Сила Императора [Риссен Райз] (fb2) читать онлайн

Хроники Марионеток. Сила Императора

Глава первая, в которой Фрис защищает, Анхельм отстаивает свое мнение, а Рин вспоминает нечто важное

В солнечном свете пылинки на светлом паркете были видны так отчетливо, как никогда. Взмывая в воздух, они кружились и танцевали, и это зрелище сейчас казалось Анхельму очень красивым. Он отдал бы руку и ногу за то, чтобы просто продолжать лежать на полу, смотреть на пыль и не подниматься. Мышцы герцога отчаянно болели, сбитые в кровь локти, коленки, ладони и костяшки пальцев саднили.

— У тебя есть три секунды, чтобы подняться, — услышал он суровый приказ, отданный низким, грудным голосом, — или я высеку тебя, как последнего неудачника.

Анхельм сжал зубы и стал неуклюже вставать. Рин стояла перед ним, похлопывая по руке учебным клинком. На ее прекрасном лице отобразилось разочарование, которое Анхельм видел всякий раз, когда не делал того, чего Рин пыталась от него добиться.

— Почему ты не сделал так, как я сказала? — вопросила она.

— Я устал, — тихо сказал он, отряхиваясь и вытирая пот со лба. Плечо ломило так, будто он его вывихнул.

— Ты устал, — повторила она, свирепо глядя на него. — Вы посмотрите на него: он устал! А знаешь, как я устала долбить тебе одно и то же изо дня в день и видеть, что мои слова летят мимо твоих ушей и все, что я показываю, идет мимо твоего сознания?

Анхельм не ответил. Он пошел к своему клинку, который от удара Рин согнулся и улетел в другой конец зала.

— Ты хуже малого ребенка, дети хотя бы сразу учатся! Может быть, мне нужно отправить тебя выживать в лесу? Может быть, оттуда вернется мужчина, а не сопля, которую я вижу сейчас?

Анхельм снова промолчал, он привык, что Рин неумолима, когда дело касается тренировок. В первые две недели после начала учебы они ссорились в пух и прах, Анхельм обижался на ее жесткое поведение и жестокие слова, а Рин злилась, что он «соображает, как улитка». Скорость, с которой ученик усваивал уроки, совсем не радовала ее, Рин нервничала и срывалась на всех подряд.

— Отдыхать будешь в пробежке вокруг поместья, — бросила Рин. — Десять кругов.

Анхельм вздохнул и направился выполнять сказанное. Рин вышла вслед за ним, очевидно, чтобы насладиться сполна его кошмарным видом. Солнце пригревало совсем по-майски, деревья распустили маленькие зеленые листочки, трава легко колыхалась от ветерка. В такой день хорошо быть на реке, а не в тренировочном зале…

— Шире шаг! Задницу не отклячивай и подбородок выше! — услышал Анхельм и на секунду обернулся: Рин бежала позади. Неслышно и без усилий, в отличие от него. Герцог поспешил выполнить указание учительницы.

— Прости, что я так тебя шпыняю, — вдруг сказала Рин. — Меня просто убивает это…

— Все в порядке, — ответил Анхельм. — Я понимаю, ты боишься.

Рин ничего не ответила. Анхельм бросил на нее осторожный взгляд и отметил, что она поджала губу и прищурилась. Такое выражение лица означало, что девушка о чем-то глубоко задумалась и принимает решение.

— С завтрашнего дня я меняю твою программу, — сообщила Рин. — Ты знаешь азы, пора перейти к другим вещам. Я научу тебя бить насмерть.

— Насмерть?! — испугался Анхельм и замер. Рин остановилась и строго посмотрела на него.

— У меня нет времени закалять твою силу, выносливость и делать из тебя борца долгих поединков. Я предчувствую, потому и хожу за тобой тенью последние дни. Надеюсь, теперь ты веришь моей интуиции?

Анхельм кивнул.

— Я понимаю, но… Насмерть?

— Да, насмерть. Никакого мордобоя. Один точный удар. Поверь моему опыту, скучать по этим сволочам никто не будет.

— Но ведь Фрис рядом.

— Фрис где-то рядом, — тихо поправила Рин, — и доверить ему твою жизнь я не могу.

Анхельм грустно посмотрел на нее, ничего не ответил и побежал дальше; Рин последовала за ним. Стараниями Кастедара герцогу было прекрасно известно о том кошмаре, через который Фрис провел Рин; знал, что она рассорилась с Арманом и Зарой… Ну, как рассорилась? Не в пух и прах, конечно, но заметный холодок появился в их отношениях. Рин об осведомленности Анхельма в лучшем случае догадывалась, напрямую ей никто ничего не говорил. Он вовремя заметил, что она начала выстраивать стену между собой и друзьями, и нисколько не обрадовался этому. Анхельм стремился держаться как можно ближе к Рин, чтобы не позволить ей отдалиться от друзей на такое расстояние, когда обратной дороги уже будет не найти. Но пытаться стать ей ближе, чем она позволяла, сдружить ее с теми, кого она не хотела принимать, было сродни попыткам погладить горнида. Впрочем, теперь у них с Рин были некоторые объединяющие элементы: три щенка, которых она купила в маленьком городке Шоберви.

Рин с удовольствием играла в вольере часа два, прежде чем выбрать троих щенят из дюжины. Они были темно-серого цвета, но Рин заверила, что с возрастом шерсть станет белоснежной. Длинные мощные лапы, лобастые головы, уши торчком, желто-карие глаза умные и совершенно дикие… Когда Анхельм спросил, зачем ей нужны собаки, Рин смерила его таким взглядом, что герцог весь оставшийся день считал себя полным идиотом. К вечеру она снизошла до объяснения и рассказала, что это вообще не собаки, а щенки мурианов, и как их можно было перепутать с собаками — ей непонятно. Анхельм резонно заметил, что у него собак не было никогда, поэтому в породах он не разбирается. Тогда Рин сменила гнев на милость и рассказала, что в бытность свою в «Волках», она использовала мурианов как служебных и ни за что не променяет их на любую другую породу. С ее даром общаться со всеми волчьими воспитание трех маленьких балбесов, как она пообещала, не станет проблемой. Проблем действительно не было, однако воспитание отнимало у нее добрую часть времени.

Щенки вели себя вполне пристойно, слушались не только Рин, но и Анхельма, были толерантны ко всем домашним. Посторонних людей троица тщательно обнюхивала и провожала в дом, как конвой. Почтальон перестал заходить за ограду и оставлял газеты в ящике, поставленном специально для него.

Новоявленные сторожи дома довольно быстро уяснили, что нельзя грызть кареты, охотиться на лошадей, таскать кур (жертвы, к сожалению, были), справлять нужду на клумбы и копать цветы. Однако просьбы перестать воровать еду со стола были выше их понимания. Мурианы вели себя, как собаки, но дикий нрав был заметен практически во всем. Они любили много бегать и пытались охотиться на всех, кого Рин не внесла в список запрета. Кошки-мышеловки, которых Рин, кстати сказать, обожала, покинули поместье. Задушенных ворон она просто устала собирать и плюнула на это дело. Но нашелся кое-кто, кто дал отпор трем бесстыжим мордам. Однажды вечером Рин провела часа четыре, вытаскивая иголки ежа из щенячьей пасти и языка. Урок был усвоен троицей с первого раза. С этого момента ежи свободно перемещались по территории поместья.

И вот сейчас эти объединяющие элементы дали о себе знать: из глубины сада донеслось громкое тявканье и рассерженное рычание. Анхельм вместе с Рин, не сговариваясь, побежали туда.

Один щенок был занят выкапыванием лаза под кованой оградой, двое других просунули головы меж прутьев и утробно рычали, с ненавистью глядя в сторону леса. Рин оттащила за шкирку мохнатого землекопа и приказала щенкам затихнуть. Анхельм не услышал ничего, кроме свиста ветра, шелеста деревьев и щебета птиц. Но Рин нахмурилась, гавкнула что-то щенкам и жестом показала Анхельму возвращаться в дом. Герцогу не оставалось ничего, кроме как подчиниться. В сопровождении трех пушистых охранников он зашел в дом, прошел к окну и стал следить за Рин. Девушка обходила поместье по периметру, напряженно вглядываясь в лесную чащу.

С момента возвращения из Левадии Анхельм заметил, что Рин сильно изменилась. Или открылась ему с другой стороны, тут уже сказать наверняка было нельзя. Ее беспечность сменилась подозрительностью на грани паранойи. Каждый вечер она проверяла все подвалы и подсобные помещения в поместье; окна наглухо зашторивались, ставни закрывались. Потребовала от Анхельма закрыть на ключ комнаты, которые редко использовались, и провела с ним долгую беседу. «Запомни, Анхельм, убийцы никогда не будут вступать с тобой в переговоры, — говорила она. — Они не будут ждать, пока ты приготовишься. Они нападут в самый неудобный момент, когда ты будешь спускаться по лестнице, готовиться ко сну или сидеть в уборной. Они не погнушаются устроить ловушку. Поэтому, если я говорю бежать — беги, прыгать — прыгай, лететь — маши руками что есть силы. Мне нужно полное доверие и подчинение на уровне рефлексов».

Со дня последнего съезда Дворянского собрания прошло полтора месяца, и все это время Рин места себе не находила. Скандал, который разразился тогда, Анхельм запомнил на всю свою жизнь.

~*~

*DISCLAIMER: Как и в случае с Порри Гаттером, никакая часть этого романа не может быть скопирована или воспроизведена без применения копировальной или воспроизводящей техники и распространена по Интернету без помощи доблестных пиратов. Автор всячески приветствует распространение добра по миру, однако просит не забывать, что поставщиком этого самого добра является он, а также заходить на официальную страницу в ВК https://vk.com/itsthepuppetshow

Подписывайтесь, ставьте лойсы, и я буду ответно любить вас, выдавая продолжение истории о Рин.:) Кстати, что там с ней…

Глава 1.2

Рин обнаружила себя лежащей на жесткой больничной койке напротив большого окна, в просторной светлой палате. Солнце клонилось к горизонту, теплый золотой свет создавал ласковый уют. Через открытое окно доносился щебет птиц и хохот детворы. Прохладный ветер забирался под рубашку, по коже шли мурашки. Рин не чувствовала своих ног. Бесполезными кусками мяса они лежали врозь, к ним были примотаны деревянные шины. Руки были привязаны к поручням койки. Очень хотелось пить, правый глаз болел и был закрыт повязкой. В душе царило странное спокойствие. Она чего-то ждала, но не помнила чего именно.

Дверь открылась, в палату вошел печальный Варданис. Он сел на край ее постели, и сказал:

— Рин, поговорить серьезно мы должны.

— О чем же?..

— Об отношениях твоих с речным мастером.

— Не начинай, — предупреждающе протянула она.

— В себе ты замыкаешься, боль и обиду на него по кругу ты гоняешь, и это не дает тебе лечение продолжить. Ведь я не раз уже упоминал, что тела состояние от состояния души зависит.

— Я не хочу с тобой об этом говорить.

— А хочешь ли ты на ноги подняться?

— Ты знаешь, что хочу. Подняться и сбежать отсюда навсегда.

— Но ты не сможешь. К мастеру речному ты привязана. А Фрис… Он не нуждается в тебе.

— Ты не можешь так говорить.

— Я говорю лишь правду, ничего иного. Сама подумай: да если б он тобою дорожил, позволил бы он этому случиться? — Варданис показал на ноги Рин. Девушка опустила голову. — Он Повелитель Рек, казалось бы, почти всесилен. А на деле что же? Не уберег, не спас… И в Истван не приходит даже.

— Он боится. Ему твое присутствие претит.

— О нет. Всего лишь равнодушие его наружу показалось.

Рин не ответила. Варданиса хотелось уничтожить на месте за его глупые слова… Но ведь Фрис и вправду не показывается уже долгое время…

— Позволь себе пожить нормальной жизнью. Ну разве заслужила ты такого отношенья?

— Не тебе решать, как ко мне относится Фрис.

— Но вижу я, что эти чувства мешают исцеленью твоему. Ничто не может быть мне более желанно, чем полное твое выздоровленье.

Рин промолчала в ответ.

Варданис с тяжелым вздохом приподнял ее рубашку и положил руку ей на бедро. Не в силах отодвинуться или помешать, Рин угрожающе зарычала. Мужчина не убрал руку, лишь схватил настойчиво и недвусмысленно.

— Убери! Не трогай! Не прикасайся! — закричала Рин.

— Я не желаю тебе зла, — спокойно ответил Варданис. — Уж если ты прикосновения мои терпеть не можешь, придется вылечиться, чтоб дать мне по рукам моим нахальным.

— А если я дам по рукам твоим нахальным? — послышался из дверей громовой голос. В палату вошел высокий черноволосый мужчина сухопарого телосложения, одетый в белый халат. Варданис сразу же поднялся и уважительно поклонился.

— Прошу простить меня великодушно, господин Кейширо. Я лишь стараюсь вызвать в ней стремленье к действию…

Мужчина, которого назвали Кейширо, подошел к постели Рин и поцеловал ее в лоб.

— Доченька, он ничего тебе не сделал?

— Нет, папа, ничего, — Рин с трудом сглотнула подступившие слезы и опустила голову, чтобы отец не видел ее лица.

— Моя малышка… — прошептал он, а затем обратился к Варданису, не оборачиваясь на того: — Ты, выйди, я с дочерью хочу поговорить.

— Как будет вам угодно, господин.

Кейширо закрыл окно, укрыл дочь одеялом, налил воды в стакан и терпеливо держал его, пока она утоляла так мучившую ее жажду.

— Сегодня тебе лучше?

— Хотя бы не было приступа, — ответила Рин. — Но я все равно лишь кусок бесполезного органического мусора.

— А я-то хотел тебя развязать… Что же, подождем еще.

— Спина затекла… Все болит… все болит! Я устала лежать, как мясо на прилавке!

— Тебе по силам это изменить, — заметил отец.

— Нет.

— По силам. Варданис мне не нравится, уж слишком чужеродный он, но дело говорит. С речным мастером тебе проститься стоит. Простить его и отпустить навек.

Рин долго молчала, прежде чем тихонечко ответить:

— Я не выживу без Фриса. Мне без него одна дорога — в могилу. Но и простить я его не могу сейчас. Как он мог?.. Почему он даже не заходит?!

Кейширо взглянул в окно и вздохнул.

— Вы с ним — два дерева по обе стороны реки. Ветвями оплели друг друга, но корни ваши не сомкнутся. Уж слишком многое разъединяет вас. Ты с детства тянешься к иному, ты хочешь быть иначе всех. Будь проще, будь судьбе покорна и не иди к тому, кто не идет к тебе. Фрис стал другим. Речного мастера, какого знала ты всю жизнь, теперь уж больше нет.

— Уйди, папа… Не хочу разговаривать, — Рин отвернулась. Кейширо поднялся и подошел к окну, чтобы немного приоткрыть его.

— Мне давеча Варданис сказывал, что Фрис умеет память изменять. Об этом пораздумай толком, — сказал он и ушел. Рин бессильно дернула руками, стремясь освободиться, а затем расплакалась. Солнце закатилось за горизонт, наступили сумерки. Постепенно стали стихать детские крики и смех, дневные птицы замолкли, проснулись совы. Вдоволь наплакавшись, Рин принялась разглядывать темноту за окном. Спать ей не хотелось — без снотворного зелья она мучилась кошмарами.

— Стереть память… — прошептала она, глядя на звезды. — Как бы это было здорово… Просто не помнить больше ни о чем. Никакой боли. Прошлое, покрытое туманом неизвестности. Как бы я этого хотела…

Рин закрыла глаз и замолчала. Немного погодя, она снова стала рассуждать вслух:

— Но если между нами не та любовь, что между мужчиной и женщиной, то почему же так больно? Почему мне кажется, что от меня оторвали половину души?

Она ерзала в постели, устраиваясь удобнее, но мешали веревки на руках.

— Что ты со мной сделал?.. Что? — тихо простонала она в подушку.

Рин лежала без движения долго-долго, ловя себя на мысли, что даже дышать не хочется. Казалось, воздух сам попадал в легкие, она не прилагала усилий для вдохов. После эмоционального истощения наступила апатия. Услышав тихий скрип двери, девушка открыла глаз. Некто высокий, широкоплечий шел к ее постели, разглядеть его лицо не получалось. Рин притворилась спящей. Вошедший человек подошел к ее постели. Теперь Рин безошибочно угадала в нем Фриса. Его душу, его Силу она не спутает ни с чьей. Словно оказавшись в живительном источнике, она сразу почувствовала себя лучше… целее.

— Почему так долго? — спросила она, наконец, глядя на Фриса. Келпи сотворил шар из воды, который сиял ласковым голубым светом, и сел на стул рядом. Фрис был таким же, как всегда: волшебно красивым внешне и волшебным по духу; магическая сила клубилась вокруг него синеватой дымкой. На лице застыла необычайно серьезная маска, только черные, как ночь глаза сверкали торжеством.

— Были дела… — ответил он низким приятным голосом. — Я должен был уничтожить всех, из-за кого ты пострадала.

— Что?.. — не поняла Рин. — Ты что сделал?

Фрис показал Рин Соколиную песню и положил ей на живот. Клинок был обагрен кровью.

— Мерзкий червяк из рода Финесбри долго умолял меня о пощаде, пока я вырезал отметину на его груди.

— Томас Финесбри? — прошептала Рин, едва осмеливаясь поверить, что Песня снова с ней.

— Кажется, так он представился.

— Что ты наделал?..

— Я отомстил за тебя.

— Теперь… теперь они придут за мной… — с ужасом проговорила Рин. — Они будут меня искать… мстить…

— Никто не будет тебя искать! — с нажимом сказал Фрис и попытался взять ее за руку. Рин отдернула ладонь.

— Одни проблемы… от тебя… Почему ты не спас меня?! Почему тебя не было рядом, когда ты обещал?!

— Я искал тебя! Что с тобой?

— Из-за тебя я стала бесполезным куском мяса! Почему ты не дал мне умереть?! Посмотри на мои ноги! Они не двигаются! Я не могу ходить! Я не смогу убежать отсюда! А мне ненавистно это место! Я ненавижу здесь все! Зачем ты вернул меня сюда?!

— Ты бредишь. Утром поговорим, — сказал Фрис. Он закрыл окно и быстро вышел. Оставшись одна в темноте, в запертой комнате, Рин почувствовала, что задыхается. Приступ наступил неожиданно быстро: рот наполнился слюной, тело забила крупная дрожь, пот прошиб с головы до ног, зубы застучали дробью, девушка тихо застонала.

Когда она открыла глаза, небо за окном было темно-серым и тяжелым. По стеклу барабанил дождь. У входа в палату стояли Фрис и Варданис, причем Варданис пытался не пустить Фриса внутрь.

— Одну, беспомощную бросил ты ее! Я не позволю тебе пальцем прикоснуться… — негодовал Варданис.

— Не смей мне угрожать, смертный! — рычал Фрис, оскаливая клыки. — Ты знаешь, что тебя я не боюсь. Ты знаешь, что твою личину вижу я насквозь.

— Фрис… — слабо позвала Рин, с трудом разлепив губы.

— Ну наконец-то ты проснулась, — обрадовался ее врач и поспешил подойти.

— Больно, — пожаловалась она, все еще глядя на Фриса. Тот с болью в глазах смотрел на нее, и его медовая кожа стала какой-то пыльно-серой.

— Где?

В ответ Рин не то всхлипнула, не то вздохнула.

— Не волнуйся, выпей это… — Варданис взял с тумбы и протянул ей мензурку с жидкостью чайного цвета. Рин послушно выпила, поморщившись от противного горького вкуса. Стало тяжело смотреть на комнату, и она закрыла здоровый глаз. Следом за этим почувствовала, как Варданис приподнял повязку с ее правого глаза и прикоснулся холодными пальцами.

— Еще силен отек, недели две придется потерпеть. Потом повязку я сниму, — сообщил он. Рин не ответила, оставшись равнодушной к известиям. По утрам ей всегда было так паршиво: все тело ломало и казалось, что даже в парализованных ногах болят раздробленные кости.

— О предложении моем вчерашнем ты подумала? — спросил Варданис. Рин промолчала.

— Что ты ей предлагал? — спросил Фрис, и его голос прозвучал странно-мертвым.

— О том она должна сама тебе сказать.

Рин сделала усилие и взглянула на Варданиса. Перед глазами плыло, качалось, темный туман окутал комнату. Все казалось ненастоящим.

— Мне так плохо… Почему все кружится? — прошептала она. Фрис в одно мгновение оказался рядом с ней, она почувствовала его ладонь на лбу и бессильно закрыла глаз.

— Чем ты ее опоил?!

— Лекарством, которое снимает боль и лечит душу, — ответил Варданис. — После себя пустыню ты в ее душе оставил. Она не хочет даже понимать, что боль душевная съедает ее тело.

— Я ничего дурного ей не сделал… — решительно заявил Фрис.

— Оставил. Не сберег. Не защитил. Вернул туда, где каждый угол ненавистен ей.

— Только здесь она могла получить лечение!

— Она лечения не хочет! — прикрикнул Варданис. — Я битый месяц надрываюсь, пытаясь душу исцелить, но все без толку! Все мысли Рин кружат вокруг тебя, речной мастер! Она и умереть готова, лишь только бы заставить тебя видеть, как больно ей, как она страдает!

Рин хотела возразить, но у нее словно отнялся язык. Она раскрывала рот, но ни звука не могла издать. Варданис некоторое время молчал, а потом сказал:

— Ты знаешь, что ты должен сделать. Ты должен память о себе из головы ее убрать.

Казалось, Фрис мгновенно пришел в бешенство. Он поднялся, его тело объяло зловещее синее пламя.

— Убирайся отсюда… — прохрипел Фрис, подходя к Варданису. Он вытянул руку, и мужчина-аирг схватился за горло, как будто его душило нечто невидимое. Рин запротестовала.

— Фрис… нет! Не надо! Отпусти… — залепетала она, но ее никто не слышал. Келпи сгреб Варданиса за шиворот и выставил вон, захлопнув дверь так, что стены вздрогнули. Он в два шага пересек палату и рухнул на колени у постели Рин.

— Прости! Прости меня! Я умоляю тебя… — взмолился он, стискивая в больших горячих руках ее узкую ладошку.

— Не трогай меня… Не надо! — выдавила она, стремясь вырвать руку, но силы стремительно покидали ее. Комната потемнела, странное марево плавало от пола к потолку, тошнота поднималась в горле. Фрис отпустил ее ладонь.

— Рин? Девочка?

В следующее мгновение боль исчезла, а Рин стала видеть все окружающее кристально-четким, ясным, чистым. Марево ушло, комната озарилась яркими цветами. Серое небо за окном стало желтоватым, словно его заливал солнечный свет. Пылинки кружились в воздухе, падали на ее постель и поднимались вверх, подхваченные порывами воздуха. Рин посмотрела на Фриса и поразилась: она видела его словно впервые и постаралась запомнить каждую деталь безупречно-прекрасного лица. Суровая морщинка меж аккуратных идеальных бровей, округлый подбородок, прямой нос с тонкой переносицей, полные губы, будто два розовых лепестка, разрез глаз похож на изгиб соколиного крыла. Черные волосы непослушно вьются. Они жесткие даже на вид. Ей захотелось потрогать их, но руки были привязаны. Она так залюбовалась и совсем забыла, что хотела сказать…

— Рин? — снова позвал Фрис.

— Это правда ты, Фрис? — спросила она, внезапно ощущая, что может говорить. — Я смотрю на тебя, Фрис, и ты такой красивый, что кажешься ненастоящим. Фрис, я так много хотела сказать тебе… но мне так больно было. Я, кажется, слышу, как стучит сердце. Мне кажется, я падаю. Или наоборот — взлетаю. Не разобрать…

Рин несколько раз быстро вздохнула и полюбовалась, как пылинки движутся по воздуху. Все было таким… резким, четким, ярким, как никогда раньше.

— Ох, как красиво! Такое все яркое! И ты такой… Как будто ненастоящий, как из сказки. Волшебный. Фрис, Фрис… Мы с тобой — два дерева по обе стороны реки. Я всегда так к тебе стремилась, с тобой была все детство, юность, тебя я одного хотела. А ты меня сурово оттолкнул. Ты обещаний мне мешок насыпал, но ни одно ты в жизнь не претворил… Мы ветвями вплелись друг в друга, но корни наши не сомкнутся, — все правду папа говорил. Да, слишком многое разъединяет нас. Да-а… Я так к тебе хочу, — Рин истерически засмеялась, — но я же гибну! Ты посмотри… Ты посмотри, во что я превратилась! Во что? В живой труп, не более.

Она увидела растерянность на его лице.

— Ты знаешь, что они со мной сделали? — Рин перешла на шепот. — Они меня избили, изнасиловали, сломали мои ноги, руки, голову…

— Рин! Мы вылечим тебя, все будет хорошо…

— Не будет! — закричала она. — Никогда не будет! Никогда, пока ты рядом!

Слезы брызнули, потекли по щеке, мир помутился на мгновение и всплеснулся яркими цветными сполохами. Рин почувствовала, что задыхается.

— Но я без тебя не умею жить… Ведь это не жизнь, это даже не полужизнь… Я будущего своего не вижу. Без тебя не вижу. Не понимаю — как! Не знаю, не чувствую! Я не хочу жить, если тебя не будет рядом… Я тебя так любила, так любила… а ты меня отверг! Оттолкнул! Как ты посмел? Ну как же ты посмел?.. — Рин заплакала.

— Мне нельзя! — прорычал Фрис, Рин испуганно взглянула на него и увидела, что он сжимает зубы. — Ты для меня ребенок, моя воспитанница, не женщина!

Сильный болевой спазм вдруг сдавил грудь. Рин замотала головой, задергалась… Ей едва хватило сил, чтобы сказать, взмолиться:

— Если это конец… Если так… Я не дам ему лечить меня. Не дам! Возьми меня за горло. Возьми! Нажми сильнее, дай мне задохнуться! Убей меня сам, пожалуйста… Пожалуйста! Я умоляю!

Фрис сел на постель и прижал ладони к щекам Рин. Его руки были такими теплыми, такими родными, на мгновение мурашки прошли волной через все ее тело. У Рин перехватило дыхание. С восторгом она отдала ему взгляд, преисполненный любви. Следом за тем почувствовала ладонь Фриса на своем горле и улыбнулась:

— Я люблю тебя.

Испытывая высшую степень блаженства, Рин прерывисто вздохнула, оглядывая его лицо в последний раз, и закрыла единственный глаз. Его горячее дыхание коснулось ее щек, глаз, лба и затем — губ.

— Прощай, — прошептал Фрис.

Рин ожидала боли, ожидала, что тело начнет сопротивляться, но ничего не происходило… Cтало тяжело удерживать сознание. Она провалилась в беспамятство.

Открыв глаза, Рин увидела голубое небо и яркое солнце. Без особых усилий приподняв голову, она огляделась вокруг и поняла, что находится на лужайке перед госпиталем, а лежит на садовых качелях. Ее руки не были привязаны. Рин села. Села и только тогда поняла, что ноги могут двигаться. Боясь поверить в это чудо, она сбросила плед с колен и потрогала их, с испуганным удовольствием ощущая каждое прикосновение горячих пальцев. Кожа была исполосована свежими шрамами, кое-где еще виднелись нитки.

— Ну как? — спросил голос позади, Рин обернулась и увидела счастливое лицо Варданиса. — Нравится? Ты можешь даже на ноги подняться. За локоть мой держись.

Он сел рядом и подставил ей локоть. Рин не спешила к нему прикасаться.

— Смелее, ну же! — подбодрил он ее. Она осторожно взялась за его локоть и опустила ноги на землю. Трава приятно холодила босые ступни. Рин широко улыбнулась, не веря собственному счастью. Она сделала усилие и привстала. Ноги с трудом слушались ее, но это было неважно. Она может ходить! Она не парализована! Подняв лицо к солнцу, Рин засмеялась, а по щекам потекли слезы. Солнце стало очень, слишком ярким… Мир исчез в белой вспышке.

Вернулось ощущение реальности. Звуки и запахи, ощущения, зрение. Слезы действительно текли по щекам Рин, но перед ней стоял не Варданис, а Фрис. И находились они не перед госпиталем, где Рин возвращали желание жить, а в коридоре поместья Анхельма Римера. Хотя прошло всего лишь несколько секунд, ей показалось, что вся жизнь изменилась. Теперь она вспомнила, кем на самом деле был для нее Фрис. Теперь Рин осознала, что наделала.

— В тот день я запечатал твою память обо мне, — тяжело проговорил Фрис.

Она лишь кивнула, закрывая глаза. Слезы текли по щекам, она не пыталась их скрыть. Тело оцепенело, не было сил пошевелиться или даже вздохнуть, а в голове крутился один-единственный вопрос: «За что ты так со мной?».

— А за что ты так со мной? — спросил Фрис.

Рин не ответила. Фрис ушел.

Едва хлопнула за ним входная дверь, руки Рин сами потянулись к кобуре с заряженным револьвером. Она достала его, приставила к своему виску и открыла глаза. В зеркале перед ней отражалась блондинка с пышными волнистыми волосами, фарфоровой кожей и слишком яркими для человека изумрудными глазами. По ее щекам текли слезы, губы перекосило не то в ухмылке, не то в едва сдерживаемом рыдании. Это была совсем не та женщина, какой Рин чувствовала себя, какой хотела бы себя видеть. Это был чужой человек, который носил фальшивое имя, пользовался вымышленной биографией, не мог жить нормально, да и не имел права на жизнь. Она глубоко вздохнула и передвинула дуло револьвера себе в рот. Вкус холодного железа на языке вдруг показался ей таким приятным…

«Закончить все это прямо сейчас! Плевать на всех, будь что будет. Больше нельзя так над собой издеваться! Нельзя больше причинять вред другим!..»

Рука вдруг ослабла. Тело затрясло, железо больно стукнуло по зубам.

«Что я делаю? Разве смерть мне поможет? Ведь я даже не могу умереть, мне не позволят…»

Револьвер нырнул обратно в кобуру. Постояв еще несколько минут в оцепенении, Рин поняла, что если сейчас не сделает что-нибудь, что приведет ее хоть в какое-то чувство, то на самом деле застрелится.

Но нельзя же появляться на глаза Анхельму в таком виде… Рин снова глубоко вдохнула и выдохнула, досчитала до десяти, вытерла слезы и убедилась, что следов на щеках нет. Она распустила волосы и перебросила их на правую сторону, чтобы скрыть лицо хотя бы наполовину. Вот так нелепо замаскировав свое паршивое состояние, Рин заглянула в кабинет и нашла взглядом Ладдара. Демон все так же сидел в кресле и курил сигарету с видом весьма и весьма сосредоточенным. При виде Рин он нахмурился, а затем с пониманием кивнул и отвел взгляд.

— Касти, вам ведь есть что обсудить без меня, верно? — тихо спросила она. Кастедар кивнул.

— А ты куда собралась? — встревожился Анхельм.

Девушка ответила, не поворачиваясь к нему:

— Мне, пожалуй, нужно немного проветрить мозги. Наверное, я сегодня не вернусь ночью…

И Рин поспешно ушла, пока герцог не успел придумать возражение. Набросив на плечи купленное в Госсенштальдте драповое пальто и натянув сапоги, Рин взяла бумажник и спустилась вниз, намереваясь идти куда глаза глядят. Но в дверях дома она столкнулась с Эриком Ростеди.

— Эй, здорово! — похлопал он ее по плечу, приветливо улыбаясь. Впрочем, улыбка погасла почти сразу. — Чего с лицом?

— Заметно, да? — шмыгнула носом Рин.

— Да еще бы… — Ростеди не стал конкретизировать, за что Рин была ему очень благодарна. — Куда идешь-то?

— Куда-нибудь, где могут налить кальсаты много раз по чуть-чуть.

— Уважаю. Если подождешь меня буквально минут десять, составлю компанию. Негоже надираться в одиночестве. Ну как?

— Жду за оградой. Анхельму скажешь, что не видел меня.

— А что случилось? — забеспокоился Эрик. — Анхельм натворил чего-то?

Рин кисло усмехнулась.

— Анхельму такого за всю жизнь при всем желании не натворить. Не он. Я жду за оградой.

Рин вышла и вдохнула полной грудью прохладный ночной воздух. Снег растаял, а сквозь прошлогоднюю желтую траву потихоньку пробивались молодые зеленые ростки. Ощутив приход весны, Рин почувствовала некое умиротворение. Казалось, что теперь все будет совсем по-другому. К ее ногам подбежала молоденькая белая кошечка и со страстным мурлыканьем стала тереться об ее черные брюки.

— Киса, иди сюда… — позвала ее Рин и нагнулась, чтобы взять кошку на руки. — Есть хочешь?

Белая красотка с желтыми глазами ласково потерлась об ее руки.

— Рин! Ты что тут, кошек тискаешь? — к ней наконец-то подошел Эрик. — Оставь ее, блохастую.

— Да нет у нее блох, — хмыкнула Рин. — Ну, иди к кухне, там тебе перепадет вкусного.

Сказав это, она отпустила кошку. Та сразу же побежала к поместью.

— Блох, может, и нет, а линяет она знатно, — усмехнулся Эрик. Рин осмотрела свое темно-синее пальто, покрытое белой шерстью, и брюки.

— Вот зараза… — сокрушенно проговорила девушка, счищая шерсть. Ростеди захохотал и хлопнул ее по плечу.

— Пойдем, покажу тебе одно местечко… А ты расскажешь, что у тебя стряслось.

— Расскажу, — согласилась Рин. — Когда я напиваюсь, мой язык ничто не может сдержать. А сегодня я намерена надраться в лоскуты. Только чтоб никому…

— Конфиденциальность гарантирую.

— Хорошее слово. Будешь проверять им мою трезвость. Когда запнусь на втором слоге, можешь отправлять меня домой.

Как помнила Рин, около шести утра они с Эриком сидели на Мосту фей, свесив ноги к воде, и горланили песни о нелегкой судьбе северных моряков, покидавших родину. В какой момент Рин самостоятельно поднялась и твердым (хотя и кривым) шагом пошла домой, она уже не помнила. Как легла спать — тоже. Впрочем, это было не так уж и важно… Единственными воспоминаниями, которые она хотела оставить, был вечер, проведенный с Эриком. Первым другом, который попытался не вынуть и препарировать ей мозги, а починить ее, эмоциональную калеку. Пусть не слишком успешно, но он хотя бы попытался.

Руку ласково лизнул теплый щенячий язык, и Рин очнулась от воспоминаний, внезапно обнаружив, что уже сидит на кровати в своей комнате. Ноги сами принесли ее сюда, а за ней увязался один из мурианов.

— Надо все-таки дать вам имена… — потрепала она по загривку щенка, глядящего на нее преданным взглядом желтых глаз. Щенок встал на задние лапы и положил передние на плечи Рин.

— Интересно, как с вами поступить, когда вы вымахаете до ваших нормальных размеров? В постель не пущу, на улице будете спать.

Муриан прижал уши, жалобно заскулил и стал лизать ее подбородок.

— Хватит, хватит… — заворчала Рин, почесывая его между ушами. — Придумаю что-нибудь.

Дверь в комнату открылась, вошел Анхельм, уже переодетый в костюм.

— Куда ты пропала?

— Да что-то задумалась, — невпопад ответила Рин. — Как думаешь, какое имя ему дать? Они уже достаточно взрослые, чтобы получить имена.

Муриан весело тявкнул, глядя на Анхельма.

— Ворюга, — предложил герцог. — Отличное имя для того, кто умыкнул курицу прямо со стола. Когда же ты отучишься воровать, балбес мохнатый? Нельзя так делать, морда бесстыжая!

Муриан снова прижал уши и заскулил. Вид у него сделался очень виноватый.

— Он что, вообще все понимает?

— Пока еще не все, — ответила Рин, — сейчас его интеллект примерно, как у пятилетнего ребенка. Но мурианы очень быстро учатся. Еще пара месяцев, — и он будет полностью понимать всю человеческую речь.

— Думаю, высшая экономика ему будет не по зубам, — сказал Анхельм, почесывая щенка между ушей. — А жаль.

— Ну, если только ты не скормишь ему пару томов из библиотеки, — улыбнулась Рин.

— Кое-кто уже поточил зубы об мой дипломатический словарь, — кивнул Анхельм и погладил щенка по розовому пузику, покрытому темно-серой жесткой шерстью. — Так что в кабинет их больше не впускай, ладно? Смотри, какое у него забавное родимое пятно. В форме полумесяца.

Герцог показал Рин на щенячье пузико, и та кивнула.

— У этого на животе, у тех двоих на носу и лапке.

Герцог присел рядом с Рин и похлопал по коленкам.

— Ну, иди сюда! — позвал он. Щенок мигом вскочил с пола и положил ему голову на колени. Дверь снова открылась, и еще двое мурианов ворвались в комнату. Места сразу стало в два раза меньше, а шума и мельтешения в два раза больше.

— Слушай, а насколько большими они вырастут? — спросил Анхельм. Рин спихнула с колен одного щенка, встала и показала на свое плечо.

— Во мне три с половиной локтя или сто семьдесят два сантиметра. В них будет примерно сто пятьдесят. Иногда вырастают чуть крупнее.

— Ну и лошади!

— Да, мурианы здоровенные, — согласилась Рин. — Зато на них ездить можно. Кстати, скоро я буду учить их охотиться, лопают они — будь здоров. Один олень на троих в день — это норма. Но им надо дополнительное питание, чтобы выросли сильными и зубастыми. Да, морда моя ушастая? Мой звереныш!

Она обхватила за шею одного щенка и стала трепать за уши и чмокать в лоб. Тот с довольным ворчанием потянулся облизать ей лицо, но Рин увернулась и прижала лобастую голову к себе.

— Назови его Лизун. Все время лижется, — посоветовал Анхельм.

— Лизунами дворняжек называют, — ответила Рин и чмокнула щенка повыше носа, — а он представляет славный род древних волков.

— Древних? Насколько древних?

— Не знаю, может, с сотворения мира. Они появились еще до Раскола.

— А сколько живут мурианы?

— Около сотни лет.

— Ого!

— Ага. Так что эти ребята будут с тобой до самой смерти, — улыбнулась Рин, а мурианы поднырнули головами под руки Анхельма, прося ласки. — Почему ты ничего о них не знаешь? Мурианов полно в лесах!

— Не интересовался никогда. Если они такие умные, почему люди их так редко используют?

— Обращаться не умеют. Когда-то наш отдел «Волки» использовал их для особых миссий, но редко. Из-за частых разъездов у нас не было возможности вырастить своих щенков, а работать с мурианом очень тяжело, если ты не воспитываешь его со щенячьего возраста. Муриан — это тебе не собака. Видишь, как я его держу? Он всегда должен быть ниже меня, нельзя допускать, чтобы его глаза были выше моих, а еще нельзя позволять ему кусаться. Видел, как он потянулся ко мне облизать? Это он хитростью пытается стать выше меня. Очень важно пресекать эти моменты именно когда они растут, чтобы привыкали видеть в тебе главного. Эта троица принимает меня за мать, а тебя за отца, поэтому они слушаются. Пока. Через год начнется переходный возраст, они станут драться и пробоваться в вожаки. Вот тогда-то мне и придется выколачивать из них дурь.

— Хочешь сказать, что они посмеют тебя укусить?

— Ха! Укусить! — рассмеялась Рин. — Они будут рвать меня на части. Анхельм, в каждой стае есть вожак. Сейчас вожаком этой стаи являюсь я. Мое слово для них — закон. Но настанет момент, когда каждый из них попробует заявить свои права на место вожака. Мы будем драться всерьез, и я должна буду немало попотеть, чтобы отстоять свое право сильного.

Анхельм скептически оглядел трех темно-серых щенков, развалившихся на полу кверху розовыми брюшками, и хмыкнул.

— Если они вырастут тебе по плечо, как ты собираешься с ними справляться?

— Не первый день на свете живу, я за свою жизнь воспитала восемнадцать мурианов, не считая этих. Ну, так что? Как мы их назовем?

— Лизун, Ворюга и Шахтер, — посоветовал Анхельм. Рин зашлась смехом, потому что герцог очень точно подметил повадки щенков.

— У этого быстрые ноги, назовем его Хайа, — ткнула она пальцем в первого спящего муриана. — Этот вынослив. Назовем его Цуйо. А этот любит лизаться, значит, он добрый и любвеобильный. Поэтому назовем его Айко.

— Это на аириго? Я не очень-то хорошо знаю твой язык…

— А тебе и не нужно его знать, — хмыкнула Рин и кое-что вспомнила. — Кстати, кто копался в моем дневнике и подделал мою подпись, а?

Анхельм так очаровательно смутился, что она едва сдержала смех.

— Я все равно почти не могу читать то, что ты пишешь… — замялся он. — Ну, ты же понимаешь, для чего нужна была подпись? Ты бы в жизни не согласилась, а там не было условий, чтобы поговорить нормально…

— И где в твоих словах логика и последовательность? — Рин ткнула его пальцем в бок. Герцог сжал ее ладонь и поцеловал в щеку.

— Прости меня, пожалуйста.

— Сразу бы так, — смягчилась Рин. — Аферист ты, конечно. Я чуть не облысела, когда этот мерзавец Феликс Миллер рассказал, что именно я должна подписать.

— Почему мерзавец? — не понял Анхельм.

— Руки распускать начал и с идиотскими предложениями пристал.

Анхельм нахмурился, и Рин ощутила, как в нем поднялась волна ревности.

— Эй-эй! Спокойно! Я его сразу поставила на место, все хорошо.

Анхельм вздохнул и покачал головой.

— Все равно остался неприятный осадок. Мерзавец… раздавлю его в пыль. Прости, что я взвалил на тебя еще и это, хорошо? — Анхельм снова поцеловал ее, прижав к себе.

— Не за что извиняться. Да и давить в пыль его незачем: лет через пять на тот свет отправится, у него какая-то опухоль. Кстати, что это такое?

— Это злокачественное образование в организме. Да, это смертельно в большинстве случаев… Даже не предполагал, что у него такие проблемы. Может быть, ему все же можно помочь?

Рин некоторое время молчала, прежде чем ответить:

— Феликс сказал, что даже Кастедар не может это вылечить. Но дело в другом. Феликс Миллер для меня человек далекий, как Змеиный океан. И такой же неприятный. Я не горю желанием спасать его или помогать ему. У меня своих забот хватает.

— Прозвучало черство…

— Анхельм, я помогаю только тем, кто явно нуждается в помощи и просит о ней. Феликс Миллер в моей помощи не нуждается. Он назвал меня твоей подстилкой и посчитал, что я могу обмануть тебя, исчезнув с твоими деньгами. Человек имеет наглость судить подобным образом о людях, которых совсем не знает. Он считает, что женщины хотят от мужчин только доступа к кошельку. Болезнь — это наказание за плохое отношение к окружающим, к себе, своей душе, своему телу. Боги хотят, чтобы Феликс изменил отношение к жизни, и они дали ему испытание, последний шанс. Если он изменится, то будет жить. Если нет — умрет.

Анхельму на это ответить было нечего, поэтому он открыл ежедневник и стал читать свои записи.

— Через десять минут придет помощник казначея, — сказал он, глядя на большие часы с маятником, стоявшие в углу. — Потом у меня встреча с мэром Кандарина. Ужинаем мы с тобой в гостях у Адриена и Оливии Клайс…

— Это кто?

— Адриен — глава торговой гильдии Клайс, у нас с ним намечается большое дело по серебряным рудникам. Оливия — его жена. Они оба занудные до невозможности, так что просто потерпи. После ужина мы поедем в Девори, там меня ждет руководитель театра, у него было ко мне какое-то важное дело. Переночуем в гостинице, утром поедем в Кандарин.

— Да туда из Девори целый день добираться!

— Вот именно. Но пропустить переговоры с союзом рабочих я не могу, поэтому встанем в четыре утра. Нужно еще как-то выкроить время, чтобы подстричься, да и дантисту показаться: зуб стал ныть. Врач, который лечит мои легкие, прислал два гневных письма, что я уже полгода не появлялся, и скоро он нагрянет собственной персоной. Не хотел бы я этого, так что надо как-то исхитриться и уместить в расписание визит к нему.

Анхельм некоторое время водил карандашом по исписанной странице.

— Мм-м… в пятницу есть два часа перед собранием глав торговых гильдий в Кандарине. Отлично, заодно успею договориться по поводу лечения мамы и папы.

— А что с ними? — спросила Рин.

— У отца артрит, ноги болят, а у мамы по весне снова спину схватило. Их давно пора отправить на воды в Лилли, я все тяну кота за хвост. Жаль, что Милли тоже должна поехать с ними: один я вообще повешусь. Что делать? — риторически спросил он и уткнулся носом в волосы Рин.

— Ну, ты не один, а со мной, — девушка ласково поцеловала его в шею.

— Ты готовить не умеешь, — напомнил Анхельм и получил тычок в ребра.

— Ты мне ту рыбу всю жизнь будешь припоминать? — обиженно спросила она, но глаза ее смеялись.

— Всю жизнь? — переспросил герцог, улыбаясь.

— Это оборот речи, не обольщайся. Просто найди на время какую-нибудь кухарку, с остальным-то я справлюсь, не маленькая. И не езди в Девори. Почему этот руководитель театра сам не может приехать? Ты же герцог, а не мальчик на побегушках.

— Потому что ему уже восемьдесят лет, и у него парализованы ноги. Он из тоготеатра почти не выезжает, тяжело. Нельзя мучить пожилого человека дальними дорогами, моя милая командирша, — улыбнулся он, целуя ее в макушку.

— Тогда отложи поездку.

— Не могу, обещал приехать. А еще там нужно купить Милли новые платья. Сегодня у нас шестнадцатое мая, среда… На следующей неделе, во вторник, меня ждут в Оварси. Два дня пути… Выезжаем в воскресенье утром.

— А со мной когда будешь заниматься? — Рин ткнула его в живот.

— Не знаю. Просто не знаю, сейчас столько дел накопилось. И все они неотложные, требуют моего присутствия. Я с этой северной экспедицией с ума сойду, — Анхельм покачал головой, потом глубоко вздохнул и поднялся. — Так, мне пора идти.

Рин кивнула.

— Одно радует: злоумышленникам к тебе сложно подобраться, пока ты в разъездах.

Анхельм замер на полпути.

— Так что, сегодня никого не обнаружилось?

Рин развела руками. Анхельм кивнул и ушел готовиться к встрече с помощником казначея. А девушка встала рядом со щенками и скомандовала: «Подъем!» У нее оставался час, чтобы научить «детей» отзываться на свои имена.

Глава вторая, в которой Рин снова вляпывается в неприятности

Остаток мая промчался, как паровоз с горы. Анхельм был загружен делами и работал порой до глубокой ночи. Рин сопровождала его во всех поездках, присутствовала на большинстве совещаний в качестве охраны и играла роль его спутницы на званых вечерах. Первого июня на нее свалились все домашние хлопоты: Милли, Адель и Тиверий уехали на воды, в Лилли, и вернуться обещали только к сентябрю. Тут-то Рин и узнала, каково следить за огромным поместьем в одиночку: конюшня, курятник, свиньи, оранжерея, уборка дома, присмотр за вещами Анхельма, стирка и глажка, выполнение его личных поручений, обязательные тренировки, сон по три-четыре часа в сутки и очень-очень ранние пробуждения… Словом, через неделю ей захотелось взвыть и послать все к горниду под хвост. Еще через неделю она свыклась с положением дел, какие-то работы стали выполняться проще и быстрее, чем раньше. Обедали и ужинали Рин с Анхельмом под бдительным надзором Альберты Вонн в ресторане «Оленье рагу», так что хотя бы приготовлением еды была загружена не она.

В июне Лонгвил покинули не только домашние Анхельма, но и Роза Альварес Алава: она поступила в университет в Кастане и поехала обживаться на новом месте, пообещав Анхельму присылать письма каждый месяц. В моменты редких встреч Розы с Рин девочка почти не разговаривала, ограничиваясь лишь приветствиями и парой необходимых фраз вежливости. Не то что бы саму Рин это не устраивало. По непонятной причине, она испытывала к Розе странную неприязнь, возможно, порожденную полным непониманием ее характера, а возможно, собственным чувством вины перед девочкой. Рин так и не набралась храбрости попросить у Розы прощения за то, что рискнула, не успела, подвергла опасности, страшному унижению, насилию, заставила пережить смерть близких людей… Ей казалось, что за такое простить невозможно, поэтому Рин и не пыталась что-либо изменить.

Фрис так и не появлялся с того самого дня. Прошло два с половиной месяца, а о нем не было ни слуху, ни духу. За это время Рин многое переосмыслила, пережила, казалось, все возможные чувства, но так и не могла понять, как же его простить. Нерешенная проблема изрядно выматывала ее и портила настроение. А когда у Рин портилось настроение, она делала все возможное, чтобы испортить его всем остальным. К счастью остальных, времени и сил у Рин было недостаточно, поэтому обходились малой кровью.

После откровения, представленного Рин Фрисом, изменились отношения с Анхельмом. Да что уж там! И сам Анхельм изменился: за прошедшее время он стал значительно сильнее, крепче, привык к ее грубому обращению, перестал жаловаться на боль и усталость, что не могло не радовать строгого учителя. Во взгляде герцога появились сила и уверенность, каких не было раньше. В начале знакомства Рин видела в Анхельме только утонченного романтика, полного слепого обожания к прекрасной незнакомке, каковой она была для него тогда. Теперь все стало другим. Нет, никуда не исчезли его романтичность и утонченность, красивые поступки и обожание… Просто сейчас Рин поняла, что за его поведением действительно стоит искренняя любовь и желание понять ее, стать ближе, быть лучше для нее самой. И если раньше она отталкивала его от себя из чувства недоверия и противоречия, то теперь боялась впустить его в сердце из чувства страха быть любимой. Хотя это Рин едва ли осознавала в тот момент.

~*~

Сладкий аромат цветущих каштанов доносился со стороны Каштановой аллеи, птицы весело щебетали, радуясь июньскому солнышку. Сады вокруг поместья цвели вовсю, даже солнцеглазки, которые Рин посадила в конце апреля, раскрыли свои нежно-желтые бутоны, источая тонкий запах. Солнечный лучик пощекотал нос, и Рин громко чихнула. Она сидела на качелях и смотрела, как Анхельм отжимается на кулаках.

— Спину ровно, зад не отклячивай, — лениво бросила она, а потом вгляделась и возмутилась: — Держи поясницу, что ты провис опять?

Анхельм поспешил исполнить указания учителя.

— Я… Фух… забыл… Фух…

— В следующий раз острый штырь в землю вкопаю, чтобы стимул был помнить про поясницу.

Через некоторое время герцог закончил отжиматься, уселся на траву и подставил покрасневшее лицо солнцу.

— Какое же это счастье — просто сидеть на траве и радоваться солнышку! — сказал он, жмурясь. — Поверить не могу, что мои легкие здоровы!

— Врач тоже не верит, — добавила девушка.

Герцог рассмеялся и тряхнул волосами. После возвращения из Левадии они здорово отросли, и хотя Рин хотела, чтобы он вернул свой прекрасный серебристо-льняной цвет, Анхельм упрямо красил их в темно-каштановый. Сейчас он был без рубашки, в брюках для верховой езды и осматривал себя с видимым удовольствием. На плохую фигуру мужчина никогда пожаловаться не мог, его мышцы всегда были хорошо развиты, да и сила в них была действительно серьезная, но после того, как за его физическую подготовку взялась опытная наставница, тело стало приобретать красивый рельеф.

— Я даже не знаю, что так укрепило мое здоровье. Либо твое появление в моей жизни, либо… твое появление.

— Когда регулярно тренируешься, тело насыщается. Развивается выносливость и сила. Чего расселся-то? Растяжку делай, а не зубы мне заговаривай! Шпагат!

Анхельм рассмеялся и приступил к покорению одной из спортивных вершин — продольному шпагату.

— Выдохни и расслабь мышцы. Не задерживай дыхание — будет легче, — посоветовала Рин. — Я же вижу, что у тебя от природы есть гибкость. Неужели ты в детстве ничем не занимался?

— Нет. Только верховая езда, а там растяжки не требуется. Когда совсем маленький был, то любил быстро бегать и старался разогнаться так, чтобы ног видно не было. А потом уже не до того стало. Половину лета проводил в постели, мучаясь жутким кашлем, и пил настойки одну за другой, которые по вкусу больше были похожи на яд.

— Кстати о ядах! — вспомнила Рин. — Анхельм, я хочу сегодня поехать в Девори. У меня закончились некоторые травы, а мне нужно сварить новый яд для оружия. Айко от себя не отпускай. Цуйо и Хайа скажу, чтобы стерегли входы.

— Не задерживайся надолго, ладно?

— Я туда и обратно. Скоро вернусь, — ответила девушка и поднялась, чтобы пойти оседлать лошадь. — А ты продолжай заниматься, у тебя еще шесть упражнений!

— Слушай, я могу поинтересоваться, куда запропастился Фрис? — спросил Анхельм, и Рин невольно вздрогнула.

— Я не знаю.

— Он ушел так внезапно после вашего разговора… Что все-таки случилось?

— Я не хочу рассказывать, прости.

Анхельм не без труда и с тяжелым оханьем поднялся с земли, подошел к Рин и обнял за плечи.

— Ты можешь мне все рассказать. Ты можешь мне довериться, Рин.

Она посмотрела на него разнесчастным взглядом и вздохнула.

— Давай хотя бы не сейчас, хорошо? Потом я расскажу. Я правда без понятия, где пропадает Фрис.

Анхельм некоторое время молчал, а потом прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

— Я не люблю, когда ты ссоришься с друзьями. Фрис желает тебе добра. Прости его, если он что-то натворил.

— Мы не ссорились с ним. Просто между нами возникло серьезное недопонимание.

— Все наладится, только поговори с ним откровенно.

— Ты больше не ревнуешь меня к нему? — подколола Рин, желая сменить тему. Герцог тяжело вздохнул и потрепал ей волосы.

— Фрис тебе родной, пусть и не по крови. Он знает тебя с самого рождения и воспринимает не как женщину, — неожиданно серьезным и спокойным тоном ответил Анхельм. — Так что нет, не ревную.

«А зря», — подумала Рин. Анхельм отпустил ее и пошел в дом, чтобы переодеться и умыться после тренировки. Рин повздыхала-повздыхала, а затем пошла седлать лошадь и готовиться к выезду.

~*~

Ветер приятно холодил тело, деревья неслись мимо, а мерный стук копыт Акробата успокаивал мысли, которые после разговора с Анхельмом снова погнались по порочному кругу. Своенравный жеребец все время норовил перейти на карьер, так что Рин пришлось просто смириться с этим и дать ему волю.

— Чш-ш, малыш! Спокойно! Рысь! — скомандовала она, завидев невдалеке городские стены и пост гвардейцев. Около поста было необычно многолюдно. Подъехав ближе, она разглядела пятерых людей в костюмах, перед которыми стояли гвардейцы в алых кирасах. Гвардейцев было человек сто, не меньше. Часть стояла строем возле поста, часть перекрыла въезд в город. Рин достала удостоверение и заставила Акробата перейти на шаг. Когда она подъехала, взгляды всех гвардейцев обратились к ней, мужчины в костюмах поспешили преградить ей дорогу.

— Стоять! Тпру! — закричал один, взмахивая руками перед мордой лошади. Акробат испугался и чуть не взвился на дыбы, но Рин вовремя успокоила его.

— Эй-эй! Чего так кричать? Не пугайте лошадь.

— Офицер департамента безопасности Эндрю Уилсон, — представился он. — Здесь нет проезда.

— Мне нужно попасть в город, — сказала Рин, оглядывая с ног до головы темноволосого молодого человека с самоуверенным лицом и упрямым взглядом. Он был одет, как и другие его коллеги, в темно-серый костюм, какой сейчас только входил в моду.

— Проезда здесь нет, — ответил тот, с подозрением разглядывая лицо Рин.

— С какой стороны можно заехать?

— С южной.

— Туда же целый час ехать… — расстроилась она. — Может, пропустите здесь? Я спешу.

— Никто из гражданских проехать здесь сейчас не сможет.

— А я не из гражданских. Полковник Ирэн Эмерси, специальный отдел «Тигры».

Рин достала удостоверение и предъявила. Уилсон рассмотрел ее документы и в задумчивости покачал головой. Потом подошел к своим и спросил их шепотом, предполагая, что Рин ничего не слышит:

— Это полковник «Тигров», хочет въезд в город. Что делать?

— Приказ есть приказ. Пусть объезжает, — сказал один.

— А может, поможет нам? — усомнился Уилсон.

— Ты что! Если кто лишний увидит это, то нас сам Ример за яйца подвесит!

При этих словах Рин показалось, что она должна вмешаться. Она понукнула Акробата и подъехала ближе к перешептывающимся сотрудникам департамента.

— Я спешу. Мне нужно просто проехать в город и все. С этим есть какие-то проблемы?

— Прошу простить, мэм, но у нас приказ никого не пускать в город с этого въезда. Здесь ведется специальная операция, — сказал Уилсон.

— Специальная операция ведется без специального отдела? — Рин вскинула бровь.

— Мэм, у нас приказ, мы не обсуждаем. Езжайте через южный вход.

Рин тяжело вздохнула. Конечно, Акробат домчит ее за двадцать минут — ему только дай волю, но здесь уже намечалось нечто интереснее, чем просто сбор гвардейцев. Рин поискала глазами за воротами и не обнаружила ни одного жителя. Улицы пустовали, и это было довольно странно, учитывая, что северный выход из Девори ведет на Кандарин. А еще упомянули фамилию Римера… и это явно не Анхельм.

— А его светлость Ример в курсе происходящего? — поинтересовалась она как бы невзначай.

— Его светлость Ример? — нахмурился Уилсон и повернулся к своим. — Разве он светлость? Вроде бы светлость — это его племянник, Анхельм.

Те пожали плечами, и он снова повернулся к Рин.

— Нами командует его превосходительство Орвальд Бернан Танварри Ример.

— Ах, вот как? Орвальд… Ну, увижу начальника, спрошу, почему не позвал меня помочь, — покивала Рин с важным видом, пытаясь понять, что такое связывает дядюшку Анхельма с гвардейцами. — Ну, что же? Ничего не поделаешь, придется мне ехать через южный вход…

— Да, мэм.

— Ну, я поеду.

— Хорошего пути.

Рин развернула Акробата и отъехала на пару шагов. Остановилась. Повернулась обратно. Уилсон смотрел на нее, но уже без подозрения, а словно с надеждой.

— Помощь точно не нужна? Для чего столько народу согнали? У них поджилки трясутся, отсюда вижу.

Поймав предостерегающий взгляд товарищей, Уилсон ответил:

— Да нет, все хорошо, мы справимся и сами. Вы спешили…

Поняв, что расспрашивать больше — это лишь навлечь на себя подозрения, она снова развернула Акробата и пустила его с места в карьер.

По пути Рин размышляла, как ей поступить и разрывалась на части. С одной стороны, очень хотелось сунуть нос в дела его превосходительства и разнюхать, что еще прячет от собственного племянника старый хитрец. С другой стороны, не хотелось рисковать и устраивать еще один скандал. Погода между Анхельмом и Орвальдом так и не наладилась, и ничто не предвещало ее улучшения. С третьей стороны, предупрежден — вооружен. Если его превосходительство готовит очередную каверзу, то стоит быть в курсе. Рин прикинула время, и подумала, что нужно поторопиться с покупками и потихонечку проследить за ходом специальной операции. Хотя бы издалека. Магия пропала, но острый слух аирга все еще на месте, хвала богам…

— Поумирали тут все что ли? — пробормотала Рин, проезжая в город. На южном въезде стационарный пост гвардейцев пустовал. Жителей не было ни видно, ни слышно, ставни на окнах были закрыты. Несмотря на яркое солнце и чистое небо, здесь было до дрожи тревожно и мрачно. Ветер гулял между трехэтажными домами из темно-серого камня; то тут, то там он гнал по брусчатым дорогам мусор вперемешку с пылью. Рин на всякий случай проверила стилет в волосах и поправила Соколиную песню в ножнах. Она проехала по главной улице, выискивая аптекарскую лавку.

— Акробат, смотри в оба. Не нравится мне эта тишина, — на всякий случай предупредила она. Конь послушно навострил уши. Рин наконец нашла нужное ей место, спешилась и привязала Акробата. Внутри лавки было темно, и будто бы закрыто, но тут дверь распахнулась и аптекарь — низенький дядюшка с пышными усами и добродушными карими глазами — помахал ей рукой, чтобы быстрее заходила. Рин юркнула внутрь и уставилась на него непонимающим взглядом.

— За каким товаром пожаловали в такой час?

— Что из этого списка у вас есть? — Рин протянула аптекарю лист, и тот задумался.

— Все, кроме яда кламенады, скорпиона королевского и, пожалуй, не будет розоцветки пахучей. Будете брать?

— Да… — Рин присела на стул и стала дожидаться, пока аптекарь разберется с ее заказом. — А что это в городе так тихо?

— Не знаю, не знаю… — осторожно пробормотал аптекарь. — С самого утра нас разогнали по домам. Гостиницу закрыли, сказали, чтоб до завтра никто носа не казал на улицу. Среди нас дураков нет, чтоб спорить с гвардейцами. Их дела…

— Мм-м. Ясно.

Аптекарь ушел в кладовую, а Рин задумалась о том, как лучше поступить: выехать из северных ворот не получится, значит, придется снова ехать через южные. И терять время… Может, отправить Акробата домой одного, а самой пробраться ближе к северным да посмотреть, что собираются делать гвардейцы? Но тогда домой она доберется к ночи…

— Вот, пожалуйста. Все готово. С вас две тысячи четыреста ремов.

— Спасибо.

Рин расплатилась, забрала товар и собралась выйти.

— Вы ведь не здешняя? — спросил аптекарь, когда она почти переступила порог. — Не здешняя. Поезжайте лучше в гостиницу, переждите ночь. Одни боги ведают, когда это все закончится.

— Все это — это что?

Аптекарь подошел к ней, поискал глазами по сторонам улицы и подозвал Рин к себе поближе. Девушка наклонилась, и он на ухо ей прошептал:

— Думаю я, они хотят спуститься под город, да разузнать, что такое там делается. По ночам тут порой страшный вой поднимается. Мы все грешили на волков, да только ни волки, ни даже мурианы так не воют… Могильный вой, нехороший, злой очень! Как будто нежить вся из древних катакомб повставала.

При слове «катакомбы» Рин вспомнила. Вспомнила страшные катакомбы под городом, по которым пробиралась полгода назад. Вспомнила жуткую тварь, которую убила тогда. Ее вели гвардейцы. Вели не по расписанию… Значит, сейчас они снова будут выводить из города такую же тварь? Еще одну? Сколько же их, и кто их разводит?

«Нами командует его превосходительство Орвальд Бернан Танварри Ример», — пронеслось в ее голове.

«Грей… предоставил маршрут для того агента, который понесет сведения из Сорин-Касто. Но я не знал ни одного человека, способного… Я обратился за помощью… к тайному советнику. Он предложил вашу кандидатуру», — вспомнились ей слова Анхельма при их первой встрече.

«Грей Шинсворт дал мне неверную карту катакомб, из-за чего я могла погибнуть, понимаете?» — Рин вспомнила, что говорила Анхельму.

«Грей Шинсворт больше не ваша забота… Вас этот вопрос больше не касается. Забудьте о нем. Это приказ», — так сказал тогда его превосходительство.

— Твою ж-то мать… — протянула Рин, наконец, соединяя все кусочки головоломки воедино, и одновременно осознавая, что теперь ее масштаб вырос в несколько раз. Рин задумалась и не сразу поняла, что аптекарь трясет ее за плечо.

— Эй! Барышня! Чего это с вами?

— А? Да… Нет, все ничего, — невпопад ответила Рин. Дядюшка окинул ее подозрительным взглядом и спросил:

— Так вы в гостиницу-то пойдете?

— Нет. Мне срочно нужно домой, в Лонгвил.

— Ба! В Лонгвил! Там не могли у Эдвина набрать того же?

— У него все закончилось, — ответила Рин. — Спасибо, я пойду.

Рин вышла из аптечной лавки и забралась на Акробата.

— Вперед, малыш! Скорее! — шепнула она, и конь поднялся в размашистый карьер. Теперь Рин знала, что делать: нужно устроить засаду и смотреть.

Девушка доехала до опушки, откуда было прекрасно видно стационарный гвардейский пост, и остановила коня. Высокий смешанный лес, окружающий Девори, тихо шелестел, повсюду щебетали птицы, и Рин хотелось перестрелять их за то, что мешают слушать. Она осмотрелась и спешилась.

Девушка привязала Акробата так, чтобы тот мог без труда отвязаться и ускакать в случае опасности и уселась под куст, замаскировав себя ветками. Часы на руке показали два, послеполуденное солнце стало жарко пригревать, и Рин расстегнула еще пару пуговиц на рубашке. Руку что-то защекотало, девушка посмотрела, на что уселась…

— Фу! Муравейник! — Рин вскочила и затрясла руками, смахивая с себя букашек. — Это ж надо…

Вдруг у нее возникло странное ощущение, что ей смотрят в спину. Рин застыла на месте и осторожно огляделась вокруг: никого. Ни листочка не шевелилось, даже ветер стих. И чувство было такое, словно смотрел на нее сам лес…

— Фрис? — тихо позвала Рин. — Это ты?

Никто не ответил.

Зато низкое протяжное рычание донеслось до ее ушей. Рин обернулась на Акробата: конь замер, с тревогой глядя в лесную чащу. Девушка бесшумно подкралась к коню, отвязала его и перекинула поводья на седло, чтобы не мешали. Рычание повторилось, но доносилось уже совсем не из леса, а от города. Тут же зазвенели цепи, лязгнули городские ворота, заскрежетали камни… Рин во все глаза смотрела, как откуда-то из-под постового здания выходили гвардейцы, а за ними, на цепях, те самые страшные твари. Они все шли, шли и шли… Когда подземный ход за ними закрылся, Рин насчитала семьдесят человек и семьдесят тварей.

— Эпический театр… — прошептала она, осознавая, что лучше бы ей исчезнуть отсюда, и поскорее. Если с людьми она еще могла как-то справиться, то звери не оставили бы ей никаких шансов. Одного-двух она убьет, но не семь десятков!

Тем временем, гвардейцы сели верхом на чудовищ и поехали вперед по тракту. Этот тракт уходил в Канбери, вел через Бонмардский лес, полный как обычных зверей, так и оборотней, горнидов и мурианов. Ближе к Канбери, у приграничного городка Теверси тракт разветвлялся и поворачивал на север, в сторону Финесбри, Иствана и дальше, к северному побережью, где строился Сент-Вейлор. Дорога от Девори до Сент-Вейлора занимала долгое время, и Рин понимала, что проследить за ними она не сможет. Остановить — тоже.

— Что же делать? — прошептала она, мысленно проворачивая возможный скандал между Анхельмом и Орвальдом, если герцог узнает о том, что дядюшка давно и крепко завязан с делами гвардии его величества.

Странные твари послушно шли по дороге, ведомые гвардейцами. Замыкали процессию «сотрудники» департамента безопасности. Эндрю Уилсон крутил головой по сторонам, высматривая случайных свидетелей. До Рин донесся обрывок его речи:

— Надеюсь, Вил и Гэвин поймают своих хаболаков. Не хотелось бы искать этих тварей самому… уж больно они жуткие.

Рин поморщилась: искать сбежавшего кого? Хаболака? Так называется эта бестия? Выходит, они упустили пару и сейчас эти звери где-то в лесу.

Гвардейцы и хаболаки ушли достаточно далеко, чтобы Рин могла безбоязненно выйти из своего укрытия и отправиться домой, но девушка медлила. Странное ощущение слежки все еще не отпустило ее, и она никак не могла понять, кто же на нее смотрит. Хотя, теперь были некоторые мысли по этому поводу. Рин медленно обернулась и встретилась взглядом с Акробатом.

«А не пора ли нам делать отсюда ноги, подруга?» — говорил взгляд умных лошадиных глаз.

Низкий рык повторился. Рин мгновенно бросилась к Акробату и вскочила ему на спину. Конь, не дожидаясь понуканий, бросился с места в самый быстрый карьер, на какой был способен. И в следующий момент из кустов позади них вырвался разъяренный хаболак. Тварь понеслась вслед за ними, скаля страшные зубы, его когти оставляли глубокие рытвины в земле. Акробат был чистокровным остинским жеребцом, его скаковые качества были превосходны и скорость он развивал поистине огромную, но Рин, оглянувшись, поняла, что хаболак почти не уступает лошади.

Как проста становится жизнь, когда речь идет лишь о спасении от злобного чудовища, которое жаждет пообедать тобой! Все лишние мысли и заботы улетучились в один миг, осталась только гонка на выживание. Акробат рвался вперед, как бешеный, Рин бросила поводья и держалась за его длинную гриву. Из перелеска они вырвались на дорогу, ведущую к Лонгвилу. Сзади послышался треск веток, вой, Рин обернулась и увидела, что тварь провалилась двумя задними лапами в канаву и почему-то не может выбраться. Рин подхватила поводья и развернула взмыленного коня. Она уже достала Соколиную песню, чтобы расправиться с тварью, до хаболака оставалось каких-то несколько метров, когда ее выбило из седла. Рин ударилась о камни, покатилась по пыльной дороге, отбивая себе все, что только можно; чудом шею не сломала. Рядом ударился о землю и завизжал от боли Акробат. Рин открыла глаза и увидела, что в круп лошади вцепился другой хаболак. Тот, что выбил ее из седла. Забыв о собственной боли, Рин вскочила на ноги, замахнулась Соколиной песней и одним ударом снесла голову твари. Зубы разжались и отпустили Акробата. Конь, истекая кровью, поднялся и побежал прочь. Рин перевела взгляд на того хаболака, что гнался за ними. Перехватив Соколиную песню покрепче, она решительным шагом направилась к твари.

Хаболак открыл мерзкую клыкастую пасть, серая вязкая слюна закапала с его огромных и страшных зубов. Он навострил маленькие уши, плотно прижатые к голове, его белые глаза с жуткой жаждой крови смотрели на Рин. Хаболак шевелил мясистым широким рылом, раздувая ноздри-дырки, и утробно рычал. Узловатыми пальцами с длинными когтями, он отчаянно рыл землю перед собой и пытался ухватиться за что-нибудь, чтобы вытащить придавленные бревном задние лапы. Рин больше не хотелось рассматривать эту жуткую ошибку природы, она замахнулась… и не успела.

Все произошло за какие-то секунды. Хаболак вывернулся из-под бревна и прыгнул. Жуткие челюсти клацнули в опасной близости от ее лица. Рин изо всех своих сил оттолкнула тварь, и та, пролетев пару метров, впечаталась в ствол дерева. Хаболак потряс башкой и снова рванулся к добыче. Рин прыгнула в сторону, уворачиваясь, и взмахнула оружием. Хаболак увернулся, Соколиная песня разрезала воздух. Еще в полете зверь извернулся и схватил Рин когтями за ногу, сильно дернув на себя. Даже реакция аирга не спасла ее, — настолько быстро все произошло. Девушка потеряла равновесие и хлопнулась на спину. Хаболак набросился на нее сверху, его острые когти впились в тело девушки, он прижал ее к земле и раскрыл пасть, чтобы откусить голову добыче. Не в силах пошевелиться или скинуть его с себя, Рин зажмурилась…

БАХ! Бело-синий огненный шар пролетел прямо над ее головой, врезался в раскрытую пасть хаболака, и тот с визгом отлетел в сторону. Через мгновение огромный черный вихрь пронесся мимо нее к хаболаку. Фрис ударил тварь копытами в ребра и обезвредил.

— Рин! Рин! Ты в порядке?! — услышала она.

Рин обернулась на зов бегущих Армана и Зары. В руках у волшебницы сиял сине-белый электрический шар. Арман с револьвером в одной руке и веревкой в другой, почти по всему телу у него было рассовано оружие. Она снова обернулась к твари и увидела, что Фрис придавил едва живого хаболака к земле, не позволяя тому шевельнуться.

— Фрис! — Рин поднялась и побежала к нему, но Заринея успела остановить ее.

— Стой, Рин! Не подходи! Мы хотим оставить эту тварюгу в живых.

— Что?! — Рин от шока слов не находила. Арман пробежал мимо них, спеша помочь Фрису. Хаболак бился под тяжелыми копытами, лязгал зубами, но бесполезно. Арман набросил петлю на челюсти зверя и стянул их вместе. Хаболак рычал, извивался, но почти без толку. Рин снова дернулась, чтобы помочь, но Зара держала ее.

— Стоять! Куда? Ты вся в крови! — на ладонях Заринеи сгустилось зеленоватое облако. Она приложила их к ребрам Рин, и девушка почувствовала, как боль стихает.

— Магия вернулась? — спросила Рин.

— Частично. Только самое простое могу делать. Стой смирно и не волнуйся.

Пока Зара колдовала над ее ранами, Рин наблюдала, как Фрис ухватил хаболака зубами за шкирку и встряхнул, словно тряпку. Страшная зверюга заскулила, но не оставила попыток вырваться. Арман связывал хаболаку задние лапы.

— Рин! Иди сюда, помоги его подержать! — позвал он, очевидно, поняв, что вдвоем с Фрисом они не справятся, потому что нужна вторая пара рук. Рин решительным жестом отстранила Зару и подошла.

— Фу, как же он воняет… — протянула она, хватая передние лапы подальше от острых когтей. Арман сразу стянул их веревкой вместе и стал дальше навязывать крепкие путы, а келпи продолжал держать брыкающегося хаболака зубами за шкирку.

— Фрис, лучше не отпускай его, — попросил Арман. — Не хочу рисковать.

— Что вообще происходит?! — вопросила Рин, когда помогла ему затянуть последний узел.

— У нас охота. Мы целый месяц пытались поймать хоть одну такую тварь живой. Ты знаешь, откуда оно? Что оно такое? — спросил Арман.

— Я догадываюсь, — ответила Рин, не спеша раскрывать карты. — Эту тварь называют хаболак, если я правильно расслышала. Гвардейцы полчаса назад увели семь десятков таких зверюг по тракту в сторону Канбери. Что ты будешь с ним делать?

— Ставить опыты. Я хочу знать, откуда оно взялось, как его вывели и зачем оно нужно.

— Есть одна проблема: он не разговаривает. Так что поймать придется кого-то с языком. А это чревато сам знаешь чем.

— Что тебе известно?

Рин промолчала.

— Рин?

Девушка отвела взгляд и тяжело вздохнула.

— Опять начинаешь?

«Рин, прошу тебя», — вдруг прозвучал голос Фриса в ее голове. Рин аж подскочила на месте от неожиданности. В одно мгновение она вскипела:

— Ну-ка вылез из моей головы! И не смей туда соваться!

— Речной мастер, не раздражай ее зазря, — сказала подошедшая Заринея. — Рин, сестрица, если тебе что-то уже известно, выкладывай. Довольно раздоров. Ты знаешь, что никто из нас не желал тебе зла. Никогда. И это правда.

Рин долго думала, прежде чем проронить:

— Орвальд. Это все его рук дело.

— Что?!

Рин только плечами пожала.

— Я не могу сейчас… У меня нет полной картины в голове. Недостаточно сведений.

— Мейс и Джим сейчас идут к северной дороге. Джим хотел оставить на них следящее заклинание и выследить направление, куда отводят этих зверюг, — сказал Арман после недолгого молчания.

— А как вы вообще здесь оказались? — спросила Рин.

Арман обратил красноречивый взгляд на Фриса, и девушка понимающе кивнула.

— Ага. Понятно. За мной следили. Значит, вот чье присутствие я чувствовала. Спасибо, что спасли. У меня тут лошадь сбежала раненная, я пойду, поищу…

Рин повернулась и пошла на поиски Акробата.

— Куда! Сама кровью истекаешь!

Рин только рукой махнула, мол, все со мной нормально.

— Невыносимая засранка, — донеслось до ее ушей, — и чего я только с ней нянчусь?

Рин шла по дороге вперед, высматривая Акробата. По ноге, животу, ребрам текла кровь, все тело саднило, затылок ныл от удара об землю, девушка только надеялась, что у нее нет сотрясения мозга. Хаболак сильно приложил ее… Даже дышать было больно. Впрочем, она жива, а это определенно хорошо.

Рин нашла коня стоящим под раскидистым дубом, он низко опустил голову и поджал покусанную заднюю ногу. Она поспешила помочь ему, но Акробат, увидев ее, шарахнулся в сторону.

— Тише, тише, мальчик! Это я. Ну? Иди, не бойся. Я сниму седло.

Она расседлала его и осмотрела раны. Дело было плохо: хаболак сильно разодрал бок и оставил глубокие укусы на крупе Акробата. Вокруг раны осталась вязкая серая слюна.

— Бедненький мой… — Рин закусила губу. Неизвестно, какая дрянь могла содержаться в слюне этой твари: яд, бактерии… что угодно! Необходимо было немедленно довести его до дома, и промыть раны обеззараживающим раствором.

— Пойдем, пойдем… Потихоньку.

Рин взяла Акробата под уздцы.

— Пойдем к реке, — услышала она голос Фриса. — Я вылечу его.

Не смея спорить, девушка повесила седло и вальтрап себе на плечо и пошла вслед за Фрисом.

~*~

Больших усилий стоило заставить Акробата зайти в реку. Рин пришлось тяжело: ее раны кровоточили, она сама ослабела и чувствовала себя крайне паршиво, а тут еще этот четвероногий друг упирался всеми ногами, тоненько измученно ржал и мотал головой. Никакие уговоры и приказы келпи не действовали на Акробата, так что, в конце концов, Фрис просто столкнул его в воду. Чтобы не дать ему тут же выбраться на берег, Рин вынуждена была нырнуть вслед за ним и тянуть коня на глубину. Оказавшись в воде, она подумала, что сейчас потеряет сознание. Арна все еще была холодна, течение несло — будь здоров, так что самой тяжело стоять, а ведь нужно еще и коня держать. Но тут спустился Фрис и встал между ней и Акробатом.

— Обопрись на меня, — шепнул келпи, и Рин осторожно оперлась на него плечом. Некоторое время ничего не происходило вообще, а затем Фрис тихо заговорил:

— Сила моя — сила крови Земли. Воля моя — воля Хозяина мира. Слово мое — закон Жизни!

Воду вокруг них охватило синее сияние. Она потеплела, забурлила, кровь всплыла на поверхность и сделалась какой-то грязной, с серой пеной… Рин показалось, что из ее живота вынимают все органы, в глазах помутилось, она не могла держаться на ногах. Акробат застонал-заржал, он мотал головой и рвался прочь, но Фрис каким-то образом не пускал его.

— Фрис… — слабо позвала Рин, из последних сил запутывая руку в его длинной гриве. Небо стало серым, мир поблек, в ушах зашумело, и она провалилась в беспамятство.

~*~

Закончив излечение, Фрис понял, что измотан и выжат до капли. Он едва успел обернуться человеком и подхватить Рин на руки, чтобы не дать ей утонуть. Конь рядом с ним, видимо, почувствовав себя вполне здоровым и целым, самостоятельно выбрался на берег и стал отряхиваться. Фрис осторожно вышел из реки, неся на руках бессознательную девушку, и опустился с ней под дерево. Он закрыл глаза и крепче прижал ее к себе. Через несколько минут Рин проснется и устроит ему новый скандал, а пока этого не случилось, можно просто наслаждаться ее присутствием и набираться сил. Фрис ласково прижался губами к ее лбу и удобно уложил голову Рин на своей груди.

— Прости меня, Рин, — прошептал он, зная, что сейчас девушка его не слышит. — За мою ложь. За то, что я все время опаздываю. За то, что не держу. За то, что отдаю тебя другим. Мне тоже бывает страшно. Я боюсь. Ужасно боюсь тебя. Прости меня и за это.

~*~

Тепло, покой и уют — вот что почувствовала Рин, когда к ней вернулось сознание. Живот и ребра больше не саднили, нога тоже не болела. Она открыла глаза и увидела подбородок, шею и черные волосы, несомненно, принадлежащие Фрису. Сам келпи крепко держал ее в объятиях и спал; его дыхание было ровным, глубоким. Рин замерла, боясь потревожить его. Она просто лежала, смотрела на реку, на бабочек, порхающих с одного цветка на другой, на Акробата, мирно пасущегося рядом. Лежала и придумывала, что сейчас скажет. Фрис вздрогнул во сне, и Рин машинально погладила его по плечу.

— Ничего не болит? — спросил он тихо. Рин промычала что-то в ответ и отстранилась. Она села рядом с ним на землю и некоторое время они сидели молча.

— Пора идти, — сказал Фрис. Не глядя на него, Рин встала, взяла седло и направилась к Акробату. Бок коня полностью зажил, не было и следа укуса. Рин осмотрела себя и не обнаружила даже царапины. Она оседлала коня, проверила подпруги и успокаивающе погладила животное. Акробат потыкался мордой ей в ладонь, как бы говоря, что с ним все хорошо.

— Спасибо, дорогой. Ты мне жизнь спас, — сказала она ему и поцеловала в темный мягкий нос.

— А я? — спросил Фрис, словно сам у себя, но Рин его услышала, круто развернулась на каблуках и направилась к нему. Она постаралась сделать самое серьезное и решительное выражение лица, и, судя по смущенному и немного испуганному взгляду Фриса, ей это удалось.

~*~

Фрис смотрел, как она идет к нему, едва ли не пылая от гнева, и уже проклял себя за неумение держать язык за зубами, как вдруг… Рин подошла, крепко обняла и спрятала лицо на его груди.

— Прости меня, — услышал он. — Прости, Фрис, я была такой дурой! Я постоянно требую от тебя невозможного, но ни разу не поблагодарила за то, что ты делал для меня.

— Девочка, ты…

— Нет, подожди, дай мне сказать. Я долго думала о своем поведении, долго думала, что должна извиниться перед тобой. Зара права была, когда сказала, что я веду себя, как подросток. Целиком и полностью права. Я вижу соринки в глазах у других, а в своих, как обычно, бревна не разгляжу. Прости меня за мой эгоизм. За то, что я постоянно делала тебе больно и не видела этого.

Голос дрожал, ей трудно было совладать с собой. Впрочем, сам Фрис был удивлен настолько, что остолбенел и не мог поверить собственным ушам.

— Я знаю, что ты стер мою память для моего же блага. Я понимаю. Знал бы ты, как мне было тяжело без тебя. Варданис любил меня, но он не мог заполнить собой ту… то… Не могу подобрать слова. Ты понял меня. Все эти годы я жила так, будто у меня внутри было… Словно я перегорела. Пепелище. Перерезали внутри какой-то нерв, который позволял мне чувствовать. Теперь я понимаю, почему так было. Это потому что…

Она замолчала, подбирая слова.

— Потому что мне не хватало тебя. Даже если ты стер мою память тогда, ты все равно… Моя душа была полна тобой. Ты неотъемлемая часть меня. Ты мне родной.

Она посмотрела в его глаза, и Фрис едва удержал себя от глупостей.

— Варданис… Он хотел мне добра, но он… Благие боги, как же тяжело это признавать!

Она тяжело вздохнула и, кажется, ей стоило больших усилий не заплакать. А Фрису стоило больших усилий не взорваться и не высказать все, что он думал о Варданисе.

— Он сжульничал, — признала Рин. — Он заставил тебя поверить, что мне будет лучше, если ты сотрешь мою память, вынудил уйти. Сделал это, так как знал, что я не впущу его в свое сердце, пока есть ты. Знаешь, я… Я не могу никак понять и простить тебя за то, что ты так просто меня отпустил. За то, что сдался. Это единственное, чего я никак не могу тебе простить. У меня просто не хватает душевных сил и мудрости. Прости меня за это тоже.

— Ты просишь прощения за то, что не можешь меня простить? — оторопело произнес Фрис, едва совладав с языком.

— Да. Касти тогда правильно сказал, что моя жизнь и душа не принадлежат мне. Возможно, потому что я до сих пор чувствую, что моя душа принадлежит тебе, переплетена с твоей. Но ты принадлежишь Альтамее. Ты ждешь ее возвращения, а я… могу помочь ей вернуться. Поэтому ты так привязан ко мне.

Фрис хотел возразить, сказать, что она заблуждается, что размышления увели ее совсем не в ту сторону, но не смог найти в себе силы раскрыть рот. Рин смотрела на него прекрасными изумрудными глазами, улыбалась сквозь слезы и этим лишала его дара речи.

— Кто-то сказал бы, что ты меня просто используешь, но… Мнение других для меня ничего не значит. Я твой друг, поэтому я помогу. Сделаю все, что от меня зависит. Ты говоришь, мне нужно просто любить и наслаждаться жизнью? Тяжело открывать душу, сердце, я все время ужасно боюсь, что снова все пойдет не так, но я должна быть сильной. Ради тебя. Ты положил начало хорошим изменениям во мне и дал мне Анхельма. Кажется, он достаточно упертый, чтобы прошибать головой стены, даже такие толстые, как мои. И достаточно пытливый, чтобы находить двери. Я обещаю тебе, что откроюсь ему и научусь любить снова. Спасибо. Спасибо за то, что раскрываешь мне глаза и спасаешь от себя самой. Я благодарна тебе за это.

Рин замолчала и снова спрятала лицо на его груди. Он сжимал ее в неловких объятиях, едва-едва поглаживая по спине.

— Скажи что-нибудь, — попросила Рин. — А то я такое выговорила, а ты так молчишь, и мне кажется, что я несла полную ахинею…

Фрис не находил в себе силы заговорить. Рин вздохнула и отстранилась.

— Ладно, молчи.

— Я не использую тебя, — прошептал Фрис и поцеловал ее в лоб. — И без всего этого ты очень дорога мне. Прости, я не могу сейчас подобрать слов. Но я рад, что ты наконец-то сказала мне то, что думаешь.

Рин понимающе кивнула и пошла к Акробату.

— Поспешим. Хаболак сам себя в клетку не запрет, — сказала она, забираясь в седло. Фрис обернулся в коня и направился в ту сторону, где ждали Арман и Заринея.

Глава 2.1

Когда они вернулись, Акробат при виде хаболака взвился на дыбы, и Рин еле-еле его успокоила. Чудовище уложили на сплетенные веревкой еловые лапы, привязали их к седлу лошади Армана и потащили. Им пришлось идти не по главной дороге, ведущей к Лонгвилу, а в обход через лесок, чтобы никого не встретить, поэтому путь обещал быть долгим. Заринея искоса поглядывала на Фриса и Рин, которые теперь держались рядом, загадочно вздыхала и деликатно покашливала, надеясь, что названная сестра заговорит с ней. Но Рин не особенно интересовало, что думает Заринея. Сейчас окружающему миру доставалась меньшая часть ее внимания, львиная доля была сосредоточена на Фрисе и попытках предугадать дальнейшее развитие их отношений. Очнулась она, когда келпи резко остановился.

«Впереди человек!» — прозвучал в ее голове его голос. Рин мгновенно остановила Акробата и жестом скомандовала друзьям остановиться. Да, кто-то был там, впереди, за деревьями. Чье-то тяжелое дыхание и скрип сапогов, звяканье оружия и стук подошв об землю ясно различались в птичьем гомоне. Фрис уже скрылся между деревьями, Заринея достала револьвер, Арман тоже. Рин собрала Акробата, вынула из ножен Соколиную песню и приготовилась к бою. Связанный хаболак зарычал и заскулил.

Из-за высоких кустов лещины на тропинку вышел гвардеец в алой кирасе и недоуменно уставился на отряд. В одно мгновение Рин понукнула Акробата, конь живо подскочил к гвардейцу и сбил его с ног. С другой стороны подоспел Фрис и оскалил страшные волчьи зубы…

— А-а-а! Нет! — закричал гвардеец и попытался уползти в кусты, но у него ничего не вышло, потому что Фрис придавил его копытом к земле.

— Не убивайте!

В замешательстве Рин опустила оружие.

— Только не убивайте! У меня сын еще младенец…

Арман соскочил с лошади и подошел к пленнику на безопасное расстояние, держа его под прицелом револьвера.

— Кто ты? Что здесь делаешь?

— Я… я гвардеец его величества, — залепетал тот. — Меня Вил звать, я тут это… э-э… на задании я.

— Что за задание?

— Не… не скажу!

Очевидно, Фрис надавил копытом сильнее, потому что пленник вдруг захрипел и задергался.

— Что ты здесь делаешь?

— Не скажу!

Сдавленный хрип повторился.

— Знаешь, я могу делать это целый день, — сказал Фрис, приближая зубастую пасть к лицу гвардейца. — И мне не надоест.

— Не скажу! Не скажу! — заорал гвардеец.

— Подожди, Фрис, — сказала Рин. — Он заклят на верность, так что ничего он тебе не скажет, сколько ты по нему ни топчись.

Говоря это, Рин рассматривала пленника то слева, то справа, но никак не могла понять, почему ей знакомо его лицо.

— Ты не можешь узнать, что в его мыслях? Его прошлое? — спросила она, но Фрис лишь с досадой рыкнул.

— Нет. Уже пробовал. Мощнейший блок на всем, не могу пробиться.

— Тогда мы можем закончить его страдания, — предложил Арман и достал из-за голенища сапога нож.

Рин покачала головой. Она спешилась и села рядом с гвардейцем. Некоторое время девушка просто смотрела ему в глаза, а потом вдруг вспомнила:

— Вил. Из рыбацкого поселка под Синтаром, — сказала она. Гвардеец слово просиял лицом, впрочем, так же быстро его улыбка погасла, когда Рин закончила мысль:

— Ублюдок, который лупит немощного старика и который плевать хотел на свою жену и на младенца тоже.

— Ты… ты! — в ужасе выдохнул Вил. — Как ты тут?..

— Земля круглая. Какого хрена ты здесь забыл? И что это за тварь?

— Я… рекрутом пошел. Денег не было. А это… О-о! Нашли псину мою!

— Поправка: твоя псина нашла меня. И это была самая большая ошибка в ее жизни. Что это за тварь? Как ей командовать?

— Я не… Не скажу!

Рин достала нож и продемонстрировала ему.

— Помнишь эту штуку? Помнишь, что я обещала сделать с тобой?

Вил изо всех сил задергался под копытом Фриса, но Рин схватила его за волосы и прижала лезвие к горлу.

— Отвечай на вопросы.

Но пленниксловно этого и ждал от Рин! Вместо ответа Вил схватил ее за руку и вгляделся в глаза. В этот момент ощущение реальности пропало, нестерпимая боль охватила ее от макушки до пяток.

— Тысяча пятьсот седьмой. Защиты не обнаружено. Внедряюсь, — сказал гвардеец. Все повторялось, как на заставе в Къеркенли. В голове зазвучала странная, очень быстрая речь, из которой Рин не могла разобрать ни слова. Следом за речью — шипение. Оно стихло и раздался писк. Вил окоченел, глядя на нее широко раскрытыми глазами. Руки Рин снова двинулись не по ее воле и коснулись висков мужчины. Опять зазвучал странный женский голос:

— Инъекция завершена. Сеть заражена на два процента. Риск обнаружения равен одной целой трем десятым процента.

И в этот же миг все прекратилось. Тяжело дыша, Рин села на траву и потрясла головой: она раскалывалась, в глазах плыло. Жуткая слабость в ногах не позволяла ей подняться, руки тряслись, сердце билось, как сумасшедшее. Девушка отдышалась, успокоилась, затем поднялась и пнула Вила в бок. Гвардеец застыл, как статуя. Девушка подняла глаза на друзей и обнаружила, что Арман и Заринея взяли ее на прицел револьверов.

— Спасибо, что помогли подняться, — пробормотала Рин.

— Что он с тобой сделал? Он подчинил тебя? — требовательно спросил Арман.

— Я в порядке, — ответила она и снова пнула гвардейца, надеясь добиться хоть какой-то реакции. Безрезультатно. — Ничего он мне не сделал. Такое уже было раньше, на меня не действует проклятие кристалла. Как выяснилось…

— Раньше? — Арман все не отпускал ее с прицела, и это взбесило девушку.

— Да убери ты этот драный револьвер! — процедила она. — Сказала же, все со мной нормально. Только голова трещит.

Арман недоверчиво уставился на нее, но револьвер не убрал. Рин вздохнула и вкратце описала случай на погранзаставе.

— И почему я только сейчас об этом узнаю? — сердито спросил Арман и наконец убрал оружие.

— Я забыла сказать.

— Забыла… — сдавленно повторил Арман. Рин не стала утруждать себя объяснениями и вернулась к насущным проблемам:

— Он сказал «тысяча пятьсот седьмой». Что это значит, дракон его спали? И что за инъекция? И что за «сеть заражена на два процента»? Фрис?

— Я понятия не имею.

— А Касти? Он не сказал тебе? — скептически сощурилась Рин. Фрис только вздохнул.

— Знаешь, он вообще не имеет привычки отчитываться передо мной, — сообщил он, снова наступая на грудь Вила. Рин порылась в седельной сумке, достала веревку и принялась связывать пленника. Арман следил за ней с выражением недоверия и скепсиса, Рин это замечала и раздражалась с каждой минутой.

— Хватит. На меня. Смотреть.

— Ты всегда носишь с собой веревку? — спросил он. Девушка окинула его странным взглядом.

— Вообще-то веревка всегда есть в седельной сумке, — ответила она, завязала последний узел и поднялась. — Так… В чем дело? Не веришь?

Арман покачал головой. Рин всплеснула руками.

— Фрис! Скажи ему!

— Успокойся, брат, она не подверглась проклятию, — сказал келпи с усмешкой в голосе.

— Оо-о… — простонал очнувшийся Вил. Он открыл глаза и, увидев перед собой Рин, дернулся в сторону с воплем. Девушка удивленно спросила:

— Я вроде не такая страшная, чтоб так орать. Чего это с ним?

— Не трогай! Не трогай! — верещал Вил. Рин протянула руку и схватила его за горло. Каким-то шестым чувством она понимала, что теперь гвардеец полностью в ее власти.

— Говори, что это за тварь, — приказала она.

— Это хаболак, — послушно ответил Вил.

— Откуда они берутся?

— Их разводят в катакомбах под Девори.

— Кто стоит за всем этим?

— Не знаю.

Рин сдавила его горло сильнее.

— Не знаю! — захрипел Вил. Рин ослабила хватку.

— Как управлять этой тварью?

— Щенков прикармливают кровью. Чью кровь попробует первой, того и будет слушаться. Этот взрослый, он меня не слушает.

— Как управлять взрослым?

— Никак. Дубиной и цепями.

— Зачем он нужен, если им нельзя управлять?

— Они слушают высшего создателя. К нему вели.

— Кто он?

— Не знаю. Не души! Не знаю! Не знаю!

— Куда вы их вели?

— В Вардонский форт.

— Сколько там таких уже?

— Не знаю.

— Ты давно в гвардии?

— Месяц.

— С императором общался?

— Да.

— Как он командует вами?

— Никак.

— Что? А кто командует?

— Голос.

— Какой еще голос?

— Голос в голове приказывает. Он всевидящий. Всемогущий. Это Хранитель Анарвейд.

— Ты сейчас его слышишь?

— Нет. Ты сломала все.

Рин уставилась на него так, словно Вил вдруг превратился в енота в сарафане.

— Что такое сеть?

— Это мы. Мы глаза и уши Анарвейда.

Рин поднялась и посмотрела на Армана. Тот ответил ей совершенно растерянным взглядом.

— Так и будешь мне глазки строить или скажешь, что дальше делать?

— Берем его, вяжи, — сказал Арман. Вил запротестовал, но Рин не стала слушать и одним сильным ударом вырубила пленника. Когда Вила упаковали в веревки и кинули поперек седла на лошадь Армана, встал вопрос, куда его везти. Общим решением стала летняя резиденция Орвальда, так как туда не могли нагрянуть нежданные гости.

Теперь же Рин размышляла лишь о том, как граничат интересы его превосходительства с гвардейцами императора, и как все объяснить Анхельму. Ответа ни на тот, ни на другой вопросы она не нашла. В середине пути Рин простилась с Арманом и Зарой и поехала к поместью. Фрис бежал рядом, не говоря ни слова. Им снова пришлось петлять, чтобы не попадаться на глаза горожан, и это отняло немало времени. Подъезжая к воротам, девушка вспомнила одну вещь и спросила:

— У тебя одежда есть?

— Нет.

— Плохо. Тогда подожди у черного входа, я пока найду твои костюмы.

Едва они зашли за ворота дома, как к ним навстречу бросились Цуйо и Хайа.

— Опять собак притащила, — фыркнул Фрис. Щенки настороженно принюхивались к незнакомцу, но ни один не решался на какие-то действия.

— Но-но-но! Это не собаки. Это мурианы.

— Я вижу, что мурианы. Ты знаешь, что я их не очень-то люблю. Не трогай мой хвост, слюнявый мешок шерсти! — рыкнул Фрис, когда Цуйо обошел его и из любопытства попробовал на зуб такую интересную метелку. Щенок мгновенно брякнулся на спину, поджав хвост и прижав уши.

— Подожди здесь, — сказала Рин и спешилась.

Она завела Акробата в конюшню, расседлала и побежала скорее в дом. Открыв дверь своей комнаты, она столкнулась нос к носу с Анхельмом.

— Вернулась! — обрадовался он, а затем его взгляд упал на ее окровавленную и порванную одежду. — Рин!!

— Спокойно, это не моя кровь, со мной все хорошо. Меня уже вылечили, — ответила она и метнулась к гардеробу, откуда достала рубашку и брюки для Фриса.

— Что значит «уже»? — ужаснулся Анхельм. — Что произошло?

— Слушай, я тебе все расскажу, только сначала мне нужно отдать вот это, — она потрясла одеждой, — кое-кому, кто решил вернуться.

— Фрис здесь? — немного успокоился герцог.

— Да. Голый, как обычно.

Оставив Анхельма в расстерянности, Рин поспешила к Фрису. Он сидел на фонтане во внутреннем дворе и болтал ногами в воде. Рин подошла сзади, свалила ему одежду на колени и отвернулась.

— Если хочешь, я могу рассказать, как все было, — предложил келпи. Девушка качнула головой и неопределенно пожала плечами.

— Мне сложно будет донести до него эту мысль. Анхельм готов ко всему, но к такому предательству со стороны дяди… Не знаю. Просто не знаю. Да и предатель ли он? Боги свидетели — я не люблю Орвальда, никаких симпатий к нему у меня нет, но я признаю, что он мудрый и весьма прозорливый человек, преданный империи. Я боюсь подлить масла в огонь между ним и Анхельмом. Может быть, мы должны сначала узнать подробности, а потом делать какие-то выводы?

Фрис тяжело вздохнул.

— Рин, я не знаю, что у него на уме. Этот человек закрыт от меня.

— Как такое может быть? — нахмурилась она.

— Он ни разу в жизни не использовал речной воды и не вошел ни в одну реку. В любом случае, ты права. Нужно сначала найти правду. Только боюсь, что сделать это будет труднее, чем ты предполагаешь.

В ответ на это Рин лишь пожала плечами и зашагала в дом. Щенки увязались следом, норовя облизать ей руки, но Рин обращала внимание не на них. Она слышала, как Фрис последовал за ней, тихо вздыхая, и его вздохи беспокоили ее. Поднимаясь на второй этаж в кабинет Анхельма, девушка бросила взгляд на Фриса и отметила, что он чрезвычайно грустный и задумчивый, что ему было не свойственно. Было ли тому виной ее откровение, высказанное в столь странной форме, или он нервничал из-за новых сведений о кристалле?

Когда они вошли в кабинет, Анхельм сидел за рабочим столом и подписывал толстенную кипу бумаг. Щенки ворвались следом за ними и улеглись вокруг стола Анхельма. Увидев Фриса, тот поднялся и протянул руку.

— Привет! Где ты пропадал? — спросил Анхельм с улыбкой. Рин заметила, что взгляд у него напряженный. Фрис тяжело вздохнул и ответил на рукопожатие.

— То здесь, то там… Занимался своими делами.

— Не пропадай так надолго, мы же волнуемся, — пожурил его герцог, и Фрис едва заметно улыбнулся ему. — Присаживайся. Рин, сделаешь чаю?

— Нам поговорить надо, — напомнила она.

— Да. Сделай чаю, пожалуйста, — кивнул Анхельм, глядя на нее с намеком во взгляде. Рин намек поняла и отправилсь на кухню. Что же, раз он хочет поговорить с Фрисом наедине, она не станет ему мешать. Может быть, так будет даже лучше. Рин спустилась в кухню, достала чайник, сервиз и вскипятила воду. Насыпая сухие листья смородины в чашку, она отметила, что руки у нее заметно дрожат. Рин еще раз провернула в памяти все случившееся сегодня и только печально вздохнула. Может, не говорить ему, пока она сама не убедится во всем воочию? Может, нужно доехать до Вардонского форта? Но как оставишь Анхельма одного, если к нему могут нагрянуть убийцы? Посылать Армана и Зару одних в такое место — это обрекать друзей на смерть. Дождаться, пока мурианы подрастут и отправить их на разведку? Нельзя терять столько времени. Значит, придется как-то исхитриться и поехать туда самой.

— А с чего ты вдруг стала такой уверенной в собственной неуязвимости и непогрешимости, а? — спросила она сама себя. — Забыла уже февральские события, лихая стала? Пожалела бы себя хоть раз.

Рин согласно кивнула собственным мыслям, но потом подумала, что внутренний голос определенно заблуждается.

— Я могу справиться с этим.

— Вардон — опасное место. Армана и Зару стоит взять с собой.

— Чтобы они только мешали мне, заставляли за них переживать? Седину у Армана видела? А какой инфаркт он перенес совсем недавно? Нет, я не могу так рисковать.

— Он в порядке и давно пришел в себя после инфаркта. Иначе он не смог бы справиться с этой тварью. Фрис его вылечил, и это ты знаешь.

— Я не могу так, мне будет неспокойно, я не могу уже верить им до конца…

— Рин! — послышался голос сзади, и девушка аж подпрыгнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела Анхельма. Он смотрел на нее с тревогой и непониманием.

— Ты с кем тут беседы ведешь? — тихо спросил он. Рин вздохнула и стала собирать со стола рассыпанные листья мяты.

— С собой. Иногда мне нужен совет эксперта, — ответила она. — А ты почему здесь?

— Ты ушла больше получаса назад, — объяснил Анхельм, недоверчиво глядя на девушку. Он подошел к ней и обнял.

— Рин, тебе нужно отдохнуть, я думаю.

— Отдых нужен тебе, герой труда, — сказала она и вручила ему банку варенья. — Я в порядке. Просто нервы шалят. Сейчас кое-что случилось, и я хотела это обсудить, но ты меня послал делать чай.

— Прости, милая, но мне нужно было поговорить с Фрисом с глазу на глаз.

— О чем?

— Помнишь, мы с тобой ездили к руководителю театра в Девори? У него были проблемы с оплатой, и я ему помог.

— А при чем здесь Фрис? — прищурилась Рин, понимая, что герцог темнит.

— Я устроил его работать в театр.

— Какой ты молодец! — обрадовалась она. В голове мелькнула мысль, что чуточку слишком сильно. — Он же хотел играть на сцене!

— Для начала ему придется посмотреть, как это делают и помогать с декорациями. Ну а затем маэстро, возможно, даст ему роль.

— Это случится очень скоро, вот увидишь, — уверенно заявила Рин, радуясь новостям. Конечно, они обсуждали что-то помимо театра, но сейчас ей не особенно хотелось знать, что именно.

— Возможно, случится. Ты же знаешь Фриса… Сегодня он здесь, а завтра его нет. Милая, бери чай и пойдем обсуждать причину, по которой у тебя одежда в крови.

Рин с досадой оглядела себя. Анхельм помог ей поставить все на поднос, и они вместе направились обратно в кабинет. Фрис сидел на софе и с большим интересом читал стопку сшитых бечевкой листов. Рин поставила чай на столик, разлила по чашкам и подсела к Фрису.

— Эндрю Адамс, «Рожденные бурей»,[1] — прочитала она вслух. — Что-то новое?

— Переложение романа для сцены, — серьезно ответил Фрис, продолжая читать. — Я буду играть в театре.

— Поздравляю!

— Так, театралы, теперь расскажите, что произошло, — попросил Анхельм, усаживаясь за стол. Рин вздохнула, переглянулась с Фрисом и отняла у него рукопись. Она рассказала Анхельму о внезапной встрече с хаболаком, но умолчала о своих подозрениях насчет дяди и об откровенном разговоре с Фрисом. Келпи добавил, что выслеживал этих тварей и за два месяца убил четырех таких, а в катакомбах под Девори их выращивают десятками. Анхельм слушал их молча, не перебивал и не задавал вопросов. Когда добавить ни Рин, ни Фрису было уже нечего, он спросил:

— Кто руководил операцией?

— Агенты департамента безопасности, — ответила Рин, не моргнув глазом, — я же сказала.

— А кем была одобрена операция?

— Императором, конечно же.

Анхельм кивнул и задумался.

— Почему у меня такое чувство, будто от меня что-то скрывают?

Рин прикусила язык.

— Нам нужно проверить то, что мы узнали, — ответил Фрис. — Когда проверим, тогда скажем. Нечего попусту воду мутить.

Анхельм будто бы согласно покивал.

— Да-да. Я, конечно же, из тех, кто поднимает муть. Вы не забыли, что я герцог и должен получать всю информацию сразу же?

Рин всплеснула руками.

— Анхельм, я сейчас ляпну и спровоцирую что-нибудь нехорошее. Давай я проверю свою догадку, а потом…

— Ты хочешь поехать в Вардонский форт? — перебил он ее. — Одна ты туда не поедешь.

Рин только рот открыла и закрыла. Фрис взглянул на нее с недоумением, но она не дала ему ничего сказать.

— И как ты предлагаешь мне разобраться в том, что происходит?

Анхельм развел руками, как будто ответ был очевиден для него.

— Расскажи мне все. И все свои сомнения тоже выкладывай. Ты не обязана разбираться со всем одна, Рин.

Девушка надолго задумалась. Она поднялась с дивана, обошла весь кабинет и уселась рядом со щенками на пол. Долгое время она ничего не говорила, просто смотрела то на Анхельма, то на Фриса.

— Мой дядя? — внезапно спросил Анхельм, и Рин не сдержала ругательства.

— Как ты догадался?

— Да тут и думать нечего было. Этих тварюг вели к Вардонскому форту, как сказал тот гвардеец. Так уж вышло, что по приезде из Левадии я заехал к дяде и говорил с ним о войсках Илиаса. Я предлагал разместить их в Вардоне, но он отказался и привел с десяток аргументов против. Вывод я делаю только один: он знает, что там размещают хаболаков.

Рин повесила голову и беспомощно пожала плечами.

— А если он давно уже попал под проклятие кристалла? — предположила она. — И именно поэтому все наши операции проваливались? Что если он двойной агент?

— Нет, — решительно отмел Фрис. — Совершенно точно.

Девушка уткнулась носом в мохнатую щенячью голову.

— Тогда я не знаю. Я уже вообще ничего не знаю и не понимаю. Особенно после того, что случилось на последнем Дворянском собрании. Кстати…

Анхельм сморщился так, будто у него разболелась голова.

— Нет-нет, даже не думай отмолчаться! — предупредила она.

— Рин, ты будешь очень огорчена теми решениями, которые я принял.

— Ты знаешь, что меня интересует. Что было после нашего с Фрисом ухода? Что случилось с императором?

Анхельм посмотрел на нее с непониманием.

— Он отослал вас, а мы продолжили заседание.

Теперь уже была ее очередь ответить ему таким взглядом.

— Анхельм, ты что, не помнишь, как император приказал мне открыть лицо?

Герцог растерянно покачал головой:

— О чем ты? Когда мы вернулись после разговора с Амалией, Вейлор увидел вас двоих и вышел из себя. Он не хотел посторонних людей на собрании. Поэтому он просто выслал вас из зала и все.

Рин перевела взгляд на Фриса.

— Объясни-ка ты, Фрис, дорогой, а то я перестаю понимать…

Келпи с тяжелым вздохом поднялся с дивана, прошел к окну и уставился на лес. Его плечи поникли, он низко опустил голову, будто не способен был более выносить груз своих знаний. Такой несвойственный ему жест очень обеспокоил Рин: очевидно, что Фрис чувствовал себя подавленным и загнанным в угол. Ей захотелось подняться и обнять его, но она сдержалась.

— Тебе, вероятно, показалось, что прошло долгое время, пока вы с Вейлором смотрели друг на друга? — спросил Фрис после долгого молчания. — На самом деле прошло несколько секунд. Это время мне понадобилось, чтобы усыпить всех, кто был в зале, и изменить им память. Я закрывал тебя своей силой, чтобы Анарвейд не смог догадаться, кто ты такая, не обратил на тебя пристальное внимание. Но моих сил не хватило, потому что он стал слишком силен. Твои силы тоже возросли, именно ты его остановила. Тебе хватило простого слова «остановись», чтобы заставить Вейлора вернуться и заменить Анарвейда на мгновение. Мгновение, которое он дал нам на побег.

Рин долго молчала.

— Я предпочитаю «тактическое отступление», — проговорила она наконец. В голове не укладывалось…

— Да, у тебя есть силы, чтобы справиться с Анарвейдом, — ответил Фрис на незаданный вопрос. — Пока их совершенно недостаточно, но они есть. Твоя Сила возросла.

— Почему? Почему она возросла?

Фрис обернулся к ней, посмотрел грустным и почти что беспомощным взглядом.

— А то ты не знаешь?

Рин закрыла глаза и покачала головой.

— Фрис, я могу тебя попросить, пожалуйста… Вот прямо очень прошу… Хватит изъясняться загадками, а?

В ответ на это он только многозначительно указал ей глазами на Анхельма.

— Либо я тупая, либо одно из двух, — констатировала Рин. — Что это значит?

— Твоя Сила дойдет до необходимого уровня только когда ты разберешься в самой себе, — сказал Фрис. — В тебе все еще мало жизни. И много смерти.

— Да что это, спали меня дракон, значит? — возмутилась Рин.

— Чтобы ответить на этот вопрос, вспомни, что есть жизнь, — посоветовал ей в ответ друг. Рин озадаченно поморгала.

— Я, кажется, все понял, — сообщил Анхельм с таким видом, будто к нему пришло озарение и ответы на все вопросы. Рин заинтересованно посмотрела на него, надеясь, что он ей все расскажет, но тот покачал головой.

— Сама. Даю подсказку: корабль на Южные острова.

Некоторое время Рин сидела и вспоминала, глядя в добрые и преданные глаза муриана Айко, чесала его уши, а потом до нее дошло.

— Кальсаты мне, кальсаты… — тихо проговорила девушка и, поднявшись с пола, добавила: — Мы обречены. Я вам точно говорю. Я себя знаю.

Пошатываясь от странной накатившей слабости, она вышла из кабинета и направилась в свою комнату. Рин бросилась на кровать и упала лицом в подушку.

— Значит, чтобы победить Анарвейда мне действительно нужно полюбить Анхельма, — грубо подвела она итог и застонала. — Это провал.

Мысли одна краше другой носились вихрями в голове. Не то чтобы она не догадывалась. Помнится, даже с Эриком говорила на эту тему. Но одно дело — предполагать, а другое — знать точно. Конечно, Анхельм ей нравился, ей было с ним хорошо, тепло, уютно и удобно. Но любовь? Нет, о любви не шло и речи.

Оглядываясь назад, на все события и причины, заставившие ее спасти герцога из плена Рейко, броситься на его защиту во время нападения солдат МБР, Рин осознавала, что ею руководили инстинкты. С ее четко выраженной натурой защитника, ей необходимо кого-то опекать, прикрывать собой, бросаться грудью на врага, чтобы сохранить чью-то жизнь, рвать зубами горло во имя кого-то… Эти качества делали ее превосходным солдатом и как-то компенсировали ненависть к приказам. Рин всегда сама знала, кого и что надо защищать, не нуждаясь в указках. Создательница щедрой рукой даровала ей своенравие, которое не смогли искоренить даже долгие годы службы.

Нет, перед ней поставили совершенно непосильную задачу. Может быть, спустя пару лет, она и смогла бы. Но Кастедар сказал, что времени нет… Это провал. Полный.

Она услышала, как дверь тихонько приоткрылась, и в комнату вошел Фрис. Щелкнул дверной замок, прошуршали тихие шаги, кровать упруго прогнулась, когда он сел рядом с Рин.

— Я наведаюсь в этот ваш Вардонский форт, — сказал он. — Пяти дней мне хватит.

— Я не смогу сделать это, Фрис, я не смогу… — застонала Рин, стискивая во вспотевших ладонях углы подушки. — Это непосильная задача. Зачем? Зачем вы меня так?..

Она почувствовала, как Фрис лег рядом. Он попытался повернуть ее к себе, но Рин не поддалась.

— Я не буду смотреть, — шепнул он, и женщина с едва слышным всхлипом поднялась и уложила голову на его плечо, пряча покрасневшие от слез глаза. Фрис стиснул ее в покровительственных объятиях. Сейчас он предлагал ей защиту, и Рин с удовольствием приняла ее.

— Да, он поступил нечестно тогда… Да, я была одурачена… — сказала она дрожащим голосом. — Но ведь он не хотел ничего плохого. Он просто боролся за меня… Борьба разной бывает.

Его мышцы напряглись, ладонь, которой он гладил ее спину, сжалась в кулак.

— Давать дурманящее зелье — это способ борьбы за женщину?

— Я же не оправдываю Варданиса… — возразила Рин. — Но он действительно хотел мне добра.

Фрис шумно вздохнул.

— Не говори мне о нем, девчонка, иначе я не смогу держать себя в руках. Он — волк в овечьей шкуре…

— Мы дали друг другу древние клятвы верности. Клятвы аиргов, что прочнее алмаза, дороже золота. Я нарушила эту клятву, я веду себя отвратительно по отношению к нему, позволяя Анхельму вставать между нами. Это и мучит меня.

Фрис убрал волосы с ее лба и поцеловал. Нежно прижался щекой, и Рин замерла.

— Варданиса нет. Уже давно нет. Единственная персона, с кем ты ведешь себя отвратительно — это ты сама.

Рин долго ничего не отвечала, а Фрис не спешил развивать тему и добавлять что-либо.

— Как бы то ни было, я не могу заставить себя перестать любить Варданиса, — прошептала она, наконец. — Он слишком глубоко в моем сердце. Он пророс в нем своей добротой, лаской и помощью. Он закалился в нем огнем пожара и устоял под натиском тысяч дней вынужденного одиночества. Он спас меня от самой себя.

Она замолчала и прерывисто вздохнула.

— Я не могу любить Анхельма… Не могу! Не сейчас!

— Но любовь есть, — тихо заметил Фрис, — просто ты сама еще не осознаешь ее. Мало времени прошло. Ты не из тех, кто может легко довериться другому человеку. А любовь — это, прежде всего, доверие. Это способность открыть объятия другому, не ожидая с ужасом каждую секунду, что тебе воткнут нож в самое сердце. Ты ждешь этого ножа.

— Как же его не ждать? Мы не сможем быть вместе, Фрис… Все против нас!

Фрис очень тяжело вздохнул и притянул ее к себе еще ближе.

— Послушай, что я тебе скажу. Внимательно послушай, потому что я скажу это лишь один раз. Настоящая любовь не требует неразлучности. Любовь не боится трудностей, не ищет признания и не заканчивается даже со смертью. Она жива, даже если не взаимна, и горит в сердце теплым огоньком. Можешь обжечься об него, а можешь греться у него. Все на твой выбор. Отдавай свою любовь, не ожидая ничего взамен, и ты никогда не будешь одинокой, преданной, сломленной, распятой. Ты всегда будешь защищена теплотой и искренностью своего чувства. Любовь — это самое сильное оружие и самая прочная защита.

Рин долгое время ничего не отвечала. Она раз за разом прокручивала в голове то, что сказала Фрису тогда у реки, то, что ощущала к нему в прошлом, настоящем. Рин понимала, что путается в собственных эмоциях, признаниях и не знает, где правда, а где лишь плод ее фантазии; где настоящее чувство, а где внушенная иллюзия.

— Кизуни… — проронила она наконец просто, чтобы что-то сказать. — Воплощение Любви. Ты когда-нибудь видел ее? Как она выглядит?

Она скосила на него глаза и увидела, что Фрис мечатательно улыбается.

— Лишь однажды. Во многих шагах вокруг места, где появилась Кизуни, беспрестанно расцветала и умирала природа. Формы Кизуни менялись столь быстро, что никто не мог понять, как же она выглядит. Любовь многолика, — он вздохнул, — и непостижима.

Рин села, понурившись. Фрис встал, загадочно улыбнулся, наклонился к ней и поцеловал в висок. На мгновение Рин показалось, что он не хочет разрывать тактильный контакт и смотрит на нее совсем не так, как обычно.

— Если ты считаешь, что можешь, то можешь сделать что угодно, — сказал он и, ласково встрепав ей волосы, вышел. Рин некоторое время смотрела на дверь, за которой он скрылся, а потом упала обратно на кровать. Сил встать не было решительно никаких, ее почти знобило.

— Ну почему ты не понимаешь меня?! — тихо простонала она сквозь зубы, глядя на потолок помутившимся взглядом. Буря медленно, но верно поднималась где-то в душе, горло перехватило, руки задрожали. Прерывисто вздохнув, Рин поднялась и прошла к резному комоду, на котором стояла пузатая ваза с тюльпанами. Глянула на свое отражение в зеркале, а затем достала Соколиную песню и приставила к горлу. Клинок завибрировал и потянул руку в сторону, но Рин упрямо держала. Тихий клекот зажурчал в ее ушах — это Соколиная песня просила хозяйку не делать глупостей. Рин напрягла руку и… БАХ! Ваза разбилась об пол на тысячи осколков, окропив все вокруг водой; цветы упали у ног, а Соколиная песня вылетела из руки и приземлилась в самом дальнем углу комнаты. Женщина осела на пол и подняла два больших осколка. Открылась дверь.

— Рин! Благие боги! — воскликнул Анхельм. — Что случилось?

Рин поспешила смахнуть слезы, пока он не увидел, и стала собирать осколки быстрее.

— Ничего не случилось, просто я сегодня ловкая, как медведь, — ответила она с грустным смешком. — Прости, я разбила твою вазу…

Герцог подошел к ней ближе и присел рядом, помогая собирать кусочки вазы.

— Ничего страшного. Плачешь почему, медведь мой ловкий? — тихо спросил он.

— Урони себе вазу на ногу — узнаешь.

— Да, — согласился Анхельм, — неприятно. Только ума не приложу, как ты умудрилась ее свалить оттуда. Она слишком высоко, чтобы задеть ее случайно, да и тяжелая — не смахнешь.

Он внимательно рассмотрел ее лицо, Рин ничего не отвечала, только пыталась сохранить улыбку.

— Что он такого сказал, от чего тебя всю трясет?

— Давай не сейчас.

Герцог поднялся и потянул ее вверх. Рин нехотя поддалась ему, но взгляда поднять не могла. Анхельм прижал ее к себе и крепко-крепко обнял. Она попыталась отстраниться, но он не пустил.

— Рин, будь добра, расскажи мне все прямо сейчас, — в его голосе послышались стальные нотки.

— Чтобы понимать, что произошло, надо знать всю мою жизнь от начала и до текущего момента, — ответила Рин, наконец поднимая на него глаза. — Мы говорили о Варданисе.

— Твоем погибшем женихе? — уточнил Анхельм, и Рин печально кивнула. — Ты переживаешь из-за него? Думаешь, что отношениями со мной ты предаешь его память?

Рин удивленно посмотрела на него и снова кивнула. Анхельм печально вздохнул и повел ее к кровати.

— Послушай, — начал он, усаживая Рин рядом с собой, — я не только люблю тебя, но и уважаю, а это значит, что я никогда не стану навязывать тебе нечто, что не принесет счастья и лишь причинит боль.

— Мне прямо сейчас больно… — проговорила она.

— Ну конечно, свалила на себя вазу, теперь жалуется, — поддел он ее с улыбкой, и она тоже улыбнулась. — Рин, с момента ухода Варданиса прошло очень много лет…

— Третьего июня было двадцать пять, — заметила она чисто механически.

— Почему ты не сказала? Мы могли съездить на кладбище…

Рин резко затрясла головой.

— Нет! Не могу! Кладбище — это кошмар. Это наивысшее насилие над моей психикой. Я их всегда обхожу десятыми дорогами.

— Нет так нет, — отступил Анхельм. — Так или иначе, прошло двадцать пять лет. Ты провела в трауре достаточно долгое время. Но я не думаю, что Варданиса сделало бы счастливым твое вынужденное одиночество, Рин.

— Знаешь, сколько раз я этот аргумент слышала?

— У тебя есть что противопоставить ему?

— Мы дали друг другу клятвы. Клятву аирга не может разрушить ничто.

— Кроме смерти. Смерть снимает все обязательства. Представь себе обратную ситуацию: была бы ты счастлива, если бы Варданис оставался одиноким после твоей смерти?

— Анхельм, ты не понимаешь… Мы, аирги, по-другому определяем любовь…

— Очень удобно, Рин, вспоминать обо всех традициях и ценностях аиргов и прикрываться ими тогда, когда надо оправдать свое нежелание менять что-либо в жизни, даже если она того настойчиво требует, — сурово отрезал Анхельм. Рин совершенно не ожидала от него такого удара под дых. Она открыла рот, чтобы ответить что-то резкое и колкое, но он не дал ей.

— Внимательно послушай, что я тебе скажу, потому что я скажу это лишь один раз. Я не мог бы заставить тебя любить меня, если бы ты не могла или не захотела. Но ты можешь и хочешь. Ты боишься. Боишься меняться, открываться, доверять, думая, что тебя снова попытаются использовать, но при всем этом ты боишься остаться одна. Ты стоишь, как бездомная кошка в дверях — ни туда, ни сюда. Только вот что: я знаю, что приношу тебе счастье. Я знаю, что тебе со мной хорошо. Поэтому войди и закрой за собой дверь, кошка бездомная. Я с тобой. Ты больше не одна. Я никуда не отпущу тебя, даже если ты будешь гнать меня прочь. И я найду тебя всегда, где бы ты ни была.

И вроде бы он говорил неприятные вещи, жестокую правду, в которой Рин не признавалась себе, но почему-то ей нравилось слушать это. С каждым словом с нее слетала многолетняя шелуха самоубеждений, заблуждений и разрушительной лжи самой себе.

— Почему… Когда ты стал таким? — тихо спросила Рин после долгого молчания. — Ты ведь меня страшно раздражал поначалу. Раздражал своей необоснованной любовью, щенячьей добротой, наивностью… А теперь ты стал… Не могу подобрать слово.

— Тверже? — теперь в его голосе был слышен смех. Он смеялся над ней!

— Да. Диктуешь свои условия, и мне это, как ни странно, нравится, — изумленно подтвердила Рин свои ощущения.

— Я просто понял кое-что, — ответил Анхельм, отпуская ее и приглаживая растрепанные волосы. — С тобой нельзя быть безоговорочно добрым. Ты не умеешь принимать мужскую заботу. Ты не понимаешь доброго к себе отношения, поэтому не знаешь, как реагировать на него. Ты не ждешь, что к тебе кто-то может относиться хорошо безо всякой на то причины, не требуя платить за это. Ты строишь отношения по формуле «услуга за услугу», стремясь не быть ничего никому должной. Твоей вины в этом нет, это вина окружающих.

Рин вдруг показалось, что она смотрит на свою жизнь и поведение под принципиально иным углом.

— Глубокомысленно. Хотя не очень приятно слышать.

— Правда редко бывает приятной.

Она рухнула на постель и спросила у потолка:

— Ну и что мне теперь делать? Как вести себя, когда мне всю душу вот так запросто расковыряли?

— Как я уже сказал, — ответил Анхельм и прилег рядом, — войди и закрой за собой дверь.

Но Рин была бы не Рин, если бы не ответила:

— Я подумаю.

Анхельм засмеялся, понимая, что победу уже одержал, но противник просто из вредности не хочет принять факт поражения. Он поцеловал Рин в висок и сказал:

— Через три часа приедут гости, и мне понадобится твоя помощь. Я жду владельца судоходной компании из Сент-Вейлора, начальника порта и руководителя северной экспедиции.

— Что я могу сделать? — спросила Рин.

— Во-первых, нужен ужин. Поэтому съезди сейчас к Альберте и попроси ее заняться этим. Во-вторых, пришли кое-какие бумаги, ты должна их подписать.

При этих словах Рин вспомнила, что хотела сказать Анхельму, но постоянно забывала.

— Анхельм! Фабрики оформлены на Ирэн Эмерси, так? Проблема с этими документами будет.

Он ответил ей растерянным взглядом.

— Твой дядя может уничтожить мои документы. Как военнослужащий я полностью уязвима с этой стороны. Мое дело хранится в архиве, в полной изоляции от меня, и к нему имеют доступ только три человека: твой дядя, Эдвард Рошейл и Альберто Гальярдо. Что делать?

Судя по всему, герцог об этом даже не задумывался. Он потер лоб и пробормотал что-то нечленораздельное.

— Я уже не могу переоформить документы на другое имя, нужно, чтобы прошел год с момента оформления… — он вздохнул и перевел на нее задумчивый взгляд. — Наверное, проще будет обезопасить тебя саму и изъять дело из архива.

Глаза Рин загорелись нехорошим огнем.

— О да!

Анхельм усмехнулся, видя ее мрачное веселье.

— А теперь пойдем. Времени нет.

Пока Анхельм подкладывал ей листок за листком, Рин мельком просматривала, что подписывает: это были счета, присланные Феликсом Миллером и Стефаном Яковски из Левадии.

— Анхельм, а Стенсон прислал своего человека? — поинтересовалась она, пытаясь разобрать количество нулей. Миллионы ремов…

— Пока нет. Мы же не дооформили документы. Это небыстрый процесс.

— А как ты собираешься оформить их, если тебе для этого нужен родственник, не состоящий на государственной службе?

— На тебя, — ответил герцог, и глазом не моргнув.

— А когда это я стала твоим родственником?

— Ты не стала, поэтому и документы не готовы. Так, вот эти четыре листа подписывай здесь.

Рин поставила аккуратную подпись на последнем листе, протянула Анхельму и обратила к нему выразительный взгляд. Герцог долго делал вид, что не замечает и раскладывал документы по разным папкам, а потом спросил с самым невинным видом:

— Что ты на меня так смотришь? Твой взгляд на мне сейчас дыру прожжет.

— Ты знаешь, прежде чем устраивать эту аферу, неплохо было бы поинтересоваться моим согласием.

Анхельм развернулся к ней и посмотрел устало.

— Ну поинтересовался бы я. И что? Ты бы не согласилась? Как я тебе уже говорил, я не мог тратить время на долгие объяснения. Я надеялся на твою сообразительность, и мои надежды сбылись. Для тебя, Рин, мои действия не несут никакого вреда, только выгоду. Чем ты недовольна?

— Мне не очень нравится, когда меня ставят перед свершившимся фактом. Как-то сразу дело теряет свою привлекательность. И я сейчас говорю не о фабриках, как ты понял.

Герцог со вздохом отвернулся, затолкал документы в набитый битком сейф.

— Мы поговорим об этом потом, когда у нас будет больше времени, и когда я решу проблему с твоими документами. Пожалуйста, переоденься и поезжай к Альберте. А я займусь делами, — сказал он и кивнул на огромную кипу документов. Посомневавшись некоторое время, Рин все же решила отложить разговор в долгий ящик. Сейчас она явно не была готова к очередному выяснению отношений.

~*~

История в истории

[1] «Рожденные бурей» — роман канберийского писателя-романиста Эндрю Адамса, повествующий о компании молодых людей, которые основали общество защиты прав художников. Затрагивает острые социальные проблемы безработицы, цензуры и угнетения прав женщин-художниц.

Глава 2.2

Альберта, узнав о приезде «таких гостей», запричитала, что ей не хватит времени приготовить достойный ужин, в ответ на это Рин посоветовала поставить на стол больше вина и мясных блюд. Когда с меню определились, они вдвоем отправились за покупками. Альберта бодро шагала по лавочкам, деловито высматривая лучшие товары, а Рин взваливала на плечо сумку за сумкой и вполголоса ругалась, что скоро расплавится от жары. Июнь выдался необычайно жарким, и даже вечер не приносил прохлады; казалось, что зной удерживался до самой ночи. В такую погоду все становились ленивыми и вялыми, и Рин не была исключением. Наконец с покупками было покончено, и они отправились в поместье. Альберта стала хлопотать на кухне, Рин направилась чистить лошадей и кормить скотину. Она тщательно осмотрела Акробата, задала корм ему и другим лошадям и стала заниматься другими домашними делами.

Рин перемывала гору посуды, когда к ней прибежал щенок Цуйо и сообщил, что кто-то подъезжает к дому. Она взглянула на наручные часы — те показали восемь — и сказала Альберте, что можно подавать на стол. А сама, прихватив Цуйо, поднялась наверх, переоделась в простое темно-зеленое платье длиной в пол, с длинными рукавами, которое носила дома, повязала на бедро револьвер и воткнула стилет в волосы. Как раз в тот момент, когда она закончила одеваться, послышался звон дверного колокольчика, и Рин спустилась, чтобы открыть.

На пороге стоял господин лет сорока пяти, в летнем темно-сером костюме, и полукруглой шляпе. Он был таким толстым, что Рин пришлось отступить на пару шагов назад, чтобы впустить его в дом. Лицом господин был угрюм, но стоило ему переступить порог, как до его большого носа, похожего на красную сливу, донеслись ароматы кухни, и выражение тотчас сменилось. Он осмотрелся и прошел на середину холла, не выказав к Рин никакого внимания.

— Недурно, недурно, — проговорил он тяжелым басом, поглядывая в сторону кухни.

— Добрый вечер, господин…? — решила поздороваться с ним Рин, когда поняла, что ее в упор не заметили, очевидно, приняв за служанку.

— Янсен, — ответил он, все еще не глядя на нее. — Ханс Янсен. Владелец судоходной компании в Сент-Вейлоре. Известите его светлость о нашем прибытии.

— Располагайтесь, — ответила Рин, провожая его под галерею, вглубь холла, где гости обычно ожидали приема. Обитый голубым бархатом диван жалобно скрипнул, когда широченный зад Янсена опустился на него. Рин поняла, что стулья в обеденной зале не выдержат такого насилия, и стала судорожно придумывать, как быть. Мадам Пюсси, конечно, тоже была немаленьких объемов, и под ней стулья опасно шатались, но этот господин превосходил ее по размерам раза в полтора, а это значило только одно: сегодня мебель герцога может не уцелеть.

— Могу я предложить вам кофе или чай? — спросила Рин учтиво. Янсен дернул усами и наконец посмотрел на нее.

— Кофе? У вас есть кофе?

— Лучший кофе, привезенный из Левадии.

Янсен кивнул всеми тремя подбородками и взял газету со столика. Рин поспешила в кухню, где Альберта уже нагружала подносы едой.

— Беда, Альберта! Беда! — возвестила она с порога, бросаясь к полке, где хранился кофе. — К нам пришел сам Гальдамур[1]. Доставай все соленья-варенья, а то он нас сожрет, если ему еды не хватит.

Альберта, похоже, не восприняла совет всерьез. Увидев Рин в опасной близости от еды, она всплеснула руками, отняла кофе и принялась сама готовить напиток. Девушка услышала, что в дверь снова звонят. На пороге стояли двое. Пожилой господин в светло-сером костюме, с тростью в руках рассматривал Рин и убранство зала позади нее, и выражение его лица говорило о том, что он нашел не совсем то, что ожидал. Рядом с ним стоял крепкого телосложения мужчина в мундире военного, с гладко выбритым лицом, при виде которого Рин сразу заулыбалась. Его открытая, дружелюбная улыбка и смеющиеся глаза в один миг привели ее в хорошее расположение духа.

— Кристиан Де Врис, начальник порта в Сент-Вейлоре, — представился он звонким и приятным голосом. — Его светлость ожидает нас.

— Йонатан Баккер, руководитель северной экспедиции, — представился пожилой господин.

— Добрый вечер! Пожалуйста, проходите, располагайтесь. Я позову его светлость.

Рин проводила гостей вглубь холла и пошла наверх, к Анхельму. Она нашла его сидящим возле кипы бумаг, всклокоченного и явно раздраженного.

— Анхельм! Благие боги, что тут произошло? — она оглядела раскиданные по полу бумаги и несколько скомканных листов, не долетевших до камина. Анхельм поднял на нее глаза, и ей показалось, что он пребывает в состоянии совершенно неадекватном и абсолютно не готов вести сейчас переговоры. Она подошла и прижала его голову к своей груди. Анхельм шумно вздохнул и простонал что-то нечленораздельное.

— Послушай, — тихо начала она, — я не знаю, что случилось, но если ты не можешь сейчас принимать людей, я придумаю, как их спровадить.

— Нет, нет, я могу… — возразил он. — Просто я только что столкнулся с цифрами, которые мне не под силу… Проклятие на всю его глупую королевскую голову!

Анхельм ударил по столу кулаком и малахитовое пресс-папье в виде вставшего на задние лапы тигра перевернулось. Рин повернула герцога лицом к себе и нежно поцеловала в губы и лоб.

— С этим мы справимся потом. Если ты в состоянии сейчас говорить с гостями, то иди скорее умойся, а я достану тебе другой костюм. Они приехали, а ты в таком виде!

Анхельм кивнул и пошел в ванную, а Рин — к гардеробу. Спустя минут десять герцог был готов, и отправился вниз. Она же осталась прибирать то, что он разбросал. После ужина они наверняка захотят переместиться в кабинет, так что стоило навести порядок. Покончив с этим, девушка достала бутылку бренди и бокалы, подвинула кресла в удобное для разговора положение и поспешила проверить готовность обеденной залы. Альберта разложила все приборы согласно этикету и украсила стол цветами. Оглядев это великолепие, Рин только головой покачала — ей такого совершенства не достичь никогда.

— Чем я могу тебе помочь? — спросила она, входя в кухню. Альберта, ни слова не говоря, указала ей на поднос, на котором высились мясные закуски и блюдо с овощным ассорти.

— А где соленья? — спросила Рин, забирая еду.

— В банках! В банках! Соленья подам к первому горячему блюду! — замахала руками Альберта, прогоняя Рин из кухни. Девушка расставила подносы на длинном столе и спросила:

— Я могу позвать гостей?

— Да, зови.

Рин направилась в гостиную. Анхельм с интересом выслушивал что-то от господина Баккера, руководителя экспедиции, а господин Де Врис беседовал с Янсеном. Тот с удовольствием пил кофе и почти не обращал на собеседника внимания.

— Дорогие гости, пожалуйте к столу! — сказала Рин. Гости поднялись с диванов, и она проводила их в обеденную залу.

— Справляешься прекрасно, — шепнул ей Анхельм, входя в зал, и она слегка улыбнулась. На самом деле ее всю трясло: она остро воспринимала состояние Анхельма, а тот был напряжен, как натянутая тетива. Сейчас Рин не могла понять, что именно случилось, отчего он пришел в такой гнев, но предполагала, что делоне обошлось без императора. Иначе с чего бы он стал поминать «глупую королевскую голову»?

Но не время было думать об эмоциях Анхельма, ибо Янсен искал себе место. Герцог тоже был немало озадачен тем, как же гость уместится за столом, учитывая его, гостя, размеры. Они встретились взглядами, и Рин вскинула бровь: что делать? Анхельм лишь едва заметно качнул головой — что тут сделаешь? Огромный, как гора, Янсен завис над стулом, грозя поставить хозяина вечера в катастрофически неловкое положение. Он опустился, ножки стула скрипнули, подогнулись и… удержались.

— Предлагаю Янсена не кормить, иначе стул развалится, — вдруг сказал Де Врис с веселой усмешкой. Красное лицо Янсена побагровело, нос его налился краской и стал похож на сливу.

— Я не буду много есть, — пообещал он смущенно. Рин округлила глаза и горячо поблагодарила небеса. Оказывается, толстяк и не думал ругаться, а залился краской от смущения. Ей сразу стало жаль его, и она учтиво спросила:

— Может быть, принести для вас пуф?

Янсен кивнул очень смущенно и благодарно поглядел на Рин. Спесь его, казалось, сошла на нет. Она ушла в гостиную и вернулась с пуфом, на который затем пересел гость. Рин стала обслуживать гостей, подавая блюда и наполняя бокалы.

— Мои комплименты повару! — сказал господин Баккер, попробовав рулеты с копченой телятиной. — Вот бы нам такого кока на корабль!

— Наш повар — женщина, — улыбаясь, ответил Анхельм. — Я слышал, женщина на корабле — быть беде.

Баккер согласно кивнул, но добавил:

— Но копченая телятина определенно к счастью.

— К сожалению, я не могу отдать вам своего повара. Эта женщина приехала с Южных островов и не вынесет северного холода. С содроганием думаю, как она переживет зиму здесь.

— Очень жаль. Но не то чтобы в вашей местности зимы были особенно суровы. Все же лучше, чем у нас, на крайнем севере!

— Да… Скажите, как сейчас обстоят дела в Вардоне? Это далеко от Сент-Вейлора, но, может, слышали что-то?

Улыбавшийся все это время Де Врис помрачнел и ответил:

— В апреле посылали обоз с товарами, наказ был прислать ответное письмо с рапортом, но ничего не пришло до сих пор. Мы думаем, сожрали посыльного. Горнидов развелось вокруг — тьма! Порой твари приходят в Сент-Вейлор, но их отстреливают часовые, так что особой проблемы нет. А в Вардоне они почувствовали волю и расплодились. Никто их не контролирует.

— Нужно вести отстрел, ваша светлость, — добавил Баккер, оказывая особое внимание маринованным грибам.

— Я поработаю над этим вопросом, — кивнул Анхельм. — А как продвигается строительство города?

— О, полным ходом, ваша светлость! — снова повеселел Де Врис. — Заканчиваем строительство госпиталя, сейчас идет отделка. Планируем открыть его в октябре.

— Раз так, я должен заняться вопросами финансирования оборудования и работников.

— Есть еще проблемы…

— Какие?

— Долго к нам идут материалы. Пока довезут из Гор-ан-Маре, проходит несколько месяцев. Делали облицовку корпуса мастерской в верфи, кончился камень, на три недели работа встала. Когда пришел груз, выяснилось, что проволочка случилась из-за Алой волны. Герцог Уве-ла-Корде заморозил деятельность порта в Лейгесе и Адарансе и не выпускал ни одно судно.

— Об этом и я хотел сказать, ваша светлость, — подал голос Янсен. — Городской налог с фрахта, ремонт и такелажные работы, которые на севере приходится делать чаще, чем на юге, обходятся моей конторе в немалые суммы. Император требует предоставить ему флот для северной экспедиции, но не предоставляет нужных условий для этого самого флота. Я пригнал корабли, а обслуживать их негде и некому!

— Что вы имеете в виду, господин Янсен? — нахмурился Анхельм.

— В первую очередь городу нужно было обеспечить хорошую верфь! А что мы имеем? Эллинг[2] чудовищно мал для грузовых кораблей, в мастерских не хватает работников. И что самое страшное — не хватает грамотных инженеров-кораблестроителей. Как в таких условиях строить ледокол, который мы до сих пор ни разу в глаза не видели, только на чертежах?

Герцог долго ничего не отвечал, задумчиво насаживая на вилку овощи. Рин в очередной раз наполнила бокал Де Вриса и пошла на кухню за новым кувшином вина. Увидев ее, Альберта, которая стояла около печи и силилась изъять из нее противень с чем-то вкусно пахнущим, помахала рукой, и девушка поспешила помочь. Совместными усилиями они достали большую баранью ногу, запеченную с картофелем и другими овощами.

— Столько есть вредно, — прокомментировала Рин, окидывая голодным взглядом ароматное мясо. Внезапно она вспомнила, что сегодня успела только позавтракать, а было это… около пяти утра. Желудок тут же согласно заурчал. Женщина помогла переложить баранью ногу на огромное блюдо, разделать ее, и вместе с Альбертой они вынесли горячее на стол. При виде мяса глаза Янсена округлились, и Рин поняла, что обещание не есть много он сегодня не сдержит.

— Господа! Хочу представить вам повара, которая готовила эти угощения, — сказал Анхельм и встал рядом со смущенной Альбертой. — Альберта Вонн.

Послышался звон металла об пол — это господин Баккер выронил вилку.

— Альберта! — тихо воскликнул он. — Ты ли?

Госпожа Вонн зарделась, не в силах отвести глаз.

— Йонатан! Глазам своим не верю!

Рин и Анхельм стояли с видом полнейшего непонимания ситуации и были явно смущены.

— Позвольте, вы знаете друг друга? — спросил Анхельм. Не усидев на месте, господин Баккер вскочил и бросился к Альберте, сжал ее в объятиях и жарко воскликнул:

— Да! Да! Да, конечно! Альберта, душа моя, сколько лет я тебя не видел! Как ты здесь? Какими судьбами?

— Печальными, Йонатан. Но сейчас не место и не время об этом говорить, — ответила она, высвобождаясь из его цепких объятий. — С вашего позволения, ваша светлость, мне пора на кухню. Извините.

Альберта ушла, оставив господина Баккера топтаться на месте. Рин отметила, что лицо ее переполняли противоречивые эмоции.

— Поверить не могу! Поверить не могу! Альберта! — бормотал Баккер, возвращаясь к своему месту. Рин перекинулась взглядом с Анхельмом.

— Откуда вы знаете ее, господин Баккер? — поинтересовался он.

— Ах! Альберта… В молодости она была прекрасна, как Дзиттария![3] Ах, вы помните, как у Виллемса? «Сгорая в пламени твоей волшебной красоты…» — Йонатан закатил глаза и вздохнул. Очевидно было, что господин Баккер ушел в сладкие воспоминания о прошлом. — Альберта была моей возлюбленной в те далекие годы. Время разлучило нас, но я не забывал ее ни на минуту.

— Думаю, вы сможете встретиться, когда мы закончим ужинать, — улыбнулся Анхельм. Баккер кивнул ему с благодарностью и мечтательной улыбкой.

— Я бы все же хотел вернуться к разговору о строительстве, ваша светлость, — сказал Янсен недовольно.

— Так чего же вы хотите, господин Янсен?

— Нам нужно обсудить уменьшение городского налога на фрахт.

— Здесь нечего обсуждать, этого не будет, — покачал головой Анхельм.

— Но это возмутительно! — воскликнул Янсен, воинственно взмахнув вилкой. — Условия стоянки и ремонта чудовищны! В Альтресии я бы платил в три раза меньшую сумму.

— Если я уменьшу налоги, город станет идти в минус. Для Сент-Вейлора крайне важно удержаться сейчас в положительном балансе. Потерпите, господин Янсен, в ближайшее время я решу вопрос с работниками мастерских.

— Пока вы думаете, ваша светлость, я теряю деньги, а корабли гниют. На чем собираетесь отправить господина Баккера в плавание? На подгнившей утлой лодочке или на мощном ледоколе, способном прорубать ход сквозь льды северных морей?

— Я не вижу связи между уменьшением налога с фрахта и мощью ледоколов, — сухо ответил Анхельм, и Рин уловила в его голосе опасные нотки. Но Янсен этого не заметил.

— Когда вы останавливаетесь в гостинице, вы требуете самую чистую, большую и теплую комнату за те деньги, которые платите, верно, ваша светлость? Вы бы не стали жить за огромную сумму в халупе с крысами.

— Янсен, верфь нормальная, это у тебя завышенные требования, — вмешался Де Врис.

Что началось после этих слов! Янсен, размахивая вилкой, доказывал, что его требования совершенно адекватные, что он не заплатит больше ни одного рема, если его суда не будут обслуживать так, как обслуживали в Альтресии; что если Де Врис этого не понимает, то он совершеннейший тупица, и наконец, что ему вообще все это не нужно, если император не выполняет свою часть сделки. Анхельм долго слушал, не перебивая, а затем сказал:

— Император дает приказы, а выполняем их мы, герцоги. Если вам, господин Янсен, не нравится, что вы получаете прибыль с фрахта, результатов экспедиции и предоставления кораблей для благой миссии, то можете отказаться. Я найду другого человека, который согласится на эти условия.

Багровый от гнева Янсен положил вилку около тарелки.

— У меня в управлении вторая по величине судоходная контора в Соринтии, мне покровительствует сам главнокомандующий южным флотом. Думаете, я не найду способа снизить налог?

— Не найдете. Я министр финансов. Я и только я определяю налоговые состояния страны. Если вы хотите выйти из дела — выходите сейчас, пока у меня есть время договориться, скажем, с королем Левадии о предоставлении нам флота. Знаете, у них уже есть корабли на паровых двигателях. Я видел их в действии, они превосходны.

— Это обойдется вам дороже, чем мои корабли.

— Зато нервов меньше. Решайте, господин Янсен.

Ханс угрюмо молчал, багровея под взглядами господ Римера, Де Вриса и Баккера. Рин уже понимала, что ужин безнадежно испорчен скандалом Янсена и обратила к Анхельму требовательный взгляд, но он не обращал на нее никакого внимания. С одной стороны, был прав Янсен: ему не дают нормальных условий для работы, его корабли ломаются, и он переживает из-за потери денег. С другой стороны, был прав герцог: в таком тяжелом деле как экспедиция в океанские льды требуются люди, не боящиеся трудностей, понимающие, что здесь нельзя прийти на готовое. Но Де Врис сказал, что условия не так плохи, как рисует это Янсен… Кому же верить?

— Господин Янсен, — решила вмешаться она, понимая, что вступает на зыбкую почву, которая в любой момент может засосать ее. — Условия наладятся со временем. Хотя сейчас вы терпите потери, в дальнейшем работа здесь обернется вам большой выгодой.

Янсен, пунцовый от гнева, посмотрел на нее яростно и с презрением.

— Молчите, раз ничего не понимаете! Как вообще служанка может раскрывать рот в присутствии хозяина и еще давать советы его гостям?

Тут уже пришла очередь Рин побагроветь.

— Я не служанка, — процедила она, сменив ласковый тон на тот, каким обычно разговаривала с теми, кто должен был умереть в ближайшие несколько секунд. Не то чтобы Рин имела что-то против служанок, отнюдь; просто она не смогла стерпеть такое обращение к себе. — А его светлость не мой, как вы изволили выразиться, хозяин.

Янсен недоуменно уставился на нее, ожидая дальнейших объяснений.

— Ирэн — мой охранник, господин Янсен, — вмешался Анхельм, — и только на сегодня она сменила форму на штатское платье. Во-первых, она права в том, что касается стратегической выгоды, во-вторых, замечания в таком тоне в адрес дамы, кем бы она ни работала, неуместны и оскорбительны. Прошу вас извиниться перед ней.

— Не стоит извинений, — вдруг смягчилась Рин, жалея Янсена. — Господин Янсен был смущен моим видом и поведением. Это моя вина.

Анхельм улыбнулся ей одними глазами.

— Я прошу, господин Янсен, тщательно взвесить все за и против, а также учесть последствия отказа от участия в экспедиции, в которую его величество вложил много сил. Вы же не хотите подвести императора?

С лица Ханса сошла краска, он мгновенно побледнел.

— Думаю, я погорячился, когда обрисовал все в столь мрачных красках, ваша светлость, — сказал он после недолгого молчания. — Я прошу прощения, госпожа…

— Ирэн.

— Ирэн? Прошу прощения, Ирэн, за то, что допустил оскорбительный тон.

— Ваши извинения приняты, господин Янсен, — ответила Рин с милой улыбкой, — Господа, попробуйте же мясо! Альберта так старалась!

— Оставим деловые разговоры до кабинета, — согласился Анхельм, благодарно глядя на Рин. Она подошла к нему, чтобы наполнить бокал вином, и услышала тихую похвалу:

— Умница!

Ее щеки вспыхнули. Она немедленно убралась восвояси на кухню, где обнаружила Альберту, заломившую руки в скорбном жесте.

— Что случилось?

— Йонатан… Объявился, подлец, после стольких лет!

— Подлец? Почему подлец?

— Ах, Рин! Он бросил меня, когда я была совсем еще девушкой. Я поверила ему, его сладким речам, я потеряла от него голову, а он… Он бросил меня, уехал на север, пообещав, что вернется. Я ждала его целых три года, но он даже прощального письма мне не прислал.

— Какой мерзавец, — согласилась Рин и решила не терзать подругу расспросами. Она взяла со стола морковку и уселась на табуретку.

— Уже десять, — сообщила она, грустно глядя в окно на заходящее солнце, и откусила морковку. — Я надеюсь, что он не просидит с ними до середины ночи. Ему бы отдохнуть хорошо…

Альберта прошлась по кухне и остановилась перед раскрытым настежь окном. Она несколько раз горько вздохнула, лицо ее было крайне обеспокоенным, тонкие сухие губы стали, как ниточка. Видно было, что ее мучило внезапное появление мужчины, некогда разбившего нежное сердце.

Рин познакомилась с Альбертой тридцать пять лет назад, когда той было двадцать два, и знакомство это произошло при обстоятельствах крайне странных. Как уже было сказано, в далеком 3975 году в городе Адаранс на Южных островах Рин распутывала сложное дело, которое позднее получило название Адаранский конфликт. Так случилось, что враги заперли Рин на табачном складе, который затем подожгли. (Кстати, именно поэтому Рин стала рьяным борцом против курения табака). У нее не было никаких шансов выжить, если бы Альберта не вытащила ее из этого места. Будучи обязанной жизнью старой подруге, Рин испытывала к ней огромное уважение, но на деле показывала совсем иное. Так было всегда: стоило ей стать кому-то обязанной, стоило привязаться к кому-то всерьез, как ее отношение становилось, мягко говоря, прохладным. В сердце могли гореть самые теплые и нежные чувства к человеку, а с языка срывались грубые слова. И лишь в очень редких случаях она могла дать настоящим эмоциям вырваться на свободу.

Альберта сделала очередной круг по кухне и остановилась перед Рин. По ее глазам было видно, что она собирается завести не самый приятный разговор и решается что-то сказать. Девушка мысленно приготовилась выслушать тираду в адрес Баккера, но вопрос Альберты был совсем другой.

— Рин, скажи мне, какие у вас отношения с его светлостью?

Рин закатила глаза. Только этого не хватало…

— Не начинай! У нас все сложно.

— У вас все очень странно, — строго сказала Альберта. — Ты живешь в его доме…

— Охраняю его, — поправила Рин, но ее не услышали.

— Живешь в его доме, — повторила подруга с нажимом, — выполняешь все его поручения, относишься к нему трепетно и ласково… Ты ведь не отдала ему самое дорогое?

— Что? — не поняла Рин. — Чего не отдала?

Альберта слегка покраснела и топнула ногой. Совсем как девчонка.

— Девичью честь!

Рин недоверчиво поглядела на нее и усмехнулась.

— Ты меня явно с кем-то путаешь. Этой вещи у меня нет последние лет пятьдесят. В прямом смысле этой цифры.

— Вы делите ложе друг с другом, ты, бесстыдница?

Вопрос был прямее некуда и не оставлял места для маневров.

— Не то чтобы я была инициатором… — замялась Рин. — Хотя… Да, именно я и была.

Альберта всплеснула руками.

— Все пропало! Ты зря разбазариваешь свое время. Он на тебе не женится.

Рин подавилась морковью. Откашлявшись, она посмотрела на Альберту. Очень снисходительно так посмотрела.

— Дорогая моя, тебе тут голову напекло у печи? Ты не забыла, кто я такая? Я вообще за него замуж не собиралась никогда. Живем рядом, пока есть возможность, — и то хорошо. Могло и такого не быть.

— Глупая ты, Рин. Восьмой десяток лет, а ума, как у слизня.

Альберта как южанка никогда не отличалась холодностью темперамента. Рин, в свою очередь, понимала, что сейчас у подруги взыграли былые эмоции, ей наступили на больную мозоль, и нужно было на кого-то вылить свое недовольство и накопленные обиды. Но это же не повод переходить на личности!

— Ну ты на оскорбления-то не переходи.

Альберта только вздохнула.

— В наши дни трудно сыскать достойного мужчину. И работящего, и заботливого, и любящего… Тебе досталось все и сразу, а ты этого не желаешь принимать. На твоем месте я бы схватилась за него, как за спасательный круг.

Рин с неудовольствием подумала, что уже слышала эту песню раньше. Женщины с ума сходят от Анхельма. Действительно: быт с таким мужчиной превращается практически в сказку. Щедрый, любящий, красивый, делает все, что ни попросишь…

— Сердцу не прикажешь, — сказала Рин, надеясь, что это остановит подругу, но та и не думала закончить разговор!

— Все-то тебя на страсти неведомые тянет. Не вечная ты! Брось думать, что где-то там, за зарей, ожидает великая любовь. Смирись и прими обычную человеческую жизнь. Семья — вот, что важно.

Рин долго думала, прежде чем ответить. Перед глазами вставали образы разных людей, в ушах звучали их слова, сказанные ей когда-то. Родители, старейшины, герцог Кимри, Рошейл, Варданис, Анхельм, Фрис…

— Я не того помола, Альберта, — сказала она, прогоняя навязчивые видения. — Я не могу принять обычную человеческую жизнь, потому что она не примет меня. Война не вокруг меня, она внутри меня. Все, к чему я прикасаюсь, обращается в кровь, прах и слезы. В моей судьбе нет места таким вещам, как семья. У меня нет дома, я неприкаянная.

— Потому что ты так для себя решила. Ты не пыталась.

— Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, кто я, Альберта, и что я пыталась в этой жизни делать, — сказала Рин тихо. — Мы с тобой очень долго не общались, если помнишь.

Она наполнила кувшин вином и вернулась к гостям. Вопреки ее ожиданиям, обстановка была вполне приятной: Де Врис рассказывал забавную историю из времен службы в армии, все улыбались. Рин еще раз обновила бокалы, забрала грязную посуду и унесла на кухню. Альберта возилась с пирогом, Рин сочла за лучшее не продолжать разговор с ней.

— Ты прости меня, Рин. Я со своей колокольни по-другому мир вижу. Все время забываю, что ты старше, опытнее и мудрее меня, — сказала Альберта, подойдя.

— Я не опытнее и не мудрее, у меня просто другой опыт, — ответила Рин. — Все хорошо, я понимаю. Как думаешь теперь поступить с Баккером?

Альберта посмотрела на нее с горечью во взгляде.

— Ах, я не могу простить ему такого поступка. Ему в моей жизни места больше нет!

— Он отправляется во льды и может не вернуться оттуда. Будь великодушной. Дай ему надежду, и это устроит успех всей экспедиции. Ты ведь знаешь, что мужчины совершают настоящие подвиги из любви к женщине.

Альберта отвернулась к пирогам.

— Я подумаю.

~*~

Ужин закончился, господа отправились в кабинет Анхельма, чтобы обсудить дела. Рин, естественно, присоединилась, хотя герцог советовал ей пойти поспать. Итак, Анхельм, Де Врис и Баккер сидели в глубоких удобных креслах перед газетным столом, а Янсен на софе. Рин села за стол Анхельма. Снова была развернута большая карта, и на ней господин Баккер показывал предполагаемый маршрут. Он сыпал геологическими терминами, названиями мест, минералов, растений, животных, птиц и рыб, о которых Рин никогда не слышала, и то и дело вворачивал в свою изящную речь цитаты из сочинений великих классиков Соринтии. За это время Йонатан Баккер произвел на нее впечатление человека всесторонне эрудированного, но не просто нахватавшегося по верхам, нет, он, скорее, в каждом деле смотрел больше вглубь, чем вширь. Словом, его рассказ о Крайнем Севере чрезвычайно захватил живое воображение Рин, и ей очень захотелось побывать в некоторых местах самой.

Но Йонатан Де Врис, поняв, что время близится к полночи, а Баккер может говорить о любимом деле всю жизнь, перенял инициативу и перешел к делу. Он заговорил о кораблях, и из его речи Рин было понятно только одно: отправление группы задерживается из-за плохой подготовки. Нехватка провизии, недостаточное оснащение кораблей всем, начиная от инструментов, заканчивая рабочей силой. Но главная проблема таилась в ледоколе, который должен был идти впереди всей флотилии: он так и не был построен. Де Врис указывал причиной слишком скорые сроки, которые задал его величество, Баккер сетовал на сомнения в успехе экспансии на север и отсутствии мотивации у местных властей, мнение Хансена на этот счет уже было известно всем, поэтому его никто и не спрашивал.

— Слушая вас, господа, я прихожу к неутешительному выводу, что в конечном итоге мне самому придется ехать к мэру Сент-Вейлора, — заключил Анхельм. — Но в чем дело с работниками? Я до сих пор не понимаю, куда испарились все люди, раскварированные к вам.

— Их стали забирать в личную гвардию его величества, ваша светлость, — ответил Де Врис. Рин взглянула на Анхельма: герцог оказался явно неприятно потрясен известием.

— Уже?! — спросил он и тихо пробормотал: — Выходит, он и не собирался играть по нашим правилам, и его не интересовало вето…

— Вето? Позвольте, ваша светлость, о чем речь? — обеспокоился Де Врис.

— Нет-нет, это касалось только Дворянского собрания, — пресек он дальнейшие расспросы. — Значит, вы хотите сказать, что людей, которых к вам направили, завербовали в гвардию?

— Из принятой тысячи человек ушли порядка двухсот. Это ощутимая потеря для нас.

Анхельм медленно кивнул.

— Конечно, двадцать процентов работников — это серьезная перегруженность для оставшихся. Господин Де Врис, я постараюсь решить этот вопрос в ближайшее возможное время. Но я не уверен, что новые работники будут коренными соринтийцами. Скорее всего, мне придется направить к вам беженцев из Маринея.

Де Врис серьезно задумался, его благородное лицо омрачилось.

