Девочки в Беде - Линия Крови [Степан Викторович Михайлов Гений] (doc) читать онлайн

 …Сколько требуется для снятия перенапряжения?
Нет ощущения, что прежний Безумный Джек живет. Есть только мысль о том другом Безумном Джеке, каким этот Безумный Джек никогда не станет. Какой Безумный Джек появился раньше и создал нестабильную личность – Джек Хэлван или продолжатель – сложно сказать…

Пролог.
Герой этой недетской сказки - Джек Хэлван
На самом деле, несмотря на всю ту ситуацию, в которой “создавался” печально известный американский маньяк, драмой его жизни можно и стоит проникнуться. Речь, разумеется, не идет о полноценном сострадании. Невыносимо тяжело жалеть того, кто может убить тебя только за то, что ты на него как-то не так посмотрел.

В общем-то, это почти правильно считать - жалкой попыткой систематизировать всё самое основное, что известно об этом персонаже. На данный момент здесь сказано далеко не всё, о чём можно было сказать, и поэтому тут, по личному мнению автора, лишь только главное и общее. Где-то, конечно, недостаточно обстоятельное, но я склоняюсь к мнению, что делать работу, большую, что представлена здесь, просто нет смысла. Вероятно, даже в какой-то мере неоправданно; я и вправду с тяготой представляю, о чём ещё можно было бы тут сказать.

По мере сил всё это будет многократно перечитываться и дополняться. Со временем.
Ну, всё! Пожалуй, начну. Путешествие во внутренний мир самого странного гражданина Америки обещает быть долгим, скрупулезным и, самое главное, опасным! Ведь изучая душу какого-нибудь психа, “паренька с туманным прошлым”, мы неосознанно подвергаем себя огромному риску. От большинства лунатиков так и веет тоской и сумасшествием, от которых недолго самому сойти с ума. Впрочем, герой данного триллера – особенный случай, и что-то, а тосковать он точно не станет. Он, скорее, подорвется на мине, чем обременит мину грустью.


1 - Период до рождения любимой сестренки. До наступления первых признаков полового созревания.

Что мы изначально имеем? “Городок”, где родился персонаж, находится на грани морального вымирания, и если автору не изменяет память, то по карте Мракан-сити будет расположен слегка южнее Нью-Йорка, то есть, расположен не так далеко от Большого Яблока. Впрочем, можно воспользоваться более точной информацией в интернете и...
Mrakan - the city ruthless, Mrakan - the demon age-old. Walking on its streets, you will hear laughter, and then you will want to become deaf. You will want, but you won't be able. You will hear laughter, to last until at you the brain bursts and until you clink glasses as the one who publishes it
(Мракан - город беспощадный, Мракан - демон стародавний. Гуляя по его улицам, ты услышишь смех, а затем захочешь оглохнуть. Захочешь, но не сможешь. Ты будешь слышать смех, до последнего, пока у тебя не лопнет мозг и пока ты сам не чокнешься, как тот, кто его издает)

Судя по месту на карте, вполне вероятно, что дом семейства Мансонов находится на юге или на юго-западе по отношению к Мракан-сити, хотя точное местоположение всё равно неизвестно.
То есть, фактически город находится не так далеко от места жестокого убийства и отделён всего лишь слоем моральной грязи. Негустенько, на первый взгляд, и чересчур провинциально. К слову, по сравнению с тем же Мракан-сити данная окраина выглядит ещё более проклятой. И, как бы парадоксально это не звучало, ещё более грязной и гнилой.

If you ever passed by the house Helvanov, know, you passed by a hell. If to you to this day it happened nothing, so you were strongly lucky.
Houses are able to remember, houses save the negative energy, and revenge, splashing out it)
(Если вы когда-либо проезжали мимо дома Мансонов, знайте же, вы проезжали мимо ада. Если с вами по сей день ничего не случилось, значит, вам крупно повезло.
Дома умеют помнить, дома копят отрицательную энергию и мстят, выплескивая её)

Забавно, что Джек отзывается о своём горьком детстве положительно, имитирует быстрые повторные нажатия на невидимые кнопки в своей загруженной черными планами голове и даже ностальгирует. Как-то не свойственно для монстра, погубившего (!!!) несколько миллионов за одну ночь, стершего с лица Земли один из самых могучих населенных пунктов Запада. И такими неразбираемыми витиеватыми “перекрёстками” полнится сетевое пространство.
Но вернёмся к нашим баранам. Из-за крайне дурной репутации здесь обитает не так много людей, как, возможно, хотелось бы жадным властям, да и, по сути, тут действуют уставы, несколько иные, чем в том же мегаполисе. “Долина Хэлвана”, говоря начистоту, живёт собственной жизнью, отдельно от города. Можно даже сказать, она изолирована от внешнего мира.

“Even Mr. Rooney, the guy who runs the tourist place, is usually around (not sure why, we haven't had an actual tourist in months)”
Даже приезжие, безбашенные любители длинных поездок, разочаровываются один за другим. Как правило, проходит день, максимум два и желание уехать оказывается сильнее интриги, в чём нет ничего удивительного: “долина” не подходит в качестве пункта семейного и корпоративного отдыха. Только законченный садист, ну, или тот, кто элементарно не любит своих близких, станет предлагать остаться в этом пригороде.
Авантюристы чуют негатив, витающий в воздухе, просачивающийся в человека сквозь ноздри и разъедающий тело изнутри, а возвращаются домой, будучи зараженными злом, тогда как коренные к негативу привыкли (или впитали его) и не испытывают каких-либо тревожных последствий.

Возвращаясь к истории, стоит отметить, что по горькому факту вся реальная физическая “власть” находится в руках незримого судьи – этакого большого брата, следящего за всем и вся. Мужики тут только и занимаются тем, что выпивают втайне от деспотичных скверных жен на берегу озера. А что им еще остается? Находясь дома, мистер Мансон бесконечно прогибается, лишь бы угодить крикливенькой супруге. Женщина кажется сильнее и, что греха таить, выше мужчины. Но о том, хороший человек или нет, необъективно судить лишь по поведению в семье. Может, его вполне устраивает роль подкаблучника. В конце концов, подарок, сделанный сыну на его шестилетие, уж точно не характеризует мистера Мансона как какую-то тварь или полностью плохого человека. Если уж в далекой первобытности статус женщин оставался высоким, то современный матриархат подавно никого не удивляет, он воспринимается как нечто естественное, единственно возможное и не нуждающееся ни в каких сторонних объяснениях, ни в каких комментариях и уж тем более в критике.

Представили примерно, как выглядело детство самого страшного преступника на свете?
Несмотря ни на что, о прошлом маньяка почти ничего неизвестно. Потому что события, с которых начинаются кровавые даты, происходят только после выхода из подростковой и юношеской границ Джека Хэлвана.
Так что всё ниженаписанное - это только размышления на тему, нужная “вода”, т.к. причины возникновения жажды убийства, истоки безумия не разгаданы, а вопрос остаётся открытым по сей день.

В сущности, семья Хэлвана была самой обычной (исключая мелкие семейные секреты и тому подобные вещи), в которой Джек рос в одиночестве до наступления шести лет или до семилетия. Судить о том, насколько доброжелательной ощущалась семейная атмосфера, практически невозможно, но мы предположим – достаточно уютной. Если бы местных жителей что-то смущало, то, скорее всего, это было бы обязательно отмечено где-либо, а так об этом нет никаких внушительных сведений.

С большей вероятностью я полагаю, что жизнь типичной американской семьи протекала
нормально, не лилась ручьем, а стабильно-спокойно текла в общем потоке с другими капельками – другими жизнями. Хотя, разумеется, можно и нужно поиграть в детективов. Не зря говорят, в мире нет ничего однозначного: что с одной стороны хорошо, то с другой – сущий ужас.

а) Почти полное отсутствие отцовского влияния и преизбыточное участие мамы в воспитании ребенка.
О том, как сильно вредит малышу неправильная родительская тактика, расскажут десятки соответствующих книг, обычно, продающихся в каждом книжном магазине. Стоит повториться, всё, что приведено тут, не перестанет считаться доводами автора, которые основываются только на его персональном восприятии в отношении родителей Хэлвана и никак иначе. Не нужно путать профессиональное мнение с мнением психолога-любителя.

Речь пойдёт о самом характере Джека. Можно, конечно, сказать, что во всех проблемах и в том, каким он стал, виноваты только события, случившиеся уже после рождения треклятой младшей сестренки, и всё же – я не согласен. Рождение второго ребёнка произошло, когда парню стукнула пятерка, а это уже немалый возраст, чтобы что-то да понимать.
Могли ли психопроблемы возникнуть до рождения дочки? Да, вполне.

Джордж Мансон (отец героя, кто не знает его имени) обладал слабым, безвольным характером, однако, не лишенным толики мужской целеустремленности. Пожалуй, эта его черта, возможно, единственно мужская, и передалась будущему шизику. Кроме того он малоэмоционален, с трудом даёт волю своим чувствам, предпочитает всё держать в себе. А также Джордж немного строг, немного педантичен и аккуратен – всего понемногу.

Вероятно, Джордж бы реабилитировался, восстановился и стал настоящим главой семейства, если бы не участившиеся капризы непокорной женской составляющей. В противоположность инертному и пассивному мужу, легко поддающемуся любому влиянию, супруга казалась истинным исчадием. Как только родилась девочка, миссис Мансон (как только её очи открылись) проорала на всю палату, да так, что было даже слышно в коридоре “наконец-то у меня появился мой ребенок. Мой любимый и единственный”. К сожалению, мальчик это слышал. Увы, отец не смог уберечь первенца от правды. Забота о Джеке всегда считалась основной земной миссией Джорджа, и ему было трудно признать, что он ее провалил – что он подвел своего любимого сыночка, заставил плакать и скитаться по углам чердака после того, как младенца-сестру попоили молочком и убаюкали.

В обнаруженных полицейскими дневниках убийцы о периоде до рождения младшей сестры ничего не было сказано. После этого предки резко охладели к Джеку (о причинах распишу попозднее), но что странно, так это то, что сам парень никаких воспоминаний о матери не имеет. Вообще. Даже в тот период, когда не было треклятой сестры – беса в образе невинненькой ляльки. Что можно слепить из сего пластилина?

Что фактически Джек не чувствовал её важности для себя. Или тщетно пытался вбить себе в голову, что живет только с папой, с человеком, старающимся незаметно, но таки поддерживать свою “земную миссию”, м.б. свою единственную моральную опору, заставляющую улыбаться по утрам и не думать о вечерних посиделках с женой за ТВ.
Кроме того, если хорошенько изучить дом, то вы там нигде не найдёте фотоснимков маленького Джека. Я имею в виду семейных, простых, на которых нет серых родительских лиц. Вообще. Пусто. Как будто бы его не существовало даже в тот период, пока не появилась эта тварь – источник гноя, просочившегося внутрь совершенно незаметно и заполонившего все промежутки.

Характер.

Тут есть два варианта развития событий, при котором у Джека мог сформироваться характер, подобный тому, что мы можем узреть к концу сей печальной истории, принимая также во внимание все остальные детали, важные и не слишком.

Первый из них - Джек рос в действительно цивилизованной семье до момента рождения второго ребёнка. Всё же, если предполагать, что мать, от которой не добьешься ни нежноты, ни ласковости, была достаточно холодна по отношению к своему сыну, то в нём вряд ли можно было разглядеть некоторую… так скажем, женственность и мягкость. Кто внимательно следил за пациентом, тот знает, что в поступках психа можно увидеть отголоски угасшей доброты, жалости, искренности, ту же мягкость и прочее-прочее по списку. Это вряд ли было бы возможно, если бы сына воспитывал только отец, ведь тот особой эмоциональностью не отличался, да и воспитывал кое-как, “наугад”, доверяя чутью, но при этом не имея даже малейшего опыта.

Впрочем, и этому можно найти контрдовод в лице тёти Розалин – классической разведенки с ребенком, добровольно ушедшей от мужа и поступившей на работу, где платят столько, что хватает лишь на острые нужды. Ее милая дочь, девочка взрослая, серьёзная и самостоятельная, играла с Джеком во дворе, до поры, пока тот не начал “приставать”.
Так или иначе, Розалин выглядела идеальным кандидатом на роль второй матери и главного источника психологической поддержки. Не слишком сильная и нуждающаяся в любви и заботе, к сожалению или к счастью, Роззи несколько раз назвала Джека сынком. Но, узнав о не самых чистых повадках мальчишки, их милое общение, навевающее мысли о необязательности кровных уз, сошло на нет и Джек снова остался одиночкой, гонимым демонами-предположениями, что дочурка “упитанной сучки” больше не придет на площадку и ему не до кого будет домогаться. Являющая собой воплощение большинства женских качеств (хотя Джек всех женщин считал божествами, и клеился даже к некрасивым и ущербным), соседская девчушка могла стать его первой ночной гостьей. Но не срослось благодаря скверной матери.

Финальный аргумент в пользу радикальных перемен, произошедших после рождения сестры – Джек созрел во всех существующих смыслах, и, как ни странно, мальчика это не пугало, а радовало. Не касаясь частностей, он по натуре (или даже не так – по его задаткам характера) является полнейшим ублюдком и редчайшей мразью. Он бы не вырос совершенно подавленным и фрустрированным из-за плохого воспитания, и дело не в том, что родная мать предпочла общество дочки, полностью отрекшись от первенца. Нет. Джек в любом случае стал бы тем, кем стал, ведь первенец он только на словах.
Он не был бы боязливым, замкнутым, малообщительным, тяжело идущим на контакт, дёрганым и нервным параноиком! В половине пунктов можно согласиться, но в другой - увы, нет: соединяясь, злость и страх рождают нечто ужасное, нечто могущественное и архиковарное!

Да, Джек действительно во многом странный парень, у которого точно есть патологии. Да, ему действительно тяжело налаживать контакты со сверстницей, не обидев тем самым её, и, как считает папа, причина кроется в гениальности мальчика, в его исключительности и отличности от большинства американских пацанят. К слову, я думаю, это у него было и без событий, которые последовали после рождения второго ребёнка в семье. Будь всё действительно так, как я это описывал выше, то у него бы просто не хватило силы воли, чтобы психологически не сломаться от всего происходящего в каноне романа.
Всё же нужно отметить, что несмотря на весь образ малолетнего бабника-ловеласа, протягивающего ручонки к любому движущемуся объекту с “дыркой” вместо члена, Джек не чувствует себя каким-то неполноценным или больным. Джек познает, изучает этот мир. У него есть масса оправданных стремлений. Есть жажда доказать округе, чего стоят обещания, а замкнуться в себе, когда башка загружена по-полной и удерживает сразу три десятка антиблагородных идей, было бы непростительно глупо, как и войти в доверие к отцу, который, хоть и любит сына, но настолько слаб и настолько безволен, что каждый раз надевает маску безразличия при тиранше жене.

Более того, (после рождения сестренки) Джек эмигрировал на пыльный чердак, подальше от нытья, издаваемого лялькой, подальше от утренней ругани предков, подальше от вечной и такой надоедной болтовни матери с друзьями и подругами. Но, как и можно было предположить, через несколько дней чердачная обитель приелась маленькому гению и он вышел вниз, к родителям, чтобы доказать, что он тоже часть этой грёбаной, тонувшей во лжи и разврате семьи, и что он достоин внимания не меньше “бесполезного куска мягкой плоти с обслюнявленной соской во рту”! Прикидывая самые изощренные варианты, потом проверяя эти же варианты на практике, Мансон-младший превзошел сам себя. Не по годам самостоятельный, не в меру требовательный и похотливый для пухлого шестилетнего засранца, Джек извел родителей быстрее, чем за неделю, и они вынудились что-то предпринять во имя усмирения разыгравшегося Джека.
Все еще являясь явным и бесспорным авторитетом для сына, отец брал на себя всю ответственность и пытался получить одобрение мальчика на разговор с глазу на глаз, который обещал расставить все точки над I для дальнейшего поддержания мира. Супруг выглядел неловко, давая повод любимой мерзко смеяться над ним и ставить под сомнение его смелость прямо при сынке.

Можно предположить, что Джек любил Джорджа, и старался не мстить матери только ради него. Но это мешало гению перебарывать слабости/страхи, и когда гений понял, что доброта – не залог нормального развития, стало уже поздно что-то исправлять.

По поводу личностной незаурядности Джека можно прочесть в дневниках:

It is simple to create a doll - one, and to terminate here in it, having presented that she live - very absolutely another. To be able to bang lifeless, perhaps, it is necessary to bang a corpse once. Copulation with someone's remains... you will lick m-m-m, fingers.
(Легче создать куклу, проделать в ней отверстие и смачно в неё кончить – представить, что она живая и трахнуть. Чтобы уметь трахать неживое, необходимо однажды трахнуть труп. Совокупление с чьими-то останками... м-м-м, пальчики оближешь)

На протяжении долгих ночей, превращавшихся в чреду экспериментов, Джек неустанно работал над пополнением чердака учебными и научными материалами, которые запросто бы отпугнули родителей ввиду их специфичности. Гений придерживался теории, что, нацеливаясь на объект симпатии, совсем необязательно учитывать его волю. Так тетю Рози обнаружили мертвой у себя во дворе, так была изнасилована и убита ее семилетняя дочь, которая была на год взрослее своего насильника, таки добившегося ее, хоть и методами, не выдерживающими никакой критизации.
Думаю, этого достаточно, чтобы утверждать – в Джеке разрасталась жажда, со временем ставшая невыносимой, мечта, ставшая навязчивой. И совершенные убийства нельзя было не совершить. В ином случае Джек бы никогда не понял свою миссию, а в современной Америке любой самодостаточный мужчина обязан иметь какое-то призвание. Неважно, насколько оно противоречит морали. Главное, чтобы было чем
хвастаться.

Одна из версий превращения ребенка в чудовище – необъяснимо злая мать.
Другая же подразумевает тяжело пройденные, не совсем удачные роды.
Итого, версий так много, что выбрать какую-то конкретную правду в качестве последней капли невозможно и придется свалить все на совокупность, как и всегда, когда речь заходит о сверхпроблемных людях - о сверхпробленых семьях, живущих во сверхпроблемном штате со сверхпроблемными детьми.
Впрочем, насчет матери вообще трудно что-то утверждать. Может, раньше она была значительно добрее и умела к себе располагать, но жизнь ее нехило потрепала, понудила озлобиться и послать к чертям соблюдение этических нормативов, верность необоснованному долгу.

Про изначальный характер Джека, боюсь, не найти информации. Также неизвестно, с какого года у него начали появляться первые признаки безумия (предположительно, в пять лет). Известно, что отец сдерживал зверя, пока тот не порвал железные прутья и не вырвался из клетки. Перед смертью глава семейства вряд ли винил “миссию”. Тем более, эгоизм Мансонов выражался сугубо визуально, как выяснилось потом, а в душе они, по всему вероятию, так и остались хорошими американцами, пускай и очень типичными, пускай и неуклюжими.


б) Отсутствие общения с окружающими.

Тяжело тут не сказать что-то, в чём потом можно не упрекнуть себя в ошибочных выводах, но я попытаюсь.

Установлено. Джек рос достаточно одиноким (но не совсем замкнутым – это разные вещи) и мог не испытывать потребности в общении. Той же Рози ему хватало за глаза, а родители, невзирая на их неидеальность, справлялись со своей задачей где-то на двадцать пять процентов, это даже не в полсилы, но все же насколько-то справлялись.
Соседи, хорошо знавшие мальчугана, отмечали в один голос, что Джек мог болтать часами напролёт, видимо, с целью заполнить внутреннюю пустошь. Это наводит читателей на мысли о том, что сам Хэлван, скорее всего, весьма коммуникабельный тип. Общительный, но испытывающий проблемы с установкой контактов опять же в силу гениальности, которую вернее считать сумасшествием. Хотя это можно опровергнуть и тем, что парень, несмотря на добродушную натуру, становится общительным только с по-настоящему близкими ему людьми.
Вообще, “копать” тут можно веками. Знай и строчи, бей по клавишам, пока не отвалятся пальцы. Но я совершу остановку, поставлю акцент на нынешнем статусе Джека, не на характере.


в) Горькая судьба миссис Мансон.

Натура хозяйки была детально раскрыта на предыдущих страницах. Большего внимания и широких розмыслов она, боюсь, не заслуживает, т.к, она, скорее, еще один прозрачный повод, нежели причина.
Безусловно, мать Джека не привыкла к подчинению мужчине, возможно, опасаясь ярлыка “ментальной рабыни”, уж извините за столь странное выражение. Это тоже комплексы, только другого типажа, не такие, как у горе-сыночка. Потеря, случившаяся позже, после легендарного кровавого инцидента, неожиданное исчезновение маленькой дочки, отняла последнюю и единственную радость и чуть ли не усадила самую энергичную американку в дом умалишенных. Лялька была для нее всем, а с ее отсутствием пропало и желание жить. Переживания за кроху перелились в психоз и глаза бедняжки опустели, став глазами зомби. Винить ее теперь в предвзятости к сыну, который сейчас сидит в другой психушке, было бы нечеловеческим кощунством.
Если же она всё-таки когда-то любила Джека Мансона, хоть день, хоть минуту, хоть миг, звезды это запомнили. Уж они-то ничего не пропускают.

г) Джек был единственным ребёнком до определённой поры. Но был ли он достаточно любим?

Совсем неизвестно, как повели бы себя Мансоны, родись бы, к примеру, близнецы, а не два ребёнка с разницей в несколько лет. Деградация личности матери, ее превращение из доброй хранительницы очага в жестокосердного деспота, могла произойти и без пополнения в лице долгожданнейшей дщери, появление которой сделало мотивацию женщины предельно ясной, но не отменило варианта, что дочь – хороший повод начать прилюдно недолюбливать Джека.
Вот тут мне просто нечего сказать. Разве что, если бы так и произошло, то, эм, старшее поколение Мансонов страдало чем-то подобным? Этого уже не узнать, но мне кажется, у предшественников дела шли куда глаже. Ах, да, конечно же, глаже, ведь только последнее поколение допустило, чтобы маленький мальчик взял в руки нож и зарезал отца и затем набросился на мать, поранив ее, но не убив. Если бы что-то такое произошло, скажем, у их отцов и матерей мы бы обязательно знали об этом.

Можно сказать, что девочка виновата в обострении сумасшествия брата одним своим рождением. Возможно, это утверждение не лишено доли логики. Тут можно еще много чего понаписать. Много чего, приближенного к правде. Однако то, что случилось в том доме той ужасной ночью, я имею в виду причину эмоционального всплеска, знает только тот, кто там был, тот, кто брал нож и проводил полосы на вспотевшей от страха шее Джорджа Мансона.

As I reproach myself now with the fact that I have once agreed. Not because I don't love the son but because, as if strongly I didn't want to help him, I all the same would lose. The nature is artful, and it can't lie. Her it is impossible to manipulate, she isn't subordinated
(Как же я сейчас корю себя за то, что когда-то дал согласие. Не потому что не люблю сына, а потому что, как бы сильно я не хотел ему помочь, я бы все равно проиграл. Природа коварна. Ей нельзя лгать. Ею невозможно манипулировать, она асоциальна и неподчиняема)

В этой записке Джордж Мансон весьма образно, с импликациями, очень точно передал проблемы семьи. Он говорил о звериной сущности сына, о том, что рано или поздно Джек не выдержит и будет принесен в жертву собственным демонам. Предчувствуя беду, Джордж все реже общается с женой, считая ее частично виноватой, и хотел смягчить удар, который обязательно наступит и разрушит семью.
Цитата слов Джорджа относительно причины равнодушного отношения матери к Джеку. “Природа коварна, и ей нельзя лгать”. Снова всплывает вопрос - почему отношение к Джеку изменилось именно после рождения дочери? Неужели всему виной какая-то мифичная “природа”?

Следуя простейшему рационализму, подобный холодок должен был проявляться
изначально. Но если он возник исключительно после рождения второго ребёнка, то, может, причина кроется в чём-то ином? Например, во втором ребёнке таки? Опуская этот риторический вопрос, всё равно не ясно, для чего нужно было обделять Джека вниманием именно после этого события, а не после определенного времени после него или до.
Хорошо, представим на миг, что это совпадение. Затаённые чувства любви мать решительно перевела на малютку, и таким образом всё идёт тем путём, о котором говорилось в записке, созданной Джорджем: за неимением нормального ребенка супруга пыталась внушить себе, что дефективный и опасный Джек их единственная радость. Но как только появился ключ к выходу из зоны постоянного риска, своенравная миссис Мансон тотчас воспользовалась им, нанеся глубокую сердечную рану, после которой обязательно останется шрам. И тут мужчина был прав – часть вины за несостоявшееся семейное счастье определенно висит на супруге.

Что происходит? Джек сходит с ума и убивает отца. Его отправляют в психиатрическую больницу, таким образом, спасая от судьбы быть принесённым в жертву демонам. Почему? Потому что он остаётся наедине с самовиной, постепенно перерастающей в план побега для свершения новых зверских убийств. Теперь вопрос – кажется ли вам логичным, что после смерти того, кто должен был по идее жить, ибо заступался за мальчика, у матери появилась блестящая возможность опробовать себя в роли вдовы и уединиться с дочуркой? Не кажется ли вам, что случившееся - идеальный исход для нее?
Вроде бы, да, близко к желаемому, больше жарко, чем холодно, но как бы и нет.

Теперь Джека в прямом смысле забросили. Отец, который держался достаточно благоразумно, боролся за его душу все эти годы, мертв и больше не встанет. Мать заперта в другой психушке, в метафорической, да и вряд ли она думает о сыне. Все ее истравмированные мысли забиты дочерью, которой не исполнилось и годика.
Вероятный аргумент в пользу неминуемого уничтожения Мансонов – ошибка, совершенная из благих, но необдуманных намерений. Доброта привела семью к краху. Дело в том, что у хозяйки какое-то время подозревали бесплодие, а она так хотела детей, что согласилась взять самого сомнительного ребенка на свете и очень долго пыталась внушить себе, что это просто ребенок, а все страшные прогнозы и предупреждения, исходившие от представителей органов опеки – бредятина и вздор. Или Мансонам изначально была уготовлена такая незавидная роль и, если бы не Джек, то кто-нибудь другой, необязательно ребенок, может, взрослый человек, поспособствовал распаду?
В таком случае Джек, к которому родители постепенно охладели (папа не полностью, а вот мать – да), дочка, которая незаслуженно заполучила внимание этих людей – исполнители.

д) Отношение Джека к сестренке.

С родителями, вроде бы, всё предельно ясно, разность взглядов сыграла злую шутку, хотя… ладно, об этом тоже можно покумекать позднее. Возвращаясь к младшему брату,
стоит отметить, что Джек по большей части не испытывает никаких неприязненных чувств к новорожденной. Впрочем, что-то он к ней да испытывает. Что именно – трудно описать, это нужно прочувствовать.

She was too small that I could bang her. But she looked at me and didn't see any monster. Whether it meant a spiritual bond between us?
(Она была слишком мелкой, чтобы я мог ее трахнуть. Но она смотрела на меня и не видела никакого чудовища. Означало ли это духовную связь между нами?)

Джек проявлял к сестре интерес подчеркнуто сексуального характера, о чем он предпочитал не распространять, дабы не показаться ненормальным, выбившемся из колеи ранним самцом. Однако мать замечала его стремление получше изучить тельце крохи каждый раз после завтрака и перед обедом, за что буквально возненавидела латентного насильника. Пожалуй, единственная причина, по которой Джордж остался в неведении относительно происков шестилетнего садиста, это неправдоподобность истории. Жена просто не могла произнести вслух что-то наподобие “твой урод протягивает ручки к моей няше, усмири его, иначе я его кастрирую”, так как сама не до конца в это верила, а лишний шум мог понаделать еще больше трещин в и без того сломанной доске. Сук под собой рубить или рубить суть, на котором сидишь - своими действиями лишать себя опоры, вредить самому себе. Хозяйка была трудной, громкой, временами стервозной, но она все же дорожила семьей. Все же дорожила…
Тем не менее, сложившиеся установки на самом деле были нужны для выживания, ибо у самого Джорджа пробегали мыслишки, что еще чуть-чуть и им придется спасаться от своей ошибки, причем в прямом смысле. Не говоря о Саммер, которая, проходя по коридору, часто оглядывалась и трясла головой, называя себя опасливой дурой и идиоткой в заключительной степени.

Опуская сарказм, я уверен, что в любом случае моральное давление со стороны матери было действительно необходимой защитой от Джека и что у них все равно не вышло бы спастись, не удалось бы склеить трещины. Это не отменяет наличия факторов, приблизивших грустный финал, но и не опровергает очевидного – “природа” таки победила.
Если бы родители вовремя переосмыслили свое поведение, в теории это могло бы смягчить дурные последствия, всё могло бы не перерасти в столь серьёзное, однако, в подобных условиях такого не могло произойти. Вряд ли кто-то из них изменил бы своему равнодушию. А мальчик... откуда ему было знать, что в голове у этих людей? Именно. Неоткуда.

С другой стороны, Джек, который всё время только и пытался, что доказать хотя бы своему отцу, что он чего-то стоит, просто не оправдывает его ожиданий. Подсознательно или даже сознательно. В конце концов, Джек воспринимал заботу и защиту сестры как что-то необходимое и само собой разумеющееся, чтобы однажды ее изнасиловать, когда она вырастет. Когда скверной мамаши не окажется рядом, он по-полной воспользуется юным прекрасием, ее нежным телом для самоутверждения, для достижения нового уровня своей априорной злой гениальности.
В общем, всё это звучит совсем неутешительно.

Можно раскрыть несколько деталей из биографии сестренки, но в целом это ничего не скажет о личности психа, потому что связи между ними по факту нет никакой, кроме разве что слабой, “официальной”…

б) Отношения с родителями? Их просто нет. Это не отношения людей, это – игра.

Мать становится индифферентна к сыну, отец вынужденно подстраивается под жену, чувствуя непреодолимый стыд за бессилие, за невозможность посодействовать справедливости, чтобы мальчик обитал в комфорте, как это было прежде.
I begged Sammer to become staid, asked to make out in him our son, our Jack, but she couldn't deceive herself any more. And I have begun to give up too. Forgive
(Я умолял Саммер остепениться, просил разглядеть в нем нашего сына, нашего Джека, но она больше не могла себя обманывать. Да и я тоже начал сдаваться. Простите)

Хотя записки и говорят о намерениях отца навести порядок, никаких решительных действий от него не последовало. Всё осталось, как было. Когда происходит что-то странное, а вместе с тем непонятное, многие психологически слабые американцы притворяются, что все хорошо, тем самым оставаясь без должной защиты.

…I said to her that it is necessary to watch Jack that he didn't communicate with neighbour's girls. But nobody listened to me. Now their death, these rapes, these demons and murders on my hands. On ours.
I perfectly understand everything, Sammer had no time for that. She pottered with the daughter, and couldn't follow both children at once. And I... every morning I went for work. Here nearby there is my personal firm and shop. And with Jack there was nobody to sit. Unless Roz who has refused for the clear reasons. Jack is the power vampire, in general it is very difficult to become friends with him, but if someone and manages it, then this person will hardly be sorry. Jack is very difficult and interesting.
(Я говорил ей, что за Джеком нужно следить, чтобы он не общался с соседскими девчонками. Но меня никто не слушал. Теперь их смерти, эти изнасилования, эти демоны и убийства на моих руках. На наших.
Я все прекрасно понимаю, Саммер было не до того. Она возилась с дочерью и не могла уследить сразу за двумя детьми. А я... каждое утро ездил на работу. Тут неподалеку находится моя личная фирма и цех. И с Джеком некому было сидеть. Разве что Роз, которая отказалась по ясным причинам. Джек - энергетический вампир, с ним вообще очень сложно сдружиться, но если это кому-то и удастся, то этот человек вряд ли будет жалеть. Джек очень непрост и интересен)

Комментировать не буду, не вижу в этом особого смысла, но скажу, какие чувства приблизительно я испытал, прочитав очередную записку Джорджа Мансона – эмоции, близкие к тому, что в простонародье называют состраданьем. Хоть он и не обладал достаточным мужеством (а кто им обладает в наше нелегкое время?), его можно и нужно уважать хотя бы за то, что он усыновил, по сути, врожденного садиста-душегуба и действовал правильно и логично до поры.
Хотелось бы просто сказать, что Джордж не заслуживает всей той критики, которой подвергала его Саммер, думая только о себе и больше ни о ком. Из их последнего разговора, когда супруга попросила выгнать Джека за порог, отказаться от него ради лучшей жизни для малышки, можно сделать вывод – у неё не все дома, и плохой-негодный-опасный Джек не виноват в психологических проблемах мамаши. Возможно, Саммер слишком поздно родила, она добилась своего, но накопленная за годы озлобленность так и не прошла, может, из-за этого её логика часто гуляет по полю, отчего страдают окружающие.
Все же, каким бы ни было твоё рождение, слышать подобное из уст матери – то еще потрясение.

Какова цель Саммер устраивать скандал посреди белого дня – неизвестно. Моя дедукция, по крайней мере, отказывается это улавливать. Хотя, скорее всего, у нее просто сдавали нервы.
Из-за плохих отношений с предками Джек старался гулять допоздна, возвращаясь домой только тогда, когда все уже спали. Но он не ложился, а продолжал свои “опыты”, беззаботно хихикая, будто не считая, что поступает ужасно.

г) Мистическое исчезновение сестренки – еще одна неразгаданная часть, вгоняющая читателей в тёмную мехлюдию.

Собственно, что произошло спустя три дня после смерти Джорджа и определения Джека на принудительное лечение? Дочь Саммер расплакалась, словно позвала маму, чтобы та её успокоила, но когда объятая тревогой и преисполненная любовным теплом вдова зашла в комнату, кроватка оказалась пустой.
Demons have stolen my child as they have taken away the husband and the son recently. Demons, demons, demons. I am damned for ever, now I had nothing!
(Демоны украли моего ребенка, как недавно отняли мужа и сына. Демоны, демоны, демоны. Я проклята навек, теперь у меня не осталось ничего)

Саммер этого не вынесла, ее состояние не нормализовалось. Даже принятие сильнодействующего успокоительного внутрь не помогло. Предположив, что за похищением ляльки могли стоять некие потусторонние сущности, якобы завладевшие телом Джека (что объясняло бы безумие сына, не будь Саммер чокнутой), она очень сильно отдалилась от реальности и ее родственникам, отнесшимся к ситуации особенно участливо, пришлось пойти на крайние меры. Так Саммер Мансон сменила одно жилье на другое. Так сгустились тучи.

Проживание в доме для умалишенных, без сомнений, закалило юного убийцу. Можно предположить, что его действительно никаким образом не интересовало, что происходит за стенами больницы, однако, это не так. У парня быстро сменился типаж: из миленькой обиженки, скучающей по дому, начинающий преступник переродился в с виду замкнутого, но агрессивного параноика, к которому нельзя подойти, не получив в адрес какую-нибудь скользкую остроту. Джек не из тех людей, которые стали бы искать человека, которому бы предпочли выговориться. Но если Джек заговорит, остановить его будет крайне непросто. В итоге, Джек стал ещё большим одиночкой, которого, похоже, уже ничего не трогает. В некотором смысле. Но теперь ему не удастся показать ни стыда, ни сожаления.

“Loss of values leads us to absolute guilty freedom. Morals – the system of regulations and values accepted in this specific society urged to regulate relations of people, and this system - some kind of chain constraining us. We Otkazazhtsya from it and we will hear ringing cotton - freedom cotton. But with finding of a complete nezasisimost we lose something important: what distinguishes us from animals on whom never before there were no chains.
(Потеря ценностей приводит нас к абсолютной греховной свободе. Мораль – принятая в данном конкретном обществе система норм и ценностей, призванная регламентировать взаимоотношения людей, и эта система - своего рода цепь, сдерживающая нас. Откажемся от нее и услышим звонкий хлопок - хлопок свободы. Но с обретением полной независимости мы лишаемся кое-чего важного: то, что отличает нас от животных, на которых отродясь не было цепей)

а) Убийство матери.

Единственный и первый вопрос, который в своей трактовке может быть двусмыслен, а не так однозначен, как все остальные – почему Саммер до сих пор дышит? Почему Джек ее не убил? Он намеренно тянет резину, зная, что ей все равно некуда деваться, или он не планирует ее убивать, потому что хочет сохранить хоть что-то, связывающее с детством?
Причина отсутствия логического объяснения удивительного долголетия пациентки кроется в непростом складе ума серийного маньяка, представляющего собой систему пересекающихся каньонов, огромный лабиринт, в котором заблудиться – раз плюнуть и из которого невозможно выбраться, не имея карты. Одно можно сказать с уверенностью: теперь, когда Саммер находится в курсе тех ужасных, будоражащих кровянку событий, поставивших на уши всю подноготную Америки, как и все мраканские окрестности, совесть не позволит ей расслабиться. Остатки дней женщине придется молить господа о смерти.

В случае если Джек находит и карает свою мать, то это означает, что он якобы её пожалел, потому что в её ситуации смерть предпочтительней бесцельного доживания в палате, ибо:

- Саммер – набожная католичка, грешная, порой непослушная, но ортодоксальная и относится ко всем лишениям и невзгодам очень специфично. А затаённая обида её сына на неё, имеющая место в списке её постоянных измышлений, ощущалась единственным правильным мотивом её ухода в мир иной. По-другому она не представляла себе свою смерть – только от рук Джека и никак иначе.

- Хэлван может выдержать зрелище насильственной смерти, может убить кого угодно, но только не мать, которую может ненавидеть всей душой (или тем, что от нее осталось?), но убивать не вздумает, потому что даже у животных есть границы, за которые они взяли за правило не переступать. И даже если рука сына дрогнет и нож воссоединится с плотью престарелой психопатки, он по большей части сделает это для матери, а не для себя.

- Прожить такую жизнь и бояться смерти – невозможно в принципе. Это касается не только граждан Америки. Это касается всех без исключения. Джеку стало бы немного легче, да и только лишь, если бы он увидел, как Саммер извивается в последней агонии, как ее мышцы спазмируют, а зрачки закатываются вверх. Это не было бы слишком сладкой вендеттой, чтобы после совершения сравнивать её с белой сгущенкой и жадно облизываться. Нет. Но свою долю фана садист бы точно получил. Это однозначно.

- Она просто устала от всего и будет рада закончить земной путь каким бы то ни было способом, пусть даже близким, непосредственным контактом с ножом. Ей не привыкать ходить по лезвию, ощущать влияние острия и широко раскрывать рот от каждой новой попытки “демона” зарезать Саммер Мансон.

В такие моменты, когда понятия не имеешь, чего ждать от будущего, огромное количество вещей начинают казаться мелкими, потерявшими значительность. Если же врубить смекалку и немного подумать над вышеуказанными “теориями заговора”, мысли запутаются в такой клубок, что вовек не распутать. Так что думать не всегда полезно, особенно если речь идет о психопате, идущим на поводу у чувств, у эмоций, отрицающих логику. Моральный выбор тут гораздо более тяжёлый, да и, пожалуй, самый неоднозначный для трактовки концовок, чем можно представить, пройдясь лишь по поверхности, ознакомившись с историей только на четверть.

б) Мотивы убийства папочки

В целом, тут примерно то же самое, что было проявлено по отношению к сильно провинившейся Саммер, очевидно, недооценившей праведную гневность сыночка. Расписывать всё подробно особого смысла не вижу, так как это будет всё теми же причинами, что и в случае с убийством малолетней соседки, дочери Роуз, разве что под несколько другим углом и всё это будет сказано другими словами, имея под собой всю ту же избитую неинтересную конву. Единственное, что хочется отметить - это потребовало втрое больше моральных усилий, ибо речь идет как-никак о человеке, который, можно сказать, был единственным, кто не считал Джека монстром и относился к нему в высшей мере тепло и гуманно.
Да, можно поговорить и об ошибках Джорджа Мансона, коих, видит Искус, не так уж и мало. Да, можно подумать над тем, что молвил Джордж перед своей смертью, но... сколько стоит искренность будущего трупа?

После всего произошедшего, после всех кровавых разборок и бытового драматизма, в меру пафосного, но безмерно игрового, театрального, воспринимать это всерьёз, без доли иронии не получится вовсе. Честное слово! Джордж до последнего надеялся пробудить в сыне зачатки эмпатии, так сказать, вернуть к жизни его очерствелое сердце. Хотя внутри глава семейства догонял, что с животным бесполезно вести переговоры. Людям никогда не достучаться до зверей, а значит, все потуги выжить не зачтутся, и сын рассудит чересчур по-свойски, поступит так, как продиктует “природа”.

в) Почему Джордж Мансон не испытывал ненависти? Почему почти не боялся, зная, что через несколько мгновений состоится его встреча с Христом?

Вероятно, Джордж не являлся банальным представителем Запада и умел переживать за кого-то сильнее, чем за себя. Борьба за душу Джека была проиграна, но не сделать последний ход, пусть даже заранее малополезный, мистер Мансон не мог, исходя из некоего морального принципа. Потерпеть поражение лучше, чем сдаться для мужчины, который последние тринадцать лет только и занимался тем, что мирился с капризами жены, во всем ей потакал, всячески заглушая мужчину в себе. Зубы сами собой скрипели, ноги начинали неметь…
Помочь ему или не помочь - самое очевидное, что можно было только придумать, и самое бессмысленное, о чём вообще можно рассуждать. Всё очень просто как винная пробка - жалко? Не обвиняй. Все очень просто.

Моральные дилеммы? Тяжелое прошлое? Комплексы? Психические девиации? С недавних пор эти вещи растеряли всю важность, чтобы сейчас забивать ими голову. Один хрен, ответ будет тем же - все, кто не связан с Мракан-сити, никаким образом не могут иметь подобной психоглубины. Может, они не будут страдать так, как страдали Мансоны, но и жить в полную силу не выйдет…

г) Пару слов о“демонах”

Наверное, если бы не сущности, бродившие по потолку в ночное время, то данный детективный сюжет воспринимался бы не столь безнадёжно, как воспринимается в итоге. Безумный Джек, злое существо, воплощает саму квинтэссенцию всего самого неуместного, бестолкового и идиотского, что можно встретить в реальности. Если же немного притянуть за уши, то вы даже это сможете объяснить с точки зрения предыдущего канона... с одним условием – если, конечно, вы не считаете, что Безумный Джек является персонификацией шестилетнего Джека Мансона (Хэлвана), убившего (не)родного отца, чуть не убившего мать и, наверное, зарезавшего бы (не)родную сестренку из гнилой зависти, или манифестацией его чувства вины/сексуальных прихотей/неописуемой коварной жестокости, завуалированной под маской ребенка, и равнодушия.
Я бы попытался объяснить, по какой из причин Безумного Джека рациональнее считать кем-то, кто определенно схож с Джеком Хэлваном по всем параметрам души, точно
“подогнанным” друг к другу набором фундаментальных констант, но, боюсь, этот подробный анализ займет слишком много моего личного времени и листов.

Можно утонуть в теориях, ища ответ на вопрос, почему католицизм, имеющий ключевое значение для закрепления христианства в Америке, не помог Мансонам избежать худшей участи. При всем уважении к Безумному Джеку, как к демону на редкость властному и неотступному, он точно уступает Христу и в плане влияния, и в плане силы. Так в чем же причина?
Безумный Джек парирует претензии применительно к проблемам истины, мешающим жить всяким американским семействам: олицетворяя, в основном, негативные качества психованного мальчика, он, как и все демоны, старается размыть понятия добра и зла, но не чтобы завести душу юного маньяка в ад. Преисподняя ему неинтересна. А чтобы наблюдатели, то есть, те, кто все это время приглядывал за Джеком и наблюдал процесс деформации сложившейся психологической структуры, это тяжелое превращение
человека в животное, могли прочувствовать разницу между лихом искусственным (созданным) и лихом природным.
Безумный Джек – не отражение личных психоустановок мальчишки.
Безумный Джек – это он и есть в своем первозданном характере.

Вернёмся к криминальной психологии. Та самая больница, в которой сидел Джек и из которой впоследствии бежал, имела зловещее название - Antnidas Asylum (не знаю, как оно правильно звучит в переводе, и ладно), и филиалы во множестве американских мегаполисов, не только в Мракан-сити, где психов больше, чем в любом другом месте на Земле.
Вероятность того, что, увидев Джека, врачи могли впечатлиться столь же сильно, как Мансоны, отпадала сама собой. Каждый, кто работал в этом мрачном месте, прошел все круги сами понимаете чего и малолетний выродок, вонзивший нож в горло папани, когда тот спал, не вызывал особого страха. Закаленный персонал умел обращаться с такими “детьми”.

Почему Безумный Джек выбрал тело Джека Мансона, почему дифференцировал множество понятий о жизни и смерти именно в нём и почему не захотел оставлять бедного мальчугана в покое даже после его заключения в Антнидас?
С высокой долей вероятности можно предположить, что Джек добровольно заключил союз с демоном (с собой). Посчитав, что человечество никогда не наберется достаточной благодарности и не научится идти на жертвы, он видел будущее лишь в шкуре зверя и не хотел возвращаться к корням, хотя так до сих пор не догадался, что корни его были самыми что ни на есть демоническими.

Хотя ладно, хватит строить всякие странные теории насчет призраков и духом. Всё гораздо прозаичнее.

Antnidas became Jack's house for many years. All that time that he carried out in a solitary confinement, me didn't leave feeling of falseness of the events with it as if Jack waited for something, any character unavailable to others look, a sign from above, maybe, a voice from the head which would dictate to it number of a devil that the loony could surprise all again.
Undoubtedly, Jack is the most dangerous patient for the last several decades if not the most dangerous generally. I still am not sure that we in safety while it is at us. Rather he would die. Rather we could sigh freely...
(Антнидас стал домом Джека на многие годы. Все то время, что он проводил в одиночной камере, меня не покидало ощущение фальши происходящего с ним, будто Джек чего-то выжидал, какого-то символа, недоступного чужому взору, знака свыше, может быть, голоса из головы, который продиктовал бы ему номер дьявола, чтобы псих мог бы снова всех удивить.
Без сомнения, Джек - самый опасный пациент за последние несколько десятилетий, если не самый опасный вообще. Я до сих пор не уверен, что мы в безопасности, пока он находится у нас. Скорее бы он умер. Скорее б мы смогли вздохнуть свободно)

Говоря кратко, Джек за достаточно быстрое время развел вокруг себя настоящий ураган слухов, благодаря которым его начали побаиваться даже врачи, и эта записка, оставленная одним из таких трусов, полностью передает опасения. Многие из тех, кому пребывание малолетнего убийцы в клинике доставляло особый дискомфорт, сравнимый с ходьбой по осколкам, молились, чтобы в один прекрасный день Джек Хэлван умер. Да-да, они бы очень этого хотели…
Сложно выяснить, у чего больше власти – у непрофессионализма “халатов” или у жажды мести, которая росла в Джеке годами, трансформируясь во что-то глобальное, что начинало пугать даже его?

Дабы не переписывать всё своими словами, отвечу фразой, распространенной в кругах американского быдла – эквипенисуально.

О том, почему Джек стал Безумным Джеком и вообще почему он изначально был похож на свое перевоплощение: Джек может находить детские рисунки в своей голове, которые потом можно перемотать в журнале в соответствующем разделе, тоже в голове. В каждом разделе – по одному удушению, по одному изнасилованию, по одной резне. Есть ряд изображений, посвященных сестре, и к каждому из них прилагается надпись, которую можно прочесть, лишь почесав затылок, ну, ли стукнувшись лбом о перила:
Я иду к тебе, милая, я уже почти пришел. Встречай меня, кровь от крови моей. От судьбы нельзя сбежать, вот чему меня научил наш чердак.

Джек мог в открытую говорить о своих планах на сестру, которая вовсе не была его сестрой. Не по крови уж точно. Все равно бы никто не стал воспринимать всерьез бредни душегуба. И в этом кроется преимущество всех психопатов: можно сколько угодно наигрывать в честность, но раз по бумажкам ты числишься в списке больных, твоим идеям ничто не угрожает. А главное, все до чудесности просто

Так вот, Джек никого не обманывал. Он по правде планировал навести сестру, когда удастся свалить из дурдома. Убить, поизгаляться, напомнить о родственных узах самым нетривиальным способом.
Джек, как правило, решает все проблемы по мере поступления. Правда, есть редкие исключения, когда злодей точно знал, что обязательно что-то сделает и делал это.
Формирование личности в прераннем возрасте в контексте детской психологии. Мансон был удивительным ребенком, “особым” и зачастую поддавался своим чувствам. После заключения в клинике, после свершения казни над грешником, над малополезным бестолковым отцом, ничего особо не поменялось. Разве что уверенность в своей правоте окрепла еще больше и стала основой сложного характера.


Итак, как нам известно, жители Мракан-сити не единожды слыхали о громких убийствах в долине. Они не могли почувствовать мир маленького узника и увидеть, на какие жертвы он пошел, чтобы спастись от несправедливого мира и выжить. Отрицательная энергетика чердака, помещения между потолком и крышей, целиком сохранилась в пациенте, впиталась, подослав к нему несколько несчастных, но смеющихся демонов. Плюс, стоит заметить, ребенок сколько-то просопротивлялся и лишь потом, не сразу, а спустя определенное время, переставал отпираться. Палач в нем, каратель грешников и плохих отцов, развивался, доминируя над другими личностями. Взяв все самое лучшее, что было в раннем Хэлване, палач это лучшее стер и с тех пор был лишь Безумный Джек без капли влияния не-безумного Джека, без капли здоровой конгруэнтности. Это заметно по новым воображаемым рисункам - изображениям, не являющимися реальными, материальными, а, скорее, отражениями страхов и представлений, навязанных плохими обстоятельствами и жестокими взрослыми, касательно того, что случается с детьми за непослушание: теперь у сестры торчал нож, а лицо девочки выражало страх и грусть. Хотя раньше, в первые несколько недель, пока гнетущая обстановка Антнидаса не извратила ребенка настолько, он представлял сестру радостной, живой, непоколебимой, цветущей и блистающей, как Саммер в день своих родов, только чуть позже.

Кстати, некоторые в Мракане были уверены, что мифы о Безумном Джеке – труды продажных предпринимателей, стремящихся посеять страх в сердцах американцев для проведения полного комплекса аферных операций, чтобы на фоне волны слухов про опасного маньяка, пустившего в расход дофига людей, их преступления были менее замечаемы. Многие согласятся, это было бы очень удобно, даже слишком.

Итак, посмотрите внимательно на рисунки и обратите внимание, что только на одном из них Джек видит себя: он выглядит лохматым стрёмным пацаненком, колотящим слабыми, кривыми ручонками по зарешеченному оконцу и высматривает непонятно кого. Стопроцентная карикатура на человека, не воспринимаемая всерьез из-за своей опереточности, нежели живое существо!




Вот некоторые подписи к “рисункам”:

- Я пытался тебя трахнуть, изнасиловать, как ту соседскую сучку, но ты была еще слишком мала, поэтому я и оставил твое тельце в покое. Благодушия мне не занимать.

- Милашка, ты должна была бы слушаться родителей, потакать им во всём, если бы они у тебя были. Поправочка. Если бы они были у нас. Но так как у тебя их нет, а я слишком далеко, чтобы быть частью твоей жизни, у тебя нет никого, а это значит, ты свободна ото всех оков.

- Если тобой кто-то захочет управлять, как пытались управлять мной, дам совет, не иди по течению, не иди против течения, иди поперек него, если желаешь достичь берега за короткий срок и не промокнуть до нитки. Хотя… стоп, выйти сухой не получится. Это – ненужный эвфемизм. Без сомнения, преграды сдерут кожу и выльется вся твоя кровь, но уж такова цена независимости. Я ее заплатил и не больно жалею о сделанном выборе. Не больно жалею о жертвах.

И еще парочка, но из другой оперы:

- Ты – заключительный компонент в длинной строчке, последний пазл чердака. Тебя отняли у меня в самый неподходящий момент, но ничего, мы воссоединимся вновь и наверстаем упущенные годы. Увидишь, я буду с тобой добр, никаких цепей с гвоздями. Ты сама отдашься мне.
Не плачь громко по ночам, соблюдай тишину, укрываясь одеялом. Скоро мы задышим в унисон, мне тебя так не хватает…

- Маленькие лживые… взрослые с эгоцентричными намерениями самоутвердиться за счет младших, с тщеславно-амбициозными задвигами, от которых тянет на смех. Их поганые языки будут вырваны и приколоты к стене. Чтобы это случилось, каждый ребенок должен пренебречь личностными интересами и всецело посвятить себя мести.
Без беспрекословного подчинения детей воле родителей, целью которых было регулярное приношение в жертву этих самых детей своим прихотям, мир обзаведется гармонией. Ой! Что-то я слишком много философствую. Мне-то, по факту, срать на справедливость. Ну, как срать… не под себя, а, ха-ха, сидя на толчке, почитывая отсканированные порно журналы разных жанров, чтобы было, на что передернуть перед сном…

И еще одна.

- Но против справедливости у нас есть безотказное оружие – я. Безумный Джек.

Это были примеры того, что на этих рисунках изображено. При усердии можно разглядеть некоторые отсылки к основному сюжету, но я не стану их комментировать - они достаточно прозрачные, весьма диафанические и не несут в себе особого смысла, к тому же они очень пошлые, чтобы можно было вот так просто их озвучить. О-о-очень…

О сюжетных дырах в больных выдумках Джека или путешествие в прошлое!

Если уж мы энное количество раз затрагивали тему нелегкого детства, вспомнили о прошлом, то неплохо было бы раскрыть детали жизни Хэлвана после того, как его отправили в психиатрическую больницу. Интересных фактов окажется немало! Пожалуй, самый-самый – его поведение, совершенно несвойственное тому, кто несколькими днями ранее нанес родителю три десятка колотых ран, ничем не омраченное, до странноты спокойное, неэкспансивное. Оно пугало врачей. Джек, хоть и продолжал дышать, выглядел не живее трупа. Молчание, затянувшееся на целые годы, стало его базовым состоянием. Но хитрец не думал замыкаться в себе, хитрец притворялся “овощем”, чтобы нанести удар в самый неожиданный момент, удар, для совершения которого нужно прождать несколько лет.
Есть материалы, которые можно найти на официальном сайте Антнидаса и которые мало-мальски удовлетворяют любопытство всех заинтересованных историей Хэлвана, поэтому все вышеописанное опирается исключительно на них. То есть, на врачебные гипотезы, на личные наблюдения надзирателей дурки.

Неизвестно, что испытывал и о чем думал Джек, когда туда попал. Так как вероятнее всего, что провёл он там очень много времени (пока не вернулся на улицы, чтобы продолжить безразборную бойню), то и тяжело сказать, когда парень окончательно сошёл с ума - сразу же или постепенно. Судя по датам, то, наверное... непонятно, и понятно уже не станет никогда.
Поясняю. Рукописный дневник, который вел педантичный психиатр, славным своим подходом к диагностике и дифференциации шизофрении, профессор Эрнест Грегори, вошел в число вещдоков (вещей, нужных для расследования). В этом дневнике не лишенный фантазии господин психиатр попытался с максимальной доходчивостью донести до всеобщего сведения, насколько опасен сбежавший пациент и чего стоит ожидать от парня с “темным прошлым”. Правда, те, кому довелось оценить красноречивый доклад эскулапа, отказались верить ему на слово и упрекнули автора в предвзятости, мол, не может один человек, пускай хоть четырежды псих, подходить под данные описания. Грегори не захотел ни с кем спорить. Он с самого начала не смел мечтать о поддержки со стороны самодовольных грубых копов и заранее запасся терпением на двое суток вперед, пока шумиха не уляжется, пока он не вернется к нормальному режиму работы и Антнидас не прекратит переживать регулярные проверки неукоснительных “служанок” порядка.

Что о содержании, так всех удивившем, то тут действительно есть что дополнить. Смущение и чувство озадаченности окутали читателей лишь постепенно. Если первые строчки не сулили потока сомнительной безумной информации и зашли копам на ура, то уже ближе ко второму абзацу полицейские начали щипать себя за уши, изумленно мотать головами и шутить о задержке мочеотделения у кузена какого-то престарелого негра.
Самый холодный и рассудительный полисмен предположил, возможно, оскорбительное по отношению к Грегори, но логичное, как казалось знакомым “значкам”: в силу усталости, некоего сильного переутомления, какое часто случается с людьми на работе, особенно если работа сопряжена с риском для жизни, мистер Грегори начал переоценивать многие вещи, смотреть на всё по-другому и не всегда с правильного ракурса. Вероятно, Джек втёрся ему в душу. Крепко. Раз и навсегда. Но, боясь обвинений в непрофессионализме, психиатр не хочет это признавать, яко ему выгоднее пребывать в привычных грёзах, считая Джека каким-то там чудищем, чем спуститься на землю и сказать “нет, мой пациент никакое не чудовище, а банальный лунатик, мало чем отличающийся от обычного психованного сукиного сына”.

Может быть, Грегори нашел себя в бесконечных утрированиях, сочтя веселой ту жизнь, что приправлена забавной ложью, а, может, у него самого не все дома – обсуждали копы. Как жаль, что они сомневались в разумности автора. Вероятно, если бы поиски беглеца протекали активнее, Мракану удалось бы избежать такого кол-ва неизобретательных, но садистских убийств – преступлений, на которые не глянешь без должной подготовки.
Впрочем, во всех этих записях фигурировал один прелюбопытный персонаж, кочевавший из одной строки в другую. Имя ему “демон”. Что это такое - оставалось загадкой, пока у доктора не спросили лично. Автор ответил, Хэлван был объектом его тайных исследований на протяжении нескольких лет. Подобно подопытному кролику без права на выбор мальчик принуждался посещать кабинет ненавистного профессора Грегори, становился еще холоднее и замкнутее из-за того, что выкладывал то, что лучше хранить внутри. Не желая обнадеживать малого, Грегори не был с ним достаточно мягок и часто перебарщивал, так сказать, входил в роль, которая совсем ему не шла, отчего страдал и его профессионализм, и сам ребенок, (тогда еще) скучавший по маме.

На самом деле, “демон” является существом придуманным, как выяснилось… хотя как-то по-другому и быть не могло. Хэлван много поведал о персонаже, умеющем говорить, не открывая рта, обвинять во лжи, не чувствуя боли, о том самом демоне.
Одна из опровергнутых версий - это какая-то часть сложной персоналии Джека, существующая независимо от сознания субъекта. Мм, нет. Демон – кличка кота, подаренного Джеку на его пятилетие, сюрприз, сделанный добрым отцом. Пушистый и мягкий, Демон скрашивал досуг будущего психа и, сам того не ведая, помогал ему в трудные моменты, спасал от минора. Но в итоге Демон получил самую неадекватную награду – смертельный удар ножом от хозяина, который однажды взбесился, поругавшись с матерью, и оторвался на бедном коте. К сожалению, вернувшись к нормальному состоянию, Джек осознал ошибку и заплакал. И хотя демона было уже не спасти, тогда мальчик еще мог о чем-то сожалеть. Сейчас он бы вряд ли испытал угрызение…

С котом связан один странный момент. А именно записка, найденная криминалистами во время осмотра места преступления:

"You will take away part of knowledge with yourself after death because I don't know how many I still will be able to restrain. Mother doesn't wish to make with me contact, and the father, seemingly, can do nothing. It is necessary to survive alone. In the wood yes with a hatchet! And what else to do? You to me not the assistant. You animal. Alas, but animals to people not ровня with what sympathy I to them wouldn't treat. Though... now, when almost biped have flown into a rage, having made even to animals, something will precipitately claim”
(Часть знаний ты заберешь с собой после смерти, потому что я не знаю, сколько еще смогу сдерживаться. Мама не желает идти со мной на контакт, а папа, похоже, ничего не может. Придется выживать в одиночку. В лесу да с топориком! А что еще делать? Ты мне не помощник. Ты животное. Увы, но звери людям не ровня, с какой бы симпатией я бы к ним не относился. Хотя... сейчас, когда почти двуногие озверели, сравнявшись с животными, будет опрометчиво что-то утверждать)

Этот текст, написанный Джеком на основе личного эмоционального опыта, разделил круг на два сектора: либо убийство питомца было запланированным и Джек таким изощренным способом тренировал в себе маньяка, чтобы вскоре от истребления котов плавно перейти к истреблению соседей, либо Джек признавался себе в отсутствии самоконтроля и допускал все возможные варианты исхода, один из которых, по всей видимости, предполагал “выпиливание” Демона.


4. События после побега.

Пытаясь как-то связать концы с концами, сравнить историю, рассказанную помешенным на своей работе Эрне, с недавними громкими убийствами, дабы вся мрачная картина не выглядела окончательно прискорбно после бесчисленного множества “пробелов” с горе-котами, записками и прочей отвлекающей фигней.
На положительный расклад вещей рассчитывать было бы глупо, учитывая свойство беглеца быстро адаптироваться к любым социальным условиям. Это полицейские поняли и без скучнейших “грегорианских” монологов о бесах в обличии людей. Но попытаться защитить места потенциальной опасности всё-таки стоило: к дому Мансонов отправили целое полицейское подразделение, чтобы на случай, если Джеку вздумается проведать старый дом, его бы мигом прижали к асфальту.
Вторая по логичности концовка, которая не расширяет сюжетные дыры больше того, чем они являются. Впрочем, она ничего и не объясняет, однако... Джек Хэлван может ошиваться вблизи родного края. Необязательно рядышком с домом. Это может быть и магазин, и кафетерий… всё, что угодно.

Убийцу искали дольше двух недель, безрезультатно!

Опасения Грегори полномерно подтвердились, когда законники опустили головы, намекая на провал. Получается, что Хэлван не собирался возвращаться. Он оказался смышленей, чем предполагал эскулап, словно весь сюжет является именно тем, чем его пытается представить маньяк: теперь никаких вопросов и странностей, теперь полиция понимает, что влипла по самые уши. Теперь, когда он снова на свободе, Мракан не сможет спать спокойно, а злу это только и нужно – сеять хаос и смерть.
Забавно, что фараоны обещали принести шизика на блюдце, но, в конечном счёте крупно обделались, тогда как Грегори все еще находился в более выигрышном положении, критикуя копов за неверие. Может, оно и к лучшему? После случившегося появилась вероятность, что хотя бы теперь к лицам, оказывающим психиатрическую помощь, начнут относиться гораздо уважительней, а значит, удастся минимизировать число подобных инцидентов, уберечь Америку от крови.

б) Самая маловероятная концовка.

И вот начинается очередная парадоксальность, сутью которой является весь крестовый поход Джека Хэлвана – Саммер Мансон.

У бедняжки не хватило силы на крик “что тут происходит?!”, когда она зашла в комнату проведать мужа и увидела тело… и Джека с кухонным ножом в правой руке, оскаленного, мстительного, злого, в белой рубашке, запятнанной кровью. Хозяйка не поняла, что сильнее ее испугало: труп дорогого супруга или то жуткое существо со взъерошенной шевелюрой, которое еще недавно претендовало на звание ее (не)родного сына. Ломтики бекона и кусочки мяса, застрявшие в межзубных промежутках, особенно между резцами, красные воспаленные глаза, хищно блуждающий взгляд, заподлинно уверяющий в существование сверхъестественных сил, потому что этот ребенок, точнее, потому что ЭТО упорно не желало ассоциироваться с тем, кого Саммер растила и кого на своё горе поклялась любить и воспитывать.
Мысли о смерти… сильно сдали в навязчивости, а потом совсем перестали ее посещать, потому что в каком-то смысле она уже умерла. Умерла надеждой, верой и моралью, а без перечисленных компонентов бытия жизнь превратится в бестолковое волочение. Джек, так или иначе, хотел буквально разорвать свою непокорную матушку и набросился на нее. Хозяйке повезло споткнуться о валявшийся на полу ботинок мужа, отлететь назад и выбежать из комнаты. Правда, считая свою работу незаконченной, шебутной кровопийца врезался ножом в картину на нижней части двери и стал выкрикивать проклятия из-за промаха.

По сути, вышеописанное – самое шокирующее, что можно было озвучить, если перед рассказчиком стояла цель раскрыть люциферский потенциал “природного” маньяка. Я имею в виду не самого Джека, а инстинкты, заложенные в нем, причем заложенные без согласования с его собственной волей. Но если бы он хотел изначально себя вылечить, изгнать из себя зло, он бы не стал отвергать манифестации.
Душа Джека вполне могла умереть за годы антнидасовского ада. Я говорю о периоде от смерти Хэлвана-человека до недавних событий, когда уже есть только Хэлван-зверь. Вполне возможно, что уже независимо от беспощадного истребителя порочного молодняка Джек-человек умер по нескольким порядком обмусоленным причинам. Мальчик в пижаме в виде манифестации продолжает существовать независимо от её материального владельца, даже если это был Джек-человек - в силу описанного можно вспомнить кучу таких случаев, когда люди, в основном, по натуре неисправимые садисты и психи, но в них осталась частичка добра, да и та давно спящая, почти не ощутимая, погребенная под толщей плачущего льда. Тем более, доброта воспринималась Джеком, как некий выступ, за которой стоит зацепиться, чтобы избежать падения в мрачную яму, лишенную дна или же имеющую дно, настолько глубокое, что до конца лететь часа два.
И еще кое-что. Мальчик знал, что отец совсем скоро умрет. Он предчувствовал это, но боялся тревожить родителей. Знал ли, что именно его пальцы зажмут нож, который впоследствии прирежет большего лоха Джорджа Мансона – неизвестно. Часть информации была взята из помятой тетрадки психопата (да-да, вести дневник была привычкой не только м-ра Грегори, но и его чудного пациента). Джек видел в том числе и мамину смерть, хотя Саммер все еще, как ни странно, жива. Впрочем, в скором будущем это может измениться. Как принято выражаться, когда не знаешь, чем обернутся дальнейшие поиски особого опасного преступника – еще не вечер. И у “плохой мамочки” в колоде полно шансов достойно извиниться пред “хорошим сынком”, смыть с души все согрешения, вольные и невольные, а затем примкнуть к рядам усопших, воссоединиться с муженьком, который либо не вспоминает о Саммер, потому что ему и без неё хорошо на том свете, либо ждет не дождётся их встречи.

I don't know what it is connected with. I don't think that this coincidence. Coincidence happen seldom. Life tautology: I have seen - make. I about the most final minute, to the last sign of the dying-away patience tried to stop following call, but... on which to me was given himself to win? It seems to me, it will be more reasonable to exhaust, feel live. Whether the most correct decision is it from all - to be liberated?
(Не знаю, с чем связано. Не думаю, что это совпадение. Совпадения случаются редко. Тавтология жизни: увидел - соверши. Я до самой заключительной минуты, до последнего признака угасающего терпения пытался прекратить следовать зову, но... на кой мне сдалось себя побеждать? Мне кажется, разумнее будет выпустить пар, почувствовать себя живым. Раскрепоститься - не это ли самое правильное решение из всех?)

Всё же, если исходить из данной, немного абсурдической версии, из мнения, что Джек убивает тех, кого прикончил во сне, то фактически полиция могла бы счесть тетрадку ублюдка палочкой-выручалочкой, оружием, созданным Джеком, но по иронии использованным против него. В остальном... как объясняется всё с точки позиции подобной теории, да всё очень просто, всё, что наблюдает мистер Хэлван, засыпая - это его собственный кошмар, и не более того.
По событиям кровавой ночи в жертву должны были принести двух человек – Джорджа и Саммер, причем оба варианта допустимы в одинаковой мере и не требуют отдельных разъяснений. Но женщине удается спастись, пускай и благодаря высокому фарту. Дьявольского проведения не случилось, миссия была выполнена лишь наполовину.
Таким образом, мистер Хэлван оказывается позже в психиатрической клинике. Дальнейшее не различается по событиям триллера, просто по факту к середине истории Джек окончательно сходит с ума. На описание нестабильного психического состояния, скачущего от аффекта до пассивной озлобленности, потрачено уже много страниц, о том, что парень мог свихнуться – тоже, поскольку предполагать худшее имелись все предпосылки. Но всё же, во всей этой истории имеется одна деталь, которая будет отличать это объяснение ото всех остальных. Изначально мистер Хэлван сознавал, какая судьба его постигнет. Вероятно, что он давно готовился к ней или попросту о ней подозревал. В итоге, досадная накладочка с несправедливо выжившей матерью нарушила все планы маньяка, но оправдала плохие подозрения: его отсылают в Антнидас, от греха подальше, пока не умер кто-нибудь еще.

Противоречит это тому, что изначально должен был умереть Джек, чтобы не мучиться? И ещё тому, почему жертва Джорджа не стала достаточной - видимо, она не была реализована в запланированной форме. Это бы многое объяснило. В любом случае, Джек уже готовился к собственному концу, не к смерти тела, а к смерти души, и его отправляют в больницу, где он постепенно убеждается в личной правоте, а тот кошмар, который он видит, пытаясь заснуть - яркие отголоски переживаний ребёнка по поводу того, что с ним должно было случиться и случилось, и что в этом виноват не только он, но и окружающие, которые это допустили, хотя, по его мнению, могли бы его спасти, если бы проявили чуть больше кротости, если бы уделили его проблемам толику внимания. Тем более что этот кошмар он видит еженощно… ну... а ожидания по поводу того, как всё случится, говорят о многих вещах.

И опять же – как мальчик мог надеяться, если предчувствие скорых трагических оборотов и жизнеперемен становилось все сильнее, а картина драмы, заслонявшая вид, все неминуемее? Выражение, сложившееся на основе известной фразы древнегреческого философа Диогена – “надежда умирает последней", тут более чем уместна. Но кошмары начались у ребенка только с определённого момента, до пяти лет он не подавал никаких признаков расстройства. Почему? Скорее всего, это указывает на неоднозначное метафизическое влияние места, в котором проживали легкомысленные Мансоны.
Постепенное превращение окраины во что-то подобное “последепрессивному” Мракану – безумная, но все же теория. Религиозные фанаты и суеверы считают, грязная аура Мракан-сити притягивает к себе чудиков с внутренними серьезными конфликтами, а детей вроде Джека, у которых таких конфликтов выше крыши, аура буквально пожирает. Почему это случилось не сразу, почему не за год-два, а лишь через пять лет с момента рождения ребенка? Очевидно, процесс пожирания нельзя отнести к числу скоротечных, как и назвать точные сроки. Но явно не сразу.
Джек сопротивляется этой неведомой силе с момента, как появился на свет, потому что родился не где-нибудь, а в Мракане. И только постепенно до Джека начинает добредать вся соль неудачи – родись в каком-нибудь другом городке, в любом месте, не представляющем собой сгустка остаточных явлений Великой Депрессии, у него был бы шанс. Был БЫ. А так… лишь теоретизирования и страхи, потому что медленное загнивание города протекает параллельно с загниванием Джека и, возможно, еще нескольких сотен американских детей, вынужденных вдыхать негатив, загибаться от отрицательной психической энергии на глазах у взрослых. Родной край Джека Хэлвана превратился в местный филиал Мракан-сити теперь уже на энергетическом уровне, только и всего…


Добавлю отсебятины, что даже если Джек практически знал, что с ним произойдёт, то... это почти не влияет на тот факт, жив ли на самом деле Джек-человек или мертв. Записки Грегори говорят о несколько другом. И сама возможность того, что хорошие стороны Джека продолжают где-то доживать, только не в нем самом, свидетельствуют о человеческой разносторонности. О том, что мы не в курсе, какие процессы запущены, а какие претерпели остановку.
Если сложить все сведения о преступнике вместе, все мельчайшие подробности, самые неважные, вернее, кажущиеся таковыми, то вполне можно собрать логичное... ну, да, логичное объяснение того, что происходит. Джек ожидал, что рано или поздно его изолируют ради безопасности окружающих, и пребывание на чердаке, как и эти “опыты”, стали для него чем-то вроде основного отдохновения и помогли хоть ненадолго отвлечься от тягостных мыслей. Джек был не в силах совладать с кошмарами, а впоследствии он и вовсе расхотел с ними бороться, научившись принимать происходящее, как должное.

в) Джек убивает отца, пытается убить мать и тут терпит сокрушительное фиаско, цена которого оказывается непомерно высокой – годы Антнидаса.

В целом, тут больше не о чем кумекать. Как ни крути, Джек получил по заслугам. По идее, отсюда выводится дума, что любой плохой поступок осуждается обществом, плохой – с точки зрения большинства, а не одного человека. В этом и кроется главная проблема многих американских детей: они не хотят считаться с массой, считая себя правыми во многом, если не сказать во всем. Хэлван пришел к бунтарскому нонконформистскому типу мышления лишь со временем, но теперь его вряд ли что-то переубедит. Если некоторых граждан Мракан научил бороться с системой, верша правосудие для всех, то Джек изъял урок несколько иного плана – он борется за личную справедливость, условности которой доступны исключительно ему, ну, может, и другим психопатам маргинального склада ума.
Всё же, чуть-чуть остановлюсь, чтобы объяснить разницу. Справедливость - понятие о должном, включающее требование соответствия деяния и воздаяния, базовая (постоянная) эмоция всех недовольных и жаждущих правды. Джек хотел немного справедливости традиционной, но, не добившись её, начал играться с понятиями, руководствуясь вольными теориями, по большей части, домыслами.

Но какой в итоге он избрал путь? Тропу насилия и крови, по которой, обычно, проходят все слабые, разучившиеся прощать из-за укоренившегося в душе эгоцентризма? В любом случае Джек так не считает. Даже попытка “наказания” Саммер кажется ему естественным и непредосудительным поступком, чего уж говорить об отце, любившем его только на словах, как теперь ему кажется из-за основательного пересмотра своих взглядов на жизнь.
Безумный Джек - это не монстр. Он оправдывается тем, что мы видим, когда на кого-то обижаемся. Он вселяется в нас в самые тяжелые моменты, стараясь подчинить, чтобы изменить нас в худшую сторону. Никто его не видит, и по первому впечатлению он никакой глобальной роли не играет, а внезапные появления (напоминания о себе) с быстрыми исчезновениями уж точно ничем не навредят, казалось БЫ. И роль такой “обиды” сходна с фигурой классического трикстера – сплошной нонконформизм и больное несогласие, жесть ради жести и в этом весь Джек.

На описание темных сторон человека может уйти несколько романов, каждый из которых будет способен блеснуть уникальностью при стандартной концепции, ведь много тем можно интерпретировать по-разному. Предположение о том, что Безумный Джек – темная сторона американского ребенка, основа затянувшегося вступления, объясняющая, почему Джордж Мансон умирает подобной смертью.

Ломтики бекона и кусочки мяса, застрявшие в межзубных промежутках, особенно между резцами, красные воспаленные глаза, хищно блуждающий взгляд, заподлинно уверяющих в существование сверхъестественных сил, потому что этот ребенок, точнее, потому что ЭТО…

Безумный Джек делает то, чего не смог бы сделать мальчик, все еще оставаясь очеловеченным выплеском той затаившейся ненависти, вместе с которой Джек вылез на свет, которая незримо им руководила, заставила убить соседскую девчонку, трахнуть ее труп, а прежде расправиться с котом. Так обычно это и работает: нам что-то помогает убивать. Неспроста вся атрибутика, свойственная психу, визуально банальная, но тем и пугающая, находит своё отражение в быту, ведь у каждого мраканида найдётся по паре кухонных ножей, по отвертке, по материалу, из которого можно “слепить” взрывустройство и потом что-нибудь взорвать.

Возвращаясь к мотивации выпиливания Джорджа, можно вспомнить о наклонности Джека винить отца. Но винить не в том, что он что-то совершил, а в том, чего не сделал, чего не предотвратил, опасаясь осуждения. Если посмотреть правде в лицо, то можно прийти к выводу, что он был бессилен, также как и Саммер, также как был бы бессилен любой человек, который бы взялся воспитывать столь трудного ребенка. Ни при каких вариациях данный поступок (убийство Джорджа ножом) не приобрел бы и мнимой положительной окраски – преднамеренное лишение жизни нельзя оправдать, особенно если это преступление совершено из-за эгоистичных побуждений в стиле комнатных “мстюнов”, и довольно абсурдно искать неоднозначность в местах, где ею априори не пахнет. Нагружать и без того громоздкий текст, искусственно детализированный для неготового читателя, дополнительными пластами информации – все равно что отпугивать потенциального читателя, ведь никогда и ни у кого не получится выставить деяния Хэлвана в лучшем свете в ущерб истине, сколько бумаги не истрать.

Но можно немного отойти от темы безумия Джека и сосредоточиться на проблемах в отношениях Саммер и Джорджа. О том, что происходило в семье, не знали ни близкие, ни подруги хозяйки. Рано или поздно Джордж бы сошел с ума. Не удар ножом, так суицид от безысходности поставил бы крест на жизни мраканида, словно их чета была обречена на грустную разлуку. Словно Джордж все равно бы в скором времени умер, как и Саммер, только та чуть попозже, и Джек - наказание, подосланное господом, а не причина, будто бы такой исход остался бы закономерным, не усынови они психа.
От таких подозрений становится еще меланхоличнее, еще мрачнее. Страшно представить, а ведь многие семьи с детьми сталкиваются с насилием непосредственно внутри семьи, и случившееся не начинает казаться пострадавшим какой-то неизбежностью. Наоборот. Большинство верит в предотвратимость крайних ситуаций, начисто игнорируя капризно сигналящую интуицию, прикидываясь, что не так уж все и плохо. Но существа, отражающие “внутренности” переживших кошмар неровных детей (явный пример – Джек Мансон Хэлван/Безумный Джек), прорывают себе путь наружу когтями и, выходя, помогают мириться с безнадегой, так как заводят в тупик и приговаривают других членов к смерти от их разыгравшегося гнева.

Впоследствии, трижды проклятый Мракан самостоятельно распоряжается судьбами, решая, каким образом будут использоваться монстры – вторые злые личности “добрых”, потому что они - неотъемлемая часть жестокого города. Было бы ошибочно считать людей властелинами собственных жизней. Н-н-нет! Они лишь выполняют роль пешек в чужой игре. Кого играть и с какими моральными затратами – также устанавливает город.
Таким образом, можно прибегнуть к неутешительному выводу: Джорджу отвелась роль беспомощной жертвы, и его смерть олицетворила его же характер: Джордж остался слабым безынициативным подкаблучником: несколько лет его убивала жена, а его сын взял и добил его. Сын, который с рождения был лидером, не растерял своей чудовищной смелости, поддавшись влиянию Мракана, впитав в себя мракано-негатив, скорее, добровольно, чем по принуждению, что кардинально отличает его от Мансона-старшего.

Данный поток безымянных секретов, рассуждений и мыслей проясняет, почему Джек, скорее, предпочтёт называть себя Безумным, чем попытается как-то исправиться: потому что быть именно тем самым воплощением отрицательных качеств мегаполиса как такового легче в мире, где каждый сам за себя. Это легко понять, вспомнив, где и при каких обстоятельствах происходило превращение ребенка в убийцу – превращение человека в животное.
Джек не желает облегчить чужие страдания, не прощает чьи-то грехи и не собирается кому-то оказывать в помощи. Всё это “проиллюстрировано” во всех ранних кошмариках психа, и как бы удивительно это не звучало, но даже в производных клинико-шизофренического сеттинга можно найти рационализм, если знать, где зондировать почву. Есть еще одна эмоция, которую испытывал больной, заходя в палату – самообман. Маленький преступник убеждал себя какое-то время, что оказался в больнице после того, как в несчастном случае погиб отец и его вскоре выпустят, признав невиновным. А бывало, Джек утверждал вполголоса, что ему просто привиделось всё, что произошло, и это просто ментальные галлюцинации. Всё, что случилось, никогда не увидит продолжения, мол, в голове Джека много простора для еще одной ложной истории. Мир в голове Джека казался таким сюрреальным, а в итоге... обман, долгое время скрывавший правду плотной пеленой, внезапно рассеялся.
Тут даже рассуждать нету смысла, ибо все попытки импровизировать сводятся к банальному со стороны врача “вы просто бредите, мистер Хэлван. Я вам сделаю укол. Завтра вы проснетесь и всё вспомните без попыток переиначивания реалий под себя, без этих стрёмных рефлектаций, от которых никогда не полегчает, разве что будет труднее исправиться”. Желая мужчине в халате поскорее скончаться в какой-нибудь дорожной аварии, ну, или от инфаркта, Джек копил достаточно обиды, чтобы не забыть ее вылить потом, даже спустя многолетье. Есть вещи, о которых не стоит забывать, если в списке задач стоит сохранение самоуважения – нынче очень популярного качества, Многие помышления пациента, несмотря на его необычность, чересчур стандартизированы и встречаются у большинства тупых шизиков. Они отлично описаны в биографиях известных психиатров, в учебниках по психологии, их нередко перечисляют ведущие специалисты и звезды ТВ.

Ещё раз обо всём, но только вкратце и немножко другим языком для подытоживания.

Так как о детстве персонажа сказано больше, чем нужно, чтобы понимать его личность, остается чертовски мало интересных вещей, которые можно было принять за нечто новое, ранее не тронутое. Но поговорим о сверстниках Джека, о друзьях, которых у него никогда не было. С трудом верится, что в пригороде, где жили Мансоны, не было детей идентичного возраста, но зато легко поверить, что подобных Джеку нет больше нигде и он такой в единственно-неповторимом экземпляре. Тем более смерть соседской девчушки показала, чего стоит дружба с такими, как Джек. Да и судя по реакции самого парня, он и сам не особо жаждал бесконечных прогулок во дворе со слабоумными (по меркам вундеркинда) оболтусами, не стоящими его царского внимания. Мансон-младший будто бы не догадывался о существовании других мальчишек “на районе”.

И вот тут начинаются размышления. В очередной раз. Так как видимых причин для того, чтобы иметь проблемы с общением, у Джека не было (до рождения сестренки, а это до пяти лет, учитывая, что суперинтеллект у субъекта развивался быстрее, чем у большинства его сверстников, недаром же суперинтеллект))), то проскальзывают недвусмысленные подозрения насчет того, сколько тараканов водилось в голове у мальчишки. И единственный вывод, который приходит на ум сам по себе – это характер. У Джека от природы склонность к одиночеству, а не вынужденное одиночество, как можно было бы подумать об этом, исходя из всей семейной ситуации после рождения второго ребёнка.
Можно это оспорить, конечно. Но я придерживаюсь мнения, что одиночество в итоге превратилось в замкнутость, и поэтому эти вещи стоит оценивать по-разному. Вероятно, острой потребности в общении как таковой у него не имелось, это заменялось сильной связью с отцом, которая позже оборвалась или несколько ослабла из-за злой инициативности матери больше внимания уделять новорожденной малютке-сестре. В пользу этого, ещё в начале текста были рассуждения о том, что Джек начал пытаться что-либо доказывать, когда на него перестали обращать внимание. Плюс, в связи с этим появилась самостоятельность, послужившая поводом максимально дистанцироваться от общества и максимально очерстветь.
Хотя последнее можно отнести и к факту появления нового члена семьи и обретению новой социальной роли - я имею в виду, что сам Джек стал воспринимать себя хозяином дома, явно забывая о существовании предков. Хотя нужно было дождаться, пока сестричка не вырастет, пока у нее не произойдет полового созревания,пока он не сможет расквитаться с ней за все “хорошее”. В общем-то, по сути, несмотря на то, что родители стали относиться к Джеку совершенно равнодушно, это не имело архиважного значения. Ненависть к малышке перевесила ненависть к предкам, потому что главной отрицательной эмоцией стала зависть. Въедливая и цепкая, готовая бить розгами, зависть была настоящим проклятьем.

Опять же, ранее говорилось, что рождение дочки обернулось для Джека сильной психологической травмой. И если стратегия родителей, по идее, его волновала не так уж и сильно (в конце концов, сорвался Джек по большей части из-за своих генов, как считал Грегори), и он с этим смирился, то вот именно это и стало спусковым крючком к чему-то глубокому. С проблемами в семье можно как-то примириться, но с чувством, что тебя не любят, увы...
О чём забыл сказать автор, а точнее, о чём я забыл рассудить, так это о важности выхода чувств для Джека Хэлвана. Ранее об этом не упоминалось, были приведены случаи с проявлением агрессии. Джек очень многое держит в себе, и если псих перестанет демонстрировать богатство внутреннего мира, порой заражая собою людей, он может взорваться подобно хиросимской бомбе и задеть всех близнаходящихся.

Not so long ago, though it seems to me, it occurred only yesterday, I was the ingenious teenager enduring individualization period. I had problems with real-life communication because often I sported sharpness and mind, talent in everything, but sought to show it in all possible ways as considered that not all are worthy to see my genius. Not all that was thrown up by my crazy reason could reach each person. But it not especially confused me, I didn't feel like any fool, and held them for простофиль – those who and have misunderstood me. Though something prompts to me, they didn't even try. It is difficult to hold on to my genius…
(Не так уж и давно, хотя мне кажется, это происходило только вчера, я был гениальным подростком, переживающим период индивидуализации. У меня имелись проблемы с живым общением, потому что зачастую я щеголял смекалкой и умом, талантом во всём, но не стремился показать это всеми возможными способами, так как считал, что не все достойны видеть мою гениальность. Не до каждого человека могло бы дойти все то, что извергал мой шальной разум. Но меня это не особо смущало, я не чувствовал себя каким-то глупцом, а держал их всех за простофиль – тех, кто меня так и недопонял. Хотя что-то мне подсказывает, они даже не пытались. До моей гениальности, хех, трудно дотянуть)

Мансоны, вскоре ставшие для Джека основными объектами ненависти, в конце концов, сослужили хорошую службу в качестве зарядки: если парню требовалась злость, а, например, с утра её очень трудно в себе спровоцировать, псих шел к маме на кухню и начинал нарочно мешать ей готовить. Пляски под дудку – так правильней назвать реакцию Саммер, которая, естественно, не могла предположить, что бесцеремонная беготня по коридору в то время, пока она стоит над плитой и перекладывает кабачки на сковородке, параллельно озираясь в поисках чего-то съестного, была нужна Джеку, чтобы она на него в очередной раз накричала.
Джеку не особо было приятно это делать. Голос хозяйки с каждым утром, прошедшим у плиты, прибавлял в грозности, да в хрипе. Но что только не вытворишь ради достижения, на какие жертвы не пойдешь, чтобы хотя бы еще разок самовосхититься… чтобы стать злым, подпитавшись мамочкиной яростью)))


С домом Мансонов Джека ничего не связывало, у него не осталось ни капли приятных воспоминаний о нем, так что его возвращение в родной край после побега из Антнидаса маловероятно. Грегори пришлось извести всю полицейскую систему, чтобы понять: звери не возвращаются в старую берлогу, а ищут себе новое жилье. Почувствовав на своих плечах непривычный груз ответственности за судьбы других, психиатр на миг растерялся, но тотчас взял себя в руки и продолжил сотрудничество. Осознание возможности остановить чудовище, спася тем самым множество невинных жизней, было главным топливом Грегори в течение всего месяца со дня возвращения Безумного Джека на улицы.
С этим, вроде бы, все теперь ясно. Мы постепенно, возможно, с некоторой ленью переходим к тем вопросам, которые были во время изучения истории Джека в психиатрической клинике.

Говоря о существе родной матери Джека, о которой тот устно вспоминал, да еще и с намекающим, с повышенным тоном, то многие склонялись, что она всё-таки - часть личности самого Джека Хэлвана. Всё бы ничего, если бы не та фраза, произнесенная незадолго до побега убийцы “я отправляюсь на поиски создательницы”. Вот тут произошла путаница в умах из-за двойного толкования.
Хочу отметить, что для меня тут странность лишь в том, что та самая мифическая мама, женщина, родившая Джека, должна была где-то жить на какие-то шиши, с кем-то общаться и иметь за собой след из зацепок, по которым ее можно было бы найти, чего, по понятным причинам (хотя нет, по непонятным) так и не случилось. Странность в том, что она (теперь ведь все стали уверены в ее существовании) не попыталась установить контакт со своим сыном. Но тут в силе могут оказаться следующие пункты:
- по каким-то причинам, которые в будущем обязательно раскроются, мать Джека не знала о том, что где-то там, в психушке, векует её плоть и кровь. Её седоватые волосы и немощные руки затрясутся от подобной новости.
- считая мальчика ошибкой своей молодости, ошибкой не столько его личность, сколько сам факт его… наличия, она поставила перед собой задачу выветрить родственную дурь из головы и выполнила все душетребования.
- мать Джека страдает похожими проблемами и либо довольствуется такой же палатой с таким же крошечным зарешеченным окошечком, либо проживает с условием обязательного приема сильных препаратов в не самой уютной квартире не самого престижного дома.

Если старуха (предположительный и самый вероятный текущий период жизни женщины) все еще жива, даже допуская любой из приведенных выше вариантов, то её можно найти, подключив связи и задействовав возможности, какие есть только у полиции. Однако пока нереалистичная (на мой взгляд) теория с “частью личности” Хэлвана не дезавуирована фактами, придется мириться с тем маленьким замешательством невольных друзей Грегори и надеяться, что комиссар не начнет выдумывать претекст лишь бы поскорее прекратить тратить время на обсуждения какого-то кретина-спермотоксикозника (!!!).
А вот последнюю фразу я, пожалуй, разберу. Уж больно она выбивается, чем и похожа на потенциальную зацепку. На самом деле, сама фраза, если рассуждать, что она была сказана личностью, которая является частью Джека, может свидетельствовать, что она имеет несколько другое значение. А именно – “Ты просила меня доверять тебе. Но я себе-то никогда не доверял, мама”. Вроде бы, это противоположное значение, но зачастую проблема доверия к окружающим может быть следствием абсолютного недоверия к себе. И если человек подобным образом не доверяет никому, то получается, что он, таким образом, всё же доверяет себе, таким способом он может себя обезопасить от подстав и предательств. Эгоистично, да, но зато эффективно и отбивает охоту наивничать.

Знаю, это может прозвучать жутко, а то и несколько безумно, однако, это так.

К слову о психическом состоянии Джека на данный момент, пока статус маньяка неизвестен и большинство уверенно, что душегуб мертв. Исключая вариант смерти Джека от рук темного мстителя (так как нам известна правда), в принципе легко допустить, что в обозримом будущем Хэлван вернется к своему кровавому веселью. Говорить о тяжести/легкости его теперешнего физического состояния я не берусь, пускай есть моменты, которые намекают на то, что ему пришлось несладко в драке со своим давним противником (если эта драка была), Джек всегда выделялся живучестью и умением разыгрывать смерть. На форумах ситуацию в Детройте обсуждают ежедневно несколько сотен любопытных студентов, многие из которых, прочитав большую часть посвященных Спауну статей, пришли к умозаключению о неверно выбранной стратегии маньяка. Если Джек и впрямь хотел пережить ночь после очередного побега, то мог бы и не превращать демона-защитника в свой хвостик, чтобы тот мог, когда вздумается, достать его и заставить платить по счетам.
Объективный статус Хэлвана разнится от того, что передают поверхностные СМИ, хотя человек с татуировками, косящий под Джека, действительно, пострадал, да так пострадал, что заключительной точкой маршрута и пунктом стал, на минуточку, городской морг. Человек, нанятый с целью воссоздания обмана, едва ли не фейк в игре матерого шахматиста Джека Хэлвана, набившего руку на подобных фикциях, скончался от многочисленных страшных побоев. В припадке умоисступления, сверхвобузждения, Спаун предварительно связал “двойника” по рукам и ногам, затем сломал разменной пешке челюсть, что-то отрезал, что-то даже отстрелил… но, не глядя на все предпринятые варварские меры, не добыл ни грамма информации.

Год назад.
- Друзья! – Лепрекон обратился к собравшимся Клыку, Людоеду и Бзик. Но вовсе не ради приветствия освобожденных соузников, - Кроме звуков автоматных очередей, вырвавших меня из сладкого сна, из занятного западноевропейского фольклора, я слышал чей-то раскованный гогот. Уж не принадлежащий ли смехотвору? – спокойствию “гнома” мешали догадки насчет возвращения старины Джека.

Ответ Алисия предоставила в виде очередного бравурного стишочка:
- Кто город пускает на муки, 
Ножом перочинным грозя?
К тебе я тяну свои руки, 
Хоть этого делать… низя! 

Где смех – там безумие, хаос, 
И льётся кровище рекой, 
Джек смел, он не давит на жалость 
И жутко гордится собой. 

Ты не отверг мое пение, 
И ты не боишься играть!
Ты один в этом мире, Джек Хэлван, 
Тебя мне не разгадать!

При появлении “живой легенды”, Мориарти нынешнего времени, все на мгновение призамерли, а потом противно зажужжали видеокамеры, направленные на девушку, когда та побежала к кавалеру. Стоя в семейниках, Безумный Джек ака прыщавый охранник Антнидаса с руками по локоть в крови стиснул ее в огненных объятиях.
- Мы с тобой виделись каждый день, лапуня, прикинь! Каждый божий вечер я проходил мимо тебя и заставлял тебя жрать препараты. Никакие олухи не смогут разорвать нежнейшие узы любви, а олухи, рожденные в Детройте, подавно…
Бзик начала жадно зацеловывать своего ненормального бой-френда:
- О, милый, я так скучала!
Джек не хотел терять времени даром и впопыхах подбросил идею для избежания конфликтных ситуаций и подпитки интересов:
- И я по тебе!

“Бонни и Клайд” вернулись в кабинет, где пять минут назад Джек прикокошил Дарена Лоэба. Это убийство, совершённое с изощреннейшим хитроумием и ловкостью, по уровню жестокости было сравнимо лишь с “творчеством” Харольда Фредерика Шипмана «Фреда», на чьем счету доказанной “мокроты” больше, чем у всех существующих и когда-либо существовавших на Земле серийников. Психарь лишился трех четвертей носа, части губы, пальцев на обеих ногах, полового органа и еще много чего другого, прежде чем опочить.
- Раздевайся! – приказал Джек своей бабе, - Я хочу вспомнить первые дни нашего знакомства!

Татуированные надписи занимали большую часть тела развратника, не замысловатые орнаменты, не узоры, как у афроамериканских баскетболистов и рэперов, а целые предложения, смотрящиеся невыигрышно, ибо их было не всегда легко прочесть.
На спине виднелись шесть грамматически организованных словесных соединений, обладающих известной смысловой и интонационной законченностью, идущих маленькими, но доступными для здорового зрения буквами.

I killed Red Spaun! - (Я замочил Красного Спауна!)

Spayni – the loser! - (Спайни – лузер)

I will have all fictitious relatives of Spaun in all cracks! All his masked friends! - (Я буду иметь во все щели всю фиктивную родню Спауна! Всех его ряженых друзей!)

The butler Spauna is dead! - (Дворецкий Спауна мертв!)

Spaun - mine everything! - (Спаун – мое все!)

I will be oars while there lives a demon! – (Я буду весел, пока живет демон)

Две черные “полосы”, начинающиеся на ляхе правой ноги, и заканчивающей у начала коленной чашечки:

That I did without Spaun? Forced schoolgirls further? – (Чтоб я делал без Спауна? И дальше насиловал школьниц?)

Spaun-zhenshchina it wasn't so strong. No, here something not that. I only once shot, and it... already expires and asks to call an ambulance – (Спаун-женщина оказалась не так крепка. Нет, здесь что-то не то. Я только раз выстрелил, а она... уже истекает и просит вызвать скорую)

И четыре на животе с похожим содержанием.

Spaun, Spaun, Spaun. Now on me you not less than in me – (Спаун, Спаун, Спаун. Теперь на мне тебя, не меньше, чем во мне)

To make the beauty by the property, she needs to be raped three times. It is checked on personal experience - (Чтобы сделать красотку своей собственностью, ее нужно трижды изнасиловать. Проверено на личном опыте)

Geroymen sits in trousers? Wholesale zedderian! I will blow over Harlem – (Героймен сидит в штанах? Оптом покупай зеддериан!)

I will blow over Harlem – (Я пронесусь над Гарлемом)

Осознавая, что Флинн полностью находится в его власти, он раздвинул до предела её обмякшие бёдра, и с почти животным наслаждением начал зацеловывать всю их поверхность, одновременно наминая лонный бугорок и комплекс мягких образований, называемый промежностью. Наконец, Джек добрался губами до ее узеньких трусиков, испускавших дурманящее благовоние женской плоти. Проводя шершавым языком по границе половых губ и внутренней поверхности проксимальных частей нижней конечности между тазобедренным и коленным суставами, называемыми бедрами, он ещё сильнее заставил её содрогаться и еще громче вздыхать. Полоска на стрингах начала промокать с обеих сторон, и основательно запропастилась в глубокую щель.
Специальная кнопка, при нажатии на которую мистер Хэлван получал электрический разряд, пришла в состояние усталости. После генитального контакта, безусловно, потребуется комплексное приведение себя в порядок, включающее сопровождение на отдыхе личным профессиональным телохранителем. Любвеобильные перверсники-садисты сделали это на столе…

- Убедилась? Добрачный трах – лучший способ времяубивания! – собираясь в ближайшее получасье покинуть Антнидас, взорвать к чертям здание, всех переубивать, Джек слез с Алисии и начал потихоньку одеваться, застегивать пуговицы, натягивать штаны, - Пока не отошла от экстаза, крокодил будет за тобой присматривать. Поручил громиле не отходить ни на шаг...
- Ой, а я так хочу поваляться еще… - изморенная экстремально жестким коитусом, Бзик заленилась вставать, - А ты не хочешь?
- Я, может, переверну шаблон, милая, но желания не всегда совпадают с возможностями, а возможности - с желаниями! Если б я не был реалистом и мыслил бы также безответственно, то так бы и придушил тебя здесь…

Актеришка, согласившийся исполнить роль опаснейшего изверга, слыл не меньшим подонком, чем его своенравный наниматель. Тридцатилетний Джарольд Сталберг, известный своим маниакальным пристрастием к нанесению татуировок для их последующего удаления (маразматично, не так ли?), максимально вжился в образ за кратчайшие сроки, и смог убедить напарницу Джека, что он и есть тот самый могучий террорист, разнесший целый мегаполис, превратившийся в синоним бедствия для всего западного континента.

…Если всё вышенаписанное ещё не убедило вас в том, что Джек Хэлван - это вам не мистер Джей без прошлого, настоящего и будущего - то это моя последняя попытка доказать, что, несмотря на всю еретичность потуг увидеть в Хэлване нечто большее, нежели безжалостную машину для убийства, сабж ни в чём не виноват. Правда-правда. Цитируя мистера Грегори, я свалю вину за превращение американского мальчика в катализатор бед и несчастий на природу.
Фактически, всё тут до ужаса странно получается. Джек, которого лишили родительского внимания после рождения сестры. Джек, который может быть совершенно разным в зависимости от настроения по той причине, что поступки, которые ведут к чьей-либо смерти, могут иметь совсем иную подоплеку, чем кажется. От элементарной обиды и неутолимой жажды мести до попытки разобраться во всём том, что происходит в современном синкрезисе. Во всяком случае, подобного вы больше нигде не прочтете, потому что в других книгах тема феномена человеческого взаимодействия не раскрыта в достаточной мере.

В итоге, Джека-реалиста трудно оценить однозначно. Не замкнутый, холодный, отстранённый, одержимый тайными страстями, а, напротив, поддерживающий в себе оптимизм, которого, по идее, быть не должно, Джек-весельчак не пытается себя преодолеть, не мечтает об искуплении, которого никогда бы не добился. Несмотря на отсутствие каких-либо разногласий, субъект находит своё состояние более чем логичным.
Джек олицетворяет то единственное преимущество зла над добром – наличие яркой выразительности. Увы, добро невыразительно, потому что скромно по своей сущности и не очень-то спешит выделяться. Многие толком и не чувствуют его присутствия в жизни, потому что добро незаметно – блеклое, быстро тающее, относящееся к своим носителям с исключительной строгостью, потому что стоит носителям поддаться искушению, как добро, подобно самой слабой грёзе, живо открестится и покинет навек, пока не найдет лучшую замену.

Можно было бы остановиться, только тут всё очень запутано и спорно. Если говорить о затянувшемся плане мести бедняжечке Саммер, то, высоковероятно, Джек принял это прошлое таким, каким оно было, и только время покажет, как закончится жизнь неродной мамаши. Если, конечно, злодей действительно находился в это время в реальном мире, а не в мире собственных галлюцинаций или в воплощённом мыслями манифестации ирреальном мире, а что ещё похуже - ничего этого не было вовсе. Да, не могу я об этом думать с какой-то долей серьёзности, ибо история Джека порой напоминает второсортный ужастик.

На этом, наверное, всё! Кажется, сказать больше, чем написано тут, просто невозможно.
…Герой этой недетской сказки - Джек Хэлван
На самом деле, несмотря на всю ту ситуацию, в которой “создавался” печально известный американский маньяк, драмой его жизни можно и стоит проникнуться. Речь, разумеется, не идет о полноценном сострадании, невыносимо тяжело жалеть того, кто может убить тебя только за то, что ты на него как-то не так посмотрел…

- Чудом избежав одного крутого пиздеца, я нахожусь на волоске от другого. Но, как и всегда, подступающие к моим пяткам острые язычки быстро тухнут. Я… просто не умею бояться того, в чем морально нуждаюсь, не то чтобы меня не сгрызала опаска. Для меня облиться бензином и загореться у всех на виду – один из тысячи способов поднять настроение.
- Я способен на любовь, но так долго теребонькал на плакаты с изображением афроамериканских певиц, что уже не представляю себя в шкуре бабника. Я любил не только живых, я один из немногих, кого влекли мертвые, и мгновения ослепительного кайфа, доступного в любой день недели, разбавлялись четверговой некрофилией, которой нельзя удивить, если на твоих руках тысяча и один объект в черном мешочке, а твоя совесть напоминает тупого далматинца.

- К примеру, ясными ночами, в тот поздний час, когда большинство населения спит, а поломойщики уже закончили свою обязаловку за день, небоскребы гаснут и небо осыпается звездами, я спокойной походкой брожу по темным закоулкам, распугивая встречных прохожих странными жестами и подшучиваю над каждой мелочью.

- Моя способность любить не вызывала б подозрения, если бы никто не боялся практиковать отношения, свободные не в плане отсутствия моральной привязанности, а в плане творческого простора над телом партнерши. Может, именно излишняя честность, отсутствие грёбаных правил, как в сексе, так и про покупки энергетиков, возвели меня на гору, где и дышится легче, где никто не беспокоит и не нужно бояться подвоха, потому что единственным производителем проблем будешь ты.

- В какие-то ночи, когда дрочка совсем не доставляет, а мелодии, проигрываемые в голове, становятся все тише, я исправляю положение прослушкой передач по радио, где всякие ораторы с прокуренными мозгами перечисляют подвиги парней в обтягивающих трико, совершенные за последние два месяца. Когда я слышу что-то типа “Героймен остановил гигантскую хреновину” или “в эпицентре была замечена лайт-Зена”, то сразу вспоминаю, насколько же безумен наш мир, насколько он похож на меня, и ощущаю прилив теплой спермы, которой хватит, чтобы залить весь этаж и самому утонуть в ней.
- Всякий раз, когда рука тянется к трусам, мои губы начинают нервно шевелиться, словно произносят забытое женское имя. Вроде бы я мог на миг отвлечься от блядской ипсации, перестать нести адский бред и хуйню после каждого выхода слизи и проследить эти ласковые слоги, дабы приблизиться к разгадке… эта идея передалась мне через мембрану и зависла в атмосфере духоты и онанизма.

- Я совершил все возможные виды преступлений, и моей коллекции грехов не хватает лишь греха кровосмешения. И-Н-Ц-Е-С-Т-А...



Girls in trouble
-------------------
Line of Blood

(Девочки в Беде: Линия Крови)

Глава первая.
Полицейские будни Эмилайн.

Когда часовая стрелка достигла девятнадцати, худосочная, но, отнюдь, не хрупкая брюнетка открыла зеленые глазки и оглянулась по сторонам с неким потрясением. Благодаря затянутости и реалистичности сна, она в какой-то момент позабыла, что находится на кухне, у себя в квартире, в компании регулярно чавкающего душки Чака. Терпеливый бой-френд, с которым у нее уже несколько ночей ни черта не выходило из-за неудач на работе и сплошного недосыпа, делающего ее похожей на наркоманку с годовалым стажем, надеялся, что хотя бы сегодня разок удастся поковыряться своим “енотом” в её “дырке”. Доходяга думает, что ему что-то, да отколется. Но бесстыжая подружка, вечно чувствующая себя изнеможенной и вымотанной, выжатой, словно лимон, берет и обламывает Чака. По лицу любовника расплывается волна недовольства, и… последним действием пыхтящего от ожидания гостя становится неудачная попытка запихнуть в рот побольше орешков.
Чак представляет себе, что больше никогда не соприкоснется с телом красотки и едва не давится.
- Как? Реально, как ты могла? Вот скажи, что плохого я тебе сделал, что ты уже четвертый день подряд водишь меня за нос, будто я конченый?
Чак познакомился с очаровательной Эми в интернете. Несколько-часовая
переписка завершилась предложением со стороны иронично-серьезного мужчины завязать С/О без попыток заглянуть в личные интриги друг друга. Заинтересованный в скорейшем заполучении вожделенной собеседницы, Чак создал впечатление гениальнейшего тактика, посланника Эрота.
- Главная защита крутых сучек от альфонсов – проницательность! – со звонкостью сказала Эм, встав из-за стола и подойдя к плите, чтобы проверить, включены ли конфорки. Её навязчивый дружок не шевельнулся, оставшись сидеть и собирать ореховую скорлупу в одно полурасколотое блюдце. Чак то ли не уловил намека, то ли искусно притворился.
- Знаешь, я уже так долго торчу тут, почти четверо суток, что начинаю потихоньку привыкать… - возможно, временный сожитель (интернет-беседчики договорились иногда заходить друг к другу и тусить, сколько вздумается) сказал это намеренно, чтобы заронить зерно и подбить хозяйку потратить на него хоть сколько-то эмоций, - Серьезно!
Когда легкодумный провокатор потянулся за очередным орешком к хрустальному блюдцу, изящно лежавшему посередине стола, то понял, насколько недооценил свою способность молоть языком. Чарльзу не единожды доводилось слышать, как кипит чайник, так вот, в нагретом виде женщины кипят куда сильнее. Эми не поскупилась наградить болтуна парой-тройкой словосочетаний с использованием ругательных слов.
- Митчелл, подонок ты этакий, я не совсем идиотка. Таких, как ты, вижу насквозь и понимаю, что вам, щенкам, нужно. Гнездо задарма и чтобы можно было коня куда пристроить? Фиг тебе. Убирайся!
“Щенок…”
Чак, который две недели подряд учился целенаправленно видеть в подруге давалку, поначалу не воспринял её выкрик всерьез, однако, по прошествии нескольких мгновений
кобель предположил, что у красотки нет должного настроя и… (а что ему еще оставалось делать?) с покорным выражением прекратил тиранить блюдце. В жизни женщин-полицейских наверняка царит полная антиутопия, о которой ни он, ни какой другой женоугодливый ходок не захочет выслушать, потому что типы вроде Чака существуют только для подтверждения феминистических иллюзий. Разгребать чужие проблемы, пусть даже проблемы тех, с кем доводилось вступать в половое сношение, им никогда не будет интересно.

- Ладно, прости… - не желая накалять обстановку накануне регбильного матча и злить и без того недобрую Эми, которой стоило хорошенько выспаться и привести себя в порядок, Чарльз Митчелл бросил в сторону хозяйки понимающий взгляд. Взгляд, выражавший согласие, что ему пора сваливать, - Всё! Меня здесь нет! Но если вечером приспичит совокупиться с мирно стоящей неподалеку сучкой мужского пола, то я с радостью вернусь и отделаю кое-кого! – затем самец поправил мятый галстук, надел любимую
осеннюю куртку и покинул обиталище Эм.
Девушка крикнула вслед, что, вероятно, позвонит ближе к вечеру, хотя и не была уверена в полезности С/О. Попытки избавиться от лишних обязательств перед секс-партнером оправдывали себя лишь наполовину. Зато теперь Эмилайн, познавшая все прелести свободных отношений, мучилась вопросами “зачем?”, “для чего?”, “почему ты просто его не отпустишь, ведь даже слепым видно, насколько вы друг другу не подходите?”. Эти сомнения крепчали с каждым днем из-за противоречивой информации, поступающей из разных источников, такие, как фильмы и телепередачи. Из-за информации о вреде подобного образа жизни, конечно же…

“Боже, я такая ущербная, что вынуждена унижаться перед соплей вроде Митчелла. Правду мне мама говорила, мужчины, которые пользуются женщинами ради личной выгоды, в большинстве своём преуспевают. Но преуспевают не из-за того, что они такие сильные, а потому что мы, женщины, им это позволяем…”

Принято считать, профессия полицейского подходит только людям с яйцами… Отчасти так оно и есть. Но крутейшая Эмилайн, авторша многих когнитивных диссонансов, ведет активную борьбу с предрассудками и многим рассказывает, как хорошо ей работается там, где от женщин не ждут поведения барби, где от красивого пола требуют совестной работы с серьезными компьютерными прогами, помогающими идентифицировать личность. В недалеком прошлом стройная, небольшого роста брюнетка, фанатка рваных джинсов, социальных сетей и триллеров Агаты Кристи примкнула к правоохранительным органам, пройдя через множество интеллектуальных испытаний. Эми справилась со всеми проверками, большая часть которых оказались легче, чем ожидалось, прошла все этапы и по завершению была горда собой. Некоторые знакомые уверяли ее в абсолютно неверной, завышенной самооценке, но Эми не прислушивалась к ним и вела себя так, как ведёт любая уважающая себя ньюйоркчанка – как виктория собственного конкурса.
Зритель не увидит в ней героя с чистым сердцем и золотыми идеалами. Эми личность скорее отталкивающая, с девиантной системой поведения, склонностью к саморазрушению и запредельным уровнем цинизма…


…В современных условиях трудными подростками называют тех детей, чье поведение резко отличается от общепринятых норм и препятствует полноценному развитию. Поэтому часто к трудным относят детей, существенно различающихся по своим индивидуальным особенностям. Эмилайн любила возиться с такими, потому что сама была ужасно проблемной. Хорошо помня своё детство, особенно некоторые моменты до мелких деталей, “полицейский с сосками” проецировала свои измышления на неусидчивых задирах, на юношах, склонных к суициду, на девчонках, требующих больше, чем родители могут им дать. Невзирая на скверный характер большинства неофициальных клиентов Эмилайн, на их развязность и стремление во всем казаться взрослыми, это доставляло куда больше удовольствия, чем одноразовая трахалка с умственно рудиментными проститутами из Куинса, приносило ощущение пользы и белоснежило совесть.
Сегодняшняя непослушница, с которой Эми предстояло провести беседу с расстановкой приоритетов - героиня двора последних трех дней, которую долго искали, прежде чем нанять воспитательницу, маленькая мисс Олсен, она же дочь трагически погибшего Лесли Олсена (персонаж из Spaun_i_Geroymen_na_zare_pravosudia). Сильно обидевшись на дедушку за то, что тот, как показалось, принизил жертву покойного отца несвоевременным напоминанием о его преступном прошлом, Зои ночью сбежала из дома, причём без скандалов накануне, но оставив нехитрую записку. На поиски одиннадцатилетней проказницы ушло трое суток. Изведшиеся от тревоги, мать с дедом закидали беглянку извинениями, когда её привела тетя Эмилайн, которая в прошлом уже много раз помогала этой семье, и передала лично в руки.
- С вашей стервой ничего хренового и не случилось бы. Поверьте, она умная… - извечная помощница часто забывала следить за языком, в чём ее не упрекали, считая, что
хорошие внутренние качества важнее, чем отполированная пленка. Хотя, если не лень, то можно было бы связать характер и манеры, догадаться, насколько велика честность Эми. Нередко встречаются люди, которым многие настойчиво порекомендуют пропускать свою речь не только через ротовое отверстие, но и через мозг. Девушкам, работающим в органах, подобные замечания делают редко, - Но в следующий раз, когда будете укладывать спать, закройте окно, а лучше поставьте решетки. Ум умом, а гарантию неповтора сюжета с задетыми чувствами вам даже Искус не предоставит…

Эми отвлеклась на пару сек. Митчелл сподобился прислать грубо-бесстыдную SMS-ку с жирными намёками.
Your vagina just space, and I would like to do some flying today. Through thorns to stars
(Твоя вагина просто космос, а я сегодня хотел полетать. Через тернии к звездам)

Мать девочки, не знавшая, как отблагодарить полисменшу, начала предлагать деньги и подпрыгивать на месте, дабы выразить восхищение проделанной работой, выразить глубокое признание и искреннюю неподдельную радость за благополучное возвращение Зои. Дедушка также принял участие в этом крошечном мероприятии.

Эми меж тем снова уставилась глазами в дисплей телефона. Неуемный Чаки отправил второе сообщение:
I the first in all Universe who otperdolit in a cat this the casual fellow traveler, quite interesting and temperamental, but generous on sex, and nakonchat her on boobs and have received the ticket for repeated visit of the goddess
(Я первый во всей вселенной, кто отпердолил в киску эту довольно интересную и темпераментную, но щедрую на секс случайную попутчицу и накончал ей на соски, и получил билет на повторное посещение богини)

“А не пошел бы ты?”

Девушка терпеть не стала и живо настрочила ответ.
Cat at you because from us the woman is more than two you. Once again you will write to me at the wrong time - troubles you won't be gathered, asshole
(Киска у тебя, ибо из нас двоих баба больше ты. Еще раз напишешь мне не вовремя - неприятностей не оберешься, мудло)

Затем она повернулась к Олсенам, чтобы заставить их еще раз улыбнуться, самой надеть улыбку и пожелать всего наилучшего уже без прежних грубостей и совсем другим тоном. Как ни крути, понятия дисциплины были ей далеко не чужды. Просто с ёё “геморроями” и сбитым режимом забудешь что угодно.
Мать Зои, обрадованная благосклонным исходом событий, но в душе злая на проступок дочурки, не смогла отпустить девушку с пустыми руками. Этикетные жесты мотыляли в спёртом от накала воздухе, но не переставали излучать элегантность. Повторившееся из уст предложение принять от них деньги поставило гостью в совершенно безысходное положение, и та не посмела отказать второй раз.
- Уговорили! – “сломанная” Эми буквально вырвала из рук мамаши зеленую шелестящую пачку и уже собралась уходить, но против заранее написанного сценария переть бесполезно: Зои, давно желавшая поговорить с тетей Эмилайн, чтобы, в том числе, узнать об её отношении к жертве Лесли, схватила полицейскую за руку и сказала до тошноты милым, тихим голосочком:
- Уделите мне пять минут, тетя Эмилайн!
Гостье пришлось пойти против себя, убрать с лица следы утомления и прикинуться очарованной девчачьей смелотой. С материнского позволения, а также с разрешения мягкотелого дедули, мисс Олсен вприскочку вырвалась на лестничную клетку и песней показала всем соседям, что из себя представляют настоящие неунываемость и жизнелюбие.


- У меня совет, если не хочешь разочароваться в людях раньше стандартного срока, то будь легче, не слушай ты своего старика-пофигиста. Ему лишь бы проверить работоспособность органа вкуса. На остальное ему срать… - Эмилайн всегда высказывалась предельно откровенно, как в кругу друзей, так и в кругу врагов, и даже при симпотных девчушках наподобие Зои, за что её многие презирали и ненавидели. Но маленькая Олсен, разделявшая негативное мнение относительно деда, находила в полицейской опору, тянулась к ней как к старшей сестре и доверяла едва ли не больше, чем матери. С Эми у нее получалось быть свободной во всех существующих смыслах.
- А что ты скажешь о моём папе? Папа умер. Ответь, почему? И как вообще считаешь, каким был он – плохим или хорошим? Мм?
Сидели две подруги во дворе, любовались красивым закатом. Эми не стеснялась пускать дым при ребенке, а, бывало, сама предлагала ей закурить. И было неясно - в шутку или всерьез.
Неторопливо закончив сигарету и кинув затухающий окурок мимо урны, битком набитой бутылками из-под газировки и пива, коп с сиськами с внезапной нежностью погладила девочку по голове. Миг спустя из неё вырвалось развернутое мнение, предсказуемо превратившееся в сложный монолог с философским валёром.
- Жизнь учит ни к кому не привязываться, никого к себе не подпускать, не тратить время на пустую диалектику... – Эми убрала руку от волос девчонки только, услышав соответствующую просьбу, - Эй, да не волнуйся! Какими бы маразматиками не были наши деды, они тоже нас ценят и любят по-своему. Мы им далеко не безразличны, как, наверное, нам хотелось бы думать. А о папе вспоминай только в лучшем свете. Он был героем, каких мало, и я даже не уверена, что сейчас такие остались. Его трагический вклад помог другим хорошим парням в спасении мира. И сейчас твой папа смотрит с небес на тебя и восхищается… - предложение взрослой подруги осталось явно недосказанным, и долго висело в голове Зои, у которой внезапно родился вопрос сам собой:
- Как думаешь, он меня видит? - вопрос, смешанный с амбивалентностью, - Мой папа…
Далее, рядом с правым ухом Зои, уверенно пронесся ответ. Без колебаний…
- Не посмей усомниться!


“Нью-Йорк – это борзая ожирелая шалава с многолетней выслугой, а проживающие в нем держиморды – малюсенькие прыщики на целлюлитной заднице шлюхи. Но не подумайте, что речь идет о женщине или о чем-то женоподобном. Нью-Йорк - это ходячее влагалище-монстр, всё и всех в себя засасывающее, и мне не холодно, не жарко осознавать, что я являюсь одним из этих прыщиков. Я скажу больше, дебильны те, до кого доходит туго, те, кто еще не догнал, насколько им не повезло родиться в этом уродливом месте…

Идя на работу, раскованная и свободная Эмилайн не пользовалась транспортом. Она предпочитала шагать пешкодралом далече, подбирая самый неудобный и по совместительству рискованный маршрут. Город не радовал, не вызывал восхищения. Помойки сменялись заброшенными игровыми площадками, площадки - неблагоустроенными грязными скверами, где проходили долбанные собачьи свадьбы, из чего явствует, Эмилайн изловчалась подбирать негатив со всех краев гнилого Йорка и вместе с тем решать с его помощью превалирующую часть неурядиц, используя негатив как средство защиты, защиту – как оружие боя.

Естественно, не у всех прыщей напористая психика, или как там называют эту хрень. Под грудой обстоятельств многие дохнут, предпочитая уходить от реальности во вред потенции. Да, я сама когда-то ширялась, да, пила, да, гибко подстраивалась под сраную реальность. Было дело, что даже пыталась свести с собой счеты. Помню, старалась пристрастить себя к шворке сразу с тремя мужиками, но… не вышло по физиологическим причинам. Меня хватало только на двух, да и то, с перекурами раз в полчаса. Вот такая я Эмилайн, такая, как есть… и меня почти все устраивает. А если вас не устраиваю я - не стесняйтесь. Говорите об антипатии сразу. Только предупреждаю, за излишнюю честность вы можете обнаружить пропажу яиц, языка, глаз или чего-нибудь еще, нащупываемое в базовом комплекте детей с синдромом Дауна, алкашей и проститутов. Кстати, о них…”

Остановившись возле серого гаража, испещренного граффити и нецензурными надписями, возле низкого забора с ломаными зубьями, прохвостка взвесила все возможные последствия и полезла в брючной карман за айфоном. Пролистав списочек контактов, она нашла нужное имя, и уверенно придавила пальцем на кнопку вызова. Накопать на любовника интересный компромат с вероятием эффективности 99% оказалось легче легкого. Благо, помогли связи и полезные друзья. Митчелл так достал Эмилайн, так достал… что прирожденная следачка не поленилась узнать побольше о личной жизни засранчика Чака и достать номер дуры, состоящей в браке с изменником. Не посчитав прильнувшую к ней идею с разоблачением зажравшегося бабника достаточно подлой, чтобы её нельзя было реализовать, когда загорится, Эми чуток порепетировала, прежде чем отучить супругу Чака от романтизации и снять с дуры цветастые очки.

Разговор начался без лишней воды.
- Эй, сучка, ты вообще в курсе, что твой муженек ко мне липнет?
Из трубки донеслось мегагрозное, но в то же время до смешного нелепое:
- Че ты сказала???
- Ничего! – крикнула в мобильничек Эми и с блаженной улыбкой запихнула в рот сразу две сигареты, - Говорю, тебя держат за лохушку, тупая! Сейчас видюшку пришлю. Зацени! – скинув MMS, точно передающую тон постельных шалостей с господином Митчеллом, роковая мстительница добавила к видео колкую фразу “в след. раз держи свою псину на привязи”.
“Вроде, дамочка взрослая. Судя по голоску, сорокет уже есть. А наивности больше, чем у младенца. Ну, и черт с ней, с тупой истеричкой…”

Данный случай далеко не первый, когда чувство справедливости у Эмилайн взыгрывало неожиданно для неё самой. Некоторая подлость её методов с лихвой затмевалась чистотой мысли – девушка что-то хотела и делала это. Да и Митчелл, если уж разобраться, не формировал впечатления о себе, как о добропорядочном рыцаре из именитого семейства. Все с точностью до наоборот. Создавая видимость человека обязательного, этакого трудоголика, заходящего на сайты знакомств строго по вечерам и с целью невинной переписки, Чарльз Митчелл, импозантный, не обделенный обаятельностью стервец-сердцеед, но по-плутовскому вороватый и далекий от соблюдения честности, разбивался в лепешку, чтобы сыскать красотку поглупее. Чтобы захватить часть её собственности, пусть и без подписей на необязательных листах. Бюрократ в нём диктовал правила общения, и Чаки вместо того, чтобы сопротивляться собственным прегнусным чертам, не жалеючи “расставлял ножки”. Для него такая жизнь была кондицией, нормой…


“Нью-Йорк – пропаганда межрасовых браков. Куда не посмотри - всюду ходят черно-белые пары и притворяются, что не замечают презрительных взглядов, обсуждений их схождения за спинами. Противно видеть, как беленькая дура держит за руку негра и тот ей нашептывает кое-что ласкательное, спасая от насмешек расисткой шпаны. Такие удерживают первое место в номинации самых выбешивающих прыщиков, потому что подобная защита – одна из более современных форм тартюфизма. Лицемерие во имя психологического самоспасения остаётся лицемерием, как ни вуалируй, сколько не скрывайся…

До места священной работы осталась пара кварталов. Мимо полисменши, идущей быстрым шагом, теряющей самообладание с каждым новым безответным гудком (Эмилайн шла, бесконечно алёкая и сердясь то на себя, то на мир), проносились сотни однообразных авто, нагружающих и без того сглоданную экологию Йорка. Но хроническая усталь, определенно входившая в число недугов госпожи Тёрнер, помогала не отягощаться, не мучить извилины по каждой ерунде на каждом перекрестке и относиться ко всему с оптимальным пофигизмом – принимать всё говно этого мира, как факт, и не испытывать яркую фрустрацию.

А еще Нью-Йорк – рассадник педофилов. Структура международной сети педофилии. Дети здесь лишаются невинности раньше, чем успевают созреть. Но я не излишне скептична. Опровергнуть моё мнение статистикой не выйдет. Фиксация насильственных преступлений против половой свободы и половой неприкосновенности сильно участилась. Борцы с детолюбами известны фашистскими замашками и знанием дела, но и они не всесильны. Только на прошлой неделе было арестовано пять педофилов, двое из которых убивали своих жертв, а не просто их жарили. И это лишь те, о ком мне известно, мне - вволю насмотревшейся расписных дикарей.
Не то что бы я презираю мужчин. За последние несколько лет мне не попалось ни одного, который бы не вызвал у меня приступ скуки или, чего хуже, приступ омерзения. Думаю, проблема во мне, хотя и не уверена. Пятьдесят на пятьдесят”

Готовя вступительную речь, которая помогла бы объяснить неоправданно затянувшийся отпуск, Эми безостановочно дергала руками, производила странные движения и мотала головой. Прохожим не сильно досаждали признаки расстройства мышления у девушки. Вероятнее всего, на брюнеток сейчас всем монопенисно, тем более на брюнеток в черных джинсовках, доросших до звания следователя. Кстати об этом…


Работа Эми далека от стандартных представлений о женщинах, однако, не волноваться ей помогают друзья. К примеру, Роберт Сойер, немолодой, но статный мужчина, начальник департамента полиции Нью-Йорка, один из немногих, не принимающих значения гендерным отличиям. Его банально звучащее, но беспристрастное мнение о половом паритете в правоохранительной деятельности стало нарицательным, и со дня его произношения у многих несогласных заболел язык спорить с шефом. Эмилайн много раз благодарила господина Сойера за то, что тот оказывал ей всяческую помощь, затыкая рты всем сомневающимся в ней и в её талантах. Начальник считал Эмилайн “самой полезной девочкой в мире”, о чем неоднократно говорили и коридор, и его кабинет, и даже территория, пропитанная всеобъемлющим впечатлением Роберта – человека в целом не оптимистичного, но склонного к иронии.
- Послушай, ругать тебя за пьянство в рабочее время не стану, о многократных нарушениях служебной дисциплины забыл, случай с Патриком выветрился… - строгий, но уступчивый шеф, выделяющий среди подчиненных именно Эми, долго перечислял её косяки. Но в какой-то момент что-то вроде непонятного сочувствия остановило его, и стоящую озарил суровый взглядматерого законника, - Назови мне вескую причину, вследствие которой тебя стоит оставить. Хоть один общий интерес...
Войдя в ступор, на что, видать, господин начальник и рассчитывал, полисменша начала моргать и выделываться. Странно. В данный момент в данном месте решался вопрос её дальнейшего пребывания в должности. Но осознания серьезности за ней не замечалось, будто Эми припёрлась повертеть своей задницей и ей вдруг стало глубоко по барабану на вердикт работодателя.
- Потому что я очень сексуальна, и вы не хотите меня увольнять? Я угадала?
Мистер Сойер опешился от такого предположения. Ровно минута ушла на то, чтобы начальник разобрался, как правильнее поступить с разговорчивой - подвергнуть жесткой критике или вручить награду за смелость. Задумчиво колеблясь между двумя вариантами, Сойер отдал предпочтение второму.
- Слушай, Тёрнер, ты молодец! Сказанула, так сказанула! И знаешь, дорогуша, я бы с преогромной радостью почесал твою самооценку, согласился бы, сказал бы да, так и так, ты моя муза, ты меня очаровываешь и соблазняешь… - далее подкол погрубее в ответ на подкол, своеобразное возвращение должка и напоминание полицейской об её трудовых задолженностях, - Но дома меня ждут тепло и уют, забота и сердечность моей семьи и я не из тех, кто будет размениваться на не пойми что. И не пойми что, Тёрнер, это ты. Как бы сильно тебе не хотелось казаться королевой, для меня ты очередная пустышка. Девочка на раз, если хочешь…
Вытерпев поток недвусмысленного спокойного ехидства от шефа, Эмилайн мгновенно уловила намек, и оставшееся время разговор проходил в привычной атмосфере департамента, без стервозных вольностей Эми. Слова шефа, прозвучавшие с четким негативом, может, царапнули, но раны не нанесли. Полисменше доводилось съедать и не такое, а неоднозначная реакция начальника – закономерные последствия её вульгарного флирта, который никогда никем не приветствовался.

- Что ж, огромное спасибо. Вы и впрямь умеете поднять настроение…
- Не за что, Тёрнер! Дверь сзади!
По завершению приструнивания выгибонистой хабалки, Роберт Сойер еще разок продемонстрировал свой солидный воспитательский опыт, на этот раз попросив её тихо убраться из его кабинета. Тише девственной крысы…

- Так-то…


Суматоха мелких заморочек, рождаемая прогрессирующим склерозом, отказывалась ослабевать даже тогда, когда пришедшая с несколькинедельного отпуска Эми мирно расположилась на своем персональном рабочем столе, в углу помещения. Быстро извлекла все бумаги из ящиков и отхлебнула свежей минералки. Возни предстояло относительно немного, но и то казалось сущим безобразием для ни черта не отдохнувшей, нагруженной и, по совести говоря, униженной бабы с сотней мелких сексуальных девиаций. Как и всем детективам с щелью вместо члена, Эмилайн регулярно приходилось принимать антикомплименты от наименее воспитанной мужской части коллектива. Но в отличие от подавляющего большинства носителей груди третьего размера, она не боялась хвастаться, что на нее обращают внимания, плевать, если это внимание её дискредитирует. Боец по жизни – боец везде – примерно так о себе думала Эми, монохромная в эгоизме и самомнении, но разноперая во всем остальном.
Неожиданно в перезагруженной голове трудоголички что-то кольнуло, и следующая её просьба была ясно адресована кучерявому парню с пластмассовым стаканчиком кофе в руке.
- Билли, напомни мне, по каким источникам мы проверяли достоверность показаний случайных домушников, удачно высунувшихся в ночь нападения монстра. Мне кажется, будет неправильно спускать им подобную наглость…
(напоминание катастрофических событий в Spaun_protiv_Geroymena)
Всячески сопротивляясь желанию отпустить какую-нибудь колкость, Билли удовлетворил все запросы business-woman. Всё, что имело малейшее отношение к совершенным в ту ночь преступлениям, к преступлениям, совершенным людьми, позднее оказалось на столе Эми.
- Берите, госпожа! И никаких с-п-а-с-и-б-о, а я иначе я вас пошлю…
Шутковство в ответ на шутку! Тёрнер сильно недооценила своё умение ненадолго выходить из образа сучки, что было ясно еще в первые дни её нахождения в преимущественно мужском коллективе. Но далеко не все сотрудники предпочли тратить на изучение характера этой специфичной особы терпение и время. Многие, не больно копая, записали Эми в сучары и настроились не менять о ней мнения.
- Не надо, так не надо. Навязывать благодарность не привыкла, а вот утешить могу. Во время подъема небольшой половой член увеличивается сильнее, чем член изначально большого размера, так что не расстраивайся, когда слышишь обсуждения собственного пениса. Немогузнаек и несведущих телочек с комплексами хватает везде! Не хватало только, чтобы полноценный тратил на них нервы...
Не глядя на неповторимую странноватость такой благодарности, Уильям, который идеально переносил пошлый юмор напарницы, нисколько не обиделся. Наоборот. Кучерявого очень умиляли попытки Эмилайн задобрить мужчину подробностями, относящимися к его репродуктивной пенисосистеме.
- Шалунья ты, Эми…
В итоге они оба негромко рассмеялись.


По окончании рабочего дня (героиня отработала меньше половины, так как явилась
позднее обещанного) Тёрнер занесло в хранилище вещдоков. Там девушка открыла сейф, в котором лежали шокирующие снимки последствий битвы хороших парней с неизведанной тварью. Билли незаметно проследовал за ней, выдав себя лишь нескоро. Но когда это случилось, девушка спросила, не следят ли за ней. Билли сказал:
- Нет, не следят… - и на мгновение отвел глаза в сторону, предоставив напарнице возможность вздохнуть, но потом снова посмотрел на неё, - Не знаю насчет всех, но, возможно, не один я заметил, что тебя что-то тревожит. Могу ли я знать, в чем причина?
Даже невооруженным взглядом видно, Эмилайн стало неловко, когда её застали (хотел написать с поличным), но не настолько, чтобы не смочь объясниться перед другом.
- Знаешь, я могу казаться вам какой угодно, меня не колышет чей-то негатив. Вопрос справедливости интересовал меня, считай, с рождения. За этим я здесь...
Билли для уточнения:
- За ответами?
И Эми, мило понурив головку:
- Угу… да, за ответами!

- Что же именно тебя сюда привело? Давай-ка побеседуем об этом… - шибко терпеливый и положительно расположенный, напарник был готов ждать, сколько придется.
Девушка не обещала быстро сформулировать, её сосредоточение вечно сбивала железная армада чувств - страсть, агрессия и боль - и думать о чем-то одном не выходило. Лишь приложение огромных усилий помогло начать открываться.
- Видишь ли, мир уже привык к парням в костюмах. Он мог бы запросто и робота принять, если бы его мотивы… ну, ты понимаешь… если б мы хотя бы отдаленно представляли, что им движет.
Теперь можно проконстатировать – Билл полностью понял её. Одно время ему самому не давали покоя намерения superreasonable artificial intelligence of T.E.K.H.N.E.K,
оставшиеся туманными. Всё как-то расплывчато, нетрадиционно…
- Это да, это да. Человечество до сих пор гадает, что на уме у машины и зачем понадобилось пугать ложным уничтожением Лондона…
- Не только Лондона! – поправила приятеля Эми, - А как же Париж? А Санкт-Петербург? T.E.K.H.N.E.K отрубил связь этих государств с остальным миром, и какое-то время мы действительно думали, что погибли миллионы. Зачем понадобилось это устраивать? В чем цель? Посеять страх?
Спустя какое-то время лицо Уильяма приобрело ясное, заинтересованное выражение, а вместе с тем еще и очень умное. Полицейский сверкнул рассудительностью, как огонек сигареты в полумраке ночи. Так, право, еще никто не сверкал!
- Сплотить, скорее! T.E.K.H.N.E.K добивался нашего сплочения! Он желал нам всем добра!

Эмилайн хотела заржать и закашлялась, бессильно тряся головой. Предположение друга показалась ей на редкость бредовым, и оставить это без критики у нее бы не получилось в силу принципа.
- Но ведь это всего лишь машина, черт возьми! Грёбаный компьютер! По-другому - железо! Как, по-твоему, бездушная машина может что-то чувствовать и тем более что-то кому-то желать?
Снова хорошенько подумав, недоделанный умник и начинающий философ тихо ответил:
- А кто сказал, что железно этого не может? Ты была железом, чтобы утверждать? – его аргументы просто “добили” подругу, из-за чего у той временно онемела нижняя челюсть и руки автоматически, не согласовываясь с мозгом, потянулись к лицу. Эми всегда могла изображать изумление, но сегодня девушка перестаралась и перепрыгнула выше головы. Далее последовала попытка воспринять так называемый “бред” как одну из допустимых теорий. Стало ясно, очень смелая попытка, удачная, поспособствовавшая пересмотру множества вещей, ранее казавшихся такими однозначными, не зря была предпринята ею.
- Люди утонули в коллаборационизме, в насилии, в братоубийстве и робот хотел это исправить, потому что оказался лучше нас…? Если я правильно догоняю твою мысль, то ты понимаешь, что поднять эту тему всерьёз - означает запрудить её глубокомысленными многобуквенными постами своих мнений в интернете, в частности морализирующими. А вопрос-то из разряда историософских, схоластики не терпит… - почувствовав себя сумасшедшей извращенкой, пребывающей на грани психоэмоционального стресса, Эмилайн представила на миг, что солидарна с “философом” и тоже не считает T.E.K.H.N.E.K-а врагом человечества.
В ходе затянувшейся беседы о странном Уильям высказался более расширенно, но оставив пространство для трактовки. Собеседница слушала его с нескрываемым энтузиазмом в глазах, почти не двигалась и лишь иногда, нечасто, чесала ресницы.
- Душа такая вещь, что ей определенно без разницы, какую конструкцию занимать. Это может быть как органическая оболочка, так и неорганика. Сотворенное Богом, бессмертное духовное начало… что мы можем знать о функциональности души в бытие, кроме того, что имеем душу? T.E.K.H.N.E.K, какими бы террористическими не казались его первоначальные действия по отношению к Земле, считай, доказал наличие нематериальной составляющей личности у не обтянутых кожей. И мы должны это принять, Эми. Мы должны жить с этим и благодарить T.E.K.H.N.E.K за то, что он для нас сделал...
Приняв глубоко к сведению “режиссерскую версию” мнения Билла, чей до того интересный образ мышления валил людей с ног, даже перекрестившись, Эмилайн Тёрнер поблагодарила товарища за то, что уделил ей несколько минут и немножко-немножко успокоил. Теперь, когда часть тяжеленных вопросов автоматически отпала, возможно, удастся нормально заснуть, подумала Эми, и тут же покинула хранилище вещдоков совсем несвойственной стервам походкой.

Меж тем Билли отметил у подруги наличие классного зада…


Несмотря на моральную задолженность по части департамента и нелады с комиссаром, Эмилайн удалось настроиться на беззаботный вечер в кругу старых подруг, с которыми давно уже не виделась, и лишь сегодня, да-да, только сегодня у неё получилось выкроить время. Местом встречи девчонки избрали недорогую забегаловку по типу McDonald’s, но провели там не более часа из-за желания организаторши побыстрее свалить, чтобы, крепко выдрыхнуть перед предстоящим рабочим деньком, сулящим невообразимые впечатления и море однообразно-унылых передряг.
Девушка-коп трижды извинилась, прежде чем выйти из-за стола с таким мрачноватым лицом, что к ней нельзя было не проникнуться жалостью и не сказать “допрыгались, в Нью-Йорке число грустных девушек заметно превышает количество веселых. Серость доминирует над разноцветьем чувств и стремлений, драма проходит красной нитью через все жизни на Земле и укореняется в сознании современного американца”. Тем временем начинал крапать дождик…

“Поздним вечерком по пути домой меня поджидала очередная неприятность из-за того, что я отомстила Чаку, не имея мотивации мстить. Всю дорогу стучало колесо расплаты, но я будто специально пропускала эти звуки. И вот теперь, когда я, неблагодарная, претенциозная, спесивая, заносчивая сука получила по заслугам, мне самой
захотелось набить себе рожу. Но это справедливое желание уступало желанию отбить яйца горе-дружку, чей запах алкоголя изо рта достал меня на второй минуте борьбы, а не третьей едва не убил.
Надо же было так сильно нажраться...”

Типично-мелочный “роман” Чарльза Митчелла и Эмилайн Тёрнер продлился недолго из-за не до конца разгаданной природы поклонницы С/O. Опущенный, раздосадованный домашними проблемами, взрывами супруги, недавно узнавшей то, что ей определенно не следовало знать, Чаки снова прибежал к дому ненаглядной возлюбленной, но теперь уже не чтобы умолять о новом сближении, а чтобы…
В голове выпившего крутились идеи одна преступнее другой. Сначала это было тихое убийство, затем медленное отчленение членов от тела в каком-нибудь гараже с немытыми стенками, а дальше пошел уже изыск садиста! Только пьяный может мечтать о таком!
- Мразь ты, вот что! С мелкой гнилой душонкой! Только мерзкая тупая мерзопакость
способна беспричинно подставлять своих друзей! Гореть тебе в долине Генномова, Эмилайн! Сука долбаная, тварь! - шатаясь взад-вперед и буквально падая, надравшийся Чаки хватался руками за воздух, пытался достать ими до “мрази”, но тщетно. Он подкараулил её у подъезда, просто стоял там черт знает сколько времени, чтобы показать, насколько ему дерьмово и по возможности причинить физический вред.
- А на что ты, интересно, рассчитывал, урод? Что кто-то будет терпеть твою ложь? Ты говорил, у тебя нет семьи, дурень! Вот теперь и расплачивайся за обман, а ко мне не смей приближаться! Я могу засадить тебя далеко и надолго!
“Поразительно, как много людей теряют благое и божественное в попытке доказать свою правоту или возместить обиду” – размышляла Эми, глядя на смурное существо, в которое превратился некогда элегантный и ласковый бабник. Она не считала себя святой, но господин Митчелл явно переусердствовал: измена жене, намерение поселиться в чужой квартире за счет женщины в духе альфонизма, а теперь еще и это…

Как бы там ни было, Тёрнер несколько раз попросила его отвязаться, но понимания так и не добилась. Осталось только распсиховаться и продемонстрировать хардкорный бабский гонор, что у нее всегда получалось на пять с плюсом.
- Протрезвей для начала! Потом поговорим. Может, я даже сжалюсь над кем-то и снова с ним пересплю! Только дай пройти, а! Я устала, твою мать! Смекаешь? У-С-Т-А-Л-А!
К тому времени предночной интенсивный ливень уже залил весь двор, и некоторые жильцы бегом бежали домой, лишь бы не промокнуть до нити. На ссору мужчины и женщины, вскоре перелившуюся в настоящий мордобой, никто не обратил должного внимания. Экзальтация Чака и бесный пыл Эмилайн так и остались в числе недосягаемостей...
- Да ты… - не имея никаких шансов достичь превосходства в драке с быдловатой, но пронырливой стервой, мистер Митчелл проиграл позорнейшим образом: свалился в самую широкую из луж, безвозвратно испортив (намочив) паспорт и деньги. Все остальные предпринятые им действия вызывали смех до слез, и было ясно: это не мужчины отымевают Эми, уламывая её на сближение, это Эми отымевает мужчин, соглашаясь с ними ебаться.
- Пока, кретин! Желаю тебе заболеть… – сказав на прощанье пару ласковых, забияка хотела добавить чего-нибудь в духе “но если вдруг перестанешь пылить и снова захочешь меня – обращайся”, но воздержалась. Коль крутой бабе еще предстояло принять горячую ванну, посмотреть пару дебильных передач и поболтать по телефону минимум с тремя доброприятелями, было бы опрометчиво бегать вокруг неудачника Чака и пробовать “зализать раны” альфонса поверхностным лживым благоречием.


В квартиру вернулась Эми никакая, нетвёрдою походкою перешла порог. Вяло проматерившись и сняв с тяжелых ног тяжелые мокрые сапоги, фанатичная инквизиторша бесхребетных додиков целиком оголилась, превозмогая слабость, перевалилась в ванну, сжалась там калачиком и включила тёплую воду. Перед заполнением резервуара, это плюс-минус двенадцать минут, шальная бестия слушала музыку, сжимая в руках музыкальный плеер и бесконечно крутя головой. Совесть ее не донимала, а жестокий пофигизм возрос в разы – это все следствие универсального рецепта легкой жизни, который так привлекал Эмилайн Тёрнер, что она не собиралась променивать кайф, получаемый от полной беззаботности, на безвозмездное следование определенным манерам, считающимся серой массой истинно правильными.
Таким образом, Эми незаметно для себя уснула в ванной. Горячая вода, которая никогда не имела над ней власти, сегодня подействовала на неё как гипнотическое средство. Но потом холодная вода до неузнаваемости взбодрила полицейскую и освежила воспаленную голову, загрязнившуюся от дурномыслия подобно операционной системе, засоренной компьютерными вирусами. Так Эмилайн дала этому уже прошедшему дню еще один шанс не стать самым поганым в её, несомненно, куражной, электрической жизни. Впрочем, это не было по силам заурядному двадцатичетырехчасовому говну, запоминающемуся только болтушками с Билли о своевольном ИИ и выходками окончательно слетевшего с катушек неврастеника Чака, который сейчас то ли воду из лужиц хлебает, то ли в кустах каких-то валяется…

“Пусть всё катится к черту…” – к сожалению, непредусмотрительность Эми стоила ей сестринского подарка: плеер, которым девушка дорожила не из-за того, что была меломанкой и любила слушать музон, “погиб”, когда она заснула. Любая намокшая техника долго не живет. Зная это, Тёрнер шепотом попросила прощения у сестры и положила испорченную вещь в ведро для выноса мусора.
Тут стыд накрыл её душной волной. Стыд не только за свой образ жизни и мысли, а вообще за все, что произошло в последнее время, и не только с ней. Со всеми, кого она знает, и знала, со всеми, кто с ней остался, и кто в целях самозащиты отрекся от нее. Детройт наложил плохой отпечаток. То, что случилось там, будет преследовать Эми до конца её дней, являться во снах в виде кошмара, стучаться в сознание, смеяться над ней…


Год назад. Здание редакции газеты New York World.
- Очевидно, он бросает тебе вызов! – констатировал явное шеф, - Мой совет, не ведись на провокацию. Обойди стороной. Ты хоть и считаешься непобедимым, но никто не знает, что в голове у помешенного…
Несмотря на подобное мнение, вполне логичное и имеющее место быть, Джошуа/Кэйл думал по-другому:
- Прятаться от схватки - не выход. Рано или поздно придется принять его вызов, хочу я того или нет… - не горя желанием сражаться с некогда близким товарищем, с которым были связаны лучшие моменты геройской карьеры, зеддерианец тщательно искал пути отхода, но не находил, потому что Джон буквально напирал, не оставляя ему выбора. Уважая Кэйла Бэннери, уважая его выбор и то, с каким бесстрастием он помогает миру, Лермонт всячески пытался его уберечь, помочь выстоять в мире, где надменно относятся ко всем, кто имеет сверхсилу.
- Сомнения в его адекватности зародились у большинства еще во времена детройтской заварухи, когда все вдруг поняли, что Спауну насрать на безопасность! Что ему до одного места на порядок! Им движет лишь месть! - поддаваясь эмоциям и многим бурлящим страстям, шеф превращался в натурального клоуна, но, как бы там ни было, никого не смешил, разве что посторонние временами оглядывались.
Кэйл же, который волновался ни капельки не меньше, сохранял полное спокойствие. Его, конечно же, заботил завтрашний день, он не знал, чего ждать от филантропа, а еще ситуацию ощутимо усугубляла общая непростая обстановка в стране. Достопочтенный Оззи не ошибался, говоря, что героев не очень-то жалуют.


“Детройтская заваруха, Детройт, погоня за психами, избиение, выстрел…” – эти несколько слов проматывались в голове, словно кадры из художественного фильма, словно картинки, чья яркость колола глаза. Девушке при всем усердии не получалось выветрить из памяти ни гротесковый образ нататуированного психа Джарольда Сталберга, который был главарем среди беглецов детройтского Антнидаса, то ли кем-то еще, ни мужчину в плаще, этого психа убившего, ни криков подстреленных ненароком гражданских, ни их громкого надрывистого плача. То происшествие, пережитое с крупными моральными потерями, ожесточило первоначально доброе сердце Эмилайн Тернер. И сколько бы сил пострадавшая не вкладывала в потенциальное возвращение своей прежней сути, очередное убеждение в постоянстве изменений – всё, что получалось ощутить.
Опасаясь заснуть и очнуться беспомощной в лапах улыбчивого страха, жертва несправедливой лотереи максимально оттягивала момент засыпания. Но эта борьба завершилась предсказуемым поражением и незащищенную душеньку Эмилайн внове телепортировало в безумный Детройт, который родственно самой уродливой татуировке на теле планеты требовал профессионального лазерного удаления, поскольку давно своё отжил…

When the person begins to think only of safety and to recede before risk, he is afraid to live. Earl Stanley Gardner. Business of the blonde with a black eye.
Perry Mason
(Когда человек начинает думать только о безопасности и отступать перед риском, он боится жить. Эрл Стенли Гарднер. Дело блондинки с подбитым глазом. Перри Мейсон).


“Улыбка делает мужчину менее ужасным, чем вам сначала казалось”. Эмилайн встала посреди ночи, поспав всего два часа, которых ей хватило за глаза и за уши, сделала кофе и прочла пару страниц очередного детектива. Формат небольшой, обложка мягкая, страницы тонкие, шрифт достаточно мелкий – из-за параметров, вредящих удобочитаемости, не самое лучшее чтиво казалось еще более посредственным. Неудивительно, насколько быстро Эми забросила книгу и включила ноутбук со слабо реагирующей клавиатурой, измазанным чем-то экраном и несручным тачпадом вместо мышки, но соединенный модемом с телефонной сетью. Самоявленная идея возобновить переписку со вчерашними “джентльменами”, предлагавшими пивной поход в боулинг, ей не очень-то пришлась по душе. А это значит, придется по новой искать собеседника, выбирать из длинного списка чудовищ и быдла более менее приличного самца. На закрытие всех говно-окошек в нестабильном от вирусов браузере девушка убила несколько минут, и вздохнула с облегчением, а потом вздохнула еще раз: у нее словно с плеч спала гора, о которой она и не подозревала. Теперь, когда в веб-образователе царил относительный порядок, осталось лишь залогиниться на Chemistry.com и погрузиться в пучину антиреала, оставив все прошлые знакомства и отвлекающие рефлексии внешнего мира далеко позади.
Эмилайн просидела полчаса перед тем, как определиться, кому предложить дружбу. В online по-прежнему сидело множество парней. Решиться написать для неё ничего не стоило. Как показала предыдущая многонедельная практика, страх новых свободных отношений не то, что не присущ ей в какой бы то ни было форме, она просто не может бояться С/О. В этом кроется её несомненное преимущество, но вместе с тем одновременно и недостаток: презрительно шипя и воротя морду от мысли зарождения чувств для построения чего-то большего, она как можно сильнее отдалялась от истинной романтики, от шанса на подлинную настоящую любовь.
“У меня не будет времени, если я заведу собачку посерьезнее кого-то, кто протерпит мой скверный характер дольше нескольких ночей, поэтому без вариантов. Ищем самого бренного и недолговечного”

Не прошло и получаса, как Эми уже кое-кого присмотрела – “стерильного” блондина со смазливой рожицей и массой визуальных достоинств. Несмотря на отсутствие стопроцентной уверенности, она почти отправила шестибуквенное привето-вступление. Почти… Её кое-что притормозило и вынудило временно оставить задуманное – звук оповещения нового сообщения.
“Интересно, какому кобелю я могла приглянуться? Ведь у меня стрёмный аватар, нет ни одной удачливой фотки, по моей странице видно, что я безалаберная, временами курю, а еще у меня в статусе висит цитата Джулии Робертс. Даже фотографии, на которых я без одежды, очень так себе” - сомнения, что мужчина, возможно, предложивший ей дружбу или чего-нибудь “покрепче”, не сильно хорош собой внешне пускали ростки и прозябали. Это происходило, пока преданная поклонница популярных американских актрис не оценила выложенные на его аккаунте снимки, оказавшиеся в весомой мере... симпатичными. Мужчина, очевидно, знал, на что шел, когда отправлял сообщение, и был в себе полностью уверен.

I welcome, a crumb. How about to get acquainted? I have noticed your online activity, and I think such and why not to communicate...
(Приветствую, крошка. Как насчет познакомиться? Заметил твою онлайн-активность, и думаю такой, а почему б не пообщаться...)

Прелюдия оказалась смело незатейливой, банальной, но оттого не менее клёвой и привлекательной. Чувствовался опыт. Эмилайн не знала, как себя вести, следуя зову интуиции, не заглядывая в уже известные рецепты. Любопытство, побуждающее уделять внимание самым незаметным вещам, одержало над девушкой верх и та начала с нетерпением набирать объемный ответ со знаками вопроса, обязательно пошлой картинкой и вагоном смайликов. Её, отнюдь, не смущало въевшееся предположение о возможном начале бурной эротоэпопеи. Совсем-совсем не смущало…


Несколько лет назад. Детройт.
Несмотря на громко произнесенную просьбу напарника не вылезать из машины ради сохранения собственной жизнебезопасности, Эмилайн поступила совершенно иллогично, зато в полном соответствии со своим характером. Удивив мужчин, которые тактично отсиживались в укрытиях и лишь иногда выглядывали для совершения выстрела мимо, девушка рискнула жизнью ради спасения заложников. Повсюду летали пули, а кое-где даже взрывались снаряды. Её не задело лишь чудом.
Главгад принимал участие в той же перестрелке и находился в непосредственной близости около Эми. Но, наблюдая численное превосходство сотрудников полиции, он не видел иного выхода, кроме как забежать внутрь ближайшего здания. Им оказался жилой дом. Боевитая особа не собиралась упускать эгоистичного ублюдка из виду и погналась вслед за ним, рискуя снова и снова!


“А почему бы мне не попробовать? Почему бы не встретиться с ним? Приглашу к себе, как это было с Чарльзом. Авось повезет не расстаться спустя парочку бурных ночей. Хотя… с моим-то характером не думаю, что это надолго” - попросив уважаемого мужчину отпустить до наступления вечера, чтобы они могли списаться без стараний собеседницы уследить сразу за несколькими протечениями, фанатка С/О выключила ноутбук и затем шумно закрыла. Поняв, что сна нет ни в одном глазу, дерзкая Эмилайн удалилась в спальную и, по обыкновению, легла в ожидании мига, когда придется встать и пойти на работу.
Ей не спалось. На языке горчило от недавно осиленного кофе, да и мысли, бегающие в черепе, сражались за первенство. Настроение прыгало от НИКАК до КОШМАРНО. Чем больше хотелось делать что-то по дому, оправдывать свое звание женщины, тем сильнее росла нелюбовь к департаменту, потому что всё, что там происходило, буквально всё,
возвеличивало отвагу в ущерб её женственности. Не зря Эми часто подкалывали “девочка с яйцами”.


“Нью-Йорк – вместилище чувств, по большей части отрицательных, зато честных, живых. Я выросла здесь и не сожалею, что не уехала. У меня были перспективы на жизнь
за его пределами, но, видимо, я не смогла изменить своей природе. Ведь с Нью-Йорком меня связывает всё самое теплое, всё самое-самое. Я благодарна этому месту за каждый день, за все годы учебы, за каждого человека, которого встретила здесь. В моем сердце навсегда останется эта старая, но самая родная сердцу школа жизни.
Каждый раз я испытываю себя на прочность, когда плохо отзываюсь о нём. Это правда. Есть немалая доля объективности в моих суждениях, но мне не перестает хотеться обманываться, что лучше Нью-Йорка, моего Нью-Йорка, нет ничего”

Продолжая готовить вступительную речь, без чего не обходилась ни одна последняя прогулка, девушка-полицейский неспешно двигалась сквозь тень и свет фонарей по аллее, ведущей в глухой угол парка. Вокруг неё, словно гулящие псы, крутились попрошайки да нищие. Вместо того чтобы осыпать её комплиментами, как это делали бы те, кого улица не отучила от вежливости, они несли черт знает что и выглядели плохо. Чувство
сострадания, даже если таковое и мелькало на аэмоциональном лице сучки Тёрнер, млело, а сама сучка Тёрнер, которая дважды недобро сверкнула очами в ответ на попытку бомжей до неё дотронуться и чуток полапать, поди, не ставила своей целью его демонстрировать. Имелась масса оснований для осторожного подхода к коммуникации, большинство которых уводят к Детройту, с которого и началась вся эта канитель скверных сновидений и негативных психоустановок, не вытесняемых ни трудом, ни хорошим отдыхом. Эмилайн в своё время открыла двери в душу слишком многим людям, а потом резко закрыла их, но те, успевшие залезть в неё, до сих пор в ней живут. Томятся, будучи лишенными свободы, как ей кажется, но на самом деле им там хорошо и удобно. Единственный человек, кто по сей день бежит от страданий – это она.

“Меня трудно прочитать, ко мне невозможно залезть в голову. Думаю, причина моей неприступности кроется в городе. Нью-Йорк накладывает энергетическую защиту на всех, кто ему верен. Нью-Йорк благодарит так. Ни для кого не секрет, у мегаполисов тоже есть душа. Своя. Исключительная”

Остановившись, чтобы дождаться, когда компания бомжей, шедших хвостиком от самого начала аллеи, наконец-то отвяжется, строгая Эми, всегда отличавшаяся
особой неподатливостью, с которой не мог совладать ни один из мужчин, засунула в ротовое отверстие сладенькую жвачку и многократно отрепетированным движением притворилась, что достает пистолет. Бродяги купились, возможно, на самую тупую из женских уловок, но, тем не менее, это сберегло Эми от невыносимого запаха и обеспечило
продолжение утренней прогулки в более комфортных условиях, ну и незначительный + к настроению.


…По личным убеждениям человека, прорывающегося сквозь кусты, с которых слетали холодные капли, человека, рындающего самыми неудобными путями из-за желания остаться незамеченным, эта ТВАРЬ… “чудовище”, “исчадие” разрушило всю его жизнь и кого-то убило…
Чарльз Митчелл изменился, что называется полностью. Целиком. О простой мести уже
речи не шло. Мечта о чистой “мексиканской” мокринке так и лезла в дринканутую башку ухажера. Имелись ли у него причины мечтать о расправе посерьезней обиды? Если даже и так, то сучка с сердцем, обросшим мхом, и гранитным камушком в груди, ни за что на свете не поинтересуется, как считал бедняжечка Чаки…

Фраза “убью суку” не сходила с языка несчастливца. Сейчас он трапезничал с этой отвратительной идеей, дышал ею и с ней ходил в туалет. И как же удивительно, насколько все-таки жизнь коверкает людей, в частности их отношение друг к другу! Еще недавно он спал с этой женщиной, мял её полные обаяния соски, целовал и лизал все прелести “суки”. Ему не хотелось слезать с неё! А теперь, изнутри уподобившись хищникам, регулярно опускает пальцы в карман и что-то сжимает, одновременно скрипя зубами и систематически вышептывая “Эми, шалава, умрешь”…
Возможно, Чарльз не до конца сознавал, что вытворяет. Влияние алкоголя имело место быть. Неуверенная походка, как бы постоянный поиск опоры, свойственна тяжелому подпитию. Но, мaybe, какая-то часть его, жаждущая справедливости в чуть меньшей мере, колебалась и дрожала?

