы хватило. Шепчется с подружками так громко, что я слышу каждое ее слово так, как если бы она орала мне его на ухо. Поливает меня дерьмом с ног до головы, зная, что это сойдет ей с рук, ведь девушек я не бью. Именно за это я ненавижу школу. В ней самые хитрые становятся лучшими, а настоящие — отстойниками.

Но вот звенит звонок и начинается урок. Будет не весело.

***

Я. Ненавижу. Историю!

Эта контрольная была тем еще кошмаром. Я вообще не думал, что в тесте может быть столько дат и столько незнакомых слов. Да что там говорить, я половину теста проотвечал наобум, в надежде на то, что что-то да угадал!

Когда я выхожу из класса, в коридоре уже толпа. Не такая, как в сериальных школах, но приличная. Узкие коридорчики не сильно справляются с наплывом даже столь малого количества учеников. Но мне уже все равно. Контрольная сдана, больше на сегодня ничего не планируется. Я могу идти гулять.

— Энджел! — блять.

Конечно, родители уже здесь. Сегодня — Долорес. Очевидно, опять отпросилась со своего поста офисного работника мэрии. Как всегда со своим тупым «Энджел», как обычно одетая в узкую рубашку, подчеркивающую заплывшую жиром талию, и длинную строгую юбку, скрывающую слегка кривые тонкие ноги. Ничего не меняется из раза в раз. Мое отношение к ней — тоже.

Бежать отсюда некуда. Этот коридор не оканчивается подъемом на второй этаж, отсюда есть путь только к закрытой пожарной двери. Единственные выходы — за спиной Долорес, и мне до них не добраться.

— Сколько раз я повторял, не зови меня этим именем. — несмотря на всю злость, что бурлит во мне, отвечаю я спокойно. Подхожу к ней нагло, широкой походкой, и замираю рядом, дерзко смотря снизу вверх в ее прищуренные серо-голубые глаза.

— Я буду звать тебя этим именем столько, сколько я буду жить. — а вот она едва сдерживается. Шипение прямо-таки прорывается в ее спокойном тихом голосе. Когда я был маленьким, это было безумно страшно, но сейчас уже не работает. — Энджел, Филли мне все рассказал. С каким чучелом ты спутался?

— Она не чучело, мам, ее зовут Ева. . — надеюсь, Ева простит мне упоминание в разговоре с родителями. А еще надеюсь, что они ее никогда не найдут, чтобы высказать все претензии. — И она — мой друг.

— А Филли по-другому говорил. — о, мамуль, знала бы ты, сколько всего Филли говорит, когда не со взрослыми. У тебя бы уши завяли.

— Мам, кому ты веришь больше, мне или Филу? — ответ так-то очевиден. Они никогда не доверяли мне и ставили под сомнение любые слова, даже если они являлись чистой неприукрашенной правдой.

— Энджел, мы с отцом спустили тебе с рук уход из дома к Гейлу. Мы позволили тебе обособиться от нас! Мы дали тебе знания и умения, мы одевали тебя в лучшую одежду и кормили лучшей едой! Мы все сделали для того, чтобы ты был счастлив. Мы даже не заставляем тебя вернуться домой, что, определенно, сделали бы любые родители, если бы их пятнадцатилетний сын ушел из дома. А нам в подарок ты что делаешь? Прогуливаешь школу и шатаешься с какими-то содомитами! — о, ну конечно, вы как всегда лучшие, а я как всегда отвратительный ничего не ценящий эгоист! И ни слова про то, что ты не веришь мне, что ты ненавидишь меня, что ты убиваешь меня!

— Мама, не начинай. Я сдаю все контрольные на хорошие оценки. — если бы дома меня не ждали удары папиных кулаков, я бы и там бывал. А так она начинает играть на старых струнах и ездить по больному. — И Ева не содомит. Она приехал сюда ненадолго. Она вообще подруга Коста.

— Ох, Энджел. Ну скажи, почему ты так поступаешь с нами? Разве мы плохо постарались, воспитывая тебя? — возводи глаза к небу, давай, начни причитать. Ты знаешь ответ, Долорес.

— Нет, мам, что ты. Папа просто с детства выбивал из меня все дерьмо, дважды мне сотрясение набил за то, что я не хотел читать классиков, и за волосы таскал за незнание теории струн в семь лет. А ты ему все это позволяла! — отец-педант проделывал большую часть физических наказаний. Он был главным домашним тираном, не Долорес. Но она ничего не сделала, чтобы прекратить это. Потому она тоже виновата. — Вы отличные родители, которые просто хотели сделать из меня то, чем не смогли стать вы.

— Не преувеличивай. Мы хотели как лучше! Мы хотели, чтобы ты не гнил в этом городе, а со своими знаниями выбрался в Лос-Анджелес или Вашингтон! — начинаются оправдания. Не люблю их. Они всегда звучат тупо и неестественно.

— Ага, ага. Говорю же, вы отлично постарались. — она вся аж надулась — морщины на лбу и веках проступили так четко, что аж мерзко становится. — Лишили меня детства и пытались ограничить общение с единственным человек, который считал меня ребенком, а не игрушкой для выполнения всех мечтаний.

— Мы не считали тебя игрушкой. Мы любим тебя. — я чувствовал это. Шрам от разбитого об угол шкафа плеча, на который папа меня толкнул в порыве гнева, навсегда станет напоминанием о том, как вы меня любили.

— Действительно, мам. Я знаю, вы любили меня. Так сильно, что никак не могли поверить в меня и понять, что я человек. — ненавижу вспоминать их. Они — самое черное пятно на моем детстве. — Как там говорится — благими намерениями вымощена дорога в ад? Вот вы и постарались.

— Энджел! Вот как ты говоришь с матерью, как? Разве я не люблю тебя? Ангел мой, ну, мы же действительно любим тебя. А ты нас чудовищами делаешь! — она отдергивать меня пытается сейчас? О, ну не-е-ет! Скажи спасибо, что я на крик не перехожу, старая карга!

— Все, закончили разговор. Я пошел на урок. — я обхожу ее, стремясь убраться от этого начавшего мне приедаться разговора.

— Пообещай мне, что не будешь прогуливать уроки! И с этой Евой больше дел иметь не будешь! — ага, конечно, бегу и падаю.

Вместо ответа я показал Долорес красноречивый средний палец. А услышав за спиной ее визг и стук ее каблуков, рванул по коридору как заправский спринтер, прямиков в туалет.

В мужской туалет Долорес, естественно, не пошла. Зайдя в небольшую темную комнату с одним окном и тремя косыми кабинками, я смог разве что подойти к раковине и тяжело опереться на нее. Достали. Оба. Мать еще ничего — эта хоть говорит и от нее можно убежать сюда. Эта хоть действительно любит меня, пусть и в своей изощренной манере «подавляй и властвуй». Отец же полный кошмар. От него не спрятаться и не скрыться, от его рук не уйти, его взгляда не забыть. Каждое воспоминание о Гарольде, смотрящим на меня с недовольством, вызывает внутреннюю дрожь. А каждое воспоминание о его занесенной для удара руке и дикой злобе в глазах и вовсе заставляет трястись как листок под штормовым ветром. Единственное мое счастье в том, что лицом я пошел в мать, а не в отца, и в зеркалах я не вижу его отражения.

Они пытались сделать как лучше. Они хотели, чтобы я выбрался из Сван Вейли в большую жизнь, чего не смогли сделать они. Но из этой затеи ничего не вышло. Вместо этого они воспитали ужасного сына, который, смотря в зеркало, не может отделаться от чувства злости и желания перекроить себя, лишь бы не быть похожим на родителей. Они пытались, но ступили на ту дорожку, которая ведет в ад. Молодцы. Я тоже пойду туда с ними.

— Просто зашибись. — хорошо, что у нас в школе у раковин нет зеркал. Я не хочу видеть своего лица сейчас.

Вместо ни к чему не ведущих размышлений, я включаю холодную воду. Чуть ржавая, она льется из скособоченного крана в растрескавшуюся керамическую раковину. Я набираю ледяной воды в ладони и окунаю в это воду лицо. Холод обжигает горящую кожу Волосы липнут к мокрому лбу. Но мне как-то наплевать. Я отфыркиваюсь и забираю мокрую челку назад, продолжая держать глаза закрытыми. Запах ржавчины со мной теперь до вечера. Но воспоминания о не самых лучших днях моего детства покинули меня вместе с утекшей в слив водой.

Звенит звонок. Я могу идти.

Из туалета я выбираюсь как из бункера — осматриваюсь по сторонам, ступаю медленно и осторожно, прислушиваюсь к любому шороху. Долорес не обладает хитростью Гарольда, она не станет прятаться, но эта привычка все равно не покинет меня до тех пор, пока родители не останутся здесь, а я не окажусь где-нибудь подальше от них.

Естественно, в коридорах никого не оказывается. У нас в школе не так много персонала, потому наблюдателей нет и можно вполне удачно уйти. Все ученики, которые не разбежались, сейчас сидят на занятиях, родители ушли заниматься своими делами. Так что — самое время топить отсюда на всех порах.

— Мортем. — я едва успел выйти за дверь школы, как меня уже шепотом окликнул Гейл.

— Гел! — друг стоит у лестницы, нервно дергая лямки своего синего рюкзака.

— Чувак, я видел твою маму. Она опять к тебе приставала? — мне оставалось только кивнуть, двигаясь к другу. — Ну и надоедливые они у тебя. Неужели настолько не понятливые? Прости, что не оказался рядом.

— Хэй, дружище, ты о чем? Проблемы с родителями — это мои проблемы, не твои. — и это ты знаешь только о том, как они меня морально удавить пытаются. О физических наказаниях тебе лучше не знать. — Я сам решу эти проблемы. Не волнуйся. — не решу, на самом-то деле. Просто сбегу от них.

— Если что — обращайся. Я всегда готов помочь. — Гейл широко улыбается, а затем обнимает меня за плечи и тащит вперед. — Ну так… Мы двинем на Галаверский мост или еще куда?

— Наши уже там? — у ребят тоже начались годовые, и у многих они выпускные перед старшей школой, потому им надо приложить больше усилий.

— Конечно нет. Но кто мешает нам их подождать?

— Ахахах, ты как всегда прав. — я не могу не смеяться рядом с Гейлом. С ним все проблемы — ничто. — Двинули, пока еще чего-нибудь не случилось.

И пусть весь мир подождет. Ева с ее занятиями, школа с годовыми, родители с их «ты должен быть идеален, а кто ты сейчас?». У меня есть занятия поважнее, чем предаваться размышлениям о происходящем в моей жизни.

К примеру, уделять внимание моей банде.

========== Первые уроки ==========

Эта неделя была очень долгой. Каждый день просыпаться в шесть, чтобы успеть поесть, собраться, и в семь тридцать уже сидеть в машине, а к восьми с хвостиком — подъехать к школе. И каждый день контрольные. Математика, языки, физика и химия, литература. Тот еще ад, стоит признаться. Но я его выдержал.

Я сдал все экзамены. Возможно, не так хорошо, как хотелось бы моим родителям, но достаточно, чтобы перейти в следующий класс. Не зря я все-таки сидел вместе с Лорелом за учебниками по вечерам, слушая его объяснения и занимаясь вместе с ним тем, чего он не знал. По итогам все вышло сносно. Математика и химия с языками на четыре, все остальное на близкие к четверке тройки. Я на большее никогда и не претендовал. Впрочем, я все равно не сомневался, что с четверками постарались Долорес и Гарольд. Хотя бы потому, что навряд ли можно было написать контрольную на четверку, наугад выбирая ответы. Был ли я против? Не-а. Было ли мне забить? Еще как.

И вот, школа закончилась. Начались каникулы. Отработка была послана далеко и надолго, друзьям я сразу сказал, что времени у меня будет поменьше, потому что я планирую заниматься игрой на гитаре с моим репетитором. О подноготной этих занятий знал только Гейл, с которым мы все еще периодически заводили тему того, что творится с моими силами сейчас. Но друг, вняв моим просьбам, молчал о Еве, Селине и всей кутерьме с артеками, давая мне самому с этим разобраться. Лорелу же я сказал, что буду гулять с друзьями. Он не был против, наоборот, порадовался за меня. Единственное, чего он попросил — не тревожить его больше моими несогласованными отлучками и пьянками, и я, жутко стыдясь, пообещал больше такого не делать совсем-совсем никогда. На том и решилось все. Никто не возмущался. Ну, разве что учителя начали опять на меня ругаться за то, что я прогуливаю отработки, но до них мне было как до родителей — наплевать с крыши мэрии.

Итак, начался первый день моих странных занятий и знакомства с миром, к которому я каким-то образом имел отношение. Не скажу, что я был этому рад.

Еще вчерашним вечером я созвонился с Евой, и мы согласовали место встречи. Этим местом стал единственный парк города, парк Сван Пис, часть которого находилась на территории Гордон Сайд, а часть в примыкающему к нему району Фабришин, отличающимся крайней загаженностью и стремным контингентом (соседство с Лазе сказывалось, да). Как так получилось с парком лучше и не думать. Проектировщики города на момент его посадки все никак не могли обрести адекватность. В общем, парк — наше с Евой место встречи. Наверное, чего-то такого я и ожидал — народу там никогда много не бывает, спокойствие царит смертное, а редкий наведывающийся туда люд либо пьян в драбадан, либо занят своими мыслями настолько, что проигнорирует даже взрыв в паре сантиметров от него. Самое оно для занятий непонятной магией.

Размышляя обо всей этой херне, я как раз сижу на скамеечке на входе в парк. Листва насаженных здесь мелких дубов бросала на меня приятную тень, навязчивые лучи проглянувшего солнца не касались кожи, а теплый ветерок ласкал обнаженную кожу рук и ног. Несмотря на то, что меня ожидало впереди, дышалось достаточно легко. Окурки и крышки от пива под ногами не казались проблемой, липкость металлических подлокотников трухлявой скамейки не была мерзка. Я был предельно спокоен. Возможно потому, что выжрал перед встречей с неизведанным пачку успокоительного, но возможно и потому, что атмосфера сегодняшнего дня располагала к спокойствию и умиротворению.

— Эх, красотень. — я выпускаю в воздух серый дымок и бросаю на землю очередной окурок, тут же растирая его по сухой земле мыском ботинка.

Еще бы Ева шла побыстрее, и цены сегодняшнему дню не было. Но моя проводница в мир чертовщины не торопилась. Лучше бы она вообще не пришла. Мне бы от этого только лучше было. Я, конечно, согласился заниматься всем этим, но, черт… Свыкнуться с мыслью, что ты обладаешь какими-то силами, а весь мир вокруг тебя не является таким, каким его видишь ты, сложно. Для меня — слишком сложно. Мне, конечно, хуже, но я, несмотря на свою жажду наживы, все никак не могу принять происходящее с собой. Интересно, а смогу ли вообще? Черт, Ева вообще собирается приходить или я могу прямо сейчас встать и, поджав хвост, рвануть под защиту стен и Лорела?

Но нет, сбежать не получится. Вон она, несется по дорожке, и длинные расплетенные волосы развеваются за ее спиной. Я неохотно встаю с насиженного и нагретого места и закидываю на плечо рюкзак. Закончилось мое спокойствие, пора окунаться в дерьмо.

— Прости, что опоздала. Селина не отпускала, пока я не перепробовала все ее эксперименты с мюсли и добавками к ним. — остановившись передо мной, Ева для начала согнулась в три погибели, шумно и тяжело пытаясь отдышаться. — У меня такое ощущение, что меня сейчас стошнит.

— Что, тоже перекормили? — на завтрак Лорел впихнул в меня две кружки чая, тарелку каши и три тоста. Было вкусно, но слишком много. Ощущения не из приятных, когда твой собственный живот предательски тянет тебя к земле.

— И тебя? — по ее зеленоватому оттенку лица и мутному блеску глаз можно было понять. Она еще молодцом держалась — распрямилась, смахнула волосы с лица, продолжила быть чертовски серьезной и слегка мрачной.

— Еще бы. Мамочка-Лорел отказывался выпустить меня из дома, пока я не съем все, что стоит на столе. — разговаривая, мы двинулись вглубь парка. До него долго пиликать. Деревья тут реденькой засадки и до хиленькой чащи надо еще добраться.

— Та же самая хрень. Их надо познакомить. Хотя бы в своей любви к закармливанию подопечных они сойдутся. — вот и посмеялись. Я — открыто и задорно, Ева — скупо и рвано. Но хоть на том спасибо, и то прогресс.

— Надеюсь, после практических занятий ты мне расскажешь что-нибудь еще о том, во что я вляпался? — о Примумнатус мне ничего накопать так и не удалось, хотя об артеках я нашел еще парочку статей.

Собственно, в них не было ничего интересного или хоть капельку правдоподобного. Это было что-то вроде древних сказок затухшего культа, в которых артеки представали однобокими и картонными персонажами с некими силами, о которых не было написано ни черта. Потому мне хотелось бы узнать еще что-нибудь от человека, связанного с этим дольше, чем я.

— Конечно. — она медленно кивнула и поправила небольшой темно-синий рюкзак, болтающийся у нее за спиной. — Ты отлично справляешься со всем происходящим. Я когда об этом узнала, бежать пыталась. Да так, что меня только чудом удалось остановить. Да и вообще — вела себя неадекватно. А ты так спокойно ко всему отнесся. Скажи честно, ты пьешь антидепрессанты?

— Ха-ха, нет, но идея отличная. — я пихаю руки в карманы коротких шорт с расклешенными штанинами и пинаю камушки под ногами. Смотрю вверх, сквозь листву видя кусочки покрытого тонким слоем смога неба. — Просто… Если я ничего не могу изменить, мне надо в это вникнуть. Влезть по полной, пока нервный срыв не скосит. — не скажу же я девчонке, что ревел на руках у лучшего друга и пьянствовал, пытаясь свыкнуться с мыслью о неоднозначности нашего бытия? Лучше уж я буду казаться ей крутым, нежели сопливым мальчишкой.

— Ага, конечно. — кажется, она мне не верила. Славно.

Так мы и шли — перебрасывались короткими фразочками, осматривались, выискивая хорошее место для наших занятий, и просто любовались красотами парка. Любоваться, скажем честно, было нечем. Дубы, дубы, дубы. Дорожка прикольная — треугольничками. Скамеечки чем дальше, тем лучше. Окурков да осколков от бутылок меньше, мусорки почище. А так — ничего примечательного. Даже небольшие искусственные полянки, забетонированные специально для пикников и игр в мяч, казались до странного убогими. Возможно потому, что сорняков на них было больше, чем звезд на небе. Мда, а мэр все распинался. «Давайте беречь природу, она нуждается в нашей поддержке…». Тьфу. Да природа и без нас отлично справится с фактом своего существования. А мы даже свои строения от ее покушения защитить не можем.

Наконец, дорожка вывела нас к реденькой чаще на территории района Фабришен. Здесь листва одного дуба смыкалась с листвой противоположного и их объединенная тень падала на дорожку. До сюда редко доходили люди, и потому раскидистые кусты шиповника и ромашки росли в спокойном изобилии. Здесь теплый ветер хозяйничал в природных сводах, от чего все наполнялось звуком жизни. В воздухе наконец не было этого приторного запаха дыма и грязи, далекой вони загрязненной реки и человеческого мира. Я не сдержал умиротворенной улыбки. Похоже, я нашел новое место для прогулок нашей банды. Надо будет выгнать отсюда бомжей, и все будет просто великолепно.

— Будем заниматься здесь. — Ева была со мной одного мнения. Ее напряженные мышцы расслабились, лицо чуть разгладилось, и в глазах появилась искорка тепла.

— Отлично! — кидаю рюкзак на покосившуюся скамейку, у которой мы и остановились. — Я готов! Что делать будем?

— Для начала — уйдем с дороги. — она сделала это первой. Шагнула в густую траву, приминая ее массивными подошвами своих кроссовок.

У меня не было причин не последовать за ней. Сегодня нет места нормальному, только странному и необычному. Потому я смело нырнул в царство природы, не боясь утонуть в густой траве и листве кустов.

— Ты всегда такой бойкий? — она хотела сказать «дерганный и неуравновешенный», я понимаю это по ее тону.

— Ага. Я от рождения такой. — бабушка была похожа на меня. Мы с ней всегда были в движении и постоянно спорили. Сидеть спокойно ни я, ни она не умели, чем жутко раздражали наших идеальных родственников.

— Тогда у нас небольшие трудности. — она тяжело вздыхает, и я вижу, как ее глаза в полумраке чащи тускло блестят. Странный цвет. Странный блеск. Что она делает, что ее глаза так блестят? — Расслабься. Успокойся. Иначе ничего не получится.

— В смысле? — я еще и спокойным должен быть, чтобы что-то делать? Мило, мило. Но точно не про меня.

— В том самом. Чтобы сила проявилась, нужно быть максимально сосредоточенным. Никаких дерганий, криков, ссор и так далее и тому подобное. — по Еве это видно. Мадам-кремень, нервы просто стальные.

— Уж не знаю, как у тебя, но у меня сила врубилась в прошлую субботу, в нашу первую встречу. — как быстро время бежит. А я до сих пор не могу полностью поверить в то, что со мной происходит. То ли мое сознание не гибкое, то ли мир вокруг слишком странный. Я склоняюсь к первому — никогда не умел быстро принимать резкие изменения.

— И? К чему ты клонишь? — она вздергивает вверх крупные брови, и лицо ее принимает удивленно-строгое выражение.

— Я тогда был очень раздражен. — ни слова о том, почему и из-за кого. Это не ее дело.

— Правда? Хм… — она хмурится и задумывается о чем-то. Ненадолго, всего на пару секунд. — О таком мне тоже рассказывали. Значит, ты ведьмак-вспышка.

— Хочешь сказать, ведьмаки еще на что-то делятся? — я не смог запомнить даже половину из того, что мне рассказали в пятницу и субботу позапрошлой недели. Если меня начать опрашивать по полученной тогда информации, я завалю тест с вероятностью в шестьдесят процентов. Но меня уже пичкают чем-то новым. Мой мозг такими темпами просто взорвется к хренам.

— Да, на два типа. Ведьмаки-капли и ведьмаки-вспышки. — Ева ухмыляется своим мыслям, смотря прямо в мои глаза. От этого насмешливого взгляда меня начинает чуть потряхивать. — Первым нужно полное спокойствие и умиротворение, чтобы делать свое дело, вторым же нужно быть постоянно на взводе, чтобы иметь доступ к силам. Первые более распространенные, но с управлением силы у них дела обстоят плохо. Вторые не так часты, но у них неплохо с вниканием в Истины.

— И от чего это зависит? — что-то мне подсказывает, что от темперамента.

— От темперамента. — вот, а я о чем думал! — Меланхолики и флегматики — стопроцентные капли. Сангвиники — как капли, так и вспышки. Холерики — чистые вспышки. — интересно, Ева понимает, что я едва ли смогу все это запомнить? — Ладно, не буду пичкать тебя новой информацией. Потом набросаю тебе схемы и рисунки. Пока давай займемся практикой.

— О, да запросто. Дай я выйду из себя, там и поговорим. — это не составит особого труда.

Надо просто думать о родителях. О Долорес и Гарольде, моих нерадивых мамаше и папаше. О том, что родили они меня потому, что хотели иметь стакан воды в старости. О том, что назвали они меня Энджелом. О том, что эти старые маразматики, посчитав чудом рождение здорового ребенка в их сорок и сорок с хвостиком, решили воспитать себе идеал. О том, как они учили меня читать, считать и писать еще стех пор, как я в подгузники писал и под стол пешком едва ходил. О том, как с моего пятилетия они решили применять метод психологического, а затем и физического давления. В конце концов о том, как они относились к бабушке, которая защищала меня от ударов и хлестких слов, а они гнали ее прочь и запрещали мне приближаться к ней. Эти ублюдки хотели как лучше? Ха три раза! В их головах было одно — образ людей, которыми они не стали! Заваливший экзамены в Йель папаша, вылетевшая из Калифорнийского университета мамаша. Ни один из них не добился ничего, но хотел, чтобы это смог я. Но почему-то вместо метода мягкого убеждения и родительского направления они выбрали способ унижений, битья и приказов. Я был бы им хорошим сыном, я это умел, когда хотел. Но они не были хорошими родителями. И потому не заслужили хорошего сына. Как я не заслужил счастья.

Вуаля, я готов крушить и бить мордасы. Желательно — этим двум ублюдкам.

— Ну как, что-нибудь есть? — Ева, пока я раздражал себя мыслями о ненавистной мне семье, увлеченно копалась в телефоне. Но стоило мне только дернуться в ее сторону и оскалить зубы, как она уже готова была учить меня дальше.

— Неа. Вообще ничего. — я смотрю на нее, но за ее спиной не вижу ничего. Даже намека на дымок нет.

— Продолжай тогда. Я пока ничем с этим помочь не могу. — и снова уткнулась в телефон. Окей.

Так, о чем еще можно подумать? О том, как мама в детстве за любую провинность называла меня криворуким неспособным мальчишкой и пускалась в долгие рассуждения о том, кто я и как я далек от их идеала? Пожалуй. О том, как отец впервые ударил меня ремнем после того, как я дал в нос мальчишке-сверстнику за то, что он меня начал колотить всем что под руку попадалось? Да пожалуйста! Я помню все — каждую их оплошность, каждое их едкое словцо и крепкий удар. Я не забыл ничего — и не забуду никогда. До сих пор не понимаю, как у такой женщины, как моя бабушка, мог родиться такой сын, как мой отец? Это как должно было так выйти, чтобы от склочной, но заботливой и любящей Агнесс отпочковался холодный, помешанный на совершенстве Гарольд?

Я снова смотрю на Еву, чувствуя, что нахожусь на грани очередной вспышки агрессии, которые так часто преследовали меня в мои тринадцать. Эти вспышки могла усмирить только бабушка. Но теперь… Теперь я сам могу погасить этот гнев, стоит только захотеть. Но мне это не нужно.

— Получилось! — я вижу!

За спиной Евы клубится туман. Насыщенно-синего цвета, он отходит от ее плеча и обволакивает ее голову и шею. Его очертания еще более размытые, чем у первых виденных мною силуэтов, потому я не могу хоть как-нибудь сравнить черты лица дыма и моей наставницы. Но очевидно, что этот дым не радостен. Его «голова» клонилась к груди, а руки были сложены у лба в молитвенном жесте.

— Видишь? — я могу только кивнуть. Меня разрывает от смеси эмоций — гнева, страха и зачатковой радости. — Насколько отчетливо?

— Не очень. Только очертания. — язык едва ворочается в моем рту, сердце бешено колотится в груди. Мне интересно — впервые с тех пор, как я во все это впутался.

— И то неплохо. Что ж, теперь мы знаем, что ты очевидная вспышка. — она пихает телефон в карман брюк. — Значит занятия мы сможем проводить не наедине, а в людных местах.

— Стоп-стоп-стоп! Сначала мои вопросы, потом двинем дальше, окей? — она только закатывает глаза, но затем медленно кивает. — Замечательно! Я тут на днях подумал — вы ведь мне так и не объяснили, как я должен найти этого Харона? Да, с использованием силы, но как?

— Я и собиралась тебе это рассказать сегодня. — Ева возвращается к скамейке и вальяжно усаживается на нее, закинув одну руку на подлокотник, а вторую — за голову. — Садись давай. Я постараюсь тебе все объяснить.

Никаких вопросов! Упасть рядом с ней на скамейку и начать слушать — проще простого. Я весь во внимании и даже притоптываю правой ногой в ожидании захватывающего рассказа.

— Хаа… Так, начнем с того, что дымные фигуры за каждым человеком — Истины. — об этом уже говорили, но если ей так проще будет начать, я готов еще раз послушать. — Они отображают суть человека, его истинные помыслы и его истинное лицо, если можно так выразиться. Естественно, Истины друг от друга отличаются. По цвету. У них есть целая палитра цветов. Синие — грустные люди, которым плохо или тяжело жить. Красные — озлобленные, раздраженные и агрессивные люди, которые готовы влезть в любой конфликт. Зеленые — дети, люди, которые еще только раскрывают себя. Желтые — люди творческие, прогрессивные, которые совершают какие-то открытия или находятся в процессе познания. Черные — убийцы, насильники и просто отвратительные элементы общества. Наконец, светло-серые, почти белые — обычные люди, которые не испытывают сильной печали, невыносимой злобы или не рвущиеся к знаниям со рвением ученого. — у нее такое воодушевленное лицо. Похоже, она действительно рада это рассказывать. Так вдохновенно вещает, как моя мать о прелести их воспитания.

— Ам… Окей, ты мне потом и этого схемку составь, хорошо? А то я почти ничего не запомнил. — нет, ну, что-то я усвоил, но схемка все равно пригодится. Это дичь даже во второй раз усвоить сложно. Да, я еще помню, что она говорила о цветах дыма в нашу первую встречу, вау! — С цветовой гаммой кое-как разобрались. Но… С Хароном вашим это мне не очень поможет.

— Сейчас и до этого дойдем. — Еве, очевидно, не нравится, когда ее прерывают. А я под ее строгим взглядом все еще тушуюсь. Наконец я понял, на кого она походила. Мама. — По цветам ты кое-как понял, ладно. Но это у обычных людей. А у ведьмаков, связанных и артеков все по-другому. У связанных, как у меня, Истины более темные и смазанные. У ведьмаков наоборот — более светлые и незаметные, почти растворяющие в окружении в независимости от цвета. А у артеков Истин нет вообще.

— Ага! — я было радостно восклицаю, но Ева хмурится и заносит руку за моей спиной. Я этого не вижу, но чувствую. Инстинктивно пригнувшись, я закрываю голову руками.

— Не крючься тут, заслужил. — ну конечно. Знала бы ты, почему, мы бы серьезнее поговорили. Ну и ладно. — Так вот, у артеков Истин нет. Даже если они в человеческом обличии. У них меняется все — телосложение, баланс силы, аура. Но Истины так и не появляется.

— Понял-принял. Человек без Истины — наш клиент. — вот это я запоминаю отлично. Думаю, это не будет трудно — просмотреть дым за спиной каждого в городе и найти одного без него. — А что там по артекам?

— Конкретнее? — Ева наверняка устала и от одного этого вопроса, но я был бы не прочь выяснить еще кое-что.

— Об их внешнем облике. Ты сказала, что они могут становится похожими на людей. А в остальное время они на нас не похожи? — на форумах я этого так и не выяснил, но это не значит, что мне не интересно.

— И да, и нет. Артеки… Мы произошли от них, если можно так сказать. Как мне говорила Селина, они — наши далекие родственники, в какой-то мере. Но при этом артеки отличаются от нас цветами волос, кожи и глаз — они могут быть неестественных для человека цветов, но не сильно. Они… Сильнее нас, если можно так выразиться. В моральном плане. Да и живут дольше. Много-много дольше.

— Я читал про сосуды Души артеков. Типа, что артек живет, пока его сосуд цел. Это правда? — мне даже интересно, насколько Селина просветила Еву? Насколько хватит знаний моей нынешней учительницы?

— Да, это так. Сосуд заменяет им сердце, а органов пищеварения и репродукции у них вообще нет. Им они ни к чему. — но, похоже, Еву неплохо просветили. Отлично. Чем больше знаешь, тем лучше подготовлен. — Они не едят, не спят и продолжают род совсем иначе. В общем, мы, но только не совсем.

— По этому тоже подготовь мне схемки. Я хочу знать абсолютно все! — мое природное любопытство не отнять. Я с детства был таким — рвущимся узнать как можно больше. Принимаю новое я с трудом, да, но любопытство все равно гонит изучать, изучать и изучать.

— И все-таки ты неплохо со всем справляешься. — она тяжело вздыхает. — Мне даже жаль, что ты так хорошо приспособился ко всему происходящему. Столько вопросов и такое любопытство — однозначно не по мне.

— Ну уж прости. Если я впутался в это, я должен узнать все, что могу. Иначе я не буду я. — если так подумать, я просто не хочу влезать в то, что плохо знаю. Неизвестность меня путает. Потому я хочу знать больше.

— Ладно уж. На следующее практическое занятие я притащу Селину — она тебе расскажет больше.

На этой ноте мы и решили разойтись. Ева — домой. Я — на базу моей банды, к ребятам. У нас сегодня очередной праздник — день рождения Бобби. И если я опоздаю, он расстроится.

Впрочем, я смогу ему все объяснить. А вот как я скажу Лорелу, почему меня снова не было дома весь день… Это уже любопытнее. Но я выкручусь. Как всегда выкручусь.

Найти бы сил выкрутиться из того, во что я влез. Я уже чувствую себя измотанным, вымученным морально и совершенно запутавшимся. Я, конечно, пытался перед Евой строить из себя бойкого любопытного парня с острым язычком, но на самом-то деле все было не так. Я боялся. Очень, очень боялся и мало что понимал. Сбегая к Бобби на день рождения, я мог думать только о том, что не знаю, как долго еще смогу продержаться таким, каким есть — сильным лидером банды. Я ведь подросток! И уже стал вдруг нужен кому-то, зачем-то и почему-то. Ответы есть на каждый из этих вопросов, но ни один из них меня не устраивает.

Может, я просто привык быть нужным разве что банде да Лорелу. Может, боялся открыться этому миру, который почему-то очень вдруг стал во мне нуждаться. Я не знаю. Просто не знаю. Во мне играют одновременно эгоизм с желанием быть знаменитым и нужным и в то же время страх перед тем, что меня затянут в опасные приключения.

Я не знаю, что мне делать. Просто не знаю.

А хочу ли я вообще знать?

========== Чуть больше о Примумнатус ==========

Ева мне передыхов не давала. С одной стороны, да, это оправдано — я неделю не отсвечивал, полностью погрузившись в уроки и гулянки с бандой в свободное время. С другой — мне ведь нужно было время для чего-то другого!

В любом случае, следующее занятие действительно началось уже на следующий день. Несмотря на все мое нытье и отчаянные попытки перенести его. Это можно было считать своеобразным наказанием за то, что я растянул поиски на дополнительную неделю, наверное.

Обычно в каникулы я просыпаюсь не раньше двенадцати. Живи я с родителями, меня не ждало бы ничего хорошего, за исключением полной свободы от строгих взглядов и шансов огрести за ни за что. Но с Лорелом все иначе. Каникулы с ним я еще не проводил, это да. Но я примерно знал, чего ожидать. На кухне меня будет ждать вкусный обедозавтрак из того, что приготовил Лорел на свое усмотрение. После я должен был надеть на себя что под руку попадется и пойти к моему соседу на рабочее место. Я стал бы помогать ему с расстановкой товара по местам, принятием заказов на гробы или похороны. За это мне перепала бы какая-никакая копеечка, но я ее всю в полном размере вложил бы в домашний уют: еды там купить, сладкого, чего-нибудь из мелочевки. В общем, я бы подработал.

Но планам моим суждено было пойти в жопу. Потому что поиски Харона, настойчивость Евы и тренировки с силой не собирались меня отпускать. Я уже начинал ненавидеть этого парня.

В восемь пришлось просыпаться и отрывать свою задницу от кровати. Все потому, что занятие мне назначили на одиннадцать и перенести его на более позднее время не удалось. Ева оказалась крайне упертой и неуступчивой особой. Нет, это было и так понятно, но убедиться в этом еще раз мне все равно пришлось. Учитывая тот факт, что всю прошлую неделю я просыпался в шесть и ехал в школу, а за два дня и понедельник отдохнуть толком и не успел, настроение мое пересекло отметку «злится на все, что движется». И это было отстойно, ибо день обещал быть сложным.

— Ты чего так рано? — стоило мне только зайти на кухню, как Лорел отвлекся от варки каши и в полном изумлении посмотрел на меня, чуть не выронив ложку, которой помешивал свой завтрак.

— У меня встреча в одиннадцать. Пришлось встать. — я уселся на свой стул и уронил голову на сложенные руки. Есть не хотелось. Заниматься не хотелось. Хотелось остаться дома и посмотреть какой фильмец. Но любопытство все равно гнало вперед. Бхааа, иногда я сам себя не понимаю.

— Тебе что-нибудь приготовить или разогреть вчерашнее? — и ни одного вопроса. Лорел — добрая ты душа! Как бы я без тебя?

— Не-е, спасибо. Не хочу есть. Обойдусь печенюшками или бутербродами. — я, конечно, люблю еду Лорела, но завтракать не хочу от слова совсем.

— Ну нет, никаких мне печенюшек и бутербродов на завтрак. Кашу будешь? — я представляю, как Лорел корчит гримасу возмущения. Поджатые губы, сведенные к переносице брови, прищуренные глаза, напряженные плечи. Он в такие моменты не страшный, а скорее… Милый, что ли? Да, милый, однозначно.

— Если тебе не трудно… — я с трудом поворачиваю голову, но смотрю только на спину моего соседа, обтянутую тканью старой серенькой футболки. А еще — на его крепкую задницу, которую черные спортивные штаны неплохо так выделили.

Признаю честно, зрелище завораживающее. Задница Лорела — отдельный вид искусства. Подтянутая, чуть округлая, узкая. Ну прям эталонная мужская пятая точка. Будь я девчонкой, я бы слюнями весь стол запрудил. Да я и запрудил! Это же Лорел, ей Богу, герой всех моих нынешних мокрых снов и главная фантазия в мозгу тупенького пятнадцатилетнего мальчишки, коим я и являюсь.

— Мортем, ты там с открытыми глазами заснул что ли? — мать моя мужчина!

Я резко отвожу взгляд, прячу лицо в сгиб локтя и подбираю со стола слюни. Лицо вспыхивает как сухое деревце от искорки. Боже, надеюсь, он не понял, куда я смотрел. Это же надо так спалиться!

— Говорю, тебе мед добавить в кашу? — но строгим или разочарованным Лорел не звучит. Фьюх, пронесло. Видно, и впрямь подумал, что я заснул. Оно и к лучшему!

— Ага, ага… Прости, что пялился. Меня конкретно так рубит. — ага, оправдывайся, давай. Ты этого делать не умеешь, как не умеет этого делать Долорес.

— Встречу никак не перенести? — волнуется за меня, таким встревоженным звучит. Жаль я лица его не вижу. Хочу посмотреть в его глаза и утонуть в них еще на пару минут.

— Я пытался, но она слишком занятая, чтобы встретится потом. — Еве потом по делам, Селине потом на занятия какие-то там… Занятые что капец. А я вот молодец — умею не думать об одном конкретном субъекте, отвлекая себя мыслями о других.

— Она? У-у-у-у, у тебя появилась девушка? — звучало со скрытой надеждой, нет? Вот это сейчас обидно было. Но не так обидно, как носом вляпаться в собственные слюни, которые не успел стереть. Фу, я тут действительно озерцо напрудил!

— Нет, она просто моя подруга. Не более. — я мог бы пошутить. Но о любви шутить не круто, особенно в присутствии своего главного интереса.

— Ну, подруга, так подруга. — голос Лорела становится ближе или мне кажется?

Когда я поднимаю голову, моя макушка едва не влетает в горячее донышко миски, которую Лорел ставил на стол.

— Воу! — мой сосед дернулся назад, цепляясь ногой за ножку стола и своим произведением искусства впечатывая в столешницу. — Ты как, в порядке?

— Это я у тебя должен спрашивать! — я подрываюсь было помочь Лорелу, но тот качает головой и улыбается легонько. Привык уже к своей неловкости. А я вот все не могу.

— Моя неуклюжая задница уже ко всему привыкла. А вот твоей головушке мозги ее понадобятся. — его звонкий смех все еще вызывает внутри меня тепло.

Я только отмахиваюсь от него, позволяя Грехему поставить передо мной тарелку с кашей и ложкой в ней и сесть напротив со второй. Завтракаем мы молча. Я уверенно поглощаю ложку за ложкой кашу, постепенно просыпаясь от вкусного горячего завтрака, а Лорел ест медленно и неторопливо, наблюдая за ветками кустов, что в легком дуновении ветерка танцуют за окном.

— На этой неделе обещают хорошую погоду. — я почти разбираюсь с завтраком, когда Грехем вновь начинает говорить.

— М? — подняв голову от почти пустой тарелки, я смотрю на Лорела, сглатывая большой комок еды, напиханный за щеки.

О-о-о-о, я знаю такое его настроение. Этот отстраненный мечтательный взгляд, эта глуповатая, но приятная улыбка, это полное умиротворение на лице. Он даже не замечает, что в уголке его рта остался кусочек каши, а волосы лежат в кошмарном беспорядке. Это настроение Лорела я называю жопошилое спокойствие. Почему так? Ну, хотя бы потому что в таком настроении его несет вперед на поиски нового со скоростью и упорством самонаводящейся тяжеловесной ракеты.

— Говорю, на этой неделе обещали хорошую погоду. — он переводит рассеянный, не сфокусированный взгляд на меня и тихо хихикает. Ну да, щеки у меня большие, окей, но смеяться-то чего? — Давай в субботу выберемся на пикник?

— На пикник? — я крепко задумываюсь.

Пикник — идея хорошая, я не против. Но все зависит от места его проведения. Если это городской парк, то однозначно нет. Гарольд любит выбираться туда по выходным, а если он увидит меня и Лорела вместе, могильщику сладкой жизнь не покажется. Если же в лесу, то идея пикника очень даже заманчива. Естественно, не в глубокой лесной чаще, а в относительной близости от кладбища. В лесу вокруг кладбища как раз много небольших полянок, на которых можно удобно расположиться с едой и напитками в тишине.

— Если лес — окей, погнали. В парк — ни за что. — сказав это, я стремительным движением зачерпываю остатки завтрака и пихаю ложку себе в рот.

— Парк — это не по мне. Слишком много лишнего народу, когда нужно уединение и покой. — его еще не несет. Вот когда он в апреле посреди ночи резко захотел поехать на озеро Сван Хилл только ради того, чтобы покупаться, вот тогда было весело, да. А тут так, лайтово.

— Отлично, мы сошлись во мнении. Если в леске устроить пикник, то я всеми руками за. — мне не помешает еще немного развеяться. Неделя обещает быть трудной. — Кстати, а сколько там времени?

— Подожди, сейчас скажу… — Лорел лезет в карман спортивок и достает оттуда небольшие наручные часы. На кого они? Уж точно не на него — слишком тонкие. — Восемь сорок.

— Спасибо! — время еще есть, посуду помыть успею.

***

К назначенному месту встречи — Моллу в Сентер — я добираюсь к назначенному сроку. У стеклянных дверей в небольшое двухэтажное здание торгового центра меня уже ожидают Ева и Селина. Прорываясь сквозь идущих кто куда людей, я едва к ним подбираюсь.

— Хей, привет! — подать сигнал рукой! Быть бы мне повыше, меня может и видно было бы лучше, но что имеет, то имеем.

Обе девушки почти синхронно поворачивают головы мне навстречу. Мне до них — рукой подать. Еще один рывок сквозь сбор мясных мешков, нырнуть в пределы небольшой площади, огороженной клумбами с фиалками и незабудками, и вот я уже у их ног.

— Привет, ученик. Вижу, тебя мир не любит. — Ева ухмыляется, поправляя лямку сумки, перекинутую через ее широкую грудь.

— С новой встречей, посылатель. Рада видеть тебя в добром здравии. — если Ева старается не эпатировать публику своими нарядами, простыми как две копейки, то Селина это делает на ура. Ее белая рубашка с глубоким вырезом, строгая черная юбка до середины бедра и накинутая на плечи вязанная кофта однозначно привлекают внимание проходящих еще больше, чем ее крайне примечательная внешность.

— Рад, что ты смогла привлечь Селину к нашим урокам. — я протягиваю Еве руку и она незамедлительно дает мне пять, кривенько ухмыляясь. — Ты мне должна очень многое рассказать, мадам «я Богиня луны, верь мне.»

— Будешь надо мной посмеиваться, получишь сумкой в лицо. — а вот этого не хотелось бы. Судя по размерам этого черного кожаного гиганта, Селина в нем кирпичи таскает. Думаю, этого удара я не переживу.

— Окей, без подколов так без подколов. — это будет очень трудно, но я постараюсь. — Кстати, скажите мне на милость, зачем вы пригласили меня к Моллу?

Это не самое лучшее место для встречи и проведения каких-либо занятий. Несмотря на не особую примечательность здания в Сентре — светло-голубые, запыленные стены и обилие стекол здесь никого не удивляют — здесь не очень удобно встречаться. Площадь у здания, на которой мы стоим, людная, но маленькая. Пространство, огороженное чертовыми дешевыми клумбами, представляет собой небольшой прямоугольник с хиленькими скамеечками в каждом углу. Из-за того, что здесь Молл, народ собирается на этой площади обильно. Вход в здание вон прям за нашей спиной! Так что потоки входящих с двух сторон и по бокам будут нас просто сносить.

— Мне надо пройтись по магазинам. — а… Стоп, что? Селина… Что? — Не делай такое лицо. Мне не шопиться надо, а зайти в аптеку.

— И что же тебе надо купить? — это даже любопытно. Я смею сунуть в это нос, все же меня туда потащат.

— Настойку календулы, чай из чабреца, чай из ромашки, настойку валерьяны, корвалол, парочку видов барбитуратов ну и по мелочи всякого. — занятный список. А то, как она размахивает правой рукой у лица, пока его перечисляет, еще занятнее.

— И зачем тебе все это? Это вообще имеет какой-то смысл? — я знаю каждый из этих препаратов, и большинство из них — успокоительные и снотворные. У нее что, бессонница?

— Это не Селине. Это мне. — Ева отводит взгляд, смотря куда-то в закрытое смогом небо, но от моего пристального удивленного взгляда ее это не спасает. — Это чтобы выйти в состояние транса. Я все же Связанная. — ага, ладно, я в это лезть не буду.

— Мы хотели связаться с моим братом Сомнием и рассказать ему о продвижениях в поиске Харона. — Селина улыбается, и улыбка у нее чем-то неуловимо похожа на улыбку Лорела. Такая же теплая и мягкая, несмотря на всю стервозность самой Селины. — Ну, и заодно потренировать тебя. Пока я буду ходить в аптеку, ты и Ева будете бесить тебя и будить твою силу. Советую быть быстрее, я долго по магазинам не хожу.

— Ой, да и Бог с тобой. Только потом я буду требовать ответов на свои вопросы. Очень много ответов на очень большое количество вопросов. — так просто она от меня не отделается. Я слишком часто говорю это в последнее время, но это чертова правда.

— Ха-ха, конечно-конечно. — Селина разворачивается, цокая каблуками белых туфель о асфальт. За секунду до того, как ловко угарцевать к дверям магазина, она чуть поворачивает голову и со смехом в голосе говорит: — А ты интересный паренек. Забавный такой. Хотя первое впечатление о тебе все равно ничем не исправишь.

На этом и сбежала. А меня начала одолевать совершенно необъяснимая злоба. В этих словах о неизгладимом первом впечатлении было что-то раздражающее. Словно бы я вернулся в свое детство, в котором маман трясла меня со своими нотациями о правильном первом впечатлении. В детстве меня это дико раздражало, да и сейчас тоже бесит. В особенности от Селины, которая и сама производит впечатление шлюховатой легкомысленной мадам, хотя на самом деле, очевидно, не так плоха.

— Давай отойдем чуть в сторону. — ну, хоть Ева меня понимает. С ней все не так раздражает, как с той же Селиной.

— Ну и куда? Тут все — одна большая проходная. — но если уж меня разозлить, то остановить трудно. Я сам успокоюсь, через некоторое время. Мне просто нужно дать время и пространство.

— К примеру, к мосту. Там есть одно очаровательное местечко, у которого можно чудесно позаниматься. — Ева на мои провокации не поддается. Она хороша. Мне повезло.

— Веди, куда хочешь. Там разберемся. — я с ней спорить не буду. Махну на нее рукой и последую тупо.

Мост Гордона тут, совсем рядом. Нам с Евой нужно буквально повернуть за угол, пройти по улице вперед и вот — мост. Самый красивый мост города. Мост, столпы которого ежегодно подкрашивают, а металлические витые перила — чинят и ремонтируют. Фигуры лебедей здесь отмыты от пыли и грязи, сколов на них не допускается. Арки моста настолько крепки, что слона выдержат. А еще чуть в стороне имеется определенное нововведение — небольшая площадка над платформой, огороженная перилами. Она была построена год назад, чтобы приезжим (коих было не много) было удобнее фотографироваться. Площадка интереса в массах не сыскала. Но своего уюта и красоты от этого не потеряла. И почему я раньше не подумал пойти сюда? Это ведь действительно отличное место для разговоров!

— А Селина нас точно найдет? — я не то что бы волнуюсь за нее, нет. Просто ее информация очень важна для лучшего понимания мира.

— Да. Если не найдет — позвонит. — Ева уверенно шагает по тропинке, чуть вздернув голову и уверенно смотря на мир.

Я на ее фоне выгляжу позорно. Тощая мелочь в огромной футболке с надписью «Ебись ты веслом, которое помогло тебе сюда добраться» и грязноватых штанах, в бутсах с огромными подошвами, растрепанный, ссутуленный, с диким взглядом прищуренных глаз. Ну прямо королева и ее мелкий крыс. То-то народ оборачивается. Они, разодетые в официальные одежды и строгие наряды, смотрят на меня, как на бомжа — со смесью отвращения и любопытства. И если бы я не знал подоплеки Сван Вейли, мне было бы обидно. Но я знаю, что в этом городке почти каждый после работы либо бухает, либо нещадно бьет своих домочадцев, либо все и сразу. У нас тут развлечение такое, общее — творить дичь. Потому мне вовсе не обидно. Стоит только подумать о том, что все эти разодетые людишки делают за закрытыми дверями, как любое смущение отходит на второй план.

Зайдя на платформу, Ева тут же повернулась спиной к воде и оперлась на поручни.

— Сегодня без долгих размусоливаний. — они вроде и так были не долгими, но окей. Только не смотри на меня так строго. — Моя основная задача — развить твою связь с силой. Попрошу помолчать, я все сейчас объясню. — ей удалось заставить меня надуть губы и нахмурится. — Связь с силой состоит из трех факторов — вид проявления, капля или вспышка, сила проявления и ее скорость. Исходя из этого, сила делится на два вида — проявляющаяся по принуждению и по желанию. — ну снова дележка. Я же все не запомню! Агх! — По принуждению это сила, которая проявляется либо слабо, либо во временном интервале от трех минут до бесконечности. По желанию, соответственно, наоборот. Ты сейчас находишься в типаже силы по принуждению. Спросишь, причем тут тип силы? Ну, как я и говорила, вспышкам чуть легче овладеть своими силами. От типа напрямую зависит, как быстро ты освоишься со своими способностями и начнешь улучшать результаты.

— Я все еще мало что запоминаю. Ты это держи в голове, хорошо? — она только усмехается и пофыркивает. К добру ли это?

— Ничего, все придет. Короче, я должна научить тебя видеть Истины хорошо и включать эту способность быстро. — Ева складывает руки на груди и опирается стопой о прут за ее спиной. Она становится еще больше похожей на парня в такой позе. Но теперь джинсы хотя бы подчеркивают, что у нее чего-то нет, и на том спасибо.

— И зачем мне это? Что от этого изменится? — я понимаю, чем быстрее и четче, тем лучше, но все же… Зачем? Мне не к спешке силу включать, когда появится, тогда и будем искать Харона.

— Чем дольше ты используешь свою силу, тем быстрее выматываешься. — так, если она сейчас начнет заливать мне про манну, я отсюда свалю. Мой мозг не перенесет этого, серьезно. — В отсутствии сосуда Души, как у артеков, зрение будет жрать твои физические силы. А если ты израсходуешь их полностью, что приведет к физическому истощению, источником станут твои жизненные силы. — ну хоть так. Избито и клишированно, прям как в сериалах, но сойдет.

— И? Все еще не понял, в чем прикол. — она закатывает глаза и цокает языком. Но я уже научился этому противостоять — ноги расставить пошире, руки в боки, глаза по строже. Оборона на высшем уровне.

— Включение силы — самый изматывающий момент. И чем дольше ты ее включаешь, тем меньше у тебя остается сил. — ей моя оборона не нравится, по скривившемуся лицу понятно. — На распознание размытых Истин тоже уходит больше сил. А у тебя их немного. — я уже собираюсь было возмутиться, но она мне этого сделать не дает. — Потому что ты — подросток, а не взрослый человек.

— Пусть так. Значит, быстрее и четче? И как мне это сделать? — чуйка подсказывает, что лучше бы я этого не вякал. Но я вякнул. И, кажется, поплачусь за это. Мне очень не нравится блеск ее глаз.

— Сначала — злиться больше и использовать силу чаще. Пусть твое тело привыкает к силе. Когда оно распознает ее получше и усвоит факт ее существования, границы проявления начнут расширяться. — Ева отрывается от перил и идет ко мне. Ее улыбка и маньячный взгляд доверия не внушают, потому я чуть отступаю назад.

— Ты что задумала? — женщина, не трожь меня. Я выгляжу как заморенный голодом хомяк, но это не значит, что я не могу быть агрессивным.

— О, сейчас поймешь. — но что хомяк может сделать против змеи? Ни-че-го.

Моя попытка развернуться и рвануть прочь провалилось с таким треском, что на окраинах Сван Вейли слышно было. Ева хватает меня за ворот футболки и тянет на себя. Ее рост и огромная сила позволяют ей это, несмотря на то, что я судорожно бьюсь в ее руках и вырываюсь, грозясь задушиться. Ворот так сильно впивается мне в горло, что каждый вдох превращается в жуткий хрип, а крик — в сипение. Ева тащит меня на себя. Одним, блять, рывком подтаскивает к перилам. Четкое движение тонкой, но крепкой руки — и я уже вишу лицом над зеленоватой гладью воды. Сильный удар о перила выбивает из меня весь воздух с продолжительным стоном. Обжигающая боль пронзает, я взмахиваю руками, дергаю ногами, но все равно не могу ничего исправить. Криком я захлебываюсь, как горьковатой тинистой водой реки Сван, плещущейся подо мной.

— Прости, Мортем, но так надо! — не прощу! Никогда не прощу!

Но сказать этого я не могу. Воздух в моей груди стал твердым веществом, осадком. По крайней мере, ощущения такие же. Чувство беспомощности приходит ко мне, как в старые добрые времена жизни дома. Я толкаюсь, извиваюсь, плююсь, пинаюсь и злобно смотрю на нее, бездумно шипя и хрипя. Но ее это не пугает. Взгляд ее прищуренных глаз все такой же холодный и спокойный. А во мне от этого взгляда поднимается волна страха, сковывающего холодом грудь, а свинцом — болтающиеся в воздухе ноги. Лицо Гарольда встает перед глазами, как если бы он действительно стоял здесь. Дрожь проходит по моему телу. Скованной и недвижной куклой я повисаю на перилах, смотря на разбивающиеся о помост воды реки, несущие тину и грязь.

Его бесстрастный взгляд, его спокойный голос с налетом презрения, его слишком крепкая для моих не бесконечных сил хватка. Я помню все. Он держал меня крепко одной рукой, уперев спиной в пол. Было больно. Но больнее было от того, что вторая рука ритмично опускалась на мое кровоточащее лицо, выбивая из горла жалкий всхлип и плач. Мать стояла в сторонке и смотрела. А он бил и приговаривал «ты никто, ты здесь никто, и ты будешь следовать моим указам, пока я не решу, что должно быть иначе.» Мои слезы, смешивающиеся с кровью, его не беспокоили. Мне было больно. Внутри и снаружи.

Никто не помог. И сейчас не поможет. Я вишу над пропастью, падение окончится смертью. Но никто не придет. Все пройдут мимо. Глянут мельком и поторопятся уйти, не желая проблем. Никто мне не помог. Никто не спас меня от собственного отца.

На губах чувствуется привкус соли, глаза горят. Мне страшно до сильного желания обмочиться, меня всего трясет. Я едва держусь. В секунде от истерике. Но гнев и ненависть уже затопляют полости души. Почему никто не поможет мне? Почему они все такие ублюдки? Почему он такой ублюдок? Почему Ева со мной так поступает?!

И я кричу. Наконец кричу, а осадок воздуха преобразуется в крик ярости и страха, от которого мои голосовые связки начинают болеть.

— Вот это ты даешь. Не знала, что ты настолько громкий. — рывком меня ставят на ноги.

Я разворачиваюсь, смотря на Еву безумным взглядом. Слезы стекают по моему лицу, я готов сказать ей все, что думаю. Но замолкаю, успев только сказать первую букву слова «Сука».

За Евой снова вырисовывается силуэт. Все еще не совсем четкий, чуть размытый, но уже достаточно явный. Все такой же темно-синий.

— Быстрый способ разозлить человека — стать угрозой его жизни. — Ева фыркает, смотря на меня. Ее колкий взгляд пробирает до костей. — Часто вместе со страхом рождается гнев. На безразличие людей, на причиняющего боль человека, на судьбу. Не всегда эта схема срабатывает — иногда страх оказывается настолько сильным, что человека просто парализует. Но гнев так или иначе рождается.

— Еще попизди мне о психологической херне после того, как чуть в реку не сбросила! — парой грубых движений я стираю слезы со своих щек. Сопли втягиваю с шумным сопением, судорожно поджимая дрожащие губы и продолжая хмурить подрагивающие брови.

— Но это сработало, признай. — оказывается, Ева та еще отбитая сука. Где там Селина? Мне надо с ней серьезно поговорить! — Минута и сила проявилась. Но если я тебя слишком сильно напугала, то прости. Иногда я перегибаю палку.

— О, мне прям так хорошо от этого факта стало! Прям как будто на Багамских островах по щелчку пальцев оказался! — к черту их, психованных, я передумал! Никакие деньги не заставят меня еще раз хоть капельку довериться Еве.

— Напомню, что, вмешавшись в это, уйти ты не можешь. — если она может читать мои мысли, то просто пошла в пешее эротическое. Надолго. — Так что подбирай сопли и терпи. Чем быстрее найдешь Харона, тем быстрее от нас отвяжешься.

— Не будь ты девчонкой… — я человек принципиальный. А бабушка меня учила не бить тех, кто слабее. Хотя, если так подумать, слабее тут я, а не Ева.

— Что, ударил бы меня? Попробуй, малышок. — она раздвигает в стороны руки, как будто бы пытаясь меня обнять. Но в этой открытости для удара я вижу не вызов, а предупреждение. Попробуй ударить и полетишь вниз с моста. — Давай, стукни меня. Я открыта.

Я не трус, но и не идиот, ведущийся на вызовы. Стоит мне только посмотреть в ее глаза, подернутые дымкой маньячности, и я отступаюсь. Она очевидно сильнее меня. Я в невыгодном положении. Я не боюсь горы мышц-Зака, не боюсь его шкафов-дружбанов. Со своей спесью и ловкостью я влезаю в любые драки, в которые только могу влезть. Но Ева — соперник не моего уровня. Вряд ли она соперник даже уровня Зака. И в отличие от своего тупого спесивого вражины я это понимаю.

— Я не идиот, чтобы идти против тебя. — отступить — единственный выход.

— Что, струсил? Ну и напрасно. — пусть думает что хочет. Я не ведусь на провокации. По крайней мере, не на такие очевидные.

— Боже, Ева, что ты там опять творишь? — да неужели?!

Селина размеренным шагом проходит сквозь расступившийся перед ней поток спешащих людей. Руки скрещены под грудью, губы раздвинуты и обнажают ровные зубы, движения четкие и не резкие. А еще за ее спиной пустота. Я не вижу ничего, ни дымка, хотя за проходящими за ней людьми просто таки вьются дымные фигуры. Значит, за артеками этими действительно нет странных существ. Мне от этого не легче, но я хотя бы на практике убедился в правдивости рассказываемых мне историй.

— Ничего-ничего, Селина. Мы просто развлекаемся, вот и все. — Ева поворачивается ко мне спиной. Это было бы лучшим моментом ударить ее, но я не настолько подлый. С Заком и его дружками я бы так и поступил, но с Евой… Нет, я не идиот.

— Знаю я твои увлечения. — Селина чуть дергает головой в сторону, убирая с лица светлую прядку. Пакет в ее руке тихо позвякивает баночками и шуршит коробочками при каждом шаге девушки. — Ты закончила с преподаванием?

— Еще как. Минута — и все готово. Постепенно мы придем к этому результату без моих методов воздействия. — это она мне так стимул побыстрее разобраться со своими способностями кинула?

— Знать не хочу ничего о твоих методах, маньячина. — но несмотря на свои слова, Селина улыбается. Знакомая картина. Прям я и Гейл, только в женском обличии. — Что ж, если ты действительно закончила, то настало мое время.

Взгляд Селины обращается ко мне. В очередной раз я удивляюсь красоте этих чисто-голубых глаз. Какой бы характерной ни была Селина, очаровательность ее глаз это нисколько не умаляет.

— Ну, посылатель, все усвоил? — она пытается быть помягче со мной, я это чувствую. Но у нее не очень выходит.

— Постарался. Но теперь я хочу узнать об артеках чуть больше. — но я не могу проигнорировать ее неловкую нежность. Она хотя бы пытается.

— Да пожалуйста. Но всего даже не жди. — он подходит к перилам, на которых я только что висел, и опирается на них руками. — Наш мир, Примумнатус, это даже не мир, а скорее скопление пространств. Загробный мир, Недра, Храм Души, Ничто… Каждое Пространство связано с другим и каждое имеет связь с вашим миром — Новумнатус. Ну, кроме Ничто, но о нем другая песнь. И Примумнатус, и Новумнатус — это творения первой артек на тогда еще только-только появившейся планете Земля — Примы.

— Стоп! Хочешь сказать, вашей расе больше миллиарда лет?! — она не мастер рассказывать, да, но этого и не требуется. Я все равно охереваю.

— Ну, да. Мы старее самых старых существ на Земле. — слишком легкая улыбочка для существа столь древней расы. Фантасты были правы, чтоб их. Сообщил бы им кто об этом. — Собственно, весь этот мир таким, каким вы знаете, создали мы, артеки. И вас, людей, тоже. — я выпал. Связь пропала, ау, кто-нибудь, наладьте ее! — Изначально артеков было шестеро — первородная Прима и пятеро ее детей, Смерть, Жизнь, Природа, Пространство и Хаос. А уж потом появились все остальные, когда первые начали ослабевать. Мы взяли под контроль этот мир, наладили в нем жизнь и взяли узды правления. И до сих пор правим, как видишь.

— А… Эм… — я даже не знаю, что б еще сказать. Вопросов вроде много, но ни один из них в слова не оформляется. — Зачем?

— Зачем мы развили ваш мир и ушли в свои пространства, оставив Землю вам? — вообще, зачем вы нас создали, но и так сойдет. — Раньше мы жили с вами. Вы ведь наши младшие братья и сестры, как никак. Мы помогли вам воздвигнуть первый город — Атлантиду, — Атлантиду? Еба-а-ать, ну все. Я чувствую себя на программе конспирологов, и язык мой как назло не шевелится, хотя в голове слов много и ни одно из них цензурным не назвать. — И жили в нем вместе с вами. Но потом… Произошла катастрофа, и Атлантиду пришлось уничтожить. — вот тут бы поподробнее. Но я только и могу, что дышать да думать. Ахуеть. Просто ахуеть. — В общем, мы и наше развитие стали представлять опасность для выживания человечества. И мы ушли в Примумнатус, где могли руководить вами, но не могли навредить. Как-то так.

Весь мой с треском рухнул в бездну. Атлантида, другая раса, знание о происхождении человечества… У меня так много вопросов. А динозавры? А первые люди? А Библия? Что случилось с Атлантидой? Как люди выжили? Почему вы бросили их после того, как столько лет помогали? Что стало причиной жизни человечества в упадке до нашей эры? Но ни одного вопроса озвучить я не в силах. Слова не собираются, мысли разбегаются. Я растерян и удивлен. Должен ли я был знать это? Или было лучше жить в неведении, просто сделав то, о чем меня просят? Почему я не могу не лезть в то, что не предназначено для моего ума?

— Знаешь, я бы сейчас хотел что-нибудь сказать, но у меня язык отмер. И мозги тоже. — дайте мне сил свыкнуться с этим, хоть кто-нибудь. Потому что иначе я потеряю свой рассудок.

— Хахахаха. — ее смех легкий и задорный, но чуть грубоватый. Зато приятный. Почему ты смеешься? Ты только что мне глаза на самые тревожащие человечество тайны прошлого открыла — и смеешься?! — Думаю, на сегодня с тебя хватит. Я кое-что написала в тетради про мироустройство, так что когда уложишь в голове первостепенную информацию, можешь почитать еще.

— Тетрадь? — зацепиться, схватиться и не утонуть. Пусть обыденное слово вытянет меня из пучины этого закрученного водоворота, который заполнил мою голову своим стремительным движением.

— Ева не отдала тебе тетрадь? — на удивленный взгляд Селины я отвечаю медленным тяжелым кивком. — Ева-а-а-а-а… — никакой угрозы, только вопрос.

— Ой, забыла совсем. Сейчас отдам. — рядом с Селиной Ева на удивление покладиста и добра. Такая себе метаморфоза. Не думать о том, что узнал. Не думать, не думать, не думать…

Покопавшись в сумке, Канви выудила из нее толстенькую крупную тетрадь. Уже один формат меня напряг, но повозмущаться или удивиться не дали. Тетрадь в руки мне всучили и тут же посмотрели на Селину, перестав замечать сам факт моего существования. Я едва смог ее удержать — пальцы так дрожали, что обложка под их хаотичными движениями мялась.

— Это тетрадь схем и информации. Все, что тебе может понадобится, ты там найдешь. — Селина поправила чуть спавшую с плеча кофточку и отошла от перил поближе к Еве. — Все, что может быть тебе непонятно, есть там. Если возникнут вопросы вне тетрадки — звони обязательно в любое время суток.

— Это звучит как прощание. — да, да, да, попрощайтесь со мной! Позвольте мне восстановить мой мир из осколков, в которые вы его искрошили!

— Никаких прощаний! Впереди еще много уроков и поиски Харона. — вот же ж попал. А все моя жажда наживы. Если бы не она, жил бы я себе и не знал ничего. Боже, как же я буду с этим жить?

— Угх. Ладно, я почитаю ее. — может, я открою себе что-то новое о том, что, как и почему устроено. Ну или разберусь со старым. Там белых пятен больше, чем звезд на небе. А может, я не захочу ни с чем разбираться и выкинуэту тетрадь к чертям от греха подальше. Лишь бы Лорел ее случайно не нашел — он же меня сумасшедшим посчитает, если все это увидит.

— А сейчас мы с Евой все же пойдем. У нас дела, у тебя дела. — сливаются. Да и Бог с ними, сам разберусь.

— Ага-ага, давайте. Удачи во всех начинаниях, счастливого пути, гоните отсюда. — но я все равно уйду первым.

Мой рухнувший мир так и остался разбит. За что мне это? Почему именно мне повезло родится каким-то там ведьмаком? Я ведь не ученый и не историк. Я обычный мальчишка, любопытный и наглый не в меру. Не мне раскрывать тайны мира!

Я не был готов к правде. А может и никогда не буду. Потому что правда — самое страшное оружие, которое я могу себе представить. Ее удар только что убил во мне полумертвый покой.

========== Водосточные крысы ==========

Спокойного дня не выдалось. После того, как я расстался с Евой и Селиной, я не успел и пары кварталов в сторону дома пройти, как в кармане штанов зазвонил и завибрировал телефон.

— Алло? — звонил Гейл, потому трубку я поднял быстро.

— Мортем, друг, топи к Галаверскому мосту, да поскорее. — что-то мне это напоминает. Ах да, день, когда начались мои злоключения!

— Что там опять? Вы пригласили девчонок и собираетесь с ними поразвлечься? — пусть он скажет да, ну пожалуйста, мне нужен секс и расслабон.

— Не угадал! Закки и его дружбаны приперлись. Хотят вернуть себе проигранное. — драка тоже способ снять напряжение, так уж и быть.

— Серьезно? И на что он надеется? Ладно, скоро буду. Передай Заку, чтобы мазал задницу вазелином и морально готовился к сношению. — я сорвался на бег, проталкиваясь сквозь людей и не замечая их циканья и злобных взглядов. У меня кулаки чешутся дать Заку в морду, об остальном можно пока забыть.

— Поторопись, он долго ждать не будет. — судя по фоновому шуму, уже ждать не желает.

— Буду через десять минут! — на этот раз я опередил его, бросив трубку первым.

По реке до Галаверского моста добраться как нефиг делать. Просто бежать по набережной, огибая людей и проскакивая под машинами на красный. Проносящиеся мимо здания постепенно становятся все более убогими, поток людей уменьшается, а плитка под ногами из новенькой и целенькой превращается в расколотую и разбитую. Проходя весь путь от Сентра до Гринери, можно увидеть, как постепенно деградирует город. Если бы мне было до этого дело, я бы сейчас посетовал на политику нынешнего мэра, на отстойность нашего городка и бла-бла-бла.

Но моя цель — Галаверский мост, а не нытье.

В определенный момент я перехожу на другую сторону реки по мосту Поцелуев. Еще раз повторять свой подвиг с прыжком веры на бетон уже не круто, потому в этот раз я дойду до лестницы. К тому же, определенный элемент неожиданности будет. Ну, какой никакой.

На подходах к Галаверскому мосту я совершенно выдыхаюсь — ноги начинают болеть, налившись свинцовой тяжестью, а в горло как перца насыпали. Но я более чем готов к драке. Моя решимость и жажда битвы не угасли. Надеюсь, у Зака найдутся оправдания тому, что он зашел на мою территорию или ему не сдобровать. Хотя, судя по тому, что я сейчас вижу, не сдобровать все же моим парням.

Водосточные крысы выперли моих друзей наверх, а сами перегородили лестницу своими тушами. Зак стоял в их главе и красный дым кольцом окружал его. Высоченный, выше даже Гейла, он нагло ухмылялся моим парням, не давая ни одному из них подобраться к лестнице. Ух, как я зол, ну все, дипломатия закончится после первого лишнего звяка в мою сторону.

— Гейл! — я влетаю в кучку своих друзей, прорываюсь сквозь них, бултыхаясь в дымном мареве из синего и красного. Рюкзак летит на землю, руки товарищей проталкивают меня вперед, к Гейлу, напряженная спина которого маячит в просветах синего дыма.

— Поздновато ты, дружище. — повернувшись ко мне, Нейлсон едва заметно улыбнулся. От этой улыбки я вздрагиваю — у Гейла под носом кровь, а губа вновь треснула.

— Что тут происходит, Зак? — моему праведному гневу нет предела. Да как он посмел в отсутствие лидера нападать на его стаю?!

— Ничего особенного, Морти. Мы просто пришли забрать обратно нашу территорию. — ухмылка на широком скуластом лице Зака становится еще шире. Насмешливый взгляд его темно-зеленых глаз направлен прямо на меня.

Гейл шумно скрежещет зубами, а стоящие за нами ребята зло рычат. Мне это все очень не нравится. Гел слишком напряжен. Он не может быть так встревожен только из-за того, что Зак завалился к нам.

— Вашу? О, ну нет, Закки! Ты ее проебал! Теперь это наша территория. — ухмылка подрагивает, широкие брови дергаются, а приплюснутый нос раздувается. Зак никогда не умел себя контролировать. Пара слов, и он готов.

— Ваше тут только это тело. — короткий взмах правой рукой, и за спиной Закка расступаются Водосточные крысы.

Тео Шеленер, ближайший подручный Зака и главная заноза в жопе во время драк, выходит вперед. Алый дым окружает его мутной пеленой. Цвет опасности и угрозы, Истина злого человека. Крепкой правой рукой он за шиворот тащит за собой упирающегося и пихающего Томми. Мальчишка воет диким зверем, бьется в крепкой хватке Тео, но тот лишь тупо лыбится и дергает нашего младшего на себя. Банда захлебывается шипением от настолько откровенного шантажа и угроз. А мне только и остается, что стиснуть зубы да сжать кулаки в бессильном гневе.

— Давай так, Морти. Мы возвращаем вам этого… — закипая, я наблюдаю, как Тео встряхивает Тома, едва не сорвав с него слишком большую футболку, а затем тупо гыкает и дерзко смотрит в нашу сторону своими мутно-голубыми глазами. Я ничего не могу сделать, я бессилен. Снова. -…Мальчика, а вы уходите восвояси и никогда не возвращаетесь.

— Нет, Мортем, не надо! — Томми заливается криком, за что тут же получает размашистый удар от Тео и, хныкнув, замолкает. Неудивительно, что именно его схватили. Маленький и хрупкий, он всегда был слабым звеном нашей команды.

— А если я откажусь? — Гейл у меня под боком шикает и легонько пихает локтем под ребро. Прости, друг, но вылетевших изо рта слов не поймаешь.

— Тео, покажи, что будет тогда. — Зак слегка дергает влево светловолосой коротко стриженной головой. Его взгляд неотрывно наблюдает именно за моими движениями, но я держусь стойко.

Ровно до того момента, как Тео подтаскивает вопящего дурниной Томми к перилам моста и свешивает того головой вперед. Мальчик кричит и плачет, суча ногами в воздухе, а в моей груди все снова холодеет. Под ним река и толстый слой бетона и падение головой вперед окончится разве что его смертью. Толпа мурашек бежит по моей спине. Отлично, Ева, теперь я как никто другой знаю, что сейчас чувствует Томми. Лучше бы не знал, ей Богу.

— Отпусти его уже. Из тебя шантажист как из меня балерина. — Заку стоит только еще раз дернуть головой, как его послушный щеночек Тео втаскивает Томми на твердую землю и возвращает к нам. Ублюдки, оба. — Занимайте это место, нам то что? Все равно помойка та еще.

За моей спиной ребята шумно сопят и тихо возмущаются. Но видеть я могу только Гейла, который легко качает головой вверх-вниз, подтверждая правильность моего решения. Но у меня в планах нет жертвенной передачи новой территории старым владельцам.

— Правильный выбор, Морти, детка. — он уже знает, что я задумал. Я это чувствую — тон голоса выдает его.

Тео с явной неохотой отпускает Томми под неодобрительное мычание Водосточных крыс. Они тоже все понимают, но перечить лидеру не решаются. Мальчик на шатающихся ногах подходит к нам, шмыгая носом и наматывая сопли на кулак. Я потом узнаю подробности того, как Зак его вообще выловил. А пока у меня есть план, как и рыбку съесть, и червячка сохранить.

— Гейл, уведи его. — мальчишка сейчас не боец. Помощь Гейла мне бы не помешала, но для начала важно обеспечить безопасность Томми.

Благо, друг меня понимает и без нужных слов. Шумно разочарованно вздыхает, закатывает глаза, но доверяет моему решению. Все так же молча он уводит нетвердо стоящего на ногах Томми за мою спину. Ребята шушукаются и перешептываются, не понимая ничего, а Водосточные крысы уже ликуют, смотря на нас снисходительно. Ну ничего, вы у меня еще попляшете.

— Хотя, знаешь, Закки, я передумал. Теперь когда у вас нет заложника, давай-ка мы несколько иначе решим, кому будет мост принадлежать. — он не настолько туп, чтобы не быть готовым к такому. В конце концов, это же Зак!

— Думаешь, сможешь? — гора мышц поправляет на себе кожанку, не убирая с тонких губ наглой ухмылки. О, он все понимает.

— Постараюсь, по крайней мере. — готовься харкать кровью, уродец. — В атаку, ребята!

Я — первый.

Озлобленной маленькой молнией я налетаю на Зака, тут же хватаясь за его широкие запястья. Прыжок — я упираюсь ногами в его колени так сильно, как только могу. Но положение проигрышное — он устоял на ногах, а я остался висеть на нем.

— И это все, Морти? — басовитый голос почти под ухом, а крепкие руки уже хватают меня за плечи.

Падение на камень причиняет боль, а навалившийся на меня Зак — еще большую. Он мутузит меня как куклу — крепкие кулаки впечатываются в грудь и лицо, колени больно давят на бедра. Но мне только это и было нужно. Рыбкой выскользнув из крепкого захвата широких мозолистых ладоней, я со всей дури даю острой коленкой по широкому подбородку Зака. Клацают зубы, лидер Водосточных крыс мычит и отскакивает назад, давясь кровью.

— Ты все еще ведешься на этот выпад, урода кусок!

Пока он растерян, я налетаю на него снова. Впечатываю кулак сначала в одну пухлую колючую щеку, затем в другую. Бью как в последний раз, до боли в костяшках и скрипа костей запястий. Я не даю ему даже руки поднять — с чувством давлю стопой на распластанную по земле ладонь, до хруста костей. Битва разгорается вокруг меня. Крики, вопли, смачные звуки ударов. Но я вижу только злые глаза Зака и его оскаленные зубы, которыми он вцепляется в мою ладонь.

— Ау-у-у-у! — ну нет, хер тебе!

Светлые короткие локоны под моей рукой жесткие и скользкие. Но я все равно умудряюсь зацепиться за них и рывком отодрать от себя кровопийцу. Парочка тонких прядок остается в моих дрожащих пальцах — вместе с кровью. Зак рычит, отплевывая сгустки алого, а затем размашисто толкает меня в грудь, от чего я, подавившись воздухом, снова падаю на спину. На этот раз не поддаюсь — откатываюсь перед тем, как он бьет меня по лицу правой. Налетая на него, я готов получить прямиком в свой снова расквашенный нос.

И получаю. Зак не щадит себя, совершая эту сильнейшую пощечину, от которой мою голову мотнуло в сторону. Едва успеваю пнуть его ногой в живот до того, как он навалится на меня. Отползая от сжавшегося в приступе боли врага, я перегруппировываюсь и снова нападаю. Мои ногти вонзаются в кожу его куртки, я пытаюсь дернуть его в сторону в пылу драки, но слишком поздно понимаю, что слаб.

— Ха! — а он этого и ждал.

Удар лбом приходится на мою челюсть. Я только чудом не прикусил себе язык. А вот зубам повезло меньше — гудящая боль проходит по ним, я слепну на доли секунды от этой волны. Зак бьет меня коленом в бок, и боли становится еще больше. Из нападающего я превратился в отступающего — приходится отползать, дабы не получить еще удары.

Если бы налетевший Гейл не сшиб Зака на землю и не принялся яростно превращать его лицо в кашу, мне бы успели отбить еще чего важного. Но вместо этого я поднимаюсь на ноги и кидаюсь в гущу нового боя, повисая на плечах парня, прижавшего к земле толстяка Джима.

— Черт подери, малолетки проклятые, а ну разошлись! — я вздергиваю голову только потому, что парень, на котором я повис, пытается ударить меня затылком в нос. Но именно это и позволяет мне увидеть полицейского, спешащего к нам через всю улицу.

— Банда, отступаем! — я срываю голос, выкрикивая это. Не хватало нам еще проблем с полицией.

Несмотря на желание драться дальше, я отпускаю парня, на котором повис, и даю деру. Драка-дракой, а с нашей полицией дела иметь себе дороже.