— Проблем не возникнет, если они знают язык. У нас очень специфический вид работ, ваша светлость, вы сами знаете. Люди без языка пригодятся только в черновой отделке, а такой работы уже мало. К тому же, ваша светлость, край у нас суровый. Южане будут часто болеть. Половина помрет если не от цинги, так от холода.

— Я поговорю с нужными людьми и распоряжусь о поставках ракиса, чеснока и других продуктов. А вот насчет холода вы правы. Боюсь, мы потратим очень большие деньги на одежду.

— Если бы только одежду, ваша светлость! У нас уже работает пара беженцев из Присполи. Они, конечно, уже свои, никто их не считает чужаками… Но мерзнуть от этого они не перестали, и в холода тратят куда больше дров, чем местные. Это тоже проблема.

Анхельм огорченно покачал головой.

— Ох, господин Де Врис, теперь я думаю, что мне придется ехать в Сент-Вейлор. Ри… Ирэн, подай мне мой ежедневник, будь добра. Он в первом ящике стола.

Рин выполнила его просьбу и передала толстую книжицу, исписанную примерно до середины. Анхельм долго листал ее, открыл закладку на начале сентября, где еще ничего не было назначено, и стал размышлять вслух, бормоча список того, что ему нужно сделать в эти даты, и тут же записывая.

— Хорошо, — сказал он наконец, — я все равно должен был заехать в Истван, а это по пути в Сент-Вейлор. Я прибуду туда пятнадцатого сентября, если не возникнет осложнений.

Услышав об Истване, Рин встрепенулась. Он ведь это несерьезно? Хотя… Ему же нужно с ними вести дела, так что, скорее всего, серьезно. Ей придется ехать с ним. Как же быть? Нельзя, чтобы ее увидели и раскрыли — будет скандал. Но как хотелось повидаться с мамой! Как давно Рин не была дома! Хоть бы до мамы не дошли те мерзкие газеты, она не переживет известия о смерти дочери…

Пока она размышляла, как сделать, чтобы никто не узнал ее в родной деревне, Анхельм договорился о деталях дел, и встреча подошла к концу. Господа стали собираться, Рин проводила их к выходу.

— Скажите, а Альберта… — обратился к ней господин Баккер. — Могу я с ней увидеться?

Анхельм разрешил ему, и Рин направилась в кухню, чтобы позвать Альберту, но не обнаружила ее ни там, ни где-то поблизости. Она взглянула на часы и поняла, что, скорее всего, Альберта уже ушла домой. Вернувшись к гостям, Рин сообщила об этом, и Баккер чрезвычайно огорчился. Он заломил руки и вздохнул:

— Как же мне увидеть ее? Ведь завтра днем я уеду обратно!

Рин с сожалением пожала плечами.

— Альберта живет в городе, рядом с рестораном «Оленье рагу», вы без труда можете найти ее завтра в этом месте, — сообщил Анхельм, который понятия не имел об истории их отношений.

— О, какое совпадение! — обрадовался Баккер. — Мы ведь остановились в гостинице напротив него. Чудесно! Благодарю, ваша светлость! Спокойной ночи и до встречи!

Гости попрощались и вышли из дома. Закрыв за ними дверь, Рин тяжело вздохнула и отправилась на кухню, собирать тарелки и мыть все, что накопилось. При виде грязной посуды, которую ей нужно будет перемыть в одиночку, девушка вздохнула еще тяжелее. Корыто было полным до верха, а на печи лежали противни и подносы. И как только мадам Пюсси справляется?

Впрочем, за эти полгода, что Рин прожила в поместье на Каштановой аллее, подобные приемы устраивались всего раза три-четыре.

На ее плечи легли большие горячие ладони Анхельма; он ласково поцеловал ее в висок и сжал в объятиях.

— Ты прекрасно справилась. Спасибо.

Она едва улыбнулась, вздохнула и продолжила мыть посуду. Анхельм потянул ее на себя, но Рин не позволила.

— Пойдем спать. Оставь это все до завтра.

— Я просто хочу помыть посуду. Я поднимусь позже, ложись без меня.

Он поцеловал ее под ушком.

— Я не хочу ложиться без тебя.

— Тогда мой посуду. Или это не для твоих нежных рук?

Герцог отобрал у нее тарелку. Дело пошло быстрее. Оба молчали, Рин не хотела прерывать уютную тишину. Через открытое окно шел влажный теплый ветерок, приносивший легкий аромат расцветшей сливы, тихо качались деревья, стрекотали ночные насекомые, где-то в пруду квакала жаба. Вдруг раздался одинокий волчий вой, и Рин встрепенулась:

— Ой! Я же забыла!

Она промокнула полотенцем руки и побежала в амбар, где были заперты щенки. Троица сидела перед дверью, обиженно прижав уши. При виде Рин они вскочили и стали прыгать на нее, но девушка ловко увернулась от когтистых лап.

— Простите, я совсем забыла о вас. Голодные? Пойдемте в дом.

Да, они были весьма голодны… Когда мурианы умяли с хрустом и рычанием три больших миски каши с мясом и маслом, вылакали по чашке сливок и уставились на нее голодными глазами, Рин поняла, что пришла пора учить их охотиться самостоятельно. Она отдала им то, что осталось от бараньей ноги, и довольные щенки убрались из дома во двор.

— Какие же они смешные, — умилился Анхельм, глядя на них в окно. Щенки пытались перетянуть лакомый кусок каждый на себя, рычали и скулили. Пока побеждал Цуйо.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда они начнут пробоваться в вожаки.

— А как ты их усмиряешь?

— Пока что силой и авторитетом, — ответила Рин, вытерла последнюю тарелку и поставила ее в шкаф. — Со взрослым мурианом справиться тяжело даже мне. Но до этого еще дожить надо. Вот смотри: Цуйо сейчас потенциальный вожак. Среди них троих он самый сильный. Он вырастет крупнее и мощнее, но не будет таким ловким и быстрым, как Хайа. Айко — самый умный и ласковый, а это значит, что он сильнее их двоих вместе взятых, потому что знает, кто главный.

— Они не нападут на меня?

— Могут, — признала Рин. — Если будешь неосторожен и не поймешь знака. Звери никогда не нападают без предупреждения и этим выгодно отличаются от людей.

Анхельм уже без улыбки посмотрел в окно на щенков, делящих кость, и вздохнул.

— Что-то ты вздыхать стал часто, — заметила Рин. — У тебя с сердцем все в порядке?

Герцог пожал плечами.

— Покалывает порой. А причем тут вздохи?

— Когда сердце работает на износ, человек часто тяжело вздыхает. Последнее время ты много работаешь, нервничаешь, не высыпаешься, а я еще навешиваю на тебя занятия. Отвечай честно, у тебя были когда-то такие приступы, как тот, в Левадии?

Анхельм задумался ненадолго, потом отрицательно качнул головой.

— Это был, пожалуй, первый раз. Сердце у меня, к счастью, всегда было здоровое. С легкими беда, а сердце в норме. Нервничаю я чаще всего из-за тебя.

Рин очень странно на него посмотрела, затем взяла за руку и повела наверх, в спальню. Пока Анхельм умывался, Рин сменила простыни, а когда он вышел, сама направилась в ванную. Вернувшись, она обнаружила его лежащим в постели с папкой бумаг в руках, он что-то увлеченно читал. Рин забралась в кровать, отняла у него документы и отложила на прикроватный столик.

— Спать. Хватит работать, — ответила она на его возмущенный взгляд, затушила свечку и уложила голову к нему на плечо.

— Мне это нужно сдать завтра, Рин.

— Вот завтра утром встанешь пораньше и доделаешь. Все.

— Дожил. Мной командуют.

— Спи, кому сказала? — она обняла его крепче, забросила на него ногу, и мужчине не осталось ничего иного, кроме как подчиниться этой странной заботе.

~*~

История в истории

[1]Гальдамур — вымышленный персонаж детских сказок. Гальдамур был злым великаном, который поедал целые города. Погиб из-за собственной жадности и глупости. Гальдамур поспорил с героем Ульфриком, что выпьет океан и лопнул.

[2]В судостроении эллингом называется помещение для постройки или ремонта судов на берегу.

[3]Дзиттария — королева Соринтии с 3795 по 3803 года. О красоте Дзиттарии слагали легенды. Великий скульптор Джаккомо Стронци в 3802 году вылепил изображающую ее статую. Королева погибла в 3803 году, точная причина смерти неизвестна до сих пор, но историки склонны полагать, что ее отравила служанка.

Глава третья, в которой Фрис узнает тайну Вардонского форта, Рин выходит из себя, а тайна Заринеи раскрывается

Огромный угольно-черный конь с пышной гривой и хвостом до самой земли, мощный и величественный, как сама природа, вышел из реки и окинул хозяйским взором бескрайние просторы арктической тундры.

Солнце едва грело, здесь только-только начиналось короткое лето. Снега уже сошли, но вода не уходила в мерзлую землю, и заболоченные поля были покрыты низкой жесткой порослью буро-зеленого цвета, а невысокие каменистые пригорки — красными лишайниками и желтыми цветами, среди которых виднелись пока пустые ягодники. Вдали сияли белоснежные острые зубы скал, снег на них и не думал таять. Сеть мелких речушек, каждая из которых носила у людей свое название, в сущности, являлась лишь маленьким «капилляром» огромной водяной артерии — реки Арны, что текла через всю страну от самых Драконьих гор во все океаны, окружавшие Хонклетский континент.

Течение одного из этих «капилляров» Арны, повинуясь воле Повелителя Рек, быстро принесло Фриса на север страны, где располагался Вардонский форт. Монументальное сооружение из природного камня и бетона занимало огромную территорию. Гладкие стены его вздымались вверх на большую высоту и были совершенно неприступными для людей без осадных орудий. Но с того места, где стоял сейчас келпи, форт больше походил на груду черных булыжников или особо уродливую гору.

Фрис потянул носом воздух, учуял ту самую вонь, которая исходила от хаболаков, и направился на поиски истины. Форта он достиг очень скоро. Гигантские деревянные ворота были закрыты, ни лаза, ни единой щели не обнаружилось во всей стене, и Фрис понял, что просто так ему внутрь не попасть. Устраивать здесь потоп было глупо: так он нарушит всю секретность. Лезть по отвесной ледяной стене тоже не относилось к гениальным идеям. Тогда он дошел до главного входа, улегся в большой каменной нише рядом с воротами и стал ждать.

Его разбудил вой. Отчаянный, свирепый, полный тоски и жажды крови. Фрис поднял голову и проследил взглядом за стадом оленей, в испуге рванувшем прочь от форта. Щелкнули и зазвенели цепи, загрохотал механизм, и ворота стали раскрываться. Фрис прижался к земле. Вокруг него стала потихоньку набираться вода, которую он призывал из глубин неоттаявшей еще земли. Вскоре углубление, в котором он таился, наполнилось водой, и келпи растворился в ней; сверху было видно лишь слабое мерцание. Но на него никто и не смотрел. Тяжеленные и толстые двери открылись, и наружу вышел гвардеец. Это был парень лет двадцати, богатырского телосложения, одетый в форменную кирасу. Он огляделся по сторонам, затем кивнул кому-то, кто был позади него, и вернулся внутрь. Спустя минуту земля дрогнула от грохота тысяч лап хаболаков.

«Охота», — понял Фрис, глядя, как черные уродливые твари стремительно бегут к ближайшим пригоркам, куда направились олени. Хаболаков было много, очень много! Полчища. Двери так и оставались открытыми, судя по всему, охранники просто выпускали «питомцев» на охоту, и их не волновало, что кто-то может заметить хаболаков. В целом, это было логично: заметивший всенепременно будет съеден.

Фрис понимал, что у него не так много времени, чтобы разузнать, кто здесь главный, сколько конкретно хаболаков собрано в Вардонском форте, кто их создает, а также кто этот загадочный «высший создатель», упомянутый пойманным гвардейцем. Гвардейцем, о прошлом которого, кстати, он так и не смог ничего узнать. На сознании и памяти этого бедолаги стоял мощнейший блок, вскрыть который даже ему, Хозяину мира, оказалось не под силу.

Фрис не стал терять время, вышел из своего укрытия и осторожно осмотрел двор форта: никого. Он прошел внутрь и пошел под стенами, стараясь выбирать тенистую тропу, но это было довольно сложно. Высокие каменные здания казались пустыми, но это было обманчивое впечатление. Фрис чуял людей внутри, слышал их голоса. В передних башнях и ближайших к выходу внутренних строениях располагались казармы, гвардейцев в них было не так много — около сотни. Чутье вело его в глубину форта, к высокой круглой башне, откуда несло вонью хаболаков и едва уловимым запахом, который он никак не мог распознать. Будто воздух после грозы, но все равно не то…

Наконец он остановился перед дверями башни, к которой его тянуло, и стал слушать. Где-то глубоко внутри слышалось какое-то странное ворчание, шипение и скрежет, что-то глухо щелкало и бурлило. Фрис вернулся в человеческий облик и открыл дверь. Он вошел в небольшой каменный зал, в котором у дальней стены, рядом с дверью, стояли письменный стол и шкаф с бумагами. На столе были разложены письменные принадлежности и горела керосиновая лампа, все выглядело так, словно человек, бывший здесь, только что отошел и вот-вот вернется. Из зала вели две двери. Не дожидаясь, пока вернется кто-то из гвардейцев, Фрис медленно приоткрыл дверь слева. Увидев узкий коридор с низким потолком, уводящий куда-то во тьму, он засомневался. Темнота не страшила келпи, скорее, он опасался того, кто мог быть скрыт в ней. И не без причины: нужны огромные магические силы, чтобы поставить замок на сознании и памяти человека, а обладатель таких сил может составить конкуренцию даже ему, духу Воды. Подумав некоторое время, он вернулся к другой двери. За ней оказалась маленькая кладовая, где стояла некоторая кухонная утварь, обеденный стол и метлы. Фрис тяжело вздохнул, поняв, что выбора у него нет, и направился обратно к темному коридору.

По стенам здесь были развешены факелы, едкий запах горевшей смолы щекотал и щипал чувствительные нос и глаза. Он осторожно двинулся вперед, стараясь ступать неслышно. Повернул раз и другой, и все вправо, будто обходил здание по кругу. Фрис не знал, сколько уже он идет; гул и шипение все нарастали, казалось, что это происходит где-то совсем близко, но коридор все не кончался. Вдали мелькнула металлическая вспышка, в полумраке проступили очертания двери. То, что производило шум, было прямо за ней. Тот самый запах, словно после грозы, усиливался, чем ближе Фрис подходил к цели. Он подошел вплотную и прислушался: за дверью людей либо не было, либо они были искусно скрыты магией. Он аккуратно приоткрыл дверь, чтобы взглянуть в маленькую щелку, и тут запах ударил ему в нос. Теперь Фрис отчетливо чуял в нем рыбный привкус, и это было весьма странно…

Дверь выходила на узкую галерею, которая опоясывала гигантский зал. Вид был не самый обширный, а света от факелов было мало, так что Фрис открыл дверь и вошел. Все здесь напоминало производственное помещение, будто на фабрике, куда Фрис угодил однажды, уснув около непонятной трубы в Кимрийском водохранилище. В тот раз он и опомниться не успел, как его засосало и выплюнуло прямо в котел. Ну и фестиваль устроил разъяренный келпи обезумевшим работникам!

Крадучись, он достиг угла зала, где спрятался за железной колонной. Внизу, вдоль стен Фрис увидел двадцать шесть огромных стеклянных котлов с кипящей черной жидкостью. Неизвестно, что грело их, но они бурлили, а шум от них был невероятный. Рядом с котлами стояли рабочие столы, на каждом из них лежали аккуратно сложенные бумаги и свитки. Фрис внимательно осмотрел зал: никого не было видно. Он осторожно вышел из укрытия и спустился вниз. Подойдя к столу, он взял бумаги и бегло просмотрел их, но тексты были рукописные, он не смог разобрать почерк. Он рассмотрел странные рисунки частей тел животных, схемы, нарисованные от руки, и столбики цифр… Здесь явно шли какие-то исследования. Фрис подошел к котлу и всмотрелся в черную жидкость. Внутри явно была не вода и ничего, что ее содержало бы. Если там и плавал кто-то, то он не спешил выглянуть наружу. К довольно узкой горловине котла вела железная лестница. Фрис поднялся по ней и замер, вглядываясь в темную глубину. Он принюхался, но учуял лишь тот странный запах и больше ничего. Стараясь не думать, что делает глупость, он макнул палец в жидкость. Она была вязкой, пахла железом и кровью, в тусклом свете факелов казалась почти черной, но Фрис видел, что она темно-темно красного цвета. Как запекшаяся кровь.

Он смотрел и смотрел на это странное варево, не в силах оторваться и заставить себя уйти.

Плеск! Оно вынырнуло из-под черной толщи со скоростью молнии и метнулось к нему. Острейшие клыки и бешеный взгляд белых глаз — все, что успел заметить Фрис, дернувшись назад и падая с лестницы. В падении он смог сгруппироваться, поэтому приземление оказалось не таким болезненным. Мокрый и абсолютно лысый хаболак, молотя когтистыми лапами-руками по поверхности варева, пытался выбраться наружу, но стенки котла были куда выше. Он скалил мерзкое рыло и утробно рычал, свирепо глядя на чужака. А когда Фрис встал, хаболак взвыл.

Эхом отразившись от каменных стен, вой пронесся по залу. В остальных котлах одна за другой стали показываться головы разъяренных тварей. Будто кошмарные сирены, они стали выть, рычать и лаять на вторженца. Поняв, что дело принимает наиопаснейший оборот, Фрис стал хватать со столов бумаги. В этот момент он очень жалел, что у него всего две руки.

К нему шли. Он это чувствовал, чуял приближение человека всем своим существом.

— Э-э-э… Вы что здесь делаете? — послышался робкий вопрос откуда-то с галереи. Фрис поднял глаза и увидел тщедушного вида паренька лет двадцати пяти, с волосами всех цветов радуги, одетого в грязно-белую мешковатую одежду. Парень смотрел на него с выражением крайнего изумления, а при виде глаз келпи перепугался не на шутку. С его розоватого лица мигом сошла краска, рот открылся в немом крике. Фрис поднял руку, и с нее сорвалась молния, поразившая мага в самое сердце. Электрический разряд опутал его, не позволяя двигаться, не давая даже закричать. Фрис бросил бумаги и поспешил схватить добычу, пока не кончилось действие магического шока. Подойдя ближе, он схватил мага за шкирку и встряхнул. Некоторое время он смотрел ему в глаза, пытаясь пробиться сквозь блоки, расставленные кем-то очень могущественным. Несомненно, тем самым, кто создал хаболаков.

— Кто ты? — грозно вопросил Фрис, понимая, что его магия бессильна против такой ментальной защиты. Парня затрясло, на его глазах навернулись крупные слезы, рот перекосило в гримасе.

— Не убивайте! Пожалуйста! — просипел он.

— Кто ты?! — Фрис добавил тону угрожающих ноток, но парень от этого лишь истерично завопил. Получив хорошую оплеуху от келпи, он заткнулся и уставился выпученными глазами.

— Я… я… М-макс.

— Что здесь делаешь?

— Я… просто… Ну… Я смотрю за… за хаболаками.

— Сюда уже идут гвардейцы?

— Че… что? Гва… нет! Нет! — Макс так отчаянно затряс головой, что Фрис не стал сомневаться. — Хаболаки так по пять раз на дню воют. Мы… мы привыкли.

— Где он? Где усмиряющий?

— Ка-акой еще усмиряющий? — парень отвел глаза в сторону всего на секунду, но этого было достаточно, чтобы понять.

— Врешь. Не смей мне лгать! — рыкнул Фрис, показывая острейшие клыки. Волшебника затрясло крупной дрожью при виде этого. — Где он? Кто он? Кто стоит за всем этим?

— Господин… Он в главном, наверное… Да откуда мне знать?! — парень расхныкался, его трусило от смертельного страха, который внушал келпи. — Отпустите меня, господин! Пожалуйста, я жить еще хочу! Я… я же человек маленький, занимаюсь своим делом, никого не трогаю…

— Что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказался?

Макс проблеял что-то невразумительное, но после еще одной оплеухи смог выпалить длинной скороговоркой:

— Мне просто платят здесь хорошо, я же не могу на десять тысяч ремов университетской стипендии жить! В Парудже теплее, конечно, но денег там нет, исследования не позволяют вести, все только с согласования… Я им — проекты, а мне — от ворот поворот. Ну нельзя же так с ученым! Вот я и согласился на предложение его превосходительства. Он сказал, что все законно, что это секретная операция…

— Тебя нанял Орвальд Ример? — перебил Фрис.

— Д-да… — парень обалдело посмотрел на Фриса. — А вы его знаете?

— Лучше бы не знал, — прорычал Фрис и задумался.

Что делать с этим пареньком? Отпустить нельзя — всем разболтает. Убить его? Жалко убивать мага, владеющего такими знаниями. Фрис потащил его вниз, к котлам.

— Найди сумку или мешок, — приказал он, швыряя его вперед так, что парень неуклюже растянулся на полу. — Сложи туда все это барахло со столов.

— Вы отпустите? — с надеждой спросил тот, бросаясь к столу.

— И да и нет.

Фрис превратился обратно в коня и стал слушать. Среди визга и воя хаболаков не было слышно топота ног гвардейцев, лишь пыхтение и сопение мальчишки, да шелест бумаг, которые он кидал в холщовую сумку. От страха у него тряслись руки, он постоянно ронял свитки и извинялся. Фрису это изрядно надоело, ктому же от тошнотворного запаха у него чесался нос. Очистив последний стол, мальчишка обернулся к Фрису и ойкнул.

— Ой! Какой вы… дух Воды, да?

— Прикажи им заткнуться, — сказал Фрис и кивнул на котлы. Хаболаки заливались воем и ревом, безуспешно пытались прокусить стенки котлов и создавали невероятный шум, от которого раскалывалась голова. Мальчишка обвел их нервным взглядом, хлопнул, развел руки в стороны и закрыл глаза. Некоторое время ничего не происходило, он бормотал слова заклятия, заикался, путался в словах и не мог колдовать.

— Мне тебе еще одну оплеуху дать? — пригрозил Фрис. Волшебник отчаянно замотал головой, потом вздохнул глубоко, снова закрыл глаза и повторил магический жест.

Все вокруг замерцало розовой дымкой, нежный сладковатый аромат пощекотал нос Фриса и перебил тот вредительский запах. От ладоней Макса поднимались клубы розового дыма, который через пару мгновений принимал форму чудесных лотосов. Эти «цветы» сорвались и поплыли по воздуху к хаболакам, оставляя за собой шлейф. Новые и новые лотосы вырастали из ладоней и устремлялись к тварям. Те внезапно умолкли, увидев эту прекрасную магию. Цветы кружили и кружили над ними, а затем мягко опустились к уродливым головам хаболаков. Звери тянулись к ним пастями, пытались поймать, но не могли. Хаболаки смотрели на лотосы и успокаивались. Через некоротое время многие нырнули обратно в черную глубину котла. Лотосы над ними сразу же исчезали.

Фрис никогда раньше не видел такой красивой магии и внимательно следил за действиями волшебника. Макс стоял с закрытыми глазами и аж пыхтел от напряжения, а лотосы всё плавали по воздуху и кружились по залу. Что-то мягкое коснулось головы Фриса, приятный аромат окутал, через мгновение волшебный цветок пролетел прямо перед его носом. Словно завороженный, келпи потянулся к нему. Лепесточки лотоса переливались, будто перламутр, и в каждой искорке Фрис видел целые мироздания, открытые ему. Желание нырнуть в эти потрясающие, грандиозные миры, которые пророчили отсутствие боли, нежную безмятежность, вечную красоту гармонии для его уставшей, больной и истерзанной бесконечной жизнью души, стало непреодолимым…

~*~

Анхельм проснулся посреди ночи от ощущения, будто кто-то навалился сверху и сдавил ему грудную клетку. Открыв глаза, он понял, что Айко лежит на его груди, уложив голову так, чтобы уткнуться носом ровно в подбородок.

— Айко! Пошел вон! — прошептал Анхельм, вспомнив наказ Рин ни за что не позволять муриану оказаться выше себя. Он попытался скинуть с себя щенка, но тот вдруг тихо зарычал и еще плотнее прижался к хозяину, обняв лапами. Анхельм глянул на Рин: та спала, отвернувшись от него к окну.

— Слезь с меня! — еще одна попытка — и еще один предупреждающий рык.

— Тишина. Айко, лежать! — приказала Рин тихо.

— Ты не спишь? — удивился Анхельм. — Чего он на меня улегся?

Рин медленно повернулась, и он увидел, что она прикладывает палец к губам. Ее лицо было очень напряженным, аккуратные ушки едва заметно шевелились, словно она прислушивалась к чему-то. Рин поднялась очень медленно и неслышно. Она вытащила свой стилет из-под подушки и сняла с кончика защитный колпачок. Анхельм чуть поднял голову и увидел, что Соколиная песня, лежащая на прикроватной тумбочке, слегка светится алым. Хотя, может быть, ему только показалось так? Рин накинула халат, взяла оружие и подошла к входу в комнату. Постояла некоторое время около двери, вслушиваясь в одной ей слышные звуки. Бросила взгляд на Айко, кивнула и вышла. Анхельм хотел пойти за ней, но щенок прижал его к постели и снова зарычал. В его детских, но умных глазах читалось предупреждение, герцог послушался.

~*~

Рин кралась по коридору, не издавая ни шороха. Старое поместье тихо поскрипывало; то там, то здесь раздавались шорохи, возня мышей и пришедших на ночную охоту кошек. Сильный ветер снаружи качал деревья. Она поняла, что где-то внизу было раскрыто окно, так как сквозняк тянул запах. Тот самый странный запах, будто воздух после грозы. Кто-то чужой спрятался в доме. Рин вышла в главный холл и огляделась: никого, ни намека. Она потянула носом воздух и определила, куда ей нужно идти. Серыми тенями к ней скользнули Цуйо и Хайа. Глаза мурианов опалесцировали в темноте, они бесшумно двигались рядом с ней, вынюхивая врага.

Рин встала у двери в тренировочный зал. Как же она жалела в этот миг, что в ней нет магии и нельзя посмотреть через транс, кого принесло в дом! Она медленно открыла дверь, радуясь, что ей хватило мозгов смазать петли накануне. Сквозняк ворвался в помещение и вылетел через открытое окно. Рин подошла и выглянула наружу. На улице начиналась гроза, деревья в страхе дрожали под порывами ветра. Она осмотрела землю вокруг, но не заметила следов. Закрыв створки, девушка направилась назад, в холл. Мурианы смотрели в окно. Цуйо повернулся к ней, сверкнув желтыми глазищами, и рыкнул. Рин поняла, что вторженец ушел через это окно. Она открыла створку снова и кивнула щенку. Цуйо почти неслышно выпрыгнул наружу и побежал. Хайа остался с ней. Рин зашла в обеденный зал, проверила кухню, но никого не обнаружила. Цуйо также не дал никаких сигналов, что нашел кого-то.

«Воображение у меня разыгралось что ли? Гроза так влияет?» — подумала она, но спустя мгновение отмела это. В поместье определенно кто-то был. Рин встала посреди холла, закрыла глаза и положилась полностью на слух и обоняние. Шелест деревьев и первый раскат грома вдалеке. Скрип крыши. В подвале шуршат мыши. Тихие звуки из свинарника, встревоженные грозой свинки чуть повизгивают. В конюшне храпят и фыркают лошади. А это что?..

На втором этаже скрипнула единственная несмазанная дверь. Она вела из библиотеки на галерею. Послышалось чье-то дыхание; тихое, будто через тряпку. Хайа рванул вверх по лестнице, не выдавая себя ни одним звуком. Девушка приготовила Соколиную песню и двинулась вслед за мурианом. Сердце стало гулко стучать, кровь прилила к ушам и щекам. Рин знала, что противник идет прямо к ней и ему некуда свернуть. Зарычал Хайа, уже не по-детски, а ломающимся голосом подростка. Что-то было не так! И тут из темноты коридора на нее вышел высокий мужчина в мешковатой одежде, из-за которой сложно было угадать контур тела. Лицо его было замотано, лишь глаза оставались видны. За ним выполз Хайа, едва волочащий задние лапы. Муриан рычал и силился укусить врага, но не мог. Бедному ребенку будто перебили позвоночник!

Рин со скоростью молнии скользнула к противнику и рубанула наотмашь. Его голова должна была слететь с плеч! Но лезвие Соколиной песни не причинило никакого вреда. Он шел на нее, игнорируя, как будто ее там и не стояло… Рин ударила его кулаком в челюсть, но рука проскочила насквозь. Вторженец прошел сквозь нее. Ее охватил леденящий страх.

«Призрак!» — чуть не закричала она и обернулась. Как раз в этот миг призрак просочился в стену и исчез. Рин бросилась к щенку. Бедняга, видимо, принял весь урон на себя…

Призраки очень, очень опасны! Призраками могли стать только те, кто умер невероятно мучительной смертью. Сильнейшие чувства боли, потери, ненависти и уныния концентрировались в месте смерти такого человека, превращаясь в нематериальное создание, способное одним прикосновением серьезно покалечить, а то и убить. Здесь все зависело от силы боли, которую испытывал умерший.

Но Хайа, отчаянно рыча и мотая головой, мало-помалу поднимался на все четыре лапы и рвался вперед, к комнате Анхельма.

«Там! Там враг! С папой!» — сказал он ей, когда Рин наконец удалось добиться от него слов, а не панического воя. В этот момент она услышала звон стекла в комнате Анхельма, а затем рычание и вой Айко. Девушка метнулась назад. Когда она вошла, то увидела прижатого к стене Анхельма и Айко, который закрывал его собой. В окно влезал тот самый призрак. Только теперь он выглядел… настоящим. Две коротких сабли в его руках вполне реально блеснули, когда на гладкой стали отразился свет молнии.

«Айко! Охраняй!» — мысленно завопила Рин, бросаясь наперерез убийце. Она атаковала первой, но враг с легкостью отразил удар одной рукой и замахнулся другой. Сила удара была такой, что рука загудела, когда Соколиная песня приняла его. Лезвие клинка запело, завибрировало. Оружие снова просило крови, но сейчас Рин не могла позволить такой роскоши. Удар за ударом сыпался на нее, и девушка вынуждена была оступать. Враг был силен. Очень! Айко выждал удобный момент, когда Рин удерживала блок, и бросился на убийцу сзади, вцепившись точно в шею. Мощные челюсти сомкнулись, муриан повис на враге. Рин пнула противника коленом в живот, но из такой позиции пинок получился слишком слабым. Нападавший опустил одну саблю, продолжая держать блок другой, дотянулся до ушей Айко и сильно дернул. Тот с визгом разжал зубы и отлетел в сторону, ударился об угол кровати и затих. На порог, волоча задние ноги, вполз Хайа, заливающийся воем. Враг не обратил на него никакого внимания.

— Анхельм! В шкаф! — скомандовала Рин. Ей удалось оттеснить врага на достаточное расстояние, чтобы позволить Анхельму пробраться к гардеробу за ее спиной. Поняв, что шансы на победу уменьшаются, убийца занервничал. Рин ясно видела страх в его темных глазах. Ошибка будет стоить ему жизни. Он бросил одну саблю, дернул свободной рукой и метнул в Анхельма дротик. Чтобы поймать его в полете, Рин пришлось отпустить блок. Противник продавил ее оборону и вынудил уворачиваться.

— С дороги! — прорычал он, остервенело нанося удары с удвоенной силой. Рин блокировала их один за другим, не имея возможности атаковать. Айко, до сих пор лежавший, из последних сил поднялся на лапки и бросился на врага снова, повисая на локте. Мужчина попытался стряхнуть его, но щенок держался. Рин смогла, наконец, ударить. Соколиная песня рассекла лишь ткань, едва-едва задев плоть. Враг замахнулся, но не успел ударить. Цуйо влетел в комнату и вонзил клыки в его горло. Брызнули струйки крови, прокушенная кожа легко расходилась под острыми клыками муриана. Рин добила ударом в сердце.

— Выходи, Анхельм. Все кончено, — сказала она. Герцог вышел и оглядел труп неудавшегося убийцы.

— Он точно был один?

Рин пожала плечами. Цуйо обратил к ней взгляд и передал сообщение, что бояться больше нечего. Умные глаза муриана дружелюбно блестели, хотя шерсть на загривке все еще стояла дыбом.

— Цуйо говорит, что все в порядке, — передала она, поглаживая любимца между ушей.

— Хорош порядок… — вздохнул герцог, отворачиваясь.

Рин пнула труп в бок и спросила:

— Поможешь закопать это?

~*~

Цветущие луга и равнины распростерлись вокруг. Сказочный аромат цветов окутывал мягкой пеленой. Пушистые травы гладили ноги, солнцеглазки и астириника улыбались яркому солнышку, ласково пригревшему всё под своими лучами.

Фрис бежал вперед, в бесконечное поле, его влек к себе холм, видневшийся вдалеке. Потоки ветра струились и щекотали тело. Откликаясь на присутствие повелителя, где-то в недрах земли нежно пела ее кровь — вода. Спокойствие и безмятежность царили вокруг, ничто не нарушало тишины, лишь ветер звенел игрой на кончиках травинок. Фрис остановился перед цветущим кустом астириники. На ярко-синем цветке сидела большая бабочка с желтыми ажурными крыльями. Он наклонился к ней и слегка качнул ветку носом. Бабочка лишь шевельнула крылышками и продолжила пить нектар. Фрис вдохнул нежный аромат цветка и побежал дальше, воодушевленный. В его жилах бурлила свобода. Настоящая, благодатная, пьянящая…

Он взошел на холм и увидел, что спуск с него заканчивается обрывом, а за ним — океан. Безбрежный, могучий. Фрис помчался навстречу солнцу и небу, к великой воде. Услышав веселый клекот, он вскинул голову и увидел своего брата Мирэ, духа Ветров, явившегося в облике златоперого стрижа. Слева послышался шорох лап — это бежала за ним сестра Миласса, дух Земли, взявшая тело благородной горной львицы. Они спустились к океану и встали на песчаном берегу, вглядываясь вдаль, где качались большие волны. Вот среди глубокой синевы блеснула под лучами солнца серебряная вспышка, и через мгновение большой серебряный дельфин с плавником-короной на макушке выпрыгнул из воды, издав пронзительный крик. Амира, дух Океана, явилась на зов. На небо набежали легкие облачка, чуть сгустились, потемнели и пролились теплым дождиком. С наслаждением Фрис подставлял лоб под капли, улыбаясь сестре, хранительнице Дождей. Намита ласково умывала брата, щедро даря ему свою энергию. Увидев сестру, Мирэ завязал с ней шутливый спор, и разыгралась буря. В почерневших тучках мелькнули вспышки молний, ударили в землю и явился Палор, дух Огня. Мощный и яркий, горячий и рьяный встал он лихим костром. Зашевелились все травы, поползли вверх могучей стеной, охраняя поля от губительной силы Палора. Это Дифар, дух Леса встал на защиту земли.

Семья хранителей собралась вместе. Первозданный баланс, возведенный в абсолют порядок царил во всем мире. Чистый, новый, он не знал разума и эмоций. Не было печалей и радости, счастья и горя, страха и отваги, любви и ненависти.

Чрезвычайный покой, блаженное единение с каждой частицей сущего наполнили Фриса, спеленали его. Окруженный семьей, дух Рек подумал, что чувствует себя, как младенец в руках у матери… Матери?

Словно отголосок необычного звона послышался внутри его сознания. Сознания? Что это? «Что это?» Эхом откликнулись странные звуки, сплетаясь в визуальные формы, вызывая в душе… Душе?.. непонятные изломы, искажения привычной реальности… Реальности?

Проснулся разум, включилась и нахлынула губительной волной способность мыслить. Фрис вскинул голову и попятился. Семья смотрела на него, а он на них и видел, что очертания фигур таяли. Таяли и размывались, дрожали и обращались в блеклые полупрозрачные призраки. Задрожала земля под ногами, потрескался сам воздух, один за другим стали исчезать духи-хранители.

И ушло, ушло безвозвратно, закружившись в хаотическом калейдоскопе, чувство пьянящей свободы бытия, перемешалось иллюзорное с материальным. Мир вокруг стремительно разрушался… Фрис растворялся в изначальном хаосе.

Он ощущал себя, как вечную, бесконечную, колоссальную энергию. Эссенция его духа текла сквозь мириады Вселенных, вплетаясь и выскальзывая из пространства и временной ткани. Впитывая в себя информацию о событиях в неизмеримом множестве миров, пока еще нечеткое сознание духа выстраивало картину мироздания. Наполняясь образами, сознание обретало целостность и смысл. Теперь в хаотичности просматривался четкий порядок. Все было связано логическими структурами, закономерностями, которые прослеживались в каждой частице и мельчайших деталях, создающих эту и все остальные Вселенные. Как только стала понятна уникальная роль духа в величайшем спектакле мирозданий, великая сотворяющая сила, создавшая симфонию из хаоса, принялась творить его, определять форму, звучание и материальную суть. Заполняя пробелы в собственной ткани, отталкиваясь от них, само Сущее подбирало к нему нужные для сотворения детали. Наконец процесс воссоздания завершился. Осознав собственную личность, дух смог отличить себя от всего остального.

Фрис вспомнил, что он такое.

Фрис вспомнил, кто он такой.

Фрис вспомнил, зачем он появился.

Фрис вспомнил, что было до того, как он попался на трюк волшебника.

И дух Воды проснулся.

~*~

Запах железа и грязи, звук капающей откуда-то воды и ее бурление, — все это бросилось в его уши и нос, едва только Фрис открыл глаза. Он лежал на холодном, сыром камне. В облике человека, совершенно обнаженный, беззащитный и потерянный. Странное ощущение бессилия давило на него, будто каменная плита. В горле пересохло, мышцы свело, его трясло от пронизывающего холода. Он обвел взглядом темноту, пытаясь хоть что-то различить в ней, но это было бессмысленно. Хоть глаз коли. Фрис пошарил руками по полу и вляпался ладонью во что-то липкое и ледяное. Стараясь не думать о том, что это было, он медленно поднялся. Будто слепой, выставил руки перед собой и пошел вперед. При каждом шаге ноги липли к полу, было противно и очень-очень холодно. Фрис не рискнул превратиться, так как не знал, какова высота потолков и ширина этого места, а застрять здесь ему бы очень не хотелось. Шаг за шагом он ступал к цели, пока руки не нащупали металлическую решетку и дверной проем. Фрис все понял: мальчишка-волшебник применил к нему сонное заклятие, а затем приказал схватить и отправить его в карцер. Что же… Понял ли он, с кем связался? То место, где Фрис был во сне, — это новорожденный мир. Все духи, существующие на других планетах и в других Вселенных всего лишь как нематериальные сущности, в этом мире были олицтворены великой сотворяющей силой. Но правильно было бы называть это состояние сном? Вряд ли. Мальчишка попытался отправить его в изначальный хаос. Понимает ли он, какую магию применяет? Понимает ли, насколько опасна она может быть? Едва ли… Снова — снова! — он сталкивался с неуемными человеческими амбициями, и в этот раз они могут стоить ему слишком дорого.

«Если меня не убили, пока я был без сознания, значит, будут говорить», — решил Фрис. Но как сбежать из этой каменной темницы?

Фрис попробовал призвать воду из земных недр, но обнаружил, что слишком слаб и не может пробить своей магической силой каменные толщи. Никто и ничто не отзывалось на его призывы о помощи. Со всей силы он ударил по решетке раз и другой, но без какого-то результата: железные прутья крепко сидели в толстых стенах.

— Здесь должна быть вода! Они же люди! Что-то же они пьют! — прорычал он себе под нос. Он слышал капель, понимал, что все небезнадежно. Однако кромешная тьма вокруг, холод и сырость сковывали его и лишали способности четко мыслить. К тому же, запах металла забил нос так, что он перестал что-либо чуять.

Шаги. Тихие равномерные шаги послышались невдалеке. Он напрягся и приготовился. Спустя некоторое время раздался лязг открываемой задвижки, и через маленькое окошко в двери ворвался тусклый свет. Фрис зажмурился — настолько его глаза отвыкли от освещения.

— Проснулся? — услышал он знакомый голос и увидел самодовольное лицо мальчишки-волшебника. — Долго же ты спал.

Фрис бросился к решетке. Его противник стоял так близко, но был совершенно недосягаем. Он смотрел на пленника своими большими серыми глазами и чуть заметно морщил аккуратный нос. Взгляд выражал непомерное превосходство, он был явно горд, что смог поймать Фриса.

— Зайди сюда, — сладко позвал Фрис и ощутил, как поднимается внутри волна гнева.

— Ищи дурака! Мне и так сказочно повезло, что ты не откусил мне голову сразу же, как увидел. Между нами: это было бы верным решением.

Фрис смотрел на него, как на что-то, что давно сгнило и издавало тошнотворный запах, но волшебника это нисколько не смущало. Он расхаживал взад и вперед, то появляясь, то исчезая в маленьком окошке.

— Поскольку спасти тебя отсюда некому, вырваться ты не сможешь, а его превосходительство знать не знает, кто имел глупость сюда нагрянуть, то ты — мой личный пленник. А раз ты мой пленник, я волен делать с тобой все, что захочу. Испытывать на тебе заклятия, например. Мне давно нужен был разумный подопытный. Гвардейцы совершенно бестолковы.

— Когда я вырвусь отсюда, ты узнаешь истинное значение слова «ужас», — пообещал Фрис. Он уже понимал, что склонить волшебника на свою сторону ему не удастся, так как тот был слишком умен, чтобы купиться на любые обещания духа Воды.

— Не вырвешься, — уверенно заявил мальчишка. — Взгляни на стены.

После этих слов он выставил руку ладонью вверх, и с нее сорвались знакомые Фрису лотосы. Уже опасаясь подходить к ним и вдыхать опасный запах, он зажал нос и рот ладонью и отскочил в сторону. Но когда нежно-розовый призрачный цветок влетел в его карцер и осветил пол и стены, он не смог сдержать возгласа ужаса. Теперь было ясно, почему он не мог пробиться к воде, не мог призвать ее: мешало мощное заклинание удержания души. Фрису стало дурно, его затрясло, когда он увидел окровавленную женскую голову в углу камеры. Знаки этого заклятия можно было чертить только кровью беременной женщины. Сейчас ее тело кусками лежало в разных углах камеры. Убита эта несчастная была совсем недавно, тяжелый запах крови удушающим облаком повис в темной камере. Фрис пошатнулся, но устоял.

— Свет оставить? — невинным тоном поинтересовался мальчишка. — Или ты насмотрелся? Пожалуй, оставлю. Не сидеть же тебе в кромешной тьме!

Он не мог ответить. Да, Фрис знал, что люди жестоки по отношению к другим созданиям. Знал, что они часто жестоки по отношению к сородичам. Но такой кошмарной, удручающей ненависти, бессмысленного и беспричинного жестокосердия он не предполагал. Убить беременную женщину, погубить носительницу жизни…

— Тварь бездушная… — прорычал Фрис, с ненавистью глядя на мага.

— Напоминаю, меня зовут Макс, — перебил тот. — Советую запомнить. Раз в день я буду приносить ведро мяса. Рекомендую съедать его полностью, потому что силы тебе очень понадобятся.

Он собирался уйти, но Фрис окликнул его:

— Ты знаешь, что за магию применил?

Макс развернулся, его глаза блеснули мрачным огнем.

— Это заклинание создала моя мать много лет назад. Она была могущественной волшебницей. Но я оказался талантливее и усовершенствовал его.

В голосе парня слышалось столько бахвальства, столько презрения к матери, что Фрис сразу понял: вся его злоба проистекает из самых нездоровых обстоятельств жизни.

— Ты играешь с огнем, — предупредил Фрис. — В составляющую заклинания ты вплел материи, неподвластные твоему контролю.

— Ты о частицах изначального хаоса? Они подчиняются мне, как видишь, — отмахнулся тот. — Я испытывал это заклинание много лет. С того самого момента, как стал овладевать азами магии.

Фрис ничего не ответил. Волшебник окинул его высокомерным взглядом и ушел.

— Ты даже не представляешь, кого вызвал, когда применил его на мне, — сказал Фрис достаточно громко, чтобы его услышали. Он был услышан, но никакой реакции на его реплику не последовало.

~*~

Герцог сидел на поваленном дереве, держал на руках скулящего Хайа и наблюдал, как Рин орудует лопатой в земле. Завернутый в простыни труп неудачливого убийцы лежал рядом с вырытой горой земли, ожидая своего часа. Наконец Рин выпрыгнула из ямы, перетащила в нее тело и утерла пот со лба.

— Знаешь, хоронить — это самый неприятный процесс, — поделилась она впечатлениями и потянулась. — У меня уже спина болит.

— Хочешь, я помогу?

— Сиди уж, жертва-везунчик, — поморщилась она, глядя на его руки. Анхельм проследил за ее взглядом и понял, что пальцы у него просто неприлично дрожат.

— Я замерз, — пожаловался он. — Дай разогреюсь.

Рин хмыкнула и уступила ему лопату. Мокрая земля поддавалась тяжело, липла к инструменту. Через пять минут Анхельм проклял свою инициативность. Как там Рин говорит? «Инициатива инициирует инициатора».

— Почему мы вообще просто не оставили его лесным зверям? — спросил он, глядя, как Хайа лижет Рин лицо.

— Не очень хочется, чтобы его нашел тот, кому не следует. Хайа, прекрати меня умывать!

Анхельм продолжил махать лопатой и вскоре закончил этот малоприятный процесс. Рин поднялась со своего места и оглядела работу с явным удовлетворением.

— Ну, кто бы ты ни был, туда тебе и дорога, — прочитала она напутствие погибшему. Они вместе направились обратно к поместью, от которого ушли довольно далеко в лес. Гроза прекратилась, и дождь давно перестал, но ветер не унялся и словно специально стряхивал воду с деревьев прямо на них. Промокшая насквозь Рин несла на руках насквозь промокшего щенка, а такой же промокший герцог — лопату.

Вопросы в голове Анхельма возникали один за другим, но ни на один из них он не мог найти ответа. Нападавший не был магом. Но откуда тогда взялась иллюзия, так повредившая Хайа? Как вышло, что он точно знал, где находится окно в спальню? И как теперь быть?

— Анхельм, ни на один из твоих вопросов я ответить не могу, — сказала вдруг Рин, и он удивленно взглянул на нее. — Я знаю, о чем ты думаешь. Я задаюсь теми же вопросами: кто он такой, откуда иллюзия, как он пробрался, и что теперь делать…

— Рин, сегодня я был на волосок от смерти.

— Но я успела.

— Да… — неуверенно подтвердил он, сам не понимая, что за ощущение возникает внутри. Рин успела, Рин его спасла, все верно. Рин исполнила свои обязанности охранника… Только почему внутри такое паршивое чувство?

— Ты сомневаешься во мне?

Ох! Ну почему она такая прямолинейная?

— Нет-нет, что ты! Просто… Просто на меня никто и никогда не нападал. Со мной такое в первый раз.

— А как же Рейко? С ней все было куда серьезнее, Анхельм. Этот парень был силен, но Рейко была значительно опаснее.

— Ты не понимаешь… — пробормотал он.

— Так объясни! — потребовала она. — Объясни здесь и сейчас, чего ты боишься, в чем сомневаешься, потому что я не хочу, чтобы ты во мне сомневался!

Ее требовательный тон потряс его. Анхельм посмотрел на Рин и заметил, что она дрожит всем телом. Он инстинктивно обнял ее. Зажатый между ними Хайа недовольно заворчал.

— Рейко была опасна, но она знать не знала, что я… — он чуть не сказал «пропавший принц», но вовремя сообразил. — Что я… я даже не знаю, как это выразить. На меня никто не покушался. Ее целью не были мы. Она хотела острова. А мы просто попали в ненужное место не в то время.

Кажется, она удовлетворилась ответом, потому что ее лицо стало мягче и добрее.

— О, это многое объясняет.

— Я просто не был готов. Несмотря на все тренировки. И я понял, что не смогу себя защитить. Ты сильнее меня. И морально, и физически.

К его удивлению, лицо Рин не приняло выражение «ну я же говорила». Она опустила взгляд и вздохнула.

— Ты неправ, — проронила она и после этого молчала всю оставшуюся дорогу. Они дошли до поместья и поднялись в спальню. Рин уложила Хайа на его лежанку, укрыла покрывалом и поцеловала в горячий и влажный нос.

— Спасибо, малыш. Ты скоро поправишься.

Хайа ласково лизнул ее в щеку и зевнул. Рядом с ним свернулись серыми клубочками Цуйо и Айко.

Рин разожгла камин и ушла в ванную. Анхельм, недолго думая, последовал за ней. Ее вещи были на полу, сваленные как попало, а сама девушка поливала себя из большого ковша.

Понаблюдав за ней, Анхельм отметил, что Рин очень похудела. Конечно, она никогда не отличалась крепкой и сбитой фигурой бойца — ее плечи были довольно широкими, талия узкой, бедра женственными и круглыми, — но сейчас ее худоба бросалась в глаза и стала почти болезненной. На животе ясно виден был рельеф пресса, с бедер и коленок ушла приятная округлость, они стали угловатыми и сухими. Даже если Рин не поднимала руки, он мог посчитать все ее ребра.

— Я должен увезти тебя в Левадию, — сказал он. — Или лучше кормить. Ты вообще сегодня ела?

— Сегодня еще нет. Ночь ведь, — улыбнулась она и вылезла из ванны, ежась от холода. Анхельм подошел и взял ее лицо в ладони.

— Перефразирую: когда ты ела в последний раз?

— Вчера! — уверенно сказала девушка и попыталась уйти, но он не пустил. — Ладно. Вчера утром. Я не голодная.

— Ты себя так…

Он не успел договорить, потому что она вдруг странно дернулась, вскрикнула и согнулась пополам. Анхельм схватил ее за плечи и встряхнул, поднял на руки и быстро перенес в спальню. Щенки обеспокоенно заворчали, Цуйо и Айко поднялись и подбежали, но Анхельм приказал им вернуться на место.

— Рин! Рин! — он кричал ей, но она не слышала. Все тело свела судорога, она будто задыхалась. Памятуя совет Фриса, Анхельм легонько шлепнул ее по щеке. Это не помогло. Рин смотрела диким от ужаса взглядом и тяжело дышала сквозь зубы, со стоном. Снова закричав, она вцепилась в его руку с такой силой, что герцог взвыл от боли:

— Рин!! Рин, ты мне руку сломаешь!

Через мгновение ее отпустило, и девушка обмякла на постели, прерывисто дыша и глядя в потолок. Из глаз градом катились слезы. Но спустя несколько секунд она вскочила и бросилась к шкафу.

— Они схватили его! Схватили! Где мои вещи? — забормотала она, беспорядочно выхватывая одежду из ящика. Анхельм подскочил к ней и развернул к себе. Рин слепо уставилась на него, ничего не понимающим взглядом.

— Нет времени объяснять! Должна бежать! — в ее глазах был лишь ужас и ничего осмысленного, она рвалась из его рук прочь. Анхельм дал ей легкую пощечину. Девушка замерла.

— Успокойся. У тебя истерика, — сказал он железным тоном, подражая Фрису. — Что случилось? Объясни мне!

К Рин, кажется, возвращалась способность мыслить ясно, потому что ответила она вполне осознанно.

— Я видела Фриса. Он зовет меня, я нужна ему. Он в ловушке. Его схватили и пытают.

Сказанное не сразу дошло до сознания Анхельма, будто он услышал какую-то околесицу.

— Он ведь дух Воды. Он всемогущий.

— Я не знаю, — она потрясла головой. — Не знаю. Я должна ехать немедленно.

Герцог схватил ее и отвел к кровати. Усадил и взял за плечи.

— Первое: пока мы не удостоверимся, что это действительно так, ты никуда не поедешь. Второе: если он в самом деле попался, мы должны решить вопрос, еду ли я с тобой. Третье: до Вардонского форта, куда он отправился, примерно две недели пути на почтовых лошадях, а в карете — три. Ты уверена, что мы приедем туда и не обнаружим его мертвое тело?

Она смотрела на него, не в силах сказать ни слова. Ее изумрудные глаза расширились и заблестели, рот искривился, Рин готова была зарыдать… Но тут она мгновенно взяла себя в руки и сменила выражение лица. Лоб разгладился, губы сжались упрямо.

— Нет! Нет! Я не могу даже допустить эту мысль. Он жив. Он будет жив!

Герцог задумался и некоторое время ничего не отвечал.

— Рин, ты помнишь о пророчестве? О том самом пророчестве, которое сказал сам Фрис? Что родится ребенок, и Фрис… умрет.

Она вскочила с кровати, закричала: «Нет!»

Прошла кругом, дико озираясь, наткнулась на сочувственный взгляд Анхельма.

— Нет! Он не может! Не может меня вот так оставить!

А потом резко разрыдалась и бессильно упала на колени. Герцог постарался взять себя в руки, терпеливо поднял ее и снова уложил в постель. Рин опять вцепилась в его руку, в то же самое место. Теперь он был уверен, что останутся жуткие синяки. Анхельм прижал Рин к себе крепко и просто гладил по голове, позволяя плакать. Мысль, что с Фрисом может произойти что-то ужасное, никак не укладывалась в его голове. Он видел могущество этого духа и нисколько не сомневался, что хитрец вырвется из любой западни. Рин явно спешит с выводами.

— Это было видение. Я видела его глазами, — словно ответила она на невысказанный вопрос. — Он весь в крови. Заперт в клетке. Вокруг него тела и кровь. Он очень слаб, ему очень плохо.

— Что бы это ни было, я думаю, что Фрис может с этим справиться, а мы будем только мешаться у него под ногами…

— Анхельм, он вовсе не такой сильный…

— Ты, конечно же, сильнее него, сильнее всех, да? Поэтому ты полезешь в эту очевидную ловушку, чтобы сгинуть там и самой, да? — теперь он был раздражен.

— Он звал меня, я нужна ему! — вспылила она. — Фрис звал меня! Он просил меня прийти!

Казалось, до нее просто не доходило, что это опасно. Ради Фриса Рин сейчас была готова на все. И вручи ей меч — разнесет всю армию мира, но дойдет до цели. Как остановить эту женщину? Теперь до Анхельма дошло, почему Рин попадала во все передряги: она слишком много брала на себя и слишком мало надеялась на других.

— Так, сейчас ты ляжешь спать и во сне постараешься связаться с ним, хорошо? — Анхельм решил, что лучше всего сейчас поддаться ей хоть немного, хоть и приходится говорить какую-то ерунду. — Когда ты удостоверишься, что это вправду он, тогда мы подумаем, как поступить. Хорошо? Включи разум: мы не можем броситься очертя голову на помощь, это погубит нас всех, и тогда он точно… помощи не получит. Ты ведь помнишь, что в Вардоне десятки хаболаков и гвардейцев? Помнишь. Так что делай, как я говорю.

Она согласно кивнула и медленно легла в постель. Герцог понаблюдал за ней еще немного и ушел умываться. Когда он вернулся, Рин лежала в постели, скрутившись в клубок, и тихо плакала. Анхельм лег рядом и нежно, крепко, со всей любовью обнял ее. Девушка прильнула к нему всем телом, и только в этот момент Анхельм понял, что она дрожит не от холода — ее била нервная дрожь.

— У меня в голове полный кавардак, — пожаловалась она. — Прости меня. Я такая бестолковая.

— Чш-ш… Все будет хорошо, — пообещал он и поцеловал ее в лоб. Рин в первый раз лежала у него с левой стороны, ему было немного непривычно, но очень нравилось. Она словно стала меньше и нежнее. Спустя некоторое время ее дыхание стало спокойным и ровным. Казалось бы: после всего случившегося герцог не должен был уснуть, но усталость накатила на него теплой густой волной, тело расслабилось, и он стал проваливаться в сон.

— Не сомневайся во мне никогда. Я всегда смогу защитить, — услышал он сквозь сладостную дрему тихий шепот Рин, захотел проснуться, но не смог.

Глава 3.1

Кости ломило от пронизывающего холода, зуб на зуб не попадал, Фриса трясло и ломало от остаточных явлений заклинания, которое испытывал на нем этот подонок. Он много раз терял сознание, несколько раз чувствовал, что стоит на пороге смерти, хотел уйти в изначальный свет, но его не принимали. Волшебник был искусен в пытках, он не доводил жертву до смертельного состояния, лишь до глубокого истощения всех ресурсов. Первые дни заточения Фрис сопротивлялся магии волшебника, но это проклятое место словно высасывало из него силы, его воля мало-помалу подавлялась могущественными заклятиями и психологической пыткой. Из-за кромешной тьмы Фрис не видел своего тела, но подозревал, что покрыт синяками и ссадинами с головы до ног. Волшебник сам лично приносил ему каждый день ведро сырой, но несвежей оленины и чашу с кровью вместо воды. Фрис не мог это есть, жажда и голод мучили его, каждая попытка насытиться олениной и напиться кровью вызывала приступ рвоты. Он понимал, что долго так не протянет. Каждую ночь, когда волшебник оставлял его в покое, Фрис из последних сил шептал имена всех хранителей, но из-за магических печатей никто не откликался на его крик о помощи. Надежда оставалась только на Рин. Он сказал ей, что вернется через пять дней, но прошло уже несколько недель с того момента, как он покинул поместье блондина. Девчонка должна заподозрить неладное и…

И что дальше? Как она сможет прорваться сюда? Как она будет сражаться, если в ней нет больше магии? Если она стала вполовину слабее? Как она оставит своего блондина одного, если он беспомощнее котенка? Или он, Фрис, вдруг окажется для нее настолько важен, что Рин бросится спасать, наплевав на все обязанности? Окажется ли? После всего, что он с ней сделал… Кто он для нее? Что он для нее значит теперь? Раньше, до того как он лишил ее памяти о себе, Фрис был для Рин кем-то, к кому она испытывала романтический интерес. Даже призналась ему в любви один раз. Но он ее отверг, так как знал, что это все совершенно несерьезно и вызвано лишь чувством одиночества. Для нее он был учителем, а не мужчиной. Рин, конечно, может сколько угодно кричать о том, что ее душа принадлежит ему, он-то знает, что это не так. Ее душа принадлежит только Альтамее и больше никому. После того как он изменил ее память, изменилась вся ее жизнь и ее отношение к нему. Эмоции Рин, которые раньше она выплескивала на него с присущей ей страстностью, поблекли, померкли. Теперь он видел в ее глазах только боль, которая уничтожила лихой огонь чувств. Нет, где-то в глубине души все еще тлели угольки, но будет ли их достаточно?

Несмотря на все эти вопросы, он продолжал надеяться и верить в нее и в ее силы. Ради друзей Рин всегда совершает невозможное. Может быть, в этот раз ей удастся сделать что-то для него?

Совсем рядом с камерой раздался шаркающий звук, в котором Фрис узнал шаги своего мучителя. Звякнула задвижка на двери, тусклый свет прорвался внутрь.

— Долго будешь лежать? Поднимайся! — приказал волшебник. Фрис послушно встал. Он знал, что за неисполнением приказа неминуемо следует кошмарная боль, которую невозможно вытерпеть. Ноги едва держали тело, от слабости и холода он качался.

— Жалкое зрелище.

— В жалкое зрелище превратишься ты, когда за мной придут.

Волшебник заинтересованно обвел взглядом помещение и развел руками.

— Ну и где же твои спасатели? — хмыкнул он. — Ты еще не понял? Никто не придет. Но не потому, что мы в темном и таинственном месте. Не-ет. Никто не придет, потому что ты никому на самом деле не нужен.

Фрис не решался ответить ему. Он сам не знал, говорит ли правду и придет ли за ним кто-то. Он звал, но слышал ли его кто-нибудь? Он надеялся, но оправдаются ли его надежды?

Тем временем волшебник расставил на полу свои пробирки и разложил бумаги, закатал рукава странной куртки и уставился на Фриса.

— Начнем. Мне очень интересно, какие же секреты скрывает Повелитель Рек.

Будто острая зубная боль прорезала челюсти Фриса с обеих сторон. Он схватился за голову и упал на колени. Ментальные блоки на воспоминаниях дрожали под давлением магии, будто осинки в бурю. Он даже не представлял, что ослаб настолько… Фрис сжал зубы и вложил скудные остатки сил в блоки. Удержать эту тайну ему нужно даже ценой жизни. Всплыви она — мир будет уничтожен.

~*~

Аирги никогда не посещали церкви, построенные людьми. Несмотря на то, что верили и они, и люди в Сиани и Инаиса, Старейшины говорили, что от того, кто зайдет в людскую церковь, откажутся Старейшие, духи предков, и больше никогда не будут ни направлять, ни помогать. Рин уважала и боялась Старейших. Она много раз обращалась к ним за помощью и советом. В это утро она провела три часа в совершенно бесполезных попытках докричаться до Старейших, чтобы найти ответ на вопрос, который мучил ее с того самого момента, как она узнала о пленении Фриса. Не получив ни намека, ни малейшего подтверждения, что ее вообще слышат, девушка плюнула на все и помчалась в церковь Сиани. Это место поразило ее своей уединенностью и благолепием: высокую ротонду из белого камня, стоявшую на отшибе Лонгвила, окружали сады из шикарных роз, нежных гортензий, сладко пахнущих гиацинтов и ярких солнцеглазок. Пушистый ковыль серебрился на солнце, мягкий темно-зеленый мох стлался бархатным ковром вдоль парадной дорожки. Рин обошла пятый круг вокруг церкви и встала перед входом, уперев руки в боки, с сомнением глядя на позолоченные ручки массивных дверей. Прохожие бросали на нее косые взгляды и оборачивались, но она не обращала на них внимания. Рин понимала, что ведет себя как дура, но зайти внутрь не решалась. Выбор был не из легких: либо она пойдет за Фрисом вслепую, но с ней на всю жизнь останется поддержка Старейших, либо она потеряет поддержку Старейших навсегда, но ей, возможно, помогут в храме Сиани. Лишиться поддержки и совета Старейших означало сжечь один из последних мостиков, ведущих к родному народу. Но остаться без помощи и совета означало лишиться Фриса…

«Сиани? Светлейшая? — мысленно обратилась Рин. — Что делать? Дай знак!»

— Что тебя так тревожит, милая? — услышала она голос сзади и резко обернулась. К ней обращалась бабушка с облаком седых волос, распушившихся, будто одуванчик. Она мило улыбалась и с искренним интересом смотрела на Рин. Девушка пожала плечами, отвернулась и пробурчала в ответ что-то непонятное даже ей самой.

— Не стесняйся, заходи.

— Я жду знака, — ответила Рин тихо.

— Оо-о… — понимающе протянула бабушка и легонько подтолкнула ее в спину. Рин с недовольством посмотрела на нее.

— Зачем вы это сделали?

— Пока не поверишь всем сердцем, милая, никаких знаков тебе не дадут. Творцы разговаривают только с теми, кто их слушает. А ты и саму себя не слышишь, куда уж им до тебя докричаться. Заходи. Здесь тебя всегда есть кому послушать.

Бабушка еще раз подтолкнула ее в спину и пошла вперед, а Рин неохотно поплелась следом. В горле появился комок, когда она занесла ногу над порогом, ее пробрала нервная дрожь. Рин собрала волю в кулак и пересекла черту, которая навсегда отделила ее от мира аиргов.

Внутри было очень светло. Лавочки стояли аккуратными рядами, на них сидели гости церкви Светлой Сиани. Солнечный свет пробивался сквозь витражи, и на полу из белого мрамора плясали цветные зайчики. Где-то под потолком выводили трели лесные птицы, вольные свободно прилетать в церковь и строить гнезда в кроне раскидистой многовековой глицинии, растущей прямо по центру зала. Гроздья цветов свисали, наполняя воздух нежным ароматом. Все здесь полнилось гармонией, светом, покоем и уютом. Сладкая дрожь благоговения прокатилась по телу.

Ее снова подтолкнули в спину, девушка обернулась и не смогла не улыбнуться в ответ на очень добрую и заботливую улыбку той самой бабули.

— Первый раз пришла? Пойди и поздоровайся с древом. Я покажу как, — шепнула она.

Рин понаблюдала, как бабуля подходит к древу, обнимает его и целует кору, с очевидной нежностью глядя на цветущую крону. Рин преодолела онемение в ногах и прошла вперед. Она коснулась ствола и ощутила, как кожа покрывается мурашками, а где-то внутри растет нечто светлое и доброе. Теплое, живое, цветущее дерево сейчас предлагало ее истерзанному и больному сердцу помощь и лекарство. Девушка обняла широкий ствол и уткнулась в него лбом. Почти сразу же некоторый покой и умиротворение наполнили ее, позволяя думать ясно. Будто тучи расступились, и проглянуло солнце.

«Здравствуй. Я пришла. Я не знаю, что нужно делать, мне нужна помощь. Все здесь, в этой голове, в этом сердце, — подумала Рин. — Читай. Я не знаю, что мне делать. Я вынуждена охранять одного дорогого мне человека здесь, и у меня нет права бросить его одного. Но мой самый дорогой друг на свете сейчас находится в ужасном месте, и его пытают. Как мне его спасти? Как мне разорваться и быть и там, и тут? И где я должна быть на самом деле? Я не знаю, что делать…»

Рин стояла и ждала ответа, знака, намека, чего угодно, что навело бы ее на правильный ответ. Щебетали птицы, переговаривались тихонечко гости, шелестели листья, но дерево молчало. Она разочарованно отвернулась. Теперь помощи ждать было неоткуда. Ей отказали Старейшие, ее не слышит Сиани… Наверное, теперь ей остается полагаться только на свои скудные силы. И даже магии нет… Внезапное чувство одиночества так больно укусило ее, что на глазах мгновенно закипели слезы, а горло сдавило рыдание. Рин прижала ладонь ко рту и подавила рвущийся наружу всхлип. Все помутилось, пелена слез превратила картинку перед глазами в мутный калейдоскоп…

Вдруг в голове ее медленно заговорил тихий, шелестящий голос:

«Хм-м-м… Фрис? Этот бестолковый конь умудрился попасть вловушку людей?»

Рин удивленно огляделась по сторонам: прихожане сидели на своих местах, до нее им не было никакого дела.

«Хм-м-м… Стало быть, за мальчишку боишься и за Фриса боишься?» — продолжал голос.

«Да… Да… Его поймал маг. Его держат заклятия на крови. Я очень боюсь. А ты… ты кто?»

«Хм-м-м… А за себя не боишься?»

«Я со всем справлюсь!» — уверенно и твердо подумала она. Древо долго молчало.

«Хм-м-м… А ты не знаешь? Я — Дифар. Хранитель Лесов. Фрис, предатель семьи, его ведь предупреждали…»

«О чем? Почему предатель?»

«Хм-м-м… Бери мальчишку с собой. Я помогу. Негоже хранителю быть в заточении у человека».

«Почему Фрис — предатель семьи?» — не унималась Рин. Он что, за нос ее водит?

«Хм-м-м…Иди, теплая девочка, иди, надежда наша и наша погибель! Ты должна быть там. Не трать времени зря!» — ответило древо. Рин еще некоторое время постояла около него, думая, что ей дадут ответ, но Дифар молчал. Она отошла, поклонилась и почти бегом направилась в поместье. В голове появились ответы, но возникли также и вопросы. Предатель семьи?.. «Хм-м-м», как говорит Дифар.

~*~

Анхельм смотрел на свой ежедневник и понимал, что все расписание летит к горнидам под хвост. Цуйо сидел посреди кабинета, словно памятник самому себе, а Рин носилась вокруг него, собирая чемодан. Она выглядела очень нервной после возвращения из церкви, но куда лучше, чем перед походом туда. Однако Анхельм чувствовал, что Рин колеблется, что ей еще не все понятно.

— Ты уверена в происходящем на все сто? — снова спросил он, вычеркивая из расписания поездку к главе гильдии Клайс. Она одарила его взглядом «сколько можно?» и бросила в чемодан еще одну его рубашку. Решено было поступить так: они отправляются вместе с Зарой, Арманом и щенками. Анхельм едет с ней ровно до Финесбри, там она его оставляет на попечении Армана и Айко, а Заринея, Хайа и Цуйо едут с ней в Вардонский форт. В их отсутствие в поместье будут жить Мейс и Джим, приезда которых ожидали с минуты на минуту.

— Да. Уверена.

— Просто… Я сомневаюсь. Фрис — бессмертный дух. Очень умный. Очень древний.

— И что? — прищурилась Рин.

— Даже если его убьют, он ведь просто переродится.

— Да, переродится, — кивнула она. — Через пару десятков лет.

— О… Я не знал, — Анхельм явно смутился.

Некоторое время они не разговаривали, Рин собирала вещи, а герцог продолжал бессмысленно смотреть в ежедневник. Вдруг ему кое-что пришло в голову:

— Рин, мы можем обратиться к дяде, — сказал он.

По прошествии некоторого времени после их с дядей ссоры, Анхельм немного оттаял и теперь чувствовал вину за сказанные резкие и обидные слова, за чуть не случившуюся драку. Да, он злился на родственника, потому что тот скрыл от него многие важные вещи, но, в конце концов, Анхельм не знал, как бы он вел себя, если бы знал правду с самого начала. Вряд ли он бы вырос таким…

Сейчас подобное действие казалось ему самым очевидным и простым способом избежать трудностей и возможного вреда всему делу, но Рин обернулась к нему и посмотрела с непониманием.

— Ты хочешь, чтобы я пошла к твоему дяде и о чем-то просила? Нет, Анхельм, нет. Этого не будет.

— Но он мог бы помочь!

— Я даже говорить об этом больше не хочу.

— Из-за твоей гордости в итоге пострадаем мы все, — настаивал герцог. Рин вздохнула.

— Прости, что рушу твои деловые планы. Прости, что я один раз в жизни ставлю личное выше работы, — ее голос дрожал. — Я думала пойти к Орвальду. Но поняла, что этого делать нельзя. И не спрашивай меня о причинах, пожалуйста, не нужно топтаться по моим мозолям. Я этого, по меньшей мере, не заслужила.

Герцог ничего не ответил, лишь пробормотал что-то о ее неумении договариваться мирно. Он решил зайти с другой стороны.

— Рин, хорошая моя, ведь я действительно занят, ты видела мое расписание, — начал он мягко. — Мне придется отменить очень важные события…

— Я еще раз прошу прощения, что все идет кувырком. Я не могу разорваться и быть везде, где нужна, но я делаю все, что от меня зависит, — нервно ответила Рин. — Я должна, просто обязана помочь Фрису. Но не могу я оставить тебя одного, понимаешь?

— Я спокойно провел здесь несколько дней, пока ты ехала из Левадии, Рин. Неужели я не могу остаться и заниматься делами сейчас? — не понимал он. Цуйо недовольно заворчал, глядя на него, как на полного идиота. Герцог смерил щенка взглядом.

— Тогда рядом с тобой находился Фрис, — напомнила Рин. — Я была уверена, что ты в безопасности.

— Хорошо. Не поместье. Но разве я не могу остаться с Арманом хотя бы в Кандарине? Почему необходимо тащить меня аж в Финесбри?

Рин круто развернулась на каблуках. Цуйо от страха лег и закрыл морду лапами.

— Потому что сегодня ночью на нас напал очень сильный враг, идиот! — взорвалась Рин. — И когда я говорю, что враг силен, то это действительно так!

Анхельм понимал, что ситуация патовая. Либо он сейчас ставит на первый план вопрос безопасности своей жизни, либо вопрос финансового обеспечения страны.

— Ладно, хорошо, я все понял… — он пошел на попятный, но Рин уже было не остановить. Цуйо медленно пополз под стол.

— Анхельм, мне не доставляет никакого удовольствия рисковать шкурой, но я вынуждена это делать по многим причинам. Я пекусь о тебе, о Фрисе, о нашем недоделанном революционном сообществе, которое уже давно не функционирует как надо, о заговорах внутри империи, обо всем, мать его, белом свете! И ты еще мне устраиваешь сцены на тему «зачем это надо»! — она взяла паузу, чтобы набрать воздуха. — Я еду за Фрисом не потому, что он для меня важнее тебя, а потому что он очень важен для нас с тобой. Понимаешь? Ключевое слово «нас». Я не могу оставить тебя на Армана, так как не уверена, что он справится, а Зара нужна мне самой! Хочешь, чтобы я каждую секунду думала о твоей безопасности, когда мне надо думать о деле?! Смерти моей хочешь?! Нет, ты скажи!

— Рин, я уже все понял! — ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать ее. Она бессильно опустила руки и закрыла глаза.

— Тогда больше не задавай вопросов, хорошо? Потому что я на пределе.

Она захлопнула крышку чемодана и вышла из комнаты. Цуйо вылез из-под стола, уставился на герцога и чихнул. Во взгляде щенка читалось явное неодобрение.

— Да, дружище, ты прав, — Анхельм потрепал его по холке, снова уставился в ежедневник и стал вычеркивать встречи одну за другой. Ничего не поделаешь, всем этим людям он отправит письма с извинениями и передвинет расписание. Оставалось только сообразить, какие дела он может сделать по пути в Финесбри и на месте.

~*~

Рин коротким рыком разняла дерущихся посреди залы для гостей Айко и Хайа и открыла дверь прежде, чем в нее постучали. На пороге застыла Заринея, за ней стоял Арман, а рядом с ним — Мейс и Джим. Мейс был здоровенным мужчиной с Шаберговых островов, его цвет кожи был такой же, как у знаменитого модельера Вивьен Мелли. Кофе и бронза. Ему было около пятидесяти лет, точную цифру он и сам назвать не мог. Джим, тщедушного вида паренек с кипенно-белыми волосами, был гораздо старше своего товарища, но магия сохраняла его лицо молодым, и на вид ему можно было дать не больше тридцати. Признаться по совести, Рин с большей охотой взяла бы с собой Джима, нежели Зару. Джим был весьма и весьма сильным магом с редкими способностями. Никто не мог точно сказать, почему из всех магов именно обладатели кипенно-белых волос способны ко всем видам заклинаний, будь то стихийная магия или ментальная. Но он не умел лечить, а именно лечение необходимо было Рин, ведь она не знала, что сделали с Фрисом.

Рин впустила всех в дом и каждого тепло обняла.

— Как ты, мелкая? — спросил Мейс. — Почти год тебя не видел.

— Куда ушли все прекрасные формы? — поинтересовался Джим, погладив ее по заднице. Рин терпеливо убрала его руку, не забыв больно прижать наглецу сухожилие.

— Формы вернутся, — пообещала она. — Нервы. Таю, как свечка.

— Есть какие-то новости от речного мастера? — спросила Заринея, но Рин лишь качнула головой.

— Где таких милых щенков взяла? — спросил Арман, играя с Айко. Муриан лег на спину и подставил пузико, чтобы почесали.

— В Шоберви. Хороший питомник. Так, некогда тут разговоры разводить. Анхельм наверху. Я предпочла бы ехать налегке, но он уперся, как баран, что ему нужно делать дела и заставил собирать чемоданы. Я почти закончила, остались какие-то мелочи.

— Кто на козлах? — осведомился Джим.

— Я, конечно, кто еще… — ответила Рин. — Ехать будем десятыми дорогами, если появятся гвардейцы, то уходите в леса. Возражения?

С этим никто не спорил.

— Мейс, Джим, идите за мной, я покажу вам дом и расскажу, как и что делать, пока нас не будет.

Рин потратила еще час, объясняя им все тонкости домашнего хозяйства. Когда она вернулась к Анхельму, тот уже был полностью готов к выходу, но сообщил, что сначала им нужно будет доехать до почтовой станции. Рин сочла, что в этом вопросе лучше уступить, раз уж до этого на него сорвалась.

~*~

Первую неделю пути Анхельм был с головой погружен в работу. Рин его не трогала, проводя время в беседах с Арманом и Зарой. Последняя, казалось, приободрилась с момента их последней встречи. Ее живые голубые глаза весело поблескивали, когда она тайком наблюдала за Рин и Анхельмом, а на губах играла таинственная улыбка. Заринея не знала всех тонкостей их взаимоотношений, так как Рин держала ее в мучительном неведении и не спешила приоткрывать завесу тайны. Арман же, напротив, хмурился, видя поведение пары. Однажды, когда они остановились на ночевку в захудалом трактире посреди неизвестности, он вызвал Рин на разговор, после которого друзья не разговаривали целых три дня. На третий день Арман внезапно для всех извинился перед Рин, и, судя по ее понимающей улыбке, на этом их конфликт исчерпал себя. Ни Анхельм, ни Заринея так и не узнали, что же такого сказал ей Арман, хотя догадки были.

Чем дальше они продвигались на север, тем молчаливее и мрачнее становилась Рин. Еще несколько раз с ней случался приступ «видений», и после каждого она долго не могла прийти в себя, лишь сидела, уткнувшись лбом в запотевшее стекло кареты.

Седьмого июля в два часа дня они прибыли в Финесбри. Огромный город, окруженный реликтовыми лесами, начинался россыпью мелких крестьянских хозяйств у подножия Мельмарских гор и постепенно переходил в лабиринты каменных улиц. Хотя дома здесь были высокими, по пять-шесть этажей, они казались мелкими в сравнении с величественной крепостью, стоящей в центре города, на возвышенности. Это монументальное сооружение было построено в 3600 году во время междоусобной войны Танварри с Финесбри и являлось второй по величине крепостью в стране. Больше Финесбрийской крепости был только королевский замок в Сорин-Касто.

— Предъявите ваши документы, — сказал инспектор императорской гвардии на въезде в город. Рин и Анхельм покорно протянули документы. Пока гвардеец рассматривал бумаги, девушка размышляла, как же войдут в город Арман и Заринея. Предполагалось, что Рин найдет неприметную дорогу в город и затем пошлет Хайа, чтобы тот встретил их. Как выйдет на деле — неизвестно.

— Что у вас в карете? — спросил инспектор. Анхельм раздраженно открыл дверцу и предъявил ему трех щенков, свернувшихся клубочками на полу и лавках. Мурианы мгновенно подняли головы и недовольно уставились на потревожившего их покой. Гвардеец едва не отпрыгнул назад и поспешил вернуть документы.

— Ух! Славные песики… Хорошие песики… — испуганно забормотал он. Рин насторожилась и недоверчиво покосилась на инспектора, который тем временем стал белый, как мел. Цуйо зарычал. У инспектора затряслись коленки. Айко приподнялся и сел. Инспектор, с ужасом глядя на мурианов, попятился назад. Анхельм закрыл дверцу, и инспектор быстро сказал им, чтоб проезжали немедленно внутрь. Только когда они отъехали на безопасное расстояние от стационарного поста, Рин поинтересовалась у Цуйо, что произошло. Щенок не ответил ей ничего внятного, сказал только, что этот двуногий очень болен.

Когда речь зашла о том, где они остановятся, Анхельм решил, что ему нужен большой номер с тремя комнатами, на меньшее он не согласился. В итоге они остановились в той, что принадлежала торговой гильдии Хэмлоу, с которой герцог давно был в хороших партнерских отношениях. Когда они разложили чемоданы, девушка повернулась к герцогу и сказала:

— Сейчас я пойду за Айко и Цуйо и приведу их сюда. Потом пойду встречать Армана и Зару, — она посмотрела на себя и добавила: — Но сначала переоденусь.

Она раскрыла свой чемодан и достала одежду попроще: бежевые полотняные брюки, белая шерстяная кофта и ее последнюю обновку — рыжие ботинки из полированной кожи, на невысоком каблучке, купленные в Канбери.

— Когда ты вернешься?

Рин прикинула в уме расстояния.

— Часа два-три. Я скажу, чтобы принесли обед сюда. Мясо или рыба?

— Мясо, — ответил Анхельм, глядя на нее тревожно. Его явно что-то беспокоило.

— Что такое? — мягко спросила она и подошла к нему близко. Он сразу же притянул ее к себе и сжал в крепких объятиях. Горячие поцелуи посыпались градом.

— Я по тебе соскучился, — проговорил он в перерыве между поцелуями, недвусмысленно поглаживая ее. Рин улыбнулась ему очень нежно и осторожно отстранила.

— Я тоже соскучилась, — ответила девушка, понимая, что врет. — Когда вернемся домой, устрою тебе нечто незабываемое. А сейчас я должна бежать.

Она еще раз поцеловала его, отстранилась и почти выбежала из комнаты. Сердце стучало слишком сильно, сильнее, чем должно было. Почему ей понадобилась эта мелочная и неприятная ложь? Промолчала бы и все… Анхельм тоже идиот. Знает же, в каком она состоянии, зачем тогда намекать на подобное? То его в постель не дозовешься из-за работы, то он слишком устал, опять же, из-за работы, а теперь в пути отдохнул и готов на подвиги. Ну уж нет! Придумав такое нелепое оправдание своей лжи, Рин успокоила совесть.

~*~

Ориентируясь по памяти, Рин проходила улицу за улицей в весьма оживленном городе. Сейчас она продвигалась по торговому кварталу; вокруг пестрели вывески, нос щекотали самые разные запахи, а в ушах звенело от гомона толпы. Хайа семенил рядом, почти прижавшись к ее ноге, и проходящие мимо горожане реагировали на него нервно. Рин знать не знала, почему они вызывают здесь такую реакцию, ведь Хайа пока не был похож на взрослого муриана, его вполне легко было перепутать с большой собакой.

Проходя мимо кондитерской лавки, Рин не удержалась и свернула в нее. Но едва Хайа ступил на порог, как к прилавку подбежал пухлый дядюшка с пышными усами.

— С мурианами нельзя! Нельзя! — прогремел он низким голосом. — Убери его отсюда, живо!

— Че… Минуточку! Почему?! Он ничего не съест! — возмутилась Рин. В другой раз Хайа, наверное, поспорил бы с ней, так как выпечка привлекала его, но сейчас он очень добродушно поворчал, будто подтверждая слова девушки.

— Как вас вообще впустили в город с ними?! — дядюшка вооружился поварежкой, глядя на Хайа очень сурово. — Разве вы не знаете?!

— Чего не знаю? Я приехала полчаса назад, я ничего не знаю!

— Дочку мэра разорвала на части стая мурианов! — зловеще прошептал кондитер. — Мурианы терроризируют наш город! Так что убирайте отсюда вашу псину, пока я полицию не позвал!

Рин недоверчиво приподняла бровь.

— Мурианы? Разорвали на части? Терроризируют город?

— Уходите сейчас же! — снова загрохотал кондитер, но Рин уже достала из кармана мелочь и протянула.

— Я уйду. Но можно мне булочку с повидлом, пожалуйста?

Хайа обиженно поскулил.

— Две булочки, — скорректировала она заказ. Хозяин быстро схватил мелочь, протянул ей сверток, и Рин поспешила убраться восвояси.

Хайа на ходу проглатывал кусочки булочки, которые отламывала ему Рин. Девушка пребывала в полном недоумении. Мурианы вообще стремились держаться подальше от городов и не пересекаться с людьми. Чтобы стая вдруг напала на человека? Такого Рин не слышала никогда, хотя могла по праву считаться экспертом по изучению и воспитанию этих созданий. Что-то явно было не так…

Тем временем они подошли к окраине города и остановились на заваленном строительным мусором пустыре позади какого-то завода. Дальше начинались крестьянские дома, не было никаких нормальных дорог, лишь узкие тропинки через сады. Рин покосилась на Хайа и подумала, что отпускать щенка одного будет опасно, раз здесь так ополчились на мурианов.

— Вот что, дружище, — она присела перед ним и нежно потрепала его уши, — беги тихо, не задерживайся. Увидишь человека — несись прочь со всех лап или прячься.

Хайа потянулся к ней носом и лизнул.

— Будь очень осторожен, понятно? Тебя не должны увидеть.

Рин потрепала его по холке и отправила вперед. Затем уселась на здоровенное полено и стала ждать.

Она успела сплести косичку из травинок, поиграть сама с собой в слова, посчитать садовые деревья и оттереть до блеска свои ботинки, а Заринея и Арман все не появлялись на горизонте. Часы показывали половину пятого, Рин уже перестала томиться ожиданием и начинала волноваться. Она рассчитывала выйти из города сегодня вечером, но теперь точно придется остаться на ночь.

Рин в нетерпении вскочила: вдалеке показалась розовая макушка Заринеи, а за ней шел Арман. Рядом семенил Хайа. В лесу ее друзья поменяли одежду. Сейчас они оба были одеты, как простые крестьяне: светло-коричневый сарафан и белая рубашка у Заринеи, белая рубаха и домотканые серые брюки у Армана. Борода у него за зиму и весну отросла своя, волосы тоже стали длинными, до плеч, так что теперь полиции и гвардейцам было бы трудно его узнать. Не в силах больше сидеть на месте, Рин пошла к ним навстречу.

— Чего так долго? — проворчала она.

— Наткнулись на патруль, — ответила Заринея, повязывая на розовые волосы серый платочек, — пришлось ждать в засаде. Слушай, что за странные дела здесь творятся? Лес стоит, словно мертвый. Мы ни одного зверька не увидели.

— Не знаю, — качнула головой Рин, — но среди горожан ходит страшная история о том, как стая мурианов загрызла дочку мэра города.

Хайа тявкнул и чихнул, выражая всем своим видом возмущение этой нелепицей.

— Дело явно нечисто, — сказал Арман. — Если это и впрямь мурианы, то нужно выяснить, что случилось. И сделать это до того, как на охоту выйдут обычные горожане.

— И до того, как мурианов объявят исчадиями зла, — добавила Рин. Конечно, ей некогда было этим заниматься, сейчас и без новой истории хватало проблем, но Арман остается здесь, он вполне может разобраться.

Хотя друзья дошли до гостиницы без проблем, народ реагировал на Хайа не совсем адекватно. Щенок виновато посматривал на окружающих, не понимая, почему его так боятся.

— Да, малыш, я тоже недоумеваю. Тысячи лет жили бок о бок, ни одного случая не было, — мрачно сказала Рин, — а тут что-то непонятное стряслось, и теперь от щенка в стороны шарахаются.

— Короткое зло помнят больше долгого добра, — философски заметила Заринея и открыла дверь гостиницы. Не обращая ни малейшего внимания на изумленного портье, который застыл столбом при виде пришедших в роскошную гостиницу крестьян, Рин повела друзей в номер.

— Что-то в тебе неуловимо изменилось, — тихо отметила Заринея. — Мы в дорогущей гостинице, а тебя даже не трясет.

— Дурное влияние Анхельма, — ответила Рин со вздохом. — Он меня разбаловал.

Заринея ничего на это не сказала, лишь усмехнулась.

Анхельм сидел в кресле и читал. Увидев друзей, он поднялся и сообщил, что ужин уже принесли. Компания расположилась за большим обеденным столом в гостиной, а щенков выдворили в ванную комнату, так как есть и не свинячить мурианы пока не умели. Когда Рин вкратце рассказала ему об истории с мурианами, герцог очень удивился и огорчился: ведь ему придется ходить по городу исключительно в сопровождении Айко. Как будут реагировать на него горожане? Что скажет мэр, которому он намеревается нанести визит? Умница Айко с неподдельным интересом слушал всю беседу, а затем сказал Рин, что будет вести себя очень осторожно и постарается восстановить имя мурианов. С удивлением глядя на щенка, Арман прояснил, что для этого им придется встретиться лицом к лицу со стаей, которая наводит ужас на город. Айко прижал ушки и печально вздохнул, признав, что он один со стаей не справится, потому что еще маленький. Рин утешительно почесала его между ушами и отправила спать. Щенок свернулся клубком около кровати Анхельма, рядом с братьями.

После ужина предстояло обсудить план операции. Рин развернула карту Вардонского форта, которую ей дал Анхельм, и стала обсуждать с Зарой детали похода. Никто не знал, где конкретно заперт Фрис, а построек на всей территории форта было больше десятка. Рин потеряла магические способности и не могла найти его, войдя в транс. На территории форта располагался гарнизон гвардейцев. К ним добавлялись хаболаки, точное число которых мог сказать разве что сам Инаис.

— Знаешь, по сравнению с этим планом, зайти в клетку с разъяренным горнидом — неплохая идея. Она точно оставляет шансы на выживание, — заметил Арман.

— Да ладно? — съязвила Рин.

— Прохладно. Сама посмотри: отвесные стены, охрана, погодные условия, полное отсутствие информации, что находится внутри… Чистое самоубийство.

— Будешь приносить мне на могилу солнцеглазки?

— Пышные букеты.

— Хорошо, тогда это того стоит. Арман, мне предоставят помощь. Я договорилась…

Все присутствующие обратили к ней удивленные взгляды, и Рин пришлось объяснить:

— Дифар, хранитель Лесов. Я смогла до него достучаться. Есть шанс, что он сможет позвать еще кого-то.

— Рин, ведь нас предупреждал Фрис, что теперь хранители один за другим станут появляться, и что это ничем хорошим не кончится… — с сомнением протянул Анхельм.

— Если бы только Касти был здесь… — вздохнула девушка, укладывая голову на сложенные руки. — Он бы точно знал, что делать. Интересно, есть ли способ призвать его?

— Да кто такой этот Касти в итоге? — спросила Заринея, и Рин недоуменно уставилась на нее.

— Я что, не рассказывала? Мне казалось, что рассказывала… Касти, Кастедар Эфиниас, помощник короля Левадии.

— А что ты имела в виду, говоря «призвать его»? — допытывалась подруга.

Рин поняла, что только что открыла большой секрет тем, кому этот секрет знать, наверное, не следовало. С другой стороны, Альберта и Роза знают… Она решила, что вреда не будет, но на всякий случай обратила вопросительный взгляд к Анхельму. Герцог едва заметно кивнул.

— Это сложно объяснить. Он… эм-м… Вообще-то, его настоящее имя — Ладдар, Разрушитель Жизни, Смерть несущий. Он демон Смерти. Или просто ее воплощение, как вам будет удобнее. Отличный парень, мы с ним неплохо ладим, хотя поначалу готовы были глотку друг другу перегрызть.

Рин представляла его так, как представляют давнего друга. Так как она привыкла к Кастедару, то у нее он не вызывал каких-то сверхсильных эмоций. Но лица Армана и Зары эмоции выражали. В данный момент они могли бы стать эталоном того, как может вытянуться лицо человека от изумления.

— Что вас сейчас так удивило? — спросила она. Анхельм улыбнулся, но тут же прикрыл улыбку ладонью.

— Ну, может быть, нас совсем немного удивило то, что ты водишь дружбу со Смертью? — ответил Арман. — Понимаешь, обычно люди дружат с людьми, с кошками и собачками… с аиргами иногда, но с духом Смерти?

— Не думала об этом с такой точки зрения, — с удивлением заметила Рин. — Да не волнуйся ты так! Он весьма приятный в общении. Когда в хорошем настроении. И когда сытый. Жаль, что я не знаю способа позвать его… Он наверняка помог бы Фрису.

— Ладно, к этой теме мы вернемся позже, — сказал Арман. — У нас есть насущные проблемы, нужно их решить. Первое: как вы доберетесь до форта?

— Верхом на лошадях, — ответила Рин. — Я на Акробате, Зара на Лимоне.

— Второе: сколько дней?

— До Вардонского форта примерно два дня верхом. Один день там. Два обратно. Пять дней. Сегодня седьмое июля, выдвигаемся восьмого. Значит, вернемся мы двенадцатого-тринадцатого.

— Третье: как ты собираешься искать Фриса?

— В этом поможет Дифар. Зара, в моих видениях Фрис окружен странными знаками, начерченными кровью. Они везде. Что это значит?

Заринея задумалась надолго.

— Заклятия на крови… Этот раздел магии в университете не преподают в общем потоке, лишь знакомят с основами. Большее внимание уделяют защите от таких заклятий. К слову, ее почти не существует. Печати крови вытягивают физические и душевные силы из жертвы. Вероятно, речной мастер огражден этими печатями от тех, кто мог бы его найти. Ему удалось связаться с тобой, но как?

Рин долго молчала. У нее были подозрения на этот счет, но высказать их она не решилась.

— Помнишь операцию в Остине? Когда я потеряла магическую силу? Ты тогда смогла ввести меня в транс. Я сама сейчас не смогу, но ты…

— Рин, я не смогу, — перебила Заринея и виновато потупилась. Рин положила ей руку на плечо.

— Заринея Церес, я отправляюсь туда без магических сил вообще. Соколиная песня, слух, звериное чутье и ты — это все, что у меня есть. Ты мне нужна. Ты сможешь. Ты все еще волшебница. Ты можешь!

— Я постараюсь, — тихо ответила женщина и вздохнула.

— Четвертое, — не унимался Арман, — как ты собираешься вытащить оттуда Фриса?

— На руках понесу, если надо будет.

— Пятое: что ты будешь делать, если он мертв?

Рин закрыла глаза, чтобы удержать эмоции, вызванные этим вопросом. Она прислушалась к себе и попыталась найти в своей душе тот нерв, который отвечал за чувства к Фрису. Нашла и осторожно потрогала его, как трогают больной зуб.

— Он жив, — наконец ответила она. — Я это ясно чувствую. У меня в этом нет никаких сомнений.

— Значит, все же… — прищурился Арман, собираясь что-то спросить, но осекся под суровым взглядом Рин. — Понял. Прости. Действительно прости! Я был неправ.

— Дошло, наконец?

Анхельм смотрел на них с явным непониманием, Заринея, наоборот, помрачнела. Именно в этот момент герцог понял смысл слов Рин об Армане, что они понимают друг друга с полуслова. Рин заметила его недоумение и поспешила вернуть разговор в прежнее русло, пока он не начал вникать в детали.

— Шестое, — сказала она, — если мы задержимся более чем на два дня, то вы уезжаете отсюда.

— Нет! — возмутился Анхельм. — Я не…

— На случай неудачи всегда разрабатывается отдельный план, — перебила она. — Если мы задержимся, вы делаете ноги. Без вариантов. Вы не бежите спасать нас. Вы уезжаете. Потому что если там сгинули мы с Зарой, то вас убьют с вероятностью сто процентов.

— Почему ты такая самоуверенная? — с внезапным раздражением спросил Анхельм. — Я сосчитать не могу, сколько раз слышал от тебя подобную браваду. Даже сейчас, потеряв магические силы, ты считаешь себя сильнее всех!

Рин долго смотрела на него с улыбкой, прежде чем ответить.

— Это не бравада, Анхельм. Ты не видел и десятой доли нашей силы. Мои слова — не бравада. Это факт.

— Она говорит верно, ваша светлость, — подтвердил Арман. — Вы знаете, кем мы были? Нас вызывали, когда никто другой не мог справиться. Мы были последним средством. Мы были героями своего времени.

— К сожалению, удел героя таков, что он может идти только вверх, — добавила Заринея. — Если герой оступится и упадет, ему не дадут подняться, его заклюют те, кто когда-то превозносил.

Когда прозвучали эти слова, Анхельм наконец-то понял. Перед ним сидели герои прошлого, которых поставил на колени не враг, а собственный военачальник, император родной страны. Пройдя через боль, потери, унизительное положение, эти герои вернулись. И вернулись они с ясным намерением карать обидчиков. Это не было деловым подходом, это было личным.

Теперь он внезапно осознал, что чувствовала Рин, видя неприкрытую шею императора, но скованная по рукам и ногам обещаниями, данными людям, которые были заинтересованы во власти, но не в справедливости… Людям, вроде его дяди. Людям вроде него самого.

— Да, Анхельм, то, о чем ты только что подумал, и есть ответ на твой вопрос, почему мы не можем обратиться к Орвальду, — сказала она. — Я стерплю почти все что угодно в свой адрес, но за семью я разорву на части. Твой дядя навредил моей семье. Игры кончились.

Анхельм поднял на нее взгляд, до того прикованный к карте на столе. И похолодел.

— Мне жаль, что так вышло, — тихо добавила Рин, все еще глядя в его глаза.

— Рин! Одумайся! Ведь дядя не просто так прятал хаболаков! Вряд ли он был бы рад узнать, что Фрис вообще туда попал!

— Из-за его тайн и любви к политическим играм пострадала моя семья. Из-за него пострадали мы оба. Ты все еще оправдываешь его?

— Но он тоже моя семья, Рин. Причем, он — единственный, кто у меня есть. Да, я могу на него злиться, я могу разругаться с ним в пух и прах, но могу ли я дать его в обиду? Даже если это ты? Зачем же ты меня… между молотом и наковальней…

Рин опустила взгляд. Затем собрала со стола карты, убрала посуду и ушла в спальню. Арман и Заринея переглянулись, пожелали герцогу спокойной ночи и ушли в свою комнату. Анхельм посидел один еще некоторое время, понаблюдал за медленно садящимся за горы солнцем, а потом тоже направился в спальню. Рин уже лежала в кровати, но не спала. Анхельм разделся, лег с ней рядом и крепко прижал к себе.

— Да. Ты прав, — тихо проронила она, слепо глядя перед собой. — Прости, что ставлю тебя в затруднительное положение.

Он ничего не ответил, лишь поцеловал ее волосы и прижался носом к оголенному плечу.

~*~

Они лежали так очень долго, спать не хотелось ни капли, хотя долгая дорога и нервотрепка измотали их. В какой-то момент Анхельм обнял ее еще крепче и очень тяжело вздохнул.

— Что такое, Анхельм? — спросила она шепотом. Она прекрасно понимала причину его беспокойства, поэтому спросила просто для того, чтобы он выговорился.

— Я волнуюсь. Я боюсь за тебя.

— Все будет хорошо. Со мной будут Зара и щенки…

— Целой армии мира было бы недостаточно. Я не хочу, чтобы ты туда ехала. Рин, постой, не ругайся… Я знаю, все знаю, но вдруг все не так, как ты думаешь? Вдруг это очередная ловушка?

Она повернулась к нему и погладила кончиками пальцев его лицо.

— Я не знаю, Анхельм. Но мой выбор сделан, я должна ехать. Я… Ты ведь знаешь, что я ходила в храм Сиани? Старейшины говорили, что аирг, вошедший в людской храм, потеряет защиту и связь со Старейшими, с духами предков. Я сделала это, а ведь они много значили для меня. И Фрис… — она растерялась, не сумев подобрать слов. — Я не хочу, чтобы все было зря.

— Что мне делать, если с тобой что-то случится? Что я буду делать? — герцог взял ее лицо в ладони. — Что я буду делать, если…

— Вернусь, — перебила его Рин. — Я вернусь. И думать не смей о другом. Даже если кажется, что надежды нет, всегда верь, что я вернусь. И жди.

— Я волнуюсь за тебя! — с нажимом повторил он.

Она приподняла голову и серьезно посмотрела в его голубые, как топазы глаза.

— Если волнуешься, значит не доверяешь мне. Всегда верь в меня, Анхельм. Всегда, что бы ни случилось.

— Тогда… Можно я не буду с тобой прощаться завтра утром?

На губах Рин появилась слабая улыбка. Она поцеловала Анхельма в лоб, удобнее устроила голову на его плече и постаралась заснуть.

Глава 3.2

По мере приближения Рин и Заринеи к Вардонскому форту погода менялась. Холодало, реликтовые леса и пышная растительность сменились арктической тундрой. Короткое лето здесь шло на исход. Им везло с дорогой — она была широкой и твердой, лошади не испытывали трудностей. К сожалению, Лимон был медлительнее Акробата и не желал слушаться малознакомого седока, поэтому Заринея постоянно отставала. Но зато он был выносливее и двигался мягким аллюром, удобным для длительных поездок по пересеченной местности. Акробат же, будучи остинской верховой лошадью, мог долго галопировать, но это было весьма утомительно для всадника, поэтому Рин заодно приходилось выполнять работу берейтора и учить жеребца ходить, а не носиться.

Разговоров в пути они почти не вели, Заринея будто заразилась мрачным настроением Рин и больше не донимала ее ни расспросами об отношениях, ни обсуждениями дальнейших действий. Цуйо и Хайа вели себя образцово-показательно, видимо, проникнувшись серьезностью обстановки. Щенки без всякого скулежа перенесли долгий переход, хотя Рин прекрасно понимала, что такие нагрузки для них были слишком велики.

Под конец второго дня пути они достигли места, откуда был прекрасно виден Вардонский форт. Рин заметила, что земля здесь была изрыта лапами хаболаков. Стать ужином для этих тварей было бы совсем некстати, поэтому они решили забраться на невысокую скалу и спрятаться в любой доступной пещере или нише. Поиск такого места занял около двух часов, после чего Рин и Заринея принялись обмазывать себя и свою одежду настойкой из астириники, чтобы отбить запах тела. Щенки покорно вытерпели неприятную процедуру, лишь Цуйо лег на землю и начал чесать нос. Самым сложным было скрыть лошадей. Ни Акробат, ни Лимон не желали поддаваться на уловки Рин, так как запах настойки был для них слишком резким и неприятным. Но наконец девушка справилась и с этим. После чего они с Зарой достали спальные мешки и устроились на ночлег. Солнце в этой местности садилось в одиннадцать вечера, а всходило в час ночи. Сейчас наручные часы Рин показывали восемь, а это значило, что до начала операции оставалось около трех часов.

~*~

Едва-едва забрезжил рассвет, чуть посветлевшее небо еще было усыпано звездами, а Рин и Заринея вместе с двумя мурианами уже стояли под стенами форта. Слава безалаберности гвардейцев — стены никто не охранял. Рин подбросила крюки на веревках вверх и убедилась, что надежно закрепила. Затем они вдвоем довольно быстро поднялись на стены и сбросили петли, чтобы поднять мурианов. Цуйо и Хайа побаивались лезть наверх, но Рин убедила их, что это не опасно. Рассвет подбирался близко, и следовало немедленно пробираться вглубь форта, что они и сделали. Они обошли большую часть стены, мурианы напрягали носы, пытаясь учуять запах Фриса, но лишь растерянно трясли головами. Ясно было только одно: необходимо спускаться во внутренний двор.

— Ты же знаешь Фриса лучше, чем кто-либо. Куда бы он пошел сперва? — спросила Заринея. Рин лишь качнула головой.

— Он мог пойти в самое большое здание, но оттуда его могли перенести куда угодно.

— Думай лучше. Фрис не может связаться с нами, так как его отрезали магическими печатями. Но Фрис — дух Воды. Он может призвать воду когда угодно и где угодно, если только она доступна. В пустыне или на голых камнях он будет совершенно бесполезен. Также Фрис боится огня, так как он для него губителен. Тот, кто поймал его, знает, с кем имеет дело, поэтому будет пользоваться всеми слабостями.

Рин недолго думала.

— Пустыни здесь нет. Любое место с открытой почвой исключено. Земля мерзлая, в ней лед, а лед — та же вода. Значит, его держат в каменной клетке. В моих видениях перед ним открывалась дверь наружу, свет был тусклый. Ему было очень и очень холодно, а рядом что-то бурлило, шипело и запах… такой противный запах крови и чего-то еще. Будто воздух после грозы.

— Значит, самый глубокий подвал.

Рин бессильно огляделась вокруг: сейчас все башни выглядели, как входы в самый глубокий подвал в мире.

— Монетку что ли подбросить? — тихо спросила она сама себя. Вдруг Хайа потребовал ее внимания:

«Мама! Смотри на землю! Трава! Трава растет!»

Рин уставилась вниз и обомлела: земля покрывалась зеленым ковром, побеги плюща поднимались по башням, вползали внутрь, через считанные минуты все здания были покрыты зеленью. Это Дифар прислал помощь! Рин и Заринея побежали к ближайшей лестнице и спустились вниз уже безо всяких опасений.

Рин схватилась за ветвь плюща и вслух воззвала к духу Леса.

— Дифар! Повелитель Леса! Это я!

«Хм-м-м… — раздалось в ее голове тихое скрипение. — Я ищу бестолкового предателя семьи. Иди туда, где останутся зеленые ветви. Я приведу тебя».

Рин передала слова Дифара Заринее и щенкам. Все стояли на месте и только внимательно разглядывали, как молодые побеги плюща на стенах большинства башен буреют и отсыхают.

— Там! Туда! — указала Заринея, разглядев зеленую дорожку к большому зданию неподалеку от них. Рин похолодела: скоро все решится. Бегом они направились к воротам той злополучной башни, куда месяц назад зашел Фрис.

Рин приготовила оружие, у Заринеи было заготовлено заклинание. Рин толкнула дверь ногой и ворвалась внутрь… Три фигуры были обвиты ветвями плюща с головы до ног. Дифар просто задушил их. Растения также покрывали двери в дальние коридоры, но внутрь они, судя по всему, пробиться не могли. Мурианы пробежали вперед, Цуйо поскреб лапой дверь слева. Заринея поспешила к нему, а Рин пошла проверить дверь справа.

— Здесь везде знаки удержания, — с недовольством сказала Заринея, входя внутрь и освещая стены маленькой лампой-фонарем. — Иди, посмотри!

Рин подошла и на пороге коридора остановилась, как вкопанная. Страх сковал горло, рот наполнялся слюной при одном взгляде на темноту перед ней. Цуйо нетерпеливо фыркнул, Заринея обернулась, с непониманием глядя на подругу.

— В чем дело? Опять?

Рин медленно кивнула. Приступ клаустрофобии… Ее слабость, с которой ничего нельзя поделать. Брешь в защите, которую ни заделать, ни проигнорировать. Подруга взяла ее под локоть и потянула вперед.

— Либо ты ее, либо она тебя, — сказала Заринея жестко. — Пойдем. Фрис ждет. Ты нужна ему.

После этих слов Рин словно бы почувствовала прилив энергии. Она сделала над собой усилие и шагнула вперед.

Они повторяли путь Фриса полностью. Стены коридора сужались, Рин пришлось согнуться, чтобы не касаться потолка. Бум! Сильный хлопок по спине заставил ее потерять равновесие, она чуть не полетела носом вперед.

— Прекрати это, — прошипела Заринея сквозь зубы, занося руку для нового удара. — Ты можешь контролировать свою болезнь! Не позволяй страхам одолеть тебя!

Рин снова лишь виновато кивнула и уже сама пошла вперед.

По мере их продвижения вглубь башни, усиливался и странный запах. Наконец они уперлись в ту же самую дверь, что и Фрис до них, открыли и вошли. Маленькой лампы Заринеи нисколько не хватало, чтобы разогнать мрак, и Рин видела всего на несколько шагов вперед. Справа внизу что-то бурлило, но они не горели желанием выяснять, что же это такое. Внезапно Рин расслышала какой-то гул, будто множества женских голосов. Она оглянулась на Зару и жестом дала понять, что слышит что-то непонятное, но та пожала плечами — человеческого слуха не хватало. Цуйо и Хайа прижались к ее ногам, щенки дрожали всем телом.

«Началось», — подумала Рин. Они шли все дальше и дальше и, наконец, вышли на просторную площадку, откуда можно было спуститься по лестнице вниз или свернуть в другой коридор. Голоса слышались как раз из коридора, но как понять — враги там или друзья? Цуйо тихонечко заскулил, и Рин положила руку ему на голову, чтобы успокоить.

«Мама, там плохо… Там очень страшно!» — проскулил Цуйо.

«Мама, не ходи!!» — это Хайа ухватил ее зубами за руку, когда она потянулась к двери.

Рин вздохнула и присела. Она обняла щенков и сказала: «По самому несчастливому стечению обстоятельств, нам нужно идти именно в это страшное место. Что вы там чуете?»

«Кровь… Много крови! — ответил Цуйо. — Там больно. Там все больны».

«Там люди… Женщины», — добавил Хайа. Рин снова оглянулась на Зару, все внутри нее холодело от ужаса и предчувствия.

— Заринея, какие детали ты знаешь о заклятиях на крови? Об удерживающих печатях. Как их создают?

— При помощи крови, как следует из названия. Для этого нужна очень большая магическая сила, — ответила Заринея, немного подумав, — и такую силу можно получить из жертвоприношения. Жизненная сила переходит во власть мага. Считается, что наибольшей жизненной энергией обладают… Ох-х… — она замолчала и нерешительно покачала головой, вглядываясь в Рин.

— Кто? Говори! — потребовала та, видя сомнение подруги.

— Беременные, — едва слышно ответила Зара.

Рин не стала отвечать. Уже безо всяких сомнений она открыла дверь и шагнула в темный коридор, держа наготове Соколиную песню и револьвер.

Они шли долго, еще дольше, чем до предыдущего зала. Рин изо всех сил боролась с клаустрофобией, подгоняя себя всем нецензурным солдатским лексиконом. Ее трясло, пару раз она думала, что прямо сейчас потеряет сознание, но теплые мягкие бока верных Цуйо и Хайа приводили ее в чувство. С каждым шагом нарастал гул голосов.

— Рин, что это?! — прошептала Заринея. — Что за голоса?

— Тот, кто запер Фриса, занимался жертвоприношениями. А это воют те, кого не успели… Не принесли пока в жертву.

— Благие боги! Помоги нам, Светлая Сиани! — горячо взмолилась женщина. — Помоги, Всемогущая! Кошмарное зло разрослось здесь ядовитым клубком…

— Зара, прекрати! — попросила Рин. Почему-то у нее появилось предчувствие, что лучше не призывать на помощь высшие силы.

Коридор кончился внезапно, и они почти выскочили в полуосвещенный факелами зал. Рин мгновенно сделала шаг назад и потушила лампу Заринеи. Цуйо и Хайа легли. А затем девушка осторожно заглянула за угол.

По центру зала кругом сидели женщины, у многих из них были видны большие беременные животы. Они держались за руки и пели, точнее, тянули одну ноту, и их вой ужасно действовал на расшатанные нервы Рин. Каменные полы были расчерчены магическими символами, по углам лежали разрубленные части тел. Они сидели перед железной дверью, запертой на большие задвижки, которую также покрывали знаки удержания души. Рин поняла, что там, за этой дверью, находится Фрис.

— Они зачарованы. Едва ли они вообще заметят наше присутствие, — шепнула Зара в ответ на невысказанный вопрос Рин.

— Мы подозрительно… — начала она едва слышным шепотом.

— …легко сюда попали, — подхватила мысль Зара. — Это значит, что выбраться отсюда будет куда сложнее. Рин, в символьной магии есть одно слабое звено: неверно написанный или поврежденный знак разрушает все заклятие.

— Тогда… разве Фрис не мог освободиться? — удивилась Рин.

— Нет, — качнула головой Зара. — Это сложно объяснить… Он находится внутри круга, под действием. А разрушать магию можно только извне. И знаки должны быть перечеркнуты тем же, чем были нанесены.

Сказав это, Заринея кивнула на обрубок руки, лежащий в двух шагах от них. Рин намек поняла. Она уже собиралась поднять это, но подруга придержала ее за локоть.

— Есть еще один момент, — сказала Зара. — Я не знаю, какая из печатей воздействует на этих женщин. Стоит им прийти всебя, как они поднимут вой. Мало того: маг, использовавший заклятие, сразу же узнает, что что-то произошло, стоит тебе перечеркнуть первый символ. Сюда сбегутся все. Поэтому предлагаю сначала открыть дверь, а затем заняться печатями.

Рин кивнула. Женщины, судя по всему, находились в глубоком трансе и действительно не обращали ни малейшего внимания на пришедших. Их глаза закатились, тела сотрясала крупная дрожь. Воздух в круге едва не искрился от концентрации магической силы.

Рин и Заринея осторожно подошли к двери и попытались отпереть задвижки, но это было не так-то просто.

— Это магический замок, — вздохнула Зара и отодвинула Рин. — Дай я попытаюсь.

Она положила обе руки на дверь и стала шептать заклинание. Ее ладони охватило красноватое сияние, лицо перекосило от напряжения, по виску потекла капелька пота. Казалось, что дверь дрогнула, и задвижки поддались, но тут она резко опустила руки.

— Не получается, — бессильно выдохнула Заринея, чуть не плача. — Не могу! Не хватает сил.

Рин отстранила ее и подняла оружие. Если она отдаст немного сил Соколиной песне…

— Даже не думай, Рин! Это может тебя убить! — прошипела подруга, перехватив ее руку.

— Я немного…

— Нет! — перебила Заринея. — Твои силы нам еще пригодятся. К тому же, это не поможет, ведь этот замок держат… они.

Рин обвела взглядом голосящих женщин. Она подошла к ним, взяла двоих за локти и с силой дернула. Расцепился замок, прервался круг. Заложницы всхлипнули и очнулись… Они изумленно посмотрели друг на друга, потом на Рин, которая все еще держала их руки. Одна за другой стали приходить в себя и остальные. Блондинка с большим животом осоловело огляделась вокруг и открыла рот, но Рин тут же закрыла его ладонью.

— Ни звука! Построились все у стены! Живо! — приказала она тихо. Женщины, все еще слабо понимая, что происходит вокруг, будто послушные овцы стали подниматься.

Тут стало происходить что-то странное. Стены задрожали, как при землетрясении, воздух внутри круга почернел, сгустился комком, по нему поползли молнии, а потом он растаял, будто дым… и все кончилось.

В этот же миг Заринея рванула засов на двери, и та открылась, явив еще одну дверь на засовах, но с маленьким решетчатым окошком. Рин ринулась к ней. Сквозь прутья решетки она увидела распростертого на полу Фриса. В нетерпении Рин дернула засов, без усилий распахнула дверь и бросилась к нему.

Он был обнаженный, ледяной, смертельно изможденный, но живой. Его грудь едва-едва приподнималась, где-то в глубине устало, тихо и почти бессильно стучало сердце. Сдерживая эмоции, Рин осторожно попробовала поднять его и ужаснулась: он весил не больше овечки… Она легко подхватила его на руки и вынесла в зал. Заринея не теряла времени и перечеркивала знаки печатей кровью, сочащейся из обрубка чьей-то плоти, который она брезгливо держала двумя пальцами. Рин бережно уложила голову Фриса себе на колени и дернула с плеч рюкзак. Покопавшись в нем, вытащила флягу с водой и прислонила к губам мужчины. Едва первая капля попала на пересохшие губы, как посиневшие веки чуть дрогнули. Рин приподняла ему голову и влила воду в рот, поглаживая по горлу и заставляя глотать. Фляга кончилась довольно быстро, но Фрис так и не очнулся. Сейчас, при свете, она рассмотрела его лучше. Тело Фриса словно высохло, уменьшилось в размерах, даже кости торчали, а многочисленные ссадины, порезы и синяки покрывали кожу с ног до головы. Мало того: на груди ножом был вырезан один из знаков удержания, и хотя кровь запеклась на ране, все еще слегка сочилась из-под коросты… Она достала из рюкзака теплое одеяло и обернула Фриса.

— Милый мой, родной мой, очнись же, — умоляла Рин. — Очнись, Фрис, прошу тебя!

— Рин, у нас нет времени, — поторопила Заринея. — Бежим быстрее. Цуйо, Хайа! Вперед!

Заринея помогла Рин удобнее взять Фриса и скомандовала заложницам, которые до сих пор в страхе жались по стенам:

— Чего ждем? Марш отcюда!

~*~

Мурианы шли впереди, за ними — Рин с Фрисом на руках и Заринея, беременные женщины были позади. Коридор казался бесконечным. Клаустрофобия больше не давила, Рин была так взволнована, что просто забыла о ней. Фрис за все это время так и не очнулся.

Наконец они снова оказались в том зале, но… Везде на стенах горели факелы, а это значило, что за ними пришли. Около двадцати гвардейцев расположились по периметру галереи и перекрывали выход. А внизу, в зале с котлами, стоял волшебник Макс. Рин юркнула назад в коридор и остановила Зару.

— За нами пришли, — известила она, опуская Фриса на пол. Затем достала Соколиную песню, револьверы и закрепила рукава куртки, чтобы обнажить метательное оружие. Рин вышла наружу.

— Взять ее! — приказал Макс.

Рин хватило доли секунды, чтобы ближайший к ней гвардеец упал с отравленным дротиком в горле. Она успела метнуть звезду во второго и выстрелить в третьего, а затем бросилась на пол. Раздалась пальба, пули попали в стену позади нее, женщины в коридоре завизжали от страха. Из положения лежа Рин выстрелила дважды, и еще двое гвардейцев рухнули замертво.

— Некуда бежать! — крикнул враг. — Сдавайся!

— Поцелуй горнида в зад! — крикнула в ответ Рин, готовясь к отчаянному рывку. Шестеро гвардейцев как раз очень удобно встали рядышком, нацелив на нее оружие. Три-два…

Один! Они выстрелили залпом, Рин прыгнула вверх и влево, уворачиваясь от пуль. В три прыжка она оказалась рядом с ними, взмахнула Соколиной песней и снесла голову одному, другому… Клинок пронзительно свистел, рассекая воздух и плоть, от его пения кровь стыла в жилах, но Рин лишь больше распалялась.

Рин подняла Соколиную песню, чтобы убить очередного врага, но тут запах свежей крови достиг ее носа. Сладкий солоноватый аромат поманил с невероятной силой. Он проникал, казалось, в самый мозг, будоражил некую струнку, пробуждающую подлинную силу аирга, разрушал замки, за которыми прятался беспощадный зверь. Этого зверя одолевала жажда, и он обещал поделиться огромной силой, если только она даст ему попробовать крови. Сила, да. Как раз то, что сейчас требовалось. Рин не смогла удержаться и коснулась лезвия языком… В тот же миг в сердце снова поднялась волна жаркой ненависти, в ушах загремели барабаны, а руки налились обещанной силой. Время замедлилось и потекло, будто кисель. Она четко видела, как к ней бегут вооруженные люди в алых кирасах, как взмахивает руками, чтобы сотворить заклинание, волшебник, но ее это больше не пугало. Эти твари посмели причинить вред ее семье… Эти твари ответят ей. В этот миг она и весь мир разделились.

~*~

Заринея быстро перетащила Фриса подальше от входа в коридор и строго-настрого приказала женщинам не высовываться, а мурианам — охранять. Затем она выглянула наружу, на секунду поймала взгляд Рин и ужаснулась: подруга снова превращалась в безумного зверя. Соколиная песня в ее руках горела алым пламенем и противно верещала, требуя крови. В Рин выстрелили, но она увернулась так просто и лениво, будто в нее летел камень, а не пуля. Затем она прыгнула навстречу врагу, взмахнула клинком и снесла голову молодого парня. Мгновенно развернулась и убила второго нападавшего, а после стремительно рванулась к лестнице и вниз. Заринея достала револьвер и приготовила заклинание воздушного щита. Она выскочила вслед за Рин, чтобы прикрыть подругу, но стоило ей увидеть врага, как женщина замерла…

Заринея не могла заставить себя пошевелиться. Как парализованная она стояла и смотрела на волшебника с волосами всех цветов радуги. Из его ладоней стали вылетать розовые лотосы, мерцающая дымка повисла в воздухе. В его руках сплеталось заклятие сна, которое она узнала сразу же. Неужели это он? Если да, то как она может противостоять ему? Как она сможет поднять на него руку? И — во имя всех богов! — как только он оказался здесь?!

~*~

Рин метнула дротик, волшебник дернулся в сторону, и ядовитое лезвие миновало его плечо. Дымка мгновенно рассеялась: заклятие не было завершено должным образом. Он побежал прочь, а наперерез Рин бросились два хаболака. Громадные кошмарные звери рычали на нее, но не бросались, только отрезали ее от цели. Рин обнажила клыки в жутком оскале и взвыла. Гвардейцы бросились на землю, зажимая уши, хаболаки с визгом повалились, будто побитые псы. Волшебник Макс тряс головой, не в силах поверить ушам и глазам. Заклинание сна прервалось, он с ужасом загнанного барашка таращился на озверевшую Рин и приникших к полу хаболаков.

— Жалкое зрелище! — Сейчас ее голос звучал низко, хрипло и раздвоенно, будто кто-то еще говорил вместе с Рин. — И ты называешь себя магом? Это ты посмел поднять руку на Повелителя Рек? Хозяина мира! Ты надругался над самим смыслом жизни! Теперь ты, ничтожный паразит, сдохнешь и сгинешь в вечное небытие без надежды на перерождение в иных мирах!

Она подняла Соколиную песню и шагнула к нему.

Черно-синяя молния зазмеилась на его пальцах, опутала волшебника и метнулась к Рин. Соколиная песня приняла ее и погасила. Клинок завибрировал в руке, заскрежетал, кровь потекла по лезвию. Макс сплел новую молнию, но она была разрублена на части. Рин шагнула ближе.

— Давай, волшебник, покажи, на что способен, — прорычала Рин разными голосами.

На лице Макса появилась широкая ухмылка.

— Попалась! — победоносно заявил он, выпрямился и щелкнул пальцами, глядя на котлы рядом с Рин. Секунду спустя они со звоном лопнули. Град острейших осколков взмыл в воздух, варево хлынуло мощными потоками на Рин, Макса и хаболаков.

Горячая волна сшибла Рин с ног и захлестнула. Боевой запал, безумие мгновенно сошло на нет, разум поднял тревогу и заставил ее прийти в себя. Вынырнув, Рин обнаружила, что к ней плывут, утробно рыча, хаболаки, а мага нигде нет. Она изо всех сил рванулась к лестнице, но страшные зверюги преграждали ей путь. Девушка заметила, что сейчас твари стали очень неповоротливы, и у нее появилось небольшое преимущество в скорости и ловкости. Но ей тоже было тяжело грести одной рукой. К тому же, хотя она доставала ногами до пола, оружие и намокшая одежда замедляли движения.

— Я же говорил тебе, водный дух, что ты не выйдешь отсюда! — донесся откуда-то голос Макса. Рин увидела его с другой стороны зала, стоящим на галерее. С двух сторон волшебника прикрывали гвардейцы, и он был в полной недосягаемости. Макс злорадно ухмылялся, глядя, как Рин пытается ускользнуть от мощных челюстей хаболаков. Наконец она смогла подплыть ближе к лестнице, ей осталось совсем немного, но хаболаки мешали выбраться.

— Теперь вы оба будете моими подопытными крысами!

Один хаболак подплыл опасно близко, Рин улучила момент и отсекла зверюге голову.

— Скорее я сдеру с тебя шкуру живьем, — пообещала она, прикрывая себя телом хаболака. Макс скептически хмыкнул, щелкнул пальцами и сделал еще один пасс. Свет факелов погас, они остались в непроглядной тьме.

— Темновато здесь, а? — послышался его голос. — Огоньку?

Секунду спустя убитый хаболак в ее руках вспыхнул. Рин едва успела оттолкнуть тушу от себя.

— Я все равно слышу тебя! — крикнула Рин. Она уже нащупала рукой перила лестницы и выскочила на ступеньки.

— Досадно. Но поправимо, — парировал маг. Последним, что Рин слышала, был громкий удар, будто взорвали мину, а затем настала мертвая тишина. На секунду она запаниковала, подумав, что оглохла. Где-то во тьме к ней приближались враги, а у нее не было возможности ни увидеть их, ни услышать. Впрочем, они тоже не видели ее. Рин побежала вверх по лестнице. Шаг-другой, — и она налетела на стену. Рин повернулась лицом к залу и зажмурилась. Теперь только обоняние могло спасти ее, но жуткая вонь хаболаков была, казалось, везде…

~*~

Когда погас свет, Заринея очнулась. Она слышала, что Рин бежит по лестнице, а за ней гонится хаболак. А затем он использовал заклятие тишины, и Заринея поняла, что теперь подруга даже не слышит врагов. А еще Заринея поняла, что настало время сделать выбор: на одной чаше весов лежали их жизни и жизнь всего мира, а на другой его жизнь.

«Светлейшая Сиани! Я молю тебя о помощи! Сила поглотила его. Он ушел с пути добра и света, его сердце очерствело, он совершил ужасные вещи. Во имя блага всего мира… Дай мне возможность исправить мою ошибку! Мой выбор полон скорби, но я должна поступить так. Если я ошибаюсь, уничтожь меня. Но если я права, даруй мне силы справиться с ним!» — взмолилась она и сосредоточилась. Спустя мгновения благоговейная дрожь пробрала все ее тело, плечи волшебницы сами собой гордо развернулись, подбородок поднялся. Заринея глубоко вдохнула, выдохнула и поняла, что может действовать: Светлейшая поддерживает ее. Поймав волну потока магии, она направила ее в руки. Сила запульсировала теплыми очагами в центре ладоней. Она разгоралась ярче и горячее и, наконец, преобразилась в два сгустка яркого света. Заринея замахнулась и подбросила их в воздух. Зал осветился. Свет был неярким, но ее подруге-аиргу этого хватало.

Рин стояла, прижавшись спиной к колонне. Хаболак был прямо перед ней. Увидев ее, он мгновенно бросился, но Рин успела раньше: она прыгнула прямо под его брюхо, проскользила под ним, распарывая живот, и вывернулась. Отрубив голову твари, она устремилась к гвардейцам. Заринея видела, что волшебник пришел в бешенство. Она хорошо понимала: он мог знать даже о Рин, так как покопался в мозгах Фриса, но он никак не мог знать, что сюда придет она.

— Свет?! Кто тебе помогает?! Выходи сюда! Немедленно! — закричал он гневно. Заринея знала, что сейчас не может выйти. Отвлечь она сможет, но остальное лучше сделать Рин. У нее самой не хватит сил, чтобы справиться с ним, ни магических, ни моральных.

Рин уже преодолела половину зала, расправилась с добрым десятком гвардейцев и быстро приближалась к цели. Сейчас она была сосредоточена и не поддавалась своему внутреннему зверю, поэтому действовала осмотрительно. Главное, чтобы ей не пришло в голову снова попробовать крови…

Тем временем, Макс закрыл глаза, широко раскинул руки и стал читать заклинание. Его тело объяла темная дымка, в ней замелькали алые молнии. Больше десятка точных копий его самого появилось рядом с ним. Заклинание иллюзии. Рин в замешательстве остановилась.

— Как теперь ты найдешь меня, а? — злорадно засмеялся он, а его копии повторили. Рин раскрыла рот, но не смогла издать ни звука — заклятие тишины все еще действовало. Тогда она просто побежала дальше. Макс сделал еще один магический пасс, теперь в его ладонях сплетался большой огненный сгусток. На этой узкой галерее увернуться было некуда…

— Немедленно остановись, Максимилиан Альберт Церес! — крикнула Заринея. Прикрывая себя воздушным щитом, она вышла из укрытия на свет. Макс остолбенел. Ухмылка мгновенно исчезла с его лица и сменилась выражением глубокого шока.

— Э… А… Ты?!

~*~

Рин уже прокляла себя на все лады за то, что взяла с собой Заринею, а не Джима. Проклятье! Ей нужен был нормальный маг, которому доступны все заклинания, не только целительство, щит и два жалких шарика света! Как теперь она выберется из этой ловушки?! Дифар уже помог ей, вряд ли стоит ждать от него большей помощи. Фрис ранен и в тяжелом состоянии, она сама нема и глуха, а этот волшебник и его иллюзии… Что это он делает? О нет!

Увидев десяток огненных шаров, нацеленных на нее, Рин со всей доступной скоростью помчалась вперед. Соколиная песня в ее руке дрожала, клинок рвался из руки и требовал дать ему крови. Огонь мага разгорался жарче, сила заклятия становилась воистину разрушительной. Единственный шанс остановить такое заклятие — это убить мага. Но как узнать настоящего среди толпы фантомов?! Вдруг огонь погас. Множество одинаковых лиц приняли одинаково изумленные выражения и отвернулись от нее. Рин мельком взглянула вниз и увидела Зару, вышедшую из укрытия. Она смотрела на волшебника очень разгневанно, но с королевским достоинством во взгляде, а поза выражала серьезную угрозу. Рин благоразумно не стала дожидаться, пока они выяснят отношения, и воспользовалась его заминкой. В три шага она пересекла оставшееся расстояние и взмахнула Соколиной песней…

~*~

Отец Рин как-то сказал Заринее, что к смерти нужно быть готовым и принимать ее легко, как часть жизни, как старого друга. Кто-то говорил ей это при поступлении на службу в департамент безопасности. Теперь, спустя годы после увольнения, после всех передряг, она понимала, что быть готовым к смерти невозможно. Никак и ни при каких обстоятельствах.

Еще ей говорили, что больше не будет понятий «личное» и «семья», что теперь ее семья — это братья по оружию, а если она попробует устроить что-то в тайне, то в итоге только сама пострадает. Заринея тогда не до конца осознавала, что это не просто слова. Ей казалось, что можно успевать и работать, и на свидания ходить. Она слышала истории, как другие агенты делали это тайком от начальства, поэтому ей этот запрет не казался чем-то очень серьезным. Заринея всегда осознавала свою красоту, вниманием мужчин обделена не была, поэтому с удовольствием бегала на свидания и устраивала личную жизнь. Добегалась, устроила…

С первого взгляда было понятно, что он не такой, как все. Вопроса о магической силе даже не возникало — волосы всех цветов радуги просто кричали о могуществе своего хозяина. Сразу было ясно, что он — потомственный маг, который способен сделать больше, чем родители, потому что вобрал в себя лучшие их способности. Умный, амбициозный, серьезный и изворотливый. Магия опьяняет, Сила кипит в венах похлеще, чем суп в котле. Если волшебник не учится себя контролировать, если его амбиции слишком сильны, то исход может быть самым печальным. Так было с легендарным магом Горнидом, так произошло и с Максимилианом. Заринея всегда знала и видела, что громадная Сила ведет его не к добру. Она опасалась худшего, но молчала и продолжала верить, что он справится, обуздает свои страсти и найдет верную дорогу в жизни. Домолчалась, доверилась…

Теперь она ясно осознавала, что упустила момент, когда можно было что-то изменить в его жизни, задать иной путь и вектор развития. Сегодня ее молчание и слепая вера в лучшее обернулись против нее самой.

Глядя как летит к шее Максимилиана лезвие Соколиной песни, Заринея ощутила острую боль в низу живота. Она покачнулась и провалилась в обморок.

~*~

Лезвие прошло через плоть, но иллюзорному телу это не причинило никакого вреда, волшебник все так же продолжал смотреть в сторону лестницы. Рин срубила одну голову, другую, но все без толку… Краем глаза Рин увидела, что Заринея лежит на полу, а маг таращится на нее, и на его лице изумление постепенно сменяется ужасом. Вдруг он щелкнул пальцами. Иллюзии исчезли. Он медленно повернулся и посмотрел на Рин. В его красивых и выразительных глазах горел огонь лютой ненависти, тело вдруг объяло синее пламя. Он что-то спросил, но Рин не могла его слышать. Когда она не дала никакого ответа, он закричал на нее. На его раскрытой ладони свернулся клубок синего огня, он атаковал, и девушка едва успела отскочить в сторону. Шар угодил в стену, камень зашипел и потек на пол, пенясь. Рин в ответ метнула в сторону мага ядовитый дротик и попала ему в плечо. Волшебник взревел от боли и упал на пол. Тут появился и шум: перестало действовать заклятие тишины. Рин облизнула губы. Она шагнула к нему, приставила лезвие к его горлу, наступила на руки и с силой придавила.

— Страшно? — спросила она шепотом, наклоняясь к нему ближе. Он корчился в муках: отрава уже растекалась по его организму. Сейчас он чувствовал, что тело парализует, а ядовитый огонь сжигает каждую вену изнутри, превращая внутренности в почерневшую требуху. «Боль невесты» — страшный яд. Рин знала, что ему остается минуты две, и за это время она намеревалась заставить его прочувствовать все, что он сделал с Фрисом. Она рывком поставила захлебывающегося пеной мага на ноги и занесла руку для удара, но вдруг он захрипел и простонал слова заклятия:

— Инкарнае… раэтрас да монум… си айрис!

Синее пламя охватило его тело, Рин мгновенно оттолкнула его от себя, но успела почувствовать в нем очень знакомую магическую силу… И тут волшебник стал изменяться. Кожа на лице посерела и вздулась пузырями, кроме того, он начал стремительно расти вверх и вширь. В считаные секунды он вырос на пару локтей выше Анхельма и теперь превращался в нечто кошмарное: мышцы разбухали, пальцы удлинились раза в три, а ногти приняли форму острых и мощных когтей. Уши съежились и плотно прижались к голове, на которой рос короткий ежик волос всех цветов радуги. Лицо исказилось в ужасной гримасе, человеческие зубы вылетели из его рта, и на их месте вылезли волчьи клыки, с которых потекла вязкая серая слюна. Челюсти вытянулись в жуткую морду. Его спину выгнуло, хребет будто грозился вырваться наружу. Лопатки вывернулись, прорвали кожу и стали превращаться в кости, покрытые тонкой пленкой. Спустя миг он развернул большие кожистые крылья, будто у летучей мыши, встал на ноги и уставился на Рин большими дикими глазами белого цвета.

Рин в страхе смотрела на него, не в силах пошевелиться и сделать что-нибудь. Ее рука будто примерзла к Соколиной песне, но сделать хотя бы одно движение не представлялось возможным.

Волшебник поднял когтистые лапы, и меж ними появился шар воды. Он был странным, блекло-серым, и в нем плавали черные хлопья. Волшебник прорычал:

— Ха! Получилось! Во мне теперь Сила Повелителя Рек! Я! Я новый Хозяин мира!

Услышав это, Рин очнулась. Волшебник оказался настолько самоуверен, что забрал силу Фриса и попытался ее использовать? Ну-ну…

Волшебник шагнул к ней. Он раскрыл жуткую пасть и приготовился ударить ее заклинанием.

— Боюсь, что нет, — сказала Рин, указывая ему вниз. Волшебник сделал еще один шаг и споткнулся: его ноги превратились из когтистых лап в копыта и стали обрастать черной шерстью. Короткие волосы на голове выросли в разноцветную лошадиную гриву. Она сетью покрыла его тело, он запутался и рухнул на пол. На облезшей серой коже лица, на руках, везде прорастали пятна короткой черной шерсти. Его согнуло пополам, он опустился на четвереньки, и теперь Рин четко видела, что задняя часть тела превращается в круп черной лошади, а передняя остается телом хаболака. Он поднял голову и посмотрел на нее нечеловеческими глазами: один был черный, как у Фриса, а другой белый, как у хаболаков.

— Доигрался с магией… — прокомментировала Рин и отступила еще на шаг. Волшебник истошно орал, его тело ломало и крутило во все стороны, превращение не завершалось. Оно и не могло закончиться: ни один маг не в состоянии поглотить магию Хозяина мира. Тело его, тем временем, приняло совершенно чудовищную форму: нижняя часть наполовину лошадь — наполовину хаболак, грудная клетка — человеческая, неспособная держать тяжелую лошадиную шею и голову. Нижняя челюсть стала частично волчьей, частично кабаньей, верхняя — лошадиной. Волшебник верещал, кожа его продолжала вздуваться пузырями, а тело мотало в разные стороны. Он протягивал к Рин длинные лапы, будто моля о помощи, но помочь этой жертве собственных амбиций было уже нечем. Разве что…

Соколиная песня издала пронзительный крик. Максимилиан упал, распластался по полу, а его чудовищная, изуродованная голова, обросшая гривой всех цветов радуги, упала с галереи и утонула в бассейне, где плавали мертвые хаболаки, осколки котлов и чертежи.

Яркий луч вырвался из его тела и устремился к потолку, а вокруг него закрутились золотисто-зеленые и синие спирали. Освещая зал невероятным светом, эти потоки магии рванулись в сторону Заринеи и Фриса. Рин увидела, как в грудь Заринеи проник зеленый свет, как тело ее приподнялось в воздух и осветилось изнутри. Волосы волшебницы вырвались из-под шапочки. Они росли очень быстро; густые, ярко-розовые с белыми полосками. Длинные-предлинные, мягкими волнами они расстелились вокруг волшебницы. Да, именно такой Заринея была, когда только пришла работать в департамент. Ее некогда утраченная магия вернулась с лихвой!

Синий поток света устремился в коридор, где был Фрис. Рин стремглав побежала к нему, чтобы быть рядом, когда он очнется…

~*~

Существует всего два, если можно так выразиться, способа стать магом. Первый — родиться им. Если оба родителя — маги, то ребенок с вероятностью сто процентов будет обладать Силой. Если лишь один из родителей, то вероятность гораздо ниже. Второй способ — получить магическую силу умирающего волшебника. Для этого достаточно просто оказаться рядом с ним в момент смерти. Но такое осуществимо не всегда, только если «сосуд» подходит для магии. В случае с Заринеей «сосуд» подходил на сто процентов. Это была родная Сила, с которой она родилась и выросла, которую развивала в себе. Сейчас Заринея ощущала, как возвращается в ее тело часть того могущества, которым она обладала когда-то. Она перебирала руками пряди растущих волос ярко-розового и белого цветов, смотрела на них и не понимала, почему жива. По какой злой прихоти Всевышних она все еще дышит, если внутри все так мертво? Как ей жить после смерти собственного сына, да еще и с осознанием своей вины в его гибели?!

Заринея услышала, как пробежала мимо нее Рин. Точно… Ведь это Рин нанесла последний удар. В груди забушевало пламя. Магия требовала выхода и немедленно.

Рин даже не чувствовала боли, когда упала на колени рядом с Фрисом. Она гладила его волосы, прижимала к себе кудрявую голову и целовала все лицо. Он потеплел, грудь уже чуть сильнее приподнималась от дыхания.

— Проснись, проснись, родной… — просила она, поглаживая его губы кончиками пальцев и целуя его руки. Он едва приоткрыл глаза и застонал.

— Где я?.. — прошелестел он. — Альтамея? Это ты? Ты пришла за мной! Любимая, как я ждал тебя…

У Рин сердце упало. Трясущимися руками она пригладила его волосы и поцеловала в лоб.

— Нет, Фрис, нет. Это я, Рин.

— Я слышу твой голос, Альтамея… Ты вернулась… — все шелестел он. — Я верил, ты придешь… Я знал, ты придешь!

Он сделал усилие и попробовал приподняться, но был слишком слаб для этого, да и Рин не позволила.

— Все будет хорошо, родной. Все будет хорошо, — зашептала она, целуя его.

— Ты что делаешь?! — раздался голос Заринеи позади, и Рин испуганно отдернулась от Фриса. Она обернулась к подруге и с восхищением оценила длину волос. Густой мягкой волной они струились по ее плечам и шлейфом тянулись за ней. Заринея была рослой женщиной, выше Рин на полголовы, но сейчас она словно выросла еще немного.

— Зара, твоя магия вернулась! — обрадовалась девушка, рассматривая подругу. Тут она увидела выражение лица подруги и встревожилась: — Зара? Ты себя нормально чувствуешь?

Она выглядела так, будто борется с чем-то внутри себя. Гнев сменялся испугом, испуг превращался в решимость, решимость прогоняло сомнение, и вновь возвращался гнев. Почему Заринея, обычно тихая и кроткая, сейчас выглядит такой взбешенной, злой и страшной?

— Магия, — уронила Заринея. — Она перешла ко мне, когда ты убила его.

Рин качнула головой.

— Не я. Я бросила в него ядовитый дротик, но умер он не от яда.

Гнев Заринеи, казалось, сменился непониманием.

— Ты можешь сходить и посмотреть, что с ним стало, но зрелище не для слабонервных. Его трансформировало то в хаболака, то в большую черную лошадь. Видимо, он экспериментировал с магией и… доигрался. Он пытался присвоить себе силу Фриса.

Тут встрепенулся Фрис.

— Альтамея… — прошептал он, легонько сжимая руку Рин. — Моя Cила… Как плохо! Альтамея, забери меня. Забери…

Рин постаралась осторожно поднять его на руки. Заринея остановила ее.

— Говоришь, не ты убила?

— Не я! Да что с тобой?! Какая разница, что стало с этим мерзавцем? Главное, что мы живы! — Рин была озадачена поведением подруги. — Фрису плохо, помоги ему, пожалуйста…

— Я не могу, — отрезала Заринея жестко. — Моя магия не поможет. Ему нужна река. Пошли отсюда. Эй вы! — она обратилась к женщинам, которые сидели поодаль, прижавшись друг к дружке. — За мной! Живо!

Она развернулась и зашагала прочь, роскошные волосы потянулись за ней мерцающим розово-белым шлейфом. Несчастные перепуганные женщины поднялись и побрели следом. Рин решительно не понимала, что происходит с настроением подруги. Они победили, нашли Фриса, вернулась магия… Что не так? Нехорошее подозрение закралось в ее мысли: вдруг поглощенная магия этого волшебника как-то навредила Заринее? Что если она стала одержимой?

~*~

Прежде чем уйти из зала, Рин настояла, чтобы они забрали бумаги волшебника. Ей пришлось провести двадцать весьма неприятных минут по грудь в этом омерзительном вареве, собирая промокшие листы. Заринея наблюдала с галереи, помогать Рин она отказалась. Наконец девушка собрала все, что нашла, затолкала в свой рюкзак мокрый рулон, и они покинули жуткое место битвы. По мере продвижения к выходу, Заринея зажигала один за другим шарики света, чтобы осветить путь. Теперь даже Рин чувствовала ее Силу: свет был очень ярким, будто маленькие солнца. Спасенные женщины брели вперед молча, держась друг за друга, позади них шла Рин. Ничего сверхъестественного и опасного по дороге не произошло, и они успешно добрались до комнаты, из которой ранее попали в этот коридор. Предстояло проверить, как обстоят дела снаружи, и есть ли шанс выбраться незамеченными. Рин категорически не нравилось, что их группа стала настолько большой — целых двадцать человек, — это ломало все планы, но бросить здесь бедняжек-заложниц было просто невозможно.

— Я пойду вперед и посмотрю, что происходит, — сказала Рин, усаживая Фриса в кресло. Заринея молча кивнула, она всячески избегала встречаться с подругой взглядом, не говорила и даже старалась не поворачиваться к ней лицом. Рин вздохнула и осторожно посмотрела наружу через узкую щелку в двери: никого. Она вышла наружу и осмотрелась. Во дворе было пусто и тихо, никаких признаков присутствия людей. Рин вернулась, ножом срезала ветви плюща с мертвого гвардейца и стала стаскивать с него одежду. Заринея увидела, подхватила мысль и принялась помогать. Рин нацепила на себя несколько верхних частей гвардейской формы, чтобы издалека ее приняли за свою, и снова вышла во двор. Она дошла до угла противоположного здания, осмотрела площадь по центру форта: засохший плющ все так же покрывал стены всех внутренних сооружений. Стояла мертвая тишина, даже птицы не щебетали, лишь ветер завывал, гоняя холодные потоки. Рин подозревала, что Дифар убил всех гвардейцев, но что с хаболаками? Живы ли они? Если да, то сколько их? Где они?

— Там пусто. Можно идти, — известила она, вернувшись.

— Прочь из форта? — вдруг спросила одна из женщин и вышла вперед из толпы. — Мы очень голодны… Нам далеко идти?

— Очень далеко, — ответила Рин и заметила, что женщины плохо одеты. Пронизывающий ветер станет для них губительным. — Вам нужна одежда. Хватайте все теплое, что найдете.

— Я знаю, где хранят одежду, — подала голос другая девушка. Судя по ее животу, она была месяце на седьмом, не меньше. — Это в соседней башне.

Рин приуныла: идти туда совсем не хотелось, но выбора особого не было.

— Зара, мне нужна твоя помощь.

Та кивнула. Вместе с той девушкой, которая, как оказалось, служила в форте, они дошли до склада одежды и провизии. Рин долго прислушивалась к тишине за большими железными дверями, и лишь удостоверившись, что все в порядке, открыла. В ящиках по правой стороне хранился провиант, на полках слева лежали кирасы и униформа.

— Откуда ты родом? — спросила Рин, пока девушка складывала ей на руки стопки одежды.

— Я из Гемпети, — ответила та.

Рин знала это место. Гемпети был маленькой деревушкой в полудне езды от Финесбри. Там была большая лесопилка — главный источник заработка на многие лиги вокруг.

— Давно ты здесь?

— Года три.

— Какой месяц?

— Седьмой… наверное, — неуверенно ответила девушка.

— Держись, — сказала Рин ободряюще. — Мы приведем тебя домой.

— Спасибо, госпожа, — тихо ответила та.

Вместе с одеждой Рин собрала заодно одну коробку с едой. Плитки прессованных орехов и ягод в меду, сухой сыр, вяленая оленина и сухие яблоки — не совсем то, что нужно беременным, но лучше, чем ничего. К тому же, у Рин с собой провианта маловато, а на охоту нет времени. Они переоделись в униформы, съели по одной медовой плитке, а затем Рин построила их и прошлась перед ними, как командир перед армией.

— Мы всех вас возьмем с собой, — ответила Рин, заглядывая каждой в глаза. — Мы не бросим вас здесь и окажем посильную помощь. Но если кто-то нарушит установленные мной правила поведения, отсюда не выберется живым никто. Понятно?

Женщины кивнули.

— Первое правило — это молчать. Не верещать. Не рыдать. Не шептаться. Разговаривать со мной только в чрезвычайных ситуациях. Второе: привал и еда будут тогда, когда я их скомандую. Я знаю, что вы истощены, но мы не на отдыхе. За нами возможна погоня. Третье: если я говорю бежать — бегите. Прыгать — прыгайте. Лететь — машите руками что есть силы. Все ясно? Тогда вперед!

Рин снова взяла на руки Фриса, и они покинули здание. Стоило им выйти наружу, как Фрис раскрыл глаза и застонал.

— Ярко! Свет! Слишком ярко!

Конечно, дневной свет был для него невыносим: он провел месяц в кромешной тьме… Рин прижала его голову к своему плечу, заслоняя Фриса от лучей солнца.

— Потерпи, родной, почти выбрались!

— Альтамея… — он снова забормотал это имя, и Рин стоило больших усилий удержать бурю эмоций внутри: она сильно прикусила язык. Спустя пять минут их отряд достиг внешней стены, крадучись под ней, они дошли до выхода из форта. Рядом с воротами лежали два мертвых гвардейца, вместе с ними — задушенные хаболаки.

— Дифар убил всех. Мы сражались внутри, а он — снаружи, — сказала Рин, подтверждая свои догадки, и кивнула на нишу в стене рядом с караульной будкой. — Вот этот рычаг должен поворачивать механизм дверей.

Зара потянула рычаг, загремели цепи, защелкали шестеренки, и ворота раскрылись. Группа вышла за пределы форта.

— Все слишком легко, — настороженно сказала Заринея, оглядывая бескрайние поля перед ними. — Что-то явно не так.

— Хорошо, что не приходится ни с кем воевать, — отмахнулась Рин. — Я этим дерьмом сыта по горло. Скорее вперед!

Чтобы пересечь открытое поле им потребовалось около часа. К чести спасенных девиц, ни одна из них не нарушала дисциплину, видимо, восприняв угрозу Рин с полной серьезностью. Когда они наконец забрались на скалу, где оставили Акробата и Лимона, часы Рин показывали семь утра. Женщины уселись поближе друг к другу и стали грызть вяленое мясо, передавая по кругу флягу с водой. Рин бережно уложила Фриса на расстеленное покрывало и размяла затекшие руки. Затем она достала из седельной сумки походный бурдюк и напоила друга свежей водой. Его лицо немного посвежело, он стал дышать ровнее и глубже, и в целом Рин приняла это как хороший знак. Она размотала сверток с одеждой гвардейцев и стала одевать Фриса. Закончив, она переложила его к себе на колени и крепко прижала.

— Отдохнем хотя бы полчаса, — сказала Рин, обращаясь к Заре. — Я едва на ногах стою. А как ты себя чувствуешь?

Заринея пожала плечами, все так же избегая смотреть на Рин. Женщина встала и отошла на некоторое расстояние.

— Зара, что происходит? Не молчи.

— Я видела, во что превратился Ма… маг. Его Сила… — она запнулась.

— Тебе нехорошо? Ты очень странно себя ведешь.

— Рин, я потомственный маг, — тихо ответила Заринея. — Я была одной из самых сильных волшебниц континента, когда пришла на работу в департамент. Потом я потеряла часть Силы и больше тридцати лет жила так, а недавно думала, что вообще лишусь и этих жалких остатков. Представь, что это такое — вернуть все не просто в изначальном объеме, а дополнительно получить Силу другого потомственного мага? Мага, которому подвластна трансформация, удержание души, стихийная магия, ментальная? Это все равно что Джим отдал бы мне свою Силу! Во мне сейчас такая смесь кипит, что я с трудом понимаю, как вообще жива!

Рин понимала, о чем говорила подруга. В октябре семьдесят четвертого года Заринея уехала на задание в родной город Амбролиси, находящийся в Арании, а Рин командировали в Лейгес. В мае семьдесят шестого они встретились снова. И если в Амбролиси Зара уехала с волосами, которые можно было расстелить по полу, будто шлейф, то назад вернулась с карэ. Ни Арман, ни Зара не говорили Рин, что произошло там, объявив эту тему запретной. В те времена они еще не были настолько близки, чтобы обсуждать такое. Для Рин ясно было только одно: у Зары после этой поездки была тяжелейшая меланхолия из-за утраты большей части магических сил. Теперь, когда она вернула былое, в ее душе должен гореть настоящий пожар.

— Понимаю, Зара. Но неужели ты совсем не рада вернувшейся Силе?

— Я… При других обстоятельствах я бы по-другому себя вела. Я просто… Неважно.

— Этот маг был ужасен. Рейко, конечно, была сильнее, она бы меня уделала, как котенка, если бы не Соколиная песня. Но она аирг, с ней другой разговор. А этот парень… Человек, молодой, а такой сильный! Он так на тебя отреагировал… Ты случайно не знала его? — спросила Рин задумчиво.

— Я не знала, — ответила Зара, глядя прямо перед собой.

Не нужно даже было быть аиргом, чтобы понять, что Заринея лжет. Конечно, она знала этого волшебника, иначе с чего сделала вывод, что он потомственный маг? Почему реакция мага на Зару была такой бурной, что он забыл о главном враге? Но Рин не стала вдаваться в подробности и копаться в душе подруги. Сейчас на это не было времени.

Фрис странно дернулся и едва слышно застонал. Рин пригладила его волосы и всмотрелась в лицо. Она никак не могла поверить, что видит его, непобедимого, самого сильного и грозного, таким ослабевшим, еле живым.

— Мой хороший, прости, что я так долго к тебе шла, — шептала она, целуя его лоб. — Ты очнись, пожалуйста! Очнись и скажи, что все будет хорошо. Ты мне так нужен!

— Альтамея, — тихо прошелестел он, чуть сжимая ее ладонь, — как я счастлив…

Цуйо и Хайа улеглись рядом и заскулили.

«Мама, он умирает…» — сказал Цуйо. Рин встревоженно посмотрела на щенка.

«О чем ты?!»

«Он уходит. Его разум больше не здесь», — ответил более сообразительный Хайа. Так как Заринея слышала щенков, она сразу подошла и взяла руку Фриса. С минуту она проверяла пульс, а затем расстегнула одежду на его груди и приложила ладони. Зеленое сияние охватило их, но ничего не произошло, Фрис даже не открыл глаза.

— Нужна река. Срочно, — констатировала Зара. — Магия вернулась в его тело, но она может его убить, если не убрать знак удержания.

— Может, нарушить границы знака? Помнишь, ты говорила…

— Этим мы можем только сделать хуже. Ему нужна река. Это все, что я могу предложить.

Рин задумалась на секунду: ближайшая река была в паре часов быстрой езды отсюда. Но группа будет ее тормозить, а времени нет.

— Я поеду с ним вперед. Ты сможешь выдвинуться через полчаса? Вам нужно отдохнуть и подкрепиться.

Заринея кивнула и наконец взглянула в глаза Рин. Вдруг она взяла подругу за руку и крепко сжала.

— Рин, я солгала тебе.

— Я знаю, — ответила Рин и улыбнулась. Затем наклонилась к подруге и обняла одной рукой. — Зара, спасибо, что прикрываешь мою задницу, хотя тебе это дорого обходится.

Рин собралась с духом, поднялась и оседлала Акробата. С трудом, но ей удалось закинуть Фриса на седло и сесть самой, после чего они пустились вскачь.

~*~

Акробату тяжело было нести двух седоков, он не хотел переходить даже на галоп, поэтому Рин все время приходилось его понукать. Спустя два часа они достигли небольшого озерца, проехали еще немного и остановились около узкой реки, где воды было от силы по колено. Рин спешилась и осторожно стащила Фриса.

— Вода… — забормотал Фрис, чуть открывая глаза и морщась от яркого света. — Чую реку!

— Да, да! Приехали, мой милый.

Она сняла свою одежду, раздела его, сложила все вещи и оружие в седельные сумки, а затем понесла Фриса к реке. Стоило ей макнуть ступню в воду, как Акробат, заржав, побежал прочь, унося на себе всю одежду и оружие…

— Акробат! Стой! — вскрикнула она, но конь лишь припустил быстрее. — Вот зараза!

— Вода… Воды… — застонал Фрис, и Рин поспешила войти в реку. В ледяной воде у нее мгновенно свело ноги, но она упрямо шла вперед. Она опустила его, осторожно придерживая голову. Едва Фрис коснулся поверхности, как его охватило зеленое сияние, вода вокруг него забурлила, нагрелась и стала какой-то… гнилостной, болотной. Поднялась ужасная вонь. Рин понадеялась, что так и надо, что так нейтрализуется вражеская магия, но когда Фрис вдруг запрокинул голову и закричал, будто его живьем резали, она без раздумий подхватила друга на руки и рванулась к берегу. Река превратилась в густое вонючее болото, поверхность воды покрылась пленкой и огромными пузырями. Вода сгнила. Рин стоило огромного труда выволочь Фриса на берег. Он кричал, дергался, ему было очень и очень плохо…

— Фрис! Родной! Что с тобой?!

Он не отвечал, лишь хриплый крик рвался из его горла. Рин перевернула его на спину и ахнула: знак удержания на его груди горел, будто раскаленное тавро.

— Что делать?! — запаниковала она. Вдруг взгляд ее упал на землю. Земля… точно! Она огляделась вокруг и встала.

— О великие духи! — закричала она. — Амира! Дифар! Я взываю к вам! Ваш брат погибает! Придите же ему на помощь!

В свой зов Рин вложила все силы, какие у нее оставались, после чего рухнула на колени, сжимая Фриса в объятиях.

«Придите… Я прошу вас! Придите! Сиани! Инаис! Я взываю к вам! Помогите!»

И они пришли.

Поток холодного ветра чуть не снес ее, заставил пригнуться к самой земле, которая дрогнула под ногами. Легкие облака на небе сгустились в черные тучи, пролился дождь, сверкнула молния, ударив в землю совсем рядом, и на этом месте вырос столб огня. В очертаниях бушующего пламени Рин показалась фигура. Трава вокруг взвилась вверх высокими кустами можжевельника. Позади послышался рык хищного зверя, и девушка в страхе обернулась. Громадная горная львица ростом около пятнадцати локтей шла прямо к ним. Ее золотая шерсть переливалась, а в янтарных глазах сияло такое величие и достоинство, что самая гордая королева выглядела бы бледной тенью рядом с ней. Великие духи окружили ее и Фриса. Рин почувствовала себя очень маленькой, невероятно ничтожной и совершенно беспомощной. Любой из них мог в секунду превратить ее в воспоминания. Особенно эта львица…

— Наследница? — спросила львица, подходя к ней так близко, что ее теплое дыхание пошевелило волосы Рин. Девушка инстинктивно сжала Фриса крепче и кивнула. Он замолк, теперь даже не хрипел, потеряв сознание от боли, а знак удержания все продолжал гореть. Можжевеловые ветви быстрообернулись вокруг нее и попытались отнять у нее Фриса, но Рин не пускала, вцепившись в него из последних сил.

— Хм-м-м… Отдай его мне! — послышался от самих ветвей голос Дифара. Рин покачала головой и стиснула зубы. Что-то разрезало воздух прямо перед носом, Рин подняла глаза и увидела порхающего невысоко над ней златоперого стрижа. Он пронесся над головой львицы и что-то прощебетал.

— Перестань, Дифар! — рыкнула львица, и ветви можжевельника тотчас убрались. Она приблизилась к Рин и посмотрела той в глаза. — Отдай его мне, Наследница, а то он умрет в жутких муках.

— Ты можешь его вылечить?

— Нет.

— Кто из вас может?! — вскричала Рин.

— Только Творцы, — ответила львица. — Но я могу облегчить его страдания.

Непонятно, что перемкнуло в голове у Рин. Может быть, сказалось напряжение, а может быть, слова «облегчить страдания» подействовали на нее, но она отпустила Фриса и уложила его на землю перед львицей.

— Делай, что можешь. Я прошу тебя! Помоги ему!

Львица посмотрела на Фриса и сказала:

— Дифар! Держи!

Прочные и гибкие можжевеловые ветви сдавили Рин, будто колючие тиски. Она охнула от боли, освободиться из этого плена не было никакой возможности. Львица раскрыла громадную пасть, сверкнули белые клыки, и Рин догадалась… Она хочет его убить!

— Нет!! Не смей!! — заорала она, дернулась, раздирая в кровь кожу, но не смогла вырваться. Ярчайшая вспышка ослепила ее, свет на мгновение померк. Раздался жуткий грохот, мир содрогнулся, сам воздух зазвенел и будто бы потрескался. Рин зажмурилась, а открыв глаза, увидела, что львица стояла, не шевелясь. Ее пасть была раскрыта, зубы оскалены, а в нос упиралась рука Ладдара. Его черные волосы трепал ветер, лицо покрывали мелкие чешуйки, а глаза горели белым пламенем. И хотя вид демона был хилым, от него шла невероятная мощь, громадная сила разрушения, способная стереть всех в порошок.

— Прочь, — тихо сказал Ладдар. Львица подняла голову и отступила на шаг.

— Ты знаешь, что он умирает, разрушитель Жизни, — отвечала львица. — Он умрет, вернется ко мне, переродится и снова вступит в жизнь.

— У нас нет времени на это, — сказал Ладдар. Он наклонился к Фрису и провел рукой над знаком.

— Касти! — позвала Рин. — Помоги!

Взгляд демона обратился к ней, и тут Рин поняла, что ей светят огромные проблемы. Впрочем, плевать. Что угодно, если Фрис будет жить!

Он подошел к Рин, взмахнул рукой над ветвями можжевельника, и те мгновенно высохли и развеялись по ветру, словно пепел. Кастедар схватил ее за плечи и встряхнул неожиданно сильно.

