Познавая прекрасное [любительский перевод] [Laurielove] (txt) читать онлайн

========== Глава 1. Неожиданная встреча ==========
Сосредоточенно осматривая полки в практически пустом «Флориш и Блоттс», Гермиона искала конкретную книгу, ускользавшую от неё снова и снова. Господи, вот только же на днях ей, наконец, сообщили, что именно сюда была продана старинная копия этого фолианта. И что? Покраснев от досады и негодования, она старательно оглядывала полки в лабиринтах стеллажей, тщетно пытаясь найти то, что нужно.
«Да ну, черт возьми! Просила же отложить этот том!»
Подобная безответственность (если не сказать больше — некомпетентность!) иногда не просто бесила, а убивала… Убивала еще в детстве, а уж теперь-то, с годами, точно!
Прошло чуть больше четырех лет после окончательной победы над Волдемортом. И с момента их поимки и ее пыток в Малфой-мэноре. Теперь этот мир жил тихо и безопасно… и во многом, кстати, благодаря лично ей. Нет, она, конечно же, пострадала в той войне, но! Теперь все закончилось — и жизнь снова была прекрасна.
Да уж… Так говорили практически все…
Репутация героини войны помогла ей получить очень неплохую должность в Министерстве — должность, даже позволяющую тесно сотрудничать с самим Кингсли Шеклболтом, все еще находящимся на посту министра магии.
Будучи поначалу просто невыносимым, льстивый и навязчивый интерес общественности к Золотому Трио, к счастью, начал несколько спадать.
Нет, Гермиона никогда не лгала себе — поначалу это было забавно и даже… приятно. А Рон так и вовсе откровенно наслаждался всей клоунадной шумихой, поднявшейся вокруг них.
Что ж… признаться, водоворот обожания, славы и постоянного внимания помог ей… Помог хотя бы чуточку избавиться от кошмаров, порождаемых ужасными щупальцами мрака, настойчиво вторгающегося в ее сны, а порою и явь. Но через несколько месяцев общественный интерес, к счастью, ослаб, и (хотя уважение и восхищение Золотым Трио осталось, и Гермиона по-прежнему ловила на себе взгляды и слышала шепот умиления за спиной в Косом переулке) жизнь, наконец-то, вернулась в свою колею. И это было здорово!
Надежды Гермионы сбылись: они с Роном начали жить вместе, как пара. А несколько месяцев назад даже поселились вдвоем в небольшой квартирке в одном из замечательнейших районов Лондона. Нет, проблемы, конечно же, были: постоянная занятость Рона, работающего тренером команды по квиддичу, изначально подразумевала постоянные отлучки. А уж трудоголизм самой Гермионы и вовсе служил для Рона притчей во языцех и даже источником некоего смутного разочарования. Но в тех редких случаях, когда они оставались вдвоем — им было хорошо. Очень хорошо. Гермиона мягко улыбнулась, подумав об этом.
Попытавшись еще раз внимательно оглядеть полки, она поняла, что взгляд расплывается. Рассеянно потерла глаза, тут же припоминая, что и сегодня ее снова разбудил привычный кошмар. Устало прикрыв веки, прислонилась лбом к ближайшему стеллажу и облегченно вздохнула, почувствовав прохладу древесины. Как же давно она не спала спокойно и безмятежно… Очень давно. Настолько давно, что само ожидание ночи и сна превратилось для нее в ужасное и страшное время, поскольку наступающий за этим сон был соткан из жутких воспоминаний и кошмаров. Уже давно Гермиона боялась и ненавидела ночь.
«Мерлин! Я проискала эту несчастную книгу уже почти три четверти часа! Причем, по самым разным разделам. Неужели же все лавочники настолько бестолковы?»
Драгоценный обеденный перерыв заканчивался с минуты на минуту, и желудок капризно застонал, когда Гермиона с досадой поняла, что пора убираться отсюда, чтобы по-быстрому перекусить хоть чем-нибудь, прежде чем вернуться на работу. Что сказать… Она сильно похудела за последнее время. Это отмечали все: друзья, коллеги и даже Рон как-то раз почти со злобой прокомментировал сей факт. Проглотив обиду, тогда она заставила себя согласиться, из гордости не желая говорить об истинной причине своего состояния. Но сейчас поесть не мешало — впереди ждал напряженный и беспокойный день. Усмехнувшись, подумала в который раз: почему волшебники, придумав сотни полезных и не очень заклинаний, так и не додумались до тех, что позволили бы избежать голода, усталости и каких-то других человеческих слабостей, без которых жизнь стала бы намного проще? «Да, проще, но и чертовски скучней», — тут же мысленно услышала она голос Гарри и слегка улыбнулась.
Отстранившись от полки, Гермиона вздохнула — что ж… пора заканчивать поиски. Она не проработала в новой должности еще и года, и поэтому опаздывать, портя о себе впечатление, совершенно не хотелось. Не сказать, что это было бы воспринято руководством как-то уж особо негативно: понятно, что все они люди, да и причин могло найтись сколько угодно, но въевшиеся с годами привычки отличницы так просто не умирали. Да и голодная усталость давала о себе знать все сильней и сильней, не позволяя сосредоточиться на пестреющих обложках. Наклонившись, Гермиона потянулась за своими вещами.
Внезапно тишину магазина нарушил звук стукнувшей двери, и тут же послышались чьи-то негромко беседующие голоса. Резко вздрогнув от усилившейся головной боли, она чертыхнулась на этих неожиданно и не вовремя зашедших посетителей, но тут же замерла на месте, похолодев от неожиданного озноба.
Один из голосов был ей знаком. Слишком хорошо знаком. И хотя Гермиона не слышала его уже четыре года, не узнать эту манеру говорить она не могла. Это был голос Драко Малфоя.
— Мой испытательный срок подходит к концу. Думаю, после этого они просто не смогут отказать мне в должности. Точней, очень надеюсь, что не смогут…
Дрожащими руками она вцепилась в полку ближайшего стеллажа, ощущая, как волна противной тошноты, несмотря на пустой желудок, подступает все ближе и ближе. Отчаянно борясь с головокружением, Гермиона будто проваливалась в некий густой и вязкий туман. И проклинала себя за столь болезненную реакцию на эту гадкую семейку.
После войны Малфои исчезли из поля зрения широкой общественности почти на два года. Нет, конечно, им удалось избежать Азкабана, по-видимому, убедив сообщество в своем подлинном раскаянии, подтвержденном, кстати, самим Гарри Поттером. Хотя и ходили слухи, что вся семья находится под пристальным наблюдением Министерства. Более того, поговаривали, что для подтверждения своей безоговорочной лояльности Малфои обязаны пройти какую-то специальную «программу реабилитации». Так это или нет, но в последнее время они снова начали появляться в обществе, говорят, их даже видели на нескольких публичных мероприятиях. Причем всегда поодиночке и никогда, как раньше, всей семьей.
Гермиона понимала, что встреча с Драко лицом к лицу — всего лишь вопрос времени, но оказалась потрясена неожиданностью, с какой эта неприятность грозила ей прямо сейчас. Когда она готова к ней меньше всего… Закрыв глаза она тихо выругалась.
Ну почему, почему это должно было случиться именно сегодня? Именно здесь? И именно тогда, когда нужно срочно покинуть магазин, неминуемо столкнувшись со старым врагом, а сил, чтобы справиться с грузом ужасных воспоминаний, как назло, просто нет?
«Может дождаться, когда он уйдет? Но кто ж знает, как долго Малфой собирается пробыть здесь?»
Осознав, что теряет время, она все же надумала выйти из магазина, решив быстро пройти мимо Драко и ограничиться лишь кратким приветствием. Собравшись с духом, тряхнула копной волос, отгоняя головокружение, глубоко вздохнула и, перекинув сумку через плечо, поспешила вниз по лестнице, прямо и спокойно глядя перед собой.
Лицо младшего Малфоя, заметившего ее почти сразу, тут же напряглось. Выражение дискомфорта и недовольства, на несколько секунд мелькнувшее в его взгляде, уже скоро сменила привычная усмешка, так хорошо знакомая ей с детских лет. Но, тем не менее, было заметно, что характерное высокомерие эта усмешка все-таки подрастеряла, став, скорее, горькой. Гермионе даже показалось, что и самому Драко неприятно видеть ее сейчас, как неприятно видеть живое напоминание о собственных ошибках и преступлениях, о собственной тьме и о своих кошмарах.
«Как нам общаться теперь? Что сказать друг другу, неожиданно и нежеланно столкнувшись лицом к лицу? Разве что дежурное «Добрый день. Как дела?» и не более…»
— Грейнджер. Давно не виделись, — спокойно, но будто выдавливая из себя слова, произнес Малфой.
— Привет, Драко. Как ты? — Что? С какой стати ее интересует это? А уж то, что Гермиона обратилась к нему по имени, несказанно удивило обоих. Она заставила себя посмотреть в лицо Малфоя и тут же натолкнулась на холодные глаза, попутно отмечая, что сегодня не видит в них злой издёвки, такой привычной по Хогвартсу. Лишь серую пустоту. Да, пустоту и толику замешательства.
— Нормально. Даже хорошо. Планирую занять должность консультанта по валютным операциям в Гринготсе, — как и раньше растягивая слова, протянул Малфой, но продолжил более уверенно, хотя и без прежней брезгливости. — Она была обещана мне еще со школы. Прошло почти четыре года и вот… — запнувшись, Драко умолк и отвел взгляд.
Ни один из них не хотел вспоминать о том, что происходило в их жизнях четыре года назад. Густое, напряженное молчание, казалось, окутало обоих. Но потом он снова посмотрел на Гермиону.
— А у тебя… как дела? — она вдруг услышала в его голосе неподдельный интерес.
Эмоциональная буря обрушилась снова. Этот мальчик… точней, теперь уже мужчина, стоящий здесь, был тем, кто издевался над ней все школьные годы… Тем, кто даже готов был послать ее с друзьями на смерть. И сейчас он интересуется, как ее дела?! Но все же, видя, какими пустыми и безжизненными выглядят его глаза, Гермиона не могла не почувствовать одной простой вещи. Драко Малфою тоже пришлось пережить боль. Свою собственную. И никому не известно, чего ему стоило это, а может, и стоит до сих пор. Природное благородство не позволяло ей топтать поверженных, пусть даже и врагов…
А это означало, что пришло время — простить и забыть. Простить и забыть. Слова отдавались в ее голове эхом, звуча плоско и даже несколько пафосно, но сказать по-другому не получалось. Гермиона выпрямилась и заговорила так спокойно, как только смогла.
— У меня все очень хорошо, Драко. Спасибо. Ты, кстати, выглядишь… нормально… Ладно, мне пора… Обеденный перерыв почти закончился, нужно… вернуться в Министерство. Может, как-нибудь опять судьба столкнет нас… Неожиданно. До свидания.
Снова ощущая нарастающую панику, Гермиона попятилась к двери. Нахлынувшие воспоминания горько и болезненно отдавались во всем теле, заставляя задыхаться, будто от нехватки воздуха. Ей срочно нужно выйти!
Но тут же остановилась, почти ударившись обо что-то большое, твердое и неподвижное. Или… кого-то? Гермиона обернулась, чтобы рассмотреть препятствие и обойти его, сразу же наткнувшись взглядом на черную мантию из самой тонко выделанной шерсти, какую она когда-либо встречала. Почти теряя сознание от нехватки воздуха, глубоко вздохнула и поняла, что становится еще хуже. Намного хуже. Казалось, этот запах заполнил не только легкие, а и все ее существо. Она будто тонула в глубоком чувственном аромате мускуса и смеси каких-то прянностей, который — пьянил… Голова дико закружилась, когда Гермиона, чтобы не упасть прямо здесь и сейчас, инстинктивно схватилась за мантию, стоящего перед ней человека, в поисках хоть какой-то поддержки. Пытаясь избавиться от головокружения, она вдохнула еще раз, глубже, с ужасом осознавая, насколько знаком ей этот аромат. Это был запах, который она уже ощущала когда-то. Когда-то давно. Во времена смертельной опасности, страха, боли и отчаяния! Этот аромат и эта мантия, в которую она так опрометчиво вцепилась, могли принадлежать лишь одному волшебнику. Волшебнику, который безучастно присутствовал, когда ее пытали и мучили на полу его собственной гостиной. Который спокойно слушал ее пронзительные крики. Который практически соучаствовал в происходящем с ней тем ужасным днем! Волшебнику, с которым она надеялась никогда больше не увидеться.
Неизбежность встречи нависла над ней, будто скала. Гермиона медленно скользнула взглядом по крупному сильному телу, широким плечам, поднимаясь все выше. Она знала, чье лицо увидит сейчас… Да. Потому что уже через секунду смотрела в холодные серые глаза Люциуса Малфоя.
========== Глава 2. Воспоминания ==========
Карие глаза встретились взглядом с холодными серыми. Люциус, не моргая, пристально смотрел на Гермиону, и ей казалось, что взгляд его будто проникает сквозь черепную коробку прямо в мозг. Или физически касается ее, и это прикосновение было почти болезненным. Головная боль стала еще сильней, но отвести глаза от Люциуса Малфоя не получалось. Серые серебристые льдинки будто заморозили ее тело, не позволяя тронуться с места, хотя их холод и чуточку успокаивал стремительно бегущую по жилам кровь. Гермиона замерла, оказавшись не в состоянии ни двигаться, ни думать, но потом что-то вдруг проникло в ее сознание. Крики. Поначалу далекие и еле слышные, они становились с каждым мигом все громче и пронзительнее. Крики, сотрясающие воздух звучащей в них агонией и болью. Сосредоточившись и неимоверным усилием взяв себя в руки, Гермиона поняла, что слышит свои собственные рыдания, собственные мучительные стоны и хрипы, издаваемые ею несколько лет назад в доме, принадлежавшем мужчине, стоящему перед ней в эту минуту. Время остановилось. Она поняла, что осталась наедине с худшим из своих кошмаров. И была беспомощна перед ним.
— Мисс Грейнджер… Несмотря на приятную встречу, и даже на вашу внезапную, хотя и несколько неожиданную реакцию, буду признателен, если вы все-таки отпустите мою мантию. Не хочу, чтобы она измялась.
Люциус Малфой проговорил это, знакомо растягивая слова, в которых, хотя и приглушенно, но все же звучал такой привычный сарказм. Его глубокий приятный голос вывел, наконец, Гермиону из оцепенения и, глянув вниз, она заметила, что костяшки пальцев побелели — так крепко она вцепилась в мантию Малфоя. Резко, будто обжегшись, девушка отдернула руку и отступила на пару шагов. Судорожно дыша и все еще опасаясь обморока от внезапно нахлынувших эмоций, Гермиона обошла его и стремительно ринулась к двери. Взглянуть на этого человека еще раз сил уже не было, настолько велико оказалось внутреннее смятение, что он вызывал в ней. Но пройти мимо Гермиона так и не успела. Люциус, быстро подняв трость под углом девяносто градусов, преградил ей дорогу. Знакомый тошнотворный страх охватил снова, и она замерла словно вкопанная, не будучи в состоянии двигаться, глядя прямо перед собой, и желая лишь одного: чтобы он позволил пройти.
Казалось, целую вечность ничего не происходило. Только его запах снова наполнил легкие, заставляя дрожать, будто от озноба. Аромат усилился, и Гермиона поняла, что Малфой подошел ближе. Он убрал трость, но двинуться с места по-прежнему не удавалось. Сделав еще шаг, Люциус наклонился, и ей померещилось, что даже волоски на теле задрожали от того, насколько рядом оказался этот человек.
«Проклятье!»
Они стояли сейчас так близко друг к другу, что казалось — воздух смешивающихся дыханий превратился в густую и вязкую массу, повисшую между ними.
Малфой медленно поднял трость и рукояткой аккуратно отодвинул локон от уха Гермионы. Та слегка вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.
«Ни за что! Ни за что не покажу этому мерзавцу ни своего страха, ни смятения. Не дождется! Получалось раньше — получится и теперь».
Пьянящий аромат, по-прежнему висящий в воздухе, усилился, когда Малфой медленно наклонился к ее уху. Наклонился так близко, что дыхание его коснулось маленькой раковинки. Гермиона закрыла глаза. Сердце забилось так громко, что Люциус Малфой наверняка мог слышать его удары.
— Мисс Грейнджер, — словно кот, промурлыкал он. — Право, я несколько разочарован тем, что вы, только что достаточно дружелюбно общавшись с моим сыном, отказываете в подобной любезности мне… Не ожидал от вас подобной злопамятности. Четыре года — довольно долгий срок, чтобы простить и забыть. Простить и забыть…
Услышав именно те слова, что эхом отдавались в ее сознании совсем недавно, тихо повторенные сейчас на ухо Люциусом Малфоем, она невольно перевела взгляд. Их глаза встретились еще раз, и снова странное, необъяснимое смятение охватило все ее существо. Желая как можно скорей избавиться от этого ощущения, Гермиона, не произнеся ни слова, отвернулась и быстро вышла из магазина.
Ей даже удалось хладнокровно пройти мимо прозрачной витрины, но едва оказавшись за углом «Флориш и Блоттс», она побежала прочь, почти не разбирая дороги, и остановилась только в пустом тихом переулке. Измученная и задыхающаяся Гермиона рухнула на землю, прислонившись спиной к каменной стене какого-то дома. И не в силах больше сдерживаться, громко заплакала, откинув голову на грубую кирпичную кладку. Состояние было ужасным. И тело, и душа казались одинаково охваченными страшной мучительной усталостью. Несколько минут она отчаянно рыдала, и лишь всхлипы отдавались эхом от высоких зданий переулка. Чувствуя, как ее колотит дрожь, понимала, что ничего не может с собой поделать.
Казалось, прошла целая вечность, пока смогла, наконец, успокоиться и оглядеться вокруг. Она сидела прямо на земле в каком-то грязном глухом переулке, не чистившимся, по всей видимости, месяцами. Суровая и неприятная реальность заставила встать и осмотреть одежду: конечно же, та оказалась запачканной и ужасно измятой.
— Черт, — простонала Гермиона.
Она не знала, сколько пробыла здесь, не могла сказать, сколько времени потеряла на эту постыдную истерику, но ее преследовало ощущение, будто прошло несколько часов.
«А ведь в два часа пополудни я должна была вернуться назад, в Министерство! Но как можно появиться на службе такой… такой вот? Полностью выбитой из колеи, измученной, да еще и опоздавшей?»
Глубоко вздохнув, постаралась собраться с силами. Врожденное чувство долга все же заставило сосредоточиться и аппарировать на работу.
Вернувшись, она быстро прошла в дамскую комнату и попыталась придать себе более презентабельный вид. Наскоро бросив очищающее заклинание на одежду, занялась лицом. Прибегать к помощи магии, дабы усовершенствовать внешность, всегда казалось ей пошлым и дешевым, но сегодня иного выхода, пожалуй, не было. Тяжело прислонившись к раковине, Гермиона уставилась на себя в зеркало, когда желудок злобно и болезненно напомнил о том, что за весь день она так ничего и не съела. Усилием воли заставив себя проигнорировать бунтующий организм, занялась чарами макияжа. Пара взмахов палочкой — и припухшее заплаканное лицо сменилось таким же свежим, каким оно было в девять часов утра, когда она вошла в отдел.
Однако, проходя через общую приемную, не могла не заметить любопытствующих взглядов коллег, явно заметивших ее опоздание. Мысленно чертыхнувшись, Гермиона покраснела и ускорила шаг. Войдя в кабинет, она сразу прикрыла дверь и, прислонившись к той, простояла несколько минут с закрытыми глазами. Потом села за стол и занялась внушительной стопкой рабочих документов.
Странно, но стыда за опоздание она почему-то совсем не испытывала… Эта невольная задержка так или иначе помогла пережить и подавить водоворот испытанных сегодня эмоций. Помогла придти в себя. Помогла справиться с шоком и болью от встречи с прошлым. И именно благодаря ей получилось сейчас сосредоточиться на работе, и даже подготовиться к неизбежным вопросам, которые наверняка последуют.
Действительно, ожидание много времени не заняло. Она проработала не больше пяти минут, когда в дверь коротко, но настойчиво постучали. Слегка вздохнув, Гермиона оторвалась от документов и, мимоходом подумав, что понятия не имеет, что бы сказать в свое оправдание, бодро откликнулась: «Войдите».
В кабинет, с несколько удивленным лицом, вошел Ормус Снипуорт, ее непосредственный начальник.
— Привет, можем поговорить?
— Конечно, Ормус. Присаживайся.
— Гм… Ничего, я постою, спасибо… Просто, мы заметили, что ты не совсем вовремя вернулась после обеда. У тебя все в порядке?
— Извини, пожалуйста… Мне, правда, очень… очень жаль, — выпалила Гермиона, ощущая себя второкурсницей, пойманной профессором МакГонагалл за нарушение правил, и тут же продолжила, не давая Ормусу расспрашивать ее дальше. — Этого больше не повторится. Я виновата. Но… возникли некоторые обстоятельства… — она остановилась, не зная, как продолжить. Чертовски не хотелось оправдываться, но в тоже время, необходимо было объяснить, что для опоздания имелись веские причины.
Шагнув от порога чуть дальше, Ормус все же продолжил, и беспокойство в его голосе звучало почти неприкрыто.
— Гермиона, у тебя все нормально? Я уверен, что опозданию есть резонное объяснение, более того, ты не обязана рассказывать мне, если не сочтешь нужным. Да и вообще, время от времени, ты имеешь право на удлиненные перерывы, предупредив, конечно, заранее. Уверен, этого больше не повторится. До сих пор ты выполняла свои обязанности, как и ожидалось, то есть великолепно. Я не должен был спрашивать, просто… хотел уточнить, все ли с тобой хорошо… — он неловко замолчал. — Так значит, все в порядке? Точно?
Она улыбнулась. Какой-то частичке души хотелось сейчас расплакаться еще раз и рассказать печальную историю о том, как короткая случайная встреча с одним человеком и его сыном заставила ее окунуться в один из самых страшных моментов прошлого… И разрушила хрупкий покой, в котором как-то удавалось жить все послевоенные годы. Но пришлось сдержаться. Все еще улыбаясь, Гермиона ответила уверенно и спокойно.
— О, я в полном порядке, Ормус, не беспокойся. Произошло кое-что, что помешало мне вернуться вовремя, но я разобралась с этим. Теперь, все действительно в порядке. Еще раз извини. Обещаю, что подобное больше не повторится.
Улыбнувшись в ответ, тот медленно кивнул. Гермиона, не уверенная в том, что удалось его убедить, почувствовала облегчение, когда Ормус, наконец, повернулся и направился к двери. Но на пороге он задержался и добавил.
— Если захочешь поговорить об этом… или о чем-то еще… я…
— Большое спасибо, я учту! — удалось даже притворно засмеяться.
Но после того как дверь закрылась, она, упершись локтями о столешницу, крепко сжала голову и зажмурилась.
«Давай, возьми себя в руки! Давай же!»
А спустя несколько минут снова разложила перед собой документы и начала внимательно вчитываться в них. Она знала еще с детства: изложенное на бумаге — это как раз то, что стопроцентно может отвлечь ее и от окружающего мира, и от его невзгод.
========== Глава 3. Мысли и ощущения ==========
Заставив себя окунуться в реальность, Гермиона даже не заметила, как пролетели последние часы работы. И лишь обратив внимание, что из-за двери кабинета как-то слишком давно не раздается привычного офисного шума, она посмотрела на часы и обнаружила, что рабочий день давно закончился, а на улице, скорей всего, уже стемнело. И правда — подойдя к двери и выглянув наружу, увидела, что коллеги разошлись по домам, а Министерские эльфы, поглядывающие на нее с плохо скрываемым раздражением, уже начали уборку офиса. Гермиона знала, что местные домовики недолюбливают ее. Что поделать? Они предпочитали работать в одиночестве, а Гермиона Грейнджер, будто назло, слишком часто задерживалась в Министерстве допоздна.
Поняв, что ей в очередной раз не рады, она вернулась в свой кабинет и, торопливо собрав вещи, направилась к лифтам. Если бы можно было остаться на работе всю ночь — она бы осталась… Идти домой не хотелось. Рон почти на неделю уехал в Дурмстранг, где проходила международная конференция тренеров юношеских команд, и квартира без него казалась пустой и холодной. Нет, конечно же, Джинни и Гарри всегда были рады видеть её в гостях, но Гермиона понимала, насколько они дорожат своими вечерами вдвоем в ставшем таким уютным доме на площади Гримо. Однако сегодня так не хотелось оставаться одной… Из всех ночей именно сегодня она особенно боялась, что личная ее тьма сгустится сильней, жестоко вторгаясь в сознание, и еще больше окутает непрерывными кошмарами, которые неизбежно приносит с собой.
Они с Роном снимали небольшую, но очень удобную квартиру в особнячке, скрытом от лишних глаз между двумя домами, уютного и живописного квартала магловского Челси. Район был не из дешевых, жилье стоило здесь целого состояния, и обычные волшебники вряд ли могли позволить себе подобную роскошь. Но статус героев войны обеспечил им с Роном приличную скидку. Ощущая из-за этого страшную неловкость, Гермиона принималась чуть ли не униженно благодарить домовладелицу при каждой встрече, на что Рон реагировал гораздо проще, советуя ей прекратить ныть и просто наслаждаться жизнью.
Когда приблизилась к особняку, оба магловских дома негромко застонали, раздвигаясь, и между ними будто из ниоткуда появился их хорошенький маленький домик, в котором жили лишь они и сама хозяйка. Обитатели смежных домов, конечно же, не осознавали того, что каменная кладка вокруг них постоянно двигается, и Гермиона смущенно улыбнулась, чувствуя себя слегка виноватой за свою двойственную природу перед ничего не подозревающими соседями-маглами.
Взмахнув палочкой над замком, она пробормотала отпирающее заклинание, вошла в холл и, устало закрыв дверь, поднялась по лестнице к себе. В квартире было темно и холодно, но Гермиона справедливо предположила, что пробирающий озноб вызван эмоциональной опустошенностью, а не температурой воздуха. Холодно было душе, а отнюдь не телу.
Сразу же включив магловскую музыку, она попыталась хоть как-то отвлечься, и бархатный голос Эллы Фицджералд оказался сейчас в самый раз. «Ты что-то делаешь со мной, и это просто завораживает…» — тихо начала подпевать певице. Настроение немного улучшилось, и Гермиона нашла в себе силы пройти на кухню, чтобы поужинать салатом и холодным цыпленком.
Но помыв посуду и прибрав за собой, почувствовала, как снова навалилась неимоверная усталость. До сих пор удавалось не думать о событиях сегодняшнего дня, но она знала, что, несмотря на отчаянную потребность организма во сне, мысли начнут мучить сразу же, как только ляжет в кровать.
«Господи, как же хочется, чтобы Рон был сейчас дома».
Нет, конечно, он обязательно бормотал бы что-то о своем квиддиче или нес какую-нибудь, зачастую поражающую ее бессмыслицу, но просто… Рон Уизли — её личный уют, и помог бы отвлечься от раздумий. Хотелось, чтобы он крепко обнял и заставил забыть мучительное прошлое, как делал это обычно.
Широко зевнув, Гермиона поняла, что пора ложиться спать. Медленно, нисколько не торопясь, приняла душ, переоделась в шелковую ночную сорочку, подаренную Роном на день рождения, легла в кровать и выключила свет.
Темнота сразу же окутала ее и, прислушиваясь к собственному дыханию, Гермиона почувствовала себя еще более одинокой, чем когда-либо. Попробовала очистить сознание.
«Отключи все мысли. Отключи!»
Этот совет она давала себе каждую ночь. И он никогда не срабатывал.
Лежа с широко открытыми глазами, Гермиона вглядывалась в темноту комнаты, в которой не было ни малейшего пятнышка света, и слушала собственное ровное дыхание, чувствуя, как прохладный воздух вырывается из ее ноздрей при каждом выдохе. Не видя вокруг ничего, она понимала, что все остальные чувства безумно обострены. Она слышала биение своего сердца, так же, как уже слышала его сегодня. Тогда. Днем…
Чувствуя, как кожу ладоней покалывает от прохладных простыней, провела руками по плоскому животу, наслаждаясь шелком ночной сорочки. А потом сомкнула ладони, кончиками пальцев ощущая материю, почему-то напоминающую о тяжелой ткани, за которую она уцепилась сегодня: мантию Люциуса Малфоя.
И сейчас Гермиона крепко сжала сорочку, опять ощущая структуру того великолепного итальянского плетения. Руки невольно двинулись по животу, мягкий материал ласкал атласную кожу, и она будто снова почувствовала под пальцами сильное мужское тело. И то, как мускулы его напряглись, когда она чуть не повисла на нем.
А глубоко вздохнув, снова ощутила запах — уникальное сочетание мускуса и пряностей, который был присущ только Малфою. Но на сей раз это не вызвало никаких болезненных воспоминаний, лишь тяжелая чувственность аромата будоражила так, будто он находился сейчас в этой комнате, рядом… Почему же тогда она не чувствовала никакой опасности, никакого страха? На этот вопрос отвечать не хотелось. Даже самой себе…
Все чувства, кроме зрения были обострены, и Гермионе казалось, что нервы будто оголились. Руки бессознательно продолжали поглаживать живот, а затем неспешно скользнули к полушариям груди, найдя соски и лаская их. Не отдавая себе отчета, она лежала в кровати, снова переживая физическое присутствие ненавидимого ею мужчины. Подсознательно она по привычке ожидала боли и страха, но этого почему-то не случилось. Внешность, ощущения прикосновений и аромат Люциуса Малфоя стали сейчас такими ясными и отчетливыми, как тогда, в магазине… Когда он стоял так близко и наклонился к ее уху.
«Господи, почему я чувствую себя сейчас настолько живой?!»
Вытянувшись в струнку, Гермиона резко поднялась на кровати, когда это открытие поразило ее, словно удар молнии.
«Что я делаю?»
Отрезвленная прохладной реальностью, вскочила и бросилась в ванную. И лихорадочно включив свет, сразу же зажмурилась от режущей глаза яркости. Схватившись за краны, она открыла воду и несколько раз плеснула себе в лицо.
Вскоре дыхание замедлилось, и Гермиона почувствовала, что приходит в норму. Наконец подняв голову, виновато уставилась на себя в зеркало.
«Что, черт возьми, это было? Что!? О, нет… Нет!»
Она не могла и не хотела признавать свою странную реакцию — физическую и эмоциональную. И признавать — на кого она так реагирует.
«Ты просто была сегодня измучена и расстроена, а эмоции всегда усиливаются в темноте», — уговаривала саму себя.
Яркий свет и прохладная вода помогли собраться и вернуться к привычному здравомыслию. Нервы потихоньку успокоились, и сердце билось все медленней и тише.
Однако… Она никак не могла выбросить из головы Люциуса Малфоя, вновь и вновь прокручивая в мыслях все, что он сказал ей в магазине. Целый день Гермиона избегала воспоминаний, опасаясь повторения дневной истерики, но теперь чувствовала, что может думать об этом — думать, а не биться в состоянии физической и эмоциональной горячки.
Малфой казался почти искренне… разочарованным, когда она проигнорировала его. Почему для него это было важно? Гермиона не могла поверить в произошедшее. Почему Люциус Малфой заговорил с ней и именно об этом? Почему не использовал эту встречу, чтобы как можно больней задеть и унизить ненавистную грязнокровку? И почему вспомнил, что прошло уже целых четыре года? Неужели этот человек мог… измениться?
«Мерлин! Да могло ли такое вообще произойти? Разве что задело мое поведение? Но неужели Люциус Малфой на самом деле думает, что я смогу простить его? И почему он использовал те самые слова, мелькнувшие у меня в голове мгновением раньше? Будто прочитал мысли…»
Мысли и вопросы, ответов на которые не было, водоворотом кружились в сознании. Неохотно возвратившись в кровать, Гермиона привычно лежала без сна, всю долгую ночь анализируя мельчайшие детали и подробности. И только на рассвете смогла задать себе главный вопрос: почему же у нее такая странная, такая… необъяснимая, такая болезненно острая реакция на Люциуса Малфоя?
Ведь она видела и Драко, и — да, это было достаточно неприятно, но именно его отец вызвал у нее ту бурю эмоций, и именно Люциуса она не могла выкинуть из головы весь вечер. Да что говорить? Все встречи с Малфоем-старшим были самыми ужасными или, в лучшем случае, самыми неприятными моментами в жизни, и Гермиона искренне надеялась, что больше никогда не увидит его… Но справилась же она с болью и страхом! Справилась, благодаря силе своего духа еще там, в магазине.
«Господи… Как же стыдно сейчас за свою необъяснимую физическую реакцию на этого мужчину. Мужчину?..»
Мысль почему-то причинила боль.
В конце концов, измученную Гермиону сморил сон. А проснувшись утром, не смогла вспомнить никаких ночных кошмаров, и тихо обрадовалась, что в новый день вступает с абсолютно ясной головой.
Вот только… везде, где бы она ни находилась, вокруг, казалось, витал пряный мускусный аромат…
========== Глава 4. Пробуждение ==========
Со встречи во «Флориш и Блоттс» прошло четыре дня. Теперь, вспоминая о Малфоях, Гермиона все больше убеждалась, что необычная реакция оказалась лишь результатом банального шока и физической усталости. Дни шли один за другим, и ей уже почти удалось выкинуть из головы то неприятное столкновение: тем более, что она усиленно занялась подготовкой к приезду Рона. В этот раз его отсутствие ощущалось, как никогда остро, и Гермиона отчаянно ждала возвращения бойфренда, надеясь, что Рон сможет заполнить не только пустоту квартиры, давящую на нее, но и пустоту души. Все эти дни она смутно и неясно тосковала о чем-то, но почти уверила себя в том, что тоскует именно по Рону — тоскует по любимому мужчине и другу, не замечая того, что находясь в обществе Гарри и Джинни, даже не вспоминает о Рональде.
Однако, оставаясь одна, Гермиона снова и снова принималась убеждать себя в том, что любит Рона и безумно скучает по нему: скучает по его рукам, по его глазам, по их близости, по поцелуям, объятьям — и у нее почти получалось это. Почти…
Приближение ночи по-прежнему пугало, но она решительно гнала от себя мрачные мысли. Нет, конечно же, никакого повторения причудливых чувственных ощущений, что испытала тем вечером, больше не случалось, но почему-то Гермиона жаждала физической близости больше, чем когда-либо, и каждый вечер находила нежный бугорок между бедрами. Никогда раньше она не ощущала такой мучительной потребности в разрядке, обычно довольствуясь тем, что перед сном работала с документами или же просто читала. Поскольку Рон был первым и единственным мужчиной, именно его лицо пыталась вызвать в воображении Гермиона, когда наслаждение достигало апогея. Но… Лишь только оргазм срывал с губ нежный стон, приходилось виновато осознавать, что в момент самого сладкого удовольствия лицо Рона почему-то неизменно исчезало.
Не желая повторения инцидента с опозданием, в Министерстве она изо всех сил старалась быть особенно добросовестной и дисциплинированной. В принципе, отношения с коллегами были замечательными, и Гермиона искренне любила свою работу.
Наступил четверг, именно сегодня, после обеда должен был вернуться Рон, и Гермиона, с двух часов дня постоянно поглядывающая на часы, уже вела обратный счет минутам в ожидании встречи. Он собирался аппарировать в Косой переулок где-то около пяти, поэтому, закончив работу и приведя в порядок стол, Гермиона поспешно направилась туда же.
Оказавшись на месте, снова уточнила время. Еще пять минут. Она принялась нервно мерить шагами пятачок, выделенный для аппарации, и уже скоро, в точно назначенную минуту, услышала позади себя хлопок. А обернувшись, увидела, что усталый, но довольный Рон, с сумкой на плече, стоит прямо перед ней. Бросившись на шею, Гермиона начала торопливо целовать его. Удивление Рона было настолько велико, что сумка невольно съехала с плеча на землю.
— Подожди, Миона, — задохнулся он, хотя на лице и вспыхнула широкая улыбка. — Да что с тобой? Черт возьми, неужели так соскучилась? — посмеиваясь, бормотал он ей на ухо.
Ничего не отвечая, Гермиона крепко обхватила его лицо ладонями и страстно впилась в губы.
Обрадованный, но несколько недоумевающий Рон не мог понять, что же случилось с его милой за такую недолгую разлуку. А текущие по лицу Гермионы слезы, удивили еще сильней.
— Малыш, да в чем дело? Прошла всего неделя. Раньше мне случалось уезжать и на более долгий срок. Что на тебя нашло?
Все еще сжимая его лицо ладонями, Гермиона прошептала:
— Ничего… Просто соскучилась. Я так соскучилась по тебе, Рон, — и пристально, внимательно, посмотрела ему в глаза. Рон смущенно улыбнулся в ответ. В конце концов, Гермиона отвела взгляд и тихо закончила. — Хорошо, что ты вернулся.
— Да, это точно, — Рон замолчал, пораженный силой ее эмоций. И смутившись еще больше, предпочел вернуться к своему обычному тону. — Ладно, малыш, пойдем домой. Я чертовски голоден. Что у нас на обед? — он перебросил сумку за спину и, обнимая Гермиону, притянул к себе. Положив голову ему на плечо, она улыбнулась: ей и впрямь стало легче…
За ужином, с особым старанием приготовленным накануне, они беззаботно болтали обо всем на свете: Рон рассказывал о своей поездке, о новом кодексе поведения квиддичных судей, Гермиона же в основном молчала, позволяя выговориться ему, но была счастлива, что живая человеческая речь снова наполнила их дом. Рон тоже казался счастливым и, хотя поездка утомила его, все равно выглядел довольным. Его хорошее настроение невольно передалось и Гермионе, радующейся в эти минуты, словно ребенок.
«Все будет хорошо! Ведь теперь, когда Рон вернулся, я смогу забыть ту встречу и начать жить снова!»
Вечером, приняв душ, она прошла в спальню и надела сексуальную красную пижамку — коротенькие шорты с топиком из нежного шелка должны были подогреть любимого. И легла, не укрываясь. Рон задержался у телевизора несколько дольше, чем она ожидала, но, в конце концов, зашел в комнату, громко и широко зевая. Заметив, что именно на ней надето, он пораженно вытаращил глаза:
— Вот это да, Гермиона! Как давно ты не надевала эту пижаму. Черт, я даже забыл, что она у тебя есть.
Но… Мерлин! Рон, конечно, прокомментировал наряд, вот только ожидаемого эффекта она так и не добилась… Он просто лег в кровать и, дежурно поцеловав в щеку, откатился подальше, повернувшись к ней спиной.
«Он, что, и правда, собирается спать?»
Уставившись в потолок, Гермиона чувствовала, как разочарование в ее душе сменяется раздражением.
«Ну уж нет! Нет! Настроение этим вечером было таким замечательным, что дурные мысли не могут испортить все. Конечно, трудно вспомнить, когда в последний раз именно я была инициатором секса, но сегодня все будет по-другому!»
Повернувшись на бок, мягко дотронулась до его плеча:
— Рон…
— М-м-м? — уже полусонно пробормотал тот.
В постели Рон всегда оставался лишь в трусах-боксерах, и Гермиона видела сейчас его веснушчатую спину — худощавую, но все же мускулистую и упругую, как и полагалось игроку в квиддич с многолетним стажем. Нежно пробежав двумя пальцами по плечу, она медленно скользнула вниз, наслаждаясь ощущением мышц под кожей, а затем, погладив позвоночник, опустила руку еще ниже.
Само собой эти действия возымели успех — обернувшись, Рон недоуменно вытаращился:
— Гермиона?
Чтобы развеять последние сомнения в своих намерениях, она приподнялась на локте, принявшись медленно и нежно покрывать поцелуями его живот. Рон громко выдохнул и приглушенно зашипел, когда Гермиона поднимаясь все выше и уже целуя его грудь, прихватила губами один из сосков. Услышав это, она остановилась и пристально посмотрела ему в глаза.
На лице Рона читалось столь явное удивление, что когда девушка наклонилась и прижалась губами к его рту, поначалу он даже не ответил. Но уже скоро ее страсть заразила, и Рон, приоткрыв рот, толкнулся языком навстречу.
«Господи, какая же она сладкая».
Он уже почти забыл, насколько хороша Гермиона на вкус. Они целовались страстно, почти яростно: так, что изумленный Рон машинально отметил, насколько отличается сегодняшняя Гермиона от той, к которой он уже почти привык за эти годы. Он был не столько поражен силой ее желания, нет! Происходящее еще и безумно возбуждало его собственное вожделение. Схватив Гермиону за затылок и путаясь пальцами в копне распущенных волос, Рон резко перевернул ее на спину, чтобы наброситься на нежный, зовущий рот с новой силой.
Рональд, как всегда, был грубоват и небрежен, и почему-то именно сегодня это неприятно задевало ее. Но многодневная потребность в физической близости была сейчас настолько велика, что Гермиона продолжала отвечать на поцелуи.
Почти задыхаясь, он застонал и отстранился, когда ощутил, как маленькие ладошки заскользили по спине ниже, с силой обхватывая его ягодицы.
«Мерлин! Не то, чтоб я жалуюсь, но… Скорее, просто не знаю, как реагировать на эту новую женщину в нашей постели…»
Гермиона же выгнула спину, и с губ сорвался стон. Хотелось лишь одного — чтобы он прикоснулся. Казалось, она горит сейчас в странном волшебном пламени, и какие-то смутные воспоминания неясными тенями мелькают на краю сознания. Когда-то она уже горела так… Попыталась дотянуться до Рона затвердевшими от прохладного воздуха, сосками: отчаянно хотелось, чтобы он дотронулся до них, вкусил их в конце концов. Даже не заметив, что рука уже сама скользнула в пижамные штанишки, Гермиона принялась ласкать свою изнемогающую от желания плоть.
Рон ошарашено уставился вниз, будто не мог поверить увиденному.
— Гермиона… ты трогаешь себя… — голос прозвучал настолько потрясенно, что она, покраснев, резко дернулась. А потом, справившись со смущением, потянулась и, взяв его за руку, заменила свои пальцы пальцами Рона. Сам он, конечно, никогда не догадывался ласкать ее так, но теперь Гермиона ясно осознавала, чего жаждет от партнера.
На несколько мгновений Рон замер, не зная, как поступить: с одной стороны — он никогда не видел, чтобы Гермиона вела себя подобным образом, но с другой — эрекция была уже практически каменной, а хотелось, чтобы девушка все-таки оказалась готова к близости. Поэтому осторожно потрогал мягкие складки, легонько и довольно неуклюже раздвигая их.
«Черт! Он так ни разу и не коснулся там, где нужен сейчас больше всего на свете!» — с губ Гермионы снова сорвался стон, но тело уже горело лихорадочным огнем вожделения, и она готова была простить даже его хроническую неуклюжесть.
Стон, раздавшийся в тишине комнаты, заставил Рона осознать, что ждать дольше он не может. Судорожно и торопливо, так и не коснувшись клитора, он неумело потер ее плоть еще несколько раз, заставив саму Гермиону толкнуться вверх, навстречу его пальцам в ожидании желанного прикосновения, но почти сразу же прервавшись, убрал руку. Не думая ни о чем, кроме собственного головокружительного желания, Рон удобно устроился между ее ног и резко ввел уже болезненно пульсирующий член во влагалище.
Гермиона была мокрой от нетерпения уже давно, но внезапное прекращение так и начавшейся толком ласки, а затем еще и поспешное неожиданное проникновение Рона, породило болезненное негодование, если не сказатьгнев. Вожделение в эту же минуту исчезло, страсть утихла, осталось лишь лежать под ним пассивной бесчувственной куклой. А Рон, двигаясь судорожно и несколько хаотично, казалось, даже не заметил, как испарилось ее желание. Крепко стиснув зубы, Гермиона прикрыла глаза — она знала, что долго процесс не продлится. И правда, сделав еще несколько рваных рывков, он кончил и, что-то невнятно простонав, грузно рухнул прямо на неё.
— Черт возьми, дорогая, — задыхаясь и все еще лежа на ней, выдавил Рон. — Да что с тобой сегодня? Если продолжишь так вести себя в постели и дальше, то скоро доведешь меня до инфаркта, клянусь… — и Гермиона ощутила, как уже обмякший член выскользнул из нее, хотя любовник по-прежнему не двигался с места.
Открыв глаза, она молча уставилась в потолок. Сознание казалось абсолютно пустым. На какую-то секунду ей ужасно захотелось расплакаться от разочарования, но усилием воли заставила себя остановиться. В конце концов, она безумно рада, что Рон вернулся домой. Они провели прекрасный вечер. Что касается секса… Секс был не лучше… и не хуже, чем обычно. Да.
От этой мысли Гермиона болезненно поморщилась — тело уже давно ломило от неподвижности и тяжести все еще лежащего на ней Рона. Вдруг ужасно захотелось, чтобы он отодвинулся и, тронув уже почти спящего парня за плечо, прошептала:
— Рон… — ответом послужил лишь тихий храп, на что, глубоко вздохнув, она с огромным усилием спихнула его с себя. Пробормотав что-то невнятное, тот фыркнул и снова уснул.
Снова уставившись в потолок и размышляя над событиями дня, несколько минут Гермиона лежала неподвижно.
«Что ж… Праздник не всегда так хорош, как его ожидание», — мысленно усмехнувшись, иронично напомнила себе.
А затем рука непроизвольно скользнула вниз, чтобы снова раскрыть мягкие и гладкие складочки, только на этот раз уже самой. Погладив себя пальцами, Гермиона, наконец, коснулась того чувствительного бутона, безумно желавшего мужского прикосновения несколько минут назад, в котором ему так жестоко отказали.
Дернувшись, она вздрогнула: это Рон отвернулся от нее на другой бок и, тяжело вздохнув, снова провалился в сон.
Тем временем, Гермиона, уже ни на что не обращая внимания, дотронулась до левой груди, медленно, но ощутимо потерла сосок, затвердевший в ответ на касание почти в ту же секунду, и продолжила ласкать себя. Еще раз проведя по влажной плоти, она вонзила средний палец глубоко во влагалище, почувствовав, как судорожно сжались вокруг него нежные шелковистые стенки. Любопытствуя, добавила еще один палец, тут же тихонько охнув от удовольствия, накатившего волной. Выгнув спину, Гермиона принялась двигать пальцами, чувствуя, как волны наслаждения подбираются все ближе и ближе. Затем снова дотронулась до клитора, и первое же прикосновение пронзило тело, будто выстрел — она знала, что разрядка близка! Очень близка…
Зажав сосок пальцами, продолжила ритмично кружить по клитору — лаская себя, подводя к краю, обещающему невероятное блаженство. Чувствуя, как в животе мучительно, но и приятно, сжалась тугая пружина, она усилила ласку: ущипнула сосок, одновременно с силой коснувшись клитора. И обещанная волна накрыла с головой! Выгнувшись высоко над кроватью, Гермиона чуть не застонала от изысканного удовольствия, захлестнувшего дрожащее тело.
А потом медленно опустилась, тяжело дыша в ночном мраке. Никогда еще она не нуждалась в оргазме так сильно. Повернула голову в сторону Рона: тот мирно и глубоко спал. Несколько минут Гермиона пролежала абсолютно неподвижно, не думая ни о чем. Затем осторожно повернулась на бок и пытаясь уснуть, закрыла глаза.
Сон пришел на удивление быстро, но глубоко вздохнув, прежде чем провалиться в него, она явно ощутила аромат мускуса и пряностей, будто витающий вокруг…
========== Глава 5. Перспективы ==========
Рон проснулся от вкусного запаха яичницы с беконом, доносящегося из кухни. Гермионы рядом не было, и он вполне справедливо предположил, что именно она и является создателем этого великолепного аромата. Перевернувшись на другой бок, он лениво зевнул и почесал в затылке: в памяти всплыли события предыдущей ночи. Не сказать, чтобы Рон остался чем-то недоволен… Нет! Но озадачен точно. Получалось, что он никогда и не знал, чего и как хочет Гермиона в постели, а дальше вполне логично следовало, что он, может быть, и не удовлетворял ее, как женщину, лишь эгоистично наслаждаясь их близостью… Рон нахмурился: мысль показалась обидной и расстроила его.
Но заманчивые картинки продолжали мелькать перед глазами, на что с завидной готовностью тут же отозвался здоровый мужской организм — член дернулся под одеялом и почти моментально отвердел. Поджав губы, Рон приподнял бровь. Хм… Получалось, что несмотря на его сомнения и неприятные мысли, все ж таки имелись явные бонусы от того, что твоя подруга вдруг превратилась в горячую штучку.
Но лишь только рука инстинктивно скользнула к напрягшейся плоти, как в его сторону полетело полотенце вместе с ярким куском мыла, почти попав по макушке. Резко дернувшись, Рон обернулся, чтобы увидеть смеющуюся Гермиону, которая, опершись о дверной косяк, стояла в проеме со скрещенными на груди руками. Она быстро пересекла комнату и, подойдя к нему, коротко, но глубоко и с силой поцеловала.
— Мне уже давно пора на работу. Завтрак на столе. Ешь скорей и сразу же отправляйся в душ. В десять у тебя назначена встреча, если помнишь… — одарив Рона ослепительной улыбкой, она повернулась и вышла. Уже из прихожей он услышал ее бодрое «До свидания», и раздавшийся следом звук захлопнувшейся входной двери.
Довольно улыбаясь, Рон сцепил пальцы на затылке. Жизнь казалась ему «офигительно прекрасной».
Гермиона шла на работу привычным бодрым шагом, и странное чувство переполняло ее. Оно было невероятно: почему-то казалось, что после одиноких дней, проведенных в пустой квартире, их с Роном ожидает что-то новое, какая-то другая, пока еще не достигнутая, степень близости. Хотя и признавала, что основой этой близости вряд ли послужит великолепный секс. Но тем не менее, Гермионе казалось, что она полна какой-то скрытой доселе, но сейчас прямо-таки бушующей в ней энергией. И ей это нравилось! Также как и нравилось ощущать на себе заинтересованные взгляды мужчин, откровенно реагирующих на ее уверенную походку, открытую улыбку и тело, которое никто бы не осмелился назвать непривлекательным. Волосы, собранные сзади в свободный хвост, позволяли любоваться миловидным личиком, сияющая кожа которого ровно и мягко светилась нежной юной красотой.
Рабочий день прошел без происшествий, и уже заканчивалась вторая его половина, когда дверь кабинета распахнулась и к Гермионе, развевая крылья, влетела почтовая министерская сова. Развернув снятый с лапки пергамент, девушка с удивлением прочла, что перед уходом домой ее хочет видеть не кто иной, как Кингсли Шеклбот, действующий министр магии. Даже не прибрав стол, как делала это обычно перед уходом, Гермиона спешно направилась в приемную.
Секретарь министра, Дейдра Финглворт, взглянула на нее холодно и с почти нескрываемым негодованием. Блестящий ум Гермионы, ранний успех и цветущая молодость, конечно же, вызывали ревность у многих сотрудниц министерства.
Несмотря на очевидную и вполне ожидаемую враждебность, Гермиона приветливо улыбнулась.
— Я получила сообщение, что министр хочет видеть меня. Должно быть, он уже ждет.
Дейдра улыбнулась, точнее, выдавила из себя кислую улыбку, но сообщила о ее прибытии боссу. Дверь его кабинета открылась почти сразу, и Гермиона с удовольствием увидела в проеме мощную фигуру и улыбающееся лицо Кингсли.
— Гермиона! Входи, входи. Кажется, не виделись целую вечность, — Шеклбот развел руки в приглашающем жесте и закрыл за ними дверь. — Присаживайся, дорогая, — указал на стул напротив своего стола. Гермиона присела.
«Давно не заходила в этот кабинет», — мелькнуло в голове, когда она оглядывала обшитую панелями комнату, с улыбающимися и бросающими со стен взгляды, портретами предыдущих министров.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — приветливо предложил Кингсли, подходя к полированному столику из красного дерева, украшенного множеством бутылок различного калибра и цвета. — Есть очень тонкое на вкус двухсотлетнее огневиски. Неплохо расслабляет в конце долгой рабочей недели, знаешь ли, — он плеснул напиток себе в бокал и вопросительно глянул на Гермиону через плечо.
Та негромко засмеялась, но от предложения отказалась. Было ужасно интересно — к чему этот вызов?
— Ну, дорогая моя, как ты? Слышу о тебе только самое хорошее, сказать по правде. Тебя откровенно хвалят. Думаю, что пройдет время, и ты когда-нибудь займешь мой пост — будешь следующим министром магии, — Кингсли добродушно засмеялся. — А если серьезно, я очень рад за тебя. И хотел поговорить об очень важном деле. Причем именно с тобой, поскольку, будучи маглорожденной, кому как не тебе знать, насколько далеки друг от друга наши миры — магов и маглов. Гермиона, мне нужна твоя помощь в реализации одной задумки. И именно потому, что ты из их мира, и в то же время — одна из выдающихся волшебниц нашего. Очень надеюсь, что правильно поймешь меня и не откажешься помочь.
Покраснев от обилия похвал, Гермиона молчала, не зная, что и сказать, но чувствуя, что это еще не все. Шеклбот медленно подошел к своему креслу, присел, осторожно покручивая в бокале огневиски, и продолжил.
— Видишь ли, прошло уже больше четырех лет с тех пор, как наш мир избавился от Волдеморта… И все вроде бы у нас хорошо и спокойно… Но, согласись, что за это время расстояние между мирами волшебного сообщества и маглов не сократилось ни на йоту. А ведь на волне эйфории, царящей после избавления от монстра, как раз и появилась возможность сократить это расстояние, хотя бы немного. Мир маглов, как тебе хорошо известно, полон своих чудес и великолепия, о котором и не знает огромное количество волшебников. Не знает или не хочет знать. Или же знает, но относится к этому с открытым предубеждением, пренебрежительно отзываясь о том, что сотворено руками маглов. Мне кажется, Гермиона, что с этим пора покончить…
Он недолго помолчал и продолжил:
— Министерство магии решило устроить несколько масштабных «выходов в свет», скажем так… Планируется, что это будут посещения особо ярких и интересных культурных мероприятий маглов. Конечно, список будет составляться, прежде всего, из наших сотрудников, ты, конечно же, включена в него, но и еще из некоторых волшебников, которым будет рекомендовано присоединиться к данной программе. Мне кажется, нам необходимо просто влиться на какое-то время в мир маглов. Оказаться с ними бок о бок — посещая одни и те же спектакли, концерты, музеи… Так мы лучше узнаем и их, и те культурные достижения, коими так богат их мир. И думаю, что даже если всего несколько волшебников в результате нашей задумки узнает и поймет маглов хоть чуточку лучше — это уже будет победой. И немалой!
Гермиона слушала с удивлением и восторгом. Хотя и не существовало никакого официального закона или же указа, запрещающего ведьмам и колдунам посещать мир маглов и общаться с ними, а порой даже заводить семьи, но… Памятуя о Статуте Секретности зачастую волшебники просто опасались этого общения, банально пугаясь, что не совладают с истинной своей природой и невольно нарушат Статут, использовав магию в присутствии маглов. Понять их было можно — нередко на фоне сильных эмоций магия отнюдь не спрашивала разрешения у своего хозяина, чтобы проявить себя. И уж тем более любому, даже хорошо владеющему собой волшебнику, было тяжело удержаться от использования магии больше, чем на пару часов. Гермиона понимала это, но идея показалась ей занятной. Причем занятой настолько, что острый и цепкий ум тут же заработал, пытаясь продумать предложение на предмет огромнейших возможностей, так внезапно открывшихся для нее. И было бы очень интересно заняться этой программой.
— Да, но как волшебники будут опознавать друг друга, находясь в толпе маглов? — осторожно спросила она.
— Думаю, мы просто будем носить какие-нибудь небольшие знаки отличия, не бросающиеся маглам в глаза, — отмахнулся Шеклбот и продолжил. — И в качестве первого пробного шара: на следующей неделе нам предстоит поистине волшебное действо, назовем его так. Это поездка в оперу! Ковент-Гарден поставил «Валькирию» Вагнера. Гермиона, ты сама убедишься — его музыка просто переполнена волшебством, хотя нет никаких свидетельств, что Вагнер был магом. О… это будет знаменательное событие. Конечно, мы должны будем одеться, как маглы, надеюсь, у тебя есть вечернее платье? — с огоньком в глазах закончил, наконец, министр.
Гермиона рассмеялась.
«Боже! Официальный экскурс в мир маглов с коллегами-волшебниками, да еще и повод нарядно одеться! Да уж… Не так часто в нашей с Роном жизни случалось нечто подобное».
Еще продолжая улыбаться, она кивнула Кингсли и поднялась со стула, понимая, что беседа закончена. А покачнувшись от волнения, заметила, как тот добродушно усмехнулся, наблюдая за ее реакцией. Шеклбот тоже поднялся и направился к двери. Гермиона двинулась следом.
— Что ж, тогда встречаемся здесь, и не в наших магических лохмотьях, как называют мантии мои знакомые маглы, в шесть часов вечера в следующую субботу. Надеюсь, твой мистер Уизли присоединится к нам, если, конечно, заслужит это примерным поведением? Хорошего тебе уик-энда, — министр лукаво улыбнулся и попрощался, вежливо открыв для нее дверь.
Гермиона уже шагнула за порог, как была остановлена еще одним вопросом.
— Кстати, надеюсь, твои родители примут мое приглашение? Для меня будет честью, наконец, встретиться с ними.
Посмотрев на министра магии с удивлением и благодарностью, она взяла его за руку и нежно сжала.
— Спасибо тебе. Конечно, я передам им… — затем повернулась и вышла из приемной, направляясь домой. К Рону.
========== Глава 6. Захлестнувшие эмоции ==========
Следующая неделя тянулась для Гермионы мучительно медленно. Она связалась с родителями и, передав приглашение Шеклбота, узнала, что мама с папой не возражают и обязательно придут на спектакль. Встретилась с Гарри и убедилась, что они с Джинни тоже будут в опере. Но другие имена приглашенных волшебников по-прежнему оставались загадкой, будто какой-то таинственный покров окружал это событие.
А вот реакция Рона оказалась менее чем восторженной. Когда она примчалась домой и радостно выпалила ему новости, тот отреагировал с явным раздражением, возразив, что в этот вечер планировал пойти на квиддичный матч.
— Рон, погоди, но ты же любишь приемы… — начала настаивать Гермиона.
— Приемы — да, но не чертовы оперные спектакли. Да еще в компании твоих скучных коллег из Министерства магии и целой толпы интеллектуальных магловских снобов!
Его слова здорово задели Гермиону, и знакомое чувство обиды и недовольства отношением Рона к жизни, снова кольнуло ее. Одевшись, она вышла прогуляться, давая ему время свыкнуться с мыслью о бездарно потерянном, на его взгляд, вечере.
В конце концов, он неохотно признал, что данное мероприятие достаточно важно; что он, конечно же, будет ее сопровождать; и даже с мрачным видом потащился с ней в магазин, чтобы купить смокинг для себя и вечернее платье для Гермионы. Она выбрала атласное платье глубокого красного цвета, плотно облегающее фигуру, с низким вырезом и тонкими бретелями, завязывающимися на шее. Ткань мягко струилась по груди, талии и бедрам, скользя по телу и заканчиваясь почти у самого пола. Рон чуть не упал в обморок, когда она показалась ему.
— Думаешь, чересчур? — Гермиону одолело неловкое сомнение.
— Господи, конечно, нет… — с трудом выдавил он в ответ.
«Мерлин, она выглядит ошеломляюще», — иногда Рон не мог поверить, что эта женщина принадлежит ему.
Наконец, в воскресенье вечером, они оказались в кабинете министра, где их встретили Кингсли и Ормус, тоже приодетые в новые смокинги. Шеклбот вручил всем по маленькому красному цветку, который должен был служить знаком отличия волшебников от маглов. Покинув министерство через телефонную будку, уже с улицы они взяли такси и отправились в Ковент Гарден. Садясь в машину, Рон взволнованно забормотал что-то о любопытных магловских штучках, когда Гермиона, не выдержав, повернулась, чтобы заткнуть его:
— В самом деле, Рон, ты все больше и больше становишься похож на своего отца! — ее слова подействовали, словно холодный душ.
Приехав достаточно рано, они смогли вдоволь налюбоваться красотой этого архитектурного шедевра. Здание театра и впрямь было великолепно, а недавняя реконструкция только добавила ему изыска — теперь оно внушало почти благоговейный страх. Гермиона очень надеялась, что сможет удержать себя в руках, и никто из маглов не заметит проявлений ее волшебной сущности, кроме тех, кто уже знает об этом. Радостно поприветствовав родителей, она представила отца с матерью министру магии, но вскоре вынуждена была отойти от них, чтобы самой быть представленной премьер-министру и министру иностранных дел магловской Британии. В ложу ее сопроводил Кингсли.
Да… И здесь было на что полюбоваться: зрительный зал богато украшен золотым и красным бархатом, да и люди вокруг блистают нарядами и украшениями. Раскрасневшись от удовольствия, Гермиона едва обосновалась в удобном кресле, когда поняла, что опера начинается. В следующее же мгновение великолепная музыка наполнила ее душу, ошеломляя целой гаммой эмоций — и впрямь, как магл мог создать такое чудо? Даже Рон, казалось, был поглощен этой прекрасной музыкой — при звуках знаменитого «Полета Валькирий» Гермиона услышала, как он подпевает рядом с ней:
— Ду-ду-ду-ду-ду… ду-ду-ду-ду-ду… ду-ду-ду-ду…
Смутившись, что, сидящие вокруг, люди могут услышать его, она повернулась и зашипела:
— Чщщ… Тише!
— А что? — раздраженно откликнулся он. — Ты, между прочим, должна быть счастлива, что я наслаждаюсь этим чертовым спектаклем!
Глубоко вздохнув, Гермиона снова переключила внимание на сцену, мысленно усмехнувшись над своим прямолинейным и недалеким бойфрендом.
В какой-то момент, когда действие затихло, она отвлеклась, принявшись рассматривать зрителей, сидящих в креслах партера. И тут же поймала себя на мысли, что наверняка, это богатые и важные маглы, даже воздух вокруг которых, казалось, вибрировал от самодовольного чванства, откровенно читавшегося на их лицах.
Продолжая бесцельно блуждать взглядом по рядам, Гермиона узнала несколько Министерских работников и даже увидела профессора Макгонагалл.
«Надо будет подойти к ней в антракте…»
Было интересно и необычно наблюдать, как волшебники и ведьмы сидят по одному, вкрапленные в скопление зрителей маглов.
«Наверное, это — намеренная уловка Кингсли», — подумала девушка.
И, конечно же, отметила, что некоторые волшебники не совсем гармонируют с маглами — полностью замаскировать свою необычную сущность по силам им так и не оказалось. Пусть и мельчайшими деталями, но отличались они от обычных людей.
В пятнадцатом ряду она заметила скучающие лица Гарри и Джинни. Гарри как раз наклонился к Джинни, чтобы прошептать что-то на ухо, заставляя ту приглушенно хихикать. Глядя на это, Гермиона уже не смогла сдержать улыбки.
Она продолжала осматривать зрителей партера, но вдруг… взгляд невольно замер…
И улыбка сползла с лица. Потому что в пятом ряду от сцены Гермиона увидела гриву блестящих светлых волос, аккуратно завязанных в хвост и подогнутых внутрь, чтобы скрыть длину. Мужчина был одет в смокинг, так же, как и все… Но вот только его смокинг казался столь черным, что все надетое остальными зрителями в сравнении с ним выглядело серым или грязным. Этот человек обладал твердым внушительным профилем: таким, что казалось, даже линия подбородка у него высечена из камня. Гермиона невольно задышала чаще и ощутила, как пульс тут же ускорился.
«Черт!»
Она попыталась отвести взгляд, с отчаяньем понимая, что не может этого сделать…
Пока продолжала глупо таращиться на него, звуки музыки достигли кульминации — первый акт оперы подходил к концу. Глаза всех зрителей были прикованы к сцене. Всех… кроме Гермионы и еще одного человека. Она почувствовала, как тело начало таять, плавясь в жидком огне, потому что Люциус Малфой медленно двинул головой и повернулся, чтобы посмотреть прямо на нее.
Все вокруг вдруг исчезло. Только он и она находились сейчас в этом зале, впившись друг в друга взглядами. И не осталось никаких страшных воспоминаний, лишь изощренная чувственная мука и отчаянное напряжение отдавались в теле болезненной пульсацией. Гермионе казалось, будто тяжкий груз опустился на плечи, но перестать смотреть на Люциуса Малфоя не могла.
В конце концов, какой-то посторонний звук, похожий на шум дождя, проник в сознание. Звук этот становился все громче и громче, пока не стал похожим уже на грозу. Гермиона смутно понимала, что слышит аплодисменты, означающие конец акта, но даже это не заставило ее шевельнуться. Люциус тоже оставался неподвижным, так и не отводя глаз. Лишь позже Гермиона осознала, что кто-то трясет ее за руку и зовет по имени.
— Гермиона… Гермиона… Гермиона! — в голосе Рона уже звучало беспокойство, когда она смогла, наконец, оторвать пристальный взгляд от ледяных серых глаз и повернулась на звук, все еще неспособная сосредоточиться на нем. — Господи, Гермиона, что происходит? Да в чем дело? Я ору тебе в ухо почти целую минуту!
С усилием взяв себя в руки, постаралась ответить ему, как можно естественней:
— Прости… Я… в порядке. Просто… музыка зачаровала меня. Она — такая красивая… и это было прекрасно…
Рон, казалось, принял ее объяснения и пробормотал в ответ:
— Хорошо, надеюсь, что в порядке. Ох, не уверен, что смогу выдержать еще один акт. Давай пойдем что-нибудь выпьем, наверняка там уже сумасшедшая давка.
Держась за Рона, она спустилась в театральный бар, но даже толпа болтающих и смеющихся людей не помогла отвлечься. А когда заметила, стоящего в углу Шеклбота, то жгучие невероятные эмоции всколыхнулись снова. Яростно вспыхнув и почти теряя самообладание, волшебница подошла к нему. Министр магии беседовал с каким-то магловским политиком, но Гермиона едва заметила это и перебила его, произнеся спокойно, но настойчиво:
— Почему ты не сказал мне, что Люциус Малфой тоже будет здесь? Забыл, что со мной творили в доме этого человека? Как ты смеешь вынуждать меня находится с ним в одном и том же месте?
Не дав договорить, Кингсли взял ее под локоть и отвел за колонну, подальше от любопытных глаз. Там, все еще продолжая держать Гермиону за руку, он проговорил, хотя и с сожалением, но достаточно твердо.
— Дорогая, конечно же, я помню — через что тебе пришлось пройти. И искренне надеялся, что ты его не увидишь. Или не заметишь… Кстати, именно потому ты сидишь со мной в ложе, отдельно от всех остальных. Думал, что это будет неплохим вариантом. Мне действительно жаль, что ты увидела его, хотя изменить я уже не могу ничего.
Гнев Гермионы не утихал:
— И что, спрашивается, он здесь делает? Думаю, Люциус Малфой — последний человек, который захотел бы посетить магловское сборище! Я предположить даже не могу, как он выносит все это. Зачем его пригласили?!
— Малфою рекомендовали прийти на спектакль. Это — часть его… реабилитационной программы, скажем так. Помнишь, я упоминал, что надеюсь на некие уроки, извлеченные некоторыми волшебниками из последних событий? Так вот, он был первым в списке тех, кого я имел в виду, Гермиона. Недавно Малфой вернулся в магическое сообщество. И он нужен нам — на нашей стороне.
— Что?! — Гермиона не могла поверить ушам и окончательно потеряла над собой контроль. — Запомни, Люциус Малфой никогда не будет на «нашей стороне»! Я видела его… — голос ее надломился, но она продолжила с сердитыми слезами на глазах. — И видела, как он совершал мерзкие, отвратительные поступки… как он поддерживал ту женщину… и не сделал ничего, когда меня мучили… снова и снова, прямо у него на глазах. И теперь ты смеешь заявлять мне, как будет здорово, если Малфой окажется на нашей стороне?! — выплюнула она так ядовито, что Шеклбот был озадачен.
— Гермиона, пожалуйста… — она выдернула руку, но Кингсли продолжил. — То, что произошло во время войны, особенно то, что касалось безопасности и жизни Драко, оказало огромное влияние на позицию и взгляды Малфоя-старшего, поверь. И, кстати говоря, мы… следили за ним, даже до сих пор следим и… все не так плохо. Конечно, никто не собирается доверять ему полностью, Малфой — тот еще лицемер, — на это Гермиона раздраженно усмехнулась. — Но пойми, сейчас многое изменилось и для него в том числе. Хотя, конечно, очень жаль, что ты увидела его сегодня. Это произошло немного раньше, чем я планировал.
— Раньше, чем планировал? Ты имеешь в виду, что у тебя были какие-то планы относительно меня? Ты планировал, что я зачем-то встречусь с этим человеком? — недоверчиво уставилась на него Гермиона. Шеклбот промолчал, ничего не отрицая. Он лишь снова взял ее за руку, пытаясь успокоить и как-то закончить неприятную беседу. Гермиона и на этот раз выдернула руку и, гневно сверкнув взглядом, отошла от него. Сейчас ей необходимо было уйти, она должна была срочно убежать, освободится от ужасного, беспорядочного сумбура, заполонившего ее существо.
А когда попыталась протолкнуться через толпу зрителей, шедших ей навстречу, почувствовала, что задыхается. Протискиваясь из последних сил, Гермиона заметила, насколько возмущенными взглядами награждают ее люди. Голова закружилась, и дыхание стало резким и прерывистым, когда она ощутила, как отчаянно нуждается в глотке свежего воздуха… Наконец прорвалась сквозь толпу и с ужасом поняла, что находится на вершине широкой и длинной лестницы. В эту же секунду сознание окончательно затуманилось, в глазах потемнело, и она поняла, что начинает падать. На лестницу…
«О Господи, я же сейчас скачусь по ней…» — беспомощно мелькнуло в голове.
И тут, с уже подгибающимися ногами, ощутила, что вместо того, чтобы кувыркаться вниз, пересчитывая ступеньки ослабевшим телом, она оказалась спасена. Неизбежного падения не произошло, потому что кто-то подхватил ее на руки и держал, крепко прижимая к себе. Перед глазами по-прежнему царила чернота, но теперь это была реальная, материальная чернота, которую она могла чувствовать и касаться. Гермиона вцепилась в гладкую темную ткань так, будто от этого зависела ее жизнь, и тут же глубоко вздохнула, с облегчением наполняя измученные легкие. Она вдыхала и, вместе с целебными глотками воздуха, снова ощущала аромат. Аромат мускуса и пряностей. Мускус и пряности. Запах этот был настолько силен сейчас, что Гермионе казалось — открыв рот, она сможет пить его. И уже понимала — кто ее держит, кто прижимает к себе, стремительно унося куда-то… как можно дальше… от шума, от толпы… от Рона. Но удивительней всего было другое: почему-то именно сейчас она чувствовала себя в безопасности. Полной. Безоговорочной. Безопасности…
Повернув голову, Гермиона уставилась на шикарный черный смокинг.
========== Глава 7. Хаос ==========
Уже скоро к ней медленно, но верно начала возвращаться ясность сознания. По затихающему где-то вдалеке гулу голосов, по ставшему чуточку прохладней воздуху, она понимала, что спаситель быстро и решительно уносит ее прочь, двигаясь куда-то в глубину театра. Глубокое мерное дыхание человека, несущего ее, странным образом успокаивало, и Гермиона безотчетно прижалась к его груди, тут же услышав звук ясного и неторопливого сердцебиения. Никогда еще она не чувствовала себя так: будто обернутой в некий кокон, и обернутой в него… мужчиной.
Осмелившись, подняла голову, чтобы посмотреть в его лицо, и не удивилась, увидев над собой гладкие светлые волосы и кристаллы серых глаз, с черными, как уголь, зрачками. Люциус Малфой продолжал целеустремленно идти вперед, не глядя вниз, и Гермиона, впервые в жизни, могла рассмотреть это лицо вблизи. Отметила изгиб губ: темно-розовых и слегка поджатых. Скулы его казались высеченными из камня, а кожа была, словно мраморная. Бесспорно, Люциус Малфой был самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо видела.
Шум зрительской толпы становился все слабее и, когда затих окончательно, Люциус наконец замедлился и остановился. Не отпуская Гермиону, он аккуратно опустился на колени и держал ее так, что она сидела, все еще обернутая его руками. И лишь теперь заметила, что дыхание его стало немного быстрей и тяжелее — всё-таки ему пришлось довольно долго нести на руках взрослую женщину. Это было заметно и по слегка покрасневшим щекам, хотя в целом он оставался таким же, как всегда.
Гермиона понятия не имела, где она сейчас, для чего и почему он унес ее так далеко от всех, лишь ощущала, как в далеком уголке сознания бьется мысль, отчаянно пытающаяся внушить ей страх. Но даже эта единственная рациональная мысль испарилась, когда второй раз за вечер она столкнулась с его глубоким пристальным взглядом.
«Боже, его глаза! Да он мог бы убить лишь ими, если бы захотел», — подумала Гермиона, в который раз понимая, что не может и не хочет перестать смотреть на этого человека.
Она чувствовала, как уже знакомое напряжение обжигает и скручивает внутренности, заставляя дрожать все тело. Ее кожа, казалось, превратилась в кипящую лаву, стекающую по склонам вулкана. Сопротивляться физической и эмоциональной реакции на этого мужчину сил больше не осталось. Она больше не могла… да и не хотела.
Все стало неважно. Все забылось. Его завораживающий запах все еще обволакивал и, продолжая глубоко вдыхать его, Гермиона с отчаяньем, но очень внятно осознала, что хочет большего. В это же мгновение его взгляд, по-прежнему не отрываясь, заскользил по ее лицу. Он всматривался, будто изучая; рот, нос, лоб — Люциус Малфой словно пытался запомнить каждую черточку, которую видел перед собой, перед тем, как снова вернуться к глазам и уставиться в них так пристально, как никогда не смотрел до этого.
Ни одного слова до сих пор не сорвалось с их губ. Сейчас их лица находились всего в нескольких дюймах, и Гермиона поняла, чего ей хочется. Нет, в чем она нуждается! Похоже, что в воздухе замелькали искры электрических разрядов, когда они ощутили дыхание друг друга, и Гермиона почувствовала, как по волосам скользнула рука. Слегка согнув пальцы, он тихонько поглаживал ее затылок. А когда едва заметный вздох сорвался с невольно приоткрывшихся губ, Малфой сразу опустил на них глаза, и Гермионе еще больше захотелось, чтобы он наклонился ниже, совсем низко. Чтобы расстояние между их лицами исчезло. Полностью.
Не отрывая взгляда от ее губ, Люциус слегка приоткрыл рот, и отрывистые короткие звуки его дыхания коснулись лица Гермионы. Медленно, почти незаметно, Малфой склонял голову вниз, все ниже. Ниже… Она не осмелилась закрыть глаза из опасения, что это остановит его. Потом он коротко облизнул губы, и Гермиона невольно почувствовала толчок возбуждения.
Она возбудилась. И это болезненное желание, казалось, почти разрывало.
Его губы уже почти дотронулись, находясь так близко, так невероятно близко, когда Люциус остановился…
Вместо того чтобы прикоснуться, он отстранился, и в ушах Гермионы раздался низкий и глубокий голос.
— Вам уже лучше, мисс Грейнджер?
Фраза обрушилась, словно холодный душ, и Гермиона испугалась, что в ее глазах можно заметить мучительное разочарование. Желание, охватившее тело, никуда не исчезло, когда она вздрогнула и немного отстранилась. Голос и слова этого человека живо напомнили о том, кем он был, и поразили тем, как быстро исчезла необъяснимая близость, витавшая между ними секунды назад.
Отстранившись и отпустив ее, Люциус сильным и быстрым толчком поднялся с колен, и уже в следующее мгновение его высокое мощное тело возвышалось над Гермионой. Изо всех сил пытаясь разобраться во множестве противоречивых эмоций, одолевавших ее, Гермиона поняла, что страх, опасение и ощущение собственной уязвимости снова возвратились.
Ее охватило чувство неловкости и гнева одновременно.
«Он играет мною, словно игрушкой!»
Изо всех сил она пыталась взять себя в руки и постаралась подняться на ноги, как можно уверенней. Малфой стоял в нескольких шагах от нее, прямой и высокий, не подавая ни единого признака того, что собирается сделать дальше. Его лицо было холодно и безразлично, и, как она не старалась, но так и не смогла увидеть в нем ни одной эмоции.
Пытаясь понять, где они сейчас находятся, Гермиона огляделась вокруг: в каком-то узком коридоре, по-видимому, достаточно далеком от шумного центра театра.
— Куда вы принесли меня? Почему мы здесь?
— Вы почти упали в обморок, мисс Грейнджер. И если бы меня случайно не оказалось рядом, то кувыркнулись бы вниз по лестнице. Неужели не помните? — почему-то его голос, спокойный и, как всегда, размеренный, казался сейчас медом. Упрямо отрицая этот факт, Гермиона изо всех сил старалась собраться и не думать об этом.
— Да… Хорошо… Спасибо вам… за помощь, — произнесла, как можно спокойней и вежливей. Она пыталась воспринять эту ситуацию отстранено, одновременно стараясь заглушить ту неумолимую жажду, которую вызывал в ней этот мужчина. Собственно говоря, он повел себя, как джентльмен, спасая ее от неловкости, а может быть, и от серьезных травм. Возможно, Кингсли был прав. Возможно Люциус Малфой и, в самом деле, изменился. Гермиона хотела улыбнуться, но не получилось.
— О… — зловеще продолжил Малфой, и в его интонациях зазвучала смутная угроза. — Не льстите себе, мисс Грейнджер. Я повел себя так лишь для того, чтобы избавить от проблем магическую Британию. На мой взгляд, вся эта клоунада с походом толпы волшебников в магловский театр — просто фарс. И могу сказать, что некоторые из этих вульгарных кичливых маглов все же заподозрили что-то. Шеклболт ведет себя, как дурак, думая, что подобные авантюры могут сработать: он даже не отдает себе отчет, насколько рискованно сближать наши миры именно таким образом. И я не мог позволить неуклюжей маглорожденной ведьме навернуться вниз по лестнице на глазах у сотни маглов. Это было бы глупо, не правда ли? А вы, мисс Грейнджер, по-видимому, снова и снова пытаетесь привлечь к себе всеобщее внимание. Не кажется, что пришло время повзрослеть?
От оскорбления у Гермионы перехватило дыхание. Она почувствовала, как щеки сразу же вспыхнули от стыда и злости.
«Какая же я дура! Позволила себе слабость довериться ему, позволила себе даже почувствовать эту странную тоску! Да как вообще можно подумать, что Малфой изменился? Что он способен измениться?! Идиотка!»
Люциус двинулся было в ее сторону, но, внезапно, не дойдя лишь шага, остановился, продолжая медленно блуждать глазами по ее телу, будто пытаясь запомнить все, что видел. И еще раз вызывая тем самым у Гермионы мучительную судорогу желания. Только теперь ей стало стыдно за подобную реакцию. В ней вспыхнула ярость к этому мужчине, к его способности так легко управлять ее мыслями, ее душой, ее телом.
Лицо Люциуса Малфоя еще сильнее посуровело, когда он заговорил снова.
— Хотя, не скрою… Всего несколько лет назад я был бы счастлив увидеть вашу головку, размозженной на мраморном полу фойе; увидеть, как алая кровь, вытекающая из нее, смешивалась бы с такой же алой тканью вашего необыкновенно возбуждающего платья…
Боль от этих слов ударила, будто пыточное заклятье, и Гермиона задохнулась, чувствуя, как глаза уже налились горячими слезами. Прежде, чем он увидел бы, что она плачет, девушка повернулась и выбежала из двери, помчавшись по коридорам. Горько и отчаянно рыдая, охваченная непонятными, лихорадочными эмоциями, она быстро оказалась в холле театра, где к огромному облегчению увидела жутко обеспокоенных Рона, Кингсли и Ормуса, уже разыскивающих ее.
Подбежав к Рону, она бросилась ему на шею и, задыхаясь от рыданий, с промокшим от слез лицом, смогла кое-как проговорить:
— Отведи меня домой, пожалуйста. Я хочу скорее уйти отсюда…
Никто из трех волшебников не сомневался, что это — самое нужное и правильное, что они могут сделать сейчас для Гермионы. И, не задавая никаких вопросов, втроем они вывели ее из Королевского Оперного Театра, чтобы быстро найдя подходящий переулок, аппарировать домой.
Оставшись один, с выражением странной пустоты на лице Люциус какое-то время не отрывал глаз от места, где только что стояла Гермиона. Потом, неторопливо подойдя к стене, он с силой ударился об нее лбом и закрыл глаза. Глубоко и медленно дыша, Малфой чувствовал, как последние остатки его мучительного нереализованного возбуждения, наконец, исчезают.
========== Глава 8. Решимость ==========
Доставив Гермиону в квартиру, все трое, не останавливаясь, начали хлопотать над ней, непрерывно предлагая то воду, то еду, то зелья. Все они видели, насколько сильно волшебница казалась расстроенной, но каждый четко ощущал, что обсуждать происшедшее она явно не готова. Поэтому мужчины с облегчением вздохнули, когда уже скоро Гермиона успокоилась и присела на диван, отрешенно потягивая воду. Шло время. Ее молчание стало напрягать – растерянные Ормус и Кингсли все еще оставались в квартире, не зная, что делать дальше. Внезапно Гермиона ощутила напряженность, повисшую в воздухе, и бросила на них быстрый взгляд, в котором одновременно мелькнули удивление и легкое раздражение.
– Все хорошо. Вам незачем больше беспокоиться.
– Дорогая, ты уверена? – мягко спросил Кингсли, снова вспоминая недавнее состояние этой молодой сильной ведьмы.
– Да, – решительно ответила Гермиона, бросая на него категоричный взгляд.
Немного обескураженные Кингсли с Ормусом собрались, и Рон, слегка смущенный поведением подруги, проводил их вниз до входной двери.
Возвратившись несколько минут спустя, он увидел, что диван пуст; Гермиона уже легла в кровать. Заглянув в спальню, Рон мягко позвал:
– Гермиона, – и с облегчением услышал спокойный ответ.
– Со мной все в порядке, Рон. Просто – вечер, музыка, встреча с родителями… Как-то странно подействовало. Мне нужно немного побыть одной…
Конечно же, Рон принял объяснение, хотя и понимал, что за истерикой в театре стоит нечто большее. Кингсли рассказал ему о реакции Гермионы на Люциуса Малфой, и Рон мог вообразить, как это подействовало на нее. Но сейчас поверил, что Гермиона успокоилась. Поэтому тихо пожелал «спокойной ночи», сказал, что ляжет приблизительно через час и аккуратно закрыл дверь.
Водоворот эмоций и воспоминаний о прошедшем вечере непрерывно кружился в сознании Гермионы, лежащей в уже таком знакомом состоянии пристального вглядывания в темноту спальни.
Как обычно, она анализировала все детали произошедшего, снова и снова проигрывая в памяти слова Люциуса Малфоя.
Во-первых, то, что он считал посещение магловского театра целой толпой волшебников редкой глупостью – было абсолютно правильно. Сама эта идея казалась ей сейчас опрометчивой и непродуманной. Гермиона ведь тоже обратила внимание, как непривычно для маглов были одеты некоторые волшебники. И странные взгляды маглов, обращенные на эти нелепости. Да и музыка вызывала в волшебниках такие глубокие эмоции, что стихийная магия могла проявиться просто в любой момент.
Во-вторых, Гермиона признала, что падение с лестницы могло вызвать еще один виток проблем. Друзья наверняка использовали бы заклинания, чтобы исцелить ее, и сделали бы это, не задумавшись. Или же маглы могли отправить ее в одну из своих больниц, и никто даже не узнал об этом. И Бог знает, не проявилась ли бы там ее собственная природная магия? Люциус Малфой, определенно, был прав, давая ей понять, что волшебники находились в очень уязвимом положении среди огромного скопления обычных людей.
Кольнуло воспоминание о том, что он считает ее неуклюжей и по-детски незрелой. Но чего еще было ждать от Люциуса Малфоя? Гермиона усмехнулась, вспоминая рассуждения Кингсли об «изменившемся Малфое».
Снова и снова в голове звучали слова Люциуса:«…я не мог позволить неуклюжей маглорожденной ведьме навернуться вниз по лестнице на глазах у сотни маглов. Это было бы глупо, не правда ли? А вы, мисс Грейнджер, по-видимому, снова и снова пытаетесь привлечь к себе всеобщее внимание. Не кажется, что пришло время повзрослеть?»
Она почувствовала, как опять захлестывают гнев и раздражение, но тут же со стыдом вспомнила, насколько глупо и невоспитанно вела себя с Кингсли. Да еще на глазах у магловского политика.
«Ну почему я не могу управлять своими эмоциями?»
Несмотря на злость, Гермиона неохотно признала, что все, о чем говорил Люциус Малфой – было справедливо и умно. Все, о чем говорил!
Внезапно вспомнилось еще об одном. Не обратив на это внимания поначалу, сейчас она вздрогнула: Люциус назвал ее «маглорожденной». С какой стати он не бросил свое обычное «грязнокровка», которое раньше использовал, не задумываясь? Гермионе не верилось. Не было никакого сомнения, что Малфой хотел обидеть и оттолкнуть ее, это было абсолютно точно. Но… почему не выбрал самое обидное, самое ненавистное для нее оскорбление?
От невозможности понять этого человека разболелась голова. Почему в театре он повернулся и уставился ей в глаза? Почему так бесконечно долго не отводил взгляд? Как Люциус Малфой оказался в нужном месте в нужное время, успев подхватить, когда она падала? Неужели следил? И почему прижимал ее к себе так сильно? Почему так близко, дразняще близко, наклонился, столь резко отстранившись потом? Тогда ей, охваченной смущением и гневом, казалось, что он развлекается, забавляясь ее реакцией на своё поведение. Но сейчас воспоминания о глазах Малфоя ярко вспыхнули в сознании, и она вспомнила его дыхание. Тяжелое. Быстрое. Да… взаимная жажда была осязаема, даже воздух вокруг них был пропитан этой жаждой, Гермиона окончательно уверилась в этом.
И, наконец, она вспомнила последние, ужасные слова Люциуса и яркие детали, нарочито подчеркнутые им. Его прошлое, прошлое Пожирателя Смерти, снова кольнуло память. Это был человек, который видел и делал множество мерзких и отвратительных вещей. И все, что он сказал, лишний раз напоминало об этом… Его слова вызывали отвращение, но почему-то она знала, что произнесены они нарочно, в ожидании от нее подобной реакции. Анализируя последнюю фразу Малфоя снова и снова, Гермиона поняла одну вещь: фактически Люциус сказал, что был бы счастлив, видеть ее мертвой «всего несколько лет назад», но не сейчас. Это прозвучало достаточно ясно.
Действительно, для нее не было новостью то, что во времена возвышения Волдеморта, Малфой и все остальные Пожиратели Смерти преследовали еелишь за то, что она – маглорожденная. И он мог бы убить ее или ее друзей не единожды, особенно тогда, в Отделе тайн. Но хотел ли он этого на самом деле: сам, лично? Или побуждали интересы Волдеморта? Где она, эта самая правда?
Да, все, что говорил Люциус Малфой, было сказано Пожирателем Смерти. Бывшим Пожирателем, так или иначе сумевшим после войны избежать Азкабана, хотя Министерство магии было бы невероятно счастливо запереть его там, появись для этого хоть малейшая возможность. И будет счастливо сделать это и теперь, соверши Малфой хоть какой-то проступок.
Возможно, именно это и стало истинной причиной его поведения в театре – он должен вести себя безупречно. Прокручивая в мыслях мельчайшие детали, Гермиона так и не могла понять, что этот человек для нее – угроза или та бесконечная абсолютная защищенность, испытанная в его руках…
Ее здравому смыслу был брошен вызов, и решение, наконец, пришло: если встретит Малфоя снова, то поведет себя спокойно и рассудительно, больше не позволяя юношеским эмоциям взять верх. Он был загадкой. Малфой казался чем-то таинственным, что она должна разгадать, и Гермиона надеялась, что у нее будет шанс узнать и понять об этом человеке хоть чуточку больше. Может быть, тогда поймет и то, почему он вызывает такую сильную реакцию у нее самой – эмоциональную, да и физическую. И почему, черт возьми, Малфой не скрывая своего интереса к ней, вдруг резко и безжалостно отталкивает в следующую минуту.
«Ну уж нет! Я не могу позволить ему взять над собою вверх. В конце концов, нет проблемы, которую нельзя было бы решить. И этот ребус, этого человека, я тоже решу. Головоломку под названием «Люциус Малфой» я разгадаю!»
Уже проваливаясь в сон, Гермиона поняла, что больше не ощущает ни обиды, ни сожаления, но… кое-что она все-таки чувствует. Не могла врать сама себе – жгло отнюдь не негодование на Кингсли и не воспоминания о прошлых пытках. О нет, это был жгучий гнев на Люциуса Малфоя; на мерзавца, что отстранился, когда она… так отчаянно его хотела.
Проснувшись следующим утром, Гермиона тут же встретила взгляд Рона, с тревогой ожидающего ее пробуждения.
– Все хорошо, любимая? – стараясь не показать, что волнуется, спросил он.
Гермиона кивнула. Выбросив из головы все, что мучило ее предыдущие недели, она успокоилась, как только приняла решение «разгадать загадку по имени Малфой».
– Да, спасибо, – Гермиона понимала, что вчерашние события придется как-то объяснить и не желала, чтобы Рон начал выпытывать то, говорить о чем совершенно не хотелось. – Правда, Рон, я в полном порядке. Просто… вечером все оказалось – чересчур. Меня впечатлила реставрация Ковент Гардена и то, что вижу родителей рядом с волшебниками, что нахожусь в магловском мире с тобой, да и Кингсли тоже постарался. Мне вдруг стало неловко и неуютно в том мире, который раньше я считала родным, понимаешь? Иногда такое происходит: человеку становится больно, даже если причину этой боли объяснить невозможно…
– Кингсли сказал, что ты ужасно разозлилась, когда увидела на спектакле Малфоя, – осторожно проговорил Рон, удивленный, что Гермиона почему-то не упоминает об этом.
И она почувствовала, как внутри что-то екнуло. Надежда избежать любого упоминания о происшедшем оказалась тщетна. Взяв себя в руки, Гермиона заговорила как можно спокойней, хотя знала – румянец уже полыхнул по щекам.
– Ах, да, и это тоже… Как-то не ожидала, что окажусь в магловском театре в компании Пожирателя. Забавно, не находишь?! Так или иначе, я высказала Кингсли все, что думала на эту тему! – и неловко засмеявшись, поднялась с кровати, давая понять, что разговор окончен.
Рона, конечно же, ни капельки не убедили ее слова, но он отчетливо осознал, что продолжать не стоит, и начал собираться на работу. Его, в принципе, удовлетворило то, что Гермиона чувствует себя достаточно хорошо, чтобы отправиться в Министерство. Ее невероятная моральная выносливость не переставала поражать.
Уже усевшийся завтракать, в то время как Гермиона одевалась в спальне, он поднял голову, лишь услышав, как она входит в кухню. Ложка невольно упала в кукурузные хлопья. Для того, кто накануне вечером бился в истерике от необъяснимой боли, Гермиона выглядела невероятно. Пышная блестящая копна волос, завитки которой она подобрала наверх, выпустив только пару локонов по бокам, обрамляла нежное личико. На ней был надет строгий, но очень сексуальный облегающий жакет. Широкий пояс, обвязанный вокруг талии, заставлял обратить внимание на вызывающую стройность, а юбка, казалось, обнимала бедра. Даже каблуки Гермиона надела сегодня выше, чем обычно, и ошеломленный Рон с интересом отметил это, когда понял, что не может отвести глаз от ее ног.
– Вот это да! Ты выглядишь …
– И как же? – не удивившись, задала вопрос Гермиона.
– Великолепно… – ничего не понимая, пробормотал Рон.
– Спасибо, дорогой, – улыбнувшись, она на ходу куснула тост и, быстро поцеловав его в макушку, направилась к двери. – Пока, Рон! Удачного дня!
Вскоре входная дверь хлопнула, оставляя смущенного и изумленного Рона одного. В тихой и пустой квартире.
В кабинете Гермиону уже ждала сова с запиской от Кингсли Шеклбота: он извинялся за вчерашний вечер и просил зайти к нему сразу же, как только придет на работу. Догадываясь, о чем хочет поговорить министр, она направилась в его кабинет, собираясь чистосердечно извиниться за свое поведение и объяснить все точно так же, как утром объяснила Рону.
Дейдра была уже на месте, и они с Гермионой снова обменялись весьма нелюбезными взглядами, как и несколько дней назад. Торопясь покинуть приемную, она решительно прошла к министру и увидела на его лице то же самое беспокойство, что и накануне.
– Гермиона, – мрачно произнес Кингсли. – Спасибо, что пришла так быстро. Присаживайся. Для начала, хочу извиниться за то, что пришлось пережить тебе вчерашним вечером. Я знал, что рискую, приглашая Малфоя, но на такую острую реакцию, честно говоря, не рассчитывал… – не дав ему закончить, Гермиона перебила.
– Ох, нет, Кингсли, это я должна извиниться перед тобой. Я вела себя опрометчиво и по-детски, прости. Ты правильно сказал – время не стоит на месте, и я не имею права не доверять, когда ты утверждаешь, что Люциус Малфой изменился. Просто вчера нахлынуло так много всего – музыка, встреча с родителями, и с бывшим Пожирателем Смерти… Это оказалось для меня чересчур. Но я действительно должна учиться, лучше управлять своими эмоциями. И я постараюсь, правда.
Кингсли Шеклбот приоткрыл рот от удивления. Он не мог поверить, что перед ним сидит девушка, бившаяся лишь прошлым вечером в жуткой истерике. Некоторое время, пока министр думал, как перейти к следующему вопросу, в кабинете царила тишина.
– Хорошо, хорошо… Я рад, что ты чувствуешь себя лучше. Если могу чем-то помочь… – неуверенно начал он.
Гермиона же продолжила с удвоенной энергией.
– Итак, господин министр, вчера вечером, в процессе нашей… ммм… беседы… Вы упомянули, что планировали мою встречу с Люциусом Малфоем, подразумевая некую конкретную ситуацию. Что именно имелось в виду? – ясно и спокойно проговорила Гермиона, произнеся имя человека, встреча с которым уже не раз довела ее до слез, без малейшего намека на нервозность в голосе. Чем оказался поражен Шеклбот, который выдал свои объяснения скорей и откровенней, чем собирался.
– Мда… Хорошо, Гермиона, если для тебя это возможно, то я собирался попросить… Только если тебе это не в тягость, конечно… Не могла бы ты лично взяться за одну из частей реабилитационной программы Малфоя? Я уже говорил, что сейчас он проходит… реабилитацию, скажем так, и у меня есть основания утверждать, что проходит успешно. Часть этой программы – всестороннее исследование мира маглов, – Шеклбот немного помолчал. – Я было подумал, что ты идеально подходишь для того, чтобы ознакомить его с некоторыми из чудес магловского мира, увлечь, заинтересовать их жизнью, культурой, наукой. Ведь ты, в конце концов, самая талантливая ведьма своего поколения, и при этом дитя маглов – прекрасная комбинация, с нашей точки зрения. Да и Люциус Малфой, если он не дурак, а он, безусловно, не дурак, не может не уважать твои способности. Но… после вчерашней твоей реакции, наверное, глупо просить об этом… – уже несколько неуверенно закончил он.
– Ну почему же? Нет, я возьмусь за это! – стремительно проговорила Гермиона, натолкнувшись на изумленный взгляд министра.
– Ты уверена? Я имею в виду…
– Да, абсолютно! И думаю, что это – замечательная идея! – Гермиона не могла поверить своим ушам. Будто сама судьба услышала ее вчерашние мысли и тут же вмешалась. Чувствуя, как ускорился пульс, изо всех сил пыталась казаться спокойной. – Ты же сам говорил, что Малфой нужен нам, нужен на нашей стороне. И что необходимо познакомить его с истинным величием магловского мира. Я возьмусь за эту задачу, Кингсли.
– О, конечно, поначалу я был уверен, но теперь… твоя вчерашняя реакция на него… я подумал, что не стоит и просить…
– Пожалуйста, Кингсли, не придавай этому значения. По поводу вчерашнего вечера я уже все объяснила. Дело не только в Люц… в господине Малфое… я повела себя так по нескольким причинам, но, так или иначе, повела недопустимо. Дай мне это задание. Когда нужно приступить? – Гермиона почти тараторила, ужасно боясь, что Шеклбот откажет ей.
Тот и впрямь казался неуверенным и осторожно проговорил:
– А тебе не нужно время, чтобы подумать?
– Нужно. Как сможешь, пришли мне информацию о том, когда мы должны встретиться с Люциусом Малфоем, а я пойду думать, – она поднялась со стула, чтобы скорей уйти, не давая ему шанса изменить решение.
– Что ж, хорошо, Гермиона, но только потому, что ты выглядишь совершенно уверенной. Должен сказать, я даже не ожидал подобной реакции.
– Все в порядке. Спасибо, Кингсли, это – превосходная идея. Мне на самом деле будет интересно заняться чем-то подобным, – повернувшись, чтобы уйти, Гермиона вдруг остановилась, замерев от неожиданно царапнувшей мысли. Затем повернулась к министру и, снова стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, спокойно спросила:
– А что насчет Нарциссы и Драко? Разве они не нуждаются в подобной «реабилитации»? Или это общая программа?
Шеклбот усмехнулся и неопределенно махнул рукой.
– Драко знает о магловском мире более чем достаточно, и уже был замечен в нем даже за пределами Британии… да и ведет он себя с маглами нормально… конечно, с волшебной точки зрения.
– А Нарцисса? – Гермиона не могла понять, почему так внезапно начала нервничать.
– Говоря между нами, дорогая, сразу после войны пошли слухи о напряженности между супругами Малфой. И, кажется, небезосновательно… Обидно, конечно. Они всегда были крепкой семьей – это то, что их всегда и спасало, собственно. Но кто знает, что происходило за стенами Малфой-мэнора? Скажем так, реабилитация Люциуса не имеет никакого отношения к его жене. Говорят даже, что она вообще уехала из страны. Их уже очень давно не видели вместе…
Гермиона почувствовала, как внутри что-то сжалось, и невольно схватилась за ручку двери.
– Да, действительно, жаль… Я поняла… – не совсем внятно пробормотала она, но, поправившись, заговорила ясней. – Еще раз спасибо, Кингсли. Я не подведу тебя, обещаю.
С этим Гермиона Грейнджер развернулась и стремительно вышла, оставляя министра Магии и Волшебства в изумлении от своей способности – поражать и удивлять.
«Право, этой ведьме удается подобное, как никому».
А уже по дороге в кабинет ее охватила необъяснимая и какая-то невероятная эйфория. Она и подумать не могла, что уже на следующий день после того, как решит разобраться в Люциусе Малфое, сам Шеклбот преподнесет его разве что не на блюдечке. И никакой при этом Нарциссы! Гермиону тут же охватило чувство вины, и она попыталась снизить накал, бушующего в ней восторга.
Уже закрыв за собой дверь, девушка невольно расхохоталась – казалось, кровь превратилась вдруг в шампанское, и это оно течет сейчас, пузырясь по венам. Откинув голову назад, она снова громко рассмеялась. И сознание, и тело странно покалывало, когда Гермиона обхватила себя руками, наслаждаясь собственными прикосновениями, которые напоминали, как дотрагивался этот мужчина, неся ее… на руках.
========== Глава 9. Подготовка ==========
Следующие несколько дней прошли на редкость спокойно: Рон удовлетворенно, хотя и с легким замешательством, отметил про себя, что Гермиона почему-то пребывает в состоянии необъяснимого, неестественного и даже какого-то подозрительного веселья (особенно, если учесть ее истерику в Оперном театре). Но привыкнув не задумываться о переменах женского настроения, уже скоро позабыл об этом и просто наслаждался замечательным настроением любимой. После последней командировки они занимались любовью каждую ночь, кроме той, после спектакля, и почти всегда это оказывалось ее инициативой. В Гермионе, казалось, проснулся какой-то новый сексуальный аппетит, да такой, что иногда Рон даже чувствовал себя несколько неадекватно, признавая в глубине души, что, возможно, порой обошелся бы и без секса. Эти мысли приходили в голову, когда он возвращался сильно уставшим, но один лишь взгляд на Гермиону возбуждал неимоверно, даже несмотря на усталость.
«Черт, какой же она стала темпераментной…»
Конечно, Рон надеялся, что Гермиона довольна их близостью, правда, догадывался, что оргазма с ним она не испытывает. Тем не менее, пыл ее не утихал, и подруга, казалось, была готовой к сексу почти всегда. Хотя… одну деталь он все-таки заметил — после занятий любовью Гермиона теперь надолго зависала в ванной, и не раз ему даже казалось, что из-за двери слышится тихий сдержанный стон. Но размышлять на эту тему дальше Рон решительно отказывался.
_____________________________________________________________________
В свою очередь, Гермиона думала лишь о том, что совсем скоро она совершенно официально начнет разгадывать загадку по имени «Люциус Малфой». Мысли и идеи, как представить ему мир маглов, бурлили в её хорошенькой и светлой головке, опережая одна другую. Однако она ясно осознавала, что для начала необходимо лучше узнать самого Малфоя. И хотя преследовала личные интересы, но как же приятно, черт возьми, было иметь на это санкцию Министерства.
Они с Роном занимались сексом почти каждую ночь. И каждый раз в кровати Гермиона заставляла себя сосредоточиться на нем: ласкала бледную, веснушчатую кожу, пристально всматривалась в глаза, целовала. Но почему-то раз за разом ее настойчивое желание, сталкиваясь с его ограниченными возможностями, ни к чему не приводило. Гермиона постоянно сбегала в ванную, как только Рон откатывался на свою половину. А уже там, закрыв дверь, тут же начинала гладить тугой комочек плоти, пытаясь довести себя до желанной разрядки. Вот тогда, наедине с собой, она открыто и исступленно концентрировалась лишь на одном лице, которое мысленно возникало перед Гермионой в самый трепетный и сладкий момент… Лицо Люциуса Малфоя.
___________________________________________________________________
После встречи с Шеклботом прошло уже несколько дней, когда Гермиона наконец-то получила от него сообщение. Будучи довольно занятой, она с трудом оторвалась от работы, хотя ожидание уже и стало мучительным. Как и надеялась, полученное письмо касалось Малфоя, и Гермиона поймала себя на мысли, что, даже ожидая новостей, оказалась не готова к тому, что увидела на пергаменте.
«Дорогая Гермиона!
Я сообщил Люциусу Малфою о том, что ты согласилась вести часть его реабилитационной программы, касающуюся знакомства с миром маглов. Он заявил, что примет любой, подготовленным тобою, план и появится здесь в четыре часа пополудни ближайшей пятницы для первой встречи. Надеюсь, ты достойно подготовилась к работе с ним, и желаю удачи.
Еще раз хочу поблагодарить за то, что согласилась заняться этим необычным заданием, и повторяю: в любое время, если ты почувствуешь дискомфорт или какую-то угрозу в присутствии Малфоя, мы прервем ваше общение.
Всегда к твоим услугам,
Кингсли Шеклбот»
Внутренности дернулись и сжались в тугой болезненный узел. Хотя мысли о встречах с Люциусом и доминировали в сознании уже несколько дней — теперь, когда сам факт подтвердился, это захватило врасплох, вызвав внезапную волну паники, и ее вдруг охватила неуверенность.
Снова перечитав пергамент, она несколько раз глубоко вздохнула. Послезавтра. Послезавтра он будет здесь, в ее кабинете, будет сидеть в нескольких шагах. Кожу начало покалывать, и знакомый жар уже начинал разгораться где-то глубоко внутри. Опасения, охватившие минуту назад, уже перестали волновать, остался лишь жар…
В конце концов, отложив письмо в сторону, Гермиона попробовала сосредоточиться на груде привычных рабочих документов, лежащих на столе. Пыталась, как только могла, но, не сумев прочитать ни слова, поняла, что работать сегодня, увы, не сможет.
Собрав пергаменты, она аккуратно сложила их в сумку и вышла из кабинета. Только что пробило три часа, поэтому пришлось сказать Ормусу, что ужасно разболелась голова, и она хотела бы поработать с документами дома. Не задавая лишних вопросов, тот позволил ей уйти, и Гермиона стремительно покинула Министерство.
Квартира была пуста, Рон предупредил, что сегодня задержится: с тренировок в Хогвартсе он всегда возвращался позднее обычного. Опустив сумку, какое-то время Гермиона стояла посреди комнаты, недоумевая, что же теперь делать. Схватила себя за волосы, дернула. Потом бесконечно долго смотрела в пустоту. И наконец начала мерить шагами собственную гостиную. Вперед, назад. Вперед… Назад…
«Как мне приветствовать Люциуса? Как вести себя с ним, особенно после того, что произошло в опере? О чем спросить для начала? Вспомнить ли о Драко? Упоминать ли Нарциссу?!»
Казалось, она тонет в собственных мыслях. Гермиона уже и так тщательно подготовилась, составив кучу вводных вопросов, но сейчас, когда первая встреча стала неизбежной, она сомневалась, хватит ли выдержки, чтобы остаться рядом с этим человеком спокойной и здравомыслящей. Понимала: чтобы начать распутывать его тайну, она должна будет произвести нужное впечатление, и надеялась, что удастся не выглядеть, словно сбрендившая, как только он войдет в кабинет.
Ощущая все нарастающее беспокойство, Гермиона уже несколько часов не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме Люциуса Малфоя, когда услышала, как открывается дверь. Возвратился Рон. Тепло и нежно она приветствовала его, хотя и не так пылко, как в последнее время. И надо сказать, Рон подметил это. Весь вечер он рассказывал ей о своей поездке в Хогвартс: о том, что профессор МакГонагалл поменяла обстановку спален; о том, что на обеде в Большом Зале туда словно ураган влетел Пивз, жалуясь, что кто-то нарисовал несмываемые надписи на стенах замка. И о том, насколько позорная команда по квиддичу играет сейчас за Гриффиндор. Он болтал, почти не останавливаясь, и в другое время Гермиона внимательно и с удовольствием бы слушала новости о любимой старой школе, но вот сейчас… Нет, она, конечно же, была рада, что болтовня Рона отвлекает ее от… другого. Ночью они снова занимались сексом, на сей раз по инициативе самого Рона, и это снова было быстро и скучно, как всегда…
А когда вскоре, он с глухим стоном кончил и повернулся к ней спиной, неудовлетворенную и на этот раз Гермиону впервые кольнула мысль: а что, в самом деле, она испытывает к Рону?
«Мерлин! Он совершенно не виноват в том, что последние недели, начиная со встречи во «Флориш и Блотс», водоворот моих эмоций, увы, не касается его… Это я так откровенно поглощена другим мужчиной, что даже к оргазму приводят мысли именно о нем… И все же… Рон — мой самый лучший, самый надежный друг, и я по-прежнему отношусь к нему с теплотой и нежностью. Должна ли я стыдиться того, что теперь влечет к другому? И тем более трусливо скрывать это…»
Вспышка вины кольнула совесть, но мысли уже стремительно вернулись к четырем часам пятницы. «Пятница, четыре часа пополудни…» — с этим она провалилась в сон, полный сновидений, в которых в нее пристально вглядывались холодные серые глаза.
К счастью, четверг пролетел стремительно. Гермиону ожидали дела, встречи, совещания и, хотя мысли и блуждали далеко, день худо-бедно оказался как-то заполнен. На ужин к ним пришли Гарри и Джинни, благодаря которым, вечер тоже пролетел неожиданно быстро. Гермиона была почти уверена: они расспрашивали Рона о ее сегодняшней неразговорчивости (у этих-то троих рты просто не закрывались), и поэтому осознанно извинилась перед уходящими друзьями за необщительность, сославшись на страшную усталость.
Проводив гостей, тут же легла в кровать и притворилась спящей, чем разочаровала несколько удивленного Рона, уже привыкшего к регулярной порции вечернего секса. Но беспокоить ее он не стал, а молча уснул. Гермиона же всю ночь не сомкнула глаз.
__________________________________________________________________
Наконец, утро пятницы — серое и хмурое лондонское утро — наступило. Проснувшись, Рон тут же расстроено застонал, осознавая, что Гермиона уже поднялась и чистит перышки в ванной. А когда наконец открыл глаза, увидел, что она стоит рядом с кроватью, как-то странно и непривычно пристально вглядываясь в его лицо. Очень похоже на то, как он смотрел на нее тем утром, после театра. Сегодня она выглядела просто восхитительно: в том же самом своем костюме, в облегающих юбке и жакете, с поясом, так подчеркивающим талию. А еще Гермиона снова надела те безумно сексуальные туфли, и волосы, опять уложила так, чтобы еще заметней подчеркнуть очарование лица.
Чувствуя безумное возбуждение, Рон медленно выдохнул:
— Смотрю, ты сегодня постаралась…
— О… у меня важная встреча, — легко ответила Гермиона. — Просто, когда хорошо выгляжу, это придает уверенности. Понимаешь?
— Да я не жалуюсь, малышка, — Рон потянулся и погладил ее колено. Эрекция стала уже болезненной, и он отчаянно нуждался в близости. — Гермиона, а ты не можешь ненадолго задержаться? Ну… Я имею в виду, посмотри на меня!
Он откинул одеяло, чтобы показать ей возбужденную плоть, уже выступающую из трусов, и Гермиона мельком глянула вниз, с ужасом осознавая, что впервые в жизни чувствует к нему физическое отвращение. Сразу же отвела взгляд, а потом наклонилась и чмокнула в щеку.
— Прости, дорогой, но мне пора. Встреча начинается рано. Пока! — она быстро направилась к двери, но остановилась и оглянулась назад. — Кстати, я могу задержаться сегодня. Нужно кое-что обсудить с Ормусом.
Буркнув ей на прощание что-то невнятное, разочарованный Рон повернулся на живот, и Гермиона, подхватив сумочку, убежала.
До министерства было достаточно далеко, и хотя обычно она наслаждалась неторопливыми прогулками по магловскому Лондону, сегодня эта перспектива почему-то раздражала. Поэтому Гермиона свернула на пустынную дорожку, достала палочку и аппарировала прямо в свой кабинет. Голова тут же закружилась, вынуждая сразу присесть на стул, и взгляд упал на лежащую на столе записку, подписанную Кингсли.
«Просто хотел напомнить — Люциус Малфой будет сегодня в четыре пополудни. Все в силе?»
По губам скользнула легкая улыбка. О, она не нуждалась в напоминании… Гермиона, потянувшись, достала из ящика стола бумаги, подготовленные для встречи, и быстро пробежалась по ним глазами. Начать она планировала издалека: расспросить его о детстве, об учебе в Хогвартсе и о том, что любил и не любил Люциус Малфой в этой жизни. На этот раз она решительно собиралась предстать перед ним деловой и конкретной женщиной; хотела убедить его в своем профессионализме; продемонстрировать, насколько грамотно и педантично подходит к решению поставленных задач. И, наконец, доказать, что она — взрослая…
Осознавая, что утро тянется мучительно медленно, Гермиона постоянно поглядывала на свои изящные часики. В полдень же быстро поднялась и, оставив бумаги рассыпанными по столу, вышла из кабинета. Есть не хотелось совершенно, но ланч мог хоть как-то разнообразить мучительное ожидание. Зайдя в небольшое магловское кафе неподалеку от министерства, заказала себе панини, но откусив несколько раз, так и оставила его, принявшись лишь за кофе. Три чашки подряд! Без десяти час почувствовала, что ей просто необходимо вернуться на работу, но нарочно шла так медленно, как только могла, надеясь, что хотя бы это поможет протянуть время.
Она шагала по мраморным коридорам атриума, невольно поглядывая на все часы, попадающиеся ей по пути.
«Три минуты второго, пять минут второго, шесть минут второго — как, спрашивается, пережить еще почти три часа?»
Гермиона подошла к своему кабинету, так и не сумев придумать, чем занять оставшееся время, когда мельком заметила, что секретарь Ормуса зачем-то зовет ее, но вместо того, чтобы ответить, почему-то открыла дверь.
И сразу же почувствовала аромат.
«Он!»
На негнущихся ногах вошла.
Люциус сидел на ее собственном стуле возле рабочего стола, развернувшись к двери спиной, и просматривал бумаги, так неосмотрительно оставленные на виду. Услышав, что кто-то появился, Малфой мягко повернул стул и едва заметно улыбнулся.
— Занятно было почитать сие, мисс Грейнджер.
В кабинет влетела растерянная секретарша.
— Я как раз хотела предупредить, что мистер Малфой пришел намного раньше. И это он настоял на том, что подождет вас в кабинете. Мисс Грейнджер, надеюсь, я не сильно провинилась, впустив его? Извините, просто ланч уже подходил к концу…
Гермиона замерла на месте. Да, она безумно хотела увидеть его снова и сама, как дурочка, торопила стрелки часов, но при этом думала, что на сей раз все произойдет по ее плану. И играть сегодня они будут по ее правилам. В ее время. Безучастно повернувшись к секретарю, сдержанно ответила:
— Да… не волнуйтесь, все хорошо… Я разберусь с ситуацией.
Она закрыла дверь и с чуть кружащейся головой повернулась к волшебнику, нагло усевшемуся на ее стул.
«Черт, я совершенно не готова увидеть его так неожиданно!» — мрачно мелькнуло в голове, и Гермиона поняла, что ноги слегка подкашиваются. Усилием воли взяв себя в руки, произнесла, как можно спокойней:
— Вы явились раньше назначенного.
— Хм… несколько раньше, пожалуй, — Люциус привычно растягивал слова. — Подумал, что вы рассердитесь, если опоздаю на наше первое маленькое рандеву. Надеюсь, не ошибся?
— Да, но вы явились раньше на целых три часа.
— Неужели на три? Что ж, уверен, мы найдем, чем заняться… — Люциус сделал паузу, буквально впившись в нее глазами.
Гермиона чувствовала, как тело снова охватывает жар, и знала, что он обязательно заметит так внезапно появившийся румянец. Дыхание стало быстрым и прерывистым, а грудь невольно поднималась и опускалась сильнее обычного.
«Стоп! Я должна срочно взять ситуацию в свои руки».
Повернувшись, чтобы повесить на вешалку плащ, деловито проговорила, даже не глядя на него:
— Мистер Малфой, пожалуйста, положите мои бумаги на стол. Вы можете присесть напротив. Я же хочу вернуться на свое место, — Гермиона повернулась к нему, старясь смотреть спокойно, но твердо.
— Конечно, мисс Грейнджер, — будто промурлыкал Малфой, хотя и с изрядной долей сарказма, заставившего ее вздрогнуть.
Бросив бумаги на стол, он встал и двинулся к ней. Направляясь к рабочему месту, Гермиона с ужасом поняла, что им придется пройти всего в нескольких дюймах друг от друга. И это было опасно. Его аромат стал сейчас настолько силен, что она снова ощутила себя в состоянии, близком к обмороку.
А когда оказалась рядом, Люциус вдруг потянулся и быстро схватил за предплечье, заставляя замереть еще раз.
Его прикосновение обжигало даже через одежду. Гермиона остро чувствовала каждый палец, обвивающий руку — крепко, но на удивление очень нежно. Встревоженная и взволнованная, она с опаской ждала, что будет дальше.
Прошла целая вечность, когда Малфой наклонился так же, как в тот день во «Флориш и Блотс». Только сейчас он отодвинул локон от ее уха уже не тростью, а рукой, и сделал это с такой преднамеренной чувственностью, медленно проводя кончиком пальца по ушной раковине, что с губ Гермионы невольно сорвался тихий возглас удушья. Глаза закрылись, и она изо всех сил пыталась вдохнуть глубже.
«Господи, этот мужчина находится в моем кабинете всего две минуты, а я уже позволяю ему делать все, что заблагорассудится. Но… почему?»
Она чувствовала его дыхание на своем лице, и завораживающий аромат дурманил все больше и больше. Пальцы Люциуса уже мягко поглаживали лепесток кожи, между ухом и линией подбородка, и мысли Гермионы полностью сосредоточились на этом необыкновенно чувствительном участке и на том, как этот мужчина дотрагивается до него. Она понимала, что уже стала влажной, и невольно переступила с ноги на ногу, инстинктивно желая уменьшить напряжение, тлеющее внутри. И в этот же миг почувствовала, как острый выдох коснулся ее лица.
«Мерлин, неужели он понял, что происходит со мной?» — сердце пропустило удар.
Не делая больше ничего, Люциус наклонился к ее уху так, что чувствовалось, как его теплое дыхание вибрирует в каких-то миллиметрах, и произнес низко и мягко:
— Надеюсь, с вами все в порядке после той неприятности на днях? Хотелось бы, чтоб наша первая встреча прошла не иначе, как великолепно…
И Гермиона не смогла подавить роскошную чувственную дрожь, ползущую по позвоночнику.
Она хотела отодвинуться, когда поняла, что ноги просто не слушаются. Медленно повернула голову и встретилась с ним глазами. Это он — тот самый серый гипноз, преследующий во сне последние несколько недель. Ожидая встретить в его взгляде высокомерную снисходительность, Гермиона оказалась разочарована — выражение лица Люциуса было абсолютно нечитаемо.
— Да, — выдавила через силу. — Спасибо за помощь… тем вечером. Со мной все в порядке. Абсолютно.
Уголок его рта дернулся в ухмылке, но уже в следующий миг Малфой отпустил ее, повернулся, взмахнув полами мантии, и изящно опустился на стул для посетителей. Озадаченная Гермиона взяла себя в руки и постаралась освободиться от охватившего ее чувственного паралича. Она спокойно подошла к столу и, подвинув стул, тоже села.
— Итак, мисс Грейнджер, — почти пропел Люциус, приподнимая руки так, будто сдавался на ее милость. — Я весь ваш.
========== Глава 10. Откровения ==========
Нервно перетасовав бумаги, лежащие перед ней на столе, Гермиона слегка откашлялась. Теперь, когда Малфой находился уже не столь близко, она пришла в себя и упорно старалась сфокусироваться на предстоящей задаче. Но прошлое вдруг снова навалилось тяжеловесной глыбой. Как никогда остро Гермиона ощутила, что он не только присутствовал, а даже был фактически причастен к ее пыткам в своем собственном доме. Почему-то последние несколько недель она и не вспоминала об этом факте, но в эту минуту реальность снова обрушилась всей своей мерзостью. Да, ужас, что испытала в момент встречи с ним в книжном магазине, оказался заслонен интересом и тайной, которую она собиралась раскрыть. Но… не в этот миг. Конечно же, Гермиона не боялась Малфоя, но разум и тело снова вспомнили агонию, в которой она билась на полу его гостиной от проклятий бездушной садистки Беллатрикс Лейстрендж, бросаемых снова и снова.
«Господи… Но почему? Почему тогда так странно, так абсолютно необъяснимо я реагирую теперь на человека, который безучастно присутствовал рядом, когда его свояченица наслаждалась моими мучениями?»
Стряхнув с себя воспоминания, Гермиона постаралась сосредоточиться и вернуться в настоящее. Как никогда хотелось разобраться: откуда берется хаос, вносимый Люциусом Малфоем в жизнь.
Она глянула на него. Малфой сидел совершенно спокойно и смотрел на нее с легким любопытством. Когда глаза их встретились, он выжидающе приподнял бровь, и Гермиона, наконец, обрела дар речи.
– Мистер Малфой, моя задача состоит в том, чтобы «познакомить» вас с миром маглов. Но думаю, было бы глупо броситься в это с головой. Для начала нужно кое-что уточнить. Я хотела бы выяснить, каковы ваши основные жизненные принципы и убеждения, перед тем, как начать знакомить вас с вещами и фактами, на которые вы можете отреагировать неблагоприятно. Таким образом, я планировала немного расспросить вас о юности и детстве, о том, что вы любите и не любите в волшебном мире, чтобы на основании полученной информации мы могли приступить к следующему этапу нашей совместной работы.
Она не осмеливалась смотреть на него, опасаясь реакции, но когда поглядела, то увидела, что лицо его, как обычно, бесстрастно, хотя и показалось, что в уголках рта скользнула легкая улыбка. Не получив отрицательного ответа, Гермиона приободрилась и положила перед собой список вопросов, подготовленных в тот же вечер, когда Кингсли только озвучил свое предложение.
Кашлянув еще раз, продолжила уже уверенней.
– Расскажите мне о том, как впервые оказались в Хогвартсе и как жили до этого, – она не могла заставить себя посмотреть на Люциуса, поэтому замолчав, ждала, кажется, целую вечность…
И когда уже почти отчаялась, услышала его глубокий, звучный голос.
– Мой отец был членом попечительского совета, и еще до поступления я приезжал с ним в Хогвартс несколько раз. До школы у меня был личный наставник, поэтому я практически не сталкивался с миром маглов, в отличие от многих других ведьм и волшебников, которые иногда даже учились в начальных магловских школах. Я был готов к поступлению, и, единственное, о чем жалел, это о том, что нельзя поступить раньше одиннадцати, – спокойно и без единой толики сарказма произнес Люциус.
– Поступив в школу, вы уже знали кого-то из своих однокашников?
– Естественно. У многих наших знакомых чистокровных семей были дети моего возраста. И все они поступали именно в Хогвартс. Полукровок и маглорожденных в тот год было гораздо меньше, чем нас.
Он сделал это снова; назвал таких, как она – маглорожденными. Гермиона не смогла удержаться от комментария.
– Маглорожденных?
– Да, – коротко ответил Малфой. – Полагаю, вам хорошо известно, о ком речь.
– Конечно. Но почему бы вам не использовать более привычное название для таких, как я? Недавно в опере вы тоже назвали меня маглорожденной, – Гермиона невольно покраснела, вспомнив подробности той их встречи.
Глядя прямо на него, она ждала ответа. Малфой не издал ни звука. Гермиона заговорила снова.
– Почему бы не сказать «грязнокровок»? – даже само слово звучало для нее отвратительно; живот скрутило от боли, когда проговорила его с ядовитой злостью. Так, чтобы было понятно, что оно – оскорбление.
Люциус помолчал, а потом спокойно и размеренно ответил, уставившись ей прямо в лицо:
– Этот термин запрещен законом, мисс Грейнджер.
– Неужели? Раньше вас это как-то не волновало, мистер Малфой…
– Ах… раньше… Боюсь, это слово я услышу от вас еще не раз.
Гермиона с достоинством выдержала его пристальный взгляд, осознавая, что больше никакого ответа не получит, и уже хотела вернуться к составленному списку, как вдруг удивилась, насколько личный вопрос сорвался с губ.
– Это правда, что ваша жена училась в Хогвартсе вместе с вами? – спросила она, не смея поднять глаз, и после бесконечного молчания, услышала.
– Да.
Гермиона почувствовала, как сердце забилось быстрей, но остановиться уже не могла.
– И как же она относится к тому, что вы собираетесь изучать со мной мир маглов?
В воздухе снова повисла тишина. Гермиона по-прежнему не осмеливалась поднять глаза.
– Моя жена не знает о нашем небольшом соглашении, мисс Грейнджер. Она больше не живет в Малфой-мэноре. Мы видимся лишь тогда, когда возникают вопросы, касающиеся Драко.
Эта искренность поразила Гермиону, и она даже подняла голову, тут же натолкнувшись на твердый и абсолютно спокойный взгляд. Слегка приподняв бровь, Люциус будто пытался акцентировать сказанное, а потом отвел глаза.
Несмотря на то, что она получила такое желанное подтверждение их разрыва, Гермиона почувствовала подлинную острую боль сожаления. Ей всегда казалось, что, несмотря ни на что, Малфои были исключительно близкой и крепкой семьей. Покачав головой, она смущенно произнесла:
– Извините за бестактность. Мне очень жаль.
Глубоко вздохнув, Люцус проронил, будто про себя:
– Ну, конечно же, истинная гриффиндорка не может не сокрушаться по поводу чьих бы то ни было неприятностей, – он сделал паузу. – Не стоит жалеть о том, что моя жена больше не является членом нашего интереснейшего уравнения… хм, – приподняв бровь, Малфой иронично ухмыльнулся.
Вспыхнув от этого замечания, Гермиона опустила голову и вернулась на знакомую территорию первоначальных вопросов.
– Какие отношения сложились у вас с профессором Дамблдором?
И удивилась, когда сразу же услышала ясный ответ:
– Я был блестящим студентом. Прискорбно, что Дамблдор всегда имел слабость к клоунам, например, таким, как Поттер, но все же, он не мог не уважать мой интеллект. Я не только отлично учился, но был еще дисциплинированным и собранным. На последнем году обучения я был признан лучшим Старостой Школы.
Гермиона не смогла сдержать улыбку от подобной предсказуемости – высокомерие Люциуса Малфоя было непоколебимо. И, ободренная его относительным многословием, продолжила:
– Что вы почувствовали, когда попали в Слизерин?
Малфой снова усмехнулся:
– Никто и не сомневался, что меня распределят в Слизерин. Моя семья училась на этом факультете на протяжении десяти поколений. По-другому и быть не могло.
– Вы не ответили на мой вопрос.
Резко взглянув на нее, он будто хотел сказать «Вас это не касается», и Гермиона начала жалеть, что подняла эту тему. Но, не успев произнести ни слова, услышала его вновь.
– Естественно, был восхищен, но не удивлен. Я уже сказал, это было неизбежно.
– А это действительно было целиком и полностью неизбежно? – Гермиона была слегка озадачена своей бравадой и совсем не уверена, что именно заставило спросить об этом.
С явным удивлением на лице, Люциус пристально взглянул на нее. Помолчал, прежде чем ответить, но потом все же вознаградил ее щенячью смелость.
– Как вам должно быть известно, мисс Грейнджер, Распределяющая Шляпа может… предлагать первокурснику несколько вариантов, прежде чем примет окончательное решение. Это нормально, и я уверен, что с вами произошло то же самое. Но, на мой взгляд, это никоим образом не влияет на конечный выбор.
Гермиона оказалась поражена тем, что слышит, и нажала сильней.
– Значит… Распределяющая Шляпа допустила, что вы можете учиться не только в Слизерине? – не верилось, что когда-нибудь она сможет произнести такое.
– Нееет, – горько прошипел Малфой. – Ее конечное решение всегда неизменно. Уверен, это просто была часть процесса.
– Но Шляпа же, действительно, думала об этом, – мысли Гермионы забились от волнения. – Думала, не так ли? – в кабинете повисла долгая пауза.
– Смутно припоминаю, что на мгновение она и впрямь задумалась о другом факультете, – он остановился. Гермиона почувствовала, что начинает задыхаться, когда Люциус заговорил снова, медленно и протяжно. – Мисс Грейнджер, думаю, мы уже довольно долго обсуждаем этот вопрос. Не перейти ли нам к следующему? – без сомнения, сейчас его голос уже дышал знакомой неприветливостью.
Но Гермиона ощущала, что вот-вот она может узнать нечто очень важное об этом человеке.
– О каком факультете, мистер Малфой? – на нее уставились уже совершенно ледяные глаза, и Гермиона почувствовала, как холод пробежал по телу, напоминая об их встрече в книжном магазине. Но эмоции просто зашкаливали. – Я спрашиваю: какой еще факультет предлагала вам Шляпа?
Их глаза не отрывались друг от друга, и Гермиона понимала, что сейчас он вполне может вытащить палочку и проклясть ее: такая ярость горела в его зрачках. Но, тем не менее, выдержала этот пристальный взгляд, почти не веря, что удалось. И снова заговорила, чувствуя волну какой-то необъяснимой, опьяняющей власти.
– И хочу знать ответ на свой вопрос.
Глаза Люциуса вспыхнули, а потом сузились. Она видела и слышала, как дыхание его стало рваным. Ни звука не раздавалось в тишине кабинета, и Гермионе начало казаться, что сейчас он вообще встанет, развернется и уйдет.
Но вскоре снова услышала спокойный размеренный голос.
– Факультет, столь близкий вашему собственному сердцу, мисс Грейнджер.
Открытие поразило, словно удар молнии.
– Гриффиндор… – прошептала она. – Вас могли распределить в Гриффиндор?
Тишина, повисшая в воздухе после его откровения, была почти осязаема. Неверяще уставившись на древесину стола, Гермиона чувствовала, что поражена не только природой его признания, но и тем, что удалось заставить Люциуса ответить. А скоро он сам нарушил тишину, томно промурлыкав:
– Так, так… Мой маленький исследователь… Неужели все наши беседы будут похожи на эту?
Внезапно испугавшись, что Малфой может отказаться от программы, Гермиона вскинула голову. И с облегчением вздохнула, увидев, что он, не двигаясь, продолжает сидеть, насмешливо разглядывая ее.
Испытывая желание отложить оставшиеся вопросы на следующий раз, она встала, неуверенная, что сделает дальше. Но не желая проявлять слабость, смело возразила ему:
– Решение ответить было принято вами, мистер Малфой. И, как вы верно заметили, вряд ли окончательный выбор Шляпы был бы другим.
Малфой поднялся со стула и медленно двинулся к ней. В воздухе снова повеяло ледяным холодом.
– О, но я знаю, о чем думаете вы, мисс Грейнджер, – ловя ее взгляд, он уже не растягивал слова. – Думаете, каким я был бы, если б Шляпа приняла другое решение? Хм, не так ли?
Рассвирепев, Гермиона поняла, что в состоянии принять вызов, и, выйдя из-за стола, двинулась в его сторону. Остановилась в паре шагов и вызывающе посмотрела на возвышающуюся над собой фигуру. Аромат Малфоя уже дурманил, но Гермионе удалось проговорить спокойно и сдержанно, практически подражая его собственному сардоническому тону:
– Да, думаю. Но вот в чем вопрос, мистер Малфой, сами-то вы когда-нибудь думали о том, каким бы стали в этом случае? Когда-нибудь задумывались… за все эти годы, поступая так, как поступали, а правильное ли решение приняла тогда Шляпа?
В следующий миг Люциус оказался рядом. Прежде, чем Гермиона успела что-то сообразить, он, тяжело и быстро дыша, с яростью схватил ее обеими руками за плечи. Его дыхание обожгло, когда Малфой толкнул ее назад к столу. Пытаясь как-то сохранить контроль над ситуацией и самой собой, Гермиона все же почувствовала, что снова начинает задыхаться. Она знала, что зашла слишком далеко и его реакция не стала неожиданностью. Сердцебилось, как сумасшедшее, но все же, несмотря на очевидный гнев Люциуса, не опасность пугала сейчас, а уже знакомое чувство возбуждения. Даже в таком уязвимом положении, схваченная, она чувствовала, как триумф экстаза от власти над этим мужчиной стремительно несется по венам.
Прижимая Гермиону к столу, он наклонился еще ниже. Заведя обе ее руки за спину, Люциус одной схватил сразу оба запястья, а другой обхватил тонкую шею. Гермиона почувствовала, как крупная мужская рука ощутимо сжимает горло. Испугалась на секунду, но сразу же заметила, как та расслабилась, а большой палец медленно и чувственно начал поглаживать шею. И это прикосновение тут же отозвалось обжигающим толчком в самой ее сущности, Гермиона ощутила, как становится влажной.
Горящим от ярости взглядом, Малфой уставился ей в глаза. Продолжая обжигать дыханием, он упорно не отрывал взгляд от ее лица. Казалось, прошла целая вечность, но Гермиона понимала, что не может и не хочет избавиться от стального капкана, в который поймал ее этот человек. Наконец, он заговорил.
– Кто вы, мисс Грейнджер? Что в вас такого? Почему спустя всего несколько минут, вы выворачиваете меня… наизнанку, заставляя говорить о том, что лучше оставить похороненным в самом глубоком омуте памяти? – лицо Малфоя было сейчас всего в нескольких дюймах, и коктейль из его дыхания и аромата заворожил окончательно.
Он продолжил, будто пытаясь взглядом проникнуть в ее душу:
– Я безумно заинтригован, мисс… Интересно, что можно узнать, если вывернуть наизнанку вас… это тоже может оказаться чем-то невероятным, не правда ли?
Гермиона оставалась зажатой между ним и своим столом. Его ноги с силой прижимались к ней, и девушка не могла не заметить, насколько длинными и сильными они были. И не могла не ощутить, как между их прижатыми животами уже пульсирует нечто твердое и жесткое – свидетельство его собственной жажды. Не имея возможности двинуться, Гермиона отчаянно хотела оказаться еще ближе к этой пульсирующей твердости. Не отрывая ладони от шеи, Люциус продолжал большим пальцем гладить ее, посылая дрожь удовольствия сквозь каждую клеточку кожи, до которой дотрагивался. Глаза Гермионы невольно закрылись, не в состоянии выдержать жар, все нарастающий между их телами, мыслями, душами… и голова откинулась назад. Сил выносить то, что происходило сейчас между ними, не осталось.
– Пожалуйста… – сорвалось с губ едва слышно.
– Что это было? – притворно удивляясь, чуть насмешливо протянул Малфой.
Ответом послужил лишь судорожный выдох – единственное, на что она оказалась способна.
– Пожалуйста… – смогла выдавить, наконец, снова.
И, не удержавшись, вскрикнула, когда он сильней сжал запястья своей сильной рукой и дернул назад, заставив упасть поперек стола.
Склонился над ней.
– Пожалуйста, что? – чувственно прошептал прямо в ухо.
Гермиона смогла только низко, гортанно застонать, как не стонала никогда в жизни. И немедленно почувствовала, как желанная твердость толкнулась к ней. Она выгнулась ему навстречу, заставляя простонать в ответ.
Происходящее было настолько эротично, что Гермионе казалось, она сможет кончить от одного его голоса, но нет, Господи, как же хотелось прикосновений. Кожа горела, а внутренности будто превратились в лаву.
С трудом прошептала.
– Пожалуйста, дотронься до меня… Люциус… прикоснись ко мне.
– Как скажешь, девочка, – шепот обжег ухо.
Все еще не открывая глаз и не думая ни о чем, она почувствовала, как правая рука оставила шею. Потом опустилась – и вот уже Гермиона ощущает ее на своем колене. Пальцы, осторожно поглаживающие кожу, заставили дернуться снова. Медленно, очень медленно его рука двигалась по бедру, поднимая юбку, и добираясь до нижнего белья. Гермионе казалось, что сейчас она умрет. Все существо сосредоточилось на этих пальцах, которые, дразня и мучая, двигались туда, где в них нуждались.
Гермиона мучительно застонала, пытаясь толкнуться им навстречу. Она все еще чувствовала его восхитительную твердость и не сомневалась, что Малфой сейчас также безумно желает близости. Его самообладание поражало и волновало, но она уже не могла сосредоточиться ни на чем, как только на том, что с ней делает его рука. Потому что сейчас пальцы, наконец, коснулись ее складок и раздвинули их. Гермиона резко вздохнула. Господи, она знала, что это будет быстро – несколько прикосновений к ее так долго томящемуся, жаждущему зародышу, и ей конец.
Внезапно, Люциус неожиданно вставил палец глубоко во влагалище, тут же присоединив к нему второй. Чувственный шок заставил Гермиону выгнуться на столе, слыша, как он зашипел над ней. Но, прижавшись еще сильней, даже не пытался сделать хоть что-нибудь для себя.
Пальцы начали двигаться, заставляя стенки влагалища сжиматься и пульсировать вокруг них. Ее стоны, похожие на рыдания, были сейчас единственными звуками в кабинете. Она сжала мышцы, умоляя подарить то, в чем так отчаянно нуждалась. Наслаждение оказалось почти болезненным, и Гермиона подумала, что не сможет вынести большего, когда его пальцы выскользнули, медленно проведя по сгибам, и умело нашли истосковавшуюся сердцевину.
Потребовалось всего несколько страстных и сильных прикосновений, чтобы Гермиона поняла, что летит. Ее голова запрокинулась, а рот открылся в бессвязном экстазе. Напряженность, которую чувствовала внутри себя так долго, рухнула, и тело, охваченное невероятным чувственным удовольствием, задрожало.
Невольно громко выкрикнула:
– Люциус!
Прошла целая вечность, когда он медленно, нехотя убрал руку и отступил назад. Гермиона была рада, что лежит сейчас на столе, потому что иначе просто сползла бы на пол. Постепенно она пришла в себя и подняла голову, чтобы посмотреть на него.
Малфой встретился с ней взглядом и, хотя она так и не смогла разобрать, что именно видит в его глазах, одно не подлежало сомнению – прежний жар и прежняя жажда все еще оставались в них.
Не произнося ни слова, они, не отрываясь, смотрели друг на друга еще очень долго…
А потом, глубоко вдохнув, Люциус поправил на себе мантию, повернулся и вышел из кабинета.
========== Глава 11. Продолжение ==========
После того, как Люциус ушел, она еще несколько часов оставалась в кабинете. Ничего не делала, просто сидела, уставившись то на его стул; то на место, где он стоял; то на свой стол, где Малфой так… восхитительно дотрагивался до нее…
Помня об оргазме, между ног все еще пульсировала нежная плоть, и Гермиона снова и снова проигрывала в памяти их столкновение. Никогда еще она не достигала столь трепетной кульминации лишь от одного прикосновения. Ведь кроме руки Люциуса, никакая другая часть тела не касалась ее. Хотя зажмурившись, Гермиона ясно вспомнила ощущение восставшего, напряженного члена, прижатого к животу. И подумала, как же Люциус, наверное, мучился, не имея возможности взять ее. Отчаянно нуждаясь в нем, в тот момент она не возразила бы ни слова. Гермиона закрыла глаза, чувствуя, как опять охватывает томительное возбуждение. Потребовалось совсем немного, чтобы снова захотеть этого мужчину.
«Да что, черт возьми, он сделал со мной?! Ведь не было ничего – ни обнаженных тел, ни прикосновений плоти, ни поцелуев. И, кстати, почему всего этого не было? Решил подразнить меня, продемонстрировать мою слабость?» – расстроенная Гермиона нахмурилась от негодования.
Однако, поразмыслив, признала, что Малфой совершенно не думал о себе, несмотря на более чем убедительное свидетельство того, что желал ее с той же силой, что и она желала его.
«Господи! В следующий раз я хочу большего! Что? В следующий раз? Как же я доживу до следующего раза?!»
Внезапно ее охватила паника. Собирается ли он продолжить эти встречи? Вскочив из-за стола, Гермиона помчалась прямо в кабинет Ормуса. Вошла, даже не постучав, отчего босс с удивлением вытаращился на нее.
– Ммм… прости, Ормус… Знаешь, сегодня я виделась… с Люциусом Малфоем… – пробормотала не совсем внятно.
– Да, знаю, Гермиона, мы видели, что он приходил. Притащился так нахально рано, правда? Понятное дело, это ж Малфой – он играет по своим собственным правилам. И как? Все прошло нормально?
– Д…да, это было… очень познавательно, – изо всех сил пытаясь подобрать слова, она почувствовала, как начинает краснеть. К счастью, Ормус был слишком увлечен работой и, кажется, так ничего и не заметил. Гермиона продолжила:
– Я только хотела спросить – он назначил следующую встречу? Мы… забыли договориться.
Ормус внимательно взглянул на нее.
– Ясно. Конечно же, назначил. Это же он обязан следить за своей реабилитацией. Кажется, Малфой договорился на понедельник. Уточни лучше у Присциллы.
Присциллой звали его секретаря, что опрометчиво впустила Люциуса в кабинет. Которая и подтвердила, что мистер Малфой прибудет для следующей встречи в понедельник в три часа пополудни.
Новость о том, что он вернется в ближайший рабочий день, заставила вздрогнуть, но Гермиона тут же напомнила себе, что это лишь необходимость, а не его личный выбор. Мысль почему-то причинила боль, а факт, что надо как-то прожить без Люциуса целых два дня только усилил ее.
Время тянулось несказанно медленно, и после пяти часов вечера, Гермиона вспомнила, что Рон уже, наверное, ждет дома. Неспешно складывая вещи, она никак не могла собраться с силами и оставить кабинет. Место, где испытала сегодня настолько сильное, настолько невероятное наслаждение с мужчиной, который необъяснимо доминировал над всем ее существом. Его аромат все еще витал в воздухе и вызывал такие яркие воспоминания, что Гермиона пошатнулась и инстинктивно оперлась о стол. Тот самый стол, на котором она еще совсем недавно лежала под ним. Напряженный зародыш между ног ныл от желания быть тронутым снова, и с губ сорвался стон.
Этот звук привел ее в себя, а уже в следующий миг сознание вновь заполонил хаос. Перед глазами замелькали картинки: улыбка Рона; омерзительная Беллатрикс, наставляющая на нее палочку; Сириус, проваливающийся за завесу Арки. Потом: Гарри с Джинни, обедающие у них. Горящие красным, бездушные глаза Волдеморта. Нарцисса Малфой, разыскивающая своего сына по всему Хогвартсу. Люциус, отстраненно наблюдающий в гостиной Малфой-мэнора, как мучительная боль заставляет ее корчиться на его ковре… И снова Люциус… его склоненное лицо, когда с такой изощренной чувственностью ласкал ее…
Огромным усилием воли Гермиона смогла вынырнуть из пучины воспоминаний. А когда наконец-то пришла в себя, то поняла, что слезы уже текут по лицу, а сама она сотрясается от горьких всхлипов. Обессилено рухнула на пол – ее мысли, душа и тело испытывали муку и желание одновременно.
«Почему позволила произойти этому? Как я могла? Именно с ним… Особенно с ним!»
Ответов она не знала…
Этот мужчина должен (нет! обязан!) олицетворять для нее личное персонифицированное зло. Гермиона боролась с собой, пытаясь убедить себя в этой простой и непреложной истине, и все же понимала, что постепенно, шаг за шагом, начала полностью растворяться в нем. Люциус Малфой словно стал персональным наркотиком, и она знала, что это – лишь самое начало зависимости.
«Мерлин, всю жизнь я ставила во главу угла логику и причинно-следственные связи, интеллект и самообладание! А теперь? Получается, я послала все к черту в поисках… чего? Обычного сексуального наслаждения? Нет же! Нет…»
Гермиона знала, что все гораздо сложнее. Желание, испытываемое к этому мужчине, выходило за границы нормальной человеческой жажды. Нет, связь между ними находилась за гранью разумного. За пределами понимания. Люциус Малфой по какой-то необъяснимой причине оказался нужен весь – телом, мыслями, душой… Нужен, чтобы познать некую глубочайшую тайну: а кто такая она сама? Какая она? И чего хочет на самом деле?
Но что же тогда… с Роном?.. Тот факт, что она по сути дела, обманула его, не беспокоил совершенно. Гермиону удивляло, что она не чувствует ни капли раскаяния, сожаления или вины. В ней вдруг возникли две Гермионы: одна – лежала на столе, наслаждаясь запретными ласками, другая – вот-вот придет домой, сядет ужинать и даже ляжет с Роном в одну постель. Это ощущение пугало и завораживало одновременно.
«Интересно, что можно узнать, вывернув наизнанку вас?» – висел в воздухе вопрос Люциуса.
«Что ж, сегодняшний день принес много открытий. Но как же хочется еще больше…»
Гермионе снова подумалось, что познавая Люциуса Малфоя, познает и саму себя.
«И что, спрашивается, теперь с этим делать?»
Вспомнив, что уже совсем поздно, она собралась и направилась домой.
Войдя в квартиру, увидела Рона, сидящего на диване с обзором квиддичных матчей в руках. Милого, родного Рона, который даже сумел разогреть себе вчерашний ужин, и сейчас радостно приветствовал ее. Коротко кольнуло чувство вины, но почти сразу прошло. Гермиона чмокнула слегка недоумевающего бойфренда в макушку и направилась в спальню, переодеться.
А раздеваясь, снова вдруг почувствовала запах Малфоя, и воображение тут же подбросило картинку: Люциус склонился над ней и чувственно дотрагивается, пока она почти кричит от наслаждения. Живот тут же скрутило судорогой желания. Она откинулась на кровать и быстро опустила руку. Вставила два пальца, как можно глубже, будто в бреду осознавая, что совсем недавно в этом сокровенном месте находилась именно его рука. Лицо Люциуса тут же возникло в голове, и, опустив вторую, нашла клитор. Отчаянно стремясь к пульсирующей кульминации, Гермиона иступлено ласкала себя двумя руками одновременно. Да! Блаженная эйфория уже совсем скоро охватила тело, и лицо Люциуса, как обычно стояло перед глазами, когда она выгибалась и дергалась на их с Роном кровати, снова не ощущая ни стыда, ни вины за происходящее. Лишь чистое незамутненное блаженство… То, что она делала со своим телом, могло дать лишь короткую отсрочку, и Гермиона знала, что этого катастрофически мало. Она уже в который раз задала себе вопрос: как же дожить до понедельника?
Ненадолго успокоив тело, ведьма подумала о самом главном открытии сегодняшнего дня: Распределяющая Шляпа могла отправить Люциуса Малфоя в Гриффиндор. Сей факт был совершенно непонятен, но Гермиона осознавала его невероятную важность.
В конце концов, тогда Люциусу было всего одиннадцать. И даже если мысль лишь мелькнула в процессе распределения, то Шляпа, должно быть, что-то увидела в том мальчике, что-то храброе и благородное.
«Благородный Малфой? Мда… звучит почти смешно».
Гермиону охватила глубокая печаль, когда подумала, что этот человек прожил жизнь истинного слизеринца. Совершенно далекую от духа факультета Гриффиндор.
«Что же произошло с ним? Когда и почему утратил юный Люциус ту крохотную искорку, увиденную Шляпой? И осталось ли еще хоть что-нибудь от этой искры?»
Утверждение Кингсли, что Люциус Малфой сильно изменился, казалось похожим на правду.
«А что насчёт моих выводов?»
Гермиона глубоко вздохнула, противоречивые мысли и чувства, испытанные сегодня, порядком утомили. Несмотря на моральную и физическую насыщенность их первой встречи, стало ясно, что загадка по имени Люциус Малфой не разгадана ни на йоту и стала еще сложней…
Она медленно поднялась с кровати. Пора было возвращаться в обычную жизнь.
Выходные шли, и Гермиона лишь удивлялась, как ей удавалось поддерживать некую ауру нормальности в отношениях с Роном. Изнывая от постоянного, горячечного до боли возбуждения, она даже занялась с ним любовью. Как оказалось, напрасно… Так ничего и не испытав, Гермиона впервые ощутила отвращение к его телу. Молча лежала, глядя, как он одевается, и мысленно сравнивала его с обнажённым Люциусом, каким представляла его себе. Сравнения оказались не в пользу Рона…
Как же она надеялась, что тот ничего не заметил. Часто прячась в эти выходные, Гермиона снова и снова удовлетворяла себя, и имя Люциуса снова и снова срывалось с губ. В голове постоянно гудело от противоречивых мыслей и вопросов, ответов на которые не было. И не только тело жаждало этого человека. Казалось, интеллект испытывал похожее волнение: хотелось общаться с Малфоем, спорить с ним, узнавать его…
«Господи, сделай так, чтобы понедельник, наконец, наступил!» – она не заметила, как произнесла это вслух.
На работу Гермиона торопилась, словно на праздник. На лице сияла улыбка, а в душе царила весна, только потому, что этот день, наконец, настал. Проносясь мимо Присциллы в свой кабинет, на ходу спросила:
– Моя встреча с Люциусом Малфоем все еще в три часа?
Та дернулась от неожиданности:
– Ой, нет… в одиннадцать, мисс Грейнджер. Он только что прислал сову с просьбой перенести время. Надеюсь, это не страшно? Ваш ежедневник, кажется, пуст.
В животе что-то екнуло – Люциус перенес время? Она повернулась к секретарю:
– Спасибо, Присцилла, если у меня и в самом деле на одиннадцать ничего нет, то все в порядке, – Гермиона понимала, что невольно улыбается от одной лишь мысли о встрече, что состоится намного раньше.
«Меньше, чем через час он будет в моем кабинете…»
Оставшееся время Гермиона провела, составляя новую порцию вопросов. Несмотря на мучительную физическую тоску по этому человеку, сегодня хотелось узнать его еще больше. Попытаться найти ответы хоть на какие-то сумбурные вопросы, возникшие во время их первой беседы. Она планировала расспросить о том, как его воспитывали, о его родителях, семье, и очень надеялась, что Малфой будет так же откровенен, как и на прошлой неделе.
Ровно в одиннадцать она подняла голову. Люциус стоял в дверном проеме кабинета. Он пристально смотрел на нее вниз горящим взглядом, и угольная чернота его мантии пару раз блеснула серебристыми бликами.
Глотнув с трудом, Гермиона попыталась сохранить самообладание, хотя и представления не имела, как же вести себя, учитывая обстоятельства, при которых они расстались в прошлый раз.
– Доброе утро, мисс Грейнджер. Надеюсь, сегодня вы впечатлены моей пунктуальностью?
Она подавила желание с сарказмом отметить, что пришел он, конечно, вовремя, но снова именно в то время, которое сам же и установил. Но затем просто махнула рукой, приглашая присесть.
Закрыв за собой дверь, Малфой повесил мантию на вешалку и неторопливо опустился на стул, скрестив перед собой ноги. Глядя прямо на Гермиону, томно протянул:
– Итак, что же у нас в меню на сегодня?
Уставившись в серые глаза, она не моргала и не отводила взгляда, изо всех сил пытаясь выдержать их пристальный гипноз. Малфой иронично поднял бровь, и уголок его рта слегка дернулся. Это было единственное подтверждение того, что произошло между ними в пятницу, и Гермиона удивлялась собственной смелости.
Потом, внезапно вздохнув, она опустила голову, вернулась к подготовленным вопросам и почти сразу начала.
– Расскажите мне о вашем раннем детстве, еще до Хогвартса…
И снова Люциус удивил ее, когда откровенно и без тени иронии начал вспоминать детские годы.
– Все свое детство я провел в Малфой-мэноре. Как и упоминал раньше, у меня был наставник, обучавший всем принятым в чистокровных семьях волшебным навыкам и дисциплинам. Я был уже достаточно осведомлен о многом, когда наконец поступил в Хогвартс. Мой отец был чрезвычайно бдителен во всем, что касалось моей учебы, и постоянно следил за тем, чтобы по всем предметам у меня была оценка «Превосходно». Не помню, чтобы хоть раз он был недоволен мной в этом отношении.
– В этом отношении?.. – в голосе Гермионы мелькнуло удивление.
– Да. В учебе у меня всегда были исключительные результаты.
Это было не совсем то, что она имела в виду, но Гермиона почувствовала, что он не станет отвечать на ее скрытый вопрос. Затем Малфой продолжил.
– Еще, как каждый волшебный мальчишка, я был неудержимо увлечен квиддичем. Впрочем, это осталось юношеским увлечением, и хотя я гордился достижениями Драко в спорте, но былого наслаждения от квиддича уже давно не испытываю. Квиддич – спорт для оптимистов, а его-то я как раз подрастерял за последние годы. Тем более что в наши дни опытных тренеров практически не осталось, – Гермиона поняла, что это камешек в огород Рона, но никак не прореагировала. – Кроме квиддича, я всегда наслаждался фехтованием. Оно – одно из немногих спортивных занятий маглов, которое позволяют себе чистокровные волшебники. Ну… и играл на виолончели…
– На виолончели? Но ведь все музыкальные инструменты созданы маглами?
– Безусловно. Но думаю, вы согласитесь, что музыка стирает все границы, мисс Грейнджер.
– Хорошо, конечно, соглашусь… Просто поражена, что именно вы согласны с этим…
Слегка наклонившись вперед, Люциус проговорил медленно и немного зловеще:
– О… Я уверен, что могу поразить вас еще многим…
Внутренности резко кувыркнулись, но Гермиона продолжила:
– Вы до сих пор играете?
– Нет. Жизнь сложилась так, что стало не до того. Тем более что Драко и Нарциссу всегда раздражала эта страсть…
Гермиона ясно слышала в его голосе сожаление.
Сегодня он был каким-то другим. Холодное высокомерие стало почти незаметным, и Люциус разговаривал с ней как никогда спокойно. Она предположила, что их пятничная почти что близость, должно быть, имела какое-то отношение к этому. Но было и что-то еще, что-то, чего она не могла понять.
И нет… Конечно же не ощущалось ни малейшего намека на опасность, которая могла исходить от этого человека. Решив оставить болезненную для него тему, Гермиона прибодрилась и вернулась к разговору о школьных годах, задав, как она думала, абсолютно невинный вопрос.
– А ваша мать тоже следила за успехами в Хогвартсе, как и отец?
В кабинете вдруг повисла долгая пауза, и Гермиона увидела, что он опустил глаза. В конце концов, ответил пустым и холодным тоном:
– Мама умерла, когда мне было четыре. И я почти не помню ее, – Люциус снова замолчал.
Растерявшись, Гермиона не знала, что сказать. А потом внезапно он заговорил снова, не глядя на нее и так задумчиво, как никогда раньше:
– Я лишь помню, что она была очень красивой. Помню лицо, склонявшееся надо мной перед тем, как засыпал. Длинные волосы падали и щекотали меня. Светлые волосы и глубокие серые глаза. Это – все… – он остановился.
Гермиона не могла произнести ни слова. Она ощущала, как слезы наворачиваются на глаза и не только из-за чувств, что он выражал, но еще и из-за того, кто говорил сейчас все это. Никогда в жизни она не думала, что Люциус Малфой может вспоминать о ком-то с такой нежностью. Стало ужасно неловко, что вынудила его заговорить о таком… личном. И Гермиона смогла пробормотать лишь то, что казалось пустым и банальным в тяжелом воздухе, повисшем между ними:
– Мне очень жаль…
Малфой услышал в ее голосе сожаление и внимательно взглянул на нее.
– Как же это мило, мисс Грейнджер! В который раз убеждаюсь в широте вашей гриффиндорской души, – в голосе снова зазвучал сарказм, но Гермиону уже не заботило это. Она знала, что это был его собственный способ справиться со своей откровенностью. И потому перешла к теме, которая, как она надеялась, была для него менее эмоциональной.
– А друзья? С кем вы дружили до Хогвартса?
– Малфой-мэнор – достаточно уединенное поместье. Поблизости никогда не жили другие волшебные семьи, и поэтому было трудно регулярно общаться с волшебниками моего возраста. Но иногда некоторые чистокровки навещали нас и приводили детей, с которыми я и общался. Хотя, назвать это дружбой было бы сложно.
– Вы сожалеете о том, что в детстве вам не хватало дружбы? – будто почувствовав что-то, Гермиона попыталась копнуть глубже.
– Сожалею? Мисс Грейнджер, в моем словарном запасе отсутствует этот глагол… – иронично усмехнулся Люциус.
Да… Об этом она тоже хотела бы поговорить, но, подумав, решила вернуться к прежней теме:
– Был ли еще кто-нибудь, с кем вы общались в детстве?
Надолго задумавшись, он помолчал, но потом все же ответил:
– Когда я был маленьким, еще мальчик с девочкой, брат и сестра, я смутно помню их. Они жили неподалеку. Мы часто играли в лесу около поместья, – казалось, что сейчас слегка остекленевшим взглядом Люциус смотрит в самого себя… в того, каким был в детстве. Прошло несколько мгновений, и он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. – Это было очень давно.
– Они жили неподалеку?– Гермиона ощутила, что что-то здесь не так.
– Да, думаю. Неподалеку. Где-то же они должны были жить? – Люциус слегка нахмурился, и в его голосе зазвучали недовольные нотки.
Она поняла, что стоит на пороге еще одного открытия и чуточку нажала:
– Но вы же сказали, что никаких волшебных семей рядом не жило?
– Правильно.
В кабинете воцарилась звенящая тишина.
– Они были маглами!.. – этот факт поразил Гермиону так, что она почти прокричала.
Это был не вопрос, а утверждение, которое она прокричала… и теперь напряженно ждала его реакции.
– Какая же вы редкая умница, мисс Грейнджер… Можете быстрей бежать к министру и рассказать ему, как сумели добиться от меня подобной откровенности! Похвастаться, насколько вы умная и исполнительная девочка! А потом можете понестись домой к своему рыжему Уизли и рассказать, затаив дыхание, как качественно проделали порученную работу. Сто баллов Гриффиндору. Браво!
Его сарказм больно ударил Гермиону, перебивая гордость открытия. Но она понимала, что все-таки значит для него что-то, раз смог поделиться… таким. И это не могло не вызывать уважения.
– Могу вас уверить, мистер Малфой, что любая информация, полученная мной в ходе наших бесед, является строго конфиденциальной. Министра интересуют лишь ваши успехи в изучении мира маглов. И я не собираюсь ему рассказывать о том, что узнаю от вас. Что же касается Рона… – она затихла.
– И что?.. – иронично усмехнулся Люциус.
– Он даже не знает, что мне поручили работать с вами. Я… не хотела говорить ему… об этом.
Слабая улыбка скользнула по губам Малфоя, когда он пристально взглянул на нее. И впервые за это утро сосредоточенная на беседе Гермиона, почувствовала, как желание близости с ним снова пробуждается, сводя внутренности судорогой. Сейчас это произошло почти мгновенно, и она уже ощущала, насколько влажной становится с каждой следующей секундой.
Поэтому поразилась, когда внезапно он заговорил. Посмотрев на золотой брегет, Люциус раздраженно нахмурился:
– Простите, я и не заметил, что уже так поздно. Боюсь, что должен попросить вас закончить наш диалог прямо сейчас. У меня запланирована встреча с адвокатом.
Гермиона оказалась так потрясена этим внезапным заявлением, что все внутри содрогнулось от чувства немыслимого разочарования. Казалось, будто ее только что ударили в живот.