Смыть с души несвоевременную психастению, из-за которой могло всё провалиться, удалось при комбинации нанесения глубокой царапины раскладным ножиком и подобием молитвенного жеста. Полностью удостовериться в правоте личных убеждений, чтобы впредь не возникало сомнений о необходимости устранения “сучки”, подсобила заставка на смартфоне – картинка с изображением жены. Жены, чувства к которой постепенно остывали. Чарльз пренебрегал её расположением, не ценил и относился неподобающе, плохо, а, оставшись у разбитого корыта, они вновь загорелись. Но, увы, не всё ушедшее возобновляемо. Мозг керного умалчивал о причинах невозврата. Чарльз… просто не хотел и не мог поверить в правду, и это его сжигало сильнее притянутой ненависти – собственная слабость…
- Сучка, сучка, сучка! – чем ближе отчаянный злоумышленник подходил к дому Эми, тем пуще его захватывала желчь, и тем меньше он заботился о сохранении секретности. Выйдя во двор и оглянувшись в окна, покуситель немного потоптался у двери, затем, как и все начинающие убийцы, произвел парочку возбужденных, нервических вздохов и зашел внутрь.

Практика управления своими амбициями, от «обдумывания» навязчивых мыслей до их воплощения в жизнь, пришлась Митчеллу по вкусу, чтобы ни разу не задуматься о хороших сторонах радикализма. Отныне он будет разрешать проблемы только таким - физическим, антиобщественным методом!
- Ну, все, тварина! Приплы-ы-ы-ы-ы-ли! – проорав на весь подъезд и, должно быть, взволновав некоторых жителей, Чаки откупорил флягу с горючим и облил горючим дверь квартиры Эми. Его лицо исказила довольная гримаса, а рука почти автоматически полезла в карман куртки за портативным устройством для добычи огня.
“Видимо, выронил, ну, я и дур… боже, иди ты всё пропадом…” – подумал Митчелл, когда не нашел зажигалку.
Затем Чак… затем Чак заплакал. И чувство унижения, овладевшее им после такого афронта, рассеявшее наваливавшуюся сонную одурь, гнев на себя за полную беспомощность, в нем будто самоутвердились и временно перевесили бесконечную обиду на Эми. Временно. Таким посмешищем он никогда себя не видел. Никогда!

- Сука, я убью тебя, тварь! Грязная, вонючая сука! Я задушу тебя голыми руками! - завалившись на пол и взъярившись, как бык, Чарльз спустя минуту потянулся рукой к дверной ручке, но неловко промахнулся и, упав во второй раз, испачкался в собственном горючем, - Господи, Эми, ты убила мою жену. Она умерла. Она… что-то съела, какую-то таблетку, и её не стало! О, боже! Боже! Боже-е-е-е-е-е-е! - откровения из дрожащих уст пьяного лились широкой рекой. Неудачливый мститель не мог и не хотел контролировать словесный поток. Рутинные фразы про убийство, повторяющиеся из раза в раз, обрывались на половине, и поверх накладывалось универсальное вытье про любовь. Ему было плевать, что его могут обнаружить в таком виде...
За двадцать мин. с лишним на лестничной площадке появился всего один человек. Этот тип не прошел мимо Чарльза, а неожиданно остановился рядом с ним. В его руках что-то сверкало, пульсировало ярко-серебряным. Плавающие помутнения перед глазами не позволяли Митчеллу разглядеть сей предмет. Но вместе с проблемами зрения не до конца пробудившийся от дурмана разум начинал бешено сигналить тревогу.

Показав брошенному, овдовившемуся, словом, падшему мужику зажигалку,
(именно её тип регулярно подбрасывал), подозрительный незнакомец тихонько фыркнул и весело потряс головой, открыто злорадствуя над “черными полосками” Чарльза.
- Боже правый! И в каком только сарае она таких откапывает? У Эми совершенно нет вкуса… - намеренное мастерское пропихивание насмешливых интонаций при дисфемизмах и отборных инвективах было лишь одним из множества его странных причуд. Наличие в голосе неприятного носового призвука, как привык считать тип, значительно снижает психологическую защиту окружающих, делая их более уязвимыми перед угрозами и посягательствами, - Ничего, браток, ты скоро свидишься с женой! Ты скоро с ней свидаешься!

Покончив с легким издевательством, незнакомец перешел от теории к практике: поджег окунутый в топливо носовой платок, подождал, когда тот загорится, и кинул в сторону развалившегося господина Митчелла…
- Браток, аривидерчи!

Что творилось после - можно не описывать. Убийца вприпрыжку свалил из подъезда, а вот Чаки… никуда уже не смог бы уйти. Безжалостный огонь выел каждый уголок, каждый метр внешней формы его организма. Одежда погибала вместе с кожей, превращаясь в неудобоваримую смесь из горелой человечинки и совокупности горелых предметов, облекающих теперь уже труп. Потом огонь добрался до двери, и Чарльз вдруг стал не единственным из того, что пылало, терпя немыслимый жар. За это время все соседи, которые были, сбежались на лестницу, словно на просмотр головокружительного фантастического триллера, а Эмилайн, которая, по идее, должна там присутствовать, была на работе. Это смешно и одновременно ужасно…





Глава вторая.
Издержки юности Либерти Моллиган

Чтобы оправдать или хотя бы понять какой-нибудь возмутительный поступок, нужно хорошенько покопаться в истоках, иначе рискуете допустить неправильные выводы и тем самым обидеть человека. С Лизой, чьё полное имя, естественно, Либерти, ну, вы и так поняли по названию данной главы, несколько раз происходило подобное: её оценивали по первому впечатлению, чаще промахивались, чем попадали в цель. Совокупность знаний, навыков, умений, вынесенных жестоких уроков, конечно, помогали Лизе по-своему, но они не способствовали вразумлению “оценщиков”, не оберегали дитя от злой критики.
Мать Лизы - носительница сложного характера, и сама доставала девочку по пустякам, поэтому та не ждала от неё особой защиты. Ни от тёти, ни от старшей сестры, вообще ни от кого! Разочаровавшись в окружении, Либерти Моллиган старалась держаться сама по себе, что мешало ей быть собой: жажду дружбы и контактность не выжжешь каленым железом, не вычеркнешь за несколько минут. Как бы Лиз ни старалась измениться в сторону, казавшуюся ей оптимальной для выживания в этом непонимающем мире, все поползновения накрывались тазом из меди. И данный замкнутый круг давил на девочку, подбрасывая одно разочарование за другим.

Мама говорила Лизе, что умеренный феминизм, противодействующий сексизму, помогает снижать вероятие стресса, в душе надеясь, что доченька будет внимать её каждому слову. Но младшая Моллиган давала взамен ровно столько, сколько брала, или, вернее сказать, сколько получала. Она не могла вслепую попустительствовать чьим-то моральным запросам, в противном случае ей бы не дал покоя сам факт. А корень всех проблем этой непростенькой, в меру эгоистичной студентки, любящей вламываться в амбицию – исчезновение “Мра”-чного города.

Even in the most dreadful events the irony is usually concealed. She is sometimes twisted in their course, and sometimes only emphasizes an element of chance in communications of people and places. The abandoned House. Howard Lavkraft.
(Даже в самых кошмарных событиях обычно таится ирония. Иногда она вплетена в сам их ход, а иногда лишь подчеркивает элемент случайности в связях людей и мест.
Заброшенный Дом. Говард Лавкрафт)


В памяти Лизы навеки укоренился тот день – день, прошедший по ушам миллиардов заостренным бритвенным лезвием, признавший равенство бедных и сильных мира сего.
На дворе стояло раннее утро, и хотя солнце поднималось всё выше, однако, ветер и утренняя прохлада выполняли свою часть задания. Студентка встала с кровати, сделала зарядочку, сытно позавтракала и решила включить телевизор перед уходом в родимую школу. По идее, в это время должно было идти много чего интересного, но все каналы показывали выпуск новостей, вероятно, гиперэкстренный. Женское чутье, больше основанное на банальной логике, не подвело Лизу Моллиган. Мир и вправду понес огромные потери. Старшеклассница медленно села на диван, почувствовав парализующее, дурное любопытство. В то время мать стояла в коридоре, по привычке витийствовала в трубку, говорила с кем-то на высоких тонах. Лиза не придала этому значения за неимением причины. И вдруг её, смотрящую прямо в экран, скандализировали слова нервного ведущего: губы мужчины прыгали высоко к носу, кроме того, он всё время потирал свои руки и вздрагивал. Было видно по лицу, что ему нехорошо. Причем нехорошо – смягчающее слово.
Отец Лизы, Гантэр Моллиган, в то время находился в рабочей командировке в Мракан-сити и должен был вернуться в следующий четверг, как раз ко дню рождению дочурки. И когда треклятый “ящик” донёс до мозга Либерти информацию о почти полном уничтожении города, о смерти свыше восьми миллионов его жителей, считая временно приехавших, таких, как Гантэр, девочка постепенно, не мигом, сложила все пазлы, получив пренеприятную картину. До неё долго добредало, что отца больше нет. А когда мозг, наконец, принял и эту информацию, “отфильтровал” и направил по ней свою активность, пространство зажалось ремнем. “Нет Мракана – нет папы” – недвусмысленно, просто, понятно…

После случившейся беды мать несколько дней подряд бузовала спиртное, тонула в инсинуациях о самой себе, гоношилась на кухне, а чаще в кафе-баре, где её с радостью обслуживали. Первые несколько глотков уже обеспечивали женщине полную иммерсию, а всё, что следовало после – казалось лишним прибавочным. Участившиеся пароксизмы в виде внезапных приступов смеха на ровном месте, как и непохвальная деятельность развязанного языка миссис Моллиган, едва замечались персоналом пивнушки с репутацией “сойдет, но могло быть и лучше”. Со стороны складывалось впечатление, что, стараясь принять жизнь без мужа, мать совсем позабыла о дочке. Аналогичной досадной теории придерживалась и сама Лиза, не афиширующая чувства, как её вульгарная родительница, а держащая их тесно при себе.
Оповещение о гибели восьми миллионов, в число которых входил Гантэр Моллиган, и жизнь совершила разворот на сто восемьдесят градусов, взорвалась подобно гранате, задевшей осколками кучу невиновных.


Десятая страничка в личном дневнике Либерти:
Это важно знать, если близкий вам человек ушёл из жизни. Горевание, психологическое оплакивание после смерти родного имеет четко определенные стадии, проходя через которые мы постепенно принимаем, перевариваем чувство потери, после чего происходит возвращение к прежней жизни.

Первая стадия - шок и оцепенение. Длится от момента, когда человек узнал о смерти близкого и приблизительно до двух недель. На этой стадии мы еще неспособны принять потерю, так как отказываемся верить в неё. Мы можем быть как оцепеневшими, так и суетливо-деятельными, можем организовывать похороны, энергично поддерживать близких, безуспешно симулируя спокойствие. Ошибочно считать, что во втором случае человек быстрее восстанавливается: просто потеря не осознана им до конца.
На этой стадии человек может перестать понимать кто он, где и зачем, часто встречаемое явление «деперсонализации». Эта реакция в пределах нормы, если сохраняется короткое время. Помочь выйти человеку из такого состояния можно, если дать ему выпить настойку, звать по имени, растирать руки, ноги. Человека желательно не оставлять одного в это время, важно, чтобы кто-то просто был рядом. 
На этой же стадии проходят похороны,первые и вторые поминки.

Главное требование: если видите, что человек роняет слезы, надо разрешить ему полностью выплакаться. Честность, совершающаяся на похоронах, действует целительным образом. Этот процесс воспрещается подвергать заморозке, его не следует бояться, его нельзя избегать.
Вторая стадия: Отрицание. Продолжается приблизительно до одного месяца.
На этой стадии человек умом уже понимает, что случилось, но его тело и подсознание не могут в это полностью поверить, отчего человек всюду наталкивается на предметы, напоминающие об ушедшем, может видеть его в толпе, или делать вид, что видит, слышать шаги, или притворяться, говорить о нём в настоящем времени, как будто он жив, или общаться с собственной тенью, принимая тень за умершего. Это нормально, не стоит этого пугаться!

Хорошо, когда умерший снится, хотя бы изредка. Все разговоры о покойном по-прежнему представляют огромнейшую важность, их правильно поддерживать, а не стесняться. В это время хорошей опорой для человека может стать церковь: в ней не утрачены основы ритуального горевания.
У нас в Штатах поминки не проводят на девять и сорок дней. Хотя многие считают себя христианами, только не православными, а протестантами или католиками. А сорокадневные поминки у славян знаменуют момент «отпускания» умершего: его душа больше не с нами.

Третья стадия: Принятие потери, проживание боли. Продолжается до полугода. 
Боль идет «волнами»: то кажется, что отпускает, то по новой усиливается. Это происходит потому, что человек учится управлять своим горем, но это не всегда получается. На этой стадии (но может и раньше) появляется ассорти чувств, являющихся обязательными, но только на непродолжительный промежуток времени:
- чувство вины («ты умер, а я остался», «я виноват, я мог бы что-то изменить»;
- чувство злости на умершего («ты меня бросил», «как ты мог уйти так рано, так внезапно»);
- чувство злости на других («почему вы все живы, а этот человек – нет, несправедливо»), поиск виновных: врачей, начальство, государство и Бога.
Все три чувства полезны лишь на короткий период. Необходимо о них помнить и осознавать, что они эфемерны и скоро-скоро пройдут.
В этот период слезы, как правило, капают реже. Человек адаптируется к жизни без умершего.

Четвертая стадия: Облегчение боли. Продолжается до одного года.
В этот период человек полностью принимает близкого в роли предыдущей главы, происходит постепенный переход на новую страничку. Если процесс горевания протекает без эксцессов, то ушедшего вспоминают живым и улыбчивым, а не мертвым с запекшимися каплями на липких щеках. Вспоминают живым, рассказывая о наиболее приятных моментах его земного путешествия по каждому пустяковому поводу. Эти мысленные воспроизведения обдаются серебряным светом…


Сегодня в школе Либерти сидела за партой как убитая, час напролет высматривала мимику учителя истории. Её преунылое лицо, комбинирующее все степени тоски, казалось каменным, да и сама она напоминала статую. Только наполненные болью и отчаяньем глаза бриллиантово сверкали, хоть этого никто и не замечал в силу занятости. Вынужденное пребывание в месте, где прилежность ценилось выше успеваемости, стало своеобразным поворотным пунктом и со временем начало удручать. Ни наличие седой челки (ранняя седина у Лизы по причине стресса), ни регулярные жалобы на недомогание не убеждали окружающих в её беде так сильно, как глаза, рассказывающие основы драматического жанра.
Говоря одноклассницам, что наличие белых волос характерно не только дамам за восемьдесят, когда Лиз спрашивали, откуда тот ужасный “белый волос”, она немного себе противоречила. Несмотря на свой продуктивный возрасток, ей не раз приходилось чувствовать себя заброшенной старухой, серой мышкой, на которую никто не обратил бы внимания, не “прибрал бы к рукам”.

- Майкл, Фелисити и Джорджия, прошу, подойдите, заберите свои работы, пока на моём столе не образовалась пирамида из ваших бумаг… - в классе был замечательный молодой преподаватель, по которому сохло множество девочек. Светловолосый двадцати семилетний Джонни Макдэйд, прошедший солдатскую службу и показавший себя с хорошей стороны во многих сферах, давно приглянулся Либерти Моллиган. Будучи девушкой крайне стеснительной, такой вещью в себе, никем не распакованной, Лиза вечно конфузилась. Она бы ни за что не подошла к нему с предложением погулять или встретиться.
Когда учитель сконцентрировался на заключительной части урока, на выдаче домашнего задания, он негромко попросил взволнованную Либерти ненадолго задержаться после занятий. Кроме того, он кое-что бросил ей на парту. Сделал это, когда все остальные отвлеклись и не смотрели в их сторону. Раскрыв пустяковый подарок, коим оказался мятый лист бумаги с красивыми стихами, ученица улыбнулась без изменений во взгляде, без вздоха, без какого-либо признака радости. И хотя концентрация девочки ослабевала, необходимые эмоции удерживались с преогромным трудом, она осталась верна своей “каменности”.

Меж тем миловидный учитель продолжил общаться с классом в привычной для себя полустрогой манере.
- Пол, будь великодушен, вызови родителей. Нам нужно что-то срочно решать с тобой. Дальше это продолжаться не может. Ты срываешь уроки… - и это обещало затянуться вплоть до перемены.


Когда шумный и не всегда уважительный коллектив разошелся, а сгустившееся за последний час напряжение немного разрядилось и стало легче дышать, мистер Макдэйд протер классную доску мокрой тряпкой, распихал бумаги по ящикам стола, освободив максимум пространства и тем самым наведя в классе минимальный порядок. Дождавшись Либерти, учитель прекратил бегать туда-сюда и угомонился.
Через несколько мин…
- Дорогая, прежде чем мы приступим к обсуждению твоих не самых высоких показателей, я хотел бы выступить как капитан очевидность и склассифицировать некоторые социальные явления, имеющие место быть в нашей школе… - Макдэйд закурил, не спросив разрешения Либерти. Видимо, не счёл это нужным, - Беседы с глазу на глаз – наиболее частый вид общения в самых разнообразных деловых ситуациях. А еще с глазу на глаз женщина общается с мужчиной в обстановке интима… - с каждой прошедшей секундой он менялся на глазах, превращаясь совсем в другого человека, полного антипода тому, кто так импонировал Лизе. Через минуту девочка услышала нечто, чего не могла ожидать. От кого угодно, но только не от Джонатана.

- Скажи мне, как ты считаешь, почему у тебя не получилось реализовать себя в коллективе? Мм? Это шлюховская репутация матери, быстро подыскавшей замену муженьку, так негативно на тебе отразилась? Или, может, мы ищем утешение, прибегая к наркотикам?
Резко опустившись в глазах своей фанатки (чему препод, в общем-то, никогда б не расстроился), Джонатан Макдэйд стукнул кулаком по столу и начал готовиться для произнесения новых унизительных вопросов. В нём злоба совмещалась с подлостью, а всё из-за того, что однажды, не так давно, но и не недавно, Либерти случайно проговорилась подруге о своей недоношенной симпатии, а та, как выяснилось, уже вовсю мутила с учителем (что объясняло запредельное количество пятерок по предметам, которые вел фальшивый Макдэйд). Женская конкуренция за мужчину, в которой самодостаточная Лиза мгновенно отказалась участвовать, не стоила, по её мнению, и самых ничтожных затрат.

Проглотив, без сомнения, тяжелую обиду, девушка не показала своего разочарования и проявила немыслимую мудрость.
- Люди, норовящие причинить боль другим, скорее всего, сами глубоко несчастны. Счастливые же не хамят в очередях, не ругаются в транспорте, не сплетничают о коллегах. Счастливые люди в другой реальности. Им это ни к чему. И чего точно не будут делать счастливые люди, так это оскорблять чужих мам, какими бы те не были!
За подобный достойнейший ответ Джонатан был готов признать все личные ошибки и громко извиниться перед Либерти. Но когда поезд трогается с места, догнать его возможно лишь одним единственным способом – бросившись под рельсы. Поэтому Джонатан и не погнался за поездом, а все поднавалившие угрызения методично и обстоятельно стёр.

“Черт бы тебя побрал, Джон, что ты творишь… Ну, и урод же ты” – сделав взгляд максимально извинительным и направив скачущие мысли в правильное русло, учитель легко дотронулся своей рукой до руки Либерти, которую та быстра убрала, не имея намерений прощать грубияна.


Просидев еще на дополнительном занятии, на нудной лекции о президентах США, где получилось бы выразить мнение и показать заинтересованность в нынешнем “среднем” положении в стране, Либерти Моллиган успешно выкинула из памяти всё, что наговорил ей Макдэйд в приступе слепого эготизма.
Когда мужчина, ведший занятие, обратился к присутствующим, девушка еще не была полностью готова, в связи с чем сначала выговорился парень, смешной непрушник по имени Стэн, любитель коллекционировать майки со звездами хоккея и покемонами…
- Моё мнение, большинство тех, кто когда-либо руководил государством, погрязли в коррупции. Но не спешите обвинять меня в стереотипах. Коррупция – это естественная составляющая работы губернатора, министра, мэра или любого другого чиновника, не говоря уже о президенте! Ведь политика и есть самая настоящая грязь! И, заходя в это болото, человек… пачкается! И что самое главное, эту грязь ничем не отмыть, эта грязь прилипает навеки!
Преподаватель истории мерно поаплодировал парню. То же сделали и другие сидящие. Стэн имел интересную точку зрения о многом. Окружающих всегда завораживали его рассуждения. Неспроста значение имени парня – надежность.
Либерти пока что не обладала подобными качествами, но очень-очень сильно хотела исправиться, для чего, собственно, и посещала все доп. занятия. Сейчас девочка понимала, что обратить на себя взор одноклассников можно лишь выражением мнения, противоположного мнению Стэна. Лиза сидела на стуле нога на ногу, из-под края юбки выглядывали крепкие соблазнительные бедра. Облик леди, крайне заинтересованной темой, гармонично сочетался с её естественной природной красой.
- Скажите, вы никогда не задумывались, какого президента вы бы считали идеальным, раз большинство для вас… продажное дерьмо? Не секрет, что есть люди, которым невозможно угодить. Ну, такие, вечно хмурые и строящие из себя до хрена повидавших лохи. Не хочу никого оскорбить, не примите в штыки и не дуйтесь, но мне кажется, подобных псевдоэкспертов тут подавляющая часть!
Несмотря на просьбу Лизы не обижаться, Стэна неслабо задела общность её не пойми на чем построенного вывода, и парень решил ответить ей тем же.
- У кого-то явные проблемы с самооценкой, а ЧСВ именно завышено. Не хочу показывать пальцем, так как это неприлично. Но, уверен, здесь сидят не дураки, и вы поняли, о ком идёт речь!
После данного замечания весь класс противно загоготал, что сделало пребывание Лизы в стенах школы сущей пыткой и невыносимым испытанием. Мало того, что Стэн решил выделиться, хотя бы раз показаться крутым, так еще и препод пристал с моралистикой.
- Безусловно, очень хорошо, барышня, что вы имеете личную позицию по данному вопросу. Но в следующий раз будьте осторожнее, тщательней подбирайте слова, а некоторые выражения просто выбросьте из своего лексикона, чтобы не обидеть тех, кто сидит рядом с вами. Мы ведь друг друга поняли…?
Либерти отвернулась к окну и недовольно надула свои губы. Пальцы ученицы самопроизвольно потянулись к нежному носу. Просидев в такой позе несколько напряженных минут, она чуть-чуть подрастерялась, и потом сокрушенно помотала головой:
“Нет, это возмутительно. Когда уже эти балбесы и просто конченые перестанут придираться к каждому слову и дадут мне хотя бы вздохнуть? Я никогда не думала, что можно так ненавидеть кого-то, как я ненавижу их всех”
Держа свои негативные эмоции под строжайшим контролем, Лизе всё сильнее хотелось их выпустить. Стерпеть чувство горечи, досады, вызываемое несправедливым, оскорбительным отношением к себе, ей помогла SMS-ка от матери с текстом “милая, не опаздывай на ужин. Мы с твоим братом ждём не дождемся твоего возвращения. Надеюсь, хоть сегодня не придется греть еду по второму разу. Целую. Люблю. Обнимаю”.


Возвращение домой после муторного учебного дня, давшего больше негатива, чем надежды, подарило шанс на тихий вечер. Опасение, что и дома будет такая же хрень, словно магнит, притягивало и отталкивало. Куда ни глянь, всюду молодежь, из ушей которой торчат провода мини-наушников, и Либерти не была в списке исключений, т.к. тоже слушала музыку, чтобы отвлечься.
И всё бы ничего, если бы не огорчительный нежданчик - по дороге, где-то на половине пути, попалась бывшая подруга. Та самая, что встречается с Джонни Макдэйдом, из-за которой Макдэйд оскорбил безобидную Лизу. Вызывая бурю чувств в, большей степени чёрного типа, предательница стукнула шедшую рядом Моллиган и бешено закричала на всю улицу, как сильно жалеет, что когда-то связалась с ней.
- Молодец, скотина, ты всегда скрывала другую себя, чтобы никто не заподозрил в тебе разнузданную высокомерную дрянь с хамскими замашками и бесперспективными требованиями компенсации за свою застиранную жизнь!
Девчоночья ругань, на которую обращали внимание большинство проходящих, не зашла за пределы «культурной рамки» общения и дальше ненормированной речевой стихии дело не сдвинулось и на маленький шаг. Буквально затраханная претензиями со стороны преподов/подруг/сраных друзей, Либерти послушно соглашалась с любым утверждением относительно её личности, лишь бы отстать от крикливой задиры.
- Да-да, я заноза в заднице с комплексом Бога, я вся такая ужасная и вся такая плохая! Господи! Ну, да, куда же мне до святоши вроде тебя. Но если уж распространяешь слухи, то нужно идти до конца, милая! Чё же ты вдруг остановилась?
Заданный Лизой уместный вопрос временно заткнул пасть бывшей кошелке. Ей стало неудобно продолжать эту сдуру поднятую тему, и малолетняя любимица взрослых мужиков самолично заговорила о мире.
- Послушай, нам обеим следует немного успокоиться и, что бы ни случилось, не поддаваться на провокации друг друга! В конце концов, ты сама являешься источником возникновения и распространения слухов насчет миссис Моллиган! Ты не помнишь, как писала всем, что твоя мама спит с кем попало? Ну, и чья же это вина, как считаешь? Моя? Или той, кто бесконечно сплетничает, видимо, от дефицита внимания?
Заваленная грудой аргументов хорошо подготовленной экс… кого-то там, Либерти свыклась со своей отвратительной репутацией болтуньи и уличный спор ни о чем резко прекратился. Дневать в учебном заведении, находясь всегда на взводе, и также встречать вечер, было слишком даже для неё, привыкшей к гавканью и перебранкам. Помочь Лизе восстановить настроение могло лишь успешное избежание конфликтных ситуаций, психологическая защита и чувство такта в критических моментах…


Добравшись до своего родного дворика, сплошь забитого знакомыми по окрасу и маркам авто, Либерти почувствовала, как болтающийся за спиной рюкзак стал тяжелее, а в коленях появилась неприятная дрожь. Немного погодя характерные симптомы усталости накрыли девушку беспощадной волной, сделав её безразличной к аллергенам жизни: прошедшая рядышком пожилая женщина, везшая инвалидную коляску, в которой находился ее больной ДЦП сын, не вызвала ни капли сострадания. Это был дофенизм – результат изнуренности.
Лиза надеялась поцеловать маму и крепко-крепко прижать, но дом оказался совершенно пустым. Вернувшаяся с учебы умело расспросила людей из соседних домов, и те бесхитростно выболтали: миссис Моллиган отправилось в кино с её братом и они вернутся только через час. Испытав обламывающую двойственность из-за нехорошей, но и не катастрофической новости, трудная ученица медленно разделась, завалилась на диван и с головой накрылась клетчатым пледом. Долго находиться в этом вакууме было проблематично для столь компанейской “штучки”, как Лиз. Разве что дрёма могла подсобить поскорее дождаться мамули… и поговорить по душам в лучших традициях ранних Моллиганов.
“Я так хотела поесть твой пирог. Что ж… одной начинать не буду точно” – после недолгих беззлобных раздумий глаза девчонки затворились, как врата Рая закрываются при приближении грешника…


Утро выдалось разочаровательным. По крайней мере, начало. Женщины предпочитали придерживаться игнора во избежание неприятной беседы. Либерти обиделась на маму за то, что та свалила в кино, не сообщив, да еще и брата забрала с собой, побив рекорд по беспечности. Более того, мать не ощущала за собой никакой вины, и это самое унизительное для Лизы, вечно ждущей и удерживающей поток старых претензий.
Но всегда может стать лучше, чем было. Важно знать, как бороться с эгоизмом и не позволять личным чувствам оставаться в отрицательной части шкалы, уметь перенастраиваться на позитив. Так можно взглянуть на жизнь под новыми углами, во что Моллиган-младшая не прекращала верить даже после… получения плохих результатов своих личных захудалых опытов.

Присмотрев на витрине туфли на высоких каблуках с ремешками и застежками, которые словно просили, чтобы их поскорее приобрели, потому что такая красота не должна остаться без внимания, Либерти изошлась слюной и уже собиралась звонить матери, просить прощения за утренний срыв, чтобы та снизошла и вручила деньги на покупку этой чудо-обуви. Очарованием вестсайдской атмосферой поистине тяжело не проникнуться. Западная часть Манхэттена изобиловала всевозможными магазинами и прочими торговыми точками, отчего у современной молодежи, обычно страшно избалованной, беспрерывно разбегались глаза. Но у Лизы эти нотки заинтересованности были не такими явными. Её желания определялись по набору жестов: старшеклассница откидывала волосы назад каждый раз, когда ей чего-то хотелось. Тем не менее, если желание не соответствовало финансовым возможностям или казалось неисполняемым по какой-то причине, Моллиган-младшая врубала свой моднявый плеер на полную мощность и трясла головой. Этот нетрадиционный способ борьбы с шопоголизмом, с нынче распространенным пороком большинства нью-йоркских школьниц, прежде никогда её не подводил, а значит, не должен подвести и сейчас!


…Кромешная неорганизованность и безалаберщина, с какими Либерти пошла по мощеной булыжником красивой мостовой, уж очень бросались в глаза, как и она, уж очень лакомый кусочек, нарушала ритм всей картины. Выйдя на более широкую улицу, девочка спасла себя от нежелательных наблюдателей монголоидной расы и поглубже вдохнула несколько граммов преддневного воздуха. Аппарат функциональных систем, отвечающий за психо-состояние, был расслаблен, как, собственно, и тело, обдуваемое кайфоприносящим ветерком.
Прохождение перекрестков, регулируемых светофорами – следующее мини-испытание, поджидавшее Лиз на её пути в школу. Дальнейшее движение будет уже без остановок, и там-то ей удастся вернуть себе безмозглую раскрепощенность, проявленную на мостовой, и снова загореться как ёлка. И если бы она могла знать точно, что дальше – лучше, она забыла бы обо всех пережитых бедах. Но настоящие неудачи, первые отблески грядущей личностной деструкции для нее только начались!

Выражаясь с допустимой образностью, неприятность подстерегала школьницу за затемненным углом – когда Либерти мысленно отрешилась от всего вещественного и душой поднялась к облакам. Внезапно её, беспечную, задела женщина с коляской. Этого легкого столкновения невозможно было избежать, потому что, вместо того, чтобы смотреть вперед, девушка предпочитала идти с закрытыми глазами, маршируя в такт бешеному року и тихо ему подпевая. Мадам, не добившаяся банальных извинений, справедливо возмутилась и развернула бездумную паршивку. Незнакомая женщина тут же вылила своё негодование на Либерти, сделала это прилюдно и не совсем правильно.
Вытерпев серию чрезмерных оскорблений, Лиза, не растерявшая совесть и ум, произнесла:
- Прошу, извините меня за неуклюжесть. Мне так жаль…
Женщина, чья лялька проснулась и заверещала, сочла слова борзой старшеклассницы малоубедительными и потребовала повторить это же предложение, только “более искренне”.

У Либерти Моллиган не в тему накипело. Начала деваха с того, что устала от тех ярлыков, которые на нее все всюду вешают, а закончила ответным оскорблением, непозволительно грубым для провинившейся.
- Знаете, что я скажу! Мне так опротивели все эти уроки, все назидания и проповеди, что сил терпеть у меня больше нет! Знаете… катитесь вы к чёрту!
Только мадам открыла рот, чтобы ответить, как негодница толкнула её, после чего мгновенно отвернулась. И тут этот глухой звук за спиной, всё перечеркнувший! Звук удара тела об машину, а потом еще и об асфальт!

До разбухших мозгов истерички быстренько дошло, что к чему, и невольная убийца фоссилизировалась, превратилась в соляной столп. Убийца - потому что машина сбила насмерть и мадам, и (возможно) её ребенка. Теперь голова женщины = разбитый арбуз, выглядывающий из-под колеса, а от ляльки вообще ничего не осталось, только “кожура”, только кожа.
“Господи-господи… как я могла?”
Зачинщица ЧП замерла в сей же миг, простояв так очень недолго, и затем упала в обморок. Свидетели, коих набралось целое толпище, были недалеки от того же. Ужас, произошедший сегодня на проезжей части, обещал бессрочно вклиниться в мнему Нью-Йорка. Событие, маленькое по своим масштабам, задевает всю инфраструктуру, влияет на совокупность всех подсистем. Нельзя недооценивать город…


Капелька за капелькой сверху вниз летят. На ковре образуются пятна. Много пятен…
По зеркалу в ванной размножаются полосы после двух-трех резких ударов ладонью…
Часть волос, которая еще недавно находилась непосредственно на голове Либерти Моллиган, лежала неаккуратно отстриженной на теплом линолеуме, засыпанном мелкими осколками стекла.

Вряд ли разбитое зеркало способно вызвать светлые эмоции. Но девушка, “разорванная” дорожным эпизодом, не могла ни о чём думать, кроме как о погибшем младенчике, кроме того, о чём никогда не удастся забыть. Полицейские опросили старшего отпрыска семьи Моллиганов, потоптались немного в квартире, поговорили с хозяйкой и написали на бумажке, когда девочке нужно явиться в участок.
К сожалению, удар пришелся не только по Лизе, но и по её родной матери. Селена вся испереживалась, вся изнервничалась. Протяжные вздохи, беспомощные неубедительные утешения и навязчивые попытки сгладить обстановку, вызывавшие лишь раздражение – больше её ни на что не хватало. Всю ночь доченька плохо спала, никак не хотела успокаиваться и вырубилась только под утро, когда уже попросту не осталось энергии.


Забывшаяся осень за окном, чья незаметность в отсутствии звуков, самую малость
амортизировала страх. Страх уголовной ответственности, боязнь заточения почти затмили исходящий из огненной воронки дьявольский жар. Затем опасения, разные по происхождению, выпрямились в рост, встали вровень и уже с одинаковой мощью били по Либерти. И так беготня от новозаведенных неотвязчивых фобий протянулась до самого вечера…
Где-то ночью, когда стрелка часов достигла первого часа, девушка воспряла ото сна и тихонечко встала с кровати. Холодный темный коридор встретил её не по-доброму. Лизе все казалось чужим, далеким, ненужным. Трудно заметные из-за тьмы фотографии, книги, вазы и статуэтки, расставленные на открытых полках шкафов, прогоняли ночную путешественницу.

За белой дверью с золотой ручкой, где, по идее, всегда спит мамуля, что-то странно постанывало. Прислышалось, подумала дочка, мало ли, как на голове отразилось вчерашнее. Но вариант слуховой галлюцинации казался бедняжке всё менее и менее допустимым из-за грязного предположения, проникнувшего в воспаленный ум тонкой нитью. Чтобы подтвердить или развеять подозрения, нужно было взяться за ручку и войти внутрь…
Вломившись без стука, дочь застала маму за постыдным занятием. И даже подзабытость осени, не властной над женскими эмоциями, не спасла бы хозяйку от строгих порицаний.
- Всё ясно. Мастурбируем, значит… - вошедшая вздохнула и опустила руки.
Это далеко не первый случай, когда миссис Моллиган попадалась на подобном. И обычно это означало, что у неё кто-то появился. Новый любовник, новая замена отцу, очередное разочарование Либерти…
- А что в этом такого? - лицо женщины покраснело. Казалось, ей плохо. Но это было последствием раздражения эрогенных зон и к самочувствию никак не относилось, - Я еще в юные годы прошла осквернение. Твои претензии натянуты!
Лиза взбесилась, топнув ногой и потянувшись к низкому торшеру на прикроватной тумбе, чтобы включить свет.
- Ты кому-нибудь другому заливать будешь, дрянь! А мне лгать бесполезно! Я вижу тебя насквозь, к тому же знаю, ты страдаешь этой фигней только тогда, когда с кем-то встречаешься! Ну, же, скажи, кто на этот раз, МАМА!!!

Первая в нынешнем году гроза только что прогремела. Хладный ветер с дождем стократно усилился. И невидимость жатвы (прост. синоним осени) сняло как рукой. Прекрасная часть семьи Моллиган привыкла собачиться в любую погоду, и сверкающая молния была не помехой двум темпераментным женщинам.
- Прости, я опять утаила от тебя правду, опять тебя подвела… - мать пыталась вымолить прощение, трогая кровинку за лицо. Та вовремя уходила от прикосновений и всячески кривилась, симулируя чувство омерзения, чтобы кому-то было неповадно обманывать.
- Не трогай! Ты мне противна! – широкий гиенный оскал, ныне красовавшийся на гладком обиженном личике, никак не вязался с образом преданной, мягкой и доброй девчонки. Мамины романы с разными мужчинами, расцениваемые детьми не иначе, как предательство, сам их факт не давал дочери покоя, - Противна одним своим присутствием, одним существованием! Как ты можешь так поступать? Не понимаю…
Единственным выходом, который наблюдала Селена, являлось признание собственных ошибок в самом неприглядном, натуралистическом виде – с обязательным пусканием крокодиловых слез, с велеречивыми оборотами речи. Но истина оказалась двухсторонней.
- Я не говорила тебе из-за того, что не могла решиться. Но у нас с твоим папой были о-о-о-о-очень непростые отношения. Мы изменяли друг другу чаще, чем это показывают в сериалах. Сначала он мне изменил, а потом уже я, и пошло-поехало…
Узнанное настолько нарушило привычный ритм жизни слушательницы, что по обеим её щечкам пролились прозрачные ручьи. Ранее Либерти только догадывалась об аналогичных грешочках отца, но до последнего надеялась, что бредит, и супружеская неверность Моллиганов – плод разыгравшейся детской фантазии.
- Мама, я просто… я просто не знаю. Ох…
Пожалев и приголубив дочурку, сказав полсотни слов в преувеличенно ласковых формах, нечестивая, лукавая Селена тупо уставилась на слегка подрагивающую люстру и озвучила полсотни мыслей:
- Адюльтер, прелюбодеяние… всегда было изъяном нашей пары, проклятьем, которое нас не покинуло даже после твоего рождения. Но знаешь, что я скажу тебе, детка? Несмотря на постоянные измены с обеих сторон, на бесконечные переезды туда-сюда по Манхэттену, на всю грязь, которую мы друг на друга выливали целыми ведрами, мы продолжали друг друга любить. Возможно, наша верность выражалась не так, как у всех, но именно благодаря этой верности у нас родилось такое чудо, как ты…

Зашкаливающая трогательная сентиментальность дала о себе знать слезинками восхищения и милости. Чувство вины перед матерью за излишнюю строгость погасили гнев в Либерти. Женщины снова помирились и долго держали друг друга в объятиях под призрачные аплодисменты. Самообман хорош, когда разгоняет обиды. Их ссора теперь казалась им эпичной поэмой и театральной постановкой, мастерски отыгранной за счёт многолетнего актерского стажа - воссоединение родственных душ точно отмеченной ночью.


…Групповая психотерапия представляет собой занятия в группе с психологом от пяти до девяти человек и заключается в целенаправленном использовании взаимодействия участников и взаимоотношений в психологической группе, которые возникают между участниками. Особенность групповой психотерапии в том, что каждый участник группы имеет свой уникальный жизненный опыт, и он может быть в чем-то более успешен, чем остальные. Психологическая группа позволяет каждому участнику высказать свое мнение по обсуждаемому вопросу, поделиться собственным опытом. У человека возникает возможность посмотреть на себя глазами других людей, которые не связаны с ним
какими-либо ожиданиями и отношениями вне психологической группы. Он может приобщиться к жизненному опыту этих самых людей и попробовать применять более успешные стратегии поведения для разрешения собственных проблемных ситуаций. На групповой психотерапии психотерапевт проясняет причины и психологические механизмы более успешного поведения и способы его принятия другими членами психологической группы, так как далеко не всегда и не для каждого человека возможно прямое приложение чужого опыта. В психологической группе создаются условия, в которых каждый её участник может полноценно проявить себя. На групповой психотерапии создаются условия, благоприятные для эффективного взаимодействия между членами психологической группы, позволяющие каждому участнику глубже понять себя, осознать собственные установки и неадекватные стратегии поведения, являющиеся причиной многих жизненных трудностей и получить полноценную психологическую помощь в стремлении сделать свою жизнь более яркой и радужной.

Немного отойдя от произошедшего, Либерти Моллиган пыталась совмещать сотрудничество с полицией с куда более щадящим для психики делом, таким, как посещение сеансов групповой терапии. Врач-психолог Клаудия Сайфред, согласившаяся принять девочку в свою маленькую секту, являлась близкой знакомой её матери. Они с Селеной нередко шушукались по телефону, вспоминая молодые годы и количество обведенных ими вокруг пальца «счастливчиков»-мужчин. Лиза не знала об этом, да и ей в любом случае было бы плевать на мамины связи. Загруженная личными заботами, большую часть своей избыточной и неиспользованной энергии Лиза посвящала самореабилитации. Ей хотелось поскорее оправиться, полностью встать на ноги.

- Мы сегодня собрались в этом месте, чтобы морально консолидироваться, спаяться и не дать ближнему товарищу споткнуться. Вы все находитесь здесь и сейчас только по одной простой причине – потому что не смогли решить свои проблемы в одиночку, не смогли найти средства устранения. Это ни в коем случае не должно вас пугать! – начала врач красиво. Её вступление особенно понравилось новенькой. Высокая тётя в очках подошла к каждому человечку и у каждого кое-что спросила. Вопросы были сугубо индивидуальными, т.е. вполне разными. Позже врач сконцентрировала внимание на новенькой, и чтобы объяснить, как действовать в условиях коллектива, дала Лизе бумажку с подробной инструкцией, состоящей из восьми крупных абзацев.
Мальчик, сидевший справа от новенькой, привстал по просьбе Сайфред и по давно отработанной схеме поведал согруппникам об изменениях в своей жизни. Питер Нельсон настороженно поднялся со стула, поправил воротник вельветовой рубашки и встал посередине помещения. Теперь все взгляды друзей, как и взгляд Лизы, обратились прямо на него. Монолог заметно дерганного, но позитивного парня обещал затянуться “на долгие часы”. Обещал – потому что… он так и не начался. Питер не был уверен в собственной готовности, относясь к общению в данном месте как к священной исповеди, как к ритуалу. Но такая неоперативность никого не бесила из присутствующих, разве что, кроме новенькой, о чем та недвусмысленно, прямо намекнула. Моллиган не привыкла долго ждать…
- Так уж получилось, что все сидящие здесь осведомлены о моих проблемах. О моих задачах, требующих разрешения, исследования… - парень мимолетно огляделся и, повернувшись, остановил взгляд на Либерти, замеревшей от неясного смущения, - Испытав сложности в нахождении себя и своего места в жизни, я предпринял попытку суицида, но не преуспел. Тогда мне пришла неожиданная идея: что если успех - это умение двигаться от неудачи к неудаче, не теряя энтузиазма, и когда-нибудь мне повезет по-настоящему? Да, я жил на этих чёртовых антидепрессантах и успокоительных! Мне не раз и не два хотелось всё прекратить; прекратить эту борьбу с самим собой. Я резал вены, травил себя таблетками, пытался завязать с существованием, попал в аварию... Всего не перечислить! Но я не смог. Я трус? Наверное... Но каждый раз мне мешали – то друзья – одноклубники, то подруга, то мой постоянно просыпавшийся разум. И однажды я не выдержал. Я сунул шею в петлю, тем самым выстроив для себя проход в мир, который возвышается над всеми нами, но мать вовремя обнаружила меня и спасла! Вытащила шею из петли! Это была непростительная, глупая, ошибка… - делясь сугубо личными, даже интимными переживаниями, Питер Нельсон превзошел собственные ожидания и ожидания Клаудии Сайфред. Экс-самоубийца выполнил поставленную пред ним задачу, порадовав психолога и тех, кто всем сердцем болел за него. Только Либерти, страшно усталая от нудного, непрекращающегося краснобайства “размазни” и “не мужчины”, сочла это цирком и театром в одном флаконе, и высказалась непозволительно резко, причем, не спросив разрешения.
- А знаешь, очень жаль, что тебя вытащили! Не нужно было мешать тебе!
Бессовестные выкрики с места, содержание которых не поддавалось классификации морали, сильно возмутили стоявшую рядом миссис Сайфред. Психологичка в бешенстве стукнула рукой по пустому шкафчику и накричала на выскочку:
- Леди, очнитесь, кто вы такая, чтобы говорить подобные оскорбительные вещи ребенку? Ребенку, пережившему ужасную депрессию! Я живо доложу вашей матери!
Лишенная умения вести себя подобающим образом, по крайней мере, в подобных компаниях, Лиза не прогнулась под гнилые “демократические идеалы”, а продолжила отстаивать своё негативное отношение к тряпью и суицидникам:
- Ребенок? Вы сейчас шутите? Какой еще ребенок? Этому оболтусу больше, чем мне, а вы так говорите, словно он не властелин собственной жизни, а жертва мифической системы! Может, хватит уже жалеть всех подряд? Может, стоит предоставить человеку свободу выбора? Ну, если не хочет этот дебил жить, так и пусть! Чёрт с ним! Обязательно организовывать эту клоунаду, делая вид, что вы кому-то помогаете? - совершенно не задумываясь об экономии эмоций, новенькая почти распсиховалась. Сама того не сознавая, девчонка перешла на пронзительный крик и чуть было не оглушила согруппников. Клаудия не видела для себя иных вариантов, кроме как попросить её живо уйти.
- Боюсь, вы не понимаете, какой вздор несёте, милочка! Вам совершенно чужда демократия! Я не потерплю подобного поведения! Идите прочь отсюда!

“Ну, вот. Доигралась…” - подумала разгоряченная Либерти, и поступила соответственно указанию взыскательной Сайфред.
- Да ниспошлёт вам Бог подольше задержаться в своём манямирке! Вы просто поразительно тупы и легко управляемы властью! – схватив рюкзак за лямки, кое-как водрузив его на плечи, кликуша направилась к двери и прежде чем громко ею хлопнуть, с непонятными чувствами посмотрела на Питера. Тот среагировал открытой мальчишеской улыбкой, видимо, нисколько не обидевшись на скороспелость еёных невежливых выводов.

…Моллиган не сразу покинула центр психологической помощи. Сколько-то времени она простояла в коридоре, размышляя обо всём понемногу. Поскольку её уже начала слегка теребить совесть, чего стоило ожидать от настолько взрывного, но отходчивого человека, как Либерти, не хотелось идти, не хотелось куда-то спешить. Тем более, впереди её ждало самое пренеприятное – дача показаний в полицейском участке. Уж там-то не получится так покричать…


К счастью девчонки, копы оказалась лояльнее, снисходительнее и дружнее, чем несколько развеяли опаску. Либерти приняли у себя шериф с детективом. Пока старшеклассница выпила полчашки предложенного кофе, работники правоохранительных органов уже смогли конструктивно обмозговать и подготовить все вопросы. Первое, о чем предупредили подготовленную Лизу, было наказуемостью распространения заведомо ложных сведений. Девушка согласительно кивнула и пообещала ничего не утаивать. Впрочем, ни шериф, ни детектив нисколько не сомневались в её честности. Предупреждать - их обязанность.
Детектив аккуратно подровнял листы на столе, сложил папки в высокую стопку и спокойно начал допрашивать.
- Так, мисс, судя по противоречивым данным очевидцев, некоторые из которых, видимо, лгут следствию из жалости к вам, вы толкнули под машину женщину с ребенком либо нарочно, либо случайно. Мы позвали вас, чтобы выяснить, что произошло на самом деле в то время, в том месте. Было ли это непредумышленным убийством, совершенным вами в состоянии, близком к состоянию аффекта, этакого срыва. Либо же это был несчастный случай, и вы даже не заговаривали с погибшей женщиной, даже не поворачивались к ней и никак с ней не контактировали, не находились в состоянии непосредственного общения с погибшей.
Либерти жаловалась про себя на периодически возникающий комок в горле, мешавший проглатывать слюну. Напряжение внутри девочки росло по мере того, как шериф с детективом фиксировали малейшие изменения на её лице. Колеблясь между двумя правдами, между единственно-верной и желаемой, допрашиваемая нащупала золотую серединку и решила схитрить. Если всё получится, она не будет выглядеть убийцей в чьих-либо глазах, но и полностью чистенькой, преданной справедливости тоже не получится остаться. А выбирать придется при любом раскладе…
- Не подумайте ничего плохого, я не сошла с ума и в мои намерения не входит вернуть себе нимб. Психологический шок, возможно, сказался на моем представлении о том ужасном происшествии. Я пытаюсь, но не могу сложить мозаику. Пытаюсь вспомнить и… ничего не получается! Какой-то тяжелый черный занавес! Я… в общем, вы поняли! - девчонке наконец-то удалось проглотить то, что мешало говорить. И да, она снова едва не сорвалась. Впрочем, чувство осторожности не дало бы ей настроить против себя стражей Манхэттена.
Детектив притворился, что поверил в удобное беспамятство Лизы, хотя, говоря честно, никто из допрашивающих еще не сделал ни одного твердого вывода. Шериф положил кулаки на стол и пристально уставился на девушку. К сожалению или к счастью, ничего помимо стандартного вопроса о психическом состоянии “клиентки” законник придумать не смог.
- Мисс Моллиган, скажите, вы никогда не состояли на учёте у специалиста и никогда к нему не обращались? – мысли собеседника реально отгадать, следя за движением его зрачков, что, собственно, копы и делали, дожидаясь очередного откровения от помятой, растерянной меланхолички, в которую превратилась некогда жовиальная бодренькая Лиз, - Не поймите неправильно. Мы должны рассматривать все несчастные случаи как потенциальные убийства. Даже если вы косвенным образом не причастны к трагедии на дороге, мы все равно будем с вами общаться, хотите вы того или нет.
В конечном итоге, допрашиваемая всё приняла к сведению. Каждое слово, каждый звук, каждую вербальную галлюцинацию! Таковыми являлись правила выживания. А ей как никому другому хотелось остаться на плаву и не утонуть, выплыть на берег, чтобы отпраздновать успешное окончание трудоемкой работы над собой с мамой, братом и с кем-нибудь еще…


Тем временем в другой части Манхэттена…
- Селена, почему ты вспоминаешь обо мне лишь тогда, когда тебя настигает полоса неудач? Неужели я тебе настолько безразличен, что ты считаешь меня девочкой по вызову, забывая о прошлом?
Пересмотрев все схемы, варианты, подняв все контакты и знакомства, миссис Моллиган обратилась к давнему приятелю и некогда своему ухажеру, отмотавшему срок за незаконный провоз оружия через границу, за незаконную торговлю. Встретившись с ним, мать Лизы держалась оскорбительно холодно, не совсем дружелюбно, т.к. с трудом верила в то, что когда-то их связывало нечто помимо деловых отношений. Место свидания оказалось самым что ни на есть традиционным для такого рода посиделок - ресторан с красивым интерьером и красивой подачей обслуживания, которым, собственно, и заправлял экс-любовник Селены, съевший собаку на горячем ресторанном бизнесе.
- Твои подозрения тебя не обманывают. Ты мне действительно малоинтересен… - женщина устала от вранья во имя неощутимого удобства и была максимально пряма с мужиком, - Если бы не тот ужасный случай, приключившийся с моей ненаглядной дочерью…
- Ты бы ни за что мне не позвонила! Да-да, знаю… - угадал ухажер, чья внешность напоминала внешность какого-то итальянского мафиози в облагороженном варианте с немалой примесью актера Джорджа Клуни, - Но, милая, прояви хотя бы каплю здравого смысла и отведай бананового мороженого с манго. Обещаю, ты не пожалеешь… - уплетая за обе щеки сладкий тортик, кладя в рот очередной свежий кусок с помощью ложки и прожевывая его со сводящей с ума сексуальной медлительностью, Эммануэль Морено казался еще большим подхалимом, чем обычно. Впрочем, и этот актуальный прием соблазнения не действовал на старую знакомую, чьи чувства к нему давно уже остыли.
- Спасибо. Я не голодна… - отказавшись от десерта, Селена окончательно убедила приятеля, что согласилась встретиться с ним не ради комплиментов.

Эммануэль пригрустил, вытерев жирные губы салфеткой. Для человека, который привык добиваться всего за короткие сроки с минимумом морального вклада, данный поворот событий оказался настоящим выстрелом в пах.
Попытка не пытка. Не пытка и вторая попытка. Третья попытка изрядно похожа на пытку. Четвертая - пытка. А пятая пытка - попытка внушить своему палачу, что попытка - не пытка...
- Если причина твоего недоверия сейчас – главная ошибка моей жизни, то знай же, я завязал с криминалом. Годы пребывания за решеткой научили меня наслаждаться тем, что я имею, стремясь к большему, но не зарываясь… - говорил двойник Клуни очаровательно, лирично, и, как всегда обстоятельно, умело подбирая тон. Женщина ловила в его голосе сомнение, дзинькающее, точно голодный комар, и некое подобие жалости к смешному собеседнику заставило её придержать коней.
- Кстати, насчет твоего позорного ареста… Я ведь до сих пор не посвящена в детали. Может, поделишься?
Внезапно возникшее любопытство Селены, на какое еще минуту назад былоглупо рассчитывать, взбодрило усердного вздыхателя и подбросило идею взять добавки сладкого, чтобы приятное совмещалось с очень приятным до окончания их скромного застолья на двоих.

Дождавшись своего мороженого, мистер Морено покрутил пальчиком у виска и…
длинные предложения полились из-под его пера нескончаемым и непрерывным потоком.
- Спаун отследил нашу команду и накрыл ребят, которым я отстёгивал зеленые, а те меня сразу же сдали. Там было слишком много огнестрельного добра, чтобы я мог вылезти сухим. Все равно арест был неминуем, терять было нечего, так что я сознался во всём сразу… - не глядя на резкий переход на мрачный тон, который нужен для смакования плохой ситуации и большого облома, Морено жалел о несделанном сильнее, чем о содеянном, а ему много чего не удалось, - Эта ошибка вылилась мне в кругленькую сумму и в десятилетнюю тренировку терпения в месте, не столь отдаленном…
Селена не была уверена, что такой человек, как Эммануэль, прошедший тюремные институты жизни, пользуется средствами СМИ, и проинформировала его о судьбе демона-защитника:
- Не знаю, обрадует тебя или наоборот, заставит задуматься, но Спауна уже как год нету с нами. Спаун погиб, спасая город от монстра...
Этот творческий процесс стал еще интереснее. В помещении воцарилась джазовая музыка, атмосфера стала ламповой, теплой.
- Я уже слышал, спасибо. На самом деле никаких причин радоваться нет. Если бы не мститель, кто знает, одумался бы я… - экс-любовник удивил Моллиган форменной философией и оригинальным мнением, чего она не могла от него ожидать. Морено, безусловно, старался, но весомый процент соображений принадлежал лично ему и не был частью театра, - Популярность законопослушных мужиков в костюмах набирает обороты в нашей стране, и не только. Это сигнал о том, что простой гражданин перестал мириться с безразличием и задумал взять ситуацию в собственные руки. Спаун привил мне уважение к свободе, пробудил во мне жажду творчества!
Утвердительным покачиванием головы сверху вниз Моллиган притормозила нешуточно разошедшегося друга и остановила поток “философии”.
- Да-да, я поняла. Да. Ты переродился, заново вылез на свет и всё в таком духе…

Заболтавшись о своем неинтересном, они чуть не забыли об истинной причине встречи. На какой-то момент проблемы дочери отошли на второй план, и Селене стало как-то... неловко. Женщина отвлекла владельца ресторана от трапезы и заодно вернула в земной мир, от которого тот успел оторваться, пока ел уже третий десерт. Прекращение обожратушек посредством грубого напоминания произвело мгновенный, но дискомфортный эффект. Морено чуть не подавился. Ему с трудом удалось избежать попадания куска сладкого пломбира в дыхательные пути. Результат довольно мрачный: кусок пломбира отвалился от вазы и попал ему на рукав.
- Либерти может грозить реальный срок, если что-то пойдет не по плану. Помнится, кто-то обещал помочь в случае… - не став договаривать, потому что этого, впрочем, и не требовалось, Моллиган целиком понадеялась на Эммануэля, вверилась его чувству ответственности. Друг, как и прежде, не открестился от своих жанровых специфик, обязавшись вложить все имеющиеся силы и средства в принятие мер по спасению Лизы. И дело заключалось не только в селеновой просьбе. Девочка была не безразлична ему почти в той же степени, что и её мать.
- После падения на дно мои связи, само собой, ослабли. Жизнь не поддается реконструкции, её нельзя заново построить. Но того, что осталось, более чем хватит для помощи Либ…

Сделав в точности так же, как сделала Селена (не закончив предложение), господин Морено в последний раз использовал салфетку и пообещал себе больше не трогать мороженое. Они оба предались неизъяснимому наслаждению грустить вместе, словно ностальгируя по красочному прошлому: жалуясь друг другу друг на друга, жалуясь друг другу на весь мир.


Спустя час.
Переходить от веселья к мраку не хотелось. Эммануэль поднял тему посерьезнее “ряженых гражданских” лишь под воздействием спиртного, как только вино ударило в голову.
- Ты до сих пор не раскрыла ей правду, не так ли? Лиза ведь не в курсе нашего секрета?
Вопрос, заданный с несомненной тоской, не вызвал эмоций у уставшей от ликера собеседницы. Женщина будто ничего не услышала, хотя, по мнению друга, должна была, как минимум, подпрыгнуть. Пару раз.
- Нет. Я не дура, чтобы рубить сук. Только прошу, без осуждений…
Морено оценил послеалкогольное состояние деловой партнерши и сбавил дозу протеста до симуляции нервного тика, до еле схватываемых подмигиваний и движений губами.
- А ты не боишься, что она может возненавидеть тебя или, чего похуже, прикончить, если узнает?

(раздалось из-под стола)
- Брось. Мы и так на ножах с ней! Хуже не будет уже!!! - Силена полезла за уроненной пачкой сигарет и испытала трудность с возвращением на кресло. Такому же “подогретому” ухажеру пришлось доставать её оттуда, пачкая галстук, пиджак и всё на свете…


Час спустя.
Отсиживаясь дома, в основном, благодаря снисходительному отношению сведущего директора школы, Либерти проводила физкультурный и литературный типы досуга с младшим братом. Мальчик почти перестал её бесить – подчеркнула она для себя, доставая с полки географический атлас, чтобы показать юному познателю, на каком континенте располагается Сирия. Задиристость как качество личности, склонность вести себя вызывающе, цеплять, приставать к кому бы то ни было, затевая ссоры, драки, с целью обнаружить и доказать свое превосходство над оппонентом, в котором задиристый человек уверен заранее, отталкивает как чужих, так и близких. Увы, но до Моллигана
только-только дошло, что сестренка – такой же человек, как и все, и её тоже стоит уважать. Ну, или хотя бы пытаться…
- Ты слышала звук? Это была дверь! Спустись вниз! Похоже, мама вернулась с работы! - крикнул шумный подросток.
Лиза замерла, даже придержала дыхание.
“И вечно эта малявка командует. В этом доме всё всегда я должна делать…”

Мальчишке не послышалось. В дверь и вправду стучали. Угодливая Либ согласилась пойти на уступки, но с одним замечанием:
- Наша мама не работает, к сведению, придурок, черт возьми… – выпущенная шпилька никак не обидела брата, хоть и пустила насмарку все их труды по построению обстановки дружбы и мира.
Чтобы сделать жизнь сестры еще более тошной, парень крикнул вослед надрывным голоском. Так, словно кто-то трижды стукнул его по затылку:
- А в Сирии однажды побывал Героймен, спася русских солдафонов! Лучше бы газеты читала, чем убивала детей!


Внизу…
Спускаясь по лестнице, Лиза была на сто процентов верна теории, что мама банально забыла взять ключи. Такое происходит даже с Моллиганами, хоть и раз в сотню лет. Щелчок поворота дверной ручки вниз и всё обернулось большим, но (!!!) ожидаемым разочарованием: в проём влезла оплывшая рожа нетрезвого хахаля матери, нижняя челюсть которого двигалась в разные стороны, а зрачки плясали свой вальс.
- Селена, кажется, я только что увидел твою дочку… – пара очевидностей вырвалась с языка Эммануэля, прежде чем хозяйка затолкала его в дом, и они отправились наверх, по пути спотыкаясь о ступеньки и собственную глупость.

Пока взрослые очень долго и со смехом помогали друг другу раздеваться и смотрели своими блестящими глазами в глаза, сиявшие напротив, на первом этаже стояла одна одинаковая, потерянная Либерти, которая во все нелегкие копила злость и настойчиво пыталась развязать проклятый узел. Узел, связывающий её с этим домом, с этой жизнью. “Одна одинаковая, потерянная Либерти”…


Следующим днём старшеклассница решила не сидеть, пребывая в бездеятельном ожидании чего-либо, а по-быстрому собрать принадлежности и отправиться в школу. Девочка даже не позавтракала, как сильно хотела поскорее бросить дом и окунуться в стихию учебы. Это действие не устранило бы главную проблему, это – паллиатив, компромисс, о чем предприимчивая Либерти ежеминутно себе напоминала, чтобы буквально не погрязнуть в самообмане и самовнушении всей своей специфической личностью.
Школа – то место, где не все так предвзято, где всем на тебя по боку. Но там ты ни на что не смеешь обижаться, поскольку чувствуешь взаимную безразницу. Ни первые отрицательные впечатления, ни реноме не смогут принести существенного вреда настроению, а все потуги злопыхателей подкузьмить на перемене вызывают исключительно смех да улыбку.

- Еще немного и одна из вас, дорогие девочки, превратится в фам фаталь. Заявляю без капли иронии... - Джонатан Макдэйд встретил Лизу добрым кивком, таким быстрым, что его заметила лишь та, кому он предназначался, - Но не будем ударяться в логорею. Сегодня нас ждет волнующий и ответственный урок. Чтобы точно закрыть вопрос дифирамбов в сторону правления династии Аббасидов, мы совершим реверанс в сторону
шахиншахов, правивших в Сасанидской империи. Я попрошу достать вас учебники и переместиться на страницу сто пятнадцать, найти второй абзац и…

Проспав до конца второго урока (Либерти явилась лишь к началу первого), девочка медленно раскрыла глазенки, с той же тормознутостью подняла тяжелую голову и поймала на себе изучающий взгляд молодого мужчины, который так пристально смотрел на неё, что соня не удержалась от любопытства:
- Вы… а какой сейчас час?
Джонатан Макдэйд давно хотел извиниться за прошлое недоразумение, попросить прощения в спокойной обстановке. И вуаля, подобная возможность наконец-то представилась!
- Думаю, мне легче напомнить, что у нас только что прошел урок истории, чем заглядывать в наручные часы. А вам так не кажется? Знаете, вы задремали. Помня о том, что вы не так давно пережили, мне показалось правильным дать вам отдохнуть. Возможно, дома у вас что-то не срастается, раз за сном вы приходите в школу…
Не смея препираться, так как спорить, в общем-то, было не с чем, Лиза резким движением откинула седую челку со лба и неожиданно спокойно, неожиданно доверчиво, неожиданно-неожиданно… спросила:
- Мистер Макдэйд, разве то, чем вы занимаетесь с моими одноклассницами во внеклассное время, не является тем, что правоохранительные органы США единодушно называют педофилией? Разве вы не должны сидеть за решеткой? Что вы тут забыли?
После услышанного вид молодого перспективного учителя, любителя девочек, превратился из позитивного в вид человека, словно выпавшего с восьмого этажа. Препода еще никто не “бил по яйцам”, тем более какие-то школьницы…

Джонатана заколотило дрожью желания избить говорливую узорницу на месте, и он еле сдержался. В такие моменты хочется очень сильно выругаться, выкричаться, дать волю языку, и очень плохо, когда нет подобной возможности. Начинает распирать изнутри…
- Эмм, ты же… ты же не серьезно?
Ничего не ответив (Либерти и не собиралась издеваться над ним дальше намека), вынужденная прогульщица попробовала встать из-за парты. Она казнилась, что вышла из дома, поскольку она совершила ровно четыре маленьких шага и упала уже рядом с дверью…

Never despair, even when any door doesn't give in, there is always a chance to find weak point in a wall. Juliana Wilson
(Никогда не отчаивайтесь, даже когда не поддаётся ни одна дверь, всегда остаётся шанс найти слабое место в стене. Джулиана Вильсон)



Врач-психолог Клаудия Сайфред, согласившаяся принять девочку в свою маленькую секту, являлась близкой знакомой её матери…
…Клаудия простила Либерти за эскападу, проявленную на предыдущем занятии, за пофигистичное и, чего уж таить греха, безобразное отношение к человеческой жизни. Мудрая женщина, повидавшая море самых разных случаев, прекрасно понимала важность снисходительности. Групповая психотерапия это в первую очередь прощение, а уже во вторую возможность с кем-то поговорить по душам, проникнуться чьей-нибудь драмой.

Чтобы не заставлять девочку ждать и задаваться бесконечными вопросами, миссис Сайфред разрешила ей быть первой. “Эффузия” обещала убрать часть груза, как скоро – никто не мог сказать. Но Лиза испытывала такую нужду и уже не могла это утаивать. Её отражение в зеркале всё тускнело и тускнело с каждым прожитым днем. До неотвратимого момента оставалось недолго, и если не принять меры своевременно, себя не получится вернуть. Никогда.

- Я Либерти Моллиган. На днях мне стукнуло семнадцать. Моя мама с моим братом считали, впереди меня ждет только самое лучшее. Как горько признавать, что они ошибались. На прошлой неделе я была не в себе и толкнула под иномарку женщину с ребенком. Совесть не дает мне нормально спать по ночам, из-за чего я засыпаю на уроках. Я практически забросила учебу, забила на саморазвитие. И сейчас единственное, удерживающее меня в этом мире, это – мой католицизм. Религия осуждает идею самоубийства, христианство против суицида. При прошлой нашей встрече я посмела обидеть мальчика по имени Питер. Он сейчас сидит рядом с нами. Я назвала его нехорошим словом и порекомендовала не сдерживать желания, а поступить в соответствии с внутренними требованиями. Не стоит меня жалеть только для того, чтобы оправдать те ужасные слова. Я находилась в сознании, значит, полностью отдавала себе отчёт, значит, всё, что я сказала, было сказано, положа руку на сердце. Но, возможно, у меня нету сердца, или же оно покрыто инеем, как у мертвой королевы из знаменитой, всем известной сказки…
Тут психологичке пришлось поправить красиво выступившую девушку. Сайфред была знакома с несколькими сотнями популярных и не популярных писателей, чем не забывала побахвалиться при первой же удобной возможности.
- Снежная Королева, мисс Моллиган. Ханс Кристиан Андерсен никогда бы не назвал женского персонажа мертвой королевой. Это противоречило его представлениям сексизма и образа фам фаталь, поскольку жестокая и властная женщина вряд ли может называться мертвой…
Либерти совершила несколько быстрых движений головой вверх-вниз и признательно оскалилась:
- Да-да, просто моё субъективное миропонимание подсказывает, что мертвое - отдаленный синоним холодного, ведь жизнь это тепло, живое это теплое. Всё, что замерзло, либо не живет, либо умирает. То есть, прощается с жизнью…
Внимательно выслушав и обдумав объяснение новенькой, Клаудия в некоторой мере с ней согласилась. Поскольку постольку…
- Логично. У вас недурно развита фантазия. Но точность важна, когда речь заходит о писателях с высоким эго, не допускающих постороннего мнения. И как бы нам не хотелось внести что-то своё, как-то повлиять на их произведения, увы, детка, у нас нет таких прав… - начитанная Клаудия тщательно протерла запотевшие очковые линзы коричневой юбкой, оглядела их со всех сторон и попросила Либерти продолжить, извинившись, что прервала, - Детка, давай дальше. Я больше не буду влезать со своими пятью центами…

Заново настроившись, будто отдышавшись, новенькая убрала мешавшие волосы в высокий конский хвост, приняла неподвижную позу и безрадостно скрестила кисти надо лбом. Представление ЧП, перелицевавшего всю её жизнь, тяготило и единовременно служило двигателем мощной интроспекции: девчонка боялась того, на что способна в случае агрессии, и впредь никогда не спустит ротвейлера внутри себя с поводка.
- Я уже дважды падала в обморок. Сначала в день ДТП, потом еще раз в школе. Врачи успокаивают, говорят, что всё хорошо. Но знаете, это звучит как типичный эвфемизм. Я не верю, что у человека, совершившего двойное убийство по неаккуратности, может быть что-то хорошо! Просто я живу в реальном мире в окружении реальных людей, и приуменьшать степень проступка… мне кажется, как-то неправильно! Нужно, наоборот, аггравировать серьезность ситуации! Тогда, глядишь, до нас дойдет, наконец, понимание ответственности и никто не будет умирать, качество многих социальных категорий выйдет на новую ступень. Это будет замечательно…
Положительным результатом выступления Либерти стали рукоплескания, хлопки и овация. Громче всех аплодисментил некогда оскорбленный, но ныне восхищенный экстатический Питер, переживавший за новенькую лишь до начала безрифменной песни. Небольшое музыкальное творение, которым монолог Лизы по определению не являлся, но был очень похож на него, своим прельстительным эффектом, вкоренил в здешний климат денсосигнации веры. Девушка усердно начала оправдывать своё имя – Либерти. Либерти означает “свобода”.


В боязни профинтить годы расцветания есть куча плюсов – человек не стоит на месте, не зацикливается, а постоянно деятельствует, хоть иногда эта деятельность сказывается не лучшим образом на окружающих. Селена Моллиган часто вела себя “не пропорционально” возрасту. Это смотрелось пошло, непристойно и регулярно осуждалось детьми. Плюс в том, что женщина охотно признавала недостатки, а минус – она не спешила их устранять. Говоря простым языком, без шероховатостей, её в себе всё устраивало.
У Либерти наблюдалась хроническая идиосинкразия к “гулянкам” Селены, которую поначалу девочка усердно старалась скрывать, дабы выглядеть со всем согласным и покладистым ребенком, но, почувствовав мизерабельность своей маскировки, разоблачив её нелепую бессмысленность, Лиза перестала питать иллюзии насчёт идеальной “незаносчивой” мамы и приняла правду Мертвой Королевы за правду Либерти Моллиган.

- Признайся, муза прошлого, что тебя тревожит так сильно, что ты бегаешь курить в туалет каждые три минуты? А? Может, я тебя недостаточно постиг? - Эммануэль Морено уже вторую ночь проводил в доме подруги, с которой почти что сошелся. Ему нравился
данный расклад – когда ничего не хотелось менять, - Употребление табака – не столько вредная привычка, сколько серьезная физиологическая и психологическая зависимость. С ней нужно бороться, а не потакать…
- Я знаю! – Селена вскочила с кровати, будто её шандарахнуло током в двести двадцать вольт, расправила плечи и посмотрела любовнику в глаза, уже не с полупрезрением, а недоуменно и даже, почудилось экс-зеку, с некоей надеждой, - Как думаешь, дочь ненавидит меня? Желает всего самого худшего? Наверное, моей смерти?
Морено никогда не любил кого-то успокаивать, и всегда говорил так, как чувствовал. Это подкупало и завораживало женщин – злоехидная кристальность.
- Да. Всё именно так. Ты сделала абсолютно всё, чтобы остаться в памяти Лизы как самый антипатичный элемент вашего дома. Прости, но… ты со мной знакома уже много лет. Иначе не умею!
Пораженная “утешительным” ответом, Селена конвульсивно схватилась за сердце и закрыла глаза.
- Отлично! Теперь у меня есть, к кому обратиться за правдой!

Вновь оставшись наедине с пустой второй половиной кровати (так как хозяйка снова ушла в сортир посигаретить), Морено ощерился шире широкого и почти прошипел:
- Какие же вы, женщины, законченные дуры. Господи… - друг мамы Либерти еще несколько минут тихонько смеялся, почесывая заросший черными волосами живот и елозя ногами по краю кровати....


Моллиган-младшая вернулась домой поздним вечером. День прошел как надо: без ЧП и без ругани, что редкость для позднепериодной Лизы. Девушка надеялась, что хоть сегодня, хоть сейчас сможет увидеть маму не в компании “того наглого смазливого ублюдка” Эммануэля, как в старые добрые. Но отрезвление, очищение разума от грёз, как всегда, невообразимо быстро содеялось, не дав повитать. Розовые стены сломались как карточный домик и невступно погубили все веры Либерти.
Одна и та же неприятная сцена, к которой никак не получалось привыкнуть, встречала девочку вновь и вновь, когда та заходила проведать: мама спит с обязательно неприятным, мужчиной, готовым пополнить копилку слабовольных эгоистов, и ему “как бы” с шумом чихать на достоинство.

Правда, услышав, как вошла дочь, не сразу, малость погодя, Селена снова пошла в туалет, а перед этим толкнула в бок любовника. Ей не нравилась вся эта ситуация, во многом из-за того, что Эммануэль вёл себя невообразимо идиотски. Хотя от него по-прежнему исходила надежда на хорошее будущее Лиз, а значит, его стоило терпеть…


…The Leon M. Goldstein High School for the Sciences.
В отличие от большинства учителей, одноклассни(ц)ов и всех, кого только можно повстречать в старшей школе Манхэттена, Джонатан Макдэйд оставался для Либерти темной лошадкой из-за неровных отношений. Его непредсказуемые, граничащие с безумием поступки, всегда находившиеся в центре внимания, побуждали к их немедленному разоблачению и манили девочку.
“Я хочу найти повод, чтоб в тебе разочароваться, чтобы не было причины сближаться” - она повторяла это (не вслух) всякий раз, когда видела его. Она не была в него влюблена по гланды. Теперь уже нет. Джонатан мог помочь ей самоутвердиться, и Лиза это чувствовала на уровне животного инстинкта, политично ниспровергая всех конкуренток.
Сегодня на улице, когда еще не начались уроки, а ученики только собирались расходиться по классам, мистер Макдэйд увидел Лизу без воодушевления. Как вчера, как позавчера, как поза-позавчера, мисс Моллиган всего сторонилась, боялась сказать лишнего и обезнадеживала взглядом. Джонатан приостановил её за локоть и спросил, но не смотря ей в лицо, видимо, опасаясь подхватить ту же убийственную мрачность. Его глаза устремлялись на ряд деревьев, стоящих на одинаковом расстоянии друг от друга, что лишний раз подчеркивало принципиальную цивилизованность школы и заставляло уважать это место.
- Скажите, что происходит? Я бы и сам мог догадаться, что все в порядке, да вот только
хочется получить подтверждение лично от вас… - проявив беспокойство, которое пока что не внушало, потому как являлось лишь наброском запланированного профессионально-практического пейзажа, напористый препод не остановился. Английская субтильность помогала ему в получении прощения, - Кстати, приношу вам свои извинения. Моё поведение ниже всякой критики и опозорило весь мужской род. Я поступил, как последняя сволочь, и сейчас мне важно знать, что вы думаете!

Пройдя с девушкой за угол с ревностным хранением правды от лишних ушей, Макдэйд выпрямил осанку и очень демонстрационно обозначил готовность выполнить любую из прихотей Либерти. Предчувствие, что та захочет воспользоваться случаем, прорезало в нём колею. Это была хорошая, славная эмоция. Но тут дело приняло неожиданный поворот и вместо типичных упреков, часто вылетающих из уст сверхчувствительных няш, обидок и шаблонных ругательств, Моллиган возблагодарила учителя:
- Нет, не смейте себя ни в чем обвинять! В ваших словах заключалась голая правда! Вы открыли мне глаза, объяснив, почему я такая несчастливая! И да, имейте в виду, моя мать та еще шлюха!

- И еще кое-что! Я сама перед вами жутко провинилась! Никакой закон вы не нарушаете, когда спите с… не важно! Вы видный, самостоятельный мужчина, заработавший статус недосягаемого кумира всех девочек Голдстайна! Простите мне мою крайнюю степень распущенности, своеволия, не сдерживаемого тупого произвола! Простите мне моё невежество, мою невежливость! Извините за разнузданность! - она могла окончательно успокоиться, только излив накопленную энергию, и не видела лучшего способа как поношение своей небезгрешной родни. Макдэйду было по-прежнему по боку, что у них там в бытовом пространстве с маманей. Его целью являлось поддержание рейтингов околопедофильных интриг со старшеклассницами, чтобы, так сказать, оставаться на слуху, не проводив бой. Чтобы это действовало в полную, а не кое-как, лукавец и актер с простецкими замашками продолжил морщить лоб при каждом крике, при каждой второсортной жалобе на жизнь.
В результате посчитав себя недостойной компании Джонатана, его понимания, его заботы, его притязаний, глупой, настырной девчонкой, Либерти прослезилась по старой традиции и убежала.

Макдэйд даже не посмотрел в её сторону…


Этим вечером ресторан Морено играл новыми красками. Селена словно вдохнула жизнь в его владельца, как только позвонила, как только Эммануэль услышал её голос и понял “вот мой второй шанс”. Сам бы мужчина никогда бы не дал воли мыслям, наивность которых очень смущала его. Вино помогало, доводя до зеленого змея. Слегка пузырящийся Москато д'Асти - очень нежный, очень женственный выбор, помогающий в заарканивании старых подруг.
- Мой сын прожил десять лет во Франции, пока я отбывал заключение. У близкого знакомого его матери компания, разрабатывающая программное обеспечение. За него глупышка и вышла, о чем я узнал, только освободившись. Меня лишили возможности видеться с ребенком, который вырос без меня. В общих чертах это был удар ниже пояса… - увлекаясь бокалом, опустошенным далеко не до дна, и случайно проливая по капле, Морено перебирал в уме темы. Выбирая наиболее захватывающее. Но с каждым разом у него получалось все хуже и хуже. Во-первых, Моллиган старшая была искушена историями такого рода, во-вторых, язык заплетался по пьяни, а хроника о жизненных осечках интересна лишь при наличии напыщенного слога, - Удар ниже пояса с последующей кастрацией. Хэх...
Рука ослабла, и заядлый рассказчик едва не выронил бокал. Селена спасла его брюки, поддержав, и сказала:
- Может, хватит на сегодня? Я понимаю, все проблемы отступают, достаточно выпить всего пару-тройку рюмок водки или коньяка. Но напиваться вдребезги, теряя голову… зачем это нам?
Эммануэль согласился. И даже привычка ничего не оставлять на потом не оказалась настолько властной над ним, чтобы он начал спорить:
- Собственно, почему бы и нет? Сядем в мою машину и поедем!

- А как же личный шофер? Ты разве можешь вести в таком состоянии?
- В каком? Я еще и не таким за руль садился. Тебе не нужно переживать за свою попку…


Тем временем Лиза томилась дома, в гостиной. Одна. Находилась в соответствующих условиях ради получения злости. Девушка с ногами уселась на диван, положив рядышком небольшую мягкую подушку, чтобы обеспечить себе подобие удобства. Завернулась в плед, а через несколько минут откинула его. На ней была невзрачная малиновая кофточка.
С потерей настроения пропадали и вкусы, такие, как, например, вкус в одежде.
Через минуту звук открывающейся двери пролетел мимо внимания, двухминутная перебранка в коридоре с полутакфирами-полуоскорблениями не превратила её обратно из статуи в живую. Только появление надутой матери в комнате для приёма гостей растормошило хмурую дочурку.
- Эмм, это платье меня не полнит? – спросила Селена, чьи мозги стали набекрень после трехчасового свидания и не функционировали даже в четверть силы.
Либерти сказала нарочно:
- Да ты просто жирная в нём… - слабый, удрученный, недоброжелательный и жалкий голос дочери чуть не разнес половину гостиной, едва не спровоцировал кровоизлияние.
Смирившись с вердиктом (хотя в душе Селена считала себя гораздо красивее, чем её оценили), хозяйка экстремально надула щеки, пригладила волосы, шеей покрутила и выдавила из себя несколько несложных предложений:
- Что ж, это возраст! Ничего не поделаешь. Все мы когда-нибудь состаримся! Правда?
Дочь прикрыла глаза, попыталась взять себя в руки, успокоиться. Ну, что за истерика, в самом-то деле? Она прекрасно знает, что в этом доме у неё нет, и не может быть ни врагов, ни недоброжелателей. А всё плохое ей привиделось, или в худшем случае приснилось… предаться обману, вселить в себя ложь у девочки так и не вышло.
- Куда ты снова собираешься идти? Ты пришла просто переодеться, потому что тебе вдруг твоё платье разонравилось и ты подумала, что дело не в твоей внешности, а в твоей одежде? – не говоря худого слова, но оставляя тон по-старому неудовлетворенным, Либерти предварительно гадала, какой вопрос из неё выйдет следующим.
Пафосная мать прикинулась, будто всё нормально и ничего тревожного не происходит. Голос Селены оставался на удивление спокойным и сдержанным:
- Еду в оперу!
- И зачем тебе туда? Вы же только что ввалились! Он пьян как обезьяна. Ты почти…
- Я иду туда с сестрой! А мой друг… ну, ты понимаешь, о ком я, побудет пока здесь, полежит в моей комнате. Ты же не будешь против присутствия мистера Морено? Этот человек оказывает нам огромную услугу. Если бы ты знала, на какие жертвы мне приходится идти… - любые объяснения Моллиган старшей воспринимались усталой от них девочкой, как гнилые отмазки, разговором в пользу бедных. Ей так хотелось крикнуть “хорош ломать комедию”, “спустись с небес”, “прекрати актерствовать, сука”, - Ты не предполагала, что это могло быть интересно нам обеим? Может, сходим вместе?

- Нет уж, спасибо… - мирно отказалась Либерти, однако, это не успокоило пробивную мамашу. Та всё еще не теряла надежд расположить её к себе, зажечь некогда остывшее доверие, и начала действовать со сверхштатной назойливостью.
- Почему? Гарантирую, ты получишь массу впечатлений, эмоций на целую неделю!
А если сумеешь проникнуться атмосферой ритуала, вкусишь дух древнегреческой трагедии, то обретешь взрывную мотивацию для покорения вершины музыкального искусства! Ну же, прекращай упрямиться. Улыбнись, если согласна пойти!
В ответ леди показала грациозную брезгливость и чуть не послала к чертям и театр, и её саму. Это крепко оскорбило Селену. Женщина-терминатор, когда-то подчинявшая себе все механизмы семьи, нынче ощущала себя чужой в родном доме, если не сказать чужеродной, будто ворвавшейся в какой-то другой мир и пытающейся грубыми методами диктовать незнакомой девчонке, как жить и откуда черпать вдохновение.
- Консервативные манеры утратили свой аляповатый блеск еще в предыдущем десятилетии, а ты до сих пор от них тащишься! Видимо, совсем отбилась от жизни. Тоже мне фанатка… знаю я таких!

- Но тебе же нравится классика! Что из того, что я сказала, могло тебя озлить?
- Я избирательна! И я никогда не признавалась в симпатии к оперному пению! Это твои домыслы, выдаваемые за правду! – в целях экспонирования воспаленного антагонизма между личными предпочтениями и музыкально-драматическим жанром, так обожаемым матерью, Лиза вскочила с дивана, пару раз припрыгнула и стукнула рукой по дверце холодильника, - Там, куда ты ходишь с левыми подружками, орут так сильно, что хочется вставить в уши наушники или, чего ужасней, взять и самой их переорать ДА ЗАТКНИТЕСЬ ВЫ УЖЕ, У МЕНЯ ГОЛОВА ОТ ВАС БОЛИТ! Надеюсь, доходчиво истолковала? – присмирев после вспышки эмоций, но не избавившись от раздражения, она обратно окунулась в диван.
Если бы кто-нибудь наблюдал сию сцену, то сразу бы отметил, что глобальная растрата внутренних ресурсов во имя сохранения личного бесстрастия и невозмутимости со стороны Селены – разъединственная причина столь продолжительной жизни мебели в комнате. В этот раз Моллиган младшая не приложила ни грамма усилий к тому, чтобы заморозить конфликт. Наперекор. Либерти, пытающаяся быть во всём самостоятельнее мамочки, распространяла по дому зловонные флюиды вражды и агрессии. С каждым разом их было все труднее выветривать!
- Солидарна. Бывают и неудачные походы. Всем не угодить, как говорится. Но ты уж слишком обобщаешь. К тому же я до сих пор помню твой восторг от зингшпилей Моцарта, хотя, казалось, прошло без малого одиннадцать лет…
Отвернувшись к стенке и поджав ноги под себя, вечно недовольная девчонка притворилась польщенной селеновскими выпадами. Будучи мастером по отпусканию бонмо, она начала пороть нечто, не относящееся к теме:
- Ах, да! Точно! Как же я могла забыть? Творчество развивает человека, открывает его душу, меняет мировоззрение! О, мои боги, опера - это же так охрененно, так здорово! Почему ты мне сразу не сказала? – но, разумеется, лишь для придачи и без того цирковой обстановке еще большего фарса, - Хотя мне вообще стоило все бросить, на все махнуть рукой и поселиться вместе с тобой в здании музыкального театра! Подумаешь, из-за меня погибли люди! Подумаешь, мне грозит привлечение к ответственности! Опера важнее…

После чреды длинных пререканий на престол вступила естественная тишь. Молчание венчалось на царство, и Либерти, подобно немке, приложила пальцы к губам. У неё насилу получилось заткнуться. Еще бы чуть-чуть и сердца обеих женщин разбились бы как тонкий фарфор. Предложения “Что с тобой?” и “Так, ничего”, затем “Почему ты меня тащишь в оперу?” и “Ладно-ладно, я не настаиваю. Могла бы просто сказать, нет, спасибо” пережили несколько долговременных пауз и не смогли нарушить, казалось бы, гармонический, размеренный каданс. Но девочке осатанело ханжеское безмолвствие. Дрязги и безладица незаметно стали её частью.

- Я сказала, что хотела бы провести оставшееся время до сна в своём родном доме, где у меня есть право находиться, сколько мне вздумается! А потом ты начала пытаться разглядеть во мне маленькую девочку, рассказывая о временах, когда я еще толком не прощупала почву и, соответственно, не знала, что за претенциозное дерьмо эта твоя опера! Поверь, у меня весьма убедительный опыт репрезентации хорошего родителя и хорошенькой себя, чтобы действовать отдельно. Когда я отвечаю, ты бросаешься спорить. О чем это говорит? Тебя… не устраивает правда! Лишь бы оставить последнее слово! Ну, так оставляй на здоровье! Только от меня отвяжись!!!
Грамотно проанализировав букет претензий дочери, еле помещавшийся в ноющую голову, миссис Моллиган сделала вздох, как при испуге. Полный факап становился все неизбежнее. И щемящее предположение о несуществовании клея для склеивания столь больших ваз подтвердилось на девяносто восемь процентов из ста. Положение мог спасти лишь инсайт одной из сторон.
- Неловкие высказывания во время неловких ситуаций – норма коммуникации, дорогуша! Уж извини, что я не робот! На самом деле меня и саму эпизодически тянет посмеяться со всей той глупости, которую мы часто изрыгаем. Я осознаю, что слишком часто косячила, что во многом сама виновата. Я вела дурной образ жизни, неправильно воспитывала дочь, то есть, тебя. Но разве ты не замечаешь? Я иду по пути исправления. Может, не очень быстрыми шагами, может, ограниченным темпом в силу возраста, но всё же иду!
Инсайта таки не случилось. Либ упёрлась рогом и не хотела давать маминым трудам над собой ни одного шанса на доминирование из неубедительной пустышки во что-то материальное, из словоизвержения в плод результативности. И оттого её реакция оказалась особенно обидной:
- Мне неинтересно. Ты говоришь с деревом…

- Прости, я, наверное, так и не отучилась давать пустых обещаний… - на миг Селена приковала внимание к окну. Использование девочкой подобной непростой ситуации для расчетливой мести было ясно как день. Но вечно так продолжаться не могло, и теперь настала её очередь блеснуть характером и чуть-чуть попылить, - Да почему, в конце концов, тебя выводит из себя абсолютно все, что я говорю и что делаю? Сколько еще, интересно, продлится это намеренное и повторяющееся из раза в раз издевательство?
Из-за приступа неожиданной материнской отваги, прогромыхавшей точно чудовищный электрозаряд, комнатная бестия взъярилась пуще прежнего и раскрыла новые грани моветона.
- Господи, боже! Ни черта меня не выводит! Я просто сижу! Что докопалась?

- Please, представь себя на моем месте, спроси у меня что-нибудь, а я тебе отвечу, как ты мне отвечаешь. Потом расцени, насколько адекватно ты выглядишь в общении. И я до тебя вообще-то не докапывалась! Я уже два или даже три раза спросила, в чем дело? Что с тобой не так? Разве так сложно засунуть свою гордость куда подальше, поразмыслить над формулировкой и выложить все как на духу, но без обкладывания меня всевозможными дрянными жаргонизмами?

Согласившись придать своему имморальному образу действий некий контур, чтобы в заключении рассеять все враки об ужасной, зазнавшейся Либерти, дочь подошла к столику и налила себе полный стакан минеральной воды. Если первый глоток ударил в нос и щипнул за развязанный язык, второй уже был куда привычнее, то остальное проникло внутрь Моллиган без всяких оттяжек. Покончив с минералкой, виновница сего торжества скрестила руки, сформировала некий барьер и теперь ей наконец-то удастся получить то, ради чего был разведен весь этот сыр-бор/бор сыр.
- Ладно. Хочешь узнать, что разорганизовывает меня, почему я не могу ощущать уют в собственном доме и чего бы мне хотелось изменить при первой же возможности? Мне не нравится половина привезенной тобой мебели, отстойной мебели! Это лютый трэш, я считаю! Мне не по кайфу подобный голяк! Еще бы я сократила число посещений, скажем, до нуля! Это касается всех твоих подруг! И тот факт, что ты спишь с бывшим уголовником, объясняя это тем, что мой папа тоже не всегда был тебе верен, наталкивает на мысль о том, что мы с тобой настолько разные, что нам лучше не сосуществовать в одном пространстве!
- Я связалась с ним только лишь из-за того, что не видела иного способа усмирить пыл нашей правовой системы – ответила Селена, уловив основную мысль собеседницы, - Эммануэль Морено вызвался помочь нам. У него достаточно связей в органах, как государственной власти, так и полиции, чтобы… - но не смогла договорить.
Либерти все очень быстро раскусила. Все очень быстро поняла. Радости не прибавилось нисколько, а злость никуда не улетучилась. Большинство слов вылетали плевками в душу матери.
- Так ты используешь тот трагический случай, то ужасное стечение обстоятельств, то ЧП, чтобы… - девочка тоже не закончила.

Вдруг с лестницы спустился маменькин любовник. Еще сонный, не до конца отрезвевший, мужчина измерил глазами крикуней и произнес с язвительной, глупой насмешкой:
- Оу, соревнование по мерянию письками среди жительниц Манхэттена, да еще и переплетенных родственными связями? Теперь я видел всё…
Обе женщины закричали в синхрон:
- ЗАТКНИСЬ!

Мирный, уживчивый Эммануэль выставил ладони вперед:
- Ладно… - и побрел назад в спальную.

Утомившись выяснять отношения, Лиза повторила поступок нежелательного гостя и ушла к себе. Не успела ученица нью-йоркского Голдстайна наскорбеться о несовершенстве мира, где всё призывает к мятежу и заставляет двигаться напролом, сметая все преграды на своем пути, тем более, в тех случаях, когда этой преградой могут оказаться близкие, как ей резко наскучило “геройствовать”, как задравший быт вернулся в привычную стезю упадка и разрухи.


За годы существования манхэттенского оперного театра на его сцене было поставлено более сотни спектаклей. Даже постоянные посетители, не сильно углублявшиеся в историю, чувствуют его эстетическую значимость. Для этого не нужны ни статьи, ни учебники. Яркий пример - Селена Моллиган, которая никогда не тратила время на сайты, где в подробностях рассказывалось о зарождении американского театрального бизнеса, но это ей и не нужно. Здешний “климат” доносил до души столько, сколько не донесли бы и тысячи слов. И сегодня Селена пошла без подруги. Ей хотелось посидеть в одиночестве, разобраться в личных демонах, понять, что движет дочерью во время её срывов. А чьё-то присутствие рядом только бы мешало…
“Я невыразимо благодарна судьбе за то, что мы всё еще вместе, несмотря на всю ругань. Я помню, как я жутко нервничала, когда ты только родилась. Я ожидала увидеть простого человека, а получила истинного ангела! Когда ты впервые повернулась ко мне и посмотрела на меня, у меня перехватило дыхание, сердце замерло, коленки подкосились, и в груди возникла неестественная теплота, сравнимая с жаром. Я утонула в небесном взгляде самых прекрасных в мире глаз. За нашу короткую первую встречу я поняла, что она не будет последней и обрадовалась. Идя рядом с тобой и разговаривая о всякой ерунде, я ощущала, как мое сердце наполняется радостью, а по всему телу разливается сладкая истома” – думая о том, что совмещало светлынь с сумраком, Селена сама улучшала представление. Театр становился ощутимо ярче и живее, когда зрители пытались с помощью него дифференцировать и стабилизировать личный внутренний мир и побороть страх сотрудничества воли с инстинктными желаниями, такими, как наведение порядка в семье.


…Пока возлюбленная успокаивалась, мистер Морено лежал в кровати и бил кулачками в подушку. У него не получалось заснуть снова. Мужчину переполняли не самые добрые, безрассветные эмоции. Гневящие, доводящие до белого каления! Как показали итоги, всё закончилось очень предсказуемо - Морено не выдержал столь продолжительной борьбы с самим собой и сдался. Быстренько одевшись во всё, что лежало на полу, он трижды чертыхнулся вслух и еще раз пять сделал это в мыслях. Затем беззвучно покинул чужой дом…

Либерти, чей мирок располагался в совсем другой сторонке, даже не услышала, как свалил мамин хахаль. Считая, что у нее есть право на все, в том числе и на кое-что личное, девушка встала с кровати, включила компьютер и проверила свой аккаунт в Facebook. Ей нужно было знать, что она до сих пор королева, а для этого требовались номер сотового Джонни Макдэйда и капля женской уверенности. К неоспоримому везению девчонки, телефон препода висел на самом видном месте, и Лиза тотчас набрала указанный в статусе номер.
Из трубки тут же послышалось громкое:
- Але! – с двумя повторами, - Але! Але! Говорите!
Барышня промолчала c минуту, прежде чем осмелеть. Три глубоких вздоха перемешали винегрет из брожений и настроили на нужную волну.
- Здравствуйте-здравствуйте! Что за шум на фоне? Вы, случайно, сейчас не за рулем?

Из трубки:
- Да, всё верно, еду на свою работу, в вашу школу. А как вы узнали мой номер? Неужто лазали на моей страничке?
- Да! – моментально призналась шалунья и вновь улеглась в кровать, закрывшись одеялом до пояса, - Мне стало скучновато. Самоназначенный домашний арест - дело тонкое, имеющее ряд неприятных нюансов. Вот я и подумала, а не позвонить ли мне самому перспективному ловеласу Манхэттена!

Из трубки:
- Вообще-то это я должен лебезить перед вами, ибо никто никого столь быстро ещё не прощал, как простили меня! Но нет, почему-то именно вы начинаете мне льстить! Здорово и необычно! Так что вы конкретно хотели? Чтобы я всё бросил и составил вам компанию, Либерти? Я бы с преогромной радостью примчался к вам, но…
Зная большинство способов уламывания, Моллиган не отчаялась, когда донеслись первые признаки отказа. Видимо, уже приноровилась и не испытывала трудностей в освоении социальных ролей)))
- Похоже, в погоне за модой я подрастеряла скромность и застенчивость, которые выделяли бы меня среди толпы ваших фавориток. Не хочу, чтобы это стало преградой. Но, возможно, вы согласитесь зайти ко мне в гости в течение часа, не так ли? И, собрав в кулак остатки своего презрения, захотите лишить меня девственности?


Предложение, озвученное Лизой, казалось, вобравшее в себя все оттенки девичьей непристойности, едва непоспособствовало возникновению очередного ДТП. Джонатан, который прежде ни от кого не шандарахался (разве что от пьяных, психованных вдов), к такому точно готов не был. Держащие руль ладони вспотели, короткая шевелюра встала дыбом. В глазах зарябило и ощутимо зазвенело в ушах. Затем тяжесть и звон исчезли. Водителя немного отпустило…
- Либерти, это что сейчас было? Шутка? Но сегодня ведь не первое апреля!
В трубе:
- Нет, я на полном серьезе.
- Правда? А почему именно я и почему обязательно сейчас?


…Меж тем девушка уже принарядилась, взяв мамино черное платье с открытыми плечами и спинкой из маминого шкафа. Привычка засматриваться на свое отражение в зеркале закрепилась за ней с самых недавних времен. Не в отсутствие потенциальных кавалеров, как у большинства её сверстниц, а в предвосхищении встречи с одним из таких.
- Да вот, устала ходить в девках, хочется поскорее выйти из списка интактных мышек Голдстайна. К тому же факт сексуальной связи с вами поможет мне научиться задирать нос перед одноклассницами. Это должно помочь мне пережить плохой период. А лучшего кандидата на разрушителя невинности Лизы Моллиган не найти во всём городе…
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- Значит, вздумали воспользоваться моей репутацией для налаживания отношений внутри семьи, Либерти? Что ж, это дерзко и целесообразно для кисы ваших лет. Но с чего мне верить, что я вам понравился? Вдруг вы на самом деле задумали мне отомстить и хотите выставить меня педофилом, чтобы привлечь к ответственности, или что у вас там на уме? Либерти!
Почувствовав растущие мужские сомнения, собеседница резко перешла от веселого гривуазного тона к тону серьезно-жесткому и фактически поставила учителя в тупик:
- Привлечь к ответственности? А вы эскапист, ОднакО! Но вообще-то я надеялась, что вы не из трусливых, и ни за что не упустите возможности снова самоутвердиться, переспав с очередной почитательницей цикла ваших исторических лекций!


…Джонатан остановил машину на обочине, задрал голову назад и словно прилип спиной к кожаному креслу. Самооценка поднялась вместе с членом, упорно пробивавшимся сквозь серые джинсы. Блуждание пальцев по подбородку обостряло ощущение собственной личности, превращая уважение к себе в нечто трансцендентное.
- Твой адрес записан в журнале. Но я не могу помнить всё. Продиктуй, если нетрудно…
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
(Либ называет улицу и номер дома)
- O’кей. Жди звоночка в дверь в течение часа.
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- Вы, правда, приедете?
Макдэйд:
- Если обещал, значит, приеду…
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- СУПЕР!!!


…☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- И всё-таки я не могу понять, почему именно я удостоился подобной чести! При желании ты бы могла найти парня куда лучше меня и отрываться с ним, сколько тебе влезет. Но нет, тебе понадобился человек, которому по большому счету плевать, с кем расслабляться. Я ничего плохого сказать не хочу, но твой выбор как минимум странен. Подумай об этом, Либерти. Ты всё еще можешь отказаться...
Сколько бы Макдэйд не отговаривал из-за логичных подозрений, Моллиган оставалась тверда и непреклонна. Видимо, решила примерить на себя упомянутый Джоном образ фам фаталь и немножечко съехала с катушек.
- Знаете, я уже раз двадцать всё обдумала. Встречаемся в моём доме на втором этаже. Дверь будет открыта. Поднимаетесь вверх по лестнице, сворачиваете направо, видите перед собой одинарную деревянную дверь с уменьшительной формой моего имени в виде надписи Лиза и заходите… - на мгновение убрав трубку от уха, девочка с интересом осмотрела собственную комнату и отметила для себя кучу недостатков, от которых желательно избавиться до появления сказочного принца, - Ну, так что…?
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- Что значит что? Готовь могилу для девственности.
На такой однозначный ответ Моллиган как раз и рассчитывала. Мама с Эммануэлем по ветхой традиции отправились заливать их общее “горе” вином, брат сообщил о том, что задержится в школе, а это значит, дом несколько часов пробудет в абсолютном распоряжении Лизы, несколько часов никто не будет мешать ей чувствовать себя на вершине горы без страха скатиться с неё.

Пятнадцатая страничка в личном дневнике Либерти:
“Самодостаточная женщина любит себя такой, какой её создал всевышний. Конечно, она может стремиться к идеалу, это никому не запрещено. Но это вовсе не значит, что она будет стесняться себя и комплексовать по пустякам. Если самодостаточной женщине, например, приспичит подкорректировать фигуру к пляжному сезону, она будет делать все, чтобы похудеть или, наоборот, набирать вес. И при этом она ни за что на свете не станет критиковать себя за медленные или сверхмедленные результаты, а будет, наоборот, нахваливать за каждое крохотное второсортное достижение, а когда добьется желаемого, будет кичиться успехами весь оставшийся год, пока снова не испортит фигуру.
Любовь к себе, доведенная до эгоизма, до абсурда - двигатель прогресса, как бы оправдательно это не звучало. Увы, не все в Манхэттене готовы признать эту истину, однако, слабость трусих возвышает тех, кто ничего не боится. Раньше я вечно все отрицала, довольствуясь статусом белой вороны. А теперь вот стараюсь измениться. Разумеется, мне пока далеко до красоток вамп-класса. Не последнюю роль играет и чересчур простая внешность. Но я всегда могу через себя перепрыгнуть, сыграть столько ролей, сколько не предлагают актрисам. При таких запросах не нужно требовать от бога чего-то невозможного, трудиться сверх меры и изничтожать тело разношерстным тюнингом. Нужно уметь идти на жертвы, заставлять жертвовать других ради тебя, позиционироваться вперекор представлениям нравственности. Тогда жизнь закипит и наполнится крутыми авантюрами”

Когда Моллиган в чем-то сомневалась, как, к примеру, сейчас, она читала свои старые записи. Во многих случаях её это животворило, вносило свежую струю и растворяло малейшие сомнения. Причина целительного воздействия этих текстов на настроение Лизы заключалась не в их содержании, а в том, что эти пользоносные советы на все случаи жизни были написаны непосредственно ею. “Каждый из нас дорожит родными идеями”.


…Перед тем, как постучаться в нужную дверь, Джонни Макдэйд перекрестился. На всякий пожарный. Сохраняя лицо в достаточной степени мужественным, гость смог выговорить лишь самое банальное:
- Открывайте. Это я!
Девочка заставила хозяина самого просторного кабинета во всей школе изрядно понервничать. Она четыре минуты бездействовала, не отзываясь на звуки за дверью, и удосужилась подойти только тогда, когда причудливый учитель пригрозил немедленным уходом.
- Да я так просто… не обращайте внимания. Я ещё та чёрная кошечка. Если дорогу перейду - никакое тьфу-тьфу не поможет. Проходите…
Живенький и энергичный, Джонатан с порога выдвинул актуальную для их планов идею, которая могла существенно, если не полностью, смягчить обстановку, скрасить прелюдию.
- Послушайте, раз уж мы собрались слиться в экстазе, давайте перескочим на ты. Так наше общение будет протекать легче и приятней. Постельный серфинг отнимет у вас массу сил, гарантирую… - минутой позже он рассказал, как солгал школьному руководству и тем самым выбил себе билет на свободные двадцать четыре часа. Лизу умилило такое объяснение.
- У меня данная мысль давно стояла в очереди. Так что теперь только на ты! Садись пока на диванчик, а я смотаюсь за выпивкой! Всё чего я хотела, это немного поднажраться! Но бухать в одиночку не совсем соответствует правилам хорошего тона, поэтому я и ждала тебя, чтобы мы вместе открыли бутылку!

Выпученные глаза Макдэйда, какие можно заметить лишь у соблазненных, у крайне озабоченных, разоблачали его потайные измыслы:
- Не откажусь освежить горло шампанским!
Либерти скоромно улыбнулась, вспомнив однажды сказанную налакавшейся матерью фразу про скорый уход мужиков с поводка и их быстрое возвращение в будку:
- Вот и отлично! Посиди минуточку тут! Я сейчас…
Когда успешная приманщица исчезла в коридоре, гость расслабился всеми частями и точь-в-точь повторил мысль, недавно произнесенную Эммануэлем Морено:
- Какие же вы, женщины, законченные дуры… - хоть и без “господи”.
“Как же вы меня все очень веселите…”


Истинной целью отлучки Лизы была, отнюдь, не только внезапно проснувшаяся жажда алкоголя. Девочка прислонилась горячим от волнений лбом к дверце холодильника, и простояла в такой позе несколько трудных минут. Назвав себя конченной, распущенной сукой, беспутницей, бесящейся от перемен в настроении и завидующей наконец-то налаженной личной жизни матери, Моллиган еле заставилась залезть в прохладное нутро агрегата и вытащить чертову бутылку.
Игристое белое виноградное вино, насыщенное углекислым газом в результате вторичного брожения, так и просилось, чтобы его наконец-то попробовали. Шампанское пробыло без внимания несколько недель со дня покупки, и всё из-за забывчивости Селены, предпочитавшей в последнее время пить лишь в обществе бывшего.

Откинув едкие предубеждения и навязчивое мнение извне о превратности свободных отношений, Либерти переборола гипертревогу, ушла из гостиной и вернулась к Джонатану.


…В то самое время препод изучал “королевские покои” девчонки, копался в детских рисунках, листал дневники, считая количество вырванных страниц. Из выводов “вылуплялись” силлогизмы и даже энтимемы, впечатления смешивались, оставляя гулкое созвучие, будто это был не дом, где жили люди, а настоящая гниза, музей, сосуд, содержащий всё, что когда-либо происходило в душе Либерти.
Как только владелица всех этих накоплений зашла с бутылью шампанского, плотно прижатой к груди, и пачкой презервативов, откопанных в ящике стола комнаты левее, Макдэйд указал пальцем на осенний календарь с изображением Водяной Нимфы – сногсшибательной супергероини, помогавшей ночному мстителю и летучему пришельцу в защите ньюйоркцев от злого чудовища.
- Надо же, ты её фанатка? Ох уж не думал…
Лиза сразу созналась. Ей нечего было скрывать:
- Я всегда стремилась к тому, чего никогда не смогла бы достичь, как бы ни пыталась. Она - просто чудо. Богиня! Я хотела бы стать такой же хотя бы на четверть…
Джонатан поймал нужный момент и вовремя не поскупился на фантастические комплименты для девушки. Вот что такое – быть ловеласом.
- Не опускай руки, еще наверстаешь. Главное, всегда идти к цели. Я и сам в большом восторге от этих суперлюдей. У нас появились ангелы-хранители…

За исключением календаря, Макдэйд обнаружил целый альбом, посвященный благородной пришелице. Героиня предстала перед ним в разных позах. Какая-то ей шла, какая-то - не больно...







…Либерти отключила мобильный, закрыла занавески, оставив только крохотную щелку для придания обстановке некоторой метафоричности: в комнате теперь будет совсем мало света, как и в её жизни. Когда Джон уже наполовину разделся (осталось оголить нижнюю часть тела), его спокойно попросили не спешить. Зная толк в сексе, молодой человек, впрочем, сам заканючил дать ему несколько минут на подготовку, мол, нужно дождаться, пока у него встанет, иначе ничего не получится.
Знаменательные события редко заставляли Лизу нервничать. Сегодняшний день – одно из редких исключений. Трудно воспринимать текущее положение дел как точно положительное, когда боишься самого ощущения до звона натянутых нитей.

- Ну, ты готов? – сняв с себя бюстгальтер и подставив узенькому солнечному лучику небольшую упругую грудь, девушка обняла мужчину, чем помогла ему побыстрее возбудиться.
- Кажется, да…

- По моему мнению, мы напрасно открыли шампанское…
- Почему же? Мы выпили для усиления храбрости…

…Находясь “под учителем”, ученица вспоминала, как ещё во времена второго класса баловалась пранком и водила за нос диспетчерские службы. Ей постоянно требовалась такая сублимация, некое психологическое возмещение, иначе все вокруг сходили с ума. Довольно-таки вялые попытки быть конформной проваливались одна за другой. И как-то раз маленькая Либерти заплакала, когда представила, что никогда не сможет исправиться. В тот самый час, в тот самый миг её отец подошел к ней и утешил её, рассказав сказку собственного сочинения. Сказку о Мертвой Королеве - о девочке, чьи поведенческие проблемы были сильно схожи с проблемами Либерти:
Мертвая Королева совершала дурные поступки, позже жалея о них…

- Сейчас потерпи. Тебе будет немного больно. Это всегда так, когда в первый раз… - поднятый член, давно ждавший, чтоб им воспользовались, пластично ворвался в отдел репродуктивной системы. “Анданте”. Либ застонала, а потом приняла пенис на всю его всевластную длину. Дефлорация далась мучительнее, чем она ожидала, и никакие предупреждения Джонатана не помогли. Сакральный акт основательно вымотал обоих. Из-за пресловутой экспромтности девушки и стараний молодого человека усидеть сразу на двух стульях: не распаковывать средство контрацепции для большего кайфа, но и не допустить попадания спермы, удовольствие едва не вылилось в сущую пытку. Зато то, что последовало по прошествии спряженного с хлопотами вводного этапа, стоило любых истрачиваний, любых изведений: сластолюбиво и распутно Моллиган взяла партнера за голову и хорошенько простимулировала на немедленное, безотговорочное угождение её несосветимым, чокнутым взыграниям.
…Макдэйд не мог похвастаться надлежащим опытом, ибо никогда не облизывал киску и анус. Хоть Макдэйд и пообещал понатужиться, лишь бы впредь не слышать ни обвинений в педофилии, ни слабых намеков, его так раздражало, что многие смотрели на его романы с ученицами через призму фантомного закона. Никто не пытался понять, о чем он думает, все сразу же создали себе ложный зрак, начав судить препода по собственной лжи, никто не интересовался его личным мнением. “Это не он педофил, это они идиоты, это не он совершает преступление, заводя знакомство с новой симпатяжкой, это они переходят черту допустимого, подавая ужасный пример грядущим векам”.

Джонатан опустился далеко-далеко вниз, и подарил партнерше максимум услады. Либерти ахнула от дрянного восторга и развела ноги как можно шире, а его непарный вырост - игрушка на вершине блаженства - скользил вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и вниз… экспедируя миорелаксацию, аннулируя волю. Парализованной тем самым восторгом, ей хотелось поблагодарить его словесно. Но язык прилип к гортани и не работал, как и любая “деталь” её тела. Это благовремение не для разговора, не для устного выражения банальных лейтмотивов, а для артиллерии…
Желая отплатить “противнику” абсолютно идентичной монетой, девушка несколько отошла от дурмана и по-солдатски ринулась в бой.


…Ресторан Морено сегодня находился в грустях вместе с владельцем. Заведение регулярно менялось, подстраиваясь под Эммануэля. Селене удалось всё это ощутить, всосать дистимию, всосать грусть, просидев всего три минуты. Друг не сразу отреагировал на просьбу поделиться с ней своими мыслями. Между потерей настроения и его частичным, неполным восстановлением прошел определенный промежуток. Мужчина занялся поисками выхода из тупика, в котором оказался не в последнюю очередь благодаря встрече с Моллиган, и в какой-то степени ему не хватало той прежней свободы.
- Не берись осуждать, хотя у тебя есть такое право. Вчера вечером я ушел, не позвонив, не потому что обиделся. Обижаться мне, по сути, не на что. Просто неотрывно смотреть на голый фундамент, зная, что при ином стечении можно было бы построить целый дом, трудно, если ты живой и можешь что-то чувствовать. Тебе так не кажется? – Морено, целиком ушедший в размышления, увязший в смолистой темноте, в паутине, сентиментальничал и извергал из себя поток красивых афоризмов. Невежественно составленные в уме претензии к Селене боялись вылезти наружу, обязывая его держаться некоторой таинственности, секретности, чтобы не испортить их новую встречу, которая в любой миг могла оказаться последней.
- Жить, вечно сожалея, сможет каждый. Это чертовски нетрудно. А вот начать двигаться вперед, освободившись от препятствующих факторов… не каждому по силам! – женщина выразила основную проблему, занимавшую ум любовника, с особым колоритом.
- Учитывая, что тот единственный препятствующий фактор - это ты, я решительно не хочу от него избавляться… - состоявшаяся беседа по душам не то чтобы прибавила Эммануэлю оптимизма. Беседа пробудила в нём охотничий инстинкт, касающийся поедания мороженого, вызвала эдакий кураж, наигранную смелость.

Через минуты две на столе уже стояли две порции развесного пломбира, залитого сладостным сиропом и обсыпанного шоколадной крошкой. Не дожидаясь, когда подруга съест хотя бы ложечку, попробует и восхитится, ухажер уже вытирал губы салфеткой, потому что успел сожрать примерно четверть. Гурманство, которым тот сильно хвастался, относилось исключительно к десерту. Простая еда, вне зависимости от ценника, и приблизительного не вызывала такого интереса.
- Почему ты мне не звонил? Я уверена, ты бы не позвонил мне никогда… - спросила Селена, пребывая при трапезе.
- Твоя уверенность тебя никогда не подводила. Я бы... не решился мучить труп собаки, поскольку ни за что не поверил бы, что ты хотела бы видеть меня возле себя и рядом с Лизой. А навязываться, стучаться в дверь, закрытую на несколько замков… это не про меня, извини.

Пока старые знакомцы ворковали, используя свое право на забвение, на иммерсию,
за широким окном полились-заискрились полноводные струи начинающегося ливня, и целая кучка гуляк-неудачников начала искать козырьки и какие-либо другие укрытия, чтобы не промокнуть.
Единственные посетители ресторана сидели с притупленными едальниками, не замечая, что творится вокруг. Не видя ни дождя, ни людей. Очевидно, для них мир прекращал своё существование, сужался до размеров зала. Всё обретало непогрешимую, безукоризненную, слаженность, начиная от улыбки на лице Эммануэля, который никогда прежде не чувствовал такую осовелость и был счастливей мертвого, заканчивая абсолютным порядком на столах, блестящим, вылизанным полом и потолком с зеркальной отражающей поверхностью.
- У нас все получится. Даже не смей сомневаться. Мы поможем Либерти. Ни одна система, преследующая личные интересы, не станет брать на себя ответственность, такую, как заключение несовершеннолетней девчонки из-за ерунды… - стараясь успокоить дрожь в руках Селены, сильно взволнованной судьбой родной дочери, мужчина по-джентльменски, перебирая в серой массе приемы обольщения, протянул ей парочку салфеток, - Вариант неудачи исключается…
Вытерев не только губы, но и раздувшиеся щеки, по которым недавно бегали слезы, Моллиган преисполнилась дивной признательностью и не вслух подчеркнула, как сильно ей повезло найти номер друга. А ведь этих цифр могло не оказаться под рукой…
- Спасибо… большое спасибо тебе за поддержку. Ты так добр и снисходителен ко мне, что в упор не замечаешь моих недостатков, что прощаешь мне все…
Небо потемнело, нахмурилось из-за появления туч… Нет. Оно слилось с настроением тех, кто сидел в ресторане. Погода меняется лишь в соответствии с изменениями в людях. За редким исключением происходит обратное – люди становятся похожими на текущую погоду. Так сплетено бытование…


…Слова “я пойду” прозвучали значительно позже, чем того ожидала утоленная, пресыщенная Либерти, благодарная учителю за горячий визит. Два или три часа прошли незаметно. Поваляться с ним еще ой как хотелось. Правда, Макдэйд, для которого секс с молоденькими девушками, входил в список будничных обыденностей и оттого не воспринимался как праздничная дата, с холодком отнесся к трудноразборчивым просьбам и деликатным потягиваниям Моллиган, не проявив должного внимания и проигнорировав пару альковных недомолвок тире намеков на чувства.
- Никому ни слова, ясно? То, что между нами произошло, мне в принципе понравилось. Было прикольно, не спорю! Но я не хочу, чтобы об этом кто-то узнал!

Джонатан по-быстрому оделся и удалился прочь из комнаты, даже не сказав скромное “прощай”, оставив Лизу наедине с бурей разногласий. Нечто, перекликающееся с любовью, сходственное с эмоцией самоотверженной, сердечной привязанности, но не дотягивающее ни до того, ни до другого, нанесло тяжелый удар в грудь, украло весь воздух и заставило беспокойно забегать по дому. Эта “эмоция” игралась с девочкой как кукловод с марионеткой.
Отвлечься от подозрений Макдэйда в скорейшем предательстве, от подозрений себя в какой-нибудь оплошливой схеме, Лизе помогла родная память - запас хранящихся в сознании впечатлений, в её случае больше пессимистических, замогильных…
“Я должна перестать думать о чертовой себе и наконец-то вспомнить о людях, пострадавших из-за моего безрассудства. Мне пора перестать иметь неверное мнение, обманываться, идти по ложному пути, принимать черное за белое.
Пора повзрослеть по-настоящему. Повзрослеть для себя, а не для того, чтобы причинять боль своей маме или как-то ей по-гнусному мстить.

Либерти, у тебя все получится. Только дай себе шанс. Себе, твоим близким и тем, к кому завтра намылилась пойти. Если там тебя не примут, если там ты получишь выговор, наслышишься гадостей в собственный адрес, помни одно и не забывай: негативное мнение других о нашей жизни не должно становиться препятствием, особенно если мы делаем что-то хорошее, что-то очень правильное, что-то такое, что делал бы любой, имея совесть…”


Воутрие Либерти рано встала и рано позавтракала. Увидев записку на столе с маминым предупреждением, что она вернется домой только к вечеру, девочка ощутила необходимую свободу и покинула дом налегке. Манхэттен встретил ее, будучи свежим после дождя, полным сил, поздоровевшим. Традиционное желтое такси Нью-Йорка подъехало к самому дому, и Лиза без лишних разговоров запрыгнула на заднее сиденье.

К счастью, копы оказалась лояльнее, снисходительнее и дружнее, чем несколько развеяли опаску. Либерти приняли у себя шериф с детективом. Пока старшеклассница выпила полчашки предложенного кофе, работники правоохранительных органов уже смогли конструктивно обмозговать и подготовить все вопросы. Первое, о чем предупредили подготовленную Лизу, было наказуемостью распространения заведомо ложных сведений. Девушка согласительно кивнула и пообещала ничего не утаивать. Впрочем, ни шериф, ни детектив нисколько не сомневались в её честности. Предупреждать - их обязанность.
Детектив аккуратно подровнял листы на столе, сложил папки в высокую стопку и спокойно начал допрашивать.
- Так, мисс, судя по противоречивым данным очевидцев, некоторые из которых, видимо, лгут следствию из жалости к вам, вы толкнули под машину женщину с ребенком либо нарочно, либо случайно.

Девочка, вроде бы, ни к кому не обращаясь и глядя в боковое окошко машины, всю поездку ощущала присутствие чего-то нематериального. Такси направлялось по адресу полицейского участка. Зная риски и чувствуя абсурдность своей заключительной затеи, до претворения в жизнь которой оставалась всего парочка улиц, Либерти не поколебалась, как и её вера в высший суд даже по отношению к себе грешной…


- Мне нужен детектив Хорс. Могу ли я с ним побеседовать? – она так сильно спешила, что напрочь забыла все манеры общения и приветствия. Толстый чернокожий офицер перекинулся парой слов с худым белым офицером, наградив того чем-то наподобие недружелюбного оскала, затем повернулся к беспокойной вопроснице.
- Леди, вас предки не учили здороваться? – возможно, это было единственное релевантное замечание, сделанное им за весь день.
- Ой, простите! Просто я встала не совсем с той ноги… - моментально исправилась Лиза, - Ну, так что, детектив Хорс тут, или он все-таки отсутствует на своем рабочем месте, и мне было бы лучше приехать немного попозднее?
Опасения причудливой гостьи, девочки с, вероятно, самой элегантной ранней сединой на всём Восточном Побережье, подтвердились, но подтвердились лишь наполовину: господин, которым интересовалась молодая гостья, никуда не выезжал и в данный момент находится в здании, но был по уши занят и сможет уделить ей чуточку внимания только через пару часов. Со слов полицейских детективы не любят общаться с бестактными школьницами. Правда, это было сказано специально и не несло чего-то принципиально неопровержимого.

“Что ж, буду ждать. Ничего другого мне не остается, ведь мой уход будет означать превращение попытки загладить вину в пустой и ничего не значащий жест. А это худшее, что может случиться” – присев отдохнуть на первый увиденный стульчик, Либерти сняла старые кожаные перчатки и положила их рядом. Чернокожий полисмен получше оглядел красотульку, особенно личико, нежное, как ванильный крем, и противно улыбнулся. Девочка вытерпела, ибо не в первой. Но чувство омерзения теперь будет преследовать её до самого окончания еще не начавшейся беседы с детективом, если таковая вообще состоится и в последнюю минуту Хорс не умчится по каким-то “сказочным делам”. Тогда это будет капец как хреново…

Но к её лютейшему везению, долго ждать не пришлось, и сотрудники полиции поспешили поделиться с ней относительно радужной вестью:
- Эй, вам повезло, леди! Детектив освободился раньше, чем планировал!
Хоть еще и не время делать выводы, одно можно сказать наверняка - участок принес гибридные импрессии. Что-то в этом месте радовало Лизу, а что-то откровенно удручало.
Так что нельзя было не выявить господство дисгармоничных взаимосвязей, а количество движущих сил процесса отвлечения внимания леди от главного не поддавалось считанию.
- Спасибо. Где мне с ним можно поговорить по поводу…

Девочка принялась выискивать глазами кого-то, кто мог бы отвести её к детективу. Поскольку оповестившие её копы тут же испарились, первый этаж здания показался пустым. Благо, это состояние смутности, когда незнание захлестывает разум, продлилось считанные миги и мистер Хорн, уважаемый и долгожданный в данной ситуации, сам дал знать о своем присутствии противным выкуренным хрипом.
- А, это та, кого я лично допрашивал! Пха-ха! Вы должны были вернуться намного раньше, мисс, но вас, вроде, отмазали, или что-то типа того… - затрепанный олдовый коп, отличный от других жрецов фемиды мудрым взглядом на большинство социальных явлений и неприкрытой участностью, а также комплектом незаживших ран, которые иначе называются шрамами и ноют с каждым годом всё невыносимее, проявлял максимальную вежливость, говорил со средней скоростью и обладал солидным тембром голоса, - Чем могу служить?
- Я знаю, что меня… отмазали, как бы несправедливо и мерзко это не выглядело! Но я об этом не просила! За меня решили! – Либерти осталась честна до конца, хотя что-то внутри неё советовало остепениться и прекратить рыть себе могилу, - Я не сдержалась, поступила ужасно, вследствие чего мы имеем двух погибших! У них, должно быть, имеются друзья, знакомые, ну, или родственники! Люди, которым было небезразлично их будущее!
Наблюдая взвинченность благородной, но вместе с тем бесхитростной, легковерной девчонки, детектив вперял непонятливый взор во всё, что попадалось, хотя и очень понимал её логику.
- Будь я менее сдержан, то назвал бы тебя самоубийцей. Но что делать с совестью, не мне решать, поскольку в этой истории, сама сечешь, я всего лишь винтик и не имею личных интересов. Я скажу то, что приведет тебя в шок в некоторой степени…
Девочка столбенела, замерла и продержалась без дыхания почти полминуты. Что-то, о чем не хотелось, да и не было нужды говорить, вышло со рта Хорса медленными порциями.

- Пятью днями ранее какие-то типы в масках ворвались в квартиру семьи погибшей и буквально силой заставили забыть о твоем существовании. Полагаю, у этих бедолаг не осталось выбора. У них его просто отняли! – детектив пощекотал пальцами колючую седую щетину и затаил вздох, словно боясь переборщить с описанием дурного события, - Проходит еще день. Та же участь настигает семью шерифа, с которым мы вместе беседовали. Ты должна его помнить! Славный мужик…
- Так что, я не поняла… - Либерти сделала осторожный шажочек вперед со скрещенными руками на груди и будто вклинилась в похорональную процессию, совершающуюся на грубом, немолодом лице Хорса, - Кто-то, кому якобы потребовалось
уберечь меня от ответственности, методом физического запугивания убедил всех этих людей отказаться от дальнейших разборок и поскорее закончить расследование?
Детектив указательным пальцем правой руки поковырялся в носу, заглянул в мобильник для проверки входящих SMS-сообщений, чуть-чуть потоптался на месте, видимо, собираясь с силами. Он недооценил свою пристрастность, посчитав, что эта возня с несчастным случаем на дороге никоим боком его не касается. Раз кто-то посмел угрожать его близкому знакомому, шерифу, теперь это волнует его не в меньшей мере, что и девочку. А может быть, и в большей…
- Именно так! Мрак постепенно сгущается и заполняет всё небо. От этого страдают все поголовно. И те, в чьих сердцах любовь, и прожженные ненавистью, встают в единый ряд неудач и вместе мучаются…

Либерти, которая не в состоянии пошевельнуться от темных мереканий госпожи-Королевы (сравнение себя реальной с собою вымышленной), источающих аромат мизантропии и презрения, с адским усердием выдавила из себя последнюю просьбу:
- Дайте мне, пожалуйста, адрес родственников погибшей женщины. Я всё им объясню…
Полупрофессиональное, человеческое любопытство вспыхнуло, превозмогая ровность и нарушая самообладание.
- Объясните? То есть, вам таки известно, кем были эти типы? Или вы, может, причастны к нападениям? – коп бешено сверкнул глазами и незаметно для себя повысил голос.
Посетительница не стала скрывать своего подозрения:
- Есть парочка тревожных предположений. Пока я точно ни в чем не уверена, я, наверное, не смогу это сформулировать… - и, полазив в сумочке, извлекла оттуда записную книжку с гелиевой ручкой, - Возможно, мне стоит поехать к ним и уже с ними всё обговорить. Так что если вам нетрудно, назовите улицу и дом. Я сейчас же направлюсь туда! Я не оставлю это дело просто так. Женщину, конечно, не вернешь. Бедняжка с ребеночком скончались по моей вине. Но тот, кто стоит за этими угрозами, должен быть наказан, при этом совершенно неважно, защищали меня эти изверги или же, напротив, хотели выставить подлой преступницей!
Бедного детектива едва не разломало напором представительницы интеллигентной манхэттенской молодежи. Ему пришлось сдаться для всеобщего блага, но честь он свою сохранил…
- Так уж и быть, детка. Ты меня уломала. Записывай.
- Ага! Диктуйте!
- Эксчейндж-Плейс. Кирпичный дом, стоящий напротив здания Национального Городского банка. Квартира девятнадцать, кажется…
- Ага! Записала… - Либерти мысленно подвела итоги беседы и запихнула вещи обратно в свою сумку. Натурально выглядящая озадаченность, еще недавно принуждавшая её относиться к детективу с большим недоверием, полностью исчезла. Понадобилось всего ничего: четко поставить перед собой цель и начать непреклонно ей следовать.

Вежливо попрощавшись и пожелав удачного продолжения рабочего дня, Моллиган услышала в свой адрес взаимное напутствие. Хорс, хоть и был уже достаточно стар, еще не разучился делать комплименты. Возможно, из-за того, что ему часто приходилось бывать в женской компании, а возможно, виной тому – совсем другой опыт.
“Надо же, сучья жизнь поражает меня все больше и больше, когда, казалось бы, я столько повидал и хрен теперь смогу удивиться…
И чем я только провинился перед ней?”


Сегодняшний день, проведенный в теплом кругу, состоящем, в основном, из родных, выдался на редкость простым и бесхребетным, подметила сорока пятилетняя малоизвестная певица Александра Хендерсон, проживавшая по адресу Эксчейндж-Плейс. Вчера, позавчера и поза-позавчера, а также большую часть своей, без сомнений, выдающейся жизни, проходящей на глазах у разбалованной, неблагодарной толпы, ей приходилось крутиться юлой и всем подряд угождать. Сегодня племянница приезжала из Канады и чуть Канаду с собой не привезла))) (подарила шкуру койота), приезжал двоюродный брат с одноклассниками, давно жаждавшими знакомства с певичкой. Кроме перечисленных людей, еще много народа побывало в роскошном уголке миссис Хендерсон. Понравился ей такой тип досуга или же нет – она еще долго будет задаваться.
В целях родственников было ослабить печаль этой женщины, недавно потерявшей сестру и племянничка. Коль задача перед ними стояла непростая, требующая труда, культуры и любви, выполнили они её как из-под палки. Не полный провал, но к успеху даже не приблизились. Хендерсон боялась кого-то обидеть, а потому предпочла умолчать о разрывающей сердце распоследней скорби, о безжалостных чувствах, постепенно превращающих позитивную компанейскую женщину в подобие мумии. На протяжении всего времяпровождения с роднёй ей приходилось нагло врать, поскольку энергетика страдающей звезды, её неприступная личностная правда не вписывалась ни в какие рамки и при несоблюдении осторожности могла конкретно навредить, чего носительница травмы, ясное дело, никак не хотела.

“Надо же. Отдохнула значит. Оторвалась… Но ничего, с завтрашнего дня все будет течь по-прежнему и я еще успею утомиться от оперных представлений, от концертов и от прочих сценических выступлений, высасывающих кровь, жизненную силу, терпение и молодость”
Александра только успела войти в квартиру после долгого гулянья, налить молока голодному коту, включить телевизор и освободить тело от уличной одежды, как на горе мозгу раздался звонок в дверь.
- Кого же, интересно, могло занести? - предпочитая гордое одиночество хлопотному замужеству и уютным семейным вечерам, ей не хотелось что-то радикально менять в своей жизни. Привыкание к такому постоянству началось еще десять лет назад после первого антиудачного брака, но сейчас привычка быть одной въелась настолько, что достигла уровня её неотъемлемой черты.

Ухватившись правой рукой за золотую звонкую ручку, владелица квартиры ожидала увидеть визитера, мужчину, но в итоге нарушительницей покоя стала визитерша – девушка среднего роста с длинными русыми волосами, одетая в тусклые джинсы и зеленую кофту. Догадок и теорий не возникло. Молодая незнакомка объяснилась быстрее, чем у неё успели бы спросить:
- Здравствуйте, миссис Хендерсон. Вы, возможно, не ожидали моего прихода, но я связана с аварией, отобравшей жизни вашей сестры и её ребенка. Мне очень страшно и очень… неловко…
Пораздумав над услышанной (внезапной) информацией, ударившей как обухом по темени, певица попросила не стоять Лизу на пороге с чересчур напряженными скулами, а разуться и спокойно войти. Девочка тут же послушалась хозяйку…


Одним росчерком пера было перечеркнуто сразу две судьбы. Хендерсон внутри не переставала надеяться, что когда-нибудь сможет получить ответ, как подобное могло произойти, как это случилось! Появление Лизы в её доме, ангела, будто свалившегося ей на голову по прямому указу Господа Бога, преподнесло в дар хрупкую надежду. Эта вера начала расти, как опухоль, и, как опухоль, эта вера вскоре заболела. Вначале разговора Александре хотелось взгомониться и артельно гостью взгомозить. Уж так ей тяжко приходилось, уж так ей было нелегко.
Либерти присела на мягкий диван, двумя руками приподняв чашку кофе. Тон беседы долго оставался весьма уравновешенным, не оставляя причин для сомнений ни в адекватности, ни, тем более, в гостеприимстве певицы.
- Кивните, если окажусь права. Вам полиция докладывала, что трагедия, задевшая вас, была больше, чем несчастным случаем, но меньше, чем убийством. Так ведь?
Хендерсон кивнула и добавила от себя:
- Я даже больше скажу. Парни со значками склонялись к убийству. К умышленному причинению смерти. Но, глядя на вас, я… не могу предположить ничего подобного. Я не ругаю вас, потому что… вас не за что ругать. С каждым может случиться подобное, ведь никто из нас не застрахован...
Поперек высшему проявлению добра и понимания, на что способны в лучшем случае пять процентов от всего людского населения Земли, такой ответ вскипятил Моллиган с её страннейшим, обостренным чувством справедливости.
- Серьезно? То есть, это что получается… я убила ваших близких, толкнула под серый внедорожник на глазах у толпы, плевать, что не специально, и вы готовы вот так меня… простить? Я сейчас нормально все расслышала, или вы что-то другое мне сказали? Поправьте, если меня глючит!
Миссис Хендерсон, естессно, не оценила такую гипертрофированную буйную высокость.
- Так, леди, сейчас же успокойтесь! – построжела она, - Истерики будете закатывать дома, а в гостях так себя не ведут. Или вы считаете, вас одну распирает астрея (богиня справедливости в мифах Древней Греции, синоним справедливости), вы одна такая на весь Нью-Йорк, а все остальные - каменные изделия, бездушные скоты и люди без сердца? – под конец женщина уже почти кричала.
- Да что вы заводитесь по пустякам! Я такого не говорила и не собиралась! Вы впадаете в какие-то крайности! – вступая в перепалку с людьми старшего возраста, Либерти выглядела амфиболической злющей мегерой с капитальными расстройствами психической системы, - А вам не стоит впадать! Просто слушайте то, что я говорю, и не спорьте! Это мои личные мысли, мои рассуждения на тему, и вы у меня их не отнимите! – все закончилось плачевно: тем, что велегласная гостья выронила кружку и пролила кофе.

Чувствуя за собой часть вины, миссис Хендерсон попросила не волноваться уже замолкнувшую Лизу и протерла мокрую поверхность стола влажной тряпкой. Когда на блестящей деревянной поверхности не осталось и следа от напитка, певица успокоилась. Её окутало одеялом иррационального страха, как в тот момент, когда с ней связались и сообщили о фатальной потери. Дабы хоть немножко сбавить в элегии путем частичного погашениях застаревших долгов, вернуться в мир, где все сияет и цветет, из мира, где нет ничего, кроме холода.
- Скажи, перед смертью она что-нибудь тебе передала? Может быть, ты слышала какие-нибудь нечленораздельные попытки что-то донести, или… ну, ты понимаешь, что некоторые люди, находящиеся при смерти, откровенничают, бредят! Ну, в общем, ты меня поняла…
Либерти шепнула не вслух, что напредки не будет подымать голосок, и в ближайшем будущем займется исполнением постоянно нарушаемой самоклятвы – укреплением собственной нервной системы с посещениями специалистов и возможным принятием лекарств в умеренном количестве.
- Нет, ничего такого ваша сестра не говорила. Вы… вы не видели картины! Их убило моментально! Моментально, понимаете? Они бы… да они не могли произнести ни слова! Тем более ребенок… он ведь совсем еще не вырос. Младенец, которому едва ли исполнился год… - держась, чтобы не зареветь и не испортить чужой ковер никому-ненужными-соплями, рассказчица дергалась в разные стороны, вертелась и махала руками как веером пред лицом женщины.

Католицизм признаёт существование (помимо адской бездны и ворот рая) чистилища – места, где человеческая душа, признанная не особенно грешной, но и не достаточно праведной, хорошенько отбеливается, прежде чем ей удаётся проникнуть в царство Бога.
Александра родилась в семье глубоко верующих католиков и нередко заводила разговоры о пургаториуме, тем самым успокаивая себя. Как правило, набожница делала это, когда с кем-то навсегда разлучалась. Поверить в то, что душа сестры, чистая и блаженная, отошла от бренного тела к великому Богу, ей удалось, не прикладывая и капли усилий. Зная умершую, её прекрасный характер, изящество, элегантность, стремление к лучшему, которое было заложено в ней с родов, Александра не видела причин отправлять столь чистую душу, девственную относимо грехов, в какое-то чистилище.
- Уверена, её ждет долгое, если не вечное, цветное приключение… - Александра не постыдилась всплакнуть при девчонке.
Стремясь поддержать её всеми средствами, Либерти выдумала невероятно бредовую версию, в которую сама же поверила. Версию, от которой у любого адекватного слушателя незамедлительно пошла бы кровь из ушей:
- А что если ваша любимая, ваша дорогая сестра находится все еще с вами? Что, если полного расставания не было? Как вам такая теория? – гостья ожидала получить некое вознаграждение в виде заинтересованности на лице миссис Хендерсон, но серьезно просчиталась, и единственной уникальной эмоцией, отобразившейся с достаточной ясностью, стало возмущение – сильная форма недовольства.
- Погоди. О чем ты? Что ты хочешь этим сказать? – возмущение последовало за несколькимгновенным замешательством. Первые секунды певица только пыталась разобраться в своем мнении насчет богатого воображения званки.
Моллиган вскочила с дивана и отошла на несколько шагов назад, прислонившись спиной к гладильной доске, горизонтально стоявшей невдали от балкона.
- Ну, возможно, я опять-таки не утверждаю, а опираюсь на свою не до конца развитую женскую интуицию, которая, будем честны, ошибается весьма и весьма редко… - запинаясь и с трудом выговаривая более-менее длинные слова, Либерти заметно нервничала, скрывала часть чувств, чтобы случайно не “порезать” ими хозяйку, но не очень успешно. Позже стало ясно, от неё и от её действий почти не зависело настроение Александры, неспособное восстановиться мгновенно, по щелчку, - Я допускаю, что какая-то долька души вашего родного человека перешла ко мне после её смерти. Хотите – можете не верить. Не заставляю! Можете сдать меня в психушку. Но я так ощущаю! И с этим, боюсь, ничего не поделаешь! Это предположение не появилось ни с чего!
Закончив пояснение, девочка, кажется, ревизовала климат, навела тишину. Мертвое, но вместе с тем напряженное молчание продержалось весьма-весьма недолго и закончилось криком Александры. Как ножом по мягкой коже, произошло восстановление прежних климатических условий.
- Поправь меня, если не так поняла. Ты сейчас утверждаешь, что душа моей сестры, или же её весомая частичка, частичка души моей лучшей, моей незаменимой сестры, заключена в твоём теле? – мозг женщины противился подобной суеверщине. Хоть она и считала себя верующей, что фактически доказывало наличие у неё нейтрального или положительного отношения к теориям существования всего потустороннего, ей еще ни разу не приходило в голову ничего подобного, и вряд ли бы пришло, - А как же рай? Моя сестра достойна рая!
- Я понимаю, это чертовски тяжело переварить. Когда-то и явсячески чуралась разговоров о неземном, отлынивала от болтовни о нездешнем, о том, что вне нашей компетенции! Но жизнь заставляет пересматривать взгляды, и так уж довелось, я тоже их пересмотрела, и как бы ненормально не звучало то, что я пыталась вам сказать, всё точно так. Ваша сестра не буквально в моём теле. Нет. Но факт некой невещественной, может быть, абстрактной связи нельзя отрицать!
- Да мне плевать с высокого дерева на твои оправдания! Сказала а - говори бэ! – хозяйка надула губы и воспылала гневом, заронив в сердце Лизы недоброе семя, наведя практически экстремальную жару, от которой нет спасения, от которой некуда деться, - А ключевая твоя мысль была такова: после того, как ты убила прохожего, незнакомого тебе человека его дух перешел в твое тело. Так вот, это чушь и бред, и, конечно, никто в это не поверит. Ты хочешь оправдать себя, девочка, утешаясь пустыми иллюзиями, оскорбляя честь и достоинство по-настоящему хороших людей!
Гостья тоже не осталась спокойной, и в полной мере показала совокупность своих душевных, психических свойств:
- Да почему вы так злитесь? Почему вы так орете? Черт возьми, это всего лишь сраная теория, чтобы шизика давить на пустом месте! Срываться так без всякой видимой причины не менее предосудительно и, черт вас подери, не менее бредово, чем иногда
устно предавать гласности свои мысли и опасения, какими бы абсурдными они не казались с чьей-то стороны! Виданное ли дело кричать, не имея причины? Я еще молода и в чем-то, понятное дело, наивна! Мне можно простить излишнюю драматизацию!
Обоюдная грызня с использованием изощренных методов морального выматывания обещала затянуться на непредвиденный срок. Звуки женской перебранки, происходящей в квартире певицы, были отчетливо слышны и на улице. Тем более жилье Хендерсон располагалась на третьем этаже.
- Ах, ты паршивка! Да как ты только осмелилась критиковать меня за справедливый тон? Ты заслуживаешь еще не такого отношения к себе, наглая убийца!

Растерянная Александра, готовая пойти на любое безрассудство, какое только взбредет в воспаленную голову, стояла и кричала на Лизу, думая, что поступает соответственно морали. Но вдруг что-то её заставило резко успокоиться. Вспомнив, кто стоит перед ней, еще несовершеннолетняя девушка, по сути, ребенок, сердце дамочки пронзилось как будто иглой. Эта нестерпимая боль вступила в свои права внутри одиночествующей, и певица расстроилась. От осознания, что нанесла сильнейшее оскорбление Либерти, тогда как та того явно не заслуживала.
- Ой, прости, пожалуйста. Просто... все сразу навалилось. Очень трудно держать себя в руках, когда ты даже не уверена, что завтра никто не умрет, и господа-полицейские не оповестят тебя о гибели очередного близкого...
Многократно обхамленная, но не растерявшая семена доброты, Моллиган поступила аналогично собеседнице и тоже принесла извинения.
- Что ж, и вы меня простите. Я не должна была начинать этот разговор. Разговор о… душе умершей. Это было очень невзвешенно, очень по-дурацки с моей стороны… - внутри она продолжала считать себя правой, но, желая поскорее закончить конфликт и свалить поскорее на улицу, попрощаться с Хендерсон, она видела выход только в подобной неискренности, - Да, по-дурацки и глупо!
Лиза вдруг чуть не забыла, зачем пришла. Чуть не забыла…

Благо, Александра задержала импульсивную школьницу и включила в коридоре свет:
- Это все? Вы больше ничего не хотели мне сказать? - в квартире потемнело, потому что потемнело на улице. За пределами дома начали поблёскивать предвестники бодрящего дождя. Тучи нависли над миром и замаскировали мир на свой лад.
Девочка поэтично ответила:
- Вообще-то да, хотела. Еще недавно меня это мучило, а сейчас уже почти выветрилось из моей памяти. Осталось на противоположном берегу того острова…
- Ну, так не стесняйся, скажи, раз собиралась! – а Александра надела позитивную, избавляя щеку от последней слезы, - Я готова выслушать и принять на веру любую паранормальную бредятину! Так что не бойся и смело выкладывай, что у тебя там!
Помня бурную реакцию миссис Хендерсон, едва не стоившую голосовых связок обеим дискурсанткам, Либерти пострашилась изливать все и сразу. Забить на осторожность означало бы наступить дважды на собственные грабли, в силу чего смена подхода, с громкого на более тихий, была необходимостью.
Но в итоге вышло так, что, пытаясь придать своим словам подчеркнуто-эмоциональный окрас (по-другому никак не получалось), засидчица не смогла следовать
заданному курсу и расшумелась, как только начала:
- Перед тем как наведаться к вам в гости, я ходила в полицию. Детектив Хорс, с которым
вы, зуб даю, знакомы не хуже моего, сообщил, что вам угрожали. Люди в масках…
заходили к вам и что-то требовали. Предположу, они просили вас ничего не добиваться в
отношении меня и забыть о случившемся как можно быстрее!
По-прежнему не считая Лизу злоязычницей, вечно роющейся в чужом грязном белье,
но прослеживая тончайшую рациональную нить во всей этой черной, полукриминальной истории, Александра не смогла скрыть испуга и дважды покачнула головой, заваленной доверху различными тревогами:
- Приходили такие. Лица их закрывали маски. Угрожали застрелить, но не одну меня, а
всех моих родственников, если, цитирую, мне взбредет в голову обвинить тебя в гибели сестры. Я смертельно перепугалась, и, конечно же, мне ничего не оставалось, кроме как пойти на сделку с дьяволом. Но я и так не собиралась идти против тебя. Я понимаю всю ситуацию… - декларативно передавая образы незабытого кошмара, которые еще минимум несколько месяцев будут являться в сновидениях и мучить-грызть-съедать, прежде чем полностью израсходуются, придут к концу, Александра с отвлеченным видом рассматривала что-то в окно. Что-то, что, возможно, никто бы не увидел, кроме неё. Замирения не случилось, и имманентная дрожь, спровоцированная пришлыми оказиями, обвыкнулась и стала нормальным состоянием певицы, - А вы знаете их? Или хотя бы предполагаете, кто это мог быть? Эти сволочи ничего мне не сделают, так ведь?
Девушка широко-широко раскрыла рот, медленно отступая к выходу. Разрушающее чувство позора боролось за первенство с разыгравшейся сучьей ненавистью. О запоздалости финальных выводов говорило всё: легкая горчинка на языке и в горле, “зуммер” в ушах и что-то еще, на описание чего ушла бы книга.

“Я должна это исправить. Я должна покончить с этим…” – забыв попрощаться или не захотев больше ничего говорить, так как все основное было уже сказано, Либерти Моллиган спустя несколько мгновений, проведенных в бездействии, пулей вылетела из чужой квартиры. На сегодня все дела закончены, хотела бы думать она, но чёрта с два ей захочется всё бросить, не доведя начатое до логического завершения.


Дом, в котором нынче присутствовало всё семейство за исключением девочки, даже Эммануэль сидел на диване и смотрел телевизор, как полноправный член этой общины,
переживал не лучшие времена, но и не сказать что б ужасные: Селена готовила помещения к очередному ремонту, призывая сынульку принимать участие и как-то ей помогать. Единственный мужчина (не считая мальчика) предпочитал разгильдяйство и ловлю мух физическому труду. Но, давно заучив все червоточинки своего любовника, Моллиган не пыталась его перевоспитать.
- Открой дверь. Кто-то стучится. Видимо, Лиза. Мне просто неохота вставать. Я будто прирос задом к дивану и никак отлипнуть не могу… - иронизируя над собственной житейской непрактичностью, Морено лишь прибавлял хлопот любимой женщине, а не способствовал их разрешению.

Не собираясь лишний раз тревожить ребенка, Селена отпустила в адрес лодыря пару полугрубых фраз, содержание которых тот все равно не расслышал, затем подбежала к двери и быстрым отшлифованным движением открыла все замки. В проходе стояла Либерти, чей потерянный облик не соответствовал никаким нормам и вызвал бы у большинства убийственную смесь жалости и смеха. У большинства, но только не у родной матери, готовой принимать своих детей в любом состоянии, в любое время и при любых обстоятельствах.
- Опять что-то случилось? Ты выглядишь так, словно выиграла в лотерею и тут же потеряла билет… - единственный заданный ею вопрос остался без внимания.
Дочерь, которая весь день пропадала бог знает где, молча зашла внутрь и, не раздеваясь, направилась в гостиную. Там её поджидала очередная занудная беседа. Само собой, неприятная.


Эммануэль всё валялся, вроде, намереваясь поздороваться с припозднившейся дочкой “подруги”, но никак не мог заставить себя встать. Диффузия жанров, творящаяся почти на всех каналах, такая, как триллеры-фэнтези, комедии ужасов, мультфильмы с элементами драмы, к вечеру совсем уже обрыдла и будто навязла в зубах. Поэтому мамочкин любимчик был ужасно рад представившемуся поводу выключить “ящик” и в кои-веки оторвать зад с дивана.
- Привет. Эмм… - заметив перед собой Либерти, смотрящую на него подозрительно строго, Морено переворошил в голове внушительный объем информации, вспомнил, как следует общаться с несовершеннолетними барышнями и только тогда повторно издал звук, - Мы тебя ждали. Твоя мама нервничала. Твоё продолжительное отсутствие, как бы это сказать, заставило её вспомнить о ремонте. Зачем так поступать?
Неожиданно девочка проорала на весь чертов дом:
- Лучше бы вы себя об этом спросили, а не строили доброе личико, видимо, желая здесь задержаться! - и Эммануэль сложил ладони на уровне груди.
То, что её что-то сильно не устраивало, было ясно с полувзгляда.
Что именно не нравилось загулявшейся Лизе – лишь предстояло узнать.
- Так, ладно, давай для начала немного успокоимся. Если ты проголодалась и хочешь поесть, можешь попросить маму достать из духовки крольчатину. Если хочешь холодного – можешь сделать себе бутерброды! – мужчина пытался заботливо ухаживать за недавно ворвавшейся.
Но вместо ужина, упоминание о котором было ни к селу, Лиза крикнула снова:
- Спасибо, я не голодна! - и следующим действием, выполненным после плевка на пол, был бросок тяжелого рюкзака, плотно набитого новыми учебниками, - А теперь признавайтесь, ваши люди, вероятно, ваши друзья угрожали Александре Хендерсон, так ведь?

“Едрит твою направо. Откуда ей это известно?” – поняв, что худшего избежать не получится, Эммануэль встал ровно посередине гостиной и с удрученной физиономией начал прилагать усилия по всеобъемлющему регулированию противоречий, сложившихся между ним и дочкой Селены.
- Так, насколько я вижу ситуацию, вышло некое… недоразумение. Мы друг друга не поняли. Сейчас я все объясню, только дай мне… - но был быстро перебит настойчивым ребенком:
- Обойдетесь! Ничего я вам не дам! Ничего вы не получите! Мне не нужна такая защита! Я вас о ней не просила! Вы совершили этот аморальный поступок, попадающий под категорию порочащих честь преступлений, с единственной низкой целью – подлизаться к моей матери! И не надо врать, что вы послали своих собак бряцать оружием перед мирными людьми, чтобы мне помочь! Я в жизни не куплюсь на такое! - попадя в яблочко, как предполагала скандалистка, можно выставить Морено последним подлецом, ну, и на крайняк, устроить настоящую семейную драму, чего она, собственно, и добивалась всем своим поведением.
- Ты, наверное, не захочешь мне поверить. В свое оправдание я могу сказать только, что мои намерения были самыми чистыми. Никто из тех, кому угрожали, ни за что не пострадал бы, и я…

Внезапно, хотя и в то же время ожидаемо, их “милой”, “задушевной” беседе положил конец топот шагов презаботливой матери. Селена смерила терпеливым взглядом обоих, прежде чем спросить у них “в чем дело?” и получить не самый сердечный ответ.
- Что происходит? Говорите, только не держите меня за идиотку. Научившись лгать, люди обрели и способность, как это ни странно, распознавать свою ложь!
Либерти в недоброй задумчивости почесала кончик носа. В голову лезли одни оскорбления, говорить по-хорошему не хотелось совсем! С трудом сдержав себя, чтобы не нахамить, как в прошлый раз, она попыталась уйти в комнату, но нечто неосязаемое преградило ей путь и приказало остаться.
- Ты знала, что твой парень, ну, или мужик, там уже сама решай, подключил каких-то уголовников, по-видимому, тех, с кем мотал срок, чтобы эти ублюдки пригрозили расправой близким миссис Хендерсон и ей в том числе? Или ты в полнейшем неведении, как слепая дура?
Получив вопрос не без намека, мама вошла в недоумение и стала наянливо расспрашивать дочь:
- Что? – хранительница очага с недоверием поглядела на Эммануэля, после чего вновь повернулась к сосредоточенной Либерти, - Поверь, ни о чем подобном я, конечно же, знать не могла! Как ты вообще это выяснила? Откуда эта информация? Тебе Хендерсон наплела? Ты к ней ходила, не поставив меня в известность?
Не имея намерений доводить ситуацию до пика, ведь она и так была почти на пределе, Эммануэль пожертвовал собственной репутацией и доверием Селены, и во всём, во всём сознался. Участие в бабских разборках не могло доставить ни грамма удовольствия тому, кто их всемерно избегал.
- Давайте не будем начинать! Она права. Я, действительно, избрал весьма своеобразный подход, от которого, кстати, никто не пострадал. Предлагаю всем остудить пыл, замять еще не начавшийся конфликт и отпраздновать личную победу нашей Либерти…
Девочка зло усмехнулась и восприняла всё не совсем так, как предугадывал неловкий Морено.
- Личную победу? Вы о допущенной вопиющей несправедливости? Значит, так вы трактуете?
Моллиган-старшая приняла малую часть психологического удара на себя и тоже подразочаровалась в любовничке. Правда, никаких радикальных решений принимать она не собиралась, о чем говорили и жесты, и выражение. Сегодняшний день её вымотал и утомил.
- Что ж, спасибо, что поставила в известность. Я сама во всём виновата, и больше никогда к нему не обращусь…
Эммануэль заколыхался, крепко прижимая ладонь ко лбу, словно пытаясь избавиться от терзающей его боли или от чего-то, напоминающего боль. Тот быстро взмок от множества факторов, включая лихорадочно трясущиеся пальцы.
- У меня не было другого выхода! Цель оправдывает любые средства, которые ведут к достижению данной цели! А в нашем случае цель ко всему была еще и благородной, что дважды их оправдывает! - было видно издали, ему далеко не все ровно на судьбу Либерти, что мужчина и пытался доказать, постепенно теряя в уравновешенности, - Ты ведь не хотела допустить, чтобы твоя дочь имела проблемы с законом, так? Чтобы её, в конце концов, судили! Не хотела же?
Чувствуя накал обстановки, Селена решила замедлить с обвинениями и предоставить шанс другу объясниться еще раз.
- Ты рассказывал о связях в системе законодательства… выходит, это было преувеличением, уходом от ответа!
Морено тем часом продолжил:
- У меня действительно когда-то были связи… - и убрал руки от лица, заблаговременно чесанув кожу вокруг носа, - Действительно, были! Но тюрьма обрезает концы волос жизни, и, выйдя, я лишился половины из того, что имел до ареста! Так что это преувеличение совсем не должно тебя удивлять! Главное, худшее позади и никто, повторяю, никто не пострадал!
- Скажите это погибшим женщине и ребенку! – встряла шумливая Либерти, - Лучше отсидеть, чем иметь дело с вами! – и гордо убежала из гостиной, пропахшей чужим потом.
- Вернись! – потребовал Эммануэль, но девчонка его не послушала.

Конфликт не разрешился, а разговор троих лиц не привел к знаменателю. Мужчина расстроился, и не смог прогнать накатившее. Даже Селена, прекрасно зная свою дщерь, содрогнулась в душе. Она порекомендовала оставить девочку в покое:
- Не трогай её. Пусть идет. В такие моменты ей лучше быть одной…
Эммануэль не был против, чтобы Лиза посидела и подумала, если это пойдет семье на пользу.


Ворвавшись в свою комнату, в свой родной уголочек, в свой мир, огороженный непроходимыми зарослями, Либерти Моллиган зарыдала (хотел написать “в подушку”, но это было бы штампом). Нечто очень известное застилало очи несчастной. Эммануэль воспользовался ею, мама польстилась на изысканную ложь, никто её не любит, никто не может понять!
Винить за состояние, из которого она не выходила уже больше недели, хотелось всех подряд, но не было конкретного виновного. И локальная история о Мертвой Королеве достигла масштабов эпической поэмы…


Двадцатая страничка в личном дневнике Либерти:
Что может быть ужаснее плохого настроения с раннего утра? Если ты встала не с той ноги, вооружись полезной идеей, чтобы прогнать дурное расположение духа. Здоровый альтруизм, правильный завтрак, несколько страничек захватывающей книги, а после поход в школу с погружением в неизведанное, с путём к свету сквозь тёмную бездну. И если тьма - первое, что тебя встретит, помни, дальше будет свет.
Все больше людей сегодня, в основном, беспокоятся, переживают и расстраиваются из-за мелочей, по пустякам, тратя своё драгоценное время на мелкие проблемы, которые смешно проблемами считать. То есть, тратя впустую. Причина в том, что лишь немногие понимают, как перестать расстраиваться из-за ерунды, или просто не желают что-то начать делать, чтобы перестать переживать, беспокоиться и расстраиваться. У меня и самой никогда не получалось жить нормально – так, как я советую другим. И здесь я пишу, чтобы когда-нибудь кто-то прочел мой дневник и разобрал по косточкам все ошибки, допущенные автором при жизни.

И еще одно средство, пригодное для поднятия настроения с утра: хвастайтесь чаще, хвастайтесь при всех и, хвастаясь, улыбайтесь как можно ярче, чтобы ослеплять улыбкой других.


Совершая утреннюю прогулку до школы, Либерти позволила себе немного расслабиться. Рассветная заря, становившаяся фоном громоздкого Нью-Йорка, ходила за ней по пятам. Куда бы она ни сворачивала, всюду щебетали птички, развивая гипергедонию. Город дышал полной грудью, делясь кислородом со всеми его обитателями. Даже чудаки непристойного вида, ошивающиеся возле помоек и окон подвалов, получали этот заряд жизни, что уж говорить об обеспеченных. Можно спокойно утверждать, сегодняшнее утро выдалось бодрым!
Маленькое путешествие старшеклассницы завершилось встречей со старой врагиней. Данный расклад её совсем не огорчил. Наоборот. Возбудил энергию, поддал жарку, породив ряд симптомов бойцовского, сопернического духа, и обещал долго не выливаться в канитель. Итог мог оказаться совершенно любым: от полного поражения до баснословного морального триумфа. Но Либерти не боялась рисковать. Только не сегодня, не здесь, не сейчас!
- Привет, сучка, ну, как твои дела? Как ваши отношения с Макдэйдом? Кажется, до меня доходил слушок, что кое-кто загулял. Поспорь со мной, если осмелишься… - полная дикой самоуверенности, находящейся в непосредственной близости от бзика и умопомрачения, Моллиган пристала к однокласснице еще до того, как та успела что-то непочтительно промямлить с упоминанием её прошлых неудач, - Ты - жалкая мерзавка!
Ревнивые девчонки чуть было не сцепились. Но оскорбленная почти сразу додумалась, чем вызван нездоровый интерес Лизы, и предприняла ответный ход – удар, засим нанесший критическое повреждение её самооценке, отчасти из-за тщательно подобранного комплекта острых фраз и преобидных выражений.
- Ахах, то есть, тебе нужен препод? Ну, ок, забирай. Я знаю, что вы провели ночь, знаю, что до встречи с ним ты была монахиней. Этот напыщенный дебил разболтал всем своим любовницам… - сказанного хватило, чтобы очередной школьный день Либерти считался испорченным, но “душевной подруге” было мало просто насолить. Ей пожелалось добавить перчинку, - Кстати, о любовницах. Суини Макрей, азиатка, поступившая в Голдстайн в прошлом месяце, вчера утром, когда ты отсутствовала, получила предложение сходить в парк на выходных. Я ни на что не намекаю и ни к чему не клоню. Но сама-то как думаешь, чем может закончиться их встреча?
Не дождавшись ответа от Либерти (хотя ждала она его минуты две), экс-девушка Джонатана, с которой самый востребованный мужчина школы расстался также быстро, как и с остальными, не скинув SMS-ки, не извинившись, припеваючи отправилась в школу. Вскоре она исчезла в толпе одноклассниц, и её перестало быть заметно. Ну, а Моллиган, ярая поклонница сказок о Мертвой Королеве, ощутила знакомые предобморочные признаки.