— Кто тебя просил, бестолочь, лезть в Вардонский форт? — процедил он. — Тебе что, не соринтийским языком сказали, чем ты должна заниматься? Почему тебя несет туда, где твоего носа быть не должно?!

— Я… я… — Рин не нашлась что ответить. Он снял с себя плащ и набросил ей на плечи, а затем грозно посмотрел на хранителей.

— Я сказал, прочь отсюда!!

— Не смей мне приказывать! — взревела львица, и от ее рыка вновь содрогнулась земля. Рин покачнулась, пытаясь удержаться на ногах. Вдруг Кастедар превратился в громадный черный вихрь, будто поглощающий свет. В очертаниях его Рин видела фигуру, похожую на человеческую, но столь же далекую от нее, как небо от земли. Лишь в глубине вихря горели белые глаза. Давящая сила бросила Рин на спину и прижала к земле. Она не могла сопротивляться, поднять руку или ногу, ей едва удавалось дышать. Все вокруг темнело, казалось, она теряет сознание.

Хранители отступали, Рин видела, как они уходят. Еще она видела краем глаза, что Фрис больше не дышит, а знак на его груди не горит.

Словно этого было мало, грянул оглушительный гром, небеса разверзлись, и из ужасающе-черных туч на землю опустился колоссальных размеров ярко светящийся светло-зеленый шар.

Глава четвертая, в которой все зависит от Анхельма

Ей казалось, что она видит двух людей, вышедших из этого шара и идущих к ним, но поняла, что ошибается, когда те немного приблизились. Их высокие и хрупкие на вид тела походили на человеческие, но грудные клетки и бедра были очень узкими, а ноги и руки длинными. Они подошли ближе, и Рин смогла рассмотреть лучше. Вместо обычной человеческой кожи их тела покрывала светло-зеленая пленка, через которую просвечивали темные пятна внутренних органов. Открытой оставалась лишь медового оттенка кожа вокруг раскосых светло-серых глаз одного существа. Рин сразу вспомнила его: тот, что делал ей операцию. Высший. Создатель. Инаис! А это кто? Белая кожа вокруг больших желто-зеленых глаз, более женственные очертания фигуры… Сиани?!

— В сторону, Ладдар! — приказал Инаис знакомым глубоким голосом. Ладдар принял вид человека и покорно отошел на несколько шагов, склонив голову в выражении почтения. Сиани склонилась над Рин и вгляделась в ее глаза. Затем прикоснулась длинным тонким пальцем к ее лбу, и грудь Рин отпустило, она без труда смогла вдохнуть полные легкие.

— Говори, — сказала Сиани знакомым нежным голосом.

— Почему?! — выпалила Рин, понимая, что может говорить. — Почему я? Почему вы сами не уничтожите Анарвейда? Вы сильнее меня.

— Ты — наше оружие, — ответила Сиани. Ее лицо, такое странное и вытянутое, едва похожее на человеческое, в этот момент изменилось. Тонкие и бескровные зеленые губы изогнулись в улыбке.

— Встань, — коротко приказала Сиани. Рин поняла, что сопротивляться этому приказу она не может. Она поднялась, хотя ноги подкашивались, и уставилась на богиню не самым дружелюбным взглядом.

— Я ожидала, что наша встреча будет другой, — поделилась Рин. — Я думала, что умру, войду в светлые чертоги и буду встречена с любовью и радостью Творцами, которых всегда почитала.

Сиани рассматривала ее то так, то эдак, наклоняя голову. Странно, но под взглядом этих желто-зеленых глаз Рин чувствовала себя очень спокойно, словно она разговаривала с кем-то, кого давно знала. Ей не было страшно, неловко. Это чувство, будто она встретила давнюю подругу, немного настораживало ее, но все сомнения тотчас разрушались, не завязываясь в хоть сколько-нибудь плотный узел.

— Чувствую себя так, будто разговариваю с матерью, — сказала Рин и поняла, что сейчас выльет на богиню все, что скопилось на душе за долгие годы.

— Твои чувства тебя не обманывают. Я твоя мать. Я создала тебя, — ответила Сиани.

— Как ты могла бросить меня в такое пекло? За что ты так со мной? — зло спросила Рин. Ее заполнило чувство обиды и горечи, словно она была маленьким ребенком, несправедливо наказанным родителями. Сиани протянула руку и положила Рин на голову.

— В пекло ты пошла сама. Я никогда не бросала тебя. Я всегда тебя слышу. Я лишь позволяю тебе расти самостоятельно. Делать выбор. Ошибаться. Я делаю это потому, что ты — мой особенный, любимый ребенок.

Услышав этот ответ, Рин опустила голову и закрыла глаза. Честнее ответа даже придумать нельзя. Выходит, правы были все, кто говорил ей, что она сама вредит себе.

— Спаси моего… — прошептала она сквозь сжатые зубы. — Спаси Фриса! Пожалуйста!

— Больно? — спросила Сиани, и Рин кивнула. — Это скоро кончится. Обещаю.

Во время их разговора Инаис делал странные пассы руками над телом Фриса. Тот лежал, закрыв глаза, не шевелился, и со стороны казалось, что он мертв… Но Рин знала, она чувствовала, что это не так. Сиани шагнула к брату. Они обменялись взглядами, затем оба вытянули руки, и Фрис поднялся в воздух. Теперь он будто светился изнутри, ровным зеленым светом, а знак удержания души на его груди зарастал, таял, пока не исчез совсем. В этот момент Фрис раскрыл глаза, взглянул на мир осмысленно… и очень зло.

В одно мгновение он обернулся огромным черным конем, вокруг взвился ураган, поднялись до самого неба водяные смерчи. Выбросом магической силы Сиани и Инаиса швырнуло в стороны, на их лицах Рин ясно видела испуг.

— Рин, на землю! Держись! — услышала она крик Ладдара, который уже принял настоящий облик, и бросилась ничком, закрывая руками голову. Краем глаза Рин увидела, что река выходит из берегов. Даже хуже! Грунтовые воды поднялись на поверхность земли, растаял лед. Не прошло и десяти секунд, а бушующий поток уже волочил Рин по земле, с ним она никак не могла бы справиться. Волны накрывали ее с головой, она не имела возможности ни выбраться, ни вздохнуть. Лишь один раз ей удалось набрать воздуха и задержать дыхание, да зажмуриться покрепче. А потом ее сильно стукнуло затылком, Рин захлебнулась и потеряла сознание.

~*~

В открытое окно врывался свежий ветер, по подоконнику прыгала обнаглевшая сорока, воровато поглядывая на серебряные сахарные щипцы и ложку, которой герцог Ример размешивал чай. Анхельм пребывал в состоянии глубокой задумчивости и не обращал внимания ни на что. Сорока пользовалась этим и подкрадывалась все ближе к цели. А Арман, сидящий с другой стороны стола, смотрел на это действо и размышлял: его светлость заметит воровку до того, как у него украдут сахарные щипцы или после?

— А! Куда?! — спохватился Анхельм, провожая взглядом щипцы, улетевшие вместе с сорокой. — Нахалка!

Арман разразился смехом. За прошедшие пять дней это был третий столовый прибор, который стащила сорока.

— Если я закрываю окно, то в комнате невыносимая духота. Открываю окно — у меня крадут вещи, — пожаловался Анхельм. — И что же делать?

— Не зевать.

— Не могу, Арман. У меня неспокойно на сердце.

— День еще не кончился. Но, признаться, я тоже очень волнуюсь.

Рин должна была вернуться сегодня. День уже перевалил за вторую половину, а ее все не было… Анхельм хотел поехать им навстречу, но Арман ясно высказался на этот счет: только через его труп. Зара и Рин, сказал он, весьма ценны, но жизнь герцога обладает государственной и стратегической ценностью, поэтому рисковать ею они не имеют права. Смерть двух простолюдинов — трагедия для семей этих людей. Смерть наследника трона — трагедия для всего государства.

«Поэтому, ваша светлость, если мне придется привязать вас к кровати, чтобы вас не понесло на поиск неприятностей, я сделаю это», — добавил Арман.

Но сейчас Анхельм видел, что и этот старый вояка колеблется и думает, верно ли поступает. Рин дала четкий приказ — уносить ноги, если она не вернется к исходу пятого дня. Но… что ему потом делать, если ее не станет? Об этом-то она не подумала! Как обычно.

— Мы ждем до конца этого дня, — начал Анхельм, надеясь хоть в этот раз переспорить Армана. — Если Рин не объявится к ночи, утром мы…

— Едем в Лонгвил.

— Но ведь там и Зара тоже!

— Я чувствую свою сестру, она в порядке, — отрезал Арман. — Что-то определенно произошло, но она жива и здорова.

— Что значит «чувствуете»? — заинтересовался Анхельм, решая, как ему теперь вывернуть разговор в пользу своих доводов.

— Авторское заклятие Зары, чары родной души. Чувство такое, словно в тебе бьются два сердца. Они позволяют кровным родственникам всегда знать, что происходит, позволяют чувствовать друг друга даже на большом расстоянии. У Рин есть аналогичный врожденный дар, поэтому она почти всегда знает, что происходит с ее родными и любимыми, а эти люди иногда ответно чувствуют, что происходит с ней.

Анхельму потребовалось совсем немного времени, чтобы понять значение этой фразы. Рин его действительно не любит, раз он совсем не чувствует, что с ней…

— А Рин? Вы… вы чувствуете ее? — едва совладав с языком, спросил герцог.

— Нет, — качнул головой Арман. Видимо, он заметил выражение лица Анхельма и правильно истолковал, так как поспешил успокоить его: — Но это ничего не значит. Она может быть без сознания или слишком далеко, тогда ее дар не работает. Так что, не торопитесь с выводами, ваша светлость. Рин живучая, у нее масса способностей, о которых вы и не подозреваете.

— Каких? — спросил Анхельм просто чтобы поддержать разговор. Не то чтобы теперь он мог думать о ее способностях, когда надежду в его сердце так грубо придушила реальность.

— Она каждый раз умудряется как-то выкрутиться из почти гибельного положения. Вы же знаете, что Рин дважды представляли к государственной награде? Первый раз за спасение принцессы Рейны, второй раз за помощь в решении Адаранского конфликта. Это были сложные бои, ваша светлость, Рин всерьез рисковала не выйти живой. Тот раз с Родемаем… Мы думали, что заберем лишь тело… Но и тут выкрутилась! Как сказал Фрис, ее сами боги спасли. О боевых качествах и говорить нечего: она была драгоценным кланцеритом «Волков». Ее способности во владении холодным оружием почти феноменальны.

— Кланцеритом? — переспросил Анхельм.

— Вы подарили Рин на день рождения кулон с ним.

— Так это называется кланцерит? — удивился Анхельм. — Спасибо. Я не знал.

— Она ваш подарок очень ценит. Таскает в мешочке с ядами, а это место, куда не попадают безделушки! — улыбнулся Арман. — Так вот… О ее дарах. Например, она видит беременность, даже если это срок в один день. Конечно, это не уникальный дар, таким обладают многие аирги. Об общении с волками и собаками вы уже знаете. Не знаю, дар ли это или просто пессимизм, но Рин предсказывает беду. Она через столькое прошла, но все же ей удивительным образом удается сохранить в себе ребенка…

Анхельм согласно кивнул.

— Рин соткана из противоречий. Мне трудно ее понять… Какова ее цель в жизни?

— Месть, — тихо проронил Арман, тяжело взглядывая на Анхельма. — Рин поставила себе целью жизни месть за родных. Она мало думает о революции, ее желание — отрубить голову императора. Рин плевать, что будет после этого, выживет ли она, сделав это… Все, что ее останавливает от опрометчивого шага — это кристалл. Она не знает, что случится, если Вейлор погибнет, а кристалл не будет уничтожен. Логично было бы предположить, что в этом случае кристалл захватит разум кровного наследника императора. Но сына у Вейлора больше нет, а если и есть, то я о нем не знаю…

Анхельм отвел взгляд. От такой ужасной перспективы внутри у него все похолодело… Нет, он никогда не станет тем чудовищем, каким стал его кровный отец!

— Рин надо бы понять, — продолжал Арман, — что она не сможет залечить раны, убив императора, это не вернет близких к жизни, да и на ее судьбе не отразится благотворно. Но внутреннего покоя в ней нет и не будет, пока живо это чудовище на троне. Я надеялся, что вы повлияете на нее, измените ее отношение к жизни, откроете ей другие дороги, мысли, чувства. Сказать по правде, я даже поругался с ней из-за вас.

— Из-за меня? — опешил Анхельм. — Я же… Ничего плохого ей не сделал!

— Нет-нет, повод был другим. Вы были лишь одним из предметов спора.

— А, кажется я понял, кто был другим предметом спора, — с пониманием кивнул герцог, и Арман взглянул на него с горьким сожалением.

— Рин есть Рин. Ее не переделать. В ее душе много сомнений, недоверия, страхов, тяги к вещам и… персонам, которые явно вредят ей. Все это когда-нибудь ее погубит.

— Недавно я застал Рин на кухне, она громко спорила сама с собой, — поделился Анхельм. — Она сказала, что, цитирую, «я разговариваю сама с собой, потому что иногда мне нужен совет эксперта». Как вы думаете, Арман, она мне лжет?

Арман задумался и ответил не сразу.

— Нет, не лжет. Рин не совсем психически здорова, ваша светлость. Такая жизнь кого хочешь доведет, а Рин еще ничего, держится. Да, у нее провалы в памяти, да, она боится замкнутых темных пространств, да, очень много врет сама себе. Что ж тут сделаешь? Не трогайте ее. Она не буйная сумасшедшая.

— Я волнуюсь о ней. Мне страшно, что она опять сорвется, как тогда…

— Когда? — нахмурился Арман. — Как сорвется?

Герцог передернулся, живо вспоминая облик Рин, когда та сражалась с Рейко.

— Я видел один раз, как она… Сражается. Глаза горят, кровь течет по Соколиной песне… Я так и не понял, что случилось. Кастедар сказал, что она передала магические силы своему оружию, но это было другое. Она будто обезумела. Она слизывала кровь…

Арман с досадой вздохнул и закрыл лицо широкой мозолистой ладонью.

— Ах, это… Да, пугающее зрелище. Что я могу сказать о магии крови? Маловато у меня сведений, подробнее об этом может рассказать Зара, если вам интересно. Но вот что: ни в одной академии магии вы не найдете ни одного факультета, где обучали бы техникам магии крови. Преподаются лишь основы, и те большей частью направлены на защиту. Многие скажут, что магия крови опасна, это проклятая ветвь, и так далее, и тому подобное… Но она на самом деле не опаснее моего револьвера. Все зависит от того, кто ей пользуется. Так вот, люди научились ей от аиргов во времена завоевательных войн, но полноценно это искусство не развили. Аирг оттачивает мастерство на протяжении пяти столетий, а человек — в самом лучшем случае лет семьдесят, если его Сила не угаснет к старости. Сравнили уровень знаний?

Анхельм впечатленно кивнул.

— В древних традиционных ритуалах аиргов в качестве средства, открывающего доступ к неким скрытым резервам, использовалась кровь убитого врага. Именно этой техникой пользуется Рин. После случившегося в Истване мы поняли, что это стало опасно для нее и окружающих. По совершенно непонятным причинам, кстати. Раньше она без труда использовала такую технику, а после смерти близких… Что-то в ней сломалось, но ни Зара, ни Джим, ни весь магический совет Старейшин так и не поняли, что именно. Речной хозяин тоже ничего определенного сказать не смог.

— В смысле? Подождите минутку, я считал, что он… Стер ей память и исчез.

— А, так вы знаете.

— Рин рассказала. Я просто не понимаю, что и за чем следовало, — пожал плечами герцог. На самом деле он не знал. Лишь догадывался, исходя из случайно сказанных Фрисом фраз, поэтому сейчас надеялся, что Арман прояснит хронологию событий и прольет свет на детали. И его надежды оправдались.

— Дело как было? Рин послали на задание в Мариней. Там она попала в переделку, мы поехали ее спасать. Привезли в Истван. Фрис в это время остался в Маринее, чтобы покарать всех, кто обидел Рин. Ею занимался сначала один врач, который не давал никаких положительных прогнозов, а потом объявился Варданис.

Арман замолчал и, казалось, смутился.

— В чем дело?

— Рин… Не говорите ей, ладно? Варданис мне никогда не нравился. Я чувствовал в нем нечто такое, что не мог объяснить никакими словами. Но не в этом дело, а в том, что Фрис его просто ненавидел. Ненавидел, но не тронул… А ведь он тогда отличался крутым нравом! Ему и сейчас палец в рот не клади — по плечо откусит, представьте, какой он был тогда?

— Судя по тому, что он мстил за Рин людям, которые к ней имели весьма отдаленное отношение, то… — Анхельм согласно кивнул.

— По непонятным мне причинам он вдруг стер Рин память и ушел. С тех пор она его не видела, пока не встретила минувшей зимой. Сам приполз, не выдержал. Только она к нему теперь по-другому относится…

Анхельм уже был сам не рад, что спросил.

— Я встречал Фриса после его ухода раз или два, хотел узнать, что произошло с Рин такого, что магия вдруг стала ей вредить. Он сказал, что все из-за ублюдка Варданиса. И больше никак мысль не развернул. Я решил, что это он из ревности так сказал, ведь Варданис поставил Рин на ноги, а Фрис этого сделать не смог. Я лично склонен полагать, что все дело в ее оружии. Соколиная песня долго была не у Рин, когда ее пленили в Маринее, и в это время с клинком явно кто-то побаловался. Может быть, я не прав. Не знаю.

Анхельм внезапно понял, что запутался.

— А как клинок вернули? И вообще… Что-то явно не сходится. Если у нее уже тогда была Соколиная песня, значит, она могла легко отбиться от тех, кто напал на нее и избежать пленения!

Арман посмотрел на него с усмешкой.

— Дядя вам ничего не рассказал… Вы ничего не знаете, так? Рин посылали выяснить, кто именно являлся предателем у каждой стороны. Ее задачей было попасться в руки этих людей, но не вызвать подозрений, поэтому она сопротивлялась, но не слишком. Вы поймите, ваша светлость… Начав драться хоть сколько-нибудь серьезно, Рин не бьет, а убивает. Ее тело хрупкое, поэтому не может она себе позволить долгих поединков. Особенно с мужчинами. Пропустит один удар — сляжет. Поэтому тогда она и десятой доли своей силы не показала. Ну, словом, ее бы спасли сразу после разговора с Родемаем, но все пошло не так из-за семейства Доунбриджей. Отец Генри устроил скандал и… Долгая история. Суть в том, что никто не ожидал, что Генри-младшего убьют, ведь посол — фигура неприкосновенная. Рин отвлекала на себя внимание так, как только могла. Она держала документы, показывала, что они у нее, что она их топит, а не кто-то другой… А они стали допрашивать его. С применением магии. И превратили его мозг в желе.

— Я видел эти моменты, — поделился Анхельм. — Рин показала мне все, что с ней случилось до момента с тюрьмой Родемая…

— Ох… — Арман тяжело вздохнул. — Ну, в общем, речь не о том была, а об оружии. Ее оружие, Соколиная песня, зачаровано Старейшинами аиргов. Заклятие позволяет клинку найти хозяина. В тот раз Соколиную песню принес Фрис. Я мало верил, что Песня вернется, не думал, что она признает хозяйкой Рин, ведь клинок подарили не ей, а ее первому жениху в качестве свадебного подарка.

— Первому жениху? — не понял Анхельм, и Арман удивленно приподнял брови.

— Кажется, я что-то лишнее сказал… — замялся Арман.

— Рин никогда не говорила, что у нее был кто-то еще… Кроме Варданиса, я имею в виду.

— Да вы ничего о ней не знаете, как я погляжу.

— Так просветите меня! Откуда взялся первый жених? Почему и как Рин оказалась с людьми?

— Это вы лучше у нее спросите. Я не имею права рассказывать такие подробности. Государственные тайны открыть — это одно, а вот в личное я не вмешиваюсь.

— Это вряд ли поменяет мое к ней отношение, — заметил Анхельм с улыбкой, но допрашивать больше Армана не стал. — Я потакаю всем ее капризам, что бы она ни придумала, чего бы ни захотела, потому что… У нас не так много времени.

— Редкой доброты вы человек, ваша светлость, — сказал Арман, и в его голосе звучала глубокая убежденность, а не просто желание сказать что-то положительное о собеседнике. Анхельм слабо улыбнулся и взглянул на часы: девять вечера.

— Арман, если она не вернется сегодня, завтра я поеду за ней, — сказал он, вложив в свой тон всю убедительность и твердость духа. — Заринея жива, но я не смогу жить спокойно, если Рин… Если не…

Закончить предложение он так и не смог, слова не подбирались.

— Можете дать мне ответ на один вопрос, ваша светлость? — спросил Арман.

— Если смогу на него ответить.

— Почему вы так рветесь спасать Рин, если знаете, что для вас это может быть опасно?

Анхельм взглянул на Армана, не зная даже, как сформулировать мысли. Почему он рвется ее спасать, даже если знает, что может заплатить жизнью за это? Потому что, если не сделает этого, то Рин никогда не начнет его уважать, никогда не полюбит. А если она его не полюбит… Тогда зачем жить вообще?

— А вы не догадываетесь? — ответил он вопросом на вопрос.

Арман лишь очень тяжело вздохнул и перевел взгляд за окно. Солнце медленно клонилось к горизонту.

— Пойду я, проверю, как там наш пленник, — сказал он, взглянул на входную дверь и снова вздохнул, еще горше. Анхельм кивнул и подумал, что идея разбираться в отсутствие Рин в загадочном происшествии с мурианами, задравшими дочку мэра, было плохой идеей. Теперь у них с Арманом на руках был убийца, которого нельзя ни в полицию сдать, ни отпустить, ни убить. Впрочем, на фоне остального он был всего лишь досадной неприятностью.

Герцог снова перевел взгляд на часы и долго смотрел на них, словно спрашивая, когда же придет Рин. Часы молчали.

~*~

До самого утра Анхельм ворочался в постели, каждую секунду ожидая стука в дверь. Он не смог уснуть ни на мгновение, поэтому, как только стрелка остановилась на шести утра, поднялся и стал умываться и одеваться для долгой дороги. В это время Айко, которого отпустили ночью погулять в лесу, вломился в комнату. Увидев Анхельма, он схватил его зубами за руку и стал тянуть.

— Ай! Что такое, Айко? Что случилось? — спросил он. Щенок рванулся к закрывшейся двери и ударился в нее боком. От удара дубовая дверь затрещала, а с потолка посыпалась штукатурка.

«И это он сейчас так может, когда маленький. А что сможет эта махина, когда вырастет?» — подумал Анхельм. Айко прижал уши и завыл, жалобно глядя на дверь и переминаясь с лапы на лапу. Анхельм набросил пиджак, отстранил щенка и выглянул за порог. Из соседней комнаты вышел Арман.

— Вы куда собрались, ваша светлость? — осведомился он. — Мне вас к постели привязать, как обещал?

— Я иду на поиски Рин, — отрезал Анхельм и взял свое пальто с вешалки. — Не надо меня останавливать, Арман. Лучше пойдем вместе. Зара живая, но с Рин явно что-то случилось. Может быть, мы встретим их по пути.

Арман колебался: герцог ясно видел его желание немедленно отправиться за сестрой, но также он видел его нежелание нарушать заведенный порядок безопасности.

— Рин устроит скандал, что мы не послушали ее, но я беру всю ответственность на себя, — добавил он. Видимо, Айко надоели их сомнения, потому что щенок звонко тявкнул и зарычал, чтобы привлечь к себе внимание. Арман перевел на него взгляд и переспросил вслух:

— Что-что?! Где сидят? А Рин? Уехала вперед вместе с Фрисом? По порядку, не торопись!

Анхельм долго наблюдал их молчаливый диалог, не понимая, что происходит. Арман выслушал сбивчивый рассказ Айко и перевел герцогу:

— Они нашли Фриса и спасли его. Из форта они выбрались, вместе с ними была группа беременных женщин. Зара осталась с женщинами, а Рин поехала вместе с Фрисом вперед, чтобы отвезти его к реке. Он умирал, так как на него наложили какое-то заклятие, но Айко не может объяснить, какое. Зара и те женщины не могут идти дальше, потому что Арна разлилась. Река затопила все вокруг, волна смыла форт, остались одни руины. Зара с женщинами спаслись, но они сидят на камнях посреди ледяного озера. Женщины не вынесут дороги, а лошадей у Зары всего две. О судьбе Рин ничего неизвестно.

Анхельм смотрел на него несколько секунд, а затем сорвался с места и вылетел из комнаты, как ошпаренный. Арман погнался за ним.

— С ума сошли, ваша светлость?! Так я вас и отпустил! — загремел тот, хватая его за плечо.

— Пустите, Арман! — закричал Анхельм. — Пока мы спорим, она погибнет!

Он довольно невежливо оттолкнул его с дороги и со всех своих длиннющих ног помчался к управляющему гостиницы. Он очень коротко объяснил, что случилось, а затем потребовал немедленно предоставить трех лошадей и снарядить поисковую группу, которая отправится следом за ними. Сделав это, Анхельм вернулся в номер, где его ждал настороженный и очень сердитый Арман. Герцог мельком взглянул на него и стал вытаскивать из чемодана и шкафа все теплые вещи, какие мог найти.

— Когда доберемся до места, на поиски пойду я, — строго предупредил Арман, укладывая необходимое в свой рюкзак. — Даже не думайте спорить.

Анхельму не хотелось пререкаться, он просто кивнул.

— Откуда взялись беременные женщины? — недоумевал он.

— Это только у Рин так получается встревать в истории. Она может отправляться за пирожками, а принести ведро угля. При этом пирожки забудет. Я должен позаботиться о нашем пленнике, — сказал Арман и вышел. Анхельм продолжал собирать все, что, по его мнению, могло понадобиться, даже распотрошил гостиничную аптечку. Рин, естественно, забрала лекарства с собой, поэтому у герцога не было ничего, и он не знал, отдала ли она рюкзак Заре или нет. Наконец вещи оказались в непомерно раздувшейся сумке, Анхельм, потирая разболевшуюся голову, уселся за стол и стал ждать. Через полчаса пришел портье, который сообщил, что все приказы его светлости исполнены. Герцог зашел в соседнюю комнату, где Арман проверял сохранность веревок и наручников на пленнике, и изложил ему суть действий.

— Они отправили скорого гонца в рыбацкую деревню под Финесбри. Там снарядят лодки и сплавят вниз по реке, к разливу. Пойдут краем, чтобы подобрать нас у начала разлива. Наши лошади готовы, следом за нами на подмогу выйдет поисковый отряд из десяти человек.

— Ваша светлость, вы помните, что мне нужно обходить город? — спросил Арман. — Я не могу появляться перед гвардейцами.

Анхельм кивнул.

— Айко будет со мной, не беспокойтесь. Сначала выезжаете вы, я — через двадцать минут после вас. Встречаемся на том месте, где поймали этого мерзавца, — сказал герцог и кивнул на связанную по рукам и ногам симпатичную девушку лет двадцати, дородного телосложения, с черными кудрями до пояса, пронзительно-серыми глазами и невероятно неприятной ухмылкой.

— Запомни, тварь, — сказал Арман, присаживаясь перед ней и глядя в глаза, — если ты дернешься и попробуешь сбежать, я тебя найду. И когда найду, буду менее милостив, чем сейчас.

— Не убьешь, — ответила женщина внезапно мужским низким голосом. — Я вам нужен. Я ценный пленник.

— Кто сказал, что я тебя убью? — спросил он, сделав акцент на последнем слове.

Пленница оскалилась и зарычала совсем по-звериному. Арман завязял ей рот кляпом, выпроводил герцога из комнаты и закрыл дверь на ключ.

— А он… Без еды выживет несколько дней? — спросил Анхельм.

— Эти твари спокойно переносят по неделе на голоде, — ответил тот и начал переодеваться для дороги. — Не нужно его жалеть, ваша светлость. Он не заслуживает никакой жалости.

Герцог кивнул и направился к выходу, следом за ним засеменил Айко.

~*~

Последствия разлива Арны они осознали через несколько часов пути от Гемпети. Ровная озерная гладь теперь заливала посевы специально выведенной морозоустойчивой ржи, на которую всегда полагалось население Финесбри. Уровень воды был чрезвычайно высок, судя по всему, разлив остановился только благодаря тому, что дорога отсюда на Финесбри шла в гору. Птицы молчали, лес стоял безмолвный, а над зеркальной гладью стелился густой туман.

Рослый и плечистый рыжий паренек лет шестнадцати подобрал их на лодку. Плыли медленно, и Анхельма это раздражало. Через каждую сотню метров парень бросал в воду груз с прикрепленным ярким поплавком. Когда герцог поинтересовался, зачем это нужно, мальчик пояснил, что так он отмечает их путь для спасательной группы. В конце концов Анхельму надоело, что продвигаются они со скоростью улиток, он ухватился за весла и стал помогать мальчишке грести. Глубина здесь достигала пары метров, но трава была видна сквозь прозрачную воду, которая, кстати, оказалась довольно теплой. Чем ближе они подплывали к Вардонскому форту, тем больше попадалось утонувших зверей, не успевших скрыться от буйства стихии. Только к середине второго дня они достигли цели.

— Вон там, — сказал герцог, указывая на каменные развалы впереди, которые торчали из воды. — Это форт. Точнее, то, что от него осталось.

Арман поднажал на весла, и Анхельм не остался в стороне, сменив уставшего мальчика.

— Как их найти? — спросил герцог, оглядывая бесконечное озеро. Айко, до сих пор притворявшийся спящим, поднял голову и протяжно взвыл. Спустя пару секунд ему ответили в два голоса Цуйо и Хайа.

— Туда! — указал Арман и заработал веслами, разворачивая лодку. Спустя час они достигли каменистого холма. Свободной земли там было совсем мало, даже лодке пристать было бы тяжело, и на этом участке суши спаслись человек двадцать женщин, два коня и два муриана. Когда Зара встала и вышла к ним навстречу, Арман бросил весла и изумленно замер. Впрочем, Анхельм тоже был поражен до глубины души, увидев волосы женщины.

— Быть того не может… — прошептал Арман. Едва он ступил на землю, как бросился обнимать сестру, гладить ее по голове и приговаривать что-то на родном аранийском языке, которого Анхельм не знал. Зара отвечала ему и плакала, по ее лицу было видно, в каком напряжении она находилась все это время, как ей тяжело и больно. Конечно: потерять сестру, оказаться в таком ужасном положении и не знать, спасут ли тебя…

Как только Анхельм сошел с лодки на берег, к нему бросились с лаем и скулежем щенки. Цуйо и Хайа выглядели измотанными, голодными, но счастливыми. Герцог погладил их, потрепал по ушам и приветственно кивнул всем женщинам, сбившимся в кучу. Явно изнуренные, голодные и замерзшие, они смотрели на него с некоторым страхом и боязливо жались друг к дружке.

— Дамы! Меня зовут Анхельм Ример, я ваш герцог. Я пришел забрать вас отсюда и отправить в родные города. Через несколько часов сюда прибудут лодки, на которых вас повезут в Финесбри. За все, что вы пережили, вам и вашей семье я выплачу деньги. Если вам некуда вернуться, ждите меня в гостинице «Золотой орел», она принадлежит гильдии Хемлоу. Когда я вернусь, то позабочусь о вас. Ничего не бойтесь и не волнуйтесь. Ваш герцог не даст вас в обиду.

Теперь они смотрели на него не с ужасом, а как на спасителя. Анхельм чувствовал себя чудовищно виноватым перед ними, ведь это он не уследил за делами на Вардонском форте и позволил дяде командовать. Он вернулся к лодке и приказал пареньку позаботиться о них и раздать одеяла и еду.

— Здравствуйте, ваша светлость, — поздоровалась с ним Зара. Арман наконец отпустил сестру, но все равно стоял рядом, готовый в любой момент поддержать ее. Только сейчас Анхельм увидел, что волшебница от усталости вся серая и качается.

— Здравствуйте, Зара, — поздоровался Анхельм. — Вы в порядке?

— Жить буду. Очень устала. Потратила много сил, чтобы этих, — она кивнула на женщин, — вылечить и не дать им помереть.

— Где она?

— Я не знаю. После того, как они уехали, сюда вернулся только Акробат. В седельные сумки была запихана вся их одежда и оружие Рин, — печально качнула головой Зара и вытерла заплаканные глаза. Затем она рассказала ему по порядку обо всем произошедшем, только упустила детали обретения магической силы. Парень-лодочник в это время заботился о женщинах, раздавая им еду и теплые пледы.

— Значит, последнее, что вы видели — поток, который смыл форт? — уточнил Анхельм, и волшебница кивнула. — Как теперь искать ее?

— Я не знаю… Я не знаю, что случилось с ней. Рин могла остаться с Фрисом, он мог унести ее куда угодно, ее могло утащить потоком в океан, могло зашвырнуть на небо… Я не знаю!

Зара снова заплакала, и Арман обнял ее. Анхельм бессильно опустился на землю и закрыл лицо руками. К нему подошел Айко и с тихим скулежем стал лизать пальцы.

— Что мне делать? — тихо спросил он у щенка, а затем вскочил на ноги, зло пнул камень в воду и закричал: — Что мне делать?! Где еще мне тебя искать?!

Ответом ему было лишь молчание, ибо никто не знал, ни что делать, ни как быть.

~*~

Спустя несколько часов подоспела спасательная группа, забрала женщин и тут же уплыла, а Зара и щенки, Арман и Анхельм остались. Герцог распорядился оставить ему лодку, сам сплавал к форту, но ничего там не обнаружил, кроме нескольких трупов гвардейцев. Вернувшись, Анхельм уселся на сложенный вальтрап и стал ждать, когда вода отступит. Так он и сидел, молча глядя в безбрежную даль и не реагируя ни на кого.

— Ваша светлость, вам нужно поесть, — сказала подошедшая Зара. — Вы сидите так уже весь день.

— Я не хочу, — ответил Анхельм и с удивлением осознал, что не солгал, при мысли о еде его затошнило.

— Я накормлю вас силой, если не возьмете, — пригрозила Зара. Герцог с раздражением забрал плитку прессованных орехов в меду, бурдюк с водой, хлеб и сыр, которые оставили им, и не притронулся.

— Я ведь серьезно говорю, — Заринея встала перед ним, ее лицо выражало полную готовность перейти от слов к действию. Герцог демонстративно откусил хлеб, но Зара этим не удовольствовалась и стояла перед ним, пока он не съел все, кроме сыра. Сыр он вернул, так как не желал страдать от аллергии.

— Вот, хороший мальчик.

Анхельм фыркнул, и она устало посмотрела на него.

— Послушайте меня, ваша светлость. Вода убывает, вчера было куда больше. Вероятно, уже завтра она вся уйдет в океан, здесь ведь недалеко. Это не природный разлив, это магия, поэтому все будет быстрее. Но вы не сможете быть полезным, если свалитесь от усталости. Вы выдохлись, я это вижу.

— Я в порядке.

— Нет, вы не в порядке. Вам так только кажется. Встаньте и разомнитесь. Арна не станет мелеть быстрее, если вы будете на нее пялиться день и ночь.

Анхельм подумал, что Зара права, и поднялся, когда волшебница отошла. И тут же зашипел от боли в затекших конечностях.

Глава 4.1

Вода ушла на второй день, земля обнажилась и стало видно русло, по которому прошел поток. Раньше Арна заканчивалась мелкими ручейками часах в двух езды отсюда, но теперь она текла до самого океана. Анхельм не решился измерять глубину, но в ширину в ней было примерно пятьдесят шагов.

«С какой силой должна была ударить вода, чтобы смыть форт?» — спрашивал он у Зары.

«С одного удара снесло стены и башни, — отвечала она. — Она играла здоровенными булыжниками, будто спичками. Вода была живой, била раз за разом, пока не остались одни руины. Фрис управлял ею, понимаете?»

Взяв по муриану, друзья отправились в разные стороны на поиски Рин. Анхельм хотел оседлать Акробата, но конь был ужасно голоден и наотрез отказался куда-либо идти и слушаться хозяина. Герцог решил пощадить несчастное животное и пошел пешком.

Он тщательно обследовал каждый уголок в руинах форта, но ничего не нашел и направился дальше, в сторону океана. Анхельм уже слышал грохот волн, видел их издалека. Ужасно боялся не найти Рин на берегу, но того, что найдет, — тоже боялся. Страх сковывал его сильнее холодного ветра, но мужчина упрямо заставлял себя идти, искать и не сдаваться. Даже если он сотрет ноги в кровь, решил он, не отступит, пока не найдет любимую живой или мертвой.

«Благие боги… Светлая Сиани! — шептал он. — Мать всего сущего! Помоги мне! Я никогда не обращался к тебе с молитвами и просьбами… Помоги мне найти ее! Помоги мне! Пожалуйста!»

На его крик о помощи предсказуемо никто не ответил, впрочем, в глубине души Анхельм не особенно надеялся на чудо. Чудеса случались с Рин, но не с ним.

— Айко, — позвал герцог, и муриан посмотрел на него, — это принадлежит Рин. Сможешь ее учуять?

Щенок тщательно обнюхал платок, который герцог нашел в рюкзаке Рин. К счастью, она оставила его у Зары. Айко несколько минут крутился на месте, тянул носом воздух и старался уловить хоть что-нибудь, но не мог.

— Вода смыла ее запах, да, малыш? — Анхельм потрепал муриана по ушам, и тот грустно заскулил.

В небе вскричала птица, Анхельм прищурился, закрыл глаза от солнца и увидел сокола. Он летел невысоко, кружил над ними. А в следующий момент камнем стал падать вниз. Но у самой земли птица расправила крылья и мягко приземлилась шагах в двадцати от них. Приземлилась и замерла, глядя на человека и волка. Сокол был большой, таких герцог никогда не видел. Шею его окаймлял золотистый воротник, в крыльях блестели золотые перья. Анхельм посмотрел на Айко и понял, что тот замер, будто увидел добычу.

— Айко, нет, не надо! — запротестовал герцог, но было поздно, щенок помчался к птице. Но как муриан налетел на сокола, так и отлетел с визгом в сторону, больно укушенный за нос. Анхельм подбежал к нему и удивленно остановился. Птица не двигалась, не стремилась улететь, лишь грозно и гордо смотрела на глупого щенка и ничтожного человека. Герцог понял, что имеет дело с кем-то сверхъестественным и почтительно поклонился.

— Скажи своему псу, чтобы в следующий раз думал, на кого нападает, — сказал сокол, глядя на Анхельма. Его голос был высоким, свистящим, будто он клекотал, а не говорил.

— Простите его, он еще маленький.

— Я Мирэ. Властитель небес, Повелитель Ветров. Слушай внимательно, человек. Ты в большой беде. Не надо было тебе приходить сюда и искать Наследницу, да призывать на помощь богов, о которых ничего не ведаешь.

— Почему? Что случилось с Фрисом и Рин?

— Изменник и предатель семьи попался в ловушку хитроумного мага, и тот попытался присвоить магию Повелителя Рек себе. Он запечатал магические силы Фриса с помощью печати удержания. Это очень нехорошая магия, злая магия, он совершил кровавые жертвоприношения ради обретения могущества. Фриса освободили, но печать было не разрушить. Ему нужно было умереть, чтобы избавиться от нее. Миласса хотела помочь, проглотить его, но вмешался вездесущий дух разрушения.

— Кто? — спросил Анхельм, заранее зная ответ.

— Ладдар, разрушитель Жизни, Смерть несущий. Нам, духам созидания, пришлось отступить, ибо мы не можем противостоять ему. Мы не знаем, что стало потом с Фрисом. Никто не видел его и не знает, где он теперь.

«Все время, пока меня не будет, землю будут осаждать природные бедствия, потому что баланс стихий нарушится», — прозвучали в голове Анхельма слова Фриса. Выходит, пророчество исполнилось? Он погиб?

— А Рин? Где она?

— Наследница? — сокол только мотнул головой. — Оставь надежды. Она погибла. Не ищи ее больше, не то сам лишишься жизни.

Нечто очень болезненное пронзило грудь Анхельма, сжав сердце в холодные тиски. Образ любимой женщины, растерзанной врагами, живо возник в его воображении, ведь он видел ее такой, и не однажды. Избитой, переломанной и доведенной до полусмерти в подвалах тюрьмы Родемая. Распластанной, с окровавленной грудью, бездыханной во дворце в Левадии… Но тут эти страшные картины сменились ее уверенной улыбкой и серьезным взглядом. Перед его глазами теперь была Рин, какой он видел ее в ту ночь. «Даже если кажется, что надежды нет, всегда верь, что я вернусь», — всплыли в его памяти слова Рин. И тогда он просто отказался верить.

— Я не верю тебе! — закричал он. — Не верю! Она жива! Она не может погибнуть!

— Уходи, безумный! Ты ищешь любимую, а найдешь свою погибель!

— Ты не испугаешь меня смертью, дух. Я лучше погибну, но не оставлю ее!

Сокол гневно вскричал и взмыл в воздух. Анхельм проводил его злым взглядом, а сердце в это время сковывало ледяной злостью и горечью: почему те, кто должен помогать, препятствуют?! А ведь Фрис предупреждал, что им нельзя верить. Фрис предупреждал, что они явятся и будут тянуть одеяло на себя. Каждый из них. Значит, это началось…

Герцог раздраженно выдохнул и упрямо пошел дальше, ищущим взглядом осматривая окрестности. Он ужасно замерз, в резиновых сапогах ему было холодно, со стороны океана то и дело налетал влажный ветер, а легкое пальто совсем не защищало от него. Анхельм сжал зубы до скрипа и, держась на одном упрямстве, шел к берегу.

Стоило ему выйти к обрыву, он увидел песчаный пляж, усеянный телами… Герцог бросился вниз, Айко слетел вслед за ним. Перебарывая отвращение и приступы тошноты от ужасного запаха разложения, он обходил одного мертвеца за другим и искал. Искал и боялся найти тело Рин. Добрая верста пляжабыла проверена со всем тщанием, но они так и не нашли ее.

— Куда же ты делась, родная? Где ты? — снова бессилие накатило на него. Герцог опустился на песок и обратил взгляд к океану.

— Если тебя унесло туда… Кто вернет мне тебя?

И тут его лицо озарилось догадкой: Амира! Может быть, она явится, если он позовет?

— Амира! Повелительница Океана! Я… Я зову тебя! Пожалуйста, услышь меня! Амира!

Молчание было ему ответом.

— Амира, пропала Рин! Я не… Помоги мне! Помоги, скажи, нет ли ее в океане!

Океан лишь плеснул волнами, но ничего не ответил.

— Амира!..

Холодный северный океан безмолвствовал. Герцог не знал теперь, что делать, кого спрашивать, где искать. От безысходности он подумал, что если нырнет сейчас в эти холодные волны, то все его проблемы решатся быстро и окончательно, но тут же взял себя в руки и отогнал эти мысли.

— Нельзя сдаваться, идиот! — разозлился он сам на себя. — Айко, ищи! Ищи ее!

Но вместо того чтобы броситься на поиски, муриан сел перед ним и очень серьезно посмотрел в глаза хозяина. Во взгляде щенка читалось осуждение и предупреждение.

— Не говори, что ты сдаешься! — закричал Анхельм.

— Он не сдается, — вдруг ответил Айко глубоким женским голосом. От неожиданности герцог потерял дар речи.

— Не бойся, человек. Я взяла на время его тело. Меня зовут Миласса, я Повелительница Земной тверди, истинная владетельница мира. Я не явлюсь тебе в настоящем облике, ибо ты устрашишься меня и не сможешь разговаривать. Человек, сын проклятого властителя, наследник души Анарвейда, почему ты не послушал Мирэ? Уходи.

— Где она? — все, что смог сказать Анхельм.

— Она мертва. Забудь о ней. Уходи. И никогда не возвращайся.

— Я не уйду, — упрямо ответил Анхельм.

— Я уволоку тебя в зубах, если не пойдешь сам.

— Давай, — осмелел Анхельм и встал. — Мне плевать, кто ты такая.

Земля под его ногами задрожала, он пошатнулся.

— Тебе не запугать меня. Я уже сказал: умру, но без Рин не уйду.

Вдруг Айко упал на землю, словно лишился сознания. Герцог понял, что Миласса оставила его тело и поспешил взять щенка на руки. Сзади послышалось грозное рычание. Он обернулся и увидел гигантскую львицу, глядящую на него.

— Я не уйду! — закричал он, бесстрашно глядя в янтарные глаза. Оскалив огромные клыки, львица подобралась и прыгнула на него. Анхельм успел лишь поднять руки в защитном жесте. А потом все прервалось и настал мрак.

~*~

Пробуждение было похоже на попытку вынырнуть из-под толщи воды. Уши заложило, глаза никак не удавалось открыть полностью. Легкие едва-едва наполнялись воздухом. Анхельм не чувствовал ни рук, ни ног и не понимал, жив ли он вообще. Последнее, что было в его памяти — клыки львицы Милассы и раскрытая пасть. Но затем чье-то горячее — и зловонное! — дыхание коснулось его лица, и что-то мокрое и теплое проскользило по коже. Это немного привело Анхельма в чувство.

— Айко… Привет… — прохрипел он. — Почему я жив?

Айко не ответил, лишь стал лизать его.

Анхельм стал ощупывать себя одной рукой и другой, с удивлением понимая, что его не съели. Затем ему удалось сесть и оглядеться. Никаких признаков, что львица рядом. Анхельм поднялся на шатающихся ногах и машинально стал отряхивать одежду от песка. Что-то вокруг неуловимо изменилось, но что? Все так же лежали тела мертвых гвардейцев… И тут он увидел. Увидел и отказался верить своим глазам. На берегу появилась — Анхельм поклясться был готов, что ее здесь не было! — гора океанического мусора в виде переломанных веток и досок, тряпок и водорослей, а в ней лежала женщина. Совершенно нагая женщина с белокурыми волосами, вся израненная. Боясь поверить, думая, что столкнулся с миражом, Анхельм сделал шаг вперед, еще один и еще… И побежал. Он отбросил в сторону все ветки, разметал обломки и добрался до Рин. Она дышала!

— Рин! Рин! — позвал он. Рин лишь слабо застонала. — Рин, это я!

Она приоткрыла свои прекрасные изумрудные глаза и с трудом сфокусировала взгляд на нем.

— Анхельм… Ты пришел… Ты пришел! — тихо, едва слышно прошелестела Рин.

Она была слишком слаба, но все же ее губы сложились в подобие улыбки. Анхельм поднял ее на руки, Рин благодарно взглянула на него и снова закрыла глаза. Мужчина с нежностью прикоснулся губами к ее лбу и прижал к себе крепче. Он нашел ее и больше не потеряет. Он унесет ее домой, и никто теперь не причинит ей вреда.

— Конечно, я пришел. Разве я мог за тобой не прийти?

Как только он произнес эти слова, в груди взорвалось нечто теплое, радостное. Умиротворение наполнило его до краев, сердце на мгновение сладко замерло, а затем… забилось вдвойне. Словно второе сердце.

~*~

Омыв Рин холодной водой из океана, Анхельм завернул ее в свое пальто и донес на руках до лагеря. Ни Арман, ни Зара еще не вернулись, хотя солнце уже шло к горизонту. Айко поднялся на вершину скалы, под которой был разбит их лагерь, сел и завыл. Когда с разных сторон ему ответили Хайа и Цуйо, муриан прибежал обратно к Анхельму, чрезвычайно довольный собой. Анхельм в это время пытался привести Рин в чувство, но у него ничего не получалось: она дышала ровно и глубоко, но не открывала глаз и не реагировала ни на что. В итоге он оставил бесполезные попытки разбудить Рин и стал перевязывать ее, как она когда-то научила. С ног до головы девушка была покрыта ссадинами; на плечах, спине, локтях и коленках расцветали красно-лиловые гематомы, а на затылке он нащупал здоровенную шишку. Анхельм понимал: абсолютно бессмысленно задавать вопросы, откуда взялось все это добро, равно как и вопрос, кто вернул ее в этот мир. Но теперь он всерьез задумался, что, возможно, сами боги проверяли его на стойкость, выдержку, способность идти до конца, рискуя жизнью… Герцог не знал, насколько именно, но чувствовал, что прав.

Спустя три часа вернулась Зара. Охая и ахая, она подлетела к Рин и стала колдовать над ее ранами. Анхельм впервые видел, как стягиваются края кожи и исчезают ужасные гематомы под воздействием магии.

— Как? Где?! — чуть не плача спросила Зара.

— На берегу океана, — коротко ответил он, не решаясь открывать подробности встречи с духами. — Где Арман?

— Скоро придет. Она была в сознании?

— Открыла глаза один раз, когда я ее нашел. Меня узнала.

Анхельм не стал говорить о том, что почувствовал, опасаясь реакции Заринеи. Теперь он вообще решил, что лучше не трепать языком и сохранить в тайне детали его отношений с Рин, пока не встретится с ее матерью.

— Ну, вот она и здорова, — удовлетворенно кивнула Зара и встряхнула руками. — Ох… Сил моих больше нет, ваша светлость. Рекомендую приковать ее к кровати. Так для всех безопаснее будет.

— Я придумаю, чем ее занять, — с грустной улыбкой пообещал герцог. — Зара, почему она не приходит в себя?

Волшебница растерянно пожала плечами.

— Вымоталась. Она ведь пролежала там около пяти дней. Ее несло стихией… Удивительно, что она вообще жива.

Герцог согласно кивнул, но про себя подумал, что совсем не факт, что Рин вообще пострадала именно от стихии. Тут явно были замешаны какие-то другие силы. И именно эти силы Анхельм собирался расспросить в самое ближайшее время. Сокол упомянул Ладдара, вот с ним и стоит побеседовать обо всем произошедшем.

~*~

Через два часа на горизонте показался Арман. Рядом с ним бежал Хайа, а на спине мужчина тащил кого-то еще. Лишь когда он подошел совсем близко, стало понятно, что это Фрис. Заринея стала немедленно разворачивать спальный мешок, достала из рюкзака Рин лекарственные настойки и, как только Арман подошел, помогла ему уложить беднягу. После чего принялась осматривать.

Анхельм подошел рассмотреть Фриса получше и ужаснулся его виду. Этот широкоплечий, статный и экзотически красивый мужчина теперь выглядел так, будто его морили голодом и истязали по меньшей мере несколько лет. Мышцы высохли, кости выпирали. На теле было множество плохо заживающих ран, многие из них гноились. Под глазами залегли глубокие темные тени, волосы были спутаны и измазаны в древесной смоле.

— Как он? — спросил Анхельм.

— Все плохо, очень плохо… — бормотала Заринея, безжалостно вскрывая скальпелем полузажившую рану и извлекая гной. — Он жив только благодаря своей магической силе. Печать удержания души исчезла, но я не представляю, какой ценой им это далось.

Анхельм прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

— Зара, очень важно, чтобы он выжил. Очень важно!

Заринея нетерпеливо дернула плечами, мол, и без тебя все знаю, и шикнула на него, чтобы ушел подальше. Анхельм вернулся к Рин, рядом с которой уже сидел Арман.

— Натерпелась… — с горечью вздохнул он, поглаживая ее по голове. — Бедняга.

— Как и где вы нашли Фриса? — спросил Анхельм.

— В паре часов пути отсюда я увидел озеро. Настоящее озеро, не остатки наводнения. Вода там была бурой, пузырилась, от нее кошмарно несло гнилью. А он лежал на берегу. Видимо, бедняга пытался спасти себя от колдовства, да силы подвели. Где была Рин?

Анхельм рассказал ему то же, что и Заре, не вдавался в подробности.

— Понятно… Все очень странно. Как их так разметало друг от друга? На такую даль… Как они не захлебнулись? Как выжили? Фрис-то понятно, он все же волшебный друг. А вот Рин? Что стало с ней?

— Арман, у меня, как и у вас, полно вопросов и ни одного ответа. Но я знаю, кому их задать. Когда мы сможем выдвинуться обратно в Финесбри и как нам ехать? Наши припасы подходят к концу, Лимон и Акробат истощены, а у нас еще двое больных.

— Над лошадками Зара поколдует, будут скакать, как жеребята. А вот эти двое… Они меня всерьез беспокоят. Их будет тяжело везти, нужны еловые лапы…

Подошла Зара с очень серьезным выражением лица.

— Арман, Фрис очень тяжелый пациент, я не справляюсь. Финесбри далеко, у меня нет инструментов, Сила плохо слушается, мы все голодны и устали, а еды мало и охотиться здесь не на кого. Я боюсь, у нас нет выхода. Нужно ехать в… Туда.

Арман выглядел так, будто сразу понял, о чем речь, и ему этот поворот событий нисколько не нравился. Анхельм не понимал, о чем они говорят, до тех пор, пока не вспомнил, мимо какого города идет дорога на Вардон. Он немного подумал, прежде чем принять решение.

— Едем. Немедленно. Складывайте вещи. Я повезу Рин.

~*~

Всего через день пути они подобрались ближе к Мельмарским горам, где тундра арктическая сменилась южной. Погода испортилась, небо посерело, дни стали мрачными, но дождя, слава богам, не было. Спустя еще один день группа добралась до северного подножия Мельмарских гор, где начался дремучий пихтовый лес. Дорога здесь пошла в гору, коням стало тяжело одновременно тащить за собой еловые лапы, на которые уложили Рин и Фриса, и везти седоков, поэтому пришлось спешиться. Они сильно отклонились от Финесбри на запад, и чем дальше в горы шла дорога, тем больше попадалось им цветущих лугов, на которых паслись северные олени. Звери нисколько не боялись проходящих мимо людей и животных, лишь посматривали с любопытством.

Наконец они проехали горный перевал Мельмар и спустились прямо в реликтовые леса. Погода вновь наладилась, но солнце плохо пробивалось сквозь пышные кроны громадных елей и пихт. В отличие от северного побережья, где температура падала до нуля, здесь было тепло, около пятнадцати по Лапелю.

К исходу третьего дня пути по долине Мельмар реликтовый лес кончился, дорога вышла на широкие луга, где тут и там из земли торчали деревянные резные столбики и камни. То был старый Истван, а точнее, кладбище Иствана. Двадцать пять лет назад, 3 июня 3985 года здесь полыхали пожары и звенело оружие, горели заживо люди; именно в этом месте произошло жуткое кровопролитие.

Проезжая мимо кладбища, Анхельм надеялся только, чтобы Рин не очнулась сейчас. Как ни хотелось ему увидеть ее взгляд снова, он молился и заклинал богов, чтобы девушка спала, пока они не доберутся до места назначения. Кажется, удача была с ним, и боги ему внимали, так как Рин не спешила просыпаться. А вот Фрису с каждым днем пути становилось все хуже. Он ни разу не очнулся, не шевельнулся, но сердце его билось, и дыхание было, пусть и слабенькое. Зара залечивала его раны, каждый день выскребала из них гной, но это не помогало. Келпи будто бы гнил заживо, и никто не мог сказать, что с этим делать. Один раз они добрались до озера и опустили его в воду, но пришлось немедленно вытащить, так как вода мгновенно зацвела и стала пузыриться, озеро превратилось в вонючее болото. Вся надежда оставалась лишь на мудрость аиргов.

Но добраться до Иствана засветло они не успели и им пришлось остановиться на дороге посреди глухого букового леса. Арман скомандовал привал и стал отдавать распоряжения, кому и что делать. Когда он вместе с мурианами отправился на охоту, Анхельм послушно собирал хворост для костра, а Зара заботилась о лошадях, местах для ночлега и больных.

— Зара, — обратился к ней Анхельм, — как вы думаете, у нас будет очень много проблем с аиргами?

— Все зависит от вас, — ответила Зара. — Если сумеете убедить их, вам и карты в руки.

Анхельм вздохнул и замолчал. Он заметил, что Заринея стала мрачной, резкой и раздражительной. Она почти не смотрела на них с Арманом, все больше уходила в собственные размышления, а ночами Анхельм слышал, как она тихо всхлипывает. Один раз он пытался узнать, что стряслось, но ему довольно жестко дали понять, что он лезет не в свое дело, где ничем помочь не может, а если он узнает, будет только хуже. Больше Анхельм с этим вопросом к ней не подходил.

После ужина они улеглись спать, и Анхельм снова услышал, как волшебница плачет. Он набрался решимости, дождался, пока Арман всхрапнет особенно громко и тихонечко подошел к ней.

— Зара, я понимаю, что лезу не в свое дело, но я больше не могу смотреть и слушать, как вы плачете по ночам…

— Так не смотрите и не слушайте, — ответила Зара, шумно сглотнув слезы.

— Я… Может быть, я все же могу вам хоть как-то помочь?

Зара села и посмотрела прямо на него. Анхельм никогда не сидел рядом с ней так близко, он вообще не особенно приглядывался к ней и нечасто смотрел в глаза, но теперь у него была возможность рассмотреть каждую деталь ее лица. Заринея была красивой женщиной с типичными для жительницы Арании чертами: округлой челюстью и тонким носом с небольшой горбинкой. Пухлые губы она упрямо сжимала, большие синие глаза под черными бровями смотрели на него раздраженно, но с невероятной тоской. Зара выглядела лет на тридцать пять, а ведь в действительности ей было пятьдесят шесть. Роскошные волосы розового цвета с белыми перьями она заплела в широкую и толстую двойную косу, которая забирала большую часть внимания Анхельма. Он даже хотел спросить, не тяжело ли ей с такими длинными волосами, но она вдруг резко и неприятно спросила:

— Чем вы можете мне помочь, герцог Ример? Я виновата во всем, что произошло. Только я и никто другой. Я виновата в том, что Рин лежит сейчас в коме, а Фрис умирает. Я виновата в том, что вообще произошла вся эта ужасная история с фортом, — хотя Зара начала говорить тихо и без слез, под конец она снова начала плакать.

— Что? О чем вы? Зара, милая вы моя, да как вы-то можете быть в этом виновны?

— Этого не могу вам объяснить… Но это моя вина, — Зара снова заплакала, и Анхельм поспешил взять ее за руку. — Я сотворила это чудовище своими руками! Из-за меня он стал таким… Только из-за меня… Если бы не я, ничего бы не случилось…

Анхельм не понимал, как ему поступить. С одной стороны, он не мог ей помочь, пока не знал, что случилось, с другой стороны, он не был уверен, что хочет узнать, за что так сильно винит себя Зара.

— Зара, послушайте меня, — тихонько начал он. — Вы не виноваты в поступках других людей. Этот форт, эти гвардейцы и хаболаки — дело рук моего дяди. И если уж кто-то должен отвечать за случившееся, то это он. И я вам клянусь, что он ответит. Зара, вы взрослый человек, вы понимаете, что иногда и чаще всего люди не ведут себя так, как мы от них ожидаем. Они нарушают обещания, лгут и…

— К чему вы это? Я же знаю это все. Прописные истины.

— К чему я это говорю? Чтобы вы перестали казнить себя. Чем больше вы плачете и позволяете грусти брать верх над вами, тем меньше становится ваша Сила.

— Сила… — повторила эхом Зара. Она подняла на него синие глаза и очень тихо спросила: — Рассказать вам, как я потеряла и вновь обрела магию, Анхельм?

Он заметил, что она первый раз в жизни назвала его по имени, а не по титулу или фамилии, и просто кивнул.

— Я ведь не в Соринтии родилась. Я родом из Амбролиси, что в Арании. Мои отец и мать были урожденными магами огромной силы. Мать преподавала в королевской академии магии, а отец служил в армии. Когда мне было шестнадцать, в Арании случился государственный переворот, и трон узурпировал диктатор. Установленный им режим сохраняется поныне. Моя семья бежала от преследования и родители попросили политического убежища в Соринтии. Так Соринтия стала нашим с Арманом вторым домом. Арману уже было на тот момент двадцать, и его сразу же взяли на службу в армию, а затем — в департамент безопасности. Мне пришлось еще два года ждать совершеннолетия, поэтому я отстала от него. Я — маг от рождения, а Арман мой сводный брат по отцу. Его мать была обычной женщиной, поэтому он не обладает магической силой. Когда мне было всего двадцать два года, я поехала в Аранию с секретной миссией.

Зара запнулась в этом месте и прислушалась. Анхельм понял, что не слышит храп Армана и оглянулся. Он сидел в постели и смотрел на них с выражением усталости и сомнения.

— Зара, — окликнул он, — не думаю, что тебе стоит этим делиться.

— Я не могу больше, Арман. Это съест меня.

— Поступай, как считаешь нужным. Но его светлость должен поклясться самой страшной клятвой, что ни слова не скажет Рин.

Анхельм даже раздумывать не стал.

— Я клянусь светлой памятью матери и собственной жизнью, что Рин от меня ничего об этом не узнает, — сказал он. Зара некоторое время подумала, а затем продолжила рассказ:

— Я уехала в Аранию. Там я встретила одного мужчину. Он был магом, состоял на королевской службе и мог дать мне все нужные сведения. Мы некоторое время встречались, потом провели вместе ночь, а спустя месяц я поняла, что беременна. Вернуться в Соринтию с животом я не могла. Меня и Армана уволили бы из департамента, мать лишили должности преподавателя, а у отца отняли бы его магазин магических снадобий. И всех депортировали бы обратно в Аранию, где нас, изменников короны, ждала бы быстрая смерть. Но мне хотелось сохранить ребенка. Тот мужчина, которого я встретила, был… Я очень любила его. Всеми правдами и неправдами я скрывала от него, где работаю, а одновременно посылала в Соринтию рапорты, что вернуться еще не готова, так как добыла не все сведения. Я родила и выкормила малыша. Мы назвали его Максимилиан. Роды были тяжелыми, я мучилась больше суток, врач говорил, что я не выживу, но Альберт, так звали моего любимого, вырвал меня из рук смерти. Тогда я потеряла половину своей магической силы. Она перешла к моему ребенку. Знаете ли вы, Анхельм, как наследуется магия?

— Если оба родителя маги — ребенок точно маг. Если один, то либо да, либо нет.

— Я о другом. Если маг умирает от старости, магия просто исчезает. Куда исчезает магия, когда убивают волшебника? Вы знаете это?

— Нет.

— Ее поглощает другой человек, который находится рядом в этот момент. Но не всегда, потому что сосуд должен подходить, а также не все типы магии совместимы. Иногда типы магии противоречат друг другу, например, маг огня, получив Силу мага воды, может лишиться Силы, а может вообще погибнуть. Зависит от того, кто сильнее. Ментальная магия всегда совместима, она просто «добавляется» к способностям, но влияет на характер человека. Может изменить его до неузнаваемости.

— Поэтому вы сейчас такая… Ваш характер изменился из-за этого.

Зара отрицательно покачала головой и отвела взгляд.

— Зара, если не хотите говорить, не говорите. Я не буду вынимать это из вас клещами.

Она взмахнула рукой, сжала ладонь в кулак и закрыла глаза. Ей нужно было время, чтобы решиться и открыть правду.

— Когда умер тот маг, который истязал Фриса, который напал на нас с Рин, я просто получила назад свою собственную магию, которую когда-то отдала.

Анхельм задумался на мгновение. Выходит… О боги!

— Зара! — ахнул он. — Зара… Простите. Простите меня, умоляю!

Заринея смотрела на него очень печально, слезы катились по ее щекам, но она больше не всхлипывала.

— Я виновата во всем. Я бросила его в Арании. Я не воспитала его. Я сбежала от своей материнской ответственности. Побоялась гнева родителей. Испугалась начальства. Из-за меня он стал баловаться магией крови. Из-за меня он стал чудовищем. Я не уследила… Не уберегла его… Во всем виновата только я!

Анхельм прижал ее к своему плечу, позволяя ей плакать, сколько душе угодно. Он не знал, что может сказать в такой ситуации, есть ли хоть какое-то слово, которым можно утешить женщину, потерявшую сына?

— Вы действительно виновны перед ним, — сказал он, и Зара в его руках вздрогнула, как от удара бича. — Страшно и больно, когда мама, единственный источник света и жизни вокруг, единственный смысл, который есть у ребенка в детстве, вдруг бросает. В этом вы виноваты перед ним. Но почему вы берете ответственность за то, кем он стал, на себя? Вы уехали, но сын не остался один. У него был отец. Отец, который должен был воспитывать его. Поэтому вы не виноваты перед нами. Мы все взрослые люди и понимаем, что каждый человек делает в жизни выбор с помощью своей головы. Да, люди поддаются влиянию, мы слушаем других, но выбор делаем самостоятельно и не имеем права перекладывать ответственность за свои решения на кого-либо. Ваш сын выбрал эту дорогу сам. Он сам уехал в Соринтию, сам стал изучать магию крови. Сейчас бесполезно говорить «если бы», бесполезно обращаться к прошлому и рвать на себе волосы. Так случилось, никто не в силах изменить прошлое. А вы не способны жить, когда предаетесь унынию.

— Я жить не хочу, Анхельм, — прошептала Зара. — Что меня ждет, когда свершится революция? Каково мое будущее? Династия великих магов оборвалась на мне. Оборвалась глупо и по моей вине. Я не вышла замуж, не родила детей в законном браке, а единственный мой сын погиб. У меня больше нет ничего. Нет дома, нет семьи, нет целей. Зачем? Ради чего мне жить?

Она смотрела на него так, будто искала ответ на его лице.

— Вы не понимаете, — качнула она головой. — Как жить и двигаться дальше, когда изнутри тебя разъедает осознание вины, Анхельм? Как можно позволить себе жизнь, когда знаешь, что натворил?

Герцог надолго задумался и опустил глаза. Зара тоже отвела взгляд. Женщина глубоко вздохнула и сглотнула слезы.

— Я живу из чувства долга перед Арманом и Рин. Не будь их — я бы уже давно наложила на себя руки.

Он сжал ее плечо и постарался вложить в свой голос всю убедительность.

— Я дам вам цель. Когда свершится революция, страна будет нуждаться в тех, кто знает правду об истории. В свидетелях преступлений прошлых правителей. Чтобы история не повторилась вновь, вы должны влиять на нее всеми силами с высоты своего опыта. Не всем людям полагается счастливая и спокойная судьба. Такие люди — это самые важные болтики и шестеренки в огромном механизме жизни. Благодаря им, их готовности пожертвовать личным, все человечество движется вперед. Я не уверен, что вы сможете избавиться от чувства вины. Но, мне кажется, вам хватит сил превратить его в движущую силу. Сделайте это чувство вашим попутным ветром, который не дает остановиться; маяком, который не даст сбиться с курса, а не камнем, который утянет ко дну. Я думаю, что только в этом вы можете найти себе оправдание.

Он замолчал и смущенно улыбнулся, не зная, нужны ли еще какие-то слова. Зара смотрела на него, и в ее глазах уже не было той черной скорби и слез, горечи и самобичевания. Лишь некоторая усталость. Он подумал, что, может быть, просто высказал вслух некоторые ее мысли. Если так, то хорошо. В тяжелые минуты нет ничего лучше, чем услышать от кого-то подтверждение собственных догадок.

— Знаете, ваша светлость, — внезапно она снова перешла на официальный тон. — Когда я виделась с вами два года назад, мне казалось, что ничего путного из вас так и не выйдет, что вы так и останетесь романтичной размазней под сапогом у своего дяди. Но я вижу, что ошибалась. Вы превратились в достойного мужчину, но при этом не утратили своего светлого характера. Рин на вас очень хорошо повлияла.

Анхельм даже не нашелся что ответить на такую откровенность. Зара слабо улыбнулась ему и сказала:

— Я благодарна вам за откровенный разговор, ваша светлость. Ваши слова я обдумаю. Спокойной ночи.

— Благодарю за оказанное доверие, Зара. Спокойной ночи.

Герцог поднялся и вернулся на свое место. Разбуженный Айко недовольно заворчал и в отместку сложил все четыре лапы и голову на грудь герцогу. Анхельм еще долго не мог заснуть, проворачивая в голове этот странный откровенный разговор.

Он проснулся от того, что Арман тряс его за плечо и торопил собираться. Они наспех позавтракали остатками вяленого мяса и вчерашнего ужина, оседлали коней и снова пустились в путь. Анхельм не мог даже примерно сказать, какое расстояние они преодолели за эти дни, но точно понимал, что силы у всех на исходе.

Ровно в полдень они подъехали к знакомому для Анхельма месту. По обеим сторонам дороги здесь стояли высокие смотровые вышки, а путь преграждала стража. Анхельм в очередной раз поразился их виду: они обладали холодной красотой заснеженных гор, а взгляд мог бы заморозить даже пламя А-Керта.[1] Четверо мужчин-аиргов смотрели на путников настороженно, а когда те приблизились, взяли винтовки на изготовку. Герцог усмехнулся про себя: этими винтовками снабдил их он сам, а теперь на него их наставляют. Ну, сейчас он разберется.

— Стоять! Дальше дороги нет! — крикнул один из них, выговаривая слова на соринтийском с сильным акцентом.

— Сато! — обратился к нему Арман, улыбаясь в бороду. — Неужели ты нас не узнал?

Аирг пришел в замешательство. Нахмурившись, он присмотрелся к Арману, потом к Заре, и, наконец, к герцогу.

— Арман? Волшебница Зара? Анхельм Ример? Это вы?

Друзья спешились с лошадей и подошли ближе к страже, которая в нерешительности опустила винтовки.

— Светлого неба! Я приехал обменяться взглядами со Старейшиной Кейске, — сказал Анхельм церемониальное приветствие на аириго. Аирг, которого Арман назвал Сато, приказал страже опустить оружие и учтиво поклонился, а герцог поклонился ему в ответ.

— Что за вопросы вас привели сюда — не знаю, — сказал он, серьезно и настороженно глядя на Армана и Зару и уделяя особое внимание ее прическе. — Но дело не мое. Коней и мурианов заберите, к Старейшине я вас сопровожу.

Сато повернулся и направился вперед по дороге, ведущей в сердце Иствана. Арман поспешил взять под уздцы Лимона, Анхельм — Акробата. Когда они проезжали мимо товарищей Сато, те окинули странными взглядами спальные мешки, в которых лежали Фрис и Рин, но ничего не сказали, лишь переглянулись и нахмурились. Анхельм мысленно похвалил Заринею, которая догадалась на время закрыть платками лица больных.

Глава 4.2

Они долго шли по Иствану. Вдоль дороги располагались небольшие деревянные дома, с крыш которых смотрели резные фигурки, изображающие лесных духов. Ставни на многих окнах были закрыты, несмотря на погожий день. Во дворах некоторых хозяйств бегали совсем маленькие дети, а те, что были постарше — занимались работой по дому. По улицам свободно ходили олени, с любопытством взиравшие на редких гостей. Истван был очень зеленым, повсюду росли древние пихты, цвели пышные кусты астириники, плыл по воздуху нежный аромат сольвеций, растущих только в этой местности. Это были большие ползучие кустарники с темно-зелеными листьями полукруглой формы и пышными шапками нежно-желтых мелких цветков. Анхельм вдыхал их аромат и ему казалось, что все тревоги, сомнения и проблемы отступают.

Они миновали окраину Иствана и прибыли на центральную площадь, посреди которой располагался памятник: огромный черный конь, вставший на дыбы. Анхельм видел его и раньше, но никогда не знал, что это за памятник. Теперь, едва взглянув на него, он без труда узнал в нем Фриса. Чуть поодаль от площади разместился маленький рынок. Проходя мимо, Арман то и дело приветствовал знакомых аиргов, а те изумленно замирали, глядя на них.

Наконец они пришли к большому двухэтажному деревянному дому с четырехскатной коричневой крышей, просторной верандой и резным крыльцом. Дом был огорожен живой изгородью, у входа во двор расположился маленький пруд. Сато жестом дал им понять, чтобы подождали, и зашел в дом. Спустя пару минут вместе с Сато на веранду вышел высокий аирг с волосами цвета воронова крыла и желтыми глазами. На вид ему было около тридцати лет, но Анхельм знал, что Кейске недавно исполнилось сто двадцать. В его осанке чувствовалась особая стать, и любой смотрящий на него осознавал, что разговаривает с представителем самых древних созданий в мире. Старейшина Кейске был красив и величествен, как океан, и взирал на гостей внимательно, без намека на улыбку или дружелюбие, но и не враждебно. Видя это, Анхельм понимал, что разговор будет очень тяжелый и мысленно готовился пустить в ход все доступные ему средства убеждения.

Сато ушел, на прощание одарив Армана встревоженным взглядом. Кейске церемонно поклонился, взгляд аирга скользнул по Анхельму, и на мгновение в больших желтых глазах мелькнуло удивление. С некоторой опаской он посмотрел в глаза Арману и Заринее, затем рассмотрел лошадей.

— Светлого неба, Старейшина Кейске, — поклонился Анхельм.

— Светлого неба, герцог Ример, — ответил Кейске низким голосом, с тревогой глядя на груз, который везли кони. Наконец он соизволил выйти к ним, подошел и медленно сказал вместо приветствия: — Вы снова здесь, Арман и Заринея. Тревожно на сердце. При виде вас предчувствие меня дурное охватило. Какой сюрприз вы мне готовитесь преподнести?

Ответил Анхельм:

— Я прошу вашего позволения войти в дом, Старейшина Кейске. Там мы откроем тайну и толком обо всем поговорим.

Кейске с сомнением посмотрел на герцога, Анхельм ответил ему взглядом бесстрашным, полным уверенности в своих силах и правоте. Старейшина медленно кивнул, повернулся и вошел в свой дом. Анхельм и Арман забрали больных и внесли в дом. Обстановка была очень скромной: посреди просторной гостевой комнаты, куда привел их Кейске, стоял лишь низкий прямоугольный стол из черного хельвея, а вокруг него расстелены пушистые оленьи шкуры. У дальней стены был сложен камин, а на каминной полке красовалась пузатая фарфоровая ваза с желтыми солнцеглазками. У аиргов не принято было занавешивать окна, поэтому ни шторы, ни занавески не мешали солнечному свету свободно проникать внутрь.

— За недовольство не сочтите, но знать хочу, что мне вы привезли, — сказал Кейске, глядя на Анхельма. Герцог бережно уложил свою ношу на пол, Арман сделал то же самое. Когда они открыли лица Рин и Фриса, Старейшина взволнованно ахнул. С трудом совладав с потрясением, он подошел и осмотрел их.

— Кисеки Рин? Речной хозяин Фрис? — спросил он, словно не мог поверить собственным глазам. Анхельм кивнул.

— Изгнанницу вернули в отчий дом, — тихо промолвил он очень недовольно. — Опять полуживая, и снова те же лица с ней… Арман, ты, человек железных правил, как мог нарушить мой запрет и притащить сюда ее опять?

Арман посмотрел на Кейске с вызовом.

— Да, я привез. Да, я осмелился. От Рин Кисеки многое зависит, и мы не можем просто так позволить ей умереть!

Кейске выглядел разгневанным.

— Ты знаешь, если помогу, то точно так, как в прошлый раз случится горе!

— Нет, не случится, — вмешалась Зара. — Кейске, ты знаешь меня много лет! Прошу тебя… Жизнью заклинаю — помоги! Я прошу вылечить мою сестру и Фриса. Я так прошу тебя, взгляни на них! Взгляни и скажи, что могут сделать врачи аиргов? Ведь не собака дохнет — умирает хранитель Рек!

Зара оттеснила Армана, бросилась к Фрису и расстегнула спальный мешок, а затем — рубашку на груди мужчины. Анхельм увидел, что его раны снова нагноились, свежие швы, которые Зара наложила утром, были больного бордового цвета, а под ними кожа вздувалась пузырем. Таких ран было много, герцог даже не пробовал сосчитать. Кейске наклонился и провел по ним кончиками пальцев, что-то бормоча.

— Я вижу след ужасной магии на нем. Заклятье удержания души? — задумчиво сказал он. — И не только… Вижу, я вижу, что его магическую силу какой-то злой колдун пытался захватить. Но Сила не вернулась целиком, от этого он и страдает.

Кейске отошел от него и в растерянности спросил сам себя:

— Как властен я помочь? Ведь он сильнее каждого из нас и всех аиргов вместе взятых. Я не уверен… Должен толком все обдумать.

Даже в движениях аирга не было и намека на то, что он может спешить в принятии решений.

— Старейшина Кейске, дозволено ли будет мне сказать? — спросил Анхельм, обращаясь к нему на аириго, и когда аирг кивнул, продолжил: — С речным хозяином мы можем позже разобраться. От имени семейства Римеров я вас о помощи прошу: спасите Рин.

Кейске долго смотрел на него, не говоря ни слова, а затем знакомым Анхельму жестом пригласил сесть. Герцог сел на шкуры, поджав ноги под себя, и Старейшина сделал то же самое.

— О чем вы просите, Анхельм? Как оказались вы замешаны в бессмысленной и жесточайшей схватке меж этими игрушками судьбы? — он пренебрежительно кивнул в сторону Рин. — Как вам хватило разума связаться с убийцей, клятвопреступницей, предательницей собственной семьи? Не говорите мне, что вы не знали, такой я лжи не потерплю…

Анхельм отвечал спокойно, пропустив его слова мимо ушей.

— Я знаю обо всех причинах, которые заставили Рин так поступать. Я не прошу ее простить, я прошу вылечить ее. Я заберу ее, больше она сюда не явится.

— Вы просите меня нарушить все запреты, которые отец мне завещал! Вы просите ужасной вещи — вылечить убийцу, которая семье своей столько кошмарной боли принесла!

— Ты знаешь роль Наследницы не хуже нас, Кейске, — сказал он, садясь рядом с Анхельмом, напротив аирга. Анхельм видел, что Арман побагровел от гнева. Подбородок Кейске властно пошел вверх, желваки задвигались на красивой, точеной челюсти треугольной формы, темные брови сурово сдвинулись.

— Изгнанница приносит лишь страданья, кровавый шлейф за ней влачится до сих пор. Как я могу нарушить все запреты и помогать убийце?

— Рин не убийца! Ты знаешь, в чем ее стремленья! Она лишь за погибших хочет отомстить.

— Месть есть лишь обоюдоострый меч. Да, месть — в традициях аиргов. Но Рин разрушит местью свою душу.

— Теперь ты беспокоишься о ее душе, да? Что же ты не беспокоился о ней раньше, когда твой отец изгонял Рин из Иствана? Рин, которая спасла Истван от окончательного уничтожения!

— Ты знаешь, что от меча безумицы пал Рэн!

— Рин на коленях просила прощения у его матери! Хитоми все простила ей, и ты — тому свидетель.

— Я сомневаюсь, что, вернись Рин в Истван снова, Хитоми будет рада видеть ту, которая ее единственного сына жизнь унесла.

— Ты сомневаешься?! И только?! Ты поступаешь в точности, как твой отец! — вспылил Арман. — Сомнения! Опять сомнения! Сомнения тебя погубят! Сомнения Мамору привели Истван к беде! Он сомневался в необходимости связываться с императором и дотянул до того, что стало слишком поздно! Ты от принятия решений бежишь, как твой отец!

Кейске встал.

— Ты моего отца не смей позорить, человек! Тебя там не было! Ты никогда не видел, как выглядел в тот раз ваш император!

Арман поднялся вслед за ним.

— Кейске, лишь бесконечные сомнения аиргов стали причиной беды всей Соринтии! Не Рин Кисеки, нет! Лишь ваши бесполезные сомнения! И только из-за вас Рин стала той, кем ты ее назвал.

Анхельм понял, что сейчас Арман нарвется на конфликт, и их отсюда вышвырнут.

— Друзья, я призываю вас к спокойствию. Ни криками, ни укором проблемы не решить, — сказал он, но Кейске уже перешел совсем в другое настроение.

— Я уважал вас, герцог Ример, я думал вы другой, вы человек высоких правил чести! А вы слепец, как люди остальные, — ответил аирг, с презрением глядя на него.

Выслушав эти слова, выплюнутые с оскорбительным пренебрежением, Анхельм не выдержал и медленно поднялся. И так как он был выше всех присутствующих на голову-полторы, то это не осталось незамеченным: Кейске отшагнул, он выглядел так, будто понял, что перегнул палку, но не собирался уступать.

— Я оставлю без внимания ваше неуважение ко мне и спрошу еще раз, поможете ли вы Рин? — тихо спросил герцог.

— Нет, этого я сделать не могу, — Кейске был непреклонен.

— Я освобожу Истван от уплаты налогов на ближайший год. Это большая сумма, Кейске, подумайте.

— Мое согласие купить хотите? На деньги не купить ни маленькой щепотки чести.

Анхельм вздохнул и низко склонил голову, размышляя, настал ли черед его последнего аргумента. Нет, не настал.

— Я сделал много хорошего для Иствана, Кейске. Я прошу вас помочь мне как другу. Я гарантирую, что Рин сразу же уедет отсюда и больше никогда не вернется, пока я жив и в добром здравии. Я это гарантирую.

Кейске долго молчал, прежде чем ответить. Анхельм со всем доступным спокойствием встречал взгляд желтых глаз аирга. Он понимал, что от его способности идти до последнего сейчас зависит всё. В буквальном смысле этого слова.

— Ваш разум пелена окутала, мои слова его не достигают, герцог Ример. Я не могу спасти убийцу.

«А вот теперь настал», — подумал Анхельм.

— Боги свидетели, что я не хотел этого говорить, но вы вынуждаете меня, — тихо ответил он, серьезно глядя на аирга. — Раз вы отказываетесь помочь мне как другу, я потребую как владетельный герцог. Я приказываю предоставить врача моей невесте Рин Кисеки и моему другу Фрису!

Мертвая тишина повисла в комнате. Арман уставился на Анхельма ошарашенным взглядом, а Кейске, казалось, сейчас лишится чувств от изумления.

— Прошу прощения? — наконец смог переспросить он. — Вашей невесте?

— Рин моя невеста. Не верите — взгляните на ее правую руку.

Первой успела Зара. Волшебница быстро выпростала из-под простыни руку Рин и восторженно ахнула, увидев кольцо на ее пальце. Широкая, немного непонимающая улыбка озарила ее лицо, но она тут же подавила эмоции.

— Что же, раз такова воля герцога, — сказал Кейске ледяным тоном. Он смотрел на руку Рин с плохо скрываемой ненавистью.

~*~

Анхельм очень бережно уложил Рин на высокий каменный стол, накрытый белой простыней, пригладил ей волосы и сел на стул рядом. Фрис лежал на соседнем столе, и над ним уже склонился доктор Такей. Это был аирг лет сорока на вид, с ярко-зелеными глазами, темно-серыми волосами, которые он плотно закрыл белым платком, в белой робе врача. В отличие от Кейске, лицо Такея было строгим, но добродушным, а глаза светились интеллектом и живостью неутомимого исследователя, которому интересно абсолютно все.

Они находились в операционной госпиталя. Арман стоял в углу комнаты и наблюдал за действиями Такея, который вскрывал одну за другой раны Фриса и вычищал из них гной. Доктору помогала Заринея; она немедленно насыпала в вычищенные раны некий белый порошок и накладывала стерильную повязку. Анхельм впервые видел, как работают доктора у аиргов, и это зрелище казалось ему удивительным и непонятным, как и строгий порядок в организации врачевания.

Во-первых, у входа в госпиталь их заставили снять старую одежду и выдали белые робы из хлопка (Анхельму они были весьма коротки, но он так истосковался по чистой одежде, что не обратил внимания на это обстоятельство). Мурианов внутрь не пустили, оставили вместе с лошадями и отдали щенкам целую оленью тушу, которую те мгновенно приговорили. Во-вторых, их сразу отправили отмываться в горячих источниках, которые герцогу очень полюбились еще давно. Каждый раз, когда он приезжал по делам в Истван, Кейске предлагал отдохнуть в горячей бане. Вода в этих источниках была немного солоноватой, довольно горячей и славилась своими лечащими свойствами. В-третьих, операционная, в которой стены и полы были из белого гладкого камня, содержалась в полной стерильности: даже единственная дверь вела не сразу в коридор, а в предбанник, где входящий подвергался воздействию очищающего заклинания. Десятки магических шаров под потолком давали ровный белый свет, так как окон здесь не было. В одной стене разместился внутренний шкаф, закрытый стеклом. В этом шкафу хранились хирургические инструменты из обсидиана и разнообразные виалы с жидкостями, мазями и порошками. Анхельм много раз бывал у докторов в Кандарине и Девори, так как с детства был слаб здоровьем, но никогда ничего подобного не видел. В отличие от людей, аирги ставили чистоту и порядок на первое место. Анхельм находил весьма странной привычку Рин принимать ванну два раза в день, мыть руки каждый раз после любой работы, чистить зубы утром, вечером и после еды, но никогда не спрашивал, зачем она это делает. Теперь герцог понимал, почему Рин в любом состоянии прежде всего заботится о чистоте своего тела: аирги живут слишком долго, чтобы позволить себе пренебрегать здоровьем.

— Ах! — вдруг воскликнул доктор Такей, потрясенно глядя на пациента. Анхельм обеспокоенно вытянул шею, чтобы посмотреть, что там случилось. Из-под повязок, которые наложил доктор раньше всего, снова потек гной.

— Да, доктор, — сокрушенно подтвердила Зара, говоря с ним на соринтийском, — и вот так каждый раз. Я держу блок, но чувство такое, будто пытаюсь унести воду в решете.

Такей огорченно вздохнул.

— Ну что же делать ты прикажешь? Хоть это будет больно, придется внутрь его сознанья мне идти, — Такей присел на стул и снял белую повязку, которой закрывал рот.

— Но, доктор, это может быть опасно! — возразила Зара. — А если он вас в себя затянет?

— Ты, детка, поддержи меня снаружи, хорошо? — добродушно подмигнул ей Такей.

Зара нехотя кивнула.

— Вы осторожны будьте. Внутри у него темно, как в гробу. И очень-очень больно.

— Я знаю, деточка, я знаю, — кивнул доктор. — У тебя все так же правая рука ведет, а левая направление указывает?

Зара кивнула и протянула доктору левую руку. Такей дал ей правую, а свою левую руку положил на грудь Фрису. После этого он закрыл глаза, откинулся на спинку стула и замер.

— Что происходит, Зара? — прошептал Анхельм спустя минуту.

— Он в глубоком трансе, пытается достать сознание Фриса и сделать то, что у меня не получилось. Такей — мой учитель, это он обучал меня продвинутому курсу лечащей магии и медицине. Под его руководством я расширяла те знания,которые получила в университете магии в Соринтии. Но транс мне недоступен, это привилегия аиргов. Я могу только проводить в него, одолжить Силу, и вывести назад, если становится опасно.

— Опасно?

— Не вам мне рассказывать, чем может быть опасен транс, — мрачно ответила Зара, и Анхельм смущенно опустил глаза.

— Она все-таки рассказала?

— Конечно.

— Ты давай не болтай, а за ним следи, — посоветовал Арман. — Чего это у него нога дергается?

— Не учи мать детей рожать, — огрызнулась Зара. — Я все чувствую. Сейчас он в темноте, такое ощущение, что внутри черепушки Фриса пусто.

«Оболочка есть, но «дома» никого нет», — вспомнил Анхельм слова Кастедара. Интересно было бы с ним сейчас побеседовать…

Он сжал руку Рин и снова пригладил ей волосы. Сейчас ее лицо было спокойным, все морщинки разгладились, ни один мускул не приходил в движение. Зара поначалу говорила, что она в коме, но на кому это совсем не было похоже. Организм функционировал положенным образом. Создавалось впечатление, что Рин просто потеряла сознание и не спешила его искать.

— Та-ак, — напряглась Зара, — начинается. Он что-то нашел.

Анхельм видел, как плечи и руки доктора задергались, на лице появилось выражение ужаса, он тяжело задышал. Зара сделала странный пасс свободной рукой и приложила ее ко лбу Такея.

— Аа-а! — вскричал доктор. Заринея мгновенно сбросила его руку с груди Фриса, а потом белое сияние охватило ее и доктора. Глаза Такея распахнулись, он вздрогнул всем телом и некоторое время хватал воздух ртом, как рыба. Затем перевел сожалеющий взгляд на Зару и качнул головой.

— Едва не убил, — только и сказал он. Поднялся и прошелся кругом по комате. Никто не решался задать вопрос, что же такого увидел доктор, но тут он сам объяснил:

— В плену своих воспоминаний замкнут он. Фрис видит погибающую Рин, он наблюдает смерть ее души. Там боль и ужас черный, отчаянье и безысходность. Не знаю я, что делать, дети.

Такей снова опустился на стул рядом с Фрисом и перевел взгляд на Рин.

— Что же… Раз с ним не получается, то с ней попробую. Детка, — ласково обратился он к Заре, — скажи мне, Харуко не знает?

— Не знает, доктор. Мы к ней не приходили.

— Ах, бестолковые юнцы, — укоризненно покачал он головой. — Арман, сходи-ка к Харуко, да позови ее.

— Стоит ли? — усомнился Арман.

— Не спорь, иди.

— Можно мне пойти? — вдруг спросил Анхельм. Он всегда хотел узнать, какая из себя Харуко Кисеки, мать Рин. Конечно, он не думал, что знакомство случится при таких печальных обстоятельствах.

— Ну идите, идите, — хитро улыбнулся Такей. Анхельм еще раз пригладил волосы Рин, поцеловал ее руку и вышел вслед за Арманом.

~*~

Идти пришлось недолго, так как дом Рин был расположен неподалеку от госпиталя, и в этом Анхельм видел саркастическую усмешку судьбы. Дом был таким, каким его и описывала Рин: двухэтажное деревянное здание с каменными углами, резные ставни на окошке, лесенка к порогу в четыре ступеньки. Точная копия того, что сгорел в старом Истване. Рядом с крыльцом стояла собачья будка, а из нее торчал наружу белый пушистый хвост. При приближении гостей хвост исчез, а затем из конуры вышел пес. Анхельм сразу узнал в нем породу альси, о которой говорила Рин. Те самые длинные лапы, вытянутая морда, умные карие глаза и густая белоснежная шерсть. Пес настороженно присмотрелся к людям и гавкнул.

— Тише, мальчик, тише, — ответил ему Арман и без какого-либо страха перед грозным сторожем поднялся к двери. Герцог последовал его примеру и убедил себя, что собак бояться бессмысленно после всего, что он пережил. Арман постучал в дверь, и спустя некоторое время ее открыла женщина-аирг в черном вязаном платье до пола, с глухим воротничком. Анхельм сразу увидел между Харуко и Рин то сходство, какое присуще только родным: тот же овал лица, те же острые черты, такие же изумрудные глаза. Хотя губы другие. У дочери они пухлые, а у матери тонкие, и нос у Рин длиннее. Он смотрел на Харуко и видел, какой будет Рин, когда постареет. Увиденное приятно радовало. Да, в черных волосах, заплетенных в косу, белели седые пряди, а лицо женщины покрывали морщинки, но красота ее не исчезла. Она только пригасла. По меркам аиргов Харуко была молода, но жизненные обстоятельства и переживания состарили ее раньше времени. Бедная-несчастная Харуко! Такого натерпелась при жизни, чего никакому врагу не пожелаешь! И вот, снова ей принесли дурные вести…

— Арман! — ахнула она, отходя с порога и пропуская гостей внутрь. Голос ее оказался похожим на голос Рин, но был глубже и нежнее.

— Да, это я.

— А где же… — Харуко поискала глазами и с удивлением обнаружила Анхельма. — А вы? Кто вы?

— Позвольте представиться, — сказал Анхельм и поклонился, — меня зовут Анхельм Вольф Танварри Ример. Мне очень приятно познакомиться с вами, госпожа Кисеки.

Женщина не знала, как ответить, видимо от потрясения и волнения она забыла соринтийский. Она что-то затараторила, безостановочно кланяясь, Анхельм совершенно не понимал ее.

— Харуко! Харуко! — остановил ее Арман, взяв за плечи. — Все хорошо. Но время не ждет, пойдем. Ты нужна ей.

Женщина в страхе прижала ладони ко рту.

— Опять?! — слезы хлынули из ее глаз.

— Нет-нет! Сейчас все совсем иначе. Она живая, у нее ничего не сломано, просто спит. Глубоко спит.

Харуко некоторое время не могла вздохнуть, лишь всхлипывала, утирая слезы.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Я сейчас.

Прихрамывая на правую ногу, она ушла вглубь дома, тут же зашуршала чем-то, стала хлопать дверцами шкафов. Анхельм принялся рассматривать дом. Обстановка была скромной: у входа стояли лишь высокий резной комод, покосившийся стул с отломанной спинкой и довольно мутное зеркало. Из узкого коридора можно было выйти налево — в большую кухню, а направо в гостевую комнату. Дальше по коридору шли еще две закрытые комнаты и лестница на второй этаж. Анхельм заметил, что дому давно требовался ремонт. Мебель была старой, местами обшарпанной, на кухонном столе стояли почерневшие от копоти горшки. Пол не сверкал чистотой, и видно было, что в одиночку Харуко плохо справляется с домашним хозяйством.

— Хромает, — заметил Анхельм. — Что-то случилось с ней…

— Харуко! — позвал Арман и прошел вслед за ней. — Не набирай ничего, пойдем!

— Платочек повяжу… — ответила женщина и вышла, завязывая на голове черный платок, который тут же добавил ей еще десяток лет.

— Ты почему хромаешь? — спросил Арман и взял ее под руку.

— Зимой сломала ногу, поскользнулась, — виновато улыбнулась она.

Анхельму, следившему за Харуко неотрывно, понравился ее скромный и смущенный вид. Он видел, что его будущая теща добра, и в нем проснулось желание заботиться о ней так же, как о Рин. Пока это желание еще не облеклось в мысли, а было лишь чувством, но он уже смутно понимал, что эта женщина может помочь ему пробиться к сердцу Рин.

— А Кейта что, за домом не смотрит?

— Еще весной наш Кейта был растерзан. Тут стая оборотней объявилась.

Анхельм похолодел. Арман перевел на него взгляд, в котором читался легкий укор.

— Слышите, ваша светлость? Вот так. А вы еще жалели эту сволочь.

Анхельм промолчал. Они вместе отвели Харуко к госпиталю, снова прошли смену одежды и умывание, после этого их пропустили в операционную. Стоило Харуко увидеть дочь, как она снова расплакалась и бросилась обнимать родное дитя. Она что-то быстро говорила, и Анхельму не хватало знания аириго, чтобы понять ее. Но смысл был один: бесконечный поток вопросов, на которые никто не мог дать ответа.

Наконец доктор Такей поднялся и тронул ее за плечо. Он что-то сказал ей, и Харуко, утирая слезы, отошла от дочери, а доктор вообще вышел из палаты. Зара подошла к матери Рин и тепло обняла ее.

— Здравствуй, Харуко! Не плачь, все будет хорошо, — сказала она. Анхельм, наблюдавший за этой сценой, никак не мог понять, какие отношения у Армана, Зары и Харуко. Они так спокойно к ней обращаются… Будто прочитав его мысли, Зара обратилась к Анхельму и тихо объяснила:

— Харуко для нас с Арманом вроде матери. Она нас очень любит и считает себя обязанной за жизнь дочери. Сейчас они будут собирать большой совет. Вам лучше уйти, ваша светлость.

— Я никуда не уйду, — отрезал Анхельм. — Я встану вот в том уголочке и буду тише воды, ниже травы, но не оставлю Рин.

— Хорошо, как знаете. Но зрелище будет неприятное.

— Я хочу увидеть, как она откроет глаза. Я хочу быть первым, кого она увидит.

Зара помолчала немного, а потом спросила:

— Когда вы успели сделать ей предложение, а она — принять его?

Анхельм улыбнулся смущенно.

— Она и не принимала, а я не делал.

— Но аирги слышат ложь!

— Я сказал, что она моя невеста, но это не ложь. Я считаю ее своей невестой и хочу, чтобы она была моей женой. Я догадывался, что Кейске откажется, поэтому надел ей кольцо перед тем, как мы отправились в путь утром.

— Аферист! — восхищенно выдала Заринея и широко улыбнулась. Анхельм тоже улыбнулся, но немного печально.

— Да, так меня Рин и называет. Волшебник в области административной магии и бюрократии.

Заринея полюбовалась на него с явным удовольствием на лице.

— Она очнется, ваша светлость. Она в надежных руках. Но… — она резко помрачнела.

— Но?

— Но я не гарантирую, что ее действия после пробуждения вызовут у вас теплые чувства. Я не гарантирую, что вы ее вообще поймете.

— Все будет хорошо, Зара, — ответил Анхельм с внезапной светлой улыбкой. — Я знаю это, потому что во мне теперь бьются два сердца.

Впервые за долгое время герцог услышал радостный смех Заринеи. Ее измученное лицо стало в этот момент таким красивым и счастливым, будто солнце проступило и прогнало с него тени горя и печали.

~*~

В операционной было многолюдно, но стояла мертвая тишина. Шел четвертый час битвы за жизнь Фриса. Восемь аиргов, облаченных в белые робы, стояли вокруг него и держали одну руку на теле пациента, а другую — на плече рядом стоящего коллеги. Все они были магами запредельно высокого уровня, некоторых из них Зара знала и отзывалась с исключительным уважением. Сама волшебница стояла среди них и держала обе руки на теле Фриса, а в нее вливали магическую силу. Сейчас Анхельм воочию наблюдал, как раны на теле Фриса затягиваются, но кожа тут же лопается и истекает кровью вперемешку с синеватым гноем. Вдруг один из аиргов покачнулся, следом за ним — другой, и все остальные отшатнулись в стороны. Заринея резко сбросила руки и привалилась к стене, тяжело дыша. По ее лбу градом тек пот, она едва не плакала.

— Бесполезно! Он не пускает внутрь!

— Еще раз! — потребовал один из аиргов. — Другой вектор своей Силе задай. Попробуй не затягивать, а наоборот — отпусти.

— Он кровью истечет!

— Не с человеком ты имеешь дело, детка, — сказал Такей. — В твоих руках сам мастер Рек.

Зара кивнула, вытерла пот со лба, и они снова встали кольцом вокруг Фриса. Анхельм смотрел неотрывно, боясь пропустить, когда что-нибудь случится.

— Я слышала ваши слова, молодой человек, — вполголоса известила Харуко, не глядя на него. — Вы на моей Рин жениться хотите?

Анхельм немного помедлил с ответом.

— Хочу. Сейчас не самое подходящее время и место, но другого шанса может не представиться… — он повернулся к Харуко и опустился перед ней на колено. Взял мать Рин за руку и сказал: — Я прошу вашего разрешения на заключение законного союза между мной и вашей дочерью. Позволите ли вы сделать ей предложение и называть вас матерью?

Анхельм видел краем глаза, как удивленно и не очень довольно смотрит на него Арман, но не это его волновало. Его до дрожи волновало то, что Харуко поджала тонкие губы и покачала головой.

— Вы просите у меня ее руки? В свидетелях Сиани — вы хороший человек. Но как могу я дать согласие на такой союз? Ведь знаю я, что вам и Рин дороги нет. Вы девочку мою не знаете совсем.

— Я знаю о ней достаточно. Я знаю о самых неприятных моментах ее жизни, знаю, кто она и что делала, но это не пугает меня. Я люблю ее — вот что важно. Я клянусь оберегать и защищать вашу дочь. Я сделаю все, чтобы она не знала бедности и плохого обращения, я буду уважать и любить ее всю жизнь.

— Но чувства Рин не вам принадлежат, — всего-то и сказала Харуко. Эти слова отозвались тупой болью в измученном сердце герцога. Водоворот сомнений снова закрутил его, он перевел взгляд на Рин, затем — на Фриса и тяжело вздохнул. Вдруг он вспомнил о случившемся совсем недавно, прижал руку к груди, чтобы почувствовать биение двух сердец и сказал:

— Мне.

Арман горестно усмехнулся, а Харуко проследила за его жестом и будто бы сразу поняла.

— Ах… Неужели? Что же… Такой союз не в радость мне, но здесь уже не матери судить, раз дочь моя сама того желает, — она закрыла глаза ненадолго, а когда открыла, взгляд ее был очень серьезен. — Вы поклялись мне, герцог Ример. Пред светлой Сиани, в свидетелях Арман. Я позволяю вам на Рин жениться.

Анхельм со всем возможным уважением поцеловал руку Харуко и крепко сжал.

— Благодарю!

Харуко наградила его теплой улыбкой и кивнула. Но в следующий момент она с ужасом уставилась на нечто позади него, и Анхельм испуганно обернулся. Очень злая, нехорошая Сила наполнила палату, это чувствовал даже он. Тело Фриса сияло темно-бордовым светом, его грудь выгнуло дугой. А затем поток магии вырвался наружу, ударился в потолок, разлился по комнате, затопил ее в одно мгновение, закрутился маленькими смерчами. Все вокруг утонуло в ураганном реве. Зара, видимо, кричала, аирги тоже, но их не было слышно. Тело Фриса преображалось на глазах: он стал сохнуть, превращаться практически в скелет. Зара пыталась отдернуть руки от его тела, но у нее не получалось, мастера магии также не могли расцепить кольцо. Анхельм хотел броситься на помощь, но Арман железной хваткой вцепился в его локоть и дернул назад. Анхельм хотел возмутиться, но заметил, что на соседнем столе есть какое-то движение: это Рин подняла голову. Она с большим трудом села, слезла со стола и шагнула в сторону Фриса. Ее сильно качало, она почти падала, но это не помешало ей одним движением оттолкнуть в стороны тех, кто стоял у нее на пути. Прорвавшись к Фрису, она рухнула на него и сжала в объятиях.

В этот миг Анхельму показалось, что началось землетрясение. Мощный выброс магии, словно ударная волна от взрыва, врезался в него и бросил на спину. При падении герцог больно ударился всей спиной и затылком, давящая сила вжала его в стену. Сквозь резко потемневший воздух он видел, что Рин карабкается на стол и держит Фриса, а нечто незримое поднимает в воздух иссушенное тело. Она вцепилась в его плечи, обняла, подтянулась и дотянулась губами до лба. Тут же с Фриса хлынул во все стороны поток. Неведомая магия заключила их в шар нежно-зеленого света, внутри которого бурлила вода. В ней стали мелькать разноцветные искры и молнии, невероятная энергия концентрировалась в этом странном шаре. Глаза Рин засветились пронзительным зеленым цветом, она обвила Фриса всем телом и легонько коснулась его губ поцелуем… В одно мгновение шар с плеском взорвался, окатив всех горячей водой, а они рухнули на стол. Все стихло. Рин сжимала Фриса в объятиях, они оба лежали с закрытыми глазами и не шевелились. Никто не решался встать и подойти к ним, все были в шоке от произошедшего. Наконец Анхельм совладал с собой, унял бешеное дыхание и осторожно поднялся. Тело Фриса стремительно приобретало прежние формы: мышцы наливались жизнью, кожа возвращала свой здоровый медовый цвет, а жуткие язвы и раны затягивались и исчезали.

— Давным-давно Кейширо говорил, что Рин и Фрис — два дерева по обе стороны реки. Он думал, что сплелись они ветвями, но корням их друг друга не достигнуть, — вдруг сказал Такей, поднимаясь с пола и с улыбкой глядя на Рин и Фриса. — Ах, как неправ он был!

Глава 4.3

Сознание возвращалось к Рин постепенно, параллельно с этим процессом мозг проводил инвентаризацию, подсчитывая части тела. Ей было мягко, уютно, что-то большое и надежное приятно согревало спину. Сквозь полудрему Рин почувствовала волшебный аромат пирога с мясом и проснулась окончательно. Не без труда открыла глаза и с отстраненным удивлением осмотрела комнату. Деревянные стены и пол, на окне с резными ставнями — белый тюль, а под окном — стол, на котором рассажены детские игрушки. Маленький пушистый зайчик с глазками-пуговками и беловолосая фарфоровая кукла в платье в мелкий цветочек смотрели на нее приветливо и казались очень знакомыми. Рядом со столом были свалены мешки и рюкзаки, дорожная обувь, а на спинку стула повешена одежда.

«Либо мне все это снится, либо я дома, в Истване», — подумала она и перевела взгляд на себя. Она была одета в белую больничную робу, а на животе у нее лежала очень знакомая рука. Рин мгновенно закрыла глаза и притворилась, что спит.

«Я знаю, что ты не спишь», — услышала она голос Фриса в своем сознании.

«Если я сейчас открою глаза, то на мою голову сразу же свалится гора вопросов, проблем, и меня опять заставят что-то решать и рассказывать. Не хочу. Устала. Я болею. Подождут», — ответила она мысленно.

«Я того же мнения, как ни странно».

«Ты хоть что-то помнишь?» — спросила Рин спустя некоторое время.

«Многое», — нехотя ответил он.

«А я не помню ничего после того момента, как появились Сиани и Инаис. Здорово я головой приложилась… Честно говоря, тысяча вопросов разрывает голову».

«Проснулась и сразу начала спрашивать, а сказала, что не хочешь…»

«Это я еще не спросила, почему мы лежим под одним одеялом».

«Вообще-то, ты только что это сделала».

«Тогда ответь».

«Тебя пытались от меня оторвать, но у них ничего не вышло. Мне становилось хуже, стоило тебе перестать касаться меня», — сообщил Фрис, и Рин не сразу поняла, что это за довольные нотки проскочили в его голосе, поэтому очень осторожно повернулась на другой бок и посмотрела на лицо Фриса. Он действительно улыбался, и Рин улыбнулась ему в ответ. Впрочем, ее улыбка тут же погасла.

«Прости меня. Если ты можешь это сделать, прости меня», — сказала она. В его черных глазах улыбка сменилась печалью. Он выпростал руку из-под одеяла и погладил ее щеку. Рин замерла под прикосновениями теплых пальцев.

«Мне не за что тебя прощать, моя хорошая девочка».

Она ничего не ответила, лишь прижалась носом к его шее и вдохнула сладкий аромат ледяной воды из горной реки. Блаженное спокойствие и ощущение защиты объяло ее, согрело до мозга костей, отступили все тревоги и сомнения, заботы и вопросы. Рин под одеялом нащупала его ногу и обвила своей.

«На самом деле сейчас меня интересуют только две вещи. Первая — это информация о том, кто в данный момент в доме. Вторая — могу ли я съесть тот мясной пирог на кухне так, чтобы мама не заметила?»

Фрис засмеялся, Рин тут же закрыла ему рот ладонью, чтобы он не выдал их пробуждение своим хохотом.

«Я серьезно насчет пирога, я не ела вечность!»

«Я тоже. Знаешь, кажется, дома никого нет. Я никого не слышу».

Глаза Рин загорелись восторгом. Она отбросила одеяло и, крадучись, пошла на кухню. Проходя по коридорам, она замечала, что почти ничего здесь не изменилось, даже ее старые вещи были на тех же местах. Только вот дом постарел и отчаянно нуждался в ремонте. В кухне Рин обнаружила искомый предмет на столе рядом с печкой, схватила тарелку и вернулась обратно. Залезла под одеяло и отломила себе очень нескромный кусок пирога. Фрис последовал ее примеру.

«Какая вкуснятина! Я сто лет не ела мамину еду… Пирог с олениной — верх блаженства».

«Харуко готовит совсем как раньше», — подтвердил Фрис.

Вместе они прикончили пирог довольно быстро, Рин сбегала на кухню и убрала чистую тарелку, после чего вернулась к Фрису.

«Как представлю, что на нас набросятся с причитаниями, слезами, вопросами и упреками — сразу жить не хочется. Ведь мы не сделали ничего, чтобы это заслужить. Серьезно. Я не хочу ни с кем разговаривать».

«Тогда давай и дальше притворяться, что мы смертельно устали и спим», — ответил Фрис. Рин кивнула, удобнее устроилась под его теплым боком и обняла рукой и ногой. Так они и лежали, крепко обнявшись, не желая возвращаться в реальность со всеми ее проблемами. Подождет, справедливо рассудили они.

~*~

Анхельм тихо зашел в комнату, где спали Рин и Фрис, и замер: они поменяли положение. Почему Рин сейчас так счастливо улыбается? Выходит, просыпались? Похоже на то. Разбудить ее или пускай спит дальше? Герцог в нерешительности помялся на пороге, а затем подвинул себе стул и сел. Не самое приятное чувство разгоралось в его груди в этот момент.

После того как Рин умудрилась вылечить Фриса одним прикосновением, герцог обрушил на доктора Такея, Зару и остальных настоящий ураган вопросов, но ни на один не смог получить вразумительного ответа. Стоило ему поднять Рин на руки и оторвать от Фриса, как тот снова белел и начинал покрываться синяками. А девушка не приходила в сознание вообще. Спустя сутки решено было перенести их из госпиталя в дом Рин. Так они проспали, обнявшись, еще день, а вот сегодня, стало быть, проснулись. Почему только прикосновение Рин помогло Фрису выжить? Что значила та странная фраза Такея про два дерева по обе стороны реки и какие-то непонятные корни? Эти вопросы не давали Анхельму покоя.

Наконец, герцог не выдержал, подошел и легонько потряс Рин за плечо. Веки девушки дрогнули, она чуть пошевелилась, повернула голову и открыла глаза. Совершенно без интереса взглянула на него, затем отвернулась и снова уснула. Тут пошевелился Фрис, потянулся как тигр, сграбастал Рин в свои объятия и затих.

— Подъем! — рявкнул Анхельм, выйдя из себя. Рин и Фрис синхронно вздрогнули, растерянно уставились на него своими нечеловеческими глазами и сели в постели.

— Что происходит? — спросили они так же синхронно. Герцог от возмущения даже не нашелся, что сказать. Рин сонно зевнула и потерла глаза, Фрис сделал то же самое. После чего она поднялась и направилась в ванную комнату. Келпи последовал за ней.

— А где моя зубная щетка? — крикнула она. Анхельм так и не находил слов. То есть он прошел через всё, чтобы услышать это, а не ответы на свои вопросы? Он гнался за ней демоны знают сколько времени, рисковал жизнью, чтобы увидеть, как она обнимается с Фрисом?! Ну, сейчас он ей устроит…

— Рин! Как прикажешь это понимать?! — вопросил он, входя в умывальную. Рин стояла перед зеркалом и с очень странным выражением лица рассматривала себя. Фрис в этот момент уже погрузился в небольшой каменный бассейн с красноватой водой, от которой шел пар, и блаженно жмурился. В воду он залез прямо в одежде, но уже через мгновение просто растворился синеватым сгустком энергии, оставив одежду плавать на поверхности.

— Полагаю, понимать это надо как то, что я не знаю, где моя зубная щетка, — сказала она, не переводя взгляда на герцога, — и поэтому я спрашиваю тебя.

— Ты не хочешь мне объяснить, что произошло? — Анхельм решил перейти сразу к делу. Рин повернулась к нему, в изумрудных глазах блеснул нехороший огонек.

— Здравствуй, Рин! Как ты себя чувствуешь? Хорошо ли ты спала? Извини, что я так грубо тебя разбудил, это все потому, что я беспокоился о тебе. Прости, я совершенно забыл, что с утра ты не существуешь в этом мире, пока не почистишь зубы. Наверное, вот так надо было начать общение, да, Анхельм?

Анхельм поднял руки, давая понять, что сдается, и молча вышел. В душе герцога закипел такой бульон из ревности, гнева и непонимания, что он готов был разорвать Рин на маленькие кусочки. В кухне он сел за стол и закрыл лицо руками. Пока она бегала по дому и возилась с сумками, герцог думал о том, должен ли выяснить все сразу или дать ей самой рассказать все по порядку. Увлекшись поисками решения этой дилеммы, он и не заметил, как она, уже одетая в полотняные белые штаны и шерстяную белую кофту, вошла на кухню и стала искать что-то в шкафах. Но тут Рин уронила на себя железную коробочку и, тихо помянув такую-то матерь, стала собирать просыпанный чай.

— Рин… — начал Анхельм, но она не дала ему договорить.

— А где мама? — она смотрела на него чуть встревоженно.

— Она пошла на рынок. Скоро вернется. Ты не хочешь все же поговорить о том, что случилось?

Рин отрицательно качнула головой.

— Не-а. Вообще не хочу, если честно.

Вынимать из Рин то, что она не хотела говорить, было делом неблагодарным и где-то даже опасным. Но он имел право требовать объяснений, о чем сразу и сказал.

— Знаешь, ты можешь требовать чего угодно, но не факт, что тебе это дадут, — пока еще терпеливым тоном ответила девушка. — Анхельм, мне нечего тебе рассказать. Я проснулась пять минут назад после очень тяжелого состояния, в котором пребывала последние понятия-не-имею-сколько дней. Я голодная, невыспавшаяся, злая и нахожусь в месте, где духа моего не должно быть. Поэтому, пока мы не поссорились, я тебя очень прошу: не надо меня ни о чем спрашивать. Лучше скажи, где Зара, Арман, щенки и лошади? Мы должны уматывать отсюда со всей доступной скоростью.

— Ты даже с матерью не поздороваешься? — вопросил грозный женский голос из коридора, и Рин зажмурилась, беззвучно проговорив какое-то ругательство. В кухню, держа в руках большую оленью ногу, вошла Харуко Кисеки. С того момента, как Рин попала в дом, Харуко изменилась. Во-первых, ее испуг прошел, уступив место решительности и невозмутимости. Во-вторых, она больше не держалась так, будто с минуты на минуту упадет и умрет; ее плечи развернулись, в походке появилась присущая только аиргам стать, во взгляде теперь мерцала твердость и сила духа.

— Привет, мам! — глаза Рин испуганно округлились, она сразу стала похожа на нашкодившего ребенка. Анхельм с некоторым весельем поразился этой перемене, так как ни разу не видел, чтобы Рин кого-то боялась.

— Значит, опять, да? — Харуко шагнула ближе к Рин, та отступила на шаг. — Опять тебя привозят домой полумертвую! И опять все проблемы из-за этого ишака проклятого! Фрис, выходи сюда, я слышу, как ты дышишь!

Келпи вышел, одетый в почему-то уже сухую больничную робу, и очень аккуратно обошел Харуко, которая больше не говорила с обычным акцентом аиргов.

— Харуко! Сколько лет! Совсем не изменилась ты!

При одном лишь взгляде на келпи Харуко вспыхнула гневом.

— Ах ты осел-переросток!

Без всякого предупреждения мать Рин со всей силы огрела Фриса по голове оленьей ногой.

— Мама! Не надо! Он не виноват! Это все я…

— Ах, все ты? А ну-ка иди сюда! — Харуко от души приложила Рин оленьей ногой по спине, и та, взвыв от боли, ответила что-то не отличавшееся сдержанностью и уважением. Далее между Рин и ее матерью последовал диалог, который переводу не подлежал. По меньшей мере, не силами герцога, следившего за представлением с веселой усмешкой. Рин бросилась прочь из кухни, а за ней, угрожающе потрясая орудием восстановления порядка, направилась Харуко. Фрис пошел за ней, очевидно, упрашивая остановиться, но от него отмахнулись, как от надоедливой мухи. Так вот что имела в виду Рин, когда говорила, что боится матери? Герцог довольно хмыкнул. Наконец-то! Если бы знал этот способ управиться с ними двумя, то перевез бы Харуко в свое поместье, не раздумывая. Ругань слышалась со второго этажа еще минут десять, но потом она резко перешла в обиженный плач, причем герцог не смог сказать, чей именно. Поэтому он решил подняться и посмотреть, но его остановил Арман, который все это время, как оказалось, тихо стоял в коридоре.

— Не мешайте им, ваша светлость, — посоветовал он. — Сейчас они немного покричали, выпустили пар, теперь поплачут и через несколько минут спустятся мирные и счастливые.

Анхельм решил поверить на слово.

— А где Зара?

— Она разговаривает со Старейшиной и другими магами. Решила разобраться в тех чертежах и описаниях, которые они вытащили из форта.

— Что-то важное?

— Скорее всего, ей удастся выяснить, как были созданы хаболаки.

— Я мог бы просто спросить об этом дядю.

Арман перевел на него серьезный взгляд.

— Я настоятельно рекомендую не связываться с вашим родственником по этому поводу, ваша светлость. Орвальд не оценит того, что мы сделали.

— Это верно. Боюсь, что теперь у нас возникнут серьезные трудности из-за этого, а у меня сейчас нет готовых решений, — поделился Анхельм. Он прошел на кухню и сел за стол, Арман последовал за ним. — Я не могу предъявить дяде неоспоримые доказательства его вины, так как этих доказательств просто нет.

— Вы к нему не пойдете, к нему пойду я, — сказал Арман, очень убедительно глядя на герцога. — У меня есть некоторые подозрения, которые я хотел бы проверить.

— Подозрения в том, что мой дядя — двойной агент? — предположил Анхельм. — Фрис сказал, что это не так. Я склонен ему верить.

Арман промолчал и взглянул в окно. Анхельм в это время снова подумал о том, что ему совершенно необходимо поговорить о происходящем с Кастедаром. Хотя, едва ли демон вообще захочет говорить с ним о произошедшем, с созданием его уровня можно договориться до серьезных неприятностей… Тем не менее, следовало хотя бы попытаться. Однако хранить сложные схемы взаимодействий в голове больше не представлялось возможным, понял Анхельм, поэтому следовало их записать и отдать Эрику Ростеди, у которого с логикой дела обстояли лучше, да и разум не был затуманен эмоциями.

— Что-то там подозрительно тихо, — проворчал Арман, глядя на потолок. — Не поубивали ли они друг друга?

— Не дождешься, — сообщила Рин, выходя из коридора и потирая поясницу. За ней шли Фрис и Харуко. Рин подошла к Анхельму и тихо спросила его на ушко, может ли он выйти с ней на минутку из дома. Герцог кивнул и последовал за девушкой, не обращая внимания на странный взгляд Фриса.

Когда они вышли и отошли на задний двор, где их никто не мог увидеть или услышать, Рин вдруг крепко обняла Анхельма. Озадаченный ее внезапной нежностью, он неловко обнял ее в ответ.

— Для начала, — Рин подняла на него серьезный взгляд, — ты непослушный идиот с полным отсутствием инстинкта самосохранения.

— Я…

— Но это хорошо в какой-то степени. Если бы ты не пришел, я бы точно сыграла в ящик.

В своей обычной бесцеремонной манере она схватила его за уши и притянула к себе, чтобы наградить поцелуем. Анхельм, за долгое время истосковавшийся по ней, немедленно сжал ее крепче, чтобы насладиться лаской в полной мере, но тут Рин отстранилась.

— Отдельное спасибо за Фриса.

Она поцеловала его еще раз.

— Ты думаешь от меня поцелуями отделаться? — серьезно спросил он, запуская пальцы в ее распущенные лохматые волосы.

— Я надеялась, но чувствую, что не выйдет… — неуверенно протянула она. Анхельм шлепнул ее по спине, развернул и подтолкнул. Рин послушно зашагала к дому.

— Мы выезжаем в Финесбри завтра утром, — сообщил герцог. — Сегодня я сделаю пару дел, раз уж все равно приехал в Истван, так что сейчас пойду к Старейшине.

— А я?

— А ты занимайся чем-то другим. Тебе никуда нельзя.

— Почему? — нахмурилась Рин.

— Я обещал, что увезу тебя, как только придешь в себя.

Рин пожала плечами и вошла в дом. С кухни уже тянуло чем-то вкусным, Арман помогал Харуко разделать оленью ногу, а Фриса не было. Рин ушла в свою комнату и принялась копаться в вещах.

— Харуко, я сейчас уйду и вернусь только вечером, — известил Анхельм, набрасывая пиджак. — У меня дела. Проследите за Рин, чтобы она не наворотила дел снова.

Мать Рин кивнула и попрощалась с герцогом.

Он долго бродил по Иствану. Дошел до рынка и целый час рассматривал товары, посетил местную достопримечательность — мемориалы Старейших, прогулялся по парку и посидел на лавке, подставив лицо солнцу. Сейчас Анхельм просто наслаждался тем, что может бродить по городу свободно, безо всякой охраны. Произошедшее за эти дни крепко вымотало его, ведь никогда раньше он не подвергал себя таким нагрузкам. В Истване ему всегда очень нравилось, потому что здесь не было суматохи и никто никуда не спешил. Герцог ненавидел делать что-либо второпях, не терпел мельтешения и суеты, поэтому Рин иногда раздражала его своей манерой торопливо собирать вещи, теряя то одно, то другое. Основная часть прогулки была чудесной, но конец ее был безнадежно испорчен, так как подошло время встречи с Кейске.

Ровно в пять Анхельм уже стоял на пороге его дома, ожидая, когда Старейшина выйдет к нему. Им предстояло многое обсудить, в том числе герцог намеревался поднять вопрос о сотрудничестве аиргов с революционным сообществом.

В минувшие полгода у Анхельма не было возможности пристально наблюдать за деятельностью агентов, и причины тому были вполне очевидные. Теперь, когда стали ясны многие обстоятельства и задачи, он намеревался восстановить почти разорванную цепь сообщения между информаторами, отсеять всех, кого сочтет лишним в информационной сети, а также заняться приготовлениями к прибытию войск Илиаса. Теперь он был категорически против идеи дяди о размещении солдат в крепости под Истваном и все больше задумывался о пустующих помещениях в замке Кандарина. Илиас сказал, что группа будет небольшой, он собирался отобрать самых-самых для этой миссии, и это в определенной степени играло на руку — легче спрятать. Илиас просил найти возможность привлечь к делу «Тигров», но это было проще сказать, чем сделать. «Тигры» — элитное подразделение, среди них не вербовали агентов. За все время лишь один человек перешел на сторону сообщества, но погиб в бою, и, как говорил дядя, больше Арман не рисковал вступать в контакт с кем-либо с «той» стороны. Впрочем, теперь Анхельм не был уверен ни в чем, ведь его дядя и Арман скрывали от него достаточно многие вещи, касающиеся управления сообществом. Взять к примеру хотя бы Рин, ее ведь тоже скрывали от него столько лет… Другими словами, герцог был полон решимости творить историю своими собственными руками, раз уж столь высока вероятность того, что трон все-таки перейдет к нему.

С этими мыслями он встретил Кейске. Старейшина провел его через весь дом и сопроводил в живописный сад, где гуляла пятнистая лань. Анхельм уже знал любимицу Кейске, и она тоже узнала его, поэтому сразу подошла, чтобы приласкаться. Аирг неторопливо устроился на резной скамье перед прудом и бросил крошки хлеба золотым карпам. Анхельм присел рядом.

— О каких делах мы речь сегодня поведем? — спросил Кейске, не глядя на него. В предыдущие встречи они сначала долго беседовали на философские темы, прежде чем перейти к делу, а теперь, стало быть, аирг настроен скорее завершить разговор с не самым приятным ему человеком.

— Сперва я хочу поблагодарить вас за помощь Рин. Вы оказали мне неоценимую услугу.

Кейске кивнул, ничего не сказав в ответ.

— Есть несколько новых законов, я оставлю их вам для ознакомления и руководства в действиях, — Анхельм достал из портфеля бумаги и передал Старейшине. — А также я снова хочу поднять вопрос о прядильной фабрике.

Именно этот пункт стал камнем преткновения во всех их диалогах. Кейске категорически отказывался усложнять и ставить на поток производство, а Анхельм из раза в раз доказывал ему, что на продаже штучных товаров аирги не выживут в условиях современного мира. Но теперь у герцога был один рычаг давления, и он собирался его использовать.

Кейске молчал, словно собирался выслушать сначала то, что скажет ему герцог.

— Мир стремительно меняется, Старейшина, — осторожно начал Анхельм. — То, что еще вчера казалось прочным, незыблемым, сейчас становится ненадежным. Те, кто не подчиняются правилам прогресса, уходят на свалку истории. Империи рождаются и умирают, жизнь сохраняет лишь тех, кто способен бороться за нее.

— В истории нет места «свалке», юный герцог, есть вещи, что должны произойти и то, чему свершиться не дано, — ответил Кейске, обращая к нему испытующий взгляд желых глаз. — Жизнь сохраняет тех, кто жить умеет. Жить, а не существовать в безумной гонке. Сейчас ты жив и жизнью полною живешь. Чуть стоит утонуть тебе в бессмысленных бумагах, с которыми ты век недолгий коротаешь, — уж за плечом маячит призрак смерти. Вы, люди, слишком беспокоитесь о будущем, не замечая то, как утро настает. Какой занятный парадокс.

Анхельм понял, что зря начал с философии, так как оказался в невыгодном положении.

— Что делать? Такими мы сотворены, — герцог пожал плечами. — В нашей природе заложено стремление к новому.

— А в нашей не заложено.

— Винтовками моими пользуетесь? — спросил Анхельм с самой невинной улыбкой.

— И только против человека.

— Да-да, два дня назад я это ощутил. Послушайте, Кейске, аирги тоже развиваются, я знаю. Моя задача — помочь вам сделать это с максимальной выгодой и минимальными затратами для нас обоих. Я хотел бы сохранить ваш быт таким, каков он есть сейчас, но это невозможно. Вскоре мы не сможем соседствовать, потому что вам нечего будет предложить нам.

— Аиргу с человеком не ужиться. Мы разные во всем. Другие земли есть, где человек не может обитать, туда уйдем, когда настанет время. Кровопролития я более не допущу.

— Я не хочу и, пока жив, не допущу войны с народом, из которого происходит моя невеста. Аирги много лет скитаются по стране, переселяются каждый раз, как что-то случается. Неужели вы не хотите положить этому конец? Это ваша земля, она принадлежит вам. Кейске, прямо сейчас вы можете сделать для деревни благое дело. Вспомните о тех, кто вам дорог, разве вы не хотите облегчить им жизнь?

Аирг задумался, встал со скамьи и подошел к пруду. Анхельм понимал, что пора прекращать тратить слова попусту и приступать к последним аргументам. Кейске мог колебаться и сомневаться еще сто лет. Ему-то что? У него жизнь долгая, есть время подумать.

— Не спрашивайте, откуда я это узнал, — сказал он, — но я точно знаю, что дорогая вашему сердцу особа дала клятву аирга, которая прочнее алмаза, дороже золота.

— Что за клятва?

— Она поклялась ответить вам согласием только тогда, когда вы на деле докажете, что можете сделать для деревни что-то действительно значимое.

Кейске повернулся к нему медленно и взглянул так, что герцога с ног до головы пробрала дрожь. Во взгляде желтых глаз отразилась всепоглощающая скорбь, лицо его потемнело, а губы сжались в ниточку.

— Этой весной Маэми разорвал оборотень, — тихим, дрожащим голосом сообщил он. Его глаза увлажнились, губы изогнулись в гримасе. А герцог сидел, как громом пораженный: надежда на успех предприятия испарилась.

— Я сожалею о вашей потере, — ответил Анхельм, когда смог справиться с языком. Аирг ничего не отвечал долгое время, он лишь рассматривал собеседника с выражением мучительной боли на лице. Только теперь, глядя на Кейске, Анхельм по-настоящему понял слова Кастедара об особой чувствительности аиргов. Аирги… Все написано на лице и звучит в голосе, ни одно чувство не утаят. Так делают только дети. Больно — плачь, кричи, вопи, чтобы весь мир знал, что тебя обидели, но не смей калечить себя, скрывая и накапливая боль внутри.

— Маэми… Связаться жизнями я с ней хотел. Но не успел… У зверя, который столь безжалостно мою невесту растерзал, готов я этими руками сердце вырвать!

Анхельм посмотрел на его сжатые кулаки и вспомнил…

— Дорого бы вы дали за то, чтобы отомстить? — спросил Анхельм. Кетайро медленно кивнул.

— Кровная месть для аирга — это нерушимая традиция. Я с легкостью и жизнь бы свою отдал.

Герцог знал, что нехорошо так поступать, что это грязно — играть на чувстве утраты, но выхода не было.

— В память о Маэми подпишите договор о строительстве фабрики. Подпишите его, и я приведу вас к тому, кто убил ее.

Глаза Кейске загорелись, он вцепился в Анхельма жадным взглядом.

— Ты знаешь, где тот зверь живет?!

Герцог кивнул. Аирг беспокойно стал ходить кругами.

— Его два месяца искали, но он исчез вместе со стаей, как будто не было его совсем! А ты так просто разыскал… Ты врешь мне? — он с сомнением взглянул на Анхельма.

— Я знаю, где находится тот оборотень. Я и Арман его поймали.

По взгляду аирга Анхельм понял, что теперь он может без каких-либо проблем убедить Кейске в сделке. И не только в той, что касалась строительства фабрики…

— Обсудим все этапы? — спросил он, протягивая Кейске документы.

~*~

На узком коньке крыши сидеть было жестко, холодно, но Рин продолжала моститься рядышком с Фрисом на этом пригретом местечке, вглядываясь в ночное небо. Звезды мерцали сегодня особенно ярко, будто кто-то протер небо от пыли. Ветер нес ароматы астириники и цветущей сольвеции, смешивая их в пряный коктейль. Рин смотрела на ночной Истван, на небо и тихонечко вздыхала. Все уже спали, только она и Фрис полуночничали — выспались. Им удалось улизнуть из-под надзора, неслышно забраться на крышу и насладиться последними часами в Истване, который с рассветом снова должен был стать для Рин запретной зоной. Крыша дома была для них местом редких встреч в те времена, когда Рин была еще девочкой, а Фрис — ее учителем, воспитателем. С тех пор много воды утекло, многие вещи изменились, даже крыша стала другой, но оставалось неизменным чувство единения, которое возникало всякий раз, как они усаживались вот так: Фрис клал тяжелую горячую руку на плечи своей воспитаннице и прижимал поближе, а она приникала к его плечу.

— У меня есть идея, — шепнула Рин, нарушив долгое молчание.

— Мм-м?

— Давай никому ничего не скажем.

— Я согласен. Но ты же все равно проболтаешься. К тому же, его длинное блондинейшество уже который день терзается вопросами, подозревает, и не ответить на них было бы чересчур жестоко по отношению к тому, кто спас нам жизнь.

Рин подумала над словами друга и нехотя согласилась. После всего, что сделал для нее Анхельм, оставить его без информации было просто черной неблагодарностью. Как бы ни хотелось сохранить в тайне момент появления Сиани и Инаиса, обсудить это придется.

— А что он подозревает? — решила уточнить она.

— Что ко всему произошедшему причастна одна чешуйчатая персона.

— Касти защитил тебя от этой львицы! Он хороший! — убежденно заявила Рин.

— Миласса была в ярости, — довольно хмыкнул Фрис.

— Миласса? Так ее зовут? А кто она такая?

— Хранительница Земли. Как тебе в голову вообще пришло позвать их?

— Я растерялась. Мне было ужасно больно и очень страшно. Ты умирал, а я не могла ничего сделать…

— И ты решила, что другие духи мне помогут? — Фрис улыбнулся и легонько поцеловал ее в висок. — Глупенькая.

Рин пожала плечами. Может быть, был и другой способ, но она о нем не знала.

— Фрис, почему… — она запнулась, не зная, как спросить.

— Почему Миласса хотела меня убить?

— Нет. Почему они назвали тебя предателем семьи?

Фрис продолжал прижиматься губами к ее виску, поэтомуРин почувствовала, что он перестал улыбаться. Теплые пальцы нежно протанцевали по ее руке, а затем сжали плечо.

— Если не хочешь, не рассказывай… — Рин пошла на попятный, подумав, что лезет не в свое дело.

— Я расскажу, но не сейчас, — прошептал он, щекоча дыханием ее ушко. — Рин, я ведь так и не поблагодарил тебя…

— Ой, брось! — она засмеялась. — Как будто ты меня не знаешь? Меня хлебом не корми — дай кого-нибудь спасти.

— Даже после всего, что я с тобой сделал, ты продолжаешь…

— Тс-с-с! Чш-ш! — Рин быстро прижала пальцы к его губам, не дав договорить. Она совсем не хотела, чтобы он заканчивал эту фразу. Ей не хотелось ворошить прошлое, припоминать былые обиды.

— Давай сегодня не будем, а? — попросила Рин, глядя в его темные глаза. — Давай сегодня мы посидим, как когда-то. Дай мне просто… полчаса наивной иллюзии, что у меня все будет хорошо. Подари мне тридцать минут ощущения, словно ты меня…

Рин не договорила, не смогла. Он закрыл глаза и легонько поцеловал ее пальцы.

— Все будет не так фатально, как ты это себе представляешь.

Она ничего не ответила. Просто съежилась, чтобы стать маленькой-маленькой и уложила голову ему на грудь, как когда-то. Сердце Фриса билось медленно, сильно. Слушая эти глухие удары, Рин чувствовала, что успокаивается. Так устала разрываться на части, так устала от этой ненормальной жизни…

~*~

Утром пятого августа в кабинет Орвальда Римера ворвался запыхавшийся юноша с конвертом, запечатанным сургучом. Его превосходительство предложил гостю присесть, неторопливо заварил чай, уселся за заваленный всяким барахлом стол и некоторое время просто смотрел на конверт. Он уже подозревал, что прочитает в отчете нечто безрадостное, но хотел оттянуть этот неприятный момент. Он выпил добрую половину чашки чая, затем все же сломал печать и развернул желтые листы.

Письмо, направленное ему от начальника королевской гвардии в Финесбри, говорило о том, что форт в Вардоне разрушен при невыясненных обстоятельствах. Все расквартированные там гвардейцы найдены погибшими от утопления, прислуга исчезла. После тщательного обыска руин были обнаружены тела двух Х, а также некое чудовище с отрубленной головой, которое когда-то было человеком. Гвардия продолжает расследование независимо от полиции.

К письму за подписью мэра Финебри прилагался список подписавшихся представителей и глав торговых гильдий города, а также некоторая финансовая информация. Неожиданно появившийся и загадочно сошедший разлив Арны уничтожил посевы озимых зерновых, три стада крупного рогатого скота общей численностью в полторы тысячи голов и разрушил мост, содержащийся на балансе провинции Финесбри. Ущерб, нанесенный охотничьим и рыболовным угодьям не подлежит оценке. Власти провинции вынуждены просить оказания финансовой и гуманитарной помощи в связи со стихийным бедствием, а также временно заморозить налоговую нагрузку на город на ближайший финансовый год.

Внимательно прочитав все письма и немедленно прикинув в уме убытки, понесенные герцогством, Орвальд Ример обратился к гонцу, доставившему срочное сообщение, и разрешил ему уйти. Когда затихли шаги юноши, его превосходительство медленно поднялся с кресла, прошел в лабораторию и открыл сейф. Из глубины он вытащил на свет пыльную темную бутылку, откупорил и выпил половину залпом. После чего вернулся в кресло, вытер пот со лба и сам себе сказал:

— Как вовремя я перевел всех хаболаков из этого форта!

Его превосходительство ощутил, как разливается по ногам приятное тепло от воздействия ракисовой наливки его собственного сочинения, посмотрел уже довольно нетрезвым взглядом на письма и усмехнулся.

— Нет, ребенок, я все еще умнее тебя.

Глава пятая, в которой Анхельм и Фрис наводят порядок, а Рин получает плохие и хорошие новости

В день отъезда из Иствана, пока Рин и Зара собирали вещи, а Арман снаряжал лошадей, Анхельм долго разговаривал с Харуко. Глядя на радостное и воодушевленное лицо матери, Рин заинтересовалась, но затем поняла, что не хочет совать нос в их дела. Надо будет — сами расскажут. Тактика оказалась совершенно правильной: Анхельм почти сразу рассказал, что договорился с ее матерью о ремонте дома и пообещал прислать бригаду строителей. Рин обрадовалась, так как дом и впрямь очень нуждался в ремонте, а мама одна никак не справилась бы. Другие аирги недолюбливали Харуко из-за ее непутевой дочери, помощи ей предлагали очень мало, и матери жилось тяжело. Анхельм также сообщил, что предложил Харуко переехать в поместье, но та категорически отказалась. Рин тоже не пришла в восторг от этой идеи, так как поместье стало опасным. Так или иначе, любое место, куда попадала Рин, становилось эпицентром драматических событий.

Когда Рин узнала, что Кейске собирается поехать с ними в Финесбри, чтобы решить одну личную проблему, она была уверена, что скандала с ним будет не избежать. На деле все обернулось совсем иначе: Кейске едва ли обратил на нее внимание. Чтобы не мозолить никому глаза и не накликать на себя совершенно справедливый гнев Старейшины, Рин ушла в свою комнату, где стала в очередной раз проверять собранные вещи и чистить оружие.

Около двух часов дня к ней зашла мама. Харуко стояла на пороге, тревожно глядя на дочь, и молчала.

— Что, мам? — спросила Рин, не выдержав взгляда матери.

— Я тебе кое-что принесла.

Харуко подошла и передала ей сверток, в котором оказались Соколиная песня и ядовитый стилет. Рин благодарно взглянула на мать и с наслаждением погладила рукоять оружия.

— Где их нашли? — спросила она, радуясь, что пропажа снова вернулась к ней в руки.

— Заринея отдала. Ничего не потерялось, конь герцога все в сохранности привез.

— Умница моя, — с нежностью проворковала Рин и поцеловала лезвие. — Сколько раз меня спасала!

— Ты применяла Ярость Аодо? — поинтересовалась Харуко как бы невзначай и присела на кровать рядом с дочерью. Радость Рин тут же приугасла. Ей было запрещено извлекать силу из крови врага, используя технику «Ярость Аодо», и двадцать пять лет она честно подчинялась запрету, но февральские события заставили ее нарушить его. В итоге она сорвалась с цепи.

— Только четыре раза, когда было совсем туго, — неохотно ответила Рин, понимая, что врать матери бесполезно. Если попадется на лжи, то её перетянут по хребту чем-то покруче оленьей ноги.

— Четыре раза за какой промежуток времени? — уточнила мама. — За все время, что мы не виделись?

Рин помотала головой и жестом показала, мол, несколько меньше.

— Сколько лет? — грозно вопросила Харуко.

— Три раза в феврале и один раз совсем недавно, когда дралась с этим волшебником, чтоб его на том свете… Г-хм… Ау! Ай! Мам!

Одно неуловимое движение, — и сильные пальцы матери больно сдавили ее ухо.

— Рин Харуко Кисеки, слушай меня со всем вниманием. Еще хоть раз ты посмеешь нарушить запрет и использовать Ярость Аодо, — я тебя высеку так, что задница будет гореть, как пламя А-Керта. Твой возраст, а также многочисленные умения меня не остановят. Поняла?

— Ухо! — пискнула Рин, опасаясь кивнуть.

— Какая же ты у меня бестолковая! — вздохнула Харуко и отпустила дочкино ухо. — Вся в отца. И как только тебе удалось расположить к себе этого милого юношу?

Рин осторожно потерла пострадавшую часть тела.

— Ничего я не делала. Анхельм сам вцепился в меня, как клещ, с самой первой секунды знакомства.

— Серьезно? С чего бы это?

— Влюбился.

— В тебя? — произнесла Харуко таким тоном, что самооценка Рин мгновенно упала ниже уровня моря.

«Ну мам! Как будто в меня нельзя влюбиться! Между прочим, Анхельм говорил, что я красивая, и что в меня легко влюбиться. Достаточно вспомнить этого барда в трактире в горах… Нет, бард просто хотел меня трахнуть. Вот! Мерзавец Феликс Миллер, который меня соблазнял кинуть Анхельма на деньги… Хотя… Наверное, он тоже просто хотел меня поиметь…»

Рин загрустила, но не собиралась сдаваться.

— Анхельм искренне верит, что между нами возможна любовь, — заявила она.

— А ты сама не веришь, стало быть?

Удар пришел с той стороны, откуда и не ждали. Рин отвернулась, надеясь, что заалевшие щеки под слоем краски не так видно. Удивительно, что краска все еще держалась, несмотря на то, как ее прополоскало в этом потоке.

— Раньше не верила, сейчас не уверена. Мам, понимаешь, он… Такой хороший…

— Да-да, они все хорошие, — кивнула мама и с сарказмом добавила: — До первой провинности. Изволь придумать аргумент посильнее. Чем он тебя заинтересовал так, что на него теперь действует Дар Каори?

— Серьезно? — переспросила Рин, отказываясь верить. — Он сам сказал тебе, что чувствует второе сердце?

— Да, сказал.

— Значит, это было правдой, а не моими галлюцинациями. И это… — Рин запнулась, не зная, как ей выразить словами то, что она чувствовала.

— Он пришел за тобой, и тут ты почувствовала, да? — подсказала мама. Рин просто кивнула.

— Я так обрадовалась! Запретила ведь ему, а он все равно пришел. Он сказал, что не мог найти меня, а потом я просто появилась на берегу в куче веток. Не помню, что было перед этим, где я была… Дело в том, мам, что он не ломает меня. Наоборот — пытается спасти от самой себя. Но… — она очень тяжело вздохнула и едва слышно прошептала, не надеясь получить ответ, — куда все это заведет?

Харуко села к дочери поближе и обняла за плечи. Рин доверчиво положила ей голову на плечо.

— Послушай меня, дорогая. Ты никогда не была обычным аиргом, ты всегда отличалась от всех нас. Мне хотелось бы обвинить во всем твоего ненаглядного ишака, который вложил в твою голову немало странных мыслей, но я не могу. Ты с рождения была иной. Непослушной, непочтительной, с вечной тягой к приключениям и поразительным умением находить неприятности там, где их нет. У тебя звезда беспокойная.

— И зачем ты мне это говоришь? — кисло поинтересовалась Рин, чьей самооценке был нанесен непоправимый ущерб.

— А затем, что хочу донести до тебя мысль, которая в твою пустую голову не приходила, похоже. Нечего в твоем возрасте пытаться вести себя так, как никогда не вела. А то судьба всыплет тебе так, что мало не покажется.

— Я всю жизнь получаю подзатыльники от судьбы. Может быть, получаю их потому, что бегу от своей сути? Может, стоит попытаться стать нормальной?

— Не стоит, — непреклонно ответила Харуко, серьезно глядя в глаза дочери. — Я знаю, что ты обо всех нас думаешь. Ты думаешь, что аирги — замшелые, дремучие пни, которые не способны принимать новое, которые колеблются веками при принятии важных решений. И это правда! Мы часто страдаем от собственной нерешительности, закрытости. Рин, ты никогда не сможешь стать такой, как твои соплеменники. Варданис хотел, чтобы ты приняла обычаи и начала жить так, как все, но…

— У меня получалось, — возразила Рин.

— Да. Я хорошо помню, как вы цапались по сто раз на дню. Как он сходил с ума от твоего разболтанного и неуравновешенного характера, а ты выходила из себя от его чопорности, — саркастически заметила Харуко, и Рин признала, что мама права. С Варданисом они ссорились раз пять в день, не меньше. К концу дня ей хотелось его придушить, но пара вовремя сказанных ласковых слов налаживали отношения. Рин казалось это нормальным поведением влюбленной пары, так как она постоянно наблюдала подобные вещи во время жизни среди людей. Но у аиргов такое поведение было неприемлемым и говорило о взаимном непонимании друг друга.

— Даже если бы не случилось того кошмара, случился бы другой. Только это был бы твой личный, психологический кошмар. Ты бы сошла с ума, живя такой жизнью, какой живут аирги долгие-долгие пять сотен лет.

— Я уже сошла с ума. Моя работа свела меня с ума, — мрачно заметила Рин.

— Нет, — мягко улыбнулась Харуко, — ты с рождения не от мира сего. Но ты не сумасшедшая.

Рин помолчала немного, пытаясь осознать слова матери, и с неохотой признавая, что та совершенно права. Да, госпожа Кисеки, ты с детства была тронутая. То, что происходит теперь — лишь следствие неверных решений и попыток быть не той, кто ты есть.

— Так что же мне делать?

— Не думай о том, «куда все это заведет». Просто живи и делай то, что говорит тебе сердце, а не разум.

— Гениальный ответ.

— Послушай, детка, — строго сказала Харуко, хватая Рин за ухо, видимо, чтобы она лучше расслышала. — У меня нет никаких иллюзий относительно твоей дальнейшей судьбы, я ее всю наперед знаю.

— Фрис языком плещет? — сразу догадалась Рин, пытаясь придумать, как бы ей освободить ухо из цепких и сильных пальцев матери. Харуко фыркнула, и этот жест не оставил никаких сомнений в том, у кого именно научилась этому Рин.

— Несмотря на то, что у меня нет ни капли уважения к этой болотной кляче по имени Фрис, я доверяю его суждениям о твоей судьбе. Как только ты родилась, он взял тебя на руки и сразу сказал, что ты проживешь долгую жизнь, но трудную, тяжелую, полную лишений и страданий.

— Как оптимистично!

— Он сказал, что на тебя возложена великая миссия, от которой зависит судьба всего мира. Каково, думаешь, мне было услышать такое сразу после родов? Я еще не успела взять тебя на руки в первый раз, не успела даже имени дать, а этот ишак уже рассказал всю твою судьбу!

Рин пораскинула мозгами и пришла к выводу, что гнев Харуко в отношении Фриса совершенно справедлив.

— Но он также сказал, что ты со всем сможешь справиться. Будет нелегко, но ты сможешь.

— А насчет личной жизни он ничего не сказал?

— Сказал. Сказал, что будет две сильнейших привязанности. Две личности, любить которых ты будешь глубоко и искренне.

Рин поняла, что у нее от нервов дергается щека и зажмурилась. Затем она почувствовала, как мать отпускает ее ухо, гладит по голове и несмело взглянула на нее.

— Двое? Первым был Варданис, — хмыкнула Рин. — Стало быть, второй — Анхельм? То есть, после Анхельма я лет на триста останусь одна? Ох! Все равно не могу разобраться!

— Да что тут разбираться, если все очевидно? Думаю, после Анхельма будет кто-то. Ведь Варданиса ты никогда не любила по-настоящему.

Рин взбесилась мгновенно.

— Я любила его всегда и люблю до сих пор! Он — самый светлый в моей памяти!

Харуко с сожалением и мягкой улыбкой качнула головой.

— Нет. Ты его тихо ненавидела с первого взгляда. Любовь к нему ты внушила себе. Твоя беспомощность и его безоговорочная помощь, твое личное одиночество и его постоянное присутствие, твои нелепые требования и его готовность угождать тебе, твое потрясение от пережитого кошмара и его способности работать с тяжелыми нервными пациентами, в конце концов, чудо, которое он сотворил с твоими парализованными ногами, размягчили твой характер настолько, что ты поддалась его убеждениям и сдала оборону. А смерть Варданиса сняла все твои претензии к нему и заставила уверовать в то, что только он один был в твоем сердце всегда. Вот что случилось, моя дорогая дочь. Любовью там и не пахло, уж поверь мне.

Рин захлебнулась возражениями, внезапно осознав, что мать говорит ей правду. Неприятную, ужасно болезненную, но правду. Столько лет она была свято уверена, что любила Варданиса всей душой… Столько раз она не позволяла себе быть счастливой, думая, что для нее уже все кончено… В горле скрутился тугой комок, она больно прикусила язык, чтобы не разрыдаться.

— Тогда почему… Почему вы так долго позволяли мне заблуждаться?! — едва не плача вопросила она.

— А ты думаешь, что я очень хотела отпускать тебя из Иствана снова? Думаешь, я хотела, чтобы ты действовала согласно пророчествам Фриса, который исчез, оставив тебя Варданису? Думаешь, я не хотела для тебя мирной жизни в любви — пусть даже не истинной! — и согласии? Думаешь, мне никогда не хотелось понянчить внуков? Или всё, услышав пророчества от Повелителя Рек, родители должны немедленно оставить все свои желания и отречься от родного ребенка?

Рин молчала, неверящим взглядом глядя на мать.

— Да я что же, зверь какой? — голос Харуко дрожал.

— Но после… Ведь прошло двадцать пять лет!

— Как будто ты бы стала меня слушать, — горько ответила Харуко. — Это теперь ты прислушиваешься, потому что видишь картину целиком. А тогда ты бы в лучшем случае хлопнула дверью и ушла, а в худшем — прирезала меня, как оленя на день Восхваления[1].

— Мама, я бы никогда! — со слезами в голосе воскликнула Рин.

— Одна попытка уже была, помнится, — качнула головой Харуко, и ее дочь все же не удержалась и заплакала. Вот так каждый раз: стоит один раз оступиться, и окружающие напоминают ей все совершенные ошибки, ловко увязывая одно с другим. Верно говорят: никто не может ударить больнее, чем близкий человек, потому что только близкий знает, куда бить.

— Я же себя не контролировала! Зачем ты тогда пошла за мной, если я сказала оставаться в лесу?! Ты хоть понимаешь, чего мне стоило это пережить?! Чего мне стоили все эти кошмары, в которых мне снилось, как я на тебя нападаю?! Я же тогда умом и тронулась окончательно!

Харуко виновато взглянула на нее и притянула к себе, чтобы обнять.

— Ну прости… Прости, Рин, прости. Я не со зла. Внутри все болит, стоит подумать, что ты опять собираешься уехать.

Рин ничего не отвечала, она не могла взять себя в руки и успокоиться. Но тут в дверь постучали, и девушка поспешила отвернуться и вытереть слезы.

— Рин! — услышала она голос Анхельма. — Нам пора ехать. Ты готова?

— Да… — тихо ответила она, не глядя на него и делая вид, что страшно увлечена содержимым рюкзака. — Я сейчас приду.

Анхельм хмыкнул и ушел, Рин тут же отбросила рюкзак в сторону.

— Мам, мне пора, — сказала она и поднялась. Харуко встала вместе с ней, глядя дочери в глаза. Рин не знала, что еще сказать, неловкий момент затягивался. — Я больше не смогу приехать, сама знаешь, почему. Спасибо тебе за все. Спасибо, что…

— Ох, бестолочь! — Харуко отвесила ей подзатыльник, вынудив дочь заткнуться. Рин нервно рассмеялась и обняла маму.

— Я буду скучать. Приезжай к нам в поместье, в Лонгвил. Хотя бы ненадолго.

— Я приеду, когда нога выздоровеет, — пообещала Харуко. — Иди. Тебя ждут.

Рин подхватила рюкзак и направилась вниз по лестнице, мама последовала за ней.

У входа в дом она обнаружила столпотворение. Доктора и члены семьи Кейске пришли проводить уезжающих в дорогу. Мурианы с лаем носились друг за другом, путались и мешались у всех под ногами. От вскриков, лая и мельтешения лошади испуганно вставали на дыбы, Арман и Зара ругались друг на друга по неизвестному поводу. Посреди всего, будто памятник самому себе, стоял Фрис, принявший облик коня, а ему что-то втолковывал Анхельм. Рин окинула картину мрачным взглядом и рявкнула щенкам угомониться. Мурианы немедленно брякнулись на землю, виновато прижав уши. Шума стало меньше, лошади успокоились, но взгляды окружающих тут же обратились к ней, чего Рин не очень хотела. Она с невозмутимым видом еще раз обняла маму и пошла к Акробату.

— Рин, на Акробате поеду я, — остановил ее Анхельм. — Твой конь — этот.

И указал ей на Фриса. Рин пару секунд смотрела на него, а затем спросила:

— Ты серьезно? После всего, что я пережила, провести несколько суток без седла? — она попыталась нажать на его чувство сострадательности, но он лишь отмахнулся.

— Это не я решил, это Фрис решил.

— Зачем? — раздраженно вопросила она, но ее вопрос остался без ответа. Герцог уже подошел к Харуко, чтобы попрощаться. Рин проследила за тем, как они обмениваются теплыми объятиями и подозрительно прищурилась.

— Не сердись, девчонка, — сказал Фрис, подойдя ближе. — Мне нужно задать тебе один вопрос. Садись ко мне на спину, поедем вперед.

По выражению его… морды лица… видно было, что он чем-то крепко озадачен, но не хочет говорить об этом здесь. Рин пожала плечами и забралась к нему на спину. Фрис немедленно пустился в галоп. Они проехали мимо россыпи домов, обогнули школу, маленький пруд и выехали к площади. Наконец Фрис остановился около памятника самому себе.

— И что? — спросила Рин спустя пару минут молчания. Фрис ничего не ответил, лишь обошел памятник кругом.

— Фрис? Что мы здесь делаем?

— Посмотри, — проникновенно начал Фрис, — просто посмотри на этот памятник.

— Ну посмотрела.

— Ты знаешь, кому этот памятник?

— Тебе, — ответила Рин и ухмыльнулась. — Непонятно, правда, за какие заслуги.

— Это не так важно. Ты не видишь?

— Чего не вижу?

— Слезь. Посмотри на это и на меня.

Рин спрыгнула с его спины и оценила сначала памятник, а затем Фриса.

— Вылитый ты, только из камня, — резюмировала она, и от этих слов келпи низко опустил голову. — А в чем дело?

— Значит, все же правда… — горько вздохнул он.

— Да что не так? — Рин уже теряла терпение.

— Я не могу этого сказать, — Фрис попытался уйти от ответа.

— Я тебе сейчас двину чем-нибудь тяжелым, если не скажешь. Я из-за тебя попрощаться нормально не смогла! — вознегодовала она. Келпи тяжело вздохнул, а затем с болью в голосе выдал:

— Раз ты не нашла отличий между этой фигурой и моей, то у меня на самом деле настолько толстый зад…

Рин пару секунд оторопело смотрела на него, а потом зашлась неудержимым хохотом.

— Ну и что смешного? — нервно вопросил он, но девушка не смогла ответить, лишь помотала головой.

— Фрис, ты… Ха-ха-ха-а! Ты не толстый! Аха-ха-ха!

Келпи фыркнул.

— Ты здоровенный, как замок, но ты не толстый! — поспешила она заверить друга, когда отсмеялась и продышалась. — Фу-ух… Ох… Не думала я, что тебя такие проблемы вообще беспокоят.

— Ты сама из-за каждой выпуклости трясешься, а я, думаешь, не переживаю из-за того, что у меня задница, как у тягловой лошади, которую держали на овсе и сахарной свекле?

— Ты не толстый! — повторила она. — Ты крупный.

Это его не убедило.

— Фрис, ну честное слово! Ты в человеческой форме даже худощавый, откуда у тебя…

— Я худощавый? — казалось, келпи пришел в ужас и даже зачем-то вернулся в человеческое тело. — Посмотри внимательно на мои мышцы и повтори это!

Рин фыркнула, подошла и потыкала его напряженное плечо.

— Вот это ты хотел назвать гордым словом «мышцы»? Ты на Мейса посмотри, вот у него — мышцы. Такие мышцы, что рубашки на руках лопаются. А у тебя просто нормально развитая мускулатура и умеренный, красивый рельеф тела. Просто ты по типу телосложения — астеник, как и Анхельм, кстати.

Фрис выслушал ее с хмурым видом, но ничего не возразил.

— А теперь вернись обратно в свою шерстяную форму о четырех копытах. На нас смотрят, — ласково попросила она. Фрис подчинился, девушка снова забралась к нему на спину, после чего они поехали обратно, чтобы встретить Анхельма и остальных.

Встретив их, Рин спрыгнула со спины Фриса и села на гнедую кобылку, которую согласился предоставить им Кейске. Девушка еще раз обернулась назад, надеясь увидеть вдалеке дом, и увидела маму, которая так и стояла на крыльце. Она помахала ей, окинула взглядом все вокруг, чтобы запомнить каждую деталь, и с тяжелым сердцем направила свою лошадь вперед. Они возвращались в Финесбри, где их ждали некие важные дела, о которых Анхельм ей не сказал ровным счетом ничего. Впрочем, Рин не настаивала.

~*~

[1]День Восхваления — традиционный ежегодный праздник у аиргов, включающий в себя ритуальный забой молодого оленя, который два года выращивается на особом рационе. Отмечается в первое полнолуние после того, как сходит последний снег.

Глава 5.1

Утром шестого августа посланник из Финесбри застал Орвальда Римера в не лучшем расположении духа и явными следами неумеренных возлиянияй самодельного алкоголя: опухшее лицо, головная боль, сиплый голос и характерное амбрэ. Ракисовая наливка сделала свое дело, и теперь дыхание его превосходительства нужно было закусывать, чтобы не опьянеть. Поводом употребить вечером две бутылки наливки, а утром — излить свое недовольство на первого, кто подвернулся под руку, послужили изложенные в письме новости о чрезвычайном происшествии с Арной и гибели очень талантливого волшебника, а также крахе тайной операции с хаболаками. К чести высокого канцлера Соринтии, опьянение никак не мешало его способностям соображать, как поступать в непредвиденных ситуациях, но в данный момент он не видел ни простых путей решения проблемы, ни сложных, так как ресурсы для этого дела были исчерпаны.

После ссоры с племянником все активы семейства Танварри разделились на весьма справедливые доли, и та их часть, которую Орвальд всегда придерживал подальше от деятельных рук Анхельма (не лишним будет заметить, что это была большая часть), теперь оказалась в полном распоряжении герцога и немедленно потекла в оборот. Орвальда, разумеется, никто не спрашивал, его ставили перед свершившимся фактом, потому что на момент получения письма его превосходительство уже знал, что сразу шесть компаний, в которых Анхельм являлся учредителем, получили солидное денежное вливание.

Племянник в безукоризненно вежливом письме сообщил, что имеет планы на расширение добычи никеля и производства стали, поэтому не видит никакого смысла удерживать деньги в банке, подвергая их губительному воздействию инфляции. Таким образом, наследство от богатых родителей племянника, а также накопившиеся доходы от многочисленных рудников, фабрик и заводов, чьи дела вел Анхельм собственной персоной, сделали ручкой его превосходительству. Теперь Орвальд видел передвижение средств лишь в биржевых сводках в газете «Люди и деньги», банковских и казначейских отчетах.

Племянник, получив неограниченный доступ к средствам, развернул полезную деятельность и бросился спасать экономику Соринтии. При этом он не слишком заботился о материальном положении дяди и не задавал вопросов, откуда тот будет брать деньги на различные нужды, кои, надобно сказать, у высокого канцлера были весьма разнообразными. Вопреки расхожему в народе мнению, аристократия не печатает и не сотворяет деньги из воздуха. Всем в этом мире приходится крутиться, чтобы прокормить себя, и даже король страны — всего лишь купец, у которого активов (читай — власти) больше, чем у остальных его подданных, что и позволяет ему править. Не являлся исключением из этого бесконечно несправедливого закона цивилизации и его превосходительство Орвальд Ример.