Малфой резко поднялся и подошел к двери. Заметив его сосредоточенно нахмуренную бровь, Гермионе стало интересно, что в их беседе могло ускорить его преждевременный уход. Но затем Люциус внезапно остановился и быстро повернулся к ней – напряженность потихоньку спадала с его лица.
– Я могу пригласить вас на ланч во время нашей следующей встречи, мисс Грейнджер? Кажется, нам будет полезно сменить обстановку, как думаете?
Предложение потрясло Гермиону. Она не была уверена, что готова показаться в компании Люциуса Малфоя на глазах у всех.
– Думаю, это вовсе не обязательно, мистер Малфой.
– О, возможно не обязательно… но очень желательно… Хм… Соглашайтесь же.
«Черт!»
Гермиона не могла противиться медовым ноткам, так соблазнительно и мягко ласкающим слух, и потому, наконец, кивнула:
– Хорошо, но… я не хочу идти в волшебный ресторан.
– Как ни прискорбно, тут я с вами согласен. Это может создать трудности для нас обоих. Что ж… В таком случае, отведите меня в магловский. Уверен, вы знаете какие-нибудь из них. Кстати, если что-то смущает, можете относиться к этому, как к одному из направлений моей реабилитации.
Ей снова послышалась в его голосе саркастическая насмешка, но взглянув на Люциуса, не обнаружила в его лице ничего подобного. А он продолжил:
– Отлично. Тогда буду ждать вас на углу, напротив телефонной будки у входа в Министерства, в половине первого в среду. До среды, мисс Грейнджер, – Малфой очаровательно улыбнулся, слегка наклонив голову, и забрал мантию, чтобы выйти из кабинета.
Чувство необъяснимой потери охватило Гермиону, как только за ним закрылась дверь. Все тело, казалось, изнывало от тоски по нему, но при этом она чувствовала себя до смешного взволнованной. Мысль о том, что они пойдут куда-то вдвоем тайком ото всех (как пара!) безумно волновала. Гермиона поразилась тому, что он сам предложил пойти в магловский ресторан, и надеялась, что желание Люциуса находиться рядом не уступает ее собственному.
Этим вечером Рон был на матче, и она тихо радовалась одиночеству, снова и снова прокручивая в памяти подробности встречи.
Сегодняшняя его откровенность поразила до глубины души.
«В детстве Люциус Малфой дружил с магловскими детьми! Знал ли об этом его отец? Как он относился к этой дружбе? И как это общение повлияло на самого Люциуса?»
То, что она услышала сегодня, вызывало вопросов гораздо больше, чем ответов, и Гермионе не терпелось узнать об этом человеке еще и еще…
Знакомая жажда осталась сегодня нереализованной, и она крепко задумалась, почему на самом деле он так поспешно удалился.
«Действительно ли у него была назначена встреча? В принципе, он казался откровенно обеспокоенным, когда увидел, который час. Или же это было уловкой, чтобы не повторилось то, что произошло в пятницу? Может, он играл со мной?» – вздохнув Гермиона поняла, что неспособна ответить на эти вопросы.
Лежа тем вечером в кровати, когда лицо Люциуса оказалось единственным, что она видела перед собой в тяжелой давящей темноте, Гермиона ощущала, как ноющая боль нереализованного возбуждения и тоски по его запаху и рукам сильней и сильней скручивает тело. Понадобилось совсем немного времени, чтобы успокоить себя, простонав его имя в самый главный момент. Потом же она тихо уснула, мечтая об их встрече в среду и позволяя сновидениям об этом завладеть собой.
Вторник прошел мучительно, но без происшествий. Вечер она провела, разбираясь с документами и планируя следующий день. Вернувшись, Рон заметил не только ее сосредоточенность, но и стойкую нехватку сексуального аппетита. Бедняга снова заснул разочарованный, а Гермиона снова пробыла в ванной дольше, чем необходимо.
Утро среды тянулось мучительно медленно, но полдень, наконец, настал, и было уже четверть первого, когда она отправилась в дамскую комнату – убедиться, что внешность для столь желанной встречи – безупречна.
Рассматривая своё отражение в зеркале, Гермиона улыбнулась, вспомнив, как это делал Люциус тем вечером в опере. Как блуждал его взгляд по ее телу и лицу, не в силах оторваться. Она была довольна тем, что видела сейчас, и надеялась, что это оценят. Мельком взглянув на часы, Гермиона тихо охнула и понеслась из министерства прочь.
========== Глава 12. Ланч ==========
Поднявшись наружу, Гермиона на секунду засомневалась, а ждет ли ее Малфой в условленном месте, и не окажется ли его приглашение жестокой и унизительной шуткой. Пока (за исключением их ничем необъяснимого физического контакта) его поведение и отношение к ней вполне укладывалось в рамки прежнего восприятия Люциуса Малфоя, как человека опасного, жесткого и, в целом, не слишком вежливого с теми, кто его не заботил. И Гермиона начала опасаться, что он стал вести себя по-другому лишь для того, чтобы просто поразвлечься. От этих мыслей к горлу подступила муторная тошнота. Но повернувшись, чтобы перейти дорогу, она увидела, что Люциус, с присущей ему скупой и слегка высокомерной улыбкой, стоит неподалеку от телефонной будки — там, где и обещал.
Понятно, что сегодня он был без мантии, одетый в удлиненный черный жакет, напомнивший Гермионе военные френчи с множеством пуговиц, расположенных по центру. Вот только меньше всего этот мужчина был похож на магловского военного. Стильный и дорогой жакет красиво облегал фигуру, подчеркивая все достоинства крупного сильного тела. Ниже виднелись прямые черные брюки, чуть суженные там, где черные туфли ярко блестели на полуденном солнце. Сегодня Люциус снова убрал волосы в хвост, так же, как и тогда, в опере, и стоял — гордый и безукоризненно прямой, даже несмотря на отсутствие трости. Выглядел Малфой великолепно, хотя и несколько необычно.
«Что ж, в Лондоне мало кого удивишь необычной внешностью».
Гермиона не могла сдержать чувство гордости, что ее увидят с таким мужчиной. Она пересекла улицу и улыбнулась, глядя ему в глаза:
— Мистер Малфой.
Ничего не ответив, он улыбнулся в ответ, а потом повернулся и двинулся от министерства прочь. Гермиона пошла рядом.
— Я решила, что мы пойдем в ресторан, в который я хожу с моими магловскими друзьями. Многие из них работают в Лондоне, и я снова, после всех этих лет, начала видеться с некоторыми из своих одноклассников.
Малфой скучающе поднял бровь.
Она улыбнулась его предсказуемости, и продолжила:
— В этом ресторане довольно часто можно увидеть политиков, актеров или каких-то других известных личностей. Считается, что это — довольно интересное место.
— Считается маглами, мисс Грейнджер! Неужели я похож на человека, желающего обедать, таращась на каких-то не совсем адекватных и важничающих магловских знаменитостей? — категорично заявил Малфой, останавливаясь и поворачиваясь к Гермионе.
Но та устояла, не пропуская удар.
— О, я не знаю, мистер Малфой… Хотя основываясь на том, как ведете себя сейчас, вы отлично впишетесь в эту компанию, — она мысленно улыбнулась, намеренно не глядя на него.
— Что ж, в таком случае, мне нужно постараться стать еще больше похожим на волшебника.
Когда Гермиона все-таки взглянула, то увидела, как по его губам скользнула добродушная ухмылка.
Они неспешно шли по городским улицам, и по пути Гермиона ненавязчиво указывала на все, попадающиеся им навстречу, известные ориентиры. Люциус намеренно симулировал незаинтересованность, но его случайные комментарии давали понять, что он достаточно хорошо знает и географию Лондона, и историю знаменитых зданий и памятников.
— О, Господи, мистер Малфой, — слегка поддразнила его Гермиона. — Если вы продолжите в том же духе, то боюсь, в моих обучающих задумках не останется никакого смысла. Вам и так, кажется, уже известно все, что должны знать о маглах!
— Мисс Грейнджер, — Люциус привычно растягивал слова. — Мы живем в очень многослойном мире, в конце концов. И мне кажется, опасно и глупо быть совершенно неосведомленным о чем-то, что в один прекрасный момент может оказаться тебе нужным. Не находите? Или я похож на глупца?
Их подшучивание было восхитительно, и Гермиона чувствовала себя опьяненной таким естественным и безобидным общением с ним.
Большинство прохожих, попадавшиеся им навстречу, без стеснения разглядывали Люциуса, особенно женщины, которые совершенно откровенно пялились на него, а некоторые даже пытались поймать его взгляд и кокетливо улыбались. Гермиона то и дело чувствовала приступы болезненной ревности, но заметив, что Малфой никак не реагирует на эти авансы, немного успокоилась и ревность потихоньку уступила место гордости.
А находились и женщины, что сопровождали свои кокетливые улыбки Люциусу высокомерными взглядами на Гермиону.
— Перебьешься… Он — со мной, — невольно прошептала она про себя несколько раз.
Достигнув ресторана (шикарного, но не помпезного здания на улице Стрэнд), Гермиона расслабилась, узнав, что свободный стол для двоих можно получить без проблем. Она волновалась, что ресторан будет заполнен, и тогда будет выглядеть перед Люциусом идиоткой, но их провели к уединенному столику в углу зала. Метрдотель поначалу несколько недоуменно взглянул на Малфоя, однако впечатленный его солидностью, почтительно подал меню.
«Да уж… Производить впечатление Люциус Малфой умел всегда».
Несколько мгновений они молчали, прежде чем Люциус заговорил:
— А ваши магловские друзья в курсе, что дружат с настоящей ведьмой? — он не поднял глаз, продолжая просматривать меню.
— Нет, они ничего об этом не знают. Думают, что я — все та же старая добрая Гермиона Грейнджер, лохматая заучка, вечно сидевшая на первой парте с вытянутой рукой. Я не хотела бы волновать их реальностью моей жизни. Поэтому сказала, что занимаюсь кое-какими исследованиями в одном из закрытых институтов. Они знают, что у меня есть друг по имени Рон, который работает спортивным тренером. Но не знакомы с ним. Так что я фактически ни в чем не соврала…
— О, да… Просто не сказали всю правду, — усмехаясь, закончил за нее Малфой.
— Согласна, но это же никому не повредило, — подытожила Гермиона, определившись с выбором. — Я буду утиную грудку. Не хотите выпить вина?
— Хочу, но, если не возражаете, закажу его сам, — Люциус коротко взглянул на официанта, и тот сразу же подошел к ним.
Усмехнувшись краешком губ, Гермиона отметила про себя, что с ней или другими посетителями маглами это случалось достаточно редко.
— Мисс? — официант слегка наклонился в ее сторону.
— Утиную грудку, пожалуйста.
— Сэр?
— Говяжье филе. И бутылку «Шато Леовиль Бартон» 90-го года.
— Какой степени прожарки стейк, сэр? — в голосе официанта зазвучал французский акцент.
— Bleu.
— M’sieur, — официант забрал меню и бесшумно исчез.
Заказ Люциус сделал безупречно и со знанием дела. Он использовал чисто французский термин, который означал, что его стейк будет поджарен снаружи, оставаясь практически сырым внутри.
Его мало кто применял в магловской Британии, и по такому употреблению обычно вычисляли уверенного в себе гурмана. А еще Малфой легко и непринужденно попросил бутылку одного из лучших и самых дорогих в меню вин. Гермиона уставилась на него, слегка озадаченная подобной осведомленностью и уверенностью в себе. Этот мужчина не переставал удивлять ее.
«Даже любители маглов, вроде Артура Уизли, не знают таких подробностей!»
Он заметил, что Гермиона удивлена, и напомнил:
— Как я уже говорил, мисс Грейнджер, мы живем в очень многослойном мире. Так почему бы нам не наслаждаться плодами трудов маглов, если это доставляет удовольствие? Даже не испытывая к ним особой любви?
Она нашла его слова цинично-неприятными и тихонько вздохнула. Услышав, Люциус лаконично прокомментировал:
— Ну, вот я и разочаровал вас…
Гермиона подняла на него глаза.
— Мистер Малфой, — начала она насмешливо, — Вы подложили темный артефакт моей лучшей подруге лишь для того, чтобы дискредитировать ее отца; вы гнались за мной и моими друзьями, чтобы напасть и мучить нас, если не сказать — убить. Вы предоставили свой дом в распоряжение самому ужасному существу, жившему когда-либо на этой земле, — с этим она опустила глаза, сделала паузу, а затем снова посмотрела на него. — Неужели вы думаете, что можете разочаровать меня чем-то еще?
Болезненная тишина сгустилась вокруг них после того, как отзвучал ее горький сарказм, и действительность, как им обоим показалось, хлестко ударила и того, и другого. Но вместо ожидаемой ледяной ярости, Люциус почему-то просто смотрел на нее — пристально и спокойно, будто изучая. В ее собственных глазах, и Гермиона чувствовала это, гнева плескалось сейчас гораздо больше. Малфой продолжал молчать, так ничего и не отвечая, и неспособность понять, о чем он думает, приводила ее в бешенство.
В конце концов, он заговорил, размерено и без тени смущения на лице:
— Если вам интересно знать, мисс Грейнджер, то вы как раз не разочаровываете меня…
Сердце Гермионы пропустило удар. Все, что она могла сделать, это уставиться на него.
Непосредственная честность Малфоя ошеломляла, и на Гермиону обрушился целый шквал эмоций: вина от своего предыдущего нападения, удивленное восхищение его похвалой, да еще и неловкость оттого, что он высказал это так прямо и откровенно. Между ними снова повисла тишина, и Гермиона снова внимательно взглянула ему в глаза.
Нет, она не увидела в них ни гнева, ни характерного малфоевского высокомерия, и подумала лишь, что чувствует сейчас тот же самый легкий жар, что и на столе в пятницу. Ни один из них так и не опустил пристального взгляда, и они продолжали молча смотреть друг на друга, пока не принесли вино. Это заставило Гермиону стряхнуть с себя оцепенение, а Люциус принялся разглядывать принесенную бутылку вина. Сомелье неспешно налил ему пару глотков, и, попробовав, Малфой одобрительно кивнул.
Они помолчали еще несколько минут, когда Гермиона, не удержав любопытства, задала вопрос. Она не могла понять, почему он сорвался с губ, но чувствовала, что ей необходимо спросить его об этом, именно сейчас:
— Что произошло между вами и Нарциссой?
Поначалу он ничего не ответил, и Гермиона испугалась, что зашла слишком далеко, но потом заговорил: так же спокойно и откровенно, как и раньше.
— После войны мы оказались унижены и изгнаны из общества. Никто особо не хотел связываться с семейкой Пожирателя смерти, выбравшего не ту сторону. И я чувствовал, что ее отношение ко мне сильно изменилось. После войны Нарси перестала уважать меня. А поручение, данное Темным Лордом Драко, стало последней каплей и заставило нас всех по-другому оценить наше мировоззрение. Она перестала чувствовать ко мне привязанность и с каждым днем отдалялась все дальше и дальше. Я пытался восстановить отношения, но… это оказалось невозможным, — Малфой нахмурился. — А со временем осознал, что и сам тоже остыл — взаимное недовольство разрушило все, что связывало нас долгие годы. Я даже не мог понять, как кто-то, столь близкий мне раньше, мог измениться так глубоко, что изменения заставили меня почти презирать ее. Нарцисса оставила меня первой, и сейчас у нас нет практически ничего общего, хотя мы по-прежнему общаемся, когда нужно обсудить что-то, касающееся Драко.
Позволяя ему свободно выговориться, Гермиона тихо слушала, ощущая, что ему необходимо сделать это. Невольно кольнуло чувство вины — она только что сознательно унизила его, а он так открыто и спокойно обсуждает с ней тему, которую любой посчитал бы болезненной. Гермиона понимала, что его чистосердечные признания откровенны и абсолютно естественны. Кроме войны и Волдеморта, причины, которыми он объяснил свой разрыв с женой, были характерны для многих разводов. Между ними снова повисла тишина, нарушить которую, казалось, было невозможно. Люциус молча смотрел куда-то мимо нее, и Гермиона тоже притихла.
Вскоре им принесли заказанную еду и, кинув взгляд на тарелку, она подняла на него глаза и улыбнулась.
В ответ Люциус поднял бокал:
— За многослойную,жестокую, но бесконечно прекрасную жизнь!
Она чуть помедлила, обдумывая такой откровенный тост, и подняла бокал в ответ.
Капля вина повисла на губе, и Гермиона подняла было палец, чтобы стереть ее, но, спохватившись, быстро слизнула языком. И тут же почувствовала неловкость, увидев, как он опустил глаза на ее рот — восхищение и жажда сверкнули в этом взгляде. Казалось, Люциус целую вечность не отводил глаз от ее губ, продолжая держать бокал с вином в руке.
Было неясно, сколько времени они сидели так, уставившись друг на друга, когда в животе у нее заурчало.
Гермиона приоткрыла рот от неловкости и, все еще не отводя взгляда, смущенно проговорила:
— Ну вот, кажется, я окончательно проголодалась.
Люциус слегка улыбнулся, и что-то странное мелькнуло в глазах, таких глубоких и волнующих для нее. Наконец, найдя в себе силы оторваться от созерцания, оба начали есть.
Осторожно обходя болезненные темы, они тихо и спокойно беседовали. Гермиона расспрашивала о работе Драко в Гринготтсе, Люциус о сегодняшних интригах в сверхбюрократическом Министерстве. Она говорила больше, чем Малфой, часто прерываясь взрывами смеха, особенно когда описывала наиболее интересные характеры коллег. Внимательно слушая, Люциус, казалось, искренне наслаждался ее компанией.
Доев горячее, они, никуда не торопясь, заказали кофе. Опоздать Гермиона не боялась — заранее предупредив Снипуорта, она спокойно наслаждалась ланчем.
Казалось, пролетела целая вечность с их первой встречи во «Флориш и Блотс», хотя, в действительности, прошло всего три недели. И почти не верилось, что за такое короткое время она смогла изменить свое отношение к этому человеку.
В конце концов, с кофе было тоже покончено, и они поднялись из-за стола, чтобы уйти. Гермиона достала портмоне, собираясь было оплатить счет — она опасалась, что у Малфоя просто может не быть с собой магловских денег, и с некоторой тревогой ждала, когда его подготовят. Но принесенная папка сразу же оказалась перехвачена Люциусом, который спокойно бросил на стол несколько двадцатифунтовых бумажек, добавив сверху чаевых. Гермиона уже открыла рот, чтобы остановить его, но единственный острый взгляд заставил ее промолчать.
— Даже не думайте, мисс Грейнджер. Неужели могли предположить, что я позволю вам заплатить за то вино? Тем более что сам его и заказал.
Чувствуя неловкость из-за того, что подумала о нем некорректно, Гермиона тихо прошептала:
— Спасибо за чудесный ланч…
А перед самым уходом он внезапно повернулся к ней, взглянув на мгновение с прежней надменностью, потом медленно поднял локоть, предлагая ей руку.
Гермиона оказалась слегка ошеломлена. Но нет, уже не высокомерием, а тем, насколько оно добавляло Люциусу невероятного чувственного магнетизма.
Не сумев скрыть улыбку, положила руку на его согнутый локоть. Внимательно взглянув друг на друга еще раз, они покинули ресторан, снова окунаясь в шум и суету лондонских улиц.
_________________________________________________________
Примечание. Красное вино Chateau Leoville-Barton считается долгоиграющим. Роберт Паркер, выдающийся специалист в области виноделия, назвал это вино брутальным, благодаря насыщенным танинам. Цвет вина отличается сине-черным оттенком. Богатый букет содержит ноты черного шоколада, смородины, лакрицы, тлеющего угля и молодого дуба. Это полнотелое вино со сбалансированным фруктовым вкусом и длительным цветочным послевкусием.
========== Глава 13. Разочарование ==========
Опираясь на руку Малфоя, Гермиона спокойно шла с ним по оживленным улицам Лондона. Чувствуя под ладонью крепкие и сильные мышцы, она откровенно наслаждалась прикосновением к ткани его жакета. Это напоминало о той их встрече во «Флориш и Блотс», и Гермиона подумала, насколько иные эмоции испытывает она сейчас. Одно лишь осталось неизменно. И тогда (правда, еще не осознавая), и сейчас, она откровенно жаждала Люциуса Малфоя. Она не удержалась и слегка обвила его руку пальцами, зная, что Люциус почувствует это.
Свернув на одну из центральных улиц, Гермиона осознала, что толпа людей вокруг них стала намного теснее. Нетрудно было заметить, что Люциус напрягся, а так не хотелось портить ту восхитительную атмосферу, возникшую между ними. Она знала обратную дорогу до министерства, которая была немного длинней, но зато почти безлюдной. Поэтому и потянула его на узкую улочку, свободную от толпы маглов, торопливо спешащих по делам или просто прогуливающихся без особой цели. Они свернули направо и оказались в абсолютно пустом переулке.
Расхохотавшись, она выдавила из себя:
— Господи! Какая жалость! Сегодня нас бросает из крайности в крайность. Великолепнейшая магловская еда, прекрасное магловское вино, а на закуску на улице — орда галдящих и ненавистных вам маглов! — неясно махнула рукой в сторону центра.
Запыхавшись от смеха, Гермиона откинула голову, чтобы вдохнуть воздуха и снова звонко захохотать, когда внезапно Малфой поймал ее руку.
Схватив за кисть, Люциус одним движением притянул ее к себе и крепко обнял. Дышать стало невозможно. Гермиона ощутила себя крепко прижатой к его груди, и поняла, что Люциус снова обхватил ее, будто облекая в некий кокон. Поначалу она не поднимала глаз, уставившись на черную, словно уголь, ткань жакета, также как и тогда, в книжном магазине. Будучи с силой прижатой к нему, даже не могла вздохнуть, и лишь чувствовала грудной клеткой, как опускается и поднимается его собственная грудь, словно изо всех сил стараясь приникнуть к ней крепче. От внутреннего жара, что порождал в ней этот человек, находясь рядом, она начала задыхаться.
А потом медленно подняла голову и встретилась с ним глазами. Жажда, горящая в них, была сейчас настолько очевидна, что это воспламеняло еще больше. Дразняще медленно, Люциус начал поглаживать ее по спине, посылая искорки возбуждения в самую сердцевину тела.
Неторопливо, никуда не спеша, он достиг плеч, а потом коснулся шеи, и стон невольно сорвался с губ Гермионы. Она слегка наклонила голову, будто предлагая ему еще больший доступ. Обхватив ее лицо ладонями, Люциус пристально всматривался в него. Их глаза снова встретились, и снова он неотрывно глядел на Гермиону с каким-то необъяснимым любопытством, будто пытаясь понять о ней что-то. И это возбуждало еще сильней.
Ее дыхание было сейчас таким быстрым и сбивчивым, что голова кружилась не переставая. А когда она почувствовала на лице его дыхание и аромат вина, которое они пили только что, Гермионе начало казаться, что вот-вот она взорвется. Дыхание Люциуса опьяняло сильнее, чем выпитое ими вино. Глазами Гермиона умоляла его склониться, коснуться ее. Открыв рот, невольно облизнула губы и тут же услышала, как он перестал дышать и, не отрывая взгляда от ее губ, начал медленно наклоняться к ее лицу.
Ближе. Еще ближе.
«На сей раз. На сей раз… Да».
Губы Люциуса слегка коснулись ее рта, заставив внутренности Гермионы совершить ощутимый кувырок.
«Наконец-то. Наконец!»
Прикосновение было коротким, а потом Люциус слегка отстранился, и только его дыхание продолжало щекотать губы. Затем снова наклонился и так нежно потерся губами об ее рот, что Гермиона не смогла осознать, реальность это или нет.
Невольно застонав, услышала ответный стон, и ощутила, как Малфой прижался к ее рту губами. Но как же мало оказалось этого! Его язык дразняще коснулся ее верхней губы, а затем и нижней. Потянувшись, Гермиона попыталась поцеловать его сама, но Люциус тут же отпрянул. Казалось, что на глаза вот-вот навернутся слезы — настолько изощренно этот мужчина дразнил и мучил.
Наконец, крепко сжав голову Гермионы, Малфой обрушился на ее рот. Внутренности снова дико кувыркнулись, и показалось, что она проваливается куда-то, но тут же забыла об этом, отвлекаясь на то, что с ней делают его губы. Казалось, Люциус хотел выпить ее рот, нет, не выпить — съесть. Почувствовав его язык, она толкнула навстречу свой, и языки, не останавливаясь, закружили в головокружительном танце. Потом расслабилась, позволяя ему углубить поцелуй, чтобы попробовать ее всю, позволяя вылизать десны, внутреннюю сторону щек, нёбо, чтобы снова вернуться к языку, поглаживая и посасывая его. Наслаждение, которое дарил его рот, оказалось непередаваемо. Гермионе казалось, что он ласкает не только рот — все тело наслаждалось тем, что он делал.
Эта внезапная демонстрация страсти поражала. И зажигала еще сильней. Пальцы Люциуса уже давно запутались в ее волосах, с силой поворачивая голову, чтобы быть еще ближе… еще глубже… Малфой толкнул ее к каменной стене, и Гермиона ощутимо ударилась, почувствовав спиной холод кирпичной кладки. Невольно застонала, но это будто еще сильней подпитало его собственный жар, заставив хрипло выдохнуть ей в рот:
— Что же ты делаешь со мной, ведьма… что ты со мной делаешь?..
Его левая рука уже поползла вниз, и вот — коснулась груди. Заставляя Гермиону охнуть, Малфой начал гладить ее, то сжимая, то отпуская. И это наслаждение, почти граничащее с болью, было прекрасно. Обхватив его ногой, Гермиона прижалась еще сильней и даже сквозь несколько слоев одежды чувствовала твердость желания Люциуса, что так явно упиралась ей в живот. Внутри все горело, и хотелось лишь одного — чувствовать его, видеть, касаться…
Она начала судорожно расстегивать жакет Люциуса, но прежде, чем успела это сделать, Малфой уже и сам добрался до пуговичек на ее блузке. Всего несколько мгновений попытался справиться с ними цивилизованно, но не выдержал, и, схватив ткань обеими руками, яростно разорвал.
Горячие руки быстро спустили лифчик, обнажая одну из округлых молоденьких грудок, которую Люциус сразу же с наслаждением принял в ладонь: сжимая, потирая, гладя… А потом, бросив довольный взгляд на то, что находилось сейчас в его руках, нетерпеливо опустил голову и взял обнаженный сосок в горячий, жадный рот, всасывая его глубоко внутрь и облизывая языком.
Восхитительное удовольствие волнами разлилось по всему телу. И концентрировалось, оседало, сгущалось там, в самом низу, где он был нужней всего. Стон, похожий на рыдание, сорвался с губ, когда она, подняв руку, вцепилась ему в волосы, прижимая еще сильней. Не давая оторваться от себя.
И тут Малфой внезапно куснул ее сосок. Глаза широко распахнулись, когда Гермиона задохнулась от невероятного ощущения удовольствия и боли одновременно, охватившего ее. Откинувшись на стену, она невольно опустила веки и прикусила губу. Приподняв глаза, Люциус внимательно наблюдал за ее реакцией, откровенно наслаждаясь тем, что видит и слышит: негромкими приглушенными стонами и блаженством, разлитым на ее лице.
Вынести большего Гермиона уже бы не смогла, и с губ наконец слетело то, что так давно носила в себе:
— Пожалуйста… прошу тебя… ты так нужен мне… Господи… пожалуйста, Люциус…
Услышав свое имя на ее губах, ощутив, как Гермиона обвила его ногой, прижимаясь к уже стальному члену, Малфой зажмурился от мучительной пульсации. Усилием воли он удержался от стона, а потом тихо и слегка укоризненно протянул ей на ухо:
— Потерпи…
Опустив голову, снова вернулся к ее груди, обнажая второй холмик с уже затвердевшим соском. Сейчас оба полушария вызывающе торчали перед его лицом, и Люциус, захватив правый сосок большим и указательным пальцами, начал перебирая ласкать его. А сам уже склонился над левым, с жадностью вбирая его в рот. Он снова и снова посасывал и облизывал его также сильно и долго, а потом снова неожиданно прикусил. Все это в сочетании с невероятной чувственной мукой от пальцев на другом соске было едва выносимо, и Гермионе казалось, что ее изголодавшуюся женскую сущность пытают электрошоком.
Она была почти уверена, что сможет кончить только от того, что этот мужчина творит с ее грудью, но мучительно жаждала увидеть его член: твердый, крепкий, возбужденный, а потом почувствовать, как он глубоко погружается в ее плоть.
Со слезами на глазах Гермиона снова не выдержала:
— Пожалуйста… Я не могу больше… хочу тебя… Люциус… хочу чувствовать тебя… прошу… возьми меня скорее…
Услышав ее слова, столь неподходящие для Гермионы Грейнджер, такие неожиданно откровенные, Малфой низко и гортанно застонал. И этот звук показался ей настолько эротичным, что Гермиона не могла не ответить ему глубоким собственным стоном. Заставила себя открыть глаза, чтобы пристально посмотреть на него, когда поняла, что Люциус немного отстранился. Почувствовала, как одной рукой он приподнимает ее юбку, и увидела, что другая — уже тянется к пряжке ремня.
«Да. Наконец… Наконец!»
В этот момент поблизости открылась дверь, и противный голос заверещал совсем близко:
— Это еще что такое!? Я не позволю никому трахаться у себя на заднем дворе. И немедленно звоню в полицию!
Оба заледенели. На лицах отчетливо отразилась мука. Быстро поправив одежду, Люциус схватил Гермиону за талию, и уже вытягивая палочку, свернул за угол, чтобы аппарировать обоих в министерство, пока возмущенный магл торопливо тыкал пальцами по кнопкам мобильного телефона.
Оказавшись в кабинете Гермионы, они почувствовали, как головокружение и тошнота охватывают обоих, хотя Люциус и сумел скрыть свой дискомфорт куда как лучше. В надежде избавиться от головокружения, Гермиона тяжко рухнула на стул, быстро застегивая жакет поверх разорванной блузки. У них не оказалось даже минуты, чтобы понять, что произошло, когда дверь внезапно открылась, и в кабинет с какими-то бумагами в руках вошел Ормус.
Замерев на пороге, он крайне подозрительно уставился на то, что увидел.
— Гермиона! Понятия не имел, что ты здесь. Хотел оставить кое-какие документы. Честно говоря, я думал, что ты еще на ланче. Не видел, когда возвратилась, — Ормус удивленно взглянул на Люциуса, и подозрение ясно читалось на его лице. — Малфой. Я не понял, у вас, что — сегодня назначено? Не припоминаю, чтобы вы входили в отдел. Будьте добры, сообщайте моему секретарю, когда приходите.
Не обращая никакого внимания на откровенную невежливость Ормуса, Люциус спокойно ответил:
— Я пришел некоторое время назад. Но вашего секретаря на месте не оказалось, поэтому и взял на себя смелость подождать мисс Грейнджер в ее кабинете. Мисс Грейнджер только что вернулась с ланча. Должно быть, ее ваша секретарша тоже пропустила. Приношу свои извинения, если это кому-то доставило неудобство.
Гермиона не смогла не улыбнуться этой мастерской лжи, которой он покрывал их, и тем, как ловко Люциус бросил камешек еще и в огород Присциллы.
— Хорошо, но сейчас вы должны уйти, — коротко бросил ему Ормус и повернулся к Гермионе. — Через полчаса у нас встреча с министром. Он хочет обсудить результаты и динамику того вечера в опере. Поскольку твой ежедневник был пуст, я предположил, что это будет нормально. Малфой же может посетить нас и в любое другое время.
И Гермиона почувствовала, как щетинится от гнева. То, что он говорил о Люциусе, находящемся здесь, рядом, в третьем лице, было оскорбительно, и, не думая ни секунды, резко ответила.
— Ормус, я удивлена, что ты ставишь меня перед фактом изменения рабочего расписания, даже не поговорив со мной. Лю… Мистер Малфой потратил время, чтобы прибыть в министерство, и заслуживает, как минимум, чтобы с ним были вежливы, а не выставляли прочь.
Явно напрягшись, Ормус холодно начал:
— Мисс Грейнджер, думаю, вам стоит…
— О, не волнуйтесь, мисс Грейнджер, ничего страшного, — спокойно перебил его Люциус. — Я просто был в Лондоне по делам и зашел на всякий случай: вдруг у вас окажется время принять меня. К сожалению, это, по-видимому, невозможно. Но я уверен, что в самое ближайшее время наша встреча состоится. И буду с нетерпением ждать ее… — Люциус смотрел ей прямо в лицо, и неутоленная жажда все еще плескалась в серых глазах.
Гермиона оказалась ошарашена шквалом эмоций и чувств, обрушившихся на нее в эту минуту. Она одновременно хотела рассмеяться вслух над смелой, но забавной игрой Малфоя; потянуться и обнять его, заканчивая то, что они начали раньше; дать по морде Ормусу, который так грубо и беспардонно вломился в ее частную жизнь; и разрыдаться в агонии от боли, которая бушевала в ней. Поэтому все, что смогла сделать, так это — открыв в отчаянии рот, уставиться на них обоих.
В кабинете воцарилась неловкая тишина. Было ясно, что для Люциуса эта сцена не менее болезненна; что он не хочет покидать ее сейчас, но, в конце концов, наклонив голову, и посмотрев ей в глаза так пристально, как только возможно, он изящно развернулся и вышел из кабинета, даже не кивнув на прощание Ормусу.
Гермиона почувствовала, как ее душат рыдания. Откровенно игнорируя Ормуса, она подошла к своему столу и села. Снипуорт заговорил с ней тоном, поразительно напоминающим профессора Макгонагалл, когда она оставляла кого-то из нерадивых учеников на отработку.
— Гермиона, сожалею, что нарушил твои планы на сегодня, но ты обязана организовывать свои встречи заранее. В твоем дневнике не было ничего, что указывало бы на то, что ты занята. И что может быть важней, чем встреча с министром? После оперы прошло уже больше недели. Будь любезна вспомнить, что ты — работник Министерства магии, и должна выполнять, прежде всего, свои непосредственные обязанности, а не заниматься лишь фантастическими проектами по преобразованию бывших Пожирателей Смерти.
Разъяренная Гермиона уставилась на него.
«Что он сейчас сказал?»
Гнев смешался с виной, потому что доля правды в словах Ормуса все же была.
Но прежде, чем снова отреагировать так же импульсивно, как и раньше, Гермиона опустила голову и глубоко вздохнула, осознавая реальность обрушившейся на нее ситуации. Она чувствовала вину за свою несдержанность и понимала, что должна предоставить Снипуорту хоть какие-нибудь объяснения.
— Извини, Ормус. Я не люблю конфликтовать с людьми по пустякам. Особенно с такими, как Люциус Малфой, — Гермиона понимала, что должна сказать что-то еще. — Просто устала в последнее время. Поэтому, прости… Я сорвалась.
Вздохнув, Ормус слегка улыбнулся: объяснения, казалось, вполне удовлетворили его.
— Ну, давай же, пойдем. Министр уже ждет нас, вечер в опере заслуживает того, чтобы его обсудили, тем более что у него есть мысли на этот счет.
Она извиняюще улыбнулась.
«Черт! Я должна спрятать то, что случилось сейчас между нами с Люциусом куда-то глубоко-глубоко…»
Но, к сожалению, постоянная пульсирующая боль где-то внизу живота не позволяла сделать это еще очень долго…
========== Глава 14. Смятение ==========
Встреча с министром оказалась предсказуемо скучной и заняла почти все оставшееся рабочее время. Присутствующие на совещании волшебники единодушно выразили согласие, что посещение магловских мероприятий неимоверно полезно и обязательно должно продолжиться. Правда, с учетом опасностей, в виде проявления стихийной магии или несуразностей, как например, использование нелепой, несоответствующей магловскому миру, одежды. Бесконечно устав от этого занудства, Гермиона смогла оставить министерство лишь в пять часов вечера.
Идти домой не хотелось совершенно. Стоял красивый летний вечер, и Лондон казался наполненным расслабленными и счастливыми людьми. Почти все, кто попадался навстречу, шли парами, и романтический импульсы, посылаемые влюбленными, так и витали в воздухе. Гермиона невольно засмеялась, когда слившаяся в поцелуе парочка, чуть не врезалась в нее. Парень с девушкой смущенно хохотнули в ответ и принялись извиняться, но она подняла руку, останавливая их, и двинулась дальше, чуточку завидуя чужому счастью.
В эту минуту Гермиона отчаянно нуждалась в его присутствии. Шагая по залитым вечерним солнцем улицам, она вспоминала, как они с Люциусом по ним же шли на ланч и возвращались с него. Вспоминала, как, несмотря на то, что ей приходилось описывать мир маглов чистокровному волшебнику, славящемуся своей надменностью, оказалась поражена тем, насколько просто и естественно чувствовала себя рядом с ним.
Задумавшись, она замедлила шаг. Даже если отбросить невероятное физическое желание, которое вызывал Люциус, Гермиона была крайне смущена тем, как легко оказалось общаться с ним, как легко было чувствовать его эмоции, отвечать на них. И все это — о человеке, которого совсем недавно при ней лучше было и не вспоминать. Гермиона не знала почему, но знала, что для нее это уже абсолютно не важно. Его прошлое, свидетельницей которого стала она сама, подозрения ее коллег и друзей — все кричало о том, что их отношения были бы безумием. Это был бы нонсенс! И все же… ни тело, ни душа не могли оторваться от Люциуса Малфоя.
Нет, теперь Гермиона жаждала узнать его еще больше. Еще глубже покопаться в этом удивительном, странном и очень сложном человеке, в его мыслях, его душе. Потому что вопреки всему, чего она опасалась раньше — Люциус был открыт и естественен с ней.
Свернув в тот самый «их» переулок, она ощутила, как тоска по Малфою охватила ее еще сильней. Здесь они были настолько близки… Так близки, наконец, к тому, чего так долго жаждали оба.
«Господи, кажется, я подыхаю без него…» — Гермиона остановилась, как вкопанная. Дыхание внезапно стало тяжелым, и она подняла голову, задыхаясь в тщетной попытке подавить эмоции.
— Мисс, с вами все в порядке?
Какой-то прохожий приостановился и осторожно дотронулся до ее плеча. Пробормотав извинения, Гермиона продолжила путь и, придя в себя, поняла, что лицо ее промокло от слез. Она быстро достала из сумочки носовой платок, чтобы вытереть их, и медленно побрела дальше.
Потом она еще долго шла по мостам, паркам, по каким-то неизвестным улицам, далеким от их дома. В конце концов, когда уже совсем стемнело, вдруг кольнуло понимание того, что там ее уже заждались.
«Дома».
Это слово впервые показалось пустым и бессмысленным. В эту минуту она не могла не думать об их квартире, как о месте, в котором хотела бы оказаться меньше всего на свете.
«И Рон… Рон».
В отличие от того, каким увидела сегодня Люциуса, Рон, внезапно, показался ей на редкость неразвитым…
«Иногда он бывает просто нестерпимым придурком! — Гермиону ужаснуло, какая злоба дышала в ней сейчас, но отрицать ее сил не было. — Неужели в этой жизни нет ничего, более важного и интересного, чем порядковое место команды в Квиддичной Лиге или новейший воск для метел? Как я могла годами выслушивать все это?..»
Она остановилась, оказавшись в шоке от собственных, так внезапно обрушившихся, открытий.
«Пора возвращаться… Он наверняка уже волнуется», — привычка заставила почувствовать беспокойство, и Гермиона, развернувшись, направилась в сторону дома.
Чтобы добраться до особнячка потребовался почти час. Конечно, она могла бы аппарировать, но боялась, что это напомнит их с Люциусом болезненную и мучительную аппарацию сегодня днем.
Открыв дверь, Гермиона сразу же ощутила напряженность. Рон стоял посреди комнаты. Сделав несколько шагов, он остановился и обрушил на неё шквал ругани.
— Гермиона! Где, черт возьми, ты была? Я уже не знал, что думать! Я, бл…, уже хотел вызвать Гарри. Собирался попросить у него мантию-невидимку, взять метлу и начать искать тебя по всему Лондону!
Услышав и осознав его слова, она испытала небольшое раскаяние. И тут же с ужасом поняла, что и оно почему-то не беспокоит так, как должно было беспокоить.
— Прости, — пробормотала Гермиона автоматически. — У нас было безумно долгое и нудное совещание, я ужасно устала и решила немного прогуляться. Чтобы побыть одной.
— Прогуляться?! — Рон пришел в еще большую ярость. — Твою мать, ты знаешь, вообще, сколько времени?! Сейчас уже больше одиннадцати! Бл…, я уже не знал, о чем думать!
Ругательства Рона никогда не напрягали ее прежде. Она и сама порой использовала их, когда на то была причина (и совершенно очевидно, что сегодня причина была), но сейчас его слова вдруг показались какими-то особенно уродливыми и вульгарными, не добавляя теплоты в ее уже и так сложное отношение к бойфренду. Вспыхнув, Гермиона невольно начала защищаться.
— Знаешь что, Рон? Ты можешь быть счастлив сидеть здесь и планировать, как лучше провести очередную тренировку, но есть люди, которым иногда необходимо побыть в одиночестве и просто подумать! О том, что происходит, о каких-то событиях, разложить все по полочкам у себя в голове, и не только в голо…
— Да неужели? Разложить по полочкам в голове? Думаю, что это, на хрен, как раз то, что тебе и нужно! Что, бл…, происходит с тобой в последнее время? У меня мозги скоро взорвутся! Ты то бессмысленно трахаешься со мной каждый день, то вообще не видишь меня в упор. Ты ни о чем не говоришь со мной, ничего не рассказываешь. И что, вообще, на хрен, произошло с тобой тогда, в опере?! Почему на следующий день ты была летящей, как воздушный змей, и разоделась, словно шлюха из Лютного переулка?! Что я должен думать обо всем этом?!
Эти горькие слова должны были пристыдить, но Гермиону охватил гнев. Схватив плащ, снятый мгновением раньше, она выбежала из квартиры со словами:
— Увидимся завтра. И не смей меня искать. Я сама могу позаботиться о себе!
Сбежав по лестнице, она выскочила из подъезда, немного удивленная тем, что Рон не бросился за нею следом. Торопливо свернула за угол несколько раз подряд и только потом остановилась. Откинув голову, прислонилась к стене какого-то дома, и это напомнило ей ощущение каменной кладки той, другой стены, к которой прислонялась днем. По венам заструился огонь, и гнев тут же сменился желанием, снова заставляя тело тосковать по другому мужчине. Мужчине, которого сейчас не было рядом. Коротко почувствовав острую боль вины за то, как быстро она забыла о стычке с Роном, Гермиона заставила себя не думать об этом. Сунув руку в карман плаща, достала палочку.
«Я знаю, что делаю», — пробормотала упрямо, а потом повернулась и с негромким хлопком исчезла.
Аппарация снова заставила пошатнуться. Пытаясь избавиться от головокружения, Гермиона огляделась вокруг и судорожно выдохнула. Прямо перед глазами возвышались ворота Малфой-мэнора.
Ее окутала прохладная и тихая, избавленная от постоянного городского гула, ночь. Задрожав от осознания одиночества, Гермиона смерила взглядом огромное здание: башни, зловеще возвышающиеся в залитой лунным светом ночи; окна, пугающие мерцанием неяркого света.
Действительность того, где она сейчас, обрушилась почти мгновенно. Сознание снова помутилось, а воспоминания нахлынули с новой силой. Когда она попала в этот дом в первый и последний раз, её связали, мучили и почти убили. От вновь возникших перед глазами картинок того дня в горле медленно поднималась волна тошноты. Гермиона снова услышала собственные крики. И это было ужасно…
Покачнувшись, она вовремя схватилась за решетку ворот, которые тут же завибрировали под руками. В прохладном вечернем воздухе раздался громкий металлический лязг.
«Мерлин! Что я делаю? Это же неправильно. Все так неправильно!»
До Гермионы донесся звук собачьего лая, услышав который, она запаниковала еще больше. Казалось — время повернуло вспять. И она снова была там, в гостиной Малфоев, с направленной на нее палочкой Беллатрикс. Снова и снова в нее бросали «Круцио», и боль… боль… боль… Тело заломило от мучительных воспоминаний, и она, дрожа, тяжело опустилась на землю. Опустилась и забыла — где она; зачем она здесь. Все ее существо сковали ужас и мука. Обхватив себя руками, больше всего Гермиона желала стать маленькой или даже невидимой… лишь бы это остановилось…
А потом вдруг почувствовала, как кто-то заботливо, но очень уверенно поднимает ее с земли. И снова этот запах… мускуса и пряностей… Он снова обволакивал и наполнял легкие.
«Как тогда!»
Не отдавая себе отчет, Гермиона начала бороться с тем, кто поднял ее — била его кулаками, пыталась ударить ногой, кричала, пыталась разорвать одежду, черную, словно уголь.
— Все! Хватит! Я не могу больше! Не могу…
Но ее держали очень крепко, сжимая талию, а потом Гермиона вдруг ощутила, как на щеку мягко легла большая теплая ладонь. И откуда-то издалека, сквозь собственные крики, расслышала голос.
— Открой глаза. Успокойся… Открой глаза и посмотри на меня.
«Этот голос. Такой знакомый…»
Перестав кричать, она услышала собственное дыхание — отчаянное и рваное. Ее по-прежнему держали очень крепко, но почему-то теперь это казалось залогом безопасности. И хотя запах все так же наполнял измученные криком легкие, сейчас это уже успокаивало и утешало.
Открыв глаза, Гермиона пыталась прийти в себя. Голос раздался снова.
— Посмотри на меня. Смотри мне в глаза…
Дыхание успокоилось, и она почувствовала, как прохладный вечерний воздух остужает покрытую испариной кожу. Подняв голову, Гермиона с облегчением вздохнула и уставилась в глубокие серые глаза. Его ладонь, все еще лежащая на щеке, слегка дрогнула. Малфой ласково погладил щеку большим пальцем и тихо прошептал:
— Гермиона…
Осознав, наконец, где она и с кем; услышав, как он произнес ее имя, Гермиона вздрогнула. Люциус сказал его с такой нежностью, что это было похоже на бальзам, успокаивающий лихорадочные воспоминания, которыми она захлебывалась. Слезы потекли по лицу, и Гермиона снова вцепилась в его одежду, как вцеплялась уже не раз, снова не отводя глаз, будто боясь, что он исчезнет.
Казалось, прошла вечность, а Люциус все гладил и гладил ее щеки, вытирая бегущие слезы, пока дыхание не успокоилось окончательно. Только после этого заговорил:
— Нам нужно зайти в дом, — и сразу же ощутил, как она снова напряглась. — Прости, но тебе нужно согреться и успокоиться. Других вариантов нет. Больше с тобой ничего здесь не произойдет. Я не позволю, чтобы в этом доме с тобой случилось что-то плохое. Обещаю.
Он говорил так искренне и убедительно, и это настолько отличалось от того, что можно было ожидать от него в прошлом, что Гермиона инстинктивно поверила и согласно кивнула. Попыталась сделать шаг, но ноги тут же подкосились. В следующий миг Люциус наклонился и привычным движением поднял ее на руки, также, как сделал это тем вечером в Ковент-Гардене. Ткань мантии и его необыкновенный аромат были теперь такими знакомыми, что Гермиона почувствовала себя в большей безопасности, чем когда бы то ни было. Машинально обвив его шею руками, она уткнулась лицом в грудь Люциуса. Гравий захрустел под ногами, когда он зашагал к дому по длинной аллее, и Гермиона мельком подумала, что, услышав сработавший сигнал, ему, наверное, пришлось бежать или аппарировать, раз добрался до ворот так быстро.
Когда они вошли в дом, Гермиона потихоньку огляделась. Он был знаком и вызывал чувство болезненной неловкости, но присутствие Люциуса, казалось, поглощало боль. Она мало что видела в мэноре той ночью и помнила лишь какие-то детали. Странно, теперь Гермиона оказалась поражена элегантностью и изяществом старинного поместья, его прекрасной отделкой, занавесями и гобеленами. Все было не просто красиво, а изысканно. Старинные часы в холле гулко пробили двенадцать раз.
Посмотрев налево, тут же уткнулась глазами в дверь. Ту самую дверь. На мгновение ее кровь заледенела, а кожу снова начало покалывать. Это случилось там. Гермиона заставила себя не думать ни о чем, когда Люциус стремительно свернул направо, и занес ее в очаровательную, но небольшую гостиную, обитую тканью глубокого зеленого цвета. Комната была мягко освещена пламенем камина, а на столе стоял наполовину заполненный бокал вина. Бережно опустив ее на диван, Люциус подложил под голову подушку.
— Побудь здесь. Я принесу тебе чего-нибудь выпить.
Боясь остаться одна, она тут же приподнялась на локте. Малфой вернулся и опустился перед диваном на колени.
— Все в порядке, ничего не бойся. Я буду через минуту. Только принесу тебе кое-что, — тихо, но убедительно сказал он и быстро вышел.
Гермиона закрыла глаза и откинулась на подушку. Диван был таким большим и глубоким, что она боялась уснуть на нем сию же минуту, чего так настойчиво требовал уставший и измученный организм.
Совсем скоро Люциус возвратился с подносом, на котором стоял стакан воды, еще один стакан и бутылка. Опустив поднос на стол, мягко произнес:
— У тебя есть выбор, но я посоветовал бы немного огневиски. Оно поможет расслабиться, — налив, он протянул Гермионе стакан и, благодарно кивнув ему, та сделала глоток.
А потом почти сразу почувствовала, как неприятный вкус огневиски обжег рот и пищевод. Да, неприятный, но все же породивший внутри тепло. Жар в крови стал еще сильней, когда она посмотрела в лицо мужчины, снова опустившегося на колени перед диваном.
— Спасибо тебе, — смущенно пробормотала Гермиона. — Снова спас меня от обморока…
Ничего не ответив, Люциус пристально вглядывался в нее, и нежность во взгляде сейчас столь разительно отличалась от того, что она видела раньше. Внезапно Гермиона снова почувствовала себя глупой из-за того, что притащилась сюда, и снова дала повод подумать, будто она так и не повзрослевшая, инфантильная девчонка. Опустив глаза, еле слышно прошептала:
— Извини…
Слегка насмешливо приподняв бровь, Люциус ничего не ответил снова.
Гермиона продолжила:
— Прости, что заявилась сюда так поздно, да еще и переполох устроила. Ты был прав, когда говорил, что мне пора бы и повзрослеть.
Не дав ей договорить, Люциус поднялся с колен и, обняв за шею, поцеловал. Это было не так властно, как днем, но и в этом поцелуе было столько страстной нежности, что Гермиона почувствовала, как слезы снова наворачиваются на глаза. Оторвавшись от нее с заметным усилием, он проговорил:
— Тебе нужно поспать. Это был серьезный срыв. Сейчас надо дать отдохнуть и телу, и душе. Домовик покажет тебе комнату, — Люциус встал и повернулся в сторону двери.
Хотя Гермиона была изумлена и даже немного разочарована, но в глубине души согласилась с ним — как раз таки сон и нужен ей в первую очередь. Она знала, что Люциус поступает так, именно заботясь и беспокоясь о ней. Теперь, когда она оказалась в мэноре, сознание странно расслабилось.
«Необъяснимо… Я смогла войти в этот дом, смогла посмотреть на дверь комнаты, где меня пытали. А сейчас даже понимаю, что смогу уснуть здесь…»
Тут на пороге появилась домовиха, и волшебница откровенно удивилась, когда Люциус заговорил с той корректно и вежливо:
— Тибби, пожалуйста, отведи мисс Гермиону в «Лебединую» спальню. И проследи за тем, чтобы у нее было все, что может понадобиться.
Гермиона осторожно поднялась и приятно поразилась тому, что может стоять на ногах. Уже направившись за эльфом, услышала, как Люциус негромко добавил:
— Моя комната рядом. Если ночью тебе что-то понадобится, просто позови. Я услышу. Но лучше постарайся поспать…
От его голоса по телу снова пробежала дрожь, и, даже несмотря на страшную усталость, в животе что-то екнуло, а кожу начало покалывать. Оглянувшись на него, она прошептала «спасибо» и вышла из комнаты вслед за Тибби.
Люциус Малфой остался стоять в дверях гостиной, провожая пристальным взглядом небольшую хрупкую фигурку, поднимающуюся по лестнице его фамильного поместья.
========== Глава 15. Прошлое ==========
Первое, что Гермиона осознала, проснувшись следующим утром: как необыкновенно хорошо она выспалась. Наслаждаясь покоем и необъяснимой негой, поначалу долго не открывала глаз. Потом чуть шевельнула ногами и почувствовала гладкую ткань постельного белья — только шелк мог быть таким. Укрытая красивым мягким пуховым одеялом, она была одета в длинную атласную ночную сорочку. Несколько мгновений Гермиона не могла сообразить, где она, но потом внезапно вспомнила все. И резко поднялась на постели.
Оглядев комнату, увидела, что сидит на огромной кровати с балдахином, украшенным семейным вензелем, вышитым даже на постельном белье. Напротив — располагался камин, над которым висел очаровательный старинный гобелен, времен королевы Елизаветы, изображающий лебедя, скользящего по небольшому пруду в ореоле красных роз. Да и сама комната казалась достойной королевы. Тяжелые занавеси глубокого красного цвета закрывали окна, простирающиеся от пола до потолка. Тут Гермиона заметила, пробивающиеся сквозь щели, яркие лучи солнца. И поняла, что уже наступил день.
В дверь тихо постучали. Натянув на себя одеяло, она нерешительно произнесла:
— Войдите.
Дверь приоткрылась, и в ней показалась ушастая голова вчерашней домовихи.
— Доброе утро, мисс Грейнджер. Милорд передал, что вы можете позавтракать в столовой, как только пожелаете. И что в шкафу для вас есть одежда, мисс может чувствовать себя, как дома. Он просил извиниться за то, что ненадолго отлучился из поместья. Еще просил сказать, что часть дома, тревожащая вас, магически запечатана сразу после войны, и проникнуть туда нельзя.
Услышав это, Гермиона удивилась. Даже не зная наверняка, она понимала, что это, должно быть, одна из самых больших, самых важных гостиных мэнора.
«И он ее полностью запечатал?» — подобное решение не только возбудило любопытство, но и вызвало щемящую волну тепла по отношению к Люциусу.
Однако от мысли, что его нет дома, она почувствовала себя подавленной, и с тревогой спросила:
— А он сказал, когда вернется?
— Я ожидаю его к ланчу, мисс.
Настроение немного улучшилось.
— Сколько же времени сейчас?
— Около десяти часов, мисс.
Гермиону охватила паника.
— Мерлин, сегодня же четверг! Я давно должна быть на работе! И Рон… он же наверняка вызовет поисковую команду!
— Милорд просил передать, что вам не о чем беспокоиться. В Министерство магии сообщено, что вы чувствуете себя нездоровой и не придете на работу сегодня, а мистеру Уизли — что вы на какое-то время останетесь у своих родителей. Он отправил сов с письмами, написанными вашим почерком. Милорд надеялся, что вы не будете возмущены тем, что он взял на себя смелость сделать это сам.
Разумом Гермиона понимала, что должна возмутиться эдаким самоуправством, но в душе лишь чувствовала благодарность и восхищалась предусмотрительностью Люциуса.
— Спасибо… Мне очень жаль, но вчера я не запомнила твое имя, — вежливо обратилась она к эльфу.
— Тибби, мисс, — домовиха повернулась, собираясь уйти.
Гермиона не смогла удержаться и остановила ее:
— Тибби!
— Да, мисс?
Немного поколебалась, боясь ответа, который могла получить.
— Скажи… А мистер Малфой… он хорошо относится к тебе?
— Да, мисс. Я — свободный эльф. Но сама хочу работать в Малфой-мэноре. Здесь ко мне относятся справедливо и с уважением.
Взволнованная Гермиона не могла поверить ушам.
— Тибби, а ты знаешь, как он относился к эльфам-домовикам в прошлом?
— Да, мисс, меня предупреждали. Но это было очень давно, мисс. Мы все можем измениться, разве не так? Мне нравится жить здесь. И нравится теперешний хозяин, — поклонившись, домовиха вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Сидя на огромной кровати, Гермиона раздумывала об услышанном.
«Что это? Люциус решил поиграть в исправившегося злодея, чтобы избежать Азкабана и реабилитироваться? Или происходящее означает нечто большее — его собственное кардинальное изменение? Но почему? Может быть, человек, которого я знала прежде, не был целиком и полностью олицетворением зла? И потребовалось совсем немного, чтобы в нем вновь проснулось что-то доброе и хорошее?»
Память тут же услужливо подсунула воспоминания, как отчаянно Люциус искал своего сына в Большом Зале, и его лицо было искажено непритворной мукой от мысли, что он, возможно, потерял Драко. И Распределяющая Шляпа когда-то давно могла отправить его в Гриффиндор, в конце концов.
«Что же такого произошло с ним в прошлом, что толкнуло его к Волдеморту? Заставило следовать за Темным Лордом так упорно и отчаянно?» — Гермионе упрямо хотелось найти ответы на эти и многие другие вопросы.
В комнате раздалось громкое урчание голодного живота. Она вспомнила о завтраке и, вставая, опустила ноги на широкие дубовые половицы. Шелковый халат лежал на стуле в изножье кровати вместе с легкими домашними туфельками, заботливо оставленными под стулом. Надевая которые, Гермиона приятно удивилась, как идеально они подошли по размеру.
Выйдя в облицованный резными деревянными панелями коридор, она почти сразу нашла ванную комнату. Наполнив ванну, Гермиона аккуратно опустилась в нее, позволяя горячей воде ласкать и нежить тело. Наслаждаясь, мысленно вернулась во вчерашний день и снова почувствовала руки Люциуса на своей груди, и его рот, язык, зубы. Опустила ладошки вниз, машинально проведя пальцами по соскам, и отчаянный стон сразу же сбежал с губ. Одна рука уже быстро скользнула между ног, когда живот снова заурчал в бурном протесте.
«Мда… Я действительно голодна. А это может подождать. Люциус должен скоро вернуться. И может быть… — Гермиона поняла, что мечтательно улыбается. — Может, его возвращение обернется для нас чем-то особенно прекрасным…»
Вернувшись в комнату, Гермиона открыла платяной шкаф и с удивлением обнаружила там множество изящной одежды — не только мантии, но и магловские вещи аккуратно висели на вешалках. Невольно она задала себе вопрос: «Кому это все принадлежало?» Гермиона помнила, что Нарцисса намного выше и более худощавая… Но одежда, казалось, была точно ее собственных размеров, и даже такого же стиля, который предпочитала она сама.
Выбрав темные джинсы и облегающий топик, она закончила наряд коротким кардиганом и маленькими лодочками-балетками. Ощущение, что вещи подбирались для нее, не проходило.
Стараясь даже не глядеть в сторону запечатанной двери, Гермиона отправилась завтракать и, несмотря на то, что Тибби уже давно сказала, что все готово, ей была подана горячая, только что приготовленная еда. Она сидела за длинным столом в огромной столовой, чувствуя себя маленькой и незначительной в необъятности комнаты. Завтрак был великолепен и, прикончив огромную тарелку бекона, колбасы, тостов, яиц, грибов, и еще чего-то, чего она никогда не приготовила бы на завтрак дома, Гермиона расслабилась, чувствуя себя довольной и разморенной.
От души поблагодарив пришедшую убрать со стола Тибби, Гермиона поднялась. Она вышла в холл, упрямо настроенная противостоять любой неловкости, которую могла почувствовать в этом доме, и начала рассматривать портреты. Запечатанная дверь находилась рядом и невольно притягивала взгляд, но Гермиона упорно не смотрела на нее, удивляясь собственной силе духа. Она увидела портрет Люциуса, рядом с которым висел портрет Драко. Оба портрета неподвижно ухмылялись ей с высокомерной малфоевской снисходительностью. Она ожидала этого от Драко, да и от его отца в прошлом, но теперь спросила себя: «Что на самом деле таится за выражениемего лица?» Конечно, это всего лишь маска, такая же реальная, как и маска Пожирателя Смерти, которую она видела на Люциусе раньше. Гермиона пристально посмотрела в серые глаза, глядящие на нее сверху вниз. Как же он был красив на этом портрете, написанном, очевидно, еще перед второй войной. Несмотря на надменное выражение лица, его глаза странно мерцали. И Гермиона почувствовала в них какую-то затаенную тоску и боль, которые вытесняли любое ощущение страха или опасения. Боясь, что окончательно смутится, она отошла от портрета и открыла входную дверь.
Осторожно вышла наружу и направилась в парк. Он был так красив и ухожен, что медленно блуждая по аллеям этим теплым и светлым летним днем, Гермиона чувствовала себя полностью расслабившейся и умиротворенной. Прежние опасения, касающиеся Малфой-мэнора, исчезли практически полностью. Она даже чуточку гордилась собой, осознавая, что смогла победить демонов, таящихся в душе и мучающих ее столько лет.
Через некоторое время Гермиона возвратилась в дом и вошла в гостиную, куда принес ее Люциус вчера вечером. Это была красивая комната — не просто изящно украшенная и обставленная: нет, небольшая гостиная просто дышала теплом и уютом. Подумав о тех тихих семейных вечерах, которые, наверняка, провела здесь семья Малфоев за все эти годы, Гермиона почувствовала, как острая боль и еще что-то, очень похожее на ревность, сплетают ее внутренности в узел…
«Черт! Я не хочу… и не буду думать об этом!»
Заметив еще одну дверь, она вошла и оказалась в комнатке, которая была намного меньше и, по всей видимости, использовалась, как кабинет. Осторожно подошла к портрету, висящему над камином. С него настороженно глядел волшебник с высокомерным выражением лица. Когда Гермиона приблизилась, его взгляд стал откровенно презрительным. Черты его лица походили на черты Люциуса, они казались практически одинаковыми, кроме цвета глаз и волос, полной противоположности сыновних. У мужчины была темная шевелюра и карие глаза, в которых плескалась глубокая пустота. Даже его изображение подавляло, и Гермиона почувствовала, как ее невольно охватывает неловкость. Понимая, что портрет волшебный, она ощутила досаду от молчаливого и холодного презрения, что так явно демонстрировал чародей.
— Это — мой отец, — услышав позади себя голос, Гермиона обернулась.
Люциус стоял в дверном проеме позади нее, меряя портрет пустым безразличным взглядом.
Внутренности Гермионы кувыркнулись, но она подавила желание подбежать к нему и броситься прямо на шею. Что-то подсказывало, что сейчас — не время.
— Привет, — выдохнула она, и восхищенная радость непроизвольно прозвучала в голосе.
Люциус перевел взгляд на нее.
— Привет, — повторил он в ответ с мягкой улыбкой. Потом подошел к Гермионе, и оба уставились на портрет Абраксаса Малфоя.
— А я-то думала, что у всех Малфоев светлые волосы и серые глаза. Очень странно видеть такого Малфоя! — подразнила Гермиона, наблюдая за выражением лица Люциуса. Оно выглядело застывшим.
— Цвет глаз и волос я унаследовал от матери. Хотя есть и схожие черты… между мной и… им, — он кивнул на портрет, и голос его стал каким-то глухим.
— И каким же он был? — мягко спросила Гермиона, неуверенная, что получит ответ.
— Холодным. Требовательным. Бесчувственным. Жадным до власти. И все эти ценности очень хорошо смог привить своему сыну. Не находишь? — голос Люциуса был настолько холоден и пуст, что Гермиона тут же пожалела о своем вопросе. И заледенела, когда осознала смысл ответа.
Люциус резко повернулся и вышел в гостиную. Сев на диван, он безучастно уставился прямо перед собой. Выйдя вслед за ним из кабинета, Гермиона осторожно присела рядом и мягко прошептала:
— С тобой все в порядке? Прости, мне не стоило спрашивать тебя о нем…
Повернув голову, Люциус уставился ей прямо в глаза.
— Тебе, думаю, очень хочется узнать, почему я присоединился к Волдеморту? Почему стал Пожирателем Смерти? Так вот, ответ банален и прост. Открой любой учебник по магловской психологии, и ты легко найдешь его там, — он немного помолчал и продолжил.
— Мой отец с самого раннего детства учил меня, что власть — это все. Чистокровные маги просто должны управлять этим миром. Он всегда был очень убедителен, эдакий великолепный оратор. Магнетизирующая личность. Отец умел сказать то, что всегда было приятно услышать сливкам волшебного сообщества. Я никогда не сомневался относительно нашего превосходства, потому что у меня никогда не было причин сомневаться в этом. Почему я должен был сомневаться в том, что так ясно и убедительно проповедует мой собственный отец? Люди обожали его, уважали, стремились сблизиться с ним. Подобострастно говорили мне, какой удивительный человек — мой отец, и как же мне повезло, что я — Малфой, — продолжал Люциус, не останавливаясь, и Гермиона чувствовала, как хотелось ему выговориться сейчас — здесь, перед ней…
— Но когда приемы и вечеринки заканчивались, и гости расходились по домам, мы оставались с ним вдвоем, наедине. О, таким его не видел никто. Он загонял меня в угол, приступая к разбору моего поведения: почему я говорил с таким-то, почему сказал то-то, почему болтал с тем-то, разве я не понимал, что он был приглашен сюда из политических соображений и не является чистокровным волшебником? Он раскладывал мое поведение по полочкам — мои манеры, даже мою одежду. Почему моя мантия была слегка помята, когда я подошел к министру? Даже когда я все старался делать правильно, достаточно было малейшего шага в отклонении от шаблона, как он выхватывал палочку, тут же посылая в меня проклятье. Свой первый Круциатус я получил в шесть лет от руки отца. В те дни регулирование незаконного волшебства не было таким строгим. Никто не следил за тем, что происходит в магических семьях, а даже если и обнаруживали что-то, то игнорировали. Да и потом, кто рискнул бы указывать что-то Малфою?
Ужас, неконтролируемый ужас охватывал Гермиону все сильней и сильней. Она потянулась рукой, чтобы коснуться его, но Люциус, казалось, даже не заметил этого.
— Хогвартс стал для меня раем. Я, наконец-то, мог убежать. Но, тем не менее, продолжал верить ему. Он смог убедить меня в моей неполноценности и в том, что только его убеждения и следование им могут сделать из меня человека. Да и как я мог не верить? Когда все вокруг продолжали восхищаться, насколько велик мой отец! И я поглощал его принципы, его убеждения, поглощал их прямо в зияющие раны, которые он сам же и нанес моей несчастной изуродованной душе. Я с головой погрузился в учебу и превзошел в этом всех остальных. Стал самым лучшим студентом своего поколения… — он повернулся к Гермионе. — Тебе знаком этот эпитет, не правда ли? Но и этого для него было недостаточно. «К чему тебе твой ум и твои успехи в учебе, если они не помогают ничего добиться? Ты должен использовать их, чтобы, прежде всего, возвыситься над всеми остальными!» — Люциус горько усмехнулся, цитируя отца, и на мгновение затих.
Гермиона не знала, что сказать, но вспомнила их предыдущую беседу.
— Помнишь, ты рассказывал, что в детстве дружил с двумя магловскими детьми, здесь. Почему же твой отец не положил этому конец?
— Потому, что не знал. Думаю, это меня и спасло. Даже потом, когда я уже усвоил, что должен любой ценой избегать общения с маглами, то все равно возвращался к тем двум детям. Как будто раздваивался, понимаешь? Когда находился рядом с ними, я был другим человеком, и не должен был следовать принципам Абраксаса Малфоя.
— Но, в конце концов, ты перестал с ними видеться?
— Да.
— И с какого возраста?
— С четырнадцати лет, — в его голосе невозможно было различить ни единой эмоции.
Гермиона прекратила расспрашивать, чувствуя, что это было бы слишком болезненно. Но, помолчав, Люциус продолжил сам.
— Мальчик был моим ровесником. А девочка… ее звали Эви… была на год или два старше, чем я. Когда мы были детьми, это было незаметно: мы вместе играли в лесу, строили какие-то магловские детские лагери, рыли ямы и траншеи, лазали по деревьям. Но когда я поступил в Хогвартс, то заметил, как изменилось мое тело, раньше, чем у других мальчиков, и я видел, что Эви тоже изменилась. У нее появилась талия и бедра стали шире. Ее грудь начала подпрыгивать, когда она бегала, а щеки и губы стали вдруг такими яркими.
— А потом, она начала относиться ко мне по-другому. Стала поддразнивать. То общалась со мной ласково и нежно, как ангел, а в следующую минуту могла оскорбить или обидеть. Эви будто мучила меня за что-то. И как-то раз неожиданно спрыгнула на меня с дерева, когда я шел по лесу. Потом схватила за плечи и поцеловала, глубоко и сильно… Этот поцелуй разбудил во мне чувства, которых я никогда еще не испытывал. Она сразу же убежала, но оставила меня горящим каким-то непонятным огнем. Это продолжалось в течение всех месяцев, пока я был на каникулах. Тогда мне казалось, что я влюблен, хотя сейчас и сомневаюсь в этом.
Он снова замолчал, уставившись в пустоту.
— После третьего курса я приехал в поместье. Отец был в отъезде, и я оказался предоставлен самому себе. Но для меня это было привычно. Я просто наслаждался свободой и не мог дождаться, когда увижу ее. Когда мы встретились, мне показалось, что она тоже рада меня видеть. Мы целовались несколько часов подряд и чувствовали тела друг друга так близко, как никогда раньше, хотя и не понимали еще, чего хотим… Просто отчаянно нуждались друг в друге. Однажды мы не выдержали, и я привел ее в мэнор, в свою комнату. Мы медленно раздевали друг друга, наслаждаясь каждой минутой, открывая свою плоть и даря ее один другому. Эви поразилась, когда увидела меня обнаженным, сказала, что никогда не встречала ничего более красивого, чем мое тело. Мне же хотелось плакать, когда она гладила его. Такого желания и нежности я не испытывал до этого никогда. Мы занимались любовью, и это был первый раз для нас обоих, мы кричали и плакали от боли, удовольствия и удивления. А потом просто лежали, обнявшись, и не произносили ни слова… просто были рядом.
Люциус глубоко вздохнул и зажмурился, прежде чем, стиснув зубы, продолжить.
— Мы уснули, и я не знаю, сколько проспали… может быть несколько часов… переплетясь голыми телами. Но тут раздался… оглушительный шум. Я проснулся от звука вышибленной двери и увидел, что мой отец стоит в дверном проеме. Его трясло от гнева и ярости. Он узнал Эви, узнал, кто она. И поднял палочку. Эви так отчаянно закричала от боли, что я не смог вынести это. Я просил отца остановиться, умолял его. Но он бросал в нее Круциатус снова и снова, и ее крик казался мне нескончаемым. Потом приказал мне выйти из комнаты. Я отказался, и мучительное заклятье тут же настигло меня самого. Отец прокричал, чтобы я убирался, или он убьет меня своей рукой. Я посмотрел в его глаза и понял, что это правда, потому что никогда прежде не видел в них такого гнева, ярости… разочарования… Никогда…
Он перевел дыхание.
— И я вышел, а он запер дверь. Я ощущал себя трусом, нет — я и был трусом! Отходя от комнаты, услышал: «Авада Кедавра». Ее тело нашли на следующий день в ручье, неподалеку от их деревни. Местная газета написала, что Эви утонула; несчастный случай, трагический несчастный случай…
Оба сидели, будто оцепеневшие. Гермиона до сих пор держала его за руку, хотя и забыла об этом. Она уставилась на Малфоя, не в состоянии оправиться от шока, охватившего после его рассказа. Состояние было ужасным: пораженная, она ясно понимала, насколько унизительно для Люциуса было рассказывать ей сейчас об этом. Гермиона не сомневалась, что никто не знает о случившемся тогда, никто — даже его жена.
Пытаясь сосредоточиться, она пристально посмотрела в его лицо. Люциус казался каким-то отдаленным, почти не замечающим ее… В голове мелькнула мысль, что, может быть, он хочет побыть один…
«Черт! Почему мне сейчас так больно?» — отняв руку, Гермиона начала подниматься с дивана.
Останавливая, Люциус тут же отчаянно схватил ее за запястье. Он повернулся, посмотрел на нее, и проговорил, пристально глядя в глаза (и этот взгляд слепил Гермиону):
— Не уходи. Пожалуйста…
========== Глава 16. Свершение ==========
Обнявшись, они пролежали на диване несколько часов, и Гермионе снова казалось, что она, будто коконом, обернута его крупными сильными руками. Прислонившись щекой к груди Люциуса, она невольно слышала биение его сердца. Сознание туманилось от всего того, что узнала сегодня. Мысли мелькали в голове с калейдоскопической быстротой: маленький Люциус, играющий с детьми-маглами и роющий с ними траншеи; Абраксас Малфой, бросающий Круциатус в скорченную фигурку собственного сына, а дальше… Откровенный рассказ о первой юношеской близости. Признание, что его отец убил Эви.
Подавляющими чувствами, владеющими сейчас, стали ужас и одновременно печаль. Атмосфера зверства, в которой жил Люциус, во многом объясняла, как и почему он вырос таким… каким в итоге и вырос.
«А видеть и знать, что твой отец — убийца… это… слишком!»
Невольно мысли Гермионы скользнули к его ласкам и нежностям с той девочкой. Даже теперь, спустя много лет, узнав об этом, Гермиона чувствовала острую болезненную ревность. Она не хотела делить его ни с кем: ни сейчас, ни в прошлом. Беспокойство уже кольнуло, когда увидела полный шкаф одежды, хотя и быстро успокоила себя тем, что одежда приготовлена именно для нее, но… Но ведь в его жизни была еще и Нарцисса. Которая была хозяйкой Малфой-мэнора много лет.
«Конечно, у него есть прошлое! Мерлин, о чем это я? У него много лет была семья — жена и сын! И уж, конечно, его несомненная опытность в любви взялась не просто так. Но почему тогда мне так больно думать о нем, находящимся рядом с другими женщинами?! Нет! Сейчас, здесь, в его объятьях лежу я! И это я нужна ему! Он хочет меня! Господи, и я тоже хочу его… Он нужен мне… Очень нужен!»
Гермионе стало стыдно за свои ревнивые, собственнические мысли, но отогнать их не получалось. В конце концов, усталость одолела и, вдыхая знакомый и такой желанный аромат, она провалилась в сон, чувствуя по замедленному дыханию, что Люциус тоже уснул.
Проснувшись уже на закате и лишь только открыв глаза, она начала рассматривать его лицо, находящееся сейчас так близко и освещенное мягким вечерним светом солнца. Люциус еще спал и казался таким спокойным и безмятежным в янтарном свете, заливавшем комнату, будто и не было того тяжкого разговора.
«Как же будет здорово, если сон прогонит его мучительное отчаяние, так откровенно прорвавшееся днем».
Потянувшись, Гермиона поняла, что тело болезненно затекло. Осторожно, чтобы не разбудить Люциуса, она поднялась и, подойдя к окну, выглянула в парк. Брызги фонтанов радужно мерцали в лучах вечернего солнца, а через лужайку гордо шествовал белый павлин. Красота и изысканное великолепие Малфой-мэнора не могли не взять за душу. Закрыв глаза, Гермиона глубоко вздохнула, наслаждаясь ароматами вечернего летнего воздуха.
Вокруг стояла невероятная, до звона в ушах, тишина. И все чувства странно усилились в этой насыщенной запахами и эмоциями атмосфере, которую можно было резать ножом. Страшная болезненная напряженность, вызванная откровениями Люциуса, еще оставалась, но ощущение ужаса прошло, и Гермиона лишь чувствовала, как в душе что-то нервно подрагивает. Реакция на все, о чем она узнала сегодня, окружающая красота и запахи густого вечернего летнего воздуха, довело сейчас почти до полуобморочного состояния. И даже несмотря на это — она чувствовала себя как никогда живой.
«Нет! Нет… Я и в самом деле сейчас по-настоящему живая!»
Дыхание невольно ускорилось, и где-то глубоко внутри, где-то на самом дне души, снова начала возникать знакомая боль.
Немного поколебавшись, она откинула голову и снова осторожно, но глубоко вдохнула ароматный воздух.
И когда привычное ощущение боли уже готово было охватить, Гермиона поняла, кто приблизился сзади. Этот запах, его запах, уже смешался со сводящим с ума ароматом летних сумерек. Дыхание стало еще быстрей, а внутренности тут же скрутило от желания. Гермиона не шевельнулась, но, казалось, сама ее кожа потянулась к нему, тоскуя о прикосновениях.
Наконец-то ожидание подошло к концу.
Люциус осторожно коснулся ее спины, медленно, чувственно гладя подушечками пальцев. Почувствовав его дыхание на волосах, Гермиона невольно вздрогнула. Положив голову ему на плечо, она поняла, что не может сделать ни вдоха.
Потом Малфой наклонился, и Гермиона ощутила на своем плече, там, где оно соединялось с шеей, теплые настойчивые губы. Опускаясь все ниже и ниже, они целовали, лизали, слегка пощипывали кожу — и это было прекрасно. Подняв обе руки, она потянула его за волосы, желая прижать еще ближе, отчаянно желая насладиться его телом больше. Люциус что-то невнятно застонал, и звук его голоса заставил Гермиону задрожать еще сильней. В этом глухом, низком стоне смогла разобрать лишь: «Нужна мне… очень… сейчас…»
Правая рука легла на ее живот и скользнула под топик. Его пальцы обожгли, но это был сладкий ожог, заставивший невольно дернуться. Кончики пальцев двинулись, ласково поглаживая, вверх, пока не достигли полушарий груди. Гермиона выгнула спину в надежде, что сейчас он дотронется, потрет, зажмет ее соски снова, так же, как вчера. Он опустил бюстгальтер, и ее грудь оказалась возбуждающе зажатой между ним и топом, который Малфой поднял наверх.
Не прерывая мучительных поцелуев, Люциус начал ласкать ее грудь, и тело Гермионы невольно дернулось, выгибаясь навстречу его рукам. Будто поняв ее желание, он мягко провел ладонями по соскам, заставляя их напрячься. А уже в следующую минуту кончики пальцев закружили по ним в безумном танце: то сжимая, а то просто легко поглаживая. Продолжая губами сладко мучить ее горло, Малфой опустился почти до ключицы. Застонав, Гермиона схватила его за волосы еще сильней, дернув длинный локон снова.
Люциус зашипел и крепко ущипнул сразу оба соска. Это было грубо, и Гермиона гортанно вскрикнула, одновременно удивляясь той восхитительной агонии, которая, выгибая ее тело, почему-то безумно возбуждала. Он продолжал зажимать, потирать и покручивать соски, пока стоны Гермионы не стали бесконечными. До этого момента она даже представить не могла, что столь острое удовольствие может исходить от боли. Невероятной чувственной боли. Гермиона повернула голову и вынуждена была замолчать, потому что губы Люциуса уже накинулись на ее собственные, заставляя их открыться и позволить его языку нырнуть в горячую влажную сладость рта. Языки встретились и яростно закружились, когда Гермиона подумала, что хотела бы исчезнуть в нем, раствориться полностью и без остатка. Казалось, что рот и руки Люциуса — не что иное, как целая вселенная. Ее персональная вселенная…
Внезапно он оторвался от груди и повернул Гермиону к себе. Обхватив ладонями ее лицо, Малфой поцеловал еще глубже, и она ответила ему так же — пылко и страстно. Сняв кардиган, он через голову стащил топик и сразу же расстегнул застежку бюстгальтера, позволяя тому упасть на пол. И застонал, в первый раз увидев ее почти обнаженной. Отчаянно желая почувствовать то же самое, Гермиона потянулась к его рубашке: несколько пуговиц полетели прочь, и она почти плакала от досады, возясь с оставшимися. Наконец, стащила рубашку с широких плеч и уставилась на голый мужской торс. Тяжело и рвано дыша, они жадно глядели друг на друга.
Глубоко вздохнув от жажды и восхищения, Гермиона потянулась и положила ладошки на гладкую, рельефную, словно у изваяния, грудь. Эта мужская грудь была еще прекрасней, чем представлялась в мечтах. Дразняще медленно она начала гладить ее, восхищаясь силой и упругостью мышц под своими ладонями.
«О, я, кажется, уже чувствовала это, тогда, в книжном магазине…»
Подражая Малфою, Гермиона тоже опустила голову и лизнула его сосок. Поласкав для начала языком, она всосала его так крепко, как только могла. Люциус снова зашипел, но теперь уже не от боли. Гермиона улыбнулась и скользнула ко второму, повторяя с ним то же самое, но в конце еще и куснув. Для Люциуса это оказалось слишком.
— Черт! Не так сильно, ведьма… — охнул он и резко потянул Гермиону за голову, заставляя посмотреть на себя.
Уставившись друг на друга, они видели лишь обоюдную огненную жажду, горящую в глазах. Внезапно Люциус поднял ее и понес к тяжелому дубовому столу, покрытому бумагами и книгами. Шум от сброшенных на пол предметов был единственным, что прозвучало в комнате, кроме их тяжелого дыхания и негромких стонов Гермионы. Люциус снова нашел губами ее тело и уже обжигал поцелуями живот, опускаясь ниже и ниже, к промокшей сердцевине.
Наступила ее очередь мучиться, одновременно наслаждаясь его прикосновениями. Нежный зародыш уже давно болел, желая, чтобы его тронули, и Гермиона всхлипнула, умоляюще поднимая бедра навстречу Малфою. Она молчала, но чувства её были ясны.
Люциус чуть отстранился, и Гермиона протестующе дернулась на столе, снова почувствовав, как внутренности скручиваются в узел.
Он пристально глянул на нее сверху вниз, и взгляд этот был полон желания. Люциус не скрывал своей жажды, хотя его отчаянная эмоциональная потребность в ней, горевшая утром, слегка утихла, и сейчас Гермиона увидела, как по лицу скользнуло знакомое выражение малфоевского высокомерия. Вот только теперь оно возбуждало еще сильней, и она не смогла удержать стон страсти, не поддающейся никакому контролю. Люциус слегка усмехнулся и заговорил, надменно растягивая слова, будто пытаясь вывести ее из себя.
— Скажи мне, чего ты хочешь… Скажи, что мне сделать с твоим невероятным телом. Проси меня, Гермиона… Я хочу слышать это.
От низкого чувственного тембра его голоса внутри все задрожало, желание стало невыносимым. Гермиона никогда не думала, что сможет сказать что-то вроде этого, но услышала, как произносит слова, рвущиеся откуда-то глубоко, из самого ее существа:
— Пожалуйста… Господи… Я хочу, чтобы ты взял меня… Сейчас, скорей… жестко… Прошу тебя, Люциус… Я умру, если ты не войдешь в меня сейчас же…
Малфой самодовольно улыбнулся, и жажда вспыхнула в глазах еще сильней, когда он склонился к уху и прошептал:
— Терпение должно быть, наконец, вознаграждено… — и коснулся пуговички на ее джинсах.
Запутавшись пальцами в его волосах, и невольно дергая их, Гермиона почти непрерывно дрожала, когда Люциус медленно расстегивал джинсы. Когда, стащив их вниз, увидел ее кружевные трусики и затаил дыхание. А потом, когда глухой стон слетел с его губ, выдавая возбуждение, она снова дернулась ему навстречу.
И уже пылала, когда губы Люциуса опять коснулись ее живота. Стянув трусики, он раздвинул ей ноги и склонился, замерев, разглядывая ее женскую сущность. Сейчас его рот был так близко, что Гермиона почувствовала, как горячее дыхание обжигает ее, возбуждая еще больше. Как же она жаждала сейчас его прикосновения. Наконец, Малфой наклонился еще ниже и медленно лизнул складочки, аккуратно раздвигая их пальцами. Не сдержав крика, Гермиона яростно толкнулась вперед, но тут же оказалась остановлена сильными руками. Люциус, жестко схватив ее бедра, придавил их к столу, не давая шевельнуться, и склонился к ней снова.
Медленно дразня Гермиону языком, он кружил и кружил вокруг нежного зародыша, так и не дотрагиваясь до него, хотя это было как раз тем, чего ей безумно хотелось. Но Люциус кружил вокруг… так близко… И это заставляло ее всхлипывать от отчаянья и удовольствия одновременно. Почувствовав проникновение пальца, она все же толкнулась навстречу и уже спустя секунду поняла, что сил выносить эту сладкую муку больше не осталось, и, вцепившись ему в волосы, Гермиона запрокинула голову и лихорадочно забормотала:
— Пожалуйста… ну же… я хочу по-настоящему… Хочу тебя внутри! — ослабив хватку, она убрала руку, надеясь, что Люциус послушается, но он, подняв голову, продолжал двигать пальцем, глядя на Гермиону с легкой и самодовольной усмешкой.
С губ невольно сорвалось рыдание. Но нет — опасалась напрасно… Гермиона увидела, как он уже коснулся пояса брюк и торопливо расстегивает пуговицы. Даже сейчас было заметно, насколько возбужден Малфой, но когда одежда упала на пол, и Гермиона увидела его…
Она задохнулась от желания и шока одновременно. Увиденное превзошло все ожидания: член гордо возвышался, будто пылая в вечернем свете. Гермионе всегда было интересно и чуточку странно, как люди могут восторгаться такой странной вещью, как мужской фаллос. Но глядя на него сейчас (такой великолепный, большой, гладкий и твердый), вдруг поняла, что это — самое прекрасное из когда-либо виденного ею. И это — то, в чем сейчас она отчаянно нуждалась: немедленно, полностью… так глубоко, как только можно. Снова откинувшись назад, она выгнула спину, и в гостиной раздался глубокий стон желания.
Терпеть дольше он уже не мог, это было выше его сил. Люциус и так ждал бесконечно долго, мучая и дразня их обоих, и теперь, пристально глядя вниз на это изящное существо, раскинувшееся на столе для него с затуманенным от жажды лицом, со вздымающейся грудью, и раздвинутыми для него бедрами, понял, что эта женщина должна, наконец, стать его. В последний раз скользнув глазами по ее телу и лицу, он слегка потер головкой члена клитор и опустился ниже.
Остановился у самого входа. Повернув голову, Гермиона встретилась с ним глазами. И тогда Малфой толкнулся внутрь, заполняя ее целиком и полностью.
Неземной низкий стон сорвался с губ, но он не отводил взгляда, продолжая пристально смотреть на нее. Глаза Гермионы расширились, и рот невольно распахнулся в немом крике, когда она осознала.
«Наконец! Наконец, мы связаны! Всем — мыслями, душами и телами…»
Какое-то время оба не двигались, но Гермиона чувствовала, как жарко пульсирует в ней его возбужденный член, и это было прекрасно… Она чувствовала себя заполненной.
И уже скоро, когда ожидание стало окончательно невозможно, жажда вспыхнула в его глазах еще сильней, и он вышел из нее только для того, чтобы почти немедленно толкнуться снова. Поражаясь силе и глубине его толчков, Гермиона дрожала на столе. Продолжая двигаться, Люциус склонился к ней. Обняв за спину, Гермиона сжала его так сильно, как только могла, и ногти ее невольно впились в гладкую кожу, заставляя его стонать в восхитительной муке. И этот стон в который уже раз заставил ее внутренности свернуться. Двигаясь навстречу друг другу, оба уже не понимали, где заканчивается один и начинается другой.
Движения Малфоя становились все быстрее, глубже, и Гермиона ощутила, как начинает таять, настолько невыносимо близко он уже подвел ее к краю. Все существо сосредоточилось на этой восхитительной мужской твердости, заполняющей ее и дарующей наслаждение. Лицо же самого Люциуса казалось картиной чувственного восторга. Не отводя от нее пристального взгляда, он простонал:
— Хочу слышать тебя… Слышать, как ты кричишь, когда кончаешь подо мной, когда я кончаю в тебя, заполняю тебя… кричи мое имя, ведьма, прошу тебя… Ну же!
Он нашел рукой набухший клитор и жестко потер его большим пальцем, продолжая двигаться. Все ее существо сжалось, и чувство парения над пропастью охватило Гермиону перед тем, как упасть в нее в самом невероятном, самом необыкновенном наслаждении. И уже падая, она поняла, что тело растаяло под ним, и может сейчас лишь неудержимо дергаться в разрушительном оргазме. Свет перед глазами погас. Гермионе показалось, что она ослепла. А достигнув самого высокого пика, она невольно открыла рот, и имя его сорвалось с губ, будто подтверждая, кто теперь есть смысл ее существования:
— ЛЮЦИУС!
Ее голос, зовущий по имени, и восхитительная пульсация мышц влагалища, дрожащего вокруг него, казалось, отправили его в рай. Голова откинулась, глаза закрылись, судорожно пытаясь вдохнуть, Малфой содрогнулся в нескольких длинных рваных судорогах, глубоко изливаясь в тело вожделенной женщины, и собственный крик наслаждения повис в тяжелом воздухе.
Тяжело дыша, Люциус почти упал на нее. Гермиона попыталась поднять ноги, чтобы обернуть их вокруг него, но поняла, что это невозможно: казалось, кости будто превратились в желе. Крепко обняв его спину, потную и горячую, она прижала Малфоя к себе так сильно, как будто боялась, что он исчезнет. Они еще долго лежали так, дыша одним дыханием, тело к телу, кожа к коже. И Гермиона до сих пор чувствовала его внутри, поражаясь мощи и выносливости этого невероятного мужчины.
В конце концов, Люциус подхватил ее под спину и потянул на себя, заставляя подняться и сесть, так до сих пор и не выйдя из нее. Глаза их встретились снова, хотя ни слова произнесено не было. Неспешно наклонившись, Люциус поцеловал ее в губы: нежно и мягко раздвигая их и скользя языком в сладкую теплоту рта. И это было так восхитительно после их безумного, почти животного соития, что Гермиона почувствовала, как навернувшиеся слезы уже бегут по щекам. Оторвавшись от ее рта, он начал сцеловывать слезинки губами. Наконец выскользнул из нее, и Гермиона застонала от болезненного ощущения потери. Обняв ее лицо ладонями, Люциус вытер последние капельки и ласково убрал с лица прилипшие пряди волос.
Потом наклонился, подобрал палочку и аппарировал обоих прямо в спальню. В кровать.
========== Глава 17. Близость ==========
Прошли часы, а они все лежали и лежали на огромной кровати, не отводя друг от друга глаз. Гермиона смутно понимала, что они находятся в той же спальне, в которой она провела предыдущую ночь. До сих пор они не произнесли ни слова и даже не дотронулись друг до друга. Невыносимо страстное первое слияние, сопровождаемое чувством свершения чего-то очень важного в их жизнях, обернулось сейчас такой негой и покоем, что слова казались лишними.
Наконец тишину нарушило громкое урчание в животе Гермионы. Она хихикнула и Люциус, в свою очередь, хитро улыбнулся ей в ответ. Эта женщина казалась ему бесконечно очаровательной. Снаружи уже стемнело, наступил поздний вечер, и они осознали, что потеряли счет времени. Люциус смутно припомнил, что за целый день оба практически ничего не ели. Неохотно оторвав от нее взгляд, он обернулся и взял с тумбочки палочку. Пробормотав что-то, положил ее назад и повернулся к Гермионе.
— Чего бы ты хотела поесть? — его голос прозвучал неожиданно громко в тишине комнаты.
Гермиона глубоко вдохнула и медленно перекатилась на спину. Шелковые простыни холодили кожу, и она потянулась, чувствуя в теле каждую мышцу, и невольно вспоминая недавно пережитые ощущения.
— Ну… можно… просто бутерброд или что-то вроде того. Хотя… по поводу десерта у меня есть кое-какие идеи… — чуть повернувшись к Малфою, она приподняла бровь.
Люциус, подразнивая, сделал в ответ то же самое. Смущенная Гермиона засмеялась над собственным легкомыслием. Тем не менее, это не остановило его, и, положив на ее живот большую теплую руку, Люциус начал неспешно поглаживать его. Откинувшись на подушку и прикрыв глаза, Гермиона поняла, что снова становится для него влажной.
В эту же секунду раздался стук в дверь. Люциус, не отрывая глаз и руки от ее тела, спокойно протянул:
— Войдите.
В дверном проеме возникла Тибби. Гермиона спохватилась и, покраснев от смущения, быстро натянула на себя простынь. Это было неправильно: показываться перед домовихой абсолютно голой. Да еще и лежащей в постели рядом с ее, таким же голым, хозяином. В отличии от нее, Люциус даже не попытался прикрыться и, невозмутимо глядя на Тибби, коротко, но достаточно вежливо, заказал в комнату бутерброды и напитки. Эльфийка кивнула, щелчком зажгла в камине огонь, и ушла, закрыв за собой дверь.
Внимание Люциуса тут же переключилось на Гермиону:
— Итак… на чем мы остановились?
«Мерзавец…»
Его голос действовал так же, как и руки, которые уже начали снова горячить ее плоть. Гермиона рассеянно отбросила простынь, открываясь для него, как можно сильней: на этот раз, мягко обхватив грудь, чувствуя ее тяжесть, он начал нежно поглаживать сосок большим пальцем. Она еле слышно застонала, выгибаясь навстречу, Люциус наклонился, и вот уже его язык начал ласкать чувствительную точку все сильней и сильней. Гермиона с опаской ждала, что он снова сожмет сосок зубами, но нет… Сейчас Малфой дарил лишь бесконечную нежность, и от этого желание только усиливалось.
Опустив руку, Гермиона почувствовала, какой твердый и нетерпеливый он снова. Люциус резко вдохнул, когда тоненькие пальчики сжали гладкую головку, поглаживая ее так же чувственно, как дразнил ее грудь он. Уже не в состоянии сдерживаться, он потянулся к ее рту и обрушился на него, врываясь языком в теплую бархатистую влажность. Открываясь ему навстречу и углубляя поцелуй, Гермиона снова застонала. Неожиданно Малфой раздвинул ей ноги коленом, схватил за бедра и с силой перевернул прямо на себя. Гермиона тут же почувствовала, как кончик плоти мучительно подрагивает у входа в нее. Толчок возбуждения, похожий на удар электрического тока, пробежал сквозь тело, и она откинула голову назад, низко и радостно смеясь от удовольствия.
Выражение откровенного желания и удивления явно читалось в его взгляде. И Гермиона почувствовала, как торжествует сейчас от той очевидной власти, которую имеет над этим, доминирующим во всем, самцом. Конечно, она позволит ему диктовать ей что-то, но лишь зная, что в самое ближайшее время сможет делать с ним все, что угодно, и уже на своих условиях. Сейчас же, в эту минуту, ей хотелось разрешить ему повелевать — так горячо она упивалась их взаимным вожделением. Почувствовав молчаливое согласие, Люциус властно произнес всего одно слово и его голос уже почти подвел ее к краю.
— Опускайся.
Мучительно медленно, для начала помогая себе рукой, дюйм за дюймом она начала неторопливо опускаться на него, с каждой секундой чувствуя, как пылающие стенки влагалища растягиваются, приспосабливаясь к его величине. Голова невольно откинулась назад, и Гермиона страстно застонала, не сумев обуздать себя. Будто отвечая на этот стон, Люциус снова резко схватил ее бедра и насадил на себя полностью. Оба замерли, он — наслаждаясь ощущением тесноты обхвата, она — невероятным ощущением наполненности. Потом поднял Гермиону так, что кончик члена чуть не выскользнул, и снова медленно, очень медленно, опустил на себя вниз, не сумев сдержать тихого рычания, когда почувствовал, как крепко сжимаются тугие мышцы влагалища. Гермиона с трудом выдерживала эту муку — хотелось двигаться на нем быстрее, глубже, но Малфой не позволял, крепко держа за бедра и контролируя темп.
Невольно скользнув ладошками вверх, она нашла свою грудь и зажала соски между большими и указательными пальцами. Увидев это, глаза Люциуса расширились, и Гермиона почувствовала, как он пульсирует внутри нее, увеличиваясь еще больше. Темп тут же ускорился и, наконец, Малфой позволил ей двигаться на себе так, как хотелось. Не рассчитав, она даже опустилась настолько сильно, что вскрикнула, ощутив удар о шейку матки. И все же это было прекрасно…
Внутренности медленно плавились, но Гермиона продолжала двигаться на нем быстрей и быстрей, когда почувствовала себя на грани. Посмотрев на Люциуса сверху вниз, увидела, что глаза его не отрываются от нее, а рот исказился в чувственном бреду. И застонала от блаженства сама, когда он опустил правую руку и большим пальцем нашел клитор, начиная с силой поглаживать его круговыми движениями. Этого было более чем достаточно. Гермиона опустилась еще несколько раз, когда внутренности превратились в лаву. Оргазм обрушился на нее слепящей вспышкой света, обжигающей глазные яблоки, заставляя стенки влагалища яростно пульсировать и сжиматься. Заставляя своей женской сущностью ощущать его собственный взрыв, бьющий в нее раз, два, три, чувствуя, как он приподнимает бедра, пытаясь проникнуть в нее так глубоко, как только можно. Первобытный стон мужского экстаза заполнил комнату, и Малфой запрокинул голову на подушку в мучительном, но бесконечно сладком удовольствии.
Когда все кончилось, Гермиона наклонилась, тяжело дыша и пристально глядя в его глаза, которые казались ей сейчас самыми живыми из всех глаз на земле, что она когда-либо видела.
А потом, почти сразу же раздался стук в дверь. До сих пор пребывая в состоянии чувственного бреда, она уже ни капельки не волновалась, что кто-то увидит ее голой верхом на Люциусе, но Малфой, взяв себя в руки, мягко столкнул ее в сторону и, прижав к себе, натянул простынь на обоих, и только после этого произнес:
— Войдите.
Снова застонав от чувства потери, Гермиона упала рядом, смутно осознавая, что должна быть благодарна ему за то, что Тибби не видела их в таком вопиюще неприличном состоянии.
На низком столике у камина, домовиха аккуратно разместила поднос с красиво нарезанными бутербродами, салатом, ломтиками багета, тщательно украшенной тарелкой с морепродуктами, включая омара, клубникой и бутылкой шампанского. Едва пришедшая в себя, Гермиона ахнула от изумления:
— Это так сильно отличается от ночных закусок, к которым я привыкла. Большое спасибо, Тибби.
Та удовлетворенно улыбнулась и осторожно взглянула на хозяина. Гермиона не думала, что он собирается благодарить домовиху, но Люциус вдруг заговорил, совершенно искренне, хотя и сдержано:
— Молодец, Тибби. На сегодня — все. Можешь отдыхать.
Улыбнувшись еще шире, эльфийка поклонилась и с тихим хлопком исчезла.
Гермиона повернулась к Малфою.
— Вот видишь, что происходит, когда ты добр к кому-то?
Он искоса посмотрел на нее и с ухмылкой повторил:
— Вот видишь, что происходит, когда к кому-то добра ты?
Гермиона приподнялась на локте и пристально посмотрела на него:
— Думаешь, мое отношение к тебе — всего лишь доброта?
Ответ Люциуса прозвучал почти сухо:
— Думаю, мы оба знаем, что все обстоит гораздо сложнее…
— Ну, да… — Гермиона отвернулась, глядя в пространство комнаты и пытаясь разобраться в путающихся мыслях. — Все, безусловно, намного сложнее…
Какое-то время они неловко молчали, обдумывая, что именно собирался сказать друг другу каждый. И четко осознавая то, что именно было сказано.
А потом Гермиона глубоко вздохнула и села на кровати. Бросив взгляд на Люциуса, нарочито весело проговорила:
— Давай продолжим эту тему позже, я просто умираю от голода, — а потом, игриво запустив в него подушкой, выскочила из кровати и опустилась на колени рядом столиком, полным аппетитнейших яств.
Тот коротко улыбнулся, сверкнув в пламени камина, глазами, тоже поднялся и присоединился к ней.
Какое-то время они просто молча ели, жадно утоляя внезапно настигнувший голод. Гермиона заметила, как пристально Люциус наблюдает за ней; наблюдает, как она ест, будто движения ее рта очаровывали его. И уже видела это раньше, во время ланча. Опустив глаза, она смущенно улыбнулась, и румянец тут же омыл щеки. Заметив это, Люциус слегка прищурился и тоже улыбнулся. Он был счастлив, что может считывать эмоции с ее выразительного лица: с самого начала это юное существо не могло скрыть от него своих мыслей и чувств — никогда еще он не знал и не чувствовал ничего подобного.
Насытившись, они снова вернулись в постель — да и как можно было оставить ее сейчас? И Гермиона снова уютно устроилась в его объятиях, глядя на балдахин кровати, пока Малфой лениво поглаживал ее по руке горячими, обжигающими пальцами.
Не удержавшись и удивляясь самой себе, все же задала мучающий ее вопрос:
— Почему именно я? — она не была уверена, кого сейчас спрашивает: его или саму себя и, может быть, даже не ожидала ответа.
Поглаживающая ее ладонь замерла, но через секунду медленно двинулась снова.
— Такой, как ты — больше нет… Такой… невероятной.
Услышав это, Гермиона не знала, смеяться ей или плакать. Его слова столь глубоко волновали, но все же с трудом верилось, что они именно о ней.
— По правде говоря, я не совсем понимаю тебя, Люциус. Мужчина, как ты… особенно сейчас, когда ты свободен… мог бы заполучить любую женщину в этом мире. Ты забыл, кто я?
— А кто ты? — тут же раздался встречный вопрос.
Она приподнялась на локте, чтобы взглянуть на него, глубоко вздохнула, но все-таки произнесла то, что должна была произнести:
— Маленькая грязнокровная заучка, подруга Гарри Поттера, да еще и живущая с предателем крови Роном Уизли.
Ей была очень важна реакция Малфоя на эту тираду.
В ответ Люциус лишь непонятно улыбнулся и, обведя глазами ее лицо, попытался привести в порядок спутавшуюся каштановую гриву, но так ничего и не сказал.
Разочарованная его молчанием, Гермиона снова легла. Малфой ощутил короткую вспышку ее недовольства и глубоко вздохнул. И только после того, как продолжил нежно поглаживать ее еще несколько минут, заговорил, и голос его сладко ласкал слух, растягивая слова без привычного сарказма.
— Ты являешь собой… совершенство, Гермиона. Ты — то, чего я уже не ждал. И даже никогда не думал, что может у меня быть. Ты — радость, страсть, счастье… ты — сама жизнь.
Глаза тут же кольнуло, и Гермиона ощутила, как слезы непрошено покатились по лицу.
Люциус продолжил:
— Я знаю, что отвратительно испортил своего сына, морально уродуя его год за годом, невольно заставляя расти похожим на меня самого, но клянусь: я никогда не относился к нему так, как ко мне относился мой отец! Я никогда не делал с Драко то, что мой отец делал со мной: бил, мучил, топтал мою душу, заставлял меня совершать совсем не то, что я хочу; преследуя свои собственные интересы; направляя исключительно по своему пути. Но, как ни странно, с Драко случилось именно то, чего я пытался избежать — не имея оснований бунтовать против меня, сопротивляться мне, он принял мой путь и мой выбор целиком и полностью.
Люциус помолчал, а затем продолжил снова:
— Единственное, чего я когда-либо требовал от Драко — были его успехи в учебе. То, что было важно и для меня, когда рос сам. Я хотел действительно гордиться своим сыном, также как отец гордился мной. Я был самым лучшим студентом Хогвартса своего поколения, и хотел, чтобы Драко стал таким же. Потому что знал: после выпуска именно блестящие результаты смогут открыть для него, как можно больше нужных и полезных дверей. Но всякий раз, когда я спрашивал его об этом, звучало только одно имя, разрушающее мою маленькую мечту: Гермиона Грейнджер! Не только самая талантливая ведьма своего поколения, но еще и очаровательная, популярная, красивая, в конце концов.
— И кто же тебе обо всем этом рассказывал? — все еще задыхаясь от слез, недоверчиво спросила Гермиона.
— Естественно, Драко.
— Что?.. — изумление ее казалось беспредельным.
— Мерлин, тебя это так удивляет? О тебе часто говорили за обеденным столом Малфоев, дорогая, поверь мне.Более того, могу сказать, что твое имя звучало гораздо чаще, чем имя Гарри Поттера.
— Но… Драко… он же ненавидел меня. И по-хамски вел себя с самого начала, Люциус. Он… он был просто ужасен.
— Конечно, ведь он ревновал тебя к учителям и завидовал, не справляясь со своими эмоциями. Я давал ему все, что он хотел — материально, но мне нечего было дать ему эмоционально, я так и не смог научить его чувствовать. И все это в сочетании с чистокровными методами воспитания, за которые несу ответственность только я, заставило его реагировать единственным возможным для него способом. Думаю, что какое-то время ты даже нравилась моему сыну, хотя его симпатия скоро прошла, потому что и я, и Темный Лорд продолжали влиять на него.
Малфой сделал паузу, прежде чем продолжить.
— В этой жизни мы всегда хотим больше всего то, чего не можем получить… Это закономерно.
Гермионе было очень трудно поверить, что в детстве Драко чувствовал к ней что-то, кроме холодной вражды и ненависти. Не говоря уже о том, чтобы так ярко описывать ее перед своей семьей. Так, что она даже сама себя не узнавала.
— Для меня же ты была таким ребенком, каким я хотел видеть своего собственного… А то, что ты была еще и маглорожденной, лишь подчеркивало мои собственные недостатки, недостатки отца и человека. Я ненавидел тебя за это и всеми силами заставлял Драко почувствовать то же самое. Любое уважение или влечение, которое он испытывал к тебе, было уничтожено еще на первых курсах Хогвартса. А для меня… после войны, когда потерял все, во что верил: свое достоинство, свою гордость… Многое из того, что у меня было… Даже свою жену. И увидел то, чего ты и твои друзья достигли… благодаря своим убеждениям, которые многие годы казались мне редкой нелепицей… Думаю, что именно это осознание и спасло меня… Я понял, как сильно ошибался большую часть своей жизни. Понял, что эти ошибки разрушили мою жизнь. И практически уничтожили меня самого. Мерлин, хотя бы на это мужества у меня хватило…
Люциус опять замолчал, и Гермиона почувствовала, как он судорожно глотнул.
— А потом осталось лишь самое страшное — признать, что больше мне терять нечего. Чем я мог рисковать в этой жизни еще, кроме бесплодной изможденной души. И ради чего? Единственная моя ценность — мой сын. И он был наконец в безопасности… Чего желать еще? Как и зачем жить дальше? И как бороться с демонами, тащившими меня в бездну еще с юности… после смерти Эви?..
— И вот, в один прекрасный день в моей жизни снова появилась ты, буквально свалившись на меня: мы столкнулись в книжном магазине, помнишь?
Гермиона прикрыла глаза и мягко улыбнулась.
«Неужели он не понимает, как этот день повлиял на меня?»
Но ответила лишь:
— Да, помню.
— Ты вцепилась в мою мантию. И казалось, чувствовала себя немного… нехорошо… вполне понятно — почему. Но потом посмотрела на меня, и в твоих глазах плескалось столько эмоций, что мне стало не по себе. Разве Люциус Малфой мог внушать только такие чувства? В тот момент я ощутил себя достаточно сильным и уверенным, чтобы победить маленькую испуганную мисс Грейнджер; чувствовал себя таким же, как и раньше, но мне стало… страшно. Странное чувство: с одной стороны страх, а с другой — облегчение. Именно ты и вернула мне тогда внутреннюю силу и желание жить. Я вдруг отчетливо понял, что девушка, стоящая сейчас передо мной — и есть ответ на мои самые главные вопросы. И с той минуты ты стала нужна мне, как воздух… — его голос затих.
Не веря своим ушам, Гермиона не двигалась. Она понятия не имела, что он тоже помнит их первую встречу. И помнит именно так. Краем сознания она понимала, что в тот день испытала по отношению к Люциусу лишь ужас, хотя позже и признала, что именно тот момент стал началом ее невероятных, необъяснимых чувств к Люциусу Малфою. Гермиона не знала, как реагировать, но, в конце концов, заговорила.
— Но… ты был так суров и холоден в тот день. И даже испугал меня.
— Старые привычки умирают с трудом. Я и сам оказался очень уязвим тогда. Не мог показать тебе, насколько потрясен, поэтому и отреагировал единственным способом, который знал — пытаясь запугать. Но… ммм … ты так… жарко реагировала на меня… — Малфой глубоко вздохнул.
И в воздухе повисло молчание, оставляя многие вопросы без ответа. Поняв это, Гермиона пришла в отчаянье и, не желая давить на него, вернулась к их следующей встрече, которая измучила и ее душу, и ее тело.
— А в следующий раз, в опере… Почему ты не…
— Не забрал тебя оттуда? — отрывисто закончил за нее Люциус.
— Да, — Гермиона слегка покраснела.
— Я хотел, правда. Мне казалось, что подохну, если не сделаю тебя своей тем же вечером. Это было невыносимо. Я сгорал от того, как ты нужна мне, как я хочу тебя. Но… ты открыла уже так много для меня… и это было слишком. Когда нес тебя на руках, ты так доверчиво прижималась ко мне, что я понял, насколько сильно не заслуживаю твоего доверия; я был противен тогда сам себе. И подобные ощущения казались такими необычными для меня, такими удивительными… Я четко осознал, что хочу заслужить тебя. Хотя бы чуть-чуть. И это засело у меня в голове, которая и так уже раскалывалась от мыслей… А ты продолжала прижиматься — так естественно, будто уже делала подобное сотни раз. И сводила меня с ума… Да и как было не сойти? Когда красивое, изысканное, прекраснейшее существо добровольно отдалось на мою волю… даже несмотря на то, что пережило из-за меня когда-то. Мне стало страшно, Гермиона. Очень страшно. Пришлось сознательно оттолкнуть тебя… и это получилось, я знаю.
Ни слова не смогла выдавить из себя Гермиона: то, как он выворачивал себя перед ней наизнанку, примиряло со многим. А потом снова услышала шепот:
— Прости меня, девочка… за все.
Со слезами на глазах, Гермиона чуть приподняла голову и посмотрела на него:
— Не надо, Люциус. Не извиняйся, прошу тебя…
Малфой непонимающе глянул в ее лицо:
— Нет, сейчас я хочу и должен попросить прощения, поверь. Тем более что нам предстоит еще долгий путь — и ты нечасто будешь слышать мои извинения.
Некоторое время Гермиона молчала, позволяя себе осознать то, что он только что произнес. Но в голове крутилось так много вопросов, что она снова тихо и нежно продолжила:
— А наша первая встреча в моем кабинете? Я же разозлила тебя тогда?
— Безумно.
— Странно, но в тот день я совсем не боялась тебя. Мне даже казалось, что я должна была это сделать, Люциус.
Он усмехнулся:
— Маленькая моя умница, тебе удалось с легкостью вскрыть настолько глубоко похороненные воспоминания, что я был поражен, как быстро рассказал тебе о том, чего никогда не раскрывал никому. Даже своей жене. Твоя отчаянная смелость, твое стремление понять меня, волновало и зажигало ярость одновременно. Никогда еще в своей жизни я не подпускал к себе кого-то так близко! А ты, глядя со смесью неповиновения и упрямства, невероятно выводила меня из себя. Я почти готов был убить тебя легким движением руки, и мы оба знаем, что пять лет назад я, возможно, и сделал бы это, легко и не задумываясь… Но потом… потом ты лежала передо мной на столе и отдавалась полностью… вся. И я знал, что мог бы взять тебя сейчас… Мерлин, никогда еще не видел чего-то, более прекрасного.
Люциус прижал ее к себе крепче.
— Именно тогда я и понял, что ты освободила меня, сорвала маску, которую я носил долгие годы. Осознал, что и сам хочу принадлежать тебе… Целиком. И не только в постели… — он замолчал, оставив предложение незаконченным.
Смиренно и благоговейно Гермиона подняла на него глаза: еще никогда в своей жизни она не слышала ничего подобного, и слезы невольно текли по лицу, когда она смотрела на Люциуса.
Встретившись с ней глазами, Малфой слегка нахмурился и добавил мягко, но убедительно:
— Не обольщайся. Я не буду таким каждый день. Даже не жди ничего подобного, чтобы не разочароваться.
Последняя фраза немного напрягла, но Гермиона приняла его слова, как должное. В конце концов, она услышала их не от кого-то, а от Люциуса Малфоя. Потянувшись, лишь нежно поцеловала его в губы, уже привычно взглянув в серые омуты глаз, и ничего не ответила.
А потом, устроившись у него на груди, залюбовалась лебедем на гобелене — в обрамлении алых роз он казался просто прекрасным. Люциус снова заключил ее в чудесный кокон сильных и теплых рук, их глаза закрылись и, в конце концов, усталые, оба уснули.
Ночью, Гермиона смутно осознавала это, пару раз они просыпались, лаская и обнимая друг друга: полусонные, но все равно вожделеющие. Их тела снова сливались. И только стоны чувственного наслаждения раздавались в тишине ночного мэнора. А потом снова проваливались в сон…
========== Глава 18. Пустота ==========
Проснувшись на следующее утро, Гермиона сразу же ощутила, как яркий солнечный свет льется на кровать сквозь полуоткрытые шторы. Неторопливо потягиваясь, повернула голову и посмотрела на подушку рядом с собой. Люциуса там не оказалось, и она почувствовала сокрушительное разочарование и какую-то болезненную тоску.
Внезапно, в отрезвляющем свете дня, реальность обрушилась на нее во всей своей неприглядности. Быстро поднявшись, Гермиона села на кровати. Мысли сумбурно прыгали в голове, несмотря на то, что она отчаянно пыталась привести их в порядок. Этим ярким солнечным утром Гермиона как никогда ясно осознала, что у нее все еще есть работа, дом, друзья… и Рон.
«О, Боже, Рон… Как, черт возьми, я смогу жить с ним теперь?»
Врожденное чувство ответственности заставило подумать: который сегодня день? Пришлось сосредоточиться, казалось, что время остановилось, пока находится здесь, а провела она у Люциуса две ночи, так что… Пятница. Гермиона знала, что сегодня придется вернуться, нельзя скрываться в Малфой-мэноре вечно.
Практически на автопилоте, только так она могла подавить щемящую боль, поспешила в ванную, быстро приняла душ и оделась.
Задаваясь вопросом, где сейчас Люциус, Гермиона обдумывала все, что он сказал вчера вечером. И робко надеялась, что все у них будет хорошо. Его откровения примирили со многим и наполнили душу ощущением невероятного и какого-то спокойного счастья. Не принимая все на веру, одно Гермиона знала точно: она не сможет отказаться от Люциуса Малфоя. И несмотря на необходимость вернуться сейчас на работу, а потом и домой, знала, что они нужны друг другу больше, чем когда-либо.
И снова нежелание думать о Роне кольнуло ее сильней, чем вина за свою неверность. Она почти осознанно гнала мысли о нем.
«Господи! Я же прожила с ним несколько лет! И должна ему хотя бы объяснения. Когда-нибудь мне все равно придется разобраться: кто он для меня, и что я к нему чувствую… Только не сейчас. На данный момент я готова лишь лгать и обманывать. Обманывать и лгать…»
Подумала и тут же почувствовала, как от циничного решения заболела душа.
«Разве могла я раньше поступать так? Что этот человек делает со мной?»
Воспоминания о прошлом вечере тут же возникли перед глазами, даря подробные ответы.
Она поспешила вниз, собираясь позвать Люциуса, но большой дом пугал и древние портреты зловеще косились на нее, о чем-то перешептываясь. К счастью, войдя в столовую, Гермиона увидела его, сидящего спиной к двери и поедающего завтрак. Улыбнувшись, облегченно выдохнула. Она хотела броситься, обнять и поцеловать его, но этот дом и то, что у Малфоя было в нем собственное прошлое, останавливало. Она понимала, что Люциус, должно быть, не раз завтракал в этой комнате с Нарциссой. Страшная неловкость завладела ею.
Услышав за спиной шаги, Малфой обернулся. Мягко улыбнулся и выдвинул стул рядом с собой. Подойдя, Гермиона опустилась на него. В столовой сразу же возникла Тибби:
— Что бы вы хотели на завтрак, мисс?
— Спасибо, Тибби. Небольшую яичницу и пару тостов было бы здорово, если тебя не затруднит.
Тибби поклонилась и тут же исчезла. Люциус потянулся за кувшином и налил ей апельсинового сока.
— Спасибо.
Малфой искоса посмотрел на нее:
— Решил дать тебе еще немного поспать. Думаю, это было нужно, — он ухмыльнулся, невольно вызывая ответную реакцию.
— А тебе это было не нужно? — поддела она в ответ, с облегчением переходя к обоюдным подначкам.
— Дорогая, не стоит недооценивать мою выносливость, — ухмылка Люциуса стала еще шире, и она улыбнулась этому вкусному «малфоевскому» высокомерию, которое совсем недавно не могло вызвать ничего, кроме ярости.
Проведя пальцами по гладкой древесине обеденного стола, Гермиона почувствовала под рукой тепло.
— Какой замечательный стол. Наверное, он в этом доме уже несколько столетий?
— Нет, он здесь совсем недавно. Стол принадлежал моей дальней тетке, которая не так давно умерла. Сразу после войны я уничтожил немало имущества, принадлежащего мэнору. С ним было связано слишком много… ассоциаций. Большую часть мебели, гобелены и портьеры заменили. Этот дом сейчас во многом практически неузнаваем, он — уже не такой, каким был раньше … — его голос затих.
— И та гостиная… тоже?.. — Гермиона удивилась своей смелости.
Люциус коротко взглянул на нее и кивнул.
— Та комната особенно. Хотя после войны ее и заперли самыми сильными заклинаниями. Сейчас никто не может войти в нее. Не уверен, что даже я мог бы открыть ее в данный момент, — Люциус не поднимал глаз, но чувствовалось, что говорил он искренне. Пораженная этим откровением, Гермиона не удержалась от вопроса.
— Но… это же была самая большая комната в твоем доме, там было так много красивых, редких вещей… Конечно, то, что происходило в ней — было ужасно, но… как ты мог уничтожить все это? — в ту ночь, сходя с ума от боли, она пыталась сосредоточиться на деталях вокруг себя, в надежде блокировать агонию. Сейчас же непонимание одолевало ее, но пытаясь держать себя в руках, спросила:
— Почему и зачем ты это сделал?
Малфой долго не отвечал, но затем медленно поднял голову от тарелки и посмотрел на Гермиону.
— Есть еще очень многое во мне, чего ты не знаешь и не понимаешь.
Слова слегка резанули, но отрицать их истинность не имело смысла. Ответить на это было нечего, слишком много эмоций висело в воздухе вокруг них, и она тихо ждала, когда Тибби принесет завтрак. А потом с жадностью начала поглощать еду, чувствуя, как организм требует насыщения. Они ели в абсолютной тишине, но почему-то, несмотря на все то, что обсуждали только что, между ними не возникло ни малейшей неловкости. Сидеть вот так — вместе и завтракать — казалось самой естественной вещью в мире.
В конце концов, Гермиона поняла, что пора заговорить о том, чего страшились оба.
Собравшись с силами и глотнув сока, произнесла:
— Я должна вернуться, Люциус.
Тот ничего не ответил.
Она взглянула на него: опустив голову, Малфой намазывал маслом тост. Гермиона поколебалась, прежде чем продолжить.
— Он будет интересоваться, где я. И даже может встретиться с моими родителями, а они, само собой, скажут, что я не приезжала к ним, и тогда беспокоиться будут уже все… И потом, я не могу не ходить на работу.
Люциус снова не произнес ни слова. Она не могла понять, о чем он думает, и это демонстративное молчание уже начало беспокоить. Подождав еще пару мгновений, нажала на него:
— Люциус…
Малфой быстро прервал.
— Я не хочу, чтобы ты уходила, — в столовой повисла тишина. Но потом он продолжил. — Однако признаю, что на данный момент у тебя есть некие обязательства перед ним.
Завтрак они закончили без звука.
«Что ж! То, что должно быть сделано — лучше делать быстро!»
Гермиона оперлась ладонями о стол и поднялась.
Вдруг Малфой протянул руку и с силой схватил ее, впившись пальцами в запястье. Гермиона слегка поморщилась, подавив желание дернуться. Люциус не ослабил хватку, а только с отчаянием уставился ей в глаза:
— Возвращайся ко мне. Возвращайся скорей! Я буду думать о тебе постоянно, Гермиона. Постоянно!
То, что он назвал ее по имени, заставило снова захлебнуться от эмоций. Как же редко Люциус звал ее так. Гермиона не знала, как сможет прожить вдали от него хотя бы минуту. Она хотела его, безумно хотела: в своих мыслях, в теле, в душе.
«Он просто обязан быть рядом! Только так я смогу теперь жить!»
Уже сейчас, даже не покинув мэнор, она изнывала от пустоты и осознания того, что он — не с ней. Поняв, что запястье болезненно пульсирует, Гермиона глянула вниз и увидела, что Люциус все еще сжимает ее руку, а кожа вокруг его пальцев уже побелела от нехватки крови. Потом он поднялся и, потянувшись, схватил ее за волосы, стремительно рванув к себе. Это было больно, но ее не волновала боль, и Гермиона также пылко рванулась навстречу. Наклонившись, Малфой резко впился в ее рот, заставляя, охотно или нет, но подчиниться своему натиску.
Они стояли, словно слившись друг с другом, отчаянно пытаясь остаться рядом так долго, как только возможно. А когда, наконец, оторвались один от другого, слезы уже текли по ее лицу, а дыхание прерывалось от рыданий.
Обняв ее за затылок, Люциус уперся лбом о лоб:
— А теперь — уходи. Ты должна уйти, прежде чем я пойму, что не могу отпустить тебя. Проведи с ним выходные, чтобы избавить от подозрений. Сейчас они тебе не нужны. В девять утра в понедельник я буду в министерстве. И не забудь записать это в ежедневник, или Снипуорт опять осложнит нам жизнь. Если что-то пойдет неладно — пришли сову, — он снова втянул ее в долгий поцелуй, а потом оторвался и, быстро отвернувшись от нее, почти прошипел. — Уходи же!
Зажав рот рукой, Гермиона выбежала из комнаты, а потом и из дома. Она неслась из поместья, не останавливаясь и отчаянно боясь, что остановившись, уже не сможет уйти отсюда никогда. И продолжала бежать, пока не выбежала за ворота. Те самые ворота, которые всего лишь два дня назад довели ее до истерики.
Оказавшись за пределами мэнора, Гермиона оперлась о дерево, пытаясь сдержать отчаянные рыдания, затем неловко достала палочку и аппарировала прямо в квартиру.
Все еще чувствуя привычное головокружение, она с облегчением поняла, что Рона в ней нет. Обессилено рухнула на такой знакомый, но сейчас чужой и нежеланный диван. Продолжая плакать, она не могла думать ни о чем другом, кроме того, как страшно все запуталось в ее совсем еще недавно упорядоченной жизни. Какую агонию она испытала, уходя от Люциуса… Какая жуткая пустота царит сейчас внутри, пустота — быть вдали от него. И как же больно от этой пустоты.
В конце концов, она прошла в ванную и, умывшись, нанесла легкий макияж и переоделась. Хандрить в квартире весь день казалось бессмысленным, и Гермиона решила отправиться в министерство, где можно хотя бы отвлечься, работая с документами. Взглянула на время и поразилась, увидев, что сейчас лишь немногим больше десяти. Поначалу хотела аппарировать прямо к себе в кабинет, но потом подумала, что еще одной аппарации организм не перенесет.
«Что ж, прогулка должна взбодрить, да и опоздать сегодня не так страшно. Они все еще думают, что я больна, поэтому появление в офисе станет приятным сюрпризом».
Войдя в отдел, она с удовольствием ответила на улыбки коллег, и на душе стало легче. Уже у дверей кабинета услышала за спиной шаги и обернулась, чтобы столкнуться лицом к лицу с Ормусом.
— Гермиона, как здорово, что ты пришла. Тебе уже лучше? — его интерес казался искренним и добрым.
— Да, спасибо, Ормус. Извини, что не пришла вчера… Какая-то ерунда, но сейчас, вроде бы, стало лучше. Я немного опоздала… Просто хотелось убедиться с утра, что все в порядке. Так что, могу приступить к работе, — Гермиона пристально наблюдала за его реакцией и легко улыбалась, надеясь, что ложь звучит убедительно.
— Что же, прекрасно, просто прекрасно, — отозвался Ормус, по-видимому, поверив ей. — А я немного беспокоился, что ты не пришла вчера из-за нашей маленькой стычки в отношении Малфоя…
— Малфоя? Боже мой, конечно, нет. Нет, и еще раз извини меня за нее. Ты был совершенно прав, я сама виновата, что не записала встречу в ежедневник, очевидно у меня и в самом деле есть проблемы с планированием. А вчера, честно говоря, просто разболелся желудок. Омаров, наверное, переела или еще чего-нибудь, — Гермиона засмеялась, стараясь выглядеть естественной, но втайне гордясь своей шуткой. Она чувствовала, как легкий победный румянец окрашивает щеки от эдакой гладкой лжи.
Удовлетворенный объяснениями, Ормус прошел к себе, а Гермиона занялась документами. Она с радостью окунулась в будничную рутину, чтобы успокоить тот поглощающий водоворот эмоций, который продолжал и продолжал кружиться в ней, хотя вскоре и поняла, насколько трудно сосредоточиться на работе. Однако, едва перекусив, торопливо вернулась в министерство, чтобы снова отчаянно погрузиться в работу, в надежде, что это позволит не думать ни о чем. Войдя в отдел, Гермиона остановилась и оформила в расписании встречу с Люциусом в понедельник, в девять утра.
«Господи, еще целых два дня, прежде чем я смогу увидеть его снова…»
И что-то снова заболело глубоко внутри…
А через два часа в ее дверь постучала Присцилла и, получив приглашение, вошла с хитрой улыбкой на лице.
— Это доставила специальная соколиная служба. Похоже, кому-то очень не терпелось вручить вам подарок поскорей! — она передала коробку и отступила с легким смешком. Коробочка оказалась небольшой, но очень изысканной, покрытой темно-красным бархатом и перевязанной зачарованной красной ленточкой, концы которой кружились и парили в воздухе. — Хм… а я и не знала, что Рон такой редкий романтик, — продолжила Присцилла. — Вы, очевидно, здорово над ним поработали! — она снова хихикнула и не торопилась покинуть кабинет, явно надеясь, что Гермиона раскроет посылку прямо сейчас.
Гермиона бросила на нее ничего не выражающий взгляд.
— Спасибо, Присцилла… Большое спасибо, — твердо отозвалась она, намекая на то, чтобы секретарша покинула кабинет.
На что та раздраженно фыркнула, но повернулась и выплыла в приемную, закрыв за собой дверь чуть громче, чем следовало.
Сердце бешено колотилось, когда Гермиона, оставшись, наконец, одна, взяла коробочку в руки.
«Нет, конечно же, Рон никогда не сделал бы ничего подобного… Особенно сейчас, после последнего скандала…»
Она была уверена, что подарок прислан совсем другим человеком.
Осторожно развязав трепещущую ленточку, Гермиона открыла крышку и осторожно сдвинула папиросную бумагу, прикрывающую сам подарок. Внутри оказалась небольшая, но из чистого золота и инкрустированная эмалью фигурка лебедя, с маленькими бриллиантиками на глазах и крыльях. Которая была изумительна. А когда Гермиона положила ее на ладонь, фигурка сразу же начала двигаться, ероша крылья, будто скользя по водной глади пруда. Невольно улыбнувшись от удивления и восторга, Гермиона бережно опустила подарок на стол, где изящный крошечный лебедь продолжил плавать по гладкой поверхности дуба.
Заглянув в коробку, заметила небольшую белую карточку и достала ее. Безупречно ровным, почти каллиграфическим почерком на ней было написано: «До понедельника, Л.» Поднеся карточку к лицу, Гермиона глубоко вздохнула и закрыла глаза. Легкие снова наполнил его запах: запах, который казался сейчас самым прекрасным в мире. Ощутив, как внутренности привычно дрогнули и сжались, Гермиона изо всех сил пыталась сосредоточиться на реальности. Лебедь продолжал плавать по столу и, полюбовавшись еще немного, она уложила его обратно в коробку, где фигурка тут же и затихла. А затем убрала и сам подарок, и карточку в сумку, подальше от любопытных глаз.
Сердце заполонила щемящая нежность: так трогательно и волнующе подействовал на нее этот неожиданный жест Люциуса. Ужасно хотелось тоже послать ему что-то в благодарность и признание, но в голову, как назло, не лезло ничего такого же необычного и прекрасного.
От Люциуса мысли скользнули к тому, что уже совсем скоро придется вернуться к Рону, лгать ему, жить ложью все ближайшие выходные, и в то же время отчаянно, мучительно желать другого мужчину. Не желать которого она уже не могла…
В половине шестого Гермиона поняла, что прятаться на работе и дальше становится трусливо и бессмысленно.
«Довольно трусить! Пора идти!»
Убеждая саму себя и пытаясь подавить тошнотворное ощущение страха, она собрала вещи и направилась домой.
========== Глава 19. Нарастание ==========
Едва войдя в квартиру, она увидела Рона, сидящего спиной к двери, и сердце тут же болезненно сжалось при мысли о гадком обмане, с которым теперь придется жить. Гермиона опустила сумку и сняла плащ. Рон так и не обернулся, что, впрочем, было абсолютно предсказуемо. Невольно ощутив волну раздражения, она медленно подошла и встала прямо перед ним. Что заставило Рона, в конце концов, поднять глаза от телевизора.
— Как родители? — в напряженном голосе звучала горечь.
— Хорошо. Спасибо.
«Ложь номер один…»
Гермионе стало стыдно за то, насколько легко и спокойно она соврала сейчас близкому человеку.
«Или… уже не близкому?»
Напряжение между ними сгустилось еще сильней и, казалось, нет таких слов, что смогли бы развеять его. Что-то принципиально изменилось в их отношениях. Нет. Скорее, в ее отношении к Рону, даже если и не принимать во внимание сам факт измены.
«Господи…. Я просто… не могу сообщить ему об этом прямо сейчас. Не могу! Да, я гадкая, мерзкая трусиха! Но как сказать, что провела эти дни не в родительском доме, а в объятиях бывшего Пожирателем Смерти? Признать, что потеряла к Рону всякое уважение? И что дальше? Расстаться сегодня же, вот так?»
Все это — неприглядная реальность вместе с бушующими эмоциями — застали Гермиону врасплох и, больше ничего не ответив Рону, она прошла в ванную комнату и заперла за собой дверь.
Какое-то время просидела на закрытой крышке унитаза, тупо уставившись взглядом в противоположную стену. Она чувствовала себя разбитой и абсолютно опустошенной. Даже не знала, как и откуда сможет найти силы, чтобы суметь притворяться целых два дня. Потом, наконец, поднялась и вернулась в гостиную. Рон по-прежнему сидел, уставившись в телевизор, который они купили всего несколько месяцев назад, отдавая дань его давнишней мечте об этой магловской игрушке. Шел футбольный матч. Гермиона присела рядом. Они долго молчали, пока Рон не заговорил.
— Идиотский какой-то спорт этот футбол, по сравнению с квиддичем. Что за смысл целой толпой пинать мяч по огромному зеленому прямоугольнику? Не понимаю, — он возмущенно махнул рукой.
Напряженность начала несколько спадать, но Гермиона знала, что проговорить свое отсутствие все равно придется.
— Мне нужно было уйти, Рон. Пойми. Наверное, тоска по родительскому дому обострилась, и это сыграло свою роль. А встреча с мамой и папой в опере заставила понять, как сильно я скучаю по ним.
«Ложь номер два!»
Рон вздохнул и повернулся к ней.
— Я с ума сходил… Беспокоился. Но, если тебе это было нужно, то пусть так.
— О, Господи, пожалуйста, не переживай за меня, — еще раз ощутив себя редкой дрянью, Гермиона почти умоляла его.
«Я не могу! Он же… поверил мне. И на самом деле волнуется. Думает, я истосковалась по родителям! А я… Черт!»
Рон продолжал смотреть на нее.
— Ладно, — он искренне и по-доброму улыбнулся. — Рад, что ты вернулась… И прости, если обидел чем-то.
Понимание, что правильнее всего будет отозваться на его реплику чем-то подобным, билось в сознании. Но язык почему-то не поворачивался. Все, что удалось сделать Гермионе — это лишь слабо улыбнуться в ответ и, сразу же поднявшись с дивана, уйти на кухню.
— У нас есть что-нибудь поесть? — с натужной бодростью спросила уже оттуда.
— Лишь тот же суп, что и пару дней назад, — в голосе Рона послышались привычные сварливые нотки.
Гермиона поняла, что он обиделся, не услышав встречных извинений, но, по крайней мере, дуться не стал, а начал хоть как-то общаться.
«Что ж… Может у меня и получится протянуть так еще два дня? Надо просто занять себя чем-то и постараться не думать о…» — сердце болезненно сжалось.
Поговорив за ужином на ничего не значащие темы, уже скоро они отправились в спальню, где суховато пожелав «Доброй ночи», отвернулись друг от друга. Прошло несколько минут и дыхание Рона стало спокойнее. Он уснул.
Отчаянно стыдясь, что его присутствие в постели вызывает лишь легкую тошноту, Гермиона откатилась как можно дальше к краю, пытаясь представить, что спит одна. Теперь, когда она знала, каково это — проводить ночи с Люциусом Малфоем, никакое чувство вины уже не могло заглушить острой болезненной тоски по этому мужчине. Ощущая вселенскую пустоту, осторожно опустила руку вниз: туда, где под кроватью лежала коробочка с его подарком. Гермиона наощупь приоткрыла крышку и нежно погладила маленького лебедя, пытаясь хотя бы чуть-чуть почувствовать рядом самого Люциуса. Надеясь ощутить его, пусть и на расстоянии.
Воспоминания, нахлынув волной, заставили плакать. Она вспомнила Люциуса — сильного и живого. Люциуса и его запах, его тело. Его губы, утоляющие жажду поцелуев; руки, дарящие блаженство прикосновений; и сам он, двигающийся в ней, то яростно, то нежно, и заставляющий раз за разом растворяться в невероятной близости душ и тел. Гермиона заплакала сильнее и прикусила губу, чтобы звуки рыданий не нарушили тишину комнаты.
«Мерлин! Я и понятия, глупая, не имела, что можно чувствовать к кому-то подобное… Обладание. Только так можно назвать то, что происходит между нами. Полное взаимное обладание…»
На секунду стало стыдно, что Малфой превратил ее в обезумевшую от вожделения самку, но потом, мысленно чертыхнувшись, Гермиона усмехнулась собственному ханжеству.
«К черту! С ним я чувствую себя живой и полной любви. Могу быть такой, какая есть… И не откажусь от этого!» — так она и провалилась в тяжелый сон: ощущая мучительную тоску и болезненно пульсирующее влагалище.
Следующее утро практически повторило вчерашний вечер. Они с Роном почти не разговаривали, но со стороны могло показаться, что пара живет привычной спокойной жизнью, и все у них в порядке.
В одиннадцать часов Рон объявил, что у него срочные дела в Косом переулке и ушел. А облегченно вздохнувшая Гермиона откинулась на диване: счастливая, что какое-то время не нужно притворяться и лгать. Усилия, которые приходилось прикладывать для поддержания видимости нормальных отношений, начали тяготить.
«И как долго, спрашивается, я смогу разыгрывать этот спектакль?»
Принеся из спальни коробочку с лебедем, она уселась за стол и выпустила его наружу, чтобы снова восхищенно насладиться мягкими и плавными движениями фигурки.
«Господи… Он — прекрасен. Наверное, это самая красивая вещица, что я когда-либо видела…»
Прошло около получаса, когда в дверь кто-то позвонил. Гермиона дернулась и быстро сбежала вниз. Это был Гарри.
— Привет! Как раз надеялся, что застану тебя. Я могу подняться? — он выглядел свободным и раскованным, но все же не до такой степени, чтобы знавшая его наизусть Гермиона, не ощутила в голосе легкой настороженности. Тем не менее… Как она могла сказать «Нет» лучшему другу?
— Привет, Гарри. Конечно, входи.
Тот прошел в коридор и направился вверх по лестнице.
— Извини, Рона нет дома, так что, боюсь…
— Знаю. Он говорил, что сегодня утром собирается по делам.
— Хм… Даже так… И когда же он говорил?
— Когда вчера днем заходил к нам.
Какое-то время Гермиона молчала. Конечно же, она должна была догадаться, что Рон побежит жаловаться на нее и на жизнь прежде всего к Гарри и Джинни.
— Понятно… Значит, вы знаете о том, что я пару дней отсутствовала?
— Угу, знаем.
— Интересно, и как же Рон преподнес вам это событие? — будто ни в чем не бывало, спросила Гермиона.
По ответу Гарри было понятно, что тот расстроен и беспокоится, искренне беспокоится за обоих друзей.
— Он волновался за тебя, хотя и злился ужасно. Согласись, его можно понять… Не очень-то приятно, когда подруга бросает тебя на ночь глядя, чтобы исчезнуть в неизвестном направлении. Рон сказал, что почти не спал той ночью и отпустил лишь потому, что ты казалась решительно настроенной, чтобы исчезнуть и не общаться с ним. Потому и позволил тебе уйти…
— Рон говорил, куда я отправилась? — с опаской задала она следующий вопрос.
— Сказал, что ты прислала сову с запиской, будто находишься у родителей.
— Я и была у них! — несколько агрессивно отозвалась Гермиона, хотя и понимала, что не имеет никакого права на эту агрессию.
— Да нет проблем. Конечно! Ты можешь навещать их, когда и сколько пожелаешь. Кто ж возражает? Другой вопрос — почему ты это сделала. Как ушла из дома тем вечером. Вот, что беспокоит всех нас, — Гарри выглядел чуточку раздраженным.
Пытаясь найти объяснение, которое было бы правдиво, но не открывало слишком много, Гермиона задумалась.
— Не знаю, что со мной происходит, Гарри… Может быть… Может быть, это из-за моей работы, из-за того, что узнала много нового и интересного. И мне это нравится! В отличие от Рона, который даже не пытается скрыть свое безразличие к тому, что интересует меня…
— Ну же, Гермиона. Вы с Роном прошли через многое, и отношения уже проверены годами. Да и потом, мы пережили столько приключений, что их хватит до конца жизни. Не находишь? Мне кажется, бедолага Ронни заслужил спокойное лежание перед телевизором.
Он пытался шутить, но Гермиона не поддержала этот нарочито беззаботный тон.
— Дело в том, что я выросла, Гарри. Сильно повзрослела. Не только из-за войны и того, что пережила во время нее. Иногда мне кажется, что я переросла наши от… — она остановилась, поняв, что и так сказала слишком много.
В гостиной повисло напряженное молчание.
— Хочешь сказать, что допускаешь мысль о разрыве? — резко отозвался Гарри, шокированный этим откровением.
Ощутив, как голова раскалывается от мучительной боли, Гермиона обхватила ее руками.
— Я не знаю, Гарри… Не знаю! Может быть, мы просто переживаем трудный период. Случается же что-то такое даже у самых благополучных пар?
— Конечно, случается… но если уж начистоту, то сегодняшние ваши трудности… по моему мнению, созданы исключительно тобой. Рон не изменился ни на йоту, он такой же, каким и был всегда. Не у вас трудный период, Гермиона… а у тебя. Только у тебя. И мне тяжело видеть, как из-за этого страдает мой друг. Потому что ему очень больно! Тебе нужно обсудить это с Роном. Он сказал, что вы просто перестали общаться и что раньше такого никогда не случалось. А вот это как раз то, Гермиона, что беспокоит меня гораздо сильнее.
Она, молча, слушала. Конечно же, Гарри прав, но внимать его увещеваниям и размышлять о них Гермиона не находила в себе ни сил, ни желания. Сейчас и душа, и разум оказались настолько поглощенными Люциусом, что все отвлекающее от него, неимоверно раздражало и даже утомляло. В том числе и их отношения с Роном. Почувствовав волну неприязни к Гарри за столь настойчивое вмешательство, она холодно и категорично проговорила:
— Да, я поняла. И обязательно обсужу эту проблему с Роном, когда буду готова. Сейчас же меня больше волнуют другие вопросы, в которых хотелось бы разобраться. И извини, Гарри. У меня дела, давай увидимся на следующей неделе? — ошеломив старого друга внезапным и категоричным отпором, Гермиона демонстративно поднялась с дивана.
— Прекрасно! Браво, Гермиона. Что ж, увидимся на следующей неделе, — с обидой воскликнул Гарри. — Я понимаю. У тебя же так много вопросов и дел, которые важней ваших отношений с Роном… Не смею тебя задерживать. Пока!
Гермиона видела, что он ужасно разозлился, но желание остаться одной оказалось сильнее угрызений совести из-за того, что так резко осадила друга. Дверь за ним громко захлопнулась, но этот звук лишь обрадовал: она снова осталась одна.
Остаток дня Гермиона провела вне дома. С подарком Люциуса, лежащим в сумочке, она долго гуляла по городу, иногда заглядывая в какой-нибудь парк, отмечала для себя попадающиеся по дороге музеи, выставочные галереи и не думала ни о чем и ни о ком, кроме Люциуса. О том, как же хочется, чтобы сейчас он шел рядом, а она с наслаждением бы показывала ему все эти достопримечательности, будто делясь с ним этим миром. Своим миром. Гермиона была уверена, что Малфой откликнется на его красоту даже несмотря на то, что мир этот не что иное, как творение маглов.
«Стоп, Гермиона! Кажется, ты стала забывать, что программа реабилитации Люциуса еще и твоя работа!»
Подумав, что пора им снова выбраться куда-нибудь в мире маглов, она ощутила радостное волнение. А то, что произойдет это еще и с официального разрешения министра магии придавало ситуации дополнительную пикантность.
Вечер субботы прошел тихо, но вполне себе мирно: Рон смотрел телевизор, Гермиона читала. Спать они улеглись, как и вчера, как можно дальше друг от друга, и уже скоро, устав от долгой прогулки, она заснула.
Наступило воскресенье. Не зная, чем заняться, Гермиона предложила сходить куда-нибудь пообедать, и они с Роном отправились в небольшой паб на берегу Темзы. И все казалось бы прекрасным — шум переполненного паба и грохот музыки здорово отвлекали — если бы не настойчиво пульсирующая в сознании мысль:
«А ведь я могла бы провести этот вечер с Люциусом…»
К вечеру глухая тоска по Малфою стала невыносимой, и Гермиона почувствовала, как тело охватывает тупая ноющая боль. Вернувшись домой, она почти сразу же отправилась спать, боясь, что еще чуть-чуть и боль ее истосковавшейся души и тела превратится в агонию. Мечась по кровати, Гермиона молилась лишь об одном: о том, чтобы скорей наступило завтра. Так и не сумев успокоиться, она уснула тяжелым и беспокойным сном.
Утром Рон сразу же обратил внимание, что от недавней угрюмости подруги не осталось и следа, и поначалу даже выдохнул с облегчением. Что ни говори, а перепады ее настроения беспокоили не на шутку. Сейчас же… Сейчас она готова была уйти на работу и выглядела такой красивой и сияющей, что Рон был счастлив. Счастлив несколько минут, пока в голову вдруг не пришла нелепая, но ужасная мысль, которую, испугавшись, он тут же отбросил на задворки сознания.
«Нет! Этого… не может быть…» — еще какое-то время убеждал Рон самого себя.
Зайдя в кабинет около половины девятого, Гермиона сразу же проверила расписание и еще раз убедилась, что встреча с Люциусом Малфоем назначена на девять. Коротко встревожилась о том, что подумают Ормус и Присцилла о таком раннем визите, да еще и в понедельник, но почти сразу же поняла, что это волнует ее меньше всего на свете. На стене невыносимо медленно тикали часы, и Гермионе снова начало казаться, что от мучительной тоски тело вот-вот скрутит судорожная боль. Ровно в девять в приемной раздался низкий голос Люциуса, который что-то негромко и коротко уточнял у секретаря. Гермиона поднялась из-за стола. Казалось, все ее существо превратилось в ожидание.
____________________________________________________________________________
Люциус не постучал. Он появился в неожиданно открывшейся двери, и Гермионе показалось, что высокая мощная фигура почти заполнила собою ее маленький кабинет. Малфой быстро закрыл дверь, пробормотал пару заклинаний и, на ходу отбрасывая мантию, в несколько шагов стремительно преодолел разделяющее его с Гермионой расстояние.
Рты их тут же встретились — жарко, отчаянно, голодно. И жажда их была настолько велика в этот миг, что казалось, весь мир вокруг исчез… растворился — так же, как они растворились в объятии, будто сливаясь.
Лихорадочно скользнув рукой вниз, Люциус задрал юбку, тут же грубо разрывая на Гермионе нижнее белье. Потом приподнял ее, заставив обхватить себя ногами, и крепко прижал к стене. Когда же, оторвавшись от губ, начал жадно целовать шею, она услышала тихий мучительный стон.
Приколотые к стене документы смялись за спиной и слетели на пол, а Гермиона судорожно уцепилась за верхнюю полку ближайшего шкафа. Еще несколько мгновений — и звякнула пряжка ремня у расстегивающихся брюк, а затем… Твердая пульсирующая плоть оказалась совсем рядом, и хотелось лишь одного:
«Скорей! Скорей…»
Она негромко охнула, когда Люциус одним быстрым и мощным толчком вошел в нее. Схватившись за полку сильнее, Гермиона позволила ему слегка отодвинуться, но лишь затем, чтобы следующим движением вернуться снова, еще глубже.
«Господи, да… Еще! Как я же смогла прожить без него эти дни?»
Малфой неспешно и размеренно двигался, и каждый его толчок приближал Гермиону к пику наслаждения. Она чувствовала, как волна накатывающегося оргазма становится все больше и больше: еще совсем чуть-чуть и эта волна накроет с головой. Глухо застонав, Гермиона открыла глаза, чтобы тут же встретиться с обжигающим взглядом Люциуса. И это стало последней каплей.
Попутно отметив исказившиеся от предвкушения черты его лица, Гермиона ощутила, как ее подхватывает ожидаемая волна, обрушиваясь сильнейшим чувственным восторгом. Тем восторгом, что заставил гореть и дрожать, кричать и плакать, почти проваливаясь в обморок. И почти сразу почувствовала его последние хаотичные и стремительные рывки, сопровождаемые громким удовлетворенным рыком.
Все еще тяжело дыша, они оторвались друг от друга и сползли по стене, не в силах держаться на дрожащих подгибающихся ногах. Ни единого слова пока так и не прозвучало, и тишину кабинета нарушало лишь их быстрое рваное дыхание.
Какое-то время они так и сидели молча, еще приходя в себя после неистовой близости, а когда чуточку успокоились, Люциус повернулся к ней и с легкой насмешкой, будто ни в чем не бывало, протянул, привычно растягивая слова:
— Доброе утро, мисс Грейнджер.
Улыбнувшись, Гермиона потянулась к нему и, находя ртом губы, выдохнула:
— Спасибо тебе за подарок…
Поцелуй их был, хотя и спокойным, но глубоким и бесконечно чувственным. Скользя языками, танцующими друг с другом, они целовались еще и еще, пока Гермиона снова не услышала его тихий стон, заставивший внутри что-то дрогнуть. Неохотно оторвавшись от губ Малфоя, она произнесла вслух то, что мучило все дни разлуки.
— Выходные стали для меня адом.
— Соглашусь.
— Я все время хочу тебя. Хочу, чтобы ты все время был рядом. Это ненормально, да?
— Абсолютно нормально.
Несмотря на уже столь привычный оттенок фирменного высокомерия, Гермиона ощутила в его ответе искренность. Потому что и сам Люциус чувствовал то же, что и она.
Медленно поднявшись, Малфой поправил одежду и уселся в кресло, как будто ожидая, что сейчас начнется их привычная официальная беседа. Гермиона, по-прежнему оставаясь на полу, встретилась с ним взглядом: Люциус выглядел так, будто несколько минут назад ничего и не произошло. Опершись локтями на подлокотники кресла, он казался совершенно спокойным. И это холодное высокомерие одновременнобесило и возбуждало.
«Ну уж нет! Сейчас ты запоешь у меня по-другому…»
Не отводя глаз, она тихо, но достаточно твердо произнесла:
— Встань.
Люциус вопросительно приподнял бровь, и в глазах его мелькнуло любопытство. Однако с места так и не двинулся.
— Встань, — уже с нажимом повторила Гермиона.
Продолжая смотреть на нее, Люциус медленно поднялся с кресла. Выпрямился и снова удивленно дрогнул бровью, будто безмолвно задал вопрос. Гермиона судорожно глотнула и ощутила, как внутренности дрогнули от желания: стоя сейчас перед ней (такой высокий и сильный), выглядел Малфой великолепно. Не отводя взгляда, Гермиона медленно потянулась и встала на четвереньки. А потом неспешно, чуть покачивая бедрами, начала приближаться к Люциусу.
Ближе. Еще ближе… Когда она подползла почти вплотную и села перед ним на колени, заметила, что пах Малфоя уже ощутимо выпирает. Подняла глаза. Люциус смотрел на нее сверху вниз. Лицо, как обычно, бесстрастно. Лишь немного покраснел, и дыхание стало чуточку сбивчивым.
Гермиона медленно потянулась к застежке брюк. Пряжка ремня звякнула, позволив расстегнуть молнию и освободить то, к чему она и стремилась. Замерла, с любопытством рассматривая член: вот сеточка вен паутинкой бежит под кожей напрягшейся плоти, а вот головка — большая и гладкая, чуть темнее всего остального. От этого взгляда Малфой невольно дернулся, чуть качнувшись ей навстречу, и с губ его сорвалось негромкое шипение. Подняв глаза, Гермиона столкнулась с таким нескрываемым и оттого еще более бесстыдным вожделением во взгляде Люциуса, что на секунду даже перестала дышать.
Потом наклонилась и осторожно коснулась головки губами и языком. Люциус дернулся и снова зашипел. Коснулась еще раз. И еще. Она ласкала член, будто играя и поддразнивая. Вскоре услышала над собой тяжелое прерывистое дыхание Малфоя и, осмелев от ощущения власти, взяла набухшую плоть в рот, продолжая кружить по ней языком. Потом мягко всосала, будто дегустируя, будто пробуя на вкус и наслаждаясь им. Ощущения поражали.
«Можно пересчитать по пальцам, сколько раз я ласкала так Рона… И вспомнить, как противно мне было тогда. Почему же сейчас не испытываю и малой толики прошлого отвращения, а лишь упиваюсь тем, что делаю?»
Вобрав член еще глубже, она ощутила, как внутренности снова скрутило от желания. Поэтому начала двигаться быстрее, всасывая его почти на всю длину, будто утоляя этим голод и жажду собственной плоти.
«Я… никогда… никогда не думала, что буду наслаждаться этим…»
Снова посмотрела на Люциуса снизу вверх. Выражение его лица отражало смесь восторга и удивления. Гермиона опять склонилась и вобрала член еще глубже, почти в самое горло, гортанно застонав при этом. Этого Малфой выдержать уже не смог. Протянув руку, он схватил ее за волосы и толкнулся сам, на что Гермиона быстро отодвинулась и покачала головой.
«Нет…»
Она обожала его доминирование, но не сейчас.
«Сейчас мое время!»
Взяв Люциуса за руки, Гермиона крепко прижала их к его бокам. И поняв безмолвный приказ, Малфой замер, ожидая дальнейших действий от нее самой.
Ладошкой Гермиона обхватила мошонку и осторожно сжала. А потом снова опустила голову, начав двигаться еще быстрей и не переставая ласкать его языком. Быстрей. Еще быстрей и глубже — так, что горлу стало уже почти больно от этих проникновений.
Громко застонав, Люциус прорычал:
— Не могу больше… ведьма… Я же сейчас…
И ощутив, как напрягается и еще больше набухает у нее во рту плоть, Гермиона почувствовала, что Люциус дергается в конвульсиях и изливается ей в рот. Еще и еще. И это тоже стало личной победой. Никогда прежде она не испытывала того, что происходило сейчас. Вкус его семени, его стон, будто говорящий об освобождении от какого-то личного напряжения или даже боли, накопленной за многие годы. Наконец, ощущение собственной власти над этим гордым и самолюбивым мужчиной. Личной. Женской. Власти.
Еще продолжая держать член во рту, Гермиона медленно, будто смакуя, проглотила излитое. И это тоже стало частью победы над самой собой. Потом в который уже раз подняла глаза на Малфоя и сердце дрогнуло от выражения блаженства на его лице. Еще никогда она не чувствовала себя так, как сейчас. Женщиной, подарившей любимому мужчине настоящий чувственный восторг.
Откинувшись на пол, Гермиона легла и закрыла глаза, восхищаясь только что пережитым.
«Я обожаю его… И обожаю каждую секунду из того, что происходит между нами. Потому что все происходящее… для меня… прекрасно…»
========== Глава 20. Познание ==========
Ни о чем не думая и даже почти не осознавая, где она сейчас, Гермиона какое-то время молча лежала на полу. Не открывая глаз, она размеренно и глубоко дышала, пытаясь прийти в себя, и с наслаждением чувствовала, что и тело, и душа до сих пор полны пережитыми ощущениями. Острыми. Почти болезненными. И настолько яркими, что возвращаться в реальность окружающего мира не хотелось совершенно.
Гермиона не знала, сколько пролежала в этом полубессознательном состоянии, когда ощутила прикосновение к бедру — настойчивое, обжигающее, заставившее вздрогнуть, будто от удара током. Усилием воли она заставила себя сосредоточиться и приподняла голову, чтобы тут же натолкнуться взглядом на Люциуса, уже склонившегося над ней, и медленно, но верно подбирающегося поцелуями туда, где снова так жаждала его ощутить.
Откинувшись назад, она чертыхнулась.
«Как только могла подумать о том, что Люциус Малфой останется в долгу?»
Но уже в следующую секунду, когда его язык коснулся горящего от вожделения клитора, эта дурацкая мысль куда-то улетучилась.
— Да… Да, пожалуйста…
Выгнув спину, Гермиона откинулась назад и жадно толкнулась навстречу ласкающему рту. Малфой тут же положил ладонь на ее живот и крепко прижал к полу, не позволяя двигаться. В кабинете, отдаваясь эхом, прозвучал разочарованный женский стон.
Дразняще медленно Люциус кружил и кружил вокруг набухшего бугорка, избегая прямых касаний и заставляя Гермиону дрожать от мучительной, хотя и сладкой, неудовлетворенности. Наконец, еще раз ударившись затылком об пол, она потянулась и, схватив Малфоя за волосы, резко дернула, направляя туда, где он был так нужен. В отличие от непринявшей чужой диктат Гермионы, он позволил ей контролировать ситуацию и послушно коснулся клитора. А затем проник во влагалище пальцем. Сначала одним, потом еще одним. Гермиона ощутила мягкое неспешное движение и снова застонала.
Все тело горело, а сознание туманилось от медленной изощренной ласки. Хотелось кричать, и она еще раз попыталась толкнуться навстречу Люциусу бедрами. Но снова оказалась прижатой к полу сильной рукой Малфоя, не дающего даже шевельнуться. Чувствуя, как мышцы влагалища знакомо сжимаются в приближении оргазма, Гермиона возмущенно пробормотала что-то и тут же ощутила, как проваливается в пропасть. Потому что Люциус, наконец, нашел клитор губами и с силой втянул его в себя. Веки полыхнули огнем, и она низко гортанно застонала, забившись от накатывающих одна за другой волн удовольствия. Малфой продолжал крепко держать ее, и эта вынужденная неподвижность делала оргазм еще более сильным, более острым. Громко прокричав «Люциус!», Гермиона даже не заметила, как впилась ногтями в кожу его головы.
А когда, наконец, немного успокоилась, и тело перестало дрожать от только что пережитого наслаждения, она открыла глаза и посмотрела на свои руки: на кончиках пальцев алела кровь.
Довольно улыбаясь, Люциус склонился над ее лицом:
— Счет мы сравняли.
Ощущая жуткую неловкость, Гермиона раздвинула его волосы и увидела темно-красные царапины.
— Прости… Я сделала тебе больно. Мне, правда, очень жаль, — сразу же начала оправдываться она.
Малфой внимательно посмотрел ей в глаза, а затем наклонился и поцеловал. Жестко. Глубоко. Когда же, наконец, оторвался, произнес размеренно и твердо:
— Я уже просил, чтобы ты никогда не извинялась передо мной. Ни за что, — его взгляд потеплел. — Все-таки ты — невероятная женщина…
В голосе его слышалось удивление, смешанное с такой нежностью, что Гермиона невольно ощутила, как от непрошенных слез защипало глаза. Она резко отвернулась, не позволяя Люциусу заметить проявление излишней, как ей казалось, сентиментальности, и почувствовала облегчение, когда он поднялся и снова вернулся в кресло.
«Почему? Почему рядом с ним моя душа, будто обнажена?»
Гермиона тоже встала и, бросив пару заклинаний, быстро привела себя в порядок. Однако на рабочее место так и не вернулась, а остановившись перед Люциусом, почти официально заявила:
— Сегодня я запланировала посещение музея Виктории и Альберта.
Малфой предсказуемо дрогнул бровью.
— Виктории и… кого?
— Виктории и Альберта. И не пытайтесь обмануть меня нарочитым невежеством, мистер Малфой, — Гермиона поддразнила его. — Я все равно не поверю, что ты никогда не слышал об одном из самых знаменитых Британских музеев. Хотя, признаюсь честно, не думаю, что чистокровный маг Люциус Малфой соизволил там побывать…
Качнув головой, Люциус ухмыльнулся, и Гермиона поняла, что не ошиблась. Она уверенно продолжила.
— Тебе придется переодеться. Мне кажется, что если наденешь то, в чем на днях ходил на ланч, будет вполне нормально… — она замолчала, вспоминая, как потрясающе смотрелся Люциус в том френче и пуловере с высоким воротником. — Ну, так как?
— А у меня есть выбор? — с легким сарказмом протянул Малфой.
