Двадцать метров (СИ) [ash_rainbow] (fb2) читать онлайн

Преподавательница за кафедрой вещала что-то несомненно важное по теории государства и права, но Эле было не до нее. Наматывая на палец рыжую прядку, уже нюхнувшая пороху на первой сессии студентка первого курса института права занималась наиважнейшим делом: со скоростью профессионального снайпера сортировала фотографии в так полюбившемся в последнее время приложении для знакомств Tinder. Влево-вправо, влево-вправо, хотя, конечно, чаще влево. Однокурсников уже успела разглядеть всех, и эти все не удовлетворили. С недавних пор раздражали ровесники, особенно те, которых звали Сашами, а их на курсе оказалось, к сожалению, шестьдесят.

Подружек в группе завести так и не удалось. Вообще, Эле учеба в университете представлялась другой: постоянные крышесносные тусовки, свободное посещение, армия сексуальных парней как-то обошли ее стороной. В МГЮА имени Кутафина к посещению занятий относились строго, тусовки были скучными, а парни… уже сказано.

Ирония судьбы: в группе из тридцати пяти человек двадцать – мужского пола, процентное соотношение на курсе – шестьдесят к сорока, но симпатичных можно пересчитать по количеству кодексов. Эля со всеми уже успела познакомиться и, как теперь говорят, «зафрендиться», но никто так и не впечатлил. Результат: коллеги по цеху тихо ненавидят (особенно в группе). Исключение составляют занудные ботанички, для которых учеба стоит во главе угла. К ним Эля относилась всегда подчеркнуто пренебрежительно, но с одной решила сделать исключение. Маша была самой вменяемой из всех, к тому же всегда подсказывала на парах и давала списать домашнюю работу. Взамен Эля водила ее по тусовкам и учила краситься. Такой вот симбиоз во благо будущего.

Палец привычно скользил по экрану нового айфона, смахивая фотографии влево. К гаджету Эля испытывала смешанные чувства. С одной стороны, подарок на новый год от ненавистного бывшего, «великой школьной любови», променявшего ее на первую попавшуюся юбку. С другой – новая модель, а она как раз разбила предыдущий телефон после ссоры с тем самым бывшим.

Внезапно глаз царапнула фамилия на экране. «Павел Корф», - прочитала Эля, усмехаясь. Имя не подходило фотографии. Обычный парень, каких много. Таких она, как правило, отправляла в электронное небытие. Шатен, прямой нос, одет аккуратно, но рот великоват и глаза посажены странновато. Но цвет красивый, такой зеленоватый, если только не фильтр. Палец снова дернулся влево, но фамилия… Пожав плечами, Эля открыла его профиль.

Двадцать семь лет. А по фотографии не скажешь, хотя, если приглядеться, то видно морщинки у глаз. Гитарист, любит классическую музыку и фотографировать. Нет фоток с голым торсом – мужского эквивалента надутых губ. Зато есть фото с щенком лайки. Находится… Эля прищурилась. В двадцати метрах? Вроде бы не врут глаза. «Почему бы и нет?» – подумала Эля и смахнула фотографию вправо. В конце концов, парни с такой фамилией на дороге не валяются.

*

Ответ пришел только после пары.

Ты случайно не в академии?

Эля как раз стояла в очереди за булочкой, ее громкое фырканье заставило буфетчицу недоуменно на нее покоситься и нескольких парней из очереди обернуться. Эля даже не повела взглядом. На нее часто оборачивались. Во-первых, медно-рыжие волосы, которые в сочетании с сочной темно-красной помадой били наповал. Во-вторых, ее любовь к низким вырезам и наличие того, что можно в нем показать. Эля уже привыкла и внимания не обращала.

А фамилия настоящая?

Настоящая. Тебя только это заинтересовало?

Конечно.

Корф ничего не ответил. Эля ждала целую пару, периодически глядя на экран молчаливого телефона. Была бы она одной из тех жеманных дур, что ждут, пока парень напишет первым, так и не дождалась бы, но на ее счастье одной из четко выраженных черт ее характера была решительность. Родители осуждающе называли ее безрассудностью.

А ты повелся на лицо и рыжие волосы.

На этот раз ответ пришел быстрее: всего-то через пятнадцать минут.

Один-ноль в твою пользу.

Люблю выигрывать.

*

Полагаю, на этом все?

Раз уж тебя заинтересовала только фамилия.