— И чтобы больше не появлялись на территории Водосточных крыс! — в спину нам летит улюлюканье победивших лузеров.

— Можем повторить еще, как только вы от копов отделаетесь! — я разворачиваюсь лицом в сторону банды Зака и показываю язык. Боль пронзает челюсть, но этого того стоит.

Мы улепетываем от копов так, что только пятки сверкают. Бежим до тех пор, пока можем бежать. И останавливаемся только тогда, когда толстяк Джим и Томми выдыхаются, не в силах больше нестись за нами.

— Все, ребята, стоп! — я и сам чувствовал, что еще пара метров такого марафона, и меня можно будет отскребать от асфальта.

Из Гринери мы так и не выбрались. Мы просто углубились в его проулки и улочки, в переходы между его скособоченными обветшалыми домами. И сейчас нам удалось выбраться на, возможно, единственную детскую площадку во всем этом квартале. Одна скамейка, качелька да попрыгушка — умилительно, но в таком состоянии, как будто пережило ядерный удар.

— Ну мы им и задали, ребята! — первым из коматоза передышки вышел Боб. — Мортем так — «В бой!», и мы так «ра-а-а-а-а…», а потом, а потом… — он захлебнулся своими восхищениями и замолчал, тяжело пыхтя.

— Да-да, Боб, мы все там были. — Ронга смахнул с лица волосы и слизнул с губ кровь.

Ребята пустились в рассуждения, заваливаясь кто на скамейку, кто на качельку, а кто и вовсе прямиком на песок. Гейл посмотрел на меня вопрошающим взглядом, но стоило мне только отрицательно мотнуть головой, как он рванул к качельке, сталкивая с нее Родриге и усаживаясь туда сам.

— Как дети малые, ей Богу… — тыльной стороной руки я утер кровь с рассеченной губы. Интересно, что скажет Лорел?

— Ам, Мортем… — подошедший ко мне со спины Томми мог бы напугать, если бы мой похуизм не достиг своего пика. — С-спасибо, что спас. И прости, что из-за меня так получилось.

— Ой, давай без извинений, оки? Мы бы и так драки не избежали. — я повернулся к мальчику. Он весь дрожал и старался на меня не смотреть. Щеки его были мокрыми от слез.

— Меня больше интересует другое — они тебе больше ничего не сделали?

Я осторожно коснулся светлой макушки, убирая с тоненького лица длинные прядки. Мальчишка был умилительно-невинен, но в моих глазах это делало его лишь еще большим ребенком.

— Нет. Они просто схватили меня, пока я убегал, и держали. До того как… — по его тощему тельцу прошла крупная дрожь. Нехорошо, очень нехорошо.

— Ну, ну, не плачь. Все уже хорошо. Братик-Мортем всегда рядом и готов помочь! — я задорно улыбаюсь ему красными от крови губами и подмигиваю. Интересно, насколько смешно это выглядит?

— Братик? — кажется, я сказанул лишнего. Зная отношение Тома к семейным узам, я должен был бы сказать другое.

Но вместо того, чтобы расстроиться или обидеться, мальчишка внезапно крепко обнял меня. Подбитый Заком бок прострелило болью, я было сморщился, но Том ткнулся мне в плечо и шумно засопел, пытаясь сдержать поток соплей и слез. Мне ничего не оставалось, кроме как закатить глаза и неловко обнять его в ответ. На пару минут, в которые я отчаянно представлял перед собой Лорела, которого обнимаю так же крепко.

— Том, все, давай, это уже становится по-гейски как-то. — оскорбил сам себя, ну даю.

— Спасибо. Спасибо, что сказал это. — Томми подчиняется и отстраняется. Я подмечаю, что он больше не плачет и даже вымучивает из себя улыбку.

— Да не за что. Мы же все тут братья, в конце концов. — по духу, по разуму, по убеждениям. Такова была клятва для вступающих в нашу банду.

Что ж, на этот раз мы избежали крупных проблем и даже успели подраться. Но что-то мне подсказывает, что Зак так просто не отстанет. Хорошо, что я успел подхватить свой рюкзак, пока убегал, а то было бы неприятно.

Я наблюдаю за тем, как моя банда перешучивается и дерется за места. Как Нейт и Ронга пихают друг друга, пытаясь уместиться на скамейке, большую часть которой занял Джим. Как Боб и Кост дерутся за право сидеть на качающейся из стороны в сторону пружинке. Как Гейл и Родриге цапаются за качельки. Наконец, как Томми присаживается у сгрудившихся в кучку Винса и Алекса, потирая красные от слез глаза.

Мои братья. Были бы тут Лорел и бабушка, и получилось бы собрание самых важных людей в моей жизни. Но и так более чем хорошо.

Хорошая драка и верная компания помогают забыть то, о чем думать не хочешь. В хорошей компании даже самые черные дни становятся яркими и солнечными. Так было год назад, так есть сейчас.

Спасибо вам за компанию, ребята. Вы мое все.

Но этого я, конечно же, не скажу.

***

Домой я вернулся за час до того, как заканчивалась работа у Лорела. Пять часов вечера, за окном светло, мое тело все горит от болезненных последствий неслабых ударов. Но я улыбаюсь. Направляюсь прямиком в ванну, кое-как смываю с лица застывшую кровь и грязь и тут же иду в комнату, таща за собой рюкзак. Настало время почитать.

В общем и целом, я узнаю достаточно много нового. Еще раз укладываю в своей голове, что артеки — создатели мира нашего, подмечаю, что не зря Селина звалась Богиней. По схемам изучаю мироустройство Примумнатус. Загробный мир, распределяющий мертвецов куда им надо, с его царем Смертью, дочь которого я знаю, а сына — обязан разыскать. Храм душ, тот самый христианский рай с Богом-Жизнью и его великим множеством детей. Недра, производственный «завод» и поставщик всех существ на Земле. Ничто, пустота и темнота для самых отпетых преступников. Селина или Ева, кто-то из них к каждому миру пририсовал небольшой рисуночек. У Загробного мира это три портала — Рай, перерождение (буддизм) и Ничто. Я так и не успел понять, зачем это нужно, но уверен, на следующих страницах ответ найдется.

От тетради со схемами я открываюсь после изумленного вздоха Лорела прямо у меня под ухом.

— Господь, Мортем, что у тебя с лицом?! — я поднимаю голову, изумленно хлопая глазами. До меня не сразу доходит, что он имеет в виду.

Лорел стоит рядом с кроватью, нависая надо мной, и его лицо хмуро и мрачно. Опять.

— А, ты про это? — я словно дурак указываю на свое наверняка лиловое лицо. Оно не болело, что странно, но чуть горячило. — Ну, мы с ребятами подрались кое с кем и… Меня отмутузили. — я неловко улыбаюсь, заводя руку за затылок и отводя взгляд.

— Ох, Мортем! С тобой в последнее время проблем больше, чем когда-либо еще! — Лорел, не церемонясь, хватает меня за плечо.

Приходится подняться на ноги, ощущая легкую слабость во всем теле, отложить тетрадь и пойти за Лорелом на кухню.

— Сиди смирно. — он усаживает мое бренное тельце на стул и отходит, возвращаясь уже с аптечкой. — Что с тобой происходит, Мортем? У тебя проблемы? — прямо так, в лоб. Я, конечно, знал, что Лорел не сильно любит церемониться, но не думал, что настолько. Или я просто достал его своими выходками?

— Нет, все в порядке, правда. Просто мы повздорили с ребятами, а они оказались не шибко добрыми и очень ранимыми, и, сам понимаешь, дали нам по мордам. — я пытаюсь улыбаться, но когда пропитанная антисептиком ватка прикладывается к моей треснувшей губе, я не сдерживаюсь. С шипением отстраняюсь, дуя губы.

— Это как-то связано с тем, что ты пытался мне рассказать в прошлом месяце? — левая рука легонько касается моей щеки, Лорел позволяет мне прижаться к его теплу. А затем снова прикладывает ватку и крепко держит, не позволяя отстраниться.

— Конечно нет, Лорел! То вообще дурость дикая была! — я часто-часто моргаю, чувствуя, как от острой боли глаза начинает щипать.

— Мортем, я правда волнуюсь за тебя. Если ты попал в беду, просто скажи мне. Я буду рядом с тобой. — о, эта обезоруживающая улыбка.

Сердечко екнуло. Если бы это был романтический сериал, я бы сейчас робко наклонился к Лорелу и поцеловал его. А потом сказал бы тупую фразочку о том, что моя главная проблема — любовь к нему. Но у меня все сложнее. Нет, любовь к Лорелу в определенном смысле есть, но главная проблема не в ней. Я все-таки влез в эту невероятную историю с Богами, другими мирами, поисками Харона и странными людьми, знать которых не хочу. И о таком в двух словах не скажешь. Да и в часовом монологе навряд ли объяснишь. Как все было просто, когда я бесился из-за отношений с родителями и школы. Тогда было просто райское время. Когда оно там было? Ах да, всего-то в прошлом месяце…

— Спасибо. Но я в полном порядке. — прости, Лорел. Я даже себе не могу объяснить, в чем же моя проблема. А уж тебе — слов не хватит.

— Я рад. — но глаза у него все равно грустные.

Я не сдерживаюсь. Поступаю как Томми — опрометчиво, импульсивно, но по зову сердца. Руки не слушаются. Стискивая Лорела в деревянных объятиях, я утыкаюсь носом в его жестковатые, пахнущие ментоловым шампунем волосы. Пальцами зарываюсь в темно-каштановые прядки. Пытаюсь ухватиться за него, цепляюсь не сгибающимися пальцами. Его лицо оказывается у меня на груди — я чувствую горячее дыхание сквозь тонкую ткань домашней футболки. Кожа груди горит, и внутренний жар не сравнится с жаром извне. Я теряю связь с реальностью. Едва понимаю, что сильные ладони Грехема касаются моих ноющих боком. Сдавленно шиплю, но буквально заставляю Лорела обнять меня, скользнув со стула к нему поближе. Ногами обхватываю его за талию. Пятками упираюсь в крепкие бока, едва не ударив из-за сильнейшей дрожи. Прижимаю так близко, как только могу, желая в этот момент врасти в него всем телом.

Я упиваюсь им. Словно путник в пустыне, пихающий голову в родник оазиса и жадно хлещущий холодную воду. Я захлебываюсь им, его присутствием так близко. Задыхаюсь от накативших чувств, ставших словно бы еще сильнее за эти мимолетные полторы недели.

Будь со мной рядом. Позволь забыть о проблемах. Дай мне еще немного себя рядом со мной и позволь захлебнуться тобой.

Сердце пускается в пляс от его близости, в паху становится жарче. Возбудится я себе не позволяю — отстраняюсь, когда объятия становятся неловко-долгими.

— Рад, что ты меня так любишь, Мортем. — его щеки слегка заметно красные, а глаза бегают и тускло поблескивают янтарем. Значит, я смутил не только себя, ей! — Ладно, слушай, я зашел домой только переодеться и сказать тебе ужинать без меня.

— Могилу копать будешь? — опять сверхурочные часы могильщика. Ему за это платят, но эти небольшие деньги стоят большого времени, проведенного за тяжелым трудом.

— Ага. Завтра похороны. — Лорел поднимается на ноги. Начинает собирать в аптечку антисептик и вату и постоянно роняет их. — Так что, я пойду.

— Может, тебе помочь? — я нередко это делал. Мне не платили, но я не просил. Таким образом я выплачивал другой долг — моральный.

— Еще чего. Лечи давай свои боевые трофеи и иди спать. Завтра поможешь мне в магазине. — наконец, ему удается собрать аптечку и убрать мешочек обратно на его законное место.

— Постараюсь! — и пусть догадывается, что постараюсь.

Лорел отрывисто хихикает и уходит — в свою комнату, судя по хлопку двери. А мне только и остается, что подняться с насиженного места и на неверных ногах пройти в комнату, чтобы завалиться на кровать, закопаться в подушку и заорать в нее со всей силы.

Я обнял Лорела Грехема. Конкретно так обнял, до дрожи в ногах и жара в паху. Запах его шампуня все еще тревожит мое обоняние, жар рук остался на коже словно ожоги. Кажется, оставшийся вечер у меня будет занят отнюдь не погружением в учебу о новом мире.

— Я ушел! — как стыдно-то, а! Надеюсь, он моего стояка не заметил, а то я ведь помру от смущения.

— Ага! Удфачи! — из-за подушки крик получается приглушенным и неразборчивым.

Но мне все равно не отвечают. Я только слышу, как хлопает входная дверь. И снова остаюсь в тишине и одиночестве своей темной комнатки. Наедине со своими мыслями, чувствами и непонятками.

Как разобраться со всем этим? Как разобраться с тем ураганом, что поселился в моей душе? Как понять этот мир, внезапно раскрывшийся мне с совершенно другой стороны?

Были бы у меня ответы, я бы сейчас не мучился. Но их нет. И потому моя голова пухнет от обилия несвязных мыслей и обрывков несказанных фраз. И приюта им не найти — ни в моей голове, ни вне нее.

========== Бенетайя ==========

Суббота пришла слишком незаметно.

В среду я сначала помогал Лорелу с товарами в магазине, а к обеду убежал на очередные занятия с Евой. Нового ничего не узнал, кроме разве что того, что я неумеха, а мои боевые травмы — весомый повод откосить от внезапностей. А, ну и еще того, что Селина сейчас занята отслеживанием духа, который находится в стадии преобразования и бла-бла-бла. Такое себе, в общем. Зато вечером почитал еще о Примумнатус. Выяснил, что души людей так или иначе все равно уходят в состояние перерождения, но только с разными временными промежутками. Кто-то тусует в Храме жизни, что как Рай, кто-то (буддисты, как подписала Селина над этим многозначительным «кто-то») сразу входят в состояние расщепления и пересборки, а кто-то плавает в Ничто, что аналог ада. Знатно подохренел с этого, порадовался своим атеистическим взглядам и с натягом, но принял новую концепцию жизни после смерти. Добрался до части «Загробный мир». Оказалось, что Селина и как писатель не то чтобы хороша. Но это не помешало мне понять, что Загробный мир состоит только из трех частей — острова приема душ, острова жизни артеков и острова переправки в следующие пункты. Почему прием в Загробный мир и переправка в Рай, ад или на перерождение разделены, Селина не писала. Поэтому я сделал соответствующую пометку на полях листка — крестик, поясни мне. Спать лег с одной мыслью — как же так, блять, получилось, что я во всю эту хрень вникаю, да еще и с интересом и желанием разузнать больше. Все мое любопытство и жажда наживы виноваты.

В четверг занятий не было вообще. Утром Ева написала мне, что присоединяется к Селине в поисках какого-то духа и времени на меня у нее нет. А я и рад был. Просидел все утро у Лорела, болтая с ним в отсутствие клиентов и бесконечно наглаживая не сопротивляющегося Пуфика. К полудню ближе побрел народ — скорбный, мрачный, заплаканный. Лорел полностью погрузился в общение и заботу о родственниках умерших, которые хотели организовать хорошие похороны для какого-то там Бена Ансера. Мне места не стало. Недолго думая, я вызвонил Гейла и Коста и сказал им собираться у Галаверского моста. Честно, мне было очень любопытно, заявится ли Зак туда еще раз после того позора с копом и драки, в которой ему расквасили все лицо. Ребята этим интересовались не меньше. Потому, когда я добрался к мосту, все уже были там. Водосточных крыс не оказалось — на них даже намека не было. Только телик из гнезда пропал, но да и шут с ним. Улыбаясь красными от ранок губами, красуясь боевыми синяками и ссадинами, мы праздновали небольшую победу, призом за которую нам стало это место. Ронга был послан в KFC на общие сбережения каждого и оттуда притащил добрую половину ассортимента кафе. Кофе, бургеры, пирожные, картошка, мороженное — выбирай не хочу. Но на четырнадцать человек этого оказалось не то что бы достаточно. Впрочем, никто и не жаловался. Мы повыбирали того, чего хотели, и объедались, делясь друг с другом выбранным и откусывая от каждого бургера по очереди. Алекс и Винс шутили между поеданием фаст-фуда, и мы все смеялись над их приколами, хотя и понимали, что они глупые и детские. Атмосфера семейности была приятной и теплой, мы шумели и развлекались как могли. Этот день стал для меня маленьким перерывом — прекрасным моментом отдыха, после которого я обрел стремление искать Харона дальше.

В вечер четверга, пока Лорел копал очередную могилу, я изучал раздел «Храм жизни». Это место оказалось стереотипным раем — целый маленький мир, где каждый сможет найти себе покой и счастье в жизни после смерти. А над маленьким мирком плавает крепость артеков, откуда они наблюдали за своими подчиненными и куда отправляли тех, кто должен был отправится на перерождение. Признаюсь, это было не так интересно, как тот же Загробный мир. Наверное, именно так рай и представляли христиане. От канонов Храм жизни не отошел. Может, оно и к лучшему. Засыпать спокойнее было. Не так тревожили мысли о том, что что-то неправильно, неестественно и не нужно.

А в пятницу все снова вошло на круги своя. Занятия с Евой, до странного напряженная Селина, внезапности и ускорение времени проявления силы. Эти две бестии морально измотали меня до состояния овоща, спросить у Селины я ничего не успел, а когда вернулся домой, просто завалился в кровать и заснул. Без мыслей, без изучения чего-либо, без лишних проблем.

И вот, суббота. Долгожданная суббота.

Лорел разбудил меня в десять — немного робко, но навязчиво. Вставать не хотелось, но стоило только соседу начать говорить о том, что пикник отменяется, если я не просыпаюсь и не желаю на него идти, как я подорвался. Лорела это позабавило. Меня — не очень. В голове со вчерашнего дня остался туман усталости и сомнений. Но я хотел на пикник, поэтому переборол себя и встал, готовый к свершениям.

Позавтракали мы тихо и быстро — чаем и булочками с корицей. Я так и вовсе просто запихал булку в рот почти целиком, кое-как прожевал и запил чаем, залпом осушив чашку. Лорел в этом плане был куда более культурным и чопорным. Чай и булочку он ел с манерами старого аристократа, не меньше. И я вовсе не наблюдал за ним, нет.

Сразу после завтрака я пошел одеваться, а Лорел — собирать корзинку для пикника. После того, как я натянул на себя штаны да очередную черную майку, на этот раз с принтом-волчьей мордой, я присоединился к Грехему в сборе вещей для похода. В небольшую плетеную корзинку, хрен пойми откуда взявшуюся в доме могильщика, мы кое-как уложили большой серый плед, упаковку одноразовых тарелок и столовых приборов, пачку одноразовых стаканов, заготовленные еще вчера сэндвичи и закуски по мелочи. Получившийся набор тянул килограмма на три веса, потому нести мне его не доверили, хотя я очень хотел этого.

— Надорвешься еще. — так сказал Лорел, когда мы выходили из дома. При этом он весьма красноречиво глянул на мои бока, которые были все еще покрыты лиловыми синяками.

Пришлось заткнуться и двинуться за ним следом.

Сейчас же мы как раз шли на идеальное местечко для пикника — небольшую полянку в лесу чуть в стороне от кладбища. Впереди Лорел. Осматривал чуть ли не каждую кочку, да с таким восторгом, что гиперактивный ребенок, увидевший магазин сладостей, обзавидовался бы. Я плелся за ним. Энтузиазма во мне было куда меньше — я осматривался по сторонам с некоторой неохотой, не сильно любуясь красотами природы. Обычные сосны, обычные кусты, обычные кочки. Ничего интересного не вижу. Лес и лес, как каждое утро. А вот идущий впереди меня индивид — другое дело.

— О, смотри! — Лорел внезапно остановился, из-за чего я чуть не влетел в его спину.

Я с едва сдерживаемым вздохом посмотрел туда, куда он указывал. Но увидел лишь куст голубики.

— Голубика. Хочешь нарвать? — не думаю, что она созрела. Ягодки на кусте выглядят… Не зрелыми, да.

— Нет, просто удивляюсь, сколько всего интересного растет так близко к дому. — улыбка милая, глаза сверкают, а вот слова повергают меня в некоторый ступор.

— Постой… Когда ты в последний раз был в этом лесу? — звучит глуповато, но зато отражает всю суть моего удивления.

— Ну, довольно давно. Где-то ранней весной. — как так? Жить у леса и так редко бывать там — это даже для меня нонсенс. Даже я, со всей своей нелюбовью к насекомым, бывал в лесу раз-два в месяц, а то и чаще, как получалось. — В это время еще нет того природного разнообразия, которое проявляется летом.

— А почему ты не ходил в лес хотя бы поздней весной? — один вопрос у меня тупее другого. Но я правда не понимаю, как? — Могли вместе сходить.

— Работа не ждет, а после нее хотелось разве что домой, к спокойствию и книгам. — он так виновато опускает голову и смущенно шаркает обутой в ботинок ногой, что невозможно не умилиться.

— Что ж, это все меняет! — вот и появилась возможность проявить свой энтузиазм. — Теперь я буду ведущим! Расскажу все, что знаю. А что не знаю — додумаю и расскажу тоже!

— Хаха, ну давай! Я не против послушать тебя, мой юный экскурсовод. — его смех и это теплое «мой» только подогревают интерес.

Теперь моя очередь вести! И я это делаю — шагаю впереди размашистым шагом, болтая без умолку так, что воздуха начинает не хватать от скорости речи, а язык готов отвалится.

— Вот это — стандартная сосна. Сейчас у нее период цветения, потому, если ты будешь тыкать ее иголки, то вскоре будешь весь в желтой пыльце. — я машу руками то туда, то сюда, как винт двигателя самолета. Как я только еще ни обо что не ударился — загадка. — А это — куст можжевельника. Про него я знаю мало, но что знаю, то только хорошо. — я ничего не знаю про можжевельник. Ни-че-го, от слова полностью. Но что-то говорить надо. А уж трындеть, когда это нужно, я умею. — О, а тут у нас… Я не знаю, что это. Ой, вот и нужная поляна!

Мы действительно пришли, я не пытался выкрутится. Судьба чуть улыбнулась мне и как раз в тот момент, когда мне больше всего нужна была ее помощь, вывела нас к нужному месту, избавив от позора объяснений. Я прорвался сквозь траву и кустарники и с ощущением невероятной легкости выскочил в центр небольшого круга. Яркие лучи солнца коснулись моего лица, я запрокинул голову и радосто взглянул в голубое небо. Прекрасная погода в прекрасном месте.

— Мне повезло тогда найти эту полянку. Она летом невероятно красива. — шедший за мной Лорел звучал приятно пораженным и восторженным.

Восторгаться было чему. В кругу сосен-великанов простиралось травяное поле. Густая зелень легко приминалась под ногами, а солнце, лучам которого ничего не мешало, легко достигало этого места и прекрасно его освещало. Запах хвои и земли смешивался и был настолько очарователен, что вдыхать его хотелось как можно больше и дольше.

— Я вижу, тебе самому тут очень нравится. — Лорел легонько пихнул меня в плечо и только потому я опустил голову и открыл прижмуренные глаза.

— Ага! Я не то чтобы любитель природы, но этим место невозможно не восхищаться. — здесь все было идеально. Именно так, как мне хотелось бы видеть место для нашего с Лорелом пикника.

— Тогда давай устраиваться. Времени у нас много, но лучше не терять минут на простое стояние. — он был чертовски прав. Спорить с ним я не мог.

Он опустил корзинку на землю, сам встал на колени, не боясь запачкать свои рабочие джинсы, и начал ворошить содержимое корзинки. Я помню, что плед мы с ним укладывали на самое дно.

— Помочь? — я присаживаюсь рядом с ним на траву. Руки протянул вперед, лицо сделать помилее.

— Да нет, не надо, я сам смогу. — но при этом он тут же пихнул мне в руки коробочку с сэндвичами.

Переворошив всю корзинку, Лорел все же выудил из нее плед. Я все это время сидел рядом с ним и, как дурак, держал коробочку, прижав ее к груди.

— Бросай в корзинку! Помоги мне лучше расстелить плед. — я только этого и ждал.

Коробка отправилась в корзинку, а я сам подорвался и отправился на помощь соседу. Вместе мы уложили сложенный вдвое плед на траву так, чтобы оба могли без стеснения на нем поместиться. И только после этого я подтащил к пледу корзинку и перевернул ее, выбрасывая все содержимое на серую мягкую поверхность. На пару с Лорелом мы кое-как оформили все так, чтобы не только не переворачивать ничего при сидении, но и иметь возможность вдвоем лезть в коробочки за закусками.

Я был настроен на замечательный день в компании Лорела и лесной атмосферы. Мне было тепло, рядом сидел мой любимый человек, мир вокруг цвел и распускался всеми цветами. Покой и умиротворение, что были так необходимы моей душе, пришли. Чем чаще этот покой приходит, тем лучше, особенно сейчас, когда каждый день натягивает мои нервы как струны.

— Мне кажется, или у тебя звонит телефон? — но покою, похоже, не суждено было длиться долго.

— Не, не звонит. — мне просто настойчиво шлют СМС-ки.

Ева. Ну конечно. Спрашивает, пошел ли я все же на пикник или могу придти и позаниматься еще? Что бы ей ответить? Может, вообще ее проигнорировать? Нет, тогда она, наверное, вообще не отстанет. Надо что-то прислать…

— Лорел, давай сфоткаемся? — яснее всяких слов будет фотография!

— Это еще зачем? — но вместо того, чтобы обрадоваться, Грехем напрягся.

— Хочу отправить фотку подруге, уверить ее, что занят. — да и просто хочу себе фотку с Лорелом. Я только сейчас понимаю, что у меня нет с ним ни одной фотографии.

— Может, не стоит? — в глубине янтаря его глаз появляется тревога. Я вижу, как его глаза мечутся, а тонкие пальцы крепче вцепляются в сэндвич.

— Одно фото. Иначе она не отстанет. Настойчивая мадам, что тут поделать. — но если он скажет нет еще раз, я отступлю. Не буду давить на Лорела.

— Ну, думаю, одну можно. — улыбка выходит дрожащая.

Мы располагаемся поудобнее, я мастерски переворачиваю телефон камерой к нам. Голову укладываю на плечо Лорела, улыбаюсь максимально нахально, черные прядки с лица не убираю. Щелчок и вспышка. Фото готово! Я кидаюсь его смотреть, отодвигаясь от Лорела.

— Блин, смазалось. — у меня никогда не выходит нормальных селфи. Интересно, почему? Может, потому, что я никак не могу заработать себе на самый дешевый смартфон и трачу все на сладости? Да не-е-ет! — Нормально, ей и так пойдет.

У Лорела напряженное лицо на фото. Поджатые губы, нахмуренные брови, морщинки на лбу. Что ж, он точно не любит фото. Прости, Лорел, я правда сожалею, больше не попрошу.

Набрав короткое «А ты как думаешь?» я отправляю Еве сообщение с фото. Ответом мне становится удивленный смайлик и «Не буду мешать, сиди со своим личным Тайлером Хекли.»

— Пхахаха! — а ведь она в чем-то права!

— Что смешного? — Лорел опять схватился было за сэндвич, но мой смех смутил его.

— П-прости, просто тебя очень метко сравнили с одним актером, вот я и… — черт, и как я раньше этого не заметил? Ну ведь есть некоторое сходство! Ни капли не детальное, даже близко не оно, но в чем-то точно есть. Тонко, тонко, Ева.

— Ха-ха… — Лорел пытается посмеяться со мной, но у него не выходит. Вместо продолжения смеха он откусывает сэндвич, хохлясь, как замерзшая птичка.

— Прости, правда, я не над тобой смеялся, а над тем, как тонко подметили. — окей, я смутил Лорела. Молодец, Мортем, ну ты даешь.

— Я понимаю. Просто не очень люблю, когда меня фоткают. — судя по тяжелому взгляду и подрагивающих уголках губ, с этим связана какая-то грустная история. — Только не спрашивай, почему. Я все равно не расскажу.

— Ладно, как хочешь. — это его дело. Я просто никогда больше не полезу к нему с камерой, вот и все.

Так, надо отвлечься. Сэндвич, иди ко мне. Ухуху, мне попался с курицей и чесночным соусом! Прям как я люблю. Привет, удача, ты вернулась ко мне? Молодец, останься со мной подольше.

Но стоило мне только куснуть сэндвич, как весь мир решил взять и послать меня нахуй.

Ужасный, громкий вой пронесся по лесу. Казалось, вершины сосен затрепетали от этого голоса сущего страха, порывы ветра подняли в воздух желтую пыльцу, на секунды затопившую небо желтым. Протяжный и гулкий, вой вторгся в мое сознание холодным острым гвоздем. Еда встала комом, тело оцепенело от пробирающего холодка. Мурашки побежали по рукам, и подсознание завопило об опасности.

— Волк? Ты не говорил, что здесь водятся волки. — Лорел напряжено повернулся в сторону чащи леса, откуда и доносился ужасный вой. Сэндвич в его руках начал медленно расползаться, но сосед внимания на это не обратил — пальцы его подрагивали, а губы были поджаты.

— Они у нас и не водятся… — это не волчий вой. Я знаю их вой, я слышал его не раз, когда изучал этих зверей в детстве. Я обожал волков. И знал, что ни один волк не мог выть так. — Лорел, это не волк.

— В смысле не волк? — вот теперь я вижу настоящее напряжение. Челюсти стиснуты, широкий нос раздувается часто-часто, словно бы Грехем принюхивается.

А у меня начинают дрожать руки. Почему? Я не знаю. Мне не должно быть страшно. Я не боюсь лесных тварей. Я не боюсь волков, медведей, диких псов. Потому что я знаю, как себя с ними вести и что делать, чтобы пережить встречу с ними. Но это… Это не лесное существо, однозначно. Я чувствую это. Сердце подсказывает, что это существо не может быть обычным лесным животным. Ни одно земное создание не воет так жутко и нестественно. Ни одно животное не может парализовать страхом одним лишь своим воем.

— Слушай, давай-ка мы перенесем наш пикник на попозже. Что-то мне это не нравится. — Лорел подрывается. Бросает сэндвич обратно в коробку, закрывает ее стремительно дрожащими руками.

— Полностью согласен. Пошли-ка отсюда. — я хочу провести время с Лорелом. Пикник с ним — моя мечта. Но дикий вой из глубин леса — достойный повод валить отсюда подальше, если жизнь дорога. Я хочу пикник с Лорелом, а не смерть с ним на пару.

Не успели расстелиться, а уже снова собираемся. Только теперь — быстрее и хаотичнее. Рывок — кинуть коробки. Резкий жест — плед в корзине. Вскочить на ноги, надеясь еще успеть спастись.

И безумно опоздать.

Новый вой совсем близко. Бока ноют, и корзинка в рукахтрясется. Шелест листьев, хруст веток такой, словно бы по лесу к нам несется танк. Я разворачиваюсь — пытаюсь бежать, уже рвусь в сторону дома. Треск, ветер в спину — не успел.

— Черт! — Лорел, Боже, Лорел!

Поворот головы слишком резкий. Лучше бы я этого не делал. Крик в горле застыл, ноги налились свинцовой тяжестью, и тело все парализовало. То, что стоит передо мной, точно не волк. И точно не человек. Я даже не могу понять, что это за существо. Лысое, уродливое, грязное и окровавленное. Я могу смотреть только в черные глаза-бусинки, что мечутся в крохотных глазницах, и на острые клыки, рядками торчащие из огромной пасти.

Вой, новый протяжный рев, только на этот раз оглушающе-близко. В голове начинает звенеть от воя твари, длинные руки которой торопливо двигаются, когтями вспахивая землю. Оно чует и видит меня — я наблюдаю за тем, как изорванные тонкие губы расплываются в улыбке предвкушения, когда оно совершает первый размашистый шаг ко мне. Скрежет пальцев по размякшей земле подобен вою твари — вроде тихий, но пробирающий до самого нутра.

Я не могу сдвинуться. Не могу. Мне страшно, так страшно. Ноги трясутся, руки дрожат, как я еще держусь, как?! Мурашки толпой по спине, мне не пошевелиться. Я оцепенел, застыл, умер в тот самый миг, когда длинный язык твари вывалился из ее пасти.

А существу только это и надо. Оно совершает еще пару медленных шагов. Я вижу, как напрягаются мышцы на руках гуманоида, как он пригибается ближе к земле. Прыжок. Я словно в замедленной съемке наблюдаю, как пасть существа широко распахивается, обнажая острые до безумия клыки, заполнившие весь рот. Сметь летит ко мне в невероятном прыжке и лапы ее так близко, что я уже чувствую полет своей головы на траву.

— Мортем! — но Лорел не исчез.

От его голоса я наконец ожил. Пальцы расслабились — корзинка упала. Секунда, темное пятно мелькнуло перед размытым от страха взором — тварь улетела в траву от мощного удара. Лорел толкнул ее. Он защитил меня. И тут же подорвался ко мне.

— Беги, Мортем, беги! — теплая ладонь на плече. Он тянет меня за собой и я повинуюсь, не в сила сопротивляться.

— Корзинка… — не голос — хрип. Жалобный стон. Взгляд во тьму черных глаз поднимающейся твари. Сколько же в них ненависти… Я близок к тому, чтобы позорно обмочиться и разреветься от страха.

— Забей на нее! Бегом! — как он еще может тащить меня за собой?

Мы прорываемся сквозь лес так быстро, как можем. Углубляемся в чащу, стремясь достичь дома. Я едва шевелю ногами, Лорел сильно хромает, но не сбавляет скорости и все тащит, тащит и тащит. Ветки бьют по лицу, кочки под ногами мешают. Я вновь и вновь почти падаю, зачарованный тьмой маленьких злобных глаз огромного существа. Оно не из нашего мира. Не может быть из нашего. Бежим и бежим, хруст веток за спиной сводит с ума. Вендиго. Это вендиго. Как в гребаной игре, только страшнее и реальнее.

Как мы добрались до дома? Как влетели в прихожую? Я не знаю. Мне хватило сил только постыдно упасть на пол и судорожно обхватить себя руками за плечи.

— О, нет-нет-нет! — голову резко вздергивают вверх — лицо Лорела так близко. Его прекрасные янтарные глаза, в которых я утопаю раз за разом. — Мортем, нет! Слушай меня. Давай, я рядом. Мы ушли, мы убежали. Все в порядке. Здесь он нас не достанет.

— Лорел… — шепот — тяжело и душно, но в тоже время холодно до онемения пальцев ног. — Лорел…

— Да, да, Мортем, да. Я здесь, с тобой. — его пальцы тоже дрожат на моих щеках. Ему тоже страшно. — Все хорошо, не поддавайся ему, слышишь? Слушай только мой голос, и ничей больше.

— Лорел! — как позорно.

Слезы брызгают из глаз. Я задыхаюсь судорожным всхлипом, полным страха. Хватаюсь за Лорела, как за последнюю надежду. Прижимаюсь к нему, вырываюсь из захвата его рук. Лицом утыкаюсь в плечо и дышу часто-часто, пытаясь совладать с собой.

— Все, все, не плачь. Я здесь, я защищу тебя. — он обнимает меня. Его руки на спине такие горячие и так дрожат.

Боже, за что? За что мне это? За что ты дал мне эту силу? Я не хотел ее! Я не хотел быть особенным! Я не хотел видеть это… Существо! Пусть вендиго, пусть хрендиго, мне насрать, как его зовут! Я не хотел его видеть. Почему? Почему мне? Ведь так много людей в мире, которые хотят иметь сверхспособности. Почему я?

Я не хочу больше знать этот мир. Не хочу видеть его. Не хочу подвергать опасности себя и Лорела. Да срать с ним со мной, Лорела не втягивать. Он не заслужил этого! Если бы не он, я умер бы в канаве за месяцы до этого! Он подвергает себя опасности из-за меня. Он… Должен злиться, да? За то, что ему приходится рисковать собой ради меня, за то, что ему нужно нянчиться со мной. Папа всегда злился…

— Ну, не пострадал хоть? — но вместо того, чтобы кричать и свирепеть, он улыбается мне и успокаивает, сидя на полу в прихожей.

— У-у… — отрицательно мотнуть головой. Шмыгнуть носом. — А… А… — я даже не в силах спросить.

— Я тоже. Удар пришелся на плечо, со мной все будет в порядке. — ну почему, почему ты не зол? Это ведь моя вина, что ты оказался в опасности.

Ну почему ты не злишься? Мне от этого только хуже. И чувство вины съедает, разрастаясь в груди.

========== Объяснения ==========

За вещами мы с Лорелом так и не вернулись.

Грехем порывался было пойти за ними спустя часа два, как мы вернулись домой, но я остановил его. Одного его отпускать я не собирался. Но и с ним идти не мог. Я вообще не понимал, как он мог оставаться таким смелым. Меня от любого громкого звука или воя ветра в рассохшихся рамах корежило и потряхивало, а он еще и за вещами готов был рвануть. Так что вдвоем мы тоже не пошли. К счастью, на той полянке стоящего ничего не осталось — все было вполне заменимым, причем в относительно недорогих пределах.

Ночью мне снились кошмары. Существо из леса обрело еще больше деталей в моем сознании — огромные размеры, шипы на спине, второй ряд зубов. Во сне я не мог толком бежать, а оно не ждало, пока я удалюсь на приличное расстояние. Я бежал и бежал по пейзажам ночных кошмаров. Но был бессилен скрыться от собственного страха. Истерзанное тело Евы вставало из-под земли, хватало меня за ноги, тянуло за собой. Я кричал так громко, как только мог, пытаясь спастись из крепкой хватки израненных рук до того, как жуткое существо окончательно настигнет. На этом сон всегда заканчивался — монстр подбирался ко мне на предельно близко расстояние и уже тянулся своими когтями к моим ногам. Просыпаясь раз за разом во тьме комнаты, я съеживался на кровати, заворачиваясь в одеяло все глубже, пытаясь спрятаться, раствориться в его пучинах. А затем сон снова хватал и заставлял убегать от настигающего монстра. И так снова и снова, снова и снова, снова и снова, пока за окном не забрезжил рассвет.

Но даже сейчас, с первыми лучами солнца, я не могу избавиться от страха. Я хочу в туалет, у меня в желудке черная дыра. Но выбраться из-под одеяла и дойти куда мне надо я не могу. Из углов, в которых тьма еще не была развеяна солнцем, на меня пялились эти пустые глаза, которые я на свою беду увидел перед тем, как смог убежать. Мне чертовски страшно — настолько, что трудно даже высовывать голову из-под одеяла.

Я не хочу больше никаких приключений. Только снова стать обычным Мортемом Ирвингом — пацаном без страхов и стандартных норм морали, который ведет себя хорошо только ради того, чтобы произвести впечатление на человека, который меня приютил. Но настойчиво звонит телефон, и моя жизнь вновь начинает напоминать подростковый сериал.

— Мортем, привет! — я был бы рад, если бы вы отъебались от меня. Исчезли, умерли, оставили меня в покое! Но вместо того, чтобы исчезнуть, голос Евы вновь звучит в трубке. — Суббота закончилась, пора продолжать занятия. Больше отгулов брать не дам!

— Ева, не могла бы ты пойти нахуй? — хочу остаться дома. У меня нет никаких сил снова тренироваться.

— Эй! Вот это было оскорбительно. — я слышу злобное сопение, но голос Евы все равно звучит радостно. Слишком радостно для этого чертовски ужасного дня. — Что там у тебя случилось?

— Что случилось?! — бессонная ночь и страхи сказываются — я срываюсь на ни в чем не повинную девушку. — Я чуть не сдох вчера в лесу от когтей непонятной твари!

— Что? Ох черт… — кажется, Ева отлично понимает меня, несмотря на то, что информации я дал совсем мало. — Она была человекоподобной и когтистой?

— И как ты, блять, угадала?! — злость рвет меня на части напополам со страхом. Руки снова дрожат, даже под одеялом холодно от нарастающей тревоги.

— Твою мать. — Ева тяжело вздыхает, и я слышу нотки волнения в этом звуке. — Мортем, тогда ты тем более должен прийти к нам и все рассказать.

— Ты же в курсе, что я даже с кровати встать не могу? — если одеяло оставит меня, я умру. Мне страшно, я не хочу видеть этот свет.

— Пожалуйста, Мортем, соберись. Нам надо серьезно поговорить. — она почти умоляет. На фоне я слышу звон чего-то металлического. — В двенадцать у нас с Селиной на квартире. Хорошо?

— А не пойти ли тебе нахер и… — эта женщина никогда не дослушивает то, что ей хотят сказать? Похоже, она не считает нужным советоваться со мной по вопросам того, хочу ли я вообще заниматься чем-то экстраординарным сегодня. — Да бля!

Она отключается прежде, чем я успеваю высказать ей все, что думаю о той истории, в которую впутался. Телефон летит на пол, я хватаюсь за голову. Черт возьми! Она права, вендиго бы ее побрал. Я должен взять себя в руки и пойти к ним, выяснить все, как бы страшно не было. Но для начала — хотя бы найти силы сбросить одеяло одеяло. Осторожно отодвинуть его край, высунуть на воздух ноги. Легкий холодок заставляет поежится, но никакая бабайка меня не хватает, поэтому я чуть смелею и откидываю одеяло с себя полностью. Все так же осторожно спускаю ноги на пол, касаясь голыми стопами ворса коврика. И только когда и после этого меня ничто за ногу не цапает, я позволяю себе встать в полный рост и медленно двинуться в ванную. Что ж, угроза в доме была мнимой. Но это не значит, что я перестал боятся. Мышцы сводит от каждого более или менее громкого звука. Наверное, если сейчас где-нибудь упадет что-нибудь, я скончаюсь от сердечного приступа в самом рассвете сил.

В конце концов я добредаю и до кухни. В ней тихо и пусто, а еще несколько прохладно — окно на ночь было открыто, и потому ветерок знатно освежил комнату. Первым делом я закрываю окно — так, на всякий случай. Пальцы дрожат, когда я выглядываю, проходясь взглядом по рядкам могилок за окном. Но среди мрамора ни одной тени не нашлось. Можно было выдохнуть. А потом — залезть в холодильник, чтобы спасти себя от голодного воя желудка. В нем я нахожу остатки позавчерашнего ужина — стейк с картофелем. Вот его и поем. Разогрею только.

Я встаю к плите уже достаточно спокойным и чуть более расслабленным. Ставлю на конфорку сковородку, включаю на максимум плиту, вываливаю еду с тарелки на поверхность посуды. Теперь надо немного подождать — и вкусный завтрак готов. А вот отдых моим нервам наоборот отменяется.

Спать я не хочу совсем. Несмотря на то, что за ночь я толком не поспал, меня не морит и в кровать обратно не тянет. Бодрость и свежесть, приправленная напряженностью и тянущим чувством страха. Но уже лучше, чем в те моменты, когда я пробуждался от кошмаров и прятал голову в одеяло, боясь посмотреть в угол. Когда солнце осветило мир и развеяло тьму, дышать стало легче и сердце перестало заходиться судорожным стуком от блуждающего по коридору ветра.

Мясо начинает шкворчать, а картошка — пригорать. Потому я начинаю помешивать еду вилкой, вяло размышляя обо всем происходящем со мной. Меня втянули в то, о чем я знать, по идее, не должен, да и не сильно хочу. А я и рад был — с головой окунулся во все дерьмо и, несмотря на мучения и мозготряску, раз за разом влезал в эту же кучу. Сопряженный с нашим мир принял меня с распростертыми объятиями. В основном потому, что меня желали там видеть. Я был наивен и до странного слеп, позволив себе заиграться. Но теперь я узрел в полной мере, что тот мир вовсе не безопасен. Вендиго оскалил зубы и доказал мне, что Примумнатус не утопически-счастливое место. Одна ошибка, и мы с Лорелом были бы мертвы. Если в том мире есть такие твари как та, что я видел вчера, разве в нем можно жить спокойно? Очевидно, нет. Но из игры выйти уже не получится. Или получится? Если я скажу Селине, что отказываюсь дальше этим заниматься и никакая награда меня не подкупит, что она скажет? Мне не наплевать на судьбу этого мира. На свою собственную — да, но на судьбу человечества почему-то еще нет. Мы все прогнили, я — в первую очередь. Но при этом мы все еще имеем право на существование, я знаю это. Возможно, не Мортем Ирвинг, но многие другие люди. К примеру, Гейл, или Томми, или Кост, или Ронга… Много тех, кто заслужили счастье, насколько бы глубоко не пало человечество. Я так же хотел денег — оплатить свой неоплатный долг Лорелу. Но вместо того, чтобы подарить ему большую сумму в оплату всего, что он для меня сделал, я вовлек его в опасные приключения. А еще я не смогу сказать нет на помощь людям, как бы не строил из себя циника и мизантропа. Черт, как дерьмово это звучит. Если бы отец услышал, что я не могу сказать «нет», он бы меня отпинал так, что я бы кровью харкал. Но его нет. И мне не хватает сил решиться пойти в отказ.

Больше никаких походов с Лорелом куда-либо. До тех пор по крайней мере, пока я не избавлюсь от насущных проблем.

— Доброе утро, Мортем. — епть! От голоса Лорела за спиной я чуть не подпрыгиваю.

— А? А-ага, да, и тебе тоже! — я поворачиваю голову в сторону соседа, и вилка замирает наполовину в сковородке.

Лорел стоит в одних штанах рядом со мной. Сонный и позевывающий, он тепло улыбается, а волосы его стоят дыбом, придавая умилительному лицу еще большего шарма. Я пытаюсь не смотреть на его торс — на чуть подкачанную грудь, на живот с огромным шрамом над пупком. А еще я пытаюсь не смотреть на грубый шрам на его горле, бугрящийся рваными краями. Я удивлен, что он вообще решил так передо мной показаться. Обычно он не любит выставлять шрамы на всеобщее обозрение.

— Что-то ты сегодня рано. Не спится? — он кое-как обходит меня, ударившись о стол и стукнув меня плечом. Усаживается на свой стул и опускает голову на руки, но смотрит при этом только на меня.

— Да, слегка. — я решаю не говорить ему о том, что меня всю ночь мучили кошмары.

— То же самое. — он зевает, а я в это время лезу в шкафчик за двумя тарелками.

— О, нет, я не буду завтракать. Не хочу есть.

— Как хочешь. — я вот хочу. Но не знаю, влезет ли в мой организм хоть что-то.

Я перекладываю еду на тарелку и пихаю сковородку в раковину. Заливая ее холодной водой, я тупо смотрю, как пар поднимается от остужающегося металла. Моим мозгам нужен отдых — они перегружены. Только минуты через две я хватаю тарелку и усаживаюсь на свой стул, все еще находясь в глубоком ауте.

— Ты сегодня куда-нибудь идешь? — я не успеваю приступить к еде. Лорел при вопросе не смотрит на меня — он глядит в даль, простирающуюся за окном.

— Увы, да. Гейла надо проверить. Да и с ребятами хотел погулять. — надо вести себя как можно более естественно. Вчера ничего не произошло — так мы условились. Вчера ничего не было и точка. — А что?

— Да ничего особенного. Думал, может, устроим сегодня турнир в настолки. Но это можно и вечером провести. — он поворачивает голову в мою сторону медленно, словно бы с огромным трудом. Несмотря на улыбку на его губах, глаза у него мутные и усталые.

Я не нахожусь, что сказать. Только запихиваю в рот картошку и тут же чуть не давлюсь ей. Еда вкусная — просто я никак не могу проглотить ее.

Я приношу Лорелу сплошные несчастья. Сначала — потревожил из-за проявления сил. Потом — напился. Теперь — подверг опасности из-за попыток отчаянно вернуть себе утерянную нормальность. Я всем приносил одни несчастья. Бабушка ссорилась из-за меня с родителями, родители из-за меня сходили с ума, друзья постоянно встревали в неприятности из-за моего неутомимого шила в жопе. Теперь вот — Лорел. Я виноват во всех их бедах. И что с этим делать — не знаю. Разве что снова убежать от проблем в попытках скрыться от правды.

Доесть завтрак я был не в силах. Пожевав немного мяса и поклевав картошки, я отставил тарелку в сторону, молча встал из-за стола и удалился в комнату. Лорел меня не останавливал.

Я планировал отправиться к Еве уже сейчас — в шесть тридцать утра. Надеюсь, она любит ранних гостей, потому что я не могу сейчас оставаться дома. Стены и вина давят, близость леса душит. Я не могу больше быть спокойным. И в этом — ее вина. Не только ее, по правде сказать. Селины тоже. И моя — за то, что не смог отказаться от авантюры тогда, когда еще мог.

***

На удивление, Ева была не прочь принять меня у них дома в восемь утра.

Она провела меня на кухню, усадила за стол напротив Селины и, налив чая, поставила передо мной кружку с горячим напитком. Сама же она села на третий стул, поближе ко мне.

— Для начала… — мне есть, что сказать. И я не хочу молчать. — Я хочу получить больше информации. Расскажи мне больше о твари, напавшей на меня. Ты ведь уже поняла, что это, да?

— Это был бенетайя. — Ева смотрит на меня мрачно, брови ее сведены к переносице. — Я рассказывала тебе о них. Большие, агрессивные, охотятся на вейм и духовно сильных людей.

— И что ей понадобилось от меня и моего опекуна? — ни один из нас уж точно не дух. Какого, простите, хера? Пальцы обжигает жар кружки, но я никак не могу взять себя в руки и начать нормально двигаться.

— Скорее всего, ты. — что? Нет, только не говори, что… — Она почувствовала твою энергию ведьмака и решила, что должна подпитаться твоей силой. С ведьмаками такое бывает, особенно с молодыми. Еще мой дедушка предупреждал, что поначалу на меня вендиго будут целую охоту устраивать. — она качает головой, судорожно забирая за ухо прядку длинных волос.

— Черт! — если я еще сильнее сожму кружку, чай плеснется мне на руки.

— Только не начинай распускать сопли. — Селина безжалостна. Она смотрит на меня строго. Я чувствую ее раздражение, оно отражается в каждом ее рваном движении. — Мы с Евой таких уже четыре дня отлавливаем. И с каждым днем отсутствия Харона их становится только больше.

— Насколько больше? — страх возвращается, стоит только вспомнить злобную морду жуткой твари.

— В геометрической прогрессии. Отец не успевает переправлять души в Загробный мир, их связь с Примумнатус рвется и они обретают физическое тело. — Селина складывает руки на груди. Ее плечи напряжены, губы крепко сжаты. — Если не вернем Харона, будет только хуже.

— Я не понимаю… — шальная мысль закрадывается в голову. Снова этот вопрос, ответ на который я уже слышал. Но на этот раз в новой формулировке. — Вы не можете найти Харона сами, нет? Зачем, ну зачем вам я? Вы что, не знаете родного брата в лицо?

— Нет, не знаем. — Селина говорит резко и отводит взгляд. А я оказываюсь ошарашен ее колкими словами.

— В смысле? — как это ты не знаешь, как выглядит твой брат?

— Понимаешь… — Ева вмешивается в наш разговор прежде, чем я успею начать перепалку. — Артеки приходят в наш мир не просто так. У каждого артека есть альтернат — человек, который создан специально для того, чтобы стать их сосудом. Он живет обычной человеческой жизнью, но стоит только артеку захотеть, как он вселится в это тело, впитав настоящее внутрь души. При этом сознание человека-альтерната уходит на задворки, уступая место артеку.

— И? — я ничего не понял. Снова. Но на этот раз уже привычно.

— Альтернат Харона умер за два дня до его исчезновения. — Селина снова берется говорить, но все еще звучит злобно-расстроенной. — Мы не успели создать ему нового. Потому в Примумнатус никто не знает, как сейчас выглядит Харон. Даже папа.

— А разве он не должен был тогда остаться со своей внешностью? — это будет логично. Но, похоже, Примумнатус не поддается никакой логике.

— Нет. Артек не может долго выжить в Новумнатус без альтерната. — лицо Селины чуть разглаживается. Похож, она чуть успокаивается, когда Ева чуть придвигается к ней. — Мы можем занять тело обычного человека, но… Скажем так, это труднее. Больше не скажу, информации о таком способе жизни в Новумнатус мало, и она засекречена.

Ну зашибись. Просто, блять, зашибись. Мысль о том, что Харон просто сбежал, укрепляется в моей голове все сильнее. Он выбрал самое отличное время, смотался на Землю, занял тело человека и теперь укрывается от братьев и сестер. Как же это все бредово, Боже… Но пора бы уже смириться. Вендиго снова вторгаются в мою голову. Ярость глушится страхом, я запиваю волнение чаем, едва не вылив его на себя. Если Селина говорит правду о количестве вендиго, то времени у нас действительно мало. Теперь, когда я столь близко познакомился с этой тварью, желание не дать с ней встретиться другим людям только укрепилось. Выхода нет, да? Не теперь, когда я стал так близок к этому миру.

— Ева… — мысли в моей голове лихорадочно бродят, сменяя одна другую. Все смешалось, все спуталось, новое и старое сплелось. Я запутался во всем, что знаю. — Как скоро я могу выйти в город и начать поиски? — лишь в одном я теперь уверен — чем быстрее я все это сделаю, тем меньше будет жертв и тем быстрее все встанет на свои места.

— Мы планировали начать полномасштабную операцию со вторника. — Селина цедит чай, не отрывая от меня взгляда. Мне чертовски неприятно чувствовать на себе ее взгляд. — Если ты скажешь да.

— Я готов хоть завтра. Хочу быстрее со всем этим покончить. — ухмылку на губы, дерзости во взгляд добавить. Продолжать быть наглым и послать к черту весь свой страх и поганую неуверенность. Они продолжат жить во мне, обретая силу, но во внешний мир я это не вынесу.

— Отличный настрой! Повторюсь, ты хорошо держишься. Когда я впервые обо всем узнала, я могла только сидеть в уголке комнаты и плакать от страха. — ну, мне хватило сил не реветь сейчас. Не могу назвать это достижением. — А уж когда я вендиго в первый раз увидела… Истерика была просто жуткой. — Ева нагло ухмыляется, но глаза у нее грустные. Говорит она правду или врет, чтобы поддержать — я не знаю. Но мне плевать.

— Комплименты в сторону, давайте уже разбираться с силами. — я не хочу узнавать больше ничего. Просто обучите меня, и я избавлюсь от всего, что связало меня с этим миром.

Я все решил. Помочь им — окей. Но любопытству места уже не осталось. Я не хочу знать ничего о том мире, в котором живу. Я не хочу узнавать об устройстве этих миров, не хочу думать об обитающих там существах. Не знать будет лучше. Иногда незнание — лучший подарок.

— Я рада твоему позитивному настрою, но начнем мы только во вторник. — почувствовав мой раздраженный взгляд на себе, Селина хмыкнула и цокнула ноготками по столу, затем снова скрестив руки на груди. — Во вторник прибудет подкрепление. Он поможет прочесать нам территорию.

— Он? — еще артеки? Вот давайте без этого! Меня и один с ума сводит, а два так и вовсе убьют.

— Мой брат. Ты сам все от него узнаешь, когда он прибудет. — Селина выглядит максимально надменной. Это чертовски раздражает! Беру свои слова назад — они обе настолько сучки, что мне не жаль было бы, если бы они умерли!

Это так я выгляжу в глазах других людей? Что ж, увидев себя со стороны, я готов был убить и мою копию, и свое бренное тело, которое такое дозволяет. Ибо человек, похожий на меня, даже меня раздражает так, что ее хочется хватануть за шею и душить, пока дергаться не перестанет.

— Брат так брат. Мне без разницы. Я просто хочу закончить с этим. — странно, что они не понимают. Я вроде всем своим видом показываю незаинтересованность в происходящем.

— Нам тоже без разницы. Найди Харона и мы от тебя отстанем. — да, в наших отношениях за эти недели что-то да изменилось. Мы сблизились, притерлись, научились друг друга терпеть. Но друзьями… Друзьями мы стать так и не смогли.

— Прекрасно. Рад, что мы сошлись во мнениях. — я стараюсь не думать, что мне придется прожить с новыми силами всю жизнь, даже если артеки уйдут. Это слишком невыносимо и мучительно — думать о безвыходности моего положения.

— Да просто зашибись… — Селина разве что зубами не скрипит.

Мы играем с ней в злые переглядки. Кто-кого победит, кто-кого переглядит. Кто сделает это… Ничего не получит, да. Зато самоутвердится.

— Так, ну все, хватит раздражать меня своими гляделками! — Ева хлопает руками по столу, грозно смотря сначала на Селину, которая тут же надулась и присмирела, а затем на меня. Пришлось тоже опустить взгляд и сделать вид, что раскаиваюсь. — Пейте свой чай и пошли уже дальше заниматься. У нас нет больше времени ссорится и откладывать все на потом.

В чем-то она права. У нас нет времени. У меня — в первую очередь. Я должен все это закончить до того, как моя крыша окончательно протечет.

Я поднимаю кружку с остывшим чаем и парой глотков выпиваю все.

— Начнем?

***

— Убери эту блядкую штуку от меня подальше! — зажиматься в угол комнаты — не лучшая затея, но путей отхода больше нет.

Селина наставляет на меня копье. В свете солнца синеватый металл сверкает и переливается. Он слишком близко к моему лицу, настолько, что я почти ощущаю его остроту на своей коже.

— Видишь что-нибудь? — она издевается?!

— Нет конечно же! Ты же артек! Я так и так ничего не увижу! — убегать из этого угла некуда. Одно неаккуратное движение Селины, и мое лицо пострадает.

— Сели, он прав. Убери-ка свое копье подальше, мы его не для того ко всему этому привлекали, чтобы убить. — Ева подходит к нам ближе, преодолевая препятствие в виде стеклянного кофейного столика.

— Я вижу, вижу все! Убирай! — вот за Евой действительно клубится дым. Оно и понятно — я настолько сейчас хочу стукнуть Селину, что даже наставленное на меня острие копья скоро перестанет быть весомой причиной врезать ей.

— Угх, а так хотелось. — чего хотелось — знать не хочу.

С гневным выдохом она опускает копье и упирает его в пол. Убирать не собирается. Хотя, судя по тому, как оно появилось, ей это труда не составит. Копье она в буквальном смысле из воздуха преобразовала. Как, с каким трудом и почему я знать не желаю. Мне все равно, все равно, все равно!

— Время укорачивается. Мне пары секунд хватило, чтобы ты начал видеть. — я не смотрю на лицо девушки-артека. Только на копье, одного ловкого движения которого хватит, чтобы мне было больно. — Завтра будем пробовать врубать твою силу без использования фактора страха.

— А-ага, конечно… — копье убери, убери копье. Пожалуйста, убери чертово копье.

— Сели, копье. — спасибо, Ева! Спаси меня от этой маньячки и ее берущегося из воздуха оружия.

— Ну если ты настаиваешь… — она недовольно кривит лицо.

Под мой испуганный писк она взмахивает копьем. Закрыть лицо руками, сжаться в комок — сделать все, чтобы не ранила! Но — вспышка света, тихий звон. Когда я открываю глаза и в ужасе смотрю на Селину, оружия у нее уже нет. Зато есть небольшое темное пятно на ярко-красной пижамной футболке. Прямо между ее грудями.

— Если ты не перестанешь смотреть на мои сиськи, я верну копье. — да я же не специально!

— Нет, не надо! Все, не смотрю! — мне твои груди нахер не сдались! Да будь у тебя хоть пятый размер, с таким характером никакие сиськи не помогут!

— Селина! Боже! С вами двумя никакого сладу. — Ева закатывает глаза и плюхается на диванчик, стоящий прямо за спиной Селины. Она подтаскивает к себе большую подушку в синей наволочке и крепко стискивает ее в руках, тяжело смотря в спину артека.

— Ева, не смотри на меня так. — Селина не поворачивается, не давая мне выскользнуть из угла. Справа от меня стоит тумба с телевизором, слева вырастает стена. Единственный выход перегорожен девушкой, которая легко может вызывать копье. Я уже ничему не удивляюсь, только боюсь и жажду избавиться от этих двух сумасшедших.

Наконец, я решаюсь проскользнуть мимо Селины. Пара осторожных шагов вперед и в сторону. Рывок — я прохожу мимо напряженной девушки, прибавляю шаг и вот, свобода. Она остается позади, передо мной — все пространство комнаты. К стоящей по правую руку кровати в закутке комнаты я идти не решаюсь, внутренним чутьем понимая, что это кровать Селины и мне там рады не будут. Хотя, чутье — это сильно сказано. На кровати просто валяется то самое красное платье, которое я уже видел на артеке, а рядом с ее изножьем стоит сумка Селины. Нет, я мог и ошибиться, но испытывать ее терпение желанием не горю. Это я потом проделаю с Закки или моей бандой, но уж точно не с воинственной девушкой.

Я не спрашиваю разрешения у Евы и просто усаживаюсь рядом с ней. Получаю строгий оскорбленный взгляд, но и с места не двигаюсь.

— Что ж, я могу похвалить тебя. — Ева делает вид, что не хочет столкнуть меня с дивана к чертям — улыбается, складывает руки на подушке, жмурит глаза. Я ей не верю.

— Если ты хочешь, мы можем попробовать включить твою способность без страха уже сегодня.

— Хочу! — я не устал, мне пока хватает сил. Я еще смогу потягаться. Главное не думать о том, что в городе теперь не безопасно. А еще о том, что у Селины есть копье, которое может убить меня быстро и болезненно.

— Значит, этим и займемся. — я откидываю голову на спинку дивана и смотрю в белый потолок. — Подождем, пока твоя способность отключится и, если ты будешь полон сил, будем тренироваться еще.

— Угу, конечно. — я считаю трещины в потолке и стараюсь не думать. В моей голове — сущий хаос и порядок в нее никак не придет, как бы я не пытался делать вид, что все в порядке.

Мои силы на исходе. Не физические, моральные. И когда они подойдут к концу, я сорвусь в пучину безумия, выхода из которой наверняка не найду.

Это должно меня волновать. Но… Почему-то не волнует. Первая трещина уже прошла по тому мне, что жил в прекрасном неведении.

========== Сомний ==========

Время до вторника прошло поразительно быстро. Я занимался, занимался и еще раз занимался. Два дня моей жизни прошли сплошь за занятиями.

В воскресенье я провел у Евы и Селины много часов, до самой темноты. Если бы мне не позвонил Лорел с вполне ожидаемым вопросом «где тебя носит?», я бы так и продолжал сидеть в маленькой квартирке артека и Связанной. Я не узнавал у них ничего нового о Примумнатус, боясь получить сведения о еще какой-нибудь страшной хрени, о которой мне знать не стоит, если я хочу спать спокойно. Мы просто бесконечно много занимались. Сначала ждали, пока проявление силы уйдет, потом долго и муторно пытались заставить ее врубиться без угроз моей жизни. Получалось не очень. Мне было тяжело и плохо до черных точек перед глазами, я быстро устал. Еве пришлось покормить меня и еще раз напоить чаем, а затем мы снова пустились в пляс.

В понедельник было уже лучше. Что-то да у меня получилось, по крайней мере. Но это не избавило меня от примерно часа мучений в попытках заставить себя увидеть синий дым за спиной Евы. Получиться-то получилось, но вот последствия оказались безрадостными. Вымотанный до полного опустошения, вечером я смог разве что переодеться, рухнуть на кровать и заснуть без задних ног еще до возвращения в дом Лорела.

Сегодня… Сегодня день снова начался весело, скажем так. Утро добрым не было, Ева позвонила спозаранку и пригласила меня встретиться с ними. На этот раз не на квартире, а в городе. Напомнила, что сегодня прибывает новый артек, и отключилась, оставив меня с матерными словами в голове и непреодолимым желанием забить на все и продолжить спать. Но пришлось встать, одеться и, даже не позавтракав, бежать к ней на встречу, в Лэм.

Но вот в чем проблема… Я опять пришел первым! Стою в одиночестве, как идиот, у музея имени Гордона Лэма и жду, кутаясь в рукава полосатой черно-синей кофты и переминаясь с ноги на ногу. Народа нет — в такой час, а сейчас было восемь утра, никто в Лэме не ходил. Исторический центр города был настолько пуст и тих, что по нему, как в Вестернах или мультиках, должен был на ветру носиться перекати-поле. Его жильцы, кстати, тоже были тем еще историческим достоянием. Гулять не любили от слова совсем. Потому среди массивов ветхих зданий я был одиноким черным пятном. Сегодняшний день не отличался хорошей погодой. Небо опять заволокло тучами, подул холодный ветер, и мои косточки стали промерзать, даже несмотря на достаточно теплую одежду. Лето, вашу мать. Зашибись.

Но, что странно, такое времяпровождение становилось привычным. И это пугало.

К счастью, долго стоять не пришлось. Селину и Еву я увидел сразу — среди пустой улицы трудно было не заметить двух настолько броских девушек. Артек была одета вычурно — яркое короткое платье, белое пальтишко поверх и высокие каблуки. Ева попроще, но тоже неожиданно ярко — цветастая рубашка и свободные брюки-клеш делали ее похожей то ли на хиппи, то ли на очень странную мексиканку. Я сложил руки на груди и принялся ожидать. Они не заставят меня сдвинуться с места, пусть даже и не надеются.

— Привет, Мортем. — Ева поправляет на себе черную курточку и улыбается. Селина не говорит ничего, высоко вздернув голову.

— Привет, Ева. Вы опять опоздали. — я говорю прямо в лоб. Обидятся, нет — без разницы.

— Прости-прости! Мы с утра пораньше связывались с Сомнием, ну и… Так получилось, что это затянулось. — Сомний — это тот артек? Похоже на то. Спрашивать не буду.

— Да-да, конечно. Пусть так. — я осматриваюсь, надеясь, что на улице все еще никого кроме нас нет. Не хочу, чтобы меня видели здесь в компании с такими девушками. Родители не спят, рано или поздно они снова решат найти меня и серьезно поговорить, особенно если местные бабули доложат маме о том, с кем меня видели. — Куда идем дальше?

— Мы будем здесь. Сомний появится через минут десять. — так, ну тут без вопросов не получится.

— Как?

— Портальным методом. — Селина хмыкает, похоже, над моим изумленным лицом. — Он — Бог снов. Появиться из чужого сна ему проще простого.

— Так почему он не мог появиться вчера?! — меня рвет на части. Бесит! Дайте мне уже избавиться от вас, а не мучайте!

— Его Связанная приехала только вчера под вечер. — Селина недовольна моим выражением лица. Я нахмурил брови, оскалил зубы и прищурил глаза, безумно гневаясь на то, что вся эта история не отпускает меня. — Она присоединится к нам чуть позже, а вот Сомний — уже сейчас.

— Угх, как у вас все сложно! Бесите. — надо держать себя в руках. У меня было плохое утро, я сбил себе палец о тумбочку, не позавтракал, порезал палец о разбитую тарелку, разбудил Лорела… Я просто бешусь из-за плохого утра.

— А ты-то меня как бесишь. Но терплю же. Вот и ты заткнись и крепись. — сволочь грудастая. Ничего, скоро я от тебя избавлюсь.

Я не отвечаю на провокацию. Отворачиваюсь, смотря в глубины узкой улочки, разрезанной полотном черной дороги на два. Двухэтажные здания нависают над небольшими тротуарами, чернота вонючих подворотней манит и тянет. Из их глубин направлены на нас десятки глаз — местные бомжи и алкоголики внимательно наблюдают за теми, кто может нарушить их покой и уединение. Я глубоко вдыхаю постепенно нагревающийся воздух, пахнущий нечистотами, мусором и городом, и бросаю одиночный взгляд в небо. Солнце заглядывает в эту часть города лишь касательно — с трудом находит себе дорогу среди коньков крыш.

Ветер поднимается внезапно. Вздымает в воздух лежащую на земле пыль, закручивает в вихре мелкий мусор и грязь. Мои волосы взметаются вверх. Поворот — я вижу тусклый голубоватый шар света, вокруг которого кружит вихрь.

— Быстрее, мать твою! — крик Селины едва ли достигает моего сознания. Что вижу я? Что происходит в этот миг? Вдохнуть бы больше воздуха, да задохнусь, захлебнусь удивленным воплем.

— Ой-ой, сестренка. Не поминай мамулю всуе. — вспышка слепит глаза. Я закрываю уши. Не слышу, не вижу, не понимаю. Не хочу этого видеть!

Но заставляю себя перебороть нежелание новых потрясений. Открываю глаза — яркого света и ветра больше нет, зато передо мной стоит человек. Молодой мужчина оправляет рукава белоснежной рубашки и поднимает чуть смявшийся воротничок. Улыбается едва заметно, а остаточный ветерок треплет короткие, идеально уложенные светлые прядки.

— Привет. — жмурит темно-карие глаза, моргает, взмахнув длиннющими ресницами. Пухлые губы растягиваются в полноценной улыбке, и на круглых щеках проступают ямочки.

— А… А… — я хлопаю губами как выброшенная на берег рыба. Они все там такие идеальные, в этом своем мире артеков? — Какого хера сейчас было? Я должен это знать?

— Это ваш ведьмак? — он словно бы не слышит меня — оборачивается к Селине, дожидаясь ее короткого благосклонного кивка. — Какой милаха!

Прежде чем ко мне приходит хоть какое-то понимание происходящего, крепкие смуглые руки стискивают меня в стальных объятиях. Я оказываюсь прижат к широкой груди, уткнут носом в край рубашки. Запах одеколона сшибает в нос, воздуха мгновенно перестает хватать. Я бьюсь в крепкой хватке чужих рук, силясь глотнуть вонючего, но спасительного воздуха улиц Лэма.

— Привет, Сомний. — голос Евы невпопад, я никак не могу вырваться. Горячее дыхание обжигает мою макушку, короткие пальцы и широкие ладони держат со всех сторон. — Может, отпустишь мальчика? Он нам еще нужен.

— Да-да, конечно. — безвольной куклой меня отнимают от себя. В мутном мареве проступает широкое лицо и узкий длинный нос. Как я не заметил эту родинку на переносице раньше? Или меня сейчас глючит от столь обильного количества кислорода? — Прости, Мортем, я просто не ожидал, что ты такой миленький мальчик.

— С-с… — я готов дать отпор. Мне все это безумно надоело.

— Что-что говоришь? — эта улыбочка начинает меня раздражать, а радостный блеск темно-карих глаз поднимает в груди волну неконтролируемой ярости.

— Съебись! — рывок, скачок. Отступить и встать в боевую позу. Оскалиться и нахмуриться, демонстрируя, что я не просто маленький мальчик — я воин.

— Охо-хо, а у розочки острые шипы, как я посмотрю. — мужчина не обижается. Отступает только, примирительно подняв руки. — Думаю, нам стоит забыть об этом недоразумении и представиться.

— Да что тут представляться? — Селина встает перед нами, и я впервые рад видеть ее. Все познается в сравнении — дерзость Селины все же лучше незнания границ дозволенного ее брата. — Мортем, это Сомний. Сомний, это Мортем Ирвинг. Все? Все! И нехрен затягивать.

— Сестренка, ну что ты такая нудная? Такое представление не достаточно полное. — мы с Селиной одновременно закатываем глаза, но нового артека это не останавливает. — Меня зовут Сомний, я — Бог сна. Среди детей Загробного мира я самый первый. Так сказать, всеобщий старший брат. В вашем мире меня зовут Сэмьюэль Каррауэй, но ты можешь звать меня Сэмом. Мне очень приятно познакомиться с тобой, Мортем Ирвинг. Надеюсь, мы сработаемся.

Я начинаю привыкать к странностям, но мои чувства от этого не притупляются. Приторная сладость этой речи заставляет меня стиснуть зубы.

— Взаимно. — проскрежетать, разжимая челюсти с превеликим трудом.

— Ну теперь-то все? — Селина нервно стучит ногой по асфальту, не сводя взгляда с широко улыбающегося мужчины. — Время — деньги, брат, а твои сахарные речи только тошноту вызывают.

— Селина, захлопни свой рот на пару секунд. Пожалуйста. — улыбка-то улыбка, а вот то, как его звенящий низкий голос стал глухим и приобрел рычащие нотки, говорит о многом.

— Это я-то рот захлопни? А не много ли на себя берешь? — так его, Селина! Отомсти за меня!

— Нет! Никаких споров! — Ева! Ну дай ты им посраться, это ведь такое приятное зрелище — наблюдать, как эти две светловолосые ошибки природы ссорятся. — Сомний, ты прибыл сюда не устраивать нам проблемы, а помогать их решать!

— Ты как всегда права, Ева. — мужчина упирает руки в боки и звучно фыркает. — Ну что, что делать будем?

— Нам надо прочесать весь город. Осмотреть каждого человека. И надеяться, что Харон будет именно здесь. — Селина смотрит на брата с неприязнью. С трудом она переводит взгляд с него на меня. — Ну что, Мортем, готов?

— Даже если я буду не готов, это никого не остановит. Двинули уже, хватит сопли на кулак наматывать. — я лично подойду к каждому бомжу в этом Богом забытом городе, лишь бы вы куда-нибудь делись вместе со своим братом и больше никогда не появлялись в пределах моего понимания.

— Настрой не верный, но сойдет. — Селина совершает выпад рукой, едва не зарядив в нос стоящему позади нее Сомнию. — Давай, вперед и с песней в ближайшую подворотню.

— Постой-постой, сестренка, не торопи его. — я с радостью свалю от тебя, но, так уж и быть, давай выслушаем. — У меня есть план получше. — из кармана своих строгих брюк Сомний вытягивает смятый сверток пожелтевшей от времени бумаги. — Если вы мне поможете, мы можем ускорить процесс поиска.

Я хочу было рвануть в подворотню, чувствуя назревающую угрозу. Но цепкие пальцы Евы оказываются быстрее.

— Если ты и Ева дадите мне немного сил, мы можем применить мою способность усиления сигнала. — мне не нравятся эти слова! Но и вырваться я не в силах — Ева держит слишком крепко.

— Усиления сигнала? Насколько? — глаза Селины загораются, Евасочувствующе качает мне головой. Но пальцев она не разжимает, конечно же.

— Мы сможем охватить весь район сразу! — звонкий хлопок бьет по ушам, напряженные нервы как оголенные провода. Любой звук вызывает во мне чувство сильнейшей тревоги, от которого не убежать и не скрыться.

— Неплохо. Побочки? — эти двое переговариваются так легко и непринужденно, словно бы говорят о вкусе сегодняшнего пудинга на завтрак, а не о том, что хотят применить на мне какую-то странную способность.

— От среднего истощения до смерти в том случае, если мы затянем с процессом. — как мило. И улыбается ведь, засранец.

— Думаю, мы готовы рискнуть. — говорит так уверенно, разве что каблуком не цокнула для пущего эффекта.

— А меня никто спросить не собирается? — хватка Евы ослабла, она стоит ко мне поближе, но все так же молчит и даже смотреть перестала, отводя взгляд.

— Ой, да ты вообще помолчи. У тебя выбора нет. — ну спасибо!

— Поцелуй меня в зад, Селина! Если мне что-то угрожает, тем более смерть, я хочу сам решить, пойду я на это или нет!

— Не бойся, мы постараемся тебя сохранить. — сюсюкающийся тон Сомния нисколько меня не радует. — Мы сделаем все как можно лучше.

— Я знаю тебя пару минут. Для доверия надо чуть больше времени, не находишь? — скрестив руки на груди, скалю зубы. Ева, поддержи меня, пожалуйста. Мне нужна помощь.

— Хм… Подожди-ка… — мужчина лезет в свои карманы и шумно шерудит там, звеня монетками. — О! Вот!

В свете тусклого солнца извлеченное из кармана кольцо тускло поблескивает. Золото переливается разными цветами, а мелкие зеленые камушки в его структуре слабо сверкают. Но мои глаза загораются вовсе не от них. В самом центре кольца расположился ОН — огромный зеленый камень, от которого маленькие лучики прыгают в разные стороны, стоит только кольцу хоть чуть-чуть дернуться в воздухе. Срань Господня, да оно наверняка целое состояние строит!

— Согласишься стать испытателем, и кольцо твое. Это настоящее золото и изумруды, в вашем мире его можно дорого продать. — голос Сомния доносится до меня как сквозь слой ваты. Я не могу оторвать взгляда от сверкающего совершенства. Я смогу подарить это кольцо Лорелу или продать его и вырученные деньги отдать доброму соседу. — Ну что, по рукам?

— Сомний, не смей. Это не твое кольцо. — голос Селины становится холодным и злым, а все ее лицо мрачнеет и кривится.

— Ничего, Харон не обидится. Тем более, он сам виноват в том, что нам приходится отдавать его вещи для того, чтобы отыскать его тушку. — мне плевать, на все плевать. Сомний улыбается мне, протягивая кольцо. — Ну так что, по рукам?

— По рукам! — я хватаю золотое совершенство и под неодобрительное цоканье Евы и злое рычание Селины прячу его в карман штанов. — Начнем прямо сейчас или чуть позже? — корыстолюбие не доведет меня до добра. Но с этим кольцом я смогу очень помочь своему спасителю. А за такое мне не страшно и рискнуть.

— Да вот прямо сейчас! — меня снова пытаются обнять, но я этого не позволяю.

— Ты точно уверен, что хочешь это сделать? Ради кольца? — похоже, Еву я разочаровал.

— Вот такой вот я — корыстная мразота. — я поворачиваюсь и заглядываю в глаза девушки.

Ева хмурит брови и поджимает губы, но взгляд у нее теплый. Она не злится и не осуждает, просто смотрит. Мой дерзкий взгляд, мой отчаянный выпад она игнорирует, разве что слегка дернув бровью. Я мог бы смутиться, но устал это делать.

— Ну, мы начнем или как? Чем быстрее, тем лучше.

— Отлично! Давайте отойдем, куда-нибудь в сторону… — Сомний отступает к подворотни и чуть заходит в тень, слегка в ней теряясь.

Я следую за ним. Ступаю осторожно, каждый шаг — медленный. Внимательно наблюдаю за любым выпадом от Сомния. Но тот лишь стоит и улыбается, а тень скрывает часть его лица. Только светлые волосы и тускло блестящие глаза вырисовываются в упавшей на его лицо тьме.

— Просто встань передо мной. Ага, вот так… — я ему не верю. Не люблю людей, которые так много улыбаются и ведут себя настолько дружелюбно. Но кольцо греет карман, а мысль о том, что я скоро от всего этого избавлюсь — душу. — Вот, молодец! Сестренка, вставай с другой стороны.

— Слева или справа? — она ведет себя непринужденно. Не то что я. Хотя, он же ее брат, все-таки. Это мне он совершенно незнакомый человек, а ей…

— Слева. С моего лева. — она так и делает. Подходит к стене ветхого темно-бордового дома, опирается спиной на кирпичную кладку и поднимает вверх руку, прямой ладонью вперед. — Вот, все правильно делаешь! Теперь можем и начинать.

Ну, понеслась. Я не умру. По крайней мере до тех пор, пока не отплачу Лорелу за его доброту.

