По острому лезвию фортуны (СИ) [Luda Grant] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1 ==========

Порой пустота сильнее любого пьянящего чувства, даже манящей жизни.

Вокруг неё поглощающая темнота, холод, завывающий с разных сторон. Ослабевшие ночные фонари вдоль дороги едва освещают тротуар. Везде сплошная тишина, будто и нет никого вовсе. Только она, прерывистое дыхание и засохшие слезы на бледных щеках. Елена смотрела под ноги, боясь поднимать голову. Ей всё казалось, что только она посмотрит перед собой, как из переулка появится несколько не наигравшихся мужчин, сильных и настойчивых. Всегда боялась ходить одна, по пустынным ночным улицам, без малейшей гарантии, что следующим утром она также проснется в квартире, но не среди разлагавшегося мусора, пораненная, ослабевшая, до сильного напуганная.

Издали послышался смех. Громкий, веселый, скорее даже пьяный. Она стала идти быстрее, накинув на голову капюшон ветровки и спрятав руки в карманах. С каждым новым шагом она становилась всё ближе к дому. С каждым новым шагом всё ближе к желаемому. Вновь подул ветер, почти снося её с ног, такую хрупкую и легкую, словно сорванный цветок. И отчего-то по её щеке пробежала новая слеза, хотя, казалось, все слезы в ней уже иссохли, нечем было плакать. Прошло то время горьких воспоминаний, прошла тоска по упущенному. Елена вытерла слезу рукавом, чувствую прилив той ненавистной жалости к себе. Она сама была жалкой и жалела себя; жила в этой ироничной последовательности.

Наконец дойдя до светофора, она завернула за угол и на минуту остановилась. Всё казалось таким знакомым и вместе с тем далеким. В ста метрах от неё неоновым цветом горела вывеска вечернего кафе, свет из высоких окон просачивался наружу и освещал небольшой участок дороги. Она снова пошла вперед, где-то в глубине души радуясь, что, наконец, пришла домой. Проходя мимо вечернего заведения, она, каждый раз обещая себе, что делает это в последний раз, заглянула через окно в кафетерий, полный людей. Большинство столиков было занято парами: влюбленными, воркующими, улыбающимися. Никто из них не знал, никогда не подозревал о существующем тайном наблюдателе. Многих из сидящих она уже видела не в первый раз. Все они поддерживали в ней то последнее ощутимое, почти забытое чувство — нежность. И с каждым разом оно сильнее забывалось.

Елена, опустив пристыженные глаза, прошла еще немного и зашла в свое парадное, сразу окунувшись в беспросветную темноту. Лампочка давно перегорела, никто не собирался покупать новую, менять. Быстро взбежав по лестнице на третий этаж, придерживаясь за перила, уставшая девушка с облегчением открыла дверь и зашла в квартиру, сразу же окунувшись в теплоту. Переведя дыхание, она включила свет. И тут же посмотрела на привычную обстановку, пастельный цвет обоев, белую мебель. Всё было таким ярким и приятным, по сравнению с испытанными чувствами на улицах, несших за собой тень неприятных воспоминаний.

Положив ключи на тумбочку, но не закрыв дверь, она подошла к приоткрытому окну и закрыла его. Где-то снаружи были люди, веселье, музыка, а внутри неё была пустота и мертвая тишина. Но больше от этого не становилось грустно, больше не было ничего. Спокойная тихая гладь. Невольно она подумала о том, как было бы прекрасно перешагнуть через жизнь и посмотреть, что осталось позади и осталось ли вообще. А это как раз то, что непосильно человеку — перешагнуть через время, расстилающееся под ногами в вечность.

— Последнее, — прошептала она себе под нос, направляясь в спальню.

Шкаф был заранее открытым, одежда уже давно была готова. Елена даже не медлила, в ней не было сомнений. Все движения были продуманными и уверенными. Сняла с себя ветровку и майку, за ними спортивные штаны и старое нижнее белье, всё полетело в одну кучу в самом низу шкафа. Раньше, может, еще год назад, она бы себе не позволила разбрасываться вещами, заставляла бы себя и дальше соблюдать чистоту, к которой она была привыкшей. Но этим вечером, приближающейся ночью, не волновало больше ничего. Оставалась только она с её пустотой.

Елена медленно надела на себя черное атласное белье, слишком простое и невычурное. Хотелось ли ей видеть себя в чем-то более нарядном, дорогом? Нет, вряд ли. Она задумывалась лишь о том, в чем будет чувствовать себя комфортно, что придаст ей еще больше уверенности, чем прежде. Глубоко вздохнув, она сняла с плечиков вешалки последнее, что должно было дополнить её образ, и также медленно и не спеша она оделась. Приталенное кремовое платье, подчеркивающее в последнее время сильно заметную истощенную фигуру, выглядело обыкновенно, так, как она и хотела. Простота — вот, что было в её мыслях. Простота когда-то показала ей всю прелесть жизни, теперь же ей хотелось, чтобы простота была спутником в ту часть, где она никогда прежде не была. Присев, Елена достала нежно-бежевые туфли на каблуке.

Полностью изменив свой образ, из запуганной девушки она превратилась в красивую, самостоятельную женщину, вытерев под глазами разводы от старой туши и заново себя накрасив. Она, ощущая благоговение, прошла в зал и стала у окна. Вид был непримечательным, вполне себе обычным, вовсе не завораживающим. Она не жила в той части города, где даже с первого этажа можно было бы оценить всю прелесть ночи, в разноцветных искрящихся огнях. Но порой она была искренне рада тому, что имеет. Обыкновенность. Улыбнувшись сумеркам, она на мгновение закрыла глаза, прислушиваясь. Слышен был только стук её сердца.

На тумбочке возле подоконника стоял стакан с водой и несколько разных пластинок с таблетками, каждая из которых была билетом к её счастливому концу. Иногда в редкие моменты она задумывалась, действительно хватило бы ей сил облегчить жизнь себе и тем, кто окружал её. Порой это казалось невозможным, причинить себе боль. Но вскоре все изменилось и представления о подобном не вызывали больше ужасов, они вызывали странное чувство, заменяющее радость.

Елена взяла в руку шесть разных капсул, все предназначались для разного. И поднеся ко рту первую, она запила её прохладной водой, все также смотря за окно на доминирующую ночь. Вторая таблетка… третья, пятая. Глаза блестели, что удивительно, не от слез, а от столь ожидаемого облегчения. Закрыв глаза, она села на пол.

В пустоте холостяцкой квартиры послышался тихий заливистый смех. Преддверие новой жизни вызывало необъяснимое и непостижимое счастье.

***

Поднимаясь по лестнице, он всё думал, действительно ли хочет этого, стоит ли ворошить то, что казалось забытым. Но предостережения его не останавливали, попытки обдумать всё заново тоже, он все равно шел, поднимался к двери той квартиры, в которой была поставлена последняя неграмотная точка. Это даже выглядело забавно. Обещая не возвращаться, клянясь в своих убеждениях, он возвращался, разрушая клятвы. Кому-то могло бы показаться это слишком несуразным. Но сам он точно знал, что даже будущее утро не изменит его побуждения, желания, решения.

Оказавшись на этаже, мужчина, продолжая сам себе улыбаться, поднял руку и нажал на звонок. Даже представляя, как он сейчас качнет головой и сбежит по ступеням вниз, не поддавался искушениям. Время заставило себя ждать, попытки найти свою силу тоже. Так и не дождавшись, что кто-нибудь выйдет, он снова нажал на звонок. И снова ничего. Ни через минуту, ни через две. Тогда он уже злился и в этой злости дернул ручку, искренне веря, что никого нет дома и что его попытка оказалась абсурдной, даже фортуна хотела это показать. Но дверь открылась.

Сначала он стоял на пороге, не решаясь зайти. Не боялся того, кто может оставаться там, он боялся, что может обнаружить. Быстро взяв себя в руки, он отогнал дикие мысли и вошел в квартиру.

Первое, что бросилось в глаза — яркий ослепляющий свет. А следующее почти отняло у него дар речи, на какую-то секунду своровало возможность двигаться, дышать и чувствовать. Но еще через мгновение он уже полностью овладел собой и упал рядом с бездыханным телом девушки, нащупывая её едва ощутимый пульс. Поднимая её в сидячее положение, он одновременно набирал номер скорой помощи и думал лишь о том, не опоздают ли они.

— Девушка, без сознания, со слабым пульсом, — почти прокричал он в трубку, отвечая на вопрос принимавшей звонок девушки. И пока диктовал адрес и улицу дома, заметил валявшиеся пластинки от таблеток и пустой стакан из-под воды. Не вслушиваясь больше в голос на той стороне, мысленно только твердил про себя: «Идиотка, идиотка, идиотка…»

========== Глава 2 ==========

Первое, что она увидела, проснувшись — белый потолок. Первое, что почувствовала — свежий теплый воздух, окруживший её, прикасавшийся к неподвижному телу. Сначала это показалось обожествлением, в голове ходила одна мысль, теперь вызывавшая возбуждение и недоверие: получилось? И всё же что-то казалось ей неправдоподобным, нереалистичным. Разве мертвые люди могут чувствовать восторг, могут ли чувствовать прикосновение ветра к своей мраморной коже… Они ведь словно ушедшие вдаль призраки, пропускавшие сквозь себя всё и проходя сквозь всё.

Она попыталась поднять руки, хотела встать, но тело её больше не слушалось, по всей плоти разлилась незнакомая слабость и неприятная боль. Елена повернула голову и в безмолвном трепете закрыла глаза. Рядом с кроватью стояла капельница, прозрачная трубка которой была прижата к её нечувствительной руке. Неизвестная жидкость медленно капала и поступала в истощенный, получивший сильный стресс организм. Белые стены, слишком белая мебель, не такая, как дома, белее, такая присущая лишь больницам, в которых замуровывают подобных ей людей. Теперь девушка тихо на себя разозлилась. Даже с этим она провалилась, как и со всем прежде. Неудачница.

Вдалеке послышались приглушенные мужские голоса. Не торопясь, прикладывая усилия, она с тяжестью открыла веки и осознала, что злилась на себя так сильно, что вскоре устала и заснула крепким сном. Теперь она видела спину высокого мужчины в белом халате. Так хотелось что-то сказать, закричать, заставить отпустить её, но в ограниченных возможностях можно было лишь наблюдать и аккуратно дышать. Она чувствовала, что если захочет, сможет говорить. Если заставят, будет отвечать, возмущаться и плакать. А пока в этом не было надобности, она, даже не вслушиваясь, просто смотрела на широкую спину, не замечая за халатом еще одного человека, виновника её продлившейся жизни.

Засмотревшись и почти не моргая, глаза понемногу снова начали закрываться, и она даже не заметила, как к ней обратились. Получилось отреагировать лишь со второго раза, когда седоватый мужчина подошел совсем близко к ней и сел на приставленный к кровати стул. В его глазах она хотела увидеть осуждение, презрение. Но вместо этого увидела жалость к себе. Этот человек тоже считал её жалкой. Она закрыла глаза.

— Мисс Гилберт, посмотрите на меня, — проговорил мужчина.

Елена снова открыла глаза, в этот раз нехотя. Было так много, что нужно сказать и так много, о чем нужно умолчать. Подавила желание нагрубить на мягкое обращение к себе.

— Ничего не чувствую, — прохрипела она, смотря прямо на него, не стыдясь положения, в котором оказалась.

— Это неудивительно, у вас усталость. Вашему организму нужно восстановление, дайте себе время.