Новое сообщение пришло уже совсем поздно. Эля сидела на балконе в какой-то квартире у какого-то одногруппника. После нескольких стопок текилы залпом имя она вспомнить не могла. Зато вспомнился мерзкий Саша. Хотелось идти вразнос и танцевать стриптиз, но вместо этого она смотрела на снег. Февраль был холодным, но он выпал только тем вечером. Крупные снежные хлопья напоминали ей… Что-то напоминали, но текила ловко уводила мысли.

И еще двадцать метров.

Так ты была в академии?

Ты ставишь точки в конце предложения. Это так… освежает.

Ты любишь доводить людей.

Эля улыбнулась отражению в окне. Он быстро это понял, хорошо. Значит, сообразительный. В голову постучалась логичная мысль: ему ведь двадцать семь, если не врет. Она вот сидела в Tinder-е с другой страницы на фэйсбуке, той, где год ее рождения стоял на несколько лет раньше, а вместо имени использовалось детское прозвище и обкромсанная фамилия: Эля Иванова. Она сама не понимала, как из Елизаветы – ее настоящего имени – родилась Эля. Мама не помнила, папа тоже, а бабушек с дедушками у нее не было. С фамилией было проще: полное «Иванова-Холодная» бесило ее до глубины души, было слишком тяжеловесным. Рядом с легкомысленным «Эля» оно звучало как топор, врезающийся в переносицу.

И не ставишь смайлики.

Дверь балкона внезапно открылась. Из комнаты ввалился хозяин квартиры, пребывающий в состоянии «вхлам». При взгляде на бессознательное лицо и затуманенные глаза из глубин сознания выплыло имя: то ли Саша, то ли Паша. Подозрительно знакомые имена. Эля мотнула головой: не то. Саша – бывший. Паша – Корф. Безымянный хозяин квартиры предложил «потрахаться». В другое время Эля может быть и согласилась. Мальчик был симпатичный, лишним умом не обремененный, а квартира возле Арбата. Но в руке завибрировал телефон.

*

К концу недели Эля получила адрес его странички на фэйсбуке. Палить перед Корфом профиль в «Вконтакте» не хотелось, ведь там был ее настоящий возраст и имя, а создавать отдельную страницу только для него… Ерундой Эля никогда не страдала.

Они общались в чате почти постоянно. Корф редко писал во время пар, но всегда отвечал впоследствии. Эля выяснила, что он был аспирантом на кафедре истории государства и права. На вопрос, зачем он выбрал такую скучную специальность, Корф пообещал как-нибудь почитать ей вслух законы Хаммурапи. Он не хотел ей говорить, чем занимается в академии, она практически играла в угадайку.

Она сказала, что учится на четвертом курсе. Возраст на странице подходил, а найти в интернете расписание было делом двух минут. Даже одной, если бы она не потратила пятьдесят две секунды на поиск музыки под настроение.

Корф начинал ей нравиться. За заурядной внешностью скрывалось остроумие и незаурядный ум. В конце концов, он сразу понял, что она любила действовать на нервы. Что оказалось совершенно бесполезным с ним. Корф обладал поистине железобетонным терпением.

Между нами снова двадцать метров.

Она часто писала ему посреди пары. Он как-то обмолвился, что его телефон глючит и будильник не срабатывает, если звук выключен. А еще Корф отличался забывчивостью в быту и часто забывал нажать на заветную кнопочку.

Хочешь, попытаюсь угадать, где ты?

Представь, что я Шерлок.

Только сексуальный.

И с грудью.

И рыжий.

И без трубки, не люблю трубки.

Лучше с длииинной такой сигаретой.

Как у леди, знаешь.

Я погуглила, это называется мундштук.

Видишь? Уже детективлю вовсю.

Ты ведь знаешь, у меня занятия.

И нет такого слова – «детективлю».

И Камбербатч вполне себе сексуален. Ты видела его скулы?

Эля не сдержала смешок, он вышел неожиданно громким. Настолько громким, что им заинтересовалась лекторша – суровая женщина в летах, поборница дисциплины и тишины на ее лекциях. Она заставила Элю встать и рассказать всему залу, что ее так насмешило. Эле очень хотелось признаться, что это точно была не ее лекция, но Маша вовремя толкнула ее локтем в ногу. Она же незаметно пододвинула тетрадь с записями, чтобы Эля могла подсмотреть, о чем вообще шла речь. Оказалось, это была лекция по римскому праву. Эля поставила напоминание зайти в магазин. Маша вполне заслуживала новых теней для глаз.

Меня отчитали на глазах всего зала.

Надеюсь, ты доволен.

А меня пристыдили за невыключенный звук.

Ты покраснела как свеколка?