Тусклый голубой огонек зажигается в темных глазах напротив. Сомний поднимает вверх правую руку — ладонь его светится легким голубоватым светом. Мне становится страшно. Я едва сдерживаю желание отшатнуться. Левая рука поднимается в воздух — высоко над его головой, белый свет чуть слепит. По моему телу пробегают мурашки. Я крепко зажмуриваюсь и съеживаюсь инстинктивно. Перед внутренним взором — озлобленное лицо отца, его дикий взгляд и его рот, раскрытый в звенящем от напряжения крике. Легкая боль пронзает голову. Стремительно она перетекает на грудь, а затем еще ниже — в область солнечного сплетения. Но другой боли — боли сильного удара — не следует. Потому я медленно и испуганно открываю сначала правый глаз.

И тут же зажмуриваюсь обратно.

Везде — цветной дым. Клубы синего, красного, желтого и светло-серого цветов стелились передо мной чуть ли не по земле, везде и всюду, как пар от взрыва очередного химического эксперимента Гейла.

— Мортем, открой глаза. Быстрее, времени мало. — теплая ладонь Евы на моем плече чуть приводит в чувство.

Контакт с реальностью установлен полностью. Я знаю, зачем я здесь — глаза открываю уже без страха, испытывая лишь его отголоски.

— Посмотри на меня. Ничего не видишь, так? — лицо Сомния тает во тьме, но я вижу, как напряжены его челюсти и как подрагивают его руки. — Зацепись за этот образ.

— Что? Как мне это поможет? — нет, я пытаюсь это сделать. Дым чуть расступается и передо мной остается только Сомний в окружении цветной ауры.

— Просто делай и слушай! — его голос вздрагивает и прерывается тяжелым хрипящим выдохом. Окрик мне неприятен, особенно от едва знакомого человека, но я сдерживаюсь. — А теперь запомни эту пустоту. Подумай о ней. Подумай о том, что тебе надо найти эту пустоту среди дыма. Осмотрись.

Мой мозг мог бы взорваться от всей тупости ситуации. Я как будто снова марку глотнул, хотя после того раза полгода назад поклялся этого больше не делать. Но я выполняю — потому что кольцо в моем кармане легко может оттуда исчезнуть, если я не буду выполнять требования.

Я осматриваюсь. Все улицы, все дома — все заволокло цветным дымом разных форм и размеров. Передо мной словно бы собралась толпа, с ног до головы перепачканная краской — и она вся смотрела прямо на меня. Но они были не нужны. Вспомнить ничто, зацепиться за ничто. Создать в голове образ пустоты. Найти ее среди марева дыма и размытых человеческих тел. Солнечное сплетение начинает гореть. Жар распространяется по всему моему телу, ладони объяты внутренним пламенем.

Чутье подсказывает, что мне делать. Рука поднимается в воздух без особого моего на то желания.

Взмах.

Пламя внутри меня вспыхивает и обжигает грудь и живот. Легкие наполняются этим огнем и следующий вдох становится мучительной пыткой. В желудке все вздрагивает, и я начинаю радоваться, что не поел. Ком слизи подступает к горлу.

Туман не рассеивается. Цветное марево все еще плавает перед глазами, только теперь более размытое и непонятное, чем до этого.

— Ничего. Все еще здесь. — язык заплетается. Мысли путаются. Я точно не под ЛСД? Потому что мне кажется, что да.

— Плохо. — свет ладони Сомния гаснет.

И тут же дым пропадает. Из марева выступает напряженное лицо Селины и испуганные глаза Евы.

— Ты как? — Связанная подхватывает меня, когда я сгибаюсь, едва не выблевав на землю все, что находится в моем желудке.

— Отвратительно. — на языке появляется горечь, а в горле — тошнотворная кислинка. Но мне уже чуть легче — воздух поступает в легкие спокойно и не причиняет такой боли.

— Ты смог сам попытаться развеять Истины. — голос Селины звучит изумленно. — Прежде, чем Сомний успел объяснить.

— Что я сделал? — я не знаю, как у меня это получилось. Я вообще едва ли понимал, что я делаю. Просто поднял руку, просто махнул ей.

— Ты сделал то, что мы от тебя и ожидали. — я увидел короткий взмах руки Сомния. Селина смотрела на меня и хлопала глазами, я смотрел на нее и шлепал губами, словно немой. — Но брата здесь нет. Что ж, ожидаемо. Но это только начало!

— Срань дьявольская, нет… — как же мне хреново. Если бы молчаливая Ева не поддерживала меня сейчас, я бы поцеловал лицом асфальт.

— Но ты согласился на это. Теперь не отвертишься. — позитивный тон раздражает еще больше, когда тебе настолько плохо, что ты готов провалиться в обморочную тьму.

— Скажи, что дальше будет лучше.

— Возможно. Но я ничего не гарантирую. — блять. Надеюсь, Лорел оценит это кольцо. Иначе мне будет еще обиднее.

— На сегодня хватит. — Селина скрывает свое лицо волосами. Я не могу разглядеть ничего. Ну и к черту ее. — Брат, у тебя есть, где остановится?

— Да, мы с Мартиной сняли квартиру. Спасибо за беспокойство. — Сомний не скрывается. Смотрит все так же весело, разве что из тени подворотни выходит вперед.

— Тогда пиздуй домой. А мы с Евой пока оттащим Мортема.

— Да пожалуйста. Пару секунд…

Я зажмуриваюсь. Не хочу видеть еще странностей, ей Богу, мне хватило.

Когда яркий свет исчезает, я вновь открываю глаза. Мы снова втроем — я, Селина и Ева. Все трое — напряжены, взволнованны и измучены.

— Ну что, к нам? — Селина резко поворачивается ко мне и Еве. Глаза ее чуть покраснели, а ко лбу прилипли светлые волосы.

— Еще бы. Я до дома сам сейчас не дойду. — я сомневаюсь, что Лорел будет рад увидеть, как я вползаю в дом еле живым.

Селина ничего не говорит. Она подходит ко мне и помогает Еве — подхватывает мое тело с левой руки. Это дает мне возможность выпрямиться и гордо вздернуть голову.

— Вы же понимаете, что я и сам могу? — я не слабый. Я хочу быть сильнее. Но мне не хватает сил, как бы я тут не пыжился.

— О, конечно. Ты можешь. Мы верим. — Селина насмехается. Но, что удивительно, по-доброму. Без рычания в голосе, без злобы, без коварной издевки. Просто и, я бы сказал, нежно.

— Ох, не издевайся надо мной. И вообще — это все ваша вина. — я делаю первый шаг. В животе все переворачивается, но мне удается даже не согнутся. Впрочем, устоять на ногах мне все равно помогают только Селина и Ева. — Мне вот интересно, а жители домов ничего не заметили? То есть, такого яркий свет трудно не увидеть, и…

— Сомний умеет создавать покров невидимости. — вот так просто говорить о такой мозговыносящей информации. Мда, Селина, такая Селина. — Он его применил сразу же, как только появился. Все, что могли увидеть жители — вспышку света от его появления.

— Я не буду говорить ничего. Просто… Просто давайте двинем дальше. — каждый шаг дается лучше предыдущего, а меня начинает потихоньку отпускать. Это радует. — Ну и… На какое время я теперь освобожден от вашей странной компании?

— Дня на три, не меньше. — вот и Ева вступила в разговор. Поудобнее перехватила мою руку, знатно так тряхнув на своем костлявом плече, и помогла сделать еще один шаг. — Завтра ты будешь ощущать себя так, будто пробежал марафон в пятнадцать километров без остановок и передышек. Но после станет легче, я тебя уверяю.

— Что ж, еще один дерьмовый день. С вашим появлением их стало больше, но все еще меньше чем год назад. — я позволяю себе ухмылку.

Перед тем как кто-то успеет мне что-то сказать, я слегка похлопываю по плечу сначала одну, потом другую девушку. Обе оказываются достаточно понятливы, а еще на удивление тактичны. Они отпускают меня и позволяют идти самому. Поначалу трудно — ноги слегка подрагивают, в мышцах легкая тяжесть. Но пара шагов, и я снова готов к походам, пусть и по-черепашьи медленно.

— Я вот что хочу спросить… Селина, ты со всеми своими родственниками таким образом общаешься? — мне бы не вопросы задавать, а сконцентрироваться на преодолении пути до квартиры знакомых. Но, серьезно, разговор Селины и Сомния выглядел скорее как разговор двух ненавидящих друг друга чужаков, а не брата и сестры. Впрочем, я тоже не мог похвастаться хорошими отношениями с родителями.

— Нет, не со всеми. — Селина, идущая вровень со мной, напрягается и поджимает губы. — Просто… Я младшая в семье. Младше даже Харона. Кого-то это умиляло. А для кого-то — было поводом позадираться.

— Я так понимаю, Сомний относился ко второму лагерю. — знаю я таких «родственничков». Когда к нам приезжала тетушка, сестра Долорес, со своими сыновьями-спиногрызами, они меня как только не изводили. Гнобили по-страшному. Так что я могу даже посочувствовать Селине, несмотря на ее сучий характер и мою к ней некоторою неприязнь.

— Ага. И это при том, что к Харону он относился более чем хорошо. — Селина нервно дергает длинную светлую прядку, упавшую на лицо. Растирает ее между пальцев, теребит, дергает. — Мы с ним, как видишь, все еще в ссоре.

— Как я тебя понимаю.

— У нас тут, похоже, клуб «жертвы плохих родственников». — Ева тихо хихикает, а на мой непонимающий взгляд отвечает следующими словами: — Мои родственнички тоже были теми еще засранцами. Не то чтобы полностью, но в большей степени, чем хотелось бы. Собственно, если бы они не выперли меня из дома после определенных событий, я бы вряд ли оказалась здесь.

— Пффф, действительно, клуб жертв. — я готов расхохотаться от нелепости этой ситуации. А еще — от морального напряжения, которое не способна развеять даже эта непринужденная беседа.

Впереди — долгий путь. И это относится не только к нашему пути до дома Селины и Евы.

========== Мартина ==========

Ева не врала, когда говорила об ощущениях на следующий день.

Сегодня утром я проснулся с такой сильной тянущей болью в ногах и руках, что готов был выть и биться в истерике от этого противного ощущения. Мышцы как будто натянулись до крайностей и теперь готовы были со звоном лопнуть, стоило мне только лишний раз дернуться. Солнечное сплетение все горело огнем. От этого жара в желудке пекло, меня мутило. Низ легких обжигал каждый вдох, поэтому даже дышать приходилось медленно и осторожно, чтобы не причинить себе еще больше боли. Благо, мне довелось проснуться в десять, когда Лорел уже был на работе. Моему соседу не пришлось наблюдать, как я корчусь на кровати, пытаясь найти позу поудобнее.

Я едва смог выбраться в туалет. Даже до кухни так и не дошел. Туалет — и снова в кровать. Я так лежу уже с час, если не больше. Пялюсь в потолок и по сотому кругу считаю трещинки. Их у меня на потолке двадцать пять, и это без мелких, которых еще десять. Интересно что пиздец. Но до телефона я никак не могу дотянуться — попытка перевернуться причиняет адскую боль, а дальше я даже не пытаюсь ничего делать.

Но естественно, так просто меня отпускать не собираются.

— Пошли в жопу все-е-е… — я не потянусь за телефоном. Пусть мне сам президент звонит, я отвечать не буду.

Но звонящий — я уверен, это Ева — очень настойчив. От непрекращающейся трели телефона у меня начинает болеть не только тело, но и голова.

— Угх, вашу мать! — похоже, придется отвечать, если я не хочу мучиться еще и головной болью на протяжении всего дня.

Переворот… Блять, как больно-то! Я себя так хреново не чувствовал даже после того, как, надравшись с Гейлом, пробрался в городской спортивный зал и тягал штанги весом почти с меня. А на меня тогда, между прочим, одна из штанг упала! Черные пряди лезут в лицо, закрывая обзор, но все, что я могу — сдуть их с лица кое-как и продолжить отползать к краю кровати.

Звонок прекращается — начинается новый. Ублюдки, чтоб вам пусто было! Мало того, что кольцо Лорелу так и не отдал — пришел домой и сразу спать завалился — так еще и вынужден теперь мучительно больно перекатываться по кровати до телефона, чтобы узнать какую-то новую информацию!

Ползком, ползком, чуть-чуть осталось… Так, так, почтиии.! Да! Я это сделал! Дорвался до телефона!

— Что вам надо, изверги?! — мой голос от боли хриплый и надорванный. Но я стараюсь вместить в него всю свою злобу и ярость, от которых внутри все прямо-таки клокочет.

— Ну наконец ты взял трубку! — Ева, ну кто бы это еще мог быть?

— Я начинаю ненавидеть дни, которые начинаются с твоего звонка, Ева. — шумный торопливый выдох причиняет боль. Легкие словно наполняются огнем. Я шиплю, сворачиваясь калачиком и поджимая ноги к груди. — Что тебе надо, а?

— Я хотела спросить, как ты себя чувствуешь. — серьезно? Да нет, не верю. Должен тут быть какой-нибудь подвох. — А еще — зайти к тебе и познакомить кое с кем.

— Ну конечно. — хочется вздохнуть и качнуть головой, но первое повлечет за собой приступ боли, а второе без первого смысла не имеет. — Ну и с кем?

— С Мартиной, Связанной Сомния. — только этого мне не хватало.

— Ты же понимаешь, что я сейчас еле хожу? — у меня даже сил злиться особых нет.

— А мы тебе чего-нибудь вкусненького принесем. К тому же… — ну не тяни же ты кота за яйца! — Мартина обладает некоторыми способностями к исцелению. Она может помочь тебе избавиться от боли.

— Так что ж ты сразу не сказала?! — вот это мне уже нравится! Дергаться, правда, все равно не получается, так что радость я высказываю только словесно. — Тащи ее ко мне!

— Я знала, что ты этим предложением соблазнишься. Будем через полчаса. — да уж побыстрее бы.

Разговор заканчивает Ева. Мне остается только отложить телефон в сторонку. Так. Если будут гости — Лорелу об этом знать не обязательно. Значит, надо будет занести ему обед, чтобы он не пошел домой. А еще — провести девушек так, чтобы мой сосед этого не заметил. В этом есть некоторый плюс — я смогу отдать ему кольцо. Значит, на этом и остановлюсь.

Самой главной проблемой теперь становится одна — вытянуть себя из кровати так, чтобы не кочевряжиться от боли. Даже переодеваться не буду — пижама у меня приличная, свободная майка и спортивки.

Сесть оказывается тяжелее, чем может показаться. Чтобы подтянуть себя в сидячее положение, пришлось испытать немалое количество боли и жара. Когда я только начал поднимать тело вверх, пытаясь сесть, солнечное сплетение напомнило о себе. Жар прошелся от него по всем конечностям, не обойдя даже пальцы. Но я стойко выдержал это испытание и, перебарывая сопротивление тела, ускорился. Чем быстрее сделаю, тем меньше боли будет.

Что ж, это не всегда верно. Стоило мне только сесть и выпрямить спину, как новая волна неприятного ощущения посетила меня.

— Оугх, ну Ева, молись, чтобы эта твоя Мартина мне помогла. — Божечки-кошечки, как больно-то!

Встать, только встать. Выпрямить ноги, сделать первые шаги в сторону кухни. Но и это оказывается не так просто, как звучит. Напрячь ноги было равносильно тому, чтобы порвать все мышцы в этих самых ногах. Стоять я мог только чуть согнув ноги. Двигаться — с трудом.

— Что б я еще раз послушался голоса корысти.! — таким боком и побрел на кухню — как маленький утенок, шлепая раскоряченными ногами по полу.

Перед тем как выйти в коридор, я хватанул со своего рабочего стола кольцо. Я понимал, что обратно в комнату без особой надобности не пойду, потому решил взять кольцо сейчас. Убрав его в карман спортивных штанов, побрел на кухню — хватаясь дрожащими пальцами за все косяки, когда меня начинало вести в сторону.

На плите в кухне я нашел сковородку с яичницей, сосисками и тостами. Рядом со сковородой стояла еще теплая кастрюля с остатками каши. Исходя из того, что Лорел знает о моей не особой любви к сосискам и хорошо так поджаренным тостам, я понял, где мой завтрак, а где обед моего соседа. Грехем знатно облегчил мне жизнь — не придется с дрожащими ногами стоять у плиты и греть еду. С другой стороны, он сделал ее чуть сложнее, потому что дойти до комнаты за планшетом у меня сил уже не было, а развлечь себя на кухне больше было нечем. Время значительно укоротилось. Значит, тянуть не буду.

Коробочка для завтраков нашлась на столешнице рядом со сковородкой. Она была еще мокрая — видно, Лорел помыл ее только сегодня утром.

— Хорошо, что ты опять забыл свой обед. — он постоянно о нем забывал. Постоянно. И что-то мне подсказывало, что специально.

Но это не то чтобы мое дело. Мое дело — собрать и отнести Лорелу обед. Чем я и занимаюсь. Осторожно складываю в коробочку яичницу, потому что Лорелу нравится целая глазунья, складываю поверх сосиски, а в третий слой кладу тост. Все это дело накрываю крышкой и — вуаля — обед готов. Сегодня получалось медленнее — руки слушались плохо, пальцы дрожали и дергались. Но, стоит отметить, что некоторое напряжение мышц сделало мне только лучше. Боли стало чуть меньше, когда руки и ноги постепенно начали разрабатываться после такого испытания.

Двигаться быстрее мне это не помогало. Я все еще ходил как утенок, а уж про то, чтобы обуться, даже задумываться не приходилось. На мое счастье, на обувной полке нашлись потертые тапочки Лорела. Они были мне слишком велики, — сорок пятый раскладной размер ноги моего соседа с моим тридцать девятым ни в какое сравнение не шел — постоянно спадали с ноги, а еще у них была кошмарно истончившаяся подошва и стертые мыски. Но это было все же лучше, чем ничего. Нагибаться за кедами я сейчас даже под страхом смерти не стану.

Шумно шаркая и распугивая всех насекомых в округе, я прошелся до магазина ритуальных услуг. Впервые за эту неделю столкнулся с расплывчатой тенью. Она меня приветствовать не стала — юркнула прочь и исчезла. Оно и к лучшему. Чем реже я вижу эту херь, тем моему рассудку лучше. Ей Богу, всю жизнь бы не видел.

— Лорел! — с ноги дверь открыть не получилось. А со старыми петлями и тугой пружиной это был лучший способ открытия. — Помоги! — в общем, меня зажало. Вот вообще не удивлен. И не напуган. Смущен разве что, но и на это насрать.

— Боже, Мортем! — о, мой спаситель! Открыл мне дверь, как принцессе, взволнованно втащил в магазинчик и кратенько осмотрел на предмет повреждений. — Что с тобой? Не помню, чтобы ты хоть раз застревал в этой двери.

— Просто перетрудил мышцы и теперь двигаюсь с размахом Железного Дровосека. — разрываться приходилось между ласкающимся о мои ноги Пуфиком и встревоженным Лорелом, руки которого с моих плеч так и не исчезли. — Я тебе обед принес. Рановато, но днем я точно до тебя не добреду.

— У нас в аптечке есть мазь от перенапряжения мышц. Такая, в красной упаковочке. — Лорел проводит меня по узким проходам через развалы ритуального скарба — венков, пластмассовых цветов, примеры надгробных плит и крестов разных форм и размеров. Магазин маленький, товары крупные, потому приходится быть осторожным. — Присядь пока.

Меня почти насильно усаживают на небольшой пуфик за прилавком. Сам же Лорел встает рядом с кассой и залезает в небольшую полочку под ней. Пуфик тут же запрыгивает мне на колени и проявляет особый интерес к коробочке с обедом Лорела.

— Нет, Пуфик, даже не думай! — коробочку приходится поставить на витрину, надеясь не запачкать стекло жирными следами, а Пуфика крепко прижать к себе, наглаживая между ушей.

Пока Лорел копается в развалах вещей под прилавком и злословит себе под нос, я могу разве что бродить взглядом по магазину. Рассматривать тут нечего — потертые светлые стены, несущая колонна в центре магазина да развалы вещей для усопших. По правую сторону — различные виды гробов, от деревянных гигантов до мраморных изваяний и небольших вазочек для праха. По левую по стенам развешаны разноцветные цветочные венки, перемешанные с цветочными гирляндами и букетами, а на полу стоят кресты и надгробия всех форм и размеров, обнесенные примерами оградок. Все чистенько, приятно, опрятно и рассортировано. Лорел не терпит беспорядка, он «мешает его мысли».

— Вот, выпей. — оторвав от ленивого осмотра, Грехем протянул мне бутылку воды и таблетку. — Оно неплохо помогает от любой боли.

— Спасибо! — отпустив Пуфика, я схватил и таблетку, и бутылку.

Лекарство оказалось гадким, потому я спешно запил его водой, кривясь от осевшей на языке горечи. Лорел тихо захихикал и быстро забрал у меня бутылку с водой.

— Я… Это… Хотел тебе кое-что дать. — чуть не забыл.

Продолжая часто сглатывать, я торопливо вытянул из кармана кольцо. В ярком свете ламп изумруд заблестел, золото начало переливаться всеми возможными цветами.

Но вместо того, чтобы обрадоваться, Лорел отшатнулся и замер вспугнутой ланью. Глаза его широко распахнулись, шумный выдох вырвался изо рта. Я видел, как крупная дрожь прошлась по его телу, как искривились в ужасе его губы и как дернулись вниз брови.

— Где… Где ты его взял? — от былого веселого тона ничего не осталось. Голос звучал хрипло и тяжело, словно бы слова давались Лорелу с трудом. Он часто облизывал губы и редко моргал, не сводя пристального взгляда с кольца в моих дрожащих пальцах.

— Мне его друзья задарили. Уж не знаю, где они его взяли. — такая реакция на кольцо меня смутила, признаюсь. Я что-то сделал не так? Оно ведь красивое, да и наверняка дорогое. Что ему могло не понравиться, а уж тем более — привести в такой ужас? Только если он не… Нет, нет-нет-нет. — Я колец не ношу, а оно слишком красивое, чтобы просто пылиться в шкатулке. Поэтому я решил, может, ты хочешь…

— Нет! — судорожный вскрик, Лорел дергается и взмахивает руками. Его глаза мечутся из стороны в сторону. Я отшатываюсь. Что я сделал не так? — Прости. Просто… Это кольцо похоже на кольцо Таши.

— Оу… Прости.

Таша Грехем. Его жена, десять лет назад погибшая в автокатастрофе. Лорел немного мне про нее рассказывал. Говорил разве что, что она была простоватой на внешность, но с очень глубоким внутренним миром и открытым сердцем. Он ее очень любил, до сих пор. Говорил, что второй такой в этом мире не найти. И пусть слова его звучали немного сухо и без ноток ностальгичной грусти, но я верил в то, что эту самую Ташу он любил всем сердцем.

Я не задумываюсь о том, откуда у Таши могло оказаться кольцо, похожее на кольцо Харона. Мало ли колец с изумрудами в мире? Тем более, Лорел не говорил о полном сходстве. Оно было просто «похоже», не больше. Никакого подвоха. Правда ведь? Коварная мысль точит мой мозг. Я старательно отмахиваюсь от нее, ведь Лорел… Ну, это Лорел. Он ведь не может мне врать, правда?

— Ничего. Ты ведь не знал. — кривая, дрожащая улыбка скользнула по его губам. — Оно не совсем похоже на ее кольцо — камней слишком много. Но… Для меня и такое сходство болезненно. В конце концов, то кольцо было обручальным.

Я теряюсь окончательно. Вот и что мне теперь делать? Украшение, похожее на обручальное кольцо жены моего соседа, которая трагически скончалась в жуткой аварии, наверняка с этим же кольцом на пальце. И я такое пытался задарить. Скверно. Ну, Харон, ну засранец! Чтоб тебя с твоими побрякушками! Мысль, уйди, ты тут не нужна. Я Лорелу верю и не хочу подозревать его ни в чем. Да, возможно, дурак, но это же Грехем! Я не могу ему не верить после всего, что он для меня сделал.

— Прости, что напугал. — Лорел берет себя в руки и выдыхает, расслабляясь. — Знаешь что — оставь кольцо у себя. Думаю, оно тебе пойдет.

— Хах, да, так и сделаю… — загоню его в первом же ломбарде. И Лорела тревожить не будет, и Харону своеобразная месть. И пусть мы с ним незнакомы, все равно заслужил. — Ну, я пойду, наверное.

— Да, конечно. Если что — звони, я на связи. — Лорел снова становится собой, но в его глазах я все равно вижу остатки страха и грусти.

Сбежать оказывается легче, чем прийти. Похоже, обезболивающее действует, потому что мышцы уже не причиняют настолько убийственной боли. Я мог идти быстрее и воспользовался этим — почти вылетел из магазина, запихивая кольцо обратно в карман штанов. Интересно, сколько осталось до появления Евы и… Забыл, как зовут вторую девушку. Да ну и Бог с ней. Вытащив из кармана телефон, я глянул на время. Одиннадцать двадцать пять. Мне это немного сказало, если честно. Без разницы. Схожу в дом, возьму сигареты и выйду к дороге, буду их ждать.

Так и сделал. Зашел в дом, вытащил из кармана кожанки пачку сигарет и зажигалку и ушел по дорожке обратно. Проходя мимо магазина второй раз, я надеюсь, что Лорел занят чем угодно, только не разглядыванием пейзажей за окном. Ну, учитывая, что прошел я спокойно, именно так все и сложилось.

Встав у обочины на повороте на кладбище, я закурил. За эту неделю курил я много — каждый раз после того, как приходил со встреч с Евой и Селиной, я изводил по две-три сигареты за вечер. Чаще всего — сидя у окна и наблюдая, как в темноте бродят размытые силуэты, к которым я постепенно привык. Но иногда и на кухне, перед приходом Лорела, в перерывах между сигаретами лениво жуя ужин или читая таки отданный мне Грехемом «Террор». Я, правда, толком ничего не усваивал, хотя книга была серьезная и для понимания ее истории требовались мозги. Но это все равно было лучше, чем снова и снова думать о том, что моя жизнь катится в какие-то ебеня, в которых странностей больше, чем венерически заболеваний у мамаши Коста. Фактически, сейчас я занимаюсь тем же. Думаю о чем угодно, но только не о том, что вокруг меня происходит самый невозможный замес, место которому разве что в подростковом сериале.

Бычок летит в землю. Я затаптываю его со всей возможной злобой. Растираю так, чтобы все внутренности в прах рассыпались по земле и смешались с ней. Я вымещаю злобу на предметах, замечательно. Древоточец гадкой мысли все еще ковыряется в моих мозгах. Ему здесь, черт побери, не место. Я отмахиваюсь, и отмахиваюсь, и отмахиваюсь от этой мысли, но она не желает уходить. Я хочу верить Лорелу — этого просит мое сердце. Чертово кольцо. Хоть бы его получилось дорого загнать. С тяжелым вздохом подняв голову и посмотрев на дорогу, я замечаю в отдалении машину. Ну наконец!

Пока синяя тойота подъезжает, я успеваю скрестить руки на груди и нахмуриться.

— Привет, Мортем! — Ева выскакивает из салона машины, как только та останавливается на обочине.

— Ну привет. Что так долго? — я наигранно-неохотно протягиваю Еве руку, и она тут же дает мне пять. Сегодня у нее хорошее настроение, замечательно.

— Прости, Мартина слишком долго собиралась.

— Смеешься? Я думал, девчонки обычно не меньше часа собираются. — я так-то думал, что они мне уже готовыми звонили, а не хрен пойми как.

— Оскорбляешь, парень. — тихий мелодичный голос второй девушки вмешивается в нашу с Евой беседу.

Мартина оказывается не то чтобы красивой девушкой, но однозначно эффектной. Особенно в майке, подчеркивающей ее груди и стройную талию, и юбке, позволившей мне увидеть каждый сантиметр ее стройных ног вплоть до колен.

— Привет. Ты, наверное, Мортем. — смахнув с лица длинную прядку светло-каштановой челки, девушка ловко прошлась от машины до меня. На каблуках, да по рыхлой земле — достижение. — Меня зовут Мартина Ревлет. Надеюсь, мы сработаемся. — улыбка растягивает тонкие подкрашенные помадой губы. Она протягивает мне ладонь.

— Мортем Ирвинг. Взаимно. — я пожимаю ее небольшую ладошку с тонкими пальцами и удивляюсь, насколько же мягкая ее смугловатая кожа.

— Ха-ха, Сэм был прав, когда говорил, что ты милашка. — орехово-зеленые глаза так и сверкают. Такие красивые и большие, что я не могу оторвать от них взгляда.

— Сэм? Это Сомний, да? — я не запоминал его второе имя. Одно запомнил и Бог с ним. А вот имя его Связанной я запомню с радостью.

— Я так понимаю, у тебя не очень с памятью? Ну да ладно. — на вопрос не отвечает, а вот насмешку бросает. Характерная мадам. — Что, мы идем или как? Ева говорила, что тебе нужна моя помощь с мышцами после вчерашнего сканирования местности.

— Да-да, идем за мной. Обсудим все в доме. Только вы будьте потише. И не высовывайтесь особо. — я разворачиваюсь и веду своих напарниц вверх по холму.

— Это еще почему? — Мартина на удивление быстро передвигается следом за мной. Не спотыкается, не падает, а идет вполне спокойно и размеренно.

— Мой… Опекун, — буду придерживаться этой версии. Так не будет возникать лишних вопросов. — не знает о том, что я собираюсь привести вас домой. И лучше бы ему продолжать оставаться в неведении.

— Ну, как скажешь. Постараемся, да, Ева? — но Ева не отвечает. Предполагаю, что она кивнула.

До дома мы добрались без особых проблем. Я провел девчонок через калитку, попросив их пригнуться и не заглядывать в окно, выходящее на дорожку. Они меня послушали, а Лорел, очевидно, был увлечен чем-то другим. Потому все обошлось без позорного провала.

— Разувайтесь и проходите на кухню. Руки помоете там. — заходя в дом, я первым делом сбросил с себя тапочки и ускакал на кухню.

Пока девушки разувались и проходили вслед за мной, я успел помыть руки и залезть в шкафчик за чашками.

— Ой, как у вас все миниатюрно! — Мартина присвистнула, осматриваясь.

— Нормально. Прям как дома. — Ева удивляться не стала. С размаха плюхнулась на мой стул и вытянула вперед ноги, тряхнув заплетенными в хвост темными прядями. — Только стульев маловато.

— А телевизора у вас здесь нет? — Мартина крутит головой, хмурит темные тонкие брови и щурит глаза. Очевидно, ей не очень нравятся потертые стены и бедноватый интерьер.

— Больше скажу — у нас телика нет вообще. — я обхожу Мартину, наслаждаясь появившейся в моих ногах былой легкости.

— Как?! В каком доме в наше время нет телевизора?! — ее голос приобретает гнусавые забавные нотки. Я на нее не смотрю — включаю чайник, стоящий на столешнице рядом с холодильником.

— Ну вот так. Мой опекун вообще не сильно современный человек. — в чашки сахар сыплю на свой вкус. Кидаю по заварочному пакетику — любимый чай Лорела, яблочный. — Он предпочитает после работы почитать книги или поиграть со мной в настолки.

— А интернет? У вас есть интернет? — шипение Евы Мартина игнорирует. Не бойся, наставница, мне не влом и ответить.

— Роутер в моей комнате. Новости мы узнаем из интернета — вечерами читаем сводки. Если захотим, можем на нетбуке моего опекуна посмотреть фильм. — вода в чайнике закипает достаточно быстро. Несмотря на то, что он старый и попорченный, работу его это нисколько не испортило. — А я так и вовсе все свободное время провожу в интернете. — проблема в том только, что свободного времени стало слишком мало.

— Ну вы и… Даете. — я разливаю чай по кружкам и поворачиваюсь.

— Такие вот мы. — чашка — Еве, чашка — Мартине. — Ты садись. Не стесняйся.

— Давай-ка лучше ты сядешь. — Мартина было тянется к моим плечам, но так и не касается их. — Я хочу как можно быстрее разобраться с нашей проблемой, а потом продолжить знакомство.

— Как скажешь.

Я только рад сесть. Несмотря на помощь обезболивающего, остатки боли еще со мной. И я знаю, что как только действие таблетки пойдет на спад, меня снова будет корчить на кровати в жутких муках.

— Так… Какие жалобы? — лицо Мартины вмиг приобретает серьезность — словно бы заостряются мягкие черты округлых щек и крупного круглого носа. Добрый взгляд тяжелеет.

— Мышцы рук и ног сильно болят. В солнечном сплетении жар. Все это снимается стандартным обезболивающим. — я позволяю Мартине коснуться моих рук.

— Ожидаемо. Ведьмак-новичок, выполняющий высокоуровневое сканирование местности, не мог легко отделаться. — тонкие пальцы пробегаются по моим запястьям к локтям и обратно. — Говоришь, выпил обезболивающее? — мне остается только кивнуть и позволить ей еще раз пощупать мою правую руку. — Значит, проверить, насколько тебе больно, в полной мере я не могу… Ладно, пусть так.

— Ты можешь ему помочь? — Ева с интересом наблюдает за нами. Я вижу, как поблескивают ее серые глаза.

— Да легко! Моя «Стелла Салютем» быстренько все исправит! — ухмылка на краткий миг искажает ее губы. Крупные передние зубы на долю секунды выглядывают из-под них.

— Стелла Салютем? — я непонимающе смотрю на нее. Хотя скорее — на ее уши. Сережки-сердечки в них слишком яркие и красивые. Особенно красные камушки в них.

— Моя способность. — но я все равно не очень понимаю. Мне казалось, Связанные все такие как Ева рассказывала. Связывают их с миром артеков да помогают им в путешествиях по нашим просторам. — Если проще — мутация гена ведьмака. Еще моя пра-пра-прабабка могла исцелять — и активно этим пользовалась. В итоге, когда ген деградировал до Связанного, мутация все равно осталась. Получилось так, что я могу исцелять. Не так, как моя пра-пра-пра, которая могла вылечить даже серьезные раны, но на достаточном уровне, чтобы подлечить тебя.

— Ага… Я притворюсь, что все понял. — окей, деградация и мутация генов. Это понятно — любовь к биологии помогла мне это понять еще на этапе объяснений Евы. Но общего понимания происхождения сил и мутации я не понял. Да и понимать не хочу.

— Окей, а я притворюсь, что мне не все равно. — я собираюсь было возмутиться, но ее ладони резко касаются моей груди.

Жар возвращается — еще сильнее, чем прежде. Перед глазами темнеет на пару секунд. Я зажмуриваюсь. Вспышка. Во тьме под моими веками вспыхивает звезда. По мышцам проходит боль — рвущая, безумная, острая. Я глотаю воздух ртом, задержав в горле крик. А боль уже сходит на нет. Все меньше и меньше становится ее. И наконец она заканчивается. Вместе с окончанием боли гаснет звезда перед моим внутренним взором.

— Все, открывай глаза. Я закончила. — голос Мартины над головой звучит устало, но довольно.

Веки поднимаются легко. Передо мной — Мартина, пальцы которой, находящиеся почти перед моим лицом, посерели.

— Не смотри на пальцы, а? Это нормальная реакция после лечения, пройдет через пару часов. — девушка оттряхивает ладони о бока юбки. — К тому времени, как мы с Евой пойдем, все уже исчезнет.

— Ты… Спасибо. Спасибо, что вылечила. — я действительно чувствую себя лучше. В мышцах появилась легкость, не осталось даже отголосков боли. В груди больше не было тяжести. — Присаживайся, я сейчас принесу другой стул.

— О, спасибо. — как только я поднимаюсь с насиженного места, Мартина усаживается на него, закинув ногу на ногу. — Возвращайся побыстрее, я очень хочу пообщаться с тобой.

О, я вернусь. Мне тоже очень хочется пообщаться с такой необычной девушкой, как Мартина. Она чем-то напоминает мне Люси, мою первую и единственную девушку, с которой у нас кроме сопливых поцелуйчиков не было ничего, даже любви как таковой. Мы расстались полтора года назад, когда она уехала в Мериленд вместе с родителями. Мартина и она имеют определенное сходство — характеры их схожи в таких чертах, как дерзость и смешливость. Мне будет очень приятно напомнить себе о Люси. И еще приятнее — поспорить с той, кто так похож на нее характером.

========== Томми ==========

Гейл позвонил мне в самый неподходящий момент.

Я только-только закончил сканирование и шел от Селины домой после того, как Мартина меня подлечила. Я был уставшим, чуть злым, проголодавшимся в отсутствие забытого завтрака и желающим читать и курить. Но нет — позвонил Гейл. Сбрасывать я, естественно, не стал. В прошлый раз, когда я так делал, мой длинный язык завел друга не в те дебри.

— Алло? — говорить чуть трудновато. Оно и понятно — из меня силы утекают, как из дырявого ведра.

— Мортем, чувак, у нас тут проблема. — но звучишь ты вполне спокойно, а?

— Какая? И с кем? — насколько я знаю, Гейл собирался на время вернуться домой, к маме. Вещи там забрать, ее предупредить о том, что он собирается окончательно перебраться на нашу старую базу. Он мне сам это вчера написал, когда мы вечером общались.

— Мэл Каста, вот в чем проблема. — уй бля.

Мэл Каста — старший брат Томми и первый сын четы Каста. Самый большой засранец и главный позор своей и так не самой приятной семейки. Наркоман, алкоголик, бичара и много еще хороших слов относятся к нему. Обычно он шляется по улицам в алкогольном или наркотическом угаре, спит по подворотням Лазе и веселится со своими друзьями. Но иногда он возвращается домой, и тогда в семье наступает горе. Особенно для Томми. Мэл не особо терроризирует родителей, потому что те вполне могут дать ему по ебальнику за такое поведение, как и старшие дети. А вот Томми… Он никогда не умел давать отпор брату. И за это получал — больно, сильно и размашисто. В дни, когда Мэл возвращался домой, Томми запирался в комнате и сидел там в диком ужасе, ожидая спасения. Но, видно, что-то пошло не по плану.

— Томми позвонил мне минут пять назад, сказал, что Мэл обнаглел в край. — Гейл, очевидно, судорожно топчется у подъезда своего маленького соседа по улице, не в силах добраться до того, потому что квартира находится натретьем этаже. По крайней мере, так я себе это представляю. — Попытался дать в морду Шерил, а та, сука такая, сдала ему ключ от комнаты Томми. В общем, все плохо и нам очень нужна твоя помощь.

— Кто еще будет? — вдвоем только с Мэлом не справимся. Отвлекать его кто будет?

— Ронга и Алекс. — отлично, этим двоим верить можно. — Кост сейчас на подработке, так что его не будет.

— Бог с ним, пусть трудится. Жрать же ему на что-то надо. — его мать неплохо зарабатывает телом, но это не значит, что она дает деньги сыну. И без него сможем справиться, хорошо.

— Так ты придешь? — Гейл, ох Гейл. Он всегда заботился о Томми. Возможно, потому, что очень хотел себе маленького братика или двух, которыми являлись и я, и младший Каста.

— Однозначно. Думаешь, я брошу Томми? — я устал и хочу есть, у меня все еще осталась некоторая боль, которую Мартина не смогла забрать. Но я не брошу своего младшенького братика, особенно когда его донимает собственная семья.

— Отлично. Будем ждать тебя. — и отключился. Как и всегда.

Отняв телефон от уха, я принялся запихивать его в карман. И с усмешкой думал о том, что, разговаривая с Гейлом, я невольно, без всякой задней мысли шел в сторону района Лазе через Сентер. Конечно, я не брошу Томми. Каждый в банде мне брат, особенно малыш Томми, наш самый слабый и юный член. О нем должно заботиться, и я это делаю. Когда-нибудь он сам сможет себя защитить, и будет хорошо, если он сделает это в скорейшие сроки, но… Он слишком маленький и невинный, по-детски добрый и чистый, чтобы я позволил этому миру нагибать его и ломать до тех пор, пока он не станет сильным. Так было с каждым из нас. Но с Томми так получиться не должно. В конце концов, у него ведь столько «старших братьев», что просто невозможно попасть под этот смачный пинок от мира.

Мы защитим его. Даже от его семьи.

Я срываюсь с места. Не имеет значения расстояние, боль в мышцах, события в моей жизни. Сейчас главенствующее место в моей уставшей от странных событий голове занял образ Томми. Этого мальчика, который все еще верил, что в нас есть что-то хорошее. До Лазе, до дома Томми, не так много времени. Бегом — минут пять, особенно если перебираться обходными путями через Фабришн.

***

Лазе — самое худшее место в Сван Вейли. Исходя из утверждения, что Сван Вейли сам по себе помойка, Лазе — дно этого мира. Здесь собрались все пьяницы и наркоманы города, вся грязь этого мира. Десятки борделей, куча притонов, срань и ужас повсюду. Здесь любой поворот не туда грозит заточкой в бок в лучшем случае. Низкие домики-бараки торчат из земли максимум на три этажа, кособоко упираются вверх своими покатыми крышами. Окна все замылены и грязны, и редкие из них сверкают чем-то ярким, да и те — окна борделей. Проститутки стоят у подъездов, призывно размахивая почти оголенными бедрами и обвалившимися сиськами. По чахлым клумбам валяются алкоголики. В темных подворотнях сидят полупьяные компании. Дети плещутся в грязи с дешевыми мячиками, перекидывая их друг другу и перепрыгивая попутно через растянувшиеся по земле тела. Можно было бы сказать, что здесь произошла война и люди выживают, как могут, уставшие и замученные. Но это не так. Войны не было — только куча опустившегося сброда, для которого не существует морали.

Здесь я вписываюсь во всеобщую обстановку. Растянутые огромные майки и штаны, растрепанные волосы, неумелый подростковый стиль — все в антураже этого района. Здесь все такие. Никого нормального в этой клоаке нет, кроме редких подростков и не самых богатых, но сохранивших порядочность взрослых.

Дом Томми недалеко от самого большого борделя города — яркого цветастого маяка с потертыми стенами и светящейся неоном вывеской. Небольшое трехэтажное здание, типичный жилой дом с маленькими квартирками и бедными людьми. Тут редко можно найти нормальных людей, но они хотя бы есть. К примеру, я вижу у маленького подъезда группку знакомых до ужаса фигур.

— Гейл, Ронга, Алекс! — я подбегаю к ним, готовый к свершениям. — Что по ситуации?

— И тебе привет. — Алекс хмыкает, демонстрируя свою фирменную улыбку. — Томми еще дома, ждали только тебя. Он забаррикадировался, но Мэл уже почти в комнате.

— Ты как раз вовремя. — Гейл зыркает на нас серьезно. Меня же дополнительно окидывает взглядом, полным радости и надежды. — Томми!

— Да! — а вот и он — выглядывает в окно третьего этажа, испуганный и растрепанный, одетый в потертую кофту. — Я готов. Спасите меня, пожалуйста!

— Скидывай простыни, давай. — вникаем в ситуацию быстро, да. Я знаю методы Томми по сбеганию из дома, они стандартные для жителей Лазе. Сплести одежду в веревку и спускаться по ней до того расстояния, до которого хватит. — Что там у тебя?

— Мэл обдолбан в край. За нами не погонится. — треск, Томми вздрагивает. — Ой!

Он исчезает в окне, а мы все напрягаемся. Пара секунд — вниз вываливается веревка из грязно-серых простыней. Следом появляется и Томми — становится на подоконник. Даже отсюда можно увидеть, как он трясется. Том часто так сбегает из дома, когда Мэл возвращается, но это не значит, что он перестал бояться спуска по веревке.

— Давай, не бойся. Мы здесь. — Гейл встает под окно, готовый ловить мальчика.

— Ага. Не бойся, если что — поймаем. — я подключаюсь к нему. Не оставлю малыша одного, ни за что. Алекс и Ронга молчаливы, особенно Ронга, но тоже подходят к нам, готовые помочь.

Мы все напряжены. Да, мы выглядим уверенными, особенно не успевший втянутся в ситуацию полностью я, но это не значит, что внутри мы не трясемся. Если Томми сорвется и мы не успеем его поймать, он может пострадать. При особенно неудачном раскладе — сломать шею и помереть. Мы волнуемся, даже больше, чем он сам.

На трясущихся ногах Томми начинает спуск. Я вижу, как напряжена его дрожащая спина, как он судорожно цепляется за веревку. Он не так хорош в физкультуре, как Гейл или Ронга. У него слабые руки и тонкие ноги. Он не умеет подтягиваться на канате. Но спускается ровно, достаточно ровно, чтобы мы могли не трястись от ужаса от одного вида качающейся под его весом веревки. Движение — я внутренне вздрагиваю, когда нога Томми уходит вниз и он отчаянно пищит. Еще движение — набрать побольше воздуха в легкие и задержать. Я хочу помочь Томми, но на этой веревке он один. Ноги невольно двигают меня в сторону мальчика. Гел со мной полностью солидарен. Шаг и еще шаг — мы почти у стены, стоим почти у нее, почти вжимаемся в бетон.

— Томас! — рев Мэла проносится по улице.

Под наш общий вопль лицо Мэла появляется в оконном проеме.

— Ах ты маленькая шлюха! А ну двигай сюда! — нет! Он же почти спустился!

— Томми, прыгай! — выход только один! Либо в лапы этого ублюдка, либо полет к нам.

Веревка начинает затягиваться в комнату. Мы кричим и размахиваем руками, но Мэла это не волнует. Он тянет. Рывок — Томми вверх. Еще рывок — все ближе в окну. Я не могу смотреть. Я утопаю в волнении, которое захватывает меня с головой. Все. Край. Этот день дерьмовый по максимуму.

— Прыгай! — крик Ронги так громок и так дрожит, что у меня по спине мурашки бегут.

Но он помогает. Томми отпускает руки и с визгом летит вниз. Но мы уже здесь — я и Гейл подхватываем мальчишку, сами опускаясь к земле.

— Мортем, Гейл… — Томми хнычет, слезы текут по его лицу. Он часто-часто шмыгает носом. Не могу сдержаться и прижимаю его к себе, позволяя мальчику вцепиться в меня крепкой хваткой. — Ронга-а-а… Шмыг… Алеекс.

— Шшш, ну же, не плачь, все хорошо. — я осторожно провожу ладонью по его тонкой дрожащей спине. Томми дрожит, и дрожит, и дрожит и плачет. — Все закончилось. Давай, вставай, нам надо идти до того, как Мэл пойдем за нами.

— Мортем прав, Томми, поднимайся. — Ронга помогает Гейлу и мне поднять Томми на ноги, под голос Гела шепча тому что-то на ухо.

— Угу… Угу… — но Томми только дрожит и едва стоит на ногах. Неудивительно — полет вниз не может оставить равнодушным, пусть даже и происходит с третьего этажа.

— Ах вы маленькие засранцы! Ну я вас сейчас.! — Мэл наконец очухался и понял, что его развлечение на вечер мы спасли. И теперь, похоже, собирался нас уничтожить.

Не сговариваясь, мы вчетвером подхватываем Томми и срываемся с места. Мальчик висит на наших руках и едва перебирает ногами, но мы тянем его за собой без единой мысли о том, чтобы оставить его позади. Я и Гейл готовы подхватить Томми на руки, если тот упадет, но тому удается еще двигаться. Ронга и Алекс страхуют нас — если Мэл таки спуститься, они уведут его за собой.

Люди на улице не обращают на нас внимания. Взрослые возмущенно кричат вслед, ругаясь на то, что спокойствие их дня оказалось нарушено, а дети даже не отвлекаются от игр с мячиком. В Лазе такой конвой-побег — не редкость. Особенно от нашей видной компашки.

К счастью, Мэл действительно оказался неспешен. Нам без проблем удалось добраться до самых первых домов Лазе и выбраться к Фабришн. Томми к тому времен уже очухался и даже нормально встал на ноги, но мы все равно решили остановиться и передохнуть, а также обсудить дальнейшее направление нашего движения.

— Томми, ты в порядке? — но для начала — забота о младшем.

— Да. Да, со мной теперь все хорошо. Спасибо, что помогли. — его добрая дрожащая улыбка — лучшая награда из возможных. Голубые глаза так и сверкают от счастья, а плечи прекращают дрожать.

— Не за что. Ты же наш друг, мы тебя бросить не могли. — Гейл ответил за меня, легонько хлопнув мальчика по спине.

— К тому же, ты должен мне двадцать долларов. Пока не отдашь их, я тебе умереть не позволю. — Ронга стеснительно улыбается, складывая руки на груди.

— Ха-ха, Ронга, ну ты… — Алекс стукает Ронгу по плечу, но не отрывает взгляда с переминающегося с ноги на ногу Томми.

Я запихиваю руки в карманы штанов, пытаясь скрыть их дрожь. Если бы мы не поймали Томми, одним человеком в нашей банде могло стать меньше. Я выгляжу радостным, по крайней мере, стараюсь. Но это не значит, что мои руки не трясутся от осознания ужаса того момента, когда Томми летел в наши с Гейлом раскрытые объятия.

— Ну… Куда пойдем? — Гейл бросает на меня многозначительный взгляд — «успокойся, не пугай его». И я принимаю его немое послание.

— На базу? Закупим вискаря с чипсами, посидим, может, девчонок позовем… — Алекс как всегда. Мечтательно улыбается, и только нервное стучание правой ноги о землю выдает его истинные чувства.

— Фу, Алекс! Не с Томми! — Ронга с силой наступает на взлетающую вверх-вниз ногу, вынудив Алекса прекратить свое раздражающее занятие. — Может, в Молл сходим?

— По магазинам ходить? Пф, ну нет, уволь. — Алекс оскаливает зубы, резко дергая ногу назад. Так, если их не остановить, они и подраться могут, несмотря на всю тщедушность и стеснительность Ронги. И больно станется именно Алексу.

— Все, хорош спорить. — вот так, Гейл! И все-таки именно ты должен был быть нашим лидером. И почему не захотел? Эх, стесняшка ты моя. — Учитывая разницу возрастов и мнений, я предложу свои вариант, и если он кого-то не устроит, тот получит от меня в лицо. Мы идем в кино на Человека-паука.

— Билет нам ты оплатишь? — Ронга ухмыляется. Смейся-смейся.

— Не только он. — не зря я прихватил с собой деньжат с прошлой подработки. — Мы с Гейлом хорошенько подзаработали на прошлой неделе.

— Опять ящики в «Бристоль» таскали? — на наш синхронный кивок Алекс только закатывает глаза. — Да пожалуйста. Ронга? — ни слова, только один торопливый кивок.

— Томми, твое мнение? — я поворачиваюсь к мальчику и дарю ему самую теплую из своих улыбок. Если он скажет нет — что ж, мы найдем что-нибудь еще. Но я знаю, что Томми обожает кино и никогда не откажется сходить в кинотеатр.

— Шутишь? — он проводит запястьем под левым глазом. Улыбка дрожащая, но настолько счастливая, что все волнения отступают прочь. — Конечно же я согласен.

— Вот и решили. — я подхожу к Гейлу, почти повисая на его локте. — Навстречу приключениям, друзья!

Кинотеатр находится в Сайлент-Экспенсс. Нам до него еще пиликать и пиликать. Но что значит расстояние, если преодолеваешь его со своими друзьями.

Я тащу за собой Гейла, тот хватает под руку чуть пришедшего в себя Томми, а Ронга и Алекс торопливо идут за нами. Дома моей банды остаются позади вместе с их жителями. Ненавистные родители, бедные квартирки, голодные дни — все там далеко от нас. Гейл шутит, и Томми заливисто смеется, подначиваемый Алексом и Ронгой, щекочущими его с двух сторон. А я снова чувствую себя живым. Стерлось из памяти утро, в котором мне пришлось заниматься сканированием местности, забыт оказался Харон, ушли безвозвратно из моей головы проблемы. Остались только мои братья, которые задорно смеялись и рвались вперед, жаждущие так же забыть о том, что их жизни — череда нескончаемых проблем.

Никогда и ни за что я не хочу потерять их. Даже когда я буду старым восьмидесятилетним пердуном, я буду звонить ребятам и собирать их на старческие дискотеки. Мы всегда будем вместе — уж я об этом позабочусь.

— Ронга, Алекс, идите-ка вы вперед. Мне с Мортемом надо кое-что перетереть. О лидерских задачах. — э? Гейл, ты это чего удумал? Куда вы, ребята? — Да, Томми, ты тоже. — блин, Гейл, ну ты чего? Вот теперь Томми опять куксится, просто замечательно. Ну почему вы уходите-то, а? Меня никто спросить не думал?

— Гейл, с чего ты их вперед отправил? Что, в любви мне признаваться будешь? — смешок получается надорванным, а фраза — не смешной и глупой. Я не хочу, чтобы вокруг меня оставалось меньше людей. Я сойду с ума без них.

— Дурачина. — но спокойная ухмылка Гейла позволяет мне чуть расслабиться. Хотя понимания не вносит, тут уж не поспоришь. — Мортем… Как у тебя с этими делами? — конечно же, я понимаю, что он имеет под «этими делами». Тут даже особо париться не надо, чтобы это понять.

— Ну как тебе сказать… В команде прибыло снова. Нас теперь шестеро. — я вздыхаю. Гейл, спасибо, что спросил. Смогу душу отвести тебе, но без особой загрузки собственными проблемами. — К Селине приехал ее брат Сомний со своей подружкой. И, ну, они научили меня новым способам поиска пропажи. — я опускаю из рассказа часть о том, как Ева меня чуть в реку не спустила, а вместе с ней и все, связанное с контролем над силой. Думаю, этого Гейлу знать не стоит.

— Я не об этом. — но от моих рассказов друг отмахивается. Нет, не отмахивается в полном смысле этого слова. Просто знать он хочет другое. — Как ты себя чувствуешь? У тебя все нормально?

— Ага. — ни слова о проблемах морального плана. Я их сам не разгребаю, чтобы еще и на друга взваливать. — Я, вроде как, даже начинаю свыкаться со всем этим. — да нихуя. Одна встреча с вендиго чего стоила. — Да, временами бывает тяжеловато что-то новое в своей башке уложить — ну, ты понимаешь, тупенький я — но в целом все хорошо.

— Мортем… Я всегда буду с тобой, ты же это знаешь? — его горячая ладонь на моем плече обжигает чувством вины. А вот я с тобой не всегда бываю, друг. — Если что с тобой будет происходить — не стесняйся поделиться. А то я тебя знаю. Пока совсем не припечет, ты никому ничего и не скажешь. — блин, ну хватит это вспоминать! Я понял намек. Да, тогда, в двенадцать, мне следовало с тобой поделиться о том, что папину крышу совсем сносит, но блин, ты-то чем бы мне помог? Он бы тебя в лепешку раскатал!

— Ой, да ну тебя. — я стукаю друга в бок легонько, не сдержав смешка. — Если со мной что-то будет происходить — ты об этом первым узнаешь.

— Вот и славно. — я ловлю очередной его теплый взгляд, а затем ладонь соскальзывает с моего плеча.

С криком Гейл уносится вперед и налетает на Томми, едва не сшибив того. Я хотел было возмутиться тому, что Гел совсем не оценивает разницу в их с Томом весовых категориях, но мальчик так взглянул на Нейлсона, что все слова у меня поперек горла встали. Это был взгляд, полный бесконечного обожания. Большего даже, чем он дарил мне. Томми был не против — выпрямился, вперил взгляд в Гейла и разулыбался. Обиды не было. Было лишь тепло и надежда. Надежда на то, что Томми сможет быть счастливей каждого из нас.

***

До кино мы добрались достаточно быстро, еще до начала нового сеанса. Нам с этим повезло — двадцать минут погулять, потом подождать еще немного до начала сеанса и все, дело в шляпе. Но на деле везение все растворилось еще на подходе.

Кинотеатр был не самым лучшим местом города. Маленькое серое здание посреди небольшой площади, где вразнобой понасажены хиленькие деревца, под которыми стоят скамейки. В этот момент — два часа дня — народу здесь не много. Офисов и любых других рабочих мест тут нет, только жилые дома вокруг, так что скамейки в основном свободны. Вот здесь было бы неплохо встречаться с Селиной и Евой. Жаль только, что далеко от центра города.

На самом деле, народ был, несмотря на то, что здесь мало кто любит зависать. Я особо не всматривался — был слишком занят разговором с Томми и Алексом. Но боковым зрением я различал ребят, сидящих на дальних скамейках. И я подозревал, что это за ребята. В конце концов, этот район — место тусовки банды «Дикари», а они чужих не сильно любят.

— Давайте-ка поторопимся. — я не хочу встречаться с этими ребятами. Ни сейчас, ни потом. Мы с ними в нейтралитете, но это не значит, что дружны.

Гейл, видя мое напряжение, только кивнул. Томми покрепче вцепился в руку и заторопился, сбиваясь с ровного шага. Алекс и Ронга разошлись по бокам, готовые в случае чего первыми кинуться в бой. Главное — дойти до входа, и все. Вести себя непринужденно, идти спокойно, не волноваться. По крайней мере, мне. Если буду волноваться я, будет тревожиться Гейл. А тогда начнется новая волна напряжения и страха для Томми.

— Хей, Гел! — но мы все равно не успели. Знакомый голос — до боли знакомый.

Я поворачиваюсь вместе с Гейлом. Блять! Ну тебя только не хватало!

Вальяжным шагом, ровной походкой к нам походит лидер «Дикарей» — Матиас Бренан. Руки в карманы, на губах легкая ухмылка, глядит из-под спущенных на переносицу очков.

— Матиас, привет. — Гейл улыбается. Счастливчик.

Матиас — его друг. Лучший, после меня. Когда-то они вместе создали «Дикарей», но после Гейл ушел ко мне. Матиас этого мне не простил, хотя и до этого мы не были близки. Вражда наша, правда, ограничивалась лишь немой ненавистью, но и этого было достаточно, чтобы не желать иметь каких-либо дел с этим чудовищем.

— Что, в кино пришли? — я напрягаюсь. За спиной Матиаса уже вырастают его напарники. Светловолосый бугай Тревор, мелкая крыса Джош. А где остальные? Стоит ли волноваться?

— Ага. Решили Томми выгулять в киношку. — как он вообще может улыбаться под взглядом этих злобных зеленых глаз? Матиас же абсолютно дикий! Дай Бог не под наркотой. — Вижу, вы тоже в кино пришли?

— Нет-нет, просто тусуем здесь. — отвернись от меня, а? Не смотри на меня так из-под своих долбанных темных очков. — Морти, малыш, как жизнь?

— Лучше, чем может быть. — кривая получается ухмылочка. Матиас меня безумно бесит, даже не из-за ревности к Гейлу. Просто сам Мат — мудак. — А ты как? Все еще гуляешь по притонам?

— Кх… — плечи под тканью майки вздрагивают, тонкие губы кривятся. Он бесится. — Нет, что ты, ничего такого, ничего криминального.

Наш контакт взглядов может вызвать искру. Но мы держимся и просто скалим друг на друга зубы под добрым взглядом Гейла.

— Мортем… — Томми цепляется за мою руку и смотрит проникновенно. Волнуется. Как и Ронга за моей спиной — я чувствую, как напрягаются его мышцы. Он, в отличие от Алекса, тоже не любит Матиаса.

— Все хорошо, Томми, сейчас пойдем. — пошел нахер, Матиас, гляделки закончились. Мне нужно уделить внимание ребенку.

— Ребята, вы идите в кино, а мы с Матиасом немного поболтаем. — Гейл, твою мать. Если ты пригласишь его с нами на сеанс, я тебя убью.

— Гейл… — меня опережает Ронга. Строгий взгляд, обходит меня. Алекс пытается его было удержать, но когда Ронге что-то надо, его никто не остановит.

— Все нормально, Ро. Идите. — взгляд на Ронгу, взгляд на меня. Молча говорит — не волнуйтесь, не приглашу.

— Ладно вам, ребят, пойдем. — я доверяю тебе, Гейл. Как ты доверяешь мне. Так что не смей приглашать Матиаса с нами, хорошо?

— Мортем, ты уверен? — Ронга в ответ получает только мой медленный осторожный кивок.

Матиас ухмыляется. Сука, сотри с лица свою мразотную ухмылочку. Бесит до дрожи. Но вместо того, чтобы вдарить ему по лицу ни за что ни про что, я прижимаю к себе поближе Томми, подхватываю под руку Ронгу, который тащит за собой Алекса, и завожу их в здание кинотеатра следом за собой. Подождем там, без гуляний по улицам. Гейла Матиас может и любит как друга, но вот на меня может и Тревора натравить. Подвергать Ронгу, Алекса и Томми опасности я желанием не горю. Последнему и так в жизни приключений хватает, без моих проблем и неурядиц.

В холле кино никого. За стойкой с попкорном и колой стоит девушка, оперевшись на локоть, за кассой сидит скучающая женщина. Но на небольших старых диванчиках и за старыми же игровыми автоматами пустота. Зато из единственного зала орет музыка и грохотают взрывы.

— Идем, ребят, я куплю вам билеты. — думаю, мне хватит на четыре билета для ребят и для себя. Нейлсон сам себе что надо купит. А потом еще и должен мне будет за еще один билет. Мы с ним уже договорились об этом!

Пока Гейл общается с Матиасом, мы успеваем купить билеты и бочонок попкорна на деньги Ронги. Сеанс еще не закончился, потому мы сидели на диванчике и болтали, улыбаясь. Гейл подошел к нам, слегка грустный, но через силу ухмыляющийся.

— Чувак, ты как будто лимон сожрал, что случилось? — мне это не нравится. Зная острый язык Матиаса и его характер, он даже Гейлу мог наговорить оскорбительных вещей.

— Нормально все. Малость повздорили с Матиасом. — но раскрыться Гейл не пожелал. Просто сел рядом со мной и в наглую залез в бочонок за попкорном.

— Опять на волне того, о чем ты знаешь, но о чем нам нельзя говорить? — я смотрю на Гейла серьезно и слегка строго, но без угрозы. Думаю, проблем нам тогда хватило.

— Да. Не волнуйся, я отказался. — что ж, кратко, но сойдет. — Томми, ты как? Все в порядке?

— Да, Гейл, со мной все хорошо. — Томми, милый Томми, совсем не понимает, о чем мы говорим. Но это не мешает ему придвинуться поближе к Гейлу и улыбнуться ему.

Я наблюдаю за ними с интересом. Томми так любит Гейла. Я это уже давно заметил, но Томми просто безумно зависим от старшего в нашей банде. Возможно, потому, что тот не раз спасал его от неприятностей и вытаскивал из дома в одиночку, без нас. Я знаю это чувство — если бы не Гейл, я так бы и остался забитым, подчиненным отцу ребенком, который слово боится вставить в его речь, чтобы не получить в нос. Но с Томми… Иногда перебор. Впрочем, кто я такой, чтобы осуждать привязанность Томми к Гейлу? Уж точно не образец здравого смысла и независимости.

Мне остается только жевать попкорн и радоваться, что Томми улыбается и больше не дрожит.

И только когда мы заходим в зал, я наконец понимаю, что совершенно забыл о своей проблеме. Мозги уже не кипят от обилия приключений, в груди не бурлят тревога и волнение. Я спокойно смеюсь над шутками Алекса, без натянутости и кривости, без лжи и фальши, за которыми скрыты страх и бесконечная паника. Теперь Гейл может расслабиться — я спокоен и не лгу в этом, ни себе, ни ему.

Надеюсь, этот покой продержится подольше.

========== Неуловимый Потрошитель ==========

Этой встречи не должно было произойти.

Укрытая тенью домов фигура сидела на грязном асфальте, и алые брызги взлетали в воздух с каждым взмахом ее тонкой ладони. Третья рука легко покачивалась в крепкой хватке фигуры. Кач-кач, кач-кач… Не могу, не могу отвести взгляда от мерного покачивая синеватой конечности.

Я просто шел домой от Евы и Селины. Всего лишь возвращался с очередной вылазки на сканирование города — уже четвертой со дня прогулки с Томми. Ничего не изменилось сегодня, все было как вчера. Харон не был найден, Селина опять скалила зубы, Ева снова язвила… Расстроенный и желающий побыстрее попасть в родные стены, к Лорелу и пицце, я свернул в Лэмстеде в проулки, сокращая себе дорогу домой. Страха не было. Знал ведь — защитить себя от любой угрозы, которую предложит мне Сван Вейли, я смогу.

Но… Я ошибся.

Страх парализовал меня, с места не сдвинуться, убежать не в силах. Никогда, никогда, никогда за всю свою жизнь я не сталкивался с подобным. Да и не мог столкнуться! Руки, ноги, кровь, голова — все отдельно, все в разные стороны разбросано по закоулкам Лэмстеда. Этого не должно происходить в реальном мире, ведь так? Раздался чавкающий звук. Я могу только наблюдать, как фигура поднесла ко рту оторванную руку и вцепилась в нее зубами с оглушительным, восторженным рычанием. Меня пока не заметили, меня еще не видят, я еще в состоянии уйти, но…

Мне никак никуда не деться. Просто стою, оцепеневший от непонимания происходящего, и наблюдаю. В голове — пустота. Картина не поддается анализу. В полумраке не видно ничего, кроме крови, частей тела и резких, рваных движений.

Этот день был абсолютно нормален по новым меркам моей жизни. Я просто проверил Фабришн. Просто снова не нашел Харона. Просто шел домой!

Бежать, надо бежать. Надо сорваться с места, деться куда-нибудь, скрыться. Но я не могу. Двигайся же, слабак, черт тебя дери, двигайся! Почему я не в силах убежать?

Фигура поворачивает голову на мой сдавленный хрип.

— Ха-а-а? — тяжелый вопросительный выдох — голос бархатистый, мягкий и нежный. Словно человек, его издающий, не измазан сейчас с ног до головы кровью, а спрашивает у меня, какой соус я хочу к картошке. — Кажется, тебя здесь быть не должно, ты так не думаешь?

— А… А… — голосовые связки словно атрофировались. Я никак не закричу, хотя очень этого хочу.

— Да, думаю, тебя тут быть не должно. — хлюпанье — рука падает на асфальт, фигура поворачивается ко мне. Подбирает ноги, упирается ладонями в кровавый асфальт. Глаза сверкают желтым из-под капюшона толстовки. — Давай так — я с тобой поиграю. Досчитаю, скажем, до пяти. За эти пять мгновений ты сможешь убежать. А после того, как я отсчитаю последнюю цифру, ты умрешь. Весело, правда? — истеричные смешки — каждый заставляет меня вздрогнуть. — Согласен?

— А… Ха… — такого я еще никогда не видел.

Я наблюдал, как гопари забивали ногами бомжей. Избивал Закки до кровавы соплей. Видел, как безумцы нападали на прохожих, ногтями раздирая их лица. С усмешкой смотрел, как корчится на земле и плюется пеной перебравший с наркотиком дебил. Но еще никогда я не мог наблюдать, как человек говорит абсолютно спокойно, сидя в луже крови посреди ошметков человеческого тела.

— Ты какой-то идиот. Но я приму это за согласие. — хихикает. Боже, оно хихикает. Даже Сван Вейли никогда не предлагал мне чего-то настолько шокирующего и мерзкого.

— Раз…

Я отрываю взгляд от сверкающих желтым глаз. Все в крови, все в алом. Я стою в красном озере, мои кроссовки все в нем.

— Два…

Отсчет ведется. Мне не дано подумать. Только сорваться и побежать — так быстро, как только могу.

— Три…

И я бегу. Разворачиваюсь и нахожу в себе силы рвануть прочь, как можно дальше отсюда. Сразу беру быстрый темп — несусь так, что налетаю на углы и врезаюсь в стены.

— Молодец! Беги-беги, юный ведьмак! И постарайся больше не попадаться мне! Пока-пока! — мне кричат вслед, но я ничего не слышу точно.

Вот угораздило-то! Повезло, как размазанной по капоту корове. Я бегу по людным улицам, сшибаю людей с ног, но не обращаю на это внимания. Вот мне судьба «улыбнулась»! Сука. Мразь! Почему? Почему все это происходит со мной? Сначала — ведьмаки и Боги-артеки. Потом — поиск сбежавшего Харона. Теперь — эта психованная мразь в подворотне! Это не был человек — я чувствовал это всем своим телом. От человека не может исходить настолько убийственная аура ненависти и безумия, какая исходила от этого существа. Ни один человек не может ввести меня в такой ступор. Это был не человек! Это не мог быть человек!

А если мои следы найдут там? Ведь этого несчастного найдут, да? Сомневаюсь, что найдут тварь, но ее жертву… Его же найдут? А меня — найдут? По судам затаскают!

Ну почему я всегда вляпываюсь во все это дерьмо? Почему, почему, почему?!

Задыхаюсь. Тело начинает болеть — я сшибал людей всем своим весом и завтра на коже расцветут синяки. Но сейчас я могу только бежать. Пока кто-нибудь не приметил кровь на моих кроссовках. Пока кто-нибудь не остановил меня, желая разузнать, куда это я так спешу.

Меня хватает только до леса. Когда Лэмстед заканчивается, я позволяю себе остановиться, выдохнуть и наконец задуматься.

Что сейчас произошло? На что я наткнулся в переулке Сван Вейли? Это не человек. Но откуда оно в нашем городе? А может… Может ли быть так, что все это видел только я? Ну, как дымные фигуры за спинами людей? Может, это все какая-то часть ведьмачьих сил, о которых меня не предупредили? Но тогда… Тогда я бы не знал о чем-то похожем.

Нет… Стоп.

Лорел ведь рассказывал мне еще позавчера. В окрестностях соседнего городка Шайнинг Форест был замечен ставший знаменитым за три месяца со своего появления Калифорнийский маньяк — Неуловимый Потрошитель. Лорел даже зачитывал мне статью. Довольно быстро, но я смог кое-что запомнить. И сейчас это кое-что всплывает в моей голове, содержимое которой порядком встряхнуло случившееся. Он появляется ночами — в основном в проулках и закоулках городов. Наутро находят его жертв. Растерзанных, изувеченных, изорванных в клочья. Чаще всего — поеденных. Потрошитель — каннибал. Своих жертв он пожирает, но лишь частично, выборочно. Поймать его пытались многие, но он каждый раз ускользал от полиции и добровольцев. А еще он постоянно переезжал. И, похоже, на этот раз оказался в Сван Вейли.

У меня в желудке поднимается волна. Организм пытается отвергнуть и так малое количество пищи, оставшееся после завтрака. Стоит только вспомнить разбросанные по переулку части человеческого тела… Меня тошнит. Все во мне против увиденного сейчас.

Я не подам заявление в полицию. Ни за что. Никогда. Нет-нет-нет. Если я пойду туда — они привлекут моих родителей. Если они сделают это, родители узнают, что все это время я жил не с Гейлом. Меня вернут им… О не-е-ет. Нет, только этого мне не хватало. Я предупрежу наших… Предупрежу их, но полиции не скажу. В лучшем случае о произошедшем уже завтра будет знать весь город, а мое столкновение с Потрошителем останется сокрытым тьмой.

Мне должно быть страшно. Мне и было страшно — пока я находился рядом с Потрошителем, меня просто трясло от его голоса и взгляда. Но сейчас… Мне уже все равно. Насколько может быть все равно человеку, который столкнулся только что с самым большим кошмаром Калифорнии. Ноги подрагивают, в груди еще трепещет сердце, в горле стоит мерзкий ком, а дышать тяжело, но я не испытываю такого уж всепоглощающего страха. Шок? Меня накроет к вечеру? После всего произошедшего со мной за время встречи с Селиной я перестал чего-либо бояться? После той встречи с вендиго меня не может напугать даже то существо, которым является Потрошитель? Я не знаю. Не могу это объяснить.

Случившееся должно пугать. Но почему-то мне все равно. Совсем, полностью все равно. И. Я даже рад этому. Рад, что все, что я испытываю — отвращение и напряжение. Не сочувствие, не желание паниковать. Только брезгливость и желание уйти поскорее. Еще шаг к падению? Возможно. Если ничего не бояться, можно быстро потерять связь с миром. Без страха человек жить не может. Люди, живущие без него, всегда умирают быстро. Потеряв страх, потеряю ли я себя?

Почему я вообще думаю об этом? Я должен идти домой. А еще, притвориться, что ничего не было. На благо всем. Рано или поздно они, конечно, узнают. Но пока пусть остаются в неведении.

***

— Боже, Мортем, с тобой все в порядке? — это первый вопрос, который мне задает Лорел, когда я захожу на кухню.

— Да. А что? — я бросаю сумку на пол и сажусь на стул.

— Ты бледный, как мертвец. — Грехем отрывается от поедания торта и поднимается со своего места, подходя ко мне.

— Со мной все в порядке, правда. — но это не так. Меня все же накрыло этой волной, название которой — ужас.

Я не потерял его. Это, вроде, должно порадовать меня — тот случай с вендиго не изменил меня сильно. По крайней мере, не так сильно, как мог бы. Но я не рад. То, что меня начало мелко потряхивать, а перед глазами раз за разом снова начала появляться сцена кровавой расправы, делает мою жизнь хуже.

— Мортем, у тебя глаза бегают. — Лорел встает рядом со мной.

Я отчетливо вижу его прекрасное лицо — каждую неровную черточку, каждую глубокую морщинку, каждую мелкую деталь. Но вновь и вновь его лицо заменяется сверкающими во тьме капюшона глазами существа, стоит мне только моргнуть.

— Тебя всего трясет! Что случилось? — он поджимает губы. Янтарь его глаз блестит золотом, и по моему позвоночнику бегут мурашки.

— Лорел, я… — стоит ли мне сказать? Потащит ли он меня в полицию? Я не вернусь домой, но если полиция начнет составлять заявление… — В-все хорошо! — зуб на зуб не попадает. Запах крови вновь касается моего носа. Душный, мерзкий запах крови, смешавшийся с вонью грязной подворотни. — Все хорошо, правда.

— Я не лезу в твою жизнь, ты знаешь это. — ладони Лорела ложатся на мои плечи и крепко хватают. Несмотря на силу хватки, пальцы его нежны и ногти не пытаются прорвать ткань моей одежды. Он рядом, он на моей стороне. Боже, как же это радует. — Но тут уж я не могу игнорировать твое состояние. Что случилось?

— Лорел… — я смотрю в его глаза. Взгляд мягкий, теплый, взволнованный. В золотом отблеске нет безумия. Я не могу скрывать. А должен ли? — Поклянись, что не поведешь меня в полицию, хорошо? — полиция — это верный путь к возвращению домой. К матери и отцу. К холоду серо-голубого оттенка отцовских глаз.

— Все настолько серьезно? — он отходит, а возвращается уже со стулом. Садится рядом и легко касается моего плеча. — Если ты так хочешь, я никому ничего не скажу, чтобы ты мне не рассказал.

— Я столкнулся с Потрошителем. — я должен был промолчать.

Но не хочу. Не хочу больше ночных кошмаров, от которых буду просыпаться в холодном поту и спать урывками. Не хочу бояться в одиночестве! Я до сих пор не смог до конца оправиться от той встречи с вендиго, а тут новый повод для кошмаров.

— Похоже, я поторопился с заверениями. — Грехем тут же меняется. Его взгляд становится тяжелее, а хватка руки на моем плече — крепче. — Как так получилось?

— Я просто шел домой и свернул в подворотню. Думал… — голос чуть срывается. Я замолкаю и шумно втягиваю воздух носом. Не слабак. Я. Не. Слабак. Я должен справиться. Никаких больше соплей. — Думал, что справлюсь с любой напастью. Но, очевидно, я чрезмерно везуч. — смешок получается сорванным и неуместным в тишине кухни.

— Он ничего тебе не сделал? — взгляд Лорела проходит по мне. Я это чувствую. Невовремя вспоминаю, что так и не выбросил свои окровавленные кроссовки.

— Нет. Он был слишком занят. — Лорел взвивается и становится еще тревожнее. — Не беспокойся, моя психика достаточно покалечена, чтобы эта картина не вызвала в ней сильных изменений.

— Не говори так, дурачина малолетняя. — его ладонь слегка хлопает меня по уху и тут же прижимается к нему, словно бы успокаивая. Меня слегка потряхивает. Но близость Лорела дает возможность успокоится. — Ты запомнил его?

— Нет. Только глаза. Желтые глаза. — как у дикого зверя. У волков такие глаза. Но не у людей. Я хочу, чтобы ладонь Лорела осталась на моем левом ухе, но Грехем себе этого не позволяет.

— И ты хотел такое от меня скрыть? — голос не звучит укоризненно. Скорее, испуганно. Но я списываю это на то, что Лорел боится за мою жизнь. Так и приятнее, и никакой паранойи. — Как хорошо, что у тебя быстрые ноги.

Прежде чем я успеваю еще что-нибудь вякнуть, Лорел обнимает меня. Его объятия теплые, даже горячие. Я утыкаюсь носом в изгиб его шеи и шумно втягиваю жаркий воздух, пахнущий его одеколоном. Лорел дрожит, я тоже. Глаза и кровь — вот все, что снова и снова встает у меня перед внутренним взором, заполняя реальность алым. Я так и не смог спастись от этого видения, даже поделившись им с тем, кто мог забрать мой страх.

— У меня все кроссовки в крови. Мне надо их помыть. — но вопреки своим словам я вцепляюсь в рубашку Лорела лишь сильнее. Не позволяю ему отстраниться и крепко держусь за него, как за последний очаг моего здравомыслия. Похоже, сегодня я все же не усну.

— Не волнуйся. Я все сделаю. — Лорел ласково гладит меня по волосам и ненавязчиво обнимает. По-отечески, без того подтекста, что вкладываю в эти объятия я. Это больно, но лишь слегка. — Будет лучше, если ты позвонишь и расскажешь все своим друзьям, чтобы не шлялись ночами где попало.

— Это будет трудно сделать. — учитывая, что каждый из них почти бездомный.

— И все же.

Но что бы мы не говорили, наши объятия не прекращаются. Я в светлой комнате, в объятиях Лорела, не один. Но образ подворотни раз за разом снова перед глазами. Мучит и мучит, как мигрень. Стоит дернуться и сразу больно. Так и тут. Но я не плачу. Боюсь, но не плачу и не кричу, как делали бы это многие мои сверстники. Как делал бы я, если бы мог позволить себе эту слабость еще раз. Часть страха я все же потерял. Хорошо, что не большую.

— Я понимаю, что ты в шоке, но давай-ка ты сейчас пойдешь помоешься. — Лорел шепчет мне на ухо, и от его жаркого шепота пробирает дрожь. Увы, страха. Бархатистый голос существа из подворотни преследует меня даже в голосе любимого Лорела. — Я купил новый гель для душа, твой любимый, персиковый. И шоколадное печенье. Помоешься и вместе посмотрим фильм. Я буду рядом, в любой момент времени.

— Спасибо. Спасибо, что ты рядом. — он мой яд и мое спасение. Он убережет меня от страха и однажды убьет любовью. Когда он скажет мне «нет» на мое признание, я умру. Но сейчас он вытащит меня из кошмара, в котором желтые глаза сверкают в полумраке подворотни, а переливчатый голос считает до пяти до моей смерти.