— Я не должна быть здесь.

— Верно, не должны. Но вам несказанно повезло, мисс Гилберт. Вы чувствуете какую-то боль? — спросил он, положив свою руку на её живот и надавив в нужной области. — Вот здесь. — В ответ отрицательное покачивание головой. — А здесь? — и снова она отрицает. — Хорошо. Через час к вам зайдет медсестра, снимет капельницу. Вот тогда и поговорим.

Он встал со стула и, больше не произнеся слов, вышел из палаты, тихо прикрыв за собой дверь. Оказавшись наедине с собой, девушка снова обратила внимание на потолок, словно находила на белой шпаклевке замысловатые узоры. С необычной легкостью она вздохнула; думала, что вовсе неплохо побыть одной, подумать, мысленно снова и снова кричать на себя и винить в каком-то не просчитанном шаге, испортившем ей ожидания. Еще немного Елена смотрела перед собой, а затем краем глаза уловила чье-то движение, легкое и непроизвольное. Оказывается, она оставалась не одна, а с кем-то еще. И тут до неё дошел этот запах дорогого мужского одеколона, к которому она некогда была привыкшей. Переведя свой взгляд на сидящего возле неё мужчину, она вдруг ощутила пробежавший по всему телу холодок, мурашки по коже, страх, неприязнь. Даже на какое-то мгновение задержала дыхание.

Смотрела прямо на него и наблюдала непринужденную позу. Он сидел, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, гневно на неё смотря, одаряя свойственным ему холодом и безразличием. Ей было немыслимо, почему он сидит возле неё, немо укоряя в осмысленном поступке; как он оказался здесь. И главный вопрос, настигший её в этот момент, сколько времени она уже здесь провела? Часы или дни? Елена вздохнула, не зная, что говорить, благодарить или винить. В какую-то минуту ей стало стыдно перед ним за то, что она лежит, не в силах поднять руку, стыдясь своей выходки.

Пока они в тишине просторной комнаты смотрели друг на друга, ей вдруг вспомнилось всё, от начала и до конца. Их первая встреча и последние брошенные фразы при расставании. Он не знал, что стал той последней каплей, наполнившей чашу. А все, что было после, переполнило, и спустя год всё вылилось наружу. Теперь Елена лежала тут, все еще чувствуя внутреннюю тяжесть, и из-за этого в ней вновь проснулось чувство ненависти.

— Почему ты здесь? — спросила она, пересилив себя. Вопрос дался слишком сложно, она не хотела с ним разговаривать, слышать его.

— Зачем ты сделала это?

В его голосе не скрылась грубость. Такие, как он всегда отвечают вопросом на вопрос, берут, что нужно и чего хотят, а после бесследно исчезают. Преступник совершает преступление и уходит на дно. И снова появляется для нового дела.

— Деймон… — криво улыбнувшись, прошептала Елена. — Никогда не тратишь время на формальности, сразу скачешь по интересующим тебя темам.

— Ты хоть немного осознаешь, что ты наделала?

— Осознаю лучше других и не жалею, не могу жалеть. Как я здесь оказалась и почему ты здесь?

Он улыбнулся одной из тех улыбок, которой одаривал проигравших ему людей, униженных, оставшихся ни с чем, и медленно проговорил:

— Я тебя нашел, я тебя привез, значит, и вопросы задавать буду я.

В ответ она промолчала, уставившись на него. Она не хотела представлять, что именно он нашел её в бессознательном состоянии где-то у окна, что видел раскиданные пластинки у стены. Не хотела представлять, потому что не хотела возвращаться в ту ночь, когда она оплошала. И не хотела задумываться над тем, почему он оказался в её квартире спустя столько времени. Это казалось ей слишком сложным и мучительным.

— Зачем ты сделала это, Елена?

— Я устала, мне нужно отдохнуть, — ответила она, как бы прося его уйти, желательно исчезнуть, по возможности навсегда.

— Не сегодня, значит завтра, ты ведь понимаешь это, правда? И будешь лежать в этой больнице до тех пор, пока я не позволю тебе уйти.

— Хочешь знать, не виноват ли ты в моем решении? Нет, никогда. Расслабься, Деймон, я больше не твоя куколка.

— Ты знаешь, что меня не это интересует, — улыбнувшись, ответил он.

— Мои родные знают, что я здесь? Они будут искать меня, ты не сможешь держать меня здесь всегда.

— Милая, все, кто должны были волноваться, знают то, что им нужно знать. Я снова преобладаю.

— Оставь меня, — прошипела она, отворачиваясь от него. Исчерпавшиеся слезы начали подступать, в горле стал тяжелый ком.

— До завтра, Елена, — произнес он, встав со своего места, отставив стул к стене и, последний раз глянув на неё, вышел из палаты, плотно закрыв дверь.

Губы Елены приоткрылись, судорожно ловя воздух, сердцебиение ускорилось, ладони вспотели. Она сильно зажмурилась, пытаясь прогнать его назойливый образ из головы, нарочно засевший в самых недрах сознания. Его голос продолжал звучать, с каждым разом становясь все отчетливее, будто он не ушел, а продолжает сидеть у её кровати и усмехаться, наблюдая её наивность. Прежде она была бы рада видеть его любого, с милой улыбкой или ехидной, но теперь, то прошедшее время ушло так далеко, что казалось, прошла целая вечность. Елена повернула голову к окну и сквозь него посмотрела на чистое голубое небо. Не зная Деймона, она бы подумала, что он играет, и через несколько дней её выпишут из больницы, и они никогда больше не увидятся. Но она знала, что этого не будет. От того и не знала, как ему можно рассказать обо всем наболевшем, не выставив себя еще более жалкой, чем она была до этого.

Вскоре начало темнеть, а вместе с тонущим днем тонула Елена. В её душе бушевал неугомонный шторм. Так много вариаций предстоящих дней и ни одного утешительного слова. В эти уплывающие сутки она поняла, что прежние демоны всегда будут тенью, даже в те редкие моменты, когда она о них забывала. Пламя больше не было, искры все потухли, и остался только пепел, который нужно было развеять.

========== Глава 3 ==========

На следующее утро Елена проснулась с таинственной легкостью, не чувствуя внутри себя разгорающуюся злость, не испытывая отвращения, будто бы никогда и вовсе не было той отчаянной ночи и давящего на грудь камня. Тогда она поняла, что это ощущение ей дарит свежий воздух, заполняющий комнату из приоткрытой двери балкона. Сквозь зеркально чистое стекло была видна ясность дня, лучи солнца заливали своим теплым светом больничную палату. Темноты, которая заполняла собой всё, больше не было. Временное спокойствие дарило ощущение защиты.

Елена захотела выйти на балкон, впустить в себя тот поток нескончаемого умиротворения. Она чувствовала, что место, в котором она находилась, жило в другом духе; атмосфера здесь была мягкой и приятной, а тот город, в котором она засыпала, веял холодом и отчужденностью. Приложив некоторые усилия, девушка поднялась на локтях, а затем села, свесив ноги с кровати. Кончики пальцев на ногах соприкоснулись с холодной плиткой, и это показалось приятным. Уже мертвая внутри, она все еще могла чувствовать физически. Иногда это пугало потому, что некоторые физические ощущение тянули за немногие давно разорвавшиеся ниточки, пробуждая забытое.

Она встала на ноги, легко вздохнув и оглянувшись вокруг. И сделала первый шаг в сторону балкона. По всему телу растеклась слабая боль, но эта боль не шла в сравнение с той, что она несла в себе, поэтому второй и третий шаг уже почти не чувствовались. Она с такой легкостью прошлась к двери, что ей показалось, будто она пролетела те несколько метров, отделявших её от простоты и раскованности. А то, что она увидела за дверью, ступив на открытую площадь балкона, вызвало у неё сильнейший восторг.

Прямо перед ней в горизонт уходило поблескивающее на солнце море, такое гладкое и тихое. Пустынный пляж, без намека на присутствие человека. Елена оказалась в окружении природы, поглощенная её прелестью и неотразимостью. Замерла от удивления, как замирало в этом месте время. Ей казалось что здесь, на побережье, время начало переливаться в вечность. Девушка положила руки на поручни и, закрыв глаза, глубоко вдохнула морской бриз. Вот, почему сегодня она проснулась с такой легкостью. Она больше не была пленницей знакомых стен, проулков старого района в грязном мегаполисе. Теперь она была пленницей свежести, прикованная к комнате неведомого здания. Но то, что расстилалось перед её взглядом сейчас, заслоняло собой то положение, в котором она оказалась.

— Нравится?

Сзади послышался ровный мужской голос, который она едва смогла вчера забыть. Обернулась к Деймону, посмотрела на него, облокотившегося на дверь, и к ней вновь вернулась неопределенность, а ненависть запылала где-то глубоко внутри.

— Весьма неплохо, — ответила она, отворачиваясь. — Где я?

— Израиль. Мне не понравился подход наших докторов, и мне показалось, что здесь процесс пойдет быстрее и продуктивнее. Ты не возражала.

— Я была не в сознании.

— Поэтому решения принимал я.

Елена усмехнулась, покачивая головой и думая, в чем состоит причина его порыва помочь ей. Что бы он не делал, какие бы доктора её не лечили, никто не сможет вернуть к жизни уже мертвого человека. Наука тому доказательство, так зачем же стараться… Она снова обернулась к нему, в попытке увидеть ответ в его взгляде, но он был пуст, ничего не выражал. Прикусила губу, опуская голову вниз, на свои босые ноги; понимала, что он возьмет что-то взамен за этот вид из окна. Между ними уже давно образовалось расстояние, неизмеримая пропасть, которую нельзя залатать. Все попытки потрачены, инструментов больше нет, желания тоже. Да и саму пустоту нельзя перекрыть, даже построив мост. Все равно она будет преобладать, а со временем и выстроенное утащит в себя, оставив абсолютное ничего.

— Я принес тебе одежду. Белый — не твой цвет.

— А какой тогда мой? — спросила она, мельком глянув на свою больничную пижаму.

— Черный. Ты ведь в нем утонула, разве нет?

— Я люблю бежевый.

— Темные принцессы не носят светлого. Вот, возьми и переоденься.

Мужчина покрутил пакетом с одеждой перед ней и качнул головой в сторону палаты, желая, чтобы девушка зашла внутрь. Но она не сдвинулась с места, продолжая стоять перед ним в расслабленной позе.

— Я хочу переодеться здесь, — проговорила она, снова прикусив губу.

— Как хочешь, — он ухмыльнулся, бросил пакет на кресло и вышел, не закрыв дверь, но прикрыв выход шторой.

В своей привычной манере все делать медленно, Елена все-таки переоделась в предоставленные ей спортивные штаны и облегающую черную майку. Теплую кофту, шедшую в комплекте со всем этим, она отбросила в сторону. Её грело солнце и здешний климат. И в конце всего она отбросила пакет куда-то в сторону, садясь в удобное мягкое кресло и откидываясь на спинку, подтягивая ноги к себе и закрывая глаза. Закрыть глаза и представить, что рядом ни души, лишь она — иногда это помогает избавиться от тяготящего, своеобразная медитация.