Как вареная креветка.

Надеюсь, от тебя шел пар.

Эля снова улыбнулась, на этот раз без сопровождающих звуков. Да, Корф ей определенно нравился. И не только из-за фамилии, хотя даже мысленно называть его Корфом было очень и очень. Ей хотелось поделиться с кем-нибудь этим внезапным знакомцем, на которого в обычных обстоятельствах она не обратила бы и внимания, да вот только было не с кем.

Школьные подруги отдалились, а потом и вовсе встали на сторону Саши. Объективно Эля их понимала: ее бывший был, что называется, Аполлоном среди простых смертных их класса. Да что там класса. Школы. Умопомрачительно красивый, неглупый, спортивный, очень общительный. Даже слишком, как оказалось. Их пару в школе все превозносили и боготворили, считали идеальной. А на самом деле оказалось, что Саша был обыкновенным чудаком на букву «му». Как только расстояние между ними увеличилось – предатель уехал учиться в Берлин – увеличилась и степень его скотинистости. До Нового года Эля наивно – что было совсем на нее не похоже – верила, что в ней говорит глупая ревность и женская логика. Но нет, инстинкты были как всегда правы.

Карина – экс-лучшая подруга – выдала замечательную тираду, когда Эля позвонила ей в слезах: «Ну, а что ты хотела. Он классный, а ты все время пилила его своими подозрениями. И вообще, такие парни, как Санек, не могут иметь отношения на расстоянии. Мы думали, ты это понимаешь и со всем согласна».

*

Снова какая-то квартира у какого-то одногруппника. Или однокурсника? В этот раз ее мозги не были затуманены алкоголем, она просто не знала. Он нравился Маше, а впереди был большой тест. Эля снова была на балконе, кутаясь в плед, но на снег не смотрела. За прошедшие пару недель ей этот снег осточертел. Хотелось тепла и солнца. Маша смеялась над чем-то, что говорил объект ее обсыхания, а тот не отводил взгляда от ее декольте. У невзрачной ботанички обнаружилась неплохая фигура, которую вполне можно было перевести в разряд хорошей путем подтягивающих колготок и правильного лифчика.

Как дела?

Два слова, но Эля поймала себя на том, что улыбается. По крайней мере, ее лицо, отражающееся в окне, делало именно это.

С-к-у-ч-н-о.

Наблюдаю за неравным боем между декольте и похотливым засранцем.

Ого. Кто кого?

Пока ведут сиськи.

Хочешь, позвоню?

Они обменялись номерами вроде бы недавно, но баланс на телефоне уже успел скатиться к нулю. Впрочем, он все равно автоматически пополнялся с папиного счета в банке. Эля над такими деталями жизни не задумывалась.

Голос Корфа пришелся бы сейчас кстати. Он был чуть выше, чем рисовало ее воображение, но ведь и Паша не был Даниилом Страховым. Все равно голос был приятным: мягким, очень спокойным. Корф много говорил, поэтому часто к вечеру приобретал этакую интересную хрипотцу. Эле всегда казалось, что он похож на одеяло: ей становилось тепло и уютно, когда они обсуждали что-нибудь.

Но сейчас отвлекаться было нельзя. Она была дуэньей Маши и должна была следить за ее «совсем-не-свиданием». А Корф снова ее отвлечет своим голосом и какой-нибудь интересной штуковиной. В его исполнении даже Конституция Российской Федерации становилась интересной.

Лучше не надо. Я на страже добродетели. Нельзя отвлекаться.

А ты отвлечешься?

Еще одна забавная деталь ее общения с Корфом: она не могла понять, когда он говорит серьезно, а когда – нет. Усложнялось это тем, что он сам не понимал, что говорил что-то двусмысленное. Иногда он спрашивал, во что она одета, но не с заигрывающим подтекстом, а потому, что на улице похолодало, а он знал, что Эля часто забывала надеть шапку.

Эле даже думалось порой, что он делает это специально.

Может, встретимся?

Она отправила это быстрее, чем подумала. По всем канонам она должна была занервничать, закусать губу, вспотеть на худой конец. Но ничего не произошло, разве что в районе живота вяло трепыхнулась одна бабочка. Нервничала Эля редко, губы с недавних пор не кусала, а ладошки у нее никогда не потели. Она считала себя храброй, родители же и это относили к безрассудству.

Корф не ответил.

И на следующий день от него не было ответа.

Настроение испортилось, телефон обзавелся трещиной. Он оказался прочнее бумажной стены в ресторане, куда она пошла с бывшими одноклассниками. Маша ничего не замечала, витая в облаках влюбленности.