— Ничего не бойся. Я рядом с тобой. И никому не позволю причинить тебе боль. — это звучало так… По-отечески. Снова. Гарольд никогда не сказал бы мне так. И теперь я уже не знал, как лучше. — Я ничего и никому не скажу. Но если ты попросишь, мы вместе пойдем в полицию и ты все расскажешь.

Я слабо киваю. Лорел хлопает меня по спине несильно, а затем отстраняется. Его тепло покидает меня, и я пытаюсь было зацепиться за него. Но вовремя отдергиваю себя и позволяю Лорелу отодвинуться и подняться на ноги.

На негнущихся ногах я и сам поднимаюсь со стула.

— Я пока… Позвоню своим. — я не хочу, чтобы меня вели в полицию. Но и оставить Гейла и ребят в неведении не могу. Все, как сказал Грехем.

— Хорошо. А я пока подготовлю тебе ванну. — не улыбайся мне так. Не сейчас, когда мои ноги с трудом двигаются, а я сам чувствую себя трусливейшим животным на свете.

Я только киваю. Подхватываю свой рюкзак и удаляюсь в комнату, натыкаясь на стены. Зайдя в ставшую родной каморку, я кидаю рюкзак под стол, а сам усаживаюсь на пол рядом с ним. Даже до стула добраться мне сил не хватает. Рюкзак открыть тяжело — пальцы не слушаются. Молния поддается только после третьего рывка. Телефон я достаю с трудом и тут же едва не роняю его. Не знаю, каким образом, но я смог найти и набрать номер Гейла.

— Йоу, Мор-Мор! — он поднял трубку быстро. И даже поздоровался. Голос такой веселый, а на фоне наконец нет никаких посторонних звуков. — Чего звонишь? Хочешь пригласить своего верного друга на ночную прогулку?

— Ни за что. И тебе не советую. — мой голос звучит хрипло, язык во рту еле ворочается. Образ желтоглазого существа в подворотни не исчезает никак.

— Это еще почему? Мы тут с ребятами хотели пройтись ночью до озера. Ну, ты понимаешь. С девчонками, с пивасиком… Все как ты любишь! — раньше это предложение, сказанное таким приторно-сладким голосом, показалось бы мне заманчивым. Но сейчас я вздрагиваю и едва не роняю телефон.

— Гейл, нет. Как лидер банды и как твой друг, я приказываю тебе не делать этого. И ребят попросить не делать. — я прерываюсь, втягивая жаркий воздух комнаты полной грудью. — В городе заметили Потрошителя.

— Что-что говоришь? — вот и удивление. Скоро оно сменится страхом. — Потрошитель? Тот самый Потрошитель, о котором я сейчас подумал?

— Да. Да, тот самый. — я не хочу об этом думать! Теперь мне страшно. Страшно от одной мысли, что я встретился с этим чудовищем и остался жить. Я труc? Да, это так. Но я жив. И пока я боюсь я буду жить. — Прежде чем ты спросишь, откуда я это знаю, послушай… Я встретил его.

— Что?! — вот и страх. Гейл в ужасе. В меньшем, чем я, но тоже в ужасе. — Пылающая задница Сатаны, как тебя угораздило? Ты в порядке?

— Физически — в полном. В моральном я сейчас обоссусь от страха. — правой рукой я крепко держу телефон, но левая, которая лежит на полу, постоянно вздрагивает и то сжимается, то разжимается. — Мне повезло. Когда я нарвался на него — в Лэмстеде, в подворотнях, если тебе интересно — он уже кого-то убил. Так что яотделался только шоком и вечным страхом перед темными углами нашего злополучного городка.

— Ну ты и везучий у меня, Мортем! Не могу сказать, что меня это не радует. — Гейл, очевидно, расслабляется. Я представляю, как он растекается по метафорическому дивану, позволяя себе выдохнуть. — И что, ты пойдешь в полицию?

— Еще чего. Они меня там знают. Попробую податься к ним — вернусь домой, под крылышко Долорес и Гарольда. — из ванны начинает раздаваться шум воды. Лорел действительно взялся подготовить мне ванну. Это приятно, но в то же время я бы и сам мог…

— Угх, черт, Мортем! Ты столкнулся с самым известным маньяком Калифорнии этого века и даже не пойдешь рассказать ничего полиции? — громкий выдох яснее всяких слов демонстрирует раздражение Гейла. — Окей, без разницы. Я твои обстоятельства знаю, нотаций читать не стану. Главное, что ты жив, цел и здоров. Я расскажу ребятам, и мы разойдемся по домам до наступления темноты. А ты там давай, приводи свое моральное состояние в норму. Можешь накатить чего. Я позволяю, так уж и быть.

— Гейл, мне твои шутки сейчас не встали. — но я вру. Я рад услышать смешки друга. Они позволяют чуть отвлечься от страха. — Спасибо, что послушал меня. Будь осторожнее.

— Обязательно! — я знаю, он будет. Он не дурак и не любитель ставить свою жизнь под угрозу.

Я кладу трубку. Телефон возвращается обратно в рюкзак, а тот уходит под стол. Я не хочу подниматься. Хочу развалиться на полу и лежать так до тех пора, пока не перестанет быть страшно. Но в ванне шумит вода, а предложение Лорела о вечере за печеньем и фильмами звучало так очаровательно, что я не могу отказаться.

***

Я плескался в ванне больше часа. Сидел под струями горячей воды и пытался расслабиться. Но воспоминания о том, как Лорел отстирывал с моих кроссовок кровь, когда я зашел в ванну, мучило все то время, что я отдыхал.

Из ванны я вышел разморенным и расслабленным. Мне все еще было тревожно, но уже в гораздо меньшей степени. Укутанный в мешковатую старую кофту с котенком и шорты, я шагнул за дверь, не ожидая кого-нибудь встретить. Но прямо в проходе меня поджидал улыбающийся Лорел.

— Как ты себя чувствуешь? — первые же вопрос поставил меня в тупик. Сонное сознание заторможенно придумывало ответ.

— Да нормально, вроде. — я ответил так только потому, что не мог больше видеть тревогу в любимых глазах.

— Ох, ты не представляешь, как я рад. — Лорел мягко приобнял меня за плечи и повел за собой по коридору. Я не сопротивлялся, покорный его воле. — Идем, у меня уже все готово. Я заказал пиццу, твою любимую, с пепперони, притащил печенье, выбрал фильм…

— Ты так заботишься обо мне. — тепло его ладони на моем плече ощущается сквозь футболку. Мне так приятно чувствовать его прикосновения. Влюбленный дурак.

— Я просто очень волнуюсь за своего малыша. — это могло бы звучать эротично и мило. Но тон, с которым он произносит это «малыш», намекает лишь на то, что он думает обо мне как о ребенке.

Немного расстроенный, я позволяю Лорелу усадить меня на его кровать. Он присаживается рядом. На кровати уже стоит коробка с пиццей, а в ней — тарелка с печеньем. Рядом расположился ноутбук с начальными титрами фильма.

— Устраивайся поудобнее. И не стесняйся. — за этим не стесняйся кроется «не волнуйся». По крайней мере, мне так кажется.

Я и не собирался стесняться. Когда Лорел включил фильм, я цапнул первый кусочек пиццы и в пару укусов расправился с ним. Вкус пепперони и острого соуса чуть отрезвил меня и привел готовое ко сну сознание в рабочее состояние. Подворотня и золотые глаза остались в прошлом — словно бы не со мной это произошло, а если и со мной, то давно. Все к лучшему, все к лучшему.

Увы, пробудился я ненадолго. Стоило мне только опереться на Лорела, уложив голову на его плечо, как глаза снова стали слипаться. До печенья и второго куска пиццы я так и не добрался.

На плече Лорела я уснул быстрее, чем успел начаться фильм. И, признаюсь, так было лучше. Мне нужен сон. Надеюсь, без кошмаров.

========== Разговор о Потрошителе ==========

— Вы слышали о Потрошителе? — именно это я сказал первым делом, заваливаясь в квартиру Селины и Евы в девять утра в субботу.

Наверное, это не лучший способ начать разговор. Но после вчерашней встречи я все еще не могу отойти полностью. Пока шел до Селины, от всех людей шарахался, боясь увидеть желтый отблеск в глазах снова.

— И тебе привет. — Селина захлопнула за мной дверь. И что-то в этом громоподобном хлопке подсказало мне, что раздражать эту мадам сегодня не стоит. — Отвечая на твой вопрос — нет. Я ваши новости не смотрю, как и Сомний. Но можешь спросить у Мартины и Евы, они у нас новостные каналы.

— Мартина и Сомний у вас? — радость от скорой встречи с первой дала мне шанс отмахнуться от напряжения, связанного с прогулками по улицам, где ныне орудует маньяк.

— Ага. Второй ночует у меня уже два дня и в скорости полетит на улицу! — Селина повысила голос к концу фразы, очевидно, пытаясь донести эту простую мысль до брата.

— Ну попробуй! Я тебе даже поддамся! — голос Сомния заставил меня вздрогнуть и нахмуриться. Вот с ним видеться у меня не было никакого желания.

Девушка только зарычала, возводя глаза к потолку, а затем подтолкнула меня в сторону кухни. Я задерживаться в прихожей и не собирался. Сбросил с себя шлепки, которые надел в отсутствие сохнущих кроссовок, и рванул на встречу Мартине и Еве.

— Вы слышали про Потрошителя? — Замирая в дверном проеме, я жду ответа.

— Да кто про него не слышал в наше время? — Мартина на меня даже не взглянула — все так же старательно подпиливала ноготки. — Ты присаживайся. Ева сейчас занята другими делами, так что если ты искал ее, то обломись.

— Да мне без разницы, с кем поговорить сейчас. — предложение сесть я принимаю уже без стыда, мучавшего меня при первом посещении этой квартиры. Ноги дрожат и держат с трудом, так что посидеть мне очень даже надо. — Так ты знаешь про Потрошителя, да?

— Еще раз повторю — кто про него в наше время не знает? — наконец она уделила мне внимание! Отложила пилочку и подняла взгляд, нахально ухмыляясь. — А что, интересно услышать про новую легенду Калифорнии поподобнее?

— Скажем так, я познакомился с ним настолько близко, что сам могу про него лекции зачитывать. — и это не шутки.

Проснувшись сегодня ночью от кошмара, я решил забить на сон. И вместо него с трех до семи утра читал про Потрошителя, хлеща ненавистный мне кофе стаканами. Возможно, в нем и кроется причина моей сегодняшней дерганности и избытка энергии, которых быть не должно, после бессонной-то ночи.

— С чего ты вообще завел про него разговор? — Мартина перестала ухмыляться и нахмурилась.

— Он в городе. И я столкнулся с ним нос к носу. — я уверен, они что-то должны знать. Больше, чем любые следователи, не ставящие под сомнение человеческое происхождение убийцы. — Единственное, что я могу сказать — он не человек.

— Господь! — Мартина широко распахивает глаза и подскакивает на стуле, роняя пилочку на стол.

— Что случилось? — Селина, взволнованная возгласом Мартины, заглянула на кухню. Мрачная и злая, она грозно посмотрела сначала на меня, потом на девушку.

— Мортем встретился с самым опасным современным маньяком Калифорнии! — Мартина всплеснула руками, пилочка соскользнула со стола, звонко стукнувшись о пол. Я продолжал сидеть и непонимающе смотреть на девушку. — Прости мне такую бурную реакцию, но это же невероятно!

— Мартина, может, ты дашь мне высказаться? Я еще не закончил. — вопросы разрывают мою голову, и я должен найти на них ответы прежде, чем в голове случится взрыв. Я даже не слежу за языком — слишком взвинчен, слишком напуган, слишком… Слишком, в общем.

— Конечно-конечно! — она падает обратно на стул и не сводит удивленного взгляда с меня, ожидая услышать все подробности.

— Селина, останься и послушай тоже.

— Да пожалуйста. — девушка-артек прошла в кухню и приблизилась ко мне. Встала, облокотившись на стену, и вперила взгляд в мой затылок, на что я благополучно забил.

— Итак, я уверен, что Потрошитель не человек. — я слышу, как Селина шумно втягивает воздух. — Ну и, дело в том, что я хотел у вас спросить — не может ли он быть вендиго?

— Однозначно нет. Вендиго умеют держать человеческий облик, да, но они никогда не заходят глубоко на человеческую территорию. — Селина подошла к столу, в зону моей видимости, мотнула головой и скрестила руки на груди. Губы ее поджаты, брови сведены к переносице. — В конце концов, у них есть чувство самосохранения и знание того, что они не держат маскировку дольше получаса.

— Тогда другой вопрос. — ничего не понял. Бог с ним, мозги сейчас все равно работают с натугой и тяжестью. — Сколько месяцев прошло с пропажи Харона?

— Пять. — Селина отвечает не раздумывая. — Ты предполагаешь, что мой брат опустился до того, что жрет людей и скрывается от полиции?

— Кто-то мне говорил, что ничего не знает о Потрошителе. — Селина дергается и тушуется, но тут же скалит зубы и показывает мне кулак. Окей, оставлю это на ее совести. — Но да, у меня была такая мысль.

— Мой брат до этого не дошел бы. Ему это просто ни к чему. — Селина вздыхает. Ох, черт, нет. Похоже, сейчас снова будут потоки новой информации. — Понимаешь ли, нам, артекам, нужно подкапливать силы. И чтобы это сделать, есть три способа. Первый — вернуться домой и восполнить силы там, питаясь энергией мира. Второй — прицепиться к человеку и питаться его энергией, как делаем мы с Сомнием, питаясь энергией Евы и Мартины. — Мартина на этой фразе закивала мне и улыбнулась. Но мне было все равно. — Третий — питаться людьми. Иными словами — убивать их, пожирать их плоть и дух, восполняя свои силы. Но…

— Но.? — что ж, мне становится интересно. Да что там говорить, я даже запоминаю.

— Это незаконно у нас. — Селина переступает с ноги на ногу и почти усаживается на столешницу. — Любой, кто попробует питаться человеком, по возвращении домой получит серьезное наказание, вплоть до изгнания в Ничто. Если же артек не собирается возвращаться домой, но совершил такое преступление, нам разрешено убить его на месте. — девушка смахивает с лица светлую прядку и едва заметно проводит тыльной стороной ладони по щеке. — Харон не мог так поступить. Он слишком правильный. Моралист законченный. К тому же, ему не нужно использовать ни один из трех способов питания артеков.

— В смысле, не нужно? Но ты сказала… — я пытаюсь было перебить ее, забывая о том, насколько это раздражает меня, не то что ее. Мне однозначно нельзя пить кофе.

— Я сказала! — она рявкает на меня, зло скалясь. Похоже, ее раздражение достигает зашкаливающих показателей. — Но мой брат не артек.

В этот момент в моей голове происходит маленький взрыв. Я ощущаю, как мои глаза широко открываются, а челюсть медленно ползет вниз в моей попытке что-то сказать. Но ни звука не выходит из моего рта. Я кончился. И если мне вскорости все не объяснят, кончится кто-то еще.

— Вернее, он не полностью артек. — Селина выпаливает это, опираясь руками на столешницу. Ее злые глаза упираются в пол — она старательно избегает моего взгляда.

— Он наполовину дух. Его мать — одна из вейм, что наш отец привел в Загробный мир. Не спрашивай, как это произошло, никто из нас до сих пор не понимает. Но итогом их романа стало рождение нового проводника — моего брата.

— Но на него ведь работают принципы поиска? — наплевать уже на то, Харон ли Потрошитель или нет, я уже эту мысль отмел. Меня другое тревожит. Если они заставили меня искать того, кого я найти своими методами не могу, то я вспыхну.

— Тебя волнует только это? — Селина на мой кивок протяжно выдыхает и поджимает губы. — Да, на него работают те же принципы. Но ему не нужно восполнять силы так, как нам. Ему проще — надо просто есть и отдыхать, и все придет в норму. Как у тебя. В общем, ваш Потрошитель точно не Харон. Ему это не на пользу.

— Но кем-то же Потрошитель является. И при этом однозначно не человеком. Ни у одного человека нет желтых светящихся глаз. — брр, как вспомню так вздрогну. Эти глаза вкупе с образом вендиго еще долго будут преследовать меня в кошмарах и хорошо, если не в совокупности.

— Не забивай себе голову этим. — Селина взмахивает рукой, чем вызывает возмущенный вздох и суровый взгляд у Мартины. — Я передам информацию нашим в Примумнатус, и они со всем разберутся. Наша задача сейчас — найти моего брата.

Вот теперь моя очередь вздыхать и биться головой об стол. Я сегодня совсем не завтракал — пил только кофе, насыщая мозги кофеином и информацией, но совершенно забывая о желудке. Нет, я пока не хочу есть, желтые глаза из сна любое желание есть прогонят на раз-два. Но это не значит, что мне хватит сил на физически изматывающее сканирование местности.

— Не ной тут. Мы и так к тебе весьма снисходительны. — и Селина чертовски права. Они меня кормят, лечат, поят чаем, заботятся обо мне поочередно, кольца за десятку тысяч долларов дарят, а я что? Ною и противлюсь. Да мне бы радоваться, что мои желания здесь хоть кого-то волнуют!

— Прости уж. Я спал часа три за ночь, от силы. — пора хоть капельку поделиться тяжестью. Но не жаловаться. Взять себя в руки и сделать что просят, раз уж мне за это заплатят! Черт, какая же я корыстная слабая тварь! Не знаю, в плюс это или в минус, но лучше бы в плюс.

— Извинения приняты. Пожуй мюсли и погнали делать дело. — Селина легко нырнула к другой части кухни, едва не задев при этом нагнувшуюся за пилочкой Мартину, достала из шкафчика упаковку мюсли и кинула мне.

Мюсли оказываются с сушеным апельсином и миндалем. На первое у меня кошмарная аллергия, второе просто не люблю. Потому я пальцем отодвигаю от себя упаковку, смотря на нее с некоторой долей возмущения.

— Что, не царская еда? — Селина ухмыляется, выглядя при этом совершенно по-детски. Разве что высунутого языка и едкого смеха не хватает.

— Я не ем апельсины. Аллергик. — я веду себя не лучше — хмыкаю и оттягиваю нижнее веко средним пальцем. Селина дергается, и я вижу, как щеки ее наливаются красным, а в глазах появляется обида и раздражение.

— Зато их ем я. — Мартина наконец вылезла из-под стола и положила на него пилочку. Но только лишь за тем, чтобы схватить упаковку мюсли и подтянуть ее к себе. — Спасибо за вкусный завтрак, Селина.

— Да не за что. Подойди потом к Сомнию и высыпи все, что останется в упаковке, ему за шкирку. — я вполне мог бы заменить Мартину на этом посту. Не нравится мне Сомний. Вот просто — не нравится.

— Ой, да ты что! Я ему и так уже позавчера мозги так поела, что мы чуть ли не расстались. — Мартина захихикала, но надолго от еды не отвлеклась.

Я еще некоторое время наблюдал, как она неаккуратно загребает еду в ладонь и высыпает в рот, набивая щеки мюсли. Это было бы неприятно и даже мерзко, если бы глаза ее не сверкали, а и без того пухлые щеки не раздувались до такого состояния, что она действительно начинала походить на хомячка.

Про меня снова все забыли. Но оно и к лучшему. Это позволило мне опустить голову на сложенные руки, закрыть глаза и задремать под разговоры Селины и Мартины. Больше никакого кофе.

***

Я был чертовски прав, когда думал о том, что навряд ли справлюсь в таком состоянии с напряженным сканированием.

Гордон-сайд — самый большой район Сван Вейли. И именно его мне поручили проверить сегодня.

— Сиди спокойно и не дергайся. Делай вид, что все в порядке. — Сомний сидит рядом со мной на скамейке в той части парка, что является частью Гордон-сайд. И не напрягаться я просто не могу.

— Я пытаюсь, пытаюсь. — нахальная улыбка и солнцезащитные очки не делают Сомния приятнее. Для меня это только еще больший напряг. Да еще и глаза слипаются кошмарно.

— Пытайся лучше. — его ладонь слабо светится. Жар постепенно охватывает мое тело. Чем больше энергии приходит мне, тем сильнее горит солнечное сплетение и тем лучше проявляются дымные фигуры. — А то у меня складывается такое впечатление, что ты вовсе не рад быть со мной в этот чудный день.

— Только складывается? — день-то действительно чудесный. Солнце светит ярко, погода стоит отличная, и в моих футболке и спортивных штанах даже жарко. И именно поэтому тот факт, что я должен тусоваться с Сомнием в этот день, заставляет меня злиться и еще больше желать вернутся домой, к родной теплой кроватке.

— Ах ты ж… Язва малолетняя. — его губы дернулись, на секунду обнажив зубы. Но он стремительно вернул себе самообладание. — Что-нибудь видишь?

— Нет. Туман, туман и… Туман. — сканирование стало даваться мне легче, стоит заметить.

Еще вчера я достаточно спокойно пережил приступ боли в груди и почти без дрожи попробовал разогнать Истин. Но сегодня все снова свелось к тому, что мне больно и я почти ничего не вижу.

— Тебе уже рассказывали, что если я обнаружу дыру в дыме, это еще не значит, что мы нашли Харона?

— Нет. В смысле? — его рука дергается. Боль пронзает солнечное сплетение. Я шиплю, крепко стиснув зубы, и сгибаюсь пополам.

— Руку держи. Убьешь меня, и мой опекун тебе голову снесет. — ну, может и нет. Лорел — мирный человек, я бы даже сказал, невинный. — Слышал о Потрошителе когда-нибудь?

— Ну, смутно. Мартина что-то рассказывала, но я не запоминал. — он выравнивает руку, и боль чуть отступает. Поток энергии возвращается на свое место.

— Короче, он не человек. — мне лень разъяснять ему все. И так уже успел языком помолоть с Селиной и Мартиной.

— Откуда знаешь? — я не вижу, куда направлен его взгляд, но чувствую его на себе. — Сам встретил его, что ль?

Я давлю из себя усмешку и медленно киваю. Лицо Сомния мрачнеет и принимает задумчивое выражение.

— Не человек, значит… — его губы подрагивают, он нахмуривается. — Мортем, давай ты не будешь в это лезть. И не вмешивай в это Селину.

— Поздно. — он цокает языком и перебирает плечами. — А ты, как я посмотрю, что-то знаешь?

— Возможно. Но ни тебе, ни моей сестренке об этом знать не положено. — поворот головы, очки чуть съезжают на переносицу от взмаха головой. Я вижу его глаза, и они тускло поблескивают в тени линз очков. Дрожь проходит по моему телу. Этот блеск… — Не лезь в эту историю, хорошо, малыш?

— У меня нет желания впутываться в истории с маньяками и высокими шансами подохнуть и быть съеденным. — вздернуть нос, сделать вид, что не напряжен. Я спокоен, все в норме. Нет причин так пристально на меня смотреть.

— Ну и молодец. Проверяй давай и пойдем. У меня еще есть на сегодня важные дела.

Бла-бла-бла. Угх, если бы здесь были Мартина или Ева, ну или хотя бы Селина, было бы куда проще. Но они заняты. Чем — никто мне не сказал, но я подозреваю, что чем-то, связанным с вендиго. Поэтому мне выделили в напарники одного лишь Сомния, заявив, что я просто обязан с ним сработаться. Что ж, в своих желаниях они провалились. Я с ним совсем не лажу. Не нравится он мне. Эта его улыбка, этот его взгляд. Да даже его голос меня люто бесит. Меня даже Закки с его наглостью не настолько бесит. Ну, все открытия когда-то совершаются впервые. Новый уровень ненависти открыт!

— Кстати… Куда ты дел кольцо? — он мог бы помолчать. Ну, так, ради приличия. Но вместо этого трындит. Ох. Мой. Бог.

— Тебе-то что? — обычно я настолько грубый только с родителями и Заком. Но теперь в списке прибыло. Не понимаю, почему он меня так бесит. Но я уже успел понять, что в подростковом возрасте так бывает. Тебе просто не нравится человек, и сдержать это ты не можешь. Интересно, если я смогу вырасти, все останется так же? — Загнал его в ломбард. Если хочешь вернуть, можешь пойти в Лазе и выкупить его, но я не думаю, что сможешь.

— Мне просто интересно. Надо же как-то поддерживать разговор.

— Поговори сам с собой, я не знаю. Можешь спросить камушек на земле о том, что ему нравится, если собеседник в твоей голове не ответит твоим запросам. — вот, вот… Нет, ничего нет. Я двигаю рукой в воздухе, но дымные фигуры не расступаются передо мной. Все то же цветное марево. — Если тебе все еще интересно, здесь Харона нет. Но я могу просканировать только до… — я примеряюсь, погружаясь в свои спутанные чувства. — Примерно до больницы, да.

— Отлично. — рука резко сжимается в кулак. Канал перекрывается — я до зубного скрежета стискиваю челюсти. В первые раз это не было так больно.

— Мог бы и поосторожнее… — выпрямиться трудновато, но хотя бы возможно.

— Неа. Слишком ты языкастый, чтобы быть с тобой мягким. — справедливо. Но очков Сомнию не добавляет. — Мне проводить тебя до Селины, конфетка?

— Да, конечно. — не хочу пока ходить по улицам в одиночку. Если Потрошитель решит избавиться от меня как от свидетеля, я не хочу оставаться один на один со смертью. — Но если ты еще хоть раз назовешь меня конфеткой, я вырву твой язык и запихаю его тебе в жопу.

— Хо-хо-хо, какой ты миленький мальчик. — чертовы солнцезащитные очки. Ничего за ними не разобрать.

Мне остается только закатить глаза и встать со скамейки. Впрочем, возвращение на нее близко — ноги подкашиваются и я почти усаживаюсь обратно. Но, не желая терять остатки гордости, я умудряюсь устоять, не лишившись при этом своей грации чупакабры.

— И все-таки ты очень забавный. Такой упертый. Ты хоть от кого-нибудь помощь принимаешь? Признаешь хотя бы сам, что устал и не в силах быть сильным? — его что, на пафосные речи пробило? Только их не хватало.

— Да. Да. И… Да, на все да. — я не хочу с ним спорить. Больше. Не в таком состоянии.

Может, он хотел спросить, кому оказана такая честь — видеть меня слабым. Может, желал узнать, почему тогда я так себя веду с ним. Но ответов он не получит — я совершаю первый шаг вперед. Движения рваные, тяжелые, но при этом стремительные. Сомнию приходится шагнуть за мной. Молча, без единого вопроса.

Вот так, заноза в моей заднице. Еще чуть-чуть, еще пара районов и я никогда больше не услышу о вас. Вернусь к своей привычной жизни. Интересно, пригласят ли меня сегодня друзья погулять? Я не откажусь встретиться с ними и пойти надавать люлей Водосточным крысам. А может, даже и алконавтам, решившим, что наши базы отличное место для ночевки!

У меня впереди целый интересный день. Но я не могу не думать о строгом взгляде Сомния из-под солнцезащитных очков. Этот взгляд был слишком похож на тот, что встретил меня в подворотне. И я хочу не думать о том, почему. В конце концов, это не мои проблемы.

Так почему я не могу перестать думать и сопоставлять?

***

И вот, мы возвращаемся в квартиру к Селине. С Сомнием мы больше не разговаривали — молчал он, молчал и я. Охоты говорить не было, а Сомний так и вовсе нахмурился и глубоко погрузился в свои мысли. Серьезно, он даже на меня не смотрел больше, разве что злобно пырил вперед и поджимал губы.

Но вот, мое лечение. Сомний открывает дверь своими ключами, словно бы нарочно гремя погромче. От этого звука в моей и без того больной голове что-то начинает взрываться и клокотать. Но я лишь крепче стискиваю зубы и молча прохожу в квартиру.

— Вы уже вернулись? — нам навстречу из комнаты вылетает Ева. Растрепанная, взъерошенная и в майке швами наружу.

— Да… Ева, ты в порядке? У тебя одежда наоборот. — а еще губы красные. И, кажется, я догадываюсь, почему.

— Ох, черт. — Ева шипит сквозь зубы, а Сомний рядом со мной фыркает.

— Что, у Селины опять недотрах? — значит, я правильно подумал? Ох бля. Щеки вспыхивают от мысли о том, что мы с Сомнием прервали.

— А ты вообще заткнись, разрушитель романтики! — а вот и Селина из комнаты орет. Знать не хочу, почему она к нам не выходит.

— Ладно, Бог с вами. Где Мартина? — с шоком от того, что я только что узнал, я совсем забыл о жаре в солнечном сплетении. Черт. Серьезно, ну кто бы мог знать, что эти две — из нашего лагеря?

— В магазин вышла, скоро вернется. — Ева поправляет майку и убирает волосы с лица. И наконец ее взгляд центрируется на мне. — Что? Что ты на меня так смотришь?

— Да ничего… Совсем-совсем ничего… — но по нагловатой усмешке на губах Евы я понимаю, что скоро меня начнут опрашивать.

— Сомний, иди-ка ты поболтай с Селиной, у нее для тебя было что-то важное. А я пока разберусь с Мортемом. — ну нет, не надо. Не хочу разбираться с ЛГБТ-стороной Селины и Евы.

Мой хмурый провожатый только пожимает плечами и молча проходит в комнату, даже не начиная спор. А Ева в это же время подхватывает меня под руку и тащит на кухню.

— Мортем, как все прошло? — начинает с далекого, почти насильно усаживая на стул. Ухмыляется, но взгляд у нее тяжелый.

— Нормально. Совершенно нормально. — не буду даже и заикаться о том, что ответ Сомния на историю с Потрошителем мне не понравился.

— О, хорошо. Прости, что тебе пришлось узнать о наших с Селиной отношениях больше, чем того стоило. — недолго она тянула. Ожидаемо, если честно. — Надеюсь, у тебя нет с этим проблем?

— Нет конечно! — но смешок у меня получается рваным и сорванным. Блин, я не могу даже скрыть свою ориентацию от этой женщины! Хорошо, что никто меня об этом еще не расспрашивал с таким взглядом и такой крепкой хваткой, я же безбожно спалюсь!

— Врешь же? — мне остается только кивнуть. — Гомофоб? Или…

— Или. — какой смысл скрывать? Она же из наших.

— А вот это уже интересно. — брови ее дергаются, ухмылка становится мягче, а взгляд смешливее. — Дай угадаю, кто твой партнер. Тот мужик, с которым ты на пикник ходил, я права?

— Почти. Правда, он об этом не знает. — мне остается разве что отвечать, сдвинув ноги и отводя взгляд. Хорошо хоть, что я привык к дому Евы и Селины, иначе было бы еще хуже.

— Фух… — она наконец отстраняется, выпрямляясь. — Ну и отлично. Не для тебя, правда, но хотя бы гомофобных всплесков не будет. Ненавижу это дело. В конце концов, если бы не оно, вряд ли бы я здесь сейчас оказалась.

Я смотрю на нее и молчу. Не только потому, что не знаю, что сказать, но еще и потому, что жду какого-нибудь продолжения. Мне даже интересно, выражает ли мое замученное лицо ту заинтересованность, что сейчас таится внутри моей головы?

— Что ты на меня так смотришь? — но, очевидно, оно не выражает. Потому что Ева моего интереса не понимает.

— А как к этому относятся остальные из нас? Сомний там… — окей, тогда я сам задам интересующий меня вопрос. Вообще, он сформировался слишком стремительно, чтобы я мог обдумать его хорошенько, но да черт с этим.

— Сомний более чем нормально. В Примумнатус нет каких-либо предрассудков по этому поводу. — Ева упирает ладони в бока, глаза ее поблескивают. Волосы все еще растрепанными волнами спадают на плечи и лицо, но она даже не пытается их смахнуть.

— Это как? То есть: почему? — вопрос должен звучать умно, но получается глупым. Я это, несмотря на скорость работы мысли, понимаю быстро. — В смысле, у нас к этому плохо относятся, из-за многого. Ну там, детей у них развращают, пустоцветы, род не продолжат, что это вообще такое… Ну и многое другое и…

— Я поняла, не продолжай. — Ева останавливает мой поток слов простым движением руки. — В Примумнатус все иначе. У них… Другой способ рождения детей, да и отношение к… Отношениям, как бы тавтологично это не звучало.

Вот это уже интересно. Я поудобнее устраиваюсь на стуле, всем видом показывая, что хочу послушать.

— О боже… Мне тебе рассказать? — мой стремительный кивок, ее тяжелый вздох. — Ладно, ладно. Короче, у артеков иное строение, об этом я уже говорила. У них нет первичных половых признаков — пестиков там, тычинок, ну ты меня понял, я думаю. Артеки размножаются с помощью сосудов пламени, которые и дают им жизнь. Когда два артека хотят ребенка, они просто откалывают часть своего сосуда, и два родителя наполняют его пламенем жизни. Впрочем, Селина говорила, что артек может быть и один, но это мы не рассматриваем, это единичный случай, таким только верховная артек могла пользоваться. — Ева прерывается, проверяя, интересно ли мне ее еще слушать. Спешу разочаровать — интересно. Вот об этом я послушать хочу — отношения артеков мне интереснее их распрей. — В общем, из этого сосуда и рождается потом артек. То есть, пламя в сосуде развивается и через пару месяцев всплеск энергии дает начало новому Богу. Так что… Им не важно, кто там какого пола и каких родственных связей. Да и отношения у них сами по себе весьма своеобразные.

— То есть — никаких родственных связей? — у них еще и инцест нормой считается? Хо-хо-хо, да я прям на клондайк любопытностей напал!

— Хе, большая часть артеков, кроме пяти первородных — дети инцеста. — Ева тихо хихикает, замечая, как я чуть приоткрываю рот. — Пошляк мелкий, вот что тебе интересно, а? Ладно, хорошо, я в пятнадцать такая же была.

— Подожди, то есть, и Селина, и Харон, и Сомний… — я пытаюсь осмыслить это. То есть… Серьезно? Вот так?

— Смерть, отец Селины — дядя ее матери. Да и мать Селины — дочь Жизни и Природы, брата и сестры. — Ева переступает с ноги на ногу, чуть опираясь на стол одной рукой. — Харон нет — Смерть и его мать-вейма не были родней даже дальней. А вот с Сомнием история сложнее.

— Насколько сложнее? — давай загадку! Хочу услышать какую-нибудь тайну об этом парнем. Что бы прям до полной картины таинственности. Нет, ему и так этой таинственности хватает, но… В общем, я просто хочу услышать его историю.

— Я знаю только, что он сын Смерти. Его второго родителя не знает даже Селина. — охохо, то что надо! Я напал на след! — Селина говорила, что, возможно, он сын первой возлюбленной Смерти, которая… Ну, погибла… Это долгая история, и я ее сейчас рассказывать не стану, но, да, у Смерти была первая пассия, о которой в Примумнатус никто не говорит, потому что это великая тайна.

— То есть, о матери Сомния ничего неизвестно, я правильно понял? — теперь можно подшучивать над ним и так! Жестоко, но на войне все средства хороши. Еще раз назовет меня конфеткой, и получит такую шутку в ответ.

— Да, ты все верно понял. Нет, об этом кто-то что-то знает, но разве что первородные артеки, да самые старшие их дети. Но они тоже молчком, так что… Вот так что. — Ева фыркает и снова переступает с ноги на ногу. — Я удовлетворила твое любопытство?

— Еще как! — я только собираюсь задать еще парочку вопросов, как в коридоре раздается тихое звякание и громыхание.

Мартина вернулась! К черту вопросы. Сейчас у меня сеанс лечения, и все вопросы подождут до того момента, как Мартина заберет мою боль.

========== Диггори Харт ==========

— Ты стал так редко с нами гулять, Мортем. Что с тобой происходит? — слова Коста омрачили мне все веселье.

Со встречи с Потрошителем прошло пять дней. Все ближе становился июль, жара пришла в Сван Вейли. Друзья, до этого позволявшие мне одиночество и тихое времяпровождение, все чаще стали приглашать растрясать пятую точку на озеро. Из пяти дней ни одного не прошло без того, чтобы они не позвали меня с собой к Сван Хаус. Но я раз за разом отказывался. Поначалу потому, что боялся задержаться и под вечер вновь плутать по улицам, по которым бродит маньяк. Потом потому, что мы с Гейлом плотно занялись обустраиванием нашей основной базы.

Гейл теперь жил там, так и не вернувшись домой, к разошедшемуся отцу. Два дня мы таскали в дом всякую утварь, а вечерами ходили в Лэм и работали на складах, перенося ящики. В итоге, за дня работы нам заплатили сотню долларов на двоих. Пятьдесят на пятьдесят — все честно.

Дополнительные проблемы добавлял ежеутренний поиск Харона в компании Сомния. Два раза мне удалось откосить — я смог заверить настойчивого артека в том, что очень-очень занят и никак не могу встретиться с ним сегодня. Но три утра все так же оказались заняты сканированием. Снова безуспешным. Ни в Гордон-сайд, ни в Гринери Харона обнаружить не удалось. Оставалось все меньше мест для поиска — Лазе, Лэмстед, Сайлент-экспенсс, что служил местом обитания всем Водосточным крысам и куда ни один из моей банды без надобности не совался, Сван-Лейк, прибежище нейтральных и не заинтересованных ни в каких драках Ревунов, да Олден. Еще неделя-полторы, и я со всем разберусь. Казалось бы. Но именно казалось бы.

Сегодня утром мне удалось откосить от сканирования снова. Весь день мы с Гейлом планировали утеплять его новое место обитания. Но звонок Коста испортил все планы.

Они вытащили нас на озеро, да. Буквально вынудили туда пойти, заверив, что будут названивать снова и снова пока не пойдем, мешая работать. И мы согласились, понимая, что эти угрозы не просто звук.

И вот, мы здесь. Но все идет не по плану.

— С чего ты взял, что со мной что-то происходит? — Кост отвел меня подальше от плещущейся на берегу банды, под тень сосен. Но за его спиной я отлично видел, как ребята катаются по песку и бултыхаются в воде. — Просто я в последнее время очень занят, вот и все.

— Серьезно? Мортем, не пизди, ей Богу! — Кост всплеснул руками. Синие, два дня назад покрашенные волосы упали на его скривившееся лицо. — У тебя даже взгляд изменился!

— В каком смысле? — я дернулся, с размаху наступая на ветку. Хруст, казалось, оглушил меня. Или это такое заявление что-то в моей голове взорвало?

— Раньше ты смотрел на нас… Серьезно, но при этом весело, со смешинками в глазах, я не знаю. — Кост отводит взгляд. Прячется от меня, скрестив руки за спиной. — А теперь… Теперь твой взгляд мрачный и тяжелый, какой был, когда ты жил с родителями. Скажи, ты что, вернулся к ним?

— С ума сошел? Еще чего! Да я предпочту сдохнуть, нежели вернусь к матери с отцом. — я хочу отшутиться, но не могу. Ведь все действительно изменилось, даже во мне. Я больше не могу смотреть на этот мир так спокойно, когда встретился с Потрошителем, артеками и их веселухой в пределах Земли. — Просто я сейчас сильно занят и устаю. У меня не остается времени быть веселым. Прости мне это, хорошо? Я правда в порядке, за меня не нужно волноваться.

— Мортем, но мы волнуемся. Ты нам всем как брат. И если с тобой что-то происходит, знай, мы всегда будем рядом, чтобы помочь. — слабая улыбка скользит по искусанным в кровь губам Коста. Его теплый взгляд наконец полностью переходит на мое лицо.

— Конечно, Коул. Конечно. — я могу только вздохнуть. Рассказывать ему я не стану. И так уже одного посвятил во всю эту чертовщину, остальных тянуть не хочу. Хватит и того, что Гейл знает. — Давай вернемся к нашим, хорошо? Раз уж вы вытащили нас купаться, так давайте это и делать.

— Вот это правильный настрой! Погнали! — Кост хватает меня за запястье.

Рывок — я бегу за ним, едва поспевая за длинноногим и быстрым Костом. Легкий влажный ветер вздымает плохо расчесанные волосы. Толчок, и с возмущенным криком я лечу в воду, запутавшись ногами в вязком влажном песке.

— Коул! — я, конечно, люблю Коста, но не настолько, чтобы простить ему этот полет!

Ребята смеются. Том выпускает из рук цветастый мяч и заливается задорным смехом, Ронга рядом с ним давится пивом. Джим и Боб отвлекаются от своих сладостей, Алекс перестает ножом ковыряться в песке, от чего вся построенная им, Родриге и Нейтом башня у обрыва разваливается. Питер, Денис и Винс перестают поливать друг друга водой и с тихими смешками смотрят на меня. Моя доля — отплевываться от попавшей в рот грязной пахнущей тиной воды и илистого песка.

— Зашибись, теперь вся одежда мокрая! — я даже не успел переодеться. Коул утащил меня на разговор, как только мы с Гейлом поставили свои сумки. — Коул! Ну и где я теперь сушить их буду?

— Да разложи на камешке, к обеду подсохнет. — смеется, зараза, и глаза его сверкают от счастья нашей встречи.

Я не могу злиться на него, когда он так на меня смотрит. Потому, вместо того, чтобы возмущаться, я поднимаюсь на ноги. Мокрые волосы тут же черными волнами падают на лицо, мокрая майка и штаны-милитари облипают как вторая кожа. Шлепая мокрыми, полными воды кедами, я выхожу на песок, увязая в нем по щиколотки. Ребята смеются только звонче, смотря на меня. И не удивительно — наверняка я сейчас похож на мокрую курицу.

— Ну я вас… Сейчас, только сниму все это, и мы серьезно поговорим о том, что нельзя смеяться над своим мокрым братом! — но мои грозные слова веселят их только больше.

— Мортем, двигай свою задницу сюда! — Гейл, наконец хоть одно не ржущее надо мной существо. — О, только не складывай свои вещи на мою кофту, она мне еще нужна.

— Да с радостью! — как хорошо, что Гейл за время нашего разговора с Коулом успел разложить покрывало на песке.

Я промок до самых трусов. Снимать и сушить нужно всю верхнюю одежду, кроссовки стали пристанищем воды и песка, а белые носки покоричневели от ила. Просто, мать его, великолепно. Хорошо хоть я не девчонка, а то еще с лифчиком пришлось бы париться. А еще хорошо, что этот укромный пляжик расположен в отдалении от исхоженных лесных троп, густо засиженных людьми пляжей и лагеря бой-скаутов. Еще не хватало, чтобы мой полет к воде увидел кто-либо кроме моей банды.

— Фу, у меня теперь вся одежда илом воняет! — озеро Сван Хаус в этой части, правда, отнюдь не чистое. Если у мест обитания лебедей, что с другой стороны озера, не допускают слива грязных вод и всячески отчищают достояние общественности, то в этой части совсем рядом находится переход озера в реку. А уж река Сван — настоящий рай для ила и грязи! — Ну спасибо, Коул, теперь мне придется корячиться с ручной стиркой!

— Ой, да отдай одежду своему ручному папочке, он и постирает. Или он у тебя только для утех? — кто там это вякнул? Алекс?

— Алекс, солнышко, завали-ка свой хлебальник, пока я его тебе не зашил. — для пущего веса своих слов я вытягиваю из шлевок штанов ремень и грозно потрясаю им в воздухе. Высекаемый кожаным изделием звук заставляет не только меня, но и Гейла с Винсом и Джимом вздрогнуть от неприятных ассоциаций. — Если у тебя такое отношение к людям, которым ты дорог, тогда я понимаю, почему твой папаша нажирается в хлам.

— Угх… Прости, Мортем, сказанул лишнего. — вот так-то. Выкапывай свой замок из ямы дальше и перчатку не разевай с такими заявлениями.

Но вместо того, чтобы сказать это, я стягиваю с себя носки. Блин, иголок то сколько! Оно и понятно — дикий пляж, дикие проблемы. Тут никто иголки от сосен убирать не будет, а колкая трава и камыши растут в изобилии. Ну, хотя бы осколков от бутылок нет. Зато веток хоть отбавляй. Насчет веток у меня отдельный пунктик, причина которого — круглый шрам на бедре правой ноги. То падение на ветку было случайным, папаша просто отвесил мне пинка, пока мы гуляли по лесу, но острый обломок мне падения не простил. Итог — шрам и некоторый страх перед острыми ветками.

— Ну все, я готов. Сейчас всем будет звиздец. — майка летит на синее покрывало, отданное мне утром Лорелом, а я сам поворачиваюсь к ребятам во всей своей тощей красе.

Но никому до этого нет дела. Томми продолжает гонять мячик с присоединившимся к нему Гейлом, Алекс и Родриге начинают собирать новый замок, а Кост двинулся навстречу Питеру, Денису и Винсу, играющими в кто кого сильней водой окатит.

— Ах вы ж, предатели. Поржали, а теперь все сразу не причем. Ну окей, окей. — да и Бог с ними всеми.

Теперь я готов купаться! Влет в воду получается таким, каким я и хотел — брызги во все стороны, ребят в воде окатывает волнами. Кост шипит и дергается назад, когда я выныриваю рядом с ним.

— Ух, а водичка-то прохладненькая! — я понял это еще с первым нырком, но только сейчас ощутил по полной.

— Морте-е-ем… — Кост гневно порыкивает, отдаляясь от меня.

— Что, не хочешь морозиться? А я, думаешь, хотел? — но так просто он не уйдет. — Иди ко мне, Стакадо, давай, прими наказание храбро.

— Иди ты, кислая морда. Я тебя развеселить пытался, а ты меня утопить хочешь. — и все удаляется и удаляется, тряся укрытыми мешковатыми оранжевыми шортами ляжками.

Неа! Не пойдешь!

Я ныряю в воду. Захват и рывок — Коул с визгом падает в воду, поднимая еще больше брызг и волны. А еще ил. Выныривая рядом с ним, я снова отплевываюсь от мерзкой хрустящей на зубах смеси песка и ила.

— Доволен, лохнесское чудовище? — Коул смотрит на меня недовольно, но в глазах его есть смешинка.

— Еще как. Я отомщен! — а вот и закадровый смех. Жиденький, прозвучавший только от Томми с Гейлом, да Питера с Винсом, но и тот сойдет.

— Сейчас тебе снова придется мстить. — а?

Увернуться я не успеваю. Коул наваливается на меня всем своим весом и опрокидывает в воду. Я едва успеваю задержать дыхание, а вода уже принимает меня в свои объятия. Кост не пытается меня топить, наоборот, сразу отпускает, но я решаю поиграть. Выпускаю пузырьки воздуха и не подаю признаков жизни.

— Эй, Мортем? — сквозь толщу воды до меня доносится голос Коста. Палец тыкает в бок, больно ударяя по выпирающим ребрам. — Эй!

— Кост, ты что натворил? — голос Гейла еще дальше, я почти не разбираю, что он говорит.

— Я не знаю! — его дрожащие руки подхватывают меня под пояс. Воздух, привет! Я уже начал скучать по тебе!

— Бу. — решаю перестать играть драму одного актера. Открываю глаза и широко улыбаюсь, смотря в перепуганное лицо друга.

class="book">— Придурок! — за что тут же возвращаюсь в объятия воды, но на этот раз выныриваю. — Ты меня реально напугал!

— Прости-прости! Ну не мог я не разыграть тебя. Ты же буквально напрашивался на прикол. — лучше бы я этого не говорил. Мне в голову с размаху прилетает цветастый мяч Томми.

Поворот головы — Гейл стоит на мелководье и смотрит прямо на меня, гневно и возмущенно. Томми, стоящий рядом с ним, растерянно держит руки перед собой так, как если бы он держал мяч.

— Ауч? — честно признаю, удар был легкий. Резиновый мяч сильно много боли не причинит.

А вот и смех. Ребята заливаются хохотом, пока Гейл злобно таращится на меня, Томми прижимает руки к груди в молитвенном жесте, а Коул поднимается на ноги и шлепает к берегу.

— Веселитесь, ребята? — внезапно новый голос прерывает звонкий смех моей банды.

Я резко поворачиваю голову на голос. Между деревьев, на кромке между лесом и пляжем, стоит мужчина. Ужасно худой и бледный, он с трудом держит на плече небольшую спортивную сумку и улыбается нам. Легкий ветер треплет черные волосы и слишком большие шорты и пляжную рубашку.

— Простите, я вам, наверное, помешал. — пока я поднимаюсь на ноги, мужчина бочком пробирается на пляж и отходит в сторону. Его худое лицо с впалыми щеками, растрескавшимися губами и необычайно живыми для ходячего скелета карими глазами принимает взволнованный вид. — Я тут посижу, в сторонке, позагораю немного и уйду. Я вам не помешаю больше, продолжайте.

— Да вы не волнуйтесь так. Места всем хватит. — Гейл отводит взгляд от меня и переводит его на мужчину. — Меня зовут Гейл, а парня со мной — Томми.

Он поочередно представляет нас, тыкая в каждого пальцем, после чего названный либо приветственно махал рукой либо выделывал еще что-нибудь, что можно было расценить как дружелюбное приветствие. Когда очередь дошла до меня, я уже твердо стоял в илистом песке. Все, что я смог сделать, это вяленько улыбнуться и тряхнуть рукой в воздухе. Его голос казался мне до странного знакомым и незнакомым одновременно. В нем был что-то, что я точно знал, но того, что определить не мог, все же больше. Словно бы когда-то я уже слышал похожий голос, но он при этом был жутко изменен и преобразован. Я не могу понять, почему это так и кому принадлежал тот голос, потому что от известного мне остались только нотки.

— А как зовут вас? — Гейл осторожно подходит к мужчине. Протягивает ему руку для рукопожатия и улыбается.

— Меня зовут Диггори Харт. Приятно с вами познакомится, ребята. — и мужчина ответил на рукопожатие. Его худая, костлявая ладонь стукнула по ладони Гейла.

Именно в этот момент я увидел татуировку. Со своего места я не могу разобрать все, тем более — без очков или линз. Но примерные очертания я все равно вижу. И эти примерные очертания складываются во что-то очень странное, чуть размытое и не совсем понятное. На тыльной стороне ладони я различаю ловец снов с черными перьями, нити которого переплетаются в центре в глаз, зрачок которого — странный крест. Вокруг ловца снов расходится вязь из стеблей какого-то растения, переплетенных друг с другом. Они же окружают ловец снов, уходят на пальцы, переплетаясь там до самых подушечек, оканчиваясь там же ничем. На тыльной стороне запястья эта же вязь оканчивается двумя бутонами разных цветов. Выглядит красиво. Но в то же время — очень мрачно. От такой татуировки у меня глаза загораются, но сказать хоть что-то про нее я не спешу.

— Еще раз простите, что потревожил вас. Я, понимаете, не знал, что этот пляж уже кем-то облюбован, ну и…

— Мы на пляж монополию не устраивали, так что с радость примем вас в свою компанию. — Гейл, широкая ты душа, нет! — Правда, ребята?

Но ребята, пусть и нестройно, отвечают да. У мужчины так загораются глаза и такая улыбка расползается по губам, что мне не удается выдать свое категоричное нет.

— Спасибо вам! Я не шумный, наоборот, очень спокойный. Да и мешать вам не буду. — он так тараторит. Что-то в нем есть подозрительное. Не знаю почему, но мне этот Диггори не нравится. Начиная его лицом и заканчивая его странной татуировкой.

— А сколько вам лет? — Томми, все это время стоящий за спиной Гейла, наконец подает голос. Вот только со своей позиции я отлично вижу, как он судорожно прижимает к себе мяч.

— О, всего ничего! Двадцать пять! — он младше Лорела. Но лицо у него при этом такое, что я дал бы ему все сорок.

О невероятной худобе все помалкивают в тряпочку. Никто не хочет поднимать наверняка болезненную тему того, что наш новый знакомец выглядит как ходячий скелет и наверняка недоедает. А что я? Я тоже стискиваю зубы и молчу, делая вид, что не при делах тут. Как и все остальные. А Диггори тем временем раскладывает на песке в тенечке покрывало, достает из сумки ланч-бокс и бутылку с водой и устраивается. Он что-то напевает себе под нос, а мы все притихаем и наблюдаем. Игры прекратились. Пит, Винс и Денис выбираются из воды, Алекс и Родриге забрасывают замок, а Коул как-то опасливо подходит ко мне, похоже, совсем забыв о нанесенной ему обиде.

— Странный он какой-то. — он шепчет мне это на ухо, тыкая пальцем в ползающего по покрывалу Диггори.

— Ага. — я рад бы избавиться от непрошенного гостя. — Но Гейл прав — мы не устанавливали монополию на этот пляж. Пусть сидит. Сделает что-то странное — тогда и поговорим.

— Ребята, я, наверное, кажусь вам жутко подозрительным, но позвольте мне сделать жест доброй воли. — мужчина усаживается на покрывало и оглядывает нас, улыбаясь. — Присаживайтесь, я вас сэндвичами угощу.

— Сэндвичами? — Томми и Ронга настораживаются и прислушиваются. Мне кажется, я слышу урчание в их животах. Алекс и Пит же, наоборот, кривятся и смотрят на мужчину с подозрением. Я не отношусь ни к одному лагерю — я в раздумиях.

— Угу. Не ахти какими, правда, всего-то курица да хлеб, но, может, вам понравится. — он открывает ланч-бокс, и запах жареной курицы вмиг разносится по пляжу.

— Я бы… не отказался. — Ронга оказывается смелее всех. Или голоднее. В любом случае, он отползает от ямы с ушедшим в нее замком и подбредает к покрывалу Диггори, осторожно присаживаясь с самого его края.

— Угощайся! — мужчина протягивает ему коробочку, и улыбка его кажется такой доброй и светлой, что все подозрения быстро пропадают.

Он такой слабый на вид. Такой добрый. Ну разве может этот ужасно худой человек с доброй улыбкой и красивыми глазами сделать нам плохо? Уж наверняка он понимает, что против группы агрессивных подростков не выстоит. Я не верю ему полностью. Но и не верить не могу. Слишком… Приятный человек предстал перед нами.

— Вкусно! — Ронга откусил сначала совсем немного, как бы пробуя предложенное угощение. Но за первым осторожным укусом последовал второй — размашистый и наглый.

Сомнения пропадают. Ронга одобрил. Джим робко подбирается к нему и тоже берет себе сэндвич. За Джимом тянется Боб, за ним — Алекс и Родриге. Не проходит и пары минут, как вокруг абсолютно радостного мужчины собралась вся наша группа — подтащила к себе покрывала, уселась поудобнее. В стороне остались только я, Томми и Кост. Том потому, что кошмарно стеснялся, Кост потому, что не верил. Я… Я не знал, почему не мог заставить себя подойти к этому человеку. Он выглядел таким несерьезным на фоне с сидящим рядом с ним Гейлом. Как тряпичная кукла, бледный, худющий, не способный отбиться или выстоять хотя бы один удар могучей руки моего крепко сложенного друга. Но что-то в нем мне не нравилось. Этот голос продолжал мучать.

— Томми, иди ко мне. — Гейл махнул рукой мальчику, стоящему теперь рядом со мной.

Но тот не пошел. Он крепко вцепился маленькой ладошкой в мое запястье и в полной растерянности смотрел на ушедшего от него Гейла.

— Мне пойти с тобой? — Томми не был предлогом перебороть страх. Скорее еще одним поводом.

— Угу. — он хотел быть поближе к Гейлу — с ним он все же был ближе хотя бы потому, что жил в соседнем доме. Но боялся. И я мог помочь ему, как более храбрый друг.

И я помог. Вырвал из его ослабшей хватки запястье, подхватил мальчика под локоть и подтащил за собой к разложенному на земле покрывалу. Томми оказался усажен рядом с Гейлом. Я не удивился, когда он тут же придвинулся к нему поближе, чуть ли не забираясь тому подмышку как птенец под мамкино крылышко. Мне оставалось только сесть рядышком с ним и почувствовать себя в счастливой очень гейской семье, где Гейл — папа, я — мама, а Томми — наш робкий трусливый сынишка, который нуждался в поддержке.

— Томми, так ты будешь? — Гейл осторожно взял из коробочки еще один сэндвич, заставив меня задуматься о том, сколько их там у Диггори и не сильно ли мы его объедаем. Но вместо того, чтобы самому съесть весьма аппетитный на вид продукт, он протянул его мальчику.

— У-угу. — тот все еще продолжал угукать и опускать взгляд. Но при этом смело хватанул сэндвич и несдержанно откусил от него огромный кусок.

Сказать, что в этот момент лицо его почти что засияло, как намытая монетка, значит не сказать ничего. Похоже, он был очень голоден, потому что сэндвич начал стремительно исчезать в его на вид маленьком рту.

— Кост, давай к нам. — голосу я придал интонацию из разряда «забей и при». И то, что Коул подчинился этому, привело меня в некоторое удивление.

Он сел между мной и Ронгой. Недовольный, насупившийся и подозрительный. Тощий и такой же голодный, как и почти все из моей банды, за исключением разве что меня.

— Не стесняйтесь, у меня тут много сэндвичей. — Диггори убрал опустевшую коробочку в сумку, но тут же заменил ее второй, в которой лежали точно такие же сэндвичи. — Мы хотели выбраться с друзьями сюда, но они в последний момент передумали. А я остался с едой и желанием купаться. Ну и… Вот я здесь, со всеми этими запасами.

— А разве вы сами не хотите все это съесть? — Джим как всегда. Будь его воля, он бы все наши застолья в одну харю уплетал, а нас бы оставлял с носом.

— Увы, но мне нельзя такую еду. Пищевое расстройство. — говоря об этом, он не скривился. Да и звучал слишком легко. Либо смирился, либо врал. — Все, что я могу есть — яйца да фрукты с овощами. Говоря проще, я почти вегетарианец.

Кто-то неумело хохочет. Коробочка с сэндвичами оказывается рядом со мной. С секунду я борюсь с желанием взять аппетитный чуть поджаренный хлеб с курятиной. История звучит правдоподобно, Диггори, конечно, выглядит малость подозрительно, но не злым человеком. Так что в итоге я хватаю сэндвич. Откусываю сначала совсем немного. Пытаюсь распробовать. Хлеб вкусный — корочка хрустит под зубами, вкус какого-то чесночного соуса наполняет рот. Но потом я начинаю пережевывать кусок вареной курицы. И едва сдерживаюсь, чтобы не сплюнуть и не посмотреть, с чем это мясо. На вкус похоже на курицу, да. Но этот привкус… Я отлично знал вкус курицы, я ел ее очень часто. И что-то в этой курятине было не так. Почему ребята этого не понимали было понятно — они нормальную еду в последний раз ели хрен знает когда. Но мне было доступно изобилие относительно нормальных магазинных продуктов.

— Какой-то странный у этой курицы привкус… — и потому я высказался. Глаза Диггори блеснули недобро или мне показалось?

— Возможно, из-за специй? — но он улыбается. Жмурит глаза и лыбится, а тонкие плечи слегка подрагивают.

— Может. — мне просто кажется. Из-за всей этой истории с Потрошителем и артеками я становлюсь параноиком.

Еще кусочек сэндвича, и вкус становится приятнее. Если привыкнуть к нему, он очень даже неплох.

— Что ж, пока вы едите… Хотите, я расскажу вам что-нибудь? У меня в запасе много интересных историй. — признаюсь честно, звучит интересно. Всякие истории из жизни мы любим и травим за милую душу, особенно в такие ламповые моменты.

— С радостью послушаем. — Гейл опять отвечает за всех, но на этот раз ему вторят Ронга и Джим. Похоже, они прониклись доверием к нашему неожиданному приятелю.

— У меня создается такое впечатление, что лидер банды тут ты, Гейл, а не я. — я шучу лишь отчасти. Конечно, я не раз говорил, что Гейл будет лучшим лидером, но понимать, что он все-таки им становится, все равно несколько обидно. — Впрочем, я тоже не против послушать истории.

Остальные кивают вместе со мной. Даже Коул, после весьма красноречивого взгляда в мою сторону, с неохотой кивает.

— Так… Расскажу-ка я вам историю о том, как опасно следовать только зову чувств, лишая себя разума. — охренеть, истории о любви. Но я готов их послушать. Потому что в последнее время все чаще ловлю себя на том, что возбуждаюсь от мыслей о соседушке.

Диггори оказывается неплохим рассказчиком. А еще человеком с несчастливой судьбой. Он рассказал о том, как пытался завоевать девушку, в которую был влюблен большую часть своей жизни. О том, как она отказала ему и предпочла парня, которого знала не больше года. О том, как он, сгорая от ревности, поддался чувствам, купил пистолет и выстрелил в своего соперника. По счастью, он никого не убил. Пуля пробила парню ногу, но он выжил. Девушка заявление на него не написала. Но об отношениях с ней можно было забыть. С тех пор Диггори бросил университет и скитается по Америке в поисках себя и прощения себе и тому, что он тогда сделал.

— Я был ужасно глуп. То, что я сделал, нельзя простить. — удивительно, но мы все досидели до морали, хотя никогда ее не любили. — Я повел себя как дурак, слепо пойдя на зов чувств. Мозгов-то не было. Так что, ребята, помните, мозги всегда должны быть превыше чувств. Иначе вы можете столько натворить, что сами удивитесь, как это у вас получилось. — к счастью, мне такое пока не грозит. Лорел мне дорог, но я умею мыслить здраво и понимаю, что ему малолетка-мальчишка даром не сдался как любовник. — И вот, любовь свою я потерял. Все, что у меняя осталось — кольцо от нее.

А в следующий момент он вытаскивает из-под майки кольцо на тонкой веревке. Глаза мои загораются, дрожь пробегает по спине. Золото тускло поблескивает в слабом свете, а изумруды отражают яркие лучики. Это кольцо… Какого черта оно так похоже на кольцо Харона? Это… Это же мне подтверждение от вселенной о том, что колец с изумрудами много? Да, наверное, потому что это кольцо тоньше, и изумруды в нем небольшие. Оно словно бы обручальное. Наверное, так оно и есть, если учитывать историю Диггори. Но все эти совпадения меня уже порядком смущают. Мне надоедает придумывать всякие оправдания. Почему я все еще это делаю? Черт его знает. Но я это делаю.

— А расскажите еще что-нибудь. — Гейл смотрит на него во все глаза. Как и каждый из нас. Ребята захвачены его мягким голосом и интересным рассказом, я же наблюдаю за тем, как золото и изумруды кольца исчезают под рубашкой под тихий смешок Диггори.

— Да, да, еще что-нибудь. — мы давно не испытывали доверия ко взрослым. Многие из нас предвзято относились ко всем, кто был старше двадцати. Но этот человек… Каждого из нас его голос смог загипнотизировать.

Почему Диггори такой странный? На вид добрый, мягкий и слабый, но с сильным голосом и тяжелым взглядом. Это кольцо тоже не внушает мне позитивных мыслей. Но при этом я зачарован Диггори и его голосом. Еще. Расскажи еще. Я хочу послушать его голос еще. И к черту все эти совпадения, от которых меня начинает тошнить. Несмотря на то, что их слишком много, совпадения есть просто совпадения. Правда же?

— Если вы хотите… Тогда расскажу вам о том, как я с Марисой — это та девушка, в которую я был влюблен — неудачно подшутили над соседями. — сомнения уходят в сторону, когда он начинает говорить. Нет золота в блеске его живых глаз. Я не чувствую угрозу и тону в его рассказе.

Диггори остается с нами надолго. Мы не отпускаем его до тех пор, пока звонок Лорела не возвращает меня к реальности.

Только когда в трубке звучит знакомый теплый голос, спрашивающий о том, как скоро я пойду и не нужно ли меня забрать, я возвращаюсь к этому миру. Всегда во главу каждого действия надо ставить ум, а уже после — чувства. Это из историй Диггори я усвоил. Но почему так начинает биться сердце, а мир обретает новые краски, когда Лорел говорит, что встретит меня у дороги?

Я бесконечно в него влюблен и знаю это. Но я рожден не в то время и не тем человеком, чтобы быть с ним.

Я рожден тем, кто никогда не сможет жить нормальной жизнью. Друзья, любовь, семья — всему этому, кажется, пришел конец в зачатке. Потому что ни с кем я больше не могу быть спокойным, зная, какая тайна кроется за нашей спокойной жизнью.

Я прощаюсь с друзьями и убегаю прочь. Прости, Коул. Со мной все в порядке. Я просто не могу больше быть твоим другом, как это было раньше.

И о чем я только думаю, пока иду по лесу совершенно один?

========== Дурные вести ==========

После возвращения с пляжа я с новыми силами решил окунуться в мир артеков. Встреча с друзьями и истории Диггори дали мне кое-что еще кроме веселья и горечи лжи. И название этому — рвение. Я слишком быстро сдался и отступился, позволив иному миру взять надо мной верх. В конце концов, я Мортем Ирвинг! Я не должен бежать от проблем, я должен хватать их за загривок и тянуть навстречу к себе! То, что я тут сопливил почти месяц, всего лишь результат того, что я слишком быстро расклеился, утонув в жалости к себе.

Тетрадь Евы оказалась вынута из-под кровати и возвращена на подушку. Я со всей решительностью собирался окунуться вновь в информацию, описанную в ней. Цель у меня была одна — перебороть страх перед вендиго, Потрошителем и хрен знает чем еще из Примумнатус и дерзко продолжить изучать новый мир на зло тому, что пыталось сломить мою волю.

И, да, я это сделал. Ну, потянул немного время — пропылесосил весь дом, протер пыль на всех поверхностях… Но ведь в итоге сделал! В глубокой ночи, при свете гаснущего планшета, я вновь раскрыл тетрадь на случайной странице, мечтая попасть на что угодно, кроме существ Примумнатус, которым тут был уделен целый раздел. О них мне знать хотелось в последнюю очередь. В конце концов, я отлично понимал, что решимость моя эфемерна, и стоит только страшным тварям из мира артеков вновь появиться в моем поле зрения, как она растворится, не оставив и следа. Мне почти повезло. Я наткнулся не на истории о вендиго, а на разворот «Ведьмаки». Не сказать, чтобы я этому очень уж обрадовался, но и перелистывать дальше не стал. Как-никак, из речи Евы в нашу первую встречу я мало что запомнил. Да и даже если бы запомнил, прошло слишком много времени, и все уже тысячу раз успело бы забыться.

Уже читая первые строки, я понял, что поступил правильно, не отказавшись от чтения этой части. В небольшой анкетке, над которой стояла подпись «с любовью, Ева», я нашел кое-что очень интересное о себе. Что-то, что моя наставница назвала «Заимствование». Собственно, уже из названия было понятно, что это, но как оно работает — не очень. К моему счастью, дальше это объяснилось. И, черт возьми, да, чего-то такого мне и хотелось!

— Я что?! — на радостях я даже вскрика не сдержал, но тут же зажал рот ладонями. Лорел спал и будить его не хотелось. Но, черт, я не мог перестать улыбаться.

Ева писала, что природа не дала Ведьмакам особой физической силы, но шанса защищать себя от существ мира артеков полностью не лишила. Заимствование оказалось возможностью копировать способность артека и использовать ее. С большим трудом, да и вообще очень изматывающе, но использовать! Первым, о чем я подумал, когда прочитал это, было копье Селины. То самое, которым она мне угрожала и которое доставала из груди. Оно однозначно принадлежало к способностям артеков! И я хотел его себе! На оружие я не так чтобы падок, кулаков всегда хватало. Но с тварями, подобными вендиго, мои кулаки вряд ли справятся. А копье выглядело более чем круто, пусть и увесисто.

Я уже знал, что кому-то завтра не отвязаться от серьезного разговора.

Но надо было продолжать читать. Может, еще чего интересного узнаю? И, о, да! Прям сразу! «Передача — способность связывать свои мысли с мыслями другого ведьмака, Связанного или артека.» Шанс налаживать контакт с Евой без непосредственного выхода из дома? То, что надо! Почему меня пичкали всякой неинтересной хренью по типу сканирования и страшными фиговинами, но не рассказывали о таких крутых возможностях?

А. Ну да. Мне рассказали. Только я — ссыкло, которое после первой же жуткой вещи решило, что с него хватит и пора закругляться. Мой просчет, тут даже не начнешь отнекиваться.

Но теперь-то я об этом узнал. И узнаю еще о многом. А Сели и Ева меня всему обучат. По крайней мере, я точно уверен, что так просто они не уйдут от новых уроков, которых хочу уже я сам!

***

Лучше бы я не сидел в объятиях с этой тетрадкой до двух часов ночи. Ощущения были такие, словно мне в глаза соли насыпали, а по голове молоточком двухтонным настучали. Да я проснулся только потому, что мне очень настойчиво звонил Сомний.

Но, признаться честно, все было не так уж и плохо. Несмотря на недосып, сегодняшнее утро оказалось более чем удачным. Потому что у кинотеатра в Сайлент-экспенс меня встретил не только Сомний.

— Так, почему ты идешь с нами, Селина? — приветствия прошли быстро и скомканно, пора задавать вопросы.

— Как бы тебе объяснить… — она склоняет голову к левому плечу и нагло ухмыляется. Тень ветки дуба, растущего на площадке у кинотеатра, падает на ее встревоженно скривленное лицо. Ее голубые глаза потемнели, и мне на секунду почудилась в них невыносимые тоска и боль. — Сегодня в этом районе будет находиться один из приспешников моего отца. И я хочу встретиться с ним. У меня есть, что передать папе.

— Звучит круто. А мне можно будет с ним поговорить? — несмотря на то, что я не выспался, бодрость из меня так и хлещет. Предвкушение уроков вынимания оружия из тела скрашивает любые недостатки.

— Да пожалуйста. Папа обожает общаться с людьми. Особенно с такими, как ты. — Селина отворачивается к Сомнию, звучно цокнув каблуками по асфальту. Спина прямая, но плечи все равно дрожат. Ей бы заплести волосы, чтобы это было не так заметно. Но кто я такой, чтобы о этом говорить? — Не спрашивай, почему, мне он не рассказывал. А вот Сомний может знать.

— О, ну нет, на меня свои обязанности ты не свалишь. — Сомний отмахивается от сестры ленивым движением руки. Как будто бы я последовал совету Селины, конечно. Пошел этот артек на три веселых буквы.

— Мне без разницы. Давайте пойдем куда надо. — мне не терпится отпустить Сомния вперед подальше и расспросить Селину. Желание знать больше разрывает изнутри, решимость тает все быстрее, и ее последние порывы я силюсь сохранить всеми силами. Ну почему мы еще не идем?

— А ты сегодня подозрительно бодрый. — я слышу смешок Селины и вижу, как вздрагивают ее голые плечи. Снова, но на этот раз еще сильнее. — Предпочту не знать, почему.

— Но узнаешь. У меня к тебе есть определенные вопросы. — усмешка красит мои губы. И она получается даже не наигранной. Но Селина лишь морщится и закатывает глаза, словно моя веселость причиняет ей физическую боль.

— Если что, можешь спросить у меня. — Сомний нагло влезает в наш с Селиной диалог. Улыбается, указывает на себя пальцем и ждет. А говорил, что ответственность сестры на себя не возьмет! Но, похоже, стоит только перестать уделять ему внимание, как он готов действовать.

— К тебе у меня только просьбы, и те все нецензурные. — ну вот не пришелся мне по душе Сомний. Мне самому неприятно так реагировать на его добродушность, но что-то в нем меня отталкивает. Я его терплю, а вот общаться с ним больше, чем-то положено нормами приличия, не намерен.

— Ну как знаешь. А я ведь старший, я больше знаю и больше могу рассказать… — он пихает руки в карманы пижонского белого пиджака и неотрывно смотрит на меня. Ждет признания, которого не получит.

— Не, я как-нибудь обойдусь тем, что мне Селина расскажет. — уж прости, Сомний. Ты просто невинная жертва моей неприязни.

— Ай, да и пожалуйста. Захочешь получить больше информации — ты всегда знаешь, что надо делать. — обиженный, он совершает первый шаг по дорожке в сторону жилых домов. Напряженная спина и сжатые зубы — мне становится стыдно за то, что я вновь и вновь обижаю человека, который согласился со мной работать. Но рвение и желание глушат это неприятное чувство. — Мы идем или как?

Вместо ответа мы с Селиной срываемся за Сомнием. Маленькое здание кинотеатра и крохотная площадь перед ним остаются позади, перед нами открываются новые громады невысоких домиков — не больше трех этажей, это важно. В этой части города неустойчивый грунт из-за того, что раньше здесь были болота и подземные пустоты. И если первые осушили, то вот вторые никуда не делись. Потому дома больше пяти этажей здесь строить не разрешено. Сайлент-экспенс страдает от неустойчивости почвы больше всего, и даже трехэтажные здания периодически потряхивает, особенно в дождливую пору. Но сейчас здесь сухо — светит солнце, цветут растения и листья чахлых деревьев, растущих у дороги, отбрасывают на нас густые тени. Людей на улицах почти нет. Лишь у некоторых подъездов сидят прямо на земле дети, увлеченно играющие друг с другом и не обращающие на нас никакого внимания. Ничего необычного.

— Так какие у тебя вопросы? Только давай не много. У меня сейчас так голова болит, что если ты будешь задавать больше пяти, я тебя ненароком убью. — Селина действительно звучит усталой. Под глазами у нее едва заметно пролегли темные круги. Я уверен, это она еще с тоналкой постаралась. Впрочем, как и я.

— Окей, я сам сегодня как рыба в нашей речке. — что-то между «оно живо!» и «фу, что так воняет, трупак что ли?». В общем, устал. — Я тут продолжил изучать вашу энциклопедию Примумнатус для чайников…

— К делу. — она резко дергает рукой, от чего небольшой золотой браслет с подвесками громко звякает. Звук, похоже, причиняет Селине боль, потому что она морщится и опускает руку, придерживая упавшую в ладонь подвеску пальцами.

— Короче, ваша запись про ведьмаков. Почему мне никто не сказал, что я могу перенимать ваши способности? — к делу так к делу. Мне не сложно, да и умирать я пока не намерен.

— О нет, не начинай. — Селина глухо рычит, чем привлекает внимание Сомния. Тот поворачивается, но как только сестра взмахивает рукой, отворачивается. И замедляется, уменьшая разрыв между нами. Заинтересован, но старается это скрыть. — Я не буду делиться с тобой своими способностями.

— Почему? Они же крутые! А я должен иметь возможность защитить себя. — в конце концов, вендиго вряд ли будут ждать, пока я смогу зарядить им в зубы. Да и после этого удара моя вероятность выжить после тесного с ними общения не повысится.

— Похоже, Ева решила опустить одну важную подробность… — Селина тяжело покачивает головой и поджимает губы. Усталость на ее лице проступает в виде глубоких морщин, слишком ярко выступивших под глазами. — Это жрет твою силу.

— Так же, как и сканирование. — да любая способность жрет силы. Даже шаг. Что за глупые отговорки?

— Не так. — Селина шумно втягивает пахнущий чем-то гнилым воздух и тут же закашливается. Непривычная, хе. — При сканировании мы делимся с тобой силами и основная угроза в том, что твое тело не выдержит перегруз. Но когда ты используешь заимствованную способность, ты подключаешь к этому делу исключительно свой запас энергии Ведьмака. А он у тебя пока крайне мал.

— И? — собственно, я понимаю, к чему она клонит. И мне не нравится это.

— Ты сдохнешь быстрее, чем успеешь ударить противника. Даже если будешь использовать мое низкозатратное копье, что уж говорить про что-то большее. — ох, как позитивно звучит!

— Что, совсем никаких шансов? — ну, может, хоть как-нибудь…

— Шансы есть, но не на данном этапе. — по губам Селины проходит добрая ухмылка. Ее теплая ладонь внезапно ложится мне на затылок и треплет по уложенным волосам. Я мог бы возмутиться, но мягкий блеск ее глаз заворожил меня. — Не боись, в конце нашего предприятия я позволю тебе скопировать мою способность и обучу, как с ним работать. Но только если пообещаешь мне не использовать ее до того, как сможешь проводить полное сканирование города за раз.

— Хорошо-хорошо. Я не суицидник, так-то. — шансы есть, и то ладно. Круто, конечно, иметь такие силы вот прямо сейчас, но если действовать ими я не могу, от толку от такого мало. А жаль.

— Не куксись. Ты вполне неплох для юного Ведьмака, силы которого проявились едва ли месяц назад. — она хихикает и опускает руку. Блин, а ведь было тепло. — Скажу больше, у многих Ведьмаков обучение сканированию начинается только через год-полтора. Но только потому, что никто не делится с ними силами, и они пользуются только своими.

— Значит, я могу быть горд тем, что мои друзья — Боги. — я ведь не ляпнул жуткую глупость?

Похоже, ляпнул. Сомний останавливается и поворачивается к нам. Селина тоже смотрит, не двигаясь с места. И оба они такие… Удивленные, что ли… Что я с каждой секундой все больше уверяюсь в том, что идиот.

— Друзья? Ты считаешь нас друзьями? — Селина поджимает губы, произнося слово «друзья», словно бы ей тяжело его сказать. С чего вдруг такая реакция?

— Ну да. Стал бы я иначе вас терпеть? — я действительно прикипел к ним. К каждому, даже к Сомнию, с которым очень хорошо ссориться.

— Мортем… Спасибо. — за что? Почему вы так реагируете на простое слово? — Мы втащили тебя в такую историю, в которую редкий взрослый Ведьмак влипает. А ты на нас не то что не обижаешься, так еще и друзьями считаешь.

— Глупо обижаться на то, что я родился таким, каким родился. — я улыбаюсь. Не могу сдержать эту улыбку. Глупый тут не я, а эти двое. — И еще глупее обижаться на то, что вы попросили помочь вам с помощью того, что могу и умею только я.

— Ну, как попросили… — Селина отводит взгляд и прячет руки за спиной.

— Малость заставили. Но это ничего. Я ведь сам согласился, а? — я могу думать что хочу и в себе отзываться как хочу. Но на самом деле в том, что я сейчас здесь, виноват только я один. Никто не заставит меня делать что-то, есть лишь слабый я сам, который не может отказаться.

— Да. Пожалуй, да. — Селина смотрит на меня внимательно, а потом кивает самой себе. — Думаю, когда мы встретимся с посланником папы, я тебе кое-что расскажу.

— Можно мне уже влезть в вашу милую беседу? — Сомний, тактично стоявший в стороне, подобрался ближе и теперь взволнованно переминался с ноги на ногу.

— А давай. Хочешь, я тебя даже обниму? — Селина двигается немного скованно, но это не мешает ей повернуться к брату и раскрыть перед ним объятия.

— Э не. Я тебя, конечно, давно не обнимал, и очень хочу, сестренка, но не на улице же. — Сомний улыбается. А я бесконечно умиляюсь этим их семейным разговорам. Где там Томми? Мне надо обнять младшего братика тоже.

— Дурачина. Хрен с тобой, пошли дальше. Папин посредник нас ждать не будет — придет, заберет и пойдет. — интересно, что за посредник? И должен ли я вообще знать, что за посредник у Смерти? Наверное, да, потому что мне жутко интересно.

Уже вместе, мы идем вперед. И смех становится нашей песней, а улыбки — нашим самым лучшим украшением.

