Полоса невезения [Лев Иванович Кузьмин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Лев Кузьмин ПОЛОСА НЕВЕЗЕНИЯ
Жил я до нынешней весны, не тужил, в школу бегал, и всё у меня там шло — о'кей. Да вдруг это «о'кей» кончилось. Урок выучу, а меня не вызывают. День не вызывают, два не вызывают, на третий день я уроков не учу, а меня тут — хлоп! — и к доске. И, конечно, двойка. А потом снова двойка, — и что дальше делать, не знаю. Но вот мой лучший друг Эдя — он уже в седьмой класс ходил, мы с ним сигаретки у нас в подъезде нет-нет да тишком уже покуривали — мне всё растолковал как следует. — А ничего, — говорит, — делать не нужно. Надо лишь знать, Паша, что жизнь — она всегда в полоску. То тебе везёт, то не везёт… Вот и сейчас у тебя наступила полоса невезения. Ну, а раз она наступила сама, то и отступит сама. Твоё дело — ждать, не расстраиваться. Я лично, — говорит Эдя, — не расстраивался из-за двоек никогда, а, видишь, всё равно в седьмом классе… Понял? И я, конечно, понял. И жил опять спокойнёхонько до той поры, пока в школу не вызвали мать. Она из школы вернулась, пальто расстёгивает, шаль снимает да как этой шалью что есть мочи меня хлобыснёт: — Лодырь! Мне от шали не больно, мне обидно от такой грубой несправедливости: — Я не лодырь… Само вышло так. А она шумит: — Не само! Это всё компания твоя! Это всё на тебя влияет твой Эдя! Я за друга заступаюсь: — Эдя здесь ни при чём… И объясняю про полосу невезения, да мать не желает слушать. — Нервов, — говорит, — моих с тобой разговаривать больше нет… Вот приедет отец, пускай он! А отец тут возьми да в тот же вечер и нагрянь домой. Он у нас шофёр. Он от строительной конторы всю нынешнюю зиму, а теперь и весну, в дальние рейсы в подшефный колхоз ездил, дома, бывало, не ночевал сутками, а тут — привет! — прибыл. И мать, ясно-понятно, с полным к нему докладом про меня. В общем, всё в точности как Эдя говорил, всё одно к одному. Да я-то уж знаю: пройдёт и это. Отца, понятно, боюсь, но не слишком боюсь — сам первым перехожу в наступление. Мать после доклада своего суетится, на кухне перед отцом хлеб, соль, горячие щи ставит; ну, а я устроился на всякий случай поближе к двери, поближе к выходу в коридор, и оттуда этаким соловьем заливаюсь про полосу невезения. Заливаюсь, а отец хлебает, слушает. Внимательно так слушает, но всё молчит. Только, когда откусывает от краюхи, зеленоватые из-под рыжих бровей глазища поднимает на меня, лоб морщит, жуя хлеб, шевелит усами. Шевелит и — всё помалкивает. И таким вот манером он до того молчал, что и я замолчал. Я подаюсь теперь подальше, в самый коридор, а отец откладывает ложку, утирает усы да вдруг этаким ужасно спокойным, ужасно твёрдым голосом и объявляет: — Завтра в шесть ноль-ноль утра собирайся в путь-дорогу. — В какую дорогу? — опешил я. — Куда ты его? — напугалась больше моего мать. А он нам так и отрубил: — В колхоз! Отрубил, встал, шагнул из кухни в комнату. Мать тоже вскочила: — Опомнись! Ты что? Зачем Паше в колхоз? — За умом! — отрезал ещё круче отец, ушёл в комнату, повалился там на оттоманку да и захрапел. После дальнего рейса он всегда так. Навернёт тарелки три, а то и четыре горячих-прегорячих щей, на оттоманку повалится, и хоть стреляй над ним из пушки. И вот он нахрапывает, а мы с матерью на кухне сидим, друг на друга смотрим. Причём, если честно говорить, мне даже страшновато. В другое-то время, если бы мне сказали по-хорошему: «В колхоз!», я бы, может, и обрадовался, а тут, чувствую, дело неладно, и едва не реву. — Что это, — говорю, — мама? Неужели он меня насовсем в колхоз-то? Полоса ведь у меня пройдёт… Мать такому обороту не рада и сама. Она тоже разводит руками: — Ох, не знаю, Паша… Подождём утра, голубчик; может, утром папа поотмякнет…Наутро отец не отмяк, но кое-что прояснилось. Встали мы по трескучему нашему будильнику в шесть ноль-ноль: в окошках ещё темь-распротемь, холод. Отец включил свет, со мною по-прежнему ни слова, но матери говорит: — Выдай ему — это мне, значит, «Выдай!» — носки потолще да свитер потеплей. И положи в мою сумку еды на двоих. Раньше, чем через сутки, нам не вернуться. Ну, а раз он так говорит, то, стало быть, вернуться мы всё-таки вернёмся, и я — ожил. Настолько ожил, что пробую от поездки даже увильнуть. — Чего это, — бубню, — в колхоз ехать, когда я — школьник. И у меня теперь школьные каникулы, а в каникулы я должен отдыхать. Но отец — мы в это время уселись завтракать — фыркнул до того презрительно, что я чуть не поперхнулся вчерашними щами. — Отдыха-ать… — передразнил отец. — От чего отдыхать-то? От полосы? И я опять скис. А он вновь замолчал. И так, без единого дальше слова, мы вышли. Молчал отец и в трамвае, пока мы ехали по пустым, зябким улицам; молчком он поздоровался и с вахтёром в гараже; молчком осмотрел да завёл свой старый грузовик, который называл в добрую минуту «газончиком»,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Последние комментарии
10 часов 56 минут назад
17 часов 19 минут назад
17 часов 27 минут назад
17 часов 55 минут назад
17 часов 59 минут назад
17 часов 59 минут назад