Корф объявился полторы недели спустя, когда Эля была готова поместить его имя в одну линейку с Сашами.

Прости, что пропал. От неожиданности утопил телефон в кастрюле.

Пытался достать его – обжег руки.

Бинты сняли позавчера.

Если ты все еще хочешь встретиться, приглашаю в подпольный театр.

*

Он оказался на голову выше и шире в плечах, чем Эле казалось по фотографиям. А еще телефон искажал его голос – в реальности он был глубже. Когда он смеялся, в уголках губ появлялись забавные морщинки. На фотографиях не было челки – Корф сказал, что она отросла недавно, а он не часто фотографируется. Больше фотографирует.

Она долго не могла решить, что надеть. Извечный женский вопрос, но Эля быстро поняла, что покупать больше одежды не выход. Чем ее больше, тем шире выбор, тем сложнее его сделать. На первое свидание – это ведь было свидание? – не следовало одеваться вызывающе или чересчур откровенно – так отпала первая половина гардероба. И большинство ее любимых маек на бретельках.

Черное закрытое платье стало отличным выходом. А отсутствие декольте компенсировалось его длиной. И легкомысленным нижним бельем, которое Эля надела для себя. Или не только для себя, но в этом она была не уверена. Всегда оставалась вероятность, что фотографии были чужими, а пакет на голову никогда не был ее способом решения этой проблемы. К счастью, все подтвердилось. И даже переподтвердилось.

Театр был действительно подпольным. В прямом смысле: подвал старого дома, предназначенного десять лет назад для сноса, но вовремя признанного культурным наследием. Там ставили спектакли студенты МХАТ-а, с которыми сам Корф был знаком лично: среди них был его сосед по квартире. Которого, к слову, звали Сашей.

Ставили Шекспира, но в современной обработке. Только Эля на спектакль внимания практически не обращала. Ее больше занимало то, что они сидели бок о бок, их колени постоянно соприкасались, а когда Корф наклонялся к ее уху, чтобы объяснить ту или иную сцену, от его жаркого шепота и случайных касаний губами в животе внезапно оживала та самая вялая бабочка и активно плодила себе родственников. Не менее активных.

Он помог ей одеться. Взял за руку, помогая подняться по ступеням. А потом не отпустил. Эля радовалась, что ладони у нее не потеют. И почему она тогда решила, что он – невзрачный?

Они гуляли по Москве, которая в этот час уже озарилась миллионом огней. Эле всегда нравилась новогодняя иллюминация, но наступала весна и ее уже сняли. Но даже так ночная подсветка зданий и деревьев была какой-то особенной. Она даже не заметила, как они оказались на Красной площади. А ведь она была на каблуках. Всю дорогу они держались за руки, а потом и вовсе обнимались.

Говорили о какой-то ерунде, много. Обсуждали книги, фильмы, прохожих, академию, рецепты пиццы, любимые пиццерии, перец чили, путешествия. Эле нравилось, как он убирает с ее лица волосы и сетует, что она снова без шапки. А она смеется – на улице ведь не минус тридцать.

Где-то возле Арбата Эля споткнулась о криво лежащую плитку, чуть не упала. Корф поймал ее, сжал в объятиях, посмотрел своими странно посаженными глазами так проникновенно. А потом они внезапно уже целовались, прямо на дороге. Прохожие ворчали, кто-то свистел.

Корф тяжело дышал, Эля облизывала губы. Поцелуи зимой влекут определенные последствия. Во-первых, становится слишком жарко в одежде. Во-вторых, пересохшие губы требуют либо продолжения, либо помады. Кстати, о помаде – Корф теперь походил на Джокера. Или транса.

Он хрипло предложил выпить. Чего-угодно, даже обычного вина. Даже воды, главное, что у него дома. Эля вспомнила про родителей, которые вроде бы должны были быть дома, про брата, постоянно играющего в своей комнате в дурацкие стрелялки. Его квартира действительно была предпочтительней. Конечно же, для вина. Или воды.

Они целовались в лифте, целовались, пока Корф искал ключи. И когда нашел, целовались, прислонившись ко входной двери. В квартиру они, в итоге, все же попали, но позже. Кажется, мимо проходили соседи, но Эле было все равно: Корф как раз с удивлением нащупал под платьем чулки.