— Нет, — отрезала Гермиона, откровенно наслаждаясь своей властью над ним. — Я тоже отлучусь домой, чтобы сменить одежду. Вернусь через тридцать минут. Надеюсь, что и тебе этого времени хватит.
На этом она чувственно развернулась и, сознательно покачивая бедрами, вышла из кабинета. Какое-то время Люциус просто стоял на месте с довольной улыбкой на губах, а потом тоже покинул министерство.
_______________________________________________________________________
Полчаса спустя Гермиона, одетая в облегающие джинсы, свитер и удобные ботинки, вернулась назад. Волосы ее были заколоты, а с шеи свисал легкий симпатичный шарфик. Люциус уже находился в кабинете, и взгляд его тут же неторопливо заскользил по ее телу. Увидев Малфоя, Гермиона тихонько ахнула. Нет, Люциус не надел то, о чем она упоминала: сегодня на нем была голубая рубашка, добротная и явно дорогая, которая удивительно шла ему. Две верхние пуговицы расстегнуты, а рукава он слегка закатал, обнажив сильные предплечья. Волосы Люциус вновь убрал в хвост, и это лишний раз подчеркивало черты его лица, будто вырезанные из мрамора. Но то, в чем он оказался одет ниже, заставило Гермиону глубоко вздохнуть и задержать дыхание.
На Люциусе Малфое были джинсы. Тяжелые, строгие, темные джинсы. Явно очень дорогие, но… это джинсы! Гермиона наконец выдохнула и невольно засмеялась, чтобы скрыть шок восхищения, охвативший ее от этого зрелища.
— Что? — нервно вскинулся Малфой.
— Ничего, — она подавила очередной смешок. — Просто… Так непривычно видеть тебя таким…
— Каким?
Гермиона кожей почувствовала его неловкость.
— Ну… ты надел джинсы…
— И что с того?.. — в голосе Люциуса явно слышалось разочарование, смешанное с толикой раздражения. — У меня с ними какие-то проблемы?
Если Люциус Малфой и мог показаться смущенным, то этот благословенный момент наступил именно сейчас.
— Нет, нет, даже не думай. Просто… так непривычно видеть тебя в них… — Гермиона приблизилась к нему, по дороге еще раз скользнув взглядом по высокой и сильной фигуре. — Не переживай. Ты выглядишь потрясающе.
Она заглянула Люциусу в глаза и кокетливо улыбнулась.
— Я надеялась, что смогу сосредоточиться на шедеврах магловского искусства, но… Боюсь, если рядом будешь ты, да еще в таком виде, это будет нелегко, — Гермиона с наслаждением отметила в его взгляде вспышку желания. Ужасно хотелось снова поцеловать его, и она видела, как Люциус уже начал наклоняться, чтобы коснуться ее губ. И все же… Нашла в себе силы отодвинуться и направиться к двери. — Ну же, не будем больше задерживаться. Пойдем, — довольно улыбаясь, Гермиона вышла из кабинета. И не заметила недовольную гримасу, скользнувшую по лицу Малфоя.
— Сегодня у нас с мистером Малфоем запланировано посещение музея. Пожалуйста, сообщите об этом Ормусу, — на ходу бросила она Присцилле, у которой отвисла челюсть при виде внушительной фигуры Люциуса, одетого в рубашку и джинсы.
До музея они добирались на такси. Малфой неловко уселся на заднее сидение с видом явного отвращения на лице, которое наглядно демонстрировало то, что Люциус думает о магловских средствах передвижения. Гермиона криво улыбнулась его реакции.
«Мда… Он, конечно, старается быть терпимым, но… путь нам предстоит долгий».
Оказавшись в музее, Люциус позволил ей взять на себя роль гида, хотя внешне казался незаинтересованным и даже слегка скучающим. И если бы Гермиона знала его хоть чуточку меньше, то так и не поняла бы, что на самом деле он с интересом слушает все, о чем она говорит, и с не меньшим интересом разглядывает все экспонаты, на которые обращает его внимание.
В зале с экспозицией предметов русского ювелирного искусства начала 20-го века они задержались. Красота вещиц поражала, она была невероятна, и Гермиона поймала себя на том, что с изумленным восхищением разглядывает даже мельчайшие детали этой роскоши, возведенной до уровня искусства. Она медленно двигалась от стеллажа к стеллажу, когда взгляд вдруг натолкнулся на нечто, заставившее ее замереть от удивления. Под стеклом одной из музейных витрин находился крошечный лебедь с маленькими алмазами на крыльях и инкрустированный эмалью. Точно такой же, как и тот, что подарил Люциус. Гермиона нашла карточку экспоната. Надпись на ней гласила: «Лебедь. Работа Петера Карла Фаберже, Санкт-Петербург, 1907».
Еще не придя в себя, она почувствовала, как подошел Малфой, и недоуменно подняла на него глаза.
— Этот лебедь… Он… такой же, как ты подарил мне…
— Хм… С той разницей, что твой более драгоценен, поскольку еще и магически зачарован, — без обиняков уточнил тот.
— Так значит, мой… тоже Фаберже? — не до конца веря, выдохнула Гермиона.
— Да, — коротко ответил Люциус.
— Но как… откуда он у тебя? — ее недоумение казалось бесконечным.
— В то время мой дед служил главой департамента иностранных магических отношений. И довольно часто бывал в России. Это подарок тамошнего Министра магии. Он же, собственно, и устроил, что кого-то из волшебников допустили к самому процессу изготовления вещички. Фаберже был тогда чрезвычайно моден. Ну, а мастер, похоже, сделал еще и несколько копий. Разумеется, уже не волшебных. Кстати, приятно взглянуть на собрата… — Люциус наклонился, чтобы рассмотреть фигурку лучше и, казалось, абсолютно не замечал того, насколько пораженной выглядела сейчас Гермиона.
— Но… это же… семейная реликвия и она… бесценна, — еле слышно прошептала все еще ошеломленная Гермиона, мысли которой хаотично метались.
— Да, я в курсе, — бросил Люциус и, повернувшись, направился в следующий зал.
Еще с минуту она стояла на месте, пребывая в шоке от этих откровений, но потом последовала за Малфоем: растроганная и счастливая до такой степени, что даже не могла говорить.
Пройдя еще несколько залов, Гермиона, наконец, пришла в себя и снова вошла в роль гида, с упоением рассказывая ему о чем-то. А уже скоро они отправились перекусить.
Ресторан с огромной террасой находился в самом центре внутреннего дворика музея. Рядом с большим бассейном, наполненным водой, которая ярко сияла в свете солнечных лучей. Бассейн был чист и мелок, и счастливый смех возящихся в нем детей эхом отражался от стен огромного здания. Это было прекрасно, хотя Гермиона и чуточку нервничала, опасаясь реакции Малфоя на безудержную радость жизни, окружавшую их здесь. Напрасно. Лицо Люциуса оставалось совершенно бесстрастным и уж точно не раздраженным. Наоборот, он даже казался спокойным и расслабленным. И Гермиона подумала, что, скорей всего, детский смех способен смягчить и не такую суровую личность.
Мирно беседуя о только что увиденном, они с аппетитом поедали ланч. Люциус говорил мало, но, судя по тому, насколько внимательно он слушал ее и насколько к месту вставлял замечания, стало понятно: день прошел не зря. И ей удалось пробудить в Люциусе, если и не восхищение, то хотя бы интерес. Искренний настоящий интерес.
Обернувшись на раздавшийся рядом горестный вопль, Гермиона увидела, что одна из девчушек, игравших неподалеку от них, разбила куклу — дешевую китайскую подделку одного из экспонатов музея, но от этого не менее красивую. Окрестности огласил горький плач, и Гермиона задохнулась от отчаяния и жалости, увидев, что хрупкая игрушка разлетелась на несколько частей. Девочка безутешно плакала, ползая по асфальту и пытаясь собрать обломки. Ее мать сидела с подругами на другой стороне бассейна и даже не заметила произошедшего. Они с Люциусом оказались ближе всех, и Гермиона уже начала вставать, чтобы кинуться на помощь, но не успела. Люциус поднялся быстрей и в пару шагов подошел к малышке. Затаив дыхание и не веря глазам, Гермиона замерла на месте.
Малфой присел на корточки и собрал валяющиеся на земле части. Затем взял оставшиеся фрагменты у девочки, сложил все между ладонями, поднес ко рту и коротко дунул, громко прошептав какую-то абракадабру. Медленно развел руки и протянул маленькой бедняге абсолютно целую куклу.
— Как вы это сделали, сэр? — несмело спросила та, уставившись на него округлившимися от удивления глазами.
Люциус наклонился к ней, посмотрел в глаза и прошептал:
— Я — волшебник…
Глаза девочки расширились еще сильней и, благоговейно глядя на Малфоя, одними губами она беззвучно прошептала «спасибо», а потом повернулась и побежала к матери.
Гермиона опустила голову и улыбнулась, искренне любуясь нежной, хотя и несколько ироничной, красотой его поступка. Конечно же, родители-маглы так часто используют термин «волшебство» для маленьких почти повседневных своих обманов, что ребенок даже не удивляется подобному объяснению. И эта малышка, скорей всего, даже не поняла, что сейчас ей впервые в жизни сказали правду. Если разве что… почувствовала.
Люциус оглянулся: его глаза довольно сияли. Но затем сразу же поднялся и выражение лица изменилось. Как будто вспомнил, кто он такой и как следует вести себя на людях чистокровному магу.
— Спасибо… Это было здорово, — искренне поблагодарила его Гермиона, стараясь не обращать внимания на его теперь уже почти каменное лицо. — А ты очень хорош с детьми…
Малфой пренебрежительно поморщился.
— Не обольщайся. Это был разовый случай. И могу тебя заверить, практически не имеющий отношения к тому, как я обычно веду себя с ними.
— Да, но Драко обожает тебя. Значит, что-то ты все-таки делал правильно.
— Что-то… Хорошее объяснение. Драко всегда знал, кто именно оплачивает его капризы. Вот и все, — нарочито небрежно бросил Люциус.
— Неправда! Не говори так… Когда тебя арестовали, он был в отчаянии. И постоянно думал о том, что отец находится в тюрьме.
— Может, и так, — сжав губы в тонкую линию, Люциус сузил глаза и уставился куда-то в пустоту. — Но, скорей всего, это была лишь его уязвленная гордость. И стыд. Не более того.
— Нет же, Люциус. Драко страдал. И ужасно переживал за тебя, поверь! Именно это стало самой главной причиной, почему он оказался таким уязвимым и… таким открытым для шантажа… Целый год он прожил в аду. Драко не просто любит, он бесконечно уважает тебя, как отца, и как личность. Ты переживаешь, что искалечил и испортил его, но это не так! Потому что в Драко есть нечто светлое и человечное, как бы не пытался кто-то уничтожить в нем это…
Прервав свою многословную тираду, Гермиона замолчала, с опаской ожидая его реакции. Но Малфой не произнес ни слова. Лишь смотрел прямо перед собой, будто размышляя о только что сказанном.
Гермиона поднялась и подошла к нему, пытаясь заглянуть в лицо, которое Малфой упорно отворачивал. Он еще немного помолчал, а потом глубоко вздохнул.
— Знаешь, я люблю своего сына… очень люблю.
Осторожно коснувшись его руки, Гермиона тихонько сжала ее.
— Пойдем. Нам пора возвращаться, — мягко, но настойчиво она подняла Люциуса и потянула к выходу.
========== Глава 21. Отголоски былого ==========
Решив как можно дальше оттянуть возвращение в министерство, они не аппарировали, а снова взяли такси. На этот раз Малфой уже не проявлял никакого недовольства: откинувшись на спинку сидения, спокойно смотрел в окно на улицы Лондона, по которым они проезжали, и казался вполне умиротворенным. Искоса поглядывая на него, Гермиона тихо радовалась, отметив про себя, насколько приятно сейчас смотреть на лицо Люциуса. Нет, надменного выражения превосходства оно так и не потеряло, но стало намного мягче и чувственней, словно напряжение, державшее этого человека в тисках долгие годы, ослабело и наконец позволило ему стать самим собой.
Будто почувствовав на себе ее взгляд, Люциус обернулся и увидел, что Гермиона еле заметно улыбается, не отводя от него глаз. Он промолчал, лишь вопросительно поднял бровь. Так ничего и не сказав, она потянулась к нему и нежно поцеловала в губы, чтобы потом, тоже откинувшись назад, уставиться в окно автомобиля со своей стороны. Дальнейший путь прошел в молчании.
Вернувшись в министерство, бок о бок они направились в ее отдел. Конечно же, Гермиона видела, что их совместное появление не прошло незамеченным: люди не только глазели, но и шептались, гадая, что же такого могло объяснить сам факт нахождения Люциуса Малфоя и мисс Грейнджер рядом друг с другом. Но ее это не волновало, а взглянув на Люциуса, поняла, что и его — тоже.
«Как раз тот случай, когда злые языки будет приятно заткнуть тем, что меня с Люциусом связывает специальное поручение министра Магии!»
Они уже добрались до нужного этажа и направлялись к ее кабинету, когда Гермиона обратила внимание, что дверь к Ормусу приоткрыта, а сам он о чем-то негромко беседует с находящимся там же Кингсли.
Заметив их возвращение, Снипуорт вскочил с рабочего места, подошел к двери и обратился сразу к обоим.
— Гермиона, Малфой. Не могли бы вы зайти сюда на минутку? Мы с министром как раз обсуждаем вашу… хм… программу.
Его тон и то, как он произнес слово «программа», взбесило Гермиону.
«Как он смеет подобным образом отзываться о том, что я делаю? С таким откровенным пренебрежением?»
Она глянула на Малфоя и увидела, что его лицо снова превратилось в каменную маску. Войдя в кабинет Ормуса, они остались стоять почти у порога.
Прежде чем начать говорить, Кингсли бросил на Люциуса внимательный и слегка настороженный взгляд.
— Я так понимаю, Гермиона, что сегодня ты водила мистера Малфоя в музей?
— Да. Мы ходили музей Виктории и Альберта, — прямо ответила она.
— И как прошла экскурсия?
— О, замечательно… Все было здорово, на самом деле… Это же удивительное место, как всем известно. И там так много интересного, что скучать нам не пришлось, — Гермиона оглянулась на Люциуса, будто ожидая от него подтверждения своих слов, но он молчал, и черты его лица по-прежнему напоминали холодный мрамор. Это задело и даже чуточку обидело ее.
— Это неплохо, — отозвался Кингсли и продолжил: — Да и вы, кажется, общаетесь друг с другом без проблем… не так ли? — в его голосе звучало плохо прикрытое любопытство.
— Да, без проблем, — коротко ответила Гермиона, отчаянно желая, чтобы Малфой подключился к разговору и поддержал ее, поскольку его демонстративное молчание лишь усложняло ситуацию.
«Черт! Неужели так трудно переступить через свое знаменитое «эго» и подтвердить перед моими боссами, что программа продвигается успешно?»
В кабинете повисла долгая и несколько гнетущая тишина: Гермиона, Ормус, да и сам Кингсли продолжали ждать от Люциуса Малфоя хоть какой-то реакции на происходящее. Напрасно. Тот упорно молчал, отказываясь присоединяться к беседе. Наконец Кингсли не выдержал и обратился к нему напрямую.
— Мистер Малфой…
Люциус медленно поднял глаза и холодно взглянул на министра магии. Гермиона вдруг подумала, что впервые в жизни видит этих двоих в мирной обстановке, а не как врагов, воюющих по разные стороны баррикад, не в общем бою и не в смертельном поединке один на один. Напряженность, повисшую в воздухе, казалось, можно было резать ножом. И тем не менее Люциус продолжал молчать. Гермионе едва удалось подавить желание незаметно наступить ему на ногу или толкнуть локтем.
Так и не дождавшись ответа, Кингсли продолжил:
— Удовлетворены ли вы программой, которую мисс Грейнджер разработала для вашего знакомства с миром маглов?
От этих слов Гермиона сразу покраснела: настолько двусмысленно прозвучали они сейчас для нее с Малфоем. Она опустила глаза, изо всех сил надеясь, что нет-нет да и поглядывающий на нее Ормус не заметит полыхнувших щек. Люциус долго молчал, пока, наконец, не соизволил ответить:
— Программа, подготовленная для меня мисс Грейнджер, невероятно интересна и… увлекательна.
Фразу, брошенную Люциусом в его излюбленной холодной и высокомерной манере, странным образом изменял мягкий, почти интимный тон, которым она оказалась произнесена. Ощутив, как по венам горячо запульсировала кровь, Гермиона осторожно повернулась и взглянула на него, желая хоть как-то отблагодарить за поддержку, но напрасно — со слегка поджатыми губами, Малфой сосредоточенно уставился прямо перед собой, будто не замечая собеседников.
Когда стало очевидно, что больше он ничего не добавит, Кингсли заговорил снова.
— Что ж… Хорошо… Очень хорошо. Я рад слышать, что вы оба довольны тем, как идут дела, — резюмировал министр и обратился уже к Гермионе: — Как долго вы планируете продолжать эти занятия, мисс Грейнджер?
Осознание того, что их программа может оказаться прерванной, вызвало шок, и Гермиона быстро выпалила:
— Да… Конечно, еще довольно долго… Мы же только начали, и мне еще многое надо показать мистеру Малфою и о многом рассказать… Поэтому… — Гермиона запнулась, слишком поздно понимая, насколько жалобно и отчаянно звучит сейчас ее лепет. И еще понимая, что это заметил и нахмурившийся Ормус, который уставился на нее с угрюмым любопытством. Не произнеся больше ни слова, она опустила голову.
По лицу Кингсли пробежала неясная тень. Он задумчиво кивнул и повернулся к Люциусу.
— Ну, а что скажет мистер Малфой? Готовы ли вы работать дальше? Ведь это, в конце концов, часть вашей реабилитационной программы…
Увидев презрительный взгляд Люциуса, Гермиона испугалась, что сейчас он взорвется и нахамит Кингсли. Но обошлось. Малфой усилием воли сдержался, лишь небрежно бросил:
— Естественно, министр… — в кабинете снова повисла тяжкая пауза, прервав которую Люциус, язвительно усмехнувшись, спросил: — Надеюсь, теперь я могу идти?
Боясь, что Люциус покинет Министерство магии прямо сейчас, даже не попрощавшись с нею, Гермиона вздрогнула.
«Нет! Только не так… Не после такого чудесного дня!»
На ее лице уже мелькнуло выражение паники, когда Кингсли кивнул:
— Да. Можете быть свободны оба. И, пожалуйста, держите меня в курсе ваших успехов. Спасибо.
Люциус быстро повернулся и вышел. За ним, едва поспевая, последовала Гермиона, с огромным облегчением увидевшая, как он стремительно направляется в ее кабинет. Зайдя следом за Малфоем, она закрыла за собой дверь и сразу же бросила «Оглохни», опасаясь, что ожидаемый взрыв ярости услышит весь отдел. Но Люциус подошел к нарисованному окну и молча уставился в него жестким немигающим взглядом.
Гермиона чувствовала, как в нем бушует ярость, но почему-то абсолютно не боялась ее. Тот, прошлый Люциус Малфой, воспринимался сейчас намного проще потому, что теперь она знала его нынешним. Другим. Тем, кто может быть еще и мягким. Нежным. Страстным. И даже… добрым. Гермиона осторожно приблизилась и замерла в паре шагов, понимая, что ему нужно время, чтобы остынуть и начать говорить.
— Ненавижу, когда меня… пытаются контролировать, — горько выплюнул он наконец. — Особенно… эти.
— Люциус, поверь, я понимаю, о чем ты, — мягко отозвалась Гермиона.
Малфой резко повернулся, и в глазах его сверкнул гнев.
— А я как раз не нуждаюсь в твоем понимании! И не нуждаюсь в этой… спокойной оценке ситуации, в твоем анализе моего взаимодействия с нынешней властью. Мне нужна твоя страсть, твой голод, твое вожделение! Как смеют они заставлять нас стоять там и объяснять им что-то, словно нашкодивших и оправдывающихся перед преподавателями школьников?
В его словах плескалось столько яда, что Гермиона даже не нашлась с ответом. Лишь отвернулась и села за свой стол, оставив его по-прежнему глядящим в окно. Впервые (с тех пор, как схватил ее за горло во время самой первой встречи здесь, в кабинете) Люциус позволил так ярко проявиться тем чертам, которые она не раз замечала в нем раньше. Много лет назад. И все же… Сейчас это не шокировало и не пугало. Более того, сегодняшняя вспышка даже чуточку льстила — Люциус Малфой жаждал ее страсти, ее голодного вожделения.
«Разве не то же самое испытываю по отношению к нему и я? И счастлива отдать ему то, чего он так ждет…»
Гермиона продолжала молчать, давая Люциусу успокоиться, но следующая фраза застала ее врасплох.
— Я не желаю, чтобы ты возвращалась к нему!
Она на мгновение растерялась.
— К Кингсли? Но я не собираюсь сегодня встречаться с министром еще раз.
— Я имел в виду не Кингсли, — он почти шипел.
Понимание ударило молнией: Люциус говорил о Роне.
Зная, что эта тема рано или поздно будет затронута, Гермиона молчала, по-прежнему сидя за своим столом и повернувшись к нему спиной.
«Как не вовремя… Черт! Очень. Очень не вовремя…»
— Ты сам понимаешь, что это необходимо. Не могу же я просто так взять и… уйти.
Люциус долго молчал. Казалось, он думает над ее словами. Но, когда заговорил, голос был холоден, словно лед.
— Не смей позволять ему прикасаться к тебе. Если дотронется хотя бы пальцем, я убью его.
Осознав произнесенное и ощутив, как к горлу подкатывает волна тошноты, Гермиона вздрогнула.
«Это он… образно сказал? Или… как?»
Уже через секунду, со сжатыми кулаками и горящими от гнева глазами, она стояла прямо перед Малфоем.
— А ты никогда не смей говорить со мной так, как сделал это сейчас. Я не твоя собственность, Люциус. Тем более что контролирую ситуацию, поступаю и дальше буду поступать так, как сочту нужным. Не думай, что сможешь мне указывать. И никогда! Слышишь? Никогда не смей угрожать жизни тех, кто мне дорог.
Задыхаясь и дрожа от ярости, они уставились друг на друга, и Гермиона поймала себя на мысли, что еще ни разу не видела Малфоя таким разозленным. Его глаза казались сейчас колкими льдинками, которые замораживали и обжигали одновременно. Понимая, что должна испугаться, и при этом не ощущая ни капельки страха, Гермиона упрямо вскинула подбородок, но вызывающего взгляда так и не отвела. Их обоюдный гнев начал закручиваться в тесном пространстве кабинета тугой спиралью стихийной магии, готовой вот-вот выплеснуться наружу.
А потом Люциус шагнул к ней и, жестко схватив за плечи, притянул к себе. Его поцелуй обрушился, как обрушивается буря, желая смести на своем пути все. Гермиона понимала, что самым правильным сейчас будет оттолкнуть его. Остановить яростное безумие, охватившее обоих. И даже попыталась это сделать, но Малфой был слишком силен, и ее слабые трепыхания лишь заставляли его еще крепче сжимать Гермиону в объятиях. Уже скоро, отвечая на поцелуй, она почувствовала, как ярость сменяется возбуждением, и прижалась к нему сама.
Шевельнув ногой, Люциус пнул ее рабочее кресло в сторону. То послушно откатилось и с грохотом опрокинулось на пол. Затем оторвался от Гермионы, на мгновение обжег ее взглядом и, развернув к себе спиной, заставил наклониться и лечь грудью на стол. Она негромко ахнула, отчаянно пытаясь убедить себя, что должна сопротивляться, кричать, чтобы он остановился, но при этом отдавала себе отчет, что не желает ничего подобного. Скорее наоборот: зная, что именно сделает сейчас Малфой, она так же отчаянно жаждала этого.
Пара секунд — и он быстро расстегнул ее джинсы и опустил их вместе с трусиками вниз. Потом, не произнеся ни слова, схватил ее за шею и прижал к столу еще сильней. Послышался звук расстегиваемых брюк, и вот Люциус уже в ней. Гермиона негромко вскрикнула и дернулась, ощущая, как соски трутся о столешницу, возбуждая ее еще больше. С губ слетел невольный стон наслаждения.
Что-то невнятно прошипев в ответ, Малфой вышел из нее почти полностью и снова погрузился: еще глубже, чем раньше. Он двигался быстро и яростно, будто доказывая что-то. И каждый толчок заставлял внутренности Гермионы сжиматься в тугой узел сильней и сильней, уже предвкушая оргазм.
— Я выкорчую его из тебя, — горячий злой шепот коснулся ее уха. — Если он дотронется до тебя, еще хотя бы раз, уничтожу. Клянусь. Я. Выебу. Его. Из тебя. Из твоего тела. Из твоей души. Из жизни, — размеренно перечислял он, сопровождая каждое слово мощным и глубоким толчком.
От всего происходящего — от обжигающего шепота, от слов, от того, как он двигался — Гермионе казалось, что она в каком-то бреду. Где она сейчас? Кто она? Все оказалось забыто. Кроме этого человека, претендующего на каждую частичку ее души и тела. Толчки Малфоя стали еще быстрей, и Гермиона почувствовала приближение оргазма.
— О, Господи… Глупый… Я же твоя… Только твоя… Люциус, не останавливайся, прошу… — бессвязно стонала она. — Как ты мог подумать, что есть кто-то еще, кроме тебя?.. Никого… Никого не было с тех пор, как… — договорить Гермиона не успела.
Отчаянно выкрикнув напоследок его имя, она ощутила, как растворяется в накатившей волне наслаждения. И словно из-под воды услышала гортанный торжествующий стон Малфоя, оказавшегося во власти собственной разрядки.
Потом они еще долго не шевелились, так и оставаясь слитыми и постепенно успокаивая дыхание. Казалось, прошла целая вечность, когда Люциус неспешно отстранился и, на ходу оправляясь, поднял упавшее кресло. Гермиона привстала со стола и, еще слегка подрагивая, тоже начала приводить себя в порядок.
«Свитер задран почти до шеи, джинсы с трусиками сползли к лодыжкам. Хороша! Ничего не скажешь», — она ощутила, как бедра и низ живота побаливают там, где только что настойчиво бились о край столешницы.
Люциус спокойно, без единой эмоции взглянул на нее перед уходом.
— Завтра вечером я жду тебя в Малфой-мэноре. И хочу, чтобы ты осталась на ночь, — категоричность в его голосе сочеталась с некоторой прохладой.
Гермиона промолчала, ничего не ответив. Но Малфой и не ждал ответа. Потому что оба знали: завтра вечером она будет в поместье.
Какое-то время Люциус просто стоял и смотрел на нее. Взглянув на него, Гермиона с ужасом осознала, что сейчас он должен уйти — пришло время расстаться. Он слегка шевельнулся, будто собираясь снова подойти к ней, но, взяв себя в руки, остановился и замер. Гермиону болезненно кольнуло разочарование. Нет, она понимала, что нежного и ласкового прощания сегодня у них не получится, но это казалось и не столь важным. Отголосками их безоговорочного, страстного и неодолимого влечения друг к другу был сейчас напоен даже воздух. Малфой напоследок еще раз пробежался взглядом по ее фигуре, потом повернулся и быстро вышел из кабинета, оставив после себя лишь пьянящий аромат.
Несколько минут она просто сидела, бездумно уставившись на гладкую поверхность стола и даже порой проводя по нему ладонью, будто напоминая себе о том чувственном безумии, которое охватило их совсем недавно. Затем, в конце концов, взяла себя в руки и занялась работой.
Но погрузиться в нее полностью так и не смогла — мысли постоянно возвращались к Люциусу и к его категорично предъявленному ультиматуму. Гермиона понимала, что тема не закрыта и к ней, так или иначе, им придется вернуться. И очень скоро. Поэтому, увидев на часах, что конец рабочего дня уже близок, не поняла — радоваться этому или огорчаться.
В квартиру она вошла словно сомнамбула, даже не обратившись к Рону с привычным приветствием. Он сам пробормотал холодное: «Привет», когда обернулся и заметил ее появление.
— Привет, — бесстрастно ответила Гермиона, не понимая, зачем, для чего и к кому вернулась, придя сюда.
«Люциус, по сути, прав… Приятного мало, когда твоя женщина, проведя весь день с тобой, возвращается вечером к другому. Чтобы поужинать и лечь с ним в постель…»
Внутри снова что-то болезненно сжалось, и Гермиона поняла, что думать об этом дальше сил не осталось. Тем более что ей предстоял очередной раунд гадкой и подлой лжи: необходимо было придумать убедительную причину своего отсутствия на завтрашнюю ночь. Переодевшись и наскоро приготовив ужин, она пригласила Рона за стол и только тогда, собравшись с духом, заговорила.
— Сегодня звонила Милли… Помнишь, это моя подруга еще с начальной школы? У нее сейчас трудный период — случились какие-то серьезные неприятности, — Гермиона старалась говорить небрежно, но как можно искренней. — Она просила завтра навестить ее и, если будет возможность, то остаться переночевать. Я не смогла отказать, бедняжка так расстроена. Ты же знаешь, что после смерти матери она осталась совсем одна…
Подняв глаза от еды, Рон уставился на нее с такой откровенной враждебностью, что Гермиона осеклась и замолчала, снова почувствовав себя редкой дрянью. Она ковырялась в тарелке, зная, что он продолжает буравить ее взглядом, и нервно сглотнула, молясь про себя, чтобы Рон поверил этой наглой лжи. Тот медленно вышел из-за стола и включил телевизор.
— Что ж… Хорошо. Иди, раз надо, — буркнул он спустя минуту-другую и больше заговорить не пытался.
Гермиона сильно сомневалась, что Рон поверил ей, но оставила его в покое и больше к этой теме не возвращалась. А позже, когда они, сухо пожелав друг другу «Спокойной ночи», снова улеглись по разным краям кровати, ее пронзила мысль, что Люциусу и не стоило предъявлять никакого ультиматума.
«Я и так, безо всяких его требований, не могу даже представить себе, что до меня дотронется кто-то другой».
Она еще долго лежала в темноте, думая о событиях прошедшего дня. Думала о Люциусе, о том, каким разным он предстал сегодня. О его отношении к ней. И ко всему происходящему.
«Почему я не возмущаюсь категоричностью Люциуса, его стремлением доминировать надо мной? Почему не удивляюсь и не злюсь на него за все, что он наговорил? Почему не опасаюсь за Рона? И, наконец, почему меня не пугает проявление в Люциусе того, прошлого Малфоя? Меня же должно разочаровать это! Но не разочаровывает…»
Ответов на эти вопросы у Гермионы не было.
День оказался настолько насыщен событиями, что картинки мелькали перед глазами с калейдоскопической быстротой. Снова и снова: первое безумное соитие, их оральные ласки, поездка в такси, лебедь Фаберже, девочка со сломанной куклой, встреча с Кингсли и Ормусом. И еще — ярость и злость, переросшие в страстное вожделение, и их последнее слияние, граничащее с обоюдным бредом.
Она тихо заплакала. Слезы все продолжали и продолжали течь по ее лицу даже тогда, когда уже начала проваливаться в сон. Но это были не слезы сожаления о содеянном.
Гермиона горько плакала потому, что не чувствовала никакого сожаления… Никакого.
========== Глава 22. Подозрения ==========
На следующий день Гермиона проснулась лишь с одной бьющейся в сознании мыслью: ситуация с Роном близится к развязке. Отрицать то, насколько чужим, далеким и неинтересным стал для нее этот человек, казалось бессмысленным. А ее отношения с Люциусом, словно лакмусовая бумажка, продемонстрировали это с ужасающей ясностью.
«Неужели мы и впрямь никогда не были близки с Роном по-настоящему? Как партнеры, как друзья, как любовники?»
Гермионе казалось, что на протяжении всех этих лет она лишь убеждала себя в том, что счастлива рядом с ним. В том, что Рон, как мужчина и как друг, оправдывает все ожидания. И, видит Бог, поначалу (после пережитых кошмаров войны) ей легко давалось это самовнушение. Но время шло. И сейчас она чувствовала, что стала другой. Осознание этого стало и облегчением, и мукой.
Их отношения, по сути, складывались легко и естественно, будто с самого начала кем-то было предопределено, что она (Гермиона Грейнджер) после пережитых ужасов просто обязана найти свое счастье именно с Рональдом Уизли. Вот только… Слишком уж быстро эти отношения превратились в унылую привычку, когда ни один из двоих не признается в том, что безоблачного счастья и полноценной близости (ни духовной, ни физической) так и не случилось.
«Стоп! Стоп, Гермиона! Но… Рон — твой друг! Он один из самых близких, самых преданных твоих друзей. А сколько вами пережито вместе, плечом к плечу?» — мысленно упрекнула она себя и поняла, что эта на редкость здравая тирада ничего не изменила в собственных ощущениях. Наоборот, все встало на свои места: Рон, и правда, ее лучший друг. Но не более. И вариант «более» отныне даже не рассматривается.
«Я… я могу лишь надеяться, что когда он переболеет и сможет простить меня, то… может быть нам снова удастся стать друзьями… Просто теперь я поняла, что отношения с мужчиной могут быть другими… Совсем другими. Когда люди абсолютно искренне восхищаются друг другом. Всем, что есть — душой, умом, телом. И так же искренне наслаждаются этим восхищением, тоскуя каждую минуту, проведенную вдали друг от друга…»
Теперь, когда разрыв казался таким близким, Гермиона чувствовала себя виноватой прежде всего в том, что не испытывает ни малейших угрызений совести за принятое решение. И за измену. За то, что в ее жизни появился другой, и она счастлива этим. Бесконечно счастлива.
«Черт! Наши отношения сошли на нет практически точно так же, как рассказывал Люциус о своем разрыве с Нарциссой. Но я не хочу думать об этом! И не собираюсь… сравнивать! Потому что не хочу дойти до того, что буду презирать Рона, испытывать к нему отвращение и ненавидеть его. Нет! Пожалуйста…»
Гермиона похолодела от мысли, что разрыв с Роном будет чреват и другими проблемами. Он означал и разрыв с Гарри и Джинни. И, скорей всего, не только с ними, но и со всеми теми, кого она привыкла считать друзьями и добрыми знакомыми.
«Господи! Что же мне делать? Рон… Милый Рон. Он почти всегда поддерживал меня в самые трудные минуты. И я… я не должна бросать его вот так — нагло и бесстыдно лишь потому, что душа моя полна чувством к другому мужчине! И не смогу сказать правду, она лишь оскорбит его… Но, что же Люциус? Я не могу без Люциуса… Итак уж случилось, что нет в моей душе места никому, кроме него… А это значит — опять нужно лгать? О, нет! Не могу больше! Не могу!»
Но даже сейчас, в очередной раз чувствуя себя дрянью, Гермиона, как никогда ясно понимала: рядом, каким-то невероятным образом, ей стал необходим не кто иной, как Люциус Малфой. А не знакомый с детства и, казалось бы, любимый Рон.
«Это… какой-то кошмар… Я больше не хочу жить в этой лжи…»
Поднявшись с кровати, она приняла душ и снова оделась так, чтобы выглядеть красиво и сексуально. Затем прошла на кухню и устроилась на самом краешке стула, напротив уже завтракающего Рона. Тот выглядел угрюмым и расстроенным, и Гермиону, как никогда прежде, начало нервировать висящее в воздухе ледяное молчание. Досадное чувство вины вдруг охватило ее с новой силой.
Рон продолжал молчать, и она тоже не произнесла ни слова, потому что не знала с чего начать разговор, да и стоит ли его начинать. Но когда поднялась и уже повернулась, чтобы покинуть квартиру, Рон вдруг громко, и даже с каким-то надрывом, спросил:
— Гермиона, у тебя роман со Снипуортом, да?
Ошарашенная она обернулась и молча уставилась на него сверху вниз. С одной стороны Гермиона радовалась тому, что он бездарно и глупо ошибся на предмет главного мужского персонажа, но с другой… едва не заледенела от ужаса, понимая, насколько близко Рон подобрался к самой сути проблемы. Тем не менее, пришлось собраться с духом и отреагировать так, как и должна была это сделать ни в чем не виноватая и удивленная подобными претензиями, женщина. Она громко и чуть истерично рассмеялась.
Вопрос в глазах Рона сменился презрением, но он почти сразу опустил голову, уставившись в миску с кукурузными хлопьями.
Немного придя в себя и успокоившись, Гермиона произнесла, стараясь сделать это, как можно правдивей:
— Конечно же, нет… Господи, нет! Как я могла бы?.. Я и… Ормус?
Рон поднял на нее глаза. В его взгляде плескалась обида, смешанная с недоумением. А рука с ложкой замерла и повисла в воздухе.
— Рон… — осторожно начала Гермиона.
Тот с силой бросил ложку в миску с хлопьями и, откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди.
— Знаешь, Гермиона, в последнее время мне кажется, что я живу с какой-то другой женщиной. С незнакомой мне женщиной. Мы перестали общаться. Совсем. И даже когда ты рядом, возникает ощущение, что на самом деле ты не здесь. А где-то далеко. И я не могу понять, что или кто настолько заполняет твои мысли, что для меня места там не остается. Для работы остается, для твоих магловских друзей — тоже. А для меня — нет. Ты и теперь ждешь момента, когда сможешь развернуться и уйти. Что же, иди! Иди! Увидимся как-нибудь… потом… дорогая.
Он снова уставился на так и не съеденный завтрак. Охваченная чувством вины, на какое-то время Гермиона застыла, не зная, что ответить. Рон тоже молчал, не оборачиваясь на нее, будто не желая больше встречаться взглядом.
Еще немного постояв, она чуть слышно пробормотала «До встречи…» и вышла из кухни.
Оказавшись на улице, Гермиона поняла, что задыхается от ненависти к самой себе. И это казалось почти отрадным.
«Да, я рада, что все-таки могу ненавидеть сама себя. Ненавидеть ту лживую дрянь, в которую превратилась за последние несколько недель… Бедный Рон! Он… он же ни в чем не виноват!»
Однако чем дальше она отходила от квартиры, тем свободней и радостней становилось на душе. Боль уменьшалась, уступая место уверенности, что разрыв с Роном принесет облегчение обоим.
«Каждый из нас пойдет своей дорогой, постепенно тяжесть и боль исчезнут, и, может быть мы в итоге найдем свое счастье. Вот только… с другими людьми».
Придя в министерство, она с огромным облегчением окунулась в рабочую рутину, надеясь, что это хоть как-то поможет отвлечься от неприятных мыслей и дожить до вечера.
«Хм… Сегодня Люциус сюда не придет, а это значит, что я буду избавлена от шепотков и косых взглядов. Хотя… зная, что чуть позже все равно увижусь с ним, я могла бы пережить и эту напасть».
_________________________________________________________________
Рабочий день пролетел на удивление быстро. Не желая возвращаться в их с Роном квартиру, но и не желая отправляться в мэнор слишком рано, Гермиона решила немного задержаться и еще какое-то время продолжала изучать документы, иногда кое-что помечая в них.
Не обращая внимания на раздраженно поглядывающих на нее министерских домовиков, она упорно занималась делами и старалась не вспоминать о предстоящей встрече с Люциусом. Понятно, что это оказалось невозможно, и Гермиона постоянно ловила себя на мысли, что только о Малфое и думается. Сейчас, когда до очередного свидания осталось совсем немного, она снова и снова прокручивала в памяти то, что произошло в этом кабинете после беседы с министром и Ормусом.
Вчера с ними случилось нечто новое и странное: она перестала контролировать ситуацию, целиком и полностью отдавшись во власть Люциуса. Гермиона понимала, что этот момент очень важен для них: он стал неким поворотом в отношениях. Какой-то новой точкой отсчета, с которой власть и поочередное доминирование друг над другом заиграли совсем другими оттенками. И придали их влечению новый, более глубокий смысл. А более всего покоряло то, что Люциус перестал сдерживаться и вел себя так… искренне, не скрывая ни ярости, ни ревности, ни высокомерия, что это должно было напугать ее. Но не напугало. А лишь возбудило еще сильней.
«Неужели он и впрямь способен убить Рона? Нет. Нет, я не верю! И не хочу даже думать о подобном варианте. Скорей всего, Люциус сказал это образно, не имея в виду никаких физических расправ. Но почему тогда я все же опасаюсь за Рональда? Опасаюсь, но при этом и чертовски горжусь, что могу вызвать у Люциуса такой бурный, почти первобытный всплеск эмоций…»
Гермиона бросила перо на стол и откинулась на спинку кресла.
«Так уж случилось, что с самого начала мои отношения с Люциусом Малфоем не укладывались ни в какие рамки, известные мне до сих пор. И, как оказалось, мы с ним можем пробудить друг в друге не только нечто светлое и доброе. Почему же меня не беспокоит это? Почему влечение к нему становится с каждым днем все сильнее и сильнее?»
Прервав размышления, Гермиона глянула на часы. Половина седьмого. Задерживаться дольше не имело смысла. Да и не хотелось.
Быстро собравшись, она забежала на несколько минут в дамскую комнату, чтобы оглядеть себя в зеркале и, оставшись довольной увиденным, бросилась из министерства прочь.
______________________________________________________________________
На этот раз она сумела аппарировать уже к дому, правда, больно плюхнувшись при этом на копчик у самой входной двери. Сегодня освещенный ласковым вечерним солнцем мэнор выглядел не таким мрачным, как в прошлый раз. Немного придя в себя, Гермиона бросила взгляд на элегантный фасад и поняла, что искренне любуется этим старинным и невероятно изящным поместьем. Так и не поднявшись, она еще продолжала сидеть на земле (с рассыпавшимися по плечам волосами и эротично раздвинутыми, слегка согнутыми в коленях, ногами), когда огромная дверь открылась, и в широком проеме возник силуэт Люциуса Малфоя.
Пару секунд он просто молчал, уставившись на сидящую у своих ног Гермиону. Выражение его лица сейчас, как никогда напоминало того Малфоя, которого много лет назад она впервые встретила во «Флориш и Блоттс». Холодное высокомерие, отстраненность и, конечно же, чувство собственного превосходства над всеми и вся. Однако, поймав его взгляд, Гермиона вздрогнула и задохнулась: глаза Люциуса будто обожгли ее, заставив все внутри сжаться от тоски по этому мужчине.
«Господи… ну вот что он со мной делает? Одним лишь взглядом… И почему, черт возьми, я не только не возмущаюсь этим его фамильным высокомерием, а еще и откровенно любуюсь им? Я не должна так реагировать! Это… это неправильно!»
Не желая показывать, насколько сам ошеломлен представшей перед ним картиной, Люциус тоже замер. Никогда еще ему не доводилось видеть ничего, более эротичного и возбуждающего, чем эта молоденькая ведьма, сидящая на своей хорошенькой попке прямо у его ног. Локоны ее беспорядочно, но красиво обрамляли чуть покрасневшие после аппарации щеки, а между раздвинутых ног смутно виднелась дразнящая кружевная полоска резинки чулочек. Разглядев которую, Малфой ощутил, как у него перехватывает дыхание.
— Мисс Грейнджер, — протянул он, снисходительно ухмыляясь для пущего эффекта. — Что еще за неуклюжий способ прибытия в порядочный дом? Прошу вас немедленно подняться с моего порога…
Услышав в его тоне знакомую томность, смешанную с не менее знакомой ироничностью, Гермиона тряхнула головой, отбрасывая волосы с лица, и еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, почти также медленно и томно протянула:
— М-м-м… Я бы с радостью сделала это, мистер Малфой… Если б поблизости нашелся джентльмен, сумевший бы помочь даме, попавшей в… столь неловкую ситуацию.
И уже видя, как на его губах мелькает улыбка, Гермиона позволила себе чуточку, самую малость, похулиганить. Не отрывая взгляда ото рта Люциуса, она медленно провела языком по верхней губе. Ожидание ее не обмануло: Малфой тут же опустил глаза на ее губы и глубоко вздохнул, прежде чем неторопливо протянуть ей руку. Она оперлась на предложенную ладонь и, наслаждаясь первым прикосновением, быстро поднялась с земли. Люциус сразу же потянул ее к себе, и какое-то время они молча стояли, крепко прижавшись и внимательно всматриваясь в лица друг друга. Будто пытались разглядеть каждую мельчайшую деталь — морщинку, волосок, родинку. И любовались увиденным.
Так и не отводя от ее лица взгляда, Люциус начал медленно пятиться в дом. Оказавшись внутри, он толчком закрыл дверь свободной рукой и, наконец, крепко обнял Гермиону. Никакой прежней надменности больше не осталось — лишь нежность. Потаенная нежность, которую так редко можно было увидеть на его лице. От которой Гермиона чувствовала себя так, будто готова растечься у его ног лужицей растаявшего мороженого. Легкое, почти незаметное, движение — и мантия упала куда-то к ногам. Еще мгновение — и к ней присоединился пиджак, а Люциус уже нетерпеливо расстегивал пуговички ее блузки. Потом наклонился к губам и коснулся их: легко, еле дотрагиваясь.
«Как будто он и сам сейчас наслаждается мягкостью и лаской нашего приветствия, которое так отличается от вчерашнего прощания…» — мелькнуло в голове у Гермионы.
Она приоткрыла рот и тут же почувствовала, как его язык скользнул внутрь, будто упиваясь желанной теплой влажностью. Гермиона ответила на поцелуй, и сама тут же принявшись судорожно и нетерпеливо снимать с Малфоя рубашку. Так, продолжая целоваться, и одновременно раздевать друг друга, они подошли к подножию лестницы, ведущей на второй этаж.
Здесь она слегка отстранилась и провела пальцами по груди Люциуса, тут же ощущая, как под ними напрягаются упругие мышцы.
«Боже, как же я люблю его тело… Такое сильное. Такое бледное и гладкое… словно изваянное из мрамора…»
Медленно, специально подразнивая, она заскользила ладонями по плечам Люциуса, потом по спине, ощущая чувственную дрожь, пробегающую по телу Малфоя от ее прикосновений. Откровенно наслаждаясь, вернулась к груди и лениво продолжила свое путешествие, кружа от одного соска к другому, так и не приближаясь к ним. А потом неожиданно коснулась — и сама задохнулась от восторга, услышав, как он что-то тихо и невнятно прошипел в ответ на это прикосновение. Это заставило Гермиону осмелеть: мысленно улыбнувшись, она снова дотронулась до его сосков, но теперь не только ладошками, но еще и губами. Тихо. Осторожно. Едва касаясь и чувствуя, как они напрягаются, реагируя на ласку.
Затем она отстранилась и, взяв его за руку, повела за собой вверх. Но не сделала еще и пары шагов, как Люциус, идущий чуть позади, потянулся и расстегнул молнию на юбке, которая тут же скользнула вниз. Не оборачиваясь, Гермиона перешагнула через нее, так и оставив лежать на лестнице. Она продолжала тянуть Малфоя на второй этаж, когда поняла, что тот останавливает ее. Обернувшись, Гермиона высокомерно глянула на него сверху вниз, благо сейчас стояла на пару ступенек выше. Она знала, что в эту минуту, одетая лишь в чулки, нижнее белье и изящные лодочки на высокой шпильке, выглядит великолепно. Потому и хитро улыбнулась, когда скользнула взглядом вниз и заметила вполне недвусмысленную выпуклость на брюках Люциуса.
Заметив ее взгляд и улыбку, он опустился на колени, и Гермиона догадалась, что последует дальше. Она ласково провела ладонями по его лицу и волосам. Люциус же, не теряя времени, присел, спустил ее трусики вниз и сразу же коснулся языком клитора. Невольно вцепившись ему в волосы, Гермиона прижала Малфоя сильней — сейчас ей ужасно хотелось увидеть это восхитительное зрелище, но не получилось: ощутив толчок наслаждения уже от первого прикосновения, она чуть выгнулась и запрокинула голову назад. Только чувствовала, как язык его продолжает кружить, потом опускается ниже, касаясь входа во влагалище, а подушечка большого пальца уже мягко поглаживает клитор. Не удержавшись, Гермиона восхищенно выдохнула и поняла, что ноги начали подкашиваться — еще чуть-чуть, и она рухнет на ступеньки лестницы. Люциус, будто поняв это, поднял голову.
— Ложись… прямо на ступени… ложись же!
Гермионе ничего не оставалось, как подчиниться, и присев, она откинулась на верхние ступеньки, спустила ноги вниз и раздвинула их. Люциус тоже опустился и, отбросив в сторону до сих болтающиеся на одной лодыжке трусики, снова приник к ней губами. Потом Гермиона почувствовала, как продолжая ласкать клитор, он ввел палец во влагалище, с силой начав двигаться в нем. И уже выгнулась ему навстречу, понимая, что еще чуть-чуть и оргазм накроет ее с головой, когда вдруг ощутила… еще одно проникновение. Причем там, где никто никогда до нее не дотрагивался. Люциус, не прекращая ласк, ввел палец еще и в ее анус.
Гермиона резко распахнула глаза. И не столько от шока, вполне объяснимой неловкости или легкого дискомфорта, а от того, что и так испытываемое ею сейчас удовольствие стало еще острее, еще ярче. Смущенная и происходящим, и собственными ощущениями, она приподнялась на локтях и посмотрела на Люциуса. Чтобы обнаружить, что Малфой, будто почувствовав на себе взгляд, тоже поднял голову и вопросительно смотрит на нее с хулиганской и озорной усмешкой. А затем, будто получив ответ на так и не заданный вслух вопрос, он снова наклонился и с силой всосал клитор. Гермионе казалось, что через тело пропустили электрический разряд, который вместо мучительной боли, почему-то дарит ей ни с чем пока несравнимое наслаждение. Малфой продолжал ласкать ее и пальцами, и губами, когда Гермиона почувствовала, как накатывающиеся одна за другой, волны наслаждения заставляют ее биться в конвульсиях и кричать. Громко и восторженно кричать в пустоту и тишину огромного мрачного коридора. А еще пульсировать, неосознанно сжимая мышцы вокруг его пальцев. И даже понимать краем сознания, что Люциус чувствует это: ощущает ее пульсацию, ее дрожь, ее невероятный сумасшедший восторг.
Мотая головой, словно в бреду, и тяжело дыша, Гермионе удалось выдавить из себя:
— О боже, боже… почему ты это сделал… ты знал, да? Знал… что это сведет меня с ума? — она едва выговаривала слова и машинально гладила Люциуса по голове.
Наконец Малфой оторвался от нее и впился взглядом в лицо. Он ничего не ответил, лишь смотрел на нее с каким-то непонятным свечением в глазах, будто впитывая в себя ее жизненную силу, страсть, экстаз. И наслаждаясь этим.
«Ты не перестаешь удивлять и покорять меня…» — читалось в его глазах.
Они медленно поднялись со ступенек и уже шли наверх, когда Гермиона, ноги которой казались ватными и подгибались на ходу, вдруг заметила напряженный и выпирающий пах Люциуса.
«Конечно же, он возбужден… Ужасно возбужден!»
Желание отблагодарить и подарить ему удовольствие заставило ее остановиться и потянуться дрожащими губами к его рту. Гермиона целовала Малфоя жарко, страстно, бесстыдно. Упиваясь тем, что чувствует сейчас на его губах свой собственный вкус: вкус наслаждения, которое испытала только что, благодаря ему. Так и не отстраняясь, она потянулась к ремню и начала судорожно расстегивать его, а потом и брюки Люциуса, опуская их вниз вместе с боксерами. Потом присела на колени и стянула одежду до самых щиколоток. Шагнув из вороха ткани, Люциус движением ноги отбросил его в сторону.
Как же ей хотелось сейчас хотя бы недолго полюбоваться его членом — таким сильным и мужественным, гордо возвышающимся прямо у нее перед глазами. Но желание доставить Люциусу радость оказалось сильнее, и она сразу же наклонилась, вбирая плоть в рот и лаская ее языком. Малфой запрокинул голову и что-то неясно прошипел, охваченный удовольствием. Ощутив, как тело его задрожало, Гермиона, желающая хоть чуточку оттянуть миг разрядки, помедлить, смакуя вкус, поняла, что не может и не хочет мучить его. Наоборот, хотелось заставить Люциуса излиться прямо сейчас и хотелось так сильно, будто это должно утолить ее собственную жажду.
На мгновение она отстранилась, а потом вобрала член еще глубже, начиная сладкую для него пытку с такой силой, что оба сразу же поняли — долго ему не продержаться.
«Что же, время неспешных ласк еще придет…» — одна и та же мысль пронеслась у обоих почти одновременно.
Двигаясь достаточно быстро, Гермиона потихоньку расслабляла горло, позволяя ему проникнуть еще глубже, и постоянно ласкала член языком. А потому не удивилась, когда уже скоро почувствовала, как Люциус напрягся и, издав громкий стон удовлетворения, эхом отразившийся от стен коридора, излился ей в рот. Какое-то время она не отпускала его, продолжая медленно, будто успокаивающе ласкать, уже ощущая вкус вязкой, горько-соленой спермы. А когда Малфой, наконец, отстранился, медленно проглотила ее, снова удивившись, что не испытывает даже малой толики отвращения или брезгливости. Лишь чистую незамутненную радость от того, что подарила желанному мужчине блаженство. Тяжело и быстро дыша, Гермиона откинулась на ковер, устилавший лестницу с коридорами, и прикрыла глаза.
«Никогда не думала, что смогу вот так вожделеть кого-то… Утихнет ли когда-нибудь мой лютый голод по отношению к Люциусу? Моя потребность в нем?»
Тело до сих пор подрагивало, и Гермиона ощущала, что возбуждение, снова охватившее ее, когда она ласкала Малфоя, так и не утихает. Не поднимаясь, она сбросила туфельки, скатала вниз и сняла чулки, а напоследок вывернулась из бюстгальтера, оставшись лежать на ковре обнаженной. Делать что-то еще сил больше не осталось.
Услышав, как рядом плюхнулся тяжело дышащий Люциус, она повернула голову и посмотрела на него. Тело, любоваться которым Гермиона не уставала, сейчас, в полумраке лестничных проемов, лишь скудно освещенных свечами, действительно казалось изваянным из мрамора. Их взгляды встретились, и Гермиона увидела в его глазах удивление, смешанное с восхищением и, как ни странно, желанием.
«Неужели он тоже не может насытиться мной так же, как и я им?»
Какое-то время они молча лежали, лишь иногда мягко и ласково поглаживая друг друга, когда Гермиона вдруг почувствовала, как Люциус накрыл ладонью одно из полушарий груди. Еще миг — и он уже ласкает отозвавшийся сосок пальцами: поглаживает, щиплет, заставляя ее дернуться от снова проснувшегося желания. Не в силах сдерживаться, Гермиона выгнулась навстречу его руке и сразу же ощутила прикосновение губ и языка к другой груди. И это было чудесно.
Болезненная судорога вожделения опять скрутила внутренности, поразив Гермиону. Опустив руку, она поняла, что Люциус тоже готов снова взять ее, и не сдержалась, что-то непонятно и тихо простонав. Будто отзываясь на эту мольбу, он перекатился и, улегшись на нее, обхватил лицо ладонями.
— Что мне сделать с тобой, моя маленькая ведьма? Чего ты хочешь? — шепот Малфоя был похож сейчас на шипение змеи, и это возбуждало еще сильнее.
Гермиона невольно приподняла бедра и толкнулась навстречу напряженному члену.
— Ты сам знаешь… Знаешь, чего. Чего я постоянно хочу, когда ты рядом, — удалось простонать ей чуточку ясней.
И снова его шепот. Ледяной и обжигающий огнем одновременно.
— Я хочу, чтобы ты сказала это сама. Хочу слышать, чего именно ты просишь у меня. Что я должен сделать с этим очаровательным телом?
Дрожа, словно в горячке, Гермиона замотала головой и ничего не ответила.
— Ну же! Я жду! — почти приказал Люциус.
И Гермиона не сдержалась, сначала вскрикнув от разочарования, а потом сбивчиво и быстро заговорив:
— Люби меня… Люциус, люби меня прямо сейчас. Я хочу тебя… Черт бы тебя побрал, Малфой! Прекрати меня мучить! — последние слова она уже кричала.
Желание это было исполнено почти мгновенно. Одним мощным толчком Люциус вошел в нее так глубоко, что Гермиона вскрикнула и дернулась на ковре, вынужденная для опоры схватиться за лестничные перила. Упершись ладонями в пол и нависнув над ней скалой, он размеренно двигался, каждым своим толчком задевая клитор, а значит, приближая к оргазму все ближе и ближе.
А потом вдруг застонал, откинулся назад и, схватив Гермиону за лодыжки, положил ее ноги себе на плечи. Новизна и острота ощущений ошеломила — никогда еще она испытывала подобного. Гермиона негромко охнула, почувствовав, что теперь он заполняет ее еще сильнее, еще глубже, и последней каплей, обрушившей на нее сокрушительный оргазм, почувствовала прикосновение к клитору его пальца. Мир рухнул и разлетелся на миллиарды частиц. Ей же оставалось только метаться по ковру, гортанно, восторженно и почти по-звериному воя. И лишь когда поняла, что затихла, последним аккордом услышала, как Люциус, до этого судорожно и хаотично продолжавший двигаться в ней, задрожал и замер, громко простонав в просторы своего дома:
— Гермиона…
Потрясенная она открыла глаза. Люциус так редко называл ее по имени, что сейчас оно прозвучало, как некое откровение, от которого на глаза совершенно необъяснимо навернулись слезы. Гермиона не понимала, почему она плачет, понимала лишь одно — это не от горя…
Заметив неладное, Люциус опустился на локти и снова обхватил ее лицо ладонями. Он не произнес ни слова и ни о чем не спросил. Просто смотрел, и глаза его светились на блестящем от пота лице. А в глазах светилось нечто необъяснимое.
Потом он, наконец, не выдержал и тяжело опустился на нее, слегка поворачивая на бок, чтобы не раздавить, но все еще оставаясь внутри.
Они так и продолжали молчать. Гермиона, убрав с его лица влажные пряди, нежно поглаживала Люциуса по голове. А Малфой лениво кружил подушечкой большого пальца по ее бедру, где так и осталась лежать его рука. Мыслей и сил не было: обоим казалось, что двинуться с места они уже не смогут никогда.
========== Глава 23. Удивление ==========
Прошло невесть сколько времени и в конце концов оба ощутили, как же жестко и неудобно лежать на полу коридора. Вынырнув из чувственной дымки, они повернулись друг к другу и Гермиона мягко прошептала:
— Не пора ли нам наконец добраться до спальни?
Коротко улыбнувшись, Малфой неохотно откатился и, поднявшись на ноги, уже во второй раз за вечер протянул ей руку, помогая встать. Гермиона неспешно поднялась, опираясь на протянутую ладонь: ноги предательски подкашивались от невыразимого удовольствия, пережитого недавно раз за разом. Люциус приобнял ее за талию и тихо выдохнул на ухо:
— Пойдем… Держись за меня.
Они поднялись наверх и снова оказались в спальне с лебедем на гобелене, которая теперь, когда Гермиона знала о лебеде Фаберже, стала для нее еще более уютной и милой сердцу.
Войдя, она тут же обратила внимание, что на небольшом низеньком столике у камина уже расставлено угощение и напитки, и невольно улыбнулась предусмотрительности Люциуса. И безукоризненной исполнительности Тибби, вспомнив о которой, Гермиона ощутила неловкость и даже стыд.
«А если она видела, что именно происходило сегодня в коридоре мэнора? Какой кошмар… Даже если и не видела, то, скорее всего, все равно знает об этом…»
Чуточку расстроенная она повернулась к Люциусу.
— Как ты думаешь, Тибби видела… нас и все, что мы делали?
Малфой небрежно пожал плечами.
— Это не имеет никакого значения. Ты можешь быть уверена в ее корректности и порядочности, если это то, что беспокоит тебя.
— Нет, я о другом… просто… Я, конечно, много чего нового обнаружила в себе за последнее время, но не думаю, что страдаю эксгибиционизмом.
Пару секунд Люциус спокойно и внимательно смотрел на нее, а потом по его лицу скользнула улыбка.
— Не стоит беспокоиться. Пойдем, поедим чего-нибудь. Думаю, мы нагуляли хороший аппетит, — он легонько подтолкнул Гермиону к столику.
Невольно улыбнувшись в ответ, та расположилась напротив и уже скоро оба жадно раскладывали вкусности по тарелкам.
Поначалу они ели молча, лишь поглядывали друг на друга, светящимися от ласки и света камина глазами. Но потом любопытство взяло над Гермионой верх.
— Знаешь, наша вчерашняя встреча закончилась… немного странно.
Ответом послужило молчание. Но потом Люциус коротко бросил:
— Ты так думаешь?
— Да, конечно. А ты разве думаешь иначе? — Гермиона искренне удивилась его реакции.
— Я уже говорил, что не стоит ожидать от меня слишком многого. Точнее даже того, что нехарактерно для такого человека, как я… Ай-яй-яй… дорогая… Мне всегда казалось, что такая умная женщина, как ты, должна понять сказанное даже с полунамека, — в голосе его сейчас так явственно слышались отголоски интонаций Люциуса Малфоя десятилетней давности, что Гермиона невольно вздрогнула и рассердилась.
Внутренне подобравшись, она достаточно холодно глянула на Люциуса.
— Хочу напомнить, что у меня есть собственное прошлое и своя жизнь. И ты не можешь требовать или даже ждать, что я растворюсь в тебе, — Гермиона сделала паузу. — А еще я не верю, что ты хотел бы меня, если б я оказалась такой. Ты сам это сказал. Сказал, что тебе нужен мой огонь, моя страсть, мое вожделение.
В ожидании реакции она не отводила от Малфоя взгляда, но тот лишь коротко улыбнулся, не поднимая глаз от тарелки, и ничего не ответил. Так и не дождавшись, Гермиона продолжила:
— И я не верю, что сейчас ты способен на убийство.
Люциус резко вскинул голову, и в его взгляде сверкнула высокомерная холодность, увидев которую, Гермиона почувствовала легкий озноб.
— Что ж… Могу признать, что на сегодняшний день вступать в конфликт с законом было бы для меня крайне глупо. Но не могу ничего обещать на будущее. И никогда не забывайте, кто я такой, мисс Грейнджер. Я же предупреждал: не стоит так уж очаровываться мной и моей нынешней мягкостью.
Его слова были похожи на колючие льдинки, но еще больше Гермиону разозлило то, что он осознанно назвал ее «мисс Грейнджер».
«И это после всего, что произошло и происходит между нами?! Ну, держись! Даже учитывая серьезность и глубину того, что чувствую к тебе, я все еще — Гермиона Грейнджер. И останусь ею!»
Несмотря на бешено колотящееся сердце, она собралась с духом и продолжила разговор.
— Если хоть пальцем тронешь Рона, я лично прослежу за тем, чтобы всю оставшуюся жизнь ты провел в Азкабане, — ей даже не верилось, что смогла произнести эту фразу так спокойно.
Малфой долгое время просто смотрел. Спокойно и внимательно, без единой капли враждебности, которую она боялась увидеть в его глазах. А затем, наконец, нарушил молчание.
— Сомневаюсь, что мистер Уизли пострадает когда-нибудь от моей руки. Даже несмотря на слова, что бросил вчера не подумав. Я злился. И ревновал, — Люциус остановился, но потом продолжил. Спокойно и размеренно. — Но, тем не менее, такая преданность своим друзьям впечатляет меня. Или, скорее — восхищает…
На Гермиону обрушилось понимание того, что сейчас между ними происходит самый странный, самый необычайный разговор с начала отношений. Разговор, почти граничащий с ссорой. Но, даже несмотря на неприятность обсуждаемой темы, не удавалось избавиться или отвлечься от самого главного: от искреннего восхищения этим мужчиной. От вожделения. От гордости, что он ужасно ревнует и не желает, чтобы еще хотя бы кто-то дотронулся до нее. И ее бросило в дрожь от этого понимания.
— Ты же не любишь его.
Произнося эту фразу, Люциус даже не посмотрел на нее, продолжая спокойно есть. И его слова снова разожгли в Гермионе огонь гнева. Хотя, она почти сразу же и поняла, что гнев этот вызван как раз таки тем, что Люциус прав. Чертовски честно и верно сказал он сейчас то, что было больно и неприятно признать правдой. Ярость утихла также легко, как и родилась, и Гермиона невольно оглядела комнату, осознавая, что испытывает огромное облегчение. Теперь она знала, что задача, требующая решения в самое ближайшее время, стала намного проще.
«Мне просто надо уйти от Рона! И тогда будет легче…»
— Ты не прав… Я люблю его. Как друга, — для порядка она все-таки возразила.
— Конечно. Но при этом знаешь, что этого недостаточно. Знаешь, что это — не настоящая любовь. Точней, не то, что люди называют любовью. В истинном смысле этого слова.
И снова его слова поразили своей точностью. Циничной. Жестокой. Но такой верной.
— Знаю… — задумавшись, но потом все же отвлекшись от мыслей, отозвалась Гермиона. — Да и, наверное, никогда не любила его… так. Просто… У нас все произошло как-то… само собой. И я была совсем юной тогда. Потом изменилась. А он… Он — нет.
Они надолго замолчали, окунувшись каждый в свои мысли. Поначалу Гермионе казалось, что между ними должна повиснуть некая напряженность, но этого не случилось. Атмосфера оставалась какой-то странно спокойной и даже умиротворенной, будто была насыщена отголоском того наслаждения, что оба испытали чуточку раньше. Она еще немного помолчала и заговорила снова.
— Черт возьми, как же ты прав, прямо и честно говоря мне о том, о чем боялась и не хотела думать! Вы всегда так правы, мистер Малфой? — Гермиона сознательно льстила ему сейчас. И не только для того, чтобы подразнить, а еще и чтоб хотя бы немного пригладить взъерошенные перья его самолюбия.
Но потом подняла глаза и почти задохнулась (таким невероятно красивым показался он в неярком свете камина и свечей), сумев лишь спустя пару секунд невольно и почти неосознанно выговорить:
— Боже… Как же ты так прекрасен…
От этого безыскусного, но такого искреннего и трогательного заявления Малфой слегка оторопел. Эта женщина не переставала удивлять его. Отдавая себе отчет, что навряд ли когда-нибудь поймет ее целиком и полностью, Люциус признавал, что как раз таки это и служит еще одним источником очарования, делающим Гермиону Грейнджер столь привлекательной. Столь необходимой ему. Так ничего и не ответив, Малфой привстал и, потянувшись, жадно впился поцелуем в ее рот, потом вдруг внезапно отстранился и снова уселся на место.
Гермиона же почувствовала, как тело и душа мигом отозвались на этот молчаливый всплеск его эмоций. И это показалось прекрасным.
«Что бы ни происходило между нами, всегда есть шанс сгладить непонимание, напряженность и какие-то другие сложности той обжигающей страстью, что мы испытываем друг к другу…»
А заканчивая ужин десертом из клубники со сливками, Гермиона почувствовала на себе взгляд, от которого сразу бросило в жар: так пристально, так чувственно смотрел Люциус на ее губы, измазанные клубничным соком и сливочной сладостью.
После ужина они почти сразу упали в постель. И долго лежали: лаская, целуя, нежно поглаживая друг друга. Телом к телу. И, наверное, душой к душе. Будто проникая один в другого все сильнее и сильнее.
Через некоторое время оба перестали различать, где заканчивается он и начинается она — таким глубоким и полноценным казалось им это обоюдное и добровольное слияние. Ставшее еще одной, новой ступенькой в отношениях, которая сближала их не меньше, чем бурные оргазмы, пережитые прежде.
Но вот ласки стали жарче, смелее — и желание близости снова зародилось в телах, уже подрагивающих от возбуждения. Люциус оторвался от губ Гермионы и начал медленно опускаться вниз, прокладывая дорожку из поцелуев, пока не вобрал в рот один из сосков.
«О, да…»
Он знал, что та не сможет не среагировать на это касание и упивался предвкушением ее реакции, нежно посасывая набухшую и встревоженную его лаской плоть. И не ошибся: она действительно положила ладошку на затылок Люциуса и прижала его к себе еще крепче, от наслаждения запрокинув на подушке голову. А потом, когда Малфой начал так же нежно ласкать второй сосок, утробно застонала в тишину спальни.
«Господи! В который уже раз сегодня с моих губ слетают такие стоны? Как я могу снова хотеть его, насытившись уже дважды? А он? Неужели Люциус снова желает близости?»
Ответ дал сам Малфой, который склонился к ее губам с очередным поцелуем: проявление «желания близости» казалось великолепным.
Поцелуй же его был не просто страстен и жаден. Нет. Он отдавал властью, граничащей с насилием — так армия завоевателей грабит беззащитный город, сдавшийся на милость победителя. Отвечая, Гермиона потянула его на себя и невольно вонзила ногти в кожу спины. Люциус зашипел от боли и тут же воспользовался возможностью преподать урок.
Сняв ее руки со спины, он поднял их к изголовью кровати, и Гермиона даже не сопротивлялась, хотя и слышала, как он тихо пробормотал что-то себе под нос. А когда решила опустить их, то поняла, что сделать этого не может: запястья оказались привязанными к кровати красной шелковой лентой. Удивленная и растерянная Гермиона опустила взгляд на Малфоя, который лишь усмехнулся, глядя на нее сверху вниз. Рассвирепев, она начала дергаться и вырываться. Напрасно. Лента держалась крепко. Гермиона снова уставилась на Люциуса, на этот раз уже с возмущением, проигнорировав которое, он лишь склонился к ее уху и высокомерно прошептал:
— Можешь продолжать бороться, моя сладкая ведьмочка… Ну же! Борись! Право, пользы, конечно, никакой, хотя… должен признать, что смотреть на это приятно. Очень приятно…
Сверкнув глазами, Гермиона выплюнула:
— Да ты просто мерзавец! Черт бы тебя побрал! Отпусти меня сейчас же! — она снова заметалась, яростно пытаясь избавиться от пут, но в то же время осознавая, что сама ситуация, когда Люциус полностью контролирует почти каждое ее движение, возбуждает еще сильней. Ощутив, как внутренности снова скрутило в тугой узел от желания, она громко застонала.
На что Малфой надменно рассмеялся:
— Ну же, дорогая, не будь такой наивной. Неужели думаешь, что тебе удастся освободиться, пока я не разрешу это сделать? Тем более что, будучи таким «мерзавцем», как ты верно выразилась, я способен и на более жестокие вещи.
Чувственность его интонаций сводила с ума, и Гермиона не могла отрицать, что происходящее действует на нее, как продолжение ласк: изощренных и мучительных. Ласк, подобных которым она никогда не испытывала с Роном. И от которых просто проваливалась в водоворот сумасшедшего желания.
Люциус опустил руку между ее ног, обнаружив, что Гермиона уже влажная. И жаждет прикосновений. Голос его тут же смягчился, и он почти промурлыкал, томно растягивая слова:
— Вот видишь, власть мужчины над тобой может иметь свои плюсы… Моя прекрасная… грязнокровка…
Ошеломленная, она встретилась с ним взглядом.
«Он все-таки использовал это слово. Я знала! Знала, что рано или поздно Люциус назовет меня так…»
Но в его глазах Гермионе не удалось увидеть ничего даже похожего на желание оскорбить или унизить. Только страсть, только откровенное вожделение светилось сейчас во взгляде Люциуса, с полуулыбкой ожидающего ее реакции. Дыхание Гермионы замерло, когда она осознала, что не обижается и ни капельки не злится на него за этот «запрещенный термин». Наоборот! Произнесенное в такую жаркую, интимную минуту, это слово лишь возбудило еще сильней. Она приподняла голову от подушки и дотянулась до его губ, с жадностью набросившись на них поцелуем. Все еще продолжая бесполезные попытки освободиться от шелковых уз, Гермиона уже ощущала, как ласковые пальцы то кружат вокруг клитора, дразня его, то проникают глубоко внутрь, двигаясь медленно, будто лениво. И эта осознанная неспешность сводила с ума, заставляя дрожать, выгибаться на кровати и тянуться навстречу.
Немного поколебавшись, Люциус убрал руку и, коснувшись ладонью ее бедра, нежно погладил его. Он знал, что Гермиона будет разочарована, но не ожидал столь бурной реакции, что последовала уже в следующее мгновение.
— О, Боже… Ну зачем ты так со мной, Люциус? Пожалуйста, прошу тебя… Я… я не могу больше! — откинувшись на подушку, она уже невнятно хрипела, откровенно умоляя его.
Тихо, но довольно рассмеявшись, Малфой даже не подумал возражать. Привстав на колени, он запрокинул обе ее ноги на плечо, проник одним долгим плавным движением и замер, наслаждаясь моментом. Снова понимая, что не может шевельнуться, Гермиона негромко застонала, прикусила губу и облегченно выдохнула, когда Люциус начал неспешно и размеренно двигаться. И каждый толчок, каждое проникновение заставляли пульсировать и сжиматься стенки влагалища, отзываясь ему.
— Черт! Черт, ведьма… Если бы ты только знала, что ты делаешь со мной… Я же растворяюсь в тебе… — сквозь зубы прошипел Малфой, чувствуя, что и самого бьет дрожь. Дрожь от невероятного наслаждения находиться внутри нее — такой тесной, жаркой, влажной. — Ты не представляешь, что это значит для меня. Быть в тебе…
Его слова, произнесенные, казалось бы злым и беспощадным шепотом, лишь горячили Гермиону все больше и больше, заставляя ее извиваться и приподнимать бедра навстречу его движениям. Уже скоро Люциус сменил темп на более быстрый, более хаотичный и резкий — и два крика раздались в тишине комнаты почти одновременно.
Отстранившись, Малфой тяжело рухнул рядом, и какое-то время они молча лежали, еще задыхаясь от пережитого. Потом он потянулся, развязал ленту, и Гермиона наконец-то смогла опустить затекшие руки. Она потирала онемевшие запястья, с легким удивлением рассматривая оставшиеся на них глубокие красные полосы.
«Но я же… не чувствовала никакой боли. Совершенно…»
Слегка повернувшись, искоса глянула на Малфоя, на губах которого играла легкая улыбка. Отвечая на ее взгляд, он вопросительно приподнял бровь.
— Знаешь, это было чудесно… — еле слышно прошептала Гермиона.
Ничего не ответив, Люциус лишь нежно поцеловал оба запястья и притянул ее ближе. А уже через несколько минут оба провалились в сон.
========== Глава 24. Вопросы ==========
Ночью, почти не просыпаясь, они постоянно тянулись один к другому: сплетались в объятиях и прижимались телом к телу. Будто не могли существовать, не чувствуя друг друга. А потом снова проваливались в глубокий и спокойный сон.
Но утро все равно наступило. Мрачное, серое, угрюмое. Гермиона инстинктивно поняла, что проснулась вовремя, но глаза все же открыла неохотно: идти на работу не хотелось как никогда. Она не могла дождаться выходных.
Повернувшись, Гермиона взглянула на Люциуса, который лежал рядом. Сейчас, когда он спал, разглядывать его было проще. Черты казались полностью расслабленными: тонкие морщинки, бегущие от линии рта, утеряли свою сардоничность, столь присущую этому мужчине, кожа в неясном утреннем свете выглядела молодой и гладкой, а волосы распались по подушке, красиво обрамляя лицо.
«Как можно быть таким прекрасным и при этом способным на все те жестокости, которые он совершал в прошлом?» — мысленно спросила себя Гермиона.
Но как только она сделала это, Малфой медленно открыл глаза и сразу же встретился с ней глазами. Какое-то время они, не произнося ни слова, смотрели друг на друга, а потом Люциус мягко прошептал:
— Доброе утро.
Улыбнувшись, Гермиона потянулась и убрала с лица светлую прядь.
— Привет.
Они смотрели и смотрели друг на друга. Молча. Пока Гермиона наконец не произнесла то, чего не хотелось слышать ни одному из них:
— Мне пора собираться на работу.
Люциус ничего не ответил, но во взгляде скользнуло разочарование.
Глубоко вздохнув, Гермиона погладила его по щеке.
— А ты чем будешь заниматься сегодня?
— Ждать, когда ты вернешься…
Она улыбнулась на это заявление.
— Только и всего? Негусто… Я ожидала большего списка дел. Знаешь, терпеть не могу бездельничать.
— Я тоже.
— Да неужели?
В воздухе повисла пауза.
— Порой и безделье нужно и важно… — отозвался наконец он.
Они снова пристально уставились друг на друга, а потом Люциус вдруг продолжил:
— К тому же сегодня за ланчем я встречаюсь Драко.
Повернувшись на спину, Гермиона уткнулась взглядом в балдахин кровати.
«Драко…» — ее мысли о молодом Малфое нельзя было назвать веселыми. Что греха таить? В свое время, даже будучи подростком, этот человек сумел причинить ей боль вполне сопоставимую с «Круциатусами» своей тетушки Беллатрикс.
Гермиона вспомнила, как искренне и яростно ненавидела Драко. Гораздо сильнее, чем его отца, о котором во время пребывания в школе, как-то вообще не думала.
«Смогу ли я забыть прошлое и простить сына Люциуса так же, как и его самого, найдя для Драко хотя бы частичку сострадания и понимания, которые так легко дарю его отцу?»
— Интересно, что бы он сказал обо всем этом… — последняя мысль слетела с ее губ уже вслух.
— О чем «обо всем»?
— О нас с тобой…
— Хм… Скажем так: сейчас никто не знает о нашем… взаимном интересе. И, думаю, будет лучше, если так же пока все и останется.
Чуть повернувшись, Гермиона глянула на Малфоя. Его прагматичный подход к их отношениям причинял боль. Она с трудом сглотнула.
«И что? Это будет продолжаться бесконечно? Что же за отношения у нас сейчас получаются? Как их можно назвать?» — Гермиона почувствовала, как от этого его циничного «взаимного интереса» глаза невольно наполнились слезами, и отвернулась, чтобы Люциус не увидел их.
Тишину нарушил его вопрос.
— Какую причину ты скормила ему на этот раз, чтобы снова не ночевать дома? — понятно, что Малфой имел в виду Рона, хотя и не назвал его по имени.
— Сказала, что должна побыть рядом с подругой, которой очень нужна сейчас…
— Собственно, если заменить «подругу» на «друга», то можно считать, что и не соврала.
Снова посмотрев на него, Гермиона чуть дрогнувшим голосом задала вопрос:
— А я тебе нужна, Люциус?
Поначалу, не отрывая взгляда от балдахина, он долго молчал. Так долго, что Гермионе уже стало казаться, что ответа она так и не дождется. Но потом негромко, но очень отчетливо произнес:
— Только ты и нужна…
На этом Люциус повернул голову ивстретился с ней глазами. А Гермиона поняла, что потоки тщетно скрываемых слез уже открыто текут по щекам. Оба потянулись друг к другу, и губы их тут же слились в нежном, но в то же время пылком и страстном поцелуе. Перекатившись, Малфой навис над ней, опираясь на локти, и Гермиона, бедром почувствовав прикосновение уже возбужденного члена, поняла, что желает близости и сама. Уже в следующий миг, так и продолжая смотреть в глаза, Люциус неспешно, но очень глубоко проник в нее, и Гермиона тихо охнула, заставляя мышцы расслабиться, чтобы привыкнуть к ощущению наполненности. Поначалу он двигался медленно и осторожно, но потом ускорился и каждый толчок, каждое его проникновение все ближе и ближе подводили Гермиону к оргазму. Сама она тоже не отводила взгляда от его глаз. Боялась даже моргнуть, чтобы не разорвать странную ниточку, протянувшуюся сейчас между их телами и душами одновременно. Прошло несколько минут, и оба застонали, содрогаясь от наслаждения, сливаясь и растворяясь друг в друге, но по-прежнему не отрывая взглядов.
Потом она еще долго не отпускала его от себя, и слезы все текли и текли по ее щекам.
— Я не могу, когда ты не рядом, Люциус… Это… слишком больно для меня. Иногда даже кажется, что начинаю сходить с ума.
— Нам нужно лишь дождаться вечера.
— Знаю.
Все еще не размыкая объятий, они так и продолжали лежать до тех пор, пока Гермиону не одолели угрызения совести. Потому она удрученно вздохнула, поднялась с кровати и, набросив шелковый халат, направилась в ванную. Малфой продолжал смотреть на нее, наблюдая за каждым движением.
Дойдя до двери, Гермиона остановилась и коротко произнесла:
— Я уйду от Рона. Совсем скоро.
Люциус ничего не ответил, и лицо его казалось непроницаемым. Гермионе же хотелось уверенности в том, что ее решение важно для него. Что оно имеет какое-то значение для их отношений. Так и не дождавшись никакой реакции, она, уже слегка нервничающая, скользнула в ванную и прикрыла за собой дверь.
Вернувшись через несколько минут, она застала Люциуса по-прежнему лежащим в постели. Казалось, он даже не шевельнулся с тех пор, как остался в ней один. Люциус никак не прореагировал на ее появление. Ничего не сказал и тогда, когда Гермиона, уже одетая в новенький костюм из коллекции именитого магловского дизайнера, найденный в шкафу, повернулась к нему. Это странное, на ее взгляд, молчание несколько злило и разочаровывало. И она не сдержалась:
— Я сказала, что в самое ближайшее время уйду от Рона.
— Да, — коротко бросил Люциус.
Разочарование увеличилось еще больше.
— Что «да»? «Да» — ты слышал меня или «да» — ты понял, что я решила уйти от него?
Ответом поначалу послужило лишь молчание, но потом Малфой негромко произнес:
— И то, и другое.
— И как ты относишься к этому решению? — с нажимом спросила Гермиона.
— Твой уход от мистера Уизли не имеет ко мне никакого отношения.
— Неужели?
— Ваши отношения утратили свою актуальность еще до того, как я появился в твоей жизни. Поэтому сейчас для меня уже неважно, останешься ли ты формально с ним или решишься на разрыв прямо сейчас.
Эти слова болезненно задели Гермиону. А столь внезапный переход от гневной и яростной реакции на ее жизнь с Роном к полному безразличию, которое Люциус продемонстрировал сейчас, привел в состояние шока. Подойдя к кровати, она посмотрела на него с нескрываемым горьким разочарованием.
— Да… Как мало это напоминает сказанное тобой всего лишь два дня назад!
— Я уже объяснил тебе, что тогда был очень зол после беседы с Шеклболтом. Потому и отреагировал так импульсивно. Мне нужно было выпустить пар. Сейчас ситуация прояснилась, и я успокоился, — его спокойный и бесстрастный тон разозлил Гермиону еще сильнее.
— Конечно! А я лишь послужила предметом для выпуска твоего пара, не так ли? И что же вижу теперь? Теперь тебя абсолютно не волнует мое проживание с другим мужчиной, если есть возможность регулярно трахать меня? Именно так ты видишь наши отношения? Да, Люциус? Значит, я — не более чем твоя маленькая грязнокровная шлюха?! — последнюю фразу Гермиона уже прокричала. По лицу текли горячие злые слезы. Она повернулась, чтобы выйти из спальни, но не успела сделать и пару шагов, как Малфой поднялся с кровати и крепко схватил ее за запястье, разворачивая к себе. Коснувшись подбородка, он заставил Гермиону приподнять голову и посмотреть ему в лицо. Глаза Люциуса блестели сейчас каким-то горячечным огнем.
— Я имел в виду, — негромко прошипел он, наклонившись так низко, что их лица почти соприкасались. — Что этот мужчина… точней, этот мальчик… никогда не сможет повлиять на то, что происходит между нами. И не сможет ничего изменить. Так же, как не сможет этого сделать и никто другой. Слишком далеко все зашло. Мы слишком далеко зашли, Гермиона. И уже никто и ничто не в силах вмешаться в наши отношения. Запомни: никто и ничто!
Она еще смотрела на него, полными слез глазами, когда Люциус наклонился еще ниже и впился в ее рот жестким, властным и даже чуточку болезненным поцелуем. На который Гермиона с готовностью ответила, приоткрыв губы и коснувшись его языка собственным. А когда смогли наконец оторваться друг от друга, положила голову ему на плечо, и снова зарыдала, орошая голую гладкую кожу потоками слез.
— Прости. Я… неправильно тебя поняла… Люциус, просто я… не могу больше, — лепетала она сквозь горькие всхлипы.
Ничего не отвечая, Малфой лишь крепче прижал к себе и, опершись подбородком на макушку, начал гладить ее волосы.
Прошла, наверное, целая вечность, когда она вдруг ахнула и отстранилась.
— О Боже, сколько сейчас времени? Мне же пора идти. Люциус, я должна уйти, иначе сильно опоздаю. Но вечером обязательно вернусь. Когда можно? Во сколько ты будешь дома?
Слегка удивленный слишком бурным, а потому непривычным с ее стороны, проявлением эмоций, он невольно улыбнулся. Искренность Гермионы казалась бесконечно очаровательной.
— Я вернусь около трех. Можешь прийти сразу же, как только получится освободиться.
— Да, милый, да, конечно. Люциус, я обязательно вернусь, как только смогу. Сразу. Сразу же… — короткими и легкими поцелуями она осыпала его лицо, шею и грудь. — Боже, я должна идти. Это ужасно… Мне нужно уйти, а я никак не могу оставить тебя. Господи, я не могу оторваться от тебя, Люциус…
Малфой мягко, но решительно взял ее руки в свои и, строго глядя в глаза, чуть подтолкнул в сторону двери.
— Иди. Тебе пора.
Снова кинувшись ему на шею, Гермиона потянулась к губам, и последний их поцелуй лишь отразил тот жар и ту страсть, что безоговорочно царили между ними. А потом, не оглядываясь, чтобы не растерять решимости и наконец уйти, она выбежала из комнаты прочь, даже не оглянувшись на Люциуса. Так же быстро вышла на улицу и, дойдя до границы аппарации, почти мгновенно исчезла из виду.
__________________________________________________________________________
Рабочее утро тянулось медленно, но предсказуемо. Во время ланча Гермиона отправила Рону сову с сообщением, что подруге ее до сих пор нужна поддержка, и потому придется остаться с ней еще на одну ночь. Затем направилась в то магловское кафе, где обычное обедала, отчаянно желая, чтобы Люциус сейчас был рядом. В ожидании заказа и чтобы отвлечься от глухой тоски по Малфою, она неспешно просматривала газету. А когда наткнулась на объявление о концерте в ближайшую пятницу в голову ей пришла мысль. Наскоро перекусив, Гермиона нашла ближайшую телефонную будку и, уже звоня и заказывая пару билетов, подумала, что мобильный телефон — полезнейшее изобретение. Которое она собиралась приобрести себе и родителям в самое ближайшее время.
Радуясь собственным планам и замыслам, она вернулась на работу в настроении гораздо лучшем, чем прибыла сюда этим утром. Но как только оказалась в своем кабинете, в приоткрывшейся двери почти сразу появилась голова Ормуса.
— Гермиона, не могли мы поговорить пару минут… в моем кабинете?
— Да, конечно, — отозвалась, несколько удивившись, та. — Сейчас зайду.
Войдя, Гермиона несколько обеспокоилась, когда он попросил ее закрыть за собой дверь и предложил присесть. Что-то странное и неловкое так и сквозило последнее время в поведении Ормуса. Вот и сейчас, он сидел за своим столом, чуть откинувшись на спинку кресла, и почему-то упорно не смотрел ей в глаза.
— Гм… не знаю, как лучше сказать… — сбивчиво начал Ормус в следующую секунду. — Просто… Просто я заметил, нет, не только я, но и другие сотрудники… И начал волноваться за тебя, вот и все.
Сразу же поняв, о чем сейчас пойдет речь, Гермиона сделала непроницаемое лицо и с деланным недоумением уставилась на своего начальника.
— Не обижайся, но тебе не кажется, что ты несколько неверно… то есть, слишком серьезно воспринимаешь Малфоя и свою работу над его программой?
Хотя ей и казалось, что внутренности противно скрутило тугой пружиной, Гермиона умела держать удар и потому внешне смогла остаться невозмутимой и даже слегка возмущенной подобным вопросом.
— Прости, что? Я не совсем поняла, что именно ты имел в виду…
Снипуорт нервно выдохнул:
— Понимаешь… Мне очень неудобно говорить с тобой об этом, но я чувствовал, что должен спросить. Могу только пояснить, что ваши отношения с Люциусом Малфоем должны оставаться строго в рамках профессионального взаимодействия, но никак не личного… Или же ты, если сблизишься с таким опасным человеком, можешь серьезно пострадать. Гермиона, мне кажется, что твое отношение к Малфою несколько… неправильное. Не стоит идеализировать его.
Ей понадобилась доля секунды, чтобы отреагировать на тираду Ормуса, как оскорбленный профессионал реагирует на того, кто посмел усомниться в его компетенции.
— Ормус! Мне казалось, что ты знаешь меня уже достаточно неплохо. И знаешь, что я взялась за программу Малфоя лишь потому, что Кингсли лично просил меня об этом. Как ты смеешь сводить все мои усилия до пошлой банальности, что я, видите ли, «непрофессионально взаимодействую» с Люциусом Малфоем? Особенно, если учесть, как много времени у меня заняло то, чтобы установить с ним хоть какие-то более или менее доверительные отношения. Как трудно далось мне это. И вот сейчас, когда программа идет полным ходом и идет успешно, когда экс-Пожиратель абсолютно спокойно посещает различные магловские места и мероприятия… и ведет себя там абсолютно адекватно, даже проявляя искренний интерес… именно сейчас я сталкиваюсь с нелепейшими и оскорбительными инсинуациями, которые могут свести на нет все то, чего я достигла за время работы над этой программой… — Гермиона поднялась и, скрестив руки на груди, закончила, подбавив в голос немного пафосной горечи. — Честно говоря, я оскорблена тем, что у тебя хватило решимости, ничего толком не разузнав, предъявить мне подобные обвинения. Тем более зная, что я ничего и никогда не делаю, спустя рукава. Обидно, Ормус. Очень обидно…
Выглядела она при этом, конечно, великолепно.
Убитый этой суровой отповедью и донельзя смущенный, Снипуорт начал нервно кашлять, не в силах посмотреть на стоящую перед собой нахмуренную ведьму.
— Да, да… Я понимаю. Мне очень жаль, Гермиона. Наверное я не совсем разобрался и слегка перегнул палку… И, конечно же, признаю, что тобой проделана огромная работа, за которую очень благодарен тебе. Прости. Все, что я сейчас сказал, обусловлено лишь беспокойством о тебе, поверь.
— Я думала, тебе известно, что Гермиона Грейнджер вполне способна позаботиться о себе самостоятельно.
— Безусловно. Ты можешь идти… И извини еще раз.
Вернувшись в кабинет, Гермиона сразу же закрыла за собой дверь и постаралась успокоить дыхание. Сердце ее бешено колотилось, мысли путались и, почувствовав, что начинает задыхаться, она наклонилась и оперлась ладошками о колени.
«Господи… Как же близко к правде подобрался Ормус. Купился ли он на мои объяснения? Поверил ли? На первый взгляд кажется, что да. Но что он думает на самом деле? Неужели наша близость с Люциусом так заметна?»
Только сейчас Гермиона осознала, насколько безрассудно смелым оказалось ее решение: не таясь показываться с Люциусом перед всеми сотрудниками, страстно защищать его перед Кингсли, закрываться с ним в кабинете.
«Страсть ослепила меня… Настолько, что я даже перестала задумываться о том, что могут подумать о нас люди. Мы оба слишком известны в волшебном мире и, конечно же, постоянно привлекаем к себе любопытные взгляды. Люциус прав! Держать пока все в тайне будет гораздо правильней и разумней…»
Пройдя к столу, она села и попыталась сосредоточиться на том, что только что сказал ей Ормус. Конечно же, первой и самой естественной реакцией стал шок, но теперь он потихоньку проходил, и Гермиона начала успокаиваться. Все, что произошло сегодня: решение уйти от Рона, слова Люциуса, что он сказал перед ее уходом, заявление Ормуса — все это будто успокоило царивший в сознании сумбур. Разложило по полочкам то, что мучило и не давало покоя. Сейчас происходящее вдруг стало понятно с внезапной, но невероятной ясностью.
«Мне абсолютно все равно, что подумают обо мне люди. Я хочу быть с Люциусом Малфоем. И я буду с ним! Неважно, когда и как об этом узнают все вокруг. Понятно, что когда-нибудь нам придется обнародовать свои отношения, но сейчас есть проблема гораздо важней — Рон. И ее мне придется решить быстрей остальных».
Внезапно Гермиона ощутила жуткую неловкость за то, что так нагло лгала Ормусу. На минуту ей даже захотелось вернуться и рассказать ему правду, но желание это скоро прошло, показавшись смешным и глупым.
Она продолжила работать с документами, чувствуя, как внутри яростно разгорается тоска по Люциусу. Сейчас, после произошедшего, ей хотелось увидеть его, как никогда. Увидеть, почувствовать рядом, поделиться мыслями. Еле досидев до трех часов, она закончила все, что планировала на этот день, и, выглянув из кабинета, сказала Присцилле:
— Кажется, на сегодня я отстрелялась, но нужно еще кое с чем разобраться не в офисе. Если Ормус будет спрашивать меня, пожалуйста, скажи, что я ушла по делам.
Присцилла понимающе кивнула, и Гермиона благодарно улыбнулась ей в ответ.
Затем быстро собралась и уже через несколько минут, ощущая знакомое покалывание, аппарировала в Малфой-мэнор.
========== Глава 25. Капитуляция ==========
На этот раз Гермионе удалось аппарировать к порогу мэнора чуть элегантней, чем накануне, она даже устояла на ногах. Дверь оказалась закрыта и понятно, почему: Люциус не знал, во сколько она вернется. А когда нажала кнопку звонка, то услышала, как за дверью раздался громкий и мелодичный звук дверного колокольчика.
Уже в следующую секунду Гермиона увидела в проеме встречающую ее Тибби и, глядя в открытое и приветливое лицо эльфийки, ощутила укол разочарования: это оказался не Люциус. Однако быстро взяла себя в руки и поздоровалась.
— Добрый день, Тибби. Надеюсь, твой хозяин…
Закончить фразу Гермиона не успела, увидев возникшего за спиной у домового эльфа, Малфоя, который улыбнулся ей, отпуская служанку:
— Спасибо, Тибби. Ты можешь идти, — и обнял прежде, чем Гермиона переступила порог.
Оба крепко прижимались друг к другу, когда у нее промелькнула мысль:
«Будет ли наша сегодняшняя встреча такой же бурной и чувственной, как это случилось вчера, когда мы начали ласки уже на лестнице?»
Но, так и не успев додумать, почувствовала, как Люциус поднимает ее на руки и несет наверх.
Оказавшись в спальне, Малфой одним движением палочки лишил обоих одежды, и они сразу же утонули друг в друге, будто расстались очень давно, а не несколько часов назад. Слияние их сейчас казалось мягким и удивительно нежным, таким же, как этим утром. Оно дарило ощущение какого-то необъяснимого, незамутненного ничем счастья, заставляя снова растворяться один в другом, не думая больше ни о чем. И ни о ком.
А чуть позже, когда, уже отдышавшись, просто лежали в обнимку, нежно поглаживая друг друга кончиками пальцев, Гермиона вспомнила сегодняшнюю встречу с боссом.
— После обеда меня вызвал к себе Снипуорт. Интересовался, не испытываю ли я к тебе… хм… «неподобающих чувств».
Не отводя взгляда от балдахина, Люциус задал вопрос:
— И что же ты ему на это ответила?
— Соврала… Причем, довольно убедительно.
— С чего бы вдруг? — в его голосе слышалось нескрываемое любопытство.
— Хотя он и застал меня врасплох, я в любом случае ничего бы ему не сказала без твоего согласия, ты же знаешь. Это должно быть общим решением. Нашим, не только моим. А ты сказал утром, что не хочешь огласки.
— На данный момент, действительно, не хочу. Сейчас она лишь осложнит нам жизнь, поверь. Давай еще хотя бы недолго сохраним отношения втайне.
— Предлагаешь мне роль твоего маленького грязного секрета? — нет, сейчас она уже не сердилась так, как это случилось утром, но по-прежнему ощущала какое-то болезненное разочарование.
Казалось, Люциус не ждет и не желает никакого дальнейшего развития отношений. Казалось, его все устраивает, и двигаться дальше он явно не собирается. И это причиняло нешуточную боль.
Перевернувшись на живот, Малфой навис над ней скалой.
— Моего изумительно вкусного маленького секрета… — их взгляды встретились, и Гермиона простила его в то же мгновение.
«Нет, я не буду спорить… Не хочу разрушить то очарование, что дарят эти чудесные моменты. Когда мы рядом и близки. Очень близки».
Глубоко вздохнув, она с наслаждением ощутила аромат, пьянивший ее еще в самом начале и пьянящий до сих пор. С губ невольно слетел стон. Будто откликаясь на него, Люциус склонился, целуя ее, и Гермиона почувствовала бедром, как член едва заметно дернулся от соприкосновения тел.
«Боже… Как же я люблю эту его ненасытность, эти жар и жажду, и желание любить меня…»
Она толкнула Малфоя, заставив того лечь на спину, и, лизнув ладошку, осторожно коснулась головки, отчего член снова дернулся. Улыбнувшись, Гермиона неспешно, едва дотрагиваясь, провела по нему языком, а потом осторожно вобрала в рот. Ответом ей послужил мужской стон — глухой, протяжный, возбуждающий. Не контролируя себя, Малфой толкнулся бедрами, пытаясь проникнуть глубже, и это тоже возбуждало. Невероятно возбуждало, заставляя мышцы влагалища сладко заныть от предвкушения близости.
Он что-то невнятно пробормотал, когда Гермиона с силой всосала напрягшуюся плоть так глубоко, что даже начала задыхаться. А потом медленно, продолжая ласкать языком, позволила ей выскользнуть изо рта, отчаянно пытаясь вдохнуть при этом чуть сильнее. Тяжело дыша, она набрала воздуха и снова потянулась к нему губами, когда поняла, что Люциус не дает ей сделать этого. Бережно, но решительно отодвинув ее, Малфой поднялся, развернул Гермиону и заставил встать перед собой на четвереньки. И это послужило еще одним толчком возбуждения. Голова кружилась, а вожделение, будто витавшее сейчас в воздухе, застилало глаза туманом.
А уже приготовившись войти, он вдруг с удивлением осознал, что Гермиона не дает этого сделать. Изгибаясь и дразня этим еще сильнее, она опустилась чуть ниже, будто предлагая ему другой вариант. Поначалу ничего не поняв, Люциус оторопел, а потом попытался войти в нее еще раз. И снова не удалось: Гермиона опять наклонилась так, чтобы головка члена коснулась совсем другого интимного отверстия.
Не веря происходящему, Люциус напрягся и замер в ожидании хотя бы каких-то объяснений. И они последовали. Почувствовав его немой вопрос, Гермиона слегка повернула голову и глухо, хрипло прошептала:
— Пожалуйста… Ты же понимаешь, чего я хочу. Знаю, что понимаешь. Люциус, пожалуйста… — она наклонилась еще ниже, почти улегшись грудью на согнутые руки, и заставляя его сходить с ума от желания, усиливавшегося от этой покорности с каждой минутой. Добровольной, сладкой покорности, о которой втайне мечтает каждый мужчина.
И все же он продолжал колебаться. Знал, что причинит боль. Знал, что член его огромен для того, чтобы взять ее таким образом просто и походя. Боялся, что напугает или, что еще хуже, отвратит от таких ласк навсегда. Колебался. И потому замер, не зная, как поступить.
Поняв его опасения, его мучительное колебание, Гермиона повысила голос, в котором теперь уже слышалось почти отчаяние.
— Пожалуйста, я же прошу тебя. Сама прошу! Хочу и так тоже стать твоей, неужели не понятно?!
Происходящее казалось невероятным. Словно в бреду Малфой дотянулся до палочки и прошептал что-то. А уже в следующую секунду осторожно смазывал, появившимся, будто из ниоткуда, лубрикантом ее маленький сморщенный анус, попутно обильно обмазав им член.
А она все не унималась: дразнила его, изгибаясь от прикосновений, тихо стонала, двигалась навстречу, словно нарочно подставляя предложенное. Малфою казалось, что он сходит с ума. Сил для самоконтроля оставалось все меньше и меньше.
Наконец закончив, Люциус крепко схватил ее за левое бедро и осторожно толкнулся вперед. Тесно. Она была такой тесной и узкой, что войти удалось лишь на дюйм, когда его остановил болезненный стон, сорвавшийся с губ Гермионы. Которая, почувствовав острую боль, замерла и попыталась расслабиться, чтобы немного привыкнуть к новым и не самым приятным ощущениям.
Малфой снова заколебался — делать ей больно не хотелось. Но глядя, как покорно и доверчиво она стоит перед ним сейчас, понимал, что остановиться уже не сможет. А прежде, чем решил снова двинуться вперед, Гермиона вдруг сама выгнулась ему навстречу, помогая преодолеть сопротивление тугого колечка ануса. Хриплые утробные звуки, больше похожие на рычание зверей, прозвучали в тишине спальни одновременно.
Тяжело дыша, Гермиона старалась как-то отвлечься от жгучей, разрывающей тело боли. Однако, даже несмотря на мучительный физический дискомфорт, состояние, охватившее ее сейчас, казалось невероятным: личная капитуляция. Полная. Безоговорочная. Добровольная. Гермиона целиком и полностью отдалась этому мужчине, искренне наслаждаясь происходящим. И боль эта ничего не значила в сравнении с осознанием того, что теперь она его. Совсем-совсем его.
— Люциус, не останавливайся. Пожалуйста… ты нужен мне. Очень нужен…
И будто отвечая на эту просьбу, он двинулся вперед и вошел в нее полностью. Сознание Малфоя слегка туманилось, когда раздался резкий гортанный вскрик Гермионы, подтверждающий его победу.
Опустив глаза, Люциус посмотрел на их соединенные тела. Еще никогда ощущения от физической близости не казались ему столь сильными и яркими, как в эту минуту. Но еще приятней оказалось другое — отношение к ситуации самой Гермионы. Ее желание, ее просьбы, ее готовность вытерпеть боль. Эмоциональная подоплека всего, что творилось сегодня в спальне, дарила ему ощущение их полного безоговорочного слияния, рождая чувство глубокой и искренней благодарности этой женщине, так щедро и сладко, так полно отдававшей ему себя. Стараясь не выходить из нее полностью, Малфой начал медленно и осторожно двигаться, понимая, что долго продержаться не сможет.
Тяжелое дыхание Гермионы постепенно успокоилось. Боль отступила, и теперь она с радостью принимала каждое его движение, каждый толчок, соединявший их так, как никогда еще они соединены не были. Она знала, что привычного оргазма не испытает, но это было и неважно. Странное ликование охватывало в эти мгновения душу, а не тело, и Гермиона откровенно наслаждалась им.
Уже совсем скоро Люциус начал двигаться все быстрее и быстрее, а потом, схватив ее за бедра, задрожал и, крепко прижавшись, замер. И Гермионе, почувствовавшей, как он излился, казалось сейчас, что они словно слились в одно целое, спаянное огнем и льдом одновременно.
Какое-то время оба так и стояли, не двигаясь, не произнося ни единого слова и не желая разрушать невероятную, словно искрящую высоким напряжением, атмосферу, царящую в этот миг вокруг них.
Потом Люциус, не покидая ее, уложил Гермиону на бок и прилег рядом, прижав к себе спиной. Около четверти часа они так и лежали, словно чайные ложечки, уложенные в коробку, чувствуя немного новое для себя ощущение спокойной удовлетворенности, которая охватывала и души, и тела.
Прошло еще несколько минут, когда Гермиона вдруг с отчетливой ясностью поняла, что именно она скажет ему сейчас. Правду. Скрывать или таить в себе которую не было теперь абсолютно никакого смысла. Она прижалась к Малфою и тихо произнесла в тишину комнаты:
— Я люблю тебя.
Люциус ничего ответил на это и даже не пошевелился. Гермиона уже было подумала, что никакой реакции на свои слова так и не дождется, когда вдруг ощутила на раковинке уха теплое дыхание. Наклонившись к ней, он мягко коснулся губами кожи чуть ниже мочки и снова вернулся на подушку, прижав к себе еще крепче.
Она молча улыбнулась. Это тоже был ответ. И, может быть, даже более ясный и понятный, чем тысячи красивых фраз.
Уже скоро оба провалились в глубокий, спокойный сон, так и не перестав чувствовать ту самую, объединившую их сегодня, восхитительную близость.
========== Глава 26. Ужин ==========
Когда несколько часов спустя они проснулись, за окнами уже стемнело. Еще какое-то время оба просто лежали и молчали, по-прежнему переплетясь телами и продолжая крепко прижиматься друг к другу. Гермиона все еще ощущала тупую пульсирующую боль там, где он проник в нее, но почему-то радовалась ей. Нет. Даже упивалась этой болью. Как будто та напоминала об их с Люциусом постоянной жажде друг друга. О стремлении слиться целиком и полностью, растворяясь один в другом.
Повернувшись, она взглянула на Малфоя, глаза которого странно мерцали в полумраке спальни, и нежно поцеловала его в губы. Он улыбнулся в ответ, отчего лицо его стало таким спокойным и нежным, что узнать сейчас в этом человеке того, кто несколько лет назад, не задумываясь, бросил бы в нее «Круциатус», казалось невозможным. Люциус медленно провел ладонью по ее бедру, сначала остановившись на талии, но потом скользнул выше, дотронулся до груди и расслабленно, даже чуточку лениво спросил:
— Ты случайно не проголодалась?
Гермиона невольно хихикнула. Их совместное проживание в мэноре, так или иначе, сводилось или к сексу, или к приемам пищи. Но она не жаловалась. Да и на что было жаловаться, когда каждая минута, проведенная с этим мужчиной, таила в себе сладкое очарование. Очарование, которое манило с каждым днем все сильнее и сильнее. Не успев додумать эту мысль до конца, Гермиона ощутила, как пустой желудок болезненно заныл.
— Знаешь, кажется, проголодалась. Причем, очень.
Поднявшись, Малфой сел и уже опустил ноги с кровати, когда вдруг обернулся.
— Черт… — пробормотал он. — Уже так поздно. И я разрешил Тибби отдыхать.
— Боже мой, мистер Малфой! Какой кошмар! — с притворным ужасом ахнула Гермиона. — Неужели на этот раз высокородному лорду придется позаботиться о тарелке с едой самому? — сдержать смешок ей все же не удалось.
Приподняв бровь с неодобрительным, хотя и забавным сарказмом, Люциус вдруг потянулся и начал нещадно щекотать ее. Корчась от хохота, Гермиона извивалась, пытаясь ускользнуть от его гибких пальцев, но получалось это неважно, и смех ее продолжал раздаваться в тишине спальни вместе с приказами, просьбами, а потом уже и мольбами прекратить это форменное безобразие.
И лишь вдоволь наслушавшись звуков, что казались ему звоном крошечных колокольчиков, Люциус закончил сеанс щекотки, принявшись ласково целовать те места, на которые нападал только что. Все еще продолжая посмеиваться и тяжело дыша, Гермиона неспешно и ласково гладила его по волосам.
Наконец Малфой приподнялся на локтях и, мрачно насупившись, взглянул на нее.
— Думаю, я смогу найти на кухне что-нибудь съедобное для нас… Постараюсь найти.
Гермиону обуяло любопытство.
«Неужели он действительно не имеет об этом ни малейшего понятия?»
Заинтригованная, она спрыгнула с кровати и потянулась за своим халатом.
— Пойдем! Составлю тебе компанию. В конце концов, я еще не познакомилась с кухней Малфой-мэнора.
— Хм… Не могу сказать, что сам с ней хорошо знаком… — полушутя пробормотал себе под нос Люциус.
Показательно задохнувшись от преувеличенного картинного шока, Гермиона уперлась кулачками в бедра.
— Что ж, лорд Малфой… Тогда тем более поторопимся. И исправим эту ситуацию, как можно скорее.
Она жадно наблюдала, как Люциус одним сильным, но изящным движением хищного зверя поднялся с кровати. Длинные ноги, спина, будто изваянная из мрамора, и его ягодицы — всё это заставляло задохнуться от почти животного восхищения. Люциус Малфой казался не просто желанен, он был восхитителен.
«Боже… Что со мной? Что он со мной делает? Он же… на самом деле — прекрасен! И он мой… Мой!» — Гермиона почувствовала, как на щеках полыхнул предательский румянец.
Люциус же тем временем набросил на себя халат и направился к двери, лишь оттуда обернувшись к ней и сделав приглашающий жест — кивнул головой в сторону открывшегося проема.
Они уже неспешно спустились вниз и вошли в кухню, когда Гермиона поняла, что рот ее глупо и почти по-детски приоткрывается от изумления. Сказать, что кухня, в которую она попала, была великолепна, означало бы не сказать ничего. Огромное старинное помещение, заставленное массивной темной мебелью, почему-то не выглядело мрачным, а наоборот, пробуждало мысли о том, сколько же угощений к праздникам и семейным торжествам было приготовлено здесь на протяжении веков, что владела мэнором семья Малфой. Сколько счастливых и радостных событий праздновалось в этом старом и величественном, но удивительно уютном доме многие столетия.
Посередине, в центре, стоял большой деревянный стол, казавшийся маленьким, почти миниатюрным, на огромных просторах комнаты. На крюках, вбитых в стены, висело множество медных кастрюль и сковородок самых разных размеров, а на мраморных столешницах, огибающих пространство почти по всему периметру, стояли банки и горшочки со специями, травами и сушеными овощами. Глубокие деревянные ящики и шкафы с латунными ручками, расположенные под столешницами и висящие на стенах, делали кухню мэнора солидной и одновременно очень уютной, а громадный камин с длиннющим вертелом просто поражал воображение.
Чуть оправившись от изумления, Гермиона уперла руки в бока еще раз и взглянула на Малфоя, который выглядел в эту минуту каким-то удивленным и даже растерянным.
— Надеюсь, ты понимаешь, что в этом камине только хорошо откормленных телят жарить? — обратилась она к Люциусу и, заметив его неловкость и смущение, не удержалась и прыснула от смеха. — Ладно, не горюй! Я шучу. Смотри, здесь и обычная плита тоже есть.
Ошарашенный Люциус молча вертел головой, разглядывая незнакомую ему часть собственных владений, и выражение его лица казалось таким непривычным, что ей вдруг захотелось броситься ему на шею и поцелуями привести в себя. Однако голод и чувство юмора взяли над этим желанием верх, и Гермиона громко рассмеялась.
— Эй… Все в порядке! У тебя, как я погляжу, кухня укомплектована на славу. А раз так, значит, есть и нечто, напоминающее холодильник, так что голодными не останемся. Слышишь?
С этими словами она начала поочередно открывать дверцы, пока не наткнулась на большой (под стать самой кухне) шкаф, исполняющий функции холодильника. Вытащив оттуда яйца, помидоры и грибы, Гермиона уверенно направилась к плите и потянулась за висящей поблизости сковородой.
— Я приготовлю омлет. Надеюсь, этого будет достаточно, милорд? — несколько нахально спросила она и ойкнула, подпрыгнув от неожиданности, когда тихонько подошедший Люциус, весьма ощутимо шлепнул ее по попке.
— Не стоит дерзить мне, мисс, — чувственно протянул он, наклонившись к ее уху, и сразу же отошел, позволив Гермионе заняться приготовлением еды. Ничего не ответив, она лишь улыбнулась, ощущая, как место шлепка еще немножко покалывает.
Малфой же тем временем достал бутылку и пару бокалов, налил обоим красного вина, и один из бокалов поставил перед Гермионой. Потом уселся в деревянное кресло у стола, принявшись пристально наблюдать за каждым ее движением.
— Так-так… Значит, где здесь находится выпивка тебе все-таки известно? — не удержавшись, подколола его Гермиона.
— Дорогая, сарказм — это не что иное, как самая низшая форма остроумия. Постарайся прибегать к ней, как можно реже, — голос его сейчас звучал язвительно, можно сказать, в лучших традициях фирменного «малфоевского» стиля.
Коротко глянув на него, Гермиона увидела, как он ухмыляется.
— Ну… знаешь ли, дорогой… для обучения сарказму у меня оказался бесконечно талантливый персональный педагог…
Наслаждаясь их необидными взаимными насмешками, она ощущала в эти минуты какое-то беспричинное, ничем не замутненное счастье. Именно здесь, посреди огромной и чуть мрачной кухни старинного волшебного поместья. Казалось, мэнор и сам нуждался в непосредственном и живом общении своих обитателей, будто пробуждаясь, благодаря этому, от тяжкого сна. Хлопоча у плиты, Гермиона вдруг подумала, каким уютным и милым кажется ей сейчас это просторное помещение.
— Кстати, а ты пока мог бы накрыть на стол, — предложила она Люциусу и замерла в ожидании реакции, хотя повернуться к нему не спешила. Правда и реакции никакой поначалу не последовало.
Не выдержав, она наконец обернулась и посмотрела на него через плечо. Лицо Малфоя казалось привычно бесстрастным. Но потом, вынужденный отреагировать не только на ее фразу, но и на пристальный взгляд, Люциус вкрадчиво произнес:
— Мне казалось, тебе должно быть известно главное волшебное слово, подходящее к ситуации.
Улыбнувшись, Гермиона не сдержалась и снова поддразнила его:
— О-о-о… если бы вы только знали, как много волшебных слов мне известно, милорд…
— Ты прекрасно поняла, что я имею в виду, — почти промурлыкал ей в ответ Малфой.
Отложив в сторону венчик, которым только что взбивала яйца, Гермиона медленно двинулась в его сторону, не отводя взгляда от глаз Люциуса. Добравшись, она наклонилась и положила ладошки на его колени. Потом соблазнительно облизала губы, заметив, как он тут же уставился на них, и чувственно протянула:
— Пожааа-луйстааа… — и сразу же поднялась, чтобы вернуться назад к плите и снова заняться омлетом.
Ей ужасно хотелось посмотреть, какой же эффект произвела на него эта маленькая хулиганская выходка. И потому ребячески обрадовалась, когда спустя несколько мгновений услышала, как он громко выдохнул и тихонько ругнулся сквозь зубы. Гермионе оставалось лишь довольно растянуть рот в улыбке, упиваясь своей женской властью над этим гордым и самоуверенным мужчиной.
«Шалость определенно удалась!»
Она услышала за спиной звуки открываемых ящиков и поняла, что Малфой внял ее просьбе и ищет столовые приборы. Времени, надо сказать, на это ушло немало, но в конце концов она услышала, как на столе что-то звякнуло. Довольная Гермиона потянулась за двумя тарелками, которые сама нашла, кстати, гораздо быстрее, чем Люциус отыскал в собственной кухне вилки и ножи.
Разложив большой омлет, она поставила тарелки на стол, с некоторым опасением ожидая его реакции. Но так и не дождалась. Люциус лишь взглянул на аппетитное блюдо и удовлетворенно кивнул, принимаясь за еду.
«Что ж, и этого достаточно. Пока достаточно».
Какое-то время они молча и жадно насыщались, не ощущая при этом ни малейшей неловкости. Как будто ели вот так, вместе, рядышком сидя на кухне, уже который десяток лет. И молчание, царившее сейчас между ними, лишний раз подтверждало то, что давно уже стало понятно обоим: их души, словно настроенные друг на друга, могут общаться и без ненужных слов. Находя в этой безмолвной близости странную, но очаровывающую обоих, прелесть.
С явным удовольствием расправившись с омлетом, Малфой закончил есть раньше, и Гермиона старательно гасила в себе неуемное любопытство, побуждающее ее спросить, понравилось ли ему приготовленное. Она все еще колебалась, когда Люциус положил нож и вилку на пустую тарелку и, вознаграждая свою любопытную женщину, улыбнулся:
— Спасибо. Все было очень вкусно.
И только тогда, поймав дружелюбный прищур серых глаз и облегченно выдохнув, позволила себе улыбнуться в ответ. А потом быстро доела и поднялась из-за стола, попутно отмечая, как на лице Малфоя проступает недоумение.
— Что? Посуда и уборка кухни — за тобой… — на этом Гермиона развернулась и покинула помещение, оставляя сиятельного аристократа наедине с грязными тарелками, мисками и сковородой.
Она же неспешно прошла в небольшую гостиную, куда Люциус принес ее в самый первый вечер пребывания в Малфой-мэноре. Вспомнив тот день, Гермиона с изумлением отметила, что с тех пор прошла лишь неделя, даже меньше.
«Но как же много всего случилось между нами за это время… Мэнор больше не внушает мне ужаса. И совершенно не пугает, даже несмотря на то, что много лет был для меня одним из ночных кошмаров. Хотя… может быть это связано с тем, что дверь в большую гостиную, по-прежнему крепко запечатана…»
Тревожно оглянувшись, она подумала, как скоро к ней присоединится Малфой и не обиделся ли он на то, что столь показательно оставила его на растерзание грязной посуде. Но волнение не успело даже отчетливо оформиться, когда Гермиона услышала его шаги. Войдя через пару секунд в гостиную, Люциус (уже с бокалом огневиски в руках) подошел к дивану, присел рядом и с шутливым сокрушением выдохнул:
— Мда… Это стало для меня новым опытом…
— Как гласит магловская поговорка: все когда-нибудь случается впервые, — улыбнувшись, отозвалась Гермиона.
— Хм… — пробормотал под нос Малфой. — Они же еще, кажется, говорят, что в этой жизни нужно попробовать всё хотя бы раз. Не скажу, что согласился бы с этим…
И она с удовольствием отметила про себя тот факт, что на губах Люциуса играет безобидная ухмылка.
«Не обиделся…»
Устроившись на диване удобнее, он уже было поднес стакан к губам, но спохватившись, предложил его Гермионе. Сделав небольшой глоток, та поморщилась от обжигающей горло жидкости и вернула бокал хозяину.
— Нет… Спасибо, но не мой напиток.
Она прилегла на его плечо и, слушая спокойное ровное дыхание Люциуса, какое-то время безмолвно наблюдала за пляшущими в камине язычками пламени, но потом спросила:
— Как прошел ваш ланч с Драко?
— Хорошо, — раздался достаточно короткий ответ.
Гермионе показалось, что обсуждать эту тему у Малфоя никакого желания не имеется, но остановиться и замолчать ей снова не позволило неуемное любопытство, правда теперь уже в сочетании с природным упрямством, и потому она продолжила.
— Где вы обедали?
— В «Сверкающей палочке». Там сегодня было тихо. И нам подали восхитительные гребешки.
И снова Гермиона не удержалась.
— И как дела у Драко?
Сначала Люциус промолчал, и она даже ощутила, как его дыхание немного сбилось, но потом все же ответил:
— По-моему, очень неплохо.
Его лаконичные ответы не утоляли любопытство ни на йоту, но, даже понимая явное нежелание Люциуса говорить с ней о своем сыне, угомониться она не могла.
— А как продвигается его работа в Гринготтсе?
— Он считает, что успешно. Его уважают гоблины, кажется, он сумел доказать им свой профессионализм.
— Драко ждал твоего одобрения. Я уверена в этом. Надеюсь, ты дал понять, что доволен им.
В воздухе повисла долгая пауза. И только потом:
— Да. Надеюсь, у меня это получилось.
— У него сейчас кто-нибудь есть?
— Если ты о девушках, то думаю — да. Хотя точно ничего не знаю: ни имени, ни внешности. Ничего. Да и, если есть, сомневаюсь, что это продлится долго. Драко ни с кем не встречается подолгу…
— Почему, как думаешь?
Люциус сдержанно вздохнул.
— Он… Он очень похож на меня. Не сказать, чтобы капризен, нет. Но… Избирателен. И достаточно требователен. Драко скорее предпочтет быть один, чем делить жизнь с чужой и неинтересной ему женщиной. А ту, которая не надоела бы ему через пару месяцев, по-видимому, еще не встретил.
— Это ужасно. Я очень надеюсь, что он ее наконец встретит. И найдет свое счастье.
— Хм… С чего это ты решила начать покровительствовать моему сыну? — протянул Малфой, и в голосе его зазвучала легкая прохладца.
Гермиона поняла, что чем-то задела его.
— Прости, я не хотела обидеть тебя или Драко… Правда, не хотела. Просто… Я чувствую себя немножко виноватой, теперь, когда… — не зная, как будет правильней сформулировать мысль, она остановилась.
Повернув голову, Люциус посмотрел на нее сверху вниз.
— Когда — что?
Пару секунд Гермиона колебалась, но потом закончила:
— Теперь, когда я практически узурпировала тебя. Твое внимание. Твое время.
Малфой ничего не ответил, но она почувствовала, как рука его невольно сжалась у нее на плече.
Еще какое-то время, они снова сидели в тишине, пока Люциус вдруг ясно и четко не произнес:
— Сегодня пришли бумаги, подтверждающие мой развод.
Осознав смысл фразы, Гермиона ощутила какое-то непонятное и неприятное напряжение. Бурные страсти их собственных отношений заставили ее совершенно забыть о том, что Люциус и его жена находятся в данный момент в состоянии официального бракоразводного процесса. Она даже ни разу не спросила его ни о чем, что касалось бы Нарциссы. Да и сейчас не могла понять, как ей реагировать на это сообщение.
— Ох… Мне… жаль, что так все… — она умолкла, не в состоянии продолжить.
Их отношения в последние несколько дней, их сумасшедшая страсть, и жар, и жажда — все это обернулось вдруг банальным женским страхом, что общаясь с ней, он… пытался забыть… другую.
«Что если он и в постели со мной думал… о ней?» — Гермионе показалось, будто в горле застрял противный липкий комок, сотканный из подозрений и ужаса. Комок, который она никак не могла проглотить, пока не услышала, как Люциус заговорил.
— Знаешь, а я ведь совсем и забыл, что их должны прислать сегодня… Даже Драко ничего не рассказал. Целый день только и думал о том, чтобы скорее вернуться домой и дождаться тебя. Помнишь нашу вторую встречу у тебя в кабинете? Тогда мне пришлось уйти, чтобы не опоздать к адвокату, это было очень важно. Но я… так не хотел уходить… Почти ненавидел себя за то, что назначил обе встречи в один день. Ужасное ощущение.
О, она прекрасно помнила тот день. Помнила собственное отчаяние и собственные страхи. А еще — неясную тоску, заставляющую желать видеть этого мужчину постоянно. Каждый день. Рядом.
«Господи, — с облегчением выдохнула Гермиона. — Как же приятно узнать, что он тоже… думал в те дни обо мне, а не о ком-то другом… Спасибо. Спасибо!»
Однако радостное ликование тут же погасло, когда подумала, каково сейчас приходитсяЛюциусу.
«Как ни крути, но с этой женщиной он прожил больше двадцати лет. Она — мать его сына. Она та, с которой он пережил много всего (и хорошего, и плохого, и даже смертельно опасного). И вот теперь — всё. Кончено. Сегодня».
Она осторожно заглянула в его лицо, оказавшееся привычно нечитаемым.
— Люциус, ты как… в порядке?
Малфой ответил не сразу. Но все же ответил:
— Да.
Вот так — коротко и ясно. И в голосе его прозвучала не только убежденность, но и искреннее удивление. Будто, прислушавшись к собственным мыслям и ощущениям, он сам только что понял, что с ним действительно все в порядке. Понял, удивился и поверил в это. А потом повернулся и встретился взглядом с Гермионой.
— Я, правда, в порядке. Особенно теперь, когда у меня есть ты.
Люциус медленно, дразнящее медленно, наклонился к ее губам, и поцелуй их был сейчас так нежен, что на глаза Гермионы навернулись непрошенные слезы. Но не горькие, нет. Сладкие.
Уже скоро он неохотно отстранился, взял ее за руку и повел наверх. В спальню.
========== Глава 27. Разрыв ==========
Ночь они снова провели, переплетаясь в объятиях, и даже сквозь сон невольно прижимались друг к другу, не желая отрываться ни на секунду. Обоим это казалось таким естественным, что приближение утра и он, и она ожидали почти со страхом, понимая, что снова придется расстаться. И одна лишь мысль о предстоящей разлуке причиняла странную (тупую и ноющую, но от этого не менее мучительную) боль.
Именно ее первым же делом ощутила Гермиона, когда проснулась. Неотвратимое объяснение с Роном пугало до дрожи, хотя она и понимала, что обязана объясниться с ним по-человечески. Обязана сделать это в память о дружбе, о былой любви, о проведенных вместе годах. Понимать — понимала, но избавиться от ощущения ужасной, душащей агонии не получалось.
«Нет! Нужно успокоиться и взять себя в руки. Врать Рону и продолжать существовать рядом с ним в этой гнусной лжи я все равно больше не могу… Да и Рональд не дурак! Он понял, что у меня кто-то появился, просто не может понять, кто это…»
Гермиона взглянула на часы: времени оказалось больше, чем она думала, а на самое начало рабочего дня у нее было запланировано совещание. Попытавшись шевельнуться, она ощутила, как тяжелая и теплая рука Люциуса, лежащая на ее животе, тут же инстинктивно напряглась, с силой прижимая к кровати.
«Черт… Да я тоже! Тоже не хочу никуда уходить, но нужно. Причем срочно!»
Попытка приподнять его руку и убрать с себя успехом также не увенчалась: Люциус лишь укоризненно простонал что-то сквозь сон и, подтянув ее к себе, прижал еще крепче. Откинувшись на подушку, Гермиона невольно улыбнулась этому собственническому жесту и тихонько зашептала:
— Люциус… Люциус, проснись. Слышишь? Мне пора подниматься. На утро назначена встреча, я не могу опоздать сегодня. А времени уже много…
Глубоко вздохнув, Малфой медленно приоткрыл глаза.
— Дорогая, мне начинает казаться, что ты слишком много времени уделяешь этой чертовой работе, — лениво протянул он.
Гермиона язвительно усмехнулась.
— Если учесть, что ты — это тоже как бы часть моей работы, то не тебе жаловаться на мою занятость.
— Хм… Но не тогда, когда хочу оставить тебя у себя под боком и трахать целый день, пока не взмолишься о пощаде.
Его слова, а особенно низкий и чувственный тон, которыми они были произнесены, заставили Гермиону покраснеть и отвести глаза.
Малфой приподнялся на локте.
— Что такое, мисс Грейнджер? Какое милое смущение окрасило румянцем ваши прелестные щечки… Ну-ну, разве стоит стесняться того, кто так жаждет обладать вами? Денно и нощно.
Люциус склонился над ней, начав неспешно прокладывать дорожку из поцелуев и постепенно приближаясь к груди. Прикосновения его губ обжигали и уже скоро, когда Малфой вобрал в рот один из сосков, дотронувшись до второго пальцами, Гермиона выгнулась на кровати и протяжно застонала в тишину комнаты.
«Господи… Как же я люблю, когда он делает это… И он знает. Знает!»
Какое-то время она молча наслаждалась ласками, ощущая, как влагалище становится влажным и ноющим от нестерпимого желания, когда Малфой вдруг с силой сжал на соске пальцы, прикусив зубами второй. Заставив ее вскрикнуть и дернуться на кровати, забившись в чувственной агонии.
Положив ладошку на затылок Люциуса, Гермиона тихонько, но настойчиво толкнула его ниже. Туда, где отчаянно нуждалась сейчас в его прикосновениях. Понимая, что время их поджимает, он не медлил и быстро скользнул вниз, сразу же находя языком клитор. Еще секунда, и Малфой уже толкнулся пальцами во влагалище, а потом, чуть осторожней, и в анус. Гермиона на секунду замерла от проникновения, все еще ощущая дискомфорт и легкую боль, но все это прошло, как только его пальцы начали медленно, хотя и уверенно двигаться, вторя движениям ласкающего языка.
Ощущая, как внутренности плавятся, будто в огненной лаве, а сама она проваливается в какое-то сладкое бредовое состояние, Гермиона со стоном прошептала:
— Пожалуйста… Прошу, пожалуйста… хочу ощутить внутри тебя, Люциус… тебя самого…
Не в силах ждать дольше и рывком поднявшись на кровати, она схватила его плечи, лишь на несколько секунд остановившись, чтобы торопливо коснуться поцелуями его обнаженного торса, а потом резко опрокинула Малфоя на спину. И тут же опустила голодный взгляд на возбужденный член, казавшийся ей восхитительным.
«Как же он… великолепен…» — мелькнуло в голове, пока она почти задыхаясь от вожделения, любовалась лежащим на кровати мужчиной.
Но терпение в конце концов лопнуло. Приподнявшись на колени и перекинув через Люциуса ногу, Гермиона застыла прямо над головкой напряженного члена, заставив теперь уже Малфоя глухо застонать от нескрываемого вожделения. Рассудок Люциуса туманился от зрелища склонившейся над ним в утреннем полумраке спальни обожаемой ведьмы, чьи полушария груди, оказавшись перед его глазами, сводили с ума, а торчащие соски так и просились к нему в рот. И в этот миг его томительное ожидание подошло к концу: Гермиона так медленно, дразняще и мучительно медленно, начала опускаться, что Люциус не выдержал и, с силой вцепившись в бледную кожу ее бедер, глухо прорычал что-то и насадил на себя полностью.
Закусив губу и откинув назад голову, на какое-то время Гермиона замерла, будто заново привыкая к ощущению этой твердой и упругой плоти внутри себя. Ей почти всегда требовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к крупному члену Малфоя. И это искренне восхищало обоих. Но уже скоро бездействие начало казаться мучительным, и она принялась размеренно и неторопливо двигаться, чувствуя, как дрожит Люциус от ее неспешных движений. Еще совсем чуть-чуть и он не выдержал:
— Черт… быстрее же, ведьма! Прошу тебя… Хватит сводить меня с ума. Ну же, девочка…
Внутренности скрутило от этих слов тугой пружиной, заставившей Гермиону двигаться быстрее и быстрее в жарком стремлении выполнить его просьбу и достичь собственной разрядки. Люциус услышал, как дыхание ее стало быстрым и сбивчивым; увидел, как мерно покачиваются ее небольшие аппетитные грудки; почувствовал, как судорожно начинают сжиматься мышцы влагалища, предвкушая оргазм. А уже скоро Гермиона (ощутив, как постепенно набирающая силу волна наслаждения подхватила ее и, закружив в чувственном водовороте, накрыла с головой) громко прокричала в тишину комнаты:
— Боже мой, Люциус… о, да… это прекрасно… это… просто чудесно… Люциус!
Не выдержав всего этого, Малфой ощутил, как собственное тело напрягается и, конвульсивно дернувшись, выгнулся, прижал ее к себе крепче и бурно излился в обжигающую и тесную влажность этой бесконечно желанной женщины. И только имя в экстазе сорвалось с его губ:
— Гермиона…
Разгоряченная и влажная от пота Гермиона тяжело рухнула на него и замерла, хрипло хватая ртом воздух. Ей казалось, будто все косточки в теле расплавились в огненной лаве, и она уже больше никогда не сможет даже шевельнуться, не то чтоб двинуться с места. Еще раз глубоко вздохнув, она устало смежила веки и тут же почувствовала, как Люциус обнял ее за талию и крепко прижал к себе. И эта крошечная деталь почему-то тронула и взволновала.
«У нас не получается оторваться друг от друга… Даже после сумасшедших оргазмов. Нам всегда мало…»
Несколько минут они лежали молча, восстанавливая дыхание, но постепенно Гермиона пришла в себя. Осознав происходящее, его место, а самое главное — время, она дернулась и расстроено выдохнула в грудь Малфою:
— Кажется, я опаздываю.
— А мне кажется, ты опаздывала уже полчаса назад, — с ленивой томностью протянул в ответ тот, тем не менее, продолжая все также крепко прижимать ее к себе.
— Так-то да…
Прошло еще несколько минут. Оба по-прежнему оставались неподвижны, пока наконец с мучительным стоном Гермиона не поднялась и, упираясь в его грудь так, что даже слегка впилась ногтями, не встала с кровати. На что Люциус тихо зашипел, откинув голову на подушку, а потом еле слышно пробормотал что-то очень похожее на «Не уходи…». Отчего на ее глаза чуть не навернулись слезы.
«Если я не уйду прямо сейчас, то не смогу оторваться от него сегодня вообще», — с этой мыслью Гермиона быстро, и не оборачиваясь, прошла в ванную.
Уже скоро она торопливо одевалась после наспех принятого душа, а Малфой по-прежнему лежал на кровати, не отводя от нее взгляда.
— Ты не успела позавтракать…
— Ничего. Перекушу что-нибудь в министерстве, — она вдруг вспомнила кое о чем и повернулась к нему. — Господи, как же я могла забыть об этом? — подойдя к кровати, присела на краешек. — У меня же заказано два билета на концерт завтра вечером.
Люциус насмешливо приподнял бровь и с толикой цинизма протянул:
— На какой еще концерт?
— Дождешься и увидишь! Думаю, тебе понравится этот сюрприз, — она вдруг замолчала, и Малфой, будто почувствовав ее напряжение, ласково поладил маленькую ручку. — Люциус, я не смогу прийти сегодня вечером.
— Чего-то подобного я ожидал…
— Я хочу сегодня сообщить ему, что между нами все кончено.
Ответом послужило молчание.
Гермиона наклонилась и нежно поцеловала Малфоя в уголок рта.
— Не знаю, как смогу пережить эту ночь без тебя.
— Аналогично.
— Приходи завтра после обеда в министерство, я оставлю окно. Проведем официальную… встречу, а потом поужинаем и пойдем на концерт. Ну, а после него я вернусь в мэнор уже насовсем… Если ты, конечно, хочешь этого… — сбивчиво закончила она, явно нервничая.
Глаза Малфоя сверкнули, когда пальцы сомкнулись на ее запястье.
— Как я могу не хотеть этого? Когда мой дом пуст без тебя… И сам я — пуст без тебя.
Слезы навернулись на глаза теперь уже по-настоящему, когда Гермиона наклонилась, чтобы поцеловать его на прощание. И он ответил. Жадно. Страстно. Так, что ей пришлось почти вырываться из этого глубокого поцелуя, отдающего чем-то щемящим и болезненным.
Не найдя в себе сил сказать что-то или даже просто обернуться напоследок, она поспешно вышла из комнаты, задыхаясь и почти ничего не разбирая перед собой от текущих по лицу слез.
А покинув поместье, сразу же аппарировала в министерство, где успела быстро наложить на лицо маскирующие чары перед той самой встречей, на которую так боялась опоздать. Опасалась Гермиона напрасно: опоздать она не опоздала, да и заплаканного лица никто из коллег, к счастью, не заметил.
Наполненный острой тоской по Малфою и в то же время какой-то странной и непонятной пустотой, этот рабочий день тянулся для нее мучительно долго, и ближе к его окончанию она уже не могла ничего делать и просто сидела, бездумно уставившись в разложенные на столе пергаменты.
В пять часов вечера, понимая, что оттягивать встречу с Роном причин больше нет, она медленно сложила мелочи в сумочку и вышла из кабинета. Поначалу собралась пройтись, но уже скоро передумала, решив аппарировать почти к самому дому.
«Каким бы тяжелым не было это объяснение, будет лучше, если я покончу с ним как можно скорее», — и все же, когда тяжело поднялась по лестнице и открыла дверь, внутри что-то болезненно сжалось от страха и ощущения вины.
Рона она увидела сразу: тот привычно сидел в гостиной, уставившись в телевизор. И даже не обернулся. Какое-то время Гермиона молча смотрела на его затылок. Упрямство, с которым он игнорировал ее, вызывало неосознанную ярость, но она поспешила мысленно успокоить себя:
«Не об этом нам сегодня нужно поговорить. И пришла я сюда не для того, чтобы предъявлять Рональду какие-то претензии. В конце концов, нам через очень многое пришлось пройти вместе, и какая-то частичка моей души будет любить его всегда. Вот только… как друга. Потому что, как мужчину, я полюбила другого… И изменить это не в силах».
Сердце Гермионы кольнуло от осознания того, что ей придется причинить боль (страшную, ужасающую боль!) одному из самых близких и самых дорогих ей людей. Можно сказать, даже уничтожить его.
«Как я смогу так подло и предательски обидеть Рона? Тем более Рона? После всех этих лет…» — Гермиона вдруг ощутила, что, несмотря на стремление держать себя в руках, ее одолевают дрожь и постыдная трусость.
Уже сделав шаг в комнату, она поняла, что так и не закрыла входную дверь и вернулась в прихожую, краем глаза увидев, как Рон слегка повернулся в ее сторону, прежде чем снова уставиться в экран телевизора.
Потом ощутила, что лицо снова намокло от бегущих по нему слез, и принялась судорожно вытирать их ладошками, мыслями вдруг опять вернувшись к Люциусу и тому, как они расставались сегодня утром. Болезненная судорога уже в который раз пробежалась по телу.
«Я не могу больше обманывать Рона. Довольно!»
Наконец Гермиона собралась с духом и, глубоко вдохнув, вошла в комнату, присела на стул неподалеку от Рона и, направив на телевизор волшебную палочку, выключила его.
Тишина, повисшая сейчас в воздухе, казалась невыносимой и столь разительно отличалась от мирного и уютного молчания между ней и Люциусом, что на секунду она даже зажмурилась. Но затем собралась с духом и негромко произнесла:
— Рон, нам нужно поговорить.
Тот упорно не смотрел на нее, хотя Гермиона и была уверена, что какая-то реакция все-таки последует. Протянулось еще несколько мучительных мгновений, когда Рон наконец нарушил молчание.
— Как дела у твоей подруги?
— Рон… — Гермионе показалось, что язык превратился в наждачную бумагу, и она замолчала. Но потом продолжила. — Я не могу так больше. Это больше не может продолжаться.
С каждым словом Гермиона говорила все более ясно и уверенно. Хотя и боялась, что Рон сделает вид, будто не понимает, о чем речь. И он действительно попытался.
— Продолжаться что, Гермиона? — в его голосе звучала нескрываемая горечь.
— Наши с тобой отношения.
Рон ничего не ответил, и ей было ужасно страшно посмотреть ему в глаза.
Казалось, прошла целая вечность, а они все сидели и молчали, молчали, молчали… Пока Рон не поднялся с дивана.
— В таком случае — уходи…
И повернулся, чтобы выйти из комнаты. Гермиона быстро встала.
— Рон, я…
Но тот вдруг остановился и с искаженным от ярости лицом повернулся к ней.
— Кто он?
Ничего не ответив, Гермиона молча качнула головой. Рон шагнул ближе, и она чуть попятилась.
— Я спрашиваю, Гермиона: кто он, черт возьми?
— Не он стал причиной того, что я решила уйти… — опустив глаза, медленно проговорила она.
— Да неужели? А кто тогда? Я? Потому что вдруг стал для тебя полным дерьмом? Вот так — просто и ясно, а что самое главное — неожиданно? — голос Рона был сейчас настолько лишен каких бы то ни было эмоций, что Гермиона с трудом узнавала его.
— Нет. Просто… Я изменилась. И сейчас каждому из нас нужно в этой жизни нечто разное.
— С каких это пор?
Гермиона пожала плечами.
— Ну же! Ответь! Насколько я могу судить, что-то произошло именно в последнее время. До этого с тобой все было в порядке, и у нас все было прекрасно. Не понимаю… Я просто не могу понять… — вцепившись руками в шевелюру, Рон принялся ходить по комнате, и ей снова стало его мучительно жалко. — Это началось после той командировки, да? Я вернулся, и ты… ты уже была другая… И постоянно хотела секса… Что бы это значило, Гермиона? Тогда у тебя с ним все только начиналось? Черт… но почему? Ведь у нас все было так хорошо до этого…
— Нет… — почти прошептала она в ответ.
— Что — нет? Что — нет, Гермиона?! — Рон пытался держать себя в руках, но голос его был пронизан горькой яростью.
— Я пыталась обмануть себя, что все хорошо.
Она задохнулась от исказившей его лицо боли, которая синхронно отозвалась и в собственной душе, но лгать больше не могла. И уже чувствовала, как тяжкое и муторное бремя, тяготившее ее все эти недели, исчезает, потихоньку опадая с плеч.
На какую-то секунду Рон сжал кулаки, но потом снова взял себя в руки.
— Я уже спрашивал тебя, но теперь спрошу снова: это Снипуорт?
Гермиона чуть не заплакала, но ответила честно и твердо:
— Нет, конечно, нет…
— Тогда кто?
Гермиона опять качнула головой в отрицании. Даже зная, что неопределенность сводит его с ума, сказать ему правду она не могла.
— Пожалуйста, Рон, не надо…
— Я спрашиваю: Кто. Этот. Человек? Потому что. Имею. Право. Знать.
В его голосе Гермиона вдруг услышала столько ядовитой злобы, что на миг даже показалось, будто он готов ударить ее. Хотя и знала, что Рон никогда не поднимет руку на женщину. А потом увидела, как он побледнел, на глазах становясь пепельно-серым.
— Это Гарри?
— Нет! Как ты можешь?! — не выдержав, Гермиона тоже сорвалась на крик. — Пожалуйста, Рон, не спрашивай меня больше. Я уже сказала, что не он причина происходящего!
Но тот уже не мог остановиться.
— Я хочу знать его имя. Скажи мне, Гермиона. Скажи мне! Я имею право знать это!
— Прекрати. Я не собираюсь тебе ничего рассказывать, — категорично отрезала она, пытаясь закончить этот, уже ставший бессмысленным, разговор. — Не надо, Рон. Успокойся.
И тут последние остатки его достоинства и самоконтроля исчезли, и он заорал во весь голос:
— Кто это?! Какого черта ты не можешь сказать мне, кто тебя ебет?!
Понимая, что колени у нее предательски подкашиваются, и боясь вот-вот сползти прямо на пол, Гермиона заплакала, прокричав в ответ уже сквозь слезы:
— Да потому, что не хочу делать тебе еще больнее!
Ошеломленный Рон замер, будто подавившись этими словами, и лишь тяжело дышал, глядя на нее ничего не понимающим взглядом.
— Еще больнее? Как, твою мать, ты можешь сделать мне еще больнее? Когда ты и так уничтожила меня сейчас… — он отвернулся и снова задал этот вопрос, только теперь будто спрашивая самого себя. — Кто, черт возьми, это может быть, чтобы причинить мне еще большую боль?
Гермиона вдруг четко осознала, что должна уйти. Прямо сейчас. Немедленно. Она уже выходила из квартиры, когда обернулась и негромко произнесла:
— Я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь простить меня. Мне очень жаль… Прощай, Рон.
Потом выскользнула прочь и закрыла за собой дверь, оставляя за нею свое прошлое. Навсегда.
========== Глава 28. Боль ==========
Выйдя из подъезда, Гермиона отошла совсем недалеко и уже скоро устало прислонилась к стене соседнего дома. Сейчас казалось, будто она окаменела от мучительного чувства вины, которое вслед за болью порождало в душе еще и какую-то странную пустоту. Думать не хотелось ни о чем, даже о Люциусе. Особенно — о Люциусе.
Прошло больше часа, а Гермиона все стояла и стояла, и только слезы, которые она даже не удосуживалась вытирать, ручьями стекали по измученному лицу и падали вниз. Боль от потери близкого человека, ощущение собственного предательства и в то же время уверенность, что поступила так, как и должна была поступить — все это смешалось в такую невероятную по силе смесь эмоций, что Гермиона была уверена: этот день она забудет не скоро. А может, и никогда.
В конце концов она заставила себя двинуться дальше и, даже не осознав толком, направилась в единственное место, где смогла бы провести эту ужасную для себя ночь. Приблизительно через час Гермиона оказалась на площади Гриммо и, прошептав заклинание, увидела, как здания по обе стороны от дома Гарри с глухим стоном раздвигаются в разные стороны. Осталось лишь подняться на крыльцо и позвонить, но сделать это казалось чем-то ужасно страшным.
«Что я скажу им? Как я скажу им правду? И как Гарри и Джинни отреагируют на эту самую правду?»
Поняв, что и в этом случае оттягивать неизбежное бессмысленно, Гермиона наконец потянулась и нажала кнопку звонка. Уже совсем скоро дверь ей открыл улыбающийся Гарри, который, увидев ее заплаканное лицо, улыбаться тут же перестал. Лишь отступил назад, пропуская ее в дом, и расстроено пробормотал: «Входи». И Гермиона поняла, что он уже обо всем догадался.
Она прошла на кухню, где за столом сидела Джинни, листающая какую-то книгу. Подняв голову, она удивленно и пристально уставилась на Гермиону, отчего та сразу же ощутила жуткую неловкость, осознав, что рассталась не просто с бойфрендом, а с родным братом лучшей подруги. С которой сейчас придется объясниться.
Джинни поднялась и коротко пригласила ее присесть, что Гермиона и сделала, продолжая чувствовать себя последней дрянью. Следом за нею в кухню вошел Гарри, без слов налил чаю и, поставив перед Гермионой чашку, уселся на соседний стул. Воцарилось тяжелое молчание. Друзья ни о чем не спрашивали, а лишь молча ждали, когда она сама скажет то, о чем уже догадывались они оба.
Долгое время Гермиона не могла говорить и просто сидела, плотно обхватив руками чашку с темной горячей жидкостью. Но продолжаться вечно это не могло, поэтому в конце концов она посмотрела на них и тихо, но отчетливо, проговорила:
— Я ушла от Рональда.
Ничего не ответив на это, Гарри лишь мрачно потупился, зато Джинни уставилась на нее горько и разочарованно. На какое-то время в кухне снова повисла гнетущая тишина, но потом Гарри глубоко вздохнул и заговорил. Монотонно и почти без эмоций.
— Что ж, понятно. На самом деле мы поняли это сразу, как только ты пришла. И… как он?
Чувство вины навалилось на Гермиону с новой силой, и она сокрушенно уставилась в свою чашку. Встречаться взглядами с друзьями было невыносимо.
— Я… я не знаю. Он остался там, в квартире.
Гарри и Джинни переглянулись. Гермиона понимала, что в эту минуту они без слов обсуждают, стоит ли кому-то из них направиться к Рону прямо сейчас. И очень надеялась, что так и случится, что кто-нибудь обязательно будет рядом с ним в этот ужасный для него вечер. Гермиона очень хотела, чтобы лучший друг или родная сестра хоть как-то поддержали его и помогли справиться с той болью, которую причинила ему сегодня, да и не только сегодня. Чувствуя, как состояние тяжкой напряженности достигло апогея, она замерла, не двигаясь и даже почти не дыша.
Тишину нарушила Джинни, и в ее голосе Гермиона ясно слышала нескрываемую боль.
— Я так ничего и не понимаю, Гермиона. Ничего! Почему? Ведь у вас с ним все было хорошо. Мы с Гарри даже завидовали иногда, насколько спокойно и бесконфликтно вам удается уживаться друг с другом. Просто… Все так внезапно. Совершенно внезапно.
— Это не совсем так, Джинни, точнее… это было не совсем так, как казалось вам со стороны… — Гермиона запнулась, не зная, как продолжить.
— А как тогда?
— Думаю, я уже давно обманывала себя, что у нас все хорошо. Да, я знаю, что со стороны так и должно было казаться, но… это было обманчивое впечатление, поверь. А теперь, когда я знаю, как оно может быть на самом деле, по-настоящему, я не могу больше оставаться с Роном…
— Но, — включился в разговор Гарри. — Что такого могло произойти, чтобы ты стала вдруг смотреть на ваши с Роном чувства по-другому? Что послужило причиной такого резкого изменения твоего отношения к нему, да и вообще к жизни? У тебя на работе что-то происходит? Так расскажи нам! — он даже не сомневался в ее верности, но Гермиона знала, что Джинни далеко не так наивна, как ее бойфренд. И, конечно, она заговорила почти сразу же вслед за Гарри.
— Ты встречаешься с кем-то, правда? Рон уверен, что это так и есть, и я согласна с ним, — в ее голосе звучала холодная ярость, расстроившая Гермиону еще сильнее.
«Они имеют право ненавидеть меня. Ведь мы не просто так расстались с Роном. Не потому, что банально не сошлись характерами. Я предала его. Изменила с другим… и даже не жалею об этом…»
Не в силах поднять глаза на друзей, Гермиона сидела и молчала, снова уставившись в чашку с чаем, и ее молчание стало для них тем, чем и должно было стать — знаком согласия.
— Черт, Гермиона. Я не думал, что все именно… — начал Гарри.
Этого она вынести уже не смогла. Закрыв лицо ладонями, Гермиона громко разрыдалась и почти простонала сквозь всхлипы:
— Я не хотела, чтобы это случилось, я думала, что счастлива с ним, но… на самом деле мне лишь казалось… А теперь, я стала другой, и мы с Роном совсем чужие друг другу… И я… да, я встречаюсь с другим мужчиной, и то, что происходит между нами, никогда не случалось между мной и Роном. Если бы я не встретила его, то и не знала бы, что такое может быть, и продолжала бы жить дальше и думать, что счастлива. Но теперь знаю! Знаю, какой счастливой становлюсь рядом с этим человеком. И не могу быть прежней, — она замолчала, пытаясь взять себя в руки, но все еще продолжала всхлипывать, а когда чуть затихла, то закончила уже спокойнее. — Мне очень жаль, что все так случилось. И я могу лишь мечтать, что когда-нибудь Рон сможет простить меня. Но жить с ним больше не могу. И не хочу…
— И как… среагировал на все это Рон? Ты подумала, как он теперь будет жить? Со всем этим… — Гарри старался говорить спокойно, но в голосе его явно звучала обида за друга и тревога о нем.
Гермиона отвернулась, ощущая, как чувство вины отдает болью в сердце.
— Я понимаю, что ему сейчас плохо. Очень плохо… И наверное, будет больно еще долго… Так же, как и мне будет больно и стыдно за все… Но так будет лучше. Рон заслуживает счастья, а я уже не смогу сделать его счастливым. Думаю, сейчас он постарается забыться в работе…
— Точнее, ты именно на это и надеешься, не так ли? — резко отозвалась Джинни, прерывая ее жалкие попытки оправдания.
— Пожалуйста, Джинни, не надо… — начала было Гермиона, но та снова перебила ее.
— И кто же он?.. Этот рыцарь в сияющих доспехах… Этот… открывший для тебя счастье герой?
Не отрывая взгляда от стола, Гермиона качнула головой в отрицании.
— Почему ты не хочешь сказать нам, Гермиона? Теперь-то какая разница? — и тут Джинни осенила догадка. — Или это кто-то, кого мы хорошо знаем, правда? Черт, ответь мне: кто это?!!
Гермиона продолжила изучать годовые кольца в древесине столешницы.
— Я не могу сказать вам…
Будучи гораздо спокойней своей разъяренной возлюбленной, Гарри попытался подойти к этому вопросу несколько с другой стороны.
— Гермиона, поверь, мы не желаем тебе зла. То есть, я имею в виду, что нам нужно понять, как этот человек относится к происходящему. Что он чувствует к тебе? Согласись, ведь это тоже важно.
И она вдруг осознала, что, даже не зная прямого ответа на этот вопрос, знает другое… Главное. То, что сказал ей сегодня утром Люциус, перед тем, как она покинула мэнор: «…мой дом пуст без тебя… И я сам пуст без тебя».
— Я нужна ему. Очень нужна, — ее ответ прозвучал ясно и четко.
— Хорошо, допустим, что это так. Но сможешь ли ты представить себе, что находишься с ним постоянно, живешь с ним, и будешь жить… всю жизнь? Ты готова к этому? — продолжал нажимать на нее Гарри.
Гермиона задумалась. Нет, она ни минуты не сомневалась, что жить с Люциусом и находиться с ним постоянно — это как раз то, чего она и сама ужасно хочет. Но вот насчет «всей жизни»… Надо признать, что вопрос Гарри застал ее врасплох, и она действительно задумалась. Задумалась и уже скоро ощутила, как чувство неопределенности, тяжким грузом давившее на плечи, вдруг исчезает, даруя странное облегчение. И обрадовавшись этой неожиданной легкости, она прямо и честно, глядя своему лучшему другу в глаза, ответила ему:
— Да. Готова.
— Так кто это, Гермиона? — Джинни никак не могла успокоиться, как и совсем еще недавно ее брат.
— Пожалуйста, не спрашивай меня об этом. Я не смогу сказать вам, — Гермиона расстроенно схватилась за голову, ощущая, как от этого вопроса к горлу поднимается противная тошнота.
— Да теперь-то какая разница? Если вы собираетесь продолжать… отношения, то мы все равно узнаем об этом. Рано или поздно, — Джинни определенно не желала слезать с волнующей ее темы. — Это, случаем, не Шеклбот? Боже, что я несу… Просто уже не знаю, на кого и думать. Может, Невилл?
Смехотворность ее предложений была настолько очевидной, а Гермиона уже настолько взвинченной, что в ответном смехе явно послышались истерические нотки. Она понимала, что смех ее выглядит сейчас со стороны вызывающе и даже глупо, а во взгляде Джинни закипает все большая и большая ярость, но остановиться не могла. Хотя и боялась, что еще минута — и этот идиотский смех перейдет в самую настоящую истерику. Невероятным усилием воли Гермиона постаралась взять себя в руки.
— Нет… конечно же, нет… это ни тот, и ни другой. Ради бога, Джинни, прекрати гадать…
Она наконец успокоилась, и в кухне снова повисло напряженное молчание. Молчание, которое оказалось нарушенным тем, кто знал ее лучше всех на свете.
— Гермиона, а это случайно… не Драко Малфой? — вопрос Гарри прозвучал спокойно и даже как-то задумчиво.
Ощущения оказались сродни удару под дых, поскольку она никак не ожидала, насколько близко удастся подобраться к правде лучшему другу. Невольно приоткрыв рот от удивления, Гермиона недоверчиво уставилась на размышляющего о чем-то Гарри и поняла, что тот напряженно ждет ее ответа. А еще поняла, что своей реакцией невольно дала ему знать, насколько недалек он от истины.
— Нет, Гарри, что ты такое несешь? Честно. Нет, это не Драко. Поверьте, у меня нет и не может быть романа с Драко Малфоем… — торопливо забормотала она, всматриваясь в их лица в ожидании реакции и с ужасом ожидая, а не прозвучит ли сейчас следующий вопрос, до которого остался всего один шажок.
«И смогу ли я тогда соврать им? По-настоящему соврать?»
Но и Гарри, и Джинни молчали. Вопрос, которого она так боялась, повис в воздухе, но произнесен так и не был. По их лицам казалось, что оба они не очень-то поверили в отрицание ее отношений с Драко, но спрашивать о чем-то еще так и не решились. Тишина, воцарившаяся на этот раз, стала особенно гнетущей, и ей вдруг ужасно захотелось рассказать им правду. Вот только понимала, что это будет ошибкой. Большой ошибкой. И мысленно прикусила себе язык.
Почувствовав страшную усталость от этого длинного и ужасного дня, Гермиона поняла, что объяснять им что-то дальше и выслушивать то, что они посчитают долгом сказать ей, сил больше не осталось. Ей нечего сказать им больше. Оставалось только одно: попросить прибежища на эту ночь. И она бы не удивилась, если б в этом самом прибежище ей сейчас отказали.
— Я… хочу попросить вас об одолжении… Разрешите мне переночевать здесь. Просто… мне некуда идти сегодня… Извините, я понимаю, что это выглядит с вашей точки зрения наглостью…
Гарри ничего не ответил, но Гермиона почувствовала его молчаливое согласие. Джинни же была настроена не столь гостеприимно.
— Почему ты не хочешь отправиться к нему?
Гермиона снова опустила голову.
— Не сегодня…
— Понятно. Значит, завтра побежишь? — горько и цинично поинтересовалась Джинни, и Гермиона снова ощутила, как ее охватывают стыд и вина.
— Конечно, ты можешь остаться здесь, Гермиона, — Гарри будто торопился прервать эту тяжелую беседу.
Джинни резко повернулась, чтобы посмотреть на него: во взгляде ее сверкнула ярость. А потом быстро поднялась со стула и потянулась за своей палочкой.
— Я направляюсь к Рону. И ночевать сегодня буду там.
Ее слова тоже причинили боль, но и стали для Гермионы облегчением. Она искренне обрадовалась, что сегодня вечером Рон все же окажется не один.
Джинни стремительно вышла в коридор, и вслед за этим почти сразу прозвучал хлопок аппарации. Гарри с Гермионой еще долго сидели в тишине, ни о чем не спрашивая друг друга, и не произнося никаких банальных фраз утешения или отвлечения. Но потом он наконец поднялся.
— Пора спать. Где гостевая комната, ты знаешь. Я… оставлю для тебя в ванной чистые полотенца. Спокойной ночи, Гермиона.
— Спокойной ночи, — тихо отозвалась она, и Гарри уже выходил из кухни, когда бросила ему вслед: — Спасибо тебе большое… Мне ужасно жалко, что так все вышло.
Ничего не ответив, он слегка кивнул и ушел наверх. А Гермиона осталась одна.
Еще какое-то время, сидя в темной и пустой кухне, она не ощущала внутри ничего, кроме болезненной, рвущей душу, опустошенности. Но потом, будто с трудом продираясь сквозь колючие заросли всех тех мучительных ощущений, в которые она почти погрузилась сегодня, на смену опустошенности начало приходить другое чувство. Гермиона поняла, что ужасно скучает по Люциусу. И больше всего на свете хочет сейчас лишь одного: подойти к нему и попросить, чтобы обнял. И прижал к себе крепко-крепко, будто защищая этими объятиями от всего страшного и горького, что так мучило все это время. Осознание этого настолько потрясало, что с губ ее во мрак и пустоту чужой кухни невольно сорвалось:
— Я люблю его. И мне плевать, кто и как к этому относится. Так уж случилось, что я его люблю…
Ей вдруг подумалось, каково пришлось Люциусу, когда он, сидя в мрачном одиночестве мэнора, за бутылкой виски тоже раздумывал о причинах своего разрыва с Нарциссой. Винил себя, стыдился прошлого, клял за ошибки… и понимал, что ничего изменить уже не в силах.