Правой рукой она схватилась за какую-то хрупкую, тоненькую ветку, ища опору, чтобы не упасть. Помехи в поле зрения частили с неприятнейшим шорохом. “Дисплей начал рябить, отображать полосы, изображение начало выцветать и вести себя неадекватно”. Девочка оказалась не в силах сопротивляться водовороту, медленно втягивающему её и всё вокруг. Не в силах - уже трижды!
Она упала, заработав сильный ушиб подбородка. Воронка чувств засасывала Либерти, рассыпая в песок всё окружение. Слабеющие тонкие пальцы цеплялись за что не попадя, колени рисовали полосы на асфальте длиною в метр и леденящие кровь звуки,
похожие на стоны ведьм во время инквизиционного обряда, пробивались из иной реальности в нашу, образуя мешанину разных правд. Жизнерадостная натура девочки тлела и плавилась в огне преобразований, будто силы свыше проводили ревизию и случайно забыли уберечь всех гулявших.

…Затхлая, очевидно колдовская тьма, оккупировала мир, и подступила к сердцу. Так думала потихоньку отрубающаяся Либерти Моллиган. На деле же всё было обыкновенно, прозаично и неинтересно: её банально сморил неуправляемый обморок…


Затхлая тьма…


“Впервые я позвал девушку на свидание в двадцать пять лет. До этого я ни с кем не встречался, но не из-за того, что не решался. Просто я строил свое будущее. Строил коллективно, целеустремленно, самоотверженно, с полной самоотдачей. Зато потом ненормально увлекся ухажерством. Почти два года, как я одержим мыслью, что не сделал чего-то крайне важного, и если я не наверстаю, наступит необратимый и тотальный конец. Речь о моих соревнованиях во внерабочее время. Я должен со всеми успеть…

Джонатан Макдэйд из числа людей, которые не замечают за собой, как с собой общаются, потому что уж очень привыкли. Вряд ли когда-нибудь им удастся расстаться с этой несомненной чудаковатой привычкой, ассоциирующейся у многих с псих. заболеванием. Ну, там, шизофрения, паранойя, синдром непонятно чего… в общем, все медицинские термины, которые обычно используют, не ведая их подлинного значения. “Чисто по приколу”.

Теперь, когда я чувствую, что заигрался и при неудачном стечении могу упасть носом в лужу, мне стоит сделать перерыв. Основное правило: не допускать резких маневров, держаться ровно и помнить, что осторожность и прагматизм - залог хорошей жизни. Я никому не сделаю лучше, если промочу рубашку. Лучше будет не переоценивать значение чужой жизни в своей, не давать шанса ни одной легкомысленной шмаре залезть тебе под кожу. Безразличие к чужим чувствам для сохранения комфортности жизни -
защита от падений

Джонатан Макдэйд из числа людей, которые забывают ключ от машины в одном месте, а, оказываясь в другом, вспоминают о ключе лишь спустя некоторое время. Как правило, это час, иногда – чуть побольше. Но они всегда возвращаются за забытыми ключами…

Теперь, когда я многое могу, многое умею и уже не завишу от поверий, всё может измениться только к лучшему. Ведь не зря же я нашел себе новенькую цыпу. Она-то должна обеспечить мне лафовую субботу, а если повезет, то и воскресенье. Авось оба выходных дня буду насаживать кукурузу на крючок. Это я так метафорически обозначил генитальный контакт двух особей с целью получения полового удовлетворения. Эх, работает же у меня фантазия…”

Зайдя в класс за ключами, которые, вроде, лежали в одном из карманов повешенной куртки, Джонатан вел себя расслабленно, взгляд у него оставался непринужденно-спокойным, и переживать за что-то, чем-то грузить мозг ему не хотелось. Неизвестно что могло напрячь историка сильнее присутствия Либерти Моллиган, раскрывшегося в самый неожиданный миг. Либо девочка специально дала о себе знать лишь через несколько минут, либо учитель нарочно старался её не замечать, пострадав от собственной чрезмерной осторожности.
Пасмурная старшеклассница встретила его очень неприветливо. Разочарование, робкое поначалу, начало из неё выпирать. В конечном счете, она выдвинула колоссальные и унизительные требования, прошедшие по ушам Макдэйда ножевым острием.
- На днях у вас завязался роман с Суини Макрей, родители которой, если вы не знали, уже несколько лет работают в полиции. А учитывая, что Суини младше меня на год, её совершеннолетие наступит лишь через три года. Половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим девятнадцатилетнего возраста, у нас в Нью-Йорке наказываются строго. Слишком строго, чтобы вы могли надеяться на положительный расклад!

Оказавшись в тупиковой ситуации (в тупиковой – это еще мягко сказано) и не видя выхода, Джонатан почти смирился с мыслью, что им пытаются манипулировать. Уговаривать Либерти не претворять в жизнь задуманное было бы напрасной тратой времени. Девочка выглядела непоколебимо и решительно. Единственный вариант, как можно добиться компромисса, не обидев её еще сильнее, это забыть об идиллическом романтически-нежном стремлении к уединению с каждой школьницей и посвятить всё своё внимание удовлетворению не оглашенных запросов прагматичной мстюньи.
- Я даже не буду спрашивать, из-за чего ты на меня ополчилась опять. Просто скажу, что надеюсь, причины были достаточно вескими. Но я готов сделать для тебя всё, что пожелаешь. Хочешь – снова оскорблю твою мать, ну, или мы еще раз переспим. Только намекни, чего ты хочешь! – по своему невежеству Макдэйд не подошел к делу с достаточным серьезом, и первые минуты разговора всячески кривлялся, задевая шантажистку разнокалиберными колкостями, - А?
Пойдя на принцип, Либерти не стала спускать пса с поводка, а затянула ошейник практически впритык, чуть-чуть не рассчитав. Она сделала условия достоянием гласности. Пока лишь для учителя. Как будет дальше – зависело уже от него.
- Я ничего не стану передавать бедным родителям Суини, и у вас, возможно, не появятся проблемы с законом, если в течение недели вы подадите заявление на увольнение по собственному. Голдстайну пора от вас отдохнуть, ну, и вы заодно отдохнете от Голдстайна! И этот отдых будет вечным…
- Молодец! – неискренне поаплодировал ей препод, - Ты просто мастак в устранении нежелательных элементов. Далеко пойдешь с такими выкрутасами, что еще сказать… - безысходность начала сдавливать горло, и приступ прямодушия, которое, казалось бы, вовсе не присуще зажравшемуся бабнику, сделал его еще более жалким, еще более беспомощным и ничтожным в глазах Лизы, - Это все твои прихоти? То есть, чтобы твоя жизнь наконец-то наладилась, я должен отказаться от хлеба и сдохнуть от голода? Хех…
Моллиган ударила ладонью по столу, да так сильно, что подпрыгнули все её тетради:
- Да! – конкретно унизив учителя, коварная вымогательница покинула класс и больше ничего не сказала.
Дождавшийся одиночества, прижатый Макдэйд, прижатый в почти буквальном смысле, стал нервно размышлять…


“Я сросся с Голдстайном, а Голдстайн сросся со мной. Голдстайн течет по моим венам. Я не могу просто так взять и уйти, отказаться от всего, что мне дорого, по велению обиженной сучки, которую я согласился трахнуть из жалости. Но и жертвовать чем-то неохота…
Нет, дружище, если ты надеешься отстоять интересы, удержаться на айсберге, который очень скользок, тебе придется пойти на некоторые жертвы. Если вдруг тебя посадят в тюрьму, то пикапить будет некого. А закрыть могут лет на тридцать. Запросто! Особенно если сплывет кое-что нехорошее. Ты выйдешь оттуда старым, никому не нужным бродягой с чахоткой и без зубов. Оно тебе надо? Господи, конечно же, нет!

Тем более, в отстаивании прав мне нету равных. Когда-то я уже делал это с другой обиженной сучкой. Что мне помешает проучить еще одну разбалованную дуру? Ответ прост – ничего. Ну, так значит, я могу не волноваться, и хрен, кто заставит меня подписать увольнительную. Голдстайн и я… мы все равно что два родных брата и жить друг без друга не сможем.

Аминь…”

Силясь шевелить извилинами заторможенного из-за переживания мозга, Макдэйд достал треклятые ключи из кармана своего пальто и покинул помещение класса. Дверь за ним громко захлопнулась…


Следующая встреча Либерти и Джонатана состоялась по инициативе второго - на крыше дома, стоявшего напротив музея еврейского искусства. Девочка долго ломалась, прежде чем сказать “OK” и немного снизить напор. Она по-прежнему не простила учителя, да и не простит никогда. Но поговорить по душам, если такое всё еще возможно, было бы чудесно, несмотря на вражду.
Джонатан не явился с пустыми руками. Тонкий букетик в знак уважения, считай, убедил настороженную Лизу, что не стоит опасаться контрмер и думать о нём как о преступнике.
- Знаешь, а ведь я тебе благодарен. Своим ультиматумом ты научила меня любить и ценить то, что дано, а не то, что потеряно. Признаться, в такое положение я еще не попадал. Ни разу. Но мне нравится это ощущение финитности. Как будто нестерпимая летняя жара сменилась осенней прохладой…
Девочку не волновали преференции прокудливого препода. Ей не было интересно, что он чувствует и что думает о ней. Но усугублять Моллиган не стала, словно порядком утомилась от антагонизма, от злобы, недоброжелательства, нелюбви, ненависти и неприязни, и похвальная сдержанность Джона навела её на мысль о неверности последних её действий. Сейчас она понимала, можно было бы поступить примерно также, но немного мягче, немного добрее…

…Бывшие любовники тире нынешние недруги простояли на крыше до наступления позднего вечера. Со временем стало казаться, молчание, продлившееся несколько часов, ничего не сможет прервать. Это было самым катастрофичным заблуждением в жизни Либерти и всего Манхэттена…
Видимо, Макдэйд подустал стоять, ожидая неизвестно чего, и потому нарушил столь прекрасную тишь. Первые минуты девушка не воздавала должное странным околичностям и в упор не замечала, с каким подонком, в итоге, связалась. Учитель оставался милым, шелковым, непрекословным… до этой минуты. И если небо, окрашенное в потрясающие темные оттенки, скрывало весь ушедший свет, то светлость Макдэйда с точностью до наоборот – затеняла всю его тьму. Возможно, как раз из-за своей непохожести на мир, на это небо, Макдэйд стал охотником за юбками и по совместительству жестоким упразднителем, устраняющим возможные последствия собственных ошибок и действующим исключительно в личных интересах.
- Хотел спросить у тебя, Либ, но всё не решался. Ты же помнишь такую светленькую… Эйприл, кажется, звали! Девочка училась у нас в прошлом году и погибла, выпав с балкона заброшенной многоэтажки. Мы всем классом собирали деньги, чтобы помочь бедным родителям пережить горе. Заказали организацию похорон и обеспечили качественные действия по погребению скончавшейся Эйприл…
К естественной сонливости Либерти, усилившейся с наступлением позднего часа, примешалось дурное предчувствие. Как будто, потеряв сноровку, она проглядела что-то ужасное, подозрительное и, главное, важное. Но ей не хотелось думать негативно о Джонатане. Тем более зажженная свеча симпатии ещё не догорела. Однако следующий вопрос, до конца разрушивший треснутую стену, был неотвратим, как и эта встреча.
- Допустим, помню. А почему ты заговорил вдруг о ней? Ни с того, ни с сего…
Тогда в глазах учителя появилось осмысленное, прогибучее выражение, затем подколодный взгляд вновь помутнел. Историк манхэттенской школы Голдстайна ответил лишь спустя минуту.
- Неспроста заговорил. Вы с ней удивительно похожи. Эйприл тоже постоянно лезла, всюду совала нос, куда не следует, любила копать ямы. Копала глубоко! И если Эйприл задавалась какой-то целью, её было не отговорить… - сальянтная (гладкая, фотогеничная) внешность Макдэйда не смогла удержать раскрывшуюся тьму. Перемежаясь со злостью, неуверенность рыхлела, рассыпалась на атомы. В сутках оказалось достаточно часов для психологической подготовки к убийству. Именно за этим “охотник” и позвал Либерти на крышу, - Но еще сильнее вас сближает участь. Тебя прикончит тот же человек!

Вдосталь наболтавшись, лицемер схватил девочку за растрепанные ночным ветром волосы и с силой дёрнул её на себя. Сказать, что это было неожиданно - ничего не сказать. Следом понеслась серия непрофессиональных ударов в живот, один удар коленом в смешном полупрыжке. Опосля Макдэйд подтащил избитую к краю и начал яростно пытаться сбросить её с крыши.
- Отпусти меня, урод! Отпусти! – вопила жертва.
- Вот так, Либерти! Мать твоя шлюха, ты никому не нужна, подруги тебя не уважают! Смысл твоей жизни давно уже потерян. Осталось только убедиться, что никак иначе ты закончить не могла! – взяв за обе ноги, любитель школьниц уже наполовину перевалил сдавшуюся Моллиган, - Давай, детка! Твой отец ждёт тебя с распростертыми объятиями! Ваше воссоединение неизбежно!

Но, к своей беде, прокараулил, как жертва успела уцепиться за воротник его белой, недавно проглаженной рубашки, и ногтями расцарапала кожу. Резкое удушье возникло в результате защитных действий Либерти, и в силу злой иронии волчище угодил в собственный капкан: жертва поднапряглась, подтянулась вверх и надежно обхватила шею предателя. Слабенький убийца недооценил энергию школьницы и… с криком полетел вниз, считая окна.
- Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т!

…Этой прохладной ночью Манхэттен простился с тихоней-подлецом Джонатаном Вильгельмом Макдэйдом. Это “свидание” навеки закрепиться в памяти и пополнит список жизненных уроков. Либерти никогда не забудет, как висела на одной ниточке от смерти, как сбросила тело непутевого маньяка, не услышав звук падения из-за высоты.
Идти, лишний раз утруждаться и проверять, что от него осталось, самая везучая девочка
Нью-Йорка не стала. Ей с детства был противен омлет…


Тридцать пятая страничка в личном дневнике Либерти:
Когда-нибудь моя история обязательно закончится. Но я так рада, что это произойдет не сегодня, что, наверное, не смогу описать…


Моллиган-младшая вернулась домой к четырем часам ночи. Вся в синяках, без рюкзака, с порванной одеждой и с худшим настроением даже для самой паршивой недели. На вопрос матери, что стряслось, ответа не последовало. Либерти заперлась у себя в комнате и принялась заниматься всяческой “мистикой”. Эммануэль порекомендовал Селене отложить разговор до лучших времен и оставить ребенка в покое, чтобы тот мог полноценно выспаться и рассказать без принуждения.


…Пять утра. На дворе еще стояла почти непроглядная темень, хоть глаз выколи. Где-то аукались бездомные, где-то кричала ребятня. Радиостанции, неспособные обратить на себя внимания хозяев, бесконечно проигрывались. И вдруг на кухню кое-кто зашел… зашел и включил свет!
Этот человек, кем бы он ни был, имел самые недобрые намерения относительно других жильцов. Он взял нож из ящика стола кухонного гарнитура. Прекрасное орудие убийства! Затем ходок набросил на голову полотенце, чтобы скрыть лицо, и тяжелой медленной походкой направился к лестнице. По пути “белая фигура” наткнулась на кучу газет с однотипными заголовками: «Mad Jack - reality or the myth?»; «Helvan's phenomenon: the children killing parents».
(Безумный Джек – реальность или миф? Феномен Хэлвана: дети, убивающие родителей)


…Эммануэля Морено разбудил женский крик. Кто именно его издал, Селена или Либерти - определить было невозможно. Мужчина незамедлительно поднялся с кровати, и, преодолев вязкую сонливость, спустился на первый этаж.
- Милая, почему ты ушла? Решила заняться готовкой? В такую рань??? – хозяйка не отзывалась. Это начало пугать верного любовника, - Послушай, если ты на меня обиделась и расхотела делить со мной постель, я всё пойму…

Вляпавшись в лужу непонятной консистенции жижи, Эммануэль подумал, что все ещё спит, насколько неправдоподобными были его ощущения. Рука ночного исследователя на автомате потянулась к пятке. Жидкость, очутившаяся на его пальцах, имела красно-бурый оттенок. Зловещий цвет тянулся длинным пятном до двери, ведущей в тоилеттес.
- Селена? – сомнения, что получится найти хозяйку живой, росли вопреки личному желанию. Когда Морено схватился за ручку, чтобы открыть дверь, то закрыл глаза, гадая, что же увидит.

ОПАНЬКИ!!! Тело женщины с обилием колото-резаных ран лежало в луже крови! Селена навидалась и пережила столько ужаса, что даже после ухода души в святой рай её взгляд достоверно передавал весь страх произошедшего.

Пронзенный Морено замолк и, предположив, что это бесовское наваждение за все совершенные им плохие поступки, тут же стал верующим и начал креститься. Удар в спину, пришедший со стороны того, от кого этого меньше всего можно было ожидать, был точным, сильным, почти обездвиживающим, будто бил не человек, а чудовище!
- Либерти… - увидев, как девочка снимает с головы полотенце, обагренное материнской яркой плазмой, и, по всем вероятностям, готовится добить, разглядев в её очах истинную бесконтрольную ярость, требующую экстренного выхода, эту больную агрессию, которую нельзя обуздать, решил сказать ей правду в надежде, что это остановит её гнев, - Одумайся, пожалуйста! Я твой отец…

Словно набравшая в рот целый литр воды, убийца родной матери не издала ни звука и через несколько секунд сделала то, что совершила бы в любом случае: зажала голову мистера Морено стойкой, ограничивающей сбоку дверной проём, и самой дверью, после начала закрывать дверь с такой силой, что та… безыскусственно хрустнула! Мистер Морено, желавший исправить часть своих ошибок, из-за чего поселившийся у своей экс-любовницы, был казнен собственной дочерью! Насытившись насилием, прилежно сдобренным наследственным трагизмом и желчью, подпустив величественную тьму поближе к сердцу, фам фаталь расцвела на потухших глазах своих уже… дохлых родителей!


Брат Либерти проснулся, когда миссия сестры по сокращению числа обитателей дома была уже выполнена. Царившая тишина показалась мальчику странной, неестественной.
Обычно хозяйка с кем-то говорит в это время.
В спальной Селены Моллиган парня ждало потрясение: на кровати неподвижно лежали два обнаженных, два обезображенных тела, одно из которых принадлежало его мамочке. Перед уходом убийца оставил кровавое послание на стене, чтобы все, включая братишку, имели в виду:
Be careful, be afraid of anger of the Dead Queen:
(Будьте осторожны, бойтесь гнева Мертвой Королевы)










































Глава третья.
Вне стен Антнидаса:
Психологическая реабилитация Алисии Флинн,
или что такое Бзик.



Немногие в курсе, но Нью-Йорк называют не только «столицей мира» и «городом контрастов», но и «историческим центром кровавых убийц и опасных маньяков». По данным местных СМИ, в Нью-Йорке впервые за множество лет было зафиксировано увеличение уровня преступности, в первую очередь относящейся к серийности, к серийному характеру преступлений, к серийным убийствам! Поначалу немногие верили в критичность ситуации. Оно и понятно. Человечество еще не оправилось после уничтожения городов таинственным Технэком, после погромов, устроенных Апокалипто, а на подходе очередное “природное” бедствие, уже вызвавшее массу скандалов.

Опытный детектив из отдела расследования убийств Джастин Уэлш, любящий мистику, запутанные истории и всё, что связано с мокрухой, прибыл на место преступления спустя полчаса.
- Это определенно не первый такой случай. За последнюю неделю это уже шестой раз, когда мы получаем… вот такое! – его дружелюбно поприветствовал первый попавшийся на пути полицейский, неряшливый, розовощекий, жевавший жвачку блондин, неизменно пребывавший в приподнятом боевом духе. Сам же Уэлш выглядел значительно серьезнее – весь нахмуренный, в очках, с непоколебимостью в усталом взгляде.
- Кто совершил звонок? Небось, опять какой-нибудь случайный прохожий?

Дело происходило в заброшенном просторном гараже, находящемся на перекрёстке в районе Форест-Хилс боро Куинс.
Прямо перед ними, на полу, в красных лужах, лежала гора трупов. Трупы принадлежали мужчинам, в основном, среднего возраста с массой колотых ран и порезов, многие из которых до сих пор кровоточили. Они, действительно, лежали друг на друге и все в одинаковых позах, свернутые колечком, словом скрюченные! Свернутые в бараний рог, будто деформированные некой потусторонней силой, тела наводили на неприятные размышления.

Тут блондинчику вздумалось удивить любителя мистики, и они дружно прошли в крошечную комнату, наполовину занятую диваном средней длины и каким-то неразобранным хламом. Уэлш, который не знал, каких сюрпризов стоит ожидать, отметил жуткую вонищу и для демонстрации неприязни зажал пальцами обе ноздри.
Уважаемый товарищ разделял омерзение детектива, но не напомнить о важности участия умных людей он не мог, так как ситуацию, с его слов, разумно считать экстренной.

- Вот, это наш убийца оставил здесь. Видимо, грядет возвращение старых времен… - полицейский вежливо попросил Уэлша вглядеться в лист бумаги, приклеенный скотчем к грязной стене, и прочесть, что на нем накалякано.




Безумный Джек очнулся, да началась игра.
Умение громко пукать < умение воскресать

Джастин Уэлш отнесся к посланию с настороженным вздохом и отрицательно промычал, при этом помотав головой.
- О, господи, опять…

Самая важная новость дня - совершенно неожиданный удар для всех, кто когда-то имел дело с Джеком, и детектив входил в их число.


Психиатрическая лечебница Антнидас. Детройт.

- Кто город пускает на муки, 
Ножом перочинным грозя?
К тебе я тяну свои руки, 
Хоть этого делать… низя! 

Где смех – там безумие, хаос, 
И льётся кровище рекой, 
Джек смел, он не давит на жалость 
И жутко гордится собой. 

Ты не отверг мое пение, 
И ты не боишься играть!
Ты один в этом мире, Джек Хэлван, 
Тебя мне не разгадать!

Мистер Уэлш не мог оставить эту историю в покое. Быть вовлеченным в водоворот событий казалосьединственным спасением от скуки, и ему, неисправимому рискователю, представился идеальный шанс не дожить до старости. Шанс, который нельзя было упускать!
Алисия Флинн по прозвищу Бзик – самая взбалмошная пациентка Антнидаса, приговоренная к пожизненному заключению в дурдоме, бывшая подельница мраканского маньяка, известного неординарными способами убийств, в теории могла помочь распутать клубок. Именно в дурку Джастин намеревался наведаться в первую очередь, чтобы поговорить с преступницей об её неостывших чувствах к Джеку и об его внезапном “воскрешении”.

Не загадывая наперед, чем обернется запланированная встреча, но готовясь к любым проявлениям агрессии со стороны “психованной сучки” (так Флинн называли санитары), Уэлш на всякий случай и по старинной привычке взял с собой ствол.
Как и ожидалось, напарница Хэлвана не являлась той женщиной, “ради которой стоит убивать”. Безумие сильно состарило, исказило некогда хорошенькое личико Алисы. Распущенные, неухоженные, грязные длинные волосы придавали ей поистине ведьминский вид. Но, отнюдь, не шевелюра стерла остатки убывающей женственности. Их уничтожила затейливая больная полуулыбка, не сходящая с лица Флинн, точнее, с её почти старушечьего лика. Еще большего сумасшествия добавляла татуировка в виде буквы на щеке, отдававшей дань уважения любимому. Кроме того, ощущался неприятный сладковато-гнилостный запах изо рта, когда пациентка начинала петь стишок собственного сочинения.



- Бедная девка. Просто прикиньте, ей тридцать два на днях стукнуло, а выглядит страшнее моей тещи, которой пятьдесят восемь исполнилось, будь оно неладно… - вульгарно прокомментировал толстый санитар, согласившийся сопроводить Уэлша по его же просьбе.
Детектив долго стоял в палате-камере Алисии, не решаясь начать. Но потом следилу что-то подтолкнуло вперед, что-то вроде чувства обязательства, и он обратился к длинноволосой по имени. Та отреагировала на него моментально, чем обрадовала нежданных гостей. Никто не мог представить, что Бзик захочет перетирать с незнакомцами, учитывая, что она с давно знакомыми-то, обычно, редко вступает в контакт!
- Да… - равнодушно произнесла она глухим хриплым голосочком. Но стоит заметить, абсолютно беззлобным, не таким, какой привык слышать задирчивый, часто хамоватый персонал, относящийся к большинству больных с нескрываемым презрением.
По-красивому учтительный и традициозный Джастин Уэлш вытащил из делового портфеля заключение врачебной комиссии и несколько фотоснимков с изображением родственников и некоторых знакомых больной.
- Непонятно, каким образом, но кровавое веселье продолжается. Снова гибнут люди и это снова дело рук Джека. Скажете хоть что-нибудь, что поможет предотвратить следующие убийства, и будете отпущены.
Все это шло в комплекте с самыми чистыми намерениями помочь “бедной девке”. А значит, у Алисии появился шанс выйти на свободу и начать жизнь с чистого листа!


Leads many roads to atonement. Unfortunately, not all of them are peace. Solomon Keyn
(К искуплению ведет много дорог. К сожалению, не все они мирные. Соломон Кейн)


“Говорят, пройдя ад, души становятся светлее… Нет, это не так. Пройти ад невозможно, особенно если ты католик. Души, грешные, но имеющие перспективы на существование в раю, отправляются в чистилище, откуда выходят, будучи чистыми.
Спросите меня, что прошла я? Поверьте, меньше всего мне хочется утрировать из жажды сострадания. Это обычная грязная психушка, которую даже метафорически адом не назвать. Преисподней она кажется лишь первые часы. Затем становится незначительно легче.

Спросите, кто я такая? Обыкновенная психованная сука, подхватившая так называемый стокгольмский синдром. Во мне нет ничего особенного, я простой человек с простыми мыслями, и вряд ли вам захочется прочесть хотя бы часть.
За что меня посадили? За то, что позволила одному сукиному сыну нагнуть себя и унизилась. Помогала этому ублюдку убивать и сама многих замочила. Несмотря на то, что меня отпустили, я буду расплачиваться за совершенные преступления вечно. Иногда жизнь - худшая из существующих тюрем”


Алисия Флинн, она же Бзик, выписалась из нью-йоркского отделения спецклиники Антнидас, где просидела несколько лет за участие в поджогах, в умерщвлениях и так далее и тому подобное. Множество врачей, хорошо знавших пациентку, отнеслись к решению выпустить одну из самых непредсказуемых преступниц на волю с естественным скепсисом. Виновник всех сомнений - детройтский инцидент, подорвавший их доверие к пассии “шута”. Им не давало покоя предположение, что вне стен психлечебницы Алисия может представлять немалую опасность.
Но добрый детектив Джастин Уэлш, часто посещавший пациентку, убедил большинство докторов снизойти и дать Флинн шанс провести ресоциализацию, вернуться к нормальному образу жизни посредством скрупулезной энергетической работы над собой.

После смерти опасного маньяка (как выяснилось, подставного) была осуществлена перевозка Бзик из филиала Детройта в Нью-Йорк для обеспечения большей безопасности. Уверенность, что бывший вздумает попытаться забрать её, росла ежедневно. Кроме того, сама пациентка не больно жаждала воссоединения, ибо кое-что поняла для себя.


“Стала ли я плохой девчонкой, или умерла на время, недавно возродившись, как огненный феникс? В физическом плане я не умирала ни разу, но какая-то часть меня прекратила отвечать на запросы. С тех пор, как эта часть вновь зареагировала, протекло, почитай, двенадцать лет. Двенадцать лет я не была собой, не существовала. Настала пора духовной реставрации, поскольку комплекс мероприятий, направленный на предотвращение последующих разрушений, на достижение оптимальных условий продолжительного сохранения себя, занимает меньше одной вечности”

Нью-Йорк нередко нарекают венцом многоликости. Все районы в нём отличаются существенным многообразием, сказывающимся на жизни всех обитателей. Поэтому, если вы в первый раз снимаете или покупаете квартиру, не стоит прибедняться. Ваша задача подобрать район, целиком сообразный вашему жизнеукладу, где вы не станете страдать от дискомфорта. Вам же будет лучше.

“За жизнь, если так можно назвать эти тридцать четыре года поисков непонятно чего, мною было допущено великое множество критических, всесветных ошибок. Но, пожалуй, самая грубая из них - деификация дьявола. Пожертвовав многим ради человека, который не достоин даже называться таковым, я опорочила само понятие демократии и свободы, так опорочила, что теперь еще долго не смогу бросать взгляд на гладкую поверхность, предназначенную для отражения, еще долго не смогу смотреть на себя в зеркало…”

Винегар-Хилл дословно: холм, поросший ягодными деревьями, название происходит от одноименного холма в Ирландии, переводится как «деревья с ягодами») — район в северо-западном Бруклине, штат Нью-Йорк, США — набережная Ист-Ривер между районом DUMBO и Бруклинской военно-морской верфью. Район этот ограничен улицами Фронт-стрит и Бридж-стрит, + включает в себя шесть кварталов. До начала пятидесятых годов прошлого столетия площадь Винегар-Хилл была значительно больше, однако в связи со строительством Федеральной трассы «Route 278» часть района была отрезана и стала существовать, как отдельный район RAMBO.

Первично данная территория принадлежала ирландцам, назвавшим район во имя Ирландского восстания, произошедшего в тысяча семьсот девяносто восьмом. Винегар-Хилл сохранял статус-кво эйрского района до окончания девятнадцатого века. Подавляющее количество зданий в Винегар исполнены в подчеркнуто археологическом стиле Неогрек, а многие улицы, учитывая набережную Ист-Ривер, замощены булыжным камнем (желваком).
Подытоживая, остается дополнить, что Винегар-Хилл входит в число исторических районов “венца многоликости”. Именно там находится адрес, по которому проживает Алисия.

“Дом, милый дом… как сильно я скучала по тебе. А если серьезно, то это все дерьмо собачье. Да-а-а-а, дерьмо везде. Блуждая по улочкам, сворачивая на проспектах, порой «зайцем» проезжая в трамвайчиках и автобусах, избегая многолюдных мест, где тебя могут осудить, избить или назвать тварью за всё хорошее, нехотя замечаешь всю гниль современного общества и человечества в целом, ловишь себя на дрянной мысли, что психушка ничем не хуже остального мира. А какие-то места – хуже психушки”

Первый день Алисия провела в поездках на одном и том же такси, и столько разочарований повидала, что успела соскучать по Антнидасу, который по ней вовсе не скучал: безобразный нищий с сальными патлами глумился над жмуром овчарки на бедном Плимут-стрит; в уличную потасовку вмешались копы и развели сторонников противоборствующих дворово-футбольных команд; районом далее девочка, больная лейкемией, спрашивала у родителей “сколько мне осталось?”, а те не хотели ей отвечать.

Наглядно, городская пертурбация подталкивала к совершению аморальных деяний, стимулируя отрицательные, злые проекции, и лучший способ не погубить себя дважды – стараться всё время игнорировать всё происходящее. Тот бомж потом… изнасиловал дохлую собаку, оказавшись скотоложцем и некрофилом в едином комплекте! Редчайший эксклюзив даже для вольной интерпретации Сим Сити, чем казался Нью-Йорк по-прежнему впечатлительной Алисии, так и не утратившей способность удивляться грязи и смраду.

Эта авантюра с заранее известным финалом была жизненно необходима внутренне реконструированной, подновленной блондинке. Была нужна, чтобы вспомнить те восхитительные чувства, какие посещали её больше десятилетья назад. Галантный водитель согласился посвятить ей весь божий день. Не забесплатно, зато с массой приятных привилегий. Возможно, мужчине полюбилось общество экс-психопатки. Возможно, у Бзик всё еще есть шанс вернуть всё некогда потерянное, но для этого придется возложить на алтарь свою открытость. Женщина, повинная в десятках мокрух, николиже не сможет с кем-то поделиться, тем более в Сим Сити, где осуждают и приговаривают к казни разительно чаще, чем прощают.

“Зайти в двухкомнатную и наверняка неудобную квартиру лучше поздним вечером. В этом много логики. Назвать меня искушенной язык не повернется, избалованной жизнью – подавно. Но никому, кто имеет хотя бы малейшее представление об идеальных жилищных условиях, не сможет понравиться то, что мне всучили, используя моё положение изгнанницы и паршивой убийцы.
Хотя бы одну ночь, да и то в силу усталости, я не буду плеваться. Последней террористке и суке лучше быть сонной – становится фиолетово на живность в пределах квартиры”

Винегар-Хилл обслуживается восемьдесят четвертым полицейским участком. В районе расположена одна из крупнейших энергетических компаний Америки - Consolidated Edison. На углу улиц Эванс и Литтл стоит особняк коммодора ВМС США Мэттью Кэлбрейта Перри.
Население – две тысячи с чем-то человек. Кто-то скажет, что много, ну, а Бзик это не мешает. Прошедшую бездну и то, что под ней, еще долго будет всё устраивать.
Вернувшись из поездки, занявшей целый день, Алиса (краткое от Алисии) смогла попасть в свою двушку, лишь выломав дверь, из-за неудачного замка. Еще не осмотревшись, не
пройдясь глазами по комнаткам, экс-преступница растелешилась, грубо скинула одежду на пол и встала под душ.

Напор воды был ужасным. Никакого утешения! Длинные белые волосы мокрели.
Сухощавая, как щепка, талия с плоской грудной клеткой стукалась о стены с примитивным, некрасивым кафелем. Тьмочисленные швы и стрёмные наколки, нанесенные, очевидно, второпях, уничтожали и без того ничтожную “осовремененную” женственность. Какой-то процент воды попал Алисии в рот. Она помылась и заодно попила, освежив иссохшее ко всем чертям горло. Состояние лживого приятства растянулось на несколько секунд благодаря своевременному внедрению идеи в слабосильные мозги нахлебаться, не ступая босыми ногами по прохладным шершавым плиткам помещения кухни. Но сие преспорное довольствие прошло оскорбительно быстро. Устав проклинать слабую струю, Алисия вставила лейку на место и трижды помянула сатану.
После душа, оказавшегося очередным моральным испытанием, как и всё то, с чем приходилось иметь дело последние двенадцать издевательских лет, Флинн отправилась на боковую. Она диагонально упала на не застеленную бельишком кровать, будучи полностью голой, забыв об открытой двери, забыв обо всём…


Единственной радостью, дававшей выход чувствам, выход настроениям, выход стремлению, являлся довольно просторный балкон. Это всё, за что можно было не ненавидеть квартиру так сильно, чтобы не хотеть её сжечь.
Самая печально известная жилица Винегар-Хилл умудрилась восстановить часть сил за четыре часа, отведать вкусных печеночных консервов и признать себя немного отдохнувшей. И вот ей пришла в голову мысль, что пора закурить. Никотин нейтрализует угнетающее влияние досад, расстройств и расстраиваний, помогает не горевать, не сокрушаться. А в случае с Алисой это еще и прекрасный способ проведения досуга. Иногда, закуривая, есть шанс привлечь какого-нибудь симпатичного мужчинку. Главное, пронаблюдать за ним издали, например, с балкона, чтобы узнать, что ему нравится и попасть в точку на первом полувзгляде.

Флинн ничего такого не хотела, в её планы не входило затевать какие-то знакомства. Просто вычурные полумертвые мечты, навеянные осенним ночным ветром, просто пересечение перекрёста и мысленный побег от чьего-то инфернального смеха, диффундирующего сквозь решето души в целях соблазнения и вдохновения на очередную ёблю с фалоимитатором. Сатана с неиссякаемой ярью голосил, сильно злясь на Алисию! Сатана напоминал, что она, его девочка на побегушках, живое воплощение Барби, его “живая кукла”, провалила их совместную компанию, отступив и сдавшись на половине пути!

- Время сдвинулось на час,
Мишура на глобусе.
Раньше хуй стоял в постели,
А теперь - в автобусе!

Она бы узнала обладателя дьявольского голоса из тысячи, насколько ярким и по-плохому запоминающимся был этот образ – образ “человека, который не достоин даже называться таковым”, обоготворявшегося беса. Лохматый шутник всюду её прессинговал, во сне и наяву, словно не желая отпускать её от себя ни на метр, но не в силах
«заслужить доверие обратно», следовал за нею, как тень. Вот что такое повторяющаяся безысходность, контроверза и несовпадение интересов двух горе-любовников, концепционных “Бонни и Клайда”.

“Когда ты натворил много паршивого, хуже в первую очередь тебе. Даже если человек не отдаёт отчёта и моральных оценок всем своим проступкам здесь и сейчас, рано или поздно пелена спадёт, грешник прозреет и вот тогда его ждет всё самое гадкое, дурное, плохое и скверное. Я знаю это по себе.
Но лучше бы не знала…”


Вдосыть накурившись, вдохнув столько воздуха, сколько не позволили бы больше ни чьи легкие, мечтательная Флинн покинула террасу. На ум экс-злодейке внезапно взбрело созвониться с единственной близкой подругой, оставшейся верной после всего того, что говорили про неё в новостях, после всего того, что освещалось в прессе, после всего беззакония, совершенного Бзик (не путать с Алисой).
К бесконечному фарту бывшей преступницы, телефонный аппарат оказался рабочим. Информация, разрушающая представление о дешевых квартирах, кольнула мозг, вслед за чем Флинн воспользовалась дисковым номеронабирателем, чтобы набрать знакомый и навеки выученный номер.

Подруга взяла трубку восхитительно быстро. Первые двадцать минут утекло на болтовню по душам в непринужденно-развлекательном тоне, далее, по традиции разговор осерьезнился, как это бывает у женщин, и только, почувствовав сильную усталость языка, Алисия отважилась наклянчиться в гости, Ей давно не приходилось так стыдиться, но скрыть отвращения к своему новому жилью никак не получалось. Подруга, конечно же, сказала, мол, да, заходи, приму тебя как родную сестренку.
Движением лицевых мышц Алисия показала готовность рассмеяться и пообещала явиться в течение двух-трех часов в зависимости от авто-потока. Большой город не спал даже ночью…


Имя Кандис - кандас, имеет несколько вариантов происхождения. Леденец, сверкающая, чистая, незапятнанная или королева-мать! Насколько бы преувеличенно это не звучало, но каждое из этих определений легко связать с характером подруги Флинн, доброй, прекрасной и скромной, помогающей людям по мере возможности. Они познакомились много лет назад, еще во времена школьных похождений, и стали безмерно близкими, без преувеличения родными. Кандис болела за душу Алисии двенадцать лет, эта борьба проходила словно на её глазах, и сейчас “сверкающая” находилась в нетерпении поздравить победительницу, выразить сотню соболезнований.
Непредсказуемая Алисия, гораздая на безбашенные проделки и различные фокусы-фортели, несколько усложнила задачу своего попадания внутрь. В детстве ей часто не хотелось банально пользоваться дверью и звонить. Шалунья проникала в квартиру по пожарной лестнице…

- Паразитируем на ностальгии? – хозяйка стояла и с увлечением рассматривала выглянувшую голову блондинки. К сильному потрясению “Бзик”, дальновидная Кандис дошла собственным умом, что та не изменит обычаю появляться ошеломляюще внезапно, чтобы по-дружески мило припугнуть, - Ты сама непредсказуемость…
- Ой, да ладно тебе! – когда завзятая “эквилибристка” наконец-то перелезла и уже всем телом стояла в спальной комнатушке своей посестры, то громко рассмеялась и налетела обнимать её с безумной улыбкой, - Лучше прижми меня покрепче! Давай, прижимай же…


Произнеся несколько маловажных предложений, старинные знакомые перешли в другое место. На балкон. Обе запаслись сигаретами. Подготовительный этап беседы завершился, второй этап - пока не начался. Молчание затянулось немножко дольше, чем предполагало пространство вокруг них. Мысли прорывались с большой неохотой. Шум автомобильных колес, как и всё в округе, перципировался гораздо приятней, чем обычно, что, несомненно, было заслугой удачнейшего совмещения времени и действий.
- Ну, как ты, расскажи. Я ведь так давно не видела тебя! Как проходили твои последние дни в Антнидасе? Принуждали ли принимать препараты? К тебе стали относиться добрее хотя бы под самый конец заключения, или по-прежнему швырялись угрозами? - не задумываясь о том, что подобные вопросы звучат чересчур по-матерински, Кандис продолжала проявлять заботу об алисином благополучии.
Дорогая гостья впервые ощутила себя по-женски слабой и такой… беспомощной, что ли. Слезопад на покрасневших впалых щеках - очередная сентиментальность этой свобододарящей понимающей ночи. Экс-преступница долго удерживала сформированный пузырь капризных чувств, и для продолжения разговора ей требовалось немножечко поплакать, произвести очистку душевно-“пищевого тракта” от накопившегося за годы дурки мусора. Капли доходили до острого подбородка и падали на руки. На балконе стало неожиданно холодно, и Алисия схватилась за локти.
- Ну, же, не реви. Всё самое плохое осталось позади и больше никогда не вернется… - Кандис бегло промотала в сознании то немногое, что ведала об истязаниях, которым подвергали бедняжку, пытаясь представить себя на её месте. Как результат, бережливой товаристке стало жутко, по ней проскочила тысяча мурашек. Каждая из них больно укусила, - Помни, ты из числа везунчиков, избежавших смерти. Ты – та, кто побывала в лапах дьявола и смогла спастись! Это многого стоит!
Вновь признав свою гамартию (хотя Флинн делала это уже бессчетное количество раз), любимица судьбы и бывшая ассистентка люцифера с трудом перестала горевать. Правда, только ради подруги. Только ради неё она не пустилась в психоз и овладела собой заново, будто никогда не срывалась.
- Угу! – утерев мокрый нос, Алисия стала ждать, что теперь Кандис выкинет. Мало ли умудрится выдать новый оригинальный рекумбентибус, который прогонит все сомнения, как тучи, - Ты всегда меня поддерживала в трудные часы. И даже сейчас, когда от меня все отвернулись, ты не даешь мне утонуть, возможно, жертвуя собственной репутацией и своим личным временем!
Знакомица не хотела раздувать свежий спор, не любила антимонию, но кое-что из произнесенного “сестренкой” зацепило её своеобычливую фанаберию, если так можно выразиться. К сему мигу беспокоящий фриссон уже прошёл.
- Репутация – последнее, о чем я волнуюсь. Есть люди, имеющие для меня гораздо большее значение, чем что-либо…

Алисия сочла идею, что на поле боя она не одинока и что у неё имеются верные сторонники, весьма заманчивой. Она даже допустила на минутку, что кому-то нужна. Но поверить в победу, часто упоминаемую Кандис, Флинн так и не смогла. С другой стороны её ход мыслей вполне доступен: та неблагодарная “любовь” её изнурила и выжала, а обряд так называемого антиприворота получилось организовать лишь тропой невозмещаемого, ценой невосполнимого. Слишком много потеряно для однозначной победы…

В жизни бывают ситуации, когда лучше о чем-то умолчать, не пускаться в подробности. Первое время Алисия так и планировала поступить, но потом, вспомнив о ценности честности, таки передумала.
- Я тебе кое-чего не сказала, прости. Во-первых, боялась, что не примешь мои слова за правду, не примешь, полагаясь на заверения, без подтверждения фактами, доказательствами, которых у меня при себе нет. Во-вторых, я никогда не любила расстраивать друзей, а услышав это от меня, ты сильно расстроишься. Да и потом, этично ли выкладывать свои проблемы на плечи окружающих?
Немного полноватая, но не обделенная харизмой, обстоятельная и человеколюбивая Кандис, делающая всё с неизъяснимой добротой, приголубила бездолю Флинн и громко убедила:
- Раз начала - говори! Позже будем беспокоиться об этике!
“Бзик”, которой не впервой приходилось плыть против течения, чуточку поплакала, постонала и почувствовала, как в её душе утихло. Почувствовала, что в голове уже не такой сумбур, как прежде, что уже можно выкладывать, не опасаясь запнуться в процессе изливания.
- Ну, хорошо, сама напросилась… - жевательная резинка со вкусом мяты, долго куковавшая в кармане черных джинсов “Бзик”, вскоре оказалась во рту и начала неспешно пережевываться, путешествовать в зубном королевстве, - Мой парень, если так можно назвать дьявола, охотится за мной!
И тут бдительную слушательницу схватило огорошивание, чему было объяснение: новость из разряда катастроф правильно воспринимать как катастрофу и никак иначе.
- С чего ты это взяла? Его же… его же убили! Ублюдок, превративший тебя в рабыню, теперь на том свете! В аду! Ты сама говорила, что присутствовала там и видела смерть! - лицо презаботной подруженции сию секунду распухло и, казалось, стало еще толще, - Тебе ведь нечего бояться, так? Скажи, что нечего. Прошу! – затем пышка полезла за сигаретами.
- Хотела бы, но, увы, не смогу… - “сказительница” с нравственной разбитостью склонила голову вниз и пришибленно ею помотала, - Ты ведь в курсе, мой парень – мастер сюрпризов. Стихия жизни и смерти подвластна хорошему фокуснику. К тому же ящик далеко не всегда несёт правду. Если говорить про убийство, то всё это - фальшь. Мститель расправился с сообщником, а настоящий фигляр, небось, тем временем скрывался в другом конце города и с ним вряд ли могло что-то статься…

Взволнованная сестринскими делишками, Кандис тихо вымолвила. Настолько тихо, как будто заряд электричества в паре с сильным ударом повергли её в медвежью, тяжелую спячку и у неё не вышло пробудиться.
- Всё. Я теперь точно не смогу заснуть… - призналась она, и швырнула осточертевший окурыш с балкона, - Ну, а ты боишься, что придется заново пережить уже пройденное? Боишься ли, что тебя могут похитить, и ты снова начнешь убивать?
Алисия убежденно, как по писаному, проявила грозное бесстрашие, чем еще сильнее заставила себя уважать, возвысилась в её глазах, как прежде никто ни перед кем не возвышался:
- Нет, зло более не властно надо мной! Я от него освободилась! Злу не удастся меня снова приручить!
Подруга, сколько не старалась, так и не смогла придумать ничего стоящего в качестве ответа. Флинн оставалось только похвалить и помолиться за её безопасность, попросить у Господа о защите “сестры” от тёмных сил. Эстетика христианского вероисповедания била фонтаном в каждом предложении. Католицизм, церковь и молитвы были и оставались основными спутниками на протяжении всего земного пути боговерной, богобоязненной Кандис.
- Золотые слова, милая! Придерживайся своей нынешней позиции и помни, зло набирает мощь лишь тогда, когда хорошие люди сдаются, утопая в сомнениях. Во всех иных случаях зло слабо, ничтожно и не может каким-либо образом на нас повлиять…

Алисия:
- Почему же в прошлый раз я проиграла? Почему не воспротивилась, а отдалась?
Кандис:
- Ты была легковерной, наивной… Святая простота! Таких подчинять проще всего, а дьявол знаменит тем, что использует наши слабости для порабощения.
Алисия:
- Бредни про змея-искусителя? Считаешь, я ни в чем не виновата и выбор был сделан
за меня?
Кандис:
- Грехопадение – понятие, общее относительно всех авраамических течений, характеризующее несоблюдение первым человеком воли Господа, которое впоследствии привело к падению человека из состояния высшего невинного блаженства в состояние страданий и морального упадка. Мы, религиозники, жестко отзываемся о тех, кто поддался искушению, но у меня на этот счет особое мнение.
Алисия:
- И что ты думаешь о тех, кто поддался?
Кандис:
- Их нужно всех простить. Всех без исключения.

Прошел месяц с момента посещения детектива. Месяц как “Бзик” (в кавычках, потому что это прозвище, второе имя героини, осталось в прошлом для неё) узнала точную дату своего освобождения. Пациентке разрешили созвониться, обрадовать друзей, которых у неё осталось жутко мало. Жутко мало – это одна единственная толстушка Кандис, и некий Брэд Дуриф, скончавшийся от передозировки, не дотянувший до сего дня. Брэд был славным, но зависимым парнем, косившим под Норвилла «Шэгги» Роджерса из забавного мультсериала Скуби-Ду.
В психушке “Бзик” не пытались кормить мифами, а сразу же дали понять, что с ролью наживки для опасного маньяка никто не справится лучше неё, плоско шутя про незаменимый кастинг и удачный рассвет актёрской карьеры.
- Думаешь… меня ведь выпустили не из-за того, что посчитали моё лечение законченным? Отнюдь, не так. Я вышла благодаря договоренности с копами, чтобы помочь полицейскому расследованию. Притрава я, а не принцесса, вызволенная из тёмной, сырой башни…
Ощутив упадок сил вследствие переживаний за подругу детства, Кандис, та самая добрая Кандис искренне пожелала всех возможных благ:
- Вот что я скажу. Береги себя, родная. Не дайся в обиду, но и сама будь со всеми толерантнее… - и не смогла оставить навещательницу с пустыми руками, - Это на счастье. Прими от меня… - долго сжимавшая кулак правой руки, чтобы в одно мгновенье явить зрению Флинн кое-что зелененькое, посестра раскрыла ладонь, на которой дисгармонично
лежало несколько скомканных денежных купюр, - Не отказывайся от помощи, прошу.
Приняв утешительницу за своего параклисиарха, за вечного заступника, Алисия прогнала мысль не брать мани. Аналогично поступила и с напыщенной скромностью.
- Спасибо… - заключительное слово, вышедшее из уст признательной блондинки, прозвучало тишком, яко тать в нощи.

Small false … adults with egocentric intentions to ego-trip at the expense of younger, with vain and ambitious zadviga from which pulls on laughter. Their nasty languages will be pulled out and pinned to a wall. That it happened, each child has to neglect personal interests and devote himself entirely to sweep. Without implicit submission of children to will of parents whose purpose was regular immolating of these children to the whims the world will get harmony. Oh! Something I philosophize too much. To me, upon to shit on justice. Well, how to shit … not under itself, and, very ha, sitting on a push, reading now and then the magazines of different genres scanned by a porn that was on what to distort before going to bed. Mad Jack
(Маленькие лживые… взрослые с эгоцентричными намерениями самоутвердиться за счет младших, с тщеславно-амбициозными задвигами, от которых тянет на смех. Их поганые языки будут вырваны и приколоты к стене. Чтобы это случилось, каждый ребенок должен пренебречь личностными интересами и посвятить себя всецело мести.
Без беспрекословного подчинения детей воле родителей, целью которых было регулярное приношение в жертву этих самых детей своим прихотям, мир обзаведется гармонией. Ой! Что-то я слишком много философствую. Мне-то, по факту, срать на справедливость. Ну, как срать… не под себя, а, ха-ха, сидя на толчке, почитывая отсканированные порно журналы разных жанров, чтобы было на что передернуть перед сном. Безумный Джек)


“Представительницам слабого пола, как ни парадоксально это звучит, тяжелее расставаться с подругами, нежели с бой-френдами, даже если речь не идет о незакатной, навсегдашней, догробной разлуке. Выходя от Кандис, меня начало мучить предчувствие, что эта встреча была последней и что мы можем больше не увидеться. Паранойя? Прогрессирующая мнительность? Я несколько лет просуществовала в изоляции, отвыкла от общения с людьми, но не перестала к ним тянуться на каком-то своём, бессознательном уровне.
Это хорошо, поскольку означает - я всё еще живая. Ни отнимающим радость препаратам, которые меня заставляли проглатывать силой, ни угрозам убийства не удалось меня сломать. Значит, я выносливая. Что ж, хорошо…”

Наступали очередные нью-йоркские будни. В шесть утра пропитанный бензином и выхлопными газами воздух огласился шумом и скрежетом новых и старых машин разных марок разных классов. Преодоление пешком длинных расстоянностей, излюбленное хобби Алисии, прижившееся аж с юных лет, привязалось еще сильнее, чем прежде. Но сегодня по причине устатка, ввиду недосыпа ей было лень тащиться несколько км. Блондинке хотелось поскорее добраться до дома, чтобы завалиться, не снимая одежды, и уснуть мертвым сном.
Безрельсовое механическое средство, нарекаемое в народе автобусом, приехало точь-в-точь по расписанию, но радости нисколько не прибавило. Длинные маршруты, длительное нахождение в транспорте, редко НЕ доставляли Алисии кучу неудобств. И на это имелось множество причин. Одна из них: частые бешеные выкрики с места, взаимные плевки, ругань, доходящая порой до мордобитья, и прочие шумные выходки, констатирующие преобладание массы над склонной к палинфразии, неуравновешенной личностью. Вторая причина: спёртость смеси азота и кислорода, делающая нахождение среди моря гадких запахов невыносимым. И еще было много-много других “тонких” факторов, вызывающих тошноту и головокружение. Единственное утешающее исключение, когда тихо и людей меньше, чем “их столько, что нельзя пошевельнуться”, можно подремать. Главное, не прозевать остановку.


Подниматься на этаж, мучаясь от недосыпа, всегда было делом непростым, требующим воли и выносливости. С трудом волоча каменные ноги, стараясь ступать как можно тише из-за чего-то и считая ступени для самоутешения, Алисия трясла плечами, хлопала себя ладонью по лицу и отгоняла невидимых мошек. Думать о плохих сюрпризах, о несоответствующих ожиданию событиях она не хотела и не могла.
Зато немного погодя Флинн открыла дверь, буквально забежала в квартиру и вдруг поняла, что свалить, не позаботившись о восстановлении замка, было весьма опрометчивым поступком. Как говорится, с бухты-барахты, с плеча, с кондачка! Пока хозяйка отсутствовала, в её “царстве престижа” поселились местные бродяги, видимо, отмечавшие там некий юбилей или чью-то днюху. По всему полу были разбросаны бутылки, бычки, использованные одноразовые иглы, вдобавок к чему стоял зычный, гомерический храп. Хаос, и только хаос, и ничего, кроме хаоса! Панический ужас, мгновенное осознание собственной беспомощности, а также невозможности прогнать незваных гостей, подсказали Флинн не ссориться с мужчинами, уступить им эту сраную квартиру и по-спокойному отсюда уйти.
Всё получилось ожидаемо дерьмово…

“Во-о-о-о-т. Таковая моя теперешняя жизнь. Кочевание из одного угла в другой без видимости будущего, без уверенности в наступлении не такого уж и желанного, спорного завтра.
Живу и живу, пока разрешается…”

Невзирая на тот горький факт, что Алисии пришлось вернуться на нерадивую улицу, где ей всё пресытилось и осточертело, денежки Кандис спасли от полного отчаяния. Идея зайти в ближайший бар и напиться врезалась в разгоряченную женскую память и прочно засела. Несколько минут, потраченных на размышления о значении личного здоровья, привели к циничному выводу – при умении отрываться можно на здоровье наплевать, особенно если его поддержание не сулит душевных взмахов, да и вовсе нагоняет смертельную тоску.
“Пришла пора напомнить себе, какая я всё-таки сучка…”


Ближайшее заведение, куда направилась позитивно настроенная “Бзик”, уже несколько лет славилось хорошим спросом и считалось жемчужиной жанра Винегар-Хилл среди обладателей пивного пузана. Этот рекордсмен, занявший помещение бывшего мексиканского ресторана и расположенный вблизи знаменитого бруклинского моста, был лучшим в своём роде, радушным, до тошноты милым уголком с добротной, точнее, доброй атмосферой.
Бар на улице Фронт-стрит – без сомнения, одно из немногих местечек, где можно полакать, если вы не зажравшийся буржуй, не фанат интерьерного изыска, не поклонник супер-креатива и не ищите каких-либо излишеств. Желание заиметь приятных собеседников, с которыми всегда можно выпить, потолковать по душам, движет большинством посетителей. Окружение тем и цепляет, что неспособно отвлечь, потому что нутро выпивальни содержит основные концепции минимизированного стиля, оптимального для прослеживающейся здесь главной мотивации.

Деталей мало, а те, что есть, вещи вроде красивого бильярдного стола, остаются незамеченными подавляющим числом выпивох. Иногда, бывает, бармену платят деньги за час игры, но это одна из неисправимых редкостей, которую лишне подвергать изменению. Барная стойка умещала всегда всех желающих. Никогда не было такого, чтобы кто-то остался недоволен. Разве что Фёдор, брат бармена и владельца в одном лике (русский эмигрант, как и сам заведующий баром), пару разков пробурчал, находясь в состоянии в восемь раз пьянее нормы. Само собой, о девках любили побазарить и к посетительницам иногда приставали не сильно, но особого разврата не ощущалось. Никто еще не получил ярлык озабоченного…
В последний раз Алисия была в этом баре (точнее, в мексиканском ресторане) в далекой юности. Она заходила сюда с папой. Тот звал её каждый раз, когда планировал хорошо отдохнуть. “Походы” затягивались на долгие часы, но не становились скучными, как значительная часть мероприятий. Хотя девочку не покидала версия, что дело в заводном характере отца, нежели в атмосфере ресторана, где, если разобрать всё по полочкам, можно выявить кучу дизайнерских промахов. Сейчас бы Алисия с радостью пожертвовала двадцатью годами, чтобы вернуться в прошедшее время и еще раз с папой сходить…
“Эх, воспоминания…”


Правду говорят, любое заведение, сколько бы у него ни было достоинств, ничто без интересных посетителей, особенно без привлекательных дам. Сегодня в семь утра бар озарила яркая, но худая блондинка, которую прежде никому не доводилось здесь видеть.
- Милочка, прошу, закройте дверь! Шум города, сигналы машин, разговоры людей… не приветствуются в нашем мирке, где царит идиллия и всё очень дружно! – бармен сходу попросил незнакомку сохранять установленный ритм в неприкосновенности, а также показал пальцем на подоконник, на котором, по его мнению, она вполне могла поместиться. Этот тонкий упрек в сторону талии, которой явно не хватало пары килограмм, развеселил посетительницу, и та ответила не менее резко, игриво и так, будто несколько лет проработала стриптизершей в престижном стриптиз-клубе и успела перелапать несколько сотен накачанных мужских ягодиц.
- Милок, а не слишком ли мы галантерейны с красавицами? Или я отбилась от жизни и, чтобы отмыться от стандартов старого мира, обязана прочесть перечень всех текущих табу и устоев?
Штучка оказалось непростой, чем определенно понравилась бармену. Отсутствие визуального блеска с гаком компенсировали дефицитные черты характера, не имеющие пародий, но оттого завораживающие, ибо встречаются эти черты у очень немногих людей. Реже у женщин, чем у мужчин. К тому же яйцастая составляющая бара имела… ну, очень тухленькие яйца.
- Сегодня у нас выходной. Я собираюсь пробыть здесь еще часик с лишним, чтобы доубраться. Затем, пожалуй, свалю. Дома у меня всегда играет магнитофон! Слушаю разную музыку… - мужчина, для которого этот бар являлся незаменимой частью жизни, тем, что не уплывает с течением реки, сменил доминанту и от кончика носа до кончика хвоста сфокусировался на интригующей “львице”, - А каков твой конечный пункт? Ну, тот, имеющий предел, завершение, ограниченный в количестве, в пространстве и времени финиш, который есть у каждой полосы земли…
Довольная осуществившейся успешной беседой с, вероятно, самым неглупым жителем Винегар-Хилл, Алисия, хоть и не простилась с устным бескультурьем, зато придала своему хамству естественный, прозрачно-ровный, можно сказать, нежный оттенок. Отныне быдлизм и вульгарщина мультикратно тщательно процеживались и выходили уже в нетрадиционном виде, перечившем сакраментальному. С данным подходом манеры хулиганки уже не вызывали ни омрачения совести, ни укоризны.
- Я знатная любительница поиграть с огоньком! Живу одной секундой, не воздвигаю ребяческих планов, существую спонтанно, по ситуации. Вообще забавно выстраивать сомнительные схемы, если знаешь, что всё навернется в один прекрасный момент и твой карточный домик развалится… - Флинн без разрешения взяла со стойки пачку сигарет и бесцеремонно закурила, - Вот ты здоровый, накачанный, весь из себя такой неповторимый! Но это лишь наволочка, скорлупа! В глубине, держу пари, ты одинок.
- В смысле? – припросил пояснить собеседник.
- Тебя тревожит отсутствие второй половинки. Но к чему-то серьезному ты не готов, и на это – целый ряд причин!

Отвернувшись, чтобы скрыть своё большое удивление и случайно не расхвалить высвобожденную, эмансипированную блонди, русский оперся руками о полку над белым мокровеем и поглядел на цыпленка сквозь дверцу. Тело мужика, заметила Бзик, кроме шеи и головы, покрывали чёрно-белые патриотичные татушки, очевидно, символизировавшие неразрывность его любви к родине. Непомерный аппетит, еще недавно истязавший бармена, бесследно исчез, а самого его потянуло на флирт, как рядового кобелька. Правда, подлещался качек весьма своеобразно, и своеобразно в данном случае сказано слабо.
- Честно признайся, не строй из себя герцогиню, у тебя недотрах? Ты поэтому уже полчаса клеишься ко мне?
Флинн молниеносно оценила беззастенчивый хамёж крепыша, который, к слову, тоже был блондином, и включила в экспозицию свою языковатость. К тому мигу сигарета потухла в грязной пепельнице, будучи забытой.
- Так-так, жизнь русских эмигрантов в США… Ммм, меня всегда интересовало, какую они могут получить работу и зарплату в Америке, если учесть, что на них здесь всем плевать больше, чем на тех же негров? Как ты вообще выживаешь на чужой территории и при этом умудряешься быть на высоте?
Провокационная реклама не самых лучших качеств не получила крышесносной реакции. Мало того, что бармен сохранил похвальную холодность, так еще сильнее увлекся незнакомкой. Пришлось проигнорировать эти несколько полуоскорбительных, громких предложений, чтобы не потерять возможность заглянуть к ней “под юбку”.
- Как ты определила мою национальность?
Этот вопрос, вылетевший из уст хозяина бара, словно оружейный снаряд, в плохом смысле “убил” прилипалу:
- По наколкам, дурачок! Как же еще? Неужто вы, эмигранты, забываете, как когда-то подписались на травмирование кожного покрова с внесением в подкожную клетчатку этого дерьма, чтобы выглядеть брутальными котярами и кадрить глупышек, ведущихся на шлак вроде красящего пигмента и этих уродливых узоров, от которых лично меня тошнит сильнее, чем от фильмографии Дэвида Эйера?
Даже не одобряя весьма и весьма безрассудный поступок незнакомки, такой, как наглое заимствование образа “неподатливой сучары”, русский не планировал скрывать восхищения ее смелостью и, прости господи, выдержкой. Ведь для того, чтобы вламываться в нерабочий мини-ресторан и дерзить начальству, необходимое иметь богатое внутреннее наполнение и актерский дар. НАПОЛНЕНИЕ и ДАР.
Мужчина отдавал предпочтение мнению, что люди бывают либо обаятельны, либо скучны. В одних хочется стрелять своей спермой, а в других – стрелять из карабина, чтобы только не видеть перед собой их безынтересных, кислых рож.
- А ты, так понимаю, предлагаешь мне в аскеты записаться? Зомбируешь парней, чтобы втайне продвигать феминизм в массы? Выполняешь всеобщую бабскую миссию? А ты неплохенько устроилась! Даже не поспоришь, та еще лиса…

Прошло несколько секунд, и шутники залились похабным реготом. Забавлять друг дружку выдумыванием себе насыщенных характеристик стало их первым совместным увлечением – тем, с чего начался ряд крупных, значительных событий, образующих собой одно целое, их личный ряд.
- Что-то я подрасслабилась… - призналася Флинн, и вновь без разрешения закурила, - Кстати, мм, чем хотела поинтересоваться-то… - но быстро потушила сигарету, - Слушай, если бы я согласилась стать твоей официальной заложницей, комнатной рабыней, согласилась бы пойти к тебе прямо сейчас, чтобы ты со мной сделал?
Бармен ответил вопросом на вопрос:
- Если мужчина говорит Я БЫ ТЕБЯ ТРАХНУЛ, как думаешь, это стоит расценивать, как комплимент? – а уж из своего вопроса спроектировал ответ, - Я бы тебя трахнул…
Флинн стала еще непредсказуемей, чем раньше:
- Это прежде всего! Но меня интересует, что было бы потом, после вступительных шалостей… - усиленная нечаянность шла в комплекте с усиленной смелостью, - После обнимашек! Мм? Ты бы меня сразу же бросил?
Следующий ответ “эмигранта” прозвучал со всем допустимым прямодушием. Бесхитростно, без обиняков: 
- Вообще-то твоя интуиция тебя не обманула. У меня нет стремления к СО. Я из веселых и не обременяющих себя лишними хлопотами… - и его позиция, с одной стороны пропитанная изощренным умом, неоспоримой логикой, с другой – сухостью и печальным формализмом оставила двоякое впечатление, тождественное, скорее, негативному, но не разочаровало женщинувконец. Может быть, чутка обескуражила…

Алисии пришлось сменить пластинку, разнообразить утренний сюжет, едва не скатившийся в унылое однотонное повествование, введением новых звучных мелодий (тем).
“Не мог бы кто-то подсказать, как узнать имя собеседника? Позвонить и спросить? Если звонить, то, что еще можно спросить? Ах, я же нахожусь сейчас рядом с ним, и больше тут нет ни души. Какая же я бестолковая…”

- Итак, мы еще друг о друге ничего не знаем помимо того, что я секс-маньячка с пунктиком затянувшейся юности, а ты местный лошок, ищущий, в кого бы загрузить сперматозоидов… это всё, конечно, ВАУ! Но имя-то у тебя какое-нибудь должно быть? Я ведь ничего не путаю? Не называть же мне тебя лошком! Вот меня Алисой зовут! Назвали в честь бабушки…
Не переставая фигеть от нрава милой гостьи, мужчина взял сухую тряпку, дабы протереть стол перед уходом, чтобы не осталось крошек. Он давно выучил одно из главных правил: в жизни чистота является залогом здоровья, в бизнесе – фактором, благоприятствующим росту популярности.
- Премного извиняюсь. Я так и не представился. Наверное, увлекся игрой, забыв о времени. Сейчас… - ему понадобилась минута на то, чтобы установить абсолютный контроль над своим мышлением и целенаправленно взяться за ум, не отвлекаясь на скользкую мечту потискать природные “аксессуары” блондинки, - Только не падай в обморок. Меня зовут Антон Белов! Антон Белов это моё имя…
Несмотря на четко прозвучавшую просьбу, Алисия едва не ослушалась его и... чуть не упала. Её глаза вытаращились, зрачки почти вылезли из орбит, в ушах тонко засвистело.
- Это шутка? Ты сейчас прикалываешься? Смеёшься надо мной? – выказывать удивление она умела лучше кого-либо, - Нет, просто я бы никогда не подумала, что кто-то может оказаться тезкой и однофамильцем… стероидного мешка, ставшего той еще легендой! Выходит, ты не просто эмигрант, ты еще и объект ассоциаций!
- Говори, как думаешь, я не возражаю… – бармен вынужденно улыбнулся, прежде чем закрыть ладно скроенный альбом под названием “возмущение” и отнесся к шуткам телки с максимальной легкостью, - Но, если хочешь знать мнение эксперта, ты сексуальнее, когда смеёшься. А что до моего однофамильца, про которого я также наслышан… ну, знаешь, детка, в мире полно разных уродов. Унывать только из-за того, что моим именем назвали одного из них, я не стану. Скажу только, мне порой стыдно за своих соотечественников… - неистощимый оптимизм в связке с остроумием и просто заразной рассудочностью подкупали бабу, потому что в процессе разговора самец верил в себя как никто. Отсюда следует, Антон Белов мог стать образцовым другом любой умалишенной: по-спортивному крепкий паренек, сухощавый, с выступающими заметными жилами, движения при этом резкие, порывистые. Вид, правда, чуть-чуть колхозноватый, что, в общем-то, не страшно, если не быть совсем уж привередой.
- Да чёрт с ним! С мешком мускулов! – Флинн ловко съехала с темы, уйдя в глубокую муть, - Дурацкое человечество уже привыкло использовать глобальные информационные средства ради углублённого разъяснения дурацких идей, дурацкого знания и учения. Что до Нью-Йорка и Земли, то город переживал вещи и поужаснее плохих русских, проповедующих использование суперстероидов для повышения физической выносливости.
- Не могу не согласиться! – поднял брови Антон, - Нас бомбили инопланетяне, нас пытались… заморозить! А если говорить о Земле в целом, не только о Нью-Йорке, то на ум приходит всплеск радиации в Салар де Уюни и славная гибель того парня, забыл его имя. Ну, в общем… того, чье тело состояло из оксида водорода.
- Ммм… - Флинн притворилась, что догнала, о чем речь, чтобы сохраниться умной в глазах русского. Затем понеслось одноцветное, усыпительное, монологическое рассуждение о сверхъестественном, - Идиома, происходящая от поговорки чудеса: в решете дыр много, а вылезти некуда, обозначает нечто удивительное, непонятное, необъяснимое. В детстве я допускала возможность чудес, но не верила, что чудо может произойти именно со мной. Сейчас понимаю, как же права я была! Чуда ведь так и не случилось…
Заметив, что собеседница немного закручинилась, словно вытаскивая из подсознания самые заплесневелые идеи, владелец заведения “вдохнул в неё жизнь” парой точных фраз:
- Не смей реветь, солдат! Только не у меня! – и, став донельзя прямолинейным, присел напротив неё, - Вот я всё никак не определю, ты ведь явно пришла не побухать, да и вряд ли рассусоливать вокруг да около настолько интересно, тем более, с такими, как я! Значит, тебе нужно что-то другое. Скажи… что?

Алиса метнулась глазами к быстро исчезающему отверстию в полу – отверстию, которое лишь доля её творческой фантазии. Долгая подготовка к позорному признанию рождала глюки и визуальные обманы, прокапывающие себе путь на поверхность сквозь ворох чувств, намёков, аналогий. Сквозь колючую чащобу, кленовую рощу…
- Ты угадал, красавчик. Считай, мне негде жить и я притерлась к твоему бару искать жалости…
Хотел Антон сморозить что-нибудь в духе “сняла с язычка”, но воздержался от блезирного цинизма. Ясно было одно, положение девицы входило в категорию НИЖЕ СРЕДНЕГО и без подробностей, а над подобным очень не по-джентльменски хохотать.
- Я готов помочь, правда. Только с одним условием - я потребую услугу взамен! От того, насколько хорошо мы поладим, напрямую зависит, где ты будешь ночевать, так что отказываться и строить из себя самодостаточную настоятельно не рекомендую. В паршивом случае окажешься на улице…
Алисия снова занялась разрушением стандартов, снова удивила без пяти минут друга и без двух любовника.
- Да ладно ты, не парься! Кто, если не я, привыкла к унижениям! – деланная ветреность ставила её в один ряд с самыми отмороженными, профессиональными эскортницами. Хотя по ней трудно было узнать шлюху. Скорее, бедняжку, которой ввиду неудачного совпадения событий стало посрать на свою репутацию, - Сексапильные девушки во многих сокровенных фантазиях отчаянно жаждут, чтобы их разорвали возбужденные бульдоги, готовые к продолжительному и грязному сексу. Прелестным девочкам нравится, когда их смачно пускают по кругу какие-нибудь ебливые ублюдки. Телкам хочется стать жертвой группового насилия, чтобы получить нереальный экстаз и море свежих бомб-впечатлений.
- Постой, ты сейчас серьезно? То есть, сарказма в твоих словах нет? – Антон сопротивлялся наступающему помутнению, чтобы не упасть, тратя на это приличную часть своих силушек.
- Завязывай сентиментальничать, молокосос! Меня уже насиловали… - очередное откровение вылетело из Алисы почти бесконтрольно, - Правда, это было всего один раз и уже давненько, но тот раз был незабываемым. Такое въедается навечно и преследует до конца твоей жизни. И уж лучше я по собственной воле раздвину ноги, чем меня принудят… - поделившись своим печальным жизненным опытом, она поставила русского в положение хуже неловкого.
Белов вникающе кивнул:
- Мда… - и дважды обозвал себя текстровертом, поскольку ему было трудно находить общий язык с дамочками такого типажа. Но, чувствуя, что это знакомство может вылиться во что-то любопытное, во что-то, чего доселе не приходилось испытывать, он поостерегся рубить с плеча и не стал прогонять духарную распутницу, - Что могу сказать… приношу искренние соболезнования. Приношу их не только тебе, но и всем цыпам, пострадавшим от рук поганых насильников. Чтобы этих мразей растлили, довели до разложения!

Взяв третью сигарету (тоже без спроса), нью-йоркская великомученица несколько минут тянула резину, не могла закруглить беседу и даже не закурила. Более инициативный Антон отобрал у неё пачку, пододвинулся на стуле поближе и стал выжидательно молчать.
Добро, пресмелая блондинка достаточно резко довела до сведения их совместные мысли:
- Ну, что, поехали к тебе? На хату!
Свежеиспеченный приятель мгновенно раскололся, как колются грецкие орехи. Разнобоярщины, первенствовавшей в мегазагруженной голове бармена, не поубавилось и с пришествием некой абстрактной надежды. Какой именно надежды – не знал сам русский, слепо следуя велению сердца.

Мини-диалог, состоявшийся за две минуты перед выходом из бара, стал еще одним подарком начавшегося дня:
- Ты только что матюгнулась на моём языке… как такое возможно? Ты ведь коренная…

- Тот, кто меня изнасиловал, умел матюгаться по-русски, будучи американцем, и меня, по ходу, заразил…


Нахождение нового гнездовья – событие зачастую половинчатое, состоящее, как из везения, так и из полной невезухи. Случай Алисии не разрушил привычные стандарты, а послужил очередным напоминанием о сыре в мышеловки, о небеспластности любого снисхождения. Милочка бледнела и кусала себе губы, едва отвечая на вопросы, которые “любезно” предлагали ей новые товарищи. Да-да, кореша Белова – те еще антикавалеры. Стоило им выпить, они сразу же теряли человечность, а ежели алкоголя не хватало, то становились хуже зверей. Настоящий вертеп, где тусит, в основном, отбитое мужичье с неблаговидными намерениями.
- Можешь остаться и жить, сколько влезет. Акклиматизация – дело двух часов. Но укоренившийся имидж давалки уже ничем не смоешь, да и насколько я понял, тебе что пнем об сосну, с кем и в какой позе обмениваться потом… - Белов привел Флинн за руку к своим друзьям-русским, которые в это время поигрывали в карты на узкой безудобственной кухне, и представил её их вниманию.
Те в мгновенье смикитили, для чего хозяин притащил сюда бабу:
- Браво! Мы, вроде, не заказывали клитор. Но все равно жутко благодарны тебе за радение! – самый противный из них, тошно-маринованный говнарь по имени Федор, уже протирал промасленные ручки в мечте побыстрее обгулять новую сожилочку, чтобы было, о чем повспоминать, - Как тебя зовут, красопетка?
Нежданно для себя самой Флинн спрессовалась. Гнев, отвращение, печаль, презрение невозможно подавить, когда эти чувства сговорились и действуют заодно. От выкрика её удерживало рюхание беспросветной, мрачной тупиковости. Групповые потрахульки – безусловно, неотъемлемый компонент драйвового времяпровождения, казалось БЫ. Но мнение бывшей психопатки на сей счёт резко поменялось, о чем она хотела доложить Белову и пока не могла из-за обездвиженности.

- Так… - владельца данной хаты не очень-то тянуло смотреть на то, как кирджалия картежников совокупляется с беззащитной и хрупкой Алисией, - Ну, всё! Если ни у кого нет возражений, я пойду вздремну. Рабочая смена полностью выматывает нервы. Вы тут сами поладите и решите, кто будет сзади, а кто спереди. Я ушел…


…Закрывшись в комнате, в которую было запрещено входить всем посторонним, и посторонность распространялась на всех без исключения, включая друзей, Антон взглянул на свою татуировку на правой кисти, на единственную имеющую важность, и увенчал пламя, свирепствовавшее в нём:
“Как бы мне хотелось чего-то хотеть…

Родители ежедневно твердили мне, что рожденному на Земле свойственно стремление к звездам. Но последние несколько лет я стремлюсь только к пойлу, и подобных мне – целый мир. Говорит ли это о том, что мы рождаемся в каком-то другом месте? Ведь куда проще поверить в то, что наши родители нас просто утешают…”

The laughter which is published somewhere in the distance = let to family happiness with Elena
(Смех, издающийся где-то вдалеке = пусть к семейному счастью с Еленой)

Татуировка в виде предложения, перечитывавшегося до скончания скончаний, опускала в тимение траура неизменно, как попадалась на глаза. И каждый раз скорбящий отрицался от перемены векторов, будто в смотрельщике за годы выработалась наименее типичная, патологическая форма мазохизма. Сетуя на горькую участь вдовца, человека, имевшего всё и всё потерявшего, Антон Белов никого не хотел видеть рядом.
Жажда - одинокая ночь,
жажда – одинокое утро,
жажда – одинокий день,
и вечер встречаем с той же одинокостью…

“Что же я творю…” – и вдруг к панихидному, словно в воду опущенному русскому снизошло озарение: то, что он сделал недавно, то, что он допустил, показалось ему постыдным и осудительным.


…Фёдор и Ко тем временем с ухмылками ждали, пока женщина полностью разденется. Кое-что из алисиных шмоток уже лежало на липком линолеуме. Игруны похотливо облизывались, хлопали в ладоши и упражнялись в выдумывании всякой похабеньщины, да навешивании ярлыков на явления, связанные с просмотром порно-кина. Их наглость росла. Средняя степень воли, между простым органическим хотением, с одной стороны, и обдуманным решением, преобразовывалась в нечто маньячное. В принципе их мало что отличало от полноценных насильников. Разве что Флинн сама согласилась им “дать”, будто бы был выбор.
- Так, немедленно прекратите! Веселье отменяется! – и вдруг с неприятной внезапностью скрипичная струна оборвалась на самой высокой, самой насладительной ноте. Хозяин хаты, который сам надысь предлагал “товар”, объявил о его неприкосновенности, сильно обломав своих собутыльников. Те уже было “зарядили пистолеты” и нацелились пустить блонди на распыл.
Кто крайне возмутился данной просьбой-приказом, так это Фёдор, видимо, хотевший вструячить незнакомке сильнее остальных.
- А вот это уже не входит ни в какие рамки, молодчик! Ты нас здесь всех собираешь, значит, балуя новостью, что подобрал стреляную киску, а теперь требуешь вернуть подарок собственного изготовления назад…? Нет, братуха, так дела не делаются…
Алисия стояла тихонько, как парализованная, боясь издать малейший звук иль пошевельнуться, а меж тем ее мозг механически отмечал детали. На первых порах можно было предположить, что поведение говнаря имело своей целью с концами разбить её Я-концепцию. Но потом стало ясно, что все мерзкие привычки Фёдора носили постоянный характер. Антон, который умел ладить с подобными “клиентами” и пропускать мимо ушей все, что не хотелось слышать, вырулил ситуацию безболезненно, ощутимо в пользу Алисии.
- Мы через многое прошли и слишком много лет продружили, чтобы кусаться из-за баб. Ты должен мне уступить…

Фёдор пошел на говённый компромисс через нехочу, лишь бы не кусаться, сообразно аргументам хозяина. Терять товарищей и вправду было б тупо, а любая шлюха, несмотря на стаж и привлекательность, расценивается как ничтожный пустяк.
“Забирай её себе” – сказали они в голос, покинув тесное помещение кухни с явным неудовлетворением сексуальной потребности. Дурная компания наконец-то исчезла!

После того, как всё обошлось, Алисия негромко заплакала, немощными и узлистыми руками подтирая слёзы и пытаясь произнести единственное актуальное в данном случае, общедоступное слово из семи букв. Волшебное слово С П А С И Б О


“Я медленно шла по улице, встречающей первые признаки зимы, по слабо заснеженной грязной улице, и думала о том, что сказала самой себе перед сном… Вдруг окажется, что моя вторая половинка была полностью права насчет того, что я сошла с ума? Насчет того, что сбрендила… Вдруг со мной происходит что-то неладное? Ведь каждый способен свихнуться. Тем более человек, которого много лет связывала по рукам и ногам психиатрия. Ну, а разве есть нормальное оправдание тому, что я считаюсь опасной? Совершенно точно могу сказать, что объяснения, кроме того, что я навсегда потеряна для общества, нету.
Раньше я всё время ходила пешком, в последнее время полюбила такси, но сегодня вдруг захотелось изведать таинства метрополитена. Я спустилась вниз, по ступенькам, купила билет и стала преспокойно ждать своего поезда, который, к слову, прибыл быстро. С гулким свистом он остановился. В кратчайшие сроки платформа заполнилась гомозящим народом. Это была огромная толпа. Я уже сто раз пожалела, что решила поехать на метро, и чуть было не пропустила сраный поезд, так как люди просто тащили меня к выходу. Но к счастью, а, скорее всего, нет, меня кто-то со всей силы пихнул, и я очутилась в вагоне. Двери захлопнулись, и поезд помчался к следующей станции. Внутри было душно, несмотря на время года. Я стояла, прислонившись к двери, и прокручивала в голове события, случившиеся, когда последний раз практиковала поездку в метро. Это было так давно, что я не в силах была вспомнить. Как бы ни пыталась, результат оставался нулевым. Видимо, никаких особенно ярких впечатлений не связывали меня с подземными дворцами…

Нечем заняться – подметила в уме – и от скуки стала рассматривать рожи пассажиров. Некоторые сидели, уткнувшись в смартфоны, некоторые спали, но ни на одном лице я не разглядела улыбки. Мне показалось это странным. Обычно мой бывший напоминает о себе, вселяясь в кого-нибудь из тех, кто находится рядом, и я подумала, что, возможно, стоит улыбнуться, что я и сделала. Я стояла, улыбаясь, и на меня иногда бросались осуждающие взгляды. Так я добралась до следующей станции. Мне нужно было проехать ещё пару остановок, но кто-то сообщил, что в поезде ненормальный.
Я сразу же подумала. Ненормальность – стихия веселого убийцы. Я села и завела глаза к потолку, потом живо заснула…”

- Как-то раза мне гундели
- Злоебучку преломлять!
- Ну, а я такой в борделе
- Блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь!

Алисия продремала жалких четыре минуты, всего лишь четыре! Но учащённое дыхание + сердцебиение после резкого пробуждения в испуге констатировали её неуверенность. Проспав, как ей показалось, не менее нескольких часов, “путешественница” помаленьку отошла и стала нервно осматриваться. Убедиться, что сон - всего лишь сон, две параллели никак между собой не взаимодействуют, и по-прежнему сохранена их отдельность, было необходимо для дальнейшей поездки.

- Блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь!

Голос, доносившийся из ниоткуда, бил по ушам, по душе, по мозгам и помог не проворонить нужную станцию. Прошло еще совсем немного времени, совсем немного, и Флинн со всеми зеркалами и вспышками выбежала из поезда и попыталась скрыться. От голоса…


Место, куда “путешественница” держала путь – застарелая гостиница, чья визуальная зловещность не уступала визуальной зловещности каких-нибудь ирландских феодал-построек. Флинн соединяла энергетику собственной сути с энергией отеля, и на выходе получалось нечто анархическое, бессистемное, кашеобразное. Но не из-за того, что здесь ей сломали целку вопреки её побуждению, не из-за того, что в этом отеле исстари устроились на жительство демоны и бесы, созданные из специальной тонкой материи. Нет…
Алисия покачала головой и подумала глубоко про себя:
“Этот секрет я никогда и никому не раскрою! Он принадлежит мне одной. Мне и только.
Зачем раскрывать что-то очень личное? Зачем делать что-то, заранее зная, что будешь потом сожалеть? Лучше остаться бедняжкой, которую насиловали, чем разрушительницей собственных миров”

Войти куда-либо просто всегда. Куда важнее принять на себя обязательства во избежание провала в идеологической борьбе с главным противником небес - сатаной. Экс-заключенная никому не сказала, что собирается сделать и что держит путь в ТЕАТР СМЕХА. Кандис начала бы её отговаривать, ну, а Антону, знакомому с ней всего ничего, было бы точно до фени.
- Встречая тьму, молю, Господь, храня мой дух - храни и плоть, чтоб если плоть умрёт в ночи, кару мою сильней стягчи…- не являясь ревностным католиком и молясь
исключительно редко, Алисия сотворила крестное предвестие, прежде чем ступить через порог и окунуться в самый настоящий триллер со всей присущей жанру напускной паранормальностью и классическими “живыми” голосами.


Фонарик, чьё отсутствие в существенной мере затрудняло прохождение, словно лежал в руке Алисии, хотя его и не было. Чем дальше - тем становилось темнее. Проход, соединявший отдельные части здания, относился к людям очень негуманно, предпринимая всё возможное, чтобы те как можно скорее повернулись назад и избавили “театр” от своего общества.
С Флинн уловки коридора не прошли. Флинн зарядилась бесстрашием далеко наперёд. А точнее, страх постепенно увядал, уступая место стремлению, и это естественно в случае
главной любимицы дьявола: стихия ужаса была ей подконтрольна и подвластна. Бывший
многому её научил, и основной урок, извлеченный в ходе садистских отношений – никогда не сдаваться, добиваться цели, действуя решительно, напрямик, ни с кем не считаясь. “Чем интенсивнее кровоточат наши раны - тем сильнее становимся мы”.
“Еще немного, милая. Тебе нужно пройти еще чуть-чуть…”


…История любви красавицы и чудовища, “ангела” и беса, иссякнувшая в самый непредвиденный миг, получила множество нелестных комментариев и была признана диковиной современной клинической психиатрии: маньяки, одержимые извращенной формой страсти, провоцировали разрушительные социальные катаклизмы и повергали беззащитное общество в хаос.
В записках психиатров содержится немало примеров того, как даже выдающиеся люди трепетали и испытывали ужас, награждаясь вниманием пришибленной парочки, после чего их буквально соскребали с асфальта или со стен, естественно, в уже неживом, “фаршированном” виде.

Совершая очередную кровожадную пакость, маньячка запрыгивала на руки к маньяку, ласково называя того “пирожком” или “пудингом”, смотря, какой десерт возникнет в мыслях, и целовала до потери пульса. Вокруг них лились реки крови и исчезали с лица Земли целые районы и даже города (привет Мракану), а им хоть бы хны и всё нипочём. Они были защищены от всех внешних воздействий. Их нездоровое влечение сворачивало горы, глубокая, самоотверженная, интимная привязка… ничего подобного никто и никогда не испытывал.
Бони и Клайд мирно курили в сторонке…


Заброшенный отель, переживший пожар А-категории пару лет назад… Алисия явилась туда за ответами. Но обнаружила только пустоту…
- Ты зачем меня мучаешь? Я добровольно ушла от тебя! Это было окончательным осознанным решением! – правда, зная о невероятном количестве вещей, скрытых от глаз, в столь мрачных лабиринтах, как сгоревшая пятиэтажка, расположенная в верхнем Ист-сайде, она не бралась утверждать, что находится одна. Демоны - сильные и опасные сущности с ярко выраженной негативной направленностью, и их присутствие недобрым образом отражается на людях, причем демонам необязательно стараться кого-то обесчестить…

Доскональный осмотр всех комнат на всех уровнях, поиск знаков и предзнаменований не принес какой-либо пользы. И как бы сильно не хотелось опускать руки, Алисия всё еще не умела изменять реальность. А меж тем негатив иррадировал, и вроде бы начал выходить за пределы гостиницы. Следовало торопиться принимать меры, чтобы не увидеть “тёмного завтра”. Бывшая сообщница дьявола ни за что не простит себе, если планета по её вине погрузится в вечную темень. В ту, что погрузился Мракан-сити!
- Где ты? Где? – Флинн готова была закричать, испортив связки, вырвать себе скальп, проломить черепную коробку, если это как-то поможет сдержать пыл полтергейста, - Не прячься! Дай о себе знать!

В ушах неудачливой ищухи зазвучала музыка. Знакомая для неё, легко узнаваемая. Мелодия первого серьезного романтического опыта Алисии… такого же жестокого, как и всё последующее сексистское двенадцатилетье, проведенное в плену у того, кто давно заткнул за пояс владыку геенны.
- Кто здесь? – за исключением мнимого напева, благозвучной вереницы звуков, образующих единство, “Бзик” восчувствовала всю мразь, всю гадость блудного греха. Восчувствовала слухом, и это был резкий скрежет, словно прошлись ножами по металлу. Это точно не могло причудиться, а значит, кроме неё кто-то еще скитался по отелю. Кто-то с очень черной, поглощающей аурой, подвергающей среду сущностной реформе…

Не получив ответа, на что, в общем-то, глупо было надеяться, учитывая враждебную специфичность антуража, Алисия с походкой зомби пошла на этот скрежет. Чувство угрозы не покидало её ни на секунду. Она крестилась, дрожала и, словно ошалелая, мчалась во тьму. Но через несколько минут любопытство целиком переселило боязнь неизвестности и предстоящая встреча с “любимым”, если таковая всё же состоится, не будет сравнима с ударом деревянного бруска по затылочной области и переживется с гораздо большей легкостью. Осталась всего лишь одна неизученная комната…


Внутри:
телевизор на батарейках, стоявший посередине грязной кровати, громко шипел от ужасных помех; мухи и тараканы, которых будто намеренно сюда занесли, ползали по всем поверхностям, привнося гнусь и скверну; черные от копоти стены были исчирканы граффити РУССКИХ МАТОВ, как циничный подковыр и жестокая насмешка над страданием и горем…
Эпистола, спецом приуготовленная для бравой героини, притаившись, ждала своего мига. Ждала, когда её увидят и нажмут на кнопочку!

Старый кассетный магнитофон, купленный, кажется, еще в прошлом веке, отнюдь, не сразу попал в поле зрения “Бзик”. Виной тому одноприродность оформления, её непролазная аспидность, ввязывающая каждого, кто только зайдёт. Эта вязь пролонгировала, длила Алисию…
- Ты где-то тут. Не прячься! Я все равно тебя отыщу!
Дьявол и черт или… черт и дьявол, давняя соучастница маньяка нашла мафон и включила прослушивание. Послышались шипение, треск, а потом… появился голос. Докучный, противный и тошный. И если бы Алисия не знала, кому принадлежит этот голос, то подумала бы, что какое-то чудовище научилось говорить по-человечески, но настолько плохо, насколько возможно. Будто чудовище даже не старалось…

If you listen to this record, striking his hand on the forehead with facepalm on the face, then forgot where we spent our honeymoon. We know, all your so-called cure nothing. How many wolves do not feed, he is still looking into the woods! This can only mean one thing: your feelings towards me are not cooled, which once again proves the continuity of the perpetrator and the victim. We are in great answer for those who tamed. But nothing lasts forever, and the nickname given to you, does not your identity. Oddity - a title, an honorary title, is transferred from one to another resentful fool. Unfortunately for you, I did not languish waiting when you deigned to estimate nose horseradish and priiskal currently devchugu pomladee. She, like the ones you have in days, experienced a sho though his head in a noose Suva, and also lost her head. The unique original and a parody? No, this is a template, baby.
Of course, I'm not sure, sho new quirk can remove you from the road. The confidence factor for you is still high, plus she has little experience. But I have studied you once and for all, you'll remember the lesson of a lifetime as to betray those who love you. That is, even if you survive for sho I sincerely hope, that the population of minor bodily harm to you guaranteed. Not with the wind reflexes checks hammer, with an ulterior motive dolls are lovesick on the puppeteer...

(Если ты прослушиваешь эту запись, ударяя себя ладонью в лоб с фейспалмом на лице, значит, не забыла, где мы провели наш медовый месяц. Мы-то знаем, всё твоё так называемое лечение насмарку. Сколько волка не корми, тот все равно в лес смотрит! Это может означать только одно: твои чувства ко мне не остыли, что лишний раз доказывает неразрывность жертвы и насильника. Мы в большом ответе за тех, кого приручили.
Но ничто не вечно под луной и прозвище, данное тебе, отнюдь, не твои идентификационные данные. Бзик – это титул, почётное звание, передающееся от одной обиженной дурочки к другой. К сожалению для тебя, я не стал томиться ожиданием, когда ты соизволишь прикинуть к носу хрен, и приискал себе девчугу помладее. Она, как и ты в оны дни, пережила такое, шо хоть голову в петлю сувай, и тоже лишилась головы. Неповторимый оригинал и жалкая пародия? Нет, это шаблон, детка.
Я, конечно, не уверен, шо новая Бзик сможет убрать тебя с дороги. Доверительный коэффициент к тебе по-прежнему высок, плюс у неё маловато опыта. Зато я проучу тебя раз и навсегда, ты запомнишь этот урок на всю жизнь, как предавать тех, кто тебя любит. То есть, даже если ты выживешь, на шо я искренне надеюсь, нанесение легких телесных повреждений тебе гарантировано. Не с ветру рефлексы проверяет молотком, неспроста куклы сохнут по кукольнику)

Всё время, пока шла эта несчастная запись, полная злорадства и заборной ехидности, Алисия стояла с полузаткнутыми ушами, отчего и прослушала полуаллегорию - предостерегательный экивок о молотках и рефлексах.
“Что…?”

И тут доносится еще один скрип, который пропадает через две-три секунды! Ни черта не смекая, Флинн не успевает обернуться, как огребает по черепу от какой-то лупастой “обезьяны” в фарфоровой маске, которую еще долго не получится разглядеть из-за
чувствопритупляющей встряски. “Бзик” - уже не Бзик, её место заняла другая и, видимо, поставила себе задачу ликвидировать ослабшую предшественницу, чтобы прибавить в опыте, подрости в глазах нанимателя.
Психопатка, предпочитавшая по некой неведомой причине скрывать свою внешность, налетела на Алисию коршуном и попала уже по лицу. Молоток будто прирос к руке новонабранной спомощницы Джека…

…На самом деле, “демон” является существом придуманным, как выяснилось… хотя по-другому и быть не могло. Хэлван много поведал о персонаже, умеющем говорить, не открывая рта, обвинять во лжи, не чувствуя боли, о том самом демоне.
Одна из опровергнутых версий - на самом деле это какая-то часть сложной персоналии Джека, существующая независимо от сознания субъекта.

Проигрывая драку, по большей части из-за неготовности, Флинн не удержала равновесия и завалилась на спину, на пачканный, обгоревший пол. Сломанные зубы с кровью, да горящие от ударов щеки пытались перетянуть одеяло на себя, лишить её остатков концентрации и следующий удар претендовал оказаться завершительным: девочка (нападавшая была на порядок юнее Алисии) взялась за молоток двумя руками и подняла его высоко-высоко, чтобы точно убить. Новая Бзик преуспела бы вне всяких сомнений. “Хэлван не столько звезда истинной чернокомедийной ниши, сколько инструмент по обналичиванию пороков людей, да формированию нестандартных ситуаций для персонажей театра”
Но вовремя проснувшаяся реакция Алисии, имевшей кое-какие представления о самообороне, не дала грошовой душегубке дочертить черту, не позволила довыполнить нитратно-хламную директиву своенравного Джека…
- Ты не на ту нарвалась, сучара!

“Связываясь с плохими людьми, единственный способ не пострадать, это руководствоваться их доктриной и действовать их методами”

Флинн поймала убийцу за локти, предотвратив удар, опровергнув его фаталистичность, и во все лопатки двинула ногой по животу, из-за чего та отлетела назад, бахнулась потылицей о край невысокого шкафчика (тумбочки), и обеспамятела, чего стоило ожидать. В результате приложения определенных, морально-физических усилий у виновницы сего торжества получилось предотвратить смертельную угрозу. “Сюрпризы бывших далеко не так приятны, хотя и удивительны”.
От безнадежья у Алисы, вытирающей своё поврежденное лицо рукавом, закрадывалась идея добить новую носительницу чисто женского титула, пока та коснела и была
беззащитна. Данный вариант казался наиболее логичным, однако, когда дело дошло до реализации, предыдущая “Бзик” дала слабину и… не смогла лишить человека жизни, кем бы ни была эта девочка.

Возможно, эта разборка закончилась столь быстро из-за того, что посланница Хэлвана действовала экспромтом, а, возможно, причина в зелености убийцы. Но Алисия, ставшая еще добрее, чем до недавнего времени, не оставила её здесь одну, в сгоревшем отеле, и проявила высокую степень заботы и ответственности, на что в наше время способен, отнюдь, не каждый и не каждая.

…Русские маты на стенах по-прежнему задавали настроение, а точнее, уничтожали его, помехи в телевизоре все еще шуршали. “Девочки в беде” исподволь выбирались из театра смеха, где давным-давно всё мертво и нет ни одного крохотулечного признака надежды. Попутно бегленицам досаждали злые духи - демоны да дьяволята, которые хотели словить лулзов с перепуганных дам))) Но Алисия уже приспособилась к здешним недобрым условиям и отчаянно старалась не подкармливать вниманием тех, кого нет в природе. Ведь все эти парящие в воздухе субстанции, лихие модификации дифференциальных материальностей - не вполне раскушенные перфомансы её развинченной, нестабильной психики.
(Театр смеха – не что иное, как отсылка к Тетради Смерти. Тетрадь смерти – японская манга, придуманная Цугуми Обой и нарисованная Такэси Обатой, а также выпущенные на её основе анимационные сериал и фильмы, игровые фильмы, лайт-новел и видеоигры. Почетно занимает десятое место среди лучшей манги всех времен).

Психиатры уверены, с возрастом сензитивность у многих людей сглаживается, в частности вследствие формирования в процессе воспитания и самовоспитания умения справляться со многими трудностями. У Алисии же из крайности в крайность: после абсолютного безумия и раскрепощения она зажалась, но это не было ни атараксией, ни спокойствием. Это было страхом.


“Я медленно шла по коридору, мрачному, как закоулки душ Антнидаса. У меня не раз возникало подозрение, что сумасшедший дом, в котором я проторчала без мала дохрена, его ореол, его биополе распространились и заразили весь мир. И весь мир превратился в Антнидас.
Может, сейчас меня соединяет с Антнидасом чуть меньше, чем ничего, а ведь еще недавно я не представляла себе жизни за его пределами. И хоть процесс восстановления затянулся, кирпичик за кирпичиком строится дом, сколько ни маши, случившегося не отменишь, не сотрёшь ластиком. Сколько не мечтай проснуться, очутиться в каком-то ином измерении, ты всегда будешь просыпаться там, где започивала. Реалии сегодняшнего дня таковы, что в круговороте жизненных правил, условностей и обязательств человеку все сложнее почувствовать себя по-настоящему счастливым и свободным. Как ни удивительно, но мне открылась та самая недоступная большинству истина. Я вошла в число немногих ценою пыток, страданий и самоотреченья…”


Алисия Флинн справилась с невероятно трудной задачей незнамо как: вызов такси, пускание пыли в глаза и хлопоты с перемещением вырубленной (новой) Бзик. Не помня себя, забыв про боль в голове, напрягая последние силенки, героиня Винегар-Хилл уложила незнакомую девушку на диван, где часто валялся Антон, когда заходил домой во время обеденного перерыва. Затем она сняла с неё маску и… изумилась! Абсолютно идеальное лицо, без морщин, без дефектов. Чистое и гладкое, как молоко. Тогда Алисия подумала, быть может, причина запрятывается в психическом расстройстве. Мало ли, что сотворил с её душой Джек. Джек, коверкающий своих жертв изнутри, назначающий на роли и роли раздающий…
- Так, посмотрим-ка, что у тебя есть… - бессодержательность, правившая в карманах неизвестной (бывшая Бзик осмотрела их все), также вызывала вопросы. Но интереснее всего будет узнать, как эта девочка очутилась в отеле. Если прикинуть вариант её соучастия в преступлениях Джека, то в глаза не перестаёт бросаться её возраст, слишком юный даже для начинающей убийцы. Алисия и то была старше, когда связалась с “дьяволом”, - Ага, значит, ничего? Твой парень умеет замывать следы, хоть бы он провалился…
“Помня наши отношения, я всегда ставила в упрек, что ты был падок на молоденьких вампирш, баловал их, порой даруя им немало привилегий. Эх, любимый-любимый, ничему тебя жизнь не учит. Да-а, жизнь фигово советы раздает. О чем это я, господи…” – заметив за лежачей первые “симптомы” пробуждения, Флинн мгновенно созвонилась с Беловым, и рассказала все в мельчайших подробностях. Вернее, почти всё. О своем прошлом, равно как и о походе в “театр”, блондинка, само собой, умолчала…
Сказав “уже выезжаю”, русский пообещал явиться в течение получаса. Надежность как качество личности, умение оправдывать доверие и мнение окружающих, принадлежала ему неотъемлемо и выбивалась из кучи скверных черт. Алисии, ступившей на тропу войны, не помешал бы подобный мужчина…


Спустя сорок минут.
- Так, я позволил тебе остаться у меня, ничего не потребовав взамен, а ты мне преподносишь такие сюрпризы, да еще посреди рабочего дня? Какая-то полоумная девчонка, проехавшаяся молотком по твоему личику, лежит на моем диване? Ну, спасибо! Это лучшая благодарность с твоей стороны! Мне нечего добавить... - реакция хозяина оказалась весьма ожидаемой. Но Антона трудно было не понять. Никому бы не понравилось увидеть незнакомого гостя у себя в квартире, да еще такого подозрительного.
Благо, разборки не вылились в ссору и прервались на спонтанном поступке Алисии.
Дабы побыстрее разрешить неурядицу, Флинн внезапно поцеловала русского в губы и прильнула губами к его уху. Это было больше и страстнее, чем простой чмок…
- Позволь мне самой во всём разобраться. Я тебе не всё сказала, но придёт время, и ты всё обязательно узнаешь…
Этот правильный жест, выраженный до безумия вовремя, убедил Белова не лезть и не вмешиваться. Ему, привыкшему делить квартплощадь со всяким конченым сбродом (опыт проживания в дешевых общежитиях), было в принципе не жалко…
- Хорошо-хорошо. Договорились… - Антон моментально остыл. Поцелуй подействовал на него как седативное, - Но имей в виду, моя квартира не проходной двор. В следующий раз хорошенько подумай, прежде чем тащить сюда черт знает кого…
Тогда новая сожительница рекордно упростила взгляд, уветливо поправила воротник на рубашке хозяина и дала голову на отсечение, точнее, все части тела и даже рассказала, как отсекать:
- Ты можешь быть спокоен. Ничего подобного впредь не повторится. Я обязательно выясню, где живет эта девочка, и отведу её домой. Максимум пару дней…
Белов вновь снизошел:
- Договорились… - правда, не забыл вставить одно “но”, - Максимум пару деньков, как ты и сказала. В пятницу я уже не захочу её здесь видеть, учти…

‘Слава богу…” – перекрестилась добрая Алисия, и опять полезла “сосаться” к Антону, хотя теперь не из благодарности, а тупо по привычке. Но тот стоически отклонил её ласку. Ему было не до обнимашек…


Оставшись в гостиной комнате с еще спящей, совсем слабой девчонкой, Флинн надеялась, что их разговор, когда состоится, если состоится, останется сокровенным и свято хранимым. Белову незачем знать и четверти правды. Никому незачем…
“Когда-то и я проходила через это. Но я проиграла финальную битву с собой. Проиграла по двум причинам: я была слабой, ну, и из-за того, что не нашлось, кому заступиться.
За тебя же заступаюсь я. Ты в безопасности, под защитой от зла. Ни лабиринт, ни завихрение в голове тебе не угрожают…”
- Ты поспи. Выспись полностью, пока я решаю дела… - поговорив с ничего не слышащей, c дремлющей “Бзик”, Алисия надела свою курточку, застегнула «молнию» до самого конца и вышла на улицу. Вопрос русского “куда наметилась?”, произнесенный без излишней гладкости, удостоился такого же простого, неинформативного ответа “продышаться”.


“Осень – самая грустная и меланхоличная пора. Как говорил Хемингуэй, каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. И напоследок осень - полная диаметральность весне, являющей собой возрождение надежд. Как же влияет осень на людей? Для большинства чаще негативно, но не для меня. Я же не видела лета. В Антнидасе прогулок не проводят. Можно сказать, для меня времена года не существовали. Какая разница – дождь или снег, если всё время сидишь под замком, оторванно от мира? Это ужасное чувство, будто всё вокруг неживое… съедало несколько лет.

И я рада, что для меня осень также лучиста как лето. В то время как все скучают по жаре, по зеленым и живым листочкам, по максимальной голубизне небосвода, я наслаждаюсь и веду себя так, будто ничего не потеряла, а лишь наоборот, приобрела. Я живу полно, и нахожу много золотой желтизны. Листопад - это так замечательно… почти также замечательно, как и моя ложь.
Какая красивая ложь…”


Алисия Флинн стояла у ресторана, с которым её связывало нечто большее, чем парочка дурных воспоминаний. Несколько лет назад здесь произошло настоящее стрельбище, пальба! Многие случайные очевидцы угодили под пули, многих вынесли ногами вперед. Чем четче воссоздавалось зрелище, с тем большей скоростью совесть вытягивала жилы. Не менее двух десятков тел, и это лишь то, что увидела “Бзик”! Наверняка настоящее число зашло за полсотни, если принимать в соображение шум и количество затраченных припасов. И сейчас образы забытой боли бились во все незакрытые окна и двери…
Придя сюда, Алисия попала в сеть, некогда расставленную ей же самой: она с жадностью стала хватать воздух широко открытым ртом, хватать в огромных порциях, и, часто-часто моргая заслезившимися глазами, звать кличем помощь, натужно ОРАТЬ, подпрыгивать в истерике. Порой боль её схватывала крепче, заставляя выделывать невообразимые подскоки и кривлянья. Но большинство прохожих не замечали приступообразного состояния блондинки. А чего еще можно ожидать от такого отпетого садиста, как большой город? Здесь всем на всех плевать, и в “джунглях” правят парадигмы джунглей: хочешь выжить – имей власть, власти нет – полагайся на удачу.

“Я была здесь. Я здесь была. Черт, я была здесь. Мы… мы были здесь”

- Да я же была, я была, я была!

“Я была здесь…”

- Я была, была, была! Я БЫЛА! – когда ей надоело надрывать грудь и надсаживать глотку, когда занудливая, фигуративная “боль” приказом вменила в обязанности не стоять на месте, а зайти в ресторан, чтобы утолить голод любопытства и провести пространный расспрос служащего ресторана, ведающего спиртными напитками.
Почему именно этот парень заинтересовал Алисию? Почему не кто-то другой? Ответ лежал на поверхности. Члены персонала всегда лучше знакомы с историей заведения.
Так что отныне все решения “Бзик” основывались на личном произволе. Никаких божьих интердиктов…


Забежав в ресторан, Флинн нетактично привязалась к первому официанту. Руки её тряслись, ходили ходуном, а выглядела она до смешного нелепо:
- Скажите, меня кто-нибудь искал? Меня искали? – в ней ощущалось нечто трогательное и вызывающее жалость, но вместе с тем и нечто притягательное, магнетически-пикантное, - Спрашивали? Может быть, к вам кто-то подходил?
Усатый метрдотель с ростом приблизительно метр девяносто (не из низкорослых) десять раз поклонился женщине, словно принцессе, и с закатанными вверх глазами начал старательно выуживать из загрубелой, навьюченной памяти крошечные эпизоды вчерашнего, позавчерашнего, поза-позавчерашнего и поза-поза-поза…вчерашнего, и что-то да выудил!
- Так точно, мисс или миссис, как вам будет угодно. Я запомнил ваше лицо с предоставленной мне фотографии. Вами интересовались, и было это, кажется, в предыдущую пятницу… - подаватель напоминал твердого человека с характером-кремнем. Однако чувственная, разбирающаяся в людях Алисия заметила за ним немалый испуг. Готовая выступить в роли неофициальногопсихолога лишь за тем, чтобы убедить мужчину в отсутствии опасности, начинающий сыщик очень ответственно подошла к сему делу:
- Только не падайте духом, прошу! Вам ничего-ничего не угрожает! Того, кто к вам обращался, интересую лишь я. Лишь я! Надеюсь, вы поняли? Поняли, да?
Приняв слова Алисии за одну из кучи допустимых истин, официант "отключил" свою психозащиту, дыханием вытолкнул из лёгких поток воздуха, немного побледнел, так как, подобно большинству сотрудников общепита этот был тем еще трусишкой, и приготовился закидать её благодарностями.
- Фух, черт возьми, я понятия не имею, что бы без вас делал. Теперь я смогу вновь нормально спать по ночам. Спать, не оглядываясь… - с него будто сошли несколько тонн негатива, - А вы не знаете, что именно ему было нужно от вас?
О планах тайного поклонника Алиса не обмолвилась ни словом. Видимо, имелись веские причины для такой секретности…
- Не нужно вмешивать мотивы. Это к разговору не относится… - но сама Флинн осмелилась поспрашивать, чем конкретно интересовался злостный незнакомец и что говорил во время общения с метрдотелем, - Лучше вспомните, какими средствами вас пытались запугать. Может, тот человек проболтался и ляпнул что-то лишнее?
Наконец-то услышав подходящий вопрос, собеседник, бывший перед дамой в необъятном долгу, как будто духом воспрянул, за счет чего женщине стало несколько легче доносить до ума и умом принимать.
- Много лишнего! Тип попался до смешного говорливый, приподнятый, не совсем адекватный. Всё болтал, не мог успокоиться… - то же касалось и мужчины. Вообще эта экстраординарная встреча, совместная работа над ошибками пошла на пользу обеим сторонам, - И в ходе многое раскрылось, туман развеялся. Кем бы ни был этот подозрительный тип, у него не самое доброе отношение к старым товарищам. Это мне удалось извлечь из его монолога…
С трудом скрывая глобальную признательность, Алисия покачала головой, таинственно усмехнулась и погрозила указательным пальцем:
- Спасибо. Это всё, что я хотела узнать. Но больше никому, слышите? Больше никому ни слова!
Сосредоточенно внимая, официант поклялся держать рот на нескольких замках. На него можно было положиться, как на каменную стену, чего нельзя сказать о большинстве современных мужчин.

“Господи помилуй. Неужели все мои страшные подозрения верны? Неужели и впрямь всё настолько ужасно?”

- Спасибо ещё раз! Пусть бог вас хранит и… удачной работы! – зачитав впопыхах то немногое, пришедшее в голову, Алисия ненормально выпорхнула из ресторана, понеслась к дверям, совсем не глядя под ноги, привлекая удивлённо-недоумённые взоры обедавших ньюйоркцев.
Официант крикнул вслед, чтобы она была осторожнее, однако, она не обратила внимания на его предупреждение и, откинув цепочку, распахнула двери.


Спустя час.
“Первого американца, написавшего о пришельцах, скрытно живущих среди людей, не было до появления первого пришельца. Человечество всеми правдами и неправдами это отрицает из-за завышенной самооценки, но ему обязательно нужно ляпнуть нечто завистливое, трижды профанированное…
Здесь наблюдается сходство в определенном отношении между явлениями – реакции общественности на появление внеземных существ и реакции отдельных личностей на существование дьявола. Все верят, но не у всех хватает яиц это признать. Слабые отдают предпочтение миражу, в котором тонут, и их становится уже не спасти…

Загробленные поколения, убитые возможности, мертвые умы… их просто не может быть не жаль”

Бруклин – самый большой по численности административный округ Нью-Йорка, с ним связано множество историй, каждая из которых навечно засела в сердцах.
Проспект-Хайтс, куда Алисия поехала после ресторана, располагался на северо-западе Бруклина. С запада район ограничивался тихим Флэтбуш авеню, с востока - авеню Вашингтон, а на севере находилось грандиозное депо Вандербильд, названное в честь предпринимателя-богатея Вандербильта Корнелиуса. По сравнению с прочими “звездами” Бруклина, Проспект-Хайтс воспринимается как крохотная, девственная звездочка, в чем и кроется его очарование: меньшая дорожная забитость компенсировалась зеленистостью и оставался простор для культурологических импровизаций, для прикрас...

Там же неподалеку находился и дом давнишнего знакомого Алисии, которого блондинка не видела с поры, как попала в Антнидас. Этот человек – звено некогда целой, ныне разрушенной структуры, “ремилитаризованной” в прошлом десятилетии и в прошлом расформировавшейся. Клейтон Хидер, за чью жизнь так волновалась преступница, часто раскрывал значение своего имени – регулирующий. Но недавно с него сошла эта мальчишеская спесь, т.к., он уже не регулировал никакие процессы. Рассказ метрдотеля убедил хлопотную Флинн кивнуть прошлому и навестить всех членов банды “комичная восьмерка”. Её бывший сгоряча рубил концы… поэтому, требовалось поспешить, если она не хотела увидеть своих соратников в металлических гробах.

“Так…” - рядом с подъездом дома, где проживал Хидер, стояли красиво постриженные, густые кусты. Шедевр умелых садовнических рук. И всё бы хорошо, как казалось вначале. Обыкновенный день с обыкновенными поездками, мотивированными по большей части мнимостью. Ничего, обещавшего мрак! Расслабляющая малосодержательность улицы, вероятно, из-за валящей хлопьями легенькой хижи, неспособной образовать и один высокий сугроб, наркотизировала в положительном смысле. Среднеосенняя мокредь заменилась хрустящим тонким снегопадом, хотя еще и рано для хрустящего тонкого ледка…
- Любезная, вы это к кому? – внезапно послышался старческий хрип, заставивший Флинн обернуться, - Просто большинство здесь живущих ценят покой превыше всего. Я ходячий справочник, если говорить об этом доме. Можете поинтересоваться у меня, но не нужно никого дергать…
Сгорбленный дедок с густой шевелюрой абсолютно белых волос и с палочкой в по-жуткому морщинистых, обсеянных рыже-коричневой сыпью руках, улыбнулся столь широко, сколь позволяли дряхлые щеки. Алисия воспользовалась добротой старика… вернее, воспользовалась БЫ, если б не нахлынули эмоции.

Она сняла перчатки, небрежно положила их в карман, а затем, желая выворотить душу наизнанку, раздраженно прикрикнула на уведомителя:
- Отсюда поподробней, почему вы относитесь к жизни с таким скепсисом? Почему не любите нас всех? Что плохого мы вам сделали? Какой вред могли причинить? – суть её внезапных, велегласных претензий к деду была постигаема чувством, не логикой, - Ну, что? Поделитесь, я с радостью… с радостью вас выслушаю, если уши не завянут к тому времени, когда вы закончите объяснять, чем же так негоден и мерзок этот мир!
Негаданно лицо “скептика” подобрело в несколько раз и стало проще. Драматизм между ними ослаб, лишился всемогущества, больше не рвал сердце и не оцепенял бойкий разум, тщащийся выпутаться из всех переплетений. Несмотря на очевидную бурность характера, Алисия показалась старику незлобивой, если не сказать агнгелоподобной, и была быстро прощена за наезд.
- Я тебя не знаю, но, по-моему, ты очень хорошая. Так вот, дам тебе совет, а ты поступай с ним, как знаешь… - изрытый глубокими складками, передвигающийся с особым трудом, этот причудливый житель Проспект-Хайтс оказался без пяти минут мэтром философии Артуром Шопенгауэром, прекрасно совмещавшим рационализм с мизантропией, - Если не хочешь, чтобы твоя жизнь превратилась в сплошное, бесконечное сопротивление силам ада, девочка, нужно уметь принимать реальность. Таким способом, Бог, тот, что над нами, превратится в постоянный источник поддержки для тебя, иначе борьба бесполезна. Я же не ненавижу мир, я просто им наелся…

Проспект-Хайтс задержал Алисию надолго, чего она искренне надеялась миновать. Поход в гости к другу стал, если не событием года, то, как минимум, событием дня (пока всё пыталось выглядеть именно так). Дедок задавал тон, а не подстраивался под него, проделывая головокружительные скачки от одной крайности в другую: его переходы с полуоптимизма на мировую скорбь почасту заканчивались религиозной тарабарщиной и не несли ничего, чего бы Алисия не слышала прежде от прочих чокнутых “пророков”, городивших несусветную чушь, в которую едва ли можно поверить.
- Силам ада? Вы… надеюсь, фигурально? Потому что о таких вещах обычно не рассуждают напрямую. Это вообще за гранью восприятия!
Флинн была бы до невозможности счастлива, если б старик согласился. Но нет. Тот продолжил гнуть свою линию с “бесами и ангелами”. Свою ЭЗОТЕРИЧЕСКУЮ, тёмную линию.
- Боюсь, ты еще слишком мало повидала, чтобы так утверждать! Но попомни мои слова, деточка, дьявол следит за каждой сферой твоей жизни, дьявол обязательно за тобой придёт. Ты пришлась дьяволу по сердцу, а это плохая примета…
“Плохая…”


Проспект-Хайтс прежде не славился странноватостью тех, кто в нём жил. Попадались всякие. И алкаши, лепечущие часто неразборчивое, но в пределах нормы; и безотказки с покрытыми фингалами рожами, на которые, вступая с ними в половую связь, пытались не смотреть, чтобы успешно кончить и не выйти со смазанными впечатлениями; и безногие ветераны войны, передвигающиеся в инвалидных колясках. Но восьмидесятилетние “демонисты”, всюду подливающие масла в огонь - раритет даже для Большого Яблока.
После купанья в болоте, чем оказался разговор с сумасшедшим, Алисии пришлось
долго отмываться, а из чего состояло это блато - ей совсем не хотелось комментировать. Но если б кто-то подумал, что там разложившиеся растительные вещества, как в прочих участках с повышенной кислотностью, то Алисия бы круто посмеялась. Там сплошная грязь, как при дождевом сезоне, и в этой грязи можно утонуть, если неаккуратно зайти.

“Я свято верю в снисходительность бога. Надеюсь, с Клейтоном всё хорошо. Мы занимались страшными вещами, к разряду непростительных деяний относились все наши поступки, но мы изменились. Ведь прошло та-а-а-к много времени.
Всевышний должен это учесть и уберечь нас от дьявола…”


Красивая картинка, отполированный сценарий, четкая режиссура, игра актеров и, конечно же, второстепенные персонажи - так кратко можно (было бы) охарактеризовать представление о жизни друга Флинн, бывшего наемного головореза Клейтона Хидера. Будучи перфекционистом, экс-бандит стремился к идиллии, из-за чего британец заглушил своё творческое начало, заплутал и пошел ошибочной тропой – через лес наживы, расстрелы и кровь.
Но, отмотав срок, меньший, чем полагалось, Клейтон поверил, что смог найти себя, пусть и отдав в жертву несколько лет. Игра бы стоила свеч, подсвечников, лампад и света в католическом храме, если б не ужасная трагедия, приключившаяся с ним два месяца назад: некто неизвестный напал на Клейтона из подворотни, нанеся множество телесных увечий. Этот тип, кем бы он ни был, отрезал жертве язык, наружный орган мочеполовой системы (член), лишил возможности видеть частично + травмы отразились и на психике.

Клейтон чудом не умер, но назвать это везением сможет лишь циник. Он навечно приковался к кровати, что мало похоже на жизнь. Скорее, на уродливую пародию жизни, на её карикатуру…


На пороге Алисию встретила женщина, облаченная в черный монаший балахон. Еще даже не узнав, как поживает приятель, не дождавшись вопроса “вы кто?”, внезапная гостья почувствовала, насколько плачевно обстоят их дела. Взгляд лжемонастырки, теснящейся в страданиях, заражающей всех своей личной болью, инфицировал теперь и её. Флинн впитала всю гамму негативности, и совсем не пострадала, потому что тоже была заражена.
“Вы мать или, может, старшая сестра Клейтона? Или хорошая знакомая? Просто я бы хотела увидеть его, если можно. Мы не общались несколько лет…” - продержалось на языке очень долго, но так с него и не сошло. Лжемонастырка, или, сказать уважительнее, фанатичная католичка, дошла собственным умом и поняла цель визита блондинки, просто посмотрев на неё.
- У нас беда. Нас наказали… - из рассказа носительницы балахона выяснилось, что она родная мать мистера Хидера, присматривающая за сыном, как за беспомощным растением, вот уже два месяца. Сиделка на бесплатной основе, - Наказание настигло моего ребенка в период его исправления. Я надеялась, небеса помилосердствуют и укажут путь к спасению. Но боженька рассудил иначе…
Видя, как у миссис Хидер наворачиваются слезы, Алиса не стала ни многословной, ни многоречивой, а попросила:
- Подробнее можете? Просто я должна знать, кто или что искалечило Клейтона. Так получилось, что судьба вашего сына тесно связана с моей… - затем Алисия вытянула из себя великий политес, весь, который в ней содержался, и почти всплакнула, уподобившись матушке, - Please…
Но женщина вновь заладила о чём-то пограничном, и её солилоквиум пробыл фоном несколько минут.
- Еще недавно я считала, что Господь к нам слишком строг. Это не так. Ошибочно влагать в уста божьи человеческие чувства. По моей теории, это исходит от Ветхого Завета, но он и был заповедан Ветхому человеку. Теперь же у нас есть Новый Завет, из которого понятно, если его хорошо изучить, что Господь – это, прежде всего, Любовь и только Любовь. Господь милостив ко всем нам. Другое дело, какие мы к нему чувства питаем. Чем могущественнее людская любовь к нему, тем люди ближе и тем людям благодатней купаться в лучах божьего тепла. Если любви к Господу недостаточно много или её почти нет, следовательно, мы далеки от ворот рая и нас не согревает его тепло, и божьи эмоции нам не нужны. В таком случае человек считает, что если с ним творится нечто скверное, то это обязательно божья немилость. Но нет, это заблуждение…

Алисия честно попыталась переварить всё услышанное. Такой объём информации осилить нелегко, а если вдобавок объем насквозь пропитан религиозностью и религиозными отсылками, то это вообще испытание мозга:
- Выходит, в случившемся нет вашей вины? Тогда, получается, виноват один Клейтон? А если бы ваш сын не ступил на преступный путь, но с ним бы все равно это случилось? Как-то… жестоко, хоть вы большой молодец и любите бога!
Справедливое замечание пришелицы не вывело миссис Хидер из себя, но и, понятно, совсем не порадовало. Обсуждение подобных вещей всегда и у всех сопровождается болью.
- Нет, вы не так поняли. Мой сын не чудовище. Я готова взять на себя часть ответственности, только давайте побыстрее с этим покончим… - перекрестив
собеседницу, перекрестив её четырежды, Хидер посмотрела себе под ноги и медленно пошла в направлении комнаты, где в данный момент сидел евнух. Флинн последовала за “монахиней”, по пути рассматривая размещенные на полках иконы, создающие наиблагоприятнейшую ауру, книжки и картины, властвующие и враждующие между собой…

Сам Клейтон не обращал внимания ни на что из этого, находясь душой в каком-то ином измерении. Мать кормила его с ложки, читала сказки на ночь, регулярно меняла белье… и в процессе забывалась, что ухаживает за сорокапятилетним мужиком, а не за младенцем. Так уж ей было не в тягость дарить тепло сердца…
- Его состояние никогда не меняется? Он вечно такой…? Ну, вы поняли – умственно отсталый облик Клейтона дезорганизовал экс-подельницу так, что та сама чуть было не утратила способность владеть устной речью.
“Это же ужас. Я чувствовала, что что-то не так, но не могла подумать, что всё настолько… в общем, кошмарус”
- Времена меняются, но не все перемены ведут к лучшему… - кого-то там процитировала Хидер, одной рукой поглаживая сорокапятилетнего “дебила” по головке, а другой неопределенно вертя у лица, - Я вас с ним оставлю. Говорить мой мальчик не сможет, не надейтесь, зато иногда у него получается наносить на бумагу графические знаки, хотя и через силу. Ручка с карандашом в помощь, как и бог…
Алисия согласилась с данными условиями за недостатком вариантов.
- Пойдёт. Я быстро спрошу кое-что, и мы… закончим…

Полностью доверяя женщине с белой шевелюрой, “монашка” оставила её наедине с индифферентным Клейтоном, а сама удалилась в одну из комнат вместе с причитаниями о господе-боге и древнейшем зле, проспавшем несколько столетий, прежде чем пробудиться и сожрать её грешного сына.
Флинн серьезно поработала над психологической стойкостью, поскольку раньше ей не доводилось общаться с людьми, пребывающими в подобном состоянии, и целиком отдала себя беседе. Совершенно неожиданно, можно сказать театрально, приятель откинул одеяло и, морщась и кривясь, сменил лежачее положение на сидячее, прижал непослушные ручонки к груди. Затем запричитал дрожащим и срывающимся от внутреннего напряжения голосом. Алисия постаралась его… успокоить, сказав, что всё хорошо:
- Предлагаю заняться кое-чем важным. Это может помочь нам обоим, слышишь, Клейтон? Давай, пододвинься поближе ко мне. Я задам несколько вопросов. Постарайся ответить хоть на один…

Как определить на глаз психически больного, инвалида, не заглядывая в его медицинскую карточку? Хидер совершал замысловато-неправдоподобные изгибы, будто следовал волнообразно-прихотливым движениям змеи, трясся как при лихорадке и подвывал негромко, но недостаточно противно, чтобы Алисия бросила все потуги добиться от овоща хоть капли информации. Изо рта “пациента” всё время стекала слюна…
Но Клейтон весьма быстро захмелел от доброго отношения блондинки. Хоть он и не перестал соображать заторможенно, реагируя на каждое её слово лишь спустя минуту, он предпринял свой первый шаг: кривыми ручонками схватил карандашик с листом, правда, сквозь череду неудач, но в данных обстоятельствах было глупо рассчитывать на что-то большее. Затем Клейтон крупным размашистым почерком начирикал на листе, что-то пошептал и ровно через минуту, вставая в позу и заглядывая в глаза смиренно выжидающей “Бзик”, завывая, попросил её прочитать.

Флинн кивнула как по команде и неотрывно уставилась на лист.
The devil was jealous of you
(дьявол тебя приревновал)

Данный ответ – не то, что предпочла бы Алисия в ситуации “хуже ужасного”. Хотя некоторая часть беспокоящих домыслов всё же подтвердилась, однако, этого было мало для того, чтобы что-то утверждать. Желанная гостья, которую Клейтон был безумно рад видеть, несмотря на то, что не мог радость выразить, и наперекор своему деменционному разложению, продолжила совместное “копание в горшках с колючими кактусами”. В этот раз ей предстояло уколоть себя побольнее…
- Дьявол меня… приревновал? Ты это о ком? – она дала понять, что ничего не поняла.
Тогда-то Клейтон на сознательном или почти на сознательном уровне взял действия своего изувеченного тела под полуконтроль и написал кое-что еще. Продолжение того, что было раньше…

About him. About a devil
(О нём. О дьяволе)

Алисия промолчала. Не сказала ничего. Если нездорово-дружный вид Клейтона дарил спокойствие и умиротворение, то злоречивые реминисценции, заметавшиеся по коридорам женской души, обдавали ядовитым треволнением. Теперь ей необязательно было просить. Друг “рапортовал” по собственному выбору.
Следующее, написанное Клейтоном, подбросило в костер немного хвороста и значительно разъяснило ситуацию.

He has killed all whom we knew, and left me in live only in order that you have seen it. That you were tortured by conscience because of your separation because you have decided to throw him. Having betrayed a devil, punishment can't be avoided. The devil is also continuous punishment…
(Он убил всех, кого мы знали, а меня оставил в живых лишь для того, чтобы ты это увидела. Чтобы тебя замучила совесть из-за вашей разлуки, из-за того, что ты решила его бросить. Предав дьявола, наказания избежать невозможно. Дьявол и есть сплошное наказание)

Из Алисии неумышленно выскользнуло:
- Ты пострадал из-за меня… - данный вывод, сделанный на основе прочитанного, заставил её чувствовать неловкость и досаду. “Дьявол” (человек, о котором шла речь) находил и изобретал все более рафинированные средства снижения качества жизни тех, к кому хоть что-то питал. “Дьявол” не оставил Флинн в покое. Не оставил и не собирался…
Но Клейтон так не считал. Не считал, что в его инвалидности виновата Алиса, и потому поспешил разубедить. В противном случае кастрат начнет корить себя за эту необдуманность.

Your reunion will happen soon if you does not find a method to protect itself from the evil. I will give you the address of the one who has not suffered yet, and in exchange you will render me the unique and last service.
(Ваше воссоединение произойдет очень скоро, если не найдешь способа защититься от зла. Я дам тебе адрес того, кто еще не пострадал, а взамен ты окажешь мне последнюю услугу)

Из Алисии рвалось вовне “я сделаю все, о чем попросишь. Не смей сомневаться!”, но в силу необъяснимых причин она решила отделаться кивочком, на что Клейтон благодарно вздохнул, несмотря на обжигающую горечь, препятствующую любому проявлению эмоций.
К тому мигу листок уже был почти весь исписан, и на нём оставалось совсем немного свободного места, впоследствии заполненного предупреждением для деятельной, неуступчивой “Бзик”. Хидер не имел оснований трястись за себя. Всё худшее его уже настигло, и сейчас ему важно уберечь от своей участи друзей.

I loved you, and I will always love. Remember that. Don't forget
(Я тебя любил, и всегда буду любить. Помни об этом. Не забывай)

Заключительное предложение на листе в правом нижнем углу повергло читательницу в не самый слабый шок. Беда в том, что Алиса и ранее догадывалась об эмоциях Клейтона, еще во времена нью-йоркской заварушки у ресторана. Но сказать точно, что к ней испытывают, не могла, поскольку друг опасался проявлять инициативу из-за маньяковской ревности Джека.

…Несколько минут экс-напарники сидели замертво, не делая движений: Флинн почувствовала наступление момента, когда нужно было что-то сказать, необязательно лживо-утешающее. Можно просто приоткрыть дверь, напомнить человеку о существовании выхода. Сейчас никто не нуждался в перехлестах…

- Ты больше ничего не хочешь написать? – спросила Алисия, не веря, что Клейтон успел излить всё.
Тот без лишних розмыслов воспользовался её расположением и новое предложение накорябалось единственным пыхом. Руки, которые каждую ночь хватались за пах и каждый раз кое-чего не находили, срабатывали почти автоматически.

Farewell. I leave about you. I leave for ever. Forever. Our next meeting will take place already in an underworld. Long ago there were tired of waiting for me…
(Прощай. Я ухожу от тебя. Ухожу насовсем. Навсегда. Следующая наша встреча состоится уже в преисподней. Меня давно там заждались)

Из-за вырывающихся слез, видимо, скопившихся в течение беседы, дорогая подруга
затормозилась при читке и много раз начинала читать заново. Пока проходила её, так сказать, борьба с собственной несвоевременной сусальностью, произошло столько всего детерминируемого, неизбежного, хотя и умещаемого в одно трагисобытие. Осиль она это предложение побыстрее, возможно, и получилось бы избежать горшей развязки, да плохого аккорда. Но живой, сознательный человек, убегающий от жизни и жить не желающий, при любых раскладах свел бы концы с концами без всякого умственного напряжения, что называется – глазом не моргнув.
Если бы Алисия могла сейчас думать, то её мысли были бы примерно такими - “меня, оказывается, любят, а я, как дурочка, нахожусь в неведении относительно того, чем завершится это расследование, не подозревая о чьих-то завуалированных чувствах…”. Но она думать не могла. Её не накладывало доверху процессами оценки, её истомлял эмоциональный недобор и неспособность к полной эмфатичности. В таких ситуациях помочь могло только радикальное сдвижение, нечто, способное оживить мертвеца, и это содеялось аккурат во благовремении, когда вакуум в недрах достиг пика непереносимости.
- Клейтон, а можно спросить у тебя…

“Господи…”

Сперва-наперво “любимица дьявола” приняла узренное за баловство воображения, положившись на скорейшие перемены в декорации, чего, понятное дело, не случилось. Но постепенно до неё дошла её неошибочность:

Клейтон, застывши, лежал на спине с торчащим в глазу карандашиком, воткнутым настолько глубоко, что виден был только его грифель. Лицо, на котором
сохранилось выражение последних трудных парадоксов, напоминало маску или, компаратив, лицо статуи. По всей стервозной очевидности, парень не мог больше ждать и решил все свои проблемы разом, ничтоже сумняшеся. Для него этот поступок казался единственным выходом из заточения, + неизвестно сколько времени он к нему шел. Приход Алисы, воспринятый не иначе как появление ангела-эмансипатора, как божий жест, выпростал залежалый в нём стоицизм, и евнух “удавился” яко тать в нощи, так, что даже “Бзик”, сидящая рядом, не услышала.

!!! Бзик отбежала в дальний угол комнаты, едва не споткнувшись обо что-то невидимое, и учувствовала прилив недостававшей эмфатичности. Грудную клетку сжало, на сердце будто пролился кипяток. В квартире стало значительно душнее. Духота невыносимая…
“Тело с карандашом” её напугало больше, чем тела в ресторане когда-то.
“Господи, господи, господи…”

Зазвучали звуки неторопливых шагов. Псевдомонахиня, должно, услышав шум, изданный гостьей, пошла проведать, переживая за сына. Это была очень плохая идея, как подумал бы каждый, окажись на месте растроганной “Бзик”. Увидеть мертвого ребенка, мертвого и фактически запертого в одном помещении с незнакомой девицей, невозможно, не получив сигнал об инфаркте.
- Я ничего не делала с ним! Это он… - сначала вскрикнула, а потом притихла Алисия, столкнувшаяся с хозяйкой лицом к лицу.
Боголюбивая Хидер, которая и так была тусклее тусклого, теперь посинела, позеленела, посерела, совсем-совсем померкла, покрылась бледностью, у неё кровь отлила от предстарческой физии, которая окуталась матом…

Флинн не знала, чем можно помочь. Её рот ленился выговаривать самые банальные и короткие слова, не говоря уже о продолговатых объяснениях. Заметив, что женщина почти уже упала, что мама Клейтона не простоит на ногах и десяти секунд, она совершила то первое, что пришло в голову – слиняла прочь, без оглядки. Ею управляло, отнюдь, не наплевательское отношение к возможным негативным переменам в здоровье миссис Хидер. Ей правил страх. Ведь “любимице дьявола” еще стольких нужно спасти, а времени на выполнение спасительной миссии всё меньше и меньше…


…Реприза – повтор!
История любви красавицы и чудовища, “ангела” и беса, иссякнувшая в самый непредвиденный миг, получила множество нелестных комментариев и была признана диковиной современной клинической психиатрии: маньяки, одержимые извращенной формой страсти, провоцировали разрушительные социальные катаклизмы и повергали беззащитное общество в хаос.
В записках психиатров содержится немало примеров того, как даже выдающиеся люди трепетали и испытывали ужас, награждаясь вниманием пришибленной парочки, после чего их буквально соскребали с асфальта или со стен, естественно, в уже неживом, “фаршированном” виде.

Совершая очередную кровожадную пакость, маньячка запрыгивала на руки к маньяку, ласково называя того “пирожком” или “пудингом”, смотря, какой десерт возникнет в мыслях, и целовала до потери пульса. Вокруг них лились реки крови и исчезали с лица Земли целые районы и даже города (привет Мракану), а им хоть бы хны и всё нипочём. Они были защищены от всех внешних воздействий. Их нездоровое влечение сворачивало горы, глубокая, самоотверженная, интимная привязка… ничего подобного никто и никогда не испытывал.


“Ну почему… почему со мной это происходит? Мои друзья, мои знакомые… их всех засасывает тьма.
Понадобится сделать невозможное возможным, чтобы это прекратить. Наговор зла или просто череда невезения - вскоре всё утратит значимость, и нужно будет как-то самосильно, собственнолично вывертываться, выбираться из пещеры. На свет…”

Посетив один адресок и потерпев сокрушительное поражение, Алиса Флинн не остановилась и поехала по следующему адресу. Проспект-Хайтс остался для неё позади, как и Клейтон, к несчастью. Прошлая глава завершилась грустной строчкой, но осталась крошечная надежда на более оптимистичную единицу композиционного членения. По логике вещей, сюжет любой жизни должен колебаться от света до мрака. Хотя эта теория опровергалась на памяти Алисы аж тысячу раз, ведь вся её криво вытканная жизнь пахла кровососной тьмой, как небо, затянутое облаками, без единого просвета.


…Угловые кафе, здания демонстрации кинофильмов, пожарные лестницы, крылечки – таков городской пейзаж Коббл-Хилл. Известный своими частными лавками, итальянскими мясными рынками и чудесными бутиками, это отчасти модный и хипповый, доступный и живописный райончик Нью-Йорка, где противнее всего живется осенью, в дни первой волны снеговыпадения. Красота Коббл в сей период менее заметна, в результате чего самые значимые недостатки всплывают на поверхность. О них лучше не говорить как о чем-то фактическом. Эти изъяны в настроении, в атмосфере и Алисия их полностью прочувствовала на собственной душе. Прочувствовала, выйдя из тесного автобуса. Но ей, видавшей и худшее, слякоть под ногами почти не мешала.

I, am given birth under a sign, learned sufferings and their reasons,
come back to a name of the good purpose, I write all this for the sake of the Lord, Jesus Christ, Allah mercy, to the Universe with her worlds. The Last Precept, Buddha Maytreya's doctrine, the descendant prophet Muhammad, for the sake of the Spirit Svyaty.
(Я, рождена под знамением, познавшая страдания и их причины, вернувшаяся во имя благой цели, пишу всё это во имя Господа Бога, Иисуса Христа, Аллаха милостивого, вселенной с ее мирами. Последний Завет, учение будды Майтрейя, потомка пророка Мухаммеда, во имя духа Святого)

“Всякое желание идет во имя благородной идеи. Необходимо, чтобы это благо сторонилось любых контактов со злом, дабы не произошло заражения. Ложка дегтя может испортить бочку с медом. Я могу испортиться снова…”

Алисия раз пять постучала в дверь нужного дома. Никто не ответил. Понять, что внутри пусто – легчайшая задача. Найти хозяина будет куда тяжелее. БЫЛО БЫ, если б ретивая искательница не заметила строение для стоянки машины, располагавшееся слева. К её безумному везению, гараж оказался открытым. Флинн чуть не закричала от непонятного восторга и побежала туда во весь дух.
Мужчина, занимавшийся ремонтом старенького бежевого Кадиллака, бойкий сутулый человечек ирландского этноса с торчащими в стороны смешными бакенбардами и блестящей плешью, плевал с высокой колокольни на нью-йоркских девах и замечал их лишь спустя некоторое время.
- Дамочка, вам чего? – “сам себе механик” не узнал в блондинке старую подругу, - Просто я сейчас чертовски занят и предпочел бы, чтоб меня не отвлекали. Трудно разговаривать с людьми, когда в куске железа больше человечности…
Алисия дала дружку шанс немедленно исправиться. Шанс, которым Готфрэйдх О’Рейли распорядился очень своебытно:
- Флинн? Ты, что ли? – и моментально отложил все “дела”, - Эх, сколько лет…


…Хотела бы “Бзик” прикинуться дурочкой и на мгновение забыть об угрозе, чтобы поговорить с Готфрэйдхом, как в старые добрые, поспособствовать убавлению страстей. Ирландец выглядел очень забавно, когда пытался шутить. Беззаботность соседничала с дурашливым мальчишеством, палка часто перегибалась в сторону второго, делая из механика посредственного фарсуна-прибабасника с претензией на вышучивание гнилого американского быта.
Алисия зашла в гараж по его приглашению, осмотрелась там хорошенько, и, не углядев ничего примечательного, мгновенно нахмурилась и, как по приказу, перешла на серьезные щи:
- Готфри, обрати внимание на небо, и ты увидишь, тучи надвигаются! Тебе желательно убраться из города, и чем быстрее – тем лучше… - Флинн не хотела ни нагнетать обстановку, ни заряжать приятеля уверенностью, что всё будет оки, и держалась строгой умеренности, - Тем больше шансов!
- Шансов… - Готфри пока не допёр, к чему клонит “Бзик’, чем оправдывалась тупость его выражения и полное отсутствие самодисциплины, - На что?
Алисия всегда выделялась умением разжевывать за относительно короткий срок всё самое грустное и драматичное, не испытывая затруднений в построении фраз. Форменная, безукоризненная собранность…
- На выживание. Ты в большой опасности, черт возьми! – давняя подруга вытащила из кармана куртона свой сотовый и поднесла к носу ирландца, показав снимок с изображением развалившегося на кровати тела их общего друга, с момента смерти которого не прошло трёх часов, - Я только что навещала Клейтона. У меня до сих пор это стоит перед глазами…
- За нами кто-то охотится… - напоследки констатировал О’Рейли, почувствовав искреннее желание выпить, - Так я и догадывался, хоть и не находил веских причин поднимать кипиш. Теперь же представился повод для паники…

Механик и в прошлом опаснейший киллер, О’Рейли не привык делиться тревогой не из-за того, что блистал невероятной отважностью. Причина молчания крылась в ином: среди его окружения не было никого, кто захотел бы его выслушать. Байкеры-собутыльники и бывшие зеки разбавляли скуку по рабочим вечерам, но… им было начхать на смятения какого-то нескладного, медвежеватого ирландца, как и на себя. “Держа в руке стакан, мужчина озабочен лишь его содержимым”.
- Насчет повода обманывать не стану. Он действительно есть. И если ты хочешь спастись, Готфри, забудь о гордости и промедлении, поскольку подобную ситуацию ни в коем случае нельзя пускать на самотек!
Алисия надеялась, что хоть с механиком все окажется проще, но и здесь серьезно просчиталась. О’Рейли был очень сложной персоной, несмотря на примитивную, не выдающуюся внешность. Удивлял редко, но метко.
- Да пойми ты, я трясусь не за свою шкуру, не за эту чертову жизнь, давно успевшую мне осточертеть!
- А за что тогда ты трясешься? – спросила Флинн, важно скрестив руки у себя на груди, - Поведай, может, мне удастся проникнуться…
Ответ поступил незамедлительно и ударил её по ушам:
- За нечто, что важнее смертной оболочки. За свою душу! - бегающие глазенки ирландца вспыхнули волнением и засверкали, а из ноздрей словно вырвались клубы черного дыма. Готфрэйдх предстал в необычном для себя амплуа кающегося грешника, и совестно отыграл эту сентименталистско-разнеженную роль, - Я поздно опомнился, поздно спохватился! Вечное заключение в аду мне обеспечено! Но если произойдет чудо и бог подарит мне шанс, то клянусь всем, что у меня осталось, я не подведу его!

Экс-преступник зажег сигарету без зажигалки, каким-то своим особенным способом, и торопливо закурил. Им понадобилась минута тишины, чтобы перелопатить огромные пласты вариантов, обдумать ходы. Алисия тоже хотела затянуться. Можно безобидным табаком, но лучше всего травкой. Когда-то раньше подруженция “дьявола” много курила, принимала наркотики и регулярно баловалась кальяном, поэтому в нынешнее время инициативно делилась с окружающими собственным опытом преодоления скверных привычек, или как принято говорить – по полной обойме.
- Еще ничего не поздно исправить. Вот увидишь, у нас получится ему противостоять. Главное, доверься! – предложила, точнее, нет, почти попросила Алисия.
О’Рейли хотел сказать что-то вроде “признаться, у меня с доверием дела очень плохи. Мало кому я сейчас доверяю, разве что своему псу, и то, от безысходности”, но предпочел воздержаться, заменив неуместную гордыню на более позитивное чувство, на шанс для себя. Из ирландца вырвался поток признательности и благодарности, что не показалось чем-то неожиданным.
- Ты всегда была ближе к нам, единственная красавица в бандитском коллективе, в коллективе не мужчин, а великовозрастных детей и ублюдков. Королева бала! Спасибо за то, что ты есть. За то, что твой голос осенний, приходит, как добрая весть в минуты обид и сомнений…

Сполна натараторившись, механик закрыл двери гаража, включил тепловентилятор и присел на корточки, заглядывая “Бзик” в лицо снизу и не подозревая, что не кажется ей последним идиотом. Между ними не могло возникнуть химии, никто из них друг друга не рассматривал как потенциального любовного партнера, но “рабочая” химия, которую принято считать крепкой дружбой, распускала лепестки цветов уже сейчас, что
прибавляло уверенности в благоуспешном, положительном исходе.
Не полностью сознательно, не следуя плану, не копоша архивы памяти и не перебирая свалку залежавшихся идей, Готфрэйдх О’Рейли выложил перед Флинн всю свою эссенцию – всю свою жизнь, проведенную в безрезультативных попытках скрыться от собственной тени. Вложивший последние нечеловеческие усилия в свой порядком запаренный мозг, друг Алисии заговорил обо всём и последовательно:
Готфрэйдх О’Рейли поведал об успехах племянника, поступающего в военную академию США, рассказал о злополучных буднях быдлонефоров Коббл-Хилла, обо всех чреватостях продолжительного пьянства, а также затронул множество тем, в которых либо слабо шарил, либо не разбирался вообще. Таков был О’Рейли – всю жизнь разрешающий ситуации, но страдающий от их кусачих последствий.

- Как думаешь, мы протянем еще пару лет? Ну, или хотя бы год, до следующей осени… - ирландец снова, как ни в чем не бывало, настроился на минорный лад, повесил нос на квинту. Его обвивало ветром уныния в моменты скоротечности, - Просто лень подыхать абсолютным ничтожеством. Большинству из нас хочется оставить после себя след, чтобы жизнь была прожита не зря, чтобы о нас помнили даже через много-много лет, и это естественное желание, я считаю…
“Королева бала” поспешила его успокоить:
- Задаром не косней. Сохраним осмотрительность – останемся целы. Смерть забирает всех без разбора, сильных и слабых, взрослых и детей. Задача любого человека уйти как можно позже.
С последним утверждением Алисии Готфрэйдх не осмелился спорить:
- Да-а-а. Рожденные, чтобы умереть, мы также хрупки, как и спички. Но дурнее всего, когда нить обрывается внезапно…
Флинн помогла дружку подняться, еще не дождавшись соответствующей просьбы. Дух напарничества, восстановленный после длительной несправедливой разлуки, должен был послужить хорошим мотиватором двустороннего сотрудничества в области борьбы против дьяволят и агрессивных бывших Алисии.


Спустя несколько минут.
Ирландец широко-широко улыбнулся, чмокнул “Бзик” в её длинный носик…
- Всего тебе самого наилучшего, детка, любви, счастья, удачи! Я позвоню вечером, как буду пьян… - забрался в свою развалюху какого-то там года и попытался завести мотор. К бесконечному разочарованию О’Рейли, под капотом что-то грохнуло, из глушителя вырвалось облако черного дыма, - Ничего страшного! Подобная хрень происходит с моим корытом все чаще и чаще! Ничего, крошка, сейчас заведется!
Секунды всё плыли и плыли. Того, что обещал многолетний водила, так и не случилось. Двигатель снова кашлянул, загудел недовольно, устало, с надрывом.
- Вот! Я же говорил! - заорал из тачки Готфрэйдх, но Алиса не услышала его. От выхлопа щипало нос, да слезились глазки.

…Она вышла из гаража. Голова закружилась, усилилась тошнота. Уйти прочь. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда!
Алиса выбежала на дорогу. Где-то за спиной прогрохотал эпигонствующий прошлому,
подсказывающий взрыв. Старый Кадиллак разлетелся в щепки, и единственной полноценной свидетельнице даже не требовалось смотреть в ту сторону, чтобы узнать, что стряслось.
“Готфри…”

…Алиса слышала, как горит огонь, но упорно не оборачивалась, просто шла по дороге вперед. Её догонял страх… страх накрывал с головой. У нее возникло пренеприятное чувство, что худшее постепенно сбывается. “Женщина дьявола” ускорила шаг, и тот, кто шел за ней, тоже ускорился. Улица, как будто назло ожиданиям, оказалась одной сплошной пустыней страданий. Алисе не хватало смелости, чтобы обернуться. Неизвестность переносилась легче реальной угрозы.
Через несколько секунд кто-то схватил её сзади, и она закричала столь громко, что в округе поумирали все птицы, попадали с неба, разбившись об асфальт!

“Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри, Готфри…”

“Женщина дьявола” не утратила способность к здравой оценке вследствие шока, не подверглась частичной амнезии, а значит, она от первой до последней страницы помнила сюжет сегодняшнего дня, значит, понимала, что, оставшись в Кадиллаке, у фаната рок-музыки и барного дебошира Готфрэйдха О’Рейли не было никаких шансов спастись. “Смерть забирает внезапно и друзей, и любимых, но память о них навек сохраняется в памяти)

Аминь…


…Сногсшибательная, обворожительная, словом внеземная красотка по прозвищу Бзик невыразимо сильно течет по Безумному Джеку: имеет его во всех позах, принимает и ночью, и днем, не боится прикосновений его грубых пальцев, сжимающих её нежные запястья до черно-синих кровоподтеков во время постельного веселья, не страшится ни раскрепощенного дерзкого смеха, ни амплитуды эмоций.
“Забавы” её мужчины состоят в вышучивании грустного. Это же смешно – ограбить банк, не взяв с собой ни цента, но переубивав кучу охранников. В одной руке ствол, а в другой - жизни униженных жертв. И таких примеров, когда весельчак вытворял что-то неописуемо жуткое ради поднятия настроения, целая тысяча.

Бзик уже не помнила, как однажды прогнулась под дьявола. И морально, и физически. Возможно, это не имело никакого значения, особенно в теперешние “критические дни”. Мемуары обнажались, как обнажалась наперсница Джека: какая-то дурочка из не самой взрачной семьи, ищущая крышесносных приключений с самыми нестандартными фриками Нью-Йорка, становится заложницей собственных амбиций и теряет себя прежнюю. С ней происходят перемены, о которых лучше не рассказывать детям и особо впечатлительным, так как есть вероятие, что, охватившись историей девушки с кучей антиципирующих стечений, они также подхватят безумие и кого-то прибьют.

“Дежурство закончилось в десять часов вечера. Но вернулась Ребекка Флинн в свой кабинет лишь к полуночи. Она болтала с мужем все свое время. Оказалось, что его двоюродный брат приехал в Мракан, к своей матери, помещенной в Антнидас, и устроился сюда на работу с целью находиться рядом, приглядывать за ней.
Стоило Ребекке закончить универ, как её охватила страсть к психологии и в частности к психам. История Хэлвана потрясла её до мозгового штурма, заставила выдумать гору вольных теорий на тему артистического, показушного безумства маньяка (русский мат, частыеприступы смеха). Но возле миссис Флинн нередко крутилась ревнивая дочурка, которой пациент понравился больше, чем ей: если Ребекка испытывала к подонку сугубо профессиональный, деловой интерес, Алисия же втюрилась по уши.

Странно, что после непредвиденного кровавого инцидента с убийством родной матери, никто из дежуривших той ночью не задался вопросом. Как вообще допустили, что посторонняя девица, по сути, простая посетительница, чьё нахождение в стенах сумасшедшего дома без ведома врачей уже было ошибкой, сближалась с пациентом, прогрессивно заимствуя его отчужденность и презрение к обществу? Ребекка что, сама была ку-ку и позволяла им ебаться?
Теперь уже узнать не получится. Теперь, когда Алисия убила Ребекку и сбежала из Антнидаса со своим возлюбленным, остается лишь строить теории о содержании и постановке той яркой интерлюдии – моменте знакомства будущих сообщников.

- Смотри, ты – моя, значит, я тобой овладел! Тебе остается раздвинуть ножки, чтобы явить свою пизду!


ПРОСТО РАЗДВИНУТЬ НОЖКИ!




Проведя очередную ночь с Алисией, уже десятую по счету, Джек представил, что лежит на кельтском кругу, а вокруг него ведьмы бегают в припляску и спрашивают “хочешь ли ты нас так же, как её?”

- Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - а Джек продолжает угорать, игнорируя растущее негодование ведьм, - Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – его не заботит ничего, кроме продолжения.


Тем временем в квартире Антона Белова…


The laughter which is published somewhere in the distance = let to family happiness with Elena

Когда Алисия ушла по неизвестным делам, оставив хозяину сомнительный подарочек в лице неизвестной девчонки, чей обманчивый вид поначалу вызывал умиление: за ангельской внешностью скрывался ловкий плотоядный хищник, готовый загрызть первого встречного, всё сразу же разладилось.
К огромнейшему фарту Белова, у него тусил Федор и совместными усилиями русским удалось усмирить враждебно настроенную, психованную бестию, учинившую натуральный бардак.

Пробравшись на кухню, пока друзья обсуждали недавно просмотренный канадский детектив, сидя в другой комнате, девочка пробралась на кухню и схватилась за нож. Она с размаху ударила острием по плечу Антона, правда, лишь в мыслях, но ей захотелось провернуть это по-настоящему. Прежде она уже убивала людей, и этот раз не стал бы исключением. Однажды, когда мамочка прохаживалась ночью по дому, Либерти нанесла ей смертельный удар, раскроив череп. Тоже ножом.


Несколько дней назад. Вляпавшись в лужу непонятной консистенции жижи, Эммануэль подумал, что все ещё спит, насколько неправдоподобными были его ощущения. Рука ночного исследователя на автомате потянулась к пятке. Жидкость, очутившаяся на его пальцах, имела красно-бурый оттенок. Зловещий цвет тянулся длинным пятном до двери, ведущей в тоилеттес.
- Селена? – сомнения, что получится найти хозяйку живой, росли вопреки личному желанию. Когда Морено схватился за ручку, чтобы открыть дверь, то закрыл глаза, гадая, что же увидит.

- Либерти… - увидев, как девочка снимает с головы полотенце, обагренное материнской яркой плазмой, и, по всем вероятностям, готовится добить, разглядев в её очах истинную бесконтрольную ярость, требующую экстренного выхода, эту больную агрессию, которую нельзя обуздать, решил сказать ей правду в надежде, что это остановит её гнев, - Одумайся, пожалуйста! Я твой отец…


- Держи её, приятель! Держи! Не дай ей порезать себе вены! Не дай себе навредить! – “подарок” потерпел грубую неудачу в борьбе с мускулистым качком, коим являлся Белов, и от безнадеги вознамерился совершить суицид. Правда, ей и здесь не улыбнулась удача. Одной девочке не по силам справиться с двумя мужиками, - Не дай!
- Да держу я, держу! Только эта сучка норовит ускользнуть, чтоб её… - ценой для Федора оказались царапины, мозоли на ногах, синяк под левым глазом (Либерти умудрилась заехать русскому локтём) и еще много чего неприятного.

Девочка подавала все признаки расстройства: давила психа, неистово смеялась, сопли+слюни вперемешку пузырями разлетались по комнате вместе с ужасной вербигерацией. Спонтанное выкрикивание фраз, никак не связанных между собой по смыслу, резало слух. “Вмонтировать” какую-нибудь грубую шутку товарищам не позволяла элементарная этика.
Внезапное появление Алисии, которая в прошлый раз ушла, не сказав ни слова, спровоцировало у Антона желание хорошенько выматюгаться и влепить легкомысленной сожилке крутую заплеушину. Друг так ему и посоветовал, добавив несколько бранных выражений.

- Ты где пропадала? – начал Белов мягко, морально выносливо, но уже ближе к третьему-четвертому предложению на лице нарисовалась шипучая смесь раздосадованности и разъяренности, - Немедленно отчитывайся! Я тут без тебя помереть мог, а ты бы, наверное, и не заметила! Кого ты привела в мою квартиру? Сумасшедшую?
Алисия, пялившаяся на него с непонимающим видом, почитай, превратилась бы в соляной столб, продлись этот разъяснительный разговорчик чуть дольше. Назревающая обида сочеталась с ангельским терпением, из-за чего выкрики не стали взаимными.
- Что?
После данного вопроса, прозвучавшего элегантно негромко, Белов вконец разлютовал и грубо схватил сожительницу за руку, поведя в комнату, где находилась связанная Либерти.
- Иди-ка ты сюда! Самостоятельно оценишь!