Услышала, как на балкон вошел Деймон. Почувствовала, как он сел в соседнем кресле и как уставился на неё. Знала, о чем он думает, понимала, что сейчас заговорит и задаст тот же вопрос, что и вчера. Боялась, потому что не хотела отвечать, не представляла, как. От этого становилось вдвойне хуже. Но пока он продолжал молчать, просто наблюдая за ней. Ей казалось, что, даря ей ощущение неловкости, он заставит её говорить. А на самом деле он просто пытался понять, смотря на её огрубевшие черты лица за весь прошедшие год, как из девушки-улыбки, которую он знал, она превратилась в одну из тех, кто хочет умереть.

— Поговори со мной, — прошептал он, надеясь на её благосклонность и податливость. Она умела быть разумной, умела быть открытой, и Деймон знал это. Но с тех пор что-то в ней сильно изменилось, будто одну программу сменили на другую, настроив на медленное самоуничтожение. Его просьба прошла сквозь неё, растворившись в морском воздухе.

— Мне казалось, ты заметил, что я не склонна к разговорам.

— А мне казалось, ты поняла, что у меня карт-бланш.

Елена резко повернулась к нему и одарила презрительным взглядом, всё пытаясь понять, в каком же месте оступилась. Не хватило одной таблетки или ошибка зародилась еще давно, когда она впервые посмотрела ему в лицо? Однако тот пылкий пренебрежительный взгляд вдруг сменился растерянным; её губы приоткрылись в недоумении. В его взгляде она увидела озабоченность, сам он сидел напряженным, но, видимо, не замечал этого. Это выглядело абсурдным. Люди, никогда не умевшие проявлять эмоций, не могли научиться делать этого в один момент. Но Елена знала, что сегодня не было пьес и выступлений, а лучший актер театра вышел из своего амплуа циника и самонадеянного эгоиста. Он отложил сценарий в сторону, предлагая ей самое ценное — себя невооруженного. Взамен просил о том же, отложить оружие и быть на равных.

— Спроси меня еще раз, — тихо попросила Елена, обнимая свои подогнутые в колени ноги и прижимаясь к ним подбородком. — Скажи, о чем ты хочешь знать.

— Зачем ты поступила так с собой?

В этот момент Елена поняла, что весь тот проведенный год без него, она все равно была к нему привязана. Осыпая его проклятиями, крича о ненависти в границах своей лишенной нежности квартиры, все возвращалось к нему. Она дорожила им и дорожила его уходом, от каждого периода их отношений взяла понемногу, от «до» и «после». Какое-то время он был смыслом её жизни, центром вселенной, а затем ушел, разрушив выстроившийся мир, оставив груду камня и ничего больше. Так поступают люди, не способные на нежность и ласку. Тогда она поняла смысл той фразы, что всегда повторяла её мать — ничто не вечно.

— Стала тенью, так и не нашла смысл жизни. Все посерело, даже ночные огни перестали искриться, потеряв свое обаяние.

— В том и есть смысл жизни, чтобы всю жизнь его искать*. Ты ведь была одной самых счастливых и вдруг все угасло? Так не бывает, Елена.

— У меня даже не было человека, на плече у которого я бы могла просто поплакать, от нечего делать, Деймон. За год полнейшего одиночества во мне все оборвалось, огоньки потухли, а разжигать их некому было. Тишина ведь не друг, она не обнимет.

— Одиночества, — усмехнулся он, не веря ей. — Не помню и дня, чтобы ты пропустила без Кэролайн или той… как её, кстати? Бонни?

Елена грустно улыбнулась. Жизнь сыграла с ней в злую игру, подарила всё, а затем с такой же легкостью отобрала.

— Кэролайн вышла замуж и переехала в Колорадо, позвонив всего один раз и сказав, что расстается со всем, что её связывало с прошлой жизнью, захотела начать все заново, красиво. Долго извинялась и просила понять, пока я не сбросила трубку. А Бонни… Нашим связывающим звеном всегда была Кэролайн, поэтому как она ушла, Бонни исчезла точно также. Не было, оказывается, друзей, никогда не было…

— Прости, — произнес Деймон, опуская голову вниз. Он переборол свое желание подсесть к ней, боялся испортить её настрой на разговор и не хотел, чтобы она увидела то, что и так знала — жалость к себе. — Но это ведь не причина.

— Нет.

— Я всё еще настроен услышать.

— Деймон… — Елена покачала головой, чувствуя, как силы на этот разговор иссякают. — Всё началось давно, еще задолго до… нас с тобой, до того, как я стала хоть кем-то в жизни. Причин так много, а времени мало.

— Нет, время есть, у меня его достаточно. Я хочу помочь.

— Ты ничем не поможешь. Не поможешь, ведь я потеряла вкус к жизни.

Деймон заметил её опустевший взгляд. До этого момента он не знал, хочет ли вообще услышать залог её порыва. Была попытка и была, теперь он это изменит, вдохнет в неё новую жизнь, новые чувства. В нем была непоколебимая уверенность, но все же он понимал, понимал, что если она сломалась, не упустит шанс повториться снова, и снова, и так до тех пор, пока не получится, и на её месте не останется просто тело. Думал, темные времена прошли, но они только наступили.

— Иногда мне было так хреново, что казалось проще убить, чем засыпать с тем неотвязным чувством. По иронии судьбы сразу вспоминала тебя. Ты умел облегчать всё, а меня этому так и не научил.

— Никогда не думал, что однажды морфий ты найдешь во мне, — он улыбнулся. — Елена…

В его кармане зазвонил телефон, он быстро ответил на звонок. Елена не вслушивалась в его разговор, ей было попросту неинтересно, кто, где, когда… Его голос был рядом, и становилось даже как-то проще. За несколько часов она смогла возродить в себе забытое чувство: она снова начала в нем нуждаться, как в лекарстве. Только его присутствие облегчало боль раскрытых ран. Деймон заблокировал свой телефон, завершив разговор; он вернулся к своей роли, снова начав идти по сценарию. Девушка поняла, что сейчас он уйдет, предоставив её одиночеству. Все же ему казалось, что она отчаянно этого хотела, и вот обстоятельства сыграли в её пользу. Но, к сожалению, он не знал, что сейчас она хотела этого меньше всего, а больше всего — его присутствие рядом.

— Мне нужно идти, — сказал он, вставая с кресла. — Вернусь к тебе вечером.

С этими словами он вышел, прикрыв балконную дверь. Через несколько секунд послышался стук второй двери в палате.

Елена, прислушиваясь к звукам тишины и отдаленному прибою моря, сильнее обняла ноги. Ей было страшно оставаться одной, теперь в каждом углу она видела отблески преследующих её ужасов, даже в то время, когда солнце всё еще обнимало своими лучами. Раньше она не замечала, насколько отвыкла от общения с людьми. Порой даже забывала, как разговаривать. Посмотрев на проплывающее облако, Елена, наконец, позволила себе опустошиться. Она заплакала теми слезами, которые бывали лишь у потерявшихся, запутавшихся и навеки отчаянных людей.

— Вернись…

Комментарий к Глава 3

* - слова Л. Толстого из его опубликованных дневников. Возможно, цитата построена не совсем так, но смысл остается тот же.

========== Глава 4. Часть I ==========

Деймон вернулся только после того, как стемнело. Он даже был не уверен, стоит ли приходить. Время было настолько поздним, что во многих домах уже не горел свет, а в больнице большие лампочки переключили на маленькие, едва освещавшие коридоры. Но сам он ошибся, думая, что та, к кому он рвался, будет спать так же, как и все остальные. В её палате горел прикроватный светильник, а кровать продолжала оставаться заправленной и нетронутой. Он нашел Елену на балконе. Она всё также сидела, утонув в кресле и укрывшись найденным в шкафу пледом. И если бы не это маленькое изменение, он бы подумал, что она так и не вставала, не меняла позы, все время продолжая смотреть вдаль, теперь уже на лунную дорожку, отображавшуюся на гладкой поверхности моря.

Он сел там же, где и сидел днем, недалеко от неё, но почему-то совсем маленькое расстояние между ними казалось невозможно огромным. Они провели вместе слишком мало времени, а уже столько успело вернуться: ощущения, даже давно забытые привычки, которые приходилось подавлять. Мужчина посмотрел на весьма изменившееся лицо девушки. Ему показалось ужасным, что в её возрасте в уголках глаз появились морщинки, а под глазами неприятные мешки. Она продолжала сидеть неподвижно, словно статуя. И он почему-то подумал, что статуи сами по себе пусты.

— От тебя пахнет сигаретами, — произнесла она.

— Сейчас выветрится.

— Нет, — прошептала она, поворачиваясь к нему. — Это твой запах, он идет тебе. Как у многих мужчин есть свой аромат, у тебя есть табак.

— Никогда не задумывался об этом. Мне покурить еще?

— Не сейчас, потом.

Елена отворачивается, снова направляя взгляд на полную луну, бегая от одной звезды к другой. Небо — её крыша, её опора, безбрежный океан воспоминаний, как жесткий диск, накопитель информации, который безмолвно и преданно хранит все тайны, желания и ошибки, впитывает в себя взлеты, падения и каждую новую смерть. И за эту стойкость она его любила, вся она была в нем.

Деймон почувствовал, что она снова начала отдаляться, закрываться в себе, смотря всего в одну сторону. А эта ночь должна была стать откровением для неё, ответом для него, освобождением для них обоих.

— Не делай этого, — попросил он.

— Не делать чего? — недоуменно переспросила она.

— Ты отдаляешься.

— Всё это так сложно… Я ведь понимаю, что ты ждешь, но не понимаю, зачем.

— Эта ночь не обо мне, она о тебе.

В отдалении послышалась музыка и почти мгновенно исчезла. Елена подумала о проехавшей машине. Ей почему-то все время казалось, что она отдалена от других людей, что их разделяет расстояние какой-то одной узкой извилистой дороги, ведущей прямо к побережью. Думала, что её как можно глубже спрятали от чужих глаз. Оказывается, магистраль совсем и не далеко. Но каким бы не казалось это открытие чудесным, оно не сможет ей помочь. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Пока она проводила день в оглушительном одиночестве, представляла, сможет ли сбежать, просчитывала шаги, строила планы. В конечном итоге пришла к явственному факту: она не сбежит, даже если сильно этого захочет. Ей бы силы не хватило, не физической, а моральной. Поэтому магистраль оставалась лишь фактом, а не надеждой.

Отводя взгляд от неба, она подтянула плед чуть выше. Было тепло, временами жарко, но Елена чувствовала исходивший холод, только от чего именно — не знала. Деймон не торопил, он давал возможность подумать, несмотря на то, что у неё на это был целый день. Елена только сейчас действительно осознала, что провела на воздухе почти целые сутки. Медсестра приносила ей сюда поесть, тут же ставила капельницу и отсюда же её увозила, сюда же выходил и доктор, не настаивая вернуться в палату. Весь день был незаметно проведен на балконе в непривычно уютном кресле.

— Посмотри наверх. Видишь? Перед тобой вечность, подарившая тебе частичку себя, а ты этим пренебрегла, отказалась.

— Деймон, неужели ты веришь, что выслушав меня, поможешь? — она ухмыльнулась, пытаясь показать ему, что это глупо.

— Дело не в том, помогу ли я тебе; если ты попросишь, я сделаю это. Ты сама себе можешь помочь, только начни говорить.

Проходят секунды и долгие минуты, прежде чем она снова решает говорить. Сегодня всё было в её власти: эта ночь, эти звезды, время и любые подобранные слова. Она, наконец, была за той гранью, которую никак не решалась переступить из-за преследовавшего её страха сделать что-то неверно.