«Хорошо, что я не направилась сегодня в мэнор. Это было бы неправильно. Сегодня вечером нам обоим нужно остаться наедине со своим прошлым, и каждому со своей совестью».
Поспать этой ночью ей практически не удалось. Сменяющие друг друга моменты бодрствования и тяжкой муторной дремоты оказались наполнены обрывками воспоминаний и каких-то фраз (то чужих, обвиняющих ее в чем-то, то собственных — объясняющих или оправдывающихся). Окончательно проснувшись еще задолго до рассвета, Гермиона лежала в темноте, думая о том, что, наверное, вот так чувствуют себя перенесшие ампутацию больные, когда теряют что-то, что привыкли считать своим на протяжении долгого, долгого времени.
«Рон так много лет был частью моей жизни. И такой важной частью… Другом, любимым человеком, первым мужчиной. А сколько всего (хорошего и плохого, страшного и прекрасного) пережили мы вместе! И вот теперь… его больше не будет в моем мире, потому что я сама решила исключить Рона из этого мира…»
На нее с новой силой набросились угрызения совести и жалость к брошенному другу. И все же, несмотря на эти невеселые размышления, в своих поступках она так и не ощутила раскаяния. Более того, сейчас она с нетерпением ждала момента, когда сможет наконец увидеть Малфоя — прижаться к нему, почувствовать рядом, услышать спокойный и чуть насмешливый голос, шепчущий ей слова утешения.
«Нет, конечно же, он не избавит меня от ощущения предательства, но когда он рядом… я понимаю, что поступаю правильно, и на этот раз тоже поступила так, как и должна была. Скорее… Я хочу, чтобы скорее наступило утро!»
Наконец Гермиона увидела, как небо за окном поначалу посветлело, а затем и окрасилось в нежный розовый цвет наступающего рассвета. Стараясь не шуметь, она привела себя в порядок и быстро приготовила тост, собираясь съесть его на ходу. Привычная атмосфера дома на площади Гримо казалась сегодня гнетущей и мрачной.
Она уже направлялась к входной двери, когда столкнулась со спускающимся по лестнице Гарри. Встретившись взглядом, Гермиона остановилась и с благодарностью обратилась к старому другу:
— Спасибо, что позволил мне остаться здесь. И прости, что заставила тебя пройти через это… Спасибо, Гарри.
Тот кивнул. Сейчас по его лицу было заметно, что он уже смирился с выбором, который сделала одна из самых близких ему людей.
— И ты не обижайся, если что не так… Гермиона, я и вправду хочу, чтобы мои друзья были счастливы. И Рон, и ты. А вместе или по отдельности — на самом деле не столь важно… Просто… придется стиснуть зубы и как-то пережить это непростое время, вот и все.
Почувствовав облегчение, смешанное с нежностью, она открыто улыбнулась в ответ.
— Спасибо, что пытаешься понять меня. Я люблю тебя, Гарри. Ты — настоящий друг…
Не дожидаясь ответа, Гермиона Грейнджер вышла за дверь. И шагнула с крыльца на оживленную часом пик улицу утреннего Лондона.
========== Глава 29. Утешение ==========
Оказавшись в толпе целеустремленно спешащих на работу людей, Гермиона несколько расслабилась и тоже торопливо зашагала к метро.
«Жизнь продолжается. Что сделано, то сделано. И после обеда ко мне придет Люциус…»
А когда уже сидела в вагоне, вдруг похолодела от кольнувшей мысли:
«Он же придет, правда? Он же точно придет?!» – ее охватил недюжинный страх того, что их разлука (пусть и короткая) могла что-то изменить в отношении к ней Малфоя, в его намерениях и планах.
Поезд тряхнуло, и Гермиона ощутила, как внутренности скручиваются от страха в тугой и болезненный узел, а к горлу начинает подниматься мерзкая и отвратительная тошнота.
«Что, если я потеряла их обоих? И Люциуса, и Рона. Нет! У меня нет никаких причин сомневаться в том, как Люциус относится ко мне. Хотя… он никогда не говорил о любви… Да и способен ли Люциус Малфой любить? Ведь ты, дурочка, именно этого ждешь от него?»
Она сознательно сосредоточилась на его прощальной фразе. «И сам я пуст без тебя…» Словно мантру повторяла Гермиона ее про себя, раз за разом прокручивая в памяти эту сцену: вспоминая его голос и то, какими были в этот момент глаза Малфоя, вспоминая выражение его лица и прикосновения. Воспоминания эти здорово грели душу, и по мере того, как поезд метро приближался к ее станции, Гермиона все больше приходила в себя и уже даже начала мысленно подтрунивать над собственными опасениями.
«Чего я, в конце концов, боюсь? Я молода, сильна, независима. И смогу прожить эту жизнь и одна, если вдруг окажется, что не нужна никому из мужчин. Разве счастье можно найти лишь в любви?»
Однако, несмотря на эти заверения, больше напоминавшие аутотренинг, она ощущала, как когтистая лапа страха, усиленного еще и тоской по Малфою, снова начала мерзко царапать душу. Гермионе ужасно хотелось, чтобы Люциус оказался сейчас рядом и развеял это муторное наваждение. Ничего уже не имело значения: ни разрыв с Роном, ни обиды и непонимание друзей – ничего! Только Люциус Малфой. Только он нужен был прямо сейчас. Гермиона не могла думать ни о чем другом, как только о желании скорее оказаться в его объятиях.
Откинув голову назад, на спинку сидения, она зажмурилась, и с губ невольно слетел тихий стон отчаяния. Придя в себя от этого звука, Гермиона тут же выпрямилась и открыла глаза. Чтобы столкнуться взглядом с сидящим напротив молодым симпатичным клерком, который открыто и приглашающе улыбнулся ей. Смущенной донельзя Гермионе пришлось быстро отвернуться и подняться с места.
«Забавно! Но ни в каких случайных знакомствах я точно не нуждаюсь!»
К счастью, нужная станция оказалась следующей и, подъехав к ней, Гермиона стремительно вышла из вагона, поднялась наверх и так же быстро прошла к телефонной будке, в которой располагался вход в Министерство магии. Еще минута, и она уже спускалась в атриум, оживленный утренней суетой.
По дороге к себе в кабинет Гермиона приветливо здоровалась со встреченными коллегами, правда, попутно ощущая легкую неловкость. Сотрудники ее отдела искренне сочувствовали и переживали, когда думали, что на прошлой неделе она и впрямь заболела. Тогда как она откровенно лгала им, на самом деле занимаясь исключительно своими личными делами.
«Как же я ненавижу, когда приходится что-то скрывать или прятать!»
Гермиона зашла в кабинет, пообещав самой себе, что до прихода Люциуса будет думать исключительно о работе. И ей это удалось: дел навалилось действительно немало и в них пришлось погрузиться с головой. Она перебирала одну кипу пергаментов за другой, попутно делая пометки на их полях или что-то записывая себе в блокнот. И почти не думала о Малфое, хотя и ждала его прихода с прежним нетерпением. Работа помогла отвлечься, и первая половина дня пролетела практически незаметно.
На часы ее заставил взглянуть лишь сердито заурчавший живот, напоминающий о том, что с самого утра нерадивая хозяйка побаловала его лишь одиноким тостом, наспех поджаренным на кухне у Гарри. Взглянув на циферблат, она резко и обрадовано выдохнула, увидев, что стрелки показывают уже больше часа пополудни.
«Стоит ли идти обедать? Ведь Люциус может прийти в любой момент. Хотя вряд ли».
Ощущая, как голод мучает ее сильней и сильней, Гермиона быстро собралась и выбежала наверх, где наскоро перекусила в ближайшем кафе и уже через полчаса снова оказалась в кабинете.
Не думать о Люциусе Малфое уже не получалось, хотя она и отчаянно пыталась заняться до его прихода работой.
«Так… Что я там сказала ему про время? Да ничего! Дурочка, надо было назначить точно, а не обходиться этим нелепым «приходи во второй половине дня»… Ты б еще в ежедневнике так себе дела планировала!»
Тем временем утренние страхи и сомнения навалились на нее с новой силой.
«Что я буду делать, если он не придет?»
Гермиона еще не успела отогнать от себя эту жуткую мысль, когда без двадцати минут три услышала за дверью тяжелые шаги и знакомый звук цокающей по каменному полу трости. Сердце будто замерло. Еще секунда и от низкого голоса, раздающегося из приемной, по телу пробежала дрожь. Она заставила себя остаться на месте, понимая, что Присцилла обязательно зайдет сообщить о его приходе, что та и сделала, почти сразу постучав в кабинет.
– Здесь мистер Малфой. Говорит, что у вас с ним назначена встреча, – произнося это, секретарша внимательно следила за ее реакцией.
На что Гермиона спокойно и даже несколько прохладно отозвалась:
– Спасибо, Присцилла. Попроси его пройти.
Мир снова обрел краски, а гнетущие трусливые мысли, помахав ручкой, исчезли в неизвестном направлении. Люциус пришел! Он был там, за дверью. Живой и настоящий. И она наяву ощущала, как боль и пустота последних суток будто исчезают куда-то, оставляя после себя лишь уверенность, что все будет в порядке. Эти яркие и сильные ощущения настолько ошеломили, что подняться со стула сил не оказалось. Сознание туманилось, и Гермионе даже показалось, что еще чуть-чуть, и онанелепо провалится в банальный обморок, словно кисейная барышня из позапрошлого века.
Малфой же тем временем зашел в кабинет, снял мантию и повесил ее на вешалку. Затем закрыл за собой дверь, попутно пробормотав свои обычные запирающие и блокирующие звуки заклинания. Только после этого он обернулся к Гермионе и, взглянув на нее сверху вниз, протянул со знакомой надменной ухмылкой на губах:
– Добрый день, мисс Грейнджер.
– Люциус… – лишь хрипло смогла прошептать в ответ Гермиона, все еще не пришедшая в себя до конца и снова пораженная тем, как действует на нее одно лишь присутствие этого человека.
Он остался стоять там же, все еще с насмешкой (хотя и уже слегка удивленно) обводя взглядом черты ее лица. А затем снова протянул, но без прежнего сарказма:
– Не вставай.
Пару секунд она молча смотрела на него, будто отчаянно пытаясь объяснить, почему не бросилась ему навстречу.
– Я и не смогу… – выдавила наконец хрипло. – У меня ноги стали ватными, как только услышала твой голос за дверью. – Ее глаза невольно наполнились слезами, которые тут же потекли по щекам.
Какое-то время Люциус молчал, бесстрастно глядя на нее, и выражение его лица было привычно нечитаемым. Гермиона не могла понять, о чем он сейчас думает, и это почти убивало ее. Но затем Малфой стремительно приблизился, обошел стол и встал прямо перед Гермионой, которая чуть развернулась на стуле, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Подняв на него глаза, она замерла, не зная, что он будет делать дальше, и очень удивилась, когда Люциус вдруг опустился рядом с ней на колени. Она вопросительно подняла бровь, но тут же чуть не задохнулась от того, каким нежным стал его взгляд. Все еще продолжая всхлипывать, Гермиона увидела, как он наклоняется и осторожно кладет голову ей на колени. Глубоко вздохнув, она вздрогнула от переполняющих эмоций и принялась нежно поглаживать рассыпавшиеся по ее ногам гладкие светлые волосы. Медленно. Едва касаясь кончиками пальцев. И наслаждаясь каждым прикосновением.
Оба молчали и, казалось, в этой странной и умиротворяющей тишине для них прошла целая вечность, пока Люциус наконец не заговорил. И голос его звучал сейчас так нежно и искренне, как не звучал еще никогда:
– Я скучал по тебе. Очень скучал…
Гермиона снова глубоко вздохнула и с трудом смогла ответить:
– Я тоже… Очень… – между ними опять воцарилось долгое молчание, и она лишь продолжала нежно кружить пальцами по его голове, успокаиваясь от этих незамысловатых движений. А потом тихо, но очень отчетливо произнесла: – Я ушла от него.
И, не ожидая ответа, удивилась, когда Люциус отозвался на это спокойно и уверенно:
– Вот и славно.
После этих слов Гермиону охватила такая глубокая радость, смешанная с облегчением, что она почувствовала, как по щекам снова заструились слезы. Наклонившись, она поцеловала Люциуса в макушку, а затем заставила поднять голову и, обхватив лицо Малфоя ладонями, начала целовать и его: лоб, глаза, щеки. Пока наконец не нашла губами рот и не прикоснулась к нему нежным и почти целомудренным поцелуем. На который Люциус тут же ответил, постепенно углубляя его, делая более страстным и интимным. Ощутив это, Гермиона с радостью отозвалась, приоткрыв рот и позволив языку Малфоя по-хозяйски скользнуть внутрь. Какое-то время они с упоением и жадностью целовались, как будто в первый раз. Но потом этого стало мало: оба уже желали больше. Намного больше.
Спустившись с кресла, которое Люциус тут же оттолкнул прочь, Гермиона упала на колени рядом и крепко обняла его. Отвечая на объятие, и не прерывая поцелуя, Малфой аккуратно уложил ее на пол. Оба знали, что сейчас произойдет. И оба ужасно хотели этого. Приподняв бедра, Гермиона быстро расстегнула молнию на юбке, опустила ее вниз вместе с нижним бельем и приглашающе раздвинула ноги. Тогда как Люциус уже судорожно боролся с пряжкой ремня и пуговицами на брюках. Еще мгновение – и он вошел в нее, сразу же толкнувшись сильно и глубоко. И Гермиона сладко застонала, приветствуя это первое проникновение. Ей было чуточку больно, но радость оттого, что они наконец вместе, что наконец снова слиты в единое целое, могла бы превзойти и не такую боль.
Выждав совсем немного, Люциус начал плавно и размеренно двигаться, с каждым разом стараясь погрузиться в нее все глубже и глубже. И каждый его толчок мягко задевал клитор, заставляя Гермиону дрожать и гореть в предвкушении приближающегося оргазма. А уже совсем скоро она выгнулась и, что-то бессвязно пролепетав, громко застонала в тишину кабинета. И этот стон наслаждения эхом отразился от стен, заставив самого Малфоя ускориться и почти сразу же вслед за ней взорваться, содрогаясь и наполняя горячим семенем. Тяжело дышащий Люциус уткнулся Гермионе в шею и глухо рыкнул, крепко прижимая ее к полу.
Они еще долго лежали в какой-то необычной, но прекрасной и будто обволакивающей тишине, так и не произнося ни слова. Гермиона лишь продолжала тихонько гладить его по голове, а Малфой изредка, но очень нежно целовал ее шею.
Казалось, прошла целая вечность, когда наконец раздался его слегка насмешливый голос.
– А теперь, мисс Грейнджер, хочу напомнить вам, что у нас вроде как запланирована какая-то там «официальная беседа». Или я неправ?
Вспомнив их разговор тем утром, Гермиона негромко рассмеялась.
– Всему свое время, мистер Малфой. Всему свое время…
– Ты как считаешь: можно считать нашу официальную беседу уже начавшейся? Сейчас, когда я… прижимаю тебя к жесткому полу кабинета. Или нам все-таки стоит добраться до стульев?
На это она уже откровенно расхохоталась, поскольку комизм ситуации действительно зашкаливал, но ответила честно и прямо:
– Не хочу, чтобы ты выходил из меня. Никогда… Хочу, чтоб был во мне.
Ничего не ответив, Малфой не двинулся с места. Правда, чуть позже немного сместился на бок, чтобы Гермионе было не так тяжело. Но сместился так, чтобы по-прежнему остаться внутри нее.
Потянувшись, он расстегнул пуговицы на ее блузке и, подняв бюстгальтер, мягко коснулся груди. Не возбуждающе, нет. Наоборот – мягко, нежно и будто бы успокаивающе. А потом тихо спросил:
– Как ты?
Гермиона измученно улыбнулась.
– Сейчас – в порядке. Я всегда в порядке, когда ты рядом, – глубоко вздохнув, она чуть отвернулась в сторону.
– С сегодняшнего дня ты живешь в Малфой-мэноре.
Его слова ошеломили, хотя втайне она ждала и очень надеялась их услышать. Но еще больше ошеломила внутренняя и какая-то необъяснимая готовность подчиняться этому мужчине. Ведь раньше Гермиона и представить себе не могла, что способна слушаться кого-то из них вот так: просто, легко и безоговорочно. Но у Люциуса каким-то невероятным образом получалось подчинить ее. И было еще кое-что. Подчиняясь его уверенной силе, она и сама становилась сильнее и уверенней в себе. Просто чуть удивилась, что он заговорил сейчас о том, что так мучило ее все утро, словно почувствовал ее мятущиеся мысли, ее страх, ее сомнения.
– Ты, в самом деле, этого хочешь?
– Я никогда бы не сказал, если бы не хотел.
– Тогда я согласна…
Гермионе казалось, что тепло его руки, лежащей на груди, согревает сейчас не только ее тело, но и душу. Она глубоко вздохнула и ладонь Малфоя инстинктивно сжалась, обхватывая одно из сливочно-белых полушарий.
– Куда ты меня ведешь сегодня вечером?
– Не скажу, пока не окажемся там…
– Не стоит беспокоиться. Когда я с тобой, мне все равно, где я нахожусь.
Она качнула головой:
– Но я не хочу, чтобы тебе было все равно. Хочу, чтобы тебе было хорошо там, куда я веду тебя.
– Знаю. Но что есть, то есть.
– И тебя не волнует, что нас может заметить… кто-то из тех, кому бы ты не хотел ничего сообщать?
– Ну, мы же будем находиться там, выполняя эту дурацкую программу. Не так ли?
– Да. И будем вынуждены держаться холодно и отстраненно, как и повелевают приличия, – Гермиона немного помолчала. – А я не уверена, что хочу этого.
Малфой ничего не ответил.
– Люциус, я не возражаю, что пока наши отношения нужно держать в секрете, и счастлива лишь оттого, что нахожусь рядом с тобой. Но пойми: мы не сможем прятаться в мэноре вечно. Ты знаешь, как я отношусь к тебе. И я не стыжусь этого… и даже не возражаю, если жизнь моя, как ты говоришь, «осложнится». Потому что осложнения в ней случались и раньше. Также, впрочем, как и в твоей. Единственное, о чем тебе стоит спросить самого себя, – она повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Ты стыдишься меня?
Очень долго он молча смотрел на нее, будто пытаясь прочитать ответ в ее лице. А потом наконец произнес так просто и ясно, что у Гермионы даже не возникло сомнений в его искренности:
– Ни капли.
В глазах что-то защипало, и, сопротивляясь искушению заплакать еще раз, она проговорила:
– Тогда давай вести себя так, как нам хочется. А если кто-то и узнает, то кем бы он ни был, пусть знает.
– Пусть, – тихо повторил Малфой, в глубине души восторгаясь ее решением.
Так они и пролежали еще почти два часа, не обращая никакого внимания на неудобство жесткого пола и негромко разговаривая о жизни, о неизбежных ошибках и потерях, о сопровождающих все это печалях и бесплодных сожалениях. Ни Рона, ни Нарциссу, ни один из них так и не упомянул, эти имена ни разу так и не были произнесены, но у обоих создалось ощущение, что и тот, и другая незримо присутствуют почти в каждом моменте беседы. И это было горько, но необходимо.
В конце концов за дверью послышались голоса сотрудников министерства, прощающихся друг с другом с пожеланиями отличного уик-энда. И Люциус с Гермионой вдруг одновременно подумали о том, что их уединение наверняка показалось кое-кому очень и очень подозрительным. Они неохотно поднялись, разминая затекшие конечности, и принялись приводить себя в порядок.
Оправившись, Гермиона отменила брошенные Малфоем заклинания, убедилась, что выглядит он прилично, и открыла дверь кабинета. Для того, чтобы сразу натолкнуться взглядом на Присциллу и Ормуса, которые стояли в коридоре совсем неподалеку и о чем-то тихо шептались. Увидев Гермиону, оба жутко смутились, и Присцилла, немного виновато посмотрев на нее, тут же заторопилась в дамскую комнату.
Ормус же, напротив, подошел к Гермионе и, глядя через ее плечо на стоящего в кабинете высокомерного Люциуса, спросил:
– У тебя все в порядке, Гермиона?
– Более чем.
Она не ожидала, что ответ ее прозвучит так спокойно и даже сухо.
– М-м-м… Просто вы с мистером Малфоем закрылись у тебя на несколько часов. И не только закрылись, но и использовали заклинание, блокирующие звуки. Поэтому, вполне естественно, что мы… беспокоились, – в голосе Ормуса откровенно звучали ледяные нотки, впрочем, холодным был не только его голос, но и внимательный испытующий взгляд. Он явно ждал объяснений.
– Да. Нам нужно было очень многое обсудить с мистером Малфоем и во многом разобраться. Тем более, если ты помнишь, я не видела его с самого понедельника, – Гермиона открыто и смело посмотрела ему в глаза.
Разочарованный тем, что она и не думает ничего отрицать, Ормус не отступал:
– Гермиона, ты, безусловно, имеешь право вести свою личную жизнь так, как хочется тебе, но прошу не забывать о том, что, находясь на территории Министерства магии, ты обязана работать. Причем, работать предельно открыто. И прозрачно для своего руководства.
Конечно же, в глубине души она понимала, какую непростительную глупость совершили они с Люциусом, закрывшись так основательно и так надолго. И уж конечно, не желала никаких проблем, которые пошатнули бы ее положение или повредили репутации. Тем не менее, позволить Ормусу так откровенно высказывать эти грубые претензии, Гермиона не могла. И еще одно: она не могла отделаться от мысли, что за категоричностью Снипуорта стоит не что иное, как банальная мужская ревность. И это одновременно удивляло и возмущало ее. Тряхнув головой, будто пытаясь отогнать нелепые подозрения, Гермиона быстро заговорила:
– Я попросила бы тебя, Ормус, не опускаться до дешевых сплетен и слухов, когда пытаешься оценить то, хорошо или плохо я справляюсь с поручением, которое дал мне министр магии. И могу заверить тебя, что поставленные Кингсли задачи по реабилитационной программе мистера Малфоя, я выполняю более чем успешно. Можно сказать: на пределе своих возможностей.
Снипуорт, на секунду смутившись, отвел глаза, но затем снова уставился на нее в упор и спросил еще более категорично:
– И в чем же конкретно заключается это самое твое «более чем успешно», Гермиона? Позволь узнать.
Ощутив, как внутри закипает неконтролируемая ярость, она еще ничего не успела ответить, когда услышала позади себя звук шагов и почувствовала, как вдыхает знакомый пьянящий аромат, который тут же привычно наполнил нос и легкие. Гермиона поняла, что Люциус тоже вышел из кабинета и стоит сейчас так близко, что она может чувствовать тепло его тела. Даже не оборачиваясь, она вдруг ощутила какое-то необъяснимое единство с ним и искренне наслаждалась тем, что в такой непростой и щекотливый момент он находится рядом. Малфой же тем временем молчать не стал, а спокойно, привычно растягивая слова, но, тем не менее, очень серьезно спросил:
– У вас все в порядке, мисс Грейнджер?
Дыхание ее на секунду замерло, но потом, зная, как сильно это разозлит и уязвит Ормуса, Гермиона не удержалась от соблазна и мягко ответила Люциусу:
– Да, мист… Люциус. Я как раз собиралась рассказать мистеру Снипуорту, что сегодня вечером мы собираемся поужинать в магловском ресторане, а затем посетить сольный концерт. И хотела поделиться с ним, насколько открыто и искренне ты воспринимаешь все, что я подготовила для программы твоей реабилитации, – произнося это, она специально сделала шаг назад, почти прислонившись к Малфою.
В результате чего любому, даже самому случайному и непредвзятому наблюдателю, стало бы понятно, насколько привычно их тела находятся так близко друг от друга. И с радостью отметила, как дыхание Ормуса сбилось, а щеки весьма заметно покраснели.
Раздавшийся в ответ на ее тираду, голос Люциуса струился шелком в тяжелом напряжении сгустившегося вокруг них воздуха:
– Конечно. Я могу подтвердить, что разработанная программа очень грамотна и весьма интересна. Хотя полагаю, что и мисс Грейнджер узнает для себя что-то новое, общаясь со мной. Поскольку есть многое, чем я мог бы поделиться с нею. Так что можно сказать: эта программа чрезвычайно полезна для нас обоих. И мы оба более чем удовлетворены тем, насколько плодотворно оказалось наше сотрудничество. Ты согласна со мной… Гермиона?
Услышав, как он назвал ее по имени в присутствии непосредственного начальника, Гермионе показалось, что внутри нее все перевернулось и ухнуло куда-то вниз. И острота сложившейся ситуации лишь подчеркивала то, насколько важный для них обоих шаг только что сделал Люциус, приняв ее подачу и вступив в это незримое противостояние со Снипуортом. О такой открытой и явной демонстрации их… «плодотворного сотрудничества» она и не мечтала. И сдерживалась изо всех сил, чтобы не развернуться и не броситься ему на шею прямо сейчас, при Ормусе. Но нет. Гермиона лишь сделала еще один маленький шажок назад, прижимаясь к Люциусу чуть сильнее, и тут же ощутила, как касается спиной его явно возбужденного члена. Да что говорить? Происходящее горячило и ее кровь тоже!
Она шевельнулась, переступив с ноги на ногу и еще раз задев его член, и услышала, как с губ Люциуса слетело легкое, почти неслышное шипение. А потом с легкой улыбкой ответила, продолжая вызывающе смотреть на Снипуорта:
– Абсолютно согласна, Люциус. И очень рада, что нам удалось найти общий язык и точки соприкосновения, позволяющие работать… столь плодотворно.
Не зная, что сказать на это, Ормус явно ощутил неловкость. Возразить ему было нечего: поставленную перед ней задачу Гермиона и впрямь выполняла. И делала это превосходно. Экс-Пожиратель смерти и правая рука Волдеморта абсолютно спокойно посещал места скопления маглов, ни на йоту не проявляя к ним былой нетерпимости. С сожалением осознавая, что возразить ему этим двум нечего, Ормус лишь сжал зубы и хмуро кивнул, напоследок бросив Гермионе:
– И все же, постарайся вести себя более осторожно и не давать повода для, как ты их назвала, «дешевых сплетен и слухов», – с этими словами он развернулся и прошел в свой кабинет.
Еще с минуту, тяжело и рвано дыша, Люциус с Гермионой стояли в приемной, пока она не завела руку за спину и не коснулась затвердевшей плоти, к которой прислонялась во время разговора. Малфой тут же крепко схватил ее за запястье и потянул обратно в кабинет. Закрыв за собой дверь, он резко притянул Гермиону к себе, жадно и яростно набрасываясь на ее рот. И она сразу же ответила на этот поцелуй, глухо застонав от голодного вожделения. Но потом он отстранился и, с силой толкая ее за плечи вниз, прошипел:
– На колени! Хочу, чтобы ты ласкала меня ртом. Сейчас… Сию же минуту… Опускайся!
И она поймала себя на мысли, что упивается этой мужской властью, этим злым, но и ужасно возбуждающим шепотом, заставляющим ее не просто подчиниться, а подчиниться с радостью.
Люциус уже расстегнул брюки, и она лишь успела бросить беглый взгляд на возбужденный член, прежде чем дотронулась языком до его кончика, а затем неторопливо взяла в рот головку. Гермиона знала, что он хочет большего, но сейчас власть уже плавно и незаметно перетекла к ней. Она дразняще кружила по головке языком и слегка улыбнулась, когда он стукнулся затылком о дверь и разочарованно застонал. В этот же миг у нее мелькнула мысль, что находясь в теперешнем настроении, Люциус вряд ли позволит ей доминировать. И оказалась права: уже в следующую секунду Малфой схватил ее за волосы и, с силой нажимая на затылок, сердито и жарко произнес:
– Черт возьми! Ну же, ведьма, я хочу, чтобы ты… взяла меня сейчас… полностью! Хочу в твое горло… Так глубоко, чтобы ты даже задыхалась… – с глубоким стоном он толкнулся сильнее.
И Гермиона послушалась: расслабившись, она позволила ему властвовать, позволила управлять ею так, как хотел именно он. И вдруг подумала, что раньше подобная ситуация показалась бы ей откровенным насилием, но не сейчас. Не с этим мужчиной. Доминирование Люциуса лишь возбуждало еще сильнее, заставляя идти навстречу его желаниям. И заставляя ее саму дарить ему то, чего он так жаждет.
Она вбирала в себя напряженный пульсирующий член так глубоко, как только могла, и то, как Люциус тяжело дышал и иногда тихо постанывал от удовольствия, казалось ей музыкой. Почувствовав, что начинает задыхаться, Гермиона ненадолго отстранилась, отпустив его, но успела лишь сделать вдох, как Малфой снова настойчиво притянул ее к себе.
– Нет… Не останавливайся, пожалуйста! – он надавил на затылок Гермионы уже обеими руками, заставляя двигаться быстрее и быстрее, а уже скоро толкнулся до упора и содрогнулся в конвульсиях, изливаясь в теплую и влажную глубину ее рта.
Теперь она не отстранялась до тех пор, пока не почувствовала, как член смягчился и тяжелое дыхание Люциуса стало чуть тише и спокойней. Только после этого отодвинулась и, глядя на него снизу вверх, медленного глотнула теплую вязкую жидкость, заслужив еще один благодарный и восхищенный взгляд.
Несмотря на все чувственные безумства, что происходили между ними за последние недели, никогда еще Гермиона не ощущала, насколько остро и ярко Люциус наслаждается их близостью. Наслаждается тем, что дарит ему именно она. И эта мысль тоже возбуждала ее. Безумно возбуждала.
Поднявшись с колен, Гермиона медленно отступила к своему столу и устало присела на него, не отводя глаз от Малфоя. Которому понадобилось всего несколько минут, чтобы придти в себя и тоже сделать эти несколько шагов. Она знала, что порадовать ее полноценной близостью он сейчас не сможет, но знала и другое: Люциус Малфой слишком горд, чтобы оставить женщину неудовлетворенной.
Глядя на нее сверху вниз, он мягко улыбнулся.
– Ну что же, будем считать, что тебе удалось на время погасить мой огонь, вот только что мы теперь будем делать с твоим? – с этими словами он медленно расстегнул на ее груди блузку и, спустив чашечки бюстгальтера вниз, коснулся одного из сосков.
Уронив голову назад, Гермиона тихонько ахнула от этого прикосновения и вспомнила об их первой встрече здесь, в ее кабинете. Тогда она так же лежала на этом столе, безумно желая его прикосновений и даже умоляя о них. Но сейчас Люциуса не нужно было просить, он сам наклонился к ее груди, чтобы вобрать другой сосок в рот. А потом опустил руку и скользнул пальцами во влагалище, находя Гермиону горячей, влажной и уже почти готовой к разрядке. Тая от того, что делает Малфой, она не сдержалась и почти прорыдала:
– О, Боже… Пожалуйста, только не останавливайся, Люциус. И коснись еще и клитора. Прошу тебя…
На что тот лишь улыбнулся, ущипнул сосок чуть сильнее и выполнил ее просьбу. Он жестко потер набухший комочек, по-прежнему двигая во влагалище двумя пальцами и не переставая ласкать ее соски. Еще несколько мгновений – и наслаждение накрыло ее с головой. Гермиона упала на стол, конвульсивно выгнулась на нем и прохрипела:
– Люциус… Ты мне нужен. Господи, как же ты мне нужен. Рядом. Всегда…
Довольный Малфой дождался, когда она затихнет, тяжело обмякнув на столе, и только тогда убрал руку.
Не произнося больше ни слова, они снова уставились друг на друга. И в глазах обоих светилась не только нежность, смешанная с радостью утоленной только что страсти. В них светилась любовь.
========== Глава 30. Музыка ==========
Они так и смотрели друг на друга, не произнося ни единого слова, пока наконец не заметили, как голоса расходящихся по домам сотрудников стихли, сменившись тихим шарканьем принявшихся за уборку министерских эльфов. Улыбнувшись, Гермиона поднялась со стола, а Малфой тяжело опустился в стоящее рядом кресло.
– Ну же! Не садись! Пойдем, поедим что-нибудь. До концерта время еще есть.
Приведя себя в порядок, Гермиона подошла и протянула ему руку. Почти так же, как уже несколько раз протягивал ей ладонь сам Люциус. Дрогнув бровью, Малфой усмехнулся и позволил вытащить себя из кресла.
– И где же мы будем ужинать сегодня вечером?
– Недалеко. Мы даже можем дойти туда пешком. Это ресторан «Критерий», прямо на Пикадилли, рядом с площадью. Удивительно красивое здание, замечательная еда и довольно умеренные цены. Это одно из заведений Марко Пьера Уайта.
– Кого?
– Магловского шеф-повара. У него достаточно высокомерный и тяжелый нрав. Чем-то напоминает твой, кстати, – Гермиона хулигански улыбнулась, накинула плащ и вывела Малфоя из кабинета.
Но стоило им шагнуть в коридор, как Люциус остановил ее.
– Подожди! Кажется, ты кое о чем забыла…
Обернувшись в замешательстве, Гермиона увидела, как он, сардонически усмехаясь, показывает на свою мантию, и расстроено вздохнула.
– Вот же черт! Я не хочу тратить время на то, чтобы ты аппарировал в поместье и возвращался назад.
На что Малфой огляделся по сторонам и повлек ее в узенький и темный боковой коридор, куда Гермиона даже ни разу не заглядывала. Там стоял большой шкаф, в котором хранилась специальная защитная одежда для работы с особо пахнущими волшебными существами.
– Откуда тебе известно, что находится в этом шкафу? – с сомнением спросила она.
– Дорогая, ты забываешь, что я посещал министерство множество раз. Причем начиная с тех пор, когда тебя еще и на свете не было.
Люциус подошел к шкафу и открыл его. Внутри аккуратно висели белые защитные мантии, чем-то похожие на комбинезоны. Увидев их, Гермиона рассмеялась, но тут же прикрыла рот рукой.
– Прости… мне почему-то кажется, что для сегодняшнего вечера нам не сильно подойдут эти чертовы балахоны.
Бросив на нее испепеляющий высокомерный взгляд в лучших фамильных традициях, Люциус отвернулся и закрыл дверцу шкафа. Затем, наставив на нее палочку, пробормотал какое-то длинное и неизвестное Гермионе заклинание. После этого открыл шкаф снова и достал оттуда безупречный черный костюм от Акваскутум для себя и струящееся красное платье от Николь Фари для Гермионы. И даже туфельки, изумительно подходящие к нему. Глядя на Малфоя с откровенным изумлением, она глубоко вздохнула.
«Этот мужчина никогда не перестанет удивлять меня…»
Люциус же хитро ухмыльнулся и протянул с насмешливым неодобрением:
– Ох, мисс Грейнджер, как же мало вы в меня верите.
Ничего не ответив, Гермиона приблизилась и нежно дотронулась до его щеки губами. Затем, потянувшись, взяла наколдованный наряд и, отойдя в центр коридора, начала переодеваться. Делала она это нарочито неспешно, зная, что Люциус не сводит с нее глаз, и тихонько улыбнулась, когда, оставшись в одном белье и чулочках, услышала его громкий выдох. Затем так же медленно подняла над головой платье и позволила ему скользнуть по фигуре, мягко и аппетитно облегая ее изгибы. По-прежнему не отрывая от нее взгляда, Малфой довольно кивнул: ему явно понравилось увиденное. И быстро переоделся сам. Снова связав волосы сзади, выглядел он сейчас просто ошеломляюще, и Гермиона лукаво улыбнулась в знак того, что и сама оценила изменения в его внешнем виде.
Ненадолго вернувшись к ней в кабинет, они оставили там снятую одежду, а Гермиона еще и волшебную палочку. Она и сама не могла понять, что заставило ее сделать это, но брать палочку с собой почему-то не хотелось. Вечер обещал быть мирным, да еще и в окружении огромного количества маглов. Закончив с приготовлениями, влюбленные покинули Министерство магии и, поднявшись наверх, окунулись в оживленную и приятную суету вечернего пятничного Лондона.
__________________________________________________________________
Снаружи их встретил теплый летний вечер, и пока они шли по улицам, заполненным толпами прогуливающихся туристов, а также жителей Лондона, желающих расслабиться после напряженной рабочей недели, Гермиона чувствовала, как откуда-то изнутри одна за другой на нее накатывают волны необыкновенного восторга. И это ни капельки не удивляло: ведь все, что сдерживало ее и мешало полноценно наслаждаться жизнью, осталось в прошлом. Разрыв с Роном, объяснения с друзьями – все осталось позади. И сейчас она рука об руку шла именно с тем, с кем и мечтала идти вот так уже несколько долгих недель. У нее даже мелькнула мысль, что ни разу в жизни она еще не ощущала себя такой откровенно и безмятежно счастливой.
Взглянув украдкой на идущего рядом Люциуса, она снова залюбовалась его профилем – сейчас, в теплых лучах заходящего солнца, лицо Малфоя казалось высеченным из мрамора. Он был прекрасен, этот красивый, сильный и умудренный опытом волшебник. И он принадлежал ей. В эту минуту Гермиона поняла, что все, страшно разделяющее их в прошлом, отодвинулось куда-то далеко и стало практически неважным. Да что там неважным? Оно, это прошлое, оказалось практически забытым, заслоненным чувствами и эмоциями теперешних отношений. И сегодня вечером через Грин-парк шел не экс-Пожиратель смерти с грязнокровной колдуньей, а лишь двое влюбленных, счастливых тем, что могут ни от кого не скрываться, искренне наслаждаясь близостью друг друга.
Иногда, поддавшись очарованию этого вечера, они останавливались, крепко обнимались и начинали целоваться с какой-то страстной, но трогательной нежностью. На глазах у таких же парочек или обыкновенных одиноких прохожих. И это ни капли не волновало ни Люциуса, ни Гермиону. Казалось, что в огромном городе или даже в целом мире они находятся сейчас только вдвоем.
В конце концов они добрались до яркой людной Пикадилли. И Малфой почувствовал облегчение, когда Гермиона потянула его в сторону от (уже слегка надоевшей) толпы к красивому зданию, украшенному позолоченным куполом и чуть выступающему прямо на мостовую. А попав внутрь, поразился богатому и вычурному стилю, в котором оформили этот ресторан. Потолок его был украшен, словно в византийской церкви: золоченая мозаика сверкала почти с каждого дюйма. На стенах висели огромные зеркала, и все вокруг казалось добротным, респектабельным и роскошным. Люциус чуть заметно усмехнулся, подумав, что подобная яркость чем-то напоминает ему дорогой элитный бордель, но вслух этого не произнес. Обижать Гермиону не хотелось, да и в целом атмосфера заведения казалась приветливой, радушной и доброжелательной.
Войдя, она сразу же заговорила со служащим, стоящим рядом со швейцаром.
– У нас забронирован столик на имя мисс Грейнджер.
Тот почтительно кивнул и провел их к небольшому столу, стоящему в уютной глубине зала. Расположившись за которым, Люциус довольно улыбнулся:
– Смотрю, ты отлично поработала: предусмотрела для сегодняшнего вечера все.
Довольная похвалой, Гермиона ответила смущенной улыбкой.
Они сделали заказ, и Люциус снова попросил принести дорогого вина, за которое, как она надеялась, и сам же собирался заплатить.
Несмотря на то, что ресторан оказался заполнен многочисленными посетителями, желающими отдохнуть, расслабиться и вкусно поесть этим пятничным вечером, закуску им принесли достаточно быстро. И Гермиона обрадовалась, когда Малфой одобрительно кивнул, глядя на тарелку. Приступив к еде, они принялись негромко и мирно беседовать на самые разные темы, и она в который раз поразилась, насколько легко, насколько просто и естественно чувствует себя рядом с ним. С человеком, которого, казалось бы, должны разделять с ней не только прожитые годы, но и разница в мировоззрении, жизненные идеалы и многое, многое другое.
Стараясь не упоминать ни Драко, ни школьные конфликты с ним, Гермиона рассказывала о своих первых месяцах в Хогвартсе, откровенно признаваясь в страхах и делясь реальными проблемами, поджидавшими ее тогда в силу маглорожденного происхождения. И была очень благодарна за то, что слушает Люциус внимательно и с явным интересом.
«Может быть, благодаря мне, он сможет понять, как много сложностей приходится преодолевать таким, как я, маглорожденным, когда мы впервые оказываемся в их волшебном мире? И как, на самом деле, нуждаемся в помощи таких, как он. Чистокровных. Живущих в этом мире с самого рождения. И знающих о нем то, о чем мы даже не догадывались, приехав в Хогвартс».
И все же ее не переставал грызть червячок сомнения, что, будучи терпимым лично к ней, вряд ли Люциус Малфой станет вдруг настолько же терпимым к другим маглорожденным волшебникам. Подумав об этом, Гермиона тихонько вздохнула и аккуратно сменила тему.
И обрадовалась, когда, поддавшись на ее уловку, Люциус начал рассказывать о Драко и его работе в Гринготтсе. О разочаровании в гоблинах, об их скупости и предвзятости к волшебникам. Рассказывал он спокойно, даже несколько иронично по отношению к сыну. Из чего она сделала вывод, что все жалобы Драко отец делит как минимум на два. Было заметно, что он не одобряет привычку своего ребенка постоянно жаловаться на жизнь и винить в возникших проблемах кого угодно, но только не самого себя.
Тем временем им принесли горячее, а беседа плавно перетекла на обсуждение литературы. Не подумав, Гермиона упомянула одну из последних прочитанных книг и оказалась бесконечно удивлена, обнаружив, что и Люциус уже прочел ее.
– Прости, но… это написано… маглом, – она не удержалась и вопросительно вскинула бровь.
Прежде чем ответить, Малфой слегка поморщился, а затем устало вздохнул.
– Я уже говорил тебе… Не стоит игнорировать многогранность и разнообразие окружающего нас мира. Да и вообще, не ты ли сегодня столь горячо убеждала мистера Снипуорта в том, насколько открыто и искренне я воспринимаю все, что ты подготовила для программы моей реабилитации? – он ухмыльнулся, забавно, но очень похоже, передразнивая ее интонацию.
Покраснев, она смогла лишь рассмеяться. Возразить было нечего.
Они продолжили говорить о книгах, и с радостным изумлением Гермиона обнаружила, что Люциус очень много читал, пожалуй, даже больше, чем она сама. И что начал читать магловскую литературу уж точно задолго до того, как его заставили проходить эту самую программу. Восхищенная Гермиона видела сейчас перед собой человека, запоем читавшего самые разные книги на протяжении нескольких десятилетий. Оказавшись по-настоящему ошеломленной этим фактом, она смотрела на него словно на какое-то чудо, думая о том, насколько же многого не знала об этом высокомерном чистокровном волшебнике.
«Да он, в общем-то, и не стремился показать свою разностороннюю натуру. Передо мной всегда оказывался чванливый сноб или, что еще хуже – потенциальный убийца».
И сама не заметила, как с губ невольно слетело:
– Ты так много времени потратил в своей жизни впустую…
Люциус замолчал, уставившись в тарелку, и Гермиона испугалась, что разозлила его до глубины души. Но потом, насадив на вилку кусочек мяса, он спокойно и твердо отозвался:
– Может быть.
Поразившись его согласию, она замерла, а Малфой поднял на нее глаза и продолжил:
– Зато теперь у меня уж точно появилась возможность восполнить упущенное.
Он сделал глоток вина, продолжая глядеть на Гермиону, не отводя глаз. И этот взгляд заставил ее нежно улыбнуться в ответ.
– Твоя откровенность и искренность примиряет меня со многим…
Люциус снова вздохнул.
– Знаешь… для меня оказалось огромным облегчением то, что больше не придется лгать.
– В том числе и о нас? – ей вдруг стало жалко, что беззаботное и мирное настроение их беседы изменилось из-за неясного напряжения, повисшего в воздухе.
Малфой долго молчал, прежде чем ответить.
– Как мы уже договорились с тобой, будем решать возникающие проблемы по мере их поступления, – к счастью, его голос звучал абсолютно спокойно. – И я не думаю, что Снипуорт сомневается в том, что на самом деле происходит между нами, и в том, что происходило за закрытой дверью твоего кабинета во второй половине дня. Также как и не думаю, что смогу лгать, если разговор зайдет о тебе напрямую. Или лгать тебе. Видишь ли, так уж случилось, что ты вдохновляешь меня на абсолютную честность.
Услышав это, Гермиона внезапно и резко потянулась через стол, даже сбив при этом попутно какую-то посуду вместе со столовыми приборами, и схватила Малфоя за руку, поднося ее сначала ко рту, чтобы поцеловать ладонь, а затем приложив к щеке. На глаза ее снова навернулись слезы. Сидящая рядом пара поначалу изумленно вытаращилась на столь неуместное проявление эмоций, но смущенно отвела глаза, увидев, как эти двое смотрят друг на друга. Люциус же мягко провел ладонью по ее лицу, вытер скатившуюся слезинку и только потом медленно убрал руку.
Ужин постепенно подошел к концу, и Гермиона поняла, что им уже пора отправляться в концертный зал. Проигнорировав ее кошелек, Малфой снова расплатился сам, хотя поначалу она и попыталась возразить:
– Я не настолько старомодно воспитана, Люциус. И в моем мире женщины очень часто платят за себя сами.
На что получила спокойный, но категоричный ответ:
– Дорогая, если ты заметила, я снова заказал не самое дешевое вино, поэтому вполне естественно, что мне за него и расплачиваться. Тем более что я достаточно обеспечен, чтобы позволить себе заплатить за ужин со своей женщиной. И надеюсь, что ты учтешь на будущее: в таких вопросах все и всегда я решаю сам. По-моему, это должно быть для тебя вполне очевидно.
Гермиона не нашла, что сказать.
Они уже вышли из ресторана, когда она потянулась и, поцеловав его в щеку, нежно выдохнула на ухо:
– Спасибо за чудесный ужин…
Быстро поймав такси, Гермиона спокойно расположилась в салоне и невольно улыбалась, ожидая пока педантичный и брезгливый мистер Малфой снова тщательно протрет сидение, прежде чем усесться на него. А когда это произошло, назвала водителю адрес и расслабленно прислонилась к Люциусу.
Уже скоро они подъехали к концертному залу, однако выйдя из автомобиля, она заметила на лице своего спутника несколько недоумевающее и настороженное выражение.
Гермиона взяла его под руку.
– Что? Снаружи не так впечатляет, как Ковент-Гарден? Подожди…
Малфой ничего не ответил. Лишь качнул головой. Скепсис с его лица так никуда и не делся.
– Добро пожаловать в Уигмор-холл, мистер Малфой! И хочу сказать вам, что это один из самых великолепных и знаменитых во всем мире концертных залов для исполнения камерной музыки.
– И что же в этом великолепии дают сегодня?
– Баха.
Явно требуя пояснений, Малфой вопросительно приподнял брови, и Гермиона показала на висящую у входа афишу.
– Сюиты Иоганна Себастьяна Баха для виолончели. В исполнении одного из величайших виолончелистов нашего времени. Я просто подумала… что тебе будет приятно… послушать…
Он и в самом деле выглядел необычайно довольным, даже глаза затуманились какой-то странной дымкой, будто глядя в далекое-далекое прошлое. Словно завороженный воспоминаниями, Люциус мягко проговорил:
– Я очень давно не слушал Баха… а ведь когда-то и сам играл его…
Гермиона невольно сжала его руку крепче, и он будто пришел в себя.
– Кстати, многие думают, что Бах был волшебником, который предпочел жить среди маглов и не афишировать свою магическую сущность.
– Что ж… И эти предположения, на мой взгляд, имеют смысл. Мне тоже иногда не верится, что обычный человек мог создать такую волшебную музыку, которую написал Бах.
На что Малфой не удержался и с ухмылкой подколол ее:
– Ну-ну, мисс Грейнджер, уж кто-кто, а вы должны все-таки больше верить в способности своих собратьев по происхождению.
Гермиона засмеялась и, игриво хлопнув его по руке, повела внутрь.
Пробираясь сквозь толпу собравшихся в фойе зрителей, она и в этот раз ревниво отмечала восхищенные женские глаза, которые Люциус притягивал к себе, словно магнитом. И снова ловила себя на том, что ревность пьянящим коктейлем смешивается в ее душе с гордостью и чувствами собственницы. Нет, конечно, все эти откровенно кокетливые взгляды возмущали ее, но то, что Малфой, как и тогда, совершенно не обращал на них внимания, несколько успокаивало праведное возмущение.
Наконец они добрались до своих мест и благополучно расположились на них. Гермиона искоса взглянула на Люциуса и тихо обрадовалась, что на его лице ясно светится ожидание предстоящей встречи с любимой музыкой. Вскоре вокруг них раздались аплодисменты: на сцене появился виолончелист. В зале воцарилась тишина, и переполненная эмоциями Гермиона глубоко вздохнула. Концерт начался.
С первых же секунд ее поглотили глубокие и богатые разнообразными тонами звуки. Музыка, льющаяся из-под смычка виолончелиста, казалась Гермионе бесконечным прекрасным потоком, текущим от инструмента к каждому зрителю, находящемуся в зале. Она восхищенно замерла, а потом вдруг подумала, насколько обедняла саму себя, много лет не посещая никаких концертов.
«Я уже почти забыла, каково это – наслаждаться классической музыкой из зрительного зала. И если бы не Люциус, то так и провела бы остаток жизни, перемещаясь между Министерством магии и маленькой квартиркой…»
После третьей сонаты, она искоса взглянула на Малфоя. Тот, тяжело дыша, не отрывал взгляда от сцены. Глаза его подозрительно блестели. Заметив это, Гермиона быстро отвернулась, чувствуя себя непрошеным гостем, ненароком заставшим хозяина за чем-то очень и очень личным.
Тем временем программа плавно переходила от одного прекрасного произведения к другому, и Гермиона даже не заметила, как выступление подошло к концу. Присоединившись к оглушительному шквалу аплодисментов, она снова украдкой посмотрела на Люциуса. Тот сидел неподвижно: не хлопал, молчал и просто смотрел куда-то в пустоту прямо перед собой. Выражение его лица все еще было таким же, каким она и увидела, когда концерт только начался. Постепенно зрители начали расходиться, а Малфой все еще сидел и не двигался. Погруженный в себя, он продолжал молчать, и Гермионе почему-то не хотелось вырывать его из этой задумчивости.
В конце концов, когда в зале остались лишь они, к ним подошел управляющий, спросивший, не случилось ли каких-то проблем. Поняв, что больше ждать нельзя, Гермиона нежно коснулась колена Люциуса. Он вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и с глубоким вздохом повернулся к ней.
– Нам пора, – попыталась улыбнуться Гермиона. – Они просят освободить зал…
Поднявшись, она снова взяла его под руку и потихоньку повела прочь. Скоро они вышли на улицу, где шум вечернего Лондона отрезвил от возвышенных звуков виолончели обоих. Убедившись, что Люциус уже пришел в себя, Гермиона нерешительно спросила:
– О чем ты думаешь?
Малфой резко остановился, продолжая безучастно смотреть вперед.
– Это было похоже… на разговор с собственной душой… – затем повернулся и поймал глазами ее взгляд. – Спасибо тебе…
– Но за что?
– За то, что… подарила мне возможность жить заново…
Произнесенное настолько глубоко взволновало ее, что ноги слегка подкосились, и на секунду Гермионе показалось, что она вот-вот рухнет прямо на тротуар. Слова Люциуса и их искренность так трогательно коснулись самых глубин ее души, что это почти причиняло боль. Не выдержав его взгляда, Гермиона отвела глаза, но потом заставила себя снова посмотреть на него и, приподнявшись на цыпочки, прильнула к губам с благодарным поцелуем. Несколько секунд они жарко целовались, а затем отстранились друг от друга и снова рука об руку шагнули в темноту лондонской ночи.
Примечания:
1. Акваскутум – знаменитый британский бренд, вещам которого присуща консервативность, чисто английский стиль, изящество и безупречное качество. Сказать, что Aquascutum – это выбор английской королевской семьи и таких политиков, как Уинстон Черчилль, Маргарет Тэтчер и многих других, это ничего не сказать, хотя однозначно представление получить можно.
2. Николь Фари – урожденная во Франции, основательница собственной модной линии и знаменитого модного дома Британии. Дизайнер и модельер, имеющая магазины по всему миру, в том числе и семь бутиков в Лондоне. Среди поклонников ее бренда актрисы Николь Кидман, Кейт Бланшетт, Эмма Томпсон и многие другие.
3. Пикадилли – широкая и оживленная улица Пикадилли (Piccadilly Street) в Вестминстере, являющимся историческим центром Лондона, пролегает с востока на запад, от одноименной площади до Гайд-парка.
4. Уигмор-Холл (Wigmore Hall) — международный концертный зал, где проходят концерты камерной музыки. Был построен в самом начале прошлого века. Имея почти совершенную акустику, быстро стал известен по всей Европе, привлекая в свои стены лучших артистов XX столетия. На сегодняшний день в Холле проходит около 400 концертов в год, а также еженедельный концерт по радио ВВС, который слушают сотни тысячрадиослушателей и множество людей в интернете. Кроме этого, Уигмор-Холл проводит образовательные программы в Лондоне и за его пределами.
5. Послушать сюиты И.С.Баха для виолончели можно здесь: http://zaycev.net/pages/40377/4037707.shtml
========== Глава 31. Парк ==========
Неспешно шагая по ночным лондонским улицам и наслаждаясь тем, что сейчас уж точно не встретят никого из знакомых, Люциус с Гермионой почти и не говорили ни о чем. Они просто шли под руку, крепко прижимаясь друг к другу. Казалось, что в эти минуты они ни о чем и не думали, а лишь радовались умиротворению и спокойствию, которые поселила в душах только что услышанная музыка.
Уже скоро они свернули в парк, где пряный и вкусный вечерний воздух обострил эмоции еще сильнее. Вечер теперь казался не просто замечательным — он был чудесен. И хотя они уже давно могли бы аппарировать в поместье, обоим так не хотелось разрушать волшебство этого чудесного дня.
Так, неторопливо бредя по опустевшим аллеям, они зашли в самую темную и безлюдную часть парка. Было уже совсем поздно, и никаких (даже самых отчаянных) любителей поздних прогулок рядом не наблюдалось. Абсолютно пустую дорожку окружали лишь густо растущие деревья и кустарники.
Заметив, как на лице Малфоя застыло какое-то странное напряжение, Гермиона приостановилась и, повернувшись к нему, обеспокоенно спросила:
— Что с тобой? Ты в порядке?
— В абсолютном, — усмехнулся Малфой. — Боюсь, что меня просто одолел… хм… «зов природы», вот и все.
Не удержавшись, Гермиона коротко рассмеялась.
«Как же я люблю его вот таким… Настоящим. Живым. Обычным человеком».
Но вслух лишь произнесла:
— И что? Подумаешь — проблема! Отойди куда-нибудь за дерево или за пышный куст. Никто же не увидит.
Поначалу Малфой нахмурился: эта идея явно противоречила его привычкам. Но потом слегка расслабился и послушно шагнул с аллейки в сторону стоящих неподалеку старых деревьев. А Гермиона осталась ждать, вдруг ясно ощутив, как вечерний воздух неприятно холодит кожу.
И даже не поняла, что случилось дальше.
Лишь ощутила, как вдруг чья-то крупная ладонь прижалась к ее рту, крепко затыкая его. И осознала, что ее тащат к ближайшему огромному кусту. Дергаясь и трепыхаясь изо всех сил, она отчаянно пыталась закричать, но прижатая ко рту ладонь казалась огромной и у нее не получалось выдавить из себя ни единого звука. Постепенно Гермиону начал охватывать дикий, животный ужас. Она продолжала брыкаться все сильнее и сильнее, пока не оцепенела от страха: перед глазами что-то блеснуло, и шею ощутимо обожгла острая боль пореза. Это подонок прижал к ее горлу лезвие ножа.
— Молчи, сучка! Убью! Чтоб ни звука не слышал!
Гермиону обдало гнусной вонью: от напавшей на нее мрази отвратительно несло потом, застарелым алкогольным перегаром и прогорклым смрадом из нечищеного рта. На секунду она даже зажмурилась от этого зловония, хотя надо отдать должное — сознание ее по-прежнему оставалось четким и ясным. Но и понимая, что вляпалась в какую-то на редкость дерьмовую историю, Гермиона знала одно: Люциус находится рядом, и очень скоро он вернется и… разберется со всем этим сюрреалистичным кошмаром.
Продолжая крепко прижимать к ее горлу нож, напавший тем временем достал из кармана грязную тряпку, которую огромным комком сунул Гермионе в рот. А затем почти сразу же резко толкнул ее на землю, при этом падая сверху и крепко удерживая жертву за запястья, поднятые над головой. Он явно спешил, и Гермиону снова обуял животный страх.
«Если Люциус не поторопится, этот урод начнет насиловать меня прямо сейчас! Нет! Нет… — успокаивала она себя. — Он найдет нас. Еще несколько секунд, и он появится. А если нет, то я и сама начну бороться с этим гадом! А там еще посмотрим, кто кого!»
Заставив себя успокоиться, она сосредоточилась на том, чтобы как-то примериться коленом к паху насильника, в надежде правильно и сильно пнуть его. Ужас исчез, оставив лишь холодную решимость продемонстрировать этой мерзкой скотине, какую боль на самом деле может причинить мужчине женщина, не желающая его и решившая бороться с насилием изо всех своих возможностей. Тот же наклонился к ее лицу, снова обдавая Гермиону отвратительной вонью, и прошипел, словно змея:
— Экая прелестная девочка попалась мне сегодня… Изящное платье, густые волосы и божественный запах. Жаль, конечно, дорогуша, что мне придется порвать твою явно недешевую одежонку… Ну, сама виновата, глупенькая! Нехер было разгуливать по парку в одиночку, да еще и так поздно, — его вторая рука уже лихорадочно блуждала по ее телу, заставляя Гермиону содрогаться от отвращения и ощущения закипающей ярости. — Что ж поделать, милая? — продолжал глумиться насильник. — Не ты первая, не ты последняя. Зато теперь ты не одна этой прекрасной ночью, правда?
— Она и так была не одна! Тут ты, мудак, немного ошибся.
Отпрянув от Гермионы, мерзавец резво вскочил и развернулся в сторону прозвучавшего голоса. На лице его мелькнуло выражение ужаса. Гермиона же быстро поднялась с земли, наконец-то ощущая, как от облегчения и при этом нахлынувшей на нее запоздавшей паники готова забиться в истерике. Голос Люциуса прозвучал совершенно спокойно, однако, взглянув на него, она увидела, что с палочкой в руке тот уже стоит наготове, и приняв боевую стойку.
Даже не осознавая, в чем же на самом деле проблема, несостоявшийся насильник, тем не менее, быстро сориентировался и схватил Гермиону снова, еще раз приставив к ее горлу нож. Та опять заледенела от ужаса, почти с благоговением отмечая, как на лице Люциуса появляется такое знакомое по их общему прошлому выражение яростной злобы.
«Мерлин! Я думала, что никогда больше не увижу прежнего Люциуса Малфоя и как же я ра…» — не успев додумать эту мысль, она услышала его голос, сочащийся ядом и ледяной решимостью.
— Отойди. От нее. Сейчас же!
Но подонок лишь усмехнулся приказу.
— Или что? Чувак, неужели ты и впрямь бросишься на меня с этой веточкой? — он издевательски рассмеялся, кивнув подбородком на палочку Люциуса, напряженно подрагивающую у того в руке.
— Я настоятельно рекомендую тебе сделать то, что я велел, жалкий клоун.
Но мерзавец предпочел продолжить насмешки:
— Ой-ой-ой… Чего бойся! Так это, мужик, что хочу сказать… У меня нож! И приставлен он к горлышку твоей цыпочки. А ты, дурак, все палочкой какой-то передо мной машешь. Поэтому мне кажется, что сила-то на моей стороне, приятель! — он еще крепче надавил лезвием на шею Гермионы, и та ощутила, как из пореза потекла горячая липкая струйка.
Заметив кровь, Люциус нахмурился, а затем на лице его появилось выражение странной и будто горькой решимости.
— Сектумсемпра!
Гермиону ослепил луч света, выстреливший из палочки Малфоя, когда он легким движением полоснул ею по воздуху.
На лице насильника, будто из ниоткуда, появились две глубокие раны, и, совершенно ошеломленный этим фактом, он тут же забился в агонии, схватившись за лицо и невольно отпустив Гермиону.
Она же глядела на человеческое тело, бьющееся в мучениях у ее ног, и понимала, как внутри закипает странная (и извращенная на ее взгляд) смесь жутких ощущений: всплеск адреналина, удовлетворенной ярости, а самое неприятное — желания причинить этому мерзкому человеку еще более сильную и страшную боль. От этих совершенно необъяснимых эмоций Гермиона смогла прийти в себя лишь тогда, когда почувствовала, как ее бережно и при этом внимательно ощупывают руки Люциуса, освобождающие попутно от ужасного, противного и унизительного кляпа, до сих пор торчавшего изо рта. Выдернув ужасную вонючую тряпку, он с силой схватил ее голову, поворачивая лицом к себе и пристально вглядываясь в глаза.
— Ты в порядке? Прости! Прости меня… Как же глупо все получилось! Я не должен был оставлять тебя одну.
На что она смогла лишь кивнуть и успокаивающе прошептать:
— Перестань казнить себя. Со мной все в порядке. Ты же успел. Я знала, что ты успеешь и спасешь меня. Знала… — Гермиона прижалась к нему и с облегчением расслабилась, но, открыв глаза, вдруг увидела, как пришедший в себя мерзавец снова поднялся на ноги и бросился на Люциуса, держа в поднятой руке нож. Тут же оттолкнув Малфоя в сторону, она закричала:
— Нет! Люциус, берегись!
Тот обернулся как раз вовремя, чтобы успеть отшатнуться и, сделав шаг в сторону, избежать столкновения с ножом, нацеленным прямо в его спину. Машинально потянувшись за палочкой, Гермиона чуть не застонала от разочарования, вспомнив, что оставила ее у себя в кабинете.
Однако Люциус не сплоховал и сам: ему понадобилась лишь пара секунд, чтобы в ответ на «Экспелиармус» нож вылетел из руки насильника. На лице которого мелькнуло выражение удивления и ужаса, быстро сменившееся злобой. Набычившись, он снова бросился на Малфоя, теперь уже с голыми руками.
— Левикорпус!
Так и не успев добраться до противника, мужская фигура неуклюже повисла в воздухе на высоте нескольких футов, и округу огласил громкий крик ужаса.
Гермиона перевела взгляд на Люциуса. С ожесточенной яростью он смотрел на висящего вниз головой насильника, и лицо его было сейчас точно таким, каким Гермионе довелось увидеть много лет назад: в Министерстве магии, когда Люциус сражался с ней и ее друзьями. Но сейчас она не испытывала ни страха, ни ненависти, ни отвращения. Лишь восхищение. И гордость. Гордость за своего мужчину. Его гнев, его ярость, его горящие от злости глаза — все это лишь заставляло ее любоваться, и тяжело дышащая Гермиона смотрела сейчас на Малфоя с благоговением. Он же тем временем взмахнул рукой, отчего подонок грузным кулем рухнул на землю и от сильного удара издал истошный вопль. Люциус приблизился и, глядя на него с ледяным презрением, процедил:
— Встань, червяк!
С ужасом и непониманием глядя на то, что он столь опрометчиво назвал «веточкой», тот медленно и с трудом поднялся, выставив перед собой дрожащие руки.
— Черт! Ты ж мне ногу сломал, мужик. Убери нахер свою чертову палку. Ты чего творишь-то, а? Кто ты вообще такой? — он уже не глумился. В голосе явно звучали страх и растерянность.
Люциус опустил палочку и медленно протянул, уже привычно растягивая слова:
— Как тебе удалось убедиться, мразь, я — тот, кто умеет причинять боль, даже не касаясь твоей грязной шкуры. Так вот! Слушай, что я скажу, и запоминай: если ты еще хоть раз осмелишься напасть на женщину (даже не на эту, а на любую другую!), то мучения, которые я тебе обеспечу, заставят пожалеть, что ты вообще родился на этот свет. Ты меня понял?
С перекошенным от ненависти лицом, насильник молчал. Лишь злобно щурился, вглядываясь внимательней, будто пытаясь запомнить Малфоя.
Люциус же коснулся руки Гермионы и повел ее прочь. Но не успели они сделать и пары шагов, как вслед снова раздался мерзкий ядовитый голос:
— Слышь, ты, герой! Когда будешь ебать эту сладкую сучку, ты все-таки помни, что если б опоздал минут на пять, то я бы успел ей вставить. И тогда б ты был уже не единоличным владельцем ее тесной и горячей пиз…
— Круцио!
Резко развернувшись, Люциус буквально швырнул в него заклятие, и от ярости в его голосе Гермиона вздрогнула. Вылетевший из палочки красный луч ударил насильника прямо в грудь, и он тут же закричал от боли, в конвульсиях падая на землю. Дергаясь, он бессвязно орал что-то, и Гермиона, памятуя о собственных мучениях от «Круциатуса», поймала себя на мысли, что не испытывает сейчас ни капли жалости и никакого раскаяния. Абсолютно никакого. Вообще.
Отойдя от нее, Люциус приблизился к никак не успокаивавшемуся уроду. Он наклонился и, схватив за горло, поднял того с земли. Приблизившись к искаженному от боли лицу, Малфой посмотрел ему прямо в глаза, и Гермиона снова ощутила дрожь, увидев в этом взгляде невероятную, леденящую злобу. Но попросить его остановиться и прекратить, желания не испытала. Люциус же тем временем заговорил, и в голосе его звучало неприкрытое пренебрежение:
— Я не люблю ничего повторять дважды. Поэтому могу лишь добавить к тому, что уже сказал, следующее: если я услышу еще хоть слово, произнесенное твоим грязным ртом, то испытанное только что, покажется тебе ничем иным, как актом милосердия с моей стороны, магл! Я достаточно ясно выразился? — он слегка тряхнул все еще дрожащую от ужаса и боли фигуру.
Насильник что-то невнятно проскулил, и Люциус сжал его горло чуть крепче.
— Я, кажется, задал вопрос: ты понял, что тебе было сказано?
— Д-да… П-п-по… нял… — наконец удалось выдавить из себя подонку, и Малфой резко убрал руку, позволяя обмякшему телу снова упасть на землю, вызвав тем самым новый крик боли.
Люциус же развернулся и, подхватив Гермиону под локоть, стремительно потащил ее на освещенную фонарями аллею.
Какое-то время они быстро шли к выходу из парка и не произносили ни слова. С трудом поспевая за Малфоем, Гермиона видела, что он о чем-то напряженно думает, но спросить о чем именно, почему-то боялась.
Вскоре она увидела телефонную будку и заставила его остановиться. Ничего не объясняя, сделала звонок, и тот оказался очень и очень краток. А когда вернулась, увидела вопросительный взгляд Люциуса.
— Я позвонила в полицию. Сообщила им о нападении и дала ориентир, где они смогут найти его.
На лице Малфоя промелькнуло неясное выражение, очень напоминающее досаду, но потом оно снова стало напряженным и сосредоточенным. Не произнося ни слова, он коротко кивнул и опять устремился в сторону выхода. Гермионе же оставалось лишь поспешно двинуться следом. Они быстро шли через огромный и пустой парк, когда она вдруг поняла, что идти дальше не может. Резко остановившись, замерла на месте и, заметив это, Люциус тоже приостановился, повернувшись, чтобы серьезно и даже почти сурово взглянуть на нее.
Какое-то время Гермиона молчала и просто смотрела на него. Вспоминая о происшедшем, она так и не смогла ощутить в себе какого-то особого ужаса от пережитого. Какой бы отвратительной не казалась вся эта ситуация, больше всего ее волновало другое: собственная реакция на то, как повел себя в этом случае Люциус. Ведь на те несколько минут он вновь стал прежним — жестоким и беспощадным Пожирателем смерти. И это должно было ужаснуть ее! Но почему-то не ужасало… Более того: она даже восхищалась им! А теперь еще и откровенно вожделела, справедливо считая, что мерзкий подонок получил в итоге по заслугам. Гермиона не могла не признаться себе, что восхищение Люциусом и гордость за него каким-то невероятным образом переродились внутри нее в острое и почти болезненное возбуждение. И именно оно, это самое возбуждение, клокотало в ней сейчас, требуя выхода наружу. Немедленный выхода!
Остановившись, Малфой недоуменно всматривался ей в лицо, будто пытаясь разобраться, что именно тревожит ее сейчас и предугадать свои дальнейшие шаги. Не дожидаясь его решения, Гермиона подошла почти вплотную и закинула руки ему на шею. Вперилась пристальным взглядом в глаза, и Люциус невольно вздрогнул от того, насколько сильная жажда светилась сейчас в этом взгляде. Ее нескрываемая похоть заставляла гореть и его. Гореть почти заживо! И это было почти страшно, но и неимоверно прекрасно.
Зажмурившись, чтобы прийти в себя, Малфой слегка отодвинулся назад. Напрасно! Гермиона лишь прижалась еще крепче и потянула его на себя. Понимая, что позыв ее несвоевременен, а может даже и неправилен, остановиться она, тем не менее, не могла. Да и не хотела.
Потребность в близости (сиюминутной, немедленной близости!) оказалась сильнее ее самой. Причем жаждала она в эти самые минуты именно такого Люциуса, который шел с нею рядом: холодного, сосредоточенного, внешне бесстрастного. Того, которого до сих пор захлестывали волны острой и безжалостной ярости, так и не перестававшей гореть у него внутри.
Не отводя глаз, она лишь сумела прошептать еле шевелящимися губами:
— Пожалуйста… — и потащила его с освещенной аллеи в сторону густых зарослей, так своевременно оказавшихся у них на пути.
Они прошли совсем немного, прежде чем очутились на небольшой поляне, и Гермиона с наслаждением отметила, что в глазах Малфоя уже сверкает такой знакомый огонек страсти, столь обожаемый ею. Хотя с губ его все же слетело совсем другое:
— Гермиона… прошу тебя… не сейчас. И не здесь…
Но было уже слишком поздно. Быстро сбросив с себя одежду, она осталась совершенно обнаженной и опустилась на землю, с мольбой протягивая к Малфою руки:
— Пожалуйста… Хочу очиститься от его мерзких касаний… Умоляю тебя! Сейчас. И здесь. Именно здесь… — казалось, выгибающаяся на земле Гермиона пребывала в каком-то трансе.
Малфой молчал, ничего не отвечая, и лишь неотрывно смотрел на нее. Вихрь эмоций, бушующих в нем в эти минуты, почти сводил с ума, заставляя тяжело и прерывисто дышать. А услышав, как она мучительно застонала, Люциус не выдержал: быстро опустился на землю рядом с Гермионой, расстегнул брюки и уже в следующий миг оказался внутри нее. Гортанно вскрикнув от резкого и глубоко проникновения, она откинула голову и крепко впилась ногтями в его спину, заставляя Малфоя что-то яростно прошипеть в ответ. Оба понимали сейчас, что эта взаимная боль помогла каждому из них почувствовать себя живыми. Настоящими. И принадлежащими один другому целиком и полностью. Их обоюдное возбуждение достигло своего пика так неимоверно скоро, что не прошло и нескольких минут, как Гермиона забилась под ним, выкрикнув его имя в темноту ночи и с силой царапая кожу спины. В ответ на это он и сам вздрогнул, прежде чем со стоном излился в жадное, горячее и пульсирующее влагалище.
Тяжело и громко дыша, какое-то время они не размыкали объятий, но потом Малфой скатился и лег на спину, молча уставившись в звездное небо. С губ обоих в уже холодном ночном воздухе слетали чуть заметные облачка пара. Повернувшись на бок, Гермиона устроилась рядом и положила голову ему на плечо. Так они и лежали довольно долго, пока Люциус в итоге не заговорил:
— Ты же понимаешь, что все это значит, не так ли?
Не осознавая, что он имеет в виду, Гермиона промолчала. Хотя голос Люциуса, прозвучавший сейчас серьезно и даже обреченно, заставил ее напрячься.
— Я только что использовал непростительное заклятие. Для меня это может означать лишь одно — пожизненное заключение в Азкабан.
От ужаса, охватившего от этих слов, Гермионе показалось, что сердце только что безжалостно выдрали из разорванной груди. Рот моментально пересох, а сознание будто онемело от ощущения неизбежно надвигающегося кошмара. Кошмара, спасения от которого она не видела. В голове же билось лишь одно:
«Почему?!! Почему он не сказал мне об этом раньше?»
Быстро поднявшись, она села и, обернувшись, заглянула Малфою в лицо.
— Но… подожди… Люциус. Они же… Ты уверен, что они смогут узнать? Откуда? Мы же никому не расскажем! И вот увидишь: все будет хорошо. Я обещаю тебе… все будет в порядке. Никто не узнает! — последнее она уже отчаянно выкрикнула, успокаивая не только его, а больше саму себя. И пытаясь заглушить этим страшный животный ужас, медленно, но верно переполнявший душу.
— Ты же знаешь: министерство контролирует незаконное применение магии. А уж меня и мою палочку они контролируют однозначно, — голос Люциуса прозвучал совершенно спокойно, даже как ни в чем не бывало.
Не в силах бороться с затопившей паникой и ощущая внутри какую-то страшную и необъяснимую боль, Гермиона не выдержала и зарыдала.
— Нет! Это же была самооборона… На самом деле! Это же можно доказать. Он напал на нас, бросился на тебя с ножом. Наши жизни были в опасности! Какой суд посмеет упрекнуть тебя в этом?
— Пойми, Круциатус я использовал уже позже. И не потому, что нашим жизням угрожала опасность, а потому, что этот урод взбесил меня своими словами, касающимися тебя. Я не должен был применять Непростительное. Не имел права. Ты же сама понимаешь это, — Люциус протянул руку и погладил ее по волосам, по-прежнему оставаясь удивительно спокойным. — В любом случае, даже самооборона не может служить оправданием для использования Круцио на магле. У нас, волшебников, всегда есть альтернатива для этих простецов. На это мне обязательно укажут. И будут правы.
От ощущения неудержимого отчаяния Гермиона окончательно потеряла над собой контроль и заплакала еще сильнее:
— Зачем? Почему тогда ты это сделал? — она, конечно же, не обвиняла его, лишь хотела понять. Хотела услышать, как сам он объяснит то, что произошло.
Малфой долго молчал, по-прежнему уставившись в звездное небо, но потом наконец ответил:
— Потому что я — тот, кто я есть…
Она взглянула на него.
— Нет! Это не так… Просто ситуация сложилась таким образом, что ты проявил именно эти черты своего характера. Тем более что тот мерзавец специально спровоцировал тебя. И любой нормальный человек сможет это понять. Любой! И они тоже должны понять, почему ты так поступил. У членов Визенгамота тоже есть любимые, есть дочери и жены!
— Да, но согласись, на самом деле это было не обязательно. И оказалось ярким проявлением того, что жестокий и злобный Пожиратель смерти все еще жив во мне, Гермиона. Я никогда не смогу избавиться от него полностью. Никогда. Да ты и сама видела это. Я же заметил, как ты смотрела на меня тогда, — Люциус снова потянулся и мягко погладил ее по щеке и волосам.
— Конечно, видела! И гордилась тобой. Восхищалась. Потому что люблю тебя таким, какой ты есть. И принимаю таким, какой ты есть! — заплакав еще сильнее, чем раньше, она снова опустилась на землю и уткнулась лицом ему в плечо.
Люциус приподнял ее голову ладонью, и во взгляде его светилась в этот момент откровенная нежность.
— Спасибо… — он отер пальцем очередную слезу, что катилась по щеке Гермионы, и коснулся губ поцелуем. Глубоким. Искренним. А потом, когда отстранился, крепко прижал ее к себе и произнес так просто, но и так многозначительно для них обоих: — Давай уже направимся, наконец, домой…
Сердце Гермионы отчего-то снова замерло. И это «отчего-то» было очень похоже на счастье, пусть и совсем неуместное в этот момент.
Малфой же снова достал свою палочку и аппарировал их обоих в поместье. Домой.
========== Глава 32. Агония ==========
Очутившись в холле мэнора, они сразу же поднялись в спальню и начали раздеваться. Ни один из них не произнес ни слова. Да и не нужны им были сейчас никакие слова. Сняв с себя одежду, Гермиона глянула на Люциуса, и сердце болезненно кольнуло: его лицо стало сейчас не просто напряженным, оно казалось окаменевшим. Страх, отчаяние и боль сквозили в каждой черточке. В каждой морщинке, вдруг резко проявившихся у глаз и вокруг крепко сжатых губ. Тяжело и рвано дыша, Малфой бросил свою палочку на низенький столик, за которым они обычно ужинали, и Гермиона, машинально взяв ее в руки, принялась бездумно рассматривать.
«Как обидно, что эта маленькая хрупкая вещица может стать для нас источником таких огромных проблем! Неужели нельзя ничего сделать?»
Безмолвная агония Люциуса была невыносима, и Гермионе отчаянно хотелось помочь ему, утешить, разделить то бремя, что нежданно-негаданно опустилось на его плечи. Опустилось тогда, когда они меньше всего опасались каких-то неприятностей. И она не знала, что сделать и что сказать ему в утешение. Они с Люциусом никогда не говорили о его пребывании в Азкабане. Он не заговаривал, а она не спрашивала. Потому что понимала, что обсуждение некоторых тем может быть не только болезненным, но даже унизительным.
Продолжая молчать, они улеглись в постель и без слов обнялись, крепко прижимаясь друг к другу. Спустя какое-то время Люциус, повернувшись на другой бок, чуть отодвинулся, и она, думая, что ему хочется побыть одному, решила тоже отодвинуться. Но лишь только Гермиона отстранилась, с губ Малфоя слетел глубокий болезненный стон, и она тут же вернулась на место, крепко прижимаясь к его спине, обнимая, позволяя ощутить всю ту теплоту и поддержку, которую так хотелось подарить ему сейчас. Будто почувствовав это, Люциус дотронулся до ее руки у себя на груди и переплел хрупкие женские пальчики со своими.
В конце концов она не выдержала и задала вопрос, который должна была задать и ответа на который ожидала с ужасом:
— И… что теперь будет?
— Они придут за мной. Думаю, уже на рассвете.
— И сразу отправят… туда?
— Нет. Сначала проведут слушание в Визенгамоте, скорее всего в понедельник. Вряд ли из-за меня кто-то прервет уик-энд.
— Но… тогда можно сказать, что еще ничего не решено окончательно?
— Скорее, нельзя… У них есть все доказательства, в расследовании они не нуждаются. Думаю, аврорам уже известно, что вчера в одиннадцать часов вечера из моей палочки был выпущен Круциатус.
Тишина снова повисла в темноте спальни, и по лицу Гермионы снова потекли слезы.
«Не могу потерять его… Особенно теперь, когда мы стали так близки. Не могу!»
— Я не позволю им осудить тебя, Люциус! Слышишь? Я буду бороться за тебя!
— Боюсь, что ничего нельзя сделать… Без вариантов, — на удивление спокойно отозвался Малфой, и это еще больше взволновало Гермиону — эдакая вселенская пустота, пугающая до дрожи, звучала сейчас в его голосе.
Сплетенные телами, они так и продолжали лежать в гнетущем молчании, ни на минуту не смыкая глаз. Лишь иногда Люциус невольно содрогался, пытаясь вдохнуть глубже, и воздух с хрипом врывался в легкие, будто что-то мешало ему сделать это. Тогда Гермиона прижималась еще крепче, так крепко, словно пыталась поглотить его страдания, забрав их себе.
Под утро же он глухо застонал. Застонал так, что сердце ее защемило от этого отчаянного звука. Поднявшись на локте, Гермиона склонилась над ним, поглаживая лицо и волосы, и успокаивая, как могла. Люциус уставился на нее невидящими глазами, на дне которых таились сейчас лишь отчаяние и ужас. Она едва не задохнулась, кожей ощущая агонию, охватившую его. Не отводя глаз, Люциус мучительно выдохнул:
— Не хочу… как же не хочу возвращаться туда…
Крепко прижавшись, Гермиона снова залилась слезами. Так они и прободрствовали, продолжая отчаянно обниматься, будто цепляясь друг за друга, до самого рассвета — не разговаривали и даже не шевелились.
И когда неясный утренний свет начал вползать сквозь портьеры в темную комнату, Гермиона почувствовала, как сердце начинает биться все медленней и медленней, словно собираясь остановиться насовсем.
А уже скоро внизу раздался громкий стук во входную дверь.
Невольный вскрик сорвался с губ Гермионы в тишину предрассветно сереющей спальни, и Малфой, успокаивающе погладив ее по волосам, прошептал:
— Тшш… Тихо, милая. Успокойся.
В этот же миг к ним осторожно постучали, и на пороге появилась испуганная Тибби.
— Хозяин, там…
— Все в порядке, Тибби. Скажи им, что я спущусь через несколько минут.
Он поднялся с кровати и принялся одеваться: аккуратно, элегантно, даже с какой-то нарочитой тщательностью. Вскочившая одновременно с ним Гермиона не отходила ни на шаг, все время оставаясь рядом. Касаясь его, поглаживая, суетливо помогая застегнуть пуговицы на манжетах рукавов. Будто не в силах оторваться от него ни на секунду. Они так и не произнесли ни единого слова, но зато скоро снизу раздался чей-то громкий и суровый голос:
— Малфой! Мы ждем!
Люциус повернулся к Гермионе.
— Я должен спуститься. Оставайся здесь и сиди тихо. Им не нужно знать, что ты в мэноре: это может осложнить тебе жизнь.
Он наклонился, ловя взгляд Гермионы, и поцеловал ее. Глубоко. Жадно. Словно делал это в последний раз и пытался запомнить навсегда. И она задохнулась от бушующих внутри эмоций, не в силах их вынести.
Наконец Люциус отстранился, и лицо его вновь стало совершенно нечитаемым. Гермиона вцепилась в его руку, не давая уйти.
— Я буду бороться за тебя, Люциус. И не позволю им засадить тебя в Азкабан. Слышишь? Я не позволю этому случиться! Я люблю тебя. Люблю… — по ее лицу опять потекли слезы.
Во взгляде Малфоя мелькнула вдруг такая нежность, что Гермионе стало еще больнее. Он мягко обхватил ладонями ее щеки и впился взглядом в глаза:
— Я тоже л…
— Малфой! Мы поднимаемся наверх!
И, не договорив, Люциус резко отстранился.
— Мне нужно идти, — не глядя на нее больше, он подхватил со столика свою палочку и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Гермиона смутно услышала обмен короткими сухими фразами, топот шагов, стук закрывшейся входной двери и наконец… ничего. В доме воцарилась звенящая тишина.
Не выдержав, она схватила себя за волосы и громко закричала в пустоту комнаты. И крик этот был ужасней и мучительней, чем те, что когда-то давно уже издавала в этом доме, дергаясь в конвульсиях от пыток Беллатрикс Лейстрендж.
Будто выплеснув этим воплем боль и отчаяние, переполнявшие душу, Гермиона опустилась на кровать, на которой так и просидела весь этот длинный ужасный день. Обхватив колени руками и тихонько раскачиваясь взад и вперед, она не обращала никакого внимания на расстроенную Тибби, трижды приносившую ей поднос с едой и умолявшую съесть хотя бы чего-нибудь. Не приняла душ. Не переоделась. И даже ни о чем не думала. Просто молчала, неотрывно уставившись на гобелен, висящий на стене. Пустота, пожиравшая ее с уходом Люциуса, казалась бездонной пропастью, в которую она падает, падает, падает…
Ближе к ночи усталость с нервным напряжением все же сморили ее, и Гермиона провалилась в беспокойный сон, полный метаний, бесплодных поисков и леденящего душу страха. Вздрагивая и просыпаясь от очередного кошмара, Гермиона несколько раз подумала о том, насколько другими она ожидала их первые выходные вместе. И насколько страшной оказалась реальность по сравнению с наивными мечтами.
Однако проснувшись в воскресенье утром, она почувствовала, как пришла в себя. Более того, цепкий ясный разум и цельная натура Гермионы были готовы к тому, что для спасения Люциуса нужно начинать действовать. Причем действовать грамотно, быстро и решительно. Взбодрившись от мысли, что она должна помочь (и поможет!) ему, Гермиона поднялась с кровати, оделась и даже запихнула в себя немножко еды, заботливо приготовленной Тибби. После завтрака она выяснила у эльфийки, где находится ближайшая магловская деревня, и оставила мэнор.
Идти оказалось недалеко, и уже скоро Гермиона вошла в небольшую деревенскую лавочку, торгующую всякой всячиной, где купила несколько свежих газет. Прогулка окончательно взбодрила ее, и в голове уже начали крутиться несколько идей, осуществление которых могло бы помочь Люциусу. Аппарировать назад она тоже не стала, предпочитая снова вернуться пешком и по дороге еще раз обдумать все необходимые детали. И не прогадала. Сладкий и свежий летний воздух словно напоминал о том, что жизнь, несмотря ни на что, прекрасна, и их с Люциусом счастье стоит того, чтобы бороться за него изо всех сил.
Вернувшись в поместье, Гермиона прошла в столовую и разложила газеты на столе. Она еще не знала, что именно будет искать в них, но оказалась вознаграждена почти мгновенно. С первых страниц всех изданий кричали практически одинаковые заголовки: «Парковый насильник наконец-то пойман!» Сердце ее подпрыгнуло, и она начала читать дальше.
«В пятницу вечером в Гайд-парке арестовали мужчину, подозреваемого в серии изнасилований женщин на протяжении нескольких лет. Преступления происходили в различных парковых зонах по всему Лондону. Общее количество несчастных жертв составляет около пятнадцати человек. Пресс-служба лондонской полиции рассказала, что арест стал возможен, благодаря анонимному телефонному звонку, поступившему чуть позже одиннадцати вечера от неизвестной женщины. Незнакомка сообщила о нападении и попытке изнасилования с применением в качестве угрозы ножа. Еще она сообщила, что защищаясь, ранила преступника и смогла от него убежать, а также уточнила место, где нападавшего сможет найти полиция. Преступник действительно был обнаружен в указанной части парка. Удивительно же не только то, что он оказался серьезно травмирован (сломанная нога, порезы на лице и многочисленные ушибы), но и ужасно напуган. Полиции он сдался сразу, без сопротивления и, скорее, даже с радостью. Правда, не мог говорить до тех пор, пока не оказался доставлен в участок и не успокоился. После этого, так и не объяснив характер полученных травм, подозреваемый начал давать признательные показания.
Полиция предполагает, что на этот раз им удалось поймать не просто насильника, но и убийцу Сьюзен Бэтч (которую убили в 1994 году) и Тины Блэкли (погибшей в 1998) при аналогичных обстоятельствах. В любом случае, даже если факт убийств не подтвердится, арест этого негодяя, без сомнения — огромная удача. Как сказал начальник лондонской полиции: мы уверены, что наконец задержали особо опасного преступника. Поймали именно того, кто много лет охотился на невинных женщин. Тем более что задержанный уже сознался в нескольких изнасилованиях, а также покушениях на изнасилование. Мы почти не сомневаемся, что пребывание этого типа за решеткой продлится до конца его жизни. И единственное, что беспокоит нас на сегодняшний день — это состояние физического и психологического здоровья молодой женщины, позвонившей нам вчера, поэтому и просим ее выйти на связь. Хочу подчеркнуть, что ей ничего не угрожает, поскольку эта отважная девушка действовала исключительно в целях самообороны, смогла противостоять негодяю и сделала все возможное для его поимки. И наша просьба связана лишь с желанием побеседовать и убедиться, что нападение не причинило ей никакого вреда».
Гермиона глубоко вздохнула.
«Ну что ж… По крайней мере, хотя бы магловское правосудие восторжествовало в этой ситуации».
И впервые с пятничного вечера она вдруг почувствовала реальный ужас того, что если бы Люциус не действовал так быстро и решительно, то возможно, они оба могли быть мертвы.
Но и нечто хорошее все же слабо затеплилось в мрачных мыслях: сообщения из газет подарили надежду, что у нее появилась возможность спасти Люциуса. Было совершенно ясно, что он оказал миру маглов огромную услугу, поспособствовав поимке такого мерзавца. Конечно же, Визенгамот обязан будет принять это во внимание.
Она начала читать остальные статьи, и по мере прочтения в ее светлой головке шаг за шагом формировался вполне определенный план, кажущийся абсолютно реальным.
«Я понимаю, что законы волшебного сообщества отличаются от магловских, но все же… еще ничего не потеряно!»
Тщательно обдумывая свою идею, Гермиона и не заметила, как пролетел остаток дня.
«Мда… План, конечно, хорош… Но и чреват риском для нас обоих. И большими неприятностями, если что-то пойдет не так. Но нет! К черту сомнения! Я все равно попытаюсь. В конце концов, на кону стоит свобода моего любимого мужчины. А ради этого можно и рискнуть!»
Поэтому она быстро набросала и отправила с совой письмо Кингсли Шеклботу, в котором сообщала, что уже знает об аресте мистера Малфоя, и просила назвать ей дату и время слушания по этому делу, чувствуя ответственность за его реабилитацию. Ответное послание от министра Гермиона получила очень скоро, буквально через пару часов. Отвязав дрожащими руками пергамент, прочла:
«Дорогая Гермиона, я уверен, что тебе известно о неправомерности раскрытия деталей ареста и времени назначенных заседаний суда. Но, учитывая твое участие в программе реабилитации Люциуса Малфоя, думаю, могу позволить себе нарушение существующих правил.
Мистер Малфой был арестован вчера утром за использование Круциатуса против магла не далее, как пятничным вечером. По его утверждению, на тот момент он находился в парке один, хотя и признал, что ранее у вас была назначена встреча. Он сказал, что вы вместе ужинали и ходили на концерт классической музыки. После которого, опять же со слов Малфоя, расстались и отправились каждый по своим делам. Далее он сообщил, что шел через Гайд-парк, когда этот человек напал на него с ножом. Малфой говорит, что просто защищался, но я уверен, что тебе опять же известно о вопиющем нарушении наших законов в случае применения Непростительного заклятия, тем более против обычного магла.
Слушание по этому делу состоится завтра в десять часов утра. В связи с обстоятельствами расследования, я позволю тебе присутствовать на нем, тем более что тебя и так могут вызвать в качестве свидетеля.
Хочу добавить, что искренне сожалею о случившемся, особенно после того, как ты с оптимизмом рассказывала об успехах малфоевской программы. И хотя мне известно, что он применил Круциатус к достаточно редкому гаду, поощрить подобное или закрыть на это глаза мы не имеем права. Поскольку закон есть закон.
С наилучшими пожеланиями, Кингсли Шеклболт».
Письмо оставило у Гермионы двоякое впечатление. Хорошо было то, что ей официально разрешили присутствовать на заседании суда и, возможно, даже свидетельствовать в пользу Люциуса. Опять же Кингсли сожалел о случившемся и признавал, что магл получил по заслугам. Это тоже радовало.
«Да, но почему Люциус сказал им, что был в парке один? Не потому ли, что наша совместная прогулка поздним вечером могла навести их на мысль о романтическом продолжении официальной части программы? И послужить доказательством того, что наши отношения далеки от чисто профессиональных. Получается, что Люциус сделал все, чтобы наша связь по-прежнему осталась для всех тайной. А я должна уважать его решение».
Гермиона вспомнила, что в письме было еще кое-что, беспокоящее и расстраивающее ее: министр настаивал на строгом исполнении закона. Настроение тут же испортилось снова, но отказываться от придуманного ранее плана она ни в коем случае не собиралась.
Наступил вечер. Гермиона спустилась на кухню и предложила Тибби составить ей компанию за ужином. Бедная служанка поначалу не знала, как отреагировать на подобное приглашение, но потом, сдавшись на уговоры, все же согласилась. Так они и ужинали, тихонько переговариваясь о предстоящем назавтра суде. Тронутая искренним беспокойством эльфийки за своего хозяина, Гермиона попыталась утешить ее:
— Не волнуйся, Тибби. Мистер Малфой вернется. Обязательно вернется.
— Конечно, мисс. Тибби очень, очень надеется, что у хозяина все будет хорошо.
Невесело улыбнувшись, они пожелали друг другу спокойной ночи, и Гермиона поднялась в спальню.
Спать она улеглась рано, но уснуть так и не смогла еще очень и очень долго. Отчаяние и ощущение жуткой опустошенности снова охватили Гермиону, лежавшую в мрачном одиночестве на огромной кровати. Сейчас, как никогда ранее, она осознавала, как сильно полюбила этого человека. Как глубоко и страстно привязалась к нему за такое короткое, казалось бы, время. Как страшно нуждается в нем. Нуждается настолько, что готова сделать ради его спасения все, что можно. И даже то, что нельзя.
Ее кольнуло воспоминание о его последней, так и недосказанной, фразе.
«Неужели Люциус собирался произнести то, что я так хотела услышать от него?»
Начало фразы, казалось, должно было убедить в этом, но и мучили сомнения: а вдруг возможности договорить судьба им больше не предоставит.
«Нет! Надо гнать дурные мысли прочь! Я дождусь. И он еще договорит… то, что хотел сказать».
Повернувшись на другой бок, она решила попытаться уснуть.
«Завтра мне нужно быть собранной и готовой к любым каверзным вопросам. И к любой неожиданности. Я должна помочь ему! Должна. Потому что кроме меня спасти его не сможет никто!»
========== Глава 33. Суд ==========
Проснулась Гермиона рано, неспешно приняла душ и оделась. Строго, красиво, но не броско. Затем заставила себя позавтракать, попрощалась с Тибби и, выйдя за ворота поместья, аппарировала в министерство. Не заходя к себе в кабинет, волшебница прошла прямо в зал суда, в котором уже собралось большинство членов Визенгамота. При ее появлении все вдруг замолчали, но, не обращая на это никакого внимания, Гермиона прошла на отведенные для свидетелей места и опустилась на скамейку. Голова ее была гордо поднята. И хотя она понимала, что сплетни о них с Люциусом уже поползли по Министерству магии, сейчас это волновало меньше всего на свете.
Как только присела, к ней почти сразу подошел Кингсли. Он взял ее за руку и, заглядывая в глаза, негромко спросил:
— Гермиона. С тобой все в порядке? — в голосе его звучала обеспокоенность и искреннее сочувствие. Похоже, министр понял, насколько она расстроена. Увидев утвердительный кивок и слабую улыбку, Кингсли продолжил: — Тебя должны вызвать в качестве свидетеля. Прошу, просто говори правду, дорогая, это все, что от тебя требуется. Мы все знаем, что ты благородный и очень порядочный человек.
Не в силах больше выдерживать его взгляд, она опустила голову, а Шеклбот чуть сжал ее руку и отошел. Ощущение одиночества, страха и угнетающей неизвестности снова охватило Гермиону.
«Что, если я не смогу сдержаться и расплачусь прямо перед ними всеми?» — взгляд ее скользнул по ведьмам и волшебникам, сидевшим вокруг. Гермиона почти с уверенностью могла сказать, что многие из них уж точно не питают особой любви к Люциусу Малфою. И вряд ли останутся непредвзятыми на таком судьбоносном заседании. От этой мысли сердце ушло в пятки.
Вскоре в зал вошли члены Совета Визенгамота, одетые в фиолетовые мантии. Наткнувшись на единственное молодое лицо среди этих почтенных старцев, Гермиона замерла, понимая, что не может вздохнуть. Это был Гарри.
«Боже… Как я могла забыть, что он теперь в Совете?»
Встретившись с ним взглядом, она заметила, как Гарри поначалу чуть приоткрыл рот от удивления, а потом понимающе нахмурился и опустил глаза.
«По-моему, он догадался, из-за кого я рассталась с Роном…» — Гермиона ощутила, как внутренности скрутило в болезненный узел, и ей стало неловко.
Ровно в десять утра все присутствующие поднялись с мест, и в зал вошел Верховный чародей Визенгамота. Его сопровождал министр магии — Кингсли Шеклбот. Гермиона всего пару раз коротко сталкивалась с Верховным чародеем и знала лишь, что его зовут Квириний Тренч, и о нем отзываются уважительно очень многие волшебники. Не раз она слышала, как Тренча называют умным, простым и при этом очень порядочным человеком.
Тем временем тот начал говорить:
— Слушание Визенгамота по делу Люциуса Малфоя, обвиняемого в использовании Круциатуса против магла вечером прошедшей пятницы, объявляю открытым. Пожалуйста, введите в зал обвиняемого.
Поначалу, когда увидела, как открывается одна из дверей, Гермиона почувствовала, что еще чуть-чуть и провалится в обморок. Но вот Люциус вошел в зал, и она вдруг успокоилась, а затем (даже непонятно почему) вдруг четко и ясно осознала, что все будет в порядке. В полном порядке.
Его лицо выглядело привычно хладнокровным и надменным, что еще большеуспокоило Гермиону. Более того, она даже радовалась сейчас этой характерной особенности Люциуса Малфоя — всегда стараться держать себя в руках.
А когда Малфой проходил мимо, на короткое мгновение взгляд его коснулся Гермионы, и, встретившись с ним глазами, она почувствовала, как сердце дрогнуло. Ведь даже единственным взглядом он сумел дать понять, насколько важно для него сейчас ее присутствие. Насколько рад видеть ее, пусть даже в таком неподходящем месте.
«О… я знаю, что мне делать. И сделаю это!»
Люциус остановился в центре зала и гордо выпрямился. В эту минуту Гермионе казалось, что даже будучи на месте обвиняемого, его высокая и сильная фигура каким-то невероятным образом подавляет всех присутствующих.
Тренч снова заговорил:
— Люциус Малфой, вы обвиняетесь в использовании Круциатуса против обычного человека вечером прошлой пятницы. Как вам известно, согласно законам Волшебного сообщества, подобное преступление карается пожизненным заключением в Азкабан. Признаете ли вы себя виновным?
— Признаю, — ясно и четко ответил Люциус.
Гермиона вздрогнула от отчаяния: ей показалось, что он настолько смирился с судьбой, что даже не собирается защищаться. Хотя и понимала, что не признать свою вину Люциус не мог — аврорату было достоверно известно, что Круциатус пущен именно из его волшебной палочки.
Тренч продолжил:
— Согласно вашей версии события развивались следующим образом: после ужина и концерта, которые были частью реабилитационной программы, вы попрощались с сопровождавшей вас этим вечером мисс Грейнджер и направились каждый своим путем. Перед тем, как аппарировать в Малфой-мэнор, вам захотелось прогуляться, и вы зашли в Гайд-парк, где на вас напал мужчина, угрожавший ножом. Для защиты от нападения вам пришлось применить заклинания Сектусемпра, Экспелиармус и Левикорпус. Но это не помогло угомонить нападавшего. И когда он снова бросился на вас с ножом, в какой-то момент вы не выдержали и применили заклинание Круциатус.
— Да. Именно так все и было.
— Мы побеседовали по этому поводу с главным констеблем столичной полиции. Он, кстати, очень рад, что такой отвратительный преступник, которого они пытались поймать уже несколько лет, наконец-то оказался задержан. И, честно сказать, я лично не вижу причин, по которым вас следует осудить. Но! Наши законы отличаются от законодательства маглов. И если мы начнем игнорировать их, то весь наш мир подвергнется опасности быть низвергнутым в пучину беззакония. А это недопустимо.
По залу прокатился недоуменный ропот и Тренч прервался. Но лишь на секунду.
— Мы не можем вызвать вышеупомянутого магла в качестве свидетеля. Да и вряд ли он чем-то помог бы нам в расследовании. Полиция утверждает, что насильник отказывается объяснить происхождение своих травм и твердит, что просто упал. Еще просит оставить его в тюрьме и желательно на всю оставшуюся жизнь. Таким образом, можно сказать, что преступник находится в состоянии шока и ужасно боится чего-то. И нам понятно чего, хотя это и является загадкой для магловских полицейских. Однако, возвращаясь к вам, мистер Малфой, хотелось бы прояснить еще несколько неясностей и отдельных несоответствий в вашем рассказе, которые не понимаю ни я, ни другие участники следствия. Для начала, я не могу понять, почему вообще этот человек напал на вас. Ведь вы, в конце концов, не женщина. А преступник много лет охотился именно на них. И с вполне определенной целью.
Прежде чем лаконично ответить, Люциус слегка пожал плечами.
— Может, я ему понравился, и он счел меня симпатичным.
По залу прокатился смех, и даже Гермиона слегка улыбнулась этому суховатому и высокомерному малфоевскому остроумию.
— Может быть и так, мистер Малфой, может быть, — Тренч тоже кривовато улыбнулся. — Это-то и любопытно, вам не кажется? Так же, как и факт телефонного звонка от некоей женщины, утверждавшей, что ее только что чуть не изнасиловали, угрожая ножом. А еще эта женщина проинформировала полицию о точном местонахождении преступника и даже сообщила о том, что он серьезно травмирован.
Люциус ничего не ответил.
— Я вызываю в качестве свидетеля мисс Гермиону Грейнджер!
И ее сердце ухнуло куда-то вниз.
Волшебница медленно поднялась со своего места и, по ступенькам спустившись в центр зала, встала неподалеку от Люциуса. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть в ее сторону, но Гермиону вдруг накрыла какая-то странная волна тепла. Исходящая именно от Люциуса.
— Мисс Грейнджер, в какое время вы оставили мистера Малфоя одного в пятницу вечером?
— Я… не могу сказать точно. Я не помню.
— Хорошо. Сколько времени прошло после концерта, когда вы распрощались?
— Не знаю… Простите, но я не могу вспомнить.
— И все же, мисс Грейнджер, постарайтесь. Ведь это очень важно. Неужели вы совсем ничего не помните?
Гермиона подняла голову и посмотрела прямо на Тренча.
— Я не оставляла мистера Малфоя одного тем вечером.
По залу пробежал удивленный ропот, и Гермиона услышала, как дыхание стоящего рядом Люциуса стало быстрым и прерывистым.
— Простите, что вы сказали?
— Я сказала… что никуда не уходила. И была в парке. С ним.
— То есть вы прогуливались по парку вместе?
— Да.
— Простите, но зачем? Честно сказать, я не вижу никакой профессиональной необходимости в этой прогулке. По-моему, ужин и посещение концерта — это более чем достаточно для программы по изучению маглов одним (отдельно взятым) вечером.
Реакцией на это замечание послужила новая волна смешков, но уже скоро они затихли, и в зале снова воцарилась тишина.
Гермиона мельком взглянула на Люциуса и увидела, что тот по-прежнему стоит, уставившись прямо перед собой.
— Мы просто… хотели после концерта немного подышать свежим воздухом. Вот и все… — она опустила голову, чувствуя, как щеки уже полыхнули от румянца. Единственное, что успела заметить перед этим — это внимательный взгляд Кингсли Шеклбота.
— Вы были с Малфоем в момент нападения? — вопрос министра прозвучал уже в следующую секунду и даже не удивил Гермиону.
— Да.
Воздух вокруг стал таким густым, что его, казалось, можно было резать ножом. Но все продолжали молчать. Лишь Тренч выжидательно поднял бровь, безмолвно предлагая Гермионе продолжить. Что она и сделала:
— Мистер Малфой на минуту отошел от меня, а я осталась ждать его на аллее. Этот человек подкрался незаметно. Сзади. Приставив к моему горлу нож, он ладонью заткнул мне рот и потащил в ближайшие заросли. А потом… он… попытался изнасиловать меня. И это я была той, которая позвонила в полицию.
По залу пронесся изумленный ропот, и Тренч поднял ладонь, призывая всех к молчанию.
— Тогда почему мистер Малфой утверждает, что преступник напал именно на него?
Снова искоса взглянув на Люциуса, Гермиона подняла голову и посмотрела прямо на Тренча.
— Потому что этим он пытается защитить меня.
Ей показалось, что присутствующие задохнулись от удивления и любопытства.
— Защитить вас от чего?
— От правды о том вечере.
— Что ж… Конечно, весьма похвально со стороны мистера Малфоя, что он вступился за вас в момент нападения. Получается, мистер Малфой использовал упомянутые заклинания (в том числе и Круциатус), чтобы защитить вас? Так или нет?
Ответом ему послужило молчание.
— Мисс Грейнджер?
— Нет.
— Что означает ваше «нет»?
— Мистер Малфой не использовал никаких заклинаний.
Тренч и другие члены Совета смотрели на нее во все глаза, и на лицах их было написано явное замешательство. Гермиона же продолжила:
— Это сделала я.
Казалось, что в зале не осталось ни одного человека, кроме нее и Люциуса, кто не издал бы изумленного возгласа, услышав ее слова. Звуки эти отразились эхом от стен, сменившись более тихим ропотом, а затем и негромкими, но неутихающими шепотками.
— Прошу тишины! — громко воззвал к Визенгамоту Тренч и обратился к Гермионе: — Мисс Грейнджер, я правильно расслышал? Вы хотите сказать, что пятничный Круциатус пущен вами?
— Да. — Гермиона смотрела прямо перед собой, но при этом по-прежнему ощущала тепло, словно текущее к ней от стоящего в нескольких шагах Люциуса.
— Но мы зарегистрировали тот факт, что проклятие вылетело из палочки Люциуса Малфоя, — вставил Кингсли.
— Это так и есть. Просто… Тем вечером я забыла свою палочку в кабинете. И мистер Малфой, когда решил отойти, отдал мне собственную. Чтобы могла защититься в случае необходимости. Он сказал, что ведьма не может и не должна оставаться безоружной. И что палочка может понадобиться в любой момент.
Подавив в себе желание взглянуть на Люциуса, Гермиона даже не повернулась в его сторону. И не увидела, как лицо Малфоя почти неуловимо изменилось, когда он коротко и благодарно глянул на нее.
— Мисс Грейнджер, я понимаю, что вам тяжело и неприятно вспоминать тот вечер, но… Все-таки прошу вас рассказать (и рассказать подробнейшим образом) о том, что именно произошло в парке.
— В моей жизни было немало сложных и неприятных ситуаций, мистер Тренч. И думаю, вы об этом знаете. Но тем вечером… мне пришлось столкнуться с тем, с чем не приходилось сталкиваться еще никогда. Этот… человек… толкнул меня на землю и навалился сверху. Нож он по-прежнему прижимал к моему горлу, и я ощутила, как из пореза течет кровь. Его след остался до сих пор, вы можете убедиться в этом, — приподняв голову, Гермиона отодвинула в сторону легкий шарфик и обнажила шею, на которой ясно виднелась бордовая царапина. Порез выглядел таким воспаленным и болезненным, что со стороны членов Совета, сидевших достаточно близко и хорошо разглядевших его, раздались негодующие восклицания.
Переведя дыхание, Гермиона продолжила:
— Он пытался связать мне руки, но я смогла освободить одну из них и достать из кармана палочку. С ее помощью мне удалось избавиться от кляпа и выкрикнуть первое заклинание. Которое дважды разрезало его лицо.
— Заклинание Сектусемпра?
— Да. Именно его. И какое-то время мерзавец действительно валялся на земле и выл от боли. Но потом вдруг поднялся и снова бросился на меня с ножом. Это было ужасно… Чтобы хоть как-то остановить его, я использовала Экспелиармус, а потом сразу же Левикорпус. Мне стало очень страшно, я боялась позволить ему приблизиться… потому что физически он был намного сильнее. И поэтому сознательно дала ему упасть с высоты, искренне надеясь, что негодяй сломает себе что-нибудь и больше уже не сможет угрожать мне.
— А где же был мистер Малфой все это время? Неужели он не помог вам?
— Дело в том, что все произошло очень быстро. Мистер Малфой тогда еще не вернулся… — Гермиона запнулась, не желая никоим образом смущать Люциуса. Хотя и понимала, что стыдиться им совершенно нечего.
— И чем же он был так сильно занят?
— Он… отвечал на зов природы… Надеюсь, вы поймете меня правильно.
Когда до Тренча дошел смысл сказанного, по лицу его (медленно, но верно) пополз густой румянец.
— Понятно… — смущенно пробормотал старый волшебник. — Что случилось дальше?
— Дальше… Я подошла к нему, чтобы посмотреть, насколько серьезны его ранения. Но не учла, что падая, он приземлился рядом со своим ножом, вырванным из его руки Экспелиармусом. Он схватил нож и снова попытался ударить меня им. При этом еще и осыпал меня площадной бранью, оскорблял и даже бросил несколько грязных замечаний сексуального характера. Я не хочу и не буду повторять их. Скажу лишь, что это страшно оскорбило и возмутило меня. И я даже не осознала, как в порыве ярости захотела лишь одного: сделать ему больно. Очень больно!
Тяжело дыша, Гермиона на какое-то время замолчала, но потом продолжила:
— И тогда… мне на ум пришло именно это заклятие. Страшное. Непростительное. Которое я испытала когда-то на себе. И не скрою: зная, насколько оно болезненно, насколько страшные мучения может причинить, я произнесла его. Мне очень жаль, но должна признаться, что если бы эта ужасная ситуация случилась еще раз, я бы снова захотела причинить тому мерзавцу боль. И сделала бы это! Поэтому… мне лишь остается надеяться на ваше понимание и снисхождение.
В зале стояла мертвая тишина, и до Гермионы доносилось лишь тяжелое рваное дыхание Люциуса. Ей очень хотелось взглянуть на него. Хотя бы искоса. Но она побоялась.
Наконец Тренч глубоко вздохнул, не зная, что делать дальше.
— Мисс Грейнджер, если все действительно так, то… вы знаете, что диктует нам всем закон?
— Конечно, — четко, без малейшего намека на колебание ответила Гермиона. — И вы можете удостовериться, что палочка мистера Малфоя слушается меня. А также убедиться, что моя собственная до сих пор находится в кабинете. Я не была там с пятницы, и это тоже легко проверить.
Находясь в явном замешательстве, Тренч обернулся к министру, но тот еле заметно пожал плечами. Никакой помощи Верховному чародею предложить он сейчас не мог.
— Ясно, что один из них лжет, но, черт возьми, я понятия не имею, как разобраться с этим делом, — в голосе Шеклбота явно звучала досада.
— Мисс Грейнджер сказала неправду. Круциатус использовал я, — раздался вдруг спокойный голос Люциуса.
Гермиона повернулась и бросила на него взгляд, но Малфой упорно смотрел прямо перед собой.
По залу пронесся громкий ропот, и Тренч снова поднял руку, требуя тишины. Он неспешно снял очки, наклонился и внимательно уставился на Люциуса.
— Видите ли, мистер Малфой, дело в том, что… если мисс Грейнджер солгала нам, то сделала она это лишь для того, чтобы защитить вас. Вас, бывшего Пожирателя Смерти, в доме которого ее подвергла мучительным пыткам ваша же золовка. В то время, когда вы стояли неподалеку и безучастно наблюдали за происходящим. И я не могу понять: с какой стати ей защищать вас ценой собственной свободы?
Невольно приоткрыв рот, Гермиона выжидающе затаила дыхание и посмотрела на Люциуса. Долгое время он молчал, и члены Совета уже начали недовольно перешептываться, когда Малфой наконец спокойно и прямо ответил:
— Потому что мы любим друг друга.
У всех присутствующих вырвались изумленные вздохи, и краем глаза Гермиона заметила, как Гарри расстроено опустил голову. Но даже это показалось совсем неважным: она не могла отвести глаз от Малфоя.
«Боже… Он раскрыл наши отношения перед всем волшебным миром. Рискуя оттолкнуть своего сына, рискуя снова оказаться в Азкабане… И лишь для того, чтобы защитить меня!» — Гермиона едва сдерживалась: так хотелось подбежать и обнять его.
Ее несколько отрезвил спокойный, но очень серьезный голос Тренча.
— Мисс Грейнджер, правду ли сказал мистер Малфой… о ваших отношениях?
Все еще глядя на любимого мужчину, она даже не заметила, как с губ слетело:
— Да. Это правда.
Однако опасения тут же обрушились с еще большей силой и легли на душу огромной тяжестью.
«Как отреагирует Совет на эти новости? И как теперь скажется то, что я солгала им? Какое решение они примут? Ведь получается, что мы с Люциусом… готовы оказаться в Азкабане один ради другого…»
От несмолкаемого гула голосов Гермиона пришла в себя. Зал взволнованно шумел, и Тренч безуспешно пытался навести порядок. Когда волнение, наконец-то, немного улеглось, он заговорил медленно и четко:
— Мы, кажется, зашли в тупик, и поэтому я вынужден объявить перерыв. Для принятия правильного решения Совет должен обсудить сложившуюся ситуацию, — он слегка повернулся в сторону авроров: — Пожалуйста, отведите мистера Малфоя обратно в камеру.
Потом перевел взгляд на Гермиону и глубоко вздохнул.
— Мисс Грейнджер, с тяжелым сердцем я должен сказать, что вам также придется дождаться окончательного решения в камере. Надеюсь, вы понимаете, что связано это исключительно с характером ваших показаний. Мне жаль, но порядок того требует.
Люциус вышел первым, коротко глянув по пути на Гермиону, и во взгляде его мелькнула нежность.
Она последовала за Малфоем, но уже скоро они спустились в Аврорат, где их развели по разным камерам, находящимся в противоположных концах длинного и темного коридора. Оказавшись одна, Гермиона так и не смогла присесть и несколько часов подряд металась по крошечному помещению, не в силах ни о чем думать.
На самом деле откровения Люциуса касательно их отношений потрясли ее, поскольку карточный домик лжи рушился от этой правды прямо на глазах. И думать о том, что ждет их теперь и какое решение примет Совет Визенгамота, было откровенно страшно. Пытаясь разложить по полочкам всю информацию, полученную Министерством, она молила судьбу только об одном: чтобы Люциуса не упекли в Азкабан. Безвинно и несправедливо. И очень надеялась, что вынося решение о наказании для нее, суд учтет героическое прошлое Гермионы Грейнджер и обстоятельства применения Круциатуса.
Гермионе показалось, что прошла целая вечность, когда ее вывели из камеры и снова доставили в зал, где проходило слушание. Малфой уже находился там. И когда она проходила мимо, им снова удалось коротко встретиться взглядами.
Скоро вошел Тренч, а за ним и члены Совета. Лицо Верховного чародея не выражало ровным счетом ничего, и это жутко пугало Гермиону. Однако уже в следующий миг он торжественно начал:
— Мистер Малфой. Мисс Грейнджер. Ваши показания настолько противоречат друг другу, что мы считаем невозможным отличить, которые из них являются истиной, а которые — ложью. И, что особенно удивительно, это то, что ваши показания служат в итоге освобождению, но не вас самих, а другого человека. Признаюсь, я не могу вспомнить, чтобы обвиняемые с такой готовностью жертвовали собой ради кого-то. И это… оказалось для всех нас… унизительным.
Он слегка откашлялся.
— Унизительным еще и потому, что на самом деле в результате ваших действий в прошлую пятницу был пойман мерзкий преступник. Насильник, принесший в этот мир целое море боли и слез. И страдания от однократного Круциатуса, которые ощутил этот человек — лишь малая капля, ничто по сравнению с болью, страданиями и мучениями его несчастных жертв и их семей. Да, я помню, что мы призваны хранить Закон, но… не вы напали на него, а он на вас. И случившееся можно с полной уверенностью рассматривать как самооборону. Тем более что других претензий к Люциусу Малфою аврорат не имеет.
Тренч замолчал, и все присутствующие затаили дыхание в ожидании окончательного решения.
— Итак, теперь нам необходимо решить, что же делать с двумя людьми, которые оказались настолько преданными друг другу, что готовы пожертвовать своей свободой один ради другого. И это удивительно. Удивительно, но и прекрасно. Мы считаем, что не вправе применить Сыворотку Правды для того чтобы определить, кто же из них солгал суду. Это можно сделать, но необходимости Совет Визенгамота не увидел, ведь законы в итоге должны существовать, чтобы защищать людей. Но и отправить в Азкабан невинного никто из нас оказался не готов. Поэтому решение принято следующее!
Он глубоко вздохнул, прежде чем решительно и громко продолжить:
— Мистер Малфой. Мисс Грейнджер. Мы пришли к выводу, что сегодняшнее заседание является ничем иным как фарсом. И никто из вас двоих не должен сейчас стоять здесь. От лица Визенгамота я прошу прощения за то, что вам пришлось пройти через эту унизительную процедуру. Вы оба свободны!
По залу пронесся общий выдох облегчения, тогда как Люциус с Гермионой замерли, не в силах совладать с шоком. Но вот… Раздался один хлопок в ладоши, затем следующий, потом еще один, и уже скоро громкие раскаты аплодисментов начали эхом отражаться от стен круглого и высокого помещения.
Словно очнувшись от этих звуков, Люциус и Гермиона с горящими от радости глазами повернулись друг к другу. Они не отрывали взглядов и не слышали никого и ничего. Только он и только она существовали сейчас в этом мире…
Вдруг Малфой стремительно приблизился, взял ее лицо в ладони и наклонился к губам, чтобы прильнуть к ним долгим и глубоким поцелуем. А когда наконец оторвался, то подхватил Гермиону и на вытянутых руках поднял ее вверх. Сам же запрокинул голову и, глядя на любимую женщину, громко и счастливо засмеялся. И Гермиона поймала себя на мысли, что никогда не слышала в этой жизни ничего более чудесного, чем искренний смех Люциуса Абраксаса Малфоя.
========== Глава 34. Возвращение домой ==========
Они еще долго так и стояли: обнявшись, глядя друг на друга и с облегчением осознавая, как их охватывает радость. Радость от того, что все обвинения сняты. От того, что больше не нужно скрывать свои отношения. Не нужно прятаться и осторожничать. Люциус не мог перестать улыбаться, и взгляд его был наполнен такой страстной нежностью, что она невольно передавалась Гермионе, наполняя ее ощущением почти безмятежного счастья.
Воздух вокруг них гудел от возбужденных людских голосов, но они не обращали никакого внимания, сосредоточенные исключительно друг на друге. И готовы были стоять так вечность, если бы Гермиона не почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча.
— Гермиона.
Она обернулась и увидела, что позади стоит Кингсли. Неохотно оторвавшись от Люциуса, Гермиона мягко улыбнулась министру магии.
— Спасибо тебе, — выдохнула она и, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в щеку.
Шеклбот приподнял брови и слегка качнул головой.
— Не за что. Это было единственно правильное решение. И я рад, что остальные члены Совета Визенгамота поддержали нас с Тренчем, — уже заканчивая, он повернулся к Люциусу, и выражение его лица стало серьезным. — Малфой.
Тот перестал улыбаться, однако радость все еще светилась в его глазах.
— Сегодня тебе все сошло с рук, Люциус. Но если нечто подобное повторится… боюсь, что даже знаменитое «малфоевское» везение уже не спасет тебя, — не дождавшись от Малфоя никакой реакции, Кингсли, коротко взглянув на Гермиону, продолжил: — Очень надеюсь, что ты заслуживаешь ее.
Она тихонько взяла Люциуса за руку, и этот жест не ускользнул от министра, который молча повернулся и вышел из зала суда.
Он вопросительно, почти смущенно взглянул на Гермиону, и та, почувствовав его смятение, убежденно произнесла:
— Заслуживаешь! Не переживай.
В этот момент к ним приблизился Гарри Поттер, чье напряженное лицо резко контрастировало с радостными лицами почти всех присутствующих. Какое-то время он молчал, словно не зная, что и сказать, но потом все же спросил:
— Как ты?
Прямо и открыто взглянув на лучшего друга, она откровенно призналась:
— Сейчас я такая счастливая, какой еще никогда в жизни не была.
Гарри внимательно посмотрел на нее и слегка кивнул. Отрицать то, что Гермиона выглядела в этот момент радостной и наполненной счастьем, было невозможно.
— Ты никогда не перестанешь удивлять меня, Гермиона Грейнджер, — по губам его невольно скользнула улыбка.
— Хм, и поверь, я еще и дальше постараюсь, — засмеялась в ответ она.
Гарри повернулся к Люциусу.
— Малфой, — он смотрел куда-то в сторону, не желая встречаться глазами с тем, кого считал виновным в несчастьях Рона.
— Поттер, — спокойно и холодно отозвался Люциус, и Гермиона расслышала в его голосе явные признаки застарелого антагонизма. Словно напоминание о сложностях в отношениях между Люциусом и Гарри, отголосок которых она чувствовала даже теперь.
— Береги ее, Малфой, — холодно проговорил Гарри.
Гермионе показалось, что он вот-вот уйдет, но ее лучший друг вместо этого вдруг повернулся и наконец взглянул Люциусу в глаза.
— Если хоть раз посмеешь обидеть ее, я лично устрою тебе такую жизнь, что пожалеешь об этом. Очень пожалеешь.
Малфой скривил губы и высокомерно уставился на Гарри.
— Предупреждение, достойное спасителя этого мира, Поттер, — протянул он, и Гермиона вдруг почувствовала, будто оказалась в прошлом пяти— или даже десятилетней давности. Она увидела, как Гарри напрягся и шагнул к Люциусу.
— Гарри, не надо! Прошу тебя. Это — мой выбор, моя жизнь, мое решение. Я знаю, что тебе это не нравится, но ты должен доверять мне. Должен! — она дотронулась до его руки и, не выдержав, Поттер отвел взгляд.
— Ладно… Увидимся еще, — пробормотал он.
— Конечно, увидимся! Я… мне только… нужно разобраться с квартирой, забрать оттуда вещи и… объясниться с… — голос ее затих.
— Да… так будет лучше… Пусть он узнает от тебя, — Гарри наконец посмотрел на нее, и опустить глаза наступила очередь Гермионы. — Надеюсь, тебе не придется жалеть о своем решении, — он немного натянуто улыбнулся ей и, напоследок сухо глянув на Люциуса, отошел.
Теперь настала его очередь ласково дотронуться до ее руки. Почувствовав прикосновение, Гермиона проводила удаляющегося приятеля взглядом, а затем повернулась к Малфою и тихонько прошептала:
— Давай уже отправимся домой…
На глазах у еще остававшихся членов Визенгамота они вышли из зала, поднялись наверх и сразу же аппарировали в поместье.
Вернулись они в тот же холл, где еще несколько дней назад стояли, крепко прижавшись друг к другу. Растерянные и опустошенные. И Гермиона вдруг почувствовала сокрушительную усталость, опускающуюся на плечи неподъемным грузом. Взяв Люциуса за руку, она потянула его в маленькую гостиную, где тяжело рухнула на диван.
Радостная Тибби тут же принесла им поднос, полный еды, но ни Люциусу, ни Гермионе есть почему-то не хотелось. Вяло пожевав что-то из принесенного заботливой служанкой, они молча сидели на диване. Прежняя эйфория утихла, уступив место облегчению и странной апатии. Пережитый страх остался позади, да и обнародование их отношений в итоге тоже решало множество проблем. Правда, и создавало новые.
— Ну вот… Теперь все всё узнали… — вдруг заговорила Гермиона. — Как думаешь, это что-то изменит между нами?
— Что ты имеешь в виду? — глухо спросил Малфой.
— Ну… теперь мы больше не будем прятаться… И вдруг что-то изменится между мной и тобой? Теперь, когда очарование тайны исчезло…
— Нет.
— Ты говоришь так уверенно.
— Конечно. Потому что уверен в этом. Знаешь, у меня сейчас внутри такая легкость… И я чувствую, что могу начать жить заново, — он сверху вниз глянул на Гермиону и нежно убрал локон от ее лица, как делал в самые нежные, самые чувственные моменты.
Так, обнявшись, они еще долго сидели и просто смотрели на мерцающие в камине угли, а небольшая гостиная огромного поместья казалась обоим островком уюта и спокойствия. В какой-то момент Гермиона подумала о Роне и ощутила, как нечто, очень похожее на угрызения совести, кольнуло внутри.
«Я знаю, ему будет очень плохо от того, что это оказался… Люциус. Он будет злиться и мучиться. А я снова и снова буду упрекать себя за его мучения… Но продолжать жить с этим чувством вины больше не могу. И не буду!»
Она потянулась за яблоком, тут же ощущая, как рука чуть дрожит от усталости. Все тело казалось ватным, не слушаясь хозяйку. Руки и ноги болели, а сознание словно плавало в каком-то тумане.
— Кажется, мне нужно немного отдохнуть… Глаза слипаются…
— Я понимаю. Правда, сейчас всего лишь семь вечера. Ты же еще проснешься? Позже…
— Думаю, да. Не волнуйся. Тем более что я ужасно соскучилась по тебе.
Слабо улыбнувшись, она коротко коснулась его губ, но Малфоя это не устроило. Взяв за затылок, Люциус притянул ее к себе и крепко поцеловал, тут же скользнув в рот языком. Она негромко застонала, но это еще сильнее зажгло его страсть, и рука Малфоя легла на ее грудь. На что Гермиона отстранилась и засмеялась:
— Люциус… Я и в самом деле ужасно устала… — она ласково коснулась ладонью его щеки. — А если ты будешь продолжать в том же духе, то просто засну в самый ответственный момент.
Малфой ухмыльнулся и отпустил ее.
— Уговорила… Подождем. Иди, отдыхай.
Гермиона провела пальцем по его щеке к губам, и Люциус нежно коснулся пальчика поцелуем. А потом поднялась, вышла из гостиной и устало направилась вверх по лестнице. В спальню. Оказавшись в комнате, Гермиона быстро разделась и, упав на кровать, почти сразу же погрузилась в спокойный и глубокий сон. В такой, какого у нее не случалось вот уже несколько длинных мрачных ночей.
Прошло, наверное, всего пару часов, когда она вдруг проснулась с ощущением диковинной смеси покоя и удовлетворения. Так тяжелобольной приходит в себя после долгой и мучительной болезни, чувствуя, наконец, долгожданное облегчение.
Неторопливо потянувшись, Гермиона взглянула на часы: они показывали всего лишь половину десятого.
«Как любят говорить магловские писатели: ночь была молода…» — улыбнувшись, подумала она.
Еще несколько минут она продолжала лежать, медленно обводя взглядом комнату. С самого первого дня Гермиона полюбила эту элегантную красивую спальню, но именно сейчас впервые ощутила себя здесь так, будто находилась дома.
Наконец она поднялась и, быстро одевшись в джинсы и легкую синюю блузку, направилась вниз, искать Люциуса. Однако его нигде не было: ни в гостиной, ни в кабинете. И, даже войдя в кухню, Гермиона обнаружила там только Тибби.
— Тибби, ты случайно не знаешь, где мистер Малфой?
— Конечно, знаю, мисс. Следуйте за мной.
Гермиона с любопытством взглянула на служанку, но послушалась. Они прошли из кухни в длинный коридор, которого раньше она даже не замечала.
«Как же мало я еще знаю о мэноре», — мелькнула мысль.
Коридор этот казался пристроенным совсем недавно. С одной его стороны располагался большой зимний сад, а в самом конце находилась лестница, ведущая куда-то вниз.
— Нам сюда, мисс, — Тибби кивнула на дверь в самом низу лестницы. А после того, как они спустились, толкнула ее, открывая.
И Гермиона ахнула, очутившись в большом красивом помещении, украшенном мозаикой и вычурными колоннами. Посередине находился большой бассейн, в котором, неторопливо рассекая воду мощными движениями, плавал Люциус Малфой.
Бассейн отражался от поблескивающих стен и потолка, а настенные светильники с матовыми стеклами мягко освещали воду, в свою очередь, отражаясь от ее поверхности. Увидев эту красоту, Гермиона не выдержала и широко улыбнулась. От какой-то необъяснимой легкости и ощущения счастья хотелось смеяться.
«Этот мужчина непредсказуем! Сколько еще сюрпризов можно от него ожидать?»
Ее отвлек негромкий голос Тибби.
— Мисс…
Гермиона повернулась и увидела, как эльфийка показывает на купальник и полотенце, аккуратно сложенные на раскладном стуле, стоящем неподалеку.
— О, спасибо, Тибби, — улыбнулась она служанке, и та поклонилась, чтобы в следующий же миг исчезнуть.
Осторожно, чтобы Люциус ничего не заметил, Гермиона начала переодеваться, с удовольствием отмечая, как удивительно подходит ей по размеру купальник. Так же, как и все вещи, которые она находила для себя в мэноре с самого первого дня. В то же время она постоянно поглядывала на Малфоя, не в силах оторвать от него глаз. И искренне любовалась, как легко его сильное и красивое тело, похожее на творение древних скульпторов, движется в воде. Как играют блики света на его влажной спине, заставляя ее казаться еще более гладкой и упругой. Гермиона ощутила, что у нее перехватывает дыхание.
«Он прекрасен… Как же прекрасен этот мужчина. И он — мой!»
Она поправила купальник, на цыпочках подошла к ближайшему краю бассейна и аккуратно нырнула, продолжив путь под водой.
Услышавший всплеск Люциус быстро обернулся, но поначалу ничего не увидел. Лишь потом, заметив, как под водой к нему движется женская фигурка, радостно улыбнулся.
Приблизившись, она вынырнула и, обхватив Малфоя за шею, засмеялась и потянулась к его губам. Какое-то время они жадно и вкусно целовались, а когда наконец отстранились друг от друга, спросила:
— Почему ты не рассказал мне, что здесь есть еще и бассейн?
— Ну… не могу же я раскрыть сразу все свои тайны, не так ли?
— Ого, и сколько их еще у тебя в рукаве припрятано?
— Достаточно, — самодовольно ухмыльнулся он. — Я же все-таки волшебник.
Гермиона откинула голову назад и засмеялась этому невероятному малфоевскому высокомерию. Звук ее смеха гулко отразился от стен, подобно звону тысячи крошечных колокольчиков. И Люциус даже на секунду зажмурился от ощущения радости и невероятного счастья, которое дарила ему эта женщина.
Откинувшись на спину, Гермиона неспешно поплыла к противоположному концу бассейна. Люциус последовал за ней на небольшом расстоянии, но потом поплыл быстрее и вдруг схватил за ногу, заставив почти погрузиться под воду. Гермиона взвизгнула от неожиданности и снова рассмеялась. А потом крепко прижалась, проводя руками по гладкому сильному мужскому телу, ставшему от воды прохладным. Сейчас, и сама ощущая холодящую бодрость, она не могла не чувствовать, как кожу покалывает от этих прикосновений. Пока еще невинных, но уже зажигающих огонь желания.
Малфой снова наклонился к ее губам с поцелуем, и снова их языки неспешно и ласково касались друг друга. Обняв Гермиону, он заставил ее обхватить себя ногами и прижал еще крепче. Так, что она сразу же ощутила его твердый и уже возбужденный член. Почувствовала, как крепко Люциус сжимает ее ягодицы. И тихонько застонала ему в рот.
А застонав, откинула голову назад и выгнула шею, будто приглашая коснуться поцелуем и ее. Люциус подчинился, сразу же прильнув губами к нежной коже, и проложил дорожку поцелуев до самой ключицы. Гермиона застонала снова, положила ладонь на его затылок и без слов толкнула чуть ниже, к груди. И снова Малфой понял ее: быстро расстегнул застежку топа у купальника, давая ему уплыть прочь.
Освобожденные полушария слегка качнулись в воде, от прохлады которой соски немедленно затвердели. Люциус бросил взгляд вниз, и глаза его сверкнули. Чуть приподняв Гермиону, он наклонился и вобрал один из них в рот. С силой всосав, закружил по соску языком, иногда даже чуть прикусывая. Он знал, как нравится это ей. И оказался прав: она застонала от удовольствия, ощущая, как кровь бежит по венам все быстрее, все стремительней, заставляя отчаянно желать близости. Но Люциус, продлевая это сладкое мучение, отстранился, чтобы прильнуть ко второму соску. И уже скоро с губ Гермионы сорвался новый стон, а потом и мольба:
— Войди в меня… Прошу. Прямо сейчас, Люциус… — ее голос гулким эхом отразился от стен, заставляя Малфоя глухо рыкнуть от удовольствия.
Сдерживаться дольше он уже не мог. Быстро толкнув Гермиону к стенке бассейна, он стянул и остатки купальника, чтобы проникнуть одним быстрым движением. Сразу и глубоко. Так, что она даже вскрикнула от этого болезненного вторжения. Услышав возглас, Люциус замер, продолжая лишь нежно целовать ее лицо и шею. Но потом снова начал двигаться: поначалу осторожно, но с каждым толчком все быстрее и быстрее. Откинув голову назад, Гермиона уцепилась за бортики бассейна, уже наслаждаясь проникновениями.
Чувствуя приближение оргазма, она подняла голову и увидела, что глаза Малфоя закрыты в ожидании собственного пика. Гермиона потянулась, обняла его за шею и тут же ощутила, как движения стали особенно сладкими — ведь каждый толчок теперь задевал клитор. Она задрожала от уже накатывающих волн и почувствовала, как начинает падать в бездонную пропасть. И падение это было прекрасно. Из последних сил смогла лишь еле слышно выдавить:
— Посмотри на меня… Хочу видеть твои глаза…
Малфой медленно приподнял веки, и, встретившись с ним взглядом, Гермиона поняла, что самая огромная волна наконец-то накрыла ее с головой. Она еще билась в блаженных конвульсиях, громко выкрикивая его имя, и голос снова отражался эхом, когда в ответ на это почувствовала, как Люциус тоже задрожал и громко застонал, уткнувшись лицом в ее шею.
Тяжело дыша, она легла на бортик бассейна и лениво раскинула руки в стороны, ногами все еще продолжая обнимать Малфоя. Будто не желая никуда отпускать его. И никогда.
Люциус, тоже тяжело и рвано дышащий, ласково провел ладонью по ее телу и шагнул вперед, крепко прижимая к стенке. В этот миг Гермиона услышала, как он очень и очень тихо произнес:
— Спасибо тебе.
Она удивилась.
— Но за что?
— Уже забыла?
— Ты имеешь в виду сегодняшнее слушание? — Гермиона нежно улыбнулась ему.
— И за это… И за то, что ты у меня есть.
Ничего не ответив, она потянулась и поцеловала его еще раз.
Какое-то время они так и стояли, не размыкая объятий, и отстранились друг от друга лишь тогда, когда оба ощутили дискомфорт от прохлады воздуха и воды. Малфой медленно сделал шаг назад и повлек ее за собой к ступенькам бассейна. Обмотавшись полотенцами, они неспешно побрели наверх, пошатываясь, словно пьяные. А оказавшись в спальне, упали на кровать, чтобы почти сразу спокойно и безмятежно уснуть.
========== Глава 35. Первые последствия ==========
Даже во сне неосознанно прижимаясь друг к другу, они проспали всю ночь спокойно и безмятежно, словно дети. Проснувшись первой, Гермиона осторожно повернула голову и сразу же оказалась привычно очарованной спокойной красотой расслабленного лица спящего Малфоя. Ужасно хотелось дотронуться до его щеки, но она побоялась разбудить и поэтому несколько минут лишь молча любовалась им. Любовалась мужчиной, отношение к которому за столь короткое время поменялось от панического ужаса, внушаемого еще недавно, до абсолютного безоговорочного обожания, испытываемого теперь.
Она вдруг подумала о том, что их отношения почему-то напоминают ей чудесное путешествие. В некую волшебную страну, в которой они познают друг друга, познают самих себя и еще множество каких-то по настоящему прекрасных вещей. Вместе, и только вдвоем.
«Как бы я жила без Люциуса? Как бы мы оба продолжали жить, если бы не столкнулись тогда, в магазине?» — так и не сумев ответить себе на эти вопросы, Гермиона не сдержалась и нежно пробежалась кончиками пальцев по скульптурно очерченным скулам все еще дремлющего Малфоя.
Люциус вдруг глубоко вздохнул, хотя глаза его по-прежнему оставались закрытыми. И она тут же отдернула руку, испугавшись, что может разбудить его, но не сдержала улыбки, откровенно любуясь спящим рядом с ней мужчиной. Он снова вздохнул и перевернулся на спину, подложив одну руку за голову.
А потом Гермиона почувствовала, как другая рука, тихонько дотронувшись до ее живота и ласково погладив его, начала медленно спускаться все ниже и ниже. Глаза Малфоя при этом так и оставались закрытыми.
Отдавшись этой ласке, она подвинулась на постели так, чтобы его пальцы оказались еще ближе к тому месту, где нужны были сейчас больше всего. Там, где кожа уже горела в ожидании его прикосновений, где плоть уже набухла и стала влажной. А Люциус все продолжал спокойно лежать и глаз по-прежнему не открывал.
Наконец его пальцы спустились еще ниже, раздвинули припухшие складочки и дразнящее коснулись ее там, где она так жаждала. Однако до клитора он так и не дотронулся, будто дразня и потому избегая его. Гермиона выгнулась, пытаясь заставить Малфоя исполнить желаемое.
Люциус сделал вид, что подчинился, скользнул двумя пальцами во влагалище и принялся поглаживать его, заставляя Гермиону извиваться в горячечном желании разрядки. С губ ее слетел тихий мучительный стон, услышав который Малфой с абсолютно безучастным лицом в конце концов дотронулся до клитора. И она гортанно закричала от мгновенно нахлынувшего наслаждения. Острого и почти болезненного. Пронзающего тело, словно электрическим током. Не контролируя себя, она дернулась на кровати, дрожа от сильнейшего чувственного восторга, охватившего, казалось, все ее существо, и судорожно стиснула простыни. Люциус же не останавливался, пока Гермиона не затихла и не обмякла, даже тогда продолжая легонько, успокаивающе поглаживать ее.
В конце концов тяжелое дыхание волшебницы выровнялось и стало тише. В который раз поразившись способности Люциуса доставить ей удовольствие одними лишь прикосновениями, она повернулась и увидела, что лицо его осталось бесстрастным, а глаз он так и не открыл.
— Люциус… — тихо позвала Гермиона.
Тот ничего не ответил, хотя спать он, конечно же, уже не мог. И Гермиона позвала снова:
— Люциус.
Малфой потянулся, еще раз вздохнул и, будто просыпаясь, повернулся к ней, открыл глаза и приподнял бровь.
— М-м-м? — сонно спросил он.
Гермиона засмеялась:
— Не притворяйся. Я же знаю, что ты уже давно не спишь, — и ущипнула его за сосок.
— Ой! — притворно вскрикнул Люциус, хотя и знал, что заслужил это.
Улыбнувшись, она нежно поцеловала тот самый сосок, но Малфой вдруг обнял ее и перекатил на себя.
— Привет, — выдохнул он ей в волосы.
Гермиона улыбнулась в гладкую мужскую грудь и нежно прошептала в ответ:
— Доброе утро. Чем ты планировал заняться сегодня?
— Быть внутри тебя…
Услышав столь откровенное и чувственное признание, она закрыла глаза и глубоко вдохнула уже такой знакомый и обожаемый аромат, обволакивающий со всех сторон.
«Если бы я могла сейчас раствориться в его теле, то растворилась бы».
Приподняв ногу, она скользнула ею по бедру Люциуса, рукой поглаживая его грудь, живот и постепенно опускаясь к паху. Еще совсем чуть-чуть и пальчики наткнулись на кончик возбужденного члена, который она тут же принялась поглаживать. Теперь наступила очередь Малфоя глухо рыкнуть и выгнуться на кровати.
Поначалу приникнув поцелуем к его шее, Гермиона неспешно двигалась все ниже и ниже. Не отрывая губ от бледной кожи Люциуса, продолжала целовать его плечи и грудь, но потом вдруг поднялась и, усевшись на Малфое удобней, одним медленным и плавным движением опустилась на его член. И Люциус глухо застонал, словно от боли. Но Гермиона знала, что это не так — и стонет он сейчас от изысканного наслаждения, которое всегда дарила им близость.
Так и не прерывая поцелуев, она неспешно двигалась, то поднимаясь, то опускаясь и крепко сжимая вокруг него мышцы, когда вдруг почувствовала, как Люциус крепко ухватил ее за бедра, пытаясь контролировать темп и насаживая на себя с еще большей силой. Гермиона задохнулась от почти мучительного удовольствия, но затем поднялась и взглянула на него сверху вниз. Ужасно хотелось снова получить контроль над ситуацией в свои руки.
Глаза ее невольно метнулись к прикроватной тумбочке, на которой стояла малиновая свеча, и в голову пришла шальная мысль. Не останавливаясь, Гермиона осторожно потянулась и, взяв свечу, воспользовалась палочкой Люциуса и зажгла ее. Небольшое янтарное пламя тут же мягко замерцало на фитильке, постепенно плавя малиновый воск.
Гермиона лукаво взглянула на ничего не понимающего Малфоя, потом подняла свечку, слегка наклонила ее, на что Люциус с легким удивлением дрогнул бровью. Но Гермиона усмехнулась, все еще продолжая двигаться на нем, не отводя глаз от пламени и наблюдая, как набухаетпервая капля расплавленного воска, как готовится вот-вот упасть прямо на его грудь. Наконец рука ее дрогнула, и красная капелька сорвалась вниз.
С губ ошеломленного Люциуса сорвалось негромкое шипение. Боль от ожога лишь усилила наслаждение, и он не смог скрыть удивления от этого. Гермиона же переместила руку чуть левее и снова медленно наклонила свечку. Еще мгновение, и Малфой снова выгнулся на кровати от еще одной обжигающей капли. Казалось, безумное сочетание боли и удовольствия порождало в нем сейчас такие невероятные по силе ощущения, бороться с которыми ни сил, ни желания не оставалось.
Он невнятно прохрипел что-то, и Гермиона почувствовала, как член пульсирует внутри нее, уже готовый взорваться. Будто откликаясь на это, она начала двигаться быстрее и наклонила свечку в третий раз. Очередная капля воска упала на новое место как раз в тот миг, когда Гермиона с силой сжала мышцы влагалища. И не в состоянии выносить сладкую муку дольше, Люциус простонал, словно в бреду:
— Гермиона… Черт… прекрати уже это восхитительное хулиганство! Я не могу больше, ведьма…
Она и сама понимала, что оба уже приблизились к грани, за которой для них наступит край, и они провалятся в такую привычную, но и долгожданную бездну наслаждения. Тоже осознав это, Люциус дотронулся до ее клитора, принявшись кружить по нему подушечкой пальца, и Гермиона задрожала от накатывающих волн оргазма. Она стала двигаться еще быстрее, опершись на Малфоя одной рукой, а в другой, все еще поднятой, держа горящую свечу и снова медленно наклоняя ее. И вот со свечи скользнула последняя капля, которая попала прямо на сосок Люциуса. Он гортанно вскрикнул от острой, мучительной и сладкой боли, тут же ощутил, как стенки влагалища бешено пульсируют, обволакивая его член шелковистой перчаткой, и со стоном излился в обожаемое тело.
Почувствовав, как ее заполняет горячее семя, Гермионе понадобилось всего лишь несколько толчков, чтобы присоединиться к нему и окунуться в собственное удовольствие. Наконец она качнулась в последний раз и, откинув голову назад, громко прокричала в тишину комнаты:
— Ты — мой, Люциус! Весь — мой…
Какое-то время они так и оставались: Малфой лежал, а Гермиона сидела на нем, замерев от восторга только что испытанного оргазма. Но скоро она со страхом заметила, что свеча все еще продолжает гореть, и резво затушила пламя, пока оно не подожгло простыни.
Потом, продолжая блаженно улыбаться, Гермиона провела ладошками по его груди и неспешно очистила кожу от капелек уже застывшего воска. А когда отдирала последнюю, упавшую на сосок, невольно причинила Люциусу боль, за что и оказалась наказанной: Малфой схватил ее за запястье, потянул к себе и достаточно сильно прикусил большой палец. На что Гермиона притворно вскрикнула и засмеялась.
Люциус тоже улыбнулся и, уложив на себя, жадно накинулся на ее рот с поцелуем. Они еще долго и вкусно целовались, пока не начали задыхаться.
Наконец, отстранившись друг от друга, умиротворенно улеглись в обнимку. Молча, не произнося более ни слова. Лишь не отводили взглядов, будто боялись нарушить очарование этих непередаваемых минут волшебной и почти необъяснимой близости, царившей между ними сейчас.
В этом молчании прошла, казалось, целая вечность, но в конце концов их одолел голод, и, набросив на себя только халаты, они спустились вниз, прямо на кухню, где довольная и приветливая Тибби подала им вкуснейший завтрак. И снова оба молчали, лишь ласково поглядывая друг на друга, и слова казались им сейчас совершенно ненужными.
Однако эта спокойная тишина скоро оказалась нарушенной прилетевшей из министерства совой: Гермионе пришло сообщение, что в связи со вчерашним заседанием Визенгамота сегодня ей разрешили не выходить на работу. И поначалу насторожившаяся, та выдохнула с откровенным облегчением — ведь растворившись в ощущении радости, что самое страшное осталось позади, она совершенно забыла, что сейчас всего лишь вторник.
Покончив с завтраком первым, Люциус откинулся на спинку стула и развернул свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Его заголовки оказались вполне ожидаемыми. На первой же странице красовалась огромная надпись: «Знаменитому Пожирателю смерти снова удалось избежать Азкабана!» А под ней колдография, с которой Люциус смеялся, высоко подняв Гермиону над собой, и ей стало интересно, каким образом журналисты попали на закрытое заседание. Люциус же никак не отреагировал на колдографию и бесстрастно прочитал статью, иногда вслух знакомя Гермиону с какими-то отрывками. Надо признать, статья была написана предельно корректно, и мнение ее автора абсолютно совпадало с решением Тренча. О Люциусе не говорилось ничего плохого, наоборот, репортер лишь хвалил его решительность и смелость, отзываясь о Малфое, как об истинном британском джентльмене. В конце он коротко упомянул об «удивительном» романе мисс Грейнджер с мистером Малфоем и подчеркнул их очевидную преданность друг другу.
Гермиона тихонько вздохнула, осознавая, что реакция журнала «Придира» вряд ли будет настолько терпима.
Она еще не успела доесть, как во входную дверь раздался громкий и настойчивый стук, от которого лицо Люциуса напряженно замерло, а Гермиона вдруг испытала самый настоящий страх, вспомнив то злосчастное утро. На какой-то миг ей показалось, что Тренч передумал, и в дом снова ломятся авроры. К сожалению, выражение лица Люциуса не успокоило ее ни на йоту. Наоборот, он тут же взял Гермиону за руку, мягко сжал ее и негромко, но твердо произнес:
— Поднимись, пожалуйста, наверх.
Поколебавшись секунду, она быстро и бесшумно покинула кухню.
Оказавшись в спальне, Гермиона оставила дверь приоткрытой и тихонько встала рядом, настороженно прислушиваясь к происходящему внизу. Увы, этого можно было и не делать, поскольку пришедший обозначил себя громко и практически с порога. Это был не кто иной, как разъяренный Драко Малфой.
— Неужели ты притащил эту суку в дом? В наш дом? Как ты посмел? Выгони ее! Сейчас же! Я хочу, чтобы она убралась прочь!
Даже несмотря на то, что в прошлом она не раз сталкивалась с яростью Драко, никогда еще Гермиона не слышала в его голосе такой обиды, злости и такого горького разочарования. Она попыталась разобрать, что отвечал ему Люциус, но тщетно: тот что-то говорил сыну, но говорил негромко, спокойно и сдержанно. Жутко расстроившись, Гермиона закрыла глаза и прислонилась затылком к стене. В эту минуту будущее вдруг начало пугать ее мрачной неизбежностью многочисленных конфликтов между самыми близкими людьми.
Драко же тем временем продолжал бесноваться и делал это отнюдь не тихо:
— И это после того, что ты сотворил с нашей семьей? После того, как разрушил ее? Неужели развода тебе было недостаточно? Ты уже потерял маму, теперь хочешь и меня потерять?!
Гермиона невольно охнула, зная, как эти слова должны были ранить Люциуса. Она снова прислушалась, но снова не разобрала его ответа. Зато расслышала, как Драко продолжил дальше:
— Ты позоришь нашу семью! И еще смеешь называться Малфоем? Ну надо же, какая нелепая шутка! Неужели все это ради того, чтобы ебать молоденькую грязнокровку, годящуюся тебе в дочери?!
Гермиона зажмурилась от боли, но слова эти ранили ее только из-за Люциуса. Ничего нового о себе она не узнала, ведь Драко никогда не скупился на оскорбления для нее. Еще со школы. Скоро она услышала уже самого Люциуса Малфоя, который все-таки повысил голос, хотя и старался отвечать сыну по-прежнему спокойно:
— Сейчас же прекрати истерику, мальчишка. И не смей вмешиваться в то, о чем ты ничего не знаешь. Если не можешь контролировать свой темперамент и свою невоспитанность, убирайся из этого дома прочь!
— Ты не имеешь права выгонять меня отсюда! Мэнор будет моим после тебя. И мне он принадлежит точно так же, как и тебе. Даже большинство моих вещей находится здесь. На самом деле, я за этим и пришел: вещи свои забрать. Уж извини, что помешал тебе наслаждаться жизнью, папочка! — в холодных и бездушных словах Драко под конец зазвучала откровенная насмешка.
А в следующий миг Гермиона услышала, как он поднимается по широкой лестнице наверх, но не почувствовала ни страха, ни смущения. Шаги становился все громче, приближаясь к ее спальне.
И она решилась. Как только сердито чеканящие звуки раздались совсем близко, Гермиона решительно распахнула дверь и, выйдя в коридор, почти врезалась в старого школьного недруга.
Тот пошатнулся от шока, и в глазах его мелькнул ужас. Он остановился и презрительно уставился на Гермиону. Она выдержала этот взгляд с высоко поднятой головой и тут же краем глаза увидела, как в коридор свернул и Люциус.
— Прочь с дороги! — в голосе Драко звучала холодная ярость. — Я сказал: убирайся с моего пути!
Гермиона продолжала неподвижно стоять. В конце концов, ему ничего не мешало обойти ее, ведь коридор был достаточно широк.
Лицо Драко перекосил гнев, и, будучи не в силах сдерживаться, он закричал:
— Уйди с дороги, сука!
На что Гермиона ответила удивительно спокойно (удивительно даже для себя, хотя ее и потряхивало от эмоций):
— Неужели ты не хочешь, чтобы твой отец был счастлив? Неужели и вправду считаешь, что остаток жизни он должен прожить один?
От размеренного тона и от этих слов Драко дернулся. Сейчас он выглядел так, словно готов был ударить ее, но Гермиона усилием воли заставила себя остаться спокойной.
— А ты, видать, решила, что с тобой он будет счастлив, да? Решила осчастливить моего папочку? Да ты понятия не имеешь, что ему нужно… Он прожил всю жизнь с другой женщиной… с моей матерью! И никогда не будет счастлив с грязнокровной шлюхой, пусть и такой молоденькой, как ты… Тебе нечего дать ему, Грейнджер! — его слова сочились ядом.
Гермионе показалось, что ее ударили под дых. С трудом глотнув, она удержалась на ногах, но невольно перевела взгляд на Люциуса, стоящего в начале коридора. Вид у того был ужасно расстроенный, но, когда он встретился с ней глазами, что-то мелькнуло в его лице. Что-то, что придало сил. И она ответила его сыну. Ровно и твердо.
— Я знаю лишь то, что твой отец — удивительный человек. И никому не позволю нарушать его покой и мешать его счастью. Даже тебе, Драко. Будь добр, учти это.
Не произнося больше ни слова, тот лишь стиснул зубы, шагнул в сторону и, обойдя Гермиону, свернул за угол. Почти сразу она услышала, как поблизости хлопнула какая-то дверь, а потом воцарилась тишина.
На подгибающихся ногах Гермиона шагнула к стене и тут же увидела, что Люциус уже стоит рядом. Взглянув на него, она заметила, как его лицо (такое спокойное и красивое этим утром) снова прорезали морщинки напряженности, и это кольнуло ее прямо в сердце. Потянувшись, Гермиона ласково погладила его по щеке.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось услышать такое. Прости, — прошептала она.
Люциус скользнул взглядом вниз, к ее глазам. А когда отозвался, голос его был спокоен, но звучала в нем откровенная пустота.
— Я уже говорил тебе, чтобы ты никогда и ни за что не извинялась передо мной. Тем более что сейчас просить прощения должен я…
— Нет! — вскинулась Гермиона. — Реакция Драко вполне понятна, объяснима и, прости, для меня абсолютно предсказуема. Просто произошло это несколько скорее, чем я ожидала. Не думала, что придется столкнуться с ней уже сегодня утром. И когда я сказала, что сожалею, то имела в виду именно то, что сказала. Мне очень жаль, что тебе пришлось выслушать все это. Очень… Но попробуй понять и его. Драко переживает и очень сильно. А я в этой жизни имела дело и с худшими оскорблениями. Поэтому меня больше волнует то, что чувствуешь сейчас ты.
В слегка повлажневших глазах Люциуса мелькнуло благоговение.
— Откуда в твоей душе столько мудрости, столько тепла и всепрощения? Откуда столько понимания? И чем вообще я заслужил в этой жизни теб… — он запнулся, не сумев договорить.
Приподнявшись на цыпочки, Гермиона коротко прижалась к нему и чмокнула в щеку.
— Пожалуй, я оставлю вас одних. Думаю, это будет правильно. А сама схожу в бассейн и поплаваю.
Уже скоро она переоделась в купальник и быстро спустилась вниз, оставляя отца и сына наедине.
========== Глава 36. Просьба ==========
Бездумно уставившись на поблескивающий потолок, Гермиона уже довольно долго плавала в бассейне. Зеркальная поверхность потолочного покрытия отлично отражала и мерцающую рябь воды, и ее собственную маленькую фигурку, плавно взмахивающую руками снова и снова. И Гермионе казалось, что именно эта неспешность, именно эта монотонность вот-вот помогут ей избавиться от тяжких непрошеных мыслей, никак не желающих убираться из головы прочь. Раз за разом она разворачивалась от одного бортика бассейна к другому и направлялась в противоположную сторону, усердно пытаясь сосредоточиться лишь на всплесках, порожденных взмахами рук, и ощущении прохлады на коже, но выбросить из головы визит Драко так и не получалось.
Именно сейчас, когда их отношения с Люциусом достигли небывалой дотоле гармонии, она, как никогда, могла понять, насколько неприятной должна быть для него сложившаяся ситуация. Насколько болезненным может стать этот конфликт с сыном. Как ни странно, но она не ощущала в себе даже толики враждебности по отношению к Драко. Наоборот! Почти восхищалась им: его преданностью семье, заботой о матери, верностью принципам, впитанным с детства, пусть и сто раз неверным. Его позиция казалась ей абсолютно понятной и… такой знакомой. Знакомой уже много лет.
Больше Гермиону удивляло другое: почему его отец изменился так сильно… и так быстро. Изменился настолько, что готов к конфликту с родным сыном из-за нее. Грязнокровки! Пораженная этой мыслью, она остановилась и, глубоко вздохнув, нырнула.
Оказавшись под водой, словно переместившись в какую-то другую реальность, Гермиона вдруг поняла, отчего никак не может успокоиться: именно оттого, что не в силах разобраться в Люциусе и себе самой. Не в силах до конца и безоговорочно поверить в то, что их чувства — это всерьез и надолго. Поверить в то, что два поистине параллельных мира (он и она!) могут не только соприкасаться, но и проникать один в другой, на глазах превращаясь в нечто единое целое.
«Господи, как это могло случиться? Люциус и… я… Наши отношения не поддаются никаким объяснениям. Никакой логике! И все же… они есть. Есть!»
Чувствуя, как начинает задыхаться, она рванулась на поверхность и тяжело задышала, наслаждаясь первыми глотками воздуха, попавшими в уже болезненно сжимающиеся легкие.
«Нет! Прочь сомнения! Люциус дарит мне так много… тепла, искренности, страсти. С ним я чувствую себя такой живой и настоящей, какой не чувствовала ни с кем. Никогда больше не буду сомневаться в нем. Нет, в нас!»
И это понимание словно отрезвило ее. Гермиона поняла, что не только успокоилась, но и приняла для себя одно очень важное решение:
«Что бы там ни происходило между Люциусом и Драко, это никак не будет влиять на наши отношения. Все наладится. Рано или поздно они разберутся. А я, если нужно, помогу Люциусу в этом».
И принявшись снова неторопливо плавать от одного конца бассейна к другому, она почувствовала, как боль и напряжение от встречи с Драко начали постепенно стихать. Сейчас Гермиону все сильней и сильней охватывало ощущение какого-то странного покоя, еще больше усиливающееся от тихого плеска воды и звука собственного размеренного и спокойного дыхания.
Гермиона ждала. Ждала, когда Люциус разберется со своим сыном и будет готов вернуться к ней.
С тех пор, как она спустилась сюда, прошло уже около часа, когда раздался шум открываемой двери и в бассейне появился Малфой. Услышав стук, Гермиона тут же повернула голову и настороженно посмотрела на него. Он остановился у самой двери: напряженный, с каменным нечитаемым лицом. Но когда столкнулся взглядом с Гермионой, черты неуловимо изменились, а глаза потеплели.
Она поднялась из бассейна, быстро обернула полотенцем мокрую фигуру и осторожно, но уверенно, приблизилась к нему.
Люциус почему-то избегал ее взгляда, и это показалось Гермионе странным.
«Это не то, к чему я привыкла…» — мелькнуло у нее в голове, но додумать она не успела.
— Он ушел, — прервал ее размышления Люциус.
— Но он же… вернется? — Гермиона отчаянно старалась, чтобы ее фраза прозвучала утверждением, а не вопросом, но получилось у нее неважно.
Малфой наконец поднял голову и посмотрел ей в глаза.
— Думаю, да, — достаточно категорично ответил он, и все же Гермиона так и не смогла понять, чем в итоге закончилась их с Драко встреча.
Она взяла Люциуса за руку, как часто делала это в последнее время, и заглянула ему в глаза.
«Что ж… Я больше не буду спрашивать об этом. Захочет поговорить, начнет разговор сам».
И все же ужасно хотелось успокоить и как-то поддержать его.
— Все наладится, вот увидишь. Я верю в это. Все обязательно наладится.
Малфой слегка улыбнулся и, по-прежнему не глядя в глаза, повел ее к выходу.