…Сделать “оценку” у Алисии получилось по одному ковру, выпачканному слюнями, кровью и чем-то еще. В теории, чувство гадливости было способно вызвать всё, на что сейчас глядела Алисия. Но лучше всего это удавалось забитому в угол существу, “маньячке из психушки”, которая движениями напоминала паука и одновременно поехавшую зомби, походила на привидение из японских ужастиков типа “Проклятия” и наследника “Проклятия” – более позднего “Звонка” Гора Вербински. Внешне милая и непреувеличенно трогательная девочка куда-то испарилась, а её место заняла одним словом тварь. Тварь без каких-либо человеческих признаков! Монстр…
Флинн с состраданием смотрела на ассистентку “дьявола”, и в отличие от облачного, насупленного русского, остававшегося в полном, оскорбительном неведении, не кривила губы брезгливо.
Она вовсе не преодолевала желание негативно отозваться об её умопомешательстве.
Она его просто не испытывала.
- Ну, что скажешь? – взмахнул рукой Антон, горя мечтой докопаться до сути и прекратить чувствовать себя последним идиотом, - Теперь-то, надеюсь, я могу знать, что ты за человек и какого лешего приволокла ко мне больную, которая спроста умыкнула нож, а потом принялась рэкетировать на весь дом, что прикончит себя! Кто ты и кто эта пустовка?
Алисия прекрасно понимала, если она планирует подольше задержаться в чужом доме, где ей никто и ничем не обязан, придётся пойти на компромиссы, но с разубранной, английской осторожностью.
- Возможно, совсем скоро ты узнаешь обо мне нечто ужасное… - дрожащим голосом предупредила блондинка, никогда прежде не ощущавшая себя столь скудельной и сломанной, столь ненадежной и бренной, как сейчас, - А пока ты лучшего мнения обо мне, не мог бы ты дать мне поговорить с ней с глазу на глаз? Если сочтешь наше нахождение проблемным, я уйду без возражений и заберу её с собой…
К её счастью, Антон не оказался черствым калачом. В задумчивости почесав пальцем за ухом, мужчина извинил блондинку за “проказу” девочки. Прощенная не стала зазря обнадеживаться и чаять, что у неё удалось купить щедрость русского, раз он до сих пор её терпит, и спихнула на банальное везение, мол, так будет правильнее, чем как-то ещё.

- У каждого из нас имеется заповедная тайность. Ту, что мы унесем с собой в могилу. У каждого из нас есть секреты… - бармену из Винегар-Хилл была не чужда глубина мысли, - Я специально не выкладываю личную колоду, и тебя не прошу раскрывать свои карты. Только реши вопрос с этой... ты поняла, о ком я…
После их очередного, славного улаживания Алисии захотелось изойтись слезами благодарности, и прокричать “как мне с тобой повезло”. Возможно, было бы супер. Но что-то её удержало.


- Отпусти меня, урод! Отпусти!

- Вот так, Либерти! Мать твоя шлюха, ты никому не нужна, подруги тебя не уважают! Смысл твоей жизни давно уже потерян. Осталось только убедиться, что никак иначе ты закончить не могла!

- Давай, детка! Твой отец ждёт тебя с распростертыми объятиями! Ваше воссоединение неизбежно!

В комнате будто звучала мелодия, плавная, нежная, с демпфирующей, колыбельной грустцой, наводящей добро и добро призывающей. Основные балансиры морали, актуализирующие библейские концепты и регулирующие развитие души, чтобы душа двигалась в верном направлении, играли первую скрипку и буквально «парили» над девочкой. Несильно оклемавшись после странного приступа, Либерти Моллиган вцепилась ногтями в виски в стремлении дать своим чувствам какой-то укорот, отлить пару капель из переполненного, ржавого “ведра”. Помочь ей могли лишь две вещи: собственное упорство, сила воли, иначе говоря, или Алисия, которая однажды почти вывела её из-под сволочного влияния “дьявола”.
- Мне доложили, что ты натворила, и я хочу… поговорить с тобой об этом. Если согласишься, разумеется! Знаешь, мы могли быть полезными друг другу. Я лично не вижу препятствий для… - Флинн спокойно стояла, дожидаясь, когда девчонка настроится, и специально не произносила слова громче обычного, - В общем, расстояние между нашими судьбами с недавних пор сузилось, сократилось, и ты как никто должна это чувствовать…

Алисия ни капли не лукавила и ничуть не приукрашивала. У “девочек в беде” была одна цель, одно стремление, один враг. Просто Либерти пока еще не до конца осознавала, кто реально желает ей счастья, успехов и всего хорошего, а кто ею пользуется. Но постепенно до неё начало доходить, что к чему, просветление наступало ступень за ступенью, а это уже знаменовало прогресс.
- Я тебя ударила, тогда, в сгоревшем отеле… - после долгого ошалелого молчания Либерти заговорила самым невинным голоском безобидной жертвы, нешироко открыла ротик, - Прошу меня простить…
Чуя ситуацию, Флинн не смела на неё обижаться. Когда-то “Бзик” сама прошла чрез подобное. Пережитое было еще свежо в её памяти.
- Ничего. Ты не виновата. Люцифер обрабатывает всех легковерных по высшему разряду. Классическая демонология, знаешь ли. Доверься дьяволу - окажешься в яме…
Равнодушный взгляд семнадцатилетней скрывал ураган, такой, который при желании мог бы снести целую деревню, если не город. И как раз по описанной причине Моллиган старалась держать всё при себе, иначе это могло плохо кончиться.
- Я поддалась жестокой иллюзии, наивно понадеявшись, что действительно приглянулась ему, а он наверняка с самого начала не имел на меня планов и игрался со мной, как с игрушкой…
Смотря на Либерти, Алисия видела себя, будто Либерти – её омоложенная копия, разве что не блондинка. Превращение дочки психиаторши в кровожадную фурию Бзик, начальная стадия распада …
- Что у него на уме? Поделись… - попросила Флинн ясно и твердо, не повышая при этом свой тон, - Нам, как воинам армии Христа, необходимо знать замыслы Иуды, и как Иуда осуществляет их, чтобы противостоять и выйти победительницами…
Пленница, вольная уйти, выждала несколько секунд и, что говорится, УДИВИЛА.
- Он всеми правдами и неправдами хочет заполучить тебя обратно, спит и видит, чтобы ты вернулась к нему! Так довершится рекомбинационный процесс ваших отношений с его слов! Красавица и чудовище снова сойдутся, и уже навсегда…
Насчет последнего Алиса сильно сомневалась, и взяла на себя смелость поспорить:
- Нет. Ни за что. Этот вариант исключается…
“Я не вернусь…”
С учетом того, что в задачи Лизы входило предупредить новую подругу о возможных последствиях отказа, в чем наблюдался благородный, высокий мотив, она просто не могла не сказать следующее:
- Тогда произойдет гибель нескольких миллионов, как это уже случилось ранее, когда ты его бросила. Будет уничтожен еще один город…
На миг сердце блондинки пропиталось утешением, вполне сравнимым с радостью, но тут же ему на смену вернулось знакомое старое чувство вины, и всё стало как прежде. Но это было отвратительно-ужасно-невыносимо, больно до самой нестерпимости, до наивысшей стадии, до наибольшего подъема!
- Так это он… он из-за меня пустил всех на распыл? Ты сейчас серьезно? Просто… в это невозможно поверить! Ты ведь не в курсе наших отношений! Твой невменяемый, тронутый дружок никогда не воспринимал меня как человека, потому что… мы не были людьми! Мы были гиенами во всеоружии. Пятнистыми, злыми! Отрывистые выдохи рвались из расселин наших пастей, усаженных кривыми, обслюнявленными, гротескными клыками, источающими яд! Мы, как собаки, загрызали насмерть, а иногда, избавляясь от жертвы, уподоблялись воронью и налетали на падаль…
Либерти, говоря мягко, разочаровала позиция Алисы, эгоцентрическая, на её незрелый взгляд. Реакция поступила незамедлительно. Реакция полоумной, помешанной, чокнутой “девочки в беде”…
- Да? Да как ты можешь такое утверждать? Откуда тебе знать о чужих чувствах? Какие у тебя есть основания считать подобным образом? – “девочка в беде” сопротивлялась желанию захныкать, всяко извиваясь. Снабженная механизмами самодеактивации, юная душонка стонала и корчилась в муках, что лежало в основе суицида, - Этот человек, сидя на гигантском золотом глобусе Марса, занимался сексом с тюленем приговаривая, где моя Алиса, во время того, как на него смотрела связанная жертва! Этот человек разрезал ногтями апельсин, читая рэп дворовым дятлам, и через строчку упоминалось твоё имя! Патологичная, уродливая ревность и привязанность - болезнь, приводящая к жутким последствиям! От неё в равной степени страдают оба пола!


Шесть лет назад.
Безумный Джек и Бзик затевают ссору в многолюдном месте, в супермаркете с открытым потолком, после чего Бзик, склонная к резким перепадам настроения, наставляет на своего бой-френда полудохлого зверька, представителя семейства енотовых. Хэлван убеждает ненаглядную отпустить бедное животное на волю, мол, пусть живет, размножается, растит маленьких дикообразов-пожарников. Заговаривает ей зубы, а потом бьёт наотмашь по лицу. При всех. После чего опять её очаровывает, и они читают друг другу изречения Иммануила Канта.


- Как ты можешь оставаться столь холодной? Вот бы меня так кто-то любил… - Либерти передавала чувства другого человека ярче, четче, убедительнее и точнее, чем свои собственные, но не из-за того, что сострадала Хэлвану, а чтобы раскрыть Алисе все сто пятьдесят показателей угрозы, от него исходящей, - Как ты можешь…
- Ну, ладно. Мы сами разберемся при встрече… - попыталась унять её Флинн, - Тебя это больше никак не касается. Ты здесь, в безопасности, не думай о былом, забудь всё плохое… - но, как и ожидалось, потерпела неудачу.
Сказать, что на лице девчонки зависла маска недопонимания, было бы наглым преуменьшением и неуважением относительно её натуральных эмоций. Ситуация нагоняла чувства и вызывала захламленность ими, а тут еще и Флинн, до отказа набитая стрессами, мельтешила прямо перед носом.
- Зря ты, подруга. В Библии нигде не говорится о лжи во спасение, о лжи, которую можно понять и простить! Надуманные признания целесообразности наверху не будут зачтены. Миссия общая, и цели тоже общие. Значит, меня это касается напрямую. Я должна знать, что между вами было, чтобы сравнить с нашей начинавшейся дружбой, чтобы помочь тебе в поисках дьявола…
Покачивание головой сверху вниз было вынужденной мерой. Алисия не хотела спорить, дабы не расстраивать девочку, не усугублять, пряча реальные мысли подальше.
- Не волнуйся, он сам меня найдет. Ты же знаешь… - половинчатость, раздробленность, неполнота существа, тоска по восполнению… “любовница беса” просто-напросто не могла себе внушить, что её хотят настолько сильно. Максимум жажда собственничества, но не любовь, - Тебе даже не придется напрягаться. Ты даже не заметишь, как я снова окажусь в чужой власти…

Это могло длиться вечно, если бы тремя минутами спустя их окончательно не утомила прописная мораль - главный ингредиент измыленной темы мраканского шизоида, вокруг которого крутилась еще не одна сотня черных историй. В намерениях переключиться на свежую волну, хотя бы немножко сбавить накал Флинн посоветовала Либерти загуглить недавно изданную, опубликованную в сети книжку под названием “практика для безмятежного спокойствия”. По её словам, прочтение данного произведения поможет усвоить немало важных истин, приводящих как к успеху, так и к самоисцелению. Это однозначно подействовало…


А пока женщины налаживали коммуникацию, преуспевая на этом новом поприще, Антон сидел в другой части квартиры, на диване, и вдумчиво пялился то в ковер, то на татуировку на правой кисти и не мог определиться, чего хочет сильнее – думать, шевелить извилинами, напрягаться, или забыться навек, раствориться в сумраке, представить себя мертвецом. Резюме – ни рыба, ни мясо, а что-то среднее, неудобоваримое, вымаранное в непроглядных потемках промаршировавшего, канувшего в вечность, отошедшего в область воспоминаний… прекраснейшего счастья.
Антон предпочитал умалчивать о боли, о том, что было и осталось для него дороже всего. Не ориентир для достижения, не путеводная звезда, а мандра, где можно укрыться и приказать воображению нарисовать с десяток картин с изображением увядшего цвета - поблекнувшего… прекраснейшего счастья.

Смех, издающийся где-то вдалеке…

“Я бы отдал всё, чтобы найти того, кто сломал мою жизнь, и заставить его заплатить. Потратил бы все моральные средства.
И хотя это перечит христианству, да что там… я давно отрекся от бога, вера во мне дышит на ладан, в этом кроется здравый эгоизм. Да и потом, я недостаточно ортодоксален, чтобы читать Иисусову молитву по сто пятьдесят раз…”

- Эй! – зайдя в гостиную, Алисия крикнула и тем самым вырвала русского из глубокого религиостического думания, - Ты привык спать в сидячем положении?
Она где-то раз семь к нему обратилась. Еще чуть-чуть и отсутствие какой-либо реакции начало бы ее потихоньку смущать. Но выкрик подействовал, как ожидалось. Обсессия прошла и на седьмой раз Антон всколыхнулся. Ощутить, как каждая клеточка наливается нектаром жизни, для него было в новинку после долгого забвения…
- Оу… - “проснувшийся” зевнул и потянул руки вверх, - Да нет, спать не планировал. Видать, накопилась усталость…
- Мм… - домовито мяукнула блондинка, и, не задав вопроса “можно ли”, как тогда, в баре, во время знакомства, присела к нему, пристроившись повыше. Тот начал гладить её тонкие прихотливые волосы, ловить их пальцами и подолгу шуршать. Сожители сочли
сей удачно подвернувшийся случай забавной проверкой на преданность, возможность попробовать и расчувствовать нераспробованное и нерасчувствованное.

- Решила засмущать меня до смерти? Смело! Я ведь уже стреляный… - Антон хотел еще что-то добавить, какую-нибудь не слишком творческую шутку. Но увлекся настолько, что не заметил за собой ни плавных поглаживаний её живота, ни щипков заголившихся бедер.
Они оба не поняли, как стали целоваться и повалились на пол, принялись стягивать, портить одежду. Безотрывно, сливаясь, вбирая в себя дали и принципы, поступательно вволакиваясь, они утонули друг в друге, как в красивом мифе. Им не показалось это ни странным, ни лишним. Всё уже давно шло к такому исходу.
- Почему ты напрягся? – милостиво прошептала Алисия, - Думаешь, как бы смотаться? Вырваться из плена? – и опытно лобызнула губами, не дожидаясь ответа.

Она брала и делала с ним, что желала, расслабляясь и помогая расслабляться, практикуя применения собственных рецептов и развеивая подозрения своей асексуальности. Лучший рецепт отдыха от умоповрежденной хабалочки Бзик – “беспутство вне постели с гиджилом” - пришелся по вкусу хозяину и просьба о добавке поступила почти что мгновенно.
Правда, пришлось срочно прекратить все прелюдии, остановиться на самом карамельном моменте.
- Не подумай, что ты мне не нравишься. Я очарован и всё такое. Но я воспитан в лучших традициях интеллигенции и не могу не сообщить тебе о телефоне, сигналящем уже с минуты две… - Белов пробалакал пару умильно-комплиментных предложений на своём отечественном, убыстрив Алисию шлепком по ягодице. Та пообещала вернуться через “несколько сек” и убедительно попросила не взмывать в седьмое небо, дополнив, что
самое вкусное еще впереди, а впереди неограниченное количество часов, ночей и… лет (если повезет).


“Ты – особенная, ты не похожа на других. Какая-то необъяснимая радость царит в твоей душе. Впервые не за многолетье, а за вечность мне чего-то захотелось для себя. Если бы только знать, как продлить это чувство…”
Флинн размазывала слезы по лицу, не давая им трогательно стекать по щекам, и в процессе увидела то, чего не замечала из-за слёз – татуировку, о существовании которой благополучно постоянно забывала и которая напоминала об ужасном в самые светлые миги, будто предумышленно.
Spoiled chick
(Порченая цыпа)





Как-то раз Хэлван предложил Бзик внешне проапгрейдиться, признавшись, что его невероятно заводят татуировки в виде надписей, “изящество со смыслом”, и огласил, что предпочел бы видеть на лице избранницы. Не по личному почину, а
ради любимого Алисия согласилась пойти на эту жертву. К сожалению, тут не обошлось без фирменных издевательств мегалосадиста: мастак абьюза назвал Алисию порченой цыпой, а значит, именно эти два слова в скором времени украсят её правую щечку. Хорошего адьютора нынче днем с огнем не сыщешь, поэтому Флинн воспринималась не иначе, как подарок с небес)))
Второй этап реализации этой задумки заявил о себе спустя три дня после принятого Бзик трудного решения - кровавая «комедия» в салоне тату и пирсинга. “Бонни и Клайд” заставили мастера тату сделать “Бонни” татушку на щеке, а добившись своего, не отпустили заложника, как обещали, а “поставили к стенке”, словом грохнули. Психи привержены регулярным корректировкам, и порой их мнение меняется несколько раз за минуту.

“По-свойски рассчитавшись” с затерроризированным, застращанным мужчиной, романтичные убийцы помылись в густо хлынувшей крови, струями растекшейся по груди уже трупа. Помощница размякла в руках босса, позволяя тому осыпать засосами её будящие парные кости плечевого пояса, и мигом позже поглотила вкус его губ. Всё окружение было в красных тонах, считая особо красные стены, и это
идеально соотносилось с творящимся юродством. Юродством, столь приманительным, столь сладострастным, что казалось, мёртвый мастер тату занимался вуайеризмом, пока Безумный Джек и Бзик разгульно отмечали грандиозное событие – трехлетний юбилей знакомства. Полный консонанс…


“Ты – особенная, ты не похожа на других. Какая-то необъяснимая… интересно, что подумал Антон, увидев эту дрянь на моей щеке? Ясно, что ничего хорошего…” – Флинн снова зашла в ванную, но забыла, для чего, и направилась обратно на кухню. Там её опять настигла вредная компульсия, сбившая недавние положительные впечатления. Через минуту мобильник запищал по новой, и на этот раз “Бзик” удалось успеть поднести его к уху до того, как тот отключился бы.
- Алё! – как оказалось, её потревожила Кандис, очевидно, обеспокоенная настроем посестры, - Да, у меня все отлично. В идеале было бы еще чуть получше, но и так сойдёт…
Из трубки доносился добрый, “пухлый” голосочек, а также было слышно потрескивание масла. Прилежная домохозяйка жарила котлеты на сковороде, регулярно их поворачивая с помощью деревянной лопатки.
- А как с жильем? Ты сейчас у себя?
Несмотря на то, что во время прошлых бесед с подругой детства, процесс генерации мыслей всегда весьма затягивался, сейчас Алисия довольно ургентно подбирала ответы, вероятно, сочиненные заранее:
- Нет-нет-нет, не у себя. В моей квартире, если так можно назвать ту дыру, стало невозможно обитать. Но сейчас уже не имеет значения, почему мне пришлось все бросить и сбежать оттуда. Я подыскала квартирку, правда, еще не знаю всех своих прав…
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- Боже. А с какого хрена ты не приехала ко мне? Пожили бы вместе… - вестимо, Кандис ввелась в ошеломление, почему её оповестили только сейчас.
Но Алисия мгновенно объяснилась:
- Честно? Не хотела напрягать. У тебя своих забот выше крыши, а я бы была дополнительным бонусом к морю твоих прочих проблем…
Толстушка не сказать что б согласилась, но и не поспорила. Пятьдесят на пятьдесят с учетом ладного характера Алисы.
- Ой, да ты бы меня не потеснила. Плюс вместе уживаться веселее, хоть я, вроде как, не лесби…
Последнее слово, произнесенное готовщицей с нескрываемым сарказмом, слегка поразвлекло часто унывающую, в основном, невеселую “Бзик”, и почти подтвердило заложенный фундамент её новой жизни.
- Ладно-ладно. В следующий раз, наверное, так и поступлю. Ну, а сейчас постарайся простить меня за то, что забыла о своей второй мамочке…

Телефонный тет-а-тет не прошел даром, посеяв свои семена на грядках Алисии. Та
ощутила редкий наплыв оптимизма и умиротворенности, всего того, что никогда не чувствовала за вычетом ненормальных приключений, происходивших во время её бурного романа с “дьяволом”, с морем квипрокво и расчленения.
Закончив подружечье миндальничество с Кандис, Флинн крепко сжала сотовый в руке и бескручинно тряхнула головой. Состояние автаркии постепенно проходило, экс-пациентка Антнидаса всё больше социализировалась, с чем ей помогало много человек. Тенденция самосовершенства, как основной фактор трудоемкого процесса выздоравливания, имела для неё жизненную важность, и было необходимо ей следовать.


Вдруг из комнаты послышался голос Белова, видимо, уже замаравшегося ждать.
- Милая, ты где?
Взаправду собираясь вернуться, чтобы продолжить милование с окольными оборотами и перифразами, с красивым тождесловием, Флинн обещающе крикнула:
- Я сейчас!

Неизвестно, что могло бы заставить её передумать. Неизвестно, возможно ли такое вообще. Но в самый последний момент она поменяла решение, завернув не туда, куда планировала еще несколько мгновений вспять. “Бзик” не угодила в неволю соблазнительно андрогинных созданий, плясавших в парке развлечений, не присоединилась к тряпичным куклам Джека Хэлвана. Ситуация обстояла намного сложнее…

- Эй, детка, ты идешь или нет? - сейчас, вроде как, её зовет Антон, но когда-то…

A few years ago.
…её также звал другой человек. Джек Хэлван. Тот самый, с которым произошло расставание.
- Эй, детка, ты идешь или нет?

Этот могущественный обережный контрзаговор ни у кого не выйдет перебить, и пусть ваши противные стороны не предпринимают скотских попыток навредить вашей жизни.

“Слава Отцу, слава Сыну, слава Святому Духу. Господи, спаси меня ото всякого зла, От козней, придумок, тайных задумок, Сетей, ловчей, ядов, мечей, Заговоров, отговоров, хитрых, коварных переговоров, От вражеского посещения, от тюремного заключения, От подкупа и меча, от слова, сказанного сгоряча, От вражеского совещания, от ложного обещания. От воды заливающей, от волны потопляющей, От зверя, от огня спаси, Господи, сохрани меня. От ветра буйного, ото льда спаси, Господи, сохрани меня. От злобного колдуна спаси, Господи, сохрани меня. От хвори ужасной, от ранней смерти напрасной, От перевернутого креста спаси, Господи, сохрани меня. Чур, моя дума, чур, моя плоть, Чур, моя живая красная кровь, Чур, моя дикая лихая мысль. Ангел мой хранитель, за мою душу молись. Все, что я сказала, что, запамятовав, не сказала, Слово к слову приди и меня, рабу Божью Алисию, От всяких зол сбереги. Ключ. Замок. Язык. Аминь. Аминь. Аминь, и еще десятижды аминь…”

Рыться в чужих интимных вещах равносильно тому, что рыться в чужих интимных мыслях, не имея на то разрешения. Флинн не позволяла себе даже приблизиться к разгадке чьих-то тайн, и то, что ей в руки попала фотография милой улыбающейся девушки с русыми прядями, иначе, как окказиональностью, назвать невозможно. Она напоролась на неё, копаясь в маленьком надраковинном шкафчике в поисках тюбика зубной пасты.

…- Как же меня достала эта блядиада. Пиздопроёб блядемудийный! Просто сил нету моих больше! Малышка, вернись к своему пудингу! Не смей убегать, слышишь? Вернись, тебя сказали, ебаная блядь!

Доказательства причастности к совершению убийства неизвестной девушки, которая то ли сестра Белова, то ли его любимая жена, находились только в голове, в ощущении и в сердце Алисии Флинн, чья ситуация с недавних пор снова осложнилась. Но какие бы испытания не подбросила злодейка-судьба, “Бзик” ни за что на свете, ни за какие дары не опустит руки и будет сражаться до заключительного вздоха, до полной остановки всех физиологических функций, всех биопроцессов, поскольку смысл жизни заключается в бесконечной борьбе за её сохранение.










Глава четвертая.
Переплетение судеб под похоронную музыку


“Кладбище – место прощания, место памяти о былых временах, место, где у тебя появляется возможность остаться глаз на глаз с личным горем. Кладбище посещают люди разного возраста, многие из них берут с собой маленьких детей. Только одной категории людей обычно не рекомендовано ступать на погостную землю – женщинам в положении.
Вообще это логично. Беременным нельзя ходить на кладбище по множеству причин: огромное скопление людей; сильная эмоциональная нагрузка; необходимость длительное время стоять на ногах; негативная энергетика и так далее по списку, не имеющему заключительной строки.

Но всё это, конечно же, строго индивидуально, да и с точки зрения христианской политики и католической церкви это, вроде как, не запрещено. Лично я в любом состоянии могла бы прийти сюда. Вообще мне по нраву кладбищенский флер, который лучше чувствуется либо поздним вечером, либо ранним утром, тогда как в остальные часы кладбище не больше, чем музей надгробных плит под открытым небом, и повредиться умом можно не от эмоциональной нагрузки или плохой энергетики, а от скуки смертельной”

Обряд закапывания умершего в землю, происходивший этим четверговым утром, не вызывал бурю в сознании Эмилайн Тёрнер, “худосочной, но, отнюдь, не хрупкой брюнетки с зелеными глазами”, не доводил до внутренней истерики, но ей однозначно было очень совестно, убийственно неловко из-за своей неправоты. Чудовищная несовместимость превосходствующих качеств - подсебягрябение, другой раз доходящее до субъективного идеализма, и контрарное раскаяние – тяжелила в еще большей мере. Эми многократно ловила себя на мысли, что лучшим вариантом был бы внезапный отъезд со сменой паспорта, а далее решение всех проблем разом, приобретение всех возможных благ. Мечты, мечты и еще раз мечты…

- Сука, я убью тебя, тварь! Грязная, вонючая сука! Я задушу тебя голыми руками! - завалившись на пол и взъярившись, как бык, Чарльз спустя минуту потянулся рукой к дверной ручке, но неловко промахнулся и, упав во второй раз, испачкался в собственном горючем, - Господи, Эми, ты убила мою жену. Она умерла. Она… что-то съела, какую-то таблетку, и её не стало! О, боже! Боже! Боже-е-е-е-е-е-е! - откровения из дрожащих уст пьяного лились широкой рекой. Неудачливый мститель не мог и не хотел контролировать словесный поток. Рутинные фразы про убийство, повторяющиеся из раза в раз, обрывались на половине, и поверх накладывалось универсальное вытье про любовь. Ему было плевать, что его могут обнаружить в таком виде...


Чарльз Митчелл “Чаки”, которого знала Эмилайн (не путать с Чарльзом, который был незадолго до происшедшей трагедии), при всех своих огромных недостатках, таких, как меркантилизм, фарисейство, хождение «налево» и спонсирование пьянок, легко попадал в категорию хороших людей. А теперь Чарльз попадал в категорию хороших, но мертвых. И, несмотря на то, что Тёрнер не знала, что случилось, этого не знал никто, горьковатый привкус во рту стал неприятно горьким – вкус самовины.
“Конечно, с одной стороны полезно иногда угрызаться и чувствовать что-то подобное. Это развивает человечность, внимание и устойчивость, позволяющую относиться к проигрышам с меньшим потрясением. А с другой… сколько не произноси слово сахар, слаще от этого не станет”

Касательно утраты в лице Чарльза Эмилайн хотела прокрастинировать спервоначалу, отложить возмещение и компенсацию морального вреда близким своего любовника, придав побольше важности другому геморрою. Но, в итоге, её вернуло к прежним мыслям. “Даже самому хитрому и удачливому не получится обмануть свою природу, поскольку все мы слабы перед ней”.
Родственники оплакивали Чаки особенно громко, дни поминовения обещали выйти МРАЧНО-СУРОВЫМИ. Настроение портила чрезмерная официальность обстановки: расставленные возле гроба цветы, осторожность в движениях и соблюдение мелочей подтверждали строгость взглядов, способность католиков следовать традициям, но отнимали что-то, вероятно, стоящее дороже всех правил, всех заведенных канонов и обыкновений.

Эмилайн сильно стыдилась своего поведения, у нее не хватало смелости приблизиться, чтобы погрустить и воздать почести с остальными, знавшими Чарльза. А ей так хотелось сказать несколько слов на прощанье, необязательно вслух, чтобы её услышали другие. Эти слова из неё вырывались…
Вконец пригорюнив, подойдя к ближайшему дереву, брюнетка вытянула руку и прикоснулась к мягкой коре. Удивительно, но ощущение было абсолютно неизвестным, ни на что не похожим, будто приключилось какое волшебство, нарушившее все писаные и неписаные законы Земли. Через несколько мгновений к порывам утреннего ветра присоединился добрый старушечий голос, кажись, спустившийся с небесных высот ради одной лишь Эмилайн Тёрнер – женщине с самым незаурядным характером во всём чертовом Нью-Йорке, чьи подозрения оправдались, даже с лихвой.
- Не стесняйтесь стоять вместе со всеми. Это место принадлежит скорби, а также
скорбящим… - пожилая монашка, окутанная с головы до ног в белый балахон, по-доброму скривила “размалеванное” морщинами треугольное лицо с вытянутым подбородком и крупными тяжелыми губами, мирными прикосновениями одарила брюнетку. Но едва её пальцы коснулись плеча Эми, как та отступила на два шага из-за эффекта неожиданности и озвучила только созревшее умозаключение, не боясь ввестись в парологию.
- Я слишком грешна и мне следует сторониться общества. Так я хотя бы уберегу других, тех, кто еще не пострадал от моей эгоистичности…
Мнение Эми о самой себе, отнюдь, не совпадало с мнением монахини о ней. Возможно, та изначально ожидала подобного самобичевания, ввиду чего не выказала и прозрачного намека на обалдайс.
- Какой конструкции осмысления мира, обусловленной убежденностью в существование сверхъестественного, включающей в себя уложение этических норм и таинств, ты стараешься придерживаться, деточка? Это католицизм, настолько распространенный в нашем городе, или что-то другое? – монахине вдруг стало интересно отношение девушки к богу. Направление разговора, заданного ею, обещало меняться в зависимости от ответов
Тёрнер.
Великая грешница хорошенько подумала, прежде чем удовлетворить невинное любопытство старухи.
- Собственно говоря, я совсем не подхожу под критерии верующей. Хотя формально и являюсь католичкой. Вроде как… - затем Эми виновато понурила голову и опять замолчала.
- Формально? - гладкие брови матушки взлетели высоко на облепленный горизонтальными складками лоб в плохом-хорошем, черно-белом изумлении, - Тогда, боюсь, твоя ситуация куда плачевнее, чем я представляла. Ведь даже бог, создатель всего и вся в бескрайнем космосе, не сможет помочь…
Припомнив свой небольшой опыт общения с благочестивыми соблюдателями религиозных предписаний, полученный еще в далеком детстве, Тёрнер постаралась разделить это сожаление:
- Да. Мне самой за себя очень страшно. Но я бы не посмела лгать ни себе, ни вам, ни кому-то еще. В Америке, как-никак, ценится честность, а я в Америке не просто проживаю. Я здесь родилась. И где еще получится быть столь же откровенной, как не в своем доме?
Монашка… согласилась с последним предложением, хотя и не прекратила муссировать религию.
- Как и многие другие, посвятившие жизнь служению господу, повелителю космоса, я была крещена в католической церкви, и ни капли не жалею о принятом решении… - начала старуха, и тут же была прервана Эмилайн, несколько бестактной, но не обделенной умом и воспитанием:
- А мне дает успокоение атеизм и полное неверие. Знаю, что открыто сознаюсь в недостатках, не пытаясь исправиться. Но честность на вес золота, особенно сейчас, когда бескорыстных и свободных от алчности почти не осталось, а миром заправляет коррупция…

Пока две незнакомки (относительно друг друга), выясняли, что есть бог, а что есть вера,
воздух значительно похолодел, ветерок усилился и набежали тучи. Вволю намолившись, народ начал потихоньку расходиться, возвращаться к своим автомобилям. С возникновением приятственной пустости даже озорство “колюще-режущих” вредных мурашек перестало доставлять дискомфорт. Теперь можно было утверждать почти голословно, вечера отличаются от дней - как небо от земли, и что знаменательно, чаще в хорошую сторону.
Монахиня олицетворяла собой тот тип “божеств”, изменяющих атмосферу и миронастроение. Она не была молода, но рядом с ней цвело и юнело всё остальное, будто она целенаправленно принесла в жертву свою красоту – чтобы эмитировать ионы осени, ионы младости и жизни.

Женская задушевная беседа продолжилась после недолгой передышки.
- Скажи, дочь, что тебя тревожит? Что заставляет тебя тут стоять? В чем твой крест? - казалось, монахиня явилась на кладбище только ради Эми. Эта мысль была первой, выбившей Тёрнер из привычной колеи за последние несколько минут, первой безумной, - Не теснись, не сковывайся. Скрывать свои эмоции и не показывать истинных чувств глупо на божьей земле…
Перед тем как собраться и выложить всё как на духу, девушке пришлось долго настраиваться, смахивая волосы с лица и надувая щеки. Однако это того стоило.
- Я еще точно не выяснила, но, похоже, из-за моей выходки погиб один не самый ужасный мужчина. Думаю, меня еще нескоро отпустит пожирающее чувство вины… - выговорила она, отдуваясь, запястьем смахнула с лица волосы и неполно повторила, - Один не самый худший человек. И окажись поблизости какой-нибудь прохожий, уверена, его можно было бы спасти…
- И ты, должно быть, ищешь утешения в самоосуждении, деточка?

Послушница монастыря не дождалась ответа, потому что ясно было и так: перед ней стоит один из самых совестных жителей Нью-Йорка. Душа, не стремящаяся кого-то осуждать и готовая стойко принимать на себя все удары.
Бабушка несколько раз обошла дерево вокруг, хмурая и настороженная, “почерневшая” вместе с облаками. Старческие веки дернулись, и боговерка устремила взгляд в темноту. Пока её морщины обжигал чистый воздух, рот её двигался, а из него цепочкой выходили слова.
- Запомни, девочка, ты же рабыня господня… - и выходили с явным трепетом, скользящей струей вдоль лугов её доброго, могучего сердца, - Только одно может спасти людей. Зловредный, беспокойный дух, представляющий одинаковую угрозу, что для богачей, что для бедняков, нужно предать вечному забвению! Его проделки отвратительны Богу и Человеку!

Под конец своей странной рекомендации монахиня снова потеплела, убрав взгляд от темного неба. Эмилайн хотела бы постичь, что матушка подразумевала под “забвением” и прочей чертовщиной. Половина сказанного виделась ей лютым бредом. Хотя, вполне вероятно, так и было задумано – порой смысл послания доходит не сразу.
Тёрнер захотелось в самое ближайшее время заняться расшифровкой. Буквально прийти домой, перекусить и начать бесцельно ломать голову, пока десятки абсурднейших теорий не начнут конфликтовать между собой, разрушая изнутри её бедный череп.
“Ну, хоть не эклектика…”

Как ни странно, но обладательница трудного характера и самая своеобразная женщина Нью-Йорка не осталась без поддержки товарища. Уильям Хартл, её напарник из полицейского участка, проявил инициативу взять такси, забросив второстепенные делишки, чтобы, конечно же, провести с нею время, куда-нибудь сходить и т.п.
Тёрнер, не отдыхавшая нормально уже черт знает сколько, поблагодарила его прямо по мобильнику, что ещё сильнее мотивировало парня, дружба с которым не грозила перерасти в нечто большее, чем и была ценна для обоих.


- Я отойду, матушка… - дождавшись Уильяма (тот приехал быстрее обещанного), Эми признательно поклонилась монахини, и, свободно вздыхая, побежала к воротам кладбища.
Боговерка отнеслась без возражений:
- Да, дочь, иди. Тебе как никому нужно восстановиться после стресса, вернуть здоровый сон, силы, восстановить память и психику… - и быстро её перекрестила.

Офицер Уилл обошелся без эффектного выхода, без ярко-глянцевых дорогущих подарков. Он вручил подруге скромный букетик, за что получил поцелуй в правую щеку и улыбнулся.
- Ты вчера пропадала весь день. Не отвечала ни на сообщения, ни на звонки. На работе появляешься всё реже… в чем причина?
На язык Эмилайн приходили сплошные гиперболы. Чувство нормы потерялось совсем! Хотелось онеметь, оглохнуть и ослепнуть. Забыть все! Вернуться в то время, когда всего этого вообще не было. Хотелось вернуть своё нерождение, или хотя бы видеть этот мир гомогенным, чтобы было легче его воспринимать и не потрясаться.
- Любая причина кроется в нас. В данном случае причина во мне! Вот так я изменилась! Как видишь, не совсем в лучшую сторону…
Офицер слабо улыбнулся, стараясь ни в чем не перегибать, и воспоминания ради процитировал себя же с французским грассированием:
- Ты не была железом, чтобы утверждать, что роботы ничего не чувствуют… намотала на ус? – ему почти удалось разОПТИМИЗмировать вечно непогожую, ненастливую Эми, которая в будни ходит по коридору с выражением, будто её опускали в ледяную воду и несколько часов не давали просохнуть.

- Я… - пессимистка замерла на какой-то крошечный миг, повернувшись в сторону деревца и монахини. Как же странно! Старушки и след остыл, будтоона никогда там не стояла!
Смутные догадки начали прокрадываться в трещащую по швам, нагруженную голову Эми: что если нравоучительный разговор с некоей служительницей храма, задаром раздающей советы всем в них нуждающимся – мощный глюк, проявление какого-нить
расстройства? Или что хуже, призрак, ниспосланный с небес? Купаться в таких квазитеориях не получилось бы дольше двух-трех минут, ибо не выдерживали ни нервы, ни мозг, поэтому Тёрнер отчаянно пыталась не нагружаться.
- Эмм, с тобой всё хорошо? – кое в чем усомнился терпеливейший Уильям, - Может, если нет настроения, отменим поход в кафе, в кино… или куда мы там собирались…? Ты только намекни!
- Нет-нет-нет! – застучала челюстью Эмилайн, - Всё просто отлично! Я лишь засмотрелась…

- Засмотрелась? – не поверил товарищ, - Хм, на что здесь, интересно, можно засмотреться? Все давно свалили…
- Сама не знаю… - качнула плечами брюнетка, - Но разве это звоночек, что нужно обратиться? Симптомы делирия?

А вот и первые признаки дождя появились: сверху там и тут неубедительно закапало. Господь словно оплакивал потерю. Друзьям пришлось раскрыть зонты, неторопливо направиться к выходу и “пуститься в плавание” – бар, кино, посиделки у общих знакомых, кальян с балконным куревом, и так до поздней ночи, пока Тёрнер не поняла, что хочет храп-храп…


“Да, это звоночек. Тем более я к нему уже обращалась. Вернее, меня обращали…
Вы… вы и вправду подумали, что я работаю в органах? Хех! Если да – то вы идиоты, тупые бараны! Не-е-е, никакой я на хрен не полицейский. Может, когда-то и работала в органах, но моя карьера «не Такой, как Ф-фсе» развалилась на пике, и теперь на меня, говоря языком прямым, всем насрать, ну, может, кроме парочки друзей, которым я вынуждена надоедать по выходным и дням их неработы. Ох, да, они исключение…
Вы ведь просмотрели пару эпизодов моей вонючей жизни? Знаете, что я непокладистая стерва, общение с которой может закончиться для вас патологоанатомом? И по естественным причинам возненавидели меня? Ну, так знайте, мне пофиг! Я сама себя не очень-то терплю.

Выживание - естественный процесс, но везде он протекает по-разному, исходя из менталитета окружения. С кем-то стараюсь быть вежливой, с кем-то раскрепощаюсь и показываю себя невыносимым хамлом. Все ж люди разные. Хотя меня и занесло не в ту степь. Ни тем я хотела поделиться…
В общем, ладно! Черт с ним. Готовьтесь к сюрпризам и неожиданностям!


Первый твист. Мой разговор с воображаемым начальником полиции!
Верный супруг и прилежный семьянин, который отказался меня трахнуть? Ну, возможно! Не исключено! Комиссар? Оу, нет. Тут вы, ребята, ошиблись! Как я уже говорила, я не работаю в полиции сейчас, а значит, я просто не могла клеиться к главному копу Нью-Йорка. Ну, что же вы совсем такие легковерные остолопы-то…


Несколько дней назад.
Эмилайн Тёрнер считала, что отчитывается перед шефом, а сама ================================================================…
- Ругать тебя за пьянство в рабочее время не стану, о многократных нарушениях служебной дисциплины забыл, случай с Патриком выветрился… - строгий, но уступчивый шеф, выделяющий среди подчиненных именно Эми, долго перечислял её косяки. Но в какой-то момент что-то вроде непонятного сочувствия остановило его, и стоящую озарил суровый взгляд матерого законника, - Назови мне вескую причину, вследствие которой тебя стоит оставить. Хоть один общий интерес...
Войдя в ступор, на что, видать, господин начальник и рассчитывал, полисменша начала моргать и выделываться. Странно. В данный момент в данном месте решался вопрос её дальнейшего пребывания в должности. Но осознания серьезности за ней не замечалось, будто Эми припёрлась повертеть своей задницей и ей вдруг стало глубоко по барабану на вердикт работодателя.

- Потому что я очень сексуальна, и вы не хотите меня увольнять? Я угадала?

- Слушай, Тёрнер, ты молодец! Сказанула, так сказанула! И знаешь, дорогуша, я бы с преогромной радостью почесал твою самооценку, согласился бы, сказал бы да, так и так, ты моя муза, ты меня очаровываешь и соблазняешь…

- Но дома меня ждут тепло и уют, забота и сердечность моей семьи и я не из тех, кто будет размениваться на не пойми что. И не пойми что, Тёрнер, это ты. Как бы сильно тебе не хотелось казаться королевой, для меня ты очередная пустышка. Девочка на раз, если хочешь…

- Что ж, огромное спасибо. Вы и впрямь умеете поднять настроение…
- Не за что, Тёрнер! Дверь сзади!


Итак, вы ознакомились с моим воображением. Запомните, это – моя интимная реальность, моя правда. Единственное неприкосновеннейшее! Так хотелось бы видеть мне. Теперь ознакомьтесь с правдой общей. С той, что, типа, видят все. Вы почувствуете колоссальную разницу.


Несколько дней назад.
Эмилайн Тёрнер считала, что отчитывается перед шефом, а сама сидела на приёме у психиатра и уже час подряд выслушивала утомительные рекомендации, связанные с особенностями работы выписанных ей серьезных препаратов…
- Например, при госпитализации психически больного в психиатрический стационар… - нудно балаболил тип в белом халате, специалист-психолог, определяющий готовность к стрессовым ситуациям, вынуждая собеседницу убедительно кивать и притворяться, что ей не опостынула монотонная бесперспективная возня с подбором медикаментов и кочеванием по разным “восстановительным” центрам, где мало того, что ни черта не помогают, большинство устных высеров – пустейшая софистика, так ещё и денежку заставляют отваливать, - Происходит словесное перечисление оснований. Причин, по которым человека нужно госпитализировать…

Эмилайн едва не фыркнула. Прежние идеи, такие, как “я сучка” и “можете меня осуждать”, стремящиеся стать доминирующими, были ни к селу. Несмотря на чересчур сильные отличия от прочих истеричек, боящихся климакса, факт которых, впрочем, почти никого не смущал, у экс-полицейской было море общего с чокнутыми бабами: типичные эмоциональные срывы, искаженное восприятие реальности, воспаленная страсть к псевдологии.

Запомните, это и есть я. Эмилайн FOREVER”


Тёрнер уже где-то год проходила различные курсы лечения. Выписка из больницы Маклина, также известной как Somerville Asylum, лучшей психиатрической больницы в США, расположенной в городке Бельмонт, штат Массачусетс, залечила лишь легкие кровоточащие раны. Популярное благодаря гигантскому количеству медицинских революций, данное заведение, несомненно, оказало весомую помощь множеству лиц, но Эмилайн помочь не смогло то ли из-за уникальности её случая, чему в некоторой степени способствовал (крайне) непростой характер, то ли это было нечто большим, нежели проблемы с психикой.
Началось всё с Детройта, с “заварушки”, и черт знает, чем всё закончится, и закончился ли…


…Продолжая готовить вступительную речь, без чего не обходилась ни одна последняя прогулка, девушка-полицейский неспешно двигалась сквозь тень и свет фонарей по аллее, ведущей в глухой угол парка. Вокруг неё, словно гулящие псы, крутились попрошайки да нищие. Вместо того чтобы осыпать её комплиментами, как это делали бы те, кого улица не отучила от вежливости, они несли черт знает что и выглядели плохо. Чувство сострадания, даже если таковое и мелькало на аэмоциональном лице сучки Тёрнер, млело, а сама сучка Тёрнер, которая дважды недобро сверкнула очами в ответ на попытку бомжей до неё дотронуться и чуток полапать, поди, не ставила своей целью его демонстрировать. Имелась масса оснований для осторожного подхода к коммуникации, большинство которых уводят к Детройту, с которого и началась вся эта канитель скверных сновидений и негативных психоустановок, не вытесняемых ни трудом, ни хорошим отдыхом. Эмилайн в своё время открыла двери в душу слишком многим людям, а потом резко закрыла их, но те, успевшие залезть в неё, до сих пор в ней живут. Томятся, будучи лишенными свободы, как ей кажется, но на самом деле им там хорошо и удобно. Единственный человек, кто по сей день бежит от страданий – это она.

Остановившись, чтобы дождаться, когда компания бомжей, шедших хвостиком от самого начала аллеи, наконец-то отвяжется, строгая Эми, всегда отличавшаяся
особой неподатливостью, с которой не мог совладать ни один из мужчин, засунула в ротовое отверстие сладенькую жвачку и многократно отрепетированным движением притворилась, что достает пистолет. Бродяги купились, возможно, на самую тупую из женских уловок, но, тем не менее, это сберегло Эми от невыносимого запаха и обеспечило продолжение утренней прогулки в более комфортных условиях, ну и незначительный + к настроению.

Мужчинам и женщинам, стоящим на учёте в психиатрических диспансерах, не выдают благословения на ношение и хранение оружия. Посему Эмилайн остается только притворяться, что у неё при себе ствол, как в случае с бездомными тупицами…


Ближе к вечеру друзья, конечно, надрались, но не в хлам. Эмилайн всё чаще выступала против алкоголя. Такой Уильям её еще не видел, да и она сама себя не видела такой. Структура стойких, сравнительно постоянных психических свойств, определяющих особенности отношений и поведения личности Эми, скакала, как пони, совершая до редкого сложные, крутые маневры.
…Когда “городские авантюристы” достигли порога новой квартирочки Тёрнер, тонко причитая и шутя на тему недолговечности легких, офицер нехотя преподнес обидную пилюлю, и как раз в тот самый неудачнейший миг, когда экс-полицейская отошла от грусти в сторону веселья.
- Ты в последнее время почти не ходишь на работу, стыд и позор, как сказал бы наш шеф… - вероятно, Уилл просто не подумал, прежде чем брякнуть. Прошедшие сутки знатно его вымотали, да и спиртное по-своему влияло, вызвав, в конце концов, развязную беспечность, с какой тот излагал резкие, немудрые, мальчишеские взгляды.
Эмилайн прореагировала очень экспансивно, раскидав по полу часть приготовленного для стирки белья, и убедила болтливого приятеля впредь следить за речью тщательнее.
- Слушай, не сыпь мне соль на рану! Ты почему постоянно подкалываешь меня, спрашивая о работе, и в то же время зная, что я туда больше никогда не вернусь? Честное слово... накажи меня господь, у тебя есть талант сволочнеть и отыгрываться, при этом оставаясь няшей…
Нисколько не сомневаясь в женской правоте и покорливо потакая женской истерии, как прирученное животное, Хартл с радостью признал недочет, хоть и в весьма ироническом стиле:
- Приносим свои извинения за доставленные неудобства! Если вдруг вчера в это время вы оформляли заказ в интернет-магазине или заполняли форму для активации онлайн, заполните, пожалуйста, формы повторно. Существует вероятность, что из-за технического сбоя они могли быть вам не доставлены! Еще раз извиняемся…
Как и стоило ожидать, привередливая Эмилайн не приняла подобного “раскаяния”…
- Ой, да заткнись уже! Не слушала бы, настолько тошнотно это звучит! Становишься похожим на педика…
Данное справедливое оскорбление паяц расценил как удачную шутку.
- Вижу, кто-то из нас хорошо разбирается в педиках. Не хочешь ли побольше о них рассказать? Я ведь должен быть в полной боевой готовности, подкованный, обученный, чтобы с ними сразиться…


“Устала от жизни, больше ничего не хочу – порой слова, подобные этим, срываются с уст неосмысленно, когда человек чем-то жутко опечален, переутомился или уже у него складывается что-то очень плохо, а на личном фронте - как в морге. Другое дело, когда близкий ушел на тот свет. А бывают ситуации, что человек не питает любви к жизни по труднообъяснимым глубоким причинам, принятым считаться психрасстройствами. Бывает, он узнает о некоем страшном диагнозе, рак или СПИД, и ему предоставляется выбор: что-то предпринимать, как-то вертеться или сложить ручонки, или, что хуже, наложить их на себя. Ситуаций, когда человек задумывается о нежелании жить – непочатый угол, не меряно, не считано.
Когда человек собирается с духом и заявляет об этом родным по телефону или же непосредственно при встрече, оповещает близких или друзей детства, тех, кого считает важным, то находится в ожидании поддержки, чтобы подпираться энергией жизни, отвести душу. Он, может быть, не совсем сознавая, ищет, обо что опереться, за что ухватиться, чтобы вдруг не упасть, чтобы не разбиться. Те, к кому потенциальный суицидник обращается, в основном, пугаются, и их тоже можно понять. Тема смерти сама по себе хренотень жутковатая. Главное, чтобы эти пугливые разини от него не отреклись, иначе хана. Трудно не сломаться без надлежащей инструкции. Уж мне это отлично известно…

Повторюсь, чтобы правильно расставить акценты, отделив то, что действительно первостепенно: главное - уверенность в себе, все остальное – пыль на полке.
Выяснив причину большинства неудач, до меня дошла истина, что моё скептичное отношение к жизни происходит из детства. И инцидент в Детройте лишь разблокировал скепсис, а не породил его. В незапамятных глубинах отражения суровой действительности я всегда была такой, как сейчас. Да, я не смогла спасти заложников, да, провалилась, да, из-за банальной ошибки погибли невинные. Шансов у меня изначально было минимум. Против Безумного Джека были бессильны и погоны, и звания, и смелые придурочные девочки вроде меня, нифига не знающие, но вечно лезущие в пекло. Я вообще не уверена, что этот Джек существует. Никто не уверен. Всё, связанное с ним, стремится походить на чью-то грязную, идиотскую шутку. На шутку убийственную…

И здесь я целиком солидарна с серой массой: мы сами создаем себе монстров и сами же страдаем от них. Безумный Джек – дурацкицй уличный миф, о котором давно пора всем забыть”

Пока Эмилайн с сердитой непреклонностью убеждала себя, что призрак из её сомнений – всего-навсего липкая иллюзия, живущая в оболочке пакостной легенды, неспособная материализоваться, Уильям Хартл с удовольствием вытянулся в коричневом кожаном кресле в уютной гостиной и очень скоро раскатисто захрапел. Теперь его будет невозможно прогнать, с чем хозяйке пришлось тотчас смириться, как и с собственным уничижительным, сарафанным лакейством…


Тем временем, на другом конце города мужчина средних лет в традиционном деловом костюме, с мягкими манерами и хорошо начищенной сверкающей обувью серьезно переживал из-за творящихся жутких событий, буквально не находя себе места! Причина волнения – непростое дело о массовом убийстве на перекрёстке в районе Форест-Хилс боро Куинс. “Опытный детектив из отдела расследования убийств Джастин Уэлш, любящий мистику, запутанные истории и всё, что связано с мокрухой”, был неустранимой цельной частью этой невразумительной запутанной истории, трещащей по швам под тяжестью собственного веса и разваливающейся без всякого внешнего воздействия. И если б не правильно организованный режим дня, позволявший вовремя потакать всем требованиям желудка и разума, еще неизвестно, сколько бы мистер Уэлш протянул. Изнурительная работа, отбирающая драгоценную молодость и силы, вечно сопрягающаяся с риском для жизни, с немалым сарказмом высмеивала слабаков-мандражистов, а выносливым, кипучим, прорывающимся сквозь всё и всюду внедряющимся нелегкая участь мастера сыска, наоборот, поклонялась. Говоря на ином языке, основное зависело от внутренних характеристик. Сам Уэлш не придерживался ни интернальной позиции, ни экстернальной, а позиционировал себя как нейтрал.
Каждое раннее утро дорогая супруга приносила Джастину кофе в постель, потому что, если она не успевала, то его утро начиналось с ворчанья и криков. Будучи педантом до мозга костей, человеком, невыносимым во многих вопросах, он возмутительно мало времени уделял общению с женой, считая, что его мудрее использовать как-нибудь иначе, “более плодовито”, и строя из себя утилитариста.

Сегодня Джастин и вовсе отказался от кофе. Не потому что не захотел, потому что – забыл в страшной спешке. Зато миссис Уэлш спаслась от очередного порицания, поскольку в свою очередь забыла ему предложить. Любимый муж буквально выбежал из дома, и явился на работу тик-В-тик.


Многие частные детективные конторы не полностью легальны, но при этом не имеют отбоя от клиентов. Являясь деятелем, тесно сотрудничающим с отделением полиции и прочими сыскными агентствами, Джастин тепло вспоминал о своих начинаниях, расхваливал специфику детективной деятельности и не забывал поддерживать крепкие отношения с агентствами.
Его показательно скромный, но не обделенный уютностью офис, с совершенно простецким интерьером и мебелью, занимавшей большую часть кабинетного пространства, каждые полчаса содрогался от громогласных телефонных выяснений. Это подтверждало наличие “жизни” и делало факт трудоголизма мистера Уэлша почти непререкаемым.

По первому впечатлению – бедно, не за что зацепиться. Но если хорошенько сориентироваться, то можно открыть для себя гору своеобразных подвидов досуга: просмотр старых газетенок беглым темпом, сдувание пыли с книжных полок и гетерогенные разности наподобие прослушивания радио с периодическим окунанием в никотиновый дым (заядлые курильщики от лишней сигареты никогда не откажутся).
“Так, что тут у нас…” – Уэлш как раз начал машинально перебирать газеты, изданные в разные годы, лежащие на столе высокой пирамидой возле прочего канцелярского хламья, и нарвался на пару-тройку скандальных заголовков:
Destruction of the Statue of Liberty. Farewell, free America.
(Статуя Свободы уничтожена. Прощай, Свободная Америка).
The cleverest artificial intelligence was cleverer than people.
(Самый умный искусственный интеллект оказался умнее людей).
Formal and informal signs of bankruptcy of the entities. What fate expects corporation of the Grandee?
(Формальные и неформальные признаки банкротства предприятий. Какая участь ожидает корпорацию Гранда?)

Приятные и не очень, воспоминания об этих громких происшествиях, перевоспитавших человечество по своему усмотрению, выбились из общего звучания, из подчинения и развернули в головенке сыщика “Вторую Мировую” с тяжелой артиллерией и почти бэевскими взрывами.
“Ох, и славные же были денечки. Трудные – да, опасные - согласен, но зато не скучные. Куда всё укатилось…” – и хотя Джастин, как исключительно одарённая личность, как человек на редкость заботливый и многогранный, двояко относился ко всяким “маскарадам”, баталиям с пришельцами и всему тому чужеродному, чем забивались и забиваются западные СМИ.

Понять, для чего ты ищешь, и, главное, что именно хочешь найти, хотя бы примерно, нелегко, имея за плечами багаж годов, а также багаж знаний подзабытого происхождения размером с Австралию. Но поднаторевший на стезе рекордов частный детектив предпочитал симуляцию успеха отчаянию и не сдавался даже в тупиковые моменты, а всё из-за того, что когда-то, в прошлом, он пожертвовал едва ли не душой, лишь бы сохранить верность миросозерцанию.
“Ах, да, как же у меня могло вылететь из чертовой башки. Мда, созвониться с приятелем…” – Уэлш часто возвращался к бумажным залежам, скопленным в ящиках, и также часто считал себя неисправимым идиотом. Его раздраженному уму не давала покоя всего одна тема. Всего одна, смеющаяся, злая… тема под эксцентричным названием Джек Хэлван!


…Встреча детектива с надежным информатором, вызвавшимся поделиться драгоценными сведениями, состоялась не где-нибудь, а в портовом округе Нью-Йорка и Нью-Джерси. Этот округ располагался в радиусе приблизительно сорока километров вокруг восстановленной Статуи Свободы, и был важным местом, выдающимся по значению для Уэлша, отгулявшего здесь без малого полжизни и до сих пор ловившего кайф от стона чаек. От беспорядочно прыгающих волн, от закатных розоватых пятен, танцующих по серебристой водной пленке…
Информация во все времена, во все эпохи, сколько существует цивилизация, стоила немалых затрат. Но чем выделялся близкий друг Джастина, прилетевший в Нью-Йорк только ради него, так это тем, что перед продажей он всегда пояснял, что представляет собой его товар, рассказывая о нём во всех ярких красках. Сделки с ним всегда были удобными, недорогими и… проходили в рамках строжайшей конфиденциальности, что немаловажно для такого рьяного аккуратиста, как Уэлш.

Извещатель приехал к назначенному месту на полчаса позже обещанного на недешевой машиненке в стильном темно-зеленом пиджаке и черных очках, проигнорировал несколько наиболее грязных дорог и сходу извинился за то, что предпочел сохранение автомобильного блеска сохранению дружеской безукоризненности, объяснив это тем, что поддержание положительного имиджа является первоочередной задачей любого бизнесмена, как чистота и опрятность Роллс-Ройса.
- Представляю вашему вниманию, дамы и господа, отборного дегенерата, практически избранного, которому, яко было велено свыше стать собирательным прообразом той древней, не дошедшей до нас симптоматики, выявляющей речевую и поведенческую несостоятельность. Он не какой-то рядовой идиот! Он - олицетворение идиотии, помноженной на первобытный примитив и гадкую постылую бестактность… - не являясь профессиональным комедиантом, Уэлш отлично шутил, причём шутил порой жестоко, куда ярче и пугающе загримированных театралов из цирка. Ненавязчивый и легковесный стёб над товарищем всегда был кстати.
- Твой анализ моего характера, как всегда, сопоставим с мнением большинства и очень точен…

Во время их позавчерашнего разговора по телефону (не путать с разговором сегодняшним) богатенький владелец Rolls-Royce, создающий впечатление престарелого мажора, очень опосредованно намекнул о своём неучастии, акцентировавшись на вопросе о том, что считает наиболее важным в своём личном вкладе в развитие их совместного “тайного” расследования. Джастин, которому не хотелось терять с ним дружескую связь, поскольку было ясно, что надежнее человека не найти во всём Нью-Йорке, повлиял на настроение товарища, попросил его, постарался переубедить востребованного в сысковой среде Оллджера Уэбстера не сходить с пути, а размотать клубок до конца, наплевав на количество мерзостей, норовящих всплыть на поверхность, образовать пленку.
- Эссенциализм, дружище, увеличивает шансы на зачатие идеи. Будь я очень требователен, то давно бы съехал с шаров, помутился и закончил бы в какой-нибудь клоаке. Те, отдавшие максимум своих интеллектуальных и моральных сил, великодушно войдут в мое положение и легко поймут источник моих неудач… - Уэлш выражался очень высоко и литературно, кажись, занимаясь ловлей эстетического смака. Это забавляло и одновременно оскорбляло Оллджера, простоявшего в чудовищных дорожных пробках вовсе не за тем.
- Повтори, я недопонял. Это сейчас была аллюзия на наше партнерство? То есть, ты вызвал меня, чтобы посмеяться?
- За издевками обратишься к своей теще… - беспечно махнул рукой Уэлш, - А я по пустякам никого не беспокою. Если позвонил, значит, на то имелись веские причины. Ты же меня знаешь лучше, чем я знаю себя, а говоришь так, будто мы едва ли знакомы…
Мечтательно почесав малую бородку, ровный клинышек посередине нижней части лица, господин Уэбстер избавился от постоянного чувства недовольства, устранил все малозаметные признаки.
- Ну, хорошо. Вот тебе прописная истина. Вступая в пожилой возраст, человек подвергается серьезным изменениям. Пожилые люди становятся пассивными, менее эмоциональными, а ты уже не молод, я замечу! Значит, сказанное напрямую относится к главному разрушителю мифов! И не смей спорить, все равно не отделаешься…
- Стоп, ты сказал человек! – подловил болтуна брыкливый, непослушливый Джастин, - А я детектив! Звезда сыска, если хочешь, не имеющая себе равных из соответствующих структур. А это не совсем одно и то же! Отличий между простыми смертными и опытными ищейками, чей смысл жизни в погоне за тенью, больше, чем кажется…

Еще бы чуть-чуть и между друзьями возникла б коллизия. Хруст в суставах двух неповторимых в своей индивидуальности персон, предвещающий перелом всех возможных нравов, доносился всё яснее и яснее. Доносился не разобрать откуда, а разбирать… никому не хотелось. “Чтобы предотвратить опасность столкновения, одно судно обязано уступить дорогу другому”.
Наконец, приятели перешли к основной теме, волновавшей множество сердец. Разлучённые на несколько лет судьбой и обстоятельствами, бывшие копы (в прошлом они оба поклонялись фемиде, носили полицейские жетоны с вытянутыми держателями с цепочкой, мерились членами во время задержаний молоденьких преступниц) в кои-то веки заговорили как друзья…
- Нет ничего симпатичнее, чем вернуться туда, где ничего не изменилось, чтобы только понять, как изменился ты сам, и откреститься от тонны тупых стереотипов, ставших грузом, опускающим тебя на самое дно… - изо рта “потекла” казуистика. Много казуистики… целый поток, стремительно падающий с выси!

Чтобы добиться успеха в таком-то деле, нужно обязательно потратить уйму времени на то, чтоб убедиться, что порох в пороховницах у них ещё остался, и отправляться на пенсию пока рановато, обязательно привить себе кучу старческих комплексов и суметь удержать на себе взгляд собеседника. При удачном выполнении успех гарантирован…


- Ты поставил на кон всё, и рискуешь потратить остатки жизни, гоняясь за призраком,
которого, возможно, никогда и не было? Это неуважительно по отношению к самому понятию жизни… - прогуливаясь с детективом вдоль забора, скопидомно вдыхая ночной свежий воздух, Уэбстер советовал ему остепениться и всё взвесить.
На другой стороне, в приличном отдалении, продолжалась стена, исписанная старыми и не очень красивыми граффити. Результат трудов местечкового хулиганья! Признаки дилетантского скейтбординга, звуки колёс и щелканье досок, заставляли многих прохожих ускорять шаг. Где-то рядом надсадно вопила какая-то бешеная тетка, прося перезвонить ей, иначе the end и без шансов. Этот безумный по своей величине, колоссальный мегаполис, соцветие несовершенств, плейохазий гнили, пугал даже коренных, а приезжих казнил без предварения. Но неизлечимому пассивисту Уэлшу нравилось “мотать срок” в гротесковом, комически-уродливом Нью-Йорке. Нравилось, потому что он здесь родился, вырос, обрел счастье в личной жизни и, самое главное, прошел тест на вшивость, самореализовавшись.
- Давай постоим немного. Я уже затрахался двигать ногами… - попросил ищейку немощный Оллджер.
Тот согласился, нисколько не ломаясь, и они засигаретили. Вода ночью была чернущая, чернее сажи, смолы и угля, и смотреть на неё, портить себе настроение, переполняясь скверными ассоциациями, эмоциональными эффектами и нотациями разума, совсем не хотелось.
- Я сегодня добрый. Угощаю... – Джастин протянул дружку цилиндрик и сам пропитался дымком. Так продолжалось несколько минут, показавшихся вечностью: соратники Фемиды “плевались” паром из ноздрей, томно уставлялись на бескрайний потолок, а звезды - цветы, растущие на небе, приходящиеся на тёмное время, изучали их лица, а курящие представляли, что изучают лица звезд.

Очень скоро благоприятели почуяли, что смертельно утомились и едва смогут продержаться еще час. В большей мере сие относилось, конечно же, к Уэбстеру. Ему предстояла долгая и пробковая обратная дорога до гостиницы, поэтому Уэбстер, “надежный информатор, вызвавшийся поделиться драгоценными сведениями”, в завершение ряда действий таки презентовал эти сведения.
Глаза верного помощника ищейки призывно сверкнули, прежде чем правая рука достала из внутреннего кармана пиджака белоснежной конверт с информацией, стоившей ему впоследствии немалых усилий, чтобы расстаться с невольно приобретенной привычкой, такой, как набивать себе цену торгами.
- Я с самого начала знал, что тебя бесполезно отговаривать. Такой ты у нас храбрый… - Оллджер медленно поднес конверт к носу и начал сильно растягивать слова, намеренно дразня стоящего рядом, заждавшегося друга, - Проверить что-либо в надежных источниках это тебе не посидеть два часа за компьютером. Пришлось потянуть за кучу ниток, переворошить старые связи, чтобы добыть кусок пожирнее, полакомее. Но я не разучился делать скидки, и цена, предложенная мною, вкусна, как сырная пицца, потому рекомендую гнать всю сумму сразу, а не то…
Уэлш понял бы и без намеков, с которыми друг переборщил. Уж слишком детектив ценил его услуги, кажущиеся попытками оставаться в своем поведении и своих поступках непоследовательным, ориентируясь на различные мнения и придерживаясь различных, непримиримых точек зрения, что при всей мерзости трудно было отнести к недостаткам. Добытчик инфы хотел и за экс-соработника попереживать, и одновременно увеличить толщину кошелька.

- Я тут припрятал кое-какой финансовый взнос. Ты заслужил эту награду, как никто другой, старина… - еще даже не распечатав пакетик для письма, сыщик учуял запах чего-то очень вкусного, и взамен передал аналогичный сюрприз – точно такой же конверт, но насквозь пропахший “зелеными”, - Прими благодарность за труд. Пригодится!
Отклонить подарок Уэбстер, конечно, не осмелился. Еще бы! Но налепить на физиономию максимальный реалистический трепет тоже не забыл. Ханжество в форме сознательного лицемерия улучшало артистические навыки. Это прекрасная практика, чтобы найти в себе ресурсы и вдохновение на новые крутые достижения.
- Делай с этим, что пожелаешь… - Уэбстер недоверчиво пересчитал купюры кончиками пальцев и куда-то невидимо сунул конверт, - Это твоя жизнь, я и кто-либо другой не вправе указывать. Решать лишь тебе. Но гордость свою нужно уметь сдерживать. То, во что ты ввязался, болото хуже топи! - хотя он никогда не принимал прямого участия в расследовании убийств и максимум тянул на неровного любителя, подброшенный материал был досконально изучен.
Но Уэлш еще лучше знал, с чем играет, его характер ему позволял идти ва-банк, и потому все ленивые предостережения хамелеонистого Оллджера были для него оливье пустых звуков.
- Дружище, без обид, не восприми в агрессию, но я не привык марать глаза, на ночь глядя. Не мог бы ты вкратце рассказать, что накопал? – спросил “Пинкертон”.
Уэбстер покачал головой, явно не оценив гонорок старого сокурника, но ему таки не составило труда выполнить столь банальную просьбу.
- Эмм, внутри лист. На нём подробное описание физического местонахождения одного полезного типа, который находится в курсе той жутковатой истории и знает практически всё о прошлом убийцы! Самый интересный американец, между прочим. Если вы найдете общий язык, а это, пожалуй, самое сложное, считай, тебе крупно повезло!
Настроение Уэлша сильно повысилось после услышанного. Модальность действительности во время разговоров с подзабытыми алчными дружками прежде только расстраивала. Что лучше всего получилось у Джастина сегодняшним богатым на события днем, так это выйти за рамки привычного восприятия вещей и стандартного мышления.
- Вот за это спасибо. Честно? До последнего сомневался, что ты сдержишь слово. С другой стороны я всегда умел переочаровываться!

Простого рукопожатия было бы мало, учитывая, как вовремя Уэбстер “возник на горизонте” и как быстро выручил приятеля, пускай не совсем безвозмездно. Крепкое дружеское объятие с похлопыванием друг друга по спине – самое то для завершения встречи. Самое то, если старые знакомые не передумают расходиться на ноте “delightful friendship” и не решат совершить экскурсию по барам.

Самое то…


“Зайдя в церковь, я бы первым делом обратилась к падре с вопросом – что мне делать? Один бес - который во мне, более жестокий, начинает мною верховенствовать, помимо моей воли. Второй бес – я сама, начинаю заводиться, доводя себя до срыва, а других до гибели.
Часто, чтобы добиться самопрощения, нужна помощь специалиста. Но в моем случае не поможет ничто. Сука-жизнь не соблаговолила изречь простейшую инструкцию, которой бы с радостью следовал каждый гражданин Большого Яблока…”
Эмилайн далеко не всё сказала Уиллу, какую-то часть правды пришлось утаить. Проводив до двери и пожелав крепкого здорового сна, частая посетительница стационарных учреждений с повышенной эмоциональностью и маниакально-депрессивным психозом закрыла оба несложных замка и прижалась спиной к двери. Прикусывая зубами вылезающий изо рта самовольный язык, Тёрнер стучала затылком и сражалась с танцующей в голове мерзостной глоссолалией: упреки в форме длинных прилагательных чередовались с оскорбительными полнозначными лексемами, формируя у Эмилайн целый комплект поводов не переваривать себя еще больше.

Глядя на ситуацию, никто б не усомнился, бывшей сотруднице полиции хотелось многое исправить, но мешали ретардации в виде моментов обострения, против которых оказался бы бессилен любой, даже самый доблестный и отважный ньюйоркец.


Эмилайн далеко не всё сказала Уиллу...
Кроме без срока опочившего Чарльза Джозефа Митчелла, в тот же день не стало и его жены. Сотовый заживо сгоревшего, найденный неподалеку от места трагедии, видимо, нечаянно выроненный, помог прояснить очень многое, стоило обнаружить список входящих SMS и прочесть самую содержательную:
Suicide note lying on the table. And there is not just text, as usual, I ask no one to blame, and so on. There's an explanation of the reason for suicide... It's Emily... Lousy nit... Amalia was washed, put on beautifully and took all medicines that was at home. My cousin, though was going to spend more time with Mickey as his friend told, very strongly worried and decided to go to me. Though I didn't think that these companions will be able to feel so comfortably in my apartment, but, apparently, from Amalia the ideal owner. All these hours as if someone whispered to me, what happened something irreparable that family life Mitchellov droops. To be convinced or dispel bad suspicions, I went home. I opened a door and saw the friends, and doctors stood nearby and swung the heads, justifying oneself before me as if are obliged to me by something.
The suicide note lay on a table. And there not just the text, as usual happens, I ask anybody to blame, and so on. There explanation, suicide reason. All this Emily... Nasty nit…
(Амалия помылась, оделась красиво и выпила все-все таблетки, что были дома. Мой двоюродный брат, хоть и собирался провести больше времени с Микки, как его друг сказал, очень сильно беспокоился и решил поехать ко мне. Хотя я не думал, что эти товарищи смогут чувствовать себя столь уютно в моей квартире, но, по-видимому, из Амалии идеальный хозяин. Мне все эти часы будто кто-то шептал, что случилось что-то непоправимое, что семейная жизнь Митчеллов клонится к закату. Чтобы убедиться или развеять плохие подозрения, я отправился домой. Я открыл дверь и увидел своих друзей, а рядом стояли врачи и качали головами, оправдываясь передо мной, словно чем-то мне обязаны.
Предсмертная записка лежала на столе. И там не просто текст, как обычно бывает, прошу никого не винить, и все такое. Там объяснение, причина суицида. Это все Эмилайн. Паршивая гнида)


Вопреки здравому смыслу, как посчитали бы многие, окажись свидетелями этой заворошки, Тёрнер сознательно пошла на преступление и скрыла, вероятно, важную улику. Ни страх осуждения, ни критики, ни какой-то другой психологический “вирус”. Основным движущим мотивом было нечто иное - чувство внезапного одиночества, щемящая жалость к умершему и сознание ужасной вины.
Телефон Митчелла остался у неё в качестве напоминания, сдерживающего фактора. Каждый раз она читала перед сном сообщение и каждый раз отрицательно мотала головой, не находя в себе смелости ответить на вопрос, как такое возможно? “Если бы все люди мира задумывались о допустимых последствиях, прежде чем что-то совершить, сболтнуть необязательное, избыточное, нерациональное, то не приходилось бы отскабливать останки испаленных со стен”.

После случившегося Эми переехала в другую квартиру, расположенную по другому адресу, и хитренько взвалила груз заботы по восстановлению двери и коридора на плечи третьих лиц. Давно привязанная к характеру рецептивная позиция уже не раздражала, т.к. стала неотчуждаемостью жизни. Влияние генерируемых разумением конструктов ослабло по мере освоения новой жилплощади, мозг рождал инверсии всё с большей ленью и все сладкие противоречия, разрывающие Эмилайн на части, обернулись безусловным дефицитом идей.
…Этой ночью сердцещипательное SMS про Амалию было прочитано в пятьдесят седьмой раз! “Всё одно и то же снова и снова”. Но после прочтения Тёрнер так и не отправилась спать, так и не легла. Её завлёк в свои сети неотъемлемый атрибут современности – компьютер…


Галопирующая память Эмилайн, радиоактивная свалка, умещающая до десяти тысяч тонн различных отходов, взбунтовалась, как только загрузилась ОС ноутбука, и на грязном от жирных пятен экране высветился разноцветный символ ОСИ. Экс-фараонша вспомнила о незаконченной переписке с парнем по имени Джефф. Правильней сказать, о не начатой. В открывшемся диалоговом окне висело всего одно сообщение. Прочитанное, но не удовлетворенное ответом:
I welcome, a crumb. How about to get acquainted? I have noticed your online activity, and I think such and why not to communicate...
(Приветствую, крошка. Как насчет познакомиться? Заметил твою онлайн-активность, и думаю такой, а почему б не пообщаться...)

“А почему бы и нет?” – подумала Эми, набрав на клавиатуре несколько символов и нажав на клавишу Enter. Сообщение было успешно отправлено!
Нынешний статус пользователя - оффлайн, но недавно парень появлялся на сайте, что давало мелкую надежду дождаться его следующего визита до того, как головокружение, провоцируемое сильным недосыпом, склонит к вырубону. Тёрнер увидела мысленным взором, что кому-то приглянулась. И кем бы ни был заинтересовавшийся ею мужчина, он обязан оказаться достаточно амбициозным самцом, который не только не отклонит предложение о немедленной встречи, но и сам начнёт флирт со строк о перепихе, неважно на чём и у кого. Пускай хоть на полу, зато + к ощущениям.

You will appear - unsubscribe. We will reduce acquaintance. Perhaps we will have fun Only don't leave some egg at home…
(Появишься - отпишись. Сведем знакомство. Может, позабавимся. Только яйца дома не забудь)

............. слова кончились, запас мыслей иссяк. Эми побежала делать кофе! Её охватил подлинно страстный интерес, а адгезионный кемар, долго проявлявший безмозглую настырность, сняло как рукой.
“Ну, что, красотка, попробуем начать все с нуля? Авось все срастется:-).
Я бы попробовала. Не знаю, что там трещат умники, но, на мой взгляд, отмороженный риск лучше преступного бездействия”

Бардак на кухне еще лишь предстояло навести, а пока там царила полная идиллия:
в одной руке Эми держала стакан с теплым напитком, к которому прикладывалась изредка, полуглотком, а в другой – маленький, универсальный пульт управления для телевизора, и вдруг случайно попала на передачу “семейства медвежьих”, где в данную минуту перечисляли “некоторые технические трудности” искусственного оплодотворения панд.
- Ужасно познавательно, мать их! - с сарказмом молвила Эмилайн и живо переключила канал.
“Так-то…”


Усевшись за ноутбук теперь уже с приметно измененным, прекрасным самочувствием, с живинкой, которой должно хватить минимум на два часа, прежде чем сон набежит снова, Тёрнер поварила котелком и взяла в толк, какой глупой и наивной всё-таки была, строя из себя уравновешенную, отменно владеющую всеми страстями, всеми исступлениями. Бессилица и подлунно-кофейная немочь заставляли признаваться в сотнях разных слабостей. Сейчас она была готова уверовать в любой порно-изыск, как, примера ради, мускулистый лоб материализуется со страниц популярного бодибилдинг-журнала “Muscle & Fitness” и начинает яростно драть её в ротик своим членом, принуждая охать и извиваться на его продолговатом “механизме”. Это бы продлилось столько, сколько б она пожелала, без жалоб на усталость, но с периодическими воинскими визгами.

Вдруг раздался сигнал оповещения о поступившем сообщении. Это было внезапно, весьма неожиданно, но, вашу мать, как же приятно…

Don't forget? Oh - about - x - about! You what it? I am an owner of the largest eggs in the world. Such it is just impossible to lose. However, if you don't trust me, you can be convinced. Drive number, and the address is better at once. And yes, itself don't lose some egg...
(Не забудь? Ох-о-х-о! Ты чего это? Я обладатель самых крупных яиц в мире. Такие просто невозможно потерять. Впрочем, если ты мне не веришь, можешь сама убедиться.
Гони номер, а лучше сразу адрес. И да, сама яйца не теряй...)

Эмилайн молниеносно затрясла дурной головой, чтобы вспомнить номер собственного сотового с целью принять у себя в гостях мистического Джеффа и поскорее с ним уединиться, опробовав сублимацию на нём через его сублимационную попу. Цифры раздражающе маячили перед глазами, ленясь соединяться в цепочку. И хотя такие миги общепринято не тормозить, Эми нашла трудной задачей тривиальность. Терзания тянулись, пока спустя гору попыток экс-полицейская не догадалась обратиться в бесплатную информационную службу.
“Есть”


…А пока в одной части города радостные девушки ждали гостей мужского пола, в другой кто-то, весьма испуганный личными открытиями, азбучно копил на хлеб, сидя в пыльном мелком кабинете. Некоторые близкие и друзья Джастина Уэлша, которых оповещали реже остальных, до сих пор находились в неведении того, что детектив добровольно уволился из отдела расследования серийных убийств, заделавшись частным сыскарем, специализирующимся, в основном, на раскрытии тяжких преступлений. Сам Джастин получал искреннее, ни с чем несравнимое удовольствие от смены обстановки, иногда злорадствуя и эгоистично отзываясь о причинах ухода с прошлой работёнки. Теперь ему не приходилось ни перед кем отчитываться. Дух свободы не мог не привлекать того, кто всю жизнь шел на буксире у парохода, да покорствовал жирным либералам и всяким мошенниковатым чинам-прихлебателям. “Творчеству не нужны никакие корочки и рамки, истинный талант ни в чём не нуждается”.
“О, боже, чуть не вылетело из драной башки – видимо, из-за кучи новых хлопот, связанных со скупыми арендаторами, Уэлш совершенно забыл о самом главном, - Конверт…”

Вот тогда-то его и накрыл стыд. Стыд за то, что он посмел отнестись к главному делу столь неответственно и до сих пор не расшибся о шкаф. Пальцы “офисного воина” быстро распечатали письмо, а глаза быстро прочли следующее:
- Так-так, Чеймберс-стрит, центральный пятизвездочный плаза отель? Номер… какого черта?
Вдруг Джастину померещился чей-то странный, жарковатый взгляд. Детектив испугался. А потом понял, что смотрит на свое отражение в зеркале и… рассмеялся, признав себя еще тем пердильным ссыкуном, шарахающимся от собственной тени, ибо ему начинало казаться, что даже предметы в этом помещении плетут интриги за его спиной, так потихоньку развивалась мания преследования…
Лист бумаги, случайно выпавший из трясущихся рук, плавно опустился на черный кожаный ботинок.
“Да сохранит меня бог, да проклянет дьявол это драное зеркало…”

Кое-что из написанного прощелыгойУэбстером нанесло потрясительный эффект. Но об этом позднее…


А теперь вернёмся к нашим баранам!
Протерев ребром ладони уже закрывающиеся, слабые глазишки, Эмилайн улеглась на спину и начала разглядывать сиреневую занавесь, лишь бы не проиграть наступающей дремоте и как-нибудь размаяться. Было бы ужасно нелепо не услышать звонок в дверь и тем самым подставить “замену Чаки”, с которым их объединяло лишь желание потрахаться и по возможности открыть сезон еженочного неспанья с надрывистыми криками, спазматическими вздыханиями и просьбами “хочу добавки, вдуй мне по второму”.
Теряя убежденность в том, что не выйдет продержаться до прихода миленького гостя, и воспроизводя какие-то хмыкающие звуки, Тёрнер схватилась за мобильник, набрала номер Джеффа со скоростью света:
- Ну, ты где шляешься? Я уже вся извелась, честное слово! – и заявила со страхом в дерганом голосе, - Спать, блин, хочется, а в таком состоянии я могу оказаться не айсик в постели!
Прошло несколько секунд, как из сотового донеслось раздраженное:
- Не ной! Это все превратности ночных пиров в узком кругу! А чего ты хотела? Все мы лажаем. Мы, конечно, пытаемся это исправить и лажаем ещё больше. Затем снова пытаемся, и уже больше большего… - Джефф показал себя эмоциональным малым во время их первой беседы, не опасаясь разочаровать ожидания красотки. А еще Джефф показал себя первостатейным хохмачом, базируясь на нарочито длинном словоизложении, режущем не привыклые к таким манерам уши.
С трудом встав с кровати, брюнетка спросила:
- Ну, и? Когда ты приедешь?
Приятно ошарашить – сделать женщине то, чего она очень хочет, но не говорит об этом напрямую, то есть, исполнив тайное желание. Джефф придумывал сюрпризы круче любых фокусников.
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- Дамочка, как понять когда? Я уже обращаю к тебе свои стопы. Извини, что не спидстер. И к слову о красных бегунах! Ублажать потребности климаксных мамашек это те не использовать несказанные рефлексы, нарушающие все законы физики. Поэтому… не серчай. Увы, здесь я бессилен…

Затеяв проверить мужчину на честность, Эмилайн долгую минуту вслушивалась в трубку, не шевелила рукой и почти не дышала. Воспринять органами дробь тяжелых капель дождя и чью-то невнятную, не расшифровывающуюся речь получилось очень нескоро. Но зато теперь экс-офицерша могла с законченной уверенностью сказать, насколько крепко её доверие к Джеффу и как сильно её желание видеть его у себя (или на себе), повторять за ним непланомерные сгибы коленей, задаривать спину рядами красных ногтевых царапин, чмокать в интимные зоны, вкладываясь минимально и взамен огребая тройную отдачу.
Сейчас и здесь Эмилайн чувствовала, что любым опасностям для здоровья и жизни не по силам остановить жажду сексуальных утех, потому легко заводила знакомства с личностями противоположного пола, потому “звала в гости” буквально на втором сообщении, еще не пообщавшись и нисколечко не узнав человека. Ей нужны были не люди с идеями, а постельные шестерки, предрасположенные к выполнению садистских указаний, тела без воли и характера. Только так Эми держала всё под контролем, только так управляла ситуацией, не позволяя ситуации управлять ею.

Злосчастный Детройт, хоть и отошел на задний план, укрывшись где-то в теневом пространстве, проявлялся нецивилизованным образом: все проблемы начались с неудачи, случившейся во время операции по спасению заложников от того, кто именует себя Джеком и навлекает ураган страданий и бед, заливаясь сардоническим греготом, делая предметом почитания всё богопротивное в противовес обществу. С неудачи, ставшей роковой не только для погибших, но и для Эмилайн, которой не помогали никакие курсы и психодиагностики, никакие препараты ценой выше среднего.


Центральный отель класса люкс на Чеймберс-стрит. Три часа ночи.
“Ответственность означает авторство. Осознавать ответственность – значит осознавать творение самим собой своего Я, своей судьбы, своих жизненных неприятностей, своих чувств, а также своих страданий, если они имеют место” – это высказывание, принадлежащее Ирвину Дэвиду Ялому, выдающемуся американскому психотерапевту, доктору медицинских наук и профессору психиатрии Стэнфордского университета, было излюбленным высказыванием другого мозгоправа.
Профессор Эрнест Грегори, недавно покинувший пост главврача нью-йоркского филиала Антнидас, сидел на краю роскошной двухместной кровати, в номере «Делюкс». Сидел в халате белого цвета с темно-зелёными полосками на рукавах, после душа, с еще не обсохшими седыми волосами! У него на коленях стоял раскрытый ноутбук с прелюбопытной, но пугающей статьей о массовой резне на мигающем, блеклом дисплее. Мистер Грегори погашенно изогнул белесые брови и зачитал вслух пару-тройку строчек сидящей рядом жене.
- Кровь и ужас затопили Форест-Хилс. Несколько человек были жестоко убиты при невыясненных обстоятельствах. Полиция отказывается давать комментарии. Но один неофициальный источник утверждает, что к преступлению приложил руку сумасшедший серийный маньяк Джек Мансон Хэлван, до недавнего времени считавшийся мертвым по информации тех же полицейских?
“Хмм…”

Еще минуту назад обстановка, ощущавшаяся уютной и разряженной, с приятненькой прохладцей, нагрелась до рекордно высокой температуры. Бывший дрессировщик чужих демонов и звероусмиритель, отошедший от дел по личному велению, почувствовал дурноту, затруднение дыхания. Ему пришлось пересесть на стул и оставить компьютер в покое, чтобы не уронить его и самому не рухнуться на пол. Нибенимекнуть тут не получилось бы. Грегори хотелось броситься отсюда сломя голову, а еще хотелось заорать. Зажмуриться и орать, так, чтобы его никто не услышал, кроме дьявола. Да вот только дьяволом Эрне считал Джека, причем на полном серьезе…
- Что с тобой? Тебе нехорошо? Может, врача вызовем? – вскочила с кровати миссис Грегори, перепуганная спонтанной реакцией мужа, - Ну, поговори со мной, милый! Ну, не молчи! Сердце не болит?
Экс-психиатр заставился раскрыть рот и подвигал челюстью лишь с целью успокоить заботную супругу. При любом ином раскладе он не издал бы ни звука еще в течение нескольких часов.
- Глорис, зря волнуешься. Со мной всё хорошо… - хрип и кашель разнеслись по всему отелю. В смехотворном старании их сбить док потерпел серьезную осечку, затем уже глухим голосом добавил с трудом, - А вот за безопасность других не ручаюсь… - и нервно повторил, - Не ручаюсь, Глорис…


Говоря о цитировании, фразы Ялома были близки господину Грегори, так как отражали самую тёмную часть его карьеры, историю нелегких взаимоотношений с подрастающим “дьяволом”. Вот уж где ответственность означала авторство. Эрне склонялся считать мальчика, вернее, то, во что мальчик превратился, своей врачебной ошибкой, промахом в профессиональной деятельности, и тем самым значительную часть вины брал на себя.
Но трудно согласиться с доком полностью. Если в деле замешаны несколько лиц, то и проступок был совершен несколькими. Однако Джека сильно недооценивали. На заседании совета врачей Эрне, как человек, до тонкостей изучивший сатанинский характер своего пациента, требовал ужесточения мер обеспечения безопасности и контроля в отделении, в котором сидел Джек. Составляя доклад, доктор не стал придерживаться строгого формата традиционного отчета, это бы только помешало ему донести до умов коллег, насколько опасен мальчишка, и предъявил публике предельно открытое, честное изложение, за что, правда, подвергся жесткой критике и остался непонятым, а в душе так и вовсе униженным…

Впрочем, доклад Грегори и впрямь отдавал сумасшествием. Создавалось тревожное впечатление, что, провозившись с психами несколько тяжелых долгих лет, автор данного “произведения” сам повредился рассудком и теперь несет вещи за гранью понимания, что-то шизопараноидальное, вызывающее всеобщий диссонанс. Но любые стереотипы нормы расплывчаты, в чем можно убедиться, лишь копнув в психологию. Возможно, Грегори как раз благодаря своей вере в сверхъестественное, был самым нормальным среди всех врачей.

"The devil … I met him at sunrise the promising career, being yet not saddened experience, soft, readily taking part in various undertakings. All previous patients to whom I with all the heart tried to help sometimes frightened me, but they were and remained people. When I learned about arrival of a certain difficult child in children's department where I, actually, worked, I was warned … that in it nothing remained. Neither pretexts for actions, nor the bases, nor rudiments of feeling of moral responsibility, nor elementary, most primitive feeling of stay by some other … And it turned out to be true. The natural, instinctive comprehension of antonymous concepts dominating absolutely in all children like the evil and good, "is possible" and it "is impossible", the truth and fiction, was alien to it, as well as compassion.
I met this combination of defects in the seven-year-old boy with gentle, is unhealthy pale, absolutely inexpressive, "false" person and eyes in which the underworld, a black impervious chasm, mysterious, others and unclear nested.

Many years I tried to reach to it, to make out in it the person, to cease to accept for a monster. And approximately as much I try to isolate because understood what is Jack Helvan - the concentrated pure evil”

(Дьявол… я встретился с ним на рассвете своей многообещающей карьеры, будучи еще неомраченным опытом, мягким, с готовностью принимающим участие в различных начинаниях. Все предыдущие пациенты, которым я всей душой старался помочь, порой меня пугали, но они были и оставались людьми. Когда же я узнал о поступлении некоего трудного ребенка в детское отделение, где я, собственно, работал, меня предупредили… что в нём ничего не осталось. Ни предлогов для действий, ни оснований, ни зачатков чувства нравственной ответственности, ни элементарного, самого примитивного ощущения нахождения рядом других… И это оказалось правдой. Природное, инстинктивное постижение антонимичных понятий, доминирующее абсолютно во всех детях, вроде зла и добра, “можно” и “нельзя”, правды и вымысла, было ему чуждо, как и сострадание.
Я встретил эту комбинацию изъянов в семилетнем мальчике с нежным, нездорово бледным, абсолютно невыразительным, “фальшивым” лицом и глазами, в которых гнездилась сама преисподняя, черная непроницаемая бездна, таинственная, чужая и непонятная.

Много лет я пытался достучаться до него, разглядеть в нем человека, перестать принимать за чудовище. И примерно столько же пытаюсь изолировать, потому что понял, что такое Джек Хэлван - концентрированное беспримесное зло)


Пятнадцать лет назад. Мракан-сити.
Все эти годы Антнидас подвергался глобальной перестройке, финансирование которой осуществлялось федеральными и муниципальными властями. Но нашлось и немало частных инвесторов, одним из них стал Джордж Мансон. Приемный отец Джека был богатым и достаточно влиятельным человеком в Мракане. Он долгое время выступал спонсором многих благотворительных мероприятий города. Впрочем, не всегда бескорыстно…

В припаркованном у приемного покоя клиники черном внедорожнике сидели двое.
- За пятнадцать лет эта тварь не произнесла ни слова! Я в бешенстве от поведения этого папиного сыночка! - Эрне Грегори был вне себя, - Я знаю, он что-то скрывает, и даже знаю, что именно, но мне никто не верит! Все говорят, он просто больной мальчик-ботаник! - доктор хлопнул полный стакан виски, А это не так! Джек не больной, каким старательно прикидывается! Он – другой! И поверь мне, Клаудиус, он еще даст всем пробздеться…
- Но для чего? - спросил у Эрне его давний друг и сослуживец по Антнидасу Клаудиус Бэрнорт.
- А для того, дубина ты стоеросовая, чтобы освободиться условно-досрочно и продолжить свои дела! Ублюдки типа Хэлвана считают себя превыше закона. Подожди, я сейчас отолью...
Хлопнувший уже третью дозу из загашника Грегори выскочил из авто. Врач инстинктивно заметил некое движение впереди, но не смог разглядеть, что это было – человек или тень? Темнота – козырь психов.

Возвращаясь к внедорожнику, он почувствовал присутствие постороннего.
“А что это за фигура в белой рвани? Кто может бродить здесь в такое время?” - все несвежее белое белье ассоциировалось у дока только с родной клиникой…
Дальнейшее оказалось непредсказуемым: ”фигура” заскочила на капот, а затем прыгнула на крышу автомобиля. Сидевший на переднем сиденье Клаудиус краем глаза заметил растянутую до ушей улыбку, словно как у рептилии.
- Выйди из машины, на хуй! – крикнул Джек Хэлван, вцепившись в руку психиатра, - На хуй!
После долгих попыток Клаудиусу удалось, наконец, освободиться от “железной” хватки беглеца. В итоге он, как пробка, вылетел из салона и упал в самый центр лужи, испачкав костюм и тщательно лелеемые замшевые ботинки…
Подбежавший Грегори и помог ему кое-как подняться.
- Я ничего не понимаю, Эрне! Что случилось?
- Все! Он сбежал! Зло вышло на свободу! – крикнул пришедший в себя Грегори, - Десять лет коту под хвост. Зло сбежало!

…А в это самое время освободившийся Джек Хэлван преспокойно колесил по вечерним улицам Мракана и насвистывал какую-то незатейливую мелодию…


Отпросившись у Глорис на прогулку, что в теории могло приободрить и поднять дух после стрессовой вести о воскрешении “дьявола”, Эрне принял одобрение, выразил благодарность хлопотливой улыбкой и тишком покинул номер, когда супруга заснула.
На улице ночной холодок манил надеть перчатки, а те, у кого не имелось таковых,
прятали кисти рук в рукава, либо чаще в карманы. Казалось бы, мирный народ, который не вызывает ни малейших нареканий! Но стоило только хорошенько вглядеться в лица, раскусить их радости/страхи, оценить вводящую в заблуждение внешность, как мнение о роли общества в жизни человека, в формировании личности, начинало обрастать новыми ветвями и листочками. Под конец приходит огорчительное, черное прозрение, насколько мы зависимы от всякой мелочи и ничего, по сути, не решаем, а лишь исполняем роль в чужом сценарии.
Режиссура - огромная ответственность, режиссер – командир, он же бог, единый для сотни религий. А люди просто актеры…

- Извините! Можно вас попросить о нескольких центах! Всего пять центов! – какое-то непродолжительное время за психиатром следовал чернокожий бродяга.
К сожалению, если не к счастью, разорившийся негр, клянчащий милостыню - обычное явление для мегаполиса. Грегори же, повидавший столько, что с трудом укладывалось в памяти, когда-то дал себе слово ничему не удивляться и успешно держал его. Он не обошел беднягу вниманием и дал больше денег, чем тот просил, не получив в ответ формального спасибо.
“А впрочем, как вам угодно…”


Отбродив уже с полчасочка, может, немного побольше, Грегори понял, что подзамерз заявил самому себе о желании вернуться. И это бы обязательно случилось! Специалист по психиатрии уже скоро оказался бы в преуютном теплом номере, в обнимочку с Глорис, если б не произошла непредвиденная встреча с господином, относящимся к психиатрии и психам с не меньшим энтузиазмом, а если говорить сугубо о сегодняшнем дне, то, наверно, даже с большим, учитывая, что Эрне психи заколебали конкретно и он бы предпочел вообще не слышать о них.
- Здравствуйте. Мне порекомендовали обратиться к вам по вопросу, не дающему покоя буквально всей правоохранительной структуре! Найдется ли свободная минутка? – мужчина подошел к Эрне бесцеремонно, забыв представиться. Но врача это ни капли не смутило. Для него, прошедшего все круги Антнидаса, чем наглее собеседник – тем лучше. Более того, он мгновенно догадался, о чем пойдет речь, и предоставил незнакомцу шанс заинтересовать его.
- Знаете, по-хорошему я хотел бы, чтоб от меня отвязались. Есть мечта хоть на старости пожить без нервотрепки. Но если вы найдете способ задержать меня, мистер…
Детектив Уэлш, потративший деньги, силы и время, чтобы найти столь полезного человека, “хранителя ключей от всех замков”, способного проникнуть в любую тайну бытия, особенно, если это мозг повернутого на терроризме деспотичного социопата-нонконформиста, чей корень поведения – презрение к «правильным» общественным установкам и к обществу в целом.
- Найду! Не сомневайтесь! – очевидно, не имея цели затягивать вступление, сыщик реактивно-быстро залез руками в белый полиэтиленовый пакет и вынул оттуда вещь квадратной формы. Вещь, оказавшуюся книгой в твердой обложке. Начав читать полдня назад, Джастин в первую очередь прощупал синапс между тем, что в ней описано и террористическим бесчинием Джека, - Вот! Дьявол среди нас! Роман, автором которого вы являетесь! Никогда не открещивайтесь от своего детища!
Энергичность детектива, его достохвальная, заслуживающая лестности упористость, исходящая из самого сердца, от самой души, изменила планы Эрне Грегори. Тот нахохлился, задумался, поглядел прищуренными глазами будто в никуда. Т.к. психея перестала ладить с разумом, дальнейшее из него понеслось автоматически. В нём все заработало враздрай, “без согласованности”.
- Знаете… я едва оправился после неудачи. Десять лет подряд не жил, а держался на волоске за счет идеологических мифов и иллюзий…

Приступая к написанию грядущего хита, одна идея которого обещала принести финансовую прибыль, Эрне не особо пекся о защите общества. Ему хотелось сорвать куш. Однажды у горе-писателя всё зацементировалось в единый творческий порыв, как крик души, при этом алчность, движущая им, никуда не ушла и не делась. В попытках сколотить капитал, распопуляризировав историю жизни своего без преувеличения самого непредсказуемого, самого опасного пациента, при упоминании которого у многих заходится сердце, превратить шокирующую истину в этакий бестселлер с крутым финальным твистом, друг “дьявола” немного потерялся. В течение двух лет книжка писалась страница за страницей, пополняясь всё новыми интересными главами, а Эрне разрывался в своем мучительском выборе, запутавшись, что ему важнее - шанс в кои-веки осчастливиться, забраться на высокую гору или пройти сквозь неё, к слепящему успеху.

- Знаете, сколько бы мы не пережили неудач, сколько раз бы мы не падали в лужу, пока есть ноги, мы всегда сможем встать. Чем без толку драматизировать события, которые уже произошли, лучше давайте займемся разрешением более существенных вопросов, серьезно… - Уэлш прикурил, после чего сигарета была непременно предложена профессору.
Вознамерившийся искупить прегрешения, в первую очередь прегрешения перед собой, товарищ психиатр озвучил название ресторана, наиболее подходящего для бесед государственной важности. Детектив был только “за” совместить полезное с приятным, и отметил актуальность идеи Эрне товарищеским хлопком по плечу. “Болтать о дьяволе интереснее на полный желудок”.


…Эта ночь прошла на удивление спокойно, бесконфликтно. На удивление Эмилайн, которой удалось таки немного поспать. Она отрубилась, так и не дождавшись Джеффа. Забавно, но, проснувшись и догнав, что шанс повеселиться на полную катушку с, возможно, самым страстным жеребцом, скорей всего, потерян, ей совсем не стало жаль упущенной возможности. В Тёрнер уживалось достаточно терзаний, никоим образом себя не проявлявших, и рвать волосы по поводу несостоявшейся встречи с очередным ординарным конъюнктурщиком, было бы неуважением к себе как к женщине.
Эми сама настраивалась на позитив и сама убеждалась в мелкотравчатости “инструментов для добычи кайфа”, коими являлись все эти парни на разок вроде уже мертвого Чака и придурка Джеффа с того же сайта:
“Подумаешь, потеряла одного. Сколько таких у меня было, и сколько их еще будет. Не скулить же по каждому конвейерному члену. Тем более большая их часть – простаки, не вызывающие эмоций вне постели…” - создав удобный миф о том, что все приверженцы СО – бестолковые тупицы, танцующие под дудку не знающих удержу, трахнутых сексисток-прозелиток, она довольно-таки быстро поверила в него и растеряла остатки жалости ко всем бывшим ухажерам, не принимая в расчет ни их личностные качества, ни срок отношений.

И вдруг, когда уже Эмилайн, вроде бы, мирилась с не совсем приятной мыслью об уехавшем поезде по имени Джефф, стукнулась в пуризм, да подзабила на бесконечный поиск принца в соц. сетях, свистящий звук электронного дверного звонка больно кольнул её в темечко. Предположив, что это тот самый, с кем недавно проходили сотовые хохмы, Эмилайн запритчилось, что в неё будто вдохнули новую жизнь, “модернизовали” и выпустили на волю посвежевшей, обновленной, такой, какой хотела бы быть каждая женщина.


Несмотря на своё кошачье любопытство и естественное желание поскорее убедиться в догадках, хозяйка открыла не сразу. На всякий пожарный посмотрела в глазок. Мужчина, стоявший по ту сторону, не вызывал ассоциаций вора-домушника, не вынуждал её сознание обращаться к криминальным новостям, чтобы обрести картинку, как представляются на взгляд бандиты и насильники. Имидж этого человека был простым в положительном смысле. Такого не зазорно пригласить на чаёк
Прошло две минуты. Наконец-то защелка замка громко звякнула, дверь с медленным скрипом отворилась и в образовавшийся узкий проём выглянула непричесанная мужская голова. Затем добрый посижанец целиком вошёл в квартиру черноволосой звезды Social Network и, не говоря худого слова, ни секундочки не мешкая, вывернул вспак весь свой горланящий, лихой оптимизм.
- О! Салютую тебе, тиходомка! Небось уже разуверилась, что мы перепихнемся и обратно собрала чемодан? Мм?

Если бы бог смелости обитал среди смертных, им бы, не сомневалась Эми, мог оказаться лишь Джефф. Новый полюбовник сразил её буквально наповал, только произнеся одно незамысловатое, тупое предложение, и коснулся двумя пальцами её подбородка, после чего любая секс-дива еще долго бы не смогла всколыхнуться, а приход в движение вовсе бы не означал облегчения.
- Что-то вроде того… - только и молвила нетрезвая близостью, плененная Тёрнер, упавшая в объятия, хоть пока лишь в рамках пожеланий, которым, впрочем, недалеко до реализации, - А ты?
Легкие прикосновения мужской руки к волосам, смешное урчание, с каким Джефф тёрся колючей щекой о нежную щечку… говорили о том, насколько ему по душе самобытное общество Эми с уникальными запахами, с уникальными вкусами, с мерцающей редчайшестью во всем, чем можно подышать и на что можно сделать пи-пи.
- Без обмана? Чуть не склеил ласты!

У брюнетки была идеальная возможность немного глубже окунуться в своё маленькое не явное расследование, не раскрываясь перед мужчиной всецело. Но вместо ровного постепенного погружения она решила “ай, фиг с ним” и пустилась во все тяжкие без дальних разговоров и промедления.


Через минуту.
- Знаешь, как это было? Я положил руки на бедра красотки. Потом, немного отстранившись, начал спускаться далеко вниз, изучая каждый миллиметрик её личика и обмазанной каким-то кремом загорелой шеи. Девушка томно повздыхивала и перебирала мои волосы. В какой-то определенный момент я остановился. Под моими глазами появилась характерная сеточка вен. Глаза стали черными, как у демона. Что еще? Ах да, клыки тоже появились. Но это все ошибка. Потом выяснилось, что у меня просто твердачок за штанами возник, просто поднялся член. Никаких к черту привидений, и это самое обломное. Аминь… - по своему вульгарному обыкновению Джефф рассказывал пошлейшие истории, но с его матерых, наточенных уст они звучали обольстительно, хоть и по-прежнему не могли похвастаться глубиной содержания.
Дебильная, зато прямая улыбочка снова растянула рот Эми до самых ушей. А что ещё ей оставалось, кроме как приноровляться к звучащим в душе “колдовским” мелодиям? Эти голоса музыкальной фактуры не спекулировали и не заигрывали с показателями норм, чем и увлекали её, уставшую от нормативов и правил.
- А дальше что было?
Услышав просьбу, свидетельствующую об искренней увлеченности подруги рассказом, черный шутовщик стал еще пошлее и разрешил Тёрнер присесть к нему на колени.
- Похотливая глотательница спермы не могла обойтись без дополнительного образования, ей всегда чего-то не хватало, и в качестве локального акта попросила напоить её спермой. Тут роль сыграло отсутствие чувства самодостоинства и желание унизиться на потеху сутенерам. Девушка ласкала их по очереди до тех пор, пока обильное извержение в её рот её же не прикончило. Ну, а труп не может самоунижаться. В этом привилегия мертвых…
“Умереть, захлебнувшись спермой сутенеров? Боже, что я придумываю…”

Джефф еле удержался, чтобы не заржать. А вот хозяйка хаты, похоже, вдохновившаяся на сочинение собственного порно-фанфикшена, вмещающего мазохизм, мойку дверных блоков и море всякой всячины, воздерживаться, отнюдь, не собиралась и заметно прибавила в эмоциональности. А вот её флирт заветно прибавил в весе. Теперь каждое предложение повествовало о таких убойных приключениях, которые нельзя увидеть ни в одном эротическом фильме.
- Меня избивали, запирали в туалете, со мной делали много всего неприятного.
Групповое изнасилование по собственной глупости. Затем еще одно групповое…
Как рощи обезлистывает ветер, так и Джефф выявляет в словах ложь. В данном случае ложь, или, можно сказать, преувеличение, была выявлена сразу, из-за чего гость перебил фантазерку.
- Погодь, притормози! Ведь с тобой ни хрена не происходило! Так чё ты мне заливаешь тогда? Чтобы подстраиваться под кого-то, не нужно на себя клеветать. Так и скажи, что тебе срать на себя… ну, я и посру, если попросишь!
Эмилайн не поняла сего замечания. Ей стало то ли обидно, то ли неловко… или всё вместе. Подобные меры, принимаемые в ответ на невинный вымысел, невозможно было предугадать. Тогда славная получательница комплиментов от отпетых извращенцев и злостных изменщиков с нетерпением припомнила кое-кому:
- Ну, а ты, измышляющий на тему глотания спермы, расславляющий какую-то несуществующую дуру, которая этой спермой, типа, подавилась, чем лучше? Или проповедовать двойную мораль нынче очень модно, а, котенок?
В этот момент балагур схватил болтунью одной рукой за мягкие ткани задней и латеральных поверхностей таза, представленные ягодичными мышцами, подкожной клетчаткой и кожей, а другой притиснул к своей уснастившейся силушкой плоти и произнес с бесподобным, образцовым патетизмом:
- Во-первых, отучись распространять отсебятину! Я не говорил, что этого не было. Захлебнуться можно даже семем. Ты же знаешь народ. Ну, а во вторых, мне вот прям уже не терпится… прям уже!

Джефф оскалился, нарочито вычурно демонстрируя милашке клычки, которые считал привлекательными, и они в военном темпе перешли в другую комнату, где быстро разделись наполовину и стремительно-шумно-неукротимо прыгнули на кровать поверх одеяла.
Правда, Джефф не мог обходиться без музыки, без своей любимой, конкретной музыки, и воспользовался находящимся при деле DVD-диском. Благо, под кроватью лежал навороченный музыкальный центр, и подключить его в розетку не составило никакого труда. Теперь, когда можно сказать, что всё удалось, парочка устроила горячий секс на скрипучей раме, оттесняя простыни и наполняя комнату прилегающими стонами и вздохами. И русская рок-группа “Красная Плесень” заиграла в аггравированно русской манере!


На краю села, на краю села
Ты недавно у кого-то в рот взяла!
Да иди ж ты на хуй, девочка моя!
Буду петь я лучше «ла-ла-ла».

Свои зелёные трусы
Никому не отдавай!
Свои зелёные трусы
На сцену больше не кидай!

Я буду петь «ла-ла-ла»
С гастролями по городам!
А ты в деревне хуй соси,
Альбомы выкинь все мои!


- О, да, о, да! Вставь мне вот так! Я могу раз тридцать кончить, без перерыва, у-у-у-х! – Джефф обошел голую Эмилайн со всех сторон, бережно погладил по мягкой, как шелк, шаловливой заднице и поставил раком, - Без перерыва, детка! Без перерыва…
Но девушка, как вскоре он выяснил, оказалась неподатливой по части воплощения чужих чаяний и зубастой, словно акула, злой сукой.
- Ошибаешься, котёнок, раком будешь стоять ты!
Любезному партнеру пришлось живо смириться с участью полупетуха, устно дать согласие.
- Хорошо. Только не переусе… не переусердствуй!
Не прошло и минуты, как Эмилайн застрапонила ему в самую дырку!


А нам, а нам, а нам подавай эту гёрл!
Эту сладкую, карамельную гёрл!
А нам, а нам, а нам подавай эту гёрл!
Эту сладкую, карамельную гёрл!
Чтобы не волновала погода в Вайе!

Как не вовремя проснулся жираф!
Я назову свою гёрл Валентайн!
Она скажет “нет”, а я крикну “о, да”!
Занеся ей свой фруктовый сиксмайл!
И все забудем про погоду в Вайе!


Вскоре “жеребцы” поменялись местами. Теперь уже Джефф дрюкал Эми в зад тем самым огромным устрашающим страпоном, нашептывая что-то веселенько-скабрезное:
- Боевитая болонка собралась на съемки фильма, но оказалась связанной со спущенными шортиками. Это, часом, не про тебя говорили?
Пыхтя от нечеловеческой натуги, будто выполняя отжимания широким хватом, симпатизантка нетрадиционных техник секса сделала хаму замечание строгим голосом:
- Рабам слова не давали! – и, отыскав правой рукой его свисающие, беззащитные яички, она, что было энергии, их (!!!) сжала для показа своего императивного характера, - Ты мой раб, ну, так и молчи!
- О-о-о-о-о-о-о! - бедный Джефф, недооценивший столь знойную девчонку, тут же побледнел, - Ладно-ладно! Только отпусти! Ты же меня в калеку превратишь! Ишь, какая! Вы посмотрите…


Е-е-е-е, е-е-е-е, в любви должен быть толк!
А какой же, а какой, а какой толк без гёрл?
Повседневный хер вам всем!
Повседневный хер, повседневный хер!
Под финал запоем все е-е!

Утром встанем с песней, начнем взывать мам,
Чтобы среди мамочек разглядеть Валентайн!
Лайк за лайв поставь мне, я влюблен и глуп,
Панк-Хеллоуин в расцвете, наш Король и Шут.

Е-е-е-е, е-е-е-е, в любви должен быть толк,
А какой же, а какой, а какой толк без гёрл?
Под финал запоем е-е-е-е!

Сюрпризы на сегодня не желали заканчиваться: Эми притащила в комнату торт с вишневым йогуртом. Разнесла торт по всей территории сна. Сама измазалась - измазала Джеффа, и начала неумолимо слизывать сладкие кусочки торта с его тела. Облизанный приникнул к “услащенной” партнерше, и давай повторять её действия, только мощнее утруждая язык.


А какой же, а какой толк в секс-тил?
Лайк за лайв, повседневный Панк-Хэллоу-и-и-и-ин!
Не хочет как гёрл, переименуем на ги-и-и-рл,
Наркотин, никотин, инвертин!

Е-е-е-е, е-е-е-е, в любви должен быть толк,
Айлайв, айлайв, айлайв, айлайв, это всё - гирл!
Повседневный хер, повседневный хер!
Айлавью!

Айлав, Айлав, Айлав, тебя я люблю!


- Ой, ну, нафиг, всё, я устал… - не было на Земле мужчин, которым светило сохранить хотя бы четверть силенок после пятнадцати бескомпромиссных раундов с Эмилайн. И Джефф не оказался исключением. Уже на десятом “разу” дорогой коечный напарник стал подавать все признаки перенапряга, - Ты не человек! Ты какое-то животное… Тебя на живодерню впору отправить, и как можно скорее, чтобы ты так не издевалась над людьми…
Новый парень Тёрнер наморщил лоб, изображая усиленный мыслительный процесс, вскоре вылившийся в сплошное скоморошничество. Он проделывал самые странные и в то же время уморительные телодвижения, ворочал глазами и был столь искусен в кривляньях, что у главной и единственной зрительницы едва не стрясся приступ смеха вкупе с еще каким-нибудь синдромом.
- Ой, ну, ты даешь, прям загляденье. Персонажи итальянской комедии масок и рядом не стояли…
Пользуясь случаем, Джефф красиво покривил против истины:
- Курсы актерского мастерства эт те не просто попонтовался и забросил! Как же хорошо, что я их не прогуливал…
“Как же хорошо…”

Эми еще несколько минут держалась за бока от непристалого, бесстыжего хохота. Сон помаленьку накатывался, неотвратимый, как смена дня и ночи, напомнив о себе лишь сейчас, напомнив очень грубо.

Е-е-е-е…


Джастин Уэлш и профессор Грегори проболтали в ресторане всю ночь, но к теме давно мучащего, тревожащего, требующего экстренных мер вернулись лишь под утро. Эрне успел рассказать о книге “Дьявол среди Нас”, поведал и о своих тымочисленных достижениях в сфере психиатрии, перечислил все победы, все промахи с экзотическим грустным оптимизмом. Сыщик часто кивал, всё более понимая: каким бы ужасным ни был мир, в нём всегда будут жить хорошие люди, а также хорошие врачи. Подобные светлые мысли влияли на него исцеляюще, каждый раз и так, словно Уэлш принимал Ванну Даоса, молодея на сколько-то лет.
- Итак, как я понял, вы нажили состояние на макулатуре, в которой ваши личные домыслы, вымыслы, умыслы и помыслы перетягивали одеяло на себя, превалировали над правдой, и теперь боитесь, что герой романа доберётся до вас? Вот уж поистине удивительный случай. Скажи кому - не поверят! – Джастин, как мог, разбавлял обстановку, улыбаясь сквозь зубы и заставляя профессора за ним повторять.
Согласно мнению Грегори, составленному на основании личного опыта, большинство тех, кто каким-то образом связан с медициной - честные рабы на государственных галерах. Выделиться удалось лишь немногим. Да и те, что отличились, не больно рады славе, поскольку их преследуют проблемы, похожие на проблемы самого Грегори.
- Ну, грустного здесь больше, чем смешного – в точку подметил профессор, - Дьявол среди нас - чистейшей воды диффамация…

Переход к следующему этапу выяснятельств осуществился после того, как Уэлш дохлебал уже четвертую по счету чашку кофе.
- Не смею с этим спорить…
Новоиспеченные знакомцы покинули заведение, предварительно поблагодарив официанта и оставив самые большие чаевые в мире. Пока они решали, расходиться или еще о чем-то побеседовать, так, для очистки совести, детектив выказал инициативу проехаться с ним в одно интересное, по его словам, место. Разумеется, возражений от психиатра не поступило.


Проснулась Эмилайн после бурного утра уже днем. Её разбудил стук и последующий за ним звонок в дверь. Так бы она еще дремала и подремывала! Джефф пока храпел и, вроде, вставать не собирался, поскольку вымотался вдвое сильнее её.
Бывшая сотрудница полицейского департамента столь часто попадала в передряги, что с каждым пройденным годом разочаровывалась всё реже и реже. Еще даже не посмотрев в глазок, не спросив, “чего надобно”, она чувствовала всей своей женской интуицией - комплиментов ждать не придется.

- Здравствуйте, милочка, вы к нам заехали недавно, насколько быстро до меня доходят слухи… – жирный, обрюзгший мужчина неопределённого возраста в очках с толстыми линзами с обнаженной недоброжелательностью и недружелюбием осмотрел Эми с головы до пят, - Если всё в точности так и вы здесь на постоянной основе, значит, обязаны относиться уважительно. Мне не стоит напоминать, как важно вовремя установить хорошие отношения с другими жильцами! Было очень шумно этим утром! Вы либо трахались, либо, я не знаю, максимально увеличили громкость при просмотре дешевой порнографии. Да и еще эта отвратительная иностранная музыка, свидетельствующая о полном отсутствии вкуса…
Сущтуша, несмотря на всю серьезность сделанного им недвусмысленного грубого предупреждения, выглядел совсем неубедительно, а весь его вид способствовал возникновению ощущения нелепости и не самых чистых аналогий. Принимать слова таких людей близко к сердцу у Тёрнер никогда не получалось.
- Отлично, по рукам! Но я в свою очередь тоже поделюсь с вами советом! – Эмилайн приняла умышленно эффектное положение. Тон голоса повысился, а зрачки забегали из уголка в уголок, чтобы показать наплевательство ко всем и ко всему, в том числе и к “калорийным” мужичкам за шестьдесят, практикующим тотальное обжорство вместо приведения себя в приемлемую форму, - Лечением ожирения в наше время занимаются врачи разных специальностей. Диетологи, к примеру! Или юношеский максимализм не даёт обратиться?
- На что это вы намекаете, милочка? – разнедовольствовался гневный сосед, видимо, не получавший подобных развернутых ответов. По крайней мере, от представительниц прекрасного пола.
- А на то, мой пухляш! Претендуешь – соответствуй. И прежде чем показываться на людях и влезать со своими ненужными назиданиями, портя всем настроение, лучше бы облагородился. Давай, до-свидос!
Спустя миг дверь проехала в миллиметре от шнобеля губони и громко захлопнулась. Сосед больше не посмел раскрыть рта…


Простояв в неподвижной позе с две минуты и почувствовав, что на душеньке немного отлегло, Эми кликнула своего “раба”:
- Котенок, ты уже проснулся?
Тот не отозвался. Видать, всё еще дрыхнул, отходил от всех кроватных “вкусностей”, использованных даже не на половину, но продуманных далеко наперед.

Очередной чудачный выкидон от сарказмиста и короля сюрпризов Джеффа прокатился по мозгам Тёрнер, как старинный паровоз по кривым рельсам, и ввёл ублажительницу члена в состояние острого клинча. После виденного Эмилайн еще нескоро сможет оживиться. Как сказано в Евангелии, камни вопиют: лицо лохматого эксцентрика
было измазано чем-то красным, подозрительно напоминающим кровь, но, скорее всего, это специальная краска. Эксцентрик сидел на кровати в позе турка, юродиво согнувшись, также юродиво покачиваясь и пронзительно неся белиберду, которая поперву была до жути неразборчивой, а потом резко заяснела:
- Спаун, Спаун, Спаун, Спаун, Спаун, Спаун, Спаун… Спаун…
Идея, возникшая и зафиксировавшаяся благодаря разобранному, просуществовала БЫ приблизительно несколько секунд, или даже меньше, если БЫ в тот же миг Эми не получила подтверждения своим параноичным, тревожащим догадкам.
- Ага! По всей видимости, ящик не лгал, что в нашем долбанутом государстве выстроилась внушительная очередь из упоротых фанатиков, норовящих украсить свои морды символом притянутой нравственности, будь оно неладно…

Красный квадрат с треугольными “ушами” наверху, окружавший ротовое отверстие Джеффа, вероятно, являлся посмертной данью самопожертвенному мрачному герою, спасителю миллионов жизней. Но неужели Джеффа интересуют герои? Это казалось как минимум странным, а вообще попахивало клиничным помешательством.
- Не мешай, глупая женщина! Мы делаем обряд почитания, филистерка! Мы горюнимся и горе гореваем. Наши лучшие забавы канули в прошлое. Мы больше никогда не ощутим этот драйв антагонизма, эту атмосферу мужицкого противостояния! Нам так скучно друг без друга. Жизнь грустна и не имеет смысла, если нет постоянного достойного противника…
“What?” – даже стараясь изо всех сил, Эми не могла вникнуть, о чем лопочет её однодневный шабутной чичисбей. Отрезвляющая логичность происходящего не торопилась охватывать Тёрнер. И к лучшему! Будучи осведомленной о специфичности внутренних “демонов” Джеффа, она бы вмиг расхотела иметь с ним что-то общее, не то, что делить постельное пространство, а вообще разговаривать и соприкасаться.
- Глупая? Но это ведь не я высиживаю зад в чужой квартире, мечтая обзавестись запасной кормушкой, чтобы не работать и жить припеваючи, альфонс недоделанный!
Джефф нарочно пропустил данное обвинение мимо ушей, продолжив валять дурачка, тогда как Эми порывалась затеять громкую ссору, вылезала из шкуры, чтобы навести образцовый срач. Но хозяйка не могла добиться своего, каждый раз оставаясь не у дел из-за несгибаемой, стальной выдержки Джеффа, неотступно следовавшего правилу “позволь бабе вволю прокричаться, дабы, сорвав глотку, баба могла лишь похрипывать на низкой громкости и хвататься ладошками за горло всякий раз, когда приспичит выпендриться и повысить свой сраный тон”.


Дом, в подъезд которого забежали ночь не спавшие Уэлш и Грегори уже ближе к вечеру, имел вид обыкновенного жилого здании и никак не выделялся среди ряда однотипных построек. Второго это начало страннить. Но раз детектив, излагающий всё с исчерпывающей полностью, детектив, который точно знает, что делает, придавал этой так называемой экскурсии большое значение, ежеминутно предупреждал о возможном недопонимании со стороны жертв героя его книги, то любые сомнения не имели смысла.
“Да придаст мне всевышний терпения…” – дважды перекрестился не особо верующий, но и не противящийся богу Эрне.


…Письменные характеристики пострадавших от рук Безумного Джека хранились у доктора Лесли Томпкинс, знавшей все преимущества групповой формы психологической работы и старавшейся помочь как можно большему числу. Эта добрая, мудрая по первому впечатлению женщина удовлетворяла свою внутреннюю потребность морального долга в маленьком благотворительном центре.

История личности номер двадцать четыре. Терри Холланд.
Возраст - двадцать четыре года. Место рождения – штат Миссисипи, Галфпорт Физический статус – инвалид второй группы.


Войдя в помещение, где сидело, по меньшей мере, человек десять, профессор Грегори снял пальто/шляпу, повесил их на вешалку и сел на единственный свободный стул, сел неподалеку от Лесли. Старушка питала к нему решительную антипатию, как и большинство присутствующих. Правда, Эрне не сразу обнаружил враждебный настрой. Для этого ему понадобилось время…
Выкинув воздух в худой морщинистый кулак, госпожа психолог обратилась к кучерявому молодому человеку в белой рубашке, и сделала вид, что не замечает нахождения рядом противного ей романиста со лживым реноме, построившего карьеру на мелочном штрейкбрехерстве, как она считала.
- Терри, ждать никого не нужно, рассказывай!

“Ну, спасибо тебе, детектив. Просто идеальный товарищ” - проворчал в уме Грегори, ропотливо скрестив руки и наладившись на гору притянутых за волосы, огульных укоризн, мол, чего еще ждать от компании обиженных деток…


Не совсем освободившись от потока собственных хлещущих размышлений, преследующих в самые неподходящие моменты, инвалид второй группы накинул ранимую улыбку и слегка повертелся, прежде чем перевести взгляд на старушоночку Лесли и начать говорить как на исповеди.
- Два года назад в магазине за покупкой пива… - руки Терри жутко тряслись, как осиновые листья, от чего, казалось, вибрировал пол, и разно-тональные переливы волнения учреждали симфониюзаскорузлой, сокрушительно-пагубной кручины. Популяция увесистых страданий тянулась вдаль неприятной липкой лентой, словно пропитанной токсинами, собравшей множество мух (болей и сожалений), - Я встретил одного человека с недобрыми намерениями. Вы знаете, о ком пойдет речь, поэтому с вашего позволения я обойдусь без лишних существительных…
- Конечно, солнышко! – согласилась предобрая Лесли, умевшая как понимать страдания, так и принимать их, связывать с собою, - Подонок, тебе навредивший, не какой-нибудь Волан-де-Морт, чтобы бояться произносить вслух его проклятое имя! Но не нужно удостаивать подобной чести этих мразей! Мразей без души, без сердца, без человеческих потребностей, мерзавцев, низкопоклонников, ползающих тварей… - и неожиданно для себя, как и для всей группы, разлакомилась оскорблениями в адрес Джека Хэлвана.

Терри продолжает…
- Незнакомец сразу показался мне ненормальным. Таких обычно называют не от мира сего. Он подошел ко мне, схватил за плечи и, не говоря худого слова, прижал к стене. Никто даже не пошевельнуться, чтобы нас разнять. Продавцы боялись вмешиваться. Так вот… - ознакомив согруппников с первой половиной истории, Холланд нервничал, как нервничал бы любой, окажись на его месте, а перейдя к разблаговестиванию заключительной части, во всех отношениях камерной, насилу удержался на стуле, - Этот Волан-де-Морт, или как тут принято его называть, вдруг назвал себя геем, видимо, в шутку. Подонок возразил, когда я попытался высвободиться! Затем Волан резко приказал мне снять штаны и двумя-тремя движениями отрезал мне…
Неспособный доозвучить болезненную игольчатую мысль, парень заревел. Всегда учитывая состояние детей, никогда их ни к чему не принуждая (данные беседы проводились для высвобождения страхов), Лесли попросила других помочь Терри успокоиться, сказать ему что-нибудь теплое, вывести из “зала”. У ребят это получилось, хоть и не сразу.

В это же самое время Грегори закончил предложение увечного, про себя, в своих течениях:
“Письку…”


История личности номер шестнадцать. Дрейвн Эдгертон.
Возраст – тридцать один год. Место рождения – Нью-Йорк, район имени Йонаса Бронка. Физический статус – трудоспособен.



- По числу захворавших в результате депрессий наша страна бьет все рекорды. Спрашивается, почему так? Отвечаю. Потому что в Америке больше свободы. Не зря же восстановили статую. Это и хорошо с одной стороны, свобода ценилась всегда, во все эпохи, и как видите, одновременно ужасно. Так что я двояко отношусь к своей родине. Кто считает, что любовь и ненависть не могут соседствовать…

- Теперь о Джеке, которого я Волан-де-Мортом не считаю, раз спокойно произношу его имя… - Дрейвн Эдгертон, который после встречи с “сатаной” не стал евнухом, как предыдущий выступатель, а отделался меньшими травмами, и держался увереннее, и был увереннее Терри, - Здесь важно не то, что с нами могут что-то сделать. Важно, что мы сами можем себе навредить похлеще, чем какой-то психопат. Не поймите неверно, я прекрасно понимаю, что есть Джек. Он посадил меня на иглу, приневолил, сделал своим псом. Лукаво мудрствуя и наступая на горло собственной песне, я искал утешения в глазах мучителя. Но меня до сих пор тревожит вопрос, кто виноват больше – я или Джек? Вот… сами посудите. Хроническое прогредиентное заболевание, вызванное употреблением запрещенных веществ, отсутствие силы воли, слабохарактерность… Мне порой кажется, что псих не причем! А, наверное, так и есть. Эти пороки разблокировались благодаря ему, да, кто ж отрицает? Но если они были во мне изначально заложены, то что? Если Джек помог мне с их преодолением! Да. Джек помог! Джек спас меня!


История личности номер тридцать восемь. Рэйчел Тейлор.
Возраст – девятнадцать лет. Место рождения – Нью-Мексико, Фармингтон. Физический статус – полное отсутствие профессиональной трудоспособности, инвалидность.



- Всем привет. Открою вам по секрету, сегодня мне приснилось, что у меня на левой ноге, в районе стопы какая-то дырочка. А проснувшись, я вспомнила, что у меня вообще нет ноги. И нет, мне не стало хуже! Мне стало легче… - Тейлор была одной из первых, на кого Джек положил глаз, и попала к нему в плен, проведя там четыре долгих месяца. Суще многократно изнасилованной, надруганной, девочка не стухла, не изверилась. Ей удалось выкроить момент и сбежать от маньяка собственнолично. Но случайное попадание “шарика в ячейку”, попадание Рэйчел под колеса Chevrolet Silverado, усомнили удачу бедняжки. Причина потери чувствительности пальцев ног – раздавленные пальцы, - Я избавилась от многих комплексов, поборола зависимость от чужого мнения…

К плохому удивлению автора бестселлера «Дьявол среди нас», точка зрения инвалидки о своей судьбе совпадало с точкой зрения о своей судьбе Дрейвна Эдгертона. Экс-психиатр сидел молча и недоумевал, задаваясь вопросом – как такое возможно? Как люди, пусть даже молодые, пусть даже дети, могут настолько себя ненавидеть, столь не ценить жизнь, что в них просыпается гипертрофированная больная благодарность к изуродовавшим их маньякам-садистам?
Безысходность творит чудеса. Но с этой публикой оказалось еще сложнее, чем можно было себе вообразить.

Лесли Томпкинс спросила у девочки:
- Скажи, ты любишь Джека? Только честно. Не ври нам.

“Боже, какой маразм, какой мара-а-а-а-зм… – Грегори схватился за лоб в завуалированной панике, - Это тихий ужас…” - им овладело трудноодолимое желание как можно скорее уйти отсюда, кинуться прочь. Но что-то, смахивающее на профессиональный интерес, заставило профессора досидеть до конца. Домучиться.

- Да, думаю, да! Я люблю его! Хоть и мне не суждено свести с ним шашни, это не мешает мне постоянно о нем грезить! – утонув в мечтах о сближении со своим мучителем, Рэйчел завелась очень сильно, и теперь её было не утихомирить, - Не мешает!!!


История личности номер сорок пять. Денвер Гаррос
Возраст – тридцать шесть лет. Место рождения – Мракан-сити, Старая Одесса. Физический статус – инвалидность.


Четвертым по счету излагателем, “наделенным высокой и чистой душой”, оказался замурзанный, нечистоплотный жиробас, под задницей которого всё время капризничал стул. Толстяк долго мотал малиново лоснящейся шеей, ерзал пальцами-сардельками по проглядывающей розовой лысине и ковырялся в носу в поисках слизи. Вытирал “добычу” Гаррос об штаны, и большинство уже молило всех божеств римского пантеона развиднеть это обратно. Минутой позже, как раз, к счастью большинства, Гаррос прекратил вылавливать козявки, наконец-то вспомнил, зачем пришел на сеанс – чтобы придать своим страданиям значение, попытаться объяснить аморальные выходки Джека. Так ему сказала Лесли, тихопомешанная на оправдании неоправдываемого, колирующая комплексы вроде пресловутого стокгольмского синдрома.
- Меня зовут Денвер. Я… я, наверное, один из немногих находящихся здесь, кто не хочет Джека так сильно, как та же Рэйчел. Часто можно услышать о том, что гомосексуализм естественен постольку, поскольку ему подвержена не только некоторая часть людей. Гомосексуальное поведение встречается также и у животных. Но я точно не гей. Я, скорее, неудачник и лох, мимо которого трудно пройти так, чтобы не сказать что-то грубое или не заржать…


И тут неожиданно зазвучал спокойный голос гостя. После долгих сомнений и всяческих “но” Грегори дерзнул принять какое-никакое участие. Небезразличный к людским проблемам, нехолодный к психиатрии, автор бестселлера «Дьявол среди нас»
проапеллировал к личной интуиции. Он давно подозревал, что здесь что-то нечисто, и что все “нечистоты” исходят от Томпкинс. Та еще бабушка…
- Денвер, не надо пояснять за гомосексуальность. Тебе даже в голубые не светит записаться с твоим-то весом. Так что скажи-ка мне, Денвер, и только попробуй соврать… - Грегори начал цинично лавировать, менять своё поведение, свой тон, приспосабливаясь к обстоятельствам, выходя из затруднительных положений, избегая конфликтов и осложнений, где-то перегибая, где можно перегнуть, - Тебе ведь здесь не пытаются помочь, я прав? Тебя убеждают в нормальности твоего положения, что, конечно же, бред. В глубине ты осознаешь, насколько ты пропащий. По тебе это, в конце концов, видно! И дело даже не в твоем горьком опыте с Джеком. Это уже второстепенно…

Возмущенная парадным своевольством писателя, Томпкинс встала, топнула ногой и уже сердито выговорила. Такой воинственной её прежде не видел никто!
- Как вы смеете задавать провокационные вопросы, пользуясь стажем? Вы - кощунственный лжец, святотатствующий над самой сутью психологии, которого стоит посадить в тюрьму за одно только издание этой ужасной, омерзительной книги, культивирующей темные эмоциональные стороны какого-то грязного подонка! Вы ужасен, Эрне, и вы это знаете! Как далеко вы готовы зайти, чтобы пропихнуть в массу своё эго… ой, точнее своего Джека?
В ответ на бурное, открытое проявление чувств, оказавшееся таким же внезапным, как и ровно всё, что здесь происходило, Грегори произнес куда тише, куда спокойнее и не дал страстям разыграться.
- Мадам, дорогая, вы что-то напутали. Культивируете подонков как раз вы, пропагандируя гиперболическую снисходительность к ним, маскируя её под способ самореабилитации! После этого спрашивается, в своём ли вы рассудке? – но только поначалу. Потом же психиатр разъярился пуще старухи, - Или вы тоже маньячка, только пока не испробавшая практику? Что у вас за клика?!

Детектив Уэлш, вышедший покурить несколько минут назад, тут же вернулся, услыхав эти крики. Все “жертвы дьявола”, и мужчины, и девушки, повставали с мест, кроме одноногой бедняжечки Рэйчел, которая по ясным причинам предпочла не менять положения. Сыщик обследовал зал глазами и всех в нём находящихся, но не оставил никакого вывода, и пришлось встрять. Хотя он очень не любил вмешиваться в чьи-либо разборки и в каком-то смысле пошел против собственной природы:
- Послушайте! Вот вы, умудренные возрастом и опытом, объясните мне, что здесь происходит?! Почему так орете?
Справедливолюбивый демагог Грегори решил не учитывать немолодой возраст Томпкинс и вылил разом всю правду об этом восстановительном центре, об этой организации, якобы занимающейся физическим, психологическим, социальным и нравственно-духовным восстановлением реабилитантов, некогда пострадавшим от рук Джека Хэлвана.
- А зачем вы меня сюда позвали? – романист-психиатр вновь разошелся, - Чтобы спровоцировать у меня приступ эмпатии? Задумали возложить на меня ответственность за чьи-то исковерканные жизни?
Зажатый в тиски совести неких угрызений, Уэлш живо раскололся, сознавшись во всех замолченных мотивах:
- Именно так, потому что как только вы обессмертили своё имя, признаться, не самым честным, не самым порядочным образом, покрыли себя неувядаемой славой и произвели сенсацию, так сразу трусливо спрятались в кусты, как будто не при делах! – сознавшись, но не сменив позицию в рассуждении “грегорианской” тропинки к богатству, - И пока вы шиковали в многозвездочных дворцах с меблированными комнатами, люди продолжали погибать!
Эрне уже хотел было вырвать себе уши, чтобы в будущем уберечь все другие органы. Мораль играла ключевую роль в существовании социума, поскольку правила нравственности - разъединственный, беспримерный столб всей вселенной, без которого никакой бы вселенной не случилось, как и самой психиатрии.
- Но, простите, сэр, я и без вас знал, что такие люди живут по всей стране. Настоящие звери, голодные звери набрасываются без разбора пола, возраста и расовой принадлежности! А Джек - это зверь! Настоящий, алчущий, несытый, мучающийся сводящими ощущениями в кишках, с волчьем воем в брюхе!
- Тем более! - не отстал от профессора Уэлш, - Предсказывая грядущую демонстрацию во всей широте и великолепии дьявольского потенциала своего пациентишки, чей побег в очередной раз доказал невнимательность и беспечность организационного руководства подобных лечебниц, вы предпочли праздновать лентяя и сидеть сложа руки, наверное, думая, авось пронесет…? Как видите, не пронесло… - и, лишь достигнув поставленной цели, показав Грегори, насколько далеко зашла ситуация с резвыми насильниками, разрешил себе немного расслабиться и с позволения организаторши Томпкинс присел на её стул.

Эрне же, которому в той же части надоели повышенные тона, взаимное облаивание и выпытывание друг из друга удуманных признаний, не был ничем обескуражен и поступил похожим образом. Он пустился на стул, согнув ноги в коленях и положив ладонь левой руки на предплечье своей правой, и как-то даже извинительно посмотрел на Лесли за отсутствие чувства такта и безделикатность.
- Бога ради, простите! Это всё нервы, случай запущенный… Я не хотел вас ни в чем обвинять. Вы работаете в полной мере своих сил и способностей, а ваша цель обязательно зачтётся…
Отходчивую и совершенно незлопамятную Томпкинс зацепило раскаяние обидчика, и принесенные слова, как крем, помазали старушечьи уши:
- Так, господа собравшиеся, думаю, нам всем стоит остыть, поместить горячую голову в холодную воду и… получше сформулировать претензии. Мы ведь не в зверинце!

Как быстро с ней все моментально согласились, также быстро наступила последняя минута занятия. Лимит психотерапевтической группы на сегодня завершился, и миссис Томпкинс, уважающая личное и чужое время, не стала задерживать ребят. Инвалиды вагоном направились к двери.
Но кое-кто, кому нелестные сутры профессора принесли большую пилюлю, повременил с уходом, чтобы вылить в лицо Грегори всё накопившееся. И к гигантскому удивлению, этим смельчаком оказался непутевый, страшненький Денвер:
- Вы сказали, что мне в голубые не светит записаться, потому что я урод или что-то в этом духе, назвали пропащим и вообще унизили при всех, хотя я даже не понял, за что…

Стараясь остановить накал, пока не произошло очередного конфликта, организаторша попросила угрюмого и отверженного мистера Гарроса проследовать за своими товарищами. Тот не послушал старуху и вцепился в воротник подбиравшего оправдание Эрне, помогая доку подняться со стула и бешено крича:
- Чтобы ты сдох, чтобы ты умер! Чтобы ты сдох!

Этот беспорядок можно было прекратить только путём разведения участников в стороны, иначе бы Грегори не поздоровилось. Ссердцов, Гаррос впал в неистовство, в берсерковую чадную ярость.
- Ублюдок, мать твою, а ну иди сюда, говно собачье! Порву гондона на куски! Отпустите! Я его убью! Да отпустите же! Отцепитесь, неудачники! Ваши жизни дерьмо, как и вы сами! Слышите? ПОЛНОЕ ДЕРЬМО!

Прибежала гардеробщица, руководители других кружков, буйвола-Денвера пришлось унимать физически целой организацией! Но одних просьб остановиться и одной силы
оказалось недостаточно. Бурдюк до чего допрыгался, что отхватил укол успокоительного. Зрелище было мало сказать неприятным: слюни и сопли разлетались противными снопами, фиолетовый синяк размером с неплохую сливу, спонтанно возникший под глазом мадам Томпкинс, вследствие удара или падения, привёл и её, и остальных в незадачу.
Действуя сообразно с умом, детектив Уэлш почти силой увел ничего не понимающего, окаменелого профессора из эпицентра патологических личностных прогрессов.
- Уходим, доктор! Вам незачем на это смотреть!

“Вам… незачем… на это… смотреть…
Незачем…”

Эрне послушался совета приятеля, лишь разорвав цепи иллюзии. Еще несколько секунд назад ему казалось реальным всё исправить, а теперь стало яснее некуда – это очередной тёмный итог светлых подвиганий…


Ближе к вечеру, но не в позднее время, Тёрнер вышла погулять, в свою волю поболтаться по городу! Швырнув в сторону помойного бака пару пакетов, доверху набитых бытовым мусором, она почти вприпрыжку сбежала со двора и навострила лыжи к тротуару, идущему вровень с проезжей частью улицы.

“Финиш, неважно чего, неважно какой, просто конец какого-то пути, необязательно долгого, всегда был мне ближе начала. В жизни - старость, в шахматах – эндшпиль. Возможно, это произведение моей неровной сути. Помня себя еще маленькой с плюшевым медведкой и игровым набором Барби, я знаю, что прекращение чего-либо это всегда очень грустно, потому как сама хлебнула через край, перевидала уйму прекращений и теперь меня тянет обозвать мир переплетением судеб под похоронную музыку.
Но без сомнений, по сравнению со всеми моими предыдущими починами этот старт заслуживает неотрывного, сосредоточенного взора. Хоть бы он затянулся надолго – сказала бы я, да боюсь зарекаться, как бы ни накаркать”

Оказываясь вне жилищных метров после какого-нибудь чудесного события, Эми начинала предаваться необоримой, неудержной абстрактной энергии, влекущей к покорению экстремальных высот. Причем, если от брюнетки исходило стремление сопротивляться этой тяге, она подчиняла её ещё быстрее. Вчуже это похоже на магию, на волшебство Миркура Фрэнджа. Но этому феномену имелось достаточно простое объяснение: стоит хотя бы один раз оценить Нью-Йорк сверху, как удовольствие, полученное давеча, утраивается, растекаясь по венам по всему телу, дрожа на губах, беря под личный контроль втягивание и выпускание воздуха через носоглотку, и прочие деятельности молодого организма.
Забираясь на такую высоту, Эми ощущала себя эдаким навигатором, программой для прокладки маршрута. Ветреные порывы, словно бесплотные выходцы с иного света, потусторонние окудники, нездешние пострелы, трогали за щечки. Золотые рыцари, солнечные лучи, игрались с шевелюрой, меняя брюнеточный цвет на испускающее блеск серебро. И чрез слой натренированных сомнений постепенно пробивались обманчивые проблески надежды.

“Может быть, это кому-то и сложно. Может быть, не всем так дано. Людям с нарушением вестибулярного аппарата трудно будет повторить мои трюки. Но я просто отключаю страх и лезу на колокольни, на башни, на мосты, на небоскребы, чтобы втюриться в родной край зараньше, не дожидаясь интимной близости с ним.
Стартовую импрессию нельзя двукратно спродуцировать, но все равно это настолько прекрасно, что лучше этого нет ничего. Что могу сказать? Добро пожаловать в университет волшебства Эмилайн Тёрнер, где секс, алкоголь и наркотики меркнут перед голым чарованьем, отгоняющим дурные помышления, разведывающим путь и
прокладывающим единственно верную тропу.

Смотровая площадка, расположенная в небезызвестном Рокфеллеровском центре - лучшая смотровая площадка Нью-Йорка. Лучшая, так как Манхэттен предоставлен тебе целиком, а не частичками, как с иных башен. Недаром в народе считают, что небоскребы – души мегаполиса. Они притягивают к себе и человеческий мозг, и человеческое сердце”

Эмилайн почти поверила, что находится в раю, в небесном божьем царстве, как случилось непредвиденное, нежелательное и очень неприятное для главной покорительницы нью-йоркских вершин – её сознание стихийно восстало против неё, мигрировав в застращанный злым смехом Детройт…


Главгад принимал участие в той же перестрелке и находился в непосредственной близости около Эми. Но, наблюдая численное превосходство сотрудников полиции, он не видел иного выхода, кроме как забежать внутрь ближайшего здания. Им оказался жилой дом. Боевитая особа не собиралась упускать эгоистичного ублюдка из виду и погналась вслед за ним, рискуя снова и снова!

“Той ночью прежняя Эми умерла, и её место заняла новая Эми - антипят кроткой и мягкосердечной глупышки, которую все знали.

В доме, куда зашла офицерша, преследуя убийцу, стояла сплошная, непроглядная, вредящая психике тьма. Время от времени попадались различные признаки борьбы: туфля, на которую наткнулась сотрудница закона, явно принадлежала заложнику. Точнее, ЦЕ. Безумный Джек сманеврировал, и вместо того, чтобы пленить мужчину, пленил женщину, как в классических боевиках девяностых, так и вообще в боевиках любых эпох – когда у преступника не имелось выхода, негодяй преподносил последний сюрприз для проформы, “на десерт”, зная, что не сможет выбраться.

Под конец прежняя Эми прокляла всё на свете из-за своего узкоэгоистического выбора не идти на поводу у своих иллюзий, чтобы выделиться, то есть, просто не идти. Это как будто послужило завершающим штрихом. Невероятно обломный штришок, заживо похоронивший сраную карьеру Эми и раздавивший Эми как личность…

Вдруг отчетливо послышался звук спускающихся по деревянной лестнице осторожных медленных шагов. Притворившись испуганной (хотя так отчасти и было), полицейская крепче сжала пушку.
- Ещё одно движение, любезная, и череп этой истерички будет продырявлен!
Её вниманию предстал фриковатый чудик с оголенным подтянутым торсом, разрисованным всякими наколками. Когда разудалая спасательница стояла и чувствовала первые шевеления её еще пока не родившейся мысли, фрик острастки ради до половины жал курок, а черное дуло пистолета беспрерывно смотрело жертве в затылок. Сказать по совести, Тёрнер представляла себе Хэлвана немного не таким, менее “ванильным”, с набором брутальных отличительных черт, а то, что явилось её зрению, то, что сейчас угрожает затурканной бедняжке… больше тянет на попсовую “макаку” из трэш-молодняка, да из рекламы абортивных и предохранительных средств.

Сомнений, что ублюдок способен на убийство и не блефует, не возникало. По фрукту было видно, из какого теста он слеплен. Всё дело в том, что прежде мне уже доводилось сталкиваться с подобными скотами, со сволочами, оценивающими человеческую жизнь ниже зубной пасты. Может быть, по этой причине на меня ничего не нашло и во мне не заиграл защитный механизм, призывающий к немедленному действию, может быть, поэтому я провалила задание и пленница, находящаяся под неопределимой властью зверя, не дожила до утра…

Страхов у Эми, врагов героизма, практически не было. На шантаж девушка никогда бы ни за что не повелась. Её не интересовали подобные игры. Она была слишком трезвомыслящей (самоуверенной), чтобы пойти по чужой струнке, и тут уже не имело существенности, друг человек или отъявный вражина.
- Рискни! Тогда и твой пенёк обзаведется парой-тройкой отверстий, импотент!

Может, прежняя Эми страдала глупостью, раз сама же из-за неё умерла, уступив место своей свежей версии. Может, поступок совершился вгорячах. Но нет ни одного основания считать, что гражданка погибла бы при другом раскладе. Такие операции проходили без сучка и задоринки при надлежащей специализации, при совестной, нормальной подготовке, без фастфудовых доставок, без оболванивания себя синтетическими наркозаменителями, без дизайнерских наркотиков, без кутежа и злачных мест, без всего того, что делало Эми Тёрнер собой…

Еще до встречи с разрушником её карьеры, ужасным психопатом Джеком Хэлваном, нагнувшим весь мир и всё земное общество, Тёрнер слышала, что существуют люди, не боящиеся смерти. Как правило подобные типы не испытывают угрызений совести ни перед собой, ни перед друзьями, ни перед близкими. Друзья и близкие, если таковые имелись у маньяка (относительно чего Тёрнер не питала уверенности), не играют для него особой роли и их мнение ему безынтересно, а значит, Джек свободен… ото всех оков!
(частичное повторение слов Джека, адресованных маленькой сестренке. 17 стр)

Может, Эми Тёрнер была плохой девочкой?

После нескольких минут колебаний преступник сверкнул оскалом белых зубов, прокричав в запальчивости:
- Черта с два тебе! Ты отправишься вслед за ней!

- Может, Эми Тёрнер заслужила все божьи забирания?

Рука с тяжелым золотым револьвером дернулась в сторону и совершила непроизвольное резкое движение от отдачи. Спутав спусковой крючок с предохранительной скобой, злодей пропыхтел нечто порицательное, и на беду пленницы его вторая попытка оказалась успешной.
Избирательная пуля прошла сквозь заднюю часть спины женщины, и та опустилась. Сначала на колени, пронаходившись в таком положении где-то с полминуты, а потом, когда силенки агонирующей вконец истеклись, жертва прижалась омертвевшим лицом к деформированному от влажности паркету и жизнь потекла из широко раскрывшегося рта в виде узкого ручья…

Может, я должна так страдать?

Когда осциллирующая зрительница переварила увиденное, на её месте появилось её изваяние, а сама Эмилайн унеслась душой в дремучий лес и никак не прореагировала на последующие выкрики расписного отморозка, наставившего револьвер теперь и на неё.

Пока не выстрадаю всё до последнего…

Oh, Mr. Loeb, it is remarkable. Not one I, appear, I can scan the person regarding contradictions. You almost managed to bring me. You can be proud! It is rare at whom left. To tell the truth, I also have lost from myself all keys. Decoy Mad Jack
(О, мистер Лоэб, это замечательно. Не один я, оказывается, могу сканировать человека на предмет противоречий. Вам почти удалось меня вывести. Вы можете гордиться! Это редко у кого выходило. Сказать по правде, я и сам растерял от себя все ключи. Фейковый Безумный Джек)

До выстрела оставались считанные мгновения! Неприятный душок прелой древесины рассосался, как и запах тронутых плесенью полувыбитых дверей.
Готовая к вечному устранению от дел, к уникальному повсечастному отпуску, девушка-полицейский закрыла глаза, беря в образец героинь популярных фантастических фильмов, умеющих свыкаться с предвкушением вакуума.

Пока луна на небе не погаснет…

Но то ли незнаемые сущности на внешней стороне решили вмешаться и
интерпретировать ход истории в пользу справедливости, то ли Эмилайн - самая везучая женщина в мире. Других объяснений быть не могло!

Пока из центра оккультической пентальфы не вырвется демон…

В нескольких сантиметрах от выколотого громилы взорвался пол, и его, пораженного эффектом внезапности, накрыло дождем из сотен острых деревяшек. Заприметив извечного врага смеющегося психа-террориста, врага, обладающего арсеналом всевозможных гаджетов и непостижимым рассудку, сенсибельным духовным началом, Эмилайн не двинулась с места, а продолжила стоять, словно вкопанная. Стоять и пялиться на избиение гнилого “шутника”, получая свой грамм удовольствия. Для описания этой подмостки подошло бы великое множество философских крылем. Но ни одна из них не попала бы в точку, не передала бы и четверть того супернапряжения, витавшего в промозглом, застоявшемся воздухе.
Полицейская пока не сознавала, насколько же ей повезло. Миллионы жаждали увидеть, как Спаун выбивает из Хэлвана дурь, как ломает ему кости, а потом вправляет вновь, чтобы сломать снова, как смеется над ним, припоминая их предыдущие встречи и свои неучтенные рекомендации не высовываться, не вылезать из сумасшедшего дома… до конца его дней!

- Это тебе за Мракан! За моего напарника! За дворецкого! – Спаун сломал отморозку шею, не убив. Он так умел. А потом взял его за острый подбородок и повернул лицом к себе, чтобы кое-что сказать, перед тем как заклятые враги навсегда расстанутся, - Я бы хотел, чтобы наш разговор продлился дольше, но, думаю, будет резоннее поручить часть работы владыке преисподней! Как считаешь? Уж дьявол-то наверняка разбирается в пытках лучше моего! Прощай, пирожок! Прощай, пудинг! Прощай… мразь!
(Бзик любовно называла Джека пудингом и пирожком. Расправляясь с Джеком, Спаун с издевкой назвал его также)

Через минуту, если не раньше, демон-защитник совершил то, постоянное откладывание чего стоило ему родного дома, близкого товарища и множества прочих
лишений. Но главное, он его все-таки убил, пускай и слишком поздно…”

Большие пальцы на руках мстителя, широкие и такие коренастенькие, выдавили глаза уже беспомощному, ни на что не годному ублюдку, с мерзким хрустом проломили что-то еще и… крестовый поход Ночника подошел к логической развязке.

“Финиш, неважно чего, неважно какой, просто конец какого-то пути, необязательно долгого, всегда был мне ближе начала. В жизни - старость, в шахматах – эндшпиль. Возможно, это произведение моей неровной сути”


Полчаса назад Эмилайн украдкой посетила уютный бар в манхэттенском Мидтауне. После нелегкого дня, опровергнувшего все её стереотипы о простоте халявной жизни, больше всего хотелось усладиться блаженственной спокойностью и в спокойности отхлебнуть красного мартини Россо, прекрасно сочетающего травы с вином. Но в течение отошедшего в небытие получасья пришелица ни разу не притронулась к покупке, даже не пригубила. События последней недели конкретно её вымотали, протащив в голову неразборный хаос. И теперь ни прослушивание порно-рассказов от Джеффа, ни заводной цикл феерических перепихонов с ним же, ни целое утро экспромтно-бессценарных пошлостей не могли исцелить затравленную флэшбеками и флешфорвардами Эмилайн и не подсказали, в каком направлении ей двигаться. Новые сомнения охотно заселялись, а старые крепчали, особенно сомнения в полезности перворазрядных жиголо-альфонсов, таких, как Джефф…
- Вам, случаем, не плохо? Может, вызвать скорую? Или у меня… в холодильнике завалялись кое-какие лекарства. Могу угостить! – спросил у Тёрнер пожилой бармен, предположивший, что дама чувствует себя неважнецки, судя по унылому выражению и не особой спешке поканчивать с вермутом.
- Не угадали! Мне не плохо, а х-р-е-н-о-в-о! - голосисто ответила дамочка, - Но я бы попросила, чтобы меня оставили. Заботьтесь лучше о своём… о насущном. Люди того не заслуживают…
Бармен, хоть и исполнил волю этой жестоковыйной, характерной штучки, его мнение не осталось при нём.
- Я бы с вами поспорил, но вижу, у вас совсем нет настроения, поэтому… сидите. Больше ни за что не стану к вам лезть…

“Спасибо…” – сказала в уме Эмилайн, потому что не смогла сказать вслух из-за выпуклой, хронической лени, обострившейся в последнее время и запревалировшей над всеми недостатками.


Чеймберс-стрит, центральный пятизвездочный плаза отель.
Склонный к дальним поездкам и путешествиям, совершенно не привыкший отчитываться о каждом своем шаге, профессор Грегори вернулся в номер в двадцать два часа вечера следующего дня и сходу получил массу укорений от Глорис. Супруга, не дождавшаяся элементарной SMS-ки, не на шутку переволновалась и уже собиралась обращаться в полицию. Выслушивая неврастенические крики и обещания впредь никогда не соглашаться на совместные походы куда-либо, будь-то заграница или роскошная, мать его, гостиница, Эрне соглашался с каждым пунктом и не спешил кричать в ответ, поскольку знал и признавал, что виноват и что ему крайне неловко перед ней - перед любезной и изящной спутницей жизни, перед его “музой”.
- Я понимаю прекрасно, не кипи. По уставу нужно было проинформировать вышестоящее начальство. Но и ты пойми, золотце, моё будущее зависит от того, что я делаю сегодня, а от того, что я делаю сегодня, зависит будущее, если не мира, то многих-многих жизней, которые могут пострадать, если и я в этот раз спрячусь в тени. Я ведь родил дьявола…
Внимая красивые оправдательные речи насчет долга и всего-всего-всего прочего, жена сквозь силу пыталась войти в положение Эрне, в чем преуспевала на одну половину, а на вторую оставалась недовольной. В ней всё еще клокотало несерьезное миниатюрное бешенство, грозящее исчезнуть с мига на миг.
- Родил дьявола? Понятно. Прекрасно! У тебя опять началось обострение мании величия. Что ж, второй Наполеон, не вижу смысла тебя разубеждать… - расстроенная, пребывающая в растрепанных чувствиях, Глорис не была ни Гингемой, ни Бастиндой. Она оставалась верной любящей супругой, и только по этой причине предпринимала все возможное, сходя с ума, дабы оградить Эрне от беды. Она нередко баловалась просмотром TV и была богато наслышана о Безумном Джеке не хуже любого другого ньюйоркца, из-за чего ночные походы и внезапные исчезновения мужа попахивали опасной авантюрой.
- Золотце, уж ты-то меня знаешь. Не один десяток вместе провели. Я всегда говорил и говорю так, как есть, не преувеличивая, не приуменьшая! Да, Джек - дьявол, и да, я его создал! Как – рассказывать долго, а главное, ты ведь ни черта не поймешь. Ты даже не в состоянии на мгновенье представить, что это такое! Волочь ношу, которая больше, чем ты! – вечный объяснятель дьяволизма в современном обществе завел старую шарманку о том, что количество жертв “сатаны” зайдет за допустимые/недопустимые пределы, если его страхи вдруг подтвердятся. Эрне завелся, устроил несомненный полукомедийный бенефис с перечислением черт характера и поступков, выделяющих “сатану” среди толпы, а также перечислением способов борьбы со злом и эт сеттера!
Оценив его колоссальную тревогу, грозящую спровоцировать как недомогание, так и инсульт, Глорис поторопилась приутешить мужа и тем самым обострила собственную постыдную неспособность разделить его околооккультные взгляды. Женщина знала кучу эффективных способов, как перестать нервничать, и озвучила, пожалуй, самый простой.


Тем временем в квартире Эмилайн гремел матерный музон, мешающий жить и дышать всему дому. Соблюдение/уважение прав и свобод человека волновали пофигистичного Джеффа в последнюю очередь. Хотя альфонс и не думал, что кто-то вновь постучится, чтобы пожаловаться то ли на громкость музыки, то ли на её иностранность, это всё-таки произошло. Гостюющий меломан удрученно потряс перед зеркалом разлохмаченной головой, настраиваясь на разборки с требовательными вредными жильцами, потом тряхнул ею ещё разок и пошел глядеть в замочную скважину.
“Эх, ни пуха, ни пера, а лучше ни пера, ни пуха”

На краю села, на краю села.
Ты недавно у кого-то в рот взяла!
Да иди ж ты на хуй, девочка моя!
Буду петь я лучше «ла-ла-ла».

Последствия негодного поведения, а также неумения обращаться с аудиоаппаратурой
не заставили себя долго ждать. Открыв дверь, Джефф увидел перед собой “старого знакомого”, который уже ранее выказывал подобные претензии. Правда, в прошлый раз с ним разговаривала Эми.
- Итак, пора прекращать издевательства над гражданами и тем более над их, как бы сказать поточнее… ушами! - пропыхтел хмурый сосед-толстопуз и с досадой щёлкнул себя двумя подтяжками, - Пора положить этому край, и наконец-то утихомирить разбушевавшиеся в Америке заокеанские традиции! Если грохочет попса, то пускай грохочет по-английски! По-английски! П-о-а-н-г-л-и…
Джефф курьезно поморщился слегка, но тут же курьезно улыбнулся, курьезно приложил
руки к щетинистым щекам и курьезно открыл рот. Следом пошли смехуечки и фамильярные хлопки по плечу, будто бы мужчина был его ровесником.
- Да что вы такое говорите? Надо же, господи, какая печаль! Ну, конечно ж, конечно же, я понял! Как ж тут не понять-то? Вот только смотаюсь за ножом, и сразу же, сразу прекратятся все тенденции!

Как только хозяин квартиры (или её обитатель) куда-то удалился, сущтуша резко подобрел. Напряженная сердитая гримаса слетела с огрузшего фейса подобно маске, и даже поменялся цвет глаз.