Как слетела на пол шуба, она не помнила. И платье исчезло совершенно внезапно. А под рубашкой Корфа оказалось вполне себе тело. Его, конечно, можно было бы подкачать кое-где, о чем она не преминула заметить, пока тот доблестно сражался с ремнем, который не хотел расстегиваться. На что тот ядовито заметил, что такие речи продолжению ночи не способствуют. Эля это компенсировала, с лихвой компенсировала. Корфу определенно понравилось, что штаны с него снимали зубами.

А когда они присоединились к платью, Эля поняла, что уже вполне готова к продолжению непосредственно приступить. А Корф все тянул, то ли целуя, то ли пытаясь проглотить ее тело. Его пальцы скользили там, где она хотела почувствовать кое-что другое, а губы не давали протестовать. Даже если бы она этого хотела. Всем, что она была готова оформить в звуковом формате, были стоны и бессвязные слова.

Корф умудрился запутаться с застежкой лифчика. Скользил рукой по спине, сначала предвкушающе, потом недоуменно. Потом и вовсе оторвался от Эли и заглянул за плечо. Отсутствие застежки на полагающемся ей месте поставило его в тупик. Он явно не догадывался, что бюстгальтеры расстегиваются и спереди. Эля вывела его из неловкой ситуации, за что была вознаграждена. Сполна.

Корф отлучился в ванную, но вернулся быстрее, чем Эля заскучала. До кровати они так и не добрались. На первый раз. И зря говорят, что пол твердый и холодный: когда желание сжигает изнутри – это не важно. Зато добрались на второй.

Эле не удалось испытать лопатками матрац, она была сверху. Коленям вроде бы понравилось. Зато сполна убедилась в крепости столбиков: сколько Корф ни дергался, когда она играла с ним и касалась губами чувствительных выступающих мест, они не дрогнули. А то, что его руки были привязаны ее чулками – на поле боя все средства хороши.

*

Снова серое утро, скучный семинар. Эля устало смотрела на преподавателя. Она снова была у Корфа всю ночь. Они долго говорили, валяясь в разобранной кровати. Ему нравилось перебирать ее медно-рыжие волосы и что-нибудь рассказывать. А Эле нравилось слушать его голос. Иногда он уводил ее в сонные дали, и тогда Корф будил ее поцелуями.

Все это было похоже на сон. Эля была будто в дурмане: рассеянная, задумчивая, а перед глазами калейдоскоп воспоминаний. Спасало только то, что она и до того не вникала в детали, а Маша исправно снабжала ее конспектами.

Она не чувствовала, что он старше на девять лет. Рядом с ним Эле казалось, что она сама старше, как-то мудрее и спокойней. Или это было его влияние?

Я соскучился. Может, пойдем пообедаем куда-нибудь?

Сегодня не получится. Надо съездить к родителям.

Позвони мне, как освободишься.

Скучаю.

Эля всячески избегала встреч в академии. Она не боялась увидеть Корфа, она боялась, что кто-нибудь случайно проболтается, что она всего лишь первокурсница. Несмотря на то, что они почти каждый день проводили вместе или часами говорили по телефону, она не представляла, как он отреагирует, если узнает ее большой секрет. Для нее это было не важно – ну, младше она на пару лет, чем говорила. Подумаешь. Но мужская гордость – штука загадочная.

По привычке проверила расстояние в Tinder-е: более десяти километров. Все правильно, утром она выскользнула из постели и быстро убежала, чтобы успеть на пары. Корф спрашивал, почему у нее на четвертом курсе до сих пор ежедневные занятия. Эле приходилось включать воображение: то встреча с руководителем дипломной работы, то библиотека, то еще что-нибудь. Его это устраивало.

Сосед по квартире бесился. Ему явно не нравилось натыкаться на них, куда бы он не зашел. А Эля показывала ему язык из-за спины Корфа. Ребячество, но ей все равно нравилось.

Она не знала, сколько еще это продлится. В глубине души она понимала, что когда-нибудь придется рассказать Корфу, что она вовсе не выпускница. И это произойдет, но… нескоро. Ей было хорошо с ним, не хотелось это терять.

Наверно, она скажет, когда отношения станут серьезными. Хотя, куда серьезней?

*

Прошло почти два месяца, но Эля держалась. Она убеждалась, что Корф – идеальный мужчина. Он подходил ей во всем. С ним было интересно, уютно, так, как никогда не было ни с кем до него. Странное чувство: будто она пробка, которая вот-вот вылетит из бутылки шампанского. Вылетит и никогда не упадет обратно.