Он продолжал молчать, и хотя Гермиона заставляла себя игнорировать сей факт, это напрягало ее и даже причиняло боль. Не зная, как вывести Люциуса из этого состояния, она начала издалека:
— После того, как переоденусь, я хотела прогуляться по парку. Может, покажешь мне поместье? А то я здесь уже столько дней, но до сих пор толком и не видела ничего…
Поначалу не ответив, тот внимательно взглянул на нее, будто что-то ища глазами в ее лице. Но Гермиона снова не могла понять, что именно.
— Конечно, — наконец отозвался Малфой. — Пожалуй, мне и самому будет полезно выбраться отсюда на какое-то время.
Гермиона слегка вздрогнула от его интонаций и ощутила, как по еще влажной коже побежали мурашки, но собралась с силами, улыбнулась и направилась наверх, переодеваться. И очень удивилась, когда вдруг оказалась остановленной Люциусом, который внезапно схватил ее за запястье.
— Не задерживайся, — мягко, но настойчиво попросил он.
— Ну, конечно же, не буду, — заверила его Гермиона.
Малфой отпустил запястье, и она поспешила наверх, чтобы быстро принять душ и привести себя в порядок.
Вернулась Гермиона действительно очень скоро и нашла Люциуса по-прежнему стоящим в коридоре первого этажа и ожидающим ее с явным нетерпением. Сразу, как только она спустилась вниз, он положил ладонь на ее спину и вывел из дома.
Уже скоро они свернули на первую же парковую дорожку. Люциус шел чуть впереди, быстрым, почти стремительным шагом. И, несмотря на то, что территория усадьбы и впрямь была очень красивой, несмотря на то, что Гермиона периодически пыталась остановиться, чтобы рассмотреть то или иное растение или какую-то посадку, постоянно шагающий впереди нее Малфой иногда даже не замедлял шаг. Поначалу это лишь слегка напрягало ее, потом она начала обижаться, а в конце концов просто разозлилась. В какой-то момент Гермиона остановилась как вкопанная и крикнула ему в спину:
— Люциус! — пришлось подождать, когда он соизволит притормозить. — Мне казалось, что мы собирались прогуляться вместе.
Остановившись, он замер на несколько секунд, не оборачиваясь. Но потом медленно повернулся и протянул Гермионе руку, будто зовя к себе. Точнее, будто приказывая или разрешая подойти. Мысленно возмутившись, та и не подумала двинуться с места. Наконец, поняв, что она в ярости, Люциус медленно приблизился. Дойдя до Гермионы, он вздохнул и виновато улыбнулся.
— Прости… Правда, извини меня, — выдохнул он. — Я… немного задумался.
«Черт! — ощутив, как ее накрывает волна жгучего стыда, Гермиона опустила голову. — Какая же я идиотка! Конечно, он переживает и нервничает. Было бы странным, если бы он ничуточки не дергался из-за этой отвратительной ссоры».
Люциус же дотронулся до ее подбородка и, приподняв лицо так, чтобы заглянуть в глаза, пообещал:
— Пойдем, с этой минуты я обещаю стать приятным спутником.
На этот раз виновато улыбнуться пришлось Гермионе.
— Ты не должен ничего обещать мне. С моей стороны было глупостью упрекать тебя в чем-то… И я не хочу, чтобы ты делал что-то, чего тебе не хочется делать. Не волнуйся. Я могу прогуляться и одна…
Но Малфой лишь молча взял ее за руку и повернул на следующую дорожку.
Теперь они неспешно двигались рука об руку, и Люциус терпеливо показывал ей самые красивые и необычные места парка, попутно рассказывая о них какие-то интересные особенности. Размах и красота поместья просто поражали, и у Гермионы вдруг мелькнула мысль о том, как странно, что подобное изящное великолепие принадлежало, по сути, многочисленным поколениям узколобых фанатиков и расистов.
«Как можно любоваться этой красотой и искренне любить ее, служа злу, нося его в себе и неся в этот мир?»
Наконец они подошли к скамейке, с которой открывался замечательный вид на знаменитые Уилтширские холмы, склоны которых сбегали в небольшую долину с протекающей в ней речкой. Люциус присел и знаком предложил Гермионе сделать то же самое. Послушавшись, она медленно опустилась рядом.
— Мне кажется, что ты знаешь парк мэнора как свои пять пальцев. Хотя, о чем это я… Ты же, наверное, постоянно гулял в нем с самого детства?
— Нет, — качнул головой он.
Удивленная Гермиона не удержалась и повернулась, чтобы взглянуть на него. Уставившись вдаль, Люциус продолжил:
— Раньше гулял. Еще когда был маленьким. Но потом… После того, как отец… — он глубоко вздохнул и Гермиона поняла, о чем идет речь. — После этого… я избегал парка и почти никогда не выходил в него. А Нарцисса с Драко вообще были к нему равнодушны. Им было гораздо веселей и интересней в гостях у друзей, в Лондоне, да где угодно, но только не здесь…
— Но почему? Он же такой красивый. Просто невероятно красивый. Ты не представляешь, сколько прекрасных эмоций и впечатлений подарила мне эта прогулка!
Люциус кривовато усмехнулся, и, разозлившись на его реакцию, Гермиона вдруг вспылила:
— Что? Я действительно искренне восхищена! Или не имею на это права?
— Нет! Я не над тобой смеюсь. И верю твоим словам, верю, что тебе действительно нравится здесь. Просто… мне странно слышать это… о мэноре. И слышать именно от тебя. Особенно, от тебя. Ведь ты, как никто другой, имеешь право ненавидеть и презирать мое поместье и все, что с ним связано. Тем более сегодня, когда Драко… напомнил мне о том, что я пытаюсь забыть, находясь рядом с тобой. Малфой-мэнор, так или иначе, достанется после меня ему — следующему Малфою. Который, унаследовав его, привнесет сюда свою собственную суть: свой гнев, свои предрассудки, свое собственное отношение к этому миру… И мне больно об этом думать. Не знаю, почему, но это так.
— Люциус… семья — это все. Независимо от того, как Драко ведет себя, он все-таки твой сын, и это поместье, действительно, по праву перейдет к нему. Но не переживай! Я уверена, что Драко будет уважать это наследство, ценить, заботиться о нем. Ведь он знает, как много значит Малфой-мэнор для семьи, для вашего рода. Не может не знать. Тем более что, какие бы разногласия не разделяли вас сегодня, он всю жизнь восхищался тобой. Верил, боялся потерять и хотел быть похожим на своего отца.
Глубоко вздохнув, Малфой закрыл глаза, его лицо выглядело сейчас окаменевшим. И Гермиона нахмурилась, напряженно ожидая ответа. Наконец он заговорил низким и глухим голосом:
— Давай закроем эту тему. Я не хочу больше обсуждать ее. Потому что твои слова не вызывают у меня ничего, кроме ужасного стыда.
Обиженная, она опустила голову, ощущая, как сказанное причиняет ей боль. Потом резко поднялась со скамьи и даже отошла на несколько шагов, но затем остановилась и вернулась назад.
— Не бойся идти вперед. Не бойся переворачивать страницы с прошлым и двигаться дальше. Гриффиндор поможет тебе! — Гермиона снова отошла на пару шагов, но снова вернулась. — Пусть Шляпа и разглядела в тебе лишь крошечную частичку гриффиндорца, но она ее увидела. И я тоже верю, что она есть.
На этом, оставив Люциуса по-прежнему сидящим на скамейке, она начала спускаться с холма вниз.
Гермиона прошла всего несколько ярдов, когда оказалась схваченной крепкими мужскими руками. Малфой развернул ее, с силой прижал к себе и начал покрывать лицо, волосы и шею лихорадочными поцелуями.
— Прости меня… Прости… Я постоянно вываливаю на тебя свои слабости. Даже те, которыми не делился ни с кем… Никогда.
Задохнувшись от изумления, Гермиона попыталась встретиться с ним глазами, желая успокоить, сказать, что она не огорчена этим ни капли. Но Люциус продолжал крепко обнимать ее, сцеловывая с лица невесть откуда взявшиеся слезы.
Все еще не размыкая объятий, они медленно опустились на густую траву, и аромат луговой зелени тут же заполнил легкие, усиливая и без того обостренные в эти минуты чувства. Казалось, целый мир вокруг замер, оставив только их одних на этой теплой и душистой летней земле. Понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы он вошел в нее, жаркую и влажную. И чтобы оба тут же застонали от удовлетворения и радости, даруемой слиянием. Они двигались навстречу друг другу и наслаждались каждым движением, каждым толчком, каждым поцелуем. И когда, уже совсем скоро, задрожали на пике чувственного восторга, то обоим казалось в этот миг, что все вокруг (яркий солнечный свет, зелень травы, запах летней земли) во сто крат увеличивает их взаимное блаженство, превращая его почти в экстаз.
Потом они долго лежали в траве, нежно и успокаивающе поглаживая друг друга, и тихонько разговаривали на ничего не значащие темы. Оба так и пролежали бы до самого вечера, если бы не огромная дождевая туча, появившаяся вдруг и будто ниоткуда. Почувствовав первые капли, Люциус с Гермионой поднялись и быстро направились в сторону дома. Однако, теплый и безобидный летний дождик, на глазах превратившийся в самый настоящий ливень, заставил их не просто прибавить шаг, а побежать, смеясь и дурачась по дороге, словно дети. Добравшись до входных дверей мэнора, оба уже оказались промокшими насквозь.
Они быстро забежали в холл и дождевые капли с их одежды тут же усеяли старинный дубовый пол многочисленными лужицами. Увидев которые, Гермиона запрокинула голову и звонко расхохоталась, будто сбрасывая с себя остатки утренней напряженности. Глаза Малфоя сверкнули, он снова привлек ее к себе, а затем нагнулся и, привычно подхватив на руки, быстро понес вверх по лестнице в спальню. Пинком открыл дверь и достаточно бесцеремонно бросил Гермиону на кровать. На этот раз его страсть, его властность и его жгучая, даже какая-то мрачная, жажда близости была бесспорна и почти осязаема. Наклонившись, Люциус отчаянно рванул на ней одежду, сразу же стаскивая обрывки с тела и бросая на пол. Отвечая, Гермиона тоже потянулась к нему, принимаясь раздевать и самого Малфоя. Не прошло и минуты, как их обнаженные тела, влажные от проливного дождя и разгоряченные от бега, уже сплелись на кровати в ненасытных объятиях.
Чувствуя, как тело начинает пылать, Гермиона лишь корчилась и бессвязно лепетала что-то. А в следующий миг ощутила, как, скользнув по ее еще мокрой коже, Люциус спустился вниз и сразу нашел ртом клитор, жадно впиваясь в него. Не ожидавшая этой внезапной и откровенной ласки Гермиона задрожала и выгнулась на кровати, отчаянно царапая пальцами простынь. Сейчас Малфой был безжалостен: не отрываясь, он лизал и с силой всасывал в себя ее набухшую плоть, рукой дотянувшись до соска и принявшись жестко потирать, а иногда и пощипывать его. Удивленная поначалу этой агрессией, уже скоро Гермиона ощутила, как внутренности скручивает от вожделения тугой пружиной, а отчаянная боль внизу живота заставляет желать лишь одного — немедленной разрядки.
Почувствовав вдруг, как Люциус (внезапно и болезненно) ввел в ее анус сразу два пальца, она закричала от боли и выгнулась им навстречу еще сильнее, до ломоты в позвоночнике. Но вот, что странно: жгучая боль от его грубого и бесцеремонного вторжения лишь увеличила желание, заставляя почти сходить с ума в ожидании оргазма. Будто зная это, Малфой с силой всосал клитор, даже чуть прикусывая его, и крепко сжал пальцы на соске. И огромная волна сильнейшего, почти болезненного наслаждения накрыла Гермиону с головой, заставляя дернуться и закричать:
— О, Боже… Люциус! — ее вопль, словно ножом, разрезал сгустившийся вокруг них воздух спальни.
Не дав ей ни секунды на передышку, он сразу же поднялся. С трудом открыв глаза, Гермиона увидела у своего лица огромный, налитый кровью член и услышала голос, больше похожий сейчас на шипение змеи.
— Возьми его, ведьма… возьми его в рот. Сейчас же!
И она послушно потянулась к головке. Одним движением Малфой окунулся в горячую глубину, доставая до самого горла и заставляя Гермиону задохнуться, и гортанный стон триумфа слетел с его губ. Потом отстранился, давая ей вздохнуть, и погрузился снова: еще глубже, чем прежде. Услышав, как он что-то еле слышно и почти бессвязно бормочет, Гермиона подняла глаза.
— Ну же, девочка, сделай это снова… Очисти меня… Отторгни меня от всего, что было раньше… До тебя, — в конце Люциус уже почти умолял ее.
Гермиона могла лишь согласно застонать и расслабить горло, принимая его глубже и глубже. Размеренно и неторопливо Малфой раз за разом погружался в обжигающую влажность. Скоро глаза его будто остекленели, движения стали более быстрыми, более хаотичными, и Гермиона уже думала, что теплое семя вот-вот хлынет ей в рот, но Люциус вдруг резко отстранился и с силой перевернул ее на живот.
Поставив Гермиону на четвереньки, он коснулся головкой входа во влагалище, но потом остановился, замер на какое-то время и совсем скоро скользнул чуть выше. Уже приготовившись к острой жалящей боли, волшебница невольно напряглась. Нет! Боли она не боялась — такой щемящей и болезненно прекрасной была их теперешняя близость.
Она услышала, как Люциус потянулся за чем-то, и тут же почувствовала, как тугое колечко ануса покрывается вязкой и прохладной смазкой. Глубоко вздохнув, Гермиона постаралась расслабить мышцы как можно больше, понимая, что сейчас Люциус не расположен к нежностям.
И оказалась права: с шумом вдохнув через нос, он одним толчком преодолел сопротивление и вошел почти наполовину, заставив Гермиону вскрикнуть от обжигающей боли, которая постепенно распространялась по всему телу. Сознание начало туманиться, но почти сразу она услышала, как Малфой успокаивающе шепчет:
— Тихо… Потерпи… Потерпи чуть-чуть…
Он не выдержал и громко застонал от собственных великолепных ощущений. Потом слегка отстранился, но лишь затем, чтобы еще одним мощным толчком погрузиться в нее до конца. С губ Гермионы снова слетел болезненный выкрик. Но и он не остановил Люциуса, который слишком хорошо знал сейчас ее тело. Знал, на что способна Гермиона. Знал самые потайные желания и ее собственную жажду отдаваться ему вот так — целиком и полностью. Понимание этого опьяняло еще сильнее.
Снова отстранившись, а потом сразу же погрузившись в восхитительно тесную, нежную плоть, он услышал, как Гермиона кричит. Кричит его имя, умоляя не останавливаться. И это тоже сводило с ума. Словно безумный прохрипел он в тишину спальни:
— Черт! Это… невероятно… Ты прекрасна. Ты даже не представляешь, насколько ты прекрасна… И ты — моя! Моя!
Теперь Малфой двигался размеренно и неспешно, а когда потянулся, находя пальцами клитор, то ощутил, как она задрожала. Как сквозь болезненные спазмы ее начинает охватывать сладкая дрожь предвкушения еще одной разрядки. Он принялся нежно кружить по набухшему комочку, будто пытался компенсировать этой лаской жестокость основного проникновения. И добился своего: скоро Гермиона снова закричала, но на этот раз уже охваченная оргазмом. Неожиданным и невероятно сильным. Который длился и длился, не желая прекращаться. Она забилась, словно в бреду, и это окончательно погубило Люциуса: не выдержав, он откинул голову назад, глухо застонал и излился, почти сразу же замерев, лишь продолжая тихонько поглаживать ее пальцами.
Ощущая, как тела превращаются в некую аморфную субстанцию, оба устало повалились на кровать, и Люциус осторожно вытащил чуть обмякший к тому времени член. Сейчас, выплеснув накопившиеся за день яростные эмоции, он уже был способен на нежность. Тяжело дыша, он обнял Гермиону, прижался к ее спине и уткнулся лицом в копну спутанных каштановых волос.
— Каждый раз, когда нахожусь внутри тебя, я чувствую, как шаг за шагом отдаляюсь от своего прошлого. От прежнего Люциуса Малфоя… — услышала Гермиона его негромкий, срывающийся голос и слегка нахмурилась.
— А это хорошо или плохо?
Ничего не отвечая, Малфой лишь глубоко вздохнул.
Она повернулась на другой бок, приподнялась на локте и склонилась, глядя ему прямо в глаза.
— Я уже говорила, что люблю тебя целиком и полностью… И не хочу, чтобы ты менялся. Да, изменились твои взгляды на что-то, постепенно меняются твои убеждения, но сам ты остаешься прежним. И не должен стыдиться этого…
Малфой лишь молча смотрел на нее, но почему-то именно его молчание доказывало Гермионе, насколько важно сейчас для него то, что она говорит. И это заставило ее продолжить:
— Знаешь, мне даже не стыдно признаться, что тогда… в парке, увидев перед собой бывшего Пожирателя Смерти и то, как он расправляется с напавшим на нас подонком, я… гордилась тобой. Восхищалась. Любовалась. Да и в сексе… меня совершенно не напрягает твое стремление доминировать, я просто знаю, что ты — это ты. И когда я нахожусь рядом с тобой, то почти постоянно возбуждена и не только сексуально: мне хочется общаться с тобой, узнавать все больше и больше тебя и о тебе, узнавать этот мир вместе с тобой. Порой мне кажется, что ты — это не что иное, как зеркало моей души. И именно через тебя я познаю и принимаю саму жизнь. И все, что она может предложить мне: радость, удовольствия, тоску, веселье, боль, восторг, страх… Никогда раньше я не была настолько полна жизни, как теперь, рядом с тобой. Никогда не чувствовала себя живущей столь интересно, — она запнулась, не зная продолжать ли, но потом закончила мысль: — И я решила, что больше не хочу разгадывать тебя… и раскладывать по полочкам, как собиралась поначалу.
Какое-то время Люциус молчал, просто глядя на нее и нежно поглаживая разметавшиеся локоны. Потом убрал один из них с лица и, усмехнувшись, спросил:
— Стало быть, ты намеревалась разгадать меня?
— Ага, — кивнула Гермиона.
— Но с чего бы?
— Ты же знаешь меня. Я никогда не могла сопротивляться интеллектуальным вызовам.
— Значит, я для тебя был нечто вроде «интеллектуального вызова»? — Малфой иронично приподнял бровь.
Она вздохнула, понимая, что на самом деле никогда не рассказывала Люциусу о своих ощущениях в тот период: о своих эмоциях, мыслях, о причинах, толкающих ее в то время на те или иные поступки.
— Когда мы впервые столкнулись с тобой после всех этих лет, ну, в тот день — во «Флориш и Блоттс»… помнишь?
— Конечно, помню. Как я могу забыть тот день?.. Я уже говорил тебе…
И Гермиона вспомнила их разговор всего несколько недель назад.
— Да, говорил, — она улыбнулась и положила голову на грудь Люциуса. — Просто сейчас хочу рассказать тебе о том, что случилось тогда, но с моей точки зрения… Это… это было ужасно, Люциус. Ведь сказать по правде, я надеялась больше никогда в жизни не видеть никого из семейства Малфой. И, вдруг, в магазине натыкаюсь на Драко. Уже тогда мне стало очень и очень не по себе. То прошлое, что я пыталась забыть все эти годы, обрушилось на меня, словно лавина. Боль, ужас, опустошенность… Мне казалось, что еще минута, и свалюсь в обморок прямо там. И встреча только с одним человеком на этой земле могла бы причинить мне еще большие страдания. Я попыталась уйти… и натолкнулась на этого самого человека.
Остановившись, она глубоко вдохнула тот же самый аромат мускуса и специй, что послужил тогда еще одной причиной ее срыва, а в последующие дни заставил сходить с ума, тоскуя по его обладателю, и подумала, как же сильно с тех пор все изменилось. Не произнося ни слова и уставившись в потолок, Малфой тихонько погладил ее по руке, будто напоминая о том, что рассказ не окончен. И Гермиона продолжила:
— Поначалу я оказалась страшно ошеломлена. Когда увидела тебя, натолкнулась, ощутила твой запах — все это словно вернуло меня в прошлое… Кошмарное прошлое, состоящее из агонизирующей боли, которая заставляла сходить с ума. Мне казалось, что сознание заливает огненная лава, сжигающая меня заживо, и сквозь неимоверную боль я слышу собственные крики, выворачивающие душу наизнанку. Это было ужасно…
— Знаю.
Она снова глубоко вздохнула, напоминая себе те эмоции с помощью запаха и быстро начала рассказывать дальше:
— В тот день мне было очень плохо… Даже когда вернулась домой, не могла избавиться от мыслей о тебе. И… что-то во мне изменилось. Я думала о тебе уже по-другому… Без боли. Без страха. И сколько бы я не пыталась притворяться, но думала постоянно. Что-то странное пробудилось во мне, благодаря той встрече. Что-то скрытое… даже от самой себя. Как будто, спрятавшись за любимые книжки, за работу, за репутацию героини войны, за Рона и отношения с ним, я… забыла каково это — жить по-настоящему. А столкнувшись с тобой, поняла, что прежние эмоции (пусть даже острые и болезненные) еще могут родиться в моей душе. И источником их… стал ты.
Гермиона перевела дыхание.
— А потом… произошла наша встреча в опере… И я изо всех сил пыталась вести себя привычно: даже бурно негодовала от твоего присутствия там. Но потом… снова ощутила, как теряю над собой контроль. И чуть не потеряла сознание…
— О-о-о… Этот момент я помню очень хорошо…
Даже не глядя на Люциуса, Гермиона поняла, что он подразнивающе усмехнулся, и сама тоже рассмеялась.
— Да уж! Встреча была… волнующей. Кстати, а откуда ты узнал, что я подхожу к лестнице, ведь в театре была уйма народу? Как ты смог оказаться так удачно в нужном месте в нужное время, а?
— Подозревал, что тебе может понадобиться помощь, и находился неподалеку.
Она улыбнулась.
«Неужели уже тогда мы чувствовали друг друга даже на расстоянии?»
Но Люциус продолжил:
— Я следил за тобой. Шел по пятам. Потому что ничего не мог с собой поделать — меня неотрывно тянуло к тебе, словно на веревке. Видел, как ты сорвалась на Шеклбота. Потом смотрел, как с остекленевшими глазами продираешься через толпу… И точно знал, что вот-вот с тобой может произойти нечто очень неприятное.
— Тем вечером я впервые поняла, что хочу тебя. Физически. Очень хочу. И осознавать это было для меня страшно и… стыдно. От этого стыда я готова была провалиться сквозь землю. Все, что было мне дорого (Рон, работа, друзья) вдруг потеряло всякий смысл… Все, кроме тебя. И хотя было мучительно скрывать свою необъяснимую тягу, жить по-прежнему я больше не могла и решила, что самым лучшим (нет! самым правильным) решением будет — разобраться в тебе, понять, разложить тебя по полочкам, как сложнейшую задачу. Мне казалось, что, поняв причины своей необъяснимой и иррациональной реакции на тебя, я пойму и саму себя. И когда на следующий день Кингсли сообщил мне о твоей программе… О-о… — Гермиона громко рассмеялась, вспоминая то утро. — Меня охватила почти что эйфория…
— Хм… так значит, мисс Грейнджер, начиная программу, вы собирались разложить меня по полочкам, словно подопытного кролика?
Снова коротко хохотнув ему в грудь, Гермиона подняла голову.
— Собиралась. Но позже, мистер Малфой, я пришла к выводу, что раскладывать человека по полочкам — это такое же скучное занятие, как и банальный трах.
Люциус ухмыльнулся и протянул с характерными интонациями:
— Ну-у… дорогая, я бы не назвал наши с тобой трахи скучным и банальным занятием.
Гермиона звонко шлепнула его по животу, и он притворно ойкнул и засмеялся. А потом взял ее руку и поцеловал маленькую ладошку.
Они долго лежали в тишине, ласково поглаживая друг друга кончиками пальцев, когда Гермиона вдруг нарушила молчание.
— Я хочу, чтобы ты распечатал ту гостиную, Люциус. И взял меня туда с собой…
========== Глава 37. Доверие ==========
Слова ее просьбы повисли в тяжелом воздухе, сгустившемся сейчас вокруг них. Люциус ничего не ответил, и Гермиона замерла в ожидании. Прошла целая вечность, когда Малфой тяжко и глубоко вздохнул и медленно, будто неуверенно, проговорил:
— Не проси меня об этом.
Даже ощущая, насколько болезненна для Люциуса эта тема, Гермиона не смогла не почувствовать некоего ироничного разочарования от такого ответа. Раздраженная отказом, она мысленно возмутилась и приготовилась противостоять ему, настаивая на своей просьбе. Даже понимая, что настойчивость может лишь усугубить возникшее вдруг между ними напряжение, удержаться Гермиона не смогла. Она перевернулась на спину, слегка отодвинулась и несколько категорично заявила:
— Я готова зайти в ту комнату.
Малфой снова долго молчал, но в конце концов ответил. Ответил просто, коротко и твердо:
— А я нет.
Охваченная плохо контролируемой яростью, Гермиона приподнялась на локтях. Она ничего не могла поделать с собой — ведь тот вечер касался ее больше, чем кого бы то ни было!
— Ты, кажется, забываешь, что именно меня мучили тогда в твоей гостиной, Люциус. Именно я билась в агонии на твоем дорогом ковре от Круциатуса этой… садистки. Я, а не ты! И если я решила, что могу зайти в эту чертову комнату, то, значит, чувствую себя готовой к этому. И никто! Слышишь? Никто не смеет запретить мне сделать это!
Она ощущала, как от горькой обиды и злости кровь просто бурлит в жилах.
Люциус отвернулся, будто не в силах взглянуть на нее, и ничего не ответил. Молчание привело Гермиону в еще большее бешенство. И хотя в какой-то степени она и понимала, что ведет себя сейчас, словно капризная школьница, все же не смогла удержаться и картинно откинулась на кровать, отворачиваясь от него.
В спальне снова повисла тягостная тишина.
— Неужели ты не понимаешь, что значит эта комната и для меня тоже? А теперь — тем более. Особенно… теперь… Когда в моей жизни появилась ты.
Гермиона прекрасно понимала, о чем он, но собственное (причем, достаточно эгоистичное) желание успокоить свою исковерканную измученную душу, не позволяло ей услышать Люциуса по-настоящему.
— Не понимаю, почему это так беспокоит тебя, — вызывающе начала она и сморщилась, услышав недовольный вздох. — Насколько я помню, ты был довольно невозмутим в то время, как она мучила меня. Я бы даже сказала — отстранен.
В голосе Гермионы сквозил холод и намеренный антагонизм. Она сознательно вела себя так, понимая, что реакция Люциуса будет страшна. И оказалась права: приподнявшись, он с силой схватил ее за руки и навис, словно скала.Гермиона почувствовала, как задыхается от гнева и… от чего-то еще. А в глазах Малфоя горела мрачная горькая ярость.
— Значит, отстранен? — желчно выплюнул он.
Не отводя взгляда, Гермиона лишь тяжело и прерывисто дышала, зная, что рано или поздно их обоюдный гнев, их взаимная сиюминутная агрессия переродятся в знакомое чувственное волнение. Она просто не могла не ответить на вызов, брошенный Малфоем.
— Да, Люциус… Отстранен! — отозвалась злобно, желая намеренно причинить ему боль.
Не сделав ни единого движения, тот замер, все еще крепко сжимая ее запястья. Удивленная, что он ничего не отвечает на ее злобный выпад, Гермиона, которую словно черти надирали, продолжила, сама не осознавая, что говорит:
— А может быть… Может быть, ты чувствовал что-то другое… когда я снова и снова билась в агонии у тебя на глазах? Может, вас это лишь… возбуждало, мистер Малфой?
Этого оказалось чересчур.
Одним мощным рывком Люциус поднялся, потянув ее за собой, бросил почти на самый край кровати и выпрямился на коленях.
Только теперь гнев во взгляде Гермионы чуть смешался со страхом. Нет, он не сделал ей больно, более того, она прекрасно знала, что Люциус не сможет и не захочет причинить ей боль по-настоящему. Но то, что он ужасно зол, сомнений не вызывало. И особо не пугало. Скорее даже Гермиона ощутила некую смесь возмущения и вожделения одновременно, заставившую почувствовать себя чуть ли не извращенкой.
С горящими от ярости глазами, Люциус возвышался над ней, глубоко и быстро дыша. Грудь его тяжело вздымалась и опадала от этого неровного дыхания, кожа слегка блестела в лунном свете, пробивающемся в комнату, и, видя это, Гермиона не смогла подавить тихий тоскливый вздох.
Она знала, что сейчас он глубоко обижен ее предположениями, а может быть, и оскорблен. Но не могла предугадать, какова окажется реакция на подобную обиду. В крови бурлило волнующее любопытство: в какой-то момент ей даже показалось, что он готов потянуться за палочкой, чтобы наказать ее каким-нибудь изощренным проклятием.
Но нет… Вместо этого глаза Люциуса по-прежнему горели от гнева, когда он мучительно медленно наклонился вниз и, пробежав ладонью по животу и груди, обхватил ее шею. Так же, как и тогда… во время их первой встречи у нее в кабинете. Вспомнив тот день, Гермиона затаила дыхание. Страха она уже не испытывала, наоборот, с каждой минутой все больше и больше ощущала, как тело начинает плавиться от привычной физической жажды.
Сомкнув пальцы на ее шее, он крепко сжал их и наклонился. Гермиона резко вдохнула, удивляясь, что пока еще может сделать это.
Приблизив рот к ее уху, Люциус заговорил и голос его (полный ледяной злобы, не слышанной ею со времен войны) проникал в сознание, заполняя его целиком и полностью:
— Ты не знаешь, дитя, что я видел на своем веку… Не знаешь, что делал с людьми… Делал вот этими вот руками. И что могу сделать с тобой. Что мог бы сделать с тобой… в тот день. Так что не стоит играть с темными сторонами моей души, девочка… Если бы ты знала, каким чудовищем я был, какие ужасные вещи творил, ни на секунду не утруждаясь угрызениями совести, то не была бы сейчас так безмятежно храбра. Не стоит толкать меня обратно, моя наивная отважная гриффиндорочка. Потому что это не просто шаг назад — это страшный путь к прошлому безумию, к монстру в самом себе, к агонии и боли… — он наклонился еще ниже и прошипел Гермионе прямо в ухо: — Не боишься, что на этот раз я захочу взять тебя с собой?
Чуть отстранившись, он заглянул ей в лицо, и Гермиона вдруг ощутила ужас. Дыхание перехватило. Рука Малфоя, все еще крепко обхватывающая ее горло, теперь безумно пугала, а взгляд будто касался языками адского пламени, обжигая не только тело, но и душу.
А потом Люциус резко отпустил ее, поднялся с кровати и, на ходу натянув мантию, вышел из комнаты прочь.
Какое-то время она лежала неподвижно, размышляя о том, что в охватившем только что страхе, как ни странно, не было никаких опасений на предмет угрозы физической расправы… Абсолютно никаких! Она и в самом деле ни капли не боялась, что Люциус причинит ей боль. Однако его слова пугающе напомнили о том, что ей и самой приходилось противостоять собственной тьме: страшной, ужасающей, наползающей неведомо откуда… тьме, которая начинала беспощадно душить, как тихо и безмолвно душат свои жертвы дьявольские силки.
Остро ощутив воцарившуюся гнетущую тишину, Гермиона почувствовала себя одинокой.
«Неужели Люциус прав? Неужели я невольно толкнула его назад? Но ведь я не хотела! Потому что и сама знакома с тьмой, таящейся в глубинах человеческой души. Потому что знаю не понаслышке, как отвратительна моя тьма. Как глубоко можно увязнуть в щедро даруемых ею кошмарах, стоит поддаться им хотя бы на миг…»
Тяжело дыша, она уставилась в темноту спальни, ощущая, как сознание заполоняют метущиеся мысли. О себе. О Люциусе. О Роне. О том, как запуталось все в ее жизни с тех пор, как в ней появился Малфой. Малфой, который сейчас страшился и не хотел сделать и шагу назад, к своему прошлому. И с которым она оказалась теперь так крепко связана, что уже почти не различала, где заканчивается один из них и начинается другой. Осознание этого факта стало для Гермионы неким откровением, к которому она даже не знала, как отнестись.
Она перевернулась на бок, свернулась калачиком и горько заплакала. Произошедшее вдруг начало казаться ей гораздо яснее и понятнее. Даже если и учесть, что ничего изменить она уже не могла. Но нет! Потому что, несмотря на это, обдумать ситуацию, в которую завела сама себя, было бы все равно не лишним. С каким-то странным облегчением Гермиона вздохнула и ощутила, как по щекам безудержно покатились слезы. Она даже не могла объяснить себе — по кому и из-за чего именно плачет в эту минуту. Из-за ссоры с Люциусом… Из-за того, что предала Рона… Да это было и неважно.
«Так кто же из нас ведет себя мудрее, ответственней, человечней? Кто умеет остаться сильным и сохраняющим достоинство даже в самой непростой и неоднозначной ситуации? Я? Люциус? Рон?» — голова раскалывалась от вопросов, задать себе которые она не решалась все последние недели. От вопросов, задать которые, в конце концов, все равно пришлось.
Сейчас она с невообразимой ясностью поняла вдруг, насколько постыдно и трусливо вела себя по отношению к Рональду. Нет… Изменить то, что разлюбила его, она не могла, но… лгать одному из самых близких людей, прятаться за ним от своей тьмы, использовать его и потом… безжалостно бросить — это было подло. Оглядываясь назад, Гермиона не узнавала в той трусливой душонке саму себя. Она ведь так и не сказала Рону, честно и прямо, к кому уходит…
«А ведь за все нужно расплачиваться! Рон не заслужил ни такого отношения, ни этой гадкой лжи во имя какого-то гипотетического спокойствия. Чьего спокойствия?! Признайся, что думала больше о себе, не желая затягивать тягостное объяснение…» — новая волна стыда и вины накрыла Гермиону с головой, и она снова задрожала от тяжких всхлипов, заставляющих тело содрогаться на кровати.
Все еще ощущая себя страшно одинокой, в эту минуту ей ужасно хотелось, чтобы Люциус оказался рядом: чтобы он пришел, обнял ее, успокоил, помог забыть эту горькую вину. Но Гермиона ясно понимала, что вернуть Люциуса она должна сама. И, прежде всего, извинившись за свою узколобую категоричность, за то, что осознанно обидела и оскорбила его.
«Вряд ли он хочет видеть меня сейчас. Ну что ж… За все нужно уметь платить!»
Слишком долго она игнорировала эту простую и мудрую мысль, но теперь поняла, что зря. Пришла пора хоть как-то попытаться снова контролировать собственную жизнь. Объясниться с теми, кто ждал и имел право на эти объяснения. По-настоящему попрощаться с прошлым. Безоговорочно принять все новое, что появилось в ее жизни. Гермиона как никогда понимала, что их полноценная духовная близость с Люциусом напрямую зависит от того, насколько зрелой и повзрослевшей она сможет показать себя, насколько сможет избавиться от присущей ей инфантильного упрямства и нетерпимости. Ведь именно он, благодаря своей сдержанности, своему неприятию прошлого и страху вернуться в него, открыл ей глаза на то, насколько смешно и по-детски она ведет себя порой. Гермиону снова охватило чувство неудержимого стыда.
Наконец, поднявшись с кровати, она надела халат и спустилась вниз. А поискав в каждой известной ей комнате, поняла: Люциуса нигде нет. Из глубины души начало подниматься знакомое ощущение паники, и Гермиона вдруг почувствовала, как покрывается холодным потом.
«Что, если он ушел? Но… он же вернется? Как он мог уйти и бросить меня здесь?»
На какой-то миг она оказалась почти сражена чувством какой-то нелепой и смешной детской незащищенности.
«А если он отправился… к Нарциссе?» — в ней вдруг вспыхнуло, затмевая разум, пламя безумной горячечной ревности. Ревности, показавшейся даже самой себе глупой и пошлой. Никогда еще она не ревновала мужчину так, как сейчас Люциуса к его прошлому. И это было объяснимо: Нарцисса была близка ему. Она могла бы понять его! Они вместе прошли через те, прошлые кошмары! Гермионе хотелось кричать от жгучей боли.
Снова и снова блуждая по пустым и темным комнатам поместья, она продолжала звать Люциуса, пока рядом, наконец, не появилась Тибби.
— Где он?! Где твой хозяин? — в голосе Гермионы уже слышалась истерика.
Эльфийка расстроено развела руками.
Гермиона всхлипнула, слезы снова побежали по щекам. Бросившись по коридору назад, она подбежала к входной двери и, распахнув ее, выскочила в лунную ночь, продолжая громко выкрикивать его имя. Громко… и безответно.
Не помня себя от отчаяния, она побежала вокруг дома: туда, где начинался парк, и бросилась по первой же дорожке, огороженной живой изгородью, мимо фонтанов и аккуратно постриженных лужаек.
Сознание медленно, но верно заполнял ужас, и Гермиона громко зарыдала в пустоту и безмолвие холодного ночного воздуха. В тот миг ей казалось, что жизнь кончена, и она уже больше никогда не сможет быть счастлива. Задыхаясь от рыданий, бросила взгляд на далекую скамейку в самом конце сада. Скамейка стояла на том самом месте, откуда открывался вид на знаменитые уилтширские холмы. На ней-то и сидел сейчас он. Люциус.
Сердце замерло от ощущения счастья, и Гермиона стремительно побежала вниз по лестнице и дальше — по дорожке, не обращая внимания на гравий, больно колющий ступни.
«Скорее! Скорее… Лишь бы он выслушал меня…»
Добравшись до Малфоя, она жутко запыхалась и остановилась в странном замешательстве, не способная сказать ни слова.
Стоя чуть в сторонке, Гермиона не отводила от него глаз. Люциус же, напротив, не повернул в ее сторону и головы. Со спокойным и бесстрастным лицом он сидел, уставившись вдаль, и никак не прореагировал на ее появление.
Собравшись с силами, она сделала глубокий вдох и быстро заговорила:
— Прости меня. Я… глупая молодая девчонка. И обидела тебя. Ты был прав. Просто знай: что бы ни делал кто-то из нас двоих, ты или я, все будет хорошо, если мы будем вместе… Если будем поддерживать друг друга. Помогать… Пытаться понять.
Люциус наконец повернулся и взглянул на нее.
— Ты уже не маленькая и должна понимать, что некоторые вещи слишком сложны… Слишком болезненны… — в его голосе звучал холод. — И не стоит играть с ними.
— Я понимаю, — стыд заставил ее опустить голову, и слезы начали капать прямо на траву. — Потому и прошу у тебя прощения. Я… я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил о тьме, живущей в каждом из нас. Я и сама не раз ощущала ее мерзкое присутствие. — Гермионе ужасно хотелось, чтобы он поверил ей. — И хочу сказать, что… принимаю в тебе все, и ее тоже. И люблю тебя всего: с твоими недостатками и достоинствами, с твоими желаниями, болью, прошлым и будущим. Пусть наша тьма остается с нами. Она не сможет больше убивать нас, если мы научимся контролировать ее…
Малфой поднялся и подошел к ней.
— Контролировать? Неужели ты и вправду надеешься на это? — усмехнулся он и двумя пальцами взял ее за подбородок, внимательно вглядываясь в лицо. — Тогда ты глупее, чем я думал.
Его тон сейчас безумно напомнил Гермионе хладнокровного и жестокого Пожирателя смерти, с которым она столкнулась в Отделе Тайн много лет назад. Слова, что он произнес, причинили жуткую боль, и она даже задохнулась от обиды, но потом сумела взять себя в руки.
«Слишком далеко у нас зашло все, чтобы обижаться на сказанное в сердцах».
— Что ты хочешь от меня, Люциус? Чего ожидаешь от наших отношений?
Малфой медленно опустил руку и отвернулся. Его гордый профиль оказался ярко освещен призрачным лунным светом.
— Тебе это известно.
— Порой мне кажется, что — нет.
— Я уже говорил тебе, чего желаю и жду. Еще тогда… в кабинете.
Поначалу Гермиона слегка растерялась, но потом вспомнила их тогдашний разговор.
— Мне нужна твоя страсть, твоя любовь, твоя жизненная сила, — выдохнул вдруг он, и горячее облачко слетело с его губ в холодный ночной воздух парка. — Ты даже не представляешь, насколько сильно я нуждаюсь в этом. Особенно теперь…
— И ты знаешь, что все это и так принадлежит тебе. Только тебе!
Малфой снова повернулся и обжег ее взглядом, а затем шагнул ближе, и Гермиона услышала его тяжелое рваное дыхание. Ей вдруг неожиданно вспомнилась их первая встреча во «Флориш и Блоттс», и она понимала — почему: напряженность, окутывающая их сейчас, казалась такой же невыносимой.
Положив ладони на затылок Гермионы, Малфой коснулся большими пальцами ее ушных раковинок, и она ощутила, как голова тут же закружилась. Нельзя было отрицать то неимоверное физическое притяжение, которое связывало их при первом же прикосновении друг к другу. Однако, несмотря на это, Гермиону раздирало любопытство: ей ужасно хотелось услышать, что он скажет сейчас.
— Да… Принадлежит, — он остановился, пристально вглядываясь в ее лицо, и Гермиона всхлипнула — таким мрачным казался его взгляд:
— Но что? Что тогда, Люциус?
— Мне… мало… Ты должна понимать, что жизнь… во всем прекрасном и ужасном, что есть в ней, все же намного сложнее. Она — самая великая награда человеку и самый огромный его риск, когда можешь довериться… не тому… — голос Малфоя звучал тихо и чуточку зловеще. Он провел пальцами по ее затылку и опустился ниже, к шее. — Готова ли ты пойти на этот риск и довериться мне… целиком и полностью? Полностью… Пойти за мной куда угодно. Даже с закрытыми глазами.
Гермиона ощутила, как по телу пробежала волна чувственной дрожи.
— Что я еще должна отдать тебе, чтобы ты не сомневался? Что?
— Свою… душу, Гермиона.
Было что-то жуткое сейчас в его шепоте, от которого она невольно замерла.
Потом посмотрела ему в глаза и поняла, что уже знает ответ. И, наверное, знает его уже давно, может быть, даже с той, самой первой, встречи. Не отводя взгляда, Гермиона с трудом сглотнула и произнесла:
— Да. Я твоя. Целиком… И душой и телом. Вся твоя… — и прежде чем успела договорить, Малфой накрыл ее губы своими, впиваясь в них глубоким собственническим поцелуем, в котором Гермиона растворилась уже в следующий миг.
Она попыталась обвить шею Люциуса руками, но не смогла сделать этого, потому что тот крепко прижал их бокам, не давая пошевелиться. Разочарованно застонав, Гермиона ответила на поцелуй с еще большей страстью.
А потом Малфой вдруг оторвался от нее и, тяжело дыша, уперся лбом о ее лоб. Затем сплел свои пальцы с тоненькими пальчиками Гермионы и, не произнося ни слова, потянул ее в сторону дома. В абсолютном молчании они зашли внутрь и поднялись в спальню.
Оказавшись там, Люциус провел ее на середину комнаты и быстро, но совершенно бесшумно, раздел, сам при этом оставаясь одетым. Потом отстранился и принялся медленно и осторожно кружить вокруг хрупкой фигурки, не отводя от нее глаз ни на единый миг.
Так она и стояла, совершенно обнаженной, пока любовник кружил вокруг, словно хищник, преследующий свою добычу, и внимательно разглядывал ее. Люциус будто изучал Гермиону: изучал, как какой-то научный образец или музейный экспонат. И в другое время она бы могла почувствовать себя униженной этим холодным и бесстрастным изучением, но не теперь… Не после всего того, что они сказали друг другу недавно. Сейчас она упивалась тем, что делает Малфой, с каждой секундой ощущая, как возбуждение охватывает ее все сильнее и сильнее. Их беседа, там, в парке, словно расставила все точки над «i», словно развеяла все сомнения и недоговоренности, что оставались у них по отношению друг к другу. И теперь Гермиона по-настоящему была готова принять все, что решит сделать с ней Люциус Малфой.
Не выдержав, она гортанно застонала. И, услышав это, Люциус быстро шагнул и потянулся к ее рту пальцем, дразняще близко, но так и не прикасаясь к нему. Он бросил угрожающий взгляд, который почему-то будоражил еще больше, и наклонился к уху:
— Молчи… Не смей издавать ни единого звука… — услышала Гермиона шепот, больше похожий на шипение змеи и заставила себя замолчать.
Долгое время Люциус не двигался, продолжая рассматривать ее, и жаждущая его прикосновений Гермиона усилием воли удерживалась, чтобы снова не застонать. Наконец, Малфой оказался сзади и набросил ей на глаза повязку из темной шелковистой материи. Гермионе удалось остаться безмолвной, хотя сердце забилось вдруг так громко, что казалось — Люциус услышит этот звук так же легко, как и голос.
Но и это было не все. Дальше он схватил ее запястья и связал их вместе, одно с другим, широкой шелковой лентой. Ей удалось уловить, как он глубоко втянул в себя при этом воздух, а потом наступила тишина.
Какое-то время Гермиона ничего не слышала и не чувствовала, хотя и знала, что Люциус по-прежнему в комнате. Ей казалось, что тело растаявшей лужицей вот-вот стечет на пол — так хотелось его прикосновений. Желая хоть как-то облегчить ноющую внизу живота боль, она переступила с ноги на ногу.
— Не двигайся! — сразу же услышала слева от себя повелительный голос Малфоя и инстинктивно повернула на него голову.
— Я сказал: не смей двигаться… моя маленькая грязнокровка!
Он будто упивался, используя это слово, но Гермиона знала, что произносится оно лишь для того, чтобы возбудить ее еще сильнее.
«Черт! И ведь он не ошибается… Я и в самом деле уже почти совсем мокрая…»
В комнате опять надолго повисла тишина, Гермиона не двигалась и не издавала ни единого звука. Так прошло минут двадцать или даже тридцать, а может, и больше. Постепенно она ощущала, как спина напрягается все больше и больше, руки почти совсем потеряли чувствительность, а ноги подгибаются от усталости, но продолжала молча и неподвижно стоять, ожидая, что же будет дальше.
«Я дождусь… И докажу, что принадлежу ему так, как он того хочет».
А потом, когда ожидание стало совсем уж невыносимым, вдруг почувствовала что-то на своей ноге. Это была нежнейшая ласка, едва заметная, влажная. Язык Малфоя, его губы. Мучительно медленно он продолжил касаться ее, поднимаясь вверх, все выше и выше: минуя лодыжку, затем колено, которые он ласково целовал, облизывал, покусывал. Истосковавшаяся по прикосновениям, Гермиона не смогла сдержать протяжного стона.
Люциус тут же остановился и отстранился.
— Так-так-так, мисс Грейнджер, за непослушание мне придется наказать вас. Я же велел молчать и не двигаться.
Гермиона чуть не расплакалась от разочарования, но усилием воли заставила себя прикусить язык, чтобы не начать умолять Люциуса продолжить ласки.
И он действительно наказал ее, опять какое-то время не дотрагиваясь, а лишь безмолвно кружа вокруг. Тишину спальни нарушали только звуки их дыхания.
Прошло нескольких долгих минут, когда она, наконец, снова почувствовала его касания — медленные, нежные, изысканно чувственные. Теперь он ласкал поцелуями бедра, неспешно поднимаясь к животу и заставляя ее сгорать от желания. Да, Гермиона безумно хотела разрядки — сейчас же, сию минуту! Но и откровенно наслаждалась этим чувственным пиршеством, этим изощренным великолепием, что дарил ей Люциус.
Скоро ко рту присоединились и сильные теплые руки, которые ласково поглаживали уставшее напряженное тело, расслабляя его. Гермиона с наслаждением ощутила, как он вобрал в рот один из напряженных сосков, закружив по нему языком. Как потом отстранился, но лишь для того, чтобы подарить ласку второму, уже изнывающему от тоски. Внутри давно сжалась тугая пружина, желающая распрямиться в долгожданной разрядке, но Гермиона продолжала смиренно принимать все то, что он дарил ей сейчас. И эта его нежность, эта мягкость казались удивительными после всех тех сложностей, что случились между ними сегодня.
Услышав, как сам Люциус глухо застонал, отрываясь от ее груди, Гермиона инстинктивно дернулась, желая схватить его голову и прижать к себе, но вспомнила, что не может сделать этого. Нахмурившись, она поняла, что теперь жаждет прикосновений уже в другом месте — там, где они были нужны сейчас больше всего. И Люциус, как обычно, казалось, прочитал ее мысли, потому что скользнул ниже, коротко коснулся поцелуем пупка и опустился туда, где его и ожидали. Открыв рот, Гермиона отчаянно глотнула воздух и уже собиралась вскрикнуть, как испугалась, что это снова остановит его, и замерла в предвкушении.
А его пальцы тем временем уже раздвигали мягкие складочки, скользя дальше — вверх, внутрь, в ноющее от нетерпения влагалище. Язык коснулся нежного, уже набухшего бутона. Еще секунда, и Люциус дотронулся до него губами, с силой всасывая в рот. Гермиона поняла, что долго она не продержится, и он знает это. Отлично знает.
Продолжая ласкать ее, он упорно подводил Гермиону к грани безумия все ближе и ближе. Потом прервался и глухо произнес:
— Ну же, девочка… Теперь можешь кричать. Хочу слышать, как ты кричишь от наслаждения, которое дарю тебе я…
И он снова прильнул к клитору, всасывая его еще сильнее, кружа по нему языком и даже слегка прикусывая. Какие-то короткие мгновения Гермиона держалась, но уже скоро отдалась на волю сильнейшего оргазма, охватившего все тело до самых кончиков пальцев. И она закричала, пользуясь дарованным разрешением. Закричала громко и исступленно, словно бы этот крик вырывался из самой глубины ее существа:
— Люциус! О, боже, да! Только ты! Моя любовь, моя душа…
Долго, еще очень долго он оставался перед Гермионой на коленях, восхищенно упиваясь ее оргазмом, но, дождавшись, когда она затихнет, поднялся и сразу же сдернул повязку с глаз, освобождая следом и руки. Ощутив, как онемевшие запястья страшно заныли, Гермиона удивилась тому, что смогла продержаться так долго. А когда оказалась избавлена от повязки, сонно моргнула и улыбнулась усталой, но блаженной улыбкой. Ласково глядя на нее, Люциус начал растирать хрупкие ручки, заставляя кровь бежать по жилам быстрее.
Он так и не разделся, но Гермиона знала, что теперь наступил его черед и что в долгу она не останется. И уже начала расстегивать на Малфое мантию, когда тот вдруг крепко обхватил ее руки, явно останавливая их.
Обеспокоенная такой реакцией, она вопросительно приподняла бровь.
— Ты… не хочешь меня? — спросила нерешительно.
На что Люциус, слегка посмеиваясь, хмыкнул.
— Сама же прекрасно знаешь, что в этом не стоит даже сомневаться.
В подтверждение своих слов он дотронулся ее ладонью до напряженного паха, но как только Гермиона собралась обвить член пальцами, убрал ладошку.
— Не сейчас… Сегодня тот случай, когда я хотел видеть твой восторг. Только твой, — он наклонился и поцеловал ее так нежно, что Гермиона чуть не расплакалась.
Они почти не разговаривали больше: эмоциональное напряжение этого дня наконец настигло их окончательно, и оба быстро провалились в глубокий сон.
___________________________________________________________________
Первой же мыслью, пришедшей в голову Гермионы следующим утром, было то, что сегодня ей предстоит впервые показаться на работе после знаменательного заседания Визенгамота и сегодня же ей нужно окончательно объясниться с Роном.
«И как, спрашивается, найти силы для всего этого?»
Она повернулась к Люциусу. Казалось, он все еще спит, но Гермиона сомневалась, что это так. Потянувшись, она положила ладонь на его упругий живот и обрадовалась, когда Малфой обнял ее в ответ.
На ум пришло воспоминание о вчерашнем вечере. О том, что сделал с ней Люциус, о том, как сама она отреагировала на это.
«Почему я не чувствовала себя униженной? Почему ни капли не стыдилась того, что происходит? Почему мне кажется, что все, что есть между нами — это самое правильное и самое естественное, что может быть между мужчиной и женщиной? И мы с ним физически лишь подтвердили друг другу то, что до этого сказали на словах».
Она вдруг ощутила, что жутко соскучилась по нему, ведь прошедшей ночью они оказались слишком уставшими, чтобы просыпаться для привычных слияний в темноте спальни. Скользнув рукой вниз, Гермиона нашла член довольно вялым и уже было разочарованно нахмурилась, когда почувствовала, как тот шевельнулся под ее рукой. Она облегченно выдохнула и начала неспешно поглаживать его вверх и вниз. Много времени не понадобилось — скоро эрекции зрелого Малфоя мог бы позавидовать любой юнец.
Но еще больше она оказалась удивлена тем, что Люциус резко перевернул ее на спину и внезапно проник внутрь одним быстрым и мощным толчком. Оказавшись не совсем готовой, она вскрикнула от боли и попыталась расслабиться, позволяя мышцам привыкнуть к этому неожиданному вторжению. Малфой же понял, что поторопился, и замер ненадолго, а потом, глухо застонав, начал двигаться медленно и аккуратно, с каждым движением ощущая, как скользит в нее легче и легче.
И уже скоро Гермиона забилась в чувственном бреду, когда Люциус приподнялся на вытянутых руках, меняя тем самым наклон проникновений и задевая теперь клитор каждым из них. Выносить подобное долго она не умела никогда, и потому еще чуть-чуть — и выгнулась на кровати, снова и снова выкрикивая его имя. Люциус продолжал двигаться, не отводя взгляда от ее искаженного криком лица, и только почувствовав, что сдерживаться больше не в состоянии, с силой вонзился в последний раз и гортанно застонал, пульсируя и проваливаясь в собственный экстаз. И семя его оказалось таким горячим, что Гермиона даже почувствовала это.
Еще какое-то время они мирно блаженствовали, так и не размыкая объятий, но уже скоро пришло ощущение жгучей тревоги. Медлить дальше было нельзя: так маленькие дети не хотят идти в школу, прячась от проблем с хулиганами или учителями под одеялом. Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, как внутри все скручивается от страха.
«Хватит тянуть! Время пришло. Имей смелость отвечать за свои поступки и решения!»
Она повернулась к Люциусу.
— Мне пора, — а потом не выдержала и отвела взгляд. — Скорее всего, сегодня я приду чуть позже. Нужно… разобраться кое с чем. Окончательно.
Ничего не ответив, Малфой лишь нежно провел по ее спине кончиками пальцев. И это было восхитительно, но ужасно отвлекало, поэтому Гермиона резко поднялась с кровати.
Стараясь не встречаться с ним глазами, она поспешила в ванную. А вернувшись в спальню и снова найдя его в постели, начала молча одеваться, снедаемая все той же глубокой тревогой. Из боязни растерять решимость, она по-прежнему не смела взглянуть на Люциуса, но чувствовала, как тот настороженно следит за ней. Наконец смогла справиться со всеми пуговицами на блузке и застегнуть молнию юбки.
Закончив, Гермиона еще раз вздохнула и замерла, не зная, как поступить дальше. Потом все-таки посмотрела на Малфоя и тут же задохнулась от нежности в его глазах. Нежности, которая лишала решимости, заставляя по-девчоночьи глупо таять от счастья, и Гермиона даже зажмурилась, пытаясь сохранить хоть какие-то остатки самообладания.
— Как же ты прекрасна… — просто и искренне произнес Люциус.
Чувствуя, что вот-вот расплачется, Гермиона всеми силами старалась удержать себя в руках.
Она подошла к кровати и прильнула к губам Люциуса долгим и глубоким поцелуем. А когда ощутила его руку на своей, быстро отстранилась, повернулась и вышла из комнаты.
День ей предстоял непростой.
========== Глава 38. Окончательный разрыв ==========
Оказавшись в министерстве, Гермиона целенаправленно устремилась к себе в кабинет, сознательно не обращая внимания на косые взгляды и приглушенные шепотки, сопровождающие ее по дороге. Сегодня ей впервые пришлось столкнуться с коллегами после заседания Визенгамота, на котором они с Люциусом не побоялись обнародовать свои отношения. И хотя на душе, порождая жуткую неловкость, скребли кошки, она стиснула зубы, чуть вздернула подбородок, но шагу так и не прибавила. Лишь приветливо здоровалась с каждым знакомым, встреченным на пути.
К тому времени, когда смогла прикрыть за собой дверь кабинета, отгораживаясь от всеобщего любопытства, на смену первоначальным раздражению и злости уже пришло чувство какой-то необъяснимой жалости к тем, в чьей жизни не оказалось ничего более яркого и интересного, как сплетничать о них с Малфоем. Однако, оставшись одна, все же поймала себя на мысли, что выдохнула с облегчением.
Какое-то время она сидела за столом, бездумно уставившись на рабочий лоток, заполненный бумагами, но потом вздохнула и потянулась к первому же пергаменту, лежащему на самом верху.
«Что ж… Пора и поработать!»
Однако, остаться в одиночестве надолго так и не удалось: уже совсем скоро, когда Гермиона в который раз перечитывала текст, пытаясь вникнуть в его содержание, раздался стук в дверь. Подняв взгляд, она увидела, что на пороге стоит Ормус Снипуорт.
— Привет! — ровно проговорил он. — Я могу войти?
Гермиона сделала глубокий вдох.
— Да, конечно. Присаживайся, Ормус.
Тот принял приглашение и уселся в кресло, стоящее напротив стола. Он немного помолчал, периодически качая головой из стороны в сторону, будто убеждая самого себя в чем-то и даже не глядя при этом на Гермиону, но затем, наконец, нарушил молчание.
— Ты как, в порядке?
— Да. Спасибо.
Ормус рассеянно почесал в затылке, и она приготовилась к продолжению разговора.
— М-м-м… Знаешь, я должен сказать… Мы все тут оказались немного потрясены тем, что происходит, оказывается, между тобой и… гм… Люциусом Малфоем… — он не смог сдержать недовольства и невольно сморщился, произнося это имя.
Ничего не ответив, Гермиона продолжала молчать.
«И что? Что вы хотите услышать от меня, мистер Снипуорт? Оправдания? Да сейчас прям!»
— Просто… Я хотел сказать… Что, когда ты уже сформируешь о человеке какое-то определенное мнение, то очень непросто воспринять тот факт… Что человек этот оказывается другим… Не таким, как ты думал…
Гермиона не могла поверить собственным ушам.
— Прости, что?!
— Ох… Да я… не ожидал от тебя такого, по правде говоря, вот и все…
— Это мне понятно, Ормус. Непонятно другое: зачем ты сообщаешь об этом? Насколько мне известно, в твою компетенцию входит корректная и грамотная оценка выполнения мною своих должностных обязанностей, а не моих личных качеств или подробностей частной жизни. И смею тебя заверить, что наши отношения с мистером Малфоем никоим образом не смогут повлиять на то, насколько ответственно я выполняю эти обязанности сейчас и буду выполнять дальше. Да, я знаю, что своим признанием дала повод посудачить всем тем, кому не хватает интересных событий в собственной жизни, но была бы очень признательна, если б хотя бы ты не опускался до участия в дешевых сплетнях.
Глядя на начальника в упор, Гермиона понимала, что ведет себя сейчас крайне резко и, возможно, даже перегибает палку. Но знала, что Ормус тоже понимает: в данных обстоятельствах ее возмущение вполне оправдано.
Смущенный, он опустил голову.
— Извини… Просто… я беспокоюсь о тебе, вот и все. То есть, я имел в виду, что… вы с Роном всегда казались настолько идеальной парой… Но Люциус Малфой!
Челюсть Гермионы слегка отвисла от возмущенного удивления.
«Да как он вообще смеет вмешиваться в мою личную жизнь?!» — задохнувшись от праведного негодования, она уже открыла рот, чтобы окончательно, пусть и невежливо, осадить Снипуорта, как вдруг ясно осознала то, о чем подозревала раньше, но никак не могла озвучить вслух.
— Ормус, ты… ревнуешь меня?
Вскинув голову, тот не смог удержаться от появления на своем лице боязни разоблачения. Он с трудом сглотнул и даже попытался притворно рассмеяться, но все было напрасно. Ормус прекрасно понимал, что выдал себя с потрохами.
— Гермиона…
И это дальнейшее молчание стало молчаливым признанием его тщательно скрываемых чувств, отчего она почувствовала себя еще хуже.
«Ну почему? Почему на меня должно свалиться еще и это?»
— Но… Ты никогда ничего не говорил мне… — мягко произнесла она, не желая причинять ему боль, но все же надеясь прояснить этот вопрос раз и навсегда.
— Ты была с Роном… Как я мог? Это было бы неправильно и некорректно по отношению к нему… И к тебе, уж коли я твой начальник.
Гермиона опустила глаза. Отрицать то, что он абсолютно прав, она не могла.
Ормус же осторожно продолжил:
— Скажи… Если бы я признался раньше, это изменило бы что-нибудь?
Внимательно взглянув, Гермиона заметила, насколько напряжено сейчас его лицо, и качнула головой в отрицании:
— Не думаю. Извини, мне очень жаль…
«Я должна сказать ему правду и не кормить ложными надеждами».
— Ты права. Я наговорил глупостей, поэтому: это ты извини меня. Думаю, что какое бы решение ты не приняла, оно будет разумным и правильным.
Снипуорт бросил осторожный взгляд, и Гермиона подумала, что как раз ее отношения с Люциусом вряд ли можно назвать «разумными» и «правильными». Потому смогла лишь слегка улыбнуться и тут же опустила голову.
Сочтя беседу законченной, Ормус поднялся со стула.
— Ладно, не буду тебя отвлекать от работы. Тем более, как справедливо ты заметила, выполняется она и впрямь очень грамотно и добросовестно. Если честно, я в восторге от того, как ты работаешь, Гермиона… Извини еще раз. И давай больше не возвращаться к этой теме.
Он неловко улыбнулся и вышел из кабинета прочь.
Глубоко вздохнув, Гермиона откинулась на спинку стула и бросила перо на стол.
«Боже мой, еще и Ормус! Будто мало мне того, что чувствую себя ужасно виноватой перед Роном…» — кроме досады и какого-то неясного разочарования, ее начало охватывать недюжинное беспокойство, откуда-то изнутри поднимающееся волной все сильнее и сильнее. Гермионе вдруг ужасно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно, но только не здесь.
Но пришлось снова уставиться в свиток лежащего на столе пергамента и усилием воли сосредоточиться на содержащейся в нем информации. Утро, да и вся первая половина дня тянулись ужасно медленно, и потому она с радостью удалилась из министерства на целый час, что был разрешен для обеденного перерыва. Как и прежде, старательно избегая взглядов коллег. И лишь вернувшись с обеда, облегченно вздохнула — напряжение, сковывающее уже несколько часов подряд, наконец-то немного спало. Работа пошла веселей.
Постепенно день начал клониться к вечеру, чему Гермиона откровенно радовалась: хотелось как можно скорее разобраться с проблемами. Разобраться окончательно, объясниться, попросить прощения и… уйти. Навсегда.
«Объясниться… Как же! А ты уверена, что самой себе можешь объяснить собственные поступки, не говоря о том, чтобы суметь объяснить их Рону? И уверена ли в том, что он готов хотя бы попытаться понять тебя?»
И все же медлить дальше смысла она не видела, поэтому около половины пятого привела в порядок рабочий стол и, чувствуя себя на удивление спокойной, покинула министерство.
Неспешно двигаясь в сторону квартиры, она все думала и думала о том, что же сказать Рону. На самом деле выбор был невелик, и Гермиона осознавала это, тем более что предстоящий разговор грозил перерасти в новый всплеск эмоций. Причем отнюдь не положительных. А когда оказалась у входной двери, поняла вдруг, что решимость странным образом куда-то испарилась. Тело било мелкой дрожью, на лбу выступила испарина, и в целом ощущения были такими, словно ее на самом деле охватил жар. Пришлось, нахмурившись, мысленно прикрикнуть на себя: «Ну что? Целый день храбрилась, а как дело дошло до дела, не хватает смелости? Трусиха!»
Из квартиры доносились звуки работающего телевизора. Подняв палочку, она произнесла отпирающее заклинание и… ничего не произошло. Попробовала еще раз — дверь по-прежнему оставалась заблокированной.
«Рон сменил заклинание», — пришла на ум догадка.
Потянувшись, Гермиона негромко постучала, но ответа не последовало. Постучала еще раз, чуть громче. Казалось, прошла целая вечность, когда в конце концов за дверью послышался звук приближающихся шагов, а затем щелчок отпираемого замка. Скоро шаги стихли, и на площадке снова воцарилась тишина.
Прислонившись лбом к двери, она на пару секунд закрыла глаза, но потом собралась с духом и вошла.
Поначалу Рональд никак не отреагировал на ее появление, казалось, он нарочито не замечает присутствия Гермионы. Она неловко мялась, не проходя дальше порога и не зная, с чего начать разговор. Наконец он повернулся от телевизора и небрежно скользнул по ней взглядом.
— Что? Неужели надоела ему так быстро?
Волшебница невольно зажмурилась от того, насколько ядовито прозвучал вопрос.
— Я… пришла, чтобы… объясниться.
— Поздновато чутка, Гермиона. Не находишь? — глядя прямо перед собой, Рон скрестил руки на груди, и между ними повисла тягостная тишина.
Не зная, как продолжить, она прикусила губу, когда молчание вдруг оказалось нарушено.
— Ты должна была сказать мне, кто это. Черт побери! Ты должна была сказать… — от холодной ярости, неприкрыто звучащей в его голосе, по телу Гермионы пробежала дрожь. Она боялась и не хотела истерики, похожей на ту, что случилась во время их последней беседы.
— Как я могла… сказать… такое?
— Я же просил! Просил, потому что хотел знать. И имел на это право. Неужели все, что было между нами, не имеет для тебя никакого значения, раз не смогла позволить себе хотя бы одного — быть честной со мной перед тем, как бросить?
— Рон… я думала…
— Что?! Что ты думала, Гермиона? — уже повышенным тоном выплюнул он.
— Боялась, что это уничтожит тебя.
— Да ладно! Ну надо же! Огромное тебе спасибо за заботу! Хотя… знаешь, а ты ведь права. Это действительно уничтожило меня. Но больше потому, что узнал об этом не от тебя, как должен был бы. Нет! Я узнал о том, что моя бывшая девушка ебется с проклятым Пожирателем Смерти, не от нее самой, а с первой страницы Ежедневного Пророка, будь он неладен! — под конец Рон уже кричал в полный голос.
Ошеломленная такой бурной реакцией, Гермиона еле выговорила дрожащими губами:
— Прости… Я думала, что тебе расскажут об этом Гарри или Джинни…
— Может и сказали бы, да только я был в отъезде! Присматривал в Болгарии новые метлы для команды.
Гермиона почувствовала себя еще более виноватой.
— Прости, Рон… Пожалуйста! Пойми, откуда мне было знать об этом? Мы уже расстались с тобой к тому времени…
— Нет! Мы не расстались… Правильней сказать: ты бросила меня.
Между ними снова повисла тишина. Рон рухнул на диван, наклонился вперед и обхватил голову руками.
— Рон, — неуверенно начала она. — Ты узнал бы о нем в любом случае. Может быть, это даже лучше, что узнал так скоро и расстался с иллюзиями о возможном примирении. Я… не хотела дарить тебе ложных надежд… — Гермиона сделала паузу, но потом закончила: — Да и не было у нас счастья в этих отношениях.
Прищурившись, Рон пренебрежительно усмехнулся.
— Ну да, ну да… Какая ты, оказывается, прекрасная актриса. Скрывала все просто великолепно. Браво!
— Да… По-видимому, неплохая. И моя игра тоже стала частью наших проблем. Я обманывала себя. Хотя поначалу и не понимала этого сама.
И снова звенящая тишина. Пока не раздался голос Рональда. Низкий. Отчаянный. Почти неслышный.
— Этот человек… Почему именно он? Из всех мужчин на свете… ты выбрала именно его… Почему Люциус Малфой?! — на лице Рона застыло выражение искреннего непонимания, смешанного с толикой ужаса. Гермиона заметила, как глаза его блестят от непролитых слез. — Ты… просто убила меня этим… Правда.
Осознав вдруг, насколько же ему сейчас больно, она не выдержала и горько разрыдалась. Ощущая в эту минуту обиду Рона, словно свою собственную, Гермиона плакала как ребенок и даже не вытирала слез, стремительно бегущих из глаз. Чувство вины переполняло настолько, что, казалось, никогда в жизни она не сможет избавиться от стыда. Не сможет простить себя за то, что унизила и растоптала одного из самых близких ее сердцу людей. Одного из самых дорогих. И все таки… Даже несмотря на отчаяние, висевшее между ними в воздухе душным туманом, невозможно было избавиться от понимания, что происходящее сейчас — единственно правильное, чем можно разрубить этот страшный узел. С болью и кровью, но разрубить!
На какую-то секунду Гермиона подавила желание кинуться к нему как к другу и обнять, прижать к себе, утешить, успокоить… Но что она могла? Ведь все сказанное прозвучало бы либо жестоко, либо бессмысленно…
«И как сообщить ему правду о нас с Люциусом? Как признаться, что этот мужчина заставил меня почувствовать себя живой и настоящей? И полюбила я его так, как раньше и не могла себе даже представить…» — мысли метались, отчаянно и безуспешно пытаясь облечься в слова. Однако ответить пришлось:
— Он… очень изменился, Рон. Я не оправдываюсь и не оправдываю его. Это действительно так.
Рональд перевел на нее взгляд, и Гермиона увидела, что по его лицу тоже катятся слезы.
— Никогда не поверю, что это дерьмо могло измениться, — хрипло бросил он и тут же отвернулся. А затем медленно продолжил, будто разговаривая сам с собой: — Почему он? Почему? Ведь этот человек причинил столько всего ужасного моей семье. Семье, которая полюбила и приняла тебя, как родную, Гермиона.
Ощутив еще бОльшую вину, она подумала о том, как среагируют на происходящее Артур и Молли, как больно будет им, с какой обидой они воспримут все, что случилось с их сыном. Ей вдруг вспомнились безоблачные и счастливые времена в Норе. Детство. Юность. Гостеприимная семья Уизли. Но даже эти теплые и светлые воспоминания не смогли заставить пожалеть о разрыве.
Умом понимая, что Рон ждет объяснений, она не могла произнести ни слова — ведь начать объяснять что-то означало лишний раз повернуть нож в той ране, которую сама же и нанесла ему. Да и эмоции, охватившие в эти минуты Гермиону, не позволяли рассуждать здраво и связно.Поэтому она долго не могла подобрать слов и в конце концов лишь всхлипнула и проговорила сквозь рыдания:
— Прости, Рон. Ты значил для меня бесконечно много, и… я люблю и буду любить тебя всегда… но теперь уже только как друга. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что поступить по-другому я не могла. И сможешь снова общаться со мной, не тая обиды в глубине души. Поймешь, что на самом деле тебе нужна другая женщина… а мы с тобой просто не могли быть счастливыми друг с другом. Я знаю, сейчас в это тяжело поверить, но это время обязательно наступит.
— Не нужно жалеть меня, Гермиона! Я не нуждаюсь в твоей «сестринской» заботе… — во взгляде, брошенном Роном, сверкнули злость и отвращение, больно резанувшие ее.
— Извини… Я ни в коем случае не хотела обидеть тебя.
— Конечно же не хотела. Ты ведь права. Но я обойдусь без твоей снисходительности, твоего благородного и мученического терпения моей грубости и примитивности, моей вульгарности. Бедняжечка! Сколько пришлось терпеть «этого все-таки милого и родного Рона Уизли». Довольно!
Его слова казались ударами хлестких пощечин, однако они доказывали и то, что неглупый Рон отлично понимал саму суть их союза. Понимал, но скрывал это. И терпел. Чувство стыда охватило Гермиону еще сильней.
— Не нужно, Рон! Пожалуйста, не говори так…
— Почему? Что, правда глаза колет? Ничего! Теперь можешь не скрывать своего истинного отношения. Можешь смело вести себя так, как хотелось, наверное, всегда: нетерпимо, высокомерно, презрительно. В конце концов, теперь тебя будет обучать этому… настоящий профессионал…
Взгляд Рона горел такой обидой, таким гневом, что, столкнувшись с ним, Гермиона не выдержала и отвернулась. Огромная мучительная боль, в которой они тонули сейчас, оказалась слишком тяжелой ношей для обоих.
«Боже… И что дальше? Если останусь и продолжу эту беседу, мы наговорим друг другу то, о чем потом обязательно пожалеем, но исправить что-то будет уже поздно… Я не хочу этого!»
И Гермиона заговорила:
— Пожалуй, мне будет лучше уйти. А тебе — отпустить меня. И не ради меня, а ради себя самого, Рон. Свои вещи заберу в течение пары дней, — она повернулась, чтобы уйти, и слезы все текли и текли по ее лицу. Но у двери обернулась. — Спасибо тебе за все, что сделал для меня. За то, что был в моей жизни. Я очень надеюсь, что ты обязательно встретишь свою настоящую любовь и будешь счастлив. Ты заслуживаешь этого.
Он поднялся с дивана и с выражением какой-то смеси отчаяния, ужаса и потерянности прохрипел:
— Гермиона…
Видеть его в подобном состоянии казалось невыносимым.
— Прости, Рон. И прощай! — быстро и почти невнятно выдавила из себя она, открыла дверь и шагнула в ночь.
Не останавливаясь ни на минуту, волшебница поспешно добралась до площади Гриммо, взбежала на крыльцо дома Поттеров и постучала в дверь. Уже скоро ей открыл Гарри и тут же ошеломленно уставился на подругу, но как только заметил припухшие заплаканные глаза, лицо его напряглось и будто окаменело. Конечно, трудно было не понять, что именно случилось этим вечером. Отодвинувшись в сторону, он кивком пригласил ее войти, однако Гермиона замотала головой.
— Я… только зашла сказать, что… кто-то должен побыть сегодня с Роном… пожалуйста, не оставляйте его сейчас одного… Хорошо?
Гарри Поттер нахмурился, но согласно кивнул в ответ. Увидев его кивок, Гермиона облегченно выдохнула, а затем быстро повернулась и поспешила по ступенькам вниз. Она уже отошла от дома, когда услышала у себя за спиной оклик:
— Гермиона!
Пришлось обернуться, хотя в эту минуту и стыдилась встретиться со старым другом глазами.
— Ты сама-то в порядке?
Немного подумав, она коротко кивнула и, благодарно улыбнувшись его вопросу, поспешила прочь.
Уже скоро Гермиона добралась до какого-то тихого опустевшего парка и устало рухнула на первую же попавшуюся на пути скамейку. Там она еще долго и безутешно рыдала, оплакивая все, что мучительно разрывало душу: потерю друзей, стыд, свое предательство самых близких и дорогих сердцу людей — все, что навалилось сейчас огромным снежным комом, выбраться из-под которого казалось просто невозможным.
Она сидела и плакала, пока на город не опустилась летняя ночь, и воздух не стал гораздо прохладней, чем днем. Уже немного успокоившись, уставшая и измученная, она пребывала сейчас в каком-то странном оцепенении. Но наконец вздохнула и подумала о том, что все же есть на этом свете человек, который ждет ее. Который не разочарован в ней. И к которому… ужасно хочется вернуться. На секунду засомневавшись, а не стоит ли провести сегодняшнюю ночь отдельно от Люциуса, она нахмурилась, но потом тряхнула головой и поднялась со скамьи.
«Нет. Мое место рядом с ним. А мэнор — мой дом!» — подумала и, набрав в грудь прохладного свежего воздуха, аппарировала в Уилтшир.
На этот раз, снова охваченная жутким головокружением, Гермиона приземлилась прямо на крыльцо. Чтобы прийти в себя, она глубоко вдохнула несколько раз подряд, посмотрела на дверь и поймала себя на мысли, что еще никогда не радовалась Малфой-мэнору настолько сильно. Поднявшись, позвонила и почти сразу услышала быстрые мужские шаги. Еще немного и дверь открылась, заливая ее снопом золотистого света, падающего из проема. Который показался настолько ярким, что на какое-то время даже ослепил.
Внезапное появление на пороге Люциуса пробудило столько эмоций (вот только теперь уже приятных), что секунду-другую Гермиона сдерживалась, чтобы опять не расплакаться. Заметив ее состояние, Малфой не произнес ни слова, лишь шире раскрыл дверь, молча предлагая войти. Она вымученно улыбнулась, приветствуя его, и через холл прошла в малую гостиную. Где уже привычно потрескивал в камине огонь, а сама комната казалась маленьким островком уюта и спокойствия, так же, как и в первый вечер, проведенный Гермионой здесь.
Протянув руки к теплу, она слышала, как Люциус приблизился и остановился за спиной. Обернувшись, бросила взгляд на его лицо: слегка нахмурившись, Малфой смотрел на нее с явным интересом, но тем не менее молчал. И Гермиона знала — почему. Тем самым он давал ей возможность решить, когда и что рассказать.
И эта сдержанная тактичность только лишний раз подтвердила то, что за сегодняшний день поняла уже не единожды: Люциус Малфой стал единственным мужчиной на всем белом свете, который и нужен Гермионе Грейнджер. Она стремительно рванулась к нему и, подняв лицо кверху, прошептала с отчаянной мольбой:
— Можно я ничего не буду говорить? Просто обними меня. Пожалуйста. Крепко-крепко…
Малфой послушно привлек ее к себе, окружая кольцом сильных теплых рук. Одной ладонью он крепко прижимал Гермиону за талию, другой тихонько поглаживал по голове. Так они и стояли. Молча. Обнявшись. Целую вечность…
========== Глава 39. Гора с плеч! ==========
После скромного ужина, к которому Гермиона едва прикоснулась, они улеглись спать, хотя уснули далеко не сразу, а еще долго лежали в постели и просто молчали. Понятно, что после пережитого за сегодняшний день, она и думать не могла о близости, но все же оказалась тронута тем, что Люциус даже не предпринял попытки, уважая и щадя ее чувства. Гермиона молчала и почти не шевелилась, а Малфой иногда тихонько поглаживал ее по руке, словно хотел безмолвно утешить и хоть как-то поддержать. И это тоже было безумно приятно и трогательно, и хотелось, чтобы эти ласковые и успокаивающие поглаживания не прекращались никогда. Никогда, пока бьется ее сердце.
Наконец сознание начало туманиться, и она потихоньку провалилась в сон. Люциус заметил, что дыхание ее стало ровным и глубоким, и понял, что возлюбленная его уснула. Сам он еще долго не спал, по-прежнему крепко прижимая ее к себе и иногда поднимая голову и всматриваясь в уже расслабившееся спокойное лицо. В этот момент губы его беззвучно шевелились от ругательств, которыми он смачно награждал и Рона, и ее коллег, и весь остальной мир.
Но потом и сам Люциус закрыл глаза и вскоре тоже заснул.
_____________________________________________________________________
Пробудившись утром, Гермиона сразу же поняла, что Малфой еще спит. Крепко спит, даже во сне неосознанно прижимая ее к себе. И это казалось прекрасным… Не только прекрасным, но еще и успокаивающим и… даже чуточку забавным и приятным одновременно. Она долго лежала неподвижно, боясь потревожить его, и в то же время откровенно наслаждалась странным чувством облегчения, охватившим сейчас все ее существо. Потом глубоко вдохнула, наполнив легкие свежим утренним воздухом, и поняла, что именно сегодня готова по-настоящему радоваться жизни.
Несмотря на страшную и мучительную боль, которую накануне она причинила Рону и испытала сама, несмотря даже на то, что эта боль останется где-то глубоко внутри очень и очень надолго, прошедшая ночь смогла притушить пламя агонии, исподволь и жадно пожиравшей ее вчера. И сейчас, в тусклом полумраке рассвета, Гермиона как никогда ясно понимала, что на самом деле вчерашний день помог сбросить с плеч самый тяжкий груз, возложенный на них за всю ее жизнь.
Рон наконец-то обо всем знал. И Драко знал. И ее министерское руководство тоже… И всем им, хотят они этого или не хотят, придется смириться с фактом их с Люциусом отношений. Кому-то раньше, кому-то позже. Но еще… И это казалось ей сейчас самым главным: Люциус… Люциус Малфой, теплый и живой, с мерно поднимающейся и опускающейся во сне грудью, лежал рядом… и крепко прижимал ее к себе!
Щекочущие и будоражащие пузырьки самой настоящей эйфории чуть заметно лопались этим утром в крови Гермионы, и она не удержалась от короткого счастливого смешка. Будто в ответ на это, Малфой глубоко вздохнул и слегка пошевелился, заставив тут же прижать ладошку ко рту (ей совсем не хотелось будить его). Скоро дыхание Люциуса снова стало спокойным и размеренным, только вот рука его неосознанно прижала ее к себе чуть крепче, чем раньше. И этим Гермиона тоже откровенно упивалась.
Глянув на окно, она поняла, что проснулась очень рано, но все равно чувствовала себя отдохнувшей и выспавшейся как никогда. Гермиона повернулась на бок и какое-то время просто лежала, глядя на Люциуса, внимательно всматриваясь в черты его лица, которое было таким красивым и спокойным в эти минуты, когда он спал.
Природа одарила этого мужчину удивительно длинными ресницами, обрамлявшими темным веером его глаза. Резкими, скульптурно очерченными скулами, крупным благородным носом. А его губы… эти губы, казавшиеся ей погибелью, не тонкие, но и не слишком пухлые для мужчины, были по-настоящему прекрасны. Заметив несколько светлых прядей, упавших на лицо, Гермиона подавила в себе желание убрать их, по-прежнему опасаясь разбудить спящего. Она подвинулась чуть ближе и глубоко вздохнула.
«Боже… его запах, — не сдержав улыбки, волшебница вспомнила свою прежнюю реакцию на этот великолепный чувственный аромат, уже тогда будивший в ней неясные, но мучительные и почти убийственные по своей силе желания. — Теперь я просто не смогу жить без него…»
Когда в комнате стало светлее, она поняла, что Люциус уже проснулся, хотя и не до конца. Сейчас он скорее сладко дремал, наслаждаясь безмятежностью этого утра точно так же, как и она сама. Не удержавшись, Гермиона осторожно приподняла с себя тяжелую мужскую руку, высвобождаясь из-под нее, и начала ласково покрывать его поцелуями. Перевернувшись и нависнув над дремлющим Люциусом, она медленно и нежно прокладывала дорожку из поцелуев по всему телу, по-прежнему стараясь не разбудить его. Поцеловав плечи, Гермиона спустилась к груди, пробежалась по ней легкими прикосновениями и скользнула губами к животу, потом еще ниже, сознательно обходя при этом пах. Наконец коснулась поцелуями его правой ноги, про себя восхищенно упиваясь тем, каким молодым и сильным выглядит это красивое мужское тело. Конечно, будучи волшебником, Люциус старел гораздо медленней своих ровесников-маглов, но все же ей было ужасно приятно, что выглядит он лет на десять моложе своего возраста. Нет, конечно же, разница в возрасте никогда не была для нее проблемой, но осознание, что они великолепно подходят друг другу не только интеллектуально, но и физически, казалось ей замечательным.
Она продолжала неспешно опускаться все ниже и ниже, пока не достигла ступней.
«Надо же! У него даже пальцы на ногах такие красивые…» — отметив это с довольной улыбкой, Гермиона переместилась и принялась целовать левую ногу, только теперь уже поднимаясь вверх. А когда коснулась губами бедра, то удивленно задохнулась, увидев, что на этот раз Люциус встречает ее если и не проснувшимся, то уж точно возбужденным. Гермиона тихонько подняла взгляд на лицо: глаза его по-прежнему были закрыты, но голова слегка качнулась на подушке. Он еще дремал, но уже начал просыпаться.
Заставив себя проигнорировать великолепную эрекцию, она продолжила нежно целовать живот, а когда добралась до груди и языком пробежалась по соску, услышала, как Малфой резко втянул в себя воздух, слегка выгибаясь на кровати. Беззвучно рассмеявшись на это, Гермиона почувствовала, как собственное возбуждение тоже дает о себе знать: она уже давно ощущала, что стала влажной.
Перебросив одну ногу через все еще неподвижное мужское тело, волшебница удобно расположилась на нем и принялась осторожно скользить по напряженному члену. Ощущения казались ей божественными, и Гермиона не сдержалась, тихонько застонав в тишину предрассветной спальни. Но скоро и этого стало казаться мало. Жажда полноценного слияния с каждым мгновением становилась все более и более нестерпимой. И Гермиона, приподнявшись и помогая себе рукой, опустилась, наконец, на него. Мучительно медленно, наслаждаясь каждой секундой этого первого, сладкого, хотя и слегка болезненного проникновения. Чувствуя, как стенки влагалища постепенно растягиваются, приспосабливаясь к величине возбужденного члена, как изначальная боль постепенно сменяется привычным вожделением, она запрокинула голову назад и снова застонала. На этот раз громко. Не сдерживаясь. А потом посмотрела вниз и увидела, что Люциус окончательно проснулся и открыл глаза.
Заметив, как его губы расплываются в довольной и счастливой улыбке, Гермиона чуть приподнялась, почти соскальзывая с члена, и снова неспешно опустилась, при этом сладко и развратно промурлыкав:
— Доброе утро, мистер Малфой. Как же славно, что вы наконец-то решили присоединиться ко мне.
В ответ Люциус лишь глухо рыкнул и, потянувшись, крепко схватил ее за бедра. Наклонившись вперед и упершись ладошками ему в грудь, еще какое-то время Гермионе удавалось выдерживать мучительно медленный темп, принятый ею с самого начала. Она поднималась и опускалась, иногда еле заметно кружа бедрами, будто исполняла на обожаемой мужской плоти какой-то древний языческий танец. Но уже скоро желание разрядки стало мучительным, и, невольно впившись ногтями в гладкую безволосую кожу, Гермиона начала двигаться быстрее и быстрее. Чуть слышно зашипев от боли и толкаясь ей навстречу, Люциус прикрыл от удовольствия глаза и невнятно прохрипел:
— Да-а…
Это был последний шажок к чувственной пропасти, в которую уже начала проваливаться Гермиона. Запрокинув голову, она ускорилась еще больше и уже почти прокричала:
— О боже, Люциус, да… Да! — тут же ощущая, как одной рукой он крепко защемил между пальцами сосок, а другой начал размеренно ласкать клитор.
Дергаясь в сладких конвульсиях, она будто таяла, растворяясь в этих волшебных ощущениях. Лишь отмечала краем сознания, что и сам Люциус уже бесконтрольно и хаотично двигается ей навстречу, пытаясь проникнуть как можно глубже. Еще несколько толчков, и в комнате раздался ее последний выкрик, словно отвечая на который, Малфой выгнулся, запрокидывая на подушке голову, и громко застонал.
Прошла целая вечность, когда тяжело дышащая Гермиона смогла, в конце концов, сфокусировать взгляд, чему сама оказалась бесконечно удивлена. А увидев, что на лице Люциуса застыло выражения какого-то необъяснимого счастья, она почти рухнула на него, сразу же потянувшись к губам поцелуем.
Какое-то время они вкусно целовались, почти не отрывая друг от друга губ, а потом Малфой вдруг крепко сжал ее талию и резко перевернул на спину, подминая под себя. Застигнутая врасплох, Гермиона поначалу громко завизжала в притворном негодовании, но тут же рассмеялась, уже в который раз этим утром охваченная ощущением безмятежной радости. Люциус наклонился к ее рту, и уже в следующий миг их языки неспешно ласкали друг друга в кружащем голову танце.
Потом они еще долго лежали и продолжали целоваться, пока не нахлынула новая волна вожделения, заставляя обоих погрузиться в горячечный бред. Заставляя теперь уже неспешно, будто подразнивающе, двигаться их тела навстречу друг другу. И они двигались. И Гермиона стонала и извивалась, выгибаясь навстречу его толчкам, каждый из которых так сладко задевал клитор, что уже скоро оба снова провалились в привычную бездну, охваченные блаженством. Так и не прерывая поцелуя…
«Я… не могу представить свою жизнь без него… Теперь я не смогу жить без него…» — растерянно мелькнуло в голове, когда Гермиона немного пришла в себя после пережитых почти один за другим двух таких ярких и сильных оргазмов.
На что почти сразу же услышала слегка насмешливый голос Малфоя, растягивающий слова:
— Странно, что ты до сих пор лежишь подо мной и не дергаешься, как это обычно у нас происходит, страдальчески причитая, что вот-вот опоздаешь на свою драгоценную работу… Что с тобой сегодня? Неужели мне теперь можно смело плевать на твои потенциальные опоздания?
В ответ на это Гермиона быстро подняла голову и довольно болезненно куснула его за мочку уха, которая была первым, что подвернулось. Люциус негромко ойкнул, но тут же нашелся и опустился к ее соску, с силой втягивая его в рот и даже чуть прикусывая. Заставляя ее резко вздохнуть, подумав, что их физическое притяжение друг к другу граничило бы с безумием, если бы оба не были на редкость приземленными и здравомыслящими людьми.
Довольная, она заставила себя расслабиться и просто наслаждаться лаской, но, когда ощутила, что еще немного и Люциус будет готов к третьему раунду, открыла глаза и чуть приподнялась на подушке.
— Прости… На этот раз я действительно должна встать.
Оторвавшись от груди, он надменно глянул на нее сверху вниз и снова протянул:
— Боюсь, вы опоздали, мисс Грейнджер. Поскольку я намереваюсь добиться цели еще раз.
Громко рассмеявшись в ответ на эту наглую самоуверенность, Гермиона шутливо, но достаточно сильно шлепнула его по руке.
— Ты просто невозможен! И боюсь, что этого уже не исправить. Люциус, вообще-то ты должен облегчать мне жизнь, а не усложнять!
— Да неужели? И с какой же это стати?
— Потому что у тебя врожденное чувство долга и ответственности перед теми, кто тебе дорог. Оно есть, пусть и несмотря на твое бурное красочное прошлое. И я знаю это. Потому что оно было очевидно всегда, и не могло не вызывать уважения и восхищения, даже с учетом категорического несогласия с твоими общими жизненными принципами. И может быть… именно оно стало одной из главных причин, почему меня так влекло к тебе… — хотя Гермиона и улыбалась, но в конце ее тон стал уже полностью серьезным.
На что Малфой самодовольно улыбнулся и произнес с долей определенного лукавства:
— Дорогая, по-моему, за это ты и вправду заслуживаешь еще одного оргазма.
Гермиона снова засмеялась.
— Может быть, но потом я должна буду отплатить тебе тем же и тогда точно опоздаю. А это создаст проблемы, потому что не попаду на совещание… О, черт, Люциус!
Его язык тем временем уже кружил по клитору.
Пока она разглагольствовала, Малфой стремительно спустился вниз, сразу же принявшись ласкать набухшую плоть, уже и так достаточно побалованную этим утром. И хотя Гермионе не верилось, что сейчас она готова к большему, он не останавливался, а наоборот: уже скоро аккуратно проник пальцами в анус и влагалище, лаская теперь и их. И это снова породило острое и болезненное желание, ничего больше не позволяя ощущать в потемневшем вдруг вокруг мире, кроме прикосновений, уже в который раз подводящих ее к блаженству. Не в силах сдержаться, с губ Гермионы слетел полустон-полукрик:
— О-о-о… Ты… просто великолепен. Это чудесно. Чудесно, Люциус!
В ожидании разрядки все тело напряглось так, что Гермионе казалось, будто ее парализовало. Но уже скоро роскошной чувственной дрожью на нее обрушился третий за сегодняшнее утро оргазм. И вскрикнув в последний раз, она могла лишь тяжело хватать ртом воздух, на какое-то время словно потерявшись, словно растворившись в испытанном только что наслаждении на мельчайшие частички.
Еще какое-то время Люциус продолжал касаться ее, вот только теперь уже мягкими, успокаивающими поглаживаниями, и немного пришедшая в себя Гермиона улыбнулась и благодарно опустила ладонь на его затылок, путаясь пальцами в волосах.
Но потом он вдруг резко поднялся, перевернул ее на живот, звонко шлепнув по хорошенькой ягодице, и повелительно приказал:
— Вот теперь точно подъем! Вставай, а то Снипуорт начнет искать тебя по всем кабинетам. Ты же не хочешь подмочить свою репутацию еще сильнее? Давай же!
Обернувшись, Гермиона притворно зарычала, а затем вдруг вспомнила об Ормусе и их вчерашнем разговоре.
— Черт! Я забыла тебе рассказать… Вчера Ормус признался… гм… что испытывает ко мне какие-то чувства.
Малфой приподнял бровь.
— Милая, только не говори, что ты удивлена. По-моему, всему Министерству магии уже давно понятно, что этот мальчишка неровно дышит к тебе. Да и не скрывает этого особо. Прости, но я не могу его винить за это, — он наклонился и поцеловал ее грудь, еще раз легко захватывая сосок ртом.
Гермиона засмеялась и оттолкнула его.
— Но… неужели его отношение так очевидно? Я имею в виду, что… я подозревала, конечно, с недавних пор, но никогда по-настоящему не думала… — ее голос затих, но потом она закончила: — И ты не против, что мы с ним работаем так… тесно и постоянно контактируем?
— А почему я должен быть против этого? Тем более что… хочешь ты меня, а не его. И… принадлежишь мне! — ухмылка Люциуса выглядела сейчас настолько самодовольной и высокомерной, что Гермиона не сдержалась и хлопнула его по груди, нарочно задевая сосок ногтем. Малфой сердито зашипел и перехватил ее руку.
Решительно поднявшись, она уселась на кровати и легкомысленно ответила, даже не подумав поначалу:
— Да, тебе… А ты — принадлежишь мне. Нравится тебе это или нет! — начав фразу на редкость беззаботным тоном, к ее окончанию Гермиона вдруг смутилась, почти ощущая физически, как слова ее повисли между ними в воздухе, и замерла, испуганно ожидая его реакции. А настороженно взглянув на Люциуса, увидела, что на лице его блуждает абсолютно непонятная и даже какая-то загадочная улыбка.
— И?.. — на этот раз ее вопрос прозвучал совершенно серьезно.
Малфой перевел на нее несколько недоуменный взгляд.
— Эм-м… А что «и»?
— Тебе это нравится или нет?..
Люциус слегка отвернулся и глубоко вздохнул, отчего Гермиону вдруг внезапно пронзило ощущение жуткого страха.
«Что… если ему нечего ответить мне? И теперь он лежит и придумывает, что бы сказать и не обидеть меня… Или увильнуть от прямого ответа…»
Сердце уже бешено колотилось, словно готово было вот-вот выпрыгнуть из груди. И когда Гермиона подумала, что в следующий миг не выдержит и разрыдается, Малфой приподнялся на локте и слегка тронул ее за подбородок, разворачивая к себе лицом.
— Мне не просто нравится это… Все, что происходит между нами, нравится мне так сильно, что сейчас я даже не представляю, как существовал когда-то без тебя…
И Гермиона разрыдалась, вот только теперь уже по совсем другой причине. Смущенная донельзя, она пыталась остановиться, но получалось у нее из рук вон плохо. Поэтому, выскользнув из постели, быстро прошла в ванную, не желая пугать его своей внезапной и необъяснимой истерикой.
Быстро приняв душ, она вернулась в комнату и молча оделась, краем глаза замечая, что Люциус неотрывно следит за ней взглядом. А когда уже оказалась готова уйти, он поднялся с постели.
— Ты будешь завтракать? Я спущусь с тобой.
— О, нет. Только перехвачу на кухне тост. Мне действительно пора.
Придя в себя, Гермиона уже была готова окунуться в привычные обязанности. На секунду ее кольнуло чувство стыда по отношению к Рону. Но лишь на секунду. Осознание любви к Люциусу Малфою и того, что никто и ничто не в силах изменить этого, придало сил. Приблизившись к нему, она поднялась на носочки и нежно коснулась губами щеки.
— Я должна идти. Увидимся вечером. Чем ты планировал заняться сегодня?
— С утра — увидеться с управляющим имением, а днем у меня назначена встреча с одним из партнеров по бизнесу.
С партнером по бизнесу? На самом деле Гермиона была очень рада, что он чем-то занят и даже, похоже, увлечен, но вдруг поймала себя на мысли, что ничего не знает о том, чем занимается Люциус. Какие ведет дела. С кем общается. И поняла, что это ей тоже очень и очень интересно.
Чмокнув его в щеку еще раз, она спустилась вниз и уже совсем скоро собралась уходить. Однако не успела подойти к входной двери, как Малфой появился на лестнице, уже полностью одетый, и даже в мантии. Гермиона замерла на пороге, не смея приблизиться и справедливо опасаясь, что в этом случае их прощание опять затянется надолго.
— Ладно… Мне пора. До встречи! — она собралась с духом и, подойдя ближе, легонько поцеловала его в губы и уже хотела отстраниться, как оказалась крепко схвачена в кольцо мужских рук и прижата к его телу.
С легкой надменностью Люциус взглянул на нее сверху вниз.
— Не задерживайся сегодня с делами. Я заберу тебя после работы.
Сердце радостно подпрыгнуло от этой его властности: спокойной, будто разумеющейся само собой. Гермиона широко улыбнулась:
— Зачем?
Люциус слегка поджал губы и задумался, словно сомневаясь, отвечать ей или нет.
— Сначала поужинаем, а потом направимся в театр.
— Да ну? Неужели в магловский? — не удержалась от иронии Гермиона, но, увидев с сарказмом приподнятую бровь, тут же осеклась. — Прости! Ты же знаешь, что на самом деле я очень радуюсь, когда ты…
Слегка пристыженная, она не договорила и облегченно выдохнула, увидев у него на губах довольную улыбку. Отстранившись, волшебница уже подошла к двери, но не смогла удержаться от вопроса:
— А что за спектакль будем смотреть?
— Пьесу Шекспира, — идущий следом Малфой потянулся и открыл входную дверь.
— Какую именно? — она уже вышла на крыльцо и слегка обернулась в ожидании ответа.
Люциус наклонился, чтобы еще раз коснуться ее губ коротким поцелуем, потом многозначительно ухмыльнулся и снова взглянул на нее сверху вниз.
— «Укрощение строптивой». Очень актуально для нас, не находишь?
Гермиона приоткрыла рот в притворном возмущении.
Увидев это, Малфой улыбнулся, высокомерно протянул:
— Итак, до вечера, — и закрыл за нею дверь.
========== Глава 40. Просто жизнь ==========
Придя на работу в самом что ни на есть отличнейшем настроении, Гермиона какое-то время занималась делами, пока легкими угрызениями совести не кольнула мысль о Роне. Подумав о том, что вчера ему пришлось очень нелегко, она решила отправить сову с запиской к своему лучшему другу — Гарри Поттеру, в надежде узнать, все ли в порядке с ее бывшим парнем, а заодно и ненароком выяснить: а не обиделся ли на нее за приятеля и сам Гарри.
Зная, что он где-то поблизости, ответ Гермиона надеялась получить уже совсем скоро, но даже те полчаса, что провела в нервозном ожидании, заставили внутренности тревожно и неприятно сжиматься от страха перед неизвестностью. А когда в раскрытую дверь кабинета впорхнула сова, волшебница невольно вздрогнула и дрожащей рукой потянулась к клочку пергамента, привязанному к лапке птицы. Быстро отвязав послание, она сразу же развернула его.
«Дорогая Гермиона, не переживай. Мы отправились к нему сразу же после твоего ухода. Думаю, тебе понятно, в каком состоянии он встретил нас. Конечно же, Рон чертовски расстроен, но страшного ничего не произошло. Мы проболтали всю ночь, и надеюсь, что хотя бы немного отвлекли и успокоили его. А может, даже помогли в чем-то разобраться. Во всяком случае, утром он вел себя уже по-другому. Джинни на несколько дней осталась с ним, но мне кажется, что Рон собирается на какое-то время перебраться в Нору, и, наверное, это будет правильно.
Надеюсь, что у тебя все хорошо, и еще надеюсь, что ты поделишься со мной любыми проблемами, если они вдруг возникнут.
И не вздумай предположить, что из-за всей этой кутерьмы я стал любить тебя меньше.
Пока. Удачи тебе.
Г. Поттер».
Вдумчивое и спокойное письмо Гарри заметно ослабило мучительную напряженность, и Гермиона с облегчением выдохнула.
«Ну вот… Спасибо, друг! Теперь я смогу по-настоящему спокойно заняться работой».
В обед она как обычно направилась в свое любимое кафе и, неспешно перекусывая, начала размышлять о предстоящем вечере и о спектакле, на который собрался отвести ее Люциус Малфой. На самом деле «Укрощение строптивой» еще с юности была одной из любимых пьес Гермионы, тем более что в ней, пусть и архаично, но затрагивались достаточно сложные вопросы отношений между мужчиной и женщиной, как между доминирующим началом и началом, вынужденным подчиняться. Постановка, упомянутая Люциусом, была достаточно свежей и неплохо принятой как публикой, так и театральными критиками, и поэтому Гермиона ожидала вечера с легким нетерпением, желая увидеть этот спектакль. А еще… ей так хотелось пойти куда-нибудь с Люциусом. Вдвоем.
Возвратившись в министерство, она вдруг вспомнила о необходимости повидаться с одним чиновником из соседнего отдела и решила заехать на нужный этаж прямо сейчас, не откладывая визита в дальний ящик. Правда, тут же вздохнула: лифт придется ждать достаточно долго, ведь рабочий день был в самом разгаре, и по лабиринтам коридоров и этажей громадного здания Министерства магии сновала туда-сюда не одна сотня волшебников. И оказалась права. Возле лифтов и впрямь собралась небольшая толпа. Тоскливо вздохнув еще раз, Гермиона пристроилась в хвосте этой многолюдной очереди.
Народ потихоньку рассасывался по подходящим то и дело кабинам, пока наконец-то в одну из них не удалось войти и ей. А поскольку ехать было не близко, Гермиона сразу же прошла вглубь лифта, освобождая место у дверей тем, кто выходил уже совсем скоро.
Резко дернувшись, подъемник с жуткой тряской и глухим скрипом начал быстро опускаться вниз. Терпеливо ожидая конца этой малоприятной поездки, волшебница прикрыла веки. Уже совсем скоро лифт остановился, кто-то вышел из него, а кто-то вошел.
И вдруг ноздри ее уловили запах… Знакомый… будоражащий запах!
Резко открыв глаза, Гермиона повернула голову к дверям. Обоняние не обмануло: в кабину действительно вошел Люциус Малфой. Еле удерживаясь на подрагивающих от удивления ногах, она тихонько прислонилась к стенке. А присутствующие в лифте волшебники тут же обернулись на нее, с любопытством наблюдая за реакцией.
Войдя, Люциус окинул всех надменным взглядом, но потом заметил Гермиону и, осторожно продвинувшись, встал совсем рядом.
Сердце ее тут же застучало так громко, что казалось, будто еще чуть-чуть и этот стук услышат все, кто находится сейчас в лифте. А увидев, что окружающие по-прежнему с откровенным любопытством наблюдают за ними, ощутила, как дыхание невольно сбилось. Люциус же дразняще улыбнулся и, глянув на нее сверху вниз, привычно протянул, даже не понизив голоса:
— Мисс Грейнджер. Надо же, какой приятный сюрприз…
Нахмурившаяся было Гермиона бросила на него укоризненный взгляд, на который Малфой ответил высокомерно и вопросительно приподнятой бровью.
«Нет! Только посмотрите на него! Люциус Малфой образца десятилетней давности. Собственной персоной!» — и хотя она чувствовала, как начинает краснеть, все же решила поддержать эту маленькую игру и, обольстительно улыбнувшись, промурлыкала практически тем же тоном:
— О-о… мистер Малфой. Вот так встреча… Не ожидала увидеть вас здесь.
Конечно же, после того, как их отношения стали достоянием практически всего волшебного мира, не существовало ни единой причины обращаться друг к другу столь официально. Но, несмотря на это, оба ощущали в прозвучавших формальностях какую-то странную и при этом безумно возбуждающую эротичность, сопротивляться которой казалось просто невозможным.
— Хм-м… кому же, как не вам, мисс Грейнджер, знать, что я вообще… полон загадок…
Ничего не ответив, Гермиона лишь многозначительно потупилась, но потом не выдержала и оглядела окружающих, сразу же натолкнувшись на пристальный взгляд дородной ведьмы в фиолетовой мантии, которая с нескрываемым интересом прислушивалась к их беседе. И чтобы заставить нахалку покраснеть и с возмущением отвернуться, пришлось сверкнуть в ее сторону преувеличенно милой вопросительной улыбкой.
Атмосфера, царящая сейчас в лифте, казалась Гермионе почти невыносимой. И чувствуя, как буквально каждого из спутников раздирает острейшее любопытство на предмет их с Люциусом отношений, сама она ощущала необъяснимое, но от этого еще более сильное волнение. С каждой минутой все больше и больше похожее на самое настоящее сексуальное возбуждение. Поняв, что стала влажной, она невольно переступила с ноги на ногу.
Не имея ни малейшего понятия, зачем и почему Люциус оказался в Министерстве, она, однако же, ни капли не удивилась, увидев его. В конце концов, Малфой — один из самых выдающихся британских магов. К тому же, не далее как сегодня утром, он упоминал о предстоящей деловой встрече.
«Может быть, она и оказалась назначенной именно здесь?»
Лифт снова сильно тряхнуло, и Гермиона почувствовала, как начинает задыхаться, ощущая нарастающее напряжение уже в виде пульсирующей боли, от которой ужасно хотелось избавиться. Она украдкой взглянула на Люциуса, будто безмолвно умоляя того о помощи. Малфой же продолжал бесстрастно рассматривать стенку кабины и никак не прореагировал на ее молчаливую просьбу. Тем временем подъемник остановился на очередном этаже, заполнился пассажирами еще больше, и плотная толпа народа оттеснила их в самый дальний угол. Люциус повернулся к Гермионе и придвинулся совсем-совсем близко, словно специально воспользовавшись случаем.
Двери с грохотом захлопнулись. Толчок. И кабинка снова стремительно понеслась по шахте. Не глядя на Гермиону, Малфой по-прежнему упорно разглядывал стену.
А уже когда подумала, что от духоты и мучительного вожделения, порожденного близостью Люциуса, вот-вот провалится в обморок, она вдруг почувствовала легкое прикосновение к ноге. И сразу же узнала его пальцы — горячие, нетерпеливые, настойчивые. Задохнувшись от этой отчаянной (практически нахальной и плюющей на окружающий мир) смелости, Гермиона ощутила, как все ее существо охватывает опьянение, заставляя гореть, словно от огня. Замерев, она ждала, что же Люциус рискнет сделать дальше, боясь, но и ужасно желая продолжения.
Защищенная от посторонних глаз его высокой крупной фигурой и широкой распахнутой мантией, Гермиона лишь слегка расставила ноги, словно давая понять, чего именно она так ждет от него. И он понял! Потому что рука тут же скользнула под юбку, приподнимая ее и продолжая тихонько и ласково двигаться по внутренней стороне бедра все выше и выше. И его нарочитое промедление стало такой сладкой мукой, что Гермиона не выдержала и невольно опустила веки.
Сердце снова застучало так громко, что казалось: весь лифт сейчас слушает его неровное и прерывистое биение. Почувствовав, что вот-вот застонет, Гермиона Грейнджер быстро прикусила губу, отчаянно пытаясь сдержаться, и взглянула в лицо Малфоя. Глядя прямо перед собой, он оставался по-прежнему бесстрастным и невозмутимым.
Даже осознавая, что сейчас к ним приковано внимание всех пассажиров лифта, Гермиона понимала и другое: больше всего на свете ей не хотелось, чтобы Люциус прекратил это хулиганское и в высшей степени неприличное безобразие. Она еще не успела додумать эту мысль до конца, как ощутила его пальцы у себя в трусиках.
Малфой неспешно раздвинул мягкие и влажные складочки, заставляя ее внутренности кувыркнуться от удовольствия. Еще мгновение, и вот Люциус уже касается клитора, поглаживая и плавно растирая его. Не выдержав, Гермиона с силой втянула в себя воздух, краем глаза замечая, как негодующе округлились глаза у ведьмы в фиолетовой мантии. Как демонстративно и возмущенно фыркнула она, демонстрируя свое недовольство. И как это самое недовольство не помешало Гермионе подумать, насколько же ей наплевать на него.
А Люциус тем временем продолжал ласкать ее, едва заметно двигая рукой. Иногда он скользил пальцами во влагалище, но ненадолго. Потому что потом снова возвращался к клитору, кружа по нему, растирая, иногда даже слегка пощипывая. И с каждым мгновением Гермиона задыхалась еще сильнее, рискуя потерять сознание.
Тело уже болезненно ломило в ожидании разрядки, когда та, наконец, случилась. Огромнейшая волна изысканного, слегка болезненного наслаждения обрушилась на нее с такой силой, что Гермиона, не в силах больше контролировать себя, с негромким стуком откинула голову на стенку лифта и приглушенно застонала, слегка оседая на подкосившихся ногах.
— С вами все в порядке, милочка? Вы выглядите нездоровой, — дружелюбно поинтересовалась невысокая пухленькая волшебница, обернувшаяся из передней части кабины.
— О… н-ничего страшного. Со мной… все нормально… Благодарю. Просто… здесь так душно. Ужасно душно… — удалось пробормотать тяжело и прерывисто дышащей Гермионе.
Люциус наконец соизволил опустить глаза и встретиться с ней взглядом.
— С вами действительно все хорошо, мисс Грейнджер? Я могу чем-то помочь? — бесстрастно спросил он.
— Большое спасибо за заботу, мистер Малфой. Не знаю, что случилось, но, к счастью, все уже прошло.
— Что ж… приятно слышать.
— Действительно. Очень… м-м-м… приятно.
Лифт резко остановился.
— Ну вот. Наше утомительное путешествие подошло к концу, — подразнивающе протянул Люциус, окинул взглядом ее лицо, и уголки его губ дрогнули от почти незаметной усмешки. — До встречи, мисс Грейнджер. Увидимся позже.
Он слегка поклонился и быстро вышел из лифта.
Пассажиры, словно завороженные проводили его глазами, а потом все, как по команде, повернули головы к Гермионе. На что она, горделиво приподняв подбородок, ответила взглядом, в котором не светилось даже тени смущения.
Прямо в коридоре столкнувшись с волшебником, к которому и направлялась, Гермиона с ходу смутила его своим счастливым видом, необъяснимым энтузиазмом и безостановочно исходившими от нее предложениями по изменениям директивы о межведомственном документообороте. Опешивший от такого напора, чиновник смог лишь что-то промямлить ей в ответ, послушно соглашаясь с идеями этой молоденькой и энергичной ведьмы.
В таком же прекрасном настроении чуть позже она вернулась в собственный отдел, по дороге остановившись немного поболтать с Присциллой, которая теперь (когда их роман с Малфоем больше не являлся тайной, а особенно, когда рядом не было Ормуса) стала относиться к ней гораздо приветливей и дружелюбней. А потом снова принялась за работу, время от времени ловя себя на мысли, что еще никогда не трудилась настолько продуктивно, и тихонько посмеиваясь над причиной этого.
Как только стрелки часов показали четыре после полудня, дверь кабинета открылась, и на пороге появился Люциус, уже переодетый в сдержанный, но элегантный костюм, идеально подходящий для сегодняшнего вечера. Он быстро прошел в кабинет, уселся в кресло и, удобно расположившись, бросил с откровенно довольной ухмылкой:
— Как ты чувствуешь себя… после… дневного недомогания?
Удивление от внезапного появления в кабинете и характерная легкая надменность Малфоя, еще совсем недавно не вызывающая у Гермионы ничего, кроме раздражения, сейчас же бесконечно волновали ее. Удержавшись, чтобы не вскочить со стула и не броситься ему на шею, она осталась сидеть и спокойно ответила:
— Прекрасно. Никогда в жизни не чувствовала себя лучше.
Какое-то время Люциус молчал, а потом слегка ухмыльнулся и знакомо протянул:
— Хм-м… Что ж, отлично…
И Гермиона вдруг поймала себя на мысли, что теперь, зная его настоящего, зная, каким Люциус Малфой может быть, когда не надевает на себя привычную и известную всем маску, его намеренное перевоплощение в высокомерного «самого себя из прошлых лет» очаровывает ее, заставляя желать этого мужчину все больше и больше.
Немного поколебавшись, она спросила:
— Почему ты не сказал утром, что будешь здесь?
— Потому что еще не знал. Я вынужден был зайти в министерство после той встречи, о которой говорил тебе. У меня было очень мало времени, и, честно сказать, даже не думал, что смогу увидеться с тобой. Так что… наша встреча в лифте — самая настоящая неожиданность, — Люциус улыбнулся, а потом продолжил: — Дорогая, пойми, я не могу и не буду рассказывать тебе обо всех своих планах и встречах. И не потому, что не хочу делать это принципиально. Просто… на мой взгляд, это было бы скучным и ненужным для нас обоих. Не стоит ожидать от меня подобного.
В его голосе не слышалось ни единой нотки недовольства или агрессии, и Гермиона поняла, что, в общем-то, полностью согласна с ним. Ей даже стало чуточку стыдно.
— Да я и не жду. Просто удивилась, вот и все.
— Но сюрприз же получился хороший, не так ли?
На ее лице мелькнула невольная улыбка.
— Сюрприз получился… прекрасный.
Они снова замолчали, глядя друг на друга, но затем Люциус глубоко вдохнул и проговорил:
— Надеюсь, на сегодня ты уже закончила с работой. Пойдем, выпьем чего-нибудь. И на этот раз можешь сама угостить меня напитком. Можешь даже заплатить за него, если хочешь, — он по-доброму улыбнулся, и Гермиона не смогла не улыбнуться в ответ.
— Да, закончила. Но если б и нет, то тебе пришлось бы тихо сидеть и ждать меня.
Оба опять уставились друг на друга с шутливым упрямством. Казалось, эта игра в подчинение доставляла им абсолютно равное удовольствие. Тем более что оба понимали и принимали одну простую истину — в ней нет проигравших. Хотя и выигравших тоже.
Наконец Гермиона поднялась и, наскоро прибрав на столе, подошла к вешалке, чувствуя на себе внимательный взгляд Малфоя. Затем, уже оттуда обернулась и повелительно посмотрела на него.
— Чего ты ждешь? Пойдем!
И, не дожидаясь ответнойреакции, вышла из кабинета. По дороге она кивнула и улыбнулась на прощание Присцилле, а потом, так и не оглядываясь, направилась к лифтам, зная, что Люциус идет за ней следом.
Сегодня она решила отвести его в один достаточно милый и оживленный бар, где частенько встречалась со своими магловскими друзьями. Место было уютным и дающим возможность расслабиться после долгого рабочего дня. И хотя, оказавшись в переполненном маглами заведении, Люциус выглядел немного растерянным, все же явного отвращения к этой толпе что-то оживленно обсуждающих людей он не испытывал. Словно желая подбодрить, Гермиона взяла его за руку и уверенно повела к барной стойке, чувствуя легкое сопротивление со стороны Малфоя и сознательно игнорируя его.
Усевшись на один из высоких табуретов, она заставила Люциуса присесть на соседний и, заказав себе джин с тоником, повернулась к нему.
— Что ты будешь пить?
— Огневиски.
Гермиона неодобрительно фыркнула. Однако симпатичная и сексапильная барменша внимательно взглянула на такого необычного посетителя и кокетливо поинтересовалась:
— У нас очень богатый выбор виски, но о таком я никогда не слышала. Может быть, как-нибудь просветите меня на этот счет, сэр? Позже…
Люциус приподнял бровь и удивленно взглянул на нее, на что барменша еще раз соблазнительно улыбнулась. Этого Гермиона вытерпеть уже не смогла! Она поднялась с табурета и, хмуро бросив:
— Сделайте два «джин-тоника», — повернулась к Люциусу, потянулась и поцеловала его, тут же почувствовав облегчение, что он с готовностью отвечает на этот неожиданный и публичный поцелуй. Барменша понимающе хмыкнула и принялась смешивать коктейли, которые уже скоро и поставила перед ними на стойку.
Оплатив заказ как можно быстрее, она повлекла Люциуса к небольшому дальнему столику, стоящему в самом темном углу зала. Что греха таить, на самом деле Гермиону безумно раздражало навязчивое и постоянное внимание, которое так щедро расточали женщины в его адрес. В волшебном мире, благодаря его репутации, оно не было так заметно, но здесь… где Малфоя никто не знал.
«Черт… Черт! Да дай ей волю, эта сучка прямо при мне назначила бы ему свидание!»
Обиженная, разозленная и буквально кипящая от ревности, она присела и сразу же сделала большой глоток из стакана. Люциус взглянул на нее с некоторым удивлением.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Говори же.
Гермиона вздохнула.
— Эта наглая девка безумно раздражала меня, вот и все.
— М-м… а мне показалось, что она была довольно приветлива.
Громко и возмущенно фыркнув, Гермиона бросила на него весьма неодобрительный взгляд и сразу же отвернулась. От этого праведного негодования Люциус тихонько засмеялся и положил ладонь на ее руку.
— Я уже и забыл, каково это — когда тебя ревнуют… Знаешь, должен сказать, что… бодрит. Очень бодрит, — и он снова засмеялся.
— Угу. Только ты особо-то не привыкай, — сделав еще один большой глоток, Гермиона упорно смотрела в окно.
Несколько мгновений он с любопытством наблюдал за нею, а потом негромко позвал:
— Гермиона.
Никакой реакции. Уже чуть тверже Малфой повторил:
— Гермиона.
А когда она медленно перевела на него взгляд, продолжил:
— Пока у меня есть ты, мне не нужна никакая другая женщина. Из любого мира. И будет лучше, если ты поймешь и поверишь в это.
Охваченная жутким стыдом за свою нелепую детскую ревность, поначалу Гермиона не могла поднять на него глаз, но потом ощутила, как Люциус мягко касается ее лица ладонью и поднимает за подбородок, заставляя взглянуть на себя. Смущенная, она нашла в себе силы встретиться с ним глазами. Во взгляде Малфоя светилась откровенная нежность. Он наклонился и тихонько коснулся губами ее рта.
— Прости… Я такая дура… — они снова поцеловались. — Просто… ты же знаешь, что практически все мужчины не очень-то ценят такое понятие, как собственная верно…
Не дав договорить, Люциус дотронулся до ее губ пальцем.
— Я не «все».
И Гермиона счастливо рассмеялась.
— Нет, конечно же, ты, безусловно, не «все». Это я уже поняла, — она обняла Малфоя за шею и сама впилась в его рот жадным и страстным поцелуем, проникая внутрь языком, ласково проводя им по деснам и зубам. И Люциус так же ненасытно отвечал ей, вдруг негромко застонав от удовольствия.
Казалось, весь мир вокруг исчез, и никого больше не осталось на этой земле, кроме них. И это было чудесно! Пока где-то, на самом краю сознания, Гермиона не разобрала чьи-то голоса, причем обращающиеся прямо к ней.
— Боже мой… Гермиона! Какая встреча! Дорогая, по-моему, еще чуть-чуть и тебе не хватит воздуха.
Голос звучал так настойчиво, будто пробиваясь в ее сознание, и волшебница, наконец, неохотно отстранилась, недовольно оглядываясь вокруг.
В нескольких шагах от их столика стояли две молодые девушки, в которых Гермиона тут же узнала своих магловских приятельниц, знакомых ей еще со времен начальной школы. Они разглядывали подружку и ее спутника с явным любопытством.
— Ну, наконец-то! А то я уже подумала, что она так и не сможет оторваться от этого джентльмена. Привет, дорогая! Давно не виделись.
Одна из девушек приветливо улыбнулась Люциусу:
— Добрый вечер, меня зовут Милли.
Вторая сделала то же самое:
— Здравствуйте. А я — Софи. Должно быть, вы и есть Рон?
Люциус выглядел так, будто его только что заставили выпить одно из неудачных зелий, приготовленных ее друзьями на самых первых курсах. И, осознавая нелепость предположения Софи, Гермиона не могла удержаться от короткого смешка, хотя уже в следующую секунду неловкость ситуации заставила ее замолчать.
— О, нет… — беспомощно пролепетала она. — Господи, ну, конечно же, нет. Милли, Софи… это… — и Гермиона вдруг поняла, что совсем не знает, а хочет ли сам Люциус знакомиться с какими-то двумя случайно встреченными маглами.
— Добрый вечер, дамы. Позвольте представиться. Люциус Малфой, — он поднялся и протянул руку, вежливо улыбаясь девушкам, которые в свою очередь, протянули ему свои, сопровождая происходящее восхищенными взглядами. — Не хотите ли присоединиться к нам? Я бы предложил вам выпить, но вижу: вы уже с заказом. Может быть, позже?
— Спасибо, вы очень любезны. Может быть, позже. Так мы присядем? — Милли опустилась на ближайший к ней стул и, вопросительно приподняв брови, посмотрела на Гермиону.
— Итак, подружка, значит, у тебя новый бойфренд? И когда же это произошло? Ты не говорила нам, что рассталась с Роном… — вступила в разговор Софи, и в голосе ее слышалось сомнение.
Гермиона вдруг пожалела о том, что сегодня им на пути повстречались подруги, ничего к тому же не знающие о последних изменениях, случившихся в ее жизни. Она покраснела и заметила, что, ожидая ответа, Люциус смотрит на нее с некоторым любопытством.
— М-м-м… Это произошло… около месяца назад, думаю. Или что-то около того.
Милли повернулась к Люциусу.
— Итак, а вы, значит, Люциан…
— Люциус, — с нажимом поправила ее Гермиона.
— Извините. Люциус… какое необычное имя… А чем вы занимаетесь, если, конечно, не секрет?
— Конечно… У меня несколько небольших бизнес-проектов, иногда оказываю еще и консультационные услуги, но в целом я не нуждаюсь…
— В постоянном заработке, — закончила Гермиона, увидев его заминку, хотя и не была уверена, что Люциус собирался закончить фразу именно так.
Софи ахнула с преувеличенным восхищением.
— Боже, какая прелесть! Джентльмен хорош собой, да еще и не нуждается в постоянном заработке. Однако… Гермиона, тебе просто крупно повезло! Если, конечно, у него нет каких-то скрытых недостатков.
— Вот именно… — с легкой насмешкой продолжила вслед за подругой Милли. — Ну так как, Люциус? Признавайтесь! Наверняка у вас вместе с этими достоинствами имеется еще и темное опасное прошлое?
— Не буду отрицать… Имеется… — спокойно, но коротко отозвался Малфой, давая понять, что не желает вдаваться в подробности.
Девушки глупо захихикали, приняв его слова за шутку, и Гермиона, сгорая от стыда за их бестактное поведение, захотела провалиться сквозь землю. Хотя и должна была признать, что Люциуса абсолютно не напрягала эта ситуация. Скорее, забавляла.
— А как вы познакомились? — продолжала любопытствовать Софи.
Не зная, что сказать и нервно взглянув на Люциуса, Гермиона увидела, что он лишь мягко улыбается такому напору. А потом и услышала его ответ.
— Гермиона училась в одной школе с моим сыном.
Явно озадаченные этим откровением, Софи и Милли взглянули друг на друга. С каждой минутой их любопытство разгоралось все сильней и сильней.
— Ох… это та самая школа… в Шотландии? О которой ты нам упоминала…
— Да, — наконец вступила в разговор Гермиона. — Это та самая школа в Шотландии.
— Так значит… сын Люциуса твой одногодок? А ты дружила с ним в школе? Это он познакомил вас?
Вопросы сыпались один за другим, причем подруги явно были заинтригованы их разницей в возрасте.
— Да, он был моим однокурсником.
Девушки ожидали более пространного ответа, но напрасно. Больше Гермиона не сказала ничего.
Сожалея, что дожимать эту тему было бы совсем уж неприлично, они замолчали. Хотя и не могли скрыть: сам факт, что Люциус достаточно зрел для того, чтобы быть Гермионе отцом оказался для них несколько шокирующим, но при этом очень и очень будоражащим воображение.
— А скажите, Люциус, — наконец продолжила Милли. — Ваш сын так же великолепен, как и вы?
Услышав ее, Гермиона с трудом сглотнула, но Малфой лишь слегка улыбнулся и вежливо ответил:
— Вы мне льстите, право. Насколько я знаю, многие считают Драко гораздо интересней и красивей меня. Хотя… есть и те, кто с этим не согласится. И Гермиона, — он взглянул на нее, — как раз из их числа.
— Божечки! Теперь вы точно должны познакомить нас с ним. Гермиона, ты же сделаешь это, дорогая?
— Не думаю, — устало отозвалась та.
— Др… Дра… Как вы сказали, его зовут?
— Драко, — отчетливо протянул Люциус.
— Надо же! Еще одно необычное имя… Как интересно называют мужчин в вашей семье. От этих имен так и веет чем-то загадочным… Может быть, даже темным и магическим… Очень интересно.
После этого с губ Гермионы слетел странный, очень похожий на истерический, смешок, на который и Люциус и обе ее подружки удивленно обернулись. И она не выдержала. Поднявшись со стула, волшебница обратилась к Милли и Софи:
— Извините, девочки, нам пора уходить. Рада была повидать вас. Вставай, Люциус. Пойдем.
— Но, дорогая, я как раз собирался угостить чем-нибудь твоих восхитительных подруг.
— Очень жаль, боюсь, что «моим восхитительным подругам» придется обойтись без твоего угощения. Мы уже опаздываем. Поднимайся.
— Ой, да ладно, Гермиона, не порти вечер. Хорошо же сидим, — возразила ей Софи.
— Извини. Придется продолжить как-нибудь в другой раз, — Гермиона улыбнулась, потом резко нагнулась, чтобы взять Малфоя за руку, и почти насильно стащила его со стула.
Ошеломленный Люциус повернулся и посмотрел на обеих девушек, смущенных и очень удивленных столь непохожей на их подругу реакцией.
— Дамы, было очень приятно с вами познакомиться, — он слегка поклонился. — До следующей встречи.
И прежде, чем они смогли что-то ответить, Люциуса достаточно бесцеремонно вывели из бара прочь.
Оказавшись на улице, он тут же освободил руку и начал поправлять пиджак (неспешно и преувеличенно аккуратно).
— Ну… И что это было?
Гермиона возмущенно отозвалась:
— Извини, но больше выдержать я не смогла. Они вели себя как глупые курицы. И несли такую ерунду, которая просто бесила меня. Я, кстати, удивлена, почему ты воспринимал их бред так спокойно! И потом, тебе не показалось, что еще чуть-чуть, и они просто заподозрили бы тебя и твою семью в чем-то странном и необъяснимом? С точки зрения маглов.
— Не думаю, что все так страшно. Они не догадались бы ни о чем, и тебе это хорошо известно. Не преувеличивай, дорогая.
— Черт! Люциус, с каких это пор ты стал таким… толерантным по отношению к маглам? — Гермиону охватило разочарование из-за того, что Малфой отказывался понять ее.
— Толерантным?! — тот удивленно приподнял брови. — Это что-то новенькое. Меня впервые в жизни назвали «толерантным», да еще и по отношению к маглам. Браво, Гермиона! Услышать это от тебя наиболее ценно.
— Не придирайся к словам! Ты прекрасно понял, что я имею в виду. Просто… они были такими… Такими…
— Настоящими маглами в не самом лучшем проявлении своей природы?
Гермиона приоткрыла рот и уставилась на него в столь неимоверном изумлении, что Люциус даже усмехнулся, глядя на нее сверху вниз. И это знакомое высокомерие, а еще и то, что его острый ум смог угадать в ее душе истинные мотивы недовольства, разъярило Гермиону еще сильнее.
«Он… он не имеет права читать меня, словно открытую книгу!»
Развернувшись, она быстро направилась вниз по улице, правда, с облегчением прислушиваясь к его тяжелым размашистым шагам позади себя. А уже скоро немного успокоилась и сбавила ход, позволяя Люциусу догнать ее. Какое-то время они шли рядом и молчали.
И с каждым последующим шагом Гермиона начинала все больше и больше понимать, что на самом деле ее эмоциональный всплеск связан с другим. С тем, что она никогда не сможет владеть Люциусом целиком и полностью. Закрыться с ним в уютную раковинку чудесных отношений, где никого, кроме него и нее, больше не будет. Нет! Они будут жить в мире, полном других людей, и будут вынуждены общаться с ними. И у Люциуса есть прошлое, и есть та часть жизни, которая не касается ее. Суровая правда о том, что, нравится ей это или не нравится, но его придется с кем-то делить, причиняла ужасную боль. И даже осознание, что ее ребяческая собственническая ревность глупа и смешна, ничуть не умаляло этой боли.
Почувствовав, что задыхается, Гермиона остановилась и повернулась к нему.
— Я знаю, что веду себя как идиотка. Но я хочу тебя только для себя самой. Мне ненавистно все, что мешает этому. И, даже понимая, что поступаю глупо и недостойно, я ничего не могу поделать с собой.
Люциус нежно коснулся ладонью ее лица.
— И имеешь на это право. Но не принимай все так близко к сердцу. Это жизнь. Просто жизнь…
Потянувшись, Гермиона обхватила его обеими руками и прижалась крепко-крепко. И словно чувствуя ее смущение, ее неловкое смятение, Малфой обнял в ответ, принявшись ласково и успокаивающе поглаживать по волосам.
А Гермиону тем временем продолжали мучить не самые веселые мысли. Ведь теперь, когда их отношения перестали быть тайной, теперь, когда они стали обычной парой, ей придется вплотную сталкиваться с тем, что все черты Люциуса, которые она обожала (его гордость, высокомерие, его невероятный магнетизм и даже некая эмоциональная отстраненность), безусловно, будут привлекать и завораживать не только ее. И ничего поделать с этим она не сможет.
Волшебницу вдруг внезапно кольнула мысль, что быть женщиной Люциуса Малфоя не так-то просто. И сердце ее снова мучительно сжалось в тревоге.
========== Глава 41. Неожиданный визит ==========
Они спокойно шагали по улице, и Гермиона изо всех сил старалась избавиться от гнетущего чувства незащищенности, довлевшего над нею, к счастью, уже скоро снова ощутив себя рядом с Малфоем очень и очень спокойно. А так как больше никто и ничто не нарушало их с Люциусом уединения, она почувствовала самое настоящее облегчение. Перед спектаклем они наскоро перекусили в небольшом, но очень уютном ресторанчике, где Гермиона уже в который раз обратила внимание, насколько непринужденно держится Малфой, когда рядом нет громкой и навязчивой толпы маглов.
Направившись к театру, они по-прежнему молчали, но в какой-то момент Гермиона прислонилась головой к его плечу и украдкой поцеловала ткань пиджака. И не увидела, как по губам Люциуса скользнула ласковая улыбка.
Добравшись до театра, расположенного в старинном викторианском особнячке, они купили программку и заняли свои места. В предвкушении любимой пьесы Гермиона не могла сдержать волнения, пузырящегося в крови, словно глоток шампанского. Она наклонилась вперед, начала что-то оживленно рассказывать Люциусу об актрисе, играющей главную роль, и тихонько радовалась, видя его искреннюю заинтересованность.
Уже скоро спектакль начался и оказался по-настоящему великолепным — остроумный и захватывающий, он поглотил внимание обоих.
Во время антракта Люциус снова позволил ей без умолку болтать о пьесе и слушал с явным интересом, изредка вставляя что-то. Когда же спектакль окончился, Гермиона взволнованно зааплодировала и повернулась к нему с сияющими глазами. Слегка улыбнувшись, Малфой тихо спросил:
— Тебе понравилось?
— Очень… А ты что скажешь? — Гермиона наклонилась и поцеловала его.
Выйдя из театра, они снова зашагали по вечерним лондонским улицам.
— Да я, честно сказать, несколько удивлен, что ты восхищаешься пьесой, в которой мужчина так явно доминирует, я б даже сказал, господствует над женщиной.
— А ты, значит, именно так видишь этот сюжет, да?
Люциус не ответил, ожидая, когда она проглотит приманку. И Гермиона действительно продолжила:
— Мне кажется, что заключительный монолог Катарины полон иронии. Она развлекается сама и развлекает мужа. Льстит его эго, зная, что когда они останутся вдвоем, ситуация тут же изменится. Такая женщина никогда не подчинится полностью, Люциус. Да и сомневаюсь, что Петруччо нужна от нее полная покорность, ему самому нравятся их пикировки, я уверена в этом.
— Милая, может, оно так и есть, но эту точку зрения легко принять в наши дни. Не думаю, что шекспировская аудитория видела этот сюжет подобным образом.
— Ну, может быть. Шекспир тем и прекрасен, что актуален во все времена.
— По крайней мере, теперь я знаю, что мне делать с тобой, когда ты…
— Когда я что?
— «Коварна, раздражительна, угрюма и кисла, и не послушна доброй моей воле», — Малфой озорно приподнял бровь.
Гермиона засмеялась, услышав, как точно он процитировал пьесу и, повернувшись, легонько шлепнула его по груди.
— Эй! Когда это я была такой?
Люциус усмехнулся.
— Было дело, помню один-два момента…
Она прижалась к нему вплотную.
— Ах, так… Тогда ты должен помнить, что они сделали сразу после этого монолога. Направились в постель! Вот оно — решение всех проблем! — ее ладошка скользнула вниз по животу Малфоя и нежно обхватила его между ног. Люциус резко вздохнул, и Гермиона сразу же почувствовала, как член его дернулся от этого прикосновения. Теперь настал ее черед цитировать: — «Нет в гневе пользы нам. К ногам мужей склонитесь, жены! Я ж пред своим готова исполнить долг, лишь он промолвит слово».
Гермиона дразняще улыбнулась, чего Люциус не выдержал и, качнув головой, ухмыльнулся ей в ответ.
— Гм-м… Не уверен, что она имела в виду именно этот долг.
— О, а я как раз думаю, что именно это Катарина и имела в виду.
— «К ногам мужей склонитесь, жены!» Что-то мне подсказывает, что твоя рука склонилась отнюдь не к моим ногам.
— Ну так, а ты… и не мой муж… — она повернулась и направилась дальше, осознавая, что сегодня они впервые коснулись этой щекотливой темы.
Оба продолжили путь молча, однако, в молчании их не чувствовалось ни капли неловкости, казалось, они просто обдумывают сказанное. И Гермиона осмелилась спросить себя: а готова ли она на самом деле выйти за него замуж? Хочет ли провести всю свою жизнь с ним? Хочет ли оказаться связанной с Люциусом навсегда?
Ответ пришел на ум почти сразу, и это было: «Да».
Да! Несмотря на разницу в возрасте, невероятную историю их знакомства, несмотря на его прошлое, непростой характер и прочие трудности, Люциус Малфой был единственным мужчиной, с которым она хотела бы прожить жизнь.
«Но… что думает об этом он? Может ли представить меня своей женой? Хочет ли?» — с тяжелым сердцем Гермиона осознала, что не имеет об этом ни малейшего понятия. Да, он не скрывает своей жажды и плотского желания, своей преданности ей, но… он, казалось, живет исключительно настоящим. Нет, конечно же, Люциус проделал долгий путь и уже преодолел в себе очень многое. Но ведь он так ни разу и не сказал, что любит ее. И скажет ли когда-нибудь? Сможет ли полюбить ее?
Гермиону снова охватила мучительная тревога, и она почувствовала облегчение лишь, когда ощутила, как большая и теплая рука Малфоя обвивает ее пальцы своими.
Они продолжали неспешно брести по городу, но неприятный червячок сомнения по-прежнему копошился у нее в голове, пока, в конце концов, не свернули в тихий переулок и не аппарировали в Малфой-мэнор.
Сегодняшнюю аппарацию Гермиона перенесла хуже чем обычно и, оказавшись в доме, невольно опустилась на подкосившихся ногах прямо в холле. На какую-то секунду ей даже показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Люциус присел рядом на колени и поддержал ее за спину.
— С тобой все в порядке?
Гермиона медленно кивнула, прикосновение его рук и впрямь придало ей сил. Затем глубоко вздохнула, чувствуя, как головокружение постепенно проходит, и, улыбнувшись, посмотрела на Люциуса.
— Может, нам пора приобрести автомобиль?
Малфой вскинул брови в явном неодобрении.
— Дорогая, я, конечно, сильно изменился в последнее время, но боюсь, что настолько далеко все же зайти не смогу.
— Да я и сама сомневаюсь в этом… — ухмыльнулась Гермиона.
Он помог ей подняться и, поддерживая, провел в гостиную.
— Присядь, тебе нужно выпить чего-нибудь.
Не будучи в этом уверенной, Гермиона присела. Она была счастлива, что может сидеть здесь с ним, и не желала заканчивать этот чудесный вечер. Просто устроилась на диване и тихонько наблюдала, как Люциус наливает себе виски, причем, не огневиски, а старый односолодовый Гленливет.
— Тебе тоже его? Или чего-то другого? — спросил он Гермиону от бара.
Она улыбнулась.
— Другого. Попробуй удивить меня чем-нибудь.
Малфой бросил на нее взгляд, в котором явно читалось: о, девочка моя, это я могу сделать легко. А потом потянулся за графином с какой-то янтарной жидкостью и плеснул в бокал именно оттуда. Он медленно приблизился и подал его Гермионе, наблюдая за ее реакцией.
Та понюхала принесенное, сразу ощутив, как глубокий медовый аромат изгоняет прочь усталость и даже тревогу. Она с удовольствием вдохнула еще раз, а потом поднесла стакан к губам и сделала глоток. Насыщенный, глубокий, сладкий вкус спелых яблок, корицы и меда заполнил рот вместе с чем-то еще, чего разобрать не получилось. Предложенный Люциусом напиток оказался не просто вкусен, а невероятен в своем великолепии. И Гермиона почти сразу почувствовала, как успокаивается от неожиданно охватившей ее безмятежности.
Она невольно вздохнула и прикрыла глаза от наслаждения.
— Что это?
— Этот рецепт известен только моей семье.
Гермиона слегка насторожилась. Бесконечно доверяя Люциусу, она все же с трудом могла доверять череде его предков. Он присел рядом.
— Один из Малфоев был великолепным виноделом и зельеваром. Он объединил свои познания сразу в двух областях, чтобы придумать этот напиток. И назвал его «Чарующий свет».
И Гермиона не могла не согласиться, что это название и в самом деле удивительно подходит чудесной жидкости. Она прямо чувствовала, как кровь побежала по жилам быстрее, порождая в теле восхитительное ощущение радости.
— Как здорово у него получилось… Это какой-то удивительный напиток, — мечтательно произнесла она.
— Соглашусь. Он и вправду удивительный.
— Я чувствую себя сейчас… очень… — протянула Гермиона, уже прилегшая к нему на колени, — и очень счастливой…
— Вот и славно, — Малфой положил руку ей на бедро и начал медленно, ласково проводить по нему ладонью вверх и вниз.
— Люциус…
— Да?
— Ты счастлив со мной?
Поначалу между ними повисла пауза, но потом он ответил:
— Да.
— Счастливей, чем был раньше?
Малфой глубоко вдохнул и снова отозвался:
— Да.
— Тебя это удивляет?
— Нет.
— И не пугает?
Его рука на мгновение замерла.
— Нет, — он снова ласково провел по бедру.
Глаза Гермионы начали закрываться, а дыхание замедлилось.
— Просто… ты заставляешь меня чувствовать себя такой счастливой… Какой я никогда раньше не была. И я хочу… — она зевнула, — хочу прожить с тобой всю свою жизнь.
Уже проваливаясь в сон, Гермиона тихо закончила:
— А ты хочешь… прожить со мной оставшуюся жизнь?
Совсем скоро она уснула. Малфой же долго не отводил от нее глаз, и во взгляде его светилась неприкрытая нежность к этому уязвимому, умному, сильному и прекрасному существу, так доверчиво прикорнувшему у него на коленях. А потом проговорил в тишину комнаты:
— Очень хочу…
Еще целый час она так и спала, пока Люциус не закончил пить свой виски. Огонь в камине начал гаснуть, и старинные часы пробили час ночи.
Снова посмотрев на спящую Гермиону, он поднял ее на руки и понес наверх. В спальню.
______________________________________________________________________
Проснулась она от громко щебечущих за окном птиц и почти сразу же подумала, что в воздухе уже чувствуется приближение осени. Глубоко вдохнув витавшие в спальне ароматы, Гермиона почувствовала себя на удивление спокойно и безмятежно. Она обернулась в ту сторону, где обычно спал Люциус, и, не найдя его там, слегка нахмурилась от разочарования. А взглянув на часы, поняла, что уже достаточно поздно. На какой-то миг ее кольнула паническая мысль об опоздании, но, вспомнив, что сегодня можно чуточку задержаться, обрадовалась и снова откинулась на подушку. Настроение было чудесным.
Восстановив в памяти вчерашний разговор, случившийся перед тем, как ей уснуть, она поняла, что получила от Люциуса ответы практически на все вопросы, не дающие покоя. И эти ответы… доставили ей радость. Гермионе казалось, что мягкое тепло вчерашнего напитка до сих бежит по ее жилам, заставляя чувствовать себя красивой, полной сил и… счастливой. Она мечтательно улыбнулась и, проведя рукой по пышным шелкам и бархату постели, поднялась с кровати. Наскоро приняв душ, Гермиона оделась, подошла к окну и распахнула его настежь, с удовольствием вдыхая полной грудью богатый аромат росистой травы, пьянивший ее почти так же, как вчера вечером пьянил «Чарующий свет». И невольно засмеялась от радости.
Поймав себя на мысли, что ей ужасно хочется скорее увидеться с Люциусом, она быстро скользнула в легкие туфельки и направилась вниз. А когда добралась до нижней площадки лестницы, услышала в прихожей какой-то шум, и сердце ее радостно подпрыгнуло от предвкушения.
«Боже, как же я хочу увидеть его скорей…»
Она побежала вниз по лестнице и повернула за угол, чтобы тут же остановиться, словно вкопанной, натолкнувшись взглядом на стройную подтянутую фигуру, стоящую возле входной двери. Это была… Нарцисса Малфой.
Услышав шум, бывшая миссис Малфой обернулась и посмотрела на Гермиону застывшими на мгновение глазами, однако особо удивленной или шокированной она при этом не выглядела. Какое-то время обе молчали, не отводя взглядов, и Гермиона понимала, что с каждой секундой ее охватывает какой-то необъяснимый ужас. Но затем Нарцисса медленно отвернулась и громко прокричала куда-то в глубину дома:
— Тибби! — не получив ответа, она фыркнула и громко выразила неодобрение: — Где эта проклятая домовиха? Вечно ее нет, когда нужна…
Снедаемая жутким любопытством, Гермиона спустилась по лестнице, не имея никакого понятия, что вообще эта женщина делает здесь, и как они будут вести себя друг с другом.
Нарцисса же снова нетерпеливо прокричала в тишину холла:
— Тибби! Где твой хозяин? — а затем, не дождавшись ответа, повернулась к Гермионе и коротко взглянула на нее. — Может быть, вы сможете сказать, где сейчас мой муж?
Фраза кольнула Гермиону и, несмотря на то, что он больше не был мужем Нарциссы, которую вообще следовало бы спросить, как именно она оказалась здесь, смогла лишь негромко пробормотать:
— Я… и сама не знаю.
Нарцисса недовольно сморщила нос и прошла мимо нее в столовую. Гермионе же ничего не оставалось, как, словно привязанной, шагнуть следом.
Подойдя к комоду, Нарцисса вытащила из верхнего ящика сигарету, которую тут же и прикурила при помощи собственной палочки. Она глубоко вдохнула, и комнату сразу же наполнили клубы дыма. Гермиона сомневалась, что бывшая миссис Малфой сделала бы это, если б Люциус находился рядом, но сам факт, что ей известно в этой комнате все, порождал ощущение мучительной и противной тошноты.
Тем временем Нарцисса подошла к обеденному столу и пробежалась по нему тонкими пальцами.
— Хм-м… Не похож на наш последний, тот смотрелся намного лучше. Жаль лишь, что напоминал о многих мерзостях… — ее голос вдруг наполнился горечью и затих. — Плохо, что Люциус никогда не мог ценить вещи… И всегда расставался с ними, не утруждая себя сожалениями.
Ее голос звучал холодно и абсолютно без выражения. Она бросила взгляд на вазу с цветами, стоящую на столе.
— Интересное решение, — повернулась к Гермионе. — Ваше?
Та кивнула. Нарцисса еще раз затянулась сигаретой и безжалостно выдохнула дым прямо на цветы.
— Смотрится неплохо, но не идеально. Вам не кажется?
И это словно вывело Гермиону из ступора.
— Что вы здесь делаете?
— Пришла, чтобы увидеть собственного мужа, знаете ли, — Нарцисса усмехнулась. — И обговорить с ним… кое-что.
— Что обговорить? И, насколько мне известно, он больше вам не муж.
Нарцисса повернулась в ее сторону снова.
— Я не собираюсь обсуждать с вами свои личные дела. И уж тем более свой брак с Люциусом Малфоем. Брак, который значил гораздо больше, чем развод, полученный чуть ли не по законам глупых маглов. Мало что может аннулировать чистокровный союз, скрепленной кровью. Возможно, номинально все и закончилось, но мы с Люциусом останемся связанными навсегда, — она пренебрежительно глянула на Гермиону и закончила: — Зря вы тратите на него время, девушка. Жаль, что сами не понимаете этого.
От ее слов и тона Гермиону снова начало тошнить, но она решила не попадаться на удочку.
— Юридически ваш брак расторгнут, а самое главное, он расторгнут в глазах Люциуса. И это все, что имеет для меня значение. Тем более что, насколько я помню, именно вам принадлежала инициатива этого развода.
— Хм… да, мне… Потому что мой муж перестал быть человеком, за которого я вышла замуж. Все изменилось, и мы с ним тоже. Тем не менее, некоторые вещи более важны, чем наши эмоции. Вам не понять, о чем я.
— О, думаю, что у меня получится, если постараюсь.
Нарцисса повернулась еще раз, чтобы кинуть на нее заинтересованный, но недобрый взгляд. Затем, так и продолжая держать сигарету в руке, подошла совсем близко. Глянув ей в лицо, Гермиона подумала, что эта женщина, безусловно, по-прежнему очень красива. И была бы еще красивей, если б эти черты, эту холодную, почти замораживающую красоту не портило выражение какой-то странной злобной горечи. Делающей ее почти уродливой. Надменно поджав губы, Нарцисса неспешно осмотрела Гермиону с ног до головы.
— Мда… я понимаю, что именно привлекло в вас Люциуса Малфоя. Уверена, вы безбожно льстите ему. А Люциус никогда не мог устоять перед поглаживаниями своего драгоценного эго. И все же… учтите — прелесть новизны надоест ему очень скоро. И он безжалостно выкинет вас из своей жизни, как выкидывает все.
Гермиона почувствовала, как внутренности болезненно скручиваются, как хочется бежать из этой комнаты и больше никогда не видеть и не слышать Нарциссу. Которая, заметив, как изменилось ее лицо, довольно ухмыльнулась.
— Конечно, я вас понимаю… Люциус очень хорош в постели, этого у него не отнять. Вот только… не обольщайтесь, милочка, думая, что вы первая или единственная, которую он осчастливит своими ласками. Жизнь штука длинная. А мужская верность — редкая. И когда мужчина не может получить желаемого у себя дома, он ищет этого на стороне… — ее лицо затуманилось и исказилось, словно от боли.
Чувствуя себя разбитой и опустошенной, Гермиона собралась с силами и проговорила:
— Я не знаю, где сейчас Люциус, возможно, он куда-то вышел. Думаю, что вам лучше уйти и договориться с ним о следующей встрече заранее.
Нарцисса Малфой рассмеялась.
— Мерлин! Вы сейчас говорите, словно его секретарь, а не любовница, как пишут о вас почти на каждой странице «Придиры»!
— Я не читаю этот журнал.
— И напрасно, дорогая. Узнаете о себе много интересного.
— Может быть. Я лишь немного удивлена, что это так интересно вам.
Улыбка Нарциссы исчезла, а Гермиону вдруг охватила бесшабашная смелость.
— И, пожалуйста, потушите сигарету. Нам с Люциусом не нравится, когда курят в доме.
Во взгляде бывшей миссис Малфой появилась нарочитая циничность.
— Нам? В доме?.. И в чьем же это доме? Неужели в вашем? О, нет… Дорогая, мне кажется, вы забываете, что именно я прожила здесь больше двадцати лет.
— Почему же? Я это прекрасно помню. Так же, как и то, что вы пользовались любым предлогом, чтобы не жить здесь. Поскольку не очень любили Малфой-мэнор.
Нарцисса выглядела оскорбленной.
— Это Люциус вам рассказал? Да… Как я погляжу, он достаточно откровенен с вами… в подробностях нашей частной жизни.
Она повернулась, чтобы выйти из комнаты, но Гермиона окликнула ее:
— Нарцисса.
Та медленно повернулась от двери и с любопытством взглянула на молоденькую соперницу.
— У меня не было возможности поблагодарить вас за то, что вы сделали для Гарри. Это было очень смело. И благородно. Спасибо!
На лице Нарциссы появилось выражение недоумения, но она быстро взяла себя в руки.
— Я сделала это ради своего сына, ради своей семьи… И гляньте, куда это меня привело. Надо же, какая ирония. Я помогла спасти вашего друга, а может, и вас — для чего? Чтобы подарить вам собственного мужа!
Гермиона вдруг услышала в е голосе странное необъяснимое сожаление, которое звучало очень похоже на извинение. Но вот только ей было не понятно, за что извиняется или о чем сожалеет Нарцисса.
Та же уже было направилась к двери, но потом вдруг снова остановилась и повернулась к Гермионе.
— Не обманывай себя, девочка, думая, что завоевала его любовь. Такой мужчина, как Люциус Малфой… не знает, что такое любовь. Ему этого не дано.
Гермионе показалось, что вот-вот она рухнет от страшной боли, охватившей все ее существо, или зайдется звериным криком прямо на глазах этой женщины, когда в дверях столовой появился Люциус.
— Нарцисса… Что привело тебя сюда?
Это имя на устах Люциуса причинило ей новую боль, но Гермиона удержалась на ногах, наблюдая за бывшими супругами и ни в коем случае не желая показывать свою слабость кому-то из них. Происходящее казалось ей отталкивающим и увлекательным одновременно. Гермионе было неприятно смотреть на них, стоящих рядом и находящимся в одной комнате, но это позволяло увидеть, как они общаются. Убедиться — правду ли сказала ей Нарцисса или же ее слова оказались продиктованы банальной женской ревностью к молодой сопернице.
Нарцисса быстро обернулась и увидела своего бывшего мужа.
— А-а-а… вот, наконец, и ты, Люциус. Где же ты был в такую рань?
— Отлучался по делам.
— А я тут зову и зову, но ни тебя, ни твоей жалкой эльфийки и в помине нет. Зря ты закрываешь глаза на ее нерасторопность и лень. На редкость бесполезное существо.
— Не ожидал тебя увидеть. Однако хочу заметить, что ни мои дела, ни мои домовые эльфы больше не имеют к тебе никакого отношения.
Нарцисса картинно вздохнула, но продолжила:
— Ну что ж, пойдем, мне нужно обсудить с тобой кое-что, касающееся… — явно колеблясь, она замолчала.
— Касающееся чего?
Она вздохнула снова, стараясь придумать причину, способную задеть Гермиону как можно больней, но потом передумала и ответила правду:
— Речь идет о ежемесячных выплатах для Драко.
И Гермиона не удержалась от облегченного выдоха. По недовольному лицу Нарциссы было заметно, что она ответила искренне.
Люциус коротко взглянул на Гермиону, потом на свою бывшую жену, и лицо его посуровело.
— Пойдем, у меня есть минут десять. Но на будущее я бы попросил тебя предупреждать о своих визитах заранее и не приходить в мой дом без предупреждения. Позволь напомнить тебе, что это больше не твой дом. Кстати, как ты попала сюда сегодня?
— Аппарировала, как обычно, — легко и даже чуть довольно отозвалась Нарцисса.
Люциус отвернулся, и по лицу его скользнуло раздражение от собственной недальновидности. Он и впрямь забыл сменить охранные заклинания после ее ухода.
— Идем. И покончим, наконец, с этим.
Малфой поднял руку, чтобы вывести бывшую жену из комнаты, слегка дотронулся до ее локтя, и Гермиона снова почувствовала, как задыхается от боли.
По коридору они прошли в кабинет, а уже скоро она услышала, как Люциус закрыл за ними дверь. Больше не в силах сдерживаться, Гермиона разрыдалась и рухнула на пол. Страдание, охватившее ее мысли и чувства, казалось невыносимым.
«Неужели их встреча и вправду связана с делами? Что они говорят там друг другу? Почему Люциус дотронулся до нее?»
Она вспомнила все слова, сказанные Нарциссой, и заплакала еще горше. Нет, конечно же, Гермиона понимала, что та сказала их специально, нарочно желая причинить ей боль. Желая разрушить доверие между Гермионой и Люциусом, в котором ей пришлось убедиться. И у нее почти получилось это! Потому что после того безмятежного счастья, которое охватывало Гермиону вчерашним вечером и сегодняшним утром, сейчас она оказалась погруженной в пучину страшного и мучительного отчаяния, от которого задыхалась, не в состоянии набрать в грудь воздуха.
А богатое воображение тем временем подбрасывало все новые, все более страшные картинки.
«Что происходит сейчас между ними? Там, в кабинете… Что, если Нарцисса одумалась и решила вернуть Люциуса? Ведь раньше он был так предан ей. Да и сейчас наверняка еще осталась былая привязанность, которую при желании можно легко возродить…»
Гермиона знала, что ведет себя на редкость глупо, но ничего не могла поделать с собой.
«Десять минут… Это слишком много… Я… я не переживу эти десять минут. Я же… умру прямо здесь!»
Она поднялась с пола и начала нервно мерить шагами столовую, заставив себя остаться в ней, хотя и сгорала от желания метнуться к кабинету и попытаться услышать хоть что-нибудь. От этого ее удерживало лишь чувство собственного достоинства.
И хотя по часам было заметно, что прошло даже меньше десяти минут, ей показалось, что прошла целая вечность, когда дверь кабинета, наконец, приоткрылась, и до нее донесся низкий голос Люциуса.
— Думаю, этого будет вполне достаточно.
Как же она обрадовалась, услышав, что он по-прежнему сух и спокоен. И тут же напряглась снова, ожидая ответа Нарциссы.
— Надеюсь, его это устроит. Тебе бы стоило научиться быть более щедрым к единственному сыну. Тем более что у Драко сейчас непростые времена. Он и без того слишком много работает, чтобы сохранить уровень жизни, к которому привык, — в ее голосе звучала явная обида.
— Хорошо. Я попробую, — флегматично отозвался Люциус.
Нарцисса снова скривилась.
— Если Драко не устроит эта сумма, я опять пожалую к тебе. Уж не обессудь.
— Нет. Пусть приходит сам.
— О-о, Люциус, я тебя умоляю. Думаю, ты прекрасно знаешь, что он не в настроении видеть тебя… после того… скажем так — в данный момент.
— А я тебя умоляю запомнить: если нашему сыну что-то нужно от меня, пусть приходит и просит об этом сам! — твердо повторил Малфой.
— Ладно. Поживем — увидим. Не думаю, что Драко захочет прийти сюда в ближайшее время.
Гермиона услышала направляющиеся к входной двери шаги.
— Я аппарирую снаружи. Это всегда легче.
— До свидания, Нарцисса.
Она помолчала.
— Как все странно теперь… Не правда ли?
— Что именно?
— Мы общаемся как чужие. В нашем же собственном доме.
— Извини, но это больше не твой дом.
— Ты очарователен в своем вежливом хамстве, Люциус, впрочем, как и всегда, — она снова ненадолго замолчала. — Ладно. Прощай!
Дверь, наконец, закрылась. Гермиона осталась стоять там же, где и стояла, и уже скоро услышала его приближающиеся шаги. Лицо вошедшего в комнату Малфоя казалось напряженным.
— Ушла.
Стараясь не показать, насколько она расстроена, Гермиона просто кивнула.
— Нарцисса не должна была являться сюда без предупреждения. Извини. Я больше не допущу этого. Хотя тебе и придется смириться с тем, что иногда мне нужно будет видеться с ней.
Гермиона снова кивнула, а затем, сама не ожидая от себя, выпалила то, что сводило ее с ума.
— Ты дотронулся до нее!
Люциус смотрел в явном замешательстве.
— Я — что?
— Ты коснулся ее руки. Зачем?
— Неужели? Не помню…
— Да, Люциус!
Между ними повисло напряженное молчание.
— Даже если и так… И что?
— Почему ты это сделал? Разве обязательно было дотрагиваться до нее? Если она, конечно, ничего не значит для тебя…
Слегка нахмурившись, Малфой пристально глядел на нее с явным любопытством.
— Послушай, я даже не помню, что коснулся ее. Если я и сделал это, то всего лишь потому, что прожил с этой женщиной почти половину своей жизни. Потому что она мать моего ребенка. Потому что я, черт возьми, привык к ней, привык к тому, что она рядом. Это было абсолютно неосознанной реакцией на обстоятельства.
И его слова заставили ее разрыдаться вслух. Даже понимая, что ведет себя сейчас глупо и смешно, Гермиона не могла остановиться: боль оказалась слишком велика.
— А я не хочу! Не хочу, чтобы ты проявлял эти «неосознанные реакции»! — она уже горько плакала, всхлипывая как ребенок.
Теперь Люциус уже выглядел откровенно раздраженным.
— Ну, дорогая, вот сейчас ты действительно ведешь себя, словно капризный младенец. Попробуй отнестись к этому более зрело и рационально.