— Я не хочу тебе врать, тогда это будет убивать меня намного больнее, чем те таблетки. Не перебивай, — сказала она, заметив, что он собирается заговорить. — После того, как ты меня отпустишь, даже если это произойдет нескоро, никогда не смогу обещать, что не повторю эту попытку снова, потому что, скорее всего, я это сделаю. Знаю, через несколько часов ты бы попросишь пообещать, поклясться, ведь это обязывает. А я этого не сделаю.

— Давай посмотрим на эти слова чуть позже, ладно? А пока я хочу слушать тебя, разговаривать и даже упрекать.

Елена снова смотрит на него, с некоторой надеждой. Он сидит рядом, спокойный и, как и днем, все так же немного напряженный. «Он единственный, кому я доверяю. Так почему же я молчу?». Она прикрыла глаза и глубоко вдохнула, стараясь оттянуть разговор. Тишину разрушало море, когда к берегу время от времени с шумом приходили волны побольше остальных. Когда она открыла глаза и посмотрела на горизонт — она видела бескрайний простор. Туда стремились её мысли и её душа.

— У меня всегда было всё, что я пожелаю. Самые новые куклы, необычные игрушки, затем дорогие телефоны, ноутбуки и одежда разных знаменитых брендов. Мечта каждой девочки — жить в свое удовольствие и ни о чем не заботиться, только о себе. За спиной всегда говорили, насколько мне повезло жить ни в чем не отказывая. Временами мне это даже нравилось, но чем старше я становилась, тем больше понимала, что может снаружи я выгляжу опрятно и богато, но зато никто не видел, что происходит по ту сторону завесы. Знаешь, как оно бывает: на сцене одни декорации, роскошь и красивый слог, а за тяжелым и пыльным занавесом бардак, разбросанные повсюду костюмы, разбитые неубранные вазы и грязь, которую никто не хочет убирать. Вот так у меня. Тут было красиво, а там отвратительно.

Ненадолго притихла, задумываясь о чем-то. Пыталась подобрать в голове сложенные фразы, как бы правильно и доступно описать всё, что он хотел услышать. Но мысленно ей было слишком сложно строить предложения, признания, изливать эту исповедь. Получалось всё по ходу и пока ей казалось, что все идет относительно неплохо, однако знала, что это лишь пока. Вроде бы заглядывая обратно в прошлое, думаешь, что все это слишком мелочно для такого поступка. Но когда возвращаешься в настоящее, понимаешь, что все те мелочи слишком тягостны.

— Дома всегда был разлад в семье. Как на поезде, ездили от одной истерики к другой. А в какое-то время это стало настолько привычным для моих родителей, что пустяки уже казались поводом для нового крика, ведь день спокойствия всегда был преддверием сильнейшей грозы. У меня не было примера идеальных отношений, хотя бы наполовину правильных и от этого я перестала брать какие бы то ни было уроки от родственников. Пришел тот период, когда я поняла, что в будущем хочу иметь хоть наполовину нормальный характер и здоровые отношения. Поэтому свое воспитание я предоставила книгам и обществу. Но, все же, отношения дома оставили свой отпечаток, довольно заметный.

— Значит, всё дело в семейных узах?

— Может быть и так, потому что тогда зародились все те качества во мне, что начали меня съедать, как микробы. Благодаря ним я начала считать и, в конечном счете поверила, что бездарная, глупая, тупая, неспособная ни к чему. И я начала искренне себя ненавидеть, хотя как могла, показывала всем обратное. У меня фактически не было друзей, я получала мало поддержки, особенно в сложный подростковый возраст. А споры и неполадки в отношениях с отцом сыграли заключительную роль. Он, может и, не говорил этого вслух, но считал меня бездарностью. Порой это слишком ярко выражалось в его пылком характере.

— А мать?

— Она хоть и не была такой же, как он, все равно не уделяла мне должного внимания. Поэтому, как только я поступила в университет и обзавелась работой, я с радостью съехала, оставив их обоих наедине и предоставив себе желаемую свободу. Первое время приходилось нелегко, но вскоре все начало налаживаться. Только в то время я еще не знала, что проблемы мои только начинаются.

Подул легкий теплый ветерок, развевая и запутывая волосы Елены. Она с наслаждением подставила ему свое лицо, вкушая эти кратковременные порывы природы. В это мгновение всё казалось почему-то таким простым и необузданным, легким, словно не было никаких камней, тянущих на дно. Ненависть подавлялась всепоглощающей влюбленностью в окружающее, пусть она находилась замурованная в больничных стенах. Губы тронула мягкая улыбка, ветер прекратился, волосы выглядели растрепанными и попадали в глаза.

— Ты ведь не звонил моим.

— Нет, не звонил.

И из задних карманов своих джинсов Деймон достал пачку уже раскрытых сигарет вместе с зажигалкой. Ночь обещала быть настолько долгой, что больше он не мог терпеть перед возможностью немного убавить свое напряжение.

========== Глава 4. Часть II ==========

Елена перестала замечать, как понемногу рассказывает ему всё, о каждой существенной и несущественной мелочи, о каждом падении, обо всех неудачах, которые её преследовали всегда и везде. Губы открывались сами по себе, слова вылетали незаметно; это было нельзя остановить, да и она не хотела. Хотя казалось, что прошло уже несколько часов, на самом деле, всего чуть больше часа она без умолку говорила, а он не перебивал, за это время выкурив всего одну сигарету. Они были поглощены, она ночным заревом и всеми дверьми, что открывала, а он — её исповедью. Он бы хотел назвать это откровенным признанием, но исповедь почему-то напрашивалась сама собой. Скорее всего, от того, что он чувствовал, как, выговариваясь, Елене становится лучше.

— Ты не устал? — спросила она спустя минуту молчания, откинув голову на спинку кресла.

— Я никогда не устану слушать тебя, — ответил он.

— Тебя это даже не утомляет?

— Вовсе нет. Теперь не ты, а я нахожу причины для твоего… самоубийства. Не режет слух? Могу не говорить.

— Это всего-навсего слово, двенадцать букв, имя существительное. Вряд ли на потенциального самоубийцу это как-то повлияет.

— Пока что я нахожу только отчаяние в личной жизни, в отношениях с людьми. Но все еще нужна вся составляющая картины.

Они посмотрели друг на друга. Деймон с примесью неготовности и где-то глубоко внутри трепещущего страха, а Елена с неуверенностью, период, к которому они подошли, был самым сложным для неё во всех отношениях, и даже произнося фразы, она не хотела проживать всё заново. Все её самые страшные кошмары выползали из-под кровати, вот, где таилось то, что перевернуло переливавшуюся чашу.

— Если ты ничего не упустила, а я не растерялся, мы подошли к нашей с тобой ступеньке, но, так как здесь я всё знаю, — ведь знаю, да? — мы её переступим и начнем с того дня, когда… нас уже не стало.

Деймону было непривычно сложно говорить «мы» и «нас», он тихо скучал по тому времени и с удовольствием вернул бы его, исправил все неправильно повернутые рычаги, лишь бы все было хорошо и у неё, и у него. Ведь тогда только он был её, хоть и далеко ненадежной, но все же, стойкой опорой. Как это редко бывало, сейчас он почувствовал настоящую злость на самого себя, истинный гнев.

— Может, оставим это на следующую ночь? Тот оставшийся год требует намного больше времени.

— Нет, Елена, есть только сейчас. И ты сделаешь это, потому что следующей луной ты будешь просить об этом снова, а потом еще. Разве не проще отделаться сегодня? Осмотрись вокруг. Тишина, никаких людей, не слышно голосов врачей и медсестер, их шагов, пациенты не хамят и не устраивают сцен, никто тебя не отвлекает, все дарят тебя эту возможность.

— А ты довольно красноречив. Но, может, это ты не захочешь слушать.

— С чего бы?

— Тот год был самым темным и самым грязным в моей жизни. Потому что в нем меняпоглотило одиночество, а оно не было со мной милым.

— Значит, я закурю.

Чувство, что она утрирует, не покидало его. Ведь не бывает такой тьмы, которой страшно было бы делиться, если только ты не бывший военный. Но это было единственным, что Деймону не удавалось пока понять. Елена была солдатом, прошедшим сквозь гражданскую войну, и когда в ней больше не осталось сил для выживания, она сдалась, так, как это делали на войне все, кого уже ничто не держало. Бойцовский дух умер, оставив только ничтожное тело.

Все же он дал ей время собраться и на этой части. Часы показывали уже больше двух ночи, до рассвета оставалось часа три, мужчина снова достал пачку сигарет, но не закурил. Просто крутил в руках орудие смерти и иронично улыбался. Ему истошно нужно было знать, зачем хотела погубить себя Елена, а в то время, пока слушал её, сам убивал себя, медленно и мучительно отравляя легкие. «Брошу курить, если она захочет жить. А она не захочет». Иногда ему казалось, что он знал Елену лучше себя самого. Ход её мыслей, желания, он знал о её непреклонной упертости, продолжая безнадежно надеяться на её спасение.

— Когда ты ушел, — прошептала она, — я совсем растерялась. Наговорил мне столько слов, услышать которые я уже никогда не надеялась… Жалкая. Ты видел меня таковой, другие видели. И когда дверь за тобой захлопнулась, я сломалась. Впрочем, первые недели шли довольно не плохо и безобидно, я только стала намного меньше есть и перестала следить за своим внешним видом. Понемногу начинала соответствовать образу, в котором меня все видели. А раз они видели, я решила, что как ни старайся, результат будет тем же, поэтому просто стала той «жалкой паршивкой», как многие меня начали называть впоследствии.

— Извини?.. — нахмурившись, переспросил Деймон. Елена говорила об этом так спокойной, будто это было само собой разумеющимся, а потому разозлился на неё, на себя и на тех, кто позволил себе так её называть. — Я…

— Ты о «жалкой паршивке»? — уточнила она, перебив его, а затем пожала плечами. — Если захочешь узнать больше подробностей, вернись в район, в котором я жила и спроси любого в баре. Тебе распишут все в подробностях и даже расскажут, насколько я легкая добыча. Ты не перебивай. В один из вечеров, когда я шла с работы, на нашей улице перегорели все фонари, была абсолютная темнота. Мне оставалось к дому всего ничего, но двоим особо настойчивым мужчинам не понравилось, что я, в таком легком летнем платье, одна иду домой. Пока я пыталась от них отойти, они успели решить, что мое платье слишком закрыто. Вот тогда…

— Остановись, — прошипел Деймон, зная, о чем она ему собирается рассказать и чувствуя стремительно разраставшуюся внутри ярость.

— Тогда они не пожалели меня. И когда я осталась в проулке одна, потерявшая любые силы и любую страсть к жизни, пролежала так до утра, пока мне не помогла заметившая меня женщина. Это был второй раз, когда я увидела жалость к себе. Я не знаю, кто были те мужчины, но знаю, что они описали меня всем своим друзьям и рассказали все в мельчайших подробностях, потому что…

— Прекрати.

-… они все меня стали узнавать, сначала по синякам, а затем уже не нужно было гематом, чтобы знать, как выглядит одинокая беззащитная паршивка, которую каждый…

— Ты меня слышала? Я сказал — замолчи! — прокричал Деймон, обезумев.