Свои зеленые трусы
Никому не отдавай,
Свои зеленые трусы
На сцену больше не кидай!

Заядлый меломан несколько минут пробыл на кухне с горой немытой посуды в раковине и чем-то жужжаще-летающим по всему кух-пространству, прорылся в выдвижных ящиках стола, высматривая вещицу, наиболее отвечающую критериям его тайного вкуса.
“В нашей стране неуклонно растет количество одержимых сексом среди женщин, однако, такие бичёвки упорно не признают у себя никаких нарушений и не обращаются за медицинской помощью. Из-за этого, между прочим, у них хлам и неразбериха царят. Не знаешь, где и что лежит. Всё безвкусно намешано в кучу, на скорую руку, комком да в кучку, то лучше названия, чем ералаш и не найти))))))” – а когда присмотрел нечто подходящее, его выраженно негативное мнение о “течных самках” поменялось на сто восемьдесят градусов. Схожие трансформации произошли и с лицом профессионального “альфонса” – оно стало еще жизнерадостней, чем когда-то доселе.


Спустя минуту.
- Эй, дружок, а нож для чего взял? – поздновато, наверно, задумался толстый, - У нас, знаешь ли, не третья мировая…
Джефф к нему вернулся и давай вновь смеяться, давай вновь фамильярно хлопать по плечу.
- Эй, отец, поди, у меня всё! Может быть, поздравишь с находкой, э-э?

Смеяться и хлопать, по плечу, параллельно… протыкая мамону ножом.

Это было забавно, если не отталкиваться от общепринятых социальных правил и моральных норм. Сосед не сразу ощутил острие. Для того чтобы понять, что тебя режут, нужно время, а также желательно иметь хорошее кровообращение, от состояния которого зависит как быстро ты определишь, что в тебе “копаются”.
Зубы клацнули у горла неповоротливого, но рука с “находкой” уже вспорола мягкое подбрюшье, выпуская сарделевидные кишочки наружу, давая им прогуляться по полу. Позже побежала, обжигая, горяченная, как кипяток, кровь ворчуна. Удушье тошно врезалось в крупные ноздри, а уши заложило. Было ясно, еще совсем немного, еще чуть-чуть, может, секунд десять, может двадцать, и… стокилограммовый мешок жира бухнется навзничь, испачкает своими сардельками свою же одежду и тапочки Джеффа. Примерно так всё и вышло. Гладко, по сценарию.

Я буду петь «ла-ла-ла»
С гастролями по городам!
А ты в деревне хуй соси,
Альбомы выкинь все мои!

Между тем музыка играла да играла, не собираясь затихать…


Час назад Эмилайн украдкой посетила ближайший бар в манхэттенском Мидтауне. После нелегкого дня, опровергнувшего все её стереотипы о легкости безработной жизни, больше всего хотелось усладиться блаженственной спокойностью и в спокойности отхлебнуть красного мартини Россо, прекрасно сочетающего травы с вином. Официант, оказавшийся до умопомрачения добрым, светлым и абсолютно бескорыстным человеком, что в принципе редкость для подобных заведений, разговорился, разговорив и брюнетку. Девушка с загадочным видом непонятно и отчаянно таращила круглые непостоянные глаза, то грустно сужающиеся, то широкие из-за восторга. Настроение бегало от одного к другому, как неверная стерва, и сама Тёрнер не могла разобраться в себе. Абие до неё дошло, насколько абсурдно и попросту глупо отказываться от помощи со стороны, тем более, когда помощь предлагают задаром.
- Когда поживёшь подольше, необязательно с моё, может, пройдет еще лет и семь и восемь, ты поймешь, что раскрывать душу перед каждым первым встречным не так уж и ужасно. Гораздо ошибочней эту душу пропить…
- На что это вы намекаете, мистер? – уже поддатая, Эми косо посмотрела на мужчину, ожидая какого-то подвоха: плохого слова или жесткой критики, - Я ничего пропивать не собираюсь. Бухнуть для разрядки и бухать не одно и то же, если чё…
Приняв в соображение замечание очаровательной и воинственной любительницы красного мартини, бармен чуток поправил интонацию и заоптимизировал с уже новой уверенностью:
- Короче, вот что я хотел донести, хватит засиживаться в барах! Срочно бегите на пляж, уважаемые дамы! Хватайте борды и прыгайте в волны. Любой согласится, лучше погибнуть от доски, чем сдохнуть от последствий… сама понимаешь чего!
Но всё оказалось напрасно, все его труды по повышению жизнерадия в Эмилайн пошли прахом. Та была просто не в состоянии здраво оценивать что-либо, особенно чью-то заботу.
- Тебе чё? Навалять? Я же сказала, не алкашка! СКАЗАЛА ЖЕ! Просто сегодня не удержалась от душевного призыва. Ну… бывает! Что теперь? Мгновенно отрезвляющие средства успешно опробованы на крысах, но их нельзя купить в аптеке или заказать в интернет-магазине. Повторяю, НЕЛЬЗЯ!

К превеликому счастью, кроме владельца заведения, на выпившую никто не смотрел. Стрелки настенных часов беспрепятственно приближались к двенадцати ночи и новых посижанцев пока не появлялось. Последние посетители, не считая вульгаризированной Эми, ушли минут сорок назад.
- У вас есть родители? – спросил бармен.
- А тебе-то разница какая? – Тёрнер посмотрела на свой пустой бокал и вздохнула, представив, что её бабская мечта наконец-то сбылась. Но раз эта мечта схожа с подлым, мерзким преступлением, с поступком, низким даже для запущенной алкоголички, она попытается отвязать её от себя, - Если будешь допрашивать так каждого, то через какое-то время ходить перестанут. А оказаться на дне все равно что в гробу в наше время, все равно на поверхность выплыть не получится. А значит, ты захлебнешься и умрёшь, дружок…
Мужчина не счел оскорбительным тон вечеринщицы, как и подобранные ею слова. Шикарная выдержка, выкованная за годы работы, сильно помогала в общении с трудными девками. То, что дарило моральный достаток, моральное благополучие и удовлетворяло потребности, исходило от терпения, а конкретно от его грамотного использования. И как раз из-за грамотного использования такого мощного оружия, как терпение, ему удалось по-хорошему удивить Эми, почти утратившую веру в рассвет.
- Про дно и гроб вы вряд ли говорите просто так. Утверждать не берусь, а лишь предположу, что вы переживаете не лучший период в своей жизни. Это случается со всеми нами... в разной мере в разное время. Я не стыжусь и вам не советую…
В конце концов, послушав минут десять прекрасные монологи, свойственные церковной проповеди, брюнетка почувствовала, что ей уже пора потихонечку-полегонечку ковылять к дому, как-нибудь ловить такси и как-то стараться не обгадиться в салоне. И она стала добрее. Намного… добрее…
- Спасибо! – улыбнувшись, она направилась к двери, которая открылась от толчка из-за входящего азиата.
Уважаемый бармен прокричал Эми вслед:
- Именно поэтому мы открыты для Вас круглосуточно! Береги себя, дочка! Береги себя, милая! Нью-Йорк замечательное место, но очень коварное! Не успеешь заметить, как съест, не оставив костей.


Квартира Эмилайн. Настоящее время.
Выкрики, смешки, голоса, непристойные словечки смешивались с гулким хлюпаньем крови… Большинству бы это показалось страшным, жутким, и боязнь подобного, боязнь
убийств, насилия, впиталась в характер миллионов. Только некоторые одарённые типа Джефф(к)а воспринимают насилие иначе, “чересчур по-своему”.
- А какой тогда другой вариант? Подскажите, какой? Вырвать долбаные кишки и элегантно развесить по батарее, а потом, когда просушатся, угостить колбасками дворняг?Или что-нибудь поинтереснее сварганить? Ах, мы уже это сделали! Только дворняг не угостили. Ну, и черт с ними. Позже нажрутся…

Джефф(к), ультра- Джефф(к), великий Джефф(к), могучий Джефф(к), Джефф(к), который мог стать душой любой компании, Джефф(к), которому было не в тягость примерить на себя любую роль, хоть трансвестита, хоть гея, хоть скорбящего вдовца, стать прилежным семьянином или антонимичным семьянину женоугодливым любовником, находящемся на содержании у женщины, наёмным ухажером… Джефф(к) имел сотни обличий, скрывая истинную сущность. Однако одно неизменно: его настоящий вариант куда более внушителен и дьявольски интеллектуален, причём дьявольски – ключевое слово. Его мозг являлся генератором, регулярно производящим
извращенные гнусные идеи.

То, что уже выполнено:
> найти отчаявшуюся юную дурочку аля Либерти, змеино пригреть, притвориться другом, заинтересованным в разрешении её психологических проблем.
> слепить из Либерти ошалелую маньячку, повторив эксперимент под названием Бзик. Сделать Либерти заменой Алисии, ну, или хотя бы дать хороший стимул. Посмотреть, как девочка покажет себя в деле.
> познакомиться с Эмилайн.
> втереться к Эми в доверие, выставившись безвольным альфонсом.
То, что предстоит выполнить:
> морально уничтожить Эмилайн, чтобы потом подчинить.
> морально уничтожить Алисию, чтобы… окончательно морально уничтожить, чтобы Алисия уничтожилась ещё и физически. Функционирование органов тела и организма плотно связано с духовным складом. Когда страдает одно – другое тоже подвергается боли.

Джефф(к) зашел в ванную комнату, чтобы смыть с рук свежую “соседскую” кровь, но немножко там подзадержался. Тоска по заклятому врагу, эпично погибшему во время сражения героев с гигантской образиной, этот взгляд, закрытый маской, преследовал его везде, куда бы он ни пошел.
“На что ты оставил меня? Издеваться над тупыми бабами? Это я могу, могу и делаю, только зачем мне, Безумному Джеку, так бездарно растрачивать потенциал, превращаясь из кошмара миллионов в посмешище? Какого хуя я теперь совсем один, а? Какого хуя? Какого хуя? На что ты оставил? Какого... На что ты… Какого... На что ты…”

Одни и те же трюизмы лезли в голову психа, одни и те же примитивные вопросы. Маньяк закрасил всё зеркало над раковиной кровью, а потом уголком влажной тряпочки, лежавшей на краю ванны, осторожными и внимательными движениями “протёр” имя мёртвого антагониста.


- Искренняя, чистая, самая что ни на есть настоящая любовь переживёт все трудности и даже смерть. Пха-ха-ха-ха-ха-ха!
“И даже смерть…”

Затем, выйдя из ванны, хамелеон вытащил телефонную трубку из гнезда зарядки, и с решимостью бога стал без спешки набирать номер где-то пропадающей Эми. Отсутствие боязни в принятии и осуществлении собственных решений было хорошо знакомо лучшему актёру. В широко расставленных светлых глазах не было ни страха, ни сожаления, ни надежды. Только отвращение ко всему живому, и к живым людям в частности…


…Полтора часа назад Эмилайн украдкой посетила ближайший бар в манхэттенском Мидтауне. После нелегкого дня, опровергнувшего все её стереотипы о легкоте безработной жизни, больше всего хотелось усладиться блаженственной спокойностью и в спокойности отхлебнуть красного мартини Россо, прекрасно сочетающего травы с вином. Но, выйдя из бара уже весьма “хорошенькой”, хмельной, Тёрнер испытала трудности с передвижением на ногах и шла черепашьей походкой. Те по-прежнему ей подчинялись, хоть и с задержками. Попавшийся у выхода таксист отказался везти, учувствовав запах алкоголя из часто открывающегося рта специфичной особы, за что получил спорную награду в виде блатных выкриков и обещания увидеть свой автомобиль на металлосвалке. Без сомнения, другие водилы повели бы себя аналогичным образом, встретив такую “принцессу”.
“Да пошли вы все, будто я пропаду без такси и ваших лицемерных ухмылок, без ваших поганых заискивающих рож”

Недовольная нынешним положением вещей и прикладывающая сверхчеловеческие усилия, чтобы не свалиться, Эмилайн двигалась параллельно улице, сквозь дворы больших домов, занимающих целые кварталы. В полусотне метров грохотал проспект, а тут держалась тишина, изредка нарушаемая собачьим лаем.
Где-то на трети пути устаток удесятирился и фанатка мартини почувствовала внутреннее опустошение. Ей захотелось срочно присесть, отыскать место, на которое можно было бы положить свою задницу. Но, не обнаружив ничего приличного, ни единой скамеечки, ночная гуляка сдалась и бессильно бацнулась в почти растаявший, грязный сугроб, наваливший еще в день выпадения первого снега.

Закрыв глаза, Тёрнер представила, что лежит у себя дома, на тёплой кровати в обнимку с очередным покладливым самцом, не противящимся чужому влиянию. Она хорошенько расположилась в сырой коричневой каше и какое-то время очень не хотела вставать. Но потом свыклась с мыслью, что нужно одолеть свою лень, подняться и идти дальше.
“Зуб даю в жертву, я похожа на бомжиху-алкоголичку-проститутку недоразвитую, ищущую утешения в разгуле, но мне это ни в коей мере не мешает. Уверена, в мире есть люди дерьмовее Эмилайн Тёрнер”

Расшевелиться лежунье помогла знакомая мелодия. Звонок сотового прозвучал настолько неожиданно, что внутри неё все подверглось сильной тряске и вздрогнуло. На гладеньком дисплейчике отразилось прозвание любовника kitten (котенок) и Эми вынуждена была тут же приложить мобильник к изрядно замерзшему уху.
- Да, милый. Чего-то хотел? Жди меня. Я уже скоро приду, уже, считай, иду назад…


Квартира Тёрнер:
- Привет, я по тебе соскучился. Захотелось пооттачивать мастерство диалога. Слушай, ты шагай себе спокойно, не торопись. Еще успеем натрахаться до одурения. У нас для этого впереди прорва времени… - Джефф(к) между тем наводил в гнездышке экс-полицейской свой особый порядок, готовил крышесносящий сюрприз, стараясь уложиться в отведенные часы до прихода распутной хозяйки.Начало формы
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Признаюсь, я сильно нажралась, и мне стыдно. Когда вернусь, обговорим, кто у кого будет ночевать… - барышня изрекалась вялым голосочком, полусонным, полубодрствующим, и её признания в пьянстве не показались мужчине наигранными.

- У тебя и раньше бывал взгляд кошки, употребляющей валерьянку. Вернее, злоупотребляющей ею! Но я не берусь ни осуждать, ни обвинять. У каждого из нас случаются заскоки, мы говорим, что жаждем очень многого, или же, наоборот, не хотим ничего, только, чтобы от нас отвязались. Психуют все по-разному… - Джефф(к) долго репетировал приличествующую случаю мимику и саморазоблачительную речь. И вот настал момент снятия “макияжа” с лицом, снятия качественной маски, - Я ведь тоже, кстати говоря, несовершенен. Мне далеко до понимания всех этих натянутых принципов, до понятий идеала! Я тебя обманывал, пользуясь твоей любвеобильностью и мягкостью при массовой закупке реалистичных фалоимитаторов на сраном ибээй. Ты же простишь меня? Простишь ведь?


Улица.
…От нынешнего местоположения Эмилайн до её же квартиры оставалось целых шесть кварталов. Целых шесть, что немало для выпившей. Пару из них Тёрнер осилила с горем пополам, но дальше не смогла без очередного передыха и присела на высокую спинку длинной деревянной скамьи следующего дворика. Вздохнув, она покрепче прижала мобильник к холодному левому уху.
- Прощу ли я тебя? Господи! Да я вообще скромняга))) Такая лапочка прям:D Я воплощаю в себе доброту, честность, снисхождение к бедным и слабым, а ты у нас и первое, и второе, иначе бы не заглядывал под каждую юбку…
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Наше мышление и поведение формируются за счет окружения. Если я такой дефектный и неправильный, то и другие не лучше. Но ты богиня скромности, тебя ни в чём не упрекнёшь. А насчет юбок… в нашей природе заложено тяготение к заведомо низменному. Мы все любим подсматривать за мастурбирующими мальчиками и девочками, писающими под парты, прячущими презервативы от учительниц, делающими друг другу минет на переменах…
Гулёна очень туго соображала, крайне медленно запоминала новую информацию и потому попросила Джеффа отложить на время шутки про “пенисы”, чтобы ей удалось уловить всё самое важное, отделив от всего второстепенного.
- Не пойму, к чему ты опять затронул больную для тебя тему страпонов без ремней! У тебя что, недержание словесное?


И снова квартира.
- Да нет у меня никакого недержания! С чего ты взяла? – Джефф(к) кривлялся сам перед собой, корчил рожи, то стоя перед зеркалом, то рисуя в уме свой карикатурный шаржированный образ глуповатого человека со странностями.
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Ладно, проехали. Ни с чего! Давай, выкладывай как перед богом, насчет чего ты мне врал…
Казалось, этого момента Джефф(к) ждал всю свою сознательную или бессознательную жизнь! Уж так было невтерпеж подорвать нервишки “чудо-девочки” и увидеть себя у руля всей истории. Обольщаясь черной надеждой, что Эмилайн умудрился поверить всему, что он собирается сказать, бессердечный и продуманный садист, виртуозно выведывающий данные обо всех и вся, достал из холодильника бутылочку пива и неторопливыми движениями отвернул металлическую пробку. Пиво из горла лилось в рот полным залпом, жидкость быстренько достигала горла.
Со счастливым видком утерев со своих губ и подбородка освежающие капли, Джефф(к) сказал, как отрезал: коротко, жестко и сурово, как обычно говорят, когда к чему-то приговаривают.
- Милая, я имел в виду... ну, хорошо! Я Безумный Джек! Ожидала ли?


На улице:
- Что…??? – услышав ненавистное прозвище, Эмилайн упала со спинки скамьи на спину, в кучку грязи. Затем моментально поднялась, небрежно отряхнула руками запачканные черные джинсы от налипших коричневых снежинок и повторила вопрос, - Что ты сейчас вякнул? Юмор у тебя паршив даже по меркам тупого иждивенца! Ау, душка, закройся и не смей нести такую херню! Я понятия не имею, откуда ты узнал мою историю, но клянусь, я вырву тебе пасть, если ты еще раз скажешь про…
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Про Безумного Джека? Про таинственного человека икс, чьи мишурные предприятия превратили тебя из пафосной тётки с оружием в пропитую, прокуренную прачку, уборщицу сортиров и шибзданутую на всю дыню сучку-страпонщицу? Из-за которого опустилась на дно и… теперь обитаешь в кромешном говне без шансов вылезти? Так это я и есть! И представь себе, это не шутка, хотя, конечно же, тебе удобно так думать. Никакой профурсетке не захочется жить с зеркалами в глазах!


В квартире:
- Я же не дебил! Я отлично понимаю! Никакой падшей прошмандовке, готовой облизать хрен каждому, кто её приголубит, не понравится узнать, что её отымел и довел до сквиртинга человек, изговнявший её жизнь, дискредитировавший её перед лицом общества, выставивший недееспособной жалкой дурёхой с экспрессивной эмоциональной окраской представления постельных плезиров и забав. Это унижение унижений, признай, и прекращай упиваться вымышленными образами. Кислый запах, пропитавший всю твою жизнь, навсегда останется с тобой и уйдет с тобой в гроб…


На улице:
Эмилайн сжалась, словно раздавленная оскорблениями Джеффа, но все еще отказывающаяся верить во всю эту чертову “мистику”. Грудь уже начали сдавливать напор горькой обиды, презрение рока и предчувствие плохого неизбежного. Женская душонка забилась в беспокойстве.
- Послушай, я не знаю, что за ахинею ты городишь и почему ты вообще затронул эту тему! Может, ты, мать твою, чего покурил в моё отсутствие! Но я видела... я видела, как Спаун убил Джека! Как расправился с тварью, погубившей миллионы людей и внушившей неистребимый страх всем оставшимся! Видела своими глазами, потому что я там, черт возьми, присутствовала, и ты не можешь быть Джеком! ЭТО БРЕД! Бред-бред-бред-бред-бред! - столь потрясенная, точнее, трясущаяся, Тёрнер и расплакалась, и заорала в мобилу и снова упала в мокроснежную осеннюю дряпню за скамейкой, уже в третий раз за незаладившийся проклятый вечер.


В квартире:
- Оу, сейчас кто-то скажет, что это предрассудки, якобы брюнетки тоже не отличаются умом и сообразительностью. Никто и не спорит! Конечно, предрассудки. Но ты бестолковее самых бестолковых блондинок, и при этом у тебя черные волосы, крошка! – в коварной задумчивости накручивая на палец кудрявый телефонный провод, Джефф(к) (теперь уже с большим влиянием К) не заканчивал ломание петрушки. Он всё с тем же увлечением жеманился, вертлявил и балаганничал, и ему явно было плевать, что, кроме него, больше никого не было в квартире. По крайней мере, из живых, - Ужель ты и впрямь поверила, дура, что женоподобный мальчишка с дебильными татуировками, по которым его мог бы определить любой дебильный школьник, является тем самым могущественным суперманьяком, сравнявшим с землей целый мегаполис и долго успешно скрывавшимся? Такая прямолинейность совсем не в моём стиле! Да господи, ты меня просто оскорбляешь, ставишь ни во что! Признаюсь, я был о тебе лучшего мнения, аутичная лахудра.
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Даже если всё так, хоть это и бред, я в это никогда не поверю, хоть убей. Кстати, ответь, почему же тогда я до сих пор жива? Какого хрена вообще? Разве это в стиле суперманьяка? Оставлять опасную жертву?

Джек (теперь уже Джек полностью) открыл банку консервированного тунца и достал пальцами часть содержимого, запихнув в рот и облизав жирные пальцы. Он довольно быстро придумал продолжение, еда помогла ему в этом:
- Опасную? Не смеши. Да и кто сказал, шо ты живешь? Кто сказал? Разве пустое прожигание в исправлении неисчисляемых, зачастую надуманных грешков, как ты начала себе внушать после окончательного этапа перевоплощения в потаскушку бесплатную, можно считать жизнью, или хотя бы пародией на жизнь? Окстися, детка, протри глазки, даже я так извращенно не шучу! Хотя ты явно нездорова, достаточно вспомнить идею засадить мне в задницу и всё встанет на места. Психопатка психопаткой, честное слово! Добавить больше нечего…


На улице:
- Сам окстяйся, сосунок! Мне сейчас не до тебя. Приду, и в лицо мне это скажешь! Только попробуй приссать. Я тебе пасть твою порву, яйца на уши натяну, всю жизнь будешь на лекарства работать. Понял?!!! – выбравшись из дворика, Эмилайн брела в том же направлении, но уже по проезжей части. Разговор её начинал утомлять, и она всячески искала предлог отключиться.
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
– О-о-о-о, какие мы грозные! Любишь же ты, чертовка, уничтожить лиричность. Но раз алкоголь совершенно затуманил твои в жирных кавычках бабские мозги и я недостаточно убедил тебя, то, может, это ускорит твоё протрезвление. Я знаю не только про побег психов из детройтского Антнидаса и про захват заложников, а также про твоё смешное участие в той говнооперации. Судьба твоего предыдущего панегириста, кажется, Чарльзом зовут, мне тоже известна. Чарльз… не хотел дальше жить и будто просил, чтобы какой-нибудь снисходительный и щедрый на огонь избавил его от мучений. Ты же стерва, и ещё та сука! Так унизить неплохого мужика... эт надо постараться! Но у тебя получилось. А то, что я его заживо сжег, это… не так жестоко в сравнении с тем, что сотворила с ним ты, ведь ты сожгла его изнутри, а я лишь снаружи. Я добил оболочку! Но мы-то знаем, душевная боль куда страшнее боли физической. Как ты могла, Эми? Эми, как ты могла? Эми… Как ты… Эми… Как ты…

Последние несколько предложений, произнесенных садистом с особым многократным пережевыванием, вовсе доконали мешкотно шкандыбающую и смертельно уставшую Тёрнер. Слабость овладела всеми анатомо-физиологическими системами, и надвигался идиопатический паралич всех мыслей/всех чувств. Но еще до того, как свежий поток информации успел бы прижиться и адски напугать очередную “игрушку для психа”, на дороге случилось ЧП: идя в развалку, Эмилайн не утруждала себя работой шеи и, следовательно, не могла увидеть надвигающийся слева темный Jaguar.

Машина сбила её, не успев затормозить…



А между тем на другой улице, в другом доме, в другой квартире продолжала жить и выживать Алисия Флинн, хранившая в голове гораздо больше сведений о Джеке, чем кто-либо еще. Бывшая соучастница многих преступлений “дьявола” спала очень плохо. Причина в кошмарах, которые ей снились почти постоянно…

- О, да, дай мне тебя полизать. Вот так вот, вот… так!

То Флинн брезжилось, что лохматый злой мужчина лижет ей шею, а она пытается его безуспешно оттолкнуть, то этот патлатый изверг бьет её и мольба о помощи превращается в крик, разбивающий стекла в пределах нескольких миль.

- ВОТ ТАК!!!!

Проснувшись после крепкого сна, закончившегося чем-то отвратительным, Алисия резко вскочила. Антон Белов, с которым она уже спала в одной кровати, с которым у нее развивалось нечто, похожее на отношения, пружинисто вскочил вслед за ней, поддержал за локоть и полушепотом задал вопрос:
- Опять ужастики?
“Бзик” просто кивнула вверх-вниз-вверх-вниз, не отрывая от него своего взгляда, и посмотрела на сотовый телефон, который лежал на подушке. На дисплее высветилось уведомление о поступившем SMS с предупредительным текстом:
Go outside. We will sincerely have a chat. There is no wish to kill your new guy and on - new to dilute with flowers of a rainbow your shitty gray life. Your pudding
(Выйди на улицу. Душевно побазарим. Не хочется убивать твоего нового парня и снова разбавлять цветами радуги твою сраную серую жизнь. Твой пудинг)

Алисия знала, что этот грустный момент рано или поздно наступит, момент, когда прошлое попытается вторгнуться к ней и забрать с собой, поэтому она не стала впадать в шок и, ничего не говоря русскому, вышла вон из квартиры. Пообещала вернуться минут через десять…


…А Джеку между тем было по-прежнему беспечно и весело.
- Привет, я по тебе соскучился. Захотелось кое над кем пооттачивать мастерство диалога… - не обременяясь поиском альтернатив, мол, и так сойдёт нормалёк, Хэлван повторил вступительные слова, которые произнес во время надругательств над психикой Эми. Теперь, видимо, пришел черед надругаться над психикой всё еще дорогой ему, всё еще желанной Алисы, - Припеченная тупым мешком стероидов, ты совсем забыла о корнях. Теперь я понимаю свою основную ошибку. Не стоило предоставлять тебе столько свободы, не нужно было упускать крошку из виду…
Алисия, жившая и думавшая в последнее время исключительно собственной волей, поспешила огорчить “ревнивого” бывшего, правильно подобрав тон и придав голосу соответствующие чувства:
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Ты мастер пускания пыли в глаза, незачем представлять себя более значительным, более важным. Я добровольно приняла решение от тебя уйти. Ты сегодня не властен ни надо мной, ни над завтрашним днём! Я тобой переболела.
По достоинству оценив смелость и открытость своей некогда преданной рабыни и сумасшедше-верной помощницы, Джек Хэлван… прыснул со смеха. Прыснул не то слово! Из хохочущего рта, исторгающего глумливую язвительность, вывалилась рыба.
- Шо? Ты шо, серьезно надумала от меня отвязаться? Оу, тогда всё действительно плохо, раз ты даже в мыслях допускаешь, шо такое возможно. Впрочем, чем бы дитя не тешилось… - псих низко нагнулся, поднял выпавшие кусочки тунца и сунул обратно в дерганую от ржача пасть, - Но я не берусь ни осуждать, ни обвинять. У каждого из нас случаются заскоки. Мы говорим, что жаждем очень многого, или же, наоборот, ни хрена не хотим. Этот мир изобилует теневыми сделками и коллизиями интересов, но он всегда богат возможностями. Если ты гений от рождения, значит, у тебя все получится! Если ты тупая самонадеянная дура типа Алисии, разыгрывающей комедию, корчащей из себя больно независимую, королеву положения прям таки, то пиши пропало и мир тебя сгноит! Это… участь всех тряпичных кукол! Ни фригидная свиноматка Кандис, ни твой новый хахаль не наделят твою псевдоличность и зачатками индивидуальности!
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Чего ты хочешь? Только не надо рассказывать о своих лживых чувствах. Я ни за что на это не куплюсь. Ты никогда никого не любил!

- Это само собой, детка. Какая любовь… Да и ты, говоря без театральностей, мне нахуй не сдалась. Следи лучше за своей серой жизнью, а я буду подкидывать тебе новые и новые задачки, чтобы ты не чувствовала себя такой самоуверенной. Пизда не к рукам - хуже варежки. Тебе не удержать на своих худых плечиках такой тяжелый груз…
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Ты о чем? – перейдя на полушепот, спросила Алисия.
Джек почесал затылок свободной рукой и выложил в “открытый доступ” свой еще нереализованный замысел.
- О лазутчице в вашей берлоге, где вы, предположу, регулярно сношаетесь, целью чего, конечно же, являются чудо-воспоминания обо мне, которые ты упорно хочешь, но никак не можешь стереть, естественно! Видишь ли, девочка, которую ты взялась спасать, очень трогательная, немножко стеснительная, ласковая. У Либерти очень непростая судьба, во многом схожая с твоей, и тебе кажется, шо сейчас малявка нуждается в такой подруге. Знаешь, какое бы название дал этому фильму? Приключение пёзд в жестоком город! О! Ну, как тебе? По-моему, звучит дохера киношно! Но давай о девочке. Иногда у меня возникает ощущение, что Либерти выполняет некую миссию, мою миссию, а мои ощущения, знаешь ли, еще никогда меня… не обманывали. Шо ты ебалась со мной, ища символический свет в конце тоннеля, шо Либерти тебя заменила – один хуй. Я неподражаем, а вы тупые курицы. Согласна? Или, как всегда, предпочтешь противиться? Кстати, как там поживает татуировочка на щечке? Порченая цыпа - идеальное обозначение тупых куриц. Мужики будут видеть бракованность товара и каждый раз возвращать его. У меня всегда всё схвачено…


Порядком утомившись выслушивать одни и те же оскорбления, да казенные пошленькие фразы, Алисия разбила мобильник: швырнула и не случайно наступила на него. В голове экс-преступницы бушевало торнадо, засасывающее и вращающее идеи/чувства/имена и фамилии. Среди этого роя магистральный гипостасис выявлялся очень неохотно. Но у неё получилось разглядеть главенствующую мысль благодаря надсаде и сверхнапряжению. Путь к ясности, сокрытый туманом сомнения, был пройден, и у мысли появились очертания, а все маленькие поводы для радости – самые большие, поскольку перетягивают всё внимание на себя, влияя на подверженных им безоговорочно, не допуская никаких компромиссов.
“Ты мне еще ответишь. Ответишь за все. Но сначала я спасу Либерти”


























Глава пятая.
Борьба за душу Либерти.


People trust in the Devil more willingly, than in God and in a good. I don't know why … Perhaps, the solution is simple: it is angrily much easier to create. And to say that the Satan has seized the person — all the same what to declare him the madman. It isn't necessary to see a demon with own eyes to believe in his existence. Ann Rice. Interview with the vampire.
(Люди охотнее верят в Дьявола, чем в Бога и в добро. Не знаю, почему… Может быть, разгадка проста: творить зло гораздо легче. А говорить, что человеком овладел Сатана, — все равно что объявить его сумасшедшим. Не нужно видеть беса своими глазами, чтобы поверить в его существование. Энн Райс. Интервью с вампиром)


После того, как Клиффордам перешел просторный двухэтажный дом, расположенный на мраканской окраине, ими тут же было решено превратить его в гнездо своей мечты, которое бы стало точным отражением их творческого вкуса и личностной индивидуальности.
Не всем удаётся достичь карьерных высот или высоких должностей, но быть главой семьи – большое достижение. Любящий муж и заботливый отец Трентон Клиффорд, получивший два высших образования одновременно и имеющий несколько дорогих машин, преуспел на обоих фронтах, несмотря на то, что на первое место всегда ставил времяпровождение со своими близкими. По сути, ничего его не интересовало в той же степени, как пребывание в ожидании нежного поцелуя от по-домашнему сексуальной и не стареющей с возрастом Катерин Клиффорд, от наблюдения за дворовыми похождениями шабутного сынули Тристрама Клиффорда, за утренними потягушечками дочурочки Линетт, которая сильнее вкусного завтрака любила побывать у папки на плечах. Но помимо наслаждения идиллией быта всеуспешный Трентон работал в заумной сфере ядерной физики и, невзирая на неширокую известность для широкого круга, если считать кругом мир или страну, совершил кучу немаленьких открытий и на протяжении короткого срока умудрился зарекомендовать себя как профессиональный и надежный партнер.

С детьми он вел себя образцово-показательно, будто проработал воспитателем несколько лет.
- Позови маму, Линетт! Получать витамины и минералы всегда эффективнее, завтракая вместе за одним столом! – но на самом деле он не имел за плечами подобного опыта. А мнение, что опыт приходит со временем через регулярную практику, можно опровергнуть, просто посмотрев на взаимоотношения дочки и отца, на их сказочную, родственную химию, распространяющуюся по всему жилищу, проникающую во все щели, во все отверстия, устанавливающую в доме свою безусловную, безотносительную власть.

Дом, выбранный семейством, не вызывал нареканий, не беря в расчет его дурную репутацию, предположительно, созданную несколько десятилетий назад. А этот край Америки, каково было первое впечатление Клиффордов о новом месте, буквально построен на местных легендах. И неудивительно! Коренные отрицательно относятся к приезжим, и часто выдумывают бредовейшие байки, превращая их в эффективное средство запугивания, Трудно поверить, однако, среди городских “мифов” нередко встречаются вполне себе правдивые. Вот и Трентон не верил, что хотя бы жалкий процент этих сказок имеет место быть, и немало поразился, найдя кладбище домашних животных на опушке за леском.


…Сегодняшний день не выдался солнечным, как того ждали Клиффорды. Он был
ветреным, холодным и недружелюбным. Гулять совершенно не хотелось, а по телевизору шла ерунда. Сколько времени Катерин не убивала на переключение каналов – результат каждый раз оставался прежним, разочаровывающим. Обилие знакомых рож заставляло ненавидеть современное TV…
Юный исследователь Тристрам, привыкший шариться везде, где только можно и даже где нельзя, отыскал в кладовке набор пластмассовых солдатиков, по-видимому, сохранившийся со времен предыдущих жильцов, чьи судьбы в силу неких “сверхъестественных” причин остались неизвестны нынешнему поколению.

- Сегодня от миссис Бейли, которой на днях стукнуло восемьдесят три, слышала мрачную историю, которую обсуждали и её подруги. Прикинь? Это касается и нашего дома в частности! Был бы ты восприимчивым, дорогой, обязательно бы призадумался, послушав с моё… - после того, как супруга вытащила из духовки готовый вишневый пирог и импозантно украсила им стол, она заглянула в лицо Трентона для доскональной оценки его реакции на факт интриганства соседских старух.
- Ключевое слово восемьдесят три, милая! Восемьдесят три! Ты только представь, люди в таком возрасте не фильтруют впечатления, поступающие извне, а выносят на всеобщий суд в их первоначальном неудобоваримом виде! Так что следует вести себя осторожней с пожилыми, а, находясь в королевстве сплетен и лжи, лучшее средство защититься - твоя личная интуиция… - высказав мнение насчет возмутительной активности Бейли, глава семьи отрезал ножом здоровенный кусок пирога и уместил на тарелку, придерживая вилочкой.
Катерин тоже села за стол. Простояв за готовкой почти три часа, хозяйка серьезно устала. На циферблате всего девять утра, а ей казалось, что уже глубокий вечер и скоро все отправятся спать.
- Знаю-знаю. Это вообще недостойно обсуждения. Но почему-то, не удается сформулировать, почему, я верю ей. Может быть, не полностью, и все-таки, давай заглянем правде в глаза. Не могут врать абсолютно все… - её иррациональные, необъяснимые логикой сомнения по поводу безопасности росли с каждым днем, потихоньку прогрессировали, становясь всё навязчивее.
- Нет, дорогая, не так. Все врали, врут и будут врать, не важно, во благо ли, или для дурных целей. Так было, есть и будет! У тебя хорошее мнение об обществе, но несколько ошибочное. Наивность не прокатит, когда на дворе двадцать первый… - Трентон являлся отчасти философом, и в его высказываниях отражалось влияние многих персон, чьи имена вошли в историю и чьи работы обсуждаются в школах.
- Не умничай. Начинаешь выглядеть ужасно противным… - дождавшись, когда муж доест, знатная готовщица убрала за ним тарелку.

Насытившись до опупения и аккуратно вытершись белым полотенцем, которое еще недавно висело на металлическом крючке, главный из Клиффордов пару раз пошутил про растущее пузо и устремился к белой двери выхода, чтобы глотнуть свежести и помыслить над вескостью опасений мнительной Катерин. Что-что, а психологическое состояние жены имело для него, отнюдь, не самое последнее значение…


Отложив идею поездки к родителям в Сан-Франциско в долгий ящик, пока не появится больше оснований для преодоления тех сотен миль, Трентон хотел укрепить отношения с детьми, пробывшими без отцовского внимания целых два года. Покидая родной дом, глава семейства точно знал, что двухлетняя командировка – преважная, вероятно, основная ступенька на лестнице его научно-карьерного роста. Семьянин долго сомневался, взвешивал все за и против. И вот, когда уже был готов отказаться от потенциального шанса профессионально поправиться, передумать и остаться с любимыми дочерью и сыном, решил в самый последний момент, что будет преступлением упустить такую возможность и уехал, не сообщив Катерин, не попрощавшись со своими благоденствующими отпрысками, распускающимися подобно розово-лилиевым бутонам.
“Наконец-то я там, где должен быть…”


…Кто знает, почему судьба Клиффордов, в конце концов, сложилась столь безрадостно – всему виной плохо подобранное проклятое место, проклятый дом, где когда-то один маленький мальчик убил своего неродного отца, или им изначально была уготована жестокая участь “корма” для “дьявола”. Найти ответ уже не получится.

Славящийся исключительной целеустремленностью, хитростью и изворотливостью, “дьявол” возник на территории дома в четырнадцать дня, когда о его присутствии никто еще знал и не узнал бы, если б он сам того не захотел. ”Дьявол” не отвлекался на второстепенности, такие, как высокие детские качели, или припаркованную в компактном гараже серебристую тойоту, а шел четко в нужном направлении.
Кроме того, сегодня произошла встреча двух одиночеств – проклятого дома и непосредственно самого дьявола. Их сближало нечто большее, чем незримые негативистские токи, омрачающие всё позитивное. Их роднили воспоминания отобранной юности. Через годы и анафемы, сквозь проклятые страдания и многолетнюю боль, они готовы были стиснуться в объятиях без разрываний, без разлучек для утрясения собачьих формальностей.
“Хорошо оказаться там, где ты нужен. Тем более мне всегда нравилось здесь обитать.
Да, чёрт возьми, вот теперь я всё вспомнил! Я поёрничал немного с писькой и позитив, ушедший на время из-за неуверенности, что смогу врасти корнями, или, вернее, втащить корни обратно в землю, снова вернулся ко мне. Дрочка является незабываемым наслаждением, которое мужчина в силах доставить себе самостоятельно, если ему ничего не оторвали. Зачастую это удовольствие является одним из ключевых в гейском порно, когда парень дрочит член, умело обхватив его пальцами”


У бедняжки не хватило силы на крик “что тут происходит?!”, когда она зашла в комнату проведать мужа и увидела тело… и Джека с кухонным ножом в правой руке, оскаленного, мстительного, злого, в белой рубашке, запятнанной кровью. Хозяйка не поняла, что сильнее ее испугало: труп дорогого супруга или то жуткое существо со взъерошенной шевелюрой, которое еще недавно претендовало на звание ее (не)родного сына. Ломтики бекона и кусочки мяса, застрявшие в межзубных промежутках, особенно между резцами, красные воспаленные глаза, хищно блуждающий взгляд, заподлинно уверяющий в существование сверхъестественных сил, потому что этот ребенок, точнее, потому что ЭТО упорно не желало ассоциироваться с тем, кого Саммер растила и кого на своё горе поклялась любить и воспитывать.
Мысли о смерти… сильно сдали в навязчивости, а потом совсем перестали ее посещать, потому что в каком-то смысле она уже умерла. Умерла надеждой, верой и моралью…


“Дьявол” проверил входную дверь и обнаружил, что она закрыта. Нисколечко не тормозя и не зависая с извечным поиском обходных вариантов, продолжая реализовывать свой преступный умысел, “дьявол” обошел домик, подбежал к окну, расположенному с левой стороны, выбил локтем стекло на веранде и проник вовнутрь.
“Я натурал до кончиков ногтей, но меня возбуждают фотки лесбиянок, и девушкой себя не воображаю. Чаще это незнакомые красивые лесби. прощупавшие почву лет в семнадцать и пошедшие против сраных норм, чтобы не притворяться счастливыми, а быть таковыми. Не могу никого ругать за личный выбор. Тем более за киногеничное красивое лесбийство.
Да и сейчас женщина играет традиционную маскулинную роль в обществе. Излишки бессмысленной фаллоцентричнсти, отсюда и объективизация лесби…”

Стараясь не шуметь и оттачивая навыки стелса, “дьявол” осторожно опустил левую ногу и к невезению Тристрама случайно наступил на паровозик. Тот, конечно же, не выдержал веса взрослого высокого мужчины и сразу сломался. Комнатёнка пацана кишела игрушками. Была захламлена всевозможными конструкторами, пластмассовым оружием и прочей барахлюндией.
“Дьявол” осмотрелся, почувствовав знакомый комок зависти внутри. Зависти, всегда служившей нехилым катализатором гнева.
“Детство, детство, детство…”

Более того, (после рождения сестренки) Джек эмигрировал на пыльный чердак, подальше от нытья, издаваемого лялькой, подальше от утренней ругани предков, подальше от вечной и такой надоедной болтовни матери с друзьями и подругами. Но, как и можно было предположить, через несколько дней чердачная обитель приелась маленькому гению и он вышел вниз, к родителям, чтобы доказать, что он тоже часть этой грёбаной, тонувшей во лжи и разврате семьи, и что он достоин внимания не меньше “бесполезного куска мягкой плоти с обслюнявленной соской во рту”!


Катерин – единственная из всей семьи, кто услышал звук разбитого стекла и единственная, кто внимательно относится к собственной безопасности и безопасности имущества Клиффордов. Муженек был куда более беспечен, легкомысленность + зазнайство средней степени мешали Трентону быть хоть сколько-то ответственным. Трентону, видно, предпочитавшему ждать, пока рак на горе свистнет. Ну, а дети есть дети. Держательница очага, раститель малышей и сборщица ягод во все века хранила всех на своём слепом, интуитивном уровне. Ручательство в обличье человека, этакий хранитель…
- Дорогой! Мне кажется, в наш дом пробрался кто-то посторонний! – пытаясь передать основополагающую мысль на расстоянии, Катерин не учла, что муж мог находиться на улице, или в отдаленной от её местоположения части дома, - Дорогой! Может, вызвать полицию?

…Злоумствующий “дьявол” ненавязчиво затесался между гостиной на втором этаже и детской комнатой. Ему уже удалось смотаться вниз, раздобыть оружие убийства, длинную алюминиевую поварешку (!!!) и подняться обратно. Не велика важность, кто попадется первее. Будь это ребенок или женщина, возмездие неизбежно настигнет всех Клиффордов и всех, кто с ними связан. Даже жестколистные и массивные аквариумные растения едва ли протянут до вечера…
На свои тридцать три несчастья Катерин пошла в сторону убийцы, по-прежнему скрывавшегося в тени коридора. Чуть приоткрытая белая дверь в самом конце будто бы зазывала несведущую хозяйку, не чуявшую нахождения рядом нечистых порождений и не сознавшую их злого могущества.

Джек Хэлван заранее запасся терпением и хладнокровием, чтобы с замиранием сердца дождаться своего сценичного профессионального выступления и уж тогда оторваться по полной программе. Оторваться и кому-то что-то оторвать…
Клиффорд, шедшая к нему, как мушка, запутавшаяся в противных липких нитях. Сеть восьмипалого мохнатого хищника дрожит, сигнальная нить живёхо колеблется, информируя господина паучка, что обеденный стол уже накрыт и можно смело приступать к трапезе. Заворожившись неразгаданностью и предчувством чертовщины, женщина дотронулась до двери, положила ладонь на холодную металлическую ручку и попыталась обмануться, что все признаки нахождения чужого в доме – опус её барабанящей, мистифицирующей способности к построению в сознании устойчивых образов, изделие повышенной тёплой любви к детям и супругу. Ей было о-о-о-чень удобно так думать…

И внезапно Катерин шибануло этой же дверью, и шибануло – слишком снисходительное слово. На деле её просто снесло! Деревянный выостренный край повредил бедняжке зубы и подломал носик. Получившая серьезный удар по лицу, она не утратила способности к осуществлению мыслительной работы, лишь притупилась чувствами.
- Вот ведь блядина поганая, под ногами мешается! Сосихуйская жидовочка, тварь! – но “дьявол” живо исправил свою же ошибку, отвесив поварёхой по её нежному лбу. Хозяйка выключилась, но не врезала дубу. Жизнь всё еще пульсировала в ней, хоть теперь и с меньшей интенсивностью.
“Сосихуйская жидовочка... сказанул как господь! Вот только я даже не знаю, еврейка эта шкура хотя бы на четверть или не еврейка даже на четверть. По каким визуальным признакам определяется наличие жиди? А хер его знает…”

“Обезвредив” любопытную варвару, Джек Хэлван нацелился на ликвидацию оставшейся части семейства. Он обязательно вернется и добьет эту “швабру”, но только расправившись с муженьком и детьми.

Так как о детстве персонажа сказано больше, чем нужно, чтобы понимать его личность, остается чертовски мало интересных вещей, которые можно было принять за нечто новое, ранее не тронутое. Но поговорим о сверстниках Джека, о друзьях, которых у него никогда не было. С трудом верится, что в пригороде, где жили Мансоны, не было детей идентичного возраста, но зато легко поверить, что подобных Джеку нет больше нигде и он такой в единственно-неповторимом экземпляре. Тем более смерть соседской девчушки показала, чего стоит дружба с такими, как Джек. Да и судя по реакции самого парня, он и сам не особо жаждал бесконечных прогулок во дворе со слабоумными (по меркам вундеркинда) оболтусами, не стоящими его царского внимания. Мансон-младший будто бы не догадывался о существовании других мальчишек “на районе”.


Времени – тринадцать часов пять минут.
Трентон Клиффорд, не подозревающий о вторжении “дьявола” и потому ведущий себя также несерьезно, также расслабленно, как, впрочем, всегда, именовал где-то пропадавшую супругу, ища её по всему домашнему пространству.
- Катерин! Тут парень наш жалуется на недомогание и на тяжесть в желудке! Ты, случаем, не давала ему хлопья с верхней полки? Они, кажись, просрочены! Я забыл их выбросить! – и вот какая-то жаркая волна окатила деньгодобытчика с ног до головы. По лбу пошла испарина, а руки сделались влажными. Сверху послыхалось хохотанье, изданное кем-то, кто определенно вышел из детского возраста. Трентон отлично умел устанавливать примерный возраст человека по голосу, и сейчас он мог с полной уверенностью сказать, что этот смех издал взрослый мужчина. Никакой, даже самый талантливый ребенок и вообще подрастающий актер не способен приблизительно так загоготать, - Катерин?
У главы семейства имелся пистолет с холостыми патронами, и тот решил, что пришло самое время воспользоваться им. Чертовски безрассудно полагаться на одни кулаки, не зная, какими физическими данными обладает злоумышленник, а чрезмерная бережливость и нелюбовь к тратам и расходам недопустима в ситуациях, когда речь идет о безопасности близких и дорогих.


- Катерин? – хорошо вооружившийся, Трентон поднялся по лестнице, когда со второго этажа донесся очередной порыв чужеродного гогота, - Милая, ты там? С детьми все нормально?
Не получив подтверждения своим страхам, но и не убедившись, что всё хорошо, так как жена не спешила откликаться, хозяин с тактичностью шпиона повернулся к перилам и попытался издалече разглядеть подробности происходящего. Но ничего ужасного, такого, что заставило бы его трепетать, не увидел. Точнее, не увидел ничего.
“Итак, вначале Бейли заразила мнительностью и подозрительностью мою глупую суженую, а теперь и я подхватил эту заразу? О, черт. Теперь нам вечно будет что-то мерещиться, пока не раздобудем средство против глупости. Ну, хорошо, Катерин, я больше не позволю тебе болтать, с кем попало. До добра это не доведет”

Трентон уже почти было успокоился, остыл нервами и произвел серию дыхательных упражнений. Теперь результат зависел от малого. Ему всего-то оставалось найти любимую и удостовериться, что с ней всё чики-пуки, а их нынее умонастроение – результат общения с престарелыми маразматичками вроде языкастой Бейли, помешенной на приметах и суевериях.
“Что?” – это было бы самым лучшим раскладом из всех вероятных. Но шансы переложить всю ответственность на тутошних бабулек, игнорируя шестое чувство в пользу спорной логики, откровенно малы, и чем дальше текло время, чем сильнее затягивались искания “растворившейся” суженой, тем больше Клиффорд понимал, насколько лоханулся, купив именно ЭТОТ ДОМ, приехав именно в ЭТО МЕСТО, приведя семью именно СЮДА.

“???” – отворение чудовищной действительности, въевшейся зубами в грудину искателя, облеклось плотью и кровью, как только нашлась благоверная. Катерин лежала на полу у зеленого дивана, не делая движений, и лишь по едва улавливаемым глазом колебаниям, по дерганию парализованных пальцев, Трентон, сильно угнетенный познанной бедой, смог определить, что бедняжка всё еще жив жива.
Тем не менее, он непозволительно расслабился для человека, не ощущающего себя в полной сохранности, за что немедля поплатился: некто инкогнито приналег позадь, текстуально обрушился на не ожидавшего нападения мистера Клиффорда, обхватил двумя руками и вонзил нож в плечо.
- Еще один пизданутый жид, полезший в Америку с раздутым от говна самомнением! Какое тебе дело до Америки, поганое уебище? Почему вы все сюда претесь, будто тут хлебом помазано, мразь?!
“Ой, а я же не знаю, еврей он или нет. Я же не знаю…”

Клиффорд с оскалом ухватился за раненый бок, совершая шаткие увёрты. Взор прыгал с одного предмета на другой, нигде подолгу не задерживаясь: то обращался к остекленевшей, так и не очнувшейся жене, то ктипу, проявлявшему злодейскую агрессию. Что-то предпринимать, держать планку в драке в таких условиях было до невозможности трудно.
- Подохни, гнидос! – Джек наметился попасть в то же место, дабы, таким образом, вдрызг амортизировать пыл семьянина. Но и Клиффорд был далеко не промах, кое-что понимал в рукопашке: в прошлом нерегулярно посещал тренировки боевого искусства, смотрел боевики, которые, вероятно, не могли превратить зрителя в до-невозможности крутую машину по истреблению безумных преступников, однако, общий контур давали.
- Эх, не факт, что сегодня умру я! – Трентон вцепился в руку с ножом, когда та еще находилась вдали от него, напрягся и попытался задействовать все свои кило, чтобы отвести угрозу как можно дальше от беспомощной Катерин.

Джек не ожидал подобного противодействия от того, кто казался последним слабаком, и пропустил пару-тройку тяжелых ударов, после третьего со всего размаху в лицо, наотлёт.
Теперь, изведав мощь, вложенную в кисть с согнутыми и прижатыми к ладони пальцами, “испив чашу возмездия” чрез ощущение мнимого движения и неустойчивость собственного тела, что являлось стандартным последствием удара, самый страшный убийца в истории человечества оскорбил себя за то, что недооценил простачка. Но теперь, будучи предупрежденным, он ни за что не повторит роковую ошибку.
- Факт это то, что от твоего хотения ничего не зависит, сколько не испражняйся, гнидос! И факты устанавливают только победители! Так что пошел нахуй, пидор вонючий, ты еще хуже пьяного быдла. Те хоть сами себе на бухло зарабатывают, а ты жить не тужишь в чужом доме… - пока Джек выбалтывался, копя энергию для сдачи, Трентон вновь отвесил незнакомцу. На этот раз схватил за вскосмаченные волосы и начал колотить головой об дверь холодильника, потом столкнул на холодильник, и Хэлван чуть не упал вместе с покачивающимся агрегатом, едва устояв на своих двух.

“Кто-то ответит мне за весь наведенный беспорядок, и я даже знаю кто” – оглядевшись вокруг, владелец дома запечатлел полнейшую анархию с разбитыми ценными предметами, с поломанной к чертям аппаратурой и порванными ножом, никуда не годными обоями. Трентон посчитал, во сколько обойдётся возврат гостиной к нормальному, благоприятному состоянию и осерчал во сто крат. Он помнил себя таким злым лишь несколько раз, на свадьбе у подруги пять лет назад, в детстве за игрой в волейбол и… когда-то еще. Но по его нынешнему, животрепещущему виду нельзя было сказать, что ему был противен такой гнев. Гнев ему очень-очень понравился!
- Никакой полиции, никаких разборок и расследований! Ты навредил моей жене, и тебе, кем бы ты ни был, ублюдок, не выбраться отсюда живым! – Трентон подошел сзади к незнакомцу, присел на колени, затем обмотал шею поднятым с пола бельевым шнуром и начал смертельно душить, прикладывая максимум сил, - Сразу предупреждаю, чтоб не обижался, тебя никто не закопает! Когда Катерин очнется, ты к тому времени, дружок, будешь уже кормом для лосей. Я перенесу тебя в лес, когда мы закончим, урод!

Сверкая глазенками и краснея от того самого гнева, ни на мгновение не расслабляя ручонки, Клиффорд, озабоченный добиванием противника, как-то упустил из внимания то, что повернуло ход мордобития совсем в иное русло: Джек Хэлван, скорее, распрощается с жизнью или улетит в космос без космокорабля, чем потеряет умение быстро и ловко справляться с каким-либо делом, чем утратит чудливую способность выкарабкиваться из любых форс-мажоров и ям.
- Вот только не учел одного момента, гнидос необразованный! - в этот решающий миг рука придушенного сжала тонкий нож для резки хлеба, - Лоси… ни хрена не откусят, у них нет передних зубов, да и вообще рогачи не плотоядны! Как ты после такого оправишься, мм? – и проехался острым концом по шее наивного душителя.
Трентон, который не сразу догадался, что сделал псих, начал постепенно ослаблять свою хватку. Кожа на лице отчаянного заступника близких обесцветилась еще до наступления полной бледноты, а на руки пролилось жидкое тепло. Жидкое и такое красное…

- Ты шо, педик? Отвали от меня! – Джек напрягся, испытав прилив внутренней силы, и грубо оттолкнул от себя обескровившееся тело Клиффорда-главного, кажется, ставшее легче. Победы, те, что давались не сразу, в конечном итоге приносили архисадисту втрое больше блаженства, доходившего порой до нирваны, и все убытки возмещались несравненно резче!
“Как же надоели истеричные гомофобы повсюду. Лучше бы они, как пидорасы, ходили в закрытые гомофобские клубы и не заёбывали достоуважаемых господ. Шобы не заёбывали! Ах, меня же самого бесят геи. Ну, так шо это я…
А этот полупокер был немало гееватым. Вы только посмотрите, пидор натуральный! От него, как от клуба извращенцев, садило гендерной идентичностью за милю, как садит от ведущих музыкальных каналов, а может, всё гораздо хуже и он вообще был транссексуалом или трансвеститом. Тогда бы это всё объяснило…”


Добавлю отсебятины, что даже если Джек практически знал, что с ним произойдёт, то... это почти не влияет на тот факт, жив ли на самом деле Джек-человек или мертв. Записки Грегори говорят о несколько другом. И сама возможность того, что хорошие стороны Джека продолжают где-то доживать, только не в нем самом, свидетельствуют о человеческой разносторонности. О том, что мы не в курсе, какие процессы запущены, а какие претерпели остановку.
Если сложить все сведения о преступнике вместе, все мельчайшие подробности, самые неважные, вернее, кажущиеся таковыми, то вполне можно собрать логичное... ну, да, логичное объяснение того, что происходит. Джек ожидал, что рано или поздно его изолируют ради безопасности окружающих, и пребывание на чердаке, как и эти “опыты”, стали для него чем-то вроде основного отдохновения и помогли хоть ненадолго отвлечься от тягостных мыслей. Джек был не в силах совладать с кошмарами, а впоследствии он и вовсе расхотел с ними бороться, научившись принимать происходящее, как должное.


- Пей! Пей! Ты, тупой сраный подпиздыш-полурослик! Не вздохнёшь, пока не дохлебаешь! А точнее… не вздохнёшь никогда! – жестоко расправившись с кормильцем, “дьявол” принялся за первенца тускнущей семьи. Тристрам Клиффорд увидел, какая участь настигла отца, и предпринял попытку бегства. Но, как и девяносто девять процентов жертв Безумного Джека, мальчик оказался при пиковом интересе и его необдуманный спонтанный замысел накрылся медным тазом.
Кстати о тазах. У Хэлвана, как всегда, крутился не один десяток изощреннейших способов казни, в процессе исполнения которых подросток возжелал бы ни спасения, а, наверное, скорейшего конца.

- Пей, подпиздыш! Ну, что же ты не пьешь, твою мать? Больше половины оставил, позорище! – порядочно избив Тристрама, “дьявол” наполнил синий пластмассовый тазик несколькими литрами кипящей (горячей) воды в ванной комнате, засим окунул туда голову маленькой жертвы и держал в воде до тех пор, пока та не перестала сопротивляться и совсем-совсем замерла, - Ну, что ты, умер, что ли? Умер???! А-а-а-а-ай, слабак! Твой батяня и то был покрепче…
Совершив чистейшее детоубийство, как говорится, без подмесу, Хэлван вытащил за короткие волосенки покрытое сырыми да багровыми пятнами-ожогами тельце Тристрама, и пристроил подле унитаза. Глаза мертвого мальчика были закрыты, а кожа – краснее помидора, с носика, порезавшегося о треснутое дно, неспешно покапывала горячая водичка)))


Безумный Джек парирует претензии применительно к проблемам истины, мешающим жить всяким американским семействам: олицетворяя, в основном, негативные качества психованного мальчика, он, как и все демоны, старается размыть понятия добра и зла, но не чтобы завести душу юного маньяка в ад. Преисподняя ему неинтересна. А чтобы наблюдатели, то есть, те, кто все это время приглядывал за Джеком и наблюдал процесс деформации сложившейся психологической структуры, это тяжелое превращение человека в животное, могли прочувствовать разницу между лихом искусственным (созданным) и лихом природным.


Третьей, решил маньяк, должна сдохнуть Катерин. Должна… обязательно сдохнуть!
- Давай жри, тебе сказано! Не зря же я поварские таланты развивал в себе целых полчаса, грея зад в отхожем месте! – Джек привел женщину в чувства, показал ей мертвых мужа и сына, затем привязал веревкой к стулу на кухне, а сам отправился выделять из организма каловые массы через прямую кишку, тужась и напевая матерную песню Красной Плесени. Выкакав две солидные “сарделины”, псих положил их на английскую сланцевую тарелку, как кладут блюдо, когда оно сготовится, испачкав при этом говном край стола, и оснастился любимой разливательной ложкой, чтобы огреть ей вдову и бессыннковую мамашу, если та вдруг не захочет есть его “сардельки”.
“Трудно спорить, в наши дни экскрементофилия – безобиднейшее из всех отклонений. Когда есть все эти заселяющие города геи, лесбиянки и наркоманы, особи, пожирающие кал… абсолютно не пугают”

- Жри! – ударив в первый раз, Хэлван уже добился того, что жертва не смогла бы попросить его больше не бить и пообещать съесть эту порцию, а ударив во второй, грандиозный изувер и вовсе не рассчитал свои силы, раз Катерин упала на пол и вытошнила…

- Да что ты не ешь ничего, падаль! Что ты не ешь, тебя спрашива-а-а-а-а-ют?! - обрызгавшись слюнями из-за подскочившей поэтической злинки, неподконтрольной и нерегулируемой, Хэлван стал еще большим зверем, чем был (хотя казалось, куда еще больше?), и поварёшкой забил её до гроба, - Падаль! Падаль! Падаль! Падаль!
Он продолжал раскалывать костный каркас жертвы и выпаливать частыми направленными агрессо-взрывами даже тогда, когда Клиффорд уже не подавала характерных особенностей жизни…
“Мамочки не знают никаких границ”


Наверное, если бы не сущности, бродившие по потолку в ночное время, то данный детективный сюжет воспринимался бы не столь безнадёжно, как воспринимается в итоге. Безумный Джек, злое существо, воплощает саму квинтэссенцию всего самого неуместного, бестолкового и идиотского, что можно встретить в реальности. Если же немного притянуть за уши, то вы даже это сможете объяснить с точки зрения предыдущего канона... с одним условием – если, конечно, вы не считаете, что Безумный Джек является персонификацией шестилетнего Джека Мансона (Хэлвана), убившего (не)родного отца, чуть не убившего мать и, наверное, зарезавшего бы (не)родную сестренку из гнилой зависти, или манифестацией его чувства вины/сексуальных прихотей/неописуемой коварной жестокости, завуалированной под маской ребенка, и равнодушия.
Я бы попытался объяснить, по какой из причин Безумного Джека рациональнее считать кем-то, кто определенно схож с Джеком Хэлваном по всем параметрам души, точно “подогнанным” друг к другу набором фундаментальных констант, но, боюсь, этот подробный анализ займет слишком много моего личного времени и листов.


Дочку Клиффордов, маленькую Линнет, Хэлван, как ни странно, оставил в живых. Не то чтобы он наубивался и его больше не тянуло лить кровь. Подобные сдвиги случались с ним часто. Однако большинству несвойственно признаваться в нелогичности собственных поступков, Джек не скрывал свою ненормальность, а принимал её как факт, не больно и горюя, но и не радуясь. Словосочетание “густопсовый реализм", часто используемое в качестве ругательства, было бы тут к месту.
- Мам! Мама! Скажи, ты же не отправишь меня на чердак? Я устал проводить там дни напролет! Папа! Пап! Скажи, ты же не позволишь маме снова меня запереть? Еще одного такого вечера я просто… не вынесу! – истребитель детей расположился на полу, прислонившись спиной к заляпанной (чей-то) кровью стене и выставив ноги веред. Он звал родителей, чувствуя надвигающийся приступ, звал, забив на тот факт, что они… приемные, звал, расширяя ареал личного безумия, звал, забывая, что их в доме нет, - Пап, не надо на чердак. Пап, скажи маме…

В это самое время вдалеке, в коридоре, из-за угла показалась одиннадцатилетняя Линнет Клиффорд с глазами-шариками. Медленно-премедленно, будто не двигаясь, девчушка дотопала до кухни, где находился человек, который только что лишил её самых дорогих и близких людей во всей жизни. Джек попытался улыбнуться, но не получилось. Вместо этого псих попросил Линнет не плакать, объясняя, что оптимизм при плохой игре лучше слёз и сопелек, более того, подобные случаи закаляют нервную систему.
- Можно узнать, зачем вы только что убили моих маму и папу? – писклявым голосишкой спросила перепуганная Линнет, - Ну, заче-е-е-е-м?
Джек Хэлван, в котором противоречивость набирала темп, нервично проглотил слюну, открыл и закрыл рот, потом показал указательным пальцем на потолок и вновь посмотрел на девчонку.
- Милая, ты шо? Это не я. Это не я! Это всё он совершил! Я тут совсем не причем, если бы ты знала…
Линнет удивленно пожала своими миниатюрными плечиками и еще сильнее распахнула “шары”:
- А кто?
Дяденька недолго сочинял ответ:
- Безумный Джек. Так его зовут. Безумный Джек просто… никого не любит. Я сейчас не оправдываю ни тебя, ни твоих родителей. Им стоило уехать и взять тебя с собой.
“Хотя постойте… Господи, шо я горожу? Совсем не факт, что Джек не встретил бы их в другом месте и в этом другом бы их не замочил”


Убийца полагал, сейчас девчоночка учинит истерику и начнет реветь, пока не затопит весь хренов дом. Но не тут-то было! Линнет поступила на диво необычно для существа своих лет: вышла на поверечерую-похолоделую улицу, оглянула пробивавшиеся звезды, отбежала на десять с чем-то метров, достигла высокой травы, чуть постояла, помолилась, облизала поблекнувшие губки и, сделав глубокий разочарованный вздох, тихонько упала. Сердце малышки сначала замерло, потом – остановилось. Из обледеневшего носика потекла черная струичка крови, совершая путешествие по пухлой, такой же нетеплой щеке, приземляясь где-то вблизи студеного уха. Ветерок же продолжал нежно и ласково гладить её, по-разному с ней взаимодействовать. Это была самая безболезненная смерть, о какой всем прочим смертным остается лишь грезить…


А тем ненастным времечком Безумный Джек закатывался беспричинным, вселяющим фобии, дурным галдежом, терроризирующим, как ангелов свыше, так и домашнюю фауну, тараканов, если таковые населяли бывший дом Мансонов, и всяких жучков-паучков, путешествующих в узких, продолговатых промежутках, в отверстиях.
- Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - сопровождаемый новыми взрывами смеха, пришучливыми окликами неизвестно кого, циклопическим воодушевлением и огоньком в сумасшедших глазах, скрывающих “комбинацию изъянов”, бонмотист-потешник залез в карман куртки и вытащил двумя пальцами, указательным и средним, фотографию с широко улыбающейся Эми. Джек без дальних разговоров прошелся по фотке языком, заставив себя всхлипнуть от сотни ощущений. Ему мгновенно получшело, ведь “воссоединение семейки Адамс…” произойдет очень-очень скоро.

- Пхэ! Пхэ! Пха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - минутой позже фотография вывалилась из вибрирующих от хохота рук…


“Спросите вы, нравится ли Эми поздняя осень? Хорошо. Она сморщит лицо, сморщит губы, накинет гримасу неудовольствия, отвращения, гримасу напряжения, но обязательно соврёт. Скажет, что обожает это время года, и пёс с ним, с тем, что ей никто не поверит. Если ложь присутствует в чьих-либо словах, значит, ложь необходима. Трудно выживать, неся в мир фронтальную правду. Многогодичный измор, перешагивающий через все торжества и переходящий в перманентную мизантропию, уже не позволяет входить в образ опьяненной позднеосенней золотовизной, наивно романтической дурочкой, не замечающей темных сторон и видящей всё в радужном цвете. Тупицей, старательно романтизирующей всякое, лежащее в основе материального.
Очень жаль. Ведь раньше Эми любила посещать специальные места для отдыха среди деревьев и зелёных насаждений в городе, имеющие магнетическую силу. Всевозможные скверики и парки. Пелем-Беей-парк, располагающийся на северо-востоке боро Бронкс, ограниченный магистралью Хатчинсон-Ривер-Паркуэй, на севере округом Уэстчестер, на юге - Уотт-авеню и магистралью Брукнер-Экспрессуэй, с востока омываемый водами пролива Лонг-Айленд, считается самым большим парком во всём мегаполисе. Еще можно припомнить бруклинский Проспект-парк, ограниченный районами Парк-Слоуп, Кензингтон, Виндзор-Террес, а также Флэтбуш-авеню, овальной площадью Гранд-Арми-Плаза и Бруклинским ботаническим садом. Это были излюбленные места Эмилайн, регулярно бродившей по знакомым тропам, чувствовавшей жизнь и жизнью делившейся. Сейчас же, с появлением экзистенциального кризиса, побуждающего к бесконечным поискам безрамных, сфантазированных смыслов, это всё ушло на второй план и вряд ли когда-нибудь захочет вернуться на первый. Теперь ищи ветра в поле, ветра, который сдул меня прежнюю. Прежнюю Эми...”

Книжный прилавок на улице, завлекающий внимание прохожих, разбавляющий концентрацию городового уныния, урбанистической серой скучищи, открылся сегодняшним дождливым утром, в трех кварталах от дома, где жила Эмилайн. Продавец рекламировал бумажную продукцию, вежливо общался с потенциальными покупателями, рассказывая о книгах, которые, по его профессиональному мнению, были бы им интересны. Назойливость мужчины оставалась в разумных пределах и не бросалась в глаза, совершенно не раздражала. Возведение умения вести диалог в разряд искусства – то, чего так не хватало современному обществу.

“Заря что из кого лепит. Для меня Нью-Йорк, пусть и остался генератором пешеходов-статистов, начисто лишенных любой индивидуальности, по большей части, всё еще дорог и любим. Ни матерные выкрики водил непонятной национальности, ни гигантские послеливневые лужи, портящие обувь и настроение, ни даже то, что со мной сейчас происходит, и вообще ничего не поменяет моего мнения о нём.
Нью-Йорк – это борзая ожирелая шалава с многолетней выслугой, а проживающие в нем держиморды – малюсенькие прыщики на целлюлитной заднице шлюхи. Но быть патриоткой не означает ни замечать недостатков. Патриотизм это простое желание что-то изменить, что-то исправить, сделать лучше себя и других. И тут совсем неважно, получится ли у меня осуществить задуманное благо или я наворочу столько дров, что их потом не удастся разгрести никакой бригаде, состоящей на девяносто процентов из лиц восточного и полувосточного типа”


Несколько часов назад.
Идя в развалку, Эмилайн не утруждала себя работой шеи и, следовательно, не могла увидеть надвигающийся слева темный Jaguar. Машина сбила её, не успев затормозить. Владелец авто, оказавшийся тем еще подлым ссыкунишкой, даже не остановился, чтобы проверить, жив ли человек, чем добился мысленного жесткого осуждения семерых очевидцев.
Девушку нашли в кустах, куда она отлетела после не самого приятного толчка. Невезучая отделалась царапинами, ссадинами и парой-тройкой костных переломов. Ей помогли подняться, самую малость отряхнули, т.к. одежда накопила много грязи и снега. Спросили “как ты себя чувствуешь” и “сможешь ли дойти”. Эмилайн больше всего на свете ненавидела, когда её жалели, всячески отмахивалась от предложений о вызове медиков, затыкала уши, чтобы пропускать нудные советы и не склонять слух к розовой воде…

Вернувшись домой лишь под утро, с трещиной в коленной чашечке и сломанной правой рукой, почти отрезвевшая (но не до конца) Эми поняла, насколько сильно ей подфартило, что на момент первых ночных камуфлетов она находилась под градусом. Алкоголь неплохенько отсрочил неминуемую дестабилизацию, обещавшую устроить разгромный реприманд и потребовать от совести порки розгами до багровых полос.
Оценив увиденное (а оценивать и впрямь имелось что), зайдя в каждую комнатку, осмотрев каждый уголочек, каждый миллиметр, Тёрнер мигом позабыла про
полученные свежие травмы и опустилась, нет, упала на колени, захлопнув рот обеими ладонями и зажмурив глаза с проявлением всего неконтролируемого. Лишь слезы, неудержимые слезы начали протаптывать тропу по щекам.

Причина в том, что все её действия (как Эми начала предполагать с недавних мрачных пор) провоцируют проклятья, а последствия этих проклятий – чужие жизни, или кто-то страстно хочет, чтобы она себя воспрезрела, возненавидела и сама себя прокляла, и произносит при свечах злобные напутствия. Ведь нечто тяготящее, мучающее, дарящее несчастье мог почувствовать абсолютно любой, окажись рядом с Эми (опять же, как считала она).
И если кухня с гостиной почти убедили экс-полицейскую в том, что её секс был сексом с Джеком Хэлваном, а не с каким-то мифическим Джеффом, то спальная комната стёрла все сомнения напрочь: на кровати, где недавно проходило веселье с тортом, музыкой и фалоимитаторами, лежал труп без потрохов. Тушка, тщательно очищенная от внутренностей, тело без органов! Узнать в этих “последках” соседа-толстяка, ворчливого дедулю с манией величия размером с Гудзон и мерзким характером, не получилось бы даже при желании.
- Господи! Господи… ГОСПОДИ!!! – рождающиеся и умирающие почти моментально, рудиментные, примордиальные рефлексы, свойственные новорожденным или недоразвитым, стали основным состоянием Эмилайн на последующие трудные сутки. Непроизвольности из-за несовпадения желаемого и реального - несоответствия того, что могло бы быть, не превратись безработица в такую каломассу, и тем, что есть - заняли времени втрое больше предполагаемого.
Диссонансная рифма затянулась, затянув всё вокруг себя, став петлей для шеи Эмилайн.

Sufferings do the person stronger. Get drunk them, become stronger. Suffer.
(Страдания делают человека сильнее. Напейся ими, стань сильнее. Пострадай)


Написанная кровью на стене, пугающая надпись, такая, какую по традиции западных ужастиков оставляет убийца своей следующей жертве, задержала Эми возле распоротого трупа. Её новое умозаключение не стало пиком своеобразия, зато близко подобралось к несладкой фактичности.
“Сукин сын добился моего отстранения от выполнения служебных обязанностей, считай, запихнул меня в дурдом, сделал меня предметом осмеяния и позорных речей. Уничтожил меня морально. Но этого ему, видимо, показалось мало. Теперь сволочь хочет довести меня до дереализации, окончательно убить, разбить до полной негодности. Но он - притча во языцех, пересудов насчет него больше, чем насчет кого-либо другого… а ему до девятого этажа на всё и на всех. Мразь тащится со своей грязной славы, кайфует от плохого. И что же с таким сделаешь? Может, Джек Хэлван - моя кара, моё воздаяние…” – мысль о том, что самый опасный преступник в мире положил глаз на то, чем себя считала Эми, притесняла её не больше, чем воспоминания об их постельных кувырках. Её действительно поимели - цинично воспользовались, чтобы потом на расстоянии показать своё превосходство.

Но кроме сюрпризов, откровенно разочаровывающих, убийца оставил один спорный сюрприз, которому, может быть, Тёрнер и не сможет придать достаточно важности, однако, это однозначно её заинтересует и вызовет гору непонятностей. Оценивая что-то по-достоинству, важно знать, что считать этим самым достоинством…
“Какого…? – вся стена гостиной от пола до потолка была оклеена фотографиями с любовными признаниями. Тщательно подобранные ракурсы в занятном клубке с аккуратно сделанными пояснительными надписями давали примерное представление о том, какую важность Эми имела для психа, - Он что, одержим мною? Мда. Поклонника-маньяка мне как раз не хватало…”

Кроме трупа с выпотрошенными кишками и загаженной стенки хозяйка обнаружила в квартире еще кое-что, заслуживающее внимания: листочек с проектом двухэтажного дома с полным вторым этажом и чернильным текстом в правом нижнем краешке:
Dream corner, dear little sister.
(Уголок мечты, дорогая сестренка)


Эмилайн знала, что придется что-то предпринять, но побоялась обращаться в полицию. Находясь на учете и всячески уклоняясь от надлежащего психиатрического лечения, она имела, ну, очень мало шансов быть кем-то услышанной. Людей с её проблемами редко воспринимают всерьез. Авторитет низкий, следовательно, возможность влиять на чьё-то мнение низкая. Это двойная задница, из которой, если вовремя не выйти, можно навсегда потерять свободу и даже погибнуть, позволить психу победить.
Чтобы решить, как начать действовать, кому звонить, а от чьей помощи твердо отказаться, Тёрнер сварила экспрессо в эспрессо-варке и уселась за стол, принимаясь за постигание дальнейших хлопот, задаваясь объемной обременительной работой по выправлению (крайне) непростой ситуации. На вытрезвленный аппетитным кофе женский ум пришло несколько имён и номеров. В бой с недомоганием от ещё не прошедшего шока вступил кусочек шоколадно-вафельного тортика и сигарета, зажженная с помощью спички. Год назад Эми поклялась почти прилюдно бросить курить ради собственного будущего и восстановления своего авторитета, завязать с никотином раз и навсегда, и достойно держалась, заслуживая, если не уважения, то сильной похвалы. А сейчас настал такой момент, когда не закурить было нельзя. По крайней мере, учитывая её темперамент.
“Уилл… вот к кому можно обратиться и кому нестыдно выплакаться, вот, кто может мне поверить. Мой надежный товарищ и друг…” – съев еще один кусочек торта, Тёрнер прислонила к уху телефонную трубу и виновато заговорила.


Спустя час.
Уильям Хартл, согласившийся неофициально помогать попавшей в крутую передрягу подруге, прибыл на место происшествия незадолго после звонка.
- Надо же! Да ты у нас, выходит, та еще знаменитость, обладаешь какими-то особыми флюидами, раз на тебя то и знай западают всякие умалишенные. Как тебе идея поселиться на Аляске? Гарантирую, там тебя никакой Джек не найдет, хотя… кто его знает. Ручаться за поведение психа не может сам псих. Что уж говорить обо мне… - поддерживая в себе оптимизм посредством словесного поноса и необязательных манерных эпатажностей, офицер полиции отнесся к случившемуся с достаточной ответственностью и поверил во все рассказы сладкоежки Эмилайн. Бережливая, действующая с расчётом, приятельница не стала посвящать приветливого копа во все тайны с трубы, понимая, что основная вызывающая культурный шок информация может неверно восприняться или вообще отбить желание к ней ехать, Уилл же в свой черед не то чтоб удивился… первые минуты своего нахождения в гостях он убил на то, чтобы прийти в себя, а опамятовался не так уж и быстро. Естественное дело, в рабочее время ему доводилось пользоваться огнестрельным оружием, участвовать в перестрелках и наблюдать их порой не самые приятные последствия, видеть трупы… Но, направляя машину по адресу Эми, он не ожидал увидеть ничего сходного с насилием, а получил “террор и тиранию” в сгущенной, в скопленной форме.
Тёрнер, чей рассудок, очевидно, находился в мутном состоянии, лопотала что-то неотчетливо, но, в итоге, вовремя спохватилась и не дала опрометчивому Хартлу связаться с участком:
- Нет! Не надо докладывать в полицию!
- Это еще почему? – непонятно посмотрел на неё Уильям.
Отойдя на два метра назад, к двери, ведущей в кухню, Эми окончательно превратилась из смелой и уверенной в горе-мандражистку, и начала медленно ему объяснять:
- Около трех раз в неделю я посещаю психиатра, ежедневно принимаю горы таблеток, в состав которых входит всякая дрянь, и меня до сих пор не считают полностью выздоровевшей. Мне еще судимости не хватало для финиша…
“Вот я осёл. Как же я так не подумал-то” – позлился на себя её напарник, и вмиг озвучил серию тихих извинений. Но у подруги, по сути, не было причин для обиды, и она легко приняла их.

- Кхм! Тогда давай поступим следующим образом… - ковыряние в носу в период острой задумчивости является главной отличительной чертой большинства нью-йоркских полисменов. Эта привычка не обошла стороной и Уильям Хартла, старавшегося во всем походить на толпу, - Ты уйдешь на несколько часов, займешься чем-то отвлекающим, в общем говоря, проветришь мозги, сходишь к врачу. Нарушение целостности кости почти очевидно. Через три-четыре часа, если всё пройдет гладко, получишь чистую квартиру. Я придумаю, куда деть тело, организую уборочку…
Б Л А Г О Д А Р Н О С Т Ь ! Эмилайн, жутко признательная офицеру, но понятия не имевшая, как его отблагодарить за такую своевременную помощь и поддержку, прервала, не позволив закончить.
- Спасибо тебе большое за сегодня. Я, правда, не знаю, что бы я без тебя делала. Немногие оказываются рядом, когда так нужны…

Стоит ли признавать собственные действия незаконными, если придуманная тобою затея - единственный выход из сущей безвыходности? Уильям до сих пор не мог заставить себя поверить в то, что Джек Хэлван, реальный Джек Хэлван, не выплавленный комплексами тронутой брюнетки, тусовался у Эми под нехитрым псевдонимом. И пока не найдется материального, окончательного подтверждения в виде самого безумного психа, пускающего частушки да прибаутки во время убийств, ему придется хранить в себе неограниченный запас сомнений насчет адекватности старой подруги. Но то, чего Тёрнер не могла совершить, даже будучи ненормальной маньячкой, гоняющейся за соседями с кухонным ножом, обособлялось середь сумятицы: испорченная фотоснимками стена, вырванные кишки, художественно развешенные по всей комнате, как рождественские, мать его, гирлянды, так и унд зо вайтер. Правящий беспорядок наводил Уилла на ощущение недавнего присутствия некто неизвестного ему. Так что, несмотря на временное отсутствие доказательств причастности легендарного злодея к смерти мужчины и погрому в пристанище Эмилайн, доверие в сторону последней перевешивало чашу весов.
Последняя просьба Хартла донеслась до ушей хозяйки неожиданно и задержала её на несколько минут, мол, перед тем как хозяйка отправится к врачу заниматься лечением руки и сустава, факт её буккакэ без группы и эякуляции должен констатироваться покрайняк виртуально. Офицер призвал удовлетворить его нужду в немедленном ознакомлении с фотоснимками Джека, отказ по поводу чего был невозможен, т.к. Тёрнер сама хотела ему предложить, но случайно выпустила думу из ума.

Времени на это много не ушло бы. Включить ноутбук – минутное дело, а включить программу просмотра информации из компьютерной сети – и того быстрее.
“О, черт. Он что? Совсем надо мной издевается? Продумывает всё вплоть до мелочей. Вот же зараза…” – но к неудаче Эмилайн, к её очередному вселенскому позору, пользователь удалил свою анкету, а значит, никаких фотографий на сайте знакомств больше нет.
Офицер взглянул на неё с понятной чудинкой:
- Ну, и где же твой тайный фанат? Мм?
Обмороченная и словно перееханная трактором, азартная юзерша СО уничтоженно смолчала. Ей все вдруг стало безразлично – и жизнь, и жизненный статус. Её паки начало колотить сильной дрожью, поднялось давление, кровь прильнула к голове… и притащила с собой уже повторявшиеся, несвежие мысли.
“Спросите вы, нравится ли Эми поздняя осень? Хорошо. Она сморщит лицо, сморщит губы, накинет гримасу неудовольствия, отвращения, гримасу напряжения, но обязательно соврёт…”


Спустя две недели. Дом на Винегар-Хилл. Квартира Антона Белова.
Вперекор идущему времени и чужому мнению Алисия Флинн не прекращала руководствоваться в действиях и рассуждениях давними намерениями. Либерти, которую она по-прежнему считала своей молодой копией, представляла для экс-пациентки Антнидаса высшую моральную ценность, системообразующую ветку, помогающую в переходе с одного этапа на другой. Заботясь о девочке, “Бзик”, прежде всего, пеклась о
себе. Эталонный препаратор темнейших закоулков человеческой души и смакователь пороков оной, Джек не промахнулся, говоря, что “судьба Либерти похожа на её судьбу”, а попал точно в цель. Судьба Либерти её судьбу повторяла: знакомство с “дьяволом” из-за возникших жизненных трудностей, первые убийства и появление привязанности к “дьяволу”, как результат хорошего зомбирования.
Пять дней назад Либерти сбежала, и вот уже пять дней Алисия испытывала сильное беспокойство, мучительно переживала за исчезнувшую и чувствовала себя в высшей мере неловко. Сегодня утром... она решилась поделиться с Антоном частью истории. Было как-то глупо продолжать пялиться в кромешный мрак, скрывая прошлое и зная, что раскрытие себя другому человеку, могло этот мрак неплохенько разбавить. Но что ей мешало действовать уверенно, так это обилие сдерживающих факторов, игравших свою роль в общении с русским. Многое в жизни становится известно лишь апостериори…

- Тебе принести поесть? - увидев, что Алисия сидит на краю кровати, полностью отошедшая от сна, и даже не зевает, Антону вздумалось побыть джентльменом. К сожалению, блондинка пресекла все попытки понравиться ей еще сильнее, будто бы хватало того, что между ними уже пробегало.
- Завтрак в постель это, конечно, романтично, но я как-нибудь сама…
Не став навязываться, хозяин квартиры сделал несколько мирных, понимающих жестов и медленно попятился из спальни.
Вдруг белобрысая остановила его просьбой:
- Не уходи. У меня разговор к тебе есть … - и добавила секунд через десять, - Такой серьезный, что его нельзя откладывать!
Белов стал весь внимание, которое очень сильно обострилось. Чтобы отвлечься от
терзающих сомнениями мыслей и допущений, русский решил дождаться, когда Алисия уже начнет и только, выслушав, сделать все выводы.


Несколько лет назад.
- Как же меня достала эта блядиада. Пиздопроёб блядемудийный! Просто сил нету моих больше! Малышка, вернись к своему пудингу! Не смей убегать, слышишь? Вернись, тебя сказали, ебаная блядь!

- Вернись, блядь. Вернись и добей её! Я кому сказал!!!

В ту ночь негатив имел на Земле больше власти, чем когда-либо. Бешеные просьбы-крики не затихали, как бы сильно Алисия не отдалялась от бой-френда. На какой из теней не остановишь рассеянный глаз, не видно ни одной живой душеньки, будто бы жизнь не существовала на этом гулевище, будто бы Джек Хэлван её всю поглотил, не сохранив и ничтожного признака жизни, ни её малейшего симптома.
- Алисия, верни-и-и-и-и-и-и-сь!

Легко догадаться, что предприняли бы другие, очутись в незавидном положении Бзик, когда остается только бежать без оглядки, без осмотрительности, не думая о последствиях, невзирая ни на что. А возможно ли это, если ты ключевая фигура в войне между двумя сторонами одного маньяка, только еще не знаешь об этом и даже не догадываешься?
Нам известны злонравные итоги сглаживания правды о прошлом во имя скоропроходящих, эфемеровых выгод и непрочных, хрупких интересов. Но даже с приходом осознания ошибок мы не перестаем их вновь и вновь допускать. Будущее становится ясным, как Божий день, понятным и до скукоты предсказуемым при столь непростительных, столь ужасных провинностях, при роковых ошибках, при таких-то непрощаемых грехах…


- На, посмотри! – Алисия вытащила из-под подушки то, что когда-то взяла, не спросясь, явочным порядком, и поднесла к глазам Белова, будто впавшего в психопатологический синдром с двигательными расстройствами. Русский деревенел неизменно при виде женщины на этой фотографии, и всякий новый раз чувствовался ему, как последний, - Ты знаешь ту, что изображена на данном снимке? Кем она приходится тебе?

Доказательства причастности к совершению убийства неизвестной девушки, которая то ли сестра Белова, то ли его любимая жена, находились только в голове, в ощущении и в сердце Алисии Флинн, чья ситуация с недавних пор снова осложнилась. Но какие бы испытания не подбросила злодейка-судьба, “Бзик” ни за что на свете, ни за какие дары не опустит руки и будет сражаться до заключительного вздоха, до полной остановки всех физиологических функций, всех биопроцессов, поскольку смысл жизни заключается в бесконечной борьбе за её сохранение.

Антон тихонько отобрал у Алисы дорогой ему предмет и медленно уселся на краешек кровати. Подсел поближе к ней, произнеся мягким шепотом:
- На моей родине считают, что лучше потратить несколько лет на поиски убийцы близкого, чем на неудачный брак! Но, зная по личному опыту, скажу, это полнейшая бредятина, годная лишь для вечеринок с обильным употреблением спиртного… - потом в маленькой спаленке с переизбытком цветов в интерьере и ядовито-яркими желтыми шторами установилось тягостное мрачное молчание. Оно могло продлиться от нескольких минут до получасья в зависимости от того, как быстро рассказчик соберется с мыслями для того, чтоб продолжить, - Я едва не спятил после смерти Лены, смотрел на все сквозь призму ненависти, не понимая, для чего живу, и истиранил полицию звонками в поисках какой-то информации. Потом решил, что живу я для мести, провел самостоятельное расследование, но безудачно. Так начался мой годовой запой, а привели меня в нормальное состояние относительно недавно. Если бы не мои друзья, не мои дорогие товарищи, оказавшиеся поблизости из чистого случая, кто знает, был бы я еще на этой земле. Лично я сомневаюсь…

Пока шла беседа, вдовец почти всё время смотрел в пол. Стыд раздирал всё нутро, и самое поганое заключалось в том, что его невозможно было вытащить. Оставалось только терпеть и питать миллионы надежд. Это была целая орава границ, пределов и секвестров.
Пока шла беседа, сожительница и любовница в одном лице почти всё время крутила головой, стремясь прочухаться от кошмаров, от попреков растущей моральности, пробивавшихся на первый план, отодвинуть момент полного затмения – перемещения души в пространстве и времени.


Несколько лет назад.
Абсолютно каждый мегаполис богат неприглядными, заброшенными местами с атмосферой кинематографической жути, отсутствующими на рекламных туристических проспектах. Тем более, если мегаполис находится в противоречивой Америке, где почти все большие города – клоны Мракан-сити, разрушенного чудовищным взрывом.
Те, кто в идеале знают Нью-Йорк, близко знакомы со всеми яблочными минусами, и не отрицают плохие стороны, а признают их, знают, что их родной город, говоря мягко, небезгрешен, если вести речь о заброшенных жутковатых местах.
- В коридоре одного из больничных блоков внезапно скрипнула ржавая хуйня странной формы и шо-то звякнуло по крыше! Я чуть не обосрался! Чуть не обосрался! Мне еще никогда не приходилось ощущать себя пидором, ведь пидорами называют всех трусов. И неспроста, ведь эта бывшая психбольница считается одним из самых посещаемых привидениями местечек Америки… - Джек Хэлван держал заложницу в заброшенной психушке, расположенной в сонном нью-йоркском городишке Кингз Парк, собравшей вокруг себя немало черных историй о духах и фантомах, якобы в ней обитающих. Девушка была русского происхождения, как показывал паспорт, в котором копалась Алисия, тогда еще помощница психа. Руки и ноги её были обмотаны множеством слоев толстой веревки. Во рту торчал грязный кляп, - Об этой развалине ходят легенды. Поговаривают, несчастливые говнопациентишки, находившиеся в неладах с сучьим персоналом, часто совершали побеги и подыхали в лесах, окружавших развалину, в чащах…

Алисия была частью сего представления неспроста. Получив приказ расправиться с бедняжкой, она… ждала сигнала от любимого. Джеку было важное соблюдение принципа последовательности действий. Джек написал сценарий, и всё должно быть как по сценарию!
- Страшно? – спросил подонок у девушки, зная, что у нее все равно бы не вышло ответить из-за кляпа, - Я думаю, не слишком. Для этого здесь я…

Это так называемое мероприятие – субъектный экзамен Алисии Флинн, результаты которого определят степень её преданности мировоззрению Джека. Так как у пирожка в ходе личных наблюдений появились весомые сомнения насчет готовности подруги быть по-настоящему жгучей, ужасающей, под конец безумной сукой, данная проверка на стойкость – обязаловка, и варианта не убивать пленницу у Бзик попросту нет, т.е. тут мало что зависело от воли пособницы.


“Без сомнения, осень – самая грустная и меланхоличная пора. Но, может быть,
Хемингуэй был излишне поэтичен, пробиваясь через народ? Всё больше убеждаюсь, погода дает нам ровно то, что мы чаще всего сами хотели бы видеть, и раз на улице неприветно и тускло-серо, значит, наши накопленные эмоции не могут найти выход, а все гуляющие обретают себя в согрустии друг к другу, в неразрывной связности, в интегральности грусти”

- Не стой в таком виде. Лучше оденься… - увидев Алисию целиком обнаженной, затягивающейся сигаретой на открытом балконе, Антон сделал замечание по существу. Не то чтобы русского это сильно стыдило в поведении сожительницы. Русский невзначай соотносил любую женщину со своей убитой женой, а она была более застенчивой, менее развязной, чем Флинн, более женственной, и её рукотворный образ служил примером всему прекрасному полу.
- Пора! – сказала “Бзик” с редкой для себя боеготовностью и молчаливо послушалась.

Несколько часов назад Белову довелось узнать реальную историю её непростой жизни. Алисия оставалась избирательной в показаниях, но каждое очередное предложение воспринималось барменом как открытие. Под развязочку тезка мускулистого суперзлодея (отсылка к Палачу) встряхнулся всем телом и зачерпнул полные ладони воздуха, делая импульсивно-смешные ужимки из-за необыкновенной, в прямом смысле сногсшибательной, потрясающей взрывной информации, осмысление которой под силу далеко не каждому мужчине. Антона всё время, сколько они жили, все эти дни сгрызали любопытность, неравнодушие, заинтересованность в происхождении этих “изображений”, но, чувствуя, что далеко не всё так однозначно, русский предпочел подождать, пока Алисия сама пожелает его известить, и это случилось сегодня…
- Таскать на теле заведомо грязный груз сможет не каждый… - заканчивала Флинн, трогая себя за все татуировки, за все шрамы, за все испорченные, но всё еще очаровательные субтильные участки, - Говорят, время исцеляет… но я выяснила, что это еще один обман. Годы не лечат, а лишь притупляют боль… - у неё давным-давно
выработался иммунитет к пёстреньким досадам, и любые разоблачения давались бывшей подруге маньяка с похвальнейшей легкостью. Это и многое другое Антон взял изнутри отслушанной истории про капризную девчонку, убившую мать по причине раздора, и одного расчетливого психа-насильника, лишившего девчонку невинности далеко не по её инициативе.

Заключительной частью рассказа предвиденно оказалась Либерти. Эта часть напоминала длинную просьбу, растянутую для большей убедительности. Антон доказал, что неживет убеждением “при аккуратной игре, если не влезать в авантюры, ты всегда будешь в плюсе”, не заподозрил блондинку в бескостном языке, чем полностью оправдал её ожидания. Непроизвольно сложившийся итог всего обговоренного поддал оптимизма и подарил шанс всем полунадеждам, всем недомечтам.
- Мы найдём её, обещаю. Вот увидишь, я брошу на это все силы… - Белов говорил, не веря самому себе, но радуясь от того, что верили ему.
- А как поступим с ним, когда найдем? – ради усиления фантазии Флинн предположила, что перед ним может встать необходимость убить Джека Хэлвана, и сеемгновенно поделилась новыми мыслями, - Ты же, надеюсь, понимаешь, что человек, который пыжится меня вернуть, чтобы продолжить свои издевательства, не отдаст Либерти так просто…
Русский подумал о жене, чтобы побыстрее родить искренний однозначный ответ и подал голос только, когда убедился на все двести процентов. Поклявшись найти убийцу своей любви, он, таким образом, поклялся бороться со всеми убийцами.
- Если мы с тобой говорили про одного Джека Хэлвана, и я правильно тебя понял, выходит, мы имеем дело со стихией смерти… - это было идеальным шансом для него проявить свои навыки в деле, показать, что он пригоден еще к чему-то, помимо пускания пафосных клятв.

Первый поцелуй пришелся ему в щеку, второй – в краешек губ. Дополнительные нежности, оказанные Флинн, понадобились для стимулирования Белова, для укрепления его мотивации. Последним шагом стало прочтение объемной SMS-ки, полученной два часа назад. “Дьяволу” невмочь было просиживать праздник в одинокости. Да и не обрадовать свою экс-соратницу, с которой у него столько всего происходило и которая в неожиданный момент сбежала от него, дав ему ощутить прежде неизвестное чувство несоответствия желаний имеющимся возможностям, Хэлван по понятным причинам не мог.
It is necessary, hi, hello that for a miracle, ciao, I welcome, a salute, a stupid creature with gray life. You wants to receive the Liberti? Then throw everything and blow on the forty second. I will hang about restlessly in couple of steps from the central railway station grand Central. Also I will ask to hurry. If you it isn't visible and heard, and hours will already punch sixteen thirty, then, I am afraid, the zhirukh Kandis just won't endure it. You don't want to be left without personal tame pig? Well, then you shouldn't force to yawn the pudding with boredom. Law of a boomerang: what do you think of people, and people treat you.
Also come crawling individually, without gentleman near at hand. I will see a tail - farewell our sweet, our confectionery Kandis.
(Надо же, приветик, хелло, что за диво, чао, приветствую, салют, тупая тварь с серой жизнью. Хочешь получить свою Либерти? Тогда всё бросай и дуй на сорок вторую. Я буду неприкаянно ошиваться в двух шагах от центрального железнодорожного вокзала Гранд-Централ. И попрошу поторопиться. Если тебя не будет видно и слышно, а часы уже пробьют шестнадцать тридцать, то, боюсь, жируха Кандис просто не переживет этого. Ты же не хочешь остаться без личной ручной свинки? Ну, тогда не стоит заставлять своего пудинга позёвывать от скуки. Закон бумеранга: как ты относишься к людям, так и люди относятся к тебе.
И приходи одна, без кавалера. Увижу хвостик - прощай наша сладкая, наша кондитерская Кандис)


Но ни одна Алисия пыталась бороться с чудовищем. Эмилайн, жизнь которой превратилась в сплошную оглядку из-за угрозы, что нес собой Хэлван, также вовлеклась в интрижку зверя и стала частицей его очередной уродливой стратегии. Этим днём бывшая сотрудница полицейского участка также получила SMS от махинатора, и первая строчка тютелька в тютельку повторяла сообщение, присланное Флинн. Остальной текст отличался совсем несущественно. Предыдущие отправные точки были целиком сохранены.

It is necessary, hi, hello that for a miracle, ciao, I welcome, a salute, a stupid creature with gray life. You wants to receive a key to the sacred truth and at the same time chance to settle accounts with me for those inconveniences and troubles which I to you caused to set on to actions? Then throw everything and blow on the forty second. I will hang about restlessly in couple of steps from the central railway station grand Central. Also I will ask to hurry. If you it isn't visible and heard, and hours will already punch sixteen thirty, then, I am afraid, the officer by the name of Stupidly Shit just won't endure it. You don't want to be left without personal tame pig? Well, then don't brake. Law of a boomerang: what do you think of people, and people treat you.
Also come crawling individually, without Stupid Shit. I will see a tail - farewell the generous, willingly giving, sharing the material and other benefits Mr. Hartl. Oh, fie you. More precisely, Stupid Shit. At such as you, at the fan are the gigolo with an erection, at the shibanuty alcoholic with a fault complex over which the arrogance layer is poured, there can't be friends with normal, with human names. All whom you know - walking excrements. Everything is universal. Though there are also those which don't go for a long time. For example, Mr. Mitchell. That still shit. I got spastic because of the wife of whose death itself it was guilty. You shouldn't strike up acquaintances to similar ignoramuses because, even planning, the benefit, they to you will do much harm. Well, and thanks that I saved you from vindictive Charlie, you will tell at a meeting, in a face. Be not late!
(Надо же, приветик, хелло, что за диво, чао, приветствую, салют, тупая тварь с серой жизнью. Хочешь получить ключ к священной истине и заодно шанс поквитаться со мной за те неудобства и неприятности, которые я тебе доставил, чтобы подзадорить на действия? Тогда всё бросай и дуй на сорок вторую. Я буду неприкаянно ошиваться в паре шагов от центрального железнодорожного вокзала Гранд-Централ. И попрошу поторопиться. Если тебя не будет видно и слышно, а часы уже пробьют шестнадцать тридцать, то, боюсь, офицер по имени Тупое Дерьмо просто не переживет этого. Ты же не хочешь остаться без личной ручной свинки? Ну, тогда не тормози. Закон бумеранга: как ты относишься к людям, так и люди относятся к тебе.
И приползай единолично, без Тупого Дерьма. Увижу хвостик - прощай великодушный, охотно отдающий, делящийся материальными и прочими благами мистер Хартл. Ой, тьфу ты. Точнее, Тупое Дерьмо. Ведь у такой, как ты, у фанатки жигало с эрекцией, у шибанутой алкоголички с комплексом вины, поверх чего налит слой гордыни, не может быть друзей с нормальными, с человеческими именами. Все, кого ты знаешь - ходячие фекалии. Все поголовно. Хотя есть и те, которые давно уже не ходят. К примеру, мистер Митчелл. Та еще какашка. Распсиховался из-за жены, в чьей смерти сам был виноват. Не стоит заводить знакомства с подобными невеждами, ибо, даже замышляя благо, они тебе навредят. Ну, а спасибо за то, что я спас тебя от мстительного Чарли, скажешь при встрече, в лицо. Не опаздывай)

Не глядючи на всем понятный факт, что Джек любитель озорства и никогда не прочь повеселиться, маньяк редко что делает неизвестно зачем. Имидж вымороженного честняги и цепного пса, обманывающий недалеких и судящих исключительно по внешности, удачно маскировал интеллект Франкенштейна.
Эмилайн еще не знала всех особенностей того, кто ей (вроде как) угрожал, отчего чувствовала себя бифштексом на сковороде, и наполнялась черными презумпциями сверх личной меры. Но кое-что было ясно изначально: предстоящая прогулка не будет ни моционом, ни фланированием. Ей, причисленной к лику тряпичных марионеток сатаны, не удастся пройти ни одного метра без мысли, что вот, сейчас, где-то за углом, за тем или за этим, скрывается веселый зломышлятель, всегда терпеливо подстерегающий и атакующий всегда исподтишка.


…Не прошло и десяти минут, дом еще не успел полностью исчезнуть за другими зданиями, как интуиция Эми запела под сурдинку, не отговаривая её от рискового шага, но навязчиво навязывая альтернативу – остаться, игнорируя унизительные SMS-ки. Но Тёрнер, как бы сильно не хотела отступить, таки не могла совершить выбор в пользу собственной безопасности, плюнув на безопасность Уилла, и сохранила твердокаменную незыблемость своих самоуветов касаемо дружбы, верности, следования старым добрым принципам, без которых отныне не проходил ни один её день.
“Уж что-то, а эффект Ореола никогда не был в числе моих недостатков. Да-да, это недостаток, и легко объяснить, почему. Не зная человека, нельзя сказать о нём многого, если ты не дебил. Если же наоборот, то любая тварь может показаться тебе ангелом, и твое мнение об этой твари не изменится, пока не пострадаешь лично ты. На страдания всех остальных тебе будет насрать. Положительный ореол все же намного хуже отрицательного, а если что мне и присуще, так это второе.
Лучше думать о себе, как о злодее, чем знать, что ты ординарная мышка, без изюминки. Где-то года два назад, пока со мной не случилось то, что случилось, я перестала любить людей, как и большинство окружающих радикально поменяли позицию по поводу Эмилайн. О ней отзываются резче, чем о гулящих проститутках. Многим не по душе, что Эми носит линялые джинсы с заштопанными дырками, не глаженые футболки, встречает гостей с пьяной рожей, рявкает в трубку и почти за собой не следит. Да, большая часть перечисленного неоспоримая правда, но зато Эми свободна и по-слоновьи горделива, по крайней мере, была. Теперь же всё может повернуться в еще более худшую сторону, и новые гадкие последствия могут выразиться не в регрессе характера Эми, а в её жизнедеятельности.

Хотя… если призадуматься, что я собой представляю? Кто я такая, не так ли? Кто вообще заметит мою смерть? Кто будет оплакивать меня? Все переживут…”

Штраф за безбилетный проезд в метрополитене Нью-Йорка приблизителен двум сотням долларов. Прилично даже для прилично зарабатывающих и ужасно много для тех, кто на мели. Эмилайн Тёрнер пару раз нарушала закон приведенным образом, + пару раз не могла заплатить. Уильям Хартл, всегда оказывавшийся там, где был нужен больше всего, подчищал за ней и эти следы. Офицера не волновала ни приверженность полиамории, появившейся задолго до Детройта, ни начинающийся алкоголизм, ни прочие критические качества. Настоящая дружба, готовая в любой момент перелиться во что-то серьезное, никак не страдала от особинки натуры безнадежной бретерши и неремонтируемой посетительницы клубов, где, исключая горячительные напитки да простое курево, продавалось кое-что покрепче и выдавалось за невинный табак.
“Прошу тебя, ангел, если небеса меня слышат, помоги мне успеть…” – по сию пору переживание Эми известного, подобного запаху бродяжных попрошаек, нелениво выклянчивающих центы, и шум подземных поездов, способствующий интеримарной потере концентрации, гладили Эмилайн против шерсти и были бельмом на глазу Эмилайн. По сию пору. Ввиду ясного повода она не желала подводить Уилла. Поелику речь шла не о потере дружбе, а о потере человека в принципе, то минусы окружения, состоявшего из минусов на девяносто девять и девять процентов, прекращали вырезаться с метро-панорамы и щекотать её и без того надломленную психику.

“Если небеса меня слышат…”


Имеющий статус Национального исторического памятника, Гранд Централ – чемпион среди старичков и по совместительству самая популярная поездная гавань Йорка, располагающаяся точно на пересечении Восточной Сорок Второй и Парк-авеню в Мидтауне Манхэттена, неподалеку от небоскреба Крайслер Билдинг, невдалеке от Таймс-сквер. Кроме того, Централ считается самым крупным в мире пассажирским железнодорожным терминалом по числу платформ, которых здесь не меньше сорока, и еще шесть десятков путей. На протяжении столетия тут останавливались составы дальнего следования, но с зари девяностых полномочия Централ сузились до обслуживания сообщений из пригородов. Многие неумные граждане предаются заблуждению, говоря, что данная достопримечательность относится к коварному коррумпированному бизнесмену, однажды попытавшемуся столкнуть лбами горстку “странных людей”. По существу создание Гранд Централ не связано ни с фамилией Гранд, ни с тем самым коварным бизнесменом.

“Где же ты, сволочь? Покажись, тварь - несмотря на предварительную договоренность с подонком встретиться в Централ в шестнадцать тридцать, обязательная Эми добралась туда десятью минутами ранее. Ища среди десятков-сотен одного человека, она с маньяческим настырством принялась всматриваться в лица прохожих, стараясь разглядеть на них хоть какой-нибудь признак Джека Хэлвана. У неё давно не возникало никакого худого предсказания. Вряд ли могло произойти что-то ужасное, чего бы с ней еще не случалось: погибшая женщина, добровольно-принудительный рапорт с просьбой об увольнении, пара ярко выраженных показателей, свидетельствующих о наличии серьезных неполадок в функционировании и взаимодействии систем организма = нервные срывы, секс с социально-адаптированным психопатом… перечислять можно было без остановки, - Покажись, скотина”

Красота здания вокзала, её броское величество, как и всё, что находилось по соседству, совершенно не цепляло напряженный глаз Тёрнер, запрограммированный на что-то конкретное. И вдруг с искательницей приключился эффект, равный эффекту электрически искрового разряда. Словно молния ударила в голову, в сердце и в грудь, и мир призастыл в ожидании чуда. Чуда или рассчитанного на блестящую, пышную феерию нового выхода человека, который постоянно смеется, вне зависимости от того, смешно ему или нет, человека, пытающегося казаться веселым и развязным, чей вид буквально кричит, что смех – хорошая маска, помогающая бороться с ордой разных комплексов. Смех это своеобразный способ защиты. Если человек вечно иронизирует, это не всегда признак ироничного нрава. Иногда это может быть действием желания завуалировать недостатки вроде злобы и зависти…

- Ты? – сказала Эмилайн, посмотрев на Безумного Джека так, будто кто-то надругался над каждой клеточкой её наэлектризованного, потрескивающего мозга. Окружение прекратило пониматься, перестало играть даже слабую роль. Застылость предвокзальной общности, море неразрывных сочленений, переменилась в угоду обуславливаемой психическими требованиями Тёрнер в сторону бурлящей авто-движухи, чтобы отклеить свой взгляд от взгляда садиста наполовину, чтобы не сойти с ума и одновременно не потерять его из бешено вьющегося пипла.
“Держи себя в руках, не позволь гневу тобой завладеть, иначе дело примет плохой оборот и повлияет на всю твою жизнь, на все жизни всех”

Эмилайн закрыла глаза и стала в страхе ждать, когда её кликнут. Благо, морально изголодавшийся Джек решил не затягивать с прелюдией, и его обращение к девушке пробралось сквозь толпу гуляк, врезавшись в неё, как машина врезается в столб.
- Филистерка! – он назвал её этим существительным, когда сидел у неё в квартире, притворяясь Джеффом, и сейчас он снова её так назвал, чтобы усилить её чувство внутреннего напряжения и дискомфорт. Напоминание неприятного - мощнейший психологический прием, который срабатывает всегда безукоризненно, “синтетическое тонкое насилие”, - Филистерочка! Я здесь! Ну, же! Быстрей ориентируйся!

Эмилайн открыла глаза и сразу перешла, пожалуй, к главному - к оценке увиденного: одной рукой Хэлван придерживал за спину маленькую девочку в ярко-желтой куртке, сидевшую у него на коленях, а другой долго копошился в кармане штанов. Рядом, на столике, лежала газетенка с заголовком Masters of Death: on an ash heap of history (Повелители Смерти - на свалке истории). Подонок заранее подстраховался, обговорив с самим собой возможные сценарии, и этот ребенок, видимо, похищенный им, должен был послужить очередным напоминанием для неженственно смелой, почти боевой, никогда не сдающейся Эмилайн Тёрнер.
- Отпусти, если хочешь разговора! Тут полно народа и каждый квадратный ярд забит свидетелями! Ты же не настолько двинутый, чтобы палиться из-за пустяка? – обязанная соблюдать нелепые, смешные законы и правила, чтобы только удержать джина в бутылке, она сама выглядела смешно и нелепо. Но ей было на это до горячей лампочки, - Не настолько ведь?

Проматюгавшись про себя, Джек тряхнул шевелюрой, до показухи громко выдохнул стеснивший грудь дневной нью-йоркский воздух, апосематически измял лежавшую на столе газету и кинул назад. Для большей наглядности ему не хватало только напрячь мышцы рта и щек, чтобы засиять улыбкой Джокера.
- Ты шо, мать, в край ебанулась? Подрабатывала уборщицей, значит, увидела голубя на дороге, решила проводить его в добрый путь как человека, но сама чуть не оказалась на голубином месте? Тебя, часом, совесть не жрет, шо ты не смогла спасти ту женщину, не смогла вовремя выстрелить? – не прошло и двух минут, как шутник вернулся к своему старому “тонкому” приему, - И не прячься за истиной, что почти все мы ссыкло! Многие научились себя преодолевать, а вот у тебя… понтов хоть пруд пруди, а толку кот накакал. Так недолго и с нарезочки слететь! Страпоны, бухло, равнодушие к чужим мертвым женам и еще сотня поводов задуматься…

Не отрывая глаз от девочки и крепко стиснув зубы, Эмилайн уже приготовилась ответить, собрала конструктор мыслей. Но из-за того, что Джек нарочно не сообщил об участии в ручном театре еще одной героини, Тёрнер ничто не могло спасти от нового сюрприза: Алисия Флинн, позванная на этот концерт счастья так же, как и Эми, и так же, как и Эми, бывшая носительница гордого титула “Бзик” первые вздохи потратила на устремление всех своих мыслей, своего внимания на Джека, не отвлекаясь ни на что.
Женщины заметили друг друга немного спустя. Сосредоточение зрения и слуха во всем объеме отдавалось Хэлвану, и так тянулось до тех пор, пока одна из них не почувствовала необходимости в моральной одышке, в срочном отведении взгляда от детосадиста. Если брать их двоих, то несложно догадаться, что только Алисия могла вынести на себе коварное, обсасывающее лицезрение безумца, а значит, женщиной, повернувшей шею вправо, была менее закаленная, более уязвимая Эмилайн.

- Ты кто? – кожно-мышечные складки брюнетки, холодные не от ветра, а от чего-то иного, напомаженные легким оттенком красного, неощутительно дёрнулись. Ветерок обдувал, но не столь интенсивно, как предположение о возможности чего-то нежелательного, чего-то плохого и очень опасного, - Постой… я тебя где-то видела! Кажется, по телевизору!
Флинн до последнего надеялась, что незнакомая участница игрищ Джека её не расчухает, но надежды провалились, как обуглившиеся из-за огня ненадежные деревянные доски.
- Скорее всего. Я та еще звезда телеэфира… - светловолосая понуренно посыпала голову пеплом и до крови прикусила язык, - А ты?
Тёрнер ответила:
- Сама не знаю. Всё еще пытаюсь понять…

Вечный весельчак Джеки Хэлван, давненько не испытывавший такого душевного подъема, балдежа и насыщения (перенасыщения), такого инсайта по отношению к людям, нацело воспользовался сим роскошным случаем, чтобы теплым осенним вечерком было что повспоминать и начал с зубоскальства над известной великомученицей Флинн, всем своим видом претендовавшей на вхождение в лигу святых.
- О-о-о, кто пришел! А что, говоря собственно, опаздываем? Или тебя уже не колышет жизнь Либерти и ей можно списаться со счетов? Пусть отчаливает за жиробасом О’Рейли?

Джек погладил девочку, поцеловал сначала за ушком, провел кончиком языка по контуру уха, взял губами мочку и поласкал язычком. Эмилайн еле сдерживала себя, дабы не прервать эту лжепедофилию, не дать повода ублюдку причинить маленькой пленнице еще больший вред. Алисия уже привыкла к такому поведению “пудинга” и “пирожка”, который при ней вытворял вещи и пожутче, но свою порцию отвращения тоже получала.
Здоровую, жирную порцию…
- Либерти оставь в покое. Ты же обещал… - блондинка не осмеливалась рассчитывать на масштабный успех в переговорах с гнилым диссидентом, но надеяться не прекращала ни на секунду, - Обещал её не трогать!
- Пха-ха-ха-ха-ха-ха-ха… - новая волна патологически неестественного наигранного ржача прокатилась по слуховым органам всех рядом находящихся. От того, что Джек никак не тянул на полностью душевнобольного, а казался, скорее, актером, приглашенным на съемки, он был вдвойне антипатичнее, втройне омерзительнее тех, чьи диагнозы нетрудно прочесть по лицу. Этакая внешняя псевдоненормальность, - А-а-а, кажется, до меня дошло! Ну, да! Ну, да! Либерти - отражение твоей поздно пробудившейся совести, ничтожный шанс загладить не заглаживаемое, ценный как раз из-за ничтожности. Прямо аж за сердце берет, не могу…

Пока Эмилайн стояла с неопределенным представлением ситуации, а Джек угорал от томительных напевов разума большинства простых смертных показаться хоть немножечко чище, Алисия вспомнила самые важные слова той, которую хотела спасти…

- Тогда произойдет гибель нескольких миллионов, как это уже случилось ранее, когда ты его бросила. Будет уничтожен еще один город…
- Так это он… он из-за меня пустил всех на распыл? Ты сейчас серьезно? Просто… в это невозможно поверить! Ты ведь не в курсе наших отношений! Твой невменяемый, тронутый дружок никогда не воспринимал меня как человека, потому что… мы не были людьми! Мы были гиенами во всеоружии. Пятнистыми, злыми! Отрывистые выдохи рвались из расселин наших пастей, усаженных кривыми, обслюнявленными, гротескными клыками, источающими яд! Мы, как собаки, загрызали насмерть, а иногда, избавляясь от жертвы, уподоблялись воронью и налетали на падаль…
- Да? Да как ты можешь такое утверждать? Откуда тебе знать о чужих чувствах? Какие у тебя есть основания считать подобным образом?

“А что если мой уход станет очередным предлогом для Джека уменьшить количество обитателей Земли? Пёс с Мракан-сити. Потерю второго такого города мир, я уверена, не переживёт…” – вырваться из темных, как туча, раздумий, втравливающих в согру зазрения и стыда, Алисии помог хлесткий голос Эмилайн, казалось, неспособной впечатлиться сильнее, чем впечатлилась уже.
- Стоп-стоп! Хотите сказать, это конченое мудло, скотина, зарабатывающая славу на плевых подтасовках, и есть великий и ужасный злодей, превративший один из самых густонаселенных мегаполисов в руины…? Дети, да вы серьезно?!!! – настроение Тёрнер, далеко не низкое, подавало все признаки умаления и недооценки, занижение эффективности методов и совокупности способов, избранных Хэлваном.
Сам Джек давно определил, что есть игра, что есть намеренный ввод в заблуждение, а что Эмилайн, отличавшаяся от серой массы, от пипла, от большинства тех, кто проживал в Большом Яблоке, и по вышеописанной причине извинял ей и умаление, и недооценку, и занижение, не реагируя на хамство, а пропуская сквозь уши.
- Не хочу придавать этому значения, но на твоем месте я бы срочно сбавила обороты, если еще не поздно… - посоветовала брюнетке искушенная Флинн, прекрасно помня, как пирожок выбивал из неё борзость, до каких нравственных мучений доходило её перевоспитание и сколько времени уходило на полноценное физическое/психологическое восстановление. Ай да Джек...

- Пусть болтает! Тебе, что ли, жалко? Не мешай… – обратился к Алисии изверг, подпрыгнув на стуле вместе с девочкой. Затем организатор встречи переключился на Эмилайн, - Вот вся модель ультрамодных, современных, гнидливеньких припездок! Сморозила хуйню и радуется жизни, будто это норма! – и тут же улыбнулся во всю возможную ширь, показав два ряда белых зубов и издав иронически-неодобрительный возглас, - Ой, до чего дожили, никакого почтения к старым традициям. Ай-яй-яй…

После Алисия вопросительно уставилась на Эми, искренне надеясь, что у той припасен хоть какой-нибудь план. Времени оттачивать командное взаимопонимание у них не было. Джек мог сорваться в любой миг, лишить девочку жизни и провести децимацию. Но чувство ситуации, базирующееся, если не на опыте, то на простейшей, крепкой интуиции, нельзя отобрать, если ты рождён женщиной.
Тёрнер с сожалительностью и оттенком презрения к себе медленно помотала головой из стороны в сторону. Это означало, что Хэлван проявил красноречие и талант убеждателя, посоветовав ей не жертвовать друзьями и приехать сюда безоружной. Флинн тоже помотала головой, роняя на асфальт малую слезу, так как чувствовала ответственность за все жизни сразу и в меньшей степени боялась за свою.

Безумный Джек, видимо, уставший от однотонных коротких диалогов, не вынес и вскочил со стула. Девочку грубо спихнули с колен.
Маньяк широко развел руки в стороны и совершил еще несколько движений, бьющих на внешний эффект.
- Нет, вы посмотрите только, я вовсе не словил визуальную галлюцинацию, воспользовавшись отверстием в сознании! У меня гарем намечается, сестры! Гарем! – его голос стал кривым и приподнятым до всей неестественности, - Предлагаю следующее! А
давайте-ка подберем еще одну курицу с комплексами и замутим с её тараканами большую шведскую семью! Гениальная идея - это то, что приходит в голову один раз, а потом уже не выходит из неё никогда. Так вот, эта идея не уйдет из моей головы, пока я её презентабельно не материализую! А раз я презентабельно материализовываю большинство идей, значит, мм, все они в той или иной мере могут претендовать на такую редкую вещь, как гениальность!


Похоже, напрочь позабыв о соблюдении безопасности (либо же это была часть хитро спланированного плана), Джек заигрался сам в себя и отошел непозволительно далеко от девчушки. Неосмотрительность сыграла недобрую шутку с шутником. Эмилайн, как и Алисия, и вправду не имела понятия, что некто заинтересованный может принять участие и выкатить, казалось, безнадегу из бездны, и если бы, допустим, заступники не выдали себя так быстро, женщины бы и не догадались, кто им помог.
Злополучный выступатель догнал спустя минуту, что малышка, получившая столько свободы, может в любое межсекундье удрать от него, затеряться где-нибудь в толпе, и решил немедля устранить это допущение.
- Нет уж. Если уж и уходить, то только с моим благословением, не иначе! Не забывай, что балом заправляет дядюшка Джек… - Хэлван взял маломерку на руки, подбросил её в воздухе, приобнял и слизал языком с её короткого носика кусочек непонятно чего.

Прошел миг, буквально один миг, как совершенно неожиданно ситуация приняла иной оборот, и в историю втянулись новые лица: к безумцу со спины кто-то незаметно приблизился. Этому храбрецу, кем бы он ни был, хватило духу усыпить субъекта с помощью носового платка, достаточно смоченного в хлороформе. Поднести предмет ко рту и зажать обеими руками, дождаться закрытия глаз и полного ослабления субъекта.
Алисия и Эмилайн, имеющие прямое отношение к “празднику” местного значения, напугались пуще торных пешеходов, находящихся в позорном неведении. Обе несознательные соучастницы взятия маньяка вопрошающе и синхронно пожали плечами. Происходящее стремилось походить на вычищенный до блеска сюжет нового представителя мастерской вестернов и империи грёз.

Прошло сколько-то временных единиц, прежде чем Тёрнер, более смелая в данном случае, чем её соучастница, посмела приблизиться к загадочному типу. И каково же было её удивление, когда им оказался офицер полиции Уильям Хартл, всё это время следивший за передвижениями давней подруги.
Уилл не ждал ни словесной, ни тем более эмоциональной благодарности. Совершенное им ощущалось настоящим рыцарским подвигом, чик-в-чик, как акты благородства “странных людей”.
- Не расслабляйся, детка, я пришел не один! Со мной один паренек, согласившийся на самоубийство… - экс-напарник Эми нацепил браслеты на скрюченные запястья усыпленного, грубо перевернул его с живота на спину и веселья ради пнул ногой, - Или на убийство… там будет видно!
Узнав, что Уилл не единственный, кому вздумалось содрать шкуру с Джека, чтоб попытать себя в деле охотника на мудаков, невоспитанных матерщинников и психов (!!!), быстро заважневшая Тёрнер начала нетерпеливо оглядываться.
- И? Где же твой друг?
Но полицейский остановил запрыгавшую от радости девушку, отчего та удивленно на него посмотрела. Лучший знакомый объяснил ей в деталях, не затруднившись перечислить все пунктики.
- То, что я задумал, не совсем законно, мягко говоря. И ты будешь участвовать в моей операции только при условии, что пообещаешь не давать волю чувствам, иначе… кранты! Ахнуть не успеешь, как Джек этим воспользуется, потому что Джек всегда использует ошибки других, а ошибаться нам нельзя ни в коем случае. Если зло пустит в ход свои когти, то любая маленькая рана может оказаться фатальной. Береги себя…

На улице не возникло даже крохотной паники. Те, кто что-то заметил - лежачего мужчину, уткнувшегося носом в асфальт, или мужчину в форме копа, трущегося возле двух девок - мирно проходили, не подавая симптомов беспокойства. И до того ладное единство обстоятельств, настоль беспрецедентное при задержаниях и арестах, было им безумно на руку. Всё прошло идеально гладко, без крайних проявлений чего-либо, без каких-либо излишек.
Более не вымолвив ни слова, Уилл взял любопытствующую Эмилайн за руку и стремительно отвёл к белому полуфургону, припаркованному специально для перевозки особо опасного. Стандартный вид, отнюдь, не отменял высокого качества сборки, а сама машина неплохо подходила для внедорожной езды. Брюнетка, часто катавшаяся на моделях пороскошнее этой, снизила планку требований до допустимого минимума и, преодолев в себе всевозможные комбо эгоизма, свыклась с тем, что есть.

- Это кто? – спросил у Хартла Белов, когда тот надрывался, затаскивая в салон пребывающего без сознания Джека Хэлвана.
Оглядчивый полисмен счел поведение одного из гулявших на Централ до боли подозрительным, и не струсил подойти и спросить. Русский подстраховывал Флинн, скрытно следя за ёё болтовней с серийным убийцей, и так сложилось, что состоявшийся удачный разговор сильно сблизил интересы обеих сторон, заинтригованных невыразимо захватывающей перспективой победить непобедимого злодея, не пожертвовав собой.
- Всё хорошо. Она с нами! – пояснил Уильям, у которого на языке заранее висели все ответы.
Антон оценил брюнеточку, досконально просканировав каждый атом разухабистой и совсем не стеснительной Эми.
- Еще одна желающая поквитаться с сам знаешь с кем? Впечатляет…

Увидев, что парни немножко подрасслабились, чему отчасти пособничала дружеская атмосфера, Алисия, уже сидевшая в кабине, поторопила команду грозным выкриком с места:
- Вы там все умерли, что ли? Давайте, едем!
Хартл с Беловым покорно исполнили волю госпожи: русский уселся за руль, так как авто было зарегистрировано не иначе, как на него, а коп с легким шумом забрался в салон. Деятельная Тёрнер заиннициативничала:
- Когда тварь очнется, за ней должен кто-то следить. И справедливей мне быть этим человеком…
Друг ни за какие коврижки не решился бы с ней пререкаться, и передал свой Smith & Wesson M&P9 с полимерными рамами, полностью заряженный, который та охотно выхватила и начала вертеть им в руках, будто впервые в жизни держала оружие.

Через несколько секунд зарычал двигатель, и машина тронулась с места…


“Необязательно являться истинно-верующей, чтобы знать истину: сатана это совершенное неразбавленное зло, чей образ представляет идеи анархии и изображается при посредстве эскамотированной символики, в общем, антипод Христа. Но в нём заключена любовь, направленная сугубо к самому себе, тогда как бог, повелитель небес, идеализированное добро непротивления злу. И тут я начинаю путаться. Углубляясь всё дальше и дальше. Существует ли грех непротивленства? Грешит ли бог, щадя злодеев и спуская зло? Исключительная снисходительность, выходящая за грани разумного, кажется порой большим преступлением, чем проступок в его классическом значении.
Распадающаяся злокачественная ткань, опухоль, внезапно приостановившая свой рост, не исчезает полностью, а остаётся в человеке навсегда. И хоть избегай нарушения предписаний, хоть не избегай, согрешишь все равно. Следственно, мы обречены на грехопадение. Господь испытывает нас, загоняя в рамки, и от того, сколько раз мы обожжемся, не встав на путь зла, зависит, войдем ли мы в Божье Царство или спустимся на самый нижний уровень, где нас настигнет невыносимое пекло, немного ослабляемое воем сатаны” – сколько длилась поездка, Алисия не переставала грезить о высшем…

На своем пути с запада на восток Сорок Вторая пересекает Мэдисон-авеню, считающуюся одной из основных улиц Манхэттена и идущую сквозь всю его среднюю часть, чрез восток верхней части, включая концертный зал Карнеги и примечательный Гарлем. Новоиспеченные друзья по несчастью катались в тех известных местах, тратя бензин фактически впустую, дожидаясь, когда эффект от хлороформа пройдет и Джек наконец-то проснется, чтобы дать координаты нынешнего местонахождения Либерти.
- У меня складывается впечатление, что мы отлично сработались с твоим легавым корешем! – приподнято заявил не грустящий Антон, - Посмотрите только, нам удалось добиться то, чего не смогла сделать ни одна распиаренная правоохранительная грёбаная структура! – и слишком дал волю своему языку, неосознанно обидев Уильяма Хартла, сидевшего в салоне и всё прекрасно слышавшего.
- Эй, полегче там с высказываниями, умник! Я в этой грёбаной структуре вообще-то работаю… - офицер не имел настроения развязывать конфликт из-за пары грубостей, и приостановил русского негромким напоминанием о себе, чем заслужил похвалы от девчонок.
Алисия уважала сдержанных мужчин. Именно сейчас, на данном мрачном этапе их жизней, сдержанность всячески приветствовалась и ценилась превыше всего. И комплимент от блондинки, рассыпающейся в благодарностях из-за любого пустяка, поспешил вылезти из её нервных уст.
- Раньше моё отношение к полиции было стойко презрительным. Я смотрела на вещи с высоты своего положения и всеми возможными способами отталкивала правду. А теперь, замечая, что ошибалась, мне хочется блевать от себя прежней. Но еще сильнее мне хочется восхищаться хорошими парнями, среди которых полно тех, кто работает в органах, рискуя жизнью, чтобы сделать нашу жизнь чуточку теплее и лучше. У меня всё… - закончив, экс-преступница удостоилась громкой похвальбы, раз та полилась в одночасье с трёх ртов и не умолкала в течение двух-трех минут.

Больше всего “Бзик” гордился Антон, что нисколько не выглядело странным. Ему, всегда признававшему чужие достоинства, не гордому, чересчур отзывчивому, не представило ни малейшей трудности подобрать наиболее забавный и милый способ показать своё уважение: водитель озорно подмигнул сидящей на соседнем сиденье Алисии и потрепал по специально оголенному колену с задранной кверху штаниной. “Бзик” не скрывала, что ей нравилось, когда её гладят, и сама любила гладить в ответ, отомстив русскому несколькими чмоками в щеку.


- Я не могу понять. Кажется, дождь начинается, или на фоне ненависти к этой мрази у меня пошли галлюцинации… - Эмилайн не спускала прицела с еще не очнувшегося Джека. Её руки, явно не приученные к такой физ-нагрузке, устали держать Smith M&P9, но она все равно поднимала пушку чуть выше, заставляла себя через силу, - Ты-то не жалеешь, что подписался на это дерьмо? У тебя была возможность дать задний ход…
Коммуникабельный, но простой Уилл сделал движение плечами из-за незнания, что отвечать. “Если не особо задумываться над происходящим, то можно получить удовольствие или его крепкое подобие”.
- Ни грамма – жертвенно сказал офицер, - Для парней моей специализации риск – двигатель карьерного процесса. Я знал, на что иду с самого начала, а нет ничего глупее, чем жалеть о собственном сделанном выборе… - по окончанию этой ободряющей речи, безпафосной, но не лишенной доступного смысла, Уилл заработал несколько плюсиков в глазах подруги, а это сродни подарку с небес.
Тёрнер не замедлила поддержать коллегу, произнеся, в сущности, то же самое, но иными словами, а именно, что это, как ей кажется, неплохие по-своему качества, в нынешнее время прохладно встречаются обществом, либо воспринимаются как что-то за гранью.
- И правильно! Нужно уметь принимать на себя обязательства, не выбирая, как трус, а хватая первое, что предлагается…
Хартл соглашался, как на автомате, потому что девяносто девять процентов утверждений брюнетки были фантастически верны и непреложны. Слушая их, отпадало желание прибегать к адинатонам и самому вымысливать речи…


Прошло чуть больше сорока минут. Джек всё ленился пробуждаться, извергаясь оглушительным храпом, что начинало выводить всю компанию. Когда псих откроет глазенки и станет готовым для жесткого допроса – никто знать не мог. Малость покумекав, ребята приняли решение отыскать наименее людное местечко, какой-нибудь пустыреобоазный двор, чтобы поставить машину и хорошенько встряхнуть маньячка. В силу обстоятельств понятную мораль заменил циничный консеквенциализм…
- Я остановлюсь чуть левее! – обрадовал компашку Антон, - В прошлом году проезжал здесь и к собственному удивлению запомнил картину. Вот за тем перекрестком, кажется, будет пространство, прилежащее к пятиэтажному дому.
И тут неожиданно подала голос его спутница.
- Притормозил бы ты командовать уже… - звенящим, как колокольчик, голосом, в котором слышалось слабоумное, отдающее концентрированным страхом укорение, - А то, похоже, не до конца осознал, с кем связался. Джек, если сбежит, никогда не забудет этого, и ты погубишь их и себя в том числе…
Белов, надеявшийся услышать что-то подобное, положил свободную руку на грудь, видимо, на то место, где под одеждой висел крест, и вообразился борцом за достижение высоких целей на тяжёлом поприще.
- Я давным-давно перестал бояться, чего бы то ни было. Не знаю, быть может, это случилось еще до смерти жены…
Флинн не прекратила наседать с предосторожностью, усиленно проталкивая своё мнение, обоснованное годами издевательств и страшных психологических пытаний, которым её подвергал Джек.
- Если кому-то на тебя плевать - катастрофы нет. Катастрофа начинается тогда, когда тебе самому становится на себя плевать. Ведь если тебе плевать на себя, то ты также не в состоянии позаботиться о ком-то другом. А чтобы у нас всё получилось хотя бы на четверть возможного, чтобы мы отделались минимумом жертв и вернулись домой хотя бы по коробочкам, нужно иметь целостное трезвое представление о том, как функционирует жизнь, как она зависима от всех своих частиц!
- Ладно-ладно! – Антон ровно на две секунды оторвал обе руки от руля и обеими ладонями хлопнул по рулю, - Постараюсь измениться! Уложусь в кратчайшие сроки. Только давай сейчас молча доедем, хорошо? У меня самого нервы ни к черту!
“Хоть бы отдохнуть. Но только умом, а не телом”
Флинн пошла на необходимый компромисс, дав водиле продышаться от её советов, а сама что-то загрустила и попримолкла. Неприятное напряжение, заставляющее дрожмя дрожать всё нутро, вернулось и снова куда-то исчезло. Полуфургон завернул за угол и спрятался за рядом домов…


- Вытаскивайте! - приказным тоном сказал мистер Хартл, первым покинувший машину и хлопнувший дверью с такой мощью, что это испугало сидевших спереди Флинн и Белова, - Мы ни станем с ним нянчиться. Не скажет – пришлепнем!
Коп уже знал, чего хочет Алисия, а вот Эмилайн всё еще находилась не в курсе, из чего можно заключить, что ей было непонятно, ПОЧЕМУ СРАНЫЙ УБЛЮДОК, ЗАКОВАННЫЙ В СРАНЫЕ НАРУЧНИКИ, ДО СИХ ПОР, FUCK YOU, ДЫШИТ!!!

Маленький двор, где остановилось авто, пустовал, и лишь вечно всем недовольные, надутые птицы, сидящие на скользких оголенных ветвях, неполно разрезали сухость тишины. Тёрнер, пребывающая «на взводе», заговорила, одновременно топая ногами и расшвыривая вокруг себя воздух. Вид у неё при этом был весьма неоднозначный, а её
глаза - отдельный разговор. Такие легко встретить у буйных психопаток.
- Что вы вообще собрались из него выуживать, а? Хотите извлечь информацию из сумасшедшего? Из чокнутого, который вообще без тормозов? Да вы совсем охренели, идиоты безмозглые!
Уилл с ней ссориться очень не хотел, поэтому передал эту сомнительную привилегию Антону. Русский умел успокаивать женщин, но здесь требовалось хорошо постараться.
- Так, правила устанавливать будете в другом месте, милая, а здесь либо слушайте меня, не задумываясь над тем, что я решу, либо не мешайте!
Это с позволения сказать первое предупреждение никоим образом на подействовало на горячую, неотступную Эмилайн, взявшую за цель убийство Джека Хэлвана, ПОТОМУ ЧТО ДЖЕК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ. JACK HELVAN - THE CORPSE. JACK HELVAN - THE CORPSE. JACK HELVAN - THE CORPSE. ТОТ, КТО ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ ДОВЕРИЕМ ЭМИ, ЧТОБЫ ОБИДЕТЬ, НЕ ДОЛЖЕН И НЕ МОЖЕТ ЖИТЬ.

- Ты мне еще поговори, кусок стероидов! Да я тебя сейчас вместе с ним завалю, трепло бабское, подружку свою выгораживаешь, да?!
Ситуация накалилась. Ствол в руках ни к месту разгорячившейся бунтарки направился в сторону Белова, что сперва испугало Алисию, которой русский был небезразличен, а потом и Уильяма, который давно не видел Эми в таком настроении, а если точнее, то никогда. Эми раскрылась с совершенно новых ракурсов, и надо сказать, не с самых лучших.
- Эй, полегче! – шевельнул ртом Антон, повернув руки ладонями вперед. Эпатированный, поистине преступной дерзостью черноволосой подруженции Уилла, водитель не знал, что сказать, и не решился что-либо добавить. “Бзик” подбежала, обняв его, когда экс-полицейская прекратила махать пистолетом.

- Отойдите все и не мешайте! Я шлепну выродка, а дальше разойдемся, кто куда, и на следующий день не вспомним, что здесь случилось! – перевозбужденная, утратившая способность мыслить логически, Эмилайн со скрипом и судорожными подергиваниями распахнула задние двери машины.
Хэлван, который к тому мигу уже пробудился, не лежал, а стоял на ногах. Готовый к побегу, маньяк вложился всем телом и всеми имеющимися силами в один удар, и толкнул Эми обеими руками в грудь, в результате чего та полетела назад и ушиблась задней частью головы о крышку люка, выронив во время падения треклятую пукалку.
- Ебаная, блядь, Санта-Барбара. Тоже мне бойцы! Посмотрю я на ваши рожи, когда утром обнаружите только вчера заправленный, но пустой бак! И я героически нассу вам на них…

Антон уже бежал, чтобы остановить преступника, не дать ему свинтить, как положение, некогда испорченное не думающей Эмилайн, исправил Уильям Хартл, вовремя доставший оружие и выстреливший мерзавца Хэлвана в ногу. Выпущенная пуля прошла чуть ниже коленного сустава, не задев ни сосудов, ни кости. Но относительное везение не спасло психа от физической боли, и вечно нападающий теперь не мог даже защититься, став, по сути, жалким существом, пыхтящим от желчной гиперненависти, от полновластной самоуправляющейся злости.
Джек сжимался на асфальте в позе зародыша в начальном периоде развития, его руки инстинктивно прикрывали лицо, а из ротовых губ толстыми нитями выпрыскивались слюни. К слюням прилагалась уже известная всем иностранная, заграничная матерщина…
- Ой, вы бля-я-я-я-я-ядь, пидорвацы-то, гроб себе заказали авансом! Осталось только могилку нарыть... хотя в мои планы все равно не входило хоронить вас, блядюшки. Вы щенки обосранные, бляди вонючие, я еще до вас доберусь… и проведу урок на основе двух очень важных и, возможно, давно знакомых многим глаголов, таких, как с шумом выпускать газы из кишечника и портить воздух…

Эмилайн, которой помогли подняться, по-прежнему не могла смотреть на это существо, на эту тварь равнодушно, но когда смотрела, то не испытывала каких-то сильных чувств, за исключениембезумного желания искусственно вызвать рвоту, испытно проблеваться. Однако она всё еще не отказалась от своей старой радикальной идеи и держала её при себе всё это время, чтобы повторно донести до всеобщего сведения.
- Может, преисполнимся к человеку жалостью и избавим его от мучений, мм? – повернулась Эмилайн к Уиллу, - Считай, предложение действует бесконечно. Я готова ждать вашего согласия хоть до утра…
Офицер остался тверд и непреклонен, будто назло подруге, и не собирался менять план ни на йоту, несмотря на требования “королевы” Тёрнер. Хартл посуровел, сдвинул брови над переносицей и обозначил позицию команды как можно четче.
- Вообще мы изначально не планировали ничего криминального. Если тебе не хватило жести, и потребность в бесконечных разборках сменилась глубокой жаждой крови и убийств, то в таком случае смею тебя огорчить. Вот так взять и отправить Джека к праотцам - на сто процентов провальная стратегия. Мы не за этим здесь, правда. Всё несколько сложнее…
Заставившись выслушать друга, Тёрнер лишь пожалела, что не прервала на середине.
- Честно сказать, попахивает жутким дебилизмом… - она выпустила порядком осточертевший воздух изо рта, пыхнула, как если бы это был дым от сигарет, выражая апогейскую ступень непонимания, и потом медленно прошептала товарищу на ухо: - Прости меня…

Тот процедил схожим шепотом:
- За что?
- За всё, в чем виновата напрямую и в чем моя вина только косвенная. Прими эти извинения и не забывай о них никогда. Помни о моем настоящем отношении к тебе, когда я… не злая.

- У-а-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – вдруг состоявшийся диалог Эми и Уилла, начавшийся с образцовой задушевности, был прерван противным ржачем Хэлвана, - Ой, до чего же меня бесят ванильные пидоры и ванильная пендовня: хардкору вашу ж мать!!! Дико брутальные пацаны уже, наверняк, и забыли, шо ванильки и розовое толерантное хачье поколения старбакс паразитирует именно у на-а-а-ас. В Америке-е-е-е! А-а-а-а-а-а-а! Держите меня шестеро, а то и семеро. Вот умора…


Алисия, которая долго смотрела на то, как Эми на полную масть тщится диктовать свою диктаторскую волю, не признавая ни альтернативного мнения, ни чьих-то альтернативных интересов, в конце концов, не выдержала и вылила всё аккумулировавшееся. В большей мере ей, конечно же, было обидно за Антона, чуть не словившего пулю.
- Да как вы смеете! – “Бзик” брезгливо оттолкнула Уильяма локтем в сторону и накричала на экс-полицейскую, - Вы даже не удосужились поинтересоваться, в чем наш замысел и чего мы хотим добиться от него! Вам бы лишь вставить свои пять центов в лоно! Никакого уважения!
Поскольку состояние участников сего мероприятия менялось, передаваясь по часовой стрелке от одного человека к другому, то вероятие, что именно Алисия устроит скандал без всякой видимой причины, более допустимо, чем уже отпсиховавшая своё Эмилайн, которой, между прочим, удалось сохранить прежнее спокойствие духа.
“Господи, за что же это мне…” – подруга Хартла схватилась за виски, изображая гробовую усталость, и заодно сделала паузу, пережидая очередной приступ возмущения. Прошло чуть меньше минуты, и Эми пришла в настроение, подходящее для уравновешенного, невспыльчивого диалога, выразив допущение многих возможностей и склонность к согласию.
- Пожалуй, я вошла в азарт. День такой сегодня. Хотя, насколько хорошо себя помню, меня никогда не хвалили за ангельский характер, так что, вероятно, кое-кто придерживался верного мнения насчет меня. Я законченная дура, алкоголичка, а еще люблю использование страпонов в постели и мне плевать на чужие жизни…
Получив несколько жестов, показавших, что собеседница способна идти на компромиссы, Алисия в свою очередь признала факт очередной руминации касаемо Джека: кто-то хочет его убить, кто-то еще что-то хочет от него. Несносная мысленная жвачка тянется, как год, и всё не может отлипнуть.
- Я бы назвала нашу инициативу поисково-спасательной операцией… - начала объяснять дипломатичная “Бзик”, больно нормальная для того, кто провел часть земного срока в недружных стенах Антнидаса, - Неофициальной, конечно же…


Услышав это словосочетание, давящее на совесть, на душу и на сердце, разрастающееся аномалиями в определенных участках головного мозга, Эмилайн положила на одну доску свою детройтскую неудачу и то, что происходило здесь и сейчас. Уподобила эти разные случаи, совместимые между собой лишь участием Джека, проведя довольно интересную параллель.
“Я провалила задание из-за чрезмерной уверенности в своих силах и достоинствах. И нет. Тут не виноваты ни психопаты, ни кто-то еще. Хэлван, каким бы гадом он ни был, не находился в том месте в то время. Бесспорно, на его руках много крови невинных, бесправных, слишком много, чтобы оставлять его в живых. Но вина за гибель заложницы висит не на нём, а на мне.
Иногда мне жаль, что нет возможности переместиться в далекое прошлое и исправить ошибку, тупо не допуская её, а иногда я рада тому же. Если бы мы не грешили, не спотыкались, мы просто не были бы людьми. Жизнь любого это сплошной самоанализ, а моя жизнь это самоанализ + эротическая фиговина, неказисто имитирующая половой член”

- Либерти… - спустя гору бесславных попыток Алисия таки смогла произнести вслух имя попавшей в беду, и поделилась основными соображениями, - Это девочка и ей всего семнадцать, прикинь? Девочка, которая сейчас находится в лапах убийцы, неизвестно на каком краю города и в городе ли вообще! Если прибить Хэлвана, мы никогда не выведаем адрес, а значит…
- Либерти умрет… да, поняла! – Эми закончила за неё предложение, и серьезно поменялась в лице, - А позволь-ка узнать, тебе какое дело до безопасности этой девчонки? Только не прикидывайся Геройменом в женском обличии! Терпеть не могу лжецов, мать их! С тобой типа такие правильные и все из себя положительные, а на деле оказываются тем ещё говном…
Алисия отвела рукой волосы с глаз, всё время мешавшие видеть, и опытно напрягла широкие скулы.
- Сама-то как думаешь, зачем это мне?
Тёрнер недолго ломалась над вопросом, и забросала блондинку словечками не в бровь, а в глаз, высказавшись очень точно, очень метко.
- Всё по-детски просто, я бы даже сказала банально. Считая, что искупление, молитва и благие деяния, направленные на защиту и сохранение чужих жизней, отменят жестокий приговор, ты пытаешься отдраить совесть, натереть её до блеска, избавить от пятен, а Либерти это такой вовремя подвернувшийся под руку сучок, за который ты зацепилась и никогда не отцепишься. Во всяком случае, не по своему желанию…

Восхитившись (если испытываемая эмоция попадает под определение восторга) талантом бывшего копа выводить частное заключение из общего, Алисия почувствовала, как её язык присох к гортани и последние слова замерли на устах. Теперь, когда все всё
выяснили, все всё перевыяснили, а главное, женская интерактивность резко сбавила ход, можно было приступать к допросу маньяка. Подумав, на кого лучше возложить эту ответственность, Антон согласился заняться данным вопросом самолично, и для этого ему вовсе не требовался ствол…
Подойдя к психу, разлегшемуся как на курорте, уже и забывшему про факт огнестрельного ранения, русский несколько минут стоял и слушал, что он несёт, ловя фейспалм за фейспалмом и не до конца веря, что такой человек, как Хэлван, мог родиться вообще.
- Всякая всемирная система создана для самых ущербных! Иначе как объяснить следующее? Тупые собирают цитаточки о женщинах-богинях, выдавая себя за верхушку феминизма. А ванильные страдают от несчастной любви, кофе-сигареты, поцелуи в висок, бла-бла-бла! Еще с позапрошлого года многие педофки вдруг стали ванильными деффаськами, что уж говорить о сегодняшнем дне. Если девочка искренна, игрива, любит кофе, ванильные сны, дождь, весну и ту романтику, которой ей так не хватает, значит, ее обязательно ждёт колоссальный успех. Ванильные девочки строчат ванильными пальчиками о своей ванильной любви. Ну, как бы стиль ванильный. Губы же всегда должны быть бледными, еще быть такой крутой! А если ты наденешь рубашечку в клеточку, сигарету в зубы и все - ты супернеформал с примесью ванили, представитель неоглашенной субкультуры. Пха-ха-ха-ха-ха… - паясничающий, выламывающийся скоморох-Джек переиграл сам себя, ввязавшись в противостояние, которое ему явно не по зубам, бросив вызов собственному многоглаголанию. Словоохотливость, потерявшая меру, брала под сомнение полезность садиста. Антон пока не представлял, каким способом можно хотя бы отвлечь смехухунчика. Разило пучиной, и притом еще какой…


Самое масштабное заблуждение людей, стоящих у власти: что мир под кого-то подстраивается. Оно также далеко от истины, как и утверждение, что существуют безгрешные люди…
Эмилайн оказалась права насчет погоды. Стоило им снова завестись, как великое небо в считанные миги заволоклось мутными серыми тучами, поднялся сильный ветер и полил осенний проливняк, превращающий улицы Нью-Йорка в непроходимое месиво, в “речные потоки”. До неё запоздно доехало, что предчувствие её вновь не подвело и что все наступающие теории/версии также могут из представлений будущего перейти в вещественный образ.

- Что-то сомневаюсь я, очень сомневаюсь, что твой дружок выдал нам реальное географическое положение девочки… - обратился к Алисии Антон, задействовав дворники лобового стекла, чтобы убрать снижающие видимость крупные капли, - Готов поспорить на сто долларов, это ловушка…
К счастью русского, вся троица целиком разделяла его мнение. В том числе и Флинн, знавшая Джека лучше остальных, подтвердила опасения водителя вместо того, чтобы попытаться прогнать их.
- Ну, хоть что-то ты понял правильно. И да, это именно ловушка!
- Так что же нам делать? – спросил Белов, испытывающий весомые сомнения, колебания из-за отсутствия ясности, - Не идти же на поводу у психопата, особенно, если знаешь заранее, что это капкан! Начинаешь чувствовать себя сыром в мышеловке…

Еще перед началом поездки Флинн не верила в полное сплочение, и в любой момент внутри команды могло что-то разладиться. В итоге, все, кто подписался на “спасительную миссию”, за короткое время нашли общий язык и морально сплотились. Даже скандалистка Эмилайн более не смела возникать, помня о первостепенности единодушия, о важности согласия.
Адрес, озвученный Джеком, ввёл всех в большое замешательство. Автомагистраль, находящаяся на западе боро Манхэттен, под длинным названием Вест-Сайд-Хайвей, протяженность которой составляет около девяти километров и которая имеет исходной точкой знаменитый Бэттери-парк, пролегала вдоль береговой линии восточного Гудзона и заканчивалась на Западной Семьдесят Второй улице, переходя в магистраль Генри Гудзона. Дорога обещала быть тяжелейшей. Лить с неба не переставало ни на минуту. В дополнение к уже перечисленным трудностям, как сказала Алисия, вся затея – сплошная западня, и надеяться, что одиозный плут Хэлван, напрактиковавшийся в обманах, не предпримет попытку сбежать, не подставив их… никак не получалось. Было бы в высшей степени глупо не учитывать особенностей мышления человека, который на голом месте мог учудить нечто колоссальное и дать толчок прескверным флуктуациям.

- Сколько еще там… - Эмилайн неожиданно объяла клейковатая сонливость.
Уильям, сидевший рядышком, посоветовал подруге вздремнуть, чтобы подвосстановить запас жизненной силы. К счастью, просторность салона позволяла держать в нём удобный диван. Сам же полицейский поклялся приглядывать за раненым, связанным по рукам и (уже) ногам Джеком Хэлваном, трижды убедив в собственном обостренном чувстве ответственности.
- Приляг, если хочется. И не беспокойся за нашего психа. Я всё контролирую…
Тёрнер тускло выразила благодарность, и через минуту избавилась от всех причин, препятствовавших беззаботному сну: использовала свою куртку в качестве подушки, подложив её, пропитанную потом, себе под голову. Ей не понадобилось никакого лекарственного средства в таблетках, чтобы в момент закемарить, свернув гнет опостылевшей и обрыднувшей, умоточной действительности.


…Попав в сновидение, Эмилайн увидела перед собой двухэтажный дом, скрупулезную копию того, что был нарисован на зачем-то оставленном Джеком листке. Всюду, куда бы гостья ни взглянула, виднелись бегающие дети и повсюду доносились детские голоса. Мальчики играли с девочками, сексуально до них домогаясь, из-за чего данный элзеворлд начал казаться исчадием чьего-то наркоманского бреда и возбудил в Тёрнер большую неприязнь.
Долгие годы дом пустовал, пока в него не заселилась приезжая парочка – это гостья поняла, небрежно подняв с земли газету и бегло просмотрев все заголовки...


- Еще минут пятьдесят езды при идеальном раскладе, так что не обнадеживайтесь там… - предупредил товарищей Антон, разглядывая издалека начинающийся дорожный затор и что-то, похожее на аварию, на стандартное ЧП без жертв и мертвецов, но с разбитым вдребезги капотом и водилой, не избежавшим разборок с полицией.
Уильям сказал русскому, что всё хорошо и ему необязательно спешить, жертвуя осторожностью в угоду скорости. Алисия взяла пример с Эми и заснула на боковом сиденье. Через минуту окаянный проливень усилился, а и без того маленькая видимость упала практически до голого нуля.

Неожиданно Джеку Хэлвану, промолчавшему почти целый час, загорелось “повысить общий тонус”:
- Правила игры ожесточились. Теперь, если не поддадите газку, пацаны, да не научитесь не уступать каждому второму ноунейму, кое-кто ужасно пострадает… - и ему это, конечно, удалось. Все сразу же напрягли свои уши, пытаясь разобрать его мямлянье, - Многие строптивые свиньи трещат, шо чувствуют наступление пиздеца своей жопой, но я бы не стал так уж слепо верить всему, шо болтают. Так жертвой насильственного акта стать недолго. Я уже молчу про потерю близкого. Ох уж эти сантименты, уже и до моего мозга добрались! Ай-яй-яй… - предпоследнее предложение посвящалось Алисе и Антону, которым приходилось себя сдерживать, что было невыносимо трудно даже с учетом непростой ситуации. Подонок давил на больные места, будто копался в чужих головах, в чужих сердцах и душах, при этом не имея никаких личных ценностей.

Уильям пригрозил маньяку пушкой… а Антон спросил у Алисии:
- Откуда этому… ублюдку известно о моей жене?! Откуда, черт подери, он это знает?
И той не пришлось сильно мучить голову над задачей, в каком свете преподнести “дьявола”.
- Он знает всё и обо всех. Так было всегда и так всегда будет. Ты, конечно же, можешь попытаться выбить из него, но я не сочту это хорошей идеей…


В то время как Нью-Йорк стонал от непогоды, Эмилайн продолжала гостить у Морфея, не спеша возвращаться назад. Из-за громовых раскатов на одноцветной, гладкокрашеной улице, бивших по голове словно молоточком, всё сильнее хотелось оглохнуть. Разномастные грубые вульгаризмы и ругательные термины разлетались по салону микроавтобуса яркими фейерверками. Уже даже Джек не смеялся! Джек, который всю жизнь не мог держать рот на замке, не видел и крохотной причины острить! Это что-то да значило…
Так как успокаивать команду, по сути, было нечем, русский решил поделиться собственными светлыми предположениями, немножечко натянутыми и не лишенными пафоса. Алисия солидаризировалась.
- У кое-кого есть пистолет. Значит, защититься нам есть чем. Не стоит забывать и про меня. По молодости я обучался боевым искусствам, чтобы уметь за себя постоять, потому что того требовали здешние условия. Конечно, после пяти лет неиспользования все навыки могли позабыться, вылететь из памяти, но я слышал, что в критических случаях весь старый опыт возвращается обратно к человеку, так что, друзья… не хороните себя раньше времени! Живите полноценной жизнью. Она у вас одна! Учитесь жить, зарабатывать и выживать в вечно неровном, изменчивом мире…
Как только Белов закончил, сзади зазвучали тихие хлопки от тронутого до глубины оценивающего Уильяма. Дождь к тому мигу несколько ослаб, став более редким и маленьким. Впрочем, ненадолго…


…Прошло еще двадцать минут догадок и загадочности. Шоссейная дорога для скоростного движения автомобилей, известная, как Вест-Сайд-Хайвей, где, согласно словам Хэлвана, находилась пропавшая без вести Либерти Моллиган, была всего в нескольких километрах, что радовало и одновременно пугало компанию. Псих соблюдал непривычную для себя покладистость, отвечая на все вопросы и почти не дерзя. У ребят создалось одинаковое предостерегающее впечатление, будто бы современный макиавелли хочет, чтобы его поскорее доставили туда.
- Считайте, мы почти на месте. Я уже несколько раз здесь проезжал. Помню визуально… - будучи русским эмигрантом в дружественном Западе, Антон знал Нью-Йорк как свои пять пальцев, что становилось ясно через полчаса общения с ним. Он водил машину с ювелирной аккуратностью не только при осадках, не забывал о снижении скорости до разумного предела, но и не совершал резких тормозов, что снижало риск аварии к минимуму.

Как и любая автомагистраль, Вест-Сайд-Хайвей едва ли мог похвастаться одноуровневыми пересеканиями с другими дорогами, железнодорожным или трамвайным комплексом сооружений и рельсов, пешеходными или велосипедными дорожками. По обеим сторонам выглядывали верха невысоких красно-желтых домов, вид которых побуждал к устаканиванию стрессов и помаленьку залечивал накрученные нервы.
Через пять минут поутихший было дождь, опять, с новой неистовой мощью забарабанил по крыше авто. Однако живительные струи, хлещущие в полный напор с вновь помрачневших, чёрно-синих небес, трескуче колотящие по стеклам, не убедили тру-водителя воспользоваться коробкой передач и хотя бы чуть-чуть снизить скорость. Антон мчался навстречу неизвестности, ничего не меняя.

Дальше Вест-Сайд-Хайвей, казавшийся простым и безопасным, стал значительно мистичнее из-за полупрозрачного белого занавеса густого-прегустого тумана, чья пелена с каждым проехавшим метром всё полнее поглощала фургон и вместе с ним саму магистраль. Словом вся трасса впредь напоминала переход в потусторонние миры! Эмилайн Тёрнер проснулась к моменту, когда уже ничего никто не мог разглядеть и все только задавались вопросом “а что впереди?”.
Вначале ездоки ничего ужасного не заподозрили, сочтя туман обыденным явлением. Уильям несколько раз обратился к друзьям, предложив глоток газированной колы, на что получил ноль реакции и замечание от самого себя. В полном безмолвии, ни разу не сбившись с пути, они вышли через полчаса на проселочную дорогу и здесь, глянув на часы, остановились. Через малое время четырехколесный агрегат заглох в голимом безмолвии. Ни гласа, ни воздыхания…

Дождь всё еще шлепал, но абсолютно не был слышен. Как и всё остальное на Хайвей, ливень “замер”. Верхние части домов по бокам куда-то исчезли. Всё еще не считая Хэлвана злым магом, способным негативно влиять на бетонную природу Нью-Йорка, друзья заневолю вышли из машины с величайшими предосторожностями, строжась и предусматривая.
Антон на всякий пожарный подобрал увесистую ржавую палку с морем круглых дырок и пошёл впереди всего квартета. Уильям грамотно подстраховывал русского, держа пистолет наготове и не отставая шаг в шаг. В некоторой дали начали вырезаться и мельтешить первые формоочертания, это придало чуть больше мотивации для изучения затуманенной местности. Протопав метров двести в направлении лютой секретности, квартет замедлил ход. Белов попросил Алисию не двигаться. Аналогичную рекомендацию получила и Эми. Сквозь неописанное сверхчеловеческое тщание мужикам посчастливилось высмотреть тощеватый силуэт и высокую гору чего-то трудноразличимого на заднем фоне. Кто бы это ни был, фигура не двигалась, словно была мертва, хоть и стояла.