Его голос был полон спокойного пренебрежения и чувства превосходства так заметно, что Гермиона ощутила себя школьницей, получающей выговор от преподавателя, а их разница в возрасте вдруг показалась ей огромной.
И это словно стало толчком высказать ему все, что наболело сегодняшним утром. Мучения, вызванные словами Нарциссы, оказались слишком велики.
— Да? Рационально? А разве ее ты не пытался обманывать?
— Что?!! — в голосе Малфоя прозвучал откровенный шок.
— Она… она сказала, что ты изменял ей…
— Значит, изменял? — так холодно переспросил Люциус, что Гермиона даже слегка вздрогнула.
— Да! Она… сказала, что… когда ты не получаешь дома того, чего хочешь, то… получаешь это в другом месте… — голос ее окончательно сорвался, и слезы уже бежали по щекамв три ручья.
Видимым усилием воли, Люциус взял себя в руки, хотя лицо его страшно напряглось и окаменело.
— Ты не можешь комментировать мой брак.
— Да, но я хочу знать.
— Ничего тебе не нужно знать.
— Нет, Люциус… — Гермиона увидела, как он начал отворачиваться и, не выдержав, прокричала, захлебываясь от слез: — Я должна быть готовой к этому, если когда-нибудь ты соберешься сделать то же самое и со мной!
Малфой замер и снова повернулся к ней, а уже в следующую секунду лицо его исказилось от жалости. Решив поначалу потребовать, чтобы она взяла себя в руки, и отказаться вести разговор в подобном тоне, сейчас он не мог понять, что ему делать. Ее бурная и искренняя реакция привела его почти в замешательство, а Гермиона все плакала и плакала, дрожа от рыданий всем телом.
Шагнув к ней, Люциус обхватил заплаканное лицо обеими руками и поднял голову вверх, заставляя посмотреть себе в глаза.
— Посмотри на меня, Гермиона… Посмотри на меня! Неужели ты не понимаешь, что и зачем она сделала? Она попыталась сделать тебе больно, и у нее получилось это! Попыталась посеять семена сомнения, которые приведут нас к ссоре. И у нее это тоже получилось, черт возьми! Что еще она пыталась сделать за эти несколько минут? Что? Я тебя спрашиваю.
Гермиона опустила голову, но Малфой еще раз с силой приподнял ее, заставляя смотреть на себя.
— Запомни! Я никогда не изменял жене… Никогда! Даже, когда встретил тебя, честно ждал начала бракоразводного процесса. И ты знаешь об этом.
Немного успокоившись, она наконец-то смогла начать рассуждать здраво, и дыхание ее несколько затихло.
— Но тогда… почему? Почему она думает, что ты был неверен ей? Она сказала, что не могла дать тебе того, что ты хотел…
Люциус выглядел ошеломленным.
— Гермиона, я старался не вдаваться в подробности нашего разрыва с Нарциссой. Это было бы слишком болезненно для нас обоих. Но вспомни, кем я был тогда. Под чьим влиянием находился несколько лет подряд. И оно поглощало всего меня! Ничего не имело значения больше, чем его благосклонность. Неужели ты думаешь, Нарциссе нравилось это? Нравилось то, что милости Лорда имеют для меня большее значение, чем наша семья, наш ребенок и она сама? Нет! И она была права, не простив меня. Нарси прожила со мной слишком благополучную и уютную жизнь, чтобы потерпеть соперничество с кем бы то ни было. Возможно, если бы она оказалась в состоянии разглядеть изменения, начавшие происходить во мне, открыть глаза на какие-то вещи, прислушаться к чему-то… Но этого Нарцисса уже не захотела. И это стало нашим с ней концом, как мужа и жены, как семьи.
Положив голову ему на плечо, Гермиона глубоко вздохнула, понимая, что лучше будет изгнать этих демонов навсегда. И принять его слова, как данность. Тем более что они и впрямь объясняли многое. Но было еще кое-что, что мучило ее, заставляя снова и снова сходить с ума. И она должна была спросить Люциуса об этом!
— Она сказала, что ты… не знаешь, что такое любовь… — лицо Малфоя исказилось от боли, но уткнувшаяся ему в плечо Гермиона не увидела этого и продолжила: — Ты… любил ее, Люциус?
Продолжая крепко прижимать ее к себе, он долго молчал, но потом просто и откровенно ответил:
— Думаю, да.
Гермиона закрыла глаза, из которых снова потекли слезы. Страшная и болезненная ревность, как ни странно, смешалась в ее душе с необъяснимым облегчением. Потому что Люциус Малфой мог любить! Он был способен чувствовать любовь… И она задала вопрос, ответа на который боялась больше всего на свете:
— А сейчас… ты… все еще любишь ее?
Люциус глубоко вздохнул, не отвечая ничего так долго, что ей уже стало страшно. Казалось, что сердце вот-вот разобьется на миллионы мельчайших осколков и перестанет существовать. Но потом она услышала голос Малфоя, звучавший так, будто он задумался и разговаривает с самим собой.
— Долгое время я понимал, что еще очень привязан к ней… Даже после того, как она ушла. Оставалось что-то вроде уважения, какой-то близости, даже привычки. Это всегда происходит, когда много лет люди живут вместе, когда их связывает… целая жизнь. И неважно, плохая или хорошая… Но любить… — он вздохнул еще раз, и Гермиона затаила дыхание в ожидании правды. Люциус слегка приподнял ее голову и снова заглянул в лицо. — Знаешь, когда я понял, что больше не люблю ее? Что ничего не осталось… Когда увидел тебя в опере. А потом еще раз убедился, когда через неделю впервые пришел к тебе в кабинет. Так что, нет, Гермиона… Я больше не люблю ее. Все прошло.
Снова заплакав, она уткнулась лицом в его рубашку, а Малфой, больше не говоря ни слова, молча прижимал ее к себе, лишь ласково поглаживая по волосам. Так они и сидели еще долго, пока наконец он не поднялся и не потянул ее за собой.
— Пойдем, хватит плакать. Тебе нужно успокоиться и съесть чего-нибудь, — Люциус повел ее на кухню, инстинктивно уводя из столовой, в которой до сих пор стоял запах сигаретного дыма.
За завтраком, поданным услужливой Тибби, он попытался было разговорить Гермиону, но, видя, что попытки безуспешны, оставил в покое. И только внимательно поглядывал, следя за ее состоянием.
Наскоро пожевав чего-то, она быстро переоделась и спустилась вниз, чтобы уйти на работу. Застенчиво улыбнулась и, уже стыдясь своей ревности, несмело приблизилась к Люциусу, чтобы, приподнявшись на цыпочки, чмокнуть в щеку. И уже собралась направиться к камину, когда почувствовала, как его пальцы мягко касаются запястья.
— Гермиона…
Она обернулась, но глаз так и не подняла.
— Все в порядке. И Нарцисса… просто несчастная женщина, к тому же ревнующая. Чего еще можно было от нее ожидать?
— Я пойду… Мне уже пора, — выдавила из себя Гермиона, не в силах посмотреть на него. А потом подошла к камину, взяла немного порошка и исчезла в зеленом пламени, направляясь в Министерство магии.
Примечание: строки из пьесы У. Шекспира «Укрощение строптивой» взяты в переводе И. Курошевой.
========== Глава 42. Потребность друг в друге ==========
Придя на работу, Гермиона честно пыталась сосредоточиться на делах, но получалось у нее из рук вон плохо. Снова и снова она проигрывала в голове то, что случилось утром, и с каждой минутой все сильнее ругала себя за несдержанность.
«Боже, какая же я идиотка! Так по-детски, так глупо и нелепо вела себя… Да понятно, что Нарцисса пыталась причинить мне боль, пыталась задеть, подколоть — и я не должна была поддаваться на эти провокации. Они с Люциусом поженились, когда меня еще на свете не было, так почему ж они не могут оставаться близкими людьми? Ведь он никогда не давал мне повода усомниться в своей искренности. И в том, что я нужна ему…»
Она раз за разом вспоминала все, что сказал Люциус, и искала в его словах подтверждение того, что он не сердится на нее. Что эта отвратительная истерика не создаст проблем в их отношениях. И все равно тошнотворный страх заставлял скручиваться внутренности узлом, и Гермиона чувствовала себя ужасно несчастной.
Ощутив мучительную боль, она потерла виски.
«И что, спрашивается, он теперь должен обо мне думать?»
Был еще один момент, заставлявший ее беспокоиться: Гермиона ужасно переживала, что сегодня утром дала понять, насколько она… младше Люциуса. Он действительно мог увидеть в ней молоденькую, излишне эмоциональную и не умеющую держать себя в руках особу. А ей так не хотелось этого! Люциус всегда общался с ней на равных, к чему Гермиона уже привыкла. Более того, ей безумно нравилось, что такой умный, гордый и умудренный опытом волшебник, как Люциус, уважает ее мнение и всегда прислушивается к нему. Как же не хотелось опускаться на ступеньку ниже! Но во время сегодняшней сцены она просто наглядно продемонстрировала свою… незрелость.
«Черт! Ну почему я вела себя как глупая ревнивая девчонка? — Гермиона глубоко вздохнула и подумала о том, как они расстались. — Да, Люциус был нежен и спокоен со мной. Но я! Я была такой… обиженной, что, можно сказать, отвергала все, что он говорил или делал. А ведь Люциус всего лишь хотел успокоить меня!»
Она вспомнила, как собралась и ушла, толком так ничего не выяснив с ним. Даже не попытавшись объяснить ему свои обиды и страхи. И этим еще больше продемонстрировала истинно ребяческую раздражительность. Ей вдруг ужасно захотелось вернуться в мэнор, увидеться с Малфоем и извиниться за свое поведение.
«Я хочу обнять его. Прямо сейчас. Господи, как же он нужен мне! Хочу знать, что он не сердится, что по-прежнему хочет меня!» — Гермиона со стоном опустила голову на лежащие на столе руки и тоскливо вздохнула.
Придти в себя ее заставил звук открывшейся двери. Гермиона слегка повернулась на этот шум и невольно приоткрыла рот от удивления.
Вошедший в кабинет Люциус Малфой закрывал за собой дверь. Она не верила своим глазам. Голова тут же закружилась от радости, и Гермиона лишь еле слышно пролепетала:
— Ты?.. Что ты здесь делаешь?
По лицу Люциуса пробежала тень неловкости, и он слегка приподнял брови, будто не зная, что сказать.
— Просто… решил зайти. Я беспокоился о тебе. Утром ты ушла так поспешно, и я… боялся, что ты все еще пережива…
Он еще не успел договорить, когда Гермиона соскочила с кресла и бросилась ему на шею, потянувшись к лицу губами и увлекая Малфоя в глубокий, жадный и какой-то отчаянный поцелуй. Поцелуй, который был ей ужасно нужен, который избавил бы от всех страхов, мучений и угрызений совести, одолевавших сегодня, как никогда. Приоткрыв губы, она скользнула языком Люциусу в рот, сразу же сплетаясь с его собственным, и облегченно прижалась всем телом.
Потом опустила руки и, уже снова расплакавшись, начала судорожно раздевать его, спеша и бормоча при этом:
— Прости… прости меня. Боже, как же глупо я себя вела… Пожалуйста, Люциус, пожалуйста… скорее…
И это жадное отчаяние словно заразило его: Малфой потянулся и одним движением стащил с ее плеч блузку, практически разорвав ту пополам. Затем резко опустил лямки бюстгальтера, заставив Гермиону застонать в предвкушении, и тут же наклонился к тяжело дышащей, вздымающейся груди. Она еще боролась с пуговицами его рубашки, когда Люциус уже опустил голову и с силой вобрал один из сосков в рот. И не было в эти мгновения ни капли нежности в его желании, лишь страшная жажда и страсть. Но Гермионе и этого было мало. Выгнув спину и подставив соски его губам, она умоляюще прошептала:
— Ну же, Люциус… Ты знаешь, чего… чего я хочу… Прикуси их. Укуси же меня!
Малфой послушно втянул один из сосков глубоко в рот, покручивая пальцами другой, а потом, чуть отстранившись, глухо прошептал:
— Скажи… повтори это еще раз…
И Гермиона умоляюще простонала в ответ:
— Еще сильнее. Ты знаешь, как… Пожалуйста, Люциус. Хочу, чтоб ты прикусил их. Сделай же это…
Нельзя было не откликнуться на эту мольбу, и, снова склонившись к соску, Малфой слегка сжал зубы. Боль, только усилившая возбуждение, красной вспышкой полыхнула по векам, и Гермиона невольно вскрикнула:
— Да… О, Боже… да! Еще…
Охваченная дурманом вожделения, она обхватила его голову, крепко прижимая к себе и впиваясь в кожу ногтями. Словно откликаясь, Люциус прикусил сосок еще крепче, с силой покручивая пальцами второй. С губ Гермионы сорвался резкий вздох, услышав который, Малфой прильнул к другой груди, делая с ней то же самое. А потом опустил руку и нашел пальцами горячее влажное влагалище, побуждая Гермиону тихо застонать и выгнуться ему навстречу. Но уже скоро и этого ей стало мало.
— Люциус, прошу тебя, — еле проговорила она, отстраняя его голову. — Мне нужен ты сам. Хочу чувствовать внутри тебя, а не твои пальцы. Пожалуйста…
Глухо рыкнув, Малфой толкнул ее куда-то назад, даже не обращая внимания, что толкает к самой двери, и начал приподнимать юбку, одновременно расстегивая свои брюки. Всего несколько мгновений и вот он уже в ней — жаркой и тесной. Обхватив ногой его бедро, Гермиона удовлетворенно выдохнула и откинула голову, с силой ударившись затылком о дверь. Но даже громкий стук не привел ее в себя. Ничего больше не осталось во всем мире — только этот мужчина. Единственный мужчина, нужный ей сейчас целиком и полностью. Нет, не сейчас. Всегда.
Вся горечь сегодняшнего дня, вся ревность, все сомнения и чувство вины бесследно растворялись в жарком наслаждении тем, что Люциус рядом. Рядом его тело, губы, руки. Гермиона ощутила, как он приподнимает ее, заставляя обхватить себя ногами за поясницу и не прекращая поцелуя, куда-то неспешно движется. Наконец, почувствовав твердую поверхность, она смутно поняла, что сидит на своем столе, и тут же откинулась на столешницу. Все ее существо горело, будто в лихорадке. В беспорядке со стола слетали рабочие документы, перья, какие-то мелочи, но и на это Гермиона тоже не обращала никакого внимания. Ей было все равно…
С силой схватив ее за бедра, Малфой спустил их чуть ниже, и Гермиона вцепилась одной рукой в край стола, сжимая его так, что костяшки пальцев побелели. Она коснулась одного из сосков, крепко потирая его, и неожиданно для себя проговорила:
— Ну же… сильней, Люциус. Жестче. Так, как умеешь только ты. Я хочу… чтобы ты выебал из меня все, что было до тебя. Чтобы… из нас обоих выебал наше прошлое! Прошу тебя!
И Малфой вдруг понял, что эта мольба, столь откровенная в своей вульгарной пошлости и столь искренняя в своей почти животной примитивности, опьяняет его сильнее, чем самое крепкое огневиски. Не в силах больше сдерживаться, он на мгновение выскользнул, а затем начал двигаться именно так, как она хотела. Как умоляла его. Резко, размеренно, глубоко. И каждый его толчок порождал желание сказать правду, которая бы успокоила ее. Услышав, как с губ Гермионы слетел тихий чувственный всхлип, Люциус наклонился к самому уху:
— Прекрати ревновать, глупышка. Есть только ты… О, боги, какая же ты еще дурочка. Не смей сомневаться во мне, Гермиона. Слышишь? Не смей! Никого не может быть, кроме тебя… Только ты! — последние слова Люциус почти простонал, начав двигаться быстрее и приближая обоих к долгожданному финалу.
И все вместе — его толчки, звук его голоса, слова, что он произнес, — все это словно опрокинуло ее в мучительную, но блаженную пропасть, казавшуюся бездонной. И Гермиона падала… Падала… Падала. Тело, дрожа в сладких конвульсиях, выгибалось на столе, неосознанно сбрасывая с его поверхности то, что было не сброшено до сих пор. И самым прекрасным аккордом, прозвучавшим в заключение, стал громкий удовлетворенный стон Малфоя, показавшийся ей музыкой.
Они еще долго так и оставались слитыми, жадно улавливая остаточные спазмы тел после пережитого удовольствия. И наслаждаясь ими. Глубоко вдыхаемый обоими пьянящий воздух казался им переполненным ароматами вожделения и страсти.
Наконец тяжело дышащий Малфой протянул руку и, подняв Гермиону, крепко прижал ее к себе. Все еще оставаясь в ней, он очистил сияющее лицо возлюбленной от прилипших, влажных ручейков волос.
— Все-таки ты самая удивительная женщина на свете, — мягко произнес он, едва касаясь ее лба подушечками пальцев. — Самое необычное и изысканное существо, которое я встречал. Которое отдается мне целиком и полностью. Сказать по правде, я никогда не знал ничего подобного. Даже не думал, что такое возможно. И что оно будет моим.
На секунду ошеломленная Гермиона зажмурилась: на этот раз Люциус Малфой говорил именно то, о чем она мечтала услышать с самого начала их отношений. То, что она не такая как все. То, что для него она — единственная. С трудом глотнув какой-то странный комок, застрявший в горле, она ощутила, как глаза снова щиплет от навернувшихся слез. А потом, наскоро проморгавшись, честно вернула комплимент сполна.
— Неужели думаешь, я всегда была такой? Нет… Раньше все было по-другому. Это ты… сделал меня той, какая я есть сейчас. И мне кажется, только не смейся, что мы… оба влияем друг на друга… И вместе создаем новых себя… Они, эти новые ты и я, ужасно похожи на прежних нас. Но и совсем другие… И мне нравится это, Люциус. Очень нравится.
Наклонившись, Малфой нежно поцеловал ее губы, потом постепенно опустился к шее, и Гермиона ощутила, как член его, до сих пор находящийся в ней, дрогнул и начал снова увеличиваться. Открыв глаза, она машинально обвела кабинет уже замутненным от вожделения взглядом: стены, покосившиеся плакаты, шкафы, дверь…
«О, Боже! Дверь!» — Гермиона вздрогнула в панике.
— Люциус! Мы забыли бросить на кабинет «Оглохни»!
Поначалу Малфой выглядел абсолютно бесстрастным, и Гермиона даже подумала, что не дождется от него никакой реакции, но потом медленно протянул:
— Твою ж мать… Это надо так опростоволоситься. Прости, я совсем забыл.
И она чуть не рассмеялась, увидев его виноватые глаза, хотя, сказать по правде, до несчастной двери ей не было никакого дела. И ни до чего не было дела, потому что член Люциуса (уже снова твердый и большой) по-прежнему находился в ней. Малфой слегка пошевелился, и Гермиона ощутила, как новая волна желания прокатилась по телу. Застонав, она с силой провела ногтями по его спине, опускаясь к ягодицам и оставляя на коже красные царапины. Потом вдруг опять вспомнила про чары и нахмурилась.
— Как ты думаешь, это может обернуться проблемами? Я имею в виду, что в приемной, наверное, кто-то слышал, как я кричала и… Черт! — закончить она не смогла, потому что в этот миг Люциус дотронулся до клитора, принявшись ритмично кружить по нему пальцами.
Он кружил и кружил, пока Гермиона, неосознанно сжав мышцы влагалища, не заставила его самого громко застонать в пустоту кабинета.
— Тихо! — зашипела она на него, тут же взяв в рот кулак, чтобы заглушить собственные крики.
Малфой схватил ее за лодыжки и, быстро подняв ноги себе на плечи, резко погрузился, задев при этом клитор. Кулак Гермионы упал на стол, и теперь уже сама она не сдержалась и громко простонала:
— О-о-о… как глубоко… как же хорошо, Люциус… Только не останавливайся!
Продолжая двигаться, Малфой вкрадчиво задал вопрос:
— Что вы сказали, мисс Грейнджер? Я не расслышал.
Словно находясь в бреду, она повторила:
— Не останавливайся! Никогда не останавливайся!
— Не бойся. Я и не собирался.
Он двигался все быстрее и быстрее, продолжая ласкать клитор подушечкой большого пальца. Уже совсем скоро тело Гермионы задрожало в конвульсиях удовольствия, и с губ слетел приглушенный, но все же хорошо различимый возглас:
— Боже… Это невероятно, Люциус! Ты невероятен.
Услышав это, Люциус не сдержался и сам, бурно излившись и прошептав:
— Гермиона…
Уже во второй раз за несколько минут они медленно остывали, не отводя друг от друга глаз. Пока Гермиона наконец не состроила смешную гримасу и не бросила ему:
— Упс!
Люциус выразительно приподнял брови, и она вдруг жутко смутилась.
— Кажется, это можно назвать форменным хулиганством, да?
— Согласен… «Хулиганство» звучит наиболее подходящим определением. Но это было… — довольно ухмыльнувшись, он не договорил.
Поднявшись со стола, Гермиона чмокнула его в щеку и поначалу даже начала улыбаться, но потом вдруг остановилась. Ее охватили мрачные опасения.
— Черт… У меня могут быть серьезные неприятности.
Она быстро скользнула на ноги и осмотрелась вокруг. Зрелище оказалось неутешительным: на полу валялась почти разорванная в клочья блузка, неподалеку лежали уничтоженные Люциусом трусики, порванные чулки сползли и теперь свисали с ног. Приводя в порядок одежду, Гермиона оглядела себя. На груди и плечах виднелись потемневшие пятна — следы поцелуев Люциуса, который несколько смущенно поднял на нее глаза.
— Я причинил тебе боль.
Гермиона отмахнулась.
— Не говори ерунду. Ты же знаешь, что я была абсолютно не против.
— Потом будет болеть еще сильней.
— И ладно. Зато будет напоминать о тебе.
По губам Люциуса вновь скользнула довольная ухмылка, и он слегка качнул головой. Наконец Гермионе удалось починить одежду и привести себя в пристойный вид. Она огладила юбку и посмотрела на Малфоя.
— Ну что… пора столкнуться с последствиями нашего хулиганства, — с этими словами она шагнула и смело распахнула дверь кабинета, сразу же столкнувшись взглядом с Присциллой, которая быстро опустила голову и уткнулась глазами в лежащий на столе пергамент. — У нас тут все в порядке, Присцилла? — Гермиона задала вопрос с нарочитой беспечностью.
Та не подняла головы.
— Да, мисс Грейнджер. Все в полном порядке, — она продолжала что-то строчить на пергаменте. — А у вас все хорошо?
Гермиона внимательно посмотрела на нее и подумала, что отношения с секретаршей в последнее время стали гораздо теплей и, может быть, стоило рискнуть, втягивая ее в их маленькую интригу.
— Конечно… У меня не просто все хорошо, а, сказать по правде, все очень хорошо, — прозвучал ее ответ, сопровождаемый многозначительной улыбкой.
Присцилла взглянула и лукаво ухмыльнулась этой откровенности, столь неожиданной для чопорной мисс Грейнджер.
— Я догадываюсь… — понимающе отозвалась она, изогнув аккуратно выщипанную бровку, и обе вполне себе искренне улыбнулись друг другу.
Гермиона наклонилась к ней ближе.
— Присцилла… — начала она, и девушка с готовностью придвинулась. — М-м-м… Я просто хотела спросить: много ли народу заходило в приемную… за последние полчаса?
Та огляделась вокруг и негромко ответила:
— Да не особенно. Ведь мистер Снипуорт все еще не вернулся из поездки. Так… один-два человека. Не больше.
— А эти один-два… долго здесь… торчали? И слышали что-то… э-м-м… необычное?
— Если честно, то кое-что, конечно, привлекло их внимание. Но поскольку это были всего лишь клерки из соседних служб, я не думаю, что кто-то должен отчитываться перед ними или объяснять что-то… Да и оставались они здесь недолго.
— Это хорошо… — с заметным облегчением выдохнула Гермиона.
Из кабинета показался Малфой, который подошел и встал с ней рядом. Присцилла тут же любезно улыбнулась ему.
— Мистер Малфой, — вполне официально начала она, — надеюсь, ваш сегодняшний визит в министерство прошел успешно? Мисс Грейнджер смогла сделать его интересным и насыщенным?
Глянув на нее с веселым любопытством, Люциус немного помолчал, прежде чем ответить, но не пропустил удар.
— О, да… Благодарю, Присцилла. Мисс Грейнджер сегодня была очень любезна. Впрочем, как и всегда.
Девушка хитро посмотрела на обоих и объявила, что рабочий день подошел к концу, поэтому она уходит домой. Гермиона взглянула на часы.
— Уже больше пяти часов. Я тоже могу уйти.
Собравшись, секретарша направилась к двери, но потом, приостановившись, напомнила Гермионе:
— Не забывайте, что завтра мистер Снипуорт уже будет на месте. И слух у него гораздо более острый, чем у всех остальных работников Министерства магии. Особенно, когда это касается вас… — она многозначительно ухмыльнулась и вышла из приемной.
Вернувшись с Люциусом в кабинет, Гермиона опустилась в кресло и, глубоко вздохнув, с облегчением выдохнула.
— Ну что ж, кажется, на этот раз пронесло… и эта шалость сойдет нам с рук. Хотя она и была очень неразумной.
На что Малфой лишь безмятежно улыбнулся ей через стол.
— А тебя, как я погляжу, это совершенно не беспокоит, да? — снова вздохнула Гермиона.
— Почему же? Не совсем так. Просто в тот момент такая мелочь и впрямь волновала меня мало.
— Хм… ну в тот-то момент понятно… Хотя, конечно, мы чертовски глупо себя повели, согласись. Нам просто крупно повезло, что сегодня на месте не было Ормуса, который ясно дал мне понять, что в министерстве я должна работать, а не заниматься своими личными делами. Ты знаешь, как важна для меня эта работа. И я должна быть более осторожной. Не знаю, что на меня нашло…
Люциус насмешливо приподнял бровь.
— Только вот не надо иронии, ладно? — тут же вспыхнула Гермиона, заметив усмешку. — Если бы нас застукали здесь, это был бы кошмар…
— Дорогая, не преувеличивай. С тех пор, как всему волшебному миру стало известно о наших отношениях, вряд ли кто-то рискнет вломиться к тебе в кабинет тогда, когда здесь нахожусь я. Тем более что ты по праву считаешься ценным сотрудником, а со мной…
— Что «с тобой»?
— Связываться со мной многие вообще сочтут… неразумным… — протянул Люциус так высокомерно, что Гермиона даже приоткрыла рот.
Невероятная «малфоевская» самоуверенность до сих пор поражала ее, хотя уже и не возмущала как раньше. И все же, не поддразнить его она не смогла.
— Ой, не зарекайся, дорогой. Твое чувство собственной значимости уже не раз создавало тебе большие проблемы.
Слегка улыбнувшись, Люциус подошел к ней.
— Не буду спорить. Ладно, пойдем домой.
Он взмахнул палочкой, и разбросанные по кабинету пергаменты с перьями аккуратно вернулись на рабочий стол.
Вздохнув, Гермиона поднялась с кресла.
— И все же я опять здорово сглупила. Больше не позволю случиться такому.
Люциус бросил на нее сверху вниз недовольный взгляд.
— По-моему, ты забыла наш недавний разговор о моем отношении к тому, что ты работаешь.
Его серьезный тон уже начинал раздражать, и Гермиона снова не сдержалась:
— А мне-то казалось, что тебя восхищает моя ответственность? В том числе.
— Восхищает. Когда лежит в пределах разумного.
— А сейчас, значит, не лежит? Люциус, это моя работа! — она увидела, как тот состроил усталую гримасу, и продолжила: — Знаю, у тебя сей факт вызывает некоторое недовольство. Что ж… прости, но мне очень нравится то, чем я занимаюсь. И я не хочу потерять все это.
— Ты и не потеряешь. Ничего ж не случилось. Расслабься уже, и пойдем домой, — он протянул Гермионе руку, и ей оставалось лишь сделать в ответ то же самое.
«Действительно. И чего я разошлась? Это же здорово, что он пришел сюда сегодня. И восхитительно все то, что произошло после. А самое главное — ничего неприятного не случилось».
Она позволила взять себя за руку и вывести из кабинета прочь.
— Давай сегодня доберемся в мэнор через камин. В последний раз ты неважно перенесла аппарацию, — предложил Люциус, когда они уже шли по коридору.
Гермиона благодарно сжала его руку, и тут же увидела, как он оглядывается на нее, а потом и останавливается.
— Спасибо тебе за этот день. Как я уже сказал, ты самая удивительная женщина на свете, — Люциус продолжил путь дальше, но через пару секунд снова повернулся к ней и, ухмыльнувшись, добавил: — И что примечательно — на редкость ответственная женщина.
Засмеявшись, Гермиона слегка шлепнула его по рукаву.
— Давай-давай, иронизируй! — она тихонько прижалась к его плечу щекой и вздохнула. — На самом деле это я должна благодарить тебя.
Люциус вопросительно посмотрел на нее, и Гермиона мягко закончила:
— Спасибо, что пришел… Ты был так нужен мне… сегодня.
Ничего не ответив, Малфой лишь прижал ее к себе, нежно поцеловал в макушку и уверенным шагом повлек к лифтам, чтобы направиться в Атриум с его многочисленными каминами.
Уже скоро они оказались в гостиной Малфой-мэнора, и, сбросив туфли, Гермиона сразу же растянулась на диване.
— Боже… Наконец-то завтра пятница! Какое счастье…
Налив себе виски, а Гермионе «Чарующий свет», Люциус плюхнулся рядом и протянул ей бокал. Поблагодарив, она продолжила:
— Даже не верится, что всего неделю назад случилось то происшествие… в парке. Столько всего произошло с тех пор… Кажется, прошла целая вечность.
Оба помолчали, задумавшись о слушании, Драко, Роне, Нарциссе…
— Неудивительно, что я так устала, — зевнула Гермиона.
— Смею ли я скромно надеяться, что ты устала еще и по другой причине? — Малфой сделал глоток из своего стакана и пощекотал пальцем одну из ее босых подошв, лежащих у него на коленях, заставив Гермиону дернуться и захихикать.
— Ай! Между прочим, я сейчас не о физической усталости, — потирая ступню о другую ногу, она продолжала смеяться. — Неужели ты никогда не устаешь морально… психологически? Просто никогда не слышала от тебя об этом.
— Конечно, устаю. Но я много лет привык скрывать свои слабости.
Подняв руку, она ласково убрала с лица упавшую белую прядь.
— И напрасно… От меня ты можешь ничего не скрывать… И показать любую из них.
Люциус наклонился и долго, внимательно смотрел на нее, а потом опустился еще ниже, легко коснулся губами лба и тихо-тихо прошептал:
— Я бы, может, и хотел… Но, видишь ли, какая штука… Когда я с тобой, ты даришь мне столько сил… что я вообще не чувствую слабости…
========== Глава 43. Приглашение ==========
Всю ночь они мирно спали, даже во сне продолжая прижиматься друг к другу. А проснувшись, оба ощутили себя отдохнувшими и полными сил, словно эта ночь стерла последние следы неимоверной моральной усталости из-за постоянного напряжения, в котором приходилось жить уже больше недели. Все, что мучило их и заставляло ощущать, если и не вину, то неловкость, наконец было позади. Жизнь продолжалась.
Идти на работу Гермионе очень не хотелось, но от мысли, что сегодня пятница, становилось немного легче. Люциус тоже поднялся рано: сегодня у него была запланирована встреча с патронами госпиталя «Святого Мунго», что давало надежду снова стать одним из членов его попечительского совета. Гермиона искренне надеялась, что у него все получится. Она знала, как важна для Люциуса эта встреча. Что греха таить, вступление в попечительский совет госпиталя стало бы огромным шагом на пути к его полной реабилитации в волшебном сообществе. А Люциус Малфой всегда тщательно просчитывал свои шаги.
Этим утром они завтракали уже в столовой, которая больше не вызывала у Гермионы того острого негатива, что мучил накануне. Она ясно осознала и приняла тот факт, что детские страхи с нелепыми комплексами ни в коем случае не должны одерживать победу над рассудительностью и врожденным здравым смыслом, которыми щедро наградила ее судьба. И, тем не менее, потихоньку от Люциуса она все же очистила воздух столовой заклинанием, которое должно было избавить их от всех оставшихся запахов этой женщины и ее сигарет.
Завтракая, они оживленно беседовали о предстоящей встрече в «Святом Мунго», когда в столовой появилась Тибби, принесшая свежие выпуски «Ежедневного Пророка» и «Придиры». Впервые за долгое время Гермиона увидела экземпляр журнала, в котором, как слышала, активно обсуждались новости ее личной жизни. На самом деле отношение к этим публикациям у нее было сложное: Полумна Лавгуд много лет считалась ее другом, и сама Гермиона могла рассчитывать если не на поддержку, то хотя бы на понимание со стороны приятельницы. И хотя бы на толику объективности. Но покупать журнал, тем не менее, она почему-то не спешила. Теперь же, увидев свежий номер, лежащий на столе, Гермиона поняла, что ужасно хочет скорее открыть его и, наконец, узнать, о чем же пишет Полумна. Что именно говорит она, обсуждая их с Люциусом. Стараясь не проявлять нетерпение, она взяла журнал в руки и небрежно спросила Малфоя:
— Ты его выписываешь?
Оторвавшись от «Ежедневного Пророка», который он уже начал читать, тот отозвался:
— Нарси любила почитать его в выходные, Мерлин знает почему. Я хотел отказаться от подписки, но позабыл. Сегодня же отправлю им сову.
Гермиона ничего не ответила. Не хотелось признаваться Люциусу, что на самом деле она не прочь сохранить подписку. Особенно теперь, когда «Придира» начал славиться сплетнями о ней самой.
«Всегда полезно знать, что о тебе пишут доброжелатели, но еще полезней — что пишут недоброжелатели».
Ее взгляд вдруг упал на яркий заголовок, и Гермиона не удержалась, прочитав вслух:
— «Новая хозяйка Малфой-мэнора»… Господи… Неужели не смогли придумать ничего более интересного, чем это?
Открыв журнал, она нашла статью и продолжила читать:
— «Весь волшебный мир до сих пребывает в шоке от убийственных откровений, касающихся знаменитой гриффиндорской умняшки и мозгового центра Золотого Трио — Гермионы Грейнджер. Которая бросила своего давнего бойфренда, огненно-рыжую легенду квиддича Рональда Уизли (еще одного участника Золотого трио) ради знаменитого экс-Пожирателя Смерти Люциуса Малфоя. Эта сногсшибательная новость оказалась озвучена никем иным, как самим господином Малфоем во время суда над ним за использование заклятия Круциатус на обычном магле. Он обнародовал факт их отношений всему Визенгамоту, несказанно поразив этим не только тех, кто присутствовал в зале суда, но и мисс Грейнджер, выглядевшую удивленной признаниями своего (теперь уже не рыжего, а светловолосого) любовника.
Конечно, реакция на эту новость оказалась вполне предсказуемой: магическое сообщество до сих пор пребывает в шоке. Понятно, что волшебницы и волшебники оказались вполне обоснованно потрясенными. Ведь речь идет не только о разнице в возрасте (составляющей у новоиспеченной парочки ни много ни мало четверть века), а еще и тем общеизвестным фактом, что во времена последнего магического противостояния мистер Малфой и мисс Грейнджер воевали, как говорят маглы, по разные стороны баррикад. Потому-то людей и удивляет, как мог Люциус Малфой (если, конечно, все эти годы он придерживался чистокровной доктрины вполне искренне) вступить в романтические отношения с самой известной маглорожденной ведьмой нашей современности. Иначе говоря, с той, кто раньше могла быть ему лишь заклятым врагом».
Гермиона взглянула на Люциуса и не удержалась от комментария:
— Боже, если они и дальше будут выражаться столь высокопарно, я загоржусь…
Не отводя глаз от раскрытой страницы «Ежедневного Пророка», Малфой ухмыльнулся, но ничего не ответил.
— Кстати, здесь практически не упоминается заседание, — она вздохнула и продолжила читать уже молча.
Далее в статье шли небольшие интервью с различными волшебниками (знакомыми и не очень), каждый из которых выражал свое искреннее возмущение и даже ужас от случившегося. А также предположения, где, как и когда могли соприкоснуться и начать общаться два таких разных и, можно сказать, несовместимых человека. Очень часто упоминался тот факт, что мисс Грейнджер училась вместе с Драко Малфоем в Хогвартсе, а один человек даже предположил, что именно тот и поспособствовал сближению отца со своей однокурсницей, выступив чуть ли не в роли «свата». Прочитав этот бред, Гермиона уже не выдержала и громко рассмеялась.
Но потом перевернула страницу и увидела следующую статью, еще больше первой.
«О, Господи…»
Ей всегда было странно читать о себе в третьем лице, хотя это и было нечто, к чему Гермиона успела привыкнуть в своей не очень длинной жизни. И все же… ситуация порождала в ней какую-то необъяснимую неловкость, словно читала в эти минуты не о самой себе, а о какой-то другой женщине, которую по иронии судьбы тоже звали Гермиона Грейнджер. Замешательство, испытываемое сейчас, усугублялось еще и тем, что автором опуса была Рита Скитер, которая по определению не могла питать к ней особой любви. Впрочем, со стороны этой гнусной врунишки не приходилось рассчитывать даже на банальную объективность. Уж кто-кто, а она радовалась любой возможности сказать о мисс Грейнджер хоть какую-нибудь гадость с особым, похожим на извращенное, удовольствием. Брезгливо сморщившись, Гермиона дочитала очередные выдумки этой «акулы пера» и возмущенно фыркнула:
— На этот раз наша чудесная сочинительница басен додумалась до того, что я, по-видимому, беременна.
На какую-то секунду Люциус почти неуловимо напрягся (и она почувствовала это), а потом коротко бросил:
— Понятно. Это действительно так?
— Если и так, то я как-то не в курсе.
Малфой ничего не ответил, но Гермионе вдруг стало интересно, что же думает на эту тему сам он.
«Как он среагировал бы на мою внезапно случившуюся беременность? Понятно, что я всегда очень осторожна, но ведь практически никакие средства контрацепции не могут гарантировать стопроцентной защиты. Особенно если учесть, как часто мы с Люциусом занимаемся любовью».
Глубоко вдохнув, она все-таки решилась продолжить щекотливую тему и посмотреть на его реакцию.
— Было бы довольно странно, если бы это оказалось так. Мало того, что я применяю противозачаточные заклинания, в дополнение к ним пользуюсь еще и магловскими мерами предосторожности… Так что… надеюсь, что это обезопасит меня вдвойне, — договорила и искоса взглянула на Малфоя.
— Знаешь, я почему-то и предполагал нечто подобное, — спокойно прокомментировал тот, едва оторвавшись от газеты.
И это его вальяжное мужское самодовольство вдруг вызвало у Гермионы такое раздражение, что с громким шлепком она бросила журнал на стол.
— А тебе не довелось самому подумать о том, как мы будем предохраняться? Или ты считаешь, что проблема нежелательной беременности должна целиком и полностью ложиться лишь на женские плечи? «Мое мужское дело маленькое, я любовью занимаюсь». Так, да?
Наконец-то опустив газету, Люциус поднял на нее глаза.
— Да я, собственно говоря, не сомневался в твоей предусмотрительности. И мне казалось, что начать спрашивать об этом или, тем более, давать советы будет несколько оскорбительно для тебя.
— И все равно ты не должен был пускать ситуацию на самотек, — неодобрительно буркнула Гермиона и сердито нахмурилась.
Ее очередная эмоциональная вспышка заставила Малфоя вздохнуть.
— Дорогая, но ты тоже никогда не поднимала тему контрацепции. И я имел полное право думать, что тебе просто не хочется обсуждать ее. Почему же именно сегодня ты так взволнованна обсуждением этого вопроса?
— Потому что в жизни всегда есть место неожиданностям… дорогой. От аварий не застрахован никто. И сегодня мне вдруг стала интересна твоя реакция, если я и впрямь окажусь… беременной.
По-прежнему уставившись в разворот газеты, Люциус долго молчал, явно обдумывая ее слова. Но потом размеренно и спокойно отозвался:
— Вот и славно. Но мне кажется, что этот мост нам будет лучше пересечь тогда, когда мы наконец приблизимся к нему.
Глубокий вздох заметно приподнял ее грудь. Гермиона, конечно же, понимала, насколько бесполезно, насколько глупо повела себя снова. Продолжать этот разговор сейчас не имело никакого смысла. Люциус совершенно ясно дал ей понять, что в который раз она выглядит капризным ребенком, цепляясь к нему со своими смешными, по сути, претензиями.
Она поднялась из-за стола.
— Прости… Я опять несу какие-то глупости, — подойдя к Люциусу, она поцеловала его макушку. — Мне, пожалуй, пора. Пойду, поднимусь наверх. Соберусь на работу.
Но была вынуждена остановиться, задержанная его рукой. Малфой поднес ее ладошку к губам и мягко улыбнулся.
— Ты, кажется, опять забыла одну вещь.
— И что же именно?
Отпустив руку Гермионы, он снова уткнулся в «Ежедневный Пророк» и только потом ответил с мягкой улыбкой на губах:
— У тебя одной в этом мире есть право не извиняться передо мной. Никогда не извиняться. И ни за что.
Улыбнувшись про себя, она неспешно направилась наверх, чтобы собраться на работу.
А вернувшись вниз, увидела, что Люциус тоже одет и готов выйти из дома. Гермиона поцеловала его на прощание, в который раз ловя себя на мысли, как трудно каждый раз отрываться и уходить от него. Пусть даже всего лишь до вечера.
«Слава богу, что завтра выходные…»
Снова пройдя через камин, уже скоро она оказалась в министерском атриуме вместе с сотнями других сотрудников. И почти сразу заметила множество любопытных взглядов, направленных в ее сторону.
«О, да… Прочитав утром «Придиру», я даже понимаю, с чем это связано…»
Стараясь не обращать на повышенный интерес никакого внимания, волшебница слегка приподняла подбородок и прошла на рабочее место, приветливо здороваясь по дороге со знакомыми.
«Мне плевать, чего они там думают. И я больше не позволю себе сорваться, опустившись до детских истерик. Тем более… что сегодня мне нужно сделать… кое-что очень важное».
И действительно: как только подошло время обеденного перерыва, Гермиона покинула министерство и, аппарировав в Косой переулок, быстро и целеустремленно направилась к белеющему издалека фасадом банку «Гринготтс».
Подойдя к зданию, она немного замедлила шаг, глубоко вздохнула, но затем открыла тяжелые двойные двери с латунными ручками и вошла. Вошла для того, чтобы сразу оказаться в огромном мраморном вестибюле. Пока она шла к главной стойке, шаги эхом отдавались по всему залу, и это заставляло нервничать еще сильнее, но Гермиона продолжала идти. Уже скоро она приблизилась к сидящему за стойкой хмурому гоблину.
— Извините, я хотела бы увидеть Драко Малфоя, если это возможно…
Подняв глаза, гоблин подозрительно взглянул на нее.
— Какова цель вашего визита?
— Я пришла по личному делу. Мне нужно всего пять минут, и это очень важно. К сожалению, у меня нет другого способа связаться с ним.
Гоблин демонстративно вернулся к своей работе и пренебрежительно бросил:
— Вы могли бы отправить ему сову, как это делают остальные волшебники.
— Мне нужно увидеть мистера Малфоя лично. Хотя бы для того, чтобы договориться с ним о времени следующей встречи.
Гоблин посмотрел на нее так, будто она отрывает его от каких-то важных задач, а не просит о чем-то, что является, по сути, частью его работы.
— Второй этаж, кабинет номер двести пятьдесят шесть. Пять минут. Максимум, не больше.
Несколько озадаченная его поведением, Гермиона подумала, что давно не общалась с гоблинами и забыла, какими вредными и упертыми они могут быть иногда.
— Спасибо, — еле сдерживаясь, вежливо ответила она, прежде чем направиться к лестнице.
На двери кабинета, к которому Гермиона приблизилась, была прибита табличка с одним единственным именем: Драко Малфой. Казалось, из людей в «Гринготтсе» вообще работает только Драко (хотя Гермиона и знала, что это не так), и у нее мелькнула мысль, что, наверное, ему очень одиноко здесь.
Она почувствовала, что снова нервничает, хотя еще пару секунд назад была полна решимости.
«А вдруг… вдруг Малфой снова будет таким же агрессивным, как и в последний свой приход в мэнор. Конечно, здесь, на работе, он будет вынужден сдерживаться и вряд ли вспылит. Во всяком случае, очень надеюсь на это… и должна претворить задуманный план в жизнь», — она набрала воздуха и решительно постучала.
— Войдите, — раздался изнутри голос, который раздражал ее много лет подряд.
Повернув ручку двери, Гермиона вошла в кабинет.
Драко сидел за столом в маленькой, тесной комнатушке, отделанной темными панелями, с одним крошечным окошком, скудно пропускавшим дневной свет. Вся атмосфера кабинета была депрессивной и очень мрачной. Поначалу он даже не поднял головы, но когда наконец сделал это, лицо его застыло отшока. Однако Малфой сумел быстро взять себя в руки и, нацепив маску холодного презрения, демонстративно вернулся к развернутой до этого газете.
Гермиона молчала, и поэтому, все еще не поднимая глаз, он холодно и категорически задал вопрос:
— Что ты здесь делаешь?
— Я хотела бы спросить у тебя кое-что.
— В любом случае, мне это абсолютно не интересно.
Но Гермиона не смутилась.
— Ты не хотел бы прийти в мэнор поужинать на следующей неделе?
Ничего не ответив на вопрос, тот резко задал встречный.
— Это отец прислал тебя?
— Нет, Люциус даже не знает, что я здесь.
— Послушай, Грейнджер, — Драко фыркнул и презрительно усмехнулся. — По-моему, в нашу последнюю встречу я достаточно ясно дал понять тебе отношение к этой чертовой ситуации. Да для меня нет ничего хуже, чем провести вечер, глядя, как мой отец плотоядно облизывается на свою аппетитную грязнокровную булочку в нашем же собственном доме!
— Я думаю, ты прекрасно знаешь, что все будет совершенно не так, — Гермиона удивилась, насколько твердо прозвучал ее голос. — Я могу понять, почему в прошлый раз ты был так расстроен. И могу понять, почему сорвался на меня… и на отца.
— Да меня не колышет, можешь ты это понять или не можешь. Отвали, Грейнджер! А еще лучше — исчезни отсюда. Испарись! — всем своим видом игнорируя ее, Драко уткнулся в лежащие на столе документы.
Но Гермиона не позволила сбить себя с толку и продолжила:
— Драко, ты далеко не дурак, и сам понимаешь, что не можешь продолжать вести себя в том же духе. Особенно, хотя бы на мгновение согласившись с тем, что если твой отец пустил меня в свою жизнь, то и тебе придется принять, если не меня, то хотя бы этот факт. Как данность! — она перевела дух и продолжила: — Ты прекрасно знаешь, о чем речь. Я не ожидаю, что ты примешь меня, но хочу, чтобы ты поверил — я не собираюсь никак вредить твоим отношениям с отцом. Потому что вы с ним очень любите друг друга. И мы ведь уже взрослые, пойми, Малфой. Я предлагаю тебе просто прийти и поужинать со мной и Люциусом. Обещаю вести себя так, чтобы тебя ничего не задевало. И поверь, для меня провести с тобой вечер тоже не сильно приятно и легко. Но повторюсь: мы больше не в школе. И я не собираюсь враждовать с тобой всю оставшуюся жизнь. Тем более что столько всего произошло за это время… много чего… — ее голос стал намного тише, когда она вспомнила, что именно происходило четыре года назад, и вспомнила пустоту в глазах Драко Малфоя, когда она увидела его во «Флориш и Блоттс».
Между ними повисло долгое тягостное молчание, но потом Гермиона почувствовала, как дыхание Драко изменилось. Его напряжение явно спадало, хотя и очень медленно. А когда он заговорил, голос его был уже гораздо спокойней, чем раньше.
— Я… просто не понимаю, как ты вообще можешь находиться в нашем доме. Когда ты была там в последний раз…
— Да, — Гермиона быстро прервала его, не давая договорить. — Я не знаю, как это случилось, если честно. Но твой отец… он… словно рассеивает мою боль. Заставляет меня забыть о ней…
На лице Драко появилось выражение отвращения, смешанного с толикой любопытства.
— Послушай, Грейнджер, мы знакомы с тобой очень долго, должно быть уже лет двенадцать. И ни разу… Слышишь? Ни разу за эти годы не сказали друг другу даже пары вежливых слов. А теперь ты хочешь, чтобы я пришел поужинать с вами, с тобой и моим отцом, по совместительству твоим любовником?
— Да пойми же, Драко! Прошлое должно остаться в прошлом. Нельзя тащить его за собой, как гири на ногах всю свою жизнь. Я знаю, как это тяжело для тебя. Понимаю. Но и ты должен понять и принять, что в жизни твоего отца происходит что-то… новое. Другое. И он счастлив со мной, Драко. Я знаю это! И ты тоже увидишь, если придешь… Это будет здорово! Знаешь, как он был расстроен на днях, когда вы повздорили и ты ушел? Не знаю, о чем вы говорили между собой, но кажется, все равно многое не проговорили. И я не хочу, чтобы ваш конфликт и ваше непонимание затянулись. Не хочу, чтобы в итоге между вами выросла стена отчуждения. Просто приди и поужинай с нами. И если тебе будет так уж противно, то я больше никогда не буду пытаться помирить вас, оставлю тебя в покое, как ты того хочешь.
Драко глубоко вздохнул, и выражение его лица, хотя и по-прежнему насмешливое, слегка изменилось. Гермиона видела, как знакомый еще со школы антагонизм постепенно исчезает, смягчая его черты.
Однако, слова его прозвучали довольно холодно, хотя и предельно ясно.
— Грейнджер, а ты пойми, что Малфой-мэнор… это дом моей семьи… Дом, в котором я родился и вырос. Дом моего детства, где я жил с матерью и отцом. Вместе. Я знаю, тебе слабо в это верится, и вряд ли тебя можно винить за это, но знаешь… у меня было счастливое детство. Я любил… то есть люблю своих родителей. Обоих. И вдруг в нашей жизни… появляется Гермиона Грейнджер. Человек, которого я ненавидел практически больше всех остальных в школе, за исключением парочки ее же приятелей. Человек, презирать которого меня вдохновил мой же отец. Гермиона Грейнджер, пришедшая занять в нашем доме место моей матери. Как я должен чувствовать себя?
Охваченная смущением, Гермиона ничего не ответила. А Драко продолжил:
— И знаешь, Грейнджер… Я бы, может, и попытался. Да, мы все выросли, повзрослели, мы больше не в школе. Время идет, прошлое нужно оставить в прошлом, а старую вражду похоронить к черту. И когда мы встретились с тобой пару месяцев назад, ну ты помнишь — во «Флориш и Блоттс» — я даже старался… Думал: «Ладно, Малфой, двигайся дальше, расти над собой… Чего тебе стоит быть с ней вежливым и учтивым? Почему бы и нет? Просто поздоровайся и распрощайся снова лет на пять». И я старался! Ты же наверняка помнишь эту встречу, да?
Не в силах поднять на него глаза, Гермиона тихо пробормотала:
— М-м-м… да… конечно, я помню тот день.
Лицо Драко вдруг окаменело. Какое-то время он молчал, но потом заговорил, и в голосе его звучали удивленное понимание и ужас:
— Мой отец тоже был там. И тоже говорил с тобой, правда? Да… говорил… А потом… он весь день был каким-то странным… — осознание правды обрушилось на него, словно снежный ком. — Это началось тогда, да? Между вами что-то началось уже в тот день?
Гермиона смогла лишь виновато согласиться:
— Может быть… я не до конца уверена, но, наверное, да… Пожалуй, в тот день все и началось.
Драко только покачал головой:
— Ты… Не понимаю, Грейнджер… Ну почему это должна быть именно ты?..
Гермиона наконец подняла голову и посмотрела ему в глаза. Сейчас она как никогда ясно осознала, что ничего из произнесенного Драко не меняет ни ситуации, ни отношения к происходящему. И поэтому продолжила уже с новыми силами:
— Драко, правда заключается в том, что теперь мы с твоим отцом… вместе. Понятно, что многим это кажется невероятным, неправильным, неестественным. Но мы не собираемся затыкать каждый рот, осуждающий нас. Потому что сплетни абсолютно не важны, а то, что происходит между нами — на самом деле чудесно. Я понятия не имела, каким удивительным и незаурядным человеком является Люциус. Каким интересным… Сейчас мне кажется, что до встречи с ним моя жизнь была… пустой. Даже страшно представить, как много я не смогла бы узнать и почувствовать, если б мы с Люциусом… разминулись. Знаю, сейчас все кому не лень разоряются на предмет нашей разницы в возрасте, и в мире маглов она заставила бы меня дважды подумать, но ты же знаешь… прекрасно знаешь, что волшебники (особенно сильные чистокровные волшебники) стареют намного медленней. И поэтому наша разница не может стать причиной, чтобы отказаться друг от друга.
— Редакция «Придиры», кажется, думает иначе.
— О, боже! Малфой, только не говори мне, что читал этот бред, хорошо? Ты же знаешь, что это и впрямь полная ахинея. Особенно то, что именно ты и сосватал нас с Люциусом. Видел?
Драко ничего не ответил, но Гермиона была уверена, что уголки его губ шевельнулись от легкой улыбки.
В кабинете снова воцарилось молчание, но сама атмосфера заметно изменилась, и Гермиона рискнула попробовать еще раз:
— Ну же, Драко. Просто приходи на ужин и все увидишь сам. Если тебе будет с нами так уж дискомфортно, больше рисковать не будем. Приходи… пожалуйста. Я прошу не ради себя, а ради твоего отца и ваших с ним отношений.
Малфой рассеянно постучал пером об стол и в конце концов пробормотал:
— Ладно… Я подумаю.
Услышав это, Гермиона облегченно выдохнула и продолжила:
— Тогда… как насчет вторника? Около восьми вечера, пойдет? — она уже повернулась, чтобы уйти, но потом снова посмотрела на Драко. — Может, захочешь привести кого-нибудь с собой? Если чувствуешь, что так будет легче — приводи.
— Никого я не приведу.
— Просто подумала, что должна сказать тебе это. Ну, на всякий случай… Ладно… — Гермиона уже отвернулась и сделала шаг к двери, когда услышала позади себя голос.
— Да некого приводить…
— О-о-о… Извини… Мне очень жаль.
— Еще на прошлой неделе думал, что есть… Но… не срослось.
— Не переживай. Вот увидишь, ты обязательно встретишь… что-то настоящее.
Драко повернул голову и бросил на нее сердитый и одновременно насмешливый взгляд.
— Мерлин! Ты, Грейнджер, всегда была заботливой матерью-коровой своим дружкам-телятам.
Гермиона слабо улыбнулась в ответ.
«Чего обижаться? Он же прав…»
— Знаешь, ты не первый, кто говорит мне об этом, — согласилась она с легким сожалением.
— Да ну? А сама не догадывалась?
Гермиона уже подошла к двери и от нее попрощалась:
— Тогда… до вторника…
— Не факт. Я еще не сказал «да».
— Не сказал, но…
— Все, Грейнджер. Пока!
Драко провожал бывшую сокурсницу взглядом, пока дверь за ней аккуратно не закрылась.
========== Глава 44. Лирика ==========
Рабочий день Гермиона завершила в самом замечательном, можно сказать, прекрасном настроении. То, что ей удалось поговорить с Драко, и он не прогнал ее, а согласился выслушать, дарило вполне обоснованную надежду на то, что в ближайший вторник он все-таки появится в Малфой-мэноре и, может быть, даже помирится с отцом.
Она чувствовала, что разговор у них получился хотя и нелегкий, но вполне искренний, а самое главное очень важный. Что греха таить, ей было очень хорошо понятно, что чувствует Драко по поводу их отношений с Люциусом, что думает о ней и о факте ее появления в жизни отца. Конечно, иногда Гермионе казалось, что она поторопилась, пригласив его встретиться с Люциусом так скоро. Но каждый раз, когда ее охватывали сомнения, она упорно сжимала зубы, напоминая себе, что поступила так из лучших побуждений. Поступила потому, что считала это правильным. Ради Люциуса и ради того же Драко, ведь для него отношения с отцом были очень важны, всегда важны, с самого детства. Если б только она знала наверняка, что, оставив отца и сына Малфоев в покое, поступит верно, то никогда бы не рискнула сделать этот нелегкий и рискованный шаг. Но уж коли судьба подарила ей возможность стать катализатором возобновления их нормальных отношений, то было бы большой ошибкой не воспользоваться этой возможностью.
Когда время подошло к пяти часам, Гермиона собрала вещи и аппарировала в поместье, предвкушая предстоящие выходные. Ей было сегодня так хорошо, так легко и свободно, что даже аппарация далась намного легче и проще, чем обычно.
Она сама открыла дверь — на днях Люциус назвал заклинание, которое снимало блокировку замка. А войдя в холл, сразу увидела Малфоя, вышедшего из малой гостиной, чтобы поприветствовать ее. Гермиона тут же подбежала к нему и набросилась с жаркими поцелуями, радостно отмечая, что он, запутавшись пальцами в копне ее волос, отвечает так же горячо, так же жадно. Оторвавшись от губ, Люциус поцелуями спустился к обнаженной шее и вопросительно прошептал:
— Я так понимаю, день у тебя сегодня был хороший?
— Угу… — ничего, кроме этого «угу», сосредоточенной на поцелуях Гермионе выдавить из себя не удалось.
Малфой же тем временем стащил с нее мантию, да и блузку, постепенно подбираясь к застежке бюстгальтера. Губы его постепенно спускались к груди, сопровождая свой путь нежными и ласковыми касаниями, которые словно успокаивали боль синяков, оставленных им накануне. Еще мгновение, и лифчик упал на пол, а Гермиона, начала возиться с пряжкой ремня на его брюках. Почувствовав, как Люциус кружит языком по одному из сосков, она глубоко вдохнула, но не остановилась. Потому что хотела сделать в эту минуту нечто совсем другое. Потому отстранила от себя голову Малфоя и опустилась на колени. Отчаянно торопясь, подрагивающими от нетерпения пальцами она расстегнула наконец застежку брюк, и облегченно застонала, освободив напряженную плоть.
С губ Люциуса слетело удовлетворенное шипение, и он медленно опустил руки по бокам, сдаваясь на милость победительницы. Позволяя ей делать с ним все, что захочет. Сейчас было ее время. И он принимал это с легким сердцем.
Несмотря на страшную жажду, от которой почти задыхалась, на желание насладиться его вкусом прямо здесь и сейчас, она заставила себя отстраниться и подняла на него глаза. А поймав взгляд, поняла, что видит в нем именно то, чего и хотела больше всего на свете: точно такое же страстное вожделение и… готовность принять все, что она захочет дать ему.
Довольно улыбнувшись, Гермиона постаралась хоть немного успокоиться и сосредоточилась на борьбе с ремнем и брюками до победного конца. Наконец одежда Малфоя упала на пол, он перешагнул через нее, освобождаясь попутно от туфель и носков, и остался стоять в одной рубашке.
Словно завороженная, Гермиона смотрела на его член. Такой большой. Напряженный… Готовый к ласкам… Зовущий ее. Она облизнула губы и тут же услышала, как глубоко вздохнул Малфой, увидев это соблазнительное зрелище. Ощутила, как по его телу пробежала дрожь, хотя Люциус и держался — он по-прежнему стоял, опустив руки по бокам, и не проявлял ни малейшей инициативы. Напряжение, повисшее между ними, было настолько сильным, что, казалось, даже воздух вокруг стал густым и плотным. Таким, что его можно было резать ножом.
Сознательно избегая головки, она неспешно коснулась плоти языком и тут же радостно ощутила, как та дернулась ей навстречу, откликаясь на ласку. Решив немножко похулиганить, Гермиона слегка дыхнула на нее, зная, что Люциус почувствует обдавший горячий воздух, а затем наклонилась и ласково обхватила член губами, стараясь вобрать его как можно глубже.
Изголодавшаяся, она будто дорвалась до изысканного лакомства и наслаждалась сейчас вкусом любимой плоти, позволяя члену погружаться все сильнее и сильнее. Так глубоко, как раньше ей казалось просто невозможным. И упивалась низкими и глухими мужскими стонами, эхом отдающимися от стен старого поместья, ведь сдержать их у него не было сил. По-прежнему не дотрагиваясь до нее, Люциус покорно стоял, отдаваясь ее власти целиком и полностью.
Гермиона продолжала и продолжала ласкать его языком и губами, пока не услышала над собой:
— Черт! Это нельзя выдержать, ведьма! Это… слишком хорошо… Мерлин, ты великолепна, по-настоящему великолепна… — в конце он уже не говорил, а невнятно бормотал, и она ощутила себя невероятно счастливой, услышав это.
С силой всосав в себя член, она почувствовала, как Люциус взорвался у нее во рту, и подняла на него глаза. Откинув голову назад, он задыхался, стоя высоко над ней, и тело его снова содрогнулось от крупной дрожи. Замерев, Гермиона не отводила взгляда, дожидаясь, когда он сможет посмотреть на нее. И дождалась. Немного придя в себя, Малфой опустил голову и взглянул в широко открытые глаза, в которых светилась нежность и страсть. По-прежнему глядя на него, Гермиона сглотнула семя и этим сорвала с его губ еще один глухой стон. Внутри все сжалось в узел от собственного неудовлетворенного желания, но это было сейчас совершенно не важно. Она сделала то, чего хотела. Хотела сама. Безумно.
Немного придя в себя, Люциус подал руку и поднял ее с колен, притягивая к себе и впиваясь в рот долгим нежным поцелуем. Гермиона знала, что сейчас он ощущает на губах вкус собственного семени, и раньше это ужасно смутило бы ее, но теперь… все, что происходило между ними, казалось таким естественным, таким… само собой разумеющимся, что внутри что-то трепетало от трогательной нежности и огромной всепоглощающей любви, которую она испытывала к этому мужчине.
А оторвавшись от ее рта, взял голову обеими руками и произнес, глядя в глаза:
— Мне ужасно хочется сказать тебе «Спасибо», хотя и понимаю, что благодарить женщину за любовь — смешно и нелепо…
Гермиона улыбнулась.
— Согласна, нелепо… Но ты можешь сказать, если хочешь. Мне нравится слышать это слово именно от тебя.
Малфой приподнял бровь с вопросительным цинизмом.
— Намекаешь на то, что я неблагодарный?
— Нет же! Просто… люблю, когда ты демонстрируешь некоторое смирение, — она на мгновение задумалась. — Понимаешь, мне очень нравится, когда ты высокомерен, твоя надменность даже… возбуждает. Но иногда так хочется увидеть тебя почтительным. Это так… непривычно.
С окаменевшим лицом Люциус продолжал смотреть на нее сверху вниз. Гермиона ждала. Между ними воцарилось молчание. Прошло какое-то время, и она, поняв, что переупрямить этого мужчину невозможно, с сожалением вздохнула и, криво усмехнувшись, отвернулась.
Но он вдруг внезапно поймал ее и рывком потянул на себя. Обняв ладонями изумленное лицо, Люциус снова склонился к губам с поцелуем, а потом, отстранившись, взглянул ей в глаза и выдохнул:
— Спасибо.
Едва держась на подкашивающихся от счастья ногах, Гермиона тихо ответила:
— Всегда пожалуйста, Люциус… Слышишь? Всегда. Можно сказать, вечно.
Глаза Малфоя сверкнули, но он только нежно улыбнулся и провел по ее щеке ладонью.
Почувствовав, как внутри вдруг становится очень тепло, Гермиона улыбнулась в ответ. А потом вспомнила, о чем хотела узнать весь день, и быстро спросила:
— О Боже! Как прошла твоя встреча в госпитале «Святого Мунго»?
Проведя ее в гостиную, Люциус тяжело опустился на диван, и сердце Гермионы ухнуло куда-то вниз. С настороженным лицом она присела рядом.
Но страх оказался напрасным. Малфой повернулся к ней с ухмылкой на лице.
— Я снова член попечительского совета госпиталя.
Поначалу хотелось броситься на него с кулаками и надавать оплеух за такое мелочное поддразнивание, но радость от хорошей новости оказалась слишком велика. И вместо этого она с радостным смехом обняла его за шею, несколько раз целуя в щеку.
— Люциус! Это же здорово! О, Господи… И что… что они сказали? Трудно пришлось, да?
Малфой приподнял брови.
— Трудно? Дорогая, я очень редко использую это слово.
Гермиона шутливо хлопнула его по руке.
— Ты прекрасно понял, что я имела в виду.
— Ну… поначалу они были весьма сдержанны, но, узнав, сколько денег я готов потратить на благотворительность, и, конечно же, памятуя о моей успешной реабилитации, как-то подозрительно легко оттаяли и даже выразили радость по поводу моего возвращения…
Гермиона не могла перестать улыбаться. Она знала, как много для него значило это решение, даже несмотря на теперешнюю рисовку.
— А еще что? Ну, что еще они тебе сказали? И какие вопросы ты будешь курировать?
— Да пока не знаю, — протянул Люциус. — Но то, что я вошел в совет — это абсолютно точно. Кстати, во время разговора несколько раз оказались упомянуты наши с тобой… отношения. Хм… думаю, что ореол твоей безупречной репутации и твоей славы теперь распространяется и на меня. Поэтому… уже во второй раз за последние несколько минут я спешу сказать тебе: «Спасибо!»
С завораживающей улыбкой, от которой перехватывало дыхание, он повернулся и поцеловал ее ладошку.
Довольная Гермиона глубоко вздохнула и пододвинулась ближе.
— Ох… Как же я рада за тебя… рада за нас. Теперь перед тобой откроется столько возможностей. Ты даже сможешь получить какую-нибудь приличную должность в Министерстве магии. Если, конечно, захочешь…
— Хм… Не думаю, что готов работать с Шеклболтом и его лакеями.
Какое-то время, довольные и спокойные, они просто сидели молча. Пока Гермиона, которая в эйфории от хороших новостей забыла о своем визите к Драко, наконец не вспомнила о нем. И не подумала вдруг, что боится рассказывать об этом Люциусу. Внезапно ее охватило чувство страха, очень похожее на панику.
«Как он воспримет эту новость? А вдруг сочтет меня самонадеянной нахалкой? Но я же… должна рассказать ему! Между нами не может быть лжи и утаиваний…»
Она собралась с духом.
— Люциус… сегодня днем я ходила в «Гринготтс»… и виделась с Драко.
И сразу почувствовала, как он напрягся. Однако ничего на это не сказал.
— Я… я пригласила его на обед к нам в следующий вторник.
Снова молчание. Ожидая его реакции, Гермиона нервно сглотнула. Казалось, прошла целая вечность, пока Люциус наконец отозвался.
— И что он тебе ответил… на это? — голос его был спокойным, но холодным.
— Что подумает…
От сумасшедшего напряжения она даже не могла понять его реакцию.
— Скажи… Почему ты решила вмешаться в мои отношения с сыном? Зачем?
Люциус по-прежнему говорил спокойно, но вот слова его еще сильнее заставили Гермиону напрячься.
— Я… просто хотела, чтобы Драко знал… что… Если он решит перевернуть страницу и не будет зацикливаться на вашей ссоре, то… мы поможем ему. И справимся с этой ситуацией… вместе.
Люциус резко вдохнул.
— То есть, ты думаешь, «мы» действительно можем помочь?
Не зная, что сказать, Гермиона прикусила губу. Она видела, что дыхание его стало тяжелым и прерывистым. Спустя пару мгновений он снова заговорил:
— Я не желал и не желаю, чтобы ты вмешивалась в эту ситуацию.
Отстранившись, Гермиона взглянула ему в лицо.
— Боюсь, что поздно… Все уже идет так, как идет. И я уже в этой ситуации. Более того, я, можно сказать, и стала причиной ее возникновения. Не во всем, но во многом.
Малфой упорно не смотрел в ее сторону.
— Знаешь, происходящее уже принесло немало боли и страданий достаточно большому числу людей. И я не хочу, чтобы лишний раз было больно еще и тебе.
То, что он сказал, немного успокоило Гермиону, хотя в голосе его по-прежнему не слышалось никаких эмоций, зато очень хорошо чувствовался лед.
— Послушай… Нам все равно придется как-то исправить ее. Или хотя бы попытаться. Твоя ссора с сыном не может длиться вечно и висеть над нами, как дамоклов меч… — она замолчала, напряженно ожидая ответа Люциуса, но тот упорно молчал. И тогда Гермиона продолжила: — Я не хотела сердить тебя. Наоборот, хотела хоть чем-нибудь помочь… Ты очень злишься на меня, да?
Люциус снова долго молчал. Так долго, что у нее мучительно и противно даже начало колоть где-то в сердце. Но наконец нарушил молчание.
— Жаль, что ты немного поторопилась… и пригласила его так скоро.
Он смотрел прямо перед собой, и в какой-то момент Гермионе показалось, что он вот-вот встанет и выйдет из комнаты. Но Люциус вдруг повернулся и удивительно тепло посмотрел ей в глаза.
— Но я не сержусь на тебя. Наоборот… Понимаю, почему ты поступила так. И восхищаюсь твоим поступком, — по его губам скользнула легкая улыбка, и Гермиона затаила дыхание. — Ты удивительный человек… Удивительный и очень хороший.
С облегчением выдохнув, она почувствовала, как глаза защипало от непрошеных слез, и снова прижалась к Малфою, положив голову ему на плечо.
Они опять замолчали, и какое-то время сидели в тишине, правда уже скоро Гермиона ощутила, как тягостное напряжение спало, и между ними воцарилась привычная теплота. Она поднялась и села на диване.
— Люциус, а Тибби здесь?
— Конечно.
— Ты не возражаешь, если я освобожу ее на сегодняшний вечер? Просто… Хочу сама приготовить ужин. Пожалуйста…
Малфой убрал с ее лица прядку волос.
— Если хочешь — отпусти…
Обрадованная Гермиона поднялась и направилась на кухню, оставив Люциуса читать книгу, которую она, кстати, уже присмотрела и для себя самой.
Тибби действительно была там. Она как раз гремела кастрюльками, видимо, собираясь готовить ужин. Подойдя к ней, Гермиона весело начала:
— Тибби, мы с твоим хозяином решили отпустить тебя сегодня пораньше. Я решила сама приготовить для нас ужин, — и тут же осеклась, увидев, как на лице маленькой служанки проступает паника.
— Хозяин и мисс Гермиона недовольны моей работой? Вам не нравится, как я готовлю?
«Черт! Черт, черт… Я совсем забыла, насколько домовики мнительны, когда дело доходит до их обязанностей…»
— О-о… ну конечно же, нет, Тибби… Нам очень нравится, как ты готовишь, как делаешь всю работу по дому. Просто… мы хотим отблагодарить тебя, понимаешь? И именно поэтому решили сегодня вечером дать тебе выходной. Не волнуйся. И не бойся: тебе обязательно заплатят за этот день. Пожалуйста, поверь мне. Мы с мистером Малфоем очень ценим, что ты так заботишься о нас.
Потупившись, Тибби неловко переступала с ноги на ногу, и Гермиона поняла, что домовиха не верит ей. Но затем та подняла голову и несмело улыбнулась.
— Благодарю вас, мисс Гермиона. Если вдруг понадобится моя помощь, пожалуйста, позовите меня, и я сразу же вернусь. И спасибо вам.
— Это тебе спасибо, Тибби, но отдыхай спокойно. Я уверена, что справлюсь сама.
С тихим хлопком эльфийка исчезла, а Гермиона осталась одна и неспешно осмотрелась вокруг.
«Боже, как же я люблю кухню Малфой-мэнора…»
И впрямь, именно здесь, в одной из самых необычных кухонь, что ей довелось увидеть, Гермиона Грейнджер чувствовала себя легко, уютно, свободно — практически как дома. Ей вдруг подумалось, что странная притягательность этого помещения наверняка связана с тем, что бывшая хозяйка дома вряд ли проводила здесь много времени, а если и заходила в кухню, то лишь для того чтобы отдать распоряжения домовикам.
«Думаю, что нам нужно договориться с Тибби и установить график. Пусть она выделит дни, когда я смогу готовить сама».
Глубоко и облегченно вздохнув, Гермиона подумала, что сегодняшний день можно считать на редкость удачным. Она поговорила с Драко. Люциус успешно провел переговоры с госпиталем «Святого Мунго». Поприветствовала она его тоже… весьма эмоционально. И даже то, что сейчас могла спокойно наслаждаться этим чудесным вечером в самой удивительной кухне на свете, то, что могла готовить ужин для обожаемого мужчины, терпеливо дожидающегося ее в гостиной, казалось… по-настоящему прекрасным. Нет! Жизнь казалась по-настоящему прекрасной! Гермиона налила себе бокал вина и уже занялась подготовкой продуктов, когда заметила в углу у стены небольшой радиоприемник. Поначалу удивившись, откуда на кухне волшебного поместья мог появиться обычный магловский приемник, чуть позже она заметила, что тот способен ловить и магические радиоволны по всему миру.
«О, нет! Пожалуйста, пожалуйста… никакой Селестины Уорбек с ее котлами полными любви…» — и, покрутив ручку настройки, нашла обычную не волшебную радиостанцию, формат которой в основном состоял из музыки 80-х и 90-х годов.
Услышав знакомые звуки одной из песен группы «Дюран Дюран», Гермиона не выдержала и засмеялась в голос: так нелепо звучала их музыка в кухне поместья чистокровных снобов Малфоев. Но потом не удержалась и начала тихонько подпевать, покачивая в такт бедрами.
«Мда… Я и забыла, как сильно люблю танцевать…»
Она продолжала готовить (что-то резала, мыла, обжаривала), параллельно подпевая и подтанцовывая почти всем песням, раздающимся одна за другой из приемничка, и тело ее чувственно двигалось под звуки музыки. Забыв обо всем, Гермиона окунулась в свой собственный мир.
И не заметила, как в дверном проеме неслышно появился Люциус. Появился и замер, заворожено глядя на нее.
По радио зазвучала новая композиция. И это был знаменитый сингл «Моя милая детка» американской рок-группы «Ганз эн Роузез», услышав вступительные аккорды которого, Гермиона открыла рот и невольно расхохоталась. Она не могла сказать, что безумно любила эту песню, но… услышать ее сейчас… и здесь… Это было великолепно!
«Да уж! Ничего не скажешь…»
Как только зазвучало тяжелое вступление электрогитары, Гермиона не удержалась и, откинув голову назад, тряхнула гривой волос, подражая выступающим рокерам и изображая всем телом игру на гитаре, но потом поднялась и снова занялась приготовлением ужина.
Сказать, что мужчина, стоящий в дверях, был ошеломлен увиденным — означало бы не сказать ничего.
«Да черт с ней, с магловской рок-музыкой! Какое она имеет значение, когда эта женщина, погрузившаяся в ее звучание целиком и полностью, стоит сейчас передо мной, покачиваясь в танце и подпевая так изысканно чувственно, что я не могу оторвать от нее глаз?»
Страстно желая подойти к Гермионе, он заставил себя остаться на месте и прислушался к словам песни. Прислушался… и затаил дыхание, ощущая, как где-то глубоко (наверное, там, где должна была находиться душа) что-то щемит от неясной и необъяснимой боли. А голос певца все продолжал и продолжал звучать, и не слушать его было невозможно.
«Мне всегда кажется, что ее улыбка,
Напоминает мне о детстве.
Когда все вокруг было свежим и ясным,
Когда небо было ярко-голубым…
И, когда я смотрю в ее лицо
Оно словно уводит меня в какое-то волшебное место,
И если б я смотрел слишком долго
То, наверное, даже смог бы расплакаться.
О, моя милая детка…
О, сладкая моя любовь».
От этих слов Люциус вздрогнул. Они, в сочетании с видением Гермионы, отдающейся музыке всей душой, почти погрузили его в некий транс. Усилием воли Малфой взял себя в руки, зажмурился и тряхнул головой, избавляясь от наваждения, вызванного внезапным натиском эмоций. Но музыка продолжала звучать, а певец продолжал петь, и слова его снова и снова непрошено проникали в душу…
«Ее волосы напоминают мне теплый шатер
Что хранил меня в детстве.
Шатер, где я прятался
И молил, чтобы грозы и бури
Миновали меня.
О, моя милая детка
О, сладкая моя любовь».
Люциус открыл глаза, чтобы увидеть, как Гермиона по-прежнему готовит ужин, плавно двигаясь при этом под музыку и даже не подозревая о его присутствии. Вот она пробежалась руками вверх и вниз по телу, а голова упала назад. Веки ее были прикрыты, губы чувственно шевелились, повторяя текст песни. Выдержать подобное он уже не смог: быстро приблизился к ней и притянул к себе. Гермиона вскрикнула от неожиданности, но жадный рот Малфоя тут же заставил ее замолчать. Она отстранилась, задыхаясь, словно рыба, вытащенная из воды. Сердце бешено колотилось от такого внезапного вторжения в ее собственный мир. Но его губы и руки уже скоро успокоили и не только успокоили, а разожгли внутри огонь, подпитываемый еще и музыкой.
Обняв Люциуса за шею, она подпрыгнула и обхватила его ногами. Он прижал ее к себе и стремительно шагнул к кухонному столу, тут же усадив на столешницу. А потом, не теряя времени, стащил с нее брюки и трусики одним быстрым движением и сразу же прильнул ртом к возбужденному клитору, кружа по нему и одновременно лаская пальцами влажное огненное влагалище. Гермиона резко втянула сквозь зубы воздух и выгнулась на столе, толкаясь навстречу его рту еще больше. Электрогитара все продолжала и продолжала визжать, удивительно попадая в унисон их эмоциям.
Гермиона чувствовала себя окончательно потерявшейся в ощущениях. Телу, уже и так возбужденному недавним минетом, музыкой и словами песни, а теперь еще и тем, что делал с ним Люциус, оказалось достаточно нескольких ловких и быстрых движений, чтобы его хозяйка забилась в конвульсиях, выгибаясь на темной древесине стола. И крича так громко, что с этим криком мог соперничать лишь мощный вокал Эксла Роуз.
Дождавшись, когда Гермиона замолчит, Люциус резко поднял ее и, развернув к себе спиной, толкнул обратно на стол. Она почти упала на него грудью, видя, как волосы веером разлетаются вокруг. И через пару мгновений ахнула и закусила губу, почувствовав, что Люциус уже глубоко внутри, услышав глухой рык, который сопровождал быстрое и мощное проникновение. На этот раз он двигался стремительно и сильно, каждый раз входя в нее так глубоко, как только мог. С каждым его толчком Гермиона ощущала, как клитор сквозь складки кожи тихонько трется о закругленное ребро столешницы, подводя ее ко второму оргазму все ближе. Проигрыш электрогитары продолжался и продолжался, и они, растворяясь в звуках этой пронзительной мелодии, словно растворялись друг в друге. Наконец Гермиона начала содрогаться от снова накатывающих на нее волн, и, почувствовав это, Малфой впился пальцами в ее бедра и начал двигаться еще быстрее. А уже скоро оба закричали от острого почти болезненного наслаждения, и последний аккорд песни умолк вместе с ними.
Тяжело рухнув сверху, Люциус уткнулся ей в шею и тут же ощутил, как маленькая ладошка гладит его затылок. Теперь, когда накал страстей стих, оба оказались удивлены тем шквалом эмоций, что обрушился на них так внезапно и так сильно.
— Я и не знала, что ты любишь «Ганз эн Роузез».
— Да я и не люблю… и вряд ли полюблю когда-нибудь. Но если их музыка приводит тебя в такое состояние… в каком застал, войдя в кухню, то так и быть: я готов слушать их каждый день… Тем более что текст песни был…
— Каким? — еще не до конца пришедшая в себя Гермиона не поняла, что он имел в виду, и насторожилась.
— Довольно… эмоциональным…
Она задумчиво улыбнулась, но, до сих пор плавающая в дымке удовольствия, заняться анализом его слов не смогла.
Через некоторое время Люциус неохотно отстранился, и Гермиона, приведя себя в порядок, вернулась к приготовлению ужина. Она выключила радио, а Малфой, налив себе бокал вина, уселся за стол. И пока еда не оказалась готова, они увлеченно болтали о случившемся за день, делясь друг с другом подробностями.
Уже скоро ризотто с курицей дошло до ума, и Гермиона начала накрывать на стол. Занятая делом, она не видела, как Люциус с еле заметной улыбкой тихонько наблюдает за каждым ее движением и каждым шагом. А когда наконец поставила перед ним тарелку и присела рядом, тут же мягко поблагодарил:
— Спасибо.
— Не верю своим ушам, — не сдержала усмешку Гермиона. — Третье «спасибо» за час. Я чувствую себя счастливым кроликом.
Малфой иронично приподнял бровь.
— Хм… Аналогия с кроликом как-то связана с частотой наших плотских взаимодействий?
Гермиона громко рассмеялась.
— Плотских взаимодействий? Теперь это так называется? О, мистер Малфой, вы и впрямь, как никто другой умеете обращаться со словами…
Люциус улыбнулся ей, глядя через стол.
— А ты, судя по всему, прекрасно умеешь обращаться с продуктами. Получилось очень вкусно.
Вспыхнув от комплимента, Гермиона потупила глаза.
— Спасибо. Я рада, что тебе нравится. Честно сказать, хотелось бы как-нибудь взглянуть и на тебя в этой роли…
На этот раз бровь Малфоя оказалась поднята еще выше и поднята весьма насмешливо. Мысленно улыбнувшись, Гермиона подумала, что скорей всего этот человек ни разу в жизни не утруждал себя такой банальностью, как приготовление еды.
«Да… Но может, мне удастся когда-нибудь изменить в нем и это? Хотя бы чуточку…»
Покончив с ужином, они вместе разобрались с грязной посудой, сделав это с помощью магии, и вернулись в гостиную, где Люциус снова налил ей бокал «Чарующего света», а себе немного виски. И еще долго сидели там: обнявшись, о чем-то тихо разговаривая и любуясь сполохами пламени в камине. Им было хорошо и уютно.
Гермионе вдруг подумалось, что никогда в жизни она не чувствовала себя более счастливой. Тогда она еще не знала, что Люциус в этот момент думает то же самое…
========== Глава 45. Выходные ==========
Следующим утром Гермиона проснулась от ставшего уже привычным запаха мужчины, спящего рядом, и снова почему-то вспомнила ту их встречу во «Флориш и Блоттс», когда чуть не потеряла сознание от этого аромата. Не открывая глаз, она чувствовала под щекой мягкую кожу Люциуса, слышала его сердцебиение — сильное и равномерное, которое отдавалось у нее в виске, и потому, расслабленно вздохнув, позволила себе роскошь в сладкой полудреме еще немного полежать на груди любимого человека. Она снова глубоко вдохнула. Мускус и пряности. Вот уже в который раз ее посетила мысль о том, кем же был тот парфюмерный гений, что создал это уникальное великолепие, раз за разом заставляющее терять голову. Ведь на самом деле она всегда обращала внимание на завораживающее благоухание, сопровождающее Малфоя. И не только в книжном магазине, а еще раньше. Она помнила, как ощущала этот запах каждую их встречу: на чемпионате по квиддичу, в Отделе Тайн, в Малфой-мэноре, когда билась в агонии под пытками Беллатрикс. Наконец, во «Флориш и Блоттс», когда в первый же миг поняла, что именно он возвышается сейчас над ней. И каждый раз аромат Люциуса вызывал самые разные эмоции, но никогда, ни разу не смог оставить ее равнодушной.
«Как могло случиться, что теперь мое мнение о нем так сильно отличается от того, прошлого? Может, потому, что узнала его по-настоящему? Узнала его страхи, его сомнения, смогла почувствовать его боль… Поняла его сожаления о нелепо растраченной жизни в погоне за… Чем? Славой? Властью? Почестями? Я узнала о нем так много и… поверила ему. Смогла принять таким, каков он есть — со всеми его достоинствами и недостатками».
Боясь шевельнуться, Гермиона продолжала лежать, тихонько дыша Люциусу в грудь.
Теперь она думала о себе и о тех изменениях, что случились с ней самой. Ведь раньше она и представить не могла, что сможет испытывать такие чувства — страсть, нежность, готовность брать и отдавать той же мерою. Отношения с Люциусом наполняли такой огромной жизненной силой, которую раньше она даже не подозревала в себе. И ни разу ее не коснулось даже малейшее сомнение в том, что он относится к ней иначе. Их молчаливое понимание друг друга, их взаимное проникновение в души и тела бесконечно трогало и волновало Гермиону. Никогда еще она не думала, что два человека могут быть так тесно связаны между собой, как оказались связаны они с Люциусом. Иногда ей даже казалось, что сердце готово разорваться, не выдержав той переполняющей нежности, того уважения и восхищения, той невероятной сумасшедшей любви, что испытывала к нему.
Гермиона точно знала, что никогда не сможет оставить его. И надеялась, что Люциус чувствует то же самое. Пусть он до сих пор не признался ей в любви. Пусть! Но все его поступки говорили об этом лучше, чем любые слова.
«Я подожду… Потому что верю — когда-нибудь он обязательно скажет мне это. И готова ждать, ведь само понятие «любовь» не раз становилось для него синонимом боли и разочарований… Я не хочу торопить или подталкивать его. Придет время, и Люциус сам решит, хочет ли он сказать мне о своей любви».
Повернув голову, Гермиона нежно поцеловала его в грудь. На что Малфой глубоко вдохнул и пошевелился. По легкой боли она догадывалась о том, что ночью они занимались любовью, но никаких реальных воспоминаний об этом отыскать в памяти не могла.
Просыпаясь, он снова аппетитно потянулся, и Гермиона с удовольствием провела ладонью по напряженным мышцам, в который раз откровенно восхищаясь красотой этого почти совершенного мужского тела.
«Разве заслуживаю я чего-то такого, по-настоящему прекрасного, что дарит мне Люциус?»
Тем временем рука Малфоя скользнула ниже и, ласково проведя по спине Гермионы, крепко прижала ее к себе. Так крепко, что та ощутила, как глаза защипало от невольно навернувшихся слез счастья, и услышала, как Люциус негромко пробормотал где-то наверху, над ней:
— Доброе утро.
— Привет, — выдохнула она в ответ, пытаясь скрыть тот шквал эмоций, что охватил ее в эти мгновения.
— Суббота… — неторопливо протянул Люциус. — И я не в Азкабане.
На пару секунд она зажмурилась, вспомнив мучительную агонию прошлого уикенда.
— Боже мой… Неужели прошла всего лишь неделя? А кажется, будто целая вечность. Как же много всего случилось за это время. Знаешь, иногда у меня даже мелькает мысль, что мы вместе уже много-много лет…
— Согласен, — лениво отозвался он. — Чем ты хотела бы заняться сегодня?
— Ничем. Хочу просто жить.
И почувствовала, как Малфой улыбнулся.
— Отличная идея.
Теперь наступила ее очередь потягиваться. Подняв руки кверху, она скользнула взглядом по спальне.
— Такая красивая комната… Не представляю, что может быть что-то более изящное и уютное, чем она.
Некоторое время Люциус молчал, но потом отозвался:
— Это не самая большая спальня в доме. Когда я велел привести тебя сюда, еще в первый вечер, я подумал, что здесь тебе понравится. И будет хорошо и спокойно. Честно сказать, тогда я даже не подозревал, что пройдет время, и я буду называть ее «наша спальня»…
Довольно улыбнувшись его спокойному расслабленному тону, Гермиона снова улеглась рядом.
«Как же мне нравится, когда он такой… домашний».
Однако при всем ощущении неимоверной близости к этому человеку, он по-прежнему оставался для нее загадкой. И Гермиона собралась с духом, чтобы задать вопрос:
— А хозяйская спальня мэнора, наверное, очень большая, да?
Снова помолчав, он в конце концов согласился:
— Полагаю, что можно сказать и так.
— И ты оставался там… после того, как твоя жена покинула этот дом?
— Нет.
— А где же? Неужели перебрался в свою прежнюю детскую? Ох… прости… с моей стороны это был бестактный вопрос, — она вдруг вспомнила, что случилось в той его комнате, и украдкой взглянула на Люциуса, опасаясь реакции.
Но он просто погладил ее по лицу и вздохнул.
— Не переживай, к счастью, здесь достаточно спален, чтоб разместить хоть целую армию. Так что выбор у меня был богатый. Однако я ни минуты не сомневался, в какой комнате хочу поселиться.
Он замолчал, а Гермиона замерла, ожидая окончания.
— В комнате моей матери.
Тронутая, но совершенно не удивленная этим откровением, она поцеловала его в плечо.
— Разве твои родители не жили в одной спальне?
— Насколько я знаю, нет. У меня остались лишь очень смутные воспоминания о том, как утром захожу в комнату, а она сидит на огромной кровати, и светлые волосы растекаются вокруг ее фигуры, словно потоки рек. Потом она протягивает руки и помогает мне забраться наверх, потому что ее ложе еще слишком высоко для моего роста. Смотрит на меня сверху вниз, гладит по голове и начинает тихонько петь мне что-то… Пожалуй, это то немногое, что я помню о ней… — голос его звучал с такой редкой мягкостью, что у Гермионы защемило сердце. — Если хочешь, я покажу тебе ту комнату.
— Конечно хочу. Очень! — она повернулась, чтобы посмотреть на него. — Люциус… Я таклюблю тебя…
И сама не поняла, почему сказала это сейчас.
«Нет, я не напрашивалась на ответное признание. Я просто хотела…»
Но Малфой улыбнулся и погладил ее по голове. Его глаза наполнились вдруг почти невыносимой нежностью, хотя ни единого слова он так и не произнес. Не в силах выдержать этот взгляд, Гермиона снова уткнулась лицом в его грудь.
Большую часть утра они так и провалялись в постели, тихонько разговаривая о чем-то, поглаживая и лаская один другого. Гермионе казалось, что она словно растворилась в легкой чувственной нежности, которая окружала ее сегодня. В конце концов голод взял верх, и, одетые в одни лишь халаты, они спустились на кухню, где нашли Тибби, занятую приготовлением позднего завтрака. Это заставило Гермиону в очередной раз поразиться тому, каким невероятным образом и с помощью какой совершенно необъяснимой магии эльфийка угадывала, когда именно ее хозяевам может понадобиться еда. Ведь чаще всего они с Люциусом ничего не сообщали ей заранее.
— Спасибо, Тибби. Пожалуй, мы с мисс Грейнджер позавтракаем прямо здесь.
Служанка поклонилась и тут же принялась накрывать. А Гермиона вдруг покрылась пунцовым румянцем, вспомнив, чем они с Люциусом занимались на этом самом столе не далее как прошлым вечером.
«Боже мой! Какое счастье, что я хорошенько очистила его… после того как…»
Закончив с сервировкой завтрака, Тибби поклонилась еще раз и с тихим хлопком исчезла.
Не в силах отвести друг от друга взглядов, Люциус с Гермионой жадно поглощали вкусности, приготовленные заботливой домовихой, и время от времени переплетали пальцы или беззаботно дурачились, угощая один другого особо лакомыми кусочками.
Покончив с завтраком, они направились в парк, проведя там оставшуюся до обеда часть дня. В этот раз Люциус показал ей многие потаенные места, любимые с детства и уже почти забытые. Он рассказывал о них Гермионе, почти с детской радостью многое открывая для себя заново, что приводило ее в состояние искреннего и все возрастающего восхищения. Ближе к вечеру Гермиона спустилась в бассейн, а через несколько минут к ней присоединился и Малфой. И долго неторопливо плавали там, стараясь держаться один от другого на расстоянии, потому что знали, что случится, стоит им сблизиться и коснуться друг друга. Но оба словно чувствовали, что время для пылких вечерних ласк еще не наступило.
Наплававшись, они уже поднимались наверх, чтобы переодеться, когда Гермиона заметила небольшую лестницу в самом конце коридора, на которую раньше не обращала внимания.
— А там что? — кивнула она в ту сторону.
— Да ерунда всякая, — беспечно повернулся к ней Люциус. — Старые вещи, картины, в общем, барахло…
— Барахло?
— Ну да. Все, что оказалось не нужно и копилось там… веками. Надо бы разобрать, наконец, эту кладовую, но у меня руки никак не доходят.
— Если хочешь, могу помочь.
Он ухмыльнулся.
— Поражаюсь твоей добросовестности. Нет, конечно, я не против, и если есть желание покопаться в старинном хламе, то можешь заходить туда, когда захочешь. Более того, я даже уверен, что там найдется пара-тройка вещичек, представляющих для тебя интерес.
Гермиона удивилась, с какой легкостью он согласился на ее предложение.
— Спасибо. Очень хочу.
Вернувшись в спальню, они почти сразу оказались в кровати и не покидали ее уже до самого утра, отвлекшись лишь на легкий ужин, что принесла им поздно вечером Тибби. И уже столь долгожданная близость была в этот раз наполненной острым, почти болезненным наслаждением, заставляющим их вожделеть друг друга снова и снова, упиваясь этим сумасшедшим вожделением.
Воскресенье тоже тянулось медленно, лениво, вкусно. И отличалось от субботы лишь прогулкой до ближайшей деревеньки. Там Гермиона купила несколько газет и журналов, за что оказалась шутливо высмеяна Малфоем, считавшим, что на чтение этого печатного мусора не стоит тратить свое драгоценное время. Особенно то, которое могло быть посвящено ему, любимому. Гермиона слабо отбивалась, утверждая, что чтение воскресных газет — это один из вариантов скрасить досуг практически у любого цивилизованного человека, но Люциус лишь скептически ухмылялся, выслушивая ее аргументы. Он, в общем-то, и не скрывал, что переубедить его у Гермионы получилось неважно. Хотя на самом деле, оба блаженствовали от своих восхитительных пикировок.
Однако по возвращении домой, когда она все же решила заняться чтением и улеглась на кровати, разбросав купленное прямо на постели, то смогла убедиться, что Люциус не шутил: он и вправду оказался решительно настроен помешать ей всеми правдами и неправдами. Не обращая никакого внимания на то, что Гермиона уткнулась в разворот «Санди таймс» и упорно читает статью о глобальном потеплении, он втянул в рот ее правый сосок, тут же найдя пальцами клитор и принимаясь настойчиво кружить по нему.
— Нет, ты видел эти цифры? Становится страшно, насколько стремительно на самом деле происходит потепление! Ведь полярные льды имеют огромное значение для нашего выживания на этой планете. Можно сказать, жизненно важное, — делая вид, что игнорирует его, проговорила Гермиона.
— Хм… Угу… — два его пальца толкнулись глубоко во влагалище.
Одновременно с этим Малфой прикусил сосок, тут же принявшись зализывать набухшую ягодку языком, и Гермиона невольно выгнулась на кровати. Но читать упрямо не бросила.
— Даже саммит хотят организовать. Знаешь, я сильно сомневаюсь, что всякие саммиты помогут бороться с парниковым эффектом. Для прессы языком помелят, а потом, когда дело дойдет до дела, благополучно обо всем забудут, — Гермиона поражалась тому, что до сих пор сдерживалась, когда он так упорно и настойчиво подводил ее к оргазму, да и самой ей не хотелось ничего большего, как провалиться, наконец, в блаженный обморок.
Продолжая машинально блуждать глазами по странице, уже через несколько мгновений она поняла, что терпение подошло к концу. Газета выпала из рук, с шелестом скользнув рядом, а сама Гермиона судорожно вцепилась пальцами в покрывало. Сил сопротивляться искусным ласкам Малфоя, который уже переключился на вторую грудь, не осталось совершенно. Что говорить… в настойчивом стремлении добиваться поставленных целей они оба могли на равных соперничать друг с другом.
— О-о-о… — Гермиона снова выгнулась на кровати, наконец окунаясь в чувственный бред.
Она уже дергалась в конвульсиях, когда довольно ухмыльнувшийся Люциус начал двигать пальцами еще быстрее и снова сжал зубы теперь уже на втором соске. Крик экстаза сорвался с губ Гермионы в тишину комнаты. А Малфой все продолжал поглаживать и поглаживать ее тело, пока она не успокоилась и не затихла. Вот тогда он поднял голову и, насмешливо улыбнувшись, задал вопрос:
— Так что ты там говорила о глобальном потеплении?
Задыхающаяся Гермиона с трудом приоткрыла глаза. Взгляд ее туманился.
— К черту потепление! Только ты… Единственное, что важно в моей жизни — это ты.
— М-м… Так-то лучше, — Люциус склонился к ее губам, а потом неожиданно вошел в нее мощным и глубоким толчком.
Еще не придя в себя, поначалу Гермиона задохнулась от шока, но тут же гостеприимно толкнулась ему навстречу, сжимая мышцы вокруг напряженного члена.
— Боже… Как же я люблю этот момент, когда ты входишь… и мне даже немножко больно… Люциус… черт, я обожаю твой член…
Чувствуя, как слова ее медом льются в уши, Малфой прикрыл глаза и начал двигаться, сосредоточившись на собственных ощущениях, которые были великолепны.
— Я тоже, милая… Если б ты знала, как хорошо мне в тебе. Очень хорошо…
Проведя по его спине ладонями, Гермиона намеренно задела ее ногтями, вызвав у него глухой стон.
— Да… Еще. Хочу чувствовать, как ты впиваешься в меня. Еще, Гермиона! — теперь он двигался с еще большей силой, каждым толчком приближая ее к изголовью кровати.
Гермиона вонзила ногти в кожу и провела ими по спине, зная, что царапает его до крови. И зная, что ему чертовски нравится это. Теперь он двигался так быстро, что она даже не могла попасть с ним в такт и лишь крепко сжимала мышцы навстречу его толчкам. Уже скоро лицо Люциуса исказилось в экстазе, и он конвульсивно вздрогнул над ней, взрываясь глубоко внутри.
Не отводя глаз, она смотрела и смотрела на него. Обычно, погруженная в ощущения собственных оргазмов, выражения его лица в момент наивысшего блаженства Гермиона не видела, и сейчас это зрелище почти заворожило ее. Он был наедине со своей болью и своим наслаждением, но она знала, кто является источником всего этого. И боли. И наслаждения.
Тело тяжело рухнувшего на нее Малфоя было горячим и скользким от пота. Проведя руками по его спине, Гермиона почувствовала, какая та мокрая, и знала, что пот на ней смешался с кровью.
А когда поднесла пальцы к лицу, то увидела, что они красные, и тихонько охнула. Люциус слегка повернул голову:
— Ну что там?
Гермиона показала руку, на что он довольно ухмыльнулся.
— Я не удивлен. Это было… великолепно.
Поцеловав его в плечо, она вытерла пальцы о простыни, попутно подавив в себе желание извиниться перед ним. Потому что знала — Люциусу не нужны ее извинения.
Этим вечером они снова поужинали в спальне и рано уснули, продолжая прижиматься друг к другу во сне.
_______________________________________________________________________
Утро понедельника осенило ее печальным осознанием, что необходимость расстаться с Люциусом на целый день неотвратимо надвигается с каждой минутой. У обоих были свои обязанности, свои планы, назначенные встречи — он должен заняться делами попечительского совета в госпитале «Святого Мунго», а Гермиону с самого утра ожидало долгое совещание и последующая встреча с Кингсли Шеклболтом. Торопливо позавтракав, оба уже одевались, когда она вдруг вспомнила о предстоящем ужине с Драко и спустилась на кухню, чтобы обсудить это с Тибби.
— Тибби, я очень надеюсь, что завтра вечером к нам за ужином присоединиться мастер Драко.
Прежде чем ответить, служанка взглянула на нее с легкой опаской и, отвернувшись, пробормотала:
— Очень хорошо, мисс.
— Понимаешь, в чем дело… Ты знаешь его гораздо лучше и дольше, чем я. И уверена, знаешь его вкусы в еде. Ты могла бы приготовить завтра вечером какие-нибудь три блюда, которые ему особенно нравятся?
— Конечно, мисс Гермиона, я посмотрю, что лучше приготовить к приходу мастера Драко.
Гермионе показалось, что Тибби выглядит несколько озабоченной сообщенной новостью, но особо задумываться об этом не стала, тем более что эльфийка любезно улыбнулась ей на прощание. Поэтому просто вернулась в столовую, чтобы проститься с Люциусом, а это никогда не давалось ей легко. Тем более, когда он крепко обнял ее на прощание: в этот миг Гермиона вообще испугалась, что растеряет всю свою решимость и уже никуда не сможет уйти. Она пристально посмотрела Малфою в лицо (то было напряжено и серьезно) и, чтобы подстраховать себя от грозящей, как это часто уже случалось, истерики, через силу улыбнулась. Он наклонился с поцелуем и негромко проговорил:
— Это были замечательные выходные.
— Да, замечательные.
— Возвращайся домой скорее. Мне не по себе, когда тебя нет рядом.
— Конечно, любовь моя. Как только смогу…
Они снова поцеловались, а потом Гермиона вырвалась и, подбежав к камину, исчезла в зеленом пламени. Ощущения от появления в оживленном министерском Атриуме почему-то сегодня вызвали у нее желание развернуться и отправиться назад к Люциусу, в Малфой-мэнор. Усилием воли Гермиона заставила себя сосредоточиться, помня об уже назначенных встречах. Поэтому, тряхнув головой, она свернула к лифтам и, не заходя к себе в кабинет, направилась в сторону приемной министра магии.
Увидев, что сегодняшнее совещание (посвященное развитию дальнейших отношений между маглами и волшебниками) проводится в расширенном составе, и на нем присутствуют не только работники министерства, но и различные британские маги, имеющие вес в сообществе, Гермиона напряглась. Она подспудно ожидала, что кто-нибудь обязательно не сдержится и, так или иначе, но упомянет об их с Люциусом романе. Поэтому на свое место прошла спокойно, целенаправленно стараясь не обращать внимания на любопытные взгляды и раздающиеся то здесь, то там шепотки.
Постепенно она расслабилась, увлекшись обсуждением темы, и даже начала принимать в нем участие, вступая в возникающие дискуссии. Дискуссировала Гермиона, как обычно, конструктивно и красноречиво, со знанием дела подмечая спорные моменты, ускользающие от внимания чистокровных волшебников. Было заметно, что многое из сказанного ею вызывает у участников совещания неподдельный интерес, и на мисс Грейнджер с нескрываемым уважением поглядывают даже те малознакомые маги, кто не сталкивался с ней по работе.
Однако к концу встречи к Гермионе с неожиданным вопросом повернулся Шеклболт:
— Я должен спросить: как проходит реабилитация Люциуса Малфоя? Особенно теперь, когда обстоятельства ее проведения… несколько изменились. И по-прежнему ли ты чувствуешь себя в силах заниматься этим проектом?
На пару мгновений ошеломленная Гермиона потеряла дар речи, но затем нарочито безучастно повернулась к министру. И, поскольку вопрос ей был задан предельно сухим и официальным тоном, ответить постаралась точно так же:
— Все хорошо. То есть… Я имею в виду, что программа реабилитации мистера Малфоя идет полным ходом и вполне успешно. По моему мнению, он уже далеко не тот человек, каким его привыкло видеть и знать магическое сообщество. Поэтому, если у вас нет возражений, господин министр, я бы хотела продолжить эту работу.
Тот неловко и несколько примиряюще улыбнулся.
— Сожалею, что был слегка резок, Гермиона, но к мониторингу бывших Пожирателей Смерти, особенно столь сильных магически, как Люциус Малфой, не стоит относиться легкомысленно. Как считаешь: ты еще в состоянии выполнить эту задачу?
Осознав, что их отношения с Люциусом волнуют министра магии и министерских коллег гораздо больше, чем они пытаются это показать, Гермиона внутренне ощетинилась, хотя и понимала, что Кингсли просто делает свое дело, и делает его правильно.
— Лично я не думаю, что мистер Малфой нуждается в дальнейших занятиях. За последнее время он достаточно сблизился с миром маглов, причем охотно, не демонстрируя ни малейшего недовольства этим фактом, ни каких-либо признаков своей бывшей непримиримости с их существованием, — понимая, что несколько преувеличивает терпимость Люциуса, возводя ее в степень энтузиазма, она опустила голову и слегка покраснела.
— Не сомневаюсь ни минуты, что при желании господин Малфой способен легко продемонстрировать вам все, что сочтет необходимым, мисс Грейнджер. Его способность манипулировать людьми и ситуациями известна насколько, что уже стала притчей во языцех. Но так же и не сомневаюсь, что прекратить наблюдение за ним и работу над его реабилитационной программой было бы огромной глупостью. Да, мне известно, что на прошлой неделе он восстановился в попечительском совете госпиталя «Святого Мунго», и я даже рад этому, но… что получится в итоге — нужно еще посмотреть.
Глядя ему в глаза, Гермиона не сдержалась:
— Я уверена в том, что говорю, господин министр. И в том, что дальнейшие жизнь и поведение мистера Малфоя не вызовут никаких нареканий со стороны магического сообщества.
Холодность, возникшая вдруг между ней и самым важным человеком волшебного мира, человека, которого она всегда считала своим хорошим другом, была настолько ощутима, что, казалось, даже повисла в воздухе. Шеклболт наклонился ближе и понизил голос:
— Гермиона, прошу тебя, не теряй объективности. И помни: Люциус Малфой является могущественным волшебником, способным на многое, чего тебе и не снилось, и не забывай, что много лет он был темным волшебником. Поэтому, не стоит удивляться, что, в отличие от тебя, никто из нас не смотрит на него сквозь розовые очки. Безусловно, я доволен результатом, которого тебе удалось добиться за последнее время, но должен сообщить, что его по-прежнему будут контролировать. И очень тщательно.
От этих слов внутри у Гермионы все похолодело, и она с трудом сглотнула. Сейчас Кингсли был несправедлив и предвзят: она пошла на отношения с Люциусом именно потому, что увидела в нем изменения, увидела то, что помогло чувствовать себя с ним рядом легко и естественно. Но и понимала, что ее отношение к Малфою — это ее отношение. А со стороны Министерства магии было бы глупо поверить в изменение опасного и очень сильного волшебника лишь со слов его любовницы, даже если та и сотрудник вышеозначенного министерства. И все-таки… зная, каково ему терпеть этот постоянный контроль, она не могла не содрогнуться от негодования и обиды за любимого мужчину.
«Нет! Я не дам ему сорваться!»
Отрезвленная публичным напоминанием о прошлом Люциуса, она вышла с совещания, больше не произнеся ни единого слова. Нет, она видела, как Шеклболт провожает ее беспокойным и озадаченным взглядом, но заставить себя подойти и заговорить с ним — не смогла. А вернувшись в кабинет и закрыв за собой дверь, вообще вдруг почувствовала к Министерству магии и его благочестивым сотрудникам (которые во имя служебного долга будут заниматься контролем и проверкой ее частной жизни) самую настоящую ненависть.
«О-о-о… а идите-ка все к черту!»
Гермиона потянулась за палочкой, собираясь тотчас аппарировать домой и вернуться к Люциусу, но глянула на часы и поняла, что наступило лишь время обеденного перерыва. Потом вспомнила, что и сам он будет занят весь день, а она даже не знала, где именно. И желание прямо сейчас увидеть его заставило расплакаться от отчаяния. Какое-то время, обхватив голову руками, она просидела за столом, но затем поднялась и аппарировала в Косой переулок, смутно надеясь случайно столкнуться с Люциусом там.
Ей не повезло, поэтому пришлось вернуться в министерство. Время тянулось настолько медленно, что до конца рабочего дня Гермиона считала минуты, так ей хотелось скорее вернуться домой. Наконец дождалась, благополучно отвлекшись на какие-то документы (что поделать… это могло ее отвлечь практически всегда), и, взяв в руки сумку и палочку, решила аппарировать прямо из кабинета. От мысли, что по пути к каминам придется снова столкнуться с коллегами, ее начинало мутить.
Как обычно, впечатление оказалось не самым приятным, утешало лишь то, что приземлилась она совсем рядом с домом. А когда открыла дверь, вошла и позвала Люциуса, то разочаровано вздохнула — ответом ей послужила тишина. По всей видимости, тот еще не вернулся домой.
Тихонько вздохнув, Гермиона прошла на кухню, где нашла занятую ужином Тибби.
— Добрый вечер, Тибби. Надеюсь, у тебя был хороший день…
Служанка тут же обернулась, приветствуя ее широкой улыбкой.
— Да, спасибо, мисс Гермиона. А как прошел ваш? Тоже хорошо?
Поначалу хотелось просто кивнуть, но вдруг поняла, что не может.
— Э-э-э… Боюсь, что нет. Бывали и лучше… — в глазах Тибби светилось такое тепло и сочувствие, что растроганная Гермиона продолжила: — Но знаешь, так хорошо оказаться…
Запнувшись, она замолчала, но Тибби закончила сама:
— Дома?
Слово это, примененное по отношению к Гермионе, звучало так странно, что она даже взглянула на эльфийку с легким удивлением.
«Но я же и сама… сама постоянно думаю о Малфой-мэноре как о своем доме… И чувствую себя здесь, как дома!»
Она улыбнулась служанке, которая замерла в ожидании:
— Да, Тибби. И правда, так хорошо оказаться дома.
Облегченно выдохнув, Тибби повернулась к столу и взяла оттуда небольшой лист пергамента.
— Я взяла на себя смелость подготовить меню для вашего завтрашнего ужина с мастером Драко. Не могли бы вы взглянуть, мисс Гермиона?
— О, отлично, Тибби. Спасибо. Давай посмотрим, — она взяла пергамент и быстро просмотрела его.
Список состоял из простой и даже несколько старомодной еды: французского лукового супа, ростбифа, йоркширского пудинга и сладкого пирога на десерт. Сама Гермиона уж точно предпочла бы что-нибудь более легкое, но Тибби объяснила свой выбор.
— Мне сказали, что мастер Драко всегда любил эти блюда, особенно в домашнем исполнении. А уж приготовленные все вместе для воскресного обеда, они еще с детства были для него праздником. Поэтому… я подумала, что приготовить их будет… беспроигрышно.
— О-о… И это очень мудрое решение, Тибби. Уверена, что будет просто супер. Большое тебе спасибо! Скажи, а у тебя есть для этого все продукты или нужно что-то купить?
— Нет, мисс, у нас есть все, что нужно.
— Прекрасно! Ну, тогда завтра утром вернемся к этому еще раз, может быть, мистер Малфой захочет что-то добавить. Хорошо? Хотя, думаю, что ничего не должно поменяться…
Она изо всех сил старалась, чтобы голос звучал оптимистично, но Тибби это не убедило. Личико эльфийки по-прежнему оставалось напряженным и встревоженным.
Неловко улыбнувшись, Гермиона вышла из кухни, а уже подходя к гостиной, услышала хлопок аппарации — это вернулся домой Люциус. Ее заполнило ощущение счастья, и, с разбегу бросившись ему на шею, она потянулась, чтобы поцеловать. И поцелуй этот был нежным и любящим, быть может, ему немножко не хватало страсти, но зато он казался переполненным тоской, которую Гермиона испытывала весь сегодняшний день. Она настолько истосковалось по любимому мужчине, что сейчас чувствовала себя по-настоящему счастливой, растворяясь в нем.
Малфой выглядел усталым, но довольным.
— Как прошел твой день? — полюбопытствовала Гермиона.
— Насыщенно и продуктивно, но очень устал, — иронично поднял бровь он.
Не уверенная, стоит ли рассказывать ему о своих сегодняшних обидах и тревогах, Гермиона улыбнулась и просто прижалась покрепче. Она сомневалась, что удивит Люциуса фактом продолжающейся за ним слежки министерства, но не очень хотела, чтобы он знал, как сильно это взволновало ее. Поэтому, ничего больше не сказав, она отошла от него и плюхнулась на диван. Будто прочитав ее мысли, Малфой сразу подошел и присел рядом.
— В чем дело? — спокойно протянул он, однако во взгляде светилось настороженное внимание.
«Ого… Неужели я такая плохая актриса?»
Посмотрев на Люциуса с нарочитым удивлением и изо всех стараясь выглядеть беспечной, Гермиона пожала плечами.
— Говори. Я жду, — чуть тверже повторил Малфой.
Глубоко вздохнув, Гермиона вдруг подумала, что порой ненавидит его проницательность.
— М-м-м… Просто… сегодня у нас было совещание, не только с работниками министерства, но и с другими волшебниками… и речь зашла о тебе.
— Тебя посмели допрашивать о наших отношениях? — в голосе Люциуса зазвучало раздражение.
— Нет… ничего такого…
— А что тогда?
— Ничего особенного… Хотя, Кингсли ясно дал понять мне, что ты по-прежнему под наблюдением и что моему мнению нельзя доверять безоговорочно.
Глядя куда-то в сторону, он цинично ухмыльнулся.
— Не понимаю твоего удивления. Эти трусливые министерские дураки никогда не откажутся от возможности контролировать меня, пойми. Думаю, это не только подчеркивает в их глазах собственную значимость, но и придает пикантности серым будням их жизней. Милая, ты совершенно зря расстроилась на этот счет, не позволяй им портить себе настроение. Бери пример с меня: пусть делают, что хотят, но пока они не трогают нас — да наплевать!
Гермиона улыбнулась, хотя лучше себя не почувствовала. Поняв это, Люциус снова вопросительно приподнял бровь.
— Понимаешь, я еще расстроилась… из-за того, что Кингсли… он так вел себя, так говорил о тебе… Это звучало очень… бесцеремонно. Он никогда не был со мной таким раньше, — и вдруг ощутила, что Люциус гладит ее по голове, словно ребенка.
— Ты же и сама знала, что за отношения со мной придется платить… Гермиона, думаю, всем твоим друзьям (даже самым старым, самым верным) будет трудно принять то, что происходит между нами. И тебе еще предстоит обнаружить, что многие из них начнут вести себя по-другому.
Вздохнув, она тихонько кивнула: он действительно был прав. Просто сегодня она не ожидала того, что случилось.
«Ничего… Зато теперь буду подготовленной!»
— Кстати, они по-прежнему довольны моей работой. Да и вся остальная часть совещания прошла очень неплохо… Только вот это…
— Не переживай, — Малфой притянул Гермиону к себе, и та с радостью прижалась, вдыхая его аромат, придающий ей уверенности.
— Да я не переживаю, правда. Это от неожиданности. Ну, и от того, что оказалась возмущенной их властью над тобой.
— Властью?! Не сказал бы… Скорее, просто в данный момент я должен соблюдать некие правила игры для того, чтобы существовать так, как мне удобно. Только и всего. Они никогда не будут иметь надо мной власти. И, поверь, прекрасно понимают это.
Люциус прижал ее к себе еще крепче, и Гермиона не удержалась, подняв на него глаза, полные обожания.
— А кто-нибудь имел над тобой настоящую власть? — ей было ужасно интересно услышать ответ.
— Когда был ребенком, мой отец, конечно… Потом… Темный Лорд. Думаю, это понятно, — не задумываясь, начал перечислять Люциус, что очень удивило Гермиону. — Пожалуй, больше и никто… до сих пор.
Смущенная, она подняла голову.
— И… кто же теперь?
А когда встретилась с его глазами, чуть не задохнулась: так обжигающе они сверкнули в этот миг. Прежде, чем наклониться к ее губам с поцелуем, Люциус произнес лишь одно слово:
— Ты.
========== Глава 46. Ужин с Драко ==========
Она уже почти засыпала, уютно устроившись в объятиях Люциуса, когда ее вдруг заставило нахмуриться тщательно отгоняемое беспокойство на предмет визита Драко следующим вечером.
«Хорошо… Предположим, я убедила его, и Драко все-таки появиться… Но как он будет вести себя — с Люциусом и со мной? И не закончится ли эта встреча еще бОльшим конфликтом, в который я невольно вовлеку отца и сына Малфоев?»
Понятия не имея, на чем Люциус с Драко расстались в последнюю встречу, она могла лишь догадываться, что закончили они отнюдь не дружелюбными репликами в адрес друг друга. От страха, что из-за ее поступка ссора может усугубиться еще сильней, сердце болезненно сжалось.
«И что, спрашивается, теперь делать? Идти на попятную уже поздно… да и глупо».
Спокойное и размеренное дыхание Люциуса, лежащего рядом, сообщило ей о том, что тот уснул.
«Господи, как же хорошо, что хотя бы он не опасается встречи с Драко», — Гермиона невольно улыбнулась и, прижавшись к теплому крупному телу, постаралась расслабиться и тоже заснуть.
Следующее утро встретило их знакомым звуком скучного английского дождя, барабанящего по подоконникам, и какое-то время Гермиона расслабленно прислушивалась к успокаивающему стуку, сожалея, что из теплой постели все же придется выбраться. Повернувшись на бок, она открыла глаза и сразу же столкнулась взглядом с уже проснувшимся Люциусом. Тот тоже лежал на боку и пристально разглядывал ее, не произнося ни слова. Улыбнувшись, Гермиона протянула руку и убрала с его лица упавшую прядку, но маленькая ладошка тут же оказалась перехваченной Малфоем, который прижал ее к своему рту.
Гермиона зевнула.
— Доброе утро… Не знаешь, который час?
— Доброе. Около семи.
С ее губ слетел жалобный стон: времени разлеживаться, как назло, не было.
«Ну почему всегда, когда хочется поваляться в постели, обязательно нужно подниматься и тащиться куда-нибудь?»
Она вдруг вспомнила о том, что должно произойти этим вечером.
— Сегодня к нам на ужин придет Драко…
— Милая, это ты думаешь, что придет.
Гермиона чуть-чуть нахмурилась.
— Конечно думаю. Кто-то же из двоих должен быть оптимистом. Тем более что он не сказал мне «нет».
— Просто ты не знаешь моего сына.
— Да правда что ли? Люциус, я тебя умоляю… Ты, кажется, забыл, что я прожила семь лет в непосредственной близости к твоему сыночку.
Перевернувшись на спину, Малфой уставился в купол балдахина.
— Знаешь… мне теперь так стыдно, что он изводил тебя в школе.
Слегка поморщившись, она вздохнула.
— Не забивай себе голову бесплодными сожалениями. Независимо от того, какое влияние ты на него оказывал, он рос очень неглупым мальчишкой. И многое мог разложить себе по полочкам и сам. Если б захотел… В конечном счете, наши поступки — это только наши поступки, и не стоит перекладывать ответственность за них на кого-то другого. Нужно уметь отвечать за все самому. Драко, прежде всего, был тем, кем хотел быть, — Гермиона глянула на Малфоя. — Надо сказать, наши с тобой отношения тоже не отличались простотой: долгие годы я абсолютно искренне презирала тебя, а ты… не менее искренне презирал меня.
Возразить ей что-то Люциусу было тяжело, и он потер глаза костяшками согнутых пальцев, будто прогоняя видения неприятного прошлого. Почувствовав его состояние, Гермиона приподнялась на локте и мягко улыбнулась.
— Эй… Думаю, мы с тобой сумели преодолеть прошлый негатив по отношению друг к другу… — она наклонилась и коснулась губами его рта. Поначалу легко, неторопливо, с каждым мгновением все больше углубляя и усиливая поцелуй.
Уже совсем скоро страстное вожделение, как это случалось всегда, захватило их обоих, и Гермиона оказалась перевернутой на спину. И уже Люциус нависал над ней, прижимаясь к бедру пахом и демонстрируя явное желание близости. Обжигающие поцелуи, которыми он покрывал ее шею, заставили Гермиону задрожать от нетерпения. Она потянула его на себя:
— Не медли, милый, пожалуйста… Ну же!
Не нуждающийся в приглашениях Малфой зажмурился и слегка качнул головой, погружаясь в нее одним мощным глубоким толчком. С удовлетворенным стоном Гермиона выгнулась на кровати. Мысли путались, но одну она разобрать все же смогла:
«Я обожаю… когда он входит в меня…»
Обняв лицо обеими ладонями, Люциус заставил ее повернуть голову так, чтобы встретиться глазами. Он размеренно двигался, погружаясь во влагалище снова и снова, как можно глубже, и не сводил с Гермионы горящего взгляда. А потом вдруг наклонился, чтобы впиться в рот жестким властным поцелуем, и, оторвавшись, прошептал:
— Ты права, мы презирали друг друга… И я презирал тебя, маленькая грязнокровка, и презирал все, во что ты верила, за что боролась, — чувственный шепот напоминал сейчас шипение змеи. Это, а еще каждый толчок, искусно задевающий клитор, вот-вот должны были подвести Гермиону, словно уже горящую в огне, к самому краю. Начав двигаться быстрее, Люциус продолжил: — Но все это в прошлом, ведьма. Видишь, что ты со мной сделала? Ты изменила меня. Разрушила стены, за которыми я прятался столько лет. Стала тем единственным, что мне нужно. Черт возьми… единственным!
В его последнем выкрике слышалась почти что злость, а толчки стали стремительными и хаотичными. Еще несколько мгновений, и, дергаясь в конвульсиях, оба рухнули в желанный оргазм. Рухнули, как в бездонную пропасть, крепко цепляясь один за другого. И словно страшась разорвать объятия.
Наконец, тяжело дышащий Люциус упал на нее, и Гермиона крепко прижала его к себе, продолжая машинально гладить спину. Ее дыхание тоже было рваным, но выговорить все же удалось:
— Все хорошо… все… очень хорошо… И вечером тоже все пройдет нормально. Я обещаю тебе.
Слегка повернув голову, Малфой нежно поцеловал ее в шею и откатился в сторону. На что Гермиона невольно застонала — настолько же сильно она ненавидела момент расставания с ним, насколько обожала тот миг, когда они сливались в единое целое. Мрачно подумав о том, что впереди снова ожидает длиннющий рабочий день без Люциуса, Гермиона поднялась и, стараясь не глядеть на него, поспешила в ванную.
Поспешно завтракая и собираясь на работу, больше этим утром они практически не разговаривали. На прощание она еще раз жадно припала к его губами и быстро нырнула в камин.
Время в Министерстве магии тянулось мучительно медленно, хотя в середине дня Гермиона и заметила с облегчением, что пристальное внимание коллег, преследующее ее со дня слушания, наконец-то несколько ослабло. И это было замечательно! Не только для нее, но и для них с Люциусом обоих.
«Как знать, быть может, народу скоро надоест о нас сплетничать? И они смирятся с нашими отношениями, как с данностью?» — ей вдруг показалось, что даже стрелки часов стали двигаться чуточку быстрее, дурные опасения потихоньку испарились, и в душе неожиданно появилась уверенность, что встреча с Драко тоже не принесет им ничего дурного.
Незадолго до пяти вечера она навела на рабочем столе порядок и вышла в приемную, где, как обычно, сидела Присцилла. Секретарша тут же подняла голову.
— Мисс Грейнджер, а я как раз собиралась зайти. Тут от министра принесли приглашения. Для вас тоже есть, — она вручила Гермионе тисненую открытку из твердого картона, которую та сразу же и прочла.
Открытка представляла собой приглашение на прием, устраиваемый Кингсли Шеклболтом по поводу годовщины его официального вступления в должность министра магии. Прием был назначен на ближайшую пятницу, а приглашение предполагало, что мисс Грейнджер посетит его в паре с неуказанным спутником.
Гермиона удивленно посмотрела на Присциллу.
— И что означает это самое «со спутником»? Здесь специально написано обезличенно?
Та недоуменно пожала плечами.
— Обычно так делают, когда оставляют выбор спутника на усмотрение приглашенного. Но если сомневаетесь в чем-то, лучше уточнить у министра лично.
Гермиона улыбнулась. С тех пор как она ненароком посвятила Присциллу в подробности своих отношений с Люциусом Малфоем, девушка начала вести себя более открыто и приветливо. Да и общаться с ней стало намного проще.
— А уже известно, кого пригласили еще?
— Точно знаю, что приглашены мистер Поттер и мисс Уизли, — Присцилла немного помедлила, но потом продолжила, немного смущенно взглянув на Гермиону. — Думаю, и мистер Уизли тоже приглашен.
— Рон?
— Да. И, возможно, еще мистер и миссис Артур Уизли.
Сердце Гермионы ухнуло куда-то в пятки. Нет! Конечно же, ужасно хотелось пойти с Люциусом на какой-нибудь прием, вместе, как пара, но… мысль о том, что там окажется не только Рон, но и его семья, сводила это желание практически на нет. Она машинально сунула приглашение в карман.
«Не сегодня… Этим вечером мне и так есть, из-за чего беспокоиться. И вообще — пора домой!»
Торопливо попрощавшись с Присциллой, волшебница спустилась в атриум, где шум расходящейся по домам толпы лишь заставил ускорить шаг и быстрее оказаться в камине.
Попав в мэнор, она увидела, что Люциус уже дома, и еще сразу же заметила, насколько он напряжен — напряжен так, как давно уже не был. Крепко обняв его, она чмокнула вкусно пахнущую щеку и прошла на кухню, чтобы посмотреть, как идут дела у Тибби. Дела у домовихи шли, как всегда, прекрасно, помощи ей не требовалось, и Гермионе ничего не оставалось, как вернуться в гостиную к Люциусу, по-прежнему сидящему на диване с бокалом виски в руке.
— Как прошел твой день? — преувеличенно весело поинтересовалась она, усаживаясь рядом.
— Неплохо… — рассеянно пробормотал Малфой, приканчивая одним глотком бокал и сразу же поднимаясь, чтобы налить следующий.
В ее взгляде мелькнула тревога, но Гермиона решила не нервировать его упреками. Наоборот, даже на некоторое время примостилась рядышком, глядя на пляшущие языки каминного пламени, хотя и не знала, что сказать и нужно ли говорить ему сейчас хоть что-нибудь. Потом тряхнула головой и поднялась с дивана.
— Пойду. Надо проверить, все ли готово в столовой.
Казалось, погруженный в собственные мысли Малфой даже не заметил, что она уходит.
Войдя в столовую, Гермиона окинула ее внимательным взором хозяйки: все было в идеальном порядке. Она чуть придвинула один к другому три стула на ближайшем конце стола, взмахнула палочкой, занавешивая большие окна, и зажгла несколько светильников. Большая и почти пустая комната теперь казалась меньше и уютней. Довольная делом своих рук, Гермиона еще раз прошла на кухню, чтобы снова убедиться, что Тибби все так же не нуждается в помощи, и, превозмогая желание вернуться к Люциусу, поднялась в спальню.
— Ему лучше побыть сейчас одному… И без меня в том числе… — твердила она самой себе, словно какую-то мантру, переодеваясь в довольно скромное платье и накидывая сверху светло-розовый кардиган. А закончив, взглянула в зеркало и глубоко вздохнула: в животе порхали бабочки, но не от радости… на этот раз они вызывали лишь ощущение легкой тошноты.
Без четверти восемь она решила спуститься вниз и прошла в гостиную. Заметив, что движения Люциуса стали слегка замедленными, Гермиона перевела взгляд на бутылку с виски. Уровень в той существенно снизился. Она посмотрела на Малфоя еще раз, уже внимательней, но, к счастью, не обнаружила больше ничего, что могло бы вызвать тревогу. С губ слетел еле слышный облегченный вздох.
Молча села рядом. Потянулись тягостные минуты ожидания. Скоро старинные часы, стоящие в холле, пробили восемь. Никаких изменений не происходило.
Замерев на месте, Гермиона, казалось, слышала каждую секунду, которую отсчитывали изящные часики, стоящие неподалеку на каминной полке. Сказать по правде, она ужасно боялась повернуть голову и посмотреть на Люциуса. На по-прежнему молчащего и упорно не произносящего ни слова Люциуса. Было ужасно неловко и… жалко его. Но она тоже молчала, понимая, что, заговорив, сделает только хуже.
А время все шло и шло. Четверть девятого. Половина девятого.
Без пятнадцати девять Гермиона не выдержала и, поднявшись, быстро прошла на кухню. Сидящая возле плиты Тибби подняла на нее расстроенные глаза. Она все понимала, эта маленькая домовиха.
Сглотнув, чтобы чуточку успокоиться, Гермиона тихо проговорила:
— По-видимому, мастер Драко… немного задерживается. Скажи, ты сможешь еще какое-то время подержать блюда горячими?
Большие уши захлопали, почти доставая до щек, — это Тибби энергично закивала ей с мягкой утешительной улыбкой.
— Конечно, мисс Гермиона.
Вернувшись в гостиную, она вдруг поняла, что не может снова усесться на диван, а потому начала медленно кружить по комнате, делая вид, что рассматривает какие-то безделушки. Ровно в девять тишину нарушил голос Малфоя.
— Я же говорил тебе, что он не придет!
Это внезапное заявление потрясло Гермиону, которая прекратила ходить и медленно повернулась к нему.
— Погоди дергаться. Еще есть время. Мы не уточняли, во сколько конкретно он должен прийти.
— Он вообще не придет! А я был дураком, когда подумал, что это, в принципе, возможно, — Люциус поднялся и быстро направился к двери, собираясь зайти в свой кабинет.
— Люциус!
Ничего не ответив, он вышел из гостиной и с силой хлопнул дверью кабинета, закрывая ее за собой.
Разочарование тем, как ведут себя этим вечером оба Малфоя, оказалось настолько велико, что Гермиона не выдержала и застонала. Жуткая обида, смешанная с досадой на саму себя, заставили ее практически рухнуть на опустевший диван. Часы продолжали равнодушно отсчитывать время.
В половине десятого, уже потеряв всякую надежду на приход Драко, она глубоко вздохнула и, обхватив голову ладонями, вцепилась в волосы. Настроение было отвратительным.
«Что ж… Я пыталась. Попробовала и потерпела неудачу. Беда в том, что своей попыткой невольно подлила масла в огонь, и теперь ситуация стала еще хуже… И что, спрашивается, делать дальше?»
Расстроенная донельзя, она направилась на кухню, чтобы попросить Тибби убрать приготовленную еду в холодильник — ведь сегодня они с Люциусом наверняка ужинать уже не будут. Но лишь стоило ей оказаться в холле и свернуть в сторону кухни, как до ушей долетел негромкий, но отчетливый звук. Кто-то постучал во входную дверь дома.
Гермиона замерла, затем сделала к ней пару шагов, но остановилась и бросилась к кабинету.
— Люциус… — осторожно позвала она. — Там кто-то пришел. Думаю, будет лучше, если откроешь ты сам.
Малфой долго не отвечал, и Гермиона уже начала паниковать, опасаясь, что постучавшийся не дождется и просто уйдет. Но, к счастью, раздался еще один стук, на этот раз даже немного громче, чем первый. Обрадованная Гермиона почти закричала:
— Люциус! Да откликнись же, наконец!
Дверь кабинета распахнулась. Несколько мгновений Малфой молча смотрел на нее сверху вниз, и выражение его лица было совершенно нечитаемо. Гермиона робко улыбнулась, на что он глубоко вздохнул и направился к входной двери. Чуточку помедлил, но потом выпрямился во весь рост и открыл ее.
Снаружи стоял Драко. По-прежнему не произнося ни слова, Люциус возвышался в дверном проеме, словно раздумывая — пускать или не пускать сына в дом. Почувствовав, что пахнет скандалом, Гермиона тут же двинулась к ним, радуясь, что звук шагов по дубовой древесине пола поможет заглушить грохот ее сердца, которое колотилось, словно сумасшедшее.
И именно он (этот самый звук шагов), казалось, помог Люциусу прийти в себя. Он слегка повернул голову, чтобы посмотреть на нее, а потом медленно отступил в сторону, приглашающе распахнув для Драко дверь.
Не глядя на отца, тот вошел внутрь, и первым человеком, с которым он столкнулся взглядом, как ни странно, оказалась Гермиона, стоявшая прямо перед ним.
Чтобы хоть как-то развеять неловкость, повисшую в воздухе, она заговорила первой:
— Привет, Драко.
Ничего не ответив, парень едва уловимо кивнул, что с натяжкой можно было принять за приветствие, и снял с себя мантию. Гермиона тут же приблизилась, чтобы забрать ее у него, и натолкнулась на удивленный таким почтительным отношением взгляд. Мантию, однако, ей все же отдал. Наблюдая за развернувшимся на его глазах действом, Люциус недовольно нахмурился, но, увидев более чем выразительные глаза Гермионы, устремленные на него, тут же сменил выражение лица.
— Ты опоздал, — голос его, тем не менее, дышал холодом.
С демонстративной усмешкой, Драко повернулся к отцу. Как же знакома была Гермионе эта ухмылочка! И как же хорошо она теперь понимала, что Драко использует ее в эти минуты исключительно как самооборону.
— Ну-у… Я, собственно, и поверить до сих пор не могу, что вообще пришел.
— Если ты собираешься и дальше вести себя подобным образом, то можешь уйти отсюда сию же секунду.
Видеть такую напряженность в отношениях отца и сына было для нее невыносимо. И уж точно Гермиона не хотела упускать возможности проговорить с Драко какие-то сложные моменты, особенно теперь, когда он все-таки собрался с духом и смог появиться в Малфой-мэноре. Поэтому быстро шагнула вперед.
— Драко, спасибо, что откликнулся на мою просьбу. Я… понимаю, как тяжело тебе дался этот шаг. Поверь.
Заканчиваяфразу, она вдруг обнаружила, что гневно раздувающий ноздри Люциус уже стоит совсем рядом, и потому снова весьма выразительно (а точнее, чуть ли не зверски) посмотрела на него, прежде чем закончить:
— Ну ладно, оставлю вас одних. Думаю, можно пройти прямо в столовую. А я схожу на кухню и предупрежу Тибби, что Драко уже пришел и мы готовы ужинать.
Молясь про себя, чтобы к ее приходу Малфои снова не сцепились в словесном поединке, Гермиона быстро удалилась. Надежда на то, что вечер пройдет мирно, по правде говоря, таяла прямо на глазах.
— Тибби, мастер Драко наконец-то пришел, — поспешно затараторила она, попав на кухню. — Давай я помогу тебе подготовить блюда. Надеюсь, еще ничего не испортилось и у нас все получится.
Выглядевшая пораженной известием о приходе молодого хозяина служанка сразу же начала хлопотать. Она позволила Гермионе заклинанием подогреть луковый суп, а сама занялась приготовлением для него гренок с сыром. И уже совсем скоро миски с аппетитным булькающим варевом были готовы к подаче. Гермиона же поспешила в столовую, где с облегчением обнаружила целых и невредимых Малфоев, которые сидели мирно, хотя и молча.
Расставив суп на столе, Тибби тихо исчезла, и долгожданный ужин начался.
Прошло приблизительно пять минут, и Гермиону начала по-настоящему угнетать царящая за столом напряженная и даже какая-то тягостная тишина. Оба Малфоя, что отец что сын, упорно не смотрели друг на друга и не произносили ни слова, поедая суп в полнейшем молчании. В конце концов Гермиона не выдержала и обратилась к Драко:
— Как тебе работается в Гринготтсе? — неожиданно выпалила она, неестественно высоким и чуть писклявым голосом.
Реакцией на ее фразу послужили два изумленных взгляда, брошенных Малфоями на нарушительницу тишины. В другое время нечто подобное могло бы от души позабавить Гермиону, но не сегодня… Слишком тяжело давалось это демонстративное спокойствие. И поэтому она лишь смущенно опустила голову.
Наконец Драко соизволил ответить:
— Немного не так, как я думал. Но надеюсь, все еще наладится.
— Мне показалось, что твой кабинет такой… скучный и мрачный. Они там только такие? Наверное, день изо дня общаться с гоблинами не очень-то весело…
— Ну, не все же могут выбирать себе работу по душе, — отозвался Драко, и в голосе его звучал плохо скрываемая злость. — Бывшим Пожирателям Смерти и их детям, видишь ли, как-то не предусмотрели рабочих мест в уютных кабинетах Министерства магии.
Снова опустив голову, Гермиона тихонько вздохнула.
«Боже… А я ведь уже и забыла, каким вреднючим засранцем может быть Драко Малфой. Особенно, когда захочет…»
Но собралась с духом и попробовала еще раз.
— Отец уже рассказал тебе о госпитале Святого Мунго?
— Мой отец очень мало говорит со мной, во всяком случае, в последнее время.
Чувствуя, как потихоньку начинает закипать от раздражения, и все-таки пытаясь держать себя в руках, она повернулась к Малфою-старшему.
— Люциус?
На что тот вопросительно приподнял бровь, изображая абсолютное непонимание, чего же от него хотят. Но упрямая Гермиона лишь передразнила его жест, настойчиво заставляя присоединиться к разговору. Обреченно вздохнув, Люциус положил ложку, промокнул губы салфеткой и протянул:
— Совет попечителей госпиталя снова предложил мне участие в этом проекте. И я согласился.
Драко удивленно уставился на отца. И хотя Гермиона знала его давным-давно, прочитать выражение его лица все же не смогла. Наконец он заговорил:
— Что ж… Отлично. Поздравляю тебя, — однако в голосе его совершенно не чувствовалось радости. — Очевидно, отношения с мисс Гермионой Грейнджер уже начали открывать для мистера Малфоя двери, что были заперты раньше. Хм-м… Может, мне стоит позаимствовать ее у тебя… на некоторое время? Ой… забыл… Я же не трахаю грязнокровок.
В ответ Люциус с силой ударил кулаком по столу. Посуда подпрыгнула и жалобно зазвенела, а хозяин Малфой-мэнора, поднявшись, оттолкнул стул, быстро выхватил палочку и приставил ее к горлу сына.
— Убирайся из этого дома! Сию минуту!
На какую-то секунду лицо Драко исказило выражение откровенного страха, но он почти сразу взял себя в руки и демонстративно усмехнулся. Правда, упорно старался не смотреть на палочку, кончик которой отец плотно прижимал к его горлу.
Вскочившая Гермиона подбежала к ним и схватила Люциуса за руку, почти повиснув на ней.
— Люциус, прекрати. Прекратите. Оба. Да не будьте же вы такими идиотами!
Ни один из Малфоев не шевельнулся. Увидев, как напряглись вены на шее Люциуса, как сжалась его челюсть, она негромко и мягко пролепетала:
— Люциус, прошу тебя, не надо… Пожалуйста.
Тяжело дышащий Малфой-старший медленно опустил палочку.
— Ты сейчас же извинишься перед Гермионой.
И поняв, что в ответ ему раздается лишь молчание, проорал так, что посуда снова испуганно звякнула:
— Я сказал: сейчас же!
Дыхание Драко стало быстрым и глубоким. Он с трудом сглотнул, но, наконец, повернулся к Гермионе и, все еще не глядя на нее, с горечью пробормотал:
— Извини, Грейнджер.
Люциус заговорил снова.
— Я требую, чтобы ты обращался с ней уважительно. И больше никогда не смел оскорблять. Ни словом, ни делом, ни взглядом.
Драко посмотрел на отца и усмехнулся.
— Интересно, а как ты прикажешь мне называть ее? Мадам Мачеха? Или Моя вторая мамочка?
Снова бросившись к сыну, Люциус схватил его за лацканы и поднял со стула. Теперь невысокой Гермионе пришлось цепляться за руки уже обоих Малфоев, безуспешно пытаясь вклиниться между двумя рослыми мужскими фигурами.
— Господи… Это уже смешно! Вы оба ведете себя как малые дети, а я-то, дурочка, хотела дать вам возможность поговорить как взрослым людям. Пожалуйста, перестаньте! Неужели вы не понимаете, что ваше поведение достойно… какого-нибудь третьекурсника, не умеющего владеть ни собой, ни своими эмоциями? Сейчас же прекратите!
Задыхающиеся отец с сыном наконец отстранились друг от друга и сделали по паре шагов назад, принявшись поправлять на себе одежду.
— Драко, извинись! — настойчиво произнес Люциус.
Тот медленно поднял глаза на Гермиону, которая смело выдержала его взгляд.
— Я сожалею, что обидел тебя… Гермиона.
О, она была уверена, что сегодня был первый раз, когда он назвал ее по имени. Поэтому, удивленная, слегка кивнула ему и вернулась на свое место. Некоторое время оба Малфоя еще оставались стоять, но то отчаянное напряжение, что до сих пор витало между ними в воздухе, каким-то невероятным чудом пошло на убыль. И почувствовав это, Гермиона поняла, что полна решимости выиграть столь сложный раунд. Сделав вид, что ничего не произошло, она на удивление весело пригласила их:
— Садитесь уже за стол, а то суп совсем остынет.
Что еще им оставалось после этого? И про себя Гермиона отметила, что Драко сел и взял ложку первым, а уже потом, чуть помедлив, за стол вернулся его отец. В тишине (правда, уже не такой гнетущей) все трое скоро закончили доедать суп.
И почти сразу в столовой появилась Тибби, которая убрала пустую посуду и накрыла следующую перемену: ростбиф и гарнир к нему из самых разных овощей. Все трое замерли, уставившись на огромный кусок великолепно поджаренного мяса. Поняв, что Люциус не собирается выполнять обязанности хозяина, которому надлежало разрезать этот мясной кусок на порции, причем сделать по традиции это вручную, без применения магии, Гермиона заметила:
— Мясо нужно бы нарезать…
Словно отвечая на ее слова, Люциус внезапно потянулся за волшебной палочкой, пренебрежительно махнул ею в воздухе, и идеально порезанные куски говядины аккуратно приземлились на трех тарелках. Вздохнув над его упрямством, Гермиона, однако, не могла не признать, что исполнен трюк весьма эффектно. Упорно делая вид, что все идет так, как и должно идти, она предложила Драко овощей. Которых тот и положил себе в тарелку, пробурчав что-то себе под нос, что должно было прозвучать как благодарность. Чудесный сочный ростбиф они тоже поглощали в полной тишине, пока Гермионе не надоело это окончательно.
— Видишься с кем-нибудь из однокашников, Драко?
— С одним или двумя, а больше ни с кем, — отозвался он лаконично, но на удивление миролюбиво.
— А где живешь сейчас?
— Снимаю квартиру в Лютном переулке.
— Где?..
Не в силах скрыть удивление, Гермиона уставилась на него. Конечно, Лютный переулок серьезно облагородили за последние годы, очистив его от криминальных элементов. Но все равно он по-прежнему оставался не самым спокойным и не самым респектабельным местом для проживания. Теперь она понимала, почему Нарцисса пришла просить бывшего мужа об увеличении пособия для Драко. Да что там говорить… Любая мать поступила бы на ее месте точно так же. Тем более что, по всей видимости, тот не зарабатывал в Гринготтсе больших денег, а Люциуса явно не беспокоил этот печальный факт.
Осознав, что теперь Драко уже отнюдь не тот избалованный мажор, каким был когда-то, и каким она привыкла видеть его, Гермиона вдруг почувствовала, что ей даже жаль бывшего школьного недруга.
— Да, в Лютном. На Косой переулок я пока не зарабатываю. А мой отец не считает нужным настолько увеличивать мои дотации, несмотря на свое огромное богатство.
Гермиона искоса взглянула на Люциуса: рот его надменно скривился, но на этот раз ему удалось сдержаться и не поддаться гневу. Он глубоко вздохнул и нарочито спокойно парировал:
— Да. Не считаю. Тем более что тебе есть, где жить. Ты всегда можешь переехать назад, в Малфой-мэнор.
— Да правда что ли? Представляю, как мило это будет выглядеть! Особенно теперь…
И тут она не выдержала, опустив вилку с ножом на тарелку намного громче, чем собиралась.
— Так, все! Вот теперь хватит! Если не можете общаться нормально, то лучше закройте рты и просто молчите! — Гермиона даже фыркнула от возмущения и отчаяния.
Двое Малфоев уставились на нее с откровенным изумлением. А она, уже опустив глаза, не увидела, как, переглянувшись друг с другом, оба слегка покраснели. Пристыжено покраснели. Дальнейшее поедание ростбифа продолжалось в полнейшей тишине. Потому-то Гермиона и едва не задохнулась от удивления, услышав голос Драко.
— Как там поживает Снипуорт?
— О, у него все в полном порядке… Да я, к счастью, и не так уж часто сталкиваюсь с ним. Особенно в последние дни…
— К счастью?
Румянец едва заметно окрасил ее щеки.
— Да… Он неплохой босс, но… иногда бывает чуточку занудным.
Коротко хохотнув, Драко продолжил:
— Даже не удивлен. Ты что, не помнишь его со школы? Он же всего на несколько лет старше нас. Учился в Хаффлпаффе. Когда мы поступили, он был чертовски напыщенным старостой, всегда шныряющим по коридорам, чтобы поймать кого-нибудь после отбоя.
— Правда? — искренне удивилась Гермиона. — А я ведь его вообще не помню! Как забавно… Ну, знаешь, тогда он не сильно изменился с тех пор. И это очень понятно в свете… хм… последних событий.
Драко поднял глаза от тарелки и взглянул сначала на нее, а затем на своего отца. И Гермиона поняла, что он догадался, о чем идет речь. На самом деле она была очень рада, что они, наконец, беседуют вполне нормально и даже мирно. Но хотелось, чтобы к разговору присоединился и Люциус.
— А среди твоих деловых интересов есть что-то близкое к Гринготтсу? — она слегка повернула голову к Малфою-старшему.
— Самое близкое — это то, что именно там находится семейное финансовое хранилище. Но сам я пытаюсь ходить туда как можно реже. Жуткое место. И я терпеть не могу гоблинов.
Мгновенно напрягшись, Гермиона уже ждала, что Драко отвесит очередной ехидный комментарий, но тот лишь взглянул на отца и на этот раз прикусил язык.
— Когда они собираются заключить с тобой постоянный контракт? — тем временем Люциус обратился к сыну сам.
— У меня уже подходит к концу испытательный срок. Надеюсь, что сработал я неплохо, но даже если они и откажутся заключить постоянный контракт, смогу поискать какое-то другое место и укажу свой опыт работы у них. Хотя, надеюсь, что не откажутся.
— У тебя действительно есть основания не сомневаться в своих успехах? Что говорят гоблины?
Драко хмыкнул.
— Да ничего. Гоблины никогда не говорят напрямую. Я понятия не имею, что они думают обо мне. Просто делаю свое дело, и, кажется, делаю неплохо.
На какое-то время в столовой снова повисла тишина. Но потом Люциус продолжил разговор:
— Ренклод говорил мне, что ты очень хорошо работаешь.
На лице молодого Малфоя, уставившегося на отца, читался шок. Очень приятный шок. Да и Гермиона, обрадованная, что Люциус присоединился к разговору, тоже решила вмешаться, чтобы не дать им уйти от такой важной для обоих темы.
— Ренклод? Кто это, Люциус?
— Йозеф Ренклод — один из моих деловых партнеров. Как раз у него имеются достаточно тесные связи с Гринготтсом, — спокойно пояснил тот.
— Но это же здорово! Драко, если б я была на твоем месте, то начала бы искать новую работу прямо сейчас. Совершенно понятно, что, добившись признания не где-нибудь, а в Гринготтсе, у тебя не должно возникнуть никаких проблем и в других компаниях. И кстати, в финансовом департаменте Министерства магии постоянно кто-то нужен.
Тот отреагировал на оптимизм Гермионы скептически.
— Не так все просто, Грейнджер, как тебе кажется. Особенно для таких, как я, — в голосе его еще слышался холодок, но горькой язвительности в нем уже не было.
Когда все закончили с ростбифом, Тибби внесла сладкий пудинг, и Гермиона заметила, как прояснились лица у отца и сына одновременно. Традиционный английский десерт был явно любим в этой семье, а Тибби, видать, постаралась на славу. Почувствовав, как на душе становится тепло, Гермиона поняла, что, даже несмотря на ужасное начало вечера, теперь все идет очень и очень неплохо. Оба упрямца Малфоя, казалось, поняли, насколько глупо и бессмысленно вели себя поначалу. И все же… услышав следующую фразу Люциуса, Гермиона испугалась.
— Как поживает твоя барышня? — он спросил Драко очень искренне, явно ничего не зная о разрыве.
Опасаясь, что Малфой-младший сейчас взорвется, Гермиона почувствовала, как внутри все холодеет от страха.
Поначалу Драко и впрямь напрягся, но потом заговорил. И заговорил вполне спокойно:
— Не знаю. Как-то, наверное, поживает. Мы расстались с ней… не так давно.
— И решение о разрыве было обоюдно? — Люциус задал этот вопрос спокойно, но Гермиона уловила в его голосе нотки озабоченности.
— Да. То есть, я надеюсь, что да.
— Что ж… Это еще одна причина, почему тебе нужно оставить Гринготтс. Там ты никогда никого не встретишь.
— И с каких же это пор, ты вдруг стал таким экспертом по отношениям, а, отец? — раздраженно фыркнул Драко, и Гермиона снова перестала жевать.
Люциус помолчал, уделяя внимание исключительно пудингу на своей тарелке, но потом, наконец, заговорил. Мягко, но достаточно отчетливо. Было заметно, что он старается достучаться до сына.
— Я хочу, чтобы ты смог реализовать себя — как мужчина, как муж, как отец. Можешь думать, что угодно. Можешь не верить мне. Но я очень хочу, чтобы и в личной жизни мой сын был счастлив.
Слова Люциуса заставили ее задохнуться от облегчения. Несомненно, это было именно то, что и нужно было услышать Драко! Теперь Гермиона уже ждала его реакции. И снова, казалось, прошла целая вечность, пока раздался неуверенный голос Драко:
— Счастлив в личной жизни? Честно сказать, я вообще не уверен, что смогу когда-нибудь по-настоящему полюбить кого-то…
И Гермиона поняла, что никогда в жизни не слышала такого Драко Малфоя.
— М-м-м… Пожалуй, я как никто понимаю, о чем ты. Тебе и вправду трудно угодить. Но, тем не менее, это может произойти, — искренне старался убедить сына Люциус. — И произойти неожиданно. В тот момент, когда ты будешь ожидать этого меньше всего на свете. Например, так, как это произошло со мной…
Оба — и Гермиона и Драко — не могли прийти в себя от изумления. Неожиданное и откровенное признание Люциуса, что значат для него отношения с Гермионой, поразило как гром среди ясного неба. Почувствовав, что сердце колотится так, будто готово выпрыгнуть из груди, она невольно схватилась за край стола, подавляя в себе желание вскочить и броситься на шею Люциусу. Конечно же, столь откровенное проявление чувств на глазах взрослого сына было бы неразумно, и потому Гермиона лишь признательно взглянула на него, пытаясь дать понять, насколько переполняют ее сейчас любовь и благодарность. Напрасно. Занятый десертом, Люциус снова упорно не поднимал глаз от тарелки, предоставляя и ей и Драко возможность пережить шок от услышанного самостоятельно. Гермиона с опаской перевела взгляд на старого недруга и увидела, как тот смотрит на своего отца в явном недоумении, но потом поворачивается к ней. И видит Бог, впервые за свою жизнь она заметила в глазах Драко Малфоя что-то отличное от холодного брезгливого пренебрежения.
Оставшееся время ужина они провели в молчании: больше никто не произнес ни слова. Вот только атмосфера в столовой стала теперь уже иной. Нет, ее нельзя было назвать теплой или душевной, но тот ужасный антагонизм, царивший с самого прихода Драко, наконец потихоньку исчез.
Вскоре с пудингом было тоже покончено, и Драко быстро поднялся со стула.
— Мне пора. Утром нужно встать пораньше.
— Может, выпьешь чего-нибудь? — спокойно спросил его отец.
— Нет… спасибо, — Драко так и не взглянул на Люциуса, но голос его прозвучал дружелюбней, чем за все прошедшее сегодня время.
Гермиона тоже встала.
— Спасибо, что пришел, Драко. Несмотря ни на что, это был… хороший вечер.
Ничего не ответив, тот усмехнулся, но уже гораздо добрей. Люциус тоже неспешно поднялся из-за стола, и все трое вышли в холл.
— Ты собираешься вернуться через камин?
— Нет, все в порядке. Я аппарирую прямо отсюда.
Много раз думавшая о сложностях аппарации в Малфой-мэнор Гермиона воспользовалась возможностью обсудить эту тему.
— Странно… У меня никогда не получается попасть прямо в дом. Все время оказываюсь где-то снаружи.
— Это потому, что ты не Малфой, — одеваясь, сухо пробормотал Драко.
Она вопросительно посмотрела на его отца. Люциус кивнул.
— Это действительно так. Только урожденный Малфой может аппарировать легко и сразу внутрь дома. Хотя, если само поместье начинает чувствовать, что человек действительно принадлежит роду Малфоев (обычно это случается спустя долгое время), оно позволяет прямую аппарацию и для тех, в ком не течет семейной крови.
Гермиона задумчиво кивнула, вспоминая комментарий Нарциссы о том, что ей легче аппарировать наружу. Мысль о том, что и у экс-миссис Малфой были сложности с аппарацией прямо в дом, почему-то принесла странное чувство удовлетворения. Но, отогнав ее, она повернулась и снова посмотрела на Малфоя-младшего.
— До свидания, Драко. Приходи еще! — горячо начала она, но под конец осеклась и протянула ему руку, заканчивая: — Если захочешь, конечно…
Несколько секунд тот колебался, глядя на протянутую ладошку, но потом все же шагнул вперед и пожал ее. Едва-едва и очень быстро, но пожал. А затем повернулся к отцу. Люциус подошел к Гермионе и, обняв ее за талию, другую руку протянул сыну.
— До встречи, Драко.
От того, конечно же, не ускользнул этот жест, и он даже слегка вздрогнул и помедлил, прежде чем пожать протянутую руку.
— До свидания, отец.
Потом достал из кармана палочку и уже повернулся, чтобы аппарировать, но вдруг остановился и снова посмотрел на них.
— И… спасибо вам. За все… — с этими словами Драко Малфой взмахнул палочкой и с характерным хлопком исчез из дома.
Несколько мгновений Люциус с Гермионой стояли в коридоре, не двигаясь, а потом она осторожно взглянула на него и несмело улыбнулась. На первый взгляд лицо Малфоя выглядело абсолютно ничего не выражающим, но Гермиона смогла заметить притаившиеся в глубине глаз светлые блики, которые появлялись у него в моменты истинного удовлетворения. Облегченно вздохнув, она опустила голову ему на грудь и обняла за талию, сразу же почувствовав, как он обнимает ее в ответ. Откуда-то издалека раздавался стук его сердца. Спокойный и размеренный.
И Гермиона вздохнула еще раз, но теперь уже — довольно.
========== Глава 47. Изощренное удовольствие ==========
Они очень мало говорили друг с другом после ухода Драко, хотя и чувствовали оба одно и то же: глубокое удовлетворение от того, что в конце концов все прошло… и прошло хорошо. Действительно, ведь, несмотря на ужасное начало вечера, разговор между ними тремя все-таки сложился, и Гермиона почти уверилась, что теперь отец и сын смогут общаться открыто и по-доброму, как родные и близкие люди. Ей даже казалось, что совсем скоро Драко сам захочет увидеться с Люциусом снова. Может быть, не в Малфой-мэноре, но разве это так важно?
В глубине души она чувствовала, что Люциус несколько смущен: ему явно было неловко за свою сегодняшнюю несдержанность.
«А вот это он зря… — думала Гермиона, стараясь не подать виду, что заметила его смущение. — Он должен был как-то противостоять Драко, который по большому счету вел себя вначале просто безобразно. И сделал это. Тем более что как только сынок угомонился, Люциус тоже стал вести себя очень вежливо и корректно».
Уже лежа в постели и крепко прижимаясь к Малфою, она вдруг снова вспомнила его слова, сказанные за столом, и облегченно вздохнула. Немногословное, но откровенное, удивительно искреннее признание того, как Люциус относится к ней, бесконечно трогало, и Гермиона зажмурилась, ощущая, что от силы охвативших эмоций глаза начинает знакомо покалывать. Она прислушалась: ровное дыхание лежащего рядом Люциуса утешало, заставляя что-то внутри сжиматься от нежности и столь нечасто испытываемого умиления. Гермиона прижалась к голой коже губами и тут же почувствовала, как тот чуть приподнял голову, чтобы посмотреть на нее.
Отвечая на его вопросительный взгляд, она слегка улыбнулась и пробормотала:
— Ничего… Просто хорошо, что этот вечер прошел нормально…
— Не сразу. Но в конце концов да — нормально.
Гермиона улеглась удобней.
— И ладно… Ты же понимаешь, что все хорошо, что хорошо заканчивается.
Ничего не ответив, Малфой лишь ласково погладил ее по руке. Веки Гермионы опустились сами собой, мысли начали путаться, и уже совсем скоро она провалилась в спокойный глубокий сон.
______________________________________________________________________________
Этой ночью (уставшие и опустошенные морально) они даже не просыпались, и, открыв глаза, Гермиона поняла, что уже почти опаздывает. Резво поднявшись, она наскоро приняла душ и сразу же принялась одеваться, собираясь на работу и что-то тихонько напевая себе под нос. А когда обернулась к кровати, увидела, что Малфой уже тоже проснулся и, молчаливо наблюдая, не сводит с нее глаз. Вдруг смутившись от этого пристального обжигающего взгляда, Гермиона неловко улыбнулась:
— Что?
— И что «что»? — вопросом на вопрос отозвался Люциус.
— Ну… чего ты так смотришь на меня?
— Ты восхитительно выглядишь, вот и смотрю.
Не удержавшись, Гермиона негромко рассмеялась и развернулась к нему полностью. Каштановая грива волос рассыпалась по плечам.
— Вот как, мистер Малфой… Больше не нашли на что посмотреть? — в ее голосе слышалось ласковое поддразнивание.
— Что же может быть лучше, чем возможность любоваться своей женщиной? — приподнял бровь Люциус.
Соблазнительно приблизившись к кровати, Гермиона оперлась об нее коленом и склонилась к Малфою.
— Какая жалость, что некоторым из нас нужно идти на работу. И я не могу, в отличие от тебя, распоряжаться своим временем так же свободно, — почти пропела она и дразняще коснулась его губ языком.