Не выдержав весь наплыв неудержимого гнева, не сумев сдержать в себе весь порыв злости, Деймон неожиданно подорвался с кресла. Схватил Елену за тонкие руки и резко потянул на себя, причиняя ей боль. Она подлетала со своего места и негромко вскрикнула, когда он с силой толкнул её в каменную опору, не заметив, что она довольно сильно ударилась головой. Вдавил её в стену крепким телом, которое она не могла оттолкнуть от себя, и, схватив её правой рукой за горло, прижал голову к стене. Его ослепила та непостижная ярость. Каждое слово, вылетавшее из её уст, бесило сильнее предыдущего, а когда представления картины стали более реальными и приобрели все отточенные контуры, он не смог продолжать терпеть, ведь отчасти виновным чувствовал себя. В каждом перенесенном ею синяке и шраме, он чувствовал свою причастность. И за это причинял ей боль. Она разбудила в нем зверя, голодного и злого.

Ослабив хватку на её горле, он посмотрел ей в глаза, наполнявшиеся слезами. В них не было страха, больше не было. Она не боялась его, его рук на шее, его гневных побуждений. В её глазах, словно картина, отображалась горькая обида. И все ожесточение вдруг испарилось, теперь он чувствовал сострадание, и где-то внутри тоже расцвела обида за неё. В его руках она была как игрушечная кукла, худая, не сопротивляющаяся никаким управлениям, и такой же куклой она была для многих других. От этого Деймон возненавидел себя. За чужие ошибки расплачивалась она, некогда наполненная оптимизмом и жизнью. Она не знала, что все перевернулось по его вине, что последняя ниточка была оборвана не происходящим в переулках, а собственноручно её темным дьяволом.

По щеке пробежала слеза и Елена, не выдержав, всхлипнула. Полностью придя в себя, он убрал руку с её шеи, вытирая переполненные перенесенной болью слезы, и все шепча ускользавшее «прости, прости, прости». Не представляя, как еще он может извиниться перед ней, утешить, привлек в свои объятия. Деймон ждал, что она оттолкнет его, он надеялся на это, потому что не понимал её эмоций, хотел найти хотя бы ненависть к себе. Но она лишь сильнее прижалась к нему, крепко цепляясь руками за его футболку и почти беззвучно продолжая выплескивать прошедший год наружу. Елена ждала, что перед ней предстанет образ каждого из тех, кто её обидел, она ждала, она была готова отбиваться, но на место Деймона никто не приходил, призраки не возвращались. Было лишь лицо её искусителя. Поэтому она обнимала его и плакала, уткнувшись в его теплую шею. С ним она чувствовала защиту.

Спустя чертовски продолжительные минуты она успокоилась и притихла, не разжимая сжатых кулаков с его одеждой. Они стояли, обняв друг друга и вслушиваясь в мелодию моря. Елена как раз смотрела в его сторону, и, может ей показалось, но лунная дорожка начала колыхаться и расходиться, будто большая рыба разводила воду. И только здесь она чувствовала, что не сходит с ума. Морской бриз её лечил. Деймон, погладив её по спине, поцеловал в макушку головы, а затем поднял на руки и понес в палату. Елена не возражала. Ночь была длинной и слишком тяжелой, так много было сказано и ничего не упущено.

Аккуратно раскрыв кровать, Деймон положил Елену и присел возле неё. Но она тут же села, оказавшись лицом к лицу с ним; не хотелось спать, не хотелось видеть обманчивые сны с лицами, которых никогда не будет рядом. Она провела рукой по его щеке, прислоняясь лбом к его лбу. Больше она не хотела говорить, но желала дать ему понять, что благодарна. Верила, что он не сможет помочь, но он помог, ей стало легче. Чуть позже, когда её голова начала тяжелеть, она легла на его плечо и вскоре уснула самым крепким и чистым сном, без каких-либо тревог. Деймон вернул её в лежачее положение и укрыл, не вставая и не уходя. Он знал, что утро будет другим для них обоих. К нему вернется невиданная боль, а к ней забытое облегчение.

Еще о многом хотелось сказать, во многом хотелось признаться, но наблюдающая ночь заставляла молчать. И все вокруг словно говорило, что некоторые вещи должны оставаться вещами, а не темами для обсуждения.

— Прости меня, — прошептал он, проведя костяшками пальцев по холодной руке девушки. Его слова так и остались не услышанными, признания так и не прозвучали. Они растворились в пространстве палаты еще до того, как он вышел, тихо закрыв дверь.

========== Глава 5 ==========

Темнота не рассеивалась еще очень долго, ночь тянулась как резина, не желая заканчиваться и открывать дверь новому рассвету. Все дороги были пусты, ночные бабочки* будто испарились, исчезли, предчувствуя преддверие чужой бури. Грязный дым проникает внутрь, окутывая легкие темной пеленой, оставляя после себя след, а затем выходит, расслабляя и забирая с собой частичку злости, помогая успокоиться. Он курил, прислонившись к капоту своей машины, редко оглядываясь по сторонам, осматривая пустую стоянку и круглосуточный супермаркет, ожидая. Выдыхая табачное облако, он хотел выдохнуть с ним ошибки, но получалось, что выходит только гнев, все равно возвращаясь. В нем было столько противоречивых чувств, которые были столь чужды, загоняя в ловушку.

Делает последнюю глубокую затяжку и медленно выдыхает, не спеша прекращать наблюдать за дымкой. Когда молочное облако растворяется в свежем воздухе, Деймон выбрасывает себе под ноги выкуренную до фильтра сигарету. До фильтра его предела или новых эмоций? Его самообладание было выкурено и растоптано. Сложил руки на груди и опустил голову, смотря под ноги. Ему становилось только хуже после уезда из больницы. Там он оставил всего себя, а сюда привез лишь оболочку. Погрузился в неопределенность с корнем, хотел не отпускать те проведенные моменты с ней и в то же время донельзя сильно хотел о них забыть. А непоколебимая тишина лишь кричала ему о вечности с болью, которая будет преследовать его всегда, неизменно, неустанно.

Когда он садился в машину, оставив Елену одну, чувствовал усталость и желание вернуться в номер отеля, лечь на холодные простыни и заснуть быстро, надолго, без снов. А теперь это казалось ему каким-то ирреальным желанием, потому что больше спать не хотелось, и он не помнил, когда в последний раз уставал, хотел упасть и не вставать. На наручных часах почти четыре утра, а первые проблески света не дают знать о себе, небо остается таким же почерневшим, не думая светлеть. Может, оно и к лучшему. Предстоящий день пугал, он не знал, что будет с ним делать. Возможно, вернется обратно с той же болью, с которой уехал.

На стоянку тихо заехала машина, остановившись всего в нескольких метрах от него. Он выпрямился, лелея в себе некую альтернативу радости, ждал совсем недолго. Встретил мужчину с измотанным взглядом, все его движения сопровождались частыми вздохами. Они пожали друг другу руки. У Деймона было крепкое рукопожатие, у его знакомого никчемное и вялое. Пришлось сделать вывод, что некоторым слишком сложно вставать посреди ночи на срочный звонок, задание или приказание. Джейсон, этот сонный малый, передал в руки Деймона папку и завернутый пакет, прошептав несколько проклятий в его сторону и обещаний, что однажды также поднимет его среди ночи с почти невыполнимой просьбой. Они улыбнулись друг другу, один с предвкушением, другой с истомой. И тогда оба разошлись по машинам.

Джейсон нажал на газ раньше, чем закрыл дверь в салон, настолько невтерпеж ему было вернуться ко сну, а Деймон лениво сел к себе, откинувшись на спинку кресла. Положил папку на колени и перед тем как отложить крепко запечатанный пакет, с примесью тревоги посмотрел на него. Никогда не чувствовал волнения и тревог, а сейчас вдруг начал, будто в него внесли изменения. Но быстро взял себя в руки и небрежно отбросил вещь на соседнее сиденье, открывая папку и быстро пробегаясь взглядом по выстроенным строчкам, построенной информацией, очевидными фактами. А спустя минуту папка полетела туда же, куда и пакет, но соскользнула и упала на коврик, рассыпаясь.

Машина мчится по мертвой опустевшей трассе, разгоняя темноту ярким светом. Мимо пробегают деревья, они убегают в противоположную от него сторону. Вдавливает ногой педаль в пол и разгоняется до предела, слышен звук работающего мотора, и Деймону это нравится. Скорость его расковывает, освобождает от лишних мыслей, дарит прежнее чувство свободы. Вскоре деревья по обе стороны остаются позади, слева теперь пролетает поток домов, а справа вдаль расстилается бескрайнее море, на которое он больше не обращал внимание. Резко затормозил, машина свернула с дороги и поехала между жилыми домами, направляясь в ту часть, где всё пустовало, стояли заброшенные стройки, и через несколько минут он остановился. Перед ним стоял трехэтажный давно забытый всеми недостроенный коттедж, поэтому мужчина решил использовать его в своих целях.

Выбравшись из машины, он поставил её на сигнализацию, и направился внутрь. Его встретил довольно улыбающийся старый приятель. Они обнялись по-дружески и вместе спустились в подвал по бетонным ступеням, затем прошли в самую дальнюю комнату. Внутри горело несколько свисавших с потолка лампочек, а посредине, привязанный к стулу сидел изнеможенный и окровавленный мужчина, лицо уже успело распухнуть от бесчисленных побоев.

— Он хоть что-нибудь сказал? — спросил Деймон, непринужденно останавливаясь напротив его новой жертвы.

— Абсолютно ничего, просит, чтобы его били дальше. А в этот раз нам мозахист попался, брат, — ухмыльнувшись, ответил Аларик, один из тех мужчин, находившихся в комнате и все время пытавших беднягу.

— Что ж вы его жалеете? Я ведь говорил, если молчит больше двух часов, хватит нежничать.

— Почему именно два часа? — спросил один из некоторых, стоявший в самом углу.

— Больше они не выдерживают, ломаются. Крысы ведь тоже не любят, когда с ними грубы.

Подошел совсем близко к связанному и наклонился над ним, бегая взглядом по его отвратительному лицу, вызывавшее непреодолимое отвращение и желание в сотый раз пройтись кулаком.

— Я даю всего одну попытку, — холодно произнес Деймон. — Всего одну. Отвечай.

— Пошел нахрен, — улыбаясь, ответил ему тот, едва не выплюнув в лицо.

Резко развернувшись, Деймон подошел к столу у стены и несколько мгновений смотрел на него, выбирая. Тогда он схватил один из пистолетов, закинул в магазин несколько патрон, собрал и перезарядил. В комнате повисло молчание, нарастало напряжение. Каждый находившийся здесь знал, что именно этого человека злить нельзя никогда. В нем слишком легко просыпался дьявол, хладнокровный и бесстрастный убийца, способный на всё, начиная от невыносимых пыток и заканчивая самым страшным убийством. Никаких поблажек, никаких исключений. В его руках все становились марионетками, обреченными лишь на один конец.

Деймон снова вернулся к беспомощному ублюдку, подставляя холодный метал к его голове и снимая с предохранителя. Почти все сдавались, когда он переходил к крайним действиям, переходил на «ты» с жестокостью и полным безразличием. Но этот продолжал молчать, все также улыбаясь. Похоже, он действительно был гребаным мазохистом, Аларик оказался прав. А раз все сводилось к этому, нужно было продолжать.

— Значит, отвечать мы не будем.

