Избранное [Тадеуш Ружевич] (fb2) читать постранично, страница - 6

газеты «Трибуна люду», которая, характеризуя театр Ружевича, подчеркнула, «что драматургию автора «Картотеки», некогда не самую легкую для восприятия, ныне — особенно молодая аудитория — понимает и принимает без малейших затруднений». Газета указала на заслугу польских театров, «много лет последовательно пропагандирующих пьесы Ружевича». По словам театрального обозревателя «Трибуны люду», «Картотека» ныне прочно входит в репертуар многих сценических коллективов Польши на правах современной классики.

Не менее прочное место в театральном репертуаре занимает и следующая по очередности пьеса Ружевича — «Группа Лаокоона». Первоначальным импульсом к ее созданию также, видимо, послужила отчасти поездка автора в Италию. Однако здесь, как уже отмечалось выше, этот, условно говоря, «итальянский мотив» получил опосредствованное и чисто свое, внутреннее преломление, поскольку объектом сатирического осмеяния в пьесе оказываются некоторые конкретные явления польской действительности тех лет, прежде всего новое мещанство.

Герой пьесы, польский искусствовед, намеревался полюбоваться в Риме знаменитой античной скульптурой «Группа Лаокоона». Но в залах музея он узрел только гипсовую копию: оригинал реставрировался.

Основной темой разговоров героя в кругу семьи — со стариком отцом, великовозрастным сыном, женою — оказывается рассказ о том, каким ударом для него было отсутствие оригинала в музее, и рассуждения о том, способна ли копия шедевра вызвать тот же отзвук в душе, что и сам подлинник.

Дискутируется, таким образом, проблема прекрасного в искусстве и то, что, собственно, под этим следует понимать. Но не она, естественно, сама по себе — центральная тема «Группы Лаокоона». Разговоры и споры вокруг скульптурной композиции — только повод выявить разные характеры, показать несостоятельность, пустословие тех представителей художественной среды, которые, претендуя на некую доминирующую роль в ней, на самом деле утратили всякую связь с искусством.

Автор выступает здесь защитником подлинных культурных ценностей. Сатирическую остроту, своеобразную «пикантность» всей ситуации он придает подменой самих понятий: оригинала и копии. Тем самым рассуждения героя о высоком и вечном в искусстве уже как бы снижены. Ведь настоящее творение гения — это нечто единственное в своем роде, не терпящее повторений, а тем более современных средств тиражирования прославленных шедевров.

Казалось бы, главный герой, искусствовед, лучше других должен ощущать всю фальшь создавшейся ситуации, но он не чувствует этого: все его помыслы далеки от устремлений, свойственных людям подлинного искусства. Ведь он — человек, живущий около искусства, а не в его орбите, он, так сказать, находится в мире копий, а не оригиналов. А потому, как верно подметил автор уже упоминавшейся выше книги «Театр Ружевича» Ст. Гембаля, «для героев пьесы Ружевича (и только ли для них?) слова «оригинал», «подлинно» представляют силу магического заклятия».

Стереотипы, имеющие хождение в среде этого нового мещанства, Ружевич осмеивает, доводя их до полного абсурда путем многократного повторения самими персонажами. Примечательно, что и язык их — тоже тиражированные слова-клише. Выразительная деталь: когда главный герой принимается в очередной раз повторять общеизвестные истины о «Группе Лаокоона», почерпнутые из чужих работ, старик отец простодушно просит сына поведать о своих впечатлениях собственными словами. Тот, однако, не в состоянии выполнить отцовскую просьбу и, раздраженный, замолкает вовсе.

Полнейшая профессиональная несостоятельность героя, жалкая его «безъязыкость» выявляются в сцене, где ему приходится излагать свои мысли при обсуждении конкурсных проектов памятника поэту-романтику Ю. Словацкому. Ружевич смеется над тщетными потугами скульпторов-абстракционистов, участников конкурса, создать монумент поэту-романтику в невразумительной ультрамодной манере и над тем, как все это силится «увязать» и теоретически обосновать наш герой, дающий объяснения ответственному лицу из отборочной комиссии.

Поза, наигрыш, отсутствие искренности, естественности, человеческой теплоты у персонажей проявляются и в их семейных отношениях. Здесь тоже все подчинено нивелирующей обезличке определенного «жизненного стандарта». Мать, непрестанно разглагольствующая о любви к сыну, в действительности не знает, да, по сути, и не хочет знать, каков круг его жизненных интересов. Она вся поглощена глупой суетностью, не желая отстать от «интеллектуала»-мужа: то пускается в долгие ученые разговоры с подругой, рассуждая о вещах, в которых ничего не смыслит, то начинает «баловаться» живописью и т. п.

Ружевич высмеял одну из вариаций многоликого явления современного мещанства. Особую его разновидность: мещан, рядящихся под «интеллектуалов», «борцов за новое в искусстве».

Таков главный герой пьесы, сноб-искусствовед, по его уверениям, ведущий героические