Спустя мгновение они уже целовались, и постепенно их поцелуй становился все более жарким и жадным. Отвечая на него, Люциус скользнул рукой ниже, и Гермиона почувствовала два его пальца у себя во влагалище. Их неспешное размеренное движение заставило ее задохнуться и оторваться от его рта. Чуть отстранившись, Гермиона вопросительно глянула на Малфоя, на что тот ответил лишь притворно удивленным взглядом.
— Люциус, уже поздно. Мне пора уходить.
— Хорошо, оставим на потом, — послушно согласился тот, однако двигать пальцами не перестал.
Чувствуя, как возбуждение охватывает ее сильней и сильней, Гермиона резко вдохнула.
— Нет, ну правда…
— Милая, я тебя не держу.
В тишине комнаты прозвучал негромкий женский стон.
— Правда-правда, не держу, — на этом его большой палец закружил по клитору.
— Прекрати!
— Прекратить «что»?
— Люциус! Ты же прекрасно понял меня… Остановись!
— О-о… А я даже и не подумал, что ты имеешь в виду это, — будто чеширский кот промурлыкал Малфой.
Возрастающее вожделение уже порождало волны накатывающего на нее удовольствия.
— Не делай вид, что не понял.
— Даже не собирался.
Ласка не прекращалась.
— Черт! Пусти меня…
Еще один стон. Чуть громче.
— Иди. Я же не держу.
— Люциус, пожалуйста. Не сейчас.
— Почему нет?
Это Гермиона расслышала словно в бреду.
— У меня нет времени. Честно.
— Ты уже опоздала?
— Практически.
— Ладно, тогда и впрямь придется остановиться…
Движения пальцев резко прекратились.
— Не надо!
— Чего не надо?
— Не останавливайся!
— Ох, боги… Ну что за характер!
Однако ласка возобновилась. И оргазм снова начал подбираться к ней все ближе и ближе.
— Боже мой… Еще! Еще… Я сейчас кончу.
— Конечно кончишь. Неужели ты сомневалась в этом?
Последний стон, раздавшийся этим утром в спальне, стал стоном экстаза.
— ЛЮЦИУС!
Тишина. И только чуть позже:
— Да, дорогая?
— Какой же ты… упрямый мерзавец…
Малфой ничего не ответил, и Гермиона наклонилась к нему с благодарным поцелуем.
— Спасибо, — глянув сверху вниз, она довольно улыбнулась.
— А вот теперь — иди.
Оттолкнувшись от его груди, Гермиона поднялась с кровати.
— Увидимся вечером.
— Хм… Пожалуй, раньше, чем ты думаешь. Вчера, из-за наших… хм… волнений, я забыл упомянуть, что вызван в министерство. Побеседовать с каким-то чиновником о том, насколько успешно продвигается моя реабилитация. Насколько я понял, ты тоже должна присутствовать.
— Что?.. — не поверила своим ушам Гермиона.
— Да… И, насколько я понял, они выбрали для этого какого-то чудака, настолько оторванного от жизни, что он даже не знает о наших отношениях. Именно поэтому твое руководство считает, что его мнение будет объективным и непредвзятым. А именно такую картину им и хочется получить в итоге. Это некто Фрэнсис Тримблворт. Ничего не слышала о нем?
Гермиона коротко хихикнула над забавным именем.
— Даже припомнить не могу.
— Ну… Я думаю, его выбрали не случайно, зная, как остро и болезненно ты реагируешь всегда на несправедливую предвзятость. Скорее всего, тебе сообщат сразу, как придешь на работу, поскольку эта встреча не должна продлиться долго, что-то около пятнадцати-двадцати минут, по их словам. Наверняка увидели окошко в твоем ежедневнике и решили втиснуть ее именно туда.
— И во сколько же? — встрепенулась задумавшаяся Гермиона.
— В одиннадцать.
Гермиона улыбнулась ему.
«Как по мне, чем больше времени мы сможем провести с Люциусом, тем лучше. Так что… спасибо, дорогие коллеги!»
— Ну и ладно. Тогда до встречи, — она еще раз чмокнула Малфоя и наконец стремительно покинула поместье, все еще светясь от нежданного удовольствия, подаренного любимым мужчиной.
А оказавшись в Министерстве магии, так и не растеряла этого ощущения необыкновенной легкости, преследующее ее еще со вчерашнего вечера.
«И… совсем скоро я снова увижу Люциуса! Вот!»
Гермиона довольно улыбнулась и с этой же ослепительно счастливой улыбкой вошла и в приемную, где ошеломленная Присцилла не смогла не вздохнуть с легкой завистью, глядя на нее. Вскоре в кабинет постучался Ормус, принесший какие-то рабочие пергаменты. И Гермиона улыбнулась даже ему, словно желая со всеми поделиться частичкой своего безмятежного счастья.
— Ормус, привет, заходи! Слушай, так оказывается, мы с тобой в Хогвартсе почти одновременно учились.
— Да. Только я на три года пораньше.
— Надо же… А я вообще тебя не вспомнила.
Теперь они уже оба улыбались друг другу.
— Ох… А я вот тебя помню.
— М-м-м… Ну да… Пожалуй, мне удалось… обратить на себя внимание, — вот теперь она ощущала легкое смущение.
Немного помолчав, Ормус произнес задумчиво:
— Ты всегда была какой-то… необыкновенной, Гермиона, непохожей на остальных. Даже тогда, будучи девочкой.
Смутившись еще сильней, она мягко улыбнулась и не удержалась от искренней благодарности:
— Спасибо, Ормус.
Тот невесело вздохнул и продолжил уже совершенно официальным тоном:
— Надеюсь, Присцилла рассказала тебе о предстоящей у вас сегодня встрече с Фрэнсисом Тримблвортом.
— Пока нет, вряд ли я дала ей шанс упомянуть об этом событии, сразу прошла к себе… но Люциус… — Гермиона замялась, не зная, как лучше сказать. — В общем, я узнала об этом раньше.
Никак не прокомментировав ее слова, Ормус кивнул.
— Хорошо… Еще увидимся, — и вышел из кабинета.
А Гермиона занялась документами, поглядывая на часы в ожидании одиннадцати. Когда же стрелки показали десять пятьдесят, она поднялась и вышла в приемную.
— Присцилла, а где бы мне найти мистера Фрэнсиса Тримблворта? — фамилия чиновника прозвучала так забавно, что они с секретаршей обе захихикали.
— А-а-а… этот дедок… Он сидит где-то на четвертом этаже, кажется. Очень смешной чудак, сказать по правде. Да сами увидите.
— Да уж придется… — Гермиона уже направилась к выходу, но от двери обернулась. — Если Люциус заглянет сюда, скажи ему, что я уже ушла к… дедку.
Кивнув, Присцилла улыбнулась, самую чуточку ревнуя мисс Грейнджер к ее счастью.
Достаточно быстро найдя кабинет Тримблворта, Гермиона обнаружила, что Люциус уже возле двери, и ей вдруг ужасно захотелось с разбегу броситься ему на шею. Но потом вспомнила, что чиновник ничего не знает об их отношениях, и заставила себя спокойно подойти к возвышающейся в коридоре фигуре Малфоя.
«Мистер Тримблворт еще не осведомлен о нашем романе, так пусть и дальше остается в счастливом неведении».
И она широко, но обезличенно улыбнулась Люциусу.
— Мистер Малфой. Как приятно видеть вас здесь сегодня.
— Ну… Если бы вы только знали, как мне приятно видеть вас, мисс Грейнджер. И не только сегодня, и не только… хм… здесь…
— Э-э… Что ж… Думаю, тогда нам лучше поскорее покончить с делами. Чтобы вам удалось поскорее увидеть меня… не только здесь. Не так ли?
— Жду. С огромным нетерпением, — глядя на нее сверху вниз, Люциус довольно ухмыльнулся и постучал в кабинет.
Изнутри отозвался слабый старческий голос:
— Войдите.
Открыв дверь, Люциус жестом пригласил ее войти первой и прошел в кабинет следом. За столом, усыпанным множеством пергаментов, сидел низенький, но весьма дородный старичок. Его (до смешного напоминающее луну) круглое лицо венчал пучок реденьких седых волос, торчащих в разные стороны так, словно дедушку только что ударило током. На носу сидели большие круглые очки, через толстые стекла которых Фрэнсис Тримблворт и смотрел на вошедших к нему посетителей.
— Ах, а это, по-видимому, мисс Грейнджер и мистер Малфой. Очень рад вас видеть. Очень, да… Входите, входите. Присаживайтесь! О… Кажется, мне нужно… — не договорив, он поднялся с места и засуетился над стульями, стоящими напротив его стола.
Стулья эти, также заваленные пергаментами, служили насестом для дремлющей совы, которая встрепенулась и возмущенно ухнула, когда волшебник прогнал ее с привычного места. Вместе с совой в воздух взлетели и груды пыли, которые, казалось, мирно лежали там вот уже несколько десятилетий. Что-то невнятно пробормотав, Тримблворт отправил пергаменты в один из книжных шкафов, стоящих вдоль стены и тоже забитых до отказа. Правда, по большей части огромными книжными томами.
Этот кабинет очень напоминал Гермионе кабинет какого-нибудь эксцентричного профессора, работающего в школе, вроде Хогвартса. Однако сам Тримблворт хоть и похож был на слегка сумасшедшего ученого, но впечатление все же производил приятное. Слегка расслабившись, Гермиона присела на предложенный стул, попутно отмечая, что Люциус немного помедлил и негромко пробормотал очищающее заклинание, прежде чем усесться с нею рядом.
— Итак, можно, наконец, и начать. Уверен, вы знаете, почему находитесь здесь. Мистер Малфой, как известно, вы проходите специально разработанную программу реабилитации… которая поможет доказать вашу персональную лояльность к… политике, проводимой Министерством магии, — он коротко, но немного нервно хихикнул. — Именно в связи с этим министр потребовал проведения цикла бесед с вами и с курирующим вас сотрудником, чтобы выяснить, каков реальный… гм… прогресс… Поэтому… поэтому вы, собственно, и приглашены сюда, — в конце этой тирады Тримблворт сбился и довольно робко взглянул на Люциуса, на лице которого застыла гримаса ярко выраженного презрения.
Гермионе вдруг стало жалко старичка, и она быстро заговорила:
— Конечно же, мы в курсе, мистер Тримблворт, и готовы к беседе. Пожалуйста, продолжайте.
— Ах… да, хорошо. Спасибо, мисс Трэнчер…
— Грейнджер, — деликатно поправила его Гермиона.
— Ну да, Грейнджер… Прошу прощения, конечно же, мисс Грейнджер. Итак, начнем, — он неуклюже завозился, пытаясь найти на столе нужный пергамент.
Время шло. Пергамент не находился. Гермиона с Люциусом переглянулись: она — еле сдерживая смех, а он — недовольно скучающе приподнимая бровь.
— Эм… Мне сказали, что вас, мисс Грейнджер, не проинформировали заранее о сегодняшней встрече?
— Да, это так.
— Ох… тогда мне очень приятно, что вам удалось найти этим утром время и прийти сюда, — фраза Тримблворта прозвучала вполне невинно.
— О-о… никаких проблем. Мой ежедневник был пуст, и… — начала объяснять Гермиона, когда Малфой вдруг внезапно прервал ее.
— Мне тоже это очень приятно, надеюсь, что и в целом утро мисс Грейнджер изобиловало чем-то… столь же приятным.
Резко обернувшись к нему, Гермиона расширила глаза от изумления, четко осознав, на что он намекает.
«Ах… мерзавец! Ну зачем, зачем нужно посмеиваться над этим милым безобидным старичком?»
И все же смелая (почти шокирующая) словесная игра Малфоя не могла не восхищать, и потому спустя всего пару мгновений Гермиона решила подыграть ему.
«Ага, значит ты так? Ну держись!»
Нет-нет… она не стала спорить и возражать. Наоборот! Она просто ответила. Протяжно… Чувственно… Ответила так, чтобы Люциус прочувствовал интонацию каждого слова:
— О-о-о… Большое спасибо, мистер Малфой, за такую искреннюю заботу. Мое утро и впрямь было по-настоящему чудесным. Жаль, что нам с вами довелось встретиться уже у кабинета мистера Тримблворта, поскольку и я умею радовать людей… прекрасными новостями. И если бы перед тем, как направиться сюда, вы зашли в мой кабинет, то… ручаюсь, это утро и для вас стало бы просто восхитительным.
— Ах, в чем-чем, а в этом я совершенно не сомневаюсь, дорогая мисс Грейнджер. Более того, я даже уверен, что, если бы мои… утренние радости находились в ваших прелестных ручках, то каждое мое утро превращало бы меня в счастливейшего из смертных.
Ничего не понявший из этого загадочного и многословного диалога Тримблворт издал нервный смешок и решил вмешаться:
— М-м-м… Я тоже не сомневаюсь, что мисс Грейнджер превосходно справляется с такой нелегкой задачей, как ваше взаимодействие с миром маглов, мистер Малфой.
В ответ Гермиона мило улыбнулась старичку, подогревая собственную смелость очередной бравадой:
— Большое спасибо за комплимент, мистер Тримблворт. Должна сказать, что вы абсолютно правы: знакомить мистера Малфоя с миром и культурой маглов и впрямь очень непросто. Но… мне все же удалось выстроить нашу совместную работу таким образом, чтобы она приносила наибольшее удовлетворение каждому из нас. И мы… абсолютно полноценно и… очень разнообразно взаимодействуем друг с другом в процессе этой работы.
— Соглашусь. Я, конечно же, всегда откликаюсь на все предложения мисс Грейнджер… по изучению культурного наследия маглов. И надо сказать, наследие это поистине великолепно.
Энергично закивав, Тримблворт повернулся к Люциусу:
— Ох, мистер Малфой, как же приятно слышать от вас нечто подобное. Хочу признаться, что, несмотря на ваше… гм… красочное прошлое, я всегда считал вас очень незаурядным и интересным человеком. Не правда ли, мисс Грейнджер, вы согласны со мной?
— О, да… Я согласна: мистер Малфой, безусловно, очень умен и талантлив. А уж как владеет словесными оборотами… — она глянула на Люциуса и дразняще улыбнулась. — Уж в чем-чем, а в умении использовать язык ему просто нет равных.
Но Люциус не пропустил удар и тут же отозвался:
— Ну уж нет, дорогая мисс Грейнджер, тут я не могу не упомянуть, что своим языком вы владеете никак не хуже. И не только языком. Так уж случается, что порой женщина использует рот лишь для того, чтобы выдать нечто эмоциональное, но маловразумительное. Но когда открываете рот вы, я уверен, что меня удивят чем-то эффектным, ошеломляющим и… очень приятным.
Не обращая внимания на вытаращенные от изумления глаза Гермионы, Малфой чуть заметно ухмыльнулся и нагло продолжил:
— И вообще хочу сказать, что мисс Грейнджер как никто может сделать незабываемо восхитительной любую нашу встречу, каждый раз придумывая, чем бы еще из мира маглов заинтересовать меня. Иногда… м-м… обсуждая предложенные ею темы, мы можем оставаться в ее кабинете по несколько часов, совершенно не замечая времени. И неважно, что рабочая обстановка Министерства магии не располагает к релаксации! Ведь те вопросы, что затрагиваем мы в своих беседах, однозначно заслуживают, чтобы на них потратил свои силы и время даже такой адепт чистокровной доктрины, как я, — воодушевленный собственной речью, Люциус взглянул на Гермиону и натолкнулся на ее возмущенный взгляд. Однако и это не смогло остановить его. — Программа, разработанная мисс Грейнджер, очень интересна и насыщенна. Благодаря нашему общению я понял, что красоту и совершенство можно обнаружить в самых неожиданных местах. Даже в мире маглов. И, поверьте, это прекрасно.
Люциус замолчал, и в кабинете повисла несколько торжественная тишина, но потом Тримблворту все же удалось промямлить:
— Что ж… Это действительно прекрасно. Да… Итак, вы утверждаете, мистер Малфой, что ваша программа охватывает самый широкий спектр вопросов знакомства с миром маглов и их культурными ценностями?
Едва заметно ухмыльнувшись, Люциус снова заговорил очень и очень двусмысленным тоном.
— О да, поскольку и я и мисс Грейнджер одержимы стремлением узнать и попробовать нечто новое. Тем более что предыдущий наш опыт общения нельзя назвать удачным. Но никто не знает, когда и каким образом судьба подбросит нечто прекрасное, и работа с программой моей реабилитации до сих пор время от времени удивляет нас обоих, не правда ли, мисс Грейнджер?
— Хм… Да, пожалуй… Пусть она и не всегда легка, но… наше сотрудничество однозначно дарит нам очень яркие и глубокие эмоции. Надеюсь, мистер Малфой, что вы согласны со мной.
— Конечно. Не могу не согласиться, что эта программа принесла бесспорную пользу нам обоим.
Донельзя довольный Тримблворт закивал, словно китайский болванчик.
— Мило… Очень мило. Так значит, можно заключить, что в целом каждый из вас считает данную программу реабилитации полезной и протекающей весьма интересно.
— Безусловно, можно выразить наше мнение и так, — томно протянул Люциус.
Счастливый от благополучного выполнения своей миссии Тримблворт почти сразу же закруглился, поблагодарил Люциуса с Гермионой за найденное для беседы время и распрощался. Парочка чинно покинула кабинет, и только оказавшись снаружи и поспешно свернув в ближайший безлюдный коридорчик, Гермиона зажала рот ладонью, пытаясь заглушить рвущийся хохот. Шедший следом Люциус глянул на нее сверху вниз и приподнял бровь в фальшивом неведении.
— Что такое?
— Сам знаешь, что. Бедный Тримблворт! — лукаво отозвалась Гермиона. — Он был таким милым с нами, а мы… вели себя просто ужасно!
— М-м-м… Ну он же об этом не знал. И вообще, старикан имел право интерпретировать все, сказанное нами так, как считал нужным. Собственно, что он и делал. Получив, кстати, абсолютно правдивые ответы на все свои вопросы.
Прислонившись, она игриво ударила Люциуса в грудь.
— Бог мой, ты просто… бесстыжий нахал. Вот кто!
— О чем мне говорили неоднократно, — растягивая слова, послушно согласился Малфой.
Гермиона усмехнулась.
— Но должна признать… ты невероятно обаятельный нахал. Неотразимый.
С довольной ухмылкой Люциус наклонился и поцеловал ее. Так чувственно, что Гермионе захотелось провалиться в обморок. Или нет! Растаять и стечь к его ногам лужицей мороженого. Ощутив, как уже загорается от желания, она жадно провела ладошками по сильному мужскому телу и глухо застонала, но в коридоре послышались чьи-то шаги, которые привели в чувство и заставили отстраниться. А заглянув в глаза Малфоя, вздрогнула, в них тоже пылал огонь. Он переплел ее пальцы со своими и потянул за собой из коридорчика. Так, держась за руки, они и направились в сторону огромных министерских каминов. Несколько человек, встретившихся им по пути, явно обратили на это внимание, но ни Люциуса, ни Гермиону сей факт как-то не озаботил.
Они дошли почти до самого выхода, и Люциус уже было собрался уйти, когда Гермиона вдруг вспомнила о приглашении Кингсли Шеклболта, переданном ей Присциллой еще накануне.
— О, Боже, чуть не забыла. В ближайшую пятницу Кингсли устраивает торжественный прием по случаю четырехлетнего пребывания на посту министра Магии. И я приглашена на него со спутником. Ты как, готов выступить в этой роли?
Малфой снова дрогнул бровью, только на этот раз несколько иронично.
— Дорогая мисс Грейнджер, вы же (как никто другой) знаете, что я… практически всегда готов.
Но на этот раз Гермиона не поддержала его.
— Ну хватит уже дурачиться, Люциус… На сегодня вполне достаточно, — и все же сама едва удерживалась от смеха. — Нет, серьезно. Все-таки это станет нашим первым официальным появлением на людях. Как пары. Ты уверен, что это нам нужно?
Вдруг посерьезнев, какое-то время Малфой молчал, и Гермиона уже подумала, что он откажется идти. Разочарованная,она опустила голову, но потом почувствовала, как пальцами он приподнимает ее лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя.
— Почему бы и нет? — он мягко улыбнулся, а затем наклонился и на глазах практически у всего атриума нежно коснулся губ Гермионы своими. А уже отстранившись и направившись к камину, вдруг обернулся и довольно высокомерно произнес: — У меня есть одно настоятельное пожелание.
— Какое еще? — занервничала Гермиона.
— Хочу, чтобы ты надела то изысканное красное платье, которое было на тебе в опере.
— Да нет проблем, — с облегчением выдохнула она.
— Отлично. Увидимся вечером, — Люциус повернулся и исчез в камине.
Некоторое время, до сих пор ощущая кожей его прикосновения, Гермиона стояла и бездумно глядела на уже погасший камин.
«Что ж… придется подождать до вечера…» — глубоко вздохнув, она тряхнула головой и вернулась в свой кабинет.
На ее счастье, остаток рабочего дня прошел довольно легко, хотя Гермионе и сообщили о дополнительных обязанностях в Департаменте магического правопорядка. Нет… новость ни капли не расстроила, скорее наоборот — ведь новое поручение лишь подтверждало тот факт, что в министерстве по-прежнему ценят ее ум и способности. Ценят, даже несмотря на все потрясения, которые пришлось пережить общественному мнению за несколько последних недель.
Покончив с делами, Гермиона аппарировала в поместье, тихонько радуясь, что сегодня ей удалось приземлиться практически на пороге дома. Да и голова с каждым днем кружилась после аппарации все меньше и меньше. Уже позвонив в дверь, она вдруг вспомнила, что пришедший вчера Драко почему-то не звонил, а стучал, и это показалось любопытным.
«Надо будет спросить у него…»
Дверь в этот раз ей открыла Тибби, которую Гермиона тепло поприветствовала, но Люциус появился в холле почти сразу же. Улыбаясь, он стоял у входа в гостиную и ждал, пока Гермиона пройдет в дом. А та, убедившись, что служанка исчезла, радостно бросилась к нему на шею, с наслаждением вдыхая любимый запах как можно глубже и чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете. Люциус провел ее в гостиную, где сразу же протянул бокал вина, и Гермиона, облегченно вздохнув, опустилась на диван и сделала большой глоток.
— Боже, как я устала… но не буду пить много: боюсь, голова будет болеть. Сегодня пришлось так интенсивно работать, да еще и аппарировала сейчас.
Ничего не ответив, Малфой мягко, но настойчиво потянул Гермиону к себе и положил ладони ей на голову. Он раздвинул пальцы так, чтобы кончиками надавить на какие-то определенные точки. Гермиона уже открыла рот, собираясь спросить, что же такое он делает, когда заметила, что глаза Люциуса закрыты, а губы еле заметно шевелятся, произнося какое-то заклинание. По телу стремительно разливалось живительное тепло, и уже скоро Гермиона ощутила, как напряжение и боль куда-то исчезают. Голова прояснилась, туман перед глазами рассеялся, словно по волшебству, да и вообще, она вдруг почувствовала себя совершенно спокойной и даже какой-то… обновленной, наполненной изнутри необъяснимой силой. Отстранившись, Гермиона уставилась на Люциуса широко открытыми глазами.
Но Малфой лишь загадочно улыбнулся и протянул:
— Так лучше?
— Намного. Спасибо, — нежно улыбнулась ему Гермиона.
Какое-то время они сидели и расслабленно молчали, прижавшись друг к другу, но потом Гермиона ощутила, как непосредственная близость Люциуса снова заставляет ее напрячься (как сегодня утром, в министерстве): кровь побежала по жилам быстрее, а по телу, охваченному все возрастающим и возрастающим жаром, уже нет-нет да пробегала волнующая чувственная дрожь. Повернувшись, она глянула на Малфоя и заметила, что его настроение тоже изменилось: будто почувствовав ее состояние, он тоже задышал тяжелее, бездумно шаря по комнате беспокойным взглядом.
Больше не в силах сдерживаться, Гермиона отставила бокал и, перекинув ногу через Люциуса, уселась у него на коленях. Ощущение власти над этим гордым и самолюбивым магом уже кружило голову, заставляя вожделеть еще сильнее. Она наклонилась и лизнула его губы, раздвигая их языком и проникая им дальше — в горячую вкусную влажность. И Малфой ответил ей… Так же жадно и страстно. Схватив ее за затылок и с силой прижав к себе. Гермиона попыталась немного отстраниться, но не получилось: он держал ее крепко. Голодный, чуточку жестокий поцелуй его был бы почти болезненным, если бы такой Люциус Малфой — категоричный и властный — не возбуждал ее сейчас еще сильнее привычного (нежного и ласкового) любовника. Гермиона хотела его так сильно, что сознание снова начало туманиться, а жар, охватывающий тело, угрожал сжечь заживо.
А когда, наконец, он потянул ее за волосы и оторвал от себя, то в глазах его Гермиона прочла столь сильное желание, сопротивляться которому казалось просто невозможным. Люциус заговорил, и низкий чувственный голос напоминал сейчас рычание:
— Хочу, чтобы ты ласкала меня ртом. Прямо сейчас. Опускайся вниз.
Его слов было достаточно, чтобы внутренности тут же скрутило судорогой желания. Втянув в себя воздух, Гермиона замерла в ожидании. Очень хотелось услышать, что же он скажет дальше, и как подействуют на нее его слова. И Люциус продолжил. Низко… Чувственно… Так, что по телу побежали мурашки.
— Ты не расслышала? Я сказал, что хочу чувствовать твой вкусный горячий рот на своей плоти. Прямо сейчас.
В воздухе как будто разлилась какая-то странная магия: голос Люциуса словно проникал в нее. И не только в уши, Гермионе казалось, что каждое его слово (такое высокомерное и холодное) словно касается ее, как язык касается клитора или соска, жаждущих ласки. Тугая пружина вожделения начала сжиматься еще сильней, и Гермиона решила поэкспериментировать: она упорно не двигалась с места, пристально уставившись на Малфоя.
— Я бы не советовал тебе противиться. Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня заставляют ждать…
Его голос был сладок как мед, и холоден как лед. Гермиона невольно запрокинула голову.
— Говори… Еще! Я… хочу слышать тебя… — с трудом удалось простонать ей.
Бровь Люциуса слегка приподнялась, и по его лицу скользнуло холодное любопытство.
«Притворное любопытство! Он же явно знает, что я испытываю сейчас!»
Однако он послушно продолжил прежним тоном:
— Ты же понимаешь, чего я хочу, девочка. Сейчас мне не нужны слова, что могут слететь с твоих очаровательных губок. Даже самые приятные. Я хочу, чтобы ты ласкала меня. Сосала, гладила мою плоть языком, вбирала в себя, как можно глубже. Чтобы ты задыхалась от того, что делаешь, и наслаждалась этим.
Теперь она застонала уже громче, и звук ее изощренного сладкого мучения эхом отразился от стен комнаты.
«Боже! Почему мне кажется, что он… дотрагивается. Он ведь даже не коснулся меня!»
— Я… я всегда задыхаюсь, когда ласкаю тебя ртом… И мне нравиться это, — хрипло пробормотала она, так и не понимая, что происходит с ее телом.
Малфой наклонился чуть ниже и с силой сжал ее бедра. Так, что Гермиона даже почувствовала, как ногтями он слегка впивается в ее плоть. Впивается и шипит:
— Так чего же ты ждешь? Сделай это, ведьма!
Голова закружилась еще сильнее, и Гермиона почти что кончила. Почти. Ключевое слово. Потому что до оргазма ей все ж таки чуточки чего-то не хватило. И будто поняв ее состояние, Люциус сжал бедра еще сильней.
— Ай! Мне больно.
— Ты никогда не жаловалась прежде… — его голос по-прежнему дышал надменностью.
— Я и сейчас не жалуюсь, — еле проговорила Гермиона.
Обхватив ее плечи, Люциус почти касался губами маленькой ушной раковинки.
— Кто ты? И кому ты принадлежишь? Ответь же мне… — почти промурлыкал он ей на ухо.
— Ты знаешь… Сам знаешь.
— Конечно же, знаю… да…
От его слов, прозвучавших словно шипение змеи, мышцы напряглись почти болезненно, Гермиона мучительно желала разрядки.
На этот раз губы Люциуса коснулись ее уха.
— Ты моя. Целиком и полностью… Моя. И никогда в жизни ты не сможешь желать кого-то, кроме меня. Я — единственный мужчина, имеющий на тебя право.
Не выдержав, Гермиона застонала. Несмотря на то, что Малфой по-прежнему даже не дотронулся до нее, ощущение по-настоящему реальных прикосновений сводило с ума, подводя к оргазму ближе и ближе. Казалось, еще чуть-чуть, самая малость, и тело содрогнется в блаженных конвульсиях разрядки.
— Да… Я твоя, Люциус, только твоя.
Его последняя фраза стала капельками огня и льда, попеременно капающими прямо на клитор.
— Ты моя… вкусная… жаркая… тесная… невероятно… прекрасная… грязнокровка!
И Гермиона наконец провалилась в ощущение чувственного восторга. Нахлынувший на нее оргазм был мягким и нежным, будто сотни бабочек затрепетали крылышками внутри ее тела. И это казалось настолько невероятным, что она ахнула и, тяжело рухнув на плечи Малфоя, замерла, не в силах открыть глаза. А немного придя в себя, посмотрела на него с удивлением.
— Ты… как ты сделал это? Ты же не… дотрагивался до меня! — дышала Гермиона все еще тяжело.
Ответом стала лишь загадочная улыбка.
— Люциус!
— Считай, дорогая, что ты столкнулась с волшебной силой слова, — он немного помолчал, но потом продолжил: — А теперь закончи, пожалуйста, то, чего я так долго жду.
Счастливо рассмеявшись, Гермиона соскользнула с мужских колен на пол.
Не желая мучить его, она быстро расстегнула брюки и освободила напряженную изголодавшуюся плоть. Желание вкусить ее, желание доставить Люциусу соизмеримое наслаждение переполняло Гермиону. И она не медлила, сразу же вобрав член так глубоко, чтобы задохнуться, чтобы сполна выполнить его просьбу, и самой насладиться вкусом, размером, твердостью обожаемого тела. И когда уже скоро Люциус, конвульсивно дернувшись, глухо застонал в тишину гостиной, этот звук показался ей прекраснейшей музыкой. Самой прекрасной из всего услышанного. Дождавшись, когда его спазмы затихнут, она поднялась и села рядом на диван, положив голову Люциусу на плечо. Тот молча обнял ее в ответ.
Еще долго они так и сидели, обнявшись. И молчали. Потому что слова казались им ненужными…
========== Глава 48. Подарок ==========
Уже лежа ночью в постели, Гермиона снова и снова прокручивала в памяти прошедший день. Сейчас, оглядываясь назад, она вдруг подумала, что почти все его события видятся ей сквозь какую-то необъяснимую, своеобразную дымку, полную тонкого эротизма и щемящей до дрожи чувственности.
«Господи, да я, наверное, никогда не перестану удивляться, насколько сильно Люциус смог изменить мою жизнь, да и саму меня… И нет! Это не только секс, не только полнота нашей физической близости, хотя, конечно, и она тоже… И все же, именно Люциус Малфой сделал так, что теперь я дышу полной грудью, живу ярко и интересно, будто пробудилась от многолетнего тоскливого сна. И пробудил меня от него самый невероятный мужчина, которого я когда-либо встречала», — Гермиона повернулась и, не произнеся ни слова, нежно поцеловала его в грудь.
Малфой тоже ничего на это не сказал, но по глубокому довольному вдоху было понятно, что ласку он все же заметил. И оценил.
— Где будет проходить прием, на который тебя пригласили?
— В официальной резиденции министра.
— Понятно… Впечатляющий особняк. Давно я там не был.
— В любом случае он не может быть более впечатляющим, чем Малфой-мэнор.
— Безусловно. Даже сравнивать не стоит…
Не поворачивая головы, Гермиона усмехнулась его неисправимому, пусть и сдержанному высокомерию.
Резиденция министра магии располагалась в огромном особняке, что находился в самом дальнем и почти безлюдном конце Косого переулка. Со стороны здание выглядело довольно скромно, собственно, как и резиденция магловского премьер-министра на Даунинг стрит, 10. Но, так же, как и та, внутри являла собой образчик нескрываемой роскоши, наверное, даже в большем масштабе — ведь площадь этого особняка (с его бесчисленными комнатами, лестницами, коридорами и прилегающей территорией парка) была еще и увеличена при помощи специальных заклинаний.
— Не поверишь, я так жду этого приема… — она прижалась к Малфою крепче. — И так хочу показаться всему волшебному миру, как… твоя женщина. Но…
— Что «но»?
Гермиона еле слышно вздохнула.
— Просто… Ты же догадываешься, что там наверняка будут и те, кто окажется не в восторге от нашего присутствия.
— Имеешь в виду господ Уизли и Поттера?
— В том числе и их.
— А еще кого?
— Думаю, Артур и Молли Уизли тоже могут быть там. И именно это беспокоит меня больше всего. По крайней мере, Рона и Гарри я уже видела с тех пор, как мы с тобой… с тех пор, как живу здесь.
— Вот это как раз меня волнует меньше всего, если только не коснется непосредственно тебя. Так что любая негативная реакция с их стороны станет признаком их же собственной вульгарной невоспитанности. Обещаю, что буду держать себя в руках, не стану задевать их первым и на провокации постараюсь не поддаваться. Кроме того, вряд ли Уизли рискнут затеять скандал на приеме не у кого-то, а у самого Шеклболта.
— Меня радует твоя сдержанная позиция, но ты не видел Молли Уизли, когда она в ярости…
Малфой приподнял бровь.
— Да неужели? А по-моему, как раз ты забыла, что я присутствовал, когда эта женщина расправилась с моей свояченицей. Заметь, одной из самых грозных ведьм нашего мира.
По телу Гермионы невольно пробежала дрожь. Воспоминание о последнем сражении (о том, что в те дни они с Люциусом были, по сути, врагами) вдруг неприятно кольнуло ее. А еще неприятней кольнуло то, что упоминал он об этом так легко и просто, как о чем-то очень далеком и уже совершенно неважном. За все время, что они были вместе, они никогда еще не говорили о том сражении, да и вообще о войне. И теперь Гермиона явственно ощутила, как ее охватывает напряжение. Казалось, на какой-то миг время повернуло вспять, и рядом с ней лежит не любимый мужчина, а противник, воюющий по другую сторону баррикад. Словно почувствовав это состояние, Люциус ласково провел ладонью по ее руке. Потом еще раз. И еще. Так прошла минута, и, поняв, что Гермиона потихоньку начала успокаиваться, Малфой ловко сменил тему.
— Надеюсь, ты перевезла в мэнор свое красное платье.
— Да, конечно. На днях у меня получилось забрать все вещи из той квартиры. Большинство из них уже лежат в кладовке на первом этаже, которую показала мне Тибби. Знаешь, удивительно, насколько мало у меня их оказалось. А многие так вообще до сих пор в родительском доме. Странно… Такое ощущение, что я жила там, подсознательно ожидая, когда же, наконец, съеду. И ничего не копила, ничего не перевозила из милых сердцу мелочей… Чтоб было легче собраться.
Люциус молчал, но ладонь его продолжала чувственно скользить по ее руке вверх и вниз.
Движимая любопытством, Гермиона подняла голову.
— Почему ты так хочешь, чтобы я надела именно это платье?
Какое-то время в спальне царила тишина, но потом Люциус все же задумчиво произнес, будто разговаривая сам с собой:
— Ты была одета в него тем вечером, в опере… И именно тем вечером я четко осознал, что ты и есть то единственное, что нужно мне. Это стало… откровением. И когда ты оказалась у меня на руках, такая доверчивая и беззащитная, я… мне было тяжело совладать с эмоциями, что бушевали внутри. Слишком прекрасную женщину держал я, слишком чистую, добрую, невинную… И я не смог справиться со страхом, что нам с тобой… не по пути. Что нет ничего, что могло бы связать нас. Знаю, я оттолкнул тебя тогда. Намеренно оттолкнул. А потом мучился, жалея об этой глупости. Но теперь… ты моя, и я больше не собираюсь терять тебя. И то, что ты снова наденешь это платье, может быть, сотрет из моей памяти, каким дураком я был в тот вечер, — Люциус повернулся и чуть приподнял ее лицо за подбородок. Его взгляд почти обжигал, и Гермиона забыла, как дышать. — Ну, и еще… — бровь Люциуса иронично приподнялась. — Твоя попка в этом платье выглядит совершенно невероятно.
И Гермиона, благодарная за передышку от обжигающих душу эмоций, звонко расхохоталась. Малфой же резко перекатился, подминая ее под себя, и сразу же проник во влагалище. Быстро. Жестко. Глубоко. Так, что застал врасплох, и Гермиона, не готовая к такому натиску, даже чуть вскрикнула от боли. Почувствовав это, Люциус замер и только поглаживал ее лицо, давая время привыкнуть. А уже скоро заметил, как Гермиона расслабилась и начала легонько толкаться ему навстречу. Он тоже начал двигаться, и движения его были плавными и ритмичными, а взгляд так и не отрывался от глаз Гермионы. Которая вдруг подумала, что за весь сегодняшний день, пусть и окрашенный дымкой эротизма и несколькими оргазмами, по-настоящему Люциус берет ее в первый раз. И это было как раз тем, чего, несмотря на испытанное удовольствие, ей все же чуточку не хватало.
Уже скоро движения Люциуса стали быстрее, одной рукой он по-прежнему касался лица Гермионы, а другой скользнул вниз, сразу же находя возбужденный клитор. Этого оказалось достаточно, чтобы оргазм обрушился на Гермиону горной лавиной, и она громко застонала, с силой сжав мышцы влагалища и слыша, как над ней почти в унисон стонет Люциус. Они по-прежнему не отводили глаз, когда нежно гладили друг друга по лицам, словно без слов благодаря один другого. А потом так и уснули, все еще не размыкая объятий.
____________________________________________________________________________
Утром им снова пришлось неохотно расстаться, но… обстоятельства требовали подчинения. К счастью, на этой неделе Гермиона специально выстроила график так, чтобы вторая половина дня оказалась свободной, и уже в два часа смогла вернуться в поместье. Когда-то такое неожиданно высвободившееся от работы время она проводила со своими друзьями или с родителями, но сегодня почему-то ужасно хотелось вернуться в единственное место, где чувствовала себя по-настоящему спокойной. В Малфой-мэнор. Она знала, что занятый делами Люциус еще не вернулся, но это было и не столь важно. Аппарировав домой, Гермиона немного прогулялась по парку, с удовольствием вдыхая ароматный воздух конца лета и любуясь еще цветущими в это время растениями, и только потом вернулась в дом.
Она уже почти подошла к спальне, когда вдруг вспомнила о разрешении Люциуса осмотреть кладовку, замеченную на днях. Быстро повернувшись, Гермиона тут же направилась к той маленькой лестничке, как легкая нервная дрожь внезапно прокатилась по телу и почти заставила остановиться.
«Ты действительно хочешь копаться в прошлом семейства Малфой? А уверена, что не наткнешься в нем на то, что может тебе очень не понравиться?»
Несколько раз она глубоко вздохнула, словно призывая себя быть стойкой, и начала подниматься. Старые ступеньки тут же жалобно заскрипели в такт каждому ее шагу. В узком коридорчике, открывшемся глазам, располагалось сразу несколько дверей с покрытыми пылью ручками.
«О-о… Да сюда пожалуй целую вечность никто и не поднимался… Наверное где-нибудь здесь и находится комната Тибби».
Первая же дверь, которую она осторожно толкнула, распахнулась с протяжным скрипом. А заглянув, Гермиона увидела небольшую узкую комнатку с облетевшими от старости и оборванными цветочными обоями и голыми половицами, покрытыми толстым слоем пыли. На несколько секунд ей вдруг показалось, что рассматривает ожившую старую фотографию. В следующей комнате Гермиону ждало то же самое, только здесь стояла еще и старая сломанная кровать с таким же древним стулом. Сквозь мутные стекла давным-давно немытого окна едва проникал солнечный свет, позволяя увидеть частички пыли, обеспокоенно взметнувшиеся в воздух. Быстро закрыв и эту дверь, Гермиона направилась дальше. В третьей и четвертой комнате ожидало нечто похожее, да и вообще казалось, что все они предназначались когда-то для слуг.
«Причем, судя по размерам кроватей, для вполне себе человеческих слуг. Как интересно… Надо будет спросить у Люциуса: маглы или все-таки волшебники служили тем, старинным Малфоям? Или, может быть, сквиббы из бедных семей нанимались работать к именитым и богатым семьям магов?» — добравшись до конца коридора, она наконец попыталась открыть последнюю дверь, самую маленькую и узкую.
Поначалу повернув ручку и легонько толкнув дверь, Гермиона ничего не добилась и потому попробовала еще раз, уже сильнее. Теперь, отсыревшая и разбухшая от старости, та поддалась, и Гермиона почти влетела в комнату, едва не свалившись по дороге. Перед ней расстилалось огромное пространство чердака, напичканное множеством вещей и чем-то напоминающее Выручай-комнату, почившую на ее памяти в заклятии Адского пламени.
Через парочку небольших мансардных окон света почти не поступало, да и груды сложенных вещей возвышались так сильно, что загораживали и тот мизер, что только мог проникнуть. Отважная исследовательница достала волшебную палочку и, пробормотав «Люмос», с облегчением огляделась, когда из той хлынул яркий белый свет. Разочарование — вот, что охватило ее в первый момент: Люциус был прав — кладовка оказалась наполненной самым настоящим мусором. Взгляд Гермионы бездумно блуждал по выщербленным тарелкам, выцветшим абажурам и прочим предметам мебели. Нет, конечно, она тут же увидела и несколько книг, но, быстро пролистав их, поняла, что никакого интереса те не представляют, и расстроено вздохнула.
Сказать по правде, Гермиона надеялась найти здесь нечто, вроде старых колдографий или семейных альбомов, но, казалось, на этом чердаке не было ничего по-настоящему интересного. Она уже направилась к двери, как в дальнем углу, скрытом пыльными ящиками, внимание что-то привлекло. Какой-то футляр, узнав очертания которого, Гермиона поняла, что сердце радостно подпрыгнуло. Поспешно разобрав завал, она наконец смогла достать его. Футляр был прочный, тяжелый и явно не пустой. Оставалось надеяться, что и музыкальный инструмент по-прежнему находится в нем.
Гермиона нерешительно потянулась к застежке, уже ясно понимая, что именно увидит сейчас. Холодный металл щелкнул, дверца футляра распахнулась, и девушка задохнулась от восторга. Внутри лежала… виолончель.
Лак на ней кое-где треснул, а две струны и вовсе были порванными. Инструмент выглядел так, будто его не использовали и не ухаживали за ним целую вечность. Смычок виолончели лежал тут же, рядом, и Гермиона с облегчением выдохнула, когда увидела, что корпус инструмента цел и невредим. Она заглянула внутрь, но прочитать имя мастера, да и вообще хоть что-нибудь оказалось невозможно.
Приняв решение, Гермиона снова щелкнула застежкой и вытащила виолончель из комнаты. Волоча за собой довольно тяжелый футляр, она наглоталась пыли и вынуждена была откашляться, прежде чем начала осторожно спускаться с ним по лестнице. Оставив инструмент возле двери спальни, Гермиона быстро привела себя в порядок и, вдохновленная неожиданной находкой, аппарировала с ней в Косой переулок.
Магазинчик, к которому она целенаправленно приближалась, располагался в достаточно безлюдной части переулка. Подойдя к нему, Гермиона тяжело опустила футляр на землю и внимательно посмотрела на вывеску. Та гласила: «Старгас Опелхарст и сын. Ремонт и реставрация различных механизмов и артефактов». Решительно открыв дверь, Гермиона вошла внутрь и на пару секунд оглохла от громкого металлического лязга, что издал дверной колокольчик. А когда немного пришла в себя и огляделась, поняла, что оказалась в небольшом магазинчике, очень напоминающем чудесную пещеру Аладдина. На каждом прилавке и в каждой витрине здесь располагались самые разнообразные машины и приборы, которые тикали, жужжали или позванивали, причем ни на секунду не прекращая движения. Это увлекательное зрелище почти завораживало. Любознательная Гермиона, поняв, что большинство из этих чудес видит впервые в жизни, внимательно разглядывала их. Она наклонилась ниже, чтобы чуть лучше рассмотреть одну занятную вещицу — медное кольцо, внутри которого находилось еще одно, а в нем еще одно, и еще. И все эти кольца быстро вращались вокруг единой невидимой оси, не касаясь друг друга и создавая нечто, очень похожее на вращение галактик, и, по-видимому, символизирующее вечное движение. От этого крошечного кусочка вселенной невозможно было оторвать глаз.
— Добрый день, мисс. Чем я могу помочь вам?
От неожиданности Гермиона вскрикнула и обернулась, невольно прижав руку к груди.
Перед ней стоял невысокий худощавый старик с длинным заостренным лицом и пристальным взглядом. Его абсолютно лысую макушку обрамлял венчик седых волос, спускающихся к самой шее. На кончике тонкого носа искусно балансировало пенсне, расположенное так далеко от глаз, что Гермионе даже стало интересно, как вообще он может разглядеть хоть что-нибудь. Однако в небольших, похожих на бусины, глазах старика светился острый незаурядный ум и приличествующее моменту дружелюбие.
Немного оправившись от такого внезапного появления, она смогла проговорить:
— Господин Опелхарст, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— Меня зовут Гермиона Грейнджер. И я хотела бы узнать, не сможете ли вы отреставрировать одну вещь…
— Я знаю, кто вы, мисс Грейнджер. Не стоит утруждаться представлениями. Итак, что это за вещь, которую вы хотите отреставрировать?
Поначалу удивившись, потом Гермиона вспомнила, что они трое (она с Гарри и Роном) до сих пор остаются довольно известными в магическом мире людьми. И потому удивляться осведомленности этого чудаковатого волшебника однозначно не стоило. Она повернулась и показала на футляр.
— Вот. Это виолончель.
— Вижу, что не гитара, — усмехнулся Опелхарст. Зубы были у него мелкие и на удивление заостренные.
Почувствовавшая себя вдруг глупо Гермиона растерялась и сделала шаг назад, но уже через секунду решительно продолжила:
— Долгое время вещь пролежала на чердаке. На корпусе незаметно каких-то трещин или повреждений, но мне кажется, виолончель нуждается в некоем обновлении… — она наклонилась и щелкнула застежкой, не заметив, как глаза старого волшебника тотчас же вспыхнули, увидев инструмент.
Велев ей следовать за собой еле заметным кивком, Опелхарст направился вглубь магазина, и Гермиона с некоторой опаской послушно шагнула за ним. Они подошли к большому столу, над которым на небольших крючках висело множество самых разнообразных инструментов и приспособлений.
Гермиона аккуратно положила виолончель на столешницу из толстенного стекла, и Опелхарст тут же склонился над инструментом, перед этим нацепив на нос круглые большие линзы вместо пенсне. Несколько минут он без слов осматривал принесенное, а потом снял линзы и обратился к Гермионе:
— Что сказать, мисс Грейнджер… К сожалению, мы не занимаемся творениями маглов, и уж тем более их музыкальными инструментами. Хотя… эта вещь, безусловно, могла бы стать исключением, и я с удовольствием взялся бы за ее реставрацию. Но боюсь, что мало чем смогу помочь вам и этой великолепной вещи. Даже искренне желая этого.
Лицо Гермионы заметно помрачнело.
— Но… почему?
— Видите ли, я по привычке буду использовать магию, чтобы исправить все поломки и привести ее внешний вид в порядок, но… Будет лучше, если этим займется специалист-магл, практикующий в подобной области. Боюсь, что магия может только навредить этому прекрасному творению. Оно было создано несколько веков назад и создано руками магла. Не побоюсь этого слова, великого магла. Поэтому только опытный мастер-магл сможет восстановить его великолепие в полной мере.
На лице Гермионы мелькнуло нескрываемое сомнение: не верилось, что реставрация с помощью магии может повредить инструменту. И Опелхарст, конечно же, заметил его.
— Мисс Грейнджер, неужели вы не знаете, что именно принесли мне? — и, увидев, как Гермиона покачала головой, изумленно вытаращил глаза. — Мерлин… Но это же… виолончель, сделанная великим Антонио Страдивари.
От изумления рот Гермионы невольно приоткрылся. Струнные инструменты Антонио Страдивари, знаменитого итальянского мастера 18 века, были известны во всем мире. И славились своим поистине совершенным исполнением. Их звучание было легендарным, близким к идеалу, почти мистическим. Ведь после смерти мастера создать подобные шедевры не удавалось даже его сыновьям. Самые лучшие музыканты мира почитали за честь играть на творениях Страдивари. И те немногие экземпляры, что дожили до сегодняшнего времени, чаще всего принадлежали каким-то невероятно богатым меценатам и коллекционерам, или же виртуозным виолончелистам, которые были, как правило, лишь временными хранителями этих шедевров, а не хозяевами. Инструменты Страдивари ценились баснословно дорого, тем более виолончели, ведь их количество, в отличие от скрипок, пересчитывалось по пальцам, и стоили они миллионы. Поэтому наткнуться на нечто подобное случайно, в частных руках, да еще и бесконечно далеких от мира музыки, казалось просто неслыханным.
На какое-то время Гермиона даже потеряла дар речи, но потом сумела пробормотать:
— А вы уверены, что это… Страдивари?
— Совершенно уверен. Великого мастера, конечно, регулярно подделывают, и иногда весьма неплохо, но я не сомневаюсь, что это подлинный инструмент Страдивари. Видите ли, я провел небольшую экспертизу, пока осматривал виолончель, и могу сказать, что подпись на ней действительно является подписью Страдивари, в этом нет никаких сомнений. Могу даже сказать, в какое время жизни он изготовил ее — примерно в 1719 году, то есть в период настоящего расцвета своего таланта. Таким образом, с моей стороны не будет слишком смелым утверждение, что музыкальный инструмент, который вы принесли ко мне сегодня, практически бесценен.
Гермиона уставилась на виолончель с благоговейным ужасом, а в голове бурлили, обгоняя друг друга, вопросы.
«Ничего себе… Интересно, как давно она находится у Малфоев? Кто из его предков приобрел ее? И знает ли сам Люциус, владельцем какого невероятного шедевра, едва не ставшего обычным мусором, он является уже много лет?»
Опелхарст же тем временем понизил голос, в котором зазвучала вдруг самая настоящая искренность, удивившая Гермиону.
— Мисс Грейнджер. Вы должны отдать этот инструмент в руки самого лучшего магловского реставратора. Найти такого, и попросить именно его. Поверьте, эта виолончель заслуживает большего, гораздо большего, чем я могу для нее сделать.
Растерянная Гермиона еле заметно кивнула.
— Спасибо. Наверное, так и сделаю. Просто… я понятия не имела, что это… Понимаете, я вообще только сегодня нашла ее…
— Нашли в поместье господина Малфоя, не так ли?
— Да… А откуда вы знаете? — старику снова удалось удивить ее, и ошеломленная Гермиона даже не подумала, что Опелхарст может знать об их отношениях с Люциусом из того же «Пророка».
— Я всего лишь предположил. Случайно предположил, — он слегка пожал плечами, и тон его изменился, став каким-то таинственным, даже чуточку зловещим. — О-о-о, такие старинные поместья, как Малфой-мэнор, хранят в себе немало тайн. И порой, не столь безобидных, как случайно обнаруженный шедевр Страдивари.
Желая избавиться от атмосферы, ставшей вдруг ощутимо гнетущей, Гермиона с трудом сглотнула и принялась бережно укладывать виолончель в футляр. А потом с натянутой улыбкой повернулась к старому волшебнику.
— Еще раз большое вам спасибо. Я обещаю, что найду этому инструменту достойного реставратора. До свидания, мистер Опелхарст.
— До свидания, мисс Грейнджер, — тот едва заметно кивнул, не предпринимая, однако, никаких попыток, чтобы помочь ей открыть дверь.
Гермиона вышла из магазина и облегченно выдохнула: несмотря на удивительную новость, встреча со Старгасом Опелхарстом почему-то неуловимо тревожила.
«Так… Ну что ж, времени искать прямо сейчас надежного авторитетного реставратора у меня точно нет… — она опустила глаза на футляр с виолончелью, чувствуя себя недостойной даже просто нести это музыкальное великолепие, и тихонько вздохнула. — А значит, нужно отправляться домой…»
Гермиона уже приблизилась к месту аппарации, когда вдруг испуганно подумала о том, что перемещение при помощи магии тоже может повредить инструменту, и заколебалась. Добираться на поезде или автобусе из Лондона до Малфой-мэнора, находящегося в Уилтшире, пришлось бы несколько часов. Однако вспомнив о том, что первая аппарация не повредила виолончели никоим образом, она немного успокоилась и, обняв футляр, словно человека, с негромким хлопком исчезла из Косого переулка.
Оказавшись в поместье, она тщательно спрятала его в кладовку вместе с привезенными из квартиры вещами, решив пока ничего не говорить о находке Люциусу. Несмотря на неудачу, желание как можно скорее отреставрировать виолончель жгло ее все сильнее и сильнее.
Сегодня был четверг. И ощущение непреходящей нервозности от предстоящего посещения приема у министра магии уже не проходило ни на минуту. Нет… нельзя сказать, что Гермиона боялась чего-то, ей и вправду очень хотелось показаться вместе с Люциусом на людях, хотелось дать понять всем (и друзьям, и врагам), насколько она счастлива рядом с этим мужчиной. И может быть, даже хотелось лично ответить на какие-то каверзные вопросы об их отношениях.
«Если, конечно, кто-нибудь рискнет задать их мне или Люциусу в лицо…»
Но и вполне объяснимые опасения все же нет-нет да и царапали душу: увидеться с Гарри и Джинни очень хотелось, даже несмотря на их более чем сдержанное отношение к ситуации, но вот… Молли Уизли… Встречи с ней Гермиона действительно ожидала с опаской. Категоричность и прямолинейность этой женщины сомнениям не подлежала. Оставалось лишь надеяться, что Люциус прав, и на приеме у Шеклболта миссис Уизли не опустится до откровенного скандала.
«А может, нам вообще повезет, и нос к носу с Молли мы этим вечером даже не столкнемся».
Вечером они с Люциусом говорили мало и рано уснули, по привычке крепко прижавшись друг к другу.
______________________________________________________________________________
Проснулась она с отчетливым желанием, чтобы этот день поскорее прошел и благополучно закончился. Так и не поделившись своими страхами с Люциусом, Гермиона лишь глубоко и вкусно поцеловала его на прощание и торопливо отправилась в министерство. Работы сегодня, несмотря на то, что была пятница, навалилось, как никогда, много. Что, впрочем, не помешало Гермионе постоянно поглядывать на часы. Наконец стрелки тех подползли к шести вечера, и она спустилась в атриум, уже через минуту прибыв в камин гостиной Малфой-мэнора.
Люциус уже находился там — он сидел на диване, покручивая в пальцах бокал с небольшой порцией виски. Услышав гул перемещения, Малфой поднял голову и широко улыбнулся, приветствуя Гермиону. А потом, когда она подошла и наклонилась к нему, потянулся и, крепко обхватив за затылок, впился в ее рот голодным жадным поцелуем. Таким, что Гермиона даже слегка задохнулась и удивленно ахнула, когда он наконец отстранился. Никак не прокомментировав столь пылкое приветствие, Люциус лишь молча улыбнулся еще раз.
Привычное желание уже охватывало Гермиону, когда она осознанно отошла от дивана.
— Пойду наверх. Нужно принять душ и можно уже начинать собираться.
— Во сколько мы должны быть в резиденции?
— Официально прием начинается в восемь, так что, думаю, около восьми будет нормально.
Люциус кивнул и сделал еще глоток.
— Я зайду, когда ты будешь готова.
И Гермиона поднялась в спальню.
Под горячим душем она стояла довольно долго, надеясь, что бьющие по телу струи хоть как-то помогут снять напряжение, ставшее к вечеру еще более сильным. Желание, что охватило ее после поцелуя Люциуса, никак не стихало, но его волшебница упорно пыталась игнорировать, понимая, что сейчас не время для постельных игр.
Выйдя из душа, она вернулась в спальню и, нанеся на тело любимый лосьон, занялась волосами — сегодня очень хотелось, чтобы знаменитая грива уложилась красивыми элегантными локонами. И у нее получилось. Поблескивающие от специального средства, обычно непослушные кудряшки покорно улеглись очаровательными завитками, которые Гермиона приподняла высоко на затылке и закрепила изящными заколками, выпустив из большого узла всего несколько штучек. Прическа получилась прелестной, и, подмигнув сама себе, она быстро надела нижнее белье, аккуратно натянула чулочки и подошла к шкафу, где висело приготовленное красное платье. Которое уже через пару мгновений скользнуло на миниатюрную фигурку с легким, едва слышным шелестом. Гермиона оглядела себя в зеркале.
«Хм… Надеюсь, мои ягодицы и сегодня произведут на Люциуса приятное впечатление… — она не удержалась и хихикнула, памятуя о его комплименте. На самом деле платье сидело на ней изумительно, облегая фигуру столь эффектно, что не сумел бы придраться даже самый предвзятый недоброжелатель. Довольная тем, что увидела, Гермиона провела ладошками по телу и глубоко вздохнула, словно бы заново переживая эмоции, что испытала в тот вечер, когда сдержанный холодный Люциус Малфой нес ее, взбудораженную и обессиленную собственными ощущениями, на руках. — Кажется, это было так давно, что прошла уже целая вечность…»
Но настало время заняться макияжем. О, этим Гермиона не злоупотребляла никогда, хотя сегодня и позволила себе чуть больше выделить глаза и губы. Она уже закончила краситься и как раз надевала туфли с невероятно высокими каблуками, когда заметила в зеркале темную фигуру, стоящую позади нее.
Поначалу задохнувшись от неожиданности, очень скоро Гермиона поняла, что в проеме двери стоит Люциус. Не промолвив ни слова, он приблизился и встал за спиной, глядя на ее отражение в зеркале. Дыхание Гермионы стало тяжелым, и грудь от этого начала подниматься намного заметней обычного. Малфой даже испуганно перевел взгляд на лицо, думая, что она плачет. Но нет. Тогда он медленно склонился и коснулся губами шеи. И его обжигающее дыхание… его легкие, едва заметные прикосновения — все это заставило Гермиону вздрогнуть и откинуть голову назад, облегчая ему доступ. Физическое желание, игнорируемое ею вот уже несколько часов, обрушилось на Гермиону с еще большей силой. А почувствовав, как его руки скользят по шелковой ткани, она тихонько ахнула.
«Еще минута, и я не смогу ему сопротивляться, а это значит, что и одеваться, и краситься, и причесываться придется заново. О, нет!»
Но, похоже, Люциус подумал о том же самом и нехотя отстранился. Вместо этого он взял ее за руку и, потянув за собой, вывел в коридор.
Они приблизились к двери какой-то комнаты, и Люциус пробормотал заклинание. Дверь открылась. Малфой без слов снова потянул Гермиону за собой.
Спальня, в которой они оказались, была отделана в глубоких синих тонах с редкими золотистыми пятнами. Здесь стояла огромная кровать, украшенная синим же балдахином, несколько кресел и туалетный столик. Комната явно принадлежала женщине, причем женщине, обладающей безукоризненным вкусом. А еще она была теплой и уютной… такой, что не хотелось покидать. И Гермиона поняла, что Люциус привел ее в спальню своей матери.
Малфой подвел ее к туалетному столику и усадил прямо перед зеркалом. Прямо перед Гермионой стоял объемный ларец из темного дерева, который Люциус тоже открыл, прошептав заклинание. Потом он вытащил из ларца ожерелье, и Гермиона ощутила, что дыхание у нее перехватает. Не будучи знатоком драгоценностей, одно могла сказать точно: еще никогда в жизни ей не доводилось видеть более роскошного украшения. Ожерелье было крупным и богатым, в оправе из серебристого металла, с сотнями бриллиантов самых разных размеров, которые складывались на груди в сетку из цветов, сужаясь к концу до одного, самого крупного камня. Он, в форме капли размером с ноготок указательного пальца, находился внизу и будто увенчивал великолепие этой алмазной композиции.
Молчащий до сих пор Люциус приблизился к Гермионе сзади и надел ожерелье на ее шею. От прохладной тяжести по коже тут же пробежала волнующая дрожь. Застегнув его, Малфой снова вернулся к ларцу и достал оттуда выполненные точно в таком же узоре серьги, которые протянул Гермионе. Надев их дрожащими пальчиками, она осторожно посмотрела на собственное отражение. Дышать удавалось с трудом, и Гермиона замерла, в зеркале встретившись с Малфоем глазами.
Казалось, прошла целая вечность, когда Люциус наконец заговорил:
— Оно принадлежало моей матери…
— Я поняла… — еле выговорила Гермиона.
Между ними ненадолго повисло молчание, но потом Малфой снова проговорил:
— Прекрасна…
— Да, — прошептала Гермиона. — Оно действительно прекрасно.
— Нет… Это ты в нем прекрасна…
Чувствуя, что сейчас расплачется или упадет в обморок, Гермиона закрыла глаза и зажмурилась, отчаянно пытаясь взять себя в руки.
И тут же поняла, что Люциус берет ее ладонь и выводит из спальни матери прочь. Они вернулись к себе, где он быстро переоделся в строгую, но красивую дорогую мантию, и привел в порядок волосы. Сегодня он не убрал их в низкий хвост, а позволил свободно струиться по плечам. И Гермиона уже в который раз откровенно залюбовалась этим мужчиной.
Бросив на себя последний взгляд в зеркало, Малфой повернулся к ней и, снова ничего не говоря, протянул руку. Гермиона коснулась его пальцев и, наконец, сказала то, что пыталась сказать вот уже несколько последних минут:
— Спасибо.
Не ответив, Люциус только улыбнулся и вывел ее из спальни.
Внизу Гермиона набросила на плечи черный бархатный плащ, опасаясь, что вечер конца лета может оказаться прохладным, и обернулась к Малфою. Тот обнял ее за талию, поднял палочку и аппарировал обоих к официальной резиденции министра магии.
========== Глава 49. Прием ==========
http://images.vfl.ru/ii/1547373806/f24b3874/24933643.jpg
- иллюстрация к гл.49
Аппарировав прямо к резиденции действующего министра магии, Люциус с Гермионой оказались у самых ворот особняка. Гермиона, привычно ощущая головокружение, так крепко вцепилась в мантию Малфоя, что первое, увиденное ею по прибытии, стали побелевшие костяшки собственных пальцев, которые она так и не могла оторвать от темной ткани. Смутившись, она медленно подняла глаза и встретилась взглядом с Люциусом. Который, убедившись, что с ней все в порядке, вдруг усмехнулся, и на лице его появилась знакомая надменная гримаса. Точно такая, какую видела Гермиона всего несколько недель назад, когда они столкнулись во «Флориш и Блоттс». Преследуемая ощущением, что время вдруг повернулось вспять, Гермиона удивленно уставилась на него, ожидая, что же будет дальше.
Несколько секунд они не двигались, а просто внимательно смотрели друг на друга. Но потом губы Малфоя чуть дрогнули в улыбке, которую он тут же согнал с лица и протянул знакомымнадменным тоном:
— Мисс Грейнджер… Несмотря на вашу реакцию, буду признателен, если вы все-таки отпустите мою мантию. Не хочу, чтобы она измялась.
Он использовал почти те же слова, что и тогда, но Гермионе, даже понимающей, что это случилось не так давно, показалось, что на самом деле с тех пор прошло уже много-много лет. Засмеявшись, она прислонилась лбом к груди Люциуса, вот только пальцы тем не менее не убрала. Наоборот, стиснула еще крепче, а потом, глубоко вдохнув его запах, подняла голову и достаточно категорично заявила:
— Даже не собираюсь! Ты мой… И я никогда не отпущу тебя.
Малфой ничего не ответил, но на губах его снова появилась улыбка, на этот раз очень довольная. Скользнув ладонями Гермионе под плащ, он крепко прижал ее к себе за талию, поглаживая ткань платья кончиками пальцев, и она вдруг ощутила, как откуда-то изнутри словно наполняется покоем, уверенностью в себе и счастьем.
— Ты готова? — мягко спросил Люциус.
Гермиона кивнула, наконец-то убрала ладошки с его мантии и взяла под руку. Малфой уверенно позвонил в дверной колокольчик. Двери распахнулись, и, бросив друг на друга последний взгляд, они вошли в огромный холл, заполненный толпой ярко одетых людей.
Понятно, что все присутствующие мгновенно замолчали и уставились на них. Гермиона с Люциусом, делая вид, что не замечают этого, спокойно сняли верхнюю одежду, отдав плащ и мантию подошедшему слуге. Повинуясь правилам приличия, народ возобновил прерванные разговоры, и теперь на скандальную пару поглядывали лишь искоса, хотя и часто. От столь пристального внимания, а еще от жадного взгляда Люциуса, которым он обжег тело, когда снимал с нее плащ, Гермиона вздрогнула и невольно поежилась.
На ее счастье, к ним почти сразу приблизился, оставивший ради этого своих собеседников, Кингсли Шеклболт, который расцеловал Гермиону в обе щеки.
— О, дорогая, спасибо, что пришла. Выглядишь сегодня совершенно потрясающе, — после этого он повернулся к Люциусу с гораздо менее теплым, но все же вежливым выражением лица, и протянул ему руку. — Люциус, приветствую тебя. Добро пожаловать.
«Как приятно, что, обращаясь к Люциусу, Кингсли использовал имя, а не фамилию…» — поймала себя на мысли Гермиона.
Малфой распрямил плечи и, нацепив на лицо свою обычную бесстрастную маску, пожал протянутую ладонь.
— Господин министр, — он слегка наклонил подбородок. — Приветствую вас.
Облегченно выдохнув, Шеклболт гостеприимно махнул рукой:
— Проходите же. Берите бокалы, угощайтесь. Хочу заметить, что, несмотря на приближающуюся осень, в здешнем парке по-прежнему царит роскошное великолепие. Очень… очень рекомендую ознакомиться с ним, — с этими словами он улыбнулся (в основном, конечно же, Гермионе) и отошел.
Перед Люциусом и Гермионой тут же возник официант с подносом, уставленным напитками, они взяли себе по бокалу шампанского и потихоньку двинулись в глубину дома. Производящий впечатление особняк в стиле короля Георга и впрямь смотрелся очень элегантно.
Осторожно разглядывая гостей, Гермиона обнаружила нескольких малознакомых коллег из Министерства магии, но, к счастью, ни Гарри, ни кого-нибудь из семейства Уизли пока не увидела. Однако она вдруг дотронулась до рукава Люциуса.
— Ого… Смотри, по-моему, там стоит мистер Тримблворт!
— Хм… надеюсь, наша маленькая шутка не сильно расстроила его… на днях, — с сардонической усмешкой заметил Люциус.
— Нет-нет… Думаю, старичок по-прежнему понятия о ней не имеет, так же, как и о наших отношениях, — улыбнулась Гермиона и почувствовала, что рядом кто-то стоит, а обернувшись, увидела… Полумну Лавгуд. Которая, впрочем, как обычно, вид имела весьма загадочный и отстраненный от сует этого бренного мира. Просияв от радости, Гермиона обняла давнишнюю приятельницу. — Луна! Сто лет тебя не видела… Бог мой, ну год то точно! Как твои дела? Честно сказать, так рада с тобой встретиться.
— О-о… привет, Гермиона… Я была очень загружена, хотя тоже рада повидаться. Видишь ли, я занималась кое-какими исследованиями, касающихся поведения волшебников и волшебных существ в периоды летнего и зимнего солнцестояния. Очень большой и интересный проект. Интересный и экстраординарный. Не знаю, известно тебе или нет, но именно в эти дни зачато множество детей-волшебников, гораздо больше, чем в любые другие. А я же решила отправиться в Арктику, чтобы исследовать поведение мифических существ под воздействием полярных сияний. Оно действительно меняет их и очень сильно: они начинают вести себя совершенно не характерно, порой даже самые агрессивные вдруг становятся довольно спокойными, почти ручными, — голос Полумны звучал так неспешно и размеренно, будто она убаюкивала кого-то доброй милой сказкой.
С вежливым, но слегка недоуменным вниманием слушая Полумну (все-таки зачастую та рассказывала очень интересные, хотя и не совсем понятные вещи), Гермиона не могла не удивляться ее безмятежному спокойствию.
«Она ведет себя как ни в чем не бывало… Как будто я не бросила несчастного Рона. Как будто у меня нет скандальных отношений с печально известным Люциусом Малфоем. В доме которого сама Полумна, кстати, томилась в плену не один день и даже не один месяц… — откровенно удивлялась она, не зная, что и делать. — Стоит ли мне представлять их друг другу? Черт! Ну что за глупости?»
Однако размышления ее оказались прерваны самой Полумной, которая закончила свой рассказ о путешествии в Арктику, перевела взгляд на Люциуса и совершенно спокойно произнесла:
— Добрый вечер, мистер Малфой. Как ваши дела?
От неожиданности Гермиона даже вздрогнула и инстинктивно повернулась к Люциусу, очень уж хотелось увидеть его реакцию. Тот сразу же отозвался и сделал это, надо сказать, вполне приветливо:
— И вам доброго вечера, мисс Лавгуд. Спасибо, хорошо. А ваши?
— Хм… И мои очень неплохо. Кажется, мы не виделись с тех пор, как я была вашей пленницей в Малфой-мэноре…
Гермиона невольно напряглась, но слова Луны прозвучали вполне естественно. Таким же тоном мисс Лавгуд могла бы сказать что-то вроде: «Мы не виделись со времен того пикника на пляже».
Она заметила, как губы Люциуса дрогнули в намеке на улыбку.
— Вы абсолютно правы, — ответил он Полумне.
А та, заметив изменившееся лицо Гермионы, пояснила:
— Все, что было, это было давно, и я действительно не видела мистера Малфоя все эти годы, — она снова повернулась к Люциусу. — Мне казалось, что вам не нравилось то, что происходило тогда в вашем доме. Я права, мистер Малфой? Просто я чувствовала ваше отвращение к происходящему… а еще страх. За сына и жену.
Во внимательном взгляде Люциуса мелькнуло нечто, очень похожее на уважение.
— Я поражен вашей проницательностью, мисс Лавгуд.
А Луна продолжила с еще более мечтательным выражением лица:
— Не сказать, чтоб это приятные воспоминания, но, наверное, то время зачем-то было мне дано, а значит, было полезно… — она снова повернулась к Люциусу: — Надеюсь, Малфой-мэнор смог восстановиться.
Некоторое время Люциус продолжал всматриваться в ее лицо, но потом ответил:
— Пока не до конца. Но процесс идет.
— Это хорошо. У вас замечательный дом. Что ж… Гермиона, мистер Малфой, я должна покинуть вас, до свидания, — Полумна улыбнулась сразу обоим и отошла.
Приоткрыв рот от изумления, Гермиона взглянула на Люциуса. Сказать, что поведение приятельницы по отношению к Малфою потрясло ее — означало бы не сказать ничего. Тем более с учетом их весьма сложного общего прошлого, а именно: пребывания Полумны в Малфой-мэноре как пленницы, которое продлилось несколько месяцев. Во взгляде Люциуса тоже мелькнуло крайнее удивление, но потом он повернулся к своей спутнице.
— Очень необычная девушка…
— Согласна, Луна — необыкновенная! А еще она очень щедра душой.
— Да, я заметил.
Короткий разговор с Полумной странно взбодрил Гермиону, и она потянула Люциуса дальше. А уже скоро оказалась ошеломлена количеством людей, желающих пообщаться с ним. Волшебники и волшебницы, имеющие отношение к Министерству магии и не имеющие к нему абсолютно никакого отношения, старые и молодые — все они останавливали Люциуса Малфоя чуть ли не на каждом шагу, затевая с ним беседы на самые разнообразные темы. И он вступал в эти беседы, продолжая их легко и непринужденно, чем поражал Гермиону еще сильней, ведь такого Люциуса Малфоя она не знала совершенно. Уже скоро Гермиона даже поймала себя на мысли, что ужасно гордится им, гордится его эрудицией, его умением общаться, в конце концов, его осведомленностью по весьма и весьма широкому кругу вопросов.
Они беседовали с главой Департамента магического правопорядка, когда, оглянувшись через плечо, Гермиона увидела Гарри Поттера и обрадовано дернулась. Но тут волшебник, стоящий с ним рядом слегка пошевелился, и широкая улыбка исчезла с ее лица. Возле Гарри стоял Рон.
Внутри все заледенело. Увидеть своего бывшего мужчину, находясь рядом с мужчиной сегодняшним, стало самым настоящим испытанием. Не отдавая себе отчета, она инстинктивно прижалась к Люциусу, который, словно почуяв что-то неладное, с любопытством посмотрел на нее, а потом быстро проследил за ее взглядом. Если бы в этот момент Гермиона заинтересовалась выражением его лица, то увидела бы, каким окаменелым и суровым стало вдруг оно, как только Люциус понял, что неподалеку находится Рональд Уизли.
Глава департамента продолжал о чем-то оживленно вещать, не заметив, что внимание его собеседников отвлеклось. Гермиона еще раз глянула на Гарри и поняла, что тот поймал ее взгляд: лицо его почти неуловимо напряглось, но потом на нем появилась неловкая улыбка. Собираясь поговорить с ним, Гермиона слегка шевельнула головой, извинилась и двинулась навстречу приятелю, который заметил ее маневр и тоже отошел от Рона. Они встретились где-то на полпути друг к другу и благоразумно укрылись в ближайшей нише.
— Гермиона… привет, — довольно тепло поздоровался с подругой Гарри, однако не потянулся поцеловать и обнять ее, как сделал бы это раньше. Заметив сей факт, Гермиона почувствовала, что внутри болезненно кольнуло разочарование.
— Привет, Гарри. Как дела?
— Хорошо. У меня все в порядке, спасибо. Ты-то как?
— Замечательно! — с некоторым преувеличением отозвалась Гермиона, потом слегка заколебалась, но все же задала вопрос: — А… Джинни тоже здесь?
На лице начавшего озираться Гарри мелькнуло опасение, но он достаточно быстро взял себя в руки.
— Да, конечно… Она где-то здесь, — и неискренно добавил: — Джинни будет рада видеть тебя.
Мысленная усмешка Гермионы была невеселой. Между старыми друзьями явно ощущалась тягостная неловкость.
— Как дела на работе? — наконец спросила Гермиона, чтобы спросить хоть что-нибудь.
— О, прекрасно… А у тебя?
— Отлично, — энтузиазм Гермионы зашкаливал. — Мы с тобой совсем перестали видеться… даже в министерстве…
— Да как-то… повода нет…
— Это точно… — между ними снова воцарилась тишина, и, чтобы прервать ее, Гермиона быстро заговорила: — Гарри… но ты всегда можешь зайти ко мне, если захочешь. И я тоже… всегда найду для тебя время. Правда! Ты же и сам знаешь об этом.
Тот опустил голову.
— Конечно знаю… Просто… — он поднял глаза и с внезапной решимостью в голосе произнес: — Я зайду, Гермиона. Обязательно зайду! Как насчет встречи на следующей неделе? Посидим где-нибудь, выпьем кофе…
— С удовольствием, — обрадовано улыбнулась Гермиона, которую охватило чувство огромного облегчения. В этот же миг она ощутила не только чье-то прикосновение к руке, но и знакомый аромат — это к ним подошел Люциус, увидев которого улыбаться Гарри сразу же перестал.
— Добрый вечер, Поттер…
Почувствовав в горле какой-то комок, Гермиона с трудом сглотнула. В растягивающем слова голосе Малфоя звучало сейчас столько высокомерия, что казалось, время повернуло вспять, и она снова, будучи школьницей-второкурсницей Хогвартса, очутилась в магазине «Флориш и Блоттс».
— Здравствуй, Люциус.
Услышав, как мальчишка назвал его просто по имени, Малфой не удержался и приподнял брови в надменном удивлении. Да что Малфой… даже Гермиона не смогла сдержать улыбки.
«Гарри всегда был чертовски сообразителен на предмет того, как можно вывести из себя высокомерных слизеринцев…»
Но тем не менее она понимала, что со стороны приятеля это не только готовность принять вызов и сознательно задеть Люциуса, нет… Этим обращением по имени Гарри в какой-то степени давал Малфою шанс начать общаться более коротко, нежели раньше. И, поняв его задумку, Гермиона невольно почувствовала искреннюю благодарность к старому другу.
Гарри же тем временем продолжил:
— Я слышал, ты вернулся в попечительский совет госпиталя «Святого Мунго»…
— Надо же… как быстро распространяются новости.
— Не думаешь, что им нужен лишь солидный спонсор? Видать, совсем без денег сидят…
— Хм… Судя по тому, что меня попросили принять участие в работе совета попечителей, им нужен не только спонсор.
— Ох, ну да! Уверен, что твой богатый опыт по работе в самых разных попечительских советах будет использован ими с огромной благодарностью, — не удержался от сарказма Гарри, и Гермиона, четко осознав, что это угрожает шаткому перемирию, быстро вмешалась в разговор.
— Здесь так душно, Люциус… Проводи меня на воздух, будь добр. Может, воспользуемся предложением Кингсли и познакомимся со здешним парком, пока еще не слишком темно? Гарри, было очень приятно повидаться с тобой, — она посмотрела приятелю в лицо и произнесла, чуть подчеркивая слова: — До следующей недели. Не забудь, мы собирались выпить кофе. Я пришлю тебе сову.
Тому оставалось лишь кивнуть, и Гермиона тут же потянула Люциуса за собой.
Уже направляясь к огромным дверям, ведущим в парк особняка, она поняла, что вот-вот они окажутся совсем неподалеку от Рональда, который, казалось, до сих пор не заметил их.
«Да слава Богу и слава всегдашней невнимательности Рона!» — подумала Гермиона и быстро свернула направо, опустив голову и глядя только себе под ноги. Что собственно и заставило ее почти врезаться в какую-то попавшуюся на пути ведьму, одетую в свободную ярко оранжевую мантию.
— Ой, простите, пожалуйста, — виновато пролепетала Гермиона.
— Ну надо же… Какие люди! — раздался в ответ хорошо знакомый голос.
Подняв глаза, Гермиона поняла, что столкнулась не с кем-нибудь, а с самой Молли Уизли, которая смотрела на них с Люциусом взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Казалось, весь мир замер и выцвел, превратившись в черно-белую картинку. Уставившись друг на друга, обе женщины молчали целую вечность, пока Гермиона не смогла наконец выдавить из себя:
— Добрый вечер, миссис Уизли…
Она даже не успела подумать о предполагаемой реакции Молли, как та взглянула на спутника Гермионы, и лицо ее исказила гримаса откровенной ненависти. Молодой волшебнице вдруг стало страшно: ей показалось, что Молли вот-вот вытащит волшебную палочку и проклянет Люциуса на месте.
Однако Молли лишь продолжала смотреть на него, по-прежнему не произнося ни слова, и только тугая пружина напряженности словно сжимала воздух вокруг их фигур. Потом она вдруг шагнула ближе и с яростью в голосе (от которой сердце Гермионы забилось в самом горле, словно бешеное) произнесла:
— Как вы посмели показаться на этом приеме? Зная, что здесь будем мы? Зная, что здесь будет мой сын? — она перевела взгляд на Люциуса. — Как ты посмел показаться здесь, зная, что эта… эта мерзавка бросила его ради тебя?!
Презрение, сверкающее в глазах Молли, стегнуло Гермиону кнутом, заставляя зажмуриться. Она покачнулась и ухватилась за Люциуса крепче.
— Миссис Узли… Мне очень жаль, что все так вышло, — с ее губ слетел лишь еле слышный шепот.
Но лицо Молли ожесточилось еще сильней, на секунду Гермионе показалось, что та готова ударить ее.
«И, может быть, я даже заслуживаю этого…»
Но нет! Миссис Уизли только подошла ближе и проговорила, теперь уже обращаясь напрямую к Гермионе:
— Ты… сломала ему жизнь. После всего, что вас связывало… после всего, что вы пережили вместе… всего, что мы сделали для тебя… Как ты могла? — она покачала головой. — Как ты могла… спутаться с… Люциусом Малфоем? — теперь презрение ее взгляда обдало Люциуса. — С человеком, который лично причинил нашей семье зло… Ты… Твой поступок убил нас, Гермиона!
— Молли, не надо, дорогая… Не сейчас…
За ее спиной раздался спокойный мягкий голос, и, подняв глаза, Гермиона увидела мистера Уизли, положившего руку на плечо жены. Он коротко посмотрел на них с Малфоем и пробормотал сдержанное приветствие:
— Гермиона… Люциус…
За что тут же оказался награжден гневным взором супруги, обернувшейся на него. Артур Уизли вздохнул и едва заметно закатил глаза к потолку. Его присутствие взбодрило Гермиону и даже немного тронуло. А еще больше тронуло то, что Люциус ответил на приветствие Артура Уизли. Он слегка наклонил голову и спокойно бросил:
— Миссис Уизли. Артур, — и больше ничего. Но даже этот простой обмен репликами слегка рассеял ту напряженную атмосферу, что сгустилась вокруг них, словно черная туча.
Гермиона попробовала еще раз:
— Молли, Артур. Постарайтесь понять меня… Жизнь не стоит на одном месте, и мы должны двигаться дальше. Когда-нибудь… Я очень надеюсь, что вы сможете, если не понять и простить, то хотя бы попытаться… И, поверьте, я никогда не забуду всего, что вы сделали для меня.
Молли резко подняла руку.
— Замолчи. Я больше не хочу тебя видеть. Никогда! — в ее глазах блеснули слезы.
Чувствуя, что и сама вот-вот расплачется, Гермиона резко вздохнула и поняла, что Люциус за талию тянет ее прочь.
— Гермиона… пойдем, дорогая, тебе нужно на воздух.
Искусно лавируя в толпе, Малфой быстро вывел ее наружу и потянул в уединенный уголок парка, расположенный на нижней террасе. Там он усадил свою расстроенную спутницу на длинную каменную скамейку, присел рядом и осторожно взял в ладони обе маленькие ручки.
Чтобы прогнать то и дело набегающие слезы, Гермиона несколько раз глубоко вздохнула и подняла лицо вверх. Она молчала. И Люциус, словно чувствуя ее нежелание говорить, тоже не произносил ни слова.
— Что ж, в конце концов, все прошло не так уж и плохо… Правда? — наконец выдавила из себя Гермиона, но в голосе ее предательски слышался горький сарказм.
— Да. Могло быть и хуже, — честно признал Люциус.
Гермиона испуганно посмотрела на него.
— Молли так обижена… так разочарована во мне, — она качнула головой, будто не веря в то, что отношения между ней и матерью Рона претерпели столь катастрофические изменения. — Понимаешь, она… раньше она была для меня как вторая мать. И я действительно провела в их доме много счастливых лет. Они все были мне очень близкими людьми. И, наверное, она надеялась, что когда-нибудь…
— «Что» когда-нибудь?
— Ну… что я стану матерью ее внуков… а теперь…
Люциус промолчал. Гермиона знала, что упоминать о детях не стоило, он в любом случае не будет обсуждать с ней это здесь и сейчас. Почувствовав вдруг ужасную неловкость, она напряглась.
— Милая, может, я принесу тебе чего-нибудь выпить? — мягко поинтересовался Малфой.
— Нет. Спасибо… — она немного помолчала, но затем продолжила: — Думаю, ваше с Артуром взаимное приветствие разозлит миссис Уизли еще сильней. Жаль его, бедолагу. Я имею в виду… что сегодня вы оба вели себя на редкость цивилизованно. Прям хоть садись и мирись за бутылкой.
Гермиона снова иронически хохотнула. На что Люциус, тихонько вздохнув, отозвался:
— Дорогая, думаю, стоит вспомнить твою же фразу, сказанную когда-то мне: «Все наладится, вот увидишь. Я верю в это. Все обязательно наладится».
Гермиона повернулась к нему почти с яростью.
— Конечно! Да, я знаю… И справлюсь с этим. Просто… сейчас мне больно, Люциус. Очень больно! Понимаешь? — облокотившись о колени, она спрятала лицо в ладонях.
Не зная, как помочь ей справиться с накалом эмоций, тот ничего не ответил. А Гермиона резко поднялась со скамейки.
— Пойду, схожу в дамскую комнату, — пробормотала она и быстро направилась к дому.
По дороге с ней, конечно же, пытались заговорить какие-то знакомые, и она, кивая на ходу, даже что-то отвечала, но не останавливалась, пока не оказалась в прохладном женском туалете, богато отделанным мрамором и позолотой. Гермиона быстро шмыгнула в ближайшую кабинку и закрыла за собой дверь. Там, расположившись на закрытой крышке унитаза, она просидела довольно долго, пытаясь хоть как-то успокоиться, и наконец глубоко вздохнула.
«Да твою ж мать! Сегодня замечательный вечер, и я — в красивом платье, с шикарным ожерельем, надетым на меня любимым мужчиной, пришла на вечеринку, которую давно ждала. Пришла с любимым человеком, впервые появившись с ним как пара. Как долго я собираюсь оглядываться назад и выяснять, а не бомбит ли кого-нибудь от этого скандального факта? Да плевать мне на всех, кому это не нравится! — она вдруг подумала, что до сих пор не видела Джинни. — О-о… По всей видимости, Джинни будет следующей, кто сочтет своим долгом высказать мне свое «фи». Хм… Ну что ж: пожалуйста!»
Гермиона поднялась и решительно вышла из кабины. Она уже стояла у раковины и наслаждалась прохладными потоками воды, что текли по рукам, когда из кабинки прямо позади нее вышла молодая ведьма. Предчувствия не обманули — это была Джинни Уизли.
Ничуть не удивленная внешне, Джинни подошла к соседней раковине и начала мыть руки. Не поднимая глаз на Гермиону, она спокойно, но достаточно сухо бросила:
— Привет.
Та облегченно выдохнула, когда не услышала в свой адрес откровенного хамства, и негромко поприветствовала несостоявшуюся родственницу в ответ:
— Здравствуй, Джинни, — потом немного помолчала и добавила: — Я очень рада видеть тебя.
Джинни вздохнула, встречаясь с ней глазами в зеркале.
— Знаешь, Миона, признаться честно, мне трудно сказать то же самое тебе.
— Я понимаю, — тихо отозвалась Гермиона, которая, несмотря ни на что, была рада услышать, что Джинни назвала ее уменьшительной формой имени. — Как у тебя дела?
— А как у меня могут быть дела, если мне приходится постоянно утешать и поддерживать чуть ли не половину своей семьи? Родители только что поспешно уехали отсюда. По всей видимости, сбежали, чтобы не видеть ни тебя, ни… его! — она все еще мыла руки и обращалась к зеркальному отражению Гермионы, а когда закончила, то обернулась и произнесла странно спокойным, абсолютно лишенным эмоций тоном: — Какое красивое ожерелье… И очень дорогое. Это он подарил тебе?
На Гермиону вдруг обрушилось ощущение неловкости и вины.
— Не сказать, чтоб подарил, — смущенно пробормотала она. — Просто… предложил надеть на сегодняшнюю вечеринку…
— Понятно. И в платье, как я погляжу, ты сегодня том же самом, в котором была в театре. Кстати, Рон утверждает, что в тот вечер ты виделась там с Малфоем, — Джинни сделала паузу, внимательно взглянув Гермионе в лицо. — Он почти уверен, что именно тогда у вас все и началось.
Джинни нахмурилась и холодно осмотрела фигуру Гермионы с головы до ног.
— Тебе не кажется, что надеть сегодня вечером это платье было несколько некорректным? Зная, что здесь будет Рон… — ее голос сочился сарказмом, заставившим Гермиону зажмуриться. — Помнишь ту ночь, когда ты ушла от него? Ты еще пришла к нам, и Гарри спросил, не к Драко ли Малфою ты уходишь… Помню, ты так странно отреагировала тогда на его вопрос, — цинично и одновременно горько улыбнувшись, Джинни сделала многозначительную паузу, но потом все же закончила: — Теперь я понимаю, почему…
И Гермиона не выдержала. Она распрямила плечи и повернулась к Джинни.
— Послушай, Джинни. Я знаю, что ты любишь Гарри. Очень любишь. И тебе известно, что это такое, когда нуждаешься в ком-то так сильно, что жизнь без него почти невозможна, она будто не нужна. Потому что этот человек каким-то невероятным образом стал словно бы частичкой тебя самой. И только когда вы вместе, ты ощущаешь себя целостным существом. А когда расстаешься, думаешь лишь об одном — о том, чтобы снова оказаться рядом… Именно это я и чувствую по отношению к Люциусу. Знаю, трудно поверить, но что ж поделать… Это так. И мне кажется, он тоже чувствует что-то очень похожее… Попытайся понять это, Джинни! — с каждой фразой Гермиона говорила все уверенней и уверенней, а потом вдруг потянулась и порывисто обняла подругу. Джинни опешила от удивления, но не остановила ее. И Гермиона продолжила: — Мне безумно жаль, но все, о чем сказала, я не чувствовала по отношению к Рону… Там было другое… И поэтому я не могла больше оставаться с ним. Прости, он твой брат, ты страдаешь его страданиями. И мне ужасно стыдно и жалко, что все так вышло и что ему больно сейчас. И ему, и тебе, и всей твоей семье. Но я больше не могла жить во лжи!
Они уставились друг другу в глаза. Но потом Джинни опустила голову и глубоко вздохнула. Девушки молчали, казалось, уже очень и очень долго, когда расстроенная Гермиона начала медленно опускать руки. И вдруг произошло неожиданное: Джинни схватила подругу за кисть, коротко сжала ее и, развернувшись, стремительно вышла из дамской комнаты.
Чтобы прийти в себя, Гермионе понадобилось несколько минут, но, что ни говори, дышать стало намного легче. Через пару минут она уже открыла дверь и направилась обратно в парк, к ожидавшему там Люциусу.
Уставившись в темноту ночи, он все еще сидел на каменной скамье, когда Гермиона опустилась рядом и взяла его за руку.
— Извини, что сорвалась. Просто… не ожидала, что будет так трудно. Кажется, сегодня вечером мое прошлое возвращается снова и снова и никак не хочет отпускать меня, — она повернулась к Малфою и смущенно улыбнулась. — Я ждала чего-то подобного, конечно, но все равно эмоций получилось несколько больше. Теперь все в порядке, мне лучше. Так что… если хочешь, мы можем вернуться в дом, и ты даже сможешь заставить меня что-нибудь выпить. Как тебе эта идея?
Гермиона потянулась, чтобы легонько поцеловать его в губы, но он ответил ей более жадно, более страстно, тут же опускаясь поцелуями к шее.
— Прекрасна… Как же ты прекрасна… — глухо прошептал Люциус, ладони которого уже блуждали по шелковой ткани платья. Вот одна из них коснулась груди и замерла, коснувшись соска.
Гермиона отстранилась и со стоном запрокинула голову назад.
— Не здесь, Люциус… Нас могут увидеть.
— Да и к дракклам всех, — он продолжал мучить ее.
Чувствуя, как сознание начинает туманиться, Гермиона нашла в себе силы возразить:
— Нет-нет… Остановись, Люциус. Не сейчас.
В ответ тот тихонько прикусил кожу там, где шея переходит в ключицу. Гермиона резко втянула в себя воздух, и ее маленькая ручка невольно спустилась с груди Малфоя на его живот. А потом медленно сползла ниже… Еще ниже…
Опьяняющую их тишину нарушили несколько громких хлопков в ладоши, вдруг раздавшихся совсем рядом. Оба, и Люциус и Гермиона, сразу же отпрянули друг от друга, удивленно озираясь вокруг.
— О-о-о… Не останавливайтесь, друзья мои, прошу вас… — из темноты послышался насмешливый и явно нетрезвый голос. — Я как раз… только собрался насладиться тем… великолепным шоу, что вы ус-с-троили…
Гермиона пристально вгляделась в приближающуюся из мрака фигуру и узнала в ней… Рона Уизли.
========== Глава 50. Схватка ==========
http://www.pichome.ru/image/MXH - иллюстрация к гл.50
Предупреждение! В главе содержится сцена анального секса.
Гермиона отстранилась от Люциуса, но со скамьи не поднялась. Достаточно было одного краткого взгляда на Рона, чтобы понять, насколько он уже не трезв. Она отвернулась с плохо скрываемым отвращением.
— Рон, ты безобразно пьян.
Тот уставился на нее осоловелым взглядом. Но разговаривать еще был в состоянии.
— Может быть, и пьян… — Рон отсалютовал ей бокалом, который держал в руке. — Но вот в чем беда. Указывать мне (п-пить или не пить) ты больше не имеешь… н-никакого права!
Слегка покачиваясь, он медленно двинулся к их скамейке. Гермиона по-прежнему не двинулась с места, так же, как и Малфой, который, наклонив голову, пристально наблюдал за Роном сквозь слегка опущенные ресницы.
— А ты хорошо выглядишь, Миона, — голос Рона был полон наигранной веселости. — О-о-о… я помню это платье! Кажется, ты надевала его в оперу, не так ли? Какой чудесный был вечер, правда? Вот только одна неприятность: кажется, тогда ты вдруг почувствовала себя немного странно и нехорошо… — он подошел к ним еще ближе и продолжил с притворным изумлением, будто только что заметил ее спутника. — Люциус! Здорово, приятель! Сто лет не виделись. Да… а ведь и впрямь времени до хрена прошло… Я ж, Малфой, не видел тебя с тех пор… о, правильно… со времен войны, во время которой был жестоко заключен в твоем доме. Эх… какие же счастливые были времена… Да. Действительно, счастливые… — последние его слова прозвучали невнятно, а губы расплылись в нелепой, вызвавшей у Гермионы тошноту улыбке.
«Нет! Сам он не угомонится…»
Зажмурившись, чтобы не видеть этого отвратительного зрелища, она наконец встала со скамейки и попыталась еще раз воззвать к здравому смыслу бывшего бойфренда.
— Рон, не надо, пожалуйста. Не начинай этого разговора сейчас. Ты слишком много выпил. Мне очень жаль, что мы столкнулись с тобой на этом приеме. Но ты должен понять, что мы не сможем избегать друг друга всю жизнь, и периодически все равно будем сталкиваться то здесь, то там. Прошу тебя, попытайся принять случившееся как факт. Обидный, болезненный, но факт. Не циклись на нем, Рон, двигайся дальше. Двигайся ради себя самого!
Тот повернулся в ее сторону, и глаза его были будто остекленевшими.
— Не перебивай меня, Миона, я просто хочу побеседовать с Люциусом. Ты же не будешь отрицать, что у нас с ним есть, о чем поговорить. Правда, приятель?
Малфой ничего не ответил на этот бред, и Рон шагнул к нему ближе.
— Чего молчишь-то, Люциус? Язык проглотил? Как непривычно для тебя… Это, наверное, Гермиона так положительно влияет на твое поведение. Что, не можешь и словечка грубого промолвить в ее присутствии, да?
— Рон, пожалуйста…
Но на этот раз его взгляд уже был полон агрессии.
— Я сказал… не перебивай меня, Гермиона! — тон Рона внезапно стал таким холодным и злобным, что она невольно вздрогнула.
В ту же секунду Люциус тоже поднялся и шагнул вперед, становясь рядом.
— Я думаю, мистер Уизли, что вам лучше вернуться внутрь и найти кого-нибудь, кто сможет сопровождать вас домой. Боюсь, что в подобном состоянии вы не сможете аппарировать отсюда сами.
Рон посмотрел на Люциуса с такой ядовитой ненавистью, что Гермионе вдруг стало страшно. Страшно до головокружения. До тошноты.
— Да не тебе, блядь, указывать, что мне нужно делать, Малфой! Я… пока еще сам осознаю происходящее, и осознаю, кто находится рядом со мной и где именно мы все находимся… Понятно, что не дома. Вот только не воображай себя могущественным волшебником… ладно? Единственным на этой вечеринке. Пойми, а то ведь…
Люциус оставался совершенно спокойным.
— Я бы не советовал угрожать мне, мистер Уизли.
И тотчас в глазах Рона вспыхнул огонек ярости.
— Или… «что»? Забыл, что одно твое неверное движение, и окажешься в Азкабане до конца своих дней? — Рон подошел к ним еще ближе. — Ну же! Давай, Малфой, покажи, наконец, что ты собираешься со мной сделать?
Над ними повисла какая-то зловещая, можно сказать, пугающая тишина. Два волшебника стояли всего лишь в футе друг от друга: напрягшиеся, разъяренные, сосредоточенные. Готовые нанести удар в любой момент, пусть даже еще так и не достав палочек.
Гермиона почти заледенела от ужаса, охватившего ее от этого зрелища. Все, что она понимала сейчас лучше всего, было то, что положение очень и очень опасно. А самое главное: их никто не увидит здесь, в сумерках густых зарослей министерского парка.
«Да даже если и увидят, то будет поздно!»
Она схватила Малфоя за рукав.
— Люциус! Пожалуйста, давай уйдем отсюда. Сейчас же уйдем.
Тот не шелохнулся, и Гермиона могла лишь слышать его глубокое и быстрое дыхание. А еще чувствовать, как тело под ее рукой напрягается все сильнее и сильнее, непроизвольно готовясь к предстоящей схватке.
Услышав, как она назвала счастливого соперника по имени, Рон повернулся к Гермионе. На его лице явно читалась смесь боли и гнева. Какое-то (как ей показалось, бесконечно долгое) время он смотрел на нее с выражением мучительного отчаяния. А потом хрипло прошептал:
— Гермиона, — и поднял руку, случайно задевая ее локоть.
Гибкие пальцы сомкнулись вокруг его запястья в это же мгновение, сжимая так, что лицо Рона исказилось от боли. Не обращая на это внимания, Люциус сжал запястье сильней и шагнул еще ближе, оттесняя его от Гермионы. А потом прошипел, низко и холодно:
— Не смей. Дотрагиваться. До нее.
— Люциус, отпусти его, — спокойно, но твердо велела Гермиона, однако тот проигнорировал ее.
Дыхание Рона стало тяжелым и хриплым, было заметно, что ему очень больно, но он упорно старается скрыть это, потихоньку начиная трезветь.
— Ну вот, Малфой, наконец-то узнаю тебя, — насмешливо выдавил он. — Видишь, Миона? Не так-то просто леопарду выбелить свои пятна…
Напоследок слегка крутанув запястье Рона, Люциус резко бросил его и, развернувшись, направился прочь. За ним, виновато глянув на бывшего бойфренда, шагнула и Гермиона. Какое-то время Рон молчал и просто потирал ноющую руку, но потом, повернувшись в их сторону, насмешливо проговорил:
— Вот как, Малфой… драпаешь с поля боя… Для тебя это, видать, уже стало привычкой?
Люциус замер как вкопанный. Напряженный, словно натянутая струна, он смотрел прямо перед собой, и Гермиона чувствовала какой-то необъяснимый жар, исходящий от него. Стало страшно. Сердце бешено колотилось, когда она всем своим существом ощущала растущий гнев Малфоя, передававшийся и ей потоком какой-то странной силы. Тряхнув головой, она попыталась игнорировать эту силу.
— Люциус, пойдем отсюда. Нам нужно уйти… — мягко попыталась она уговорить его, но Малфой будто не слышал ее.
Он повернулся к Рону.
— Что ты сказал? — низкий размеренный голос Люциуса был полон такой откровенной злости, что даже воздух вокруг них стал ощутимо прохладней.
— Я сказал, что для тебя самоизолироваться в критический момент стало уже привычкой. Видишь ли, Малфой, у меня тоже память неплохая… И я помню, как ты даже не дрался в Финальную битву. Ты… не боец, Малфой! Понял? Ты слишком слаб, ты легко… сдаешься… — презрительно засмеялся Рон.
Гермиона затаила дыхание, понимая, что теперь не в силах остановить эту ссору. Однако уже в следующий миг неожиданно поймала себя на мысли, что вместе с волнением ощущает еще и странное, почти извращенное любопытство. Понимая, что не может предотвратить их столкновение, она не была уверена, что хочет сделать это.
Взглянув на Люциуса, Гермиона увидела, как лицо его каменеет, почти на глазах превращаясь в маску гнева, ненависти и боли. Она осторожно дотронулась до его руки — мышцы были жесткими и напряженными — а потом едва заметно пожала предплечье пальцами и глубоко вдохнула.
Люциус же тем временем неспешно сделал в сторону Рона еще один шаг и ответил:
— Чтоб ты знал, мальчик, тогда я искал своего сына.
— Своего сына? — Рон насмешливо фыркнул и, отвернувшись в сторону, негромко пробормотал: — Ну да. Конечно же. Будто он заслуживал этого.
Еще не дослушав до конца, Люциус достал волшебную палочку. Его ноздри хищно раздулись, когда он приподнял руку, показывая, что готов к дуэли. По-прежнему не пытаясь остановить это безумие, Гермиона схватилась за горло: дышать она почти не могла.
Рон тоже вытянул руку с волшебной палочкой вперед. На его губах появилась слабая улыбка.
— Да… Так-то лучше, Малфой. Хоть сейчас покажешь, на что ты способен. Давай… давай посмотрим, чего ты можешь. Я жду не дождусь.
— Думаю, ты пожалеешь об этом, щенок… — Люциус продолжал медленно приближаться к нему. — Отойди, Гермиона, — бросил он, не поворачивая головы.
И та послушно шагнула в сторону. Нет, разумом Гермиона понимала, что должна что-то сделать, должна попытаться остановить их, но… желание посмотреть на это противостояние до конца оказалось таким захватывающим, что она повиновалась Малфою без единого слова.
— Ну уж нет, не пожалею, — парировал Рон. — Я ждал достаточно долго. Фурункулус!
Из его палочки выстрелил оранжевый луч, который Люциус отклонил, одним едва уловимым движением поставив голубоватый щит.
— Сектусемпра! — попытался Рон снова.
Этот луч Малфой мгновенно растворил встречной волной света. Ничего не предпринимая против Рона, он продолжал медленно, но упорно приближаться к нему.
— Так-так… милый мальчик. Значит, ты ждал этого достаточно долго? Что ж… тогда нужно было подготовиться чуть лучше, Уизли.
— Локомотор мортис! — крикнул тот, но заклинание отклонилось и ушло в сторону, так и не коснувшись ноги Люциуса.
Выкрики Рона становились все более отчаянными, он видел, что противник приблизился к нему уже почти вплотную.
— Петрификус Тоталус! Левикорпус! Инкарцеро!
На этот раз Малфой даже не потрудился поднять палочку. Казалось, синий свет щита порожден самим телом, прикрывая его целиком. Ошеломленная волшебница вдруг ощутила невольную дрожь, глядя, как неспешно и упорно движется вперед Люциус. Глядя на бывшего бойфренда. И теперешнего любовника. Где-то в уголке сознания мелькнула мысль, что нужно броситься к ним, остановить Люциуса, оттащить его, но… мысль эта исчезла так же внезапно, как и появилась.
Малфой сделал еще несколько шагов, и на лице Рона мелькнуло выражение паники. Он попытался остановить соперника в последний раз, отчаянно выкрикнув в его сторону:
— Инфламарэ саеколорум!
Из палочки в сторону Люциуса вылетело мощное пламя, и Гермиона испуганно вскрикнула, будучи почти уверенной, что оно вот-вот поразит того. Но тут же увидела, как Малфой поднял левую руку. Пламя ударило его прямо в ладонь, и Люциус приостановился и зажмурился, словно не в силах двигаться дальше. Но потом поднял голову, вытянул ладонь перед собой и сделал шаг. Во взгляде его сверкнула яростная решимость. Так, с мерцающим лицом, продолжая ладонью поглощать языки пламени, он приблизился к Рону почти вплотную. И глядя во все глаза, Гермиона понимала, что искреннее восхищение, несмотря на мучительную болезненность ситуации, охватывает ее все сильнее и сильнее.
Рон же из последних сил удерживал палочку, отчаянно пытаясь сделать так, чтобы пламя продолжало литься из нее. Заклинание давалось ему с трудом, и уже скоро он рухнул на землю, тяжело дыша от усталости. Пламя, наконец, исчезло, и Люциус опустил руку. Он глубоко вздохнул, на миг опустил голову и с силой стиснул челюсти. А потом подошел к Рону, который быстро поднялся на ноги и уставился ему прямо в глаза.
— Ты, кажется, забыл, кто я, Уизли, — привычно растягивая слова, негромко произнес Люциус. — С твоей стороны это был отчаянный поступок. Отчаянный, но глупый. Этой дуэли хотел именно ты, и мы можем довести ее до конца. Прямо сейчас. Решай. Только учти, что маленькие мальчики, которые играют с огнем, как правило, в итоге обжигают пальцы.
— Иди к черту, Малфой! — яростно прохрипел Рон.
Люциус ухмыльнулся.
— Если это самое страшное, на что ты способен, то, сам понимаешь, мне бояться нечего.
Замерев как вкопанная, Гермиона заворожено наблюдала за обеими мужскими фигурами. Сейчас она находилась от них слишком далеко, чтобы услышать, о чем идет речь.
— Молодец, Малфой! Получилось одурачить ее, да? Прикинулся невинной овечкой? Да она, дурочка, еще не поняла, с кем связалась! Но со мной вражда будет всегда, запомни. Я тебя ненавижу. Меня тошнит от одной мысли, что она… всегда гостеприимно готова для тебя, — Рон усмехнулся.
Глаза Люциуса на мгновение сузились, но он ничего не ответил. Рон с опаской глянул на палочку в руке более взрослого соперника, прикидывая, насколько легко тот сможет достать его. Но Люциус остался на месте. Затем он глубоко вдохнул, развернулся и шагнул прочь. Рон не выдержал и сделал последнюю попытку вывести ненавистного противника из себя:
— Просто помни, Малфой, когда входишь в нее… что я был там первым.
Люциус замер, и по фигуре его была заметна та холодная напряженность, которая будто заставила его заледенеть. Но потом он медленно повернулся и уже в который раз подошел к Рону. Близко-близко. И наклонился почти к самому лицу.
— Видишь ли, Уизли, — тихо начал он, и в голосе его послышалась ледяная злоба, сдобренная немалой толикой ненависти, — дело в том, что с тех пор прошло время. И я… за это время… трахал ее так много раз и так вкусно, я так много раз слышал, как она кричит мое имя, когда тонет в оргазме снова и снова, что… прости… но думаю: я уже давно выебал из ее памяти все вспоминания о твоем жалком и мало что умеющем члене. Я выебал тебя из нее, Уизли! Навсегда.
С убийственно холодной надменностью Люциус глянул на Рона сверху вниз, приподнял бровь и удовлетворенно ухмыльнулся. А затем начал плавно поворачиваться, чтобы наконец-то уйти.
— Да вы с ней два сапога пара! — не сдержавшийся Рон выкрикнул уже громко. — Забирай эту высокомерную тупую шлюху себе!
На что Малфой стремительно развернулся и плотно сжатым кулаком правой руки скользнул по подбородку Рона, основным ударом попадая тому прямо по носу. Что заставило молодого Уизли пошатнуться и с глухим стуком рухнуть на землю. Из носа у него тек обильный ручеек крови.
Пару секунд Люциус еще постоял над ним, но потом вздохнул, поправил на себе одежду и вернулся к Гермионе.
— Пойдем. Нам пора, — спокойно бросил он и сразу же двинулся в сторону дома, лишь единожды обернувшись, чтобы убедиться, что та идет следом.
Перед тем, как уйти, Гермиона посмотрела на Рона, медленно поднимавшегося с земли. Он тоже глянул на нее, но с такой откровенной враждебностью, что Гермиона почувствовала тошноту. На душе было гадко и муторно. Она укоризненно качнула головой и последовала за Люциусом. И уже скоро они исчезли из виду.
_____________________________________________________________________________
Наскоро попрощавшись с министром Шеклболтом и поблагодарив его за чудесный прием, Люциус с Гермионой покинули резиденцию и вышли в темный, пустынный по ночному времени Косой переулок.
К месту аппарации они шли быстро. И молча. Гермиона не могла бы сказать наверняка, что именно чувствует, пытаясь анализировать сегодняшний вечер, но одно знала точно: где-то глубоко внутри все сильней и сильней нарастало некое мучительное болезненное возбуждение, похожее на то, что ужеохватывало прежде — тогда, в парке, после нападения насильника. Или в опере. Или… когда-то давно, в самый первый раз — еще во «Флориш и Блоттс»! Будто невероятное напряжение требовало выхода. Требовало разрядки: сейчас, сию же минуту и прямо здесь…
Люциус шел рядом, и она шестым (седьмым, десятым!) чувством… нет, самой своей сердцевиной ощущала, насколько и он напряжен до сих пор. Насколько погружен в воспоминания и обдумывания произошедшего сегодняшним вечером. Чувствуя, что вот-вот взорвется, с горящей, будто охваченной пламенем кожей, она отчаянно схватила его за руку и, тяжело дыша, потащила в боковой проулок. Темный. Сырой. И абсолютно пустынный.
— Люциус… пожалуйста… сейчас. Ты должен взять меня. Прямо здесь и сейчас!
Он опустил на нее глаза, в которых сверкнул холодный огонь. На этот раз Люциус не колебался. Наоборот! Сразу же прошипел ей:
— Повернись спиной.
И Гермиона послушно сделала это.
— Опускайся. На четвереньки. Быстрей!
Она рухнула наземь, больно ударяясь коленками о грубые булыжники проулка, и оперлась ладонями о такие же жесткие и влажные камни. А уже задыхаясь в безумной потребности, поняла, что низ живота по-настоящему тянет от боли, и горячо зашептала, отчаянно ожидая проникновений любимого мужчины:
— Ну же… Поспеши, Люциус. Прошу тебя!
Малфой ничего не ответил, лишь было слышно, как быстро опустилась молния на его брюках. Потом он провел ладонями по ее телу, заключенному в красный шелк, словно в футляр, схватился за подол и резко поднял его. Гермиона услышала тихий, сразу прервавшийся стон и почувствовала, как одним мощным движением он разрывает ее нижнее белье. На этом Люциус вдруг остановился, крепко впившись пальцами в кожу бедер. И, не видя его лица, не понимая причин этой задержки, она чуть не заплакала, упорно смаргивая с ресниц слезы, что невольно подступили к глазам.
— Ну, пожалуйста… я прошу тебя. Люциус, ты так нужен мне, именно сейчас!
С гортанным стоном, больше похожим на рычание дикого зверя, он толкнулся во влагалище. Глубоко и сильно. Так, что Гермиона даже чуть-чуть проехала коленями и ладошками по камням и негромко вскрикнула. Наконец-то они были одним целым! Ей казалось, что сейчас это ощущается словно бы впервые. Так, будто никогда не случалось прежде. Она чувствовала его внутри себя, как будто это был их самый первый раз: новый, незнакомый, но очень и очень важный.
— Да… еще. Двигайся, прошу тебя!
Отстранившись, он схватил ее за бедра еще крепче и снова с силой погрузился внутрь, заставляя Гермиону проскрести коленками и ладонями по булыжникам. И снова она почти не обратила на это внимания, ведь все, что сейчас имело значение — это он и их близость, это ощущение полноты жизни и даже какой-то личной целостности.
Мерно и размашисто двигающийся Люциус упорно молчал, позади себя Гермиона слышала лишь его тяжелое дыхание. Уже скоро она ощутила, как мышцы начинают сжиматься в предчувствии освобождения, и немного выгнулась навстречу Малфою. Но тот вдруг остановился и, отстранившись от нее, глухо прошептал:
— Не могу, прости… Мне нужно… Я хочу по-другому. Именно сейчас.
Сразу поняв, о чем он, Гермиона поняла и то, что именно эта форма близости нужна была и ей самой. Этим вечером. После всего, что с ними произошло. Поэтому она оглянулась на него и согласно закивала.
— Конечно, дорогой. Возьми меня так… Мне тоже это нужно!
Покрытый лишь ее собственной влагой, Люциус скользнул членом чуть выше и одним жестким беспощадным толчком проник в анус. От страшной, разрывающей тело боли Гермиона издала мучительный крик. Смазки оказалось ничтожно мало, и в первый момент ей подумалось, что вот-вот провалится от этой боли в обморок. Но Люциус больше не двигался, давая прийти в себя, и она потихоньку успокоилась, сконцентрировавшись только на своей жуткой потребности принадлежать лишь этому мужчине. Мужчине, который сумел стать для нее всем, стать самим смыслом существования. И принадлежать только ему. Она слегка повернула голову в его сторону.
— Со мной все в порядке… Ну же!
Глубоко вдохнув, Люциус начал двигаться, и боль вернулась: тело пылало, словно от огня. Гермионе снова хотелось кричать, но она сдержалась и, прикусив губу, лишь застонала. Осознание, что сейчас принадлежит Люциусу так, как не принадлежала еще никому, придало сил.
Он склонился над ней и спросил с обманчивой мягкостью:
— Почему?.. Почему тебе это тоже нужно? И нужно именно сегодня? Скажи, неужели ты чувствуешь мои эмоции… мою боль, обиду, мою злость? — голос его лился в уши Гермионы почти что медом, но двигался Малфой резко и почти безжалостно, будто наказывая ее за что-то. Пусть и сам того не желая.
— Да! Люциус, я… действительно чувствую тебя, и все, что тебя мучает сейчас… — задыхаясь, выговорила Гермиона.
— Тогда, — он погрузился в нее снова, — помоги мне. Раздели со мной отчаяние и боль. Забери это у меня, хоть немного! — в его голосе (таком мягком и шелковистом) послышался какой-то надрыв. — Помоги мне справится с самим собой!
По лицу Гермионы заструились слезы, но плакала она не от боли, обжигающей тело, словно пламенем, а от ставшего вдруг понятным осознания, кто они с Люциусом друг другу, что они значат друг для друга и почему они все-таки вместе. Конечно, она знала это и раньше, знала почти всегда, но сейчас это полубезумное откровение будто выжигалось в ее сознании огненными письменами.
— Конечно, дорогой… Позволь мне разделить с тобой эту боль… позволь забрать у тебя твои сожаления, твои страхи и обиды. Поделись со мной всем этим. Не бойся!
Гортанно застонав, Люциус начал двигаться еще быстрей и, уже изливаясь, почти прокричал в темноту проулка:
— Гермиона! Моя жизнь… мое спасение… — крик его эхом отразился от глухих стен домов.
А ей показалось, что на какой-то миг она ослепла и оглохла, растворившись в этом искреннем крике.
— И мое прощение… — уже тихо прошептал Люциус, тяжело рухнув на нее и прижав к холодным камням.
Они еще долго лежали не шевелясь и не произносили больше ни слова. Чувствуя страшную усталость, Гермиона закрыла глаза. А уже проваливаясь в какое-то полуобморочное состояние, ощутила рывок аппарации и сопровождающее ее привычное головокружение.
______________________________________________________________________________
Оказавшись в Малфой-мэноре, она не удержалась на ногах и сползла на пол, очнувшись лишь от звука льющейся воды. Гермиона приподняла голову и обнаружила, что лежит на коврике в ванной комнате поместья, а Люциус наполняет ванну водой.
Через некоторое время он осторожно поднял ее и помог раздеться. Именно тогда Гермиона увидела себя мельком в зеркале и чуть не ахнула. Вид был ужасен: спутанные волосы рассыпались по плечам, платье запачкано грязью, на ладонях и коленках красные ссадины, а кое-где даже порезы. Приподняв подол, Гермиона поморщилась: один из них упорно кровоточил. А самое главное, пульсирующая боль в промежности ясно свидетельствовала о том, что решение заняться анальным сексом без лубриканта, было однозначно смелым.
Продолжая поддерживать, Люциус снял с Гермионы платье. Потом опустился на колени и стянул чулочки, попутно освободив ее и от туфель. Сейчас его прикосновения были такими нежными, что казались полной противоположностью тем, что она испытала с ним только что. Оглядев себя, Гермиона заметила на теле и другие синяки, но рассмотреть их не успела: Малфой поднял ее на руки и уложил в ванну, наполненную теплой водой.
Вода, окутавшая измученное тело, показалась Гермионе успокаивающей и ласковой. Она бездумно смотрела, как маленькие розовые ручейки, стекающие из ранок, смешиваются с темными, которыми смывалась грязь. Люциус же тем временем взял губку, щедро полил ту ароматным гелем и принялся мыть Гермиону, которой сразу стало легче. Казалось, витающий вокруг запах и ласковые прикосновения Люциуса не только успокоили ее, но и облегчили боль. Гермиона вдруг подумала, что гель может обладать и магическими целебными свойствами.
«Но тогда он излечит меня прямо сейчас? Нет… я не хочу этого. Мне нужно чувствовать эту боль. Хотя бы какое-то время».
Она ничего не сказала вслух, уже проваливаясь в блаженную дрему, и сквозь эту дрему чувствуя, как Малфой еще продолжает мыть ее, дотрагиваясь до коленок и ладоней не только губкой, но и губами. Целуя каждый пальчик на ее руках и ногах.
Все это Люциус тоже делал молча. А когда закончил, то поднял ее, уже окончательно уснувшую, на руки и отнес в спальню. И только вытягиваясь на шелковых простынях, Гермиона слегка проснулась и услышала, как знакомый голос шепчет ей на ухо низко и чувственно:
— Спасибо…
========== Глава 51. Прощание с прошлым ==========
http://www.pichome.ru/image/UaD - иллюстрация к гл.51
Этой ночью Гермиона спала так спокойно и безмятежно, как будто снова стала маленькой беззаботной девочкой. А когда наконец проснулась, еще какое-то время лежала с плотно закрытыми глазами, перебирая в памяти события вчерашнего вечера. Она четко осознавала, что произошедшее между ней и Люциусом настолько важно для них обоих, что не требует абсолютно никаких объяснений.
Чувствуя, как тело и душа находятся в состоянии какого-то странного, необъяснимого покоя, Гермиона перевернулась на спину и потянулась в ожидании непременной боли. Однако ничего похожего не произошло. Слегка удивленная, она напрягла мышцы и снова удивилась, так и не ощутив ни малейшего дискомфорта. Вообще никакого! Удивленная еще сильней, Гермиона окончательно проснулась и открыла глаза, а потирая их кулачками, невольно обратила внимание на свои руки — никаких ссадин, царапин и синяков на тех не оказалось. Нет, точней, они были, но выглядели побледневшими и практически зажившими.
«Все чудесатей и чудесатей…» — мелькнуло в голове, и она нырнула рукой под одеяло, где тихонько дотронулась до коленок, ожидая хотя бы там найти следы вчерашних ранок. Ничего… Ошеломленная Гермиона приподняла простынь и уставилась на ноги. И снова то же самое: вместо кровавых ссадин можно было разглядеть лишь розоватые пятнышки, будто кожа оказалась пораненной не несколько часов, а несколько дней назад.
Не понимая, что же происходит, она укрылась и, глубоко втянув в себя воздух, невольно опустила веки. Ноздри тут же заполнил пьянящий аромат покидающего Англию лета, льющийся в открытое окно. На душе было спокойно, легко, и Гермиона слегка улыбнулась, услышав, как где-то в парке жалобно закричал павлин.
Она потянулась рукой в сторону Люциуса, но никого не нашла и скорчила разочарованную гримаску.
«Наверное, уже поздно, и он проснулся, но не стал будить меня…»
Гермиона открыла глаза и скосила их в сторону. На тумбочке у кровати лежало ожерелье, хотя она и не помнила, как снимала его. Потом взгляд сместился к окну, в котором виднелся кусочек парка, а чуть дальше — знаменитые холмы Уилтшира.
«Как же красиво… И как хорошо», — она еще раз с наслаждением глубоко вздохнула, потянулась на кровати и повернула голову, возвращаясь взглядом в комнату. И тут же испуганно охнула.
В изножье кровати стояло кресло, в котором неподвижно сидел Люциус и смотрел на нее, не отводя глаз.
— Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше? — мягко спросил он.
Медленно приходя в себя, Гермиона держалась за грудь и глубоко дышала.
— И давно ты здесь сидишь?
— С тех пор, как проснулся. Около двух часов.
— Ты напугал меня.
— Прости… Я не хотел, — бесстрастно извинился он и повторил вопрос: — Так тебе лучше?
Сосредоточившись на его словах, Гермиона вдруг поняла, о чем он.
— Да… Да, конечно! И это замечательно… но как-то… странно. Я вообще не чувствую боли. Как будто кто-то вылечил меня, пока спала.
— Правильно. Именно так и есть.
Во взгляде Гермионы мелькнуло любопытство.
— И кто же?..
— Я.
— Ты?.. — удивленно выдохнула она. — Не знала, что ты можешь исцелять…
— Я и не целитель. Просто хорошо знаком с несколькими заклинаниями. Так уж получилось, что я вообще много чего в этой жизни знаю, — в его словах не слышалось ни капли высокомерия, он просто констатировал факт.
— Но… зачем, Люциус? Я хотела чувствовать эту боль! Мне нужна твоя боль, твоя ярость, обида. И я хотела, чтобы ты поделился ими со мной… И теперь… теперь я все понимаю. И про нас с тобой тоже понимаю.
— Хорошо. Может быть, этот момент был нужен нам обоим, но он уже прошел… И, на мой взгляд, нет никакой необходимости длить твои страдания дальше. Правда… для того, чтобы полноценно вылечить тебя, мне нужно было получить твое согласие… — его голос хотя и звучал ласково, но как-то… почти без эмоций, и Гермиона взглянула на него в замешательстве.
— Мое согласие?.. Но я же… спала. И не помню, чтобы просыпалась.
— Ты и не просыпалась.
— Тогда… как же?
— Я вошел в твое подсознание, — мягко ответил Люциус.
Пребывая в откровенном шоке, Гермиона не могла произнести ни слова. Вытаращив глаза, она смотрела на него, по-прежнему бесстрастного сидящего в кресле. По телу пробежала легкая дрожь. Наконец она пришла в себя и задала следующий вопрос:
— Ты… владеешь легилименцией?
— Не могу сказать, что владею, но иногда… у меня получается. Особенно… в определенные моменты.
— Но… вторгаться в чужие мысли, когда человек даже не проснулся… Это же практически невозможно.
— Да, это действительно очень сложно и надо иметь некую глубинную связь с тем, в чье подсознание ты хочешь проникнуть. Иногда этому способствует какая-то критическая ситуация, которая заставляет предельно максимально сконцентрироваться и нацелиться именно на это…
— И как тогда ты смог это сделать сейчас?
Малфой помолчал, но потом спокойно ответил:
— Мне кажется, что в данный момент мой магический потенциал очень силен. Даже удивляюсь, насколько…
Уже почти зная, уже заранее предчувствуя его ответ, Гермиона спросила шепотом:
— Почему?
Он ответил не сразу, но слова его будто коснулись души.
— Благодаря тебе.
На какую-то долю секунды затаив от этих слов дыхание, Гермиона уже скоро вдруг ощутила жуткое любопытство.
— Скажи, а это был первый раз, когда ты влез ко мне в голову?
— Конечно. Я бы и сейчас не сделал чего-то подобного, если б не было так нужно и не знай я тебя лучше. Эта ночь была исключением. Я чувствовал, что должен обратиться за разрешением, что должен успокоить тебя, и только поэтому и сделал то, что сделал…
— Спасибо. Я понимаю тебя, но… — она на пару секунд замешкалась, но потом все же спросила: — Люциус, просто мне интересно, мог ли ты читать мои мысли до этого случая? Потому что… было несколько моментов… еще раньше… когда мне казалось, что ты… знаешь, о чем я думаю.
Не произнося ни слова, он долго смотрел на нее. Гермиона упрямо ждала. И наконец дождалась ответа.
— Не осознанно, пожалуй, да… Было несколько раз, когда я мог словно бы слышать тебя… Твои мысли доходили до меня вполне отчетливо.
Гермиона опустила голову.
— Я знала. Точней, чувствовала… И не жалею об этом.
— Мне приятно. Хотя, сказать по правде, я и не ожидал от тебя других слов.
Какое-то время они просто смотрели друг на друга, но потом Малфой начал подниматься с кресла. Он оперся обеими ладонями о подлокотники, но тут же поморщился и резко одернул левую руку.
— Что с тобой?
— Ничего страшного.
И Гермиона снова, будто воочию, увидела его схватку с Роном, увидела, как Люциус отражает то огненное заклятие, принимая его на ладонь.
«Господи… Должно быть, это последствия…»
— Люциус! Дай мне посмотреть. Сейчас же!
Малфой замер, явно колеблясь, но, встретившись глазами с упрямым и решительным взглядом своей ведьмы, медленно приблизился и опустился на кровать рядом с ней. Потянувшись, Гермиона взяла его за руку, перевернув, посмотрела на ладонь и тихонько охнула. Там красовался большой кровоточащий ожог.
— Бог мой! Люциус! — в ужасе подняла глаза она на его спокойное, лишенное каких-либо эмоций лицо. — Разве мы не можем исцелить его?
— К сожалению, нет. Это результат очень сильного и не очень приятного заклинания, для которого исцеляющих чар просто нет, — он увидел на ее лице выражение самого настоящего ужаса и добавил: — Не пугайся так. Конечно, со временем он пройдет, нужно лишь подождать.
— Хорошо… Но, по крайней мере, давай я наложу повязку.
По его губам скользнула нежная улыбка.
— Если хочешь, то, конечно, перевяжи.
Метнувшись, Гермиона принесла бинт и, очистив рану заклинаниями, начала осторожно перевязывать. А когда закончила, прижалась губами к забинтованной ладони и тихонько поцеловала ее.
— Ну вот… Так-то лучше, — проговорила она тоном мамочки, успокаивающей своего ребенка.
— Да, — мягко отозвался Люциус и поднялся с кровати. — Спасибо. Я иду вниз.
Гермиона улыбнулась в ответ.
— Иди. Я скоро спущусь, — она опрокинулась на спину и раскинула руки по сторонам. — О, боги… Суббота! Хвала небесам… Наконец-то.
Малфой повернулся к ней, и снова выражение его лица стало вдруг абсолютно нечитаемым. Это было столь странно, что Гермиона на какое-то мгновение даже слегка нахмурилась.
«У него сегодня очень непонятное настроение… Нет, он бесконечно нежен, но… словно бы думает о чем-то и упорно не делится этим со мной».
Тем временем Люциус поднялся с кровати и бесшумно вышел из комнаты. Не сказать чтобы она чувствовала какое-то беспокойство, нет… слишком много чего произошло между ними за последнее время, и в целом поведение Люциуса было ей сейчас понятно. Но вот…
«Но вот хочется все же знать, что именно происходит у него в голове…» — несмотря на все откровения, повторять которые не было никакой необходимости, Гермиона четко осознавала, что Люциус сосредоточен на некоем важном для себя решении, занимающем его мысли.
Она тихонько вздохнула немного, обдумывая тот разговор, что случился у них сейчас. Признание, что время от времени Малфой в состоянии читать ее мысли было интригующим, даже интересным, но сказать, чтоб оно удивило, Гермиона, конечно же, не могла. И сказать, что возмутило, тоже не могла. Скорее ей казалось, что все происходит очень закономерно, именно так, как и должно происходить. Их с Люциусом глубинная, почти необъяснимая связь, их невероятная совместимость, их близость друг другу — это все могло бы быть пугающим, если бы не ощущалось таким… естественным.
«Может быть, это потому, что я просто счастлива с ним?..» — она поднялась с постели и быстро прошла в душ, по дороге еще раз отмечая, что не испытывает абсолютно никакой боли.
А когда уже одевалась, то вдруг почувствовала кожей колючую, похожую на удар электрического тока дрожь, пробежавшую по всему телу. Казалось, по ней бегут тысячи кусачих мурашек. Даже воздух вокруг стал густым и будто бы наэлектризованным. Гермиона резко втянула его в себя и инстинктивно напряглась, но необъяснимая волна, прокатившаяся по Малфой-мэнору, почти сразу затихла. Не в силах удержаться на подкосившихся ногах, девушка опустилась на кровать и перевела дыхание.
«Что за странное явление? Что это было?» — гадала она, пока постепенно успокаивалась.
И только спустя несколько минут, почувствовав, что силы возвратились, поднялась и продолжила одеваться, выкинув происшедшее из головы. Уже скоро, что-то негромко напевая про себя, молодая волшебница уверенно бросила взгляд на свое отражение в зеркале, вышла из комнаты и спустилась в холл по длинной широкой лестнице поместья.
Опустив голову, Люциус стоял перед дверью в большую гостиную. Которая была… открытой.
С бешено заколотившимся вдруг сердцем и с пересохшим ртом Гермиона остановилась как вкопанная.
«Люциус открыл гостиную!» — это был не ужас, а скорее неимоверное удивление. Хотелось хоть что-нибудь сказать, но одеревеневший язык напрочь отказывался шевелиться.
Малфой еле заметно шевельнулся и посмотрел в ее сторону.
— Время пришло, — его слова прозвучали спокойно, но произнес он их тем же лишенным эмоций тоном, какой и был у него все сегодняшнее утро.
Медленно приблизившись, Гермиона даже не заглянула в открытую комнату, она смотрела только на Люциуса.
— Ничего не понимаю… — наконец начала нерешительно. — Ты же говорил, что даже если захочешь, то не сможешь открыть ее снова. Как же ты тогда?..
— Я же сказал тебе… что сейчас мои силы просто огромны.
— Это ты произнес заклинание, распечатывая ее несколько минут назад?
— Да.
— Я почувствовала. Был мощный выброс силы…
— И должна была почувствовать. Заклинанием я лишь помог, но избавляться от темной магии, накопленной в гостиной, пришлось самому мэнору. И это далось ему с немалым трудом.
Почти минуту они молчали. Люциус опять опустил голову и избегал встречаться с ней глазами, что уже слегка обеспокоило Гермиону. Вообще, думая о Малфой-мэноре, она чувствовала себя на редкость комфортно и уютно, хорошо осознавая, что поместье начало принимать ее. И была готова помочь дому бороться с тем темным прошлым, что душило его. Но теперь… теперь она слегка заколебалась, вспомнив свое состояние, когда оказалась здесь во второй раз, несколько недель назад. Ее охватили сомнения, а силы таяли, будто на глазах: ведь сейчас снова придется бороться с демонами, только уже не со своими личными.
«Понятно, что Люциус рядом, но сможет ли он помочь своему дому и помочь, если понадобится, мне?»
Чувствуя его собственное сиюминутное замешательство, она уже не была так в этом уверена. Более того, едва уловимая заминка этого высокого, сильного, полного жизненных сил мужчины даже слегка нервировала Гермиону. Но и придала сил. Решимость внезапно вернулась вместе с пониманием, что ни за что не оставит Люциуса одного.
«Этот шаг мы сделаем вместе! Время, действительно, пришло… » — она глубоко вздохнула и осторожно взяла его за руку.
— Я готова.
Крепко сжав ее кисть в ответ, Люциус Малфой неспешно, но решительно шагнул в большую гостиную своего фамильного поместья, простоявшую магически запечатанной более четырех лет.
Комната оказалась почти пустой. В ней не было никакой мебели, за исключением обломков огромного стола, покрытых густым слоем пыли. Все портьеры и картины тоже были сняты, и даже часть старинных деревянных панелей, украшавших стены, тоже была отодрана. Сквозь редкие щели в закрытых ставнях проникали солнечные лучи, в которых беспорядочно плясали потревоженные частички пыли. Воздух казался густым и промозглым.
Гермиона продолжала двигаться на середину комнаты и тогда, когда Люциус уже остановился и опустил руку. Шаги ее эхом отдавались в огромной пустой гостиной, порождая щемящее чувство пустоты и в душе.
Воспоминания об испытанной здесь боли, возращения которых она так боялась, почему-то не возникали. Может быть, потому, что эта комната оказалась совсем не похожа на то, что мелькало в лихорадочных картинках, обычно появлявшихся в памяти. Вместо этого на Гермиону навалилась невероятная опустошенность, которая становилась еще сильней при взгляде на жалкое убожество некогда великолепной богатой гостиной.
Обернулась на Малфоя. Не двигаясь, тот по-прежнему стоял у самого входа и глядел прямо перед собой. Сердце Гермионы дрогнуло: еще никогда она не видела его таким потерянным и… таким одиноким.
Еще какое-то время она ждала, что вот-вот провалится в ощущения собственной агонии, вот-вот услышит свои крики и безумный смех Беллатрикс Лестрейндж, как случалось это сотни раз и как, по логике вещей, должно было случиться и сейчас. Но почему-то не случилось.
«Может быть, это потому, что страшные воспоминания о том дне зависели больше от моих эмоций, а не от несчастной комнаты, которая ни в чем не виновата? Потому и нет больше никакой агонии?»
Она подошла к Люциусу, но тот еле заметно отшатнулся. Это слегка напрягло.
«Да что с ним такое? Понятно, что ему находиться здесь еще более неприятно и тяжело, чем мне, но… он же сам решил открыть ее. Решил. И нашел в себе для этого силы. Нет… кажется, наконец пришло время и для того, чтобы поговорить о случившемся в тот день».
— Люциус… ты задумывался, почему я никогда не спрашиваю тебя о том дне, когда егеря притащили нас в Малфой-мэнор? Ничего не спрашиваю и не заговариваю о нем … — ее слова настойчивыми ледяными каплями падали в окружавшую их не менее холодную тишину.
— Я стараюсь не задумываться о том дне вообще, — в его ровном голосе не прозвучало ничего, даже похожего на эмоции.
— Тогда подумай сейчас, — Гермиона слегка удивилась собственной настойчивости.
Уставившись в пустоту прямо перед собой, Люциус долго молчал, а она терпеливо ждала, понимая, что ему нужно время. Наконец он вздохнул. Тяжело. Мучительно. Вздох этот, казалось, вырвался из самой глубины его души.
— Ты же… понимаешь, что Темный Лорд мог быть очень убедителен в своих требованиях…
Он снова замолчал, но, не желая упускать момент истины, Гермиона надавила:
— Я хочу знать, почему ты стал его сторонником? И хочу услышать это от тебя…
Она понимала, что о его прошлом, о его детстве знает уже достаточно, особенно о его отце. Но услышать ответ на свой вопрос непосредственно от Люциуса все же очень хотелось. Он снова замолчал и замолчал надолго. А когда начал говорить, то делал это медленно, глубоко уйдя в собственные мысли, будто разговаривал сейчас не с ней, а с самим собой.
— Изначально я еще долго не понимал, чем это может обернуться, ведь он говорил какие-то абсолютно понятные мне вещи, говорил их на моем языке. Или скорее на языке моего отца, единственном, который я знал… И примкнуть к нему, принять его идеи было для меня так же естественно, как и дышать. Тем более что идея превосходства чистой крови на протяжении веков считалась единственным, поклоняться чему имело смысл. И считалась не только в моей семье. Я четко понимал, что с помощью этого я смогу добиться власти и почета, буду вызывать уважение, даже страх… и в итоге — стану таким, каким и должен был стать. Каким меня готовили стать с самого детства.
Он замолчал, снова задумавшись о чем-то, но потом продолжил:
— Потом прошло время, и я поймал себя на мысли, что увлекся его доктриной по-настоящему и искренне поверил, что с ее помощью смогу достичь немыслимых высот. И я упорно избегал размышлений, насколько, по сути, страшна и неприглядна эта доктрина. Гнал от себя эти мысли… — он горько усмехнулся. — Сознательно гнал. И очень долго. Поэтому настоящее отрезвление пришло гораздо позже. Все началось, когда я… оступился.
— Это тогда, в Отделе тайн? — уточнила Гермиона, и он коротко кивнул в ответ.
— Я оказался не так силен, не так предусмотрителен, как должен был. Я разочаровал Темного Лорда. Подвел его. Помню, как чувствовал ужасный, отчаянный стыд за то, что не оправдал его надежд. Не поверишь, Азкабан не страшил меня так, как его недовольство, — он опустил голову, отдаваясь во власть болезненных и постыдных воспоминаний. — Даже пустоту тюремного заключения я заполнял мечтами о его победе. О-о… и искренне верил в нее. Ведь тогда я бы смог искупить свою вину. И он бы простил меня и оценил наконец по достоинству. Я действительно готов был сделать для этого все что угодно… — Люциус горько усмехнулся. — И вот он устроил побег, и, думая, что прощен, я вернулся домой. Однако быстро понял, что это не так, потому что он не из тех, кто прощал ошибки своих слуг. Мало-помалу он начал избавляться от… того, что я представлял собой как личность. Упорно и методично втаптывая меня в грязь.
Переходя к самой тяжкой части своего рассказа, Малфой перевел дыхание, но уже не останавливался.
— Он поселился в моем доме. Вместе со своей свитой, которая вела себя здесь… по-хамски, издевалась над поместьем, глумилась над ним, как может глумиться лишь смерд, волею судьбы оказавшийся в хозяйских покоях… — гримаса отвращения появилась на его лице. — А я трусливо молчал… Упорно делал вид, что не замечаю этого, потому что твердо решил угождать ему. Хотя, надо отдать ему должное: мое подсознательное недовольство, конечно же, было замечено. И тогда он… медленно, но верно начал уничтожать меня, стараясь лишить всего, что у меня было. Моего дома, моего самоуважения, достоинства, моей волшебной палочки… и моего сына. Но даже это не заставило меня увидеть правду. Снова и снова, словно настоящий безумец, я пытался доказать ему свою верность. Свою незаменимость. Свою нужность.
Теперь он говорил и говорил, будто желая выплеснуть все, что лежало на душе тяжким позорным грузом.
— А потом егеря притащили в Малфой-мэнор тебя и твоих друзей. Тех, кого я должен был благодарить за свое падение. Конечно, я сразу сориентировался, что, передав Поттера Темному Лорду, я искуплю в его глазах вину. И больше уже не мог думать ни о чем другом, это стало моей навязчивой идеей. Помню, что даже не ощущал себя, как будто наблюдал со стороны, думал только об одном: отдать мальчишку, и все кошмары в моей жизни закончатся! Но появилась Беллатрикс, чья преданность Волдеморту граничила с болезненной, развратной уродливостью. О-о-о… эта женщина не останавливалась ни перед чем…
На его лице снова мелькнуло отвращение.
— И когда, по-настоящему испугавшись пропажи доверенного ей меча, она начала пытать тебя здесь, в этой самой комнате, то у меня и мысли не возникло остановить ее. Я просто стоял… бездумно глядя на твои мучения. И думал лишь о том, Поттер ли это или нет. Словно во сне я видел свояченицу, видел, как она раз за разом поднимает свою палочку и бросает в тебя заклятия, видел, как ты корчишься от боли, как бьешься в мучительной агонии и… кричишь. И я знал, какова эта боль. Не понаслышке знал. Помню, как посмотрел на Драко и увидел его лицо… Он был совершенно раздавлен… но не мог оторвать от тебя глаз. Его взгляд был… полон ужаса и одновременно восхищения. Мой сын искренне восхищался тобой… и я вдруг понял, что чувствую то же самое!
Люциус наконец-то посмотрел прямо на нее.
— Ты поразила меня, девочка… Я никогда не видел такой храбрости… такой отваги… И это было ошеломляюще. У тебя, молоденькой маглорожденной ведьмы оказалось больше мужества, чем у любого из нас. У каждого из нас… И это стало самым большим моим унижением, так унизить меня не смог даже Темный Лорд. Помню, я снова посмотрел на Драко и спросил себя: а что сделал я, чтобы воспитать его таким же отважным, таким же стойким? И ответил сам себе: ничего. Случись нечто подобное с нами, и мы оба сломались бы… — он помолчал и горько усмехнулся. — Ты победила всех нас, Гермиона Грейнджер. Ты, маленькая грязнокровка, оказалась умней, выносливей и храбрей, чем все наше чистокровное семейство. А я… был всего лишь дураком… Жалким и слабым. И осознание этого стало моим окончательным провалом — как мужчины, как мага, как отца…
Казалось, его слова будто дотрагиваются сейчас до ее измученной рыдающей души. И Гермионе ужасно хотелось броситься к нему и пожалеть, поддержать, успокоить его, но… она сдержалась… И Люциус продолжил:
— Помню, как осознав это, я осознал и то, что, по сути, бессилен, что ничего не могу сделать. Я абсолютно пуст. Меня уже не волновало, что может случиться со мной. Только ради жены и сына должен был держать себя в руках. Я велел Драко сходить за гоблином, который мог рассказать о мече, в глубине души надеясь, что это отвлечет Беллатрикс от пыток. Но сам я… прости… я, конечно же, не решился бы противодействовать ей в чем-то.
Он прикрыл веки и перевел дыхание.
— А потом… уже в битве за Хогвартс, понял одно: хотя я и потерял все, что можно (свое достоинство, самооценку, свои убеждения), но должен сохранить хотя бы последнее, что у меня есть. Семью, сына. Все остальное оказалось забытым, и я не мог думать ни о чем, кроме их спасения. Это было единственным, что осталось у меня своего… И этим я обязан тебе.
Люциус снова посмотрел ей в глаза, и в его собственных что-то подозрительно блеснуло.
— Ты же понимаешь, что… по большому счету, я не заслуживаю тебя.
По лицу до сих пор молчавшей Гермионы ручейками текли слезы.
«Господи… После вчерашнего я не думала, что можно зайти дальше. Но мы сумели…» — она чувствовала, что потрясена его признанием. Потрясена этим… откровенным обнажением души.
Время шло, но они его не замечали. Лишь смотрели друг на друга в обволакивающей тишине гостиной. И, казалось, что это уже длится вечность.
Наконец Гермиона подошла ближе и потянулась ладонью к его щеке немного влажной непонятно от чего. Люциус выглядел как человек, с трудом сбросивший с плеч неимоверно тяжкий груз, нести который он страшно устал.
— Прости… Мне очень жаль…
Слова его прозвучали тихо, но настолько искренне, что заставили Гермиону резко вдохнуть, будто задыхаясь. Она изо всех сил пыталась удержаться на ногах и не смогла: слегка покачнувшись, шагнула к Малфою еще ближе и обняла за шею.
Не произнося ни слова, она прижалась к нему, крепко-крепко, будто пытаясь поделиться силами. И он обнял в ответ, тоже прижимая ее к себе. Они еще долго стояли так: обнявшись, в пустой комнате, значившей для них так много.
А потом Гермиона подняла к нему лицо и посмотрела в глаза, серый взгляд которых казался ей сейчас самым родным на свете.
— Займись со мной любовью, — мягко прошептала она.
Ошеломленный этой просьбой Малфой стушевался, не выдержав подобного всепрощения.
— Люциус, — голос Гермионы был тих и нежен. — Я прошу тебя. Это нужно нам обоим, — маленькая ладошка еще раз коснулась его щеки.
— Как ты можешь?..
— Тс-с-с… — Гермиона приложила палец к его губам, но увидела во взгляде молчаливое согласие.
Люциус взял ее за руку и уже повернулся, чтобы вывести их отсюда, когда она удержала его. На лице Малфоя мелькнул вопрос.
— Здесь. Я хочу, чтобы ты взял меня здесь…
Нахмурившийся и озадаченный, Люциус пристально вглядывался в ее глаза, пытаясь понять эту непростую, но невообразимо прекрасную молодую женщину. Которая приняла его, какой есть, и стала для него целым миром. Отрицать это было бы смешно. Потому что он (немолодой, циничный, битый жизнью мужик с кучей пороков) совершенно искренне сдался на ее милость. Навсегда.
Их поцелуй стал самым нежным из всех поцелуев, что были между ними до этой минуты. Поначалу еле коснувшись друг друга губами, уже скоро они упивались теплой сладостью ртов, лаская, пробуя, вкушая один другого. И это так отличалось от того, что произошло между ними вчера, что Гермиона с трудом узнавала их. Казалось, что сейчас, в этой пустой ободранной комнате, целуются совершенно другие люди.
«И все-таки, это мы…» — упрямо подумала она и потянулась к поясу его халата.
Они неспешно и осторожно раздевали друг друга, не используя магию и откровенно наслаждаясь каждым кусочком возлюбленной плоти, открывающимся им при этом понемногу.
Теперь они были обнаженными, одежда небрежно брошенным комком лежала где-то там, на полу. Так и стояли: голые, прислонившиеся теплыми телами и будто слившиеся, будто сплавленные, проникающие один в другого. Почувствовав нетерпение Люциуса, она обвила пальцами напрягшийся член и принялась едва ощутимо ласкать его. Малфою хватило и этого: со стоном опустив Гермиону на пол, прямо на скинутую одежду, он тотчас перевернул ее на себя, словно отдаваясь… в полную власть. И глядя на него сверху вниз, она хорошо понимала, почему Люциус сделал это. Почему ему нужно это, особенно сейчас. В этой комнате. После вчерашнего вечера. Гермиона наклонилась и поцеловала его, слушая ответный стон, словно музыку.
Оторвавшись от его губ, она скользнула вниз, ненадолго останавливаясь, чтобы лизнуть соски. Зашипев, Малфой втянул в себя воздух, а она коварно продолжила опускаться, пока наконец не достигла жесткого напряженного члена, соблазнительно покачивающегося перед глазами. Рука невольно потянулась к нему, а вслед за рукой и язык, которым она осторожно коснулась самого кончика. Потом Гермиона опустила голову ниже, вбирая в себя мужскую плоть все больше и больше. Этой прекрасной пытки Малфой не выдержал и снова застонал в тишину пустой комнаты. И, пожалев его, Гермиона не стала продолжать… Она отступила. Остановилась. А потом подняла на него глаза.
— Хочу, чтобы ты был на мне… Хочу тебя сверху!
Ее слова стали еще одним шоком. Люциус был ошеломлен и не верил в услышанное: эта женщина настаивала на его доминировании именно здесь, в той самой комнате, которая была свидетельницей вселенского позора Люциуса Малфоя… его унижения. На долю секунды он напрягся, уставившись ей в глаза. Напрасно. Потому что искренность Гермионы (ее красота, ее страсть) — все это сводило с ума, переполняя безграничной нежностью.
Он ласково коснулся маленькой ладошки губами. Гермиона ничего не ответила, лишь улыбнулась. Все еще не пришедший в себя от удивления Люциус крепко обнял ее, резко перевернул на спину и навис сверху. Но ненадолго. Уже скоро он медленно склонился к шее, касаясь ту обжигающими чувственными поцелуями. Потом спустился еще ниже, останавливаясь на груди и вбирая в рот один из сосков. Он ласкал его с силой, жадно, почти жестоко. Заставляя Гермиону выгибаться на жестком полу. И она не выдержала. Застонала, заставив Малфоя перейти ко второму соску. Тугая пружина боли скрутила внутренности еще сильней. Она мучительно жаждала его прикосновений, и женские стоны громким эхом разносились по пустой темной комнате. Они словно бы послужили толчком к тому, чтобы Люциус двинулся дальше. Вниз.
Губы и язык его уже блуждали по воспаленному бутону клитора, ласково посасывая и нежа тот, когда шепот любимой женщины обжег Малфоя:
— Прошу тебя… О, Боже, пожалуйста, Люциус… Хочу тебя внутри, прямо сейчас… — Гермиона откровенно умоляла. Выносить эту сладкую муку дольше она не могла.
И ей мгновенно повиновались. Люциус приподнялся на локтях и всего лишь одним сильным толчком проник внутрь. Мир чудесно кувыркнулся в сознании обоих и встал на свое место, понуждая и Гермиону и Люциуса удовлетворенно застонать. Малфой начал двигаться, каждым своим толчком касаясь воспаленного от вожделения клитора, и она поняла, что это слияние не будет долгим. Слишком уж острыми оказались эмоции, питающие теперешнее желание. Гермиона встретилась с ним глазами и словно бы ощутила ожог. Взгляд Люциуса и впрямь обжигал, порождая в ее душе прилив какой-то необъяснимой нежности.
Он двигался то ускоряясь, то замедляя темп, и волны наслаждения уже начали накатываться на обоих. Их взгляды встретились. Движения Люциуса стали быстрыми и хаотичными. И разрядка, охватившая их тела огненной пульсацией, исторгла глухой мужской стон и громкий женский крик, которые эхом отразились от стен гостиной.
Гермиона Грейнджер снова кричала в большой гостиной Малфой-мэнора. Но на этот раз ее крики были так не похожи на те, что звучали здесь несколько лет назад. Да, она снова кричала. Вот только… не от боли.
Демоны, мучающие и ее и его, были наконец изгнаны из их душ. И из этого дома.
Тяжело дышащий Люциус практически рухнул на нее, но Гермиона только наслаждалась силой мужского тела, крепко прижавшего ее к полу. Потом он слегка пошевелился, перекатываясь на бок, но очень осторожно, чтобы по-прежнему оставаться в ней, и уткнулся лицом в шею. А когда дыхание немного замедлилось, проговорил. Тихо. Так, что Гермиона еле разобрала слова.
— Я… люблю тебя.
========== Глава 52. Жизнь прекрасна ==========
http://www.pichome.ru/image/UAU - иллюстрация к гл.52
Гермиона, все еще не восстановившая дыхание, по-прежнему лежала на полу гостиной и не могла найти слов. То, что прошептал сейчас Люциус, казалось удивительным. Почти волшебным.
Она понимала, что можно и промолчать, что он и не ждет от нее никакого ответа. Но услышать от него эти слова было… чудесно. И тем более чудесно, что она и не ожидала чего-то подобного, хотя очень хотела, очень ждала. Давно ждала. А теперь, когда они наконец-то оказались произнесенными, Гермиона вдруг ощутила какую-то невероятную уверенность, что… круг замкнулся. Они с Люциусом пришли к некоему финалу, но означавшему не конец, а наоборот — начало чего-то нового. Интересного. Восхитительного. И еще более прекрасного.
Волшебница глубоко вздохнула и, пробежавшись ладонями по спине Малфоя, прижала его к себе чуть крепче.
Еще долго они так и лежали на полу пустой комнаты. Молча. И время неслышно отсчитывало минуты за минутами, которых они не замечали. Позднее утро плавно скатилось к обеду, когда Гермиона вдруг почувствовала какой-то дискомфорт и поняла, что естественных потребностей организма никто не отменял. В животе ощущались явно болезненные судороги.
Она негромко засмеялась и шевельнулась под тяжелым мужским телом. Люциус шевельнул головой и вопросительно посмотрел на нее. Гермиона приподнялась на одном локте.
— Не хочу тебя тревожить, но, кажется, мне нужно в туалет, — она смущенно улыбнулась.
Поначалу показалось, что он ничего не понял, но уже в следующую секунду рассмеялся и, чмокнув Гермиону в нос, с негромким стоном скатился на бок.
— Ну беги тогда, — в его глазах тоже прыгали смешинки.
Быстренько вскочив, Гермиона побежала к двери и уже оттуда обернулась.
— Да, кстати… Я тоже очень люблю тебя.
С этими словами она бросилась в туалет, уже не увидев счастливую улыбку, появившуюся на лице Люциуса Малфоя. А когда вернулась, он уже заканчивал открывать окна. Солнечные лучи затопили комнату, подчеркивая ее сдержанную красоту и элегантные пропорции. Оглядевшись, Гермиона глубоко вздохнула.
— Не переживай… Мы снова сделаем ее красивой.
— Конечно, — задумчиво отозвался Люциус и провел ладонью по оставшимся деревянным панелям. — Завтра же поговорю с мастером. Эти панели нужно обязательно восстановить.
— А я хотела бы сама выбрать новые шторы. Можно? Знаешь, в магловских магазинах такой огромный выбор тканей, можно подобрать все, что хочешь… Получится просто здорово! — она вдруг запнулась и нерешительно глянула на Малфоя. — Ну… если ты, конечно, не против. Но, если что, я могу и в Косой переулок сходить, там тоже есть.
Даже не заметив ее замешательства, Люциус неспешно прохаживался по комнате.
— Нет, иди, куда сочтешь нужным. Мне кажется, что как раз в магловских магазинах выбор будет больше. Особенно в Лондоне, — кивнул он, а увидев ее удивленный взгляд, улыбнулся: — Что? Просто купи ткань. Шторы сделаем сами, это не сложно. Даже я знаю как.
И Гермиона счастливо рассмеялась.
Еще какое-то время они ходили по гостиной, внимательно осматривая ее, и планировали необходимые работы. Пока наконец, довольные и проголодавшиеся, не вышли прочь. Вышли легко и спокойно, будто эта комната была лишь еще одной частью дома, что, впрочем, соответствовало действительности. Страница страшного прошлого и впрямь оказалась перевернутой.
Вкуснющий обед, приготовленный заботливой Тибби, влюбленныесъели на открытой террасе с видом на парк. Они неспешно разговаривали о чем-то, когда Гермиона заметила, как напряженные черты лица Люциуса постепенно смягчаются, делая его заметно моложе. Сейчас он выглядел невероятно красивым. Таким красивым, что от взгляда на него даже перехватывало дыхание.
После обеда они направились в парк, где пьянящий ветер только что наступившей осени кружил вокруг опадающие листья, и долго гуляли там, нежно держась за руки. Оба чувствовали себя спокойными и умиротворенными, наслаждаясь общением друг с другом, будто бы в первый раз. Скоро они остановились у большого пруда, окруженного деревьями, чья листва только начала прощаться с летом, покрываясь золотом и багрянцем сентября. Стоящие на берегу деревца красиво отражались в подрагивающей ряби воды.
Гермиона опустилась на покрытую травой отмель, и Люциус присел рядом.
— Знаешь, когда я впервые поняла, что по-настоящему влюбилась в тебя? — неожиданно спросила она и, кажется, даже слегка испугалась своего вопроса.
— Я мог бы начать гадать, но чувствую, что тебе хочется сказать об этом самой.
Она улыбнулась.
— Когда ты починил девочке куклу. Помнишь? В музее. Это было так чудесно. Неожиданно и чудесно.
— Типично женское восприятие ситуации, — кривовато усмехнулся Малфой, отлично понимая, что для экс-Пожирателя Смерти вел себя в тот день на редкость мягко и чувствительно.
— На всякий случай, если ты не заметил… я вообще-то и есть женщина, — поддразнила его она и откинулась на спину.
— Неужели? — наклонившись, Люциус мягко коснулся губами ее рта. — Вообще-то я заметил… — он скользнул языком в приоткрытый рот Гермионы и чувственно пробежался им по деснам и внутренней поверхности щек, но потом отстранился. — Почему ты не рассказывала мне об этом раньше?
Она слегка повернула голову, подставляя шею его поцелуям, и улыбнулась.
— Потому что… поначалу не была уверена. Я поняла чуть позже…
— Продолжай… — губы Люциуса оставляли на нежной коже шеи горячие чуть влажные следы.
— Ну… понимаешь, когда…
— И когда? — с легкой насмешкой протянул Малфой. — Может, и понимаю, но хочу услышать от тебя.
Гермиона тихонько засмеялась, когда его язык медленно заскользил по ключице.
— Я поняла это, когда мы… Когда ты взял меня… в кабинете, после музея. Свирепый и разъяренный, — ее голос уже звучал глухо и даже слегка прерывался от нарастающего с каждым мигом вожделения.
— М-м-м… — протянул Люциус, ненадолго отрываясь от ее тела. — Помню-помню…
Он уже расстегнул пуговички блузки и восхищенно замер, обнаружив, что на Гермионе нет бюстгальтера. Однако ничего делать дальше не спешил, заставив наконец ее мучительно застонать: хотелось продолжения ласки! И только насладившись этим нетерпением, Малфой наклонился и втянул сосок в горячий жадный рот. Гермиона радостно выгнулась навстречу его губам и, уже теряясь в ощущениях, все же проговорила:
— Люциус, а ты?
— А что я?.. — глухо переспросил тот, продолжая ласкать грудь языком.
— Когда ты… — снова застонав, она прижала его голову к себе чуть сильней, но закончила фразу: — Когда понял, что… ну, понял про меня все… в самый первый раз?
Прервавшись, Малфой поднял голову и посмотрел ей в глаза. Брошенному соску сразу же стало неприятно холодно, но любопытство в Гермионе горело сильнее вожделения.
— Неужели сама не догадываешься? — голос Люциуса был удивительно мягок, но серьезен.
Она покачала головой.
— Может быть… После концерта, когда нес меня… Нет, не знаю…
Люциус загадочно улыбнулся и, обхватив ее лицо обеими руками, поднял его к себе. Он пристально уставился на Гермиону: так, что она даже слегка занервничала, почувствовав себя дурочкой. Но взгляд проникал, казалось, в самую душу.
— Гермиона, я понял, что влюблен в тебя как мальчишка с того самого момента, как ты подняла на меня глаза, натолкнувшись в магазине.
Ошеломленная, она едва смогла выговорить:
— То есть… еще во «Флориш и Блоттс»?
— Да, глупенькая моя девочка, конечно…
Удивленная донельзя, Гермиона почувствовала, как щеки ее багровеют, и смущено опустила голову, которую Малфой тут же прижал к своему плечу. Какое-то время они молчали, но потом он отстранился и, ухмыльнувшись, приподнял бровь.
— Ну а теперь… могу я, наконец, продолжить?
На что Гермиона впилась в его губы поцелуем, а потом легонько подтолкнула голову Малфоя вниз, снова направляя его к заждавшемуся соску.
И он горячо прильнул, ласково касаясь сморщенной ягодки губами и языком, и не используя зубы, как делал это обычно. Потом перешел ко второй. И сегодня Гермионе этого было достаточно — сегодня ей нужна была нежность, а не страсть. Уже скоро она почувствовала, как начал пульсировать клитор, и невольно слегка раздвинула ноги. Ловкие, проворные мужские пальцы тут же скользнули в трусики и нашли его — влажный и воспаленный от вожделения. Гермионе казалось, что все тело горит, а Люциус продолжал и продолжал мучить ее неспешными, мягкими, изысканными ласками, желание потеряться в которых было невероятным.
Оставляя дорожку поцелуев, он медленно опускался вниз, и Гермионе казалось, что она тает от этих горячих прикосновений. Громко застонав, она толкнула светловолосую голову еще ниже, туда, где жаждала его ласк сильней всего.