Он опустил пистолет и неторопливо начал отходить, повернувшись спиной к пленнику. Однако сзади послышался смех, хриплый и издевательский. Деймон остановился. Над ним насмехался человек, неспособный защитить себя, отстоять, и позволял себе смеяться сквозь жгучую боль. Наверное, ему казалось, что душегуб, которому остальные в этом помещении подражали, потерял всю свою пылкость, смягчившись. А это до покалывающего ощущения по всему телу взбесило. Резко развернувшись, Деймон поднял пистолет и нажал на курок. Сначала послышался выстрел, раздавшийся эхом по всему подвалу, а затем неистовый крик. Это показалось недостаточным, и тогда он выстрелил еще раз, во вторую ногу. Теперь мужчина перед ним почти разрывался от слез, боли и надрывного визжания.

— Ладно! Хватит, — прокричал он. — Скажу, всё скажу!

А Деймон увлекся. Перезарядив пистолет, он снова направил его на кричащего, но как только собрался выстрелить в третий раз, Аларик схватил его за руку и оттолкнул. Пуля вылетела куда-то в стену, никого больше не задев, оружие выпало из рук.

— Ты слышал его, он сдался! — едва не прокричал Аларик, смотря в пылавшие диким огнем глаза. — Сальваторе, что происходит?

Но он не ответил. Окинув взглядом пострадавшего, он направился к лестнице, напоследок кинув, чтобы дальше разбирались без него и как можно быстрее покинул дом, выбираясь на свежий воздух, на улицу, где рассвет уже успел подавить тьму. Почувствовал себя дико, второй раз за одну ночь потерял самообладание, не в силах сдержать свои порывы. Сначала вырвалась неудержимая злость на самого себя, а теперь выливалось всё, все его чувства, которые он обнаружил в себе несколько часов назад. В этом и скрывалась его проблема, он попросту не умел управлять иными эмоциями, кроме ярости, ненависти и чистого, пылающего огнем гнева.

Сел на ступеньки, ведущие к парадной двери, и опустил голову, сложив опущенные на колени руки в замок. Не мог представить себя без причинения боли. Теперь казалось, что если бы в этот момент он не выпустил все накопившееся на того мужчину, сорвался бы на ком-то другом. Аларике, Елене, невинном прохожем. Проблема заядлого дьявола — связать всю свою жизнь с чертовским делом: радоваться, убивая, расслабляться, убивая, очищаться, выплескиваться и страдать, тоже убивая, причиняя боль. Самый важный пункт, написанный маленьким шрифтом.

— Объясни, что это было, — произнес Аларик, присаживаясь около такого же грязного по локоть в крови человека. — Ты почти убил единственного, кто был готов говорить.

— Разве не в этом заключает вся суть?

— Нет такого правила, в котором говорилось, что можно убивать ходячую флэш-память до того, как она все расскажет.

— Даже если бы я пристрелил его, не начал бы жалеть. Он не заслуживает, чтобы с ним носились.

— Азарт, который я увидел в твоих глазах, был нездоровым. Прежде ты всегда знал меру и убивал по надобности, но сегодня не тот случай. Оставь то, что тебя отвлекает, Деймон. Такие как мы не могут иметь параллельной жизни, демоны всегда остаются демонами.

Деймон провел рукой по волосам и на минуту задумался. Ему показалось, что когда он находился в той комнате, держа в руках пистолет, был воплощением тех образов, преследовавших Елену на протяжении всего года. Мысль об этом стала отвратительна, настолько отвратительна, что почувствовал отвращение и к самому себе. Его губило само воспоминание о признаниях. Хотелось уехать, так далеко и так быстро, чтобы больше не видеть всех этих лиц, ни чистых, ни окровавленных. И остановиться где-то в маленьком тихом городке, отдохнуть, забыть. Но все казалось ненужным и пустым без присутствия той единственной души, за которую он мог бороться вечность, которую сам и погубил.

— Если ты не скажешь, в чем твоя проблема, я буду вынужден отстранить тебя настолько, насколько это возможно. Рассеянный ты не можешь принимать здравые решения.

— Однажды я сломал жизнь самой яркой звезды, поддавшись на провокацию, шантаж со стороны близкого ей по существу. А впоследствии звезда потухла, совсем перестала светить. И я не понимаю, как снова её зажечь.

— Если одна звезда потухает, рождается другая. Их нельзя запустить заново, это не лампочки, их ведь не вкрутишь.

Он печально улыбнулся одним уголком губ. Та самая порочная улыбка, в которую отчего-то все влюблялись, за которой бежали не отставая. Никто только не знал, что растянутые в улыбке губы испачканы кровью, чужой кровью, и множеством ужасных преступлений. Деймон встал, спустился с последних двух ступенек и подошел к машине. Нужно было свалить, срочно, подальше. Может, действительно нужно отдохнуть. Прошедшая ночь была самой длинной в его жизни, самой насыщенной и невыносимой.

— Деймон, ты любил эту девушку?

Вопрос застал его врасплох. Слова прозвучали слишком быстро, их смысл не сразу дошел. Любовь. А существовала ли она? Эта переполненная теплотой, нежностью и привязанностью энергия, была ли она на самом деле реальна? Но он не захотел об этом думать, отвечать и разговаривать. Это чувство не было одним из тех, в котором бы он знал толк, очень, очень далеко от области его специализации. Другой вопрос — нравится ли ему убивать? Да. Это иная степень высшего чувства. Но любовь? Вопрос был поставлен совершенно не тому человеку.

— Как скажет все, о чем знает, убейте этого засранца.

Он сел в машину, зажигая двигатель и выезжая навстречу ярким краскам неба. Его ждал холодный душ, а затем сон, в котором он впервые так отчаянно нуждался. Все же разнообразие чувств и их смешивание умеет утомлять.

Комментарий к Глава 5

* - люди, которые живут ночной жизнью.

========== Глава 6 ==========

После пробуждения Елена с тоской обнаружила, что его рядом нет, и прождала весь день и почти всю следующую ночь, время от времени спрашивая о нем медсестру, но ответ так и не получила. Это вселяло тревогу и дарило множество вопросов, самым пугающим из которых был «неужели ему стало противно?». Она изводила себя от неведения, не имея возможности ни написать, ни позвонить ему. У неё даже не было предмета отвлечения, который мог бы занять все её мысли, избавив от волнения. Почти не ела и не пила, измеряя шагами комнату, временами выходя на балкон и возвращаясь обратно. Море теперь не спасало, оно губило. Каждая новая волна приносила с собой страх.

Деймон вернулся к ней лишь следующим днем, когда солнце уже перестало припекать, и воздух стал влажнее. Когда он тихо зашел в палату, словно тень, Елена не сразу заметила его присутствие. Она сидела на кровати, держа в руках чашку холодного чая и наклонив голову вниз, рассматривала складки на покрывале. Он не торопился поздороваться; остановился у двери и посмотрел на неё грустную и чем-то озабоченную.

— Удивлен, что ты не в том кресле, — сказал он, подойдя ближе к кровати.

Елена мгновенно на него посмотрела с удивлением и легким волнением. Её мысли были заполнены теперь только им, он пришел к ней, выглядя свежо и чисто, хотя он и без того всегда выглядел обаятельно. Она слабо улыбнулась, стараясь не выдать той пылающей в ней радости. Деймон все равно заметил этот пыл, но промолчал. Её выдали глаза.

— Я ждала тебя вчера.

— Были неотложные дела, я не успел. Старался, но не смог.

Он солгал. Не было никаких дел, все закончилось в ту ночь, когда он вышел из коттеджа, дымящийся от переизбытка многообразных чувств. Весь день, что она поджидала его под дверью, он спал. Пришел в отель, обессилено свалился на кровать и заснул безмятежным сном, проспав целые сутки. Когда он проснулся, это его обескуражило, и он даже испугался, что пропустил встречу с Еленой и что никак не мог предупредить о своем отсутствии. А затем успокоился, подумав, что проведенный день без него мог пойти ей на пользу. Только она и тот морской ветер, он знал, что она нуждалась в этом.

— Я хочу прогуляться. Пройтись по берегу и потрогать воду. Я так давно не была на море…

— Конечно. Все, что хочешь.

Пока Елена обувала найденные в шкафу балетки, не гармонирующие со спортивным костюмом, Деймон предупредил медсестру, что их некоторое время не будет. Тогда он вернулся в палату, и они оба вышли из здания больницы. Перед Еленой все предстало в другом виде. Деревья казались слишком высокими, пляж выглядел широким и длинным, дорожки оказались не такими узкими, как она думала об этом, глядя сверху. И почему-то почувствовала себя маленькой мышкой. На своем этаже она была выше всего этого, словно владелец оглядывала владения. А теперь окружающее оглядывало её.

Они молчаливо прошлись по каменной дорожке, девушка быстро шагала впереди, а мужчина не спеша шел сзади, следуя за ней. Всего через несколько секунд Елена снимает обувь, откидывает куда-то в сторону, не глядя на неё, и с необыкновенной радостью ступает на не раскаленный, но довольно горячий песок, однако этого она уже не чувствует. В ней лишь благодарность этому дню, которую она не может выразить никому, ни Деймону, ни будущим звездам почерневшего неба. В ней звенящее чувство свободы, которому она хочет отдаться, но также не может, её сковывает тень прошлых дней*. Но в следующий момент она уже забывает об этом, позволяя скинуть оковы всего на несколько часов, а затем надеть их обратно. Добровольная узница судьбы.

Встретившись взглядом с Деймоном, она увидела, что он покорно идет за ней, не возражая ни одному её действию, не воздвигая никаких запретов. Пока она лучезарно топталась на одном месте, стараясь прочувствовать каждую песчинку, он разулся и оставил кроссовки где-то в том же месте, куда отлетели её туфли. Елена, сияя улыбкой, берет его за руку и ведет в сторону заждавшегося моря.

— Ты немногословен сегодня.

— Любуюсь тобой.

— Ладно, пусть будет так.

Елена отпустила его руку и, подкатав штаны, ступила ногами в воду. Сначала к ней прикоснулся холод, а затем она почувствовала тепло и безбрежность моря. Она прониклась пьянящим освобождающим впечатлением, ушла в эйфорию, закрыла глаза и, прислушиваясь к морской мелодии, будто уплыла вместе с волной. Гоняясь за подобным чувством всю жизнь, она обрела его лишь после попытки уйти из жизни.

— Спасибо, — сказала она, поворачиваясь к мужчине и начиная идти вдоль берега по воде, медленно, не думая о том, что будет позже. Ведь «сейчас» это не «потом», а она жила моментом, ловила его, упивалась им.

— За что?

— За всё. Ты был моим соблазнителем, а стал спасителем. В этом месте я чувствую, что моя душа поет.

— Только скажи, и я подарю тебе здесь все. Этот город, этот пляж и это море.

Взглянув на него, Елена прониклась. Он хотел искупить свою вину за ошибку, которую не совершал, она была уверена в этом. Он хотел затмить все прошлые годы и начать сначала, выстроить правильные отношения, вызвать утраченное доверие.

— Но ты как никто другой знаешь, что это кратковременно. Деймон, даже здесь я просыпаюсь с кошмарами, кто сказал, что вскоре они не настигнут меня наяву? Я устала от этого.

— Мне жаль, что все так вышло.

— Ты причинял боль?

Деймон остановился и посмотрел на неё, а она вздохнула, не в силах что-либо исправить. «Она знает. Она знает, что я делал той ночью. И продолжает смотреть благодарно». Но ему не было жаль, даже если бы она сейчас развернулась и ушла, выкрикнув враждебное «ненавижу». Никогда не жалел о содеянном, лишь однажды, когда пришел к ней домой и сказал те несколько слов, круто изменивших жизнь для неё. Для кого-то страстью была музыка, для кого-то писательство, а для него кровь. Это стало неотделимой частью его жизни и его самого. С руками в крови он жил хорошо, не страдая, не виня себя, а порой даже радуясь так сильно, что безумцам была эта радость непостижимой.