***

Мы добираемся до придорожной забегаловки «У лебедя», что находится на выезде из города, примерно за полчаса. На километры вокруг нас только эта убогая забегаловка и пустыри с торчащими из земли руинами старых домов и стоянок. Здесь находят свое место разве что дальнобойщики да наркоманы, которым в кайф колоться в заброшенных и разваливающихся домах покинутого района. И которым не страшно ночью забрести чуть поглубже в лес и исчезнуть в топях, которые все-таки вернули свое главенство в этих землях. Отчаянные придурки, ей Богу. Забавно, что в их числе находится и один из моих старых знакомых, имя которого начинается на М, а заканчивается на атиас.

— Так, ребят, только давайте не задерживаться. — я прерываю милую беседу Селины и Сомния, состоящую в основном из пассивной агрессии и прикрытых проклятий. Она началась еще полчаса назад и все никак не могла прекратиться. И это начинало надоедать.

— Это еще почему? — бр, и все же у Сомния неприятная улыбка. Маньячная такая, словно у психа какого.

— В этой части района тусуются ребята из другой банды. И они не то чтобы жалуют меня здесь. — ну, все не так. Я просто не хочу вновь встречаться с Матиасом. Встречи в кинотеатре хватило, чтобы растревожить напоминания о сломанных этих ублюдком ребрах.

— Мортем, ты гуляешь под руку с двумя Богами. Уж будь уверен, мы тебя защитим. — ненавижу, когда меня защищают. Сомний опять ошибся в своих словах.

Но вместо того, чтобы что-то сказать, я прохожу за ними на стоянку за потертой коморкой, которую почему-то именуют кафе. Вот здесь все действительно как в сериалах. Про захолустные убогие городки, да. Небольшой пятачок асфальта, торчащее из земли здание с огромными окнами и убитой ретро-обстановкой внутри. Матиас любит такую херню. Помню, как он таскал туда Гейла, а потом и меня, когда я присоединился к ним через месяц после смерти бабушки. Он меня сразу не взлюбил. Возможно, потому, что я оценил яичницу в «У лебедя» как дрисню больного кишечным расстройством медведя-гризли. Да-а, славное было время. Не дай Бог повторится.

— Мы будем ждать вашего информатора прямо здесь? — мне в этом месте все еще не нравится. Воняет прогорклым маслом и рвотой. И я даже знаю, откуда идет последний запах. Фу, ну кто блюет у служебного выхода?

— Ага. Мы пришли чуть раньше. Он появится с минуты на минуту. — Селина чувствует себя не в своей тарелке. Я ощущаю это и вижу, куда направлен ее взгляд. Вдаль, в темные глубины растущих вокруг топей сосен. Мне даже на пару мгновений становится интересно, сколько душ я найду среди ядовитых испарений, но эти мерзкие мысли я тут же гоню прочь от себя.

Окей, лучше мне повспоминать еще. Хотя с этой забегаловкой у меня мало что связано. Разве что вкусный кофе и стащенный Гейлом ликер, распитый на троих. Еще раз, мы с Матиасом никогда не любили друг друга. Ни тогда, когда распивали одну кружку на двоих, ни сейчас, когда не желаем даже видеть друг друга. Подозреваю, он просто ревновал Гейла ко мне. Почему? Ну, хотя бы потому, что с Нейлсоном у него были какие-то мутки. Помнится, после ликера Матиас лез к тому целоваться. И это был первый раз, когда я увидел другого парня, которому нравятся парни. И который это открыто показывал. За одно Матиаса я могу поблагодарить — он показал мне, что гомосексуализм, который так ненавидел Гарольд, такая же норма, как и любовь к девушкам. В остальном же я стараюсь не вспоминать Матиаса вообще. Но я часто вижу, как он шатается по городу, и знаю, что иногда он заглядывает к Гейлу и тусует у него. Вернее, тусовал, теперь Гейл живет на нашей базе, а этому куску дерьма туда путь заказан.

— О, вот он. — Селина вздергивает голову и поднимает руку. Машет ей активно, подзывая идущего по тротуару мимо проулка человека. — Эй! Сюда!

Что ж, примерно так я и представлял информатора Смерти. Робот какой-то. Высокий, одетый в наглаженную белую рубашку и бежевые брюки. Волосы длиннющие — ни у одного человека в Сван Вейли я не видел таких идеальных черных волос, спадающих ниже задницы. И этот робот бредет к нам — переваливается с ноги на ногу, слегка покачивается, но подходит. Мне становится немного неприятно от его пустого, ничего не выражающего лица. Но я не показываю этого и помалкиваю.

— Мортем, познакомься, это мой папа. — Селина указывает мне на странного мужчину, когда он подходит совсем близко и замирает.

— Папа? — вот это вот странное чудаковатое создание — Смерть? Да ну. Быть не может. Они же говорили, что придет информатор, о самом Смерти не было ни слова!

— Ну, вернее не совсем он. — Сомний влезает в разговор, подтягивая не сопротивляющегося мужчину ближе. — Это его копия. Клон. У папы способность такая — чтобы иметь возможность собирать души всегда, он создает множество своих копий. На них тратится пламя, как на использование моей способности.

— Ага, ага, ладно. — у меня понимания все равно нет. Вернее, оно есть, но слишком смутное. Впрочем, мне хватит. Честно. — И… Он выглядит, как ваш отец?

— Ну да. Он же папин клон. — Сомний улыбается, а я сверяю черты их лиц.

Что-то общее есть, бесспорно. Форма лица у них с Сомнием точно одна, как и ширина бровей. А вообще сам мужчина похож скорее на кое-кого другого. На Лорела. Такое, смутное сходство, какое может быть у людей, все в пределах нормы. Те же губы, тот же нос. Общее, но не ровняющее. Ни капли ровнения, нет, что вы. Когда там тиски моей паранойи спадут? Я же так точно свихнусь когда-нибудь, ну, мозг, хватит. Все, заканчиваю с этими глупыми мыслями. Передо мной тут Смерть стоит, а я свою паранойю холю и лелею!

— Привет. — голос доносится изо рта мужчины, но звучит так, будто говорящий очень далеко. Шелестит, тянет и немного воет, словно доносится из пещеры какой-нибудь. — У меня есть послание от господина Смерти. Он просит вас поскорее найти Харона, потому что ему все тяжелее управлять переправой. Если вы задержитесь еще немного, он потеряет над ней контроль. — говорит фактически приговор, а звучит так, как если бы рассказывал о погоде. И лицо совершенно безэмоционально. Жуткое создание, еще похлеще вендиго будет.

— Что-то такое мы и ожидали услышать. — Селина говорит это, но я не могу не заметить, как кривится ее лицо и вздрагивают губы. — Передай папе, что мы скоро отыщем Харона. Мы нашли себе в союзники Ведьмака, — при это ее взгляд концентрируется на мне и по губам проходит улыбка. — и вышли на его след. Я чувствую, что мы сможем найти Харона в самое ближайшее время.

— Хорошо. — что, все пройдет так быстро? — Ваш отец говорит, что рад слышать это. Теперь я могу идти? — стоп-стоп-стоп. Он говорит?

— У папы телепатическая связь с каждым из его клонов. Будь уверен, он тебя сейчас и видит, и слышит нас. — видно, увидев мое замешательство, Сомний поспешил объяснить все. Но создал только больше вопросов.

— Да, конечно. Иди-иди. Пап, ты только не беспокойся. И… Держись. — Селина улыбается, но вместо ответа копия только разворачивается и вяленько уходит. — Вот всегда он так. Занят работой настолько, что даже выслушать нас в полной мере не может.

— Не волнуйся, когда мы вернемся домой, папа сможет уделить нам больше внимания. А сейчас ему надо следить за своими клонами, а не париться с нами. — похоже, некоторый игнор со стороны отца не расстраивает Сомния.

А вот Селину — да. Она опускает глаза и кривится, хмуря брови. Выглядит как обиженная маленькая девочка. И начинает чем-то напоминать меня, когда бабушка была слишком занята репетиторством, чтобы уделить мне внимание. Неужели со стороны это смотрелось так глупо? Впрочем, я понимаю эту боль. Когда родитель даже не хочет выслушать твои искренние пожелания, это больно, особенно если ты к нему со всей душой.

— Пошлите отсюда куда-нибудь. — но Селина быстро берет себя в руки. Гораздо быстрее, чем я в ее положении. — Не думаю, что тебе, Мортем, захочется увидеть работу Смерти.

— Вот тут ты права. — не хочу сегодня видеть, как кто-то умирает. Мне уже с лихвой хватило таких зрелищ. — Может, вернемся к кинотеатру? Или пойдем к ресторану?

— Кино! — Сомний, да что ж ты такой… Гх, тактичность, тактичность! — Я хотел бы после сканирования посмотреть, что у вас там показывают. Может, приглашу Мартину на романтический вечер в кино… — экх, избавь меня от подробностей.

— Как хотите. Я не против. — уйти, чтобы вернуться. Умно. Но в то же время я понимаю, что так было надо. Мне доходчиво объяснили, что посланник Смерти не задерживается на Земле.

Но это не отменяет того факта, что я несколько растерял интерес. Мне рассказали о новых фактах, мне показали не очень впечатляющего посланника Смерти. Теперь начинается та часть, от которой меня тошнить начинает — скан. И вот она, скука. Ну и господин Нежелание тоже пришел.

Быстрее бы разобраться с этим и обсудить что-нибудь еще с Селиной. Или Евой. С кем получится.

***

Сбивая людей, я бегу по людной улице, преследуя просвет в цветном дыме.

— Быстрее, Селина! — голос Сомния за моей спиной тает в шуме толпы и возмущенных криках сбитых с ног людей.

— Еще бы я могла бежать быстрее на каблуках! — Селина далеко — я едва слышу ее.

Быстрее, бежать быстрее. Найти, загнать, достичь! Найти его!

Мы только начали сканирование. Сегодня хотели попробовать новый его метод — Сомний даст мне свои силы, а я попробую удержать их и использовать. Они говорили, что так будет быстрее, а если я смогу полностью поглотить силу и использовать ее по максимуму, но и видеть смогу больше. И я согласился в надежде на то, что смогу быстрее закончить сегодняшнее мучение моего организма и пойти наконец к Селине — достать ее еще десятком вопросов. А еще я согласился потому, что мне пообещали — если я смогу усвоить такое количество силы, значит, Селина может не бояться и дать мне попользоваться копьем. Кто же знал, что в Сайлент-Экспенсс в сине-красном мареве появится просвет? Кто же знал, что он, засранец, будет так быстро двигаться?

Просвет убегал. Я едва успел засечь его, а он уже двинулся с места, причем так быстро, что я едва не потерял его еще в самом начале. И теперь мы отчаянно надеялись нагнать его. Бежали и бежали по людным улицам от Сайлент-Экспесс до самого Фабришн. Я выдохся. Легкие разрываются от жара воздуха, людей сбивать становится все тяжелее. Каждый налет на случайного прохожего грозилстать последним, я начал запинаться и путаться в ногах. И это еще никто не решился остановить меня в отместку за то, что я толкнул его.

Господь, на чем эта мразь? На машине что ли?

— Черт! — перед глазами все резко плывет. Мгновение — дым смыкается. Вспышка — я врезаюсь в плечо мужчины.

Асфальт встречает меня своими жаркими объятиями. Я падаю на колени, судорожно и отчаянно дыша, а дым растворяется в мареве перед моими глазами.

— Парень, блять, ты хоть понимаешь, что натворил? — сбитый мной мужик недоволен. Его гневный голос так близко, но так далеко — стук крови в ушах перекрывает его.

— Пошел… Ты… — я задыхаюсь, хрипя. Мать моя, да я сейчас просто задохнусь! Ну или выплюну свои легкие, хотя это физически невозможно.

— Мортем! — вот и Сомний. Опускается рядом со мной, заставляет поднять голову. Я не могу сказать ничего — только мотнуть головой в отчаянии и снова опустить ее. — Простите его, пожалуйста. Он не нарочно.

— Пусть в следующий раз будет внимательнее. — похоже, мужик решил, что спорить с дорого одетым и крайне раздраженным Сомнием не стоит.

Но мне плевать на мужика и его причины не продолжать спор. Я упустил его!

— Черт! — кулак опускается на грязный асфальт. Скрежет зубов совпадает с хрипящим выдохом. Боль пронзает не только кулаки, но и слабую надежду на то, что скоро все будет исправлено и я снова заживу спокойной жизнью. За надежду обиднее, чем за кулаки. — Черт!

— Ничего, Мортем, все нормально. — Сомний помогает мне подняться, попутно оттряхивая мои же колени от грязи. Его голос на удивление спокоен, но удары ладоней то слишком сильные, то слишком слабые. — Зато теперь мы знаем, что Харон точно здесь.

— Упустили? — а вот и Селина подошла. Шатаясь, судорожно цокая каблуками и стряхивая с лица слипшиеся светлые кудри. На медленный тяжелый кивок она жмурится и тяжело выдыхает. — Черт побери.

— Прости. Я не мог держать силу дольше. — это была только проба нового способа. Сила Сомния утекала из меня постоянно — я чувствовал это. А моей катастрофически не хватало на то, чтобы продолжать. Финал был закономерен, но менее обидно от этого не стало. — Мне жаль.

— Это не твоя вина. Просто кто-то очень не хочет быть найденным. — Селина вздыхает и выходит из обтекающей нас толпы к стене. Прислоняется к ней и шумно дышит, прикрыв полные тоски глаза. Внезапно очень хрупкая и очень ранимая, куда более нежная, чем во время встречи с посланником Смерти.

Я разочарован. Я в смятении. Я зол на самого себя и на скрывающегося от поимки Харона. И от этого в моей голове зарождается шальная мысль о том, кого же мы преследовали. Я просто хочу отвлечься от чувства неудачи, но мысли мои мрачнее всякой реальности. Был ли это Харон или все же то самое существо, которое называют Потрошителем? Кого мы гнали по улицам города? За кем так отчаянно следовали? Я не могу найти ответы на эти вопросы. Потому что я упустил эти ответы. Ну вот. Все снова замкнулось.

— Пойдемте дальше. Нечего тут стоять. — Сомний пытается улыбнуться. Но боль неудачи отражается на его лице.

— Ты прав, братец. Но так обидно… — Селина отлипает от стены и подходит к брату, опираясь на его протянутую ей руку. — Он был так близко.

— А может, и вовсе не он. — я озвучиваю свою мысль совершенно внезапно. Я не хотел. Она просто сорвалась с языка, такая верткая и едкая.

Два взгляда центрируются на мне. И оба недовольные. Они не рады тому, что я пытаюсь разрушить их окрепшую надежду, оно и понятно. Но если в глазах Селины недовольство слабо и просто, то вот Сомний — совсем другое дело. Он не просто недоволен, он зол. Отдергивает меня — одним взглядом, одним немым словом «хватит». Хватит лезть туда, куда я просил тебя не лезть. Боже, ладно. Мне нужны сигареты, вино и Лорел. Срочно.

— Других артеков тут нет, Мортем. Это может быть только Харон, и никто иной. — Сомний отрывает от меня тяжелый взгляд и медленно качает головой. А я просто соглашаюсь, кивая ему в ответ.

Я не знаю, почему подумал об этом. Почему я вообще подумал о Потрошителе? Нет, хотя знаю. Я все еще не могу забыть его и мучаюсь от постоянных кошмаров с ним в главной роли. А вот почему тот не мог быть Хароном? Не знаю. Но я уверен, что Потрошитель не просто существо Примумнатус. Чутьем чую. Харон или не Харон — один черт знает, но Потрошитель просто не может быть не серьезной угрозой из мира артеков.

— Может, зайдем в магазин? После этой пробежки я так пить захотела. — Селина чувствует мое напряженное раскаяние и разочарование Сомния и пытается нас расшевелить. Самую малость.

На меня это не действует. Я глубоко погружен в свои невеселые мысли. Только я собрался втянуться в это по-настоящему и, наконец, перестать бегать от проблемы, как она снова разрослась, пугая меня. Я должен быть смелее. Но, черт возьми, не могу.

— А давай. Только покупки — с тебя. — Сомний оказывается более податливым, чем я.

— Мне без разницы. Если вы дотащите меня до Мартины, я буду согласен на что угодно. — сейчас ее помощь мне понадобится как никогда раньше. В ногах безумная тяжесть, дыхание едва пришло в норму, в теле кошмарная слабость. Переданная мне сила исчезла — распалась и растворилась, а я остался с болью, еще большей, чем когда использовал поддерживаемую передачу.

— Мортем, да ты не расстраивайся! Еще раз — если мы засекли Харона в городе, значит, он от нас уже никуда не денется. — Сомний собирается было стукнуть меня по спине широкой ладонью, но резко осознает, что я этот удар вряд ли выдержу. Потому просто легко опускает руку между моих лопаток.

Я только киваю. Да, я разочарован. Ведь моя цель была так близко! Если бы я нашел Харона прямо сейчас, мог бы покончить со всем уже сегодня. Я устал! И то, что Селина и ко пошли со мной на сближение, не стало причиной желать сбежать от тяжести задачи и бредовости новой концепции мира.

Селина и Сомний двинулись вперед. Так, словно бы сейчас ничего не произошло. Словно бы мы не упустили так нужного нам Харона. И пусть Селина ссутулилась, а Сомний шел, путаясь в ногах. Они переговаривались и смеялись, как будто бы мы сейчас не бежали за ускользающим от нас спасением! Словно бы от нахождения Харона не зависела жизнь этого гнилого, разваливающегося на части мира!

А действительно ли им нужно найти Харона? Или только я тут заинтересован в том, чтобы догнать этот ускользающий от всех мираж?

Я едва могу шевелить ногами. Каждая мышца моего тела отчаянно протестует самой мысли «двигаться». Но я уперт — продолжаю идти за Селиной и Сомнием, наплевав на протесты организма. Верткие мысли в голове крутятся, но я старательно отгоняю их от себя прочь. Если Селине и Сомнию это не надо, то мне и подавно забить. Я все еще не нанимался беспокоиться за весь свет. Я все еще не добродетельный парень, которому вдруг стало интересно спасать всех. Нет, я захотел чуть втянуться в эту историю, особенно после того, как узнал о некоторых своих возможностях. Но я не спаситель. И быть им все еще не хочу.

— О, вот и магазин! — внимательный глаз Селины не упустил небольшую вывеску на стене находящегося по левую руку от нас дома.

Боже. Ну не могла магазин еще похуже выбрать? «Мембер» — сеть небольших магазинчиков Сван Вейли. И принадлежит она отцу Закки-Закка — Лайону Монкрестору. Стоит ли говорить, что Лайон меня не жалует? После того, как я отпинал его сына в первый раз, он на меня даже заявление накатать пытался, вот только провалился и отступил. Впрочем, ненавидеть меня не перестал.

— А может, мы чуть дальше пройдем? Зайдем в Молл? — я готов терпеть иглы в стопах еще пару поворотов, лишь бы не приносить выручку семейству Монкресторов.

— Не ты ли шатаешься как пьяный? — усмешка на губах Селины добрая и нежная, но мне от этого не легче. — И почему нет? Думаешь, этот магазин чем-то хуже Молловских?

— Ну хотя бы тем, что в нем хозяин — отец моего заклятого врага. — Сомний пытается поддержать меня после замечания Селины, но я отмахиваюсь от его помощи и поддержки.

— Ой, да насрать. Пошли, мы быстро! — конечно, слушать меня она не станет.

Схватив меня и Сомния под руки, Селина затянула нас в небольшое помещение магазинчика. Над дверью глухо звякнул колокольчик, кассир пришла в оживление, только приметив нас. А Селина отпустила себя и рванула исследовать полки.

— Иногда она такой ребенок. — улыбка Сомния получилась какой-то очень мягкой и даже грустной.

— Только не говори, что тебя одолела ностальгия. — только этого мне не хватало. Хотя, признаюсь, узнать о детстве артеков я все еще не прочь.

— Нет-нет, что ты! Вот был бы тут Харон, я бы тебе полчаса рассказывал, каким он был милым маленьким мальчиком. А Селина сразу бунтарским подростком стала. — я хотел бы спросить у него смысл последней фразы, но Сомний уже рванул к холодильникам.

Да и пошли они все. Мне что ли больше всех надо? Вот куплю сейчас на последние деньги булку и чай и буду ими давиться у них на глазах. Да, так и сделаю. Специально буду жрать как можно более по-свинячьи, чтобы им стало неприятно. Чисто из мести. Достали со своими недоговорками и мистификацией того, что могли бы рассказать сразу.

Я прохожу в небольшой рядок, где на полках слева стоят упаковки со всякими снеками, а на полках справа приютились скупые запасы консервов. И тут же сталкиваюсь в узком проходе с кем-то тонким, звонким и шуршащим пачками с чипсами.

— Простите, я не нарочно… — тощие холодные пальцы хватают меня за плечи, а знакомый тихий голос врывается в уши. — Мортем?

— Диггори? — вздернув голову, я встречаюсь со взглядом слишком больших для такого худого лица голубых глаз. — Диггори! Привет! — вот так встреча! Стремный, но знакомый — и то ладно, а то я уже запарился сквозь зубы извиняться за столкновения перед неизвестными людьми.

— Привет-привет. — похоже, Диггори кошмарно стеснялся — он резко отступил назад, отпуская меня, и нервно усмехнулся. Его взгляд бегал от полки к полке, лишь изредко цепляясь за меня. — Не ожидал тебя сегодня встретить. Что ты тут делаешь?

— Да, собственно, ничего. Так, зашел купить всякого. — не знаю почему, но мне не хотелось говорить Диггори о том, с кем я сейчас и почему. Даже врать ему об этом не хотелось. Его взгляд был… Странным. Диким каким-то. — Прости, что влетел в тебя. Я был невнимателен.

— О, ничего-ничего, все хорошо. Сам-то не поранился? — рваные обрывочные движения тревожили. Что-то с ним было не так. Мысль о том, что мы целый день провели с психопатом, закралась в голову и не желала уходить.

— Еще чего! — как с ним разговаривать теперь? Мне неприятно. Не страшно еще, только неприятно. Но я чувствовал что-то странное, исходящее от Диггори.

Шорох сзади — напряженный, я повернулся, готовый защищаться. Но вместо предполагаемой угрозы я увидел в проходе всего лишь Сомния. Нагруженный упаковками и баночками, он стоял и растерянно смотрел то на меня, то на Диггори.

— Я тебе не помешал, Мортем? — цок, цок — он подошел ко мне. Взгляд Диггори изменился в мгновение ока. Секунда, и в нем зародилось что-то, что я мог охарактеризовать лишь как дикий, невероятный гнев. А еще — всеобъемлющее торжество, от которого мурашки по спине побежали, и сердце от страха забилось быстрее. — Все в порядке?

— Да, да конечно. Я просто случайно столкнулся со знакомым. Ничего особенного. — холод обжег кожу на спине. Тощая фигура Диггори Харта стала казаться черной скалой — нависающей, тяжелой глыбой, что может раздавить своей немыслимой яростью и безумной непонятной радостью.

— Здравствуйте. Меня зовут Диггори Харт. — он улыбнулся. Зубы показались из-под губ. Острые клыки почти впились в дрожащие губы. Я видел все это как в замедленной съемке. — Не буду отвлекать тебя от похода по магазинам с друзьями, Мортем.

Подхватив чипсы, Диггори двинулся к кассе. Его ноги слегка заплетались, он шел медленно и неуверенно, постоянно путаясь в движениях. «Он все знает.» — именно эта мысль появилась в моей голове, пока он медленно удалялся прочь — «Он знает, чем мы занимаемся с Сомнием и Селиной.»

— Ну и странные у тебя знакомые, Мортем. — Сомний посмотрел на меня тяжелым оценивающим взглядом.

— Я и сам не знал, что он может быть настолько странным. — с Диггори что-то было не так. Может, стоило позвонить Гейлу и предупредить его о том, что наш новый знакомец, похоже, псих?

— Ладно, Бог с ним. Пойдем, поможешь Селине выбрать что-нибудь сладкое. — как он может отмахнуться от этого?

Сомний ушел. А я продолжал смотреть в ту сторону, куда медленным шагом удалился Диггори Харт. Странный, очень странный мужчина. Ни от одного человека я не испытывал столько ощущений. Животный страх, интерес, влечение, тревога — он был бурей в моем сердце. Еще большей, чем Лорел, Селина и Сомний вместе взятые. Такой волны я еще не знал. Хотя нет, знал. Этой волной был весь мир артеков. Вендиго, Потрошитель, артеки, что-то от меня укрытое — волна поднималась, захлестывала, но обратно не возвращалась. И я крутился в ней, как безумный, не зная, куда рвануть и что делать.

— Мортем, ты там идешь или нет? — Сомний окликает меня. Но я едва слышу его голос.

— Да, конечно. Иду… — ноги едва несут меня вперед, но теперь не только из-за кошмарной усталости.

Собирались тучи, я это чувствовал. Что-то должно было произойти — и скоро. И это что-то должно было стать чем-то грандиозным, невероятным и пугающим. Мое шестое чувство совсем не развито, но даже оно голосит о том, что ждущие нас перемены будут ужасны.

Зазвенел колокольчик над дверью — Диггори ушел.

И я не должен был отпускать его. Не сегодня, не сейчас, не так.

========== Правда ==========

Эта ночь была настолько странной, насколько только может быть странной ночь после пробежки за ускользающим от преследования богом из иного мира.

Мы с Лорелом сидели на кухне, когда все это началось. Я силился расслабиться и оставить позади все случившееся за день, а он просто наслаждался спокойствием ночи. А потом ночь взорвалась красками.

Первый всполох был красным — ярко-алым, цвета крови. Оставить его без внимания было невозможно — свет был настолько ярким, что ослепил меня. И это при том, что в кухне горел свет.

— Угх, да что там такое? Какому идиоту в ночи захотелось фейерверки пускать? — раздраженный, я повернулся к окну, прищурив глаза. И тут же обомлел.

Разноцветные огни вспыхивали высоко в небе яркими всполохами, цветы света распускались мириадами оттенков в далекой синеве. Стоило только погаснуть одному огоньку, как на его месте тут же появлялось еще два. Это было похоже на исход миллионов светлячков. Маленькие светящиеся насекомые словно бы сбились в стаи и теперь устраивали в небе пляски. Звездное небо все вспыхивало яркими огоньками, то тут, то там озаряясь самыми невероятными красками и переливаясь множеством оттенков. Ощущение было такое, словно в городе устроили грандиозный праздник с десятками ящиков самых дорогих огней.

Первой моей мыслью было «нас атаковали пришельцы?». Несмотря на глупость этой мысли, она была более чем понятна — мы с Лорелом как раз смотрели фильм с таким сюжетом. К тому же, огни эти были настолько странными и их было так много, что эта мысль с каждой секундой становилась все более оправданной и реалистичной. В конце концов, есть же в мире Боги, которые вообще являются другой расой, черт знает когда создавшей человечество. Почему бы не быть и пришельцам? Может, родоначальникам артеков? Их далеким звездным родственникам? Родственникам всего человечества? С каждым вопросом это звучало все глупее, но я продолжал уходить в дебри собственных мыслей. И чем нереальнее были мои мысли, тем смешнее мне становилось. Глупый смех над собственной тупостью помогал побороть страх. Я не хотел бояться. Не после всего произошедшего утром и днем. И я не боялся. Ровно до того момента, как воцарившуюся в кухне тишину не прорезал задушенный всхлип.

— Боже… — смех недолго главенствовал в моей голове. Когда Лорел рядом со мной вздрогнул и шумно выдохнул, взывая к несуществующему Богу, поток смехуечков иссяк, а черная волна тревоги поднялась над всеми моими мыслями.

Поджав губы и сжав кулаки, я наблюдал, как его лицо искривилось, а в уголках глаз выступили слезы. Что с ним произошло? Я не знал. Пытаясь понять, я с огромным трудом отвел взгляд от Лорела и снова посмотрел в окно, за которым небесный огонь все никак не унимался.

— Что это такое? — мой голос предательски срывался на гласных. Я чувствовал, как мурашки бежали по моей спине, а холодный пот выступал на лбу. Какого черта это было?!

— Не знаю, Мортем, не знаю… — голос ответившего мне Лорела был полон какого-то скрытого понимания. Он не дрожал, а, наоборот, был спокоен, тих и даже в некоторой мере умиротворен.

И пусть я ничего не понимал, спрашивать все равно не стал. Лорел вздохнул, с трудом покачал головой, а потом замолчал, старательно отводя от меня взгляд. Мы спешно выключили фильм, на середине оборвав историю. Молча. Так же молча приняли общее решение — разойтись, словно бы забыв о происходящем на улице кошмаре. Уровень игнорирования проблем лично у меня достиг максимума. Усталость от чертовщины взяла надо мной верх. Я поднялся и собрался удалиться в свою комнату, но Лорел не сдвинулся с места, наверняка собираясь продолжить сидеть на кухне. Это было его дело, и мешать ему я не собирался.

Но перед тем, как уйти, я обернулся. Возможно, зря, но в тот момент — очень вовремя. Лорел беззвучно плакал, съежившись на стуле и став словно бы меньше на вид. Я видел, как по его пухлым щекам стекали слезы, путаясь в отросшей щетине, а губы дрожали. Но он улыбался. Широко и ярко, так, как будто нашел в Рождество под елкой велосипед. И этот контраст между слезами и радостью окончательно вверг меня в хаос.

— Лорел, все хорошо? — я знал, что должен был вмешаться. Знал, что должен был это спросить и, по возможности, помочь чем смогу. Он столько раз выручал меня, а я… Что сделал для него я?

— Да, Мортем, все хорошо, не беспокойся. Просто я кое-что вспомнил. Не волнуйся. — он шептал, а губы его все дрожали.

Конечно, я не сдержался. Рванул к нему, нуждаясь в тепле поддержки и сам. Крепко-крепко обнял, спешно утыкаясь носом в мягкие темные прядки на макушке, а пальцами стиснул рукав кофты на судорожно вздрагивающем плече. Пальцы плохо меня слушались, а я сам совершенно не знал, что еще могу сделать.

— Я с тобой, Лорел. Не плачь. — что еще я мог сказать ему? У меня не было никаких слов — свет десятка ярких красок в небе выбил их из моей головы.

— Все нормально, Мортем, правда. Иди. — но он не желал моей поддержки. Отстранил меня от себя ненавязчиво, но настойчиво, оттолкнул, не позволяя быть с собой рядом. Даже не посмотрел на меня — взгляд держал только на огнях в небе.

Напирать я не стал. Отступился и отошел, хватая себя за плечи, как маленький мальчик, а затем развернулся и ушел в свою комнату, чуть пошатываясь на непослушных ногах. Разочарование и обида — вот что овладело мной в тот момент. Было невероятно горько от того, что Лорел не дал мне побыть с ним. Я ведь просто хотел поддержать его — любить его, помогать ему, быть с ним рядом. Пусть не как любовник, но как сын! Но он не дал мне даже этого. Он не нуждался во мне? Возможно. Но я нуждался в нем. И разве мог я просто брать, ничего не отдавая взамен единственному взрослому человеку, которому не было на меня насрать? Конечно же, нет! Но Лорел, похоже, считал иначе. Права ответить поддержкой на поддержку он мне, в любом случае, не дал.

И вот, сейчас я просто лежал на кровати и смотрел в потолок. Не знаю, сколько прошло с того момента, как я упал в объятия простыней, но небо перестало взрываться светом, а в коридоре хлопнула дверь комнаты Лорела и погас свет с кухни. Дом затих, и в его тишине я остался один на один с собой и своими безрадостными мыслями.

Я устал. Сегодняшний день был слишком насыщенным — я встретился с посланником Смерти, почти догнал Харона, увидел нашествие пришельцев и получил отказ от Лорела. Честно, у меня не осталось сил. Просто — ни капли. Измученный и обессиленный, я смотрел в растрескавшийся потолок и считал трещинки в нем. Меня слегка потряхивало, но я не мог ни плакать, ни кричать. Все, на что хватало сил — смотреть в потолок и думать о том, что со мной происходит. Сейчас, сегодня, вообще…

Моя жизнь поменялась слишком круто. Прошел уже почти месяц с того момента, как все изменилось, а я все никак не могу свыкнуться с тем, кто я есть и что со мной происходит. Скоро июль — середина лета, все ближе второй год в старшей школе. Впереди новые занятия, новые проблемы, новые нападки неустанно блюдущих родителей. Но волнует меня не это. Мою голову занимает лишь то, что происходит вокруг меня и то, как от этого уйти. Снова и снова по кругу одна и та же правда, от которой не сбежать и не скрыться. Я — ведьмак. Мир многослоен, в нем есть Боги и твари.

Я должен был принять этот новый мир быстро — в сериалах все происходило именно так. Одна серия, и герой уже готов воевать, а непонятные штуки вокруг совсем его не пугают. Но вместо того, чтобы принять действительность такой, какая она есть, я вновь и вновь отказывался от правды и силился убедить себя в том, что все скоро кончится. Сон, увы, никак не подходил к концу. И у меня не оставалось сил бороться с тем, что происходило в нем. Хотя, как бороться… Убегать. Я ведь от всего в своей жизни убегаю, да?

Я так и не позвонил Гейлу. Не было времени. Замотался, забылся, увлекся не тем. Его стоило бы предупредить, как никак, именно он лучше других сдружился с Диггори. Именно ему грозила большая опасность, если Харт действительно был сумасшедшим, как я о нем и подумал. Но сейчас у меня не было сил даже пошевелиться. Перед глазами вновь и вновь вставали неудачи сегодняшнего дня. Упущенный Харон, оттолкнувший меня Лорел.

Если завтра нас всех захватят пришельцы, я позволю им себя застрелить. К черту все и к черту всех.

Сон не закончится. Потому что он — реальность. Суровая, неправильная, искореженная, мне совершенно не нужная. Но в то же время такая добрая, понимающая и любящая меня. Совершенно отличная от всего того, что было со мной пятнадцать лет до нее. Жизнь разделилась на два: привычное старое, в котором меня ждут лишь ненависть и тьма, и пугающее новое, которое всеми силами поддерживает хрупкое подростковое сознание и не менее хрупкое человеческое тело. Что хуже — знакомое, но пустое, или чуждое, но любящее?

Я уже не знаю, хочу ли, чтобы Селина, Ева, Мартина и Сомний уходили. Когда они уйдут, вместе с ними навсегда исчезнет в Примумнатус вкусный чай, смешные подколки и добрые беседы. Когда они уйдут, все, что останется со мной — старая ненависть, новые раны и мерзкая ложь, с которой придется мириться всю оставшуюся жизнь.

И я не могу решить точно, что хочу оставить, а что стереть.

***

Сразу после пробуждения я залез в телефон с твердым намерением связаться с Гейлом. Но вместо этого наткнулся на сообщение от Селины.

«Ушли в Примумнатус. Будем к обеду. Сегодня сканирования не будет. Отдохни.»

Сообщение было отправлено в девять с лишним — как раз перед тем, как небо разукрасилось всеми цветами радуги. Так что я, кажется, понял, что вызвало все эти всполохи и краски. Да и пришельцы нас, вроде, не захватили… А вообще не насрать ли мне? Чего гадать сейчас, о правильности ответа я судить все равно не могу. Селина вернется, у нее и спрошу.

Вместо ответа своенравной артек, я пишу сообщение Гейлу. Хочу встретиться с ним в его новом доме на нашей старой базе. Возможно, даже продолжить обустройство. Механическая тяжелая работа отлично отвлекает от дурных мыслей. То, что нужно после всех этих проблем и забот, сыплющихся на меня как из рога изобилия.

Ответ себя ждать не заставляет. Уже через пару минут, за которые я успел только через планшет залезть в Фейсбук, телефон оповещает меня о новом сообщении. Гейл не против, но от обустраивания нового дома устал, так что не прочь просто прогуляться. Пригласил меня сам к Галаверскому мосту, но без ребят. Писал, что те сейчас в почти полном составе уползли обратно на озеро и встретиться с нами не смогут до вечера, если не до завтра. А я и не против такого плана. Друзья, конечно, друзья, но я хочу погулять только с Гейлом, а не всей компашкой. Мои мозги не выдержат прогулок в полном составе и лопнут. Они и так перегружены, после вчерашнего-то. Так что мне только в радость. Так я Гейлу и написал.

В последнее время я начал что-то в себе терять. Меня больше не тянуло на кутеж, желание материться через слово себя изжило и начало увядать, усталость стала наваливаться все быстрее. И мне это совсем не нравится. Я любил и люблю себя таким, каким был до всего этого — дерзким, острым на язык мальчишкой с шилом в жопе и детской непосредственностью на перевес. Но теперь… Теперь во мне что-то ломалось, и с каждым днем все быстрее. Это не было похоже на взросление, вот ни капли. Скорее, на кошмарную усталость от жизни и начинающуюся депрессию. И я был на сто процентов уверен, что это напрямую связано с тем, во что я впутался так опрометчиво. Все эти артеки, существа Примумнатус, Потрошитель — как тут не устать? Мои нервы нуждались в отдыхе и долгой терапии, после которой мне будет дан перерыв.

Что ж, Харон засветился в городе. Значит, скоро перерыв будет, и долгий — я бы сказал, вечный. Правда, я уже не знаю, хочу ли его. Вчера с Селиной и Сомнием было очень весело. Они меня раздражали, да, особенно Сомний, но я перестал испытывать к ним злость. Можно даже сказать, я проникся дружбой с этими странными ребятами. Они оказались хорошими, и я наконец увидел это, позволив себе прозреть от пелены ненависти и обиды. Артеки мне друзьями стали, сколько бы я не отрицал их существование. Вот если бы остаться с ними другом, но избавиться от проблем с поиском… Это ведь возможно?

Так, ладно, к черту мысли. Надо собираться и завтракать. Сейчас и так уже почти два часа дня.

Проходя по коридору, я замечаю, что окно открыто. Ветра почти нет, так что шторка качается едва-едва, закрепленная магнитной лентой. За окном поют птицы и живет огромный мир, которому нет дела до моих проблем. Улыбка касается моих губ, когда я по привычке хватаю тонкую ткань и тут же отдергиваю себя. Сегодня Лорел не забыл мой подарок. А окно закрывать и не надо — пусть ветер гуляет по дому, выгоняя затхлость и страх из темных углов. Лету пора зайти в маленькие комнатки, развеяв все наши с Грехемом тяжести. Я шагаю по коридору дальше, а рама открытого окна тихо потрескивает, напоминая о себе этим еле слышным звуком.

Лорела дома не оказалось. Оно и понятно — пятница рабочий день. Зато на плите я нашел завтрак — остывшую кашу и баночку меда. А еще записку, написанную немного неаккуратным, кривоватым подчерком моего соседа. Первым делом я схватился как раз за нее. А прочитав, чуть не расплакался.

«Прости, что вчера расчувствовался. Я не должен был реветь перед тобой, да? Еще раз прости, и спасибо, что пытался меня поддержать. Люблю тебя, Лорел.»

Последняя фраза согрела мое очерствевшее сердечко. «Люблю тебя» от Лорела — лучший подарок, который мне могло преподнести это утро. И, черт возьми… Я не могу обижаться на одного из самых дорогих мне людей за то, что тот не хотел показывать мне свои слезы, особенно после такой милой фразы. В конце концов, у каждого есть право оставаться наедине с собой в тяжелые моменты. И я не вправе отнимать у Лорела это право только из-за своего эгоизма и желания не оставаться в долгу.

Меня опять занесло. Это тоже новая черта — я не могу больше бороться со своими мыслями и они занимают все больше и больше моего реального времени. Надо отучаться зависать. Неровен час, когда эта ошибка будет стоить мне жизни.

Я хватаю тарелку с завтраком, ложку и сажусь за стол. Первая небольшая порция холодной еды… Я расплываюсь в улыбке и зарываюсь пальцами в черные пряди волос. Каша оказывается невероятно вкусной. Еще вкуснее, чем обычно. Лорел явно расстарался, за что ему огромное спасибо. Сытный завтрак после вчерашней чертовщины мне просто необходим. Тишина кухни не давит, когда теплый солнечный свет проникает в помещение, а духи бродят далеко и не отсвечивают. Запах плесени и мокрой штукатурки, обваливающаяся со стен белая крошка — все это создает родной уют и рождает тепло в груди. Именно такое утро я люблю — спокойное, размеренное, полное тишины и запахов маленького дома небогатого могильщика. Теперь оно выпадает так редко… Надо наслаждаться каждым мгновением данного мне перерыва. Может, отменить прогулку с Гейлом и просто насладиться житием-бытием в пределах дома? Нет, пожалуй, все же нет. Мне надо поговорить с другом. Но для начала — доесть уже свой завтрак. Холоднее он, конечно, не станет, но все же.

Я едва успеваю доесть кашу, как Гейл присылает мне фоточку. Ожидая чего-нибудь серьезного, я открываю сообщение. А получаю мини-стриптиз. Гейл стоит, полуголый, в расстегнутых штанах, у лестницы и улыбается в камеру. Съемка ведется с вытянутой вверх руки, так что я могу отлично рассмотреть растрепанные красные волосы и их светлые корни. Позеришко. И как ему не холодно? Мы же там в стенах еще не все дыры заделали! Сквозняк же!

— Вот засранец. — еще и посылает вдогонку сообщение о том, что почти готов. Ну как не умилиться этим засранцем? Как не ответить ему его же монетой?

Быстро сфоткав себя за столом, я отправляю ему сообщение со словами «пошел одеваться. Береги свою задницу от холода!». И только после того, как в ответ мне приходит смайлик-улыбочка, я торопливо убегаю собираться. Запах летнего дня заполняет дом, и душная тяжесть уже развеяна теплым ветерком. Яркие краски возвращаются в мир вместе с неустойчивым, секундным спокойствием, подаренным мне сегодняшним днем.

Надеюсь, мы ни с кем сегодня не встретимся. Пусть это будет самый обычный день обычных мальчиков-подростков. Может, тогда я наконец смогу точно сказать, чего хочу — быть собой и жить человеком или найти себя в мире артеков.

***

— Гейл! — и снова Гринери, и снова Галаверский мост.

Я налетаю на Гейла со спины, повисая на его шее.

Сван Вейли сегодня непривычно тих. Машины неторопливо проезжают мимо, река спокойно несет свои мутные воды под мостом, крылья серых старых лебедей из мрамора бросают короткие тени, и солнце греет землю своим ласковым светом. Мир ленив и размерен, затих и притаился, ослабив свою хватку на моей шее. Я могу даже притвориться, что все произошедшее ранее сплошь и рядом мои галлюцинации и приходы. Но вместо этого я крепко хватаюсь за шею друга и еще раз вспоминаю все те слова, что должен сказать ему.

— Мортем, блин! Напугал! — друг резко разворачивается. Только потому, что я вовремя отпустил его, моя тушка не слетела с крепкой Гейловой спины на перила.

— Хе-хе, прости уж. Я рад видеть тебя, прыщезадый. — вокруг нас разморенными жарой тенями ходят люди, но мне до них дела нет. Я слишком рад этой встрече. День на пляже отлично показал мне, как важно почаще встречаться с друзьями. — Прости, что задержался.

— Да Бог с тобой, я как раз успел пообедать картошкой. — руки в карманах шорт, на тонких губах улыбка. Легкий ветер треплет потускневшие, но все еще красные волосы, а солнечные лучики заставляют друга жмурить счастливые голубые глаза. Только сейчас я понимаю, как же скучал по Гейлу. — Кстати, не объяснишь, что там вчера с небом было?

— Я-то откуда знаю? — Нейлсон сообразительный, но я не думал, что настолько. Впрочем, для знающего о Примумнатус все действительно понятно сразу.

— Ну, это же твои друзья-Боги что-то натворили, я прав? — он чуть склоняет голову к плечу, выглядя изумленным неправильностью своих догадок.

— Я не знаю. Сегодня мы с ними не встречались. — мне остается только разводить руками, потому что правду я пока действительно не знаю. Хотя очень хочу, ибо такая хрень очень противоречит принципу «не выдаем своего существования, ребята!». — Пойдем уже в убежище, мне надо с тобой пообщаться. Страсть как хочу курить и ныть.

— Ой нытло. Но, так уж и быть, я тебя выслушаю. — ой-ой-ой, нос-то как задрал. А глаза-то все равно теплые. Нет в них ни натянутой насмешки, ни наигранного превосходства. Ох Гейл-Гейл…

— Хей, я буду не только ныть! — мы сходим с места и двигаемся к спуску с моста на платформу. Народу немного, потому идем мы спокойно и медленно, никем не гонимые и ни от чего не бегущие. — Начну прямо сейчас — ты общаешься с Диггори после пляжа?

— Ну да. Мы с ним тогда до вечера сидели. После того, как ты ушел, мы еще покупаться успели. Да и вообще, он оказался неплохим парнем, как я и думал изначально. — он внимательный и далеко не наивный парень. Гейл боится ошибаться в людях, поэтому не верит им полностью и оценок не ставит. Так что же изменилось сейчас?

— Не общайся с ним больше, окей? — я уверен, что не ошибся. Диггори не тот, кем пытается казаться. — Я встретился с ним вчера в магазине. Он больной. На голову отбитый, я бы сказал. Дергается, дрожит, прям при мне чуть крышей напрочь не потек. — я приукрашиваю для пущей убедительности, да. Но он действительно был близок к этому, что бы я там не думал.

— Правда что ли? — Гейл смотрит на меня с удивлением. До лестницы совсем немного, но он встает и пристально вглядывается в каждое мое движение. — Нет, правда?

— Правда, правда. Странный он. Черт знает, что может выкинуть. — конечно, мое дело лишь предупредить. Окончательно решить, общаться с Диггори или нет, может только Гейл. Мне же остается только надеяться, что он не пропустит мой совет мимо ушей.

— У меня нет причин не верить тебе, но… — Гейл морщится и шумно вздыхает. Но кроме этого больше ничего не говорит.

Я не тяну из него слова клешнями. Не должен. Просто потому, что и так уже влез на опасную территорию ограничений лучшего друга в общении. Он не любит, когда за него что-то решают. И никогда не любил. Иначе сейчас мы бы с ним не были друзьями.

В убежище мы заходим в тишине. Я прохожу до пуфика, притащенного Бобом неделю назад, и усаживаюсь в него. Хорошо, что тот стоит рядом с диваном — я могу сидеть полулежа, опираясь локтем на подлокотник. Гейл тут же падает рядом. Под мой удивленный вздох он залезает под диван и шерудит там, поднимая клубы пыли. Мне остается только присвистнуть, когда он вытаскивает из темноты поддиванного небольшую бутылку джин-тоника.

— Ты же не думал, что мы не наделаем в убежище заначек? — ухмыляется, засранец, и легонько покачивает полной бутылочкой. Пыль с нее обваливается снегом, но ни мне, ни Нейлсону дела до этого и нет.

— Конечно не думал. — я своих друзей отлично знаю, они так во всех местах, что мы делали местом встреч, поступали. Привалиться на подлокотник рядом с головой Гейла легко, а вот отказаться от перспективы надраться — не очень. — Ты прости, но я сейчас трезвенник.

— Это еще почему? — изумленно выгибает бровь, почти любовно прижимая к себе бутылек. Выглядит как мать с младенцем, только смешно, неказисто и совершенно аморально.

— Не очень-то по городу побегаешь, когда пьян. Да и Лорела я больше не хочу расстраивать. — ему тогда очень не понравился пьянющий я. Так что — привет трезвенной жизни!

— Ухг, ну вот опять ты сливаешься. Ладно уж, копуша, сам выпью. — не настаивает, очевидно, понимая по моему голосу, что я не настроен сегодня пить. Спасибо ему огромное за это. — Но за это ты со мной серьезно поговоришь.

— Да пожалуйста. — в моем настрое ныть, выть, плакать и вообще всячески пускать сопли. Собственно, я и собирался делиться с другом проблемами, так что то, что он сам у меня этого попросил, только радует.

Гейл хмыкает. Отвинчивает крышечку и тут же присасывается к бутылке, совершая один смачный глоток. От джин-тоника сразу остается половина. Вот пьянчуга. Мне аж самому захотелось. Джин-тоник — мое любимое. Да и не такой уж он и алкогольный, все-таки. Так и подмывает сделать всего один глоточек. Но сегодня нельзя — Лорел и так был вчера расстроен, а если я сегодня приду пьяным… Нет, никаких новых расстройств моему соседушке!

— Так, слушать готов? — надо его поскорее прервать, а то я ведь тоже сорвусь ненароком.

— Угу. Начинай нытье. — улыбается, опуская бутылку, но не закрывая ее. Черт, как же манит. Но я держусь, и довольно неплохо.

— Короче, слушай…

И я пускаюсь в долгие объяснения своих вчерашних злоключений, сопровождающиеся нытьем, размахиванием рук и вскриками то злости, то бесконечного разочарования. Гейл слушает меня внимательно и ни единым движением не мешает рассказу. Он молча принимает каждый мой раздраженный вопль и каждый всхлип отчаяния. И даже на активную и неаккуратную жестикуляцию не ругается, хотя никогда не любил ее в моем исполнении.

— В общем, я совсем не знаю, что мне теперь делать. — в конце монолога мне остается только сложить голову на руки, локтями упертые в колени. — С одной стороны, я слишком глубоко вляпался, да и с артеками этими сдружиться успел. А с другой… Я ведь все еще человек! И все эти чертовы приключения с непонятными существами, которые хоть и дружелюбны со мной, но все равно подозрительны, не радуют от слова совсем. Не подумай, мне прикольно с ними тусоваться, да и против приключений я никогда не был. Я хочу быть с артеками, мне с ними нравится, но так же я хочу остаться человеком! Я… Я напрочь запутался в себе. И мне это не нравится. Во мне словно что-то умирает, а что с этим делать я не в курсе.

— Мортем… — Гейл уже порядком выпил, но оставался трезв, как стеклышко. Взгляд у него серьезный, а руки крепко сжимают бутылку. — Я не могу понять того, что ты сейчас чувствуешь, даже спорить с этим не буду. Но… Слушай, я всегда буду с тобой. И ребята тоже. Что бы ты не выбрал — быть с артеками или остаться человеком — я буду с тобой рядом. Ты останешься собой и будешь нашим другом, что бы не выбрал.

— Гейл, я… — непрошенные слезы скапливаются в уголках глаз. Я слышу каждое его слово, но хор непрошенных мыслей в моей голове слишком силен, чтобы принять изречения Нейлсона спокойно. — Я потерялся. Меня словно по лабиринту водит. Из крайности в крайность кидает!

— Но я с тобой. — его теплая рука касается моего плеча. Ласково и нежно, удерживая на грани между спокойствием и истерикой. — Всегда протяну тебе руку и поддержу, если это понадобится. Хочешь, могу с тобой ходить на приключения. Или… Не знаю, обнимать тебя почаще?

— Ха-ха, да, пожалуй, от последнего не откажусь. — вот так, обними меня покрепче. Раз Лорел отказал, я хочу найти утешение в руках друга. — Я не могу выбрать что-то одно, а ты знаешь, как я в этом категоричен. На два стула не сяду, а если сяду, то провалюсь с обоих. Прямиком в ад, нахуй.

— Ну, значит, я тебя подхвачу и посажу обратно, а еще закреплю получше и рядышком усядусь. — дыхание Гейла близко к моей макушке, а его нос почти утыкается в мои волосы. Жаль, что он не Лорел. Очень, очень жаль. — Будь смелым и сильным, каким ты всегда был. Не сдавайся — найди Харона и постарайся принять этот мир таким, какой он есть. Потому что его не волнует твое нежелание знать о его подноготной.

— Это я и сам знаю. — но услышать от друга еще раз не прочь. Ну, так, для закрепления усвоенного материала.

— Ну и молодец. Уверяю тебя, ты привыкнешь. — он фыркает, наверняка вспоминая что-то. И я даже догадываюсь, что. — Ты же привык к тому, что я, оборванец из Лазе, влезаю в твой чистый уютный мирок Олдена, разрушая его на корню? Ты же привык, что я таскаю у тебя яблоки и ночую под окном?

— Но это совсем другое, Гейл. — тогда мы были маленькими несмышленными детьми. Я не знал другой судьбы, кроме жизни в пределах стен родительского дома. А потом появился Гейл. И все пошло наперекосяк…

Тогда рухнули решетки, мешавшие мне увидеть настоящий мир, незамутненный родительскими словами. Тогда я и весь мой мир изменился. Хах. Зря я сказал не подумав. Похоже ведь.

— Нет, Мортем, это одно и то же, только в разных масштабах. — да, он как всегда прав. Только я сначала говорю, а потом думаю. — Если бы я тогда не влез к вам в сад, ты, небось, и не знал бы, что в Сван Вейли есть такая помойка как Лазе.

— Пожалуй. Пожалуй, не знал бы. — что ж, мои мысли не пришли в порядок полностью, а внутренне я все еще больше мертв, чем жив, но определенные сподвижки пошли. — У тебя, кстати, бутылка перевернулась.

— Ой, бля! — весь джин-тоник оказался на полу. Я мог бы сказать пораньше, но… Хех, нет. Ни себе ни людям, как говорится. — Ну вот, всю пьянку просрал. Ладно, Бог с ней. Тебе-то я хоть помог?

— Еще как! — теперь я могу еще немного подумать над двумя стульями, между которыми завис. Так сказать, еще немного повисеть между ними в надежде на чудесное спасение.

— Ну и отлично, тогда алкоголь не жаль. — но ты все равно отстраняешься от меня. Обнять тебя еще раз не решусь — боюсь, не правильно поймешь мой порыв. — Кстати, ты знал, что уже четыре часа дня?

— Ой, да и хер с ним. Еще час у меня есть. — интересно, сегодня Лорел задержится для выкапывания очередной могилы или вечер мы проведем вместе?

Но, в любом случае — не судьба. Я не успеваю начать новый разговор с Гейлом, как мой телефон исходится на трель. Новая мелодия звонка — любимая композиция любимой группы — вмиг мне разонравилась, когда я увидел имя на экране. Селина. Пожалуйста, только не новые приключения, я вас умоляю…

— Алло? — я ведь только успокоился! Только нашел точку опоры! Не выбивай ее у меня из-под ног, не смей, твою мать!

— Привет, Мортем! Угадай, кто вернулся в город? — голос у Селины крайне воодушевленный. Похоже, пребывание в родном мире пошло ей на пользу.

— Вы, кто же еще? — вздох получается вымученным и тоскливым настолько, что Гейл тут же кладет мне руку на плечо и взволнованно заглядывает в глаза. — Зачем звонишь?

— Да, знаешь, мы тут с Евой пошли тебя искать… Ну и, мы у моста. Ты где-то под нами, да? — блин, совсем забыл, что Ева и Селина могут найти меня.

— Нигде от вас не скрыться, бестии. Дай угадаю, ты хочешь, чтобы я вышел к вам? — Гейл, друг, кажется, тебе прямо сейчас придется приводить в исполнение свои слова о поддержке.

— Именно так, Мортем, именно так. — ну кто бы мог подумать. Уж точно не я. — Поторопись, у нас для тебя много новостей. — и сбрасывает. Ну конечно.

— Что, твоя подружка? — Гейл спрашивает с тревогой, но улыбается. Старается хоть как-то меня поддержать в этот тяжелый час, когда все труды по восстановлению нервной системы катятся к черту на куличики.

— Ага. Хочет, чтобы я с ней встретился. — не волнуйся. Я постараюсь не сдаваться, как ты говорил мне. — Пойдешь со мной?

— Еще бы. Двинули! Хочу своими глазами увидеть красотку, которую ты мне описывал. — хватит играть бровями, мамочка, я же понимаю, почему ты на самом деле пойдешь со мной.

Гейл бросает бутылку на пол и смотрит с тоской на лужу джин-тоника, но тут же поднимает на меня взгляд и хмыкает.

— Завтра пол протру и все будет зашибись. — зная Гела, он сделает это в первую очередь.

Я только легонько киваю и поднимаюсь на ноги. Друг подскакивает тоже и готовится следовать за мной. Знать бы мне еще, куда идти. Ладно, с этим можно определиться и наверху. В любом случае, первостепенная задача — выбраться на платформу и добраться до подъема.

Собственно, это мы и делаем. Выходим и торопливо бредем по скользкой платформе к лестнице, не переговариваясь, но с интересом посматривая наверх. Ни Селины, ни Евы там не видно, так что я начинаю подозревать, что они ждут у лестницы. Ну или свалили куда подальше — тоже вариант, при том еще и более желанный.

Но нет, последнему варианту сбыться не дано. А вот первому — вполне. Стоит нам с Гейлом только подняться по лестнице на набережную, как на меня с объятиями налетает Селина. Девушка притягивает меня к себе, и ее ногти впиваются мне в плечи, причиняя легкую дружескую боль.

— Мортем! Привет-привет, посылатель малолетний. — она одета прилично, но то, что грудь ее упирается мне почти в лицо, это все равно не отменяет.

— Селина, нет, ну, не надо, мы не настолько близки! — я пытаюсь оттолкнуть ее, но руки у артек сильные. — Ева!

— Селина, отпусти его. Думаю, внимание стоит уделить вовсе не Мортему. — Ева тихо хихикает, но я уверен, что взгляд ее направлен только на Гейла.

— Кстати да… Мортем, кто с тобой? — ну, она хотя бы отпускает меня, что уже радует.

— Это Гейл, мой лучший друг. — Нейлсон на удивление молчалив в такой ситуации. Впрочем, одного взгляда на его воодушевленное лицо хватает, чтобы понять, почему. — Но вам париться не стоит, он все знает.

— Ты все рассказал? Мортем! — Селина закатывает глаза и фырчит. — Мартина, ну ты можешь в это поверить?

— Еще как, Сели. — Мартина? А вот слона-то мы и не заметили! — Привет, Мортем.

— Боже, сколько же красивых девушек… — Гейл, держи рот закрытым. Ни одна из них тебе не даст, хотя бы потому, что две из них лесбиянки, а та, что нет, занята.

— Да все не про твою честь, мальчик. — Ева осторожно подходит к Селине, вставая рядом с ней и всем своим видом намекая, что будет с Гейлом, если он попробует пофлиртовать с Селиной.

— Так, никаких споров. — мы здесь не за этим! — Гейл, смотреть, но не флиртовать. Каждая из них может тебе яйца снести одним ударом. - Селина, ты что-то хотела мне рассказать.

— Сделаю вид, что я ничего не слышала. — артек упирает руки в бока и косо посматривает на стоящую рядом с ней Еву. Мартина за их спинами придвигается поближе, улыбаясь во все тридцать два. — Мы к тебе с новостями из дома. В общем, мы с Сомнием рассказали папе о тебе побольше и сказали, что работа твоя не безвозмездна. Папа согласился выдать тебе хорошую награду после того, как мы найдем Харона. А еще — устроить тебе хорошую Загробную жизнь, что бы ты не совершил в этой.

— Прикольно. Рад буду посетить Храм жизни, а не плавать в Ничто. — пусть знает, что я читал ее тетрадь и в курсе про устройство их мира. А вот Гейл за моей спиной, очевидно, ничего не понимает. Но помалкивает. И на том спасибо.

— Ну и хорошо. Кстати, ты ведь видел вчерашний фейерверк? — похоже, ей не терпится похвалиться вчерашними яркими вспышками в небе.

— Еще как. Дай угадаю, это вы натворили? — да тут даже сомневаться не приходится. Гораздо интереснее будет вопрос «почему вы это натворили?».

— Да-да, они. Мы с Евой пытались отговорить их, но, ты сам понимаешь… — Мартина вылезает из-за спины Евы, хитро прищурив глаза.

— Мартина! — но Селина тут же ее пыл остужает. — Да, мы это сделали. Но лишь потому, что нам это было нужно с тактической точки зрения.

— Я слушаю. Мне интересны причины. — не то чтобы я должен их знать, но ведь интересно же. Очень интересно, если признаться честно. И, судя по напряженному дыханию Гейла за моей спиной, ему тоже хочется знать больше.

— Вчера был день рождения Харона. — что? — Мы вполне могли скрыть свой исход, но… В общем, этот фейерверк — способ привлечь внимание Харона, если он еще жив. Это возможность показать ему, что мы ищем его и очень по нему скучаем.

Она говорит, а в моих мозгах тем временем происходит коллапс. Большой взрыв поглощает всю тщательно выстроенную иллюзию нормальности. Здания самообмана и наигранной уверенности складываются и разбиваются. Мой хрупкий разрушаемый мир обдает мелким крошевом, от остроты которого становится вмиг больно.

Неполная картина, разобранная мозаика — все собирается, и отрицать результаты больше не получается. Селина говорит, а мое сердце замирает, а перед глазами проносятся картины — плачущий над фейерверком Лорел, его реакция на кольцо, та встреча с вендиго… Все так чертовски гладко, что все возможности для отрицания оказываются исчерпаны.

Я ошибаюсь, да? Все так очевидно, но я ведь ошибаюсь, да? Я не могу быть прав в этом! Этого не может быть! Я… Не хочу, не могу, отказываюсь верить в эту крамольную мысль! Это все совпадения. Случайные, но очень меткие совпадения. Так ведь? Господи, пожалуйста, пусть так. Этого не может быть, не может быть, не может быть, я не хочу, не верю, отказываюсь это принимать!

— Мортем, ты побледнел. Что с тобой? — голос Селины так похож на голос Лорела. Черная звезда в груди сжимается и взрывается. Устоять на ногах помогает только поддержка Гейла.

— Я знаю… — голос срывается на яростный визг. Этого не может быть! Факты складываются слишком четко, но этого не может быть. Лорел… Лорел не мог врать мне. Я просто заблуждаюсь, гоняясь за совпадениями, которые были и остаются простыми совпадениями. — Я знаю, кто Харон! — вот сейчас я приведу их домой, и все будет ложью и порождением моего одуревшего от счастья покоя сознания. Да, именно так все и будет. Глупый, навыдумывавший невесть чего Мортем, какой же ты идиот!

— Что? Мортем, правда? — пальцы Селины тянутся к моему лицу.

Но Лорел… Он ведь плакал вчера, над фейерверком в честь дня рождения Харона. Почему все так хорошо сходится, если я ошибаюсь?

Я не даю Селине притронуться ко мне. Вырываюсь из рук Гейла, отшатываюсь от прикосновений артек. Я в порядке, я в порядке. Просто заблуждаюсь. Но все равно должен проверить… Я верю Лорелу, да, но все слишком плавно легло, чтобы я и на этот раз отмахнулся от своих догадок.

— Нам нужно идти. И быстро! — чем быстрее я убежусь в том, что ошибаюсь, тем целее будет моя нервная система. Ей и так порядком досталось, не стоит еще больше напрягать и без того изорванные в клочья нервы.

— Мортем, куда ты?! — я срываюсь с места, и крик Гейла летит мне в спину. Но остановить меня он уже не способен.

— Домой! — я должен убедиться! — Девушки, за мной! Гейл, прости, я потом куплю тебе джин-тоник! Встретимся завтра! — я буду неправ, и все будет в порядке.

Я бегу по улицам, запинаясь о выступы на дорожке. Каждый становится преградой, каждый причиняет боль. Селина, Ева, Мартина — они бегут за мной, не спрашивая, доверяя мне. Но я не доверяю себе. Не хочу верить самому себе в том, до чего только что додумался.

Боже, почему я был так глуп? Почему не мог составить все факты в одно? Нет! Я ошибаюсь! Факты лгут, я не прав, Лорел — человек! Но слезы… Но кольцо… Он не мог мне врать! Он не мог!

Горечь и злость разгораются во мне. Наконец открывшиеся глаза жжет от подступающих к ним слез обиды и разочарования. Если мои догадки правдивы…

Мое сердце разобьется вдребезги о ложь любимого человека.

========== Бой ==========

До кладбища я добираюсь словно в тумане. Растерянный, напуганный, жаждущий ошибиться. Я чуть пошатываюсь, плечи у меня подрагивают, в горле першит, ноги еле слушаются, а в голове такой бардак, что в собственных мыслях можно запутаться. Меня обуяли настолько противоречивые чувства, что попытка успокоиться грозит истерикой. Этого не может быть — и это все, что еще существует во мне осознанно и полноценно.

— Мортем, подожди… Пожалуйста, подожди… — голос Мартины не достигает меня — я едва слышу его сквозь стук крови в ушах и панические мысли в голове.

— Мортем, она права. Мы уже не можем бежать! — Селина тоже пытается до меня докричаться, куда более громко, нежели Мартина. Ее голос звучит жалостливо и с мольбой.

Но я только отмахиваюсь от девушки и ускоряю шаг. Бежать, только бежать! По холму я поднимаюсь с невероятной скоростью, почти взлетая до ворот, оставляя позади напарниц. Запинаюсь уже после, чертыхаюсь себе под нос. Мне не больно, но разочарование столь сильно, что даже такая глупость вызывает внутри взрыв эмоций. Сдержать его трудно, но мне удается — я отвлекаю себя тем, что вновь срываюсь с места, оставляя позади проклятый камешек. Площадь перед магазином я пересекаю так быстро, как только могу на своих непослушных ногах. И, наконец, знакомая темная дверь предстает передо мной глухой стеной. Меня ощутимо потряхивает, рука постоянно дергается, когда я тянусь к ручке двери. Лорел должен быть тут! Он должен быть на работе. И он ответит на все мои вопросы, хочет того или нет. Он развеет все мои сомнения и подтвердит ложность догадок. И тогда все будет хорошо…

— Лорел! — я открываю дверь, с трудом опираясь на косяк. Воздух горячий и душный, дышать им невероятно тяжело, и каждый вдох причиняет боль. Подперев дверь ногой, я беглым взглядом осматриваю помещение. — Черт…

Но Лорела так и не нахожу. В зале пусто — среди могильных плит и выставочных гробов не блуждает знакомая фигура и даже из подсобки не раздается ни звука. Даже Пуфик не показывается на шум. Меня могло бы это насторожить, ведь этот кот всегда выходил ко мне. Но сейчас все, что меня волнует — Лорел и множество моих непослушных мыслей. Благоговейная тишина и запах ладана… Где же ты, Лорел? Прекрати меня мучить, покажись и отринь все мои сомнения! Прошу тебя…

Я разворачиваюсь в дверях и вылетаю обратно на площадь. Сил все меньше, отчаяние все сильнее и веры почти не осталось. Селина, Мартина и Ева устало плетутся ко мне. Медленно и уныло, почти ползя и еле перебирая ногами, они хотят догнать и остановить меня. Но я не дам им шанса сделать это. Ждать их я не собираюсь. Мне нужно попасть домой, срочно. И снова пускаюсь в бега. Осталось совсем немного, всего лишь преодолеть калитку. Никто не сможет сейчас меня остановить. Не должны. Ключи падают на землю, когда я пытаюсь открыть калитку.

— Блять! — язык заплетается, я путаюсь в пальцах, с трудом поднимая с земли связку.

Рваные движения, сорванное дыхание, сердце, тяжело колотящееся в груди… Если я остановлюсь, то упаду без сил. Это ничего не значит, но не для меня. Мне кажется, что если сейчас я остановлюсь, то упущу так необходимую правду, которая убежит от меня вместе с бесконечно текущим временем.

— Мортем, твою мать, ну ты и… — запыхавшаяся троица только подходит ко мне. Селина ругается, покрывая меня истинно-человеческим матом, а чертова калитка наконец поддается напору.

— Идем быстрее. — я не могу связать слова в голове, у меня все там смешалось, а паника перед ощущением правды душит.

Я все узнаю и найду истину. Если Лорел окажется Хароном… Если Лорел окажется Хароном… Я не знаю, что, черт возьми, сделаю с ним. И с собой! Весь мой мир и так оказался ложью. Бабушка врала мне, я врал друзьям, все вокруг наебывало нас каждую секунду чертовых столетий от существования человечества. За этот месяц я потерял всякую веру в то, что существовало вокруг меня. Все, что у меня осталось — любовь к Лорелу и слабая вера в человечество, держащаяся на Грехеме и моих друзьях. И именно они сейчас поставлены на кон перед тяжестью правды. Стоит только мне узнать истину… Что я буду делать, если мои догадки правдивы? Я не знаю. Рухнет все, за что я еще цепляюсь, наверное. Я так этого не хочу, черт побери…

— Лорел! — я влетаю в дом, не разуваясь, срывая голос от крика. — Лорел, выходи сейчас же! — его не должно быть в городе сейчас. Либо в магазине, либо дома. Другого не дано. И я найду его.

Ответа не следует. Я едва сдерживаю нецензурное выражение, меня окончательно захватывает злоба, но в то же время отчаяние и обида. Почему? Почему тебя нет рядом?! Где ты?! Я сбрасываю обувь неаккуратно, едва не оторвав подошву кроссовка. Идущие за мной Селина и Ева куда более осторожны — входят в дом аккуратно, осматриваясь. Мартина так и вовсе закрывает за собой дверь — тихо, еле слышно.

— Пройдите пока на кухню, хорошо? — я вытащу Лорела на разговор, чего бы мне это не стоило. — Я сейчас приведу подозреваемого. — как у меня еще хватает мозгов на шутки? Я пуст, я растерян, я убит догадкой. Но что-то еще живо благодаря увядающей вере в лучшее.

Девушки мне не перечат. Возможно, потому, что совершенно выдохлись и рады бы были сесть и отдохнуть некоторое время. Я не вдаюсь в подробности — иду прямиком в комнату Лорела. Окно опять открыто, и по коридору вместе с ветром парит белая шторка. Запах лета входит в дом, а снятая магнитная лента опять лежит на подоконнике. Сегодня утром она была на шторах, но уже сейчас лежала, никому не нужная и забытая. Зачем ты снял ее? Почему ты такой, Лорел? А Лорел ли ты вообще или нагло врал мне все это время?

Дверь в комнату как последняя преграда. Я чувствую, что Лорел там — чутьем, сердцем, жопой, мне уже все равно чем. Я просто чувствую, что решение моего вопроса скрыто за этой легкой темной дверью. Холодок пробегает по спине, и ворвавшийся в дом ветер треплет отросшие волосы на затылке. Я перебираю плечами и переступаю с ноги на ногу. Решиться даже притронуться к этой двери так трудно… Открыть ее еще тяжелее — ручка обжигает холодом, пальцы не слушаются, преграда поддается мне с трудом. Я тяну ее на себя, едва в силах не жмуриться от волнения. Скрип в ушах как взрыв ядерной бомбы — так же смертоносен и мучителен. Свет из коридора рассеивает черноту комнаты, ветер с воем подкидывает шторы вверх и жар и холод окутывают меня.

Лорел сидит у окна. Я сразу понимаю, что-то не так. Он весь согнулся, сжался в комок, как защищающийся от атаки зверь. В воздухе я почувствовал неприятный, тошнотворный запах, которого никогда не было в пределах убежища всегда чистоплотного Лорела. Я пригляделся. Руки Грехема были неестественно сдвинуты за спиной, рот заклеен. Мы встречаемся взглядами — в моем удивление смешалось с разочарованием, в его только страх бушует.

— М-м-м-м! — он пытается кричать, размахивает ногами, выгибается. Но я не могу понять его предупреждений.

А затем из тени на кровати Лорела выступает существо, видеть которое я больше никогда не хотел. Огромная тварь выходит на свет, и мурашки бегут по моей спине, когда жилистая когтистая лапа с треском опускается на матрас, а капли темной слюны капают на простыни. Вендиго ступает легко, но каждый его грациозный шаг в мою сторону отдает дрожью во всем теле. В распахнутой пасти сотни острых клыков, а маленькие глазки-бусинки на мощной уродливой морде блестят в предвкушении. Тварь словно бы ухмыляется, замечая меня. Хвост ее с грохотом обрушивающихся рамочек и ваз резко скользит по изголовью кровати. Воздух выбивает из легких и бессловесные крики Лорела остаются неуслышанными. Мое сердце пропускает удар. Разочарование и надежда уступают место неистовому, животному страху. Я открываю было рот, но из него не доносится ни звука, хотя я чувствую, что усиленно напрягаю голосовые связки. Вендиго ступает еще раз, сползает с дивана и становится в луч света, закрывая своей огромной тушей Лорела.

Эта тварь куда больше той, что встретилась нам с Грехемом в лесу — это последнее, что я успеваю понять перед тем, как тяжелое мощное тело рычащего монстра сбивает меня на землю.

Секунда — мы вместе выкатываемся в коридор. Острые клыки впиваются мне в руку, раздирая одежду и прокусывая кожу до кости. Боль как взрыв фейерверка, фееричная и невероятная настолько, что я воплю дурниной, срывая голос. Топот и грохот сопутствуют спешащим мне на помощь девушкам. Стук — Лорел бьется в оковах всем телом, наверняка жаждая мне помочь. Все, что я вижу перед собой — крепкие мускулы и грубую кожу тела, что вот-вот расплющит меня. В инстинктивном желании жить я пинаю вендиго ногами изо всех сил. Но ему наплевать. Даже рычания не доносится из горла, только подвижный хвост больно бьет меня по ноге. Крепкие клыки лишь сильнее стискиваются на изодранной руке, и вот уже кость скрипит под их давлением. Черт побери, как же больно! Отпусти меня, тварь! Отпусти!

— Мортем! — крик Мартины, звон металла — и все в один момент.

Селина налетает на вендиго светловолосым ураганом гнева — ее копье легко взлетает высоко вверх в пространстве узкого коридора и пронзает бок твари одним стремительным движением. Моя рука оказывается отпущена, вендиго с воем отходит назад, тяжело тряся головой и рыча от слепой ярости. Кровь капает из ее пасти пол, а чернота глаз наполняется гневом. Потоки черной крови струятся на пол, острая вонь заполняет мои легкие вместе с тяжелым всхлипом. Я прижимаю руку к груди. Тело невольно начинает чуть покачиваться на полу, словно бы я пытаюсь баюкать ноющую конечность.

— Мортем, как ты? — Ева оказывается рядом первой. Подхватывает меня, оттаскивая назад, помогая держать на весу руку. Усаживает у стены, опускаясь рядом на колени, и заглядывает в глаза. В карих омутах — страх.

— Лорел… Лорел! — я почти не чувствую боли, все, что меня волнует — Грехем, запертый в комнате, перегороженной огромной тушей вендиго.

Селина слышит меня — поворачивает голову в сторону дверного проема на доли секунды. Брови ее хмурятся, когда она замечает заложника. Вендиго хватает и той доли секунды, что потратила артек на поиск запертого Грехема. В следующий момент мы с Евой уже наблюдаем за тем, как тварь навалилась на копье Селины, звонко клацая зубами в миллиметрах от ее лица. Я никогда не думал, что Селина настолько сильная, но ей хватило силы, чтобы сбросить тварь на пол и снова погнать ее от дверей. Но сдаваться вендиго не собирался. Насколько бы сильна не была Селина, вендиго тоже был достойным противником.

— Лорел в комнате! — вот единственная мысль, что затмила мое сознание полностью. Лорел… Кем бы он ни был, хоть дьяволом во плоти… Я все еще чертовски люблю его.

Я не могу оставить его там! Не могу позволить ему оставаться одному на волоске от смерти!

Я вырываюсь из рук Евы, с трудом поднимаюсь на ноги, держа целой рукой раненную. Кровь капает на пол, я почти не чувствую укушенную конечность, но все равно легко и уперто несусь к комнате, проход в которую Селина уже освободила. Меня шатает и носит из стороны в сторону. Но я стараюсь быть быстрее. Настолько быстрее, насколько позволяют мне подгибающиеся от страха и боли ноги. Лорел все там же, сидит на полу и бьется в оковах, пытаясь выпутаться. Слышит мои шаги — поднимает голову. Взгляд полон ужаса и волнения, он шумно втягивает воздух носом, неотрывно наблюдая за каждым моим неаккуратным шагом. Переводит взгляд с руки на лицо и кривится. Янтарь его глаз темнеет, а темные брови хмурятся.

— Лорел. — я падаю перед ним на колени. Здоровой рукой тянусь к лицу, собираясь убрать скотч. — Лорел… — голос подводит, кровь все покидает меня. Рукав толстовки пропитался ею насквозь. Боли уже почти нет, есть только туман в голове и образ Лорела передо мной.

Движение получается неаккуратным. Я наверняка причиняю Лорелу боль, срывая проклятый скотч с его лица. На тонкой липучей ленте остаются его волосы, я это вижу. Но он не издает ни единого звука. Только тяжело вдыхает воздух ртом и тянется лицом ко мне, словно бы пытаясь убедиться, что это точно я.

— Мортем, Боже… — он сбивается, останавливается, шумно выдыхает. Смотрит на меня с ужасом и тревогой. И голос так дрожит, а губы поджаты.

Он так волнуется за меня… Как я могу сомневаться в нем, Боже, как?

— Не волнуйся, я в порядке, правда. — рука, возможно, скоро отвалится к чертям собачьим или я откину копыта от кровопотери. Но если Лорел цел, мне все равно. — Давай-ка я тебя развяжу, хорошо? — шум битвы за стенами комнаты нарастает.

Я слышу крик Селины и вой вендиго. Вопль Евы достигает моих ушей. Грохот, стук, звон — все смешалось, создав немыслимый саундтрек для самого зубодробительного боевика в истории Голливуда. Скале-Джонсу и Сильвестру Сталлоне и не снилось. Но я не должен обращать на это внимания. Передо мной Лорел, и только он сейчас имеет значение. Я пытаюсь передвинуть его — ногами Грехем помогает мне, двигаясь по велению моих дрожащих пальцев. Попутно ощупываю узел на его запястьях. Крепкий, одной рукой не развяжу ни за что. Надо будет ждать помощи.

— Твою мать! — отчаянный вопль Селины пропитан болью.

Я поворачиваюсь, желая знать, что происходит. И именно в этот момент вендиго достигает первой победы. Вместе с Селиной он катится по полу, заваливая ее на него. Торжествующий рев настолько громкий, что в ушах закладывать начинает. Взмах когтистой лап заканчивается визгом Селины. Все происходит слишком быстро. Мгновение — Селина распростерлась на полу, не в силах противостоять озверевшему чудовищу. Второе — тварь поворачивается ко мне. Задними ногами вендиго отталкивается от пола и летит в нашу с Лорелом сторону. И клыки его нацелены на связанного могильщика, а черные бусинки глаз полны предвкушения.

Нет… Не позволю! Я не дам его ранить!

Я закрываю Лорела собой, лицом к лицу сталкиваясь с чудовищем. Черная тяжесть все ближе, а затем снова накрывает всем своим весом. Когти передних лап вонзаются в плечи, а задних — разрывают джинсы и кожу бедер. Алые от крови клыки смыкаются на моей шее. Крика выдавить не получается — кожа стремительно рвется под клыками вендиго. Тьма и кровь застилают взор, я пытаюсь биться в крепкой хватке когтей и зубов. Я хочу ударить существо руками, смахнуть его с себя ногами, но сил не хватает. Мои потуги кажутся бесполезными и невозможными. Тяжесть слишком большая, боль слишком сильная, я слишком слаб…

Неужели я… Умру? Вот так? От клыков какой-то твари из иного мира, прямо на глазах Лорела? Этого не может быть. Так ведь не должно быть. Я должен умереть не так — от отравления алкоголем, от передоза, от холода. Что-то из этого — мерзкого и неправильного, аморального. Я не могу умереть как герой — закрывая собой любимого человека. Это не моя судьба. Не может быть моей судьбой… Я должен был умереть как бесполезная последняя мразь. Но я умираю сейчас.