Она и так витала в облаках. Пропускала мимо ушей все, что происходило вокруг: учебу, звонки родителей, сообщения старых подруг. К ней несколько раз приходил предатель Саша, но дома ее не было. Ей консьерж рассказал. Каждый раз изменщик приносил букет красных роз. Раньше Эле они нравились. Раньше. Теперь они казались ей слишком ненастоящими. Она полюбила фиалки. Как-то раз Корф, трогательно смущаясь, подарил ей огромный горшок, полный маленьких нежно-сиреневых цветочков. А потом схватил фотоаппарат и стал фотографировать.

Он вообще много фотографировал. Дома, облака, случайных прохожих. Элю, очень часто. Корф говорил, что у нее идеальный для фотографа типаж, а Эля смеялась. К ней часто приставали с визитками в магазинах, но когда это говорил он, она верила.

Мы довели еще одного преподавателя.

Мы? Не скромничай, пиши сразу – я.

Эля рассмеялась, не выдержав. Можно было смеяться смело: в кабинете все равно стоял такой шум, что оставалось удивляться, как на них еще не накинулись блюстители порядка. Накинулись бы, не будь это шестая пара. Всем уже давно хотелось домой. Или хотя бы на улицу. Там ясно светило апрельское солнце, цвели деревья, а в воздухе пахло весной.

От них действительно ушел преподаватель. Точнее, преподавательница. Устроила истерику, разрыдалась. Маша сказала, что ее отправили в принудительный отпуск. Нервная работа у преподавателей, даже если они преподают историю. Эту пару отчего-то пропустили, но на следующую обещали прислать замену.

Забавно, кажется, вся академия этим заразилась.

Вам тоже препода поменяли?

Типа того. Перетасовывают группы, как хотят.

На электронную почту, общую для всей группы, прислали новое расписание, но Эля даже не стала его открывать. Все равно не запомнит. Да и зачем, если Маша все равно пришлет напоминание? Несмотря на то, что она все больше походила на адекватного человека с Элиной помощью, она еще впадала в состояние типичной ботанички: нудела про экзамены, боялась пересдач, делала все-все домашние задания.

*

Вчера вечером они гуляли. Со стороны выглядели как два влюбленных идиота: держались за ручки, постоянно останавливались, чтобы поцеловаться. Говорили о чем-то легкомысленном, как обычно. Взяли на вынос кофе с булочками, одну уронили. Тут же налетели воробьи, и Корф захотел их сфотографировать. И фонари, и лавочку. А потом Элю. А она смотрела на него и не понимала, как столько всего разного уживается в одном человеке.

Она почти сказала, что влюбилась. Почти. Остановилась. Сама не знала почему. Может быть, из-за стольких секретов. А может быть, не верила, что все это реально.

Корф сразу заметил, что она странно себя ведет. Предложил померить температуру или давление. И снова Эля не поняла – это он так шутит или серьезно. Она уже перестала доводить его, а вот он, кажется, только входил во вкус. За это она его наказывала, даже приобрела наручники. Чулки стали рваться, а они нынче стоили дорого. Не покупать же каждый раз новую пару.

Корф не оставался в долгу. Он вообще не был натурой мстительной, нет. Зато имел хорошую память, и тогда связанной оказывалась Эля, а он доводил ее до исступления прикосновениями, заставляя умолять.

Она не хотела, чтобы их ночи кончались, но потом всегда наступало утро. Корф вставал в семь, Эля – в полседьмого. Корф совсем не мог готовить, в его руках даже омлет превращался в биоресурс, несовместимый с человеческой жизнью. Сосед уже не бесился, он был в тихом бешенстве. Эля ведь с ним не делилась французскими тостами и яйцами Бенедикт.

Маша уже не спрашивала, где Эля была в этот раз. Привыкла, что ответа все равно не дождется. А Эля привезла в квартиру Корфа несколько рубашек. Ей не нравились расспросы. И грязная одежда.

В метро пришло сообщение от Маши: говорила, что сегодня замена по истории. Надо быть обязательно. Она же не хочет произвести плохое впечатление? Эле, честно говоря, было плевать. Она все равно собиралась списывать на экзамене. Или потом досдать. Или подключить папу и решить проблему под мирный хруст свежих купюр.

На пару Эля опоздала, но криминала не случилось. Их новый преподаватель и сам опаздывал. Маша сидела как на иголках. Перечитывала конспект, но постоянно проверяла телефон. В ответ на вопрос Эли грустно сказала, что тот однокурсник перестал ей писать. А сама она писать боялась. Девушка же. Эля только закатила глаза.

Он вошел в кабинет широким шагом. Дышал немного неровно, будто бежал по ступенькам. На ходу снимал куртку и извинялся за опоздание. Смотрел сурово, но Эля видела, что он волнуется. Он точно так же тер пальцы на том первом свидании. Таком далеком сейчас.