— И как же его звали? — снова спросила она.

— Не знаю, — честно ответил он, наклонив голову. Он не испытывал стыда, только благоговение.

— Теперь я хотя бы понимаю, почему ты так спокоен. У каждого свое лекарство.

— Не нужно.

— Не нужно чего?

— Говорить, что его у тебя нет.

Елена нежно на него посмотрела и грустно улыбнулась. Он знал её довольно не плохо, так же, как и она знала его. Выйдя из воды, она сделала несколько шагов и остановилась перед ним. Сначала просто смотрела в бездонные глаза, полные неопределенности, а тогда положила руку ему на щеку и прикоснулась губами к его губам. Деймон опешил. Не понял, происходит ли это на самом деле или он все еще продолжает отдыхать в своем номере. Но затем это перестало иметь значение, он знал, что все реально. Её тело, прижимающееся к нему, его губы, настойчиво целующие. Всё было таким ощутимым, это было тем самым, чего не хватало им обоим. Друг друга. Он, пропитанный кровью и дьявольской тьмой, и она, наполненная светом и принимающая все его стороны, каждую его личность, каждый поступок. А теперь в ней не хватало того мерцания, которое она потеряла где-то на пути.

Она отстранилась от него, заглядывая в глаза, замечая проснувшуюся страсть. Погладила его по щеке, он накрыл её руку своей. В его мыслях было так много невысказанных фраз, а из уст вылетали лишь бесполезные слова.

— Хватит, давай оставим эту тему. Я хочу радоваться сейчас, а не думать о том, чего нет или что утрачено.

— Ладно. Чего ты хочешь?

Девушка прикусила губу и, загадочно улыбаясь, отступила от него на два шага. Схватившись за края своей футболки, она потянула её вверх и сняла, бросая на песок. Деймон не сумел сдержать улыбки, он засмеялся и в этот момент почему-то подумал, что он уже давно не проявлял этих приятных радостных эмоций. Он наблюдал, как Елена снимает спортивные штаны и остается только в черном нижнем белье. Она выглядела истощавшей, а он запомнил её в хорошем и здоровом теле, жизнерадостную, улыбающуюся. Хоть она радовалась и сейчас, эта радость была полна темных пятен.

— Собираюсь искупаться. Со мной не хочешь?

Она поманила его за собой и зашла в воду, стараясь как можно быстрее окунуться, но как только оказалась по колено, с ясностью убедилась, что ей не хватит сил сделать одно движение вниз резко, быстро. Вода хоть и не была холодной до судорог, но и теплой её назвать нельзя. Поэтому Елена остановилась, опуская руки по швам и стараясь делать маленькие медленные шаги навстречу глубине.

Мужчина смотрел, как она заходит в воду, сначала с уверенностью, затем с подобием страха. Когда она повернулась к нему спиной, его улыбка испарилась. Он только сейчас заметил, что косточки на её бедрах отчетливо выделяются. А она ведь не была настолько худой в то время, когда… Он потянул за края своей футболки, быстро её снял и также ловко расправился с джинсами. Девушка уже была окутана водой по пояс, но все не решалась сделать последний рывок. А Деймон тихо подходил к ней, не смущаясь холода, он к нему привык.

Приобнял Елену за плечи и резко потянул вниз. От неожиданности и ощущения настигшей прохладной воды, она запищала, но вскоре привыкнув, успокоилась. Повернулась лицом к Деймон и обняла его за плечи, а он инстинктивно обхватил её талию руками. Под своей рукой он чувствовал каждое ребрышко, отчего боялся раздавить её хрупкое тело всего одним объятием. Он заметил, как она перевела взгляд на его губы, но в тот же момент взяла себя в руки. Нуждался в ней, но не мог произнести этого вслух.

— Не хочу, чтобы этот день заканчивался.

— В наших силах его продлить.

— Но не противостоять следующему.

— О чем бы ты сейчас не думала, выбрось это из головы. Подумай лучше о том, чего ты хочешь.

— Ты сегодня исполняешь роль Джина?

Елена не дает ему возможности слукавить, она снова дарит ему ту небольшую выжившую частику себя, целуя его. Деймон не отталкивает, он становится настойчивее, забывая контролировать свои силы, свою страсть. Он так давно не прикасался к ней, уже забыл вкус её губ. Все позабытое оставалось таким же приятным, но теперь ощущался горький привкус, осевший на дне.

Обнимая друг друга, они продолжали стоять в воде. Елена на какое-то время потеряла желание исчезнуть отовсюду, оставив после себя лишь пыл. Всё вокруг дарило ей возможность начать сначала. Перечеркнуть, вырвать перевернутые и прочитанные листы, начав выводить новые строки. В ней зародилась та временная туманность всех принятых решений, своего предписанного будущего. И от этого ей хотелось плакать. А сильные теплые руки и волны холодного моря успокаивали, вода ей словно шептала отдаться чувству и забыть обо всем…

Комментарий к Глава 6

* - имеется ввиду, что тень не тех дней, что она провела с Деймоном в Израиле, а как тень всех прошлых лет.

========== Глава 7 ==========

Алое небо шептало о приближении вечера, уплывая за горизонт и забирая с собой вызванный восторг. Сегодня закат смог покорить сцену и вместо сотни тысяч цветов, получило миллионы ярких улыбок и восхищенных завороженных взглядов. Море его провожало спокойно, без буйств. Держась за перила, она наблюдала за исчезающим полотном, любовалась и, в отличие от моря, не хотела отпускать алые потеки. Думала о том, как можно удержать это время, чтобы оно остановилось и перестало плыть вперед, но в это время минуты начинали бежать быстрее.

Деймон вышел к ней, натягивая на влажное тело футболку. Не так давно они вернулись, по очереди смыли с себя остатки морской воды, теперь вместе стояли подле друг друга, смотря на растворявшийся день. Елена была в напряжении, чего-то боялась, а страх заставлял чувствовать всё слишком остро: пробежавший ветерок по коже, тяжесть каждого вздоха. Всё вокруг на нее будто навалилось, не давая возможности продохнуть, глотнуть свежего воздуха.

— Ты это чувствуешь? — спросила она.

— Что именно?

— Будто это единственная реальность, которая вот-вот растворится, иссякнет, и мы снова попадем в тот мир, где все кажется кукольным, ненастоящим, и снова начнем думать о том, о чем привыкли думать марионетки.

— Я чувствую, что хочу забрать тебя отсюда.

— Нет, ты ведь понимаешь это. Темнота не может впустить в себя еще одну темноту, тогда случится всплеск, взрыв. Тьму должен разбавлять свет, а во мне его больше нет, Деймон. Все погасло.

— Марионетками управляют, Елена, — произносит он, оборачиваясь к ней. — Ими играют. Ты не такая, я не такой. Мы настоящие. И это реальность, которая не исчезнет, она будет завтра, послезавтра, всегда. Пока мы живы, реальность будет преследовать нас, и никто, никто не будет говорить нам, как жить и как играть.

— Мертвецы не живут, — шепчет она, вздыхая.

— Если ты стоишь передо мной, ты не мертвец.

— Ты не понимаешь!

Тяжело дыша, Елена повернулась к нему всем телом. Её глаза блестели, но она как можно усерднее скрывала этот блеск. Она взяла его за руку и положила её себе на грудную клетку, в том месте, где чествуется сердцебиение, где аккумулятор её жизни работал не переставая. Деймон просто стоял, не противясь. Он наблюдал за ней, чувствовал каждый удар её сердца, чувствовал жизнь под рукой и не понимал, что Елена хочет ему показать, что хочет объяснить.

— Новый удар моего сердца, это новая боль. Я устала жить с этим не переставая, каждое прожитое мгновение возрождает призраки того времени, когда я осталась абсолютна одна, без тебя, с пустотой. Ты чувствуешь тепло, но на самом деле его больше нет.

— Елена…

— Лишь это и делает меня живой, куклой, просто телом. А то, что создает людей теми, кто они есть, дарит качества, ту жизнерадостность и любовь ко всему, которое ты помнишь во мне — мертво. Душу воскресить нельзя, она уже не вернется.

Деймон молчит, смотрит в её глаза, теряется в них. Эта утопия, что поглотила её, затянула полноценную девушку, забрала всё у него, у неё, у мира, что потерял еще одну звезду ночью и лучик солнца днем. Когда по утрам Елена просыпалась, вместе с ней начинали играть музыка, петь птицы, улыбаться люди, даже предметы становились живыми и на ощупь приятными. И Деймон осознал, что навсегда утратил это, проиграл и тогда, и сейчас, оставив лишь гниющие остатки. Он наклонил голову вниз, убрал руку с её груди и закрыл глаза. Прежде он видел, как умирают люди, но лишь впервые увидел, как умерла душа, оставив живущее тело.

— Прости меня, — прошептал он.

— За что?

— За билет в один конец, я его тебе бесплатно подарил, Елена.

— Не нужно, не говори так. Ты не виноват…

— Виноват. В тот вечер, когда все случилось, я не хотел уходить, не хотел говорить тебе всего, что ты услышала, всего, что тебя разрушило. Это был единственный раз, когда решение принимал не я.

— Я тебя не понимаю, — проговорила она, покачав головой.

— Ты знаешь, что я всегда был запятнан. Каждый мой шаг был полон грязи и тогда её нашли, её нашел твой отец. У меня не было выбора, пришлось уйти, оставить тебя…

— Не нужно больше говорить, — сказала она, приложив палец к его губам. — Это уже не имеет значения, Деймон. Что было сделано, того не возвратишь. Я же говорила, то, в чем была моя погибель, родилось еще задолго до того, как мы встретились.

Она вздохнула, смотря на него. Наверное, в этот момент она должна была кричать, злиться, отталкивать его от себя и винить во всем. Но она молчала, даже не думала об этом, о его словах. Ей больше не хотелось говорить о том, что привело их к этой точке не возврата, к этим наполненными горечью фразам. Не имело больше смысла, ничего не имело. Здесь, сейчас были только они. Никакого прошлого, никаких грязных пятен, никаких гадких слов.

Елена подняла его лицо, погладила по щеке, прошлась рукой по его волосам. Ей было приятно прикасаться к нему, чувствовать его, знать, что он тоже частичка уплывающей реальности. И она не сдержалась, не смогла или не захотела; приподнялась и поцеловала его, только в этот раз крепче, не играя чувствами и не используя порывы радости. По щеке пробежала слеза. Это была слеза, не переполненная болью, печалью или горечью, это была слеза, наполненная нежностью и приятным трепетом внутри. Деймон обхватил её голову руками, не желая отпускать, расставаться, терять снова, пытаясь удержать её возле себя как можно дольше.

Время перестало идти, для них оно остановилось. Не было прошлого, не было будущего. Было мгновение, и была страсть. Деймон завел их в комнату, а Елена уже схватилась за края его недавно надетой футболки. В эту ночь они были вместе, дарили друг другу остатки нежности, которая все еще жила в них, но скоротечно иссякала. Прикосновения обжигали и дарили пьянящее чувство упоения, наслаждения. Этой ночью они стали друг для друга воздухом, продлевающим жизнь и также торопливо сжигающим.