Весь вечер накануне прибытия посланника он прикидывал, откуда можно взять свободных полтора миллиона ремов на поддержку Финесбри. Думал и приходил к выводу, что точно не из его кармана. Исходя из состояния бюджета герцогства, его превосходительство понимал, что и Анхельм едва ли наскребет такие суммы, учитывая последние траты и вложения. Словом, изящный и простой выход из этой ситуации найти было трудно. Поэтому Орвальд Ример пребывал в настроении мрачном и деспотичном, что незамедлительно прочувствовал на себе посланник из Финесбри, хотя был виноват лишь в том, что не вовремя подвернулся под горячую руку.

— Я нижайше прошу простить меня, ваше превосходительство, за столь ранний визит!

— Вломился без спросу, как к себе домой! — рычал Орвальд, не желая вслушиваться в тысяча первое извинение. Посланник стоял с низко опущенной головой, виновато отворачивался, но это нисколько не спасало положение, только сильнее раздражало его превосходительство. Он ведь знал, что юноша просто воротит нос от запаха перегара.

— Это у вас в Финесбри порядки такие, что позволительно ввалиться с утра пораньше к занятому человеку моего статуса, а? Я же сказал, что позову сам! Ты чем меня слушал, тупица?

— Простите меня, ваше превосходительство, я не…

— Заткнись и не смей меня перебивать! — Орвальд сердито зыркнул на него из-под темных бровей, и только дождавшись нужного эффекта, продолжил. — Ответа на письмо я сейчас дать не могу. Для начала мне нужно поговорить с министром финансов. По моим расчетам он приедет через две недели, вот тогда и отправишься. Я пришлю за тобой сам. А теперь пошел вон с глаз моих!

Несправедливо униженный посыльный поспешил убраться восвояси. Орвальд дождался, когда его шаги стихнут, затем со стоном упал в кресло и прижал к виску холодный стакан. Нет, положительно невозможно пить эту наливку, если она дает такое похмелье!

Когда головная боль немного утихла, его превосходительство принялся перечитывать ответ, который написал еще вчера. Отправлять письмо, конечно же, было рано. Финансы — вопрос сложный, но решаемый и принимать скоропалительных решений в этом деле никогда не стоит. Дать денег на ликвидацию последствий разлива реки он всегда успеет, а вот заработать их, учитывая все обстоятельства его нынешнего положения, с каждым днем становилось значительно труднее.

Сознательно отказавшись от трона, Орвальд Ример считал, что сможет заняться научной деятельностью и посвятить себя изучению химии и физики. Но судьба злодейски ухмыльнулась в ответ на такое простое желание амбициозного ученого и с помощью его собственного брата заставила нести на плечах огромную ответственность за страну.

Тридцать с чем-то лет жизни тайный советник отдал на благо государства. Все значимые проекты начинались с его подачи, он же незаметно для окружающих влиял на внешнюю и внутреннюю политику, вкладывая в голову воинственного императора многие полезные и конструктивные мысли. Именно Орвальда Соринтия могла благодарить за введение бесплатного образования, развитие точных наук и реформу системы торговли. Но широкую деятельность Орвальд Ример развернул в полной мере не тогда, когда занял пост тайного советника императора, а много позже.

Это случилось в середине девяностых годов, когда он смог возглавить министерство юстиции. В то время законодательная среда государства претерпела множество изменений, так как законотворчество стало строго упорядоченным процессом. Это, в свою очередь, повлияло на все аспекты жизни соринтийцев и дало народу уверенность, что власть не отвлеклась от управления страной, несмотря на военное время. Да, новый подход к управлению государством неминуемо привел к росту числа чиновников и создал благоприятную среду для коррупции, но также усмирил политические амбиции его величества, который теперь не мог с легкостью издавать законы, развязывать войны и действовать необдуманно, не считаясь с мнением Дворянского собрания.

Одни боги ведают, чем могла обернуться для Соринтии внезапная война в Маринее. Орвальду казалось, что вожжи у него в руках, но все вышло из-под контроля из-за глупостей, допущенных министром иностранных отношений Генри I Доунбриджем, а также проклятого тупицы Риккардо Гальярдо, который развернул активную, но бестолковую деятельность в департаменте безопасности. Орвальду стоило больших усилий закончить кошмарный военный конфликт и удержать на плаву империю, которая трещала по швам. Но еще больших усилий стоило ему не допустить конфликтных ситуаций между герцогами (что привело бы империю к кровавому расколу) и продолжать концентрировать власть в своих руках. На это, в основном, и уходили все деньги, силы и дипломатические умения Орвальда Римера.

Теперь его превосходительство был озадачен еще и второй проблемой — племянником, который отбился от рук. Материальная сторона их отношений, в конце концов, была не так важна, как стратегическая. Анхельм — единственный полноправный наследник трона. Но его способность удержать власть и развивать государство в соответствии с заданным планом прямо зависела от того, будет ли рядом с ним сильный политический игрок. Для Орвальда потеря влияния на Анхельма означала вероятный крах того, что создавалось таким трудом. Да, они серьезно поссорились, и в данный момент дядя не видел способа снова завоевать доверие племянника. Проблема состояла в общении. Анхельм не отказывался вести диалог на тему работы, отвечал в безукоризненно вежливом тоне, подробно освещая вопрос с разных точек зрения. Но стоило дяде исподволь попытаться узнать, как обстоят дела в его личной жизни и не собирается ли он сделать шаг к примирению, как тон сообщений менялся на холодный и односложный, а один раз ему была дана прямая рекомандация не лезть не в свое дело. Орвальд, конечно, понимал, что сам спровоцировал племянника на такое поведение, когда позволил Илиасу раскрыть для Анхельма тайну наследного принца. Но чего он никак не ожидал, так это обвинений в поджоге дома. Ох, какая отвратительно тяжелая история…

Фосфор… Он привез эту злосчастную банку в поместье Римеров вместе с другими своими вещами, когда в его собственной резиденции шли ремонтные работы. Одним богам ведомо, почему среди ночи крышка оказалась открыта. На воздухе фосфор самовоспламенился, дом сгорел за считанные минуты. Боги свидетели — Орвальд любил свое семейство, его страшно подкосила гибель Вольфа, Каролины и Марисоль…

Милая Марисоль! Как любила она своего вечно сердитого мужа Вольфа, как старалась заполнить теплом и светом каждое мгновение их жизни! Только ее сладкий голос способен был остудить пылкие споры между Вольфом и Орвальдом. Только ее улыбка помогала не впасть в уныние в тяжелое военное время. Все вокруг расцветало, когда появлялась она, очаровательная, нежная, смешная…

А Каролина? Малышка была серьезна и умна не по годам. Талантливая девочка, которая при правильном направлении сделала бы блестящую карьеру министра финансов. Орвальд прочил ее в поддержку Анхельму, когда тот стал бы императором.

Брат Вольф был всю жизнь занозой в заднице у Орвальда. Серьезный и упрямый, прямолинейный и до безобразия честный (не в пример своему брату) он постоянно вызывал на себя огонь его величества. Хотя Вольф являлся наследником трона и периодически расходился с Орвальдом в вопросах управления государством, мешал осуществлению некоторых планов и был серьезной преградой на пути к власти, тайный советник вовсе не желал ему смерти. Никогда! Как жестока и коварна оказалась жизнь…

Есть ли хоть одна возможность доказать упрямому племяннику, что не было поджога, а был несчастный случай? Вот на этот вопрос и силился найти ответ его превосходительство. Таким образом, мысли Орвальда перешли от письма из пострадавшего Финесбри к мысленному диалогу с племянником.

Его размышления прервал стук где-то внизу на лестнице и недовольный женский голос, требовавший спуститься «со своей проклятой колокольни». Орвальд безошибочно угадал по голосу Амалию Дорсен и с тяжелым вздохом поднялся с кресла, одновременно перебирая в уме возможные причины появления здесь герцогини Зальцири. Зачем ее принесло? Неужели решила согласиться на сделку по серебряным рудникам? Нет, вряд ли. Если бы так, то она прислала бы письмо, а не стала утруждать себя поездками.

— Орвальд, пьянь ты распроклятая! — поприветствовала его Амалия, окидывая недовольным взглядом. — Выстроил себе насест! Все живут в домах, как люди, один ты, как хер на блюде!

Орвальд не был удивлен ее тону, говоря с ним с глазу на глаз, Амалия никогда не утруждала себя лицемерной вежливостью и выдавала то, что на самом деле крутилось на языке.

— И я рад видеть тебя, Амалия, — бессовестно соврал его превосходительство. — Что-то ты, моя старушка, поседела с нашей последней встречи.

— Какая я тебе старушка, подлец? Я твоя ровесница! Ну-ка пойдем прогуляемся, есть разговор, который никто не должен подслушать.

Орвальд очень удивился. Амалия ненавидела гулять по лесам и обычно предпочитала вести беседу за чашкой мятной воды. Это насторожило его, но не настолько, чтобы тайный советник отказался. Только когда они оказались на приличном расстоянии от дома и экипажа Амалии, герцогиня соизволила заговорить.

— Ты, хрыч, растерял последние мозги, не видишь, что у тебя под носом делают! — начала она разговор. — Ты за каким хреном рассорился с племянником? Щенок нарубит без тебя таких дров, что страшно подумать!

— Последние несколько месяцев я пытаюсь решить эту проблему. Он упорно не идет на контакт.

— Еще бы он пошел! Ты же, паскудник, ему бессовестно лгал всю жизнь о его происхождении, а тут Илиас все ему рассказывает! Задницей думал, когда отправлял его в Левадию? Да еще и Илиаса не предупредил, чтоб молчал!

— Я предупредил, — ответил Орвальд, немало раздосадованный тем, что Амалия оказалась не дурой и смогла сложить воедино парочку фактов относительно поездки племянника.

— Да? А что ж он тогда язык за зубами не удержал? — нахмурила она и без того морщинистый лоб. — Видать, выгодно стало. Что пообещал?

— А вот это не твое дело, дорогая.

— Было бы не моим, если бы Анхельм не был моим племянником. Я для него по родству ближе, чем ты, седьмая вода на киселе. Так что рассказывай.

— Нет, Амалия, это должно остаться между мной и Анхельмом.

— За трон трепещешь? Виолы боишься? — усмехнулась Амалия. — Дурак ты, раз до сих пор не додумался свести их вместе. Девочка, конечно, не горит желанием видеть Анхельма своим мужем, но это будет лучший союз, чем с Левадийской принцессой.

— Ты плохо знаешь Анхельма, Амалия, он не пойдет на такой шаг добровольно.

— Ой, насмешил! Какие, к горнидам вшивым, желания могут быть у этих молодых олухов? — поморщилась герцогиня. — Дай я волю Виолетте, она бы стала актрисулькой в каком-нибудь захудалом театре! Да и то, только если бы легла под режиссера.

— Хочешь родной дочери искалечить жизнь, выдав ее замуж за того, кто ее не любит и не уважает? Анхельм не такой добрый, каким кажется. Он вполне способен превратить в кошмар жизнь того, кого не уважает. А с возрастом влияние отцовской крови будет видно все лучше.

— Орвальд, недотепа! Виола и Анхи не из крестьянской семьи. Особа королевских кровей может позволить себе многое, но еще больше для нее запрещено. И жениться по любви для императора — редкое счастье, шанс на которое исчезающе мал.

— Виола твоя приходится двоюродной сестрой для Анхи! Какие у них родятся дети? Об этом ты не подумала?

Амалия только отмахнулась.

— Как ребенок, честное слово! Родит от кого-то еще, не проблема. Подберем похожего голубоглазого блондина — и вся недолга. А так, глядишь, может, еще и сами сойдутся.

Орвальд тихо вздохнул и присел на поваленное дерево.

— Допустим, я соглашусь. Как ты себе это представляешь?

Амалия присела рядом и стала загибать пальцы.

— Во-первых, убери Рин Кисеки, она мешает, пока трется рядом с Анхи. Этот лопух смотрит ей в рот и сделает все, что та скажет. А что в мозгах у этой психической — одни боги ведают. Нечего смотреть на меня так удивленно. Я не слепая, другой цвет кожи и волос меня обмануть не может. Чай, не первый год на свете живу, бывших героев страны в лицо знаю.

— Рин должна исполнить свое предназначение и уничтожить кристалл.

— Ну так пусть уничтожает! А от Анхи ее убери. Пока вы там за добро и справедливость воюете, страну по кускам растащат.

— Дальше, — поторопил ее Орвальд, не дожидаясь, пока Амалия выпотрошит из него подробности приказа Вейлора насчет Рин.

— Во-вторых, не лезь к Анхельму к извинениями и не пытайся клятвенно убедить его в том, что все делал ему во благо. Я сама с ним разберусь. Вмешаешься — испортишь все.

— Разумно, Анхельм меня не желает слушать, — согласился Орвальд.

— В третьих, избавься от всех соглашений с Илиасом, если ты таковые заключал. Нам не нужен такой союз.

— Когда ты говоришь «нам», ты имеешь в виду свое семейство?

— Я имею в виду всю страну.

— Амалия, хитрая ты бестия, думаешь, я не знаю, что ты собираешься сделать? Посадить на трон Виолетту, а потом раздавать своей родне из Канбери концессии на месторождения!

— Болван ты, Орвальд! Как есть болван! — рассердилась герцогиня. — Не чувствуешь, что ветер крепчает? Не чуешь, чем он веет?

Его превосходительство только горько вздохнул. Конечно же, он знал. То и дело изо всех уголков Империи доносились до тайного советника тревожные вести, и нисколько не погрешил против истины его брат, когда заявил, что будет война.

— Стране не нужны очередные военные потрясения! — продолжила Амалия. — Можешь обвинить меня в отсутствии патриотизма, скажи даже, что я пала духом, но я всего лишь называю вещи своими именами. У Соринтии нет сил воевать! Мы должны избежать очередной войны любой ценой. Союз с Канбери укрепит наши позиции, с ними выгодно торговать, а династический брак поспособствует альянсу на континенте. А вот союз с Левадией будет для нас, как укус шершня в задницу. Они на другом континенте, Орвальд. Пока Илиас будет гнать свои корабли к берегам Соринтии, Канбери и Мариней зажмут нас в тиски с двух сторон и устроят погребальный костер наподобие А-Керта, только в государственных масштабах.

— Ты знаешь, какие условия они выставят для заключения альянса! Отдать им Южные острова, область Теверси и сместить водораздел у Шемверфандских островов, разрешить разработку нефти в Вэллисе, вернуть аннексированные еще во времена Вейлора Четвертого территории в Уве-ла-Корде… Продолжать? Так вот, ты уступишь, нарушишь границы Соринтийской Империи лишь бы не нарваться на конфликт с грозным соперником и умаслить свою многочисленную родню. Они растащат наши земли по кусочкам, выжмут из них все, а потом потребуют больше. А если мы не дадим — пригрозят военным вторжением за несоблюдение условий альянса! Даже не думай! Канбери — ненасытная крыса. Их сенат почти полностью состоит из политических клоунов, занятых день и ночь популизмом, а президент с его семейкой — всего лишь ворье, которое попало к рулю через подкуп, шантаж и запугивание оппозиции.

— Но у них есть сила.

— У нас тоже есть сила. Даже сейчас, почти разоренные, мы все равно сильнее Канбери. Левадия — выгодный союзник, что бы ты ни говорила. Они технически более развиты, чем кто-либо еще на двух континентах. В то время как мы были заняты военной грызней, Илиас собирал у себя в Льяго ученых, которые бежали к нему со всего света. Поверь мне, у этой страны есть силы для ответа на агрессию. Президент Канбери Ральф Краус гневен в страхе, а Илиас — страшен в гневе. Я бы не хотел навлечь на себя гнев обманутого Илиаса. Но еще меньше я хочу навлечь на себя гнев Вейлора.

Амалия возмущенно фыркнула, выражая этим свое несогласие с позицией Орвальда, но тот не дал ей времени сформулировать достойный аргумент.

— Мы не знаем, сколько еще лет он просидит на троне. Мы не знаем, удастся ли Рин Кисеки победить нашу главную беду. Мы не знаем, что случится, если она победит. В наших уравнениях слишком много неизвестных, поэтому решения не может быть, лишь предположения.

Герцогиня долго молчала, сверля взглядом черных глаз непроницаемое лицо его превосходительства.

— Не жалуйся на жизнь, когда Анхельм займет трон и женится на левадийской принцессе. У тебябыл хороший выбор, Орвальд, но ты побоялся его сделать.

Герцогиня поднялась и зашагала в сторону экипажа. Орвальд проводил взглядом уезжающую карету и направился домой. В коридоре он заметил календарь и заботливо отмеченное на нем экономкой шестое августа. Сегодня, шестого августа, Анхельму исполнялось двадцать шесть лет. Орвальд тяжело вздохнул и подумал, что всего четыре года осталось у него, чтобы полноценно подготовить племянника к правлению империей, в которой все идет не по плану.

Глава 5.2

Когда Рин, Анхельм и остальные вернулись в Финесбри, в городе царила более чем мрачная атмосфера. Улицы были почти пустые, те немногие горожане, которых они встретили по дороге к гостинице, выглядели испуганными. Свинцово-серые тучи повисли над городом, слегка накрапывал мелкий колючий дождик, ветер поднимал на дорогах вихри из пыли и мусора. Медленно, но верно приближалась буря. Фрис только сверлил взглядом небо и хмурился. Когда они наконец приехали в гостиницу и поднялись в номер, Арман попросил Анхельма и Кейске подождать в гостиной, а Фриса, Рин и Зару пройти вместе с ним. Щенков оставили в конюшне по настоянию Армана.

В маленькой комнате на стуле сидело некое привязанное создание, отдаленно напоминавшее человека. Из-под юбки красного платья, которое лопнуло на груди, виднелись лапы, обросшие длинной серебряной шерстью. Рядом с ними валялись уже ненужные туфли. Руки создания безвольно висели вдоль тела, на кончиках узловатых мощных пальцев сверкали алмазные когти. По полу расстелились три пушистых золотых хвоста. Голова существа была опущена к самой груди, свисавшая грива не давала понять, как выглядит лицо этого создания. По высоте он превосходил Анхельма на локоть.

— Вот это номер, — взволнованно сказал Арман. — Когда мы уезжали, это была девушка лет двадцати.

— Кто это вообще?! — прошептала Рин.

— Оборотень, — ответил ей Фрис. Заринея ахнула и сразу же сделала некий сложный пасс руками. С ее пальцев слетела изумрудная сеть и опутала пленника.

— Откуда вы… — начала Рин и тут же вспомнила случай со странным нападением мурианов на дочку мэра города. — Ах, так вот оно что! Оборотни! А я-то голову ломала. А чего раньше не сказали?

Она бесстрашно подошла к оборотню и легонько ткнула его в плечо кончиком Соколиной песни. Клинок завибрировал, а пленник вдруг поднял голову и уставился на нее огромными желтыми глазами. Длинные черные усы встопорщились, шевельнулся мягкий, покрытый шерстью нос, с шумом втягивая воздух через ноздри-щели. Оборотень был весьма красивым созданием, но весь вид портили здоровенные острые клыки и свирепый оскал.

— Я голоден! — сказал оборотень.

— Ух ты, он разговаривает! — поразилась Рин и на всякий случай отошла на пару шагов.

— Я не глупее тебя, аирг, — ответил ей пленник.

— Откуда ты узнал? — девушка в момент посерьезнела.

— Истинное зрение нельзя обмануть. Я слышу истину, я вижу истину.

— Арман, для чего он нам, напомни? — спросила девушка после небольшой паузы, во время которой размышляла, может ли она снести ему голову прямо сейчас, пока он не разболтал чего-то важного.

— Анхельм хотел его использовать для какого-то дела, связанного с Кейске. Насколько я понял, эта тварь кого-то загрызла в Истване.

— Я не нападал на аиргов! — оскалился оборотень.

— Повтори? — попросила Рин, прислушиваясь к собственным ощущениям.

— Я не убивал никого из аиргов, — рыкнул пленник.

— Не лжет. А жаль, хороший прикроватный коврик получился бы, — цокнула языком Рин.

— Еще успеешь, — усмехнулся Арман.

— Вряд ли. Кейске шкурку себе заберет.

— Буря грядет, — усмехнулся оборотень клыкастой улыбкой. — Грянет буря — всех вас смоет!

Рин почудилось дуновение ветерка и она перевела взгляд на небо за окном. Тучи сгущались, деревья гнулись под сильным ветром, но дождя еще толком не было. Ураган действительно приближался и грозил начаться в любой момент.

— Как ты вернул свою истинную форму? — спросила Рин, в голове которой сейчас случился открытый перелом стереотипа и происходил конфликт между всем, что она знала об оборотнях, и тем, что видела. Либо этот оборотень жил всю жизнь в своей первоначальной форме, либо…

— Они трансформируются по собственному желанию, — объяснил Фрис, когда молчание пленника затянулось. — Оборотень — это хищник, а хищнику нужно мясо. Он принимает форму других животных, чтобы маскироваться, но в любой момент может вернуть свой изначальный облик. Ты видишь меня, дитя Луны и Солнца? Ты знаешь кто я такой?

Оборотень смотрел на Фриса с некоторым страхом, но никакого почтения к древнему духу он не испытывал.

— Предатель семьи. Продажная шкура…

Фрис сделал одно легкое движение пальцами, и из пасти оборотня хлынула вода.

— Неправильный ответ, — терпеливо заметил Фрис, пока пленник откашливался. — Ты дерзишь только потому, что боишься меня. Почему не сбежал до сих пор?

— Мне не нужно бежать. Скоро Великий придет сюда и освободит своего верного сына. Великий будет мстить за угнетенных. За тех, чьи шкуры стелили на полах в жилищах. За тех, чьи когти охотники вырывали из лап еще живых моих собратьев. За тех, кто должен был возродить великий народ Луны и Солнца и погиб. Буря грядет!

Словно в подтверждение его словам раздался такой грохот, что все вздрогнули. А следом за тем с жуткой силой забарабанил ливень, грозя выбить стекла. Рин кисло усмехнулась этому погодному спектаклю и спросила Армана:

— Полагаю, нам стоит позвать Кейске, чтобы он быстро решил все свои проблемы и так же быстро уехал обратно в Истван, а? Кстати, на кого этот пушистик напал?

— Я толком не понял, — поморщился Арман, не обращая внимания на рык оборотня, который продолжал утверждать, что ни на кого из аиргов не нападал. — Анхельм сказал, что какая-то девушка пострадала.

Рин почувствовала, как сердце кувыркнулось в груди, а в животе словно гадюка скрутилась. За десять лет могло случиться что угодно, но вероятность того, что Кейске разлюбил Маэми была ничтожна. У аиргов только один повод для мести: смерть близкого.

Рин выскочила в коридор, чтобы найти Кейске и вытрясти из него душу, но столкнулась с Анхельмом. Тот мгновенно схватил ее и всем телом прижал к стене, не позволяя вырваться.

— Не держи меня! — рычала Рин. — Это Маэми?! Это ее убили?!

— Стоять! — рявкнул Анхельм ей на ухо, и девушка перестала брыкаться. — Во-первых, не ори, мы в гостинице. Во-вторых, да, оборотни загрызли ее.

Из груди словно воздух выкачали. Рин поняла, что герцог прижимает ее уже не к стене, а к себе и гладит по голове.

— Мне жаль, Рин… — шепнул он.

— Маэми была моей подругой, — проговорила она, стискивая холодную рукоять Соколиной песни. Оружие отозвалось на прикосновение мягкой пульсацией, по руке тут же пробежала дрожь. — За нее я бы разорвала на куски… Этот идиот Кейске… Анхельм, ты даже не понимаешь!..

— Чего я не понимаю?

— Этот баран… Этот, — тут Рин прорычала некое сложное ругательство на аириго, — недоделанный… Кусок дерьма горнида…

Рин отстранилась и закрыла лицо рукой. Она мелко дрожала, будто ее лихорадило, Анхельм чувствовал, как покрывается мурашками ее кожа, как каменеют мышцы.

— Рин, в чем дело?

Рин заговорила тихо, резко и нервно:

— Представь: я все время рядом с тобой, ты любишь меня, и я не против с тобой быть, но ты не решаешься мне открыться по каким-то своим причинам, пес знает каким. И тут я погибаю на твоих глазах, а ты не успеваешь сказать, что любишь меня. А теперь просто подумай, Анхельм: во что превращается жизнь, когда внутри тебя есть сильные чувства, а выхода для них нет и не может быть?

Он не смог ответить, просто не нашел правильных слов. Анхельм сразу узнал, какой пожар разгорается в душе Рин, но решил, что сейчас не время бежать за водой и тушить его. Поэтому просто смотрел на ее искаженное болью лицо и ждал, пока она выскажется. Может быть, ему наконец удастся выжечь из нее эту болезнь по имени Варданис?

— Это кошмар, Анхельм, — прошептала Рин, подняв на него взгляд. — Это наихудший кошмар, какой только может случиться. А кошмарнее всего то, что Кейске имел перед глазами живой пример, — она ткнула пальцем себе в грудь, — но ничему не научился. Маэми его столько лет прождала, а он так и не набрался смелости ей в чувствах признаться! Он ее столько лет ждать заставил, и все зря… Она погибла, так и не узнав! А этот…

— Значит чувства не были достаточно сильны, Рин, — сказал он и вновь притянул ее к себе. Повисла пауза.

— Это… Как же это? — наконец спросила она смущенно. Обескураженная его ответом, Рин обмякла.

— А вот так, — Анхельм наклонился, чтобы изъять из поникшей руки возлюбленной Соколиную песню, а затем спрятал клинок обратно в ножны. — Когда чувства по-настоящему сильные, когда ты объят ими, не остается места сомнениям, Рин. Тебе хочется кричать на весь мир о своей любви. И если Кейске этого не делал, то только потому, что не любил Маэми так сильно, как ему казалось.

— Но, Анхельм, он годами думал только о ней…

Герцог ласково улыбнулся.

— Когда мужчина чего-то действительно хочет, он действует. А когда не хочет, он думает, чего же он хочет. И это одинаково как для людей, так и для аиргов, русалок, драконов и остальных.

Он помолчал немного, давая ей время подумать над его словами, а потом сказал:

— Как бы то ни было, Рин, я обещал Кейске, что именно он поквитается за твою подругу… Но неизвестно, кто напал на нее. Может быть, тот оборотень, а может, кто-то из его стаи.

— Не он. Он не нападал на аиргов, я слышу, что он не лжет, — качнула головой Рин.

Так как Анхельм продолжал смотреть на нее с жалостью, она постаралась взять себя в руки и подавить эмоции. Сейчас не было важно, любил ли Кейске Маэми по-настоящему или думал, что любит. Право мести принадлежало ему, и Рин не могла вмешаться, как бы ни хотелось ей расправиться с обидчиком Маэми, и как бы ни желала она медленно душить тупоголового Старейшину аиргов за боль, которую он причинил ее подруге своими бесполезными сомнениями.

Она отвернулась от Анхельма, глубоко вздохнула и медленно досчитала до пяти.

— Пойдем выясним, кто виноват, — сказала она хриплым голосом. — Приготовься к историческому моменту. Ты один из очень немногих людей, которые видят оборотня в его настоящем обличьи.

Рин взяла Анхельма за руку и повела в комнату, где сидел пленник. Оборотень сверкнул желтыми глазами, когда они вошли, и зарычал.

— Страх и ложь, — ощетинился он. — Вы лжете друг другу.

— Арман, где и как вы поймали его? — спросила Рин, игнорируя оборотня.

Выяснилось, что в поимке помогал Айко. Муриан выследил стаю, а затем заманил их вожака в западню, заботливо приготовленную Арманом и Анхельмом. Хотя остальным удалось скрыться, нападения на горожан прекратились.

— Они придут. Они явятся, когда Великий позовет их на бой! — пообещал оборотень, скаля большие белые клыки.

Рин подошла и приставила Соколиную песню к его горлу.

— Как тебя зовут?

— У нас нет имен. Нам не нужны имена.

— Кто убил женщину в деревне аиргов? Говори, и я пощажу тебя.

— У нас нет имен, — повторил оборотень. — Это был молодой оборотень. Глупый, дерзкий. Позор нашего рода. На аиргов нападать нельзя. Аирги — первый народ.

— Был? — переспросила Рин.

— Я сам убил его.

Вот и все. И кому теперь мстить? Кейске ждет внизу, он еще не знает, что не сможет покарать убийцу. Как он поведет себя, когда узнает? Уедет и разорвет любые соглашения, закроет деревню насовсем, чтобы никому, включая герцога, въезда туда не было? Аирги могут жить на натуральном хозяйстве, деньги им не нужны, как людям, а в случае угрозы — бросят дома и переедут на новое место, никто их не найдет. Рин перевела взгляд на Анхельма и поняла, что он думал о том же самом. Его мотивы в этом деле были прозаическими — строительство фабрики тканей, на которое Кейске согласился в обмен на обещание отомстить за Маэми. Рин не могла осуждать Анхельма, в конце концов, она сама подсказала ему решение проблемы, которая так долго вызывала головную боль. Вопрос в том, как они должны поступить сейчас.

— Кейске поймет, — сказала Рин. — Он слышит то же, что и я. Скрыть от него правду не получится.

Анхельм вышел из комнаты, уселся на диван и спрятал лицо в ладонях. Рин села рядышком и сжала его плечо.

— Рин, я хочу помочь аиргам развиваться и устоять перед натиском человеческой цивилизации, но они не хотят. Я не могу убедить Кейске, а заставить силой… Это не мои методы.

— Анхельм, да пес с ней, с этой фабрикой. Неужели ты не можешь предложить им альтернативы?

— Ах да, ты же не знаешь… Вопрос был не только в фабрике, милая.

— А в чем еще?

Он посмотрел на нее очень ласково, провел кончиками пальцев по щеке и слабо улыбнулся.

— В тебе. Я просил его отменить запрет и разрешить тебе навещать маму.

Рин оторопела. Она сидела, не в силах сказать ни слова, смотрела на него и пыталась подыскать слова, но не находила.

— Прости, наверное, теперь у меня не получится его переубедить из-за…

Рин не дала договорить, она прильнула к нему и осыпала лицо благодарными поцелуями. Девушка была поражена до глубины души его поступком и не могла сказать с ходу, что за чувство разгоралось внутри… Подумать только! Он так отчаянно хотел воссоединить ее с семьей, что пошел на столь рискованный шаг! Разве эта чуткость и забота о ее чувствах, это желание улучшить ее жизнь на таком основательном уровне не являлись высшими доказательствами его любви к ней? Вот они — самые настоящие и естественные, как дыхание.

— Анхельм! У меня нет слов… — она закусила губу и лишь понадеялась, что он сам все понимает.

— К сожалению, у меня не получилось, так что радоваться тут нечему. Прости, Рин, — он крепко обнял и поцеловал ее. Внезапное желание захлестнуло ее с такой силой, что она испугалась. Анхельм, конечно же, заметил, каким трепетом отозвалось ее тело на поцелуй, и немедленно скользнул горячей ладонью под ее рубашку, но тут над их головами прогремел голос Армана:

— Рин! Ты что творишь?!

Рин мгновенно оттолкнула Анхельма, а герцог убрал руку из-под ее рубашки.

— Ваша светлость! Уж от кого я не ожидал такой безответственности, так это от вас! У нас проблема, а вы тут пес знает чем заняты! Вроде не подростки оба!

Рин ничего не ответила, так как все еще была не в силах подобрать слова, а Анхельм поднялся с таким видом, словно пропустил замечания мимо ушей и попросил его найти Кейске. Окинув Рин укоризненным взглядом, Арман кивнул и вышел.

— Что это было? — спросила она, улыбаясь, и снова поцеловала его.

— Сказалась пара месяцев воздержания, полагаю, — ответил он, прервав поцелуй. — Рин, если не прекратишь это делать, я наплюю на все и утащу тебя вот в ту комнату, где сделаю с тобой…

— Замолчи, глупый! — засмеялась девушка, зажимая ему рот ладошкой. Он игриво укусил ее и прижал к себе.

— Ты первая начала.

— Спасибо, Анхельм, — прошептала Рин, уткнувшись носом в его грудь. — То, что ты сделал, очень много для меня значит. Спасибо.

Она еще раз поцеловала его и обняла крепко-крепко. Но со стороны двери послышались шаги, и Рин сочла за лучшее убраться в другую комнату. Ей совсем не хотелось ни получить еще один нагоняй от Армана, ни стать свидетельницей разговора Анхельма и Кейске, да и вообще мелькать лишний раз перед соплеменником — себе дороже. Тем не менее, она все слышала.

— Кейске, мне жаль, — начал Анхельм, — но я не могу полностью выполнить условия нашего соглашения.

— Как понимать я это должен?

— Мы поймали не того оборотня. У нас в руках их вожак. А тот оборотень, который напал на Маэми, был убит вожаком своей стаи.

Тяжелая, неприятная тишина длилась долго. Рин рассматривала лицо Кейске и представляла, что сейчас происходило в душе аирга, но сочувствия к нему, тем не менее, не испытывала — значительно сильнее ей было жаль несчастную Маэми.

— Я с ним хочу поговорить, — наконец ответил аирг.

Снова шаги, хлопающие двери, недовольный рык и единственный вопрос от Кейске, сказанный на аириго: «Кто теперь заплатит цену мести?»

Ответа Рин не услышала, потому что громовой грохот оглушил ее. Когда в ушах перестало звенеть, она выглянула в окно и обмерла: гигантская темно-серая с лиловыми пятнами туча закручивалась в вихрь, а в ней, озаряя изнутри багровыми вспышками, сверкали молнии. Дверь распахнулась, ворвался Фрис и тоже застыл у окна. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего, руки сжались в кулаки, по телу пробегали ярко-зеленые сгустки энергии.

«Что это?» — мысленно спросила Рин.

«Мирэ. И Намита. Мои брат и сестра. Духи Ветров и Дождя».

«Что теперь будет?»

«Теперь разбираться буду я».

«Я пойду с тобой!»

«Нет, ты будешь сидеть здесь. Это опасно. Они могут попытаться тебя убить. Они пришли совсем не на зов оборотня и не имеют к нему никакого отношения. Они пришли за мной».

«Но ты еще не до конца выздоровел!»

«Я не буду с ними сражаться, малышка, — Фрис заговорил тем самым ласково-снисходительным тоном, каким говорят с капризными детьми, и какой всегда раздражал Рин. — Это моя семья. Я буду с ними разговаривать».

«Что еще им от тебя надо?! Какого… Где они были, когда ты нуждался в их помощи?! Когда ты умирал…»

Фрис улыбнулся, наклонился и одним нежным поцелуем в лоб прервал ее вопросы.

«Я должен идти».

«Хорошо…»

Он уже повернулся к двери, но она поймала его за руку и остановила.

«Ты уверен, что моя помощь не нужна?»

«Твоя помощь нужна здесь. Я благодарен за все, что ты для меня делаешь, моя хорошая. Но у тебя есть свой предел прочности. Я его знаю, а ты — нет. Не пытайся взвалить на себя все проблемы, только чтобы лишний раз потешить свою гордость сильной женщины».

Он нежно сжал ладонь своей воспитанницы и вышел. Рин осталась стоять с протянутой рукой, тревожно глядя ему вслед.

Глава 5.3

За невероятно короткое время разразилась жуткая буря. Градины размером с куриное яйцо побили все стекла в домах, где на окнах не было ставен. Дороги залило, горожане, которым не повезло в это время оказаться на улице, брели по колено в воде, укрываясь от града досками, ящиками и прочим. Рин пыталась разглядеть хоть что-то через щели ставен, но плотная стена ливня накрыла город и даже стоящие напротив дома было видно с трудом. Только через маленькое круглое окошко под самой крышей виднелось почерневшее от туч небо и порой в страшных грозовых облаках образовывалась исполинская фигура летящего сокола.

Оборотень и Кейске остались одни в комнате. Вожак оборотней и Старейшина аиргов вели беседу тихо, никто не мог знать, о чем они разговаривали. Арман ушел в другую комнату отсыпаться, а Рин занималась своими вещами и вещами Анхельма. Герцог, тем временем, умчался на встречу с хозяином гостиницы, чтобы обсудить, как поступить с теми женщинами, которых нашли в Вардонском форте.

— Рин, попробуй послушать, что там происходит? — шепотом попросила Зара и кивнула на дверь.

— Не хочу. Знать не хочу, до чего они договорятся, — мрачно ответила Рин. — Мне другое интересно: кто такой этот Великий, который придет мстить, и когда его ждать.

— Я не думаю, что ты сможешь сейчас драться, — Зара встала в позу, предупреждающе глядя на подругу. Рин только поморщилась.

— Я в порядке.

— В порядке она! Ты видела, как ходишь? Ты не сможешь исполнить сейчас ни одного даже самого простого акробатического элемента! Тебя шатает! Чудо, что вообще выжила после того купания в потоке! Как у тебя лицо цело осталось — загадка. Анхельм тебя принес, я как глянула! — Зара неодобрительно покачала головой. — Ты была просто одной сплошной гематомой с кровоподтеками. Рин, еще раз спрашиваю, что случилось, когда ты привезла Фриса к реке? Что там произошло? Я хочу получить ответ!

— Зара, не начинай, я не хочу…

— Зараза ты такая, я имею право знать. Я твоя сестра, я переживаю за тебя!

— Да чего переживать-то? Жива — и слава богам.

— Слава мне, что жива. Я тебя снова с того света за ноги вытащила! Рассказывай.

Рин с досадой вздохнула и рассказала, как она позвала на помощь духов, как Кастедар помешал сожрать Фриса, а потом запнулась. Не было никакой уверенности, что необходимо трепаться о появлении Сиани и Инаиса. Немного посомневавшись, она сказала, что это Кастедар избавил Фриса от печати, но что-то пошло не так, и Фрис потерял разум. Но Зара не первый день знала Рин, поэтому расколоть не особо скрытную подругу ей было нетрудно.

— Врешь. Вижу. Путаешься и слова подбираешь. Говори как есть, хватит с нас секретов друг от друга, одни проблемы из-за этого.

— А ты мне поверишь, если я скажу правду?

— Ты никогда не любила лгать. Недоговаривать — да, но не лгать. Говори уже.

— Я боюсь, что ты мне не поверишь, Зара. Ты скажешь, что я сумасшедшая, что мне привиделось…

— Рин Харуко Кисеки, прекрати нести чушь! — Зара повысила голос, заставляя Рин замолкнуть. — Милая, да разве я жду от тебя чего-то обычного? Сходив за пирожками, ты умудряешься принести вести, что на город нападают мурианы. Ты ненормальная, с этим все давно свыклись, так что никто и не ждет от тебя чего-то обычного.

— Ну спасибо на добром слове, — ответила Рин с усмешкой. — Да, Зара, ты права. Я притягиваю проблемы и экстраординарные вещи, но в этот раз я превзошла саму себя.

— Так что случилось?

— Сиани и Инаис. Я видела их, я говорила с Сиани. Это Инаис освободил Фриса от печати, а не Кастедар. Они спустились сюда, в наш мир, они всегда следят за нами…

В груди Рин разрасталось странное чувство, когда она говорила это. Словно она сама до сих пор не могла поверить в увиденное, принять факт, что Создатели говорили с ней, что все было реально.

— Рин, ты уверена?

— Я так и знала, что ты мне не поверишь! — Рин всплеснула руками и закрыла ладонью лицо. — Видишь? Как ты можешь мне верить, если я говорю такие вещи?

— Нет, я не в том смысле! То есть… Ты уверена, что это были именно они?

Рин только кивнула.

— Как они выглядят?! — глаза Зары загорелись почти что детским интересом.

— Ты мне веришь?

— Ты действительно превзошла саму себя, но… Да, я верю.

Зара порылась в секретере, вытащила бумагу и приготовилась рисовать.

— Расскажи, какие они?

Рин описала, заострив внимание на деталях вроде несоответствия цветов кожи на теле и вокруг глаз. Когда рисунок был закончен, Рин оценила набросок и немного скорректировала.

— Знаешь, все это очень странно, — сказала Зара, рассматривая получившееся творение.

— Странно — это когда Анхельм ничем не занят, — фыркнула Рин. — А это… Я даже не знаю каким словом это событие описать!

— А Фрис тебе так ничего и не рассказал? Он не объяснил, что происходило, что с ним делали, когда он был в плену?

— Я и сама прекрасно поняла, что с ним делали. Этот ублюдок испытывал на нем заклятия собственного изобретения, а потом выкачал магическую силу, чтобы стать новым Повелителем Рек. Только этот недоумок не рассчитал собственных сил. Возомнил себя всесильным… Зара, кто он? Ты знала этого человека.

— Я не могу сказать, Рин. Это ни к чему хорошему не приведет, поэтому я лучше просто промолчу.

— Вы были близки? — предположила Рин.

— Мы не были близки, из-за этого и произошла трагедия. Прошу, не спрашивай больше, этого просто не нужно знать никому.

— Включая меня?

Зара кивнула. Рин пожала плечами и согласилась, хотя выражение лица Зары беспокоило ее, да и эмоции, которые от нее исходили, были отнюдь не радужными. Как говорил Рошейл, даже из отказа отвечать на вопросы можно сделать некоторые выводы. Рин сделала определенные выводы, но делиться ими пока ни с кем не собиралась. Чтобы отвлечь подругу от тяжелых мыслей она задала вопрос, который давно ее интересовал:

— Что ты узнала о хаболаках из тех чертежей, которые мы забрали?

— Никакой магии. Хаболаки — итог скрещения двух видов. Угадай, каких видов?

— Кабан, судя по рылу и клыкам, и волк, судя по всему остальному.

— Догадка о кабане верна, а вот от волка там ничего нет. Мы сделали анализ крови и выявили фактор Веласке.

— Мне это ни о чем не говорит… — заметила Рин.

— Оборотни. Он скрещивал их с оборотнями.

В ответ на это Рин выдала пару сложных конструкций, в которых упомянутый волшебник фигурировал как сексуальный партнер в различных комбинациях с хаболаками и другой фауной.

— Но… Как?! Как, демоны его забери, это вообще возможно физически? Оборотни разумные создания, это же не… Я ничего не понимаю.

— Помнишь серию нападений оборотней в Лунном лесу лет так… семь назад?

— Ну, я что-то мельком слышала… Я тогда в Сорин-Касто просидела целый год, мы же с Мейсом операцию готовили, план замка разрабатывали.

— Тогда целую деревню под Синтаром зачистили, — уточнила Зара.

— Ну-у, наверное… — неуверенно протянула Рин, она все равно ничего не вспомнила.

— Именно тот инцидент дал повод задуматься над поисками способов достоверно и без кровопролития отличить обычного человека от оборотня. Так вот, отличия нашли в составе крови, так называемый фактор Веласке позволяет оборотню превращаться в свою жертву, имитируя ее клетки.

— Но почему тогда они так непохожи с оборотнями? Где хвосты? Физическое сходство с волком я вижу, а с оборотнем — нет.

— Я не думаю, что тебе будет интересен процесс скрещивания видов и превращения, там узкоспециальные вопросы. Суть в том, что Макс смог…

— Макс? — переспросила Рин. — Его так звали?

— Да. Его так звали, — ответила Зара, тоном давая понять, что больше она ни слова не скажет о нем. Но Рин больше и не надо было, она уже прекрасно поняла, у кого спросить остальное. — Так вот, Макс смог достать только одного оборотня, который находился в фазе перехода, и к его собственной крови с фактором Веласке была примешана волчья кровь. Мне не хватило информации о том, как он это делал, потому что мы вытащили отнюдь не все его записи. Подозреваю, что в конечном итоге получиться должно было несколько другое создание, но Макс, как обычно, не учел всего. Во-первых, вряд ли хаболаки должны были выглядеть столь мерзко, учитывая, что Макс серьезно относился к эстетической стороне магии.

— А кабаны зачем? Не самые милые зверушки.

— Зато очень живучие, бесстрашные и всеядные, что очень важно для экспериментатора, у которого нет возможности содержать крупных хищных животных. Кстати, я изучила того хаболака, которого мы тогда поймали.

— И что там с ним? — заинтересовалась Рин и присела за стол напротив Зары.

— Во-первых, у них слабые нервные связи в шейном отделе позвоночника и очень подвижные позвонки, поэтому несильного удара по хребту достаточно, чтобы обезвредить особь. Они не замечают движения, если объект движется очень медленно. Вот что удивительно: при направленном воздействии отрицательных температур и критическом переохлаждении организма они впадают в анабиоз, как лягушки.

— Это что значит?

— Не сдохнут, если заморозить в глыбу льда. Оттают — будут вполне живы. Во-вторых, у этого чуда экспериментаторской мысли я не нашла органов размножения. Либо они размножаются принципиально иным способом, либо не размножаются вообще и, следовательно, не расплодятся, как горниды.

— То есть, рано или поздно они сами передохнут?

— Ну, если я права, то да. Но это не главное. В-третьих, кожа того хаболака начала сохнуть и лопаться. Я думаю, что та жидкость в котлах, где они плавали, поддерживает их состояние в норме. Вода более-менее способна справиться с обезвоживанием, но это плохая замена той жидкости. А рецепта я не нашла. Регенерация у хаболаков паршивая, почти отсутствует, поэтому мой сдох от примитивной потери крови.

— То есть, Макс не смог вывести полноценный новый вид, как это сделал Горнид?

— Да. Может, ему не хватило времени и условий для исследования, но я думаю, что причина в другом. Он скрестил два вида, один из которых обладает собственной волшебной силой, а другой — нет.

— А как это могло ему помешать?

— Есть законы наследования магической силы, — ответила Зара, пожав плечами. — Не всякий сосуд пригоден для наследования, и это еще речь идет о людях, а что говорить о таких существах как оборотни? Не понимаю, почему Макс об этом не подумал, если это было совершенно очевидно. Хотя я не знаю, в каких он был условиях и как именно пришел к этой идее.

— А что насчет подчинения хаболаков, о котором говорил тот гвардеец?

— Мне не хватило записей, но, полагаю, фактор Веласке здесь всему причиной. Чтобы понять больше, я должна узнать, где учился Макс, у кого… Какие разработки он вел — это ведь тоже большой вопрос.

— А где, теоретически, он мог учиться таким вещам?

Ответа Рин не услышала, так как их прервали. Из комнаты, где сидел оборотень, вышел Кейске. Аирг скользнул взглядом по Рин и спросил у Зары:

— Где герцог Ример?

— Он ушел на встречу с партнерами.

Аирг медленно кивнул и присел в кресло, держа спину так ровно, будто шест проглотил. Украдкой глядя на него, Рин поняла, что за время жизни среди людей мимикрировала до такой степени, что от аирга в ней остались только некоторые физические отличия. А вот Кейске являлся эталонным аиргом. Видно было, что все здесь для него совершенно чуждое, неуютное. Безупречно-красивое лицо застыло, как восковая маска, выражая лишь спокойное ожидание. Он не шевелился, не ерзал, застыл, будто изваяние. Спустя минуту Рин стало не по себе от этой вынужденной паузы в разговоре, поэтому она решила спуститься вниз и заказать ужин. Анхельм наверняка придет голодный, как волк…

В холле гостиницы собралась толпа, мокрые люди отряхивались, с беспокойством глядя в окна. Под входными дверями уже растеклась небольшая лужа, и пара поломоек пыталась забаррикадировать вход тряпками, но без особого успеха. Рин пришлось подождать, пока портье освободится, затем помочь ему привести в чувства одну особо впечатлительную даму, которая упала в обморок от грохота грома, и только после этого она смогла заказать ужин и спросить, где Анхельм. Выяснилось, что герцог уехал в мэрию, где сейчас собрались все городские власти и главы торговых гильдий, а женщины, которых привезли сюда, были отправлены в госпиталь. Рин, естественно, вскипела из-за того, что Анхельм отправился туда без нее, но под таким ливнем и градом нечего было и думать идти за ним. Она вслух понадеялась, что за время ее отсутствия с ним не случится ничего плохого и вернулась к Заринее.

~*~

Город остался позади, впереди расстелилась лентой дорога, Фрис бежал по ней навстречу тем, кто был когда-то его семьей, а теперь стал грозным противником. Не было никаких гарантий, что его станут слушать, ведь для семьи он изгнанник, предатель, отступник, причина всех бед. Намита и Мирэ буйствовали. В тандеме эти двое были неподражаемы и убийственно-сильны, но Фрис все равно превосходил их по силе. И даже не потому, что тяжелые крупные капли, падая на землю, сливались в потоки и полностью переходили во власть Повелителя Рек, а потому, что последние годы он действовал, а они хранили молчание, сливаясь с изначальным и разумом, и духом. Интересно даже, кто к ним присоединится? Будут ли там остальные? Скорее всего, придут все, кроме Амиры. Сестра на его стороне, два духа одной стихии всегда понимали друг друга лучше. Успеет ли он сказать хоть слово до того, как его решат прикончить? И появится ли тот, кого они боятся больше всех, или он решит остаться на этот раз в стороне? Хорошо бы, чтобы явился, ведь это касается его напрямую…

Дорогу размыло, по ней теперь не смог бы проехать никто, уровень воды поднимался неприлично быстро. Град усыпал поля, окончательно добивая урожай, ветер гнул к земле тонкие молодые деревца, отламывал ветви с больших и швырял их во все стороны. Фрис бежал, воздвигнув над собой щит из воды, и только упрямо гнул шею, чтобы сопротивляться встречному ветру. Мирэ был силен… Убийственной силы вихрь опускался к земле так, будто небо пыталось ступить на землю гигантской ногой. В вышине, в антрацитовых тучах проступали багровые пятна, и из них складывалась фигура исполинской птицы. Молнии сверкали в ее глазах, и громовые раскаты были ее грозным ревом.

Фрис остановился и посмотрел в небо. Из тучи вылетел большой золотой сокол и камнем упал вниз, но у самой поверхности земли расправил пестрые крылья и приземлился. С минуту Фрис и Мирэ молча смотрели друг на друга, первым заговорил сокол:

— Как ты выжил?

— Наследница помогла мне избежать смерти и вывела из изначальной тьмы на свет.

Сзади послышался рык львицы.

— Здравствуй, Миласса, — поздоровался Фрис, — как всегда подкрадываешься?

— Если бы хотела подкрасться, не стала бы рычать, — ответила львица, подходя ближе и глядя в глаза Фрису.

— Кто еще придет?

— Все. Все уже здесь, Фрис.

— А как насчет духов второго порядка? Где они?

— Ты прекрасно знаешь, что им не дано определять судьбу этого мира, — ответила Миласса.

— А, так вы собираетесь определять судьбу мира… Но ведь Амиры нет.

— Она не может выйти из берегов, — огрызнулась Миласса. — Не позволю ей топить мои земли!

— Мы будем судить тебя! — вскричал Мирэ, взмахивая крыльями и поднимаясь в воздух.

— О, несомненно, это будет очень справедливый суд, — ухмыльнулся Фрис.

— С высоты я видел тебя и все твои деяния. Я слышал все, что ты говорил Наследнице. Я знаю, о чем ты говорил с Ладдаром! Ты хочешь разрушить этот мир!

— Неправда!

— Я сама это слышала, — подтвердила Миласса.

— Хм-м-м… Я свидетель, — проскрипел Дифар, вырастая из-под земли кустом терновника.

— Ты хочешь уничтожить высшего Хранителя! Ты не хочешь восстановления баланса! Все хранители должны проснуться, мы не вправе мешать Анарвейду навести порядок! А ты не выполняешь свое предназначение и не хранишь этот мир! Ты отступник! Предатель семьи!

Чего Фрису действительно хотелось, так это придавить копытом эту птичью голову, в которой один ветер гуляет, а ни одна действительно толковая мысль даже не ночует. Мирэ — хранитель Ветров, слишком возвышенное и легкомысленное создание, неспособное ни к каким интригам и сохранению тайн. Рассказывает Милассе все, что слышит, а она тоже умом не блещет. Упрямая, прямолинейная, твердая, как ее стихия. С одной стороны, жаль, что никто из духов не подозревает, что происходит в этом мире на самом деле. Жаль, что они не знают, по чьей вине лишились своего первозданного могущества. С другой стороны, рассказывать им — погубить все на корню, потому что они не смогут действовать сообща.

— Так чего же вы хотите теперь? — прищурился Фрис, уже понимая, что едва ли удастся избежать столкновения с собственной семьей.

— Ты должен перестать помогать Наследнице. Ты должен уйти.

— Я не могу оставить ее. Альтамея…

— Альтамея не вернется! — взревела Миласса, вспахивая стальными когтями землю. Ее хвост недовольно метался из стороны в сторону, но все это не производило никакого впечатления на Фриса.

— Она почти вернулась, Миласса. Разве ты не чуешь, как все изменилось? Разве ты не слышишь ее приближение? И она, и Кизуни снова явят себя миру. Скоро они призовут всех нас. Мы не должны позволить Хранителям возродиться!

Едва уловимое движение, — и мощная когтистая лапа сбила его с ног и прижала к земле, будто он был не здоровенным конем, а пойманной мышью. Когти совсем не ласково холодили его шею, а дыхание ее обжигало. В глубоких янтарных глазах львицы будто полыхало пламя древних вулканов — так ярко они горели.

— Ты… Твое неуемное любопытство — причина всех наших бед, — прорычала она. — Ты причина гибели Хранителей, гибели Альтамеи, гибели того мира, каким его задумывали Создатели! Ты и Наследница уже уничтожили Хранителя Даламериса и обоих Разрушителей, но на этот раз я тебе помешаю!

Земля под ним гулко задрожала, размякла, словно пытаясь поглотить его, но Фрис лишь ухмыльнулся и растворился в потоках воды неуловимой энергией. Он вынырнул на безопасном расстоянии позади нее, окруженный вихрем воды. Миласса припала к земле, оскалившись и утробно рыча.

— Что же вы медлите? — спросил Фрис, адресуя вызов к остальным духам, безмолвно замершим на месте. Намита в состоянии только помогать своему брату, давая ему силу его стихии. Дифар совершенно беспомощен против бурных речных потоков. Мирэ не сможет ему противостоять. Миласса и Палор — единственные, кто для него опасен, но Палор торчит безмолвным костром и, кажется, даже не понимает, зачем его позвали, а Миласса, хотя и готова драться, сейчас слишком слаба.

— Как же вы мне надоели, — послышался сухой голос, который внезапно оказался громче и рычания Милассы, и рева урагана. Фрис оглянулся и увидел Ладдара. Он стоял по щиколотку в каше из воды и градин, с неприязнью оглядывая собравшихся. Лицо его было печальным, усталым, черные волосы слиплись от дождя, а ветер трепал полы насквозь мокрого плаща.

— У меня тяжелый пациент в операционной, а я тут должен разгонять эти бессмысленные сборища, вместо того чтобы спасать жизнь человека, чье время еще не пришло. Миласса, последний раз предупреждаю: отстань от Фриса, не лезь не в свое дело.

Львица развернулась к нему и приняла угрожающую позу.

— Тебе не место в этом мире, Смерть. Ты нарушаешь естественный ход вещей, вмешиваясь в историю! Духи второго порядка не должны…

— Я есть закон и порядок, — перебил ее Ладдар. Он поднял на нее взгляд пылающих белым огнем глаз и сказал спокойным, но холодным, как могильная земля голосом, от которого, казалось, вздрогнуло все сущее. — Я и только я определяю, какой будет история. Я — конечное событие в бытии.

— Ты хочешь уничтожить весь наш мир!

— Таково мое естественное право, и я заберу этот мир, хочешь ты того или нет.

— Зачем?

— Этот мир, где мы были олицетворены, который был только для нас, безнадежно испорчен. Это креация, противная самой природе, конфликтующая с нами, подлинными хозяевами.

— Ты отвергаешь слова Создателей? — казалось, что Миласса смущена. Львица навострила уши и смотрела уже менее сурово, в янтарных глазах блестел интерес. Конечно, с ней ведь никогда не разговаривали, не объясняли.

— Придет время, когда я заберу и Создателей.

— Убить Творцов?! Ты в своем уме?! — снова разъярилась Миласса.

— Я заберу Создателей, — повторил Ладдар. — Не нужно мне мешать, Миласса. Уходите. Я не позволю вам устроить побоище. Люди могут пострадать, а они мне нужны.

— Почему Фрис? — не сдавалась Миласса. — Почему он?

Фрис чувствовал, как Ладдар окидывает его долгим взглядом и подбирает нужные слова, чтобы не сказать лишнего, но объяснить все.

— Потому что с него все началось.

После этих слов Миласса прижала уши к голове, опустила хвост, повернулась и ушла прочь. Еще долго Фрис провожал взглядом ее величественную фигуру, пока она совсем не скрылась в лесу. Когда он обернулся к остальным духам, то увидел, что все исчезли, лишь Палор торчал посреди дороги, по-прежнему не понимая, что произошло. Небо оставалось темным, но ни Мирэ, ни Намиты уже не было.

— Исчезни, Палор, — сказал Фрис. Дух послушно кивнул верхним языком пламени, которое можно было принять за голову, и пропал. Фрис повернулся к Ладдару и встретил его укоризненный взгляд.

— Цитируя Рин, хочу спросить: ну какого ж рожна, а? — вопросил Ладдар. — Мне что, заняться больше нечем? Почему ты всегда умудряешься влипать в истории на пару с Рин вместо того, чтобы спокойно заниматься делом?

— Цитируя Рин, отвечу: звезда у нас с ней беспокойная.

— Мозги у вас беспокойные, а не звезда! — проворчал Ладдар. — Займитесь делом оба! Рин пусть разберется со своими чувствами, а то мы никуда не уедем из-за ее бесконечных сомнений, а ты найди уязвимость в защите Анарвейда. И прибери за собой. Я пошел.

И исчез, оставив Фрису поля, засыпанные градом и залитые водой. Повелитель Рек посмотрел внимательно на творение рук своих и понял, что это нехорошо.

Глава 5.4

Рин лежала на кровати и читала. Конечно, перипетии судьбы главного героя немного отвлекли ее от бесконечных проблем вокруг и дали возможность побыть наедине с собой и своими мыслями, но все равно не избавили от беспокойства о близких. Периодически она выглядывала в окно, за которым уже прояснилось и начинало темнеть высокое лазурное небо, а потом переводила взгляд на часы, где толстая фигурная стрелка неумолимо ползла к десяти, и тяжело вздыхала. Фрис так и не вернулся, но, судя по тому, что небо резко расчистилось от туч, а дороги — от воды и града, у него все было хорошо. Но ведь был еще и Анхельм! Узнав, что герцог взял с собой Айко, Рин успокоилась насчет его безопасности, но злилась, что он не позвал ее и бросил в обществе Кейске. Хотя аирг до конца вечера хранил молчание и только один раз за ужином обратился к Заре, чтобы попросить воды, Рин казалось, что в каждом его вздохе и взгляде сконцентрировано убийственное количество неприязни к ней, поэтому находиться с ним рядом было просто невыносимо. Оборотень сидел в комнате, по-прежнему привязанный к стулу, и Кейске разговаривал с ним еще трижды, каждый раз выходя от него в явно расстроенных чувствах. Чтобы не спровоцировать каким-либо образом конфликтную ситуацию, Рин ушла в их с Анхельмом комнату и принялась за роман, который начала читать еще по дороге в Финесбри.

Пятисотстраничный опус Томаса Виллемса под названием «Цвет правды» о войне с Маринеем вызывал у нее неоднозначные эмоции. Многие мысли, которые у Рин до сих пор крутились в голове, автор излагал устами главного героя, молодого офицера армии Эдварда Уоффе, и по мере развития сюжета она все больше отождествляла себя с ним, но нисколько не сочувствовала. Фатальные последствия принятых им решений не способствовали возникновению симпатии, скорее, теперь Рин ясно понимала собственные ошибки в прошлом. Сколько же людей, должно быть, ненавидят ее!..

Завязка романа была проста, но скандальна сама по себе. Служащий на маринейской границе офицер Эдвард Уоффе нарушил приказ военно-полевого суда о расстреле лейтенанта, обвиненного в краже оружия. Он имел множество доказательств, что этот приказ — часть операции, спланированной шпионом и диверсантом, проникшим в часть. Однако командование не разделило эту точку зрения и приговорило его к расстрелу так же, как и лейтенанта. Эдвард и его товарищ сумели сбежать, чтобы добраться до императора и доложить о случившемся. К сожалению, его действия привели к смерти многих, кто помогал ему, а добравшись до императора, Эдвард понял, что командование опередило его: в столице дезертира ждали с распростертыми объятиями и приготовленными наручниками.

Что случилось дальше с ищущим справедливости офицером, Рин не узнала, так как вернулся Анхельм. Герцог был весь серый от усталости, он свалился на кровать, даже не раздевшись, и пробормотал что-то насчет поганых расточителей и хапуг. Рин сняла с него верхнюю одежду и пиджак и спросила, не хочет ли он поужинать. Он не ответил сразу, ей пришлось подождать минут пять и переспросить еще раз.

— Родная, — с трудом проговорил Анхельм, не открывая глаз, — я встал в пять утра, провел четыре часа в седле, а еще часов девять — на заседании городского совета. У меня нет никаких сил подниматься и ужинать. Лучше покорми Айко, а то этот зверь слопает оборотня. Кстати, вы оборотня покормили? Из твоего задумчивого молчания делаю вывод, что не кормили. Любимая, он, конечно, мерзавец, но живой и нужный мне для одного дела, так что сходи в ближайшую мясную лавку и купи еды, пожалуйста. Деньги в пальто. А я сейчас немного посплю, а поужинаю потом.

Все это было сказано тоном умирающего от усталости человека, поэтому Рин теперь больше волновалась за Анхельма, чем за оборотня. Но его просьба была совершенно разумной, так что девушка поспешила одеться, растолкала сонного Армана и вместе с ним направилась на улицу, чтобы выяснить, какая мясная лавка еще может работать в одиннадцатом часу. Было холодно, на дорогах валялось стеклянное крошево, улицы пустовали — еще бы, после такого ливня! — но почти в каждом окне можно было увидеть мастеров, которые латали пробитые ставни и вставляли новые стекла. Ущерб, нанесенный градом, оказался весьма масштабным, и Рин теперь понимала, почему Анхельм так устал: решать финансовые вопросы — это вам не романы читать.

Она умудрилась найти открытую мясную лавку в самом конце торгового квартала. Хозяин уже собирался уходить домой, но она убедила его продать ей увесистую баранью тушку. Когда тот поинтересовался, как же хрупкая леди понесет целого барана, Рин кивнула за окно, которое почти полностью загораживала спина Армана.

Щенкам была отдана на растерзание задняя часть барана, остальное Рин разделала и понесла оборотню. Тот сидел, низко опустив голову, и по его виду сразу было понятно, что он практически без сил.

— Ужин, — оповестила она, и оборотень резко поднял морду, сверкнув желтыми глазами. Рин поставила перед ним еду, но тот отвернулся и закрыл глаза.

— Я не буду есть из рук тех, кто пленил меня.

— Хорошо, сиди голодный.

Она уже повернулась, чтобы уйти, но в дверях столкнулась нос к носу с Кейске.

— Я сам, — сказал аирг. Рин отдала ему миску и поспешила убраться восвояси. Так как Зара и Арман ушли спать, она не смогла никому пожаловаться на то, что у нее от Кейске мороз по коже, и только с досадой оглядела опустевшую гостиную. Она подошла к окну; с высоты пятого этажа было прекрасно видно все дома, в которых люди все еще латали побитые окна, высоченный лес за городом и полную луну в темно-сизом небе. Фриса все еще не было. Передернув плечами от накатившего уныния и неопределенности, Рин покосилась на часы, где фигурная стрелка замерла на двенадцати, а затем на входную дверь и остывший ужин на столе.

«Какого рожна я тут маюсь, жду его?» — возмутилась Рин про себя и решила пойти спать. Она тщательно умылась, улеглась рядом с Анхельмом и весь следующий час честно пыталась уснуть, но сон не шел. В голове варилась каша из случившихся событий и последних слов Фриса о семье. Рин не могла понять, почему Кастедар явился спасти его, а другие духи назвали Фриса предателем семьи и хотели убить. Что случилось между ними в прошлом, и по какой причине Фрис и Ладдар действуют сообща (что, если подумать, было очевидно с самого начала)? Неужели Фрис преследует ту же цель, что и демон Смерти?

— Мне нужны отчеты и озимые… — вдруг услышала она тихое бормотание герцога и умиленно улыбнулась. Трудяга даже во сне не мог отделаться от работы.

— Мой уставший работяга, — прошептала Рин и поцеловала его в лоб. Она осторожно уложила голову Анхельма себе на грудь, он привычно закинул на нее ногу и сжал ее руку. Нежно поглаживая его волосы, Рин вдруг подумала, что за все время путешествия так и не нашла минутки поговорить с ним о случившемся и дала себе слово, что завтра же утром расскажет ему все так, как помнит. Все, включая собственные сомнения и страхи.

«Единственный способ построить прочные отношения — это научиться говорить друг с другом», — сказала ей однажды мама. Теперь, когда стало совершенно очевидно, что с Анхельмом они застряли вместе на ближайшие несколько десятков лет, Рин поняла: ей необходимо научиться разговаривать, как бы смешно это ни звучало.

— Рин, ты почему не спишь? — спросил Анхельм, проснувшись. Герцог привстал, встряхнулся, как собака и стал тереть глаза.

— Не спится. А ты чего вскочил?

— В одежде жарко. Хм-м… Поужинаем? — предложил он, и девушка согласилась, но предупредила, что все давным-давно остыло. После молчаливого позднего ужина они снова улеглись в постель. Рин хотелось завести разговор, но она понимала, что сейчас Анхельм слишком сонный, чтобы соображать, поэтому снова попыталась уснуть. Но едва она закрыла глаза и поймала ощущение сонливости, как где-то в гостиной раздался звон разбитого стекла и треск мебели. Рин схватилась за стилет и револьвер, одновременно с этим выскочила из постели. Скользнула к двери и прислушалась. Тихое, хриплое дыхание за дверью переходило в утробное рычание.

Оборотень вырвался?!

— Арман?! — крикнула она.

— Мы здесь! — донесся до нее голос Зары из другой комнаты. Рин кивнула Анхельму на шкаф, чтоб спрятался, и рванула дверь на себя. В комнату ворвался бело-золотой вихрь. Рин выстрелила, вихрь коротко взвыл, остановился, и на ковер свалился здоровенный оборотень. Один его хвост был белоснежным, а другой — золотым. Белая шерсть на плече медленно окрашивалась в красный цвет. Он обернулся и посмотрел на нее зелеными глазами, полными ненависти.

— Лежать! — приказала Рин, не сводя с него револьвера. — Кто ты и что тебе нужно?

Оборотень оскалился, предъявив ей ряд острейших зубов. В этот же миг в комнату ворвались Зара и вооруженный Арман. В обеих руках — по револьверу, на поясе болталась перевязь с ядовитым кинжалом, которым, как знала Рин, он мог виртуозно разделать любого, кто был достаточно неосторожен, чтобы приблизиться на расстояние броска. Рин, конечно, сама была тем еще мясником, но то, что делал из врагов Арман, потом не поддавалось опознанию.

— Я пришел за братом! — прорычал оборотень. — С дороги, аирг!

Звериный рык послышался из другой комнаты, где сидел пленник. Вторженец вскинул голову и в ту же секунду снова обернулся вихрем. Зара взмахнула руками, и с ее ладоней слетела зеленая сеть, которая опутала оборотня и заставила остановиться. Он свирепо таращился на них, рвался в стороны, но не мог и пошевелиться.

— Великий уже идет! Великий скоро будет здесь! — взревел оборотень. Сразу же после его слов где-то на улице раздался взрыв. Последним, что Рин видела, было ослепившее ее золотое сияние и некая темная фигура в нем.

~*~

Ей снилось, что два хаболака тащат ее за ноги по острым камням, периодически поколачивая дубинкой с гвоздями. Рин пыталась сопротивляться, но пронзительная боль в шее и пояснице не давала ей пошевелиться, тело сразу сковывало в приступе. Хаболаки почему-то шли на двух лапах и покрикивали на нее жутким голосом, от которого кровь стыла в жилах. Рин понимала, что ей нужно сбежать, иначе ее убьют, и снова дернула ногами, превозмогая боль. Шедший слева хаболак вдруг странно изогнул шею, открыл слюнявую пасть и облизнул ее щиколотку длинным серым языком. Рин подумала, что он хочет откусить ей ногу, закричала и проснулась.

Очнувшись, она увидела, как оборотень волочет ее по лесу, держа за щиколотки, по которым растекалось что-то темное. Ясно: их схватили. Рин сразу же закрыла глаза, чтобы не выдать себя. Пижама, в которой она выскочила, теперь была покрыта слоем грязи, и Рин понадеялась, что по ногам у нее течет грязь, а не кровь. Надо было что-то делать, чтобы освободиться, но голова отказывалась связно соображать, и при каждом ударе об корни деревьев острая боль пронзала шею и пульсировала сгустком где-то над левой бровью. Надо было что-то делать. Что? Для начала узнать, схватили всех или же кому-то удалось уйти, а также посчитать врагов. Рин осторожно приоткрыла глаза и посмотрела вправо: бессознательного герцога тащили так же, как и ее. Слева она обнаружила Армана и Зару. Она насчитала всего семерых оборотней, но только у двоих из них были золотые хвосты.

Где оружие? Соколиная песня наверняка осталась в гостинице, стилет она сжимала в руке, значит, и он там. Револьвер?.. Глупый вопрос.

«Фрис! Фрис, помоги!» — мысленно закричала она, надеясь, что теперь-то он ее услышит лучше, чем тогда на островах. Только бы он не был слишком далеко, только бы в лесу была где-то поблизости река!

Рин понимала, что помощи в ближайшее время ждать не стоит, и попыталась определить, что у нее повреждено. Шею заклинило, нога ранена, но неглубоко, скорее всего, просто царапины от когтей оборотня. Спина ободрана, кажется, до мяса. Легкое сотрясение, судя по тошноте.

«И вся эта красота завернута в пижаму с легкомысленными цветочками, — подумала она. — Молодец, Рин. Браво. Так ты еще не позорилась! Хотя, погодите-ка… Анхельм тоже в пижаме. Но его хотя бы однотонная!»

Вдруг ее ноги отпустили, и она шлепнулась во что-то мягкое и холодное. Вокруг тихо зашуршали по густой траве мохнатые лапы, кто-то из оборотней прорычал что-то другому, а затем на ее лицо хлынула ледяная вода.

— Какого… — выдавила она и зашлась кашлем. — Где я?

— Сиди смирно, аирг, и, может быть, тебе повезет остаться в живых, — прорычал оборотень с золотым хвостом. — Великий идет.

— Да что, вашу мать, за Великий?! — возмутилась Рин, но вместо ответа ее снова окатили водой. Уже представляя, как будет выглядеть, если не найдет способа быстро отсюда сбежать, она заозиралась по сторонам. Они находились на просторной поляне, поросшей густой травой, которая нежно серебрилась в лунном свете, и окруженной вековыми хельвеями. Оборотни оставили пленников в центре поляны и заняли места между деревьями. Стараясь не обращать внимания на боль в шее, Рин сразу же поспешила подползти к Анхельму. Герцога не тронули, на нем даже царапин не было, а вот Заре и Арману досталось: опухшая рука у нее и подбитый глаз у него. Нигде не было Кейске, и это наводило на определенные мысли. Рин легонько шлепнула Анхельма по щеке, и он открыл глаза.

— Рин!.. Рин?

— Тихо! — она крепко сжала его ладонь. — Не кричи. Мы живы, но нас схватили.

— Где мы?

— Где-то в лесу, как видишь. Ты нормально себя чувствуешь?

Он кивнул, озираясь по сторонам и со страхом глядя на оборотней. Рин подвинулась к Заре и Арману и разбудила их так же, как и Анхельма. Высокий художественный уровень брани, которую высказал в адрес оборотней Арман, впечатлил даже ее, но времени на выражение восхищения не было. Она удостоверилась, что с друзьями все в относительном порядке, и спросила, знают ли они, где Кейске. Арман сказал, что этого козла он видал в местах труднодоступных и если еще раз увидит, то прирежет, как паршивую овцу. Ответ Зары был более информативным: когда ворвался оборотень, аирг попросту не вышел на шум.

— Что с тобой? — спросила Заринея. — У тебя глаза плохо фокусируются.

— У меня явно есть легкое сотрясение мозга, болит шея, ободрана спина, нет оружия, а еще… — она тихо вздохнула. — На мне пижама в цветочек. Вынуждена признать, господа, что на сей раз мы крепко встряли.

— Пусть попробуют… Голыми руками рвать буду.

— Узнаю старого Армана, — ответила Рин. Она видела по его взгляду, что на место старого и уставшего вояки приходит тот неукротимый и лютый зверь, каким он был в молодости. Сильно же допекли! — Но это слишком смелое заявление, учитывая, что нас окружили семнадцать оборотней.

— И в лесу есть еще, — заметила Зара.

— Рин, есть идеи, как сбежать отсюда или превратить их в мясное суфле? — со злостью в голосе спросил Арман.

— Я, конечно, маг и волшебник, но не до такой степени, чтобы исчезать посреди поляны или драться в рукопашную с созданиями, которые могут нашинковать нас своими когтями.

— Маг и волшебник здесь я, — напомнила Зара. Рин хотела ей ответить, что это мало повлияет на исход дела, но взвыла от боли, снова пронзившей шею.

— Ой! Постой, я сниму боль…

Зара протянула руку и коснулась плеча Рин, но ничего не успела сделать, потому что поляну снова охватило ослепительное сияние.

— Великий! — взвыли оборотни. Рин прикрыла глаза рукой и постаралась хоть чуть-чуть рассмотреть, что такое приближалось к ним, сотрясая землю тяжелой поступью. Она видела, как оборотни один за другим преклоняют колени перед этим созданием, и всеми фибрами души ощущала исходящую от этого существа колоссальную энергию, магическую силу, древний дух. Великий подошел к ним и остановился на некотором расстоянии. Слепящий свет немного угас, и Рин наконец разглядела его. Этот оборотень в три раза превышал своих собратьев по росту и массе. Длинная, густая шерсть сверкающе-белого цвета ниспадала мягкими волнами. В потрясающе добрых фиалковых глазах искрилось любопытство и легкое удивление.

— Поднимись, — приказал Великий и расправил свои золотые хвосты.

Рин посчитала. Пересчитала, подумав, что у нее из-за сотрясения проблемы со зрением, но нет, — хвостов было семь. Великий внимательно посмотрел на нее и, как показалось Рин, улыбнулся: его усы шевельнулись вверх, а мягкие пушистые губы чуть приподнялись, обнажив длинные белые клыки.

«Какие у него реснички!» — неуместно восхитилась Рин, самым невоспитанным образом разглядывая Великого с головы до ног.

— Как интересно! Очень интересно! Аирг… Что же ты здесь делаешь?

Он быстро приблизился и протянул к ее лицу когтистую руку, но тут Анхельм закричал:

— Не смей ее трогать, ты!

Великий оборотень замер, не дотронувшись, и перевел взгляд фиалковых глаз на герцога. Анхельм поднялся, вся его поза выражала вызов.

— Молчи! Я тебя прошу, молчи, Анхельм! — взмолилась Рин шепотом.

Кажется, всего один шаг понадобился Великому, чтобы оказаться рядом с герцогом. Длинными когтями он приподнял подбородок Анхельма и заглянул тому в глаза. Рин затаила дыхание.

— Маленький дерзкий мальчишка… — вздохнул оборотень. — Знал бы, кому грубишь…

— А нападать на нас среди ночи и волочить по лесу, будто мешки с зерном — это не грубость? Напасть и разорвать в клочья беззащитную женщину… Так поступают только хладнокровные убийцы!

«Что ж ты делаешь, идиот?! Нашинкуют на салат…» — подумала Рин, уже прикидывая, что она сможет сделать, если оборотень нападет. Ну, вероятно, успеет дотянуться до глаз оборотня и ослепить его… И это будет последним, что она, возможно, сделает. Но Великий не собирался применять силу. Он лишь мягко улыбнулся и встрепал когтями волосы Анхельму, будто отец — непослушному, но любимому ребенку.

— Как причудлива игра мироздания! Как странна воля Творцов! Все марионетки Анарвейда ищут вас двоих по всему миру, а вы стоите прямо передо мной. Аирг-убийца и потерянный сын императора.

От потрясения Рин самым невоспитанным образом открыла рот. Что-что?! Она повернулась к Анхельму, надеясь получить объяснение, но герцог смотрел на оборотня, недоверчиво хмурясь.

— Ты, видимо, не знала, с кем тебя связала судьба, — снова улыбнулся Великий, видя реакцию Рин. Она не сразу нашла в себе силы ответить. Так вот что значил тот отрывочек из ее памяти, который тогда, по пути в Лейгес, увидела Фоффора, нагло прорвав блоки Фриса! И вот почему так удивилась герцогиня Франсуаза Мелуа, когда увидела Анхельма и Вейлора рядом! Но знал ли сам Анхельм об этом?..

— Я подозревала, я… Гнала от себя эту мысль. Я подозревала… — она тяжело вздохнула и покачала головой, все еще не в силах оторвать взгляда от Анхельма.

— Интересные блоки, — вдруг сказал Великий и шагнул к ней. Резко нагнулся, и Рин едва не столкнулась с ним носом. Под этим пронизывающим взглядом, который выворачивал душу наизнанку, с легкостью проникая во все потаенные уголки, она застыла как изваяние. Тело онемело, где-то глубоко внутри появилось странное ощущение, словно ее голова превратилась в замочную скважину, в которой проворачивается ключ. — Кто же их поставил?

— Я, — ответил голос позади, и Рин чуть не закричала от радости: Фрис пришел! Огромный черный конь величаво выступил вперед, загородив Рин своим телом. Великий оборотень отступил, руки его безвольно поникли, он отвернулся и побрел прочь. Рин воспользовалась моментом и кивнула Арману и Заре, чтобы взяли Анхельма под охрану. Дойдя до конца поляны, оборотень развернулся и огорченно воскликнул:

— Я не понимаю!

— Ты все понимаешь, Тоомо, — возразил Фрис. — Ты все знаешь. И ты знаешь, что это значит.

— Как же так вышло? Я не понимаю… Ты ведь…

— А вот этого ты и не должен был понимать, — перебил Фрис. — Я не для того ставил блоки, чтобы хоть кто-то совал за них свой любопытный нос. А таких носов в последнее время стало слишком много.

— Я могу вскрыть твои блоки, но она лишится разума, — пригрозил Великий. Казалось, что духи намеренно говорят так, чтобы их никто больше не мог понять. Рин хотела уточнить, чего именно не должен был понимать Великий оборотень, но не решилась встрять с вопросом, подумав, что истина сейчас явно не дороже жизни и разума. Пусть эти древние духи сами договорятся, и пусть Фрис все решит самым благоприятным для них образом.

— Ты никого не тронешь.

— Ты не можешь мне угрожать, я сильнее тебя, — обиженно возразил оборотень.

— Я не угрожаю, Тоомо. Я лишь говорю, что нет нужды прибегать к насилию. Ты всегда был на моей стороне, никогда не обманывал и не подводил. Для тебя я открою блоки. Ты увидишь и поймешь все сам. Но прежде дашь мне клятву.

— Какую? — Тоомо заинтересованно шевельнул всеми хвостами, и они поднялись за его спиной золотым веером.

— Все ту же, Тоомо. Ту же, что и в прошлый раз.

Великий оборотень задумчиво склонил голову, обошел своих пленников, внимательно разглядывая каждого, а потом спросил:

— Я не смогу открыть правду?

— Какую именно? Ту, что скрыта за блоками — нет.

— То, чего они не знают друг о друге.

Рин сглотнула. Она не сомневалась, что все ее секреты, всё, что она так долго оберегала, для этого странного Тоомо видны как на ладони. Ее сделка с Илиасом… Если Анхельм узнает, что именно она задумала, то ничем хорошим это не кончится.

— На твое усмотрение. Если ты захочешь, то можешь открыть. Но я бы не советовал.

— Тогда я клянусь, — согласился оборотень, подумав для вида пару мгновений. Но Фрис качнул головой и обнажил острые зубы.

— Тоомо, не хитри. Магическая клятва.

Тоомо с явным разочарованием вздохнул. По его взгляду Рин видела, что ему не терпится поскорее добраться до информации. Честно сказать, ей и самой хотелось бы знать, что такого скрыто в ее черепушке, что даже древние духи готовы давать магические клятвы о неразглашении.

— Мои сыновья и дочери также будут владеть этим знанием.

— Если вы дадите общую клятву. Но ты знаешь, что каждого, кто попытается ее нарушить, ждет неминуемая гибель.

Великий оборотень протянул руку ладонью вверх, Фрис что-то шепнул, и на ней возникла светящаяся сфера из воды.

— Я, тринадцатый хранитель, Повелитель надо всем, что ползает, бегает, плавает и летает в этом мире, даю клятву не разглашать тех тайн, что будут доверены мне третьим хранителем, Повелителем Рек и Озер. Если я попытаюсь нарушить слово, то смерть будет мне наказанием.

С этими словами сфера воды обволокла все тело Тоомо и исчезла. Фрис довольно кивнул и коснулся лба Рин своими мягкими лошадиными губами. Легкое покалывание, будто тысячи маленьких иголочек на мгновение прикоснулись к коже, — все, что ощутила она сама. Тоомо вновь вгляделся в ее глаза и пораженно ахнул. Он медленно шагнул назад, опустился перед Рин на одно колено и склонил голову.

— Позволь приветствовать тебя! — благоговейно прошептал он. И стоило ему это сделать, как все остальные оборотни пали ниц перед ней.

— Э-э?.. — растерялась Рин. Это было уже абсурдно.

— Теперь ты видишь, Тоомо? — спросил Фрис. Тоомо поднял на Рин взгляд, полный нежности и восхищения.

— Вижу! О да!

Рин посетила шальная мысль, что она просто спит. Но если это сон, то он слишком реальный. Слишком реально болит шея, мокрая трава холодит ноги, а левую стопу сводит при попытке опереться на нее.

— Это все действительно происходит сейчас со мной? Это не иллюзия? Не морок? Не сон? — уточнила она на всякий случай.

— Да что с тобой? Ты не спишь, это не иллюзия, все происходящее совершенно реально, — подтвердил Фрис, подходя ближе.

— Позволь коснуться тебя! — воскликнул Тоомо и с благоговейным трепетом протянул к ней руку.

— Нет-нет, это излишне! — Рин шарахнулась от длинных алмазных когтей.

— Тогда позволь моим детям познакомиться с тобой! — попросил он и, не дожидаясь ее ответа, позвал. — Подойдите, мои дети! Вы должны знать! Вы должны видеть! Вспомните легенды, вспомните древнее пророчество!

По его зову все оборотни стали выходить из леса. За считаные секунды они окружили Рин, каждый норовил заглянуть ей в глаза, кто-то смотрел с любопытством, кто-то поначалу недоверчиво скалил зубы, но в конце все они преклоняли колено перед ней в знак почтения и отступали назад в лес, глубоко впечатленные увиденным.

— Фрис, что происходит?! — прошипела она, улучив момент, но ответа не услышала, так как чей-то громкий вой заглушил ее.

— Великий! — воззвал кто-то позади. Рин увидела того самого треххвостого оборотня, который был их пленником. Он с явным недовольством смотрел то на Тоомо, то на Рин. — Разве ты не исполнишь свое обещание и не сотрешь с лица земли этих ничтожных червяков?! Разве ты не покараешь тех, кто пленил меня?!

— Подойди сюда, сын.

Треххвостый оборотень послушно подошел, его хвосты гневно метались из стороны в сторону, как у рассерженной кошки, и ярко сверкали в свете луны. Тоомо положил руку ему на плечо и проникновенным голосом ответил:

— Она не враг нам. Посмотри, кого привел мой брат Фрис. Посмотри в ее глаза и вспомни легенды, что я рассказывал, когда ты был крошкой. Взгляни же!

Тоомо подтолкнул его, и оборотень встал прямо перед ней, — рукой можно было дотянуться. Желтые глаза долго всматривались словно в самую сердцевину ее души, а Рин изо всех сил старалась не моргать и не обращать внимания на страшные оскаленные клыки.

— Я не могу поверить своим глазам… — прошептал тот наконец. — Я не могу поверить!

Когда его хвосты гневно заметались, шерсть встала дыбом, воинственно сверкнули алмазные когти и бело-золотой вихрь взметнулся совсем рядом, Рин даже испугаться не успела, потому что Фрис мгновенно закрыл ее собой. Из-под земли рванулся поток воды и ударил разъяренного оборотня в грудь. Тот отлетел и врезался всем телом в дерево. Мокрый и униженный, он сидел и смотрел на них свирепо.

— Сын мой, успокойся, — мягко попросил Тоомо.

— Это не может быть правдой! — взвыл оборотень в ответ на просьбу Великого. И тут Рин, повинуясь некоему порыву, отстранила Фриса и медленно пошла к оборотню.

~*~

Автору нереально скучно сидеть в тишине.:)

Кто дочитал до этого места — пишите фидбэк.:) Вопросы, предложения, ваше видение развития истории… Все это очень радует автора.:)

Глава 5.5

Рин, повинуясь некоему порыву, отстранила Фриса и медленно пошла к оборотню. Приблизившись, она протянула руки, но тот лишь зарычал, испепеляя ее взглядом. Рин не отдернулась — не смогла, некая сила заставляла ее действовать. Она осторожно положила руки ему на плечи и обняла, прижимаясь щекой к мягкой гриве. Оборотень взрыкнул, но не оттолкнул ее. Рин слышала, как гулко и быстро бьется его сердце, как бурлит в горле рык, и как позади затаили дыхание все, кто наблюдал эту картину.

— Перестань. Это правда, — Рин невероятно удивилась, когда услышала собственный шепот. Разгоралось странное ощущение, будто кто-то другой руководил ее телом, она чувствовала присутствие чьего-то еще разума. Рин совершенно не понимала, что имели в виду Тоомо и Фрис, о чем они говорили, лишь надеялась, что это как-то связано со странной историей о Наследнице Альтамеи, и посторонний разум внутри сам знает, как поступить. — Посмотри в мои глаза, сын леса. Ты видишь истину, ты слышишь истину. Да, я возвращаюсь.

— Тогда почему мы до сих пор здесь? — прорычал оборотень, снова обнажая длинные клыки. Но Рин чувствовала, что он уже не нападет на нее, поэтому не боялась ни его страшного оскала, ни звериной силы. — Почему не атакуем Анарвейда? Мы так долго ждали! Почему ты ничего не делаешь, чтобы все исправить?!

— Все случится совсем скоро, — пообещала она и услышала, как сзади подходит Фрис.

— Сейчас не время, — сказал он.

— Я не хочу слышать ни слова от предателя семьи! — вдруг разъярился оборотень, подскочил на месте, и Рин едва успела увернуться от удара хвостом. Его шерсть вздыбилась, словно у сердитой кошки, глаза сверкали, вся поза выражала готовность броситься на врага и разорвать в клочья. Да, этот оборотень был совсем другим… Не мягким и мудрым, как Тоомо, а яростным, диким; от ненависти ко всему роду человеческому в его жилах кипела кровь, громадная сила зверя требовала выхода.

— Сын мой, прошу, не называй моего брата предателем семьи, — мягко попросил Тоомо, но в голосе его послышались стальные нотки. — А то я рассержусь.

Видимо, пиетет перед Великим был сильнее, чем ненависть по отношению к Фрису и тем, кто взял его в плен, потому что оборотень виновато опустил голову и прижал уши, будто нашкодивший щенок.

— Посмотри, что ты наделал! — продолжил Тоомо и указал на Рин, которая вдруг обнаружила, что сидит на земле и со страхом смотрит снизу вверх на оборотня. Тот с сомнением еще раз заглянул в ее глаза и неуверенно протянул когтистую лапу. Рин ухватилась за нее, он помог ей подняться и молча направился в лес.

— Я еще не закончил с тобой, сын мой, — строго остановил его Тоомо. — Вернись сюда и ответь на вопросы.

Оборотень замер, затем неохотно повернулся и подошел на пару шагов.

— Ближе! — приказал Тоомо, и только когда подчиненный застыл в паре шагов от него, спросил: — Почему ты казнил убийцу аирга без совета со мной?

— Прости меня, Великий! Я украл эту месть по незнанию. Я не знал, кто должен отомстить, а убийцу нельзя было оставить в живых.

— Теперь ты знаешь, что месть за погибшую женщину принадлежала Старейшине аиргов. Как ты готов расплатиться за украденную месть?

Рин, конечно, знала, что кровная месть — это важная традиция, но никогда не думала, что она может быть украденной. И совсем не предполагала, что оборотни могут чтить традиции аиргов больше, чем… Больше, чем некоторые аирги.

— А где старейшина Кейске? — спросила она, и, увидев испуг во взгляде треххвостого оборотня, разволновалась не на шутку. — Что вы с ним сделали?!

— Незачем так кричать, я здесь, — послышался глубокий голос, и спустя несколько секунд из-за большого куста цветущей астириники вышел Кейске. Тоомо приветственно кивнул ему, аирг ответил почтительным поклоном.

— Под лунным светом правда расцвела, и две дороги мне видны, — сказал он на аириго, подойдя ближе. Кейске держался с достоинством, в желтых глазах не было ни тени страха или беспокойства. Тоомо мягко улыбнулся, и его длинные белые усы встопорщились, а глаза заинтересованно сверкнули.

— Но правда лишь одну из них осветит, — ответил ему Тоомо. — Под яркими лучами правды видна дорога ровно до тех пор, пока себе не лжешь.

— Твой сын мне прошлое открыл, Тоомо, и он сказал, чье имя было произнесено в последние секунды жизни Маэми. Теперь все заблуждения мои, как дым растаяли. Я видел, чувствовал и не ошибся. Решение готов принять.

— Что за украденную месть ты хочешь?

— Помощь. До Иствана известия весьма тревожные дошли — в крепости к северу отсюда страшнейших бестий армия таится. Их тысячи, и сила их ужасна. Свирепые создания без капли страха и иных эмоций. Лишь жажда крови ими движет.

— Я слышал о таких, — нахмурился Тоомо, и его взгляд стал суровым. — Их создал человек, и мне те твари неподвластны. Я даже горнидов сумел ввести в цепочку мирозданья, но эти бестии противны миру, и ни в одно звено не попадают.

— Их называют хаболаками, — вмешалась Рин. — Их создал волшебник по имени Макс.

— Ты знаешь его?

— Мы были знакомы весьма недолго. Пару недель назад он погиб.

— Прошу прощения, Великий, можно мне сказать? — подала голос Зара. Тоомо кивнул, с любопытством разглядывая ее волосы. — Я провела исследования и узнала, что для жизни хаболакам необходим особый раствор.

— Грустишь, волшебница, — ответил Тоомо невпопад. — Тоска съедает твою душу, боль сделанного выбора гнетет, ведь ты не знаешь, правильно ли поступила.

Глаза Зары испуганно распахнулись, она отступила назад и затрясла головой.

— Прошу, не надо! Не говорите об этом! Не надо!

— Я вижу, ты честна с собой и не позволяешь разуму сдаваться пред веленьем сердца, это мудро, — мягко улыбнулся Тоомо и подошел ближе к ней. — Твои сомненья разрешить позволь.

Оборотень положил руку ей на плечо и повел в сторонку. Еще некоторое время они говорили, но Рин ничего не могла расслышать, она только видела, как Заринея заплакала и повесила голову, пока Тоомо что-то втолковывал ей.

— Кем был Макс? — спросила она у Фриса и Армана.

— Если Зара захочет, она сама тебе скажет, — ответил Арман. Рин пожала плечами, она и не надеялась получить ответ от него.

— Я пострадал от рук мага, но Заринея мне ничего плохого не сделала, и ее секрет я сохраню, — мягко отказал Фрис.

— Ладно, — кивнула Рин. — Анхельм, я полагаю, ты тоже дал какую-нибудь клятву молчать?

— Милая, поверь, ты не хочешь этого знать…

— О, ну конечно же, я на самом деле ничего не хочу! Мне же просто заняться нечем, вот и трачу время, да? Естественно, мне совершенно не пригодилось бы знание того, что ты — тот самый потерянный принц, да?!

— Рин, я не…

— И давно ты об этом знал?

— Илиас сказал.

Она фыркнула.

— Так какого демона ты это от меня скрывал? Какого демона, Анхельм, я узнаю обо всем, когда уже поздно?

— Я сам до сих пор не могу поверить, что это так, — начал заводиться Анхельм. — В конце концов, у тебя от меня тайн не меньше, но я почему-то принимаю это как должное! Тайна моего рождения не касалась никого! Ни тебя, ни их!

— То есть не я должна была привести и усадить на трон законного наследника, да, Анхельм? Нет… Ваше высочество.

— Рин, прекрати…

— Не вас, ваше высочество, я ищу и не за вас воюю с призраками драных двадцать пять лет, да?!

— Рин, перестань! — прикрикнул Фрис. — Что на тебя нашло? Не место и не время выяснять отношения и искать правых и виноватых! Забыла, где мы?

— А ты вообще молчи! — огрызнулась Рин и мстительно ткнула его пальцем в бархатный нос. — К тебе у меня вопросов больше, чем к кому-либо!

Анхельм внезапно схватил ее за плечо и повел куда-то в сторону. Шею пронзила такая боль, что сопротивляться она просто не смогла и позволила ему вести себя.

— Извините, нам надо поговорить наедине, — заявил он оборотням непререкаемым тоном, и те пропустили их безо всяких возражений, лишь проводили удивленными взглядами. Узкая тропинка вела их между вековыми хельвеями, от которых исходил приятный пряный аромат; они дошли до высоких кустов можжевельника и остановились.

— Во-первых, — начал Анхельм, — никогда не называй меня по титулу. Никогда. Я категорически запрещаю тебе это делать. Во-вторых, прости, что не сказал тебе о своем происхождении, но я сам не мог понять, как мне к этому относиться, и действительно ли это правда, а не просто уловка Илиаса и Орвальда. В-третьих, прости, Рин, но это не я пришел к Арману с просьбой найти кого-то, кто поможет мне свергнуть императора. Ты воюешь не за меня, а за себя и свои убеждения. Никто не заставлял тебя начинать это. Я поддерживаю тебя во всех твоих начинаниях, но несправедливых упреков терпеть не буду.

Она отступила на шаг и вырвалась из его рук.

— Если бы я воевала не за тебя, а за себя, я бы уже давным-давно все это закончила! И мне было бы наплевать, кому будет принадлежать трон после смерти Вейлора!

— Нет, Рин. К сожалению нет, — строгоcть и жесткость в его взгляде сменились сожалением. — Ты воюешь за себя, а не за меня или кого-то еще. Ты тянешь время, потому что не хочешь заканчивать дело. Ты воин, а воин не может жить без врага. В глубине души ты прекрасно понимаешь, что стоит тебе закончить эту войну, — и незачем станет жить.

Рин остолбенела, не в силах вымолвить ни слова.

— Внутри тебя только война. У тебя нет другого смысла жизни, — повторил Анхельм. Она только закрыла рот ладонью, чтобы не дать воли эмоциям или грубым словам. Он приблизился и приобнял ее немного неловко. Пригладил мокрые, растрепанные волосы и улыбнулся.

— Но я здесь, чтобы дать тебе его.

Рин долго ничего не отвечала, а потом вывернулась из его объятий и пошла обратно на поляну.

— Рин! Постой!

Она резко обернулась назад и чуть не столкнулась с ним.

— Как ты… Да как ты… — она хотела ответить ему что-то злое, растоптать, прибить за то, что так жестоко обошелся с ней, но не находила подходящих слов.

— Не уверен, что ты можешь упрекать меня. Это было бы очень несправедливо.

— Несправедливо?! — задохнулась она. — А что было бы справедливо?

— Принести друг другу взаимные извинения и жить долго и счастливо.

Рин почувствовала себя так, словно ей на голову ушат воды вылили.

— Мы с тобой похожи на героев очень плохого любовного романа, — заявила она.

— Ты это уже говорила. Но если бы ты была героиней любовного романа, то упала бы в мои объятия, разрыдалась и ответила признанием в вечной любви к своему герою.

— В хорошем — бросилась бы, а у нас очень плохой любовный роман, — напомнила она, чуть улыбнувшись. — Прости, Анхельм, я плохо поступила.

— И ты меня прости, Рин, — он улыбнулся, и вроде бы на этом инцидент был исчерпан, но Рин чувствовала, что все еще только начинается.

— Все происходит невовремя, — пожаловалась она, — Знаешь, сегодня утром я хотела рассказать, что произошло со мной в Вардонском форте, но тут появился этот Тоомо и начал плескать языком… Полагаю, ты хотел рассказать мне всю эту историю о твоем происхождении?

— Я действительно хотел, — серьезно кивнул Анхельм.

— Ну да, хотел… Что-то я даже слов подобрать не могу толком. Ты меня так ошеломил своими выводами. Ах! Демоны возьми, как больно!

— Я не хотел тебя ранить!

— Это я про шею. Но ты мне тоже сделал больно. Последнее время все подряд взялись вскрывать мои тайны, ковыряться в моем прошлом и говорить правду в лицо. Но тебе я благодарна. Ты хотя бы без поддержки не оставляешь. Другие просто выскажут все и живи с этим как хочешь, а ты…

Анхельм сгреб ее в объятия.

— Я с тобой. Моя бедная, запутавшаяся девочка. Не волнуйся, все будет хорошо.

— Это самые избитые слова в мире, — фыркнула она. — Но, боги, как же они помогают!

Вернувшись назад, они обнаружили, что Тоомо все еще разговаривает с Заринеей и Арманом, а Фрис в облике человека лежит на траве и обсуждает что-то с Кейске и треххвостым оборотнем. Рин прислушалась к их разговору и поняла, что эти трое всерьез размышляют, как уничтожить тысячи хаболаков, и какие для этого стоит применить силы. Треххвостый оборотень говорил, что готов предоставить все свое воинство, а Кейске возмущался словами Фриса, который твердил, что не стоит действовать так опрометчиво, и лучше в это дело вообще не вмешиваться. Заметив их появление, Фрис окинул ее долгим взглядом и чуть улыбнулся, но Рин на это никак не отреагировала.

— Он скоро закончит читать ей проповеди? — спросила она, кивнув на Тоомо. Фрис только пожал плечами.

— Раз уж мы все собрались здесь, я предлагаю обсудить, что делать с армией хаболаков, — сказал Анхельм.

— Да нечего обсуждать. Насколько я поняла, они скоро сами подохнут, — качнула головой Рин. — Я разнесла лабораторию в Вардонском форте. Там были котлы, в которых хаболаки плавали. Зара провела исследования, она сказала, что без этой жидкости они сдохнут, просто высохнут. Она об этом и хотела сказать, но Тоомо решил поговорить…

— Рин, я хорошо знаю своего дядю, у него всегда есть запасной план, — возразил Анхельм. — Где-то у него припасены большие запасы этой жидкости и волшебник, который сможет сделать еще. Вспомни Девори. Хаболаков вывели из катакомб.

— Драные катакомбы, почему их до сих пор никто не засыпал? Что за маразм у людей — оставлять всякие руины, катакомбы и прочее «наследие великих эпох»? Ненавижу все эти подвалы, в них обязательно заводится какая-нибудь дрянь.

— Не кипятись. Думай.

— А что я могу придумать в этом случае? Я не готова зачистить катакомбы. Никто не знает, что будет, если я еще раз использую «Ярость Аодо».

— Что, прости?

— «Ярость Аодо». Древняя боевая техника аиргов, основанная на магии крови. Ну, ты видел… — она немного смутилась, вспомнив обстоятельства, при которых Анхельм увидел ее в этом состоянии.

— Ах, это… Нет, не нужно. Совсем ни к чему. Старейшина, позвольте мне узнать, чем вы так возмущены?

— Речной хозяин говорит, что в это дело вмешиваться нам не стоит.

— И я прав.

— Это еще почему, позволь узнать? — нахмурилась Рин и тут же получила ответ, прозвучавший в ее мыслях:

«А ты вспомни кое-кого. Думаешь, он просто так появился в самый последний момент? Я слишком хорошо его знаю и я знаю, что он ничего просто так не делает. Хаболаки явно были нужны. Но я не знаю, зачем. Я не знаю, кому. Не знаю!»

«Полагаешь, я…»

«Ты никому ничего не должна».

Многозначительная пауза говорила о том, что она на самом деле должна.

«Я поняла тебя».

— Не стоит действовать столь опрометчиво, — сказал Фрис вслух. — Нужно узнать, где они, сколько их, а также расшифровать все записи, которые вы увезли с собой из форта.

— Этим занималась Заринея, — Рин обернулась и увидела, что подруга плачет. — Благие боги, да сколько можно! Почему он заставляет ее плакать? И что он ей говорит? Я не слышу отсюда!

— Так надо. Тоомо ничего зря не делает, — высказался Кейске. — В исследованиях Заринеи я участие принимал. Записей слишком мало, большая часть заклятий утеряна была. Лишь тот способен на вопросы дать ответ, кто хаболаков создал.

— Фрис, я уверен, что одна известная нам обоим птица может рассказать тебе все о том, что делал волшебник Макс. Спроси его.

Когда Анхельм задал этот вопрос, Рин только с недоумением на него уставилась, а вот реакция Фриса оказалась совсем неприятной. Он повернулся к Анхельму медленно, взглянул на него вроде бы снизу вверх, но чувство было такое, будто это он возвышается, а Анхельм лежит. Черные глаза сверкнули гневом.

— Что еще я должен сделать по указке человека?

— Указке? — растерялся герцог. — О чем ты? Это было бы наиболее верным решением…

Фрис поднялся, медленно, вальяжно и нисколько не стесняясь наготы, а даже гордясь своим телом. Человек так не смог бы.

— Мне что, заняться больше нечем? — осведомился он тихо и вроде бы спокойно, но от его тона у Рин холодок прошел по телу. — В том, что я должен делать, я разберусь сам. Не командуй мной, человек.

В мгновение он вернул себе облик коня, развернулся, пошел прочь и очень быстро скрылся в темноте.

— Что на него нашло? — спросил Анхельм.

— Вероятно, его забыли покормить, — пожала плечами Рин. Она все смотрела вслед Фрису и почему-то ей казалось, что они еще долго не увидятся.

— А где же Фрис? — осведомился подошедший Тоомо. За ним шли Арман и Заринея, лицо которой просветлело и приобрело спокойное и уверенное выражение.

— Он ушел, пока вы разговаривали.

— Ах! — всплеснул руками Великий оборотень. — Я же не сказал ему главного!

— Чего именно? Я могу передать, когда увижу его.

Тоомо задумчиво посмотрел на Рин, а затем ответил очень медленно:

— Анарвейд охотится на него. Великий Хранитель вступил в игру. В пустынях на Востоке пробудился Раккаш, разрушитель Рек, Жадно пьющий. Грядет великая засуха.

— Раккаш проснулся? Откуда тебе это известно, Великий? — спросила Рин. Он улыбнулся и доверительно сообщил:

— Мне это рассказали драконы. Раккаш силен и ненавидит Фриса. Он уничтожит его без раздумий, если сможет. Только Амира способна спасти его от лап Раккаша.

— Амира — это… — задумалась Рин, пытаясь вспомнить поименно семью Фриса.

— Хранительница Океана, — подсказал Тоомо. При слове «океан» в голове у нее щелкнуло.

«Родится мой сын, и тогда я уйду из этого мира», — вспомнила Рин слова Фриса. И вот теперь-то она осознала, что все это было не шуткой, не попыткой сыграть у нее на нервах, не туманными пророчествами, а самой настоящей угрозой жизни Фриса, куда более реальной, чем хаболаки и пытки в застенках. А еще она определилась, как относится к этому.

— Я не позволю убить Фриса! — заорала Рин. — Я не позволю!

От ее внезапного крика Тоомо отпрянул в сторону. Рин рванулась было на поиски Фриса, но сильные руки друзей остановили ее.

— Я не позволю этого сделать! Я убью Анарвейда раньше… — пообещала Рин. — Я не позволю! Я не для того через все это прошла, чтобы… Нет!

«Это знак, он точный», — прозвучали в голове слова Фриса. Руки ее обмякли и поникли. В горле встал комок, в животе снова скрутились змеи, и впервые за довольно долгое время Рин почувствовала себя так, как чувствовала до встречи с Анхельмом. Опустошенной, бессильной, бесцельной.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Анхельм, и его тяжелые и крепкие ладони легли ей на плечи. Тоомо удивленно пожал плечами.

— Амира защитит его. Но почему ты так встревожена, Наследница? Что тебя так испугало? Раккаш силен, но еще ни разу ему не удавалось победить сильнейшего духа созидания. Фрис всегда был сильнее, чем Раккаш.

— Фрис проиграет Раккашу. В этот раз он проиграет…

— Почему ты так решила? Тебе что-то известно?

— В Левадии, в стране за океаном, растет его сын.

Тоомо переменился в лице. Удивление сменилось крайней озабоченностью, растерянностью, недоверием.

— Это точно? Когда это случилось?

— В конце февраля. Женщину зовут Вивьен Мелли, она моя знакомая.

Тоомо долго думал, ничего не отвечал и не смотрел на Рин. Прошелся по поляне раз и другой, то задумчиво покачивая хвостами, то волоча за собой, будто золотой шлейф.

— Грядут трудные годы, — ответил наконец Тоомо. — Кто же убьет его? Неужели Раккаш в этот раз действительноодержит победу? Может ли быть так, что Анарвейд даст ему дополнительные силы? Если это так, то теперь я понимаю, почему Раккаш очнулся, понимаю, почему Анарвейд ищет Фриса…

— Что нам делать?

Вместо ответа на ее вопрос Тоомо снова прошелся по поляне, затем сел, поджав под себя ноги, и жестом пригласил сесть рядом Кейске, который до сих пор наблюдал за происходящим молча. Аирг подошел и величественно сел рядом, подражая позе Великого оборотня.

— Старейшина Кейске, Истван отныне оборотни будут охранять. Таким образом за месть украденную мой сын расплатится.

— Не вижу смысла, почему нельзя тех тварей истребить?

— Смерть снова воду мутит, я не осмелюсь вмешиваться в план. Грядут великие перемены, и всего сущего они коснутся.

— Но если твари на мою деревню нападут?

— Никто убит не будет. Нет во всем мире ничего, о чем бы я не был предупрежден. Тебе не нужно беспокоиться напрасно.

— Что ж, да будет твоя воля, тринадцатый хранитель, — Кейске поклонился, и Тоомо ответил ему учтивым поклоном. Затем Великий оборотень перевел взгляд на Рин и ее друзей и жестом попросил их подойти ближе.

— Теперь… Волшебница и брат ее, позвольте моим детям отведать вашей крови.

— Зачем? — нахмурился Арман. В глазах Тоомо читалось немалое удивление тем, что человек задает вопросы, а не торопится исполнять сказанное.

— Это необходимо, чтобы создать ловушку для Анарвейда.

— Разве можно загнать Великого Хранителя в ловушку? — скептически хмыкнул Арман. Тоомо долго рассматривал его, прежде чем спросить:

— Вы знаете, что такое Анарвейд? Чем были великие Хранители Анарвейд и Даламерис и Разрушители Зинона и Эхлар? Известно ли вам, как они выглядели? Чем жили? Какие у них были цели?

Рин и остальные покачали головами. Действительно, за все это время они не встретили ни одного упоминания или хотя бы легенды о том, что спрашивал Тоомо.

— Разве они не похожи на людей?

— Нет, — Тоомо мягко улыбнулся, распушил свои семь золотых хвостов и обратил взгляд к полной луне в темно-синем небе. — Это трудно объяснить, но я попробую воссоздать для вас картину тех времен. Дети мои, принесите нам пищи! Гости мои, присаживайтесь поудобнее! Эта история долгая, но, несомненно, интересная.

~*~

Оборотни вернулись очень скоро. Одни несли листья, полные ягод и кореньев, другие — рыбу и птичьи яйца. По щелчку Великого оборотня в центре поляны разгорелся жаркий костер, на котором стали готовить. Тоомо долго молчал и смотрел на луну, прежде чем начать свой рассказ.

— Думаю, — протянул Тоомо наконец, — для начала я расскажу вам, что жили Хранители и Разрушители в разумах некоторых из тех, кто населял этот мир. В разумах драконов и людей, русалок и вельмингов, бонмардов и оборотней, и были они системой, единым организмом. На вершине же находились заключенные в материальные оболочки сверхразумы, которые осмысливали все, что случалось в мире.

— Кристалл! — догадалась Рин.

— Да, сейчас Анарвейд пребывает в форме кристалла, — кивнул Тоомо. — Хранители не действовали, они лишь наблюдали за миром глазами своих марионеток и только изредка могли вмешаться в ход событий, изменить что-то на своем, высшем уровне. Но строго в соответствии с законами Сиани и Инаиса. Гвардейцы императора Вейлора, чей разум подчинен Анарвейдом, хотя и являют собой лишь бледную тень того, чем Хранители были до Раскола, все же прекрасно иллюстрируют способности сверхразумов, созданных Сиани и Инаисом. Но в наши дни у Великого Хранителя другие цели. Он стремится контролировать всех и следить абсолютно за всеми, чтобы перестроить мир согласно своему пониманию правильного уклада жизни. Только сил у него для этого пока недостаточно, поэтому подчиняет себе он только тех, кто согласен на это по своей воле, либо тех, кто привык слушать приказы.

— Гвардейцы… Армия! — прошептал Анхельм. — Его следующий шаг — подчинение солдат регулярной армии.

— Именно, — кивнул Тоомо.

— Но как вышло, что Анарвейд и Даламерис уничтожили друг друга? Разве Творцы не следили за ними? — нахмурилась Заринея.

— Не думаю, что Сиани и Инаис предполагали такой ход событий. А когда увидели, к чему привело их долгое отсутствие в этом мире, то решили, что лучше уничтожить великих Хранителей совсем и создали совершенное оружие.

Рин до боли прикусила язык, чтобы не ляпнуть чего-то лишнего.

— А Альтамея? Какую роль во всем этом играет Альтамея? — спросил Анхельм.

— Дух Жизни… Мне сложно объяснить.

— Фрис говорил, что Великие Хранители сражались друг с другом за Альтамею, потому что любили ее как женщину, но она не отвечала им взаимностью. Что это значит?

Некоторое время Тоомо молча рассматривал Рин и Анхельма, как будто в них самих хранились все ответы. Рин чувствовала себя неуютно под пронзительным взглядом этих волшебных глаз с кошачьими зрачками, но не смела перебить или задать вопрос Великому оборотню.

— Много лет назад этот мир не населял никто, кроме духов стихий и разрушителей. Духи были безмолвны, не имели разума, существовали без определенной цели. Затем в этот мир пришли Творцы и наделили духов разумом, даром речи и дали им цель жизни — оберегать и разрушать. Постепенно Сиани и Инаис населяли мир неразумными и бессловесными животными. Когда животные расплодились, Сиани и Инаис решили, что мир готов принять новую разумную жизнь. Так были созданы вельминги, бонмарды, русалки, драконы и оборотни. Затем в мир пришли люди. Следом за тем стали появляться духи вечных ценностей и их антиподы. После этого Творцы объявили, что уходят, но посчитали нужным оставить в свое отсутствие великих Хранителей и Разрушителей. Но даже когда они ушли, концентрация сотворяющей энергии все еще была столь велика, что в мире олицетворились высшие духи — Альтамея и Ладдар. Эссенции Жизни и Смерти. Начало и конец. А затем появился я, тринадцатый дух. Мне не противостоит никто, я — вне баланса, потому что создали меня сами духи.

— Как это? — спросил Анхельм.

— Терпение. Я объясню. Ты спрашивал о взаимности, верно? В те времена Альтамея, эссенция Жизни, действительно имела телесную форму. Но что значит — любить жизнь? Как понимали это марионетки Анарвейда и Даламериса? Может ли быть согласие там, где смешалось столько разумов? Могли ли Хранители осмыслить то величайшее событие, когда дух Жизни олицетворился, и понять это правильно? В чем для них заключалось правильное понимание этого события? И, наконец, в какой форме воспринималось Хранителями чувство любви? Вот в чем все дело. Каждый понимает жизнь по-своему. Каждый по-своему определяет любовь. В этом была главная ошибка Сиани и Инаиса — желание контролировать и осмысливать то, что, как оказалось, не могло поддаваться этим процессам. Как вы знаете, существует множество миров за пределами нашего…

— И откуда бы мы это узнали? — спросила Рин тихонько, но Тоомо все равно услышал.

— Либо Фрису стоило уделять больше внимания образованию своей воспитанницы, либо воспитаннице стоило внимательнее слушать учителя, — наставительно заметил он. — Большинство из этих миров непригодны для формирования биологических форм жизни, но есть такие, как наш, и их довольно много. Посмотри на это дерево, Наследница. Вглядись внимательно, и ты увидишь, что все в нем строго упорядочено, у каждого листочка есть определенная роль в устройстве целого дерева. Каждая песчинка отражает в себе все мироздание. Все малое стремится к слиянию с большим, чтобы перейти к новой форме и создать еще большее.

«Можно я посплю?» — подумала Рин, которая ненавидела лекции по философии еще со времен академии. Но стоило только подумать об этом, как Тоомо очень строго посмотрел на нее, и сонливость мгновенно пропала. Рин решила набить рот рыбой, чтобы не ляпнуть чего-нибудь неподходящего и как-то вынести эту увлекательную лекцию. Все становится чуточку веселее, когда есть еда.

— Но иногда мироздание выкидывает чудные трюки и создает существ, наделенных разумом. И, что еще интереснее, способностью создавать. Во множестве миров обитают разумные формы жизни. Они ищут себе подобных, чтобы соединиться в одно целое, уподобляясь мельчайшей частице мироздания; найти основную причину своего создания, определить цель и назначение, а затем перейти на новую ступень развития.

— Зачем? Все эти миры были созданы Сиани и Инаисом, богами. И еще задолго до Раскола, в Первом Послании[1] была сообщена их воля к живущим, — неуверенно спросила Заринея, которая слушала внимательнее Рин.

— Да, живущие определяют их как божественные сущности, — кивнул Тоомо, чуть помолчав. — Но задумайся, волшебница, кем были тогда созданы они, если не мирозданием? Некая сверхсила, обладающая способностью сотворять то, что, в свою очередь, может сотворять? Тогда мы говорим о фрактале.

— О чем? — переспросила Рин, чтобы создать видимость того, что она внимательно слушает.

— Фрактал. Предмет, обладающий нетривиальной формой и являющийся самоподобным.

— Как дерево, например, — уточнил Анхельм, и Тоомо просиял клыкастой улыбкой.

— Да! Именно! Но в этом случае наш разговор о сотворяющей силе… — оборотень выжидающе посмотрел на новоявленного ученика.

— Теряет смысл, потому что мы будем бесконечно переходить от большого к еще большему, и этот процесс не будет иметь начала, конца и цели, — закончил за него Анхельм.

— Острый ум у тебя, сын императора, суть вещей видишь, — восхитился Тоомо. — Редкая способность.

— Ну что вы… Вовсе нет, — смутился герцог. — Вы продолжите?

Рин возмущенно уставилась на Анхельма: ему что, нравится слушать эту нудятину, не имеющую никакого отношения к делу?

— Конечно. Представьте, что если мироздание в том виде, каким мы застали его сейчас, есть итог перехода разумных существ на другую стадию развития в результате осознания своей цели и назначения?

— Другими словами, существовавшие до нас миры в конце концов соединились в одно целое и образовался наш мир? — обобщил Арман, до которого, видимо, дошло, к чему идет разговор. Тоомо востороженно взглянул на него, и языки пламени отразились в фиалковых глазах Великого оборотня, наполнив их мистическим светом.

— Да, верно. Почему в одной точке Вселенной олицетворились нематериальные энергии, являющиеся строительным материалом для нее самой? Я имею в виду стихии. На мой взгляд, это произошло только потому, что разумное начало, не отраженное в материальной форме в этом грандиозном событии под названием мироздание, или, наоборот, отраженное в форме мироздания, преследовало этим определенную цель. Какую? Слияние и переход на новую фазу. Как вы знаете, история циклична. Это верно как для малых форм, вроде истории одного человека, так и для больших, вроде истории мироздания.

— Но почему форма выбрана настолько странная? — спросил Анхельм.

— На этот вопрос у меня нет определенного ответа, — пожал плечами Тоомо. — Виды проявления материи различны. В данный период выбрана такая форма, поскольку она отвечает требованиям для перехода на другую стадию развития.

— Но разве мы тогда не говорим снова о фрактале?

— Пожалуй, — согласился Тоомо. — Но в данном контексте это допустимо.

— Вы расскажете о том, как появились в этом мире?

— Я появился в результате слияния сотворяющих энергий в одной точке пространства-времени, а моя цель — нарушение баланса. Я не позволяю нематериальной энергии, выраженной в физической форме, стагнировать.

— Я ничего не понимаю! — наконец взвыла Рин и раздосадованно бросила в костер обглоданный рыбий хребет. — Все такие умные! Сидят и слушают с видом профессоров на научной конференции!

Тоомо добродушно рассмеялся

— Кто виноват, что ты не любишь читать научную литературу и предпочитаешь свои глупые сказки про пиратов? — с укором посмотрела на нее Заринея.

— Во-первых, они не глупые! — оскорбилась Рин и пожелала доказать подруге, что читает не только про пиратов, но ничего не получилось — Зара сердито шикнула на нее и повернулась к Тоомо.

— Не обращайте на нее внимания, пожалуйста. Вы хотели рассказать, почему Альтамея не отвечала Хранителям взаимностью…

— Ах, да! Хотя Альтамея в то время имела телесную оболочку, форма Даламериса и Анарвейда отличалась по своей природе от ее… — Тоомо замолк, испуганно уставившись куда-то поверх головы Рин. Девушка обернулась, но ничего не увидела.

— Что случилось? — спросил Анхельм.

— Вам пора уходить, — ответил Тоомо тихо. Рин продолжала вглядываться в темноту леса, ей казалось, что она вот-вот увидит то, чего так испугался Великий оборотень, но глаз не цеплялся ни за что хоть немного подозрительное. Однако она уже довольно неплохо понимала, в какие моменты духи начинают вести себя, мягко говоря, странно, поэтому и сейчас предположила вполголоса:

— За нами следят?

Тоомо ничего на это не ответил, но поднялся.

— Мы еще встретимся, Наследница. Мы обязательно встретимся. Арман и Заринея, подойдите ко мне!

Ее друзья послушно подошли к Великому оборотню.

— Вытяните руки ладонями вверх, — повелел он. Затем Тоомо легонько провел когтями по раскрытым ладоням Армана и Зары.

— Ай! — поморщилась волшебница, когда по коже потекла кровь. — Зачем это?

— Чтобы создать ловушку для Анарвейда. Мы больше не можем рисковать вами двумя. Вы должны сопроводить Наследницу в целости и сохранности к ее главной битве, в которой она исполнит свое предназначение.

Тоомо щелкнул пальцами, и из воздуха материализовались две чаши, куда он слил кровь Зары и Армана. Рин, увидев это, только хмыкнула: очевидно, законы магии Великому оборотню были не писаны… Чаши он отдал треххвостому, все это время тихонько стоявшему в сторонке. Затем Тоомо снова повернулся к Рин и опустился на колено.

— Позволь мне проводить тебя домой, Наследница.

— Встаньте, пожалуйста, мне неловко даже… — попросила Рин. Прежде духи не проявляли к ней ни малейшего уважения, поэтому видеть Тоомо коленопреклоненным было стыдно и вызывало ощущение чего-то неправильного. — Конечно, я не буду против. Мне очень… Эм-м… Приятно с вами познакомиться. Вы совсем другой, не такой как остальные духи. И даже от Касти отличаетесь. Вы такой интеллигентный, умный и не издеваетесь надо мной, как некоторые…

Тоомо выглядел так, будто сейчас расплачется от умиления, поэтому Рин поспешила закончить с похвалами.

— Я буду рада.

— Я прошу простить меня и моих детей за нападение на тебя и твоих друзей, Наследница. Это страшное недоразумение.

— Господин Тоомо, — обратился к нему Анхельм, — я буду счастлив, если вы окажете мне честь и придете на ужин в мое поместье в Лонгвиле. Нам есть о чем побеседовать.

— Я не прихожу в дома людей, сын императора. Но лунной ночью и днем, когда солнце в зените, ты можешь позвать меня, и я приду на твой зов.

— Благодарю.

— А теперь нам пора.

Рин поднялась и с удивлением поняла, что у нее ничего не болит. Она проверила раны на ногах — те зажили. Покрутила головой — ничего не хрустнуло и не заныло, голову больше не простреливала острая боль.

— Странно, — пробормотала она. — Все так болело, а теперь… Я в порядке.

— О, в этом нет ничего странного, — взмахнул рукой Тоомо, и алмазные когти сверкнули в свете луны. — Вы все находились в моем доме, ели приготовленную мной еду, пили целебную воду, и состояние ваших тел значительно улучшилось. Сейчас вы ляжете спать, а утром обнаружите небывалый прилив сил.

— Вот, нас еще и подлатали! — довольно хмыкнула Рин, обращаясь к Заре. — Все обернулось совсем не так плохо, как мы предполагали. Даже хорошо!

— Ты неисправима, Рин, — улыбнулась Зара.

Возвращаясь домой по ночному лесу, Рин рассматривала спину идущего впереди Тоомо и думала, что в кои-то веки в ее жизни появился самый настоящий союзник. Надежный, знающий и хитрый. Кто-то, кто не будет больше загадывать ей загадки, но будет помогать искать ответы. Почему-то она так чувствовала, хотя и не могла знать этого наверняка.

~*~

История в истории

[1] Первое Послание — трактат, содержащий 23 истории наставительного характера о том, как должно идти по жизненному пути. По преданиям, пять экземпляров Первого Послания были вручены представителям от каждого народа самими Сиани и Инаисом. Все оригиналы переданы на хранение в Мировую библиотеку религий в Кобернисе, Альтресия.

Глава шестая, в которой Фрис сталкивается с серьезным противником, Анхельм выясняет отношения с родственниками, а Рин немного рассказывает о прошлом

Рин стояла у окна, жевала булочку и рассматривала Финесбри, озаренный лучами восходящего солнца. Город потихоньку оживал: появлялись дворники, которые до сих пор боролись с беспорядком, устроенным бушующей стихией, почтовые кареты и мальчишки, торгующие газетами на улицах, по центральной улице города (как раз, где располагалась гостиница) проходил дозором отряд гвардейцев. Увидев алые кирасы, она отвернулась в поисках более приятного зрелища. Взгляд упал на Анхельма, уткнувшегося носом в подушку. Трудяга спал сном младенца, а вот она даже уснуть не смогла, только ворочалась с боку на бок, хотя весь предыдущий день провела, сопровождая его по бесконечным совещаниям с руководством города и должна была бы чувствовать чудовищную усталость. При мысли о том, что всего через пару часов им уже придется собираться в обратный путь к Лонгвилу, где их ждет дом, уйма дел и выяснение отношений с дядей Анхельма, ей хотелось сбежать. Положа руку на сердце, Рин не думала, что у нее хватит сил или выдержки противостоять Орвальду Римеру, не сорвавшись на примитивное рукоприкладство, поэтому надеялась, что Анхельм и Арман поддержат ее. Впрочем, на Анхельма надежды было мало. Чтобы он пошел войной против дяди? Смешно даже думать. Да и страшновато, если уж быть до конца откровенной. Эти двое друг друга стоили во всех отношениях, поэтому оказаться между ними и при этом выйти сухой из воды у нее почти не было шансов.

Рин доела булочку и вернулась в постель, крепко обняла Анхельма и поцеловала его плечо в порыве нежности.

«Как мне будет не хватать таких мгновений… — с тоской подумала она. — Что же я буду делать, когда мы расстанемся?»

Анхельм заворочался и проснулся. Взглянул на часы и вздохнул.

— Пять утра… Ты чего не спишь в такую рань?

Его голос был хриплым от сна и вчерашней дискуссии с главами торговых гильдий, которым он отказал во всех компенсациях ущерба, потому что все последствия разлива Арны и налетевшего урагана оказались волшебным образом устранены. На полях снова росли озимые, рыбы в реке словно прибавилось, и даже животные вернулись в леса. Рин не сомневалась, что за это нужно благодарить Фриса, но была сильно удивлена его щедростью.

— Не знаю, не могу уснуть. Будешь вставать?

— Нет, рано, давай еще полежим, — он прижался к ней и закрыл глаза. — Гхм… Горло болит что-то.

— Еще бы! — хмыкнула Рин. — После вчерашней-то перепалки!

— Я не ругался, я объяснял, почему прав, — улыбнулся герцог.

— Ты назвал того лысого мужчину безграмотным ослом, хапугой и бессовестным аферистом.

— Я всего лишь констатировал факт. Он пытался меня обмануть, а я не люблю, когда меня обманывают, да еще так глупо. Рин, я — герцог, а не торговец средней руки. Я близок к народу, предоставляю подданным большую свободу действий, со мной легко встретиться, не нужно ждать аудиенций месяцами, как у Доунбриджей, к примеру, но это не значит, что ко мне можно относиться, как к одному из своих. Я для них — не свой, я для них — высшее начальство. И они должны об этом помнить.

— Знаешь, иногда ты бываешь занудой, но это ерунда по сравнению с теми моментами, когда ты ведешь себя высокомерно.

— Высокомерно? — его темная бровь поползла вверх, герцог был очень удивлен.

— Ты даже не представляешь, насколько неприятно мне стало, когда ты сейчас ткнул меня носом в свое аристократическое происхождение.

— Благие боги, ты-то здесь причем? Милая, ты можешь называть меня ослом, идиотом, веревки из меня вить, но почему я должен позволять другим делать то же? Они же меня по миру пустят…

— Все-все-все, я поняла! Прости, не сердись, — она заткнула ему рот поцелуем, только чтобы не слушать нудные разъяснения.

— Вот так-то лучше, — довольно хмыкнул он, погладив ее щеку. — А то спорить она со мной вздумала!

Он перевернулся и подмял ее под себя. Нежно поцеловал в лоб и полюбовался ее лицом.

— Как жаль, что свой день рождения я встречу в пути, — вздохнул он. — Ненавижу, когда так получается.

— А когда у тебя день рождения? — забеспокоилась Рин.

— Послезавтра. Делаю вывод, что подарок ты мне не сделаешь.

— Вывод неверный! Еще как сделаю! — соврала она, не моргнув глазом.

— Серьезно? И что это будет?

— Вот послезавтра и увидишь. Хорошо, что ты сказал, мне как раз нужно было заехать кое-куда, чтобы забрать его. Так что выпусти меня.

Она вывернулась из его объятий и поднялась, но он ухватил ее за руку и потянул к себе.

— Рин, врушка несносная, ничего ты не готовила, пытаешься выкрутиться. Не нужно, на самом деле. Ты ведь знаешь, что будет лучшим подарком… — очаровательно улыбнулся он и недвусмысленно погладил ее.

— Все будет, — щедро пообещала она, подхватила штаны и стала одеваться. — Поспи еще, пожалуйста. У нас впереди долгий путь, а ты зверски устал вчера. Отдыхай. Ты мне нужен здоровым.

Анхельм кивнул, улегся и закрыл глаза. Рин взяла Соколиную песню, кошелек и направилась в одну лавочку, которую хотела посетить с самого прибытия в Финесбри.

~*~

Несмотря на ранний час, в просторном и светлом помещении уже толпился народ. За большим прилавком, на котором лежало всевозможное оружие, крутился молоденький рыжеволосый, с солидным ястребиным носом паренек и ловко впаривал товары посетителям. Рин подошла, отодвинув в сторонку задумчивого мужика, который не мог сообразить, сколько денег он должен заплатить, и обратилась:

— Эй, Ян! Здорово! Папаша дома?

Тот уставился на нее так, будто видел впервые, впрочем, уже через пару секунд просиял улыбкой и кивнул ей на открытые двери позади себя. Рин подмигнула ему и зашла в мастерскую. Здесь по всем стенам было развешено оружие, железные трубки и листы. В одном углу стояли станки, в другом — кузница, у дальней стены громоздились шкафы с аккуратно расставленными деталями для оружия, ящичками, в которых хранилась всякая фурнитура и инструменты. За длинным железным столом посреди комнаты сидел дедушка лет семидесяти, с окладистой бородой, в пенсне и с дымящейся трубкой. Солнечный свет падал на его седые волосы и казалось, что он охвачен ореолом. Дедушка вертел в руках ствол винтовки и рассматривал чертежи на столе. Когда Рин вошла, он не заметил ее, поэтому ей пришлось вежливо кашлянуть. Увидев гостью, хозяин мастерской удивленно замер и забыл, как дышать. Но трубка ему напомнила: он подавился дымом и закашлялся. Тут же подскочил на месте и бросился обниматься.

— Крошка! Ты ли это?

— Я, папаша.

— В газетах писали…

— Брось читать всякую ерунду. Погоди, они еще напишут, что коровы летают, с них станется.

— Ха-ха-ха! — Пороховой Папа, известный также как Бенедикт Дезире, зашелся смехом, и Рин тоже улыбнулась. — Где ты пропадала, негодная дочь?

— Задания… В таких переделках побывала! С ума сойти можно.

— Присядь. Чаю хочешь?

— Нет, папаш, я быстро. У меня в гостинице «Золотой орел» сейчас клиент, — Рин постеснялась рассказывать ему о герцоге и отношениях с ним. Ни к чему. Папаша, конечно, не сказал бы никому, но лучше ему не знать, во что ввязалась непутевая «дочь», как он называл свою любимую постоянную покупательницу.

— Герцог Ример что ли?

— А ты откуда знаешь?

— Так молва уже до самых деревень дошла, что сам его светлость пожаловал в наши края, и что в охране у него ходит одна симпатичная блондинка. Подумать не мог, что это ты.

— Ну, раз ты знаешь… Да, я его охраняю. Паук пристроил.

Пауком называли Эдварда Рошейла, который контролировал все места, где продавалось оружие, и был главным его поставщиком для сообщества. Бенедикт хлопнул ее по плечу и цыкнул зубом.

— Ну ладно, раз спешишь, то перейдем к делу. За каким товаром пожаловала?

— Нет ли у тебя спецовки на ремнях с ядовитыми метательными ножами?

— Есть. Твоя износилась что ли? Ты же всего два года назад заказывала новую.

— Обижаешь! Я свою берегу, как зеницу ока, в худшем случае года через полтора менять буду. Я хочу подарок герцогу сделать, у него день рождения. Учу парня владеть оружием, а то он беспомощен, как ребенок.

— Ба! Ему это надо? У него денег дракону не сожрать, даже тебя смог себе позволить.

Рин благоразумно умолчала о том, что работает на герцога не за деньги.

— Слушай, я хочу сделать человеку приятный и полезный подарок. На него охоту открыли. А если я не успею? Пусть будет.

— Но с ядовитыми-то зачем? Парень сам об них покалечится!

— Папаша, я учу на совесть. Через полгода он будет обращаться с оружием, как профессионал.

— Большая ответственность, дочка… Большая ответственность! Но отговаривать тебя от задуманного — время терять. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — он поднялся с лавки и ушел вглубь мастерской, к шкафам. Достал из одного кожаный портфель, туго набитый чем-то, и принес ей. Рин раскрыла его и с удовольствием страстно любящего оружие человека принялась рассматривать покупку.

— Сколько?

— Сорок пять.

Рин полезла в рюкзак за кошельком, пересчитала купюры и подумала, что зря не работает за деньги: оставшееся количество бумажек заставляло всерьез задуматься об альтернативном источнике дохода. Рин вздохнула про себя и решительно протянула Бенедикту плату за покупку.

— На чье имя записать? — спросил тот.

Рин прикрыла глаза и попыталась вспомнить. Было же какое-то подставное лицо, через которое проходили крупные сделки, ну как же его…

— Помнишь, через кого Паук все оформляет? Фамилия у него… Что-то там…шек.

— Джашек? Яслав Джашек?

— Джашек! Точно! — Рин подумала еще немного, и затем вспомнила: такую фамилию носил кто-то, кто присутствовал тем вечером в доме Кревилля. Может, это был он? Впрочем, какая разница?

— Хорошо. Дай-ка это мне, — он забрал у нее портфель и стал выписывать номера с оружия.

— Слушай, а действительно все строго стало с оружием.

— И станет еще строже, — кивнул Бенедикт. — Сейчас нас только обязуют записывать, сколько, что и кому продали, а к зиме уже обещают ужесточить правила. Обяжут продавать оружие только под паспорт и с предъявлением разрешения от самой канцелярии, представь себе!

Рин скептически хмыкнула.

— И чего они хотят этим добиться? На рынке все равно царит бардак. Знаешь, где я купила эту милую штучку? — она достала из кобуры револьвер и протянула Бенедикту. Тот осмотрел внимательно и усмехнулся. — В трактире, в деревушке Эверсер, это под Сорин-Касто. А знаешь, кто продал? Торговец, мать его, специями! Мерзкий тип, кстати.

Бенедикт засмеялся.

— За что ты так со стариной Олафом? Он весьма достойный торговец, я всегда покупаю у него пряности. Оружие я ему дал, чтобы он себя смог защитить, да и о моем новом изобретении рассказать.

— Угу, а он продал его мне. Угадай, почему.

— Да тут и гадать нечего. Он сразу предупредил, что револьвер в кармане торговца вызовет вопросы у блюстителей порядка.

— Мне это сразу показалось странным. Казалось бы, он же торговец, везет с собой товары и деньги, его могут ограбить по дороге. Самое логичное объяснение, разве нет?

Бенедикт помахал трубкой и усмехнулся в бороду.

— Ты не слышала о новом законе? Год назад им запретили возить наличные. Конечно, есть какая-то мелочь, но не такие суммы, на которые могут позариться грабители. Все оплачивается через банк. Но когда везут товар, то повозка, конечно, охраняется. На торговцев резко разлюбили нападать после ужесточения наказаний за грабежи. Но меня вот что удивляет: каким образом из всех жителей Соринтии его угораздило наткнуться на тебя? Чувство юмора богов воистину впечатляет! Кстати, скажи-ка, за сколько? — прищурился Бенедикт.

— Тысячи четыре, по-моему.

— Вот мерзавец! Оно стоило двенадцать.

— Да ладно! — захохотала Рин. — Двенадцать тысяч за револьвер? Папаша, не щадишь ты наши кошельки.

— Это же новинка! — он поднял палец и деловито взглянул на нее. — А ты испытала его?

— Ага, — довольно улыбнулась Рин. — Хорошая штука! Патронов бы к ней еще, боюсь пользоваться не родными.

— Это запросто.

Пороховой Папа поднялся и направился к большому железному сундуку, из которого вытащил коробку длиной в локоть и шириной в ладонь.

— Держи.

— Сколько?

— Да ну тебя, бесплатно забирай! — он махнул рукой. — Столько не виделись, я вообще думал, что тебя застрелили. После тех-то газет.

— Говорила же, не верь газетам.

— Да как было не поверить? Даже картина была.

— Фотография? Да, понимаю. У этой истории есть только одна положительная сторона: за мной теперь не гоняются ищейки из бюро расследований. Дело закрыли.

— Они-то не гоняются, а вот гвардейцы носом землю роют. Не верит никто, что ты погибла. А лично меня интересует, как ты выжила.

— Да у меня ранение не смертельное было, а мою как бы смерть констатировал друг. Все было спланировано.

— Ну, ты как обычно, — Бенедикт неодобрительно покачал головой.

— Я пойду, папаш. А то герцог ждет меня.

— Приезжай в гости! Хотя, с твоей работой такого счастья в ближайшее время вряд ли стоит ожидать, да? Давай, иди. Хорошей тебе дороги! И береги себя.

— Спасибо, — она обняла старого друга, подхватила покупки и направилась к выходу.

~*~

В семь утра Рин вернулась в гостиницу, где застала Анхельма и Зару за сбором вещей. Кейске завтракал, не обращая внимания на сутолоку, а Арман ушел готовить лошадей к долгой дороге.

В девять утра, после плотного завтрака, традиционного прочтения утренних газет и недолгого прощания с Кейске, они выехали из Финесбри в сторону Лонгвила. Анхельм, как обычно, обложился документами и бормотал себе под нос некие расчеты, Рин правила лошадьми, Зара и Арман разбирались в чертежах Макса, а щенки дрыхли вповалку на полу кареты. Но стоило им отъехать подальше от города, мурианы запросились на волю, решив, что могут бежать за каретой. Погода стояла хорошая, дорога была ровной, поэтому Рин не сомневалась, что до дома они доберутся меньше, чем за три недели.

В девять вечера следующего дня они достигли городка Меклен и остановились в гостинице на ночевку. Анхельм распорядился принести ужин в номер, и спустя час компания сидела за столом, наслаждалась запеченым на углях чирахом[1] и любовалась видом из окна. Город расположился вокруг большого озера, в долине у подножия горного хребта, поэтому местечко было весьма живописным. Здешние жители промышляли пушниной, рыбой и лесом, в глубине гор находились железные рудники, которые служили основным источником дохода для провинции, а еще здесь вывели уникальную породу тяжеловозных лошадей, приспособленных к холодам, неприхотливых, но при этом очень крупных. После ужина Анхельм решил, что может сделать парочку дел, раз уж оказался здесь, Рин не стала его отговаривать, лишь напомнила о времени, но он только отмахнулся и сказал, что это быстро. Герцог также отказался от ее сопровождения и взял с собой Айко, с которым сильно сдружился. Рин это было на руку — она хотела приготовить подарок и как-нибудь украсить комнату к его приходу, чем и занялась, как только Анхельм вышел за порог.

~*~

Рин лежала на кровати и дочитывала роман «Цвет правды», когда услышала его тихие шаги по коридору. Несмотря на немалый рост и вес Анхельм ходил очень тихо, что всегда ее поражало. Она быстро запахнула халат так, чтобы грудь соблазнительно виднелась в вырезе, поправила прическу и открыла дверь до того, как он постучал.

— Наконец-то ты пришел, — мурлыкнула она и обвила его руками. — Я ждала.

Рин поцеловала Анхельма, потом взяла за руки, переплетя свои пальцы с его, и потянула в сторону спальни. Он выглядел усталым, но очень довольным теплым приемом и не заставил упрашивать себя. Она раздевала его на ходу, бросая одежду на пол, а когда мужчина остался в одних брюках, усадила на кровать и страстно поцеловала.

— Рин, родная, — прошептал он между поцелуями, — я бы хотел сначала освежиться.

— Все равно вспотеешь, — она игриво укусила его за ухо.

— Знаешь, потеть в постели с тобой и потеть на состязании по борьбе на руках — это не одно и то же, — засмеялся он. — Там еще осталась горячая вода? Хотя бы теплая?

— Осталась, я приготовила тебе ванну. Правда, думала, что мы примем ее вместе, но…

— Если бы я знал, то не стал участвовать в этом соревновании, — огорченно вздохнул Анхельм, расшнуровывая ботинки. — Взмок, как лошадь, и пахнет от меня, должно быть, соответственно.

— Нормальный запах потного мужчины, — рассмеялась Рин. — Жаль, что здесь нет такой же системы, как на островах, да?

Герцог согласился и умчался умываться, а Рин тем временем открыла бутылку вина и наполнила два бокала. Когда он вернулся, его бедра прикрывало лишь белое полотенце. И то не очень сильно. Рин протянула бокал и сказала:

— С днем рождения, Анхельм! Ты один из лучших людей, что я встречала за свою немаленькую жизнь. Спасибо, что ты есть в моей жизни, спасибо, что ты со мной. Хочу, чтобы ты был очень-очень счастлив.

— Спасибо, Рин.

Они поцеловались, а потом она достала из-под кровати портфель с подарком и вручила имениннику. Он рассмеялся.

— Замшевый портфель? Хм, мне очень нравится! Надежно и хорошо выглядит, и как раз то, чего мне вечно не хватает для всех моих бумаг.

— Ты внутрь загляни.

Анхельм вытащил на свет легкую жилетку, набор отдельных кожаных кармашков, ремней и два свертка метательных ножей.

— Боги… Что это?

— Это спецовка с метательными кинжалами. Такой пользуются наемные убийцы, воры и солдаты в специальных войсках. У меня таких две, ты видел.

— Благие боги, Рин, я же не наемник и не солдат… — Анхельм пришел в замешательство.

— Милый, я надеюсь, что она никогда не пригодится. Но если пригодится, то эта штука спасет тебе жизнь так же, как спасала мне. Я — твой охранник, — она села ближе, погладила его щеку и заглянула в глаза. — Но может случиться так, что я не успею или меня не будет рядом. Ты должен уметь постоять за себя, а то мало ли что… Как же я буду без тебя?

Он улыбнулся, отставил в сторону свой подарок и ответил:

— А ты не думай о том, что тебе когда-нибудь придется обходиться без меня. Ты меня никогда не потеряешь.

А затем он осыпал поцелуями ее лицо, шею, постепенно переходя ко все более интимным местам. Они занимались любовью долго, наслаждаясь яркими ощущениями, которые подарила им их новая душевная близость, и только спустя часа три прервались на отдых. Чтобы не заснуть, Анхельм решил освежиться и рассмотреть свой подарок поближе. Рин уселась позади, обняв его ногами и положив подбородок на плечо.

— Я очень удивлен. Как тебе удалось придумать такой шикарный подарок за пару часов?

— Честно говоря, я давно думала о том, что тебе нужно нечто подобное. Если бы ты не сказал о празднике, я бы, может, и не придумала. В Девори или Кандарине такой штуки не купить, а повод поехать в Финесбри выпадает, мягко говоря, нечасто. Это работа Бенедикта Дезире.

— Того самого? Ты его, помнится, расхваливала…

— Да, того самого.

— Хочу заметить, что ты делаешь мне замечательные подарки. Люблю тебя.

Рин в ответ только крепче стиснула Анхельма и укусила за шею. Герцог ойкнул от неожиданности, но попытки вырваться не сделал.

— А куда вот это надевать? — спросил он, указывая на нечто, похожее на кожаный карман на ремнях. В кармане плотно сидел метательный нож, заправленный ядом. Рин не хотела разжимать зубы, чтобы ответить, поэтому просто взяла его руку и застегнула на ней хитрое приспособление. Потом расстегнула, и он убрал все обратно в портфель.

— Только одно меня волнует. У меня получится?

Она издала звук, который выражал безоговорочное согласие.

— Я не смогу заставить тебя разжать зубы, да? — догадался он. Рин отрицательно помычала. Он взлохматил ей волосы и опрокинулся на спину, прижимая девушку к кровати. Рин, естественно, тут же разжала зубы и пропищала, что он, туша такая медвежья, задавит ее, маленькую и хрупкую.

— Ну вот, а говорила не смогу, — довольно заявил он, переворачиваясь к ней лицом.

— Ладно, твоя взяла. Я не сказала тебе кое-чего об этих ножах. Они заправлены ядом, поэтому требуют особого ухода. Использовал все — промыл, вытер насухо, отполировал, заправил ядом и убрал на место. Пользоваться ими не так сложно, как кажется. Я научу. Сначала поучишься на чем-то простом, отработаем технику броска… Мм-м! Мхм!

Нежный, но очень настойчивый поцелуй Анхельма не позволил Рин прочитать очередную лекцию по технике владения оружием. Она, впрочем, сразу сдала оборону и решила перенести уроки на другое время. А когда он вдруг скользнул вниз и прикусил чувствительное местечко с внутренней стороны бедра, то лишь утвердилась в своих мыслях.

Рин даже не предполагала, что соскучилась по нему так, что захочет еще один раунд. Около трех месяцев они почти не прикасались друг к другу: сначала Анхельм был по уши в работе, потом случилась эта неприятная история… Словом, не до того было. Теперь Рин с лихвой наверстывала упущенное и прислушивалась к новым ощущениям, каких до сих пор не возникало ни разу. Телячья нежность Анхельма наконец-то сменилась уверенностью и силой, он не стеснялся говорить, что намерен сделать с ней, и что должна делать она. В их интимных отношениях появилось то, чего Рин всегда не хватало: раскрепощенность и вседозволенность. В конце концов она открыла самый простой способ получить желаемое — сказать об этом прямо. Вот и сегодня ей захотелось попробовать нечто новое, поэтому она дотянулась до его галстука, повисшего на спинке кровати, и пощекотала кончиком ухо мужчины. Анхельм оторвался от ее груди и уставился на нее взглядом, в котором не осталось ничего разумного, только инстинкты и первобытное желание. Рин притянула его поближе, поцеловала и спросила:

— Знаешь, что с этим нужно сделать?

Без лишних слов он отобрал галстук и завязал петлю у нее на шее, а свободными концами привязал ее руки к решетке кровати.

— Ого! — восхитилась Рин. — А я думала, мне придется… Мм!

Он зажал ей рот ладонью и выдохнул на ушко:

— Много болтаешь.

После чего поднялся, нашел еще пару своих галстуков и одним завязал ей глаза и рот, а другим связал ноги. Рин с нетерпением ожидала, что же он сделает теперь. Она услышала его шаги и тяжелое возбужденное дыхание, как скрипнула кровать, когда он лег обратно, а затем почувствовала прикосновение чего-то легкого и мягкого к груди. Мурашки побежали по коже, тяжелый сладкий комок сплелся в низу живота, и Рин застонала. Он не ответил, но убрал перышко и перестал ее щекотать. Рин протестующе хныкнула, а он перевернул ее на живот и царапнул по спине. Она вскрикнула от накатившего наслаждения, и тут же его пальцы сдавили ей горло. Несильно, но ощутимо. И это разожгло настоящий пожар внутри. Он пощекотал ей горячим дыханием поясницу, укусил за бедро и шлепнул. А в следующий момент Рин подумала, что надо, определенно надо выдерживать его по месяцу без доступа к телу…

— Ни звука, — приказал он.

Такой приказ нельзя было не выполнить, поэтому Рин послушно закрыла рот и прикусила язык, чтобы не вздыхать и не стонать. Сейчас она не могла думать ни о чем, кроме его пальцев, творящих нечто такое… такое! И вырваться-то из галстуков нельзя… То есть, можно, но нельзя.

~*~

[1]Чирах — хищная озерная рыба, обитавшая в холодной воде горных озер на севере Соринтии. Некогда являлся одним из основных пресноводных хищников, поддерживающих экосистему. В 4152 году вид был внесен в Мировую книгу видов уязвимых и находящихся под угрозой исчезновения. Стремительному сокращению популяции способствовал промышленный лов, а также изменение климата и среды обитания. Принятые меры по восстановлению вида не увенчались успехом, и в 4189 году чирах был объявлен вымершим.

Глава 6.1

Аллея Света в Магредине была прекрасна в этот день. Фрис прогуливался под цветущими деревьями, рассматривал людей и тщетно пытался придумать, с чего начать предстоящий разговор.

Какая она сейчас? Как она изменилась? В ее магазине по-прежнему на витринах красовались изумительной красоты вещи, из этого он сделал вывод, что она продолжала работать. По его подсчетам, сейчас у нее должен был быть приличный живот. Он отчаянно надеялся, что она благополучно перенесла самый сложный четвертый месяц беременности, что никаких осложнений не возникло и изобретал сложную схему свиданий с ней. Конечно, по-хорошему, он должен был остаться рядом, но подвергать Вивьен такой опасности не имел права, а тащить ее в Соринтию стало бы безумием.

Он прошел всю Аллею Света вдоль и поперек, но так и не придумал, что сказать, поэтому решил просто купить цветы и фрукты, а затем направился к ней.

Ее дом нисколько не изменился. По обеим сторонам от входа цвели розы, а рядом в беспорядке лежали садовые инструменты, будто их кто-то бросил на минутку. Фрис подумал, что едва ли она смогла бы ковыряться в земле, учитывая ее живот, и понял, что в доме есть кто-то еще. Подойдя ближе к двери, он действительно услышал мужской голос, который утверждал, что «все будет хорошо», и что «нужно просто немного полежать». Не думая о том, что попадется на глаза посторонним людям, он вошел в дверь и поднялся наверх, где чувствовал ее присутствие. В просторной комнате, посреди которой был рояль, на белом кожаном диване лежала Вивьен, а рядом с ней стоял на коленях брюнет в костюме. Лицо Вивьен было очень худым и пожелтевшим, лоск ее кожи, который так восхищал его, сошел на нет. Несмотря на то, что вся она похудела, живот был большим, Вивьен придерживала его обеими руками, пока брюнет поил ее водой из стакана. Фрис застыл на пороге, не в силах сделать ни шагу, даже выронил сумку с фруктами и цветы, но они не заметили его присутствия. Вивьен допила воду, вздохнула и сказала:

— Дай-ка я лягу на бок. Почему же он так пинается, когда я на спине лежу?

— Может, ему неудобно? Давай помогу.

Брюнет аккуратно повернул ее, подложил под живот диванную подушку и спросил:

— Тебе принести покушать?

— Нет, — лицо Вивьен исказилось в гримасе, — видеть не могу еду. Меня тошнит при мысли о ней.

— Я беспокоюсь за тебя, Вив, пора обратиться ко врачу. Ты знаешь, к какому врачу.

— Я справлюсь, — упрямо процедила Вивьен сквозь зубы. — Лучше дай мне вон ту…

Онаподняла голову в поисках чего-то и вдруг наткнулась взглядом на Фриса.

— Фрис? — прошептала она. Звук собственного имени подействовал на него, как удар грома. Мужчина ожил. Он бросился к ней, упал рядом на колени, даже не заметил, как толкнул того брюнета и схватил Вивьен за руки.

— Ты до чего себя довела? — вопросил он. — Ты что, не понимаешь, что ему нужна вода?

— Что?.. Какая… — растерялась Вивьен, а потом взвилась. — Да какого демона?! Где тебя носило, паскуда?! Ты обещал приехать три месяца назад! Где ты, зараза, был?!

— Я был занят… — начал оправдываться Фрис.

— Занят он был! Скотина! — кричала Вив, не обращая внимания на ошарашенного брюнета, который даже возмутиться не решался. — Знаешь, сколько слез я пролила по твоей милости?! Переспал, сделал мне ребенка и даже не написал ни разу, козел! Я думала, что ты бросил меня! Подонок! Ублюдок!

Ее глаза увлажнились, на ресницах заблестели слезы, и Фрис испугался. Одно дело, когда от обиды и грусти ревет Рин, к этому он как-то привык за столько лет. Другое дело, когда беременная от него женщина плачет от злости на него. С этим бессмертный дух еще не сталкивался и теперь не знал, как себя вести.

— Да разве я мог тебя бросить… — тихо выдавил пробормотал он. И тут его ударили в правое ухо. Ударили так сильно, что даже зазвенело в голове, он рухнул на пол и в шоке уставился на друга Вивьен, чье лицо пылало от гнева. Брюнет сгреб его за грудки и встряхнул. Ростом воинственный защитник Вивьен оказался выше Фриса и комплекцией помощнее, поэтому получилось у него это без труда.

— Убирайся отсюда! — прорычал он. — Такой потрясающей женщине как Вивьен не нужен моральный урод вроде тебя!

Эти слова подействовали на Фриса, как раскаленное тавро. Мгновенно вспомнив, кто он такой, он вспыхнул Силой. Синее пламя взметнулось вокруг, и брюнет отступил в страхе. Фрис медленно расправил плечи, в груди его поднималось желание разорвать на куски это отребье, посмевшее проявить неуважение к нему, всесильному духу.

— Не смей прикасаться ко мне, человек, — прорычал он, оскаливая острые зубы.

— Да что здесь… — испуганно выдавил брюнет. — Что ты?! Кто ты?!

— Я — Повелитель Рек, ничтожный ты слизняк!

Фрис, забыв о том, что находится в доме, что одет в брюки и рубашку, обернулся в свою истинную форму. С треском лопнула ткань, разлетелись по комнате пуговицы. Брюнет шарахнулся в сторону, бросив в него подвернувшимся под руку стаканом. Фрис свирепо клацнул зубами, зарычал, как хищный зверь, и двинулся на противника. Шаг-другой, — и острые клыки угрожающе зависли над незащищенным горлом мужчины.

Но тут Вивьен завизжала так громко, что у Фриса чуть барабанные перепонки не полопались.

— Дом! — кричала Вивьен. — Дом обрушится!

Фрис очнулся и взглянул себе под ноги. Пол под копытами мелко и угрожающе дрожал, появились большие вмятины, дом заскрипел от появления такого крупногабаритного гостя. Фрис понял, что сейчас провалится и тут же вернул себе человеческий облик. Прошло добрых полминуты, прежде чем он смог сказать Вивьен:

— Прости… Прости, я… Не подумал.

Она гневно, но со страхом смотрела на него, сжав зубы и обняв живот руками.

— Халат накинь, чудовище, — процедила наконец. Фрис послушно взял халат со стула рядом и прикрыл тело. — А теперь повернись и попроси прощения у Энтони.

— Я не… — упрямо начал он, но осекся, увидев ее взгляд, и быстро пробормотал неловкое извинение.

— Уже лучше.

— Женщина, ты имеешь надо мной абсолютную власть, только поэтому я слушаю тебя и повинуюсь, — сообщил он. — Но скажи мне, почему ты не в воде?

— Какой, к демонам, воде?

— Река! Тебе нужна речная вода! Ты же носишь моего ребенка, а не человеческое дитя! И еда тебе нужна другая. Сырое мясо.

— То-то меня так тянуло к мясным прилавкам… Но я жарила мясо, мне становилось плохо, поэтому я перестала пытаться это есть.

Фрис закрыл рукой лицо и сказал:

— Поблизости есть река. Нам нужно туда, срочно.

Вивьен приподнялась с дивана и обратилась к брюнету, все еще стоявшему в углу.

— Энтони, довези нас, пожалуйста, до пляжа Мирайдо.

— Нет, — возразил Фрис, — я сам тебя повезу. Пойдем.

Он без усилий поднял Вивьен на руки и понес вниз, не обращая внимания на протесты брюнета. Когда они вышли из дома, она спросила, вложив в свой тон весь запас сарказма:

— Ты собрался своим видом всех пожилых леди в округе распугать? Хоть бы халат запахнул.

— Мне не нужен халат, женщина, — ответил он и опустил ее на землю. Затем снова обернулся конем и лег, чтобы она смогла забраться на его спину. — Садись, не бойся. Я тебя ни в коем случае не уроню. Удобно будет, как в кресле.

— Я не смогу перекинуть ногу через твою спину. Она слишком широкая.

Фрис в этот момент проклял свое телосложение еще раз и понадеялся, что в следующей жизни мироздание подарит ему другую форму.

— Не нужно, просто сядь, как на стул. Держись за гриву.

Вивьен осторожно присела и ухватилась за длинные черные пряди.

— Готова? Я встаю.

Когда он поднялся, Вивьен тихонько охнула и спросила, почему они не могут поехать на ее макине, на что Фрис ответил, что в то место не проехать на колесах. Он пустился в галоп, не желая терять времени, и вскоре они достигли леса.

— Действительно как в кресле сижу, — сообщила Вивьен тихонько. — Даже странно.

Фрис ничего не ответил, он все еще не был уверен, что может сказать что-то толковое и не разозлить ее в очередной раз.

— Почему тебя так долго не было? Ты же обещал приехать еще в мае.

— Возникли неприятности. А потом я попал в плен.

— В плен? К кому?

— Долго объяснять.

— Потрать время, — порекомендовала Вивьен, но голос ее звучал так, будто она ему гриву по волоску вырвет, если он не послушается. Фрис вздохнул и коротко рассказал, что случилось с ним в Вардонском форте. Когда он замолк, Вивьен передернулась и пробормотала:

— В жизни больше не поеду в Соринтию. Там все чокнутые! Мало что одеваются безвкусно, так еще и это… Тебе сказочно повезло, что Рин такая отважная. Я бы ни за что туда не полезла.

— Она не отважная, она по-другому не умеет.

— Как у нее с герцогом? Она по-прежнему отталкивает его?

— Нет, она наконец-то прониклась к нему теплыми чувствами.

— Серьезно? Это очень странно, мне казалось, что она будет метаться между вами до скончания веков, но так и не сделает свой выбор.

— Я ушел в сторону, чтобы не мешать.

— Как это благородно! — Ее голос был медом со змеиным ядом.

В этот момент ему показалось, что он пытается обезвредить хитроумную ловушку.

— Я хотел узнать, как ты, — осторожно ответил Фрис.

— Узнать как мои дела? Я нормально. Как видишь, полна сил, бодра.

Фрис понял, что ловушка начинает захлопываться, и сейчас отравленные шипы вонзятся во все его тело.

— Я не знал, что ты не сможешь услышать ребенка и понять, что ему нужно…

— Что?! Так я, по-твоему, плохая мать, так?! — закричала Вивьен и дернула его за гриву с неожиданной для такой хрупкой женщины силой.

— Я так не говорил, я просто не знал, что ты не услышишь… Вивьен, я же приехал к тебе!

— Ты не приехал ко мне, ты сбежал от Рин, чтобы бедняжка не мучилась из-за своих чувств к тебе!

— Вивьен, не кричи так… — пробормотал он, чувствуя себя беспомощным.

— Скотина ты подлая! Ты и меня мучишь, и ее! Я думала, что ты останешься со мной здесь, а ты всего лишь сбежал!

— Я не смогу остаться с тобой, Вивьен! — Фрис даже остановился от возмущения.

— Вот! Опять! Ты вечно сбегаешь от ответственности!

— Вивьен, я не смогу остаться с тобой, потому что умру, когда ты родишь! — Фрис прикрикнул, чтобы заглушить ее вопли.

— Пусти меня, я сама пойду! — истерила Вивьен. Она, казалось, не слышала и не желала вникать в его слова.

— Да иди! — разозлился Фрис, уязвленный таким невниманием к своей персоне. Он к ней с извинениями, а она — в крик, он ей говорит, что умрет, а она его игнорирует… Фрис опустился на землю, Вивьен слезла и отошла. Повернулась к нему и заявила:

— Вот как! Значит, ты все-таки позволишь беременной женщине с таким животом тащиться пешком по этому лесу?! Я точно была права насчет тебя! Жаль, сразу не разглядела, не пришлось бы сейчас по лесам шастать…

— Мы шли к реке, — процедил Фрис. Вивьен, поддерживая руками живот, пошла вперед. Она преодолела, наверное, шагов сорок, а потом остановилась и привалилась к манговому дереву, тяжело дыша.