Нет, я ведь не хочу! Мне столько надо узнать! Я должен поговорить с Лорелом. Я должен сказать ему… Сказать ему, что люблю его, что не могу без него. Я должен узнать правду — возможно, сломаться из-за нее, но узнать. А Гейл… Я ведь обещал ему джин-тоник и прогулку завтра…

Почему же так больно, Боже?

— Мортем! — крик Лорела звенит от ужаса.

Нет! Я хочу жить! Я хочу жить ради Лорела! Ради Гейла! Не убивай меня! Не убивай, пожалуйста! Не забирай меня к себе! Я молю несуществующего Бога о пощаде, которую он не может мне предоставить.

А затем… Затем начинается магия.

Мне кажется, что с небес спустился ангел. Света нет, но мне все равно чудится небесное тепло и лучи ворот Рая, как в глупой религиозной повести, одной из тех, что заставлял читать меня Гарольд. Голос такой спокойный и тихий, словно бы нет сейчас боя, словно бы не грозит нам всем опасность и смерть. В нем нет ни капли тревоги — только невыплаканные слезы и глубокая любовь. Высокий голос, невероятная песня, тихие напевы спустившегося с небес ангела. Колыбельная проникает в мое умирающее сознание и захватывает его с головой, унося прочь разбивающую вдребезги боль.

— Пусть сам свет утонет в грезах… — я знаю, кому принадлежит этот голос. Я слышал его каждый день своей жизни вот уже как… Пять месяцев? Шесть? Я помню его по своим снам и по своим грезам — там он шептал мне слова любви. А здесь… Здесь мой ангел поет самую прекрасную песню из всех, что я слышал. — Время не гоня… — мне не нужно умирать, чтобы понять все.

Паззл наконец собрался, но расколотому миру хуже не стало.

Лорел срывает голос, выдавливая из себя каждое слово. И песня его совершает чудо — под тихую мелодию отчаяния и горя вендиго разжимает челюсти. Я падаю на землю — почти не могу пошевелиться, как всегда бесполезен. Тело не слушается. Я едва могу смотреть в потолок. Дышать так тяжело… Все, что я могу, так это наблюдать, как под надрывное пение Лорела существо отступает назад, словно зачарованное. Я тоже зачарован — голос моего ангела еще держит меня в сознании, хотя на губах булькает кровь, а с каждым выдохом из горла выливается еще больше алого.

— Харон? — отчаянный вой Селины поверх волшебной мелодии. — Черт!

Звон металла. Все оправдалось. Крик твари. Я был прав. Черная кровь смешивается на полу с моей. Лорел врал мне так долго…

Но я спас его. И только это имеет значение сейчас, когда смертный холод охватывает конечности.

— Я буду… — хрип прерывает прелестную песнь жизни. — Тебя жда… — он не заканчивает. Давится окончанием слова и задыхается.

Что с ним? Двигайся, тело! Я должен знать, что с ним! Почему я проваливаюсь во тьму? Я должен быть с Лорелом! Я не хочу его бросать! Нет… Не хочу… Я не хочу умирать!

— Какого черта?! — крик Селины повторяется. Она плачет? — Какого черта, Харон?!

— Не сейчас… — почему ты так хрипишь, Лорел? Я ведь тебя спас? — Помоги… Помоги Мортему.

Я чувствую тепло ладоней на своих плечах. Поднимаю мутный взгляд вверх, пытаясь сделать еще вздох. Взволнованное лицо Лорела прямо надо мной — глаза пусты, а на бледных губах пузырится темная, почти черная кровь. Она же струится из его носа тонким потоком. И это черное марево — все, что достигает моего угасающего сознания. Я так хочу коснуться тебя. Но у меня нет сил. Руки не слушаются. Коснись меня. Поцелуй меня. Будь со мной… Пожалуйста, хотя бы в этот последний момент.

— Держись, Мортем, ты только держись. — его теплые ладони на моих щеках. Начинается новая песня — я вижу, как шевелятся его губы и как он закашливается, силясь продолжать.

Но я больше не могу. Черное и алое сильнее. Темнота захватывает — я погружаюсь в нее, тону в ней так стремительно.

Сознание покидает меня. И боли больше нет. Остаются только родной голос и песня, которая преследует меня даже там, куда не дотягиваются лучи летнего солнца.

========== Объяснения ==========

Пробуждение становится сущим мучением. Я словно бы выбираюсь из очень вязкой грязи, которая настолько крепко вцепилась в каждый сантиметр тела, что даже вдохнуть воздух полной грудью трудно. Тело все болит, я нахожусь на грани между реальным и вымышленным. Смутные звуки, неяркий свет через защиту закрытых век, ускользающие отголоски памяти — вот все, что у меня есть. Я знаю, что должен выбраться из тьмы. И правда пытаюсь это сделать.

Но стоит мне только приоткрыть глаза, как их обжигает слишком ярким светом. Я дергаю рукой, желая прикрыть глаза ею, но получаю такой сильный заряд боли, что даже пальцы ног поджимаются. Сдерживая нецензурщину, я закрываю глаза. Слезы боли слепляют ресницы, в груди замирает рваный выдох.

За этот краткий миг пробуждения я так и не успел понять, где нахожусь. А стоило бы. Ну, так, для того, чтобы понимать, умер я или можно напрячься?

— С пробуждением, герой. — от тихого, слишком знакомого голоса слева от себя я вздрагиваю. И тут же об этом жалею. Блять, как больно-то! Мартина, ну за что ты такая резкая? — Не дергайся, хорошо? Я тебя, конечно, подлечила, но это не значит, что после таких травм тебе не будет больно.

Из усилившейся хватки пудинга тьмы я выныриваю стремительно. Переборов страх перед слепящим светом, открываю глаза. И снова слезы подступают к уголкам глаз, но на этот раз я хотя бы могу различать становящиеся все более четкими образы мира. Неясные картины предсмертной агонии отступают. А спустя долгую минуту лицо Мартины наконец предстает передо мной во всей своей красе. Бледно-серая кожа, поджатые губы, красные глаза — все это Мартина. Ее пальцы на моем запястье холодны как лед, а веки часто-часто подрагивают.

Я внимательно смотрю в ее большие грустные глаза, на которые спадают спутанные каштановые волосы. Идеальные черты ее красивого лицо больше не такие уж и идеальные. Привыкая к шуму жизни, к возвращению в этот мир, я смотрю только на Мартину. Я пытаюсь ощущать только холод ее касаний, а слышать только ее шумное дыхание. Но мое собственное тело совсем не милосердно к сознанию.

— Какого черта, Харон?! Мы тебя столько искали! Кто дал тебе право уйти?! — ох черт…

Собрать мысли в кучу спросонья трудно. Особенно если только-только очнулся от вечного сна. Но стоит только услышать отчаянные вопли Селины, как мозаика в голове спешно собирается. И от существования этой мозаики мне становится еще больнее, чем от самых глубоких вдохов и самых резких движений.

Мы нашли Харона. И он — это Лорел. Мой любимый сосед, с которым мы так долго жили под одной крышей и которому я так доверял. Тот, кому я мог позволить видеть себя беззащитным и сломанным, тот, кому дозволено было видеть мои самые горькие слезы. И он оказался лжецом. Артеком. Хароном.

Он обманул меня. Он не сказал мне. Даже после того случая с вендиго подло смолчал, ни словом не выдав того, кто он есть, позволяя мне и дальше играть в самообман. Даже после того, как я спросил его о Богах.! Черт. Он смолчал!

На сердце появляется тяжесть, остатки моей и так порушенной души окончательно разламываются напополам. Желание вновь погрузиться во тьму одолевает с невероятной силой. Там не было этой невыносимо тяжелой правды, от которой весь мир разрушается на колкие осколки.

Я так долго отказывался верить в очевидную, казалось бы, вещь… А ведь все было более чем понятно! Буквально лежало на поверхности. Кольцо это, странные реакции на вендиго и разговоры о артеках, повадки. Я давно должен был догадаться. Но отрицал, снова и снова, пока мог. Я ведь так надеялся, что, случись что, Лорел откроется мне и все расскажет. Моя вера в его честность со мной была так сильна, что я закрывал глаза на каждое очевиднейшее совпадение. Паутина самообмана множилась, а я продолжал верить Лорелу, который в итоге… Оказался Хароном. Все, как и говорится в поговорке. «Один раз — случайность, два — совпадение, три — уже закономерность.»

Черт бы побрал весь этот мир. Вместе со всей его гребаной правдой, от которой так больно.

— Я… — даже говорить не могу.

Горло как тисками сковало, и любая попытка выдавить из себя хоть звук причиняет боль. С каждым разом все более слабую, конечно, но от этого не менее ощутимую. Я буквально чувствую, как кожа противно натягивается на горле, стоит только чуть поднять голову.

— Хочешь поговорить с Хароном? — но Мартина все понимает и без моих слов. Как? Не знаю. Наверное, я настолько же очевиден, как и Лорел. Вот только люди вокруг меня не настолько слепы в своей вере в человека и его непогрешимость. Никогда не создавай себе идолов, говорила мне бабушка… — Тебе пока нельзя говорить. Вендиго перекусил тебе голосовые связки. Я их восстановила, но пока с разговорами будут проблемы.

Черт. Я даже не смогу высказать Лорелу все, что я думаю о его играх в прятки. Ну да ничего. Кулаки и зубы у меня все еще остались.

Да, я спас его. Закрыл собой, позволив вендиго драть мое горло вместо его. Да, чуть не умер ради него, хотя уже знал, к чему все идет. Почему? Блядская любовь к «Лорелу» никуда не делась. Ложь ложью и обман обманом, но моя любовь к нему все еще цветет и пахнет. И потому лишь больнее от осознания того, что все это время я оправдывал лжеца и не желал верить в фальшивость куклы. Я хочу возненавидеть его. Ударить. Накричать. Заставить объяснить мне, почему же он держал свой блядский рот на замке все это гребаное время, хотя наверняка понял все наши с Селиной манипуляции! Но не могу. Сердцу не прикажешь. И любовь не уничтожишь так просто. В самых худших случаях она остается даже если обманули, причинили боль или уничтожили.

И, похоже, я как раз этот самый худший случай.

Ну почему вся моя жизнь — сплошная игра в «сделай идиоту еще больнее»?

— Давай-ка я помогу тебе подняться. — руки Мартины касаются моего плеча и тянутся под поясницу.

Но мне не надо помогать. Я все сделаю сам.

Отталкиваю руки Мартины и сажусь, перебарывая боль в руке. Выбираюсь из кровати осторожно, ступая босыми ногами на холодный пол. Пытаюсь встать. Но терплю неудачу и почти падаю. Если бы не Мартина, я бы наверняка плюхнулся обратно в кровать, причинив себе еще больше боли. Только с ее помощью я встаю на ноги. Но от пошатывания и чувства неуверенности в собственных силах не спасает даже ее поддержка. Слабость одолевает, и только пламя разгорающейся обиды гонит меня вперед. Я хочу взглянуть Лорелу в глаза и услышать его оправдания. Почему он… Не сказал мне? Сбежал от семьи и заставил искать его? Очаровал меня настолько, что я продолжаю надеяться на то, что у него есть причины? Не знаю, какой вопрос я хочу ему задать. Все три, но ни один из них. Множество, и в то же время ни одного. Я снова разбит, и вина за это лежит на Лореле.

Собирать себя по кусочкам так долго… Бабуль, дай мне сил, хорошо? Я все смогу, я прощу его, я пойму каждое его оправдание. Только дай мне сил это сделать.

Мартина ведет меня на кухню. Я не смотрю по сторонам — темная кровь на стенах лишнее напоминание о том, как я готов был отдать жизнь ради человека, которого люблю, но которого хочу пришибить ненароком. Раненую руку я стараюсь держать по шву. Боль в ней слишком сильна, чтобы хоть как-то ее напрягать.

— Ты хоть понимаешь, что ты вызвал?! Понимаешь, сколько боли причинил?! — полные ярости крики Селины настолько громкие, что начинают оглушать.

Впрочем, стоит только мне шагнуть в маленькую комнатку, как все смолкает. Три пары глаз — Селины, Евы и Лорела — переводятся на меня и Мартину. Сразу же становится неестественно холодно, и по спине бегут мурашки. Из комнаты словно в момент выкачали весь воздух, оставив меня наедине с вакуумом и десятком вопросов в голове. Янтарь родных глаз стал опасной ловушкой, в которую я попался слишком быстро.

Не смотри на меня так… Жалостливо. Я не могу, не хочу простить тебя так быстро. Не после всего, что произошло за этот чертов месяцах.

— Мортем!.. — Лорел срывается с места, и скрип стула под ним вызывает дрожь в моих ногах. — Как ты, солнышко?

Его ладони оказываются на моих щеках так быстро, что я едва успеваю это осознать. Их жар обжигает ледяную кожу, движения пальцев нежны и осторожны до крайностей. Глаза полны радости и сожаления, губы дрожат, а на лице отразилась вся его ко мне любовь. Светло-каштановые волосы разметались и впервые смотрелись так неаккуратно. Что же ты делаешь со мной?

Я хочу простить тебе все грехи. Ты столько сделал для меня — приютил, поддержал, помог. Ты был со мной, что бы я не сделал. Я пил — ты был рядом. Я плакал — ты обнимал меня и успокаивал. Я злился на родителей, утирая сопли и потирая синяки — ты ругался на них вместе со мной и ненавязчиво обрабатывал раны. Я ведь ничего не знаю, может, у тебя есть причина…

Но ты мог рассказать мне все еще когда я впервые заикнулся о существовании Богов. И потому… Потому я не дам тебе пощады теперь, пока не услышу достойный ответ на сотни бессвязных слов в моей голове.

Звук пощечины в оглушительной тишине комнаты звучит как треск грома и молний. Я не бью сильно, лишь слегка хлопаю по щеке. Да и не могу я ударить сильнее — у меня совсем нет сил и едва ли есть уверенность в том, что я делаю. Я все еще хочу верить Лорелу, а потому не пытаюсь окончательно разбить нашу связь, лишь оборвать ее на время, нужное мне для восстановления. Мне больнее. Ладонь обжигает жаром чужой кожи, а трещина на разбитом правдой сердце разрастается лишь больше.

В глазах Лорела появляется сначала растерянность, а потом — понимание и печаль. Он отступает назад, пальцы его медленно соскальзывают с моих щек, и плечи дрожат под тканью рубашки. А я прохожу мимо, не в силах больше смотреть в его печальные янтарные глаза. Ноги дрожат, сердце разрывает грудную клетку, боль жжет глаза. Ева помогает мне сесть и шепчет на ухо «не суди его строго». Но я не могу не судить. Потому что вся моя жизнь зависела от чувств к Лорелу, которые позволяли мне быть лучше. Я жил только этой любовью. Дышал ей, был движим ею, карабкался вверх только благодаря этим чувствам к доброму могильщику. Но «Лорел» оказался фальшивкой, под которой спрятался Харон.

Он не просто обманул меня. Он убил меня этим снятием покровов. Я смогу, я прощу его… Не смогу иначе, по правде. Но смогу ли еще хоть раз оказать столь огромное доверие? Не уверен.

— Так что, брат? Ты дашь мне ответ? — Селина неумолима. Так же, как и я. Словами и тоном бьет тяжело и размашисто, без жалости к отвергнутому лжецу.

Каждый в этой кухне тактично игнорирует дрожь, проскальзывающую в ее голосе.

— А что я могу сказать? — Лорел чуть пошатывается, опираясь на столешницу. Говорить ему, похоже, трудно, потому что через слово он запинается.

Но мне не жаль, нет, нет, ни капли… За что мне извиняться? За то, что я разозлился из-за столь долгой лжи? За то, что я хлопнул его по лицу, потому что не хочу пока ощущать его тепло, чтобы не дай Бог не простить раньше времени? Извиняться за это я не собираюсь ни в коем разе.

— Правду, Харон. — Селина скрещивает руки на груди, и ее голубые глаза холодны. Врет или нет? Этого мне не узнать никогда.

— Хочешь услышать правду? — почему ты так горько усмехаешься, Лорел? Давай, объяснись же нам, не тяни. — Так вот тебе правда!

От боли в его голосе я морщусь. Наблюдаю, как дрожащие длинные пальцы цепляются за окровавленный низ рубашки, судорожно расстегивая пуговицы. Рывок — он открывает длинный шрам. Затем руки его дергаются вверх — неаккуратными движениями он расстегивает ворот рубашки, едва не вырвав пару пуговиц. Шрам на горле тоже оказывается открыт. От его вида меня начинает мутить. Кожа покраснела, края старой раны стали почти черными, шрам ярко выделился на побледневшей коже. Следы автомобильной аварии… Ну конечно.

— Я больше не артек, Селина. Теперь — только человек. — взгляд его останавливается на мне. Не смотри на меня так! Я обижен, я обижен, я обижен… Не надо заставлять меня чувствовать себя виноватым!

Селина ахает, и маска ее трещит по швам, открывая истинные чувства. Иссякает гнев и заканчивается злоба, уступая место волнению за брата и ужасу.

— Твой сосуд… — руки ее дрожат, она тяжело опирается на стул. Ее тонкие пальцы совсем рядом с моей головой и так сжимают обивку стула, что костяшки белеют. Ей словно бы трудно устоять на ногах.

Как хорошо, что я сижу. Иначе от сотрясающей их дрожи мои ноги подогнулись бы. Сосуд — жизнь артека. Это одна из немногих информаций о Богах нашего мира, которую я помню. И, конечно же, я понимаю ужас Селины. Предательские чувства дают мне сполна ощутить тревогу, которой не должно было остаться места после всего произошедшего.

— Цел. Но в нем почти не осталось силы, дающей мне способности. — он отпускает край рубашки и прячет под белой тканью бугристые края шрама. — Думаю, ты и так это поняла, когда я начал плеваться кровью после Песни.

Он… Что? Я помню песню, звучавшую в моем предсмертном сне. Только ее звучание позволило мне не шагнуть на такой далекий свет, а остаться в темном мареве. Что он отдал за то, чтобы спеть ее? Глаза невольно вновь цепляются за жуткий шрам на шее. Тошнота становится лишь сильнее. Почему я не могу избавиться от этой любви к тебе, Лорел? Почему я все еще волнуюсь за тебя, хотя ты не удосужился даже рассказать мне одну маленькую тайну о своей истинной сущности?

— Но как это получилось? — Селина хмурит брови, и губы ее подрагивают. Если бы не стоящая рядом с ней Ева, я уверен, она бы сорвалась.

— Мою силу… Забрали. — Лорел мнется, и пальцы его крепко цепляются за пуговицы на вороте рубашки. — Вернее, забрал.

— Нет… Этого не может быть, Харон! И ты сам это знаешь! — Селина впивается ногтями в обивку стула. Страх появляется в ее голосе.Ладонь Евы на ее плече больше не помогает артек держаться.

Я ничего не понимаю и могу только смотреть за тем, как Селина чуть пошатывается на нетвердых ногах. О чем вы, черт возьми?

— Может, Селина. — Лорел садится на стул и опускает голову на ладони. Пальцы у него дрожат. Все почти как в то утро, когда моя жизнь изменилась полностью. Но теперь… Теперь обстоятельства изменились. — Хаос вернулся.

Селина едва не падает. Ей только чудом удается удержаться на ногах перед этой фразой, смысла которой я совсем не понимаю.

— Я встретился с ним прямо у врат. Думал, обычная вейма, которая хочет вернуться из Примумнатус на Землю. Конечно же, я его остановил. — судорожный выдох вырывается из горла Лорела. Он тяжело касается пальцами виска. Вся его сгорбившаяся фигура выражает величайшую скорбь и необъяснимую печаль. — Но я ошибся. Я даже сделать толком ничего не успел. Он оттеснил меня на Землю до того, как я успел хоть кого-то позвать. Я дрался, пытался вернуть его в Примумнатус, даже ценой своей жизни. Но наши силы были не равны. Он убил бы меня, если бы ему хватило сил. Но мой сосуд оказался крепче, чем мог быть. И он просто вытянул из него силу и сбежал.

— Как… — Селина одна еще может спрашивать. Даже если бы я мог говорить, вопросов больше, чем мой мозг физически способен скомпоновать в предложения.

— Как я выжил? — улыбка на дрожащих губах. Мне снова хочется закрыть глаза и погрузиться во тьму, где не будет этого доброго взгляда и этого родного голоса. Я хочу попасть туда, где не будет мук выбора — простить или продолжать злиться? — Меня спасла женщина. Триша Грехем. Та, кого я звал своей женой. Она оттащила меня к себе домой и позволила сделать своей астральной копией ее мужа, который приехал домой умирать от рака. — так Триша была? Хоть в чем-то ты мне не соврал, Харон. От этого, правда, не легче. Простить тебя, ненавидеть тебя — противоречия лишь сильнее, и их острые когти вот-вот разорвут меня напополам! — Мне повезло, что регенерацию артеков даже силой не отнимешь, а сознание настоящего Лорела уже отказалось от жизни. Его вейма ушла сразу же, как я стал им. Правда, пришлось нарушить обет молчания, но, думаю, папа поймет, что выхода не было. Да и… — Лорел тяжело вздыхает. И этот вздох разрывает мне сердце. Черт, я не могу простить тебя так просто! — Некому теперь рассказывать что-либо. Я даже не успел толком восстановиться, а Хаос уже выследил меня снова. Я пытался защитить Тришу как мог, но… Что может раненый проводник против первородного артека, напитавшегося силы? Если бы не жертва Тришы, я был бы мертв. Но она спасла меня снова. — Лорел явно не хочет делиться всеми подробностями. Судя по тишине, воцарившейся в кухне, знать их никто и не хочет. Я уж точно. — Мне пришлось забрать ее деньги и машину, а после — скрываться от Хаоса, потому что в своем желании уничтожить меня он останавливаться точно не собирался. Так я и попал в Сван Вейли.

Улыбка Лорела получается натянутой и дрожащей, болезненной. Взгляд его посвящен мне — его тяжесть я чувствую отлично. Но сказать ничего не могу. Казалось бы, вот они — ответы на все мои вопросы, бери не хочу. Но простым это только кажется. В голове все перемешалось — имена, события, факты и происшествия. Я вроде и понимаю, но в то же время путаюсь во всем и сразу. И к месиву вопросов еще и добавляется гнев, который ответы пытаются задавить. В итоге, все, что я имею — бессвязное нечто, от которого мне и стыдно, и страшно, и плохо одновременно. Я злюсь, но… Черт, что-то да я понимаю. До извинений пока далеко, но хотя бы стадия принятия ближе стала.

— Что ж… Я поняла, что случилось. — Селине трудно говорить, я это вижу. Слова у нее получаются хрипящими и рваными, а пальцы крепко стискивают то ткань ее куртки, то обивку стула. И как она вообще что-то понимает? Это я глупый или она гений? — Поняла, почему ты бежал и скрывался. Но вот кое-что для меня до сих пор загадка. Почему ты не оставил послание? Мы начали искать тебя уже на следующий день и если бы у нас были указания…

— Подожди. Я оставил послание! — Лорел подрывается, и горе на его лице уступает место непониманию. Мне совсем не нравится ни этот его тон, ни поджатые губы. — Все, как предписывали инструкции — любой большой предмет, окропленный кровью артека, с запиской с указаниями направления движения в ней. Ты же знаешь, я слишком зациклен на следовании инструкциям, чтобы этого не сделать.

— Но мы не нашли ни предмета, ни записки. — Селина за моей спиной дергается, своими словами рождая новый виток тревожных и откровенно жутких разговоров. — Может, Хаос…

— Хаос не мог вернуться на поле нашего боя. Я сильно ранил его. Да и сил он затратил порядком. За два дня он слишком хорошо восстановился… Так что я уверен, что он занимался охотой почти все время после нашей первой встречи. — Лорел снова сцепляет руки в замок, и лицо его бледнеет. Мне совсем не нравится, к чему идет этот разговор.

— Хочешь сказать… — Селина прерывается на полуслове, вместо нового слова совершая судорожный вздох.

— Кто-то помогал ему.

Слова Лорела становятся последней звонкой точкой этого неприятного разговора. Селина цокает языком и низко опускает голову, Ева чуть дрожащим голосом выдает «блять», а Мартина хмурит брови и переминается с ноги на ногу. Мои проблемы с принятием правды отходят на второй план. Их напрочь перекрывает гигантских размеров задница, название которой «предатели-шпионы в наших рядах». Холодок проходит по моей спине, когда я понимаю всю суть сказанных только что слов.

— Нет. Вот этого точно не может быть. — Селина быстро приходит в себя. Она взмахивает руками, едва не ударив меня по затылку, но я никак на это не реагирую. Да и зачем, если самая страшная весть уже прозвучала, а хуже быть может разве что во тьме Ничто? — Про Хаоса столько историй.! То, что он сделал, знают все! Ни один из нас не станет помогать ему после того, что он сделал.

— Но кто-то все-таки решился на это. Несмотря на его приговор и истории. — Лорел опускает ладони на стол, но пальцы его все равно настукивают нервную мелодию по дереву. Этот звук начинает раздражать меня уже через пару секунд — впервые за все то время, что я живу с Лорелом. — Среди нас предатель. И, если о ситуации с Хаосом вы до сих пор ничего не знали, значит, он один из тех, кто ходит по Земле в поисках меня. Предатель покрывает его… И укрывает на Земле от первородных.

— Великая Прима… Этого не может быть! — я торопливо поднимаюсь со стула, чувствуя, что еще немного, и Селина точно убьет меня очередным взмахом ладони. Ева насильно усаживает артек на мое место и тихо говорит «спасибо». В ответ я только торопливо киваю. — Черт… Я нашла тебя! Я… Я так близка к тому, чтобы вернуть нашей семье целостность! А теперь ты хочешь сказать, что кто-то из моих родных — предатель?

— Селина, сестренка, я понимаю, что это трудно переварить, но… Но давай успокоимся и подумаем. — Лорел и сам сбит с толку и растерян. Я вижу это по тому, как он ладонью то зарывается в спутанные волосы, то хватается за рукав окровавленной рубашки, непрестанно дергая его. — Пойми, я точно так же в замешательстве. Я вообще до вчерашнего исхода думал, что вы забыли обо мне!

— Да как мы могли! Папа на уши весь Примумнатус поднял. Он даже вышел из комнаты, а ты знаешь, как редко это происходит. — внезапно для меня Селина повторяет жест брата, зарываясь ладонью в волосы. Ева пытается остановить ее, но она едва ли слушает. А я так и замираю, думая — как я мог этого не заметить? — Я… Я должна сообщить ему все это. Как я скажу ему, что среди нас предатель? Как я смогу объяснить ему то, что ты не можешь вернуться домой и ему придется и дальше перетруждаться?

— Мы сделаем это вместе. — Лорел переводит взгляд на Мартину. Та стойко встречает его взгляд. — Я так понимаю, в городе есть еще кто-то из наших?

— Сомний. Но пока он в Примумнатус, с папой. — Селина наконец позволяет Еве отнять руки от головы и уложить их на колени, но это вовсе не делает ее спокойной. — Харон, мы должны действовать быстро. Надо отыскать вестника Смерти до тех пор, пока Сомний не вернулся. И, желательно, никому не попасться на глаза.

— Ты права, Селина, но… Можешь дать мне немного времени? — он смотрит на меня. Таким пронзительным тяжелым взглядом, что мне остается только переступить с ноги на ногу и опустить взгляд в пол. Я не могу выбрать сторону в этой борьбе гнева и любви. — Мне надо переодеться. И поговорить.

— Тогда мне нужно выпить чаю и успокоиться.

— Чай… На верхней полке. — мне наконец удается что-то из себя выдавить. Глупое, несуразное, через силу и с диким хрипом, но мне это удается.

— Спасибо, Мортем. — Ева отвечает за Селину — впервые за этот бесконечно долгий разговор. Не могу понять, стесняется она или просто не знает, что сказать. Но в любом случае, я рад вновь услышать не только Лорела и Селину.

Грехем поднимается со стула, тяжело припадая на больную ногу. Я смотрю на это грузное движение как завороженный. Его нога тоже покрыта шрамами, я помню это. Он говорил, что ему выбило колено. Правда ли это? Или ногу ему повредил более серьезный враг? Но спросить сам я не успеваю.

— Твоя нога… Это тоже работа Хаоса? — Ева пытается говорить хоть что-то, но вопросы задает не те. Кажется, она не знает, что ей делать. В этом мы с ней схожи.

— Да. — ответ скупой, но теплая улыбка подкрепляет его дружелюбность. Не улыбайся так! Не надо! Я ведь… Я ведь уже сдался, черт возьми! — Идем, Мортем. Думаю, нам есть что друг другу сказать.

О, это точно. Мне так точно есть что сказать. К примеру, о том, что я тебя, лжец ты поганый, люблю!

Вместе мы переходим в мою комнату, оставив позади и окровавленный коридор, и напряженную тишину кухни. В маленькой кладовке царили полутьма и запах подростковой жизни — чипсов, пота и газировки. И только алые пятна на моем любимом коврике портили весь удивительно спокойный вид этих покоев.

Прежде, чем я успеваю хоть что-то сделать, Лорел усаживает меня на кровать и садится на пол передо мной. Смотрит снизу вверх в мои глаза и грустно улыбается, крепко сжимая пальцы на моих коленках. Черт, ну почему ты настолько милый? Я хочу злиться, но не могу. Я хочу накричать на тебя, но вместо этого извинюсь. Я хочу обвинить тебя во всех грехах, но… Но не стану.

— Мортем, прости меня. — его пальцы подрагивают. Мне чуть больно, но я об этом не скажу. — Я должен был рассказать тебе обо всем еще в тот самый момент, когда ты начал говорить об артеках и ведьмаках. Я ведь сразу понял, к чему ты это, но… Я испугался. Хаос преследует меня, ему что-то от меня нужно, и он не остановится до тех пор, пока я не умру. Но ты ему не нужен. И я не хотел, чтобы из-за моих проблем ты мог подвергнуться опасности.

— Лорел… — мне все еще трудно говорить. Боль неостановима — она терзает мое горло каждую секунду, которую я говорю. Но слов у меня много и я должен сказать каждое из них. — Не извиняйся. Я все понял, когда ты поделился с нами своей историей. И… Извини, что я тебя ударил, хорошо? Просто… Просто я так обижен на тебя! Мне открылось слишком много правды за этот месяц. Правда о бабушке, правда об этом мире, правда о тебе… То, что ты Харон, стало для меня последней каплей. И я… Я не сдержался. Ну, наверное, я имею на это полное право, но бить тебя было все же лишним. — я пытаюсь улыбнуться. Горло раздирает мучительная боль, дыхание дается тяжело. Но я должен был все это сказать, как бы тяжело мне не было.

— Не лишнее. Я даже представить не могу, что ты почувствовал, когда… Когда понял мою истинную сущность. — он осторожно обнимает меня. Я не сопротивляюсь — позволяю его голове лечь на мою грудь, а рукам обвиться вокруг талии. — Если бы не я, тебя бы во всей этой истории не было.

— Хей, ну, ты ведь не знал, что я ведьмак, когда брал к себе под крылышко! Правда же? — у них ведь есть зрение там, все дела… Или это является частью их сил?

— Нет. Я больше не могу видеть. По крайней мере, пока ко мне не вернуться силы. — Лорел дышит тяжело и шумно, с глухим сипением, которого не было раньше в его голосе. — Мортем… Ты только не таи в себе злость, хорошо? Если что — врежь мне, но только себя не мучай.

— Ой, да ладно тебе! Нет, я, конечно, злюсь… Но, поверь, это пройдет. Остаточный эффект, так сказать. — мне доверили тайну, связанную с появлением Харона на Земле. Со мной поделились своими чувствами. И, да, я не могу злиться, как бы не хотел продолжать это делать.

Обида осталась, и будет жить еще долго. Но злоба… Скажем так, я быстро устаю злиться. Особенно если мне рассказывают, почему обман существовал на пару с ложью и притворством. Уже завтра все будет лучше, а вскоре и отголосков неприятных чувств не останется.

— Думаю, тебе стоит выйти из этой истории. — он поднимает голову. Взгляд его янтарных глаз полон боли. — Я понимаю, у тебя проблемы с родителями, и к ним ты возвращаться не хочешь… Но скоро у меня в доме начнется ад. И тебе лучше быть от него подальше.

— Почему ты так думаешь? — я сейчас похож на психолога-недоучку, как наш школьный психолог мистер Томпсон. Только и могу, что задавать сто и один вопрос и что-то про себя отмечать.

— Понимаешь… Моя главная способность — Песнь сорокопута. Ты же видел ее действие, да? Я отогнал с ее помощью бенетайю и задержал твою вейму в теле. — он смотрит на меня серьезно, а хватка его пальцев на моей одежде только крепнет. — Хаос украл ее у меня, это ты тоже понимаешь. Я… Я не говорил Селине, но думаю, она и так поняла… В общем, та бенетайя, что напала на нас сегодня, не была случайной. Я уверен, Хаос знает, где я. И он уже натравил на меня своего охотника. — Лорел притягивает меня к себе и зарывается носом в ткань майки. Жар его дыхания вызывает во мне дрожь, и последние заграждения обиды разрушаются. — Сегодня жертвой этой охоты едва не стал ты. Я уверен, на меня придет охотиться еще не одна бенетайя. И я не хочу, чтобы они имели хоть шанс добраться до тебя.

— Лорел. — черт. Ну нет, после всего произошедшего вы от меня так просто не избавитесь! — Я тебя не брошу. Можешь гнать меня, можешь возвращать к родителям, можешь показывать, что мне угрожают… Но я тебя не брошу. — не теперь, когда я пережил тьму перед смертью и настоящий кошмар десятка ночных кошмаров. Не теперь, когда я все узнал и хочу понять больше.

— Мортем… Ха, я ведь не смогу тебя переубедить? — он усмехается, чуть отстраняясь.

В ответ я просто зарываюсь пальцами в его волосы и киваю. Лорел тихо смеется, не отталкивая меня. Судя по выражению лица, ему даже нравились мои прикосновения. А мне-то как нравится касаться его мягких волос и слышать его тонкий смех. Блядкая влюбленность, ты меня все-таки подвела. Ну и хрен с тобой. Так уж и быть, я подчинюсь тебе. Пусть все следует пути сердца, а не тупой подростковой эмоциональности. Я еще не раз припомню себе и Лорелу эту обиду, но пока оставлю ее. До лучших времен.

— Ладно, упертый мой. Но если еще хоть раз тебе будет угрожать хоть малая опасность, я отстраню тебя от приключений и ничто меня не остановит. — говорит строго, но взгляд такой мягкий, что страха не появляется. «Он говорит это после того, как своим появлением и своими тайнами втянул тебя в опасности» — говорит во мне обида. Но влюбленность снова побеждает.

— Хорошо-хорошо. Пусть так. — я готов. Если Лорел скажет мне «уходи» по-настоящему, без мягкости и заботы, я уйду. Позволю обиде взять надо мной верх, развернусь и больше никогда не появлюсь в жизни Лорела.

Наконец, Грехем отстраняется от меня. Поднимается на ноги, осматривает себя. Я не тянусь рукой за его теплом, но холод комнаты без его тихого дыхания рядом становится невыносим настолько, что я хочу забраться под одеяло поскорее. Сколько вечеров мы провели с Лорелом в этой комнате — за фильмами и играми, веселым смехом и теплым молоком с медом. Мне будет не хватать этого.

— Думаю, переодеться мне все же надо. Не думаю, что ходить по улицам так хорошая идея. — он вздыхает, не переставая кривенько улыбаться.

— Лорел… — я должен что-то сказать. Он ведь действительно боится, он раскрыл себя, в его доме есть предатель. Я должен как-то помочь ему, успокоить его. — Все будет хорошо. Мы со всем справимся. — жизнь снова круто изменилась. На этот раз из-за Лорела. Но теперь изменения в моей жизни — постоянное явление. И я готов их принять, если моя тихая гавань останется таковой и дальше.

— Хах… — Лорел вроде как и смеется, но отрицательно качает головой. — Нет, Мортем, теперь хорошо не будет. Но, я надеюсь, справиться мы сможем.

А затем он уходит и оставляет меня наедине с собой и своими мыслями. Дверь за ним тихо закрывается, и тишина побеждает любой проблеск счастья в этих стенах.

Ну и что мне теперь делать? Хорошо, я принял, что Лорел обманул меня и оказался на деле Хароном. Хорошо, я выслушал его историю и проникся ей. Но что мне делать дальше? Я планировал выйти из игры, когда Харон будет найден. Но он оказался Лорелом — одним из немногих людей, которых я не могу бросить в опасности даже после всякого рода трещин в наших отношениях. Оставить его я просто не могу — связавшие меня с ним чувства не позволят. В конце концов, они даже обиду лелеять мне не дают, не то что взять и тупо уйти, не оглядываясь. Но… А разве не должен я сделать именно это? Не должен ли я оборвать нити любви к Лорелу до того, как они окрепнут окончательно?

Харон не останется в этом мире. Рано или поздно он уйдет. А вместе с ним уйдет и образ Лорела. И что я тогда буду делать со своим непослушным сердцем, которое не желает слушать никаких увещеваний и просьб отпустить?

— Блять, жизнь, ну почему ты не можешь быть попроще? — мои мозги кипят. Я вцепляюсь пальцами в волосы, повторяя жест измученной случившимся Селины и напуганного воспоминаниями Лорела.

Почему в моей жизни все так резко меняется? Я хочу быть просто подростком — обычным мальчиком, у которого в голове ветер, в семье проблемы, а в жопе шило. Я хочу бегать по грязным улочкам Сван Вейли под ручку с Гейлом и веселиться на полную катушку, пока жизнь не макнет меня с головой в серость дня. Но все вновь и вновь неумолимо меняется. И с каждым днем привычный мир трещит по швам все больше, а я перестаю быть собой. И вот уже я простил предательство и принял новые приключения… Что дальше? Что будет дальше, чертов мир?! Может, ты доломаешь меня? Или изменишь до неузнаваемости?

Ответа нет и не будет. Как и правильного ответа на тяжелый моральный выбор — остаться или сбежать? Впрочем, я все равно знаю, что иного не выберу. Как бы все не поменялось, как бы не поломался я сам, уйти с намеченного пути мне не позволят алые нити, крепкие руки и янтарные глаза, от взгляда которых меня пробирает раз за разом дрожью.

========== Сомнения ==========

Лорел и Селина возвращаются домой поздно ночью. К тому времени тьма окончательно окутывает мир, и тени призраков снова начинают биться в окна, словно бы проверяя, живы мы или нет. Оттирая засыхающую кровь от пола, я мысленно посылаю каждого из них к черту. Не сегодня. Новых к вам не добавилось, ребята, валите отсюда, да побыстрее.

Да, все то время, что Селина и Лорел блуждали по городу в поисках Вестника Смерти, мы с Евой и Мартиной драили дом. А это, между прочим, не один час! До тех пор, пока мы не начали убираться, я и подумать не мог, что с меня и вендиго натекло так много крови. Благо хоть труп этой твари развалился на атомы, отправившись уже в Примумнатус вместо дальнейшего блуждания по земле. Спасибо Еве за объяснение судьбы вендиго, кстати. А то я так и думал бы, что эта тварина сбежала.

Красная от крови тряпка летит на пол, когда в коридоре с хлопком закрывается дверь и раздается топот двух пар ног. Слава Богу! Теперь можно немного передохнуть, попутно узнав новости, без разницы, хорошие или плохие.

— Ну что, как успехи? — Ева, с руками по локоть в мутно-алой воде и такой же тряпкой в пальцах, подошла к артекам первой. Я наблюдал из дверного проема, как она шагнула к Селине, неловко пряча руки за спиной, чтобы не запачкать ее одежду.

— Не очень. Позови остальных — собираемся на кухне. — Селина и Лорел переглянулись спешно и тут же разорвали зрительный контакт, синхронно поморщившись. Лицо Грехема… Харона, мне пора привыкать называть его Хароном! В общем, лицо моего соседа было печальным. И это мне несильно нравится.

— Хорошо, Селина. — Ева медленно кивает, отступая. Интересно, хочет ли она сейчас коснуться шебутной артек, обнять ее и успокоить, подобно тому, как я хочу проделать это с Лорелом?

Подумать об этом полноценно я не успеваю. Ева поворачивается и тут же замечает меня. Но вместо того, чтобы нахмуриться и надуть губы, она кривенько усмехается и немного рваным шагом уходит в ванну. Наверное, отмывать руки. Проходя мимо меня, она легонько пихает меня ногой в лодыжку, как бы намекая, что подслушивать не хорошо. Как будто я сам этого не знаю. Но, так уж и быть, предупреждение понял и принял, подслушивать больше не буду.

Что ж, пора мне вновь с головой окунуться в ненормальные события. За уборкой мои мысли успели чуть устаканиться. Не сказать, что я совсем пришел в себя, но хотя бы был на пути к этому. Чувство предательства на время отступило, а тяжкие мысли утекли в водосток вместе с алой от крови воды. Мне остались только хрупкий покой и ненормальная апатия, от который было совсем никуда не деться. Но, кажется, это не надолго. Два часа — и странности снова настойчиво постучались в мою жизнь.

Красноватая тряпка летит на пол. Скривившись от боли в пояснице, я осматриваю проделанную работу. Выводы не утешительные. Подранная когтями вендиго кровать восстановлению не подлежала, но я хотя бы снял с нее рваные простыни и отправил их в мусорку. Ковер с пола мы с Евой кое-как подняли и кинули к стирку, уже даже успели замочить с порошком. Кровавые разводы на полу я постарался отмыть, но некоторое количество алого успело затечь в выемки между деревяшками, что не дало мне полностью закончить изнуряющую работу. Осколки ваз и стекла с рам были отправлены в мусорку, как и раздробленные в мелкое крошево снотворное и обезболивающее, до этого лежавшее на изголовье кровати. С зеленых обоев кровь вывести так и не удалось, и красные пятна теперь сомнительно украшали стену. Я проделал большую работу. Но этого все равно было недостаточно. Обидно и грустно, но я надеюсь, что вместе с Лорелом мы сможем привести дом в порядок окончательно. Потом. Возможно, осенью… Так, вот и первый повод дожить до осени. Впервые у меня появляется хоть какая-то цель на продолжительное время. Я должен бы поволноваться из-за того, но… Перегорел. Потом запарюсь насчет того, как сильно что-то во мне изменилось.

Хорошо, что вода в ведре сейчас чистая. Я быстро споласкиваю пальцы в ней, смыв жидкую от воды кровь. Не думаю, что кто-то будет рад меня видеть с такими руками. К тому же, не хотелось бы оставлять красные разводы на всем, до чего дотянутся мои пальцы. Оттряхнув ладони, я осматриваю их. Отлично, все чисто. Теперь можно и идти.

Я уверенно поднимаюсь на ноги и резво обтираю ладони о домашние штаны. Раненная рука лишь слегка напоминает о себе болью, и то только потому, что я слишком резко ее сгибаю. Мартина действительно постаралась с моим исцелением. За эти два часа она успела провести еще один сеанс терапии, и сейчас от тянущей боли не осталось ни следа. Мне особенно повезло в том, что на шее и руке не осталось шрамов от клыков вендиго. Теперь я могу не беспокоиться, что мне придется врать Гейлу насчет огроменных таких следов от клыков, которые ни разу не прибавили бы мне красоты.

Зато на кухню идти все равно придется. Все уже собрались там — шагая по коридору, я слышу, как они шебуршатся там, в маленькой комнатке, залитой светом. Тусклый синий дым стелится по полу, но я перешагиваю через него, не обращая внимания. Еще в прошлом месяце меня бы в дрожь бросило от одного касания этой синей густой дряни к моим ногам, но сейчас я привык. Мне даже почти удается это контролировать. К примеру, сейчас я просто глубоко вдохнул воздух и отрешился от мысли о том, что Истины есть. И от этого они даже слегка рассеялись. Еще пара месяцев, и я смогу сам возвращать себе привычную жизнь, не нуждаясь ни в усталости, ни в помощи Евы и Селины. Достижение. Только вот оно меня совсем не радует. Как не радует меня собственное полное спокойствие по отношению к то слабеющему, то становящемуся гуще синему дыму, открывающему истинную печаль Евы Канви и горечь разочарования Мартины.

Перед входом на кухню я замираю. На пару секунд закрываю глаза, набираясь сил. Запах гнили почти растаял в свежем летнем ветерке, блуждающем по коридору. Ему на смену пришел знакомый аромат сладкого и далекие нотки одеколона Ло… Харона. Да. Харона. Воздух из легких выходит с тяжелым сипением. Пора. Не стоит больше торчать в проходе, лелея свою потерянность.

На кухню я захожу тихо и осторожно, пытаясь не привлекать ничье внимание. Ева и Мартина пытаются хозяйничать в чужих хоромах — первая протягивает Селине чашку чая, вторая опирается на столешницу у входа. Обе выглядят безумно уставшими. Чашка в руках Евы дрожит, несмотря на то, что она улыбается. Пальцы Мартины слишком сильно сжимают столешницу, несмотря на то, что смертная серость сошла с ее лица, а глаза смотрят на мир все так же тепло. Тревожить ее мне совсем не хочется. Я огибаю девушку осторожно, пытаясь не задеть в слишком узком пространстве. Мартина улыбается мне, я улыбаюсь ей — и ретируюсь в сторону соседа по дому.

Он смотрит на меня лишь жалкие пару секунд, а затем снова опускает взгляд в стол. Янтарные глаза полны боли и горечи, а широкое, так любимое мною лицо осунулось и посерело. Харон, еще позавчера пышущий жизнью и улыбающийся, сегодня словно постарел на пару десятков лет. Мне жаль его. Но я не касаюсь его нервно подрагивающего плеча в попытке поддержать. Обида осталась. Когда-нибудь она уйдет, но пока… Прости уж, Лорел. Пока я еще не отошел.

— Что я могу сказать… — Селина начинает говорить, разрушая затянувшуюся тишину. Она отпивает немного чая, но тут же едва не расплескивает его на свое платье, подол которого заляпан черным. Впрочем, артек даже не цыкает на это. — Мы нашли вестника. И нам даже удалось связаться с папой.

— Но? — Ева осторожно касается плеча Селины, пытаясь поддержать ее. Она не проявляет свои чувства явно, но я вижу, как горят ее глаза, когда она смотрит на артек.

Никаких но. Папа был невероятно рад видеть Харона. — Селина звонко опускает чашку на стол. От неприятного звука я морщусь, вздрагивая всем телом. Слишком знакомо.

Я все еще не «дома». Не у родителей, то есть. И за это спасибо Харону и моей собственной упертости. Так, надо выдохнуть и успокоиться. В меня эта чашка не полетит. Здесь так не принято, здесь так не будет, здесь никто не причинит мне боль… Даже теперь, после всего этого дня.

— В этом-то и проблема. — Харон наконец включается в разговор тоже. На этот раз он смотрит только на меня. О чем он думает? Что творится у него на душе? Теперь я не могу быть уверен в том, что знаю ответы на эти вопросы. — Папа был так рад… — проводник опускает голову с тяжелым вздохом. Похоже, ему неприятно говорить о произошедшем.

— Мы обо всем договорились. Папа пообещал не прекращать поиски Харона, как если бы мы его не нашли. — Селина не отрывает взгляда от Лорела-Харона и периодически посматривает на меня, изваянием замершего у разбитого происходящим соседа. Взгляд ее холоден. Мне становится не по себе. — Завтра я еще раз встречусь с его вестником. А сегодня у первородных будет совет, на котором они решат, что нам делать с Хаосом и фактом предательства в Примумнатус.

— А по предателю что? — Мартина переминается с ноги на ногу, скрестив руки на груди. Выглядит невероятно напряженной и серьезной.

Эта ее поза что-то мне напоминает… Так Томми ведет себя, когда что-то скрывает. Топчется на месте, дергает руками, крутит головой — словно не может найти себе место. Я прищуриваюсь. Не нравится мне это… Второй раз я не обожгусь. Мне нужно будет наблюдать за Мартиной пристальнее.

— Ничего нового. Папа пообещал оповестить Высших о нашей неприятной ситуации и заставить их действовать. Единственное, на что он нам указал… — Селина, в отличие от меня, ничего не заметила и просто ответила на вопрос. Впрочем, вот прямо сейчас на долю секунды прервалась, как-то особенно тоскливо вздохнув. — Предатель мог быть не один. Одиночка вряд ли мог бы долго укрывать сбежавшего преступника такого размаха и при этом еще и делать вид, что ищет Харона вместе со всеми. Скорее всего, мы имеем дело с целой сетью предательств, причем во всех отраслях Примумнатус.

— Черт. — Мартина шумно выдыхает и перебирает плечами. Взгляд ее все еще направлен в пол, а голос звучит глухо и как-то совсем отстраненно. — Звучит отстойно.

— А то мы не знаем. — артек отвечает слишком резко и тут же замолкает. Думается мне, она не прочь сказать еще что-нибудь, но вместо этого отпивает еще чаю и упирает взгляд в никуда.

На кухне воцаряется тишина. Только тихо звякают зубы Селины о край кружки, да шумно дышит Ева, переступая с ноги на ногу. Я перевожу взгляд с Лорела на Селину, снова и снова. С одного мрачного лица на другое, и так пока глаза болеть не начинают, а в груди не появляется неприятная тяжесть вины. Я должен что-то сказать, как-то их поддержать. Раньше ведь я был неиссякаемым фонтаном острот. Я и тишина были понятиями не совместимыми, особенно если дать мне пару стаканчиков дешевого виски. А теперь что? Почему теперь, когда мой голос как никогда нужен, я тупо молчу, делая вид, что меня не существует? Черт, ну ведь не могу же я и дальше изображать из себя статую!

— Эм… А кто-нибудь может мне объяснить, как так получилось, что вендиго вообще попал к нам в дом? — вместо какой-нибудь глупой, но бесспорно способной разрядить атмосферу остроты я выдаю это. Браво. Похлопайте мне. Моим лицом. По столу. Жаль, вылетевших изо рта слов это не вернет.

Боже, блять, мой, о чем это я? Я всерьез сожалею о неосторожно сказанных словах. Что-то точно изменилось.

— Мортем… — Селина смотрит на меня строго, и я почти ощущаю тяжесть ее взгляда. Не смотри на меня так, я сам понимаю, что идиот!

— Я как всегда пришел на обед. — Харон медленно поднимает голову, но смотрит в окно, за которым столпились размытые фигурки духов, собравшихся со всего блядского леса отпраздновать гибель вендиго. Теплая улыбка больше не красит его губы, и без нее он выглядит настолько серьезным и страшным, что у меня пальцы подрагивать начинают. — Я едва успел открыть дверь, как меня ударили по голове. Когда я очнулся, уже был в комнате, один на один с бенетайей.

— Прости, что задал этот вопрос… — только я мог из сотни различных вопросов на разные темы задать тот, что со стопроцентной вероятностью заденет за живое моего соседа. Еще раз браво. Бейте сильнее, пожалуйста, пока я не собрал бинго оскорблений и обид.

Харон не отвечает, но на губах его на пару секунд появляется слабая улыбка. Мне хочется верить, что она означает мое прощение. Я не хочу, чтобы мои неосторожные слова причинили моему соседу еще большую боль, чем я уже ему принес.

Впрочем, мое прощение кухню от тишины не спасает. Теперь и Ева как-то затихла, привалившись плечом к стулу. Ее серые глаза осоловело смотрели на мир, и я впервые увидел эту бойкую бестию сонной и измученной. Селина сложила руки на коленях, отставив опустевшую чашку. Мартина продолжала стоять, и со своего места я прекрасно видел, что глаза ее были закрыты. Похоже, она спала — стоя, кое-как, но спала. Каштановые спутавшиеся волосы спадали на ее осунувшееся лицо, а вся изящная фигура как-то неловко скрючилась. Тишина снова нависает тяжелым молотом, и тьма за окном становится тяжелым маревом, пытающимся достигнуть нас. Она бьется в стекло своими лапами, заглядывает к нам черными глазами и задает молчаливый вопрос — ну что, вы пустите меня к себе? А вместе с ней за нашими мучениями наблюдают и призраки. Мне становится совсем не по себе, когда я встречаюсь взглядами с десятком мертвецов. От могильного холода мурашки бегут по спине, и я спешу отвернуться.

Я схожу с ума. Это однозначно. Оно и не удивительно. После всего произошедшего в моей жизни за этот месяц сумасшествие — ожидаемый и даже не самый плохой вариант.

— Раз никто не хочет задавать этот вопрос… — Ева. Она чуть приходит в себя и отлипает от спинки стула, вставая в полный рост. Голос чуть хрипит, но в целом она внушает слабую уверенность. Хотя бы так… У меня не было больше сил терпеть эту давящую тишину. — У вас есть хоть какие-то идеи насчет того, кто может быть предателем?

— Никаких идей. Им может быть любой из артеков второго поколения, что родились при Хаосе. — Селина упирается ладонью в щеку и смотрит в кружку, чуть потряхивая ею. Кажется, чая не осталось. — У папы вроде были какие-то подозрения, но нам он их не озвучил. Видно, решил разобраться с возможным предателем без посторонних взглядов.

— Понятно… — что можно ответить на этот монолог? Много чего. Но я опять все порчу своими не к месту сказанными словами.

Почему теперь все так сложно? Вроде бы в моей жизни ничего не изменилось — Лорел все тот же, Селина не изменилась, Ева здесь, Мартина тоже. Но… Но все теперь иначе. Потому что Лорел — Харон, а с открытием правды о нем стали всплывать и другие кошмарные секреты, количество которых наверняка будет увеличиваться по мере дальнейших решений проблем. Этот снежный ком не остановить, и что-то мне подсказывает, что он вполне сможет смести весь Примумнатус без остатка. Меня, впрочем, уже смел. Моя жизнь уже не станет прежней — в первую очередь потому, что я сам значительно изменился после всех этих жутких и неприятных приключений. А ведь раньше я так мечтал вляпаться в какую-нибудь историю…

Мне нужен джин-тоник. И Гейл. И все вместе, желательно, подольше.

***

Селина, Ева и Мартина ушли поздно ночью. На часы никто не смотрел, но я уверен, что было куда больше двенадцати, когда они шагнули за дверь. Мы с Лорелом-Хароном остались одни. Казалось бы, простор для разговора. Но вместо того, чтобы пойти на контакт, Харон отказался от общения и ушел в свою комнату, чтобы запереться там. Его не остановило ни то, что в комнате все еще царил мерзкий запах вендиго, ни то, что кровать была изрядно подрана. Останавливать я его не стал и даже не смотрел вслед. А после того, как хлопнула дверь его комнаты, мне не осталось ничего, кроме как пройти в свою маленькую обитель.

Я был уверен, что не усну. Мою грудь теснило столько невысказанных чувств, что я всерьез боялся промучиться до утра в попытке разобраться с ними. После всех этих разговоров о злых Богах и предателях руки мои все еще дрожали, а глаза ощутимо жгло от слез. Я не плакал, нет. Что-то во мне треснуло в тот момент, когда я почти умер, и слез больше не осталось. Стараясь отбросить дурные мысли, я лег на кровать. И заснул, стоило только голове коснуться подушки.

Спал я долго. Тревожные сновидения, ставшие такими привычными, не мучали. Во снах была только тьма и ничего более.

Сейчас… Что ж, сейчас я сижу на диване в новом доме Гейла и терпеливо жду, пока друг вернется из магазина. Размышляя о вчерашнем вечере, я смотрю в потолок — прослеживаю цепи трещин в нем и считаю нити паутин, свисающих из углов. Это лучше, чем думать о том, какими были часы мой жизни до прихода к Гейлу.

Утро мое прошло безрадостно. Я проснулся поздно, Харона дома не оказалось. Как и завтрака на плите. До того, как я это увидел, надежда на то, что моя жизнь останется прежней, еще теплилась в груди. Но Лорел не оставил мне завтрака. И это было уже страшно. Я не был голоден, да и вообще после вчерашних событий есть не хотел, боясь того, что еда покинет мой желудок. Важнее был тот факт, что Лорел не стал готовить мне завтрак, хотя всегда это делал, даже когда я заваливался вусмерть пьяным поздно-поздно ночью. И это говорило о многом. Именно в тот момент я в полной мере почувствовал ту невидимую трещину, что прошла по нашим с Хароном отношениям. Это было больно — больнее, чем я ожидал. Забылась на пару мгновений обида, прошла неприятная горечь, и я остался с голыми фактами — с нами что-то случилось. Что-то неприятное, название которому «признание». Грехи всплыли наружу и обнажили все те неровности и шероховатости, что еще не успели отшлифоваться за пару жалких месяцев, что я жил у проводника душ.

— Правда не всегда хороша… — слова срываются с губ вместе с тяжелым выдохом. Чего-чего, а этого я узнавать совсем не хотел.

— Ну да, а ты думал? — Черт!

Гейл стоит в пустом дверном проеме, игриво помахивая звенящим пакетом. На его губах — задорная ухмылка, невероятно теплая и добрая. Шестеренки шевелятся в голове, подбрасывая мне ненужные ассоциации. У Харона ухмылка точно такая же… Была, по крайней мере. До того, как я привел Селину и Еву к нему. Окей, вот прямо сейчас я понял кое-что еще — я сам разрушил свою идиллию. С другой стороны, мне страшно представить, что могло случиться со мной и Хароном, если бы рядом не оказались девушки. Вероятность нашей смерти была бы стопроцентной.

— Чувак, у тебя лицо такое, будто тебе палку в жопу запихали. — Гейл подходит к дивану и опускает пакет на мои ноги. Я отлично ощущаю холод бутылок, причем не маленького размера. Кто-то опять решил побухать, окей, не мне его судить.

— Да я и чувствую себя так же. — шутить нет никакого желания. И пить тоже. Собственно, и жить-то мне не сильно хочется. Интересно, было бы мне лучше, если бы я все же сдался тьме? В Храме Жизни хорошо, если судить по тетрадке Евы… Эгоистично, конечно, но все лучше, чем чувствовать себя так, как сейчас.

— Ну-ка, давай, рассказывай, что вчера случилось. — он сдвигает мои ноги с дивана весьма настойчиво. Я не сопротивляюсь — опускаю стопы на пол, освобождая Гейлу место. Ни смысла, ни желания упорствовать и играться тоже нет.

— Моя жизнь окончательно пошла по пизде. — я перевожу взгляд с его счастливого лица на потолок. В серой высоте расцветает букет из трещин, которые вполне могли бы охарактеризовать мою жизнь — едва держащуюся на святом духе и вере в лучшее.

— Очень подробно, спасибо. Я прям сразу тебя понял. — Гейл лезет в пакет и вытягивает оттуда первую попавшуюся банку. Судя по его мату, это не то, что друг хотел употребить прямо сейчас. Меня даже на смешок пробивает, правда, на совсем уж слабый. А прежний Мортем заливался бы смехом с этой сцены… Каким же я стал унылым, Боже, аж самому от себя тошно. — Чувак, чем кислее становится твоя рожа, тем больше я волнуюсь. Выкладывай, не тяни кота за яйца!

— Вчера я убежал, да? — я сажусь, подтягивая колени к груди. Обнимаю себя, смотря на Гейла в упор. В профиль он красив — и этого не портит ни выцветшие волосы, ни чуть свернутая в сторону челюсть. Знакомое лицо чуть отрезвляет и возвращает из невеселых мыслей в еще более невеселую реальность. — Я… У меня появились догадки насчет сущности Харона.

— Они не оправдались, да? — Гейл ковыряется в пакете, и шуршание сводит меня с ума. Хотя моему мозгу и так уже нанес летальный ущерб, так что бояться еще больших повреждений не стоит.

— Если бы. — хорошо было бы, если бы они не оправдались. Трещина не стала бы больше, а жизнь еще могла бы стать прежней. Ну хоть чуть-чуть, так, немножко… — Я оказался прав. Харон… Это Лорел. — фраза получается вымученной, от нее жжет язык и глаза. От правды суть Лорела не изменилась. Но все вокруг стало совсем иным.

— Что? — Гейл наконец оторвался от пакета, наградив меня удивленным донельзя взглядом. Спасибо хоть на этом, алкаш малолет… Ой, блять, он же старше. Финита ля комедия, я приехал. Можно паковать чемоданы и ехать в дом престарелых. И, да, это истерика.

— Харон это Лорел. — я повторяю, и на этот раз фраза становится как хлыст. Больно бьет по сердцу, от чего мурашки бегут по спине. Удержаться на грани трудно. Еще немного, и я точно устрою тут драматический театр. — Он… Он от кого-то скрывался. Я так и не понял, от кого, но… Вот, он пришел к нам в город. И… И… — я хватаюсь за голову. Не могу даже слова подобрать! Как объяснить то, что сам принял с большим скрипом? Да никак!

— Мортем, ну-ка. — я слышу шорох одежды. Гейл оказывается рядом, и его пальцы заботливо отводят мои ладони от головы. — То есть… Лорел — Харон, да? Я правильно понял, что твой сосед — божественное существо, которое сбежало со своего поста, оставив семью, и скрылось у нас в городе?

— Да… Почти. Он не сбежал. Он спрятался. — я поднимаю голову — лицо Гейла совсем близко. Он улыбается, но в глазах его я вижу тревогу. Он ведь знаком с Хароном так поверхностно… Наверняка, он сейчас мало что понимает. — За ним вели охоту, ну и… Он укрылся. У нас.

— Но он все равно божественное существо? — на мой кивок Гейл пораженно отстраняется. Рот его чуть приоткрыт, и от того все лицо принимает смехотворное выражение. Если бы у меня были силы, я бы смеялся. Но я уверен, что хоть один смешок, и я напрочь завязну в истерике. — Каков хитрец. А он неплох, пять месяцев скрываться от преследования, находясь прямо на виду.

— Гейл! — он скрывался так близко ко мне! — Меня не это волнует. Он врал мне!

— Ты сам говорил, что его преследовали. Если бы меня преследовали, я бы тоже ничего не рассказывал о прошлом своему пятнадцатилетнему другу. — он лукаво смотрит на меня, но, очевидно, замечает, как я скривился. Улыбка не сходит с его губ, но я замечаю, что он начинает хмуриться. — Хей, только не говори, что обижаешься на него.

— Да не обижаюсь я! — не то чтобы это неправда… Но частичка оной есть. Я отлично понимаю, что у Харона были причины скрываться, и очень даже весомые. — Но… У меня такое ощущение, что вся моя жизнь — сплошная ложь. Сначала родители с их «неидеальные дети отвратительны»,потом бабушка, оказавшаяся ведьмой с какими-то там силами… А теперь Лорел! Этот вообще оказался артеком, охота за которым мне всю жизнь с ног на голову поставила!

— Эх… — Гейл вздыхает и опускает глаза в пол. — Не представляю даже, как ты себя сейчас чувствуешь. — вот и закончился поток слов. Ожидаемо. Тут нечего и не о чем говорить. Обычных слов не хватит ни чтобы выразить все, ни чтобы поддержать. — Я, конечно, хочу тебе помочь, друг, но… Черт, да мне такого даже и не снилось, а ты знаешь, какие у меня бывают упоротые сны. — я вижу, что Гейл хочет быть позитивным и подбодрить меня таким образом, но… Но у него не получается.

— Вот и мне такого и не снилось… — безнадега. Полная.

Я замолкаю, не зная, что еще могу сказать. Я не злюсь, я не рад, я не расстроен. Я просто… Растерян и сломлен. Да, мне все еще трудно принять такие изменения в своей жизни. Да, я консервативная, не желающая ничего принимать и никого понимать мразь. Но… Но как я могу так просто смириться с тем, что Лорел оказался Хароном? Он мне врал! Он не объяснился мне, хотя вполне мог! Я никогда не выскажу ему претензий в лицо, помня о его истории и сочувствуя его тяжбам. Но внутри я все равно буду сгорать и мучаться от непонимания собственных чувств и желаний. И этот круг не прервется до тех пор, пока я не рвану. Ну или не подохну к чертям.

Поздравляю, Примумнатус, ты снова меня нагнул.

— Ха! — Гейл, кажется, чуть отошел от потрясения, потому что с новыми силами нырнул в пакет. Пара секунд, и тусклому свету предстает небольшая бутылка джин-тоника. — Кто-то мне его обещал, конечно, но мне захотелось прямо сейчас.

— Нет, Гел. — неа. Пить в такой ситуации — последнее дело. Алкоголем и забытием делу не поможешь, а только усугубишь свои и без того не малые проблемы.

Бля. Я что, и вправду об этом подумал? Я, мальчик с любовью к алкоголю, сигаретам и побегу от проблем, подумал, что алкоголь не выход? Не «не хочу сейчас пить», а вполне осознанное «нельзя напиваться, этим делу не поможешь»? Вот он — истинный край. Вся моя суть, все то, чем я сам себя сделал — все это рушится и ломается. Осколки не собрать, разбитую чашку не склеишь. Что есть под всей этой мишурой, которую я так старательно собирал долгие годы отцовской тирании? Ничего. Вселенская пустота, ноль без палочки, чернота космоса — это все, чем я являюсь без того, что дали мне Гейл и ребята.

Мне становится страшно. Страшнее даже, чем перед физической смертью. Я не хочу… Не хочу быть пустым. Это не весело. Это мучительно и больно, это чертовски неприятно, это… Это конец всему. Потеряв себя, я потеряю последние шансы жить — пусть так, как мне навязывает Примумнатус, все равно. Потому что без морального стержня, без первоосновы, все, чего я достиг — мусор.

— Что значит нет? Тебе это сейчас нужно. — Гейл весело хихикает и играет бровями, ненавязчиво протягивая мне бутылку. Неужели… Неужели он совсем не замечает, как я изменился?

— Я… Я так только хуже сделаю. В первую очередь — себе. — кто, кто говорит моим ртом и управляет моим телом? Почему этот кто-то так настойчиво отталкивает бутылку, уверяя всех, что он не такой? Почему он так хочет разрушить меня, оставив на месте Мортема… Кого? Энджела? Творение своих родителей? Нет, только не его, только не это слабое безвольное создание!

— Кажется, кто-то повзрослел, а? — Гейл усмехается. Чуть грустно, но беззлобно. Он не видит, совсем не замечает, как я возвращаюсь к тому, с чего начал.

— Кто-то запутался, дружище. — черт… Я не могу не усмехнуться, глядя, как друг опускает бутылку на столик, ненавязчиво придвигая ее в мою сторону. — Я не знаю, как ощущать себя теперь. Что делать, что говорить, как поступать. Я словно бы не я, а другой человек, которому дали два десятка проблем, пинту правды и сказали — делай с этим что хочешь и как хочешь, ты должен все принять, по полочкам разобрать и при этом остаться собой. Но я все пустил по пизде.

— Примерно так я себя ощущал, когда ты заявился ко мне и сказал, что создал свою банду. — Гейл усмехается. А я смотрю на него во все глаза, не совсем понимая, к чему это было сказано. — Не к месту сказал, но, черт, да, примерно так я себя чувствовал, когда мальчик-божий одуванчик из-за огромного забора стал дикой бестией, которая расцарапала Заку всю морду за то, что он посмел задирать его.

— Гейл… — вот эти воспоминания сейчас точно лишние. Не хочу вспоминать о том Я, что запрятал глубоко внутри. Не сейчас, когда оно так настойчиво пытается вылезти на свет.

— Ой, да не кочевряжься ты, все, проехали. — примирительно поднимает руки, задорно хохоча. Мне совсем не весело. — Возможно, это я сейчас тоже скажу не к месту, но, бро, пора бы уже привыкнуть, что жизнь гнет нас во все стороны. Смирись с этим и принимай жизнь такой, какая она есть. Можешь попробовать дать ей в морду, отказаться от ее подарков, отрицать ее жестокость, но она все равно сделает все так, как хочет. И тут главное не опускать руки, а то больше не поднимешься.

— Опять тебя на философствования пробило. — умные слова. И действительно к месту. — Но… Спасибо, Гейл. Думаю, эти слова мне в какой-то мере очень помогут.

— Что, правда? Ахренеть, я наконец сморозил что-то, что не утянет тебя еще глубже на дно!

Мы сталкиваемся взглядами. Гейл улыбается — так задорно и смешно. Волна рождается где-то внутри, и нотки истерики наконец прорываются наружу. Первым начинает смеяться Гейл. Я — за ним. Мой смех похож на слезы, на жалобные всхлипы, но это именно смех. Я истерически хохочу над чуть глуповатой шуткой лучшего друга, а внутри меня раздирают противоречия. Поразительные метаморфозы. Жизнь меняет меня по-своему, гнет в разные стороны. Нет смеха, нет веселья, но хохочу от души, чувствуя, как от этого осыпается крошево меня. Я меняюсь, и этих изменений не хочу. Но они будут — потому что невозможно остаться прежним, если вся твоя жизнь катится по наклонной, а ложь твоих любимых всплывает наружу, омрачая существование.

Интересно, если я сломаюсь, стану ли я фениксом? Смогу ли снова построить себя или сдамся на милость отцу, став снова Энджелом? Бабушка… Дай мне сил, прошу. Твой крестик все еще со мной… Так будь и ты рядом. Пожалуйста.

========== Беседа со Смертью ==========

С Гейлом мы сидели в убежище до вечера. Я болтал без умолку и ныл, он — слушал и подпивался. Пару раз пытался отвечать, но я останавливал его, не желая слушать утешений. В тот момент мне больше не нужна была поддержка — лишь шанс выговориться полностью, до пустоты в голове и хрипоты в голосе. Доброта, сочувствие, поддержка… Нет, все это Гейл мне все равно оказал, но молча, положив ладонь на плечо и долго-долго слушая сбивчивые рассказы о том, что мне не нравится в нынешнем положении вещей. И за это я был ему безумно благодарен и собирался купить хоть ящик джин-тоника. И этого все равно не хватит, чтобы отплатить ему за поддержку.

И вот, я вернулся в дом Харона. Выговорившийся, успокоенный, но все еще растерянный и потерянный в самом себе. Сколько бы я ни старался, создать новый порядок в голове никак не получалось. Это начинало злить, но исправить ничего все равно не получалось.

— Лорел, я дома! — я кричу это по привычке и лишь потом понимаю, что теперь кое-что изменилось. К примеру, имя моего соседа.

— Мортем, привет. — но на мой зов откликнулся отнюдь не Лорел.

Вместо него в коридор вальяжным шагом вышел совершенно другой, но уже знакомый мне артек. Высокий мужчина с длинными темными волосами, заплетенными в высокий хвост, но все равно струящимися волнами по его широким плечам и груди до самой поясницы. Я растерянно осмотрел его с головы до ног — размеренная улыбка на пухлых губах, добрый взгляд янтарных глаз, твердый шаг. Внешне все тот же, но своими действиями и повадками совершенно отличается от того безвольного существа, которое я видел… Два дня назад?! Черт, всего лишь два дня назад…

— Посланник Смерти? — что он здесь забыл? Разве это не слишком опасно — приводить в дом того, кто мог приманить к нам предателя и его ведущего? Как будто нам не хватило нападения вендиго!

— Почти. Но не совсем. — добродушный смешок, руки убирает в карманы брюк. Я напрягаюсь. Черт, ну почему я такой идиот? Он ведь действительно чертовски похож на кое-кого… — Я — Смерть. Приятно встретится с тобой лично, мальчик мой.

— Папа! -а вот и кое-кто. Харон вылетает с кухни в коридор, таща за собой Селину, крепко вцепившуюся в его руку.

— Черт, да постой же ты, дай им поговорить! — Селина пытается упираться ногами в пол, но удержать Лорела у нее все равно не получается. Несмотря на пустоту в груди и шокированность, я не могу не усмехнуться, наблюдая за этой комичной сценой.

— Харон, дорогой, не бойся, я всего лишь хотел поприветствовать юного ведьмака. — мужчина позволяет Лорелу вцепиться в плечо и крепко его сжать.

Я блуждаю взглядом от одного лица к другому. Нет, кое с чем я поторопился, они не то чтобы совсем похожи. У Смерти лицо куда более острое, нос длинный и прямой, брови тонкие… А вот у тела Харона все мягкое и круглое, как у плюшевого мишки. Да и по телосложению они отличаются — у Лорела все, опять же, круглое и мягкое, а вот Смерть, кажется, весь состоит из острых черт, которые не способны скрыть даже мешковатые одежды. И только теплый янтарный цвет глаз да отдаленно похожие цвета волос делают их чем-то близкими друг к другу. Все таки, я не полный идиот. Браво мне.

— Пап, я хотел чуть повременить с приветствием. Ну, чуть подготовить Мортема к этой встрече. — под моим пристальным взглядом Харон теряется. Я вижу, как он убирает руку с плеча мужчины и опускает ее, словно пытаясь сгладить свои торопливость и несдержанность.

— После всех жизненных трудностей готовить к новым меня не надо. Я готов уже ко всему! — хотел пошутить, а получилось… Дерьмово. И обвинительно.

Блять, ну когда я уже научусь держать язык за зубами? Это же так просто! Но нет, я ж дурак, я ж умею парой слов вогнать все свое окружение в растерянность и шок. Вот и Харон тушуется окончательно от моих кривых, неправильно построенных и подобранных слов. Вжимает голову в плечи, отступает на пару шагов. Я слышу, как Селина шумно вздыхает, и вижу, как она скрещивает руки на груди, снова закрываясь от всего мира. Похоже, ей тоже не нравится, в какую сторону идет только начавшаяся, но уже не очень приятная беседа.

— Давайте уже закончим с этим неловким приветствием, а? — она же и начинает говорить снова, пытаясь прекратить все мирно. — У нас есть дела поважнее, чем стоять в коридоре и обмениваться неловкими фразами.

— Ты как всегда права, дочка. — мне только кажется, или с ней он говорит холоднее и отрывистей, чем с Лорелом-Хароном? Да, наверное, просто кажется.

Тем более, что уже в следующий момент царь Смерть разворачивается, подхватывает сопротивляющуюся такому обращению дочь под локоть и уходит на кухню, оставляя нас с Лорелом один на один. На прощание он разворачивается к нам в пол-оборота и слегка ухмыляется, как бы подбадривая. Но его поддержка не очень помогает. Мы молчим и после того, как Смерть и Селина исчезают на кухне.

— Ну… Пойдем тоже? — я не могу теперь говорить с ним так, как это было прежде. Ощущение такое, будто мы с Лорелом… Нет, Хароном, когда-нибудь я к этому точно привыкну… В общем, меня одолевает вполне закономерное ощущение того, что я совсем не знаю этого человека. А потому и тема разговора не подбирается — я не понимаю, что могу сказать тому, кто оказался мне совершенно не знаком.

— Да, пойдем. — он не смотрит на меня. Похоже, чувствует он себя так же, как и я.

Вчера мы примирились. Вчера мы обнимались. Но уже сегодня тонкая нить отношений, не ставшая снова крепкой, натянулась. Несмотря на то, что я кое-как запрятал гнев внутри себя, а Лорел объяснил все, что привело его в Сван Вейли, на то, чтобы сделать жизнь как прежде уйдет немало времени.

Нельзя за одну ночь полностью восстановить наши с Хароном отношения после того, что вчера произошло. Даже после разговора по душам. И я это понимаю.

Пора перестать тонуть в бесполезных, ни к чему не ведущих мыслях. Надо просто взять себя в руки и пойти на кухню — узнать, что от нас с Хароном хочет Смерть и почему это настолько важно, что он пришел в дом могильщика лично.

Я выдергиваю себя из оцепенения и делаю первый шаг назад. Лорел вздрагивает, как будто тоже выныривает из пучины размышлений. Глаза его затуманиваются, а губы подрагивают — я вижу это, пока разворачиваюсь. Уйти достойно трудно. Ноги плохо слушаются, сердце просится на волю. Но я выпрямляю спину, развожу плечи, чуть вздергиваю голову и иду — медленно, широким шагом, стараясь не выдать истинного волнения. Харон семенит за мной, и его неуверенные шаги шарканьем отдаются у меня в голове

Когда мы с артеком заходим на кухню, оказывается, что оба стула уже заняты. На моем сидит Селина, закинув ногу на ногу. Благо хоть длинная юбка все скрывает, не хватало мне еще от вздорной артек получить по макушке за непреднамеренное подглядывание. На стуле Лорела расположился Смерть, прямая спина и уверенный взгляд которого совсем отличались от затравленного вида его сына.

Что ж, постоять у столешницы тоже можно. Тем более, я весь день просидел с Гейлом на одном месте. Постою уж, не развалюсь.

— Перед тем как рассказывать о том, что мы решили на совете артеков, я хочу спросить… — Смерть смотрит только на меня, и серьезный взгляд его глаз пробирает до костей. Я опираюсь на столешницу рядом с Хароном. Вся наигранная уверенность уходит. — Вы рассказывали Мортему легенду о Хаосе?

— Нет, папа, мы не успели. — Селина отвечает прежде, чем Харон успевает хотя бы раскрыть рот. Непонятная мне самодовольная улыбка появляется на ее губах, когда Смерть медленно кивает.

— Что ж, тогда наш разговор чуть затянется. — невозмутимость старшего артека никуда не девается. Ни мышцы не дергается на лице. — Попрошу расположиться поудобнее, эта легенда довольно продолжительная.

— Нам вполне удобно. Правда, Харон? — я смотрю на него, пытаясь наконец перебороть себя и начать проклятый разговор. Надо восстанавливать эту чертову нить отношений, пока я ее не упустил из рук. Избегание и самоуверенность лучше не сделают.

— Да, вполне. — он задумчиво смотрит в пол и не сдвигается, даже когда я чуть приближаюсь к нему.

О чем он думает? Что за мысли крутятся в его голове? Что знает он, чего не знаю я? Почему я никак не могу простить его и примириться, хотя уже знаю все?

Но задаваться этими вопросами серьезнее времени уже не остается.