Кажется, сердце пропустило удар. Вырвала у Маши телефон, открыла приложение с расписанием. Маленькие буквы под названием предмета: «преп. П. А. Корф». Преподаватель. Не аспирант.

Пока Маша удивленно спрашивала, что с ней, Элю душила паника. Кажется, впервые в жизни. Бросало одновременно и в жар, и в холод. Ладони еще не потели, но пальцы дрожали. Впервые в жизни пожалела, что у нее рыжие волосы. И помада темно-красная. И ведь стойкая, зараза, просто так не смоешь. А все из-за него, из-за Корфа… Каждый поцелуй превращал его в клоуна, пришлось искать такую, что не размажется.

Корф говорил ей, что носил в академии очки и челку зачесывал. Говорил, так солидней. Действительно солидней. Эля смотрела, как он берет журнал со стола, листает страницы, и не узнавала его. Холодный, незнакомый. Другой.

Может быть, это все шутка?

Он начал перекличку. Эля сидела ни жива ни мертва. Она всегда занимала место на задних партах. Там можно было прятаться за спины одногруппников и спать. Или думать о приятном. Или подсматривать в Машин конспект.

Дошел до ее фамилии. Нахмурился, как все при виде двойного «Иванова-Холодная». Эля слабым голосом обозначила свое присутствие. Он вздрогнул, обвел кабинет растерянным взглядом, но она успела пригнуться. Пожал плечами, продолжил перекличку.

Минуты не шли, ползли как улитки. Эля хотела зажмуриться и проснуться, даже щипала себя за руку. Не помогало. Хотела выбежать из кабинета, но боялась. И в окно не вылезти – пятый этаж.

А Корф ничего не замечал. Поправлял очки, слушал ответы зануд с первой парты, отвечал на вопросы, но не видел ее. А Эле хотелось, чтобы он ее увидел. Или не хотелось? Сердце, замершее, когда он только вошел в кабинет, забилось как сумасшедшее. Эля попыталась вспомнить симптомы сердечного приступа. Должна онеметь рука, вроде бы, правая. Или левая? У нее все равно немели обе.

Слово взял их главный ботаник. Ответ грозил растянуться минут на пятнадцать, как всегда. Эля выдохнула, немного расслабляясь во время передышки.

Надо купить новые наручники.

Как гром среди ясного неба. Телефон едва не полетел на пол, а Маша почти получила травму: Эля схватила ее за руку, чтобы не заорать. Перевела взгляд на Корфа: он, делая вид, что внимательно слушает, смотрел на телефон.

А что с теми?

Они мне нравятся.

Печатала дрожащими пальцами, ошибалась и стирала. А Корф едва заметно улыбнулся, увидев ответ. Так, уголком губ. А у Эли бабочки внезапно превратились в стадо хорьков. Метафорических, конечно. Хотя сценарий, где она фонтанирует внутренностями на его руках, ей отчего-то понравился.

Там трещина. В следующий раз точно сломаются.

*

Эля еще надеялась, что обойдется. Оставалось десять минут. Ведь в группе еще тридцать четыре человека. Она надеялась, даже пыталась молиться, хотя не умела. Да и не верила.

Не зря она ненавидела свою фамилию. Такую длинную, немного экзотичную. И привлекающую внимание. Как и Эля.

Она видела, как его глаза, скрытые за стеклами очков, скользят по списку. Невозможно было рассмотреть их цвет. А Эля знала, что в них есть золотистые искорки, из-за которых они то зеленые, то карие. И ресницы – длинные-длинные. Не пушистые, а длинные. И от этого знания – больно. Хорьки не дремлют.

Она не услышала, как Корф назвал ее фамилию. Увидела движение губ, увидела поворот головы в поисках студента. Деланную суровость за стеклами очков. Они ведь ему не нужны, только глаза прячут.

Маша ткнула ее в бок, Эля нехотя встала. Кажется, ее вызвали к доске. Рисовать схему каких-то актов, принятых каким-то Александром. Еще один Саша, который испоганил ей… все. Она ненавидела это имя даже больше своей фамилии.

Сначала улыбнулся, недоуменно дернул бровями. Потом побледнел, совсем как она. Качнул головой, нахмурился, снова посмотрел в журнал. Ее Корф, и совсем не ее.