— Я устала! — объявила она. Раздражение Фриса поутихло, он подошел и тихо спросил:

— Тебя понести?

— Нет! Я не хочу тебя видеть! Зачем я только тебя встретила?! — ее голос задрожал, сорвался на хныканье.

— Мне уйти?

— Нет! Не видишь, что мне плохо! Почему тебя так долго не было-о-о… — зарыдала она. Фрис понял, что женскую логику ему не одолеть.

— Я устала, — рыдала Вивьен, — ребенок все время толкается! А я от этого хочу есть и писать…

Некое шестое чувство заставило Фриса вернуть себе человеческий облик, подойти к ней и крепко обнять, вместо того чтобы пускаться в пространные объяснения. Когда-то давно, когда Харуко вынашивала Рин, он, глядя на Кейширо и его отношение к любимой жене, понял одну истину: с беременными спорить глупо, бесполезно и опасно. Доказывать что-либо тоже. Мужская логика здесь должна замолчать и уступить место эмоциям.

— Моя маленькая, бедная девочка! Прости меня. Я осел, я обидел тебя, — проворковал он ей на ушко. Она всхлипнула и прижалась к его телу совсем доверчиво, как той ночью, и от этого у него на сердце стало легче. — Мы справимся, мы со всем справимся. Я не брошу тебя, я здесь, с тобой. Ну, поплачь, поплачь.

Он стиснул ее в объятиях, поцеловал исхудавшую шейку, жилку на виске, а потом взял на руки и понес дальше. Вивьен не сопротивлялась. Спустя минут пять их молчаливого продвижения по лесу она спросила:

— Мы можем остановиться?

— Зачем? Нам нужно скорее попасть к реке, ты совсем слаба.

— Мне нужно в туалет.

— Ох… Прости, конечно.

Он осторожно опустил ее на землю и стал дожидаться, когда она найдет подходящие кусты. Пока Вивьен отсутствовала, он еще раз прокрутил в голове их разговор и пришел к выводу, что все прошло не так уж и плохо.

— Откуда ты выцепила этого брюнета и кто он такой? — спросил Фрис, когда Вивьен вернулась.

— Он мой давний приятель, мы вместе организуем показы моих коллекций, — ответила она, отряхивая длинное платье цвета зрелой пшеницы. — Ревнуешь?

Фрис хорошо подумал, прежде чем ответить. Он взял ее за руку и нежно погладил по щеке.

— Безумно! От потрясения даже выронил цветы.

Его старания были вознаграждены ее заинтересованной улыбкой.

— Ты принес мне цветы?

— Да, но этот жалкий веник явно не идет ни в какое сравнение с твоей красотой, мое прекрасное кофейное зернышко, — прошептал он, нежно касаясь ее губ.

— Льстец и подлиза, — надула она губки. — Я сейчас выгляжу ужасно. Особенно с этим животом… Он такой гигантский и совершенно меня не красит.

А вот после этих слов он уже абсолютно серьезно сказал:

— Прекрати. А то я обижусь. Для меня ты самая красивая женщина в мире.

Она очень странно на него посмотрела, с явным сомнением.

— Обидишься? На что?

— В твоем животе растет моя следующая жизнь, ты продолжишь меня в этом мире, когда я умру.

— Что ты несешь? — она качнула головой.

— Вивьен, разве ты не помнишь, что я тебе сказал тогда, перед отъездом?

— Я была зла, напугана и едва ли способна запомнить хоть одно слово, — честно сказала она, глядя на него серьезно. — Я до сих пор ничего не знаю о тебе. Я думала, что ты охранник герцога Римера, волшебник, но никак не могла помыслить, что ты в секунду можешь обернуться каким-то странным зубастым конем!

— Я не странный зубастый конь… — вздохнул Фрис и погладил ее волосы. — Я не человек и никогда им не был. Вивьен, я — Повелитель Рек и Озер, дух созидания и неотъемлемая часть вселенной. Я бессмертен. Мою оболочку, мое тело можно уничтожить физически, но дух мой вернется в этот мир через пару десятков лет. И тогда я заберу ребенка, которого ты носишь под сердцем.

— Ты рехнулся? — она все еще смотрела на него так, будто он нес полную чушь. Фрис понял, что ему придется потратить долгое время, чтобы объяснить ей все тонкости их дальнейших отношений.

— Осознаешь ли ты вообще, кто я такой?

— Нет, — просто ответила Вивьен и пожала плечами. — Просто, когда ты сказал, что заберешь ребенка, я…

— Вивьен! — он взял ее лицо в ладони и убедительно посмотрел в глаза. — Прошу, осознай, что с тобой происходит. Ты беременна не от человека. В твоем чреве растет…

— Я никого тебе не отдам! — заявила она, вырвалась из его рук и стала медленно отходить назад. — Это мой ребенок! Даже если он от тебя, это я его вынашиваю, я буду рожать его, кормить и воспитывать. И я ни за что, никогда и ни в коем случае не отдам его тебе!

Он тяжело вздохнул, окидывая ее взглядом с ног до головы и пытаясь придумать хоть какую-то тактику разговора с женщиной, чьего мозга информация достигала выборочно и только в самом пессимистическом ракурсе.

— Дорогая, я никуда не увезу ребенка. Ребенок будет расти с тобой.

Она остановилась и, кажется, немного расслабилась.

— Тогда что за бредни, что ты его заберешь? Куда ты его заберешь?

— Я умру как только ребенок родится. В этот день я умру, понимаешь?

— Умрешь?..

— Да! Именно! Это тело, эта оболочка, умрет вот этот мужчина, которого ты сейчас видишь перед собой. Но дух, который обитает внутри этого мужчины, то, чем я, собственно, являюсь, не исчезнет, потому что этот дух бессмертен. И когда ребенку исполнится лет двадцать или около того, дух вселится в его тело. Я вселюсь в тело ребенка, нашего сына.

— Ты что, сам себе папа и дедушка? — спросила она после недолгой паузы, все еще глядя недоверчиво. Фрис хлопнул себя по лбу и закрыл лицо рукой.

— Вроде того.

— А не пошел бы ты ко всем демонам?.. Твой дух может подыскать другую оболочку, потому что моего ребенка он не получит, ясно? Никого я тебе не отдам.

— Вивьен, это случится вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет. Это факт. Смирись.

— Нет, — она качнула головой и обняла руками живот. — Нет и всё.

Фрис глубоко вздохнул и попытался еще раз:

— Осознаешь ли ты, какую великую роль тебе отвело мироздание? Чувствуешь ли ты, насколько это важно?

— Нет. Что бы ты ни сказал, Фрис, ответ — нет.

Он понял, что здесь его навык убеждения бесполезен и решил, что сделал все возможное. Он предупредил. Когда ребенок вырастет, будет другой разговор, вот и все. Он снова принял облик коня и лег на землю. Вивьен смотрела на него с опаской, не спеша подходить ближе.

— Садись, пожалуйста. Нам нужно спешить.

— Я сама пойду. Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.

— Вивьен, прекрати говорить глупости. Я устал от этого. Я в принципе не отличаюсь терпением, вежливостью, смирением и другими положительными качествами, и мне приходится сейчас открывать в себе новые горизонты, чтобы не портить с тобой отношения.

— Ты их уже испортил. Ты сказал, что заберешь моего ребенка.

— Да не я заберу! Не я, Вивьен! В мире есть движущая сила, которая определяет все, что существует в нем, и именно эта сила заставит мой дух вселиться в нашего ребенка. Не твоего, Вивьен, а нашего. Это наш ребенок.

Она отвернулась от него и долго молчала, осмысливая услышанное.

— А что случится с ребенком? Он станет таким же, как ты? — спросила она, и Фрис вдруг понял, что смог что-то сдвинуть в ее сознании.

— Да ничего плохого с ним не случится. Он будет очень могущественным магом. Ему будут подвластны такие вещи, о каких ты даже не слышала. Поворачивать вспять реки, заставлять пустыни цвести, менять вид всей планеты… Наш ребенок — это будущий я.

Она снова задумалась, Фрис не торопил, понимая, что ей нужно время, чтобы понять. На самом деле он был даже удивлен тем, что она постепенно сдавала оборону.

— Он… ты будешь таким же конем зубастым?

— Нет, вряд ли. Я надеюсь, что нет. Это определяю не я, а мироздание. Оно подарит ту форму, которая пригодится мне в следующей жизни.

— А почему ты умрешь?

— Потому что меня убьют. Я не знаю, кто, но, скорее всего, это будет Раккаш. Разрушитель Воды, Жадно пьющий.

— Разрушитель? Что за глупости, как можно разрушить воду? Высушить, что ли?

— Высушить, омертвить воду, убить жизнь в ней…

— И много еще таких духов, как ты?

— Я действительно могу объяснить тебе это по дороге к реке. Вивьен, садись на меня скорее, поехали! Ты скоро свалишься от усталости и голода.

Она послушалась, Фрис мысленно порадовался своей маленькой победе. Да, убеждать эту женщину гораздо тяжелее, чем Рин. Впрочем, Рин он знал всю жизнь, поэтому для него не составляло труда убедить ее буквально в чем угодно, тогда как с Вивьен они общались в общей сложности сутки. Его рассказ об устройстве мира, о духах и разрушителях чрезвычайно захватил ее воображение; она спрашивала, кто и как выглядит, где они сейчас и задавала массу вопросов, на которые у Фриса не находилось толкового ответа. Когда они добрались до широкой реки, у берегов которой, в заводях, росли большие белые лотосы, и спустились к воде, Вивьен перестала задавать вопросы, а Фрис облегченно вздохнул.

— Держись за гриву, течение здесь сильное.

— Куда ты? Я же промокну!

— Я тебя высушу, не бойся.

Он медленно вошел в воду, наслаждаясь тем, как потоки холодят и гладят ноги, и поплыл дальше.

— Ох! Как хорошо! — почти простонала Вивьен, соскользнула с его спины и улеглась на воду.

— Пей воду, — посоветовал Фрис, загораживая ее своим телом, чтобы течение не слишком мешало.

— Фу! Из реки! — она сморщила носик.

— Пей, говорю.

— Но врачи говорят, что в сырой воде всякие вредители…

— Женщина, слушай меня, а не врачей! — ответил он чуть резче, чем собирался, но его тон произвел нужный эффект: Вивьен послушно набрала в ладони воды и глотнула. А затем поменялась в лице и стала жадно пить.

— О-о-о! — наконец вздохнула она и облизнулась. — Я чувствую себя такой живой! Фрис, превратись в человека и иди ко мне!

Он усмехнулся и повиновался. Она обхватила его за шею и удобно пристроила голову на плече. Цвет ее лица постепенно становился лучше, кожа снова стала сиять и лосниться, шикарные волосы — блестеть, а глаза — искриться здоровьем и счастьем. Вот такой Вивьен нравилась ему больше.

— А каким родится ребенок? В смысле… Он же родится человеком?

— Да. Первые двадцать лет это будет самый обычный ребенок. Поначалу кричащий, пачкающий пеленки и не дающий спать по ночам.

— Кажется, мне понадобится няня. Едва ли я смогу рассчитывать на твою помощь.

— Вообще-то, я умею обращаться с детьми, — с деланной обидой возмутился Фрис.

— Все духи это умеют? Это как-то заложено в вас природой?

Он сразу представил себе Милассу или Мирэ с младенцем и рассмеялся.

— Нет, просто я заботился о Рин с самого момента ее рождения.

— Я не представляю себе ее маленькой, — хмыкнула Вивьен. — Кажется, она уже родилась взрослой.

Фрис снова засмеялся, вспоминая те времена, когда Рин была маленькой девочкой.

— Она до сих пор маленькая. А тогда… Ох, это была еще та бестия! Папина принцесса, мамина проблема. Ни секунды на месте не сидела. Все время убегала в лес, подальше от домашней работы, перечила взрослым, училась из-под палки, гоняла брата и скручивала в бараний рог, а тот ей мстил.

— Нет, Энтони будет другим, — заявила Вивьен, чуть подумав.

— Энтони? — повторил Фрис сдавленно.

— Да, я обещала Энтони, что назову ребенка в его честь.

— Хорошо, первые двадцать лет ребенка можно будет называть Энтони. Надо же…

— А потом что? Оно изменится?

— Вивьен, давай я объясню тебе, как это будет выглядеть. Одним утром ты проснешься от жуткого вопля своего ребенка, побежишь к нему, а найдешь некое создание, которое будет заключено в шар из воды. Ты закричишь, возьмешь что-нибудь тяжелое и бросишь в меня. Шар поглотит это и растворит, а затем взорвется, окатив тебя с ног до головы ледяной водой. Когда ты очнешься, перед тобой буду стоять я. Не знаю, как я буду выглядеть и даже не берусь гадать, надеюсь только, что мироздание не наградит меня формой улитки. Ты долго не будешь верить собственным глазам, как минимум три раза спросишь, что я сделал с твоим сыном, но потом поймешь и смиришься. Память твоего сына и его личность исчезнут. Совсем. Они заменятся моей памятью и личностью. По меньшей мере три раза это выглядело именно так, не думаю, что на четвертый последуют какие-то изменения.

— Еще лучше. Я даже верить в это не хочу! Двадцать лет живешь с ребенком, а на двадцать первый год он вдруг станет… Ой! — она развела руками и чуть не скрылась под водой с головой, Фрис вовремя ее поймал. — Станет не пойми кем… Кем ты был в прошлой жизни?

— У меня был длинный гребенчатый хвост, как у крокодила, вытянутое тело, покрытое прочной серебристой чешуей, мощные длинные ноги с острыми когтями, изогнутые вперед рога на голове, перепончатые крылья и зубастая пасть. Но я не уверен, что подобное создание реально где-то существовало.

— Сейчас ты в теле келпи, почему бы и тому созданию не существовать в реальности?

— Келпи… — грустно усмехнулся Фрис, вспоминая, как ему дали такое название. — Да, наверное, ты права. Я никогда не выяснял.

— А как ты умер в прошлый раз?

Фрис надолго задумался и даже отвернулся.

— Фрис, расскажи, я хочу знать! — капризно заявила Вивьен. Он перевел взгляд на нее и бессильно вздохнул. Рассказывать об этом ей было категорически запрещено, поэтому ему пришлось сочинять сказку на ходу. Он нес какой-то бред, будто его подстерегли заклятые враги и подручные Раккаша — накки, с которыми он борется по сей день, а она слушала, глядя на него удивленно и с сочувствием.

— Это ведь ложь от первого до последнего слова, да? — спросила она, когда Фрис замолк. Тот кивнул и пригладил ей волосы.

— Я не могу рассказать правду. Разве тебе не понравилась история?

— Нет, не очень. Не могу представить этих мерзких тварей, которых ты описал.

— Ну, если это добавит правдоподобия, то как раз накки могут меня убить, и я довольно часто становлюсь объектом их охоты. Они действительно опасны.

— Почему ты не можешь мне рассказать?

— Нельзя. Это ради твоей безопасности. Ты стала лучше себя чувствовать?

— Да, значительно, — кивнула она с пониманием. — Спасибо. Кажется, что мозги на место встали, я как-то по-другому теперь воспринимаю мир, не так враждебно. Знаешь, когда я увидела тебя там, в дверях, внутри что-то взорвалось. Я действительно очень страдала, когда ты исчез, уже не думала, что вернешься.

— Прости меня. Прости, если можешь, — искренне извинился Фрис. — Я не мог приехать, но не забывал о тебе.

— А письмо ты мог прислать?

Он лишь вздохнул и понурил голову.

— Я… Я не могу сказать, что очень рада твоему возвращению. С одной стороны, я рада, что не умру от истощения. С другой стороны, не представляю, что мне делать дальше. Ты здесь, а вчера Энтони сделал мне предложение.

Он вскинул голову так резко, что чуть не столкнулся с ней носом. Фрис сам не знал, что за выражение у него появилось на лице, которое заставило Вивьен улыбнуться и сказать:

— Я сказала, что подумаю, но потом откажусь.

— Почему?

— Энтони — хороший человек и ему нужна порядочная девушка из хорошей семьи, а не беременная от не пойми кого женщина, у которой на уме только работа. Я… честно говоря, Фрис, я думаю, что на всю жизнь останусь одна. Не с моим характером и не с моим прошлым пытаться создать нормальную семью…

— Ты говоришь в точности, как Рин. Слово в слово. Теперь я даже не удивлен, что судьба свела вас. Но ты не должна оставаться одна. Не отвергай помощь и дай мужчине самому решать, чего он хочет.

— Ты не понимаешь, Фрис, — она качнула головой и отвела взгляд. — Энтони родился в обеспеченной семье, его отец — заместитель министра финансов, а мать — аристократка из очень древнего рода. Они не потерпят, чтобы их сын, единственный наследник, женился на беженке с Шаберговых островов, да еще и беременной. К тому же не от него! Да, я знаменитый модельер, но это ничего не меняет. Для этой семьи я всегда буду отребьем, к которому их мальчик не должен подходить. Женись Энтони на мне — семья лишит его наследства, он потеряет абсолютно все и не приобретет ничего.

— Мне показалось, он любит тебя. Это важно.

— Он влюблен, но это пройдет, — слабо улыбнулась Вивьен. — Мы не маленькие и должны мыслить теми категорями, в которых живем здесь и сейчас. Знаешь, я раньше советовала Рин принять ухаживания Анхельма, уверяла, что его положение в обществе — это совсем неважно, но потом поняла… Любовь Рин не обернется для герцога ничем хорошим. Лучше бы она его оттолкнула и не привыкала. У нее злой рок, они оба будут страдать. Но герцог выживет, а Рин — нет.

Фрис смотрел на нее, не в силах поверить собственным ушам.

— Как давно ты это поняла? — спросил он.

— Когда увидела, что Энтони влюблен в меня. А в чем дело?

— Нет, ни в чем, — соврал он и натянуто улыбнулся.

— Ты какой-то… серый.

— Просто устал. Я долго ехал сюда и прямо с корабля прибежал к тебе. Давай выйдем на берег, я расскажу, как добирался до Левадии, это очень занимательная история…

Вивьен кивнула, он взял ее на руки понес к берегу, думая в это время о том, что его ждет очень интересная следующая жизнь, потому что ребенок, вероятно, провидит будущее.

Глава 6.2

Невероятная жара установилась на пятый день после отбытия из Меклена. Рин чувствовала себя, как пожухший овощ и тосковала по снегу, а Анхельм каким-то образом умудрился простыть и теперь страшно кашлял. В ответ на просьбу подлечить его Заринея только руками развела — кашель магией не вылечить. Поэтому теперь герцог смиренно глотал горькие травяные настойки и сетовал, что ему придется приехать к доктору.

В Лонгвил они вернулись двадцатого августа на рассвете и застали в поместье вернувшихся Адель, Милли и Тиверия. После шумных приветствий все уселись за стол завтракать и слушать неподробный рассказ Рин и Анхельма о том, как они проводили лето. Покончив с завтраком, Арман и Заринея уехали в летнюю резиденцию Римеров, а Рин и Анхельм стали жертвами долгих восторгов мадам Пюсси об отдыхе на водах.

Когда выяснилось, что у Милли появился воздыхатель, Анхельм отреагировал весьма странно: допросил о нем, будто следователь, а затем вынес суровый вердикт: «Всякую связь разорвать и не сметь думать о прохиндее». Милли выслушала его с мокрыми глазами, молча встала из-за стола и ушла, хлопнув дверью. Рин осторожно намекнула, что он перегнул палку, но Анхельм и слушать ее не пожелал, только накинулся на Адель с упреками, что та опять подпустила к Милли какого-то афериста.

В процессе их перепалки Рин с большим удивлением узнала, что к девушке постоянно подсылают молодых людей, единственной целью которых являются сведения о происходящем в поместье Римеров. Рин никогда бы не подумала, что до герцога пытаются добраться через Милли, поэтому теперь даже не знала, чью сторону занять. Анхельм доказывал, что его названная сестра язык за зубами держать не умеет, что из-за этого уже были проблемы, а Адель настаивала, что молодой человек был порядочный, что герцог сам его не видел и не может трезво судить, и что не стоило обижать ее внучку такими словами.

Когда очередную тираду герцога прервал приступ кашля, Рин решила, что с нее достаточно этих семейных проблем и пошла к Милли, чтобы поговорить. Она нашла девочку в библиотеке, та сидела с книжкой в руках и плакала.

— Он перегнул палку, — сказала Рин и присела рядом. — Но он заботится о тебе.

— Каждый раз так, — пробурчала Милли. — Я хочу хоть раз с кем-то завести хорошие, долгие отношения, а он все время гонит всех, кто обращает на меня внимание! Я… Я никогда не могу скрыться из-под его надзора! Я до сих пор одна, а ведь мне уже шестнадцать!

— Тебе не уже шестнадцать, тебе еще шестнадцать, — поправила Рин, с содроганием вспоминая себя в этом возрасте. — Почему Анхельм говорит, что к тебе подсылают людей, которые пытаются достать сведения о поместье через тебя? Это правда?

Милли всхлипнула.

— Ханс не был шпионом, он просто так спрашивал! И Ян тоже…

— А что конкретно они спрашивали о поместье?

— Да всякое… Просто не хотели столкнуться с Анхельмом и с бабушкой, когда приходили в гости.

— Именно поэтому одного из этих поганцев я поймал за взломом моего сейфа, да? — спросил Анхельм и вышел к ним из-за книжных полок. Милли поджала губу и шмыгнула носом, стремясь сдержать всхлип.

— Анхельм, подслушивать — недостойно герцога, — заметила Рин. Он метнул в нее убийственный взгляд и сел на диван напротив них, сложив руки на груди.

— Давай будем честны друг с другом, Милли, — начал герцог, — и для начала признаем, что тебе не очень-то везет в выборе ухажеров. Следом за тем признаем, что рот на замке ты держать не умеешь, хотя мы неоднократно говорили об этом. Все, что происходит в поместье, должно оставаться в поместье…

— Я ничего не говорила о поместье! — вскинулась Милли и всхлипнула.

— То есть, рассказать, что герцог Ример — твой старший брат — это ничего не рассказать? Ты хотела произвести на него впечатление, запудрив ему мозги сказками о том, что ты герцогиня?

— Я не хотела… — заплакала Милли.

— Анхельм, что ты накинулся на нее? — возмутилась Рин. Она прекрасно понимала, что все поступки Милли происходили не от большого ума, но не склонна была столь категорично осуждать девушку; все приходит с опытом, а у Милли жизнь вообще только начинается. Но Анхельм уже вошел в раж.

— Рин, пожалуйста, не вмешивайся! Я в бешенстве от того, что все мои приказы игнорируются. Я зачем вас на воды отправил? Лечиться. А вы там что делали? Женихов тебе искали? Разве я не говорил, что сам тебя познакомлю с достойным кандидатом, когда придет время?

— Но я не хочу брак по расчету! Я просто хочу быть любимой! — зарыдала девушка и спрятала хорошенькое лицо в ладонях. — Герардо говорил, что влюблен в меня!

— Милая, они все так говорят, лишь бы забраться под юбку, — мягко заметила Рин.

— Это Фрис хотел забраться ко мне под юбку! — возмущенно выпалила Милли, на секунду открыв покрасневшее личико. — А Герардо… Он говорил мне такие слова, так обнимал, даже научил целоваться! Разве я сделала что-то не то? Я всего лишь хотела такой же любви, как у тебя и Рин!

Рин перевела насмешливый взгляд на Анхельма, надеясь встретить после этих слов положительную реакцию, но тот сидел чернее тучи, сжав кулаки на скрещенных руках и даже глаза его потемнели от гнева.

— Значит так, — сказал он железным тоном, — если я еще раз узнаю — а я узнаю! — что ты обжималась с каким-нибудь парнем, ты будешь под домашним арестом три месяца, а парень пусть пеняет на себя.

Анхельм встал и вышел. Милли, услышав это, разрыдалась еще громче. Рин утешительно погладила ее по спине и спросила, не хочет ли она воды, та лишь головой качнула.

— Послушай меня, детка, — начала Рин тихо и мягко, — Анхельм о тебе заботится и хочет для тебя лучшего.

— Откуда ему знать, что для меня лучше?

— Он хочет, чтобы ты поехала учиться, получила достойное образование, а потом вышла замуж.

— Анхельм со своими книжками всех замучил! — пожаловалась она с отчаянием в голосе. — Ему просто не приходит в голову, что не всем это нужно!

— Милли, Анхельм хочет, чтобы в случае необходимости ты смогла сама о себе позаботиться.

Девушка подняла на нее непонимающий взгляд красных опухших глаз и шмыгнула носиком. Все же, несмотря на окружение, она росла милой девочкой, которая ни шиша не смыслила в людях и их поступках.

— Зачем? Ведь у нас есть он. Он всегда о нас заботится.

Рин тяжело вздохнула и попыталась подыскать слова.

— Грядут сложные годы, Милли. Никто не знает, что может случиться. Все мы словно сидим на пороховой бочке. Анхельм очень любит вас, много работает ради вас, но даже он не в состоянии позаботиться обо всех, понимаешь? Поэтому, пожалуйста, слушай его и береги. И если он сказал не общаться с тем твоим воздыхателем, то будь послушной.

— Но я хочу отношений… — всхлипнула она. — Он не понимает, как это трудно — долго не видеть того, кто тебе нравится.

— Анхельму ли этого не понимать, моя дорогая? — улыбнулась Рин, похлопала ее по плечу и пошла в свою комнату разбирать вещи.

Остаток дня прошел без каких-либо происшествий, ссор и выяснения отношений. Рин наводила порядок в своих вещах, а Анхельм закрылся в кабинете и работал. В семь вечера она заглянула к нему, чтобы позвать к ужину, но он нашипел на нее, как сердитый гусь, и Рин оставила его голодного, но в покое.

Перед сном она совершила свой ежевечерний обход дома, проверила все окна и двери, вышла во двор, чтобы выпустить мурианов на ночь, а затем решила еще раз попытать счастья выманить Анхельма из кабинета. Когда она вошла, герцог сидел перед камином с бокалом в одной руке и документами в другой и сосредоточенно читал. Рин подошла, поцеловала его в макушку и поинтересовалась:

— Спать пойдем?

— Не сейчас, милая, у меня еще много работы. Иди, я через пару часов лягу.

— Нет, тогда я останусь с тобой и почитаю.

Она принесла свою книгу и уселась в соседнее кресло. Спустя час Анхельм вдруг заявил:

— Я должен научить тебя разбираться в моих документах. Раз уж ты теперь владеешь собственностью, то тебе необходимо все это знать.

Рин беспомощно посмотрела сначала на него, потом перевела взгляд на кипу бумаг на столе и жалобно застонала.

— Нечего стонать. Мне нужен помощник.

— Ты уверен, что хочешь моей помощи? Я же ничего в этом не понимаю, я неотесанная деревенщина…

— Отговорки! — он весело улыбнулся и потянул ее на свое кресло. Рин с сожалением отложила интересный роман о путешествии через Адвинское море, села к Анхельму на колени и уставилась на бумаги в его руках. Первые пять минут он объяснял, что значат цифры в разных столбиках, потом стал рассказывать, откуда берутся деньги. Через двадцать минут Рин потеряла нить его рассуждений и стала зевать.

— Я так понимаю, тебе не очень-то это интересно, — заметил Анхельм с улыбкой.

— В свое оправдание могу сказать, что я предупреждала, — она развела руками, скатилась с его коленок на пол, будто по горке, и встала перед ним на колени, призывно глядя в глаза. — Анхельм, уже поздно, мы целую ночь ехали, утречко выдалось еще то, а ты весь день работал и даже не поел. Пойдем спать!

— Ваша любовь к безделию, леди, откликнется мне проблемами в деловой сфере.

— Ну пожа-алуйста! — она положила подбородок ему на колени, а руками забралась под рубашку.

— Исключительно праздный интерес: у тебя есть совесть? — улыбнулся он, позволяя ей расстегивать свою одежду.

— Совесть вредит моей профессиональной деятельности, — ухмыльнулась Рин и придвинулась к нему еще ближе, чтобы касаться грудью. — Ой, что это такое здесь? Как будто пятнышко…

Она поскребла ногтем нечто невидимое на брюках, несколько ниже ремня. Потом потерлась об его бедро щекой, будто кошка. Герцог не спешил подниматься и только следил за ней.

— Почему не встаешь?

— Мне просто интересно, долго ли ты сможешь так простоять?

Она взглянула на него, словно приняла вызов, и вместо ответа расстегнула пуговицу на его брюках.

— Пойми, я не дам тебе доделать работу.

— Да демоны с ней… Делай, что начала!

Рин с удовольствием послушалась.

~*~

Рин проснулась от раскатов грома и взглянула в окно. Ветер гнул к земле тонкие молодые деревья и ломал ветки у старых и больших. Дождь барабанил по стеклу, по подоконнику бежала струйка воды, и Рин поспешила встать, чтобы закрыть ставни и вытереть лужу. После очередного удара грома где-то во дворе затрещали доски, в конюшнях громко завизжали лошади. Рин бросила тряпки, натянула штаны и рубашку и бросилась на улицу. Порыв ветра едва не сбил с ног, ей даже пришлось пригнуться и схватиться за перила крыльца.

Дождь больно стегал по незащищенному лицу, местами сыпал град. Рин пробежала к конюшням и увидела, что на крышу денника свалилось дерево, и как раз в том месте, где стоял Акробат. Она вбежала внутрь, опасаясь увидеть худшее. Акробат лежал, придавленный толстой веткой и обломками стропил, и отчаянно звал на помощь, а в соседних стойлах истерили другие лошади. Рин добралась до перепуганного насмерть коня, удостоверилась, что он не ранен, подлезла под ветку и попыталась приподнять, чтобы жеребец смог выбраться.

— Боги! Какое тяжелое! Вылезай, Акробат!

Конь пытался, но места для маневра в стойле не было — его зад упирался в стенку, а дерево было слишком тяжелое, чтобы она могла поднять его в одиночку. Рин поняла, что без помощи ей не обойтись и помчалась обратно в дом, чтобы разбудить Анхельма и других. Герцог продолжал спать, как обычно закрыв голову подушкой и не обращая внимания на грозу. Рин бросилась к нему и растолкала:

— Анхельм! Проснись!

— Рин… Что происходит? Зачем?

— В конюшне на крышу рухнуло дерево, Акробата придавило!

— Ох!

Он резко сел в постели и потряс головой, Рин протянула ему одежду и побежала за Тиверием. Старик открыл ей дверь почти сразу, она коротко объяснила проблему и, не дожидаясь его, направилась обратно во двор. Дождь усиливался, разразился настоящий ураган.

«Будь здесь Фрис, все бы решили в мгновение ока! — с тоской подумала она, высматривая щенков в темноте. — Ар-р! Куда вы все попрятались, трусливые шкурки?!»

Не обнаружив их, Рин взвыла по-волчьи. Спустя секунды они отозвались, а через минуту троица высыпала во двор… из курятника. Рин только надеялась, что эти бандиты не перегрызли птиц; как будто придавленного деревом коня ей было мало.

— За мной! — скомандовала она. У входа отыскала толстую веревку и крюки, залезла на дверь стойла и сделала петлю на поперечной балке, которую не задело, а затем обвязала конец веревки вокруг ствола упавшего дерева.

— Потерпи, Акробат, потерпи.

— Рин! — позвали ее Анхельм и Тиверий. — Что ты делаешь?

— Я залезу на крышу и скину один конец веревки, мне нужно, чтобы Тиверий поймал его. Щенки будут тянуть дерево вверх за веревку, я буду приподнимать ствол, а ты выведешь Акробата вперед.

— Нет, поднимать дерево буду я, — отказался он. — А ты выведешь его. И не спорь, я выше, чем ты.

— Оно очень тяжелое!

— Спорить нам некогда. Давай, лезь.

Рин покачала головой, но полезла вверх, к пролому в крыше. Отовсюду торчали острые обломки стропил и сыпались вниз куски черепицы, а сверху поливал дождь. Она сбросила веревку Тиверию и дала нужные команды щенкам, спустилась вниз и раскрыла ворота стойла, чтобы конь смог потом свободно выйти вперед. Анхельм подлез под дерево и кивнул, что готов.

— Ну? Раз-два-взяли!

Дерево поддавалось очень неохотно, сил им совершенно не хватало.

— Анхельм, бросай! Хватит! Надо вытягивать.

— Возьми Жара.

— Давай лучше ты, он меня не любит и не пойдет.

Анхельм пустил Рин держать ствол, сам побежал за Жаром. Спустя несколько минут герцог пробежал по конюшне, держа под уздцы здоровенного гнедого жеребца. Он был выше Анхельма в холке на целую голову, настоящий гигант, пышущий здоровьем и силой. Этот жеребец был опасным, признавал он только одного хозяина — Анхельма, а остальных недолюбливал. Кони его ненавидели и крысились, и он отвечал им взаимностью, кусая и ударяя при первой же возможности. Даже приходящий конюх с Жаром никогда не работал, лишь задавал корм, да изредка чистил, остальную работу выполняли то Рин, то Тиверий.

После недолгого отсутствия, во время которого она слышала лишь грохот грома и скулеж мурианов, герцог вернулся и сменил ее под деревом. Акробат тоненько ржал, он совсем выбился из сил.

— Раз-два-тяни! — крикнула Рин, и Тиверий снаружи подхлестнул Жара.

Анхельм уперся плечом в ствол и стал вставать. Рин попросила Анхельма качнуть дерево немного в сторону, и жеребец освободился. Она немедленно схватила его за шею и потянула в сторону, но тут вновь с невероятной силой загрохотал гром. Испуганный конь заржал, рванулся задницей вверх и ударился об ствол, который качнулся и заехал герцогу по голове. Тот приземлился на сено и приложился затылком об стенку.

Акробат вырвался из-под дерева, ободрав шкуру, и устремился прочь. Рин бросилась ему на шею, но он стряхнул ее с себя, будто мусор. Она врезалась со всего маху в стальные решетки стойла напротив, а конь выбежал из конюшни. Через секунду послышалось гневное ржание Жара, затем визг Акробата и крик Тиверия. Следом завыли мурианы, а потом Рин увидела, как толстенный ствол со скрипом взмыл вверх и ударился о балку. Стропила натужно застонали, крыша задрожала, посыпалась сверху черепица.

— Беги!!! — заорала Рин, бросилась к Анхельму, но не успела. Жар потянул с такой силой, что дерево проломило балку и вырвалось через проломленную крышу наружу. Острые края черепицы срезали с него веревки. Стволу не на чем было держаться и он рухнул обратно, прямо на герцога.

— Анхельм! Анхельм! — завопила Рин, раскидывая в стороны ветки и обломки крыши. Когда она добралась до него, мужчина был без сознания. К счастью, ствол дерева не достал до головы совсем чуть-чуть, но все лицо Анхельма было в мелких порезах от веток и черепицы, из плеча торчал длинный осколок, и кровь растекалась по белой рубашке.

— Боги! Нет! Анхельм, родной, очнись!

Он никак не реагировал на ее зов. Рин бережно ощупала его затылок и с ужасом увидела на пальцах кровь.

— Тиверий!!! — закричала она изо всех сил. Старик прибежал так быстро, как только смог, а Рин сидела, чувствуя, что ее разум парализован, и она не знает, что теперь делать. Тиверий бросился к герцогу, проверил пульс и облегченно выдохнул:

— Живой!

Услышав это, Рин более-менее пришла в себя и усилием воли подавила начинающуюся истерику.

— Скорее в дом!

Вдвоем они внесли Анхельма и уложили на диван в гостиной. Тиверий сказал, что ему надо поймать лошадей, но при виде красноречивого взгляда Рин решил, что это подождет, и поспешил за мадам Пюсси и Милли. Спустя минуты в гостиной уже был полный переполох. Перепуганная Милли ревела, Адель кричала на Тиверия и Рин, а Рин рычала на всех, будто волк. Когда Милли принесла ей аптечку, она достала обеззараживающий раствор, разные настойки и стала обрабатывать раны. Анхельм очнулся спустя пару минут и застонал.

— Где я?

— Дома. На тебя упало дерево, — ответила Рин и придержала его. — Лежи, не вставай! У тебя голова разбита.

— Я в порядке.

— Анхельм, ты ранен!

— Царапина… Ай! Что это?! — поморщился он, когда она в очередной раз смазала рану.

— Тихо, ты! Лежи, кому сказала?

— Чтовообще случилось?

— Жар увидел Акробата, а они же оба жеребцы, — объяснил Тиверий. — Жар вырвался и потянул быстрее и сильнее, черепица разрезала веревки, которые держали дерево, и оно рухнуло на тебя.

— Рин! Это дерьмо невыносимо щиплет! — разозлился Анхельм и отпихнул ее руку.

— О, какие слова! — притворно удивилась она. — Терпи, это только начало. Хорошо, что вошло неглубоко.

Она ухватилась за торчащий из его плеча тонкий осколок черепицы и осторожно потянула. Герцог взвыл от боли, но Рин не остановилась, пока не вытянула осколок из раны.

— Кружится голова, — сообщил Анхельм и зажмурился.

— Ты сильно ударился, — констатировала Рин, обрабатывая рану на плече. Она достала иголку и нити из аптечки и вздохнула. — Это будет больно. Потерпи.

— Может, лучше позвать врача? Или Зару?

— Да за ней ехать часа три! Я на себе такие раны зашиваю сама.

— Рин, я потерплю, но ты позовешь ее. Меня вылечит Зара.

— Тебе срочно нужно зашить рану! Да и куда и на ком я поеду, если там такая буря?

— А коней кто-то поймал или они так и бегают по двору? — всполошился Анхельм.

— Поди поймай Жара, этот здоровяк голову проломит… Акробат меня так ударил, что до сих пор ребра трещат.

— Жар убьет его! — вскричал герцог. — Быстрее поймай их! Пусть щенки их разгонят! Бегом, Рин!

Она с негодованием бросила тряпки и настойки и пошла во двор с намерением напинать Жару под зад. Выйдя под проливной дождь, она увидела двух коней, крысившихся друг на друга. Акробат встал на дыбы, обороняясь от Жара, а тот бегал вокруг него с явным намерением ударить соперника достаточно сильно, чтобы прикончить. В сторонке сидели мокрые мурианы и наблюдали за зрелищем. Рин рявкнула на них, и те немедленно подбежали к ней.

— В дом! — приказала она и двинулась на коней. Увидев ее, Жар прижал уши и зло заржал, ударил копытом землю и побежал. Рин набрала в легкие воздуха и взвыла по-волчьи. На полном ходу Жар остановился, вспахивая копытами землю, низко опустил голову и поджал хвост. Она подошла, схватила его за гриву и повела в конюшню, как послушную овечку. Заперла там и вернулась за Акробатом. Конь шарахнулся от нее в сторону, едва увидев, так что ей пришлось немало потрудиться, чтобы поймать его. По спине животного растянулись три длинные кровоточащие ссадины, на груди виднелся след от укуса, конь хромал на переднюю ногу, а из умных карих глаз катились крупные слезы. Ставить беднягу в ту же конюшню было бы слишком жестоко, поэтому Рин решила временно поместить его в свинарнике, перегнав свинок в пустующее стойло.

— Ну почему все вместе?… — бессильно вздохнула она, поняв, что теперь на ее руках целых два непослушных пациента, и ей снова отчаянно захотелось, чтобы Фрис был рядом.

Когда она вернулась в дом, герцог спал, и на ее вопрос мадам Пюсси сказала, что он в один момент просто отключился. Рин объяснила ей, что нужно сделать с герцогом, когда он проснется, поднялась к себе, чтобы переодеться, и пошла седлать Лимона. Заставлять её ехать ночью в такой дождь было форменным издевательством, но она уже поняла, что Анхельм ни за что не согласится, чтобы Рин лечила его сама.

Ночь еще не прошла, небо было темным, но бесчисленные молнии вспыхивали столь ярко, что порой дорогу видно было, как днем. Лимон храпел, дергал поводья и козлил, пугаясь грома и молний, но бежал вперед. Когда Рин добралась до летней резиденции Римеров, где до сих пор укрывались Арман и Заринея, она была полностью мокрая. Конь обиженно косился и продемонстрировал свое отношение к подобным прогулкам, задрав хвост и навалив ей кучу навоза прямо под ноги. Рин укоризненно вздохнула, завела Лимона в тепло и отправилась на поиски Зары. Дверь ей открыл заспанный Мейс, нецензурно возмутился ее ранним визитом и повел в комнату Заринеи. Волшебница, как выяснилось, бодрствовала и разбиралась с некими чертежами. Рин быстро объяснила, в чем проблема, а пока подруга собиралась, просмотрела ее работы.

— Ты воссоздаешь процесс превращения хаболака?

— Да, но пока не получается. Не могу восстановить цепочку первичной обработки объекта, возможно, он делал это очень давно.

— А что если спросить других? Ты ведь спец по целительской магии, а не вот этому всему…

— Я попросила Джима посмотреть, он мне помогает. Но боюсь, что придется ехать за ответами в Паруджу. Книги на эту тему есть только там. Раз уж процесс с гвардейцами и кристаллом пока застыл, то надо хотя бы с хаболаками разделаться. Подержи-ка вот это.

Она передала сумку со склянками. Увидев банку с чем-то прозрачным, похожим на воду, Рин нахмурилась.

— Зара… А как давно вы узнали про это?.. Я о пророчестве.

Зара вздохнула и пожала плечами.

— Полагаю, в молчании больше нет смысла… После памятного вечера у Армана, когда ты устроила истерику и потребовала мести, Фрис нашел нас, рассказал обо всем и заставил хранить тайну под угрозой смерти.

— Смерти?! Он бы не посмел!

— Рин, ты все же плохо его знаешь. Мы были связаны заклятиями, при попытке рассказать о пророчестве горло сразу наполняла вода.

Новая информация подействовала, как удар молнии.

— А ты говорила, что подавилась! Ах он козел! — возмутилась Рин. — Мало его мама за волосы таскала!

— Перестань его обвинять, ему тоже несладко приходится. Все это было необходимо, я уверена. Фрис просто так пальцем не пошевелит. Я уже готова. Поедем быстрее!

Рин неохотно кивнула, подхватила рюкзак и пошла в конюшни.

С рассветом дождь перестал, ураган унялся. Туман лег плотной пеленой вокруг поместья, и пока что сложно было сказать, какие еще разрушения принесла гроза. Герцог спал уже в своей спальне. На его лбу выступил холодный пот, веки посинели, лицо было бледным. Зара присела рядом с ним и стала колдовать. Под зелеными вспышками одна за другой исчезали царапины, затягивались порезы. Когда она попыталась повернуть его голову, чтобы осмотреть ушиб, Анхельм проснулся.

— Зара… Наконец-то. Пить хочу…

Рин метнулась в кухню и вскоре прибежала с полным стаканом и графином на всякий случай. Герцог долго пил, морщась и вздрагивая, словно это было что-то очень невкусное. Потом притронулся к шишке на голове и зашипел от боли.

— Дайте посмотреть, — сказала Зара не терпящим возражений тоном и внимательно осмотрела затылок Анхельма. — Рассечена кожа, к счастью, неглубоко, а еще сильный ушиб. Вас тошнило?

— Да, кажется… — неуверенно ответил тот.

— Тошнило-тошнило! Два раза! — ответила мадам Пюсси, которая все это время молча стояла рядом и беспокойно комкала кухонное полотенце. — И один раз в обморок упал.

— Ну-ка, встаньте.

Герцог послушно подчинился, она осмотрела его с ног до головы и задумчиво хмыкнула.

— Закройте глаза и дотроньтесь пальцем левой руки до кончика носа.

Анхельм сделал так и…

— Ай! — он ткнул себе в глаз.

— У вас сотрясение мозга, — констатировала Зара. — Предписываю вам полный покой и соблюдение постельного режима в течение недели. На вторую неделю можно совершать прогулки минут по десять, читать, но не более часа в день и разбивать это время по десять минут.

— Боги! Мне нужно работать! Откуда я возьму столько времени? — вскинулся Анхельм, но Зара прижала его к постели, не позволив встать.

— Резких движений не делать! Поищете и найдете. Если хотите остаться зрячим и в своем уме, — подмигнула Зара. — Насчет зрения я совершенно серьезно говорю.

— Я помогу, Анхельм, — тихо вздохнула Рин. — По моей вине ты оказался в этой конюшне, не стоило мне тебя звать и тем более не стоило ставить под дерево. Так что теперь буду расхлебывать, что заварила.

Он взглянул на нее с нежной усмешкой и кивнул.

— Вот и сбылась моя мечта научить тебя обращаться с документами. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Хорошо, раз мы определились с диагнозом, то давайте перейдем к вот этой красоте на вашем плече, — предложила Зара и достала из сумки хирургический набор. Герцог передернулся, увидев инструменты, и напряженно заерзал.

— Не волнуйтесь, я обезболю, — улыбнулась волшебница. Когда она провела ладонью над его кровоточащим плечом, герцог вздохнул с облегчением.

— Наконец-то ничего не болит!

— Отвернитесь. Вам может стать дурно, — посоветовала Зара, приготавливая иглы.

— Я думал, вы залечите это магически… — растерялся Анхельм.

— Магия плохо подходит для таких глубоких ранений.

— Но ведь подходит!

— Это временные меры, как затычка в пробоине лодки. Вас нужно зашивать. Рин сама справилась бы с этим превосходно, у нее легкая рука, стежки — заглядение, иногда даже шрамов почти не остается. Лучше моих.

— О чем я тебе и говорила, — кивнула Рин, опершись спиной на дверной косяк, и вгрызаясь в яблоко, которое умыкнула на кухне. Герцог с сомнением посмотрел на нее, на Зару и осторожно попросил:

— Может быть, ты зашьешь?

Рин злорадно усмехнулась.

— Нет. Отказался от моей помощи, прогонял меня шесть часов под дождем, теперь наслаждайся!

— Но шрамы останутся!

— Ничего, они украшают мужчину, — улыбнулась Зара, не дав Рин сказать что-то едкое и саркастичное. — Я постараюсь затянуть осторожно, ваша светлость. Только не шевелитесь.

Анхельм покорно выдержал всю процедуру, проглотил горькое лекарство и вытерпел укол в филейную часть, после чего заснул.

— Теперь показывай, где второй пострадавший, — вздохнула Зара, и они вместе направились в свинарник. Акробат стоял, скорбно поджав одну ногу, опустив голову и тихонечко ржа.

— Мой бедный мальчик, несчастный ребенок, — запричитала волшебница, оглядывая повреждения. — Какой же бандит тебя так укусил?

— Это Жар. Анхельмов вредитель.

— Что за порода? Я таких следов от укусов у лошади отродясь не видела.

— Ванежский тяжеловоз.

— Ванеж — это где?

— Это не где, это кто. Коневод, живший под Северным Клароном. Вывел новую породу здоровяков. По стандарту они добрые и послушные, но этот — кошмар о четырех копытах. Кусачий, дерется, презирает всех, только Анхельма любит. Адель говорила, что Анхельм спас Жара, когда тот еще был двухлеткой. Жеребенка признали негодным для работы и хотели отправить на мясо.

— Понятно. А тебя он тоже не любит?

— Меня он теперь боится, — цыкнула зубом Рин. — Я так разозлилась на этого обормота, что показала ему, кто сильнее… Волчьим способом.

— Ох, Рин, за что ты с ним так? — упрекнула Зара.

— За Анхельма и Акробата. Я Акробата очень люблю, он мне жизнь спас. И не раз. Да, дружок? — она протянула ему яблоко, и конь смущенно отвернулся. — Ну, чего ты? Это же яблочко! Ты же любишь. Так плохо? Бедненький мой, потерпи!

Зара проводила ладонями над ссадинами, и те постепенно затягивались.

— Не представляю, как бы люди обходились без магии в медицине, — протянула Рин, глядя, как кожа срастается и затягивается темной шерсткой.

— Как-нибудь обходились бы. Придумали бы что-то другое, — философски заметила Зара. — Сделали же эту бурую отраву с мерзким запахом, которая прекрасно убивает инфекцию. В будущем появятся вещички и посерьезнее. Может быть, даже научатся оживлять мертвых.

— Хотела бы я знать будущее, — вздохнула Рин. — Знать, что не просто так воюю. Что все мои стремления не напрасны. А главное — правильны.

— Ты сомневаешься? — нахмурилась Зара.

— Я уже не так уверена, что мы верно поступаем, организуя революцию. Мне все кажется, что это не самый верный шаг. Что бороться надо не с Вейлором, а с кем-то другим.

— Конечно, с другим. С Анарвейдом. Ты же помнишь, что сказала тебе Сиани? Ты — их главное оружие.

Рин скептически скривилась и помотала головой.

— Почему? Почему они сами не могут избавиться от Анарвейда? Они ведь его создали. Они знают все его слабые места, к чему такой сложный и долгий спектакль с безумным количеством действующих лиц? Зара, если я начну вспоминать всех, кто замешан в этой истории, мне не хватит дня, чтобы перечислить…

— Я не знаю, дорогая, — перебила Зара. — Вот чего я не знаю, так это их целей и причин, по которым они так поступают. Но ты должна быть уверена, что все наши действия правильны, иначе ничего не получится.

— Как тебе это дурацкое условие полюбить Анхельма? Почему его? Причем здесь вообще любовь, а? Мне кажется, что кое-кто тянет телегу в разные стороны, и я занимаюсь совсем не тем, чем надо.

— На последний вопрос у меня ответа нет. Но почему ты не признаешься, что влюблена в герцога по уши? — улыбнулась Зара.

— Потому что это не так.

Волшебница только рассмеялась.

— Это очевидно всем, кроме тебя самой. Хотя и сама могла бы догадаться, что второе сердце просто так не бьется.

Рин вздохнула и прищелкнула.

— В этом-то и загвоздка. Любовь ли это или просто крепкая дружба, как с тобой и Арманом? А может это вообще только страсть?

— Началось в деревне утро… — протянула Зара, закатив глаза. — Рин! Заканчивай эту пьесу для идиотов, пока госпожа Судьба не послала тебе очередное испытание, чтобы ты осознала, наконец, свои истинные чувства! Вы оба любите друг друга, и если ты этого не понимаешь, то ты непроходимо тупая бестолочь.

— Ох… Кто еще так приласкает, кроме любимой сестры? — вскинула брови Рин. — Я не знаю, Зара… Мне очень хорошо с ним. Но в тот же момент я понимаю, что… Я готова жить и без него, даже отпустить его к другой женщине, которая сможет подарить ему детей. Просто это… Будет тяжело.

— Тяжело?! — возмущенно задохнулась Зара.

— Да, но не так тяжело, как смерть Варданиса, — задумчиво кивнула Рин, не замечая тона подруги. — Хотя… В нем я теперь тоже не уверена. Все чаще возникает мысль, что на самом деле я вообще никогда и никого не любила.

Зара потрясла головой, будто вытряхнула из ушей все, что сказала Рин.

— Не говори глупостей. У тебя были серьезные чувства к Варданису, но к Анхельму они куда серьезнее, моя дорогая. С Варданисом вы не жили толком, как пара. Что вы вообще вместе прошли? Болезнь? Пару скандалов?

— Ну, не пару, побольше…

— С его светлостью успели всего за полгода пройти через огромные неприятности, через смерть, через невыносимый быт, который даже хуже смерти, через ревность, вы все еще вместе и готовы помогать друг другу дальше.

— Я же должна его охранять…

— Выброси из головы это оправдание! — разозлилась Заринея. — Каждый раз одна и та же песня: «Я сделала это, потому что была должна». Никому ты ничего не должна. Ты делаешь все это, потому что тебе хочется. Не хотела бы — давно бы ушла. Так что не утверждай, что никогда не любила. А теперь, пожалуйста, подержи его ногу, я должна зашить это безобразие.

Рин тяжело вздохнула и принялась помогать.

Когда они закончили, солнце уже разогнало туман, и только тогда Рин оценила масштабы разрушений. Кое-где с поместья ветром сорвало черепицу, повсюду лежали ветки и щепа, садовые деревья сильно потрепало ураганом, молоденькую вишню и вовсе выдрало из земли и отнесло в дальний конец сада. Посреди крыши конюшни зияла дыра, а из нее торчало и опасно покачивалось злосчастное дерево. Оглядев все это, Рин поняла, что у нее нет сил, выплюнула несколько нецензурных слов в адрес грозы и пошла в дом.

Мадам Пюсси приготовила им завтрак, Рин с аппетитом умяла все, до чего дотянулись ее загребущие руки, и предложила Заре остаться до вечера. Волшебница согласилась только после долгих уговоров — ночевка в поместье почему-то не вызывала у нее восторга. Остаток дня был потрачен на приведение дома в порядок. Тиверий съездил в город и позвал плотников и садовников, ветеринара и конюха. Рин пришлось на время закрыться в доме, чтобы не мелькать перед чужими глазами. Почтальон принес новости о том, что в Лонгвиле минувшей ночью сгорели три дома, множество деревьев повалены, и еще ветер сорвал крышу со здания городского совета.

Когда дворецкий хотел сообщить Анхельму, Рин остановила его, рассудив, что герцога не стоит будить и нагружать проблемами, он нуждается в отдыхе. К вечеру Анхельм проснулся и «обрадовал» ее жутким кашлем и температурой. От волнения она наругалась на него и отправила Милли за семейным доктором. Врач объявил, что у герцога обострился бронхит, а узнав, в каких условиях путешествовал его пациент последние месяцы, отругал Рин так, что та еще долго чувствовала себя, будто собака, сгрызшая любимые туфли хозяина. О, она узнала о себе много нового!

— Прекрати себя корить, — повторил Анхельм в который уже раз. — Я сам должен был думать, что еду на север, где холодно и сыро, а не на пляжи Эль-Дорнос.

— Куда-куда? — заинтересованно переспросила Рин, на секунду отвлекшись от своих горестных дум.

— Эль-Дорнос, удивительное место на юге Уве-ла-Корде. Неужели не слышала?

— Нет. Не припоминаю. Где это?

— Это дальше Южных островов примерно на пять дней пути. Там очень красиво. Высокие пальмы, яркие птицы, вода чистая, как кристалл, и весь остров окружают пляжи из розовых песков. Совсем скоро мы туда поедем, торжественно обещаю тебе это.

— У нас там особое дело?

— Да. Нам с тобой потребуется хороший отдых вдали от всех.

Рин улыбнулась при мысли о поездке на острова и чуть-чуть приободрилась: резвиться в теплой воде она всегда любила, а возможность такая выпадала последний раз очень и очень давно.

— Вот, именно это я и хочу видеть на твоем лице, — довольно мурлыкнул герцог и зашелся кашлем. Рин тут же снова скисла.

— Ну вот, опять… Какой ужасный кашель!

— Ты помнишь, как я кашлял той зимой, когда мы только познакомились?

— Помню. Я всерьез думала, что ты легкие выплюнешь.

— А ты можешь дать мне еще того средства? В прошлый раз оно так здорово помогло!

— Ой, не знаю, не уверена, что это будет на пользу. Ты уже столько всего проглотил… И Заринея тебя накормила своими зельями, и доктор какие-то таблетки впихнул…

— Мне от его таблеток ни жарко ни холодно, а твое зелье вылечило мой кашель всего за ночь. К тому же, не думаю, что постоянная тряска от кашля благотворно скажется на моем несчастном ушибленном мозге.

— Если осталось… — пожала плечами Рин и пошла потрошить свои запасы. Согревающей настойки оставалось на донышке, она вытряхнула последние капли и выскребла ложечкой для соли остатки, и этого едва-едва хватило бы на один раз. Она развела лекарство водой и принесла ему. Герцога передернуло, когда он отпил из бокала, но затем на его лице заиграла довольная улыбка.

— Знаешь, о чем я подумал? Нам нужно открыть медицинскую академию в Кандарине. Как раз сейчас она строится, и будет преступно не воспользоваться шансом. Да, это хорошая идея.

— А кто будет преподавать?

— Возможно, я смогу уговорить Кастедара дать пару лекций, — засмеялся Анхельм.

— Было бы здорово, если бы ты уговорил докторов из Иствана, — вздохнула Рин. — Я уверена, что доктор Такей с удовольствием поделится опытом.

— Ты права, это хорошая мысль, — кивнул он, глядя на нее с интересом. — А я сказал тебе или нет? Кейске согласился на строительство прядильной фабрики.

— Да ты что?! Правда? Это же замечательно, Анхельм! — она так обрадовалась, что хоть одна из задумок герцога осуществилась, что мигом позабыла про строгого доктора.

— Да. Это дает мне надежду, что вскоре между нами и аиргами будет установлено прочное сотрудничество. Я намерен положить конец эпохе ксенофобии, и ты мне в этом поможешь.

— Я? — удивилась Рин. — Каким образом?

— Еще не придумал, — сознался он со смущенной улыбкой. — Знаешь, кажется, лекарство начинает действовать. Мне так жарко!

— Это хорошо, допей, что осталось, а я сейчас позову одну шерстяную грелку…

— Не надо звать щенков! — запротестовал герцог. — Эти бандиты когтями простыни рвут и паркет царапают! В моем кабинете весь пол под столом исчеркан.

— Хорошо, когти я им подпилю потом.

— Лучше ложись сама ко мне.

Рин чувствовала себя и впрямь страшно уставшей после бессонной ночи и трудного дня, так что возражать не стала. Она умылась, тщательно почистила зубы, переоделась в новую пижаму, которую прикупила, когда они проезжали Кандарин, и улеглась рядышком с Анхельмом.

— Тебя и впрямь знобит, — несколько удивленно заметила она, прижавшись к нему.

— Рин, а когда твоя магия вернется?

— Понятия не имею, но думаю, что еще долго ждать.

— Ты сильно страдаешь без нее?

— Да нет, не особенно, — пожала плечами Рин.

— Но почему, если у тебя нет магии, ты все еще можешь использовать этот твой дар… Как там его?

— Ярость Аодо? А это не связано. Это не магия. Это внутреннее состояние разума.

— Но Арман сказал…

— Арман у нас эксперт по магии? — усмехнулась она и повторила: — Это не магия, это внутреннее состояние разума. Медитативное состояние, подвластное и людям тоже.

— А почему он сказал, что для тебя это опасно?

— Не знаю… — вздохнула Рин. — Доктор Ояма считает, что у меня проблемы с психикой. Он говорит, что во мне две души.

— Как так?

Рин только плечами пожала.

— Порой я думаю, что он прав. Знаешь, когда я использую Ярость Аодо, во мне словно просыпается кто-то еще. Иногда я слышу ее. Она жестока, даже беспощадна, коварна и не знает жалости, сильна и опасна, но одновременно справедлива, мягка, нежна и добра. Это совсем другой… Другое существо. В такие моменты я — это не я.

— У тебя раздвоение личности? — засмеялся он, наверное, надеясь перевести разговор в шутку, но его смех неловко оборвался, когда Рин кивнула: «Возможно». Они некоторое время молчали, и она уже начала засыпать, когда он сказал: «Даже если ты будешь считать себя драконом, я все равно буду тебя любить».

Глава 6.3

За неделю Рин поняла, какой объем дел выполняет герцог, и была потрясена его работоспособностью и выносливостью, потому что она сама так ни за что не смогла бы. Собственно, к концу недели ей захотелось повеситься или сделать с собой что-то, чтобы ей тоже запретили читать. И писать. Кипы бумаг, об которые она постоянно резала пальцы, уже снились ей в кошмарах. Самым страшным сном был тот, в котором Рин сдает некую отчетность господину в сером костюме, а он кричит на нее, называет бестолочью и говорит, что она должна была спрятать эти бумаги, а не приносить их ему, а потом поджигает документы. Не лишним будет заметить, что Рин пару раз думала претворить сон в реальность.

Анхельм быстро поправлялся: кашель прошел после трех дней горькой согревающей настойки на завтрак, обед и ужин, рана на плече хорошо заживала и не воспалялась, а после того как Айко урвал момент во время перевязки и обслюнявил ее, вообще стала «здорового цвета», и Рин пророчила отсутствие шрамов. Сотрясение лечили болезненными уколами в мягкое место, во время которых Анхельм ругался сквозь зубы в подушку.

Календарное лето подошло к концу незаметно, но еще не спешило уходить со двора. Было очень жарко и ветрено. Газеты то и дело говорили о падеже скота, засухе на юге и неурожае. После прочтения Анхельму этих сводок Рин каждый раз приходилось подолгу выслушивать лекции о том, чем чреваты эти события для экономики. Тиверий только цокал языком и говорил, что пришел губительный суховей.

Когда настенный календарь предъявил третье сентября, Зара и Джим привезли результаты их совместных исследований. Джим, служивший ранее в императорской канцелярии, разглядел несовпадение почерков на некоторых листах и разные стили ведения журнала. Он был уверен, что в процессе создания хаболаков участвовал кто-то еще, и это давало надежду, что такого человека удастся отыскать. Джим высказал предположение, что недостающие сведения хранятся у загадочного напарника, а Заринея развила его мысль: возможно, этот человек устранился от работы, и Макс остался один на один с разработками, но не справился, поэтому и хаболаки получились ущербными. Анхельм долго слушал их, а потом заключил, что пора ехать за ответами к Орвальду Римеру. Рин эта идея категорически не нравилась, но спорить она не стала. В любом случае, Анхельму еще неделю предстояло провести в постели, так что о поездке в тряской карете и думать было нечего.

Вечером, когда Джим и Зара уехали обратно, Рин попыталась осторожно выведать у Анхельма, как он собирается вести с дядей разговор, учитывая их ссору.

— Я не собираюсь начинать с нападения на него, это бессмысленно, — ответил герцог, задумчиво накручивая на палец локон ее волос. — Он уже знает, что мы там были, почему, и готов обороняться, а доводы в свою защиту найдет железные. Мы должны действовать иначе. Кстати, для начала стоит забрать твои документы, если ты не хочешь их…

Он вдруг замолчал и нахмурился так, словно вспомнил что-то важное. Похмыкал немного, а потом сказал так медленно, будто взвешивал каждое слово:

— Знаешь, если я верно догадался об одном варианте развития событий, то твои документы в безопасности. Потому что на тебя сделана его самая большая ставка.

— Это что за вариант? — удивилась Рин.

— Кастедар был в Вардоне. Он все знает, но молчит. Делаю вывод, что все было спланировано с его помощью.

— Я думала об этом, — кивнула она, — но я почти уверена, что он здесь никак не замешан. Мы действительно могли погибнуть там, если не от рук Макса, то в пасти хаболаков. Или Фрис… Он мог убить нас обоих. Я не знаю, что именно спасло меня в том потоке, почему я выжила, и кто вернул меня на берег, но я знаю, что Кастедар не позволил бы мне и Фрису так рисковать, если бы это укладывалось в его планы. Знаешь, как он разозлился на меня за то, что я сунулась в Вардон?

— Вот! Заметь! Раз он на тебя разозлился, то знал, что в Вардоне опасно, а значит, знал причину опасности. Помнишь, мы говорили о том, что ему известно будущее каждого?

— Да, а также он упоминал, что физически не в состоянии контролировать все движения фигур. Но дело даже не в этом… Как ты собираешься с ним разговаривать? О чем? Он воплощение Смерти!

— Да, с ним можно договориться только до неприятностей, — признал Анхельм.

— Знаешь, я должна тебе кое-что рассказать, — сказала Рин и села в постели. Герцог немного удивленно хмыкнул, а потом кивнул.

— Прости, что я так долго от тебя это скрывала, сама не знаю толком, почему это делала. Когда мы были в том городе ученых, в Левадии…

— Льяго?

— Да. Илиас вызвал меня на разговор.

— Илиас? Тебя? — Анхельм сел и взял ее за руки. — Я весь внимание.

— Илиас загнал меня в угол и заставил пойти на сделку с ним. Он хочет, чтобы я лично провела его войска по Соринтии, дошла с военными до кристалла и в Сорин-Касто.

— Что? — Анхельм нахмурился, смотрел на нее совершенно непонимающим взглядом. Руки его сжались крепче, и Рин занервничала.

— Может быть, он считает, что только так я буду под его контролем. Я ведь… Как бы это сказать? Неуправляемый опасный элемент.

— Погоди, какие условия он поставил?

— Подписал мне письмо. Подожди минутку, я принесу.

Рин сходила в свою комнату за письмом и протянула герцогу. Он слишком долго читал три несчастных строчки, и это немало нервировало ее.

— «Мы, Илиас Третий Левадийский, законный правитель королевства Левадия данным письмом гарантируем нижеследующее.

Предъявитель данного письма имеет Наше высочайшее разрешение на беспрепятственный въезд на территорию Левадии, выезд из нее, а также право на проживание в стране в течение неограниченного срока. Данное разрешение действует также на всех родственников Предъявителя.

28.02.4010», — зачитал Анхельм вслух, а затем поднял на нее глаза. — Рин, ты что, с ума сошла? Как ты могла так продешевить?

— Э-э? — растерялась она. — В смысле?

— Благие боги, Илиас — игрок, бессовестный, коварный и хитрый, как лис. Он ликвидирует любые писульки одним указом за самые короткие сроки, так что ты не успеешь не то что выехать из страны, а даже въехать в нее. Вероятно, он уже это сделал! Мало того, он может дать указание спецслужбам арестовать любого, кто предъявит подобное письмо! Он обвел тебя вокруг пальца так, что ты и не заметила. Он бесплатно купил твое согласие на военную операцию!

— Но… Я думала, у тебя это просчитано! Ты же согласился, чтобы его войска остались в Соринтии взамен на территории! — возмутилась Рин.

— Какие территории? — Анхельм пришел в полное недоумение.

— Колонии в Квато… Разве нет?

— Нет…

— А что тогда? — севшим голосом спросила Рин.

— Политический брак с Фионой, — сказал Анхельм. Они долго смотрели друг на друга, а затем в один голос воскликнули: «Они нас обманули!»

Рин вскочила и принялась наворачивать круги по комнате, хватаясь за голову и превращая свою прическу в воронье гнездо. Анхельм был лишен такой возможности, поэтому просто уткнулся лицом в подушку.

— Они воспользовались тем, что мы не могли поговорить друг с другом! — Рин от злости пнула шкаф и тут же схватилась за ушибленную ногу.

— Мне сказали, что ты уже обо всем знаешь. Кастедар сказал, что поговорил с тобой, ты отреагировала сначала неадекватно, но потом согласилась и сказала, что я буду счастлив с принцессой.

— И ты в это поверил?! — возмутилась она и почти сразу осознала, что не знает, почему возмущается. Он посмотрел на нее саркастически.

— А как бы я в это не поверил, если незадолго до этого момента ты сказала, что не сможешь быть со мной, и что мы из разных миров?

— Мы действительно из разных миров, и я действительно слабо представляю наше совместное будущее, — Рин отвела взгляд. — Но…

— Но что?

— Я хочу быть с тобой, пока есть такая возможность.

С тихим стоном он спрятал в ладонях лицо.

— Анхельм, понимаешь, я сильно замаралась во всех этих передрягах, — осторожно начала она. — Некоторые люди знают правду, но для большинства я — враг, повстанец, террорист. Авторитет человека, которого приведу на трон я, будет поставлен под сомнение, если мое участие в этом раскроется. Что будет со мной — неизвестно. В лучшем случае, меня постараются изолировать, в худшем — придумают способ снова объявить вне закона. Илиас сказал, что может позволить мне скрыться на то время, пока бюрократические жернова будут перемалывать правых и виноватых. Заключая сделку с ним, я надеялась использовать это письмо, чтобы сбежать со всей семьей через Левадию на острова Змеиного океана. Я бы не рискнула ехать через Аранию или Альтресию. Оттуда на острова тяжелее попасть, океан в тех местах очень опасный, а из Левадии… Анхельм, скажи что-нибудь, не молчи!

— Я идиот, — хмыкнул Анхельм наконец. — Какой же я идиот! Рин, я все понял. Илиас заключил с тобой эту сделку после моего с ним разговора, но воздействовать он хотел вовсе не на тебя, он тебя не боится. Его цель — я. Я ведь так и не согласился в тот раз на его предложение, не подписал договор! Я был близок к тому, чтобы подмахнуть любую ерунду, потому что слишком сильно устал, но меня так встряхнули его слова о моих родителях, и так потрясла новость о тебе, что я ушел от сделки. Он этого от меня не ожидал. Да, теперь Илиас действительно хочет изолировать тебя от меня после проведения операции. Ему совсем не нужно, чтобы я сорвался с крючка в последний момент, поэтому, как только ты приведешь солдат в Сорин-Касто, он возьмет тебя в заложники. Если я не буду ему послушен, то угрозой убить тебя он добьется всего, чего хочет. Даже моего окончательного согласия на брак с Фионой.

— Взять меня в заложники? — бровь Рин поползла вверх, в груди воинственно заплескалась жажда крови. — Он вообще не представляет, с кем имеет дело?

— Ты, бесспорно, храбрая и сильная, но Кастедар один раз пальцами щелкнет — ты свалишься с ног.

— Фрис не допустит… — она протестующе мотнула головой.

— Откуда такая уверенность, что Фрис не допустит? Помнишь о ребенке Вивьен? Что если Фриса попросту не будет в живых в этот момент? — спросил Анхельм, поднимая на нее очень серьезный взгляд. Рин ощутила, как в горле резко пересохло, в животе сплелся тугой комок, а руки похолодели.

— Мы сбежим сразу после того, как я уничтожу кристалл, — придумала она выход из положения.

— А как ты намерена сбежать от солдат Илиаса? Предполагается, что ты ведешь их до Сорин-Касто.

— Я заведу их на север Лунного леса, а потом позову братьев.

— Каких еще братьев?

— Бэл, Иф и Рав. Мурианы. Воспитаны мной лично пятнадцать лет назад.

— И много навоюют мурианы против солдат с оружием дальнего боя? — усмехнулся герцог.

— Они пригонят к лагерю стаю горнидов. А уж те точно справятся.

— Допустим. А как мы поступим с вездесущим Кастедаром?

— Я не знаю, — Рин вздохнула и рухнула рядом с ним в постель. Она надолго замолчала, в голове не было никаких идей, и Анхельм не спешил предлагать решений. Наконец она с неохотой признала: — Если Фриса не будет рядом, то мне конец.

— Мы знаем, что улица кончается стеной, но продолжаем бежать в тупик.

— Похоже на то.

Снова повисла долгая пауза. Герцог рассеянно гладил ее по руке, а Рин пыталась найти хоть одну дельную мысль.

— А что если мы свернем с дороги прямо сейчас? — спросил Анхельм. Рин недоуменно уставилась на него.

— Что? В смысле? Не будем уничтожать кристалл?

Анхельм кивнул, его глаза горели каким-то лихорадочным светом, и ей даже стало немного не по себе.

— Давай уедем прямо сейчас. Почему мы должны это делать? Почему мы должны пожертвовать своим счастьем, своей жизнью, чтобы чей-то там план удался?

Она оторопела и долго смотрела на него круглыми глазами.

— Я не могу бросить все вот так… — с трудом проговорила она. — Сказать, что в мое мировосприятие не вписываются предложения, которые предполагают бегство, — не сказать ничего. Тактическое отступление ради дальнейшей победы — да. Бегство — ни в коем случае. Враг напал на мой дом. Защитить дом от врага — это мой долг.

— Ты ничего этой стране не должна, забыла? Они испоганили тебе всю жизнь, а ты все еще хочешь их спасать?

Рин нахмурилась. Он вообще понимает, что несет?

— Я хочу, чтобы ты понял, кто я такая. Я солдат, воин, страж, защитник… Называй, как хочешь. Быть стражем — это жертвовать собственным спокойствием ради спокойствия других. Грудью на амбразуру — это обо мне. Даже если однажды всему суждено рухнуть, я буду стоять до последнего. Но кроме этого у меня есть долг дочери, сестры и…

— Не можешь придумать слово, которое обозначало бы невесту, у которой погиб жених? — догадался Анхельм. Рин почувствовала себя униженной.

— Раньше ты был аккуратнее в словах, — резко бросила она.

— Рин, я вовсе не хотел тебя обидеть!

— А обидел! Дважды!

— Когда успел?

— В первый раз, когда предположил, что я могу сбежать от своих обязанностей, а второй раз, когда потоптался по больной мозоли! Спасибо большое, что напомнил!

Она встала и подошла к окну, герцог остался лежать в постели. Ветер за окном тихо качал потрепанные ветви деревьев, под большой яблоней в центре сада стоял Цуйо и голодным взглядом смотрел на уцелевшие красные яблоки, очевидно придумывая, как до них добраться. Щенок разбежался и со всей дури боднул ствол, будто вообразил себя быком. В траву упали два яблока…

«Да, сила есть — ума не надо», — подумала Рин. Щенок потряс головой и принялся за добычу. Она бросила косой взгляд на герцога: тот выглядел подавленным и виноватым, и недовольство ее поутихло.

Положа руку на сердце, она вскипела не столько из-за неосторожного напоминания о Варданисе, сколько из-за предложения сбежать. Она вспомнила Сиани и Инаиса, их слова о том, что она и есть их оружие в войне против Анарвейда. Стало быть, в этом ее единственное предназначение, и отвернись она от богов — они отвернутся от нее. Пойди она против их воли… Что с ней сделают? Явно ничего хорошего. Но помимо страха перед Создателями, она еще боялась быть уличенной Анхельмом в страхе.

«Глупая гордячка! — вдруг зазвучал в ее голове женский голос, и Рин безошибочно узнала пробуждение внутри себя той самой личности. — Уж кому-кому, а Анхельму ты могла бы доверить и свои страхи. Обещала же себе, что расскажешь ему все, а сама что делаешь? Страшно ей стало, видите ли! Когда это он оставлял тебя без помощи?»

«Кто ты такая?» — нашлась она.

«Не об этом речь. Засунь свою гордость себе в задницу и научись смотреть в лицо страхам, дура несчастная!»

И так же резко, как появилось, ощущение присутствия второй личности исчезло. Рин покосилась на Анхельма и столкнулась с его взглядом.

— Будем бурю в стакане устраивать? — спокойно поинтересовался он. — Или ты простишь меня, а в качестве недостойного герцога оправдания примешь во внимание тот факт, что у меня сотрясение мозга?

Выслушав его витиеватые извинения, Рин не смогла сдержать улыбки и махнула рукой. Герцог тоже облегченно улыбнулся.

— Знаешь, я давно хотела с тобой поговорить кое о чем.

— Что именно?

Рин вернулась в постель, забралась под одеяло, прильнула к его плечу и очень тяжко вздохнула.

— Пообещай, что не подумаешь, будто я сошла с ума или придумываю небылицы.

— Рин, не обижай меня, разве я когда-то не верил твоим словам? Расскажи все по порядку.

Она недолго помолчала, собираясь с мыслями, а затем рассказала ему, как все было, не умалчивая о появлении Создателей. Уже готовясь встретить недоверчивую усмешку или осторожный вопрос, уверена ли она в своих словах, Рин с удивлением почувствовала, что он прижимает ее к себе, и подняла взгляд. Анхельм смотрел на нее очень нежно, с неизбывной любовью, улыбался тихо и печально. Пригладил ее непослушные волосы и вздохнул.

— Ты боишься ослушаться их воли?

Этот вопрос сказал ей больше, чем если бы он произнес целую речь в ответ. Анхельм понял все, о чем она думала. Именно поэтому он не устроил ей сцену за утаивание таких важных событий, не обвинил ее в глупости и необдуманности действий, хотя этого она ожидала.

— Сегодня, э-э… третьего сентября четыре тысячи десятого года, я официально объявляю тебя, Анхельм Ример, самым внимательным и понимающим мужчиной на свете, — улыбнулась Рин, чувствуя внутри огромное облегчение. — Анхельм, я хочу попросить тебя кое о чем. Давай больше не будет между нами никаких секретов? Давай расскажем друг другу все, что знаем. Иначе мы не выживем.

— Я полностью с тобой согласен.

— Вопрос первый: о чем говорила с тобой мать Фионы? Я была в этот момент в кабинете Илиаса и видела вас троих из окна.

— О Фионе. Серьезно, ничего важного. Рассказывала о нашем родстве и возможных отношениях.

— То есть их нисколько не волнует, что ты — ее… Кем она тебе приходится?

— Троюродной племянницей она приходилась бы Анхельму Римеру. А Анхельму Соринтийскому… Или, подожди, как там меня назвали при рождении?

— Вейлор Восьмой. Ваша династия отличалась изобретательностью в именах.

— Это точно! — засмеялся Анхельм. — В общем, она для меня настолько дальняя родня, что я и слова такого не знаю. Я без зазрения совести пропускал мимо ушей абсолютно все мамины рассказы о нашей родословной. Но, если ты хочешь, можно поднять архивы и узнать точно…

— Нет! — отказалась Рин. — Спасибо, обойдусь.

— Теперь у меня к тебе вопрос. Объясни мне, кто был твоим первым женихом, на свадьбу с которым тебе подарили Соколиную песню.

Рин закатила глаза и вслух погрозилась вырвать Арману язык.

— Давай, рассказывай. И подробно, я хочу знать всю историю.

— Тебе это не понравится, но ты сам напросился. Эх… С чего бы начать? Я встретила Рю, когда мне было двадцать. Некоторое время мы работали вместе на ферме оленей, а потом сблизились и… попробовали друг друга, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Понимаю, — с напряженной улыбкой проговорил герцог. — Ты любила его?

— Не-ет! — Рин протестующее взмахнула рукой.

— Просто хотела? Без всякого чувства?

— Ну почему же без всякого… Он был красивым, а мне было интересно, каково это — быть с кем-то… А еще таким образом я хотела доказать, что уже взрослая женщина, а не ребенок.

— Кому доказать?

— Фрису.

— Что?! — оторопел Анхельм. Рин засмеялась.

— Ох, ты зря это спросил. Все еще уверен, что хочешь продолжения истории?

— Я же теперь спать спокойно не смогу, пока не узнаю. Фрис тебе запрещал встречаться с мальчиками?

— Фрис мне много чего запрещал. Пить парное молоко, есть немытые фрукты и слишком много сабы.

— Чего-чего?

— Это такая сладкая тянучка из орехов, ягод и оленьего молока, я за нее родину в аренду сдам… — Рин ностальгически вздохнула, вспомнив вкус любимого лакомства. — Запрещал гулять зимой без шапки, прогуливать уроки и заплетать ему косички. Когда мне исполнилось пятнадцать, он стал запрещать мне смотреть на него, если он не одет. Потом в запрет вошли самые невинные поцелуи в щеку и даже крепкие объятия. Одновременно с этим он запретил мне встречаться с идиотами, а идиотами у него считались абсолютно все. Как-то раз в ответ на очередную тираду я заявила, что раз он запрещает мне встречаться с ними, то пусть сам встречается со мной, потому что я его уже давно люблю, а он, придурок такой, этого не замечает. От таких известий Фрис едва не хлопнулся в обморок. А потом отказал мне в не очень вежливой форме. Я разозлилась на него и сбежала с Рю в Зеленую пещеру. Это у нас было местом, куда приходили парочки, которым хотелось уединиться. Там очень романтично ночью, кругом светлячки… В общем, мы уединились, а утром Фрис отыскал нас, и последовало закономерное наказание от родителей. Нас с Рю обязали жениться…

— Я думал, у вас свободные нравы!

— Свободные, пока не видит никто. То есть, пока тебя не поймали — хоть с оленями трахайся.

— Боги… Рин!

— Да, такие случаи тоже были. Ты многого не знаешь об аиргах. Внешне все чинно-благородно и только после свадьбы; на свиданиях, в лучшем случае, можно взяться за руки, а на самом деле — сплошной разврат. Копни любого аирга — увидишь извращенца.

— Вот это открытие… Ты бы хоть покраснела для приличия.

— Цвет кожи не позволяет. Уже и не рад, что спросил? — поддела она его с улыбкой. — Погоди, дальше слушай. Фрис немного пожалел о своем поспешном решении сдать меня с потрохами родителям, но все равно считал, что поступил правильно. Нас с Рю обязали пожениться, и я была не против сделать это немедленно, но Фрис для чего-то стал настаивать, чтобы свадьбу отложили, пока нам с Рю не исполнится тридцать три года. Вообще-то, Старейшина не мог спорить с Фрисом, он для него был непререкаемым авторитетом. Но я была занозой со слишком длинным языком, так что Фрису пришлось постараться, чтобы оттянуть срок.

— А ты что, так хотела замуж?

— Не знаю. Я бы тогда все сделала, чтобы Фрису насолить. Он меня обидел.

— А о бедняге Рю ты не думала?

— Ой, о Рю не думал никто, включая самого Рю! Я выбрала самого красивого, но тупого аирга из всего Иствана.

— Неравнодушна к красавцам, как я погляжу…

— Даже у меня есть слабости, — признала Рин с улыбкой. — Хотя, скорее, это из-за того, что я росласреди аиргов, а не людей. В моем народе физическая красота ценится не меньше, чем душевная. Но речь не о том. В общем, следующие тринадцать лет Фрис полировал мне сознание, убеждая, что я не должна выходить замуж за Рю, а я злилась и говорила ему что-то вроде «тогда сам на мне женись», на что следовал неизменный отказ, обида, ссора, и дальше по накатанной.

— Тогда почему ты сбежала?

— Да я не очень-то хотела замуж за Рю. Мне хотелось другого…

— Свободы?

— Да нет. Мне хотелось Фриса. Просто когда подошло время свадьбы, я вдруг осознала, что своего не добьюсь, отношения уже со всеми испортились, Рю мне за эти годы, прошу прощения за выражение, остопаскудел, а разводов у аиргов не бывает. Словом, меня загнали в угол, и я решила, что в таком случае не достанусь вообще никому. Собрала котомку, прихватила Соколиную песню и отправилась в Финесбри. Вот такая история.

Анхельм долго молчал, видимо, осмысливая услышанное.

— Выходит, ты всегда любила Фриса? — спросил он наконец.

— Любила? — удивленно переспросила Рин. — Не уверена. Думаю, это была просто детская влюбленность.

— Детская влюбленность не длится так долго.

— У людей не длится, а у аиргов — легко. Кейске лет сорок провел, вздыхая по Маэми, но так и не признался ей, — Рин взглянула на него немного насмешливо, но улыбка в ее глазах почти сразу померкла. Она вздохнула тяжело и добавила: — Не знаю, Анхельм, может быть, что-то от этой влюбленности еще осталось, но этого явно слишком мало.

— Ты пошла за ним в Вардон, рискуя умереть.

— На кону стояло больше, чем его жизнь. Ты же знаешь, как много от него зависит в нашем деле, — возразила Рин, но Анхельма это не убедило.

— Ты шла туда не для того, чтобы спасти дело, ты шла спасать его. Ты себя не видела со стороны. Не слышала, что говоришь, не видела, как… двигаешься, ходишь, смотришь… Как дышишь! Меня порядком пугало твое состояние.

Он неплохо научился скрывать свои эмоции, но она все равно чувствовала напряжение и холодок в его голосе.

— Злишься на меня?

— Еще как! — признал он. — Просто очень тебя люблю, поэтому и не показываю.

— Не ревнуй к нему, пожалуйста, — попросила Рин и прижалась к Анхельму крепче.

— Я не ревную. Это не конструктивно. Фрис для тебя родной, поэтому с моей стороны было бы совершенной глупостью пытаться разорвать связь между вами.

— Связь? — Рин издала скептический смешок. — Знаешь, на что это похоже? Я высеиваю семена, они едва-едва всходят, а он топчет их. Вот тебе и связь. Что бы между нами ни было, в те годы я явно не понимала, что Фрис для меня слишком опасен. Он мне добра не принесет.

— А сейчас?

Она пожала плечами.

— Ты же видишь, к чему он меня толкает. Я просто игрушка в его руках, он дергает за ниточки, а я послушно пляшу. Ирония в том, что если я перережу ниточки, погибнет всё. Я, ты, он… Всё.

— Я бы не назвал это иронией.

— Как хочешь называй. Смысл один.

— Ладно, вернемся к началу разговора. В следующий понедельник мы поедем к дяде.

— И с чего ты начнешь беседу с ним?

— Во-первых, у меня накопились к нему дела и вопросы относительно Сент-Вейлора и гвардейцев.

— Я думаю, что для продуктивного разговора мы должны будем кое-кого привести.

— Кого это?

— Помнишь гвардейца, который сейчас находится под надзором Армана и Зары?

— Я и забыл о нем, а ведь он может быть полезен, — хмыкнул Анхельм. — Ладно, с этим разберемся.

Анхельм отложил в сторону ежедневник, в котором до этого что-то черкал, и попросил:

— Сходи в кабинет, пожалуйста, и принеси большую белую книгу из моего стола.

Рин нехотя поднялась и пошла в кабинет. Искомую книжку она обнаружила под тремя другими, а рядом была маленькая коробочка из красного дерева. Не сдержав любопытства, она заглянула внутрь и увидела кольцо из белого золота с красивым красновато-фиолетовым камнем, ограненным в форме сердца.

Глава 6.4

Рин нехотя поднялась и пошла в кабинет. Искомую книжку она обнаружила под тремя другими, а рядом была маленькая коробочка из красного дерева. Не сдержав любопытства, она заглянула внутрь и увидела кольцо из белого золота с красивым красновато-фиолетовым камнем, ограненным в форме сердца. В коробочке также лежала сложенная вчетверо записка, на которой каллиграфическим почерком было написано:

«Мой дорогой сынок!

Готова спорить — ты удивлен, что получил такое письмо сейчас, когда меня уже давно нет в живых. Ты не можешь понять, как такое может быть? Не думай, что это чья-то злая шутка! Дело в другом: я всегда обладала даром предвидения, поэтому знала, когда уйду из мира живых, и как это случится. Не вини меня, дорогой сын, что не сказала тебе сразу, что никого не предупредила, но… Знаешь, жизнь часто неумолима, а смерть неотвратима. Не жалей о нас с папой и Каролиной, хорошо? Мы обязательно встретимся в другой жизни!

Ах, как бы здорово было на тебя посмотреть, мой сынок! Сейчас ты, наверное, уже выше своего папы…

В сторону сантименты! Я должна сказать тебе нечто важное.

Кольцо, которое ты держишь сейчас в руках, называется «Свет Надежды», оно передавалось в нашей семье двенадцать поколений. На этом кольце клялись в вечной верности и любви мужья своим женам; когда приходило время, матери передавали его сыновьям, а невестки принимали в качестве свадебного подарка. И не было союзов крепче, чем в династии Римеров! Подари и ты «Свет Надежды» своей любимой. Звезды шепчут, что тебе придется многое понять и принять, как есть, чтобы быть с ней, но еще большее нужно великодушно простить. Будет непросто, но чем труднее станет ваш путь, тем ближе друг к другу прильнут ваши души. Будь ей хорошим мужем, люби, оберегай, поддерживай и делай счастливой. Мужчины веками ломают голову над загадкой, чего хочет женщина. Запомни ответ: женщина хочет быть счастливой.

От любящей матери — любимому сыну.

Марисоль Адель Танварри Ример.

13 октября 3994».

Рин закрыла коробочку, положила на место и вернулась к герцогу. Не поднимая на него глаз, она передала книгу и легла рядом. Сердце стучало, как сумасшедшее. Мысли в голове роились, будто пчелы в улье, но никак не желали складываться во что-то определенное. Мама Анхельма знала, что умрет? Она знала, что ее сын встретит самую неподходящую для него пару? Анхельм собирается сделать ей предложение?!

— Что с твоим лицом? — спросил герцог. — Тебя всю перекосило.

— Да просто задумалась.

Анхельм пожал плечами и раскрыл книгу на середине. Длинный список имен и фамилий, некие даты и краткие заметки напротив каждого имени.

— Что это такое? — спросила она, чтобы отвлечься от мыслей о матери Анхельма.

— Это реестр предложений, внесенных на обсуждение в Королевский совет. В этой графе написано, кто внес, а здесь — суть вопроса.

— Как Книга Желаний в Левадии? Люди просят, а ученые изобретают по запросу?

— Не совсем. Эти люди возглавляют торговые союзы и различные общества по всему миру. К примеру, Федерико Ларансо, глава общества защиты природы. Оно насчитывает свыше двадцати миллионов человек…

— Так много! — удивилась Рин.

— По всему миру…

— Много! Во всем мире-то сколько людей наберется? Миллиарда четыре, наверное…

— Около того. Но ты не дослушала. В этом обществе состоят люди, которые следят за ловом рыбы, охотой и борются с браконьерством, загрязнением почвы, воздуха и воды, вредными отходами производства и так далее. То есть, земледельцы, рыболовные компании и охотники тоже в нем состоят. Так вот, Федерико лоббирует в правительстве законопроекты, запрещающие опасное производство, а также продвигает патенты устройств очистки воды и переработки мусора.

— Это очень хороший человек!

— Подожди. За продвижение патента, к примеру, он берет очень немаленькие суммы, а успеха почти не гарантирует. Подконтрольные ему фонды, которые собирают средства на защиту природы, фактически сливают огромные суммы ему в карман. Для интересующихся судьбой своих денег граждан делается показная бухгалтерия, а так называемые «белые» браконьеры покупают у него внеочередные разрешения на отстрел и отлов. Что теперь ты о нем думаешь?

— Это очень плохой человек, — поменяла она свое мнение. Анхельм усмехнулся.

— Но мусор перерабатывается, вода очищается, а несколько видов животных были спасены от истребления его силами.

— Обычный человек, — заключила Рин. — А зачем тебе эта книга?

— Мне нужно подготовить предложение по каждому запросу, потому что скоро мы с тобой будем собирать императора на ежегодный Королевский совет, который состоится двадцатого октября. До этого времени я должен съездить в Сент-Вейлор и вернуться обратно… — объяснил Анхельм и тяжело вздохнул. — Ума не приложу, как я успею это сделать. Мне нужен второй я.

Рин немного помолчала, прежде чем осторожно спросить:

— Может, помиришься с дядей? Ты один не справишься, Анхельм.

Он с досадой промычал что-то неразборчивое, а потом взглянул на нее и спросил:

— Кажется, я должен рассказать тебе, как погибли мои родители, а также назвать причину ссоры с дядей, да?

Рин послала ему ободряющую улыбку.

— К сожалению, я помню мало деталей. В тот год, в ночь на двадцатое октября, я проснулся от страшных криков Каролины, моей сестры. Я выбежал в главный зал, чтобы найти ее, но стоял густой и едкий белый дым, я ничего не видел. Меня схватил на руки кто-то, замотанный во влажные тряпки, и выбежал со мной во двор. Это был Орвальд. Как только мы выбрались за ограду, левое крыло дома, где находилась спальня родителей, объяло пламя. Что случилось после — я не видел, потерял сознание. Тиверий, Адель и другие слуги жили в отдельном флигеле, пожар не достал их. Они рассказывали, что дядя не стал и пытаться спасти маму с папой и сестру. Он сразу же забросил меня на лошадь и повез в госпиталь, даже не оглядываясь. Кто-то из прислуги пытался спасти родителей, но безуспешно — дом полыхал с такой силой, что земля под ногами горела. Врачи сказали, что мои бронхи повреждены, я надышался ядовитым дымом, но, к счастью, не смертельно. Болезнь осталась со мной на всю жизнь и, как я уже говорил, до встречи с тобой я много времени проводил в бесплодных попытках вылечиться.

— Тебя лечили магией?

— Если бы не магия, я бы здесь не лежал. Надо отдать Орвальду должное: на магической помощи он не экономил. Со всей страны были собраны лучшие специалисты.

— Так ты злишься на него из-за того, что он не спас твоих родителей?

Лицо Анхельма потемнело, красивые голубые глаза заволокло льдом, губы упрямо сжались.

— Это он привез горючую дрянь в поместье. Из-за него все произошло. Орвальд всегда хотел власти, Рин, но было слишком много прямых наследников, чтобы он мог что-нибудь получить.

— Если бы он хотел только власти, стал бы тебя спасать, зная, что ты истинный наследник престола?

— Орвальд смог бы править только через меня, потому что официально отрекся от трона. При правильном воспитании я стал бы его говорящей куклой, а он… Делал бы все, что хотел.

Рин вздохнула.

— Тяжело. Мне жаль, что так вышло с твоей семьей… Я понимаю, через что ты прошел. Только… Пожалуйста, не впускай в свое сердце ненависть. Ты не из этого теста, ты не сможешь это вынести.

— В смысле?

— Месть разъедает душу. Это обоюдоострый меч.

— Кейске сказал мне то же самое. Занятно…

Рин хмыкнула, а потом вспомнила, что хотела спросить его кое о чем:

— Как ты умудрился заставить его лечить меня?

Герцог шутливо нахмурил брови.

— Я угрожал ему. Ты же знаешь, каким страшным я могу быть.

— У-у-у! Мои коленки дрожат каждый раз, когда тебя вижу! — с готовностью поддела его Рин. Анхельм засмеялся, схватил ее за коленку и стал игриво гладить по бедрам.

— Боишься меня? Сейчас заставлю твои ножки дрожать…

Он потянулся, чтобы поцеловать ее, но Рин со смехом отодвинулась.

— Не меняй тему!

— Ну Рин! Целую неделю уже жду…

— Подождешь, тебе сейчас все равно ничего такого нельзя.

Анхельм с тяжелым вздохом перевернулся. Близость этой прекрасной женщины просто сводила его с ума, и он решил не оставлять попыток получить желаемое.

— Ты хотя бы знаешь, как притягательно выглядишь? — спросил он, пытаясь незаметно пробраться ладонью под ее рубашку и погладить. — Надела мою рубашку, оголила ножки и хочешь, чтобы я оставался спокойным? Щеголяешь тут передо мной своей обворожительной попкой в этих обольстительных кружевах, а я должен молчать?

— Мне переодеться? — невинно осведомилась она и натянула ткань на груди так, что стали видны очертания сосков. Да она просто дразнится! Кокетка! Сидит, вся из себя богиня плотских наслаждений, доводит его до исступления и не тронь ее! Герцог твердо решил, что не оставит это безнаказанным, быстро скользнул ладонью к ее груди и зажал пальцами упругий сосок. Ах, блаженство!

— Нельзя, Анхельм! — Рин легонько хлопнула его по руке.

— Ледяная ледышка! У меня же все горит внутри! Как ты можешь так со мной поступать, а? — проворчал он, притягивая ее к себе и целуя в шею. — Как ты пахнешь…

— Анхельм! — почти простонала она, вызвав этим полустоном жаркую волну в низу живота. — Нельзя-а! Нет-нет, не надо меня там… Оо-о! Анхельм, ну пожалуйста, ну… Анхельм!

— Обожаю, когда ты меня упрашиваешь! — промурлыкал он и принялся целовать Рин всерьез, чтобы она не смела возразить. Ее сладкие губы пьянили, он никак не мог насытиться. Щекотал языком, покусывал и не давал ей оторваться ни на волосок. Одновременно гладил ее нежную грудь, спинку, проводил ногтями по позвоночнику, легонько царапал по пояснице, отчего она сладко вздыхала. Мягкая кожа под его ладонями горела. Анхельм был до боли возбужден, пижамные штаны стали тесны, рубашка стала совершенно лишней. Он уже почти подмял Рин под себя, когда она вдруг вывернулась и юркнула на край постели.

— Да ну в самом же деле! Чтоб тебя! Мужчина! — возмущенно выдохнула она, впрочем, улыбаясь. Щеки ее пылали, полуобнаженная грудь тяжело вздымалась. — Я же сказала, что нельзя!

— Ты что же, не хочешь? — Анхельм снова потянулся к ней, но Рин отодвинулась.

— Может быть и не хочу! Анхельм, ну правда! Ты же знаешь, что я не умею заниматься этим спокойно… А у тебя голова болит.

— Не болит! Клянусь, не болит! — запротестовал он, аккуратно подбираясь к ней. — Рин, милая, не могу я терпеть, ну посмотри, что ты со мной делаешь… И я же знаю, что ты… Попалась!

Он набросился на нее, прижал к кровати и требовательно поцеловал. Рин ответила на поцелуй и обняла его руками и ногами. Анхельм понял, что сопротивление сломлено, воспользовался моментом и запустил руку ей в трусики.

— Ого! Это называется «не хочу»? — прошептал Анхельм и скользнул пальцами в нее. Рин почти вскрикнула.

— Громче! — шепнул он. Она зарычала и попыталась вывернуться, но он не позволил и продолжил ласкать. И тут Рин перестала вырываться и начала двигать бедрами в такт его движениям.

— Ой, Анхельм!.. — Громкий стон прозвучал чудесной музыкой. Больше Анхельм сдерживаться не мог. Он рванул пуговицу на штанах, освободился от одежды и взял Рин. Ах! Кожа к коже! Блаженство! Внутри она была такой горячей и мягкой, такой тесной, так крепко сжимала его член, что у Анхельма в голове помутилось. Мысли исчезли. Остались только вожделение, страсть и желание ни за что не отпускать Рин, пока силы не кончатся…

Но когда Рин царапнула его спину и бедра, укусила за шею, Анхельм вздрогнул всем телом, жар объял его с головы до ног и взорвался в низу живота.

— Ри-ин… — выдохнул он и застонал от сладкой судороги во всем теле. Усталость накатила, глаза закрылись сами собой. Легкое прикосновение к плечу заставило его проснуться. Он встрепенулся, приподнялся над Рин и возмущенно сказал:

— Чтоб тебя, женщина! Я планировал более длительное действие! И что я теперь должен сделать?!

Она смущенно отвела взгляд.

— Ну, ты можешь возмущаться, а можешь использовать язык иначе…

Анхельм ухмыльнулся и передвинулся ниже. После этого настала очередь Рин вздыхать, стонать и дрожать от удовольствия.

Когда оба насытились и рухнули на постель, Рин уже в полудреме спросила:

— Так каким образом тебе удалось заставить Кейске лечить меня?

Анхельм устало хохотнул: ну что за женщина? Даже после такого приятного занятия не может забыть о деле.

— Пришлось воспользоваться властью герцога и отдать приказ. Я сказал, что ты моя невеста и потребовал вылечить тебя.

Рин недоверчиво приподняла бровь.

— А как он поверил? Он же слышит ложь…

— А я и не лгал, — Анхельм повернулся и быстро поцеловал ее в лоб. Рин только со смехом головой покачала, но улыбка стихла, стоило ей вспомнить о кольце. Так и подмывало спросить о находке, но решимости не хватило. Она взглянула на часы, те показывали половину второго.

— Часы уже непрозрачно намекают, что время для сна настало еще два часа назад, — вздохнула Рин. — Пора на боковую.

Он кивнул, Рин отправилась умываться. Глядя на свое отражение в зеркале, она вдруг поняла, что видит удовлетворенную, счастливую женщину. Груз тайн был сброшен, и плечи ее сами собой развернулись. Губам больше не нужно было хранить секреты, и они растянулись в улыбке. Из глаз исчез страх быть раскрытой, и появился задорный блеск. Как мало нужно человеку для счастья — не лгать. И только-то.

~*~

Утром следующего дня Орвальд сам приехал к Анхельму. Увидев его, Рин поразилась перемене, перед ней будто бы стоял совсем другой человек. С дяди словно сдуло его привычную деловитость и стать, теперь он больше походил на потерянного, измученного человека, и если бы не дорогая одежда и перстень-печать с фамильным гербом Римеров, едва ли кто-то смог бы признать в нем одно из первых лиц государства.

— Добрый день, Рин, — сухо поздоровался дядя, едва взглянув на нее. — Где Анхельм?

— Добрый день, ваше превосходительство. Анхельм в спальне.

— Он спит в такой час? — удивился Орвальд. — Не похоже на него.

— Анхельм болен.

— Бронхит снова разыгрался?

— Нет, эту проблему мы уже победили. У него сотрясение мозга.

— Что?! Как?!

— Неделю назад во время бури на него упало дерево.

— Тиверий, принеси чай, — распорядился его превосходительство и быстрым шагом поднялся на второй этаж. Рин не спеша поднялась следом за ним, гадая, чем кончится эта беседа, но когда вошла в спальню и увидела лицо Анхельма, то поняла, что ничем хорошим. Лицо герцога в один миг потемнело, стоило ему увидеть дядю, синие глаза будто заволокло льдом, губы упрямо сжались, и надулся на левой щеке желвак, как всегда бывало с ним перед трудными разговорами.

— Прошу вас, Рин, оставьте нас одних, — попросил Орвальд, все так же не глядя на нее.

— Нет, Рин останется, — процедил Анхельм.

— Хорошо, пусть остается, — неожиданно легко согласился тот и добавил: — Краснеть перед ней тебе.

— Мне краснеть? — опешил герцог.

— Какого рожна ты полез в Вардон, щенок несносный? — голос дяди прозвучал, как громовой раскат. Но Анхельм, судя по всему, грозы не боялся.

— Щенок? — прошипел он. — Сначала ты лжешь мне о родителях, а потом тайком от меня устраиваешь в Вардоне секретную базу, где под твоим руководством выращивают хаболаков! И даже когда агент, от которого зависит абсолютно весь успех миссии, едва не погибает от них, ты делаешь вид, что ни сном ни духом об этом не ведаешь! А когда мы решаем вопрос с вето, ты вдруг говоришь, что передумал, поддерживаешь Амалию и рушишь все, чего так долго добивались!

Его превосходительство тяжело опустился в кресло и закрыл лицо рукой.

— Думаешь, самый умный? Посмотрел бы я, как бы ты повел себя на моем месте. Все эти годы я вертелся перед Вейлором, как уж на сковородке, чтобы только спасти тебя от его внимания! А ты что делаешь?! Нарываешься на конфликт с советником, правой рукой этого Анарвейда! Благие боги, я дал этому ребенку все, но так и не научил думать!

Рин привалилась к дверному косяку и сложила руки на груди.

— Похоже, что думать не научили вас, Орвальд. Во всяком случае, мозгами, — сказала она. — Позвольте объяснить, что бывает, когда правая рука не ведает, что делает левая. Случается провал. Вы увязли в дерьме по уши. Вы заврались и сейчас справедливо пожинаете плоды своей лжи.

— Помолчите, Рин, вы вообще ничего не знаете! — отозвался Орвальд, раздраженно взглянув на нее.

— Думайте, кому затыкаете рот, ваше превосходительство, — прорычала она. — Из-за вас пострадали мои друзья и я сама. Мне до безумия надоело, что каждый раз следы вашей деятельности обнаруживаются буквально во всех проблемах, которые нахлынули на меня с того самого момента, как я появилась в этом поместье.

— Вы сами навлекли на себя большинство бед! — прикрикнул он, разворачиваясь к ней. Его брови сурово сдвинулись, глаза метали молнии и потемнели от гнева. — Вместо разговора вы хватаетесь за оружие, вместо того, чтобы спросить, вы бросаетесь обвинениями! Мне до смерти надоело ваше неподчинение приказам и безрассудство, из-за которого все мои планы летят горниду под хвост!

Он снова повернулся к Анхельму, который, похоже, едва сдерживался, чтобы не пустить в ход кулаки и не врезать родственнику.

— Сядьте, поговорим. Теперь я расскажу все, что могу.

Анхельм сел в свое любимое глубокое кресло, скрестив руки на груди и пронзая дядю ледяным взглядом. Дверь в комнату отворилась и вошла немного испуганная Милли с подносом. Девушка быстро расставила на столике чай и угощения, поклонилась и вышла. Орвальд взял чашку и покрутил в руках, задумчиво похмыкал и начал рассказ.

— Первого июня восемьдесят пятого года твой отец, Анхельм, попросил меня вывезти тебя в безопасное место. Уже тогда кристалл постепенно захватывал его разум и творил ужасные вещи одну за другой. Вейлор не знал, как будут развиваться события, но боялся, что тварь внутри разума уничтожит абсолютно всех, кто близок ему, а также людей, способных взять власть в свои руки. Твоему отцу в тот момент было неважно, кто займет трон, он хотел, чтобы выжил хоть кто-то из династии. В следующие полтора года Анарвейд — пора уже называть эту тварь так! — полностью овладел разумом Вейлора и вытеснил его личность. Долгое время Анарвейд изучал обстановку, вмешиваясь в дела государства лишь изредка. Его ушами и глазами, как вы знаете, стали гвардейцы, которые доносили ему вести со всех концов страны. В это же время я, получив должность тайного советника, стал изучать кристалл и поведение Вейлора. Года три назад стало ясно, что есть моменты, когда Анарвейд словно выключается. Это происходит редко, но такое явление циклично, случается строго раз в год и длится два месяца — с двадцать третьего декабря по двадцать третье февраля. В это время мы с Вейлором обсуждаем наши планы и стратегию борьбы с этой дрянью в его голове. Сначала я опасался, что Анарвейд будет иметь полный доступ ко всему, что узнает Вейлор, но потом мы поняли, что это не так, поэтому стали использовать короткое время по максимуму. Хаболаки…

Орвальд тяжело вздохнул и перевел взгляд на Рин. Та стояла с видом заинтересованным, но отнюдь не дружелюбным.

— Это его идея. Я только воплощал в жизнь.

— Зачем ему это нужно? — спросила она, не сводя с него тяжелого взгляда.

— Это нужно не только ему. Мне это нужно, потому что кто-то должен защитить империю от нападения канберийцев, когда кристалл… Когда Анарвейд будет побежден.

— Вы всерьез говорите о войне с Канбери? — нахмурилась Рин. Его превосходительство медленно кивнул.

— С Канбери никогда не было простых отношений. Но сейчас президент Ральф Краус на деньги синдиката оружейных магнатов нанимает провокаторов и сепаратистов с целью развязать войну в ослабленной Соринтии. Магнаты получают рынок сбыта продукции, а Канбери получает господство на континенте. Я уже говорил, он начал с юго-восточной части страны, с неустойчивого Вэллиса. Если бы инсургентам удалось осуществить военный переворот, и к власти в регионе пришла хунта, то следом за Вэллисом быстро сдала бы свои позиции госпожа Мелуа, и целый край попал бы под влияние Крауса. После продолжительных торгов герцогство Зальцири вошло бы на правах монархической республики в Канбери, но по сути это было бы марионеточное государство, потому что добрая половина родни Амалии происходит из этой треклятой страны, их крепко держат торговые отношения. Наши доблестные герцоги страшно переживают за собственные шкуры, так как боятся попасть под контроль Вейлора, поэтому они скорее объединятся с Канбери против правителя Соринтии. Вейлор же не хочет допускать такой ситуации и прав в этом! Канбери — ненасытная крыса. Они разграбят все, что смогут, а затем вышвырнут объеденный регион и спустят его до уровня Халальды. Помнишь этот маленький анклав в Арании, где люди умирают от голода? То же самое случится и у нас, если мы допустим разброд и шатания в умах граждан Соринтии. И без того все несладко, а будет еще горше. Градус наших отношений с Канбери постепенно накаляется, Вейлор считает войну неизбежной, не верит, что ты сможешь удержать мир на границах, и он абсолютно прав — здесь нужен характер диктатора, а не политической размазни вроде тебя.

Последнее Орвальд адресовал Анхельму. Тот ничего не ответил на «политическую размазню», лишь вздохнул. Объяснение его превосходительства было более чем исчерпывающим и дающим пищу для размышлений.

— Возникает резонный вопрос: есть ли смысл избавляться от Анарвейда, если благодаря ему Соринтия может не попасть на острие военного ножа? — спросила Рин после долгой паузы.

— Если Анарвейд усилит свое влияние, то наши западные соседи объявят его прямой угрозой миру, и тогда война будет объявлена обязательно, только подана под соусом «освободительной миротворческой миссии», одобренной ассамблеей безопасности наций, — ответил Анхельм задумчиво, и его дядя согласно кивнул.

— Так вот, хаболаков выращивали специально для того, чтобы нам было что противопоставить врагу, имеющему на вооружении весьма серьезные вещи.

— Они подчиняются Анарвейду. Гвардейцы и хаболаки — глаза и уши Анарвейда, и исчезни он — никто не способен предсказать их дальнейшие действия, — возразила Рин, обеспокоенно глядя на Орвальда. — Вы снова заигрываете с материями, в которых ни ежа лысого не смыслите!

— Все было под контролем до тех пор, пока в Вардон не заявились вы! Благие боги! Рин, хаболаки содержались под строгим надзором гвардейцев, не было ни одной жертвы среди населения за два года! Проект был разработан непосредственно Анарвейдом!

— Так для чего это нужно ему?

— Чтобы держать людей под контролем, зачем же еще разрабатывать столь жуткое оружие?!

— Тогда чьей разработкой были хаболаки на самом деле и кому они подчинялись?

— Идея принадлежала Анарвейду. А воплотил ее талантливый маг по имени Максимилиан, которого вы, Рин Кисеки, убили!

— Не я. Он сам себя убил.

— Что?!

— Он решил присвоить себе силу, которая не может быть подвластна никому из простых смертных. Силу Повелителя Рек, то есть Фриса. Он практиковал магию крови, убивал беременных служанок форта, чтобы составлять опасные заклинания подчинения душ.

Орвальд смотрел на нее с таким явным шоком и страхом на лице, что у Рин не осталось сомнений — его превосходительство понятия не имел, что Макс творил нечто подобное.

— Я не знал… — пробормотал он, и Рин подтвердила свою уверенность. — Боги, какой кошмар!

— Сила изуродовала его тело во время трансформации. Одна его часть превращалась в хаболака, другая — в лошадь. Он пал жертвой собственного наглого эксперимента с силами, которые неконтролируемы человеком.

— Фрис… Как он туда попал?

— Его поймали в ловушку печати удержания души. Кто еще участвовал в создании этих тварей? У кого хранятся остальные записи?

— Остальные?

— Не увиливай, Орвальд, — предупредил Анхельм. — Заринея и Джим работали с записями, они сказали, что был второй человек.

Его превосходительство запустил пятерню в волосы и встрепал их.

— Если он и был, я о нем не знал. Мы дали заказ — его исполняли. Мы предоставляли оборудование, место, деньги, а он делал с ними то, что нужно.

— И сколько сейчас хаболаков всего?

— Шесть тысяч взрослых обученных особей. До конца года мы должны были увеличить число до десяти тысяч.

— Кто такой Грей Шинсворт? — задала Рин вопрос, который давно ее мучил.

— Мертвый идиот, который перепутал карты, — поморщился Орвальд. — Он не был предателем, он был всего лишь идиотом.

— Вы знаете о том, что Додж Финесбри замешан в заговоре против Вейлора? — Рин наконец-то вспомнила об этом и поняла, что смолчать сейчас будет неразумно.

— Как вы дошли до такой мысли? — Орвальд смотрел на нее недоверчиво, прищурив глаз. Рин рассказала о событиях, произошедших в городе Лейгес на Южных островах, развернув подробно все догадки Анхельма о причастности Доджа Финесбри к заговору. Его превосходительство выслушал ее очень внимательно, после чего надолго замолчал и невидящим взглядом уставился на чашку с чаем.

— Но куда дальше может вырасти главнокомандующий флотом человек в звании адмирала? — спросил Анхельм.

— По званию может вырасти до генерал-адмирала, а по должности — до заместителя министра вооруженных сил, к примеру, — ответила Рин.

— Права, — Орвальд качнул головой. — Я подписал указ о присвоении ему звания генерал-адмирала, в его ведение передан южный и северный флот. О повышении в должности речи еще не шло, но не за горами и такое событие… К сожалению, доказательств его участия в этом деле добыть нельзя, потому что госпожа Кисеки убила тех, кто мог дать показания, а мертвецов не спросишь. Надеюсь, вы осознаете, что предъявить подобного рода обвинение такому человеку нельзя?

— И что же? Мы просто так оставим потенциального врага рядом с Вейлором? — она прищурилась.

— Я вас вообще не очень понимаю, Рин Кисеки. Казалось, вы хотите свернуть шею императору, и его смерть весьма обрадовала бы вас, не так ли?

— Не так, — качнула головой Рин. — Я бы удовольствовалась уничтожением Анарвейда, который, собственно, и руководил в момент отправки своих гвардейцев в Истван. Вейлор… Ему я бы свернула шею за то, что бросил меня без помощи в Маринее. Я бы поквиталась с ним за загубленную жизнь. Но некоторые события заставили меня пересмотреть приоритеты.

— Тысячи тысяч солдат были так же оставлены в прежние времена прежними правителями. Ваша история трагична, но не нова, Рин.

— Ваше превосходительство, не путайте меня с тысячами тысяч солдат, единственный смысл жизни которых заключался в бойне за корону и отечество, — нехорошо улыбнулась Рин. — Отличие меня от всех, кто попадал в такие же истории, состоит в том, что я знаю, кто конкретно виноват, и что делать. Я дойду до конца и поквитаюсь за себя и своих друзей, которых незаслуженно лишили всего. Вейлор обязан мне трижды своей жизнью и единожды — жизнью дочери. И чем он мне за это отплатил? А долги все множатся: не так давно я спасла жизнь его сыну.

— Что это значит?

Рин удивленно уставилась на Анхельма.

— Я думала, Анхельм вам об этом рассказал в письме. На него было совершено покушение. В поместье пробрался наемный убийца, который умело одурачил меня фантомом, но не учел наличия в доме трех мурианов. Предупреждая ваш вопрос: никаких подсказок для установления его личности не было.

— Что вы сделали с телом?

— Закопали в лесу неподалеку, — пожала плечами Рин. — Не смотреть же нам на него.

— Как он выглядел?

— Мужчина лет сорока, темные волосы, темные глаза, нос крючком, голос выше среднего. На животе — татуировка змеи. Предположительно, выходец из Маринея. Владеет оружием превосходно, пользуется ядовитыми дротиками. Удары сильные, четкие, ярко выраженная амбидекстрия, — доложила Рин.

— Его мог подослать тот, кто видел тебя рядом с Вейлором на собрании, — вздохнул Орвальд.

— Меня раскрыли? — напрягся Анхельм.

— Может, это Амалия Дорсен? — спросила Рин. Она была почти уверена, что за всем этим стоял помощник императора, но не спешила высказать это вслух.

— Амалия не стала бы сейчас убивать Анхельма, мертвый он для нее не так выгоден, как живой.

Рин провернула в голове еще раз тот момент, когда вошел император, и предположила:

— Может, это герцогиня Мелуа? Она увидела явное сходство между Анхельмом и Вейлором. Я видела ее реакцию, она была потрясена.

— Маловероятно, — усомнился Орвальд. — Женевьева стоит далеким-далеко в списке наследников престола, таким образом она ничего бы не выиграла и лишь укусила бы себя за руку. К тому же, она хорошо относится к Анхельму и не станет вредить.

— Я почти уверен, что это дело рук Хавьера Гальярдо, — сказал Анхельм. — Он знает, что у меня есть на него компромат, вдобавок, я ему сильно попортил жизнь. Есть только одно «но».

— Какое же?

— Он знает о квалификации и качестве моей охраны. Он видел места боя в Лейгесе.

— Намекаешь, что этот наемник был слишком слаб, чтобы одолеть меня?

— Это могла быть просто разведка боем. Он пришлет еще одного, и этот наверняка окажется весьма сильным.

— Резонно. Здесь есть над чем подумать, — согласилась Рин. — Есть несколько человек, которые являются для меня проблемой, но я понятия не имею, живы ли они сейчас.

— А кто эти люди, могу я полюбопытствовать? — спросил Анхельм.

Рин цыкнула зубом и вздохнула.

— Ну, к примеру, Лис Фергман, родом из Бегаша. Ему приписывают убийство главного судьи в Вейнсборо. Мастерская работа. Использует яды, ловушки. Совершенно беспринципен и потому опасен. Кстати, Лис — это кличка, а не имя, имени никто не знает, — она немного подумала, прежде чем продолжить: — Еще есть Чен. Специалист-подрывник, маг огня. Прошел пять лет войны, дезертировал, был пойман военно-полевым судом, но умудрился сбежать, напоследок расстреляв всю охрану. Изворотлив, как уж. В его руках даже вода горит. Как военный преступник Чен находится в бегах постоянно, поэтому нисколько не заботится о сохранении тайны своей личности и оставляет на месте преступления руины. Он любит взрывать. Говорили, что взорванное здание муниципалитета в Остине семь лет назад, где погиб отец герцога Атриди, — это его рук дело. Самый опасный, конечно, — это Кетнар Далло. Служил во внешней разведке Левадии, уволился и подался на вольные хлеба. Этот паршивец настолько дерзок, что позволяет себе предупредить жертву короткой запиской. Его объекты умирают от сердечного приступа, вызванного ядом растения с романтичным названием «Ревность Корделии». Яд попадает в тело жертвы разными способами: игла, дротик, вино, вода, пропитанная им одежда и так далее. Жертва, будучи предупрежденной о скорой смерти, впадает в состояние паники и паранойи. Кажется, что бдительность должна повышаться, но она наоборот падает. Охрана бессильна. Человеку, которого заказали Кетнару Далло, остается только запереться в глухом подвале до конца жизни.

Анхельм выслушал ее рассказ с очень мрачным лицом.

— Я надеюсь, что эти люди либо умерли, либо не станут связываться с Гальярдо, — резюмировал он.

— Чего не могу обещать — того не могу, — пожала плечами Рин. — Спокойно, Анхельм. Рядом с тобой я, которая посвятила много лет жизни поимке таких, как они. Все будет хорошо.

— Но теперь нам нужно быть во много раз осторожнее. Ты лишилась магической силы, поэтому тебе будет сложнее отследить чье-то проникновение в дом и вообще…

— Я же не только на магию полагаюсь, — устало покачала головой она. — Слух, зрение, обоняние я использую в той же мере. К тому же, с нами все время ходят Цуйо, Айко и Хайа. Анхельм, это мои заботы, не забивай себе голову, а то превратишься в параноика и будешь мне только мешать.

— Госпожа Кисеки права: занимайся своими делами. Я ответил на все твои вопросы? Если да, то теперь ты отвечай на мои. Как ты решил проблему с Финесбри и их потерей урожая?

— Никак. Живность в лесах и урожай в полях оказались магическим образом восстановлены.

— Значит, правильно я сделал, что не стал вмешиваться. Месяц назад ко мне приезжал Эрик Олбри с пакетом документов на подпись. Ты всерьез решил заняться железными дорогами?

Анхельм вздохнул так, будто у него разболелась голова.

— Да. Это хороший доход.

— Это огромные расходы, которых никто не может себе позволить. Железо уходит совсем не туда, куда надо. Оно идет не на вооружение, а на рельсы и поезда! Канбери накапливает страшный военный потенциал, который выплеснется на нас.

— Я знаю! — упрямо прорычал Анхельм. — Но еще я знаю, что Канбери должен как-то перевозить свое вооружение и солдат. Они тоже начали строить сеть железных дорог еще год назад, но мало преуспели, потому что отдавали огромную часть добытых руд на изготовление оружия. А теперь мысли стратегически! Что собирается быстрее: паровоз или винтовка? На чем солдаты доберутся до боевых действий быстрее: пешком, на лошадях, или на паровозе? Ответы очевидны. Как ты собираешься доставлять железо на такие расстояния в условиях, когда его нужно все больше и больше? Левадия использует макины для перевозки малых грузов и паравозы для больших. Канбери эксплуатирует лошадей и самоходные повозки примитивного типа, их не хватает, нужна модернизация до грузовых, какие уже есть у Левадии и вскоре будут у нас. Дядя, железные дороги принесут огромные деньги. Это вклад в будущее. Только железные дороги способны обеспечить Соринтии счастливое развитие! Сейчас ветка Зальцири — Гор-ан-Маре загружена на семьдесят процентов, а с ее открытия прошло чуть больше полугода. Я планирую удлинить сеть железных дорог дальше на север, до самого Сент-Вейлора. Это займет лет пятнадцать. Сейчас, когда старик Доунбридж преставился, вести дела с этим семейством как никогда выгодно. Кэрри неопытен, у него нет такой деловой хватки, как у деда. Самое время действовать, чтобы усилить влияние семьи Римеров в империи.

— А справишься? — хмыкнул Орвальд, с сомнением глядя на племянника.

— Пока справляюсь. И даже без твоей помощи.

После этих слов, сказанных тоном человека, агрессивно настроенного против собеседника и твердо уверенного в своих действиях, повисла неловкая пауза.

— В этом году ты едешь на королевский совет вместо Вейлора, — сказал Орвальд как бы невзначай. Глаза Анхельма стали почти круглыми от удивления, он открыл рот, будто хотел возразить, но дядя ничего не дал ему сказать, отрезав: «Это не мое решение, а решение Вейлора».

— Зачем?! — потрясенно спросил Анхельм. — Ты представляешь, сколько надо готовиться к мероприятию такого уровня?

— Не о чем волноваться, все необходимое собрала канцелярия. Документы начнут поступать сюда через неделю или около того, их отправили нарочными.

— Почему Вейлор не едет сам?

— Советник сообщил, что его величество обязан провести некоторое время с кристаллом. Есть определенный риск, что больше Вейлор не вернет свое сознание. После инцидента на весеннем собрании мне пришло всего одно письмо от Вейлора, в котором он известил меня о лишении Дворянского собрания права налагать вето на все решения государя, связанные с военными изменениями.

— Он втянет нас в междоусобную войну! — возмутилась Рин. Орвальд ничего не ответил, лишь смерил ее взглядом.

— Пятого октября вы выезжаете в Госсенштальдт. Позаботься о том, чтобы ни ты, ни твоя пассия не попали в очередной скандал.

— А как же моя поездка в Сент-Вейлор? Как же подготовка экспедиции?

— За этим присмотрю я. Вашими стараниями многолетняя работа с хаболаками была поставлена под угрозу, новый глава службы охраны императора должен быть тщательно и аккуратно обработан, плюс необходимо убрать с дороги парочку писак, которые портят мне жизнь и дела, так что нужны деньги.

— На твоем счете было полно денег! — вскинулся Анхельм. — Куда ты их дел?

— Мне стоило огромных усилий заткнуть рот прессе после случившегося в Лейгесе и Магредине. Эти газеты навели шороху, журналисты пытаются тебя дискредитировать в глазах общественности. Ты что, вообще не читал, что о тебе писали во «Времени Соринтии»? Огромная аналитическая статья, эти паскудники взяли интервью у Арлен Доунбридж, а она выложила им все, что смогла. В том числе и про твою Рин.

— Можно я убью эту суку? — обратилась Рин к Анхельму. — Это мерзкое семейство мне столько крови попортило…

— От какого числа номер? — Анхельм словно бы не услышал ее.

— Двадцатое июля.

— А… Я тогда был далеко от газет, — смутился герцог и отвел взгляд. — Хорошо, я переведу на твой счет.

Снова возникла пауза. Орвальд, видимо, решил, что все высказал и собрался уходить, но Анхельм остановил его.

— Вот скажи, зачем ты держал от нас в тайне такие вещи? Кто от этого выиграл?

— Я держу все в тайне, потому что ненавижу, когда мои куклы проявляют инициативу и начинают играть сами, — ядовито отчеканил Орвальд. — Практика показала, что у них без меня плохо получается.

Орвальд поднялся и пошел к двери, но Рин твердо решила вывести дядю на чистую воду, поэтому задержала его, довольно бесцеремонно схватив за локоть. Орвальд нахмурился и дернул руку на себя, но она не выпустила.

— Анхельм должен спросить кое-что еще.

Теперь уже Анхельм уставился на нее непонимающим взглядом.

— Помнишь, о чем мы вчера говорили? — подсказала она. — Узнай, кто это сделал.

Герцог колебался, и Рин понимала, почему: одно дело — подозревать, другое — подтвердить свои подозрения. Если Орвальд ответит утвердительно, отношения между дядей и племянником будут испорчены навсегда и бесповоротно. При отрицательном ответе — тоже ничего хорошего. Но он должен был сделать это прямо сейчас, иначе клубок лжи запутается слишком сильно. Похоже, что Анхельм тоже это понимал. Немного дрожащим голосом он сказал:

— Отвечай честно, ты знаешь, что Рин услышит ложь. Это ты устроил пожар в поместье?

Орвальд перевел загнанный взгляд на Рин, на Анхельма и горестно вздохнул, прежде чем отрубить:

— Нет, не я, неблагодарный ты мерзавец.

Его превосходительство резко дернул локтем, рванул дверь на себя и, выйдя вон, хлопнул ею так, что побелка с потолка посыпалась. Рин долго смотрела на Анхельма, потом смахнула с лица белую пыль и подошла к нему. Села на подлокотник, обняла и поцеловала герцога.

— Мы справимся.

Глава седьмая, в которой Рин получает новый приказ, а Анхельм заключает сделку всей своей жизни

Жара закончилась резко, и пришли сильнейшие проливные дожди. Дороги размыло, реки переполнились, и это заставляло жителей беспокоиться об урожае. К герцогу поступало все больше прошений от крупных крестьянских хозяйств о послаблении налогов и замене инвентаря. Но к середине сентября небопрояснилось, и погода установилась сухая, теплая. Настала золотая осень. Рин прожила последний десяток лет под Кимри, вокруг которого простирались лишь степи, и полюбоваться в это время года там было не на что. Не желая упустить ни одного драгоценного теплого дня, она проводила часы, лежа под деревьями на шерстяном клетчатом пледе, смотрела на опадающие листья каштанов и наслаждалась ласковым солнцем, запахами осенней листвы, дыма каминов и печей, которые доносило ветром от города. Рин брала с собой книги, но почти не читала: ее внимание уплывало, и она просто смотрела в небо. Долгое время закрытое тучами, теперь оно завораживало ее глубокой синевой, какая бывает только поздней осенью. Она лежала, смотрела в эти необъятные просторы до головокружения и думала, думала, думала, не переставая, обо всем подряд, пока не засыпала.

С приходом погожих дней окончательно выздоровел Анхельм. Доктор приходил потом еще пару раз и только удивлялся отличному состоянию легких пациента. Рин поделилась с ним рецептом своей волшебной настойки, и он стал относиться к ней более дружелюбно. Доктор рекомендовал Анхельму поддерживать физическую форму, чаще гулять и меньше сидеть над книгами, так что Рин с удовольствием возобновила их тренировки. Но когда они перешли к бросковым техникам, это стало изнуряющим. Рин было трудно объяснять, а Анхельму — понимать, поэтому уроки шли ни шатко ни валко. Все исправилось, когда на занятия приехал Эрик Ростеди и перевел объяснения с военного на гражданский соринтийский. Герцог тут же понял, что от него требуется, и сделал большой шаг вперед.

Как-то раз Рин удалось уговорить Анхельма отложить дела и покататься на лошадях по аллеям близ поместья. Герцог сначала упрямился, не желая тратить бесценное время на глупости, когда у него документы грозят раздавить стол, но потом сдался. После этой прогулки он решил каждый день выделять в своем плотном графике пару часов на отдых, и всякий раз после прогулки счастливая улыбка сияла на его лице. А один раз он, вдохновленный осенними пейзажами, пожелал нарисовать портрет Рин. Раздобыл где-то краски, мольберт и заставил ее позировать. Три дня подряд он проводил с ней в саду часа по четыре, категорически отказываясь показывать работу. Через три дня представил ее суду результат творческого порыва, и Рин не поверила своим глазам: Анхельм рисовал масляными красками совсем не на уровне человека, который первый раз взял в руки краски.

Картину, на которой Рин лежала под деревом с книгой в руках и окруженная мурианами, оформили в красивый багет и повесили в кабинете Анхельма. Рин часто подходила рассмотреть себя со стороны и каждый раз удивлялась: неужели она действительно такая красивая или это видение любящего человека приукрасило ее наружность? На картине у нее были, как ей казалось, более нежные и миловидные черты лица, мечтательный взгляд, направленный в никуда, сквозь пространство и время. Вопреки возражениям Рин, Анхельм нарисовал ее с сиреневой кожей — ему хотелось, чтобы любимая женщина была запечатлена такой, какая она есть на самом деле, без масок.

Рин долго расспрашивала, где и когда он так научился, тот сначала отнекивался, но в конце концов рассказал. Его мама, художница по образованию, настаивала на дисциплинах, которые отец считал ненужными для серьезного мужчины: уроки музыки, танцев и рисования. И если на танцы отца еще удалось уговорить, объяснив это тем, что сын когда-то будет принимать балы, то нанимать мальчику учителя музыки и живописи строгий Вольф Ример отказался наотрез. Поэтому Марисоль пришлось тайком учить сына рисовать и играть на рояле. С роялем отношения сложились так себе, поэтому пианист из него был весьма посредственный, а вот живопись Анхельму понравилась — он находил в этом занятии расслабление и отдых.

Но, к вящему сожалению Рин, отдыха в расписании герцога было крайне мало. С того самого дня, когда дядя приехал и объявил, что Анхельм будет представлять Соринтию на королевском совете, герцог безустанно готовился к этому важному мероприятию. Рин совершенно не понимала, зачем выезжать так рано, ведь до Госсенштальдта ехать примерно неделю. Анхельм тоже недоумевал по этому поводу, но семнадцатого сентября ему принесли приглашение на осенний бал в Рентаре, и это объяснило столь раннее отбытие. Утром пятого октября в поместье приехал Орвальд. Пройдя в кабинет Анхельма, он выложил на стол несколько свертков, саблю и кортик. Пока Милли возилась с чаем, а Анхельм собирал последние документы, Рин развернула один из свертков. И сразу же ее глаза увлажнились, а в горле встал комок. Она провела пальцами по самому знакомому в мире сукну королевского темно-зеленого цвета, перебрала бахрому на золотых эполетах, погладила плетение аксельбанта и поскребла золоченые пуговицы у воротника.

— Что это такое? — спросил подошедший Анхельм.

— Это мой парадный мундир, — тихо ответила она и развернула другой сверток. Заблестели в золотом свете осеннего солнца нагрудные знаки, ордена, цепочки с крестами, обычно носимые на шее, и звезды. Рин трогала каждый и вспоминала, за что получила такую награду.

— Это всё твои награды? — улыбнулся Анхельм, рассматривая большую восьмиконечную звезду с бриллиантами, гербом Соринтии на белой эмали, украшенным изумрудами и рубинами, и надписью «За свободу и отечество». — Надо же! Тебя наградили орденом Селавира первой степени! А я и не знал…

— Да, было дело. Это за Адаранский конфликт. А этот — за спасение Рейны, — она подняла на ладони шестиконечную звезду белого золота с сапфирами и алой шпинелью, подвешенную под большой императорской короной Соринтии.

— Эта сабля тоже твоя?

— И сабля, и кортик, они именные, — Рин достала саблю из богато украшенных ножен и осмотрела лезвие. — Все еще острое…

— Я сберег все, что осталось после вашего ухода из департамента, хотя ваше командование хотело уничтожить эти вещи, — тихо заметил его превосходительство и указал на другой сверток. — Это ваша повседневная форма. Примерьте сейчас, надеюсь, что угадал с размером.

Рин кивнула и ушла в другую комнату переодеваться. Штаны оказались велики в талии и длинноваты, пиджак плохо сидел на спине, но Рин не особенно огорчилась — дело поправимое. Проще ушивать одежду, чем надставлять. Она спустилась к мадам Пюсси и попросила у нее швейные принадлежности, упаковала все в чемодан и вернулась в кабинет. Орвальд с досадой хмыкнул, глядя на нее:

— Почему-то я думал, что вы повыше ростом и поплотнее… Но это не беда. Носите форму все время, пока сопровождаете Анхельма. Никаких ваших штучек и спецовок наемных убийц, понятно? Запомните: вы официальное сопровождающее лицо, внесенное в списки службы безопасности Канбери, и не имеете права вести себя подозрительно или бросать тень сомнения на репутацию Анхельма. Вам это ясно?

— Всё, как в старые добрые времена, — улыбнулась Рин, едва слушая его. Ностальгия так захватила ее, что все внимание было отдано парадному мундиру. Орвальд отпил чай и строго взглянул на племянника.

— Анхельм, сия дама слушается меня через раз, так что я взываю к твоему благоразумию. Я надеюсь, ты собрал свой парадный мундир и все награды, потому что на балу в Рентаре ты обязан блистать.

— Я? Танцевать на бале? — с ужасом в голосе переспросил Анхельм.

— Да, кстати, вот твоя бальная книжка. Изучи ее тщательно и не смей обделить вниманием ни одну даму из этого списка, — его превосходительство вручил племяннику серебряный карне, покрытый прозрачной перламутровой эмалью по гравированному фону, с гербом Римеров на медальоне.

— Боги… Дядя, почему ты не едешь сам?!

— Далее: в Теверси вас будут ожидать сопровождающие из императорской канцелярии и заместители министров, — Орвальд не удостоил вопрос ответом, — и я хочу, чтобы вы оба были осторожны с этими людьми! Предельно осторожны, ясно вам? Рин! Вы меня слышите? Хватит разглядывать свои ордена!

— Да слышу я, — отмахнулась Рин, не отрывая взгляда от ордена Селавира. — Что с ними не так? Они все загипнотизированные?

— Заколдованные.

— Я поменяла терминологию.

— Не уверен на сто процентов, но вполне возможно. В любом случае, я не хочу, чтобы у нас были проблемы, поэтому еще раз призываю вас быть ответственными и действовать в соответствии с моими указаниями, а не как обычно.

Анхельм промолчал, Рин рассеянно кивнула.

— На королевское собрание приедет Илиас вместе с женой и дочерью. Помимо этой милой компании на балу будут принцессы, принцы и представители аристократии со всего света, включая Виолетту и Амалию Дорсен и Арлен Доунбридж.

— Арлен не теряет надежды найти жениха? — хмыкнул герцог.

— Кто-то должен грамотно распорядиться ее капиталом, пока она не промотала его на тряпки, балы и азартные игры, как справедливо заметил Вейлор.

— Не нужно было афишировать отношения с берейтором, давно бы уже вышла замуж за племянника Томаса Кимри, — язвительно заметил Анхельм.

— Она за тебя хочет.

— Много хочет.

— Хватит язвить. Вот это письмо, — он достал из кармана пиджака конверт с сургучной печатью, — отдашь Илиасу.

— Что в нем?

— Вопросы личного характера. Но если тебе так хочется, то можешь вскрыть и прочитать, — по тону дяди можно было легко догадаться, что он до сих пор обижен на племянника, но Анхельм не сделал никакой попытки помириться, лишь смерил его взглядом и убрал письмо подальше в портфель.

— Нам пора выезжать, — сообщил герцог, глядя на часы. Рин вздохнула последний раз над своими орденами, собрала все свертки заново и понесла укладывать в чемодан. Она все еще едва верила, что Орвальд оказался не таким уж мерзавцем, раз сохранил некоторые ее вещи, хотя это могло стоить ему трудных объяснений с главой департамента.

Во дворе уже стояла роскошная карета для дальних путешествий, которую купили неделю назад. В ней герцог мог с удобством разместить свои длинные ноги и бесконечные документы, а на полу легко умещались щенки (пока еще умещались!). Тиверий оправлял ремни на оголовье Жара, а Анхельм держал коня. Жеребец сердито фыркал и рыл копытом землю, подергивал мышцами, но терпел прикосновения Тиверия.

Хотя Анхельм уверял, что Жар будет слушаться вожжей, Рин все еще немного сомневалась в безопасности поездки, но единственным выходом из ситуации было взять экипаж на почтовой станции, а этого уже совсем не хотелось герцогу. К сожалению, Акробат все еще хромал и болел, запрягать его было нельзя, новая молоденькая кобылка Фрея, которую Анхельм купил в Девори в начале мая, была слишком маленькой, чтобы везти карету, а Лимон один не справился бы с таким тяжеленным грузом. Поэтому пришлось использовать по назначению стоящего без дела ванежского тяжеловоза, хотя Рин это было не по душе.

Так как нанимать постороннего кучера Анхельм не хотел, решено было, что Тиверий поедет с ними. Рин очень переживала, что мадам Пюсси и Милли остаются без него, ведь им очень тяжело одним на хозяйстве. Из-за недостатка прислуги, жизненно необходимой такому поместью, мадам Пюсси, Милли и Тиверий каждый день делали то количество работы, какое, по идее, должно ложиться на плечи десятка человек, и, если Милли могла многое, то старикам большинство дел было уже не по силам. Это стало причиной плачевного состояния конюшен и их обитателей.

Злюка Жар стоял нечищеный и нечесаный неделями, Акробат томился без постоянной нагрузки, Лимон и Фрея тоже скучали без работы. Рин пару раз мягко намекала, что неплохо нанять хотя бы постоянного конюха, но Анхельм лишь вздыхал и говорил: «Позже». Когда это «позже» должно было наступить, он не уточнял. Отчасти Рин догадывалась, почему герцог медлил: в поместье лишние глаза могли стать проблемой. Но работник все равно требовался, так что для нее вопрос заключался лишь в том, как вынудить упрямого господина Римера найти его. Поэтому примерно за полторы недели до поездки Рин принялась зудеть над ухом у Анхельма и продолжала до тех пор, пока тот не согласился нанять временных конюхов и прачку. Рин радовалась, что герцог одобрил ее идею, хотя радость была несколько приглушена тем, что поиски конюхов Анхельм все равно свалил на Тиверия. Впрочем, винить его в этом она не могла никак, у герцога хватало проблем из-за предстоящего собрания. Да и вообще, не герцогское это дело — конюхов искать.

Наконец они уложили весь багаж в карету, простились с мадам Пюсси, Милли и поехали. Наблюдая за машущими им вслед домашними, Рин размышляла о том, какой будет их поездка, и что она изменит. Почему-то казалось, что случится нечто очень важное, и мысли ее витали вокруг найденного недавно кольца.

~*~

Бонмардский лес возвышался темными стенами по обе стороны узкого тракта. Громадные разлапистые ели безмолвно покачивались на ветру, поднятым внезапно налетевшим ливнем. Рин смотрела в окошко кареты, как носятся наперегонки мурианы, выросшие с августа еще на пол-локтя, и тихо напевала. На коленях у нее покоились штаны, иголки и нитки.

— Что это ты такое поешь? — спросил Анхельм, улыбаясь. Герцог обложился документами и листал толстую книгу.

— Мм? Прости, я прослушала.

— Красивая песня. Что это?

— Не знаю, — Рин пожала плечами. — Мне ее в детстве пел Фрис.

— Скучаешь по нему?

— Немного. Интересно, где он сейчас и почему так давно не показывался?

— Может быть, сидит в каком-нибудь лесу и злится на меня до сих пор.

— Ой, нет, — отмахнулась Рин. — Заняться ему больше нечем что ли?

— Именно с такой формулировкой он и ушел, — усмехнулся Анхельм, но Рин только поморщилась.

— Я думаю, он поехал к Вивьен. Она уже на седьмом месяце. Скоро ей…

Она вздохнула, не в силах закончить предложение.

— Милая, все будет хорошо.

— Как может быть что-то хорошо, если умирает кто-то родной тебе до последней капли крови?! Ну как, Анхельм? — Рин расстроенно отвернулась от него и снова занялась шитьем. Герцог промолчал.

— Когда приедем в Канбери, обязательно сходим в театр вокального искусства, — сказал он некоторое время спустя. Рин отреагировала вялым хмыканьем. — А еще посмотрим на самый большой в мире мост, пройдемся по Гатерре[1], по зоопарку в Госсенштальдте. Ну как, хочешь?

— Пытаешься поднять мне настроение?

— Конечно, — он снова улыбнулся и сел рядом с ней. Нежно поцеловал в лоб и обнял.

— Хорошая попытка.

— Рин, мы не можем уже ничего изменить. Есть вещи, которые нужно просто принять. Фрис ведь не уйдет насовсем… Как он сам сказал, лет двадцать, — и он снова с нами.

— Я боюсь… Я боюсь потерять его, потому что боюсь остаться одна.

— Ты не одна. Я рядом.

Рин не стала ничего отвечать на эти слова, лишь повернулась и уткнулась носом в его грудь. Видимо, Анхельм все еще не вполне понимал, что значил для нее Фрис, а если и понимал, то считал себя сильнее. Ей это нравилось, хотя и пугало немного.

~*~

Месяц, проведенный рядом с беременной Вивьен, заставил Фриса пересмотреть свои взгляды на многие вещи. Во-первых, она заставила его работать, мотивировав это тем, что он должен зарабатывать деньги, раз уж сама владелица модного дома лишилась такой возможности. Во-вторых, Фрис понял, что капризы беременной Харуко были детским лепетом по сравнению с капризами Вивьен. Решения менялись каждую секунду, настроение колебалось от гомерического смеха до трагических рыданий, словно погода в горах. Один раз Вив устроила скандал, потому что ей показалось, что начались схватки, а Фрис ее убеждал, что ничего подобного. Вивьен обвинила его в тупости и нежелании понять ее и просидела два часа в закрытой комнате, заливаясь слезами, а он стоял под дверью и вымаливал прощение. В-третьих, Фрис обнаружил в себе невероятные запасы терпения и смирения. Возможно, так психика пыталась спасти тело от мучительной смерти, — временами Фрису казалось, что Вив в очередном скандале заколет его ножницами или шпилькой туфельки. Словом, седьмой месяц беременности проходил тяжело, и он понятия не имел, как ему выдержать оставшееся до смерти время. Хуже всего было то, что Фрис даже не знал, сколько именно у него есть, но был почти уверен, что Вивьен будет с животом и в плохом настроении еще минимум месяцев пять. Единственной отдушиной стали ежедневные прогулки к реке, во время которых Фрис наслаждался хорошим настроением подруги.

О Рин он почти не вспоминал, так как был слишком занят с Вивьен.

~*~

К вечеру второго дня пути Рин и Анхельм добрались до пограничного города Теверси. Анхельм весь день был, как на иголках, настроение у него сделалось тяжелым из-за предстоящей встречи с сопровождающими из канцелярии и подчиненными, а противный моросящий дождик только усугублял положение. У парадного подъезда единственной городской гостиницы их уже ждала группа людей в черных плащах. При взгляде на них Рин бросило в жар, сердце гулко застучало, а рот наполнился слюной, будто накатывал очередной приступ клаустрофобии. Она попыталась взять себя в руки и несколько раз глубоко вздохнула. Хайа потерся мордой об ее коленки, и, вроде бы, мерзкое ощущение пропало. Когда экипаж остановился, Рин бросила обеспокоенный взгляд на Анхельма, и он тихо попросил ее оставаться в карете. Взяв с собой Айко, герцог вышел. Реакция людей на муриана, который уже был ростом Анхельму чуть выше бедра, оказалась бурной: кто-то испуганно отшатнулся, кто-то схватился за оружие. Герцог, видимо, призвал всех к спокойствию и потрепал Айко по загривку. Затем невозмутимо обменялся рукопожатиями с усатым толстяком в цилиндре и пошел в гостиницу. Рин проводила его взглядом. Она достала карманное зеркальце и принялась поправлять прическу и одежду. Глубокий капюшон пальто хорошо скрывал лицо, почти закрывая глаза. Волосы, которые пришлось перекрасить в каштановый, Рин заплела в косу и закрутила в тугой пучок. После непродолжительных споров с Анхельмом она настояла на отказе от Соколиной песни на этом мероприятии, так как такое оружие было слишком приметным, и ее могли легко раскрыть. А вот стилет, который герцог столь кстати решил украсить камнями, Рин могла использовать теперь без опаски. Дверь кареты открылась, вошел Анхельм и объявил:

— Гостиница ужасная! Лучший номер — одна комната, где по углам паутина со здоровенными пауками, а кровать пропитана ароматом солдатских портянок. У меня нет никакого желания ждать, пока ее приведут в порядок для меня. Нас зовут на ужин и ночь в дом мэра.

— Ну хорошо. Не проблема, — кивнула Рин.

— Мурианов придется оставить либо в лесу, либо в карете. К незнакомым лошадям их пускать чревато, а в дом брать нельзя — дочка мэра панически боится собак.

— Это не собаки!

— Ей всего четыре года, Рин.

— Ох… Ладно, хорошо. А кто были эти люди?

— Это наши сопровождающие. Мне показалось, они действительно не в себе, но я ничего точно сказать не могу.

— Анхельм, а что если Анарвейд принялся обрабатывать обычных людей? Что если совсем скоро его власть распространится повсюду? — вдруг спросила Рин и выпустила давние страхи из мыслей на волю. Герцог очень серьезно смотрел на нее некоторое время, а потом похлопал по плечу.

— Я не подарок и далек от твоих идеалов, но все же попробуй меня полюбить. Может, тогда эти страхи не воплотятся.

Сказав так, он вышел из кареты и вернулся к сопровождающим. Рин уткнулась в ладони с тяжелым вздохом и стоном. Обеспокоенный Хайа поднял голову и молча лизнул ее руку. Рин машинально погладила щенка по голове, и вдруг к ней пришло извне ощущение спокойствия и умиротворения, ласки и безмятежной любви. Она уставилась на щенка, на руку, снова перевела взгляд на Хайа и расхохоталась.

— Магия возвращается!! — воскликнула она. — Ох, наконец-то! Да неужели?! О-о-о!

Рин счастливо закрыла глаза и сконцентрировалась на ощущениях. Стоило попытаться войти в транс. Даже если не получится, надо определить, какое количество сил вернулось к ней.

Читая нараспев фразу, помогавшую ей погрузиться в транс, Рин пыталась увидеть себя со стороны. Но ощущение было такое, словно она продиралась сквозь крепко сплетенную вату, пропитанную чем-то холодным и вязким. Какие-то очертания проступали, казалось, будто она видит лежащего Хайа, но чем больше она старалась, тем плотнее становилась вата. Через некоторое время Рин сдалась: нет, сил на такое все еще не хватало. Значит, вернулась только эмпатическая часть ее Силы? Что же, это хорошо. Это определенно поможет.

Анхельм вернулся минут десять спустя, взъерошенный и нервный, экипаж сразу тронулся.

— Анхельм, у меня хорошие новости, — объявила Рин радостно и рассказала ему о возвращении Силы.

— Ты же говорила, что только через год!

— Да я сама была в этом уверена. Не понимаю, как и почему это случилось, но я счастлива.

— Да, есть чему обрадоваться, — признал герцог. — Знаешь, я не хотел бы, чтобы ты сейчас напрягалась. Я сам улажу все с поездкой, ты просто отдыхай. Может быть, Сила вернулась, потому что ты стала лучше спать и есть в последний месяц?

Рин засмеялась.

— Маловероятно, но мне такое предложение по душе, так что я его благосклонно принимаю. Нам далеко ехать?

Анхельм выглянул в окно.

— Нет, почти на месте. Боюсь только, что спать нам сегодня придется в разных комнатах.

— Ну уж нет, — уперлась Рин.

— Ты представляешь, как это скомпрометирует меня?

— Мне плевать на всякие слухи и правила поведения в приличном обществе, но не наплевать на твою безопасность.

— Рин, не преувеличивай опасность. Вокруг дома будут гулять три муриана. Три здоровенных лба, которые перегрызут горло любому, кто посмеет на меня косо посмотреть!

Цуйо заворчал, недовольно глядя на Анхельма, перелег и закрыл мордочку лапой. Герцог недоуменно уставился на щенка, и Рин перевела:

— На твоем месте он не стал бы утверждать столь категорично. К тому же, как ты помнишь, мурианов придется оставить из-за девочки, которая панически боится. Я против.

— Ничего не случится. Это всего одна ночь. В конце концов, вряд ли Кастедар позволит мне умереть, зная, как много от меня зависит.

— Ох, Анхельм… Мне это не нравится. К тому же, мне без тебя плохо спится.

— Ой-ой-ой, плохо спится ей! — улыбнулся герцог. — Потерпишь одну ночь. Все, разговор окончен.

— Ах ты… — Рин стиснула зубы.

В доме мэра обстановка была на удивление скромная. Комнаты были обставлены недорогой мебелью, предметов роскоши не наблюдалось, а ванных комнат не было вообще. Но все дышало уютом и счастьем, и глядя на жену мэра, Рин понимала, почему: это была настоящая хозяйка, хранительница очага и домашнего уюта, которая очень любила свою семью и дом. Гостям сразу растопили жаркую баню, принесли хрустящих накрахмаленных полотенец, душистое самодельное мыло на меду и травы. Рин немного опасалась парилки, потому что не знала, как поведет себя краска на ее теле под воздействием температуры, но все обошлось. Свеженькая краска и после бани лежала ровно, нигде не соскоблилась, несмотря на щедрые удары дубового веника. После такого качественного мытья ее разморило, и на ужин Рин решила не ходить. Она знала, что Анхельм еще до глубокой ночи будет обсуждать с мэром дела, поэтому сослалась на усталость и ушла в свою комнату. Улеглась на пуховую перину, обняла мягкую подушку, под которую заботливая хозяйка положила ароматный мешочек с сухой полынью, и уснула сном младенца. В середине ночи она проснулась, потому что дверь в комнату тихо открылась. Приоткрыв один глаз, Рин увидела Анхельма и довольно ухмыльнулась. Он забрался к ней под одеяло, прижал к себе, и этим все было сказано.

~*~

[1] Гатерра — древний и самый большой в мире музей изобразительных искусств. Основан в 2049 году от Раскола. До Канберийской революции в 2885 году был царской сокровищницей династии Мантайнов (1459 — 2885).

Глава 7.1

Мимо проносились города и поселки, мерный перестук копыт Жара по мостовым и бульварам вгонял в сон, но Рин изо всех сил старалась не спать, чтобы успеть перешить свой костюм до приезда в Госсенштальдт. Она не могла понять, почему Орвальд не додумался взять мерки с ее мундира, ведь это же было наиболее простым решением. После нескольких высказанных вслух догадок, Анхельм с усмешкой сказал: «Дядя тебя терпеть не может. Думаешь, он стал бы тратить кучу времени на снятие точных мерок и пошив?» Рин только плечами пожала — рассуждение справедливое, не придраться.

Вопреки ожиданиям, сопровождающие из канцелярии почти не беспокоили их во время путешествия, лишь несколько раз герцог вел разговоры со своими заместителями, одним из которых оказался очень приятный мужчина лет сорока. У него всегда была в запасе смешная шутка, сладости «для милой леди», а в толстой коричневой папке царил порядок, который так ценил герцог. Звали мужчину Роберт, а фамилию его Рин позабыла.

В тот день, когда они въехали в Рентар, Анхельм был мрачнее тучи. Герцога раздражало буквально все, поэтому он не затыкаясь критиковал то, что видел и не видел: город, погоду, политическую ситуацию, дядю, своих заместителей, но особым шагом он прошелся по предстоящему балу. Рин сделала вывод, что Анхельм нервничал и бесился именно из-за этого.

— Почему ты так ненавидишь балы? — поинтересовалась она, когда его критиканский монолог исчерпал себя и пошел по второму кругу. Анхельм уставился на нее недовольно, сверкнул голубыми глазами и процедил:

— Ненавижу танцевать.

— Почему? — искренне удивилась Рин, вспоминая, как они танцевали в Магредине на площадке. — Ты очень хорошо двигаешься, я помню.

— Я очень высокий. Практически любая дама дышит мне в живот.

— Это ты загнул, — рассмеялась она. — Фиона вполне достает тебе до плеча. С ней и танцуй.

— Меньше всего я хочу танцевать с ней.

— А придется, Анхельм, — неожиданно жестко отрезала Рин и сама удивилась, откуда это в ней взялось. Тем не менее, продолжила: — Ты бы сам себя со стороны слышал, дорогой. Уже два часа ноешь, как все плохо, а дело только в том, что ты не любишь танцевать. Фиона — не голодный хаболак, она красивая и приятная женщина. На всякий случай, чтобы ты не слишком много о себе воображал: ты ей даже не нравишься, она влюблена в Кастедара. Удивлен? Так-то. Кто еще тебе там не по вкусу? Арлен Доунбридж? Тут я с тобой согласна, но она всего лишь финтифлюшка, которая займет от силы пять минут твоего драгоценного времени. Виолетта тебя беспокоит? Опасная женщина, но ты с ней учился, знаешь ее, как облупленную, поэтому никаких проблем не будет. Хватит ныть, Анхельм! Ты едешь не уголь таскать, а танцевать с прекрасными женщинами, так что не веди себя, как капризный ребенок. Я вообще на этом бале буду стоять у стеночки и играть неинтересный элемент декора зала, вот это по-настоящему обидно!

Он немного пристыженно посмотрел на нее, пожал плечами и отвернулся.

— Что за недовольное выражение лица?

— Отчитала меня, как маленького.

— Кто-то должен этим заниматься, а то тебя иногда заносит, — со смешком ответила Рин. Герцог с укором взглянул на нее, а потом вздохнул.

— Я хотел всего лишь немного сочувствия.

— Ты просишь сейчас то, чего у меня нет, — Рин качнула головой. — Анхельм, тебе надо иногда развлекаться. Ты знаешь, какое у меня о тебе складывается впечатление? Что ты одержимый работой маньяк. Если бы я не напоминала тебе о необходимости есть, мыться, спать и заниматься чем-то помимо работы, то ты завалился бы документами выше головы и однажды умер от перенапряжения. Я вообще не знаю ни одного герцога, который посвящал бы такое количество времени работе. Танцевать полезно. Развлекаться полезно. Поэтому танцуй на бале столько, сколько ноги выдержат.

— Но я не хочу танцевать с ними, я хочу с тобой, — горько вздохнул он. Рин поджала губы.

— Слышал бы ты себя со стороны, милый, — повторила Рин. — Ты хотя бы понимаешь, что ведешь себя не как здоровый мужчина, а?

— В смысле? — удивился Анхельм и внезапно улыбнулся, хотя она не сказала ничего смешного или приятного. — Как ты умудряешься перевернуть все так, что мое желание быть только с тобой внезапно становится болезнью?

— Я тебе объясню, — кивнула Рин. — Ты нырнул в меня слишком глубоко… Отставить смешки! Я серьезно. Ты увлекся мной слишком сильно. Ты отказываешься видеть других людей, других женщин, сравнивать и оценивать беспристрастно…

— Да не хочу я! — перебил он с улыбкой. — Я тебя десять лет ждал!

— Именно. В то время как твои сверстники постигали глубины общения… Да перестань ты так пошло бровями дергать! В то время как твои друзья общались с девушками и давали волю своему воображению и рукам, ты в шестнадцать лет сидел в библиотеке и воображал себе меня, взрослую тетю… Да хватит ржать! Тьфу, всю речь мне испортил!

Анхельм беспардонно захохотал. Она отвернулась.

— Не выйдет. У тебя ничего не выйдет, — констатировал он, отсмеявшись. Рин дернула плечом.

— Откуда в тебе взялось это пошлое чувство юмора?

— Твое влияние, не иначе, — парировал он. — Рин, хватит меня убеждать, что я сдвинут на тебе. Я и без тебя это знаю. Только мне это кажется нормальным. Когда мужчина долго выбирает одну женщину, перебирает множество дам, оправдывая это тем, что никак не может увидеть в женщине «то самое, особенное», для меня это значит, что он — потаскун с плохим зрением. А я не отношу себя к таковым, да и плохим зрением не страдаю. Мне нужна именно ты. Объяснить, почему? Ты даришь мне ту свободу, о которой я и мечтать не смел! Представь себе, что такое для человека моего положения означает возможность быть с любимой женщиной, а не назначенной? Это больше, чем всё! Ты делаешь меня лучшим человеком, чем я есть, заставляешь меня стремиться к большему. Ты же не знаешь, каким я был до нашей встречи, верно?

— Я вообще мало о тебе знаю, — нахмурилась Рин, вдруг осознав, что действительно мало знает о его прошлом характере и привычках. — Адель говорила, что ты был холодным, необщительным.

Анхельм с готовностью кивнул. Его голубые глаза несколько лихорадочно блестели, и Рин отстраненно подумала, что должна накормить этого пылкого вьюношу жаропонижающей настойкой, пока он снова не свалился с температурой и воспалением легких.

— Да. После смерти родителей я действительно стал занозой, высокомерным засранцем. Вечно больной, недовольный жизнью любитель покритиковать других. И трусливый. Я часто говорил людям не самые приятные вещи и не получал сдачи лишь потому, что мои оппоненты боялись громкого титула. Но однажды в университете меня подстерегли, накинули на голову мешок, избили и бросили в конский навоз. Тот случай стал для меня знаком, что пора что-то менять, но я не знал, откуда начать. А потом появилась ты. Я чувствовал тогда твое горе, Рин, и оно было, — Анхельм недолго искал нужные слова на потолке кареты, — похожим. Я понимал тебя, чувствовал. И знал, что мы можем помочь друг другу. Но разве мог такую женщину привлечь тот мешок дерьма, каким я себя ощущал? Я стал стараться относиться к людям лучше, добрее, серьезнее. Любовь к тебе делает меня самого лучше.

Он замолк и вздохнул. Рин прочистила горло и очень серьезно спросила:

— Я понимаю. Теперь я понимаю. Но что же будет с тобой, если меня не станет? Опять превратишься в мешок дерьма?

Герцог пожал плечами.

— Вряд ли… Я врос в эту шкуру. Общаться с людьми и вести дела — все это стало легче, когда я изменился. Думаю, сейчас я такой, каким действительно должен быть.

— Не думаю, что чувство долга полезно для психики, но для многих людей оно становится фактором, сдерживающим аморальное и неразумное поведение. Однако, Анхельм, если бы ты действительно врос в шкуру доброго человека, то не стал бы возмущаться по поводу танцев.

— Кусочек дерьма во мне остался, стало быть, — улыбнулся герцог. — Рин, можно мне не любить танцевать? Это же не преступление!

Она рассмеялась.

— Так и быть, разрешаю.

Рин потянулась к нему, чтобы поцеловать, но тут карета затормозила, и ее шитье вместе с бумагами Анхельма по инерции полетело на спящих щенков. Мурианы недовольно заворчали, герцог высунулся в окно и спросил Тиверия, в чем дело. Тот ответил, что на дороге затор, сломались две кареты, поэтому придется подождать. Рин тоже выглянула в окошко.

Они стояли на загруженном каретами и самоходными повозками широком проспекте, мощеным грубым на вид, но гладким серым камнем. Здания, возвышавшиеся над ними, можно было назвать только монументальными и никак иначе. Город немного давил своей величественностью.