========== Глава 8 ==========

Занавески колышет теплый ветер, пробирающийся сквозь приоткрытую дверь балкона, по палате разбежались лучи вставшего солнца. Но когда девушка проснулась, она больше не чувствовала той легкости, с которой просыпалась все предыдущие дни. Теперь ощущалась тяжесть, будто что-то изменилось. Елена знала, почему ей так нелегко, но не хотела об этом думать, все её мысли оставались во вчерашнем вечере, она его так и не отпустила, не смогла. Укрытая одеялом, она лежала на боку, смотря на полностью закрытую дверь. А затем перевернулась на спину, устремляя свой взгляд на одевающегося Деймона.

— Сбегаешь?

Он повернулся к ней, застегивая ремень, и улыбнулся одним уголком губ. Подошел и сел на краешке небольшой кровати. Ему почему-то казалось, что сегодня карты подтасованы и игра пойдет не так, как планировалась. У врага будут козыри, а у него позорный проигрыш и ни цента в кармане.

— Выспалась?

— Ты опять отвечаешь вопросом на вопрос, — говорит она, приподнимаясь на локтях. — Собираешься уходить?

— Хотел покурить. Видимо, не сейчас.

— Я не против, — улыбнулась она, потянувшись к его щеке, но Деймон уклонился, и улыбка её сразу исчезла, словно её и не было. — Что… Что не так?

— Мне нужно знать, что будет дальше, Елена.

Они посмотрели друг на друга и каждый будто бы знал продолжение спектакля. Долго молчали, не прекращая играть в гляделки, а тогда отвели взгляд. Елена посмотрела в угол комнаты, не силясь отвечать, а Деймон всматривался в стену, пытаясь подобрать вариации каких-либо правильных слов. Но он не мог, как и она не могла сказать ему. Для них это была словно пытка, быть так близко друг к другу и уже так далеко. Всего пару часов назад они были единым целым, их мысли и желание сливались воедино, возвращая их в то время, когда все остальное казалось до глупого ясным. А теперь находились в одной комнате и не могли говорить. Все время находился кто-то, кто умел все испортить.

Деймон вдруг почувствовал, как сильно ему нужно покурить и запить горький привкус чем-то крепким, но именно в этот момент он не мог уйти. Не мог оставить её, потому что они пришли к тому самому пункту назначения, когда все должно было решиться: в какие стороны отправят поезда, в какое время, и отправят ли вообще.

Елена садится, подтягивая одеяло выше груди, прикрываясь. Это и оказалось самым сложным, поговорить с ним, сказать, что ничего не изменилось. Но пока из её уст вырывались ненужные слова, которые хоть и имели значение, но не столь важное.

— Вчерашний день был самым счастливым за весь год и все время, что я здесь. Ты сделал меня счастливой.

— А после этого ты скажешь, что твое счастье не долговечно и его затмят прежние кошмары.

— Ничто не долговечно. Но ты прав. Я бы так сказала, потому что во мне не осталось абсолютно ничего. Понимаешь, я как выжатый лимон, в котором не осталось ни капельки. Все выдавали, без остатка.

— Значит, когда я отпущу тебя, ты повторишь все заново?

— Да.

— А если не отпущу?

— Тогда я найду способ это сделать.

Деймон посмотрел на неё со злостью, сжал руки в кулаки, но сдержал себя, просто встал с кровати, схватил футболку и вышел из палаты, на удивление тихо закрыв за собой дверь. Некоторое время Елена просидела в тишине, недоумении и волнении. Все не должно было закончиться вот так, он не должен был уйти, ничего не сказав напоследок. А самым ужасным было, что она действительно не знала, вернется ли он на этот раз. Когда порыв его ярости перерастал в бешенство, он долго отходил, слишком долго для того, чтобы ждать.

Она оставила эти мысли, оставила его. Встала с кровати, оделась и думала выйти на балкон, но в этот момент для себя осознала, что не хотела больше видеть ни моря, ни отблескивающим золотом пляж. Больше ничего не хотелось. И она вернулась в кровать, поджав под себя ноги. Стены казались вдруг посеревшими, постельное белье стало холодным и солнце утратило свое тепло. Все вокруг потеряло свой истинный свет и начало гнить. Девушка закрыла глаза и глубоко вдохнула, начала считать до десяти. Раньше, в особые моменты ей это помогало, она успокаивалась. Будто за десять счетов или десять секунд все менялось и приобретало новый оттенок.

Только онапроговорила «пять», дверь в комнату открылась и также тихо закрылась. Сначала Елена почувствовала привычный запах, затем почувствовала, как Деймон сел на кровать, и лишь тогда подняла голову и посмотрела на него. Его глаза горели, но внешне он оставался спокоен, старался злиться тихо, не выпуская дьявола наружу.

— Значит, хочешь умереть? — ядовито спрашивает он.

— Деймон, я…

— Смотри, — он показывает темный пакет, принесенный с собой. — Это вещь, которая избавит тебя от любых страданий. Устала, Елена? Всего одна ампула и несколько секунд.

— Зачем ты это делаешь?

— А разве я в силах спасать человека, который не хочет жить? Моей квалификацией всегда было забирать жизни, но не спасать.

В дверь постучались, и в палату зашла медсестра, однако перейдя порог, она остановилась, переглянулась с мужчиной и тут же поспешила выйти. Его здесь все знали, ни у кого никогда не возникало желания настаивать, перечить, спорить. Елена ощутила страх испарившейся женщины, и это заставило её саму напрячься. Голос Деймона был груб и полон стали, любые признаки той нежности, которую он дарил ей, попросту исчезли, словно этого и не было. На его месте сидел теперь тот убийца, которого она знала и которого никогда не боялась.

— И ты отдашь это мне? — спросила она, как можно упорнее стараясь скрыть некую надежду, которую и сама объяснить не могла.

— Нет, только не в твои руки.

— Тогда я решительно ничего не понимаю.

— Это сделаю я.

— Извини?

Елена выпрямилась и с ужасом и недоверием посмотрела на него, готовая вот-вот ударить его за эти слова. Она не хотела жить, она хотела уйти, уйти тихо. И последний человек, которому она бы позволила наблюдать за этим — Деймон Сальваторе, её искуситель, личный дьявол, подаривший все самые радостные моменты в её жизни. И всё это было таким абсурдным, таким нереальным.

— Елена, посмотри на себя и посмотри на меня. Я заядлый убийца, полностью запятнанный кровью, а ты… ты всего-навсего отчаялась, сдалась и не захотела больше бороться. Ты жертва обстоятельств. И хрен его знает, что по ту сторону и кто будет тебя судить, я не позволю тебе сделать это собственноручно. Пускай ты станешь жертвой дважды, в этот раз моей. И никто не будет тебя осуждать. Ты слишком чиста для этого.

— Нет!

— Нет? Тогда живи и радуйся жизни, — прохрипел он, хватая рукой её за щеки. — Но я знаю, кто ты такая. Я знаю, на что ты готова ради своих целей. Поэтому либо я посажу тебя на самую короткую цепь в буквальном смысле, либо, если не передумаешь, сам тебя убью.

Он разжал руку и отпустил её, Елена отпрянула. В её голове едва ли могла уложиться мысль, что он предлагает ей смерть, выдвинув всего одно условие. Всё выглядело таким безобразным. Она обняла себя руками и посмотрела в окно, на небо, стараясь найти в нем ответы, но оно упорно продолжало молчать. Пока она неподвижно сидела и пыталась осознать действительное, Деймон распаковал пакет, достал ампулу, шприц, и медленными движениями с равнодушием начала все готовить. Даже в самых страшных кошмарах нельзя было представить, что в один день все будет происходить вот так: они оба сидят друг напротив друга, он со смертным подарком, она с пустотой внутри себя.

Елена посмотрела на него с тоской. Она не знала, как поступают в таких случаях, ведь прежде еще никто не позволял собственному счастью убивать себя. Балансируя на грани между жизнью и смертью, она боялась сказать еще хоть что-то, не знала, что говорить. «Спасибо» больше было неуместным, за смерть не благодарят. Делает глубокий вдох, скорее пытаясь втянуть в себя силы, чем воздух. Теперь все кажется вдруг изменившимся. Комната стала меньше, а мебель ожила, с интересом наблюдая за происходящим, теснясь в маленьком пространстве. Стало трудно дышать. Она не боялась, просто не находила себе места здесь.

Пододвинулась ближе к мужчине, ладони вспотели. Снаружи выглядела довольно помятой и даже испуганной, хотя мысленно она предвкушала, предчувствовала приближающуюся свободу. Посмотрела на руки Деймона, он сидел в ожидании и уже держал готовый шприц с прозрачной жидкостью. Разве таким бывает конец? Неужели пришла к эпилогу своей жизни, собиралась поставить последнюю точку? Она недоверчиво усмехнулась: это всё? Вот так и уходят из жизни потухшие звезды? Елена поцеловала мужчину в щеку и, спрятав взгляд, подставила свою руку.

— Ты можешь передумать, — прошептал он, не смотря на неё, не думая о том, что сейчас происходит.

— Я… Мы… Деймон, ты понимаешь… лучше всех остальных.

— Не хочу тебя отпускать.

— Как-то раз отпустил, сможешь и теперь. Пожалуйста.

Сложно было представить, что однажды она начнет молить о смерти, более того, человека, которым тайно дорожила. И разве могла она себе представить, что будет так отчаянно бежать от жизни, моля о гибели.

— Готова? — тихо спросил он, держа её руку. — Все произойдет быстро, ты почти ничего не почувствуешь. Подействует через несколько секунд.

— Я не передумала, — прошептала она, словно старалась убедить в этом саму себя. Повторяла эту фразу про себя вновь и вновь, пока не почувствовала, что все начинает происходить.

Сглотнув, Деймон медленно и аккуратно ввел шприц под кожу, в вену, и начала отравлять ядом её кровь, убивать бьющееся сердце. Елена лишь смотрела на его серьезное лицо и старалась осознать, действительно ли он убивает её с таким холодом и безразличием, или это все неправда? Все происходило тихо и спокойно, как во сне.

Он убирает шприц и смотрит прямо в её глаза. В её взгляде не было страха, только удивление и непонимание.

— Знаешь, Деймон, я ведь любила тебя, всегда любила. Говорить в настоящем уже не имеет смысла.

Мужчина закрывает глаза, силясь побороть себя, подступающую ярость, ненависть, озлобленность, но берет себя в руки и снова смотрит на неё. Ему не хотелось верить в эту реальность. Он позволил себе убить единственного человека, за которого готов был бороться. Убийства — они в крови, полностью пропитали его плоть, мысли, связали с собой жизнь. И сейчас он делал это скорее из-за порыва несдерживаемого гнева, чем из-за желания подарить ей свободу, о которой она так мечтала.

— Я тоже, тоже люблю, — отвечает он, переводя в настоящее время.

Его слова вдруг что-то изменили во взгляде Елены, виднелась нелепая надежда и неузнаваемая боль, такая сильная, что все произошедшее в прошлом показалось ей пустяком. Её бледное лицо исказилось от ужаса и страха. Но она не успела ему что-либо еще сказать, ответить, она не успевает закричать. Глаза, приобретшие жизненные искры всего на несколько мгновений, потухли и оледенели. Взгляд стал стеклянным, фарфоровым. Тело безжизненно расслабилось на руках мужчины. Одно сердце остановилось, а другое продолжало биться. Солнце за окном заплыло за тучи, прекратив освещать палату, пропитанную горечью.

Этой ночью Деймон убил еще двоих человек. Всего лишь за то, что в отражении каждого из них проявлялся её образ, живой и омертвленный.