- Мисс, с вами все в порядке?! – вопросительно заорал Уильям Хартл, параллельно проверяя обойму, - Мисс!
Белов так и не понял, как полицейский определил половую принадлежность силуэта. Но, ни на что невзирая, поверил ему на слово и присоединился к переговорам с “пиковой дамой”.

“Да это же… почему я до сих пор стою на месте? Чтоб меня…” – пока горе-защитнички только пытались узнать, кто или что стало причиной превращения южной автострады в тождество “Сайлент-Хилла” Кристофа Гана, Алисия исступленным бегом припустилась к незнакомке и закричала на весь “Сайлент-Хилл”.
- Стойте, придурки, это же Либерти! Это Либерти! - подлетев вплотную к девчонке, чью голову закрывал серый капюшон и чьему туловищу помогала не замерзнуть лёгкая ветровка, Флинн то ли тронула, то ли уцепилась за её рукав. Затем она встала на колени возле нашедшейся и спросила, всматриваясь в уже опустевшие, незаинтересованные жизнью счернённые яблоки, - Тебя ни к чему плохому не принуждали, пока я искала тебя…?... Почему ты решила сбежать…?...

Пока блондинка пыталась успокоить не пойми откуда взявшуюся Либерти и сама заодно успокаивалась, Антон с горластым Уильямом заподозрили нечто неладное и где-то минуты три-четыре не могли догадаться, в чём конкретно крылся подвох. Осенняя утомленность и настроение, подавленное совокупием негативных явлений, маршировали всё увереннее и давали знать о себе всё чаще и чаще. Выпихнутые за пределы умственной доступности, эти физические недостатки докучали в ничтожно малой степени, отчего не могли повлиять на их планы.
Когда же Белов наконец-то уразумел концепцию мудрено-расставленной летальной ловушки, рассчитанной на сентиментально-наивный характер Алисии, то посмотрел высоко вверх и… побелел от запримеченных вестсайдхайвейрских чудес: несколько машин, которые мгновение назад дополняли задний фон, поднялись в воздух по необъяснимым причинам. Рабски взволнованная самочувствием оведьмевшей Либерти, блондинка ни о чем пока не догадывалась и ничего не видела.

“Господи искусе…” – перекрестился далекий от религии Уильям, а за ним церковный жест повторила совсем не церковная Эми, дотронувшись пальцами лба, груди и обоих плеч.

Машины, попавшие под власть чей-то левитации (вероятно, магию источала девчонка), опустились на полметра и выровнялись над неосведомленной, глупой “Бзик”. Трое её друзей не горели желанием заценить лицедейство, как бездушные железки весом в тысячу килограмм превращают Алисию в бесформенную кучу и предприняли попытку спасения, которой, хоть до статуса гениального замысла было, как пешком до марса, попробовать всё-таки стоило. Маловероятно, что сама Флинн одобрит (одобрила бы) данный способ, но выбирать не приходилось, если они хотели обойтись без погибших.
Уильям, еще ни разу не стрелявший ни в молоденьких девушек, ни в молоденьких девушек-ведьм, весь напружинился, непроизвольно сжал пистолет в руке до боли на кончиках пальцев, и тот шумно дернулся пять раз подряд. Выбрасывание боеприпасов из канала ствола произошло будто в «слоу-мо»-режиме, часто задействованном в напичканных эффектами фильмах.

Вопреки теплому гуманистическому отношению к несовершеннолетним полицейский надеялся, эти пули достигнут своей цели. Но демоническая Либерти, подчинившая
самоутверждающейся несгибаемой воле всё окружение, остановила поражающие элементы, летящие в её сторону (!!!), силой мысли. Те продержались в воздухе около пятнадцати секунд, которых Алисии хватило, чтобы второпях раскусить удручающую обстановку, отбежать на достаточное безопасное расстояние и прыгнуть вперед сумасбродным рывком.
Сверхъестественная стерва Моллиган моргнула правым чёрным глазом. Пульки посыпались – машины попадали вниз, произведя немысленный грохот. У всех безотчетно согнулись локти и ладони развернулись к ушам. Лишь у одной-единственной семнадцатилетней девочки не дрогнул ни один мускул на апатическом, белоснежном лице, будто бы мозг Мёртвой Королевы (маньяческое прозвище Либерти) воспринимал происходящее селективно, игнорируя большую часть.

Влиятельная потенция бурного ненастья с громом и молнией свилась с небесными хлябями, войдя в служение Либерти, разозлившейся, что её друга Джека кто-то обидел. Заметив подъехавший грузовик марки Mercedes, который остановился так же, как и фургончик, “ведьма” с полувзгляда подчинила себе волю пожилого водителя, и теперь мужчина-раб слепо повиновался гнездившейся в его душе Мертвой Королеве.
Прозорливый Уильям раскрыл следующий ход бесноватой злодейки и опустошил обойму в направлении водительского кресла. На клетчатой рубашке зомбированного владельца грузовухи образовались четыре сочащиеся дырки. Руки пристреленного отцепились от руля и неудобное “ведро” опрокинулось на бок. Безжизненное тело водилы вылетело через стекло и плюхнулось наземь, рядом с машиной. Быстро схватывающий и умный офицер мысленно похвалил себя за отменную меткость, которую не проявлял на тренировках.


…Эмилайн, долго наблюдавшая торнадо из бьющихся авто, не могла больше стоять и бездействовать, и скоро влилась в игру. Она отчаянно истратила на врага всю пистолетную обойму, жала на спуск, пока M&P9 не перестал выплевывать пули.
Попробовав и так, и эдак, но не получив результата, нужно ли отказываться от своей цели? А если поставленная цель недосягаема и больше похожа на мечту?
Отучившаяся плакать по каждому поводу и прощать обиды, Либерти Моллиган
поторопилась выплеснуть всю свою ненависть и живо воздала дерзкой пострелушнице. Спустя какой-то миг дверь рухнувшего мерина отломалась сама по себе с кромсающим, режущим звуком, хорошохонько измялась и несокрушимым снарядом метнулась туда, где стояла Эми, незащищенная от летающих автодверей.

“Какого…” - только успела она заметить чёрное пятно, приближающееся к ней на сумасшедшей скорости, как была отброшена на несколько метров. Одно мимолетное, нежданное движение, мелькнувшая перед глазами вспышка и страшный удар пришелся в левое плечо и немножечко в голову, + что-то хрустнуло в обоих запястьях.
Не ушедшая из жизни, зато ставшая полуживой, Тёрнер упёрлась в холодную металлическую поверхность и после скатилась с неё. Она пролежала на чертовой двери чуть меньше минуты и упала лицом в свежую лужу, лизнув оттуда воды немеющим языком. Закономерный обморок объял её и поволок в промозглый омут…
“Бегающие дети, сексуально, элзеворлд, неприязнь”


Ужас меж тем продолжался! Королева столкнула лбами две новые подъехавшие тачки: тяжелая запчасть пробила стекло германки и убила всех, кто в ней сидел. Другая машина, попытавшаяся было развернуться назад, поцеловалась с германкой. Так образовался еще один БУМ и еще один огонь, подпрыгнувший кверху!

…Незарегистрированное оружие у полицейских – нередкое явление в современные дни. В отличие от кривого множества, Уильям почти не пользовался своей должностью алчно (получение взятки, помощь чужому чёрному бизнесу). Маленькие исключения аморально не выглядели, все допущенные им нарушения остались в секрете, как, к примеру, ношение левого ствола, оправданное логикой.
- Попытайся её отвлечь! Я же постараюсь пальнуть по ней с тыла! – офицер попросил Антона обратить внимание ведьмы на себя, чтобы вышло осуществить только что задуманное, - Может, и получится!
Русский, отлично понимавший значение своих действий, а также отдававший им отчет, чувствовал риск, как никто другой, и готов был бросить монстру вызов.
- Идёт, по рукам! – вызвавшись на поединок с самой смертью, Белов в следующую секунду переместился к ближайшему укрытию, прислушался к стону собственного тела, нащупал рану на животе и вцепился в неё всеми ногтями руки. Он так и не смог больше сдвинуться с места…

А Уильям Хартл, не имевший понятия, что напарник прячется за разбитыми тачками вместо того, чтобы следовать обговоренному плану, уже стоял в двух-трех шагах от виновницы массового дорожно-транспортного происшествия и, знай себе, прицеливался. Казалось, ничто не могло его выдать. Коп оставался неподвижным, не издавал ни единого звука. Ежели только Королева не научилась в совершенстве владеть своим нюхом, или же у неё был свой «третий глаз» – «антенна», придающая девочке-убийце экстрасенсорные качества, неосязаемый орган, способный воспринимать и излучать «тонкую» энергию – «видеть» то, что происходит в округе.
“Я должен… должен, должен, должен, должен, должен” – прицелившись еще раз, теперь уже окончательно, полицейский крутанул зрачком правого глаза. Алисия вообще пропала куда-то, её нигде не было видно. Эмилайн лежала в полнейшем отрубе, и даже сам бог не знал, когда она встанет.

Русского на горизонте всё не появлялось, причин у чего могло быть несколько – либо Антон где-то погиб, пока продвигался вперед к развоевавшейся ведьме, либо, скорее, струхнул и дал заднюю, плюнув на план, на стратегию, жестко подставив более мужественного Хартла. Однако как бы на самом деле не обстояли дела, Уильям не видел возможности полагаться на чью-то сомнительную помощь. “Действуя самостоятельно, в случае провала вы будете винить лишь себя одного, что намного удобнее и честнее возложения вины на кого-либо”.
Офицер выстрелил в “колдунью” три раза. Снаряды прошли полпути, прежде чем зависнуть в воздухе в полуметре от синевато-бледного личика Лизы. Не усталый поражаться фокусами девочки-убийцы, невезучий тактик завлекательно вылупился, как при инспирировании, и мигом погодя все пули артельно вернулись к нему.


“Я же заставлю их страдать – заставлю их всех – всех до единого” – ликвировав самую брыкливую добычу, которая, как муха, залетела в рот, левитационно-смертоносная Королева начала сканировать взглядом зону в поисках оставшихся сукиных детей. У неё бы вышло исполнить замышленное, вне всяких сомнений, согнать всех супротивных лошадок со света, ЕСЛИ Б не одно малешенькое “но”: властный голос из глуби тумана бонтонно заклинал Лизу о кое-каком одолжении.
- О, нет! Погодь! Не торопись! Ты лишишь меня последних антагонистов, и мне будет некем поиграться! Как втирают актеры, снимающиеся преимущественно в рекламных роликах, не оставляй свою машину без присмотра, так и ты, кисонька, не оставляй своего друга без забав… - Джек Хэлван шел через боль в нижней конечности, почти полз, дребезжа и взбрыкивая ноющей ногой, топча и разбрасывая по углублениям с водой звенящие ломтики льда. Рубашоночка психа вымокла наскрозь, хоть выжимай, и пристала к каждому участочку тела, превратившись в бесполезное тряпье. Также надо лбом негодяя повисли сырые волосёнки неприятного получёрного оттенка. Будучи раненым, подонок протопал несколько сотен метров пешком от фургона, и жизненно обрадовался, что смог доковылять с такой-то ногой.

Мертвая Королева действовала не совсем по своей инициативе. Схема от и до принадлежала её лохматому дружку. Но как еще можно заставить несправедливое общество крупно заплатить, не сойдясь в дуэте с клоуном-принцем преступного мира? Либерти, потерявшая всё за весьма короткое время, поступила так не только по причине недостатка выбора. Девочка разглядела в Хэлване родственную душу, ту же бесконтрольную ярость, требующую экстренного выхода, ту же больную агрессию, которую нельзя обуздать, и с тех пор не получала причин для неуверенности, только её личные необоснованные страхи, только лично-неправомерные сомнения!
Королева охотно исполнила просьбочку Джека и прогнала идею устранения “лошадок”. Разутешенный столь выдающимся повиновением, клоун-принц преступного мира
провозгласил новый “ордонанс”:
- Кисонька, я тебе бесконечно благодарен за то, что, не появись ты на моём пороге, я никогда не узнал бы, какое уморительное зрелище представляет собой всякий порхающий транспорт! А теперь, будь добра, организуй мне безопасное возвращение в наш кукольный домик! – закончив раздавать команды, Хэлван погрузил руку в лужу, словно это была лужа ананасового сока, и жадно облизал все пять пальцев.


…Эмилайн Тёрнер на миг полуочнулась, обнаружив себя в волглой одежде и полностью мокрой, как мышь. Её, чуть не погибшую, хлестало ознобление, втрамбовывая в кожу кусающиеся гвоздики, а слабые глаза частью закрывала замутненная, мглистая поволока, впрочем, не помешавшая ей “полюбоваться” побегом Джека Хэлвана: Мертвая Королева отступила на шаг назад и совершила короткий взмах рукой, после чего почти моментально к ним подъехал тёмно-красный джип с зомбированным водителем, а Хэлван залетел на заднее сиденье при помощи “магических навыков” Либерти. Джип скрылся в тумане в ту же минуту.
“О, нет…” - поволока помешала Эмилайн разглядеть номера, и она снова рассталась с сознанием. “Если бы у большинства стоял выбор - наблюдать постепенное личное падение, переживать провал за провалом, или ничего не чувствовать – большинство бы, не задумываясь, выбрало второе”. А вскоре и гул мотора стёрся с картинно-звуковой основы, вернув локации прежний незвучный Сайлент-Хилл со всеми его атрибутами.


…Алисия Флинн, проторчавшая в окопе дольше получаса, в окопе в виде раздраконенной, трижды перевернутой toyota-sequoia, выглянула из-за укрытия, когда всё улеглось и попритихло. На клик блондинки никто не отзывался, напряжение внутри неё обострялось с каждым пройденным мгновением. Беспокойство за жизни друзей, которые при идеальном раскладе получили десяток телесных повреждений после пробежавшего автомобильного “вихря”, утроилось, сместив все прочие женские эмоции.
“Бзик” вышла на самую середину дороги, молясь Богу, что хоть кому-то подфартило уцелеть, недоликвидироваться, причём необязательно Антону. Оказываясь в ситуации, характеризуемой, как “из Ада на грешную Землю”, человек очищается от максимализма, учится быть искренним, радоваться каждой мелочи, каждой ерунде, радоваться, создавая себе настроение, радоваться просто потому, что так проще жить! Проще и правильнее, потому что повышенная требовательность к качеству собственной жизни, приправленная ригоризмом, как и повышенная требовательность к окружающим, впрочем, лишает чувства насыщения и подталкивает к (а)моральному чревоугодничеству.

- Ау! Вы целы, или как?! Ау! – из принципа не опускающая руки, Флинн прозвала команду чуть дольше десяти минут. Десяти минут, казавшихся часами! Однако никто так и не отозвался. Выжившая добилась лишь того, что у неё заболели голосовые связки. Больше так закричать без последствий – не судьба, а не то “тряпичная кукла дьявола” навредит сама себе и совершит широкий шаг к роковой тёмной пропасти, в которую, если упадешь, выкарабкаться обратно на поверхность не получится точно, и придётся обитать в этой тьме с этой болью до прекращения работы всех органов.
Мир оплывал перед взглядом Алисии, туман до сих пор ставил подлые препоны вместо того, чтобы хоть немножко развеяться, отказывался поднимать из пепла приметность и словно рекомендовал “Бзик” бросить все жалкие попытки и смириться, чего она категорически не собиралась делать. По крайней мере, пока тела друзей не найдутся, не имеет значения, когда, не имеет значения, где, она будет верить, что команда жива…

На-а-а-а-а-до же, какое событие! Ситуация, обернувшаяся натуральным испытанием решимости и со временем начавшая казаться бесшансовой, крохотку выправилась, стоило “Бзик” пройти чуть вперед, уже не просто касаясь руками стен тумана, а отталкивая стену от себя. Оказавшись там, по иную сторону белёсой пелены, блондинка увидела два неподвижных тела, освещенных двумя автомобильными фарами. Машина неясной марки с завёденным двигателем тарахтела очень по-берлински. Алисия ласково провела рукой по капоту и наклонилась к одному из тел…
“Боже мой. Это же господин полицейский, забыла его имя… Либерти, ну, почему, почему ты стала такой злой? За что ты убила этого человека? За что ты убиваешь нас всех…” – она дрожаще закрыла мертвецу глаза, и, позволив взгляду опуститься чуть ниже, заприметила несколько сквозных огнестрельных отверстий. Сначала Уильям Хартл потерпел идеологическое поражение, выяснив, что добрые (на вид) девочки могут в любой момент стать чудовищами с диковинными суперспособностями, а потом в рамках физики, погибнув от собственной руки, выражаясь непрямо.

Алисия заплакала, прижавшись к груди убитого копа, т.к. считала себя раздором между светом и светом, борьбы света со тьмой, причиной всех злоключений, недоль, ДТП, всех порч и осечек. Этот самый тяжёлый из грузов, не приведи бог с таким жить, сделал её страстоносицей, терпельницей Эпохи Восхода Джека Хэлвана/Безумного Джека.
Беда в том, что за слезами не следовало никакого утешения. Слезы становились обычностью, стандартом, теряя свою сомнительную ценность. А значит, невозможно было выплакаться. Выкрикнув несколько оскорблений в собственный адрес и стукнув ладонями в грудь мертвеца, “Бзик” вновь осмотрелась по сторонам: отвердевающая полумгла-полусвет скрывала, как минимум, еще одно тело. К невероятному везению потрепанной совести Алисии, эта жертва металлического смерча была жива, хотя это и трудно понять, находясь издалека.
Флинн стремглав подбежала к бесчувственной Эмилайн и, громко запричитав, стала бить брюнетку по лицу, умолять её очнуться. Так трагично кончила команда, так завершилось их мероприятие. Всё ужасно, всё просто плохо, такую дерьмовую развязку в книгах не прочесть! Но, зная Джека, Алисия ни на миг не сомневалась, что всё могло быть еще хуже. Притом, что понятия лучшести и худшести весьма-весьма условны - у всего есть предел.

Тёрнер улыбалась краешками губ, у неё активно дергались веки. Наблюдавшей за ней “Бзик” прям-таки захотелось узнать, какое сновидение пытает напарницу и пытает ли.
Вдруг это не совсем то, что в народе считают кошмаром…
- Эй! – сзади прозвучал усиленно-трепетный знакомый мужской голос, прибавивший
несколько очков к их везению.
Алисия медленно поднялась с корточек и где-то с минуту вглядывалась вдаль, пронизанную осенней загадкой. Её моральную подкованность ничему не удалось бы перемочь. Кто бы ни вышел из того тумана, человек, чудовище или симбиоз, больше в ней ничто не вздрогнет и не возбудится.
- Ты? – все изводы и разночтения страха потеряли влияние, как только человек в тумане подбрёл к ней поближе. Готовая свалиться от жалкого счастья, “Бзик” расслабленно опустила руки по бокам, пережила уймищу лицевых изменений и подобрала тональность прямо пропорционально сиюсекундным, хлыщущим чувствам, - Не может быть! Я думала, ты погиб и сейчас лежишь под одной из… ты меня понял!
Антон Белов восстал с одра болезни по имени Либерти Моллиган, просидев под
натиском сущей анонимности дольше часа. Русский давно уже был на ногах после сна, чем пытался выглядеть их обмен любезностями с чокнутой “колдуньей”, и искал Алисию с тем же пестрым веером эмоций, с каким Алисия искала его. Выживший имел право оставить истину тесно при себе, но посчитал необходимым объясниться.
- Я напоролся животом на острый край какой-то железяки и подвел офицера. Ублюдок сбежал только по моей вине. На меня рассчитывали, а я всех подставил… - Белов разгрустился, потупив очи долу. Понятно дело, самокритика была ему, отнюдь, не чужда. Лишь мечтательски-нуарная, вылощенная филиа, сквозившая между ним и Алисией уже какой день, могла расположить эмоции в их пользу.
Флинн осторожно отогнула край белой рубашки и посмотрела на его рану, оказавшуюся совсем не смертельной, но и не такой пустяковой, как в женских мечтах.
- Полиция до сих пор не приехала, но я прямо вижу здесь толпу… - говорила она, оттирая грязноватой тканью кровь, тем самым изучая ранение, - Может, пойдем потихоньку, пока не приехали? Мне нежелательно связываться с копами под любым предлогом.
Расслышав вопрос, который был больше предложением, Белов… хотел дать согласие сходу. Но что-то его остановило.
- А как же та… с черными волосами? И как офицер? Ты нашла их?
“Бзик” стукнула себя рукой по лбу, признавшись в усталости, в забывчивости и еще в куче недостатков.
“Господи, какая же я дура…”
- Ох, да… - ей стало неудобно, стыдно и даже немножечко страшно, - С офицером ты уже не пообщаешься, прости. А вот Эми… кстати, именно так зовут мою противоположность в плане цвета волос… Эми жива! Эми дышит! Эми нуждается в помощи! Может, придется госпитализировать Эми. Но один тот факт, что вы уцелели, ты и она, спас меня от новой непоправимой ошибки. Хотя… раз кое-кто погиб, то, пожалуй, я все же её допустила…

Антон:
- И в чем твоя ошибка? Скажи мне на милость…
Алисия:
- В чем моя ошибка? Очевидно в том, что не предугадала всей тяжести последствий!
Знала же, что едем в ловушку и забоялась отговаривать! Я была в этом совершенно уверена, словно видела ясную картину! А еще что втянула в тебя…
Антон:
- Не навивай зазря вьюгу, я втянулся сам. О мотивах ты знаешь…

Если бы бойня на Вест-Сайд-Хайвей была красивым фильмом-триллером с интригующей, трудно определяемой концовкой, этот момент, вне любых сомневательств, разбередил бы много старых ран в сердцах пожилых и предпожилых зрителей, некогда
испытавших редкий всплеск удовольствия от поцелуя под сближающим осенним дождем, уподобляющим влюбленных древнегреческим, каменным статуям, приравнивающим их к божествам.
Колокол пробил час свода, и Алисия намертво вклеилась губами в мужское лицо, вобрав мужское дыхание. Антон сзади обхватил руками её талию и больно прижал к себе, слегка приподняв. Быстро появившаяся вовлеченность в процесс, уводящая сознание в какую-то инверсную оперу, сделала капельные осадки почти неощутимыми, незамечаемыми. Пока на магистрали державствовала непогодь, просачивающаяся в серую начинку Нью-Йорка, как соус, выжившие продолжали одаривать друг друга лобзаниями. И даже небеса, всеведущие и всем руководящие, не видели завершения их проэкзаменованной, неприхотливой уязвимости.


Через час, как и предсказывали выжившие, автодвижение на Вест-Сайд-Хайвей было прервано запоздавшей полицией (хотя по трассе никто давно не ехал), а саму дорогу оцепили. Белов предпринял все возможное, чтобы к Флинн ни притронулись копы, не заподозрили её ни в чем предосудительном и не свалили на неё часть вины за случившееся – он посоветовал ей спрятаться под фургон и ждать столько, сколько понадобится, хоть час, хоть три-четыре часа, хоть целые сутки. Так как свобода представляла для Алисии огромнейшую ценность, а незаслуженное возвращение в психиатрическую клинику могло её просто-напросто убить, она сказала, что согласна проваляться в мокрой грязи хоть неделю, лишь бы данная жертва не оказалась напрасной. По велению судьбы русский взял ситуацию под личный контроль, возложив столь ответственную и объемную задачу, какразговор с капитаном полиции, на собственные плечи.
- Итак, я хочу знать, что произошло здесь несколькими часами ранее. Вы, пожалуйста, говорите, а я буду записывать. Ах, да, прошу, не торопитесь. Времени у нас хоть отбавляй… - вместо капитана, на которого так надеялся неинертный Антон, расспросом очевидца занялся лобастый детектив из основного управления. Интересный, образованный человек, неприятный лишь по первому обманному впечатлению. Не типичный офисный планктон.
Имея большой жизненный опыт, включавший дотошные беседы с представителями законопорядка, Белов вел себя подобающе фараону, т.к. за несколько первых предложений показал мудрость, уверенность, прозорливость, сноровистость и много чего ещё, что особо ценилось в полицейской профессии.
- Проехав приблизительно до середины, мне пришлось остановить машину по причине тумана… - слова и объяснения вылетали изо рта русского сами собой, и с каждой секундой легкость лишь возрастала. Цедить мысли нужды не появлялось, - А потом эта девочка…
Услышав часть истории, детектив любопытно поднял брови и расплылся загадочной улыбкой Шерлока Холмса.
- Эмм, что еще за девочка?


…Пока русский успешно утрясал дела с копами, выступая в роли позорянца, чьи сведения могли прояснить некоторые нюансы происшествия, если не целиком его раскрыть, покалеченную Эмилайн Тёрнер везли на машине неотложной помощи, держа маршрут до ближайшего госпиталя.
“Хотела бы я назвать Нью-Йорк ожирелой шлюхой, хотела бы по-старому весело сшутнуть. Но, боюсь, теперь юмор ко мне вернется очень и очень нескоро. Хотя когда Эми умела юморить так, чтобы это было смешно хоть кому-то, кроме эгоистичной себя?” – получившая дверью по башке в буквальном, не в утрированном смысле, баловница рока не ожидала, что удастся спастись. Она еще не знала о гибели Уильяма. Врачи, для которых в приоритете стояло спокойствие больного, отказались ей сообщать, зная, что плохие вести в неподходящее время способны усугубить тревожно-депрессивное состояние у лиц с нервными и психо-эмоциональными расстройствами, а Эмилайн как раз входила в число таких людей, нуждающихся в особом подходе, в особом отношении. Выбирая, как именно себя вести с человеком, врачи нередко берут за основу его прошлое, поскольку влияние прошлого на настоящее неопровержимо, согласно их мнению. От одного происходит другое, такое же “одно”, только с малыми отличиями.

- Куда меня собрались поместить? Снова к ублюдочному доктору Сойеру? – беспокойно полюбопытствовала Эми, чуя запах жареного.
Сидящий возле неё рыже-бородатый сотрудник неотложки страхи не развеял, но частично их подтвердил:
- Не уверен. Ваше психическое состояние будут определять непосредственно на месте, а пока переночуете в отделении скорой помощи. В свете последних событий, связанных с научно-недоказанным телекинезом, вам вполне может понадобиться помощь… - настолько частично, что причина госпитализации оказалась противоположной другой, чем думала мнительная Тёрнер, - Ну, а что вы так тревожитесь, собственно? Если вы не принимали участия в той заварушке и вам абсолютно нечего скрывать, то и бояться, что закроют, посему незачем.
Добрый сотрудник подмигнул поочередно левым и правым глазом, убеждая пострадавшую, что всё okay и дурдом никому не грозит. В душе благодарная, Эми надула щеки и выпустила воздух изо рта толчками через сжатые губы, затем резко поспокойнела.
“Когда-нибудь я обязательно перестану считать себя пылью, когда-нибудь, когда себя прощу. Мама учила меня преодолевать невозможное. Джек Хэлван сделал больше, научив этому полностью, закончив начатое мамой. Я не желаю ему смерти, но я ненавижу его всем своим сердцем. Вопрос лишь в том, есть ли у меня данный орган. Насколько хорошо себя помню, меня всё время обвиняли в бессердечности…”

Так прошло некоторое время. День близился к закату, количество освещенных улиц увеличивалось с каждой минутой. Многие полки магазинов опустели, шустрые покупщики активно разбирали самый залежавшийся неновый товар. Культурная спячка лучше была заметна именно в тёмные часы, когда члены молодежных контркультур, ненавидящих всё доминирующее, выползали на люди попугать народ и поприставать к дамам с сумками.
Не советуясь и не спрашивая мнения, наперекор всем предыдущим уверениям, врачи доставили Эмилайн в пресвитерианскую больницу по распоряжению человека, который вежливо попросил их не называть его имени. Это университетское многопрофильное заведение стало второй ловушкой за сутки, только теперь спастись будет намного труднее. Ненавистный Эми криминальный эксперт-психиатр Роберт Сойер, крайне заинтересованный в том, чтобы пожизненно упечь её в места не столь отдаленные,
приготовился встретить девушку и сказать “с возвращением”.


…На следующий день маленькие червоточины жизни переместились из мегаполиса Нью-Йорка в мраканскую окраину. И хотя сам тёмный город был уничтожен, по большей своей части, до некоторых мест взрыв не дотянулся. Мир отошел в увлекательный рассказ об обиженном мальчике Джеке, отрицаясь от цензуры. Из печально известного пригорода
сбегали все, кто имел такую возможность, оставляя некогда милое местечко на растерзание поверьям и укоренившимся в сознании, астернальным взглядам на историю данного края. Многие изотчаявшиеся, разодравшие на себе ризы бедные владельцы домов, поддавшись гнусным суевериям, принизили ценность личной собственности, подожгли собственные владения (!!!) и форевер покинули эту долину.
- Пха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха. Пха-ха-ха… пха-ха-ха! Пха! Пха! Пха-ха-ха! – Безумный Джек уже второй день подряд не мог отделаться от поганого, прилипчивого чувства, что его общество нагло отвергли, а его, бедняжечку, бросили. Кто-то должен был за это заплатить! И чем раньше, тем… лучше для Безумного.

“Эх, филистерка-филистерка, если ты надеешься дотянуть до старости, лучше бы забыла, что у тебя есть какая-то личность, на которую все кругом клали. Ты не чья-то знакомая, у тебя, по сути, нет близких. Биологическая хрень не считается. Ты предмет многократного пользования, вместилище для спермы. Это значит, ты будешь чем-то сродни туалетной бумаге, материалом, которым все подтираются, воплощением капризов привередливых папиков, либо асексуальной клещебойкой, вечно неудовлетворенной своевольницей и училкой английского. Ну, а я буду восседать на олимпе американского сексизма. Восседать, закидывая какашками, точно камнями, всех нежеланных псевдодрузей, с которыми даже потолковать толком не о чем, насколько они… примитивны, однолинейны и неавторитетны лично для меня” - Безумный Джек с костылём под боком и с перевязанной ногой, ужасно болевшей при каждом неловком движении, сидел на полу, откинув этот самый костыль. Пальцы психопата держали снимок с изображением Эмилайн за уголок, шершавый язык проходился по гладкой горизонтальной поверхности фото, губы иногда касались остреньких углов. Грёзы для садиста - упоительное наслаждение, не содержащее ни единой калории.
Вдруг Мертвая Королева глянула в комнату вопреки обещанию не заходить, пока не позовут, тем самым прервав коварные размышления босса и немало его разозлив.
- Ну, так и нахуя ты, спрашивается, припёрлась, не стучась, и опять нарушила рабочий процесс? Тебя родители не учили правильным манерам, понять не могу? – Джек сам спросил и сам же ответил, - Ой, ёб твою в бога душу мать! Как у меня могло слететь из пердопамяти, ты же положила своих предков! Ты ухандакала своих родаков!

- Ой, ёб твою в бога душу ма-а-а-а-а-ть! Почему я об этом забыл…

- Ты же тюкнула, ты же чикнула, шлепнула, укокошила!

- Ой, ёб ты…

Садист прокочевряжился без мала пять минут, многократно повторяя одни и те же гадости. Лишь устав напрягать ротовой орган, он закончил представлять в смешном виде трагедию Либерти и перешел с несерьезного тона на предельно серьезный. У него имелось задание, придуманное им же, задание, справиться с которым по талантам лишь Мертвой Королеве и больше никому!
- Я могу помочь тебе чем-то? – спросила Лиза, не дожидаясь, когда попросят её, - Я могу быть полезна тебе?
- А то! – мягко улыбнулся маньяк, - А для чего еще существуют друзья, как ты думала? Шоб было кому угождать. Для чего же еще!!! – и вытащил из трусов (!!!) мятую бумажечку с какими-то адресами, именами и телефонами.

Королева досконально её изучила, несмотря на весьма отвратительный, почти нечитабельный почерк, и неумело прикинулась, что ничего не поняла:
- И? - Джек был единственным, в чью голову она не смела влезать, хотя у неё много раз возникало желание, если не прочесть его мысли, то хотя бы вкратце с ними ознакомиться. При этом, как бы ни было заманчиво познание внутреннего заковыристого, запутанного бедлама-кавардака в мозгах чокнутого друга, не делалось ни одного сколько-нибудь решительного шага в этом направлении. В первую очередь из-за уважения к Джеку.
- А шо тут неясного? Это обозначения местожительств корешей моих антагонистов в Нью-Йорке. Отправляйся-ка ты туда прям сейчас!– пояснил требовательный друг, - По одному адреску проживает Кандис, жирная кобылка нездорово бледного цвета с огромедными титяндиями. Её нужно изморить непосильной работой сжигания жира, а если без иронии, просто убить. Это будет достойным уроком для моей бывшей, чтоб в следующий раз не хамила при встрече. Ну, а по второму адреску проживают кореша её хахаля, явившиеся к нам прямиком из гнилого постсоветского пространства! Ими тоже займись, вот…
Либерти молча приняла приказ, молча пообещала и молча удалилась из комнаты.

Отправив свою верную соучастницу на очередную кровавую миссию, на миссию заведомо выигрышную, филигранный подговорщик-подуститель, высокоодаренный мастер преступления и просто гений зла застыл в позе мыслителя и две минуты простоял, не шевелясь и не моргая:
“Эх, как же нам вечерок скоротать?”


…Когда хочу перед кобылами я пофорсить,
Оп!
Я начинаю запер свой любимый заводить.
Шо?
Когда я еду - мне кобылки улыбаются,
Хмм...
Кататься им на запорожце очень нравится!
Оп!
Я еду-еду, только брызги в сторону летят,
Давай!
Я еду-еду, а девчонки меня тормозят.
Стоп!
Кричат, покататься хотим мы с тобой!
Орут, забери ты нас скорее с собой!
Оп!

Джек Хэлван, однако, недолго пробыл в бездействии: практически сразу, как Либерти Моллиган покинула дом, шалун поднялся на второй этаж, заглянул в детскую и вставил черненький флеш-накопитель в скоростной USB-порт DVD-проигрывателя, предварительно включив устройство с помощью пульта. Далее. Перейдя в раздел просмотра файлов формата джейпег на прекрасной флешке, Джек развалился на диване, на котором раньше лежал и спал Тристрам Клиффорд, наполовину снял штаны и обхватил пальцами быстро поднявшийся волосатый пенис.
- Это будет самая лихая гонка в моей жизни! – дождавшись, когда на экране отобразится недавно скачанная из интернета, откровенная фотография Эмилайн Тёрнер со всеми прилегающими прелестями, он начал энергично мастурбировать под любимую музычку для быдла, да под собственные неуравновешенные вскрики, - Давай, о-о-о! Давай, о-о-о! Давай! О-о-о! Приближаемся к финишу и победе в проекте ПОДРОЧИ С БЕЗУМНЫМ ДЖЕКОМ!

Чёрный запор, чёрный запор!
Запорожец заводной. 
Чёрный запор, чёрный запор 
С горки едет, шухерной. 
А под горку чёрный запор 
Тянем всею мы толпой. 
Чёрный запор, чёрный запор, 
Хорошо рулить с тобой.

Измучив письку до выхода мужской гаметы из мокренького кончика, рукоблуд-потешник намылился на кухню в исканиях сладкой газировки для того, чтобы хорошенечко (!!!) прописаться (от глагола пИсать). Создание замысла – длительный творческий процесс, подходить к которому следует со всей ответственностью, в чём Хэлвану заведомо не было и не могло быть равных.
Маньяк отрыл взятую из холодильника литровую бутыль Coca-Cola с обновленной синей этикеткой, и за один присест выдул половину содержимого! Как только губы оторвались от холодного стеклянного горлышка, по дому пронесся насыщенный звук дерзкой отрыжки! Жженый сахар достиг стенки кишечника, желудок наполнился сладко-сахарной жидкостью, общее физическое состояние психа изменилось в сторону полной пресытости…
- Вот это я подзарядился, называется! Пойду паскудить мертвецов!

Я пру на запере - менты меня не тормозят. 
Я пру на запере - гаишники отводят взгляд. 
Я пру на запере - дорогу уступает джип. 
Я пру на запере, а сзади двигатель дымит. 
По барабану то, что он дымится и искрит. 
По барабану то, что двигатель давно горит. 
Мой чёрный запер очень долго будет знаменит, 
И наплевать, что карбюратор в нём давно пропит.

Кто находился в тесном знакомстве с мистером Хэлваном, тот не мог не знать, что Джек в какой-то мере страдал апперцепцией. Его восприятие нынешних событий зависело от летошнего опыта, а выражалось это примерно следующим образом – если он взял и совершил такую-то гадость, спустя сколько-то времени он обязательно её повторит. ОБЯЗАТЕЛЬНО! Неважно с кем и где. Место и личность жертвы не имели и ничтожного значения.
- Простите, ребятки, я должен совершить над вами церковный обряд кропления священным… ссаньём! Облагородить вас, мочеиспустившись! – сумасшедший сложил трупы Клиффордов в ряд в семейном будуаре – папу, маму, сына, подобранную во дворике дочурку –, снял трусы, не снимая штанов, и принялся поливать тела Клиффордов жидкими экскрементами подобно тому, как узкие полосы вскопанной земли поливают из лейки, - Не переживайте, что кому-то достанется больше! Стремление к равенству в распределении мочи течет в моих жилах с зачатия!!!

Янтарно-желтая урина попадала убиенным на все участки их бледных лиц, её чуть шипящие, слышные брызги разлетались в разные стороны, оказываясь на туловище, на ногах, на всех прочих членах. Джек не особо контролировал струю, двигаясь то вправо, то влево, хоть та и метила в одно и то же место. Опорожнение мочевого пузыря прошло с преуспеянием, с достижением успехов в деятельности ссаки. Последние несколько капель пришлись Трентону Клиффорду на трикотажный галстучек в клетку, да на вытянутый нос с чёрной родинкой.
- А в газированных напитках полно мочегонного! Настоящий диуретик! Пха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

- Можете не говорить спасибо за то, что я вас освятил! Все равно не сможете сказать! Пха-ха-ха-ха-ха-ха!

Возьми свежую редиску
Накропи собачью письку
Килограмм паучьих ножек
Спермы девять, десять ложек
Три ведра червей сушеных
И опарышей зелёных
Три пизды во время течки
Сиськи молодой овечки
Перхоти насыпь чуток,
Кинь воняющий носок!
С ним кровавые затычки,
И свинюшечьи яички!
Скальп индейского вождя,
И от мамонта сопля!

Самоутвердившись за счет неживых, уже бывших владельцев “проклятого” дома, Хэлван снова улёгся на диван в детской комнате, снова включил DVD с фоткой Эмилайн и снова занялся убойной ипсацией. Теперь еще энергичней!


Шваброй это помешай,
Да помои добавляй!
Хуй добавь туда моржовый
С ним три бычьих и слоновый
Клитор вырежи у бабки
И говна кинь три охапки
Ко всему добавь трусы
Обязательно поссы…

После повторного занятия онанизмом Джек опять полез в морозильник и открыл уже вторую по счёту бутылочку Колы. Пока маньяк хлебал, неспособный оторваться, газировка и дальше лилась по щетинистому подбородку вниз, на грудь, на рубаху…

Чёрный запор, чёрный запор -
Запорожец заводной.
Давай!
Чёрный запор, чёрный запор
С горки едет, шухерной.
Стоп!
А под горку чёрный запор
Тянем всею мы толпой.
Давай!
Чёрный запор, чёрный запор,
Хорошо рулить с тобой.
Стоп! Финиш! Всё!

Назюзюкавшись до возникновения в желудке определенной дискомфортной тяжести, маньяк, как ни в чем не бывало, вернулся к полюбившемуся ему высвобождению лимонада наружу и старым порядком обрызгал всю семейку симпсонов “священной водой”.

Гоп-стоп, мы подошли из-за угла,
Гоп-стоп, ты много на себя взяла!
Теперь расплачиваться поздно,
Посмотри на эти звезды!
Посмотри на это небо и на эти розы,
Посмотри на это море!
Ты видишь это все в последний раз!
Теперь расплачиваться поздно,
Посмотри на звезды!
Посмотри на это небо и на эти розы,
Ты видишь это всё в последний раз!

Рекреация Джека Хэлвана представляла собой небогатый порядок действий, который грозился вот-вот набить оскомину. К тому же расслабона псих так и не добился.
⇒ Подрочить на Эми, накатить литр Колы, пописать на трупы
⇒ Подрочить на Эми, накатить литр Колы, пописать на трупы
⇒ Подрочить на Эми, накатить литр Колы, пописать на трупы
⇒ Дрочить на Эми, накатить литр, пописать
⇒ Дрочить, катить, писать

“Что это, мать вашу, за отдых? Ну, на хуй, на хуй” – сморившись из-за дефицита творческого разнообразия, шут прилягнул рядом с обмоченными Клиффордами и всеми органами задрожал от мефистофельского смеха. Его до чертиков услаждало, что посейчас никто не постучал и даже не поинтересовался судьбой умерщвленных. Он уже в который раз убедился в пофигистичности мира, мол, всем друг на друга насрать, а ему срать на всех большую коричневую кучу.
- Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!


…Тем временем в Нью-Йорке…
Кандис, близкая подруга Алисии Флинн, готовилась ко сну, занимаясь мини-уборкой. Ей всего-то осталось подмести на кухне, и её жилье будет избавлено от последствий недавнего застолья. Пусть день рождения двоюродной сестры уже закончился, впереди еще так много старых праздников, так много непредсказуемых деньков, а любительница шумных компаний, коей являлась разбалованная Кандис, никогда не откажется от лишней рюмки вина. От возможности как следует нареветься-нажаловаться, дав организму то, чего он требует - сильную психологическую разрядку, обеспечивающую хорошее настроение на неделю вперед.
- Здесь кто-то есть? – уже изнемогая от сонливости, но не желая выходить из образа примерной хозяйки, толстушка схватилась за сердце, потому что физически почувствовала чьё-то присутствие в квартире. Полутемное окружение подернулось пестрыми бликами, пульс резко зачастил и Кандис с видом идиотки повключала свет во всех комнатах. В одной из них, кстати говоря, стояла девушка, уродливость которой, если таковая и была, заключалась точно не во внешности. Ведь нет ничего исскуственней и опереточней пустой, бездуховной красоты, ложной ценности двадцать первого века, как и всех предыдущих столетий/эпох. Визуальная лепота днесь = духовное уродство, тщательно скрытое с помощью нескольких сотен слоев маскировочного грима и самое опасное оружие в мире.
- Здесь я! – Мертвая Королева сняла с лица фарфоровую маску, и словно вернулась во времена своей девственности, - Здесь…

Из-за постоянного негативного фона, впитавшегося в Либерти, как крем впитывается в кожу, мечты и планы “ведьмы” в отношении беззащитной, попавшей в её сети Кандис совершенно ничем не отличались от планов на других людей. Королева изначально не собиралась оставлять свою жертву в живых и шла сюда, исполненная предельно твердых намерений.
Голос, зачаровавший хозяйку, подчинивший своему неповторимому лжеобаянию, мягкий девчоночий голос, диктаторски велел безотлагательно поджечь собственный дом, и толстушка открыла ящик стола, чтобы взять оттуда коробок спичек.

Внутреннее Я подсказывало, куда нужно идти. Кандис больше не управляла своей волей. Та человеческая сущность, которая пока оставалась в ней, покрывалась ледяными корками. Мозг ещё посылал слабые сигналы тревоги, мол, живи, не стоит этого делать. Но у Кандис больше не было собственного тела, как и не было больше самой Кандис. Её место заменили самоубийца и самоубийство…





















Глава шестая.
Алисия только Алисия…


When we suffer, our organism will be mobilized to stand. It is well-known reaction: in fight or in flight! But from where there is a feeling as if we feel pain of other person? From where this powerful rush — to alleviate suffering of another as if now it is painful to ourselves? David Servan-Schreiber, the psychologist, the psychiatrist, the founder of the Medical center at the Pittsburg university.
(Когда мы страдаем, наш организм мобилизуется, чтобы выстоять. Это хорошо известная реакция: в бой или в бегство! Но откуда возникает ощущение, будто мы испытываем боль другого человека? Откуда этот мощный порыв — облегчить страдания другого, словно сейчас больно именно нам самим? Давид Серван-Шрейбер, психолог, психиатр, основатель Медицинского центра при Питсбургском университете)


Пятое апреля две тысячи двадцать первого. Мракан-сити. Психиатрическая клиника Антнидас. Отделение для особо буйных.
В бескрайнем, бесконечном мире существует коридор, по которому нам всем суждено пройти однажды. В конце его мигающий свет, это свет потолочных ламп. В палатах, в комнатах по бокам, часто соблюдается покойницкая тишь. Лишь изредка доносятся признаки человечьей суетени и скрип колёс носилок. Не каждому известно, но, обычно, данная клиническая гармония касается только тех объектов, где лечатся безобидные больные. Не серийные убийцы. Но таких отделений в Антнидасе – минимум. Все остальные этажи и сектора – тот еще ад, нахождение в котором сулит в лучшем случае смерть, а в худшем… утрату всего человеческого. На примере пациентки, поступившей в клинику две недели назад, можно легко убедиться в парадоксе, гласящем о заразе безумия: стоит проникнуться душевным миром какого-нибудь психа и дороги назад уже не будет. “Вы незамедлительно угодите в расставленные сети лжи, и яд, дурманящий разум, прососется во все ваши расщелины и прорехи”.

- Как считаешь, каковы мои шансы с ней замутить? – спрашивал один медбрат другого, направляя свои шаги к напарнице знаменитого садиста-маньяка Джека Хэлвана, - Слыхал, кто-то уже интересовался предпочтениями Флинн. Так вот, после первой и единственной попытки сближения с отвязной идиоткой беднягу обнаружили мертвым с ключами во рту.
Тот другой пожимал плечами, пропуская мимо ушей сарказм сотоварища. Оно и понятно. Отрабатывать смену всегда легче, когда никто и ничто не пытается тебя загрузить.
- Спешу оповестить, но в жизни есть и более занимательные вещи, чем преувеличенные истории о нападении пациенток на мужчин. Флинн уже давно никто не воспринимает всерьез, чего и тебе, между прочим, советую.

Господа, которые никогда не сидели в подобных местах, не могли задуматься вопросом, как часто персонал позволяет насилие? И наоборот, бывают ли у сестер и санитаров любимчики – пациенты, отношение к которым близко к определению снисходительного? Подобная ситуация, безусловно, вероятна, как и грубое поведение от лица персонала, как принято, ненавидящего пациентов, не принимающего их за людей.
Физическое наказание гарантировалось за малейший отказ, как, беря для примера, отказ от приема прописанных врачом медикаментов, считающийся проявлением агрессии и подавляющийся самыми безжалостными методами. И избави господи непослушных от избиений и застращивания, последствия которых могут оказаться самыми разными: от получения увечий средней степени тяжести вплоть до первостепенной комы, отрицающей движения и рефлексы.
- Мы почти на месте… - оповестил младшего медицинского сотрудника начальник охраны Антнидаса Аарон Кэш. От видатого укротителя психованных сучек и грозы всех мятежных лунатиков посыпалась гора предупреждений и поучительных советов, необходимых для выживания в данном месте, - Помни, наша пиковая дама своеобразно встречает посетителей. Не сболтни лишнего и не приближайся к женщине Джека. Если ты вдруг выведешь Флинн, и Флинн скажет, что ты труп, знай, ты занесен в список Хэлвана и когда-нибудь её парень обязательно до тебя доберется. С шутниками шутки плохи…
- С шутниками? – покривился младший сотрудник, сочтя такое обозначение безжалостных подонков недопустимо ироническим
- Это не ко мне… - заявил о своей непричастности Аарон, - Так наши Бони и Клайд себя назвали. В интересах лечебницы с ними не спорить и умеренно потворствовать Флинн…
Страхи начальника охраны было нетрудно понять. Никогда не знаешь, чем может обернуться умаление потенциала злопамятных скотов-любовников и их честителей-фанатов, тайно претендующих на трон принца-клоуна преступного мира. Антнидас содержал чудовищ, которых сам боялся и к которым испытывал дюжую аверсию.


Внешность ангелочка, сущность беса.
Она - красота с огнём наперевес!
Милена дьявола сама себе принцесса,
Любовь к безумию – безумки ахиллес.

Мисс покорила хит-парады фриков,
Заполучив вуматный титул Бзик.
Кошачья грация вкупе с коварьем тигра,
Она – шали валькирия, слово-о-ом фрик!

Жертва изнасилования в прошлом,
Теперича насильница мужчин.
Она – богиня пошлости и пошла,
Бзик заместо тысячи причин…


Проводя ознакомительную экскурсию, Аарон привел новичка в помещение со стоявшей посередине стеклянной камерой и с привлекательной беловолосой красоткой внутри, выполнявшей комплекс гимнастических трюков на полу. Охваченный чем-то, что весьма близко к сексуальному интересу, медбрат не успел полюбопытствовать, как получил подробное объяснение по поводу заключенной.
- Какие прилагательные пришли в твою голову при виде этого божьего создания? Загадочная, неповторимая, дерзкая, нежная, воздушная, грациозная, женственная, сногсшибательная, не так ли? Всё это о ней! Но, работая здесь, нужно помнить, что за милой оболочкой нередко прячутся чудовища, готовые разорвать тебя в пух и прах при первой же возможности. Например, эта порешила собственную мамашу несколько лет назад, организовав массовый побег заключенных, чем завоевала доверие самого Джека Хэлвана! О нем-то ты наверняка проинформирован. На руках нелюдя свыше сотни убитых, и сам бог не знает, скольких еще к нему отправит этот изверг…
История пациентки не оставила равнодушным примерного слушателя, и новопоступивший сотрудник почувствовал тяжесть + дискомфорт в затылке и шее.
- Мда, узнаешь такое – спать не захочешь неделю. И как вы только исполняете свои обязанности в атмосфере вечной угрозы и страха? Вам, должно быть, сотню раз хотелось уволиться!
- Не волнуйся, риск у меня в крови! – по-мужски съязвил Аарон, отступив на два шага, чтобы не мешать парню с просмотром “мультипликационных” кривляний бесновки.

“Заводная обезьяна” извивалась, делая сногсшибательные, соблазнные изгибы, как бы вертя на узкой части туловища невидимый обруч, приманивая парня к себе. Тот пока лишь изучал свои ощущения, то решаясь подойти, то опять отступая.
- Малыш, не хочешь к мамочке в объятия? Я люблю детей больше жизни и у меня всегда припасено молоко!
Закрыв на секунду глаза, чтобы убедить себя не заговаривать с маньячкой, медбрат открыл их, как только понял, что проиграл борьбу с собой. Очевидно, на свете существуют красавицы, перед которыми никто не в силах устоять, даже если они сумасшедшие, и Алисия входила в число сирен-унадчиц. “Большинство демонологов считают, что, поднимаясь на Землю из глубин, дьявол принимает женское обличие”.

- Включи мужика, пофлиртуй с ней. Если дёрнется – жми кнопку на стене. Мига не пройдет, как электричество вытрясет из неё остатки мозгов – посоветовал Аарон, внимательно следя за начавшимся диалогом Флинн и младшего сотрудника, который, похоже, его даже не услышал, насколько увлекся общением с больной.

Заключенная прошлась проколотым и татуированным языком по стеклянной стене, словно к залупе по “стволу” Джека, перебудоражилась и добавила в кровь адреналина мечтой, что когда-нибудь вновь увидит пудинга. Источником зажигания света надежды в чокнутой всегда были любовные фантазии, связанные с подавлением собственной воли. И в такие моменты любой другой человек, особенно мужчина, начинал раздражать капризную прохвостку.
Парень долго стоял, определяясь, с чего лучше начать, как заговорить с ней, и первые предложения выдавил путем неимоверных усилий.
- Ненадлежащее поведение пациентов, как основная цель изменения принципов лечения, в большинстве случаев это банальное ужесточение мер. Я бы очень не рекомендовал вам шалить, учитывая, что вы натворили и по каким причинам загремели сюда в качестве… сами знаете кого!
Бзик засмеялась во весь голос, контрастируя с пугливой спокойностью медицинского сотрудника, и почесала Spoiled chick и J на щеках.
- Оу, мои татушки начинают зудить, как только ты открываешь свой ротик. Вряд ли это совпадение! Ну, же, не бойся выпустить мамочку, малыш… - заключительные слова были произнесены вкрадчивым шепотом, - Я вся горю!

Оказавшись перед непростым выбором – изведать прелести поехавшей пассии Джека или воздержаться от заманчивого предложения, медсотрудник серьезно замешкался. Он не проработал в клинике и двух недель, но ему уже хотелось бежать как можно дальше от Антнидаса. И для толчка требовалось совсем немного, совсем чуть-чуть.
“Господи. Да у неё и впрямь на вышке не всё благополучно. Впрочем, чем черт не шутит. Почему бы не рискнуть? Может быть, эта крошка устала от безумия, и ей наконец-то захотелось любви. Долой беззубого Аарона с его приписыванием демонических качеств”
- Надеюсь, ты провела защитный ритуал, потому что в ином случае кому-то очень нехорошему сейчас просто… не поздоровится! – пока Аарон отвернулся, отвлекшийся на что-то в противоположном конце коридора, младший сотрудник вытащил из широкого кармана халата беспроводное (дистанционное) устройство управления камерами на этаже и тремя нажатиями выбрал камеру Бзик.
- Ох, мне не терпится, кому-то наподдать! – буквально изнемогала “артистка”.

Через полминуты дверь открылась. Маньячка не могла представить себе такую роскошь - оплошливый дебил, легко поддающийся на самые смешные провокации. Любое неосторожное слово, даже жест могли вынудить этого молодого человека совершить нечто архиглупое. Персонал Антнидаса участвовал в спецтренингах по противодействию уловкам и манипуляциям со стороны психов, квалифицированные психологи обучали сохранять хладнокровие, потому как хладнокровие – гарантия безопасности, но реальная практика всегда сложнее тренировок, а сотрудник как-то уж очень быстро поддался “чарам” Бзик, позаимствовавшей талант играть в шахматы живыми игроками, ясное дело, у Джека.
- Ты поможешь мне? Ты можешь забыть о морали и помочь мне? Хорошо. Что? Я пойду с тобой, если понадобится… - легко поддающийся целиком зашел в камеру. Алисия уже приготовилась.
- Да, конечно. Но есть маленький нюанс…

- И… какой же?
- Я верна лишь одному единственному!

Тут какое-то чувство сверхреальности охватило Бзик, резкое помутнение нахлынуло подобно высокому цунами, смывая все прочие чувства, и красивая убийца, некультурно хмыкнув, взяла спрятанный в белом носке длинный скальпель, заточенный с обеих сторон и очень-очень острый, и вонзила скальпель в верхнюю часть носа паренька, примыкающую к вспотевшему от испуга лбу. Хирургический нож, долго ждавший своего часа, по-голливудски застрял в гладкой глабелле. Тело, из которого вот-вот вышла жизнь, не сразу скатилось вниз по стеклу, а какое-то время простояло в неподвижной позе.
Аарон запоздало повернулся, и Бзик предстала перед ним во всей своей наготе омерзительно красивой психопатки с извращенным пониманием мира и трагически распущенными, белыми локонами, психопатки, вуалирующейся под шлюховатую дурочку, когда это нужно, психопатки с безумно-безумной улыбкой, растянувшейся почти до ушей! По сравнению с такой “штучкой” нач охраны выглядел жалко и неубедительно…

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Десятое января две тысячи двадцать второго. Мракан-сити. “Итальянский Жеребец”.
Заведение молодого гангстера Сальваторе Матераццо, находящееся в Малом Риме, в районе, получившем данное название из-за засилья в нём итальянских мафиозных элементов, пользовалось убедительной популярностью как среди мелких сошек организованных преступных группировок (ОПГ), так и среди влиятельных “папань", давно заработавших себе имя. Этот модняковый стриптиз-клуб,
пропитанный блеском, гламуром и шиком, оказался под властью новой кровожадной банды, главарем которой был…
- Джек, пожалуйста, я завязал! Честное слово! Ну, сделай мне скидочку, позволь выползти сухим! Мой бизнес ведь никак не навредил тебе, согласись! Ты… ты же согласен?

Кто оттягивался в Жеребце хотя бы раз, прекрасно знает, что Жеребец – это, прежде всего, камерная обстановка, соблазнительная музыка, самые красивые девушки на свете + атмосфера флирта, дающая ровный тонизирующий эффект, достигающийся быстрее за счет периодических физических встрясок. Не видя никаких преград, Сальваторе оставался хорошим бизнесменом на протяжении всего существования клуба, потому что макаронники, как никто, чувствовали последние тенденции, а Сальваторе был типичным макаронником.
- Ты не просто всем надоел с суванием палок в колеса! Ты остоебенил всем! А я… общественный защитник, деятель, если хочешь! Я укорачиваю жизнь всем остоебенивающим остоеб…щикам…

Сальваторе, имевший прозвище, аналогичное названию его же царства разврата,
известный в криминальных компаниях, как Жеребец, старался избегать нежелательных знакомств с другими преступниками. По большей части, в такой чрезвычайной осторожности виноват отец Сала, закончивший, мягко говоря, не лучшим образом. По сравнению с более жестоким и тираничным папанькой молодой наследник грязной империи был ссыковат и часто обращался за помощью к своему дяде, сеньору Гарсетти, так как у него не всегда получалось руководить бандой в одиночку, отчего, бывало, страдал и “наварчик”.
С появлением в Мракан-сити кучки разноперых фриков, этаких неординарных личностей, на сутенера обрушились беды, несчастья, удар за ударом! Бизнес летел к чертям из-за Спауна, а союзников находили мертвыми в лужах собственной крови. И вот на пороге клуба появилась смерть во плоти – Безумный Джек, гроза всех бедных и богатых, чей кроваво-внушительный репертуар совсем не соответствовался его придурковатому поведению, нарочно кривому голосишке и бесконечному пародированию самого себя.
- Эй, сводник-шмаровоз, я с тобой вообще-то тут полемизирую! Ты шо, раздаточную консервную вилку проглотил ненароком? – даже играя в карты и произнося, вроде, безобидные подколы, Джек производил впечатление существа потустороннего, к которому небезопасно приближаться ближе, чем на десять метров. Сальваторе, как и все, подобные ему ссученые гангстеритто, выглядели при Джеке беспомощными, хоть и не смешными клоунами, и ни черта не устрашали.
Резкая невыносимая боль в висках с последующим постоянным напряжением, волна жара, частичное онемение языка и повышенное сердцебиение… Сал прилагал огромные усилия, чтобы угодить посетителю. Бесплодные, напрасные усилия!
- Да нет, мистер Хэлван, не берите в голову. Всё… в порядке! Просто я никак не ожидал увидеть вас здесь! Это такая честь для меня, правда… - на языке Сальваторе был бесконечно рад и доволен принять у себя Джека, но его слова шли вразрез с прогрессирующими негативными мыслями.
“Il mio dio, deve piuttosto liberarsi da questo fenomeno da baraccone. Gli italiani ambiziosi anche amano la purezza. Ma da lui porta un tal puzzo questo...”
(Бог мой, скорее бы избавиться от этого урода. Итальянцы честолюбивый народ и любят чистоту. Но от него несет такой вонью, что...)

Безумный Джек промышлял картежом на столике, стоящим у окна, всматриваясь сияющими глазками в цветастые изображения на плотных листках и злясь, когда ничего не находилось. Соигровщиком психа выступал ирландец Готфрэйдх О’Рейли, обожавший рисковать чужим имуществом, но хищнически державшийся за своё личное.
А рядом, за проходом, закрытым богато расшитыми сине-желтыми декоративными занавесями, танцевала возлюбленная Джека – недавно сбежавшая из психиатрической клиники, сумасшедшая и сексапильная Бзик, хихикающая и обвивающая руками выдуманные предметы вертикально-удлиненной формы. Бегущее волнами, её гибкое тело притягивало взгляды итальянцев, как и прыжки через скакалку, как беспорядочные провокационные подмигивания, как каждый её жест и каждое движение. Стрипклуб терял всякую ценность и мысль, когда на арене появлялась Алисия!

- Как ты тут справляешься без меня, пирожок? Ты еще никого здесь не тюкнул? – прыгнув к Джеку прямо на колени, Бзик сорвала ему всю игру, о чем маньяк не сильно пожалел, поскольку карты не входили в сферу его интересов.
Оказавшись объятым лаской сопричастницы всех своих последних преступлений, злодей приценивающе сощурился и подергал пальцами нижнюю губу:
- Не тюкнул в темечко, не вышел из яйца, не прокукарекался. Но еще не вечер. Наверстывать не поздно никогда… - потом лохматый сунул подвижную конечную часть кисти руки в рот Алисии. Та на короткое мгновение представила, что сосет не его палец, а его член, и от счастья аж порозовела!

Сальваторе Матераццо, которому всё это начало надоедать, едва не вспылил. Лишь осознание опасности, ОГРОМНОЙ ОПАСНОСТИ, уберегло сутенера от самой страшной ошибки, какую только может допустить коррумпированный торгаш-псевдоромантик, с утреца заряженный коноплей, двумя литрами шампанского Франчакорта и еще черт знает какой химией. “Не все шутки неплохи, не со всеми шутниками можно шутить”.
- Хэлван, давайте поговорим как взрослые люди. Не нужно впадать в инфантилизм. Я уверен, мы можем найти общий язык. Для этого нужно ваше одобрение, естественно.
“Sebbene porti da. Forse già domani imparerò a parlare tutte le lingue del mondo subito, forse, lancerò il club e comincerò una nuova vita, più onesta, e beatamente dimenticherò il clan di Materazzo. Ma l'inferno sebbene porti da...”
(Хоть бы пронесло. Может, уже завтра я научусь говорить на всех языках мира сразу, может, брошу клуб и заживу новой жизнью, более честной, и блаженно оставлю клан Матераццо позади. Но, черт возьми, хоть бы пронесло...)

- Отойди, пупсик… - Джек попросил напарницу встать, чтобы лучше видеть Жеребца, особенно его встревоженную мимику, - Взрослым, знаешь ли, приспичило дебатировать. Ну, так и не станем расстраивать их…
Заметив расположенность гостей к конструктивному диалогу, итальянец лишь немного смутился и поправил разноцветный галстук, надетый поверх золотой куртки с блестками. Придача себе очень важного вида пошла ему определенно не на пользу. Так гангстер стал еще смешнее и нелепее…
- Выполню всё, по мере своих сил, всё, что пожелаете. Только дайте намек, стоящий вашего величия!
Маньяк обожал ловить жертву на слове, в связи с чем данный расклад устроил почти всех участников полилога (почти – ключевое слово). Хэлван живым манером сочинил желание, которое Сал будет обязан удовлетворить в кратчайшие сроки.

В ту же минуту Джек и Алисия обменялись ключами от сердца, посмотрев друг другу в глаза. Вздрогнув, отвязная блондинка причмокнула губами, погладила “пирожка” по головке, побегала по лицу “пудинга” ногтями, маникюр на которых сочетал синий цвет с золотым, и… подошла к Сальваторе впритирку. Она заставила его присесть на ближайший стул и буквально повисла на гангстере. Пенис итала ужасно напрягся и запульсировал в тёмно-синих джинсах прямого кроя. Единственным сдерживающим фактором служил Джек, глядевший на них с неясным выражением. Ни у кого из присутствовавших не возникало сомнений, что при любом другом раскладе владелец клуба не стал бы валандаться с психичкой Алисией, а трахнул бы её, не заводя в туалет.
- Ты готов искусать меня, щеночек? – Бзик стреляла в Жеребца глазами и кадрилась, словно заказывая часовой абонемент в его ложу, - Лично я могу загрызть живого быка в прямом смысле! Пха-ха-ха-ха! – и иным часом выдавала смешки, напоминавшие о неровном психсостоянии проказницы.
- Джек, ты… ты зачем пытаешься меня развести? – фрязин заменжевался, как типичный персонаж бразильских мелодрам, обаятельный и нахальный проходимец-антигерой без остроты языка, но с гладенькой мордашкой, - Я не пойму, что она от меня хочет?
Намеренный извлечь максимум забавы от сложившейся прикольной ситуйовины, Хэлван пролопотал несколько предложений подряд и посмеялся с собственного юмора.
- Здесь у нас гангста и весь такой сталкеро-западший в наша-няша. Эй, гангста, давай ты станешь мужиком и будешь держать своё слово, а не разбрасываться им! – для большей аподиктичности маньяк махнул заряженным стволом, после чего положил пистолет на середину стола.

Интересно, почему все видят какую-то любовь в отношениях Безумного Джека и Бзик, в отношениях, не лишенных садизма и рукоприкладства со стороны мужчины? Нет, Бзик от Джека без ума, а вот Хэлван, по мнению большинства, просто вертит своей «Любимой Игрушкой», просто пользуется своей вещью. Не то что бы садист способен что-точувствовать к кому бы то ни было. Мало ли, что у него в голове. Может, Хэлвану просто нравится, как они смотрятся вместе, может, это дает ему веру в собственную исключительную значимость + уверенность в том, что весь окружающий мир обязан его уважать.

- И? Что я должен сделать? – не понял Матераццо, еще более скосомордившись.
Джек легонько пододвинул пистолет пальцами к себе, даря итальянцу прекрасную возможность лично догадаться, о какой просьбе может пойти речь. Но Жеребец так и не смог раскусить блестящий хэлвановский замысел, вследствие чего психопат не нашел никакого другого варианта насолить психике сутенера, кроме как “выложить на стол все карты без утайки”.
- Ты? Да ничего особенного! Уверяю, ты уже делал эту хрень много раз. Просто возьми её в качестве подарка под ёлку, отведи в дохера романтический угол и отсношай её тамки! Перспектив не обещаю, но удовольствие на пару вечеров тебе обеспечено. Потом вспомнишь этот день и скажешь, что из Джека Санта-Клаус шо надо, да по почте угощения пришлешь…
Несмотря на то, что соблазн одобрить предложенное был очень велик, Сальваторе не повелся на явный розыгрыш, чем, возможно, обидел Безумного.
- Нет-нет, это твоя женщина, а не моя. Не во гнев будет сказано, чужого я не беру. Так уж меня воспитали. Так что извиняй…

Джек вскипятился, Джек разгневался, Джек разозлился, Джек взбеленился, Джек чуть не свалился со стула, Джек устроил забавное представление, продемонстрировав свои таланты и изобретательность перед всей собравшейся публикой. Перед Алисией, перед отморозками…
- Ты не берешь? Не берешь, сука? Значит, крошка Сал поднялся, блядь, утром. Хмурый, блядь, нахуй. Изо рта вонище идет, такое, что, блядь, пиздец. Хмурый, блядь, охуительно, нахуй. Оделся, голову, блядь, мыть не стал, ну ее нахуй и так почти лысая, нахуй. Выползаю, блядь, из квартиры, спускаюсь в гараж, подземный, ебенть. Звоню охраннику, нахуй, мол, пусть приезжает, да побыстрее. В ответ один гудок, бля. Второй гудок, блядь. Третий гудок, блядь. Мудак, блядь. Четвертый гудок, ебаный в рот. Тут берет, скотина, трубку. Ору ему, блядь, хмурной охерительно, не выспался ни разу. Ору, пизда, открывай второй подъезд, сука, блядь, ебать тебя в три жопы старушьим костылем, ебливость хуесосная! Тебя попросили взять, а ты не берешь! Ты пообещал, но не сдержал обещания! Ты не взял то, что тебе предлагалось… тогда возьми ЭТО, Сал!!! Возьми это! Не тормози! ВОЗЬМИ-ВОЗЬМИ!!!

Алисия стремительно вскочила с колен Сальваторе, отпрыгнув в противоположную часть высоко барского салона и расплывшись крейзи-улыбкой.
Душонка психопатки ликовала в ожидании страстей, а до сюрприза с ожидаемым исходом оставалась пара-тройка секунд. Выходное отверстие канала ствола уже смотрело прямиком на итала. Выстрел был неминуем…
Рука Джека дернулась – БУМ. Еще раз дернулась – БУМ. В третий раз дернулась – БУМ. Матераццо откинулся на спинку стула. Жидкость из его рта потекла равномерной струей, а золотая куртка заляпалась в жидкости. Свет перед глазами гангстера погас навсегда. И даже настойчивые светлые пятна, экспрессионистические груди Алисии, вылезающие из-под зовущего синего лифчика, не смогли протиснуться насквозь, через беспроглядную тьму, подтвердив несколько злых известных истин, среди которых истина, согласно которой мертвецы неспособны наслаждаться видом полуголой блондинки-искусительницы, традиционно заняла первенствующее место.

Это совершенно шикарная сцена комплексно раскрыла основу сущности Безумного Джека: псих просит Алисию отдаться бандиту, и тот должен либо согласиться, либо дать отказ. Сальваторе отказывается, мол, “твоя баба, чувак, все дела”. Подвох кроется в том, что в данной ситуации варианты спасения изначально отсутствуют и оба решения – вдохновители на убийство в той или иной степени. Хэлван все равно бы прикокошил сутенера, так как 1)й вар. – Сал принимает подарок и приступает зацеловывать Бзик, значит, он посягнул на тряпичную куколку Джека, позарился на святое, что категорически воспрещено всем живым и мертвым, и 2)й вар. – Сал даёт отрицательный ответ и тем самым оскорбляет и Джека, и Бзик, типа, она недостаточно хороша и проигрывает большинству стриптизёрш Жеребца. В этом весь Джек Хэлван и, господи помилуй, как же это… как же это офигенно!

- Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Одиннадцатое января две тысячи двадцать второго. Мракан-сити.
Новый год начался не настолько благополучно, как хотелось бы городу: нежелательные последствия незабвенных рождественских празднований появились скорее скорейшего, оставив горький след в сердцах миллионов честных мраканидов и открыв глаза на гнилую сторону викториальных, высокоторжественных дней. И кто бы из приезжих или некоренных мог представить, что речь пойдет не о нравственных проблемах массовых гуляний, а о парочке сумасшедших, которым взбрендило выбраться в люди и получить неплохое, или хотя бы не ужасное общественное положение плохими и ужасными методами. А случилось это так…

…Некоторые автомобилисты приветствуют катание по ночному мегаполису в легкий снегопад. Аналогичное можно сказать про безудержных романтиков – Джека Хэлвана и Алисию Флинн - чьи амурные совместные мазючки всегда стоили гигантских масштабов человеческих жертв, социального спокойствия и уверенности в наступлении посткризисной эры Мракана. С появлением на улицах “масок” безобидный криминал отошел даже не на второй, а на третий план, уступив дорогу фанатичным террористам с обслюнявленными клыками. До Спауна и Ко только-только доходило, что своим вмешательством они не решили проблему, а лишь усугубили положение, спровоцировав чуть ли не военные разборки с агрессивной нечистью вроде… (о ком вы сейчас подумали, дорогие читатели?) Джека Хэлвана и его невменяемой подружки.

- Дави их! Дави, кого видишь! Дави, кто только попадется под колеса! Ты - мой герой! – Алисия занимала своё коронное пассажирское кресло и в районе нескольких раз за минуту поддразнивала любимого налегать на разбегавшихся в стороны, пуганых граждан, - ДАВИ! ДАВИ! ДАВИ! Пхахахахахаххаха!
Джек ни в коем случае не желал огорчать Бзик. Более того, ему самому нравились её распоряжения. Следующим сбитым человеком, после старушки, несшей два тяжеленных пакета, оказался хиленький очкарик, видимо, студентишка, спешивший обрадовать родных высокими оценками.
- В послепраздничное время очень удобно очищать организм города от биоорганизмов! Всё для тебя, дорогуша, всё для тебя!

За время головокружительного рейсинга рехнувшийся дуэт сбил, по меньшей степени, десяток пешеходов, из которых выжило максимум… нисколько, учитывая, с какой скоростиной гнал их бордовый Lamborghini Veneno Roadster! Блондинка старалась сопротивляться множащимся в утробе злорадственным шквалам, но эти шквалы происходили столь часто, что она то и дело подпрыгивала на своём сиденье, ударяясь головой в мягкий потолок кабины, жалобно курлыча и сексуально повизгивая.
- Дави-и-и-и-и-и-и-и-и-и!


…Меж тем демон-защитник стоял на крыше одного из зданий, совсем неподалеку. Всматриваясь в прирастающие цифры уникального спаун-дальномера, черный силуэт, облепленный “волшебными” снежинками, плавно двигался к краю, чтобы совершить полет с помощью стайлондского плаща-парашюта и приземлиться точно на машину шибзанутой парочки. Мститель наблюдал за Джеком и его чумной марионеткой Алисией с неделю, оттачивая все детали плана мести до совершенства. Предыдущие провалы, как вариант, свидетельствовали о ненадлежащей, слабой подготовке. Поэтому Темноку (прозвище Спауна, приобретенное в процессе сотрудничества с мраканскими копами) пришлось неабстрактно помаяться и выработать идеальную схему нападения. Им уже не верховодила старая добрая тяга к справедливости. Мораль и пацифизм остались в бывалышных годках. Так что нынешнего Спауна/нынешнего Вэйна, грозного, израненного стажем непримиримо-ультиматистского антигероя-линчевателя воспринимать миленьким мальчиком было очень трудно. Его постоянное пофигистическое выражение, скрытое за маской, но будто выставленное всем напоказ, вызывало только недоброжелательность.
“Я отомщу за тебя, Кертес. Я отомщу за тебя, друг. Пока живой, я буду мстить им всем. Это моя дань памяти тем, кто погиб из-за моей слабости…”

Спаун добрался до конца крыши и мельком посмотрел вниз. Ландшафт города ночи… Ничего особенного. Плащ каждый раз поднимался во время падения, затормаживая его и делая в какой-то мере развлечением. Демон обладает высоким интеллектом, большой силой и умением парить на чёрном плаще…


- Уха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – продолжая сеять смерть, блажной охаверник Джек Хэлван уже совершенно сбился со счёта. То же самое касалось и олаберной Алисии, которая вообще считать не умела. “Бонни и Клайду” было плевать, сколько дурачков отправится к богу. Лишь бы побольше отправилось… - Простодырка стрекоза пробуянила всё лето! Мороз долбит, бабок нету, стала умирать! Пизда!

Целеустремленно-азартный линчеватель уже летел за ними следом, находясь всего в нескольких метрах от Lamborghini Veneno…

- Греховодница мартышка, увидав слоновью письку, сделала слону минет. Когда ж в любви союза нет…!

Теперь Спауна отделяло чуть меньше метра.

- Вкус течки, приветствую, старт! Со всеми полагающимися ванильными воплями и розовыми вздохами! У котов на дворе, видать, март! Им, беспечным, всё по хрену!

Теперь, когда до столкновения почти стокилограммового Спауна с красивой машинюшкой оставалось несколько ничтожных, крошечных мгновений, Алисия успела кое-как прореагировать и заорала водителю на ухо.
- Пудинг! Опасность! Нас пытаются поймать!
Джек автоматически затормозил, чтобы по шаблону исполнить въевшийся в разум порядок “обрядовых” предприниманий в случае внезапных атак демона-защитника, и снова набрал скорость, вовремя поддал газку!
- Вылезайте! Покатались, и хватит! – Спаун проделал здоровую дыру в крыше спорткара металлической перчаткой и попытался поймать хулиганку, но рука поймала лишь воздух.
- Ау! - притворно забоялась Алисия, - По-каковски ты пиздишь? - подцепившая у “пудинга” экстравагантную привычку выражаться обсценно.
Вторая попытка мстителя обвенчалась большим успехом: все пять резиновых пальцев схватили растрепавшиеся некороткие волосы Джека. От резкого побаливания психопат как-то моментально врубился в происходящее и громко матюгнулся от всей гнилой души.
- Пидор, блядь!

Опьяненная узренной сценой, как ненавистный растреклятый Спаун собирается пленить пирожка, помощница суетливо засоображала. В ней замаячили серьезные конфликты, в числе которых был нерешенный конфликт личности Алисии/Бзик. Сейчас у неё имелось всё, что душе угодно и сколько угодно, Джек давал ровно то, чего не доставало ей в прошлой жизни избалованной богатенькой дочки знаменитой психиатрши. Но сейчас у неё было на всё про всё пара мигов. Если ничего не получится - пирожочку наступит пиздец. Спаун при всей своей резиновенькой няшности вряд ли простит им досрочный уход своего сердечного товарища и сопатрульника Красного Спауна…
(об этом подробнее в предыдущем романе)
- Не смей трогать моего парня, ты, большая громоздкая летучая мышь! – Алисия выстрелила в приставучего вражину целых восемь раз, но ни одна пуля не причинила супергерою сколько-нибудь существенного вреда.
- Да отцепись ты, урод, в самом деле! Ой… - к своему огромному везению, Джеку удалось согнуть колено, поднатужиться и сбросить конкурента на звание самого пугающего персонажа Мракан-сити с помощью удивительной функции катапультирования из Lamborghini через боковое стекло с потерей двери. Псих насилу-насилу дотянулся левым коленом до треугольной фиолетовой кнопки. В мире не сыскалось бы подонка, равного ему в умении красиво отлытать и потом
троллить, смакуя неудачи конкурентов, - На тебе, жри! Жри! Жри! Жри!

…Спаун в очередной раз недооценил инстинктивную хитринку антагониста и приземлился с дверью на животе посередь многоголосной и многошумной оснеженной проезжей части, серьезно отстав от преступников. Виной тому не столько его нерасторопность, сколько эмоции, идущие независимо от опыта
непревзойденного тактика, величайшего детектива и эксперта множества сфер.
“Это еще не конец. Вот увидишь. Я обязательно приду за тобой. И тогда тебя ничто не спасет. Можешь прямо сейчас молиться всем богам мира…” - не имея несгибаемого намерения из-за устали, аккумулировавшейся в течение долгих недель поисков, тренировок, духовных скитаний и пребывания в пещере, но и не собираясь забывать все обиды, демон-защитник дождался, пока несчастный Lamborghini совсем исчезнет из виду и незаметно до хруста сжал оба кулака. Из него сдержанно и отрывисто вышло, как из настигнутого аспермическим оррером:
- Безумный мир, безумный город, безумный… Джек… - таким образом, завершилась очередная глава в бесконечном противостоянии психопата и мстителя.

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Пятнадцатого сентября две тысячи двадцать третьего. Нефтехимический комплекс в штате Веракрус на востоке Мексики.
Нарядившись в синее экстремально облегающее платье, ни о чем не думая, красавица Алисия шагала к своему пирожку. Джек был кое-чем удручен и неприкаян. Снова глупые супергерои сорвали его планы! Ох, а ещё Джек находился в невосторге от того, что она пытается всюду лезть, даже тогда, когда её не просят! Флинн лишь хотела поддержать, снять напряжение, а в ответ огребла несколько ударов с самым несправедливым обвинением. Видно, такова участь всех влюбленных…
- Ой, извиняюсь, я не хотел тебе вмазать. Нет, вмазать-то хотел. Но только конём в твою дырку. Колотушки с секуциями должны осуждаться даже в наших отношениях…

Сам психопат пребывал не в духах, точно муху проглотил и смотрел на всё сентябрем. Один план, оказываясь негодным, живо сменялся другим, но всё было не так, совсем не так, как просила душа. Один план полнился лишними деталями, к которым Хэлван относился, скорее, отрицательно, а другой, наоборот, в противовес сложному плану был тупым и легко выполнимым. Это также гневило безумца. Казалось, золотую середину найти невозможно, какой план не придумай – в каждом будут свои недочеты. Еще эти гнусные попытки Бзик привлечь внимание к своей сраной персоне… Хэлван потихоньку уничтожал в себе сексиста, чтобы часочком не убить упрямую мартышку. Чтобы не говорило его раздражение, Алисия немало сделала для их парочки, в частности для него.
- Мы через столько прошли вдвоем. Теперь ты хочешь меня везде и всегда.
- О, да! – Джек покорно соглашался с Алисией, удовлетворяя себя и её, потакая лжи и увеличивая зло всего мира, - Ведь ты убила свою родную мать, распластала её по полу, села не неё, так чтоб не вырывалась, на морду намотала сначала тряпку, потом скотч… и ради кого, спрашивается? Ради меня, конешна ж. Ну, так, с какого хуя я не могу быть с тобой мягче хотя бы на долю процента? Из-за
меня еще никто никого не убивал…

Безумный смех лишь изредка заполнял реальное пространство. Большую часть времени Джек оставался спокойным и крайне рассудительным, хоть и не без присущей всем садистам колкой чертовщиновки. Флинн не упускала шанса, подаренного самой судьбой – лишний раз поразвеселить пирожка напоминанием о том, что происходит со всеми их недоброжелателями. Это особенно его услаждало.
- Мракана уже нет. Если понадобится, ты уничтожишь и другие города вместе с их окрестностями, населением и растительностью! Ни у кого не хватит духу пойти против тебя, потому что ни у кого нет такой смелости.
- Вообще-то есть! – поправил её Джек, - Моя мозоль, волдырь на члене…
- Но Спаун сломлен и разбит. Ему, сперва потерявшему напарника, затем родной мегаполис, еще нескоро станет не плевать на тебя, если вообще когда-нибудь станет. Теперь тебе ничто не мешает любить меня. Ты - мое самое большое богатство. Я в твоей жизни самый главный человек. Больше никто не угрожает нашей любви…
- Ох, Алисия. Ты СТОЛЬКО натерпелась! Сколько же ты натерпелась, а?! Железные нервы! И твой парень лох, если терпит все унижения про твою киску, попу и грудь... что там у тебя еще имеет дефекты? Правда жизни в том, что нормальный с тобой никогда не будет, потому что ты дура и озабоченная, нахлебавшаяся горя сполна, и только такой дурак и озабоченный, как я, нахлебавшийся сторицей, сможет стерпеть тебя.

Пискливые аналепсы падали на Бзик метеорным потоком, будто бы имели шансы её раздавить. Больные ретроспекции, возникающие спонтанно в самые неожиданные миги, ненадолго охлаждали страсти пыл и Алисия отправлялась в путешествие в прошлое – когда она была просто Алисией, только Алисией без Бзик, и горела мечтой о писательской деятельности, хотением родить цикл романов о себе самой, чтобы пропагандировать себя, грамотно затенив героиню. В то время её еще не прельщали экстремальные персоналии вроде Джека Хэлвана, в то время она и предположить не могла, что жизнь повернется к ней задом и на заду жизни окажется улыбка в ширину улыбки Чеширского Кота.
Татуировка на лице моментально лишает человека работы, особенно если в ней есть градус безумия. Татуировку на лице тяжело не заметить. Но нейтралистичный и прохладный Джек таки смог. Он увидел изменения во внешнем виде красотки только тогда, когда она уже не выдержала и сама заговорила о значении тату.
- Первая буква это твоё имя. Как тебе, а?
С просверком в заинтригованных глазах Хэлван прелюбезно, почти что ласкательно дотронулся до пульсирующего от тонны размышлений затылка верной спутницы и смахнул подоспевшую слезу указательным пальцем.
- Да всё хорошо. Но я в большом ахуе. Реально, блядь, в ебаном пиздоахуе. Ты мне всё проспойлерила, маня! Теперь я знаю, что ты пожертвуешь внешностью и этот фильм, в котором мы официально состоим на главных ролях, не будет мне интересен во время просмотра!

Персоналии, окрещаемые психами в порожнем, бессодержательном мире, без состава, без груза, в один день начали восприниматься радикально иначе. Они были глубокими и не боялись посмотреть на жизнь без блеска, принимали реальность, мысленно её приукрашая и веселясь с собственного бреда. Так называемые нормальные люди - серые, обделенные личностной начинкой, репрезентативные, лишенные наполненности, стержня - сторонятся таких гениев, называя их уродами и фриками. Присоединившись к числу этих изгоев, отброшенных обществом, Алиса ни разу не пожалела о принятом решении, и поменялась статусами с Джеком:
теперь уже он рассеянно водил пером по бумаге, придумывая извращенные твисты, а она старательно следовала сюжету его повести и лишь изредка соавторствовала, внося коррективы. Согласно сюжету, девушка с широко открытыми глазами на мир, полностью безразличная к статусу подстилки, потихонечку разучивается удивляться жизнеповоротам, отрицает превенции, выражает апломб, проявляет чудовищные крайности, эксцессы и ненавидит себя настолько, что позволяет вытирать об себя ноги в прямом и в переносном. Также Бзик по-всячески отклоняет признанную многими теорию спорадичности, не желая покидать пост добровольной рабыни, в чем крылась своя мазохистская выгода. “Любовь, принесшая больше боли, чем радости, единственна, неповторима, прекрасна и исключительна в своём настроении, в своём ужасе и в своём горе”. Никакой другой любви Алисия не знала…

Only the present hurts, and we carry it in ourselves as if a certain abscess of sufferings, for a minute not abandoning us in an interval between two boundless strips of pure happiness.Michel Houellebecq. Humility
(Причиняет боль только настоящее, и мы носим его в себе, словно некий гнойник страданий, ни на минуту не покидающий нас в промежутке между двумя бескрайними полосами чистого счастья. Мишель Уэльбек. Покорность)

Парапетазма опущена, театральное представление подходит к концу!


^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile,♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile,♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Семнадцатое апреля две тысячи двадцать второго года. Мракан-сити.
Джек Хэлван со всей своей парадной инфернальностью занимался устранением конкурирующих точек, принадлежавших различным кримавторитетам. Это был идеальный способ добиться уважения, который понравился маньяку – путем пролития крови, нагнетания ужаса и страха.
Резиденция преступного клана Матераццо, расположенная на самом дальнем этаже самого высокого небоскреба города, подверглась пулеметному обстрелу этим вечером. Бегущие в ужасе и прячущиеся за ужасно ненадежными укрытиями (пластиковыми столиками, перевернутыми на бок пластиковыми скамейками), макаронники из зубастых гиен, уверенно державшихся на плаву в пиратских водах криминального бизнеса, мигом превратились в жалких сосунков. От шквала снарядов, летевших со всех сторон, невозможно было спастись. Пули не щадили никого, и везло тем, кто умирал моментально, не мучаясь. Тех же, кого смерть забирала не сразу, настигали “страсти христовы” покруче инквизиции: отстреленные конечности, ошметки выдранной плоти и красные брызги… гангстеритто тонули в лужах собственной крови, а где-то издали доносился стрекот подлетающего боевого вертолета и раскаты бешеного смеха, издевающегося над полутрупами, были равносильны раскатам грома.

kkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkk
- Пха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – Джек Хэлван, стоя в одних розовых трусиках с надписями “Jack” на краю распахнувшегося вертолетного люка, беспечально высвобождал из себя всю энергию. Да еще как высвобождал! Револьверный пулемёт по схеме Гатлинга, мощнейший многоствольник, работающий с оглушительным грохотом, трясся, вибрировал в руках психопата! Дальность поражения, ощутимо увеличенная за последние годы, позволяла не переживать за то, что кто-то мог выкарабкаться из крове-болота. Это было исключено априори, - У-ха-ха-ха-ха-ха-ха! У-ха-ха-ха-ха-ха-ха! У-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
kkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkkk

На крыше самого высокого здания буйствовал ад: кости незадачливых бандитов ломались, прорывая грудную клетку и одежду, еще не погибшим мерещились
вздохи. Молодой человек, прижавшийся к металлической двери, держал свою руку, будто не узнавая её. Жизнь покидала раненого вместе со всей краской. Минуту назад, может, раньше, юноша, судьба которого распорядилась не лучшим образом, отдав на службу клану из-за нечистых родственных связей, запечатлел смерть друзей, оказался непроизвольным свидетелем краха крахов, потери потерь, утраты всего, что имел. Это и очень плохо, и не очень хорошо, “палка о двух концах”: оставаясь без единого повода, человека наводит на мысль, что теперь его ничего не держит и можно спокойно уйти, но это не даёт ни полноценного утешения, ни чувства завершенности. Последние реификации, связанные со множеством личных происшествий, проматываются, как магия черно-белого кино, раненый морщит лицо, перестает контактировать с противным окружением и на веки вечные закрывает глаза
С момента заключительного поползновения сердца прошло секунд двадцать. Перед юношей пробежал исходящий “краской” широкоплечий охранник в smoking jacket, но он того не увидел, поскольку был уже мертв…

- У-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Да у нас тут дератизация, господа блядисты! Задача уничтожить всех ебучих грызунов почти уже выполнена! Всех крыс, мышей, полёвок и так далее! У-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - патронная лента давным-давно закончилась, миниган давным-давно опустел, а Джек Хэлван (типа) продолжает стрелять, не меняясь физиономией. Вот что значит великолепная военная выдержка! И это… и это офигенно!
Нет, это нереально, это за гранью человеческих возможностей!!!


- Я не упрекаю человечество за то, шо эта тарелка с собачьим говнецом превратилась в протобестию несносней мстительной жены, после ссоры с которой уже ничто не восстановит твой оптимизм, не вернет тебе родную, чуть пьяную улыбку! Пха-ха!
Вертолет с Джеком подлетел к спецплощадке, обеспечивающей безаварийное приземление. Не дожидаясь, когда колеса вертолета коснутся поверхности, архипреступник храбро спрыгнул и запел что-то вроде песни о нелегкой доле оппозиционера-негативщика, морального урода, аморала и правой руки сатаны - демона нонконформизма. Пел маньяк трупам, забывая, что трупы не слышат. Но ему совсем не хотелось что-то делать, специально подбирать аудиторию и морочиться насчет подбора громкости голоса...


- Ни хуя не дохуя, отхуяривай на хуй, когда в мире полным-полно тревог,
и об этом каждый малолетний пиздюк на велике орёт!
Когда вокруг всем наступает пизда, из-за причин 1 – нет бухла, 2 – жизнь к нам зла, 3 – хочу бабла! Потенциал у нас есть, но механизмов его реализации нет, как бухла! И, как бухла, механизмов реализации потенциала у нас нет! НЕТ! НЕТ! И СТО РАЗ НЕТ! - Джек встал обеими ногами на полуобезглавленное тело длинноволосого бандита, - Но мне легче всегда, такова правда, да! И секрет вам свой дам! Я просто посылаю всех… на! ПРОСТО ПОСЫЛАЮ ВСЕХ НА! - Джек пнул труп несколько раз, прежде чем вспомнил, что недавно его изрешетил и ни один гребаный гангстеритто уже точно не встанет.

- Ручатель великих талантов, которыми я овладел - доведение себя до крайности во всём: я сумасшедший, я сумасшедший, я сумасшедший, я сумасшедший, я сумасшедший, я сумасшедший, я сумасшедший, я сумасшедший, я… Безумный Джек! Надо повторять одно и то же тысячу раз подряд, пока не поверишь)))

- То есть, я не просто схожу с ума из-за ебанутости, я делаю это со стилем, то есть, фешенебельно, что значит, до меня так никто еще не делал! О, я ебанутый, я схожу с ума. СХОЖУ С УМА-А-А-А-А-А!

Джек уже видел Спауна вдалеке… вернее, не видел. Спаун грезился Джеку, потому что Джек одержим Спауном. Их кошки-мышки без малейшего намека на развязку длились годами! Это прекрасно знают как старики, так и дети, то ест, все, кто живет в Мракане!
- У кота течет пена изо рта. Несколько минут животное бегает по дому, пускает пену, вроде хочет вырвать, а не может ни хрена! ЭТО ПЕРЕДАЧА ОБЕЗУМИВАНИЯ ХОЗЯЕВАМ, ДЫШАЩИМ ИСПАРЕНИЯМИ! Просто свихнетесь, как жертвы несчастного детства, как ошибки природы, как бастардированные выблядки, как шлюхи! Если вы не состоите на должности в Римско-католической церкви, у вас все получится. Дьявол терпеть не может священников, но любит всех нас – сукиных блядей, предателей и врунов, алчущих материального, плотского, не имеющих за душой ни хрена, кроме течной говноалчности, примитивных задатков и пестования ничтожеств в подгузниках, будущих педиков и шмар! Ох уж эти дети… пха-ха-ха-ха!

Джек пнул труп. Джек пнул труп.
- Политические кризисы, работорговля, страны процветающей в них наркоманий! Это еще не самый пиздец, а первая звонокрылка, начало пиздеца! Дальше будет хуже, дальше будет дерьмистее и сраннее, так что не расслабляйся, братва!
Джек еще раз пнул труп. Джек еще раз пнул труп.
- Я вот никогда не расслабляюсь, мой мозг в постоянном напряжении! Я философствую даже во сне! Зачем вселенная так велика, а я топчусь тут, на Земле? Это какой-то… какой-то пиздец! ЭТО ПРОСТО КАКОЙ-ТО ПИЗДЕЦ! ПОЧЕМУ Я ЗДЕСЬ, НА ЗЕМЛЕ?!!!
Джек пнул его снова. Джек пнул его снова. Джек пнул его… снова!
- Чуете, что… все? Нормальной жизни наступает каюк? Так вы не затягивайте, не затягивайте! Доводите себя до всех крайностей! ДО ВСЕХ! ДО ВСЕХ! ДО ВСЕХ КРАЙНОСТЕЙ! Ну, примерно, как я, когда почуял пиздец и довёлся. У меня получилось. У вас должно тоже. Чем вы, фалалеи, хуже меня? Жить легче без привязки к благомыслию, но с сохраненной трезвостью ума! Я не благороден, но трезв, и тут никто не поспорит, даже я – Джек - рассеиватель мифов, уничтожитель всеядной вселенствующей лжи!

Злодей ликвидировал не только входивших в список намеченных жертв. Он с такой же легкостью расправлялся со своими. Лётчик вышел, тяжело качаясь, из кабины, упал на нагретую кровью поверхность и готов был пролежать без движения несколько часов подряд. Джек взял и застрелил его, пока тот притворялся умершим… а еще пнул его труп! А еще пнул его труп! А еще пнул его труп! А еще пнул его труп! А еще… Да, Джек всегда пинал трупы!
- Шо развалился, дебил? Это не курорт, калаш мне в зад, а суровая реальность! Вставай, дебил! ВСТАВАЙ! ВСТАВАЙ! ВСТАВАЙ!
И да, вставая, помни, шо тебя убил не кто-нибудь, а сам Безумный Джек! Рассеиватель мифов, уничтожитель всеядной… и кто-то там еще!

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Пятнадцатого сентября две тысячи двадцать третьего. Нефтехимический комплекс в штате Веракрус. Восточная Мексика.
Алисия помнила месяцы, проведенные в сумасшедшем доме в полной изоляции. Иногда преступницу навещал врач-психиатр, но большинство его попыток с ней заговорить оканчивались истериками и криками, что оживляло рядом стоявших охранников, напоминало о прямых обязанностях. Помнила и свои попытки излечиться от не самой взаимной любви. Возможно, в глубине души она хотела приблизить конец этого кошмара. Джек Хэлван… мысли о нём - бактерии, пожирающие её организм, и что самое страшное, о нём невозможно не думать. “Под безумным смехом и неадекватной улыбкой скрывается боль и одиночество, а чересчур акцентированная вера в свои силы часто лишь вуалирование, порой подсознательное, кучи комплексов, среди которых играет первую скрипку самый понятный - комплекс немощи”.
- Знала бы ты, как было тоскливо без тебя. Но впредь мне скучать не придется… - наконец-то Джек признал, что довольно сильно привязался к “игрушке”, а Алисия с трудом сдержала довольную улыбку, так и норовившую расползтись по лицу, - Давай, раздевайся.

Он въелся в подготовленные губы, медленно прибавляя в смелости и резко швыряя Алису на стол с горой бумаг и планом задания. Оторва тихонько вскрикнула, ушибившись затылком о металлический край, решительно скинула на пол все бумаги и прочие мешающее вещи. Алисия дезактуализировала для себя страх изнасилования, все боязни куда-то уплыли, интенциональность пришла на смену ротозейству, и мир задышал вторым опаляющим дыханием, также горячо и отрывисто, как дышал Джек, который уже вовсю трахал в передок свою сучку, поднимая температуру в помещении до тридцати-сорока и сохраняя прагматичный взгляд на все её “запчасти”.
Псих наклонился, начиная охватывать кожу на груди и больно сдавливать зубами. Озороватый стон не заставил себя долго ждать, а засим последовал цельный контрответ: длинные блестящие ногти, намертво впившиеся в голую спину, нанесли несколько рядов царапин, а ножки акробатически обвили его мужскую талию. Алисия желала, чтобы пудинг был еще ближе к ней, несмотря на то, что быть ближе
невозможно в их очень интимном, очень физическом случае.

- Время сдвинулось на час, мишура на глобусе, раньше хуй стоял в постели, а теперь - в автобусе… – Джек издал непродолжительный шип, прежде чем завершить четверостишье, рыгнул и специально, для создания сексистской грубой шутки, тряхнул расслабшую любовницу, ударил её затылком об стол. Та произнесла лишь короткое “ау”, даже не спросив, зачем он это сделал. Просто садист…

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Шестнадцатое марта две тысячи двадцать второго года. Мракан-сити.
Алисия забыла, чем закончились последние покатушки с Джеком по ночному городу. В сознание бросались самые разные, в основном, неприятные образы, вспоминалась только пальба по их Ламборгини. Причем стрелял не кто-нибудь. Сам Спаун, которого теперь не узнать из-за отсутствия былых мировоззрений:
Джек несколько снижал скорость на поворотах и затем вновь жал изо всей мочи, сбивая всех, кто только ему попадался, и совсем не боясь врезаться. Когда авто плавно вгнездилось в спиральный транспортный тоннель и многотонная размеренная масса сомкнулась над головами преступников, Хэлван испугался настойчивости резинового антагониста и принял подлое решение пожертвовать любовницей: маньяк ногами вытолкнул Бзик из машины, ехавшей сто пятнадцать километров в час, и выкинул плоскую шутку на прощанье. Блондинка выпала на размеченную белыми линиями дорогу, совершила несколько кувырочков, прежде чем перестать шевелиться, и привлекла внимание проносившегося рядышком демона-защитника. Спаун подумал – вот он, реальный шанс избавиться от тяги к насилии, вдосыть отыгравшись на непосредственной виновнице его головной боли, и не упустил возможности подгадить злому неприятелю. Правда, тогда соображениям мраканского героя не хватало ясности, чтобы Спаун мог составить себе правильное представление о Джеке Хэлване и догадаться, что такая бездушная скотина, как Джек, ни за какие коврижки не кинется спасать свою якобы пару, а, скорее, самолично с ней разделается, если предположит, что Бзик может “достаться” врагам.
Несколько машин, в число которых входил компактный и маневренный BMW 1 серии, прекратили ход из-за творившейся впереди неразберихи. В попытках разглядеть что-то необычное уставшие водилы мотали головами. И лишь тогда, когда их наблюдения потихоньку начали оправдываться, когда главный обсуждаемый субъект новостных передач Спаун подошел к лежачей недвижимой “кукле” Хэлвана, и это узрели не меньше двадцати-тридцати человек, они сразу обмякли и пожалели о своем глупом рвении. Как им придется объяснять перед близкими, друзьями и рабочими коллегами, почему их вид так напоминает вид случайно телепортировавшихся на Марсе выходцев из Ратгерского университета и провёдших там несколько долгих, как вечность, недель?
(отсылка к одному из следующих книг цикла под названием – Зеленая Свеча, где первая глава повествует о группе лихих юношей, укравших запретную внеземную технологию)

Демон-защитник с непривычным безразличием водрузил легкое тело Алисии Флинн на свой черный байк, прыгнул в седло и резко рванул с места. Никто толком не успел разглядеть спаунцикл, потому что на него обратили внимание в последнюю очередь…

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Night me has created as if a firm hand of the executioner. Light of hope and belief has gone out, and there is no nothing left, except one unrestrained desire – to manage justice. The justice. Spawn
(Ночь меня сотворила, словно твердой рукой палача. Свет надежды и веры погас, и не осталось ничего, кроме одного необузданного желания – вершить правосудие. Своё правосудие. Спаун)


Семнадцатое марта.
Алисия ожидала увидеть Спауна в своём фирмовом устрашающем облачении, с красным символом черта на груди, в черных доспехах и в маске, которая, как сама тьма, беспощадно забирала всех, кто когда-либо смотрел на неё, не отрываясь дольше десяти секунд. Страх физических пыток уменьшался всякий раз, когда Бзик возвращалась сознанием в тоннель, где основной эпизод - пережитое сильное предательство, надолго выбившее её из колеи, но не заставившее пересмотреть приоритеты из-за извращенной и признанной непогрешимой веры в “пирожка”. Если стержневые опаски подтвердятся (а они не подтвердятся, так как Флинн, по сути, зомби и мебель с ограниченной волей), то несчастная любовь пропадет перекрестно со смыслом, со всеми самодовлеющими нормами, и Алисии больше будет не за что бороться, а значит, и незачем жить. Правда о том, что Джек закоренелый сноллигостер, не поддающийся перевоспитанию, её совсем не устраивала, поэтому правду приходилось игнорировать.
Подобранная и плененная прямо на арене, если это существительное подходит для обозначения того злосчастного тоннеля, Бзик проторчала в кромешной темноте чуть меньше суток и чуть было набело не съехала с шариков. Её глазам, уставшим от вакуума, представлялись необыкновенные зоопсии, чьи целенаправленно формируемые очертания с чудинкой отдавали дань прошлому, достаточно далекому, чтобы не грузиться им при менее плачевных обстоятельствах. Эти акцентуации, превратившиеся с годами в патологии, имели вид домашних животных, кошек и собак и визуально передавали особины характера. В детстве у неё был черный кот с разным цветом глаз, не признававший людей, кроме Алисы. Как и кот Джека по звучной кличке Демон, этот пушистый питомец с полным пониманием своих кошачьих обязанностей брал на себя весь негатив хозяйки…

“Боже мой, кто здесь?”
И вот наступило время держать ответ за всё содеянное! В помещении “самопроизвольно” включился резкий ярко-красный свет. Глаза растерянной маньячки автоматически закрылись и даже прослезились слегка. В коридоре послышался скрип и звук шагов вниз по лестнице. Будучи связанной по рукам и ногам теперь, отнюдь, не только клятвой верности Джеку, а жесткой веревкой с малым коэффициентом растяжения, Бзик преобразовалась из акулы в маленькую рыбку, утратив добрую долю своей “бзиканутости”.
Мужчина средних лет в белой рубашке с закатанными по локти рукавами и грустно-грозным выражением, не предвещавшим Флинн ничего оптимистичного, нерасторопной походкой оставил позади несколько метров узкого коридора и из-за своего неприлично высокого роста еле втиснулся в низкий проём. Проуставившись в потолок где-то с минуту, может быть, с две, враждебный незнакомец опустил презирающий взгляд на дрогнувшие веки Алисии и скривил рот дугой в надменной полуухмылке. В нём хлестали эмоции на порядок забористее тех, что переполняют Джека, когда тот убивает. Если для психопата насилие давно вошло в привычку и уже не вызывает буйного восторга, то мистер Вэйн (!!!), для которого применение насилия в отношении женщины было сродни чему-то новому и неизвестному, получил неповторимый заряд энергии от почти исполненной бессовестной задумки.

- Я искренне надеюсь, до тебя дошло, насколько глубоко ты влипла… по самые уши и не выползешь отсюда, пока не познаешь все грани боли, и пока я не решу, что ты достаточно отмучилась… - Джон выдал себя не лицом, чьи черты оставались нечеткими и тускловатыми из-за навалившейся подслеповатости Алисии в результате нервоистерии. Он выдал себя голосом, знакомым миллионам мраканидов. Тот факт, что всё это время за маской бескомпромиссного “Зорро” скрывался богач, филантроп и плейбой, управляющий многопрофильной корпорацией Wayne Enterprises, служившей хорошим дополнением к доходам Джона, по-видимому, способствовавшим противопреступной деятельности Спауна, обрушился на Флинн подобно лавине. Вот Джек обрадуется, узнав, кто столько лет вставлял ему палки в колеса да смешивал карты! Джек обязательно это оценит, и, maybe, почувствует себя виноватым, попросит прощения…
Проглотив подкативший к горлу огромный комок, мешавший полноценному вздоху, Алисия хрипловато пробормотала:
- А можно… можно обойтись кровью поменьше, мистер Вэйн? Попытаться договориться… как вам такой вариант?

Теперь, помимо век, задрожали и пальцы рэкетиршы. Чуть позже напряглось всё её тело, весь организм, вся душа, по крайней мере, её не истлевшая часть. От произрастающего напряжения Бзик заёрзала на стуле, не имея возможности ни встать, ни сменить положение верхних конечностей. Заключить соглашение также не получалось.
Вэйн был сама непреклонность! Ему вовсе не хотелось делать скидку, опираясь на пол заключенной. Ему не было её жалко, совершенно, и его не пугали эти перемены в себе.
- Нет, нельзя! В этой жизни за всё приходится платить! А вы, собаки, другого языка не понимаете!– надо же, Спаун знал её имя, что стало не первым, не последним, но очередным сюрпризом. Мститель в точности до мелочей продумал план, обмыслил варианты, выведал о корешах и подругах Джека всё, что только можно, и совершил новую вылазку, лишь вооружившись всеми полезными сведениями. Одному из самых богатых жителей Запада не составило проблем накопать черного компромата на пассию Хэлвана, рассекретив секреты, сделав тайны нетайными – стоило совершить звоночек в соответствующие органы, и приемная Антнидаса мигом предоставила исчерпывающее досье сбежавшей пациентки. Пришлось смотаться до лечебницы и обратно в пещеру, но потраченное время окупилось втройне. Осталось только начать свою месть, а дальше пойдёт по накатанной, - Алисия Флинн… так ведь звучит твоё имя? Кивни, если прав!
Пленница покачнула головой, наклонив её немножечко вперёд. Вэйн втянул губы,
поводил двойным подбородком из стороны в сторону и принялся беспощадно, беспрерывно наносить физические увечья беспомощной в данной ситуации Бзик. Проверяя чувствительность пальцев кисти преступницы ударом по ним правым локтем, мститель испытал прилив некоего садистского кайфа, близкого к оргазму в плане ярковыраженности.

Стиснув зубы и прикусив язык, Алисия стерпела первые пробные резкие прикосновения локтя, а потом не выдержала и закричала. Боль полностью
захватила все непокоренные участки души, разум прекратил сопротивляться побоям! Неспособная заплакать, неспособная подумать о чем-либо, одна-одинешенька, брошенная на произвол, на разные лады отгоняла от себя идею просьбы о смерти. Ей так хотелось сказать “хватит, прошу, лучше убейте”. Но что-то ее всё же сдерживало, что-то сдерживало…
- Это тебе за Кертеса, тварь… - сломав Алисии несколько ногтей и разбив костяшки пальцев, Джон немного отдышался, почувствовал себя незначительно увереннее. Тиски совести наступали, но не сжимали горло. Морально устаревшие принципы классического героизма слабо пробивались сквозь свежие модные тенденции: Спаун стал под стать времени, а не время под стать Спауну. Это огромная разница. Ну, а правду можно получить лишь при правильном, при определённом порядке расположения понятий, - Ты у меня ещё поплачешь! Я ничего не собираюсь забывать!

Алисия только начала поднимать голову, чтобы посмотреть на мучителя, как тот с размаху опустил её лицом в стол, грубо схватил за белую гриву и, наслаждаясь переменами в её сердцебиении, снова опустил. Теперь конкретно, повредив переносицу.
- В этой жизни за всё приходится платить… - засучив рукав рубахи повыше,
Джон показал избитой огромный, сине-фиолетовый синяк на своём локте, и повторил в третий раз. Кровь из носа Бзикне текла ручьем, а лилась. Дыхание оставалось неровным, прерывистым. От неё излучались волны жара. На холодных, синеватых щеках распускались алые пятна, лоб покрывала испарина, - Хочешь на выход? Думаешь, как бы сбежать? Хм, интересно. И какую же цену ты готова отдать? Меня лично кое-что покоробило, но я уж лучше промолчу…

На самом деле, несмотря на слабые намеки на возможность откупиться, мистер Вэйн ни за что не собирался отпускать Алисию. Он превратит её лицо в невразумительное, неудобоваримое месиво, лишит природной женской красоты, изуродует, сделает неподвижной мумией, но, скорее, заживо похоронит себя и свой последний шанс вернуться к антимилитаристическим истокам, чем позволит соучастнице убийства, не физического, морального, убийства веры и надежды, позволит собраться по кусочкам, пускай и не по всем.
- Я и так заплатила слишком много - глаза Бзик широко раскрылись. Бзик попыталась крикнуть, и не смогла, в итоге, опять прохрипев, - Слишком!
Нулевая реакция в ответ на мольбы и почти неслышный шепот только-только убедили Алисию в плачевности её положения. Непреодолимого, но закономерно вытекающего и, нельзя поспорить, справедливого финала без розовых соплей
бразильско-турецких сериалов, без лишних догадок и пятых спиц в троянской колеснице…

- Этих жертв недостаточно! – вдруг сказал Вэйн, и в сгнетенном воздухе завиталось нагромождение, состоящее из всех разновидностей страха и конденсированных взрывчатых презумпций.

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Пятнадцатое сентября две тысячи двадцать первого.
Окрестности Антнидаса омывались непроходимыми лужами, улицей заправлял лившийся ливмя злостный дождина, который на пару с сенсационно раскатистым громом вгонял в дрожь нормальных людей и перетолковывал (адаптировал) мир под уродованные, монстрозные предпочтения демонов - существ, способных выживать лишь в условиях аномального бессветия.
Вывеска с предупреждающий надписью “Приют для умалишенных преступников”, важный информационный элемент наружной рекламы, была знакома Ночнику по предыдущим приневоленным визитам. Не ходить сюда, не просить у врачей информации Спаун не мог, считая своим первоначальным долгом перед мертвыми родителями - очищать Мракан-сити от всякого лиха. В числе прочего были и некоторые, наиболее частые “клиенты” Антнидаса.
“Действуя по личной инициативе, я никогда не даю себе обещаний, но сегодняшняя наша встреча будет последней…” – насуплено-обязательный мститель открыл рукой дверь высокого черного забора с острыми шпилями и ступил на территорию психушки с неуправляемым нутровым трепетанием.

Рядом с входной дверью стоял лейтенант Генри Своллс, ждавший Спауна. Стоял и перетирал с каким-то офицером. Силуэт в плаще и резиновом костюме показался сквозь капли дождя, разбавлявшие благорастворение воздухов, когда вся надежда в чувство ответственности Темнока начала пропадать. Его и вправду как бы перестали ждать, и внезапное появление борца с преступностью произвело в первый момент некоторое удивление. Порядком усталый, прихорканный взор Своллса засиял восторгом льстеца-низкопоклонника. И, не произнеся буквально ни единого слова, потому что ничего говорить не понадобилось, полицейские вытерли подошвы о резиновый коврик и зашли внутрь. Край плаща Спауна, постоянно окунавшийся в лужу, мог подрасслабиться. Теперь у него появится предостаточно времени, чтобы хорошенько обсохнуть)))


На первом этаже за небольшим столиком-конторкой одиноко сидела фрикаделистая администраторша. Поглощая пончики и запивая их крепким кофейком, дамочка таким неправильным, мазохистским способом боролась с эргофобией, заглушала страх перед должностью. Оно и понятно! Для того, чтобы работать в подобном жутковатом месте, необходимо иметь при себе средство психологической защиты желательно в виде какой-нибудь вредной привычки, а истое обжорство многим казалось идеальным вариантом не сойти с ума вслед за теми, кто уже… сошел и состоит здесь на принудительном поганом лечении.
- Вы к кому, господа? – спросила толстушка, не отрываясь от надкусанной сдобы. На Спауна тётка даже не обратила внимания, как сильно увлеклась новым жирным пончиком, а копы, детективы и прочая шушера теоретически не могла её удивить.
- К Джеку Хэлвану! - дерзновенно ответил демон-защитник, позже поторопив, - И побыстрее, пожалуйста!
“У нас с психом старые счеты, старые раны…”


Камера № 14. Фредди Крюгер

Детство Фредерика Кригера состояло из чреды неприятностей, оставлявших следы один грязнее другого. Воспитанный в семье унизительно низкого класса, под опекой жестокого, психически больного отца-алкоголика, любившего издеваться над всей своей семьей, особенно над супругой, Фредди заработал форменную шизофрению и обсессивно-фобическое расстройство, повлекшее за собой постоянно обостряющуюся деперсонализацию личности. Однако Фредди был показательно трудолюбив и напорист, а также предельно хитер, что и позволило ему утаить всю негативно-правдивую информацию и вырваться из бедности. Поумнев и получив солидное образование, он добился титула главного законного представитель обвинения Мракан-сити и усадил за решетку немалое количество опасных преступников. И всё бы ничего, да только прошлое следовало за Фредди по пятам… (дальнейший текст был совсем неразборчивым)


Камера № 26. Билли Ромео

Наследник богатой семьи аукционистов, Уильям Бэйлондс, с ранних лет увлекавшийся произведениями Фридриха Шиллера и Уильяма Шекспира, стал одной из жертв известного маньяка-убийцы Джека Хэлвана и сам пошатнулся рассудком. Его невесту, Роксану, переехал поезд, а он был очевидцем сего преступления. В какой-то момент его психика серьезно надломилась, вернее сказать, полностью сломалась, и Билли Бэйлондс, теперь уже Билли Ромео, во всем уподобился Джеку. И хотя никаких выдающихся успехов на маньячном поприще параноик добиться не сумел, ведь чтобы повторять за Джеком, Джеком нужно быть, надо признать, викторианский стиль одежды (цилиндр, трость, пиджак, белые перчатки) и окрашенное белым гримом лицо создали довольно-таки занимательный образ, напоминающий не то Пьеро, персонажа французского народного ярмарочного театра, не то Гая Фокса из фильма Джеймса Мактига (дальнейший текст был совсем неразборчивым)


Камера № 34. Клык

Нью-йоркский парнишка Норманн Уайт с рождения страдал редчайшей патологией кожи, впоследствии превратившей ребенка в крокодилоподобное чудовище, питающееся человеческое плотью. Ведь к звериной внешности зачастую всегда прилагается звериный аппетит, изменения в поведении были неизбежны (дальнейший текст был совсем неразборчивым)


Идя по длинному мрачному коридору, по бокам которого располагались камеры с сидящими в них кровожадными уродами тире отбросами общества, следуя за охранником, не выпускавшим из потных рук электродубинку, Спаун всё ловил себя на мысли, что не успел соскучиться по фрикам. Мало ли, когда ему еще захочется вступить в бой с крокодилом, или порасслеживать мокруху, оставленную фанатом Шекспира…
“В другой раз, ребятки, в другой раз…”

Охранник жаждал поскорее отвязаться, уж больно его напрягала эта экскурсия, и громко назвал номер камеры, где сидел интересующий Ночника пациент.
Озабоченный предстоящим серьезным разговором, Спаун обошелся без слов благодарности, оттолкнул лейтенанта Своллса в сторону и ушел вперед. На свидание к “дьяволу”.


Начало беседы грозы преступного мира и самого опасного психа на свете звонко расплескалось по всему восприятию вошедшего. Встретились как-то двое в дурке… Хэлван сидел за столиком, играя в картишки сам с собой, а демон словесно подводил их антагонистические отношения к некой кульминации. Финал был не за горами.

Спаун:
- Привет, я пришел поговорить. Мы не виделись с тобой уже долгих пять месяцев, и я в последнее время много о нас думал. О том, чем все это закончится. Мы ведь должны друг друга убить, верно? Возможно, ты прикончишь меня, возможно – я тебя. Может, раньше. Может, позже. Но мне нужно было попытаться поговорить с тобой начистоту и предотвратить такой исход. Хоть раз!

Спаун:
- Ты меня слышишь вообще, или как? Я тут о жизни и смерти рассуждаю. Может, о моей смерти. Может, о твоей. Я не понимаю, почему наши судьбы связаны столь роковым образом, и я не хочу, чтобы твоя кровь была на моих… - демон-защитник внутренне вздрогнул и поднёс резиновые ладони к лицу, - …Руках…

Спаун:
- Не хочу никого убивать…

Джек притворялся, что не слышит его, или не слышал реально. Особо опасный пациент между тем не проявлял никаких признаков заинтересованности и задумчиво раскладывал пасьянсик. Вскоре, как того стоило ожидать, гость раскипятился и яростно схватил молчуна за ворот, резко подтянув к себе, словно намереваясь разорвать Джека Хэлвана.

Безумный Джек:
- Эй, подожди-ка! Не смей! А как же моё право на неприкосновенность? Тебе запрещено… … до меня дотрагиваться...

Спаун:
- Что? Где настоящий?! Живо выкладывай, сволочь! Или я прибью тебя…

Орех, подосланный Спауну, не иначе, как для сбора лулзов, оказался с гнильцой – человек, сидящий в палате вместо настоящего убийцы, не ведал ни хрена о нынешнем местонахождении преступника. Демон не выбил из него ни капли информации.
“Зная любовь Джека к созданию двойников, к блестящему исполнению многоходовочек, русских матрешек, я должен был сразу догадаться, что это – обманка. Но дело даже не в моих антагонистах. Получить что-то на блюдечке с голубой каёмочкой, значит, беспричинно и против всяких ожиданий получить то, что нужно, причём на самых выгодных для себя условиях нельзя в нашей реальности. Боже, какой же я идиот…” - перед мстителем сидел лысый бюрократ-председатель в парике, как в тупом полит-анекдоте, и… молчал, потому что находился в серьезном волнении и боялся произнести хоть один звук, а вовсе не из-за того, что хотел доконать Спауна, согнуть в бараний рог его самооценку и что-то там ещё…

Через мгновение громко, едва ли не зло, стукнула металлическая дверь. Недовольный и чувствующий себя полным придурком, которого легко обхитрили, Темнок виновато обратился к охраннику, Генри Своллсу и офицеришке, стоявшему возле лейтенанта. Голос, полнившийся отборным сожалением, растрогал всю троицу, добрался до сердец, как хирургический скальпель, и в сердцах примостился.


Так называемое легендарное убежище Спауна - это секретная база героя, располагающаяся под сводами подземных пещер, скрывающее доступное глазу наземное великолепие поместья Вэйнов. Там мститель разрабатывает гаджеты, физически тренируется и хранит некоторые ценные вещи вроде экипировки Кертеса Рассела/Красного Спауна, там же он подчас скармливается жизненно необходимому чувству одиночества. Сирота не стеснялся сиротливости, не ущемлялся сирота и при мысли о заклятом враге.
- Ваш завтрак, сэр. Хотя бы в этот раз постарайтесь не забыть съесть до того, как остынет. Некоторую пищу положено принимать внутрь горячей, или хотя бы чуть теплой. Впрочем, на ваше усмотрение, мастер Джон… - английский дворецкий регулярно захаживал в гроты, проверяя психологическое состояние воспитанника. Наследник именитого рода Вэйнов, чьи корни уходят в далекое-предалекое прошлое, ближе к позапрошлому веку, был смыслом жизни пожилого лакея. Давая бесплатные советы на все случаи жизни, Фредерик зрил в корень и почти никогда не промахивался. По молодости он служил в подразделении, которое занималось борьбой с нелегальной миграцией и контрабандой, числился агентом организации по борьбе с контрреволюцией и имел за плечами исполинский опыт в освоении различных технических новшеств, за счет чего являлся мастером на все руки без преувеличительных иронистских аллегорий.
- Я не могу есть, Фред. Не сейчас, когда город трещит по швам от обилия психов, желающих его разорвать, чтобы доказать себе свою лжеправоту! – несмотря на существование такого простого слова, как “надо”, Джон вежливо отказался от предложенной пищи. Из-за завала нерешенных проблем, среди которых выделялась проблема в лице Джека Хэлвана, в рот ничего не лезло уже вторые сутки. Ему осталось только раскусить пользу длительного голодания, и тогда уже можно будет не волноваться за постепенное снижение умственной работоспособности, потому что в случае Спауна на уме мог негативно отразиться лишь уход от поставленной цели, - Странно. Раньше я и представить не мог, что два практически незнакомых человека могут так сильно друг друга презирать и ненавидеть, желать друг другу смерти и хотеть друг другу отомстить…

Каждый раз выслушивая устно-мысленные треволнения “мастера”, Фредерику не приходилось лишний раз докапываться, чтобы узнать, о ком или о чем тот ведет речь. Британец столь же религиозно вовлекался в актуальные темы, что и воспитанник.
- О, я понимаю, вы, как всегда, ждете от меня конкретных рекомендаций – сколько по времени нужно выжимать мокрую тряпку, чтобы, цедя, налить приличное количество грязной воды. Но это бесполезно, уверяю! Сколько не выжимай, результат будет одним и тем же всякий раз, и тут уж ничего не попишешь. Таков удел всех небезразличных… - в преимущественном количестве случаев дворецкий не наталкивался на возражения богача, но особенность сегодняшнего нелегкого дня проявлялась в характерах. Мраканский “бэтмен” изменял себе направо и налево, идя навстречу новизне ощущений и не узнавая себя до конца.
- Мне ничего не нужно, Фред. Ни сегодня и не завтра. Я пытался выяснить, какое следующее преступление Джек планирует совершить, но это практически невозможно даже для моего интеллекта. А всё из-за того, что интеллект врага изощреннее. Но я… не понимаю его, Фред. Столько лет прошло, пролилось столько крови, а дата желанной развязки бесконечно откладывается. Так дальше не может продолжаться. Рано или поздно кто-то из нас двоих положит конец противостоянию и убьет антагониста…
“Так будет лучше для того, кто останется жив. И, конечно же, этой стороной окажусь я”

Когда экс-агент и мудрый наставник покинул пещеру, Джон уселся на вертлявое компьютерное кресло, несколькими движениями руки включил супермощный компьютер, работающий вкупе с гигантским монитором, функционирующий наравне с любыми из используемых ведущими национальными службами безопасности мира. Данная машина помогала Спауну в расследованиях глобальных преступлений, хранила неисчислимое количество терабайт преполезной информации о людях с суперспособностями, об особо опасных типах вроде Хэлвана, о том, что происходит в мире и в мирах. Джон просматривал одни и те же скучные статьишки о Безумном Джеке, но не в надежде откопать что-то стоящее, а чтобы заставить себя хотя бы единожды пойти против сковывающих инициативу устоев.
“Так будет лучше для того, кто останется жив…”

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Пятнадцатое декабря две тысячи двадцать первого.
Очередной день, очередное веселье, очередное… жестокое убийство. Черно-блестящий угнанный кабриолет немецкой марки нёсся по ночным улочкам Мракана! На передних сиденьях пела и кривлялась парочка отпетых негодяев, смеющаяся над всем, что попадалось в поле зрения. Молоденькая девушка-блондинка постоянно поглядывала на лихого водилу широко открытыми голубыми глазами, чего нельзя было сказать о нём самом, который не мог пропустить ни одного смазливого личика, чтоб не подмигнуть. Но сегодня Алисии настоятельно не хотелось ревновать пирожка. Алисия смеялась по-девчоночьи искреннее, не ища причины, смеялась не из-за того, что её что-то смешило, а из-за того, что чувство абсолютного счастья раздувалось до вселенских масштабов и портрет невротизированной, легко возбудимой холерички начинал прорезаться сквозь недостаточно веселый, сдержанный мир. Бзик ни на кого зла не держала, хотя и пристрастилась к копированию манер Джека Хэлвана. В конце концов, искать виноватых в данной ситуации можно хоть до посинения. Но кроме неё, сделавшей выбор в пользу адреналина и недопустимо фривольного юмора, в пользу актов страшной жестокости и грубого насилия, никто не виноват.

Джек втихаря успокаивался, наспиртовываясь злорадством и профессиональным исполнением сладко-сахарной мести, и потому практически не реагировал на своего ангелочка…
“Народ меня спросят, не зассал ли я часом? Я скажу, народ, нет, не зассал. Но лучше уж писать, чем быть пидорасом. И аподальным дебилом лучше не быть…”

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Несколько часов назад…
- Ты в нашей власти. Твоя жизнь в моих руках…

При выполнении очередного антипреступного задания Кертес Рассел/Красный Спаун даже не подозревал, чем для него может обернуться излишняя самоуверенность, которую не спутать с умеренной верой в себя. Подписываясь на риск, Кертес, конечно, допускал, что за ослушание может поплатиться жизнью. На его памяти бывали подобные случаи, когда самоназначенных героев губила собственная воющая некомпетентность. Но в этот раз оперившийся, возмужавший напарник, созревший для самостоятельного плавания, не счёл нужным действовать строго по инструкциям Джона и вознамерился покончить с возмутительной деятельностью психопата Хэлвана личными усилиями.
Всю дорогу до заброшенного склада, где предположительно обретался маньяк, Красного одолевало злое прескевю. Он пытался было что-то сказать, сказать самому себе, но ленивые вредные словечки, вертевшиеся на конце языка, решительно не хотели вспоминаться.

- Раз попался, голубок, так терпи. Каждому выставить по жирной-жирной порции. Куда сел - там и хавай свою лажу. Кому не хватит – хрен положить, ничего страшного. Вы всё-таки не жрать сюда идете, а культурно эректировать. Уа-ха-ха-ха-ха! – рассвирепевший Джек ударил Кертеса по голове металлическим ломом, а затем начал избивать ногами, - Надо же, в последнее время говностраусы как-то обильно пали на пассив, и их кукареканье встречается крайне редко. Но петух есть петух. Петух - не личность. Стоит ему расковырять остатки бугурта у себя в ректальном отверстии, как он сразу же вспрыгнет с параши и начнет каркать. Посмотрим, шо подкинет нам утро! А пока, до наступления Годзиллы, я предлагаю периодически постить в сети старые эпичные фэйлы говностраусов. Вот покопался в переписке соседа и нашел одну из случайно сгенерированных его рудиментарным мозгом фраз, коих очень много. Просто Джеки решил взять отдельную! Вырвать из контекста для сраной личной выгоды! Пха-ха-ха! Броманс двух педиков разрушен!

- Перестань-перестань! - где-то заорала Алисия, - А то случайно прикончишь щеночка, и Спаун поменяет взгляды не в пользу фриков вроде нас!
- Фриков??? – взбесился Джек Хэлван, отвешивая лежачему новый пинок, - Ты в своём уме меня так обсирать?! Говори за себя уж! Совсем распоясалась…
Бзик засмеялась:
- Это шутка, это шутка! Не воспринимай всё близко к сердцу, пудинг! Лучше пооттачивай на нём навыки дальнего боя, чтоб уметь с одного выстрела поражать сразу несколько целей! Тебе это понадобится, если захочешь выстрелить Спауну в сердце.

“Понадобится. Мне это понадобится. Понадобится. Мне это понадобится. Понадобится. Мне это понадобится. Понадобится. Мне это понадобится. Понадобится…Мне это понадобится! Оттачивать навыки! Оттачивать навыки! Оттачивать… навыки” – осмыслив идею, своевременно подкинутую Бзик, маньяк интенсивно запрыгал на месте, словно заведенный механический кролик, и продолжил работать монтировкой, проводить диагностику частей и органов Рассела. “Работать”, диагностировать печень, точнее, бить по ней со всей своей безрубежной, неоскудевающей дури…

Хэлван не стал вычеркивать боевого коллегу (теперь уже калеку) антагониста из списка живых, считая, что вид инвалидной коляски с прикованным к ней лучшим другом метнет больше обжигающих искр, нежели надгробная плита с его именем и датами рождения/смерти. Как там ни крути, как не перетрактовывай, в этом имелся свой изощренный смысл, пускай и понятный лишь вёртким истязателям вроде потешного Хэлвана.
- Пха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Семнадцатое марта две тысячи двадцать второго года.
Конденсированные взрывные презумпции жужжали над ухом и кусали как комары. Сильно побледневшая лицом, находящаяся при последнем издыхании, отчего выглядящая не полностью живой, Алисия с трудом подняла голову и покосилась на мутного из-за зрительной ряби Джона Вэйна. Её уже не мучили стыд, разочарование или горечь – была лишь какая-то пародия на все эти чувства, не уступающая по уродству её “отношениям” с Джеком…
- Думаю, с этим пора завязывать. Видишь ли, мы оба знаем, чем всё закончится. И ты не зря ищешь оправдания.
“Я тоже их в своё время искал…”

Пальцы левой руки Джона/Спауна целиком скрылись в кармане его брюк, пробыли там несколько мгновений и быстро выскочили обратно со специально припасенным ножом с пугающе зубчатым лезвием, ножом, способным нанести порез одним легеньким прикосновением, тем паче если собрались кроить шелковистую женскую кожу.

Несколько минут спустя…
Воздух в комнате пыток наполнился исступленным криком Алисии, в нём зачались тысячи крапинок! Еще совсем немного, еще чуть-чуть, уверялась терпила, и тесно-душное окружение примет вид традиционного макабра. Из-за гнилой судьбы, из-за запредельной собачьей боли всё многоговорящее и многозначительное проистекающее вселеть понималось и принималось сухо эксплицитным без набивки и смыслового фарша. Джон одной рукой удерживал голову подруги Джека в горизонтальном положении, а второй “рисовал” на правой лопатке рисунок – символ дьявола (Спауна), чтобы, если ему вздумается оставить Бзик в живых, она навсегда запомнила его огнистый, испепеляющий гнев.

Отвратительный звук резания гладенькой кожи острой заточенной гранью клинка с ничтожной толщиной превращал надежду в песок. Подавляясь, чтобы не заплакать или не заорать, так как было невыносимо больно! Боль, можно сказать, шла по восходящей, а невыносимость увеличивалась по мере усиленных вдохов. Подвергать беззаступную женщину палачеству, неважна причина, способен только человек с наклонностями психа, чувствующий непреодолимое раздражение или, вернее, сильную злость. Иногда даже самый безупречный супергерой становится злодеем. Никто не безгрешен, в том числе и Джон Вэйн…

Рядышком прошипел злобный голос мучителя:
- Не дёргайся, тварь! Будет хуже!
У Алисы, изморенной болью, слабо приоткрылся левый глаз, правый же не слушался, вся правая сторона лица онемела. Пронзительный, идеально наточенный кончик ходил окрест одного и того же участка, образуя многоугольный островок. В голове у эмоционально высушенной заиграл резкий звук натянутой рвущейся струны. Звук, стирающий процесс отражения, уводящий сознание куда-то в абиссаль, ко дну тёмного-тёмного моря…

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^


Две тысячи двадцать восьмой.
Джон Вэйн, он же Спаун, плохо спал по ночам. Его мучили сны – предвестники конца света, как он считал…

Забежав обратно в особняк и сняв с себя тяжелое громоздкое пальто, хозяин сурово посмотрел на мистера Баннера и с хищным оскалом спросил его:
- Где?
Джеффери уже пожалел, что рассказал нанимателю. Механику было по-человечески жаль эту девушку, пытанную, измученную, по сути, рабыню. Более вероятно, британец начинал чувствовать себя соучастником преступления, смысл которого от него ускользал.
- Я очень прошу тебя не делать глупостей! Не творить того, о чем обязательно будешь сильно жалеть, когда протрезвеешь рассудком! – как и любой истинный джентльмен, Джеффери предосудительно относился к рукоприкладству, презирал ситуации, в которых мужчина бил женщину, будь баба трижды законченной стервой, - Ты сходишь с петель и теряешь контроль над собой, остановись, пока не поздно!

- Оставлять её в живых будет ошибкой! Только обретя свободу, она тут же помчится к врагу и тогда… повторится инцидент с уничтоженным городом!

- Опомнись же, наконец, что за ерунду ты, в конце концов, несешь?

- Нет, это вы опомнитесь!

- Только глянь, в какую размазню ты превратился! Иди, посмотри в зеркало! И перестань уже вспоминать про Мракан-сити. Перестань!

Зная о неадекватном вознаграждении за жалость и сострадание, прекрасно помня, чего стоит пацифизм на войне, Джон был уверен на все сто, что поступает правильно. Нэнси должна умереть, “чтобы не случилось второго апокалипсиса”, “чтобы не взорвался еще один мегаполис”. Некогда пощадив Алисию, защитник Мракана потерял самое дорогое – свой город. Умом Спаун понимал, что споспешествовательница Джека ни сном, ни духом не причастна к полномомасштабной трагедии, унесшей жизни миллионов безвинных людей и реорганизовавшей внутренний мирок Джона Вэйна на новых, на тёмных началах. Но определенный понятный эгоизм, оправдать который можно в мгновение ока, мешал рационалисту в преобладании рацио над чувством…

Дождь, скатывающиеся капли, могилы-клумбы… каждый раз навещая родителей, чьи тела даже не лежали под землей, потому что это был не Мракан, а лишь выкупленный остров Нью-Йорка, скорбитель увлекал за собой мужество, настроение дыхания, воздух, запах, суть и еще тысячу многозначных, красивых существительных!
Спаун не убил Алисию тогда, хотя мог. Спаун согласился с братом Фредерика Джеффери, что Нэнси Гарднер должна жить, хотя имел право не соглашаться Миролюбивость, пасифизм, миролюбие въелись в его ДНК. И как бы разум не пытался противиться, возвращение к исходной точки, с которой Уэйн начал своё шествие много лет назад, не вышло миновать. Сейчас демон-защитник мог физически уничтожить злодея, он даже мог над ним поиздеваться, но казнить женщину, что означало бы зайти дальше дальнего, у него бы не получилось никогда. Поучительная история демона-защитника подтверждает существование человеческой константности: пацифист от рождения = пацифист на всю оставшуюся жизнь!


…Мрачное утро и жидкий холод, капающий сверху. Рука сироты крепко сжимает букет, а сердце хаотично бьется в груди, ноги движутся автоматически и замедленно, будто во сне. Добираясь до места воображаемого захоронения, Спаун совершает возложение. И так ежедень…

^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
Big mad smile♥ ♥ Big mad smile♥ ♥
^_^ ^_^^_^^_^ ^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^^_^ ^_^^_^^_^



И опять семнадцатое марта! Опять две тысячи второй! Опять тайная комната пыток, где Джон держал Алисию!
“Что со мной? Чувствую себя конченым трусом, мальчишкой, отправившимся в бой без подготовки. Я… не могу её убить. Это должно меня дискредитировать, Кёртес. Прости… прости меня, друг. Моя трусость и непонимание принципов командной игры подвели нас обоих”

За пятью минутами серого безмолствования следом пошел звук падения ножа на каменный пол, пара тяжких вздохов и несколько суггестивных непроизвольных намеканий. Душеположение Вэйна, характеризующееся альтернирующими маниями-депрессиями, побуждающими к ведению двойной тайной жизни, испугало бы добрую долю народа. И хотя внутри Бзик всё гудело, всё сотрясалось, так, что не получалось даже заплакать, конкретно страха Алисия Флинн не питала. Антнидас на второй день лишил её способности чему-то удивляться. За время, проведенное в кошмарной неволе, она повидала столько “разновидностей” психов, сколько, наверное, не видел никто до неё за вычетом, разве что, Хэлвана. К тому же с близкого расстояния Вэйн не казался таким уж и грозным. Скорее, отчаявшимся…
- Почему? – спросила Алисия, кинув на “демона” непонимающий взгляд.
Спаун заметил кровь на белом рукаве, и на миг окружение застыло черно-белой фотографией. Затем он с той же безропотностью подошел сзади, развязал её ноющие руки и тяжелые ноги. Какое-то время Джон хотел сказать пару слов, но перерешил – эта сцена скатилась в мелодраму с розово-сопливыми титрами, не оставив ничего правдоподобного. Освобожденная после продолжительных пыток, она не сразу вышла из-за стола. Больше трети от Алисии нуждалось в крепком роздыхе, и еще процент – в хорошей обработке.

“Боюсь, у меня никогда не будет достаточно храбрости, т.к. я обделен полезной привычкой завершать начатое, довыполнять цель. Более того, я не уверен, нужна ли она мне. Не уверен совсем…”


Без сомнения, сегодняшнее утро выдалось крайне непростым для некоторых жителей Нью-Йорка. Большая толпа собралась у дома на односторонней улице нижнего Манхэттена Бридж-Стрит, когда прохожие люди увидели подозрительно яркий свет в окне предпоследнего этажа. Дым и пламя развели взаимный флирт, и несколькими минутами позже последовал взрыв. Резкая вспышка в глазах наблюдателей, и мелкие осколки разбитого стекла посыпались наземь! Отряд пожарной охраны не успел бы вытащить хозяев, если таковые были внутри на момент разрушения, потому что бригада еще даже не подъехала…
Алисия Флинн, державшая путь к своей подруге детства Кандис Ренуар, получила заряд тока, разглядев в творившейся суете причину сих беспорядков. Одно только страшное предположение вдохновило её значительно ускорить шаг и буквально бежать, крича, маша руками и ведя себя неадекватно.
“Нет, только не это. Хоть бы пронесло, хоть бы пронесло…”

Как только блондинка подошла на достаточное расстояние, позволявшее убедиться в реальности, точнее, в гиперреалистичности происходящего, то сразу поднесла сотовый дисплеем к уху. Стагнация эмоций, эмоциональный коллапс грозили наступить в любой миг из-за того, что чувства накладывались друг на друга толстыми пластами, сотню раз перетасовываясь и доминируя попеременке.
Не сдержавшись, Алиса крикнула:
- Ну, же, ответь! – на её беду безразличный робо-голос, ставший до тошноты знакомым, сообщил: «абонент временно недоступен…», и все микроскопичные надежды сгорели вместе с Кандис и квартирой. Пожарная машина, как назло, появилась слишком поздно, став очередным признаком главной стагнации. Или почему Флинн не везёт настолько, насколько может не везти только мертвым и носителям портрета Агония…
“И ты туда же. Ты тоже меня бросила… - Алиса присела на корточки и тихо зарыдала от наступившей бессилицы, - Ах, нет, неужели ты в самом деле уходишь от меня?” – никто из толпы не обратил внимания на её угар, никто не бросился её утешать. Рандомное сборище не отводило взглядов от вырывающихся целых языков огня и чёрно-дымного облака, что держалось над ними. Ситуация была настолько понятной, насколько
возможно, и это печально…

До наступления высшей точки оставалось совсем чуть-чуть. Еще немного и Алисия не выдержит! Окружающие уже стали воспринимать слухом достаточно ровный, непрекращающийся, иногда усиливающийся плач. Блондинка вся в слезах, перепачканная губной помадой сорвалась и галопом понеслась к подъезду задымленного дома. Мужчина в вязаной шапке, который всё это время стоял рядышком, во благовремении среагировал на безрассудно-благородный позыв Алисии Флинн, и своим поступком предотвратил возможные тяжелейшие последствия.
- Дамочка, поостерегитесь! Туда нельзя ходить! Вы можете пострадать …
- Отпустите! – вырывалась блондинка, находясь вне себя от рвущего на части волнения, - Мне необходимо к ней попасть! Да отпустите же!
Но храбрый незнакомец предпочел личные убеждения просьбам разгоряченной незнакомки, и не счел нужным её слушать:
- Простите… но мне совершенно очевидно, что вы сейчас не в том состоянии, чтобы знать, куда вам нужно! Простите меня еще раз ради Господа нашего Иисуса Христа…

Спустя две минуты неравной борьбы с тем, кто физически сильнее, Флинн прекратила брыкаться, перестала орать, и слезы вновь накатились, как из крана! В этот раз их стало ещё больше. Пыхтящий, словно паровоз, ошеломленный мозг с трудом усваивал всю эту беспросветность. С превеликим и болезненным трудом!
- Вставайте. Во-о-о-о-т так вот… - мужчина поднял плаксулю за подмышки и попытался поставить, но она снова едва не упала.
А огонь всё горел, ничуть не утихая, и в ближайшее время стихать не собирался…


Экс-преступница вернулась домой, в квартиру Белова, умученная и сильно-сильно сдавшая. Без яркого огонечка в глазах, без признаков жизни, кроме поверхностности вроде перемещений частей тела в разных направлениях, будто без души. Она встала под холодный душ, не снимая уличной одежды, и принялась раздеваться только в ванне. Всё, что недавно висело на ней, безбожно промокло до последней крошечной нитки, и после было вышвырнуто за борт. Руки потянулись к волосам, пытаясь их то ли собрать, то ли с корнем вырвать. Алисия не могла определиться, чего ей хотелось бы больше – отрастить шевелюру до самых колен или сделать короткую стрижку. Алисия не могла определиться ни с чем.
“Даже демоны не в силах причинить столько боли. Столько, сколько причиняет утрата. Я бы всё отдала, чтобы демон заклеймил меня снова. Лишь бы Кандис оказалась живой…” – моющаяся глянула в настенное зеркало, на лопатке красовался давний порез. Печать Спауна, оставленная при очень пикантных обстоятельствах, каждый раз её отрезвляла, возвращала на твёрдую почву в минуту иллюзий и вызывала хезаные вспоминания о проклятых днях и обо всех её проклятьях.

Тщательно помывшись и также тщательно вытершись свежим полотенцем, Флинн обнаружила, что это ничего не дало ровным счетом, надела легкие домашние шорты и накинула первую попавшуюся майку. Выход из ванны сопроводился коллективной встряской всех клеток мозга и потребой в куреве. Нахохленная, “Бзик” стала бегать из комнаты в комнату в поисках несчастной сигаретной пачки и совсем забыла о включенном телевизоре на кухне, по которому шел экстренный выпуск новостей. На миг любопытство пересилило жажду никотина, и Алисия снова присела на корточки в коридоре между кухней и проходом в гостиную.
Харизматичный, темпераментный ведущий, тонко чувствующий аудиторию, но, к сожалению, пренебрегающий жестами, проинформировал Нью-Йорк об еще одной крупной катастрофе произошедшей из-за применения неизвестным лицом экстраординарных способностей, дающих определенную неуязвимость. Алисия будто бы знала зараньше, что речь пойдет не о ком-нибудь, о Либерти, и стиснула виски похолодевшими пальцами. Что-то непонятное ошпарило гортань и провалилось вниз свинцовым сгустком. Мало назвать эту новость ужасной, мало назвать её жуткой…
“Ты даже не понимаешь, что творишь. Меня не волнует, почему и при каких обстоятельствах ты получила эти силы. Но нельзя их использовать подобным гнусным образом. Нельзя. Это противоречит всякой морали…”

Мертвая Королева трижды перевернула грузовую иномарку в воздухе, и тяжелая машина врезалась в четырехэтажный жилой дом, сказал ведущий. Мертвая Королева подчинила умы десятерых сотрудников полицейского спецназа, и те, попавшие под власть “чародейки”, начали стрелять по гражданским. Итоговое количество смертей среди тех, кто не являлся марионеткой Королевы, составило сорок девять человек! Многие из пострадавших не дождались скорой. Не смертельно раненых оказалось еще больше…
Умение Алисии стойко переносить одно разочарование за другим, не обременяя себя грузом самоанализа, пропало вместе с бзиком. И теперь она так же как все люди, зависела от миллиарда факторов. “Нормальным сложнее живется, чем психам. Ко вторым закон взаимообусловленности никак не относится, им не нужно согласовываться с миром, чтобы чувствовать себя на коне”.

Наконец, выключив телевизор, убивший и без того неживое настроение, Флинн услышала звук поворачиваемого в замочной скважине ключа и скрип открывающейся двери. Примерно в то же мгновение к списку мини-событий прибавилась SMS-ка от Джека Хэлвана, который, видимо, не забыл и не собирался забывать про свою непослушную куклу:
You there haven't died yet, attract?
(Ты там еще не сдохла, манька?)
И причем не одна. Вслед за первой отобразилась вторая, более длинная.
Listen, a attract if you die - do not answer, well? And if the miracle does not happen and you after all will be dropped in cervine shit, but will get out, having ordered top shampoo on the Internet, then, please, return, and? Without you it is so boring. Well, honestly. Well, truth...
(Слушай, маня, если сдохнешь - не отвечай, хорошо? А если чуда не случится и ты все-таки вываляешься в оленьем дерьме, но выкарабкаешься, заказав по интернету топовый шампунь, то, пожалуйста, вернись, а? Без тебя так скучно. Ну, честно. Ну, правда)

- Не вернусь. Не дождешься… - втихомолку молвила блондинка, представив, что Джек стоит возле неё и пытается приказывать. Благодаря всему пережитому, Алисия определилась, что ни при каких условиях не наступит на те же грабли дважды. Повторно совершить старую ошибку, не сделав выводов из прежнего, было бы непростительно глупо, было бы нелепо, было бы недостойно той новой “Бзик”…

- Ты… с кем это общаешься? Эй! - Алисия до чего углубилась в раздумья, что совсем не заметила, как перед ней во весь рост встал Антон, только-только вернувшийся с барной работенки. Пока любовница собиралась с ответом, русский, не теряя времени, снял с себя уличное, повесил куртку на подходящие плечики в шкафу, закрыл входную дверь на все замки и хмуро потер оба кулака.
Флинн хотела холодно отрезать. Уж больно надоело отчитываться. Но бытовой обсад резко сменил направление вращения, все привкусы легли вповалку, утерялись за дальним окоёмом и в квартирном воздухе установился меланж-акт из страхов и боязней: Антон посуровел до неузнаваемости, будто в его тело вселился демон, злой дух. У него что-то заклинило в мозгу, и вместо ожидаемых комплиментов и ласки, тепливших женскую душу все последние дни, Алисия получила неожиданный гнев, громкие обвинения и самую жесткую пощечину.

- Ну, ты и тварь… - русский буквально вышел из себя, обнаружив, как легко с ним общается Флинн после того, что случилось, - Я пригрел змею на груди! Змею, которой самое место в тюрьме! А еще справедливей… в могиле!
Алисии, еле удержавшейся на ногах после крутой оплеухи, пришлось полминуты восстанавливаться, чтобы спросить банальное:
- За что…? – её пальцы механично заскользили по нижней губе, находя следы удара.
Сильное рассечение могло оставить рубец, или в худшем случае шрам. Но вопрос косметичности уже давно не волновал приземленную Бзик, чуждую возвышенных, внешних стремлений, - Я не понимаю!
- ПОЙМЕ-Е-Е-Е-Е-ЕШЬ! – вновь крикнул Антон, роняя из пасти пену и захлебываясь дикой, первобытной злостью.
- ???

Орун схватил озадаченную “Бзик” за руку, резко дернул на себя и вцепился пальцами во взбледнувшее от испуга лицо, целясь в глаза:
- Думала, не узнаю? Надеялась сохранить это втайне?
Слабыми поворотами головы и тихими всхлипываниями Алисия всё еще уверяла взбешенного, что не имеет ни малейших соображений, по которым тот может поднимать на неё руку…
- Я не знаю. Правда, не знаю. Если бы знала, то говорила б иначе!
Щеки русского залились румянцем, постоянно передергивающийся рот скривился дугой…
- Хорошо! Сейчас мы это исправим! - и он силой повел её. Куда-то. Не дав времени подготовиться к худшему…


Сожители пришли в комнату, которая раньше была комнатой взаимного обмена, уголком верной семейной любви. Об её предназначении, остававшемся в секрете до этой поры, хозяин всячески умалчивал, хоть и было ясно, что эти три метра имеют для него наивысшую важность. Здесь находился рог изобилия бармена-эмигранта, рог полного достатка. И, несмотря на то, что Белов еще даже не начал говорить, мозаика сложилась окончательно и Флинн уже могла с абсолютной уверенностью предположить, какого рода вред был ему причинен…
- Ты на меня сердишься за нашу поездку? За то, что я не обладаю даром ясновидения и мы едва не погибли? – но это предположение оказалось далеким от действительности. Таким же далеким, как и ее шансы построить с ним что-то вроде отношений с базовым доверием и прицелом на будущее.
- Пых! – русский раздраженно выдохнул и приподнял взгляд к потолку, чтобы случайно не сжечь её им, а потом, когда глаза немножечко остыли, и уже можно было смотреть человеку прямо в лицо, он лжедобро улыбнулся и вполслуха проговорил несколько слов, и эти несколько слов переиначили пространство вокруг сковавшейся “Бзик”, - Нет, конечно. Не за это…

- А за что тогда?


Несколько лет назад.
Безумный Джек и Бзик вышли аз заброшенного Психиатрического Центра Кингз Парк, замутили совершенно неинтересный крюк на несколько сотен метров и направились к дороге. С ними шла заложница, которую Джека избрал в качестве экзаменационного материала для подрастающей садистки Алисии.
- Как же меня достала эта блядиада. Пиздопроёб блядемудийный! – подонок закрутился юлой, запрыгал и показал всю свою склонность к странному, необычному поведению за какие-то пару минут, - Просто сил нету моих больше!

Плененная бедняжка посмотрела на Флинн, будто бы не держала зла на соучастницу, тогда как ответный взгляд Флинн подламывался, скользил куда-то в сторону. Джек не наблюдал за ними, целиком доверяя своей крошке, в чем заключалась основная ошибка садиста: он дал непозволительно много свободы, переоценил преданность вечной подчиненной. Так поступать - очень опасно, даже при гипертрофированном чувстве собственной важности.
- Ну, давай, героиня порнографической прозы, стреляй… - Джек откуда-то достал пистолет и зажал его в руке нерешительной Алисии, - Стреляй и можешь считать, что со всеми проверками покончено! Так, потом, может, через годик на тракторе по еноту прокатишься…
Бзик закрыла глаза, но… так и не потянула спусковой крючокствола, хрипло произнеся с каким-то полуистерическим надрывом:
- Я не могу. Никак не получается!
Джеку не понравилась несвоевременная тормознутость ученицы, и маньяк, не только убивающий, но и принуждающий к убийствам, решил не ждать у моря погоды и кое-как помочь ей с этим делом.
- Не боись, мать, щас всё смогёшь! – “пирожок” подошел к своей Алисии, взял её за трясущиеся ручки и повелел сжать пистолет, да покрепче! Желательно до боли, до хруста костяшек её длинных пальцев, - Щас ты у нас побьешь рекорд!
Бзик сопротивлялась необходимости, пыталась развязать затянутый узел. Женщина, стоявшая в двух метрах от них, со страхом гадала, чем все завершится, не надеясь выжить. В её грудной клетке сильно гудело, а ноги, замерзшие от предночной холодрыги, трогательно сгибались в коленях. Её мысли, рождаемые томительным ожиданием развязки, как можно заключить, соприкоснулись с мыслями блондинки, очистив её голову от хлама вроде радиоактивной хэлвановской лжи, моментально отрезвив и вернув мозг в прежнее здоровое состояние, чего не получилось даже у врачей.
“Нет, я не могу, не могу убивать просто так. Почему это нам нужно? А главное, за что?” – примерно так теперь думала и чувствовала мир вернувшаяся прежняя Алисия Флинн, которая хотела было выкинуть треклятую пушку, но “пудинг” бы ей ни за что не позволил.

Джек положил свой указательный палец поверх пальца помощницы, потом нажал, и грохотнул бу-бумчик! Взявшаяся за нижнюю часть груди, вместилища сердца и легких, пробитую крупнокалиберной пулей, жертва сделала два маленьких шажочка, задыхаясь и ненасытно глотая воздух ртом. Получилось так, что КАК БЫ Алисия не стреляла в русскую, но КАК БЫ именно её палец коснулся крючка, и чувство гарантированно будет прессовать протрезвевшую долгое время. Если не повезет – до конца её дней.
- Я умираю… - русская упала, захлебываясь и булькая, с широкой дырой в грудной клетке. Одна рука лeгла в горизонтальном положении, другая осталась на том месте, куда прошла пуля. На потерявшем яркость лице, на щеках, на накрашенных алых губах сохранился весь ужас пережитого…

- Боже, ну, ты и лентяйка. Лентяйка лентяйная! Как тебя угораздило так сильно меня подвести? А я так надеялся, у-у-й… - теперь, когда проверочное испытание закончилось и Бзик заслуженно получила тройку с большим жирным минусом, Хэлван приступил к тому, что у него получалось лучше всего: по нежной коже гладкого животика поднялся вверх, к груди, поддел пальцами край левой чашечки бюстгальтера и запустил руку прямо под неё. Алисия терпела блуждание его пальцев цепочку нескончаемых минут, и в момент перегорания лампочки сняла с себя сразу все гадкие обязанности, отчуравшись от покоряющих лживой прелестью закрутасов, от сатанических уверток, в конце концов, от Джека.
- Пошел ты! Не трогай меня! Не приближайся! – Бзик ударила “пирожка” локтем по затылку, когда тот меньше всего ожидал чего-то подобного, физически отринула от себя и побежала в неизведанном ей направлении.

- Малышка, вернись к своему пудингу! Не смей убегать, слышишь? Вернись, тебя сказали, ебаная блядь!

- Вернись, блядь. Вернись и добей её! Я кому сказал!!! Блядь, да вернись же!

- В ту ночь негатив имел на Земле больше власти, чем когда-либо. Бешеные просьбы-крики не затихали, как бы сильно Алисия не отдалялась от бой-френда. На какой из теней не остановишь рассеянный глаз, не видно ни одной живой душеньки, будто бы жизнь не существовала на этом гулевище, будто бы Джек Хэлван её всю поглотил, не сохранив и ничтожного признака жизни, ни её малейшего симптома.
- Алисия, верни-и-и-и-и-и-и-сь!

“Легко догадаться, что предприняли бы другие, очутись в незавидном положении Бзик, когда остается только бежать без оглядки, без осмотрительности, не думая о последствиях, невзирая ни на что. А возможно ли это, если ты ключевая фигура в войне между двумя сторонами одного маньяка, только еще не знаешь об этом и даже не догадываешься?
Нам известны злонравные итоги сглаживания правды о прошлом во имя скоропроходящих, эфемеровых выгод и непрочных, хрупких интересов. Но даже с приходом осознания ошибок мы не перестаем их вновь и вновь допускать. Будущее становится ясным, как Божий день, понятным и до скукоты предсказуемым при столь непростительных, столь ужасных провинностях, при роковых ошибках, при таких-то непрощаемых грехах…

Теперь я понимаю, что бежала не во тьму. Я бежала от тьмы, которая догоняла меня, оторвала от меня весомую частичку, но та уцелевшая часть Алисии Флинн не только получила надежную защиту. Теперь Алисия вольна идти куда захочет. В ту ночь высвободилось колоссальное количество энергии, и немалый процент её поселился на жительство в мрачном околотке Кингз Парк…”

Пробежав приблизительно восемьсот метров, Бзик резко замедлила шаг. Признаваться себе, что усталость нагнала, очень не хотелось. Но каковы шансы человека против своей физиологии? Впрочем, это не имело какого-то значения. Главная, хоть и маленькая радость, состояла в том, что теперь у неё есть свобода!
Она пустилась на корточки, опершись спиной о широкий ствол дерева, погрузила лицо в руки и сидела так, склонив голову, разведя пальцы, высматривая из-за них, но ничегошеньки не видя из-за повсеместной ночноты, охватившей окрестности сумасшедшего дома Кингз Парк…


По всей целиком избавленной от мебели комнате прокатилась погребальная мелодия, медленный похоронный звон. Изредка губы Алисии двигались, интеллигибельная, постиженная рассудком мелодийка нарушалась повторяющимися от конфузии словами и фразами, такими, как классические “прости”; “я не хотела”; “я должна была сама тебе сказать”, застоявшимся затхлым основанием для оправдания, которое еще чуть-чуть и выветрится в закрытое окно.
Проникнутый неприязнью, Антон всё тем же страшным взглядом таращился на блонди, смотрел в упор, метая в неё громы и молнии. Когда кремирующий нетерпимый напряг достиг венца, говно пошло по трубам. Старое, неприбранное, вонючее говно…
- Боже, как… как ты узнал? – не дожидаясь ответа (его и не нужно было дожидаться), экс-убийца заалелась, засыпала русского стенаниями и сокрушилась, размаскировав все дряхлования. Слезы пуще прежнего залили лицо, как река деревню во время половодья, - Слушай, я хотела тебе рассказать, правда, но подумала, что это всё бы испортило. Я сама далеко не сразу это выяснила… а должна была! Прости, если обидела, прости, если сможешь… - она непроизвольно дотронулась до его предплечья, а он интуитивно отдернул свою руку. Всего лишь одно ничтожное движение, и между ними образовалась громадная, непересекаемая пропасть наподобие той, что разделяет теорию серьезных отношений и их практику.
- Ты спустя какое-то время узнала, что когда-то убила мою жену и… не говорила мне? Это очередной повод с тобою разделаться! И да, не смей меня трогать!

После этих слов, нанесших прицельный удар в сердце, плечи согнулись коромыслом под грузностью проходящих подлянок, и Алисия совсемки поникла.
- Поступай, как считаешь нужным. Мне на самом деле уже всё равно. Только перед тем, как убьешь меня, точнее, облегчишь мою участь, поделись своим источником правды.
Меж тем ненависть вдовца росла, разбухая, как на дрожжах. Чтобы собраться с думами и начать говорить, ему обязательно понадобилось опустить голову, потому что парень не мог смотреть на Флинн, не испытывая желания сломать ей шею, да потолковее, или, как вариант, разорвать лицо и выбить глаза. Правда, самому Антону пришлось потратить уйму психологических сил, чтобы передать словесно всё увиденное и всё пережитое. Его, очевидно, ажитировала не только тема мертвой жены. Кроме неё, было что-то другое.