Малфой послушно опустился, попутно снимая с нее нижнее белье и приподнимая юбку выше. Отдавшись в его власть целиком и полностью, Гермиона откинулась на спину и тут же ощутила, как его язык скользнул внутрь и неторопливо закружил по плоти, старательно избегая уже почти болезненно пульсирующего клитора. Люциус будто нарочно игнорировал его. Еле заметно дернувшись, она резко втянула в себя воздух и прикусила губу.
Именно тогда он и коснулся набухшего узелка языком, а потом и втянул его в рот. Реакция последовала мгновенно: зажмурившись, Гермиона выгнулась и негромко вскрикнула — чувственный восторг уже подхватил ее своими волнами. Оргазм полыхнул яркой белой вспышкой за опущенными веками, и каждая косточка в теле словно бы растаяла, превратившись в странное желеобразное состояние.
Еще долго она не могла прийти в себя и тяжело дышала, не поднимая головы. И только когда тело перестала сотрясать дрожь, смогла слегка приподняться на локтях и сфокусировать взгляд. Люциус по-прежнему лежал между ее ног, подняв на нее глаза и лукаво ухмыляясь.
Счастливо рассмеявшись, Гермиона снова упала на спину.
— Нет… ты просто… невероятный бесстыдник. В самом деле.
— Судя по твоей реакции, я бы сказал, что тебе очень даже нравится мое… хм… бесстыдство.
Она снова засмеялась.
— И, что особенно примечательно, еще и на редкость высокомерный.
Малфой поднялся на ноги и глянул на нее сверху вниз.
— Ну… а в эту-то мою черту ты отчаянно влюблена, я уверен.
— Ладно, признаюсь: ты прекрасен даже в своем бесстыдстве… — Гермиона тоже поднялась и встала рядом с ним. — Теперь моя очередь… — она потянулась к ремню на брюках Люциуса, но тот сразу же остановил ее.
— Все в порядке. Не нужно. Я хотел насладиться твоим вкусом… и насладился.
Прижавшись к нему, Гермиона приподнялась на цыпочки. Их лица были сейчас близко-близко: так, что, казалось, даже дыхание стало общим.
— И как? Какая я на вкус? — соблазнительно полюбопытствовала она шепотом.
Малфой немного помолчал, глядя прямо в глаза.
— Как самое сладкое будущее.
Слегка удивленная, она смущенно улыбнулась.
— Как я уже говорила, мистер Малфой… в игре словами вам просто нет равных.
Ничего не ответив, Люциус взял ее за руку и повел обратно в дом.
______________________________________________________________________________
Остальная часть выходных прошла замечательно и спокойно. Гермиона сама приготовила воскресный обед, позволив Тибби потихоньку начать наводить порядок в открытой гостиной. Вспомнив их первую совместную трапезу, она пожарила говяжьи стейки, памятуя о том, какую именно степень поджарки заказал тогда Люциус. И удовлетворенно улыбнулась, глядя, с каким аппетитом он поглощает приготовленное ею мясо.
Воскресенье они тоже провели вдвоем, перемежая долгие разговоры занятиями любовью. Во время которых Гермиона уж точно не осталась в долгу и с лихвой отплатила за жаркие субботние ласки.
А в понедельник, когда оба разошлись по своим делам, она специально вышла из дома после Люциуса, снова взяв виолончель с собой. За последние дни ей все-таки удалось найти адрес мастерской опытного и авторитетного реставратора струнных инструментов, который, как она надеялась, сможет вернуть старинной виолончели былую славу. Поэтому в обеденный перерыв Гермиона поднялась в магловский Лондон и, взяв такси, доехала до мастерской. Уже скоро она беседовала с высоким надменным человеком по имени Уилфред Бессамер. Увидев принесенный инструмент, глаза мастера-реставратора увеличились настолько, что, казалось, вот-вот могут выскочить из орбит.
— Мадам, пожалуй, это самая удивительная вещь, которую когда-либо приносили в мою мастерскую. Могу я спросить, откуда у вас оказался такой невероятный инструмент?
— Боюсь, что не смогу сказать вам много, поскольку и сама не знаю, как он попал к предкам нынешнего его владельца. Я, конечно, постараюсь узнать хоть немного больше, но сейчас у меня очень мало информации. Полагаю, виолончель находится в их семье вот уже много лет.
— А вы не возражаете, если я спрошу, кто этот человек? — он почти пожирал виолончель взглядом.
— М-м… боюсь, что и назвать его имя я тоже не смогу. Но, если вас это утешит, он — не тот, кто известен широкой общественности.
— Хотите сказать, что он даже не знаменитый музыкант? — во взгляде мастера ясно мелькнуло разочарование.
— Насколько я знаю, нет.
— Очень жаль… Для того чтобы музыкальный инструмент жил, на нем нужно играть. А этот человек… — он запнулся. — Я хотел сказать, ваш муж, не так ли? Он хотя бы изредка играет на ней?
Покраснев, Гермиона опустила голову:
— Мы… не женаты… И, насколько мне известно, в последнее время — нет, не играет.
— Понятно… Ну что ж…
Гермиона видела, что реставратору безумно любопытно, откуда у молоденькой девушки смогла оказаться виолончель Страдивари, и вдруг подумала, что он может заподозрить ее в причастности к каким-то преступлениям, тем более что тот добавил:
— Может быть, ваш партнер планирует затем предложить инструмент какому-нибудь выдающемуся виолончелисту? Это бы многое объяснило.
— Нет, думаю, нет. И очень надеюсь, что после реставрации он будет играть на виолончели сам.
— Хм… Вы же сказали, что он не является профессиональным музыкантом. А находиться в руках какого-то дилетанта… простите, но это было бы оскорблением для инструмента великого Страдивари… — несколько снисходительно заметил Бессамер.
Замечание его почти взбесило Гермиону своей невежливостью, но ей удалось сдержаться. Будучи реалисткой до мозга костей, она прекрасно понимала точку зрения реставратора, хотя думать о Люциусе, как о дилетанте, очень не нравилось.
Поэтому уверенно возразила:
— О… уверена, что этот человек может стать музыкантом, да и вообще может освоить все, что угодно. Особенно, когда настроен достаточно серьезно.
Бессамер пренебрежительно усмехнулся.
— Моя дорогая, чтобы овладеть виолончелью требуются годы, и это я не говорю о виртуозном владении, а о весьма скромном. Если же речь идет о серьезных успехах, то… даже одного усердия мало, нужен еще и безусловный исполнительский талант… — его взгляд с сожалением упал на лежащий перед ним инструмент.
— Не переживайте, я уверена, что он сможет найти способ, чтобы как-то… облегчить себе процесс обучения, — Гермиона загадочно улыбнулась.
Непонимающе приподняв брови, реставратор промолчал, и она уверенно закончила:
— Во всяком случае, я очень надеюсь, что вы сможете восстановить ее.
Благоговейно дотронувшись до виолончели, Бессамер негромко выдохнул:
— Для меня это станет честью. Могу гарантировать, что сей прекрасный инструмент завоюет пристальное внимание не только мое, но и всей моей команды, а в ней, должен заметить, работают замечательные специалисты, поверьте, — улыбка, появившаяся на его губах, явно отдавала самодовольством.
Подписав несколько документов, обеспечивающих сохранность виолончели, Гермиона уже направилась к выходу, когда вдруг вспомнила, что позабыла еще об одном и обернулась к Бессамеру.
— Да, и… постарайтесь сделать так, чтобы о неожиданном появлении у вас на реставрации инструмента Страдивари знало как можно меньше народу. Мы не хотим огласки. Пожалуйста, не распространяйтесь об этом особо.
Тот бросил на нее еще один любопытный взгляд, но понимающе кивнул. Гермиона улыбнулась и наконец вышла.
«Бессамер сказал, что работы займут несколько месяцев, и закончит он, если все сложится нормально, перед Рождеством. Боже, какой замечательный подарок тогда бы получился!» — думала по дороге в Министерство магии обнадеженная Гермиона.
______________________________________________________________________________
Остаток рабочего дня пролетел быстро и в конце концов пришло время возвращаться домой. Она уже привела в порядок рабочий стол и собиралась направиться в атриум, но остановилась. Столкнуться с целой толпой сослуживцев и стоять длиннющую очередь к камину не хотелось ужасно, и Гермиона решила аппарировать в Малфой-мэнор прямо отсюда. Встав посреди кабинета, она взяла в руки палочку, крутнулась на месте и с тихим хлопком исчезла.
Приземлившись, Гермиона с удивлением осознала, что смогла удержаться на ногах, и попыталась сфокусировать взгляд и понять, где же на этот раз оказалась. К огромному своему удивлению, она увидела, что стоит прямо в доме посреди огромного холла на первом этаже, и не сдержала радостного смеха.
Люциус, появившийся в дверях гостиной почти сразу же, удивленно протянул:
— Привет… — он был явно доволен увиденным.
Гермиона оглянулась.
— Представляешь, сегодня я аппарировала прямо сюда… — смущенно сообщила она ему.
— Да уж вижу, — Малфой приблизился, чтобы обнять ее.
— Но это же… так чудесно!
Люциус наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Конечно.
Они прошли в гостиную, где Люциус налил им выпить. В камине по обыкновению летнего времени горел декоративный огонь, но Малфой взмахнул над ним палочкой, и Гермиона сразу же ощутила, как тело охватывает живительное тепло.
— Думаю, настоящее пламя не помешает, вечера уже стали прохладней…
— Да… так намного лучше. Для этого времени года и впрямь довольно прохладно… Кстати, какое сегодня число? Десятое сентября? — она вдруг ненадолго остановилась. — Боже мой, я совсем забыла! Надо же, как странно… — Гермиона снова замолчала и о чем-то задумалась.
Люциус глянул на нее с любопытством.
— Что странного?
— Ну… — смущенно протянула Гермиона, не уверенная, что для него это будет важно.
— Продолжай.
— Просто… чуть больше, чем через неделю… будет мой день рождения.
Малфой удивленно приподнял брови.
— В самом деле? И полагаю, что тебе, как и моему сыну на будущий год, должно исполниться двадцать три?
— Да, — покраснев, Гермиона опустила голову. Слова Люциуса невольно подчеркнули их разницу в возрасте, о которой она никогда не думала, но которая сейчас казалась такой очевидной.
Немного помолчав, он протянул с насмешливым высокомерием:
— Мда… дорогая, ты действительно просто какой-то животворящий бальзам для моего мужского эго.
Гермиона шутливо ударила его по плечу, которое он, притворно сморщившись, потер.
— Будешь так себя вести — никаких подарков не дождешься! — с напускной суровостью предупредил Малфой, но на губах его играла улыбка.
— И ладно, — она прижалась к нему. — Не нужно мне ничего. Ведь все, чего я хочу, у меня уже есть.
Улыбка его стала еще шире.
— Хм… Уверен, что смогу придумать что-нибудь новенькое.
Тоже улыбнувшись в ответ, Гермиона села рядом и прислонилась головой к его плечу, но мысли ее блуждали далеко.
«Это будет мой первый день рождения за целую вечность, который я проведу не с Роном и Гарри, проведу не с другими моими друзьями…» — внутри вдруг болезненно кольнуло что-то, и Гермиона ощутила какую-то непонятную пустоту. Она повернулась к Малфою, глубоко вдохнула его запах, и знакомый аромат любимого всей душой мужчины наполнил ноздри. Чувство пустоты… прошло.
______________________________________________________________________________
На следующий день Гермиона, как обычно, пришла на работу. Она воодушевленно занималась делами и что-то строчила на пергаменте, когда в кабинет, предварительно постучав, заглянул Гарри Поттер. Часы показывали одиннадцать утра.
— Привет, Гермиона!
Та вскинула голову и тут же расплылась в широкой улыбке.
— О-о… здравствуй, Гарри!
Приятель по-прежнему стоял в дверях, но лицо его было спокойным и расслабленным.
— Так, насколько я помню, ты приглашала меня на кофе. Как насчет прямо сейчас?
Гермиона не могла перестать улыбаться.
— С удовольствием. Чего зря время терять… — она поднялась из-за стола, набросила плащ и вместе с Гарри вышла из кабинета.
А по дороге почти с удивлением обнаружила, что беседует с ним совершенно так же, как и в старые добрые времена. Легко и непринужденно. Они говорили о каких-то мелочах, не имеющих особого значения, но это было и неважно. Они просто говорили, и это было… чудесно. Скоро они зашли в небольшое кафе в Косом переулке, где оба заказали себе вместо кофе по порции сливочного пива. И оно тоже напомнило Гермионе счастливые моменты давно минувших дней, проведенных в Хогсмиде.
Дожидаясь заказа, они снова болтали о чем-то, когда Гарри сунул руку в карман и достал небольшой сверток, завернутый в подарочную упаковку, и яркую открытку. Гермиона пристыжено опустила голову. На самом деле она была невероятно тронута, тем более тронута, что этим сумасшедшим летом сама просто-напросто забыла о дне рождения Гарри.
— Тебе не нужно было… Мне так неловко, — пробормотала она, чувствуя, как глаза начинает покалывать от слез.
Но тот протянул сверток ей.
— Это от нас… с Джинни.
— Спасибо, Гарри, — еле выговорила Гермиона.
Прежде чем ответить ей, старый друг вздохнул.
— Мне очень жаль, что между нами возникла эта… напряженность. Не хочу продолжать отношения с тобой в том же духе, Гермиона. И Джинни тоже не хочет. Просто… для нас принять эту ситуацию оказалось… трудно. Очень трудно. Пойми… — они оба помолчали, но потом Гарри продолжил: — Но я стараюсь, правда. И буду стараться дальше.
На губах Гермионы появилась мягкая улыбка.
— Я знаю, Гарри, и очень рада твоему решению, — она потянулась через стол и коротко сжала его руку. — И прошу, не прекращай попытки. Старайся дальше.
Гарри Поттер открыто улыбнулся в ответ.
Теперь они уже пили сливочное пиво в абсолютно мирном молчании, пока любопытство Гермионы не взяло над ней верх.
— Как там Рон?
— Гм… был немного помят после пятницы, но теперь в порядке. Если уж честно, думаю, что эта встряска помогла ему понять, что нужно перевернуть страницу и двигаться дальше. Просто… я же не знаю точно, что там у вас произошло в тот вечер.
Гермиона глубоко вздохнула.
— Ох… Просто Рон уже был пьян, когда подошел. К сожалению, до этого он еще не видел нас… вместе. И ты же его знаешь… он начал вести себя очень вызывающе. Люциус, конечно, старался не реагировать, но Рон подкалывал его — то мной, то Волдемортом, то Драко… Ну а потом и просто спровоцировал на дуэль. Начал кидать проклятия… одно за другим. Но Люциус лишь защищался, выставив щит, от которого заклинания Рона только отскакивали. В конце концов он использовал какое-то заклятье, оно вызвало огонь, и Люциус принял его на ладонь. Я видела, что ему очень больно, но со стороны это выглядело… восхитительно. Люциус, удерживая пламя, приблизился к Рону почти вплотную.
— Ничего себе… Силен черт.
— Да. Это так, — от слов приятеля Гермиона почувствовала смесь гордости и смущения.
— И что было потом?
— Я… точно не знаю… Они стояли далеко, и я не слышала…
— Думаю, что Малфой сказал ему что-то… очень неприятное.
Гермиона и сама смутно подозревала нечто подобное и потому возражать не стала. Она знала, на что способен Люциус Малфой, особенно, когда разъярен и спровоцирован.
— Мне кажется, что они оба наговорили гадостей, Гарри. Ситуация была ужасная. Я не извиняю Люциуса, но и Рон вел себя безобразно.
— И тогда Малфой заехал ему по носу.
Гермиона вздохнула.
— Да… — она посмотрела на него в упор. — Надеюсь, ущерб ему нанесен не очень долгосрочный?
— Если что и пострадало у Рона серьезно, то только гордость, — невесело усмехнулся Гарри. — Смешно, правда? Один из самых сильных волшебников Британии в итоге победил соперника путем банального удара кулаком!
Оба не удержались и рассмеялись.
— Ну… это был не банальный удар, а очень эффектный апперкот, — теперь Гермиона уже не улыбалась, только пристально смотрела на старого друга. — Поверь, Люциус — удивительный человек, Гарри, он необыкновенный. И я очень счастлива с ним…
Опустив глаза, Гарри Поттер коротко кивнул, собрал свои вещи и медленно ответил:
— Извини, мне уже пора. С наступающим днем рождения, Гермиона. Я уезжаю и боюсь, что не смогу поздравить тебя в этот день. Но мы же сможем собраться позже, правда?
С легким сердцем она тоже поднялась из-за стола.
— Это будет здорово! Счастливой тебе поездки, Гарри. И огромное спасибо за подарок. И тебе, и Джинни. Передавай ей от меня привет.
Тот кивнул.
— Конечно, передам, — он наклонился и чмокнул ее в щеку. — Пока, Гермиона.
А счастливая Гермиона еще долго улыбалась, глядя вслед своему лучшему другу. И жизнь казалась ей прекрасной.
Закончив работу, она снова смогла аппарировать прямо в холл Малфой-мэнора, где ее встретили запах ужина, бокал с «Чарующим светом» и сильные руки Люциуса Малфоя.
========== Глава 53. Подарки на день рождения ==========
http://www.pichome.ru/image/Uov - иллюстрация к гл.53
Время, которое Гермиона делила между работой, Малфой-мэнором, редкими встречами с друзьями и посещениями своих родителей, теперь текло неспешно и размеренно. Она была благодарна Люциусу, что он никогда не возражал против ее общения с другими людьми, воспринимая периодическое отсутствие дома достаточно спокойно. И это даже немного удивляло, ведь она знала, насколько сильны в нем инстинкты собственника. Но Люциус молчал, ничем не обнаруживая своего недовольства. Казалось, в тот вечер, на приеме у Шеклболта, он выплеснул всю свою ревнивую ярость и… успокоился. Другой вопрос, что, встречаясь с друзьями или приходя к родителям, Гермиона сама все чаще и чаще ловила себя на мысли, что ей не терпится вернуться скорее домой. И это тоже удивляло, ведь раньше она не замечала за собой такую черту, как домоседство. А вот сейчас почему-то стала торопиться.
В свою очередь и Люциус редко куда-то выходил вечерами, хотя несколько его приятелей и начали посещать иногда Малфой-мэнор.
Все они оказались достаточно приятными людьми, тоже волшебниками, в основном знакомыми с Люциусом по бизнесу, и слегка напрягшаяся на первых порах Гермиона вдруг обнаружила, что компания их может быть интересной и даже порой увлекательной. На самом деле… больше всего ее радовало то, что среди них не было никого, кто раньше обладал бы репутацией Пожирателя смерти.
Как-то вечером, после того, как их покинул один из бизнес-партнеров Люциуса, Фредерик Ренклод, они мирно сидели в гостиной, и Гермиона решилась задать вопрос.
— Скажи, а мистера Ренклода можно назвать твоим другом?
И тут же почувствовала, как он ухмыльнулся, хотя, прислонившись головой к плечу Малфоя, и не видела его лица.
— Нет… конечно же, нет, — он негромко рассмеялся.
— Почему бы тебе как-нибудь не пригласить своих друзей на обед? Я бы хотела познакомиться с ними.
Некоторое время Люциус молчал.
— Почему ты думаешь, что есть кто-то, кого бы я хотел пригласить сюда?
— Просто твоя общительность общеизвестна. О приемах в Малфой-мэноре писали даже в газетах.
— Это было очень давно. У тебя несколько устаревшая информация, Гермиона, — с легким поддразниванием укорил ее он. — Ты прекрасно знаешь, что с тех пор в моей жизни изменилось очень многое…
— Да? И когда же это было? — в тон ему отозвалась та.
— До возвращения Темного Лорда. До войны… до развода.
— Люциус, но ты же знал так много людей. И не все они относились к последователям Волдеморта. Среди них были и те, с которыми тебя связывали дела, какие-то общие проекты, в конце концов, просто интересное общение. И наверняка до сих пор остались знакомые, с которыми все это связывает и сейчас. Почему бы с ними не начать общаться чуть ближе?
Он вздохнул.
— Видишь ли, если речь идет о настоящих друзьях, а не просто о знакомых или приятелях, то их я выбираю очень тщательно. И не сказать, чтоб легко. Во всяком случае, в последнее время не появилось никого, кого можно было бы назвать другом. Да и в прошлом большинство так называемых друзей у меня было в то время, когда я еще являлся… скажем так, социально значимым участником сообщества… а все те, кто развлекался у нас на приемах были в основном друзьями Нарциссы. В любом случае, это не друзья, а так… Не думаю, что сейчас буду рад кого-то из них увидеть. И не хочу возвращаться к этим знакомствам. Поверь, мне и не особо нужен кто-то. У меня есть ты.
Повернувшись, Гермиона уставилась на него.
— Конечно, делай так, как тебе хочется… но… ты очень незаурядный человек… И я просто боюсь, что, отказавшись от общения, ты можешь заскучать. Или устанешь от меня. Я не хочу этого, Люциус. Тем более что в мире есть множество замечательных интересных людей, общение с которыми даст тебе тоже многое. Ты должен жить в полную силу, и я знаю, ты сможешь! Прошу, не отгораживайся от людей. Не избегай их!
Малфой выглядел почти обиженным.
— Я же не от тебя отгораживаюсь.
— Понимаю… И я счастлива тем, насколько хорошо нам с тобой. Просто… у меня есть друзья. Там, за пределами поместья. А на приеме я увидела, как люди тянутся к тебе. Им интересно общаться с тобой, знать твою точку зрения на что-то происходящее. Прошу, не бойся подпустить к себе кого-то. Я же не собираюсь бросать Гарри, Джинни и других своих близких друзей только потому, что полюбила тебя. Наоборот! Надеюсь, что когда-нибудь, пусть и не сейчас, пусть много лет спустя, они смогут стать в некотором смысле нашими общими друзьями.
Люциус нахмурился, выражение его лица неуловимо изменилось и стало каким-то странным. Он опустил глаза, не в силах встретиться с Гермионой взглядом.
— Прошу тебя… не спеши. Не стоит спешить с такими сложными вопросами.
— Ох же… Прости-прости, я не это имела в виду. И не хотела тебя обидеть. Я не прошу спешить, просто… хочу, чтобы ты знал: мы с тобой легко сможем сосуществовать с другими людьми, а не только друг с другом. И я верю, что это так, даже если сейчас такой поворот событий и кажется тебе нереальным.
— Странное ощущение… — Малфой взглянул на нее с любопытством. — Несколько лет назад, да что там лет, даже несколько месяцев назад, если бы кто-нибудь, будь это кто угодно, осмелился указывать мне, что делать, я бы не раздумывал и мгновенно приложил бы к его шее свою палочку, угрожая заклять чем-нибудь страшным.
Ответом на столь категоричное заявление стал не менее любопытный взгляд Гермионы.
«Нет… все-таки он — очень сложный, но и необыкновенный человек… И я по-настоящему очарована им».
Она вдруг повернулась и, подняв ногу и перебросив ее через Малфоя, без единого слова уселась к нему на колени. Продолжая молчать, Гермиона рукой скользнула в карман его мантии и нашла там то, что хотела найти. Его волшебную палочку. Люциус нахмурился в замешательстве, но позволил взять себя за руку и обернуть вокруг палочки пальцы. Продолжая удерживать его руку, Гермиона медленно подняла ее и поднесла кончик к своей шее, чуть ниже подбородка. Оба молчали, только дыхание стало глубоким и прерывистым.
— А теперь, Люциус? Что теперь? — спросила наконец Гермиона.
Малфой сузил глаза. Сидя на коленях, она чувствовала его возбуждение, сомнений в этом не было. Но внешне он по-прежнему оставался удивительно спокойным.
А когда заговорил, голос его прозвучал глухо и отрывисто:
— Нет… все-таки ты самая необыкновенная женщина, которую я знаю.
Гермиона слегка отклонила голову назад, словно бы подставляясь его палочке еще сильней.
— Это ты… делаешь меня такой… — и поразилась, как низко и чувственно прозвучал собственный голос.
Продолжая смотреть ей в глаза, Люциус задумчиво (так, будто говорил сам с собой) произнес:
— Ты настолько необычная, настолько завораживающая, что теперь я даже боюсь рисковать и наделать каких-нибудь ошибок… Боюсь снова оказаться в Азкабане… ведь это будет означать разлуку с тобой. А я… уже не смогу жить без тебя…
Он медленно убрал палочку от ее шеи и опустил чуть ниже. Гермиона не сводила глаз с его лица, но почувствовала, как в одежде что-то меняется, и посмотрела вниз. Пуговички блузки расстегивались сами собой, постепенно приоткрывая тело. Уже скоро та распахнулась, и грудь Гермионы осталась лишь в бюстгальтере. Дышать стало еще трудней, кожа начала гореть, а вслед за нею, казалось, и воспламеняется все тело, желая прикосновений Люциуса.
С непроницаемым выражением лица тот поднял глаза, но так и не дотронулся. Это сводило с ума, и она не выдержала, тихонько застонав и снова запрокинув голову назад. Малфой едва заметно шевельнул палочкой еще раз, заставив Гермиону ощутить, как расстегнулся на спине лифчик.
Теперь она жаждала только одного: поскорей почувствовать на себе его руки. И поэтому послушно позволила стянуть с плеч одежду, снимая которую Люциус задел рану на забинтованной до сих пор ладони и негромко зашипел от боли. Взгляд Гермионы тревожно метнулся к его лицу, но Малфой успокаивающе качнул головой.
Раздевшись, Гермиона прикрыла глаза и замерла в ожидании, когда вдруг почувствовала, как покалывание, похожее на легкий удар током, заставило соски пульсировать. Ничего не понимая, она резко втянула в себя воздух, но ощущение покалывания не проходило, оно становилось лишь сильней. И это невероятно возбуждало.
Волшебница распахнула глаза и посмотрела вниз. Причина теперешнего состояния оказалась очевидной: Люциус наставил на ее грудь волшебную палочку и едва заметно кружил ею от одного соска к другому. А потом поднял взгляд на Гермиону и лукаво улыбнулся. Та улыбнулась в ответ.
Сегодня они впервые использовали в любовных играх магию. Никогда еще ни Люциус, ни Гермиона не делали этого, словно опасаясь, что волшебство, вмешавшееся в физиологию, каким-то образом нарушит полноценность их слияния, как-то принизит значение той чудесной близости, что всегда случалась между ними. И только теперь, когда прошли долгий путь, когда открылись друг другу целиком и полностью, обнажив один перед другим даже самые темные глубины своего «я», они могли позволить своей истинной, магической сущности дополнить мир их любви.
Люциус поднес палочку чуть ближе, и возбуждающее покалывание стало еще немного сильней, теперь оно напрямую отдавалось в уже пульсирующий клитор. Ощущение это было новым и невероятно приятным, но вот беда, Гермиона знала, что никакая (пусть и самая замысловатая) магия не сможет заменить ей прикосновение его рук, его губ, тела. И потому взмолилась:
— Хватит… Дотронься до меня, Люциус. Сам! Прошу тебя… прикоснись же ко мне.
Ухмылка Малфоя стала еще шире.
— Как скажешь, дорогая. Я всего лишь хотел, чтобы ты знала: моя волшебная палочка никогда не причинит тебе боли… — он качнул рукой в последний раз, и Гермиона не удержалась от стона. — И может использоваться только для того, чтобы доставить все новое и новое наслаждение…
Благодарная Гермиона наклонилась к его губам и уже впилась в них жадным глубоким поцелуем, путаясь пальцами в длинных светлых прядях волос, когда услышала негромкий стук. Это упала и покатилась по полу волшебная палочка.
Слегка отстранившись, Гермиона опустила правую руку и быстро расстегнула ремень Люциуса, а заодно и брюки, высвобождая уже напрягшийся член. Она посмотрела вниз. Его возбужденная плоть была великолепна: выгибаясь между их телами, член слегка покачивался и словно бы ждал ее. Не в силах больше сдерживаться, Гермиона приподнялась и начала потихоньку опускаться на него. Медленно. Намеренно не торопясь. И остановившись почти сразу, как только во влагалище проникла головка. Гермиона замерла, тихонько раскачиваясь вперед и назад, и посмотрела Малфою в глаза, уже зная, что прочтет сейчас в его взгляде. Наступила ее очередь лукаво ухмыляться и дразнить своего мужчину.
И не ошиблась! Взгляд Люциуса туманился, и все, на что он оказался способен — это еле слышно прошептать:
— Ну же… Пожалуйста…
Поначалу Гермионе показалось, что она ослышалась. Еще никогда в жизни он не умолял ее. Не отводя взгляда, она опустила голову чуть ниже, а затем, имитируя его протяжный высокомерный тон, который слышала так часто, задала вопрос:
— И что это было?
В ответ Малфой смог только глухо застонать. Она знала, что он из последних сил сдерживается, чтобы не взять инициативу в свои руки и одним коротким мощным рывком не насадить ее на себя. Но как же хотелось услышать от него это слово еще раз! Гермиона почти коснулась губами его уха и прошипела, словно змея:
— Я не слышу тебя… Что ты сказал?
— Я сказал… — голос его был низким и почти сердитым, — п… пожалуйста.
Как можно было отказать столь отчаянной просьбе? И Гермиона послушно начала опускаться, наслаждаясь ощущением того, как растягивается дюйм за дюймом наполняемое влагалище, как ей становится чуточку больно, но как приятна эта боль. С губ невольно слетел счастливый смех, когда наконец-то она опустилась полностью. Гермиона снова посмотрела на него и задохнулась, увидев в его взгляде обжигающую страсть, блестящий от бисеринок пота лоб и услышав тяжелое прерывистое дыхание.
Это зрелище сводило с ума, заставляя внутренности сжиматься в предвкушении блаженства, и Гермиона закусила губу, пытаясь подавить стон. Затем так же медленно поднялась, плотно сжимая мышцы и глядя, как Люциус откидывает голову назад и хрипло бормочет что-то. Ликующая улыбка осветила ее лицо.
«Он мой! Мой! Полностью мой…»
Она снова скользнула вниз, уже начиная двигаться быстрей, настойчивей. И ощущая, как в глубине тела нарастает обжигающая потребность в разрядке. Услышала, как с губ Люциуса сорвалось ее имя. Сорвалось, словно мольба или мантра, отражаясь от стен эхом. Не останавливаясь, Гермиона нашла его правую руку и опустила меж своих ног, заставив Люциуса дотронуться до клитора. К счастью, тот не нуждался в инструкциях, и длинные сильные пальцы тут же закружили по воспаленному бугорку.
Понадобилось лишь несколько прикосновений, чтобы оргазм накрыл ее с головой. Гермиона еще продолжала двигаться, приоткрыв в безмолвном крике рот, когда почувствовала, как теплые толчки семени извергаются в пульсирующую плоть, и уже скоро тяжело опустилась на него в последний раз. Вцепившись Люциусу в волосы, она крепко прижалась и уткнулась ему в шею. Собственного тела не ощущалось. Оно будто парило где-то. Там… растворившись в блаженной невесомости.
Какое-то время они молчали, продолжая прижиматься друг к другу. И только тяжело дышали. Оба были горячими и взмокшими от пота. Люциус так вообще до сих пор оставался одетым, но все это не имело никакого значения. Ни для нее. Ни для него.
В конце концов Гермиона подняла к нему лицо.
— Сказать по правде, я проголодалась. Давай поедим что-нибудь.
Они уютно расположились на кухне и уже заканчивали с поздним ужином, когда Малфой вдруг невозмутимо (как бы, между прочим) заметил:
— По-моему… твой день рождения уже завтра.
Гермиона ухмыльнулась. С того раза она больше не упоминала об этом. Да, собственно говоря, и сама была так откровенно счастлива, так спокойна в эти дни, что даже не задумывалась о желании или необходимости какого-то праздника, будь то и свой день рождения. Поэтому и сейчас не стала заострять внимание на этой теме. Только, кивнув, коротко ответила:
— Угу.
Встав со стула, Люциус подошел и обнял ее.
— Предлагаю отпраздновать его здесь, дома, — с некоторой надменностью завил он, но потом к удивлению Гермионы добавил: — Ты не против?
Та опешила и немного помедлила, прежде чем ответить.
— Боже мой, конечно. Я хотела бы этого, ты же знаешь. Ну… то есть, я имею в виду, что мне очень хорошо здесь, и я радуюсь возможности побыть дома. Даже понимая, что это немодно и дни рождения обычно празднуют в каких-то шумных местах, но… это не ко мне. Я люблю, когда мы в поместье. Правда.
— М-м-м… — невнятно отреагировал Люциус, хотя тут же поправился и уточнил: — Как ты планируешь провести день?
— Ну, собираюсь поработать в обычном режиме, но потом, после обеда, хочу встретиться с подругами. Где-то около четырех дня. Посижу с ними немногого, что-нибудь выпьем. Может, присоединишься к нам? Думаю, эти две красотки будут рады увидеть тебя снова, — последнюю фразу Гермиона произнесла, внимательно глядя ему в глаза.
— О… боюсь, что не смогу. У меня назначена встреча с мастером-краснодеревщиком по поводу панелей в гостиной. Ты же вернешься часам к семи?
— Конечно. Я посижу с ними совсем недолго и вернусь уже к половине шестого. Не хочу праздновать свой день рождения без тебя. Да и вообще… любой свой день не хочу проживать без тебя!
Малфой улыбнулся.
— Вот и славно. Ладно… пойдем. Уже пора спать, — и, обвив руку вокруг ее талии, повел Гермиону наверх.
______________________________________________________________________________
Девятнадцатое сентября, день рождения Гермионы, встретило ее чарующим ароматом ранней осени и пробивающимися сквозь шторы золотистыми лучами солнца, которое только-только начало подниматься из-за горизонта. Она повернулась на бок, наткнулась на пристальный взгляд завораживающих серых глаз, и лицо ее невольно расплылось в широкой улыбке.
— С днем рождения, — улыбнулся в ответ Люциус.
Гермиона потянулась, чтобы поцеловать его.
— Скажи лучше: с самым счастливым днем рождения.
Несколько минут они просто лежали. Смотрели один на другого, иногда поглаживая по рукам или же ласково убирая с лиц упавшие пряди волос.
Но потом Люциус вдруг стремительно перевернулся и, продолжая глядеть прямо в глаза, погрузился в нее одним сильным глубоким толчком. И Гермиона со стоном выгнулась ему навстречу, обнимая и притягивая к себе. Немного выждав, он начал осторожно двигаться, каждым своим проникновением поглаживая клитор и подводя ее к самому пику чувственного восторга. Времени много не понадобилось, и уже скоро в прохладный утренний воздух они выкрикнули имена друг друга, задыхаясь при этом от огромной всепоглощающей нежности.
А потом Люциус поднялся с постели и протянул ей руку.
— Пойдем со мной.
Он быстро надел пижаму, набросил сверху мантию и вывел Гермиону из спальни, потянув ее за собой из дома. Уже скоро старинное здание Малфой-мэнора осталось позади, а Люциус все продолжал и продолжал тянуть Гермиону дальше. В парк. Поняв, что ее ожидает сюрприз, вопросов волшебница не задавала, но пару раз, волнуясь и любопытствуя, не смогла удержаться от нервных смешков.
Когда они приблизились к тому самому озеру в глубине парка, Люциус приостановился и, шагнув ближе, закрыл ее глаза ладонями. Потом наклонился и чувственно прошептал:
— Не подглядывай.
Гермиона вздохнула, и Малфой повел ее дальше.
Наконец они пришли. Послышался негромкий плеск воды. Люциус медленно убрал ладони и снова прошептал:
— А теперь можешь открыть…
Боязливо моргнув, Гермиона посмотрела перед собой — на озерную гладь — и поначалу ничего не увидела. Но потом присмотрелась: в свете утренней зари по воде плыл лебедь.
Нет, конечно же, на озере жили несколько лебедей — белых благородных птиц, и она уже не раз видела их, но этот… этот был совсем другой.
Он был самым красивым существом, когда-либо увиденным ею.
С первых минут ей показалось, что этот лебедь — черный, но потом, лишь только солнечный свет коснулся его блестящих перьев, Гермиона увидела их глубокий рубиновый оттенок, играющий в лучах, словно драгоценный камень. И сразу поняла, кто находится перед ней.
— Это Рубиновый Лебедь, — пояснил Люциус.
— Я вижу… — с трудом выговорила она.
Рубиновый Лебедь был одним из самых редких и самых легендарных мифических существ во всем мире. Их уже почти не встречалось в дикой природе, а только в магических заповедниках (в большинстве своем, частных). По слухам, их магия могла подарить владельцу лебедя покой и любовь, разрушить которые было не в силах уже ничто.
Пораженная Гермиона с трудом отвела взгляд.
— Я… не могу поверить глазам… Как ты смог отыскать его?
По губам Люциуса скользнула мягкая улыбка.
— Это было нелегко, но… У меня все же есть кое-какие связи, так почему бы ими не воспользоваться. Еще мне очень помогла твоя милая приятельница — мисс Лавгуд. Которая была счастлива освободить это чудесное существо от пребывания в крошечном, надолго замерзающем пруду, расположенном в сибирской тайге. Она знала, что здесь ему будет намного лучше.
— Но они же… такие редкие… и их магия… уникальна.
— Согласен, — Люциус кивнул. — И ты достойна стать его хозяйкой.
Приподнявшись на цыпочки, она заставила Малфоя наклониться и приникла к его губам глубоким поцелуем.
— Спасибо, я так благодарна тебе, — глаза начало щипать. — Он прекрасен.
— Так же, как и ты, — коротко ответил Люциус и повернулся, чтобы отвести ее домой.
Они уже сели завтракать, а Гермиона так и не могла найти слов: эмоции и безмерная благодарность переполняли ее. Она положила себе мюсли, залила их молоком и уже взяла салфетку, чтобы разложить на коленях, когда увидела то, что снова заставило ее ахнуть от удивления.
На столе, под салфеткой, лежал браслет. Крупный, тяжелый, с многочисленными рубинами и бриллиантами. Они сверкали в золоте оправы и собирались к центру в красивый причудливый узор. Именинница в шоке уставилась на Малфоя, который промолчал и лишь улыбнулся.
— Даже не знаю, что сказать… — пробормотала она.
— Тогда молчи… Ничего страшного, — он вернулся к завтраку.
Некоторое время они действительно молчали, но потом Гермиона поняла, что наконец-то может говорить.
— Люциус… ты… О, боже, это уже слишком. Слишком много подарков… Я не могу, меня переполняет столько всего… — она не выдержала и расплакалась.
Тот подошел кней, вытер слезы большим пальцем, а потом взял браслет со стола и надел его на руку Гермионы. Старинное массивное украшение удивительно гармонично смотрелось на тоненьком и хрупком запястье.
— Спасибо тебе огромное… еще раз, — продолжая шмыгать носом, проговорила Гермиона.
— И еще раз… пожалуйста, — ласково и спокойно ответил Малфой.
Слегка напряженная от избытка эмоций атмосфера наконец-то начала потихоньку таять. На смену ей постепенно приходило ощущение глубокого спокойного счастья.
— Думаю, мне уже пора идти… — скоро вздохнула Гермиона.
— Раз пора, то иди… — кивнул Люциус с еле уловимой неохотой.
— Можно я сегодня пойду на работу в нем? — нерешительно спросила она, глядя на браслет, украшающий запястье.
— Нужно.
Про себя она улыбнулась этому неисправимому «малфоевскому» высокомерию, ему просто необходимо было продемонстрировать всему миру, кому именно принадлежит Гермиона Грейнджер. Не сказать, чтобы ее напрягало это, скорее наоборот, порой Гермиона просто упивалась тем, какой он собственник.
«Он не идеален. Он живой человек, со своими слабостями и недостатками. И путь наш к теперешнему пониманию, к доверию был долгим и трудным. Но мне не нужен никто другой. Только он!»
Как ни странно, но от этих мыслей настроение у Гермионы стало еще прекрасней. Она быстро поднялась наверх, переоделась, а потом, поцеловав Малфоя на прощание, шагнула в камин и отправилась в министерство.
Еще никогда ей не доводилось приходить сюда такой сияющей, словно наполненной какой-то невероятной радостной благодатью. И все рабочие проблемы, все повседневные задачи решались сегодня легко и просто.
День пролетел почти незаметно, к Гермионе постоянно заходили многочисленные коллеги, желающие поздравить с днем рождения. Она искренне благодарила всех, тем более что большинство из посетителей не скупилось на комплименты имениннице, да и изысканному браслету на ее руке. Особенно он впечатлил Присциллу.
— Какая прекрасная вещь, — вздохнула она, слегка наклонившись к Гермионе и понизив голос, когда та уже собралась уходить. — Должна признаться, мисс Грейнджер, хотя и знаю, что не должна этого говорить, но… я всегда думала, что Люциус Малфой чертовски крутой мужик.
Две ведьмы совсем по-девчоночьи хихикнули, и проходящий мимо Ормус Снипуорт подозрительно оглянулся на них.
Ухмыльнувшись почти «по-малфоевски», Гермиона тоже проговорила чуть тише:
— Могу с уверенностью сказать, Присцилла, что «чертовски крутой» — это такое преуменьшение, если речь идет о Люциусе… — и, очень похоже приподняв бровь, вышла из отдела, чтобы направиться на встречу с приятельницами.
Сегодня она договорилась встретиться с Софи и Милли в том же баре, что и в прошлый раз, когда ее сопровождал Люциус. Девушки встретили подругу бурно, засыпали поздравлениями, но их энтузиазм перешел все границы, когда они увидели на руке Гермионы браслет.
— Ой, божечки… Миона, это же антиквариат от знаменитого дома Гэрард! — со знанием дела воскликнула Милли, работающая в крупной ювелирной компании.
Ничего не ответив, та мысленно улыбнулась.
— Так-так… по-видимому, это подарок того вкуснющего Люциуса? — хитро ухмыльнулась Софи, и Гермиона закатила глаза — реплики подружек отличались редкой предсказуемостью. — Как у вас с ним дела? Рассказывай!
— Все замечательно. Просто невероятно замечательно… — пришлось ей все же ответить.
Девушки восторженно заахали, но Милли неожиданно посерьезнела.
— Гермиона… Но ведь он намного старше тебя. Действительно намного. И если сейчас это не проблема, то… что же будет дальше, ты не задумывалась? Я имею в виду… только не обижайся… но как ты будешь чувствовать себя рядом с ним лет через двадцать, когда он станет настоящим стариком, мечтающем лишь о «кефире, зефире и теплом сортире»?
Рассмеявшись, Гермиона чуть не поперхнулась принесенным коктейлем. Мысленная картинка, изображавшая дряхлого Люциуса, показалась ей просто карикатурной. Она была уверена, что даже старость не умалит его достоинства, мужественности и красоты.
— Не стоит переживать, Милли, поскольку… я здраво оцениваю ситуацию. И, скажем так, очень хорошо знаю, что для своего возраста Люциус находится в прекрасной форме.
— О-о-о… А я почему-то уверена, что Гермиона права. И знает, о чем говорит, — усмехнулась Софи.
— Но ты и вправду ровесница его сына? В прошлый раз у нас обеих сложилось впечатление, что вы… гм… не слишком ладили с ним, когда учились. И сейчас, наверное, тебе тоже сложно, да?
— Да… есть такой момент, — Гермиона ненадолго затихла, но потом продолжила: — То есть, нет… Просто… с Драко я никогда не вижусь с глазу на глаз, так сказать. И поначалу действительно были кое-какие трудности, впрочем, их и стоило ожидать. У него и с отцом возникла определенная напряженность. Но, понимаете, я очень надеюсь, что мы справимся. И готова приложить к этому усилия. В конце концов, мы уже не школьники. Мы стали старше, и думаю, что умнее… — задумчиво закончила она, машинально помешивая коктейль соломинкой.
А потом подняла глаза на дверь, и они чуть не выскочили из орбит. Потому что в этот момент в бар вошел ни кто иной, как Драко Малфой.
— Вспомни черта, он и… — Гермиона не договорила, уставившись на него с открытым ртом.
Подружки тут же обернулись назад.
— Что? Что случилось?
— Боже мой! Я не верю своим глазам. Черт! Точней, отказываюсь верить своим глазам.
— Да что такое, Гермиона?! — занервничали и Милли, и Софи.
Та опустила голову.
— Только что сюда вошел Драко.
— Где? Где он? — обе приподнялись с мест, выглядывая только что зашедших посетителей.
— Ш-ш-ш… сядьте сейчас же! — зашипела на приятельниц Гермиона. — И не поднимайтесь. Еще не хватало, чтобы он заметил, как вы прыгаете тут.
— Но кто… кто он?
— Хм… Могли бы и сами понять. Вон тот угрюмый, выглядящий несчастным блондин.
Взгляды девушек наконец-то нашли искомую персону.
— Бог мой… Гермиона, он же просто красавец! В жизни не видела более сексуального парня, — горячо зашептала Софи.
На что та закатила глаза, пробормотав под нос:
— Ну да… особенно, если не знать его, как вредного и ехидного хорька.
— Послушай, ты просто должна познакомить нас с ним. Ну, пожалуйста-пожалуйста!
Гермиона посмотрела на Драко. Казалось, он не просто пришел один, а и выглядел каким-то странным, будто потерянным в этом заполненным людьми зале. Она увидела, как он подошел к барной стойке, заказал себе чего-то и уселся прямо там, на высокий табурет. Гермиона глубоко вздохнула, ей не очень нравилось смотреть, как кто-то, кого она хорошо знала, сидит вот так вот, сам по себе. Одинокий и не нужный никому. Чувствуя, как сердце слегка щемит от жалости, она медленно встала со своего места и приблизилась к Драко Малфою, услышав позади себя негромкие взволнованные писки подружек. А подойдя к стойке, уверенно присела на соседний табурет.
— Привет, Драко. Я удивилась, увидев тебя в магловском баре.
Тот резко обернулся, на лице его было ясно написано выражение шока. Но первоначальное удивление скоро исчезло, и он отвернулся.
— Прекрасное место, чтоб напиться в одиночестве и даже не быть узнанным, — в негромком ответе Гермионе послышалась знакомая горечь.
«Господи! Ну вот какого черта я подошла к нему?»
— Извини, если хочешь побыть в одиночестве, я, конечно же, оставлю тебя в покое.
Мысленно ругая себя за ненужную инициативу, она повернулась, чтобы уйти.
— Грейнджер!
Гермиона удивленно обернулась назад.
— Может, тебя угостить чем-нибудь? Можем выпить вместе… если, конечно, ты не против, — неловко предложил Драко.
Она слегка улыбнулась.
— Спасибо, но мне уже принесли коктейль. Могу пригласить тебя присоединиться к нашей компании. Я здесь с подругами, — она махнула рукой в сторону стола, где с вытянутыми от любопытства шеями сидели Милли и Софи.
Драко помолчал, но потом кивнул.
— Почему бы и нет…
Улыбнувшись, Гермиона сделала приглашающий жест и направилась к столику. И Драко последовал за ней. Вместе со своим стаканом.
Изо всех сил пытающиеся выглядеть скромно, подруги, конечно же, не смогли скрыть широченных улыбок, и Гермиона глубоко вздохнула, вспомнив предыдущую встречу и чувствуя неловкость за них. Однако чинно познакомила компанию:
— Софи, Милли, это Драко Малфой, сын Люциуса. Драко, это мои школьные подруги — Милли и Софи.
Улыбнувшись, девушки пожали Драко руку, а тот (к огромному удивлению Гермионы) совершенно дружелюбно улыбнулся обеим в ответ, задержав, однако, взгляд на Софи несколько дольше, чем этого требовали приличия.
— Боги, а ты никогда не говорила, Грейнджер, что у тебя такие очаровательные подруги, — с искусным изумлением протянул он, и Гермиона мысленно закатила глаза к потолку.
«Ох же!.. Смотрите-ка на него. Решил включить фирменное семейное обаяние… Понятно!»
— Да не приходилось как-то, Малфой, повода не было, — широко улыбнулась ему Гермиона, попутно замечая, что Драко по-прежнему не сводит глаз с Софи. — Кстати, когда мы виделись в последний раз, то вроде бы договорились, что зовем друг друга по имени…
Слегка нахмурившись, он коротко глянул на нее, но Гермиона лишь выразительно приподняла бровь.
— Сегодня у Мионы день рождения. Ты разве не знал? — обратилась к нему Софи, которая, безусловно, заметила, как пристально смотрел на нее парень.
Тот ухмыльнулся и качнул головой, а затем повернулся к Гермионе.
— Нет… Тоже как-то… не довелось. Не могу понять, почему, — лицо его вдруг стало мягче, а улыбка гораздо искренней. — Поздравляю тебя с днем рождения… Гермиона.
Их глаза на мгновение встретились.
— Спасибо, Драко, — улыбнулась она в ответ.
Малфой скользнул взглядом по ее запястью.
— У тебя новый браслет?
Смутившаяся Гермиона дернулась, попытавшись спрятать руку.
— Да, — пробормотала она. — Сегодня подарили.
— Узнаю его, — кивнул Драко и пояснил: — Этот браслет когда-то принадлежал моей бабушке.
У Гермионы перехватило дыхание: ей казалось, что сейчас Драко обязательно психанет и уйдет. Но вместо этого он помолчал, а потом добавил:
— Тебе идет. Впрочем, отец всегда знал толк в таких вещах, — и, усевшись рядом с Софи, потянулся за своим бокалом.
Удивленная же Гермиона быстро повернулась к Милли и принялась оживленно беседовать с той о чем-то.
Встреча протекала на удивление благодушно: темы для беседы находились почему-то сами собой и были интересны всем четверым. Хотя нет-нет Гермиона и подмечала с изумлением, что Софи и Драко явно наслаждаются обществом друг друга и все чаще заводят какие-то свои разговоры. Они даже сидели уже гораздо ближе один к другому, чем раньше, время от времени наклоняясь и что-то шепча на ухо. При этом постоянно смеялись и счастливо сверкали взглядами. Потрясенно наблюдая за всем этим, Гермиона не могла удержаться от улыбки.
«Боже мой, не верю своим глазам: Драко Малфой непринужденно флиртует с маглой! И выглядит при этом абсолютно счастливым. Ладно еще Софи… Для нее он просто красивый обаятельный парень. Но Драко! Это же Драко Малфой…» — но даже донельзя удивленная она не могла не признать, что смотрятся эти двое на редкость гармонично. Будто были созданы друг для друга.
Сама же Гермиона обсудила с Милли все новости и сплетни, иногда подключаясь к беседе Драко и Софи. Все четверо не переставали беззаботно болтать, порою ни о чем, а порою о каких-то по-настоящему интересных вещах. Много смеялись. И под конец Гермионе даже подумалось, что, несмотря на присутствие старого школьного недруга, ей трудно представить себе более веселые и забавные посиделки.
Но в пятнадцать минут четвертого Милли поднялась из-за стола.
— Извини, Миона, но мне пора. Сегодня вечером обещала забежать к маме. Жаль, конечно, что твой великолепный Люциус не смог сегодня присоединиться к нам. Я бы не прочь увидеть такого импозантного красавца еще раз, — и она подмигнула Гермионе.
Та улыбнулась в ответ.
— Не расстраивайся, как-нибудь обязательно увидишь, — пробормотала она, изо всех сил надеясь, что это «как-нибудь» не наступит никогда.
— Ну что ж… Похоже, что одной из нас сегодня точно повезло, — Милли кивнула на Софи, талия которой уже была обвита рукой Драко. Сама же Софи с умненьким видом в этот момент рассказывала ему о чем-то, по всей видимости, очень и очень интересном. Во всяком случае, со стороны казалось именно так.
Милли с Гермионой понимающе усмехнулись друг другу. А затем Милли чмокнула ее на прощание в щеку.
— До свидания, дорогая Гермиона. Пусть остаток этого чудесного дня будет для тебя еще чудесней, — она повернулась ко второй подруге. — Пока-пока, Софи. Драко, была очень рада познакомиться с тобой. Что-то подсказывает, мы еще встретимся, — Милли улыбнулась всей компании и направилась к выходу.
А Гермиона вдруг ощутила жуткую неловкость. Было ясно, что она осталась третьей лишней. Нет, конечно же, она была бы рада пообщаться с Софи еще немного, поболтать, может быть, даже выпить еще один коктейль. Подумав, она поднялась и направилась к барной стойке, заметив, однако, что ни Софи, ни Драко не обратили на это никакого внимания, настолько поглощены друг другом они казались.
Вернувшись же к столу, нашла обоих втянутыми в страстный и глубокий поцелуй. Такой, будто Драко готов был сожрать ее подругу. На мгновение потрясенная Гермиона застыла. Оставаться здесь дольше никакого смысла не было, и ей вдруг ужасно, до боли в сердце захотелось вернуться к Люциусу. Прямо сейчас. Некоторое время она подождала, надеясь, что они наконец-то отстранятся друг от друга. Но напрасно. И лишь, когда тихонько кашлянула, Драко с Софи неохотно вынырнули из поцелуя и уставились на нее затуманенными глазами.
— Гм… — Гермиона поставила свой стакан и кивнула в сторону двери. — Я, пожалуй, пойду. Думаю, вам больше никто не нужен. Я очень рада, что ты присоединился к нам, Драко. Надеюсь, скоро увидимся.
Придя в себя и собравшись наконец с мыслями, тот смог ответить:
— Да… я как раз собирался приехать на следующей неделе в поместье, чтобы… э-эм… увидеться с отцом. Пообщаться с ним… ну, ты понимаешь.
Гермиона улыбнулась.
— Вот и отлично. Это было бы здорово. Приезжай.
Драко кивнул.
— Ну ладно… тогда… увидимся, наверное.
— Конечно, — Гермионе и впрямь было приятно, что Драко признавал ее присутствие в Малфой-мэноре как нечто само собой разумеющееся. Ее даже переполняло ощущение какой-то необъяснимой победы.
— Пока, Миона, с днем рождения тебя еще раз, — это уже была Софи.
— Спасибо.
Последнее, что увидела Гермиона, было то, как ее подруга снова поворачивается к Малфою, уютно устраиваясь в его объятиях.
— Итак… на чем мы остановились? — растягивая слова, произнес знакомую фразу Драко и начал склоняться к губам красавицы-маглы.
Уже направляясь к выходу, Гермиона тихонько засмеялась.
«Все понятно с ними. И я не удивлена. Каков отец, таков и сын».
Она помнила, что не единожды сама слышала эти слова от Люциуса и в очень сходных обстоятельствах. Тряхнув волосами, волшебница прибавила шаг и выбежала прочь, стремясь скорее найти удобное для аппарации место.
Сегодня Гермиона чувствовала себя такой сильной и счастливой, что ни капли не удивилась, когда аппарировала прямо в дом, снова оказавшись в коридоре. Она глубоко вздохнула с облегчением. Как бы ни приятна была встреча с подругами, как бы ни радовало дружелюбие Драко, но быть дома, рядом с Люциусом, казалось в сотни раз чудесней. И Гермиона не могла дождаться, когда увидит его.
Голова еще кружилась, когда она почувствовала, как талии коснулись ладони. Сильные. Теплые ладони. А шею обжег нежный поцелуй любимых губ. Запрокинув руки назад, Гермиона прижала к себе голову Малфоя еще крепче.
— Хорошо прошел день? — тихонько спросил Люциус, не отрываясь от ее шеи.
— Эм-м… — невнятно отозвалась она, не зная, с чего начать, и машинально глянула в открытые двери столовой. Там виднелся обеденный стол, украшенный красивейшим букетом лилий и серебряным канделябром с горящими свечами, которые освещали уже установленную посуду.
Сейчас все, что она могла, это просто неподвижно стоять, позволяя ему успокоить себя знакомыми нежными ласками. Успокоить, расслабить. Или наоборот. Зажечь…
========== Глава 54. Единение ==========
http://www.pichome.ru/images/2017/11/08/Lh5BugWry.gif - иллюстрация к гл.54
В конце концов Гермиона с Люциусом прошли из холла в гостиную, где и расположились на своем привычном месте у камина. Появившаяся Тибби сообщила, что ужин будет готов через несколько минут, и тут же исчезла.
— Что сказал мастер-краснодеревщик? — поинтересовалась Гермиона, беря из рук Малфоя бокал с «Чарующим светом».
— Он собирается начать работать с панелями на следующей неделе. Сказал, что сможет восстановить их даже красивей, чем было раньше, хотя я и намекнул ему, что прежний вариант меня вполне устроит, — он помолчал, но потом продолжил: — А как у тебя прошла встреча с подругами?
Гермиона на мгновение заколебалась, не зная, стоит ли рассказывать ему о Драко. Но и обманывать Люциуса почему-то не хотелось.
— Прекрасно. Все и в самом деле прошло действительно хорошо, — она приподняла голову с его плеча. — Да… там же оказался и Драко.
Малфой выглядел явно удивленным.
— Неужели? — сухо спросил он.
— Да… я тоже не могла поверить своим глазам. Кажется, он просто хотел избежать встречи с кем-то из волшебников. Понимаешь? Потому и зашел в магловский бар. И тоже очень удивился, когда увидел меня.
— И что же случилось дальше? — в голосе Люциуса послышалась настороженность.
— Не напрягайся. Все прошло прекрасно, сказать по правде, даже замечательно. Он был один, и поэтому я предложила ему присоединиться к нам. Ты же помнишь Софи и Милли?.. Они приняли его очень радушно, даже дождаться не могли, чтоб познакомиться с твоим сыном. Ну… и он тоже… был весьма приветлив. Шутил, смеялся и, кажется, наслаждался жизнью.
Люциус так небрежно повернул голову в ее сторону, что знай Гермиона его хоть чуточку меньше, она бы подумала, что эта тема совершенно ему неинтересна. Но она знала достаточно, чтобы понять, что Малфой ловит каждое слово из сказанного ею.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, мы просто болтали все вместе, очень легко и непринужденно. И это было здорово. Даже с моей предвзятой точки зрения. Драко сказал, что собирается посетить на следующей неделе Малфой-мэнор, хочет повидаться с тобой. Он действительно, кажется, остыл и пытается наладить отношения. Хорошо, что он придет, правда? — пытаясь уйти от темы, что же произошло в баре, Гермиона слегка покраснела. Она не знала, как Люциус отреагирует на известие, что его сын целовался с маглой.
Малфой задумчиво кивнул, явно довольный предстоящим визитом Драко, но потом взглянул на Гермиону и сразу же обратил внимание на ее опущенные глаза и пунцовеющие щеки.
— И что же было дальше? — протянул он, делая глоток из своего бокала.
— А что дальше? — как можно невинней спросила та.
— Я же чувствую, что ты чего-то недоговариваешь…
Скрывать больше смысла не было, и, глубоко вздохнув, Гермиона призналась:
— Просто… Мне кажется, Драко очень понравилась моя подруга. Та, что Софи. И, по-моему, он ей тоже.
— Что, прямо очень понравилась?
— Да. Когда я уходила, они… как бы сказать… мне казалось, что они вот-вот проглотят друг друга, — она даже немного поежилась и нервно взглянула на Люциуса.
Лицо Малфоя на какой-то миг побледнело, и он с трудом сглотнул. Затем глубоко вздохнул и слегка оттянул воротник рубашки, будто тот душил его.
— Ну, вот и хорошо… как мне кажется. Девушка… Я, честно сказать, очень рад, что Драко снова радуется жизни. Прекрасная… новость.
От этой реакции ей почти хотелось засмеяться. Люциус так искренне старался быть толерантным, чтобы она поверила ему, но его усилия могли заставить лишь непроизвольно хихикать. Гермиона погрозила ему пальцем.
— Я все вижу, мистер Малфой.
— Что? — сразу же вскинулся тот, но коротко взглянул на Гермиону, и во взгляде его мелькнуло смущение.
— Что? Да то мгновенно промелькнувшее выражение ужаса, которое пробежало по твоему лицу от мысли, что Драко целовался с маглой!
— Экая чушь! — фыркнул Люциус.
— О… я так не думаю, мистер Малфой! — поддразнила его Гермиона, и тон ее сменился на более серьезный. Странно, теперь она понимала Люциуса, но и Драко тоже понимала. — Видишь ли, в его мире все перевернулось с ног на голову. Впрочем, как и у тебя, Люциус, только в отличие от тебя у него пока не случилось ничего, что могло бы изменить его сущность. Хотя… то, что он стал свидетелем того, насколько изменился его отец… Понимаешь, он же рос с мыслью, что ты его идеал. А потом увидел, как рушатся твои убеждения, как распадается ваш с Нарциссой брак, потом узнал, что ты встречаешься со мной, с… маглорожденной. Ты выбил почву у него из-под ног, Люциус. Всю свою жизнь Драко трудился над тем, чтобы стать тобой, пусть только и в миниатюре, а потом вдруг… понял, что не знает, кто же ты теперь. Неудивительно, что он был смущен и потерян. Не буду лукавить, будучи в гневе Драко может достать даже ангела, но… сейчас, когда он на самом деле готов двигаться дальше, я начинаю очень уважать его, — она сделала паузу, но потом спросила: — В конце концов, если ты можешь спать с грязнокровкой, то почему твой сын не может спать с маглой?
Люциус удивленно приподнял бровь, ее тирада показалась ему забавной, хотя и не лишенной смысла.
— Ну, ты скажешь! Ведь ты… это ты.
Слегка улыбнувшись в ответ на такое признание, Гермиона наклонилась и нежно поцеловала его, прежде чем продолжить:
— Понимаешь, они действительно очень хорошо смотрятся вместе. Софи замечательная девушка. Конечно, когда не ведет себя как Бимбо. Но это маска, игра… далекая от действительности. Она очень умна, красива, говорит на трех языках, она закончила Кембридж и имеет интересную и высокооплачиваемую работу в одном из крупнейших банков Британии. На самом деле, у них много общего. Ну, чего бы ты еще хотел для своего сына? Пусть наслаждается жизнью. Пусть любит, и будет любим. Ты же сам хотел, чтобы он с кем-нибудь познакомился и влюбился.
Лицо Малфоя, хотя тот и слушал без слов, явно находясь под впечатлением подробностей о биографии Софи, тем не менее, было несколько странным… будто окаменевшим.
— Но как же они вступят в эти отношения, как у них может получиться что-то? Как Драко сможет признаться ей в своей истинной природе? И… сможет ли она принять это? Я просто не хочу, чтобы мой мальчик страдал… — его беспокойство было таким искренним и трогательным, что Гермиона положила голову ему на плечо и ласково погладила руку.
— Не беспокойся о том, что еще не наступило. Пока они просто целовались и обнимались! Драко уже большой мальчик. Он знает, что делает, и может сам о себе позаботиться. Тем более что выглядел он очень счастливым, когда я уходила. Я никогда не видела его… таким. Ему было хорошо! Правда, Люциус, — она и сама удивилась своей горячности.
И почувствовала, как тот глубоко вздохнул. Она знала, как трудно для Малфоя принять все это, и была поражена силой его духа. Но все же… немножко жалела, что начала этот разговор: портить настроение вечера совершенно не хотелось. Она легла к нему на колени и, посмотрев на Люциуса, приняла наиболее соблазнительную позу. Для этого Гермиона приоткрыла рот и слегка, будто случайно, пробежала кончиком языка по губам. Обычно это срабатывало. Сработало и на этот раз. Люциус сразу же опустил глаза на ее рот, убрал с лица волосы, и слабая улыбка вспыхнула у него на лице.
— Давай пока больше не будем говорить об этом, — он склонился, и Гермиона потянулась ему навстречу.
Малфой приник поцелуем, настойчиво скользнув языком в глубину рта и окунаясь в его влажную теплоту. Гермиона еле слышно застонала и уже протянула руку, чтобы прижать его ближе, как послышался негромкий хлопок аппарации. Недоуменно повернув голову, Гермиона увидела, что рядом виновато мнется Тибби.
— Тибби просит прощения, хозяин, мисс… Но вы велели мне сразу же сказать вам, когда ужин будет готов.
Гермиона повернулась к Люциусу и чуть не засмеялась, услышав, как тот недовольно зашипел, когда она задела уже вполне ощутимую пульсирующую эрекцию. Осознавать свою власть над ним было… приятно.
— Спасибо, Тибби. Я не могла дождаться. Столовая выглядит очень красивой… — она приветливо улыбнулась служанке и проворно поднялась с колен Малфоя.
— Ох… ее мне помогал украсить хозяин.
Гермиона в шоке уставилась на Люциуса, щеки которого расцветали легким румянцем.
— Да не удивляйся ты так, — пробормотал он.
Однако Гермиона лишь широко улыбнулась, ей ужасно нравилось, когда ему становилось чуточку неудобно.
Тем временем Тибби исчезла, и Гермиона протянула Малфою руку. Тот с легкой усмешкой встал с дивана, но, поднявшись, тут же схватил ее в объятия, удерживая руки за спиной и не давая шевельнуться. В его взгляде снова мелькнуло что-то очень и очень надменное.
— По-моему, в последнее время ты довольно часто начала дразнить меня, — высокомерно протянул он.
Не имея возможности дотронуться до него руками, Гермиона покрепче прижалась нижней частью туловища, почувствовав бедрами все еще не исчезнувшую эрекцию.
— Быть может… но, судя по реакции, тебе это даже нравится… — и она улыбнулась самой соблазнительной улыбкой.
Какое-то время Люциус молчал и не двигался, только смотрел ей в глаза. Этот тяжелый мужской взгляд Гермиона встретила смело.
— Хочу тебя. Прямо сейчас, — наконец глухо произнес он.
— Неужели? — промурлыкала Гермиона, прижавшись чуть крепче, и снова легонько пошевелилась. — Да я, собственно, догадываюсь. Но… боюсь, пока ты меня не получишь.
Малфой по-прежнему держал ее за руки, не давая двинуться с места. Гермиона посмотрела на него с вызывающим поддразниванием.
— Я голодна. И хочу есть, — медленно и почти с такой же надменностью, как и у Люциуса, проговорила она, намеренно не отводя от него взгляда.
— Я тоже голоден, — протянул в ответ тот, и значение произнесенной им фразы прозвучало очень и очень двусмысленно.
Гермиона слегка надулась. Понятно, что она не перестала бы любить этого мужчину, даже если б он бросил ее сейчас же на пол и немедленно овладел, и, может быть, это даже понравилось бы ей. Но в животе вдруг появились мучительные спазмы, напомнившие о том, что за весь день она не съела почти ни крошки.
— Ну, пожалуйста… — жалобно заканючила она. — Я действительно проголодалась.
Лицо Люциуса еле уловимо изменилось, он глубоко вздохнул и ослабил хватку. А потом вдруг, взяв ее за руку, заявил:
— Пойдем, — и потянул в сторону столовой.
Гермиона же вздрогнула и слегка споткнулась на выходе, про себя улыбаясь непредсказуемости его реакций.
В столовой он сначала усадил ее, а потом и сам занял свое привычное место во главе стола.
— Могу я узнать, что же у нас сегодня на ужин?
— Салат из спаржи и лобстер под соусом «термидор».
— О-о… мое любимое, — просияла Гермиона. — Но как ты узнал? Я же никогда не рассказывала об этом.
Малфой лишь загадочно улыбнулся, и она прищурилась.
— Та-а-ак… Помнится, кто-то говорил, что для чтения моих мыслей ему требуется разрешение…
— Конечно. Но еще я сказал, что порой ты неосознанно транслируешь свои мысли, позволяя мне прочитать их.
Та забавно поморщилась.
— Господи, что-то я не припомню, чтоб часто думала о лобстерах.
Люциус негромко засмеялся, и этот смех показался Гермионе чудесным: Люциус Малфой по-прежнему принадлежал к категории людей, смеющихся крайне редко.
Тибби внесла спаржу.
— Я смотрю, сегодня не только мои любимые блюда, но еще и афродизиаки, — лукаво улыбнулась Гермиона, когда служанка расставила тарелки и удалилась. — Решил, что мы с тобой нуждаемся в дополнительном стимулировании?
Ответом послужила только хитрая усмешка Малфоя, и они принялись за еду. Довольные и расслабленные, иногда они о чем-то говорили, а иногда просто поглощали салат, ласково поглядывая друг на друга. Браслет на запястье Гермионы поблескивал в свете горящих свечей, и это заставило ее вспомнить о словах Драко, услышанных днем.
— Драко узнал браслет. Он сказал, что это была вещь его бабушки. Он имел в виду твою маму?
— Да, — с минуту Люциус помолчал, но потом полюбопытствовал: — И как же он среагировал?
Взглянув, Гермиона увидела, что, несмотря на абсолютно бесстрастное лицо и глаза, опущенные на тарелку с едой, Люциус ждет ответа. И обрадовалась, что может успокоить его.
— Нормально. Если честно, то даже удивительно спокойно. Он сказал, что браслет мне очень идет, а потом добавил, что ты всегда был хорош в выборе подобных вещей.
Не в силах скрыть изумление, Люциус поднял взгляд от тарелки, и Гермиона мягко улыбнулась.
— Спасибо тебе еще раз… еще много-много раз, если точней. Я не уверена, что заслуживаю такой чудесной вещи и такого редкого волшебного существа.
— Прекрати! — Малфой потянулся и почти болезненно схватил ее за руку. — Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я в состоянии дать тебе. И не будем об этом.
В его голосе послышался странный надрыв, от которого у Гермионы перехватило дыхание. Глаза Люциуса сверкнули какой-то мрачной решимостью. Так, что она чуть опешила и опустила голову. Именно теперь в столовую вошла Тибби, чтобы убрать со стола тарелки с салатом. Эмоционально напряженный момент прошел. Люциус откинулся на спинку стула и неторопливо вытер губы салфеткой, а дыхание Гермионы стало спокойней.
Лобстер, поставленный перед ними в следующую минуту, был великолепен, и за столом снова воцарилась благодушная и расслабленная атмосфера. А после ягод со сливками на десерт, после горячих благодарностей служанке и после того, как Гермиона поняла, что больше не сможет съесть ни крошки, она снова обратилась к Малфою:
— Надеюсь, поблагодарить тебя за сегодняшний ужин мне можно? Он был превосходен. Даже подумать не в состоянии, что могла бы попросить чего-то более совершенного.
Тот ничего не ответил, только улыбнулся. А потом поднялся из-за стола и, подав ей руку, снова отвел в гостиную.
Они еще долго сидели, почти не разговаривая и лишь наблюдая за игрой языков пламени в уже затухающем камине. Гермиона подняла глаза и взглянула на Малфоя: черты его лица, освещенные огненными бликами, казались мягкими и спокойными. Она не удержалась и, потянувшись рукой, осторожно провела пальчиком по его щеке, постепенно опускаясь к губам. И Люциус слегка приоткрыл их, откровенно наслаждаясь этим прикосновением.
А Гермиона прилегла к нему на плечо чуть удобней и продолжила. Теперь она медленно и как будто изучающе начала касаться его лица кончиками пальцев: обрисовала брови, дотронулась до переносицы, потом до крыльев носа, а затем вернулась обратно — к четким, скульптурно очерченным скулам. Вдруг Люциус схватил ее за запястья, с силой перевернул, опрокидывая на спину, и навис над хрупкой фигуркой, словно скала. В его пристальном взгляде светилась сейчас не только страсть, не только сводящее с ума вожделение, но и глубокая щемящая нежность. Гермиона почувствовала, как задыхается от избытка эмоций.
Медленно, мучительно медленно наклонился Малфой к уже приоткрывшимся в ожидании губам. А наклонившись, коснулся их кончиком языка. У ее губ был вкус ежевики со сливками, что приготовила им на десерт заботливая Тибби. Еще мгновение — и Люциус стал более настойчивым: скользнул языком Гермионе в рот, обвел им зубы, десны, внутреннюю поверхность щек. Потом услышал тоскливый стон и понял, что она хочет большего. Это словно стало сигналом! Он крепко обхватил ее лицо ладонями, и поцелуй из нежного и ласкающего превратился в жадный. И властный.
Чувствуя его собственную возбужденную плоть бедром, она потянулась расстегнуть брюки, отчаянно желая поскорей увидеть, дотронуться или даже вкусить ее. Уже звякнула пряжка ремня, когда он вдруг крепко, почти до боли, перехватил ее запястья снова. Ничего не понимая, Гермиона нахмурилась в замешательстве. А Люциус вдруг встал, одним плавным движением поднял ее с дивана и, прижав к себе, вышел из гостиной. Гермиона привычно ухватилась за его шею. Она знала, куда он направляется. Наверх. В спальню.
Оказавшись в комнате, он прошел на середину и опустил Гермиону на пол. Потом чуть-чуть отошел, чтобы, тяжело дыша, уставиться ей в лицо. И она вдруг вспомнила, как когда-то уже стояла перед ним вот так же. Стало интересно, как поведет себя Люциус теперь. Любопытное нетерпение, смешанное с разгорающимся все больше и больше вожделением, заставило внутренности скрутиться в болезненный узел, и Гермиона закрыла глаза. Закрыла и почти сразу же ощутила, как Люциус приблизился к ней и принялся неторопливо снимать с нее одежду. Эти осторожные касания заставляли ее вздрагивать. Молча кружа вокруг Гермионы, он медленно снимал один предмет за другим, умудряясь не дотрагиваться обнаженной кожи.
Наконец Малфой раздел ее до нижнего белья, и дыхание обоих стало еще более тяжелым, более прерывистым. Люциус опустился на колени и с дразнящей медлительностью стащил с Гермионы оставшиеся на ней трусики и чулки вниз. Ожидание превратилось в пытку, и спальня огласилась звуком, больше похожим на всхлип.
Обнажив ее полностью, Малфой поднял глаза вверх, жадно скользнув ими по мягким линиям женского тела. Любуясь ими. От этого взгляда у Гермионы слегка подкосились ноги, казалось, будто каждая частичка ее кожи наэлектризована. И, почувствовав это состояние, Люциус, наконец, мягко взял ее за руку и подвел к кровати. Гермиона легла на спину. Никто из них так и не произнес ни слова.
Прикосновение шелковистых простыней словно обжигало, и, выгибаясь, Гермиона невольно вцепилась в них пальцами. Краешком сознания она отметила, что рядом, на прикроватной тумбочке, в ведерке для шампанского стоит бутылка. По-видимому, Люциус считал, что праздничный вечер еще не окончен. Гермиона негромко застонала и протянула к нему руки.
Глядя ей в глаза, Малфой начал раздеваться с заведомо нарочитой неспешностью. Этого она выдержать уже не смогла и, поднявшись на четвереньки, поползла к нему, явно намереваясь ускорить этот затянувшийся процесс. Но когда приблизилась, он снова толкнул ее на спину, что-то тихо пошептав при этом. Гермиона попыталась протянуть к нему руки, но вдруг поняла, что не может этого сделать. А повернув голову, увидела, что запястья привязаны к изголовью кровати широкими шелковыми лентами.
Во взгляде, обращенном к Люциусу, читались вопрос и ожидание. Но он проигнорировал и то, и другое, высокомерно глянув на Гермиону сверху вниз и ничего не ответив. Возмущенная, она принялась яростно бороться с узами, пытаясь освободиться, и даже чуть не задела Малфоя ногой. На что он молниеносно среагировал, схватив ее за лодыжки и тоже привязав их, только на этот раз к изножью. Такими же шелковыми лентами. Двигаться Гермиона больше не могла. Могла лишь, распластавшись, лежать. И задыхаться от отчаянного желания близости.
Наконец она не выдержала и простонала до сих пор стоящему в ногах Люциусу:
— Ох… Ну же, Люциус. Сколько можно мучить меня? Ты должен взять меня прямо сейчас, пожалуйста. Я… я ужасно хочу тебя. Не могу больше ждать. Да трахнешь ты меня, наконец, или нет?! Черт бы тебя побрал!
Уже полностью раздетый Малфой по-прежнему не двигался, лишь глядел на нее, и привычное надменное высокомерие в его взгляде стало еще заметней. Но потом Гермиона услышала, как он, знакомо растягивая слова, насмешливо произнес:
— Ай-я-яй… какие грязные просьбы сочатся из вашего вкусного ротика, мисс Грейнджер. Не верю своим ушам. Я почему-то был уверен, что вы более сдержанны, — он наконец-то опустился на кровать рядом с извивающейся Гермионой. — Кажется, я срочно должен заняться вашим перевоспитанием.
Та выжидающе расширила глаза. А в руке Малфоя появилась еще одна шелковая лента, только чуть шире, которой он внезапно завязал ей рот. Так крепко, что Гермиона не могла теперь издать ни звука, кроме как тоскливо застонать. Боль от неудовлетворенного желания стала теперь такой острой, что на глазах даже навернулись слезы. Она мучительно жаждала его прикосновений.
Люциус же неожиданно поднялся и, подойдя к прикроватной тумбочке, достал бутылку и ловко открыл ее с характерным хлопком. Затем наполнил два бокала и обратился к Гермионе:
— Шампанское на льду. Ведь сегодня твой день рождения, любовь моя, — в его тоне звучала ласковая насмешка. — И мы продолжаем праздновать его.
Малфой отхлебнул несколько глотков и вдруг неожиданно снял с Гермионы кляп. Та успела лишь ахнуть, как он тут же приник к ее губам. А уже в следующий миг ощутила, что струйка прохладного шампанского течет ей в рот прямо с губ Люциуса. Ощущения казались божественными, и Гермиона жадно проглотила предложенный нектар. Отстранившись, Малфой улыбнулся и вернул повязку на место. Затем достал из ведерка два кубика льда и взглянул на нее с высокомерной ухмылкой.
Ее тело напряглось. По коже при виде ледяных кубиков побежали мурашки. Люциус вернулся на кровать и расположился между ног Гермионы. Она закрыла глаза. И ждала, ждала… ждала. Пока не почувствовала на левом соске ощущение холода и не отшатнулась инстинктивно. Но тут же потянулась обратно: прикосновение было приятно. Очень приятно. Гермиона открыла глаза, посмотрела вниз и встретила взгляд Люциуса, в котором по-прежнему виднелась легкая насмешка. Кубик льда в его руке находился дразняще близко к ее соску, который набух и, казалось, сам приподнимался тому навстречу. Гермиона попыталась произнести что-то, но из завязанного рта прозвучало лишь невнятное мычание. Ей оставалось только одно: умоляюще смотреть на Малфоя.
Наконец тот уступил этой безмолвной мольбе. Кубик льда опустился снова, и ощущение от его прикосновения оказалось столь острым, что перед глазами будто полыхнула вспышка. Волна глубочайшего удовольствия прокатилась от возбужденного соска прямо к клитору, снова заставив ее застонать и выгнуться. Люциус же не медлил и новым кубиком теперь коснулся и второго соска. И снова волна наслаждения, граничащего с агонией, прокатилась по телу Гермионы.
Но на этом Люциус не остановился, он двинулся кубиком вниз и провел им по ее телу. Качнув головой, Гермиона неосознанно раздвинула ноги чуть шире и слегка толкнулась ему навстречу, словно бы говорила ему, что ждать уже невмоготу. И он понял. Потому наклонился и провел языком по припухшим влажным складочкам. Однако клитора так и не коснулся, вызвав у Гермионы обиженный и разочарованный стон, похожий на рыдание. Мучитель сделал вид, что не услышал его и снова неспешно коснулся ее языком, теперь уже почти проникнув во влагалище, и на этот раз тщательно избегая пульсирующей плоти, ждущей его чуть выше. Гермиона зажмурилась, и с ее лица скатилась слезинка.
Потом она снова почувствовала прикосновение льда к соскам, но теперь они перемежались с касаниями горячего мужского рта. И это было невероятно! Гермионе казалось, что она уже не ощущает себя, полностью провалившись в этот чувственный бред. Казалось, оргазм вот-вот наступит только лишь от того, что Люциус делает с ее телом. И, когда она уже почти уверилась в этом, он снова спустился вниз и с силой всосал налитый кровью клитор.
Мир вокруг исчез. Он расплавился. Или испарился. Или рассыпался на сотни миллионов мельчайших частичек. Осталось лишь блаженство, которое сотрясало ее тело, заставляя биться на кровати в сладких непрекращающихся конвульсиях. Только оно. И больше ничего. Если бы Гермиона могла закричать, то этот крик сотряс бы стены дома. Но она лишь гортанно стонала от восторга, пойманная в ловушку из плотного шелка.
А Люциус все не отрывался от нее, жадно пил ее оргазм, как измученный жаждой пьет наконец живительную влагу, пока она не затихла. И только, когда Гермиона постепенно вернулась в этот мир, он приподнялся к ее лицу и снял со рта повязку. Задыхаясь, как от сумасшедшего бега, она с трудом произнесла:
— О, боже… Я люблю тебя, Люциус. Как же я… тебя люблю.
Тот нежно поцеловал в лоб, прошептав при этом:
— Ч-щ-щ… конечно, — и принялся освобождать ее запястья лодыжки.
Какое-то время они лежали без движения, и дыхание Гермионы постепенно затихло. Но она по-прежнему чувствовала, как возбужденный член Люциуса прижимается к ее животу, и знала, что тот тоже нуждается в разрядке. Более того, она хотела подарить и ему наслаждение. Словно осознав ее мысль, он вдруг приподнялся и нежно, но настойчиво поднял и ее. Потом перевернул перед собой на четвереньки и чуть наклонил вниз, чтобы Гермиона оперлась на локти. С негромким стоном он толкнулся вперед и погрузился полностью, заставив ее вскрикнуть. Но потом Гермиона повернула голову и проговорила:
— Я люблю, когда мне немножко больно в самом начале… Мне нужно это… Двигайся, Люциус, я хочу чувствовать тебя…
Втянув в себя воздух, Малфой слегка отстранился и снова глубоко вошел, достав до шейки матки, и Гермиона снова вскрикнула, только на это раз от удовольствия. Он начал двигаться, ощущая, что уже теряется в этой невероятной женщине. Своей женщине. Теперь наступил его черед признать это. Подхватив Гермиону за бедра, он прошипел, словно бы через силу:
— Черт, ведьма… Что ты со мной делаешь… ничего подобного… никогда… Не могу без тебя. Хочу быть с тобой целую вечность. Всегда… черт…
Он двигался все быстрей и быстрей, и Гермиона чувствовала, как влагалище снова начинает пульсировать, откликаясь на его слова и на его движения. И его громкий гортанный стон оказался почти заглушенным криком Гермионы, которая снова провалилась в оргазм.
Потом Малфой осторожно опустился, чтобы тела по-прежнему оставались соединенными, и оба улеглись на кровать, словно ложечки в коробке. Они ни о чем не говорили, и только Люциус лениво поглаживал ее по бедру, скользя ладонью вверх и вниз.
Все было понятно и без слов. Они стали одним целым. Так уж случилось. Она была создана для этого мужчины — взрослого, непростого, со своим весьма не радужным прошлым и целым ворохом проблем. Но только с ним Гермиона могла чувствовать себя собой, не в состоянии даже представить рядом кого-то другого.
Они лежали еще долго и уже, наверное, так и уснули бы, если б Гермиона инстинктивно не сжала мышцы влагалища. Смягченный член выскользнул, и она тут же прижалась ягодицами к паху Малфоя, чувствуя, как мужская плоть слегка дернулась.
— Хулиганка… — хрипло прошептал он Гермионе на ухо и пробежался ладонью по животу, поднимаясь к самой груди.
Времени, чтобы понять, насколько они готовы ковторому раунду, понадобилось немного. Только теперь Люциус поднялся сам и медленно-медленно усадил ее на себя.
— Никогда не перестану желать тебя, — тихонько выдохнула Гермиона, уткнувшись лицом ему в шею.
Она обхватила Люциуса ногами и принялась неторопливо раскачиваться на нем. По спине Малфоя так же неспешно двигались маленькие женские ладошки.
Теперь они занимались любовью медленно, будто смакуя каждое движение, каждое прикосновение друг к другу. Но потом и этого стало мало, и Гермиона обхватила его голову, вынуждая посмотреть на себя. Ей нужно было взглянуть ему в глаза, в эти серые глаза, взгляд которых словно бы обжег Гермиону, заставив ее вздрогнуть от прокатившейся волны удовольствия.
Не отрывая взгляда от обожаемого лица, она видела каждую его черточку, каждую морщинку, видела каждую бисеринку пота, блестевшую на нем, и, чтобы заглушить рвущийся изнутри крик нового наслаждения, прикусила губу. Люциус увидел это.
— Ну же, Гермиона… Отпусти себя. Отпусти! — своим шепотом он будто подтолкнул ее краю. А в следующее мгновение сорвался и сам…
Потом они долго не могли прийти в себя, так и сидели, не размыкая объятий и цепляясь друг за друга переплетенными конечностями. Словно не могли отпустить один другого. Наконец Малфой улыбнулся и прошептал:
— С днем рождения. Да… я же так и не ответил… Я тоже очень люблю тебя.
Откинув голову назад, она рассмеялась, и в смехе ее слышалось счастье. Люциус снова налил шампанского, которое они и выпили, сидя на кровати и уже почти сонно болтая о чем-то. А когда улеглись, Гермиона, сладко засыпая у него на груди, вдруг подумала:
«Еще никогда в жизни у меня не было такого чудесного дня рождения. И, пожалуй, чудесней уже будет вряд ли. Хотя… когда живешь с Люциусом Малфоем, ни от чего зарекаться нельзя…»
========== Глава 55. Время ==========
http://www.pichome.ru/images/2017/12/23/0A7gf1.jpg
Эйфория дня рождения довольно долго будоражила ее кровь, и жизнь никогда еще не казалась Гермионе такой замечательной. Подарком от Гарри и Джинни стал усилитель некоторых зелий, изготовленный из редкого цветка, встречающегося только в предгорьях Гималаев. Гарри ездил в те края на тренировочные сборы авроров и привез оттуда несколько флаконов с редчайшими ингредиентами. Хорошо понимая ценность такого подарка, Гермиона была глубоко тронута их жестом.
Они с Гарри снова встретились в Косом переулке, спустя неделю после ее дня рождения. К изумлению Гермионы через десять минут к ним присоединилась Джинни. Но что оказалось еще более удивительным, это то, что вела себя Джинни не просто вежливо, а даже приветливо. И ее поведение, конечно же, подкупило Гермиону.
С Драко отношения тоже потихоньку наладились: он сдержал слово и навестил отца через несколько дней после дня рождения Гермионы. Поначалу они втроем мило посидели на веранде за чаем, легко и непринужденно беседуя о чем-то. Уже зная от Софи, что молодые люди продолжают видеться, Гермиона все же обрадовалась, когда Драко подтвердил это. Однако потихоньку взглянула на Люциуса, опасаясь его реакции. Но тот остался на редкость спокойным и даже предложил сыну со временем привести Софи в поместье, чтобы познакомить с ним. Младший Малфой с облегчением выдохнул, он явно не ожидал подобного предложения.
После чая Гермиона удалилась, оставив отца и сына наедине. А чуть позже заметила из окна, что оба вышли в парк. Казалось, даже последние крупинки недоверия, остававшиеся между двумя Малфоями, теперь растаяли. Гермиона видела, как они о чем-то разговаривают друг с другом, улыбаются, порой даже смеются. Это было так удивительно… и приятно.
Она спустилась проводить Драко, когда тот собрался уходить. Увидела, как они крепко пожали друг другу руки, а потом, как Люциус положил на плечо сына руку. И Драко шагнул и обнял отца. Так, обнявшись, они стояли некоторое время. Гермиона же, подойдя попрощаться, поняла, что глаза у нее щиплет от навернувшихся слез.
______________________________________________________________________________
С тех пор жизнь их текла на редкость спокойно. Люциус с Гермионой вместе бывали как в мире маглов, так и в разных местах мира волшебного. Ничего не скрывая. И никого не стесняясь. Их воспринимали как пару, но оба знали, что за приветливостью и улыбками по-прежнему скрываются неугомонные любопытствующие шепотки. Это, конечно, утомляло, но никоим образом не могло повлиять ни на отношения Люциуса с Гермионой, ни на их жизнь. Так, постепенно-постепенно, сплетни начали затихать.
Встреч с семейством Уизли им удавалось избегать, хотя Гермионе нет-нет да и приходилось сталкиваться с Артуром в министерстве. Что поделать… Нужно отдать ему должное: он всегда здоровался с легкой улыбкой и стремительно шагал дальше. И Гермиона была ему за это несказанно благодарна.
Время от времени виделась Гермиона и с Гарри, которого все чаще сопровождала теперь Джинни. Обычно они встречались в кафе, но с недавних пор Гермиону начали снова приглашать на площадь Гриммо. И хотя ей очень не хотелось идти туда без Люциуса, тот отпускал ее на редкость спокойно. А когда Гермиона отправилась к ним впервые, Малфой даже протянул на прощание:
— Передай Поттеру, что теперь я жду от Аврората по-настоящему реальных успехов, — имея в виду недавнее окончание учебы Гарри и начало его официальной службы в Министерстве магии.
За ужином на площади Гриммо в первый раз за долгое время друзья заговорили о Роне. О нем с легким смущением упомянул Гарри, сообщив, что бывший бойфренд наконец-то начал встречаться с другой девушкой. Волна жгучей ревности на мгновение окатила Гермиону, следом же уступая место огромному облегчению. Она оказалась по-настоящему счастлива, что Рон двинулся дальше. И мысленно пожелала ему счастья.
Правда, Люциус еще не познакомился с родителями Гермионы, но она уже рассказала им о своем теперешнем возлюбленном и даже сообщила, сколько ему лет. Понятно, что маму с отцом не особенно обрадовала эта новость, но счастье Гермионы казалось таким явным, что, тихонько посетовав, они смирились. Гермиона смогла убедить их, что Люциус настолько здоров и крепок, что, вероятно, переживет и ее. Еще она пыталась заинтересовать родителей информацией о его большой усадьбе в Уилтшире, приличном доходе и хороших деловых связях, но это не произвело на них практически никакого впечатления. Умненькая Гермиона подумала и смирилась, понадеявшись, что со временем они ко всему привыкнут. И вот тогда… вот тогда она их и познакомит.
По-счастью, Нарцисса больше в поместье не появлялась. Понятно, что иногда Люциусу приходилось видеться с ней и обсуждать какие-то вопросы, связанные с Драко. Но происходили эти встречи, как правило, на людях, в кафе или ресторане, были краткими и совершенно формальными. Гермиона пыталась принимать их как должное, хотя получалось это у нее неважно, и в глубине души она по-прежнему ревновала Малфоя к бывшей жене. В тех редких случаях, когда им приходилось сталкиваться, Нарцисса демонстративно игнорировала ее, против чего Гермиона категорически не возражала.
Еще она все чаще виделась со своими магловскими друзьями, с Милли и с Софи, которая иногда приходила на эти встречи с Драко. Как-то раз Гермионе даже удалось затащить на такие посиделки Люциуса, и ей показалось, что мир перевернулся: она сидела в баре с Люциусом Малфоем, в то время как напротив нее расположилась одна из лучших подруг в обнимку с его сыном (и по совместительству старым школьным недругом Гермионы) Драко Малфоем. Их мир и впрямь очень изменился…
Потихоньку она перестала яростно ревновать Люциуса, хотя по-прежнему и отмечала, что женщины постоянно кокетничают с ним и строят глазки. Утешало одно: Малфой ни разу не ответил на чьи-то призывы. Поэтому со временем Гермиона научилась спокойно и несколько самодовольно улыбаться, глядя на воркующих возле того соперниц.
В отличие от нее Люциус (особенно на каких-то официальных мероприятиях) до сих пор вел себя как редкий собственник. Нет, он не ревновал в открытую, но постоянно находился рядом, постоянно дотрагивался, словно бы лишний раз напоминая всем вокруг, что Гермиона принадлежит ему. И, сказать по правде, ей даже нравилось это. Иногда она даже подразнивала Малфоя, принимаясь разговаривать с кем-то из волшебников или маглов и зная, что не пройдет и нескольких минут, когда Люциус появится рядом и обнимет ее за талию. А то и вопьется поцелуем в губы. И неважно, кто наблюдает за ними в этот момент.
Зачастую это приводило к очередной (и, кстати, вполне ожидаемой) вспышке вожделения, и они оказывались в стремительных поисках укромных местечек (безлюдного коридора, заброшенной лестницы или какой-нибудь пустой комнаты), чтобы скорее утолить вспыхнувшую жажду.
Так постепенно шли месяцы, и осенние дни уже подбирались к зимним, становясь все короче, все холоднее. И трава на лужайках поместья начала отливать серебром, будучи прихваченной морозом. Люциус с Гермионой неспешно занимались переоборудованием гостиной, и наконец-то работы там оказались закончены. Постепенно они начали использовать эту комнату все больше и больше. Сначала редко, по каким-то формальным поводам, например, для приемов партнеров по бизнесу, с которыми Люциус стал встречаться достаточно регулярно, но потом все чаще и чаще. Гермиона вообще была рада видеть в Малфой-мэноре новых людей. И через некоторое время они поняли, что гостиная больше не навевает никаких воспоминаний о прошлом и его страхов. Это была просто красивая и уютная комната. И не больше. Комната, где Гермиона намеренно проводила большую часть свободного времени, где она читала, писала письма, занималась работой, взятой на дом. И просто сидела с Люциусом. Казалось, гостиная и Гермиона словно пришли в состояние какой-то необъяснимой, но чудесной гармонии. И ничего в этой комнате больше не напоминало о том времени.
Нужно сказать, что хотя наши влюбленные и посещали самые разнообразные места, больше всего времени они по-прежнему предпочитали находиться дома. Подальше от посторонних глаз и длинных языков. То время, что они проводили в поместье, было наполнено чудесным ароматом взаимной любви, и, казалось, даже сам дом постоянно подпитывал невероятную, почти животную тягу друг к другу. Они часто занимались сексом, и потребность в нем никак не уменьшалась. Как правило, их близость была теперь нежной и ласковой, хотя нет-нет между Люциусом с Гермионой и загоралось то мрачное пламя страсти, что подпитывалось частичкой тьмы, живущей в обоих. И это тоже было чудесно. И необходимо им.
В этих случаях Люциус брал ее, словно захватчик, жестко и властно. Он доминировал над Гермионой, как доминирует самец над сдавшейся на волю победителя самкой. И этим она тоже наслаждалась, потому что и подчинение в итоге приводило ее к чувственному восторгу. С каждым днем они словно бы сильнее проникали друг в друга…
______________________________________________________________________________
Ноябрь плавно перетек в декабрь, и теперь Гермиона восторженно ожидала Рождества. Вместе с Тибби они занялись украшением Малфой-мэнора, и уже скоро дом стал похож на картинку к уютной и милой Рождественской сказке. В пушистые гирлянды, развешенные по стенам, потолочным балкам и перилам лестниц, установили множество зачарованных свечей, что начинали мерцать при наступлении темноты. Еще Гермиона заколдовала сотни крошечных огоньков, которыми, вместе с чуточкой милой магловской мишуры, украсила камины, дверные проемы и окна. Поначалу, затеяв все эти украшательства, она жутко боялась, что Люциус сочтет их ненужными и вульгарными, но он… Он лишь улыбнулся, глядя на плоды их с Тибби труда, и, обняв Гермиону, поцеловал ее в макушку.
А однажды ночью они аппарировали в ближайший питомник елей и выбрали себе Рождественское дерево. Ель была высокой и пушистой, наверное, даже самой высокой, что Гермиона когда-нибудь видела в частных домах. Они притащили ее в поместье, установили в большой гостиной, и комната сразу же изменилась. Половину следующего дня Люциус с Гермионой провели за ее украшением, понятно, что с помощью магии.
«Как же я люблю наряжать елку…» — мысленно ликовала Гермиона, зачаровывая игрушки, чтобы повесить их на самые высокие ветки.
Когда же наконец закончили, богато украшенная красно-золотая красавица предстала перед ними во всем своем великолепии. Люциус взмахнул палочкой, и среди игрушек начали мерцать сотни малюсеньких свечек. Елка засияла так, будто и сама была волшебной. И Гермиона громко ахнула, увидев это.
Любуясь делом своих рук, оба опустились на большой диван, стоящий здесь же, в гостиной. Прикорнув на плечо Малфоя, Гермиона глубоко вздохнула и подняла к нему лицо.
— Очень хорошо получилось… Правда?
Тот усмехнулся, глядя на нее сверху вниз.
— Правда… — он немного помолчал. — Это первый раз, когда я наряжаю елку… за последние несколько лет.
Гермиона растерялась.
— Но… неужели же Драко совсем не хотелось праздника?
— С тех пор, как ушла Нарцисса, Драко не праздновал Рождество в этом доме… — качнул головой Люциус.
«Получается… последние несколько лет он был на Рождество… совсем один…» — мелькнула мысль у опечаленной, но не сильно удивленной Гермионы, и она прижалась к нему чуть крепче.
— И как бы ты хотел отпраздновать его в этом году? Сделаем, как тебе хочется, я не против. Можем позвать гостей, если хочешь…
Люциус снова усмехнулся.
— И кого же?
— Ну… не знаю. Кого-нибудь из твоей семьи. А еще тебе же можно позвать Драко.
— Дело в том, что в моей семье не осталось никого, кто мог бы прийти. Или, кто захотел бы прийти. А Драко… я считаю, что ему лучше быть в этот вечер с матерью.
Она могла лишь уважать его за это решение, но знала, сколь важно для Люциуса повидаться с сыном в дни праздника, и поэтому тихонько предложила:
— Тогда, может, пригласишь его сюда на второй день?
Малфой глубоко вздохнул.
— Может… — он опять немного помолчал, но потом согласился: — Хорошо. Я попрошу его прийти, — Люциус вдруг улыбнулся и погладил ее руку. — А что насчет тебя? Как ты обычно празднуешь Рождество?
Гермиона подняла голову с его плеча.
— Ну… мои родители привыкли, что я провожу этот праздник то здесь, то там… — она не стала упоминать, что «то здесь, то там» означает Нору, хотя и поняла: Люциус, конечно же, раскусил ее. Правда, сделал вид, что не понял. — Но в этом году я просто хочу быть здесь, с тобой. Хочу провести эти дни в нашем уютном спокойствии. Хотя…
— Что?
Поначалу она слегка колебалась, но потом, решив, что сейчас самое подходящее время, продолжила:
— Я о своих родителях… просто… думаю, как раз наступила пора тебе встретиться с ними. Поверь, они замечательные, они — и в самом деле невероятно интересные и приятные люди. И я бы хотела… чтобы вы наконец-то познакомились.
Долгое молчание стало ответом на ее тираду. Реакция Люциуса оказалась совершенно необъяснимой, и ей уже начало казаться, что попросила слишком о многом. Нахлынувшая неясная обида заставила Гермиону зажмуриться. Она изо всех сил пыталась убедить себя, что все это неважно, когда Малфой наконец совершенно спокойно заговорил:
— Тогда… может быть, нам стоит пригласить их в Малфой-мэнор? Не на само Рождество, это будет не совсем корректно по отношению к ним, но накануне днем… или ранним вечером…
Удивленная Гермиона с облегчением выдохнула и уставилась на него широко открытыми глазами.
— Ты… и вправду этого хочешь?
В ее голосе настолько очевидно слышалось изумление, что Малфой даже тихонько рассмеялся.
— Вправду, — он снова положил ее голову себе на плечо, — маглы, которым посчастливилось произвести на свет тебя, однозначно, заслуживают моего внимания.
И в этот момент Гермиона ощутила, как некое теплое свечение, сопровождавшее ее весь этот чудесный день, стало еще сильнее.
Из груди Люциуса вырвался глубокий вдох. Он оглядел комнату.
— Думаю, в этой гостиной будет очень хорошо смотреться рояль, — совершенно неожиданно вдруг объявил он.
И снова Гермиона не смогла скрыть удивления.
— Рояль?..
— Ну конечно… — устало протянул Малфой. — Рояль или какое-нибудь другое клавишное изобретение маглов. Ты, кажется, забыла, что я и сам играл на виолончели…
Про себя Гермиона улыбнулась. Реставрация виолончели Страдивари должна была завершиться уже через несколько дней.
— О, нет… не забыла.
— Ну что ж, тогда купим. Он отлично впишется. Думаю, что будет лучше всего установить его вон там… — Люциус кивком указал на угол комнаты рядом с окном.
По лицу Гермионы пробежала неясная волна колебания.
— Люциус… а ведь я… играю на пианино…
Удивленный Малфой, подняв бровь, бросил на нее взгляд, и Гермиона слегка смущенно продолжила:
— Просто… я занималась… ну, до отъезда в Хогвартс. И мне очень нравилось это. Потом, в Хогвартсе, продолжила заниматься, но меня просили никому не говорить об этом. Перед уроками по понедельникам ко мне приходил учитель. Он был сквиббом… и очень любил музыку. Говорил, что именно она помогла ему смириться с тем, что магии он оказался лишен. А на каникулы он давал очень много заданий. Именно эти занятия помогли с отличием окончить восемь классов музыкальной школы, когда мне было чуть больше пятнадцати. Помню, после этого он сказал, что, останься я в мире маглов, меня могла бы ожидать великолепная карьера пианистки.
Люциус вздохнул.
— Дорогая, все это звучит ужасно впечатляюще, но я понятия не имею, что означает «окончить с отличием восемь классов музыкальной школы», — он растягивал слова, подразнивая ее. — Ты же знаешь, что сам я обучался игре на виолончели исключительно в пределах волшебного мира.
Гермиона засмеялась ему в грудь.
— Хорошо-хорошо, извини. Это означает, что я играла довольно неплохо. Да и до сих пор иногда все еще играю, когда есть возможность. Знаешь, в министерстве тоже есть пианино. В одном из залов. Ну… иногда я тихонько пробираюсь в него и играю…
— Завтра я куплю рояль только для тебя. Пусть он станет ранним рождественским подарком.
Пораженная Гермиона приоткрыла рот, собираясь начать протестовать. Однако потом передумала, зная, что шансов переубедить решившего что-то Люциуса у нее, прямо сказать, немного. Поэтому лишь улыбнулась:
— Ты окончательно избалуешь меня…
— Хм… — иронично протянул Малфой и ухмыльнулся. — Вот и хорошо… Баловать — это я точно умею. Практики с Драко у меня было достаточно. Очень приятно иметь возможность для разнообразия тратить деньги на кого-то другого…
Наклонившись, Люциус приник к ее рту с поцелуем, и Гермиона жадно ответила ему. Фортепиано, да и вообще музыка, временно оказались забыты.
А вернувшись на следующий день с работы, она сразу же увидела украшавший гостиную новенький рояль. Инструмент, изготовленный мастерами компании «Стейнвей и сыновья» привел ее в самое настоящее восторженное изумление. Наконец Гермиона подошла к нему и, присев на табурет, опустила пальцы на клавиши. Мгновение… и в гостиной раздались звуки мелодии, почти совершенной в своей прелестной простоте. Гермионе казалось, что даже воздух в гостиной наполнился переливами музыки.
Неожиданно появившийся в дверях Люциус остановился и замер на пороге.
— И снова Бах?
— Да… это его «Гольдберг-вариации»… Мне кажется, будто эту мелодию нашептали Баху ангелы… В ней нет слов, да они и не нужны, у него по-настоящему волшебная музыка, — Гермиона продолжала играть. — Спасибо тебе за инструмент. Наверное, он очень дорогой, да?
— Не думай о таких мелочах, — отмахнулся от вопроса Малфой, но не из желания произвести впечатление, а, скорее, стремясь успокоить Гермиону. Ему не хотелось, чтобы такая ерунда отвлекала ее от исполнения.
Он по-прежнему стоял в дверях и, улыбаясь, смотрел на женщину перед собой… Звуки музыки словно бы текли от нее к нему, задевая в душе какие-то странные, потаенные струнки. И Люциусу хотелось, чтобы Гермиона никогда не останавливалась.
______________________________________________________________________________
На следующей неделе предвкушающая Гермиона снова направилась в мастерскую Уилфреда Бессамера.
«Если сегодня мне наконец-то отдадут виолончель, как же я удержусь, чтобы сразу не вручить ее Люциусу, а подождать до Рождества? Ох… сложно будет», — взволнованно думала она по дороге.
Увидев ее на пороге, старый реставратор заметно оживился.
— О-о-о… мисс Грейнджер, вы пришли, чтобы освободить меня от самого величайшего произведения искусства, с которым я имел удовольствие работать, — с легким сожалением улыбнулся он, но повел Гермиону в угол мастерской, где находилась покрытая бархатной тканью виолончель. Подойдя, он остановился и взглянул на заказчицу. — Готовы ли вы?
Гермиона нетерпеливо кивнула: ждать сил уже не было.
С несколько нарочитой медлительностью Бессамер осторожно и плавно, словно фокусник, сорвал ткань, являя инструмент взору Гермионы. И та не смогла сдержать восхищенного вздоха: выглядела обновленная виолончель великолепно. Казалось, после проведенной реставрации она светится какой-то магией. Мастера заново отлакировали корпус, заменили все струны и подпорченный гриф. Теперь инструмент выглядел безупречно и будто кричал: «Играйте на мне! Я снова буду звучать…»
Озабоченный молчанием Гермионы, Бессамер осторожно взглянул на нее, но лицо той выражало лишь откровенное благоговение.
— Это действительно изысканное произведение искусства. И для меня было огромной честью работать над его восстановлением. Благодарю вас, мисс Грейнджер, что доверились именно мне, — почтительно произнес он, но потом заговорил более деловито: — Увы, я не могу отдать ее вам без предварительного прослушивания. Поэтому взял на себя смелость попросить одного знакомого музыканта продемонстрировать вам теперешнее звучание виолончели. Он — аспирант Королевской академии, и, безусловно, сможет показать, на что же способен этот прекрасный инструмент.
В комнату вошел приятный молодой человек с длинными, небрежно свисающими волосами и симпатичным лицом. Он приветливо улыбнулся Гермионе и пожал ей руку, глядя прямо в глаза. Та вдруг неожиданно подумала, что, пожалуй, несколько месяцев назад эдакий красавчик мог привлечь ее внимание, но сейчас… нет. Привлекательность музыканта абсолютно ничего не заставила шевельнуться в ее существе. Гермиона просто ждала, когда же он продемонстрирует способности отреставрированного инструмента. И, к счастью, молодой человек именно этим и занялся.
Никогда еще она не слышала такого безупречного качества звучания. Богатые тона виолончели словно бы просачивались в тело и душу, действуя почти как лекарство, как бальзам, способный исцелить от всех болезней на свете. Звуки, издаваемые инструментом, казались волшебными, и если бы Гермиона не знала, что Страдивари был маглом, то даже не засомневалась бы в магическом происхождении его творения.
На какой-то краткий миг ей даже показалось, что вот-вот упадет в обморок, растворяясь в этих чудесных звуках. Но, к счастью, виолончелист закончил играть и, улыбнувшись, посмотрел на нее:
— Что вы скажете?..
— Это… это прекрасно… — еле выдавила из себя Гермиона низким, хриплым голосом. Ее глаза подозрительно блестели.
— Согласен… — отозвался молодой музыкант. — И даже не уверен, что смогу расстаться с ней, мисс Грейнджер. Боюсь, вам придется драться со мной за эту виолончель, — он кокетливо улыбнулся, на что Гермиона почти не обратила внимания, поскольку думала лишь об одном — о том, чтобы как можно скорее вернуться домой, к Люциусу.
— А… что вы сказали? — удивленно спросила она, почти не слушая его. — Эм-м… боюсь, мне пора возвращаться домой. Пожалуй, я лучше пойду, — и Гермиона отвернулась от молодого человека, лицо которого сразу же помрачнело. — Господин Бессамер, поверьте, вы проделали поистине огромную и удивительную работу. Не знаю, как отблагодарить вас. Могу лишь заверить, что на этой виолончели обязательно будут играть. И будут очень бережно относиться к ней.
Реставратор улыбнулся ей, помогая убрать громоздкий инструмент в футляр, и Гермиона протянула ему заранее подготовленный чек. Он содержал вопиюще огромную сумму, которую Гермиона обещала заплатить за реставрацию и которая составляла ее зарплату за несколько месяцев. Но Гермиона ни капли не жалела этих денег, тем более что и тратить их теперь было практически некуда — Люциус полностью обеспечивал ее, предугадывая все потребности.
Распрощавшись с Бессамером, Гермиона вышла на улицу и уже искала укромное местечко для аппарации, когда услышала позади себя шаги и окликающий голос:
— Простите! Мисс Грейнджер, можно вас…
Повернувшись, она увидела, как Фред (кажется, именно так ей представили виолончелиста) бежит следом. Приблизившись, он остановился и несколько смущенно уставился на Гермиону.
«Надо же… попадется ведь кому-то такой милашка…» — мелькнула у нее мысль.
— Мисс Грейнджер, я просто… хотел спросить, не выпьете ли вы со мной чашку кофе? Если, конечно, вы не против…
От подобной напористости Гермиона слегка опешила. Она уже давно не сталкивалась с вниманием к себе каких-то других мужчин и сейчас чувствовала ужасную неловкость оттого, что придется осадить этого красавчика, раз и навсегда лишив его каких бы то ни было надежд. Но даже мысли принять его приглашение у нее не возникло. Гермионе хотелось только одного: скорей вернуться в Малфой-мэнор. К Люциусу.
— О-о-о… Мне очень жаль, но, боюсь, что не смогу. Мне пора возвращаться домой, к своему… другу, — казалось очень странным называть Люциуса именно так, но Гермиона чувствовала, что это лучший и наиболее ясный способ дать понять молодому человеку, что ему ничего не светит.
Виолончелист выглядел разочарованным.
— Ох… понятно. Ну что ж, попробовать в любом случае стоило, — он печально улыбнулся, и Гермиона вернула улыбку в ответ. — Скажите, а виолончель Страдивари принадлежит ему?
— Да.
Музыкант вздохнул, признавая поражение.
— Надо же, какой невероятный счастливчик… Владеет и Страдивари… и такой девушкой, как вы, — с этими словами он повернулся и исчез в густой лондонской толпе.
Момент этот показался Гермионе любопытным и даже чуточку забавным. За последние месяцы она уже забыла, каково это — существовать отдельно от Люциуса Малфоя. Коротко подумав о молодом человеке, пригласившем ее на свидание, она подумала и о том, что еще год назад (даже будучи в отношениях с Роном) может быть и приняла бы приглашение такого симпатичного обаяшки. Но теперь… Теперь оно лишь ошеломило, заставляя еще больше стремиться домой. В Малфой-мэнор.
Сегодня Гермионе снова повезло: ей удалось вернуться раньше Люциуса и спрятать виолончель в кладовой. А как только он вошел домой, она сразу же кинулась ему на шею. Люциус довольно хмыкнул и крепко прижал ее к себе, опустившись губами к подставленному рту. На какой-то краткий миг Гермиона невольно сравнила его с виолончелистом, встреченным сегодня.
«Нее… Нет никакого сравнения!» — довольно подумала Гермиона, а когда пальцы Люциуса скользнули ей под юбку и начали приподнимать ту, лицо бедолаги Фреда окончательно исчезло из ее памяти. Навсегда.
______________________________________________________________________________
В канун Рождества, когда к семи вечера в Малфой-мэнор были приглашены родители Гермионы, она встревожено вышагивала по гостиной и ни на минуту не присаживалась. Люциус, в отличие от нее, невозмутимо сидел здесь же и, положив ногу на ногу, читал «Ежедневный Пророк».
Наконец, напрягшийся от ее метаний, он поднял глаза и неспешно протянул:
— Дорогая, если хочешь, я могу бросить заклинание, которое будет перемещать тебя из одного конца комнаты в другой без напрасного использования ног.
Гермиона остановилась.
— Ох… прости… Просто… я немного нервничаю.
— Хм… это я уже заметил, — он снова вернулся к газете. — Возможно, тебе стоит присесть.
Она сделала это так резко, что диван обиженно заскрипел, а Люциус удивленно поднял брови.
— Прости, — повторила Гермиона, но, заметив укоряющий взгляд, вспомнила его просьбу никогда не извиняться перед ним. — Ох… прости, я не хотела… — пробормотала она опять, но потом поняла, что выглядит глупо, и ругнулась: — Вот же черт!
Малфой на это лишь рассмеялся.
— Мерлин, какая же ты забавная, когда нервничаешь, — он отложил газету и вдруг потянулся к Гермионе. — Ты не оставляешь мне выбора, кроме как взять тебя прямо здесь и сейчас. Может, хотя бы это немного снимет твою нервозность…
С этими словами он наклонился, схватил Гермиону и стащил ее на пол. Потом снял с нее всю одежду и так же стремительно свою собственную. Уже скоро они оба дрожали от вожделения. Люциус с Гермионой касались друг друга подрагивающими руками, и каждое прикосновение и впрямь заставляло отвлечься от ожидания родительского визита. С каждым мгновением для нее важней всего становилось то, что рядом Люциус… Ее Люциус. И, забыв обо всем, Гермиона растворилась в этих привычных ласках, а придя в себя, увидела, что часы уже показывают половину седьмого. Умиротворенная и тяжело дышащая, она положила голову ему на грудь и слабо улыбнулась.
— Ты выбрал весьма эффективный способ привлечь мое внимание, — Гермиона не удержалась и довольно хихикнула.
Шутливо хлопнув ее по ягодице, Люциус поднялся сам и помог подняться ей. С помощью магии он привел их в порядок и одел, а затем вышел из комнаты, чтобы вернуться через несколько минут. Остановившись перед Гермионой, он проговорил:
— Ну… и как я… выгляжу?
Никогда бы она не подумала, что услышит в его голосе опасение, но ошибиться оказалось невозможно. Люциус и сам нервничал! Только вот скрывал это более талантливо. Гермиона подошла к нему ближе и погладила по груди. Сегодня на нем был надет тот же удлиненный жакет, похожий на военный френч, который он надевал в тот день, когда они впервые пошли на ланч.
— Не переживай. Ты выглядишь великолепно, — тепло улыбнулась она ему.
И в дверь позвонили. Гермиона сразу же заметила, как предплечье Малфоя слегка напряглось под ее ладонью, поэтому взяла его за руку и сжала. А потом повела Люциуса в прихожую. Там она еще совсем чуть-чуть помедлила, собираясь с духом, и ободряюще кивнула ему. Тот шагнул к двери, чтобы открыть ее и впустить в Малфой-мэнор родителей Гермионы.
______________________________________________________________________________
Спустя несколько часов, когда мама с папой уже ушли, они вдвоем опять сидели в гостиной, и босые ноги Гермионы лежали у Малфоя на коленях. На ее губах играла счастливая улыбка.
— Ты им понравился, — уверенно заявила она.
Люциус сделал глоток виски.
— Мне они тоже понравились.
Потерев одну ногу об другую, Гермиона подумала, что Люциус Малфой (особенно, когда ему это нужно) мог быть бесконечно очаровательным человеком.
«Можно сказать, самым очаровательным на свете…» — она не сомневалась, что он изо всех сил пытался произвести на ее родителей самое благоприятное впечатление, и, честно сказать, оказалась даже немного удивлена этим. Приятно удивлена.
Вчетвером они совершенно мило и душевно провели время, постоянно разговаривая о чем-то. И та начальная напряженность, что чувствовалась в самые первые минуты, быстро исчезла. Отцу Гермионы оказалось очень интересно слушать историю Малфой-мэнора, он просто забросал Люциуса вопросами. Ну а маму совершенно подкупила внимательность Малфоя и его способность делать ненавязчивые комплименты. Чем тот и нагло воспользовался, незаметно нахваливая ее наряд и внешний вид.
«Нет, ну каким же обаятельным он может быть! Особенно, когда захочет…» — криво усмехнувшись, подумала Гермиона и взглянула на Малфоя.
— Ты использовал какое-то заклинание, да? Ну… что-то вроде Чар Дружелюбия…
На губах того мелькнула улыбка.
— Разве я когда-нибудь пользовался чем-то подобным, чтобы очаровать тебя?
— Если только… слово «очаровать» будет использоваться как синоним «заставить меня кончать снова и снова».
Люциус наклонился к ее лицу и на ухо (так, что у Гермионы побежали мурашки) почти промурлыкал:
— В таком случае, позволь мне «очаровать» тебя еще разок…
Три длинных пальца тут же скользнули глубоко во влагалище, и Гермиона издала громкий стон, запрокидывая голову. Большой палец Малфоя кружил и кружил по ее клитору, а потом она ощутила, как еще один осторожно толкается в анус.
«Ох!.. Сколько же у него пальцев? Или… он уже использует еще одну руку? А-а-а… Да какая, к чертям, разница?» — ей уже было все равно, лишь бы он не останавливался.
Люциус, не переставая, двигал пальцами, однако, пульсирующий клитор он поглаживать перестал, и Гермиона выгнулась на диване, словно умоляя Малфоя дотронуться до него. Сжалившись, тот снова приложил к клитору большой палец, но так и замер. Она дернулась, чувствуя, как мышцы скручиваются в сладкой предвкушающей судороге и усиливают ощущение его двигающихся внутри нее пальцев еще сильней. Гермиона глубоко втянула в себя воздух, понимая, что конец уже близок. И Люциус, словно почувствовав это, закружил по клитору. Долгожданный оргазм обрушился на Гермиону. Огненное влагалище жадно пульсировало вокруг его пальцев. Это зрелище, эти ощущения настолько заворожили Малфоя, что он изумленно приоткрыл рот, любуясь любимой женщиной, бьющейся сейчас в его руках. Гермиона низко застонала, и в этот момент напольные часы в прихожей начали бить полночь.
— Счастливого Рождества… — прошептал Люциус, прежде чем подняться и на руках отнести ее в спальню.
______________________________________________________________________________
Рождественское утро выдалось ясным и ужасно холодным, но это никак не повлияло на Гермиону. Проснувшись, она повернула голову и оглядела комнату. От ревущего камина уже доносилось животворящее тепло, Люциус находился рядом с ней, и, казалось, еще спал. По привычке Гермиона еще долго, не двигаясь, лежала и просто смотрела на него. Как на самого родного… и самого нужного мужчину на земле. Но потом вспомнила, что сегодня уж точно ей необходимо выскользнуть из постели первой, потому тихонечко поднялась и, надев халат, осторожно вышла из комнаты и спустилась вниз.
Достав виолончель из шкафа, Гермиона вынула ту из футляра и прошла в гостиную.
«Нужно установить ее возле елки…» — она зачаровала инструмент так, чтобы он не упал, а рядом положила смычок. Гермиона оглядела дело рук своих и, оставшись довольной, направилась в кухню, где уже вовсю трудилась неутомимая Тибби.
Поздравив служанку с праздником, она подключилась к приготовлению завтрака, а чуть позже, взяв с собой на подносе вареные яйца и несколько тостов, направилась в спальню. Люциус часто делал то же самое для нее, хотя Гермиона и подозревала, что до сих пор он ни разу ничего не приготовил сам.
Лишь только дверь за ней захлопнулась, как Малфой открыл глаза.
— Счастливого Рождества, — Гермиона слегка улыбнулась и поставила поднос на кровать.
Довольный Люциус счастливо улыбнулся в ответ и с аппетитом принялся за завтрак. А Гермиона подошла к окну, распахнула шторы и… тихонько ахнула. Парк Малфой-мэнора весь оказался покрыт самым настоящим снегом. Она задохнулась от изумления. Здесь неоткуда было появиться снегу…
«В самом начале зимы, в находящемся на юге Британии Уилтшире не должен лежать снежный покров! Ну… то есть… это огромная редкость…»
Гермиона недоверчиво повернулась к Малфою, но тот лишь усмехнулся и вернул ей пожелание:
— И тебе счастливого Рождества.
И все же Гермиона не могла поверить своим глазам.
— Это ты… ты это сделал?
— Дорогая, я уже говорил тебе, что не стоит недооценивать Малфоев.
— Но… — она не находила слов. — Но снег лежит на такой огромной области… Как же ты смог?
— Как-то смог… Я бы хотел порадовать снегопадом и гораздо бОльшую часть Уилтшира, но… что сумел, то сумел. Думаю, он поможет тебе создать ощущение волшебства.
Гермиона выглянула в окно снова. Снег покрывал парк поместья, всю долину и холмы за ее пределами. Этого было более чем достаточно! Ей даже не верилось, что Люциус совершил нечто подобное. Она вернулась к кровати и села рядом, наклонившись и поцеловав его, а заодно и стащив с подноса кусочек тоста.
Малфой качнул головой.
— Боюсь, что идей оригинальных подарков у меня больше не осталось… Разве что под елкой сможешь найти еще парочку мелочей…
Гермиона счастливо улыбнулась ему.
— Мне достаточно, Люциус… Правда.
Малфой ласково провел пальцем по ее щеке, но ничего не ответил. Просто принялся доедать завтрак. А когда закончил, Гермиона поднялась с постели и потянула его за собой.
— Пойдем же… Теперь твоя очередь получать подарки.
Послушно поднявшись, Люциус оделся, а Гермиона все продолжала и продолжала поторапливать его. Она тащила Малфоя за руку, пока они спускались по лестнице, и остановилась только внизу. Памятуя о том, как в день рождения он закрыл ей глаза, Гермиона подошла со спины и тоже прикрыла его веки ладошками.
— Не подглядывай! — поддразнила она и потянула Малфоя за собой. Тот заинтригованно хмыкнул.
Гермиона провела его в гостиную и остановилась рядом с елкой. Так, чтобы, открыв глаза, Люциус сразу же наткнулся взглядом на виолончель. Она сделала глубокий вдох и уже собралась убрать ладони, как вдруг страх охватил все ее существо.
«Ой, мамочки… а вдруг Люциус больше не хотел видеть свою виолончель? Вдруг воспоминания, связанные с ней слишком болезненны? Какая же я дурочка, что не уточнила этого сразу…» — но назад пути не было, и руки пришлось опустить.
Уставившись на стоящий перед собой инструмент, Люциус замер без единой, даже самой крошечной реакции. И Гермиону захлестнула волна тошноты.
«Ему не понравилось! Или нет… он… разозлился на меня. Я подвела его… — она уже чуть повернулась, чтобы выбежать из комнаты, но в этот момент Люциус медленно приблизился к виолончели, осторожно коснулся пальцами грифа и щипнул одну из струн. По гостиной пронесся низкий вибрирующий звук. Дыхание Гермионы стало тяжелым и быстрым. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… пусть он уже хоть что-нибудь скажет!»
Наконец Малфой отвел глаза от инструмента и посмотрел на Гермиону.
— Ты знаешь, что это такое? — в его голосе не слышалось даже отголоска эмоций.
— Кажется, да, — еле слышно пробормотала та.
— И ты… отреставрировала ее?
— Да.
— Эта виолончель находится в моей семье уже более двух столетий, — Люциус кружил вокруг инструмента, словно завороженный, и Гермиона не могла понять ни его настроения, ни его мыслей. — Я не видел ее очень давно… Много лет.
Он отошел от елки, и, увидев это, Гермиона чуть не расплакалась.
«Все кончено… Я потерпела неудачу», — она приподняла голову, чтобы слезы не покатились из глаз, но услышала какое-то царапанье по полу. А посмотрев в его сторону, увидела, как Люциус взял один из стульев и поставил его за виолончелью. Но он по-прежнему не смотрел на Гермиону.
Нагнувшись, Малфой поднял смычок, который она положила на пол рядом с инструментом, и сел. И… на этом все… Больше он ничего не делал.
Затаив дыхание, Гермиона не могла поверить увиденному.
«Неужели?.. Неужели я могу надеяться, что он… начнет играть?..»
Медленно подняв руку, Люциус прикоснулся к грифу и закрыл глаза. Он словно бы настраивался на что-то… На что-то давно забытое, даже потерянное. И инструмент, казалось, отвечает ему какой-то легкой, едва уловимой пульсацией. Так, наедине со своими мыслями, Люциус оставался достаточно долго, и все это время Гермиона ждала и ждала, не проронив ни единого слова.
Но потом вдруг Люциус резко втянул в себя воздух и, подтянув виолончель к себе, установил ее между ног. Потом поднял смычок и заиграл.
Это был Бах. Одна из тех сюит для виолончели, которые когда-то звучали в концертном зале Уигмор-холл.
И сейчас Гермионе казалось, что еще никогда прежде она не слышала более прекрасной, более возвышенной музыки. Конечно, знаток счел бы исполнение Люциуса далеким от идеала и обязательно заметил какие-то ошибки и шероховатости. Но Гермионе не было никакого дела до подобных мелочей. Звуки, что в эти минуты лились ей в уши, казалось, лились и в ее душу. Почувствовав, как от избытка эмоций слегка подкашиваются ноги, она тяжело опустилась на диван.
Малфой же продолжал играть, даже не заметив этого. Он сыграл все сюиты Баха, которые могла припомнить Гермиона, и техника его становилась с каждой новой пьесой все лучше, все уверенней.
Но вот в комнате прозвучала последняя нота. Еще какое-то время Люциус сидел с инструментом и молчал. Но потом произнес:
— Спасибо…
И голос его снова показался Гермионе пустым и напрочь лишенным эмоций. Она опять испугалась, что Люциус недоволен подарком, заставившим его вспомнить прошлое. Но ее невеселые размышления прервал сам Малфой, который поднялся, отложил виолончель в сторону и, подойдя к дивану, опустился перед Гермионой на пол. Он уткнулся лбом в ее колени и тихо попросил:
— Поклянись, что никогда не оставишь меня…
Гермиона провела ладонью по его волосам и ничего не ответила. Потому что слова были не нужны.
https://ru123.iplayer.info/artist/1691836-Glen_Guld_Bah_I_S_Variacii_Goldberga/ - Johann Sebastian Bach «Гольдберг-вариации»
========== Глава 56. Счастье ==========
http://www.pichome.ru/images/2017/12/27/8dmHX7.jpg
Семь лет спустя
Гермиона, заканчивающая доклад «О плюсах и минусах лечения заклинаниями или зельями побочных эффектов от темномагических проклятий», сидела на открытой террасе Малфой-мэнора. И хотя звучало это название достаточно просто, на самом деле миссис Малфой проделала огромную и сложную работу. Доклад необходимо было представить на следующем заседании Визенгамота для принятия решения о возможных изменениях одного из законов волшебного сообщества.
Несмотря на палящее летнее солнце, Гермиону обдувал нежный ветерок, ласкающий кожу и доносящий из парка пьянящий запах розовых кустов. Она прикрыла глаза и подняла лицо к небу, позволив себе немного расслабиться и отвлечься от работы. В конце концов, закончить ее можно было позже. Доклад мог немного и подождать.
Невдалеке раздался дверной звонок. Кто-то посторонний пришел в поместье, но Гермиона не могла вспомнить, кто же должен навестить их во второй половине дня. Теперь гости в Малфой-мэноре бывали часто: то родственники, то друзья, то партнеры по бизнесу. Дом был наполнен жизнью, которая радостно и светло пульсировала в нем, и люди любили бывать здесь.
На террасе появилась Тибби.
— Госпожа, к хозяину пришел посетитель. Это мистер Далсимор.
Гермиона повернулась, собираясь поприветствовать гостя, и наконец-то вспомнила, что Люциус рассказывал ей о предстоящем визите. Посетителем был новый управляющий госпиталем Святого Мунго, солидныйуважаемый волшебник в возрасте чуть за шестьдесят. До сегодняшнего дня Гермиона ни разу не встречалась с ним и поднялась, чтобы поздороваться.
— Господин Далсимор, спасибо большое, что нашли время зайти к нам. Очень рада познакомиться с вами.
Волшебник тепло улыбнулся красивой ведьме, стоящей перед ним, и пожал протянутую руку.
— Мое почтение, миссис Малфой. Поверьте, я тоже очень рад наконец встретиться с вами.
Ответив на улыбку, та жестом пригласила его сесть.
— И, пожалуйста, зовите меня Гермионой.
Он продолжил:
— Хочу сказать, что мне действительно приятно познакомиться. Очень много слышал о вас. Тем более что Люциус говорит о своей жене постоянно.
Слегка покраснев, Гермиона вернулась на место.
— Муж сейчас не в доме, но должен скоро вернуться. Они с дочкой спустились к озеру, думаю, решили наловить пескарей. Позвольте предложить вам чаю. Или, может, вы предпочтете чего-то другого: вина, сливочного пива, огневиски?..
— Да… Чаю было бы восхитительно. Хотя, должен сказать, я никогда не думал, что встречу такой типичный магловский напиток в поместье Малфоев!
— О-о… Малфой-мэнор полон сюрпризов, мистер Далсимор, и уже много лет не перестает удивлять меня.
Пока они ожидали, Далсимор рассказал о впечатляющих планах на будущее госпиталя и о том, что планы эти стали возможны лишь благодаря финансовой поддержке Люциуса и его влиянию. Понятно, что Гермиона не могла не светиться от гордости, слушая похвалы своему мужу.
Наконец она услышала голоса, доносящиеся откуда-то из парка и приближающиеся к дому все ближе и ближе. Конечно, Гермиона мгновенно узнала их. Один — низкий и мягкий — принадлежал мужу, а другой — высокий и звенящий, словно серебряный колокольчик — был голоском…
Поднявшись, Гермиона подошла к перилам, и лицо ее озарилось ласковой улыбкой, как только владелица этого звенящего голоска оказалась в поле зрения. Сначала она увидела белокурые кудряшки, развевающиеся над маленькой головкой. Они чуть подпрыгивали, будто их обладательница танцевала, легонько помахивая деревянным ведерком, ручку которого зажала в крошечном кулачке.
— Мама! Мамочка, я поймала десять! Десять пескарей! А у папы поймалось только пять!
Аврора Грейнджер Малфой ловко взбежала по каменной лестнице на террасу и бросилась в объятия Гермионы.
Девочка была изысканно красива, являя собой удивительно гармоничное сочетание черт матери и отца. У нее был малфоевский цвет волос, бледная кожа и глубокие серые глаза, в которых светились недюжинный ум и решительность матери. Да и тугие кольца непокорных кудряшек очень напоминали Гермиону.
Крепко обняв дочку, та провела ладонью по белокурым кудрям.
— Неужели целых десять? А папа только пять? Вот это да! Малышка, да ты лучшая рыбачка в целом мире! Дай-ка мне посмотреть… — Гермиона взяла у девочки ведерко и с любопытством заглянула туда. Почти на самом дне сновало несколько маленьких пескариков. — Может быть, лучше выпустить их в пруд у фонтана, как ты думаешь?
Малышка энергично закивала, а потом повернулась к высокому светловолосому волшебнику, поднявшемуся за ней вверх по лестнице, и схватила его за руку.
— Папа, пойдем! Отпустим их в пруд у фонтана прямо сейчас. Пошли же!
Люциус Малфой опустился рядом на колено, схватил дочь и начал щекотать ее. Аврора залилась смехом. Он поднялся, по-прежнему держа малышку на руках, и поцеловал в обе щечки:
— Прости, милая… Мы же с тобой славно позабавились сейчас у озера, правда? Но теперь папе нужно сесть и поговорить с этим ужасно важным дяденькой, который пьет с мамой чай, — Люциус кивком показал на Далсимора, и Аврора хихикнула над отцовским преувеличением. — Ты обязательно отпустишь их, с мамой или Тибби сходишь и отпустишь. Мне в любом случае будет грустно в этом участвовать, ведь ты поймала намного больше меня, — Малфой надулся с такой забавной притворной обидой, что в теплом летнем воздухе снова раздался звонкий детский смех.
Подойдя к ним, Гермиона обняла обоих.
— Рори, послушай меня… Если твои пескарики могут подождать еще немножко, то совсем скоро к нам придет кое-кто, кто обязательно захочет помочь тебе, — она многозначительно подняла брови, надеясь, что дочка догадается.
Глаза девочки сразу радостно загорелись.
— Значит, к нам на ужин придет Драко?
Улыбнувшись, Гермиона кивнула.
— Ура-а-а!.. — Aврора вывернулась из папиных объятий и затанцевала по террасе, но потом снова подскочила к родителям. — А Софи? Софи тоже придет вместе с ним?
— Ох, не знаю, милая. Думаю, если у нее получится, то обязательно придет.
— И мы снова будем смотреть ее свадебное платье, да?
— Ну, вот в этом не уверена… — рассмеялась Гермиона. — А сейчас иди в гостиную, хорошо? Почему бы тебе не закончить тот рисунок? Я приду через несколько минут, чтобы посмотреть, как у тебя получается. Только садись так, чтобы я могла увидеть тебя отсюда. Ладно?
— Ладно. Это же так здорово: рисовать в гостиной, — и Аврора снова хихикнула.
Наклонив голову, Гермиона слегка прищурилась, но потом тоже рассмеялась.
— Это верно, не многим маленьким девочкам разрешают иногда рисовать на стенах в гостиных.
— Да… и мне так жалко этих девочек.
— Ну, не у всех же родители — волшебники. И наша гостиная счастлива, что иногда на ее стенах появляются такие чудесные рисунки. Правда, учти, что потом я уберу их.
Но смеющаяся дочка уже побежала в дом. Гермионе оставалось лишь крикнуть ей вслед:
— И, Аврора… будь осторожней. Никакого обмана. Ты знаешь, что тебе еще нельзя колдовать. Мама рассердится и огорчится, если ты снова зачаруешь рисунки.
Девочка обернулась — лицо ее выглядело несчастным.
— Ну мамочка… Я же совсем не виновата. Просто пальчики вдруг закололо, и рисунок ожил. Он начал искриться блеском. И это было так здорово! — Аврора пошевелила в воздухе пальцами, пытаясь объяснить, как именно ее последний рисунок вдруг стал волшебным.
Оба родителя тихонько улыбнулись.
— Мы знаем, сладкая, знаем, что ты не нарочно. Просто постарайся больше не делать этого… — утешил дочку Малфой.
— Хорошо, я постараюсь, — кивнула Рори, лицо ее снова озарилось улыбкой. Девочка развернулась и вприпрыжку убежала в дом.
Люциус приобнял Гермиону за талию и уже вместе с ней подошел к Далсимору.
— Приветствую, Мариус, — протянул он гостю свободную руку. — Извини, что заставил ждать. Вижу, моя жена уже угощает тебя чаем. Может, останешься и пообедаешь у нас?
— О, нет… С удовольствием, но не сегодня, Люциус. Мне нужно обсудить с тобой кое-что, но в любом случае, прошу простить, что отрываю тебя от семьи.
Люциус притворно вздохнул.
— Ничего, все нормально. Это даже хорошо. Не поверишь, как я устал за сегодня, — и он обессилено рухнул в кресло.
Далсимор рассмеялся.
— Ваша дочка — восхитительный ребенок. Сколько ей сейчас?
— Двадцать первого октября будет четыре, — мгновенно отозвался Люциус.
— О-о-о… она очень развита… И, смотрю, уже проявляет магические способности, не так ли?
Брови Малфоя приподнялись с легким беспокойством.
— Это да… — протянул он. — Мы заметили магию вскоре же после рождения Авроры. Еще трехмесячным младенцем она начала приподнимать какие-то мелкие вещички, находящиеся рядом с ней. Конечно же, как и у всех детей, ее волшебство проявлялось стихийно, и она до сих пор плохо контролирует его. Самое главное, чему мы учим дочку сейчас — это контролировать собственную мощь, понимать, как нужно справляться с теми силами, что оказались у тебя в руках.
— И я не удивлен. У таких сильных волшебников, как вы, просто обязан был родиться одаренный магией ребенок.
Люциус только улыбнулся.
— Как знать… Мы, конечно же, очень гордимся ею, но пока столь сильная магия в таком возрасте несколько усложняет нам жизнь. Поэтому даже немного беспокоимся… не правда ли, дорогая? — он повернулся к супруге, которая слегка кивнула. — Хотя и безмерно благодарны судьбе за появление Авроры, ведь с ней я наверстываю то, что когда-то… — он недоговорил, и Далсимор непонимающе взглянул на Люциуса, а Гермиона нежно сжала руку мужа.
Решив сменить тему, Далсимор тактично поинтересовался:
— Я так понимаю, тебя можно поздравить со скорой свадьбой старшего сына?
Вынырнув из состояния задумчивости, Люциус повернулся к нему.
— Да… можно. Торжество назначено в следующем месяце. Поэтому наша дочка и волнуется о платье. Драко с Софи встречаются уже несколько лет. Бедная девочка… На мой взгляд, он заставил ее ждать. И все же… наконец понял, что именно она делает его по-настоящему счастливым. Никогда не думал, что требовательным запросам Драко подойдет кто-нибудь так, как подошла Софи. И, конечно, за свое знакомство эта парочка должна благодарить Гермиону, — он потянулся и поцеловал жене руку.
— О, я так понимаю, что Софи — подруга Гермионы? И она… магла?
— Это верно, — подтвердила та. — И она действительно великолепна.
Пораженному до глубины души Далсимору ничего не оставалось, как только кивнуть. Но Гермиона ни на йоту не сомневалась, что он шокирован выбором Драко. Невеста-магла явно не укладывалась у волшебника в голове. Люциус встретился взглядом с женой и усмехнулся краешком губ. Ситуация его забавляла.
Их беседу прервала Тибби, принесшая сэндвичи и кексы. Люциус с Далсимором заговорили о делах. И, послушав их немного, впечатленная деловой хваткой мужа Гермиона решила все-таки удалиться, чтобы проведать, как там Аврора.
______________________________________________________________________________
С того знаменательного дня во «Флориш и Блоттс» прошло семь лет, и Люциус с Гермионой совсем недавно отметили его годовщину. В некотором смысле этот день был для них более важным, чем годовщина свадьбы, поэтому его они отмечали всегда. Трогательно и тепло. А женаты были уже чуть больше пяти лет.
Гермиона помнила, как однажды вечером с книжкой сидела в гостиной и как расположившийся рядом Люциус вдруг совершенно неожиданно, но размеренно произнес:
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Ошеломленная, она оторвалась от книги, будучи уверенной, что эти слова ей послышались. Но встретила спокойный взгляд Люциуса, ожидавшего ее реакции. Это заявление застало Гермиону врасплох, но вместе с тем казалось каким-то… само собой разумеющимся.
«Чего же он ждет от меня, кроме одного-единственного, что я могу сказать ему?»
— Конечно же — да. Я стану твоей женой, — отозвалась Гермиона, тоже стараясь говорить спокойно, но получилось у нее неважно: голос предательски дрогнул.
Улыбнувшись, Люциус кивнул и вернулся к своей книге. Гермиона, чуть помедлив, сделала то же самое.
И только ночью, отдаваясь ему, она вдруг осознала, что между ними что-то изменилось… стало другим. Теперь их соитие обрело нотку некой завершенности. Словно бы его предложение подытожило отношения, которые пришли к чему-то очень логичному и необходимому им обоим.
«Мы и в самом деле стали единым целым…»
Вскоре они начали готовиться к свадьбе. И хотя для Люциуса она должна была стать не первой, он отдавал себе отчет, что этот день будет для Гермионы особенным. Несмотря на возражения ее родителей, он оплатил изысканное дизайнерское платье, красиво расшитое бисером и шелком. Сбоку, на самой линии бедра, этот шедевр портновского искусства украшал вышитый на парче крошечный лебедь, заметный лишь тем, кто о нем знал.
Церемоний брака они провели две: одну в магловской церкви (для родителей Гермионы и ее родственников), а другую — в специальном брачном чертоге Министерства магии, предназначенном для известных волшебников. На эту церемонию пригласили только самых близких, самых важных для них людей — Гарри с Джинни, Драко с Софи, а еще Полумну Лавгуд. После этого в Малфой-мэноре устроили небольшую, но веселую вечеринку, на которой присутствовали уже и Шеклболт, и профессор МакГонагалл, и родственники Гермионы. Вечер этот получился по-настоящему чудесным, даже много месяцев спустя Гермиона вспоминала его с теплотой и замиранием сердца.
А на следующий день совершенно неожиданно она проснулась в Венеции. Это был свадебный сюрприз Люциуса: он аппарировал их, пока Гермиона спала. Правда, после этого ему пришлось целый день провести в постели, но утешало то, что там он находился не один. Заботливая молодая жена всячески старалась скрасить его вынужденное бездействие. Ее старания привели к тому, что Малфой не совсем пришел в себя и на следующий день, но это было уже не важно. Полностью поглощенные друг другом, Люциус с Гермионой не замечали вокруг никого и ничего.
После свадьбы прошло несколько месяцев, когда как-то ночью Малфой вдруг сам коснулся еще одной интересной темы:
— Помнится, когда-то, в самом начале, ты очень беспокоилась, боясь забеременеть. Помнишь? Когда в Придире появились сплетни о том, что ты уже носишь ребенка.
Напрягая память, Гермиона наморщила лоб, а когда наконец вспомнила, то очень удивилась: тем летом ей казалось, что Люциуса совершенно не волнует этот щекотливый момент.
— Да, припоминаю… — спокойно ответила она и с любопытством взглянула на мужа.
Малфой погладил ее по руке.
— И ты до сих пор боишься?
Пораженная Гермиона приподнялась на локте.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Просто желаю знать: хочешь ли ты детей?
С ее губ слетел нервный смешок.
— Ну… в принципе… конечно. Когда-нибудь. Очень хочу. Но…
— Что «но»?
— Я думала, то есть… я боялась, что этого не хочешь ты…
Между ними повисло молчание.
— И почему же я должен «не хотеть»? — тихо спросил он.
— Потому что… у тебя уже есть сын, взрослый сын. И ты…
— Уже старый и дряхлый? — язвительно подытожил Люциус.
Гермиона звонко засмеялась.
— О, нет! Отнюдь. Просто… дети требуют особого внимания. И я думала, что тебе уж точно не до орущих младенцев.
— Я же не хочу такого младенца от первой встречной! Но… если бы на свет появился наш с тобой ребенок, думаю, это стало бы самой чудесной вещью в моей жизни.
В глазах Гермионы блеснули слезы.
— Ну как я могу не хотеть твоего ребенка, Люциус?
Счастливо улыбнувшись, тот погладил ее лицо.
— Милая, я готов к этому хоть сейчас, но пойму, если тебе захочется какое-то время подождать. Все-таки твоя карьера явно на подъеме.
Ответом послужил ее громкий смех.
— Я тебя умоляю… В министерстве подождут столько, сколько нужно. Тем более что беременность — это не болезнь. В этом я уверена! — Гермиона устремила на него твердый взгляд. — Я тоже готова. Хоть сейчас.
— Что ж… пусть будет так, — Люциус склонился к ее губам с поцелуем и потянулся за волшебной палочкой.
Опустив ту над животом Гермионы, он удалил заклинание предотвращения беременности, которым пользовалась она вот уже несколько лет, а потом отменил и действие магловских лекарств. Он помнил, что ими Гермиона подстраховывалась. Покончив с этим, Малфой резко повернулся и навис над ней.
— Тогда не будем терять времени… — с этим он проник в Гермиону полностью. Не тратя ни секунды.
И нужно сказать, что все следующие недели времени они действительно не теряли. Теперь, когда каждая близость могла привести к зачатию, она стала казаться Гермионе неким сакральным действом, приобретшим по-настоящему мистический смысл. Ее волновало и даже чуточку пугало это, но избавиться от ощущения присутствия магии в каждом их теперешнем слиянии она не могла. И не хотела. Любовные ласки, результатом которых могла стать бы беременность, оказались самыми чувственными, самыми чудесными и трогательными ее переживаниями за всю прожитую жизнь.
А около месяца спустя Люциус случайно положил голову на ее живот, и еще восстанавливающая дыхание Гермиона машинально погладила его по волосам. Он замер, только вдавил ухо чуть сильней и слегка расставил пальцы, прижав рядом ладонь. Казалось, Малфой усиленно сосредоточился на чем-то. Гермиона, по-прежнему пребывая в состоянии блаженства, поначалу даже не обратила на это внимания. И вдруг он повернул к ней лицо. Удивленная, она вопросительно дрогнула бровью, но Малфой лишь улыбался и молчал.
— Что?
Уставившись на нее, Люциус не произнес ни слова. И уже слегка обеспокоенная, она неуклюже завозилась, пытаясь подняться.
— Что случилось, Люциус?
— Неужели ты ничего не чувствуешь? — тихо прошептал он.
Прислушавшись к себе, Гермиона качнула головой. Кожу на животе слегка покалывало, и потому ей стало любопытно и даже чуточку страшно.
— Что я должна почувствовать? — спросила и замерла в ожидании ответа.
Малфой продолжал молчать, словно бы сомневаясь: говорить ей или нет. И Гермиона поторопила:
— Ну же… Я хочу знать.
Опустив глаза на ее живот, он слегка провел по нему ладонью. А потом снова посмотрел на Гермиону.
— Внутри тебя появилась новая жизнь.
И уже улыбаясь, она поняла, что задыхается от счастья. Поднявшись, Малфой прижал ее голову к себе, и на какое-то время они затихли, растворяясь в этой радости. Казалось, теперь их существование заиграло какими-то другими, совершенно новыми красками.
— А откуда ты знаешь? — тихонько спросила его Гермиона, когда новость чуть-чуть улеглась в сознании. — У меня еще даже не было задержки. Это станет ясно только через неделю…
— Срок совсем небольшой, но внутри тебя уже что-то изменилось. Я ощутил биение какой-то еще энергии, не твоей. Скоро твои магические силы возрастут, и ты сама почувствуешь это.
Глаза Гермионы слегка повлажнели. Еще никогда она не ощущала себя такой счастливой.
— Люциус… — хрипло выдохнула она, желая признаться в этом мужу, но слова куда-то подевались, и Гермиона запнулась, только провела пальцами по его лицу. Взяв ее за руку, Малфой молча поцеловал ладошку.
______________________________________________________________________________
Беременность протекала, можно сказать, без проблем. В самом начале Гермиону немного тошнило по утрам, но целитель прописал специальное зелье, и неприятные симптомы вскоре прошли. Памятуя о том, как мучилась от токсикоза беременная тетушка, Гермиона даже почувствовала легкую вину за то, что колдомедицина настолько облегчила ее собственную жизнь.
И да… Люциус оказался прав: силы и впрямь возросли. Еще никогда Гермиона не ощущала себя в такой гармонии со своим телом и со своей магией. Никогда еще ей столь легко и непринужденно не давались сложные, тонкие заклинания, как во время беременности.
Сам же Малфой в эти месяцы был просто идеальным мужем. Он словно без слов чувствовал Гермиону, словно бы знал каждое движение души и окружил такой заботой, что это порой удивляло и саму будущую мамочку. Нет, его опека не была навязчивой: когда Гермионе вдруг хотелось побыть одной, Люциус незаметно исчезал, отговариваясь делами. Но почему-то всегда появлялся именно в те минуты, когда она начинала тосковать по нему. А еще он очень любил обнимать ее растущий живот. Гермиона знала, что Малфой чувствует ребенка, даже общается с ним, когда лежит вот так вот, позади нее, и обхватывает все больше и больше округляющееся тело обеими руками. Казалось, Люциус поглощен этим общением. Любопытной Гермионе было интересно, вел ли он себя так же, когда Нарцисса носила Драко, но спрашивать стеснялась.
В один такой вечер, когда они уже лежали в постели, Гермиона поинтересовалась у Малфоя:
— Ты уже знаешь, кто там?
На что тот взглянул на нее с ласковой усмешкой.
— Ну… думаю, что это точно не гиппогриф.
Рассмеявшись, Гермиона легонько хлопнула его по предплечью.
— Эй! Ты прекрасно понял, что я имею в виду! Кто там… мальчик или девочка?
— Не знаю, милая. Правда, не знаю. Я никогда не интересовался этим. Мог бы, конечно, но нет… А тебе это так интересно, да?
— Ну… не сказать, чтоб очень… А тебе вообще неинтересно?
Задумавшись, Малфой молчал.
— Пожалуй, нет… — с сомнением произнес он через несколько минут и продолжил уже уверенней: — Нет. Хочу, чтобы это стало сюрпризом.
— Хорошо. Как скажешь, — послушно согласилась Гермиона, зная, что какого бы пола не родился их малыш, он все равно будет одним из самых обожаемых детей в мире.
Рожала она в поместье. И изначально Люциус Малфой никак не собирался присутствовать при этом знаменательном событии. Но как только роды действительно начались, отойти от жены так и не смог. Тем более что взволнованная Гермиона испуганно цеплялась за его руки, будто Люциус мог спасти ее от всех неожиданностей, что могли произойти.
Роды были долгими, и боль, которую ей пришлось испытать, казалась Гермионе ужасной. Понятно, что целитель использовал какие-то заклинания для уменьшения спазмов и общего дискомфорта, но в целом этикой волшебного мира не приветствовалось полное избавление от болевых ощущений. Это была старинная традиция, уходящая в века. Считалось, что агония, которую испытывает мать, улучшит магический потенциал приходящего в этот мир младенца. Уже потом, когда все закончилось, Люциус решил не напоминать Гермионе, как измученная схватками, она кричала на весь дом: «Сейчас же отвези меня в магловскую больницу! Хочу, чтобы мне срочно сделали эпидуральную анестезию!»
Родившегося ребенка акушерка почти сразу же передала Малфою. Люциус показал хорошенькую и славную девочку измотанной родами матери, устало рухнувшей на кровать, и отошел с ней к окну. Прошло почти полчаса, а он все стоял и стоял, повернувшись ко всем спиной. И никто не видел, что происходит между отцом и дочерью в эти самые первые минуты их встречи.
Они назвали дочку Авророй, что означало «новый рассвет», и чем-то напоминало о северном сиянии, танцующем в небе на краю земли. Волшебники знали, что в этом имени звучит магия. И что оно, как никакое другое, подходит для девочки, родившейся в семье магов. Первой его предложила Гермиона, которая уже после того, как дочку назвали, узнала, что именно это имя носила и мама Люциуса.
Аврора росла точно так же, как и все остальные младенцы. Так же плакала по ночам, температурила из-за режущихся зубов, пачкала подгузники — все, как у всех. И Гермиона приняла свое материнство естественно и спокойно, тем более что рядом всегда был Люциус. Предупредительный и внимательный, он оказался замечательным отцом. Часто давал Гермионе отдохнуть, забирая дочку на долгие прогулки или просто играя с ней дома. И, похоже, Люциусу было вовсе не в тягость общаться с несмышленым младенцем, с крошечной девочкой, что неожиданно стала его самой большой любовью.
Время незаметно пролетело, и вот Аврора Малфой подросла.
Сразу после ее рождения около двух лет Гермиона не работала, занимаясь только ребенком, но потом вернулась в министерство. Поначалу на укороченный рабочий день, а вскоре и полноценно. Особенно, когда поняла, что Люциус готов отказаться от каких-то своих дел лишь для того, чтобы быть рядом с дочкой. А когда он все же оказывался занятым, преданная Тибби с радостью принимала эстафету и заботилась о девочке.
Отношения с друзьями за эти годы наладились у Гермионы окончательно. Теперь Гарри с Джинни даже приезжали в поместье, а в последний годы все чаще и чаще, да и Люциус стал гораздо реже уходить в свой кабинет на время их визита. Да, теперь он предпочитал оставаться с гостями и, чему Гермиона особенно удивлялась, достаточно мирно общался с Гарри. Она видела, что обоим им интересно нормальное, почти приятельское общение, но гордость не позволяла ни тому, ни другому признаться в этом вслух.
У Рона появилась новая подруга. И на этот раз, казалось, что последняя. Зная о ней очень мало, Гермиона тем не менее слышала, что барышня работает журналистом и пишет в основном для изданий, специализирующихся на квиддиче, а иногда даже комментирует матчи. Они с Роном казались вполне счастливой парочкой, и это радовало слегка испытывающую угрызения совести Гермиону.
И вот теперь… должна была состояться свадьба Драко и Софи. Иногда Гермионе казалось, что это самое удивительное из того, что происходило в ее жизни. Драко Малфой решил жениться на магле! Порой Гермионе хотелось ущипнуть себя, настолько невероятным выглядело это событие. Но факт оставался фактом: эти двое были вместе уже много лет. В конце концов Гермиона поняла, что Софи стала единственной женщиной, которой удалось сделать по-настоящему счастливым ее старого школьного недруга. Будучи рядом с ней, Драко стал другим: более терпимым, но и более уверенным в себе; более открытым, но и более мудрым. Словно бы Софи придавала ему сил и дарила счастье, избавляя от персональных демонов, омрачивших юность Драко.
Понятно, что прикосновение к темной магии не могло не оставить в его душе шрамов. Но понятно было и другое: человек с сохраненной, нетронутой душой всегда имел шанс исцелиться. Перевернуть горькие страницы прошлого и двигаться дальше. Что поделать… Софи пришлось немало потрудиться, исцеляя Драко, но она выдержала испытание с честью. И Люциус с Гермионой были уверены, что на этом энергичная и умная Софи не остановиться. Эта красавица-магла на редкость спокойно приняла откровение о волшебной природе своего избранника. И теперь была готова к тому, чтобы стать не только женой волшебника, но и матерью детей, в крови которых будет течь магия. Она очень мудро смотрела на жизнь и очень любила Драко. И Люциус с Гермионой не могли относиться к ней иначе, как с уважением, переходящим в восхищение.
Аврора обожала старшего брата, и, нужно отдать ему должное, тот не чаял души в своей маленькой сестренке. Драко очень часто появлялся в поместье, где мог часами играть с ней. Теперь же Рори должна была стать одной из подружек невесты на предстоящей свадьбе, и именно поэтому ей не давали покоя все подробности, касающиеся долгожданного торжества.
______________________________________________________________________________
Этим вечером, когда Далсимор ушел, в мэноре появился Драко и, к огромной радости сестренки, остался у них на ужин. Все семейство снова собралось на террасе, наслаждаясь теплым летним вечером и вспоминая радостное плескание рыбешек, наконец-то выпущенных в пруд у фонтана. А когда Драко удалился, стало понятно, что день подошел к концу, и Авроре уже пора спать.
Угадав по лицам родителей, что сейчас ее отправят наверх, хитрая малышка с умоляющим взглядом тут же повернулась к отцу:
— Папочка… но ты же обещал, что поиграешь для меня сегодня… Ну пожалуйста, сыграй на виолончели. Совсем немножко, а потом я пойду спать.
И несмотря на то, что время уже было позднее, Люциус уступил, не находя в себе сил отказать дочке. Он поднял Рори на руки и понес в гостиную, а покачавшая головой Гермиона двинулась за ними. Оказавшись в комнате, она расположилась на диване и невольно улыбнулась, глядя, как сияющая от удовольствия дочка хлопает в ладоши.
Люциус же присел на стул, поставил инструмент между ног и начал неторопливо настраивать, словно подразнивая горящую от нетерпения Аврору. Но та папин маневр разгадала и захихикала:
— Ну же, папа! Давай, скорее играй! Ты же знаешь, что я не люблю ждать.
Посмотрев на Гермиону, Люциус еле заметно дрогнул бровью: безусловно, его дочь была истинной Малфой.
А потом опустил смычок и коснулся струн. Комнату наполнили богатые звуки виолончели. Аврора сразу же начала танцевать, она кружилась и прыгала — по-детски неуклюже и очаровательно. И, любуясь ею, Гермиона не удержалась от счастливого смеха. Люциус играл и играл, переходя от спокойных вещей к более живым, и звучание творения великого Страдивари, казалось, наполняло волшебством весь дом.
Когда музыка стихла, и Аврора остановилась, Гермиона громко зааплодировала им обоим.
— Браво! Это было чудесно.
Отложив инструмент в сторону, Малфой поднялся и подошел к дочке.
— На сегодня все, милая леди. Пора спать.
Малышка тут же обняла его за ногу.
— Спасибо, папочка! Я так люблю, когда ты играешь.
Ощутив, как глаза подозрительно щиплет, Люциус присел рядом и крепко прижал ее к себе.
— И я тебя люблю, миленькая, — прошептал он, уткнувшись лицом в кудрявую белобрысую макушку. — Люблю, даже если ты ничего не делаешь. Просто люблю.
На этом мисс Малфой отнесли в постель и после коротенькой сказки поцеловали и пожелали спокойной ночи. День закончился. Еще какое-то время Люциус с Гермионой тихонько наблюдали, как девочка мягко проваливается в сон. И думали, что ничего прекрасней этого зрелища нет на всем белом свете.
Этой ночью они раздевали один другого с мучительной медлительностью, а потом так же неспешно и лениво сплелись в объятиях, крепко прижавшись друг к другу.
— Сегодня вечером Драко выглядел таким счастливым… — заметила Гермиона.
— Да. Впрочем, в последнее время он постоянно такой.
— И Рори так радуется свадьбе.
Малфой усмехнулся.
— Еще бы! Она же будет подружкой невесты.
Гермиона ласково пробежалась пальцами по его телу. В этом году Люциусу исполнилось пятьдесят пять, но этот мужчина по-прежнему был очень хорош. И тело его, все еще молодое, сильное и гладкое, возбуждало ее так же, как и раньше. Нет! Пожалуй даже чуточку сильней… Подумав об этом, Гермиона ощутила, как становится влажной, внутри уже загорался привычный огонек страсти. Она подняла голову, и Люциус тут же потянулся с поцелуем. Какое-то время они молчали и лишь без слов блаженствовали от вкусной и теплой влажности ртов друг друга. Но потом этого стало мало, и Гермиона ощутила, что он готов взять ее. Она слегка отстранилась и посмотрела Малфою прямо в глаза.
— Люциус, я люблю тебя.
Ошеломленный ее внезапной серьезностью, он слабо улыбнулся, но потом ответил:
— И я люблю тебя… люблю всем своим существом.
— Просто… Я хотела сказать… Спасибо тебе! Что не побоялся и взял меня в такое чудесное путешествие. Взял в свою жизнь.
— Не за что, — довольно рассмеялся Малфой. — Тем более что оно еще не закончилось.
Он опустил голову и снова коротко коснулся ртом ее губ, а потом опустился ниже, потом еще ниже и еще… И уже затуманенным от удовольствия сознанием Гермиона смогла разобрать, как знакомый надменный голос протяжно промурлыкал:
— Итак… на чем мы остановились?


https://www.litlib.net/bk/103247