Две матери [К Работников] (fb2) читать постранично, страница - 3

манера склонять голову, когда он думал и работал. Новый рой мыслей закружился в голове Веры.

— Шесть лет отец не видал этих вторых своих глаз, не ласкал своего ребенка… В условиях нерчинской каторги, оторванный от дела, от семьи как он тосковал, должно быть, по этим своим глазам!

Примиряющая нежность смягчила все: и ревность, и обиду, и оскорбленное самолюбие женщины.

Вера решила ехать. Ревнивая мука не была еще изжита, но уже стала спокойнее и научилась Вера отгонять мысли о тяжелом свидании с женщиной, занявшей ее место. Необходимо повезти к отцу дочь, увидеться с ним самой, а там видно будет. К тому времени, как от мужа пришли деньги, Вера распродала все свое имущество, приодела себя и Инночку и с большим трудом добилась получения заграничного паспорта.

— К мужу изволите ехать?.. — С ехидной улыбкой спросил ее правитель канцелярии.

— Да, дочь к нему везу, — спокойно и серьезно ответила она.

— Еще не получено свидетельство о вашей политической благонадежности, — каждый день отвечали ей. Но все же паспорт выдали, задержав ее почти на месяц.

На четвертый день путешествия, когда огромное красное солнце медленно спускалось за величественные снежные вершины Западных Альп, Вера с Инночкой подъезжали к Женевскому кантону по кремнистому берегу тихо волновавшегося лазурного озера. Оранжевые лучи, играя с волнами, то утопали, то опять всплывали наверх и бежали вместе с ними куда-то далеко к темнеющим подошвам гор.

И чем ближе подъезжали они к Женеве, тем все сильнее и тревожнее билось сердце Веры, и снова мучительно и неотступно вставали перед нею тяжелые вопросы:

— Что будет?.. Как я встречусь с ним. С Ириной. Как мы будем жить втроем?..

Заботы и беготня последних перед отъездом дней не оставляли времени для размышлений, и Вере казалось, что прошла совсем мука, причиненная мужем, что она может думать о нем просто, как о далеком хорошем друге, как о старшем уважаемом товарище по партийной работе. Но в дороге думам не мешали хлопоты и разговоры, и ожила затаившаяся было боль.

— Как встречусь с Ириной? Вдруг в глазах у ней будет обидное снисхождение счастливой соперницы? Неужели во всем и совсем заменила она меня, и у Петра нет даже сожаления о прошлом?

И тускнел образ мученика-каторжанина, гибнувшего в Сибири во имя большого дела. Вспоминался Петр муж, ее близкий, — й принадлежавший, и боль оскорбленного самолюбия все росла и росла к концу дороги.

Курьерский поезд уже подходил к Женеве. Кондуктор швейцарец обходил пассажиров.

— Geneve, Geneve! — повторял он, протягивая за билетами руку.

— Сейчас. Сейчас увидим папочку! — с замиранием сердца говорила Вера Инночке.

С целью подготовить Инночку к встрече с Ириной, она сказала ей:

— А вот теперь и другую маму увидишь. Она хорошая. Лучше меня.

Вера притянула к себе головку обхватившей ее своими ручонками Инночки и со слезами стала горячо целовать ее. Этими поцелуями и слезами она хотела облегчить свою грудь от терзавших ее мук…

— Нет, мамочка, ты лучше, ты лучше, я тебя люблю. Ту маму я еще не знаю!..

Верочка испугалась, ей показалось, что в чуткой душе ребенка она посеяла неприязнь к Ирине.

Она стала горячо убеждать Инночку:

— Другая мама тоже хорошая, она очень хорошая… Это она спасла твоего папу от Сибири… Ты люби ее… люби, Инночка!

Инночка соглашалась и любить и целовать другую «маму», но теперь уже нельзя было уменьшить наплыва ее нежности к настоящей матери, которую она покрывала поцелуями и осыпала ласками.

— А я все-таки больше люблю свою маму, больше, больше, — лепетал ребенок, целуя еще и еще и все настойчивее повторяя свои уверения.

Наконец, раздался один, затем другой протяжный свисток, и через минуту поезд с глухим шумом влетел под огромный железный свод вокзального дебаркадера и остановился…

На платформе было много суетящихся снующих во все стороны людей… Носильщики таскали чемоданы или продвигали вперед вагонетки, нагруженные горами багажа, прокладывая себе дорогу криками на французском языке.

Всюду стояли огромные краснощекие жандармы в синих коротких мундирах с красными нагрудниками и аксельбантами, в высоких кепи, с белыми султанами и медными крестами Швейцарской республики.

Вера, не выходя из вагона, разыскивала глазами в этой движущейся массе людей знакомое родное лицо мужа и вместе с ним Ирину. Инночка также искала своего папочку в серой арестантской куртке, в серой фуражке без козырька, каким она знала его по портретам, получаемым из Нерчинска.

— Вот он… Смотри, вот твой папа, — радостно вскрикнула Вера, указывая ей на какого-то бледного, худощавого господина, с черной бородкой, в обыкновенном костюме и шляпе, совсем не похожего на того страшного человека с цепями на ногах, какого Инночка привыкла видеть на фотографии.

Приветственно махая им рукой, он также, спешил к вагону.

— Разве это папочка? — удивлялась Инна, держась за руку матери, выводившей ее из вагона.