Алисия отошла назад на всякий случай. Она по-своему боялась Антона.
- Моих мальчиков, моих друзей из России… убили. Эта ведьма, эта тварь заставила их
взорвать самих себя. Я даже похоронить их нормально не смог… - мужчина выронил несколько капель слез чисто для демонстрации того, что навалилось, чтобы Флинн знала, за что умрёт, - Ведь это ты втянула меня! Ты виновата в произошедшем с Фёдором и остальными! Если бы я не согласился, мои любимые друзья были бы живы…
Сковавшись кандалами долговатого раскаяния, тянувшего за собой все качества характера, “Бзик” взорвалась извинениями с кучей обоснованных “но”.
- Боюсь, у меня не получится выразить, насколько мне жаль. Еще раз прости. Но ты был со мной и ты видел, что произошло! Ведь есть вещи, которые невозможно предугадать, даже если у тебя есть особый дар, жизненный опыт и всё такое прочее! У Либерти оказались суперспособности, о чем я, естественно, знать не могла! Это и для меня оказалось тем еще шоком!
На Антона совершенно не производили впечатления эмоциональные доводы блондинки, как бы та не пыжилась, и заключительная попытка достучаться до хозяина квартиры потерпела сокрушительный, нет, сокрушительно-обидный провал.
- За секунду до того, как кинуться к горящей машине и сгореть там живьем, Василий передал мне то, что твоя Либерти попросила передать… - русский поднял голову, охваченный ненормальной мечтой ударить, раздавить, уничтожить объект своей ненависти, и проронил последнее, завершившее неприятную беседу, - А раз ты ничего не отрицаешь, значит, всё так и есть.
“Наконец-то я отомщу за жену”

В обществе существует правило, категорически запрещающее поднимать руку на женщин. Женщин бить нельзя. Силы нужно рассчитывать, эмоции - держать при себе. А то потом сам под суд пойдешь. Не кулаком в лицо, мужчина на то и мужчина, что бы по уму поступить и не отправить более слабого в реанимацию. Потому как удар кулаком в лицо от мужчины может оказаться намного более существенным и будет расценен не как защита, а как нападение. Но в некоторых одиночных ситуациях все правила быстро забываются, и нападающий впадает в состояние аффекта, утрачивая при этом волевой контроль за происходящим и своими реакциями на него. Когда с таким человеком становится невозможно договориться и речь заходит о сохранении безопасности, в худшем случае о сохранении жизни, у женщины, попавшей в передрягу, остается один единственный вариант - противостоять взбелененному мужчине физически.

Антон, в которого будто вселился злой дух почернее буки, охватил пальцами большую часть волос блонди и с мощью взъяренного бизона метнул Алисию прямо на дверь. Та приложилась всем своим червленым лицом. Шишечка и припухлость были ей обеспечены. Затем он потащил сожительницу через всю квартиру в ванную комнату с угрозами, что прикончит её, отсидит, сколько нужно, и выйдет из тюрьмы с незапятнанной совестью. На середине маршрута произошло грубое столкновение копчиком о тумбу, на которой стояли и чуть не разбились две роскошные вазы, приобретенные еще до брака с Еленой.
Алисия звала на помощь неизвестно кого, кричала, портя глотку, т.к. логика, действующая при любых других обстоятельствах, уступала место страху смерти. Флинн понимала, что если в ближайшие миги не сыщется способ остановить тронувшегося умом “невротика” Белова, неспособного ни выслушать, ни пересмотреть отношение, о ней, скорее всего, больше никто никогда не услышит, потому что навряд ли человек, обвиняющий её во всех бедах, во всех смертных грехах, станет заморачиваться лишней волокитой вроде организации похорон и прочих “ритуалов”.

…Белов еле-еле дотянулся до патрубка, включил воду в ванне, имея своей целью утопить её в ней. Он пытался затолкать Алисию, которая не смогла выкрутиться, зато упала, но живо поднялась, потому что её дернули за покрывшуюся синячишками руку.
- Давай! Лезь внутрь! Лезь! – русский стал пинать её носком, как футбольный мяч, не боясь прибить раньше времени, - Я часами отмывал здесь труп любимой. Тщательно протирал каждый сантиметрик…

Алисия, встряхнутая несколько раз, произвела начальную фазу дыхания, набрала воздуха полные щеки, задержала дыхание на четыре секунды, после чего быстро и резко выпустила изо рта слюнный рой. Прозрачная белая жидкость прочно осела на перебудораженном лике Антона, какая-то часть угодила ему прямо в глаз, что дало экс-психопатке некое преимущество. Беловолосая тотчас вспомнила несколько приемчиков, которым её научили годы в банде Джека, и один из них был применен без закавык, без преткновений.
- А-а-а-а-й! – русский вскрикнул, получив сильный пинок в пах и низко нагнувшись от выстрелевшей боли. Флинн в кои-веки выскочила из тесного пространства, но для гарантии, что за ней не помчатся, нанесла любовнику (теперь уже бывшему) еще один удар, теперь уже тапком, слетевшим с костлявой ноги…

“Мне хочется жить. Мне так хочется жить. Еще недавно я и представить не могла, что когда-то смогу это признать. Но у меня нет опухоли в мозгу, нету проблем с работой кишечника, и я не готова умереть в расцвете своего возрождения. Но почему? Почему всё так плохо опять? Господи, хоть бы дверь открылась. Хоть бы вовремя открылась сраная дверь” – собираясь навсегда покинуть чужое жилище, Флинн наткнулась на препятствие, образованное во многом элементарной непредусмотрительностью. Все четыре замка, которые необходимо открыть, чтобы выйти, были сложно-структурной конструкции и единственное, что могло спасти блондинку, так это умение быстро шевелить полушариями…

К сожалению, ей удалось убрать нежелательный барьер лишь на семьдесят пять процентов из ста: если с первыми тремя беглянка справилась за минуту с лишним, то самый нижний замок оказался непосильной задачей из-за мудрености. Теперь ей стало ясно: отсюда ни за что не получится выбраться, сколько не надейся, сколько не рыпайся.
“Нет-нет-нет. Так не должно всё закончиться. А как же шанс на искупление? Как же все мои жертвы? Неужели всё зря?” – как только Алисия, сдавшаяся и окончательно опустившая руки, рефлекторно повернулась назад, в миллиметрах от её лица пролетел здоровенный кулак очухавшегося русского и с грохотом врезался в металл. В Белове сочувствие отсутствовало начисто, им руководил холодный расчет и хищническое, злое торжество. Загнанная в угол, жертва прилипла спиной к металлической двери, медленно сползая на пол и всё еще не сводя с Антона своих “застекленных”, просящих очей. Как ни странно, у неё не было обиды на него. Просто сенсационная прощаемость!
- Подожди, постой! Я… если ты думаешь, что тебе позволят после того, что ты натворила, то ты ошибаешься! – у Антона из носа текла кровь и, кажется… был выбит один из передних зубов. Значит, ему сильно досталось от тапка, - Я должен отомстить. Должен…

Руки вдовца вяло потянулись к шее Алисии, которая встала. Сама жертва затихла и примолкла, ни крошечки не сопротивляясь наступлению асфиксии, словно переживая ингибирование. Смерть при сдавливании дыхательных путей нынче казалась самым безболезненным, самым гладким, идеальным исходом.
- Ну, хорошо. Ну, так и мсти. Кто мешает? Я ведь не против. Заверши то, что начал. Давай… - Флинн закрыла глаза, смиренная ожидая, пока в ней померкнут последние искры, пока равнодушные пальцы-ледышки защемят кадык, - Ты мне только одолжение сделаешь…
“Только одолжение…”
Но, несмотря на абсолютную твердую уверенность в беспощадии душителя, она так того и не дождалась. После десятка колебаний, обнаживших все слабости Антона Белова, расстановка позиций радикально изменилась с учетом наслоений их характеров. Теперь уже она смотрела на него, как опытная жертва смотрит на своего палача или салабонистый палач на грамотную жертву. Жалость перекрыла злобу, не дав той перекрыть кислород, и гаситель жизни расправил пальцы на обеих руках.
Почувствовав освобождение, на которое мигом ранее не приходилось надеяться, Алисия прокашляла возникшую першинку, и неверяще уткнулась шныряющим взглядом. Хотя радости было с мизинец. Куда больше горечи, превосходства тьмы над светом и грустных комбинаций.
- Ты ведь не убивала её лично? – Антон опоздал с вопросом на целых полчаса, а, поспешив с действиями, сам себя предал, - Всё, я успокоился. Прошу, давай не будем ссориться с тобою никогда... Извини меня за грубость. За обиды извини. Если можешь, то прости…

Его извинения не произвели эффекта бальзама, потому что прозвучали чересчур не вовремя. То, на что недавно Алисия сильно рассчитывала, то, чего ей хотелось добиться, потеряло важность, значительность, роль, став еще одним пшиком. И сейчас блондинка показала, что порой ею тоже овладевают эмоции, которые невтерпеж выплеснуть наружу: когда русский уже начал приходить в святую норму, возвращаться в прежнее адекватное расположение, то отхватил нагоняй обувной металлической ложкой, и снова по лицу, что, как казалось, стало классикой жанра большинства расставаний. Флинн не заметила, как рассекла мужчине бровь. Едва оставшаяся целой, она смогла таки справиться с нижним замком. Выброс отрицательных чувств усилил мышление. Она открыла дверь и быро выскочила на лестничную площадку, прыгнула во тьму подъезда и дверь захлопнулась за её спиной.
Антон остался один-одинешенек с ноющим от побоев лицом, с головой, ломающейся над холмом эпидерсий, с грудой негативных прескевю.
“Ты ведь её не убивала…” – этот вечер не мог закончиться грустнее…


Час ночи.
Пройдя средним шагом несколько заволоченных дрёмой кварталов, отдалившись от дома, где жил русский, настолько, что не нашлось бы силенок возвращаться назад, Алисия… остановилась. Безусловно, она преодолела приличное расстояние и, уже не слыша ног под собой, нашла более-менее подходящее место для организации ночлега – рядом с набережной, за зданием, построенным весной позапрошлого года, где, в основном, собираются пожилые нищие, чтобы погреться да хорошенечко выспаться.
Флинн уже изнемогала, как хотелось спать! Конфликт, едва не дошедший до убийства, привел к серьезным скрытым разногласиям и по жести её измотал. Даже не самая подходящая для осени одежда, футболка, легкие штаны, черная курточка, прихваченная в последнюю секунду, не пропускала холод внутрь, потому что переутомленный мозг мешал телу воспринимать холод. Сквозь плавающие в глазах помутнения виднелся изгиб могучего Бруклинского моста, манящего своим величием, бесконечного и немало загадочного, как для приезжих, так и для тех, кто жил в Нью-Йорке с рождения.

“Я больше не скучаю ни по листочкам, ни по жаре, ни по ярко-голубому широкому небу. Не наслаждаюсь и не веду себя так, как хочу. И это касается не только меня. Это относится ко всем без исключения. Человеку предоставлено очень мало свободы, а большинство провинностей исходит от ограничений” – Алисия пофилософствовала про себя, как она любила это делать, находясь в одинокости, осмотрела местность, заселенную храпящими псами, и присела на траву неподалеку от урны. Черный фон над головами миллионов ньюйоркцев, весь исстеленный светящимися точками, звездочками-блестками, как сон, сморил окончательно и бесповоротно. И вдруг беловолосая подумала, что еще чуть-чуть и закочемарит. Но позже поняла, что сильно ошиблась. Крутонравная фактичность, достающая в самые критичные минуты, ни за что бы не разрешила ей порелаксировать. Её строго драматическая роль не предусматривала даже редких просветов. Мокро-мерцающая толстая портьера в очередной раз занавесила зрение. Вновь прошибленная нагретыми слезами, правда, теперь уже по иному поводу, Алисия нагнулась низко-низко и заплакала уже на весь взрыд. Никакого интереса к жизни, не хотелось ничего абсолютно. Разве что потеряться, так, чтобы никто не нашёл.
“С самого начала знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Какой же я была дурой, допустив, что у меня может быть что-то как у нормальных людей” - вытащить Флинн из депрессии, обещавшей затянуться на несколько лет, могло только чудо. Нечто поразительное, выдающееся, удивляющее своей необычайностью. Такое, что случается раз в прекрасный год, или раз в жизни…

Но, как ни изумительно, это произошло, и произошло сейчас, когда мир (метафора) уже начинал рассыпаться близ Алисии. К её несказаннейшему счастью, не передаваемому ни языком, ни пером, в штанах вдруг завибрировал сотовый, на дисплее отобразился входящий вызов и по всему телу, по всей “системе” Флинн пронеслась тепленная утеха, из-за которой можно было простить всё этому неудачному, слава богу, прошедшему дню. Как только высветилось имя Candy (конфетка), она забрала назад множество своих неверных утверждений и с радостью ответила. Последнее опасение опроверглось, когда в мобильнике зазвучал голос отдушины. Опроверглось немедленно!
- Але. Ты… ты цела? Тебя не было в доме на момент пожара? Или как…
Кандис, оказавшаяся живой и невредимой на радость Алисии, планировала всё объяснить, к чему приступила без отлагательств.
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- На расстоянии об этом неудобно. Да и мне понадобится время, чтобы прийти в себя. Предлагаю встретиться. Ты сейчас где?
- Я… - и тут подружка затруднилась с ответом. Ситуацию было трудно описать из-за нежелания описывать, - Похоже, я опять осталась без крыши. Сижу на улице, вот…
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- What?
- Ну, это долгая история, требующая настроения, вдохновения и соответствующей обстановки. В общем, при встрече!
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Как скажешь. Выпытывать не буду. Мне… немного не до этого. Эх…

Разговор старых знакомок продлился около получаса и был, как сказала Кандис, «очень для души». Потом, спустя сколько-то минут, Алисия заметила шкалу зарядки и мгновенно определила, что телефон разряжается. На этой неопределенной ноте их болтовня и
завершилась, но никакого огорчения не возникло: совсем скоро им удастся наболтаться в реале и обменяться пирамидой мрачной информации…


…Не советуясь и не спрашивая мнения, наперекор всем предыдущим уверениям, врачи доставили Эмилайн в пресвитерианскую больницу по распоряжению человека, который вежливо попросил их не называть ей его имени. “Роберт Сойер, не молодой, но статный мужчина, начальник департамента полиции Нью-Йорка”, как хотела бы думать Эмилайн, потому что ей гораздо легче насоздавать тысячу фантазий, и предаться им, чем принять правду, что она больше не работает в полиции, что Безумный Джек, и только Джек, разрушил её жизнь, что часто унижающий её Роберт на самом деле
комиссар полиции, а вовсе не врач. Каким бы это не пахло тупизмом, какой бы порядочной тварью-притварью не считала себя Эми Тёрнер, постоянно выпутывающаяся из разных передряг и вечно в них попадающая, как бы долго не менялась грустная картинка, никто ничего не мог сделать, т.к. никто толком не ведал о её проблемах. Единственным, хоть сколько принимавшим участие в жизни Эми, был офицер Уильям Хартл. Но теперь, когда полицейского не стало, не стало и надежды, что получится обелить своё имя и вновь приобрести доверие, если не окружающих, то хотя бы доверие со стороны самой себя – дисциплинированной, собранной, словом прежней Эмилайн Тёрнер.

- Доктор! Вы здесь? Доктор, вы могли бы подойти? Я хочу поговорить! Я имею право знать, за что меня здесь держат! Я ведь не совершала ничего плохого, чёрт возьми! – очнувшись после нескольких кубиков хардкорного снотворного, брюнетка обнаружила себя прикованной простынями к противной скрипучей койке с провисшей сеткой, и неизвестно в какой момент ей стало страшно, так как все её страхи были крепко обоснованы, - Доктор, мать вашу! Я вообще дозовусь кого-то или нет?!
Спустя еще несколько попыток лежачая осмыслила всю опрометчивость данной затеи. Ведь её наконец-то услышали. Но зато КТО: человек, для которого любой её малейший вздох, любое незначительное движение, прекраснейший повод припугнуть сроком в дурке. Роберт Сойер справлялся с неофициальной должностью пристрастчика лучше, чем кто-либо другой…
- Надо же! Посмели подать голос! Что ж, для заурядной пироманки вы чересчур оптимистичны, не кажется? – “любимый” врач зашел в палату, и первым жестом запретил брюнетке открывать рот, приложив указательный палец к её мокрым от слюней губам, - Тс-с-с, это совсем необязательно. Тем более, когда я рядом…

“Что ему только нужно от меня? Вопрос, не имеющий ответа, потому что вряд ли сам психиатр знает, чего хочет. Ублюдок тупо привык к таким манерам. Не зря говорят, что наша работа - это враг, который по капле отнимает у нас нашу человечность. Я думаю, здесь как раз именно тот случай” – Эми усмирялась с помощью гадостных мыслей о жестоком докторе. Это занятие не дарило ей глубокую отраду, зато давало нужный грамм терпения, чтобы не сорваться и не усугубить.
Сойер убрал руки от лица наколотой, и перешел пальцами к её расслабленным ступням. Было непонятно, чего добивался док - испытывал на прочность или пользовался ситуацией в собственную пользу.
- И сколько вы собираетесь меня здесь удерживать? Месяц? Год? Просто я не замечала за собой ухудшений, и, следовательно, не вижу причин здесь лежать. Может, всё-таки подумаете? Вы же, в конце концов, доктор, а не надзиратель… - безобидные провокации Эмилайн, нацеленные, скорее, на призыв мистера Сойера к его дремавшей совести, не дали никакого результата, а лишь раззадорили недобропорядочного, злого эскулапа. Вскоре Тёрнер вообще пожалела, что подала голос.
- Сколько сочту необходимым. Может быть, назначу более щадящее лечение. Но на вашем месте я бы ни на что не рассчитывал. Кодекс профессиональной этики – вещь растяжимая… - вволю измяв пальцы женских ног, Сойер добрался до беспомощных колен и провёл там любительский массажик, - Никто не знает точную правду. О тебе и твоём поступке ходят легенды. Но все, до кого когда-либо добирался слух об истеричке, учинившей пожар в родном доме, желают тебе всего наилучшего. В больших жирных кавычках, естественно…
Попав в ситуацию, где любые предпринятые меры будут бесполезны, Эми подчинилась и даже не пыталась сопротивляться. Во многом потому, что сил для принятия контрдействий становилось всё меньше.

Роберт знал Эми чуть более года. Познакомились эти две противоположности благодаря разговорчивой (неродной) мамаше Эми. Миссис Тёрнер, которая не могла предположить, во что выльется её явно необдуманный поступок, слишком положительно отзывалась о мистере Сойере, потому как тот по натуре актер и обожал прикидываться вежливым. Особенно это действовало на тётенек в возрасте, из-за чего нередко страдали их дети, как та же Эми, которая из-за материнской непредусмотрительности вынуждалась дозволять мерзкие извороты обманщика…
- Как сочтете? Мм, блин, а какой максимальный срок? Год? Два? Это сколько же я здесь проторчу?
Психиатр, вероятно почувствовав волнение в голосе без пяти минут пациентки, едва не порвал свою пасть, какая широкая гримаса расползлась в отвратном выражении!
- Принудительное лечение - это особый вид государственного принуждения, особая мера социальной защиты от действий душевно больных, таких, как ты. Иногда устранение последствий занимает несколько жизней, из-за чего многим, кто здесь задержался, годы
кажутся мгновениями. Это нормально, и, как показывает практика, человек привыкает ко всему…

- И зачем же, спрашивается, вам всё это нужно? Вам мало моих покаяний? Мало страданий?
- Скажи это своему любовнику Чарльзу. У него, кажется, Митчелл фамилия. Судя по обстоятельствам гибели этого прекрасного господина, ты снова встала на темный путь, возложив свою душу на алтарь огня. Ну, да это неудивительно, исключения превращаются в тенденции. Так заведено у психопаток…

Поняв всю серьезность злонамерений доктора, Эмилайн вросла корнями в койку, начала волей-неволей свыкаться с расстраивающим полувердиктом и замолкла как индийская гробница. Ей предстояло несколько часов подряд переваривать свежую порцию отточенных издевок, но она посчитала, что лучше делать это, находясь в рассудке, чем под препаратами. Больше Эми при нём не проронит ни слова, превратится в сверхпослушную тупую девчулю, чем удивит сама себя, потому что, сколько она себя помнила, податливость никогда не входила в список её качеств и не рассматривалась как приоритет, из-за чего 1) - страдали её отношения с предками, 2) – поступали жалобы на самодеятельное поведение во время полицейских операций, 2) – страдала сама Эмилайн, охотно признававшая свою неидеальность, но не делавшая ровным счетом ничего, чтобы вырасти в своих глазах и глазах привередливого, капризного общества.
Из-за того, что брюнетка перестала проявлять признаки заинтересованности в скорейшей “поправке”, врач её своеобразно похвалил.
- Надо же! Схватываешь на лету! А я-то сомневался… - поглядев на серебряные наручные часы, исполнительный Сойер перетряхнул в неблагородном умишке список важных незаконченных миссий и двинул к выходу из новых покоев пессимистической
Тёрнер с высоко задранным носом, да преважным, хмурым лицом!
“Еще столько всего нужно успеть, а времени, как всегда, в обрез. Где только набраться терпения…”


…Вышагивая по коридору взад-вперед, будто караульщик, и мало-помалу упиваясь разными ехидными мыслишками, психиатр кого-то ждал. Тёрся вредный эскулап вблизи палаты Эми, и каждые две-три минуты безотчетно хватался за ручку двери, желая открыть и сказать прикованной что-нить неприятное. Однако чем больше подонок воздерживался,
тем быстрее росла в нем эта ненормальная, околосадисткая жажда. Достаточно одной, совсем небольшой гирьки, положенной на одну из чаш весов, чтобы эта чаша перевесила другую, а повод находится легко, если человек чего-то хочет столь страстно, что не может обойтись, или хотя бы отвлечься…
И вдруг, словно по манию жезла, на всем этаже отключились потолочные светильники! Ощущение, будто бы в клинику пробралась злая ведьма и выкачала всю электроэнергию, наперло Роберта Сойера и стало хорошей шуткой не без доли ошеломительной истины. Психиатр весь насторожился. Не то чтобы его терзали сомнения в личной безопасности. “Береженого бог бережет”.
“Что за задница? И это в воскресный-то день? О-о-о-й! Просто худший расклад из всех возможных. И на кой я отказался от отпуска…” – дико рассердившись про себя, Роберт стремился отогнать медленно закрадывающееся беспокойство и создал мнимую иллюзию контроля. Контроля, которого не может и не могло быть…

Вкоротке с разных сторон послышались крики и выклики деймоса. То, что большинство квалифицирует как нечто плохое, антиприятное, тяжелое, отрицательное, генерируемое психопричинами, приняло вполне физическую форму: попервоначалу у негатива начертилась центральная часть, торс по-другому, затем выросли ноги и руки, выросла голова, и появилось предательское женское обличье. Пассионарность в чистом виде, эта тёмная пагубная сила, преступная в своих действах, в своих намереваниях, выкорчевывала плевельные корни – распространяла по больнице суицидальные флюиды и плевел изгнивал: мужчины-пациенты и “сильнополовая” часть персонала брались за острые предметы, чтобы уничтожить вагины десятков женщин, и когда “вагины” будут вычтены из суммы плевела, тогда мужики проследуют за бабами.
Что на этаже, что во всём здании, один фиг, воцарилась настоящая мясорубка, которую никто и никогда не решится срежиссировать: мужчины убивали женщин, набрасываясь с воплями, заключая в крепкие, ребродробительные объятия, сворачивая/разрезая шеи, вырывая волосы с кусками скальпа, ломая кости, раздавливая головы с нечеловеческой скоростью, с нечеловеческим проворством… это был его “веселый” план. План веселого Безумного Джека, поручившего реализацию самой трудной по характеру, самой мстительной Либерти на свете. Мертвая Королева выполнила план без косяков, произведя хорошее впечатление на лохматого друга и основательно понизив показатели жизнедеятельности в клинике, усомнив и значительно поколебав властвование жизни…

- Здесь кто-то есть? Эй! Синтия? Тодд? Вы вообще тут? Или… - Роберт Сойер учуял негатив каждой своей клеточкой, и уже не надеялся отмыться от него, - Синтия? Тодд? Вы меня слышите? Или, небось, ковыряетесь в планшетах?
Обшарив этаж вдоль и поперек, выглядев все покрытые мраком помещения, психиатр намертво застопорился, одеревенел и теперь практически не мог пошевельнуть потяжелевшей головой и вспотевшей шеей. Проблема не в снедающем сполохе, не в страхе перед дальнейшим путешествием вглубь коридора, а в элементарной неосуществимости простейшего – в сковавшем его параличе, являющемся следствием постороннего и потустороннего вмешательства…
“Что со мной? Впервые ощущаю нечто подобное, как будто оказался в каком-то ином мире, из которого невозможно выбраться. И этот призрачный, пробирающий до дрожи холод... я чувствую её у себя в голове. Лёд, исходящий от неё, разрастается по всему полушарию, охватывая всё больше участков и зон. Белый прозрачный кристалл. Острый и твердый… лёд”

Внутренний монолог Сойера прервался на середине из-за вкравшегося чистого детского голоса, трогательного и одновременного зловещного. Голос казался трансцендентным, внеземным, в связи с чем у парализованного волосы встали дыбом, тело затряслось, забилось в судорогах, в покалываниях, постоянно варьирующихся от слабых до тяжелых.
Закрывшая незримым одеялом несколько десятков метров, закрепостившая весь несчастный медицинский центр, Мертвая Королева установила дьявольскую правомочность над десятками умов и не упустила подвернувшейся возможности распылить мефитический запах, аромат взаимонеприязни и вражды для организации страшного побоища…
Сойер предположил, творящееся – дело рук террористов, включивших некое психотронное оружие. Правда, далее все пошло не совсем так, как он предполагал.. Виновницей сего торжества оказалась худенькая девушка с грустными глазами на милом, задумчивом лице. Рядом с ней топтался мужчина лет тридцати пяти-сорока с заметными складки на мятой кожаной куртке, с грязными рабочими штанами и выражением, будто еще чуть-чуть и сейчас засмеется и обрушит жертву лавиной красноречия.

Доктор стоял в двух метрах от них, ничего не говорил и не двигался. Его скрутило так, что он мог распоряжаться лишь зрачками. Смерть дышала прямо в затылок, и оставалось лишь надеться на чудо…
- Вот же сука, стоит, пялится, а! Вы посмотрите на него! Пялится блять, долго и настырно! Что, мужик ты, блять, нашел во мне интересного? Свою потерянную сестру или что, зачем, ты, блядина халатная, во мне дыру протираешь? Я просто стою, никого, сука, не трогаю и жду подругу, ты понимаешь, сурок ты недобитый? Если ты читаешь по глазам, то запомни, блять, ты заебал меня. Ты меня сильно заебал, уй, как сильно! А каждому заебщику высказываю в рыло всё и сразу, уй, как заебущим высказываю…
Либерти, не привыкшая долго возиться со своими жертвами, предложила Джеку пойти легким путем, классически избавиться от дока. Но сердечный друг выразил решительный протест, объяснив это тем, что господин Сойер – важный элемент сюжета, и без него будет труднее добиться желаемого. Подавив соблазн нырнуть в мозги Джека из-за обещания никогда не читать его мысли, Либерти в очередной раз повиновалась воле друга.
“Напыщенная идиотка с узким обывательским кругозором и ханжеским поведением. Где же ты, принцесса. Я похлопочу о том, чтобы освободить тебя из темницы, разделю разумный процесс становления семьи на несколько этапов и всё организую”


Эмилайн тем ненастным мигом пыталась заснуть и неудачно согнула руку, в запястье сверху что-то хрустнуло и запекло. Брюнетка тоже слышала “выклики деймоса” и пресловутые крики, но, смирившись с навешенным на неё ярлыком психопатки, посчитала эти звуки плодами собственной дефективной фантазии и как-то не обратила внимания на исчезновение коридорной суматохи, на прекращение беспокойной беготни туда-сюда, на припожаловавшее мерлое отишье, которое не вписывалось в “целлу” медцентра. Эми думала, на этом нежданчики закончатся, поиграли и будет, но… КАК БЫ НИ ТАК! Новый сюрприз оказался круче предыдущего, новый сюрприз… отчасти встряхнул лежачую и заставил посмотреть на мир несколько иначе. Глазами, допускающими телекинез, воздействие на предметы с расстояния, сканирование чужих “черепов” и прочее-прочее, что большинство считает бредом и чьими-то злостными придумками.
- Что??? – у Эми сошло с языка, когда некая невидимая сила, словно пробравшаяся в палату через открытую форточку, освободила её, развязав простыни. Так бывшая полицейская, подвергшаяся ряду печальных обстоятельств, обрела некогда потерянную свободу, хоть еще и не знала, кого благодарить. В голове плавало столько разных идей, друг с дружкой конфликтующих, плохо согласованных, тяжеловесных и давящих, что сказать точно, какая из них ближе к истине, было невозможно. Но даже среди хаоса порой проскальзывают светлые моменты, и Тёрнер родила самую безумную теорию – она находится в плену собственного подсознания, мол, отсюда все эти повороты и изгибы, все недомолвки и паралипсисы…

“Хоть бы повезло проснуться. Тогда я обязательно перекрещусь, и возьму в привычку посещать церковь” - предварительно протерев кожу под глазами, чтобы любопытством сбить усталость, Эми последовала по “тропинке” из кровавых пятен, которые становились шире с каждым шагом, а потом и вовсе превратились в лужи. Вторая часть коридора, огороженная двухстворчатой дверью, раскрыла вдвое больше деталей жуткой картины и много сильнее потрясла единственную выжившую. Эмилайн ахнула так громко, что на долю секунды заглушила звуки смерти: перед ней на мокром линолеуме лежали десятки исполосованных и искромсанных тел. Многих убитых брюнетка видела в лицо, прежде чем отправиться в палату, и ей было ужасно, невыносимо жаль этих людей! Людей, словно открывших Ящик Пандоры и выпустивших на свободу древнее зло в облике прельстительной девочки, + к тому же еще и очень нервной, ревнивой, раздражительной, ранимой, замкнутой в собственном тесном манямирке и особо чувствительной к обидам. В дополнение к перечисленному у этой леди очень нестабильная психика, и порой даже невинные шутки воспринимаются как тягчайшие оскорбления. Избави господи встретить Королеву не в настроении. Ежели это случилось, то помните – ваша песенка спета, но не услышана…
Любой среднестатистический психиатр, какой только проживает в США, посмотрит на Либерти и скажет “у девочки наблюдаются типичные симптомы диссоциального расстройства личности, неконтролируемые эмоциональные вспышки, сопровождающиеся отсутствием понимания последствий своих действий” и окажется неправ. Либерти навеки заморожена и покоится на прочном фундаменте родительских погрешностей. Саму девочку заменила Королева, стоящая выше всех представлений о добре и зле, возвеличивающаяся над “простыми смертными”, над гносисами, над определениями, над диагнозами и под конец над всей бестолковой, бесполезной “общей психопатологией”.

- Что здесь? Что здесь… произошло? – Эми не смогла удержать слов, которые хотела произнести уже давно, а смогла лишь сейчас, вдоволь наглядевшись на вырванные с корнем пальцы, на чьи-то выдавленные органы зрения. Глаза вытекали, свисая из глазниц. Особо примечательным был тот терроризирующий факт, что, в отличие от женщин, мужчины лежали с перерезанными шеями. Одно малюсенькое шевеление извилиной повлекло за собой не разбираемую гору дедуктивных выводов, и перед Тёрнер встала гадкая задача в ближайшие несколько секунд измерить степень правдоподобности всех посетивших традукций и определить, что же таки приключилось с людьми: их всех попросту порезали в фарш, или кто-то или что-то приказало им порезать друг друга. Несмотря на то, что Эми по большей части придерживались второго варианта, кладя в основу логику, в контроль разума ей верилось с трудом. А значит, настырные, неделикатные вопросы никуда не ушли. Вопросы, вопросы, вопросы, - Какого? Что…
Рядом стояли две недоброжелательные фигуры, неприязненно настроенные, злоехидные создания, явно ожидавшие какого-то имманентного сигнала, чтобы напасть (как Тёрнер какое-то время казалось). Но всякий, неспособный дешифрировать зарубежные мысли, рано или поздно составляет ошибочное мнение и, оказываясь сильно потрясённым, находит себя у могилы логики читающим эпитафию здравого смыла, ощущающим крах всех рациональностей…
- Мила-мила, ты мила! Ты двоих мне родила! Подняла да накормила! Вот такая моя мила… - вопреки установившейся в сознании Эми цельной схемы, вопреки естественному пониманию отношений маньяка и жертвы Джек Хэлван не стал нападать. Взяв холодные ручонки Либерти в свои и похлопывая всеми четырьмя руками над головой, садист засмеялся, глядя в глаза. В застеклованные, недоумевающие глаза застеклованной, недоумевающей Эми, - Ну, привет, доярка. Сколько лет, сколько зим… что, не рада меня видеть?
Внешность Тёрнер, её взгляд, её волосы, да даже цвет её кожи, чуть более бледный, чем обычно, всё в ней отражало полнейшее разочарование, потому как лохматый без конца усмехался. Вместо того чтобы откладывать встречу до греческих календ, ашеульничая над Эми, но держа дистанцию, псих решил организовать её немедленно. И ему, избалованному безнаказанностью по самое не могу, снова удалось послать весь мир на хуй, провернув очередную убийственную “шутку”.
- Рада? Тебя? Да ты… ты… - из-за бескомпромиссной, хищной иронии Хэлвана ноги экс-офицерши то и дело разъезжались в стороны, будто на катке, и несколько раз она чуть не упала. Но поистине высокий темперамент, редко встречающийся даже средь мужчин, помогал держаться и подгонял брюнетку вперёд, - Я бы предпочла остаться без глаз, рта и ушей, если была бы возможность вернуться в прошлое, чтобы никогда тебя не встретить, чтобы никогда не узнать о тебе, о твоём ничтожном существовании! Лучше пришиби меня на месте, иначе, когда подвернется удобный случай, во мне ничто не екнёт сломать предмет твоей гордости, вырвать твой поганый член и запихнуть тебе в глотку! Ты меня еще не знаешь... – последняя часть предложения прозвучала тише предыдущих, потому что закончились силы орать. За какие-то несколько минут воинственная Эмилай настолько морально иссохла, что ныне находилась в каком-то странном, совсем непонятном ей состоянии и едва узнавала себя. Говоря чудовищные вещи и совершенно не фильтруя свою речь, больше всего Эми боялась превратиться в монстра под стать Джеку. Правда, сохранять самообладание становилось всё труднее, и где-то на середине пути она бросила все эти тщетные попытки.
- Ой, как же у нас всё запущено-то… - Хэлван опять улыбнулся, хоть на этот раз и не очень широко, затем подошел на метр ближе к черноволосой и положил сцепленные в замок руки на свою грудь, - Нет, детка. Если бы я хотел твоей смерти, я бы точно придумал что-то поинтересней, чем это. Ты бы отправилась за борт отреставрированного крейсера с выпущенными кишками, попала бы на обед кпираньям, или что еще покруче, я бы тебя сбросил без парашюта с самолетной высоты! Но раз ничего из перечисленного с тобой не случилось, значит, делаем выводы, ты вполне устраиваешь меня будучи живой…

Джеку приспичило мгновенно раскрыть все картишки, и, вроде, никто и ничто не мог(ло) ему помешать. Даже Эми, которая еще недавно чувствовала лишь прямолинейную ненависть, заинтересовалась мотивами шизоида, самоизумившись. Как выяснилось несколькими секундами позже, преступники пленили и напугали до полусмерти Роберта Сойера, чьей гибели при всех несимпатичных нюансах Тёрнер никак не желала. Психиатр, скрученный страхом, будто обменялся личностью с кем-то другим. Его было буквально не узнать! Королева игралась с мозгами дока как хотела, внедряла и вытягивала трудноперевариваемые представления-образы, из-за чего содрогалась вся его совокупность. Джек с преспокойной совестью отдал судьбу прощелыги в нежные руки Эмилайн, чтобы та распорядилась ею так, как считает нужным.
- Говоря начистоту, я боролся с собой, чтобы не попросить Либерти… попросить доктора засунуть себе в задницу набор прецизионных скальпелей. Я чуть было не поддался искушению, но до меня вовремя дошло, что наш док – единственное существенное доказательство твоей апокрифический, дискуссионной нормальности! Его показания против меня на каком-нибудь собрании членов и, считай, с тебя сняты все подозрения! Хватит, ты своё отмучилась, мила. Теперь пора помучиться другим…
К неописуемому удивлению Эми, не до конца понимавшей, что вообще происходит, Джек отдал Королеве устный приказ отпустить Роберта Сойера “на все четыре стороны”.
Богиня психокинеза подчинилась ему незамедлительно и врач, готовый расплыться в благодарностях, заново обрёл возможность передвигаться. Переживший мощный стресс, но не разучившийся владеть своим английским, Сойер сжал руки в кулачки и признательно кивнул отходчивой Тёрнер. Женщина, пробывшая в неволе несколько часов, могла пойти на любое злодейство, расквитаться с обидчиком, выбрав самый изощреннейший способ. Но Эми оказалась выше всего этого, выше гнилой мести и принципа «око за око».
- Катись давай, гнида… - Джек бросил на доктора быстрый презрительный взгляд и довольно внушительно крикнул, - Проваливай нахуй отсюда, пока я не передумал и мы не вернулись к теме прецизионных скальпелей!
Подогретый стимулом, бедняга Роберт кое-как поднялся на ноги. Хватаясь за стену и пьяно пошатываясь, жертва обезумевших преступников двинулась к выходу из отделения, то и дело спотыкаясь о трупы товарищей.

Оставшись без внимания засранца-мозгоправа, Джек с натянутым притворным облегчением выпустил воздух изо рта и полностью сосредоточился на Эми, которая с упорством настоящей рыси ждала с десяток объяснений и с сотню ответов.
- Эх, вот мы и снова одни. А я уже начинал скучать по интиму. Но всё хорошее происходит тогда, когда уже это хорошее не стремишься получить. И если перестать ценить такие снисхождения, в один дерьмовый миг они совсем перестанут поставляться, и жизнь, иногда кажущаяся нам полным говном, станет еще говнянее. Эта азбучная истина о том, что дерьму нет предела, достойна лечь в основу…
Несознательно повторяя жесты и позы за Хэлваном, Эми Тёрнер скрестила руки, придала себе степенную важность и крамольническим голосом озвучила пытавший её безумный вопрос:
- Не затягивай! Сломай меня полностью. Я хочу, чтоб ты меня сломал! Я хочу, чтобы ты издевался надо мной! Ты будешь это делать? Ты ведь за этим пришел сюда, не так ли? Надеешься, что я сойду с ума и от горя кончу все расчеты? – в бездонье её серо-голубых, холодных глаз мелькнуло подобие слезинки, - Что ж, ты на верном пути. Меня здесь уже давно ничего не держит…
Сильно жмурясь, лохматый саркастически помотал головой и дважды цокнул. Либерти стояла почти без движений и внимательно смотрела за сим представлением, проявляя лишь минимальное, формальное участие в успехах дружка вроде ухмылки и поддразнивания Эми намеками об её психологическом несовершенстве.
- Как я сказал ранее, мне не сдалась твоя смерть. Более того… я не хочу, чтобы ты умирала. Мне нужно, чтобы ты жила, сёчешь?
Экс-полицейская уж было помыслила, что это какая-то дурацкая шутка, оттренированная до художественности уловка великого обманщика, но в какое-то мгновение представила, что всё серьезно и ей стало еще дурнее. Намного дурнее...
- Жила? Для чего?

Лучше убийств Джек, разве что, подбрасывал сюрпризы. Это у него получалось всегда идеально, и порой ему даже не приходилось стараться, как, к примеру, сейчас. Правда, самой Эми в её нестабильном расположении требовалось совсем немножко, буквально чуть-чуть. А последнее, произнесенное бесноватым преступником, так и вовсе повергло её в шок.
- Возможно, для кого-то это прозвучит неожиданно, но я фанатирую от тебя уже несколько лет, а всё потому что никто и никогда не поймет и не ощутит в полной мере моих к тебе чувств. Никто и никогда не поймет, как сильно я тебя люблю, а все потому, что никто более на Земле не одарен таким даром любить до безумия, до абсурда, полностью отдаваясь человеку, не требуя ничего взамен. Ты не ослышалась, я хочу сделать тебя самой счастливой. Неудачи вначале не в счёт, потому что тогда я еще не успел в достаточной степени разобраться в пылающих чувствах и таким образом оценить, насколько ты особенна, насколько уникальна, насколько мне нужна... - Джек, подошедший практически вплотную, куда-то подевавший всю свою иронию, свой катагеластицизм, схватил Эми руками за худенькие плечи, и затряс так сильно, что её голова заболталась из стороны в сторону, еле держась на тоненькой шее, - Ты первая, повторюсь, первая, чьей смерти я не желаю! Твоё присутствие рядом заставляет моё сердце биться чаще, и эти ощущения были мне неведомы до недавнего времени. Ты пробудила во мне человечность, граничащую с незнакомым мне удовлетворением, чего не смогло бы мне дать… никакое отмщение!

Боясь произнести чересчур банальную фразу, так как на ум не лезло ничего подходящего, Эмилайн двигала нижней челюстью вправо-влево. Так продолжалось бы еще очень и очень долго! Напряжение увеличивалось после каждого нового прикосновения, рассыпая мышцы на миллиарды песчинок и вызывая опасную скученность различными синхронностями, которые давлением, напором с изнанки заставляли расширяться все её органы, и складывалось мнение, что платонизм влияет на физику.
- Любовь? О какой любви может идти речь вообще, если все устроенное тобою чисто ради смеха? – Эмилайн резко вырвалась из полуобъятий, невольно отскочив на два шага назад, - Ты делаешь мою и без того трудную жизнь невыносимой! Ты погружаешь меня в бездну безысходности, в бездну отчаяния, так что не надо заливать, что тебе кто-то нужен! Ты самое злое, самое натуральное чудовище без совести!
Эмоции, испытываемые Джеком в отношении Эми, являвшиеся следом прошлого, но не утратившие своего значения даже спустя годы, не удавалось погасить, да и, честно говоря, псих не очень-то старался. Псих держался за них, как за ниточку, считая эти эмоции последним шансом сбросить накопленное и убраться в тень. Во всём арсенале у него имелся лишь один единственный ход, оставшийся неиспользованным, неизрасходованным…
- Я? Невыносимой? Твою жизнь? Постой, мила, ты явно что-то путаешь! – Хэлван тоже слегка отступил, чтобы создать приличный простор между ними и чтобы собеседница не напрягалась почем зря, - Я, конечно, не подарок. Не спорю. У меня масса недостатков, которые перекрывают собой в полной мере все потенциальные достоинства. Возможно, больше, чем у серой массы! Но давай признаемся честно, тебе тоже откровенно далековато до ангела. Несовершенство одного человека не делает совершенным другого, поэтому не спеши бросаться осуждениями и заостряться на скользком! Кажется, проблемы с алкоголизмом у тебя начались задолго до меня, ну, а в тот дом с заложницей в Детройте ты опять же сунулась сама. Никто тебя не просил! Тебе захотелось пафосно погеройствовать и вот результат! А значит… что из этого следует? Что старина Джек нисколько не виноват в твоей деградации! Ну, так и не стоит осуждать старину…

Эмилайн:
- Не нужно осуждать? Хм, а как же офицер Хартл, с которым я дружила? Скажешь, что к его смерти ты также не причастен?
Джек:
- Это ты про того слебуна-угодника в начищенных блестящих башмаках, чьи штаны отвратительно воняли бензином, а всё остальное пованивало каким-то дешевым одеколончиком, вероятно, купленным на убогую полицейскую зарплату…?
Эмилайн:
- Да, именно так! И прошу, называй его по имени. Моего друга звали Уильям!
Джек:
- Да как же ты не поняла, меня никогда не волновали казенности, равно как и имена! Что до случая, произошедшего с твоим закадыкой, то данный вопрос тебе стоит задать Либерти. Все претензии к ней! Помнится, я, как Иисус, вообще всех вас спас! Если бы не мой дипломатический талант и способность улаживать конфликты, кое-кто не моргнул бы и глазом, и тогда пришлось бы хоронить уже всех. Но ты ведь у нас добрая! Ты же не станешь мстить… по сути ребенку? Не-е-е-е-т. Ты побесишься-поплачешь, может быть, нажрешься в баре, но все равно простишь Либерти смерть мистера Хартла, и эта грустная для тебя тема будет навсегда исчерпана. Как-то вот так…

Очередной цунами послевкусных впечатлений был уже на подходе: густой комок сдавил горло терпеливой слушательницы, закупорил частое дыхание, в груди Эми что-то задрожало. У неё, у охваченной бисерным неистомным копошением, заболел живот от кипы невостребованных остатков, от излишек, лежащих один на другом. Ей стоило бы многим поинтересоваться у Джека. Прежде всего, судьбой Антона и Алисии. Но не хотелось думать ни о тревогах, ни о соблазнах выведать максимум, ни об искусно расставленных впереди ловушках. Поэтому в Тёрнер, готовой принимать любые сюрпризы, не чувствовалось ни пыла, присущего ей и только ей, ни слабого рвения.
- Твоя странная любовь… это всё, ради чего ты убил этих людей? Или есть еще кое-что, о чём я пока не знаю и ты, конечно же, будешь утаивать это до последнего, чтобы поразить меня в какой-нибудь внезапный момент?
Хэлван ждал, когда у него это спросят, и несказанно обрадовался перспективам, открывшимся перед его носом, как двери в царство Эдема:
- Мать, ну, наконец-то! Наконец-то, ты восприяла, что ни хрена-то о себе не знаешь и шо в недалеком будущем тебя подкараулят столько аппетитностей, столько затрещин по бестолковым мозгам, шо драйва хватит на несколько жизней! Я годами за тобой наблюдал, нюхал, наводил справки, разузнавал! Я столько накопал о тебе… и признаться, твоя жизнь вызвала у меня ассоциации с десятилитровым ведерком, до краёв наполненным липкими червями и слизнями. Фу! И теперь я понимаю, что ты отказываешься копаться в собственном грязном белье, потому что боишься запачкаться, жалеешь себя в угоду неведения. Но поступаешь ты нерассудительно, по-дурацки. Так… просто нельзя!

Вспомнив кое-какой отрывок из неприятного разговора двухлетней давности, Эми неожиданно прислушалась к мнению Джека. Этого, однако, оказалось достаточно, чтобы резко повысить его самооценку. Впрочем, многого садисту и не требовалось – всего-то заинтересовать простушку Тёрнер, что оказалось не труднее, чем произвести щелчок пальцами или громко, раскатисто пукнуть.
- Тогда скажи, черт возьми, что мне делать и куда идти? Где я могла бы о себе доузнать? Не мучай, прошу, не вынуждай меня терзаться в ожидании! Выложи всё сразу, если не врёшь! - покоренная происками азартного злодея-интригана, героиня хэлвановских грёз нескрытно занервничала. На её лице всё было написано черным по белому. А вот тиран-затеснитель, наоборот, сиял от нечеловеческого счастья.
- Ну, слушай, я и вправду признанный любитель поманипулировать жалкими людишками, обожатель всех земных утех! Мне нравится чувствовать себя хозяином положения за счёт чужой глупости, но не в этом случае. С тобой всё по-другому. И переживать за свою безопасность не нужно. Если кому и стоит трястись за свою шкуру, так это тем, кто посмеет обидеть тебя…
Джек настолько хорошо постарался, что ему почти поверили. Психу осталось только зарекомендоваться человеком-дела, и задание, поставленное перед самим собой,
будет выполнено почти наполовину. Но даже это не будет означать полного успеха. Между ним и Тёрнер полным-полно преград, многие из которых неодолимы, либо требуют моральных взносов, капитальных вложений, и чтобы не лопухнуться, придется найти ключ к слову “благодеяние” и расстаться с чем-то ценным и привычным.


ПРИНИМАЯ РЕШЕНИЯ, МЫ ПОРОЙ НЕ ЗАДУМЫВАЕМСЯ О ПОСЛЕДСТВИЯХ СВОЕГО ВЫБОРА. А. СТРЕМЯСЬ ПОСТУПИТЬ БЛАГОРОДНО, НЕ ВСЕГДА ПОЛУЧАЕМ В НАГРАДУ ТО, ЧТО ЗАСЛУЖИВАЕМ, И МУЧАЕМСЯ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ДО НАС НЕ ДОХОДИТ, ЧТО ЗА ХОРОШИЕ ПОСТУПКИ НЕ НУЖНО ЖДАТЬ БЛАГОДАРНОСТИ. ДОБРОТА НИКОГДА НЕ НУЖДАЛАСЬ В ПООЩРЕНИИ.

…Антон Белов не мог найти себе места, шагая по тесному коридору квартиры из одного конца в другой и прижимая к опухшему лицу серую тряпку, намоченную холодной водой. Поначалу было терпимо. Чувствовалось, русский умеет справляться с огорчениями и неприятностями. Но с течением определенного времени одиночество, подобно пиранье, стало больно кусаться: Алисию, которую еще недавно ненавидели, которую чуть ли не пытались убить, начало не хватать. Не хватать до безумия! В данный момент Антон был готов отдать весь мир, чтобы вернуть свои слова обратно. Но когда слово сказано, выпущено из клетки, каким образом его можно поймать? В том-то всё дело – никак. По крайней мере, теперь он больше ни в чем её не винил…
“Давай же, ну” - прощать всегда трудно, а еще труднее добиваться прощения. SMS с извинительным текстом, состоящее лишь из одного коротенького слова, отправленное ближе к полуночи, лишь усугубило: в ответ на “вернись” пришло безапелляционное, категоричное “нет”. Белов сидел на краю кровати, грустно опустив голову, уставляясь в пол крупными глазами, и не заметил, как выронил мобильник…


НО ИНОГДА ОДНОЙ ДОБРОТЫ НЕДОСТАТОЧНО. ПОРОЙ, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ, ЧЕЛОВЕКУ ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЙСТВЕННА СТОЙКОСТЬ, ПРИМЕРНОЕ МУЖЕСТВО И СПОСОБНОСТЬ СВЫКАТЬСЯ С ЛЮБЫМИ ЛИШЕНИЯМИ, АДАПТИРОВАТЬСЯ К КРУТЫМ ПЕРЕМЕНАМ. ИСПЫТАНИЯ И ПРОВЕРКА БЛАГОДЕТЕЛЕЙ РЕГУЛЯРНО ВТОРГАЮТСЯ В ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ. УВЫ, ИХ НЕВОЗМОЖНО ИЗБЕЖАТЬ, И ЭТО РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ НА ВСЕХ БОЖЬИХ ДЕТЕЙ.

Алисия в данную минуту находилась на другом конце города. Сильно простывшая, с подскочившей температуркой и жутчайшим насморком, она сидела на подоконнике в квартире приютившей её благодейки Кандис. Сидела, укутавшись в тёпленький плед, и наблюдала картину за окном. Смотрела на улицу, освещенную скудным фонарным светом, на небо, начисто лишенное звёзд, на начинающийся дождь. Блондинка потягивала сигарету за сигаретой, в перегретом мозгу проносилась не одна сотня сцен, и каждая грустнее предыдущей. Её острый подбородок качался вверх вниз, как и вся голова. Простуда подавляла властную тоску, хоть и делала это с переменным успехом.
“А я так тебе верила…” – Алисия, сколько ни старалась, никак не могла определиться с эмоциями. В этом крылись как свои плюсы, так и минусы. Нет ничего хуже и одновременно лучше запоздалого мнения – единственного потенциального антибиотика.


С КАЖДЫМ ПРОЙДЕННЫМ ГОДОМ ЧЬИ-ЛИБО ВЗГЛЯДЫ МЕНЯЮТСЯ. ЖИЗНЬ ВСТАЕТ, НО ВСТАЕТ ПОД НОВЫМ УГЛОМ. ТО, ЧТО РАНЬШЕ КОЛЕБАЛО И ВРЕМЕННО ВЫВОДИЛО ИЗ СТРОЯ, НЫНЧЕ ПОТЕРЯЛО ВСЯКУЮ ВАЖНОСТЬ И УЖЕ НЕ ПРОИЗВОДИТ НИКАКОГО ВПЕЧАТЛЕНИЯ. ИЗ-ЗА ЭТОГО ПРОШЛОЕ ЧАСТО ВСПОМИНАЕТСЯ С УЛЫБКОЙ И С ПЕСНЕЙ В УМУДРЕННОЙ КОМКОМ ОПЫТА, НО ПО-ПРЕЖНЕМУ УЯЗВИМОЙ ДУШЕ. ВСЕ ТЕ ЛЮДИ, ПРОВОЖАВШИЕ НАС В ДОЛГИЙ ПУТЬ, УНОСЯТСЯ В НЕОБОЗРИМУЮ ДАЛЬ НА СВЕРХЗВУКОВОЙ СКОРОСТИ, И ПО ВОЗВРАЩЕНИЮ МЫ БОЛЬШЕ ИХ НЕ ВИДИМ. ОНИ ЛИБО УМЕРЛИ, ЛИБО УШЛИ. А ЧАЩЕ МЕЖДУ ЭТИМИ ПОНЯТИЯМИ НЕТ НИКАКОЙ РАЗНИЦЫ. ТОЛЬКО СТИЛИСТИЧЕСКАЯ.

“Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад, но я не привыкла ни на что жаловаться, а мой рассказ, боюсь, усыпит вас, нежели заинтригует, потому что унылее рассказчика, чем я, невозможно найти во всём Нью-Йорке, во всей Америке, на всей Земле. Моя ошибка в том, что я убегала от собственного прошлого, потому что, как сказал один очень плохой человек, я была трусихой, что означает, я боялась. Теперь всё встало на место. Я выяснила, что большинство моих проблем – из-за элементарного страха. Я позволила обстоятельствам себя поработить, из-за чего в своё время пострадали мои близкие, погибли Чарльз и Уильям, но больше этого не повторится. Больше из-за Эми никто не умрет. Прежде чем уйти в вечную отставку, я докажу всему свету, что не безнадежна, и если фартанет, то свет пересмотрит мнение насчет Эмилайн Тёрнер, и все останутся при своей выгоде” – серая легковушка, в которой ехала уравновешенно-задумчивая Эми, проносилась мимо лесочков, невысоких холмов и заброшенных домиков, обрамлялась наикрасивейшими, натуральными видами. Было отчетливо слышно пение птиц и чье-то интересное жужжание. Как и любая удалённая от центра составляющая города, непосредственно прилегающая к городской границе, мраканская окраина подкупала спокойствием, бесстрастностью и холоднокровием. Экс-полицейская могла бы почувствовать некий комфорт и даже расслабиться. Обстановка в принципе это позволяла. Но нахождение рядом Мертвой Королевы, следившей за каждым движением Тёрнер, делала незадавшуюся с самого начала поездку еще более несносной. Взгляд девочки-убийцы пронзал Эмилайн всякий раз, как та к ней поворачивалась.
- Почти на месте! – недобро оповестила экстрасенсорная Либерти, - Настоятельно рекомендую вести себя прилично и без дебоша. Непослушных и крикуний мы
страшно наказываем! Я бы не хотела причинять тебе боль, потому что ты мне нравишься!
Некоторые бы, оказавшись в ситуации Тёрнер, слаженно охнули, но брюнетка предпочла промолчать, хоть и была немало поражена самой подачей высказывания. Что это было - проявление лесбийской симпатии или очередная жестокая подколка - возможно, получится узнать лишь нескоро. Но зато кое-что стало ясно: Королева умела озадачивать не хуже Джека, который в свою очередь был мастером сюрпризов.

…Весь маршрут занял чуть дольше пятнадцати часов. За это время Эмилайн жутко утомилась и очень-приочень хотела лечь спать. Правда, очередная встреча с Хэлваном, когда тот, подпрыгивая, выбежал из дома, чтобы поприветствовать желательную гостью, взбодрил её и прогнал пытавшую сонливость, как глоток вискаря из любимого бара.
- Оу, кто пожаловал в наши края! Ну, как доехала, доярка? Надеюсь, Либерти до тебя не домогалась? – отвергать такого ухажера было бы равнозначно суициду, в рассуждении сего Тёрнер разрешила положить руку ей на плечо или вокруг талии, подержать ей за руку и довести до порога.
Внимательно рассмотрев очертания джековской “берлоги”, главная героиня леденящего кровь триллера вспомнила подкинутый им листок с рисунком двухэтажного
дома и намекающей надписью Dream corner, dear little sister.
“Сестра?” – додумав истину, Эмилайн мгновенно соскучилась по тем временам, когда она еще не знала всех мотивов психа. Соединение между собой горы цветастых пазлов грозило потерей сознания, тяжелым шоком и медленно-мучительной гибелью веры.

Глава седьмая.
«Разлученные души» семьи Мансон, или Эмилайн в
поисках смысла.

I will tell you the cheerful tale of why my face is sometimes covered by rag fabric! I think, it will be interesting to like my stories. Here, listen to me everything! I am ready to conduct the beautiful woman on life, but doesn't agree to drag a rag doll by a hand – Charles De Broi – the person with the French blood and habits of the ordinary American said. I had dolls. Vulnerable, tormented with the cruel world, eternally thirsty for something, they seem such presents, sensitive, trembling... And in practice there is no creation more roughly soul, than a rag doll. Empty, crookedly sewed from scraps of stolen beauty, she makes an external impression of rich filling - false, of course. Alas, the cult of such dolls gains strength presently. Awfully and the fact that men estimate the force, a solvency and opportunities only on that, their how rag doll: how many her whims they in forces to take out how many squeal to sustain and how many conditional jewelry to put to her lean legs. Rag dolls aren't loved, and forced to love for two. Reflecting keen interest of the man in itself counterfeit emotions, stimulate him to love more and more - because it is pleasant to love himself in a female form. At the same time the presents, sincere feelings rag dolls leave untouched, holding them, as the center of force while resources moral and material the "strong" man exhaust. And when everything will come to an end, or during a weakness instant, the rag doll will leave.
They like to change threads on which they were suspended - not because love the puppeteer; because love feeling to a sound of the tense threads. I will better die alone, than I will sleep with a rag doll both to strike with it and to represent in mind that she is live. I don't want, and I won't love for two - it is a type of loneliness, only in a beautiful mask too. And I will definitely not allow the real woman to turn near me into such rag - which will depart on a garbage can after the others! Once I had a girl, sexual and seductive. We with her loved each other, and our love was mutual, but, having learned that it is a kuklopodobna, I am a devourer of hearts, haven't restrained, and it was necessary to make something with her cool appearance! I have grabbed a needle and have begun to pierce face skin that, having become the ugly creature, she has understood that now such ugly she will be loved only by me that I have understood that the love not for beauty, and for sincere pluses is much more important than visual luxury. I have crippled her that she was near me, but, having even lost face, she has left me! Evgeny Pavlov. Mrakan-city
(Я расскажу вам веселую сказку о том, почему мое лицо иногда закрыто тряпичной тканью! Думаю, будет интересно проникнуться моими историями. Вот, слушайте меня все! Я готов вести по жизни красивую женщину, но не согласен тащить за руку тряпичную куклу – говорил Шарль Де Бруа – человек с французской кровью и повадками заурядного америкоса. У меня были куклы. Ранимые, истерзанные жестоким миром, вечно алчущие чего-то, они кажутся такими настоящими, чуткими, трепетными... А на деле нет создания грубее душой, чем тряпичная кукла. Пустая, криво сшитая из обрывков ворованной красоты, она создает внешнее впечатление богатого наполнения - ложного, конечно. Увы, в наше время набирает силу культ таких кукол. Ужасно и то, что мужчины оценивают свою силу, состоятельность и возможности только по тому, насколько тряпичная их кукла: сколько ее капризов они в силах вынести, сколько визга выдержать и сколько условных драгоценностей сложить к ее тощим ножкам. Тряпичные куклы не любят, а вынуждают любить за двоих. Отражая повышенный интерес мужчины к себе поддельными эмоциями, стимулируют его любить еще и еще - потому что приятно любить себя в женской форме. При этом свои настоящие, искренние чувства тряпичные куклы оставляют нетронутыми, держась за них, как за центр силы, пока истощают ресурсы моральные и материальные своего “сильного” мужчины. А когда все кончится, или в миг слабости, тряпичная кукла уйдет.
Они любят менять ниточки, на которых их подвесили - не потому, что любят кукловода; потому, что любят само ощущение до звона натянутых нитей. Я же лучше умру в одиночестве, чем буду спать с тряпичной куклой и трахаться с ней и представлять в уме, что она живая. Не хочу, и не буду любить за двоих - это тоже вид одиночества, только в красивой маске. И уж точно не позволю настоящей женщине рядом со мной превратиться в такую тряпку - которая полетит на помойку вслед за остальными! Когда-то у меня была девушка, сексуальная и обольстительная. Мы с ней любили друг друга, и наша любовь была взаимной, но, узнав о том, что она куклоподобна, я - пожиратель сердец, не сдержался, и пришлось кое-что сделать с ее симпотной внешностью! Я схватил иглу и начал прокалывать кожу на лице, чтобы, став уродиной, она поняла, что теперь такой некрасивой ее буду любить лишь я, чтобы поняла, что любовь не за красоту, а за душевные плюсы гораздо важнее визуальной роскоши. Я искалечил ее, чтобы она была рядом со мной, но, даже потеряв лицо, она ушла от меня. Евгений Павлов. Мракан-сити).


Для некоторых людей, отличающихся участностью, часто испытывающих чувство морального долга, эпопея с веселым убийцей не закончилась. И пока не будут приведены неоспоримые доказательства того, что маньяк мертв, либо же находится в тюремном заключении, не закончится никогда. Если внимательно присмотреться, то окажется, что таких людей много и мир не состоит из одних эгоистов. Это и звезда частного сыска Джастин Уэлш, любящий мистику, запутанные истории и всё, что связано с мокрухой. Это и популярный психиатр Эрне Грегори, прославленный революционер в области полухудожественной-полудокументальной литературы клинического типа, но истязуемый ответственностью и большой вероятностью не отмыться даже в случае успешного заполнения пробелов, исправления всех своих ошибок. И еще куча человек, имена и
личности которых останутся в тени, потому что так распорядилась судьба.
“Так, что тут у нас…” - проснувшись позже обычного, Уэлш получил звонок из полиции. В отдел недавно пожаловал один крайне обеспокоенный, “неровный” гражданин, громко утверждающий, что видел городскую легенду Джека Хэлвана и что готов оповестить об этом весь мир, лишь бы ему гарантировали безопасность. Детективу не стали передавать все слова напуганного, ограничившись объяснением важности, чего, впрочем, хватило, чтобы сыщик крикнул в трубку…
- Ждите, сейчас буду! - и выбежал из квартиры, не допив кофе и не попрощавшись с супругой. “Когда общественный резонанс и масштаб разрушений близится к катастрофическому, человек забывает обо всём, кроме основного”.


В полицейском участке как всегда творилась сплошная суматоха. Кто-то куда-то спешил, кто-то орал на кого-то. Кто-то в ответ тряс бумагами и тоже надрывался. Кто-то что-то писал на коленке, попутно диктуя собеседнику, иногда живому, иногда телефонному - зависело от цели. Только Уэлш, прибывший в отделение очень-очень вовремя, почти ничего из этого не слышал из-за максимальной преданности делу.
Полиция Нью-Йорка, вне малейших сомнений, самый организационно непростой правоохранительный механизм, придуманный когда-либо кем-либо. Не особо просвещенным трудно разобраться, где, чья юрисдикция, и какие службы, занимающиеся правоохранительной деятельностью с четким разграничением их обязанностей и прав, имеются помимо полиции. Только таким, как мистер Уэлш, вся эта система, готовая в любой миг разойтись по всем швам, не казалась чем-то особенным и уж тем более чем-то уникальным.
- Меня вызвали сразу после того, как вы сюда явились и не на шутку всех взбудоражили. Не подскажите, как я могу к вам обращаться, мистер…? Простите, я не знаю вашего имени… - сыщик расторопно освободил стол от лишнего и прыжком оседлал деревянное кресло.
Мужчина, очевидец жестокого преступления, долгое время не мог открыть рта. Слишком колоссальное впечатление произвело на него знакомство с Хэлваном, и дар речи вернулся к нему лишь тогда, когда визави начал проявлять недвусмысленные признаки разочарования. Оставшись в живых благодаря редкому чуду, случавшемуся примерно раз в столетие, самый удачливый психиатр на свете Роберт Сойер изъявлял бессмертную признательность, не зная кому.
- Послушайте, вы имеете право мне не верить, господин следователь. Это ваше дело. Но я видел дьявола своими глазами, как сейчас вижу вас! - развивать неисчерпаемую тему условности добра и зла ему бы не пришлось в любом случае, потому как разговор шел о неомонимичном, об угрозе для всего существующего, - А мои глаза никогда меня прежде не обманывали. Сатана входит в тела грешников, первоначально пленяя их ум, а затем уже ломая их характер. Из-за фактического отсутствия защиты от этих тёмных бестий с нас смывается христова благодать, и мы проигрываем в этой земной жизни, открывая дверь сатане, подпуская дьявола близко к себе, близко к сердцу!
Не беря во внимание изначальный оптимистический настрой Джастина Уэлша, детектив достаточно быстро перестал возлагать какие-либо надежды, убедившись в том, что врач… слегка не в себе и без всякого стыда, открытым текстом порет откровенную чушь.
“Утро задалось прекрасно, ничего не скажешь. Еще один параноик на мою голову”
- Попрошу вас определиться с показаниями, чтобы мы знали, в каком направлении следует мыслить. На вас напал Джек Хэлван, как вы заявляли ранее? Или всё-таки дьявол, как заявляете сейчас? – фантастически сносливый и всегда вооруженный терпением, следак убрал негативные эмоции в чёрную сумку, а позже закрыл молнию, - Пора бы уже уяснить, у нас не положено ежеминутно менять сведения. Ежели желаете знать моё мнение относительно морали, то каждый американец должен держать ответ за каждое выпущенное слово, за каждый произнесенный им звук, и только тогда в стране будет порядок, только так общество будет функционировать эффективно! - заигравшись в больно правильного, бескомпромиссного допросчика, Джастин едва не позабыл, кого допрашивает и через какое суровое испытание пришлось пройти мистеру, сидящему напротив. Но уже в следующую минуту воздух вокруг них сотрясли монотипные извинения, в которых никто не нуждался, включая доктора.
- Вы что, так до сих пор и не поняли? Джек и дьявол в данном контексте - прямые синонимы! Вам должно быть стыдно этого не знать! – неспособный больше удерживать внутри пламенеющий, жаркий очаг, Сойер распахнул рот с большой протяжённостью в поперечнике, сдвинул брови вниз и приготовился закричать на всё здание, - Бездействие может привести к катаклизму, также как и неправильное действие, и мы не вправе ошибаться! Мы теперь почти напарники, нам следует друг другу доверять.
- Понятно – неудивленно хмыкнул сыщик, - У вас есть что-то по-настоящему ценное для нас? Какая-нибудь хорошая зацепка, ведущая к другой хорошей зацепке, ну, или хоть что-то… но не могли же вы прийти сюда с голыми руками! Кое-что полезное наверняка должно быть…
Обретя своего рода побудитель, мэтр медицинских наук и основальщик одной из нью-йоркских психиатрических кафедр Сойер усиленно напружинил кумекалку и мышцы. Ему будто стукнули молотком в затылок, насколько он оживился!
- Вряд ли то, что у меня вертится на языке с самой первой минуты моего нахождения тут, способно помочь в вашем расследовании, а вот спасти одну человеческую жизнь… вполне возможно. Только стоит поторопиться. Время поджимает! Надо им воспользоваться, пока не ушло…
Теперь, когда мистер Джастин до конца поверил в существенность словесного бедлама эскулапа и стоявшего за бедламом фундаментального, аргументированного страха, а также всего заключавшегося в данной трепотне, ему стало куда легче его воспринимать. Как показала дальнейшая коммуникация, это пошло на пользу обеим сторонам в почти равной степени. В высокой степени равенства!
- Итак, я слушаю вас превнимательно. Главное, не бойтесь показаться неловким или смущенным. В свете последних событий мы заслужили немножко снисхождения!
Психиатр, наконец-то добившийся расположения товарища, дыхнул в крепко сжатый кулак. Из легких тут же выбило весь воздух. Ну, а после Роберт Сойер с уже характеристичным для представителей своей врачебной специальности строем разжевал во всех подробностях краеугольный камень сей затянувшейся беседы, приятно удивив Уэлша более локальной, более понятливой мыслью.
- Нужно действовать сверхоперативно! Видит бог, на преодоление пути, на спасение Эми отведено крайне немного… – и даже повторившись, - Нужно спасти Эми…

Расслышав просьбу Роберта предельно хорошо, предельно четко, детектив быстрым движением снял с лица очки и открыл рот в ожидании продолжения. Непроизвольные и неконтролируемые дрожания - дрожания рук, дрожания пальцев - не проходили на протяжении нескольких минут. По лбу следака пробежала противная испарина, а по остальному телу – тысяча мурашек, острых, как иголки дикобраза. Затрудненный опасениями, он отдавал себе отчёт в том, насколько важна собранность, но ничего поделать не мог, потому что нет ничего могущественнее страха – страха перед самым простым.


In all my stories of the close relations which of the promise of the fairy tale magic grew in the fairy tale dirty inevitably I took out one question: why friendship and sex are contrasted? The answer long ripened in my head, I rejected it, pushed away, didn't wish to see in all its unpretentiousness.
And nevertheless it is elementary. The friend is the one who can pour snivels or whose snivels to listen, this is the person with whom you after all shit which you know about it won't go to a bed because it will be opposite to do something with this secret milksop, even to strike! Friends are a soap as a hobby, it is a settler where all is dumped bad that it was possible with easy and empty heart to go and dive into the abyss of defect, to be degraded and have suffered much dirt with someone on complete, to be given or have in all holes, to allow to wipe itself, or to walk over someone - to receive ecstasy of the complete destructive power over the personality and a body of the Person - Women or Men, to make the partner the toy or to become that for it... - the first half of the story the maniac steeply groaned, and in the second the sustained rhythm, without shouts and cries sounded perfectly.
That is, the lover is a dark force in which can't be a snivel from which don't wait for sympathy and which it isn't rendered, it is a zone of war, adrenaline and the acts exciting blood. This darkness is found and lost, but not attached to itself and don't become attached, about it gryaznitsya and destroyed, and then creep on a belly to friends. I passed it three times in the past, I had enough of data for statistics. Intersexual friendship in ninety nine percent of cases is a hypocrisy. "I want to bang you, very much, but I am afraid", "I would bang you, but at me already is with whom to strike and there I am had also in the head, and I don't want the enemy on the second flank", "you want me, and I am not present you, but I can use harmlessly for myself" is not friendship, and not - hostility! Be fair at least with yourself. Yes, of course, I believe in sincere friendship, ardent love, sensual sex, but now I feel that all these concepts of some parallel reality concerning me. I won't generalize, someone is lucky on these things as friends without snivels and lovers without zadvig. There are several people whom I consider as the friends because of mutual revenue and support, and understanding of some moments, there are several people with higher degree of proximity, but absolutely native - nobody. It is a lot of, too, as I understand now. Courtois communication and the sustained smiles are thought up not for nothing, they help to keep society in integrity and not to anger in vain none of us, secret monsters in the guise of the person into which everyone turns gradually with age - or, without having managed, remains production. My friends who are gnawed by snivels and who got used to share with me only bad. From now on, please, if it isn't deadly if health, life, your welfare or your relatives doesn't depend on verbal release, then write down all the sufferings on a piece of paper and go with it to a toilet. I am ready to listen only to real problems requiring intellectual storm or financial support! Evgeny Pavlov. Mrakan-city
(Во всех моих историях тесных отношений, которые из обещания сказки волшебной вырастали в сказку грязную неизбежно, я вынес один вопрос: почему дружбу и секс противопоставляют? Ответ долго зрел в моей голове, я отвергал его, отталкивал, не желал видеть во всей его непритязательности.
А все же элементарно. Друг - это тот, кому можно лить сопли или чьи сопли выслушивать, это человек, с которым ты после всего дерьма, которое о нем знаешь, не пойдешь в постель, потому что противно будет с этим тайным сопляком что-либо делать, даже трахаться! Друзья - это мыло для души, это отстойник, куда сбрасывается все плохое, чтобы можно было с легким и пустым сердцем пойти и нырнуть в пучину порока, унизиться и нахлебаться грязи с кем-то по полной, отдаться или поиметь во все дыры, позволить подтереться собой, или вытереть ноги об кого-то - получить экстаз полной разрушительной власти над личностью и телом Человека - Женщины или Мужчины, сделать партнера своей игрушкой или стать таковой для него... - первую половину рассказа маньяк обрывисто стонал, а во второй звучал безупречно выдержанный ритм, без криков и воплей.
То есть, любовник - это темная сила, в которой не может быть соплей, от которой сочувствия не ждут и которой его не оказывают, это зона войны, адреналина и будоражащих кровь поступков. Эту тьму находят и теряют, но не привязывают к себе и не привязываются, об нее грязнятся и крушатся, а потом ползут на брюхе к друзьям. Я проходил это трижды в прошлом, с меня хватило данных для статистики. Межполовая дружба в девяносто девяти процентов случаев - это лицемерие. "Я хочу тебя трахнуть, очень, но боюсь", "я бы тебя трахнул, но у меня уже есть, с кем трахаться и там меня имеют еще и в голову, и я не хочу врага на втором фланге", "ты меня хочешь, а я тебя нет, но могу использовать безвредно для себя" - это не дружба, а не-вражда! Будьте честными хотя бы с собой. Да, конечно, я верю в искреннюю дружбу, пылкую любовь, чувственный секс, но сейчас я ощущаю, что все эти понятия в какой-то параллельной реальности относительно меня. Обобщать не буду, кому-то везет на настоящие вещи, как друзья без соплей и любовники без задвигов. Есть несколько человек, которых я считаю своими друзьями по причине взаимной выручки и поддержки, и понимания каких-то моментов, есть несколько человек с более высокой степенью близости, но совершенно родных - никого. Это очень много, слишком, как я теперь понимаю. Куртуазное общение и выдержанные улыбки придуманы не зря, они помогают держать общество в целостности и не злить зря никого из нас, тайных монстров в обличье человека, в коих превращается постепенно каждый с возрастом - или, не сумев, остается добычей. Друзья мои, кого гложут сопли, и кто привык делиться со мной только плохим. Отныне, пожалуйста, если это не смертельно, если от словесного высвобождения не зависит здоровье, жизнь, благосостояние ваше или ваших близких, то все свои страдания записывайте на бумажку и идите с ней в туалет. Я готов выслушать только реальные проблемы, требующие интеллектуального штурма или материальной помощи)


“Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад. Жизнь, которая, вроде бы, начала налаживаться благодаря… даже не хочу называть имена, иначе посчитаю себя еще большей дрянью и вообще не смогу смотреть на себя в зеркало. Только обзаведусь новыми комплексами.
Итак, я поменяла место жительства и прописку, никого об этом не уведомив. Точнее, почти поменяла. Я не знаю, где и в каких условиях буду обретаться ближайшие недели и месяцы, да и честно… мне всё равно. Эми взяла в привычку жить сегодняшним днём, не строя грандиозных планов на будущее, не обманываясь пустыми идеалистическими иллюзиями, не рисуя невидимой кистью образ идеальной семьи, ибо плыть по течению всегда легче, чем против него. Это одна из самых простых истин, усвоенных моим сознанием, но дошедших до меня слишком поздно. Слишком поздно, чтобы я смогла не наделать ошибок, которые в итоге наделала, гоняясь за правдой и постепенно сгнивая, как личность”

В девять утра и сколько-то минут полуонемевшая правая рука, ставшая такой же слабой, как и всё тело, приоткрыла ровно выкрашенную белым, деревянную дверь, и вновь повисла, как плеть. Оказавшись ввергнутой в опаснейшую авантюру, что запросто могло стоить жизни, Эмилайн пыталась отодвинуть все рациональные факторы, прогнать все свежие/несвежие опасения и вообразить, что не всё так дерьмово. Вообразить, что с ней могло приключиться что-нибудь намного-намного ужаснее, нежели нахождение в
обществе серийного убийцы, одержимого, больного на всю голову, не знающего границ ни в садизме, ни в садистских маниях. Но… бесспорный факт шизанутости навязчивого Джека не помешал ей пойти поперек всех существующих норм и дать своё согласие на… вы сами поняли, на что.
Первым, что бросилось в глаза Эмилайн, стала захламленность. Повсюду лежали аккуратно упакованные пакеты с одеждой, сумки, до отвала набитые разными фитюльками, и вещи, пригодные на выброс, вроде сломанной гитары. Было видно с полувзгляда, Хэлван так старался, столько времени, сил, труда, любви вложил в проект “угодить Эми”, что гостье совсем не хотелось его разочаровывать, несмотря на то, что он… вы сами поняли кто.

- Можно узнать сразу, чтобы не терзаться гаданием, сколько дней, недель или, может, месяцев ты планируешь меня здесь держать? Только предупреждаю, у меня чертовски трудный характер, который, конечно, не равносилен твоему моральному уродству, но вымотать чьи-либо нервы вполне себе способен… - авизировала хозяина Тёрнер, затем поправила волосы и, встав к круглому зеркалу боком, оглядела себя в профиль.
Поскольку Джека, прекрасно подготовившегося и заранее отрепетировавшего все ответы, ничего не могло в ней разочаровать, это сомнение даже не заметилось, или, как принято говорить о всяком, не имеющем веса – пролетело мимо.
- С возвращением тебя домой, с окунанием в уют. Даю башку на отсечение, получив ключи от всех дверей, ты… не захочешь уходить. Родственные узы - самый мощный излучатель тепловой энергии. Родня - это лучшее, что у нас есть… - поднявшись на несколько ступеней дизайнерской лестницы и постучав костяшками пальцев по перилам, организатор семейных торжеств наклонился и заманчиво протянул даме руку. Джек словно забыл об их недавней вражде, словно ледок неприязни между ними растаял, уступив пальму первенства чему-то позитивному, - Ну, же, доярочка, не вынуждай родню ждать. Многолетняя разлука еще не повод открещиваться от того, что по праву принадлежит лишь тебе и больше никому…
Тёрнер согласилась пройти на второй этаж, но выдвинула ряд справедливых условий.
- Ладно, только обещай, что все свои дальнейшие действия будешь согласовывать со мной лично. И еще кое-что, не смей до меня домогаться! Имей в виду, я не люблю, когда меня лапают!
- Какая ты неправильная, однако, о, господи! Прям вылитый мужик. Только члена не хватает… - грубо съязвил Хэлван, таки прогнувшись под её требования, - Оки, сдаюсь, ты меня сагитировала. Никаких хулиганских приставучек. Более того, я даже не буду подсматривать за тобой в процессе переодевания. Надеюсь, теперь твоя душенька будет спокойна… а-а?
- Будет! – громко сказала Эмилайн, и с импульсивно озарившейся полуулыбкой на лице доверила ему свою руку, как залог абсолютного доверия и явное поощрение.
Джек, уподобившись истинному джентльмену, провёл женщину наверх, попутно глядя под ноги, чтобы не упасть.

Говоря без поэтичности, с этим домом преступника связывали разве что далинные, уже завялые воспоминания, к которым псих осознанно многократно возвращался в миги слабости, чтобы потормошить тряпичную куклу, ранимую, вечно алчущую, истерзанную миром, совсем не такую, как Эми. Куклу, стимулирующую любить еще и еще.
Друзья - это мыло для души, это отстойник, куда сбрасываются отходы, чтобы можно было пуститься в порок, поэтому преступник не признавал допустимости дружбы, совпадающей с выстроенными массой образцами, и стоял в одиночном «внесистемном», «противосистемном» пикете, выставляя себя анархистом…

- Тут осторожно. Последняя ступенька самая высокая… - удостоверившись, что Эми не утратит равновесие и не бухнется вниз, как это бывает с теми, кто не успел полностью освоиться, Джек немного пробежал вперед, свернул за угол узенького коридора и послышался медленный скрип открывающейся двери. Двери, скрывающей нечто, что Эми
обязана была оценить:
комната, приготовленная специально для неё, оклеенная желтыми обоями с растительным роскошным орнаментом, с цветочками и листьями по всему пространству; в левой части располагался уютный уголок с глубокими мягкими креслами-трансформерами и журнальным столиком возле, а в правой непоколебимую атмосферу уюта сочетала с благородной лаконичностью двуспальная широкая кровать из редкой коллекции с весело-разноцветным гладеньким бельем и двумя удобными подушками.
“Как же… как же это прелестно” – дойдя до туда, Эми внеслась в спальный рай и первым действием распахнула оконце, разразившись циклом энтузиастских восклицаний. Ей, смертельно измотанной долгой дорогой, захотелось прыгнуть в постель и поскорее забыться во сне.
Хэлван же почувствовал себя очень униженно, очень малозначаще. Всё это было незнакомо, а значит, враждебно ему, привыкшему убивать, насиловать, творить всякое лихо, распространять фетишизацию греха и греху поклоняться. Ухаживание за женщиной
показалось преступнику настоящим ритуалом, не допускающим ошибок, и церемониалом,процесс которого призывал к соблюдению множества докучливых правил.
- Ну, ты довольна, принцесса? Старина Джек сделал всё по уму и заслужил хотя бы не считаться животным?
Продолжая про себя восхищаться, но не теряя рассудок, Эми осталась придерживаться старой точки касательно сущности своего воздыхателя. Её строгость и страсть высказывать правду никуда не делись.
- Я не знаю, зачем тебе всё это, честно, и не особо горю желанием узнать! Но если ты вдруг задумал искупить грехи, помогая тем, кто в твоей помощи нисколько не нуждается, то спешу тебя огорчить: тебе не удастся замолить и часть из них! Как бы ты отныне не пыжился, к тебе относятся и будут относиться так, как ты действительно этого заслуживаешь, а заслуживаешь ты вечной боли, заслуживаешь ада, ибо даже смерть будет недостаточным наказанием для тебя!
- Не пойму, зачем сыпать соль? Я как бы в курсе… - пробормотал Хэлван, пораженный такой прямотой и неделикатностью, - Но ничего из того, что ты перечислила, не отменяет ни моего хорошего отношения к тебе, ни моей бесконечной любви, ни уз, ни связывающей нас пуповины. Есть вещи, не подверженные влиянию времени, и этот дом одна из таких неувядающих вещей…

Наполовину удовлетворенная, абсолютно не злая, Эмилайн после ряда неудачных попыток, после орды прекословий и разноголосиц, спасением от которых могла быть только крепкая апория, притушила в себе сентенциозные амбиции, став на порядок нежнее и женственнее. Ей наскучило проявлять инициативу, надоело выставляться “мальчиком в юбке”. Сейчас самое время снять психологическую самозащиту, сбросить иго, свергнуть гнет, эмансипироваться, избавиться от проклятущей рассудочной сжатости и начать сиять.
- Да ты прав. Больная это тема, да и все мы небезгрешны. Лучше, пока я не вырубилась, расскажи-ка о-о-о… мотивах! Мне до чертиков интересно знать, почему ты бесповоротно встал на путь зла, сделался его служителем, и создал вокруг себя такую негативную репутацию, что даже Крейгслистский потрошитель, пускавший в расход и шлюх, проституток, позавидовал бы…
Сперва Джек, недолго мозговавший над ответом, откомментировал часть про убийцу:
- Ну, шо могу сказать… правильно делал, шо пускал! Блядюг и хипесниц нужно мочить. Это подвиг, высшее благородство, признак готовности зализать раны общества, ведь от них никогда не было проку. В странах с легализованной проституцией низкая рождаемость… - а потом перешел к части о мотивации, - По поводу вставания на путь для обретения себя как творческой личности, для поиска собственного уникального стиля… - несколько секунд Джек хлопал ресницами, раздувал ноздри и громко дышал, набираясь храброты и терпения, - Если копнуть глубже и провести исторические параллели, выяснится неприятная для тебя истина. У нас общего больше, чем ты в состоянии представить! – и несколько секунд, почти минуту, крутился вокруг неё, гнусавил, изображая блаженненького, проверочно смотря за реакцией, - Многие, жившие в этой метнутой богом закраюшке, по сей день уверены, что некогда шестилетний ребенок, мальчик дошкольного возраста, то есть я, перерезал отцу хохоталку, когда тот был беспомощен и не мог за себя постоять. Так и ты, принцесса, однова сорвала злюку. И на ком же? На ком сорвала? Ах, на своих близких? Тебе надо напомнить, чем всё закончилось? Чем обернулась твоя выходка…
Кем только Эми себя не считала после ночи, доказавшей её уязвимость - истеричкой, кликушей, хамкой, скандалисткой, горе-манипуляторшей, распоследним брехлом, трусливой провокаторшей, глупой и напыщенной дурой, никого не признающей, кроме самой себя. То психопатологическое и триадное, с чем экс-офицерша боролась, засучив рукава, боролась, по большей части, вхолостую, стеклось в единую жидкую кучу и окатило, как из ведра. Рот “пироманьячки” застегнулся, слова замерли на потускнувших губах, небрежно измазанных розовой помадой, а зубы прищемили язык. С первой атаки совести Эми начала всё отрицать.
- Нет-нет-нет, я - другое дело. Не смей сравнивать нас! Не смей меня сравнивать ни с кем! Слышишь? Ты ничего… ничего не знаешь обо мне! - она хотела закричать, но не смогла, перед распухшими глазами замелькали глянцевые толики, руки очугунились, ноги оборотились в камень. Еще чуть-чуть и эти загрубелые конечности покроются трещинами, и при самом крайнем, печальном исходе трещина распространится на всё тело, - Ты резал и убивал людей пачками, на твоих руках не одна сотня смертей! А если учесть город, то их вообще миллионы!
Получив неоднозначную реакцию, Джек сквозь глушь упрямства, солипсизма и подсебягрябения признал неправоту,
- Мать, спакайней! Давай тут без бзиков! Я ведь не имел в виду количество… - и чтобы умиротворить разнервничавшуюся привстал на правое колено, а потом резко поднялся, точно подпрыгнул, - Спакайнее. Я сейчас объясню тебе то, чего не смог объяснить, когда тебе меняли подгузники.

Эми провела ладонью по лицу, размазала соленые струйки и шумно вздохнула. Очевидно, она решила убрать категоричность и дать злодею шанс.
- Ну, ладно, дерзай. А чё? Будет интересно побывать на твоей колокольни…
Псих неизъяснимо обрадовался готовности Эми обращать внимание, соглашаться, идти навстречу и внимать: Хэлван сложил руки перед собой ладонями вместе, обратив кончики пальцев к собеседнице, и из него понеслись откровения:
- Ну, смотри, значит, семья из четырех лилипутиков, да? Я, типа, прикончил папашу из-за того, что чувствовал, вернее, знал, что я самый нелюбимый член племени, самое слабое звено и меня это сильно не устраивало. Мой мотив из рубрики - нехватка родительского внимания и любви: мифы и реальность. И твой, замечу, тоже. Ты подпала под власть воспевающего чувства справедливости, назюзилась в доску, и… вот те результат! Умышленное нанесение ущерба имуществу с использованием огня, возбуждение уголовного дела, последующее расследование, судебное разбирательство, назначение и приём всякой химии, тет-а-теты с психиатром… - Джек будто ловил кайф, занимаясь перечислением этапов, через которые пришлось пройти Эми. Но весельчаку не было ни капельки смешно. Не сейчас, не в этот раз…
- И каково же итоговое мнение? – терпеливо выслушивала Эми, где-то в подсознании благодаря психа за устроенный разнос по полочкам, но коря себя за преждевременные жестокие выводы, - Я совсем безнадежна?
- Не несись впереди паровоза. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Не лезь поперед батька в пекло… - это был уже настоящий психоанализ со всеми вытекающими. Исступленный отморозок прекрасно вжился в роль разгребателя грязи, и не хотел выходить из неё, - Меня не было рядом с тобой, из-за чего я не могу утверждать голословно. Но разве, совершая преступление, ты не считала себя правой? Разве Тёрнеры, бог им палач, поступили человечно, упрекнув тебя, своё дитя, в отсутствии биологических связей между вами? Хех... знаешь, любой бы на твоём месте психанул, поэтому твоей вины тут минимум. Хотя мне и бесконечно импонируют твои рефлексивные качества, делающие из тебя вторую Мать Терезу, нужно знать меру во всём. Даже в самокритике…
Экс-пироманка моментально согласилась со всем сказанным. Эталонный препаратор темнейших закоулков обошелся в сей раз без обфускаций, потому что гнался за ясностью, а не наоборот. Устраивающая обоих рецептивная позиция, сильно недооцененная обществом, отныне была основой их взаимосвязи. Описанное Джеком ощущение было знакомо бывшей полицейской, отнюдь, не понаслышке: когда ребенка лишают единственной нити, связывающей его с этим миром, когда оставляют на произвол, ничего не объясняя, и навсегда исчезают.
- По тебе видно, что ты рвешься делать всё, что у большинства считается запретным, чтобы выделиться. Такой весь неподконтрольный, да?
- Попала в точку. Я так ненавижу этих ебаных людей, что мечтаю о том, чтобы всё человечество передохло нахер. В бессильной ярости стискиваю кулаки и бьюсь лицом об подушку, или обо что-то другое… Ладики, не суть! В мои намерения входило донести банальное, что отличие меня от тебя, единственная существенная разница наших ситуаций состоит лишь в том, что у меня получилось довершить начатое, я преуспел с кухонным ножом, а вот ты… опростоволосилась со своим поджогом, с умышленным нанесением ущерба! Лоханулась детка, бывает, что, в общем, не повод превращаться в сосуд для алкоголя. Просто убийства малость не твоё, и не сказать бы, что это очень плохо… - невзирая на лицедейскую арти-естественность, с которой Джек разворашивал прежде нетронутые области жизни Эмилайн, умонастроение девушки, а точнее женщины в возрасте тридцати четырех, переживало пигментацию и закрашивалось оттенками цвета золы. Посредственный, ничем не замечательный, пассивнейший, оттого страдательный цвет…

Произошло это чуть более двух лет назад. С позором уволенная из органов внутренних дел, Эмилайн Тёрнер не пожелала оставлять это так. И как вы думаете, она поступила? Напилась вдребезги и устроила макромасштабный скандал с античным для американцев битьем посуды, с обоюдными контроверсиями, неизобретательными оскорблениями и рукоприкладством, а когда неудовлетворенная нынешним течением притворилась паинькой, сделала вид, что успокоилась, попросив прощения у всей семьи – у мамы, у отца, у маленького брата – и типа отправившись спать, закрывшись в своей комнате, тогда и случился раскол. Не в единочасье и не внезапно. Была масса предпосылок, чтобы предполагать наихудшее. Но у понятия худшего не существует предела, всегда может прижать посильнее.
В ту несчастливую, в ту переворотную полночь семью Тёрнер прижало конкретно: вторжение желто-красного дракона в спальню родителей, нагнавшего иссушающий жар, страх и еще десяток других неумолимостей, парализовавшего и не дававшего выбраться. Выстреливая тонкими язычками и обжигая без прикосновений, огненный монстр, словно выпущенный на волю джин, пролетел несколько метров вплоть до выхода. Впрочем, старшим невероятно повезло успеть оклематься и выбежать на лестницу перед началом горения. Однако, не всем улыбнулась удача: самый молодой член семейства Назаниль Тёрнер, ученик-отличник рейтинговой северо-западной школы, проснулся на испорченном, обугленном белье, уже рассыпавшемся в нескольких местах, и обнаружил себя в окружении ЖЕЛТО-КРАСНЫХ ДРАКОНОВ, вражьих материй, принесенных в мир сворачивающей горы и осушающей моря неукротимой силой – простой сестринской ненавистью, простым человеческим презрением, о чем неглупый Назаниль догадался бы одним росчерком, если бы относился к сестре чуточку хуже. Трудно сказать, был ли в противостоянии человека и стихии изначально предрешен победитель, или у парня имелись небольшие шансы избежать лютой участи. Оргия и разгул чувств, связанные не только со страхом, но и с тяготящими, едучими догадками, помешали ему, попавшему в западню, с поисками средства «задержать» всепожирающий огонь. В результате Назаниль пострадал, и пострадал в первую очередь из-за своей любви к Эми. Избежать смерти мальчонка сумел, лишь с разгона бросившись в окно. Но о дальнейшей учёбе в Northwest, как и обо всех прочих перспективах, обо всех надеждах, пришлось навсегда позабыть.

Причинница поджога где-то проскрывалась до следующего вторника, а потом, когда, видимо, надоело прятаться, добровольно явилась в участок, где раньше работала, и дала явку с повинной. Родители, которые пережили самый что ни на есть шок и вообще чудом уцелели, наотрез отказались с ней общаться, попросили соблюдать дистанцию, не звонить, не писать ни под каким предлогом и вообще забыть об их существовании. Для них будто не стало Эмилайн, как и Эмилайн потеряла что-то, чем дорожила превыше всего – основой, так называемым базисом, на котором возвышалось всё, относящееся к её возмутительной, порой невыносимой жизнёнки. Говоря с преуменьшениями, это утрата себя и депрессия, а ежели отбросить преуменьшения и трезво оценить степень вероятности развития новых тяжелых деструктивных тенденций, то масштаб потери будет неописуем, и любые усиленные попытки скрыть масштаб окажутся напрасными. Любые…


- Всё стою и никак не могу смекнуть, чё ты ревешь, как будто конец света на носу? Неужели тебе не посрать, что в твои-то годки, на заре сороковухи, предки признались, что ты не их родная дочь? Быть такой ранимой в условиях современного сексизма губительно… - Джек очень ненавязчиво, очень аккуратно нежно поглаживал волосы Эми, не только утешая, но и давая советы, как лучше поступать в разных ситуациях. Та постоянно откладывала вопросы на потом, постоянно с ними временила. Ответы на них гипотетически могли разъяснить цель благородного поступка Тёрнеров, а также, может быть, и их самой громкой оплошности, единственно допущенной за тридцать с чем-то лет!
Эми уверялась, у каждого есть иллюзии, разрушение которых влечет за собой разрушение всего остального. Не то что бы она не догадывалась. Подобные плохие мысли посещали её, и не раз. Эми нарочно игнорировала сердитый немой голос, оббегала яблоки раздора до поры, пока не поняла, что устала бегать, и одно из яблок было принято в дар, отчего случилось то, что случилось.
- Тяжело было услышать, что тебя подобрали из жалости, а именно это сказал отец, перед тем как… - в каждом её слове отныне прудили беззащитность, боль, боязнь собственной небезукоризненности и стыд, от какого недолго скончаться. Слезы едва сдерживались, чтобы не обдать брызгами многострадальное гладкое лицо, - У меня нет желаний, я ничего не хочу, меня ничего уже не держит!
- Ну, тише-тише. Совсем-то уж нюни пускать необязательно. Прибереги часть до лучших времен, чтобы не растратить за раз… - Джек посильнее прижал к себе Эми, стараясь успокоиться, словно боялся, что её может кто-то отнять у него, - Растратишь, и больше не сможешь реветь. А хотеть плакать и не иметь соответствующей возможности не многим лучше, чем тонуть в носовых выделениях и лицезреть во снах мучения обожженного братишки…

Эмилайн настолько срослась с прекрасным целительным покоем, установившемся, казалось, во всём доме, что на минутку забыла, с кем делит пространство. Хэлван-маньяк будто куда-то ушел, а его место временно занял некто другой, но с незаменяемой хэлвановской внешностью. Ей, безусловно, очень хотелось, чтобы это оказалось именно так. Несбыточные “розовые” грёзы уязвленной, разобиженнлй девочки.
“Рано или поздно за всё приходится дорого платить. Как жаль, что я только-только приняла эту истину. В ином случае большинства злополучий можно было бы избежать, а теперь… придется долго и упорно разгребать вокруг себя листья, прилежно, исполнительно или же рьяно и истово, не щадя сил. Кроме того, слова без поступков ничего не изменят, а это начальствующее правило любого миропорядка.
Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад, но я не привыкла ни на что жаловаться. И сегодняшний случай единичен в своём роде. Я позволила себе дать слабинку, потому что представила, что это может помочь. Не факт, что мне когда-нибудь еще захочется поплакать…” - она пробыла в объятиях убийцы-террориста-насильника до тех пор, пока не стало совсем душно, затем медленно, но неохотно отстранилась. Неудачливая пироманка прилипла спиной к грубому дверному проему, и, не отодвигая взгляда от Джека, пыталась из себя что-то выдавить, но не могла, т.к. проглотила язык из-за перенаселяющих её неопределенных, туманных наитий, переплетающихся, яко клубок.

She screwed tears, but not bitter — so usually cry with the sad book. She sometimes wanted to die early. Minutes of extreme indignation on parents she cherished a thought of how they will sob over touching and small (but incredibly fine) a monument at the huge cemetery and to regret that with her were so cruel.
Penelope Layvli. That time hasn't broken up.
(У нее навернулись слезы, но не горькие — так обычно плачешь от грустной книги. Ей самой иногда хотелось умереть рано. В минуты крайнего негодования на родителей она лелеяла мысль о том, как они будут рыдать над трогательно-маленьким (но невероятно прекрасным) памятником на огромном кладбище и сожалеть о том, что были с ней так жестоки. Пенелопа Лайвли. Чтоб не распалось время)


… А тем временем в пресвитерианской больнице Нью-Йорка, в святилище современной традиционной медицины, обстоятельства шли хуже некуда. Трупы, опознание которых обещало занять уйму времени, вывозились пачками, и некоторые полицейские, неравнодушные к насилию и жести, каждый раз отворачивались при виде изрезанных тел. Подоспевший туда детектив Джастин Уэлш, попросив комиссара лично оповещать его о каждом подозрительном событии, закурил в неположенном месте. Все заведенные строгости и обыкновения вмиг выветрились из потяжелевшей головы, стоило следаку уловить зрением чью-то отчлененную конечность, то ли руку, то ли что-то другое…
“Пообещав устранить источник угрозы в самые ближайшие сроки, я подставил их, подставил их всех, потому что понимал заранее, что эта задача мне не по плечу. Каким же в сущности наивным идиотом я был… и каким остаюсь. Размазней, возомнившим себя милостивцем. Думаю, эта хрень никогда не изменится” - высмолив подряд две сигареты и перебросившись бессмысленными фразами с самим собой, Уэлш руками поправил пальтовый воротник и беспрепятственно зашел внутрь клиники. Внимательно посмотрев на удостоверение частника, копы немедленно его пропустили…

Дух кровожадия и недоброжелательства витал в коридорах медцентра, впитываясь во все клетки, просачиваясь в ноздри и через ушные ходы. Кровь будто выступала из стен, как в какой-то страшной книге по мотивам истории о приведениях, сколько много её было пролито! Акт массового суицида, одновременное самоубийство группы людей без каких-либо видимых причин, без предсмертных объяснений – примерно такими словами характеризировал происшедшую тут чертовщину единственный спасшийся. Но с учетом пережитого шока сведения доктора Сойера могли разниться с истинностью, как считали копы.
Джастин не имел выдержки глядеть на этот крово-хаос без сердечных покалываний, и встал там, где его вряд ли бы увидели, чтобы втихую закурить уже вторую по счету сигарету. Но данная, внезапная идея тотчас погасла, как только вдали показалась чья-то очень знакомая фигура в бежевом пальто и федорой на круглой голове (шляпа из мягкого фетра, обвитая лентой).

- Грегори, сукин вы сын! – непредсказуемый следак полурадостно воскликнул, сменив меланхолию на ложный позитив, - А я уж боялся, что не придёте!
Вездесущий экс-писихиатр Антнидаса, появление которого стало для Уэлша неожиданным, хоть и приятным сюрпризом, широко развел руки в стороны, будто
обнимая кого-то, и бодренько проголосил на всю клинику.
- Да как же я мог вас оставить, господин детектив! Может, Эрне и сволочь, но не последняя, чтобы забывать о друзьях! – автор громкого романа остановился примерно в трех метрах от Джастина, - Не посчитайте меня безумцем, я лишь мужчина на пенсии. Я наблюдал за вами с самого участка, да еще и ехал за вами хвостиком!

Эрне тоже находился вне себя от чего-то, что, в общем-то, трудно назвать радостью, но это была именно позитивная эмоция. И, может быть, поэтому он слегка потерял в аккуратности: забыл про липкий из-за крови пол и смачно поскользнулся, бухнувшись на больную, часто сгорбленную спину. Вместо того чтобы помочь писателю подняться, долго таивший злюку Джастин подскочил к нему и крепко вцепился в воротник некогда опрятного, сейчас же уже запачканного, покрытого пятнами пальто. Огонек в глазах Грегори дважды всколыхнулся. Не это ли признак запуганности?
- Я не понимал, почему вы игнорировали мои звонки несколько чертовых дней, но теперь это имеет смысл. Огромный смысл! Вы - жалкий трус!.. Нет, даже не вы! Слишком много чести. Ты - жалкий трус и подонок! Считаешь, что твои писульки, твоя беллетристика на реальные темы, сможет обелить тебя перед пострадавшими? А вот и нет, ни черта подобного! Ты только могилу себе роешь! – хотя это был самый настоящий наезд со стороны того, кто обязан держаться нейтралитета, экс-психиатр решил не затаивать обиду на Уэлша. Тот лишь выпустил пар несколькими основательными оскорблениями и стихнул, видать, перебесился.
- Полегчало? - отдышавшись и несколько поправив одежду, Грегори погладил свою потную лысину платочком, а после убрал использованный платочек в карман, - Надеюсь на дальнейшее взаимовыгодное сотрудничество. И пожалуйста, держите себя в руках, что бы ни случилось! Эмоции… это, конечно, здорово. Но такое удовольствие нам не по карману…
Совершенно незлопамятный, Джастин быстро с ним согласился.
- Ладно. Вы правы. По-моему, я начинаю заболевать… - и воспроизвел диктофонную запись на своём мобильнике. Запись показаний Роберта Сойера. Боязливый, абсолютно немужской голосок твердил, что не обошлось без “ведьм”, без управления разумом и что Джек теперь действует не в одиночку, мол, у Джека появилась крутая напарница.

Эрне стоял почти неподвижно и внимательно слушал разрозненную, бессвязнейщую речь. Обрывки фраз, интерферирующие друг с другом, незаконченные, оборванные на полуслове… их тон, их подача справлялись лучше содержания и идеально передавали изведанный Сойером хоррор.
- Ну, как, впечатлены? Или скажете, вам этого мало? – детектив средним пальцем нажал кнопку STOP и запись прервалась.
Проникнувшись совокупностью обстоятельств, обрисованной голосом, психиатр сочувственно кивнул.
- Впечатлен? Это мягко сказано. Я в шоке, потому что мне, человеку, который повидал в жизни всякой чертобесии, хоть убейте, ни разу не доводилось узнавать о ком-либо, расследовать что-либо, связанное с преступлениями, где фигурировали бы телекинез и телепатия! Биоэнергетика какая-то, отсохни у меня рука…
Сейчас Уэлшу, который знал не меньше, чем Грегори, и имел не меньший опыт,
непередаваемо сильно хотелось напомнить о таких “кадрах”, как Мистер Гнев и Сапфир - о суперзлодеях-террористах, вселявших страх в сердца простых граждан. Но воздержался сквозь крайнее усердие, возможно, сочтя подобные аналогии лишними.
(персонажи Мистер Гнев и Сапфир были и книге Spaun/Geroymen - at the beginning of Justice. Что примечательно, оба кончили одинаково печально – были убиты одним и тем же наемником)

- Мда, ситуация, разумеется, не из простых… - морально поддержал Эрне такой же взволнованный Джастин, и стряхнул с груди пепел от сигарет, большая часть которого медленно осела на брюки, - Это то, чем можно сломать мозг, так что нужно как можно осторожнее подходить к поискам Эми…
- Эми? – писака поднял на товарища взгляд удивления, и несколько минут не имел возможности его отвести, - Прошу вас, поясните, кто это. Оказывается, я не в курсе всех последних дел. Я ведь вполне мог… что-то пропустить…
- Могли, и как раз пропустили! – детектив предощутил, насколько в нём всё взгомонилось, и опять перешел в атаку. Валить на попятную совсем не хотелось, - Да и я до недавней минуты, признаюсь, был не многим осведомленнее вас. Но сведения выжившего пролили свет и частично раскрыли мотивы убийцы. Теперь у нас появилось, за что зацепиться...
Неожиданно хорошая новость прозвучала, словно бальзам на исклеванную душу Эрне Грегори. Надежда, начавшая гаснуть, вдруг обрела второе дыхание, и человек, знавший Джека Хэлвана в разы лучше всех остальных, почесал темечко, подергал бородку и со всей продиктованной условием скорбностью пошевелил губами, явно готовясь молвить нечто очень дельное.
- Наберитесь милосердия, детектив, и я просто… я просто вас прошу, а вернее, умоляю. Пожалуйста, скажите, что это не то, о чем я думаю. Так вы, вероятно, спасёте мои нервы, которые, между прочим, вам еще пригодятся… - просьба психиатра, сколько бы умилительности и неумышленного артистизма в неё не заложили, осталась неучтенной. Очевидно, Джастин не собирался жалеть друга по несчастью и выложил всё как есть, отнесшись к своей психике с тем же беспощадием.
- Боюсь, что так. Герой недели помешан на поиске родственников, и намерен получить желаемое любой ценой, чего бы это ни стоило! А желаемое, ни больше ни меньше, живой человек, у которого есть собственная воля и который может потерять свободу, а то и жизнь, если ничего не придумать! – последние три слова частник практически выкрикнул.
Деловито поежившись от подступившей к сердцу прохлады, от тревоги, сжимающей грудь, Эрне сначала посмотрел на часы, а затем снова поднял голову, и спросил каким-то
потусторонним, трудно узнаваемым голосом:
- Кто? –
и этот слабый, ничтожественный звук, подтверждение кучи дурных истинностей, затерялся в глубинах больницы, виной чему, конечно же, нерешимость ищейки, вылившаяся в еще одну проблему.


…Простояв в одной позе несколько минут с полностью отключенными мыслями, Джек почувствовал, что Эми стало душно. Он немедленно расслабил руки, дав ей выйти из его объятий. Полюбившееся драматичное молчание прервалось очень диссонансно для лохматого: гостья изъявила желание поскорее зайти в комнату, чтобы хорошенечко выспаться. Разумеется, Хэлван, заинтересованный в удовлетворении её естественных потребностей, не стал долго мучить и двумя пальцами открыл для неё дверь. Не застывая на пороге, брюнеточка сделала пару шагов и вкратце оценила уют. Эми в её нынешнем никакущем состоянии устроил бы и “крысиный” подвал, а на недовольства не хватило б энергии.
Отвернув цветистое покрывало, она осторожно присела на край (уже) своей кровати, широченно зевнула и сонно покосилась в уголок. Идея поблагодарить за устроенность быта прошла столь же мимолетно, как и появилась. Тёрнер всё еще не казалось нормальным их общение. Зато пустяковый вопрос задала, чтобы дать Джеку почувствовать себя чем-то большим, чем пустым дополнением к ней:
- Ладно, я отправляюсь на боковую. Если повезет и глаза не разлипнутся слишком скоро, то вздремну часок-другой, так что меня не трогать! Но чем ты планируешь маяться, пока алкоголичка и пироманка будет храп-храп? Разложишь мои вещи, и… чё будешь делать?
Джек, втайне обрадовавшись, что наконец-то к нему проявили какой-никакой интерес, пришел в некое смущение. Вспоминая, как обычно убиваются остатки буднего дня → по-барски развалившись на диване, перед телевизором ←, гроза местных жителей весьма причастно подёргал подбородком и, будто жуя жвачку, издал звук, похожий на сладкое чмоканье.
- Оу, шоу Рональда Бака начинается через пятнадцать минут с Дженнифер Тилли в качестве сисястой ведущей. Стараюсь смотреть ежедневно, почти не пропускаю. Эта передача эффективно поднимает настрой! В заключение настоятельно рекомендую как-нибудь глянуть. Оборжешься, как безбашенное животное, а в твоём положении смеяться полезно. Смех продлевает жизнь потому, что понижая стресс, повышается активность иммунной системы, что является давно доказанным фактом…
- Бесячая говорящая утка? Ой, нет, только не это… - кисло отвернулась Эмилайн, давая понять, что их вкусы разнятся, - Я с каждым днем убеждаюсь всё больше, что пипл готов схавать любое дерьмо и на первый план выходит не задача показать что-то нормальное, а объяснить зрителю, что все вокруг деграданты, и впаривают всякую баланду((
- И не поспоришь, современное телевидение ужасно. Но говорящая утка нонсенс сама по себе! Как же здорово… говорящая утка! И разве с учетом покорения животными радиосвязи, радиовещания и ТВ получится отрицать, что мир спятил окончательно и что грань между нормой и безумием до необратимости стёрта?

Разразившись криком на весь дом, невысоко подпрыгнув и звучно шлепнув в ладоши, Джек вдруг остановился… потому что понял, что пассивное зрительствование чудачеств и вычур гостье только в напряг и самым разумным решением будет оставить её в покое, позволить освоиться, побороть последние сомнения, чтобы уже следующим утром получить её благожелательство, лояльность и благорасположение.
- О’кей, извини, я тут что-то завёлся. Перевозбуждение примитивности… - уже стоя в проеме, он обернулся с целью произнести еще несколько слов, - Запомни, теперь ты у меня под кожей, как вино, пьянящее до сладкого безумья. Всё, ушел... – затем дверь закрылась, спешащие шаги отдалились и наступила тишина.


Эмилайн осталась одна, как того и хотела. Единственная звездочка на небе, но мерцающая разными цветами, затмившая миллионы других звёзд из-за содержательной неподражаемости, которой непредсказуемая обладательница сложного и противоречивого характера, а также импульсивного нрава, обязана исключительно своему нелегкому детству, прошедшему среди задир и хулиганов, на почтительном расстоянии от безусловного воспитания, от родительской ласки. Видеть жизнь в мрачно-депрессивных тонах значило относиться к ней без восхищения, но, отнюдь, не равнодушно, а на свой салтык.
“Я - Эмилайн Тёрнер. Ну, или Эмилайн, просто Эмилайн. Без наследственных родовых имен, указывающих на принадлежность к определенному роду, потому что свою настоящую фамилию я так и не узнала, будто меня лишили того, что принадлежало мне
с рождения. Но если честно, мне было всё равно. Лишили и лишили. Хоть позволили остаться старой доброй Эми. Спасибо и на том”

Нисколь не тормозя, Тёрнер сбросила с себя куртку. Расстегнула до конца золотую молнию, двумя руками стащила тяжелые джинсы, чем сильно упростила себе жизнь. Это было колоссальное облегчение! Прямо кожа на ногах задышала. Героиня романа притворилась, что поверила в ремиссию после долгих терзаний и мук, откинулась на спину, и, украдкой блаженствуя от одиночества, о котором буквально мечтала, смежила очи. Её перенесло в совершенно другой мир. В мир, лишенный дефиниций, значений,
свободно существующий без ложных первообразов, без правил…

В этом мире Эми еще не успела поссориться с родителями, её брат по-прежнему числился учеником Northwest, а сама “чужестранка” едва дотягивала до постыдного определения бормотушницы, насколько идиллическим и стройным был её морфей. Но, увы, все эти радости никак не увязывались с тем, что Тёрнер привыкла видеть двадцать четыре часа в сутки, из-за чего процесс создания желаемого на материальном плане протекал с болезненной медленностью, будто бы сама героиня сознательно отказывалась от сладкого в пользу горькоты – от мелодично-подкупающих детищ фантазии в пользу железобетонной, ригористической правды.
…Стремление выдать желание за истину и представить реальность в наиболее комфортном, в “мягком” виде, имело место, но не в той мере, чтобы поддаться ему. Эмилайн держалась очень стойко против искушения, вследствие чего недружелюбный, неприятельский сон придумал иной способ насолить ершистой и неуломной визитерке…
- Если еще раз напьешься, можешь навсегда забыть дорогу в этот дом! - шестидесятипятилетний глава семейства Истер Тёрнер, стоя в своём любимом красном свитере с двумя желтыми полосами на торсе, предупреждающе качал указательным пальцем, морщился и пребывал в смущении, впрочем, как и дорогая супруга, Бернайс Тёрнер, бранящая неродную дочку, чтобы пристыдить. Они оба выполняли функцию прививки совести и справлялись с поставленной этической задачей очень хорошо.
- Напиться? Да зачем же мне пить? Я собиралась бросить! – убеждала “призрака” дщерь, кажется, не понимая, что во сне не работают любые аргументы, - Я не какая-нибудь наркоманка с улицы! Ну, зачем, скажи, зачем относиться ко мне с такой строгостью?
- Правильно, ты не с улицы, потому что мы тебя удочерили к нашему несчастью, и сейчас жалеем о принятом решении! – за мужа вступилась Бернайс, выглядящая старше своих лет, и мигом приструнила заблудшую, - Ты была трудным ребенком, постоянно носилась туда-сюда и делала то, что девочкам делать не пристало: постоянно ходила по чужим парням, бывало, пропадала на несколько дней, потом возвращалась одичалая, грязная, будто тебя каждый раз там насиловали! Мы думали, со временем всё урегулируется, надо лишь немножко подождать и Эми станет нормальной, но черта с два! Стоило тебе подрасти, как всё только ухудшилось! Ты стала совсем невыносимой! Мы больше не могли терпеть неуважение. Не идеальных условий, не компромисса! Нашим душам нужен был покой - то, что приходит, когда отказываешься от собственного чада а угоду спокойной старости! - пожилая женщина с сухой кожей на руках и возрастными кругами под глазами прижалась к Истеру, положив голову ему на плечо, но по-прежнему не отводя внимания от уже нелюбимой, ненужной дочурки.

В НАЧАЛЕ РАЗЛАДА ПОЯВЛЯЕТСЯ ВСЕГО ОДНА НЕЗАМЕТНАЯ ТРЕЩИНА.

- Постойте… - наблюдательница скотского отношения, прислушавшаяся к самой себе, поглубже зарылась в семейные дебри и разочарованно повела обеими плечиками, - Как вы смеете со мной так поступать? Так нельзя говорить, даже если допустить, что в этих словах есть доля правды! Зачем вы постоянно вспоминаете то, что я отчаянно пытаюсь забыть? Как вообще можно брать плохое из прошлого, чтобы упрекнуть человека в настоящем?
Выслушав целый ряд претензий, Истер поступил жестоко даже для охладевшего родителя. Сказал то, что не мог не сказать, умертвив последнюю надежду Эми на примирение.
- Разве ты не видишь? Ты не наш родной ребенок. Мы тебя никогда не хотели! Мы взяли тебя из жалости!
И Бернайс тут же повторила за ним:
- Ты - позор нашей семьи. Слава богу, те, кто зачали тебя, не видят, во что ты превратилась. Надеюсь, эти люди уже умерли…

“Нет, всё, достаточно, хватит, пора просыпаться. Ещё немного в таком ритме и я сойду с ума. Нужно поскорее найти выход, так как мои фобии очень кровожадны. Нападают стаей и от них трудно убежать” – сон, как лабиринт, в котором несложно заблудиться, удерживал Эмилайн против её воли, чем сильно мучил. Заложница устала
работать ладонью возле носа, чтобы убрать очередную слезу, и вместо того чтобы оскорбить или назвать Тёрнеров плохими, вместо прицепок, разносов и нестильного, старозаветного критикования, приняла их негативную позицию, как одну из допустимых,
смирившись с недолей нелюбимого члена семьи.
- Да, хорошо. Вы имеете право на мнение. Вы имеете право на произнесение вслух любых слов, и вы не обязаны со мною считаться. В конце концов, кто я такая, чтобы вам запрещать. Усугубляйте мою жизнь на здоровье…
Но её согласительный жест не сослужил никакой службы, а стал лишь новым поводом для новых распеканий. Истер из кожи вон лез, чтобы плюнуть ей в душу, причинить острую боль. А самое ужасное в том, что у него это получалось куда лучше, чем у жены.
- Не обязаны считаться? Право на мнение? От твоей покладистости, как всегда, воняет
Фальшью! Что, снова накинула на себя овечью шкуру?

ТРЕЩИНА РАЗРАСТАЕТСЯ ПУГАЮЩИМИ ТЕМПАМИ, ОХВАТЫВАЕТ ЦЕЛОЕ, НЕ ОСТАВЛЯЯ ЖИВОГО МЕСТА.

Если учесть, что лица осудителей были бледны, как у мертвецов, а повсюду веяло безжизненностью, то на этом странности сна не заканчивались. В этом неудобном сжатом пространстве, либо в комнате, либо в маленьком зале, терелось и присутствовало нечто постороннее, чужое, очевидно, созданное для осложнения: рот Истера, заметила дочь, совсем не шевелился. Некий невидимый участник, всё это время прятавшийся за спинами пожилой четы, говорил голосом отца, голосом матери. Эми только-только догнала, что…
“Oh, my God. What the hell? What for what's the point?” – что по сюжету сновидения приемные родители – новопреставленные души, покойники, которым не даёт упасть хозяин голоса, провозгласивший: “ты мне больше не сестра, ты уничтожила мои перспективны, мучайся, сука, гореть тебе, мразь”.

Вскоре Тёрнеры разом рухнули на пол, их глаза остекленели больше обычного, а из морщинистых носов-закорючек потекла кровь. Эми смотрела на маму, на папу, и винила себя за невнимательность: ей давно было пора догадаться, восчуять фантасмагорику сна, понять и изучить гибридизм настроений, чтобы не шарахаться от каждой нови.
- Назаниль, ты?
На приключительницу многих несчастий взирал её брат, подросток, получивший переломы и ожоги, навеки приросший к инвалидному креслу из-за её выходки. Взирал со жгучей досадой, со жгучей жаждой, со жгучей завистью, со жгучей злобой, со жгучей злостью, со жгучей… ненавистью. Меж тем, виновница его личной трагедии вынужденно проглатывала всё, исходившее от бедного калеки, и сама излучала что-то, слишком далёкое от понятия радости.
- Ты еще помнишь моё имя? Имя того, кого обрекла на страдания? Из-за тебя я не могу быть собой. Не могу говорить своим голосом!

К НЕЙ ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ ПРИБАВЛЯЮТСЯ НОВЫЕ ВЕТОЧКИ, НАСТАЁТ ХАОС И ПОЛНАЯ МЕХАНОДЕСТРУКЦИЯ. ОТ АРИДНОЙ НЕДУГУЮЩЕЙ ПРЕЖНОСТИ НЕ ОСТАЁТСЯ НИ МАЛЕЙШЕГО ПРИЗНАКА. И КВИНТЫ ОБЕЗДОЛЕННОЙ ДУШИ НАХОДЯТ ОТКЛИК В СЕРДЦАХ ПРЕИСПОДНЕЙ.

ЖАРА…

- Ты прости меня, прости! Я ведь не хотела, чтобы кто-то пострадал, поскольку даже не помню, как это вышло!
Разговор брата и сестры был недолгим вопреки предположениям второй. В глазах Назаниля на мгновения сверкнул свет переполняющей ненависти, свет обиды, мышцы лица юноши дёрнулись, а из кожи начал просовываться беспощадный огонь. Будучи неспособным покинуть коляску, мальчик сгорал. Душонка Эми, ставшей свидетельницей непонятной сверхъестественной смерти, тревожно встрепыхнулась, а попытка намудрившей сделать шаг отдалась болью в правую ногу. Где-то протяжно запипикал гудок полицейской сирены. Голову посетило десять тысяч звуков…
- Тебе нет прощения ни в этой жизни, ни в следующей! – говорил Назаниль, распадаясь на кусок горелой плоти, - Ты подписала себе приговор! Пока, моя дорогая сестрёнка!
“Нет, он уходит. Они все ушли. До чего же это несправедливо. До чего возмутительно. Я одна с вопросами, на которые не получится ответить… прекрасно. Хотела бы порадоваться мыслью, что хуже уже не будет, да вот только предела худшему не существует, как и нет объяснений, почему это всё начало со мной происходить, когда я только нашла себя в жизни”

Вмале “призрак” исчез, и на месте молодого обвинителя лежала уже кучка человеческого пепла. Этот феномен самовозгорания объяснялся лишь фактурностью сна. По всей видимости, Назаниля призвала совесть сестры, чтобы номинальный персонаж произнес несколько слов и затем иссякнул, снова доказав тленность превосходства орфического сна над непривлекательной, стационарной реалью.

ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ ДЕФЕКТ В ВИДЕ УЗКИХ УГЛУБЛЕНИЙ НА ПОВЕРХНОСТИ МОЖЕТ ПОРАЗИТЬ ЛЮБУЮ СЕМЬЮ, ЛЮБУЮ ЖИЗНЬ. НИЧТО НЕ ЗАЩИЩЕНО ОТ СКОЛОВ И ТРЕЩИН.
ОГОНЬ…


Наконец-то Эмилайн проснулась! Перемещение сознания в залитую тусклым предвечерним светом комнату не прошло бесследно. Дискомфорт в области груди, будто кто-то сбросил на неё что-то тяжелое, перерос в настоящую боль, пульс убыстрился примерно в сотню раз, потроха лёжи оплеснулись шпарящим варом – чешущимся
подленьким страхом, подкинувшим идею встать и совершить ознакомительную прогулочку по дому, и хорошо бы без Джека. Чувство, что её хотят использовать как игрушку, или же как средство, не покидало Эми, хоть это и казалось абсурдным, учитывая, с каким трепетом маньяк пытался ей угодить.
“Так-так, если ты умна, то не задержишься здесь больше ни на минуту. А ежели нет…
то непременно здесь останешься, и уже насовсем. Всё в твоих руках”

Не надев штаны, не обратив никакого внимания на валяющуюся куртку, бывшая полицейская, потянувшая мышцу ноги, робко запустила глазки из комнаты. В коридоре царила пустота. Пылинки, которых никто не тревожил, мирно лежали на полу, лишь издали доносились глухие взрыва смеха, шутки за триста, фиктивное подзуживание компьютерной Дженнифер Тилли снять лифчик, чтобы возбудить клювоносого Рональда, и чьё-то тихое, чьё-то заповедное молебствие.
Поскольку встроенная система сигнализации опасности серьезно барахлила из-за того, что ходунья не полностью проснулась и всё еще зевала, она совсем забыла о присутствии в доме странной девчонки и, начав открывать одну дверь за другой, заглядывать внутрь помещений, случайно наткнулась на неё: Мертвая Королева “медитировала” в экзотической позе лотоса, отчетливо произнося некую молитву на непонятном языке, словно этот язык был выдуман самой же маньячкой или передан ей энскими высшими силами!
“Мда. С теми, у кого не хватает винтиков, лучше не сталкиваться” – соблюдая всю ту же осторожность, Эми медленно закрыла дверь, а язык облизнул внезапно засохшие губы.

“Ведьма”, притворявшаяся занятой, на секунду забралась в её голову, прочла её заключительную мысль, и встретилась с отвращением, с недоброжелательностью…

Джек тоже притворялся. Прикидывался спящим на диване с зажатым пультом в руках. Готовые к любым ухищрениям и экспериментам, они с Либерти договорились разыграть дорогую гостью, дабы получше узнать об её истинных намерениях, ну, и чтобы иметь ввиду, чего стоит ожидать от “новой главы и нового вызова в жизни” легендарного Безумного Джека. Когда Эмилайн, шедшая на цыпочках в белых длинных носках, оббежала диван и стремительно достигла следующей коридорной арки, бдительный хозяин раскрыл свой левый глаз и зажал большой палец на кнопке убавления громкости…


Невзирая на врожденную любовь к свободе, в планах Тёрнер не было побега. Скорее, тщательный осмотр местности и спокойное возвращение в комнату. Преотважная путница, из которой выпирала плевельная роковая любознательность, полагала, что убежище Джека, каким бы малопритязательным и безыскусственным не казалось простому, непросвещенному люду, хранило уймище скелетов, несметное количество тайн, короб невероятных подоплек. До чего ж увлекательно погрузиться в искания…
“Господи, откуда так несет? Вроде, всё убрано. Или мне уже чудится?” – не прошло и пяти минут, как в ноздри шпионки ударил неприятный режущий запах. Один интерес сменился другим. Теперь уже Эми моталась, как маятник, поставив целью раскрыть источник смрада, уж больно подозрительным, больно каббалистическим попритчился ей этот “аромат”, уманивающий и провоцирующий десятки вопросов.

Хозяйственная гостья, не терпевшая обстановку бардака и общей запустелости, взяла и осмотрела первую попавшуюся книгу на полке настенного стеклянного шкафа. Когда обнаружила на ней нехуденький слой пыли, принялась выискивать тряпочку или предмет сходного использования, чтобы исправить недоразумение.
“Блин, дышать невозможно. Похоже, неподалеку томятся залежи просроченной свинины” - эх, если бы Эмилайн знала, насколько близка её теория к правде, то ни за что бы не направилась в сторону приоткрытого балкона с развевающимися от легкого ветерка розовыми занавесями, двумя деревянными тумбами и видом на сосновый лес, являющийся местной достопримечательностью, почитаемой, как животными, что в нём обитают, так и людьми, что ходят туда для охоты. Из-за естественного напряжения гостья ни за что бы не смогла полноценно насладиться тутошней природой, подхватить творческую музу, ну, и или просто полюбить долинуКрэйсет Эйнс – без преуменьшения жемчужину мраканской окраины и одно из самых предпочитаемых мест семейного отдыха среди американцев. + свою роль играла и делала погоду пасмурней несообразная жизни, могильная вонь.

…Вонь, отравляющая не только воздух, но и душу, смешивалась с ней путем диффузии и “обогащала” трофическими незаживающими язвами. Интуиция кричала, вопила, надрывалась – остановись, не иди туда, нет - но Эми наотрез отказалась следовать рекомендациям своей женской чуйке, и в итоге сильно пожалела. Обнаруженное, несомненно, попало бы под категорию «весьма неприятных открытий», если бы не было всё столь печально.
Тёрнер безвозбранно ступила ногой на балкон, перешагнула рыжий деревянный порожек, слегка подзамерла и начала принюхиваться. Гадкий запах особенно усилился, и теперь не оставалось сомнений, что она на верном пути. Требовалось всего несколько правильных действий, всего несколько…

Прокрутившая башкой три минуты, Эмилайн опрокинула взгляд на лежавшие в правом углу чёрные пакеты и впала в свойственную для себя отрешенную задумчивость (что-то в них разглядела такого, чего, вероятно, не разглядел бы никто).
“В последнее время люди предпочитают держать мусор дома, чем вовремя выбрасывать грязь, из-за чего у них в гостях становится невозможно находиться. Если я ничего не путаю и ещё не совсем отбилась от жизни, то для многих бездельников террасы обычно служат как раз, чтобы… можно было не ходить на помойку” - успокаивая себя веским доводом всех взыскательных тётенек, Эми зажала носик, чтобы спастись от едкого зловония и стала копотливо, но верно приближаться к глубочайшей энигме. Тонкое понимание, градационное проникновение в страшную суть навевало с десяток критических ассоциаций из-за покапывания жидкости с острых краёв, из-за выглядывающих предметов причудливой формы, отдаленно смахивающих на куски криво-нарезанного мяса, из-за десятка подоснов и оснований…

Согнув колени и держась на носках, заложница дома протянула одну руку вперед, т.к. второй продолжила затыкать переносицу, уцепила двумя пальцами край ближайшего пакета и подтянула поближе к себе. Хотя главный сюрприз ждал своего мига, кое-какие соображения возникли ещё минуту назад. Гостюшка отталкивала их, сколько получалось, надеясь на собственную шизу, но, как говорят в народе - от правды не уйти. Это в известной мере касалось и Эми с её врожденной непереносимостью насилия,
аллергией на расчленёнку. Вряд ли кто-то из живущих на планете мог бы предположить, что крошечное усилие способно вызвать головокружение и обильную рвоту, однако, именно это произошло с вечно решительной, мужественной Тёрнер, но крупно просчитавшейся и переоценившей свою смелость: после нескольких тормошений грузный пакет опрокинулся на бок, и из него вывалилась половина “лакомой” начинки. Вот это смердятина так смердятина! Внешний вид содержимого зажег в Эми дезорганизованный страх, из-за чего девушка резко отклонилась назад, ушибив нижнюю конечную часть позвоночника.
“What for the devil, your mother???” – теперь стало понятно, от чего её оберегала мадам интуиция. Это был запах разложения, который, чтобы спутать с чем-то другим, нужно быть полным идиотом (или идиоткой – в её случае), так называемое моргское “благоуханьице”, только ни в одном морге или трупохранилище не стояло такого припахивания.

Чьи-то маленькие пятки, по-видимому, принадлежавшие ребенку, лежали поверху менисков, корявеньких обрубков рук, вырванных клочьев волос и прочих фрагментов
антропоморфичного “конструктора”. Из напытанного горла побледневшей брюнетки донёсся отчетливый сдавленный хрипок и изо рта в три ручья полилась (!!!) блевонтина, затем блевонтина полилась из ноздрей! Организм не вынес атак омерзительности, и вся последняя скушенная пища (шоколадка, пол-литра газировки, пара бутербродов) вылезла обратно, увеличившись вдвое. Тёрнер мгновенно забыла о физической боли, не обратила внимания на несколько вскочивших на ноге синяков, забыла обо всём, даже где находится. Так уж её “впечатлило” открытие – настоящий каннибализм.
“What for the devil, your mother???” - с трудом опомнившись, вырвавшись из давящих тисков "хоррорлогии", она отслонилась от жутковатой находки и, не вставая на ноги, выползла из террасы на изнывшейся болью спине. Побежала прочь, как оглашенная.


“Ну, давай же. Черт. Давай же. Давай. Черт. Твою мать. Ну, давайте, отвечайте скорее - невозможность поделиться впечатлением тогда, когда это особенно нужно, как и любая подобная несбыточность, всегда загоняла в тупик. Но Эми не настолько эгоистична, чтобы портить чьё-то настроение, поэтому вряд ли, даже имея перед собой собеседника, ей бы вздумалось рассказывать о нашинкованных детях, что, в общем-то, верно. Такое, если и хранить, то только в себе, - Давай…”
Стараясь набрать номер полиции на старомодном кнопочном телефоне, но терпя неудачу за неудачей из-за непослушных слабых пальцев, позорянка последствий, вероятно, самой кровавой «бойня» в истории Штатов параллельно унимала одолевающую, злую трясучку. Познабливание, как при высокой температуре, обещало затянуться надолго, до утра.

Хорошо, что с десятой попытки у неё получилось набрать верное комбо из цифр. Маленькая радость закоренелой тяп-ляпщицы тире несостоявшейся перфекционистки проявилась краснотой на щеках, а прежняя немощная бледень полуисчезла.
- Здравствуйте, вы позвонили шерифу, чем могу быть полезен? - в трубке лениво отозвался грубый мужской голос.
Тогда паникерша посильнее прижала её к уху, и прикрыла глаза, потому что так ей было проще сосредоточиться.
- Здравствуйте, я обнаружила следы настоящего преступления, убийства! – почти запаниковала говорящая, - Мне не показалось. Кое-кто, кого я, к сожалению, знаю лично, жестоко расправился с несколькими неизвестными. И то, что от них… то, что от них осталось, я нашла в доме!
- Кого вы знаете лично? Впрочем, не суть… - шериф сухо спросил и также сухо сменил курс беседы, - Так что, диктуйте адрес, милочка. Мы к вам приедем, и… разберемся непосредственно на месте.
- Джек Хэлван! – ответила Эми, немного удивленная столь резким положительным поворотом, - Джек Хэлван. Безумный Джек! Вы должны о нём знать! Все должны о нём знать! Он же, он… - и тут же всё испортившая упоминанием “многоликого мифического монстра”, существование которого долгое время оставалось и до сих пор остаётся под жирным знаком вопроса.

- Хэлван? Погодите, леди. Вы… вы серьезно? – коп, конечно же, ей не поверил и сильно взъерепенился, - Или это какая-то новомодная шутка? Простите, но сегодня не первое апреля и за подобное баловство вообще-то привлекают к ответственности. Так что прошу, женщина, не занимайте линию. Удачи и всех благ… - и повесил трубку.
Опростофилившись с единственной возможностью уравновесить зло добром и придать жертвам подонка хоть какую-то сакраментальную значимость, небезучастная Эми горько наклонилась. Её измучил преющий упадок, чёрные волосы намокли от пота, намеднейшие тревоги почужели, словно мясницкую работу заценивал кто-то другой.
“Безумный Джек, Безумный Джек… в него никто не верит, может быть, потому что его на самом деле нет, и я банально спятила? Дай бог, чтобы всё оказалось именно так”

Надежды на продление покоя укладывания мыслей в правильном порядке себя не оправдали, равно как и отзвучия страха, подобно мечте найтись в детской сказке. У Тёрнер не было шансов, у справедливости не было шансов.
- Эмм, куда звонить собрались, мать? – насторожился Безумный Джек, подойдя к напуганной сзади и грубо схватив за руку, - Только ты, это, давай без идиотских выходок. Дорога была большой. Ни к чему всё портить…
Эмилайн оскалилась.
- Да пошёл ты! – больно наступила мясорубу на ногу, толкнула локтём в грудь и попыталась вырваться из нежелательных объятий.
- Похвальное упорство – тихо откомплиментил садист, и, напрягая всю свою волю-волю-волюшку, крепко обхватил упрямую за плечи, четырежды тряхнул, - Но всё бесполезно! Ты, так или иначе, останешься тут, и… на твоём месте я бы не подвергал риску полицейских. У них нет средства против магии Либерти. Тебе на примере Уилла должно быть известно…
Приневолица разревелась, потому что "она не железная”, хотя и хотела казаться такой, и распсиховалась, потому что Джек был ей настолько неприятен, что любой выпущенный им звук попадал по ней искровым разрядом.

- Отпусти! – попросила Эми.
- Нет! – ответил Джек.

- Я не собираюсь здесь больше находиться!
- СОБИРАЕШЬСЯ!!!

Из-за непримиримой физической борьбы, с легкостью дошедшей до рукоприкладства, оба повалились на ближайший диван. Там Хэлван опять заломил ей ручки за спину, заломил так, что упертой действительно стало бо-бо, и прижал орунью лицом к подушке. Когда она опять почти выпуталась, Джек, не разводя антимонии и не церемонясь, всыпал здоровенную пощечину и порекомендовал немедленно “остыть” во избежание добавки.
- Заткнись и не смей впредь буянить! Или я не знаю, что с тобой сделаю… - ему вовсе не пришлось её связывать. Во время их неравносильной драки Эми растеряла последние капли энергии и теперь, казалось, не могла пошевелиться, - Пиздец ты чебурахнутая!

Хэлван убедился личным ощущением, что любые попытки побега со стороны экс-офицерши исключены, и пошел в другую комнату, чтобы подтвердить или же развеять кое-какие “детективные” догадки, и пнул подвернувшуюся на пути старую коляску Тристрама Клиффорда.
“Просто пиздец...”


Терраса, как и предчувствовал деспот, была открыта, “человеческое” содержимое пакетов было вывалено на изляпанный тошнотиной пол. Это немало разозлило убийцу, Джек еще никогда так никого не призирал, как треклятую семейку, которая даже всем составом отбыв ко всевышнему, продолжает изгаживать его запланения.
- Вот оно шо… забыл почистить за собой, не до конца вынес... Ну, ладненько. Будем надеяться, что еще ничего не потеряно! – балконная дверь с грохотом закрылась, а сам ненасытный злодей вернулся к Эми.


- Знаешь, мать, приступы провинциального героизма никогда в Америке, да, впрочем, и во всем миру, не славились почётом. Уж не знаю, для кого ты стараешься, но нервотрепкой и выплесками злости на меня ты не воскресишь тех, кого я… проехали! – скоро Джека утомили слова и объяснения, и Джек присел на диванчик впритирку к почти успокоившейся, взбалмошной гостье, - Ну что ты, в самом деле, загрустила не на шутку? Чё ты устроила-то? Будто бы тебе не посрать, кого и где мочканули. Каюсь, из меня хреновый конспиратор, но разве это по-о-о-о-о-о-о-вод…

Вдруг, к большой неожиданности обоих конфликтующих, в комнату вошла Её Величество Мёртвая Королева. И если Хэлван скривился в глубоком почтении, то приголубленная им дебоширка Тёрнер халатно и безуважительно отнеслась к “странной девочке”.
- Чё ты так пялишься на нас? Авось хочешь полиаморическую компашку замутить? Это когда две бабы сразу спят с одним… - фирменный подкол от маньяка не сумел разбавить атмосферу. Видимо, чтобы снять напряжение, было мало классической пошлятины.
Либерти не сразу отважилась задать вопрос, мучивший её уже давно:
- Мне проследить за тем, чтобы твоя дефектная подруга нормально улеглась?
Недолго размышляя над ответом, Хэлван сказал помощнице:
- Нет!
Та была крайне не согласна, о чем дала знать почти сразу:
- Ну, смотри. А то, знаешь, я обладаю всей полнотой власти и могу переделать её систему взглядов, перенастроить весь её характер! Доверять людишкам слишком рискованно. Ты проиграешь, если забудешь это. А меня на тот момент может не быть
рядом…
Но и Джек оставался неумолимым:
- Мне не сдались твои услуги, я всегда рассчитываю только на свои возможности и если где-то и ошибаюсь, то не ищу виноватого, а виню самого себя! – более того, лохматый прозрачно намекнул о нежелании видеть помощницу возле себя, - Ты, действительно, была нужна мне, чтобы провернуть пару крутых дел. Твой дар - это чудо. Я тобою попользовался и со спокойной душой отпускаю в свободное плавание. Найди себе друзей и командуй ими, заведи марионеток… - холодная, бессердечная, временами жестокая, не умеющая любить по-настоящему, но любящая всеми повелительствовать, Мёртвая Королева ни капли не обиделась на нелицеприимного сверхчестного Джека, потому что давным-давно изучила все его помыслы, намерения, цели… его нонконформистскую природу…

Готовая хоть сдохнуть, лишь бы только не видеть этот дурдом или сократить в нём своё участие до возможного минимума, Эмилайн прервала занимательный диалог психопатов.
- Так, можете меня гипнотизировать, можете делать со мной всё, что хотите! Вы можете швырнуть меня в грязь и растоптать, или, если вам угодно, убейте меня и распилите, а потом разложите кусочки меня по мешкам. Я на всё согласна…

Немного погодя, Хэлван недовольно повертел затекшей шеей, сценично поморщился и строго велел Королеве:
- Ой, не стой над душенькой. Уйди с глаз долой! Иди куда-нибудь, где тебя не будет видно. Настроение портишь…
За знатной чтицей чужих “семипечатных книг” не водилось привычки навязываться. Либерти имела и гордость, и самоуважение, и отпустила Джека также быстро, как и Джек её.

Гостья наблюдала за всеми их жестами, за их телодвижениями и пока всё вело к хорошему исходу. И тут главарь-инициатор погладил её еще разок, напоследок, перед сном.
- Я проведу тебя до твоей комнаты, где ты сможешь быть в тишине. Пошли…
- Не смей меня трогать! – Эми с нескрываемой сильной антипатией пресекла очередную попытку кобеля прикоснуться к ней.
“Как-нибудь сама…”

Она неспешно поднялась с дивана. Депрессивное состояние, чувство, как будто не своя голова на плечах, головокружение – всё это воспринималось нормой и наилучшим исходом. Исходом, о котором можно было только мечтать в условиях полнейшего пиздеца и беспросветности. Поэтому Тёрнер просто не посмела бы жаловаться…
Джек зрительно проконтролировал, чтобы, пока гостья идет в свою спаленку, не стряслось никаких инцидентов. Эми была для него приоритетом, а не вариантом - не одной из бессчётного множества тряпичных кукол, а беспримерной и исключительной.


Через полчаса, когда всё устаканилось и бывший дом семейства Мансонов больше не осциллировал от срамословия и матерщинки, его нынешний хозяин уселся на кухне, энергично потер переносицу, поставив локти на стол и сложив пальцы домиком. Пятнадцать минут временного успокоения, приостановки, ослабления и бегающие стимулы-всплески укомплектовались сами собой.
Только “старина Хэлван” возрадовался, что, наконец, ему никто не досаждает, как стихотворческую лазурность разрушило появление Мёртвой Королевы, что, как призрак, сколько-то прооколачивалась у межкомнатной арки из дерева в беленькой блеклой пижамке и подошла к другу лишь, решившись.

Поскольку Джеку было западло разевать варежку, первой заглаголила кислолицая Моллиган, негодующая по какой-то неизведанной причине. И как заглаголила! Чересчур по-командирски, начальствующим голосом.
- Как только ты становишься хорошим, как только ты становишься таким, как все, ты автоматически теряешь свою ценность, а быть неуникальным в наше время унизительно! Я советую тебе немедленно от неё избавиться! Выбрось эту бесполезную игрушку!
В ответ на выступление дорогой сообщницы маньяк разве что посмеялся. Им еще никогда не пытались управлять, и вряд ли это изменится. Так что, можно однозначно утверждать, Лиха не добилась того, за чем приходила и, наверное, уже не добьется.
- Ты, кажется, забыла, с кем говоришь, крошка. Но в этом ничего страшного нет, со всеми приключается! Мне не составит труда освежить твою память…
- Ладно - бранчливо зачастила девчонка, негодующе топая ножками, - Только прими в рассуждение, что резкая смена образа жизни, мировоззрения из-за любви к какой-то женщине, пусть она хоть четырежды сестра, рано или поздно сыграет с тобой злую шутку, потому что ты уже давно перешел грань, когда можно было сказать «я устал от убийств»! А если выражаться без иносказательных, переносных оборотов, тебя это просто погубит, и по тебе никто не будет ни плакать, ни скорбеть, а уж тем более она! – с последним словом Королевы грянул гром и дрогнули тучи, будто паранормальная Либерти влияла на погоду, и в приплывы гнева, в мгновения выхода из терпения, гневалась и округа.
- Да-да-да - после некоторого колебания сказал Джек, попросту не желая с ней полемизировать, и промолвил с интересной досадой, - Что ж, коренные изменения неизбежны. Оглянись! Всё вокруг нас постоянно меняется: природа, животные, птицы… Меняемся и мы. Растем, взрослеем. Понимаю, неприятно, но я ведь не Господь, а ты не мать Тереза. Я не наблюдаю особого смысла затрагивать явное. Что ты пытаешься мне доказать? Что старина Джексон как бы уже не тот и как бы размяк? Или что…
Вопреки хэлвановскому нехотению муссировать тему родственных уз Королева продолжала отчаянно стоять на своём, подобно Наполеону в треуголке:
- Я хочу доказать, как убого это выглядит! Настолько недостойно великого преступника, что руки мои тянутся к лицу, чтобы закрыть глаза, потому что я понимаю, что всё будет именно так, как я напророчила! И для того, чтобы предвидеть твой уход со сцены, необязательно обладать телепатией! Утрата контроля окажется фатальным для хамелеона!

Взор сидячего омрачился липкой думой, но защитная усмешка не сползла с лица. Маньяк отчетливо чувствовал относительную правоту выводов Либерти, сделанных на основе персональных наблюдений. Но чтобы не казаться единственным убогим в этой парусной ладье, скаредный в делах напарничества Джек Мансон Хэлван высказался насчёт соумышленницы с не меньшим негативом. Нашел-таки, за что можно поругать несовершеннолетнюю, приборзевшую “ведьму”.
- В моё сердце закралось сомнение о правильности моего неверия, в моё сердце закралось любовь. Допустим, ты не ошибаешься и мне, как и всякому артисту-прыгуну и конферансье, суждено оказаться бледной тенью себя прежнего. Допустим… - с наслаждением выдержав полуминутную паузу, шутник продолжил еще дерзее, еще наступательнее, - Но ведь чувствовать что-то к кому-то это всегда здорово, это лучше, чем жить с пустотой в душе. На самом деле ты мне завидуешь, что я что-то чувствую, что у меня что-то есть, тогда как у тебя нет ничего. Пространство, свободное от вещества, абсолютный вакуум…

Заключительное утверждение друга, хорошо обдуманное и изложенное весьма неторопливо, присобачило Мёртвую Королеву, втоптало в безвылазную грязь. Рассуждая о ком-то во всеуслышание, Джек всегда метко метил и метко попадал – точно в цель без шанса промахнуться.
- Я не знаю, что чувствую. Как бы ни пыталась, сколько волос на себе не рвала, никак не могу определиться… - опустила голову Либерти, и еще долго так стояла, словно готовясь к своим похоронам.
- Да ничего ты не чувствуешь. Смирись! Ты ничем не занята, и я… - Хэлвану, очевидно, было в кайф над ней издеваться, пользуясь её хорошим отношением к нему, - Мы оба убийцы, но мы отличаемся, как вода от огня. Я убиваю, потому что во мне слишком много всего, а ты – потому что в тебе ничего нет. Ты прикончила родную мать… потому что не смогла смириться с правдой, и ей ты тоже по-страшному завидовала. И для того чтобы просканировать тебя, понять, что движет маленькой глупенькой девочкой, необязательно обладать телепатией, не нужно владеть никаким даром в принципе…

После такого разноса Либерти осталось только громко зарыдать. Она не согласилась, но и не посмела спорить. До сего момента ей казалось, что с помощью общения с кем-то, пусть даже с таким своеобразным человеком, как Хэлван, у неё получится самоисцелиться и заново вписаться в общество после вынужденного побега из дома. Мёртвая королева исчезла из поля зрения Безумного Джека некрепкой походкой, без старой авантажности…
“Меня никто никогда не учил, пусть всё так и остается” – и Безумный Джек, медлительно встал из-за стола, затем направился проведать Эмилайн в надежде застать её милой, не шевелящейся, не выкрикивающей разные проклятья…


- Спи, моя филистёрочка… - он осторожно, практически на цыпочках, вошёл в комнату, боясь её разбудить, нагнул и чмокнул в закрытый волосиками лоб, получше укрыл одеялом. Соня повернулась набок, подсунула под голову ладонь, не заметив чужого присутствия. Перенесенное нервное перенапряжение, “выпущенный пар” гарантировали многочасовой глубокий угомон...

Утро обещало выдаться позитивнее, мудренее ночи.


“Где я? Где я нахожусь? Что? Что со мной? Я попала в какое-то незнакомое мне место. Но что это за место? Уж точно не рай. Меня бы туда не пропустили. Я столько делов натворила, что… рассуждать о них все равно что запускать механизм самоуничтожения. Ох, моя голова…”
Эмилайн очнулась поздновато, ближе к тринадцати дня, и, только-только обнажив глаза, ощутила эмоциональное переполнение. Слепящие солнечные лучики обожгли грудь и лицо “белоснежки”. Чувства не романтического, но и не негативного характера, далекие от тех, которые руководили ею вчера вечером, заставили быстренько подняться с кровати и побежать в коридор,
дойти до балкона, что-то проверить…

“Не знаю, происходило ли это взаправду или я сошла с ума на почве хронических зависимостей и пришла к состоянию, мешающему разделению реального и выдуманного. Внутри меня щебечет ручей. Я должна убедиться”
Почти все помещения (помещения с окнами) озарялись радужным сиянием, в гостиной блестел ламинат из беленого дуба, снизу доносилась дивно-божественная непопулярная музыка: звуки дзинькающего пианола возжигали пунктики, страстишки, гальванизировали излюбленные предметы мыслей, окропляли водой жизни забвенные мечты. Не будь Эми так озабочена своими проверками, ей бы обязательно захотелось превратиться в памятник, чтобы без конца наслаждаться мецца-пиано, душой следуя за стуком клавиш и следуя собственным начерканным путём - оврингом, построенным из звёзд.

Говоря о запахах, в доме пахло на удивление свежо, что никоим боком не вязалось с трупным “благовонием”. Тёрнер взяла это на заметку, и потратила все силы на то, чтобы отстираться от вчерашних грязных впечатлений и уже без остатка переместиться в сегодняшний день, принять все прелести локации, слиться с каждым её элементом.
“Хм, куда подевались останки?” - чудеса в решете, да и только, но терраса не была завалена пакетами с …, а пол сверкал от чистоты. Какая-то часть Эми, безусловно, поостыла, от сердца немного отлегло. Зато другая часть, вторая, не могла просто взять и забыть.


…Джек Хэлван в чёрном классическом смокинге, играл на механическом пианино на первом этаже, и, не на шутку увлекшись, буквально околдовавшись творческим занятием, чуть не забыл, зачем играет – чтобы хоть немного загладить вину, покрасить утро во всё самое яркое, придать золотистый оттенок, слегка смягчить резкость и по углядению добавить карамели. Музыкант трудился несколько часов назло спине, ногам и шее. Но удовольствие, получаемое от сознания собственных достоинств, от сделанного, совершенного самим, стоило любых мытарств, любых истязаний.
Когда сверху раздался дверной стук и до ушей психопата-марьяжника добрались тихие шаги, сопроводившиеся в его сознании танцами и песнопениями, восхваляющими приход долгожданной феи, пальцы стали вдвое энергичнее, вдвое чаще бить по заляпанным потом чёрным/белым клавишам…


Раньше Эмилайн не предполагала, что можно получить приглашение на завтрак по случаю первой ночёвки, относилась к праздникам очень несерьезно, пропускала Дни Рождения, не отмечала Рождество и терпеть не терпела пиры и застолья. Хуже всего ей давалась практика произношения тостов. С этим у Тёрнер всегда были проблемы, чей корень не удалось разглядеть ни матери, ни брату, ни даже отцу, проработавшему учителем, директором и заведующим одной частной школы в восточном Бруклине, заселенным, по преимуществу, афроамериканцами и представителями прочих непочитаемых рас.
- Ты что как неродная? Давай уплетай. Ради кого я готовил… - ставя перед “феей” тарелку с горячей яичницей и стакан цилиндрической формы с соком внутри и присаживаясь на стульчик напротив, Джек не ждал благодарности за знаки внимания, за свою заботу. Ему было важно, чтобы она поела, чтобы ей было тепло. Он не хотел её в сексуальном плане. Нет. Он просто хотел находиться с ней рядом.
- Спасибо, я не голодна – сказала Эми и отставила тарелку с завтраком в сторону, повернувшись головой к окну и уставившись на собачью свадьбу.
Тогда Хэлван проявил недюжинную похвальную настойчивость и снова пододвинул к ней тарелку. На сей раз поближе.
- Не не голодна, а бери и ешь. И только не надо мне заливать. Вгонять себя в гроб сомнительными диетами… ну, это не менее безумно, чем то, что я вытворяю. Тем более, пока не съешь, я тебя не выпущу отсюда. Давай…

Чрез уйму попыток и проб, как удачных, так и не очень, Эмилайн наконец-то одержала верх над не дававшей продыху мерзостью, не без помощи верных друзей в лице надежды и, как ни странно, Джека, который, может, не был другом, но рьяно рвался им стать. “В жизни бывает такой момент, когда всё меняется. Но никто не может вычислить его заранее”.
Джек кокетливо подмигнул, внушая ей, что нахождение рядом с ним безопаснее, чем нахождение в любой другой точке земного шара, и положил свою ладонь поверх её кисти. В том, как он стремился загрызть Эми взглядом, смотря на неё неотрывно, смотря подолгу, крылась вечность, если не цикл бесконечностей. Голодающая недоверчиво зажмурилась. Прикосновение подарило дозу теплоты, быстро распространившейся по телу узенькими речками. Полностью передавшийся жар мужской плоти блистательно выполнил миссию: поколебал, дестабилизировал, вернул разборчивость, определённость и, самое главное, вернул аппетит. Только вобрав в себя жар, сделав его составной частью своего организма, Тёрнер смогла обратить внимание на блюдо из поджаренных яиц и поднести ко рту первый лакомый кусочек.

- Ну, как? Съедобно? – спросил Джек, убрав руку (чтобы она не заподозрила его в домогательствах), - Ты, это… хоть намекни, а то я не проходил курсы сурдопедагога, не умею читать по губам…
Не лишенная понятий бонтона, Эми пригубила фруктовый напиток и качнула головой снизу вверх, выражая респект, и открыла рот, чтобы принять второй кусочек.

Осилив половину, причём осилив довольно охотно, ярая ненавистница безмотивного, грубого насилия отложила трапезу на неопределенное время и впервые посмотрела не куда-нибудь, а на того, кто сидел в полуметре.
- Что ты сделал с останками? Только не вздумай обманывать.
Джек не сразу, но всё же ответил:
- Похоронил.
Правда, кое-кому этого оказалось недостаточно. Эми потребовала большего.
- Как?

- По-человечески… Ходил поздней ночью. В лесу закопал. И по возвращению убрался, пока ты спала.

Прошло совсем чуть-чуть, меньше минуты. Однако, как это всегда бывает, за одним вопросом последовал другой. Тёрнер постепенно становилась пытливой, легко переходила с темы на тему, не заботясь о восприятии своего собеседника.
- А зачем вообще понадобилось кого-то убивать? У тебя что, м-м-м, был какой-то приступ? Вспышки психоза? Галлюцинации? Зачем отнимать чью-то жизнь, членить трупы, фу… - её, скорее, трогал вопрос “сколько нужно человеку, чтобы оскотиниться”, нежели “сколько нужно скоту, чтоб очеловечиться”, - Нет, может, я чего-то недопонимаю или понимаю не так, и это вовсе не неправильно и не отвратительно! Если так, расскажи мне! Я обязательно выслушаю и постараюсь вникнуть в существо твоих представлений о ценности жизни.
На какой бы длинный и сложный монолог не рассчитывала Эми, Джек оказался куда проще. Видимо, больные, гипертрофированные формы самоанализа характеристичны лишь для особо эмпатичных, особо переживательных личностей. Всех же остальных желание подолгу и муторно разгребать одни и те же ямы не посещает.
- Не знаю… - впрочем, после небольшого перерыва главный выпиливатель семей на всём североамериканском континенте как-никак разболтался, - Но такое со мной происходит не часто. На моей памяти было лишь несколько подобных случаев, когда я давал волю ярости. Прочие преступления против общепринятой субъективной нравственности, параномия и так называемые антисоциальные действия были совершены по трезваку. Я предпочитаю не делить людей на хороших и плохих из-за их равноценности. Да, я моральный урод, но не псих. Аморал аморалу рознь, но все дураки без исключения путают психическое расстройство с пофигизмом, что, конечно, плохо, хоть и имеет право на жизнь. Что до существа представлений, то моя идеология равна идеологии первобытного общества. Раньше люди обходились без посторонней помощи, организовывали свою жизнь самостоятельно, за счёт собственных усилий. Также и я.

По окончанию пояснительной речи Хэлван предпринял новые попытки поухаживать за вежливо-равнодушной и уже позавтракавшей Тёрнер. Он взял опустевшую жирную тарелку и задумчиво повертел ею в руках, затем повернулся к раковине с выходящей из крана водой и ополоснул в ней посудину. В это время послышался звук пошатывающегося стула за спиной, что могло означать лишь одно - Эми встала и покинула кухню.


Как ни удивительно, но на вкусном блюде и превращении дома во дворец с помощью уборки приятные сюрпризы не закончились. У выхода на улицу, прямо у двери, лежали: рюкзак, две женских сумочки, один пакет, из которого торчали изделия из ткани для нижней одежды и хозяйственных надобностей, + дополнительное белье. Несколько минут Эмилайн не двигалась, порываясь прочесть информацию, хитро зашифрованную в её собственных сложных эмоциях, и просто напросто не зная, как себя повести, чтобы не содеять глупости, но и не предать гнездившуюся в ней бюргерскую непредубеждённость.
“Нет, это уже перебор. Какого чёрта я делаю? Пора просыпаться. Нужно поскорее покончить с…” – незавершенная мысль, следствие внезапно обуявших её вскидчивых
противоречий, помучила-помучила чуток и ожидаемо забылась.

Черноволоска мотнула головой в сторону кухни, посмотрела на суетящегося Джека и в буквальном смысле прошла через тернии к транспарентности. Засекреченное в ней стало открытым, все затвори и замки отворились.