— Итак… Давным-давно, на заре нового человечества… — Смерть начинает рассказ, его голос спокоен и размерен, но брови наконец чуть дергаются, а губы поджимаются. Я знаю этот жест по Харону и Селине — их отец волнуется точно так же. — В мире артеков жили два брата. Смерть и Хаос — так их звали. Старший брат, Смерть, был наглецом и хамом, грубияном каких поискать, да еще и авантюристом, подобного которому не рождалось более никогда. Он не знал покоя, везде искал приключений и опасностей, с головой окунался в любой кипиш, который могла предложить ему судьба. — он рассказывает о себе так… Нелицеприятно. Это интересно. Я никогда не смог бы так спокойно говорить о том, каким неприятным человеком был (и есть?). Стук пальцев по столу становится секундной мелодией, но мужчина быстро берет себя в руки. — Младший же брат, Хаос, был, наоборот, робок и нежен, скрытен, даже в какой-то мере труслив. Он был домашним одиноким мальчиком, для которого собственный маленький мирок был в десятки раз важнее любых приключений. Но, несмотря на их различия, они были очень близки. Смерть младшего брата опекал, заботился о нем со всей своей грубой нежностью, любил всей душой. Особенно после одного неприятного случая. — Смерть на время замолчал, словно собираясь с мыслями. Интересно, а эту историю он тоже расскажет? — Хаос же… Хаос же был влюблен в своего брата. Как человек бывает влюблен в человека. Вот только в просторах его разума уже давно властвовало безумие. Сознание его давно пошатнулось, разум затерялся в пучинах страха и ревности. Но Смерть был слеп… Так слеп по отношению к нему. Он не видел ничего плохо в приступах агрессии брата, в его нездоровой привязанности, в его странных переменах настроения.

Смерть снова прекращает рассказ на долгие пару секунд. Тяжело вздыхает, поджимая подрагивающие губы. Видно, ему безумно тяжело рассказывать о том, что происходило раньше. И это понятно — я уже понял, что история Хаоса закончилась совсем не хорошо, раз он теперь желает мести.

— Однажды Смерть влюбился в девушку. Прекрасную юную Фиону, Богиню красоты из измерения Природы. Они хорошо общались, быстро сдружились. Водоворот чувств закружил их и сплел две нити судьбы в одну. Хаос остался в стороне. Смерть забыл о нем в своем безумном порыве, усмирившем его неутомимую страсть к приключениям. Фиона настолько очаровала его, что в один прекрасный момент Смерть решил даже заключить брак с ней, подобно тому, как это делают люди.

Селина тянет руку в сторону отца. Она знает, что будет дальше. И тянется, пытаясь поддержать родного человека не словом, так делом. Но тот не позволяет ей, отодвигая руку в сторону. Кажется, не только у меня тут проблемы с родными.

— Но свадьбы так и не состоялось. Ревность и безумие — страшные вещи. Они завладели Хаосом полностью и сподвигли на страшное преступление — убийство. В своей ярости он разбил сосуд юной Фионы, а когда его попыталась остановить мать всех артеков, Прима, он убил и ее. Не специально, просто потому, что не смог усмирить зверя в себе. — правой ладонью Смерть тянется к волосам, длинными пальцами судорожно зарываясь в них. Темные густые пряди рассыпаются по плечам, я наблюдаю за тем, как они волнами струятся по его спине. — Когда Смерть увидел, что сделал Хаос, он пришел в ярость. Глупый маленький артек вытащил из ножен меч… И сильно ранил любимого брата. Как физически, так и морально. — Смерть поворачивается в мою сторону и тяжело ухмыляется. Почему ты смотришь на меня? Почему на меня? Почему не на Селину, не на Харона? Почему я? — Я добил его. Уничтожил остатки здравомыслия, стерев с лица земли его измерение и выбросив его самого в мертвый мир.

— Пап… — Лорел хочет что-то сказать, но прерывается на половине фразы. Интересно, ему просто нечего сказать, или он не может собрать мысли в кучку?

— Ничего, Харон. Теперь уже нечего скрывать. — мужчина непрерывно треплет пряди волос. Я не могу оторвать взгляда от этого постоянного движения тонкой ладони. За Хароном я такого никогда не наблюдал. Похоже, не все привычки он перенял у отца. — Теперь, когда Хаос вернулся, чтобы отомстить, скрывать все равно ничего не получится.

В какой-то мере он прав. Но боль в глазах мужчина скрыт все равно не может, как и тяжесть сказанных слов. Проблемы валятся одна за другой. Поиски Харона-Лорела уже не кажутся таким трудным заданием, хотя бы потому, что впереди — решение вопросов с, очевидно, больным на голову артеком, жаждущим расплаты за свою боль. Весело. Спасибо, жизнь, ты умеешь удивлять.

— Давайте перестанем вспоминать тяжелые события, хорошо? — Селина, похоже, хорошо понимает чувства отца. Но тот на нее даже не смотрит. — Мортем, ты ведь понял, что произошло, да?

— Да, я все понял. — не все. У меня осталось множество пробелов в истории, мне нужно задать огромное количество вопросов, но пока я помолчу. Есть что-то более важное, чем я и мои вопросы.

— Ну вот и хорошо. — Селина взмахивает рукой у лица, смахивая прядку волос в сторону. Ее голубые глаза с волнением наблюдают за действиями Смерти. — Теперь давайте перейдем к решению Совета. Что сказали остальные о том, что Хаос на Земле и кто-то из наших ему помогает?

— Что еще они могли сказать? — Смерть чуть усмехается, похоже, отвлекаясь от дурных мыслей. Не сильно, но достаточно, чтобы разговаривать с нами. — Мы недовольны. И бесконечно напуганы. Еще во время изгнания Хаос имел огромный потенциал для развития. Его силы… Они нестабильны. Они были такими еще до того, как здравомыслие покинуло Хаоса. А теперь, наверное, и вовсе не поддаются контролю. Хаос представляет огромную опасность для обоих миров. — воу. Шутки кончились уже давно, еще когда первый вендиго оскалился мне, но теперь игра получает новые ставки. Безумный артек с силами, которые не может контролировать… Звучит как отличный босс в какой-нибудь игрушке. Жаль, что мы не в ней. — После долгих споров мы решили, что должны еще неделю хранить тайну того, что Харон найден. А Совет в то же время постарается засечь Хаоса и поймать его. Это не то чтобы успешное предприятие — в конце концов, мы много месяцев не могли его выявить. Но надежда умирает последней. Если у вас найдутся предположения о том, кем может быть Хаос, мы с радостью примем их и проверим.

— Можно высказать предположение уже сейчас? — все прочитанные статьи о Потрошителе, собственная с ним встреча — все встает перед моими глазами. Я не забыл о том, что произошло.

— Конечно! — мужчина счастливо улыбается, и его теплые янтарные глаза внимательно смотрят на меня. Так похожи на глаза Лорела… От этого сходства становится даже больно.

— В Калифорнии уже пять месяцев орудует маньяк, которого зовут Неуловимым Потрошителем. — я слышу, как Селина фыркает, и вижу, как она взмахивает рукой. Теперь-то я стал правым, а? — Он убивает своих жертв и питается ими. Сейчас… По крайней мере, на прошлой неделе… Он находится здесь, в Сван Вейли.

— Хм… — Смерть задумывается. Может, прикидывает что-то в голове? — Предположение вполне весомое. Но, я так понимаю, раз он сейчас здесь, его еще не поймали, да?

— Да. Увы, но его имени мы не знаем. — предположение хорошее, да, но поискать Потрошителя все равно придется. И ощутимо — в конце-концов, его целая команда копов Калифорнии уже пять месяцев поймать не может.

— Все равно спасибо за наводку. — но мужчина не злится. За него это делает Селина.

Я обращаю внимание на насупившуюся девушку. Она кривит губы, опустив взгляд в стол. Брови сведены к переносице, ладони, лежащие на столе, сжаты в кулаки. Интересно, что ее так раздражает? То, что она оказалась не права насчет сущности Потрошителя, о которой я ей прямо говорил, или то, что ее отец уделил мне больше внимания, чем ей? Даже не представляю, но она в любом случае зла.

— Что ж, в любом случае… — Смерть хочет сказать что-то еще, но не успевает.

С тихим вскриком он внезапно сгибается. Под удивленный вздох Селины и восклицание Лорела он кривит лицо, шипя сквозь зубы от боли. Я с ужасом смотрю, как мужчина упирается лбом в стол, прижимая руки к животу. Болезненный стон вырывается сквозь его стиснутые зубы, он зажмуривает глаза… Что происходит? Какого черта сейчас произошло?!

— Папа, что с тобой? — Селина подрывается с места, перегибаясь через стол, но Лорел оказывается рядом с мужчиной раньше нее. Впервые он так ловко преодолевает узкую территорию между столом и мной. — Что случилось?

— Этот клон… Он не выдерживает. — мужчина шумно выдыхает и с помощью сына выпрямляется. Харону приходится поддерживать его, чтобы тот не согнулся от боли снова. — Мне пришлось отозвать одну из моих копий. Кажется, я только что упустил вейму.

— Папа… — Лорел болезненно жмурится. Меня от его голоса, полного раскаяния и грусти, начинает трясти. Боже, что же ты творишь со мной, иномирный ты демон! — Прости, пап. Прости, что тебе приходится так себя перегружать.

— Ничего, солнышко, все хорошо. В конце концов, сейчас ты все равно не сможешь быть Проводником. — Смерть хватается за плечо сына. Я вижу, как лицо Селины кривится от злости.

— Пап, мы найдем Хаоса. Как можно быстрее. — но она подавляет вспышку гнева. Хотя голос все равно срывается. Кажется, кто-то ревнует. Не могу ее винить в этом, я сам еще год назад был похож на нее.

— На этот раз это не только ваша задача. — но с ней мужчина холоден. Все еще сжимает плечо сына, а на дочь даже и не смотрит. Я начинаю понимать причину агрессии Селины. Кто бы не злился, если бы с ним так обращались? — Мы все будем искать Хаоса.

Молча, я наблюдаю, как мужчина поднимается, опираясь на Харона и подчиняясь его осторожным движениям. Выпрямляется, не отталкивая рук сына, кривится и замирает на некоторое время. Похоже, боль не покинула его, несмотря на то, что он что-то уже успел сделать. Не представляю даже, как он себя сейчас ощущает. Да и не хочу представлять — воспоминания о боли от клыков вендиго еще слишком свежи.

— Думаю, мне пора идти. Мне стоит перестать поддерживать этого клона, иначе дела будут плохи. — наконец, Смерть начинает стоять самостоятельно. Лорел чуть отходит, но все равно держится рядом с отцом, готовый в случае чего ему помочь. Я тоже напряжен, хотя и не имею права влезать в эту семейную идиллию. — Последнее, что скажу — Сомний уже в городе. Он ушел еще до начала совета, но… В общем, держите его пока подальше от этого всего, хорошо?

— Хорошо, папа. — Селина кивает сдержанно, но резкое движение ее руки на фоне этой плавности и сдержанности только заметнее.

— Мортем, закрой глаза, хорошо? — Харон… Ладно, раз ты просишь, то я тебе доверюсь.

Закрыть глаза, так закрыть глаза. Темнота накрывает, но не надолго. Короткий вой ветра, яркая вспышка. Даже под тенью век я слепну, ощущая жар яркого света. Кожа под футболкой покрывается мурашками от прикосновения холодного ветра. Однако стоит светомузыке прекратиться, как я открываю глаза. Мне не любопытно, просто держать глаза закрытыми и продолжать делать вид, что меня здесь нет, еще рано.

Смерть ушел. Вот он был — и вот его нет. Помнится, что-то подобное проделал Сомний, когда мы в первый раз с ним встретились. Наверное, так умеет каждый артек. Но мне без разницы, если так подумать.

— Что ж… — у меня есть что сказать. Воспоминание о прорехе в цветном тумане приходит стремительно, и отбросить его уже не получается. Не теперь, когда я слишком долго бегал от правды в надежде ошибиться. — Теперь нас трое. И у меня есть, что спросить.

— Начинай. — Селина раздражена и несдержанна — она рявкает на меня, даже не пытаясь понизить голос или скрыть враждебный тон. Но мне снова плевать.

— Харон, три дня назад ты был в городе? — для начала стоит узнать именно это.

Судя по тому, каким взглядом мадам артек окидывает меня, она все понимает. Быстро. Оно и к лучшему. Никаких долгих объяснений я сейчас все равно не выдам — мозгов на это не хватит от слова совсем.

— Нет. Я был на работе, мне некогда было. — а вот у Лорела понимания нет. Что ж, ты более понятлив, чем твоя сестра. Думаю, следующие мои слова ты поймешь без объяснения… Пожалуйста?

— Окей… Значит, та прореха в Истинах — наш клиент. — только сейчас я понимаю, с кем мы тогда разминулись. В полной мере, имеется в виду, а не слабыми догадками. Меня в дрожь бросает от одной только мысли, от чего мы себя тогда уберегли.

— Стоп! Селина, вы использовали для моего поиска глобальное сканирование? — короткий взгляд на меня, долгий — на сестру. В янтарной глубине гнев смешался с волнением. Он возмущен, и сильно.

— У нас не было выбора. — но Селина не уделяет ему достаточно внимания. Возможно, потому, что таким образом мстит брату за отцовское внимание? Или мои догадки глупы или несостоятельны, а сам я просто стал параноиком? — Хочешь сказать, что тогда мы гнались за Хаосом?

— Очевидно же. — она просто переспрашивает для пущей уверенности, я убежден в этом. Она же не глупая. — Слава Богу тогда мы его не догнали.

— Черт… — Лорел давится своим возмущением. Буквально — от очередного вдоха он закашливается и морщится, но почти сразу же приходит в себя.

Шаг, два — он оказывается передо мной. Теплые пальцы крепко сжимают мои плечи, строгий взгляд пронзает насквозь, до мурашек. Смотрит на меня, как в первый раз. Что-то не так? Почему ты так зол на меня, Харон?

— Харон? — неужели ты не станешь спрашивать про Хаоса? Ничего? Совсем ничего? Ты ничего не вспомнишь про мою встречу с Потрошителем, который вполне может оказаться тем, кто едва не убил тебя?

— Мортем, больше никаких сканов. — говорит запоздало, но строго и четко. Вкладывает в свои слова серьезность и внезапно вновь обретенную строгость. Как еще совсем недавно делал, когда я приходил с бутылкой в руке и подшофе… — Даже если потребуется — нет.

— Но Ло… Харон… — я хочу поспорить. Нет, не так — я должен поспорить! Я могу! Не волнуйся за меня! Я не слабак! Я не Энджел!

— Нет! — он поворачивается к сестре, пылая гневом. — И тебе я скажу то же самое, Селина. — пальцы на моих плечах подрагивают. Запоздалая мысль о том, как сильно Харон за меня волнуется, чуть сбивает твердый настрой спорить и сопротивляться.

— Ой, да пожалуйста. — она недовольна. Скалит зубы, стискивает челюсти. Страшная, страшная женщина, какой бы доброй временами не была. — Теперь, когда мы тебя нашли, нам остается только играть перед Сомнием до тех пор, пока папа и Совет не ликвидируют угрозу. Если ты, конечно, не хочешь помочь, а не сидеть истуканом и ждать!

— Селина, не начинай спор. — с какой-то стороны происходящее довольно интересно. Я могу понаблюдать за этими двумя и увидеть их с тех сторон, с каких не видел до этого. Но… Мне не нравится, когда они спорят.

— Он прав. Давайте все просто успокоимся и… — я хочу сказать «присядем», но одна вспыльчивая девушка меня перебивает.

— Разойдемся. — она, кажется, готова убивать.

Против никто не оказывается, особенно после того, как Селина начинает скрипеть зубами и рваться к двери. Еще бы — быть против этого танка на каблуках было сущим самоубийством! Мы с Лорелом просто молча провожаем ее до прихожей и позволяем уйти. Она с нами не прощается, мы с ней — тоже. Так и расходимся — зло и спешно, ненормально. Так не должно было быть. Но сложилось как сложилось. Неприятное чувство недосказанности и скрытых обид так и остается витать в воздухе, но на этот раз уже между мной и Хароном.

После этого общение не залаживается. Харон устал, это было видно по тому, как он тяжело качал головой и шумно дышал, уходя в себя. Потому болтать мы не стали и молча поужинали. Я не доставал его вопросами, не грузил. Просто молчал и ел то, что было в холодильнике, без жалоб, без инициатив, без разборок. Этот вечер оказался самым спокойным за эти два дня. Теперь такое — подарок. Такой себе, но все же. Спокойствия в моей жизни недостаточно, и даже малые его секунды наполняют меня верой в лучшее и начинают потихоньку латать возникшую в душе дыру. Было бы затишье подольше я, авось, и перестал бы злиться на Харона за ложь, даже скрытно.

После ужина Лорел ушел к себе в комнату. Даже не пожелал мне спокойной ночи — просто поднялся со своего места и, чуть пошатываясь, ушел, чтобы хлопнуть дверью в коридоре. Я же остался один на один с грязными тарелками, тяжелыми мыслями и самим собой. Не лучшая компания. Но я был согласен и на нее. Потому поднялся, сгреб тарелки и начал мыть их. Самое время отвлечься, позволив себе забыться в таком простом действии, как мытье посуды. У родителей я его просто ненавидел, да и после переселения к Харону не жаловал, хотя и брался за это дело охотно. Сказал бы мне кто тогда, что я ринусь мыть посуду так, как рвался в Диснейленд в шесть лет, я бы не поверил. Ан нет, метнулся все-таки. Надежда умирает последней. Мысли, к сожалению, тоже.

Конечно же, тяжесть размышлений даже после того, как я начал намыливать первую тарелку, никуда не делась. Потрошитель вставал в голове вновь и вновь. Страшная встреча, тяжелая погоня — страх пробирает, сердце екает. Я был так близок… А может, был и ближе? Мои силы иссякли слишком рано, я не успел нагнать его. Он бежал слишком быстро. Но… Кто сказал, что Хаос-Потрошитель сбежал? Я был достаточно близко. Он не успел бы уйти далеко после того, как мои силы закончились…

От внезапной мысли я чуть не роняю тарелку. Кого я встретил уже через квартал, в ближайшем магазинчике? Кто так внезапно оказался на пляже, рядом со мной и моими друзьями? Кто мог следить за мной?

Диггори Харт.

Этот безумный, странный мужчина с добрыми глазами и хрупкой фигурой. На вид — ничто, слабак. Но… Что если он — тот, кого мы ищем? Случай с Лорелом научил меня — верь своим ощущениям, не старайся себя переубедить. Ты можешь быть прав, но блуждать в метре от догадки, желая сохранить то, что обязано рухнуть. Вдруг… Вдруг этот слабый человек — Хаос, безумное существо из иного мира, одержимое местью и едва не убившее Харона? Тарелка со звяком опускается на столешницу. Меня ощутимо потряхивает. Кошмарные догадки приводят меня в запоздалый ужас.

Я мог сидеть с ним так рядом. Я мог есть его сэндвичи. Я мог мило общаться с существом, вот уже как пять месяцев осуществляющим настоящий геноцид!

Боже! Гейл! Я так и не спросил его, общается ли он еще с Хартом. Я просил его этого не делать, но Гейл всегда был со своей головой на плечах и вполне мог решить, что мои подозрения ложны. И если я прав в своих догадках… Гейл все еще может поддерживать контакты с опасным артеком, которого боится сам Смерть. Я… Должен спросить его об этом!

Но уже слишком поздно. На улице ночь, а так как темнеет сейчас поздно, времени очень много. Гейл наверняка уже спит, особенно если учитывать, сколько он выдузил джин-тоника на наших посиделках. Звонить сейчас ему бесполезно — не ответит. Я знаю это как никто другой…

Подождет ли это до завтра? Если я отложу звонок, не подставлю ли я под удар лучшего друга? Все будет в порядке с Гейлом, если я позволю ему поспать и отложу звонок на более удачное время?

Думаю… Думаю да. Завтра я проснусь пораньше, наберу Гейла и расскажу ему все, что узнал и о чем догадываюсь. Заодно смогу спросить у него контакты Диггори и узнать информацию о нем. Тоже лишним не будет — попытка найти его станет более успешной, если мы будем располагать такими знаниями.

Да. Завтра же. А пока — посуда. Выкинуть из головы все мысли и позволить мыльной воде унести их в трубопровод.

Я наблюдаю, как пена закручивается в водоворот и уносится прочь. И ощущение такое, будто разум уже покинул меня, а все происходящее — один большой бред в конец обезумевшего сознания.

Если это так… То пусть этот бред закончится с первыми лучами солнца.

========== Дай мне надежду - и унитожь ее ==========

Этой ночью я никак не мог уснуть. В голове крутилось два десятка мыслей, одна хуже другой. По потолку блуждали тени, за окнами выли в неистовстве ветер и души, не нашедшие покоя.

Я лежал на кровати много часов, всматриваясь в тающие во мраке силуэты. Сил двигаться не было, однако думать почему-то еще оставались. И я думал — размышлял и размышлял, пока от кипучего коктейля из страха, растерянности и новых попыток примириться с неотступным чувством предательства и внезапными поворотами событий не заболела голова. Морально я измотал себя до крайности этой ночью. В какой-то момент ко мне даже пришло запоздалое сожаление о том, что я так и не выпил с Гейлом, но я тут же отмел эти мысли, вспоминая о важности произошедшей сегодня встречи. Мне довелось увидеть самого Смерть — первородного артека, великого Царя Загробного мира. И вместе с тем мне доверили знание одной из легенд Примумнатус. О безумно влюбленном Хаосе, об убийстве, о слепости и надежде на то, что тьма заберет все, а правда никогда не вскроется.

Но тьма не забрала — выплюнула брошенного в нее раздавленного артека, забрав у того лишь рассудок. И теперь… Теперь ЭТО может быть Диггори. Тем, с кем так близок стал Гейл. Тем, кто сидел с нами на пляже и мило улыбался и смеялся, угощая бедных тощих детишек вкусными сэндвичами. Это казалось невероятным, невозможным, чудовищным. Но с переменной по фамилии Харт все складывалось слишком хорошо, чтобы просто отмести такой вариант.

Я заснул часу в четвертом. Рассвет уже занимался на улице, когда мир снов все же соизволил принять меня. Но и там тревога не отпустила.

В вязкой дымке сновидений я был Хаосом. Блуждал по тьме в поисках выхода, рвался прочь, убегая от боли, страха, горя. Но ноги опутывало что-то тяжелое, а за спиной рокотало страшное. Я чувствовал, что вот-вот все, весь этот чертов темный мир, рухнет и заберет меня с собой, в мрак, из которого не найти пути к свету. И когда понимание этого окончательно укоренилось в моей голове, я побежал. Побежал как в последний раз, захлебываясь собственным плачем и воем. «Спаси меня!» — кричал тот, кем я был не пойми кому.

Но тьма не отзывалась на крик. Чувство опасности вперемешку с ужасом глубоко засели во мне, гоняя по безжизненным пространствам сна.

И только спустя долгие часы изнуряющего бега свет наконец принял меня — тьма осталась позади, рокоча в неистовстве. Я достиг залы — огромной комнаты, чьи очертания терялись в белом тумане, а из интерьера были только стены. И посреди этого света и белых стен стояла фигура. Со своей позиции, несмотря на слишком яркий свет, я видел, что это был мужчина в черном, с черными же волосами. Тощий до ужаса, настолько, что плащ спадал с плеч. Его волосы водопадом стекали по плечам и груди до пола, и стелились даже по нему мягким шелком. Он кутался в них, как в одежду, а фигура его источала непонятную силу. Покой разливался по моему телу в его присутствии. «Он не опасен. Он поможет.» — именно эти мысли родились в моей голове, и сопротивляться им не было сил.

Я рванул к своему спасению. Не знаю и не хочу знать, почему я решил, что этот человек может мне помочь. Просто что-то в глубине меня подсказало. И я поверил — потому что хотел, потому что страстно мечтал о том, чтобы этот кто-то спас меня от прорывающейся в пределы залы тьмы. Я шагнул ему навстречу — сначала медленно, но с каждым шагом все быстрее. Однако стоило мне чуть быстрее опустить ногу на пол, как гулкий стук пронесся по всему помещению. Человек повернулся на шум.

Мой крик растаял в ослепительном свете.

Я проснулся. И последнее, что помнил — безумные глаза ярко-золотистого цвета и оскал, исказивший обагренные кровью губы.

Среди разметанных подушек и одеяла, я лежал, шумно втягивая душный воздух комнаты. Одна нога свесилась с кровати, другая была согнута. Воздух поступает в легкие с сильными вдохами, я хриплю и внутри все ноет. Но я снова я — Мортем Ирвинг, мальчик в маленькой комнатке в доме могильщика-артека. Все позади, все осталось там, во тьме. Но почему тогда меня все еще трясет, а руки так плохо слушаются, когда я пытаюсь коснутся ими горящего лица?

— Да чтоб тебя… — этот кошмар был таким реалистичным. Я все чувствовал так, как если бы и в самом деле оказался в том месте.

Утро было испорчено. Заснуть во второй раз я уже не смог, несмотря на то, что на часах было только семь и спал я всего три часа. Но и подниматься с кровати не было никакого желания. Видеть Лорела сейчас не хотелось от слова совсем. Наверняка он сейчас тоже испуган… Его, смотрящего на меня затравленным виноватым взглядом побитого пса, за вчерашний вечер хватило с лихвой. Не хотелось к страху примешивать еще и горечь борьбы с чувствами, которых не должно быть.

Потому я просто прижал ладони к лицу и шумно выдохнул. Бабушка… Надеюсь, ты видишь, что со мной происходит? Потому что все это — твое наследие. Я не злюсь, просто… За что? Что я такого сделал в прошлой жизни, что в этой на меня, как из рога изобилия, сыпятся неприятности и трудности, от которых голова кружится, а рассудок все ближе к точке невозврата? Надо позвонить Гейлу. И быстро.

Плевать, что сейчас только семь утра — Гейл после пьянок ранняя пташка. Уверен, он уже встал.

С огромным трудом я переворачиваюсь на бок. Тянусь к лежащему на полу телефону. Как в тумане набираю знакомый номер и выхожу из морока только тогда, когда в трубке раздается чуть заспанный знакомый голос друга.

— Алло? Только не говори, что у тебя опять какие-то внезапности. — зевок в конце фразы знакомый до боли. И я снова в мире, снова с ним. Потому что на другом конце невидимой нити — Гейл, а не безумное создание с золотыми глазами.

— И тебя с добрым утром, друг. — голос предательски хрипит. Я никак не могу откашляться от застрявших внутри криков. — Нет, у меня никаких внезапностей. А вот для тебя есть новости…

— Ну-ка, ну-ка… Я весь во внимании. — я представляю, как друг пересаживается поудобнее на диване без одного подлокотника. Наваливается на спинку, откидывает голову назад, расслабляется… Еще чуть больше спокойствия, пожалуйста. — Кстати, прежде чем ты начнешь… Мы с ребятами собирались сегодня на Галаверском мосту встретиться. Не хочешь с нами?

— Нет, не сегодня. — я, может, и хочу, но не думаю, что дела артеков позволят мне отдыхать еще дольше. — А теперь слушай. Вчера к нам приходил посланник Смерти.

Я кратко пересказываю другу историю, которую специально для меня поведал царь Загробного мира. Язык заплетается, я чуть запинаюсь и путаюсь, но Гейл слушает и не торопит меня. Обрывать даже и не пытается. Возможно, вникает в эту невероятную историю, от которой меня теперь мучают кошмары. А может, просто из чувства такта и дружеской солидарности ждет, пока поток бессвязных слов иссякнет.

— Ну и? — он задает первый вопрос только после того, как я замолкаю надолго.

— В общем, мы пока установили одного подозреваемого — Потрошителя. — я шумно вздыхаю. Вот и главная часть нашего разговора. — Но вечером я обдумал кое-что… Знаешь, в один из дней мы с Селиной и Сомнием гнались за артеком… Но это был не Лорел. Он сам сказал, что в тот день не был в городе. А потом я встретил Диггори.

— Хочешь сказать.? — Гейлдогадывается быстро. Умничка, помнит мои просьбы прекратить их с Хартом общение.

— Да. Диггори может быть Хаосом. — эта мысль снова и снова ввергает меня в ужас. Харт пусть и странный, но бесспорно добрый… Он слабый, тощий, бледный. И улыбка у него такая теплая, а сэндвичи вкусные, хоть и немного странные… Но вдруг? Вдруг он — безумно влюбленное создание, преследующие свои черт пойми какие цели? — И если это так, он очень опасен. О его способностях обмолвились только вскользь, но сам Смерть говорит, что у его младшего брата был огромный потенциал и протекшая крыша. Так что можешь представить, в какой коктейль это могло смешаться.

— Черт, да быть не может. — Гейл наверняка хмурится. По крайней мере, голос у него суровый. — Я же общался с ним потом! Нормальный парень. Да, немного не в себе, наверняка с приступами агрессии, но не страшный.

— Уж кто бы говорил, друг. Ты же знаешь, как порой бывают крепки маски. — я вновь напоминаю ему о том, кого он освободил из клетки Энджела. Не стремлюсь пробудить чувство ненужной вины, просто хочу напомнить. Ошибаюсь, так нагло манипулируя чувством вины друга, но тот на это ничего не говорит.

— Мортем, я пригласил его пойти с нами. — признается сразу. Таким виноватым голосом, словно бы совершил что-то плохое. Страха, правда, совсем нет. — Может… Может, мы можем задержать его, а вы проверите?

— Нет! Гейл, если он Хаос, — ком встает поперек горла. Я не должен вспоминать проклятый сон. Он в прошлом, все хорошо. Тьма и золотые глаза остались в моем кошмаре, в реальность им не просочиться. — Это очень опасно. Откажи ему во встрече. На крайняк — не лезь в это. Просто погуляй с ним, а потом отпусти — по дружески, никаких операций. Ты меня понял?

— Понять-то понял, но… — он теряется. Представляю, как он хочет помочь. Но заставлять лучшего друга так рисковать я не собираюсь. — Мортем, ты уверен в том, что говоришь?

— В каждом слове. — после того, что случилось с Лорелом, я не собираюсь сомневаться в своих догадках. Урок был понят и усвоен — лучше проверить, чем бездоказательно верить.

— Ладно. Ладно, я все понял. Попробую отвязаться от Диггори. А если нет, то просто притворюсь, что все нормально. — повторяет, чтобы запомнить. Молодец. Никаких опасностей. Не в этом случае. Не с этим существом. — Давай мы встретимся вечером? У меня есть кое-какая информация, которую ты должен знать. О Диггори.

— С радостью! — я должен быть с ними в этой встрече. Но если Диггори — Хаос, мое появление может спровоцировать его. Артек знает, что я догадываюсь, в этом не приходится сомневаться. Иначе не было бы вендиго в нашем доме. И если Хаос и Диггори Харт — одно существо, ставить друзей под угрозу я не стану. — И… прости, что не могу быть рядом на этой встрече. После того, как ты сказал о Диггори, я готов был отказаться от любой встречи с артеками, но…

— Он может знать, да? — догадливый Гейл. Как всегда обрывает мои жалкие оправдания своими насмешливыми, но добрыми фразочками. — Не боись, понимаю все. Уверяю тебя, встреча пройдет без сучка без задоринки. А вечером прогуляемся. Или у меня посидим. Можешь даже с ночевкой остаться — купим пиццы, поболтаем.

— Замечательное предложение. — успокой меня. Уйми волну ужаса в моей душе. И просто будь рядом, как бы глубоко я не утонул.

— Вот и решили. Успокойся. Не волнуйся. Мы через все пройдем. — не хватает только теплой руки на плече.

— Ага. Спасибо, что все еще со мной. — надеюсь, наша дружба останется вечной. Ведь что бы я делал без Гейла?

— А как иначе? — он смеется. Так задорно и весело, что мне тоже хочется засмеяться. — Ладно, давай. Мне пора идти одеваться. А ты возьми себя в руки и собери своих магических друзей для оглашения соображений.

— Как ты догадался, что я им еще не рассказывал?

— Мортем, мы знакомы с тобой много лет. Уж я то знаю, что первым делом ты всегда все рассказываешь мне. — а потом он отключается, лишь повторив свое короткое прощание.

Он прав. Он так чертовски прав. Всегда ему, все ему. Папа побил — к Гейлу. Мама на уши присела — к Гейлу. Моя жизнь встала с ног на голову — привет, друг. Неужели я настолько открытая книга? Усмешка искривляет губы. Гейл-Гейл… Самый лучший друг на свете. Единственный, кто сможет спокойно и с юморком вытерпеть мой непростой нрав и заставить исправить каждую дурную черту.

Но почему внутреннее чувство тревоги не оставляет меня?

Нет… Я знаю ответ на этот вопрос. Слишком ясно он теперь встает перед моими глазами. Сейчас настал тот момент, когда две сферы моей жизни начали сливаться воедино. И с этим надо было что-то делать, пока что-то на что-то не повлияло без шанса на исправление. Но теперь исправлять все становится куда труднее, чем раньше. К миру тайн, загадок и артеков присоединился Лорел, перед любовью к которому я до сих пор готов сдаться. Однако Гейл и ребята все равно остались по другую сторону границы недозволенного!

Что мне выбрать — верных друзей, с которыми мы прошли рука об руку большую половину жизни, или Лорела, одна улыбка которого может заставить меня следовать за ним преданным щеночком? Я не знаю. Не могу решить. Не мог решить до того, как выяснил правду, и не могу теперь.

Вот бы все решилось без моего участия. Вот бы случилось что-то, чтобы я мог четко и ясно сказать — я должен остаться в Новумнатус или Примумнатус. До правды эта мысль в моей голове только оживала, теперь же — укрепилась. Я просто… Просто не могу решить этот вопрос самостоятельно. Слишком трудный выбор для того, кто никогда не умел идти по правильному пути.

Черт, все, хватит! Мне пора перестать жалеть себя. Надо встать и пойти к Лорелу — рассказать ему все. Начать наконец действовать, а не наматывать сопли на кулак! Я и так два долгих дня ныл, ныл и ныл! Как и сказал Гейл, пора было брать себя в руки и делать, а не плакать над горькой судьбой. Я решу этот вопрос — как только новый виток событий подойдет к концу. И мне не нужна помощь вселенной, чтобы самостоятельно принять решение о том, кто дороже и важнее.

Я поднимаюсь на ноги, чтобы пройти к комнате своего соседа. Вопросы и мысли остаются пылью на простынях.

***

Звонок раздается в обед. Лорел, Селина, Ева — именно они сидели на кухне, когда мой телефон взорвался какофонией звуков. Важный разговор был испорчен. Три взгляда — два неодобрительных и один заинтересованный — обратились на меня. Под их недвижимым вниманием, я достал телефон из кармана. Все возмущения застряли в горле, когда на экране высветилось родное «Гейл».

— Алло? — Селина цокнула языком и махнула рукой, когда я ответил на звонок. Моего оскала ей, впрочем, хватило, чтобы не сказать ни слова.

— Мортем! — но в трубке раздался не голос Гейла.

Крик Томми заставил все внутри меня сжаться. Отчаянный вой, болезненный крик, мольба о помощи — все слилось воедино в детском голоске. Шорох, стук, звон, крики — мурашки побежали по телу, когда я услышал рвущий барабанные перепонки крик Коста.

— Томми, что там у вас? Что случилось? — пальцы на пластике телефона задрожали, но голосу сорваться я не дал.

Три пары глаз обрели взволнованность. Но я не обратил на это внимания — куда больше меня интересовал звонок и плач Томми на другом конце телефонной трубки. Внутри рождалось чувство тревоги, грозящее перерасти в ужас.

— Мортем… Помоги! — Томми плакал так отчаянно и надрывно, что мне стало больно и захотелось в ту же секунду оказаться рядом с ним. Впрочем, секунда братского чувства закончилась дрожью в плечах. — Нет! Не подходи ко мне! Нет!

Крик оборвался на самой высокой ноте — вместе со звонком. Я отнял телефон от уха. Черт возьми, что у них там происходит? Пальцы лихорадочно набирают номер Гейла снова, но вместо ответа — сплошные гудки. Губы дрожат, зубы стучат, дергаю пальцами по столу, не в силах перестать двигаться в предистеричном состоянии. Воспоминания о догадках обжигают сознание, а мысль об опасности — душу. Гудки, гудки — и ничего более. Сброс. Набираю снова. Гудки. Ответь мне. Гудки. Ответь мне. Сброс. Ответь мне!

— Мортем, что происходит? — Харон спрашивает первый. Его пальцы тянутся ко мне, он подходит так близко, что я могу почувствовать запах его одеколона. Этот запах сейчас не успокаивает.

— Гейл. Он… Он позвонил мне. — мысли вязки и липки, они отказываются собираться в слова.

Я звоню и звоню, а пальцы Харона касаются моих плеч осторожно. Охваченный раздражением и паникой, я сбрасываю его теплую ладонь. Новый сброс после десятка гудков — мне начинает казаться, что крик Томми звенит в моих ушах неумолкаемым воем.

— Мне надо на Галаверский мост. Срочно! — я должен узнать, что с ними. И если они не берут трубку, я приду! Приду сейчас же, не звоня ни Косту, ни Ронге, ни кому-либо еще.

— Мортем, успокойся… — не пытайся меня успокоить, Харон! Не тебе это делать!

— Срочно. — я поеду. Я должен. Я побегу, сбивая ноги в кровь. Я просто обязан это сделать.

Но не успеваю я подняться, как телефон снова подает признаки жизни. На этот раз — СМС. Все еще с номера Гейла.

«Привет, мой юный друг. Приезжай к нам, у нас тут весело! Посмотри, что я сделал. Обещаю, будет веселее, чем на Американских горках. Может, тогда до твоей тупой башки наконец дойдет, что не стоит лезть туда, куда тебя не просят.»

Следом за текстом пришло и фото. Серый бетонный пол камеры на Галаверском мосту — бутылки, стаканчики, банки. Все знакомо до боли. Но между стандартным, почти родным мусором расплываются алые капли крови. Вздох замирает внутри меня, все обрывается где-то в груди. Я знаю, от кого это сообщение. Еще не уверен полностью, но догадываюсь с вероятностью в 99.9 процентов.

— Нам надо на Галаверский мост! Пожалуйста! — он не мог ничего с ними сделать! Нет… Нет! Не имел права сделать с ними хоть что-нибудь! — Это связано с Хаосом!

— Мортем, подожди, успокойся немного… — вот и Ева присоединяется к Харону, пытаясь унять мою дрожь. Но ей не удается. И не могло удастся.

— Пожалуйста, Харон, отвези меня туда. — пойми меня. Увидь ту тревогу, что обуяла с ног до головы. Дай мне новый шанс простить тебя через помощь и признательность. Поехали. Поехали!

— Хорошо. — Харон не отказывает мне в мольбе. Я чувствую — он все понимает.

Я даже не иду в комнату переодеться. Все и так нормально — на мне пижамная майка и штаны, но я готов ехать и так, лишь бы оказаться на Галаверском мосту быстрее. У меня нет ни единой лишней секунды поменять дурацкую ничего не значащую одежду!

— Стоп! — Селина наконец влезает в разговор. Может, она и до этого пыталась это сделать, но голос ее был не слышен за хором панических мыслей в моей голове. — Что вообще происходит?

— Мои друзья в опасности. — вот все, что я могу ответить. Голоса не хватает, воздух покидает слишком быстро, и фраза оканчивается позорным полувздохом-полувсхлипом. Но мне все равно! Некогда разглагольствовать, надо спешить!

Телефон в карман, Харон отходит в сторону, давая мне шанс вскочить на ноги. Я бегу в комнату — врываюсь в нее ураганом, хватаю из-под стола сумку с вещами. Банка с последним химическим экспериментом Гейла — супер-сильной кислотой — отягощает. Она настаивалась месяц. Думаю, теперь эта ядреная смесь сможет прожечь что угодно. Даже артека. Что бы не произошло на Галаверском мосту, я не дам моих друзей в обиду. Если он им что-то сделал…

— Поехали! — вылетаю из комнаты в коридор. Рюкзак больно бьет по спине, когда я вбегаю в прихожую, пытаясь на левую ногу натянуть правый ботинок.

— Мортем, подожди. Мне нужно надеть рубашку. — Харон в майке, шрамы не скрыты. Он не выходит на улицу так… Не может, стыдясь своих старых ран. Но у нас так мало времени!

Однако я не говорю соседу ничего. Он уходит — я замечаю, как он торопится, но этого все равно мало. Каждая секунда протекает мимо меня часом. Все мышцы напряжены, я стучу ногами по полу, мои плечи дрожат как у припадочного. Я боюсь, я страшно боюсь за своих друзей. Я хочу помочь им. Почему, почему я не пошел с ними? Я мог бы защитить их! Но я здесь, дома, стою и жду последние секунды перед выходом, а они там, в опасности. Господа нет, я это уже узнал. Богов много, каждый меня не услышит. Но если есть хоть один, кто может исполнить желания… Артек желаний, если ты есть… Пожалуйста, пусть мои друзья буду в порядке. Пусть ОН с ними ничего не сделал.

— Пошли. — Харон выходит ко мне. Его рубашка застегнута кое-как, а манжеты и вовсе расстегнуты. Упоминать об этом нет смысла — я разворачиваюсь, собираясь выходить.

— Без нас ты никуда не поедешь! — но Селина не отстает. Ева торопится за ней, хотя и ничего не говорит, лишь тяжело хмурясь.

— Селина… — Харон хочет что-то сказать своей навязчивой сестрице, но я опережаю его.

— У нас нет времени! Насрать — поехали! — надо торопится. Нам надо спешить!

Я вылетаю из дома первым. Ноги сами несут меня к гаражу за магазином — машина там, терпеливо дожидается нас. Черт! Она так далеко! Харон за мной, спешит и торопится, но все равно не поспевает. Это не раздражает, лишь ввергает в еще большую панику.

— Быстрее, пожалуйста! — я не могу опоздать. Я не должен опоздать! Я не могу оставить их одних.

— Стараюсь. — но Харон физически не может идти быстро, а Ева и Селина катастрофически отстают. Черт бы побрал артек с ее любовью к туфлям!

— Боже… — я судорожно тянусь к телефону в кармане.

Еще один набор — гудки, гудки и больше ничего. Ответа нет. Трубку не поднимает никто. Секунда, две — Харон только открывает гараж. Сброс. Еще набор. Еще одна попытка прорваться сквозь разделяющую нас неизвестность. Гудки, ответа нет, во всем мире только я, мое сорванное дыхание и раздражающий гудок телефона из раза в раз, снова и снова. Ответа снова нет. Сброс.

— Черт! — я понимаю, что паника вновь овладевает мной. Мне казалось, я смог умирить себя и свои эмоции. Мне казалось, ничего хуже правды о Лореле-Хароне и моей почти-смерти не будет. Но… Но мне не отвечает мой самый лучший друг.

Если с ним что-то случилось… Я этого не переживу! Только не моя банда. Только не мои друзья! И ведь это моя вина. Я… Я втянул их в это! И если из-за меня они пострадают… Или еще чего хуже… Нет. Нет-нет-нет! Я не должен об этом думать!

— Мортем! — голос Харона возвращает меня в реальность из водоворота паники.

Он сидит за рулем машины — она уже выведена из гаража. Селина и Ева залезают на заднее сидение. Наконец!

Телефон отправляется в карман, я залезаю в машину, с размаху опускаясь на жесткие сидения.

Впереди много минут пути до города. Я не могу опоздать. Не могу потерять их. У меня нет ничего, кроме старого химического раствора, чтобы защитится, но если потребуется, я изорву этого ублюдка зубами и ногтями. Он не мог, не мог причинить им вреда.

Лорел разворачивает машину на узком пяточке перед магазином. Торопится — я вижу, как он силится не вдавить педаль газа в пол, а брови его хмурятся. Но время все равно идет так медленно. Поворот словно целая жизнь. Каждая секунда, каждый момент — все на счету. А мы тратим их на выезд!

Когда машина наконец двигается в сторону ворот, меня начинает ощутимо потряхивать. Крик Томми отдает в ушах вместе со стуком крови, страх за друзей смешивается в единое целое со злостью на того, кто посмел протянуть в их сторону свои грязные руки. Никогда еще я не испытывал таких чувств. Потому что знал — мои друзья могут постоять за себя. Они сильные ребята, смогут от всего отбиться. Если понадобится, они со всем разберутся без меня.

Но не теперь.

С ЭТИМ существом они не справятся. Взгляд золотых глаз вызывает движение в моем желудке. Тошнота подступает. Я помню, все помню. От этой твари никто не сможет защититься. С ним они не справятся.

Потому я должен поспешить. Отвлечь его на себя, попытаться драться, начать издеваться над ним… Сделать хоть что-нибудь, лишь бы он оставил моих друзей в покое.

Машина едет по шоссе быстро — быстрее, чем обычно. Лорел давит педаль газа в пол, пальцы крепко сжимает на руле. Я снова и снова набираю номера — Кост, Родриге, Ронга, Винс, Алекс, Бобби, Джим, Томми… Снова и снова, в надежде на то, что смогу достучаться хоть до кого-нибудь из дорогих мне людей. Но ниточка связи не налаживается. С их стороны нет ответа, лишь протяжные гудки, от которых в моих висках просыпается тянущая боль, а губы неслышно шепчут заученные молитвы. Хоть раз этот отцовский дар мне пригодится. «Отче наш» снова и снова, до лязга зубов, до боли в горле от вставших там слез воспоминаний. Молитва заученная болью. Пожалуйста, помоги. Помоги мне. Артек желаний, ты есть? Тогда помоги мне! Я готов потратить свое желание, окей? Я принял решение! Мне не нужно, чтобы ты забрал у меня силу. Просто сделай так, чтобы мои друзья не оказались втянуты в эту кошмарную историю.

Я хочу снова пойти с ними на пляж. Я хочу снова сидеть с ними в убежище на Галаверском мосту и пить принесенное Ронгой или Гейлом пойло из горла со всеми. Я хочу снова гонять Закки и его команду под руку с Алексом или Винсом, или кем угодно еще из нашей банды. Я хочу снова обнять Гейла в попытке дотянутся рукой до его макушки… Бог желаний, ты слышишь?

А в ответ — лишь гудки в трубке. Никто мне не отвечает.

Мы влетаем в город. Лорел петляет по улицам, пытаясь найти подъезд к Галаверскому мосту. Селина сзади просит его быть помедленнее, Ева хватается за мои плечи и что-то говорит. Но ее голос не достигает меня, несмотря на то, что пальцы сжимают крепко.

Мы встаем в пробку. Обед — дороги оказываются забиты спешащими домой работягами. Обед и первые часы после работы — единственное время, когда у нас бывают пробки. Они не большие, две минуты — и мы выедем. Но две минуты — слишком долго.

Я смахиваю ладони Евы со своих плеч. Прежде чем кто-то успевает меня остановить, выскакиваю на улицу, прямо на дорогу. Под гудки возмущенных водителей, я убегаю на тротуар. Бегу так быстро, как только позволяют мне ноги и спертые страхом легкие. Почти лечу по серым улицам, пытаясь достичь моста. Люди кричат мне вслед, когда я невольно задеваю их плечами, но всякий раз я игнорирую их крики. Мне наплевать. Куда важнее другое.

Вот и мост — чертовы лебеди смотрят на меня своими мраморными глазами. Сочувствуют моей потери. Подавитесь, ублюдки, они в порядке! Спуск слишком далеко. Придется повторить свои акробатические трюки.

Я залезаю на перила — они обжигают мои ладони жаром и облупленной краской. Ноги соскальзывают с чертовых нижних перекладин. Пальцы так дрожат, что мне не удержаться. Страха уже нет. Мне больше не страшно упасть, не страшно улететь в зеленоватую жижу реки подо мной. Цель так близко…

Прежде чем мой мозг успевает среагировать, я отпускаю перекладины. Короткий полет, ни крика, воздух в легкие набрать и глаза закрыть. Столкновение. Вода принимает меня в свои объятия, тут же заполняя рот, открывшийся от крика. Боль пронзает спину кривым ножом, она расползается по позвоночнику. Но я слишком взвинчен, чтобы почувствовать ее в полной мере. Судорожно барахтаясь в грязной воде, я с трудом выплываю. Жадный вздох, воду сплюнуть. Плыть к платформе, надрываясь, до хрипа и боли.

Забраться на нее оказывается невероятно тяжело. Она все такая же чертовски скользкая, а я сам не менее мокрый. Зацепиться почти не за что, пальцы соскальзывают с нее снова и снова, а под ногами опоры нет, лишь далеко-далеко простираются иловые залежи и мусор. На то, чтобы выбраться, уходят лишние секунды — ногу забросить на платформу, напрячься всем телом, вытягивая себя из воды. Кашель пробивает. Я откашливаюсь от грязной воды, легкие горят от нее. Но ползти не перестаю. Вход так близко… Надо подняться на ноги… Подняться…

Мне это удается — с трудом, с расплывающимся перед глазами миром, но удается. Движения тяжелые, мокрая одежда тянет к земле, черные пряди закрывают глаза. Рядом, так рядом. Я обдираю руки, влезая в узкий проход. Вода тут же заполняет раны, смывая капельки крови, но я не обращаю внимание на жгучую боль с ссадинах.

Я здесь. Я здесь!

— Гейл! — сорванный крик птицей врывается в камеру.

Я — следом за ним.

А новый крик застывает в горле. Алое. Алое. Алое! Крови так много — она заполнила собой все, каждый миллиметр пространства. Бетон стал красным от нее. Очередной мой вздох заполнил легкие запахом металла. Поворот головы. Ни слова не могу вымолвить. Шаг. Что за мешок лежит в том углу? Почему он такой красный? Это ведь не кровь, да? Это не она, просто ребята разлили краску… Они шутят надо мной, да?

Шаги на дрожащих непослушных ногах такие медленные. Я ступаю по алым лужам с чавкающим звуком — краска остается на моих ботинках. Подхожу к мешку. Он красный, весь, но очертаниями похож на манекен. Что это? Боже, какие глупые шутки… Я опускаюсь рядом с манекеном на колени и переворачиваю его. Руки касаются холодного и влажного, но даже так я могу понять, что это кожа.

Не могу кричать. Могу только смотреть в широко распахнутые глаза. Добрые голубые глаза, самые дорогие и родные…

— Гейл… — всхлип. Я задыхаюсь вставшим поперек вздохом.

Это Гейл. Я не спутаю его ни с кем. Красные прядки, голубые глаза, эти скулы…

Боже! Нет! Пожалуйста, нет! Умоляю, не надо! УМОЛЯЮ, НЕТ!

— Гейл! — наконец. Я могу кричать.

Слезы не желают покидать моих ноющих глаз. Я судорожно тормошу своего самого лучшего друга, и руки мои дрожат. Он жив, просто притворяется. Это не кровь, просто краска. Нет, нет, нет… Гейл жив! Все с ним в порядке!

— Очнись! Не играй со мной! — губы дрожат, мысли бессвязны, я трясу и трясу его, но в голубых глазах жизни не появляется. Лишь больше алого стекает по изорванным губам.

Очередной толчок — тяжелый звон и хлюпанье. Мой вой не перекрыть им. Ладонь… Его ладонь! Лежит в осколках, исцарапанная и окровавленная… Я хватаю ее, поднимаю, крепко прижимаю к себе.

— Сейчас, подожди, Гейл, сейчас я все исправлю… — я пытаюсь, я так пытаюсь! Но ладонь обратно не крепится.

Почему? Почему ты не поднимаешься?! Очнись! Пожалуйста, очнись… Ты же обещал мне, что мы всегда будем друзьями! Ты обещал, что вечером мы пойдем гулять! Ты клялся, что не оставишь меня! Гейл… Гейл, пожалуйста.! Пожалуйста, не покидай меня!

Почему слезы не стекают по моим щекам? Почему я не могу заплакать? Почему я снова не могу заплакать, видя отпечаток смерти на лице дорогого мне человека?! В голове кавардак. Прижимаю к себе холодное тело. Он просто играет. Сейчас, я верну его ладонь на место, и он очнется, и посмеется, и скажет, что я дурак, раз повелся на такой развод. А ребята… Ребята. Они ведь шутят, да?!

Я снова поднимаюсь на ноги. Все кружится, я едва могу стоять. Сейчас, я найду их, они такие идиоты, но они мне все расскажут, и мы будем еще долго над этим смеяться. Тороплюсь и запинаюсь, подхожу к проему в стене, лезу в него…

И тут же отшатываюсь обратно, зажимая ладонями рот. Больно ударяюсь коленями о пол. Чай и завтрак покидают мой желудок так спешно, что я едва успеваю убрать руки на живот.

— Нет! Нет, нет, нет! — желчь обжигает рот, я хриплю и сиплю сквозь силу. Мертвы… Они все, все мертвы!

Гейл… Гейл, это ведь глупая шутка?

— Я не так хотел! — я не хотел такого результата выбора! — Нет! Не так! Не так хотел! Пожалуйста, верни их! Нет!

Гейл, Гейл, Гейл… Взгляд блуждает по полу, по стенам… Все красное, все. Крови так много, что она вот-вот зальет и меня тоже. Они все мертвы. Лежат, разорванные в клочья, там, в зале. Не дышат, не живут, не улыбаются… Их нет, их больше нет. Меня трясет, руки не слушаются. Блуждающий взгляд натыкается на что-то на полу. Золотые капельки чего-то густого — совсем рядом с Гейлом. А чуть поодаль… Чуть поодаль остатки кольца. Половинка золотого обруча с россыпью изумрудов.

Я знаю, чье это кольцо. Я, блять, знаю, чье это кольцо.

Паззл окончательно собрался, и сомнений не стало. Слезы превратились в колкий лед. Остался только крик и ненависть, захватившая с головой.

Ублюдок… Ублюдок! Мразь, как ты посмел? Как ты посмел забрать их у меня?! Я найду тебя, кусок дерьма! Уничтожу! Причиню столько боли, сколько ты причинил им! За все сполна отплачу, за все!

Я ведь не этого хотел, когда просил сделать выбор за меня! Они не заслужили этого! Не заслужили боли, страха, смерти. Они не заслужили быть преданными тобой…

Диггори… Ты сам подписал себе смертный приговор! Я это так просто не оставлю! Ты у меня еще поплатишься!

— Мортем! Боже… — крик Евы вторгается в комнату, в которой запах крови повис пеленой плотного тумана.

Я не прощу тебя, Диггори!

========== Мама ==========

— Итак, вы говорите, что на месте преступления не были? — Щелчок авторучки пронзает мое сознание словно острый нож. Но губы не дрожат, а взгляд направлен прямо в глаза копа, скрытые за внушительными очками.

Мутно-голубые, чем-то неуловимо похожие на глаза Гейла, они сверлят меня, расцарапывая свежую душевную рану.

— Да. Друзья звонили мне, но я не взял трубку. Потом они мне не ответили. Я думал, что они просто заняты… — каждое слово через силу, выдавить их из сжатого спазмом мучительного страдания горла тяжело. Мои сжатые в кулаки ладони, сложенные на крепко сведенных коленях, подрагивают. — О случившемся я узнал только сегодня утром, из звонка матери моего друга Гейла.

Это произошло вчера.

Вчера… Я потерял всех своих друзей, самых дорогих мне людей на всем белом свете. Их больше нет. Моих друзей… Огоньков моей души, без которых все теряло смысл… Их у меня забрали — так жестоко, так бесчеловечно отняли, изорвав в клочья все наше будущее. У нас было столько планов, столько мечтаний… Мы хотели пойти на пляж, отпраздновать начало нового учебного года, снова драться с Закки и его ребятами, просто жить, в конце концов… Но наше будущее уничтожили. Вместе с ними.

Сердце разрывается от боли. Злость, накатившая на меня вчера бурным приливом вместе с песком уверенности, ушла. Теперь нет ничего, кроме горького раскаяния и желания повернуть время вспять. Нет слез, нет крика…

Я не так хотел. Я ведь не хотел их смерти. Умоляя решить мою дилемму выбора между двумя мирами, я не просил делать это так… Чудовищно.

За что? За что они? Почему не я? Хаос, почему они, а не я? Я хочу услышать ответ, но глухая тишина в моей голове не отвечает ничем, кроме как горькими рыданиями, запрятанными глубоко в себе. Ответа на эти вопросы в моей голове не существует. В ней есть только кучка мыслей, ничего не могущих изменить.

Я не помню, как вчера попал домой. Вроде, Ева вытащила меня к дороге, но это не точно. Вроде, Лорел отвез меня к нам — это уже точнее, я могу припомнить, как он усаживал меня рядом с собой и снова давил педаль газа в пол. Кажется, они говорили о чем-то, причем на повышенных тонах. Но я ничего, совсем ничего не помню точно. Все, что отложилось у меня в памяти — два долгих часа в остывающей ванне, которые я провел, пялясь в плитки стены и захлебываясь немыми слезами.

Утром мне позвонила Лина Нейлсон — мама Гейла. Она так плакала, когда рассказывала мне о смерти сына… А мне приходилось играть удивление для нее. Чтобы никто не заподозрил, чтобы никто не узнал о моей вине. Чтобы никто не обвинил. Как я ненавидел себя в этот момент. Как ненавижу себя сейчас.

Сразу после нее позвонили полицейские — они пригласили меня в полицейский участок. Я думал, собирались обвинять. Мои отпечатки там были везде, я наследил конкретно. Думал, что попал, что моя месть закончилась, не начавшись, боялся. Не за себя, правда, а за жизнь друзей, за которую мог не отыграться.

Но вот, я здесь, в полицейском участке Сван Вейли. Сижу в кабинете какого-то незнакомого мне копа с седыми висками и пижонской бородкой и рассказываю ему, что ничего не знал. Тошнотворно-зеленые стен давят, низкий потолок наваливается, за замыленным окном оживает новый день, к которому я не должен быть причастен. Харон сидит в коридоре — ждет меня, наверняка волнуется. Хотя, с чего бы ему волноваться, а? Он ведь еще в машине рассказал, что они с Селиной подтерли все наши следы какими-то своими методами. Я не знаю и знать не желаю. Мне не важно уже ничего. Теперь, когда их нет, смысл жизни теряется все дальше в пучинах ненависти к себе. Харон - лжец. Мои друзья мертвы. У меня ничего не осталось. Больше в моей жизни нет ничего важного. Впрочем, я вру. Кое-что мне еще важно.

Убить Диггори. Растерзать его. Вспороть его поганый рот и оторвать грязные руки, которыми он убил моих друзей. Он мне за все заплатит… Теперь, когда все, что у меня осталось — апатия и ненависть, он заплатит мне за их жизни. Мне насрать на себя и на то, как глубоко я паду. Но мои друзья… Он не имел никакого права трогать их! И, клянусь всеми Богами, он мне заплатит.

— А вы не помните, кто должен был быть на Галаверском мосту? — мужчина смотрит на меня строго. Подозревает. Взгляни получше на мое серое от усталости лицо, мужик, и ты сразу поймешь, что не я их убил.

Но… Я виноват. Если бы меня не было… Если бы я не впутался в историю с Хаосом… Если бы, если бы, если бы! Они были бы живы, если бы все эти «если бы» случились.

Черт. Я ненавижу полицейский участок Сван Вейли. Грязное место с продажными людьми в нем. Мерзкие плакаты со всякой хренью на них, заваленные бумагами столы, въевшийся во все запах дешевого кофе и невкусных пончиков, мерзотный пол с разводах… И так хреново, а это место навевает лишь еще больше тоски. Раньше я часто бывал здесь — попадался после каждой драки, не умея ни скрываться, ни убегать. Сидел здесь часами, плюя в потолок и выслушивая лекции о том, что я не должен вести себя так, должен думать о родителях и бла-бла-бла. А рядом всегда был кто-то из банды — Гейл, Алекс, Ронга, Винс… Мои друзья, моя единственная родня. Вместе со мной они закатывали глаза на очередные нотации от уставших полицейских, которым до нас на самом деле не было дела. Вместе со мной они проводили долгие часы в этих мерзких стенах, развлекаясь шутками, прибаутками и передразниванием.

Я не могу не думать о ребятах, но больше всего — о Гейле. О своем самом лучшем друге, кровавым мешком растянувшимся на бетоне. О его холодной жесткой кисти в моей ладони, влажной и липкой от крови… В желудке опять все возмущается, хотя я не ел со вчерашнего дня. Боже, как же все плохо. Я не могу, не могу… Почему ты не забрал меня, черт возьми?

— Их должно было быть тринадцать. Все, кроме меня, — я ничего не скажу вам про Диггори. Это мое дело — выследить эту мразь и убить ее. А там уже и коньки самому отбросить можно.

— Странно, — мужчина хмурит кустистые брови и поджимает губы. Стук каблуков его ботинок о бетон раскатами грома в висках.

— Что странного? — Я поджимаю губы, едва сдерживаясь от желания зажмуриться и захныкать.

Они все были там. Все и каждый. Отправились прогуляться, захотели развлечься. А потом раз — и никого нет. Тонкая рука с черными нитями татуировки всех смела одним взмахом. Остался только я — почему-то избежавший этой горькой судьбы. Если бы я был там, он мог бы убить меня, а не их… Опять больно, опять плохо, ну почему меня не было с ними?

— Мы нашли только двенадцать тел, — я поднимаю голову.

Что? Я не ослышался? Мне не показалось в твоих словах то, что я хочу услышать? Господь, пусть не показалось… Кто-то жив, кто-то пережил этот кошмар.

— Гейл Нейлсон, Коул Стакадо… — он перечисляет и перечисляет, и каждое имя причиняет новую боль. Я не уберег вас, не спас. Простите, простите меня, ребята, пожалуйста, простите, что втянул вас в это. — Джимми Оуэн. Все.

— А… Томас Каста? — Боже, неужели… Неужели они его не нашли? Надежда, пожалуйста, подари мне надежду, дай мне шанс.

— Это тринадцатый член вашей компании, да? — Коп участливо и даже добродушно смотрит на меня. Мои губы дрожат, я готов закричать от счастья. Он может быть жив, Томми, мой Томми, мой маленький братик! — Нет, мы нашли только двенадцать тел.

— Господи… — да. Да! Ты не всех меня лишил, ублюдок! — Господи…

Я готов вопить от секундного счастья. Он жив. Он еще жив. Что Диггори сделал с ним? Куда он его увел? Что. Он. Сделал? Нет! Да неважно! Наплевать куда, наплевать как и наплевать почему. Мне все равно! Теперь… Я найду Томми. И когда найду… Диггори еще пожалеет о том, что вообще появился на свет.

— Ну, ну, парень, спокойнее… — мужчина протягивает свою огромную ладонь, через стол пытаясь похлопать меня по плечу. Мне не нужна поддержка.

— Со мной все в порядке, — не трогай меня, не лезь в это. Не надо. Дай мне побыть с моими чувствами один на один, без твоего бесполезного участия.

— Что ж, я узнал у тебя все, что хотел… Можешь идти. Но на всякий случай будь готов к повторному звонку, — похоже, мои чувства напрягли этого старого копа. Он сжалился надо мной и отпустил наконец с миром.

Я только этого и ждал. Поднялся и на нетвердых ногах двинулся к выходу из кабинета, не прощаясь.

Харон ждал меня у дверей кабинета, сидя на маленькой кушетке. А вместе с ним и кое-кто еще.

Как только я вышел за дверь, Долорес вскочила на ноги. Взволнованное бледное лицо, большие испуганные глаза, дрожь тонких губ. Я не успеваю ничего понять, а она уже налетает на меня. Ее холодные руки хватают меня за плечи, притягивают к себе — я хочу отшатнуться, запах ее мерзких духов заполняет легкие, черт, убери, убери от меня свои руки! Не мешай мне!

— Мортем, солнышко, сынок! — Она впервые назвала меня Мортемом? Серьезно? — Я так волновалась за тебя, я…

— Что ты здесь делаешь? — Мне нужно к Харону, отпусти меня. Я пытаюсь заглянуть ему в глаза, вывернуться из тисков холодных пальцев, но мой сосед старательно прячет взгляд в пол, терпеливо ожидая конца нашего с Долорес разговора.

— Я узнала о том, что случилось с ребятами. Я думала… Думала… — не обнимай меня, не смей! Ты не имеешь на это права! Твои слезы моей жалости тебе не дадут! — Думала, ты тоже погиб.

— Но я жив. Удостоверилась? Проверила? А теперь отпусти! — Не трогай. Не касайся. Не зли. Помни, что я, черт возьми, не прощу тебя так просто, после пары слез и наигранной истерики.

— Мортем, я так волновалась за тебя. Я думала, что потеряла тебя. Когда мисс Нейлсон позвонила мне, я чуть с ума не сошла от страха, — ее глаза так близко, она шумно дышит, шмыгая носом. Но каждый ее вздох вызывает во мне лишь новую волну раздражения.

— С чего бы это? Мне казалось, вам с папашей насрать на меня до тех пор, пока я не играю роль груши для битья, — мой крепкий хлопок по ее ладони заставляет женщину отойти. Она растерянно смотрит на меня, продолжая противно шмыгать. Но наталкивается только на холодный ненавидящий взгляд меня — сломавшегося, разгневанного, желающего уничтожить.

— Мортем, дорогой… — приторное, мерзкое «дорогой», вызывающее кислящую горечь на языке. Что ты мне скажешь? Чем остановишь? Как в очередной раз постараешься оправдать каждый отцовский удар, который ты не пожелала предотвратить? — Давай… Давай мы поговорим, пожалуйста. Только где-нибудь в уединении…

— Говори здесь. У меня нет времени искать уединение, — я поджимаю губы, зло хмуря брови.

Томми ждет меня, каждая секунда на счету. Я должен найти Диггори, пока он не забрал у меня то последнее, что еще что-то значит в моей человеческой жизни. У меня нет времени слушать тебя, после того, как Гейл… Нет! У меня нет времени слушать твои притворные истерики теперь, когда жизнь Томми висит на волоске, а моей прямой обязанностью становится найти его! Если я не успею из-за тебя и твоего желания вернуть контроль над ситуацией со мной… Тебе будет больнее, чем Диггори.

— Мортем, это очень важно, правда, — твой молящий взгляд не поможет. Я видел пустые, мертвые глаза Гейла — теперь уже ничто не заставит меня мучаться сильнее.

— Говори. Здесь. Лорел не против, — я бросаю на него короткий молящий взгляд. Пойми, пожалуйста, пойми. — Правда ведь, Лорел?

— Совершенно не против. — спасибо. Спасибо, что ты здесь, со мной. Спасибо, что вчера в одиночку мыл меня, выпавшего из мира, пытался напоить чаем, когда истерика настигла. Спасибо, что ты есть. И прости, что я позволил себе не простить тебя.

— Мортем… — Долорес смотрит то на меня, то на Лорела, и глаза ее полны отчаяния. Не волнует.

Как не волновали ее мои мольбы спасти от папы и его пудовых кулаков, ломающих мои кости и веру в людей.

— Хорошо. Только не убегай от меня, пожалуйста. И не злись.

Она на долгие секунды замирает, набирая воздух и собираясь с мыслями. Я жду, хотя тело само пытается нести меня вперед — на помощь пропавшему Томми, судьбу которого я просто обязан выяснить. Время идет, я должен идти. Но вместо этого стою и жду, пока старая карга начнет говорить.

— Мортем, ты и представить себе не можешь, как я люблю вас обоих — тебя и Гарольда, — наконец, боже. — Я всю жизнь мечтала о ребенке — хотела держать на руках своего малыша, играть с ним, любить его. Но меня ждали сплошь неудачи — три выкидыша, много лет неудач, диагноз бесплодие. Но вот, в тридцать девять я забеременела тобой, — сопливые истории и мокрые глаза. Не трогает, не задевает, не волнует. Мои слезы кончились, моя жалость выплакана, мое сочувствие умерло под Галаверским мостом. — Когда ты родился, я была так счастлива. Мой мальчик, мой маленький ребенок — наконец все получилось, наконец у меня есть малыш. Я старалась воспитывать тебя правильно, так, чтобы вырастить хорошим человеком. И Гарольд мне помогал. Я правда верила ему… Каждому его слову доверяла! Позволяла бить тебя, искренне проникаясь идеей о том, что так мы даем тебе лучшую жизнь и учим жить правильно. Сама играла на твоих нервах, не давала видеться с бабушкой… Я правда думала, что ограничениями, запретами и силой построю для тебя лучшее будущее. Но я всегда знала, что ошибаюсь, — она улыбается — по крайней мере, пытается. И ее ядовитая улыбка разъедает осколки моего сердца. Я не могу испытывать к ней жалости. Не после множества и множества поистине беспристрастных взглядов в мое заплаканное, синее от ударов лицо. — Я понимала… И сейчас понимаю, что на самом деле просто боялась Гарольда. Боялась, что он с тебя переключится на меня… Он ведь уже делал так, но я снова и снова прощала его, веря в ответную любовь. Я была такой дурой. И ты и представить себе не можешь, как я была рада, когда ты сбежал… Каждый раз, когда ты убегал от моих неискренних просьб вернуться, я была счастливее любого другого человека на свете. А когда я узнала, где ты нашел приют, то поняла, что так будет даже лучше.

— Что… Ты знала? — как? Откуда? Неужели все это время ты знала, где и с кем я живу?

— Да, Мортем, я знала, с кем ты живешь. Увидела, когда пришла на кладбище прибраться на могиле Агнесс. Там оказалось чисто, так что я решила просто… Купить ей венок. А перед магазином увидела тебя — одетого в пижаму, бегущего навстречу мистеру Грехему c ведром воды, улыбающегося… Впервые счастливого и беззаботного, — я не верю. Не верю ни единому слову! — Сначала я подумала, что мистер Грехем использует тебя для… Ну, ты понимаешь. Но мне повезло наткнуться на Гейла раньше, чем я пошла в полицию. И он рассказал мне все.

Слова как гром. Внутри меня что-то щелкает. Скопившаяся внутри ненависть на Диггори накатывает волной на разум, размывая границы, и внутри я захожусь криком. Как она смеет?

— Заткнись, — я не верю! Гейл не мог предать меня и рассказать тебе об этом! Он не мог! Он ведь обещал! — Не смей. Делать. Гейла. Предателем!

Мой голос срывается на тонкий визг, когда я бросаю на Долорес полный ненависти взгляд. Я знаю, на что она способна. Ей солгать как нефиг делать. Она просто хочет сделать себя лучше в моих глазах — очернив тем самым Гейла. Она… Она фактически называет его предателем, не умеющим держать слово. Я просил его не рассказывать никому о том, с кем я живу, не говорить ни слова о Лореле вне нашей банды… И я знаю, что Гейл не мог меня подвести и обмануть. Гейл никогда меня не подводит! Он ведь мой друг! Был… Еще вчера. Черт. Снова больно. Стоит только вспомнить о том, что произошло, и снова в сердце боль, а непрошеные слезы пытаются выбраться за грани маски.

— Это правда, Мортем. Он очень не хотел мне говорить, — она тянет в мою сторону свою тощую руку с кривыми пальцами. Я отшатываюсь. Не трогай меня, лживая старая мразь! — но я почти заставила его ввести меня в курс дела. Я не… Я не хочу делать Гейла предателем в твоих глазах. Не после того, что произошло.

— Но ты делаешь, — ты все портишь. Ты превращаешь образ моего лучшего друга в образ предателя. После того, как… Как я его убил. Я не выдержу, Боже, я не выдержу этого еще дольше. — И знаешь, что я тебе на это скажу? Пошла нахуй! Я не верю тебе! Не после всего того, что ты сделала или не сделала, чтобы помочь мне!

Я ускользаю от нее прежде, чем Долорес успевает хоть что-то сказать. Срываюсь с места, запинаясь на ровном месте. Бегу, не слыша крика Харона за спиной и отчаянного «Энджел, пожалуйста!» от Долорес. Боль и ненависть затмевают все. Гейл, мой Гейл, мой лучший друг… Ты ведь этого не сделал! Ты не предал меня, ты не сдал меня ей, ведь так? Черт, нет! Я не верю. Не ей. Не сейчас, когда моя последняя надежда на счастливую жизнь — малыш Томми — черт знает где. Живой, еще живой. Должен быть еще живым. Я должен думать только о нем и о том, как его спасти.

Так почему я не могу отмахнуться от слов моей бесполезной мамаши? Почему они мне так важны? Почему я не могу отделатьсяот мерзкого чувства очередного предательства?

========== Последний аккорд ==========

Мы с Гейлом идем по заснеженным просторам. Вокруг нас расстилаются поля, редкие сосны упираются пушистыми заснеженными макушками в небо. Ночь тиха - только под нашими ногами хрустит снег, да еле слышно поют ветра среди еловых ветвей. Я не чувствую холода, не чувствую жара. Во мне нет волнения, страха, радости - хоть чего-либо, кроме бесконечного умиротворения и блаженного спокойствия. Все, что для меня важно - локоть Гейла так близко к моему собственному и расстилающийся перед нами простор.

- Прекрасная ночь, да, Гейл? - Я улыбаюсь, смотря почему-то не на его лицо, а в далекое темное небо.

В космической тьме вся звездная карта распустилась цветком таким ярким, что дух захватывает. Млечный путь растекается молоком по глубоко-синему полотну, маленькие белые звездочки сверкают алмазами в оковах бесконечности. Луна… Какая же прекрасная луна! Ее огромный светло-серый диск ярче самых ярких звезд. Ореол света охватывает небесного гиганта, заключая его в свои нежные объятия. Четыре крохотные звездочки огоньками пылают в лучах обнимающего луну света, и их яркая белизна не запятнана тьмой этой ночи.

- Смотри, Гейл, гало! - Я знаю, как это называется.

Чувствую, что ухожу вперед, оставляя друга позади. Недолго жду невозможного ответа, а не получив его, отчего-то настораживаюсь. Спокойствие этой ночи рассыпается на фрагменты, медленно тающие в предвещающем плохую погоду свете. Я поворачиваю голову.

- Гейл? - Но вокруг меня лишь пустота.

Все звезды разом гаснут. Хлоп - и тьма с пустотой наваливается на меня всем своим невероятным весом, лишая умиротворения мой маленький мирок.

- Гейл! - Я надрывно кричу в глухую пустоту в надежде получить ответ.

Его фигура, подсвеченная лунным гало, удаляется от меня. Стремительно, неумолимо, так жестоко. Я срываюсь за другом, но ноги мои тяжелы словно опоры моста - двигаться труднее, чем когда-либо. Воздуха в легких так мало, а каждый вздох превращается в пытку холодом и горечью. Чем быстрее, чем отчаяннее я бегу, тем быстрее удаляется спина моего самого лучшего друга.

- Гейл, постой, умоляю! - Я пытаюсь поспеть за ним, но не могу. Нас разделяет линия, которую я преодолеть не в силах.

Зажмуриваюсь лишь на секунду, моля всех Богов о том, чтобы спокойствие ночной вернулось. Однако когда я распахиваю глаза, вокруг ничего не меняется. И только тьма становится гуще, а бег мой - труднее.

Наконец Гейл остановился - так близко, но так далеко. Все еще в лунном гало, но теперь окутанный по пояс клубящимся мраком. А вокруг него кругом стоят тени, исчезающие за границами света гало. Я знаю - это мои друзья. Бобби, Винсент, Кост, Алекс, Ронга, Джим, Родриге… Мои самые дорогие люди, моя банда. Их лица, их тела - все скрыто мраком, и я не могу увидеть их. А перед ними, перед Гейлом - Диггори.

Коварное гало осветило его, оставив фигуру Гейла растворяться в полумраке. Безумное лицо с острыми скулами и впалыми щеками выплыло из черноты. Блеснули прищуренные глаза - как две огромные желтые луны, они взглядом скользнули по моему лицу, заставив тело затрепетать от ужаса. Ядовитая ухмылка искривила тонкие губы, и острые зубы прорвали завесу кожи, обнажая колкие звезды клыком.

Мой яростный крик тонет в его смехе. Друзья сломанными куклами падают в темноту и исчезают. Изломанная фигурка Гейла валится под ноги Диггори - он переступает ее без сожаления, заставляя меня задохнуться воплем от этого бесконечного пренебрежения. Шаг, второй - убийца подходит ко мне, а по его шагам распускаются кровавые цветы. Я чувствую холод, когда его пальцы касаются моей щеки. Наигранно-ласково, насмешливо-жестоко - он так близко, но я не могу схватить его тонкую хрупкую шею и сломать ее. Нагибается ко мне. В желтых омутах волны безумия захлестывают последние островки здравомыслия. Ногти чертят по моей щеке дорожки будущих слез. Алый бисер стекает по щекам, окропляя его белую кожу. Я схожу с ума, смотря в золото его глаз. Слезы мы делим на двоих. Мои - две скупые капельки. Его - бесконечный мутный поток, слеза за слезой, так много, что хватит на каждую боль в этом мире. Я чувствую, как мое солнечное сплетение обжигает. Боль настолько сильная, что я мог бы взвыть - она куда сильнее той, что я мог почувствовать при сканировании.

- Не суйся в это, Мортем, - его губы наконец разливаются горькой отравой. - Этот омут глубже, чем ты можешь себе представить, а ты уже получил сполна. Не лезь в их проблемы, мальчик. Я слишком хочу крови, чтобы позволить тебе или кому-либо еще помешать моей расплате.

- Пошел… Ты! - Если бы у меня была слюна, я бы плюнул ему в лицо. Но ее нет, потому я могут только шипеть змеей.

- Таков твой ответ? - Он ухмыляется грустно, но вместе с тем безумно. - Что ж, так утони же в черноте наших тайн.

И он толкает меня в разверзшуюся за нами пропасть. Я падаю - тону во тьме беззвездного неба, видя его счастливое лицо и слезы, стекающие по тонкому подбородку.

- Мортем! - Крик Томми оглушает.

- Томми! - я хочу выбраться на свет, протягивая руку вверх, но пропасть слишком глубока, а время не повернуть вспять.

Я просыпаюсь от того, что давлюсь собственной слюной. А открыв глаза, вижу знакомый белый потолок в россыпи тонких трещинок.

Сон. Это был просто сон. Но, черт побери, как же он был реален. Боль все еще жжет щеку, а ненависть и печаль - душу.

Я сажусь на кровати. Кутаюсь в тонкую ткань одеяла, надеясь, что оно может спасти меня от реальности. Но обжигает холод, а жестокий мир легко прорывает тонкую защиту.

Сегодня похороны. Со дня смерти моих друзей прошло четыре дня. Четыре мучительных дня, проведенных в изматывающих поисках Диггори и Томми. Каждый день я снова и снова просыпался, вставал, бегал по городу - до тех пор, пока не падал от полного изнеможения и острой боли в солнечном сплетении. Я шел вперед, ведомый лишь своим гневом и жаждой мести. До тех пор, пока они не иссякали, а во мне не осталась только пустота, заполнить которую не могли ни помощь Мартины, ни чай Евы, ни колкости Селины, ни даже тепло ладоней Харона.

Сегодня пустота в моей груди еще более тяжелая. Я ощущаю ее почти физически, словно она может раздавить меня, размазать по простыням тонким слоем. Потому что я осознаю, что вот сейчас я должен буду встать, собраться и с помощью Харона добраться до южного кладбища Сван Вейли, где на моих глазах двенадцать пустых гробов символически опустят в землю, проведя похороны лишь номинально, чтобы успокоить боль в душе и позволить полиции избавится от молящих о почтении к умершим родственников. Сил плакать больше не осталось. Сил ненавидеть, вообще-то, тоже.

