Сверстники [Марджори Киннан Ролингс] (fb2) читать постранично, страница - 3

Родник дает начало водам, стекающим в океан. Если только пальмовые лопасти не свалятся или перекушенная белкой веточка лавра, упав, не остановит хрупкое колесо, его мельница будет крутиться вечно. И когда ему будет много-много лет – столько же, сколько отцу, – кажется, и тогда ничто не остановит это зыбкое движение, и оно будет продолжаться так, как он породил его.

Джоди подвинул камень, упиравшийся в его острые рёбра, и поерзал на месте, вдавливая в песке лунки для бёдер и плеч. Он вытянул руку, примостил на неё голову. Сноп солнечных лучей, тёплый и невесомый, как лёгкое лоскутное одеяло, падал на него поперёк. Разнеженный, утопая в песке и солнечном свете, он наблюдал за мельницей. Вращение колеса действовало усыпляюще. Его веки трепетали в лад маханию пальмовых лопастей. Серебряные капли, стекавшие с колеса, сливались в одно целое наподобие хвоста падающей звезды. Вода издавала такой звук, будто котёнок лакал молоко. Вот квакша прокричала протяжно и смолкла. На какое-то мгновение мальчик виснет неподвижно над краем кручи, устланной мягким пухом щётки-травы, и квакша в звёздном плеске мельницы-махалки виснет с ним вместе. Но вместо того чтобы упасть через край, он погружается в эту мякоть. Синее, в белых хлопьях облаков небо смыкается над ним. Он заснул.

Когда он проснулся, ему показалось, что он не у русла ручья, а в каком-то совсем другом месте. Мир вокруг стал совсем иным, и поначалу ему подумалось, что он видит всё это во сне. Солнце исчезло, и с ним вместе исчезли свет и тень. Нет больше ни черностволья живых дубов, ни глянцевитой зелени магнолий, ни золотистого кружевного узора там, где солнечный свет сеялся между ветками дикой вишни. Весь мир стал призрачно-серым, а сам он лежал в тончайшей, как водяная пыль водопада, дымке. Она щекотала кожу и была чуточку влажная, тёплая и одновременно прохладная. Он перевернулся на спину, и было так, будто он смотрит в мягкую серую грудь печально воркующей голубки. Он лежал, вбирая в себя изморось, словно молодое растение. Когда лицо стало мокрым, а рубашка волглой на ощупь, он выбрался из своего убежища. И вдруг замер на месте. Пока он спал, к роднику приходил олень. Свежие следы сбегали по восточному склону и останавливались у края воды. Резкие, заострённые – следы оленихи. Они были глубоко вдавлены в песок – это говорило о том, что олениха была взрослая, крупная. Быть может, даже стельная. Она спустилась к воде и жадно пила, не замечая его. Но потом учуяла. Там, где она в страхе заметалась на месте, песок хранил печать смятения и борьбы. Следы, взбегавшие вверх по противоположному склону, были с долгим тревожным прочерком позади. Быть может, она вовсе не успела напиться, а, учуяв его, повернула и стремительно бросилась прочь, взметая копытами песок. Жаль, если она до сих пор сидит где-то в зарослях, томимая жаждой с широко раскрытыми глазами.

Он огляделся, отыскивая другие следы. Вверх и вниз по склону пробегали белки, но они вообще были не из пугливых. И енот тоже наведывался сюда, лапы у него словно руки с острыми когтями, но только Джоди не мог с уверенностью сказать, как давно он тут был. Лишь отец, взглянув на след, мог безошибочно определить время, когда прошло дикое животное. А вот что олениха была тут и испугалась – это Джоди знал точно.

Он снова повернулся к своей мельнице. Колесо вращалось уверенно, словно она стояла тут уже не первый день. Хрупкие пальмовые лопасти выказывали недюжинную силу, шлёпая по воде, и блестели от измороси.

Джоди взглянул на небо. В окружающей его серой мгле он не мог сказать ни который час, ни как долго он спал. Он вприпрыжку взбежал на западную сторону, где привольно расстилались открытые равнины, поросшие голым падубом, и остановился, раздумывая, уйти ему или остаться. Как раз в этот момент дождь перестал так же мягко, как и начался. С юго-запада потянул ветерок. Выглянуло солнце. Облака собрались в накатывающие волнами белые перистые гряды, а на востоке через весь небосклон выгнулась радуга, такая красивая и цветастая, что Джоди казалось, погляди он ещё немного, и у него займется дыхание. Бледно-зелёная лежала земля, почти видим был воздух, золотистый от омытого дождем солнца, и мерцали глазурью дождевых капель деревья, кусты и травы.

Родник радости забил в нём неудержимо, как родник ручья. Он широко раскинул руки вровень с плечами, как держит крылья змеешейка, и закружился на месте. Он кружился всё быстрее и быстрее, вихрь блаженства подхватил его, и когда ему показалось, что его сердце больше не выдержит и разорвётся от счастья, у него закружилась голова, он закрыл глаза и пал ничком на поросшую щёткой-травой землю. Земля кружилась под ним, и он с нею вместе. Он открыл глаза: синее апрельское небо в хлопковых коробочках облаков кружилось над ним. Они вращались все вместе, мальчик и земля, деревья и небо. Но вот вращение прекратилось, в голове у него прояснело, и он поднялся. Он ещё нетвёрдо стоял на ногах и чувствовал лёгкое головокружение, но что-то спало с его души, и апрельский