Записки пулемётчика [Петр Петрович Любомиров] (fb2) читать постранично, страница - 36

Пузановым, листовка начиналась словами:

ПРИКАЗ № 1

Настоящим объявляю, что Красная Армия прибыла в Корею для освобождения трудящегося корейского народа от ига японских захватчиков...

ТЕ ГОДЫ ШУМЯТ

Вот и все, пожалуй, о чем хотелось рассказать.

Начал я свои «Записки» словом об однополчанах, которых напомнила мне старая, случайно услышанная с экрана кинотеатра песня. Окунулся в детство, в далекий предвоенный мир. Потом, ежась на ветру, на покалывающем спину морозе, постоял с товарищами на учебном плацу Арзамасского пулеметно-минометного училища. Дальше прошел мысленно еще раз по фронтовым дорогам.

Трудное и мужественное начало. Бородино.

Переломная Огненная дуга.

Последние бои Великой Отечественной. Сейсин.

Воспоминания воспоминаниями, а жизнь не топчется на месте, идет вперед. Совершаются новые дела, происходят невиданные события. Все идет своим, закономерным чередом.

«И новые пчелы несут свой мед, и новые змеи копят свой яд»...

Но, быть может, кто-нибудь, прочтя мои краткие воспоминания, скажет, неудовлетворенный их беглостью:

— И это все? Все о такой войне? Так уж и нечего больше добавить? Не нашлось несколько слов ну, скажем, о любви — или ее вовсе на войне и не существовало?

Любви?..

Перед тем, как поставить последнюю точку, я снова и снова обращаюсь памятью к тем далеким, ставшим уже историей дням, когда от моря Баренцева до моря Черного, гремели черные, почерневшие от порохового дыма орудия.

Вспоминаются строки из стихотворения, которое осенью 1943-го где-то прочитал я — то ли в дивизионной газете, то ли в одной из фронтовых листовок.

Стихотворение это, если не ошибаюсь, принадлежит поэту Якову Хелемскому:

Я вижу эту землю. Едва закрыв глаза, вижу далекие, одну за другой возникающие картины.

...Огромное за Жиздрой поле, похожее на Бородинское, только без мраморных обелисков. Изрытое, изъезженное, исполосованное гусеничными следами вдоль и поперек. И на нем, на этом огромном поле, от края до края, докуда видят глаза — все танки, танки, танки. Великое множество черных бронированных чудищ, наших и немецких, исковерканных, искореженных, обуглившихся, еще источающих чад.

Танк на танке, железо на железе...

Хлебное поле после танкового побоища.

И в этом железном хаосе — укрощенные «тигры», «пантеры», сломленные сверхмощные «фердинанды» — с их помощью Гитлер рассчитывал раскрутить колесо истории по-своему.

Почти такое же скопление танков еще раз мне довелось увидеть два года спустя после войны, когда возвращался домой после демобилизации.

Опаленные огнем, те же расплющенные, раздавленные машины с разодранными боками и днищами, свороченными на сторону башнями, размотавшимися ржавыми гусеницами. Только теперь эта некогда грозная боевая техника, сокращенно именовалась металлоломом, и сваленная у заводских подъездных путей, она смиренно дожидалась своей очереди на отправку в мартены.

...В дыму военная дорога, по которой нескончаемым потоком идут и идут войска на запад. На повороте — одинокое дерево с напрочь снесенной осколками снарядов вершиной. К обгорелому стволу прибит большой щит, на щите — слова:

Вперед! Позор и смерть

тому, кто отстает (Суворов)

За поворотом — еще дерево, еще щит:

Для тех, кто отправляется на фронт

как представители рабочих и крестьян —

выбора быть не может. Их лозунг должен

быть — смерть или победа.

Никогда раньше я не читал этих строк, врезались они в мою память, какими были выведены на щите. И сейчас, три десятилетия спустя, цитирую не по Собранию сочинений...

Думаю сейчас о кубинской революции: кубинцы начертали на своих знаменах все тот же в сущности ленинский мужественный призыв: «Родина или смерть! Мы победим!»

...Вижу у дороги огромный, метра три высотой, березовый светлый крест с готическими черными литерами на перекладине. За ним — густой лес тоже березовых, только меньших размерами, крестов, аккуратно, с геометрической точностью, поделивших вокруг всю землю.

Сколько их, этих крестов?

Сотни?

Тысячи?

Несколько тысяч?

Глаз не видит окончания кладбища...

Свежие комья земли, а на ней — дощатые, сколоченные наспех памятники с жестяными, а то и просто фанерными красноармейскими звездами — могилы русских, украинцев, белорусов, грузин, узбеков, татар, удмуртов... Наших много погибло в войну, но разве мне легче оттого, что «тех» тоже погибло немало?

Однако, может быть, мне следовало вспомнить и рассказать совсем не об этом?

Так о чем?

Мне затруднительно сделать выбор.

Хорошо выбирать, раскладывая по полочкам, когда все улеглось, остыло. А если всего этого еще нет?

Во мне и сейчас словно бродит, не