Мел крошился в руке, дрожал. Эля сжимала его так крепко, что чувствовала, как ногти проходят насквозь. С усилием перевела взгляд на доску, стала что-то писать, говорить что-то вслух. А перед глазами – капли воды на его груди, пар и утренняя щетина, от которой так щекотно.

Дописала, сама не зная как, но дописала. Кажется, ошиблась в датах, но Корф не заметил. Он вообще что-то вряд ли заметил. Не смог даже слова сказать. Кивком головы разрешил сесть.

Эля прошла на не гнувшихся ногах обратно. Маша уже поднимала руку, чтобы исправить ее ошибки, а она первый раз в жизни боялась поднимать глаза. А на экране бездушного телефона горело новое сообщение.

*

Надо поговорить.

*

Эля. Не молчи.

*

Он не кричал. Не повышал голос. Был спокоен, но только снаружи. Эля хорошо его знала. По крайней мере, она так думала.

Они встретились в закутке на седьмом этаже. Там не было камер, зато было большое окно с видом на планетарий и зоопарк. И еще сталинскую высотку. Эля не могла смотреть на Корфа, пейзаж был слишком занимательным. И слышать голос его тоже не могла. Но слышала. И видела отражение в окне.

А он говорил. Спрашивал. Запинался, снова говорил. Пытался подобрать слова.

Эля не плакала, хорьки ушли на перерыв. Они дружно взяли чайные ложки и пошли закусывать сердечной тканью.

Они не спрашивали друг друга, почему. Зачем задавать бесполезные вопросы? Оба хотели верить в сказку, сначала от незнания, потом по инерции. Или нет. Любить по инерции нельзя. А она ведь любила. Может быть, впервые в жизни по-настоящему.

Но не признавалась. Смотрела в отражение в окне, сжимала когда-то кем-то надломанный подоконник белыми пальцами и молчала. И Корф молчал.

Нет, он говорил. Тихо, с этой интересной хрипотцой. На этот раз из-за сорванного ночью голоса. Они кричали на спящий город с балкона и срывали сначала одежду, потом голоса. Но о главном – молчал.

Эля все понимала. И как тут не понять? Ей восемнадцать. Он преподаватель. Ее преподаватель. Это важно. Не важно, что она видела на его бедре родинку, похожую на Испанию. Не важно, что он напевал ей песни Арии вместо колыбельной. Не важно, что они столько раз просыпались вместе и улыбались, потому что не хотели вылезать из постели.

Эля не плакала. Не перед ним. Не сейчас.

И Корф… был спокоен. Внешне.

*

История была сдана на отлично. Сдавала сама, без шпор. Маша была в приятном шоке, Корф тоже. Он ведь знал ее глубокую любовь ко всему древнему. Эля отвечала уверенно, стараясь не думать о том, что эти глаза смотрели на нее так близко, губы касались так нежно, а руки…

Нельзя было думать про их вечера. И ночи. И про прогулки по снегу. И разговоры до утра. И вспышки фотоаппарата в полумраке.

Он случайно дотронулся до ее пальцев, когда отдавал зачетку. Эля не вздрогнула, не отдернула руку. Только губы мгновенно высохли, по коже пробежали мурашки и захотелось убежать. Но она встала, выпрямила спину. Вышла.

Дошла до туалета.

Упала на кафельный пол. В груди предательски задрожало, в носу засвербело.

Нет.

Она плакать не будет.

*

Последний экзамен сдан. Эля прошла сквозь раздвижные двери и вдохнула. Свободно. В первый раз за, кажется, долгое время. В руках бутылка воды, а хочется кофе. Но ведь жарко, какой там кофе. Ее и так с трудом пустили внутрь альма матер. Пришлось убеждать охранников, что широкие шорты на самом деле не шорты, а юбка. И топ на груди не спортивный лифчик.

Она должна была встретиться с Машей. Той предстояло свидание. Вроде бы. Или нет. Но платье и новая помада были необходимы. Не Маше, так ей.

Но идти не хотелось, никуда. Хотелось сесть и загорать. И текилы. Стопок двадцать. Ладно, десять. Двадцать – это для слона.

Учебный год кончился. Теперь она – второкурсница. Странно звучит. Вроде бы и студентка второго курса, и неудачница, оставшаяся на второй год.

Первый курс кончился.

Эля улыбнулась случайному прохожему. Он даже споткнулся. Какой-то парень, спешивший в академию.

Между нами двадцать метров.

Снова.

А ты больше не мой преподаватель.

Поужинаем?

Комментарий к

Tinder - приложение для мобильных платформ Android и Apple iOS, предназначенное для подбора кандидатур для общения в соответствии с заданными параметрами.