— Может, бросим карету и прогуляемся пешком до гостиницы? Отсюда уже совсем недалеко идти, — предложил Анхельм.

— Давай, — согласилась Рин с удовольствием. Они предупредили Тиверия и отправились на прогулку.

— Видишь вот это здание? — Анхельм указал на здание, похожее на замок. К парадному входу, окруженному гладкими колоннами, которые оплетал уже почти облетевший плющ, вела широченная лестница. На ней расселись группами юноши и девушки с тетрадками, а вокруг них прогуливался мужчина в темном костюме, с книгой в руках и что-то вдохновенно читал, периодически указывая на различные части своего тела.

— Это же медицинский университет? — прищурилась Рин. Герцог кивнул.

— Да. Здесь находится самая большая лаборатория в мире.

— Я думала, что в Льяго такая, разве нет?

— Нет. В Льяго находится лучшая по оснащению. Интересно, почему они на улице?

— Кому захочется в такой погожий денек сидеть в аудитории? Наверное, последний теплый день. Хорошо, что мы решили пройтись!

— Ваша светлость! Ваша светлость! — донесся до них голос позади, они обернулись и увидели господина Роберта, который спешил догнать их. Он настиг их и остановился, притворно тяжело дыша и широко улыбаясь. — Вы так быстро шли, я думал не поспею за вами. Леди, мое почтение!

— Добрый день, Роберт! — улыбнулась Рин в ответ.

— Чудный день для прогулки, не так ли, ваша светлость?

— Полностью согласен. Мы решили пройтись до гостиницы пешком, раз уж экипаж застрял.

— Позволите присоединиться к вам? — осведомился мужчина тоном, который едва ли предполагал отказ. Анхельм кивнул, они вместе зашагали вперед.

— Завтра дивный будет вечер, дивный! — Роберт даже хлопнул в ладоши от восторга и обратился к герцогу. — Готов спорить, ваша бальная книжечка заполнена именами самых прелестных дам. Немного завидую!

— К сожалению, я не люблю танцевать, — скромно улыбнулся Анхельм. Рин заметила, что улыбка у него была натянутая. Немудрено: за утро уже наобсуждались.

— А вы, леди Эмерси?

— Танцевать люблю, но не буду. Я при исполнении, — качнула головой Рин.

— Смотрю на вас и удивляюсь: как такая хрупкая на вид женщина может работать в такой должности? Должно быть, вы полны сюрпризов!

— Почему вас это так удивляет? Женщины всегда служили в департаменте безопасности и нередко занимали самые ответственные должности и выполняли работу, с которой не смог бы справиться ни один мужчина.

— Ирэн превосходно справляется со своими обязанностями, — подтвердил Анхельм. Рин опасливо покосилась на него, надеясь, что распостраняться об особенностях ее работы он не станет.

— Сдаюсь, сдаюсь! — шутливо приподнял руки Роберт. — Убедили. Ваша светлость, могу я просить вас об одолжении?

— Смотря в чем оно заключается.

— Прошу вас быть великодушным и позволить леди Эмерси участвовать в бале, а также подарить мне один вальс.

Рин растерянно оглянулась на Анхельма.

«Можно?» — вопросила она взглядом.

«Хочешь танцевать?» — отвечали его глаза.

«Ну, было бы неплохо…» — поджала губы Рин.

— Что же, не думаю, что во время бала мы будем в опасности. Я не возражаю, но если только леди согласна.

— Что же скажет леди? — поинтересовался Роберт.

Рин очень хотелось согласиться — она и впрямь любила вальсы, но насладиться танцем на подобном мероприятии ей не удавалось никогда. Роберт казался совершенно безопасным человеком, однако танцевать с кем-то кроме Анхельма было боязно, поэтому она ничего не ответила и отвела взгляд.

— Леди Эмерси, право, я ведь не кусаюсь, — улыбнулся Роберт широкой белозубой улыбкой. Рин бросила на него долгий взгляд и качнула головой.

— Я должна подумать. Любыми необдуманными действиями я могу скомпрометировать его светлость, что было бы непростительно.

— Что же, воля ваша, — не стал настаивать Роберт. — О, что я вижу! Знаменитое кафе, где подают лучшее в мире мороженое. Зайдем?

— Конечно! — согласился герцог, глядя в ту же сторону. — Я как раз его искал.

Рин недоуменно взглянула на него, но он потянул ее вперед и не дал ничего возразить.

Вооружившись двумя рожками мороженого, щедро политого клубничным сиропом, Рин шла по Рентару и думала о предложении Роберта. Могла ли она позволить себе пять минут танца? Дворец, где предстоит бал, наверняка будет тщательно охраняться, поэтому опасность столкновения с наемным убийцей минимальна. Да, дядя Анхельма строго-настрого приказал вести себя осторожно с этими людьми, но она не видела никаких признаков того, что Роберт был загипнотизирован или заколдован, равно как не могла найти веской причины для отказа. Разве что платья у нее не было, а танцевать в мундире не дозволяли правила этикета. Рин очень хотела согласиться, но боялась, ей все казалость, что она может в очередной раз допустить неверный шаг или спровоцировать реакцию общественности. Мороженое закончилось, а окончательное решение Рин так и не приняла.

Через полчаса неспешной прогулки они пришли к гостинице «Кендал и сыновья». По одному лишь виду парадного входа этого огромного семиэтажного здания можно было сказать, что здесь останавливаются только персоны, у которых денег куры не клюют. Проводив их до дверей, господин Роберт попрощался и пошел к другой гостинице. Глядя на роскошно обставленный гостиничный холл, на начищенный мраморный пол, сверкавший солнечными бликами, на посетителей в одеждах, стоивших целое состояние, Рин снова почувствовала себя неуютно, будто мелкая мошка, но поймала ободряющий взгляд герцога и расслабилась. В конце-то концов, с ней же не кто-нибудь, а сам наследник соринтийского престола!

На их имя уже был записан номер, но портье (даже на первый взгляд типичный недотепа, что впоследствии подтвердилось) не ожидал появления высоких гостей в компании трех мурианов, так что разрывался между правилами гостиницы, запрещающими размещение животных, и обязанностями вести себя учтиво по отношению к герцогу. Когда Анхельм навис над портье, как грозовая туча, и потребовал вызвать владельца гостиницы, к ним подошла Виолетта Дорсен собственной персоной.

— Добрый день, Анхельм! — мило поздоровалась она и окинула испытующим взглядом Рин. — Рада видеть вас, леди Эмерси. О, какие милые собачки!

Мурианы в ответ на «милых собачек» посмотрели на нее, как на идиотку. Рин была с ними согласна, но поправлять герцогиню не стала.

— Добрый день, Виолетта, — Анхельм галантно поцеловал ей ручку, и Рин тоже учтиво поздоровалась.

— У вас возникли трудности?

— Небольшое недоразумение. В гостиницу не дошло предупреждение, что нас нужно разместить с животными.

— Это не проблема, — улыбнулась Виолетта, жестом хозяйки подозвала портье и сказала: — Уильям, потрудись предоставить господину Римеру и леди Эмерси лучшие номера в западном крыле. Те, что с видом на океан.

— Но… Госпожа, как же быть с животными? Они исцарапают все полы!

Виолетта даже ничего не ответила, лишь прищурила фиалковые глаза и чуть приподняла подбородок. Портье испуганно кивнул.

— Понял, госпожа! Но… В тех номерах расположились господа Кэрманы!

Виолетта раздраженно захлопнула веер.

— Я предложу им другие номера, — нашелся портье и ушел. Анхельм с некоторым весельем взглянул на давнюю подругу.

— С каких пор тебя слушается персонал этой гостиницы?

— С тех самых, как я состою в отношениях с ее владельцем.

— Вот как! Рад за тебя. Мама наконец-то перестала следить за твоей личной жизнью?

— Если бы, Анхельм, если бы! — грустно улыбнулась Виолетта. — Возможно, ты уже забыл, но мы, герцоги и герцогини, принцы и принцессы, можем позволить себе все, кроме свободы выбора.

При этих словах она так многозначительно посмотрела на Рин, что у той не осталось сомнений: герцогиня намекала на их отношения.

— Завтра бал. Не забудь потанцевать со мной, мерзавец. Я знаю, ты танцы ненавидишь и считаешь напрасной тратой времени, так что считай это платой за помощь, — она легонько стукнула его веером по плечу и посмотрела на Рин долгим изучающим взглядом. — Хм, вы действительно почти не изменились за десятки лет. Скрывайтесь лучше. Вас здесь многие могут узнать. Приятного вечера!

И Виолетта ушла, оставив Рин дрожать от ужаса, а Анхельма настороженно хмуриться. Едва она скрылась из виду, герцог подхватил свою спутницу под руку, повел в фойе и усадил на мягкий диван. Подал знак кому-то, и спустя минуты им принесли чашки и налили чай. Рин долго сидела, опустив лицо низко-низко, зажмурив глаза и едва дыша, а после подняла на него полный страха взгляд: «Она знает!»

Герцог сжал ее руку и спросил, хорошо ли она себя чувствует. Рин качнула головой.

— Это западня! — прошептала она. — Меня раскроют, всем нам конец! Ты смог отбиться от вопросов о связи со мной, но дважды такая ложь не сработает…

— Прекрати. Еще ничего не случилось! — твердо сказал он и оглянулся в поисках портье. — Какого демона они так долго? Отвратительное обслуживание!

— Ты понимаешь, что будет, когда я надену парадную форму? — яростно зашептала она. — Я должна полностью пересмотреть свою маскировку!

— Угомонись, — надавил он, меняясь в лице. — Виолетте кто-то сказал, вот она и играет словами. А сказала, скорее всего, ее матушка. Молодость Амалии пришлась на пору твоей службы и особо громких заслуг. Она сестра императрицы и хорошо помнит, кому вручали награду за спасение ее племянницы Рейны Соринтийской. Моей кровной сестры. Сама Виолетта ничего не могла знать, она слишком молода для этого и не имеет нужных связей. Мы объехали полсвета, ты даже говорила с гвардейцами, за это время тебя мог узнать кто угодно, но такого не случилось! Только несколько особенно глазастых людей смогли тебя идентифицировать. Так что перестань, пожалуйста, нервничать. Когда ты нервничаешь, ты притягиваешь к себе внимание. А как раз это — последнее, что нам нужно. И еще: я запрещаю тебе танцевать с Робертом. Можешь так ему и передать, если спросит.

Рин в ответ лишь вздохнула и издала нервный смешок.

— Господин Ример, ваша светлость! — позвал его портье. Анхельм даже головы на его зов не повернул. Тот сообразил, что ведет себя неучтиво, выкрикивая фамилию герцога на весь холл, и поспешил подойти. — Прошу простить меня за задержку, мне крайне неловко! Ваш номерготов, можете располагаться. Я поручу носильщику доставить ваш багаж, как только он прибудет.

Анхельм кивнул.

— Нам нужен чай, а также место, где можно покормить мурианов.

— Я отдам распоряжения на кухне. А что они едят, ваша светлость?

— А как вы думаете? — вздохнул Анхельм. — Утомили вы меня. Не видите, что дама плохо себя чувствует? Проводите нас в наши номера.

— Ох, простите великодушно! Извольте следовать за мной.

Герцог поднялся и предложил Рин опереться на его локоть. Та послушно приняла, изображая больную. Мурианы с ехидством зафыркали, но им хватило одного грозного взгляда, чтобы заткнуться.

Их номер располагался на третьем этаже самого дальнего и тихого крыла здания, что очень обрадовало Рин. В их распоряжении оказались четыре спальных комнаты, гостиная и длинная терраса, с которой было превосходно видно океан. Через ростовые окна, занавешенные кремовой органзой, проникало много солнечного света, и все помещение благодаря этому казалось еще больше и воздушнее. Кровати поистине гигантских размеров закрывались балдахинами из плотного жаккарда цвета слоновой кости. В ванной комнате, отделанной кремовым мрамором, Рин оценила набор пушистых полотенец, перевязанных лентами, аккуратно расставленные флаконы с духами и разноцветные кусочки мыла, вазу с ароматными сушеными лепестками и пальму, которая свешивала свои листья к глубокой ванне на львиных лапах. Она повернула кран и потрогала пальцем струю.

— Анхельм, Анхельм! Здесь есть горячая вода! — провозгласила она с детской радостью в голосе, мигом позабыв обо всех неприятностях. Герцог зашел и облокотился на дверь.

— Именно поэтому мы здесь, — ответил он с усмешкой. — Ты в порядке?

— Раз есть горячая вода, то я в порядке, — улыбнулась Рин. — Я хочу принять ванну. Выйди.

— Интересная какая! Я тоже хочу!

— Я первая! — засмеялась она и вытолкала герцога в гостиную. — А ты жди наш багаж. Скоро приедет Тиверий. Я быстренько!

Чтобы ему было не очень обидно, умаслила страстным поцелуем, после чего скрылась в ванной.

— Твое «быстренько» очень странное, оно растянулось на час, — пожаловался герцог, когда она вышла.

— Здесь вода непонятная, — пробурчала Рин. — Мыло с трудом смывается, еле-еле промыла волосы.

Герцог покачал головой и ушел приводить себя в порядок после долгой дороги, а Рин завернулась в махровый халат и упала на кровать.

— Я люблю эту гостиницу, я люблю этот халат, я люблю проводить время вот так, а не в бесконечной гонке по бездорожью, — подтвердила она сама себе и закрыла глаза. Совесть мгновенно обвинила хозяйку в том, что та совершенно изнежилась. Рин возразила, что в ней больше не осталось сил жить так, как она жила до встречи с герцогом. Совесть напомнила о предстоящих трудностях и заявила, что не время неженку из себя строить и к хорошему привыкать.

«Ну в конце-то концов, я не заслужила все время жить, как собака!» — возмутилась Рин, и совесть заткнулась с тяжелым вздохом.

— Интересно, что сейчас Фрис делает? — прошептала она и попыталась представить его лицо, если бы он увидел ее в этот момент. Что бы он сделал? Что сказал? Да наверняка развалился бы рядом! Вот уж кого нельзя было лишать красивой жизни, так это его. Конечно, аирги избаловали древнего духа, прислуживая ему, будто лакеи. Только Рин и ее матери хватало силы пререкаться с ним, отказывать и даже бить иногда за излишнюю наглость. Если бы Рин знала, что все так обернется, была бы с ним ласковее…

«Боги… Дайте мне силы выдержать его смерть! — взмолилась она, чувствуя себя так, будто кружится в водовороте. — Инаис! Сиани! Пожалуйста…»

И сразу же в ее воображении возникли лица Сиани и Инаиса. Они улыбались и говорили, что все идет ровно так, как нужно. Рин спросила, могут ли они спасти Фриса, но боги промолчали и поманили ее за собой из темноты в узкий светлый коридор, где стены были из непонятного материала, немного похожего на подсохшую слизь бледно-зеленого цвета, а свет лился с потолка ровным белым потоком, и она не понимала, что за волшебный источник создает его.

Сиани и Инаис вели ее по коридору долго, пока, наконец, не пришли в просторный зал. Посреди этого зала стояли два длинных белых стола. А перед ними висели в воздухе большие шары из той самой бледно-зеленой штуковины. Богиня зашла и присела на него. Шар тут же принял форму, подобную креслу. Следом за ней вошел Инаис и сделал то же. Сиани посмотрела на Рин и пригласила ее жестом подойти поближе. Она шагнула в зал и поняла, что знает это место. Она видела его, когда они плыли на корабле, и Фоффора влезла в ее память. Да, именно здесь ее вернули к жизни.

— Послушай меня, мое творение, у нас мало времени. — сказала Сиани. — Твое предназначение состоит в том, чтобы уничтожить Анарвейда. С каждой минутой он все сильнее, и если его не остановить, то вскоре вы узнаете, что бывает, когда боги ошибаются. У тебя нет времени на человеческую жизнь. Иди и выполни свою задачу. Не слушай духов. Ты достаточно сильна, чтобы сделать это.

— Почему вы не можете вмешаться?

— Мы будем рядом, когда ты доберешься до Анарвейда.

— Почему вы называете его ошибкой?

— Потому что…

Их слова утонули во внезапном шуме. Рин показалось, что она сейчас оглохнет. Сиани и Инаис кричали ей что-то, но она видела лишь, как они раскрывают рты. Затем богиня подхватила ее под руку, вывела из зала и указала на коридор, мол, беги. Рин бросилась прочь со всех ног.

«Я вижу тебя!» — прогремел металлический голос в ее ушах. Все вокруг стало терять четкость, воздух сгущался и словно заполнялся черными пятнами. Рин уже видела впереди темную комнату, из которой вышла, и прибавила скорости.

«Сеть заражена на два процента. Риск обнаружения равен сорока девяти целым и девяти десятым процента. Рекомендуется…»

Что там рекомендовал странный голос, Рин уже не услышала. Во тьму она прыгнула, почти теряя сознание от слабости.

Глава 7.2

— Рин, милая, очнись, умоляю тебя! — услышала она голос Анхельма и проснулась. Медленно открыла глаза. Лицо его было очень тревожным, но едва она обратила к нему осмысленный взгляд, как он просветлел и облегченно улыбнулся.

— Боги! Наконец-то! — прошептал Анхельм и поцеловал ее в лоб, прижимая к себе.

— Ты чего? Я же просто прилегла на пару минут. Уснула, наверное, — Рин отодвинулась и зевнула.

— И проспала сутки! — огорошил он ее.

— Э-э? Как?

— Ты сутки спала и не отзывалась. Не реагировала ни на холодную воду, ни на пощечину, ни на…

— Ты что, по щекам меня хлестал? — ужаснулась она и закрутила головой в поисках зеркала. Нашла одно на стене и подбежала рассмотреть себя.

— Рин, у тебя кровь из ушей пошла, я думал, что ты умираешь!

— Кровь? — тихо переспросила она и потрогала уши. На кончиках пальцев остались красные следы. Рин с изумлением уставилась на них и проговорила: — Знаешь, всякое со мной случалось, но чтоб кровь из ушей текла…

И тут что-то щелкнуло в ее голове, и она вспомнила.

— Сон. Я видела сон. Или это был не сон? Может, это был не сон, а я думала, что сплю? — забормотала она и принялась нарезать круги по спальне. Мягкий ковер приятно щекотал пятки, Рин даже нагнулась, чтобы погладить его и оценить ворс. Только мгновение спустя поняла, что делает что-то странное и поднялась.

— Что за сон?

— Я видела богов… Сиани и Инаиса. Снова. Они сказали, что я должна как можно скорее уничтожить Анарвейда. У меня очень мало времени.

— В смысле? — не понял Анхельм. Рин мотнула головой и уселась на кровать обратно, после чего пересказала ему весь свой сон так подробно, как могла. Герцог слушал ее с выражением скепсиса на лице, а потом долго ничего не говорил.

— Я уже вообще ничего не понимаю, Рин. Ничего, — объявил он в конце концов. — У нас очень много нестыковок в истории. Боги хотят одного, духи хотят другого, на деле получается третье… Да что происходит?

— Я не знаю, Анхельм. Я тоже в недоумении. Может быть, это был только сон? Может, мое сознание играет со мной в игры? Совесть грызет меня за бездействие… С каждым днем я все дальше от цели, нет никакой гарантии, что я вообще до нее доберусь.

— Может быть, — согласился герцог. Он был слишком тихий и выглядел так, будто пытался что-то от нее скрыть. Рин склонила голову вправо и влево, рассматривая его.

— Сколько, говоришь, я проспала?

— Сутки.

— Бал! Мы опаздываем! — заявила она, и Анхельм горестно закрыл лицо ладонями.

— Я надеялся, что ты не вспомнишь.

— Одевайся быстрее, балда! Опоздаем! — Рин огорченно всплеснула руками и заметалась по комнате в поисках своих вещей, с ужасом представляя, сколько времени уйдет на глажку. Но умница Анхельм догадался разобрать ее чемодан и отдал форму горничной на приготовление, так что Рин оставалось только умыться и сделать прическу.

Когда она вышла из ванной, герцог стоял полностью одетый перед зеркалом и поправлял ордена и ленты. Взглянув на него, Рин застыла на пороге с открытым от восхищения ртом. Он заметил ее взгляд и усмехнулся.

— Что такое?

Вместо ответа она подошла ближе. Перебрала по бахроме золотых эполетов на белом кителе, застегнула последнюю пуговку под горлом и потянула к себе, чтобы поцеловать.

— Мужчина, я рискую в вас влюбиться, — протянула Рин, игриво глядя на него.

— Почему? — улыбнулся он.

— Потому что при виде красивых мужчин в парадной форме я совершенно теряю силу воли, — честно созналась она со вздохом. — Я же говорила.

— Все, не сниму теперь.

Он наклонился близко к ней, легонько поцеловал и прошептал:

— Может, ну его этот бал? Запремся здесь, никому не будем открывать.

— Дядя съест тебя.

— Не хочу идти… Хочу тебя! — он требовательно укусил ее за шею и царапнул голую спину. Рин почувствовала сладкую дрожь по спине и комок в животе и поспешила отстраниться, пока сила воли действительно не сыграла в ящик.

— Так! Не время для глупостей! Обещаю, когда мы вернемся, я… — она наклонила его к себе и зашептала на ухо весь свой план действий. На губах герцога заиграла предвкушающая улыбка.

~*~

К семи часам вечера их карета подъехала ко дворцу Эстербайх. Это грандиозное сооружение стояло на возвышенности, с которой открывался изумительный вид на океан и окрестности Рентара. Сам дворец представлял собой полукруглое здание в три этажа, с массивной колоннадой вдоль фасада. Вечерело, закатное солнце окрашивало океан в алый цвет, а на небе появлялись первые темные брызги ночи. Было довольно прохладно, но Рин так распереживалась из-за предстоящего бала, что почти не замечала пронизывающего ветра. При входе у них долго проверяли документы, на Рин косились с подозрением, а Анхельму пришлось потратить несколько драгоценных минут на объяснения с начальником полиции относительно личности его спутницы. Она понимала, что присутствие особы женского пола (в парадном мундире, увешанном орденами!) рядом с недосягаемым для женщин герцогом Римером вызовет миллионы вопросов, и это бесило ее больше всего. Неужели Орвальд Ример не понимал, что орден Селавира — это не брошка, что его кому попало не дают? Неужели он не понимал, что Рин могут раскрыть здесь? Все он понимал, но на что надеялся — непонятно. Хотя, может быть, у него и выхода другого не было. С Вейлором не спорят.

Наконец они вошли, поднялись на второй этаж в зал, где происходило торжество, и Рин на мгновение ослепил блеск позолоты и яркий свет массивных люстр. На оркестровой галерее над залом музыканты играли легкую, не приглашающую к танцам, но оживляющую атмосферу вечера мажорную мелодию. Гости продолжали прибывать, зал заполнялся. Дамы и господа старшего возраста сразу направлялись к своим знакомым, молодые люди высматривали подходящую компанию среди девушек, завязывали разговоры.

— Нам нужно зайти с другой стороны, но там очень далеко обходить, а мы уже опаздываем. Что делать? — вздохнул Анхельм.

— Смешаемся с толпой, пойдем через зал, — предложила Рин. Он пожал плечами и пробормотал, что ему эта идея не нравится, но делать было нечего. Анхельм двинулся вперед быстрым шагом, будто надеялся, что скорость поможет ему избежать встречи со знакомыми среди гостей. Конечно же, их появление не осталось незамеченным. Стоило герцогу войти, как по залу пробежали шепотки, и взгляды по меньшей мере четверти зала обратились к нему. Рин с некоторым весельем отметила, что походка его стала скованной, а лицо перекосило в нелепой улыбке.

— Началось… — прошептал Анхельм так, что только она его услышала. Рин проследила за его взглядом и отметила волнение среди юных леди, глядящих на Анхельма с возбужденным блеском в глазах, и их матерей, которые жаждали познакомить дочек с потенциальным женихом.

— Заметили. Придется подойти.

Последовала череда церемонных приветствий и обмена любезностями, от которых у Рин через минуту разболелась голова. Как она и предполагала, на нее тоже обращали внимание, и едва ли не больше, чем на герцога. Мужчины бросали заинтересованные и любопытные взгляды, некоторые пытались затянуть приветствие дольше положенного, но, к счастью, Анхельм искусно пресекал попытки общения. Женщины тоже не сводили с Рин глаз, она слышала их возмущенные шепотки, и все это усиливало панику. Да, она прятала эмоции под колпаком железной воли, но нежелательное внимание порядком беспокоило, поэтому улыбки ее были совсем уж натянутыми, а голос походил на воронье карканье.

Когда Анхельм уделил внимание всем знакомым, они поднялись наверх по широкой лестнице в центральной части зала и проследовали за церемониймейстером. Все особо важные гости бала уже собрались и ожидали только появления герцога Римера. Рин окинула взглядом комнату и сразу увидела несколько знакомых лиц. У окна, напротив тщедушного старика с седой бородой стоял Илиас, рядом с ним — Александра, Фиона и Кастедар. Стоило войти в зал, как взгляды всех присутствующих обратились к ним, и от внимания Рин не укрылось то, как помрачнело лицо демона при виде нее. Анхельм приветственно поклонился всем незнакомым людям и решительным шагом подошел к ним.

— Анхельм! — по непонятной причине Илиас просиял широкой улыбкой, завидев брата.

— Здравствуй, Илиас, — сдержанно поздоровался с ним герцог и обернулся к Александре. — Мое почтение, ваше величество!

Королева довольно холодно улыбнулась и протянула руку в перчатке для поцелуя. Анхельм со всем возможным уважением поцеловал ее и обратился с приветствием к Фионе.

— Приятно увидеть вас, ваше высочество!

— Добрый вечер, ваша светлость, — кротко, вполне дружелюбно улыбнулась она и взглянула на Рин. — Здравствуйте. Рада видеть вас снова.

Рин вдруг стало очень неловко. Она с некоторым смущением поприветствовала всех и заплетающимся языком проговорила несколько церемонных любезностей. После этого Илиас панибратски закинул руку на плечо Анхельма и повел его в сторону, толкуя что-то об их деле. Она чувствовала исходящее от короля напряжение и понимала причину: Илиас боялся, что его ложь раскроется. Интересно, а Кастедар уже знает, что его план рушится? Рин посмотрела на него, а он — на нее. Демон подошел, отвел ее на пару шагов и прошипел сквозь зубы:

— Ты что здесь делаешь?! Хочешь, чтобы тебя раскрыли?!

Конечно, демон не передавал ни одной эмоции, здесь удивляться было нечему. Едва ли такой умный игрок позволил бы распознать хоть что-то.

— Я выполняю приказ охранять герцога, которого Вейлор в принудительном порядке отправил вместо себя на королевское собрание. Ты же в курсе, что император уехал к кристаллу.

Демон нахмурил темные брови, его лицо стало пугающим.

— Ой, неужели мне удалось тебя удивить?

— Поязви мне еще, давай, — опасным тоном ответил он и задумался. На его бледных щеках проблеснули чешуйки, а это означало, что Касти в бешенстве. — У нас все меньше времени. Даже года нет. Я должен поторопить Илиаса и сам взяться за подготовку войск. А ты… Сколько ты еще намерена копаться в своих чувствах, бестолочь?

Рин шагнула ближе к нему и, глядя в его черные, будто пустые глаза, сказала тихим, но железным тоном:

— Хватит хамить мне, ящерица болотная. Я видела Сиани и Инаиса во сне сегодня. Они говорили со мной. Сказали, что я должна немедленно действовать, что у меня есть все силы и не нужно ждать исполнения ваших пророчеств. Мне не нужно слушать духов, сказали они. Объяснишь?

— Крепко спала? — Кастедар думал не больше секунды над ответом.

— Очень. Целые сутки.

Демон злобно ухмыльнулся.

— Поменьше бездельничай, тогда и сны будут сниться нормальные.

Он отвернулся и отошел, Рин лишь скрипнула зубами от досады. Ладдар знал. Он все знал, только не хотел ей говорить. Что же, придется самой решать эту загадку. Или нет? Рин вспомнила Тоомо и данное им перед уходом обещание помогать ей во всем. Сможет ли великий дух помочь в этом? Или у него тоже полно запретов?

Ее размышления прервал церемониймейстер, который объявил о начале бала и позвал господ в зал. Под восторженные аплодисменты они спустились вниз по лестнице, и все это время Анхельм улыбался, будто актер, которого чествовала благодарная публика. Рин шла на два шага позади герцога, согласно этикету, и бессильно надеялась, что никто ее не узнает. Наконец они заняли свое место в королевской ложе, и только тогда герцог облегченно вздохнул.

— Рука болит, — пожаловался он.

— Терпи, — тихо усмехнулась Рин.

— Легко тебе говорить. Это только начало. Как только те дамочки отпустят своих дочек танцевать, они раздерут меня на части.

— Я не позволю, — улыбнулась она.

— Надеюсь.

Церемониймейстер объявил о появлении хозяина бала. Музыка сменилась торжественным маршем, и по той же лестнице к гостям спустилась президентская чета. Президент Канбери Ральф Краус оказался седым господином лет пятидесяти, носящим усы и бакенбарды, с открытым, легким взглядом и тонкими, плотно сжатыми губами. Он принадлежал к той особой породе людей, чьи черты лица мгновенно выветриваются из памяти, — такие они серые и невыразительные. Президент вышел на середину зала и обратился к присутствующим с приветственной речью. Голос его разительно отличался от внешности: громкий, глубокий и властный; он сразу завладелвал вниманием слушателей, а его четкая, будто чеканная дикция, интересные модуляции и умение расставить акценты в предложениях не давали отвлечься. Президент приветствовал окончание конфликта между Соринтией и Маринеем, говорил о том, как необходимо в условиях нестабильности политического мира обращать внимание на нужды простых граждан, о доверительных отношениях руководства стран и делал множество намеков в сторону Вейлора, который отсутствовал. И если Рин это просто напрягало, то Анхельм сидел с каменным лицом и выражением глухой ненависти. Приветственная речь закончилась, и Ральф Краус объявил бал открытым. Музыканты сделали паузу, пока танцующие выбирали себе пару.

Анхельм со вздохом пролистал свою бальную книжечку, искоса поглядывая на первую партнершу — Фиону, и отдал Рин на хранение.

— Пожелай мне удачи, — с тяжестью в голосе попросил он тихонечко.

— Я не буду желать удачи. Я пожелаю тебе повеселиться! — улыбнулась Рин, которая до сих пор искренне недоумевала, почему герцог так переживает из-за танцев. Как только он пригласил Фиону на танец, она тоже вышла из ложи и заняла место у колонны в левой части зала, откуда открывался прекрасный вид на гостей и балконы. Окинув взглядом все места, где могла бы притаиться опасность, она ничего не обнаружила, успокоилась и принялась наблюдать за герцогом.

Но когда Анхельм и Фиона вышли в зал, Рин поняла, что лучше бы пожелала ему удачи… На фоне гостей Анхельм выделялся, как пятно от вишневого компота на белой скатерти. Он был действительно самым высоким мужчиной в этом зале, и внимание абсолютно всех было привлечено к нему, отчего несчастный герцог краснел как маков цвет. «Вот же странный! — подумала Рин. — По лестнице спускался с видом короля, а тут стесняется». Фиона же едва доставала до его плеча — такой крохотной она была. Рин невольно задумалась, как же тогда выглядит она сама рядом с Анхельмом? Вывод напрашивался сам собой: глупо и неуместно.

Заиграл вальс. Торжественный, быстрый, он понес на своих плавных крыльях кружащиеся пары. Замерцал в свете громадных люстр шелк платьев, засверкали ордена, заискрился девичий смех, и полилось рекой игристое вино в бокалы гостей. Грандиозный бал, собравший весь высший свет, начался так, как положено: с поистине королевским размахом.

~*~

Когда они вышли на середину зала, Анхельм приобнял Фиону за талию и вгляделся в ее серые глаза. Грянул вальс — лихой, бурный, от таких у него всегда кружилась голова. Говорить во время танцев было не принято, но он не удержался:

— Как вы поживаете, ваше высочество?

— Хорошо, спасибо, — ответила Фиона с некоторым удивлением. — А вы?

— Мои дела в порядке, благодарю.

Они потанцевали еще немного, а в момент, когда Фиона исполняла свою фигуру, спросил снова:

— Ты знала, что нас с тобой хотят поженить?

От неожиданности Фиона едва не сбилась с такта, но быстро восстановила самообладание и с грустной улыбкой кивнула.

— Прости, я больше не буду, — шепнул он, и принцесса благодарно взглянула на него.

Когда вальс окончился, Анхельм проводил Фиону к ложе и поклонился в знак благодарности за танец. Принцесса присела в реверансе. Намереваясь разделаться с неприятным как можно быстрее, он стал высматривать в ложе принцессу Маринея, с которой у него был назначен полонез. Но пока Анхельм пытался разглядеть ее, подошла пожилая княгиня из Альтресии и представила ему свою дочку. Герцогу, намеренному развернуть в этой стране производство оборудования для паровозов, пришлось уделить ей один танец. Затем он честно выполнил все свои обязательства по книжечке, но бал все еще не кончался, и уйти было бы некрасиво и оскорбительно для всех, кто искал его внимания. А дальше все закрутилось в лучших традициях балов, и уже через час несчастный Анхельм не знал, как сбежать от бесконечных девушек, которых ему подсовывали предприимчивые родители. А еще через полчаса, когда основные танцы были исполнены, а гости смогли уделять друг другу большее внимание, чем дозволял этикет, он обнаружил, что его куда-то ведет герцогиня не то из Маринея, не то из Авберии,[1] с которой они до этого танцевали падекатр.

Они пришли в одну из гостевых комнат дворца, где остановилась герцогиня. Всю дорогу она так заразительно хохотала, что Анхельм тоже не мог удержаться от смеха, хотя с трудом понимал, почему смеется. А ее веселило решительно все, начиная от его роста, заканчивая тем, как «не по-модному» завязан его пластрон. Она предложила помочь и попыталась перевязать узел, но лишь запуталась и расхохоталась над своей неловкостью. А потом герцогиня в благодарность за то, что «такой восхитительно добрый мужчина проводил ее до покоев и не дал свалиться от усталости прямо в зале» попросила его открыть бутылку вина и выпить на брудершафт. Они выпили, и герцогиня потребовала по традиции скрепить это поцелуем. Тут Анхельм немного замялся, ему показалось, что он забыл нечто важное и совсем не должен этого делать, но не помнил, почему. Он с трудом понимал, что происходит; от выпитого вина и безумного количества танцев закружилась голова, а тело отказывалось повиноваться разуму, который что-то неразборчиво кричал на фоне шума в ушах и заливистого смеха герцогини. Анхельм пробормотал, что ему неловко, он не должен позволять себе таких вольностей, но герцогиня предложила закрыть двери. «Никто не увидит, — сказала она, — и вам нечего будет смущаться!» Одурманенный мозг воспринял этот довод, как безусловно логичный, и Анхельм согласился. Герцогиня закрыла двери на ключ и потянула его на диваны, хохоча и посылая обольстительные взгляды. И ровно в тот самый момент, когда ее губы коснулись его, раздался удар. Двери в комнату с грохотом распахнулись, и на пороге застыла Рин. Злая, как дракон.

~*~

[1]Авберия — маленькая приморская страна, граничащая с Альтресией с запада. Фандрийский континент.

Глава 7.3

Когда Анхельм с Фионой закружились в вальсе, у Рин буквально раскрылись глаза. Теперь ей тяжело было представить более нелепое сочетание, чем она и Анхельм. Фиона же выглядела рядом с ним удивительно гармонично, словно самой судьбой ей было определено быть вместе с ним. Вывод, к которому она пришла в процессе своих наблюдений, привел бы в бешенство Фриса и Ладдара вместе взятых: Рин видела в принцессе будущую жену Анхельма. И это открытие настолько ее не удивило, что даже страшно стало, и сердце сжалось.

Они закончили танец, герцог проводил принцессу до королевской ложи и стал высматривать кого-то в толпе гостей. В одиночестве столь завидный кавалер оставался очень недолго: буквально полминуты спустя его взяли в оборот некая дама и ее дочка. После непродолжительного разговора герцог стал танцевать с дочерью. Рин прислонилась спиной к колонне и скрестила руки на груди. Ожидание грозило затянуться: герцог менял партнерш одну за другой, и не предвиделось момента, когда бы его отпустили.

— Скучаете? — услышала она знакомый голос и улыбнулась подошедшему господину Роберту.

— Не больше, чем обычно.

— В этой одежде я едва узнал вас. Вы производите впечатление… — он замялся. Рин вопросительно приподняла бровь. Роберт качнул головой, мол, не важно, и учтиво спросил: — Могу ли я предложить вам тур вальса, леди Эмерси?

— Виновата, но не могу ответить согласием. Я должна следить за безопасностью его светлости.

Роберт рассмеялся.

— Похоже, ему и впрямь грозит опасность от той юной графини. Глядите, как она к нему жмется… Эх, молодежь! Ни стыда, ни совести. Что же, если дама не соблаговолит, не смею настаивать. Но вы многое теряете, госпожа Эмерси! Такие балы — нечастое событие. Как бы то ни было, разрешите мне сделать кое-что, что скрасит ваш вечер.

Роберт добродушно улыбнулся и ушел к столам с напитками. Вернулся он с бокалом вина и виноградной тарталеткой, на которые Рин уже давно посматривала. Ужин-то был еще вчера!

— Благодарю, — улыбнулась она и принялась за угощение.

— Не стоит благодарности. Я рад получить от вас хотя бы улыбку, если уж танец с вами получит только герцог.

— Он не может, — качнула головой Рин.

— Отчего же? Не может быть, чтобы он не пригласил на последний тур вальса спутницу, с которой прибыл на бал.

— Я не спутница, я охрана, — в сотый раз повторила Рин, уже с некоторым раздражением и досадой. — Отчего теперь мужчины не принимают всерьез женщин, служащих в армии и департаменте безопасности? Раньше такого не было.

— Раньше — это когда?

Рин неопределенно пожала плечами.

— Женщина… — вздохнул Роберт, и его лицо озарила улыбка вдохновения. — Эфемерное создание, возвышенное, из мира чувств. К чему вам, прошу прощения, бегать с ружьем наперевес и смотреть в лицо войне, когда можно танцевать и наслаждаться видом мужчин, павших жертвами ваших чар и приносящих букеты к вашим милым ножкам?

С этими словами он обвел ее взглядом, от которого Рин стало неуютно.

— Разные женщины в разные времена приспособлены к разным занятиям, — возразила она и задумчиво погладила ленту ордена Селавира. — Для одной милее роза, а для другой револьвер — лучший цветок. Я всю свою сознательную жизнь, как вы выразились, смотрю в лицо войне.

— Мне жаль это слышать.

— А мне жаль было видеть это. Война не вокруг меня, она внутри меня. На войне погиб мой отец. И мой брат. Я единственная опора для моей пожилой матушки, только в моих силах защитить ее.

Роберт взял недолгую паузу, прежде чем ответить ей взглядом, в котором, казалось, замерцало искреннее уважение.

— Вы так молоды, но говорите вещи, вызывающие искреннее уважение! — медленно проговорил он и кивнул каким-то своим мыслям. — Позвольте спросить, за какие заслуги вы получили орден Селавира? Должен заметить, что никогда не видел его вблизи.

Она улыбнулась, рассмотрела орден и рассказала придуманную Орвальдом легенду:

— За противодействие военному перевороту в Вэллисе и спасение жизни высокопоставленной персоны, чье имя я не могу раскрыть из соображений тайны следствия.

— Как почетно! — серьезно покивал Роберт. — Но все же, Ирэн, мне нестерпимо жаль, что вы тоскуете здесь одна, когда его светлость…

— Кто это здесь тоскует? — веселый громкий голос грянул над самым ухом, и Рин от неожиданности отшатнулась.

— Ян! — возмутился Роберт. — Появляешься, как горнид из леса! Ты испугал нас.

— Нет-нет, — поспешила разуверить его Рин, оглядывая юношу, которого назвали Яном.

— Виноват! — поклонился тот, и взгляд его упал на ее ордена и погоны. Большие серые глаза стали просто огромными, щеки залила краска смущения, он не знал, куда себя деть и вытянулся по струнке. — Виноват, ваше высокоблагородие! Не извольте гневаться!

— Вольно! — усмехнулась Рин, и юноша опасливо взглянул на нее.

— Ишь ты, как запел! — захохотал Роберт. — Поди прочь отсюда, не прерывай разговор.

— Я лишь хотел узнать, кто здесь скучает… — стал оправдываться Ян.

— Знаю я тебя, одни пошлые шуточки на уме! Иди, иди!

— Что же, молодой человек уйдет, так и не представившись? — улыбнулась Рин, и Роберт картинно всплеснул руками.

— Простите мою неучтивость, леди Эмерси. Этот нахальный юноша — Ян Свейн, офицер артиллеристских войск армии его величества. По совместительству и прихоти судьбы является моим сыном, — представил его Роберт. Глаза Рин изумленно округлились.

— Я полагала, вы прибыли сюда один.

— Нет, к сожалению, — с деланной досадой взглянул на сына Роберт. — Приглашений на бал высылают обычно по числу членов семьи и принято приходить на вечер с очаровательной спутницей. Но моя дражайшая супруга еще давно изволила отойти в мир иной, а я не сумел завести даже романа после этой утраты. Так что со мной ходит только мой великовозрастный сын. Надеется встретить себе пару. А теперь иди отсюда, ты! Нечего тебе здесь слушать.

Юноша ушел в сторону, но все равно искоса посматривал на Рин и отца.

— Вы молодо выглядите, Роберт, я даже не думала, что у вас есть такой взрослый сын.

— Вы щедры на похвалу, госпожа. Ян — моя надежда и мое проклятие. Сей молодой повеса ждет не дождется, когда я оставлю вас. Затем воспользуется моментом и поведет танцевать. Видите, как ему не терпится? Вечное соперничество между отцом и сыном.

Молодому повесе действительно было крайне любопытно: весь его вид выражал желание потанцевать с ней и разузнать, как она получила орден Селавира. Рин тяжело вздохнула. Бросила взгляд на Анхельма, который вполне искренне смеялся, слушая некую даму с белыми кудряшками, как у овечки, и разом помрачнела.

— Что же, похоже, герцогу действительно не грозит опасность. Ему весело, значит, и я могу отдать дань уважения хозяевам бала. Надеюсь, ваше приглашение на вальс еще в силе, господин Свейн?

Роберт поклонился и предложил ей руку. Рин вложила свою ладошку в его, и они закружились в легком вальсе. Но стоило им закончить танцевать, как к Рин стали один за другим подходить мужчины, представляться и просить танец. Сначала она вежливо отказывалась, но господа настаивали, намекая, что это оскорбительно — потанцевать с одним и отказать другим в такой чести.

«Да что за проклятие на мою голову?!» — мысленно взвыла Рин, когда поняла, что вокруг нее собралась толпа, и она даже разобрать не может, что они говорят. Приглашающие были уже совсем не трезвы, о приличиях в этот момент имели весьма странное представление, и поэтому великосветский бал все больше начинал напоминать великосветскую попойку. Рин пыталась уйти, но ее останавливали, а Роберта, единственного, кто мог помочь, оттеснили назад, и у него не было никакой возможности добраться до нее, не вступив в конфликт. Рин раз сто прокляла этикет и необходимость сдерживаться, чтобы не причинить никому вреда, и надеялась только, что алкоголь сотрет из их памяти ее лицо. Вдруг кто-то резко схватил Рин за плечо. Она мгновенно перехватила руку так, чтобы следующим движением сломать, развернулась и увидела Виолетту Дорсен.

— Ай! Ай-аа! — пищала от боли герцогиня. Рин сразу же отпустила ее и извинилась. Разъяренная Виолетта, презрев этикет (может быть, Рин надо было сделать так сразу же?), рявкнула на обнаглевших кавалеров, и те перестали досаждать даме своим пьяным обществом. После чего герцогиня очень строго сказала Рин на ухо:

— Кажется, при первом нашем разговоре я сказала, что многие женщины отдали бы всё, чтобы оказаться на вашем месте, и попросила помнить об этом, не так ли? Что вы творите?! Где Анхельм?

В этот момент Рин поняла, что уже долгое время не видела его высоченную фигуру. Мороз побежал по коже, она растерянно заозиралась. И тут Виолетта положила ладонь на голову Рин и повернула так, чтобы она посмотрела на лестницу. Анхельм поднимался наверх в компании той кудрявой овцы, и Рин увидела только, как за ними закрывают двери.

— Живо! — Виолетта сильно толкнула ее в спину, но Рин некогда было возмущаться таким обращением. Ей пришлось преодолеть кордоны в виде танцующих и саму лестницу, которая была неприлично высокой. К моменту, когда она поднялась и выбежала в коридор, герцога уже нигде не было видно. Она спросила одного из лакеев, но безрезультатно. Рванулась к церемониймейстеру, но тот лишь покачал головой в ответ на описание кучерявой гостьи зала и сказал, что, возможно, герцог проводил леди до ее покоев, а затем указал направление. В восточном крыле первого этажа гостевых комнат было сотни две, не меньше. Рин быстро шла мимо дверей, прислушиваясь к звукам внутри, а в это время воображение рисовало ей картины одну ярче другой, начиная от герцога с блондинкой в постели, заканчивая герцогом с перерезанным горлом. И она не знала, что из этого пугало больше.

У комнаты под номером двести пятьдесят она притормозила, услышав смех и разговоры, и приникла ухом к двери. Один голос принадлежал неизвестной женщине, смеялся Анхельм.

«Смеется он, паскуда!» — разъярилась Рин и дернула ручку на себя. Дверь открываться не спешила.

«Ну же, смелее!» — услышала она игривый голос той блондинки. Решение было принято одномоментно: Рин с разворота нанесла удар ногой в замок. Тот вырвался из древесины, двери распахнулись, и глазам ее предстало зрелище, какого она предпочла бы не видеть. Овца почти лежала на Анхельме и впивалась в его губы, будто пьявка. Мерзкая, отвратительная пьявка, из которой течет много крови, если разрезать ее на кусочки. Лиф платья у этой овцы был уже порядочно ослаблен, и из него выпирали груди размером, как две хороших дыни. Герцог — паскуда! — не вырывался из ее объятий и только смотрел на Рин осоловевшим пьяным взглядом.

— Ах! Что это такое?! — завизжала кудрявая коза, мигом соскочила с него и бросилась к Рин. — Кто позволил вам врываться в мои покои!

Рин ничего не ответила, лишь посмотрела на нее, как дракон на обнаглевшую мышь. Одним движением смела с дороги блондинку и приблизилась к Анхельму, который вообще не понимал, что произошло.

— Извольте встать, ваша светлость, и покинуть это место, — отчеканила Рин.

— Господин Ример никуда не пойдет! — заявила овца, ухватилась за ее локоть и попыталась вывести. — Это вы уйдете! И сейчас же!

— Руки прочь, — прорычала Рин, стряхивая ее с руки. — А то я вышвырну вас в окно с такой силой, что ваши бренные ошметки будут соскребать с площади неделю!

— Рин… — позвал Анхельм, с трудом фокусируя на ней взгляд. Та развернулась, схватила его за шкирку, как нашкодившего котенка, и поволокла прочь из комнаты. Но паршивая овца вцепилась в герцога мертвой хваткой и потянула на себя. Последовавшая за тем сцена напомнила Рин перетягивание каната. В роли каната выступал очень высокий молодой человек, кошмарно пьяный и совершенно неспособный сопротивляться подобному обращению. Зато сопротивление оказал его желудок: герцога вывернуло наизнанку всем, что он выпил и съел за вечер.

— Ему надо помочь! — завизжала блондинка и снова дернула на себя. Рин это надоело, она извернулась, схватила противницу за горло, вынула из волос стилет и приставила острие к шее нахалки.

— Сейчас ты убираешь свои мерзкие руки и всю оставшуюся жизнь молчишь обо всем, что здесь произошло. Если посмеешь трепать языком, я распотрошу тебя и всех твоих родственников, друзей, знакомых и даже любимую болонку не пожалею. Ясно тебе, овца? — прорычала Рин. Блондинка совершенно трезвым взглядом уставилась на нее и кивнула. — Теперь отпусти его. Я считаю до одного. Раз.

Та разжала руки, герцог упал на пол. Рин закинула его руку себе на шею и потащила прочь из дворца.

— Сходили на бал, — выплюнула она в ответ на немой вопрос Тиверия и запихнула полубессознательное тело Анхельма в карету.

~*~

В гостинице Рин попросила Тиверия подъехать с черного входа, потому что транспортировать «это» через парадный было бы крайне вредно для репутации «этого». Она извела пару полотенец, чтобы привести его в порядок, раздела и уложила на диван в гостиной, подставив вместо тазика мусорное ведро. После чего проводила Тиверия спать и уселась в кресло напротив Анхельма.

— Пьянь подзаборная, — выплюнула она, глядя на его зеленоватое лицо. В дверь постучали, Рин пошла открывать. Встретила она сразу двух гостей: Виолетту и Фиону. Виолетта ворвалась первая и стала гневно мерить шагами комнату, принцесса дружелюбно поздоровалась, прошла и присмотрелась к Анхельму.

— Сколько он выпил? — спросила она.

— Я не знаю, — терпеливо ответила Рин. Фиона присела рядом с герцогом и положила ему мокрое полотенце на лоб.

— Важно не это, а то, что вы, госпожа Кисеки, опять занимаетесь пес знает чем, вместо исполнения своих обязанностей, — резко выпалила Виолетта, — До вас что, так и не дошло, рядом с кем вы имеете счастье обретаться?

— Ваша светлость, я…

— Не смейте меня перебивать! — Виолетта сверкнула фиалковыми глазами и ударила по столу. Фиона с усмешкой взглянула на нее и снова занялась герцогом.

— Вы не принимаете всерьез его титул герцога, не так ли? — опасно ласковым тоном спросила Виолетта. — Конечно, как можно называть герцогом кого-то, кто живет в хибаре, где прислуги — экономка-кухарка, дворецкий-кучер, да служанка, которая позволяет себе называть хозяина братом? Анхельм, конечно, сам виноват. Он так и не научился вести себя на балах, этот недотепа поверит и поможет любой женщине, стоит ей прикинуться больной и беспомощной! Но вы-то! Вы! С вашим опытом, с вашим возрастом! Чего вы от него ожидали? Зачем вы пошли танцевать с этим его заместителем? Как будто не знаете, что он просто потаскун, который очаровывает манерами и галантностью, а единственная его цель — затащить женщину в постель, чтобы затем похвастаться победой?!

Рин слушала, и глаза ее становились все шире и шире. Виолетта ходила кругами, от гнева у нее покраснели щеки, а лицо совсем потеряло то спокойное выражение, которое помнила Рин со дня их первой встречи.

— Вам несказанно повезло, что Анхельма напоила всего лишь графиня Авбери, а не Арлен Доунбридж. Та мгновенно оседлала бы его и уже наутро объявила о беременности! И всё!

— Боги… Что вы так орете? — простонал Анхельм и открыл глаза.

— С тобой никто не разговаривает! — прорычала Рин.

— Тебя никто не спрашивал! — прикрикнула Виолетта одновременно с ней.

— Опять тошнит? — участливо спросила Фиона. Герцог сразу понял, кто в этой комнате самый добрый, и попросил водички. Принцесса протянула ему стакан.

— Вы слишком добры к нему, ваше высочество, — сказала Рин, становясь в позу сахарницы.

— Вот именно, — поддакнула Виолетта.

— А вы — слишком строги. Ему же плохо. Нужно помочь.

Виолетта неодобрительно покачала головой и вздохнула.

— Ох и наплачешься ты еще с ним, Фиа.

— Не нервничай, Виола, а то морщины появятся, — улыбнулась принцесса.

— Никто со мной не наплачется, — объявил герцог, оторвавшись от стакана воды и с укоризной глядя на Виолетту. — Боги, почему вообще я столько выпил?

— Потому что ты не способен сопротивляться женщинам, стоит им начать мило улыбаться, и алкоголю, стоит ему попасть в твой бокал, — язвительно ответила герцогиня. — Если бы не я, то назавтра ты бы уже был отцом бастарда от этой плешивой графини. Все, как в старые добрые времена.

— Графини? — Анхельм словно не мог вспомнить ее. — Ах да, графиня… Или герцогиня? Она подвернула ногу и попросила проводить ее до покоев. А что же было потом? Я не помню… Кажется, кто-то вышиб дверь…

Он подскочил на месте и испуганно уставился на Рин.

— Рин! Что ты сделала с графиней?!

Она наградила его таким взглядом, от какого менее стойкий человек хлопнулся бы с сердечным приступом.

— Я с тобой не разговариваю, — выплюнула она и ушла в свою спальню, хлопнув дверью напоследок.

Рин рухнула на постель и уставилась в потолок. Для нее оставалось загадкой, как она не прикончила никого в этот вечер. Внутри все кипело и брызгалось ядом от возмущения. Конечно, она виновата, что проворонила момент, когда герцог ушел с графиней. И не стоило ей танцевать со Свейном. Но Анхельм тоже хорош! Оставил на весь вечер и даже не подошел ни разу, взгляда не бросил в ее сторону!

Дверь открылась, вошла Фиона. Рин поднялась и выжидающе уставилась на принцессу.

— Не сердитесь на него, Рин. Он не виноват.

— А кто тогда виноват, ваше высочество?

— Вы, — убежденно кивнула принцесса. — Вы сами спровоцировали эту ситуацию. Виолетта сказала все, как есть. Она резка и прямолинейна, как и ее матушка, но к ней стоит прислушиваться. Виолетта желает добра Анхельму. Она все сделает, чтобы сберечь его жизнь и репутацию.

— Зачем ей это? Трон без пяти минут в ее руках.

— Виолетта не хочет власти, как и Анхельм. Прошли времена, когда править страной означало иметь все лучшее, позволять себе пировать во время голода и забавляться в то время, как люди умирают на войне. Соринтия медленно тонет, им двоим совершенно не хочется встать во главе страны, где столько проблем. Только безумец может желать этого, между нами говоря. Но их готовят к правлению, и ни Анхельму, ни Виолетте это не нравится. Виолетта хочет, чтобы Анхельм вспомнил о своем долге и встал у руля. Анхельм хочет, чтобы это сделала Виолетта. Угадайте, кто из них двоих победит?

— Победит Кастедар. Если, конечно, не случится нечто, чего он не предвидел. А вероятность этого стремится к нулю, ваше высочество.

Фиона отвела взгляд и присела на софу.

— Я могу попросить вас об услуге?

— Если я смогу это выполнить.

— Вы должны помнить, что Виолетта дажепричинит Анхельму боль, если потребуется.

— Ваше высочество, вы говорите полунамеками!

— Да. Пожалуйста, не отвечайте на провокации. Не поддавайтесь. Вы очень сильная, вы сильнее нас всех вместе взятых, Рин. Но даже у вас есть слабости, вам о них прекрасно известно.

— Я не понимаю, о чем вы говорите… — нахмурилась Рин.

— Я не могу говорить открыто, как вы не понимаете! — принцесса первый раз повысила голос. — Подумайте сами, ваши слабости видны вам лучше, чем мне! Я лишь пытаюсь предупредить вас. Вас используют. Каждую минуту, каждую секунду. Не забывайте о своей роли, Рин. Никогда не забывайте!

Она замолчала и вздохнула.

— Доброй ночи. Встретимся с вами на параде в Госсенштальдте.

— Доброй ночи, ваше высочество.

Принцесса вышла. Рин слышала, как она и Виолетта попрощались с Анхельмом, как хлопнули двери, и как сам герцог зовет ее, но не вышла. Видеть его не хотелось нисколько. За этот вечер Рин раза три ткнули носом в ее происхождение, два раза — в ошибку и один раз проехались по умственным способностям. С нее было достаточно.

Она разделась и направилась в ванную, чтобы умыться перед сном.

— Ты действительно собираешься игнорировать меня и молчать? — спросил Анхельм, держась за голову. — Мне плохо!

Рин прошла мимо, не обращая на него никакого внимания. На сегодня она сыта разговорами по горло!

— Знаешь что? — спросил Анхельм, войдя к ней. Рин намылила голову, даже не взглянула на него. — Я видел, что ты танцевала со Свейном, несмотря на мой запрет.

Рин молчала.

— Я ничего не сделал! Она сама напрыгнула на меня, думаешь, я хотел этого?

Она ничего не ответила, зато послала красноречивый взгляд и жестом показала большую грудь, изображая графиню.

— Меня не привлекают такие формы. Почему ты не вмешалась, когда меня раздирали на части? Молчишь? Опять? Ну, погоди!

Герцог стремительно подошел к ней и схватил за ребра, непонятно что намереваясь сделать. Рин дернулась, поскользнулась на мыльной пене и с визгом рухнула, больно ударившись локтем и затылком об край ванны.

— Рин! Милая! Прости-прости-прости! — запричитал он, пытаясь поднять ее.

— Отвали от меня! — заорала она, отталкивая его. Анхельм послушно убрал руки. Она поднялась и стала споласкивать пену с волос, разъяренно дергая пряди. — Как же ты меня достал сегодня! То он ноет целый день, как ему неохота на бал, то натанцеваться не может! Ко мне не подошел ни разу, даже не взглянул в мою сторону! А потом ушел с этой блондинкой вшивой!

— Так ты ревнуешь! — некстати обрадовался он. Рин выплюнула несколько ругательств на родном языке, окатила его водой и вылетела из ванной. Мокрая, злая до дрожи и готовая убивать. Она заперла дверь своей комнаты, рухнула на кровать и в бессильной злобе замолотила по подушке, представляя, что это Анхельм. А когда выдохлась, то завернулась в одеяло, дрожа от негодования и холода. Спустя пару минут замок щелкнул, и в приоткрытой двери показалась голова Анхельма. Поняв, что замок легко отпирается снаружи, Рин отвернулась, всем своим видом выражая нежелание как-либо контактировать. Когда он сел рядом, она отодвинулась.

— Будем ругаться весь вечер? — тихо спросил Анхельм. Рин не ответила. — Ну прости, что уронил тебя. Я не нарочно. Прости, что оставил тебя на весь вечер. Я не знал, как отказать им всем. А что ты скажешь в свое оправдание?

Она повернулась и посмотрела очень серьезно и сердито.

— Всю жизнь я играла на балах роль… Я не знаю… Роль мебели, декорации, которая следит, чтобы хозяину было красиво и безопасно. На этом бале меня первый раз не приняли за декорацию.

— Я никогда не воспринимал тебя в качестве декорации, Рин, — возразил он полушепотом.

— Дело не в этом. Я злюсь на тебя, да, но не так, как на себя.

— В чем дело?

Рин тяжело вздохнула и некоторое время молчала, но Анхельм продолжал смотреть, и она заговорила пустым и холодным голосом:

— Сегодня я поняла… Точнее, убедилась еще раз в одной вещи. Каждый раз, когда я забываю свою роль, свое место, случается беда. Я не имею права отвлечься даже на три минуты вальса. Я не имею права позволить себе быть больше, чем декорацией. Я не имею права на удовольствие. Я не имею права вести себя не как солдат. Я не имею права на личную жизнь. И не имею права на счастье.

— Что ты такое говоришь?

— Сиани назвала меня оружием. Всего лишь оружием. А оружие ничего не решает самостоятельно. Я должна выполнять свой долг. В моей жизни просто нет места для чего-то еще.

— А что будет, когда ты выполнишь свой долг?

— Оружие хранится в ножнах. Думаю, и меня уберут в ножны.

Анхельм выслушал ее с мрачным выражением лица, потом взлохматил свои волосы и отряхнул воду с одежды.

— Боги, как я устал тебя убеждать… — выдохнул он. — Такое ощущение, что все это нужно только мне одному.

Рин отвернулась от герцога и закрыла глаза. Она слышала, как Анхельм с тяжелым вздохом поднялся и ушел умываться, некоторое время слушала, как он шумит водой, а потом позвала к себе Айко. Щенок пришел, сонно потягиваясь и зевая, на его морде ясно читалось недоумение. Рин затащила его в кровать, крепко обняла, уткнувшись носом в белоснежную шерсть, и заплакала. Айко ничего на это не сказал, только закрыл лапой мордочку и продолжил спать.

Глава 7.4

Утро встретило ее нежными лучами солнца, ласково согревающими лицо, и тяжелым стоном Анхельма. Рин уже не слышала, как он вернулся к ней ночью и улегся рядом — слишком крепко уснула. Она повернулась, с ехидной усмешкой осмотрела болящего и ушла умываться.

В голове крутились обрывки вчерашних разговоров, вспышками накатывали пережитые эмоции. Анхельм, судя по последней брошенной им фразе, был очень раздосадован ее словами. Рин понимала, что не стоило ей говорить такое сейчас, когда у них наладились отношения, но слова Сиани перевернули все в ее сознании и снова заставили задуматься о том, зачем она пытается сблизиться с ним. С одной стороны, не просто так стал действовать Дар Каори. Это означало, что у Рин действительно есть чувства к герцогу, пусть пока и неясна была их глубина. С другой стороны, сцена танца с Фионой подбросила дров в огонь, а слова Виолетты раздули пламя сомнений до небывалого жара. Рин чувствовала, что ее раздирают на части долг, мораль, ответственность и желание хоть немного пожить для себя, но совершенно не знала, как вывернуться из этих силков.

Услышав еще один громкий стон и зов, Рин вернулась в комнату и бросила в Анхельма мокрым холодным полотенцем.

— Плохо тебе?

— Зараза… Сама не видишь что ли? — скривился герцог.

— Нечего было вчера лить в желудок все подряд, — злорадно хохотнула Рин и стала одеваться. В гостиной слышалась нетерпеливая возня, когти цокали по паркету, и это значило, что мурианы весьма голодны.

— Ты куда?

— Покормлю щенков, проведаю Тиверия и осмотрю Жара. Он вчера захромал. Если не вылечить, то мы не уедем на этой карете в Госсенштальдт.

— Да, конечно, иди! — Анхельм кивнул и тут же пожалел об этом в двух нецензурных выражениях.

Тиверия она нашла в стойле Жара, там же был и ветеринар, который сообщил, что у коня загноилась на ноге рана, незамеченная из-за густых щеток. Состояние пациента было плохим: Жар весь горел под стать своему имени, нервно дергался, норовил укусить, ржал и поджимал больную ногу, не давая провести нормальный осмотр. Доктор сказал, что в таких условиях прогноз на выздоровление не лучший, потому что рана старая, а поражение большое, и предложил усыпить коня. Рин, естественно, запротестовала и сказала, что ей нужно для начала поговорить с Анхельмом.

— У Жара нагноилась рана на ноге. В щетках была, конюхи ничего не заметили при чистке, а мы спохватились, когда уже стало поздно, — сообщила она с порога, едва увидела герцога. Анхельм встревоженно спросил:

— Доктора позвали?

— Он уже там был, когда я пришла. Говорит, что заражение сильное, предлагает усыпить Жара.

— Ни за что! — воскликнул Анхельм и резко встал.

— Я так и сказала, — кивнула она, с мрачным удовлетворением оценив, как он схватился за голову и осторожно опустился обратно. Рин раскрыла свой чемодан и стала копаться в аптечке. — Знаешь, есть у меня одна настойка… Она, конечно, не для лошадей, но выбирать не приходится.

— Что за настойка?

— Тебя состав интересует? Выжимка из болотного мха, камфора из багульника… В общем, всякая трава, корешки, масла.

— Когда ты успеваешь это готовить? Я всего раза два видел тебя за этим занятием.

— Я не так часто трачу свои запасы, если ты не заметил, — улыбнулась она, наконец-то выудив нужные склянки. — Одевайся, пожалуйста, тебе нужно поговорить с доктором.

Она направилась обратно в конюшни. Какое-то время ушло на споры и доказательства действенности настойки и на попытку перевязать Жара, который ни в какую не хотел стоять ровно, а тем более не желал давать больную ногу Рин. Затем пришел герцог, и коня как подменили: он потянулся к Анхельму всем телом, уткнулся носом в плечо, закрыл несчастные глаза и заплакал. Покатились по рыжей шерсти крупные слезы.

— Ваша светлость, вы его заколдовали? Я первый раз вижу, чтобы жеребец с таким норовом вел себя подобным образом с мужчиной. Да еще и плачет! Смотри-ка, точно, как человек… — развел руками доктор. — Ну что ты будешь делать? Сделаю, что смогу, хотя могу-то немного… Давай перевяжем тебя, рыжий.

Только он нагнулся, как Жар сердито отскочил и цапнул его за плечо.

— Жар! А ну, перестань! — прикрикнул Анхельм, и конь прижал уши и злобно заржал, не желая слушаться. — Прошу прощения за него, доктор, лучше я сам его перевяжу. Ри… Ирен, Тиверий, выйдите отсюда, вы его нервируете. А вы, доктор, останьтесь и говорите, что делать.

Они вышли. Тиверий, решив, что он больше не нужен, пошел распорядиться насчет завтрака, а Рин уселась на лавку и стала смотреть, в каких безумных количествах тратят ее бесценную настойку. Впрочем, раз дело касалось такой махины, как Жар, содержимого пузырька могло и вовсе не хватить. Когда дело было кончено, доктор спросил у нее рецепт, а также попросил разрешения навестить коня завтра утром, чтобы узнать, выжил ли он.

— Ну что, бандит, доскакался? — хмуро спросила Рин, глядя в грустные карие глаза Жара. — Знаешь, что я вспомнила, Анхельм? Когда олени друг друга бодали во время гона, мой папа собирал зеленую плесень и прикладывал прямо на рану.

— Плесень? Она же ядовитая! — поморщился Анхельм.

— Иногда яд может стать лекарством, — возразила Рин. — Олени быстро выздоравливали, когда им накладывали такие повязки. Есть шанс спасти Жара.

— Тогда набери мне этой плесени где угодно, — скомандовал герцог.

— Почему ты так печешься об этом бандите?

— Я спас ему жизнь однажды. Не могу же я бросить его теперь, не сделав все возможное.

— Хорошо… — кивнула Рин. — Попрошу Тиверия, чтобы распорядился принести с кухни все возможное.

Она ушла на поиски дворецкого, а Анхельм остался с конем.

Наверное, добрую половину дня Рин провела, снимая с корок хлеба противную на вид субстанцию и складывая ее на бинты. Когда все необходимое было готово, она отдала повязки Анхельму, и тот перебинтовал Жара еще раз. Герцог предложил ей поужинать, но Рин мутило от вида еды, поэтому вместо ужина они решили прогуляться вдоль набережной. На Рин накатило молчаливое настроение, поэтому она почти ничего не говорила, только слушала речь Анхельма, которую он собирался читать на собрании.

— …Таким образом, темпы роста тяжелой промышленности позволят Соринтии выйти на рынок с новыми объемами уже в тринадцатом году. Химическая промышленность составит три процента в структуре экспорта, цветная и черная металлургия — восемь и девять процентов соответственно, — вещал герцог серьезным и сдержанным тоном, глядя на Рин так, будто она была толпой на трибуне, а она сидела на лавке и уплетала булочку с изюмом. — Рин, я не могу.

— Чего не можешь?

— Когда ты болтаешь ногами и ешь с таким видом, будто я говорю не о тяжелой промышленности, а о сортах мороженого, я не могу сосредоточиться.

— Если хочешь, могу сверлить тебя суровым и тяжелым взглядом. Только не думаю, что это пойдет на пользу, — усмехнулась она. — Давай, дальше читай.

— Не хочу, устал, — он потянулся, чтобы отломить кусочек от ее булочки.

— Что за «не хочу»? — возмутилась Рин и отодвинулась, не желая делиться едой. — У меня через неделю собрание или у тебя?

Герцог оставил попытки заполучить ее булочку и сел на лавку рядом.

— Думаешь, у меня получится так же, как у Вейлора?

— У тебя получится лучше, чем у Вейлора, — уверенно ободрила его Рин. — Не переживай. Я помню одно собрание глав государств. Ничего особенного. Все читают по бумаге, так что зря ты пытаешься выучить все наизусть.

— Говорят, Вейлор никогда не читал по бумаге.

— Читал. В первый и второй год правления.

— Откуда ты знаешь?

— Я охраняла его на этих собраниях, — засмеялась Рин. — Кстати, волновался он не меньше. Наследственное, значит.

Анхельм никак не отреагировал на эту шпильку.

— Знаешь, что удивительно, Рин? Ты стольких людей знаешь, столько сделала для страны, но никто не помог, когда помощь понадобилась тебе самой.

— Как раз в этом ничего удивительного нет, — хмыкнула она. — Когда наибольшую часть твоего окружения составляют влиятельные люди, и сам ты — не мошка, то в трудных ситуациях ты практически одинок. У влиятельных и богатых людей много проблем. Зачем им вешать на свою шею еще одну, если это не даст материально ощутимой выгоды, но может подпортить репутацию?

— Но ты же была героем!

— Анхельм, читай свою речь, а не вороши прошлое, — Рин раздраженно поморщилась. Герцог вздохнул и снова развернул бумаги, чтобы посмотреть, на чем остановился.

Пока Анхельм готовился к выступлению, Рин рассматривала проходящих мимо людей, корабли, уходящие в море, и размышляла о своем. Что сказал бы ей Фрис, узнай он о случившемся? Наверняка отругал бы ее, прочел проповедь о пользе любви к ближнему и на том успокоился. А может, услышал бы ее рассказ о недавнем сне и быстро сменил точку зрения? Кто знает, что еще за тайны он хранит? Кому на самом деле подчиняется? Всю жизнь Фрис оставался темной лошадкой, его истинных мотивов Рин так и не сумела разгадать. Да и не сумеет, вероятно.

Раз за разом она проматывала в мыслях диалоги с принцессой, Анхельмом и Кастедаром.

Ее высочество в своих намерениях была простой, как три рема. Что она, что Анхельм — одного поля ягоды. Принцессе тоже не хотелось становиться во главе государства и впутываться в политические дрязги, затеянные ее отцом. Что за молодежь пошла такая?! Раньше наследники друг друга травили, лишь бы до власти дорваться, а теперь готовы в могилу лечь, чтобы избежать ответственности и переложить бремя правления на другого. Фиона изо всех своих скудных сил стремилась испортить планы отца, иначе не стала бы говорить с Рин вообще. Только что значила ее фраза о Виолетте, которая даже причинит Анхельму боль, если потребуется? Каким образом это может произойти? Несомненно, у герцога есть уязвимые места. Самая очевидная его слабость — Рин. Виолетта могла бы раскрыть личность Рин для общественности, но это может обернуться грандиозным скандалом и мгновенно снизит до нуля шансы Анхельма вступить на престол. После такого он вообще едва ли останется жив! Реакция советника Вейлора и самого государя будет однозначной: бросить изменников в тюрьму Сорин-Касто. Разумеется, это отнюдь не то, чего добивается Виолетта. Что еще она могла сделать, Рин не знала, но понимала, что рычаги давления герцогиня определенно найдет, если захочет.

Кастедар… Друг он или враг? С одной стороны, он дал Рин приблизиться и разгадать свои намерения, с другой — не позволял стать слишком близкой. Из раза в раз она вспоминала, как Кастедар внезапно поддержал ее после ссоры с Анхельмом на корабле, как приоткрыл завесу тайны над ее прошлым и разговаривал с ней мысленно. Правда, чуть не вытянул при этом все силы, и это сильно осложнило их отношения. Но разве она знала тогда, что дух Смерти в принципе не может убивать? В конце концов, он зашивал ей раны в Лейгесе, он искал Анхельма и приводил всех в чувства после битвы с Рейко. Мгновенно, без слов понял ее состояние и не стал задавать вопросов, когда Фрис вернул ей память. Именно он защитил от Дифара и Милассы. Конечно, после каждого проявления заботы с его стороны Рин крепко доставалось от него, но это не мешало ей видеть в Кастедаре друга. В этом даже было что-то от отношения брата к сестре: позаботиться, но всыпать за глупости. Умом Рин понимала, что должна держаться от него подальше, но их странная ментальная связь привлекала ее и разжигала желание узнать демона ближе. Казалось бы, после их вчерашнего разговора нервы должны были быть натянуты, будто тетива, но вместо этого Рин погрузилась в спокойное, даже апатичное настроение. Ее словно опутали цепи бессилия, смирения и покорности судьбе. Разумеется, он знал всю ее судьбу и действия наперед, а она лишь танцевала под его дудку. Вероятно, временами происходило что-то, чего Касти не предвидел, но он быстро брал вожжи в руки и направлял Рин на нужный ему курс. Однако почему он так занервничал, когда узнал, что Вейлор направился к кристаллу? Почему он не предвидел его действия? Возможно ли, что у Кастедара есть некое слепое пятно в судьбе императора? И что он предпримет теперь, когда узнал о разговоре Рин и Создателей? Известие об этом не сильно встревожило его, а совет остался неизменен: разобраться со своими чувствами к Анхельму.

Сказать легко, а сделать… Ее смутное представление о любви заключалась в том, что два человека заботятся друг о друге, развиваются в отношениях во всех смыслах, не устраивают бесконечные проблемы, и их союз порождает новую жизнь. А что было у нее с Анхельмом? То она устроит ему фестиваль, то он — ей. Он человек, а она — аирг. Он богатый герцог и наследник престола, а она — преступница с печальным финансовым положением. Он молодой и здоровый мужчина, а она — физическая и психическая калека, которая в три раза старше его. Как она могла даже думать о том, что у них что-то может получиться? Рин прекрасно понимала, что ничего, кроме проблем, привнести в жизнь Анхельма не сможет, как бы ни пыталась. Беспокойная звезда, под которой она родилась, повлияет на их отношения не лучшим образом, если не фатальным.

— Рин! — донесся до ее ушей голос герцога, и она вздрогнула, очнувшись от своих запутанных мыслей. — Ты меня вообще слышишь?

— Что? Прости, я задумалась.

— Ужинать будем?

Рин подумала-подумала и неуверенно протянула, что съела бы что-то легкое. Герцог предложил ей локоть, и они вместе зашагали обратно к отелю. Следовало переодеться к ужину.

— О чем ты думала?

— О словах Эрика, — вздохнула Рин. Клятва аирга, данная Эрику Ростеди чуть больше полугода назад, могла ли она быть выполнена? Тогда она не знала, что Анхельм на самом деле был принцем, даже не подозревала такого.

— А что сказал Эрик? — удивился Анхельм.

— Я дала ему клятву, что увезу тебя и не позволю Орвальду возвести тебя на престол.

Он даже остановился от удивления и уставился на нее, как будто впервые видел.

— Ты… что?.. Рин, может, не стоило давать такие клятвы без моего согласия?

Теперь уже она уставилась на него.

— А что, ты уже захотел править страной?

— Нет.

Сталь и холод в его тоне сказали Рин куда больше. Герцог был в бешенстве и определенно ждал от нее объяснений.

— Знаешь, Анхельм, ты ведешь себя странно. Сначала ты оформляешь на меня компании, говоришь, что хочешь уехать, мы даже разрабатываем план побега, а теперь вот…

— Вы с Эриком берете на себя слишком много. Давать какие-либо клятвы относительно моей судьбы — это слишком. Это моя жизнь, Рин. И не вы с Эриком ей распоряжаетесь. Я сам решаю, что мне делать, ясно?

Она молчала, хмуро глядя на него глаза в глаза. Лицо его потемнело от гнева, губы упрямо сжались.

— Я спросил, это понятно?

Рин отвела взгляд и кивнула. Напряжение, повисшее между ними, не давало ей раскрыть рта и что-то возразить. Анхельм отпустил ее руку и зашагал вперед, не оборачиваясь. Подождав в нерешительности пару мгновений, она последовала за ним.

На углу кондитерской лавки, от которой было рукой подать до гостиницы, герцог свернул в переулок и пошел совсем в другом направлении. Рин догнала его и спросила:

— Куда ты?

Он обернулся на ее зов; лицо его было уже вполне расслабленным, от недовольства остались лишь опущенные уголки губ.

— Иди домой, переодевайся. Я приду немного позже, затем мы пойдем на ужин. Я хочу поговорить кое с кем.

— Я не могу позволить тебе гулять одному по городу, ты это знаешь, — повторила она в сотый раз. — Анхельм, если ты зол на меня, то выказывай недовольство полностью, а не сбегай от конфликта. Мы, кажется, договаривались об этом.

— Я тебе уже все сказал по этому поводу, — снова нахмурился герцог. — Но раз ты настаиваешь на продолжении, то вот тебе продолжение: я не терплю, когда за меня кто-то что-то решает, и тем более, когда меня не ставят об этом в известность. Я вам что, бессловесный идиот, который сам соображать не может? Чем руководствовался Эрик, когда просил тебя сделать это?

— Он говорил, что если на престол вступит пропавший наследник, то его попросту убьют. А если на престол вступишь ты, то начнется война, которую спровоцируют наши же герцоги. Он не знал, что ты наследник…

— Не уверен, — перебил ее Анхельм довольно резко и нервно. — Я рассказал ему все не так давно, и был весьма озадачен слишком спокойной реакцией. Думаю, он догадывался обо всем, может быть, даже знал точно. Ростеди — не сыщик средней руки, а профессионал. В отношении войны и заказного убийства он прав. Но в любом случае это не объясняет, почему он решил просить о подобных вещах тебя.

Рин поняла, что настало время раскрыть карты и сделать шаг к примирению после всего, что наговорила вчера.

— Ты его лучший друг. Он переживает за твое будущее. Он просил меня, потому что знает, что я хочу быть с тобой. И что никто больше не сможет…

Анхельм, казалось, немного потеплел после этих слов. По меньшей мере, лицо его разгладилось, и на губах застыла неловкая улыбка.

— Все так беспокоятся, что начинают делать миллион лишних движений. Рин, успокойся. У меня уже почти все продумано.

— Продумано? И что же ты хочешь делать?

— Не так давно меня посетила мысль, что Кастедар блефовал, когда говорил, что мы не справимся без него. Даже Фрис сказал, что я повел себя, как идиот, раз поверил ему. Я думаю отказаться от предложения Илиаса.

— Отказать Илиасу? — опешила Рин. — И к чему это приведет?

— Мы справимся сами. Я хочу восстановить цепь сообщения между агентами. А затем мы с тобой и с парочкой наших друзей отправимся в Драконьи горы. Я уверен, что не только Кастедар знает, где будет кристалл.

Рин напряженно вздохнула и поцокала языком, оценивая план.

— Хорошо, допустим, что я выживу в этой битве. Дальше что будем делать?

— Не допустим, а выживешь. Дальше мы с тобой уезжаем.

— Отличный план, — ядовито хмыкнула Рин. — Только перед нами все равно встает стеной неразрешимая проблема Кастедара. Вполне вероятно, он уже знает, что нам известно об обманном маневре. Он может слышать нас прямо сейчас.

— Да плевать мне на него! — снова рассердился Анхельм. — Я не собираюсь играть ни по чьим правилам!

«Что за настроение у него сегодня? — удивилась Рин. — Похмелье не прошло до сих пор?»

— Тебе, может быть, плевать сейчас, — медленно проговорила она, — но едва ли ты останешься спокойным, когда он начнет давить на твои слабые места.

— Например?

— Например, на меня. Мы это уже даже обсуждали.

— Я понимаю твои опасения и спешу успокоить. На этот счет я тоже кое-что придумал. Не буду говорить вслух. Сама понимаешь, по каким причинам.

Рин развела руками.

— Ему все равно все известно, понима…

Она осеклась, потому что вдруг в ее памяти всплыла фраза, сказанная Кастедаром еще в Левадии: «Я не могу предугадать действия всех фигур. Я даю рекомендации, но люди иногда их не выполняют». Было ли именно это причиной, по которой планы Касти не всегда работали так, как надо? И могли ли они использовать это в качестве преимущества? Она захотела немедленно поделиться своей догадкой с Анхельмом, но рот ей заткнул страх сболтнуть лишнее и дать этим Кастедару карты в руки.

— Почему ты так резко замолчала?

— Хотела бы сказать, но не могу. Хорошо, Анхельм, делай то, что начал. Только хотя бы давай мне подсказки, чтобы наши действия не противоречили друг другу.

— Не волнуйся, — мягко улыбнулся герцог и погладил ее по плечу. — Я все рассчитал. Только мне понадобится кое-кого убедить кое в чем. Пойдем скорее, пока не опоздали.

— Так куда мы идем?

— На встречу с Виолеттой Дорсен, — ответил Анхельм и потянул Рин за руку вперед.

~*~

Они пришли в чайную при гостинице «Кендал и сыновья». Там их встретил управляющий и провел в «зал для особо важных гостей». Увидев этот «зал», Анхельм только хмыкнул: крохотная полутемная комнатка, скрытая за двойными дубовыми дверями и тяжелыми портьерами, едва ли тянула на такое звание. Рин вошла первая и осмотрелась. Четыре козетки с серебряными вензелями на густо-вишневой бархатной ткани расположились вокруг стола из драгоценного черного хельвея. Стол был пуст. Анхельм передал управляющему конверт с просьбой доставить его герцогине Дорсен, затем с удобством разместился на козетке, вытянув ноги. Рин присела рядом на краешек и встрепала ему волосы.

— Что мы делаем?

— Мы пытаемся сделать так, чтобы и волки остались сыты, и овцы уцелели. Я должен уговорить ее кое-что для меня сделать. Твоя задача — не дать ей уйти. Любой ценой, Рин. Можешь даже угрожать ей, если увидишь в том необходимость.

— Угрожать Виолетте? Ты с ума сошел? Она же меня в порошок разотрет…

Анхельм ничего не ответил, только посмотрел на нее как-то снисходительно.

— К концу нашего разговора она будет выглядеть совсем не такой уверенной, как обычно. Конечно, я надеюсь, что обойдемся без угроз, но, тем не менее… Главное — убедить ее в выгоде этого предложения.

— А в чем суть предложения?

Анхельм закусил губу, взгляд его стал жестким и расчетливым.

— Она должна стать главной.

Рин нахмурилась. Неужели он действительно хочет предложить то, о чем она подумала? Но уточнить не смогла — снаружи послышался торопливый стук каблуков, и Рин поспешила встать. Анхельм резко свесил ноги на пол и ударился коленками об стол. Двери распахнулись, вошла Виолетта. В тусклом свете ламп ее фигура казалась маленькой и хрупкой. Рин показалось, что герцогиня растеряна, но затем рассмотрела лучше и поняла, что на лице ее застыло выражение плохо скрываемого гнева. Она метнула быстрый взгляд на Рин, прошла к козетке и села, положа ногу на ногу. Лиловая парча юбок скользнула вниз и обтянула изящное колено. Виолетта раскрыла веер и погладила черные с золотом перья.

— Добрый вечер, Виолетта, — поздоровался Анхельм, пристально глядя на нее с легкой улыбкой.

— Ты разума лишился, Анхельм? — жестко спросила она, сузив глаза. — Ты добиваешься, чтобы поползли слухи о нас с тобой? Мне этого не надо! Я только начала отношения с…

— Ничего подобного, Виа, — решительно отмел герцог. — Я позвал тебя, потому что хочу поговорить кое о чем серьезном. Но сначала прочитай вот это.

Он положил на стол конверт и подвинул к ней. Герцогиня развернула бумагу и некоторое время читала, меняясь в лице с каждой строчкой. Дочитав, она скомкала письмо и со злостью бросила в Анхельма.

— Ты сошел с ума! — заявила Виолетта и закрыла веер так резко, что даже перья на нем затрещали. — Я не буду в этом участвовать! Ни за что! Даже не проси меня!

— Виола, мне больше некого просить, — вздохнул Анхельм. — Послушай, из всех, кого я знаю, ты — единственный человек, которому можно доверить такое ответственное дело. Остальные просто не спра…

— Анхельм, я не хочу! — всплеснула руками она. — Я не могу!

Герцог буквально упал перед ней на колени и взял за руки.

— У тебя все получится! Ты все сможешь!

— Да как ты не понимаешь, тупица?! — зашипела Виолетта, отдергивая руки. — Не меня он желает видеть на престоле! А ты сам прекрасно знаешь, что случается с теми, кто неугоден государю!

— Не бойся, — Анхельм снова взял ее ладонь и улыбнулся.

— Я не собираюсь умирать, а тем более — умирать ради тебя, — герцогиня сказала это совершенно ровным тоном без тени издевки или злорадства. Она просто констатировала факт отказа занять престол вместо Анхельма.

— Виолетта…

— Ты бежишь от своего долга, Анхельм. Ты обязан стать императором! Не я, не Арлен, не кто угодно другой, а ты!

Виолетта попыталась встать, но Анхельм не пустил. Герцог тяжело вздохнул, а затем вдруг схватил ее за плечи и с силой прижал к козетке. Виола только испуганно ахнула. Рин замерла, не зная, что и предпринять, ведь она никогда не видела такого выражения лица у Анхельма. Виолетта в страхе смотрела на него, даже губы тряслись.

— Попалась, Виа! — прошипел Анхельм. — Ты все знала, дорогая сестрица. Знала о моем настоящем происхождении.

— Да, знала. И что?

— А то, что мне не сказала! Я всю жизнь жил во лжи, не знал даже, кто мои родители! Не имел понятия, из какого рода происхожу! Ты обвиняешь меня, что я бегу от своего долга. Но скажи, с чего бы мне, воспитанному герцогом, примерять на себя плащ императора?

— Ты сам не понимаешь, чего просишь, Анхе! — дрожащим голосом заговорила Виолетта. — Ты был рожден, чтобы управлять. Тебя готовили к этому с самого детства. А меня… Меня, твою сестру, оставили на самый крайний случай, если вдруг с тобой что-нибудь случится, поэтому я все знала о твоем происхождении. Но я никогда… Я никогда не хотела стать тебе заменой. Будь ты мертв, я бы так и поступила, но ты жив, здоров и в состоянии править. Так что согласия моего ты не дождешься!

Она попыталась вывернуться из его рук, но только вскрикнула от боли, когда он снова вдавил ее в спинку козетки. Долгие тренировки закалили руки, хватка Анхельма стала по-настоящему железной, так что Рин даже пожалела Виолетту. Но, тем не менее, вмешиваться в разговор не спешила.

— Пусти меня!!

— Ты никуда не пойдешь.

— Отпусти!

— Теперь послушай, что я тебе скажу, сестрица. Самый крайний случай настал, моя дорогая. Я не могу занять престол, потому что тогда начнется междоусобная война. После правления Вейлора народ больше не потерпит на престоле нашу династию! Ты думаешь, кто-то вздохнет с облегчением, узнав, что пропавший принц нашелся и готов править? Нет, они раздерут по кускам все, что смогут, и во главе нападающих будет Канбери! Страна, с которой хорошие отношения у семьи Дорсен или Доунбридж, даже у Мелуа, но только не у Римеров! Я не хочу войны, Виа, я не хочу видеть гибель империи только потому, что не буду в состоянии давить волнения на корню, как это делает мой распроклятый отец. Если трон займешь ты, войны не будет. Но если императором стану я, тогда мы окажемся в пропасти. Крайний случай настал, Виа, и я прошу тебя сделать то, к чему ты готовилась всю жизнь.

Виолетта долго смотрела на него с обидой, злостью и разочарованием, а потом перевела взгляд на Рин и качнула головой.

— Нет, Анхельм. Нет. Ты не от войны бежишь. Ты бежишь от ответственности. Ты хочешь свободы. Свободно жениться на ней вот… — Виолетта кивнула на Рин. — И жить так, как тебе всегда запрещали. Почему? Зачем? Что в ней такого ценного, в этой женщине, которая тебя ни во что не ставит?

— Это неправда, — решительно возразила Рин.

— Неправда? — издевательски переспросила герцогиня. — Тогда почему же вы до сих пор не вцепились мертвой хваткой в человека, который предлагает вам всё и даже больше, госпожа Кисеки? Почему вы позволяете себе уделять внимание кому-то другому, когда рядом с вами герцог… Нет. Наследник престола, готовый бросить все к вашим ногам за одно лишь ваше «люблю», а?

— Мои отношения с Рин тебя не касаются, Виа, — процедил Анхельм, — и не бросайся упреками…

— Я всего лишь охранник, ваша светлость, — перебила его Рин. — Я выполняю приказ, данный мне Орвальдом Римером, и никаких иных отношений между мной и Анхельмом нет.

— Не надо рассказывать мне сказки! Я прекрасно осведомлена обо всем, что происходит между вами! Вы живете вместе, делите одну постель… Должна ли я продолжать?

После этих слов Анхельм отвел взгляд и отпустил ее. Виолетта оттолкнула его, встала и отошла к двери.

— Так что не говори мне, Анхельм, о войне и долге. Ты первый, кто забыл о нем. Я не намерена разгребать дерьмо за твоим отцом. Я не хочу спасать твою свободу такой ценой.

— Делим одну постель, говорите… — хмыкнула Рин и встала у дверей, скрестив руки на груди и ясно давая понять, что никуда не собирается пропускать Виолетту. — Теперь я поняла, ваша светлость.

— Что вы поняли? — немного растерялась Виолетта.

— Не надо разыгрывать святую невинность. Это вы подослали к Милли мальчишку, который должен был вытянуть из нее сведения о происходящем в поместье Римеров, — медленно сказала Рин, испытующе глядя на герцогиню.

— Что?

— «Служанка, которая позволяет себе называть хозяина братом», — процитировала Рин. Анхельм поднялся и встал позади Виолетты. — Именно этот вопрос и обсуждали мы с Милли не так давно. Значит, это было ваших рук дело.

— Я не…

— Не играй со мной, Виолетта, — предупредил Анхельм. — Я все думал, откуда берутся загадочные воздыхатели у Милли. Теперь я знаю ответ.

— Я не подсылала никого к твоей служанке, — Виолетта круто развернулась к Анхельму, зло сверкнув глазами.

— Это не ложь, Анхельм, — качнула головой Рин.

— Тогда откуда же у тебя такая точная информация о том, что творится в моем поместье, если ты живешь, мягко говоря, далеко от меня?

Виолетта фыркнула и хлопнула веером.

— Это глупо, Анхельм!

— Либо ты, либо твоя мать устроили слежку за мной. О чем еще тебе известно, Виа? И известно ли тебе обо мне столько же, сколько я знаю о тебе?

Тут Рин почуяла вспышку страха Виолетты. Герцогине было что скрывать.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — повысила тон Виолетта. — Ты обвиняешь меня в слежке, но я никогда за тобой не следила!

— Значит, это была твоя мать.

— Я не отвечаю за нее!

Виолетта попыталась выйти из комнаты, но Рин стояла у нее на пути, и герцогиня не решилась оттолкнуть ее.

— Выпустите меня отсюда! Немедленно! — прошипела герцогиня.

— Ты никуда не пойдешь, пока мы не договоримся, — сказал Анхельм, сцапал Виолетту за руку и толкнул на козетку.

— Я закричу! Сбегутся все, Анхельм!

— Глупости. Ты не станешь так портить себе репутацию.

Он навис над ней, прижал к сиденью и проговорил, тяжело роняя каждое слово:

— Я не хотел прибегать к этим мерам, но мне больше ничего не остается… Я не хочу вредить тебе, потому что ты мне дорога. Ты все же моя подруга, сестра, мы столько лет учились вместе… Но я не позволю твоей канберийской родне оттяпать кусок от Соринтии.

— Что ты несешь?

— Третьего сентября этого года ты вместе с твоей матушкой заключила одну очень важную сделку с Ральфом Краусом о поставках оружия.

— Что за ерунда? Я не заключала никаких сделок!

— Вы лжете, — вставила Рин. — Не пытайтесь меня обмануть, ваша светлость. Я аирг, я слышу ложь.

— Герцогам запрещено иметь собственные вооруженные силы, Виа. Я думал, мы вместе читали эти законы. Я думал, ты знаешь, что бывает с теми, кто идет против воли Вейлора.

Виолетта с шумом вдохнула и разрыдалась.

— Это не я!! Я не хотела этого! Я не хочу…

Анхельм отпустил ее. Виолетта закрыла лицо руками и горько заплакала. Герцог присел рядом с ней и похлопал по плечу.

— Ну, будет тебе рыдать. Этот спектакль меня не разжалобит, Виа. Ты хорошая актриса, но не настолько.

Виолетта села, утирая слезы.

— Какой же ты… мерзкий тип! Что вы в нем нашли кроме денег, госпожа Кисеки?

— Он заботливый, — пожала плечами Рин. — Заботится обо всех, кроме себя самого. Вот теперь он заботится о государстве.

Анхельм криво улыбнулся.

— Я не спрашиваю твоего согласия на помощь мне, Виа, я ставлю тебя в известность, что ты взойдешь на престол. Поэтому я хочу уберечь тебя от неоправданных рисков и заключения нежизнеспособных контрактов с теми, кто при первой удобной возможности свернет твою изящную шейку и приступит к разделу твоего имущества.

— Почему ты хочешь, чтобы я это делала? Почему ты не можешь делать этого сам? Не надо лгать, Анхельм, я знаю, каким ты можешь быть! Я знаю, что в твоих жилах течет кровь диктатора, и ни за что не поверю, что ты не сможешь давить восстания на корню.

— Знаешь, с кого бы я начал? — улыбнулся Анхельм, и его улыбка впервые была такой пугающей.

— Нетрудно догадаться, — мрачно сверкнула она заплаканными глазами.

— Поэтому я и хочу, чтобы ты стала главной, Виолетта. Я не хочу делать тебе больно. Если я стану императором, то мне придется поступить с тобой плохо.

Виолетта опустила голову и уткнулась лицом в ладони.

— Ненавижу тебя. Как же я тебя ненавижу! Будь ты проклят, Анхельм! Слабак! Тряпка! Слизняк паршивый!

Внезапно он обнял ее и прижал к себе. Виолетта стала сопротивляться и отталкивать его, но Анхельм был сильнее.

— Не надо волноваться и бросаться проклятиями. Я не собираюсь бросать тебя на погибель и на растерзание твоей матери и Орвальду. Ты будешь получать надежные рекомендации, как справляться с проблемами. К тому же, не останешься без защиты. Все будет хорошо, Виолетта.

— Ты просто подлый, наглый, безответственный гаденыш…

— Изменишь ли ты свое мнение, если я расскажу тебе еще одну причину, по которой тебе придется взять бремя правления на себя?

— Не уверена.

Рин встретила взгляд Анхельма и нахмурилась.

— Ты серьезно? Хочешь рассказать?

— Я не хочу оставлять Виолетту с мыслями, будто я — тот, кем она меня назвала.

— А где гарантии, что ее светлость не расскажет никому? — Рин нервно передернула плечами. Анхельм ласково посмотрел на свою сестру и приподнял ее лицо за подбородок, вынуждая смотреть на себя.

— Ну, я думаю, мы заключим магическую сделку.

— Я лучше останусь при своем мнении, — мстительно заявила герцогиня, пытаясь освободиться от стальной хватки Анхельма. — Проклятый шантажист.

— Рин? — ее имя из уст Анхельма прозвучало, как тревожный звон маленького колокольчика. До начала разговора Рин не имела понятия, насколько далеко готов зайти герцог в своих планах, и происходящее уже пугало ее. Разумно ли это — идти ва-банк сейчас? Но ведь он всегда лучше умел планировать…

— Хорошо.

Рин шагнула к ним и принудила Виолетту подняться.

— Дела в Соринтии обстоят плохо, и для вас это не секрет. Однако вы не знаете, почему они так обстоят, и почему Анхельм вынужден уступить трон вам.

— Потому что Вейлор одержим, — фыркнула Виолетта, — каждой собаке это известно.

— Близко, но не совсем так.

— То, что вы услышите сейчас, ваша светлость, является тайной, в которую посвящены лишь Анхельм и я, — Рин намеренно сузила круг посвященных, чтобы не упоминать Фриса и Кастедара. — Если вы хотите знать, ради чего мы все рискуем жизнью в том или ином смысле, я прошу вас дать мне магическую клятву, что ничего из услышанного здесь не будет никаким способом — письменно или устно — передано кому-то еще.

— А если я нарушу эту клятву?

— Вы не сможете. Магия заткнет вам рот и свяжет руки прежде, чем вы успеете что-либо донести до адресата.

Виолетта смотрела на нее очень враждебно. Герцогине нисколько не хотелось ввязываться в подобного рода аферы, и Рин это ясно видела. Она понимала, что едва ли дождется положительного ответа, а без добровольного согласия сделка просто не могла состояться. Виолетта сразу же попробует разболтать об услышанном и поймет, что магия не действует.

— Я не хочу.

Рин бросила вопросительный взгляд на Анхельма. Тот вздохнул и покачал головой.

— Я понимаю, тебе нравится считать меня негодяем Виа. Но, скажи, будешь ли ты рада, что отказалась, когда придешь на мою могилу?

— Ка…какую еще могилу? — глаза Виолетты удивленно распахнулись.

— Самую обычную.

— Анхельм! Мне не нравится твой тон! — герцогиня схватила его за грудки и попыталась встряхнуть. — Что ты задумал?

— Дай клятву. Тогда расскажу.

Виолетта отпустила его и схватилась за голову. Она опустилась на козетку и посмотрела на Анхельма взглядом проигравшего.

— Хорошо, — проронила она.

«Шах и мат», — подумала Рин, разгадав стратегию Анхельма. Действительно, это же было проще простого! И как только она сама до этого не додумалась?

Рин попросила всех сесть на пол.

— Здесь грязно! Я испачкаю юбки!

— Ваша светлость, я бы предложила вам сесть на диван, но с него вы можете упасть, а дальше пола все равно не провалитесь, — ответила Рин. Виолетта фыркнула, схватила с козетки подушку, бросила на пол и присела на нее. Анхельма возможная грязь на полу не смущала, он послушно сел и вложил руку в ладонь Рин. Виолетта не спешила последовать его примеру, и Рин пришлось самой взять ее за ледяную мокрую ладошку. Чтобы заключить магическую клятву, ей надлежало войти в состояние транса, и Рин отчаянно надеялась, что у нее хватит на это сил.

Она закрыла глаза и сконцентрировалась на чувствах. Виолетта пестрила эмоциями: ее нервное ожидание виделось желтыми проблесками, а раздражение пролетало мимо густой багровой пеной. Анхельм представал перед ней пульсирующим зеленым светом, он был на удивление спокоен. В расплывчатых очертаниях комнаты, будто укрытой пеленой тумана, ей следовало найти пульс Силы. Спустя некоторое время Рин увидела невдалеке шар, который переливался всеми цветами радуги. Она стала медленно приближаться, чувствуя, как с каждым ее движением шар удаляется. Но наконец ей удалось подойти вплотную к этому сгустку чистой магической энергии, Рин потянулась… И ее отшвырнуло.

С полминуты она сидела, пытаясь унять резь в глазах.

— В чем дело? — обеспокоенно спросил Анхельм.

— Сила не поддается. Сейчас попробую еще раз.

Рин потрясла головой и снова закрыла глаза. Нашла пульс Силы. Медленно приблизилась и дотянулась, радуясь, что ее не отбросило в этот раз. Она стала нараспев читать вспомогательную фразу, но Сила не поддавалась. Ее потоки должны были выстроиться в один вектор и затянуть Рин в транс, а вместо этого растягивали сознание в стороны, вышвыривали вон. К горлу стала подступать паника, что Виолетта сейчас сорвется, и плакал весь их план. Рин крепче сжала ладони Анхельма и Виолетты и сделала то, что ей всегда запрещал учитель: ухватилась заСилу и прорвалась сразу на второй уровень транса.

Она оказалась в темноте, где эмоций Виолетты и Анхельма, как и очертаний комнаты, уже не было видно. Рин все еще чувствовала их присутствие, слабые отголоски. А затем она увидела перед собой нечто такое, чего не видела никогда. Словно бы во тьме поселилась еще большая тьма. Нет, не так. Тьма — это всего лишь отсутствие света, а то была пустота, пожирающая все вокруг. И Рин ощутила, как эта зияющая дыра затягивает ее. Она испугалась и попыталась вернуться назад, но поток с каждым мгновением становился все сильнее, будто она плыла против мощного океанического течения, и Рин просто не хватало сил справиться. На миг она ощутила сильную дрожь, а затем увидела себя со стороны, как будто тело расщепило надвое. Еще через мгновение ее растянуло и расплющило, исказило до неузнаваемости и полного отсутствия формы. Не успела Рин и подумать, что нужно разорвать транс, как ее затянуло внутрь дыры. Мир схлопнулся.

Глава 7.5

Открыв глаза, Рин поняла, что лежит на песке. Песок белый с розоватым отливом, песчинки крупные и похожи на перетертое через мелкое сито крошево ракушек и камушков. Слышался шум волн и громкие крики птиц. Рин подняла голову и осмотрелась. Лазоревая вода простиралась до самого горизонта. Мелкие волны лениво облизывали розоватые песчаные берега, перекатывая камушки, ракушки и обломки кораллов. Полуденное солнце нещадно палило спину.

— Где я? — спросила она. Рин скорее почувствовала, чем увидела, как позади проскользнуло нечто, и мгновенно обернулась. Никого. Она поднялась и осмотрела пальмы, нависшие над пляжем, мангровые заросли за ними и до боли знакомый пейзаж.

«О нет!»

— В безопасности, — донесся до нее женский голос. Она слышала этот голос раньше, это он разговаривал внутри нее в те самые критические моменты! Рин завертелась вокруг, силясь углядеть собеседника, но никого не было.

— Что происходит? Где ты? Кто ты?!

— Не крутись. Ты не увидишь меня, пока не будешь готова принять себя.

— Кто ты?

— Я — это ты. А ты — это я.

— Где я? Я заперта в своем воспоминании?!

— Да. Ты зашла в очень опасное для тебя место, где искажаются сами понятия пространства и времени, нематериальный мир под названием «изначальный хаос». Ты могла погибнуть, поэтому я заблокировала твою Силу. Твой разум сейчас находится в месте, где ты чувствовала себя счастливой. Счастье — это очень мощная энергия, способная справиться с хаосом, она способна сотворять.

— Счастливой? Может быть, ты забыла, но именно здесь меня схватил Родемай, именно отсюда…

— Счастливой, потому что выжила. Ты в прошлом. А это — краткий момент твоего счастья.

— Почему нельзя было перенести меня в кондитерскую на Южных островах? Я вполне счастлива, когда ем пирожные, и там мне не угрожала смертельная опасность.

— Это было недостаточно сильное чувство, — терпеливо ответил голос. — Я могу показать моменты, когда ты была действительно счастлива. Если хочешь, конечно…

Рин села на песок, поняв, что не в силах стоять.

— Как будто у нас есть на это время. Мне нужно обратно!

— Успеется. Лучше посмотри на себя, — посоветовал голос.

И в одно мгновение перед Рин развернулось нечто вроде облака, в котором застыла картинка из ее прошлого. Она, Арман и Зара выпивали в кабаке и устраивали состязания по метанию ножей.

— Это был очень счастливый день. Кажется, именно тогда ты выиграла крупную сумму и купила дом?

— Да… — выдохнула Рин пораженно глядя на себя из воспоминания. Такое счастливое лицо, широкая улыбка…

— А вот еще одно. Мое любимое, — сообщил голос, и картинка в облаке изменилась. Глазам Рин предстала комната Анхельма. Со стороны она видела себя и его. Он смотрел на гостью так, словно увидел кого-то, кого ждал всю жизнь. В его взгляде был трепетный восторг, счастье от осуществления мечты.

— Да, дорогого стоит такой взгляд и не во всякой жизни бывает встречен, — задумчиво отметил голос. — Но мне больше нравится твое лицо.

Ракурс картинки сменился, Рин ужаснулась: никогда еще она не видела у себя такого выражения.

— Напоминаешь оглушенную рыбину, — развеселился голос. — Глаза круглые, рот открылся… Рыба — рыбой.

— И какое отношение это имеет к счастью? — занервничала Рин.

— О, самое прямое. Тогда ты его не осознавала, но оно заполнило тебя до краев. Это был теплый момент. Да, та ситуация подходила куда лучше, чтобы спасти твой разум. Но разговаривать в присутствии Анхельма нам было бы неудобно, не находишь? Поэтому я вытащила тебя сюда.

— Не хочу говорить об этом. Как мне вернуться назад?

— Я верну тебя. Но сначала мы пообщаемся.

— Там снаружи ждет Анхельм…

— Подождет, — голос словно смеялся. — У нас есть более важные вопросы.

Рин возмущенно уставилась на небо. Как ей казалось, голос исходил именно оттуда.

— Это срочно!

— Послушай, детка, — начал голос так строго, что мигом напомнил ее учителя по акробатике, — я получила редкий шанс пообщаться с тобой напрямую, не прибегая к трате Силы, и не намерена отпускать тебя отсюда, пока не донесу одну важную мысль.

— Какую еще мысль?

— Сиани и Инаис являлись тебе.

— Так это был не сон? — Рин чуть не подскочила.

— Не сон, — терпеливо подтвердил голос.

— Откуда ты знаешь?

— Это я делю с тобой тело. Это я спасаю твой зад, когда дело по-настоящему плохо. Это я даю тебе советы. Я слышу и вижу все, что ты делаешь, но у меня почти нет возможности действовать за тебя. Так вот, Сиани и Инаис повелели тебе не слушать Фриса и Ладдара и немедленно идти к кристаллу, но ты не должна делать этого. Ты не справишься. Сейчас ты не готова.

— Почему? Они же сказали, что готова!

— Это ошибка! Ты не победишь. Твой разум не защищен до конца от влияния Анарвейда, вспомни, как он вторгся в твой разум.

— Это был его голос? Что значили те слова… Что-то о том, что сеть заражена? Какая еще сеть? Чем заражена? И главное — что такое репликация?!

— Я не могу объяснить этого, Рин, ты не поймешь значения моих слов, а у меня нет времени объяснять. Однажды ты увидишь это своими глазами и поймешь. А до того просто знай: Анарвейд трансформировался, он уже не тот, каким его создавали. Магия влияла на него долгое время, остаточные энергии, о которых тебе рассказывал Тоомо, изменили его природу и состояние. Сейчас ты сможешь справиться только с одной частью его разума, но другая, более сильная, останется жива. И со временем угроза нависнет надо всеми мирами, Рин. Сиани и Инаис этого не понимают.

— Почему? Разве не они знают все об этом мире? И других тоже…

— Нет. Они не поняли, что являет собой это место. Они не понимают этого и вряд ли поймут когда-либо. Здесь находится исток Силы. Концентрация сотворяющей энергии в этом месте до сих пор высока в достаточной степени, чтобы позволять перерождаться духам. Однако она стремительно убывает. Ты помнишь, как ругался Ладдар, когда говорил, что сейчас им недоступно то могущество, каким обладали они раньше?

— Помню, Фрис говорил, что все божества зависят от веры в них…

— Фрис, как обычно, говорит одно и не договаривает другое. У нас нет времени на подробную лекцию… — голос печально вздохнул. — Фрис говорит о вере в нематериальный дух, энергию, эманацию, о которой у живущих может и не быть никакой легенды, они вообще могут и не подозревать о ее существовании. Но эта эманация зависит от определенных действий живущих и действительно влияет на события в универсуме, Вселенной. Она питается не прямым обращением живущих с молитвой, а энергией от их действий, поступков, убеждений. Понимаешь?

— Ну… Так, не очень.

— Попроси Тоомо объяснить тебе подробно, у меня нет времени. Дело в том, что сейчас все складывается не лучшим образом. Если ничего не предпринять, то первичная эманация, сотворяющая энергия, исчезнет, а все духи обратятся лишь в воспоминание и будут рассеяны в изначальном хаосе без надежды на перерождение. И ровно с этого момента начнется умирание всего сущего.

— Почему Сиани и Инаис этого не понимают?! Они же создали этот источник!

— О нет! Источник никто не создавал! Ты помнишь, что рассказывал Тоомо о переходе мирозданий на новые ступени развития? Источник возник в результате такого перехода. А затем он притянул к себе Сиани и Инаиса так, как медоносные луга притягивают пчел. Они заселили это место разумными существами, а затем отправились искать новые источники. Но после их ухода это место жило и развивалось по своим законам, а не так, как предполагали Сиани и Инаис.

— Так… Все это, конечно, очень заумно и хитро, — Рин почесала лоб. — Что делать и при чем здесь я?

— Пока ничего. Я скажу, когда нужно будет действовать.

— А при чем здесь я? Почему Сиани, Инаис и все духи сами не могут разобраться с Анарвейдом? Почему в решении такого важного вопроса им понадобилась, откровенно говоря, не особо умная, не слишком здоровая, странная особа с полчищами проблем в жизни?

Собеседница некоторое время молчала.

— Ты такой не была, — извиняющимся тоном ответила она. — Ты такой стала. Виноваты в этом только мы. Ни духи, ни Сиани и Инаис не могут, как ты выразилась, разобраться с Анарвейдом сами, потому что им недоступно самое важное для борьбы с ним. То, что есть у тебя.

— Это что же такое? — растерялась Рин.

— Самое сильное оружие и самая крепкая защита.

— Как же я устала от ваших игр в слова! — выпалила она в ответ и пнула ногой песок так, что тот веером взлетел вверх. — Сиани говорит одно, ты говоришь другое, Ладдар и Фрис — третье, Анхельм — четвертое… Кончится тем, что я пошлю вас всех подальше и уйду в лес глухой, где мне будет совершенно наплевать на все мировые проблемы! Уж переживу как-нибудь!

Невидимая собеседница от души рассмеялась в ответ на ее гневную речь.

— Верни меня назад! Пока у меня окончательно не пропало желание что-то делать.

— Даже если это случится, ты от своей судьбы сбежать не сможешь. Да и мы тебе не позволим.

— Мы? Ты имеешь в виду Фриса и Ладдара? А ты… кто ты такая?

— Не догадалась? До сих пор? — насмешливо переспросил голос. Рин с тяжелым вздохом уткнулась носом в коленки.

— Догадываюсь, — пробормотала она. — Просто боюсь сказать вслух.

— Тебе пора возвращаться.

— Подожди! Поделись со мной Силой, раз уж делишь тело. Нам необходима эта магическая клятва, чтобы Виолетта не сорвала планы…

— Рин, позволь объяснить. Ты забралась туда, где тебя ждала верная смерть. Она и сейчас ждет, только я удерживаю тебя от небытия. Чтобы ты выжила, и чтобы сохранить твой разум, я весьма грубо вышвырну тебя из транса. Но это будет очень больно, ты не сможешь ничего делать, не будет даже соображать.

— Дело важнее. Я не могу подвести Анхельма.

— Ты вообще слышишь меня? Ты осознаешь, что тебя ждет?

— Осознаю! Я выдержу боль. Мне очень нужна Сила. Очень. Пожалуйста!

Собеседница молчала, наступившая тишина давила на уши. Рин уже собиралась снова попросить, но ей не дали сказать:

— Бестолковая, настырная, но самоотверженная. Даже слишком. Ладно, Рин, будь по-твоему. Но предупреждаю еще раз: это будет невероятно больно. Анхельму придется нести тебя домой на руках, и я гарантирую, что ты не сможешь подняться с постели еще дня два, а то и больше. Когда выйдешь из транса, у тебя будет только минута. Теперь расслабься, закрой глаза и подумай о чем-то приятном. Я начинаю.

~*~

Эмоции нахлынули убийственной волной и оглушили Рин. Она сидела, хватая ртом воздух, будто рыба, и была не в состоянии ни шевельнуться, ни вдохнуть полной грудью. Чудовищная острая боль во всем теле рвала ее на части и сжимала до точки. Рин не могла даже закричать.

— Рин! Рин! — услышала она крик Анхельма. — Что происходит?!

И вдруг боль отступила. Вместе с ней отступили и все эмоции, наглухо заблокировались обоняние, зрение и осязание. Остался только слух.

— Анхельм, у меня есть всего минута, — предупредила Рин, — потом я отключусь.

— Что случилось?!

— Нареченная Виолеттой Катриной Зальцири-Дорсен, отвечай на мой вопрос, — заговорила Рин, понимая, что на объяснения нет времени. — Готова ли ты дать нерушимую клятву, скрепленную магией, что ничего из услышанного тобой здесь не будет абсолютно никаким способом — письменно или устно — передано кому-либо еще?

— Да. Готова.

— Силой магии скреплена необратимая клятва!

Стоило ей произнести эти слова, как все вернулось: и чувства, и боль. Рин без сил повалилась на спину и увидела только, как Анхельм склонился над ней.

— Что случилось?! — закричал он. — Рин! Ответь!

Но она не могла ни говорить, ни смотреть и даже дышать было нестерпимо больно. Словно тысячи раскаленных игл пронзали ее тело, рвали на куски и закручивали в тугие узлы. Рин оставалось только лежать и надеяться, что это не продлится достаточно долго, чтобы свести ее с ума.

«Говори, Анхельм! — услышала Рин требовательный голос Виолетты. — Рассказывай немедленно!»

«Нужно помочь ей…»

«Не поможешь. Она использовала что-то, что навредило ей. Рассказывай мне, а потом мы идем к Кастедару. Все хвалят его, он знаменитый в Левадии доктор. Он сумеет помочь».

Услышав о Кастедаре, Рин слабо застонала:

— Не! Анхе… Го…во…

Каждый звук давался ей тяжелой ценой — попытка шевельнуть языком отзывалась режущей болью. А затем в ушах поднялся пронзительный свист, и все слова утонули в нем. Что сказал Анхельм Виолетте, она уже не слышала.

Рин пыталась использовать древнюю технику аиргов — перенос боли, но безуспешно. Сила покинула ее. Рин казалось, что подобное ощущают горящие заживо, и, сгорая в этом неведомом пламени, она мысленно взывала к богам, что было мочи звала Фриса на помощь, просила Кастедара избавить ее от страданий, но все были глухи к ее мольбам. Она не знала, сколько длится эта пытка, внешний мир будто бы исчез вовсе, и с ним потерялось всякое чувство времени и даже пространства. Иногда пожиравший ее огонь немного стихал, тогда Рин могла сделать один глубокий вдох. Один раз даже попыталась открыть глаза. Увидела лишь очертания тела Виолетты и Анхельма в багровом мареве, но не услышала ни слова. Когда ее взяли за руку и пошевелили, от нахлынувшей волны боли Рин отключилась.

~*~

Она пришла в себя резко. Вздрогнула всем телом и со всхлипом втянула воздух. Глаза закололо от яркого солнечного света, пробивавшегося через щель между неплотно задвинутыми портьерами. В нос ударили запахи еды, мокрой шерсти и одеколона Анхельма. Голова раскалывалась, будто в затылок мерными сильными ударами забивали здоровенный гвоздь. С тихим стоном Рин повернулась на бок и оглядела комнату. На полу валялись в беспорядке ее сумки, стол был завален одеждой, а на спинке стула висели халаты. Очевидно, прислуга в эту комнату не заходила. Рин потянулась, проверяя, как двигаются мышцы, и села. Ее трясло в ознобе, голова кружилась и страшно хотелось пить. С трудом и не с первой попытки встала и на негнущихся ногах дошла до халата.

— Анхельм! — позвала она. Никто не ответил, и Рин решила выйти.

В гостиной зале его не было, Тиверий тоже не вышел на зов, зато в запертой комнате мгновенно завыли Хайа и Цуйо. Рин выпустила мурианов и расспросила, что происходит. Те ответили, что «папа» взял Айко совсем рано утром и ушел, а Тиверия они не видели со вчерашнего дня. Рин пожала плечами и ушла умываться, потому что голова отказывалаcь соображать. После ледяного душа отступила головная боль, и тело пришло в приемлемое состояние. На столе стояли тарелки с остатками неких блюд и большим куском пирога, но Рин к ним не притронулась. Она с удовольствием умяла все камаринго из вазы с фруктами, затем переоделась в повседневную форму и отправилась на поиски герцога.

Портье сообщил, что его светлость вместе с Тиверием направился на почту. Так как он пообещал вернуться к обеду, ждать оставалось совсем недолго, поэтому она не стала идти за ним. После вопроса о госпоже Дорсен портье побледнел и сказал, что герцогиня приказала никому не беспокоить ее и вот уже два дня сидит в своей комнате, не выходит никуда. Услышав это, Рин глубоко задумалась. Почему она пробыла два дня без сознания? Что такого рассказал Виолетте Анхельм, что та закрылась и носа не кажет?

Решив, что все равно нет смысла ломать над этим голову, Рин воспользовалась свободным временем и дошла до конюшни Жара. Конь лежал на боку, тяжело дышал и поджимал под себя больную ногу. Он был плох и слаб, Рин видела это, но понятия не имела, как помочь бедолаге. Магии у нее не было, а все доступные средства уже были испробованы… Минутку, а это что?

Ее внимание привлекла повязка на ноге Жара. Рин подошла к нему и попросила:

— Спокойно. Я только проверю. Ничего тебе не сделаю!

Жару было все равно. Он был настолько уставший, что даже не потянулся укусить ее. Рин взяла его ногу, сняла бинты и ахнула: рана нагноилась, вокруг нее все горело. Было очевидно, что повязку никто не менял с того самого момента, как Анхельм наложил ее. Почему про Жара не вспомнили?! Где доктор, который обещал прийти?

Не медля ни секунды, Рин побежала назад в номер. Она забрала все свои настойки, аптечку и вернулась к Жару.

— То одно, то другое. Все вокруг калечатся! Что у меня за год такой аномально травматичный? — бурчала она, промывая рану сначала водой, а затем обеззараживающим раствором. — Спокойно, здоровяк! Знаю, что щиплет. Терпи. И где эти бестолковые конюхи, когда они нужны?

На помощь Рин действительно никто не спешил, что было достаточно странно. А то, что конь герцога стоял без помощи и ухода — просто возмутительно. Она провозилась с Жаром еще долгое время, сменяя повязки и промывая рану, но не увидела ни одного человека. Сделав для коня все, что было в ее силах, Рин отправилась на поиски конюхов. Единственным, кого ей удалось найти, оказался мальчишка лет десяти, который чистил седла. Он объяснил, что сегодня все уехали обслуживать коней на ежегодных скачках на кубок президента, именно поэтому в конюшнях никого нет. Рин мрачно хмыкнула, сказала мальчишке, чтобы следил за Жаром, и пошла обратно в номер. Заняться было совершенно нечем, так что она улеглась читать. Герцог вернулся около трех, выглядел нервным и всклокоченным, однако при виде Рин, живой и здоровой, изменился в лице и просветлел. Казалось, у него гора с плеч свалилась.

— Рин! Наконец-то! — он схватил ее и прижал к себе очень крепко. — Ничего не болит?

— Нет, — сдавленно проговорила Рин. — Но заболит, если не ослабишь объятия.

— Я так волновался! Ты два дня была без сознания. Объясни, что случилось?

Он наконец отпустил ее и усадил на диван.

— Это очень сложно объяснить, ты не поймешь ничего.

— И все же?

— Если коротко, то я залезла туда, куда мне нельзя было. На второй уровень транса.

— Зачем?

— Нам нужно было заключить магическую клятву. Для этого требовалось погрузиться в транс. Только вот в полноценный транс первого уровня меня не пускало. Сила не давалась мне, помнишь? Меня вышвыривало, когда я приближалась к источнику. Обычно такое происходит, если уровень владения трансом недостаточный, у учеников, например, или если своей Силы вообще нет. Тогда идет отторжение. Но у меня-то была Сила! Пусть мало, но была.

— Видимо, ее было совершенно недостаточно.

— Да. К тому же, эмоции Виолетты давили на меня, а для заключения сделки в трансе нужен покой, поэтому я решила уйти сразу на второй уровень. Там я бы не слышала ни эмоций, ничего. Как ты понимаешь, это было ошибочное решение. Мне туда всегда запрещали ходить, уровень мастерства не тот, а без полноценной Силы там и подавно делать нечего. Но я же упертая коза!

— Слишком упертая. И безответственная, к тому же.

— Я решила, что смогу, — Рин пропустила его критику мимо ушей. — Только вот на втором уровне меня ждало нечто…

Она тяжело вздохнула и покачала головой.

— Что именно?

— Я даже не могу это объяснить нормально. Меня затянуло в изначальный хаос.

— Куда-куда? И как…

— Сама не знаю, — перебила она раздраженно. — Я должна была умереть там. Но меня в очередной раз спасли. Помнишь, я рассказывала, что во мне будто две личности живут? Вот это была она. Она сказала, что давно искала возможность поговорить со мной напрямую.

— Что еще она сказала?

— Что я не должна слушать Сиани и Инаиса, что мне нельзя сейчас искать встречи с Анарвейдом, потому что я не готова.

— Почему нет?

— Потому что мой разум не защищен до конца от его влияния.

— А кто она такая?

— Я пока не уверена, поэтому не буду говорить.

— Рин! — строго и сердито позвал он. — Еще раз выкинешь что-то подобное, — я тебе сам шею сверну. Чтобы не мучилась долго.

Рин смущенно улыбнулась в ответ и крепко сжала его ладонь. Анхельм укоризненно вздохнул и снова притянул ее поближе. Поцеловал в волосы и лоб.

— Я рад, что ты в порядке, — прошептал он. — Я места себе не находил. А тут еще это…

— Что? Что случилось? — она отстранилась и встревоженно взглянула на него. Вместо ответа Анхельм наклонился к своему портфелю и достал письмо. Рин пробежала глазами, холодея с каждой строчкой.

— Тиверий поехал домой? — торопливо спросила она, дочитывая письмо.

— Да. Милли одна на хозяйстве не управится. И Адель нужен постоянный уход. Заринею позвали, но…

— Зара вылечит ее.

— Рин, Зара сильна, но инфаркт…

— Она выходила Армана после инфаркта!

— Ну да, а потом пришел Фрис и долечил.

— Тогда у Зары не было ее полной Силы. А сейчас есть. К тому же, там есть Джим, а он высококлассный маг.

— Я хочу верить в лучшее, Рин, но… Арман — мужчина, который живет военным делом. Он тренированный, закаленный боец, в отличие от матери. К тому же, это уже не первая проблема с ее сердцем.

— Было еще когда-то?

— Давно, лет семь назад, принесли похоронное извещение, ее сын погиб. Тогда был первый удар. С этого момента ее здоровье сильно пошатнулось. Она стала есть слишком много выпечки и жареного, хотя доктора запрещали. Уследить за ней невозможно было. Характер тот еще. К тому же, знаешь, как-то неловко одергивать лишний раз убитую горем женщину и читать ей лекции о здоровом питании.

— Адель будет в порядке! — Рин взяла лицо Анхельма в ладони и повторила, убедительно глядя в глаза: — В полном порядке. А когда мы приедем, я посажу ее на диету.

— Рин, ты невнимательно прочитала письмо? — сухо и холодно спросил он. — Помощь после инфаркта нужно оказать как можно скорее. Милли растерялась, не знала, что делать. Когда приехали Зара и Джим, прошло почти десять часов. Адель при смерти. Когда мы приедем, ее уже не будет.

— Не говори так! — Рин почувствовала, как в носу и глазах защипало. Она вскочила и стала нервно расхаживать по зале.

— А как мне еще говорить? Убеждать себя, что все обойдется, чтобы приехать и обнаружить, что не обошлось?

Он смотрел на нее мрачно и отчужденно, его взгляд испугал Рин. Они много раз ссорились, но никогда еще Анхельм не выглядел таким чужим. Поэтому, чтобы не подливать масла в огонь, она села к нему на колени и крепко обняла. Без всяких слов. Потому что в тяжелые моменты с человеком не надо спорить и ни в чем убеждать, его нужно просто обнять и показать, что ему есть на кого опереться.

Айко, все это время сидевший рядышком, подошел и ткнулся носом в раскрытую ладонь герцога.

Кто читал главу — молодец, а кто до конца дочитает и отзыв оставит, может рассчитывать на подарок от автора — бумажную версию книги с автографом.:)

Глава восьмая, в которой Анхельм превышает полномочия, Рин принимает вызов, а Фрис пребывает в смятении

Фрис не мог припомнить времени, когда ощущал бы себя в большем раздрае. Он всегда знал, чем должен заниматься и во время страшных катастроф, и в спокойные дни; никогда не исчезала главная цель, к которой он шел, невзирая ни на какие обстоятельства. Теперь же, когда до достижения цели оставался один шаг, в мыслях бессмертного духа воцарился хаос, сопоставимый с изначальным. Фрис подозревал, что будет рваться на части между долгом и желаниями, собственной природой и данными клятвами, но не думал, что это будет так сильно.

Всем своим существом он чувствовал, как возрождается возлюбленная Альтамея, ждал ее возвращения в мир, но одновременно с тем безумно страшился этого часа. После столь долгой разлуки Фрис боялся снова посмотреть ей в глаза. Он представлял, что она скажет. И мог вообразить, что сделает с ним Кизуни… Фрис пока не знал, как всколыхнется мир, когда дух Жизни и дух Любви воплотятся в нем снова, но предполагал самый масштабный выброс Силы, который потрясет все сущее до основания.

Возможно ли, что былое могущество вернется к нему в этот миг? Обретет ли мир своих первых хранителей снова? Фрис не мог сказать наверняка. Он лишь надеялся, что исправит свою ошибку, а Сиани и Инаис не помешают этому.

Когда Фрис увидел Их, очнувшись от страшного заклятия удержания души всего на мгновение, буря гнева затмила всё, сломала стены запретов, развеяла в дым тысячи лет самоубеждения и выплеснулась наружу с убийственной силой. Он хотел растереть в пыль, прогнать в небытие Сиани и Инаиса и нанес удар. За какие-то мгновения речная вода взвилась, повинуясь Повелителю Рек, и снесла всех и все на своем пути.

Только Ладдар смог преодолеть бушующий поток, встряхнуть обезумевшего духа Воды и привести в чувства. Лишь тогда Фрис осознал, что не заметил Рин… От мысли, что мог убить ее, он испытал ни с чем не сопоставимую боль. Весь жалкий остаток сил Фрис вложил в мольбу о помощи к Амире, не думая о цене, о неоплатном долге перед сестрой. Но Повелительница Океана сберегла Рин и даже не попросила ничего взамен.

Рин… Его бедная, маленькая Рин. Как же досталось ей из-за него! И сколько еще предстоит пережить… Назначенная волей Альтамеи судьба волокла ее по самым острым камням, через чудовищно-тяжелые события с одной лишь целью — закалить дух достаточно сильно, чтобы суметь положить конец этой неестественной, разрушительной креации.

Фрис не смог узнать, как именно Рин удастся совладать с Анарвейдом. Сколько ни бился он над этой загадкой, Ладдар крепко держал ответы в тайне. В расчеты демона не входили лишние фигуры и любые движения актеров на сцене, не запланированные режиссером, жестоко пресекались. Ладдар умел быть жестоким, также он знал, кому доверять следует, а кому нет. Дух Смерти знал, что Фрис обязательно попытается сыграть на две стороны и тем самым испортит идеальный план, который теперь стал подходить к фазе эндшпиля.

Однако случилось кое-что, чего Ладдар не мог предусмотреть и не имел возможности изменить.

В этот прекрасный солнечный день Фрис сидел в кабинете Вивьен и просматривал новые эскизы. Сама Вив лежала на кушетке и поглаживала живот, уговаривая ребенка прекратить толкаться. От обилия совершенно однообразных картинок у Фриса разболелась голова, о чем он и сообщил.

— Они не одинаковые, — недовольно вскинула голову Вивьен.

— Они мало отличаются. И почему все такое мрачное? Черный, синий, сизый…

— Я тебя попросила оценить стиль. Что ты думаешь о стиле?

— Честно говоря, я не думаю, что такая длина придется мужчинам по вкусу.

— Это женские платья. Причем здесь мужчины?

— Женщины одеваются в расчете понравиться мужчине. Мужчинам это не понравится. Слишком коротко.

— Мужчины в восторге, когда женщина снимает с себя все, разве нет?

— Да. Но в очень недолгом восторге. И в некачественном восторге. Такие короткие платья сотрут для женщин грань между приличным и неприличным, а в конечном итоге приведут к вымиранию мужественности. Не стоит этого делать.

— Готова спорить, что если бы ты увидел подобное на Рин, то изменил бы свое мнение немедленно, — поддразнила она его.

— Категорически нет, — Фрис оторвался от просмотра альбома и посмотрел на Вивьен пристально и недовольно. — Ты постоянно делаешь намеки на любовные отношения между мной и Рин. В чем дело? Разве я не сказал тебе, что ничего подобного не существует?

— Я не верю в это.

— Рин для меня как дочь. Я знал ее еще до рождения, не воспринимаю в качестве женщины, она меня не привлекает, и я не влюблен в нее. О чем уже неоднократно говорил. Я люблю ее исключительной любовью наставника к воспитаннице.

— Слова меня не убеждают, Фрис. Я чувствую между вами большее. И это обязательно произойдет.

— Твои пророчества меня пугают, — вздохнул он. — Как бы то ни было, длину необходимо сделать больше. Совершенно ни к чему оголять ноги до колен.

— А стиль?

— Стиль мне нравится, элегантные и изя-ах-х!.. — Фрис на полуслове резко выдохнул, как будто ему дали под дых. Вивьен встревоженно окликнула его пару раз, но он был не в состоянии ответить. Комната перед глазами размылась, мир меркнул, сознание уплывало, а все внутренности, казалось, скрутило в тугой жгут. Закружились перед глазами разноцветные пятна, вытянулись в линии и закрутились в вихре. Фрис отчаянно пытался удержаться в реальности, даже схватился за стол, но тут тело растянулось, будто шпагат, схлопнулось и снова растянулось, а затем цветной вихрь затянул его в себя.

Он ощущал себя, как вечную, бесконечную, колоссальную энергию. Эссенция его духа текла сквозь мириады Вселенных, вплетаясь и выскальзывая из пространства и временной ткани. В отличие от сна, в котором он не осознавал себя, сейчас Фрис все понимал и видел, что растворяется в изначальном хаосе, однако не мог этому сопротивляться и не чувствовал сотворяющего начала, которое вернуло бы его обратно в реальность. И тут он словно налетел с размаха на глухую черную стену. Понемногу стало возвращаться чувство тела, он переставал быть всего лишь энергией. В глазах светлело, Фрис различал очертания дивного пейзажа и, наконец, увидел его полностью. Его глазам предстал морской берег, на белом песке сидела Рин, а рядом с ней… Фрис не поверил. Нет, быть этого не могло! Слишком рано, еще столько не сделано! В Рин не могло быть сейчас такой силы, ее чувства еще слишком некрепки, чтобы она могла вернуться… Но это была она. Рядом с Рин сидела и разговаривала Альтамея.

Что произошло? Каким образом его и Рин занесло в изначальный хаос? Как она умудрилась не погибнуть при этом? Неужели это сделала Альтамея? Неужели он все это время ошибался?

Вопросы раздирали его, Фрис рванулся что было сил вперед, к ним, но не сдвинулся ни на шаг. Он был лишь безмолвным наблюдателем и не мог никак влиять на происходящее. Альтамея… Как много бы он дал сейчас за то, чтобы прикоснуться к ней, обнять! Их встречу Фрис рисовал в своем воображении миллиарды раз, но не мог даже представить, что это произойдет при таких обстоятельствах. Слышит ли она его? Знает ли, что он видит ее сейчас?

Вдруг он стал слышать, что говорит Альтамея: «Ты забралась туда, где тебя ждала верная смерть. Она и сейчас ждет, только я удерживаю тебя от небытия. Чтобы ты выжила, и чтобы сохранить твой разум, я весьма грубо вышвырну тебя из транса. Но это будет очень неприятно, от боли ты не будешь в состоянии делать что-либо и даже соображать».

Каким образом Рин удалось войти в транс, если у нее нет Силы? И о каком деле Рин говорит теперь? Фрис не мог понять решительно ничего. Внезапно Рин исчезла. Фрис приготовился к возвращению в свое тело, но тут Альтамея повернулась и посмотрела точно на него, глаза в глаза. Она ничего не говорила, просто смотрела, без всякого выражения. А он… Фриса трясло и лихорадило, будто его заставили рассказывать обо всех преступлениях, которые он совершил, обо всей паутине лжи, которую он сплел, о чудовищных решениях, которые он принимал. Тысячи лет безумной борьбы за Жизнь проносились в сознании древнего духа, вспыхивали самые неприглядные его деяния. То, что Фрис никак не мог оправдать, хотя хотел. Он находил причины, но теперь — только теперь! — он ощущал всю их нелепость, ничтожность. И Альтамея видела это как на ладони.

«Я искал тебя… Я ждал тебя! Я так хотел твоего возвращения! Я делал все, что мог, чтобы только тебя вернуть!» — взвыл его рассудок в отчаянной попытке оправдаться.

«Возвращайся в свое тело. Тебе не место здесь. Ты еще жив», — ответствовала Альтамея.

С этими словами Фриса словно выплюнуло из этого незримого мира. Когда в голове прояснилось, он обнаружил, что лежит на полу, а рядом с ним сидит Вивьен. Слезы текли по ее щекам, красновато-карие глаза широко распахнулись, губы дрожали. Он потянулся обнять ее, утешить, но в голове шумело: «Ты еще жив». Он жив, а она… Значит, ее на самом деле нет. Альтамеи нет.

Фрис сжал Вивьен и слепо уставился на струи невесть откуда пришедшего ливня.

~*~

Двадцать второго октября Рин и Анхельм приехали из Рентара в Госсенштальдт, где должно было проходить королевское собрание. Поскольку бедняга Жар пошел на поправку, но был еще слишком слаб, они поехали на бензиновой карете Делмера, кои в то время пользовались в Канбери большой популярностью. Рин, памятуя все прелести левадийских макин, прокляла все и вся.

Управление в этой груде железа постоянно заедало, мотор коптил и страшно вонял едким дымом, а сиденья отличались невероятной жесткостью. Прибыв в гостиницу, она приказала отдать всю одежду в прачечную и занырнула в ванну часа на два. Анхельм отнесся к их неудобному путешествию безразлично, поскольку его голова была занята предстоящим собранием и новостями: у портье они получили письмо от Тиверия, который писал, что на пограничном почтовом отделении перехватил послание от Зары.

«Ваша Светлость! — писала она. — Спешу сообщить Вам, что состояние мадам Пюсси стабильно плохое. Если удастся в ближайшие два дня получить медикаменты (список прилагаю), заказанные в Кандарине, то смертельного исхода не будет, я смогу дать прогноз на выздоровление. Тем не менее, с тяжелым сердцем предупреждаю Вас, что, в случае выздоровления, жизнь мадам Пюсси будет недолгой — два или три года. Большего я сделать не в силах.

За сим прощаюсь. Желаю удачи на предстоящем собрании. Ждем Вашего скорейшего возвращения!

Доктор Я. Серец».

Анхельм сразу же умчался на почту и послал домой ответное письмо, в котором просил извещать его о состоянии Адель каждый день и тратить любые деньги на нужные лекарства.

За день до мероприятия заместитель Анхельма, Роберт Свейн, вдруг начал искать встречи с Рин. Господин Свейн глубоко извинялся, что своей настойчивостью спровоцировал проблему, однако Рин не чувствовала за его словами действительного сожаления. В памяти все время вертелась брошенная Виолеттой фраза: это просто потаскун, который очаровывает манерами и галантностью, чтобы заманить женщину в постель. Поэтому Рин сделала вид, будто ничего серьезного не произошло, но находила повод уйти каждый раз, когда он пытался завести более долгий разговор.

Вслед за Свейном к ней стали подходить другие подчиненные Анхельма. Они сетовали, что Анхельм говорит мало и неохотно, быстро раздает указания и зарывается в документы, тогда как следовало бы наладить дела и связи, раз уж имеется такая возможность. Рин совершенно не понимала, почему с такими вопросами идут к ней, пока Свейн не объяснил. Все думали, что Рин знает особый подход к его светлости, а потому крайне полезна в деловых вопросах. Но это было совершенно не так. После выговора за тайные договоры и обещания Эрику Рин отказалась от любых попыток направлять герцога или что-то советовать ему. Если она что-то и понимала, то только настроение Анхельма.

С момента получения первого письма из дома он стал мрачным, нервным, часто огрызался и очень плохо спал. Кошмары донимали его. Мало что заботило герцога сейчас больше, чем здоровье названной матери. Телом он был здесь, в Госсенштальдте, а мыслями — дома, в Лонгвиле. Рин не пыталась больше убедить его, что все будет хорошо, лишь молчаливой тенью ходила за ним и старалась как можно сильнее облегчить жизнь.

Двадцать пятого октября, в день собрания, они проснулись засветло. Накануне вечером им принесли официальное письмо из администрации Ральфа Крауса, из которого следовало, что «военное лицо, сопровождающее Его Светлость, обязано появиться в составе делегации от департамента безопасности Соринтии на военном параде, открывающем официальную встречу глав государств». Рин, конечно, была не в восторге от такой перспективы, тем более что ее не готовили ни к чему подобному. Но отказаться не было никакой возможности — нарушение протокола собрания не играло на руку герцогу. Поэтому, выскочив из ванной, Рин быстро надела парадный мундир, завязала волосы в тугой и гладкий узел, немного припудрила лицо и стала собирать папку с документами для Анхельма. Наконец и герцог собрался, и они вдвоем отправились на площадь перед президентским дворцом, где должен был начаться парад. Мурианов, которые в их отсутствие разнесли бы номер в щепки, решили выпустить на свободный выгул в ближайший к городу лес.

Проводив Анхельма в назначенное место в администрации, к распорядителю собрания, она поспешила в штаб, где собирались все участники рангом выше офицера. Как же ей было страшно встретить там старых знакомых! Альберто Гальярдо, конечно же, знал о ее роли и был предупрежден. Но если кто-то из старой гвардии явится, то всему конец. Ни перекрашенные волосы, ни белая кожа ее не спасут.

Рин всей душой ненавидела официальные собрания. Все эти трибуны, огромные залы, бесконечная сутолока и тысячи неприятнейших физиономий нервировали, постоянно заставляли думать об уместности каждого слова и вынимали силы. Но еще больше она ненавидела искать залы собраний. Каждый раз она терялась, заходила не туда, опаздывала, и никто не спешил помочь ей в поисках.

Вот и сейчас Рин плелась по бесконечному коридору и мысленно проклинала недальновидность Орвальда, дурацкий протокол и ушибленных головой архитекторов. Но, неожиданно и к счастью, ее догнал один из помощников распорядителя собрания и проводил в нужное место. Она горячо поблагодарила за помощь и замерла перед белыми дверями с позолоченной резьбой. Минуты две собиралась с духом. Не найдя никаких идей, как действовать в случае разоблачения, Рин положилась на удачу. Она решительно открыла дверь… и попала в темный, узкий предбанник. Уже протянула руку, чтобы толкнуть вторую дверь, но тут кто-то схватил ее за плечо и резко дернул назад. Рин молниеносно развернулась, чтобы нанести удар, но руку перехватили. Она столкнулась лицом к лицу с Кастедаром.

— Успел, — констатировал он.

— Что успел? — тупо переспросила Рин, чувствуя, что сердце бешено бьется где-то в районе горла и скоро выскочит. Кастедар отвел ее на пару шагов в сторону и ответил:

— Все успел. Рин Кисеки, я ценю твое уважение к протоколам официальных мероприятий, но как раз сейчас было бы неплохо отнестись к ним наплевательски. Все равно никто бы не заметил. Слушай внимательно: там, — он указал длинным белым пальцем в сторону зала, — сидят три человека от департамента Соринтии, и двое из них тебя знают. Один — это Альберто Гальярдо, а второй — Генри Дертон.

— И-и! — Рин зажала ладонью рот.

Подлец и мерзавец Дертон в свое время возглавлял комиссию по расследованию преступлений в Маринее и из кожи вон лез, чтобы только распустить «Волков». Его стараниями к Арману и Заре решено было применить магию разума, именно он настаивал на их вине в случившемся. Это был давний личный враг. Опасный враг, который не гнушался никакими средствами, чтобы пробить себе место повыше, который все время строил козни и саботировал работу разведки, но оставался в белом несмотря ни на что. Он работал вторым заместителем главы департамента до того момента, пока письмо от Рин, заключенной на рудниках в Присполи, не раскрыло имена изменников. Когда начались повальные увольнения и казни предателей Соринтии, Генри Дертон подсуетился и занял вожделенный пост первого заместителя.

Но Рин все еще была для него опасным противником. В том случае, если бы Вейлор дал добро на ее вызволение из Маринея, а в международном суде доказали невиновность, Рин могла взлететь вверх по служебной лестнице и составить Дертону конкуренцию. Протекция Томаса Кимри и заслуги перед короной дали бы ей такую возможность.

Но произошла серия загадочных убийств в Маринее, в которых, по версии Дертона, повинна могла быть только исчезнувшая, точнее, сбежавшая от правосудия Рин. Он чуть с ума не сошел и месяц ходил красный от злости, когда узнал, что единственная подозреваемая исчезла бесследно. Если бы только Рин пришла на допрос и дала показания, плакала бы его должность. Она так и собиралась сделать после свадьбы с Варданисом, но… Пожар в Истване, смерть семьи и любимого положили конец всем благим намерениям. Поэтому рассуждать в сослагательном наклонении и не приходилось.

— Да-да, — кивнул Кастедар. — План такой: я накладываю чары, Дертон тебя не узнает, а ты до конца дня ходишь тише воды, ниже травы, чтобы не нарушить их действие. Ясно?

Вместо ответа она яростно закивала. Кастедар удовлетворился таким согласием и приложил ладонь к ее лбу. Рин на мгновение ощутила озноб, дрожь прокатилась по телу, а затем ее словно окутала густая пена. Подержалась пару мгновений и исчезла.

— Готово. Дертону в глаза не смотреть. Разговоров не заводить. Пройдешь, сядешь рядом с Гальярдо, а когда все кончится, молча пойдешь вместе со всеми.

Рин была солидарна с демоном, который сейчас и впрямь спасал ее шкуру. Уж неизвестно, почему именно он оказывал такую услугу, но одну причину она знала точно. Если раскроется, что Рин Кисеки жива, Илиас попадет в очень неудобное положение, а вместе с ним пострадает Анхельм и все их мероприятие.

— Теперь иди, опаздываешь! — Кастедар хлопнул ее по плечу и подтолкнул к дверям. Едва переставляя одеревеневшие ноги, Рин вошла в зал. У огромной доски, завешенной картой дворца, ходил высокий мужчина в летах и рассказывал подробности проведения парада. Рин поискала глазами Гальярдо и нашла его около дальнего окна, в противоположной входу стороне. Пройти незамеченной через весь зал ей бы точно не удалось, и Рин стала искать место поближе. Один стул в предпоследнем ряду пустовал. Она тихо прокралась и сделала вид, будто всегда тут была.

Когда длинный и скучный монолог оратора у доски подошел к концу, Рин получила довольно четкое представление о том, что предстояло сделать на параде, и волновалась значительно меньше. Собственно, все было крайне просто — прогарцевать на боевом жеребце по площади, показать несколько батальных приемов и вернуться в строй. Пока ничто не предвещало беды, и Рин изо всех сил молилась, чтобы все обошлось без приключений. Собрание объявили оконченным, зал стал постепенно пустеть. Рин оглянулась на Гальярдо и, немного посомневавшись, все же решила примкнуть к «своим».

Пока Рин шла навстречу, ей выпалавозможность рассмотреть Гальярдо и Дертона и оценить, как они изменились за прошедшие года. Когда она в последний раз видела Альберто Гальярдо, это был человек с могучей и статной фигурой, пышными усами и острым взглядом карих глаз. С тех пор взгляд его не изменился, но вот тело высохло, щеки впали, широкие скулы заострили черты лица и сделали Альберто похожим на брата, Хавьера. Рин мысленно посочувствовала ему: должно быть, главе департамента безопасности слишком часто выпадало счастье общаться с его величеством и другими малоприятными личностями. Генри Дертон с момента их последней встречи преобразился кардинально.

Теперь в этом сильно осунувшемся и сгорбленном старике было не узнать того мужчину холодной красоты, каким Рин его запомнила. Синюшной рукой он опирался на трость, а голова его мелко дрожала, и стало ясно, что первый заместитель был контужен. А орденов-то! Орденов навешал на себя! Интересно, был ли среди них хоть один заслуженный делом, а не языком? Но Рин рассматривала его и думала о собственном возрасте. Эти мысли давненько не посещали ее. Пожалуй, с того момента как Анхельм заявил свои права на нее. С ним Рин не чувствовала и не вела себя на прожитые годы, с ним она была юной девушкой… Поэтому, увидев вот это сгорбленное и седое напоминание о том, сколькие друзья на ее глазах превратятся из мальчиков в стариков, и скольких ей придется проводить в могилу, и что однажды она увидит неподвижное и холодное лицо постаревшего Анхельма, Рин сжала кулаки и больно прикусила язык. Физическая боль всегда помогала ей отвлечься от душевной. Помогла и на этот раз.

Рин поравнялась с ними и поприветствовала Гальярдо. Альберто, казалось, немного удивился, но не стал расспрашивать об обстоятельствах, которые привели её сюда. Дертон, видимо, даже не заметил появления Рин. И это радовало. Впрочем, ожидать теперь козней от этого немощного старика можно было едва ли.

На выходе из штаба их быстро взяли в оборот помощники распорядителя и проводили в конюшни, где уже ждали оседланные лошади. Рин достался каурый жеребец кандорфской верховой породы, которая являлась одной из самых дорогих в мире и была своего рода визитной карточкой Канбери. К сожалению, конь решил показать крутой норов и стал доказывать ей, что хозяин здесь — он, а не она, и Рин пришлось повозиться с этим упрямцем. Гальярдо ехал на белой кобыле, а Дертона усадили в открытый экипаж, запряженный двойкой. И вот, наконец, после долгих сборов начался парад.

Первыми на марше выступали гости. Представителей военных учреждений разных стран приветствовали гимнами. В свете солнца, соизволившего ради такого случая проглянуть сквозь тучи, блестели медали и оружие, лоснилась конская шерсть; ветер играл штандартами, и все было преисполнено того особого величия, каковое подобает военным парадам. Первым ехал Гальярдо, за ним двигался экипаж Дертона, Рин замыкала процессию. На середине пути, где размыкался ряд трибун, они свернули на арену, чтобы провести показательное выступление с батальными приемами.

В прошлом Рин участвовала в таких парадах не раз, поэтому знала, что показать. Она подняла коня в собранный галоп, легко вскочила в седле на ноги и проехала круг стоймя. На втором круге добавила скорости, вынула из ножен саблю и срубила головы воображаемым противникам. В окончание выступления Рин сделала сальто в сторону от коня, встретила его на обратном пути и остановила, повалив на землю. Поклонилась аплодисментам и вернулась к Гальярдо и Дертону.

Выход представителей департамента безопасности Соринтии закончился, и они направились в конюшни, чтобы оставить лошадей и примкнуть к делегации.

— Изумительное мастерство! — услышала она слова Дертона, который обращался к Гальярдо. — Боевого коня остановить и повалить! Кто эта женщина? Я никак не припомню ее.

— Это сопровождающая его светлости Римера, — отвечал Альберто, — командирована к нему еще год назад. Неудивительно, что вы не помните.

— Как, говорите, ее зовут?

— Не говорил. У нее первый гриф секретности, настоящего имени не знает никто, кроме его величества. Он сам нанял ее.

— А-а, понятно. Отрадно слышать. Его величеству давно следовало приставить своего человека к герцогу Римеру, чтобы тот не манкировал обязанностями и выбирал общество благовоспитанных дам. Этот юноша, знаете ли, совсем не похож на отца… В былое время отец его, Вольф, давал бал четырежды в год, был вхож к государю и многие называли его полезным человеком. Сын же — забывший все ценности пустобрех. К тому же, в высоких кругах поговаривают, что он революционер.

— Революционер?!.. Сын Вольфа? Быть такого не может!

— Да-да. Я слышал от Кэрри Доунбриджа, внука покойного Генри. Он говорил, его сестре рассказали, что Анхельм Ример проводит тайные операции и связан с теми террористами, которые напали на гвардейцев его величества.

— Кто рассказал ей? Это важно.

— Не волнуйтесь. Как раз сейчас я выясняю этот вопрос и держу его на особом контроле. За герцогом уже наблюдают. По возвращении в Вейнсборо у меня будет назначена официальная встреча с леди Арлен и ее матерью, однако сперва мы поговорим неформально. Арлен такая болтушка! После пары бокалов на подобных мероприятиях можно узнать больше, чем в дознавательной комнате… Но мы еще хлебнем горя с этим герцогом, помяните мое слово.

И на этом Дертон замолчал. Рин перекинулась взглядами с Альберто, и тот едва заметно кивнул ей: мол, поняла? Рин нервно дернула щекой, но никак не прокомментировала услышанное. Она должна немедленно рассказать Анхельму об этих слухах.

~*~

Благополучно вернувшись к Анхельму, Рин заняла привычное место его тени. Потрясающие новости она решила приберечь: посвящать герцога в сплетни сейчас было неразумно — у него и без того хватало забот.

Тем временем, на трибунах воцарилась тишина. Президентский военный оркестр промаршировал в центр площади. Следом за оркестром выехал президентский кортеж: в открытой карете, запряженной шестеркой вороных ванежских, стоял Ральф Краус, подле него сидели супруга и сын. Кортеж остановился у самых дальних трибун. Навстречу президенту выдвинулся генерал армии. На груди его блестели ордена, ослепительно сверкали ножны шпаги, а ехал он на караковом жеребце кандорфской верховой.

— Пара-ад! — скомандовал он, делая под козырек. — Под государственный флаг Республики Канбери смир-рно! Для встречи слева — напра-а-во!

Грянули барабаны, запели трубы и валторны, флейты и тромбоны, зазвенели тарелки, и стройные ряды парадных расчетов выдвинулись вперед. Во главе шли знаменосцы. Флаг Канбери развевался, гордо являя гостям горизонтальный триколор — зеленую, синюю и черную полосы. Началась вторая часть парада, гостей приветствовала армия Канбери.

Под объявления генерала один за другим прошли бойцы разных формирований морского флота, пехоты и кавалерии, а затем стали выкатывать мортиры, бомбовые пушки и гаубицы. Солдаты были экипированы по последним достижениям военной промышленности, в их руках Рин видела новейшие винтовки, и сказать, что это пугало — не сказать ничего. Плотно сжатые губы Анхельма и прищуренный взгляд говорили о том, что он вскоре будет вести тяжелые разговоры с дядей и Томасом Кимри относительно канберийского вооружения.

Солдаты провели показательные выступления и затем выстроились в шеренги лицом к президенту. Оркестр заиграл фанфары.

— Уважаемые гости и соотечественники! — начал свою речь Краус. — Сегодняшний день ознаменован важным событием. В четыре тысячи десятом году Республике Канбери была оказана честь организовать сорок пятое ежегодное собрание глав государств и принять гостей здесь, в столице Канбери, во дворце Фридриха фон Госсенштальдта. В течение четырех дней будут решаться жизненно важные политические, экономические, социальные и культурные вопросы, которые определят дальнейший курс развития всего человечества. Будут обсуждаться следующие темы: разрешение кризисных ситуаций в различных регионах мира, торговые союзы, модернизация экономик некоторых стран, введение миграционных квот, а также суверенитет и право на самоопределение народов, проживающих на спорных территориях…

— Смотри-ка, без бумажек говорит, — тихо-тихо заметил Анхельм, едва шевеля краешком губ.

— Что тут запоминать?.. — поморщилась Рин.

— Вот уже сорок пять лет на это мероприятие приезжают главы государств со всего света. Сегодня нас почтили своим визитом…

И тут Ральф Краус без бумажки и единой запинки объявил список имен на тридцать, с упоминанием регалий. Анхельм покосился на Рин, та в ответ только вскинула брови и удивленно поморгала.

— Я, полномочный президент Республики Канбери Ральф Рихард Краус, торжественно объявляю сорок пятое ежегодное королевское собрание открытым!

Оркестр начал играть гимн Канбери.

~*~

Торжественная часть наконец закончилась, пришло время идти в конференционный зал. Анхельма окружили советники, заместители и люди из канцелярии, Рин с трудом удавалось не отставать. К ее удивлению, герцог держался спокойно, даже хладнокровно, будто такие мероприятия посещал каждый день. Пропал тот растерянный, неопытный мальчишка, уступив место взрослому и собранному мужчине, знатоку своего дела.

Анхельм и делегация Соринтии прошли вслед за помощником распорядителя и заняли положенные места. Рин, как и другие охранники, осталась на галерее, откуда было прекрасно видно весь зал. Не теряя времени, она обошла помещение по периметру, заранее отмечая расположение запасных выходов, и рассмотрела лица всех гостей. На первый взгляд, все было в порядке, Рин успокоилась и заняла позицию напротив Анхельма. На трибуну вышел Ральф Краус. Глядя на его довольную физиономию и торжествующую полуулыбку хищника, Рин шепотом пожелала герцогу удачи.

Глава 8.1

До встречи с Рин Анхельм Ример жил тихо, серо, практически без эксцессов и по расписанию. После знакомства с женщиной своей мечты герцог лишился покоя напрочь. События прошедшего года заставили его многое переосмыслить и переоценить, а также заметно повзрослеть. Однако в последнее время Анхельму стало казаться, что судьба задалась целью не воспитать в нем положительные черты, а просто-напросто доконать. И, надо сказать, вполне успешно приступила к делу: количество неприятностей, свалившихся на его голову, переходило все разумные и неразумные пределы. Анхельм надеялся, что поездка в Канбери пройдет спокойно, но… Сначала случился этот проклятый бал с проклятыми графинями и герцогинями. Потом заболел Жар и оставил их без кареты, вынудив ехать на вонючем и дребезжащем драндулете. После он узнал про глупейшие просьбы Эрика и обещания Рин. Как следствие, пришлось воспользоваться припасенным на самый крайний случай компроматом на Виолетту и ее мамашу — гори они обе в пламени А-Керта! — чтобы заключить сделку. Затем нечто совершенно непонятное произошло с Рин, и в этот же момент он узнал о сердечном ударе у Адель…

Все вокруг наматывали нервы герцога на кулак, очевидно, думая, что они сделаны из стали, но сам Анхельм чувствовал, что сила натяжения стала слишком велика, и надолго его не хватит. Будто предостерегая, сердце начало ощутимо болеть. Об этом он ничего никому не говорил. Только все чаще окружающие стали слышать от него слова: «Оставьте меня в покое».

Королевское собрание было одним из тех мероприятий, которые Анхельм никогда не хотел посещать, и до некоторых пор от этой обязанности его избавляли больные легкие. Но организм пришел в прекрасное состояние, а прикинуться больным и немощным не позволяла ссора с дядей и нежелание в очередной раз уступать родственнику управление делами. В конце концов, дядя должен воспринимать племянника всерьез и считаться с его мнением!

Сначала Анхельм очень нервничал и сомневался, что сумеет выступить за Вейлора достойно, а потом понял: слишком вымотан, чтобы переживать. Поэтому на трибуну он вышел спокойным, как сытый удав. Кратко представив себя, Анхельм осветил спектр интересов Соринтии в северных морях и прочитал наизусть речь о стабилизации ситуации в Вэллисе, после чего пришло время отвечать на вопросы. Вот тут-то с него и слетела уверенность, потому что первый же вопрос вышиб у него почву из-под ног. Он был задан незнакомым Анхельму мужчиной лет сорока, но уже седым, с окладистой бородой и в пенсне.

— Ваша светлость! Йен Бехтерхайм, председатель ассамблеи безопасности наций. Вопрос о Вэллисе. Вы сказали, что ситуация стабилизируется. Но ваши заявления опровергают данные нашего отчета. Как вы помните, в нем говорится, что в Вэллисе погибло более тысячи мирных жителей и еще свыше двух тысяч получили тяжелые ранения в результате военной операции, которую проводило правительство. По данным наших наблюдателей, правительственные войска брали пленных оппозиционеров. К этим людям применялись пытки, что запрещено международной конвенцией о правах человека. Мало того, жертвы этих людей оказались напрасными, потому что их никто не услышал. Его величество Вейлор уже более десятка лет игнорирует законные требования граждан о проведении регионального референдума по вопросу особого статуса Вэллиса. А теперь он направил туда личную гвардию и жестоко подавляет любые попытки организации референдума. Ассамблея безопасности наций выразила крайнюю озабоченность ограничением свободы и угрозой жизни гражданам Вэллиса, которые поддерживают идею объявления региона автономной территорией в составе империи. В связи с этим, его величеству Вейлору было направлено обращение ассамблеи, в котором был заявлен протест действиям правительства Соринтии и официальное предупреждение о незамедлительной реакции международного сообщества в случае отказа от проведения референдума в Вэллисе. Ответа на данное обращение не последовало.

Анхельм перевел взгляд на свою речь и попытался сформулировать ответ. В голове его все горело! Он толком не изучал отчет ассамблеи, лишь пробежал глазами, ухватив основы, а про Вэллис даже думать не хотел. Однако теперь необходимо было что-то сказать и сделать это убедительно. Анхельм напряг извилины и вспомнил все, что рассказывал о Вэллисе его дядя.

— Вероятно, ответ его величества еще не успел дойти до ассамблеи. Что же… Для начала, требования, выдвигаемые так называемыми жителями региона Вэллис, противоречат конституции Соринтии. Соринтийская империя является целостным государством, где каждое герцогство и регион в составе герцогства обладает равными политическими, социальными и экономическими правами. И только действительный монарх имеет право назначать особый статус или устанавливать автономию региона или герцогства. И только при согласии или по запросу Дворянского собрания Соринтии! Жители Вэллиса не инициировали обсуждение вопроса об автономии ни на одном Дворянском собрании… Ни на одном, — подчеркиваю это! Поэтому его величество даже не мог рассматривать их требования.

Следующее… Военные акты в Вэллисе были направлены на свержение государственного строя. Да, именно так, с такой формулировкой. В данный момент установлено, что в регионе Вэллис работала группа диверсантов. Они подчинялись приказам третьей стороны, заинтересованной в насильственном свержении власти в стране. Провокаторы ухудшали политическую и криминальную обстановки в регионе, чтобы подчинить себе людей и осуществить переворот. Пока не удалось установить личности заказчиков инсуррекции ноября прошлого года, но департамент безопасности работает над этим. При составлении отчета ассамблея не могла использовать внутренние следственные документы министерства вооруженных сил и департамента безопасности Соринтии. Поскольку отчеты ассамблеи не содержат полных объективных данных по ситуации в Вэллисе, я считаю направление протеста необоснованным и преждевременным решением.