Я больше мертв, чем жив. Вроде дышу, вроде вижу, вроде даже сплю. Но все это разбивается о душевную пустоту и пришедшую за горем, злобой и действиями апатию. Я отлично знаю это состояние - оно мне как родное. Так я чувствовал себя, когда умерла бабушка. Когда она ушла, я тоже горевал, тоже злился, а потом - разбился. Тогда из осколков меня собрали друзья - все вместе, единым тандемом, всеми своими подростковыми силами. А кто поможет мне теперь? Харон, который слишком занят поисками своего ебанутого дядюшки и попытками сохранить свою маскировку? Селина, не умеющая даже слова ласкового сказать? Может, Ева, сочувствие которой причиняло мне лишь больше боли? Нет, они не помогут.

А больше и некому.

Я поднимаюсь с кровати. Больше на инстинктах, на каком-то непонятном мне двигателе, который почему то все еще работает. Возможно, на простом “надо”. Надо почтить их память. Надо быть там, когда все мое счастье будет спрятано под толщей земли. А может, просто потому, что я должен что-то делать. Должен встать, должен пойти, иначе сойду с ума от тишины и мыслей, которые душат.

В любом случае, я поднимаюсь. Не ощущаю жара и боли, когда солнечный лучик бьет по глазам. Просто моргаю, разворачиваюсь и медленно бреду на кухню, оставляя позади одеяло.

Сон, этот странный сон… Порождение моего сознания. Очередная его попытка уверить меня в том, что Томми, мой малыш Томми, еще жив. Что эта ниточка уцелела. Я хочу зацепиться за нее. Но натыкаюсь на стену. Как в переносном значении, так и в обычном. Боль отрезвляет и возвращает апатию.

Может ли он еще быть жив? Прошло уже четыре дня. За четыре дня Хаос мог сделать с Томми что угодно. Возможно, сейчас малыш лежит где-нибудь под мостом Сван Вейли, утопленный, пожранный ненасытной тварью. Возможно, искать его живым уже нет смысла. А я все надеюсь, так глупо и так отчаянно, что даже смешно становится.

Могу ли я еще надеяться на лучшее? Могу ли я пытаться? Сегодня - похороны моих друзей. И это лишает какой-либо воли к движению. Ведь… Ведь это моя вина. Моя и только моя.

Если бы они не были знакомы со мной, они были бы живы. Если бы я не навел Хаоса на них, они были бы живы. Наконец, если бы он выбрал меня, они были бы живы. Эти мысли преследовали меня четыре дня. Я заглушал их как мог. Был слишком занят, чтобы думать - преследовал, бегал, гнался, искал, и так снова и снова, до черных пятен перед глазами, до боли в натруженных мышцах и благостной пустоты в голове. Но сегодня я не могу снова сорваться с места, позволяя потоку времени унести мысли прочь. Сегодня последний день, когда я могу попрощаться с друзьями и сказать им “прости”, которое ничего уже не исправит.

Могу ли я ненавидеть кого-то сильнее, чем ненавижу себя сейчас?

***

Харон отвез меня на кладбище прямо к началу церемонии. Всю дорогу я сидел тихо, сложив руки на коленях и смотря в окно, на пролетающие за ним пейзажи города. Я не позавтракал, но голода не чувствовал. По сути, я вообще ничего не чувствовал, кроме, разве что, пустоты. Я не мог нормально двигаться, но боли не чувствовал. Смерть физическая не дышала мне в спину, но морально я чувствовал ее холод и молился, чтобы ее объятия настигли меня как можно скорее.

- Мне забрать тебя? - Я почти не слышал Харон - только стук крови в своих ушах.

- Нет, - голос почти не подчинялся мне. Невыплаканные слезы просились наружу, умоляя снова дать себе волю.

- Мортем… - он не останавливал меня. Не держал за руку, не умолял остаться, не просил отказаться от всего и не причинять себе больше боли. И за это ему спасибо. - Прости.

- Не за что, - не за что тебя прощать. Потому что вина за смерть Гейла, Коста и остальных лежит только на мне и на руках твоего дядюшки.

Больше я его не слышал - рванул вперед, оставляя позади и машину, и тяжелый взгляд грустных янтарных глаз. Ветер шелестел в кронах стоящих тут и там дубов, играл травинками под моими ногами, раскачивал цветы у оград. Небо было чистым, солнце светило так ярко… Как будто бы ничего не произошло. Как будто бы все было как прежде. Но как прежде ничего не было.

Южное кладбище встретило меня оживлением и мамой Гейла у витых ворот.

- Здравствуй, Мортем, - она почти не изменилась с того времени, когда мы виделись в последний раз.

Все те же светлые жидкие волосы, собранные в хвост. Все то же осунувшееся серое лицо с грубыми чертами. Все та же схожесть с сыном, которого у нее и у меня забрали. Вот только глаза ее сегодня были красными, а под ними пролегли глубокие темные круги. Черное платье ей совсем не шло - словно она сняла его с другого человека.

- Здравствуйте, тетушка, - она всегда так любила улыбаться, несмотря на то, что муж ее бил, а жизнь трепала снова и снова. Но сегодня она не улыбалась.

- Как ты себя чувствуешь? - Стандартный и, казалось бы, ничего не значащий вопрос, но ее холодная ладонь на плече дает понять, что ее это действительно волнует. Я не могу не задаваться вопросом, не думает ли Лина о том, что лучше бы вместо ее сына под Галаверским мостом оказался я.

- Не очень, - мне не хватает сил на более подробные и развернутые ответы. Да и кому хватило бы? - А вы…

- Я держусь. Спасибо Марисе, - значит, мама Бобби поддерживает ее. Хорошо… Это хорошо. У нее будет шанс жить дальше. В конце концов, она не заслужила этих мучений.

- Простите, что не уберег Гейла, - слова сорвались с моих губ слишком легко. Даже укола боли не последовало - только очередная волна пустоты накатила.

- Это не твоя вина, Мортем. Просто… Просто жизнь жестока, вот и все, - она опускает глаза в землю и шумно вздыхает. - Так она устроена, Мортем. Богу нравятся хорошие люди, и он призывает их к себе, чтобы там они были счастливее, чем могли бы быть здесь.

- Возможно… - я надеюсь, Гейл счастлив в Храме Жизни. Надеюсь, он заслужил право быть там, а не гнить в Ничто. Он ведь был достаточно хорошим для этого человеком.

- Ох, прости, - она утирает слезы, выступившие в уголках ее потемневших голубых глаз. Простите меня, простите, что моими усилиями вашего сына увели туда, на ту сторону, куда нам не дотянуться. - Пойдем. Церемония скоро начнется.

- Хорошо, - я следую за ней, но словно бы на автомате.

Так плохо мне не было даже в день похорон бабушки. Тогда я мог кричать, ссориться с родителями, проклинать несправедливые небеса. А теперь… Теперь могу только скупо говорить с матерью, у которой отобрал сына, и ненавидеть. Диггори, мир и себя - все как и утром, только сильнее, тяжелее и горше, до горького привкуса слез и словесной отравы на языке.

Когда мы подходим, вокруг большого участка уже толкутся люди. Среди собравшихся я вижу некоторых родителей моих друзей - маму Бобби, родителей Алекса и Винса, старшую сестру Родриге. С другой стороны, ни матери Коста, ни родителей Томми я не вижу. Одна не смогла оторвать свою пизду от члена даже чтобы похоронить родного сына, вторые… Черт знает, что со вторыми. Да и не нужно их здесь - после того, что устроил нам Мэл Каста…

Боль обжигает. Устроил. Вот именно, что устроил. Больше он этого не сделает. Теперь нет ни Гейла, ни Алекса, ни Ронги. Томми пропал без вести. Остался только… я. И больше мы не пробежимся с друзьями по улице, больше не устроим шумный балаган, больше не будет ночного кутежа, после которого нас заберут в полицейский участок или больницу - не раздельно, а вместе, так, чтобы мы и там продолжали улыбаться и смеяться до икоты.

Почему терять так больно? Почему вообще надо кого-то терять?

Я подхожу к небольшой толпе скорбных родственников, но все равно остаюсь в стороне. Они не обращают на меня внимания в своем всепоглощающем горе. И мне от этого только легче. Я так боюсь увидеть в их глазах вопрос “почему ты?”. Почему я, а не они смогли пережить тот день?

Я тоже задаюсь этим вопросом. Снова и снова, до кошмарной боли в напряженной челюсти.

Зачем я был нужен этому миру, если все, что я мог ему предоставить, уже исчерпало себя?

***

Похороны прошли на удивление тихо и спокойно. Двенадцать гробов под заунывное пение приглашенного священника из церквушки при кладбище опустили в землю. Некоторые плакали - мамы Бобби и Винса не сдержались. Но в большинстве своем семьи моих погибших друзей молчали. Лишь тяжело дышали и перебирали дрожащими руками вещи. И в этом я был с ними един.

Под ярким солнцем, в день, когда ни единого облачка не закрывало небесной синевы, двенадцать закрытых и пустых гробов опустились в землю и оказались закопаны. Двенадцать кучек земли - символ двенадцати оборванных жизней.

Когда все подходили прощаться, я встал в хвост этой небольшой колонны. Потому что знал кое-что, чего не могли знать остальные.

Я не сдержался, да. Упал на колени перед могилой Гейла и захлебнулся всхлипом, задушенным в моем истерзанном слезами горле. Слезы не покинули моих глаз даже когда сорвался голос.

- Прости меня… Я так и не купил тебе новый джин-тоник, - это все, на что меня хватило.

У меня было столько слов… Для каждого из них. Прости, что не был рядом. Прости, что не спас от матери. Прости, что не поддержал в драке. Прости, что не дал съесть самый вкусный пончик в коробке. Прости, прости, прости… Для каждого свое. Их столько накопилось… Боже, за что?

Боже, блять, за что? За что, ублюдок ты жестокий!?

- Мортем, солнышко… - мама Гейла осторожно взяла меня за плечи своими широкими ладонями. Они всегда были такими теплыми… Так почему сейчас от их тепла не осталось ничего?

- Простите, простите… - я мог только извиняться, снова и снова, пока не иссякнет поток всего, за что я могу попросить прощения.

Мать моего лучшего друга помогла мне подняться, оттряхнула колени от грязи. А затем нежно обняла и прижала к своей широкой груди.

Я отстранился прежде, чем она успела сказать хоть что-то. В ее глазах я успел увидеть боль - боль по сыну, которого она пыталась найти во мне сейчас.

- Простите… - я не Гейл. Простите, что я не Гейл. Простите, что жив я, а не он.

- Ничего, Мортем. Я понимаю, - но она не понимает. Я вижу это по ее грустному тяжелому взгляду.

И я позорно сбегаю. Не выдерживаю, сдаюсь, ломаюсь снова. Швы, едва сросшиеся после смерти бабушки и предательства Лорела, рвутся окончательно. Я ухожу, оставляя родню моих друзей наедине с их горем. Я не имел права быть среди них. Не после того, как навлек на самых близких мне людей, на их детей, смерть.

Шатаясь, я бреду по узким тропинкам мимо тонких оградок. С серых памятников на меня смотрят глаза мертвецов. Осуждающие, пустые взгляды серых людей, от которых остались две даты и тире между ними да фото на камне. И ветер тихо шелестит в кронах дубов, играя зелеными листками. А в этом дыхании жизни мне слышатся их проклятия. Проклятия пустоглазых мертвецов с губами, искривленными в странных, неестественных улыбках. Почему эти памятники не могут быть крестами? Почему это не стандартное католическое кладбище?

В конце этой тропы наказания меня встречает сам дьявол. И имя ему Долорес Ирвинг. Стоит: спина ровная, руки скрещены на груди, глаза опущены в землю и светлые волосы как всегда в гульке на самом затылке. Но сегодня в ее позе есть что-то другое - неуверенность, нерешительность, горе. Почему? Почему ты грустишь, ведь для тебя эти ребята всего лишь те, кто портят твоего и так неидеального сына?

- Привет, Мортем, - сухой голос, поджатые губы, но дрожь в плечах. Полы темной юбки опять ходят ходуном - как год назад, в маленьком доме одной маленькой женщины.

- Привет, Долорес, - мой голос совсем охрип. Так же, как в день похорон бабушки.

- Церемония… Закончилась? - Она вздыхает глубоко и замирает. Не поднимает глаз, хмурит брови. Почему ты здесь, женщина со строгим взглядом и ядовитым языком?

- Да. Только что, - и ни тебя, ни меня на ней не должно было быть. Мы не имеем права находиться на их могилах, старая дура.

А я не лучше. Тоже дурак, только молодой. И это еще хуже.

- Жаль. Я не успела прийти, - не делай вид, что раскаиваешься. Ты и не хотела быть здесь, правда? - Мортем… Хочешь, я провожу тебя к мистеру Грехему?

- Нет. Я могу сам дойти, - но я вру. Мои ноги дрожат, я не могу дышать. Стоит мне только добраться до реки, и к двенадцати могилам прибавится тринадцатая, а вскоре и четырнадцатая.

Я не смогу спасти Томми. Кто я такой? Маленький, трусливый подросток с силами, которые не могут ничего изменить в драке. Раньше я считал себя таким всесильным - почти что маленьким Богом, способным сразить любого. Но Диггори… Он преподал мне прекрасный урок, и лучше любого другого существа показал, насколько я глуп в своих заблуждениях и насколько слаб.

- Мортем, не отталкивай меня. Пожалуйста. Я хочу… - Долорес поджимает губы. Такая глупая. Верит, что я могу простить ее, не оттолкнуть после того, как она сама буквально отрывала себя от меня. - Я хочу помочь тебе. Поддержать. Сделать то, что я не позволяла себе сделать все это время.

- Пошла ты, - я скалю зубы. Оскал получается слабым, как у загнанного зверя, отчаявшегося в своей клетке. - Я не собираюсь опускаться до твоей помощи.

Я обхожу ее. Ноги меня почти не слушаются, но я умудряюсь выпрямить спину и сжать кулаки, позволив гневу чуть распуститься на земле из печали и ненависти к себе.

Но Долорес не отстает. Она идет за мной молча. Я слышу тихий шум ее шагов и сиплое дыхание. Между нами повисают слова, словно бы на тяжелом канате, обвязавшем наши шеи. Они тихо звенят, но не звучат. Никто не решает раскрыть рты и сорвать эти звенящие бусины с затягивающихся петель.

Мы выходим за ворота. Плач матери Бобби, тяжелый взгляд матери Гейла, двенадцать могил моих друзей - все остается позади и с каждым шагом все больше отдаляется. Легче почему-то не становится. Палящее солнце выжигает мысли, оставляя лишь печаль. Пыль взлетает воздух из-под моих стоп. Тропинка узкая, но деревья по правую руку не дотягиваются тенью до меня и Долорес.

- Мортем, - она начинает первой. Вместо звона бубенчика-слова - скрип ржавого механизма ее горла. - Я знаю, ты не простишь меня. Не за то, что я сделала. Но… Мальчик мой, ты не представляешь, как я сама…

- Я сама что? - Слова даются мне тяжелее, чем ей. Язык отсох, внутри меня все умерло. - Видишь, мамочка, проблема вот в чем - ты эгоистка.

- Что? Но Мортем..! - Она тянет ко мне руку, но я ухожу от крепкой хватки ее костлявых пальцев.

- Отрицать ты это не можешь, - я не смотрю на нее. Стараюсь не чувствовать ее. Удавка вокруг моей шеи затягивается все туже. - Сама подумай - что ты выбрала, мам, когда папа начал поднимать руку? Меня? Или себя? Бросить отца и разрушить свое “счастье” или остаться подле него, продолжая наблюдать за тем, как он меня избивает?

- Мортем, но что я могла? - Она опять злиться. Вот-вот сорвется. Но мне уже все равно.

- Ну не знаю. К примеру - сказать отцу, что не намерена это терпеть? - Усмешка получается ядовитая. Гейл, одобрил бы ты то, что я сейчас делаю? Ну почему тебя больше нет рядом? - Или взять меня в охапку и уйти от него? Ты зарабатываешь больше, мам. У тебя была квартира - в Лос-Анджелесе, да, но чем там хуже, чем здесь? Но ты выбрала счастье с отцом, а не меня, мам.

- Мортем, я ничего не могла. Я… Я не могла жить сама. Я не умею, - она пытается оправдаться. Как всегда, когда ее обвиняют в чем-то.

- Но я, мамочка, тоже эгоист, - я не слышу ее. Стараюсь не слушать ее слов. - Еще больший, чем ты. Я требовал от людей внимания, любви, их жизни. Но в ответ не собирался давать ничего, кроме смерти. И вот, мы здесь, мамуль. Яблочко от яблоньки, как говорится.

- Энджел… - сорвалась. Не сдержалась.

“Энджел? То есть, ты говоришь, что тебя на полном серьезе зовут Ангелом? Ха-ха..! Слушай, а твои родители как знали, что мы встретимся. Почему? Ну, ты ведь мой ангел-хранитель!”

Гейл… Ты ошибся. Я не ангел-хранитель, а самый настоящий предвестник смерти. Если бы я не был таким безбожным эгоистом… Если бы я не был таким законченным идиотом! Ты был бы жив. Ты был бы счастлив. И все было бы хорошо.

- Не зови меня этим именем, сколько раз тебе повторять? - Вопреки буре в моем сердце, мой голос спокоен и холоден.

- Ладно, Мортем. Уж прости меня, деточка моя, но не смей называть меня эгоисткой, - я знал, что так будет. Она не умеет ни молчать, ни держать слова при себе. И, черт, как же я похож на нее. Блядская наследственность. - У меня были свои причины, чтобы не уходить.

- Тогда у меня есть свои причины для того, чтобы послать тебя на хуй Гарольда, подальше от меня, - исчезни. Выбери его еще раз и уйди. А я уж сам разберусь с возникшей проблемой, имя которой - Мортем Ирвинг.

- Но я… Я понимаю, что ошиблась. И… Мортем… - она так старается подобрать слова. Законченная дура. Но почему-то я ее еще слушаю, словно бы от ее “прости” еще что-то зависит. - Позволь мне сделать то, от чего я так долго убегала. Позволь мне снова быть твоей мамой! Мы уедем в Лос-Анджелес, я разведусь с Гарольдом, мы будем жить вдвоем…

- Слишком поздно, мам, - я убираю руки в карманы штанов. Неровный шаг прикрывается камешком под подошвой моих кед. - Ты опоздала с этим предложением на пять лет.

Во мне не осталось веры тебе, мама. Ты не поддерживала меня ни разу за всю мою жизнь. Тебя не было рядом в самые счастливые или самые горькие моменты моей жизни. Ты выбрала не меня. И опоздала, передумав.

Я соврал тебе. Ты опоздала не на пять лет, а всего на пару дней. Скажи ты мне эти слова неделю назад, я бы еще подумал. Сел бы с ребятами под Галалаверским мостом, спросил бы у них совета. Но теперь я один - сломленный, уничтоженный ведьмак, которого преследует разъяренное существо из иного мира.

- Исправить все никогда не поздно, Мортем. Я… Я буду стараться. Я сделаю все, чтобы больше никогда не оставлять тебя одного и не причинять тебе боли, - ее пальцы снова хватают меня за плечо. Я останавливаюсь, подчиняясь этому давлению, но решение не меняю.

- Для тебя будет лучше забыть обо мне, - ты была плохой матерью, ты была мерзкой женщиной. Но я не хочу обрекать на смерть больше никого, даже тебя. - Уйди. Оставь меня. А еще лучше - просто забудь, что я у тебя был.

Она говорит что-то еще - ее глаза смотрят на меня с тоской и мольбой. Все острое лицо полно той боли, с которой она умоляет меня дать ей еще один шанс. Но я уже чувствую что-то. Словно бы волны проходят по моему телу, и воздух начинает пахнуть кровью. Можно ли назвать это предчувствием? Знать не желаю. Но я понимаю, что если сейчас не уйду, по моей вине погибнет кто-то еще. Пусть даже и моя отвратительная мать.

Я вырываюсь. Она почти не против - остановить не пытается, лишь кривит губы и опускает руки, говоря последнее прости. Поздно, так поздно.

Я срываюсь с места. Снова пускаюсь в бега, играя в догонялки со смертью в лице существа Примумнатус. Долорес даже не кричит мне вслед, только смотрит.

А я снова опаздываю, на этот раз всего на доли секунд.

Волна вони вместе с черной тенью и треском кустов под огромным лапами вторгается в мир. Как в замедленной съемке, я поворачиваю голову. Глаза-бусинки, полные гнева и предвкушения, впериваются в меня. Огромная пасть открывается в рычании, острые как бритва зубы блестят от слюны.

Я зажмуриваюсь в ожидании боли и долгожданного конца. А потом падаю, получая мощный толчок в плечо.

Когда я открываю глаза, шипя от удара плечом о землю, мир разрывается криком Долорес и утробным рычанием вендиго.

Я пытаюсь действовать быстрее - перебарывая боль, поднимаюсь на ноги в пару движений, поворачиваюсь… Но бой уже оказывается окончен.

Вендиго хватило одного укуса, чтобы перекусить горло моей матери. Ее тело распростерлось по грязному, пыльному асфальту, и алая кровь окрасила серое полотно дороги. Вендиго, огромная тварь, поворачивается ко мне и демонстративно облизывается. Кровь капает с его морды на асфальт, наполняя мир стуком капель. Его когтистая лапа упирается в грудь Долорес, и когти вонзаются в ее тонкое тело.

Я кричу. Ярость захлестывает меня с головой, боль четырех мучительных дней переполняет. Мне даже нечем защитить себя. Сейчас все будет кончено… Но это не мешает мне срывать голос, проклиная Хаоса.

- Ты слышишь меня, мразь?! - Я знаю, он слушает. Потому что вендиго не двигается, потому что выражение его морды не меняется. - Я… Я уничтожу тебя!

- Да? Неужели? - Из пасти вендиго доносятся звуки.

Я не мог понять, первые ли это признаки безумия или Хаос действительно говорит со мной через эту огромную тварь. Честно, мне наплевать. Он отнял у меня все. Он забрал у меня нормальную жизнь, друзей… А теперь и Долорес. Я ненавидел ее. О, как я ненавидел ее. Но он не имел права убить ее. Даже я не имел!

- Хочешь отомстить мне? Неужели я так тебя раззадорил? - Сиплый смех раздирает мое сознание в клочья. Ему плевать… Ему не страшны мои угрозы, как не страшен и я сам. Да как он смеет так отвечать на мой гнев?! - Думаешь, сможешь наказать меня за друзей?

- Да! Ты поплатишься! - Я самолично сотру тебя в порошок! За все! За каждую боль, за каждый момент жизни, стертый твоей рукой!

- Ха-ха! А ты самоуверен, - вендиго сдвигается с места. Тело Долорес под его лапой вздрагивает. Я морщусь. Я не должен сочувствовать ей… Но мне жаль. Жаль, что я принес ей смерть. - Ну, не в моих силах остановить тебя. Зато в моих - направить, - вендиго подходит ко мне. Я чувствую запах гнили и падали из его пасти. Черные бусины глаз так близко… Но мне не холодно. Мне не страшно. И пусть жжет след на руке, пусть картины последнего нападения прорываются сквозь гнев. Мне не страшно. Правда… - Если ты уверен в себе, приходи в Сайлент-Экспенсс. Твоя остановка - “Старшайн”. Я буду ждать. А вместе со мной и кое-кто еще.

- Будь уверен, я не испугаюсь, - не теперь. Не сейчас, когда смысл моей жизни исчез, а последний оплот гнева распростерся под жарким солнцем в луже засыхающей крови.

- Буду ждать. Покажи мне, на что ты способен, глупый мальчик, - вендиго довольно рыкнул. - О, и… Приведи с собой кого-нибудь из своих друзей-артеков. Я так соскучился по их плоти, кто бы знал!

Пара секунд - и черная тень обогнула меня. Поток жаркого воздуха ударил в спину, когда тварь сорвалась с места и огромными прыжками унеслась обратно в лес. Как в трансе, я подошел к Долорес. А затем мои ноги подогнулись.

Страха не было. Больше не было. Но меня все равно трясло, а руки не слушались, когда я потянулся к лицу Долорес. Ее мутно-голубые глаза были широко распахнуты, а губы… Растянуты в улыбке. Она улыбалась, когда огромная тварь разрывала ее горло. Глупая старушечья одежда окрасилась в алый.

- Я же говорил тебе… - ее щеки были еще теплыми, а мои пальцы - холодными. - Предупреждал… Не стоило тебе быть со мной.

Она спасла меня. Оттолкнула, не дала вендиго схватить. Я уверен, Хаос не убил бы меня. Унес - возможно. Но не убил бы. Но Долорес помешала ему. И заплатила за то, что оттолкнула своего сына из-под лап непонятной твари, выскочившей из леса.

Я закрыл ее глаза. Не плача, не испытывая всепоглощающей боли, закрыл глаза и распрощался с ней. Я никогда не любил Долорес. Я не простил ее. И сейчас - тоже. Но она не заслуживала такой смерти.

- Прости меня, - она не заслужила этих слов. Но я все равно сказал их, пытаясь искупить вину убийства скорее перед самим собой, нежели перед ней.

А затем я встал на ноги, развернулся и побежал. Прочь от Долорес, прочь от кладбища, прочь от двенадцати могил и прочь от самого себя, вестника смерти. Последняя искра угасла ровно в этот самый миг, и даже жар июльского дня не смог зажечь ее вновь. Я рванул на встречу Хаосу, которого не мог победить, как в объятия желанной смерти.

Мне не победить его. Но я не дам ему остаться безнаказанным.

Еще в мае я был обычным мальчиком. Улыбчивым идиотом с шилом в одном месте. Как мало мне было нужно, чтобы сломаться…

========== Прощание ==========

Я несся по залитым жгучем солнцем улицам, не обращая внимания ни на что. Ветер хлестал по лицу, марево размывало окружающий мир, а все вокруг казалось фантасмагорической иллюзией моего больного сознания.

Каждый шаг причинял боль. Легкие разрывались после каждого вдоха. Горькие слезы жгли уголки глаз, никак не покидая истерзанного тела. Но я не останавливался. Времени было слишком мало. Я едва ли успевал думать о чем-то кроме Томми. Его детское личико вновь и вновь вставало перед глазами, заменяя собой непритязательную реальность: его большие глаза смотрели прямо в душу, а звонкий веселый голос эхом отдавался в голове.

От южного кладбища я ураганом пронесся до первых косых домиков Сайлент-Экспенсса. Они встретили меня стрекотом цикад и шорохом листвы, в котором мне снова почудился крик Долорес. Отчаянный, надсадный и причиняющий боль почти физическую. Зажмурившись, я постарался припустить быстрее… Но вместо этого запнулся о выступающую плитку дороги и бряцнулся о землю. Боль обожгла руки и колени стремительной вспышкой, кровь согрела ледяную кожу ладоней. Позорно всхлипнув, я заторопился подняться, нелепо дергая руками и ногами в вялой попытке подчинить себе изможденное тело. А когда это не получилось, в ярости хлопнул ладонью о землю, трясясь всем телом.

— Черт! — Тяжелый выдох сорвался с моих губ вместе с очередным всхлипом.

Воспоминания ворвались в разморенное болью и жаром сознание. В тот день, когда я впервые увидел истин, все случилось точно так же. В тот день, когда вся эта история еще не началась… Когда все было хорошо! Когда Гейл и ребята были еще живы, а я не стал вестником дамы с косой… Боже, неужели это было так давно? Или так недавно? Кажется, еще вчера жизнь была прекрасной игрой, в которой победа ждала при любом исходе, а сегодня она же стала тяжелой цепью, не дающей сделать и шага в сторону.

Я должен спешить. Должен найти Хаоса! Но у меня совсем нет сил. Как бы я ни крепился, испытания последней недели совсем измотали меня. Настолько, что даже разрыдаться от несправедливости мироздания уже нет сил.

И только вибрация телефона в кармане заставила меня судорожно, тяжело двинуть рукой. Когда я поднес телефон к лицу, на его экране отразился я: бледный, с дрожащими губами и растрепанными черными волосами, смотрящий на мир широко распахнутыми, испуганными глазами, потемневшими непойми от чего. Впрочем, едва ли я обратил внимание на свой внешний вид. Куда больше меня заинтересовал высветившийся на экране значок звонка. Картинка с котенком, играющим с клубком ниток, заставила меня поджать губы и пожелать выбросить телефон куда подальше. Звонил Ло… Харон. Наверняка с вопросом «где ты?».

Должен ли я был ответить ему? Если я скажу, что ищу Томми, он точно отправится со мной. Этого допустить нельзя. Я не собираюсь отдавать еще и Лорела в лапы Хаосу! Ни за что. Но… Если я не отвечу, меня найдут Селина и Ева. А на них Хаос тоже имел свои планы…

Круг мыслей я оборвал одним движением — нажатием пальцем на кнопку «принять звонок».

— Мортем! — Взволнованный голос Харона тут же ворвался в мою голову. Я закусил губу, чувствуя, как дрожат пальцы. — Где ты? Что случилось на кладбище?

— Харон… Лорел… — я шумно выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы. Времени на раздумья нет. У меня только один путь. — Все нормально. Ничего не случилось. Я просто… Просто пошел прогуляться.

— Мортем, пожалуйста, не ври мне! — Его голос, полный отчаянной мольбы, саданул по сердцу в разы больнее, чем широко распахнутые глаза мертвой Долорес. — Что происходит? С тобой все в порядке?

— Я… Я не могу сейчас разговаривать, Харон, — надо кончать с этим. — Я в порядке. Все хорошо. Просто занят сейчас кое-чем.

— Мортем, скажи мне, где ты, — Харон взмолился еще активнее, и к горлу моему подступил горький, неприятный ком. Хватит, Господи, хватит просить меня! Я не хочу, чтобы и ты погиб из-за меня! — Я заберу тебя. А вечером съездим в магазин или в парк… Выпьем какао, закажем пиццу… Ты только скажи, где ты?

— Со мной все в порядке! — Крик сорвался на визг. Первая слеза за долгие полчаса со смерти Долорес скатилась по щеке и оставила горячий мокрый след на коже. — Отстань от меня! Дай мне побыть одному! Занят я, занят! Не надо со мной нянькаться, я сам со всем разберусь!

— Мортем, пожалуйста. Я не нянькаюсь. Я просто… Просто хочу помочь тебе, — человек, которого я так любил и так люблю до сих, почти шептал мне мольбы о пощаде. Но все, что я мог — хлестко оттолкнуть его. — Позволь мне помочь тебе, Мортем. Позволь быть рядом после… После той правды.

— Нет, — простое, знакомое слово обожгло язык ядом и оставило незарастающий след на сердце. Мне кажется, или я сейчас действительно весь кровоточу? — Оставь меня. Не иди за мной.

— Мортем… — я больше не могу слушать его.

И отключаюсь первым. Телефон тут же летит в ближайшие кусты, где с хрустом ломаемых веток ударяется о землю. Мне он больше не нужен. Там, куда я иду, телефон — бесполезная вещь. И возвращаться я не планирую. Так пусть эта часть моей жизни послужит кому-то добрую службу. Пусть полицейские найдут хотя бы ее после того, как я исчезну из этого мира. И пусть… Пусть хоть что-то останется Харону напоминанием обо мне. Это эгоистично — оставлять десяток счастливых фотографий и память о том, что когда-то кто-то близкий жил, а теперь навсегда пропал. Но мне, как и всякому человеку, хочется, чтобы обо мне помнили. И если не все люди на Земле, то хотя бы самые близкие. Пусть они не забывают, что был когда-то такой маленький глупый мальчик, который нес боль всем, кого любил.

С трудом поднявшись на ноги, я дрожащими руками оттряхнул колени. От болезненных ударов лишь быстрее пробуждалось прошлое в моей душе, стараясь отговорить от самоубийственной миссии и напомнить, как весело жить.

Еще совсем недавно, в начале всей этой безумной истории, Харон тоже мне звонил. Тогда… Тогда он был еще Лорелом, моим драгоценным другом и первой серьезной влюбленностью. И ведь как забавно — тогда я тоже ему отказал. Но тогда — потому, что хотел быть сильным мальчиком. А еще потому, что боялся увидеть истину за спиной моего любимого друга. Теперь же… Теперь же потому, что хочу спасти его. Можно ли это называть развитием? Если да, то я неплохо преуспел перед тем, как умереть.

В последний раз взглянув на свои расцарапанные ладони и послав Харону последнее короткое «прости», я снова сорвался с места.

До «Старшайн» осталось совсем недалеко. Отсчет пошел на минуты. Но мне больше не страшно. Ведь все самое страшное уже произошло.

***

У «Старшайн» меня ждал глухая, невыносимая тишина. Старое здание ощерилось пустыми панорамными окнами, полными острых осколков, и ветер пел в них свои жуткие мелодии. Густая трава заполнила собой все: узкую тропинку, маленькие бордюрчики, старые столики для пикников в солнечную погоду. И даже черные стены кинотеатра, красующиеся несмываемыми граффити и копотью, казалось, стремились прогнать меня прочь.

Над «Старшайн» сгустились тени. Сам мир был против него, этого древнего здания, и без того потерявшего всю свою сущность в страшном пожаре, произошедшем много лет назад. Однако страшнее языков пламени, вырывающихся из лопнувших стекол, и криков убегающих прочь людей было то зло, что засело в кинотеатре сейчас.

Перед тем, как ступить за порог здания, я замер у его приветливо приоткрытых дверей и вгляделся в просевший козырек и далекое серое небо. Первый красовался некогда неоновой надписью «Старшайн», а второе пряталось от меня за облаками, не желая больше давать и капли солнца, как это было на кладбище. Я закрыл глаза и вдохнул поглубже. Раз. Два. Три…

И только досчитав до десяти, я вновь открыл глаза и решительно ступил внутрь здания, где меня уже ждали. Небо, мир, близкие люди — все осталось позади и вмиг затихло, утонув в страшном безмолвии покинутого людьми места.

В холле «Старшайн» было пусто и жутко грязно. Под ногами хрустело битое стекло, на всех стенах красовались ужасно выполненные граффити, а все значимые места услаждали глаз жуткими украшениями. Например, стойка кассира по правую от меня руку была вся завалена шприцами и бутылками, раскатившимися как по самой стойке, так и по черному от старой копоти полу вокруг. Стойка для покупки попкорна и напитков же была увешана какими-то тряпками и веревками, ясно говорящими о том, что когда-то здесь любили ночевать бомжи. Запах стоял ужасный. Вонь застарелой мочи смешивалась с отвратительными нотками мертвечины, а тени, смотрящие из всех углов, лишь больше нагнетали и без того безрадостную атмосферу. Даже остатки уцелевших афиш — половина Тианы из «Принцессы и лягушки», половина постера «Элвин и Бурундуки 2» и даже часть постера «Аватара» Кемерона — не могли вернуть этому месту ностальгического цвета, потому что были изуродованы временем и бушевавшим здесь огнем.

Кинотеатр пережил немало долгих, тяжелых лет. И было в нем что-то, что роднило меня и его. Возможно, стеклянная хрупкость остатков тела? Или оскверненность души? Я смотрел на пережитки прошлого и чувствовал себя так, словно возвращаюсь в свое далекое детство — в то время, когда я впервые заглушил боль от отцовской оплевухи и удара в ребра алкоголем, а обиду на материнское безразличие скуренным косячком. Вернуть бы то время… То время, когда Гейл улыбался так широко и искренне, а Ронга, Алекс, Кост и остальные только становились мне друзьями, пробиваясь сквозь острые словечки и корку льда в душе. Оно было прекрасно…

За своими далекими размышлениями я совсем не услышал тихого хруста чужих шагов. А когда до меня наконец дошло, что я здесь не один, было слишком поздно.

Ладонь Диггори-Хаоса легла на мое плечо и больно впилась длинными острыми ногтями, причиняя боль даже через одежду. Я инстинктивно дернулся, пытаясь выскользнуть из ненавистной хватки, бросил яростный взгляд в лицо мужчине… И замер, напряженно вжав голову в плечи и обнажив зубы.

Глаза Диггори полыхали неземным желтым светом, который, казалось, затапливал все вокруг золотым отблеском, а его тонкие искусанные губы были искривлены в жутком оскале истинного безумца. Сквозь бледную до белизны кожу просвечивали синие линии вен и сосудов, а хрупкая на первый взгляд фигура источала такую силу, от которой мне хотелось упасть в ноги этой твари, сжаться в комочек и плакать. Это была сила истинного монстра — черная, давящая, душная и всепоглощающая. От нее мне стало дурно. Но сдвинуться я так и не смог.

— И все-таки ты пришел, — звенящий голос Диггори эхом отозвался как во всех уголках брошенного кинотеатра, так и в моей голове, разрывая ее набатным звоном сотни колоколов. Этот замогильный голос, казалось, шел из того потустороннего места, в котором Диггори было самое место — из темных просторов Ничто, настолько холодных, что все, чтотуда попадает, замерзает вмиг. Запоздало я вспомнил, что именно оттуда Хаос и произошел… — Ну, это твои проблемы. Мое дело — встретить тебя. Так что добро пожаловать в мое скромное логово, солнышко. Тебе здесь нравится? Правда эти черные стены, впитавшие в себя столько боли и страха сгорающих, прекрасны? О, лучше мест пожаров ничего нет в вашем мире — они так кричат, что я даже могу спокойно спать!

— Где Томми? — Шокированный, я постарался не вникать в безумные речи Хаоса и вместо этого собрал в кулак все силы, что у меня еще были. Вопрос, впрочем, все равно получился каким-то чудовищно звонким и хрупким, как мыльный пузырь, готовый лопнуть от любого дуновения ветерка… Почему мне вообще приходят такие ассоциации? Может, я тоже уже сошел в ума?

— Угх, какой же ты все же невоспитанный мальчишка! — Хаос вмиг переменился, из улыбающегося добродушного дядечки превратившись в хмурое чудовище с рычащим голосом. — Нет бы дослушать меня… А он «Томми, Томми». Заладил со своим Томми! Здесь он, здесь.

Заслышав это, я обрадованно встрепенулся. Если Томми здесь, я не боюсь. Если я могу его спасти, значит, я не должен трусить и отступать. Нужно быть сильным… Ради моего маленького братика.

— Где? Где он?! — Я озверело огляделся, в черных стенах выискивая светлые пятна. Но ни среди остатков обугленных диванов, ни в обвале у правой стены, перекрывшим доступ в некогда примыкавший к кинотеатру ресторан, я не нашел знакомых светлых волос и родных голубых глаз.

— Ох… Я так понимаю, выслушать меня ты сейчас не захочешь? — Хаос закатил глаза. От этого совершенно обыденного действия мне стало особенно жутко. Он не выглядел как маньяк и убийца, как тот, кто лишил меня друзей… Почему, почему ты выглядишь как обычный человек, чудовище? — Ладно, засранец малолетний, так уж и быть. Испортил мне все представление.

Бурча себе под нос проклятия и витиеватые оскорбления, Хаос сильнее перехватил меня — на этот раз за ворот одежды — и потащил за собой. Я не особо сопротивлялся — надежда вновь увидеть Томми гнала меня вперед и заставляла уверенно передвигать ногами, не страшась касаний острых холодных ногтей к загривку и дыхания убийцы совсем рядом. Я почти не смотрел на Хаоса, замечая лишь мелькание его яркой кофты, так удачно скрывающей татуировку на руке. Куда важнее мне было смотреть вперед — туда, куда вел меня Диггори. А вел он меня в темный зев первого кинозала, распахнувший свои двери вновь, но уже не для показа задорных фильмов, а для сотворения страшного обмена с самим Дьяволом. Тьма клубилась там, и я буквально видел, как зажигались глаза десятка вендиго за этими стенами, хранящими от меня секрет. Толпа мурашек пробежала по спине, ноги затряслись, а дыхание мое сперло от удушливой волны страха, примешавшейся к вони тухлятины.

Страшная догадка обнажила мои нервы, сделав их оголенными проводами. Господь, не дай мне увидеть… Не дай Хаосу сделать это! Ты никогда не слышал меня, но, пожалуйста! Я встану на колени… Пусть только этот запах — не следствие того, что Томми…

Хаос втолкнул меня в темноту. Не удержавшись на ногах, я упал, проскользив и без того содранными руками по бетонной крошке и осколкам. Но дела до этого мне уже не было.

Зал предстал передо мной во всех своих адских красках. В полностью выгоревшем многоярусном помещении единственным источником света были тусклые лучи Солнца, с трудом пробивающиеся сквозь дыры в обваливающемся потолке. Но лучше бы здесь было темно. Потому что-то, что я увидел, не поддавалось никакой здравомыслящей оценке.

В огромном зале все, буквально все было увешано частями тел. Удушливый запах шел именно от них — висящие на всех стенах и красующиеся на старом, чудом уцелевшем экране, он гнили в тепле комнаты, призывая к себе толпы мух. Меня замутило. Завтрак удалось удержать лишь потому, что взгляд вовремя наткнулся на единственное светлое пятно в этой комнате, украшенной как самая безумная вечеринка.

Томми сидел у двери аварийного выхода, заваленной камнями. Я видел, что голова его была опущена на грудь, а светлые волосы закрывали тонкое личико. Вся одежда его — знакомая мне футболка и шорты — была залита кровью, давно засохшей и потемневшей и еще совсем свежей. Но главнее всего было то, что он двигался. Даже отсюда я видел, как он медленно покачивался из стороны в сторону, сидя на коленях. С болью я узнал этот жест — так Томми делал всегда, когда брат настигал его и ему было жутко страшно.

— Вот твой Томми. Доволен? — Прошипел Хаос, косо глянув на меня. Мне было уже насрать. Я во все глаза смотрел на свое маленькое чудо, которое словно ангел осветило все в этом вымершем месте, полном смерти. — Хоть бы ответил для приличия.

Фыркнув, Хаос вальяжно прошелся от входа к Томми. И каждый шаг его был подобен вою труб апокалипсиса — тихий, шелестящий, но при это пронзающий сознание тихим хрустом стекла и треском камешков под ступнями вестника безумия. Как я мог считать его добрым? Как я мог не увидеть в нем чудовище сразу? Это ведь было так очевидно… Что затмило мой разум?

— О, Томми! Солнышко мое, я вернулся! — Хаос присел рядом с моим чудом и улыбнулся. — Подними голову, дорогуша. Тебя пришел навестить друг!

— Томми! — Мой собственный крик показался мне чужим. Птицей он взлетел к потолку, и я услышал, как под крышей что-то закопошилось. Плевать!

Услышав меня, мальчик вздернул голову. Я увидел, как целая гамма эмоций пронеслась по его мертвенно-бледному лицу, украшенному брызгами крови. От радости он перешел к тревоге, а от нее — к ужасу, затмившему все в его голубых глазах.

— Мортем! Нет! Боже, зачем ты пришел?! — Сжавшись, Томми закричал. Слезы брызнули из его глаз, обжигая мое сердце кислотой.

— Ух ты, как прорвало, — Хаос усмехнулся, схватив мальчика за подбородок и заставив того поднять голову. Свирепея, я увидел, как острые ногти впились в пухлые бледные щеки, расцарапывая тонкую кожу. — А для меня ты так кричать отказался… Представляешь, Мортем, из него даже ножом криков было не выбить! Я уж думал прикончить его, чтобы наконец их добиться, но решил, что вряд ли получу тебя в награду за труп.

Под мой звонкий рык Хаос расхохотался, отталкивая от себя Томми. Мальчик завалился на пол, но даже не пискнул, только свернувшись в клубочек и зажмурившись. Дрожь прошлась по моему телу от кончиков пальцев до корней волос. Жгучая ярость затмила все — и страх, и боль, и горечь.

— Если ты с ним что-то сделал, я тебя!.. — Мои угрозы были смешны и бесполезны, но я так хотел защитить Томми, что не боялся прибегать и к ним.

— Ты что? — О, конечно, Хаос понял, что мои угрозы и яйца выеденного не стоят. Насмешливо медленно выпрямившись, он вальяжно оттряхнул колени от бетонной крошки и растянул губы в невыносимо широкой ухмылке. — Что ты? Сейчас, Мортем, ты меня и пальцем тронуть не сможешь. Я впитал достаточно энергии, чтобы прямо сейчас убить тебя одним щелчком пальца. Ты жив только потому, что нужен мне — и не более.

Глядя в мои полные бессильного гнева глаза Хаос снова засмеялся, но на этот раз грубее. Лающий, безумный смех эхом отозвался во всех уголках пустого кинозала, и я услышал, как над моей головой его подхватили вендиго. Их до боли знакомые звуки, заставившие меня судорожно сжаться и испуганно дрогнуть, отозвались таким же смехом, что раздирал сейчас глотку Хаоса, беснующегося в истинном безумии.

— Ох, Мортем! Знаешь, вы, людишки, такие вкусные! Не питательные, конечно, но такие… Такие… — смешки продолжали рваться из горла Хаоса, светлые волосы упали на его бледное лицо, сделав острее черты и без того безумно худого и острого лица. Золотые глаза блеснули лукавством, а острые передние зубы сверкнули из-под губ. — Ты даже не представляешь, насколько вы вкусные! Хотя…

На секунду он замер, поднеся палец к губам. Это шутливое действие вкупе с закатившимися глазами придало Хаосу какой-то детской непосредственности. Но у Хаоса она смотрелась воистину жутко — маленький мальчик, которым он никогда не был, словно бы выбирал между судьбой мира и игрушкой. И итог уже был предрешен.

— Нет, представляешь! — Слова сорвались с его языка вместе с еденькой усмешкой.

— В-в смысле? О чем ты? — Догадки завертелись в моей голове червями. Что… Что он несет?

— Ну же, дорогой мой, вспоминай! Помнишь нашу первую встречу? — Боже… Нет, ты не мог… — Вкусные были сэндвичи, да? Тогда я накормил вас вовсе не курочкой!

Липкий ком тошноты подкатил к горлу от одного воспоминания о том пикнике. Я почувствовал вкус желчи на языке. Мне ведь еще тогда те сэндвичи показались странными… Я их даже не ел! А остальные… Остальные! Черт… Нет, этого не может быть! Он не мог скормить нам… Я ведь должен был понять! Или остальные… Гейл… Они могли бы понять! Это невозможно. Этого не может быть!

Мир качнулся перед моими глазами, когда волна отвращения сжала желудок в свои тиски. Нет. Может. Я это знаю. Мы все доверились Хаосу — так легко и просто, как могут довериться только бедные, нелюбимые дети, никогда не знавшие родительской любви и готовые брать ее даже от малознакомых дядечек, одаривающих нас улыбками. Улыбка — вот самое главное. Улыбался бы он пошире, мы бы из его рук и человеческую голову с заверениями в том, что это муляж, спокойно приняли. Господи, какие же мы дураки… Были. И расплатились за одну ошибку. Увы, слишком дорого.

— Ты сумасшедший! — Дрожащим голосом просипел я, чувствуя, как на глаза вновь наворачиваются слезы. Мне было так обидно и страшно. Не за себя. За тех, кого я не смог спасти.

— Да-да, солнышко, именно так! Как же ты угадал, а? — Хаос мотнул головой, смахивая с лица сальные светлые пряди, и задорно притопнул, хлопнув в ладоши. Действительно, как маленький ребенок… Вот только ребенок искренне ненормальный, не имеющий ни моральных принципов, ни ориентиров. — Но признай, люди ведь очень вкусные! Особенно приготовленные с чесночным соусом… М-м-м-м, загляденье! А особенно они вкусные, когда кричат! Их мясо тогда такое нежное, прямо как у отборных куриц! Но… Мне мало одних людей. В отличии от вас, я питаюсь не мясом, а энергией. А в людях, знаешь, ее совсем немного.

Горестно качая головой, воплощенный гнев подошел к Томми и вновь склонился над ним. Мой маленький ангел испуганно затрясся, стараясь не плакать, но всхлипы его все равно достигли меня.

— Зато очень много в Связанных! — Хаос положил ладонь на светлые волосы Томми, покрытые черным пеплом и серой пылью. Мне захотелось вгрызться в эту ладонь, оцарапать ее, заставить чудовище убрать свои вонючие грязные руки от такого чистого существа, как Томми… Он не имел права его касаться! — Таких, как малыш Томми! Или Ева.

— Что? О чем ты? — Связанный? Томми? Неужели я брежу? Как Томми может быть… Связанным? Я ведь не мог этого не заметить!

— О, так ты не знал? — Под мое яростное шипение и стремительный рывок вперед Хаос схватил Томми за волосы и резко дернул его голову вверх, заставляя мальчика открыть лицо. Его крик, горький и жалостливый, заставил меня сжать кулаки и попытаться подобраться ближе. — Не советую тебе приближаться. У тебя еще будет время поговорить с малышом Томми, а пока — слушай и понимай. Не думал я, что ты такой тупой, мальчик. Или слепой? Впрочем, ты ведь еще совсем неопытный… Совсем ребенок. Бедный, бедный малыш, влезший в логово аспида. Да и этот мальчик еще себя не проявил… Будь ты постарше, наверняка бы понял все сразу. Но, знаешь, для меня на руку то, насколько ты юн и неопытен. Спасибо, солнышко!

Удар по больному месту причинил почти физическую боль. Если бы он просто оскорбил меня — было бы легче. Но то, как саркастически и жестоко Хаос надавил на самую большую мою проблему — собственную слабость и неспособность — оказалось просто невыносимо. Я… Слабый. Он прав. Я неопытный, маленький, глупенький мальчик, который со смехом, гиканьем и улюлюканьем влетел в историю, которая изначально дурно пахла. И плачу за это вновь и вновь, вновь и вновь.

Но скоро я заплачу сполна.

— Ох, я немного отвлекся, — очевидно, поняв, что я на грани, Хаос позволил Томми опустить голову и глянул на меня. — Так вот, дорогуша, Связанные куда аппетитнее людей. Но знаешь ли ты, кто еще аппетитнее?

— Ведьмаки, — уверенно выдохнул я. Лекции Евы и Селины, к счастью, достаточно хорошо легли в голову. Я понимаю, что в плане силы и внутреннего пламени сильнее артеков и ведьмаков нет никого. И коли к артекам путь закрыт, значит…

— Бинго! Молодец, что-то ты да знаешь! — Хаос хлопнул в ладоши вновь и захохотал. Ногти его вцепились в кожу ладоней, кровь потекла тонкими струйками, но Хаос даже не обратил внимания на боль. — Так… Раз ты все понимаешь, знаешь и то, зачем я тебя сюда вызвал.

— Отпусти Томми, — выдохнул я единственную свою просьбу. — Отпусти его, пожалуйста.

— Да с радостью! — Хаос хлопнул окровавленной ладонью по плечу мальчика, заставив того тихо взвизгнуть. — Я отпущу его. Ровно в тот момент, как ты станешь моей собственностью. Это… Обмен. Он на тебя. Ты — на него. Хорошо идея, правда?

Действительно, Хаос. Отличная идея. Ты избавишь меня от моей бесполезной жизни, но дашь ее Томми. И это будет самым добрым твоим действием.

— Ты согласен со мной, Мортем? — Наверное, будь здесь где-нибудь трон, Хаос бы сидел на нем как ребенок: закинув ноги на подлокотники и болтая ими в воздухе. По крайней мере, именно такая картинка встала у меня в голове, когда он так лукаво и нетерпеливо улыбнулся. — Что скажешь на такое предложение?

— Что я скажу?.. — Мой взгляд медленно скользнул по черным, выгоревшим стенам только для того, чтобы остановиться на Томми.

Мальчик лежал на полу, сжавшись в маленький комочек. Все еще залитый кровью, заплаканный, он смотрел на меня огромными глазами и отчаянно мотал головой. Я видел, как тряслись его губы и как пальцы ладони, лежащей на покрытом копотью полу, подрагивали, выбивая едва слышный стук. Все, что было в его глазах: «не надо». Он умолял меня не делать этого. Просил не ступать по красной дорожке навстречу демону.

Но разве мог я отступить сейчас? Выбирая между Томми и собой, я выберу его.

— Я думаю, что это отличное предложение, — слова показались мне теплыми и легкими. Словно бы я наконец отпустил что-то, что долго тяготило меня. Словно теперь я свободен.

— Прекрасно! — Хаос вскочил на ноги и метнулся ко мне. — Правильное решение, Мортем! Обещаю, я тебя не обижу. Ну, может, чуть-чуть, но это я исключительно любя.

Словно бы в знак примирения, он протянул мне ладонь. Удивительно, но левую. Вместо того, чтобы схватиться за нее, я вперил завороженный взгляд в черные вязи татуировки. Эти нити переплетались и вились, складываясь в причудливый ловец снов, пристально смотрящий на меня одним глазом, расположившимся в центре вязи. И все, что я мог делать — смотреть в этот глаз, так ярко выделяющий посреди мертвенно-бледной кожи, и медленно дышать, не считая секунд.

Конечно, в конце концов Хаосу это надоело. Фыркнув, он схватил меня за ворот, заставил подняться на ноги, а затем ловко завел руки за спину и на удивление крепко сжал запястье тонкими пальцами-паучьими лапками. Он был кошмарно холодным. Но я не обращал на это внимания, смотря только на Томми и слепо улыбаясь ему, силясь уверить в том, что все будет в порядке. Но ничего уже не будет в порядке.

— Вениа Эста, — шепнул Хаос, позволяя голосу отозваться эхом в пустом зале.

В следующую секунду я почувствовал, как мои запястья оплела холодная и тонкая, но крепкая нить. Я не удивился. После того, что я видел за этот месяц, вряд ли можно удивляться такой простой магии.

— Что ж, солнышко, считай, что сделка совершена, — Хаос добродушно похлопал меня по плечу, но я даже не взглянул на него. — Договоров заключать не будем, хорошо? Не люблю бюрократию смерть как!

Я даже не кивнул. Только продолжил улыбаться Томми, замершему на земле и во все глаза смотрящему на меня. Казалось, он не мог даже кричать, только часто-часто моргать и на автомате мотать головой, расцарапывая щеку. Мой бедный друг… Теперь ты свободен. От Хаоса, от Примумнатус, от меня… Надеюсь, у тебя все будет хорошо, мой маленький братик.

— Пойдем-пойдем! — Хаос потянул меня за собой, разрывая наше с Томми единение. — Прости уж, моего сыночка тут сегодня нет, так что проход через портал будет жестковатым. Я в их создании плох, увы. О, и… Не вздумай дергаться. Хуже будет.

А я и не планировал побега. Мышке кошку не победить, а такую — еще и не обхитрить. Пусть бежит только Томми. Я не против.

Хаос отводит меня вправо от Томми, к обугленному экрану. Я слышу, как друг хнычет мне вслед, не в силах что-то крикнуть, но не оборачиваюсь. Если я позволю себе взглянуть в его глаза, полные страха и мольбы, еще раз, я не знаю, смогу ли быть смиренен. Когда ты знаешь, что кому-то нужен, сдаться тяжелее. Когда ты кому-то нужен, хочется бороться. А я не хочу больше бороться.

Я слаб и немощен. Я глупый мальчик, который отдал на растерзание все, что имел, начиная своими неверными мечтами о несбыточном и заканчивая последними надеждами на нормальную жизнь в виде друзей. Так почему бы мне хотеть сражаться, в конце концов? Назовите меня слабаком, но одно движение руки Хаоса разрушило все, что я строил долгие годы. Как я могу противопоставить хоть что-то существу, которое сильнее меня в миллионы раз? Уж что-что, а силы соотносить и ситуацию анализировать я умею. И в таком положении выигрыша и быть не может.

Я не оборачиваюсь, когда Томми начинает ерзать по земле, силясь подняться. Все свое время я уделяю Хаосу.

А он в это время наконец приступает к действию. Тонкая рука, на этот раз правая, поднимается в воздух медленно и осторожно. Секундное промедление — и он опускает ее, сжав ладонь и выдвинув вперед два пальца. Под истеричный крик Томми Хаос разрывает ткань пространства и времени, открывая чернеющий зев портала. Порыв ветра вырывается оттуда вместе с глухим рокотом, сдувая с моего лица след копоти и черные пряди, но приносит с собой отвратительную вонь смерти и могильный холод. Я вспоминаю, как когда-то пошел вместе с Хароном копать могилу. Губы мои вздрагивают. Тогда пахло точно так же — отвратительно, омерзительно и просто кошмарно. Вот только… В ту ночь было тепло. Потому что рядом со мной стоял, дышал, жил тот человек, за одну похвалу которого я готов был обрушить весь мир.

Я кривлюсь. Харон… Эгоист я чертов. Прости меня, Харон. Ты поймешь все, когда увидишь Томми, я уверен, но все равно прости. Пусть твоя жизнь больше не будет омрачена мной — истеричным, нервным подростком, отчего-то считавшим себя всесильным только потому, что он сумел преодолеть парочку мелких жизненных неурядиц.

— Вдохни поглубже, дорогуша, — Хаос держит крепко. Я бросаю на него короткий взгляд и вижу, как опасно он скалит зубы. Безумец возвращается домой, да? — В Ничто немного холодно, но я постараюсь позаботиться о том, чтобы ты не замерз.

Да плевать. Мне совершенно все равно. Замерзну — может, и лучше будет.

Я слишком много думал о Хароне. Вот уже мне чудится далекий гул шагов, перекрываемый его срывающимся на крик голосом…

— Ох ты ж, — Хаос дергается. Я — вместе с ним. Неужели это не галлюцинация и не фантазия? Неужели Харон действительно… Вот дурак! Почему же ты не послушался меня?! — Кажется, твои друзья решили позаботиться о тебе. Что ж, это их проблемы. Хотя… Не хочу заниматься ими. Тебя я уже получил. Ими могу озаботиться позже. Идем быстрее. Если, конечно, не хочешь, чтобы мои питомцы познакомились поближе с твоими спасателями.

Я не хочу. А потому действительно тороплюсь, позволяя Хаосу затолкнуть меня в портал. Это оказывается куда труднее, чем мне казалось. Портал все это время был не просто дырой в мире, а скорее зеркалом с жидким стеклом. И эта субстанция обволакивает меня, затягивая в себя. Причем чудовищно медленно. Или мне только так кажется из-за того, что я хочу уйти побыстрее? Почему все не может поторопиться? Только бы Харон не успел ворваться сюда до того, как мы с Хаосом уйдем.

Страшный холод пронзает тело. Он словно проникает под кожу вместе с ветром смерти и окутывающим меня жидким стеклом. Мне вроде должно быть страшно… Но почему-то нет. Только спокойствие и смирение мягко обнимают мою израненную душу, не позволяя вновь взбунтоваться против судьбы.

Интересно, можно ли назвать меня фаталистом?

— Мортем! — Под срывающийся крик Томми раздается грохот.

С трудом я оборачиваюсь. В дверях кинозала стоит, сжимая в руках какую-то биту, Лорел. Порыв ветра сдувает его каштановые волосы с идеального лица, а всегда добрые янтарные глаза полыхают праведным гневом. Однако стоит его взгляду остановится на мне, как гнев сменяется страхом. Мое сердце обжигает болью.

— Мортем! — Харон повторяет крик Томми, и я вижу, как бита в его руках покачивается.

Следом за ним в кинозал врываются Селина и Ева. Яркий свет оружия артека освещает тьму, но не рассеивает ее. Золотистые кудри струятся по плечам, а голубо-серые глаза Евы смотрят так строго… Они все пришли сюда ради меня. Глупые… Я же просил не делать этого!

— Ох ты! Да на мое представление целый ашлаг собрался, — Хаос притягивает меня к себе так ловко, словно притяжение портала для него ничто. Я не могу даже отодвинуться. Да и не хочу. Все, что я могу — смотреть в глаза Харону, пышущему гневу… Из-за меня.

— Стоять, Хаос! Ни с места! — Селина выдвигает вперед трезубец, словно бы может что-то ему противопоставить. Я вижу, как дрожит в ее руках оружие. — Именем Подземного Царства, ты пойман! Замри!

— Да? Ой, а почему же я тогда двигаюсь? — Хаос насмехается над ней. И он имеет на это полное право — мы уже почти провалились во тьму.

— Отпусти Мортема сейчас же! — Голос Харона срывается, взлетая к потолку. Впервые я слышу рычание в голосе этого всегда спокойного мужчины. Это… Лестно.

На секунду я задумываюсь о том, чтобы вырваться. А потом понимаю — нет. Этот тупик мне не преодолеть. Я не одолею Хаоса, как бы не стремился. Вырвусь — лишь подставлю этих глупых спасателей под удар. А этого я не хочу еще больше, чем бросать на произвол судьбы Томми…

— М… Не-а, — пальцы Хаоса зарываются в мои волосы. Становится еще холоднее. — И даже не думай рыпаться, отродье моего брата. Нарушишь равновесие портала, и твоего драгоценного мальчика разрубит напополам. Сомневаюсь, что он после этого выживет!

Харон кривится, а Хаос заливается истеричным лающим смехом. Смехом полной, безоговорочной победы. Я вижу, как Селина что-то шепчет, крепко сжимая оружие, а Ева тянет к ней свою руку. Синий дым за ее спиной становится почти черным, а его расплывчатые очертания грубеют… Я должен остановить их прежде, чем они удумают сделать какую-то глупость.

— Селина, Ева… Харон. Все нормально. Я сам согласился, — мой голос тих, и я не уверен, что он достигает тех, кого я все еще могу назвать друзьями. Гул в ушах нарастает, чернота все приближается. От меня осталась лишь рука. — Меня не нужно спасать. Со мной все будет хорошо. Просто… Просто заберите отсюда Томми, хорошо?

— Мортем!.. — Харон хочет что-то сказать. Переубедить меня? Прости, не получится.

— Нет. Все хорошо. Прости, что все время вел себя как мудак, хорошо? Я был не лучшим воспитанником, — улыбка кривит мои дрожащие губы. Взгляд Харона бешено мечется из стороны в сторону, выискивая спасение. Но его, увы, нет. В этом мире остались лишь мои пальцы. — Харон… Нет, Лорел. Позаботься о Томми. И, знаешь… Ты — лучшее, что происходило в моей жизни. Прости, что повел себя эгоистично и не посоветовался с тобой. Я люблю тебя, Лорел.

А потом я наконец проваливаюсь в черноту. И только лукавый взгляд Хаоса сверлит мне лицо, проникая в самую душу.

Ничего. Все будет хорошо. Теперь Томми в безопасности, а у артеков есть время что-нибудь придумать. И все это — ценой одного несносного бесполезного мальчишки.

Это была хорошая сделка. И я постараюсь задержать его так надолго, как смогу.

========== Эпилог. Мортем. ==========

Тьма приняла меня легко. Вот только ее не принял я.

Ощущения от встречи с Ничто были смутно знакомыми — я словно бы провалился в бездонное озеро, стремительно уйдя на самое дно. Беспросветная тьма, лишенная даже намека на свет, окутала меня космической бесконечностью. Воздух выбило из легких, но нового я набрать не смог. Холод армией колючих паучков заполз под кожу, парализовав мышцы и заставив стиснуть зубы в попытке удержать крик. Я никогда не думал, что тьма, моя любимая тьма, может быть так страшна.

И даже умереть мне не дали. В тот момент, когда мое сознание начало угасать от нехватки воздуха, а легкие сжались до размера засушенных горошин, ладони Хаоса коснулись моих щек. Все, о чем я мог думать в тот момент, когда его золотые глаза хищно посверкивали над моим лицом, так это то, что его ладони впервые были горячими.

Воздух ворвался в легкие со свистом и хрипом. Я зашелся судорожным кашлем от боли, пронзившей грудь. Действительно, как будто бы вынырнул из воды. Вот только тьма не развеялась, а темное дно океана космоса им и осталось.

— Ну вот и хорошо, — голос Хаоса эхом зазвучал в моей голове. Я не удивился. Телепатия — самое обычное из того, что мне довелось увидеть за последнее время. — Мертвый ты мне не нужен.

Конечно. Потому что мертвый я, очевидно, не очень вкусен.

— Правильно мыслишь, солнышко, — Хаос хохотнул, а я внутренне цыкнул. Еще и мысли читает. Личного пространства у меня, похоже, больше никогда не будет. — Ну, это уж как ты себя вести будешь. Лапочкой станешь — выделю тебе три лишних метра тьмы и пустоты. Правда, вряд ли тебе это придется по душе. Мои владения вообще мало кому нравятся.

Не удивительно. Вокруг ведь нет ничего. Только холод, тьма и Хаос. Ничто действительно ад, причем очень изощренный. Пытка одиночеством и достаточно медленной смертью от холода и нехватки воздуха — что может быть хуже?

— Хуже? — Ладони Хаоса потянулись к моей шее. Пальцы огладили кадык и скользнули к ключицам, забираясь под ворот майки. Той самой, с черепом, которую я надел в первый день моей встречи с Примумнатус и его обитателями. — О, Мортем, всегда может быть хуже! Жизнь так устроена, что мы всегда готовы к хорошему, но никогда — к плохому. И даже когда вокруг ужас и мрак, мы все равно верим — ну уж завтра-то точно будет хорошо! Но…

Он склонился ниже. Мурашки скользнули по моей спине, а только восстановившееся дыхание вновь встало поперек горла. Лунный блеск его глаз зачаровывал, но пугал так, как не пугают самые темные уголки человеческой души.

— Я научу тебя не верить в завтрашний день. Потому что завтра — это обман, ловушка надежды, которой никогда не сбыться, но которая не уйдет от тебя до тех пор, пока ты не сломаешься. Завтра, мой дорогой Мортем, не наступит, — Хаос оскалил клыки. Его лицо было таким счастливым и добрым, но в глазах не было ничего, кроме безумия. — И начну уроки я прямо сейчас.

В следующую секунду острые ногти, едва касающиеся моих ключиц, забрались под кожу. Я прикусил губу и зажмурил глаза. Больно! Черт! Безумная ты сука!

— Правильно, дорогой. Я — безумная сука. И ты тоже станешь таким, когда коснешься истины, — Хаос облизнулся. И от этого его действия мне стало тошно. На лбу выступил холодный пот, желудок ухнул вниз. — Знаешь, я так проголодался… Совсем отвык не есть каждый день. Ну ничего. Ты ведь мне поможешь?

— Не… — сипение сорвалось с моих губ. Взгляд бешено заметался в поисках спасения. Но его не было. Я принес себя в жертву, и выхода из этого положения не было. — Не трожь…

— Что-что? Не слышу, — Хаос захохотал, и от его смеха меня затрясло не то от гнева, не то от страха.

Он склонился над моим плечом. Зубы коснулись горячей кожи. Я сжался. Бабушка, Боже, бабуля, на что, на что я подписался? Это было глупо, так глупо! Я твой маленький дурачок! Бабушка… Гейл… Лорел… Хоть кто-нибудь… Спасите… Спасите меня!

Зубы прорезали кожу. Хлынула кровь, боль скользнула по нервам от плеча до кончиков пальцев. Хаос продолжал смеяться в моей голове, а его клыки погружались все глубже, словно пытаясь откусить от меня кусок. Хотя… Почему словно?

И только через пару мгновения я понял, что кричу.

***

Вот так я и оказался… Здесь. В Ничто.

Когда я впервые открыл глаза, вокруг не было ничего, кроме тьмы. Сейчас, спустя мучительную вечность секунд, тьма все еще не отступает. Единственное, что есть в этих краях безумия и пустоты — холод. Ужасный, сковывающий холод, от которого замерзает само время. И даже душа не остается прежней после касаний абсолютного Ничто мертвого измерения.

Честно, я не знаю, сколько провел здесь. Сбился на сотой секунде примерно… Вечность назад. С тех пор все, что я знаю о времени — его не существует, если вокруг нечему меняться. Зато я наконец понял, насколько же был прекрасен тот мир, что я так отчаянно отвергал. Забавно что для того, чтобы понять всю его красоту мне пришлось добровольно заточить себя в месте, где само понятие «жизнь» искажено до неузнаваемости.

Хаос исполнил свое обещание. Я перестал верить в завтра. Ведь завтра — это то же самое, что сегодня. Ничего не изменится: тьма останется прежней, холод не отступит, и даже боль придет как по расписанию вместе с колдовским золотым блеском глаз Хаоса. Завтра — ложь. Завтра — обман. Но лишь потому, что в «завтра» нет смысла, если оно будет равнозначно «сегодня».

Сжавшись в комочек, я пытаюсь излечится перед новым сеансом ада. Однако раны на плечах, руках и ногах не заживают. Да и когда им зажить, если каждый день Хаос обновляет эти «метки» моей принадлежности его безумию?

Сожалею ли я о том, как поступил? Нет. Это было правильное решение. Возможно, единственное правильное, что я совершил в своей жизни. Вспоминаю ли я о тех, кого оставил там, в жизни? Безумно. Гейл, Томми, Кост, Селина, Ева… Лорел. Больше, чем по кому-либо, я скучаю по Лорелу. Долгая вечность в ничто позволила мне переосмыслить мои обиды и сожаления — им не осталось места. Потому что все сожаления и все обиды становятся ничем перед лицом смерти. Зато со мной осталась любовь. Последний огонек человечного, еще тлеющей в израненной душе.

Я надеюсь… Надеюсь, Лорел простил меня. Надеюсь, он не горюет обо мне так же, как я о нашем несбывшемся счастье…

========== Эпилог. Начать сначала ==========

Харон сидел на холодном, грязном полу заброшенного кинотеатра. Пыль и копоть оседали на его коже и чернили цвета одежды, но мужчина совсем не обращал на это внимания. Лицо его словно окаменело, став молочно-белой маской опустошенности и горя. И только слезы катились по его щекам одна за другой, срываясь с подбородка и теряясь в ткани домашней футболки.

Все свое внимание мужчина отдал стене, за которой бесконечно долгие мгновения назад пропал Мортем. Взглядом своим он сверлил черную стену, буравил ее, словно пытаясь прорвать завесу реальности и устремиться в ту даль, куда его дорогого друга увела тьма. Головой мужчина понимал, что это невозможно — нестабильный портал закрылся и открыть его в прежнем месте теперь было невозможно без угрозы уничтожить самого мироздание. Ничто не любило гостей и любой, кто шагнет туда без приглашения хозяина бесконечной тьмы, погибнет, не успев и моргнуть. Но сердце… Сердце верило и стремилось туда, в пустоту, которой так смело и так безрассудно отдался Мортем.

— Харон, — голос сестры с трудом прорвал завесу горя и достиг сознания артека. Тот даже не дрогнул. — Не смей раскисать. Поднимайся.

«А смысл?» — Мелькнуло в голове мужчины. — «Я ведь… Дал Хаосу забрать Мортема»

Тяжелый выдох сорвался с приоткрытых губ. Это была его вина. Снова. Снова и снова он позволял Хаосу забирать все, что он ценил и любил. Сначала — свою жизнь, непростую и скучноватую, но любимую и полную мелких радостей, наполняющих существование смыслом. Потом — Тришу, единственную свою помощницу на Земле, ту, кто принял его и отдал тело любимого мужа, чтобы он смог жить. Теперь… Теперь Хаос отобрал у него даже Мортема — единственного, ради кого Харон находил силы подниматься с кровати по утрам, улыбаться, работать. Единственного, кто после потери прошлого не дал ему утонуть в пучине отчаяния.

Зачем ему подниматься, если того, ради кого Харон поднимался так много дней подряд, больше нет?

— Харон, — повторила Селина. Цокот ее каблуков стал ближе, но мужчина не повернулся. Взгляд его был прикован к стене, за которой исчез Мортем, и, даже если бы хотел, он не смог бы оторваться от тех невиданных просторов, в которые увел его мальчика Хаос. — Слезами делу не поможешь. Если ты будешь сидеть и смотреть в никуда, Мортем не вернется.

— Он и так не вернется… — повторил Харон. Губы его дрогнули, веки медленно закрылись. Мука отразилась на лице. — Я опоздал… Снова опоздал.

Он никогда не успевал, когда от этого зависело слишком многое. Это была его кара, его рок, его наказание не пойми за что. Харон не злился на Хаоса. Он злился лишь на себя за то, что был слишком слаб и бесполезен, чтобы противостоять ему.

— Селина, оставь его, — голос напарницы сестры разнесся по залу. Глухой и хриплый, он сипел от сокрытых в нем слез. Харон скривился. Не только он сейчас потерял дорогого человека… — Нам нужно связаться с Примумнатус и сообщить о произошедшем. Может, ваш отец еще сможет что-то предпринять?

— Исключено, — выдохнула Селина. — Никто из артеков не суется в Ничто. Это владения Хаоса и только он может выжить в них. Никто больше не знает, как воздвигнуть щит против разрушительной энергии мертвого мира. Да и… Что отец сможет противопоставить Хаосу теперь?

— Мортем… Мортем! — Жалобные причитания мальчика, ради которого Мортем отдал свою жизнь, разнеслись по кинозалу.

«Позаботься о Томми…» — воскресла в голове Харона последняя просьба Мортема. Они потянули за собой остальные, и, как не пытался мужчина отогнать непрошеные воспоминания, вскоре в мыслях его воцарилась одна единственная фраза — «Я люблю тебя, Лорел». Сжавшись, Харон до боли в челюсти стиснул зубы, силясь сдержать крик.

Он тоже любил его! Больше, чем кого-либо еще в своей бесполезной, полной глупых ошибок жизни. Мортем был его маленьким светом. И теперь этот свет погас. Ради чего? Ради кого?

С огромным трудом Харон нашел в себе силы повернуть голову в сторону всхлипов. Маленький мальчик все так же лежал на полу. Его светлые волосы, бледная кожа и заплаканные глаза — вот все, что видел Харон. Ради этого ребенка Мортем отдался в руки Хаоса. Что в нем было необычного? Почему ради него Мортем отринул все, даже Харона? Мужчина не понимал, почему этот мальчик был так дорог его свету. Да и едва ли хотел понимать.

Но Мортем просил позаботится о нем. И Харон собирался сделать это. Только бы утихла боль в груди да иссякли слезы…

Внезапный шум в холле кинотеатра заставил мужчину изумленно обратить взгляд на дверь. Неужели…

— Харон! Селина! — В зал, с хлопком распахнув двери, влетел Сомний. Взгляд его широко распахнутых глаз торопливо скользнул по залу, а затем остановился на брате. Боль и непонятное Харону сожаления мелькнули в них и погасли, сменившись волнением. — Так значит, правда… Вы нашли его…

— Сомний, я знаю, что ты хочешь сказать, — прошипела Селина. Харон нахмурился. Сестра никогда не ладила с братом, но сейчас было не время… — Сейчас не время для споров! У нас тут критическая ситуация!

— Мы уже все знаем, Селина, — звучный голос отца влетел в зал и отозвался в каждом его уголке, заставив сердце Харона дрогнуть.

Когда Смерть шагнул в зал в сопровождении альтернатов братьев и сестер Харона, даже плачущий мальчик затих. Селина шумно выдохнула, Ева торопливо поклонилась. И только Харон остался неподвижен, взирая на отца снизу вверх. Он был настолько же прекрасен, как тот смутный образ, который Харон не раз видел на ранних портретах хранителя Загробного Мира. Сила вновь напитала его тело, подарив ни с чем не сравнимую ауру могущества и величия, от которой хотелось пасть на колени и просить о снисхождении. Черные волосы водопадом спадали до самого пояса, а глаза тускло сверкали, строго глядя на детей своих.

— Тогда… Вы знаете и о том, что мы не смогли отбить Мортема у Хаоса? — Вина прозвучала в голосе Селины. Харон сморщился.

— Знаем и это, — с тоской ответил ей Смерть. Внезапно все его величие утонуло в горечи, отразившейся во всей фигуре. — Сомний предупредил, что Мортем направляется к Хаосу… Но мы все равно не успели ни перехватить его, ни сберечь.

— Это не твоя вина, отец, — наконец выдавил Харон. Голос его был хриплым от невыплаканных слез.

— Харон… — отец дрогнул, но смог удержать серьезное лицо. — Не будем выяснять, кто виноват, кто нет. Сейчас главное — решить, что мы будем делать с Хаосом.

— Да что тут решать? — Воскликнула Селина, презрительно фыркнув. Злость затмила ее разум, и то, что она еще минуту назад назвала невозможным, похоже, совсем вскружило ей голову. — Никакой пощады ему! Выманим, убьем — вот и все дела!

— Сестренка, кажется, ты кое о чем забыла, — тут же нашелся Сомний. В его голосе Харону почудилось отвращение и гнев, которые он старательно пытался скрыть за насмешкой. — Мы не можем попасть в Ничто без жертв. Да и поймать Хаоса — дело не легкое.

— Но другого выбора нет, — ощерилась артек. Харон глянул на нее искоса, но успел увидеть лишь, как сестра торопливо утерла тыльной стороной ладони глаза. — Когда-нибудь он сам явится в Новумнатус! Тут и достанем.

— Селина, Сомний, успокойтесь, — отец вымолвил это, и в зале воцарилась тишина. Все вперили взгляды в мужчину, сложившего руки на груди. — Сохраните свои идеи. Выскажете их на Совете.

— Ты собрал Совет? — Удивленно воскликнул Сомний. Харон увидел, как дрогнули его плечи.

— Конечно. Как и во всех ситуациях такого уровня угрозы, — Смерть словно и не заметил этой дрожи старшего сына. Все его внимание было приковано к Харону, с трудом поднявшемуся на ноги. — И… Возьмите мальчика с собой. Нам есть, что рассказать ему, раз уж вся эта ситуация коснулась его так близко.

Харон взглянул на Томми. Тот сжался на полу, широко распахнув глаза и перекидывая взгляд с артека на артека. Его била крупная дрожь, а слезы все катились и катились по тонким щекам. Он был совсем не похож на Мортема, но Харон все равно нахмурился и ощутил, как в груди нарастает тревога. Пока Селина спорила с отцом, а Сомний грозно шипел на нее, мужчина стремительным, ловким рывком почти незаметно подобрался к мальчику. Тот напуганным кроликом вжался в пол, внимательно наблюдая за каждым движением неизвестного мужчины. Харон едва сдержал болезненную улыбку. В чем-то этот малыш все же был похож на Мортема… Может, оно и к лучшему?

Харон не хотел забывать Мортема, особенно пока была надежда на его спасение. Но, может, наблюдение за Томми поможет ему собраться с силами и начать все с начала? Прошлое не исчезнет, но действия в настоящем откроют путь к новому, светлому будущему. Харон позаботится о Томми. Он исполнит просьбу Мортема и будет наблюдать за мальчиком до тех пор, пока не вернет в этот мир свой свет. А когда он вернется… Когда он вернется, все снова будет хорошо.

— Привет, Томми, — выдавил Харон, склоняясь к ребенку. Губы его растянулись в дрожащей улыбке, а рука протянулась к мальчику. — Возможно, сейчас не лучшее время для знакомства, но… Меня зовут Харон. Я — друг Мортема. Давай… Давай и с тобой будем друзьями?

И через пару долгих мгновений тепло тонкой ладошки согрело пальцы и душу Харона.

Он все сделает как можно лучше. Чтобы Мортем гордился им, когда они вернут его.