«Вроде бы умыл, — подумал Анхельм. — Вывернется?»

— Ассамблея заявляет о недопустимых мерах пресечения и применении пыток к пленным. Жертвы со стороны мирного населения недопустимы! Вы знаете, что такое пытки? Пытки недопустимы!

«Вывернулся», — с недовольством подумал Анхельм.

— Я знаю, что такое пытки лучше, чем вы можете себе представить. Однако не понимаю, о каких пытках говорят наблюдатели ассамблеи. Иглы под ногти никто никому не засовывал, каленым железом признаний не выбивал, да и вообще, насколько мне известно, членовредительством не занимался. Если вы говорите о жестком стиле ведения допроса и психологическом давлении, то… При всем уважении, это не пытка. Что касается жертв… К сожалению, не всегда удается избежать трагедии подобного рода. Но в ходе контртеррористической операции правительство сделало все возможное, чтобы стабилизировать ситуацию.

— Вы называете убийство тысяч мирных жителей и использование личной гвардии его величества Вейлора стабилизацией ситуации?

— Было сделано все возможное для уменьшения числа случайных жертв со стороны мирного населения. Правительственные войска не наносили прицельных ударов по жилым домам, попадания одиночных снарядов, к сожалению, были… Но не были умышленными. Я считаю, что ответственность за жертвы среди мирного населения должна быть разделена между правительством и диверсантами. Конечно, мы отвечаем за то, что не среагировали вовремя и довели ситуацию до открытого противостояния. Но инсургенты должны ответить по справедливости за свои преступления.

— Почему его величество задействует личную гвардию?

— В чем проблема? Его величество вправе посылать ее на выполнение любых заданий. Это такое же военное формирование, как и государственная армия.

— У гвардии его величества определенная репутация, которая…

— Репутация войск Соринтии не относится к компетенции ассамблеи безопасности, и обсуждать этот вопрос здесь неуместно, — перебил его Анхельм довольно резко. — Вы сказали, что ассамблея требует проведения референдума по статусу Вэллиса, так? Я дал исчерпывающие объяснения, почему этого не происходит?

— Ваша светлость, ассамблея считает, что проведению референдума мешает именно присутствие личной гвардии императора. В адрес ассамблеи неоднократно поступали письма, которые нельзя назвать никак иначе, чем криком о помощи! Ассамблея требует инициации народного голосования, а затем поднятия вопроса об автономии Вэллиса на высшем уровне или, что еще лучше, признания его суверенным государством. Разумеется, процесс организуется только при поддержке большинства и при присутствии независимых наблюдателей от ассамблеи.

Анхельм выслушал его и хладнокровно отрезал:

— Подобные требования — грубое вмешательство во внутреннюю политику государства. На этот счет есть закон, я о нем уже упоминал. Думаю, что теперь я дал ответ на все ваши вопросы. Направление протеста и предупреждений в адрес императора Соринтии считаю возмутительным и крайне агрессивным шагом. Как полномочный представитель его величества Вейлора я требую пересмотра данного вопроса и сотрудничества ассамблеи с департаментом безопасности Соринтии для объективного следствия, господин Бехтерхайм.

— Ассамблея рассмотрит ваши заявления, ваша светлость.

«Вот теперь умыл», — удовлетворенно подумал Анхельм, глядя, как председатель ассамблеи недовольно шевелит усами и садится на свое место. После такой отповеди больше никто не стал задавать вопросы ни по Вэллису, ни по каким-либо другим темам, и герцог счел, что может удалиться с трибуны.

Остаток дня прошел в попытках разобраться в хитросплетении отношений между странами. Теперь Анхельм в какой-то степени сочувствовал Вейлору, который имел дело не с бумагами, а с реальными людьми, и очень хотел понять, хватит ли у него самого сил справляться с такими тяжелыми переговорами. На этих заседаниях речь шла не о сотнях, а о миллионах судеб, и каждое его слово так или иначе влияло на них. Поэтому он больше не имел права допускать такой безалаберности, как с отчетом ассамблеи.

Возвращаясь с собрания в гостиницу, он прокручивал в голове детали сложившейся ситуации с передачей короны Виолетте. В тот вечер он рассказал все, что знал об Анарвейде, императоре, миссии Рин и объяснил план действий после победы. План Анхельма был предельно прост: они вместе с Рин и Розой бегут на юг, через герцогства Кимри, Лилли в портовый город Гор-ан-Маре, где садятся на корабль до Южных островов. Там Анхельм намеревался взять самый легкий шлюп, которым смог бы управлять самостоятельно, и доплыть до островов Эль-Дорнос. На островах он хотел остаться на месяц или даже два, чтобы переждать погоню. Затем двинуться к Шаберговым островам и надолго осесть в Бегаше. А через полгода-год доехать до Левадии, продать там дом и предприятия, чтобы выручить немного денег, и переехать в Альтресию. В этой стране Анхельм хотел купить давно присмотренный завод по производству оборудования для конвейеров и механизированных предприятий, поднять дела на приличный уровень, а затем отправиться вместе с Рин на отдаленные острова в Змеином океане. Дом он надеялся купить на месте. Конечно, осуществление такого плана заняло бы долгое время. Даже если за ними никто не погонится, то потребуются годы… А ведь ему придется еще удаленно управлять Соринтией! К огромному сожалению, Виолетта не сможет справляться без его помощи. Да и не станет — на это она согласия не дала, а бросать страну на произвол судьбы не желал сам Анхельм.

Виа упрямилась долго, недоумевала, зачем так рисковать и бросаться очертя голову в самое пекло, но в итоге сдалась и сказала, что если Анхельм и Рин сдохнут в этом походе, то поделом им, и скучать по таким идиотам она не станет. После этого Виа подняла вопрос о территориях. Герцогиня потребовала присоединения Танварри к Зальцири, раз у Анхельма нет и не предвидится наследников. Герцог объяснил, что если ей хочется территорий, то пусть требует их у Орвальда. При этих словах Виолетта сникла и сказала, что это можно потом обсудить. На этом Анхельм решил, что цель достигнута, напомнил еще раз о клятве неразглашения, после чего взял бесчувственную Рин на руки и отправился в гостиницу. Виолетта не пожелала составить ему компанию. Кажется, уходя, он слышал, как она заказала бутылку вина…

Сейчас, по прошествии недели, Анхельм сомневался, что этот безумный план сработает в точности, но мысли его жили в другом времени. Ему отчаянно хотелось рисовать в голове картины безмятежного будущего. Будущего, в котором он и Рин счастливы вместе.

~*~

В номер они поднялись ближе к полуночи. Стоило Анхельму только дойти до спальни, как он рухнул на постель, даже не раздеваясь.

— Ты будешь ужинать? — услышал он вопрос Рин.

Его сил хватило на несогласное мычание. Больше он разговаривать не мог. Сегодняшний день выжал из него все до капли, герцог не представлял, каким образом протянет еще три таких же, с учетом того, что дальше будет обсуждать вопросы не своей компетенции. Он услышал, как вошла Рин, но не отреагировал. Она издала короткий смешок и легла рядом, положив голову ему на грудь.

— Ты сегодня отлично выступил, — прошептала она и сжала его ладонь. — Я горжусь тобой!

— Мм-м…

— Я весь день ждала, чтобы сообщить тебе очень важные вещи, но, кажется, ты не в состоянии меня воспринимать.

Он только мотнул головой и махнул ладонью, мол, говори. К счастью, Рин поняла этот жест правильно, принялась раздевать его и одновременно рассказывать о Дертоне и о том, что услышала. История нисколько не обрадовала герцога.

— Кто-то прокололся, Анхельм. Нам нужно свернуть всю сеть немедленно, пока Дертон не вышел на след. Я хорошо знаю его, он может сильно навредить всему делу.

Анхельм долго молчал, прежде чем тихо предложить:

— Сделай так, чтобы он больше не смог ничего никому рассказать. Никогда.

— Я… Это опасно. Это спровоцирует… Это будет… — сбивчиво заговорила Рин.

— Просто убей его, пока он не поговорил с Арлен. Кстати, как не жаль это признавать, но Арлен тоже придется убрать.

Она ничего не ответила, лишь взглянула на него отчужденно, мрачно и… разочарованно?

— В чем дело?

— Когда о таком просил Рошейл в отношении Кревилля, я была только возмущена. Теперь, когда о похожем просишь ты, я испугана.

— Рин… — Анхельм все же нашел в себе силы и приподнялся на локтях. Посмотрел на нее серьезно и по-деловому. — На карту поставлено слишком многое. Мы не можем позволить себе так рисковать.

— Это спровоцирует большие проблемы! Гораздо большие, чем сейчас! Ладно еще Дертон… Этого может схватить сердечный приступ, если он увидит меня живой. Но смерть Арлен вызовет потрясения в обществе, а все улики косвенно укажут на тебя. Потому что она перешла дорогу только тебе, Анхельм!

— Что ты предлагаешь?

— Я не знаю. Я еще ничего не придумала. Но убийство — не выход. К тому же, этот Кэрри, ее брат… Тоже замешан. Что ж теперь — весь род уничтожить?

Выслушав это, Анхельм признал:

— Да. Ты права. Ладно, я не хочу сейчас об этом думать, я слишком устал.

Рин ничего не ответила. Аккуратно развесила его одежду, погасила свет и легла спать рядом с ним. Хотя Анхельм был полумертвым, сон не шел. Он чувствовал, что и Рин не спит. Повисшая между ними недосказанность очень раздражала, но говорить не хотелось — все равно он не мог сейчас предложить ничего дельного. Однако чего же испугалась Рин? Последствий и только?

— Я могу спросить? — наконец не удержался он. Она вопросительно хмыкнула. — Что именно тебя испугало в моем предложении? Ты боишься, что улики укажут на меня, вследствие чего… Тьфу ты, — он смущенно улыбнулся. — Эта канцелярская речь намертво прилипает к языку.

— Я боюсь не последствий и не проблем. Я боюсь того, с какой легкостью ты предложил этот вариант решения, — тихо ответила Рин. — Я боюсь, что ты станешь похож на своего кровного отца, Анхельм. Он таким образом все проблемы склонен был решать.

Он сглотнул. Неприятный холодок прокатился по спине, ладони сами собой сжались в кулаки.

— Я никогда не стану таким, как он. Вейлор — это Вейлор, а я — это я. Мы разные.

— В тебе уже говорит его кровь, Анхельм. И мне страшно. Я не хочу видеть его замашки и привычки в тебе.

— А что мне делать? — возмутился он, чувствуя, как где-то внутри поднимается волна горечи и отчаяния. — Если я буду мягче, они сожрут меня с потрохами. Они уничтожат все, что мне дорого. Я пытаюсь воспитать в себе жесткость…

— Только не воспитывай жестокость, — попросила Рин, перевернувшись. Ее лицо оказалось очень близко, изумрудные глаза едва-едва светились, будто у кошки. Раздражение отступило, кулаки разжались, руки скользнули к ее плечам. Он вдруг понял, что совсем забыл, когда они в последний раз были близки. В сентябре что ли? После его болезни времени совсем не было, к тому же, они оба так выматывались… Анхельм провел кончиками пальцев по ее губам, шее и потянулся поцеловать.

— Не пытайся уйти от темы, — ответила Рин с мягкой улыбкой.

— И не думал… Просто… Когда мы в последний раз занимались любовью, Рин?

— Давно, — она вскинула бровь.

— Разве тебе сейчас не хочется?

Она усмехнулась.

— У тебя нет на это сил, милый. Я же вижу. А я не хочу такого… серединка-наполовинку. Отдыхай. Но поцелуй лишним не будет… Последнее время ты только рычишь и ворчишь на меня…

— Моя родная, — прошептал он, схватил ее и прижал к себе. Рин притихла в его объятиях, и в душе герцога стал понемногу воцаряться покой. Как же давно они не были вот так близки! Даже не физически, а духовно. За всеми перепетиями он совсем забыл, какие чувства испытывал к ней, какая любовь к Рин управляла им. Быт притупил ощущения, Анхельм понял, что привык к ней и больше не любуется ни ее глазами, ни волосами, от которых раньше не мог оторваться…

— Впервые мне стало страшно, когда ты стал угрожать Виолетте, — прервала она поток его мыслей. Анхельм тяжело и сожалением вздохнул: ему совсем не хотелось возвращаться к этой теме.

— Я должен был запугать ее, Рин, чтобы она помогла нам. Родная, не бойся за меня. Я не стану таким, как Вейлор, я всего лишь стараюсь найти свой путь.

— Твой путь ни в коем случае не должен быть жестоким. Я не для того рисковала жизнью, чтобы твое сердце ожесточилось. Поэтому никогда не приказывай мне убить кого-то.

— Просто я вспомнил Лейгес, Рейко, тех матросов и подумал, что для тебя это не было бы так сложно…

— Оберегать тебя — мой долг. Убивать для тебя — проклятие.

Умела Рин иногда найти слова, которые проникали в глубину души. Вот и теперь… Он почувствовал себя пристыженным и глубоко неправым.

— Я понял. Прости.

Она чуть улыбнулась и нежно поцеловала его.

— Прощаю. А теперь спи.

Анхельм послушно закрыл глаза, спустя мгновения сон накрыл его теплой пеленой.

Глава 8.2

К концу второго дня совещаний Анхельм чувствовал себя менее усталым, чем в первый — он даже смог поужинать вечером. А на третий день его хватило еще и на недолгую прогулку! Четвертый день был последним и, пожалуй, самым трудным, потому что предстояло решить вопрос о торговом соглашении между Канбери, Маринеем и Соринтией. На заседании Дворянского собрания в марте Вейлор вполне определенно высказался на эту тему: конфликт между странами слишком острый, торговля невозможна. Анхельм эту точку зрения принять не мог. Вейлор, казалось, не понимал, как сильно зависят друг от друга рынки Соринтии и Маринея, не думал о последствиях экономической изоляции страны в условиях промышленной революции. Предлагая продажу концессий на железные дороги, он рассчитывал на сиюминутную выгоду, так сказать, снижение температуры, а не устранение первопричины болезни. К тому же, эта выгода в будущем обязательно должна сыграть против государства, это закон рынка, которого император не знал.

Сегодня Анхельм был намерен открыть диалог с Маринеем предложением об отмене эмбарго. Вейлор, конечно же, будет очень недоволен таким решением, но герцог не боялся этого. Он знал, что большинство министров солидарны с ним. Единственным, кто выражал сомнения в правильности этого шага, был Кэрри Доунбридж, назначенный министром иностранных отношений после смерти деда, Генри I Доунбриджа. Но он не представлял серьезной угрозы. Все знали, что Кэрри еще неопытен в вопросах международной политики и подвержен влиянию Вейлора, который разбирается в экономике, как пахарь в ювелирном деле. Словом, Анхельм морально готовился к одному из самых сложных мероприятий в своей жизни.

И вот настало время выйти на трибуну и произнести речь, которая должна поменять судьбы многих людей, живущих в Соринтии и Маринее.

— Уважаемое собрание! Соринтия в течение многих лет является членом Экономического Содружества. Наши союзники и партнеры знают, что в своих действиях Соринтия руководствуется принципами взаимопомощи, доверия и мира. Мы всегда выступали за совершенствование системы торгово-экономических отношений и поэтому стремились уменьшить влияние на нее политических процессов. К сожалению, наши благие намерения были нарушены войной. Как мы все помним, в прошлом году, двадцатого октября, между Соринтийской империей и королевством Мариней был заключен Бельзарский договор, который остановил кровопролитие и объявил долгожданное перемирие. Несколько дней назад в Соринтии отметили годовщину окончания войны. На параде почтили память погибших. Из поколения в поколение будут передаваться уроки этих лет, дабы подобного не случилось снова. Конечно же, ошибки прошлого будут отдаваться эхом еще долгие годы. Все мы понесли большие потери, а теперь должны приложить огромные усилия, чтобы восстановить утраченное. То, что было основано с таким трудом, придется строить заново. От имени его величества Вейлора Соринтийского, я, Анхельм Вольф Танварри Ример, с поддержкой со стороны Дворянского собрания и граждан Соринтии, обращаюсь к его величеству Макави Маринейскому с инициативой отмены продовольственного эмбарго в двухстороннем порядке.

Ожидая реакцию на свои слова, Анхельм затаил дыхание и пристально смотрел на маринейского короля. Светлое, благообразное лицо последнего выражало крайнее замешательство, даже ошеломленность. Анхельм перевел взгляд на Виолетту. Та сидела нахмурившись и явно хотела спросить, когда это Дворянское собрание поддержало такую инициативу, и не превышает ли полномочия господин министр финансов. В зале стояла неловкая тишина.

— Господин Ример! Ваша светлость! — подал голос из зала Ральф Краус и поднялся. Формально он имел право задавать вопросы по этой теме, так как именно в канберийском городе Бельзарс был заключен мирный договор. Но Анхельм не ожидал, что он возьмет первое слово. — Если мне не изменяет память, то в ноябре прошлого года в Сорин-Касто направлялась посольская делегация от Маринея. Ее миссией было заключение мира и возобновление торговых отношений. Однако послы стали невольными свидетелями зверского убийства главы императорской гвардии. А затем последовал категорический отказ его величества Вейлора Соринтийского в поддержании дипломатических отношений. Сейчас вы заявляете прямо противоположное. Мы в замешательстве, ваша светлость. Позиция Соринтии, мягко говоря, не совсем ясна…

— Я понимаю, о чем вы говорите, — кивнул Анхельм и, чтобы получить хоть какую-то моральную поддержку, бросил взгляд на балкон, где стояла Рин. Но ее там не оказалось, и он с досадой снова уставился на Крауса. — Описанные вами события действительно произошли в доме Гюнтера Кревилля. Он пал жертвой преступных действий террористов. Все мы глубоко сожалеем о случившемся. Делегации были принесены официальные извинения. Что касается отказа… Как министр финансов я нахожу целесообразным поднять вопрос о возобновлении торговых отношений, как полномочный представитель его величества — имею на это право. Однако хотелось бы услышать мнение заинтересованной стороны. Я снова обращаюсь к вам, ваше величество. Готовы ли вы приступить к переговорам?

Его величество Макави Маринейский поднялся со своего места и прошел вперед, чтобы его было лучше видно всему залу. Дорогая парча национальной одежды прошелестела в тишине. Среди других глав государств, одетых в скромные черные костюмы, Макави выглядел, как белая ворона, но держался с поистине королевским достоинством.

— Ваша светлость, я рад слышать слова заинтересованности и мне симпатична ваша позиция по итогам войны. Но для меня кое-что осталось неясным. В марте этого года его величество Вейлор высказался резко против торговли с моей страной и даже прислал мне письмо, в котором просил не поднимать обсуждение этого вопроса на королевском собрании. Это письмо у меня, к счастью, с собой. Прошу, почитайте.

Макави передал бумаги помощнику, а тот поднес их Анхельму. Герцог мгновенно узнал подпись и почерк Вейлора. Действительно, он просил не поднимать вопрос торговли с Маринеем. Анхельм понял, что его снова дезинформировали, потому что о подобных вещах он обязан был узнать заранее. Герцог послал убийственно-ледяной взгляд своему заместителю Роберту Свейну. Тот сидел белый, как стена. Стараясь не думать о том, как его подставили, Анхельм изобретал ответ. Он думал, что Вейлор противится заключению договора только на словах, поэтому был уверен — надо дать Макави понять, что Соринтия готова к диалогу. Но в реальности все оказалось не так, и теперь никакого плана в голове не было. Что же, как говорит Рин, по ходу пьесы разберемся. Ее планы всегда были провальными, но импровизировала она мастерски. Вот и пришло время понять, чему он научился у нее. Анхельм оторвался от письма, которое прочитал раз пять, и перевел взгляд на Макави. Его величество оглядывал собеседника уже с иронической улыбкой.

— Мне хотелось бы понимать, что произошло, ваша светлость, — вкрадчиво начал он и подошел еще на несколько шагов. — Неужели что-то изменилось так радикально всего за полгода? Или вы говорите от своего имени, выражая собственные интересы, не считаясь с мнением вашего государя?

— Ваше величество, я выражаю интересы граждан Соринтии. Прежде всего — народ. Экономики обеих стран понесли колоссальный ущерб, мировой рынок тоже страдает из-за нестабильности ситуации. Компании увольняют работников, безработица и инфляция растут, пропорционально растет преступность. Эмбарго отрицательно сказывается на всех, никто от него не выигрывает. Поэтому я не вижу причин для отказа от диалога на данную тему, ваше величество.

Анхельм чувствовал, что Макави изучает его, будто экземпляр редкого и забавного насекомого. Этот взгляд герцогу очень не понравился, но он встретил его прямо и с достоинством. Его величество подошел еще на несколько шагов, и Анхельм наконец заметил, что Макави щурится. Так вот почему он так смотрел! Плохое зрение. А Анхельм-то уже подумал…

— Я прошу прощения, ваша светлость, если буду груб в оценке, — улыбнулся его величество, — но у вас в Соринтии правая рука не ведает, что творит левая. Я не вижу никакого подтверждения тому, что его величество Вейлор хоть сколько-нибудь согласен с вашим решением и сомневаюсь, что он подпишет соответствующие договоры. Мало того, я уверен, что он этого не сделает, а вас сюда прислал для, так сказать, разведки боем. Мне не хотелось бы попасть в смешное положение в связи с этим. Один раз я выразил заинтересованность в открытии торговых путей, однако мне отказали в грубой форме, да еще и подвергли смертельной опасности мою дипломатическую делегацию… Мариней — богатая страна, имеющая обширные территории, и война не разорила меня до нитки. Как вы знаете, я достойно и в срок выплачиваю репарации. Я не на паперти с протянутой рукой стою, извините за сравнение. Если Соринтия хочет торговать, пусть Вейлор лично явится в мой дворец в Маринее. Я не пойду на контакт первым, ответственно заявляю это вам. Вероятно, вы думали, что раз Соринтия признана победившей стороной в войне, то у вас есть право сильного… Только это не повод вытирать об Мариней ноги. Я не позволю Вейлору крутить мной, будто марионеткой! — Макави подался вперед и добавил театральным шепотом: — И вам не советую.

Анхельм стоял на трибуне, чувствуя себя с головы до ног облитым помоями. Стоял и обтекал, как дурак. Какая-то зеленая вспышка в зале привела его в чувство, а затем герцог заговорил так, словно язык был не его.

— Ваше величество! При всем уважении к вам, не могу не заметить, что в некоторых вещах вы были не до конца откровенны. Да, Мариней не разорен до нитки, вы не стоите на паперти. Но ваши граждане, ваше величество, бегут в мою страну с голодными глазами, пустыми карманами и протянутой рукой. Поток беженцев и трудовых мигрантов огромен, и это отнюдь не всегда крестьяне и преступники. Чаще всего бежит к нам за работой слой населения, который традиционно бедным не является. Торговцы, преподаватели, ученые, ремесленники… Все они жалуются, что не могут найти работу в родной стране. Они хватаются за первое, что предложат в Соринтии, потому что их семьи голодают. Говоря об этом, я не преувеличиваю ничуть. Я не являюсь марионеткой Вейлора, меня прислали сюда не на разведку боем, а решать вполне определенные задачи. Данная инициатива, как я уже говорил, исходит лично от меня, и я готов нести полную ответственность за свои слова. Да, у меня были расхождения в данных, мой государь не счел нужным поставить меня в известность о том, что отправлял вам письмо. Если мой государь выразит недовольство принятым мной решением, это будут исключительно мои проблемы, и они никак не отразятся на торговом договоре. Я не призываю вас подписывать его прямо сейчас. Я хочу лишь открыть диалог с вами и обсудить эту тему. Вы же, ваше величество, отказываете, обвиняете меня в некомпетентности и желании унизить вас. Если это только из-за того, что вы оскорблены отказом и происшествием с дипломатической делегацией, то, извините, но это поведение капризной барышни. Мой народ страдает. Люди не хотят делить землю и деньги с чужаками. Ваш народ страдает. Каждый беженец говорит, что скучает о родине. Я призываю вас начать делать что-то для народа, который еще верит, что у него есть будущее дома.

Анхельм замолчал и попытался посмотреть на свои губы. Он все еще не был уверен, что говорил самостоятельно и не очень понимал, что произошло. Ну не мог он от усталости потерять контроль над собой настолько, что вдруг язык стал жить своей жизнью и нести весь бред из сознания вслух. А в это время его величество Макави Маринейский сверлил герцога очень тяжелым взглядом, поджав губы и прищурив глаза.

— Я понял вашу позицию, — процедил Макави. — Я обдумаю предложение.

Макави вернулся на свое место. Анхельм продолжал стоять, не зная, куда ему деться. После такой отповеди впору было провалиться под землю, но пол под ногами был крепок, а путей к достойному отступлению не было. Герцог обвел взглядом зал. Все помощники притихли, как овцы перед забоем. Рин, казалось, сейчас свалится с галереи — так далеко она высунулась за перила. Виолетта закрыла ладонью рот и мелко покачивала головой, будто говоря «нет-нет-нет». Илиас недоверчиво уставился, очки его сползли на кончик носа и грозили упасть. И только Кастедар довольно усмехался. Анхельму показалось, или демон подмигнул?

«Вы слишком серьезно воспринимаете этих шутов, ваша светлость, — прозвучал вдруг в его голове голос Кастедара. — Ваш отец заставил бы Макави ползать, поджав хвост, как он делает это каждый год. Макави не видит в вас угрозу и сильного человека, поэтому пренебрежительно высказывается. Но вы правы во всем, что озвучили, так продолжайте же стоять на своем, и он сдастся!»

Рот Анхельма снова открылся, губы зашевелились против воли хозяина.

— Полагаю, месяца будет достаточно, — сказал он.

— Прошу прощения? Вы ставите мне сроки? — недоверчиво нахмурился Макави.

— Обозначаю временные границы рассмотрения предложения. Если в течение месяца Соринтия не получит никакой уведомительной бумаги о начале переговоров, в следующем году мы не будем поднимать эту тему снова. Вопрос о торговых отношениях будет закрыт навсегда. Да, кстати… В новом году в силу вступает новый закон. Все беженцы и трудовые мигранты, исключая проживших на территории Соринтии от пяти лет и более, будут депортированы.

— Вы угрожаете мне высылкой моих же подданных обратно в мою страну? Это нелепо.

— Я не угрожаю, я констатирую факт. Те, кто прожил более пяти лет, получат подданство Соринтии только при отказе от подданства первого государства. Двойное гражданство не предусматривается.

— Это полная бессмыслица! — вскочил Макави и снова подошел к трибуне. Его фиалковые глаза сверкали, а подчеркнутый аккуратнойбородкой рот недовольно кривился. — Вы не можете заставить моих подданных отказаться от моей страны!

— Мы не будем никого заставлять. Это совершенно справедливый выбор. Ваши подданные — ваши заботы. Соринтия не собирается кормить чужих граждан и класть деньги в чужой кошелек. Если ваше величество надеялись, что репарационные выплаты отобьются путем заработка трудовых мигрантов, которые будут пересылать деньги семьям в Мариней, то зря.

— Это шантаж!

— Шантаж — это угроза разоблачений с целью вымогательства чужого имущества. Разве я что-то вымогаю у вас? Нет.

— Вы вымогаете подписание торгового договора, который ваш монарх запретил даже обсуждать! Ваши слова — гнусная клевета. Нет описанного вами потока беженцев, а мигранты — обычное дело, ничего сверх нормы.

Анхельм устало вздохнул.

— Мне кажется, ваш министр социального развития подает вам какие-то знаки, — заметил он и облокотился на трибуну. Макави нервно обернулся на своего министра и сердито шикнул. Анхельм продолжил: — Ваше величество, все сводки по мигрантам отражены в официальных документах, газетах, и любой человек, живший в Соринтии, подтвердит мои слова. Вы обвиняете меня в том, что у нас кто-то чего-то не знает, а сами отрицаете очевидное и давно известное общественности. Теперь еще и в вымогательстве обвинили. Сегодня у Маринея был шанс вступить в новый год с добрососедскими отношениями. Вы практически ничем не рисковали. Я мог сам подписать торговый договор в качестве полномочного представителя его величества Вейлора. Расторгнуть в одностороннем порядке такой договор нельзя. К тому же, соринтийскому монарху для подачи запроса о расторжении требуется единогласная поддержка Дворянского собрания. Вы не хотите торговать. Что же… Я буду развивать рынок экспорта в ряде других стран, мне есть что предложить им. Всего хорошего!

Анхельм почувствовал, как ему вернулся контроль над губами.

«Теперь собирайте бумаги и уходите с трибуны», — снова прозвучал в его голове голос Кастедара.

Анхельм послушался. Чувствуя, как по спине бежит капля холодного пота, он вернулся на свое место в зале. Его провожали странными взглядами. В одних читался испуг, в других — уважение. Кто-то улыбался, а некоторые крутили пальцем у виска.

Следующий час он слушал шепотки, обсуждения своего выступления и гадал, чем все закончится. Без сомнений, Кастедар решил поуправлять вместо него. Означало ли это, что демону известно о его планах? Наверняка… Герцог решил, что сейчас ничего изменить не может, а потому надо успокоиться и думать о деле. Тем более, что скоро начнется выступление Крауса.

Но на бесплодном и позорном диалоге с Макави трудности не закончились. Когда слово взял Ральф Краус, стало ясно, что этот ужасный день еще нескоро подойдет к концу. Президент Канбери заявил о территориальных претензиях в северных морях, куда сейчас снаряжали экспедицию соринтийцы, и где Соринтия хотела установить свои границы. Отвечая ему, Анхельм еще не представлял, что именно с этого момента начнется мучительное противостояние держав, последствия которого мир будет расхлебывать два следующих века.

~*~

Шумела вода в реке, ветер тихо играл листьями деревьев. В ночном небе тускло мерцали звезды, легкие облачка то и дело проплывали под луной. На крутом берегу, в высокой траве лежал Фрис и перекатывал в зубах длинную, тонкую косточку мелкого зверька, который стал его ужином. Прошло много времени, а перед глазами у бессмертного духа все еще стояла сцена неожиданной встречи с Альтамеей. Он совершенно не представлял, что произошло тогда. Разумеется, должна была быть очень серьезная причина, по которой Рин влезла в транс второго уровня, но какая? Фрис лишь однажды проводил свою воспитанницу в него, просто чтобы показать, куда ей лазать нельзя, и даже тогда ей пришлось очень несладко. А тут сама решила прогуляться, да еще и без полноценной Силы! Неудивительно, что едва не погибла — второй уровень транса не для ее хлипкого разума.

Почему и зачем она сделала это? Почему Альтамея решила обнаружить себя? Почему разговаривала с Рин? И о чем они говорили? Стал ли Фрис случайным свидетелем, или Альтамея рассчитывала на его ментальную связь с Рин? Конечно, Рин — недотепа, могла попросту не догадаться, кто с ней разговаривал. И вряд ли Альтамея умышленно затянула его туда, иначе показала бы больше. Если, конечно, хотела именно этого… Как бы узнать, зачем Рин полезла в транс?

Фрис перевернулся на живот и уставился на реку.

— В принципе, — медленно произнес он себе под нос, — есть один способ… Но она просила не лезть в ее сознание… Хм-хм. Ладно, тогда залезу в тело.

Фрис сел. Откинул черные локоны со лба, закрыл глаза и соединил ладони. Потоки Силы потекли через весь мир, направляемые волей мастера. Подобное дело требовало огромной концентрации и предельной осторожности. Если он сделает что-то не так, то Рин пострадает. Поэтому Фрис сначала долго исследовал состояние ее тела. К его радости, она была вполне здорова, сыта и даже не устала. Он ощущал некоторую тревожность и напряженность тела, но ничего опасного явно не происходило. Фрис аккуратно направил Силу в мельчайшие частицы воды в теле Рин, разделил свое сознание с ними, и, наконец, увидел мир ее глазами.

Рин смотрела на огромный зал, где многие ряды кресел были заполнены людьми в костюмах. На трибуне стоял Анхельм и жестко отчитывал некоего мужчину перед собой. Где это они? Что делает Рин в таком месте? Фрис прислушался.

«Как министр финансов я нахожу целесообразным поднять вопрос о возобновлении торговых отношений, как полномочный представитель его величества — имею на это право…»

Белобрысый представляет своего отца на собрании?! Они приехали на королевское собрание?! От потрясения Фриса едва не вышибло из тела Рин, потому что у него сразу же появились ответы на некоторые вопросы. Если длинный паренек заменяет папашу, значит, папаша занят чем-то настолько, что не может появиться на самом важном мероприятии в году. А так как занят он может быть только одним делом, то, похоже, Анарвейд стал достаточно силен, чтобы получить полный и безоговорочный контроль над сознанием Вейлора. Судя по всему, уже началось строительство кристалла… Неужели они с Рин опоздали так сильно?

Фрису очень не хотелось нарушать данное Рин слово, но ему немедленно нужна была информация. Он развернул Силу в другое русло и осторожно потянулся к сознанию Рин.

БАХ! Фрис вылетел из нее так, как будто его ударили. И этот удар был настолько силен, что мужчину опрокинуло на спину и впечатало в землю. Перед глазами затанцевали звездочки, градом покатились слезы, горло сдавило удушье. Фрис совсем не ожидал получить такую ментальную затрещину и теперь не мог даже подняться, не говоря уже о продолжении. Несколько минут он просто взахлеб хватал воздух, потом постепенно стал восстанавливать контроль над телом. Еще минут пять ушло на то, чтобы сесть. Руки дрожали, зуб на зуб не попадал, тело сильно гудело, будто он был колоколом, по которому врезали со всей силы.

Кто поставил такой мощный блок на ее сознание? Да еще и с ответным ударом! Неужели Альтамея решила защитить разум Рин от влияния извне? Или же это работа Ладдара? Сиани и Инаис не могли сделать ничего подобного, им такое не по силам, да и смысла в этом для них не было. Но суть была одна: в ее память и мысли Фрису вход был заказан. Единственной лазейкой оставалось проникновение в тело Рин с помощью воды, но это не давало ему никакой возможности узнать ее мысли, к тому же, было довольно опасно для нее.

Фрис улегся на траву, снова закусил косточку и принялся думать, что теперь делать. В одной стороне его ждала Вивьен, которая была примерно на восьмом месяце беременности и уже вовсю готовилась к родам, пребывая в счастливом неведении относительно того, что беременной она может ходить еще очень долго. В другой стороне его ждала Рин. Вивьен нисколько не ошиблась, когда сказала, что он сбежал из Соринтии, чтобы не мучить Рин. Той ночью, когда они сидели на крыше дома, она попыталась сказать в очередной раз о своих чувствах. Но Фрис знал, что это вызвано присутствием Альтамеи, что все это ненастоящее. Он понятия не имел, лгал или нет, когда говорил, что будущее не так фатально, как Рин себе это представляет. Лишь надеялся успокоить и вселить достаточно надежды, что все получится. Теперь же, услышав пророчества Вивьен, увидев Альтамею, Фрис пришел к выводу, что финал истории будет печальным. Но чтобы он не стал печальным абсолютно для всех, Фрис решил пожертвовать самым дорогим, что у него было. В конце концов, возможно, ему удастся вернуть это самое дорогое, если он все правильно понял в последнюю встречу с ними.

Он поднялся, окинул диким взглядом реку перед собой и уставился в небо.

— Вы хотите этот мир? Можете удавиться, но я не доставлю вам такого удовольствия. Вы все у меня попляшете!

~*~

Обозревая с галереи зал, Рин радовалась, что заняла самую удобную позицию. Отсюда прекрасно просматривались все углы, а в случае опасности она могла просто спрыгнуть вниз, к Анхельму. Герцог был неподражаем. У Рин складывалось ощущение, что Анхельм стянул у нее успокоительную настойку и принимал двойную дозу перед каждым собранием — таким хладнокровным и спокойным он был. Даже когда начался конфликт с маринейским королем, он спокойно выслушал все возражения и дал обстоятельный ответ, не повышая голос ни на полтона. Хотя внутри Рин страшно переживала, внешне она разве что не светилась от гордости за него. Даже высунулась далеко за перила, чтобы лучше видеть и слышать происходящее.

— Свалишься отсюда, — заметил мужской голос позади. Крепкие горячие ладони легли ей на талию и потянули назад. Рин инстинктивно развернулась, перехватила запястье и резко вывернула.

— А! Ты что творишь! — гневно прошипел мужчина перед ней. — Отпусти немедленно!!

Но она от потрясения оцепенела и пялилась на него так, будто призрак увидела. В целом, это было недалеко от правды.

— Разожми пальцы, зараза ты такая! — процедил он и сверкнул серыми, как осеннее небо, глазами.

«То ли я сплю, то ли сошла с ума, — пронеслась мысль в ее голове. — Этого не может быть!»

Рин отпустила его, протянула руку и ткнула пальцем ему в грудь. Тело оказалось вполне настоящим. Не слишком осознавая, что ведет себя странно, она потянулась и встрепала черные как смоль волосы мужчины, ощупала крючковатый нос, щипнула за чуть впалые щеки. Он стряхнул ее руки и ухмыльнулся.

— Хватит меня щупать. Что, дар речи потеряла?

— Дэннор? — прошептала она, все еще не веря глазам своим. — Кив Дэннор?

— Во всем своем великолепии!

На Рин нахлынуло странное чувство, будто она проваливалась в сон. Все происходящее перестало чувствоваться реальным.

— Ты же умер, — каким-то механическим и тихим голосом произнесла она, прислушиваясь к нарастающему свисту в ушах. В памяти безумным калейдоскопом стали всплывать события того страшного дня. Взрыв, осколки каменных плит, рев дракона, крик… и чудовищный запах паленой плоти. Запах, который ей не забыть за всю жизнь.

На Рин нахлынули эмоции, она схватила Кива за грудки и встряхнула, безумно таращась в его глаза. Глаза, которые снились ей месяцами в кошмарах.

— Сгорел!

— Ты говоришь про ту куклу, которая сгорела вместо меня?

Она была совершенно сбита с толку. А Кив только улыбался и будто бы гладил ее лицо нежным взглядом. Затем аккуратно отцепил ее пальцы от воротника своего кителя и погладил по голове.

— Не напрягай мозг слишком сильно. Тебе это, во-первых, плохо удается, во-вторых, не идет, — он отвернулся и проследил за кем-то. — Жаль, но мой клиент уже возвращается. Я должен бежать. Счастлив, что наконец-то с тобой поговорил!

Пока Рин пыталась выдавить из себя хоть один вопрос, он взял ее за руку и вложил что-то в ладонь. Она машинально посмотрела вниз и увидела свернутый пополам кусочек бумаги. В это время Кив развернулся и быстро зашагал прочь.

— Куда, мать твою…?! — запоздало воскликнула Рин, вызвав негодующие шепотки и взгляды. Она смущенно извинилась, сорвалась с места и попыталась догнать его, но он оказался быстрее и ловко смешался с толпой. Добежав до входа, где, как показалось, она заметила его высокую фигуру, Рин в нерешительности замерла. Коридоры, ведущие к залу собрания, были пусты. Кив словно испарился. Она внимательно оглядела сам зал, но не увидела никого даже отдаленно похожего. В полной растерянности Рин вернулась к своему идеальному месту обозрения и слепо уставилась на Анхельма, который что-то устало объяснял маринейскому королю. Вспомнив про клочок бумаги в ладони, она развернула записку и прочитала:

«Ты наверняка не понимаешь, что произошло, да? Извини, я не могу написать объяснение. Я хочу встретиться с тобой завтра в семь утра около зоопарка. На углу, где кафе. Обещаю рассказать все. Рад был повидаться!»

Вместо имени была нарисована кривоватая тигриная лапа — его личная идея, знак принадлежности к «Тиграм».

«То ли я сплю, то ли сошла с ума, — Рин помотала головой и крепко зажмурилась. — Ведь не мог же Кив Дэннор и в самом деле быть здесь? Кукла? Бред, вранье. Не мог же Кив, если он был жив, бросить нас вот так запросто и сбежать… Или мог? Но ведь… Нет, минутку. Думай, Рин!»

Картины злосчастного утра того дня всплывали в ее памяти одна за другой. Вот их лагерь перед Зеркальным лабиринтом в Драконьих горах, куда они должны войти в первый раз. Вот Кив сидит перед костром, копается в вещах, ноет и ищет повод остаться. Вот она пинками заставляет его собраться и тащит за собой. А он будто предчувствует, что не вернется из этого проклятого места, полного смертельно опасных ловушек… Будто знает, что отстанет от группы; что тропа, уже изученная идущими впереди, вдруг взорвется, и его встретит поток драконьего пламени. Пламени, в котором он вспыхнет, будто сухая травинка.

После вызванного взрывом камнепада они очень долго добирались до тела через каменные завалы. Арман рвал и метал, извергая поток бранных слов на все вокруг. Рин пребывала в полнейшем шоке, она никак не могла понять, почему такое произошло. Зара молча плакала, помогая Мейсу, Джиму и тогда еще живым Нарису и Илару добраться до места взрыва. Но когда они раскопали завал, то поняли, что вытаскивать уже некого. От Кива остались лишь несколько обугленных до неузнаваемости головешек и кучка пепла. Рин взглянула в зловещую темноту в глубине провала и вздрогнула от страха: в свете факела блеснули янтарно-желтые змеиные глаза да рубиново-красная чешуйчатая шкура дракона. Тварь окинула ее внимательным взглядом и скрылась, не став трогать аирга…

Так погиб Кив Дэннор, их друг и соратник. Невероятно талантливый парень, амбициозный, волевой, с притягательной сумасшедшинкой в серых глазах, с вечной дерзкой ухмылкой на губах. Один из лучших. Но как? Каким образом он восстал из мертвых? Кто тому посодействовал? И разве есть в мире сила, способная возвращать умерших к жизни?

Рин открыла глаза и снова перечитала записку. Завтра, так? Завтра в семь утра.

«Семь утра! — Рин побагровела, поняв, что он специально назначил ненавистное ей раннее утро. — Кив!! Мать твою!»

Глава 8.3

Анхельм и Рин вернулись в гостиницу глубоко заполночь. Герцог был в полубессознательном состоянии от усталости, но спать не ложился, все ходил по гостиной, молча о чем-то размышляя. Рин решила заняться делом и собрать некоторые вещи, раз уж им через день уезжать. Все ее мысли были заняты предстоящей встречей с Кивом, поэтому она не сразу услышала, как герцог зовет ее.

— Что? Прости, я задумалась.

— Говорю, когда ты заберешь Айко, Хайа и Цуйо?

— Завтра схожу. Сейчас дождь льет и поздно уже.

— Мне показалось или они действительно странные стали? Не слушаются, язвят.

— Такой возраст, — беспечно пожала плечами Рин. — Если сравнивать их с людьми, то сейчас им примерно по шестнадцать лет. Ты вообще собираешься ложиться спать?

— Попозже. Я кое-кого жду.

Рин взглянула на часы — стрелки замерли на половине второго ночи — и удивленно спросила, кто это может прийти в такой поздний час. Но тут в дверь постучали, и Анхельм вместо ответа пошел открывать. На пороге стоял Альберто Гальярдо собственной персоной и настороженно оглядывался. Анхельм пропустил гостя в комнату, запер дверь на все замки и задвинул тяжелые портьеры перед ними. Рин вытянулась по стойке смирно и козырнула.

— Да перестань ты, — поморщился Альберто. Рин пожала плечами и расслабилась. Герцог Гальярдо, не дожидаясь приглашения, сел на диван, обратил тяжелый взгляд к Анхельму и уронил:

— В дерьме мы по уши, Анхельм. Завтра Дертон решительно намерен вытащить из дуры Арлен все, что она знает о тебе и Рин.

— Откуда она может что-то знать? — раздраженно спросил герцог, усаживаясь в кресло напротив него.

— Ты недооцениваешь связи Доунбриджей и женскую ревность. Тебе недаром твердили уделить герцогине время, переспать с ней, наконец!

— Альберто! — одернул его Анхельм.

— Что Альберто? Я уже сто лет Альберто! Эка невидаль — мужик с бабой в койке.

— Хотя бы не при Рин.

— А ей-то что?

Рин смущенно отвернулась и закрыла ладонью рот, чтобы скрыть улыбку.

— Та-ак, я все понял, — кивнул Альберто и попытался заглянуть ей в глаза. — Ах ты, кошка блудливая! На кой ляд к герцогу в койку полезла? Мужиков тебе мало в Соринтии?

— Альберто, прекрати…

— А ты чем думал, Анхельм?! Нижним мозгом? Боги светлые, да она же… — Альберто только раздосадованно махнул рукой, так и не поведав, кто такая Рин.

— Как грубо, ваша светлость! Я вовсе не так блудлива, как обо мне говорят мои бывшие товарищи по оружию, — улыбнулась она, присаживаясь на подлокотник кресла Анхельма. Тот обвил рукой ее талию и сжал ладонь, будто извинялся за тон герцога Гальярдо.

— Да-да. Десять твоих бывших ухажеров сейчас поспорили бы с тобой, если бы были живы.

— Сколько?! — шепотом ужаснулся Анхельм, оторопело глядя на Рин. Та коротко мотнула головой и поморщилась, мол, не надо ему верить.

— И давно вы уже так?

— С января.

— Ну, Анхельм, у тебя явно есть шансы. Никто из ее бывших не продержался с ней дольше двух недель, — издевательски усмехнулся Альберто, и тут Рин уже сменила тон. Пошутили и хватит, еще не хватало позволять ноги об себя вытирать!

— Ты подзабыл немного историю, я смотрю.

Он обратил к ней довольно враждебный взгляд, и она ответила ему таким же.

— Так, я прошу тебя вернуться к первой теме разговора, — вмешался Анхельм, поняв, что ситуация становится взрывоопасной и неприятной. Он, конечно, не ждал, что Альберто поймет, но не ожидал услышать такие гадости в свой адрес, а в адрес Рин — тем более.

— Нам нужно решить проблему с Дертоном. У меня есть несколько предложений.

— Показать ему Рин, чтоб его инфаркт хватил? — предположил Альберто и тут же поймал упрекающий взгляд от нее. — Просто в исполнении, не факт, что сработает.

— Нет. Срочно отослать его в Вейнсборо под предлогом личной встречи с Вейлором. На подъезде к Девори его будут ждать Арман, Мейс и Джим, об этом я позабочусь.

— Сложно. Он обязательно наберет с собой охрану.

— Ну возьмет он пятерых, но не больше, — вмешалась Рин. — И не какие-то там особые войска, а обычных солдат с мушкетами. Против Армана с Мейсом, а тем более с Джимом, это все равно что взять с собой для охраны корзинку котят!

Гальярдо недовольно посмотрел на нее, но возражать не стал.

— К тому же, он может позвать Арлен на разговор перед отъездом или вообще взять ее с собой.

— Это будет идеально, — кивнул Анхельм. — Нужно убедить его взять Арлен.

Альберто обратил к нему тяжелый взгляд.

— Хочешь пустить девочку под нож? Да ради всего! Она же ни в чем не виновата, кроме собственной глупости и болтливости! Анхельм, это боком выйдет тебе!

— Ты слышал о помощнике императора?

— Слышал и имел неудовольствие встретиться. Пренеприятная персона. Но я не понимаю, — Гальярдо нахмурился и подался вперед, — почему ты так легко приговариваешь к смерти ни в чем не повинную девчонку, а не этого господина? Какая муха тебя укусила?

— Ты, вероятно, не в курсе, но сейчас очень многое зависит от скорости передачи информации к этому господину. Стоит ему получить хоть что-то от Дертона, как нам всем сразу настанет конец.

— Не уходи от вопроса. Как это касается Арлен?

— Напрямую! — повысил тон Анхельм. — Она слишком часто общается с семьей Дорсен, слишком многое ей рассказывают. Арлен должна замолчать, и я не вижу никаких способов закрыть ее рот, кроме такого. И это же будет хорошим предупреждением для Амалии Дорсен.

Рин молчала, не зная, нужно ли вмешаться. Ей казалось, что она предупредила Анхельма о таком шаге, и что он воспринял ее слова. Почему он продолжает настаивать на убийстве Арлен Доунбридж? Не то что бы Рин стало очень жаль, если бы Арлен замолчала навсегда, просто такая топорная работа не приведет ни к чему хорошему. Это она могла сказать как специалист.

— В чем перед тобой провинилась Амалия? Боги, Анхельм! Очнись! Ты хочешь пустить под нож всех первых лиц государства?!

— Ты читал газету, в которой Арлен дала подробное интервью обо мне и госпоже Ирэн Эмерси, которую видела со мной?

— Читал. И это будет прекрасным косвенным доказательством против тебя. Анхельм, есть более гуманные способы!

— Например?

— Нужно просто найти ей мужика с крепким мужским достоинством, она сразу забудет, как сплетни распускать, будет слишком занята.

— И где ты ей найдешь мужика за одну ночь?

— Передо мной сидит один.

Анхельм перевел на Гальярдо ледяной взгляд. Рин подумала, что он выглядит так, будто сейчас убьет не Арлен, а Альберто. Причем своими руками.

— Рин, набери мне, пожалуйста, ванну, — попросил он тихо.

И, наверное, впервые в жизни Рин не стала пререкаться и быстренько ретировалась. Ей совершенно не хотелось слышать их дальнейший разговор, поэтому она включила воду и увлеченно загремела тазиками. Но уши аирга — такой странный предмет…

«Я в жизни пальцем не прикоснусь к Арлен Доунбридж, — рычал Анхельм, — даже если от этого будет зависеть, отправят меня на виселицу или нет! Я лучше умру со спокойной совестью и незапятнанным достоинством».

«А ты не хочешь спасти все предприятие? Хоть разок не чужими руками жар загребать!»

«Жар загребать? Во-первых, я ежедневно делаю такое количество дел, что тебе, Альберто, и не снилось. Во-вторых, я не собираюсь следовать твоим аморальным планам, потому что именно моя связь с Рин определит успех всего предприятия. В-третьих, Рин — моя любимая женщина, и я не собираюсь изменять ей, даже если сотня лучших любовниц со всего света будет умолять меня об этом на коленях! И в-четвертых, это не от тебя, а от меня зависит исход всего дела, а значит я и только я буду принимать подобные решения. Поэтому с Арлен трахайся сам, если тебе так хочется! Или здоровье подводит?»

Рин выключила воду и села на пол, закрыв лицо рукой. Она не представляла, что теперь будет. Альберто, конечно, по-свински себя вел, но стоило ли Анхельму так грубо с ним разговаривать? Что вообще стало происходить с герцогом, который раньше был мягким и добрым? Это он так воспитывает в себе жесткость или просто возвращается его прежний характер? Рин, естественно, оценила его заявление о сотне любовниц, но не могла сказать, что это было совершенно правильным решением. Если внимание Анхельма к Арлен действительно может спасти их бедственное положение, то она, Рин, как-нибудь это потерпит.

Она не слышала, что ответил на это Альберто Гальярдо, зато прекрасно слышала громкий хлопок входной двери. Рин поднялась и вышла из ванной. Анхельм сидел спиной к ней, поэтому выражение на его лице она могла только предположить.

— Ну, что скажешь? — поинтересовался он будничным тоном. Рин подошла и села на подлокотник кресла, обняла Анхельма и прижала его голову к своей груди. Поцеловала в лоб и в висок.

— Ты болван, Анхельм.

— Не совсем то, что я ожидал услышать.

— Ты болван, Анхельм, но я тебя люблю.

Он, кажется, перестал дышать. Медленно поднял взгляд на нее. Голубые, как топазы, глаза округлились.

— Что ты сейчас сказала?

— Что слышал, — прыснула она и хлопнула его по спине.

— Ты сказала, что любишь меня? Ты это сказала? Ты серьезно? Ты это серьезно сказала? Ты это мне сказала?

Рин отпустила его и отошла на безопасное расстояние. Анхельм взвился за ней, она сделала тактическое отступление к спальне.

— Нет, еще одному Анхельму в этой комнате.

— Рин! — Его глаза засверкали лихорадочным огнем, губы искривились в недоверчивой улыбке. — Рин Кисеки! Я тебя сейчас на кусочки разорву, если ты не объяснишь мне, что происходит!

— Вроде бы мое объяснение было доходчивым, неужели не понял?.. — улыбнулась она, нащупывая дверную ручку позади.

Он набросился на нее, но Рин умудрилась увернуться, вбежала в спальню и запрыгнула на кровать. Анхельм вошел следом.

— Тебе некуда отсюда бежать, — сообщил он и запер дверь. — Ну, погоди у меня, зараза, я из тебя сейчас душу выну!

Анхельм рывком расстегнул рубашку и двинулся на Рин.

— Так-то ты обращаешься с женщиной, которая тебе в любви призналась? — захохотала она. — Знала бы — молчала бы.

Вместо ответа он схватил ее, закружил и бросил на мягкую перину. Навис над ней и прижал к кровати. Рин сделала театральную попытку вырваться, он лишь накрыл своими ладонями ее руки и переплел пальцы.

— Никуда ты отсюда не денешься.

— Ты меня пугаешь!

— Раньше надо было думать, — довольно ухмыльнулся Анхельм и требовательно поцеловал ее.

Часа, наверное, два спустя, когда мокрый, совершенно расслабленный и уже почти спящий Анхельм отпустил ее, Рин уселась ему на бедра и пощелкала перед носом. Он открыл один глаз.

— В ванную иди, — приказала она.

— Нет сил.

— Твои проблемы. Не хочу спать рядом с киселем, в который ты превратился. Не встанешь — поволоку.

Он обессиленно рассмеялся.

— Ладно, дай мне пять минут.

Когда он вернулся в постель, Рин прижалась к его груди и побарабанила пальчиками.

— Завтра утром я уйду очень рано. Хочу встретиться с Альберто сама. И еще кое-что случилось…

Он не очень заинтересованно помычал, как будто вообще слышал ее сквозь сон.

— Сегодня в зале совета появился человек, которого я и Арман считали погибшим. Кив Дэннор. Ты, вероятно, слышал о нем. Я должна пойти и узнать, что произошло. Поэтому не беспокойся, пожалуйста.

Анхельм всхрапнул в ответ, и Рин поняла, что все ее объяснения прошли мимо его сознания. Ну и ладно… Она отвернулась к окну, за которым дождь сменился снежной крупой, зевнула и стала ловить ощущение дремоты.

«Какая гадость за окном! Неужели осень уже закончилась? — отстраненно подумала Рин, глядя, как прилипают на оконное стекло и тают снежинки. — Как быстро… Какой-то странно быстрый год. Вообще слишком странный год, во всех отношениях. Сегодня вот тоже… Кив объявился. Надо же! Что же вообще происходит, раз люди восстают из мертвых? Может, действительно что-то не так с этой Альтамеей? Ведь я, вроде бы, уже сделала то, что от меня требовалось, сказала Анхельму, что люблю его… Только ничего не произошло. Они обещали, что у меня появится какое-то оружие против Анарвейда, стоит мне только полюбить Анхельма. Но ничего нет… Это все очень странно. Может быть, я что-то делаю не так? Может быть…»

~*~

Утром это время суток Рин могла назвать с трудом и точно не могла сказать, что оно доброе. Едва-едва продрав глаза, она осторожно выскользнула из постели, чтобы не потревожить Анхельма, и отправилась умываться. Погода за окном не радовала: мелкий, секущий снег с дождем, дикий ветер и темень, в которой кое-где виднелись тусклые огоньки фонарей. Рин передернулась и мысленно пожелала Киву сдохнуть еще раз за то, что заставляет ее выходить из теплого, уютного дома. Рассовала оружие по спецовке, плотно застегнула шинель и вышла на улицу, холодную не по-октябрьски.

Она прошла несколько кварталов по набережной под пронизывающим ветром, потом не выдержала и свернула в переулок. Госсенштальдт Рин знала хорошо, поэтому не опасалась заблудиться. Спустя полчаса добралась до зоопарка и укрылась от ветра под каменным сводом огромных ворот. Новые наручные часы, купленные еще в Левадии на замену потерянным старым, показывали десять минут восьмого. Рин снова пожелала Киву сдохнуть и спрятала нос под шарф. Вскоре в снежной мгле показалась плотная и высокая фигура. Он подошел, нахально улыбнулся и бесцеремонно облапил ее.

— Здравствуй!

Кив сиял широкой улыбкой во весь рот.

— Я не могу в это поверить, — произнесла Рин, потрясенно разглядывая такое знакомое лицо. — Я просто не могу поверить и понять, как это случилось. Я своими глазами видела дракона в том разломе. Я же видела твои останки… На кой ляд врал про куклу?!

Он воровато оглянулся, взял ее за плечи и наклонился, чтобы только она одна могла его услышать.

— Меня вернули к жизни, Рин, — зашептал он. — Силы большие, чем ты можешь вообразить, вернули меня к жизни. Из кучки пепла! Рин, ты не поверишь, они дали мне миссию. Они рассказали мне все о кристалле! Кристалл — это станция восстановления одного из Хранителей. Его имя — Анарвейд. Если телесная оболочка Анарвейда повреждается, то он возвращает ее себе с помощью кристалла. Я должен уничтожить его. И они сказали, что у меня точно есть силы для этого. Представляешь, я теперь могу сопротивляться кристаллу, гвардейцы для меня не страшны. Но я не доберусь туда один, поэтому мне нужна твоя помощь.

У Рин задергался глаз. В горле образовался непонятный комок, язык присох к нёбу. Вот теперь она не знала, что ответить. Потому что Кив не лгал ей. В историю о кукле она не поверила ни на секунду, но сказанное им сейчас было правдой.

— Рин, скажи что-нибудь.

— Почему ты не вернулся сразу?

— Запретили контакт с тобой, с Арманом и Зарой. Вообще со всеми почти запретили!

— Почему ты здесь сейчас? Почему нарушил запрет?

— Я же сказал, мне нужна твоя помощь. Драконы не пропускают людей через Зеркальный лабиринт, но аирги могут пройти. Далеко на востоке, за горами, есть огромный город, в котором живут только аирги.

— Откуда ты это знаешь?

— Они сказали! — Кив поднял палец и указал на небо.

— Кив, я не верю ни единому твоему слову.

— Но ты же слышишь, что я говорю правду!

Рин кивнула.

— Слышу. Но поверить не могу. Как выглядели те, кто вернул тебя к жизни?

— Ну, довольно странно… Высокие, зеленые такие. В чем дело? Почему ты мне не веришь?

— Кое-что из моих сведений расходится с твоими словами.

— Расходится? Что именно? — удивился Кив.

— А может быть, наоборот, дополняет… Все это очень странно, Кив.

Она отстранилась и отошла на пару шагов. Оглядела его с разных сторон.

— Скажи, перед тем походом, — неуверенно начала она, — куда ты заткнул мою фляжку?

— Ты что, проверяешь меня?

— Куда? — жестко переспросила Рин, сверля его взглядом.

— Никуда. Я ее выбросил, потому что пробил дно, когда уронил на камни. Может статься, она до сих пор где-то там валяется. Пойдешь проверять? Рин, да что с тобой?! Ты как будто бы и не рада меня видеть!

— Не рада, — кивнула Рин. — Ох как не рада!

— Поверить не могу. После всего, через что мы прошли… — он покачал головой, его пронзительно-серые глаза сузились. — Ты очень изменилась. Каким образом тебя занесло в охрану к герцогу Римеру?

— Это ты откуда узнал?

— Я давно уже за тобой присматриваю и видел вас двоих. Неужто ты решила устроить личную жизнь с Римером?

— Если и да, то что? — вызывающе спросила Рин и поймала себя на мысли, что только вопросы и задает, но сказать ей по существу нечего.

— А то, что прежняя Рин такого не сделала бы! Я не собираюсь тебя ни в чем обвинять, конечно, но меня обижает твое недоверие.

— А как я должна относиться к тому, кто умер на моих глазах, а много лет спустя появился и заявляет, что все это время был жив, но не шел на контакт из-за какой-то миссии, данной ему чуть ли не богами?! Как я должна к этому относиться, Кив?! Расскажи мне, потому что я не понимаю!

Он замер, бессильно повесив руки и глядя на нее разочарованно. Очевидно было, что он не рассчитывал на такую реакцию, хотя Рин не понимала, чего он вообще ожидал, появляясь вот так.

— Боги! Ты вообще представляешь, через что мы все прошли?! Чудовищная боль утраты, Кив! Я же обвиняла себя в твоей смерти, я не… Аргх!

Она отпихнула его руку, когда он потянулся к ней и отвернулась.

— Рин! Посмотри на меня.

— Я не могу тебя видеть.

— Я бы понял, скажи мне такое Арман или Зара. Но ты! Разве мало необъяснимых вещей происходило с тобой? Мне пальцев не хватит, чтобы сосчитать. Так почему же ты не можешь принять мое возвращение?

Рин не знала, должна ли говорить о Сиани и Инаисе, о пророчестве, о Фрисе, о том, что это ее называют Наследницей, что это у нее в голове сидит некто, диктующий свои условия… Ощущение даже не легкого сумасшествия, а полной нереальности происходящего. А что если это так? Если она просто-напросто хорошо приложилась головой и сейчас лежит в коме или вообще умерла, а происходящее — лишь плод ее больного воображения, которое осталось жить?

И тут ей захотелось заорать. Отчаянно взвыть, потому что она вдруг почувствовала себя ничтожной, маленькой, оголенным нервом.

Рин упала на колени и привалилась к стене, тяжело дыша и сжимая голову. Приступ паники, истерики накатил с жуткой силой, перед глазами все помутилось, заволокло пеленой, изо рта вырвался всхлип и надрывный вой. А потом в ее голове словно бы выключили свет, звуки, запахи и осязание.

~*~

Открыв глаза, она увидела обеспокоенное лицо Кастедара. Он склонялся над ней, хмурил и без того кривые брови и поджимал тонкие губы.

— Касти… — прохрипела Рин, не делая попытки подняться и оглядеться. Так и пялилась в его черные, ничего не выражающие глаза.

— Насколько отчетливо ты меня видишь? — он вдруг коснулся ее щеки, а затем раскрыл ей веки.

— Что ты творишь… Все я вижу, не надо мне для этого глаза вынимать!

Она сделала вялую попытку отвернуться, но он не отпустил.

— Я нашел тебя около зоопарка. Ты была без сознания. А рядом увидел того, кого считал ушедшим из мира живых.

Рин хотела отпихнуть его, но обнаружила, что руки привязаны к поручням койки, а от локтей тянутся вверх странные трубки. Сдавленный писк вырвался из горла.

— Развяжи… — слабо попросила она.

— Не развяжу, а то ты мне все капельницы повыдергиваешь. Лежи спокойно и перестань скулить! Объясни, почему ты вдруг потеряла сознание?

Она таращилась на него, не в силах произнести ни слова. Он, кажется, понял, в чем дело.

— Ты не парализована, Рин! Твои ноги в порядке, твое тело почти в порядке. И я не сделаю ничего плохого. Скоро отпущу, клянусь. Я не могу тебя развязать по этой причине, — он указал на странный предмет, похожий на грушу, висящий на палке. От этой груши отходила трубка, заканчивающаяся иглой, воткнутой в вену. — Это устройство для инфузий. Я вливаю в твой организм особый раствор, который улучшит твое самочувствие. Я не стану развязывать твои руки, потому что ты можешь дернуться, и игла порвет вену. Понятно? Полежи так немного, пожалуйста. Все-все-все, перестань плакать. Перестань, все хорошо. Чш-ш…

«Я брежу, или Кастедар действительно говорит с мной так ласково и гладит по голове, будто я ребенок?» — подумала Рин. Наверное, эта мысль заставила ее говорить.

— Я схожу с ума? Ты действительно здесь? Я не понимаю… Кив! Где он?! Он вернулся!

— Я знаю, что он вернулся. Он сидит за дверью и ждет, когда ты очнешься. Скажи, почему ты потеряла сознание.

— Я схожу с ума, Касти! Или уже сошла… Касти, что если я давно умерла, а то, что я здесь — это иллюзия? — забормотала Рин, глядя ему прямо в глаза. — Что если все вокруг меня — это бред моего сознания? Что если ты не реальность, а всего лишь мое воображение? Мне страшно, Касти! Мне так страшно!

Он немного помолчал, а затем взял ее ладонь и крепко сжал.

— Что ты ощущаешь?

Рин долго ничего не говорила. Она не понимала, как ответить на вопрос. Кастедар повторил.

— Холод. Твоя рука холодная. Тебе холодно.

— Да. Что ты видишь и чувствуешь? Описывай все.

— Я вижу тебя. На тебе белый халат. От тебя пахнет табаком. От моих рук идут странные трубки. Я вижу…

— Рин, в нереальности ты бы видела только знакомые тебе вещи, понятия, явления. Ты бы не придумала новую узкоспециальную вещь, находящую практическое применение в отношении тебя. Все происходящее сейчас реально. Ты понимаешь, что я говорю?

В голове резко стих ураган мыслей. Рин глубоко вздохнула раз, другой, успокаиваясь.

— Правильно, молодец. Подыши. Вот так. Глубокий вдох и выдох. Давай еще три раза.

Рин послушно дышала, а он считал. Через некоторое время паника и истерика отступили, она почувствовала себя достаточно спокойной. Касти подвинул стул и сел, по-прежнему крепко держа ее ладонь в своей холодной руке и немного надаваливая на место, где доктора определяют пульс.

— Почему из всех возможных вариантов они выбрали женщину, у которой такие проблемы с психикой? — спросил он вполголоса, словно ни к кому не обращался.

— Кто выбрал?

— Те, кого ты видела относительно недавно. Высокие, зеленые…

— Аа-а… Погоди, вариантов? А что, были еще кандидаты?

— Двоих ты даже знала лично.

— Знала?!

— Они оба погибли. Правда, одного вернули к жизни. Не знаю только, зачем. Может быть, страхуются на случай твоего провала.

— То есть… То, что сказал Кив…

— Именно. Он один из тех кандидатов. Молодец. Догадалась.

— А кто второй?

— Я не буду говорить, чтобы не создать дополнительных проблем. Возможно, его тоже восстановят.

— Касти, я хочу знать все. Эти кусочки информации — жалкие подачки голодной собаке. Хватит мучить меня! Говори так, как есть.

— У меня нет такой возможности, Рин! По-хорошему, я не должен даже сидеть здесь и разговаривать с тобой. Но мы все в таком дерьме, что вы себе даже представить не можете, поэтому я и вмешиваюсь. Да, Рин, в какой-то мере ты права насчет иллюзии. Все вокруг тебя — это больная креация, которая не должна была существовать, плод фантазии. Но не твоей, Рин. Не твоей, а их. Сиани и Инаиса. Инаис и Сиани не соображают, что за дрянь они создали, во что вообще влезли!

— В смысле? Они же… Они же боги, почему ты отрицаешь…

Видимо, поняв, что до нее не доходит, он тяжело вздохнул и покачал головой.

— Ладно, все равно уже нарушил все, что только можно… Ты не избранная, Рин. Помимо тебя есть еще несколько человек, которые пытаются остановить Анарвейда. Но ни один — слышишь? — ни один не продвинулся так далеко, как ты!

— Почему?

— Потому что сама Жизнь на удивление крепко вцепилась в тебя. Уж не знаю, по какой причине. Рин, мне жаль тебя, по-настоящему жаль. Альтамея умеет использовать то, что берет, и ты ничем не заслужила всех тех ужасов, через которые она тебя протащила и еще только собирается протащить.

— Она защищала меня! Она всегда спасала меня от проблем, в которые я влезала.

— Она бережет тебя, потому что использует твое тело, как сосуд! Если ты умрешь, потребуется долгое время, чтобы найти новый такой сосуд, а у нас этого времени нет. Альтамея и Анарвейд по своей сути — конфликтующие сущности. Их цели одинаковы — сохранить и развить биологическую жизнеформу, но способы достижения различны. Поскольку Анарвейд — создание искусственное, его действия продуманы лишь в той мере, в какой продуман он сам. Но магия влияла на него слишком долго, Инаис и Сиани не учли этого при создании Хранителей, последствия их ошибки абсолютно непредсказуемы. Ясно только одно — он распространит себя везде и уничтожит все.

— Разве ты не к этому стремишься? Не к уничтожению мира?

— Я не стремлюсь уничтожить это место. Источник уничтожить нельзя, но его можно извратить, что они и сделали. В других мирах ты не увидела бы меня в этой форме. Только здесь я, Ладдар, — персонификация смерти как явления. Но смерть — не зло и не благо. Это отсутствие и того, и другого. Я дарю покой, забираю боль. И делаю это только тогда, когда приходит время. Однажды я подарю покой тебе и заберу твою боль. Когда время придет, то ты не беги, не бойся и не печалься, а поприветствуй меня, как старого друга. Мы станем лучшими друзьями, у тебя не будет лучшего утешителя, чем я, более сильного и щедрого покровителя. Никогда не бойся смерти, Рин, и не жалей умерших. Я показываю людям истинную любовь, я дарую освобождение там, где бессильны все. Смерть не есть конец. Это лишь небольшая остановка для отдыха в удивительном путешествии. «Воедино связаны и равно велики Жизнь и Смерть. Улыбнись пред лицом Смерти, ибо Жизнь новая уже ждет тебя! Так войди во Врата Вечности без страха, но с ликованием; без ропота, но с надеждою и любовью. Любовью движимый, ты найдешь Жизнь».

Его голос был музыкой, слова — чарующей песней, какой, может быть, факиры Магредины заклинали змей. И Рин чувствовала себя заклятой, обреченной на смерть, к которой невольно тянулась. Она долго ничего не отвечала Кастедару, лишь смотрела на свои руки, в которые втекало теперь непонятное лекарство.

— Так почему же ты потеряла сознание? — спросил он снова.

— Я же сказала. Мне стало страшно. Я испугалась, что сошла с ума.

— Нет, до сумасшествия далеко. У тебя много проблем, но безумие тебе не грозит. Все хорошо.

И снова сжал ее руку. Рин чувствовала сейчас нечто необъяснимое и пугающее. Что-то вроде доверия к нему. Она вдруг поняла, что на самом деле ее берегут. И не только потому, что она ценный «сосуд». Ему, Ладдару, ведомо сочувствие, он жалеет ее и даже предлагает свою помощь. Когда это в последний раз ей предлагали такую помощь? Даже Фрису она не могла сознаться в том, что ей страшно. Что она боится потерять себя в этом водовороте, боится безумия… Только Ладдару удалось успокоить ее, вернуть ей контроль над собой. И Рин осмелела.

— Я вчера призналась Анхельму, — выпалила она. — Сказала, что люблю его.

Наверное, это был первый раз, когда она увидела улыбку демона. Его лицо на мгновение даже стало красивым.

— Ничего не произошло, Касти. Ничего не случилось. Я не чувствую абсолютно никаких изменений в себе или вокруг.

— Произошло, Рин. Ты поймешь это потом.

Он снова сжал ее ладонь и вышел из комнаты. Рин откинула голову на подушку и уставилась в потолок. Новая информация требовала осмысления, и сделать это необходимо было немедленно.

«Может, с Эриком посоветоваться потом?» — подумала она. Додумать важные мысли не получилось, так как в палату зашел Кив. Вид у него был виноватый и обеспокоенный. Он сел на постель рядом с Рин и оглядел капельницу.

— Япод такой штукой месяц лежал, — заметил он. — Этот… Кастедар… Он заодно с Сиани и Инаисом, ты знаешь?

— Догадалась. Я вообще много о чем догадываюсь, только не говорю вслух и даже предпочитаю не думать об этом. Одного не понимаю… Зачем ты появился, Кив?

— Опять за свое! Говорю же, мне нужна твоя помощь!

— Оставь это. Оставь эти глупости, они используют тебя. Ты не дойдешь до Анарвейда, ты не сможешь его победить. Сиани и Инаис не говорили тебе главное условие для победы! Они просто бросили тебя в огонь, ты погибнешь, и ни к чему это не приведет…

— Что за главное условие? — удивился Кив. — Ты вообще откуда знаешь об этом?

— Я, по-твоему, спала все это время? У Сиани и Инаиса не одно… оружие, скажем так. Они не кладут все яйца в одну корзину. Я даже не знаю, сколько человек они задействовали. Я такая же избранная, как ты, Кив. Только за мной, в отличие от тебя и других избранных для сражения с Анарвейдом, присматривают такие сущности, каких ты имел честь наблюдать в коридоре.

Кив смотрел на нее со смесью страха и скепсиса.

— Знаешь, почему я прошу именно тебя? Потому что ты как никто другой понимаешь, что такое месть. У меня были братья, Рин. И я любил свою семью! А у меня ее отняли! И мне плевать, если я погибну там! Главное — я погибну, сражаясь, как тигр, а не сдохну, поджав хвост, как шавка.

Она ничего не отвечала, лишь смотрела и видела тот огонь, который сжигал его изнутри. Огонь тех пожаров, что уничтожили нечто очень важное в нем. Да что там в нем… В них обоих.

— Я ухожу сейчас, Рин, меня клиент ждет. Седьмого января я выдвинусь из Кардика в сторону Драконьих гор. С тобой или без тебя. Если все же надумаешь исполнить свою клятву аирга, то ищи меня в гостинице рядом с университетом.

Он поднялся и отошел к двери. Обернувшись через плечо, Кив тихо сказал:

— Я надеюсь, ты придешь. Уверен, Варданис хочет быть отомщенным.

И вышел. Рин дернула руками в попытке освободиться, но у нее ничего не вышло. От бессилия ей хотелось заорать, но ни звука не вышло из горла, в котором встала комом обида на Кива. Последними словами ему удалось содрать пластырь с самой болезненной раны, которая только начала зарастать.

Глава 8.4

Спустя несколько часов к ней зашел Кастедар. Он деловито осмотрел пациентку, измерил пульс, температуру и давление, а затем освободил от капельниц и отвязал руки.

— Я, наверное, должна тебя поблагодарить… — взглянула на него Рин, растирая затекшие конечности. Кастедар ничего не ответил, лишь головой покачал. Рин поднялась и стала искать свою одежду. Сейчас на ней была лишь кремовая ночная рубашка, и она старалась не задумываться о том, кто ее переодел.

— Твоя одежда вон за той белой ширмой, — подсказал Кастедар. Рин заглянула и обнаружила на полке сложенные брюки, на плечиках — китель и на вешалке — шинель. Шинель с кителем были застегнуты на все пуговицы, а брюки оказались идеально разглажены, когда она их развернула.

— Кто это такой аккуратист? — пробормотала она себе под нос с усмешкой.

— Ненавижу, когда одежда валяется в беспорядке, — отозвался Кастедар. — Одевайся скорее, Анхельм ждет тебя в коридоре.

— Он пришел сюда?! Мне конец…

— Надо думать, о том, что собираешься на встречу, ты ему не сообщила.

— Я сообщила, но он уже заснул и не слышал.

— А почему ты не сказала мне? Ты же прекрасно знаешь, где я нахожусь, и что стоит только меня позвать — я приду.

Рин изумленно оглянулась на Кастедара. Тот выглядел возмущенным, тонкие бледные руки скрещены на груди, почти бескровные губы упрямо сжаты, брови сдвинулись над черными глазами.

— Я, знаешь ли, вообще не очень хотела с тобой говорить. А тем более — в планы свои посвящать.

Кастедар шумно вздохнул.

— Периодически я начинаю думать, что все вокруг держат меня за идиота, — поделился он откровением. — Я, конечно же, не спешу убеждать в обратном, хотя порой хочется вправить некоторым особо наглым мозги и объяснить, с кем они имеют дело.

— Это кому же?

— Долгое время первым в списке был Фрис. Заноза в заднице. Вторым, как это ни удивительно, Илиас. Последнее время он и его идеи вызывают лишь головную боль. Дальше идешь ты. Тут комментарии излишни. Но теперь в этот список невыносимых людей добавился Анхельм Ример.

— О! Он-то почему?

— То ли общение с тобой не прошло для него даром, и ты заразила его своей глупостью, то ли мне просто не удалось сразу рассмотреть, что под оболочкой серьезного, умного и расчетливого человека прячется неуверенный в себе, инфантильный и недалекий идеалист.

— О, профессор-психолог бесится из-за своей ошибки! — позлорадствовала Рин.

— Ладно ты, с твоей непроходимой тупостью я поделать не могу ничего, так что приходится просто терпеть и надеяться, что я смогу от тебя избавиться в скором времени.

— Спасибо на добром слове.

— Но Анхельм! Неужели до этого простофили так и не дошло, что я вижу и слышу абсолютно все, что происходит? Неужели Анхельм Ример считает, что его нелепые планы сработают против воплощения Смерти? Ведь он не способен видеть дальше своего носа, его предел планирования — лет десять, тогда как я знаю расписание его жизни до самой гробовой доски. Мне было бы интересно играть с вами в другое время, но сейчас все эти игры — не более чем пустая трата бесценного времени!

Рин стояла, открыв рот, и силилась подыскать стоящий ответ, но как-то на ум не шло ничего цензурного. А Кастедар стал расхаживать по палате, воздевая руки к потолку и бурно жестикулируя. Таким она видела демона в первый раз.

— Анарвейд развернул кипучую деятельность и грозится в самом скором времени превратить источник Вселенной в ничто, а вы играете в подковерные игры уровня детского сада и решаете шкурные вопросы. Разве можно так безалаберно относиться к делу?!

— А… Прости, я немного не понимаю… Т-ты… знаешь, что мы планируем сделать? Зачем тогда вообще весь этот театр? Зачем вообще я тут кручусь-верчусь, для чего мы все это устроили, если тебе давно известно, чем все закончится?

Он мрачно уставился на нее.

— Я не знаю будущего Вселенной в целом. Будущее Вселенной вариативно и создается действиями живущих. Я знаю будущее каждого живого создания, но есть исключения. Например, ты. Тебя охраняет Альтамея, поэтому твое будущее закрыто от меня. Будущее Анхельма Римера зияет слепыми пятнами, когда ты вмешиваешься и влияешь на него, но я все равно знаю исход дела, и все его личные решения для меня видны как на ладони. Передать трон Соринтии Виолетте Дорсен было неплохой идеей, честно скажу. Девчонка сможет делать то, на что не хватит сил у него. Но Рин… — Кастедар подошел к ней близко-близко, Рин отступила на шаг и уперлась спиной в стену. Он был немного ниже ростом, поэтому смотрел на нее исподлобья. Только сейчас ей удалось по-настоящему рассмотреть его глаза, заглянуть глубоко в них и увидеть то существо, каким он являлся на самом деле. Вечно холодная и голодная пустота таилась в нем, и не было внутри ни малейшего движения, лишь спокойствие. — Не надо пересекать сферу моих интересов. Это запрещено даже для тебя. Если у меня не вышло забрать тебя один раз, это не значит, что во второй не получится.

— Фрис не позволит тебе… — выдохнула она. Ладдар лишь усмехнулся.

— Давай называть вещи своими именами? Фрис использует тебя. Для него ты — драгоценный сосуд, в котором живет его любимая Альтамея, чьего возвращения он жаждет больше всего на свете. У него нет интереса в тебе самой, потому что ты лишь маленькое смертное создание, которое никогда не сможет остаться с ним в его пустом и довольно бессмысленном существовании. А вот Альтамея может. И только она придает его жизни смысл, за который он так отчаянно цепляется, чтобы не скатиться в дикость.

Она с трудом сглотнула комок в горле и зажмурилась, чтобы только не видеть этот взгляд, леденящий кровь. Фрис… Его лицо, его улыбка, за которую Рин отдала бы весь мир, не раздумывая, всплыли в ее сознании и отогнали мрак.

«Я не использую тебя. И без всего этого ты очень дорога мне…»

Слова пришли сами.

— Это неправда, — ответила Рин, глядя на Ладдара упрямо и жестко. — Фрис воспитывал меня. Я для него как дочь. Он любит и бережет меня. Да, я смертна, да, Альтамея для него важнее. Тоже мне открытие сделал! Я знаю, мы говорили с ним об этом. И я пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы он снова смог ее увидеть. Я сделаю это для него, чего бы мне это ни стоило. Даже если ты убьешь меня.

— Рин-Рин… — покачал он головой после недолгой паузы и улыбнулся. — И вправду, твое имя, как звон тех колокольчиков. Между прочим, это Фрис тебя так назвал. Не знала? Это он тебе имя дал, а не мама. Значений у него много, но Фрис вкладывал только одно: «верный друг». А отнюдь не ту чепуху, которую ты в словаре нашла. Фрис не ошибся, ты действительно верный друг, о таких только мечтать можно. И в отличие от меня он знает твою судьбу очень хорошо. Теперь понимаешь, о чем я говорю?

Не дожидаясь ее ответа, Кастедар вышел в коридор. Рин закрыла глаза и привалилась к стене, тяжело дыша. В один момент встали на место все кусочки головоломки, которые она никак не могла сложить столь долгое время.

«Все будет не так фатально, как ты себе это представляешь», — сказал ей Фрис тогда, на крыше.

«Я… не успела даже имени дать, а этот ишак уже рассказал всю твою судьбу!» — вспомнила она слова мамы, на которые не обратила должного внимания.

Выходит, Фрис действительно знал обо всем, что с ней произойдет. И лгал ей, позволял впутываться во все неприятности… Он наверняка знал о том, что ждет ее в плену у Родемая, знал о Варданисе, даже о Рейко знал… Знал, но ничего не сделал!

«А мог ли он сделать что-то?» — прозвучал вдруг второй голос в ее голове. Рин ждала продолжения, объяснения, еще одного вопроса, в конце концов, но зря. Ни слова, ни звука не издала та сущность, которая делила с ней тело.

Рин открыла глаза и уставилась на дверь палаты. Там, в коридоре, ждал ее Анхельм. Единственный, кто не обманывал, единственный, кто действительно заботился о ее благополучии, а не ловко использовал в собственных целях. Вот ему-то она и будет верна, для него-то она и будет что-то делать, а остальные… Обойдутся.

~*~

Проснувшись, Анхельм не обнаружил Рин рядом, не нашел в номере и в гостинице вообще. Портье только видел как она выходила из гостиницы, но тоже понятия не имел, куда отправилась. Поскольку идти в метель по городу на поиски было глупо, Анхельм вернулся в номер и стал ждать. Около двух часов дня к нему зашел Кастедар и сообщил, что Рин была найдена без сознания около зоопарка в компании человека, которого все считали погибшим. Герцог немедленно взял лошадь и верхом доехал до больницы, в которую проводил Кастедар. В палату его не пустили, как он ни рвался, сказали подождать в коридоре и не смущать Рин. И вот теперь, когда она вышла из палаты вслед за Кастедаром, Анхельм не мог понять, как ему вести себя. Вид у нее был бледный, болезненный. Лицо снова осунулось, одежда висела мешком. А выражение… потерянное, испуганное. Когда она увидела его, то губы ее дрогнули, глаза увлажнились, Рин подошла и молча спрятала лицо у него на груди. Он обнял ее, не говоря ни слова, поцеловал в макушку и повел прочь.

До гостиницы ехали в тишине, Рин не спешила объясняться, а он не знал, что спросить. В номере она стала выгребать из шкафа вещи и бросать в чемодан скомканными. Анхельм долго следил за этим, не нарушая молчания, а затем подошел и остановил ее. Одного вопросительного взгляда оказалось достаточно, чтобы Рин начала говорить.

— Я знаю, что не должна была идти в одиночку… Но ты спал, я не стала тебя будить, потому что ты был страшно уставший.

— А сказать вчера нельзя было? Кость в языке выросла?

— Вроде того. Я не знала, как ты к этому отнесешься, да и времени толком не было. Ты был так занят…

— Рин, я бы всегда нашел время для такого известия! Мы же договаривались все друг другу рассказывать!

— Я не знаю, что сказать, Анхельм… — она тяжело вздохнула и обняла его. — Прости. Прости, что не предупредила, прости, что заставила волноваться. Мне сейчас тоже тяжело. Прошу тебя, пойми это.

Он погладил ее по щеке и с сожалением вздохнул.

— Объясни мне, что произошло. Расскажи всю историю, ничего не утаивая.

Рин села там, где и стояла, прямо на ворох вещей, и начала рассказывать. Она выкладывала все свои переживания, страхи и мысли, выдвинула несколько предположений, а он все слушал и слушал. Молча, не перебивая, не отводя взгляда. Новости, мягко говоря, не обрадовали. Загадочное появление Кива Дэннора, которого он помнил исключительно по отзывам Армана, само по себе внушало опасения, а в сочетании с тем, что он сказал Рин, вызывало большую тревогу. Ему захотелось запереть ее где-нибудь, чтобы только она не побежала вслед за Кивом, но Анхельм понимал, что это нисколько не решит проблему.

— Я все понял, — ответил он, когда Рин замолчала. — Я не буду просить тебя принять решение прямо сейчас, не буду уговаривать не делать глупостей, не буду давить. Но решать одна ты тоже не будешь. Сегодня мы возвращаемся домой, но сначала я хочу поговорить с Арлен. Ты чувствуешь себя достаточно здоровой, чтобы сопроводить меня?

— Да, вполне… — растерянно кивнула Рин. — А что ты хочешь сказать ей?

— Я пораздумал над предложением Гальярдо… Он нес вчера чушь, но разумное звено в его речи, конечно, было. Арлен действительно питает ко мне симпатию и уже не один год. Но если раньше я был недоступен для всех женщин, и она не слишком обижалась на отказы, то теперь, когда рядом со мной появилась ты, Арлен не может это оставить без внимания.

— Я всего лишь охранник! Почему она реши…

— Рин… — перебил он и снисходительно взглянул на нее. — Милая моя, ты же не будешь отрицать, что между нами есть чувства и связь? Вот и правильно. Пойми наконец, что Арлен — женщина. А женщины такие вещи определенным местом чуют. Она не купится на официальные представления. Так что сегодня я хочу… Как бы это сказать? Умерить ее пыл и предупредить. Та газета изрядно потрепала мою репутацию.

— Что же такого там было? Я не могу представить. У тебя же безукоризненная репутация, как ее может что-то испортить?

— Ну, кроме того, что она упомянула о моей связи с вами, госпожа Кисеки, Арлен дополнительно выставила меня человеком… не самого тяжелого поведения, скажем так. Она рассказала, как в студенчестве я употреблял слишком большое количество алкоголя и творил… Ну, неподобающе я себя вел. Мне очень стыдно, но Виолетта не солгала в тот вечер.

— Ага! Зато солгал ты! — Рин с усмешкой ткнула в него пальцем. — Не одна я была в твоих мыслях!

Он засмеялся и качнул головой.

— Ты одна. Проблема в том, что алкоголь делает из меня послушного идиота, я теряю способность говорить «нет». Тебя алкоголь заставляет откровенничать, а меня легко приводит в объятия женщин.

— Пьешь до потери сопротивления?

— Именно. И, к моему стыду, дело не раз оборачивалось, как с той герцогиней… графиней… Кто она там? Многие девушки, учившиеся со мной, пытались этим пользоваться.

— А обо мне она что сказала?

— Мало что конкретно о тебе. Она же ничего не знает. Несколько эмоциональных всплесков, мол, я безответственно подхожу к выбору невесты, раз выбираю из… людей не моего сословия, скажем так. А затем лихо прошлась и по Ирэн Эмерси, и по Рин Кисеки тоже… Может, в третий раз тебе имя поменяем, а?

— Убеди в этом дядю и Гальярдо, — покивала Рин, которую новая информация только позабавила. — Мне-то, как ты понимаешь, вообще все равно, хоть десять раз. Иди уже, только время тратим на эти разговоры.

Анхельм со вздохом поднялся с пола и направился в холл, чтобы заказать экипаж и послать Арлен записку о встрече.

К его удивлению, Арлен уже была в холле и сидела в кресле, попивая чай. Подходя к ней для беседы, Анхельм оценил меховую накидку герцогини и подумал, что надо купить что-то такое для Рин. Арлен сразу же заметила появление герцога, как будто его и ждала. Она протянула руку для поцелуя и растянула напомаженные губки в жеманной улыбке.

— Добрый день, миледи! — поздоровался герцог и поцеловал изящную белую руку.

— Я рада вас видеть, ваша светлость.

— Вы ожидаете здесь кого-то?

— Да, я жду вас.

Анхельм изобразил удивление. Арлен пригласила его сесть напротив и чуть взмахнула рукой, чтобы подозвать лакея. Тот мгновенно появился рядом и поставил еще одну чашку чая перед герцогом.

— Я сначала подумал, что вы приехали к Генри Дертону, он вас разыскивал…

— Да, он нашел и утомил меня своими расспросами, — нахмурилась Арлен. — Много спрашивал о вас, кстати. О вашем окружении и о слухах, будто вы связаны с террористами, о которых писали в газетах.

— Да что вы такое говорите! — возмутился Анхельм. — Подозревать меня! Я роялист!

— Совершенно нелепые слухи, я так и сказала ему. Ума не приложу, почему Франсуаза считает иначе.

— Франсуаза? Франсуаза Мелуа? — переспросил Анхельм, не веря своим ушам.

Однако он уже начинал понимать, почему герцогиня Мелуа пришла к такому выводу. Инцидент с появлением императора на последнем Дворянском собрании дал ей повод задуматься о роли Анхельма и загадочной женщине, которая его охраняла. Ведь еще в предыдущий раз Франсуазе показалось знакомым лицо Рин. А не так давно вышла левадийская газета со злосчастной фотографией.

Франсуаза — художница, обладает феноменальной памятью на лица, хорошей логикой и связями в самых разных кругах. Рин, в свою очередь, обладает запоминающейся внешностью, феноменальной и скандальной известностью, кошачьей логикой, но сверхъестественной интуицией. Теперь ничего удивительного не было в том, что госпожа Мелуа догадалась, кого видела на собрании, а Рин высказала предположение, что именно герцогиня Мелуа наняла того убийцу.

Франсуаза не знала о сообществе, которым руководили Анхельм и Орвальд, но появление Рин Кисеки навело ее на определенные выводы. Она не была роялистом и открыто критиковала действия государя, но, тем не менее, никогда не пошла бы войной на императора и уж конечно не стала бы вступать в заговор против него. И хотя Франсуаза всегда придерживалась нейтральной позиции в политике, она едва ли потворствовала бы государственному перевороту. Глубокой дружбы эта женщина не заводила ни с кем, а вектор отношения к людям у нее менялся в зависимости от их общественного поведения и социального статуса. Вот и в этот раз дружба дала трещину, стоило ей узнать неприглядные детали биографии герцога Римера. Франсуаза быстро сложила два плюс два и приняла решение.

А сейчас Генри Дертон наверняка направляется прямиком к Франсуазе, от которой узнает все, что только сможет. Если только Арлен не сказала ему, от кого узнала такую потрясающую информацию. Зря Орвальд отринул предположение Рин в тот раз… Ох как зря! Сэкономили бы время.

— Я поражен в самое сердце. Как она могла так подумать? — нахмурился Анхельм.

— Она что-то толковала о Рин Кисеки, якобы вы общались с ней значительно дольше, чем описывала та левадийская газета. Глупости, правда? Стали бы вы якшаться с таким отребьем! Франсуаза много рассказывала, но, боюсь, я не слишком хорошо слушала и могу что-то рассказать неправильно. Мой брат, Керри, лучше понял ее. Если вам интересно, нанесите визит в наш скромный дом. Я буду очень рада наконец-то принять вас в качестве гостя!

— Я посмотрю свое расписание, Арлен. Конечно. С моей стороны ужасно невежливо каждый раз заставлять вас ждать меня. Надеюсь, у вас не сложилось впечатления, будто я избегаю встречи?

— Возможно… — Арлен кокетливо взмахнула ресницами.

— Клянусь, это не так! Это какая-то злая шутка богов! Каждый раз, когда приходит приглашение, выясняется, что я обязан исполнять долг министра или герцога и появляться в ужасно скучных местах, которые я никак не могу предпочесть вашему гостеприимному дому.

— Я не сомневаюсь в вашей искренности, господин Ример! Что бы мне ни говорили окружающие, я верю вам!

— А кто и что говорит?

— Этот отвратительный старик Дертон… Представляете, только потому, что Франсуазе показалось, будто вы до сих пор состоите в отношениях с Рин Кисеки, он решил поднять на уши всех, вплоть до самих МБР! Ну не выжил ли старик из ума? Рин Кисеки умерла! Даже газета была об этом! И сами люди из МБР ее и застрелили! Нехорошо так говорить, но я даже рада, что так случилось. Мне нисколько не жаль эту женщину, ведь из-за нее погиб мой отец… Неужели вы действительно попались на ее уловку? Она наверняка хотела добраться через вас до его величества!

— Я ничего не знал, — повторил Анхельм ту фразу, которую сказал следователям после поимки Рин в Левадии. — До сих пор трудно вспоминать это событие.

— Тогда довольно об этом.

— Да-да, простите меня великодушно, ведь вы хотели поговорить, а я увел разговор совсем в другую сторону. Известие так взволновало меня! Чем я могу быть полезен вам? — осведомился Анхельм, делая вид, что интересуется проблемой Арлен. На самом деле его мысли были о другом. Теперь, когда он получил подтверждение своих предположений, в голове сложилась полная картина. Пугающая картина! Герцог незамедлительно стал прорабатывать дальнейший план действий в отношении Франсуазы Мелуа.

— По правде говоря, я хотела поговорить с вами о моем дедушке… — улыбка на ее губах погасла, лицо стало печальным. — Вернее, не совсем о нем, но близко. Вы знаете, что весной он умер и…

— Еще раз примите мои соболезнования.

— Да… Спасибо. Это так тяжело! Я его очень любила… Он всегда баловал меня, был так добр, даже когда я этого не заслуживала… Но когда дедушка ушел из жизни, дела нашей семьи стали идти не так хорошо, как прежде. Кэрри, к сожалению, еще слишком молод и неопытен, за минувшие полгода он допустил несколько очень досадных оплошностей в управлении железными дорогами и почтой. Акции на наши компании упали в цене, и семья из-за этого потеряла много денег.

— Разумеется, я знаю об этом. Мне жаль, что так случилось и жаль, что ваш дедушка не успел подготовить достойную замену себе. Но трудности закаляют человека. Кэрри научится вести дела.

Арлен кивнула.

— Мы можем выехать на прогулку? — спросила она.

Анхельм сделал вид, что смотрит на часы и оценивает время, а затем одобрительно кивнул.

— Только я должен предупредить охрану.

— Ту женщину? Ирэн Эмерси, да?

— Да.

— Мы можем не брать ее с собой? Вы ведь едете со мной.

Анхельм мягко улыбнулся и покачал головой.

— Прошу прощения за неудобную компанию, но теперь я вынужден везде ходить с охраной, поскольку на мою жизнь покушались. Конечно, если вы сможете отразить внезапное нападение, то я оставлю Ирэн здесь, нет проблем, — шутливым тоном добавил он. Арлен натянуто улыбнулась и кивнула.

— Я понимаю. Могу ли я просить, чтобы ваша охрана не подходила близко? Я хочу поговорить наедине. Это очень личные вещи.

Анхельм согласился, извинился перед герцогиней и пошел за Рин. Она аккуратно складывала в чемодан вещи, которые до этого набросала туда скомканными.

— Кажется, я узнал, кто подослал ко мне того убийцу, — объявил Анхельм, едва закрыл за собой дверь. Рин чуть не подскочила, изумрудные глаза напряженно заблестели.

— Не томи душу!

— Возможно, Франсуаза Мелуа. Возможно! Ты была права, хотя и не знала причин.

— Я чувствовала, что что-то не так. Я чувствовала…

— Я должен чаще прислушиваться к твоей интуиции. Она тебя действительно никогда не обманывает. В общем, слушай. Франсуаза узнала тебя еще на том собрании год назад. Она художница, у нее очень хорошая зрительная память. После выхода газет с твоей фотографией и с интервью обо мне, она пыталась поговорить о тебе с Арлен. Их разговор слышал Кэрри, брат Арлен. Он поговорил с Дертоном, и тот собирается приехать к Франсуазе лично. Мало того — поднять на уши МБР.

— Опять?!

— Да. Поэтому нам надо решать, как поступить с Франсуазой, а не с Арлен. Она, конечно, дура набитая, но по сути зла никому не желала.

Рин скомкала и бросила платье в чемодан, со злостью захлопнула крышку и всплеснула руками.

— Я говорила твоему дяде, что это плохо кончится. Я говорила. Меня никто не послушал! Я гарантировала неприятности — они начались. Получите, распишитесь!

— Рин, а нет ли возможности стереть память Франсуазе и Дертону?

Рин задумчиво почесала голову и села на диван.

— Я не могу, у меня нет магической силы. Фриса нет рядом, и я понятия не имею, где он обретается. У кого спрашивать-то? Не у Кастедара же…

— А в чем проблема попросить его?

— Он меня так довел, что я его рожу мерзкую видеть не хочу, не то что просить о подобном, — призналась она, тяжело вздохнув.

— Как думаешь, я могу попросить его?

— Можешь попробовать. Но он к тебе относится… Плохо он к тебе относится.

— Тогда остается только один друг, к которому мы можем обратиться за помощью, не так ли?

— Кто? — удивилась Рин. Анхельм изобразил жестами. Рин поежилась.

— Неловко как-то… Слишком уж серьезный уровень. Но, наверное, ты прав. По меньшей мере, стоит спросить совета.

— Давай подумаем над этим немного. Время у нас есть. Дертон не доберется до Лилли в мгновение ока. Сейчас нужно решать вопрос с Арлен. Я встретил ее внизу, в холле, она ждала меня, чтобы поговорить. Мы решили выехать на прогулку. Ты едешь с нами.

— Неожиданно… Ну… Тогда подожди минутку, я оденусь.

~*~

Спустя полтора часа они приехали на окраину города, где был расположен прекрасный лесопарк. Снег здесь уже одел деревья и прикрыл опавшую листву, но кое-где еще виднелись рыжие и красные прогалины. Погода стояла холодная, как в ноябре, и хотя сыпал мелкий снег, грязно-белое небо было необычайно высоким. Ветер едва ощущался и лишь слегка покачивал голые макушки высоких дубов. Зябко поежившись, Анхельм вышел из экипажа и подал руку герцогине. Рин вышла следом и позволила им уйти далеко вперед. Арлен ничего не говорила, они просто молча шли по дороге вглубь дубовой рощи. Анхельм, уже догадавшись, о чем хочет поговорить Арлен, теперь размышлял о том, как поступить с Франсуазой и отрешенно смотрел на хмурые пейзажи вокруг. Только когда кончилась нормальная дорога, и они прошли по лесной тропинке так далеко, что оказались в дремучем лесу, герцог очнулся:

— Куда же мы идем, миледи? Неужели вы решили дойти до самой Соринтии?

— Я не хочу, чтобы нас хоть кто-то услышал, — отвечала Арлен, оглядываясь. — Прикажите госпоже Эмерси остановиться и не идти за нами.

Анхельм обернулся и не увидел Рин поблизости.

— Ирэн! — крикнул он. Рин откликнулась на зов, и спустя минуту показалась в просвете меж деревьями.

— Вы не хотите вернуться на дорогу? — спросила она, подойдя ближе. — Там никого нет. Зачем понадобилось лезть в такую глушь?

— Подожди нас там, пожалуйста.

Рин хмуро взглянула на них, отошла шагов на сто и остановилась. Анхельм скорее чувствовал, чем знал наверняка, что происходящее ее нисколько не радует, но дело нужно было закончить здесь и сейчас. Сомнения насчет Арлен, одолевавшие его с того самого вечера, когда он поссорился с Гальярдо, необходимо было разрешить.

— Нас никто не слышит. Что вы хотели сказать мне, миледи?

Арлен заговорила. Она долго рассказывала, как складывалась ее жизнь после смерти дедушки, жаловалась на непонимание со стороны матери и брата, на непутевых женихов и отсутствие настоящих мужчин в окружении, и когда речь ее иссякла, посмотрела на Анхельма очень жалобным взглядом и сказала:

— Я прошу прощения за статью. Я знаю, у вас были проблемы из-за меня… Я не ищу оправданий столь низкому поступку, но только надеюсь, что вы простите мне эту женскую слабость и глупость. Все только потому, что я приревновала вас…

— Что? — переспросил Анхельм, словно плохо ее расслышал. Краем глаза он заметил движение в глубине леса и напрягся. — Ревновали?

— Для вас не должно быть секретом, что я… питаю к вам определенные чувства.

— Чувства? Какие же, позвольте? — Анхельм притворился, что совершенно не понимает, к чему клонит герцогиня.

— Как это глупо с моей стороны! Несомненно, я потеряла всякое достоинство в ваших глазах, но сейчас я вижу, как вы сблизились с госпожой Эмерси, и это заставляет меня идти на бесстыдные поступки… Открытый разговор с вами… Я не в силах перенести охлаждение между нами, дорогой Анхельм, и мое сердце говорит мне бороться за ваше внимание. Я не хочу вас потерять, дорогой Анхельм…

Она стала говорить что-то еще про чувства и ревность, но Анхельм уже не слушал ее, все внимание герцога было приковано к лесу. Может быть, конечно, это прошел лось или олень. Анхельм только надеялся, что это были не горниды. Или кто-то пострашнее горнидов. Рин стоит далеко и не успеет подойти, если что-то случится.

— Ответьте же мне, Анхельм… — услышал он просьбу Арлен.

— Давайте вернемся к карете, миледи! — потребовал он и уже повернулся, но она схватила его за рукав и развернула к себе.

— Вы что, не слышали меня?! — повысила она тон. Тонкие брови сдвинулись, на лице застыла гримаса обиды.

— Почему же, слышал… — солгал он.

— Тогда повторите то, что я сказала.

— Вы говорили о своих чувствах, — неуверенно ответил он. Кто-то смотрел ему в спину, и взгляд явно принадлежал кому-то хищному и очень опасному. Анхельм чувствовал это всей кожей, даже мурашки пошли. Он обернулся. Никого. Воображение разыгралось?

— Невероятно! — воскликнула Арлен, дернув его за рукав пальто. — Я сказала, что хочу быть вашей спутницей жизни, что наш союз был бы прекрасным… Я отчаялась на такой шаг, а вы! «Давайте вернемся к карете»?! И это ваш ответ?! Вы ведете себя просто оскорбительно!

Он рассердился.

— Я слышал вас, миледи! Но мне нечего сказать. Между мной и вами не может быть ничего.

Ее большие серые глаза сузились. Губы сжались в ниточку. Подбородок окаменел.

— О-о, я поняла… Стало быть, вы действительно предпочитаете сильных женщин-военных, которые ведут себя подобно мужчинам? Как, например, она… — глаза Арлен широко раскрылись, взгляд ее метнулся в сторону, где стояла Рин. — Или… О боги! Я все поняла…

Глава 8.5

Лицо герцогини исказила гримаса. Она заломила руки, глядя то на Анхельма, то на лес, где скрывалась Рин.

— Так Франсуаза была права! Рин Кисеки… Это она? — Арлен указала в сторону Рин.

— Миледи, не говорите таких вещей… — опасным тоном начал Анхельм. Но герцогиню было уже не остановить. Лицо ее вспыхнуло, глаза засверкали.

— Так это правда! И вы все знали! Знали и потворствовали! Эта тварь добралась до вас, околдовала… Ха!.. Я знаю, чем может околдовать женщина! Видимо, аирги и впрямь так хороши в постели, как о них говорят. Настолько хороши, что даже герцог не погнушался преступницей…

Кровь словно бы вскипела при этих словах. Анхельм знал, что не должен такого говорить, но язык оказался быстрее разума.

— Меня привлекают честь и достоинство. А вы, Арлен, не имеете ни того, ни другого. Я вам нужен, видимо, для коллекции, ведь вы пускаете в постель всех подряд, не обошли вниманием даже конюха в собственном поместье.

Хлоп! Пощечина была такой сильной, что даже в глазах потемнело. Щека запылала.

— Возьмите свои слова назад, сейчас же! — потребовала герцогиня. Ее лицо покраснело, губы тряслись от обиды. Анхельм прикоснулся к щеке и с досадой вздохнул.

— Немедленно! Я жду!

— Можете ждать до самой смерти.

— Ах вы!.. — она замахнулась на него еще раз, но ударить не успела. Анхельм расслышал лишь легкий шорох снега, а затем раздался истошный крик Арлен. Здоровенное белое животное прыгнуло перед самым его носом, сшибив с ног, и вцепилось в горло герцогине. Брызнула кровь из перекушенных артерий, конвульсивно дернулись руки и ноги, последний стон вырвался из груди девушки. Зверь разжал челюсти, окровавленное тело упало на снег. Хищник повернулся. Анхельм с трудом узнал в нем Цуйо.

Шерсть муриана стала белоснежной. За четыре дня он немыслимо прибавил в росте, мощные лапы теперь могли бы сравниться с ногами небольшой лошади. Сзади послышался рык. Хайа и Айко обошли Анхельма и встали перед ним. Их глаза больше не были дружелюбными или понимающими.

— Не шевелись! — услышал он крик Рин, бежавшей к нему. Герцог и не думал. Он лишь смотрел, оцепенев, в совершенно дикие, злые и ставшие чужими глаза Цуйо. Муриан обнажил клыки и предупреждающе зарычал, двинувшись на герцога. Он бросал вызов вожака.

Рин взвыла по-волчьи, и три белоснежные морды синхронно повернулись в ее сторону. Она уже готовилась к драке: на ходу отстегивала и выбрасывала оружие прямо на дорогу.

— Айко… — позвал герцог. Муриан повернул к нему мордочку и прянул ушами. На мгновение Анхельму показалось, что он снова видит своего любимца, но тут же выражение изменилось. Айко обнажил клыки и зарычал: «Не лезь!»

Сначала Рин стояла перед ними, ничего не говоря, лишь смотрела в глаза Цуйо. Затем муриан выступил вперед, а Айко и Хайа немного попятились. Рин снова взвыла, и Цуйо ответил ей. А затем прыгнул. Его чудовищно-большие зубы едва не сомкнулись на ее шее, но Рин успела увернуться, схватила летящего зверя за лапу и со всей силы ударила об землю. Цуйо поднялся и опять прыгнул. Рин сделала то же самое, а после атаковала муриана сама. Она ударила его по ребрам так, что зверь с визгом отлетел на пару шагов в сторону. Рин набросилась на него, не позволяя подняться, вцепилась зубами в ухо и прижала голову животного к земле.

В бой пошел Хайа. Быстрее ветра он прыгнул на Рин и сшиб ее с ног. Прокатившись по земле, она остановилась и встала на четвереньки. Ее взгляд был совершенно звериный, ничего разумного. Хайа понесся к ней и уже было вцепился в шею, но Рин в последний момент сунула руку в его пасть и схватила за язык. Муриан заскулил, задергался, не в состоянии ни вырваться, ни атаковать. Зато рядом поднялся Цуйо. От его броска Рин смогла только отвернуться. Длинные зубы вонзились ей в волосы, заколотые в пучок; волк дернул на себя и потянул, она закричала от боли. Свободной рукой ей удалось вытащить ядовитый стилет и отбросить прочь, чтобы муриан не напоролся на него. Волосы распустились, но Цуйо не разжал зубы. Рин извернулась и укусила его за нос.

Она все еще крепко сжимала язык Хайа, и, казалось, сейчас откусит нос Цуйо. Тот пытался вырваться, но тщетно. Наконец Рин ухватила его за уши и снова прижала к земле. Казалось, победа была за ней. Но тут с места сорвался Айко. Удар пришелся Рин прямо в голову, она потеряла равновесие, на миг разжала руки и выпустила Хайа. А следом за тем Айко сомкнул челюсти на ее шее.

Рин закричала, страшно закричала. Наверное, этот крик вывел Анхельма из ступора и заставил действовать. Он рванулся к муриану, схватил его пасть и заставил разжать зубы. Рин упала, зажимая ладонью рану на шее. Анхельм вцепился Айко в уши, в загривок, вскинул его на себя и что было сил бросил прямо в мощный ствол дуба. Цуйо пошел на него, обнажив зубы и грозно рыча, но герцог не испугался. Он без промедления ударил громадного волка в укушенный нос, и тот отскочил с визгом. Хайа попытался атаковать, но герцог ухватил его за шею, поднял и впечатал здоровенного зверя в дерево. Правую руку обожгло болью — это Айко вонзил в нее клыки. Анхельм выпустил Хайа и, подражая Рин, укусил Айко за нос. Тот разжал челюсти, и герцог сразу же схватил его за глотку и хребет, поднял над собой, а затем еще раз так приложил об дерево, что муриан лишь жалобно взвизгнул.

Некий первобытный, звериный инстинкт в этот момент уступил место разуму. Вглядываясь в черно-желтые глаза, Анхельм зарычал. Муриан прижал уши, заскулил и потянулся лизать ему лицо. Мужчина выпустил зверя, и троица на брюхах подползла к его ногам. Мурианы перевернулись на спины, показывая животы, скуля и подвывая.

— Анхельм! — услышал он тихий голос Рин. Она стояла на коленях, держась за шею, по побелевшей руке текла кровь. — Теперь ты их полноправный вожак. Ты победил!

~*~

Рин сидела на снегу едва живая, перед глазами все плыло. Она зажимала рану на шее рукой, но чувствовала, что кровь уже промочила воротник шинели и всю рубашку. Холод пробирал и усиливался с каждой минутой. Было трудно дышать, тянуло в сон, но Рин знала, что закрывать глаза нельзя ни в коем случае — был риск не проснуться. Анхельм рвал и метал, хотел застрелить мурианов, но Рин остановила его, сказав, что сейчас нужно срочно решить, что делать дальше. Собственно, вариантов не было никаких, кроме как немедленно вызывать полицию, чтобы отвести от себя подозрения. Анхельм как наименее травмированный побежал к карете, чтобы поговорить с кучером. Рин, тем временем, обратилась к мурианам и заставила их отправиться на поиски стаи волков. Мурианы, напуганные Анхельмом, беспрекословно подчинились и быстро сбежали в лес, лишь бы только не встретиться с разгневанным вожаком. Когда он вернулся, троицы еще не было, и герцог решил перевязать себя и Рин. До приезда полиции и егеря у них оставалось в лучшем случае полчаса.

Мурианы привели волков. Вожак стаи подошел к Рин, и она долго смотрела ему в глаза, общаясь с ним мысленно. Затем волки стали бегать вокруг и натаптывать снег, сбивая следы мурианов.

— Что они делают? — с ужасом спросил Анхельм, когда пара волков вонзила зубы в бездыханное тело Арлен и стала таскать по снегу.

— Помогают нам, — прошептала Рин. — Выглядит мерзко, знаю. Но либо так, либо мы с тобой окажемся в большой беде.

— Все, хватит! Прогони их! — вскричал Анхельм, когда они стали рвать труп.

— Нет. Теперь это их законная добыча. Ты не можешь просить об услуге, если не можешь отплатить за нее. Отвернись и не смотри.

— Боги… Как же так! Рин! Нам нельзя позволить им сожрать ее… Посуди сама, если бы они на нас напали, а мы отбились только благодаря мурианам, разве они успели бы сделать такое?..

Рин с трудом соображала, но поняла, что он прав.

— Да… Что-то я не подумала. Лучше я им чем-то другим отплачу.

Она подозвала вожака и снова что-то сказала ему. После чего волки бросили тело и скрылись в лесу.

— Мне плохо, Анхельм. Холодно… — тихо простонала Рин и повалилась на него. Он немедленно скинул с себя пальто и накинул ей на плечи. После чего снял кардиган и рубашку. Вся рука от предплечья до кисти оказалась окровавлена. Предплечье было прокушено насквозь. Анхельм оторвал рукав рубашки и перетянул рану.

— Шарфом обмотай. Кости целы? — спросила Рин, еле ворочая языком. Ее уже лихорадочно трясло, и это был плохой знак: слишком много крови потеряно.

— Чудом… Он так сдавил! Видимо, пальто помешало раздробить. Скотина неблагодарная!

Айко, о котором шла речь, уткнулся мордой в снег и не смел поднять взгляда на Анхельма.

— Не кричи на них. Это был вызов вожака. Они подчинялись своим инстинктам.

— Могли бы проявить свои инстинкты позже, — прорычал Анхельм, яростно глядя на них. Вдруг Цуйо навострил уши и обернулся в сторону выхода из леса и большой дороги. Коротко взвыл и прижался к земле.

— Полиция приехала, — перевела Рин и отключилась.

~*~

Придя в сознание, она обнаружила, что лежит на жесткой кушетке в плохо освещенном месте. Рядом с ней никого не было. Откуда-то тянуло табаком. Она нашла в себе силы приподняться и осмотрелась. Маленькая комнатка, одна половина которой была заставлена нелепой мебелью: высоченный и громоздкий шкаф со стеклянными дверцами, кожаный диван с одним ободранным боком, конторка со множеством ящичков и стулья в количестве четырех штук. Другая половина комнаты была практически пуста, стояла только кушетка для пациентов, на которой и лежала Рин. Поразмыслив, Рин сделала вывод, что находится в кабинете дежурного доктора, а не в госпитале. Дверь была приоткрыта, по длинному коридору ходили полицейские.

Она аккуратно села, стараясь не шевелить плечом и не напрягать шею. В ногах чувствовалась слабость, руки занемели от холода. Рин потрогала место укуса и недовольно поморщилась. Повязка была наложена слишком туго и неумело; вероятно, врач был не слишком хорошо знаком со своей профессией. Рин встала и, покачиваясь и опираясь на стены, побрела на поиски Анхельма. Едва она вышла, как один из полицейских бросил свои дела и тут же вцепился ей в локоть.

— Вы с герцогом Римером? — спросил он и, не дожидаясь ответа, повел куда-то по коридору и вниз по широкой каменной лестнице. Они пришли в светлый и просторный кабинет, где все было прокурено. От табачного дыма Рин захотелось чихать, но она заставила себя сдержаться. Побоялась, что из-за резкого напряжения мышц снова откроется кровотечение. Анхельм сидел на стуле перед столом, за которым восседал мужчина лет пятидесяти с пышными подкрученными усами и ухоженной бородой. Знаки на его погонах извещали о том, что это генерал-лейтенант, и, соответственно, начальник полиции города Госсенштальдт. Рядом с герцогом с гордым и независимым видом сидели мурианы. Белоснежные морды Цуйо и Айко были испачканы кровью.

— Анхельм… — слабо позвала Рин. Герцог немедленно обернулся и поспешил подойти к ней. Стоило ему взять ее за плечи, как в тело стала возвращаться сила, она резко почувствовала себя лучше, но не спешила радоваться.

— Госпожа Эмерси, полагаю? — осведомился генерал. Рин кивнула. — Я следователь по делу герцогини Доунбридж. Вы в состоянии ответить на несколько вопросов?

— Не знаю, — проговорила она еле слышно.

— Оставьте ее в покое! Разве я недостаточно рассказал? Показаний герцога вам недостаточно?

— К сожалению, нет, ваша светлость.

Рин ясно поняла, что исключения никто делать не собирается, сколько бы ни настаивал на этом герцог. Почему-то мелькнула мысль, что если бы вместо Анхельма была Виолетта, то начальник полиции сам бы сидел на стуле, а герцогиня расположилась за столом. Все же он не умеет вести себя уверенно, поэтому никогда не становится хозяином положения.

— Я отвечу на все ваши вопросы, — прошелестела она, мысленно готовясь к долгому разговору.

Следователь допросил Рин об обстоятельствах смерти Арлен по всем правилам. Однако рассказ его не убедил. Он косился на Айко, Цуйо и Хайа, на Анхельма, нервно постукивавшего сжатым кулаком по бедру, переводил взгляд на Рин, с большим подозрением разглядывая ее лицо, и задумчиво хмыкал. В итоге Анхельм потерял терпение.

— Сейчас… Сейчас! — пообещал он.

Герцог разделся, снял рубашку и предъявил свое окровавленное предплечье, прокушенное насквозь. Затем подошел к своей спутнице, собрал ее волосы и указал на шею.

— Мы подверглись нападению диких животных. Я истекаю кровью, моя спутница опасно ранена и потеряла много крови, но нам никто даже не дал обратиться ко врачу. Вместо этого нас потащили сюда и допрашивают так, будто мы и есть преступники! — герцог начал говорить тихо, но скаждым словом голос его становился громче и все более сердитым. — Как будто это у меня отросли волчьи зубы, как будто я сам загрыз Арлен Доунбридж!

— Я не говорил о вас ни слова! — всплеснул руками начальник. — Но ваши собаки…

При слове «собаки» мурианы недовольно зарычали.

— Я прекрасно вижу ваши взгляды! Я прекрасно вижу, что вы не верите ни одному моему слову! И это не собаки, это мурианы. Вы и егеря видели следы на снегу, они принадлежали волкам! И сейчас, вместо того чтобы отправить охотников по следу, вы подвергаете жизнь моей спутницы опасности! Она потеряла много крови! Вы посмотрите, она же белая вся! Как снег белая!

— Я и смотрю, ваша светлость… — следователь поднялся и пошел к большому шкафу-кабинету, стоящему вдоль одной стены. — Внимательно смотрю.

Он провел пальцем по корешкам папок и вынул одну. Раскрыл и перебрал несколько листов. Нашел, видимо, нужный ему и поднес папку Рин.

— Я смотрю, — повторил он, — и то, что я вижу, вызывает у меня очень странные чувства.

Рин смотрела на собственное досье. Листы были пожелтевшими от времени, по краям замусолились и порвались, видимо, от частых прикосновений. Анхельм онемел. Рин не могла произнести ни слова. Она перелистывала страницы, читая собственную характеристику и послужной список. Рассматривала портрет, зарисованный полицейским портретистом, объявление о награде за свою голову, статью, вырезанную из левадийской газеты.

— Какие чувства? — спросила она, закрыв папку и устремив на следователя неподвижный, немигающий взгляд, каким обычно смотрела на тех, кто в следующие несколько минут становился в очередь за местом на кладбище. Следователь молчал. Любому человеку он показался бы совершенно спокойным. Но только не Рин. Рин слышала, как он нервно сглотнул. Видела, что по его виску стекает капля пота. Чуяла, как поднимается в этом человеке волна ужаса. И поняла, что ситуация в ее руках.

Рин перевела взгляд на Айко и отдала приказ. Муриан немедленно подбежал к дверям, закрыл, тронув лапой, и улегся перед ними.

— Что происходит? — занервничал следователь.

— Я думаю, что нам нужно поговорить открыто, господин… Вы так и не представились.

— Ансельм Ман.

Рин скрестила руки на груди. Это нехитрое движение вызвало жгучую боль в шее, но она удержалась от стона и даже не поморщилась.

— Господин Ман, иногда люди сталкиваются с чем-то необычным, согласны? Но это не значит, что об этом необычном нужно сообщить всем вокруг, не так ли?

— Рин Кисеки… — прошептал следователь. — Так это вы…

— Собственной персоной, — подтвердила Рин. Следователь рухнул в кресло.

— Но вы были убиты!

— Да, было дело.

Рин уже наслаждалась выражением его лица.

— Ничего не понимаю… — лихорадочно зашептал он. — МБР ведь… Как вам удалось избежать смерти? Почему вас не передали в руки правосудия?!

— Кстати о правосудии… — Рин подняла палец. — Ни одно из обвинений в мой адрес не было заслуженным. Подчеркиваю это!

— Но удивительно даже не это, — вмешался Анхельм. — Возникает юридический казус, не так ли? Ведь своей смертью Рин Кисеки искупила всё, в чем ее обвиняли. Не согласны?

— Арлен Доунбридж…

— Я не нападала на Арлен Доунбридж! — отрезала Рин. — На нас напали волки. Я защищала герцога от волков. К моему огромному сожалению, герцогиню спасти не удалось.

Рин нашла в себе силы подняться. Это нехитрое действие заставило следователя резко дернуться назад, стул под ним качнулся слишком сильно, и тогда он сверзился на пол. Рин обошла стол и подала ему руку. Он смотрел на нее с ужасом, по виску стекла капелька пота.

— Что вы так переживаете? — поморщилась она, ухватила его за ладонь и рывком подняла. В теле словно взорвались сгустки боли, в глазах потемнело, она даже покачнулась, но удержалась на ногах. Усадила следователя обратно в кресло и облокотилась на его плечо. — Если бы я хотела вас убить, то уже давно всадила бы вам в горло канцелярский нож. Успокойтесь. Я предлагаю договор. Мы с герцогом Римером убираемся восвояси из Канбери, а вы закрываете дело бедняжки Арлен и сами разбираетесь со всеми ее родственничками, не упоминая наших имен.

— Как же я…

— Вы? Будете хранить секрет — будете жить долго и счастливо. А не будете… Ну тут уж я ничего не могу обещать. Кроме, пожалуй, одного…

Она наклонилась к нему и тихо проговорила прямо на ухо:

— Я ведь не бессмертная, честно говоря. Дело в том, что за моей спиной стоят очень большие силы, которые хотят, чтобы я сделала определенные вещи. Поэтому они меня оживили. И, знаете, они не хотят, чтобы кто-то переходил им дорогу и мешал их планам. Так что поберегите нервы и силы. Хорошо?

Следователь кивнул.

— Вот и славно! — обрадовалась Рин. — В общем, мы можем идти, а вы тут все сделаете как надо, да?

Следователь еще раз кивнул. Его лицо было белым, руки нервно дрожали. Рин похлопала его по плечу и направилась к выходу.

— Артистка! — вполголоса проговорил Анхельм, поддерживая ее под руку. Рин только усмехнулась и показала папку с досье, которое решила оставить себе.

~*~

— Ай! Щиплет!

— Все-все, закончила. Чш-ш… — Рин намазала предплечье Анхельма мазью и подула, чтобы не щипало. Они сидели уже в гостиничном номере, за окном опускалась ночь и поднималась суровая метель. В большом камине потрескивали поленья, пряный запах неких трав плыл по комнате, успокаивая и согревая душу.

— Завтра утром выезжаем?

— Да.

— Скажи, что мы не едем на бензиновой карете! Только не на бензиновой карете!

— На ней быстрее будет, — пожал плечами Анхельм и погладил Рин по голове, когда она огорченно застонала. — Я хочу попасть домой так быстро, как это возможно. Нам еще нужно забрать Жара и мою карету из Рентара.

— Да-а, точно, я совсем забыла, — поморщилась Рин и поправила повязку на шее.

— Сильно болит?

— Да. Думала, что голову откусит. Хорошо, что они еще не выросли до взрослых размеров, — осторожно качнула головой Рин и вздохнула. — До сих пор не понимаю, почему так произошло. Почему они бросили вызов вожака сейчас? Ведь еще слишком рано.

Анхельм похмыкал, бросая задумчивые взгляды на трех зверей. Мурианы спали в углу гостиной, занимая немало места. Айко сладко похрапывал, прикрыв нос лапой, его пышный хвост покоился на голове Цуйо, который вытянулся в ровную линию вдоль стены. Хайа свернулся, будто кошка — не разобрать, где голова, а где хвост. Сейчас они выглядели совершенно безобидно.

— Я могу понять, почему Цуйо напал на Арлен. Наверное, он воспринял ее как угрозу. Она же дала мне пощечину, помнишь? А у Цуйо только одна реакция на это. А вот почему следом за тем они бросили вызов — не знаю. Может быть, потому что ты их слишком часто таскала в опасные места. Они уже очень многое видели для своего возраста. А Цуйо даже убил человека.

— Возможно… Но легче от этого не становится. Арлен жалко. Такая молодая! Это ведь ужасно болезненная смерть, хоть и быстрая… Боги, снова я виновата…

— Ты-то чем провинилась?! — вскинулся Анхельм. — Рин, ведь не ты ее загрызла!

— Меня не было рядом, чтобы защитить…

Он закатил глаза.

— Ты не можешь быть рядом со всеми, кто в опасности. Откуда ты могла знать, что наши любимцы вдруг озвереют и набросятся? Разве ты могла предположить, что они будут там, именно в этом лесу? Ведь мы их оставили совсем в другом месте.

Она горько вздохнула и пожала плечами. Анхельм видел, что она не верит его словам. Тогда он попытался зайти с другой стороны.

— Рин, она тебя узнала. Арлен догадалась, кто ты такая. Она винила тебя в смерти своего отца, она ненавидела тебя. И донесла бы в полицию сразу же, если бы вышла из леса. Так что… Наши звери в какой-то мере решили проблему за нас.

— Мне действительно не нравится такой метод. Я не люблю мокрые дела. И это все еще аукнется нам.

— Почему ты так считаешь? Это твоя интуиция или логика?

— Это моя логика, — скривилась Рин. — Ее брат потребует расследования по всем правилам и обязательно выйдет на наш след. Нас с тобой, к сожалению, видел не только этот Ансельм Ман, но и другие полицейские. Одного я запугала, но с остальными такое не сработает. Узнав, что мы причастны, Доунбриджи не оставят этого просто так. Вмешается Дертон, который подозревает, что я жива. И Франсуаза Мелуа, которая уверена почти на все сто.

— Арлен загрызли волки.

— Или, может быть, это я натравила на нее зверей? — задала она встречный вопрос и развела руками. — Дертону ведь было известно, что Рин Кисеки могла общаться с волками. Видишь? Ситуация, как ты ее ни крути, нисколько не в нашу пользу…

В ответ Анхельм только вздохнул тяжело.

— Хотел бы я иметь ответы на все вопросы, Рин… Хотел бы я уметь провидеть будущее! Быть таким же сильным, как Фрис или непогрешимым, как Кастедар.

Она посмотрела на него с грустной усмешкой.

— Фрис не такой уж и сильный, а Кастедар часто ошибается.

— Тогда я хотел бы быть таким же сильным, как мой отец. И иметь хоть малую долю его уверенности.

— О каком из отцов ты говоришь? О Вольфе или Вейлоре?

— И о том, и о другом. Оба друг друга стоят…

— Да уж.

Оба надолго замолчали. Анхельм разглядывал рану на своем плече, Рин перебирала аптечку, раскладывая по местам яды и противоядия, мази и настойки. В потайном кармашке она нашла подвеску, которую подарил Анхельм на день ее рождения и полюбовалась игрой света на красновато-сиреневом с зелеными прожилками камне. В памяти всплыли события того вечера, и то, что этому вечеру предшествовало.

— Я стала сдавать, Анхельм, — тихо сказала она и положила подвеску обратно. — Я уже не та, что была раньше. Голова работает плохо, реакция снизилась. Слишком часто подпускаю к себе врагов. И слишком много травм за последний год. Делаю глупые ошибки, как дилетант какой-то. А я же мастер. Я профессионал высокого класса!

— Ты устала, Рин.

— Я заржавела. Я ослабла. Я даже не уверена, что мне хватит сил сразиться с… ним.

Анхельм задумчиво вздохнул. Притянул ее к себе и взъерошил волосы. Рин недовольно заворчала, но он не обратил внимания.

— Ты не стала слабее, — ответил он, — просто долгое время занималась не своей работой и немного отвыкла. Это нормально. Прекрати копаться в себе. Я рядом, родная. Вместе мы все можем. Мы должны держаться вместе, особенно теперь.

Она поднялась с кровати, чтобы выбросить грязные бинты, и уже на выходе из комнаты сообщила:

— Из-за моей слабости мог пострадать ты. Я больше не отпущу тебя ни на шаг.

— Вообще-то, это я тебя сегодня спас, — заметил Анхельм с улыбкой, когда она вернулась. Глаза Рин округлились.

— Точно же…

И вдруг какая-то необъяснимая нежность пронзила все ее существо. Она забралась к Анхельму на кровать и поцеловала его.

— Я тебя люблю, Анхельм, — сказала она, серьезно глядя ему в глаза. — Еще год назад я и не думала, что это чувство придет в мою жизнь снова. Мое сердце, которое я считала мертвым, всего лишь крепко заснуло. Я была уверена, что на всю жизнь останусь одна. Мне тяжело говорить эти слова, но… Я тебя действительно люблю. Своей странной любовью. Может быть, она не такая, какой ты хочешь ее видеть, но какая уж есть. Люблю, как умею. Спасибо, что принимаешь ее. Спасибо, что любишь меня. Такую вот… Нелепую, дурную совершенно. Я благодарна, что ты так долго терпел и укрощал это чудовище, каким я являюсь. Я теперь постараюсь ради тебя стать лучше.

Он погладил ее по волосам, нежно поцеловал и выдохнул ей на ушко:

— И я люблю тебя, Рин. Люблю тебя такой, какая ты есть, и не нужно ничего менять. Ты не чудовище, ты — мое сокровище.

Глава девятая, в которой Фрис возвращается, Анхельм решает проблемы с семьей, а Рин вынуждают действовать

Дорога до дома из Госсенштальдта с заездом в Рентар заняла две с половиной недели. К счастью, Жар за время отсутствия хозяев поправился и настолько соскучился по работе, что едва ли не сам побежал запрягаться в карету и всю дорогу шел резвее обычного. На обратном пути Рин два раза в день смазывала его ноги разогревающей и охлаждающей мазью, тщательно расчесывала щетки и бинтовала, чтобы больше не было досадных происшествий. Жар благодарно фыркал и не кусался. На большую степень признательности с его стороны рассчитывать не приходилось. В дороге Рин и Анхельм разговаривали мало. Он полностью погрузился в переживания об Адель, а Рин большую часть пути проспала, восстанавливая силы после ранения. К счастью, на ней всё заживало, как на собаке, но периодически она едва не падала в обморок — сказывалась потеря крови. Питательная еда и целебные травы постепенно приводили ее в норму, однако не так быстро, как хотелось бы.

Соринтия встретила их сугробами по колено, морозом в десять градусов и ночными метелями. Погода была совершенно не свойственная сезону, словно вместо ноября сразу наступил январь. Рин продрогла до костей, так как ее одежда оказалась не рассчитана на подобную погоду, Анхельм тоже замерз и уже начинал покашливать, чем немало беспокоил. Рин прекрасно помнила, как легко кашель у герцога переходил в воспаление бронхов, и как он потом мучился, так что замотала его во все теплые вещи, какие удалось найти в гардеробе, не без боя всучила свою шинель и заставляла кучера останавливаться каждый раз, когда они проезжали мимо трактира или жилого дома, чтобы поесть горячего. Деревенские жители, конечно же, узнавали своего герцога и с радостью приглашали за стол, подавали лучшие угощения и развлекали, как только хватало фантазии. Наверное, только это и отвлекало Анхельма от грустных мыслей о доме, где ждала их возвращения смертельно больная Адель Пюсси.

Ранним утром семнадцатого ноября они прибыли в Лонгвил. Въехав во двор поместья, Рин и Анхельм увидели на пороге дома Джима и Заринею, расчищавших снег. Разумеется, при виде кареты друзья бросили свое занятие и помогли затормозить. Колеса еще не остановились, а Анхельм уже выскочил из кареты и, не дожидаясь Рин, которая осталась распрягать Жара, побежал в дом.

— Как она? — спросила Рин, обняв Зару и Джима.

— Держится. Иди, она хотела тебя увидеть, сказать пару слов.

— Мне? — удивилась Рин. — Я-то каким боком…

— Иди, узнай, — посоветовал Джим. — Я позабочусь о лошади, не беспокойся.

— Осторожнее с ним, Жар не любит людей и постоянно кусается. И проверь, пожалуйста, его ногу. У него была тяжелая рана и сильное нагноение. Вроде бы вылечили, но я что-то не уверена, что такой долгий путь пошел ему на пользу.

— Я осмотрю его, — пообещала Зара. — Иди уже!

Когда она вошла в комнату мадам Пюсси, Анхельм сидел у постели и держал названную мать за руку. Она выглядела плохо. Всегда розовощекое и полное лицо осунулось и побелело, под глазами залегли тени. Под спину Адель положили подушки, так что женщина почти сидела.

— О, Рин, и ты пришла… — с трудом проговорила она, улыбнувшись ей. Рин подошла и села с другой стороны кровати. — Ну вот, теперь я довольная. Рин, милая, ведь матушка твоя сюда приехала, ты знаешь?

— Мама?! — опешила Рин. Вот уж кого она здесь точно не ожидала увидеть.

— Да. Я рада, что перед смертью повидала твою родню. Долго мы с ней… говорили. Хорошая, добрая женщина, ты вся в нее. Ты, миленькая, не серчай на нее, она тебя любит сильно. По-своему, но сильно… Рассказала она мне, что ты влюблена во Фриса. Ты его оставь, — Адель похлопала пухлой рукой по ладони Рин. — Тяжело, знаю. Сама через это прошла в молодости. Но с тобой должен быть тот, кто поддержит и не оставит в беде. Искренний, верный и добрый человек. Фрис не такой. Он по-своему хороший, мудрый, сильный, но не твоего помола, не будет тебе с ним счастья.

— Адель, я…

— Скажешь, что не мое дело, знаю. Но ты лучше послушай меня, я всю жизнь уже прожила и многое повидала…

— Да нет же! Фрис мне вроде отца. Он мой наставник. Но люблю я Анхельма.

Серые глаза Адель увлажнились и стали очень добрыми.

— Вот и хорошо. Теперь я спокойна. Я тебя попросить хотела…

— Что угодно.

— Ты присматривай за ним. Он еще юный, хотя кажется таким взрослым и сильным. Еду не готовь, слыхала я, как ты готовишь.

Рин покраснела до ушей при воспоминании о том, как ее кулинарный шедевр обернулся для герцога жестоким несварением и аллергией.

— Не буду.

— Слушайся его и не перечь лишний раз, он этого не любит. Береги его, дорогая, по-настоящему у него только ты и есть.

У Рин комок встал в горле, слезы подступили к глазам. Адель повернулась к Анхельму.

— А ты, сынок, попридержи свой характер с ней. Я-то знаю, каким ты бываешь. Смотри мне!

Анхельм не смог ничего ответить, лишь повесил голову, печально улыбаясь.

— Почему ты говоришь так, будто надежды уже нет? — спросил он.

— Я все молила дать мне только с вами попрощаться. Сбылось. Нельзя просить больше и испытывать его терпение, — ее взгляд скользнул в угол комнаты.

— Чье? — Рин и Анхельм синхронно обернулись туда, куда она смотрела, но никого не увидели.

— Его. Смерти. Уже здесь он, пришел забрать.

Рин в недоумении уставилась на угол, но решительно никого не видела. Как же так? Ладдар не мог быть здесь… Что же видит Адель?

— Я не хочу тебя терять! — воскликнул Анхельм. — Тиверий! Милли! Сюда все! Позовите Зару!

Адель похлопала его по руке.

— Не будь эгоистом, дорогой, и не заставляй меня печалиться попусту. Я уже свое отжила. Хватит. Дочь и сына схоронила, а сама осталась… Теперь хочу повидать их, они ждут.

— Мам!

— Я рада, что вы двое вместе. Счастливая ухожу.

Дверь распахнулась, влетела Милли, за ней — Тиверий. Внучка бросилась к ней с рыданиями.

— Бабушка! Бабушка!

Адель прижала Милли к груди и улыбнулась.

— Моя хорошая… Помощница моя… Не плачь. Время придет — встретимся.

Тиверий встал на колени у постели жены и сжал ее руку. Как обычно, не говоря ни слова. Железное сердце у него что ли? Хотя, вон как смотрит…

— Ты уж за ней-то пригляди… — попросила женщина, поглаживая голову внучки.

Рин подумала, что она здесь совершенно лишняя, поэтому тихонечко отошла в сторону, уступив место родным. И сразу же Адель обратила взгляд к кому-то невидимому и проследила, словно он подходил ближе. Потом закрыла глаза, измученное лицо ее на секунду озарила нежная улыбка, а затем уголки губ опустились, и она замерла. Адель Пюсси ушла.

Долгое время никто не нарушал тишину. Милли беззвучно плакала, вздрагивая всем телом. Вошла Зара.

— Что происходит? — спросила она. Рин приложила палец к губам и вытолкала подругу в коридор.

— Адель ушла, — ответила Рин на немой вопрос волшебницы. Зара села на пол и закрыла лицо рукой.

— Не понимаю. Мне ведь удалось стабилизировать ее сердце. Все было хорошо!

— Она так решила.

— Человек не может просто решить умереть, Рин, и в одну секунду скончаться! Это же не дурную привычку бросить.

Рин уселась рядом и похлопала подругу по плечу.

— За ней пришли. Настало ее время.

— Столько сил, времени, переживаний… И все напрасно.

— Не напрасно, не говори так. Анхельм успел поговорить с ней.

После недолгого молчания Зара прерывисто вздохнула и утерла почти сухие глаза.

— Я поражена ее волей. Каждый день она твердила, что не уйдет, пока не увидит вас с Анхельмом. И вот, только увидела…

— Адель была сильной женщиной. Она пережила смерть двоих детей, родителей Анхельма, которые были ей, как семья… Пусть теперь отдыхает, там ей будет спокойно.

— Возможно… Кстати, ты знаешь, что твоя мама здесь?

— Да. Она давно приехала?

— Три дня назад. Я не ожидала ее увидеть здесь. Оказывается, Анхельм позвал. Она сейчас ушла на рынок.

— Ох… Это плохая идея! — Рин схватилась за голову.

— Почему же?

— Потому что мы с ней похожи! А если ее примут за меня? Что делать? Я пойду и разыщу ее.

— Рин, успокойся, она уже третий день ходит по рынку и перезнакомилась со всеми торговцами в округе. Вчера она заявила, что будет плести кружевную фату для дочери градоначальника.

— …?!

— Сама у нее спроси, я была занята и не очень внимательно слушала ее грандиозные планы на жизнь, — отмахнулась Зара. — Она на второй день здесь очень приободрилась, я ее такой никогда не видела. Уже решила открыть лавку и торговать пуховыми платками и узорной вышивкой.

Рин уперла руки в боки. Нет, начать дело с торговлей было вполне в духе мамы. В конце концов, у них с отцом всю жизнь была своя оленья ферма, семья всегда жила в полном достатке, и мама ни в чем не отказывала ни себе, ни детям. А когда не стало отца и Юки, главных кормильцев, то исчезла возможность жить комфортно. А мама всегда любила комфорт, ее мечтой был большой и уютный дом с пышным садом. Неудивительно, что здесь, в поместье, она вспомнила о том, как жила когда-то и как хотела жить всегда. Но интересно, что скажет на это Анхельм? И стоило ей подумать об этом, как из комнаты мадам Пюсси вышел герцог. Увидев его лицо, Рин поднялась и крепко обняла своего мужчину. Но он лишь неловко сжал ее в ответ, через мгновение отпустил и пошел в сторону холла.

— Ты куда?

— Надо позвать доктора, полицейского и распорядителя похорон, — ответил он тихо. Рин проследила за ним взглядом, а потом вопросительно посмотрела на Зару.

— Ему тяжело. Сама понимаешь. Какая помощь нужна? Я могу подготовить простыни, чтобы завернуть ее.

— Да, давай… Я пойду, узнаю у Тиверия, что нужно сделать.

Спустя час в поместье приехали доктор и полицейский, сделали заключение и отправили тело в Холодный дом, где заботились о покойниках. Похоронить, сказали, уже не смогут до самой весны, земля, мол, промерзла глубоко. Когда полицейский уехал, Анхельм заперся с доктором и Тиверием в кабинете и долго разговаривал о чем-то. Из кабинета доктор вышел с несколько тревожным выражением лица, опасливо поглядывая на герцога. Рин спросила, о чем они говорили, Анхельм ответил, что скажет после ужина. Еще через два часа вернулась Харуко. При виде мамы у Рин сердце ёкнуло, она вспомнила разговор перед отъездом из Иствана и понадеялась, что сейчас не случится ничего подобного. Вроде бы Рин с тех пор больше не давала повода для этого, но мама всегда умудрялась найти у дочери слабое место и устроить хорошую выволочку. Как бы то ни было, она приняла у матери покупки и проводила в свою комнату.

— Ну, что мне расскажешь? — спросила Харуко бодрым голосом, рассматривая свое отражение в ростовом зеркале.

— Мы Адель живой успели увидеть.

Мама обернулась и покивала, ее строгое лицо опечалилось.

— Отмучилась бедняжка. Хорошая женщина была, славная, добрая. Жаль, очень жаль, что так недолог человеческий век… Что же, ничего не поделаешь. Анхельм что?

— Держится. Но мне за него страшно.

— Отчего же?

— Умер самый близкий ему человек, а он ни слезинки не пролил. Железный что ли?

— Он сестру и мать с отцом похоронил, — пожала плечами Харуко и стала переодеваться в домашнее платье. — А Адель ему все же не матерью, а кухаркой была. К тому же, не все такие плаксы, как ты.

— Я не плакса.

— Тебе прослезиться — что дураку с горы скатиться. Ума не приложу, как ты в армии с таким характером служила. Ладно, потом поговорим. Я пойду на кухню и ужин приготовлю, а ты своему жениху помоги.

— Он мне не жених, — пробормотала Рин, выходя из комнаты.

Но Анхельму помощь не требовалась, он только попросил позвать Альберту Вонн, чтобы та помогла с ужином, и Рин побежала в «Оленье рагу» на поиски старой знакомой. Альберта приготовила поминальный ужин, и в восемь часов все сели за стол. Некоторое время никто ничего не говорил, все молча ели. Затем Анхельм поднялся со своего места во главе стола и, глядя в никуда, сказал:

— Сегодня, семнадцатого ноября, ушла из жизни Аделина Пюсси. Невероятно добрый и открытый человек. Она всегда помогала нуждающимся в помощи, была верной женой, любящей матерью и бабушкой, мудрым советчиком и надежным плечом для всех, кого брала под свою опеку. Нам всем будет не хватать ее.

Он поднял бокал вина и выпил до дна, его примеру последовали все остальные, кроме Харуко и Рин. Она побаивалась пить алкоголь, пока рядом была мама. Тем временем, Анхельм продолжил:

— В следующем году начнется строительство медицинской академии в Кандарине. Доктор Чесевски убеждает меня и Тиверия провести операцию и извлечь сердце Адель, чтобы отправить его в академию в качестве учебного материала. Наши мнения на этот счет разделились, и мне нужен ваш совет. Зара, прошу вас высказать свое мнение. Вы знакомы с медициной не понаслышке. Как бы вы поступили на нашем месте?

— Я полностью поддерживаю просьбу доктора. Адель никогда не отказывала в помощи, и я уверена, она была бы рада, чтобы после смерти, выражаясь ее словами, «ничто не пропало даром». Ее сердце, я уверена, даст ученым возможность лучше разобраться в болезни и, возможно, научиться предотвращать подобное в будущем. Я поддерживаю.

Анхельм выслушал ее, одобрительно кивая.

— Джим, ваше мнение.

Джим пригладил пятерней кипенно-белые волосы и тяжело вздохнул.

— Я не жажду спасать человечество после того, что видел за свою жизнь, а прожил я немало. Люди в большинстве своем — жадные идиоты, неспособные ни оценить альтруизм, ни научиться на ошибках. Есть единицы, но я говорю о большинстве. Умер человек. Понятное дело, что за себя сказать уже не может, а другие спорят, что делать. Но ведь смерть не снимает с окружающих обязанности уважения и почтения к личности. Интересы человека должны стоять над интересами общества или науки. Нарушать покой мадам Пюсси ради студентов…

— Не пытайся быть святее Сиани, пожалуйста! — взвилась Рин. — Ты говоришь так, словно все человеческое тебе чужно, ты всегда учишься на своих ошибках и ты никогда не был эгоистичным и жадным идиотом.

Джим казался уязвленным, но на справедливое замечание Рин никак не отреагировал.

— И потом, академия ведь построится еще нескоро, не сразу наберется класс. Хранить такое… Сложно.

— Да ничего сложного в этом нет, — возмутилась Зара, — заморозить надо, и только-то. И что значит «ради студентов»? Не ради них, а ради развития медицины! Боги, Джим, она перенесла два инфаркта! Два! И после первого она прожила столько лет в таком нездоровом образе жизни, какой и представить себе сложно. Сейчас сама возможность изучения ее сердца может спасти жизни тысячам людей в будущем. И среди них могут оказаться твои родственники, Джим, или родственники его светлости.

— Зара, я понимаю твою точку зрения. Не отрицаю, что дело, конечно, благое. Но есть еще и этическая сторона! Мы должны выразить почтение к ее телу, отнестись с уважением и достойно проводить в последний путь, а не потрошить, будто рыбу, чтобы изучить внутренности.

— Потрошить?! — задохнулась волшебница, и ее Сила вспыхнула лиловым ореолом.

— Ой, да что с тобой спорить, анатом! Меня до сих пор в дрожь бросает, когда вспоминаю, как ты увлеченно разбирала на сувениры того бедолагу-гвардейца, а потом…

Джим замолчал, неопределенно махнув рукой. Зара уставилась на него с возмущением и что-то пробормотала на аранийском. Ее эмоции были вполне понятны: она не видела ничего кощунственного в том, чтобы использовать любые возможности получить новые знания о медицине. У нее была своя философия жизни и смерти.

— Я понял, Джим. Спасибо. Госпожа Кисеки, аирги отличаются особым взглядом на вещи. Можно узнать ваше мнение?

Харуко отложила вилку в сторону, уложила подбородок на скрещенные пальцы, и взгляд ее стал стеклянным, что означало полное погружение в размышления. Спустя некоторое время она ответила, медленно роняя каждое слово.

— Вы должны понимать, что у аиргов отношение к телу другое. За жизнью телесной нас ждет жизнь на уровне чистой энергии. Тело — лишь временная оболочка, которую мы занимаем, чтобы напитаться знаниями о мире, а затем перейти в другую жизнь, в другой форме и состоянии. Дух бессмертен и самодостаточен. Смерть служит его освобождению от бренного сосуда. Но это не значит, что мы можем позволить себе не лечить болезни и травмы и терять соплеменников. Ведь тогда цель духа не будет достигнута, мы будем уходить из жизни пустыми и души наши, не находя смысла в перерождении, затеряются в хаосе.

Чуть больше трех тысяч лет тому назад в Истване, который был тогда большим городом, болезнь свирепствовала. Жизни одну за другой уносила. Никто не знал, как справиться. Медицина была не слишком развита даже у нас. Доктор Хиро, ставший позднее одним из Старейших, которому теперь поклоняются и у которого просят совета все аирги, решил вскрывать тела и изучать. Он узнал, что желудки больных были поражены червем, которого позже нашел в оленьих желудках и мясе. Вскоре Хиро смог найти лекарство, которое позволило остановить и вылечить болезнь. Думая об Адель, не как личности вы мыслить должны, а как целый вид живых существ. Если не увидеть сегодня того, что навредило одному, то завтра это всем огромные страдания причинит.

Анхельм некоторое время даже ответить не мог и задать следующий вопрос. Он просто сидел, чесал лоб и осознавал сказанное.

— Рин, что скажешь ты? — тихо спросил он после долгой паузы, когда все уже потихоньку стали браться за вилки и продолжать есть.

— Ну, мне добавить к сказанному нечего… Разве что… — она со вздохом пожала плечами и несмело продолжила, — если студенты не будут играть с ее сердцем и издеваться над ним, то я поддерживаю его передачу на нужды академии. И, разумеется, должна быть заведена особая традиция, поощряющая подобную практику.

Поскольку герцог надолго замолчал, все потихоньку снова взялись за вилки. Вдруг Тиверий бросил вилку и салфетку на стол и заявил:

— Я против, Анхельм! Адель настрадалась еще при жизни. Хватит с нее! Она называла тебя сыном, но ты не сын ей. Право решать есть только у меня и у Милли.

Рин прикусила язык и под столом положила Анхельму ладонь на колено. Он был напряжен, разве что не искрился. Затем потрясение в его голубых глазах сменилось холодным и надменным выражением, он облизнул пересохшие губы и спросил:

— Тогда откуда у тебя появилось право называть меня по имени?

Тиверий вытер губы салфеткой, бросил ее на стол, поднялся и вышел. Все затихли, никто не решался сказать ни слова. Рин с укором посмотрела на Анхельма и тяжело вздохнула.

— Пойдем-ка, поговорим, — сказала она, вышла из-за стола и пошла в кухню. Анхельм последовал за ней. Оказавшись вдали от посторонних глаз, герцог сорвал с крючка вафельное полотенце и с досады разорвал его пополам.

— И что это было?

— Вот зачем он так? Все ему разжевали, все объяснили, но нет! Упертый баран!

— А ты лучше себя повел, значит? — Рин сложила руки на груди и прислонилась к стене. Герцог уселся прямо на разделочный стол. Он ничего не ответил, поэтому Рин подошла, взяла его лицо в ладони и заставила смотреть себе в глаза.

— Говори.

— Ни Адель, ни Тиверий, ни Милли, никто не слушает меня! Что бы я ни говорил, они все делают по-своему. А теперь те, кого я считал семьей, вообще отвергают меня!

— Дубина стоеросовая! — разозлилась Рин. — Ростом с меня, а умом с теля! Семья его отвергает! Адель саму смерть заставила подождать, чтоб только тебя повидать в последний раз! Анхельм, поддайся человеческим эмоциям! Я понимаю твое желание сделать как лучше, но иногда сделать лучше — это отступить.

Он смотрел на нее ничего не выражающим взглядом, а затем проронил:

— Думаешь, старик был прав?

— Я не говорю, что он был прав. Но ему тяжело. Он только что потерял жену, с которой прожил всю жизнь. Поставь себя на его место! Ты бы хотел отдать врачам мое тело, чтобы меня растащили по кусочкам во имя науки?

Анхельм покачал головой.

— Тогда в чем дело?

— Он сказал, что я ей не сын.

Рин тяжело вздохнула и потрепала его по голове. Ей хотелось утешить, сказав что-то приятное, но она понимала: нельзя оставлять его в заблуждении. Правда, пусть и горькая, будет лучше сладкой лжи.

— Как бы тепло ни относилась к тебе Адель, для закона ты все же не ее родственник, дорогой. Распоряжаться ее телом может только настоящая семья.

— Тогда пусть делают все без меня, — отвернулся герцог.

— А вот это уже детский сад! — Рин схватила его за ухо и развернула к себе. — Родной, я понимаю, что тебе тоже больно, она была тебе не чужим человеком. Но позволь все же ее мужу решать, как поступить. Так будет правильнее.

Она потянулась, поцеловала его в нос и легонько чмокнула в губы. Анхельм заворчал и отвернулся, но Рин не позволила ему вывернуться. Обняла покрепче и сказала:

— Будет у тебя своя семья — будешь принимать решения.

Казалось, он немного повеселел.

— И когда же она у меня будет?

— Думаю, этот день не за горами, — Рин подмигнула и хлопнула его по плечу. — А теперь иди и помирись с Тиверием.

Рин пошла обратно в обеденный зал и стала поднимать настроение всем гостям. Она вспоминала все веселые моменты с Адель, рассказывала трогательные истории, щедро подливала вино в бокалы и подкладывала добавку в тарелки. Постепенно настроение у всех поднялось, теперь уже каждый вносил свою лепту. Через некоторое время незаметно для других вернулись Анхельм и Тиверий. Лица у них были уже не такие недовольные, они извинились перед гостями за некрасивую сцену и поддержали идею Рин сделать вечер нежным, прощальным, а не горьким и траурным. И спустя несколько часов поминальный вечер закончился на теплой и душевной ноте.

Отпустив одних домой, а других уложив спать в комнате для гостей, Рин и Анхельм наконец-то отправились в постель. Этот долгий и тяжелый день наконец-то закончился.

Глава 9.1

Океан страшно штормило. Волны едва не подбрасывали в воздух огромный корабль, на котором Фрис плыл обратно в Соринтию. Стоя на палубе и вцепляясь в борт, он вглядывался в темно-лиловое небо и гадал, отчего так злится Амира. Соленые волны не раз окатывали его с головы до ног, оголенный торс секли ледяные струи дождя, но не причиняли ни малейшего вреда. Команда корабля что было сил налегала на работу, чтобы только удержать судно на плаву. Несколько раз Фрису кричали убраться в каюту, но он лишь усмехался и говорил, что не боится шторма. Капитан и не знал, что бесстрашный незнакомец, которого он принял на борт в порту Магредины, помогает ему; Фрис был полон решимости доплыть до Соринтии как можно быстрее, поэтому временами прибегал к некоторым магическим уловкам, чтобы безжалостный шторм не потопил корабль.

Фрис очень спешил к Рин и не мог позволить себе ни минуты промедления. Сведения, которые он получил перед последней попыткой вторгнуться в ее сознание, пугали его, а некое смутное чувство приближающейся беды заставляло бежать вперед. Жизнь Рин, похоже, была в опасности. И на этот раз по-настоящему, без надежды на чудесное спасение.

В Магредине осталась Вивьен, успокоенная сладкой ложью, что он скоро вернется. Он оставил свою будущую жизнь там, где ничего не происходит, в безопасности, под присмотром надежного Энтони. Возможно, Вивьен будет ненавидеть его за эту ложь, но хотя бы не придется сомневаться в ее благополучии. Он не мог позволить себе отвлекаться, ведь впереди его ждал бой. Самый трудный, безнадежный… Фрис знал, что в этом бою он и погибнет. А затем двадцать лет перерождения, скитания в сумраке вечной тьмы. Как сильно изменится мир за это время? Что станет с теми, кого он знает? Как пройдут эти годы для Рин? Кто будет рядом с ней, чтобы защитить, когда его не станет?

Тысячи вопросов разрывали голову. Ни на один он не видел ответа. Будущее было покрыто туманом войны.

Из-под воды вдруг вынырнуло нечто огромное, разрезало воздух и упало в ревущие волны. Фрис напрягся, вглядываясь в пену. Позади кто-то заорал:

— Бриганы!!!

— Убрать все паруса! Дрейфуем под рангоутом! Лей масло!

Фрис напрягся. О бриганах он был наслышан как о королях моря, топящих корабли. Громадные хищники выпрыгивали из воды и обрушивались всем весом на палубу, и никакого спасения от них не было. Фрис побежал к капитанскому мостику. В это время две гигантские рыбины выпрыгнули из воды, чтобы рассмотреть жертв, и с гулким буханьем нырнули обратно.

— Капитан! — закричал Фрис издалека, привлекая к себе внимание. — Велите всей команде убраться в каюты!

Капитан, статный мужчина средних лет, но уже с поседевшими висками, посмотрел на Фриса, как на полоумного.

— В своем уме?! Как мы удержимся?!

Фрис развернул его, схватив за плечи, и вгляделся в глаза.

— Делай, что велю, человек, если хочешь жить! — прорычал Фрис, обнажая ряд острых волчьих зубов.

Неподдельный ужас отразился в серых глазах мужчины. Он хрипло застонал и стал оседать на пол, но Фрис привел его в чувство легкой пощечиной.

— Действуй!

Капитан взял рупор и приказал всем матросам оставить такелаж и укрыться в каютах. Когда последний матрос скрылся с палубы, Фрис оставил несчастного и вышел наружу, чтобы встретиться с Амирой лицом к лицу.

— Сестра! — закричал он. — Покажись мне, Амира!

Мир замер, будто время застыло. Не качались снасти корабля, не шевелился океан. И только огромная, будто гора, и черная, как ночь волна вдруг взмыла прямо перед Фрисом, застилая небо. А на ее вершине восседала серебряная русалка. Ее длинные-предлинные волосы струились по волне, чешуйчатое тело переливалось и мерцало. Русалка быстро скатилась вниз и расположилась на перилах кормы. Амира явилась на зов.

— Зачем ты позвал меня? — вопросила она, и от ее звучного голоса дрогнули волны.

— Не топи мой корабль, пожалуйста.

Амира с большим интересом оглядела Фриса с головы до ног, будто впервые видела.

— Ты тратишь драгоценные силы на спасение этих людей? Что случилось с тобой, Фрис? Я не узнаю тебя…

— Я должен как можно быстрее попасть в Соринтию. Рин в опасности. Для этого мне и нужен корабль, потому и трачу силы.

Амира склонила изящную головку набок и снова оглядела Фриса.

— Мой не очень умный младший брат, — вздохнула она, — неужели ты не мог попросить моей помощи? Ведь мы с тобой едины.

— Я сильно задолжал тебе за спасение жизни Рин…

— Спасти Рин было моим решением, поэтому я ничего не требую за это. Но почему сейчас ты подвергаешься опасности, когда столь многое поставлено на кон?

— Я не хочу впутывать в это еще и тебя, Амира. Ты не должна платить за мою ошибку.

Ничего не сказала Амира, лишь головой качнула и протянула к Фрису тонкую руку, покрытую серебряной чешуей. Он взял ее ладонь и бережно пожал.

— Глупый ты, Фрис. Не хочу пророчить… — она замолчала на полуслове.

— …Но?

Серебряные глаза ее обратились к нему с выражением неподдельной тоски и горечи.

— Погибнешь. Там, на той земле, ты погибнешь. Потому и не хочу тебя пускать, потому и устроила шторм! — она сжала его пальцы и притянула к себе. Уложила его голову себе на грудь и погладила по волосам, по щеке, поцеловала в лоб, баюкая. Фрис замер, не смея шевельнуться. Теплое чувство разгоралось внутри его, кажется, оледеневшего сердца. Как давно он не встречал поддержки среди семьи! Ему казалось, что даже Амира противостоит всем замыслам.

— Не ходи… — попросила она.

— Не могу. Даже если погибну… Двадцать лет — капля в океане.

— Но как же плохо без тебя, если бы ты только знал! Ведь ударяет по всем нам…

— Я стараюсь защитить вас всех, Амира. Я допустил ошибку, которая рассорила нас и лишила сил. Ошибку, которая забирает наш дом. Которая теперь сживает нас со свету. Я хочу исправить ее. Там, на той земле, где я сложу голову, находится ключ к победе.

Она взяла его лицо в маленькие ладошки и вгляделась, словно запоминая черты.

— Глупый младший брат…

Фрис взял ее ладони в свои и прижал к сердцу. А затем открыл блоки, которые пытался сломать грязный колдун Максимилиан, и раскрыл Амире тайны. Те тайны, за которые сам Тоомо отдал бы многое. Молча он наблюдал, как меняется лицо сестры, как ужас в ее серебряных глазах сменяется пониманием, смирением.

— Не останавливай меня, сестра, — прошептал он. — Я должен. Я обязан. Я поклялся.

Амира отпустила его и отвернулась. А затем вдруг вскинула голову и гневно посмотрела на небо. Фрис проследил за ее взглядом, но ничего не увидел. Кто там? Намида? Мирэ?

— Кто там?

— Они. Иди, Фрис. Тебе пора. Я больше не буду тебя держать. Сотри память тем людям, они ничего не должны знать!

Она легко коснулась его щеки кончиками пальцев и улыбнулась. Фрис сразу понял: Амира прощается с ним, больше он ее не увидит. По меньшей мере, в этой жизни. Блеснув яркой вспышкой, она скрылась в подступившей волне.

И время снова пошло. Океан вздохнул бурей, взвыл в последний раз и затих. Белые пенные волны унялись и растянулись ровной черной гладью. Шторм в одно мгновение сменился штилем, хотя на небе все еще чернели тучи, и дождь ливмя лил. Фрис зажмурился, подставив лицо под холодные струи, вздохнул глубоко, а затем круто развернулся и бросился бегом на капитанский мостик.

Сиани и Инаис следят за ним. Они вряд ли позволят ему приблизиться к Рин.

~*~

Утро двадцать третьего ноября началось вполне обыденно — с завтрака, приготовленного заботливой Харуко, за которым Анхельм сообщил о планах посетить место строительства академии и замок в Кандарине.

— Сдается мне, ты замахнулся на непосильное, — качнула головой Рин в ответ ему, разглядывая за окном обеденной залы растаявшие сугробы и основательно затопленную дорогу. — Хотя, если возьмем вместо экипажа лодку… Возможно, приплывем к завтрашнему утру.

Анхельм обернулся к окну и огорченно помычал. Погода была интригующей. Неожиданные морозы сменились еще более неожиданным теплом, метели — оттепелью.

— Да, погода не радует. Но ничего не поделаешь, нам нужно ехать. Вечером у нас будет важное мероприятие, поэтому, Рин, возьми с собой красивое платье, украшения и все остальное. Харуко, в Кандарине мы заедем в магазин и купим для вас что-то подходящее случаю.

Рин уставилась на Анхельма, не донеся вилку с кусочком десерта до рта. Последнее, что она хотела — это провести полдня в одном экипаже с мамой. Уже предчувствуя, как захлопнутся за ней решетки западни, она попыталась хотя бы узнать, чего ради ей предстоит терпеть такую муку:

— А что это за важное мероприятие, на котором мы должны присутствовать вместе с мамой?

Анхельм оторвался от чтения газеты и сладко улыбнулся ей.

— Узнаешь вечером. Ты закончила завтракать? Тогда иди и собирайся.

И снова уткнулся в газету. Рин бросила тоскливый взгляд на маму и вздохнула.

Харуко и Анхельм мило беседовали, а Рин, чтобы избежать неловких разговоров, взялась за недочитанный роман о путешествии через Адвинское море. Но ровно в тот интереснейший момент, когда капитан корабля наконец-то догнал пиратское судно и приказал покончить с мерзавцами, похитившими королевский бриллиант, ее заставилиучаствовать в беседе.

— А ты как считаешь, Рин?

Услышав свое имя, она подняла голову и уставилась на Анхельма.

— Я считаю, что вы совершенно напрасно оторвали меня от чтения, — недовольно вздохнула она. — Капитан Лакруз наконец-то догнал «Северный ветер», и я очень хочу узнать, чем кончилось дело.

Она собиралась снова погрузиться в книгу, но ей не дали.

— Рин, мы обсуждали переезд твой матушки, — сказал Анхельм с усмешкой. — Переезд на остров Мальпаро, в город Андаральси.

— Чего?.. Я не поняла… Зачем тебе туда? И где это вообще?

— Это небольшой остров в южной части Змеиного океана. Моей матери принадлежала там вилла в три этажа. Cемь спален, две гостиных залы, одна обеденная, одна вечерняя, для приемов. Есть кабинет, очень большая кухня, а совсем рядом, минутах в десяти, расположены термальные бассейны. Твоя мама будет там жить в безопасности, среди очень милых людей. В доме будет экономка, повар, служанка и все, что вы, госпожа Кисеки, пожелаете видеть.

С этими словами Анхельм склонил голову и поцеловал Харуко руку. Рин захотелось двинуть ему чем-нибудь тяжелым, но она сдержалась.

— А с чего вы вообще начали эту тему? Зачем тебе переезжать из Иствана, мам?

— Мне стало тяжело жить в нашей деревне, Рин. Ко мне больше нет уважения, постоянно не хватает средств…

— Я же посылала деньги…

— Да, и я благодарна, что ты помогала даже тогда, когда сама нуждалась в помощи. Но… Ты же помнишь, как мы жили, когда ты была маленькая?

— Помню… — вздохнула Рин. — Я думала, что Фрис тебе помогал, разве нет?

— Ты же знаешь, я не стала бы просить о помощи этого ишака, — Харуко гордо подняла подбородок. — Мне нравится идея о переезде в новое место.

— Но люди! Вокруг тебя будут люди, а не аирги! Как ты с ними уживешься?

— Пока я жила здесь, все было хорошо. Мне кажется, этот авантюризм у тебя появился от меня.

Рин только хмыкнула. Дух авантюризма стал наследственным? Верится с трудом.

— И чем ты будешь заниматься?

— Вы можете вообще ничего не делать, я возьму на себя ваше обеспечение, — поспешил вставить Анхельм, преданно глядя в глаза матери Рин. Та смущенно улыбнулась.

— Я не смогу жить без дела, Анхельм. Я никогда не выезжала из Соринтии, не знаю иностранных языков и не представляю, как устроена жизнь за границей, но пришло время начать новую историю. Думаю, дело найдет меня само. Я умелая пряха и швея, могу изготовлять одежду наивысшего качества. А искусство красиво одеваться всегда высоко ценится у людей. Дочь градоначальника Лонгвила пойдет под венец в фате, сплетенной моими руками, — Харуко улыбнулась и ненадолго замолчала, а затем тихо добавила: — Кто знает, быть может, и я вскоре встречу кого-то…

Рин почувствовала, как ее бровь ползет вверх.

— В смысле? — переспросила она.

— Ну зачем мы будем сейчас говорить о том, чего еще не случилось? — всплеснула руками и засмеялась Харуко, поняв, что смутила дочь своим предположением.

— Ма-ам…

— Ох, да не заводись ты так!

— Что бы вы двое там ни придумали, мне это не нравится! — заявила Рин, отбрасывая книгу и тыкая пальцем в Анхельма и маму. — У меня в жизни и так все очень нестабильно, не отнимайте… не рушьте мне последнюю… почву из под ног не выбивайте, в общем.

Она сложила руки на груди и уставилась в окно, давая понять, что разговор закончен. Краем глаза она видела, что Анхельм улыбнулся Харуко и махнул рукой, мол, не обращайте внимания. Но, в то же время, Рин заметила, что мама заметно приуныла после ее слов, и проснувшаяся совесть потребовала немедленно исправить ситуацию.

— Мам… Я, конечно, не возражаю, если ты действительно хочешь поменять все. Если это сделает тебя счастливой, я не против.

— Спасибо, дочь.

Рин подняла книгу, нашла место, где остановилась, и снова погрузилась в увлекательную историю о пиратах. Анхельм принялся обсуждать с Харуко детали обустройства. Рин читала-читала, а потом поняла, что просто смотрит на слова, которые превратились в бессмысленный набор букв. После этого разговора ее мысли уплыли далеко от пиратов. В очередной раз она стала размышлять о том, как круто и странно изменилась жизнь. Какой-то год назад Рин жила в Кимри и не могла даже представить, что вскоре будет ехать в одной карете с мамой и любимым человеком. Не укладывалось в голове то, как быстро все совершилось. За каких-то двенадцать месяцев она пережила столько… Взять хотя бы явление Сиани и Инаиса в мир простых смертных! Но это масштабное событие она как-то не воспринимала близко к сердцу, важность его доходила до сознания с большим трудом, и Рин очень редко вспоминала о том, как общалась с Создателями. А вот переезд мамы взволновал ее всерьез. Появилось смутное, не очень хорошее предчувствие на этот счет, хотя умом Рин понимала, что там, на островах, маме будет лучше. Безопасно, тепло, удобно. Именно то, что нужно измученной жизнью женщине.

«Может быть, если поторопиться с отъездом, то буря пройдет мимо?» — подумала Рин.

— Какая буря? — переспросил Анхельм, и Рин дернулась от неожиданности.

— А? Да это… Там в небе что-то нехорошее назревает, — кивнула она на окно. — Я думаю, вечером будет буря. Нужно уехать из Кандарина до ее начала.

— Не успеем — останемся ночевать в замке, — пожал плечами Анхельм, разглядывая совершенно чистое, солнечное небо. — Хотя я не вижу никаких признаков бури.

— Это с моей стороны видно. Кстати, мы уже почти приехали. Каким образом мама пройдет гвардейский пост? Документов же нет.

— Госпожа Кисеки — моя особая гостья. Так что проблем не будет, — пообещал герцог. — Где наши звери?

— Вон там бегут, — кивнула Рин на троицу за окном, а затем добавила немного неуверенно. — Или плывут…

Айко брел по брюхо в снежно-водяной каше. На морде муриана ясно читалось, что он в гробу видал такую погоду. Вслед за ним пробирались Цуйо и Хайа.

— Ну-ка, подвинься! — Анхельм высунулся из окна и крикнул: — Айко!

Муриан тотчас навострил уши и стал пробираться ближе к ним. Когда он подошел совсем близко, Анхельм вытянул руку и встрепал любимцу шерсть на загривке.

— Идите следом за каретой, — попросил он. Айко тихонько тявкнул и скрылся из виду. Анхельм уселся обратно с довольным видом.

— Ну что, кажется, ты стал не только полноценным вожаком, но и другом, — заметила Рин с улыбкой. — Я рада. И я рада, что это именно ты, а не я. Так будет проще.

С Айко герцог стал очень дружен, казалось даже, что между ними появилась некая ментальная связь. Когда Анхельм приходил в мрачное настроение, то же делалось и с Айко. Когда на Айко находило желание порезвиться и подурачиться, он легко заставлял Анхельма хохотать и играть вместе с ним. Муриан спал рядом, неотступно следовал за вожаком и понимал все с полуслова.

— Когда они напали на тебя, я… Я не знал, как вести себя с ними после этого. Я был ужасно зол. Мне хотелось выгнать их, никогда больше не видеть. Но потом я кое-что понял. Бессмысленно злиться, бессмысленно обижаться. Они поступили так, потому что это их кровь, их инстинкты. Хотя они разумны, они все равно подчиняются своим инстинктам, а не разуму. Люди следуют за самыми разумными представителями своего вида. Животные — за самыми сильными. Я рад, что они следуют за мной. Это значит, что я для них не только самый разумный, я еще и самый сильный.

Рин ничего не стала на это отвечать, лишь улыбнулась. Она была действительно рада изменениям, произошедшим в Анхельме.

— Знаешь, что тебе нужно сделать теперь? — спросила она. Герцог вопросительно взглянул на нее. — Отрастить свои чудесные белые волосы и никогда больше не краситься. Тогда вы будете даже внешне похожи.

Герцог цокнул языком и качнул головой.

— Не хочу. С белыми волосами я был похож на сопливого мальчишку.

— Между прочим, я влюбилась в тебя, когда ты был блондином.

— Мне казалось, это чувство пришло совсем недавно, — хитро сощурился он.

— Это осознание пришло недавно, а влюбилась-то я с первого взгляда, — улыбнулась Рин.

— Гхм! — подала голос Харуко. — О подобных вещах говорят наедине.

Рин виновато повесила голову.

— Да, мам.

— Я ценю вашу откровенность, дети, но выслушивать ее не желаю. Мы твоим с отцом никогда не позволяли себе подобного при наших родителях.

— Хорошо, мам.

Анхельм прикусил язык и смущенно отвернулся. Рин снова взялась за книгу, но, повертев ее в руках, передумала и убрала в сумку. Взглянув в окно, она увидела вдалеке гвардейский стационарный пост. Дорога перед ним расширялась, на подъезде уже стояло множество экипажей, вокруг которых ходили гвардейцы в алых кирасах. Рин передернулась при виде них и зашторила окно.

— Мы подъезжаем, — объяснила она, встретив удивленный взгляд Анхельма.

Наконец карета остановилась, они приехали. Когда в окно экипажа постучали, Анхельм открыл и увидел высокого, с квадратной челюстью и тяжелым взглядом здоровяка. Герцог поздоровался и протянул паспорта: свой и Рин. Здоровяк документы не принял и ответил:

— Въезд в город временно закрыт.

— Обращаясь ко мне, вы должны прибавлять «ваша светлость». Я герцог Анхельм Ример, — тонко намекнул Анхельм.

— Да хоть сам Инаис, — ответил гвардеец, глазом не моргнув. — У меня приказ. Въезд закрыт. В городе ведется специальная операция. Хотите заехать — ждите здесь до завтра. Не хотите — разворачивайтесь и — обратно.

Анхельм повернулся к Рин: что делать? Та пожала плечами. Переубеждать гвардейцев было совершенно бессмысленно. Приказ они выполнят, даже если это будет стоить им жизни. Но он все же решил попытаться.

— У меня назначена встреча с мэром города. Через двадцать минут я должен быть в замке.

Гвардеец усмехнулся.

— Придется отменить. Мэр арестован.

— Что это значит? Почему?! — герцог в порыве эмоций мигом распахнул дверь и выпрыгнул из кареты. — Где инспектор?!

Гвардеец немного опешил, когда увидел перед собой мужчину на голову выше, и даже отступил на шаг назад. Когда он лучше рассмотрел герцога, растерянность в его взгляде сменилась подозрением.

— Инспектор там, в городе. Арестовали по подозрению в связях с террористами. Арман Валиенте и Заринея Церес были замечены в Кандарине две недели назад.

Слова гвардейца заставили Рин прижаться к спинке сиденья и скрыть лицо в тени. Она крепко зажмурилась, дрожь пробежала по ее телу, в животе будто зашевелился клубок змей. Знакомые лихорадочные ощущения накатили волной, руки налились силой, и где-то глубоко в груди вспыхнуло воинственное пламя. Мозг услужливо вызвал из памяти картины давних событий, в которых были лишь огонь и кровавая баня… Рин мгновенно открыла глаза и встряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения. Увидев взволнованное лицо матери, она сразу поняла, о чем та думает: Харуко боялась, что дочь сорвется и устроит резню. Рин еле заметно качнула головой и поморщилась. Мама немного расслабилась, но все же не свела с нее взгляда. Анхельм, тем временем, задал гвардейцу вопрос.

— Где их видели в последний раз?

— Не могу сказать, ваша светлость… Да и не ваше это дело, — ответил гвардеец и пригляделся к пассажирам кареты. Анхельм качнулся в сторону, загораживая обзор. Рин не видела выражения его лица, но заметила, что кулаки его сжались. Вероятно, он потрясен не меньше и теперь судорожно ищет выход из сложившейся ситуации. Но нет.

— Где?! — рявкнул Анхельм, выйдя из себя.

Гвардеец пошатнулся. Казалось, уверенность его тает. Но тут внимание на них обратили другие гвардейцы, а из дверей поста вышел некий человек в сером костюме. Рин узнала его лицо, но не смогла вспомнить имя. Именно его она видела в Девори, когда из подземелий выводили хаболаков.

— В чем дело? — строго окликнул он. — Проезд запрещен! Кто вы такой?

— Я герцог Анхельм Вольф Танварри Ример! И я требую немедленно пропустить меня в город, к арестованному мэру! — накинулся на него Анхельм. — А вы кто?

На лице офицера сразу появилось почтительное выражение.

— Офицер департамента безопасности Эндрю Уилсон, ваша светлость. Сожалею, но я не могу пропустить вас. Ведется специальная операция.

— С какой стати мэра арестовали?!

— Его подозревают в связях с террористами. Здесь опасно находиться, ваша светлость. Они могут быть поблизости. Уезжайте домой. Я распоряжусь выделить вам охрану.

— У меня есть охрана. Айко!

Тотчас же рядом с герцогом выросла мощная фигура муриана, и Уилсон в страхе отшатнулся. Айко зарычал и обнажил зубы. Анхельм положил руку на холку любимца и спокойно потрепал его.

— Не волнуйтесь. Он ничего вам не сделает.

Рин поспорила бы с этим утверждением, она прекрасно видела, как дрожит хвост Айко и чувствовала его напряжение. Муриан был готов в любую секунду напасть и откусить гвардейцу голову.

— Послушайте, — продолжал Анхельм, — произошла какая-то чудовищная ошибка. Мэр не мог состоять в связях с террористами, он совершенно надежный человек! Роялист до мозга костей!

— Информация получена из внутреннего источника, ваша светлость. Она достоверна.

— Могу я узнать имя этого источника?

Офицер немного посомневался, а потом кивнул.

— Полагаю, что да. Это ваш дядя, его превосходительство Орвальд Ример.

Рин шокированно затаила дыхание. Как так? Почему Орвальд натравил на мэра Кандарина гвардейцев? Почему он решил вывести гвардейцев на след Армана и Зары? Зачем он ставит всех под удар?!

— Он… Он ничего не говорил мне об этом, — промолвил Анхельм в смятении и встрепал волосы.

— Ваша светлость, поезжайте домой, правда. Здесь может быть опасно…

— Я никуда не поеду. Проводите меня к мэру. Карета может остаться здесь, но я должен встретиться с мэром.

Рин чуть не выскочила из кареты, но вовремя сдержала себя. Что он творит?!

— Мы не можем этого сделать, ваша светлость. С мэром работают дознаватели. Мы вышли на след, теперь город проверяется. Мы ищем. Мы весь город вверх дном перевернем, но найдем мерзавцев.

— Хаболаков пустили по следу? — спросил Анхельм. От Рин не скрылось, как удивился офицер после этих слов.

— Да. Поэтому всем жителям приказано оставаться в домах. Хаболаки различают запахи лучше, чем самые натасканные собаки-ищейки. Уже через несколько часов мы найдем, по какой дороге ушли преступники и настигнем их. Поэтому поезжайте домой, ваша светлость. Я лично явлюсь к вам и доложу об успехе операции. Каштановая аллея, я правильно помню?

Анхельм кивнул. На слова у него, видимо, не хватило сил. Он развернулся и залез обратно в карету. Тиверий хлестнул вожжами, и кони потянули экипаж прочь.

Спустя пять минут, когда Рин убедилась, что лишних ушей и глаз нет, она открыла дверцу кареты и подозвала Хайа. Муриан подбежал к ней и с готовностью услужить заглянул в глаза. Рин погладила его между ушей и сказала:

— Бегом домой. Предупреди Зару и Армана, что они должны немедленно уехать, и что за ними следят. Расскажи все, что слышал.

Хайа ткнулся ей носом в ладонь и подмигнул, а затем припустил вперед изо всех сил. Рин вопросительно посмотрела на Анхельма: что теперь? Герцог спрятал лицо в ладонях, упершись локтями в колени. Он посидел так с минуту, а затем высунулся в окно и крикнул:

— Тиверий! Поворачивай к Орвальду! И прибавь ходу!

Карету затрясло и накренило, когда кони взяли крутой разворот. Анхельм с удивлением оглядел чистейшее небо над лесом, где, по словам Рин, начиналась буря, и только хмыкнул. Рин молчала, не желая заговаривать первой, и даже закрыла глаза. Спустя некоторое время она почувствовала острожное прикосновение и легкое поглаживание. Перехватив его пальцы и сжав, вопросительно взглянула.

— Не переживай. Я что-нибудь придумаю, — коротко и печально улыбнулся он.

— Ты меня успокаиваешь или себя?

— Себя, наверное…

Рин только кивнула, мол, я так и думала.

— Скажи, а ты с Гальярдо помирился?

В ответ он лишь недовольно поморщился и с сожалением цокнул языком.

— Ты понимаешь, что будет, если он всех нас сдаст?

— Да, Рин. И, к моему огромному сожалению, он может это сделать. Я теперь не очень уверен в его лояльности.

— Блестяще. Именно об этом я предупреждала Рошейла и Армана. Сбылось все с точностью до запятой! Мне порой кажется, что кто-то невидимый руководит всем процессом, чтобы все складывалось исключительно в подтверждение моих опасений.

— Ты всегда опасаешься худшего, — вставила Харуко, — в итоге так и получается. А знаешь, почему? Потому что ты сама себе устраиваешь проблемы.

Рин закатила глаза. Она понимала, что лучше промолчать, но как же оставить без внимания несправедливое замечание!

— Вот каким образом я причастна к тому, что его превосходительство Орвальд Ример решил действовать втихую, не предупреждая никого о том, что разводит опасных, жутких тварей? Вот каким?

— Надо было додуматься до этого ровно в тот момент, когда ты с ним поговорила в первый раз, дорогая моя. Но тебе глаза застило, как это обычно происходит, стоит хоть одному красивому мужчине появиться в поле твоего зрения. Вместо того чтобы пустить в ход свои способности и проверить этого человека на правдивость, ты решила слепо доверять суждению Анхельма. Хотя прекрасно знала, что думать нужно собственной головой.

— Мама! — взвилась Рин. — Ты бы сама поговорила с Орвальдом! Знаешь, как он выкручивается?! Ничего прямо не говорит, все обходными путями и все можно трактовать двояко! И вообще, причем здесь Анхельм? Ты так легко судишь, потому что сама в таких ситуациях не оказывалась…

— Так, дамы! Перестаньте! — вмешался Анхельм, видимо, почувствовав, что назревает серьезный конфликт. — Не надо ссориться. Какой смысл сейчас говорить о том, чего изменить уже нельзя? Давайте рассуждать здраво. Примерно через полчаса мы приедем к Орвальду, и нам нужно выработать четкий план действий. Времени в обрез.

— Это точно. Нам нельзя вести долгие разговоры, потому что уже этим вечером под окнами поместья будут стоять гвардейцы. Так… — Рин встряхнула головой и потерла виски. — Мэр города знал хоть что-то лишнее о тебе?

— Нет… Я собирался поговорить с ним сегодня о войсках Илиаса. Вчера пришло письмо, Илиас отправил своих людей в Соринтию.

— Как?! Ты же хотел с ним поговорить об отказе!

— Я передумал. Войска Илиаса понадобятся нам при пересечении Зеркального лабиринта.

— Они же там полягут… — растерялась Рин.

— Лес рубят — щепки летят. Заодно избавимся от них. План мой прост, как три рема. Виолетта остается вместо меня, о чем я с ней, как ты помнишь, договорился. А мы с тобой в самое ближайшее время отправимся в Драконьи горы, решать проблему кристалла, будь он трижды проклят. Солдаты Илиаса обеспечат прикрытие нам с тобой. Пора рубить этот узел, он слишком крепко затянут.

— А как же все наши предыдущие планы?

— А мы и возвращаемся к предыдущему плану. К самому первому. План отправиться прямиком в Драконьи горы был идеален. Прост и потому идеален.

Рин долго смотрела на него, прежде чем спросить:

— Ты вообще понимаешь, что нас ждет?

— Не очень, но ты научила меня ориентироваться по ситуации.

— Послушай, я за свою импровизацию часто расплачиваюсь здоровьем. У тебя столько здоровья нет.

— Почему?

— По определению, — фыркнула Рин, всплеснув руками. — Анхельм, ты не представляешь, что такое переход через горы! Особенно зимой. Чтобы добраться до тебя, я шла от самого Сорин-Касто целыми днями, а иногда и ночами напролет. Каждые сутки я преодолевала около сорока миль. И я шла к тебе месяц, Анхельм. Месяц я прожила на медовых коврижках, хлебе с сыром и сушеном мясе, изредка находя что-то горячее и съедобное. Без возможности помыться и поспать не то что на мягком, а хотя бы в тепле. Месяц в холоде, по самую задницу в снегу! Даже для меня это было тяжело, а ведь я значительно выносливее любого человека. Я закаленный боец, приученный преодолевать подобные расстояния с полной боевой выкладкой. А ты просто не перенесешь такой поход. Не с твоими легкими марш-броски устраивать. Повторюсь: особенно зимой. Поэтому даже не думай о походе со мной в Драконьи горы. Это звучало забавно и романтично в библиотеке, когда мы с тобой обсуждали планы в первый раз. Но теперь я вижу, что ты заговорил об этом всерьез, и говорю тебе: нет, это невозможно, даже не думай.

Анхельм подумал немного, а затем ответил:

— Во-первых, мои легкие стали здоровы благодаря тебе. Во-вторых, нам не обязательно идти пешком, есть свои лошади, есть деньги, чтобы нанять почтовых, в конце концов, доехать до Меклена и взять нескольких лошадей там. Ты же помнишь, там вывели тяжеловозов, приспособленных к холодам. В-третьих, абсолютно необязательно устраивать именно марш-бросок. Да, нам нужно попасть туда в возможно краткие сроки, но это не означает преодоление сорока миль в день. И, в-четвертых, честно говоря, я думал привлечь кое-кого для помощи нам.

— Это кого?

Анхельм снова изобразил жестами, и Рин вспомнила. После происшествия с Арлен и мурианами они оба просто забыли о своих намерениях поговорить с Тоомо.

— Я совершенно забыла, — качнула головой Рин, вдруг понимая, что у них куда больше возможностей, чем представлялось ранее. — Ты прав. Ты абсолютно прав. Он обещал помочь.

— О ком вы говорите? — осведомилась Харуко, впервые подав голос за все это время.

— Сейчас увидишь, — пообещала Рин и, высунувшись из окна, крикнула Тиверию остановиться. После чего вышла, неплохо черпнув снежной каши в сапоги, и побрела подальше от кареты. Айко и Цуйо пошли за ней, будто две белоснежных тени.

— Рин! Сейчас? — взволнованно воскликнул Анхельм.

— Немедленно! А то опять забудем.

На расстоянии около тридцати шагов от кареты Рин остановилась, взглянула на небо и громко крикнула:

— Великий! Великий хранитель Тоомо! Я зову тебя!

Ответа не последовало. Тихо подрагивали деревья вокруг, храпели кони. Рин немного растерянно озиралась по сторонам и чувствовала себя крайне глупо. Особенно под взглядами мамы и Тиверия, которые совершенно не понимали, чего хотела добиться Рин.

— Может, он не слышал? — тихо предположила она, пожав плечами. В сапогах стало совсем мокро и неуютно, с деревьев капало, за шиворот задувал ветерок, и тело пробирала зябкая дрожь.

— Рин, иди сюда, промокла ведь вся! — позвала Харуко спустя пару минут. Но Рин упрямо продолжала стоять почти по колено в талом снегу. Прошли еще около пяти минут, но никаких признаков появления оборотней не было.

— Мы просто тратим время, — не выдержал Анхельм. — Поехали скорее.

Рин печально вздохнула, признав затею провальной, и направилась обратно в карету. Кони тронули. Некоторое время ехали молча.

— Тоомо ты звала? — спросила Харуко.

— Угу, — кивнула Рин, кисло глядя вдаль на чернеющие стволы деревьев.

— Когда была ребенком я, Тоомо знала, — улыбнулась Харуко.

— Знала?!

— Так просто семь золотых хвостов не забудешь. Перед окном моим он раз прошел. Из тьмы мне улыбнулся, и в лунном свете хвост его блеснул. За ним, я помню, побежала… Он взял меня за руки и вот так ладонь погладил… — она кивнула каким-то своим мыслям и добавила: — Он к нашему старейшине тогда ходил.

— Выходит, духи периодически приходят в поселения аиргов и ведут с ними дела?

— Конечно. Они нам помогают жить.

— Тоже мне помощнички! — вставила Рин. — Как нужны, так не дозовешься!

— Он мог быть далеко, — урезонил ее Анхельм. — Даже если они духи, им все равно нужно время, иначе вокруг нас с тобой целый рой кружил бы сутками. Если Тоомо слышал тебя, то он найдет нас. Так что не ворчи.

— Имею право! — взвилась Рин. — Тогда на Южных островах Фрис прикидывался, что не слышит меня. Он, видите ли, ушел слишком далеко и не успел добраться. Ты прекрасно помнишь, что из этого получилось.

— Да… — Анхельм передернулся, когда в памяти живо вызвался облик Рин, покрытой кровью с головы до ног, и разрубленной надвое Рейко. — Но подожди… Почему ты говоришь, что он прикидывался?

— Кастедар сказал, что Фрис знает всю мою судьбу с самого момента моего рождения. Все, что я когда-либо делала и сделаю. Да, мама?

Она обратила к матери довольно тяжелый взгляд.

— Он всегда берег тебя и наставлял, — заметила Харуко.

Рин в ответ на это с сарказмом фыркнула.

— Наставлял? Правильнее будет сказать «подставлял»!

— Рин!.. — с досадой воскликнула Харуко.

— «В тот час, когда Наследник вельмингов себя явит, кристалл соединится с ним душой, и бой суровый грянет. Наследника всю жизнь готовят к битве, суровые преграды перед ним умышленно возводят, чтоб дух его и силы закалить. Сурова жизнь Наследника, сложна, полна лишений, но так как в битве той погибнет лишь один, все то необходимо. Наследника найти непросто, его земные духи цепко берегут. Наследник след кровавый оставляет за собой, где бы ни шел и чем ни занимался. Смерть ходит неотступно, по пятам», — процитировала она. — Знаешь, кто это сказал, мама? Аирг Рейко, которой было больше тысячи лет и которая меня едва не убила. И Фрис знал, что я к ней попаду! Не мог не знать! Ты же сама сказала, что он еще при моем рождении всю мою судьбу предсказал!

— Не настолько детально, Рин… Милая, не нужно из Фриса врага делать!

Рин снова фыркнула и отвернулась к окну.

— Постой… — вмешался Анхельм. — Ты говоришь, что Фрис все знал? Рин, такого не может быть! Кастедар солгал тебе! Мне Роза рассказала, что после боя с Рейко у тебя остановилось сердце, была клиническая смерть. В тот момент Фрис едва не умер сам. Когда в Левадии тебя забрали на операцию, Фрис взбесился и чуть не утопил меня и Фиону. Он не хотел, чтобы ты попала к Сиани и Инаису. Если Фрис знал все твое будущее, тогда как же он позволил этому мерзавцу поймать себя? Как он позволил случаться таким ужасным вещам? Да, Фрис и Кастедар лгут нам. Но Фрис не настолько злой, каким он тебе кажется.

— Он не злой, он коварный. Я постоянно получаю подтверждения, что верить ему нельзя. Веришь или нет, я не хочу разбираться, кто из них прав, а кто виноват. Кто лжет во спасение, а кто — подло и грязно. Я ужасно устала. Устала от интриг, разочарований и боли. И от Фриса с его вечными тайнами и исчезаниями без единого слова на прощание. Он бросил… — она запнулась. — Он ушел опять! Я его от смерти спасла, а он…

Чувствуя, что не сможет договорить это предложение, она замолчала. Анхельм вздохнул и отвернулся, Харуко закрыла лицо рукой. Повисла тяжелая пауза. Рин мысленно проклинала свою несдержанность и этот болтливый орган во рту.

— Я все понял. Вся эта тирада в его адрес — подтверждение, что ты любишь его.

— Вовсе нет!

— Не веди себя, как ребенок! Я видел, что ты давно уже рвешься на части, и что-то мучит тебя. Вот и выяснили, наконец, что это было. Отсутствие Фриса.

Рин почувствовала, что начинает закипать: комок встал в горле, в животе сплелся тугой узел.

— Дракон меня задери! Это совсем не то! Я поклялась ему, что буду делать все так, как он говорит, клялась, что помогу ему, но… — она огорченно всплеснула руками. — Я не могу так! Каждый раз, когда Фрис появляется на горизонте, в моей жизни все идет наперекосяк!

Он недолго помолчал, а потом заметил:

— Но когда его нет, тебе еще хуже.

— Твою мать! — разозлилась она и стукнула кулаком по сиденью так, что оно затрещало. — Да, Фрис мой друг, наставник, покровитель. Мои чувства к нему запредельно глубоки и абсолютно непонятны никому, включая меня. Он — вечное обещание, тянущееся из других жизней. Он мне родной, он часть меня, часть моей души! Он для меня всё. Это ты хотел услышать?!

— Боги… Я-то, глупец, надеялся, что дело придется иметь только с твоей холодностью, а тут такое! Я тешил себя надеждами, убеждал себя… тщетно. Но ты… Зачем же ты обманула меня и сказала, что любишь?

Рин развернулась к нему всем телом, схватила за плечи и заставила посмотреть на себя.

— Я тебя не обманывала!

— Правда? Тогда кто я для тебя?

Она моргнула, озадаченная таким вопросом. Взглянула на мать и поежилась: объяснять подобные вещи перед ней совсем не хотелось. Харуко смотрела совсем в другую сторону и неодобрительно качала головой, поджав тонкие губы. Мысленно смирившись с тем, что выслушает позже от матери, Рин тяжко вздохнула и открыла рот, еще не зная, как выразить эмоции.

Что для нее значит Анхельм? В аириго есть слово, определяющее такие чувства, но в соринтийском языке его нет. В этом слове умещалась глубокая философия, и Рин не была уверена, что сможет объяснить такое.

— Ты для меня… — начала она тихо и запнулась. Подумала немного и с тихой улыбкой продолжила: — Ты не поймешь значения этого слова, а мне тяжело объяснить.

— Скажи.

Она произнесла. Как и ожидалось, он не понял. Рин беспомощно взглянула на маму, та со вздохом пожала плечами и ответила.

— Это слово обозначает одновременно величайшую печаль и величайшую радость. Ты не поймешь такого противопоставления, Анхельм, для этого нужно родиться аиргом. Эта двойственность понятия родилась из понимания, что даже пятисот лет жизни аирга недостаточно, чтобы открыть все величайшие сокровища и радости любви. Именно поэтому оно обозначает и величайшую печаль тоже.

— Да, примерно так. Но в нашем с тобой случае… Ты моя величайшая радость и величайшая печаль, потому что чувства есть, но у них нет будущего…

— Почему нет?! Я хочу жениться на тебе, несносная ты женщина!

— Дослушай. Я люблю тебя. Я счастлива, что люблю именно тебя. Я счастлива, что ты у меня есть. Это величайшая радость. Но даже если мы выживем в этой войне, даже если удастся твой план побега, даже если мы поженимся… Я аирг, а ты — человек. У нас не может быть детей. Продолжительность наших жизней очень различается. Когда ты уйдешь, я останусь доживать свой век одна, потому что никто уже не займет твое место в сердце и мыслях. Мне останется только просить высшие силы забрать меня пораньше, чтобы поскорее соединиться с тобой. Теперь уже ничего не изменить, выбор сделан. Я выбрала тебя. Поэтому это величайшая печаль.

Анхельму, видимо, нечего было на это ответить. Он склонил голову и закрыл лицо руками. Рин вздохнула.

— Выходит, мой дядя был прав с самого начала?

Она кивнула.

— Я чудовищный эгоист. Я… Я не должен был так поступать. Мне стоило оставить тебя в покое, как ты и просила…

Рин потянулась и заставила Анхельма повернуться к ней. Он был действительно удручен: уголки губ опустились, топазово-голубые глаза потухли.

— Как же ты изменился! Удивительно! Я встретила глупого мальчишку, а теперь передо мной взрослый мужчина. Гляди-ка, даже морщины на лбу появились. Я, наверное, тоже изменилась, только наоборот — поглупела и помолодела… — она улыбнулась. — Знаешь, не жалей ни о чем. Я люблю тебя, а ты любишь меня. Чудеса начинаются там, где есть любовь. Поэтому, если хоть один раз хоть один из этих идиотов-духов сказал правду, то чувства между нами спасут целый мир. Это ведь достаточно неплохой плод любви, не так ли?

— Это настоящее чудо.

Рин кивнула. Вдруг карета затормозила, снаружи Тиверий крикнул: «Приехали!» Герцог посмотрел в окно и выругался вполголоса.

— За этими дивными разговорами мы, конечно же, напрочь забыли выработать план действий, — прокомментировал он, оглядывая ограду вокруг башни.

— Значит, будем импровизировать, — ответила Рин и поднялась, чтобы выйти. — Мама, тебе лучше остаться здесь.

— Нет, я пойду с вами, — непреклонно отрезала Харуко, отодвинула дочь и вышла из кареты первой. Видимо, чтобы никто не подумал ее остановить. Рин только тяжело вздохнула и закатила глаза.

Она вышла из кареты и глубоко вздохнула. Глоток свежего воздуха помог ей освободиться от помутнения, вызванного странным и не самым приятным разговором. Рин встрепенулась, проверила все оружие и пошла вслед за Анхельмом к башне Орвальда.

Глава 9.2

На лабораторном столе кипела работа: в колбах шипели и пузырились разноцветные жидкости, с помощью хитроумного механизма в них добавлялись реагенты, а затем, по изогнутым трубкам загадочные составы вытекали в маленькие мензурки. Его превосходительство Орвальд Ример периодически подбегал к столу, поправлял что-то и добавлял реагентов, снимал несколько наполненных мензурок и плотно завинчивал, вносил записи в большую тетрадь, а затем убегал в общую комнату, где все утро занимался сборами. Он уже сжег все компрометирующие документы и теперь методично отбирал «опасные» книги, чтобы накормить ими камин.

На письменном столе стояла непочатая бутылка ракисовой наливки, два бокала и скромный обед. Хотя кулинария никогда не была проблемой для химика, Орвальд знать не знал, ни где в его доме хранятся продукты, ни откуда они появляются, а выяснить не получилось, так как экономку он еще два дня назад услал к ее родне в Меклен. Поэтому несколько неожиданному и не самому желанному гостю, который в этот момент сидел на диване и также просматривал все книги на предмет их опасности, господин Ример смог предложить лишь разделить с ним телячью отбивную с чесноком, вареный картофель и козий сыр. Но гость сообщил настолько плохие новости, что с обедом решено было повременить.

— Эта книга тоже вызывает опасения, — с сожалением качнул головой гость.

— Но это трактат о влиянии горно-химического сырья на психическое состояние человека!

— Я мог бы отнести это на счет геологических изысканий химика, если бы в нем не было ваших пометок на полях. Собственно, проблема не в трактате, а в ваших пометках. Вы постоянно проводите параллели с поведением Вейлора.

— Сожгите, — с тяжелым вздохом признал Орвальд, который уже и запамятовал такие подробности своей работы.

Когда-то он совершенно не верил в легенду о Хранителях и всерьез полагал, что у императора проблемы с головой, а не со сверхъестественным. А появились они, как он думал, когда Вейлор подошел к природному источнику некоего газа в Драконьих горах, который помутил его рассудок. Но спустя совсем недолгое время после памятного события к его превосходительству приехал загадочный гость, не назвавший своего имени, и наглядно продемонстрировал правдивость легенды, а также разъяснил опасность заблуждений, рассказал план действий и указал, кого конкретно нужно привлечь к делу.

До этой встречи его превосходительство не был фаталистом и считал, что жизнь каждого зависит исключительно от его действий и только собственная воля определяет будущее. Фатум — это для ленивых, говорил он. После беседы с вышеозначенным господином Орвальд уже не был так тверд в своих убеждениях.

Во-первых, как и сказал (или предсказал) гость, в королевской семье действительно в указанный срок родился мальчик. Поистине вещь, на которую никак нельзя влиять. Во-вторых, в мире произошли события военного характера. Явление, абсолютно неподвластное влиянию лишь одного человека и в полной мере зависящее от сплетения обстоятельств, предпосылок. В-третьих, с каждым визитом гостя он убеждался в наличии у того сверхъестественных способностей: нечеловеческая проницательность больше походила на чтение мыслей, порывистость движений — на мироощущение существа иного рода, нежели человеческий. Вышеозначенное давало повод думать, что жизнь все же имеет определенный сценарий, и не человек творец его.

Однако, несмотря на все это, Орвальд был совершенно тверд в своем убеждении, что трагический пожар в монастыре, где погибли императрица Жаклин и принцесса Рейна, родные мать и сестра Анхельма, а также пожар в поместье Римеров, где погибли Вольф, Марисоль и Каролина, были ничем иным, как тщательно спланированной акцией. А устроитель этой акции, как склонен был полагать Орвальд, в данный момент сидел на его диване и выбрасывал книги одну за другой. Загадочному гостю едва ли было трудно устроить пожар, а мотивы преступления вырисовывались довольно четко: при первой встрече он сказал, что Орвальду необходимо будет со временем получить контроль над еще не рожденным сыном императора. В то время Орвальд понятия не имел, как это осуществить, учитывая искреннюю убежденность Вейлора, что воспитанием будущих императоров и императриц должны заниматься их родители, а не дядьки-тетки, и уж тем более — не гувернантки. Кроме того, он был внимательным и очень любящим отцом. Поэтому Орвальд не видел никаких возможностей влиять на будущего сына Вейлора.

Однако произошло немыслимое: отец сам отдал сына. Утром 2 июня 3985 года, сразу же после отречения Вейлора от Анхельма, таинственный гость явился к Орвальду в крохотную гостиницу в Синтаре, городке, расположенном недалеко от Сорин-Касто. Поиграв некоторое время с ребенком, он сказал, чтобы Орвальд отдал малыша своему родному брату Вольфу.

«У него скоро умрет сын, — шокировал Орвальда гость. — Появление этого малыша смягчит боль потери, а ребенок обретет любящую семью, что для нас крайне важно».

Орвальд тогда даже и не подумал оставить маленького Анхе у себя. В конце концов, считал он, младенцу единственно нужна женщина с грудью, полной молока, и сердцем, полным любви. И уж нисколько ребенок не нуждается в ученом, у которого совершенно нет груди, любви к детям и времени на возню с младенцем. Так Анхельм попал к Вольфу и Марисоль, у которых буквально за день до приезда Анхе болезнь отняла их родного сына. Снова сбылись тяжелые пророчества гостя. Вся нерастраченная любовь Марисоль, все надежды, которые возлагал Вольф на погибшего ребенка, достались Анхельму.

В следующий раз гость объявился 4 июня 3985 года и рассказал, что через 2 недели, 17 июня, сгорит город Истван, в котором проживает Рин Кисеки. Услышав это имя снова, Орвальд вздрогнул: совсем недавно из-за этой женщины департамент безопасности гудел, как разворошенный улей. Гость объяснил, что именно Рин и случившееся с ней станет катализатором тех событий, которые не только перевернут этот мир, но и уничтожат величайшую ошибку Создателей.

«Вскоре после вашего возвращения в Лонгвил, к вам пожалует небезызвестный Арман Валиенте. Он попросит вашей помощи и совета в осуществлении революционного плана. Вы должны согласиться. Затем вы будете руководить сообществом согласно плану, который оставлю я. Не допускайте никаких отклонений от него», — сказал он и действительно расписал четкий план действий с указаниями дат и сроков. А затем дал строгий наказ: что бы ни случилось, не подпускать Рин Кисеки к Анхельму до тех самых пор, пока ему не исполнится двадцать пять лет. Справедливости ради надо заметить, что гость немного сомневался перед тем, как назвать эту цифру, и риторически вопросил, успеют ли. Кто? Что успеет? Ответа не было. Затем гость ушел и не появлялся долгие годы.

За это время уверенность Орвальда в сверхъестественной миссии племянника серьезно пошатнулась. Но никогда он не забывал о плане действий, исправно прятал Рин от Анхельма и его — от неё. Лишь однажды случай свел их… Орвальд знать не знал, что Рин будет на том кладбище в Истване. Не подозревал даже! Анхельм после той встречи был сам не свой. Он умолял Орвальда вернуться, искал Рин, как одержимый. И одержимый надеждой на новую встречу ждал ее, отвергая даже самых завидных невест. Орвальд не смог убедить племянника, что это пустое, не смог пошатнуть его уверенность в чувствах, никакие доводы не действовали, как он ни бился. Это была сверхъестественная, аномальная влюбленность. С тех пор Орвальд ужасно боялся подпускать Рин к Анхельму, так как не знал и совершенно не мог предугадать, во что выльется присутствие этой женщины в жизни племянника, не окажется ли их любовь роковой…

Тем не менее, его превосходительство, проклиная давний наказ таинственного гостя, в положенный срок все же вызвал Рин Кисеки в Лонгвил. Чтобы замаскировать от Анхельма истинные причины появления Рин, Орвальд попросил начальника службы охраны императора Гюнтера Кревилля дать приказ о срочном переводе агента Грея Шинсворта из Кандарина в Кимри. Затем Орвальд позаботился заодно и о сохранности разного рода информации, убрав Кревилля с дороги… Здесь способности Рин Кисеки, которая весьма вовремя проходила мимо, пришлись очень кстати. Орвальд, конечно, понял, что серьезно просчитался, когда позволил раскрыть свое имя как заказчика этого убийства, но изменить ничего уже не мог.

Как и положено агенту департамента безопасности, пусть и бывшему, Рин Кисеки оказалась не дурой. Чутье позволило этой женщине хотя и смутно, но быстро понять, откуда исходит основная угроза. Она постоянно подозревала Орвальда, и ни малейшего доверия к его персоне с ее стороны ждать не приходилось. Он прилагал огромные усилия, чтобы не вступить с ней в конфликт, так как понимал, что любой выпад в ее сторону обязательно скажется на его отношениях с племянником. Но Рин как будто бы специально спровоцировала его. Ей бы благодарить за документы, за новую должность, а она обвинила в коварстве. Положа руку на сердце, была права во всем, что сказала… Видимо, подсознательно чувствовала, что ее пытаются водить за нос, вручая бестолковые книжки с легендами, о которых Орвальду все было давно известно, рассказывают сказки, пытаясь заставить до всего дойти своим умом.

В последнюю встречу с загадочным гостем он получил четкое указание максимально перевести внимание Рин Кисеки на несущественные мелочи, как можно сильнее дезинформировать и запутать, говоря сплошь неопределенные вещи, часто противоречивого характера. Рин, к ее чести, не слишком поддавалась этим манипуляциям, часто делала прямо противоположное и до истины все же докапывалась тем или иным путем. Конечно, у нее было маловато данных на руках, чтобы сложить головоломку и правильно трактовать все события. И к счастью — иначе бы прирезала Орвальда, как Кревилля. Впрочем, долго обманывать аирга, слышащего ложь, как колокольный звон, Орвальд не надеялся. Равно как и не надеялся наладить отношения с Рин. Он надеялся лишь, что сможет сохранить влияние над Анхельмом… Как выяснилось позже, зря.

В тот день, когда Анхе получил злосчастное письмо с приглашением от Илиаса, нежданный гость снова появился на пороге дома Орвальда. Увидев этого господина, поговорив с ним, Орвальд был потрясен до глубины души и поражен тем, какая невероятно тяжелая, жестокая и многоходовая кампания была развернута! Абсолютно все расчеты господина кукловода, как для удобства назвал его Орвальд, оказались верны, нигде он не допустил отступлений от заданного сценария. Действия всех замешанных в этом грандиозном спектакле, включая его, Орвальда, управлялись этой фигурой, которая, конечно же, не была человеком. Люди стареют. Господин кукловод не изменился за годы ни на йоту. Тем тяжелее оказалось потрясение. Тем страшнее было узнать, что отныне коварный игрок будет постоянно присутствовать рядом с племянником, и одни только Сиани и Инаис ведают, чем это грозит. Впрочем, теперь Орвальд не былуверен даже во всезнании и непогрешимости богов. Кто знает, какие фигуры могут стоять за их спинами? Мир так велик и неизучен…

Орвальд закрыл популярную книгу «В лабиринтах разума: направо или налево?», бросил ее в кучу и пошел проверить лабораторный стол. Ему удалось наполнить двадцать шесть мензурок, и такой результат вполне радовал. Как минимум, это количество позволит ему уйти из рук тех, кто за ним явится в скором времени. Все добро уместилось в маленьком черном мешочке, который его превосходительство немедленно отнес к открытому чемодану, лежавшему посреди комнаты.

В этом чемодане было все самое необходимое. С одной стороны лежали несколько комплектов сменного белья, кальсоны, ночная одежда, два теплых свитера, пара брюк, рубашка, галстук. С другой — коробочка с разными склянками, раствор для полоскания рта, зубная щетка и порошок, пузырек глицерина, вата, бинты, а также некоторые медицинские инструменты. В потайном кармане уместилась узкая пила-ножовка без рукояти (рукоять была сложена отдельно), несколько мотков бечевки, складной нож, свечи и огниво. Как раз год назад, когда господин кукловод появился снова, он настоятельно порекомендовал Орвальду на всякий случай обзавестись убежищем в лесной глуши. Спорить желания не возникло, и с тех пор его превосходительство неустанно трудился над созданием такого места. Он сумел найти изумительную природную пещеру, которая разветвлялась на несколько коридоров и шла глубоко внутрь горы Мейшевр, выгнал из нее семейство медведей и устроил там временное жилище. В одной части пещеры он сделал склад для припасов долгого хранения, в другой — холодильную камеру, где могло лежать мясо. Дальше в его планы входило завести нескольких кур-несушек и козу. Тащить с собой книги Орвальд не намеревался, но все же гость убедил его взять атлас медицинской помощи, справочник по ядовитым и лекарственным растениям и поваренную книгу. Мало ли что…

— Ну что же, похоже, это все, — подвел итог гость, откладывая последнюю книгу и зажигая дрова в камине огнивом.

— Благодарю за помощь, вы как нельзя вовремя. Теперь окажите честь, отобедайте со мной.

Они разместились за столом. Орвальд обвел взглядом свое жилище, которое столько лет с любовью обставлял, и тяжело вздохнул.

— Неужели придется это все уничтожить? Я так долго собирал эту коллекцию книг, столько вложил сил и средств в покупку этих ценных минералов…

— Я сожалею. Вашу коллекцию мы восстановим через некоторое время, если она вам так дорога. Минералы… В действительности, зачем вам этот хлам?

— Многие из них — подарки моих учеников, и мне грустно терять их. Знаете, я ведь в этом году даже не ездил в университет в Кастане преподавать класс химии. Ученики присылали мне письма, такие трогательные!

— О, теперь понимаю, — кивнул гость. — Памятные вещи действительно неприятно терять. Особенно когда дело касается учеников. Наши знания помогают целым поколениям, они двигают мир вперед. В этом есть особая магия, я считаю.

— Пожалуй, — охотно согласился Орвальд. — В прошлом году у меня была особо талантливая ученица, она разработала целую систему классификации химических элементов.

— Мне доводилось видеть такую однажды.

— Как? Получается, Кристина опоздала со своим открытием?

— О нет, пожалуй, здесь она первая. Речь идет о совсем другом месте.

— Я полагал, это станет мировым изобретением.

— Станет, — кивнул гость. — Я видел это в другом мире.

— Мире? Вы что же, позвольте спросить, бывали там?

— Собственнолично нет. Однако достоверно знаю, что он существует. Существует множество других миров, населенных разумными созданиями, и по сравнению с некоторыми из них человечество развито не более чем одноклеточный организм.

— Сиани и Инаис создали их?

— Не упоминайте эти имена всуе, чтобы не обратить на себя их пристальное внимание. Оно вам совершенно ни к чему, коль скоро вы имеете дело со мной.

— Мне до сих пор трудно поверить во все произошедшее, — сознался Орвальд. — Для меня детерминизм всегда был чем-то вроде философии ленивых людей. И даже сейчас, после всего увиденного, мне трудно принять подобные мысли, ибо это значит, что свободой воли я наделен не больше, чем лабораторные мыши… И, раз уж мы заговорили о вас и столь высоких материях, не откажете ли вы мне в знании?

— Неутомимый ум ученого, да? — улыбнулся гость. — Я могу поделиться с вами, и сделал бы это охотно, если бы вы могли это знание выдержать. Но я совершенно не уверен в стабильности вашей психики и в том, что вы способны правильно понять и оценить процессы, происходящие в высших сферах.

— Я ухожу в отшельничество на довольно долгий срок. Пожалуй, там у меня будет время поразмыслить надо всем, что вы посчитаете возможным мне передать.

Гость отставил тарелку в сторону, промокнул рот салфеткой и посмотрел в глаза Орвальду. Его превосходительство пробрал озноб. Он с трудом выдерживал взгляд совершенно черных глаз, в которых, казалось, обитала сама вечность.

— В награду за ваше послушание и удивительно точное выполнение моих поручений, я поделюсь знанием. Но позже, когда буду уверен, что вы дошли до своего убежища. Пока что вам нужен трезвый рассудок. Впереди очень сложный разговор и тяжелый бой. Они идут сюда.

— Кто?

— Гвардейцы.

Гость прислушался и взглянул в сторону окна. Тяжело вздохнул и встрепал пятерней черные волосы.

— И еще одна компания, которую я здесь не хотел бы видеть.

Орвальд немедленно встал с кресла и подошел к окну. По заснеженной тропе шли к нему Анхельм, Рин и еще одна фигура, которую он не знал.

— Пожалуй, мне пора откланяться, — гость встал из-за стола и надел пальто.

— О чем они хотят поговорить?

— Не представляю. Их разумы сейчас закрыты от меня. В любом случае, вы должны уйти отсюда в ближайшее возможное время. Помните, что вам не нужно искать меня и контактировать с внешним миром?

— Помню.

— Я найду вас сам. А теперь, пожалуйста, откройте потайной выход, пока Рин Кисеки не застала меня здесь.

Орвальд кивнул и прошел к дальней части стены, у которой стояла книжная полка. Над этой полкой висели большие оленьи рога, а на них — ключ на цепочке. Орвальд снял ключ, просунул руку за книжную полку и отодвинул ее в сторону. Здесь, уже в стене, ясно были видны очертания двери и замочная скважина. Его превосходительство повернул ключ, не без труда открыл дверь и сунул голову внутрь. Что-то там выдернул, а затем повернулся к гостю.

— До скорой встречи, господин…

— Вас так интересует мое имя? — ухмыльнулся гость. — Называйте меня Кукловодом, вам же понравилось.

— Я буду безмерно благодарен, если вы окажете мне честь и обучите искусству управления, когда у вас будет на это время.

— Вы можете управлять значительно лучше меня, поверьте. Я ведь на самом деле просто шулер, — с мягкой улыбкой ответил тот, впервые пожимая руку собеседнику. Орвальд отметил, что руки у гостя невероятно холодные. — Мне открыто будущее, чем я совершенно бессовестно пользуюсь. Не сомневаюсь, что в свое время придется за это ответить, однако на кону сейчас слишком многое, чтобы я думал о наказании.

— Разве кто-то властен над вами?

— Фатум.

С этими словами гость шагнул в проем в стене и скатился по железной трубе вниз, в темноту. Орвальд еще пару секунд смотрел ему вслед, затем закрыл дверь.

Послышался стук входной двери и топот ног. Спустя полминуты в люке появилась голова Анхельма, он подтянулся и забрался. Следом за ним — Рин Кисеки и еще одна женщина, которую Орвальд не знал, но догадывался, как следует ее называть.

Анхельм обвел взглядом комнату и цокнул языком.

— Добрый день, дядя. Выходит, ты уже знаешь?

— Знаю. Госпожа Кисеки, добро пожаловать, — его превосходительство поклонился матери Рин. — Прошу простить за беспорядок. В другое время я бы предложил вам чай и угощение, но теперь это весьма затруднительно. Я не готовился принять гостей.

— Или готовились, но не нас, — добавила Рин, также оглядываясь вокруг. — Ну, и что теперь? Уходите?

Его превосходительство молчал.

Анхельм обошел кабинет кругом, присел около чемодана и осмотрел вещи в нем.

— То есть, я правильно понял, что в самый ответственный момент, когда мы готовы на решительные меры, ты сматываешь удочки?

— Я не горю желанием объясняться с гвардейцами императора, потому что им все равно ничего не докажешь.

— А как же ваши хаболаки? Они натравят их на вас? — спросила Рин.

— По всей видимости. С императором стало невозможно говорить, он больше не у дел. Советник взял власть в свои руки. А вчера я получил извещение об отстранении от должности и лишении званий. Я не настолько глуп, чтобы сидеть и дожидаться, когда за мной придут и поведут в тюрьму Сорин-Касто.

— Почему ты не предупредил меня?! — заорал Анхельм. Он резко встал и ударил кулаком в стену так, что побелка с потолка посыпалась. — Я чуть не явился прямо к ним в лапы! Они перекрыли сегодня Кандарин на въезд, арестовали мэра, к которому я как раз собирался, чтобы обсудить вопрос о солдатах Илиаса! И сказали, что именно ты возвел на мэра поклеп, будто он общался с Арманом! Зачем?! Что сделал тебе этот человек? Что дала тебе эта подлость? Какого демона ты торчишь здесь, на своем насесте, вместо того, чтобы предупредить нас? Или мы уже не занимаемся общим делом, а?!

Орвальд молчал. Смотрел на истерическое поведение племянника хладнокровно, как анатом, препарирующий дергающуюся лягушку. Ни один мускул не дрогнул на его лице, все негодование Анхельма он встретил с вызывающим спокойствием.

— Эта, как ты выразился, подлость дала мне время. Что до остального… Мне казалось, мой племянник решил жить самостоятельно. Значит, ему не нужны мои подсказки и советы.

— Ты знал обо всем и ничего не сказал… Под угрозой абсолютно все, за что мы боролись, во что верили, ради чего теряли нервы, кровь и жизни соратников! Сейчас в моем поместье находятся люди, жизни которых под угрозой из-за молчания одного выжившего из ума старика! Старика, который решил, что он в состоянии манипулировать всем миром!

Выслушав этот, бесспорно, впечатляющий монолог, его превосходительство молча ушел в лабораторию и стал прибирать стол. Глупый ребенок Анхельм до сих пор не знал и не догадывался, что в действиях его не было ни малой толики собственной воли. Игрушка судьбы, послушная марионетка. А главный кукловод весь год был рядом с ним… Главного кукловода он защищал от нападок родственника. Ее он осыпал с ног до головы ценностями баснословной стоимости. Для нее он купил недвижимость за границей, считая, что вручает билет в счастливое будущее. И теперь главного кукловода он держит за руку, называет любимой женщиной и прочит себе в жены. Воистину страшна усмешка судьбы.

— Оставь, Анхельм, — услышал Орвальд голос Рин. — Твой дядя не будет с нами разговаривать. Он боится сболтнуть лишнего. Как он был трусом, так и остался.

После этих слов Орвальд бросил пробирки в раковину и вернулся в кабинет.

— Боги свидетели, что я старался избегать конфликта с вами, госпожа Кисеки! Я каждую нашу встречу говорил, чего вам делать не нужно, но вы делали диаметрально противоположные вещи. Я говорил вам скрывать свое прошлое от Анхельма, вы настояли на подробнейшем изложении самых неприглядных фактов вашей биографии. Я сказал не лезть ни в какие опасные авантюры, вы решили, что срочная поездка в Левадию — самое время для сражения на Южных островах с беженцами. Я просил вас не светить лицо, вы умудрились попасть в газеты! Каждое ваше действие прямо противоречит всему, что вы собирались делать изначально. Вы нарывались на неприятности долго и упорно, и я поздравляю вас с достижением цели! Я ухожу, потому что в стране должен остаться хотя бы один человек, способный затем собрать в кучу герцогов, эту горстку жалких кретинов, и отвоевать обратно то, что вы оба похоронили своими необдуманными действиями. Через каких-то полчаса или даже меньше сюда придут гвардейцы, и даже не надейтесь, что вас отпустят живой!

БАХ! Орвальд не успел даже понять, что произошло, почему вдруг грудь взорвалась болью, и почему он лежит на полу. Удар был такой силы, что он не мог вдохнуть, непроизвольно брызнули слезы, все перед глазами потемнело. Мужчина чувствовал, будто его избивают изнутри, одновременно вдавливают в пол и расплющивают прессом. А затем чей-то сапог опустился на его горло и придавил. Над ним возвышалась Харуко Кисеки, чье лицо пылало гневом, и изумрудно-зеленые глаза едва ли не светились от переполнявшей ее злости.

— Никогда не смей угрожать моей дочери, жалкий червяк!

Орвальд только хрипел, не в силах вырваться, пошевелиться, вдохнуть.

— Мама, перестань! — закричала Рин, бросаясь к матери и пытаясь оттащить ее. Но Харуко лишь рукой махнула, и дочь отбросило в сторону.

— Ты его убьешь!

— И поделом!

— Нет! Не надо! Прошу тебя, только не ты! Не становись убийцей!

— Этот человек заставил мою дочь страдать!

— Я сама виновата!! Остановись!!

Орвальд уже плохо видел, что происходило. Он мог различить лишь, как потоки Силы поднимаются жуткими черно-синими волнами от взбешенного аирга, как они заполоняют комнату. Страх пробрал его: да неужели это конец?! Орвальду привиделись черные и пустые глаза на мертвенно-бледном лице. Он смотрел в вечность, и вечность ухмылялась ему в ответ. Внезапная мысль озарила его гаснущее сознание: его гость Кукловод именно это и планировал? Избавиться от единственного свидетеля, руками которого исполнял все свои замыслы… Неужели это действительно конец? Такой глупый… бессмысленный. Ну, что же…

Орвальд закрыл глаза и отпустил сознание.

~*~

— Остановись!! — заорала Рин. Выброс магии прижимал ее к стене так, что она не могла шевельнуться. Анхельм не мог и вскрикнуть, — его распластало по полу, как и дядю. А Харуко, объятая волнами Силы, давила сапогом на горло Орвальда, который уже закрыл глаза и, кажется, отходил в мир иной.

— Мама!! Ты убьешь нас всех!

Но Харуко не слышала. Рин примерно понимала, что происходит сейчас. Она видела это однажды в детстве, когда мама очень сильно разозлилась на отца. В тот раз Силой разнесло половину их дома и повалило несколько деревьев в лесу. Надо ли говорить, что отец чудом выжил…

Тьма залила комнату, лишив зрения, слуха и обоняния. Рин зажмурилась, а когда проморгалась… Мама стояла неподвижно, будто окаменела. Глаза ее были широко распахнуты, на лице появилась гримаса ужаса. Стихла бушующая Сила, ни одного движения не происходило в комнате, звенящая тишина повисла в воздухе, время словно бы замерло. А затем Харуко стала оседать на пол. Время ожило. Рин бросилась к Орвальду, приложила пальцы к его шее и ухо — ко рту. Едва-едва ощутимо и медленно бился пульс.

— Живой! — облегченно выдохнула Рин. Она повернулась к Анхельму и матери. Герцог сидел, держась за уши и легонько тряся головой. Взгляд его блуждал, он пребывал в глубоком шоке. Мама отвернулась, закрыла лицо руками, пытаясь прийти в себя. От остаточных эффектов прерванного заклинания ее мелко трясло, из груди рвались тихие всхлипы.

— Мама… Что ты устроила? — устало пробормотала Рин, не надеясь на внятный ответ. Не после такого. — Ну зачем?.. Он же… Ну, да, мерзавец. Но не убивать же его за это.

Рин плюхнулась на задницу, утирая пот со лба.

«Проклятье! Теперь что? Тащить это полено с собой?» — подумала она, глядя на неподвижное тело Орвальда.

— Что это было? — послышался тихий вопрос Анхельма.

— Это мамино наследство от бабуленьки, — саркастически объяснила Рин, взглядывая на него тяжело и огорченно. — Магическая техника соединяет нечто вроде ментального удержания, Оков Хара и Ярости Аодо. Получаются своего рода тиски, которые в буквальном смысле слова раздавливают… объект применения.

— Что с моим дядей?

— Живой… Вроде даже цел. Она не успела закончить заклятие. Кто-то прервал нас.

— Кто?!

— Да кто б знал!

Рин похлопала Орвальда по щекам, но безрезультатно. Он не приходил в себя.

— Рин, он ведь выживет?

— Выживет. Такие, как он, по закону жанра доживают до логической развязки всей истории.

— Не очень убедительное доказательство.

Орвальд медленно открыл синие как небо глаза. Осторожно сел, затем поднялся.

— Вы как? — спросила Рин. Орвальд не удостоил ее и взглядом. Он прошел к гардеробу, надел тулуп, шапку, шарф и обул войлочные сапоги. Затем захлопнул крышку чемодана и потащил его к той самой стене, где был потайной выход.

Рин и Анхельм молча следили за его перемещениями, никто не решался сказать ни слова. Лишь когда Орвальд спустил в темноту хода чемодан, и тот с гулким грохотом прокатился по стальной трубе вниз, Анхельм ожил.

— Что происходит?! Ответь! Дядя! Куда ты?!

Но Орвальд уже шагнул вслед за чемоданом. Анхельм подбежал к окну и растерянно встрепал волосы. Рин подошла следом за ним и увидела, как по заснеженному двору башни быстро уходил прочь Орвальд Ример. Вскоре он достиг ворот, вышел за ограду и направился прямо в лес, плотной стеной встававший перед дорогой.

— Что это было, а? — в очередной раз вопросил Анхельм. Рин пожала плечами, ответа она даже не предполагала.

— Он ушел. Он просто ушел. Он бросил нас! — истерически выдохнул герцог, продолжая сверлить взглядом лес, в котором скрылся его родственник. Рин отвернулась и пошла в лабораторию. Столы и шкафы уже были пусты, в большой раковине грудой лежали немытые реторты и бутыли. В углу она заметила совсем небольшой резной ящичек, в котором стояли склянки с непонятыми жидкостями. Рин, как натура увлекающаяся ядами, не могла пройти мимо такой интересной вещи и, решив, что ящичек может пригодиться, подняла его и понесла на выход.

— Идем, — скомандовала она, — у нас нет времени сидеть и вопрошать, что случилось. Помоги маме.

Рин спустилась вниз первой и вышла на улицу. Дойдя до кареты, в которой терпеливо ждал Тиверий, она остановилась. Морозный воздух снова заставил ее поежиться, Рин застегнула полушубок и стала рассматривать свой трофей при свете солнца. Под крышкой она обнаружила приклеенную бумажку, на которой была химическая формула со множеством букв и двоек. Все пузырьки выглядели одинаково, жидкость в них была прозрачная, но какая-то странно густая, с небольшим осадком бежевого цвета.

Наконец, спустились Анхельм с Харуко. Герцог вел ее под руку, в другой руке он держал черную шляпу-котелок. Подойдя к Рин, он сунул ей котелок прямо в лицо, она, естественно, отшатнулась.

— Ты чего?

— Понюхай.

Рин, смерив Анхельма подозрительным взглядом, понюхала котелок. В носу сразу же зачесалось, и она чихнула, как обычно это было, стоило ей почувствовать запах табака.

— Я знаю, кто подстроил все, что с нами произошло. Я знаю, кто здесь был, — объявил Анхельм. В его глубых глазах сверкала ненависть. Рин внимательно оглядела котелок и тоже сложила два плюс два.

— Скотина зловредная, — прошипела она сквозь зубы, чувствуя, что звереет. Ярость взбурлила в ней, как вулкан. — Да гори ты синим пламенем, сволочь!

От злости Рин что было сил швырнула ящик в башню. Со свистом он рассек воздух, описал невысокую дугу и врезался в серую каменную стену. Послышался короткий треск и звон, а затем раздался чудовищный грохот… В одну секунду взрывная волна опрокинула Рин, Харуко и Анхельма навзничь. Карета сильно качнулась, встала на два колеса, но удержалась и с натужным скрипом свалилась обратно. Лошади испуганно завизжали и рванули, едва не ломая оглобли. Пламя взвилось выше крыши, разлетелись в стороны куски камня, шрапнелью врезались в снег обломки черепицы, полетелела вниз горящая мебель, какие-то мелочи. Через секунду раздался второй взрыв, взлетели вверх снопы разноцветных искр и клубы дыма…

Рин с трудом села, потерла уши, пытаясь унять звон в них. Тело трясло, взрывная волна ударила сильно, но, к счастью, недостаточно, чтобы контузить. Она некоторое время изумленно таращилась на башню, которая рассыпалась на глазах, а затем вдруг почувствовала некое странное умиротворение, и взгляд ее стал осмысленным, спокойным и довольным. Рин посмотрела вслед карете, которую тащили вдоль по заснеженной дороге ошарашенные лошади, затем снова оценила разрушения, оглядела своих спутников, которые точно так же сидели, силясь прийти в себя. Глубоко вдохнула и выдохнула:

— День как-то не задался.

Она поднялась, помогла маме и Анхельму, а затем на подкашивающихся ногах пошла за каретой, которую Тиверий все же смог остановить. Харуко и Анхельм побрели за ней. Спустя несколько минут они уже ехали в сторону Лонгвила, за ними, утопая в тающем снегу по плечи, пробирались Айко и Цуйо.

А вдалеке, озаряя небо оранжевым светом и испуская клубы чернеющего дыма, с треском и грохотом периодически падающих обугленных конструкций, догорала башня великого химика, его превосходительства отставного тайного советника императора и высокого канцлера Соринтии, герцога Орвальда Бернана Танварри Римера.

Глава 9.3

— Итак, что мы имеем? — вопросила Рин, флегматично глядя в окно на предзакатное солнце. — Орвальд свалил в лес, его башня полыхает вместе со всеми, дома у нас будет всего часочек-другой до того как придет конвой гвардейцев, чтобы сопроводить нас в места ограниченных возможностей. Фрис шляется неизвестно где, Тоомо также не соизволил явиться, а Кастедар разыграл идеальную многоходовочку и изящно поимел нас всех. Что я могу сказать? Браво. Просто браво.

— Яда в твоем голосе хватило бы, чтобы отравить небольшое государство, — заметил Анхельм.

— Раньше получалось лучше. Старею.

— Харуко, сейчас вы поедете вместе с Тиверием к…

— Я никуда не поеду. Я не брошу вас одних, дети, — заявила Харуко, впервые заговорив с того момента, как чуть не убила Орвальда.

— Поймите, нам тяжело будет защитить вас! Мы вынуждены будем бежать в Драконьи горы немедленно…

— Сынок, — очень ласково обратилась к нему Харуко, — я не беспомощная. Я аирг. Надеюсь, ты знаешь, кто такие аирги.

— Мам, я не хочу, чтобы ты рисковала собой…

— Моя дочь снова в опасности. Ты хочешь, чтобы я дала тебе сунуть голову в петлю и молча стояла в стороне? Нет, такого не будет. И даже не пытайся меня переубедить. Я еду с вами, и если хоть кто-то посмеет напасть на тебя, я не буду щадить его. Кем бы он ни оказался. А если он окажется гвардейцем, то я отдам старые долги.

Рин впервые видела маму настолько мрачной и полной решимости. Она даже говорила не как аирг, без акцента и перестановки слов. То ли потрясение сказалось, то ли хочет казаться тверже… Поди разбери, что у нее на уме.

— Что же… Я должен отослать Тиверия и Милли подальше. Они совершенно беспомощны, и нельзя подставлять их под удар.

— А ты куда собрался? — вопросила Рин, серьезно глядя на Анхельма. — Я думала, мы разобрались, что ты не потянешь переход через горы.

— Я уже сказал, что ты без меня никуда не пойдешь. Я решил и точка.

— На чем ты собрался идти? На своих двоих?

— Тоомо поможет.

— Тоомо здесь нет! Это было просто очередное пустое обещание от очередного духа! Я не намерена подвергать тебя такой опасности, Анхельм. Это моя война, не твоя!

— Он убил мою мать. Сестру. Свел с ума отца. Он извратил всю нашу жизнь. Он заставил страдать мою любимую женщину. А теперь скажи мне, Рин, что у меня меньше оснований воевать.

Она осеклась. Продолжила уже мягче:

— Разумеется, ты прав… Я просто не хочу, чтобы ты пострадал.

— У меня есть полное право бороться за свои стремления. Если это означает лишиться руки, ноги, головы — да чего угодно! — то я готов. Главное — я погибну, сражаясь, а не сдохну, поджав хвост.

На это ей нечего было ответить. Точно такие же слова сказал Кив, уходя.

— Хорошо, ладно. А что делать с другими проблемами? Франсуаза Мелуа, Гальярдо, Виолетта, Дертон, чтоб его… Когда и кто будет все это решать?

— Ты всерьез считаешь, что сейчас имеет хоть какое-то значение, разберемся мы с этим или нет? Мы только распыляем себя на глупости. Давай решим основную задачу, а с остальным будем ориентироваться по ситуации.

— А как же твоя бесценная работа? Как же управление страной?

— Управление я передам своему заместителю немедленно, нужно только добраться до почты.

— Как безответственно.

— Не старайся, не выйдет. Я решил и точка. Слушай внимательно. Я говорил с Илиасом, он изменил свои планы насчет перехода через север страны и решил направить солдат по южным землям. Его войска высадятся в предместьях Кимри.

— Так там же рифы! Каким образом…

— Это его проблемы, не вникай. Мы условились, что встретимся с ним в двадцатых числах января в Мори.

— Который рядом с Вэллисом? Этот Мори?

— Он самый.

— Ты серьезно?

— А в чем дело?

— Да нет, ни в чем. Просто подумала, что отряд солдат Илиаса будет смотреться немного заметно посреди деревни, большую часть населения которой составляют пасечники и медовары. Чуть-чуть заметно.

Анхельм устало вздохнул и с укором взглянул на Рин.

— Ничего страшного. Нам нужно просто встретиться с ними там, а затем провести к Зеркальному лабиринту.

— Мы подъезжаем к Лонгвилу, — объявила Харуко, выглядывая в окно. Анхельм приоткрыл дверцу и крикнул Тиверию ехать к почтовому отделению.

Анхельм так долго пропадал на почте, что Рин уже хотела зайти за ним и поторопить. Но не пришлось: герцог вышел, вид у него был сосредоточенный и беспокойный. Сразу же за ним вышел мужчина в рабочей униформе, вывел из конюшни длинноногого коня, вскочил в седло и умчался быстрым галопом. Герцог сел в карету, Тиверий тут же тронул.

— У нас мало времени, так что быстро хватай все самое необходимое, даже не разбирай, — сказал Анхельм. — Потом оседлай Жара для меня и себе возьми Акробата. Фрея повезет Харуко, а Лимона оставим для Тиверия и Милли.

— А на ком поедут Арман, Зара, Мейс и Джим?

— До Девори поедем по двое, а там купим лошадей. Что я должен взять с собой?

— Мягкий мешок с теплой одеждой, флягу с водой, зубную щетку и мыло, бутыль керосина, моток крепкой веревки, коробку свечей и огниво, — перечислила Рин, проверяя оружие. — Складной нож у тебя был, где он?

— Здесь, — герцог хлопнул по карману. — Спецовку брать?

— Нет, оставить! Ну конечно же брать, что за вопрос? В ней и пойдешь.

— А что собрать мне? — спросила Харуко.

— Продукты. Все, что не портится. Крупу, сушеные фрукты, мясо, чеснок, лук, пряности, соль возьми тоже. Бери все, что есть, на Жара навьючим. Мы не будем останавливаться в гостиницах.

— Как мы пойдем? Через юг, в обход?

— Нет, прямиком через Горящие сосны. Так же, как я шла сюда. Это знакомый мне маршрут, к тому же, он займет меньше времени. Ночью уже будем у Рей Гонт. Переночуем у нее, а утром выйдем в Красный лес. Минимум неделя пути по лесу, если все будет хорошо. Дальше поднимемся в Горящие сосны, там потратим недели две. Сложный перевал. Зайдем в Эрисдрей, повидаемся с Рошейлом. Потом в Паруджу, там у меня должок. Оттуда через Лунный лес срежем до Синтара и дальше выйдем по южному тракту к Кардику. Примерно через месяц, числа тридцатого декабря будем у меня дома. Отсидимся недельку и выйдем в Мори. Ох, надеюсь, что ребята уже собрали все необходимое и готовы выступить.

— Надеюсь.

В окне показалось начало Каштановой аллеи, а затем и ограда поместья. Рин высунула голову и попыталась разглядеть, что творится вдалеке, у входа, но обзор ей закрывали деревья и кусты. Когда карета подкатила к воротам, на порог поместья выскочила Зара в полном боевом облачении, лицо ее покраснело от волнения, глаза лихорадочно горели, а волосы едва не искрились.

— Рин! Это правда?! Все, что Хайа сказал? — спросила она сразу же, как только Рин вышла из кареты. Анхельм помог Харуко выйти и бегом направился в дом.

— Да, — кивнула Рин, помогая Тиверию распрячь Лимона и Фрею. — У нас мало времени. Вы готовы?

— Мы готовы. Я твой рюкзак собрала, как умела. Акробата оседлали, Жар не дается…

— Это я сама. Милли где?

— Милли тоже собрана, но она сказала, что им с Тиверием некуда податься.

— Она просто не знает, — ответил Тиверий, внезапно нарушив свое гробовое молчание. Рин каждый раз удивляла его непробиваемость в любых ситуациях. Кажется, она могла пересчитать по пальцам случаи, когда Тиверий открывал рот.

— Не знает чего?

— Анхельм давно еще купил мне и жене небольшой дом в моем родном городе, Гранцифе. Он находится в паре дней отсюда. Мы с Милли поедем туда, а как здесь все успокоится — вернемся, чтобы поместье без нас не разворовали.

Рин довольно хмыкнула, радуясь предусмотрительности Анхельма. Зара сказала, что идет помогать Харуко, Рин не стала удерживать ее.

— Да чтоб тебя! Развязывайся! — выругалась она. Проклятая упряжь отсырела и никак не хотела расстегиваться, ударом взрывной волны повредило крепления хомута, и пришлось попотеть. С улицы послышался стук копыт, Рин обернулась и увидела мчащего к ним Эрика Ростеди. Сыщик сиганул со спины лошади еще до того, как она остановилась, и едва не врезался в Рин.

— Да что ж ты!..

— Они близко! Я опередил их минут на двадцать, не больше! — выдохнул он и бросился внутрь дома, зовя на ходу Анхельма.

Рин пробрал озноб. В животе мгновенно словно сплелся клубок змей, рот чрезмерно наполнился слюной, как бывало всякий раз, стоило ей понять, что гвардейцы близко. Она не стала терять время на выяснения, взяла под уздцы Фрею и Лимона и побежала с ними в конюшню. Быстро переседлала их, затем Жара, который вел себя подозрительно мирно, вывела наружу и привязала у ограды.

— Милли! — позвала она, войдя в дом, и девушка вышла к ней, перепуганная и заплаканная. Рин схватила ее за руку, вывела из дома и помогла ей сесть на Лимона. Затем подсобила Тиверию и уже хотела шлепнуть коня по заднице, чтобы припустил что есть мочи, как выбежал Анхельм и закричал: «Стой!» Герцог вручил Тиверию весьма пухлый конверт, крепко обнял старика и поцеловал в щечку Милли.

— Ты знаешь, что делать с этим, отец. Сюда вернетесь через три дня, не раньше! Я не знаю, когда вернусь. Да сохранят вас боги!

— Береги себя, сынок! — кивнул Тиверий и взнуздал коня. Анхельм схватил за руку Рин и повел в дом.

— Ты готов?

— Все собрал. Хочу кое-что сделать перед уходом.

Он привел ее в кабинет, где уже были Арман, Зара, Харуко, Эрик и даже Мейс с Джимом. Все мешки с вещами также лежали здесь, и Рин только сейчас, увидев их, осознала, насколько все серьезно. Анхельм, едва только вошел, ринулся к столу и достал из ящика шкатулку. Рин похолодела — эту шкатулку она знала. Герцог подошел, встал на одно колено и, глядя на нее серьезно, как палач перед казнью, открыл резную крышку… Кольцо из белого золота с большим красновато-фиолетовым камнем, ограненным в форме сердца, приковало к себе всеобщее внимание.

— Рин Харуко Кисеки! В присутствии самых дорогих и близких нам людей я клянусь тебе в вечной любви и верности и спрашиваю: согласишься ли ты стать моей женой?

Рин остолбенела. Язык намертво приклеился к небу, она только изумленно таращилась на герцога, который не сводил с нее напряженного взгляда.

— О чем ты?! Анхельм, они же уже близко! Разве сейчас…

— Сейчас самое время. Рин, ответь.

Она обвела взглядом всех присутствующих, чтобы удостовериться, что они также все ошарашены словами Анхельма.

— Анхельм… — слабо позвала она.

— Да или нет, Рин Кисеки?

Перед глазами потемнело, она зажмурилась, и в этом внезапно наплывшем дурмане пронеслось все, что они пережили вместе, а затем и вся жизнь. В памяти возникло лицо Варданиса, несколько блеклое и размытое, с неопределенным выражением, очень похожим на обиду, а следом — лицо Фриса… И вместе с этим, кажется, даже на ладонях появилось ощущение его жестких, как лошадиная грива, волос. В ушах зазвучал чудесной музыкой его смех, комнату заполнил аромат его тела — ледяная вода из горной реки. И затем грудь словно бы стянуло колючей проволокой, а горло пронзили невидимые ножи.

«Прости. Я пыталась. Правда».

Фрис улыбнулся и исчез. Рин открыла глаза.

— Да, Анхельм. Я согласна.

Анхельм надел ей кольцо на палец и поцеловал ладонь, уткнулся в нее лбом и облегченно рассмеялся.

— Я думал, откажешь.

Он поднялся и поцеловал ее под недоуменные аплодисменты друзей. Отстранившись, герцог вгляделся в ее лицо и удивленно спросил:

— Почему ты плачешь?

— Просто… Не ожидала, — ответила Рин, даже не пытаясь вытереть глаза, и улыбнулась. — Быстрее. Нам пора. Выходим.

Она подхватила свой рюкзак и вышла первой.

Спускаясь по полукруглой мраморной лестнице, Рин трогала дорогие гобелены на светлых матерчатых стенах с узором из лилий, гладила резные перила, любовалась картинами Луарье и Дачети. Как надеялась она в этот момент вернуться сюда еще, в это чудное место, где ей было так хорошо! Сколько милых сердцу воспоминаний, сколько радости оставалось в этом доме!.. Спустившись на первый этаж, она бросила взгляд наверх, туда, где была спальня Анхельма. Какое невероятное счастье случилось с ней там, в этой комнате! Будет ли так снова?

— Будет. Непременно, — пообещала она самой себе.

Они все вышли из поместья и стали рассаживаться на лошадей. Все сели, и только Анхельм замешкался, помогая Харуко забраться в седло.

В тот миг раздался страшный вой. Лошади с визгом встали на дыбы, забрыкались, скидывая седоков. Упав, Рин пребольно ударилась плечом и бедром. Беснующийся Акробат перепрыгнул ее, чудом не задев голову копытами. Рин мгновенно вскочила на ноги и развернулась в поисках источника воя: она знала этот звук.

Да, та самая кошмарная помесь волка и кабана. Маленькие уши, плотно прижатые к голове, чуть заметно шевелились, а большие белые глаза подслеповато щурились. Тварь шевелила мясистым широким рылом, раздувая ноздри-дырки. В свете солнца шелудивая серая кожа выглядела еще омерзительнее. Хаболак злобно щерился, показывая огромные клыки, похожие скорее на кабаньи, чем на волчьи. И сейчас он лез через забор в дальнем конце сада.

Рин вытащила из кобуры револьвер и без раздумий выстрелила твари в глаз. Брызнула кровь, хаболак взвизгнул, тряхнул башкой и ринулся в атаку. Рядом с Рин полыхнуло пламя, мелькнула вспышка, и шар огня врезался в тварь. Зверь вспыхнул, как свечка, но не остановился. Джим и Зара уже сплетали другие заклятия.

— Это что за тварь?! — заорал Анхельм, прикрывая собой Харуко.

— Хаболак, — коротко ответила Зара и вскинула руки. С пальцев ее сорвалась желтая сеть и опутала зверя. Тот страшно завыл, лишенный возможности двигаться и потушить огонь. Пламя пожирало его.

Рин отвернулась и закрыла лицо руками.

— Ты чего? — спросил Джим.

— Я не могу на это смотреть… — выдохнула она. — Да, это тупая зверюга, да, хочет нас сожрать, но вот такая смерть…

Рин собрала силы в кулак, развернулась и подошла к хаболаку. Достала Соколиную песню и одним движением отсекла зверю голову. Черная, вязкая кровь хлынула на снег, голова конвульсивно клацнула зубами, тело дернулось еще раз и затихло. Сразу же исчезло пламя и магические сети.

— Миротворица ты наша, — ухмыльнулся Мейс. Рин ответила ему угрюмым взглядом и собралась пойти на поиски сбежавших лошадей, но тут Зара слабо выдохнула, указав на нечто позади Рин:

— Мы опоздали.

Она повернула голову и замерла. Они шли молча, но грохот их шагов отдавался болью в ушах. В руках их были винтовки новейшего образца, и форма сменилась — кирасы стали черными, но все равно они не отличались от тех гвардейцев из прошлого. Они вели хаболаков на цепях, и тех были десятки…

— Внутрь, живо! — взревел Арман. Схватив за руку оцепеневшую Рин, он потащил ее назад. Анхельм без размышлений подхватил Харуко на руки и понес в дом. Снаружи остались Зара и Джим, и они уже готовили убийственные заклинания. С рук Джима сорвалось пламя, и снег вокруг входа заполыхал. Заринея очертила пальцами сложную фигуру и бросила вперед красную сеть.

— В дом! — скомандовала она.

Едва лишь закрылась за ними дверь, Арман крикнул: «Ложись!», и громыхнули ружейные выстрелы, стекла взорвались и посыпались на мраморные полы.

— Все целы?!

Нестройный хор голосов и скулеж мурианов раздался в ответ.

— Рин, вход. Зара, второй этаж, окна справа. Джим — слева. Мейс, бери их, — он кивнул на Харуко, Эрика и Анхельма, — и в подвал.

Рин без пререканий заняла позицию, держа наготове Соколиную песню и револьвер. По ее приказу Айко, Цуйо и Хайа побежали охранять другие входы и окна. Арман достал свой любимый револьвер и ножи. Раздался второй залп. А затем в дверь ударили с такой силой, что петли лязгнули, и закрошилась бетонная стена. Перед окнами полыхнуло, и послышался взвизг хаболака и человеческий крик. Ветром принесло запах пороха и паленой шкуры.

— Одного сняла! — крикнул Арман.

— Это ненадолго, — ответила Рин. — Надо уходить.

— Держать оборону! Не покидать позиции!

— Нахрена?! — заорала Рин. — Ты видел, сколько их?!

— Ждем!

— Чего?! Пока нам крышу на башку обрушат?!

— Ждем! — взревел Арман не своим голосом, и Рин впервые усомнилась в его душевном здравии. Даже при самом положительном раскладе сил Зары и Джима хватит еще залпов на двадцать, а потом начнется рукопашная. В которой они, скорее всего проиграют…

Раздался третий залп, посыпались стекла окон второго этажа, наверху вскрикнула Зара.

— Зара! — позвал Арман. — Пуля?!

— Стекло. Все в порядке, — послышался голос Джима.

Раздался еще один удар. Когтистая лапа пробила дверь совсем рядом с головой Рин. Та, недолго думая, отсекла ее. Короткий визг, секундное замешательство, а затем — треск, и жуткая зубастая голова в том месте, где только что была лапа.

— А ты, я смотрю, не очень умный, да? — ухмыльнулась Рин и взмахнула Соколиной песней. Голова полетела вниз, бешено вращая белыми глазами. Лужа крови растеклась под дверью, запачкав ботинки Рин. Она видела в отражении, как гвардейцы дружно выламывают забор, и как хаболаки лезут через него.

— Уходим! — закричала Рин, когда забор упал.

— Стоим! — приказал Арман.

— Да что с тобой?! Поляжем!

— Нам некуда отходить. Они нас догонят. Смотри сюда! — он указал на зеркало.

— Да, теперь некуда, — подтвердила Рин, видя в отражении, что нападающие уже вынесли ворота и теперь берут дом в кольцо окружения. Раздался очередной залп, в ответ сверху слетела синяя вспышка, и раздалось несколько коротких вскриков убитых гвардейцев. Послышался странный звук, как будто сами стены дома трескались, очередной звон стекла и грохот мебели вверху, а затем от холодного могильного воя и последовавшего за ним крика Зары кровь застыла в жилах.

— Они внутри! — заорал Джим.

Хаболаки проникли в дом, на второй этаж, где были Зара и Джим. Хлопнули сверху двери, нечто упало и загремело, через мгновение по перилам лестницы скатились оба мага, а за ними мчались, скользя на мраморном полу, три зверя. Рин прыгнула и оказалась ровно у них на пути. Рядом молчаливой и несокрушимой скалой встал Арман. Свистнуло лезвие Соколиной песни, раздался выстрел револьвера, и один хаболак упал под ноги своим сородичам. Двое мгновенно прыгнули и врезались в повисшую перед ними красную магическую сеть. На Рин и Армана полились потоки черной крови и посыпалось крошево тел, разрезанных сетью в мелкую мокрую пыль…

— Джим!.. — укоризненно простонала Рин, которую едва не стошнило от вони хаболака.

— Ну прости… — развел руками маг. — Лучше было дать им сожрать вас?

— Твою мать! Зима на дворе, а я теперь вся мокрая и воняю! — она вытерла лицо рукавом. Откуда-то из задних комнат послышался звон стекла, рык муриана. Через мгновение двери гостиной с треском распахнулись, и ворвались гвардейцы. Хлопнули залпы, Рин прыгнула, уворачиваясь от пуль, и выпрыгнула в окно. Следом за ней — Джим. С другой стороны выскочили Арман и Зара. Маги подскочили друг к другу и прижались спинами. Рин встала впереди Джима, Арман прикрыл Зару.

— Рин! — крикнул Джим. — Давай кольцом!

Рин не поняла, почему Джим обращается к ней, да и некогда было думать. Она вертелась, как кобра, защищая магов. Двое гвардейцев упали, пронзенные метательными кинжалами, еще трое схватили ядовитые дротики в шеи. Разрубая пули, Соколиная песня кричала, требовала крови, но Рин не спешила вступать в контактный бой — она страшно боялась сорваться и снова использовать Ярость Аодо. Арман схватился с гвардейцами на ножах, и уже четверо валялись в лужах крови, а пятый яростно отбивался. Тем временем, Джим и Зара, судя по тому, что ощущала Рин, готовили нечто по-настоящему разрушительное. Снова раздался вой, и четыре хаболака спрыгнули к ним со второго этажа. Одному Рин бросила дротик в глаз, другому прострелила ногу, но твари упрямо бежали и не обращали внимания на раны. Рин приготовилась сделать подсечку, но тут Зара крикнула: «Вниз!»

Она бросилась ничком. В следующий миг спину обдало невероятным жаром, кажется, даже волосы опалило. Кольцо бушующего огня сорвалось с рук волшебников, и врезалось в гвардейцев и хаболаков. Рин успела только заметить, как они вспыхивают и превращаются в столбики черного пепла. Заклятие мгновенно уничтожило врагов вокруг них. Но остались другие… Те, что в доме…

Рин услышала вой и лай мурианов, а затем из дверей выскочили увешанный сумками Мейс с Харуко на руках.

— Дом проигран. Бежим! — выдохнул Мейс.

— Где Анхельм?! — заорала Рин. От испуга сердце захолонуло, ноги вросли в землю. А потом увидела, что на полу холла лежит Анхельм и из последних сил удерживает на вытянутых руках хаболака, вцепившегося когтями герцогу в плечи. Не медля, она подскочила и отсекла чудовищу голову. В этот же миг человек двадцать с винтовками на изготовку ворвались в комнату, прицелились и выстрелили.

Пули летели медленно, словно через кисель. Рин понимала, что она-то успеет увернуться, но Анхельм — нет. И приняла единственно-верное решение: бросилась на него, закрывая собой.

Она ждала боли, ждала взрыва в груди, мгновенной темноты и смерти. Но ничего подобного не случилось. Вихрь пронесся над ней, а затем свет, слепящий, сковывающий, залил все вокруг. Дрогнула земля под ними, тело вдавила в пол знакомая магическая сила. Рин подняла взгляд и увидела маму, стоящую в дверях с поднятыми руками, сложенными над головой. Сила заливала зал, гвардейцев разметало по стенам, они не могли подняться и выстрелить. Рин с огромным трудом перекатилась, ухватилась за Анхельма, который уже был без сознания, и стала ползти, таща его к выходу. Может быть, мама даст им отсрочку на минутку… Когда она выкатилась на улицу, дышать стало легче. Собрала силы в кулак, дернула Анхельма и ударом спихнула его вниз по лестнице. Арман и Мейс сразу же оттащили герцога набезопасное расстояние, а Рин обессилено опустила голову. Вовремя: позади грянул взрыв. Горячая ударная волна тряхнула все ее тело, швырнула и впечатала в каменную колонну. С грохотом и треском рухнули покореженные двери и вылетели оконные рамы. Тяжко охнула и стала сыпаться вниз крыша. Выброс Силы снес статую на фонтане, остатки ограды перед поместьем и несколько каштановых деревьев. Когда в глазах чуть прояснилось, Рин оглянулась и увидела, что мама сидит на полу, а хрустальная люстра над ней вылетает из креплений. Некая сила сгребла Рин за шкирку и бросила к матери. Она успела схватить ее и откатиться ровно в тот момент, когда глыба хрусталя и железные обручи рухнули на мраморный пол. Стекло оглушительно зазвенело, осколки полетели в них, что-то воткнулось в бедро, голову осыпало острым крошевом… Рин боялась пошевелиться, лежала, закрывая лицо себе и матери. Только когда все стихло до гробовой тишины, она подняла голову. Гвардейцы лежали, похоже, мертвые. Мурианы успели выпрыгнуть в окно и сейчас носились вокруг поместья, выискивая оставшихся в живых врагов.

— Мама! — потормошила Рин бессознательную Харуко. — Жива?!

Харуко не отозвалась. Рин подняла мать на руки и понесла прочь из дома. Все ее товарищи лежали без сознания, видимо, их тоже задело ударом Харуко. К счастью, живых гвардейцев и хаболаков вокруг уже не было. Рин осторожно опустила маму на землю рядом с Зарой, приказала мурианам охранять их и пошла искать убежавших лошадей. Найти сразу удалось только Жара. Здоровяк застрял в узком проходе между сараем с коровой и оградой. Здесь была единственная брешь, через которую лошади пару раз уже убегали в лес. Судя по всему, Акробат и Фрея проскочили, а Жару это не позволили размеры. Когда Рин приблизилась, от волнения Жар едва не разнес своей тушей хлипкий коровник. Она схватила его за уздечку и потянула, но конь дернул головой, пронзительно заржал и забил копытом.

— Жар! Тише, тише, мальчик, это же я… Не смей кусаться, зараза! Спокойно! Ну, всё-всё! Пойдем, пойдем… Ну? Воняю хаболаком, да? Не бойся, не бойся…

С горем пополам она вызволила беднягу и повела назад. Жар упирался, ржал и норовил удрать, но мигом притих, когда завыли мурианы, а в ответ им взвыли хаболаки. Теперь Рин видела, что по дороге к поместью бежал еще один отряд гвардейцев, а с ними, конечно же, хаболаки.

Не медля ни секунды, она вскочила на Жара, взнуздала и бросила вперед, к дому. На полном ходу спрыгнула, повалила коня наземь и, пока он поднимался, забросила в седло маму. Она хотела спасти еще и Анхельма, но не успела: Жар поднялся на ноги и мгновенно дал деру. Рин только понадеялась, что он убежит как можно дальше от поля боя.

Она огляделась, прикинула свои возможности. На нее наступали, по меньшей мере, сорок гвардейцев и около двадцати хаболаков, а в ее распоряжении были лишь трое мурианов, разряженные револьверы и неполный комплект дротиков и ножей. Оставалось только надеяться, что случится чудо, и появится кто-нибудь из союзников, потому что против всех этих врагов ей сейчас не выстоять, даже Ярость Аодо не поможет. Когда гвардейцы достигли середины парка перед поместьем, Рин побежала за ворота и перебежала дорогу, чтобы отвлечь внимание на себя. Тем временем, Хайа, Айко и Цуйо должны были оттащить ее бессознательных товарищей в укрытие. Уловка сработала: хаболаки завыли и рванули к ней. Рин приготовилась отразить атаку.

Воздух содрогнулся от десятков выстрелов. Она рухнула навзничь в холодную мокрую кашу, пули свистнули прямо над головой, не задев ее. Мокрое чавканье десятков сапогов и лап приближалось. Тающий снег мешал им пробираться и задерживал, зато давал дополнительное время Рин. Их наступление было ужасающим: гвардейцы бежали молча, атаковали без команд, словно были единым организмом. Она вскочила и побежала дальше. Первый хаболак догнал ее и сшиб с ног. Острые когти уже зависли над ней, Рин кувыркнулась, взмахнула Соколиной песней и отсекла чудовищу передние лапы. Хаболак упал, попытался подняться, но не успел — клинок отсек голову. БАХ! БУМ! — это гвардейцы стали стрелять по ней. Рин уворачивалась, но понимала, что надолго сил не хватит и какая-нибудь пуля обязательно ее настигнет. Мало того: шесть хаболаков неслись к ней. Рин решила атаковать первой, но ей нужна была помощь мурианов. Набрала в грудь воздуха и взвыла:

— Ау-у-у-у!

Эффект был очень неожиданный: хаболаки мгновенно рухнули в снег с жалобным скулежем, гвардейцы повалились наземь, зажимая руками уши. Рин с некоторым изумлением смотрела на них, сожалея, что не сделала так раньше. Она все ждала ответа мурианов, но те молчали. Рин обернулась в поисках них, а увидела всадника в черных одеждах, на вороном коне. Лицо его было закрыто платком, голову покрывала широкополая шляпа. В одной руке он держал поводья, в другой — револьвер. А через седло был перекинут бессознательный Анхельм. За ним с криком бежал Мейс и мурианы. Всадник развернул коня и выстрелил. Мейс упал замертво. Через мгновение всадник развернулся к фонтану, возле которого все еще лежали Зара, Джим и Арман, и методично выстрелил в каждого.

Сквозь марево, повисшее перед взглядом, Рин видела, как всадник расстреливает ее друзей, как мурианы падают один за другим в снег. Тело пронзила острая боль, сердце, казалось, сейчас разорвется. Ноги подкосились, она упала на колени. Перед глазами все размыло, горло проткнуло иглами. Чудовищный огонь потек по венам, сжигая изнутри, в мозг ударила горячая волна. Изо рта вырвался звериный рёв, пальцы сжались вокруг рукояти Соколиной песни. Рин перестала осознавать реальность. Сознание ушло из этого тела, Рин Кисеки больше не было. Осталась пустая оболочка, которую тотчас же заполнила собой совсем иная сущность.

Глава 9.4. (конец книги)

Он слышал грохот выстрелов и жуткий вой, чуял запах крови и вонь хаболаков, которую не смог бы спутать ни с чем после заточения в жутких подвалах волшебника Макса. Он понимал, что не может вмешаться, иначе все планы полетят хаболаку под хвост, а Ладдар уничтожит все, что ему дорого. Но взгляд Альтамеи всплывал в его памяти, и это заставляло Фриса гнать изо всех сил, только бы успеть спасти Рин.

В промежутках меж деревьев показалось поместье Анхельма Римера. Когда до него оставалось каких-нибудь двести шагов, Фрис словно с разбега налетел на невидимую стену, отбив себе все, что только можно. С полминуты он просто стоял, пытаясь унять карусель перед глазами и жуткую боль в голове. Затем он услышал топот конских копыт и чье-то дыхание и мгновенно развернулся на шум. К нему ехал Ладдар, вид его был крайне мрачен. То есть, даже больше, чем обычно.

— Если ты туда сунешься, я сотру тебя в порошок, — сказал он вместо приветствия.

— Они убьют ее.

— Нет. Я собираюсь сделать кое-что, что даст ей дополнительные силы для борьбы. Но ты не подойдешь к ней. Мне безумно надоел этот паршивый любовный квадрат. Отныне я не намерен подпускать тебя к Рин до тех самых пор, пока она не разберется с основной задачей. После — хоть спите друг с другом. Мне все равно. Но сейчас не смей смущать ее, не смей отвлекать. Я не желаю, чтобы она обращалась к тебе даже в мыслях. Ты должен уйти.

Фрис прекрасно понимал, о чем говорит Ладдар, хотя и не хотел признавать его правоту. Вивьен правильно сказала, что все это время Рин металась между ним и Анхельмом, не в состоянии выбрать. Да, Альтамеей для Рин был назначен этот мальчишка, но душа ее волей-неволей тянулась к Фрису. Потому что он был для нее вечным обещанием, данным в другой жизни, в другом мире, под другим солнцем. Тысячи лет перерождений и бесконечных поисков наконец привели ее к нему, но все это было так невовремя… Что чувствовал он сам, Фрис не понимал. Но осознавал, что если Рин убьют, то ему самому не жить.

— Что ты намерен сделать? Отвечай немедленно, ты знаешь, что мне не составит труда уничтожить все твои щиты…

Ладдар ухмыльнулся.

— Не сможешь. Теперь не сможешь. Я сильнее. Смотри, внимательно смотри, и ты все увидишь.

Фрис повернулся и действительно увидел, как Рин бежит от поместья в его сторону, а за ней пробираются по снегу гвардейцы и хаболаки. Фрис нанес мощный удар по щитам, схлестнулись Силы, но защита Ладдара выдержала. Он попробовал превратиться в энергию и пробраться к ней через воду, но это тоже не помогло, щиты удержали его. В Рин выстрелили, она упала навзничь в снег. Фрис знал, что ее не задели, не то он бы почувствовал боль, но опасность словно лишила его разума. Хаболак напал на Рин. Она убила его. В нее выстрелили, она увернулась. Затем остановилась и взвыла по-волчьи. Фрис смутно помнил произошедшее в каменной темнице, но этот вой ясно отпечатался в его памяти.

— Рин, я здесь! — закричал Фрис. Рин не услышала и не повернулась на его зов. Она смотрела совсем в другую сторону. В следующее мгновение он увидел Ладдара, но уже возле поместья. За демоном гнался некий мужчина и трое мурианов. Ладдар вытянул руку, бахнул выстрел, мужчина упал замертво. Затем прозвучали еще три выстрела. А после этого Фрис упал, как подкошенный, не в силах шевельнуться. Внутри все горело, будто кровь закипала… Он видел, как к Рин подбегают гвардейцы, как она повисает тряпкой в их руках, как к горлу ей приставляют клинок. Он очень хотел оказаться рядом, разметать врагов по округе, растереть их в пыль, но не удавалось сделать ни малейшего движения. Его помощь не понадобилась: вокруг Рин полыхнуло пламя, отбросило гвардейцев в стороны. Она стала нападать, словно завороженная, и Соколиная песня вспыхивала в ее руках серебром. Гвардейцы падали один за другим, будто кули с соломой, а хаболаки не решались напасть. Брызгали фонтаны крови, падали отрубленные части тел, Рин шла, как сама смерть, собирающая жатву, и глаза ее горели белым пламенем. Поняв, что происходит, и кто занял место в сознании Рин, Фрис собрал все силы, какие только у него были, и нанес удар по щитам Ладдара. Они поддались. Превозмогая боль, речной Хозяин поднялся и бросился на помощь. Рин убила последнего хаболака, который даже не оказал никакого сопротивления, после чего ее взгляд упал на Фриса. Хищно оскалившись, она рванулась к нему, занеся оружие для удара. Он увернулся. Она ударила еще раз — мимо.

— Рин! Рин, очнись! — воззвал он. Она лишь ускорилась, и ему пришлось немало потрудиться, чтобы ускользнуть от атаки.

— Это я, Рин! Не позволяй ему использовать тебя! Не позволяй! Вернись назад! Я здесь! Я пришел к тебе!

Фрис все же пропустил удар, и брызнула кровь — Соколиная песня рассекла его плечо. Мышца перестала держать, он припал на переднюю ногу. Рин хватило доли секунды, чтобы оказаться рядом и вскочить ему на спину. Фрис услышал крик Соколиной песни и приготовился к боли. Значит, вот как он умрет…

Но нечто сшибло Рин с его спины, она покатилась по снегу, рыча по-звериному. А затем вспышка, слишком яркая, чтобы держать глаза открытыми, озарила все вокруг. Когда свет рассеялся, Фрис увидел Тоомо, держащего Рин в своих сильных лапах. Он скрутил ее и удерживал, заломив ей руки за спину, а она кричала нечеловеческим голосом, в изумрудных глазах было лишь безумие.

— Уходи, Фрис. Уходи, немедленно! — крикнул Тоомо. — Иначе она не выдержит! Уходи! Я буду помогать ей!

Фрис мгновенно растворился энергией в талом снегу и умчался прочь. Только отойдя на большое расстояние, он позволил себе повернуться и бросить последний взгляд на Рин. Еще недолго Тоомо продолжал удерживать ее, а затем она очнулась и обмякла в его руках. Ужасные рыдания сотрясли все ее тело, и от тоски, которую ощутил Фрис, ему захотелось немедленно покончить с жизнью. Он вернул себе человеческий облик и упал в снег. Вцепился ногтями в грудь, отчаянно желая вырвать сердце, только бы перестать чувствовать. И каждый раз так…

~*~

Когда Рин пришла в себя, первым, что она увидела, были добрейшие фиалковые глаза Тоомо.

— С возвращением, Наследница, — шепнул он и прижал к плечу. Рин уткнулась носом в его мягкую и теплую шерсть. Еще мгновение она вспоминала, что случилось, а когда вспомнила… Чудовищное чувство утраты невозможно было вместить в одном сердце. Рыдания сковали горло, она беспомощно взмахнула руками, стала задыхаться…

— Все в порядке, Наследница! — поспешил сообщить Тоомо. — Они живы.

Она в ступоре смотрела на него, не осознавая, что он говорит.

— Они живы. Твои друзья живы.

Приступ, казалось, отступил. Она перевела взгляд на поместье… Поваленный забор лежал на дороге бесформенными кусками арматуры, входные двери валялись далеко от проема, с фонтана свалилась статуя. Рин смотрела во все глаза, но ни одного человека перед поместьем не находила. Лишь несколько оборотней лежали перед фонтаном, и их белоснежная шерсть была окровавлена.

— Это же… — она не могла поверить своим глазам.

— Мои дети закрыли тебя собой, — мягко улыбнулся Тоомо. — А твои друзья в безопасности. Они уже ждут тебя на пути в Драконьи горы. Я слышал твой зов и стал действовать на опережение событий.

— Тоомо… — Рин не знала, что ей делать и говорить. Она просто смотрела на него широко открытыми глазами, по щекам безостановочно текли слезы.

Тоомо улыбнулся, обнажив длинные клыки.

— Оборотни превращаются в тех, чью кровь попробуют, — напомнил Великий оборотень. — Разве ты забыла, что я взял кровь твоих друзей в предыдущую нашу встречу?

Рин и впрямь припомнила это. Все еще боясь поверить в чудо, она усомнилась.

— Но… Как же Мейс и Джим?

— Для меня не составило труда разыскать их. Это не так важно, важно другое. Наследница, ты впустила в сердце ненависть, и смерть овладела твоим духом.

— Ладдар… — пробормотала она. А затем озарение и вспышка памяти заставили ее закричать: — Анхельм! Он забрал его!

— Да…

— За ним! Немедленно!

— Спокойно, Наследница. Все будет хорошо, мы все успеем. Сначала позволь мне вылечить тебя.

Он поставил ее на землю, и Рин, наконец, вспомнила, что вся в порезах и ссадинах, что в сапогах уже целый сугроб, что одежда промокла; и только тогда ее затрясло крупной дрожью. Но Тоомо взмахнул своими алмазными когтями, и исчезло чувство холода, одежда высохла, а нывшие ссадины затянулись. Вроде бы даже вернулась способность трезво мыслить. Она огляделась вокруг и наткнулась взглядом на следы конских копыт.

— Лошади… — тихо пробормотала она. — Мама в лесу…

— Харуко найдут мои дети, — успокоил ее Тоомо, но Рин услышала некоторую тревожность в его голосе. — Главное — ты.

Все еще пребывая в легком ступоре, Рин побрела ко входу в поместье. Когда дошла до распростертых на снегу оборотней, то остановилась.

— Тоомо… Он их убил… — тихо проговорила она. Тоомо положил тяжелую лапу ей на плечо и ответил:

— Да. Но они умерли, чтобы защитить тебя, Наследница. Ты значительно важнее любого из нас, даже меня.

Рин несогласно мотнула головой.

— Сколько боли… Сколько смерти я приношу одним своим существованием… Почему я до сих пор жива, если все, что я делаю, приводит к смерти?

Взгляд ее скользил по полуразрушенному поместью и, наконец, наткнулся на мурианов, распростертых на снегу. Рин немедленно сорвалась с места и подбежала к ним. Щенки лежали без движения, глаза их были закрыты. Рин рухнула на колени рядом с ними и встрепала белоснежную шерсть на загривках.

— Айко! Хайа… Цуйо…

Подошел Тоомо и провел лапой по мордочке Айко. Муриан приоткрыл желтые глаза и слабо заскулил. Затем Великий оборотень пробудил Цуйо и Хайа. Цуйо зарычал, клацнул челюстями, но увидел Рин и расплылся в улыбке.

— Малыши мои! — она сгребла их и расцеловала зубастые морды, позволяя им лизать лицо и руки. — Да, да! Я здесь, я здесь!

Мурианы ластились к ней, будто собаки, а она гладила их, зарывалась лицом в густой мех, трепала мягкие уши, плакала уже от счастья, не помня себя…

— Наследница! — окликнул ее Тоомо. Рин, не отрываясь от мурианов, попросила:

— Я хочу увидеть Зару и Армана.

— Они ждут тебя недалеко от Красного леса. Сейчас мы соберемся и отправимся к ним. Нельзя терять время. С каждой секундой Смерть несущий уносит Анхельма все дальше.

— Куда?

— Туда, где сходятся все дороги, где находится ваша цель, где ждет тебя Хранитель Анарвейд.

Рин опустила голову.

— Ждет?

— Он знает… — вздохнул Тоомо. — Он знает и готовится.

— Тоомо… Зачем Фрис и Ладдар так долго водили меня за нос? — она взглянула на него почти беспомощно. Ей действительно хотелось получить ответ только на этот вопрос. Все произошедшее казалось ей лишенным смысла. Они вернулись на исходные позиции, ничего не приобрели, только потеряли силы и время. Ничто не изменилось.

— Водили за нос?

— Мне лгали. Так долго, так беспощадно… «Наследника всю жизнь готовят к битве, суровые преграды перед ним умышленно возводят, чтоб дух его и силы закалить». Разве нельзя было сказать обо всем сразу? Объяснить всю историю. Сразу указать, где враг, и куда нужно идти. Не мучить меня битвами, не издеваться над моими чувствами, памятью, не ломать наши жизни… Разве нельзя было?

Тоомо коснулся ее плеча очень осторожно, будто боялся поранить.

— Возможно, попади ты в мои руки, я воспитал бы тебя иначе, тогда исход был бы иным… — он вздохнул с глубоким сожалением. — Но не мне было дано решать твою судьбу, а Фрису. Ему завещала это Альтамея. Поскольку это тело принадлежит и ей тоже. Тысячи лет мы ждали ее возвращения… Тысячи лет мы искали пути, которые позволили бы нам сделать тебя достаточно сильной, чтобы раз и навсегда положить конец правлению Хранителей. Поэтому мы не имеем права на ошибку.

— Еще раз. Почему нельзя было рассказать мне сразу?

— Ты бы не восприняла это всерьез. В тебе не родилась бы та сила, какая есть теперь.

— Почему Фрис лгал мне? Почему он говорил, что не желает уничтожать Анарвейда?

Тоомо задумался на мгновение, в глазах его появилось сомнение.

— Видишь ли какое дело… Он действительно не желал его уничтожения, но теперь не видит иного способа. Либо ты уничтожишь Анарвейда, либо он уничтожит тебя. А последний вариант Фрису категорически не подходит. Поэтому он действовал, опираясь на твой характер. Ты не можешь слепо делать так, как велят. Докопаться до истины самостоятельно, пойти наперекор и действовать, исходя из собственных убеждений — вот твоя суть.

Рин заметила вслух, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Всё же, он очень хорошо меня знает. Чтобы я что-то сделала, мне нужно это запретить на всех уровнях.

— Именно, — грустно усмехнулся Тоомо, а затем взял ее за руку, чтобы рассмотреть получше кольцо, подаренное ей Анхельмом. — И эта вещица — лучшее тому доказательство. Наследница, ты приобрела любимого человека. В твоей душе открылись новые горизонты, ты знаешь жизнь во всех ее проявлениях, и не только на словах, ты прочувствовала ее. А это куда важнее пустого знания. Но все же… Конечно, нам нет прощения за все, что мы сотворили с тобой. Если по окончании миссии ты захочешь нашей смерти, то я смиренно взойду на эшафот, чтобы ты смогла нанести удар.

Он поклонился глубоко, не смотрел ей в глаза, смиренно ожидая ответа. Рин протянула руку и коснулась его мягкого плеча.

— Не нужно, Тоомо. Я вас не виню. Вам я очень благодарна за помощь, за ответы, за все… Ответ будет держать только Фрис.

Повисла неловкая пауза. Наконец Тоомо тяжело вздохнул:

— Наследница, мне очень жаль, что так случилось. Ты ничего больше не хочешь у меня спросить? Я готов дать ответ на любой твой вопрос.

Рин все еще плохо соображала после потрясения, так что отрицательно мотнула головой.

— Нет, пока нет… Я потом спрошу, хорошо? Нам надо идти.

Тоомо благосклонно кивнул:

— Как пожелаешь. Я буду ждать.

Рин поискала глазами рюкзаки с вещами и скомандовала мурианам собрать их.

— Я пойду разыщу лошадей.

— Нет надобности, вот они уже идут, — ответил Тоомо и указал в дальнюю часть сада, откуда трое оборотней вели под уздцы лошадей. Фрея и Акробат шли очень послушно, Жар пофыркивал и прядал ушами, но не упирался.

— Мама! — закричала Рин и побежала навстречу. Харуко с легкостью соскочила с Жара и схватила дочь в объятия.

— Живая! — выдохнула она, целуя дочку в волосы и в лоб. — Как я волновалась!

— Ты в порядке?

— Да что мне сделается? А где остальные?.. — она поискала глазами и встретилась взглядом с Тоомо. Харуко сразу же низко поклонилась.

— Здравствуй, Харуко, — ответил Великий оборотень. — Когда мы виделись в последний раз, ты была совсем маленькой.

Айко ткнулся носом в руку Рин и недовольно заворчал, говоря, что за этими беседами ни о чем они теряют время. На шее муриана уже болтался рюкзак. Цуйо и Хайа также были готовы идти. Рин кивнула, но решила, что раз уж за ними теперь никто не гонится, то у нее есть еще время, чтобы укомплектоваться получше. Оставив маму наедине с Тоомо, она поднялась в поместье, которое теперь опасно поскрипывало, и зашла на второй этаж, в свою комнату. Первым делом она направилась в ванную, чтобы смыть с лица кровь и вообще немного привести себя в порядок.

Здесь все осталось нетронутым, даже кровать, которую она не заправила утром. Рин аккуратно застелила атласное покрывало цвета слоновой кости, расправила вмятины на подушках. Постель, казалось ей, все еще хранила тепло тел, — ее и Анхельма. Она наклонилась, прижалась носом к подушке и вдохнула полной грудью. От ткани все еще исходил слабый аромат парфюма герцога. С полминуты она обнимала подушку и перебирала в памяти все сладкие минуты, проведенные в этой спальне. Какой-то звук снаружи заставил ее вздрогнуть и вырвал из забытья воспоминаний. Рин положила подушку обратно, устыдившись своей сентиментальности. Что за телячьи нежности, в самом деле! Она открыла дверцы резного шкафа и слепо уставилась на свой парадный мундир со всеми орденами, на платье, которое подарил ей Анхельм год назад, вскоре после ее приезда в поместье. Проведя пальцами по шелковой ткани, она вспомнила ошеломленное и смущенное лицо герцога, когда он увидел ее в тот раз. Подумав немного, Рин решила забрать мундир и платье с собой. Хотя в рюкзаке эта поклажа занимала немало места, оставлять памятные вещи мародерам совсем не хотелось. Подумав еще немного, она забрала и туфли, и шкатулку с украшениями. Еще раз обошла весь дом, закрывая уцелевшие ставни и окна, написала короткую записку Тиверию. Когда она шла к выходу, то услышала тихий щелчок дверного замка позади и мгновенно развернулась, готовая стрелять.

— Нет! Это я! Не стреляй! — вскинул руки Эрик. Рин с облегчением опустила оружие.

— Как ты… Где ты был?

— Я не успел выбежать за тем здоровяком. Снаружи, как мне показалось, было слишком опасно, и я спрятался в сундуке.

— Ну ты даешь… Эрик, у меня плохие новости. Анхельма схватили и увезли.

— Гвардейцы?!

— Нет. Хуже. Или лучше, я не знаю… В общем, если ты поможешь мне сейчас, то я успею рассказать.

— Конечно, что нужно?

— Пойдем… Познакомлю тебя кое с кем.

Тоомо удивился лишь слегка, а вот Эрик смотрел во все глаза на оборотня и раз пять переспросил его имя, в промежутках осыпая великого духа вопросами, как на допросе в полицейском участке. В итоге Рин не выдержала, схватила друга под локоть и потащила прочь, пообещав, что он сможет с новым знакомым пообщаться потом, а ей надо потолковать сейчас. Пока она рассказывала о случившемся, они вместе задали корм оставшейся скотине, оставили животным воды и принесли по мешку корма в хлев к коровам и свиньям. Здоровенный серый хряк сердито хрюкнул, будто пожаловался, что их оставляют. Рин потрепала его по жесткой щетине, почесала за ухом корову и попрощалась с животными, пообещав, что скоро к ним вернется Тиверий.

Выслушав ее рассказ, Эрик крепко задумался. Рин спросила его, поедет ли он с ней, но тот качнул головой.

— Мне лучше остаться в Лонгвиле. Нужно присмотреть за делами Анхельма и побыть рядом со стариком Тиверием. Мало ли что случится, когда он узнает… Кто-то должен и о Милли позаботиться. А я единственный остался в законе.

— Поняла. Не скрою, мне очень хотелось видеть тебя рядом. У тебя уникальная способность приводить мои мозги в рабочее состояние и заставлять их шевелиться правильно. Конечно, я была бы рада, если бы ты пошел со мной. Но… Впереди нас ждет тяжелейший поход, и я не имею права подвергать тебя такой опасности. Анхельм мне за это спасибо не скажет.

— Прости, Рин. Я был бы рад пойти, но… Не быть мне одним из «Волков»! — он весело усмехнулся и почесал седеющую голову.

— Тебе и не нужно.

— Кстати, это же был Арман, да? И Заринея… Я даже не знал, что она такая красивая.

— Это были не Арман и Зара. Это были оборотни Тоомо, которые приняли их облик, чтобы защитить. Но, да, Заринея — красотка. Аранийская кровь. Хочешь, познакомлю вас потом? — Рин усмехнулась.

— А она согласится? Она не замужем?

— Нет, не замужем. Кто ее знает? Я спрошу.

— Ох, беда… Прямо хоть вместе с тобой ехать…

— Так за чем дело стало? Давай со мной хотя бы до места встречи с ней?

Эрик разулыбался, встрепал себе шевелюру и как-то слишком уж застенчиво для мужчины его возраста промямлил:

— Еще откажет…

— Поверить не могу! Слушай, ты! Мы, может быть, из этого похода не вернемся! Лучше попробовать и узнать ответ сразу, чем мучиться неизвестностью. Давай, садись на лошадь и поедем со мной! Откажет, так хотя бы проводишь нас.

Эрик посомневался-посомневался и махнул рукой, мол, ладно.

— А где вообще моя Джери?

— Понятия не имею… Наверняка осталась в лесу. Садись на Жара, по пути отыщем ее.

Через десять минут Рин верхом на Акробате уже ехала в сторону Девори. Рядом легкой рысцой бежала Фрея с Харуко на спине, а позади ехал Эрик на тяжело груженом Жаре, которого подгоняли мурианы. Возглавлял процессию Тоомо. Великий оборотень рассчитывал добраться до Красного леса засветло, и Рин с его планами нисколько не спорила; ее бы воля — пустила бы Акробата карьером. Шли лесами, чтобы не показываться на глаза случайным прохожим. Джери нашлась довольно далеко от поместья. Перепуганная кобыла зацепилась поводом за толстую ветку и не могла вырваться. Так бы и замерзла насмерть, если бы не нашли ее. Эрик пересел на нее, и поехали дальше.

Через два часа пути миновали замерзшую Арну, лед на которой, несмотря на оттепель, оказался достаточно крепок, чтобы выдержать даже Жара. Остался позади Девори и тот трактир, где Рин впервые встретила Кастедара. Через некоторое время Рин услышала звук пилорамы и поняла, что они уже совсем недалеко от дома Рей Гонт, может быть, минут тридцать езды. Ей, конечно, хотелось повидать знакомую и рассказать обо всем случившемся, но Рин прекрасно понимала, что времени у нее в обрез и встречу придется отложить. Однако Тоомо не свернул с дороги, которая вела к поселку.

— Разве мы не едем в Красный лес? — осведомилась Рин.

— Твои друзья там, — он указал на видневшийся издалека красный дом, который ярко светился в лучах заходящего солнца. Рин сразу узнала его и несказанно обрадовалась: друзья ждали в доме Рей! А раз так, то, может быть, им даже удастся переночевать здесь? В своих силах Рин не сомневалась, а вот лошадям и маме точно требовался отдых. Харуко была бледна, часто кашляла, и было очевидно, что последнее заклятие далось ей немалой ценой.

— Тоомо, с мамой ничего не случилось? — спросила она полушепотом. Великий отрицательно качнул головой.

— Все хорошо. Она утомилась, но после хорошего сна все наладится. Ты сама в порядке?

— Я-то? Ну, вроде бы… — пожала она плечами, а потом спросила: — Тоомо, вы сказали, что ответите на любой вопрос, да?

— О чем узнать желаешь, Наследница?

— Я понимаю, это странно прозвучит, но почему ни один оборотень не превратился в меня?

— Это невозможно. Ты не знала? Оборотни не могут заимствовать тела русалок, драконов и аиргов из-за разной крови. Кажется, вы называете это фактором Веласке.

— Я так и не поняла, что это такое.

— То, что позволяет оборотням превращаться в других существ. Но если существо обладает собственной Силой, то оборотень не проживет долго. Конфликт различий Силы уничтожит его. И это очень болезненная смерть, скажу тебе по секрету.

До Рин вдруг дошло.

— Так вы… Вы знали, что они умрут… Не от руки Ладдара, так от этого… Знали, и все равно заставили?

— Ты важнее, — строго посмотрел на нее Тоомо. — Мы не могли потерять Армана и Зару, это убило бы тебя. Поэтому я пожертвовал своими детьми.

Рин опустила голову и долго молчала. Хотя она и понимала причины такого поступка, ей была противна сама мысль, что Тоомо сделал это.

— Почему вы просто не пришли сами? — тихо спросила она. — Вы же чудовищно сильный… Один удар, — и Ладдар отправится в небытие!

— Я вовсе не настолько силен, как ты думаешь. К тому же, я хотел скрыть свое появление от Ладдара и Анарвейда.

— Разве это можно скрыть от Ладдара? Он ведь все видит, все знает…

— О нет, далеко не всеведущ дух Смерти. Я неподвластен ему, ведь стою надо всеми духами. Мне не противостоит никто, я — вне баланса, потому что создали меня сами духи. Уже забыла все, что я рассказывал?

— Забыла, — честно призналась Рин. — А другие оборотни тоже неподвластны?

— Да, но когда рядом есть ты, Наследница. Когда воля Альтамеи вмешивается в происходящее, оно становится недоступно Ладдару.

— Я помню, он говорил об этом что-то.

— Да. Поэтому он так стремится получить контроль над тобой! Заполнить ненавистью твой разум, чтобы заставить тебя делать то, что ему нужно! Поэтому так важно для тебя помнить о любви. Ибо любовь ведет к свету, к началу, к жизни. Любовь — единственный дух, которым никто не может управлять. Единственное чувство, которое может связать воедино разные пространства и времена. Дух всепроникающий, всеведущий. И всегда свободный. Отдашь разум любви — разом разрежешь все нити, что связывают тебя по рукам и ногам. Сможешь общаться со всеми, кого знала или кого будешь знать, в этом мире или в других, сейчас, в прошлом или будущем. Любовь — это связь.

Рин недолго молчала, глядя, как проминается снег под ногами коня. Солнце зашло, теперь только небольшой огонек, наколдованный Тоомо, освещал им путь.

— Я это все не понимаю, — тихо пробормотала она и вытерла глаза от выступивших почему-то слез. — Тоомо… Почему вы сами не можете все это закончить? Я хочу сказать, вы же самый сильный. Сильнее нет! Вы даже вещи из воздуха сотворяете, вам такая магия подвластна… Почему же надо все свалить на меня?! Маленькую, слабую, глупую… А теперь еще и жалкую…

Во взгляде фиалковых глаз Рин видела сожаление и тоску, уголки мягких и пушистых губ печально поникли, уши прижались к голове.

— Ты плохо меня слушаешь. Нет, я не самый сильный. И Анарвейда мне не одолеть, я не для того создан.

— А я, стало быть, создана. Увидеть бы того, кто решил это сделать…

— Так решила Альтамея. Скоро ты с ней встретишься.

— Во мне действительно живет ее дух? Серьезно? Она действительно использует мое тело в качестве сосуда?

— Да. И это великая честь, Наследница.

— Из-за нее я потеряла все, что у меня было! Родных и близких, карьеру, вся жизнь под откос… Я в гробу видала такую честь! — с чувством выдала она и отвернулась.

— Прости, — Тоомо положил лапу ей на плечо и легонько сжал.

Дальше шли молча. Подъехали к дому со стороны леса, чтобы не показываться на глаза соседям. Рин соскочила со спины Акробата и помогла маме спешиться, а затем подошла к входной двери и постучала, как в прошлый раз: быстро четыре раза и три с долгими паузами. Рей открыла дверь и, увидев гостью, широко улыбнулась, а по ее коротким синим волосам прокатилась искра. Рин же почувствовала себя так, словно перенеслась во времени на год назад. Словно только-только вышла из Красного леса и еще не встретилась с Анхельмом Римером. Еще не узнала ничего о грядущих чудовищных событиях. И встречи с Фрисом даже не ждала. От избытка эмоций Рин лишь всхлипнула вместо приветствия и сжала Рей в объятиях.

— Живая! — рассмеялась Рей и впустила Рин в дом. — Здравствуйте-здравствуйте! Проходите! Всех рада видеть! Ого!..

Последнее восклицание было адресовано Тоомо, который старался аккуратно протиснуться в дверной проем и не сломать при этом дом. Не без помощи Рей ему это удалось.

— Прошу прощения. Вот поэтому я и не прихожу в дома людей, — извиняющимся тоном сказал Тоомо, которому пришлось сесть на пол и слегка пригнуть голову, чтобы не проломить потолок.

— Она приехала! — крикнула Рей, и сразу же раздалось хлопанье дверей, топот ног по лестнице. Первой к ней выбежала Зара. Волшебница схватила Рин в свои объятия и чуть не раздавила. Рин не сопротивлялась, хотя воздуха очень не хватало. Вторым ее облапал Джим, и она даже позволила ему чуть-чуть лишнего. Мейс был сдержан в своих эмоциях, как и всегда; он лишь быстро, но крепко обнял Рин и подтолкнул к лестнице, на которой стоял Арман. Без всяких слов она подошла к нему, прижалась к широкой груди и заплакала тихо, горько. Друг приобнял ее за плечи и повел наверх.

Они пришли в просторную комнату, где были две больших кровати, окно с веселенькими синими занавесками, письменный стол и шкаф. На стульях висела детская одежда. Арман усадил Рин на кровать подле себя, погладил по голове и вздохнул.

— Ну, выкладывай, мелкая.

Рин только того и ждала.

— Какая гнусная, отвратительная ложь! Какая мерзость! Какое низкое, омерзительное коварство! Как земля носит таких сволочей?! Как он смеет называть себя духом?! Как смеют боги давать власть над жизнями таким паскудникам?!

Она рыдала, даже не пытаясь унять себя, утереть глаза. Слова рвались из груди, едва ли не раздирая горло в кровь.

— Я потратила полжизни, раскрывая козни этого урода, а он мне еще сказки рассказывал, мол, когда-нибудь мы будем лучшими друзьями! Да я бы сгноила эту тварь! Я бы медленно вытаскивала из него кишки, наматывала на вилку и заставляла его жрать их! А второй?! Второй не лучше! «Я всегда буду рядом, твоя боль отзывается во мне в тысячу раз сильнее…» Козлина безрогая! Не надо было его тогда спасать, сожрали бы его эти… как их там… и поделом!

— Что это за кольцо у тебя на пальце? — спросил Арман, сбив ее с толку. Рин не сразу поняла, о чем он говорит, и даже на мгновение перестала рыдать. Она тупо уставилась на свою руку и проговорила:

— Ты же видел, как Анхельм сделал мне предложение…

Арман отрицательно покачал головой.

— Ах, точно! — спохватилась она и тут же нашла новый повод для обвинения: — Вот! Видишь, о чем я?! Из-за этих сволочей ты даже пропустил мою помолвку! Анхельм сделал мне предложение… Я согласилась, Арман. Я не знаю, куда это все заведет, да и знать не хочу. Довольно того, что есть сейчас. Я хочу быть его женой. Пусть недолго. Но без него я дальше никуда не двинусь.

— Я знал, что однажды это случится. Что же… Поздравляю с помолвкой! Ты в кои-то веки выбрала хорошего человека.

— Да… — Рин утерла слезы, но они тут же полились вновь. — И потеряла. Он увез его! Увез! Он застрелил вас на моих глазах! Арман, я же чуть не умерла сама-а…

Накопившееся напряжение вылилось, как водопад Саливана. Она уткнулась носом в его плечо и просто рыдала, не говоря уже ни слова. Спустя какое-то время, когда она успокоилась и замолкла, Арман молча протянул ей платок. Рин утерла слезы и высморкалась.

— Мы чуть не утонули, — пожаловался он.

Рин слабо рассмеялась.

— Полегче стало?

— Немного. Хорошо будет, когда я смогу свернуть шею этому ублюдку Кастедару. Вот тогда я действительно вздохну спокойно.

— Прибереги силы для другого ублюдка. Для того, из-за которого этим двоим, которых ты сейчас распекала, пришлось быть сволочами.

Рин горько усмехнулась, а потом спросила:

— А что если я возьму и все брошу? Из чувства противоречия, на которое они так надеялись. Заберу Анхельма и сбегу. Мы с ним убежим куда-нибудь подальше, где нас не коснется правление всяких идиотов. Найдем островок, поставим черный флаг. Я буду без предупреждения отстреливать всех, кто приблизится. Во избежание недоразумений. Вместо детей у нас будут мурианы, готовить я научусь… А что? Невелика наука. Попроще истребления всяких тварей и этих идиотских подковерных игрищ правителей…

Арман просто зажал ей рот ладонью. Рин фыркала, отплевывалась, но в итоге сникла и угомонилась.

— Ты, конечно, можешь и так сделать. Только придется заодно забрать на этот остров маму, нас с Зарой, Джимом, Мейсом, Кормаком, Рошейлом и остальными. Потому что нам тут жизни не будет, пока это чудовище живо. Если тебя устраивает такой расклад, то давай откроем карту и поищем подходящий остров.

— Вечно ты…

— Пойдем поужинаем, а? Готов спорить, у тебя с самого утра маковой росинки во рту не было.

Рин согласно кивнула.

— Ставил бы деньги — озолотился бы. Голодная, как зверь. Пойдем. Вроде бы я уже стала похожа на человека. Или аирга… Поди разбери. Краска не стерлась еще, посмотри?

Арман внимательно оглядел ее лицо.

— С глаз слезла и с висков тоже. И волосы у тебя отросли черные.

— Н-да. Куколка! Ладно, пес с ней. Потом разберемся.

Рин поднялась и пошла вниз. Поскольку ставить стол было негде, друзья сидели в креслах и на диване с тарелками в руках. Сидящий на полу в уголке Тоомо удивленно разглядывал кусок пирога, казавшийся крошечным в его больших лапах, и старался пить по-человечески из кружки.

— Все в порядке? — осведомилась Рей. — Поговорили?

— Да. Немного, — вяло улыбнулась Рин. — Друзья! У меня для вас новости. Я бы рада сказать, что хорошие, но… Я — не я, если принесу хорошие новости хоть раз в жизни.

Она подняла руку и предъявила кольцо. Камень блеснул в свете магических огней, друзья ахнули.

— Я выхожу замуж. Точнее, я бы вышла в самое ближайшее время, но тут случилась одна беда. Думаю, вы уже в курсе, что моего жениха самым наглым образом украли и сейчас везут в Драконьи горы. Я вам клянусь, это какая-то идиотская история, потому что по всем канонам во всех сказках крадут невесту… Но в жизни чего только не бывает. Приходится иногда и женихов спасать из лап злых колдунов. В общем, этот год начался мерзко, а заканчивается и того хуже.

— Рин, я не понял, — начал Джим, — тебе что конкретно не нравится? Что ты наконец нашла любимого человека, с которым даже решилась соединить судьбу? Или что его у тебя украли?

Рин пришла в легкое замешательство.

— Что его украли, конечно же.

— А кто кого украл-то? — осведомилась Рей, которая была совершенно не в курсе событий.

— Одна сволочь украла моего Анхельма.

— Так ты с его светлостью обручена?! Да ладно?!

— Шоколадно, — ответил Арман, который, видимо, понял, что от Рин сейчас адекватных речей ждать не стоит. Он приобнял подругу за плечи, встал так, чтобы все видели его, и сказал:

— Завтра утром, друзья, я и Рин выдвигаемся в долгое путешествие. Оно будет трудным и жестоким. Значительно труднее и опаснее всего, что нам с вами доводилось делать… Возможно, оно окажется последним. Но я готов пожертвовать жизнью, потому что так велит моя совесть и мой долг истого защитника земли, где мы живем. Однажды я дал слово защищать жителей моей страны. Я клялся в этом не императору, я приносил присягу государству. Для меня государство — это не государь, а народ. Правители приходят и уходят, но народ остается. Государя можно сравнить с вожаком волчьей стаи. Если вожак ведет стаю к гибели, то мой воинский долг — лишить его власти, чтобы спасти стаю. Наш вожак давно потерял нюх, сбился с пути и ведет всю страну в огонь войны. Я знаю, вы, старые вояки, тоже давно почуяли, что ветер перемен несет запах пороха. В последнее время со всех концов страны от наших верных товарищей ко мне поступают сообщения о том, как тяжела политическая ситуация, как раскачивают наш корабль, и поэтому я считаю, что сегодня именно от нас зависит, начнется война или нет. Мы — те, кто стоял некогда у истоков нынешнего политического уклада, кто видел и знает все тонкости жизни в Соринтии, кто готов решать проблемы. Завтра я ухожу в Драконьи горы, потому что хочу, чтобы мои потомки — если они где-нибудь есть у меня — жили в мире и безопасности, свободные от тирании. Если мы вернемся из этого похода живыми, то будем спокойно жить и не бегать от преследователей. Мы будем делиться опытом, дабы никто никогда более не совершил тех ошибок, какие совершил Вейлор. Если же не вернемся, то погибнем, сражаясь за наши идеалы, за нашу стаю, как волки, которыми нас называли когда-то. Всех, кто разделяет мои убеждения, я жду завтра в семь утра в полной готовности. Думайте, решайте. Я не буду принуждать вас идти со мной. Я не вправе, поскольку это мой личный выбор. Деспотизму здесь не место.

Рин видела, как ярко засветились фиалковые глаза Тоомо, как он восторженно смотрел на Армана, и какими вдохновленными стали лица присутствующих. Даже Эрик, как ей показалось, всерьез задумался над своим решением остаться. Да, Арман Валиенте умел зажигать сердца.

— Я с вами! — вскинула руку Рей.

— Я ценю твою поддержку, но не говори, не подумав. У тебя сыновья и внуки маленькие, — несогласно качнул головой Арман. — Ты нужна им.

— Мои дети выросли. Нил женат и имеет своих детей, с которыми отлично справляются мои чудные невестки. Мэтью исполнилось четырнадцать, и он способен сам за себя отвечать. Патрик — прекрасный отец, он присмотрит за сыном, пока меня нет. Я хочу пойти, Арман. Мне нужно подогреть кровь, иначе превращусь в жалкую развалину. А помирать жалкой развалиной я не хочу. Хотя от былой силы мало что осталось, я все еще боевой маг, а не курица-наседка, — ответила Рей, нарезая еще один прирог.

— Я понимаю. Но все же прошу тебя еще раз хорошенько подумать, Рей.

Рей кивнула и вручила Рин тарелку. Та уселась на диван и откусила нескромный кусок от куриного пирога.

— Чешно говоря, — проговорила она с набитым ртом, — не жнаю, жачем ты так ражорялша. Ждеш вше ш нами.

После этих слов шумно вздохнул Джим. Рин с подозрением посмотрела на него.

— Или я о чем-то не знаю?

Мужчина с белоснежными волосами поднял голову и пожал плечами.

— Я не хочу идти в Драконьи горы, Рин, — ответил он. — Я очень стар… Для человека, я имею в виду. Мне ведь больше сотни.

— И что?

— Тяжело, Рин. Тяжело физически.

— Мы здесь все не подростки. У меня только за этот год было раз, два, — она стала загибать пальцы, вспоминая, — около семи ранений. Я уже счет потеряла. И впереди еще такое грядет, что ой-ой-ой…

— Я просто боюсь вас подвести в ответственный момент.

Рин тяжело вздохнула.

— Джим, я… Ну что я? Вы меня знаете, я готова и в одиночку идти, только бы за вас не переживать. Но вынуждена признаться, что у меня, ребят, тыква перезрела и гремит семечками. Могу слететь с катушек в любой момент. Поэтому… — Она поняла, что сбилась с мысли и уставилась на свои руки, ищаответ. Кольцо на пальце поблескивало в свете магических огоньков, внутри красновато-фиолетового камня, она, казалось, видит картины прошлого. Рин почесала голову и улыбнулась: — Ерунду какую-то несу… Ребят, я, конечно, заставлять вас не стану, но попросить — попрошу. Не бросайте меня. Вы мне нужны. Я без вас, ребят, могу в ящик сыграть. А мне этого теперь очень не хочется…

Она смущенно замолкла и поспешила скрыть волнение, набив рот пирогом. Айко, лежавший на полу рядом с ней, поднял морду и облизал ей лицо, говоря, что он-то уж точно ее не бросит. Рин засмеялась, потрепала его по загривку и скормила кусочек курицы. Сзади обиженно заворчали Хайа и Цуйо, дразня Айко подлизой, и Рин пришлось поделиться с ними тоже.

— Все, я сдаюсь, — вдруг объявил Тоомо и поставил на пол кружку. — Я не могу пить из человеческой посуды. Строение не позволяет. Друзья, мне пора. Утром я приду, но теперь моя обязанность — путать следы, чтобы ищейки Анарвейда не нашли вас.

— Мы сможем спокойно выйти отсюда? — спросил Арман.

— Я сделаю для этого все возможное. Ложитесь спать. Завтра вам понадобятся силы.

Тоомо осторожно поднялся и, пригнувшись, протиснулся в дверной проем. Рей заперла за ним дверь и обвела присутствующих взглядом.

— Слышали, что сказал Тоомо? По постелям. К сожалению, на всех мест не хватит, спите, где придется.

Друзья разошлись, в гостиной остались только Рей, Харуко и Эрик, который совершенно не знал, куда ему теперь деться.

— Рей, прости, что стесняем тебя. Свалились, как снег на голову…

— Да брось! — рассмеялась Рей. — Ты же знаешь, я всегда рада видеть вас всех! Дома так пусто! Младший сын вместе с мужем последнее время на лесопилке в ночную смену трудится, а старший недавно купил дом и живет отдельно, со своей семьей. Так что я частенько совсем одна скучаю… Да что же я вас здесь томлю? Вы же с ног валитесь. Пойдемте, у меня есть комнатка для вас. Эрик, ты же не в обиде, что придется ютиться на диване?

Ростеди с улыбкой махнул рукой. Рин удивленно покосилась на него и Рей, но ничего не сказала. Хозяйка дома проводила Харуко и Рин в единственную свободную комнату, где, судя по всему, жил когда-то старший сын. Кровать была одна, неширокая. Небольшой шкаф в углу, стул и тумба с лампой, которую Рей тут же зажгла магическим огоньком.

— Не слишком удобно спать здесь вдвоем, но других мест не осталось, — пожала плечами Рей. — Кстати, я там баню растопила. Ты, Рин, иди и отмойся, а то воняешь кровищей. Одежду свою тоже постирай, я потом магией подсушу.

Впервые за много часов Рин вспомнила, в каком виде приехала. Удивительно, что до сих пор никто ничего ей не сказал, даже мама молчала, что вообще было странно.

— Спасибо…

— Да не за что. Я, честно говоря, ни разу не видела, чтобы кто-то был покрыт кровищей с головы до ног. Ты там этих гвардейцев что, в фарш превратила?

— Не я, Джим… Точнее, не Джим, а тот оборотень, который Джимом притворялся. Ну, знаешь это заклятие режущей сети? Это я еще в снегу вывалялась, отмылась немножко…

— Мясник, — качнула головой Рей и занялась постелью для Харуко. — Э-э… Госпожа Кисеки, вы, если желаете, можете присоединиться к Рин и прогреться в баньке. У меня чудо какая хорошая банька!

— Благодарю за гостеприимство, — Харуко поклонилась, — но это будет немного неудобно.

— Бросьте, у вас впереди ужасно долгий переход через всю страну, не увидите горячей баньки еще очень и очень долго! Не стесняйтесь! Вот вам полотенце.

Рин, посмеиваясь над смущенным лицом мамы, ушла вперед. Когда она наконец отмылась от крови и пота и зашла в парную, там уже разлеглась на широких деревянных лавках Заринея. Рин улеглась на свободное место и блаженно закрыла глаза. Спустя пару минут зашла и Харуко. Тихо охнув, она уселась на краешек. Стояла тишина, во время которой три женщины блаженствовали.

— Надо бы выйти и остыть, а то слишком жарко, — сонно проговорила Зара. При слове «жарко» у Рин что-то щелкнуло в мозгу.

— Слушайте, а коней кто-то покормил, распряг?

— Мейс все сделал. Кстати, кто Жару так задницу подрал?

— Этот громила застрял между забором и сараем, когда пытался удрать.

— Вечно с этим конем проблемы. Мейса цапнул, чуть палец не отхватил.

— Злыдень он потому что. Я раз сто предлагала пустить его на колбасу, но Анхельм…

Рин осеклась, произнеся это имя. Перед глазами мгновенно встала картина, как его увозит Ладдар. Она, конечно, понимала, что демон не причинит вреда наследнику трона и будет охранять, но все равно…

— Что Анхельм? — спросила Зара, когда пауза затянулась.

— Любит он его.

— А, ясно. Свою скотинку всегда жалко, даже если она зловредная, — Зара с тяжким оханьем поднялась и вышла из парной. Рин осталась наедине с мамой. Тишина постепенно стала давить на уши.

— Мам, что сидишь-то? Приляг.

Харуко улеглась на освободившееся место. Почувствовав, что воздух стал суховатым, Рин превозмогла лень, черпнула воды из тазика и плеснула на камни и стены. С тихим шипением пошел пар, поднялся приятный аромат кедровой древесины.

— Хорошо-то как! — вздохнула Рин. — Я Анхельму плешь проела, что нам нужна банька, а он ни в какую. «Зачем баня, если есть ванная? Лишние хлопоты и строить ее негде и некогда», — сказала она низким голосом, подражая ему. — Надо было Тиверия подговорить. Не додумалась я. Ничего, в новом доме у нас обязательно будет баня. С бассейном и ледяной купелью.

— Баня… — хмыкнула Харуко. — Жарко, парко и только. Лучше наших горячих источников разве найдешь?

— Это да, — согласилась Рин. — Наша водичка все лечит.

— Водичка вообще лечит. Любая.

Рин не ответила, после маминых слов ее мысли снова занял Фрис.

«Почему же ты не пришел, когда я звала на помощь, скотина копытная? Где ты пропадал, когда был мне нужен? Когда ты нуждался во мне, я пришла. А когда я нуждаюсь в тебе, то тебя никогда нет рядом…»

— Что молчишь? О Фрисе думаешь?

— …

— Брось. Пустое.

— Мам… Почему он так со мной поступил?

Харуко тяжко вздохнула и немного помолчала, прежде чем ответить.

— Ты все в иллюзиях витаешь. Тебе все кажется, что Фрис — твой друг, что он тебя хранит и бережет. Но все значительно сложнее. Фрис — не аирг, не человек. Он дух. Бессмертный, времени не разделяет, жизнь бесконечна… Потому нет нравов, нет воспитания и ценности его совсем иные.

— Мам, я ради него пошла на верную смерть! Я его собой закрывала!

— Все сетуешь, что он тебя не спас? Так в том ему и не было нужды, пойми.

Рин ничего не ответила на это. Только вспомнила его слова, когда они разговаривали на корабле: «Просто верь мне. Я никогда тебя не предам, никогда не обижу. За все страдания, что ты вынесла, ты будешь вознаграждена». Хотелось верить, что у него были причины так поступить, и что эти причины окажутся достаточно весомыми, чтобы суметь простить его.

— Этот разговор ведет в никуда, дорогая, — ласково сказала Харуко. — Я знаю, что и кто для тебя Фрис, видела вас двоих тогда и все поняла. Но дороги дальше вам нет. Ты теперь с другим мужчиной. Так что перестань думать о Фрисе.

Рин не стала говорить ничего в ответ, хотя хотелось. Перестать думать о Фрисе? Ха-ха. С таким же успехом она может попробовать перестать дышать. Она еще раз глубоко вдохнула горячий влажный воздух с хвойными ароматами, утерла с лица пот и вышла из парной.

Немного помявшись на пороге, она обошла стороной ледяную купель. Плеснула на мочалку растворитель и стерла с себя остатки краски. Облилась горячей водой из ведра и потопала в спальню. Дом затих, ни из одной комнаты не доносилось ни звука. Все ее друзья, как и она сама, спали тихо, никто не храпел. Когда вынужден постоянно скрываться и в любой момент ждешь нападения, то довольно скоро выучиваешься спать бесшумно и чутко. Рин причесалась, заплела волосы в косу и улеглась в постель, которую заботливая Рей нагрела бутылями с горячей водой. Зная, что мама еще долго будет греться в бане и плескаться в купели, Рин натянула одеяло на нос и попыталась всласть пореветь, чтобы дать эмоциям выход, но сон сморил ее практически мгновенно, стоило только закрыть глаза.

А через некоторое время, когда её дыхание стало глубоким и ровным, окно открылось, кто-то неслышно проник в комнату. На стене рядом с кроватью выросла тень и нависла над Рин. Вошедший опустился на колени перед спящей женщиной, провел ладонью по ее волосам, ласково поцеловал в лоб и щеки. Погладил кончиками пальцев изможденное лицо и коснулся губ поцелуем, щедро делясь Силой. Когда румянец появился на щеках Рин, когда залоснилась и засияла кожа, когда одеревеневшие мышцы расслабились и стали мягкими, а пальцы разжали край одеяла, он отстранился. Его глаза уже не казались такими бездонными, нежность заполнила и будто осветила их. В этот миг Фрис, бессмертный дух, древний, как само мироздание, стал похож на обычного мужчину. Тяжело и безнадежно влюбленного.

— Моя малышка… — прошептал он, снова целуя Рин в висок. — Моя малышка… Я буду рядом каждое мгновение, хоть ты и не увидишь меня.

Услышав шаги Харуко, поднимающейся по лестнице, Фрис поспешил выпрыгнуть в окно. Он вернул себе облик коня и еще долго смотрел на тусклый свет. Древний дух не находил в себе сил сдвинуться с места и уйти, ноги словно приковало к земле. Перевел взгляд на луну в небе. Она светилась ярко, окруженная сизо-зеленым ореолом и прозрачными облачками, но порой ветер нагонял на нее тучи, и тогда все вокруг погружалось во мрак. Холодало, потихоньку начинался снегопад.

«Похоже, мы приблизились к концу истории», — подумал Фрис и ушел во тьму леса, не оставив следов на снегу.

~*~

В доме царила суматоха сборов. У выхода лежали тюки с вещами, по комнатам сновали люди, все время что-то перепроверяя. Когда большие настенные часы пробили семь утра, Арман застегнул рюкзак и стал считать собравшихся.

— Мейс, Зара, рад тебя видеть, Джим. А где Рин и Харуко?

— Они не спускались, — ответила Зара. — Наверное, спят еще.

— Как это? Я кому завтрак готовила? — возмутилась Рей и с громким топаньем пошла наверх.

Рин действительно до сих пор плющила лицо об подушку. Ей не снились никакие сны, она просто спала, отдыхая душой и телом. Спала и Харуко.

— Тоже мне защитник… — пробормотала Рей, войдя. Харуко тут же очнулась, вздрогнула всем телом, сонно огляделась и села в постели. Приветственно кивнула волшебнице и стала поспешно одеваться. Хозяйка дома с усмешкой взглянула на Рин и пробормотала:

— Солдат спит, служба идет.

Она раздвинула плотные темные шторы, позволив солнечному свету ворваться в комнату, и позвала:

— Рин, вставай! Уже семь утра, выходить пора, а ты все спишь!

Та не отреагировала, продолжала спать. Рей гаркнула:

— Подъем! Родина зовет! Пора просыпаться, засоня!

Рин даже не пошевелилась. Волшебница беспощадно сорвала одеяло со спящей, та сиротливо сжалась от накатившего холодного воздуха.

— Мм-м! — недовольно промычала она и зашарила рукой вокруг. Не найдя одеяла, приоткрыла один глаз, обвела взглядом комнату и уставилась на Рей.

— Пора вставать! — объявила волшебница снова, и Рин вся скуксилась, закрыла голову подушкой и посучила пятками, пытаясь согреться. — Ты что, не идешь в Драконьи горы? Передумала за ночь? Анхельм пусть сам выкручивается? Мир сам себя не спасет!

Рин застонала и прошипела что-то на языке аиргов. Харуко засмеялась и перевела:

— В семь утра она не живет в этом мире. Дочь, вставай!

Сонное и недовольное лицо показалось из-под подушки. Не говоря ни слова, она встала, схватила зубную щетку и отправилась умываться. Харуко пошла следом за ней.

— Представляете, я захожу, а они обе спят! — пожаловалась Рей, когда вернулась в гостиную.

— Это же Рин, — усмехнулась Зара. — Она бы легко проснулась, если бы спала на камнях или в палатке, но ты уложила ее на мягкую постель, а перед этим дала попариться в бане.

— Ты тоже парилась, но стоишь здесь.

— Аирги, — хмыкнул Арман так, будто это все объясняло. — Я, конечно, хватил, когда заявил про семь утра. Но потом подумал, что все равно только в девять выдвинемся. Пока позавтракаем, пока все посчитаем… А, вот и Рин.

— Арман, я тебя ненавижу, — заявила она вместо «доброго утра», воинственно потрясая зубной щеткой. — Семь утра! Это вообще куда годится? Ты помнишь, что вчера было? Как я могу проснуться в семь утра, пережив такое?!

— Не ворчи. Выглядишь ты очень хорошо. Значительно лучше, чем вчера.

— Чувствую себя тоже хорошо, что удивительно, — подтвердила Рин и плюхнулась на диван. Затем поняла, что выглядит немного нелепо в своей пижамке, когда все вокруг уже одеты в спецовки, и пошла собирать вещи.

Сели, позавтракали яичницей, сыром и свежим хлебом, обсудили дорогу. Эрик рассказал, в каких городах они смогут рассчитывать на помощь его друзей, а кого следует остерегаться. Рин вкратце описала, как им перебраться через перевал Горящих сосен, и какие их могут поджидать опасности. Больше всего ее беспокоил Красный лес, в котором легко было сгинуть без следа. До него рукой подать, но сколько они смогут преодолеть, да и смогут ли вообще войти в него, Рин не знала, о чем сразу и сказала. Решили идти, надеялись на помощь Тоомо.

В девять утра процессия выдвинулась из дома. Первыми шли мурианы с Цуйо во главе, за ними ехал Арман, замыкала процессию Рей, которую никому не удалось убедить остаться дома. Волшебница навьючила свою лошадку, простилась с сыном и мужем, которые поутру вернулись домой, и поехала следом за всеми.

~*~

Спустя час пути Красный лес встал перед путниками ровной стеной. Не было ни одной тропинки, сугробы лежали нетронутыми. Из-за ближайших деревьев вышел Тоомо и приветственно взмахнул лапой. Мурианы с веселым лаем поскакали вперед, вспахивая свежий снег. Лошади заупрямились, Рин понукнула Жара и заставила идти, чтобы проложить тропу для других. Наконец они поравнялись с Тоомо, и Рин поприветствовала его.

— Я прошу прощения за то, что не встретил вас у дома. Нужно было оставить охрану у поместья твоего возлюбленного, Наследница.

— Ого! — восхитилась Рин, которая мысленно уже распрощалась со всем, что осталось в поместье. — Спасибо, господин Тоомо!

— Смертные дорожат своими жилищами, и я подумал, что нужно сохранить это место, чтобы вам было куда вернуться в день свадьбы.

При этих словах у Рин комок подкатил к горлу. Тоомо действительно верил, что все закончится благополучно?

— Не знаю, как и благодарить…

— Ах, пустяки! — взмахнул когтистой лапой оборотень, но Рин видела, что ему очень приятна ее похвала. Глаза его заблестели, уголки мягких губ растянулись в улыбке, и Тоомо стал очень похож на довольную собаку. — Идем, друзья! Скорее! Следуйте за мной, я проложу вам путь.

Широкими шагами он пошел вперед. Рин уже направила лошадь вслед за ним, но ее остановил Эрик.

— Рин! Подожди!

Она недоуменно уставилась на него, а потом сообразила: не идет, остается. Эрик кивнул ей и протянул руку. Рин крепко сжала его ладонь и спросила:

— Точно не идешь?

— Тиверий… Старика должен кто-то поддержать. Не то Анхельм вернется на руины. И уладить все дела с Виолеттой тоже надо. От меня в бою толку никакого, а в переходе я буду вам обузой.

— В чем дело, Рин? — спросила подъехавшая Зара, окидывая Эрика с ног до головы оценивающим взглядом. — Вы не идете с нами?

— Только в сказках простой парень вроде меня бросается ради любви в невероятные трудности и побеждает. В реальности он помрет и утащит за собой пару членов команды, которые попытаются его спасти. Лучше я поберегу вас.

— Сам-то понял, что сказал? — недоуменно нахмурилась Зара. — Идиот какой-то.

Она понукнула лошадь и проехала вперед. Эрик хлопнул себя рукой по лицу, Рин беззвучно засмеялась.

— Вот и поговорили, — констатировала она. — Поезжай за ней, а то упустишь свое счастье.

— Уже упустил. У меня от ее голоса все внутри перевернулось и мозг заклинило. Сказал какую-то глупость… Ладно, Рин. Не буду тебя задерживать. Береги себя!

— И ты береги себя.

— Когда увидишь Анхельма, дай ему подзатыльник за то, что дал себя так легко одурачить. Жду тебя в Лонгвиле. Вас обоих жду.

— Мы вернемся.

Эрик развернул Джери и поскакал прочь. Рин ткнула Жара пятками и поспешила нагнать своих.

Над лесом поднималось солнце. В его редких и нежных лучах, проникающих сквозь заснеженные ветви, золотые хвосты Тоомо вспыхивали и слепили глаза. Рин разглядывала его могучую спину, длинную гриву и думала о том, что судьба все же смилостивилась над ней, раз послала такого помощника, как Великий оборотень. Его рассказы, советы и поступки были и впрямь бесценны. Останется ли он с ней до самого конца, Рин не знала и знать не хотела. Она не знала, что ждет ее впереди, но неизвестность нисколько не страшила. Рин знала только одно: там, за Драконьими горами, сходились все дороги, которыми она шла долгие годы. В пустынях восточных земель она встретится с главным своим врагом. Простится ли она с жизнью? Победит ли и уйдет живой? Рин ничего не знала. Она перестала строить сложные теории, перестала гадать и теперь лишь терпеливо ждала развязки. Ее выбор был сделан.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Оглавление

Глава первая, в которой Фрис защищает, Анхельм отстаивает свое мнение, а Рин вспоминает нечто важное

Глава 1.2

Глава вторая, в которой Рин снова вляпывается в неприятности

Глава 2.1

Глава 2.2

Глава третья, в которой Фрис узнает тайну Вардонского форта, Рин выходит из себя, а тайна Заринеи раскрывается

Глава 3.1

Глава 3.2

Глава четвертая, в которой все зависит от Анхельма

Глава 4.1

Глава 4.2

Глава 4.3

Глава пятая, в которой Анхельм и Фрис наводят порядок, а Рин получает плохие и хорошие новости

Глава 5.1

Глава 5.2

Глава 5.3

Глава 5.4

Глава 5.5

Глава шестая, в которой Фрис сталкивается с серьезным противником, Анхельм выясняет отношения с родственниками, а Рин немного рассказывает о прошлом

Глава 6.1

Глава 6.2

Глава 6.3

Глава 6.4

Глава седьмая, в которой Рин получает новый приказ, а Анхельм заключает сделку всей своей жизни

Глава 7.1

Глава 7.2

Глава 7.3

Глава 7.4

Глава 7.5

Глава восьмая, в которой Анхельм превышает полномочия, Рин принимает вызов, а Фрис пребывает в смятении

Глава 8.1

Глава 8.2

Глава 8.3

Глава 8.4

Глава 8.5

Глава девятая, в которой Фрис возвращается, Анхельм решает проблемы с семьей, а Рин вынуждают действовать

Глава 9.1

Глава 9.2

Глава 9.3

Глава 9.4. (конец книги)