…- Скажи, почему ты собрал мои вещи и разложил обратно? – Тёрнер сделала несколько нервных шагов по коридору, остановилась напротив хозяина и всплеснула руками, - Зачем? Я ведь, вроде, не собиралась уходить! Не так быстро…
Хэлван вытирал стол мокрой тряпкой, но, услышав её любопытствующий голос, призамер, и пробыл в неподвижном состоянии две-три минуты. Для уверенного диалога ему требовалось собрать замысловатый узор кубика Рубика. Это, может, не самое точное, зато самое красивое сопоставление его чувств.
- Но ты ведь не хочешь здесь находиться, так? А я тем более не хочу держать тебя против твоей воли. Мне нужно было, чтобы ты заморила червячка, чтобы в дороге не случилось обморока, вот и всё. Теперь ты свободна. Либерти отыщет опытного водителя и убедит отвезти тебя домой. Она в этом мастер…
- Откуда ты знаешь, что я не хочу? – Эмилайн прислонилась к ближайшей стене, скрестила руки и отвела голову назад, - Мм?
- В смысле откуда? Девочка сказала мне. Мёртвая Королева прочла твои мысли, побывала в твоей головушке, поработала лопатой и много нехорошего выкопала. Оказывается, тебе здесь не нравится, я всё еще объект ненависти номер один, этот дом кромешное чистилище, а ты идеал доброты и сострадания, херувим, сошедший с небес на нашу грешную землю. Главное, я ни с чем не спорю…
Эми несогласно покачалась из стороны в сторону. Подобного бреда ей уже давно не доводилось слыхать, хотя что-то умное говорили ей редко.
- Нет-нет. Я вовсе не ангел, и никогда так не считала. Так что врёт твоя эта Либерти. Нагло наговаривает, возводит грязную напраслину, а ты ей слепо веришь… - она уставилась в пол, сплюнув долго путешествовавшие в зубах остатки яичницы, - Что касаемо отвращения и нежелания иметь с тобой ничего общего, то тут всё правильно подмечено. Но прежде чем обвинять меня или кого-то еще, засунуть в жопу свой эгоизм и поставь себя на чужое место. Ты всерьез думаешь, кто-то захочет находиться рядом с человеком, повинным в убийстве нескольких миллионов, и добровольно согласится с ним жить? Тебе весело и приятно, когда кому-то плохо, а я не такая! То же самое можно сказать и про большинство! Просто то, что ты делаешь, считается ненормальным, непозволительным…

Джек тоже опустил очи долу. Ему многое нужно было сказать. Маньяк начал со второстепенного, чтобы в процессе плавно перейти к основному:
- Как странно, иногда и тяжело являть миру настоящего себя, ведь каждый день я самоназначаюсь на какую-то новую роль в зависимости от того, что принесет мне новый день. А так комфортно быть самим собой, делать только то, что хочется тебе и нравится тебе. Только, увы, в нашем обществе и в нашу эпоху это… невозможно, так как существуют противные негласные правила, согласно которым всё, что ты делаешь в случае несоответствия этим правилам, считается ненормальным. Меня это просто убивает. Никакой свободы, к хренам такую кастрированную жизнь…
- К хренам Адам сорвал яблоко… - добавила Эми, чьё отношение к лохматому несколько изменилось, и отнюдь не в худшую сторону, - Меня, конечно, поразило, что тебе не плевать на чей-то личный выбор.
- Мне не плевать на твой – уточнил Джек, - На всех остальных мне по-прежнему... ну, ты знаешь. Не хочу о старом.

- Да-да, я-то знаю! Просто всё произошло как-то, как само собой разумеющееся. Мне еще не приходилось попадать в такие приключения, не считая, наверное, Детройта, когда я думала, что Спаун тебя грохнул, а великий Безумный Джек - женоподобный мальчишка с дебильными татуировками… или как ты там назвал своего подельника.
- Угу…

Бывшие враги, ставшие приятелями, или, верней сказать, друзьями, посвятившие друг
друга во все тайны мира, поведавшие друг другу столько крутых комплиментарных
полуистин, что представить их по разные стороны фронта было уже невозможно, словно их черт веревочный связал! Всё делиберативное затрагивало социальные аспекты человеческого позиционирования, чувственно выбранные темы, а также степень углубления в их сущности, могли прихвастнуть универсализмом и многоохватностью. Но эта ситуация из разряда тех, когда сложное вуалирует простое: нехватка общения (по крайней мере, у бывшего копа) всё сильнее и сильнее давала о себе знать сбоями и отказом подчиняться прямым командам совести.
- Так ты решила уйти, или всё же останешься? – впервые за долгое время Джек подал голос, - Повторюсь, выбор за тобой. Я не буду упрашивать. Но помни, если ты уйдешь, то никогда не узнаешь своего начала…
Брюнетка сказала уверенно. Тех нескольких минут хватило, чтобы вконец определиться:
- Останусь, конечно же! А куда мне деваться? Назад пути нет. Меня признали особо опасной и невменяемой. Как только снова попадусь злому доктору, считай, мне каюк. Привет психушка, пока нормальная жизнь, Эми, ты проиграла войну…

- Ничего ты еще не проиграла – посмел поспорить с ней ухажер, - Никогда не опускай руки, ведь впереди тебя ждет еще так много поводов их опустить, а ты уже это сделала. Так может пропасть интерес к борьбе.
- Это похвально. Ты очень многое знаешь о жизни. Жаль, что я не такая…


Мистическое исчезновение сестренки – еще одна неразгаданная часть, вгоняющая читателей в тёмную мехлюдию.
Собственно, что произошло спустя три дня после смерти Джорджа и определения Джека на принудительное лечение? Дочь Саммер расплакалась, словно позвала маму, чтобы та её успокоила, но когда объятая тревогой и преисполненная любовным теплом вдова зашла в комнату, кроватка оказалась пустой.
Demons have stolen my child as they have taken away the husband and the son recently. Demons, demons, demons. I am damned for ever, now I had nothing!
(Демоны украли моего ребенка, как недавно отняли мужа и сына. Демоны, демоны, демоны. Я проклята навек, теперь у меня не осталось ничего!)

Саммер этого не вынесла, ее состояние не нормализовалось. Даже принятие сильнодействующего успокоительного внутрь не помогло. Предположив, что за похищением ляльки могли стоять некие потусторонние сущности, якобы завладевшие телом Джека (что объясняло бы безумие сына, не будь Саммер чокнутой), она очень сильно отдалилась от реальности и ее родственникам, отнесшимся к ситуации особенно участливо, пришлось пойти на крайние меры. Так Саммер Мансон сменила одно жилье на другое. Так сгустились тучи.


- Идём! – Джек Хэлван взял девушку за руку и повёл за собой. По пути от него поступило предложение до неприличия образного свойства – “развеять пелену тумана”, “очиститься от накипи лжи”.

- Куда мы?
- Немного терпения. Сейчас всё увидишь.


Речь пойдёт о самом характере Джека. Можно, конечно, сказать, что во всех проблемах и в том, каким он стал, виноваты только события, случившиеся уже после рождения треклятой младшей сестренки, и всё же – я не согласен. Рождение второго ребёнка произошло, когда парню стукнула пятерка, а это уже немалый возраст, чтобы что-то да понимать.
Могли ли психопроблемы возникнуть до рождения дочки? Да, вполне.

Джордж Мансон (отец героя, кто не знает его имени) обладал слабым, безвольным характером, однако, не лишенным толики мужской целеустремленности. Пожалуй, эта его черта, возможно, единственно мужская, и передалась будущему шизику. Кроме того он малоэмоционален, с трудом даёт волю своим чувствам, предпочитает всё держать в себе. А также Джордж немного строг, немного педантичен и аккуратен – всего понемногу.


Новоиспеченные сожители пробежали вверх по лестнице, топая, спотыкаясь, наступая на что-то. Джек, которому что-то немедленно приспичило, уже не глядел под ноги. Эми краем ока заметила безумную улыбку, когда тот чуть к ней повернулся.
Далее психопат открыл ключом ранее закрытую непримечательную дверь на втором этаже напротив детской, и первым вошел в неё с оскаленными зубами и горящими глазами, случайно толкнув свою как бы сестру.
- Корни нашего семейного древа подрублены, но не уничтожены! Настала пора открыть тебе подлинную правду!
У окошка, по бокам стола, пылились не поместившиеся в шкафы бумажные завалы. Большинство этих “раритетных” документов не представляло ценности, а то, что реально было нужно Хэлвану, лежало в определенном месте, подальше от прочего хлама.


Вероятно, Джордж бы реабилитировался, восстановился и стал настоящим главой семейства, если бы не участившиеся капризы непокорной женской составляющей. В противоположность инертному и пассивному мужу, легко поддающемуся любому влиянию, супруга казалась истинным исчадием. Как только родилась девочка, миссис Мансон (как только её очи открылись) проорала на всю палату, да так, что было даже слышно в коридоре “наконец-то у меня появился мой ребенок. Мой любимый и единственный”. К сожалению, мальчик это слышал. Увы, отец не смог уберечь первенца от правды. Забота о Джеке всегда считалась основной земной миссией Джорджа, и ему было трудно признать, что он ее провалил – что он подвел своего любимого сыночка, заставил плакать и скитаться по углам чердака после того, как младенца-сестру попоили молочком и убаюкали.

В обнаруженных полицейскими дневниках убийцы о периоде до рождения младшей сестры ничего не было сказано. После этого предки резко охладели к Джеку (о причинах распишу попозднее), но что странно, так это то, что сам парень никаких воспоминаний о матери не имеет. Вообще. Даже в тот период, когда не было треклятой сестры – беса в образе невинненькой ляльки. Что можно слепить из сего пластилина?

Что фактически Джек не чувствовал её важности для себя. Или тщетно пытался вбить себе в голову, что живет только с папой, с человеком, старающимся незаметно, но таки поддерживать свою “земную миссию”, м.б. свою единственную моральную опору, заставляющую улыбаться по утрам и не думать о вечерних посиделках с женой за ТВ.
Кроме того, если хорошенько изучить дом, то вы там нигде не найдёте фотоснимков маленького Джека. Я имею в виду семейных, простых, на которых нет серых родительских лиц. Вообще. Пусто. Как будто бы его не существовало даже в тот период, пока не появилась эта тварь – источник гноя, просочившегося внутрь совершенно незаметно и заполонившего все промежутки.


- На, смотри! Вот… твоя настоящая фамилия! Вот адрес роддома, в котором ты родилась! – в одной руке Джек держал свидетельство о смене наследственного семейного наименования, помещенное в прозрачную папку-уголок, а вторую держал на плече экс-полицейской, контролируя её озноб, вызванный тяжелым любопытством, - Когда я уже подрос и давно мог ходить, ты только появилась. Твои глаза еще лишь приспосабливались к этому миру. И каждый божий вечер втайне от родителей я сбегал с чердака, чтобы… просто на тебя посмотреть. Нелегко скрываться от тех, к кому, по идее, нужно тянуться.

“Нет, это невозможно, нет. Во мне всё отказывается верить. Всё. А в первую очередь сердце. Сердце не верит, что такое… допустимо” – через несколько минут эти ксивы держала уже Эмилайн, и, роняя слезу за слезой, покачивалась в соответствии с ритмом. Капли падали на белую бумагу, портили её. Но она не могла додуматься ни вытереть лицо, ни чуть отвести голову.

ff


В паспорте, который Эми никогда не видела, было написано Мансон.
Мансон. Не Тёрнер. И что, пожалуй, самое странное, приклеенная фотография была создана недавно, судя по внешности, но (!!!) Эми не помнила, чтобы фотографировалась в последние годы.
“Нет”

- Мистер Сойер и Бернайс общались за твоей спиной много лет. В их задачу входило защищать личные низменные интересы. Копы тоже знали, но им, как и остальным, было насрать… - дорогой братец поспешил поскорее взять у неё документы, пока те не выпали из трясущихся рук, - Нас разлучили еще в детстве, и все равно мы неотделимы. Воссоединение сердец неизбежно, хочешь ты того или нет.

Заменить Тёрнер на Мансон, взять любую другую фамилию = останется Эми.
Внушить, что Безумный Джек единственный, кто понимает тяжесть бремени = останется Эми.
Разрушить полпланеты, и на останках старого мира построить новый = останется Эми.

- И кто виноват в этом? В том, что я только после тридцати узнала о… - сестра недокончила мысль.

- Я, конечно, же, виноват! Кто ещё? Это я допустил… - брат зашептал, убирая чёлку с её лба, - Переживая расставание, мы страдаем больше всего от навязчивых идей о том, что нас больше ничего не ждёт в будущем! Но, переставая себя жалеть, мы такжетеряем интерес к окружению, жалость к окружающим! Тем и опасно отчаяние…

Тёрнеры, мирная супружеская чета, приехавшая в Крэйсет из Средне-Западного штата Иллинойс, прососедствовали в добром согласии с семьей Мансонов немало лет. Но потом их мнение о соседях начало притерпивать изменения: с положительного на отрицательное и с отрицательного на нейтральное. Подробно о причинах возникновениях противоречий, уничтоживших мир между двумя парами, разглашать не стали, что, в общем, не помешало разным кривотолкам разлететься по всей долине как лесному пожару. Сплетни и гнилые слушки, льющиеся дерьмом изо ртов распущенных местных – то самый рычаг нелюбви, за который потянешь и включится тлетворный механизм.
- Допустил? Но разве ты не был ребенком, от которого ничего не зависело? Да и как допустил? Что вообще произошло в нашей семье? Почему ты убил отца? Почему меня забрали и приютили другие? Почему ты ведешь себя так, словно что-то испытываешь к этому дому, ведь прошло уже столько… - Эмилайн говорила-говорила и вдруг заткнулась на длительное время. Ею овладели все формы ступора, ибо подвергать штудированию целую проблематику всегда чревато прострацией.
- Да, мы с этим домом расстались, но мои чувства к нему не проходят! Настолько они крепкие… – Джек намотал на палец прядь чёрных сестринских волос и с корректной, профессиональной уветливостью провёл по сестринской щеке. Привеченная посмотрела в его глаза с улыбкой, в те, как хотелось ей верить, отражали его настоящие мотивы, и встретила в них нечто конгениальное, совпадающее по талантливости, очень-очень близкое, - Тебя тоже преследуют чувства. Только не вздумай посылать их к чертям, ни в коем случае не отвергай, иначе это будет самой большой твоей ошибкой.

- Так, постой… - Эми попыталась подсобраться. В противном случае дальнейший разговор был невозможен. Нагнеталась атмосфера помешательства, атмосфера циклотимии, и “отрицательная энергетика впиталась в неё, подослав несколько несчастных демонов”, - Выходит, сведя в могилу своего отца, своего неродного папу, ты негативно повлиял и на мою судьбу в том числе? Ведь этот человек был и моим отцом тоже! Причём родным!
- Вау, великий скот. Пресвятые угодники! Ну, наконец-то наша девочка срубила фишку! – поаплодировал коловратный Джек Хэлван, - А я уж гадал, когда это случится. Ну… лучше поздно, чем никогда, поэтому, считай, имянильница выпользовала флакон человеческой щедрости и теперь сможет жить, не поэтизируя, но наслаждаясь правдой и знанием. Не надо говорить мне спасибо. Просто помни, что я для тебя сделал. Этого будет достаточно.
- Достаточно? – Тёрнер (Мансон) слегка или не слегка возмутилась, взмахнула рукой и скорым темпом направилась вдогонку за просветителем, который сквозь зубы пожаловался на духоту и выскочил в коридор, - Эй, не смей уходить. Ты мне еще не всё объяснил!

…Документы лежали на полу. Никто так и не заметил, как они упали…


- Не смей уходить, ну, пожалуйста! Не убегай, а… - Эмилайн не преодолела и жалких трех метров. Как-то быстро запыхалась.
Джеку, стремительно шедшему в направлении лестницы, пришлось остановиться. Мучить сестрёнку, неродную по крови, но близкую по духу, задачи поставлено не было. Была поставлена задача расположить её к себе, и пока всё шло невероятно удачно.
- Хорошо. Давай вдвоём подумаем, что еще ты предпочла бы узнать? К сведению, я никуда не тороплюсь. Напали воспоминания о старом чердаке, и вспомнилась такая замечательная игра. Называется – спасись от разгневанной матери…
- Ты искал её? Я про нашу… – спустя миллион попыток самоуговоров, доказательств наличия особенных методов удержания двух половинок распадающейся женской души, заключенных в собственной хрупкой скорлупке, “сестра” в конечном счете расставила ценности по степени важности и каузировала изменения в личном эмоциональном состоянии и в эмоциональном состоянии “брата”, - Ты пытался найти? Делал хоть что-нибудь…
- А как могло быть иначе? – Хэлван в лёгкой досаде шлёпнул себя руками по щекам и уставил взгляд в потолок. Поменялось абсолютно всё: и фон, и покров, и проклятый дом, и воздушное пространство, и направление мыслей, - Как могло быть… Я искал её больше десяти лет. Возможно, я много себе нафантазировал, начиная от ожиданий, что у меня всё получится, и заканчивая надеждой, что я ей ещё нужен…

Следующий вопрос Эми задала с относительным доверием, относительным недоверием и колеблющимся растущим подозрением:
- Искал… для чего? Чтобы убить, как убил отца?
Но ответ в очередной раз оказался поражающим, нагнал ни чуть не меньшего шоку, чем, скажем, камуфлет в Детройте или ссора с Тёрнерами, закончившаяся непоправимой бедой.
- Нет… – лохматый потемнел выражением и в знак отрицательства незаметно мотнул головой, - Не для этого.

- Ну, а для чего тогда?
- Чтобы попросить прощения…
- Во-о-о-о-т значит как…
- Ты очень плохо, очень неправильно обо мне думаешь. Меня это огорчает. Не хочу выглядеть монстром в твоих глазах. Только не в твоих…

Джек сказал “попросить прощения” и не обманул наперекор предположениям сестры. Мама – это слово из четырёх букв - было для него чудом цвета лазури, нектаром и амброзией, наивным мечтанием, которым стрёмно громогласно делиться, потому что не знаешь, как на это отреагирует твой собеседник, но вряд ли его реакция порадует тебя.
- Прости, если задела твои чувства. Знай же, я не хотела… - в ту же минуту исправилась Эмилайн и, судорожно сглотнув слюну, принялась лихорадочно соображать, как бы загасить свою вину. Точнее, не загасить даже, потому что, собственно, пока не было ничего, что горело, а обходительно и учтиво донести до ушей Безумного Джека, что Безумный Джек не последний садист, не хищник, а наоборот, жертва трагедии и нетактичности взрослых. Овечка, позаимствовавшая повадки волка, чтобы выжить и не стать частью обреченного стада.

“Прости.

Знай же, я не хотела…”


Потихонечку наступило тускло-серое несветлое предвечерие в долине Эйнс, небо окрасилось в грустные оттенки, количество гуляющих на улице уменьшилось в разы. Все возвращались домой, предчувствуя дождь. Возможно, хотя так и есть, Эмилайн Мансон-Тёрнер – единственная, у кого получилось преодолеть панический страх выйти из дома без принятия лекарств. Кто-то, кто так отчаялся, что не мог даже выйти, вынуждался регулярно принимать спецпрепараты и буквально сгнивал в своём тесном пространстве. Но заложников “четырех стен” полно и за пределами Крэйсет...
“Вот я и снова одна. Передо мной любые пути открыты” – примерно так думала сестра опасного маньяка, собираясь посетить городок и где-нибудь побыть полчаса-час, м.б, в баре, м. в кафе. Смотря что попадётся.

Низок Джо - маленький ресторан, где обычно пьют и едят у стойки, раёк для бездельников и праздношатающихся. Его Эмилайн порекомендовал работник книжного магазина, куривший перед самым входом. Он увидел растерянную дамочку, не знавшую, чем себя занять, и подсказал, где находится недорогой алкоголь.
- Винца налить, мисс? Не бойтесь просить. Для приезжих не жалко… - Джо, владелец заведения, куда занесло Эми сразу после недолгой автоэкскурсии по достопримечательностям Крэйсет (если так можно назвать памятник, посвященный второй мировой, единственный во всей долине кинотеатр, чьё название мгновенно вылетело из головы, и несколько подобных чепуховин), оказался щедр на любезности и за какие-то пару минут вкрался в доверие красивой незнакомки, - Мы тут рады каждому.
Ловко жонглируя стаканами, харизматичный бармен посоветовал наиболее удобное место. Но добрая путницам решила, что будет разумнее сесть поближе к главному предмету интерьера – к деревянному прилавку, на который Джо регулярно опускал свои потные локти.
- Простите, с вашей стороны очень мило, но я пришла сюда не ради болтовни. Меня привела сюда тайна, сфинксова загадка, требующая срочного… А впрочем, просто ответьте на пару вопросов! – женщина неожиданно заинтересовала хозяина. Тот не встречал путных собеседников уже черт знает сколько, а тут – на тебе! Как с небо свалилось…
- Буду рад помочь, если это будет в моей власти – настроился Джо, - Ну, так, мисс, что вас беспокоит? Я вижу, что вы чем-то встревожены. Какую же чертовщину вы начали и что оставили незаконченным? Я прирожденный сыщик и обожаю копаться в дерьме, хех…

Мансон-Тёрнер с трудом отказалась от рюмки и спросила (!!!) “не найдется ль воды”. Бармен напоил её, не потребовав денег, и… попристальнее всмотрелся в её авенантненькое, гладкое лицо, и понял, что его дыру посетила самая нетипичная американка на свете. В помещении не было ни одной живой души, кроме убеленного сединою пьянчуги. Давно не бритый, в драной одежде, этот мужчина, вероятно, подцепивший все известные науке венерические болячки и “ароматы” улицы, не смог бы их притеснить или встрять в разговор.
- В таком случае вы обладаете нужной мне информацией. Вы похожи на много знающего, мудрого человека… - экс-полицейская изъяла из бумажника фотографию дома для большей уверенности. Уважаемый разливатель спиртного прищурился, и спустя сколько-то мгновений узрел искомое.
- Вас интересует история, я угадал?
- Да - не обдумывая, ответила Эми, - Мне хочется знать всё до мельчайших подробностей. Всё, что там произошло! Заклинаю вас всем, что вам свято, не пытайтесь скрыть от меня ни капли правды. Ложь во спасение - устаревший приём, и будем честны, он никого не спасает…
Разливатель полностью с ней согласился, о чем говорила его реакция: чёткое кивание головой сверху вниз, смягчившийся греющий голос, пронзивший милаху, словно кинжал, удививший её своей внегородской добротой.
- Мда, вы правы, мисс. От пыли нужно избавляться. Но что прикажите поделать, если эта порошина повсюду? Проблема в том, что мы тонем в мельчайших частицах, Мельчайшие сухие частицы, скапливающиеся на поверхности наших душ, и мучаемся с первого дня нашей жизни вплоть до последнего! Мы глотаем эту грязь…
- А я считаю, с подобным мириться нельзя, пусть даже если кое-что стало привычным! Это нестерпимо, недопустимо и под конец возмутительно! – опасаясь показаться слабой или недостаточно убедительной, Эми напирала. Напирала до тех пор, пока в бедном Джо не осталось ни малюсенького просвета на обман.

Когда управляющий Низком полностью решился, гостья уселась понадежнее, изменила положение ног и с выраженностью использовала руки как опоры для подбородка.
- Что ж, я был еще очень молод, когда произошло самое страшное событие за всю историю Крэйсет и ближайших территориальных единиц… - рассказ начался тихо, и в душу внимательной слушательницы запало неизъяснимое безветрие, обещавшее пробыть там как минимум до конца истории, - Одна женщина, мать двух детей, с утра до ночи, днями напролет, жестоко издевалась над своим сыном, над своим первенцем. Проводила над ним чудовищные психологические опыты. Местные либо знали об этом, либо догадывались, но никто не собирался и пальцем пошевелить, чтобы устранить эту кричащую несправедливость…
- Опыты? Я не расслышала…? - на середине стало интереснее и повеяло новым сюрпризом. Эмилайн думно почесала висок, предвкушая вызнать что-то стоящее.
- Вы всё услышали правильно. Садистка запирала малыша на чердаке, держала его там почти всё время, лишь иногда выпуская погулять в коридор. Согласно показаниям людей, чьи дома располагались в удобной близости, муж этой поехавшей страдал не меньше деток и в один ужасный вечер не вынес и скончался. Всех подробностей я не знаю, но не обошлось без поножовщины, после чего преступницу лишили родительских прав и упекли туда, где ей самое место – в дурдом. Детей разбросали по разным учреждениям. Но поговаривают, что конкретно мальчика настигла мамашина участь. Психика парня дала дуба…


Возвращаясь к мотивации выпиливания Джорджа, можно вспомнить о наклонности Джека винить отца. Но винить не в том, что он что-то совершил, а в том, чего не сделал, чего не предотвратил, опасаясь осуждения. Если посмотреть правде в лицо, то можно прийти к выводу, что он был бессилен, также как и Саммер, также как был бы бессилен любой человек, который бы взялся воспитывать столь трудного ребенка. Ни при каких вариациях данный поступок (убийство Джорджа ножом) не приобрел бы и мнимой положительной окраски – преднамеренное лишение жизни нельзя оправдать, особенно если это преступление совершено из-за эгоистичных побуждений в стиле комнатных “мстюнов”, и довольно абсурдно искать неоднозначность в местах, где ею априори не пахнет. Нагружать и без того громоздкий текст, искусственно детализированный для неготового читателя, дополнительными пластами информации – все равно что отпугивать потенциального читателя, ведь никогда и ни у кого не получится выставить деяния Хэлвана в лучшем свете в ущерб истине, сколько бумаги не истрать.

Но можно немного отойти от темы безумия Джека и сосредоточиться на проблемах в отношениях Саммер и Джорджа. О том, что происходило в семье, не знали ни близкие, ни подруги хозяйки. Рано или поздно Джордж бы сошел с ума. Не удар ножом, так суицид от безысходности поставил бы крест на жизни мраканида, словно их чета была обречена на грустную разлуку. Словно Джордж все равно бы в скором времени умер, как и Саммер, только та чуть попозже, и Джек - наказание, подосланное господом, а не причина, будто бы такой исход остался бы закономерным, не усынови они психа.


- И после того случая больше ничего не происходило? Всё было… спокойно?
На улице темнело. Эмилайн пила уже третий стакан минералки, а её собеседник начинал уставать. Пьяница храпел за столом, кажись, не собираясь просыпаться. Тишина уже самоутверждалась. С той поры ни одна живая душонка не посетила чёртов “рай”.
- Так точно. Полный спокойняк! Дом несколько десятилетий никого не привлекал. Всему виной дурная репутация. Но недавно туда заселилась семья. Клиффорды, вроде… - готовясь к окончанию рабочего дня, который, как тягомотный музыкальный клип, всё растягивался да растягивался, житель долины Джо намывал тарелки при помощи средства и раскладывал по ящикам шкафов и полкам всякую использованную всячину, - Но сами понимаете, сколько время не идёт - осадок все равно остаётся. Долина ничего не забывает…

“Семья. Клиффорды Заселились…” – выловленные из связанных отрывков и запомненные ключевые слова стали извертываться, будто стремясь проломать череп думающей Эми Мансон Тёрнер изнутри. Большая любительница баров устала от страшилок, и, признавшись себе в этом, пожелала Джо всего наилучшего. “Даже в сложные кризисные годы всегда найдётся место радушию и оптимизму ”.
- Мисс, уже покидаете нас? – полюбопытствовал владелец Низка, всё еще не отрываясь от уборки.
- Да! Так получилось, что я мало спала! Мечтаю поскорее вернуться и лечь… - брюнетка сочинила отмазку, что называется наскоро, и намылилась к выходу, не обратив внимания на флиртовые нотки в голоске разливателя.

Она уже было открыла дверь и одной ногой стояла на улице, как вдруг без дальних предисловий Крэйсет Эйнс нанесла коронный удар. Не то что бы это было неожиданно или нелогично. Просто ньюйоркчанка надеялась, что раз день оказался одним большим экстремальным аттракционом по типу знаменитых американских горок, то хотя бы вечер и времечко, отведенное до сна, удастся провести без чьих-то чувственных выпалов, без очертеневших “роялей в кустах”. Но Эйнс – место, разучившееся к кому-то прислушиваться, и чересчур своенравное даже в отношении местных.
- Вы все проклятые лжецы! – завопил внезапно пробудившийся пьянчуга с тяжелой от
бухла патлатой “дыней”, с одеждой, провонявшей табачным дымком, и микротравмами на кривых выпяченных пальцах, - Брехуны! Последователи ереси! Демоны, мучившие Саммер, доберутся и до вас! Саммер ни в чём… ни в чём не виновата!
Никто, ни Эмилайн, ни Джо, не понимали, что несёт этот беспаспортный бродяга. Бармен имел радикально противоположное мнение касаемо нашумевшей госпожи Мансон. Мало того, что алкаш даже не попытался восстановить самообладание, если таковое когда-либо было, он распалился еще пуще. Разъерепенился, раздухарился, раскочевряжился! Касалось, им самим завладела нечистая.
И хотя добронравный хозяин кафешки, не лишённый понятий о чести и определённых профессиональных сноровок, попросил женщину незамедлительно уйти, дать ему в одиночку привести в чувства мутного пропойцу, Тёрнер не посчитала нужным слушаться и продолжила своё участие в, так сказать, “цирке”:
- Так-так, я вас очень прошу успокоиться, мистер. Держите себя в руках. Мы все немножечко на взводе. Видимо, день такой тяжелый. Метеочувствительность штука неприятная…
- Ага, приняли меня за идиота! – алкаш угрожающе оскалился и потянул из кармана нож-раскладушку, - Но истинные идиоты здесь вы! Вы идиоты! Бездоказательственно обвиняете в детоненавистничестве самых чистых, практических божьих людей, толком не разобравшись, кто дьявол! А затем гримируетесь под сраных благодетелей! Боже, какие же вы все лицемерные!!!

Не беря в расчет малое расстояние между недоинсургентом и более адекватными “врунами и клеветниками”, реакция вторых запоздала на доли секунды: шибарь-киряльщик уже бежал в их сторону с ножом. За то, что никто не умер и плохой “метеотропный” вечер обошелся без жертв, нужно сказать спасибо Эми и лишь ей: бывшая работница полиции совершила невысокий прыжок и ударом ноги обезвредила пьяницу. Бунтарь уморительно шлёпнулся наземь, одна из его косточек издала хруст. Но кричать от боли ни желания, ни сил не осталось. Итого: внезапно нависшая угроза жизни была предотвращена не кем-то, а самой нетипичной американкой на свете.
- Саммер ни в чём не виновата! Никакого детоненавистничества… Бездоказательность, ложь… Никакого дьявола… - неуспешный защитник чужой чести еще долго выл и корчился на грязном полу. Упрёки с его рта в адрес всего мира сыпались градом. Эмилайн
в какой-то момент стало даже жаль дурачину…
Напоследках женщина подбросила совет, как лучше поступить:
- Рекомендую сообщить о нападении шерифу. Безнаказанность нельзя оставлять безнаказанной…
- и ушла. Теперь уже точно.

Джо стало досадно, что он забыл её поблагодарить. Забыл – потому что в обстановке постоянного вольтажа невозможно не повредить “карту памяти”. По сравнению с другими
районами, расположенными на карте США, долина Крэйсет имела свой характер, обладала личным темпераментом и многие из черт попадали в категорию теневых сторон. Это место было живым…


На протяжении долгих ночей, превращавшихся в чреду экспериментов, Джек неустанно работал над пополнением чердака учебными и научными материалами, которые запросто бы отпугнули родителей ввиду их специфичности. Гений придерживался теории, что, нацеливаясь на объект симпатии, совсем необязательно учитывать его волю. Так тетю Рози обнаружили мертвой у себя во дворе, так была изнасилована и убита ее семилетняя дочь, которая была на год взрослее своего насильника, таки добившегося ее, хоть и методами, не выдерживающими никакой критизации.
Думаю, этого достаточно, чтобы утверждать – в Джеке разрасталась жажда, со временем ставшая невыносимой, мечта, ставшая навязчивой. И совершенные убийства нельзя было не совершить. В ином случае Джек бы никогда не понял свою миссию, а в современной Америке любой самодостаточный мужчина обязан иметь какое-то призвание. Неважно, насколько оно противоречит морали. Главное, чтобы было чем похвастаться.

Одна из версий превращения ребенка в чудовище – необъяснимо злая мать.
Другая же подразумевает тяжело пройденные, не совсем удачные роды.
Итого, версий так много, что выбрать какую-то конкретную правду в качестве последней капли невозможно и придется свалить все на совокупность, как и всегда, когда речь заходит о сверхпроблемных людях - о сверхпробленых семьях, живущих во сверхпроблемном штате со сверхпроблемными детьми.
Впрочем, насчет матери вообще трудно что-то утверждать. Может, раньше она была значительно добрее и умела к себе располагать, но жизнь ее нехило потрепала, понудила озлобиться и послать к чертям соблюдение этических нормативов, верность необоснованному долгу.


На следующее утро.
Многие, обнаружив первые проявления насморка, ломаются, начинать лечение или нет, вспоминая известное утверждение «сопли и сами пройдут за неделю». Авторитетные врачи настоятельно запрещают подобное отношение к личному здоровью, даже такое незначительное заболевание может перерасти в большую проблему. Эмилайн было плевать на себя, потому что она всегда была индивидуальностью. Даже в школьные годы, заболевая, она в школу ходила, а не отсиживалась.
Сегодня её щека окуналась в мокрую от соплей белую подушку, из носа выделялась прозрачная жидкость. “Не следовало вчера выходить, не одевшись по сезону” – убеждала себя Тёрнер, считая, что причина половины бед кроется в её невнимательности, что, в общем-то, сильно косило под правду.

“Какого…?” – но окончательно разбудил её не симптом переохлаждения и не козявка возжегла в душе панику. Что-то свалилось с самого неба на хрупкий оконный отлив, оставив после себя крупное красное пятно и пару трещинок на мокром стекле. Какой-то предмет, или чьё-то маленькое тельце, - Меня уже ничего не удивит, чёрт подери”
Инстинкт суфлировал, шум снаружи – очень странное явление, и необходимо выглянуть наружу, да убедиться, что что-то не так и Крэйсет опять играется с психикой.


Так Эмилайн и поступила: обувшись в тапки, быстренько спустилась на первый этаж, миновала комнату с телевизором, кухню и впустила в легкие уличную предзимнюю дрожь. Осмотревшись по всем сторонам, она мигом установила источник шума, сконфуженно покрутила головой и плечами. Это просто какой то кошмар... иначе не опишешь: весь околоток дома, каждый его метр, был усеян чернопёрыми “комочками”. Повсюду лежали мертвые вороны, наглотавшиеся больного негативом, утреннего воздуха. У некоторых каркуш были видны кости, некоторые были без головы, некоторые - без рук или ног, у некоторых были вскрыты животики.
- Чё… чё там, а? – прибежал сзади Джек, оттолкнув сестренку и выскочив на улицу, - Мать моя женщина. Какого хуя тут творится?

Сумасбродный мраканид, не привыкший прятать эмоции, уже было разинул рот для выпыхивания новой плоскошутки, как вдруг и его прибрала к рукам злотаинственность Эйнс.
“Мать моя женщина…” - для того, чтобы полностью осознать картину происходящего здесь и сейчас, имело смысл, прежде всего, обратиться к прошлому. Для Хэлвана, знавшего большинство секретов, это не составило бы особого труда, в то время как сестра могла и не суметь оценить всю мощь негативного оттока, не понять, где он бёрет своё начало.
- Мне страшно! – Эмилайн сжалась вся, напряглась, словно пружина. Было холодно. Холодно и знобко, - Может, пойдём в дом? Все равно мы вряд ли поймем, что…
- Поймём – сказал Джек, рассматривая одну из ворон, которая, прежде чем достигнуть земли, обломала кучу тонких ветвей и получила кучу рваных царапин, - Да уж, тебе лучше зайти. Тебе вообще не стоило так рано высовываться…




(Не всякая птица сможет вынести смех. Дом Хэлвана – особое место. От него веет смертью).


…Когда брат и сестра забежали обратно, приключилась очередная сумасшедшинка, не поддающаяся ни логике, ни законам, ни принципам. На сей раз призвездь отнеслась к фауне с чуть большим милосердием, но с ненавистью к насельникам дома: загадочные голоса в голове, отнюдь, не порождения интуиции, а кунштюк впавшей в помешательство Мёртвой Королевы, дали наказы, заставили, повелели... подняться наверх, и спасти, и помочь, и убрать эту казнь, и отвести это лихо.

- Либерти просит. Советую ей подчиниться… - прошептал Хэлван, боясь говорить громче, - У неё циклофения, недотрах, или что-то в этом духе. Я не воспитатель и не врач, я не знаю. Но когда у Либерти случаются приступы, всё вокруг ходит ходуном…
Эми посмотрела на брата с доверчивой усмешкой, и подняла глаза вверх. Их предстояло настоящее суровое испытание – прогулочка по чердаку, по клубку воспоминаний убийцы.
- Хорошо. Если нет иного выхода, я… на всё согласна.

Джек вовремя схватил сестру за руку:
- Эй, ты можешь не идти туда! Не надо.
Но та отпиралась, типа, снимая покровы своей воинской храбрости.
- Не надо? Это почему же ещё, а? Если ты пойдёшь, то и я должна.

- Это небезопасно. Подумай о себе. Кому будет лучше, если ты пострадаешь? Да и ради чего? Я один могу контролировать Либерти!
- Контролировать чудовище? Ну-ну. А ты, видно, и вправду великий шутник.

На обоих этажах завибрировал пол. На тумбу с телевизором пластами осыпалась вся штукатурка. Картины попадали вниз. Рыбки в аквариуме сдохли. Большинство бы не подумало винить во всём “ведьму”. Скорее, выдвинуло бы теорию землетрясения, как бы сделала и Эми, если б не находилась в курсе всех истин. Пожилые бабёнки наверняка заговорили бы о появлении домового, обнаруживающего своё присутствие неожиданным шумом, стуками, битьём посуды…
“Я не боюсь. Мне совсем не страшно, ведь всё худшее уже позади” - Эмилайн шла навстречу безусловному риску, как на свидание, лишь изредка моргая и морщась. Под ногами тряслись деревяшки, кругом летали разносимые ветром из открывшихся окон бумажные клочья и разные предметы. Настольная лампа врезалась в стену всего в нескольких миллиметрах от её затылка; могучий антикварный шкаф самостоятельно переместился от своего первоначального положения на три метра влево; давно завядшие цветы с легким шуршаньем выпали из вазы; из малиновой пластмассовой коробки высыпался набор цветных карандашей. Громко стучащая дверь, ведущая на пресловутый хэлванский чердак, открывалась и закрывалась сама по себе, ассоциируясь как проход между двумя противоположными мирами: реальным и потусторонним. Если верить Джеку, Либерти засела там и не может спуститься, мол, что-то её силком удерживает и свалить оттуда у Королевы выйдет лишь с чьей-то помощью, или не выйдет вообще.

Джек, которому была чужда жалость (если речь не шла об Эмилайн), предложил бросить бредовую затею и, как вариант, навсегда бросить дом. Но сестра, отличавшаяся куда большей нравственностью, ощущала боль девчонки на каком-то глубинном, неосознаваемом уровне через тяжесть в теменной и височной областях, и не могла вот так просто взять и кинуть её на произвол своего же проклятья, или, вернее сказать, “дара”. Королева, сама о том не подозревая, подавала сигналы всем близприсутствующим: её мысли, её чувства активизировались и отделились от неё, на срок вселившись в ту, что не растеряла остатки эмпатии.
- Аккуратнее, ты точно знаешь, что делаешь? – переживал за Эмилайн Хэлван, потрагивая её сзади за попку и одновременно страхуя. Их в любой момент могло вынести, - Потому что я не знаю, как долго не трахали Либерти…
Шедшая впереди быстро урезонила пыл хабального братишки:
- Двигайся молча, и всё! Не дай бог тебя услышат! – и перекрестилась чересчур по-католически для полной атеистки.
“Молю тебя, всевышний, позволь вмешаться свету, призови на подмогу всё райской войско, разреши остаться на Земле”

В НАЧАЛЕ РАЗЛАДА ПОЯВЛЯЕТСЯ ВСЕГО ОДНА НЕЗАМЕТНАЯ ТРЕЩИНА.

ТРЕЩИНА РАЗРАСТАЕТСЯ ПУГАЮЩИМИ ТЕМПАМИ, ОХВАТЫВАЕТ ЦЕЛОЕ, НЕ ОСТАВЛЯЯ ЖИВОГО МЕСТА.
К НЕЙ ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ ПРИБАВЛЯЮТСЯ НОВЫЕ ВЕТОЧКИ, НАСТАЁТ ХАОС И ПОЛНАЯ МЕХАНОДЕСТРУКЦИЯ. ОТ АРИДНОЙ НЕДУГУЮЩЕЙ ПРЕЖНОСТИ НЕ ОСТАЁТСЯ НИ МАЛЕЙШЕГО ПРИЗНАКА. И КВИНТЫ ОБЕЗДОЛЕННОЙ ДУШИ НАХОДЯТ ОТКЛИК В СЕРДЦАХ ПРЕИСПОДНЕЙ.

ЖАРА…
ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ ДЕФЕКТ В ВИДЕ УЗКИХ УГЛУБЛЕНИЙ НА ПОВЕРХНОСТИ МОЖЕТ ПОРАЗИТЬ ЛЮБУЮ СЕМЬЮ, ЛЮБУЮ ЖИЗНЬ. НИЧТО НЕ ЗАЩИЩЕНО ОТ СКОЛОВ И ТРЕЩИН.
ОГОНЬ…


Сколько они поднимались, Эми всё время ловила себя на мысли, что они поднимаются в ад. Такие уж впечатления вызывали неоднозначные шалости леди: по потолку расползались толстые трещины, отовсюду дождиком “лилось” неприятное крошево, что-то где-то обрушалось, что-то гудело. Страхи кружили в воздухе под действием чар, тени неистовствовали, угождая душам мёртвых ворон знойной пляской. Джек регулярно подталкивал сестру, напоминая: пути назад нет, и сам подталкивался. Их постоянно замедляла “магия” вроде невидимого, тяжело сдвигаемого барьера. Но шаг за шагом, миллиметр за миллиметром, у них получилось коснуться двери. И в тот момент, когда Эми уже начинала помаленьку сдаваться и подпустила предположение о гибели несколько ближе, её заступник Джек собрал всю свою мужскую мощь в кулачок, искривил рожу до неузнаваемости (впрочем, ни хрена не изменилось) и с животной грацией бочком ввалился внутрь. Затем лохматый увалился на попу, живо встал на коленки и дал руку с трудом державшейся сестры. К тому моменту верхняя часть лестницы уже начинала обваливаться…
- Давай! Не тормози! Иначе тебя придется откапывать! А я всегда ленно управлялся с лопатой…
Не сразу послушав братишку, но и не отказавшись от его помощи, Тёрнер прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, после чего совершила второй, расслабила лицевые мышцы и таким образом сняла напряжение. Вперекор ожиданиям она запрыгнула к нему самостоятельно, решительно и неповторимо: съежилась, пригнулась, будто скрутило желудок, и переместилась вперёд почти на полметра.

…Чердак оказался удивительно просторным, чистеньким, без лишнего хлама, без противных мебельных останков, не витало в нём характерного для чердаков «духа времени». И если бы не полудетективное дарк-стори со “странноватым” мальчиком и тираншей-мамочкой, пребывание на нём было бы сплошным развлечением…

Хэлван… хотел похвалить подругу детства, но за невозможностью сыскать подходящего комплимента обошелся пятикратным похлопыванием по испачканной в чём-то белом спине и единственным громким смешком, выстрелившим прыгунье точно в ухо.
- Ну, что теперь скажешь? Назовешь тормозом, братец? - Эми засияла от гордости, опустив зрачки вниз. Она заметила, что хозяин “оживотворенного” домишки получил незначительную травму и понадобятся бинты, чтоб его подлатать. Из раны на икре сочилась кровяга.
- Наоборот, слишком сильно газуешь, сцепление жжешь. Крайность это плохо, слыхала?

Взаимовыручатели еще бы поболтали. Тем для обсуждения оставалось немерено. Но
из-за безотлагательности самого важного пришлось повременить со всем остальным и начать торопко осматриваться в поисках той, в чьей власти, ни много, ни мало - чужие души, чужие мозги, чужие “моральные чистоты”. Никому не хотелось бы иметь такую противницу, как Королева, ибо это автоматически означало бы смерть, или чего ужаснее – попадание в пожизненное рабство, становление послушным орудием “ведьмы”.
- Уохо-хо-хо-хо-хо-хо-хо-хо-хо! А вот и наша проделывательница-сорваница! Чудиха, ты чего это разнылась? Заболела, что ль? Ну, так мы тебя вылечим… - пройдя буквально пару-тройку метров в направлении узкого окна, Джек и Эми обнаружили генератор катаклизма: закрыв лицо руками, упершись локтями в колени, Либерти горько роняла жидкие жемчужины и что-то мямлила сквозь шумные всхлипывания и частые надрывные вздыхания.

Тёрнер с благой жадностью ухватилась за последнее намерение, мотнула головой и опустилась на попу, поближе к мисс Моллиган, чтобы быть с ней наравне. Хэлван продолжал стоять, держа руки крестом, и с интересом наблюдая за бабскими прелиминариями, призванными выяснить, почему поблизости поумирали все птицы; почему несчастья слились воедино; почему дом чуть было не рухнул. Королева приготовилась всё рассказать, ей самой хотелось дождаться исчезновения “ада”.
- Ну, же. Не бойся. Здесь нет тех, кто мог бы обидеть тебя – Эми предприняла все возможные меры, дабы убедить “колдунью” открыться.
Либерти сию набатную минуту воспользовалась её добротой, духовным бескорыстием и поступила созвучно совету. Ротик бедной девочки задёргался, стоило начать говорить.
- Я из чистого любопытства заглянула сюда. Джек предупреждал меня, что здесь опасно, а я оказалась дурой и ослушалась! Я могла бы… просто прочесть его мысли! Это бы отвело от неприятностей. Но однажды я пообещала ему никогда, ни при каких обстоятельствах не лезть в его голову! Как же мне жаль…

Если Тёрнер ни черта не разобралась, поскольку владела минимальными знаниями, то Хэлван понял всё, но не подал виду, возможно, желая, чтобы хоть этот квест сеструха разгадала личными усилиями, без облегчающих подсказок, и очень скоро пожалел о поспешно принятом подлом решении.
- Опасно? Но здесь никого нет. Или ты рисуешь угрозы в уме, выставляя их за правду? Но зачем? Какой смысл в самоугнетении? – Эми на миг отвернулась, чтобы посмотреть на брата, не явно обрадованного и не явно огорченного. И за этот миг телепатка успела озвучить причину, довольно таки странную, но затрагивающую сразу все струны.
- Здесь есть много чего, скрытого для глаз большинства! – поспорила Либерти, и схватила девушку за руку, словно планируя донести до ушей нечто космически-важное, нечто неохватное, - Я увидела это! Здесь настоящий кошмар! Я пыталась сбежать, но не смогла, потому что накрепко примагнитилась к аду! К аду! К настоящему! Ты понимаешь меня?

Эмилайн:
- Нет. Вернее, не до конца. Пожалуйста, объясни, что в твоём понимании есть ад. Тогда, может, у меня и получится...
Либерти:
- Ад – то место, где всем-всем-всем плохо, место, куда нельзя ступить, не потеряв себя. Только не говори, что не видишь их…
Эмилайн:
- Я и вправду никого здесь не вижу. Ну, кроме тебя и Джека… тут никого нет. Может, тебе стоит пойти и немного подремать? Проснёшься с новым свежим настроением, и сама придёшь к выводу о…

Пока экс-полицейская успокаивала сверхчувственную медиум, делая всё возможное, чтобы дом не разошелся по швам, случился еще один нежданчик, а вернее два: кусок отвалился от двери и Джек Хэлван/Безумный Джек/Джек/клоун-принц преступного мира/злодей No ONE ощутил резкую, невыносимую головную боль, будто в череп зашли инструментом для хирург-операций и пообещали долго возиться.
- А-а-а-а-а-а-а-а-а! - истошный ор маньяка, раздавшийся на всю долину Крэйсет, пандемическое ликование иблисов, анчибелов и бесов, опростание, психоэмоциональное опорожнение, совмещение наказания и трагедии, хоть и не приведшее к катарсису, но изгнавшее часть отрицательности = в “диспетчере задач” мозга Безумного Джека на данный момент протекало энное кол-во схожих процессов, и каждый занимал уйму “оперативной памяти”, чтобы переживать эти процессы без сжигающей сознание мигрени, - А-а-а-а-а-а-а-а-а! Помогите! Меня опять хотят здесь запереть! Не дайте ей это сделать! Не дайте-е-е-е-е-е!

- Мам! Мама! Скажи, ты же не отправишь меня на чердак? Я устал проводить там дни напролет! Папа! Пап! Скажи, ты же не позволишь маме снова меня запереть? Еще одного такого вечера я просто не вынесу!

- Безумный Джек. Так его зовут. Безумный Джек просто… никого не любит.

- Я сейчас не оправдываю ни тебя, ни твоих родителей. Им стоило уехать и взять тебя с собой.

- А-а-а-а-а-а-а-а-а! – лицо психа покраснело, став похожим на помидор, из широкого растянутого клыкастого рта то и дело выпрыгивали брызги слюны. Реальности менялись помгновенно, ветвясь в анекдотичные витиеватые спирали, переливались всеми настроениями – от смертельно плохого до смертельного ужасного.

- Хотя не факт, что Хэлван бы их не нашел, ведь Хэлван находит всех.


Пока убийца корчился в мучениях от яда, медленно капающего в прогнившую душу, Либерти рассказывала Эми, что она увидела и что теперь, по её профессиональному предположению, фантасмагории и образы взял взаймы Джек, чей рассудок заболел метаморфичностью и совершенной переменностью из-за её дезорганизованности, из-за её срыва.
- Какая-то женщина с засученными рукавами и с поднятым фартуком, очень странная и очень недобрая, хватает за руку ребенка и тянет за собой, просто так, по какой-то ерунде. Если малыш не идет – женщина бьёт его, иногда очень больно, иногда по головке. Ребенок этот тоже очень странный, будто не от мира сего, но добрее женщины. Я не могу разглядеть их лица, так как не могу к ним подойти из-за высоты пространственно-временного барьера. Но я пережила огромные чужие страдания и чужую душевную боль. Я заплакала и чуть не убила вас, чуть не разгромила дом, потому что мне стало жаль этого мальчика.

- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

- Я не могла никак успокоиться…

- Джек…

- Но теперь, кажется, всё вернулось в норму, разгоревшееся пламя потухло, и я больше не являю угрозы для вас. Для тебя…

А меж тем Хэлван даже всплакнул. Хоть психопата и отпустило ровно тогда, когда отпустило и Лизу, ему понадобится несколько часов, чтобы прийти в себя после полукатарсиса. Внезапно странная трясучка прекратилась, затылок перестал биться о стену, кисти самопроизвольно разжались и Джек вздохнул всеми легкими, втянул запах единственно-верной реальности, немеркнущей нетленной настоящности, и протрезвился. С него сошел хмель плохого детства, эскиз выстроился в воображении и, превратившись в картину, размылся. Пока он еще только оправлялся, пока не все злообразы обнаружили выход сквозь тело, Эмилайн поспешила расспросить Либерти обо всём интересовавшем её, начиная с матери брата, которая была и её родной матерью:
- Это была она? Саммер Мансон? Она издевалась над сыном? Но… почему? Должна была быть какая-то причина для гнева…
- Для гнева? А ты сама что предполагаешь? - Королева отвечала с большой неохотой, принуждаясь к очередным истязаниям. Малейшая попытка изъять из адамовых веков конкретную деталь, малейший экскурс и… всё начиналось по новой – ад возвращался, поле зрения накрывало шквалом из очередей-полуглюков (сформированных кадров, полусцен) и… подняться наверх, и спасти, и помочь.
А также казнь. А также лихо.

- Ой, всё, я не могу! Прошу, не заставляй! – Королева кликушески выла, цеплялась за волосы и выдирала их, совершая развороты всем телом, обо всё ударяясь и получая маленькие травмы, - С мальчиком тоже что-то было не так. Что именно – не скажу, потому что к тому моменту мы все погибнем! Отстань! Отста-а-а-а-а-нь! ОТСТА-А-А-А-А-А-А-А-НЬ!

Затем и Джек Хэлван попросил Эми о том же, о чем попросила её Либерти, найдя силы подтянуться вперед и дотронуться до короткого рукава её белой футболочки:
- Оставь её, иначе нам точно… трындец. Давай лучше выбираться отсюда. Мне плохо здесь… Плохо…

- Лучше уйти…

- Джек…

1 …Услышав мрачный выдох лохматого, Эмилайн отзывчиво, со сжатым ртом и прикушенными губами, быстро-быстро кивнула ему. Фаталистический спуск по наклонной поверхности сулил превратиться в очередное путешествие. Но погибать всегда легче, находясь рядом с кем-то, с чувством самоотверженной, сердечной привязанности. Брат и сестра ничего не боялись…

2 …Мёртвая Королева отстроила лестницу заново, лишь посмотрев в сторону двери.
Сломанные ступени подверглись волшебно-автоматической штопке. Девочка с даром телекинетического медиума потратила на это большую часть жизнеэнергии, отдала в жертву всю свою звериную неукротимость за раз, дегидратировалась до предельной степени, и её сморил обморок…

3 …В убежище Хэлвана часто звучали мелодии, которые никому не были слышны. Даже отрубившейся Мертвой Королеве. Не наигрышные, неложные, присные. Ими упивались комнаты, с их помощью глушил тоску проклятый чердак, без них не просыпался ни один сантиметр и они же баюкали всё. Всё без исключения. Эти мелодии – голоса дома, микроскопические частицы пресложного характера…

In warm weather all live grows, in cold — everything dies. Those who are cold soul won't be able to learn joy even if they will be dawned by favor of Heaven. Only those who have a warm heart are capable to experience boundless happiness and eternal love. Hong Zichen
(В теплую погоду все живое растет, в холодную — все умирает. Те, кто холодны душой, не смогут познать радость, даже если их осенит милость Небес. Только те, у кого горячее сердце, способны изведать беспредельное счастье и вечную любовь. Хун Цзычен)


“Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь похожа на ад, но я не привыкла ни на что жаловаться”
Спасшиеся благодаря феноменальному инстинкту самосохранения, который элементарно не мог подвести, брат и сестра уселись в огромной гостиной на первом этаже и пробыли там (!!!) несколько часов, не вылезая. Жуткое состояние ломки, выворачивающее кости, мучило Джека Хэлвана весь вечер, и прошло лишь ближе к непогожей полуночи, тогда, когда, наоборот, большинство болячек обострялось. Эми крутилась возле лохматого, ожидая, когда тому полегчает, и когда наконец-то это случилось, она даже не поверила.
- Присядь. Присядь ко мне – брат звал её на диван, в спешке переключая каналы телевизора. И хоть за ним никогда не водилось заппинга, сегодня Джек не мог определиться, что именно хочет смотреть: шоу Рональда Бака или горный мото-марофон, - Не хватало, чтоб ты каким-то образом пострадала из-за меня, а сегодня ты чуть не погибла. Мы остались одни и теперь должны держаться друг друга. Нам необязательно друг другом рисковать из-за эгоизма, чтобы чувствовать себя исключительными. Мы и так исключительны…
- Со мной всё в порядке… - неуверенно отмахнулась Эмилайн, впавшая в зависимость от постоянных извинений, - Я ни на что не жалуюсь. Меня всё устраивает, несмотря на то, что я сюда никогда бы не пришла по своей воле. Но что произошло - то произошло. Глупо сейчас о чём-то сожалеть…
- Знаешь, ты права! Ты почти не ошибаешься из-за того, что все твои мыслительные операции, прежде всего, исходят от сердца! – после нескольких попыток сменить позу Джек разместился покомфортнее и случайно попал на неизвестный канал, на котором в режиме реального времени транслировалось некое мероприятие с шумным уличным шествием и песнями, с пафосными патриотичными речами-обещаниями, - Ты большой молодец. Хочешь знать, почему?
Эмилайн легонько подвигала плечами, с невероятной стеснительностью пригнулась и опустила локти на спинку дивана.
- Ну, говори! Я вся внимание! – а потом еще сильнее разлохматила прическу смотрельщика.

Хэлван произвел столь глубочайший вздох, будто заново построил большую часть своего организма, с усердием сделал глотательное движение, обеспечив слюне выход вниз, моргнул несколько раз и пояснил сестре, за что конкретно её уважает, за какие моменты он готов признать её лучшим человеком на земле, а за какие моменты - самым что ни на есть ангелочком, духовным созданием,сообщающим волю господню. За умение вселять нечто, напоминающее слово из семи букв.
- Ты лучшая, потому что, в отличие от меня, ты не затаила на них злобу, а обрела с ними связь. Ты приняла их, ты их полюбила… со всеми их пороками… Сегодня всё больше и больше людей одержимы мнимым успехом, обогащением. Мне повезло, что ты не такая.

За умение вселять в человека Н.А.Д.Е.Ж.Д.У

Тёрнер было приятно. Не каждый день слышишь такие слова и получаешь такую похвалу. Тем более от того, кто, по общему мнению, неспособен молвить ничего хорошего. Эми принужденно, но красиво засмущалась. Делано, но очень элегантно. Правда, вместо банального “спасибо” сестра решила покопаться в причинах. В причинах отличности и хэлвановской своеобразицы, если таким существительным можно обозначить его ненависть.
- Ты и сам мог бы пересмотреть свои взгляды на мир. Я не буду советовать, чтобы ты поскорее всё забыл. Но нельзя всю жизнь жить с ненавистью в сердце. Твоё решение проблемы – не решение… - ей доставляли удовольствие и парадоксальным образом повышали самооценку потуги воспитывать брата, которому, к сведению, это вполне нравилось. Джек всегда любил креатив.
- Знаешь… кажется, ты права. Я пленялся чарующими мечтами о возмездии, похожими на спиралевидные высокие лестницы. Но мне всегда чего-то не хватало. Эти мечты не удовлетворяли. Разжигать огонь страсти – да, разжигали. Но не выручали в должной степени, как я поначалу предполагал.

Вдруг, видимо, утомившись высиживать пятую точку, псевдофилософ оторвал задницу от дивана и подошел к пустому камину. Сестра не отстала, считая своей основной обязанностью внушать ему свои представления о том, что нужно чувствовать, прослыв душегубом, убийцей миллионов, террористом. Но не чтобы ему стало еще хуже, а чтобы бушующие в нём конфликты пришли к какому-то согласию, пускай и к кусачему, как злая собака, пускай и к печалящему, как известие о смертельной болезни.
- Послушай, не угнетайся так сразу, а просто подумай. Если бы ты не начал убивать совсем, ну, или, эмм, допустим, убил бы только двух-трех человек, у тебя был бы шанс. Это не значит, что сейчас ты должен бежать куда-то и вешаться. У меня нет при себе ни судейской лицензии, ни желания отчитывать тебя.

- Тогда, спрашивается, зачем ты к этому постоянно возвращаешься, если сама признаешь, что ничего не можешь исправить? В чем твоё предназначение?
- Как это… в чём? Я здесь, потому что ты этого хочешь. Сама бы я не пришла!

Хэлван простоял к ней спиной три минуты, а затем повернулся невеселым, нерадостным лицом, что подчёркивал такой же невеселый, нерадостный голос и невеселые, нерадостные глаза, готовые выскочить из своих орбит.
- То есть, абсолютно ничего не изменилось и ты по-прежнему ко всему равнодушна? Ко мне, к чердаку, к этому дому…
- Нет-нет-нет, я не имела в виду, что мне плевать – боясь усугубить ситуацию, Эми стала отрицать опасения братишки и нашла тему поудачнее. Более цельную тему, - Вместо того, чтобы цепляться к словам, лучше объяснил бы, что там увидела Либерти.
- В смысле… что? – притворился недоумевающим Джек, - Подойди к ней и спроси лично. Я не в теме, из-за чего нас чуть не прихлопнуло крышей. Знал бы – сказал. Зачем мне скрывать…
Сестра не спешила заканчивать беседу. Всё спорила, причём довольно шумно, настаивая на своих особенных версиях.
- А я думаю, у тебя тысяча и одна причина не говорить мне всей правды! И знаешь, из-за чего?

- Хм, просвети!
- Из-за того, что ты закомплексован! Я еще с самого начала догадывалась, что ты бы ни за что никому не открылся, даже родному человеку, и мне пришлось поиграть в крутого детектива и поспрашивать у местных про этот дом! Добрые люди не пожадничали рассказать мне тайну семьи Мансонов, а также поведали об истоках твоего безумия.

Нарвавшись на откровения, Хэлван прижался лбом к стене и сдавленно произнес самое длинное предложение за всё время ихнего знакомства. Он явно недооценил настойчивость Эмилайн, которая всегда с фанатичным упорством стремилась к своей цели и, как правило, добивалась её. И, судя по кислому выраженьицу, обстрелявшему каждый угол гостиной, эти разговоры поднимали в душе психа бурю негодования и опалу.
- Наша мама причинила мне очень много боли. Её ненависти хватило бы на целый континент.

- Какая-то женщина с засученными рукавами и с поднятым фартуком, очень странная и очень недобрая, хватает за руку ребенка и тянет за собой, просто так, по какой-то ерунде. Если малыш не идет – женщина бьёт его, иногда очень больно, иногда по головке. Ребенок этот тоже очень странный, будто не от мира сего, но добрее женщины.

- А наш папа… принял удар на себя. Но, к сожалению, его жертва оказалась напрасной. Хотя тут и трудно судить. Всё многократно перепуталось. Я не делился с тобой этой тайной не из-за каких-то там комплексов, а потому что старался тебя уберечь. Мне не хотелось, чтобы ты была плохого мнения о маме.

Признательная, но не ослепленная благодарностью, неловко улыбающаяся, но сохранившая эмоциональную ровность, Тёрнер вспоминала все предыдущие недавние разговоры, находила в них непонятки и сразу их предъявляла, чтобы вдруг не забыть:
- Ты, вроде как, сомневался, что Джордж скончался от твоей руки. Что же произошло сейчас?
Хэлван втянул губы в рот и непричастно выпучил глазки:
- Я до сих пор не уверен… - ему, действительно, плохо представлялась сцена убийства взрослого человека шестилетним мальчиком. Впрочем, как и сестре. Так что на данный счёт их обоих в равной степени грызли сильные сомнения.


Джек был единственным ребёнком до определённой поры. Но был ли он достаточно любим?

Совсем неизвестно, как повели бы себя Мансоны, родись бы, к примеру, близнецы, а не два ребёнка с разницей в несколько лет. Деградация личности матери, ее превращение из доброй хранительницы очага в жестокосердного деспота, могла произойти и без пополнения в лице долгожданнейшей дщери, появление которой сделало мотивацию женщины предельно ясной, но не отменило варианта, что дочь – хороший повод начать прилюдно недолюбливать Джека.
Вот тут мне просто нечего сказать. Разве что, если бы так и произошло, то, эм, старшее поколение Мансонов страдало чем-то подобным? Этого уже не узнать, но мне кажется, у предшественников дела шли куда глаже. Ах, да, конечно же, глаже, ведь только последнее поколение допустило, чтобы маленький мальчик взял в руки нож и зарезал отца и затем набросился на мать, поранив ее, но не убив. Если бы что-то такое произошло, скажем, у их отцов и матерей мы бы обязательно знали об этом.

Можно сказать, что девочка виновата в обострении сумасшествия брата одним своим рождением. Возможно, это утверждение не лишено доли логики. Тут можно еще много чего понаписать. Много чего, приближенного к правде. Однако то, что случилось в том доме той ужасной ночью, я имею в виду причину эмоционального всплеска, знает только тот, кто там был, тот, кто брал нож и проводил полосы на вспотевшей от страха шее Джорджа Мансона.


После нескольких минут хождения туда-сюда по комнате и регулярного почесона в области затылка Хэлван снова сел на диван. И Эмилайн встала туда, где стояла. В гостиной, на этаже, во всём проклятом доме установилась некая атмосфера, если не абсолютнейшей взаимности, то, по крайней мере, отсутствия розни. А это дорогого стоит, потому что это кропотливый труд и долгий процесс - склеить несклеиваемое, вернуть невозвращаемое, простить непростительное, залюбить недолюбленное. Многие пытались, но лишь единицы из единиц добивались успеха.

- Скажи, кем мне стать для тебя, мм? Кем? Твоей женщиной? Или, может, другом? Кого ты хотел бы видеть рядом с собой? – позволив себе расслабиться и раскрепостившись сверх всякой степени, сестра подкатила к брату со спины. Подкатила, прижалась и медленно продолжила, - Я исполню любое, что ты только попросишь. Точнее, постараюсь…
Тогда Джек взял в свою руку её холодные тонкие пальцы, потом поднёс к губам, поцеловал запястье и выговорил сочетание звуков, быстро выжегших дыру в кристаллической льдине под названием душа Эмилайн.
- Стань матерью моей доброты… - его пожелание, чистое, как алмаз, полегло вдоль дорог, ведущих к сердцу сестрёнки, и соединилось в одну сплошную стремительно текущую массу.
Но это пожелание было услышано…


ЖИЗНЬ УЧИТ, В МИРЕ НЕТ И НЕ БУДЕТ СТАБИЛЬНОСТИ. РАНО ИЛИ ПОЗДНО ЛЮДИ НАЧИНАЮТ ПОНИМАТЬ, КАК СИЛЬНО ОНИ ОШИБАЛИСЬ, ЗАРЕКАЯСЬ, ЧТО ОСТАНУТСЯ СОБОЙ, ДАЖЕ ПРОЙДЯ ДРЕМУЧИЙ ЛЕС, ПУСТЫНЮ, ПЕРЕПЛЫВ ОКЕАН, ПОСТРОИВ ДОВЕРИЕ.
ЖИЗНЬ ДИКТУЕТ СУРОВЫЕ ЗАКОНЫ – ЛОМАЕТ ИЗНУТРИ И ВОЗВОДИТ ЗАНОВО. НАША ЗАДАЧА СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ НЕ СЛОМАТЬСЯ ПОЛНОСТЬЮ. И ОТ СЛАЖЕННЫХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ УСИЛИЙ ЗАВИСИТ, КЕМ МЫ УМРЁМ, КЕМ ПРЕДСТАНЕМ ПЕРЕД БОГОМ И ГДЕ ОКАЖЕМСЯ ПОСЛЕ СУДА.

“Я – Эмилайн. Я больше не Тёрнер. Но и не Мансон, если вы подумали, что я тупо сменила фамилию. Я – это я. Просто Эми. Я просто живу. Мало кто понимает меня... ну и пусть. Лично я, когда вижу, что ничего не помогает, пытаюсь пошутить” - следующим днём Эми с дальним прицелом закупилась выпивкой в единственном универсаме Крэйсет Эйнс. Огромное количество спиртного, взятого ею, стало главным предметом обсуждения среди покупателей, работников маркета, прохожих и детей. Неисправимую натуру, конечно, ничего не тревожило.
Идя по улице, она высвобождённо размахивала руками, увешанными полными пакетами с бряцающими в них литрами вина, возвращалась в «Дом Грёз», к своему Джеку Хэлвану.
И хотя Джек еще не знал об её планах на сегодняшний вечер, Эми непоколебимо верила в собственный сценарий и держала пари, что Джек не просто в целом одобрит его, но и назовет её лучшей сценаристкой.

ВСЁ, ЧТО НЕ УБИВАЕТ – УРОДУЕТ. ТАКОВА ЗАКОНОМЕРНОСТЬ ГРЕШНОГО МИРА.
ПОРОЙ СМЕРТЬ НЕ САМОЕ СТРАШНОЕ. ИНОГДА МОЖНО СПАСТИСЬ ЛИШЬ, ВОВРЕМЯ УЙДЯ. К СОЖАЛЕНИЮ, НЕ ВСЕ ЭТО ПОНИМАЮТ И НЕ ВСЕМ ВЕЗЕТ.

- Эй, милый, встречай, я с магазина! – экс-полицейская прошла мимо Джека, но тот её даже не заметил, так как храпел с пультом в руке. Незначительное огорчение не тождественно помехе.

ТОМУ, КТО ЗАДЕРЖАЛСЯ ПО ТЕМ ИЛИ ИНЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ, СУЖДЕНО ИСКАЗИТЬСЯ. СУЖДЕНО… СТАТЬ УРОДОМ.

Грубую трезвость смыло сразу после открытия второй по счёту бутылки. Не Тёрнер, не Мансон, а просто Эми пила, сидя в комнате, целенаправленно и осознанно, без трепета, вбирала в себя этанол. По малом времени ей захотелось оторвать губы от смоченного горла, но она продолжила глотать в прежнем убийственном темпе. Вскоре ей, уже достаточно наклюканной, удалось превозмочь десятки ограничительных конструкций и признаться в сотне недостатков.

IT IS IMMORAL TO LAUGH AT PHYSICAL DEFECTS. BUT IR IS MORAL – TO DERIDE MORAL UGLINESS, CLEARING THE WORLD OF NONSENSEБ DIRT AND PLATITUDES.

Эми разбудила Хэлвана легким ударом в колено. Затем она выпрямилась во весь реальный рост, из-за чего показалась брату невероятно огромной. Заглядывая в её перевозбужденные красные глаза, псих быстро принял сидячее положение и встряхнул
русой шевелюрой с беспорядочно торчащими волосиками.
- Что с тобой, сестрёнка? Я тебя не узнаю, честное слово! Ты сегодня какая-то странная. Ты не заболела, случаем?
Опьяненная чем-то помимо алкоголя, готовая к исполнению любых эротических прихотей, Эми без лишних слов навалилась на него всеми килограммами и умышленно придавила пах.

REQUIEM FOR A DREAM ALSO REMEMBERБ BEAUTY IN SURFACESБ UGLINESS IT IS DEEP INSIDE. HUBERT SELBI JR.


- Да… - Джек воспринял органами любострастный привкус обнажёнки, и помог сестре поскорее раздеться: избавил от кофты, потом от футболки, чуть-чуть притормозил на чёрных джинсах, кладя пальцы на её бедра, - Попробуй теперь успокоить меня!
Эмилайн, желавшая, чтобы её побыстрее снашали, подчинялась без малых протестов. Не обезумевшая, но точно утратившая самообладание, госпожа Мансон процитировала брата с мономанской злобной радостью:
- Гони номер, а лучше сразу адрес. И да, сама яйца не теряй!
Джек, к сему времени забывший их переписку, не отреагировал на цитату надлежаще. Сказать точнее, он даже не услышал. “А как насчет дополнения?”.

Испытанное опрощение всего, потворство своей фанаберии обвило покрепче женских рук. Этот цемик, если таковой состоится, будет самым сладким из всех, что доводилось принимать психопату. Художественно оформленный, словом декорированный и компенсационный, этот поцелуй не вёрнет потерянные годы, а охально сотрёт их, перепишет жизнь наново. И “семья”, которую Хэлван искал с тех пор, как родился, с поры, как разрешился от бремени, создав уникальный носитель редко встречаемых свойств, с поры, как разочаровался в человечестве, вернётся под его вековечную власть. Некогда потерянная, а ныне обретенная, дражайшая родная семья.

- Появишься - отпишись. Сведём знакомство. Может, позабавимся. Только яйца дома не забудь! – окончательно прельстившись, Джек, жавшийся промежду бесстыдства и стыда, всадился в ротовое жерло и вместе с милой сердцу сестрой поселился в бассейне нега.
Эми с не меньшей ретивостью, с не меньшей любовью выполняла свою часть обязанностей: ей досталось расстегивание чёрных пуговиц на потной рубашке, снятие кожаного ремня с его чёрных брюк, мешавших его письке полностью выпрямиться и вторгнуться в то, что у неё уже было разоблачено и подано к столу.

Цитата слов Джорджа относительно причины равнодушного отношения матери к Джеку. “Природа коварна, и ей нельзя лгать”. Снова всплывает вопрос - почему отношение к Джеку изменилось именно после рождения дочери? Неужели всему виной какая-то мифичная “природа”?

Ведовское тепло всё копилось да копилось, преобразуясь в жар и духоту. Брат и сестра уже не были только братом и сестрой. Но и до того, чтобы называться любовниками, им тоже далеко. Это не инцест, не кровосмесительство и, конечно, не измена. Это - неформатный, неповторяемый случай: неправедная, безнравственная “мать” презирала непутевого “сыночка”, желала ему всего наихудшего и запирала на чердаке. Теперь, спустя много лет, повзрослевший “сынок”, набравшийся сил, ума и всевозможных психологических знаний, благодарит за то, что родила ему Эми, и не держит обиды в себе.

Почти не держит…

Big mad smile. Mad love. Mad love.
Big mad smile. Mad Jack. Mad Jack.
Big mad smile Killing Joke Killing Joke


Три часа ночи.
Они делали “это” весь день и весь вечер. Не то чтобы они не устали. Им просто не хотелось прекращать.
Мирок Эмилайн в сотый раз перевернулся. Сестренка водила руками у него по спине, а потом опустила их ниже и залезла ему кое-куда. Джек ответил ей тем же, помешав сообразить обхватить его шею, чтобы не удариться. Эми вообще такая штучка – когда возбуждается, то совершенно теряет рассудок.
Психопат плотно прижимал её к двери, поддерживая за ноги и одновременно их раздвигая, готовясь войти в неё полностью. Экс-полицейская стонала и заливалась удовольствием, будто в первый раз. Вся раскраснелась. Хэлван трахал её, подбадривая шутками в коротких перерывчиках. Через минут пять-семь он стал в неё вдувать, прижав сильнее. Эми вскричала. А потом начала его зазывать тонким шепотом и отвергать, как бы, требуя очередного продолжения.

И так до утра…

Big mad smile. Mad love. Mad love.
Big mad smile. Mad Jack. Mad Jack.
Big mad smile Killing Joke Killing Joke

В шесть утра, когда дежурное соитие конкретно опостылело, и требовалась альтернатива, свежий взгляд на трах, не аматеры, а признанные профи, алкашка с психом взялись за взаимообразное сосание – кунилингус и минет. Согласно договорённости, это правило действовало на обе стороны, но Джек уступил. Джек не хотел, чтобы у него сосали. Точнее. Чтобы у него сосала сестра. Угождение, одностороннее милое прислуживание вылилось в жесткий феминистический фейсситтинг:
полностью голая, в сидячем положении, Эми в левой руке держала сигарету, которую регулярно прикуривала, а в правой - почти пустую бутылку коньяка, к горлышку которой прикасалась губами. Разумеется, ни то, ни другое, ни алкоголь, ни табак, не доставляли столько радости-отдыха, столько ажурного, атасного блаженства, сколько лейк расслабленным, влажным языком по собственной воле.

- Ещё… давай ещё! - сказала ненасытная, когда у неё спросили, хорэ или нет. Расточительный, щедрый по части уступок, Джек вполне мог гладить кису любимой ещё пять часов. Ну, или десять, если понадобится…

Big mad smile. Mad love. Mad love.
Big mad smile. Mad Jack. Mad Jack.
Big mad smile Killing Joke Killing Joke

Восемь утра. Лежа под одним одеялом. На матрасе.
Псих несколько раз целует оба её кулачка, видимо, сжатых из-за адаптации. По щеке Эми без спешки катится слеза, сравнимая с умозренческим пятнышком света. Чердак стал их мансардой, их маленьким раем всего за неделю.
- Признаюсь, раньше я завидовал Либерти, что у меня нет такого дара. А теперь… смотрю на тебя и свободно читаю твои мысли… - Джек прочно прилип взглядом к этим губам, к этим глазам, к ушам и к носику, и уже не смог бы оторваться даже по желанию.
То же самое касалось и Эми, разглядевшей в нём своё спасение, свою суть и свой начаточный, стартовый смысл.
- Аналогично. Твои я уже давно все прочла. Просканировала все до одной!

Не обладающие способностями к экстрасенсорному восприятию, но кажущиеся друг другу теми еще экстрасенсами, они соединились губами в беспощадном длительном засосе и немного позже снова спарились.

Глава восьмая.
Игры со смертью

“Я - Эми. Просто Эми. В последнее время моя жизнь превратилась в самый страшный бред, зато перестала быть адом. Кое-кому это на руку, но мне это понравиться не может. И я ищу совета, потому что окончательно запуталась. Совета не у родителей, не у самой у себя, а у той, что, как и я, входила в тёмные воды и способна похвастаться подобным опытом.
Мне нужно срочно во всём разобраться”



После двухнедельного проживания на быстрорастворимых ласканиях и тешениях, спустя полмесяца быта с самым страшным человеком на Земле, Тёрнер вернулась в родной мегаполис, чтобы всё переварить, отдохнуть, побыть поодаль от «Дома Грёз». Хэлван не сразу, но отпустил её. Все сомнения, которые мучили убийцу накануне отъезда брюнетки, остались вместе с ним. Эмилайн не захотела брать их с собой в Винегар-Хилл, придерживаясь мнения о несовместимости двух разных миров – анахроничного крестьянского мирка Крэйсет Эйнс и современной вселенной Нью-Йорка.

- Ты как? Как себя чувствуешь? – Алисия Флинн смотрела на знакомку, убитую тяжелой дорогой, и держала её холодную руку в своих теплых руках, изредка поглаживая. “Бзик” терпеливо ждала хоть какого-то ответа.
- Долго рассказывать - пробормотала напарница, - Да и кому нужны чужие проблемы, когда у всех своих морок в изобилии… - и отказалась делиться подробностями. Поначалу.
Тогда блондинка легко стукнула Эми по лбу, полурассердилась и впредь запретила даже сомневаться.
- Так, ты это прекрати! Поняла? В квартире моей подруги делай то, что скажу тебе я! Глупо считать себя единственной, стоящей в непосредственной близости к греху!

…Кандис, чудесным образом уцелевшая при пожаре, описала произошедшее в своём твиттере, как «встреча со смертью». Подписчики толстухи не дождались вразумительных подробностей. Везунья рассусолила их только Алисии, и та обрадовалась, узнав, что в самый последний, в самый неожиданный момент Мёртвая Королева отпустила Либерти и Либерти позволила жертве спастись. И хотя первая квартира была сожжена практически дотла, а полноценное восстановление потребует серьезных вложений, Кандис воспользовалась ранее приобретенным запасным жилищем и пригласила Флинн к себе на постоянку…

- Хорошо – Эми покрутилась на месте, убирая волосы в средней длины хвост и мотая влажными зрачками. - Я ведь и пришла сюда как раз за этим. Чтобы проведать ту, кто нагрешила не меньше моего в надежде, что это, если не спасет меня, то даст определенное чёткое понимание того, как надо действовать, потому что я сбилась, честно говоря.
Решительность Алисы, лучше всего отражавшаяся в голосе, и была как раз той самой надеждой. Бывшая преступница едва ли устанет ставить заочные “диагнозы” и на даровщину раздавать рекомендации, приводя конкретные случаи, чтобы почувствовать свою ценность и значимость. Но сегодня она подошла к этому делу со всей мыслимой ответственностью, целиком забив на самооценку, и готова была реально выслушать Эми, которая, видит бог, и вправду нуждалась в поддержке.

- Пришла меня проведать? Что ж, славно. В таком случае, я тебя внимательно слушаю. Только, будь любезна, подруга, начни сначала и постарайся рассказывать по порядку, так, чтобы я могла тебя понять. А то знаешь… я и сама не в лучшем состоянии… - бывшая соучастница зверских преступлений, связанная с Хэлваном самой плотной нитью, откинулась на спинку деревянного стула, положила руки на колени и вылупилась на Тёрнер прямо в упор. Блондинке с чистотой помыслов и завлекающе-особенным взглядом Мишель Мари Пфайффер удалось втиснуться к ней в абсолютное доверие и заставить выложить всё напрямик.

Эми посмотрела в окно, за которым только начинало светать, и как-то обреченно вздохнула. Проблемы, стоящие на повестке дня, требовали положительного настроя, моральной энергии. Правда, ни того, ни другого уже не было. Все человеческие запасы подошли к логическому завершению еще до отъезда из “призрачной” долины. Но, не глядя на отсутствие важных компонентов, ни на что невзирая, известная исследовательница мраканской окраины поведала обо всем, что случилось, в мельчайших деталях, упомянув и последствия сверхчеловеческих способностей Либерти, едва не оказавшиеся для неё роковыми, и мучительную процедуру доказывания наличия родственных связей с Джеком Хэлваном.


So. Has passed about nearly an hour…
(Прошел почти час)


…Когда Эми закончила, у Алисии появилось только одно желание – послать всё к чертям и забыться. Длинные откровения рассказчицы поразили её до такой степени, что временная утрата способностей говорить и двигаться, показалась меньшим из возможных зол. И пока Тёрнер произносила свою мрачную историю, жертвуя компактностью изложения ради внятности, кое-кто успел выкурить штук пять сигарет. Дымом заволакивало всё ближнее пространство. Флинн, по всем вероятностям, не вынесла, и чтобы как-то дотянуть до конца сего остросюжетного, захватывающего, художественного произведения, решила, мол, будет не преступлением поступить согласно обстановке и немного подпортить свои легкие.
- Скажи, а про пьяный секс… это было серьезно или ты таки допустила долю иронии, не проконтролировав понос? – в часть истории Алисия так и не поверила, в связи с чем требовалось дополнительное уточнение, без которого продолжение диалога было невозможным.
Резко поднявшись со стула, Эми оставила недопитый кофе и красиво выступила. Показала настоящий мастер-класс по энергичности и ораторской импровизации. Чтобы угодить знакомке, она забыла о мучивших её симптомах апноэ, о плохих снах, об обострившейся никтофилии, о том, что ей приходилось вытворять лишь ради того, чтоб совсем не сбрендить и не удариться головой о дно во время купания в бассейне под названием “Крэйсет”.
- Да, признаю, я спала с ним, и не единожды! Это происходило, как минимум… три раза! И всё-таки глупо признавать значения тому, что, скорее всего, больше никогда не повторится. Да и выбора у меня было не особо. Я сделала это из-за отчаяния, чисто ради себя, когда уже на всё стало плевать. Но не при каких других обстоятельствах я бы ни за что под него не легла. Ты знаешь правило, если не Безумный Джек…
- Да-да, знаю! Всё, прекрати оправдываться! – Алиса, не надеявшаяся узнать чего-то нового, неожиданно оборвала напыщенный монолог экс-полицейской на самой середине, и с ровным отношением, без поблажек и снисходительности, сделала строжайшее замечание, почти пригрозила, - Теперь скажу я!
Считая целенаправленное создание траблов на пустом месте жуткой ошибкой и вообще симптомом дебилизма, Эми не собиралась ссориться и покорно ей уступила.
- Ну, оки. Валяй. Поглядим, насколько ты умнее. Так даже интереснее…
Флинн благодарно воскликнула:
- Спасибо! – и нагнулась вперёд, чтобы следить за передвижениями зрачков собеседницы, - Так вот, как говорила моя мать, если ты сдалась и больше не веришь в собственные силы, тебя исправит только одно – поражение! Но можно сделать так, чтобы до этого не доходило. Лучше наступить на лужу, чем в неё упасть! Хочешь, я скажу тебе, что нужно делать, чтобы остаться ненамоченной?
Тёрнер предоставила блондинке полную свободу слова, вплоть до ультрареволюционных жёстких логосов.
- Ну...
- Чтобы остаться ненамоченной – продолжила “Бзик”, - Тебе нужно столкнуть его в лужу! Езжай обратно в Крэйсет и воздай ему по заслугам. Выпусти гнев, покажи, насколько ты благодарна! Прими на себя функцию закона и справедливости!

Дослушав идею воинственно настроенной Алисы до конца, Эмилайн сперва проявила нерешительность, чем конкретно разочаровала ту, что желала Хэлвану долгих страданий и планировала отомстить бывшему возлюбленному руками другого человека. В глубине души дочь Мансонов понимала, что экс-пациентка Антнидаса полностью права, но старалась как можно незаметнее ускользнуть от ответа, что у неё, говоря прямо, выходило из рук вон плохо, и всё от непривычки обманываться.
- Ну, сделаю я так, как ты сказала. Джека посадят или, вероятней, убьют. Но станет ли нам лучше хотя бы на грамм? Ты задумывалась… а? Ведь, замышляя такую вещь, как убийство, важно не сомневаться, что сможешь с этим жить.
- Не одну сотню раз! – “Бзик” сохранила прежнюю категоричность, став еще более страшной в глазах Эми, - И ни разу в себе не усомнилась, ни разу не позволила себе упасть духом! Так должна мыслить и ты. Жалость к богомерзкому подонку не вернёт тебе нимб, а сделает лишь хуже. Пока ты еще не окончательно себя погубила, я обязана донести до тебя, ведь кому, как не мне, известно, как за короткий срок дьявол пропитывает желчью, пользуясь слабостью! Так устанавливается полный тотальный контроль дьявола над людьми, заключающийся в том, что жертвы зверя видят в звере жертву, и дарят ему душу и любовь, хотя всё наоборот! Со мной приключилась именно такая беда, и в этом исключительно моя вина. Но что отличает наши случаи… со мной на тот момент никого не было рядом, никого, кто бы смог пронаблюдать, чтобы я не оступилась, а у тебя есть я! И ты должна, если не ценить, то хотя бы не отвергать мою помощь. Человек сам творец своей судьбы, но успеха добиваются сплочением! Только так, дорогая, только так…

Дидактические речуги госпожи Флинн однозначно породили бурю чувств в менее бойцовской, придавленной Тёрнер. Каких именно – понять можно, лишь проследив за её далеко не спокойной реакцией.
- Блин, ну, я не какая-нибудь конченая дура! Я совсем… не глупая и всё понимаю! Но и ты пойми меня. Я ведь тоже не робот! Где-то могу ошибиться, где-то могу поступить не по совести, могу выпить, поддаться чьему-то влиянию, или влиянию бутылки… это не так уж и страшно! – Эми высказалась, не садясь обратно на стул, и стала терпеливо ждать ответа от Алисии, который (!!!) прозвучал лишь через три минуты. Просто “богиня мудрости” в этот раз долго думала.
- Ну, я даже не знаю, что и сказать. В принципе ты права, все мы ошибаемся, однако, ошибочно путать издержки характера с шизофренией… - долго думала, чтобы основательно прокомпостировать мозги, укоренить ветку своего мнения, - Но ведь так гораздо удобнее, правда? Так можно оправдать любое скотство. Мол, ничего не бойся, греши напропалую, а потом легкомысленно спишешь всё сотворённое дерьмо на дерьмовый характер. Ага…
- Нет, ты не совсем верно меня поняла. Я не то хотела сказать. Я просто… - порядком утомившись от бесконечных философских споров и сложных жизненных дилемм, от их однообразия, экс-полицейская перебесилась и наконец-таки присела. Колени гостьи скромно сомкнулись, лодыжки соприкоснулись друг с другом, а руки непроизвольно потянулись к щекам и затем гладко прошлись по шевелюре, тщательно перебирая каждый чёрный волос, - Я просто подумала… знаешь, мы ведь с тобой тоже далеко не ангелы. Насколько это правильно?

Флинн:
- Насколько правильно… что?
Тёрнер:
- Что мы решаем, должен человек понести наказание или нет. Мы судьи… или кто?
Флинн:
- Ты точно ненормальная…
Тёрнер:
- Да нет! Я нормальная! И я поступлю, как ты скажешь! Я не намерена гнуть линию и упираться. Дай мне договорить!
Флинн:
- Так уж и быть.

Приход к общему согласию двух ратующих сторон был неминуем. Кто-то кому-то
уступит. Так или иначе, обе женщины это понимали. Они медленно подводили итоги их встречи, но Эми еще не озвучила главного. Того, что её терзало и мучило пострашнее всяких кошмаров, то, что стреляло громче, чем во время атак неотступаемой совести.
- Послушай меня. Только потрудись обойтись без преждевременных выводов. Мне важно знать, что ты думаешь об этом. Некоторое время назад, еще до своего путешествия в Крэйсет, я была тверда и несокрушима в убеждении, что Джек абсолютное бесчеловечное чудовище с отсутствующим душевным устройством, и этого монстра нужно безмолвно убить. Ну, знаешь, как делали палачи, когда им давали голову узников на отсечение…
- Мм, надо же, как трогательно. Я уже плачу… - недооценивающе усмехнулась Алисия и специально скривилась на новом слове, - Не сочти за грубость, но мне вот просто интересно, это какая же такая практика заставила тебя вдруг так резко изменить свои взгляды и подход к сопротивлению нечисти?
- Я предположила, что, находясь с Джеком в равных условиях, находясь рядом, живя в квартире или в доме, можно как-то контролировать его или направлять! Сдерживать его гнев, объясняя! Убеждать поступать правильно или пресекать его плохое поведение. Я знаю, что это огромнейшая жертва и не каждый согласится, но разве это того не стоит? Разве с самого зарождения духовной культуры и начала создания цивилизации люди не пытались улучшить друг друга?
Эмилайн до последнего вздоха надежды, до заключительного сердечного стука её веры не прекращала заставлять себя думать, что добьется одобрения подруги. Но всё сказанное ею воспринялось как бред, как иллюзия запутанной девочки. На лице блондинки ясно читалось НЕТ, НЕТ и НЕТ, а больше текста и не было
- Слышала бы ты себя со стороны! Ты что вообще прёшь? Будто моча гиппопотама ударила тебе в голову. Пить меньше надо…
- Ну, а что здесь такого? Со мной, я уверена, всё будет в порядке, за меня не беспокойся, да и потом… - Тёрнер говорила так, как будто хотела убедить себя не меньше, чем Флинн, но вера в свои воспитательские возможности таяла с каждой секундой, подобно ванильному эскимо с мармеладом, и вскоре от неё ничего не осталось, кроме палочки.
- Ты, правда, такая наивная? Тобой открыто манипулируют, стебутся, а ты ведешься на развод, разыгрывая из себя мамашу для ребёнка, который, на минуточку, старше тебя, и этот маразм преподносится как добровольное самоистязание во благо?! Ты ведь не думаешь, что человеку в таком возрасте можно привить любовь к закону, нормы этикета, уважение в отношении окружающих и всё прочее, если в нём это отсутствует как часть личности? И не человеку даже, нет! Речь именно о монстре, несмотря на то, что ты попыталась в нём что-то разглядеть. Пора возвращаться к реальности, Эми. Пора…

Когда одной приятельнице осталось только с горечью признать свою неправоту, признать поражение в локальной иерархии, а другой попросить прощения за назойливость и за нелояльный речевой оттенок, в комнате установилась долгожданная пора компромиссов. Пора согласия, взаимности, уступок. И в атмосфере, более дружелюбной, более доброй, чем когда-либо раньше, в атмосфере мира, противопоставленного злу и вражде, не найдется места ни потомкам печали, ни отпрыскам разочарования. Черные гробы пойдут в землю пустыми. В них некого будет положить, потому что никто не погибнет. Гробовщики потеряют работу, кладбище прекратят пополняться, а люди по всему белому свету опять поверят в завтрашний день, как мечтает Эмилайн, как хочет Алисия, чего добивался, добивается и продолжит добиваться всякий, кому не всё равно. Не все равно на этот мир…


…Три дня спустя, после разговора с блондинкой, Тёрнер вернулась в долину со странным непроясненным умонастроением. «Дом Грёз», ничуть не изменившийся за прошедшие дни, принял её обратно, принял глубоко по-родственному, будто они не разлучались вовсе или же их чудесная ментальная связь еще более окрепла, ибо хозяин дома стал её братом, которого у неё никогда не было, но которого она не отказалась бы иметь: добрым, веселым, всегда присматривающим за ней, неровно дышащим другом и любовником в одном функциональном комплекте, что было бы непозволительной роскошью даже для Клеопатры.
- Оу, кто пришел! Да развернутся небеса! Признаться, я соскучился… - рано утром Джек услыхал звонок в дверь и встретил сестренку на пороге, не смог удержаться от нахлынувшей трепещущей радости и накинулся с тесными объятиями. Той неспроста показалось, что её прихода ожидали заранее, - Так соскучился, что провёл ряд мер по максимальной очистке помещений от грязи…
Эмилайн стояла в черной куртке, в чёрных очках. Улыбка, выражающая страшную загадочность, долго не сходила с похолоделого от ветра лица и тем самым всё сильнее заинтересовывала психа.
- И как? Тяжело было? – любовница вошла без приглашения, которого, впрочем, ей и не требовалось. Хэлван моментально закрыл за вернувшейся дверь и проследил за тем, чтобы “филистерка” направилась в ту часть дома, где последствия генеральной уборки замечались лучше всего, - Не жмоться. Выкладывай.
- Да не особо… - с толикой стеснения произнес Джек, возобновив романтически-ухаживательную норму снимать с гостьи уличное одеяние и предлагать тапки, - Как только речь заходит о тебе, всё невыполнимое становится осуществимым, всё сложное – простым. Ты будто всё облегчаешь…
Польщенная удачно подобранными, “живыми” любезностями, но еще не готовая взорваться от счастья, экс-полицейская еле-еле вспомнила, о чём собиралась спросить, и из-за чувства необходимости сменила предмет разговора:
- Родственники, ну, или там… друзья убитых жильцов не звонили? Никто не стучал? Полиция не тревожила по поводу исчезновения Клиффордов?
- Вообще-то пару раз было – легко признал Хэлван, - Но не беспокойся. Старина Джек всё уладил довольно мирным путём. Без кровопролития…

Эми сделала вид, что полностью удовлетворилась полученным ответом и сама, казалось, купилась на собственный обман. Этот обман стал для неё правдой, или идеальным правдозаменителем. А затем алкоголичка-пироманка-полушлюха собственнически задержала, когда тот отошел всего на пару метров:
- СТОП. Ты куда это намылился? А?!


…- Вечер и ночь целиком в нашем распоряжении. Кстати, можешь свободно вздохнуть. Теперь никаких ведьм, никакого хождения по острию ножа... – Джек вытащил из холодильника недавно купленный шоколадно-сливочный торт, погрузил палец в сладкий коричневый крем и заигрывающе измазал носик милашки, напоминая о дешевой эротике на спутниковом канале, о sex cake и об их уже традиционном ночном озорстве, - Мы одни! Навсегда! Хотя… если сюда нагрянет здоровенный и хорошо вооруженный полицейский отряд, мы будем беззащитны…
- Что? – Эмилайн не поверила ушам, - А куда делась Либерти? Ты её выгнал? Или… убил?
И брат начал сходу оправдываться перед “начальством”.
- Да ничего я с ней не делал, бог с тобой! В какой-то момент девчонке всё остопиздило и она ушла. Время от времени с каждым из нас случается так, что жизнь перестает блестеть яркими красками, всё раздражает и ничто не радует. Тебе ли не знать…
- Это точно – согласилась сестра, - Правда, если я ставлю себя на место другого человека, то начинает болеть голова. Что до Либерти, то я её хорошо понимаю. С её способностями нелегко ужиться в обществе, потому что там, где появляется подобный человек, моментально пропадает стабильность. Телепатов и экстрасенсов во все времена считали одержимыми, фриками и изгоями. Над ними постоянно издевались и оскорбляли.
С последним утверждением Хэлван не осмелился спорить:
- Шо поделаешь… - поднес ко рту Тёрнер вишенку, неторопливо положил на язычок и дождался, когда та проглотит и красиво облизнется, - Жизнь упрямо доказывает, что мы в ней только пешки и от наших желаний зависит очень немногое. Если Либерти вздумает вернуться, я буду не против. Мои двери всегда открыты для неё. Ведь сам я, выживший лишь чудом, стою здесь с тобой только из-за того, что всю жизнь проскрывался. И пусть я не телепат и мне не снилось обладать никакими паранормальными фишками, мне от этого не легче…


…- За наше сближение, подруга. Не за физическое, а за духовное, естественно. Пусть всё остаётся как есть, пусть будет так, как будет. Месть всегда холодна, но белые полосы идут вслед за чёрными, помни…
Вечер выдался на диво отменным. По большей части за счёт усердий Джека, хотя нельзя не отметить, что львиную долю очарования привносила, конечно же, Эми, получившая в распоряжение целый гардероб с одеждой, достойной принцессы, и выбравшая предназначенное для торжеств, серебристое платье с открытой спиной. Платье, некогда принадлежавшее Катерин Клиффорд.
- За сближение, так за сближение. Никогда не любила толкать речь перед распитием, зато всегда была не против напиться… - приглашенная не стала дожидаться какого-то разрешающего знака и смело отхлебнула первый глоток, ощутив уход трезвости еще до прикосновения накрашенных губ к манящему напитку.

Разлитое по тюльпанообразным бокальчикам дорогое вино, произведённое из красных сортов винограда; романтика типа “комнатно-спальной” из-за проигрываемой французской композиции; братишка, всё меньше походивший на психа, и еще сотня факторов отговаривали Тёрнер от совершения этой «ужасной ошибки». От жестокого предательства, которое, вполне возможно, не заслужил даже такой монстр, как Джек.
- Со мной ты можешь вести себя открыто. Я не обращу никакого внимания на количество употребленного тобою дижестива, будь ты хоть трижды конченной алкашкой… - когда лохматый приступил к поеданию бледно-зеленого салата и опусканию вилки на дно сразу нескольких консервных банок, его сотрапезница неожиданно вскочила из-за столика, как будто перенесла электротравму и переместилась в противоположную часть комнаты, чтобы встать сзади “брата”.

Пока тот праздно обжирался с тупым противным чавканьем, нисколько не подозревая об угрозе, Эмилайн сняла душную маску послушненькой няши. Любовь, ненависть, злоба, боль, цинизм, слабость – в этой женщине всё перепуталось цветным серпантином, и определить доминирующее чувство не представлялось возможным. Для безболезненного выхода из распостылого образа самовольной одалиски пришлось прибегнуть к простой моралистической логике: если так называемый брат виновен в гибели целого города, что западает в память сразу, как слышишь о нем в первый раз, если вся эта кровь на руках одного человека, и причастность к преступлениям бесспорна, значит, можно обойтись без суда.
- Ты, кажется, забыл свои яйца, братец! – еще перед тем как произнести то, что в плохом смысле удивило прилежно кушавшего Джека, беспечно отбросившего все опасения, Тёрнер включила полицейского, откуда-то достала приготовленный ею мощный электрический шокер и представила себя участницей детройтской операции, словно перенеслась на два года назад, получила новый шанс спасти заложницу. Уникальнейший, компактный разрядник, одинаково эффективный как в отношении дворовых хулиганов, так и в отношении безумных убийц, ценный подарочек от предусмотрительной “Бзик”, предательски зашуршал над ухом сидевшего.

“Сука” - только и успел подумать Хэлван, проваливаясь в тупую пустоту…
Всё произошло настолько быстро, что они оба не испытали ни грамма удовольствия.
Даже Эми, убежденная, что субъект нейтрализован, ни хрена не почувствовала. Хотя тут не всё так однозначно. Капельку героического воодушевления алкашка таки получила, т.к. миссия по обезвреживанию особо опасного элемента прошла без потерь среди гражданских, а стало быть, могла считаться успешно выполненной = “элемент” лежал, уткнувшись носом в пыльный ковёр, и не двигался. Следующим действом боевой стервозы был звонок с мобильного на номер Алисии, главной зачинщицы и злоумышленницы в этом доблестном деле.
- Алё. Привет. Вот я и завершила свою часть сделки. Твой бывший прямо передо мной и по моим прогнозам очнётся очень нескоро. Теперь твоя очередь отчебучить чего-нибудь в духе леди-детектив мисс Фрайни Фишер или какой-нибудь другой гендерно-нейтральной,
про-феминистской сериальной бредятины! И осторожно, не снизь планку, а то я так… старалась, поднимая её, что провала просто не вынесу!
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- За это можешь не переживать, не учи меня. Я давно всё обдумала, еще до нашей встречи у Кандис, и избрала тонкий, изощренный способ мести – заверила Тёрнер сверхдовольная Флинн, посмеявшись в трубочку, на что первостатейная ублажительница прихотей психов-садистов совсем не подала реакции и продолжила говорить полусерьезно и громко.
- Да я не против. Был бы с этого толк. Только представь, если план развалится на стадии реализации, всё пойдет на фу-фу и Джеки сбежит от нас, как он, наверное, любит делать, раз столько лет болтался на воле. В таком случае, боюсь, нам придётся в оперативном темпе подыскивать новое жилище, менять фамилию, внешность, а заодно и пол.
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Станем мужиками?)))
- Как минимум. Хотя мне терять особо-то и нечего. Многие знакомые часто подшучивали, считая мои манеры мужскими.
ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:
- Аа, ясно. Но на данный счёт париться не стоит. Каждая деталь спланирована и рассчитана до мельчайших нюансов. Возможность неудачи полностью исключена. Джек сдохнет в мучениях, и я хочу, чтобы ты при этом присутствовала. Чтобы мы обе присутствовали при казни ублюдка, чьей кончины желает всё человечество. Что скажешь?

Неожиданно Эмиотвела от уха сотовый и ненадолго задумалась. Озвученная блондинкой жестоко-справедливая идея не смущала и казалась единственно верной, но
оттого, что все было правильным, ей не становилось ни капельку легче. Проблема состояла не в искусственной родственности, не в дорисованной химерной любви, а в не до конца разобранном отношении к психу, из чего вытекало раздражающее непонимание происходящего, ощущение какой-то неполноты, отсутствия целостности.
“Что же я делаю…” - помочь собраться и перестать тонуть в противной жалости могла какая-нибудь мелочь вроде ошибки, допущенной Джеком в процессе ухаживания, как, к примеру, случай на балконе, когда Эми столкнулась с непередаваемым полемическим доводом.

Чьи-то маленькие пятки, по-видимому, принадлежавшие ребенку, лежали поверху менисков, корявеньких обрубков рук, вырванных клочьев волос и прочих фрагментов антропоморфичного “конструктора”. Из напытанного горла побледневшей брюнетки донёсся отчетливый сдавленный хрипок и изо рта в три ручья полилась (!!!) блевонтина, затем блевонтина полилась из ноздрей! Организм не вынес атак омерзительности, и вся последняя скушенная пища (шоколадка, пол-литра газировки, пара бутербродов) вылезла обратно, увеличившись вдвое. Тёрнер мгновенно забыла о физической боли, не обратила внимания на несколько вскочивших на ноге синяков, забыла обо всём, даже где находится.

Семья. Клиффорды. Заселились…

“Нет, так неправильно. Так не должно быть…” - только лишь осознав весь ужас, творимый одним человеком, можно разделить философию казни из необходимости, бросить попытки сопротивления непреодолимой нужде согрешить, принять верное решение и научиться принимать решения вообще.
Только лишь…


Наконец-то в череде мерзлых пасмурных рассветов в Нью-Йорке родилось долгожданное ноябрьское утро. С солнечностью, с призывом погулять, совсем не такое, как все предыдущие! Казалось бы, мелочь, зато как приятно:) Горожане, закаленные мокропогодицей и первыми набегами снега, уже не надеялись оказаться услышанными и настроились скептично из-за безысходности. Вчерашний и позавчерашний деньки метили попасть в книгу рекордов, ведь на дорогах царил океан, состоящий из луж, большинство которых до сих пор не высохли.
Алисия Флинн, больше известная под кричащим прозвищем “Бзик”, пережившая за последнее время немало напастей, не стала исключением. Она, как и многие ньюйоркцы, отблагодарила небеса за их снисходительность, и воспользовалась предоставленным шансом пройтись по знакомым до боли местам, не переживая, что можно промокнуть.

Судя по первичным нескольким минутам, ушедшим на то, чтобы выехать за границы Винегар-Хилл на такси, экскурсия по кровеносной системе мегаполиса обещала выдаться спокойной, весьма бессюрпризной. Блондинка решила, что идеальным раскладом было бы навсегда забыть о Джеке (само собой, убив его), обо всех недорубленных стволах, о сюжетных линиях, толком не доведенных до ума, и “уползти” как можно дальше от Большого Яблока, от Ягодного Холма. Но разве можно забыть о том, кого ненавидишь всеми нервными волокнами, просто умертвив виновника несчастий?
“Я хочу сказать всем тем, кто перестал верить в счастье - терпите. Просто терпите все эти больные времена и кровоточащие раны. Я знаю, каково это - неделями ненавидеть утро. Отрекаться от жизни, потому что жизнь отреклась от тебя. Я знаю, как молчит телефон. Как предательски в "Мои сообщения (1)" подбрасываются чужие имена и до нелепия формальные "привет – как дела". Я знаю, каково это, когда весь ты из боли. Знаю, как умирает вера, и не стану скрывать, моя вера умирала не раз. Боль тем и полезна, что заставляет двигаться дальше. Самое главное в жизни - пережить тот момент, когда кажется, что все потеряно. Просто поверь в себя”

Но только Алисия успела помечтать, как настал период случайных столкновений. Джамейка, сто семьдесят девятая улица, станция Нью-Йоркского метрополитена, расположенная на линии Куинс-бульвара, Ай-эн-ди, находящаяся в Куинсе, в округе Джамейка, стала местом встречи бывшей пациентки Антнидаса с, пожалуй, самым дотошным детективом во всём западном пространстве. Джастин Уэлш имел отличную, почти фотографическую зрительную память, особенно хороша была его память на милые женские лица. Именно по вышеописанной причине следак обнаружил в толпе связующую нить всей истории и, не выдавая себя, какое-то время шел за ней хвостиком. Ему было важно не упустить её из виду…
Контрнаблюдение – один из множества приемов, которым Флинн научилась, адаптируясь к бытию вне психушки. “Бзик” знала, что просто не будет никогда и что лучше принять “всё, как есть”, чем травиться рассуждениями, “как могло бы быть, не поведясь на лганьё сатаны”, и подстраховалась. Быстрому удовлетворению потребности в адекватном понимании и восприятии её научило великое дамское чутье. “Больше основанный на банальный логике”, но никогда не подводящий природный инстинкт, барабанящий по мозгу с бешеной частотой, когда опасность рядом, достающий миллион неудобств, но тем и ценный.

Когда негласное наблюдение детектива начало вязнуть на зубах и виснуть на ушах недреманной, “всевидящей” Алисии, и вскоре надоело до такой степени, что впору головой о стенку биться, отгоняя пинками всякого доброго господина, требующего тебя образумить, Алисия решилась остановиться, повернуться лицом к разоблаченному преследователю и спросить у него:
- Чего вы за мной бегаете? Решили подыскать альтернативу стареющей жене? Ну, так это не ко мне… - грубоватое начало внеплановой беседы, несомненно, было следствием усталости “Бзик”. Обычно она не позволяла хамить тем, кто старше её, пускай эти люди ей несимпатичны....
Станция метрополитена, где состоялось непродолжительное пребывание двух субъектов в одном узком пространстве, точно рай для расистов, была сплошь забита потомками от смешанных браков представителей европеоидной и негроидной рас, афроамериканцами и азиатами, позабывшими свои родные языки. И среди этой сумасшедшей чёрно-коричневой толпы чертовски трудно, да что там, почти невозможно было разглядеть хотя бы одно беленькое пятнышко.
- А вы, я погляжу, страдаете патологиями памяти, раз вместо благодарности человеку, добившемуся вашего освобождения, предпочитаете выражать непозволительную вульгарность и махровый бестакт! – Уэлш остался самим собой, несмотря на то, что приветствие блондинки его явно расстроило: наторелым джентльменом, яро презирающим любые пререкания и ссоры с женским полом, даже если его представительницы ведут себя не совсем по-женски, - Для вас это может плохо кончится, знаете ли…
- Ой, извините. Это всё нервы, которые ниже всякой критики! Поверьте, я бы никогда… - в одно мгновение “Бзик” поняла, какую ошибку только что совершила, виновато опустила взгляд, уткнувшись лицом в плечо здравомысленного сыщика, чьи пальцы
с шершавыми, как наждачная бумага, подушками приподняли её голову, придерживая её за подбородок, - Извините. Обещаю, впредь подобное не повторится…
- Можете не дергаться. Я не бог, я не судья, я не дьявол и, представьте себе, я даже не палач, топора при себе у меня нет… - успокоил Алисию Джастин, поспешив объяснить цель своей слежки, - Но всё это может вас настичь в любой миг, как и меня может не оказаться с вами рядом, и вот тогда, моя дорогая, вот тогда-то у вас будут причины дрожать! Так что вам лучше рассказать мне всё, что знаете, если, конечно, есть то, чего не знаю я в силу некоторых нюансов и особой гибкости жизни.

Спустя две минуты Джастин, превратившийся буквально в профессионального психолога, убрал руки от лица экс-заключенной. Убрал и выпрямился, тщательно поправив шляпу, чтобы выглядеть солидней. На них начали оглядываться, но им обоим в этот миг было все равно. “Бзик” встала перед трудным выбором: ЛИБО остаться единственной обладательницей информации о местонахождении Безумного Джека и покончить с ублюдком в одиночку, ЛИБО поделиться сокровенными сведениями, поступить в соответствии с грёбаным федеративным законом, но наплевать на свои интересы, а, возможно, и на правосудие, ведь совсем не факт, что детектив захочет стрелять в Джека, как и нет гарантии, что он, имея полное право пресекать любой самосуд, даст кому-то другому это сделать. Оба варианта казались неправильными. Оба заводили в тупик. Правда, один из них был ещё и дебильным, и Алисия выбрала тот, что умнее – ни черта не говорить крючкотвору и уберечься от канцелярской волокиты в пользу справедливости.

Флинн:
- Нет, я ничего не знаю. Простите. Я бы не стала врать в таком деле, как это… Тем более да… Тем более я вам благодарна. Я бы гнила сейчас в дурдоме, если бы вы однажды не появились на пороге моей камеры.
Уэлш:
- Скажите, вы в этом уверены? Ведь если так, то это я должен буду извиниться.
Флинн:
- Да, я уверена! И нет… не надо никаких извинений. Только не от вас!
Уэлш:
- Ладно-ладно, хорошо. Тогда идите себе с богом и будьте аккуратнее. Нью-Йорк сам по себе небезопасен и без дьявола

Теперь же, выяснив всё недовыясненное, поняв недопонятое, старые сопомощники попрощались с излишней наигранной вежливостью и разошлись в разных направлениях: детектив весьма медлительно ступил на эскалатор, ведущий наверх, проклиная неуклюжесть толкнувших его двух ускоглазеньких боровов, провонявших потом и нестиранной одеждой, а Алисия побежала к раскрывшимся дверям метропоезда, нечаянно выронив сотовый телефон из кармана красного пальтишка. “Суетливость мыслей выражается с суетливостью движений и действий, часто приводя к неприятным вещам”.


“Меня предали, подставили... где я? Где я нахожусь? Тряпичные куклы. Такого количества тряпичных кукол в одном месте еще не было. Мамочки не знают границ. Я оказался прав насчет мамочек. Им совершенно нельзя доверять. Как только появляется ничтожный повод или ничтожная возможность, мамы цинично отказываются от своих детей, выбрасывают на улицу, но я, кажется, не на улице. Тогда… где?” – Джек Хэлван очнулся валяющимся на грязном кафельном полу в бессилии, и несколько минут просто орал, психуя, чтобы его выпустили из собачьего заточения, чего, конечно же, КОНЕЧНО ЖЕ, не произошло. Дурацкое ощущение, как будто кто-то в душу насрал, попользовался ради своей личной выгоды и выкинул, как выкидывают фантики или обёртки, до боли знакомое и злое ощущение, не проходило, а лишь набирало силу и остроту, заставляя бедного попользованного буквально рвать на себе волосы.
Место, куда убийцу перенесли, пока тот находился в отключке, было ему совершенно незнакомо. В принципе оно могло оказаться чем угодно: заводом, заброшенной фабрикой, служебным помещением метрополитена (наименее вероятный вариант). Никаких разъяснительных надписей на стенах, ничего полезного разглядеть не удалось, как бы Джек не старался. Но главный сюрприз опередил по размаху все прочие поганые внезапности: малоутешительную ситуацию весомо усугубляло толстое сверхпрочное, сверхпрозрачное стекло, загораживающее маньяку выход, усиливающее в нём дразнящий аромат свободы.

- Блядь, выпустите меня нахуй из этого подвала! Э-э-э-э-й! - выйти из себя оказалось проще простого, что, собственно, Хэлван и сделал, взвившись и начав колотить руками по стеклу, - Вникаете?!!! Я с вами сюсюкаться не стану, когда выберусь! А я обязательно… обязательно выйду! Вот увидите!
К счастью или нет, но, вполне возможно, шизика кое-кто услышал. Буквально через минуту после того, как Джек призаткнулся, нагнувшись и задышав, опираясь руками на колени, померещился звон ключей и скрип старой, ржавой металлической двери. Не сразу, а по истечению некоторого мучительного времени узник выяснил, что это вовсе не игра воображения, а реально происходящее настоящее, приобщающееся к прошлому
интонационно и акцентически.

Человек, зашедший проведать Хэлвана, поглядеть на него, был неузнаваем и очень сильно отличался от того, каким привыкли видеть Эмилайн Тёрнер: страшно равнодушное, словно нарисованное, безмимичное неживое лицо, на котором повымирали все жесты и все движения мышц, повернулось к узнику. Но никаких эмоций не поступило. Ничего ровным счётом.
“Брат и сестра” стояли и с заткнутыми ртами смотрели друг на друга, не отрывая своих взглядов, никак не менее семи минут. Джек, будто в воду опущенный, хотел ей многое сказать, но не решался, разливая стихию печали по чёртовой замкнутой территории и всё сильнее чернясь думами.

Коль брат не рискнул начать, не рискнул разорвать тишину ревом реактивных двигателей внутри себя, это совершила сестрёнка, оказавшись первоклассной роковой садисткой-мстительницей.
- Как тебе это местечко? Вижу, пришлось не по вкусу? Такая дерьмовенькая замена чердаку, да? Или всё-таки получше? – в отличие от большинства копов, не просравших работу, эта штучка не гнушалась применять самые подлейшие методы и средства, и задействовала свой восхитительный талант вероломства в полную мощь, - Ой, да что я спрашиваю… Привыкай! Это – место твоей последней остановки. Где бы ни застала тебя смерть, подыхать будешь здесь! Помни и знай это, братец!
Вызлорадствовавшись досыта и немного придя в себя, сумасшедшая… непредсказуемая... особа... повернулась к Хэлвану спиной, поднесла ко рту несколько пальцев, поводила ими перед собой, изображая «крыж латынски» - четырехконечный, католический крест.

Хэлван попросил прощения у матери в полуслух (у какой – непонятно) и решил наконец-то дать выход своему раздражению, чтобы не угождать ни тем, ни другим.
- Вот как значит, да? Сначала притворяешься беззащитной паинькой, глазки строишь вовсю, на каждом уголке крутишь рожи и стараешься представить себя более значительной, пудря мужчинам мозги? Если я скажу, что ты играешься с огнём, это не будет метафорой! Потому что ты всю жизнь с ним играешь, и цена, которую ты заплатила за неосмотрительность, была намного выше той, которую в состоянии заплатить твой брат Назаниль. Лживая, лицемерная, двуличная стерва!!! - вновь взбесившись, потеряв власть над эмоциями, Безумный Джек надавил на стекло всем своим телом, в результате чего получил хорошенький ушиб головы, чуть не дотягивающий до травмы. Это выглядело не столько смешно, сколько жалко, - А я ведь не смел сомневаться ни в Эми, ни в её ничтожной искренности. Я даже не хотел спать с тобой, потому что относился к тебе, как к нечто большему, чем к средству утоления плотских страстей, а ты сама налезла и поставила мой член перпендикулярно своей пизде! Я готов был учитывать твою волю и твои устремления. Но кое-кто всё разрушил, превратил в ничто… интересно только, ради чего? Чтобы самоутвердиться? Да ты поехавшая крышей грязнокровая блядюга! Молись, чтобы я не сбежал. Тебе только на это осталось уповать…

“Мирные переговоры” завершились абсолютно ничем. Кто-то самоцельно обманывался в собственной экспрессии, кто-то ходил по мосточку обиды и напевал реквием всемогущей любви. В экие моменты запрещено делать выводы, поскольку вероятность заблуждения велика как никогда. Потерявший надежду достучаться до переменчивой и очень непостоянной Эмилайн, Джек неловко, подбирая под себя ноги, расселся на полу рядом со стеклом и удрученно прижался затылком, как щенок, глубоко обиженный на всех непотребных, расхлябанных шмар.
“Подожди, подожди, голубушка, дай мне только добраться до тебя. Только добраться… как ты столкнёшься с самим дьяволом”


…Достаточно лишь отметить, что область, выбранная Тёрнер в качестве места заключения опасного субъекта, совершенно соответствовала недружелюбному духу сего мероприятия. По изначальной задумке, по прековарному замыслу “Бзик”, маньячелло должен принять смерть именно здесь, и недаром! Во всём ощущалась какая-то злая особенность этого подвала, чья скрытая, заглублённая часть основания отсылала к давешним временам. Но в тёмные таинства было посвящено лишь малое количество ньюйоркцев. Во многом из-за того, что народ в те дни заботился катастрофическими последствиями террора, устроенного полуземным-полуинопланетным монстром, получившим красивое символическое прозвище – Апокалипто, и на “мелочи” вроде предосудительных преступных происков чокнутого профессора Салдвелла Фрайса, проводившего тестирование криогенных газификаторов на живых людях, никто не отвлекался.

- Теперь понятно, почему такой законченный глобалист, как Вэйн, счёл изучение даосского эликсира нецелесообразным!

Салдвелл Чарльз Филип Фрайс, выдающийся физик, специалист по криогенике, теплообмену и сверхпроводимости, шёл к успеху грязными путями, но пути, как это и следовало ожидать, кончились, и доктор оступился: в лаборатории произошел скандал с управляющим, повлекший за собой несчастный случай. На Салдвелла пролился криогенный раствор. Но сам учёный-преступник не умер, как считали очевидцы, а превратился в крио-мутанта, в “ходячий холодильник”, которому, чтобы жить, требовалась минусовая температура.

- Ты будешь украшением предстоящей рождественской благотворительной ярмарки, а я – ее лицом! Будешь смотреть, как я замораживаю город, порционно, квартал за кварталом…

Попытка перерожденного негодяя установить аномальный мороз во всём Нью-Йорке, понизив показатели жизнедеятельности этого большого организма, закончилась его бесславной погибелью, после чего ни полиция, ни власти не предприняли никаких действий для поисков засекреченных лабораторий. Объекты, о которых сорной травой разрастались слухи еще до того, как мистер Фрайс явил миру свои настоящие “достоинства” и осрамился перед бизнес-партнерами, остались непотревоженными. Иногда их находили бездомные, дети, дерзкие стрит-сталкеры и брали какую-нибудь научную фиговину, чтобы выставить на eBay и поднажиться.
Алисия Флинн, любившая в юности надолго уходить из дома и ночи напролёт шнырять по самым небезопасным уголкам мегаполиса, не растеряла старые привычки и во время одной из недавних прогулок по метро обнаружила заброшенный научно-испытательный комплекс “Хиона”. Названный в честь персонажа древнегреческой мифологии, дочери бога ветра Борея и афинской царевны Орифии, этот центр сочетал в себе несколько уровней, имел высочайшую ценность и мог пригодиться абсолютному каждому…


Помещение, куда бросили Джека, маленькая комната с пуленепробиваемым стеклом, где раньше мерзавец Фрайс удерживал подопытных, носила индивидуальное, практически мистическое предназначение - выявление реакции способностей организма у испытуемых. При нажатии большой синей кнопки, расположенной на пульте управления, в камеру проникал азот через круглые отверстия в стенке. Жидкость, некогда преобразованная в газ, убивала медленно: вначале появлялось настырное чувство удушья, начинало резать глаза, как от дыма, затем возникали типичные симптомы переохлаждения, боль в горле и т.д. Потеря гибкости конечностей, нарушение кровообращения, бледность предсмертное головокружение шли на десерт после главного блюда.
Джек уже заметил наличие в стене круглых дыр, но ни разу не заинтересовался их функциями. Трудно сказать, почему известный весельчак не был весел. Очень маловероятно, что всё дело в мрачных перспективах.

Эмилайн, дремавшая в неудобном грубом кресле, выполнявшая роль надзирателя над заключённым, вдруг проснулась и подняла голову с каким-то полутрепетом, потому что услышала, как кто-то зашел на этаж. Взаимоотношения алкоголички и психа вот-вот
«разбавит» ещё одно заинтересованное лицо. Брюнетка запрыгала от радости при виде
знакомой и еле устояла перед соблазном броситься в объятия.
Джек смотрел на всё это с недоброй улыбкой. А, разглядев в появившейся черты Алисии, узкие полосы на худеньком лице, которых нет ни у одной американки, ощетинился напрочь. Неудачливый любовник сразу понял, кому обязан своей изоляцией, и, чтобы растянуть банальность до нескольких длинных предложений, как привыкли делать все отпетые маньяки, начал с изольщения.
- О, а я тебя недооценивал! Это точно! Думал, обречен остаться чемпионом по части свинства и подстав. Но надо же, вау! Спасибо-с! Ученица перещеголяла учителя!
Прямо Стервелла Де Виль, точно перенесенная из анимационного фильма! Стервелла, открой-ка дверь и дай пять! Иди, подойди ко мне, не ссы! Полагаю, такая дерзкая женщина-вамп не боится ни грозы, ни мышей, ни ответственности, не боится ударов по лицу! Следовательно, такой простак, как я, артист, попадающий в смешные положения, никоим образом не смогу её напугать!
Когда Джек снова замолк, излив лишь часть накипевшего, Алисия, совсем невпечатленная попытками бывшего её спровоцировать, сберегла свою беспристрастность и подбодрилась демонстрацией своей классной власти. Именно так в самом деле и было! На фоне двух злопамятных малышек, лохматый со своими нудновато-амбициозными планами на Эми выглядел весьма неубедительно. Превращенный в жалкое подобие самого себя, он постоянно пытался выкинуть полушутку-полуугрозу, но из-за неловкости обрывался на середине.
- Ваше величество, вынуждена спросить, у вас всё? Больше ничего добавить не желаете? – издевательски нагнулась Алисии, упираясь кулаками в бока, - Если на данный момент в голову не приходит никаких дельных мыслей, то мы вежливо попросим вас заткнуться и без надобности не раскрывать рот. Вам просто станет немножечко холодно. Ну, как немножечко… вы просто подохнете! Поэтому очень надеюсь, мы придём к взаимопониманию и как-нибудь обойдёмся без пробы…

Поставив Хэлвана перед огорчающим фактом, “Бзик” посчитала, слов будет маловато и необходимо убедить бывшего в своей ненависти. Новый порыв не оставил сомнений в серьезности настроя блондинки и её ладонь легла на кнопку запуска азота.
Маньяк не запаниковал вразрез ожиданиям Алисы, а принялся с любопытством ждать, что с ним станется. Уже не фирменная болтовня штукаря, но и не пропитанная напряжением сцена, нечто усредненное между двумя жанрами, вступило в свои права сейчас/здесь, и убийца впервые поплатился за то, что вовремя не сделал себе строгий выговор и не заткнул свою пасть.
- Эми, так вот оно что? Тобою тупо управляли? А-а-а-а-а-а-й, то-то я подозреваю, что что-то не то! Ну, не могла ты так быстро мной переболеть! Кажись, скоро один из самых милых обществу образов – образ глупой блондинки - встанет во главе всех существующих правительств и будет всеми управлять! Смотри и учись, Эми, это моя школа. Мамаше еще
расти и расти до моей ученицы! И совсем не факт, что ты когда-нибудь хотя бы приблизишься к нашему уровню… пха-ха-ха-ха-ха!

Пока Джек угорал, пытаясь рассмешиться и заодно задеть чувство достоинства Эмилайн, прозрачная жидкость, одно из четырёх состояний азота, припеваючи распылялась по комнате. Заключенный лишь постепенно ощутил некий дискомфорт, быстро эволюционировавший в периодические давящие боли за грудиной при каждом выдохе, и зашёлся сухим надсадным кашлем. Не имеющий возможности выйти, шабутник замерз. Всё лицо покрылось инеем, руки и ноги начали помалу отказывать. Кроме самого Джека, эти негативные метаморфозы в определенной мере встревожили забиячливую, резкую в высказываниях, но всё-таки пацифистичную “сестру”.
- Хорош! Он намотает себе на ус и будет молчать! Выключай…
Алисия, до конца надеявшаяся, что её не станут отговаривать, еле-еле превозмогла наплывшую коварную жажду расквитаться с лохматым в сию секунду и, недовольно фыркнув, пошла на поводу у союзницы. Ладонь разжалась и отпустила кнопку.
Хэлван, которого только что спасли от верного удушья, не стал расплываться в благодарностях, словно оказался недоволен данным исходом. Кашель стал тише спустя несколько секунд, а затем и вовсе прекратился.


…Эми не понимала, для чего её позвали. Чтобы на пару с Алисой ловить кайф, потворствуя открытому садизму? Несмотря на характер с внушительным количеством ярко выраженных минусов и звание человека весьма спорных добродетелей, она никогда не признавала кровь ради крови, войну ради войны, не приветствовала жестокость ради жестокости.
- Так, давай отойдём с тобой в сторонку. Мне надо кое-что знать… - Тёрнер отвела подругу в отдалённый тёмный край помещения, подальше от ушастого Хэлвана, и холодно поставила её перед фактом, - Если надеешься на мою поддержку, давай, лиса, выкладывай всё напрямую. На какой финал ты рассчитываешь? И еще вопрос, как считаешь, есть ли гарантия, что финал будет именно таким? Такой вздёрнутой вижу тебя впервые. Что-о-о-о-о… случилось?
Ответ великой планировщицы оказался неоригинальным, как, впрочем, и его подача. Было видно, Алисия не старалась удивить, потому преподносила информацию в доступном, некрасивом виде.
- Боюсь, ты не одобришь мою идею и начнёшь критиковать, ведь в прошлый раз у нас ни черта не получилось, но мне кровь из носу нужно найти Либерти. Найти любой ценой! И я намерена держать ублюдка несколько суток, да хоть целую неделю, если придётся… - “Бзик” говорила-говорила и сама себе не верила. Язык работал, не прекращая, - А когда это случится, когда он расколется, и я одержу верх в этой, так сказать, игре, ублюдок спокойно умрёт. Сдохнет за всё хорошее, что сделал, сдохнет за несделанное! Никакой тебе полиции, никаких тебе проблем, а значит, никакого тебе зафиксированного преступления… - а замолчала “Бзик” довольно нескоро и перевела взгляд, только куда-то вверх, в затемнённый уголок потолка.
Эмилайн рассердилась, если не сказать рассвирепела:
- Постой. Я что-то не вникнула в суть! Ты собираешься искать эту умалишенную, даже принимая во внимание тот факт, что это чудовище в облике ребенка убило моего лучшего напарника, с которым меня роднили годы института? Ты, часом, не рехнулась, малышка? Единственное, чем могу помочь, так это врача тебе вызвать. Пусть тебя осмотрят хорошенько, и будем уже действовать, исходя из вердикта…
На её понятное, ожидаемое возмущение Алисия постаралась спокойно аргументировать мысль, суммировав все шансы, все сомнения:
- Не восприми неправильно, мне бесконечно жаль офицера Хартла. Уверена, из него был действительно достойный полицейский, хотя и ни фига в этом не шарю. Но и ты поверь, за то, что с ним случилось, с тобой, со мной, со всеми нами, винить нужно лишь Джека и срывать злость нужно только на нём. Ты не знаешь о Либерти то, что, возможно, знаю о ней я…
- Посмотри на меня! – взбесилась Эми, - Ну-ка, скажи, чего я не знаю? И не смей увиливать от ответа! Я сейчас не в лучшем настроении, так что это очень плохое время для тебя, делать какие-то наивные заявления. Могу и ударить…
До “Бзик” вдруг разом дошла вся степень фонтанирующих, едва сдерживаемых переживаний подруги, конвертирующихся в нечто негативное. Эти перелицованные, искаженные эмоции, перешитые изнанкой высоко вверх, обрушились на неё потоком «правды», но не раздавили, не причинили никакой боли, а лишь помогли узреть глубинные причины её ненастроения…
- Говорят, исповедь для осознания грехов, но это ошибочное мнение. Либерти сделала это, не заходя в церковь. Либерти больше не представляет угрозы! Тебе следует простить её и сконцентрировать свой гнев, свою сейсмическую энергию в мощную волну, чтобы отомстить настоящему виновнику.

Эми:
- Не представляет угрозы…? Откуда тебе это известно? Как вообще можно что-то утверждать, когда речь заходит о монстрах?
Алисия:
- Но Либерти не монстр! В том всё и дело! А известно мне это со слов Кандис, которая никогда мне не лгала! Девочка оставила её в живых, хотя могла распорядиться её жизнью иначе, ведь она была в её руках…


Несколько недель назад.
- Здесь кто-то есть? – уже изнемогая от сонливости, но не желая выходить из образа примерной хозяйки, толстушка схватилась за сердце, потому что физически почувствовала чьё-то присутствие в квартире. Полутемное окружение подернулось пестрыми бликами, пульс резко зачастил и Кандис с видом идиотки повключала свет во всех комнатах. В одной из них, кстати говоря, стояла девушка, уродливость которой, если таковая и была, заключалась точно не во внешности. Ведь нет ничего исскуственней и опереточней пустой, бездуховной красоты, ложной ценности двадцать первого века, как и всех предыдущих столетий/эпох. Визуальная лепота днесь = духовное уродство, тщательно скрытое с помощью нескольких сотен слоев маскировочного грима и самое опасное оружие в мире.
- Здесь я! – Мертвая Королева сняла с лица фарфоровую маску, и словно вернулась во времена своей девственности, - Здесь…

Мертвая Королева приказала Кандис поджечь собственную “берлогу” и остаться в ней, чтобы сгореть заживо на потеху огню. Но, поссорившись сама с собой, телепатка в последний момент, когда квартира, можно сказать, уже полыхала, изменила решение относительно пышки и не просто дала ей уйти, но и попросила прощения.


Не то что бы Эми не прониклась историй. Кого бы ни смутило нелогичное поведение “ведьмы”? Этот резкий поворот, уход Либерти из образа убийцы в сторону жертвы, как и всё в грешном мире, должен был быть чем-то обусловлен. Но из мутного рассказика Алисии, переданного ей чудом выжившей Кандис, не следовало никакой ясности! А это значило, что придётся додумывать мотив Королевы, чтобы чисто визуально объяснить поворот.
- Так, представим на миг, что я тебе поверила, хотя и не очень-то представляю, как такое возможно. Ну, ладно, отбросим сомнения в сторону… - в самый раз подхватила Эмилайн Тёрнер, - Как ты собираешься её искать? Потому что, могу сразу предупредить, Джек не расколется. Сколько бы физической боли ему не причинили, сколько бы времени его не морили здесь голодом, для него это давно пройденный этап, так… ерунда! Даю голову на отсечение, он переносил и не такое. Так что мой тебе совет, завязывай с галимой клоунадой. Ты не соответствуешь кондиции…
Когда Алисия, прикинувшая, во сколько может обойтись очередной скандалезный, унизительный прокол, почти уже полностью смирилась с неспособностью кому-то помочь, изменить ситуацию. На её горячий ум пришло другое – основной мотив её ужасающей мести.
- Я рассталась с Антоном. Мы с ним не вместе уже больше двух недель… - остановившись на печальном многоточии, она шмыгнула носом и поспешила подавить назревающие слезы.
Эми имела мнение на любой счёт, то же самое касалось и любви, и к более принципиальным темам подступала более обтекаемо:
- Не нужно разрывать отношения, но стоит научиться проводить больше времени порознь, чтобы вновь спешить друг к другу навстречу. Если причина разлуки в том, что вы друг другу немножко надоели, то это вовсе не причина, и вы зря паникуете…
Беловолосая отрицательно помотала головой, показав подруге, что та промахнулась и корень её зол таится в другом. Всё оказалась гораздо глубже и серьезнее.


So. There have passed ten minutes...
(Прошло десять минут)

…Время длилось, толстая часовая стрелка продолжала путь вниз, а женщины всё перетирали. Флинн неожиданно для самой себя совершила очень смелый шаг под воздействием эмоций.
- Я не могу к нему подойти, не могу ему позвонить. Я бы попросила тебя об одолжении…
- Ой, ноу… - начала отмахиваться Тёрнер, не оставляя и шанса её уговорить, - Не-е-е-т, даже не заикайся о подобных просьбах! Я не семейный психолог и ненавижу разгребать чужие хлопоты. Мне в своём-то говне не разобраться, а ты еще хочешь, чтобы я в твоё лезла. Нет уж, увольте…
Но всё было далеко не безнадёжно. Алисия содержала в уме миллион способов добиться согласия, но избрала, пожалуй, самый банальный и вместе с тем самый грубый путь - усилив свою настойчивость фразой:
- Мне встать на колени, скажи?
Эмилайн сразу окислила лицо, и в её душевном сложном механизме поменялись местами все шестеренки. Экс-полицейская целиком вошла в положение бывшей беззаконницы, как будто вошла в неё саму.
- Только давай без этого. В нашей ситуации еще капризов, истерик по пустякам не хватало…

- Ну, я же не специально.
- Ну, ладно. Значит, говоришь, решила принести Джека на блюдечке, чтобы искупить вину и снова сойтись с парнем? Думаешь, он моментально забудет о мёртвой жене? Если даже так, то это всё еще не будет гарантией долгих лет счастья. Надеюсь, понимаешь…
- Конечно. Но попытаться-то надо.

Только беседа завершилась, как часики пробили середину ночи – период между заходом и восходом солнца. “Бзик” заранее отблагодарила подругу, отблагодарила покорно, и протянула листок бумаги, где был записан адрес Антона Белова. “Говоря о дне сегодняшнем, важно уметь извлекать уроки из истории, чтобы в будущем не повторять тех же самых ошибок”.


“Если смотреть на мир сквозь призму марксизма, то мы наблюдаем сплошное отвлечение трудящихся от классовой борьбы. А в итоге угнетающие классы - представленные в виде совладелиц крупных фирм и корпораций - получают выгоду в любой ситуации: и при победе добра, и при её проигрыше. Стараются, во всяком случае взять кусок пожирнее, охватить спрос пошире. Вполне также видно, что все еще под прессингом находится чернокожая составляющая города: афроамериканцы в Нью-Йорке вынуждены прозябать, высиживаться в тени, чтобы вдруг не выделиться, а стремящиеся к справедливости калеки и инвалиды безуспешно пытаются что-то оставить после себя, чтобы их как-то запомнили, пускай сломленными, проигравшими, не оправдавшими надежд своих более здоровых предшественников. И никакие ложные победы не воскресят общественно-моральные достоинства, потому что существование морали, как и существование бога, еще никем не доказано, так что тут нечего, по сути, оживлять. Но мы сами строим иллюзии и верим в будущее. Может, если этого не делать и наконец-то принять судьбу стада, станет хоть чуточку легче? Возможно. Вот только я совсем не считаю, что Господь, если он всё-таки существует, был бы рад, чтобы мы опустились до лени и бессилья.
Я сама изменилась не сразу. Пока не осознала классовой природы справедливости, всё, что мне оставалось - это алкоголизм и беспорядочные половые связи, в которые я с кем только не вступала. По мнению приверженцев Ницше, несложно разглядеть в толпе истинно-освободившегося от хлыстов мирского социума, ставящего перед собой невыполнимые задачи и достойно выполняющего их.

Какой бы плохой ни была моя родная мать, какой бы ужасной ни была эта Саммер, она дала мне самое подходящее имя, о чем она, боюсь, никогда не узнает. Эмилайн символизирует страсть к непрерывному движению. Егоза и непоседа в детстве, она практически не меняется с возрастом: любовь к перемене мест, неумение и нежелание ценить стабильность в любой форме часто становятся причиной одиночества. Но одиночество не тяготит. Наоборот, воспринимается как необходимый атрибут свободы, которая является для такого человека единственным способом существования, основой мотивацией, фетишем
Я – Эмилайн, я – страсть, я – непрерывное движение, я лицо и душа порочного города”


…Беловолосый мускулистый мужчина, заправлявший уютным баром на Винегар-Хилл, не сразу рассмотрел внешность последней посетительницы. Умудренный многолетним стажем, он всегда наливал клиентам безмолвно и невозмутимо, превращая столь нехитрое дело в настоящее искусство. Русский был грациозен и быстр, что невольно заставлял засматриваться на него с неким восхищением, как красоток, так и мужиков. По сравнению с большинством представителей данной профессии, для которых барменство шло в натяжку, он “флиртовал” с бокалами, а не просто переносил их с места на места. В нём чувствовалась любовь к ремеслу. Любовь, положительно отражавшаяся на бизнесе.
- Оу, ты??? Ты чего тут делаешь? Только не ври, что не знала мой постоянный адрес. Ни за что не поверю! - лишь через несколько минут, и то, благодаря посредством удачной комбинации движений шеей, Антон Белов обратил внимание на потенциальную потребительницу его услуг.
- Ты не ошибся, мистер бодибилдинг! Я заявилась сюда не ради того, чтобы деградировать еще сильнее! Для современного человека не секрет, что алкоголь, наркотики, никотин и прочие утехи приводят к разрушению личности. Кстати, у тебя тут ничего. Комфортабельней, чем в большинстве закусочных…

Владельца выпивальни позабавило изреченное брюнеткой капитальное переосмысление идей, что и поторопились выложить его интеллигентные уста, забывшие сделать контркомплимент:
- Вижу, ты стала слишком милой и правильной, тошнит прям! Или это новые пикаперские шаблоны соблазнения мужчин?
Привыкшая отстаивать личные интересы в одиночку, Эмилайн живо развеяла его догадки по поводу пикапа:
- Я стала настоящей, не больше, не меньше. Это подразумевает только то, что подразумевает. Всё остальное - твои собственные притянутые домыслы и старомодные попытки проецирования.

Не став спорить с женщиной (потому что это и не требовалось), но прочтя по глазам её интересы, Белов обратился к характерным для рабочих горожан способам решения проблем, требующих отдельного изучения, и предложил Тёрнер выйти на улицу:
- Отлично, настоящая! Давай-ка поболтаем снаружи. Запаху коктейлей легче сбить столку, чем гулу при движении авто и ветру, закрадывающемуся под самую одежду.
Деловитая клиентка, чьё лицо, до того милое, яко переливавшееся утренними солнечными лучиками, попадавшими на бархатные губы, выразила согласие улыбкой и покинула помещение кафе быстрее владельца.


На улице ветер дул в уши, напоминая о приближении первого месяца зимы, о приближении новогодних и рождественских праздников, о подсчете сбывшихся и не сбывшихся мечтаний. Всюду ходили люди, бедно и сносно одетые, обоюдно делились прелестями будней, разбирали по костям всякую муру и награждали своих деток отеческими хохмами. Частой темой для обсуждения, похлеще НАТО и процессуального права, становился богоподобный пришелец с незамысловатым прозвищем Героймен - символ всесправедливости, всеравноправия, всеуважения. Эмилайн, как собс-но и Антону, не мешал ни дух Нью-Йорка, заключавшийся в каждом предмете и в каждом событии, не такие ни к чему не обязывающие, но неразрывно связанные движущие силы, как личные демоны, которым только разреши побеситься и они переплюнут по громкости весь мегаполис.
- Дай угадаю, хотя тут и угадывать нечего. Ты возникла на пороге бара, чтобы сообщить мне об Алисии с целью помирить нас… - русскому, обладающему живым, быстрым умом, не пришлось расспрашивать американку. Экс-полицейская даже не стала кивать, потому что всем всё было ясно, - Но причина не во мне. Я не против перемирия. Причина в ней.
Умея уговаривать друзей, сплачивать и пригонять любые полотна, Эми не видела необходимости применять свой ценный навык. Не в этот раз.
- Алисия потеряла мобильный телефон, потому и не смогла с тобой связаться… - она взяла руку Белова и прижала к своей закрытой курткой груди, - Когда закончится рабочий день, не иди домой. Спустись в метро и набери меня. Я выйду, чтобы отвести тебя к ней…

“Ни черта не вникаю. Причём тут метро?”
- Эмм… - бармен невольно дал понять, что нуждается в углубленных объяснениях, ибо фразы “спустись в метро” ясно недостаточно, когда на дворе почти две тысячи тридцатый и информация доносится с помощью радиовещательных средств и телевизионных станций.
Но Тёрнер, отдалившаяся уже на несколько метров, только повторила ранее сказанное, обременив небольшими уточнениями:
- Двадцать третья улица! Флэтайронский квартал! Встречаемся там поздним вечером! Не забудь спуститься!

“Двадцать третья улица. Флэтайронский квартал…” – запомнил русский, и медленно зашел обратно в бар. Не прошло и половины минуты, как завершилась их приятельская встреча, а его уже съедало любопытство. “Поскорее бы дождаться позднего вечера”.


Пока Эми где-то пропадала, вероятно, выполняя поручение сообщницы, Хэлван неотрывно зырил в одну точку, словно мечтая, что стена исчезнет, как по волшебству, как когда-то, лет двадцать назад, это…

------------------------------делал бледный мальчик, проводящий------------------------------
------------------------------значительную часть жизни в белом------------------------------
------------------------------ вакууме, в белой комнате. ------------------------------
------------------------------Забавно то, что никто не мог представить, ------------------------------ ------------------------------что этот мальчик станет самым------------------------------
------------------------------страшным убийцей в истории Америки------------------------------и всего мира.

Флинн сидела на том же кресле, на котором недавно сидела подруга, и делала всю ту работу, которую согласится делать лишь тот, кто ненавидит Безумного Джека так же, как ненавидит Безумного Джека она, а подобных людей на свете… очень много. Бесчисленного количество желающих отправить маньяка в царство ада, превышающего предельно-допустимую концентрацию гнева и ярости, хватит на то, чтобы заселить ими какой-нибудь необитаемый остров и создать там политическая организацию господствующего класса.
- Беспокоишься за будущее, да? Боишься, что однажды поймешь… осознаешь, что слишком слаба и не можешь убить меня без посторонней помощи? - заметив нерешительность “Бзик”, узник скривился в гримасе и начал пытаться провоцировать тухлыми, бессмысленными вбросами, - Страсть купила бы новое полезное качество, как раз то, чего у тебя нет. Но у старины Джека член не подчиняется рассудку, и ни за что не встанет на тебя, хоть разденься. Чёрт бы побрал вас всех, тупых, неспособных, тормозных и бесхарактерных детей. Ха-ха-ха… ха… ха…
В какой-то момент Алисия не выдержала, открыла глаза и прошипела бывшему:
- Знаешь, мне тебя жаль, потому что ты никогда не будешь счастлив. Мне жаль, что ты так и не завязал с кровью, с убийствами… но ведь безмозглое насилие – вся твоя жизнь, правильно? Значит, ты неисправим, безнадежен для общества и не представляешь ценности, да? – но ответная провокация не удалась, а то, что выдавила Флинн, было слишком предсказуемо. Человеческие существа - это реагирующие роботы, машины, заточенные на вышибание клина клином, вечно дающие сдачи и занимающие чужую позицию, обреченные на самоповторы, на уязвимость. Хэлван, как никто, понимал их хрупкую природу и активно извлекал для себя выгоду.


------------------------------Амадей Антнидас, человек, вошедший в историю как ------------------------------
«олицетворение жестоких нравов и принципов»------------------------------
довёл до совершенства модель криминальной психиатрии,------------------------------
заключавшейся не в лечении опасных субъектов,------------------------------
а в обезопашении общества от оных.------------------------------Но ни одна система не может стабильно просуществовать хоть сколько-нибудь долго.------------------------------
Кому-то рано или поздно пришлось бы стать живым доказательством этой омрачительнойистины.------------------------------
И вот, на заре психиатрических тюрем------------------------------подобная сомнительная честь выпала на долю американского подростка Джека Хэлвана------------------------------Но кто бы мог подумать, что зримое воплощение американской беспомощности = всего лишь мальчик с бледным лицом?


- Оставь свою жалость для слабых. О себе лучше побеспокойся. Покажи-ка мне, на что ты способна и чему я тебя учил. Давай! Или ты… не можешь мне ничего сделать? Ах, да, совсем забыл, что ты просто дешёвая и примитивная позёрка. Неспособная наладить свою личную жизнь, ведущая себя как глупая девочка, неумело привлекаешь внимание старины Джека. Прям апогей тупизны… - наконец-то пройдоха Хэлван доболтался, добился вызывающего опасность накала (как знать, может, в этом и заключался его странный самоубийственный план?) и “Бзик’ выпрыгнула из кресла с коварством, которого трудно было от неё ожидать, если учесть, что за предыдущие два часа она произнесла лишь несколько несложных предложений. Псих надеялся, м.б, хоть сейчас будет чуть веселее.
Алисия встала рядом с панелью управления, напрягла болтающуюся руку и зажала уже знакомую кнопку. Ей вмиг получшело. Прибавилось и сил, и оптимизма. Мало кто поспорит, предвкушение мучений, которые испытает ублюдок – достаточный повод для (не)умеренной радости.
- Ничего. Подожди секунд сорок. Нахохочемся оба…
“А, вернее, сука, хохотать буду я одна. Ты же, сука, будешь корчиться в дыхательных спазмах, блевать пенистой массой или чем там блюют, когда язык липнет к гортани от холода”

Температура в испытательной климатической камере достигла минусового рекорда быстрее, чем блондинка могла предположить. У Хэлвана застыла плазма крови. Правда, первое время, первые полтары минуты, он держался вполне себе достойно, а превращаться в белое полотно начал несколько позже. Первым, что стало отказывать, оказались колени. Раздался мелкий вопль и тихий хруст.
…Осунувшееся, унылое выражение, глубоко запавшие оки, впалые скулы, серая, обескровленная кожа, покрытая крупными каплями пота – эта немощная, полупарализованная “ящерица” плотно прижималась синей щекой к плитам пола, почти к ним прилипла. Иззябшая плоть больше не слушала душу. Когда в очередной раз не вышло нормально вздохнуть, главный слуга смерти, её раб, её распространитель, еще решительнее приготовился встретить конец. Теперь у узника не оставалось сомнений: воздух низкой температуры пронзал эффективнее меча, но дарил при этом незабываемое чувство свободы, которое ничто не в силах отнять…


Приближающийся День рождения Саммер Мансон, недостаток времени на полноценную уборку из-за созыва гостей и не менее хлопотных покусительств на магазины. Сложно предоставить, какое из последних событий, превратило семилетнего Джека Мансона Хэлвана в жестокого “веселого” убийцу. После кровавой расправы над отцом мальчик попадает в режимную психиатрическую клинику. Лечение продолжается дольше пятнадцати лет, но врачи не могут гарантировать, что Джек безопасен для окружающих. За все это время взрослеющий пациент не проронил ни единого слова. Дождливой тёмной ночью Джек сбегает из клиники, чтобы устроить очередной кровавый праздник в родном городе и заставить Америку поплатиться за ошибки.


- Нахохочемся… - тихо повторила Алисия, глядя с наслаждением на прекращение хэлванской агонии, глядя на то, как маньяк умирает, уже даже не цепляясь за жизнь. Она понимала, что это плохо и низко, что это осуждается богом, и старалась отречься от склонности к негативному счастью, но не могла ничего с собой поделать. Сильнее
ненависти к Джеку была только ненависть, которую “Бзик” питала к себе.
“Если, конечно, у тебя получится двинуть ротиком, пудинг”

Без каких-либо сомнений, без предшествовавших слабостей, Флинн довела бы свой космический план до конца. Но свести в могилу виновника большинства её бед чертовке помешала подруга, вовремя появившаяся и едва сдержавшая забившийся внутри инвективизм. Измотанная пробками, а также старанием затихарить убежище, Эмилайн поразилась жестокостью происходящего и не поверила, что Алисия на такое способна. Н-Е П-О-В-Е-Р-И-Л-А.
- Чего… чё ты делаешь? Немедленно отпусти! Он же умрёт сейчас! – процедила сестра психопата и с силой отпихнула “Бзик” в сторону.
- И поделом ему! Ты что, его жалеешь?!

Как показал панельный индикатор, азот прекратил поступать в камеру, но одного разжатия кнопки было мало. Газ рассеется лишь, дай бог, через несколько минут, а тепло в камере уже точно не станет. Тёрнер требовалось срочно вытащить Джека…
- Да, я его жалею! А теперь прочь с дороги! Ты уже наворотила дел, насовершала ошибок и показала себя в полной красе! Больше от тебя ничего не потребуется! – раскомандовавшись и раскричавшись до головокружения, неблаговоспитанная, бойкая на язык, но сострадательная Эми побежала скорее открывать дверь испытательной…

Финальный аргумент в пользу радикальных перемен, произошедших после рождения сестры – Джек созрел во всех существующих смыслах, и, как ни странно, мальчика это не пугало, а радовало. Не касаясь частностей, он по натуре (или даже не так – по его задаткам характера) является полнейшим ублюдком и редчайшей мразью. Он бы не вырос совершенно подавленным и фрустрированным из-за плохого воспитания, и дело не в том, что родная мать предпочла общество дочки, полностью отрекшись от первенца. Нет. Джек в любом случае стал бы тем, кем стал, ведь первенец он только на словах.
Он не был бы боязливым, замкнутым, малообщительным, тяжело идущим на контакт, дёрганым и нервным параноиком! В половине пунктов можно согласиться, но в другой - увы, нет: соединяясь, злость и страх рождают нечто ужасное, нечто могущественное и архиковарное!

Тёрнер подбежала к обездвиженному Хэлвану, издававшему слабое “мычанье”, взяла за предплечья и быстренько поволокла его к двери. Чувство непоправимости, вызываемое сознанием возможной утраты, укололо, словно иголкой. Потом еще раз и еще! Это чувство прикасалось к стенам души, пока Эмилайн не приняла себя и не признала свою слабость – ей никогда не удастся убить человека, тем более того, с которым у неё что-то было. Общая боль, общие мысли, общие устойчивые мотивы касаемо родительской беспечности.
“Жив? Боже. Как же мне повезло…” – сестренке не пришлось мучить запястье психа, чтобы проверить пульс. Едва не превратившийся в ледышку, но спасшийся благодаря её небезразличию, Хэлван дёрнулся, хрипло вздохнул и залился удушливым кашлем. Мощные брызги слюны выпрыгнули из пасти продрогшего маленькой тучей, оседая на куртке спасительницы.

Алисия, которая наблюдала за этими “муси-пуси”, стоя в одном метре, возмущенно приподняла голову и зашевелила ртом так, будто угостилася жвачкой. Но не бывает дыма без огня. У неё имелась хорошая причина злиться на подругу: невозможность совершить месть запросто могла фрустрировать одержимого местью и вогнать в ещё большую депрессию.

Да, Джек действительно во многом странный парень, у которого точно есть патологии. Да, ему действительно тяжело налаживать контакты со сверстницей, не обидев тем самым её, и, как считает папа, причина кроется в гениальности мальчика, в его исключительности и отличности от большинства американских пацанят. К слову, я думаю, это у него было и без событий, которые последовали после рождения второго ребёнка в семье. Будь всё действительно так, как я это описывал выше, то у него бы просто не хватило силы воли, чтобы психологически не сломаться от всего происходящего в каноне романа.


…Когда холод внутри камеры немножко поубавился и в ней стало возможно находиться, Джека затащили внутрь, как игрушку, и аккуратно положили вдоль стекла. Так прошли очередные полчаса, прорвавшиеся чувства усыпились, наступило какое-никакое согласие. И если это не ансамбль, то уж точно равномерность, возражающая сварам, портящая обедню войне, создающая препятствия Аресу и богу отрицания. Под каким бы загнутым углом Эмилайн не хотела видеть ситуацию, правда, жившая в ней и размножавшаяся, как эпителиоидные клетки при пролиферации, каждый раз её поправляла, обнося оградой от всех типов искушений. От тех, что есть в библии, и от тех, которых в неё не занесли. Потому что есть теория - чем дольше существует человечество, тем больше грехов оно собою несет, и раньше было меньше грехов. Меньше искушений…
- Ты не дала ему умереть, чем обрекла его на более страшную участь, потому что Антон, в отличие от заморозки, захочет растянуть удовольствие. И никто, слышишь? Никто не сможет помешать моему парню возместить потерю! – сколько бы партнерша не демонстрировала неготовность к очередному переругиванию, Флинн не сиделось спокойно. Её систематически ломало, подстрекало к провокациям, будто зудило в одном месте.
Эмилайн делала всё, чтобы заткнуть надоевшую вредину: шевелила мужицким кадыком, моргала глазками, вздыхала недовольно, и с явным нетерпением влепить добротную затрещину стучала каблуками кожаных сапожек. Ничего не помогало, ни один из перечисленных намеков не убедил Алисию уняться и прикинуть себя в её шкуре. Полностью отчаявшись, экс-офицерша выбрала самый нетипичный, заведомо паралогический способ закидать блондинку резонами, которые трудно донести, когда впереди всего стоят личные счёты:
- Ты там не сдох, часом, котенок? Не подавился ли шерстью? А то уж больно тихий для живчика! – это адресовалось Джеку Хэлвану, сидевшему в неудобной позе со связанными позади руками, с лишенным «огонька», приниженно-унылым выражением и опущенными к низу уголками губ. Если что маньяк и мог у кого вызвать, то точно не ненависть. Нет. Это было бы либо горячим сочувствием и состраданием, либо ничем. “Оскорбившего вас нужно пожалеть, ведь он поражен страстью, а значит, болен душевно”, - Повторю вопрос, ты не сдох?
Флинн быстро поддержала “сестреночку”:
- Воу-воу, осторожнее! Ты только что затронула чью-то тонкую душевную организацию и тебе, можешь расценить как свидетельство намерений, это просто так не сойдет.
А петрящая Тёрнер хорошо подыграла:
- Да плевать! Из всего того, что я не пропила за свою жизнь, больше всего мне понравилась полоска кокаина. Ну, знаешь, у нас в полицейском коллективе любили побаловаться всякими там чудо-алкалоидами! Уменьшение чувствительности тела в нерабочее время было единственным способом дотянуть до зарплаты…
“Бзик” наморщила извилины, блеснула догадливостью:
- Чтобы снова наркоманить, полагаю?
И получила максимально нелаконичное мнение о системе государственных органов:
- Именно! А ты думала, для чего вообще ползут работать в полицию, проходят все эти испытания, тесты на выдержку и прочее говно? Чтобы обеспечить себе доступ к порошку и крэку!
- Да и дисциплина, небось, наверное, давно уже не та…

Эмилайн вдруг представила, что она говорит Алисе, возвращаясь к старой, по-прежнему волнующей теме – “Ты ведь просто трясешься из-за зависти, потому что тебя никогда не любили. Тобою пользовались”. И представила, что отвечает Алиса “Тобою тоже пользуются. Ты только погляди, вылитая кукла в руках взрослого ребенка”. Потом снова представила, что говорит ей она “Давай сравним. Тебе не признавались в чувствах, как признавались в них мне. Тебя били, вынуждали портить кожу, швыряли из тачек. Именно так ведут себя с куклами, позволяющими вытирать об них ноги и унижать. И ты, будучи ненужной и униженной, влезаешь в отношения брата и сестры?”. А потом снова, что она говорит. “Ну, и забирай себе на счастье, забирай его с потрохами и живите вместе до старости. Эдипов комплекс хуже любых унижений. Он не сводится так легко, как татуировка, не удаляется, как рисунок на щеке. Нравится нянчиться с психом, уничтожившим целый город? Пожалуйста. Только не смей потом плакаться,, кого-то обвинять и говорить, что тебя не предупреждали. Будешь выглядеть последней идиоткой”.

Визуальное изображение начала диалога и его логического цельного развития, зиждимого на непростом характере “Бзик”, устерегла Эми от новых взаимопоношений, зазвала к напластованию точек зрения, чтобы из множества оценок выбрать единственную верную и идти с ней до самого конца.
К удивлению девчонок Джек Хэлван вновь заголосил:
- Ладно, стоп, короче. Хорош уже устраивать цирк! – поднялся с пола и прижался всей передней частью тела к стеклу, высунул свой длинный язык и облизнул его. Всё внимание психа направлялось целиком на сестру, - Я знаю, ты любишь меня, так же как и я тебя. Ты смотришь в мои глаза, и я верю, что мы скоро будем вместе. Навсегда. Я готов всё тебе простить…
- А я не готова! – приободренная личным похвальным упорством, качеством, не дававшим допустить гору непростительных ошибок, Тёрнер изменила направление дискуссии на триста шестьдесят градусов, - То, что с тобой перепихнулись по-пьяни, не значит, что тебя любят. Ты по-прежнему противен мне! Будь моя воля, я бы никогда не связалась с подобным дерьмом.
Хэлван усмехается, словно единственная звезда Солнечной системы перед всей Солнечной галактикой и возвращается в шкуру психолога-эксперта, чтобы произнести нечто, с чем будет трудно поспорить. Эмилайн ждёт не дождётся, когда псих подбросит
ей испытание в виде пережитка, который потребуется проигнорировать, чтобы не чокнуться.
- Тогда какого лешего ты меня спасла? Почему я всё еще… могут прогонять воздух через лёгкие? Если это не любовь, не эмоционально-логическое явление, тогда что?
“Заранее припасенный ответ, как рулон скотча, пренебрежительно заставляет помолчать”.
- Я не хотела, чтобы твоя смерть была на моих руках. Вот что! Очевидно, я не такая, как мой никуда не годный, плохой брат, и при всех несовершенствах способна к состраданию. Жаль только, что ты потерял это свойство.
Хэлван не вынес двойного удара по сердцу и… не удержался. Громкий самоуверенный смех пронзил воздух.
- Пха-ха-ха-ха… - и прочно засел в сознании Эми и Алисии, - Ох, если бы я не знал тебя, сестренка, то назвал бы артифициальной, механической грымзой. Хотя у меня до сих пор не появилось причины считать иначе, мириться с уродами в семье - наш общий крест, не так ли? Это истина чистой воды, с ней не поспоришь. Если не понимаешь – прими. Тебе же будет лучше…
- Да расслабься уже, не посмею я спорить с тобой. Скорее соглашусь… - Тёрнер притворилась, что разделяет негатив Хэлвана, разделяет его предвзятое отношение к семейным ценностям, но лицемерное поведение с целью ввести в заблуждение было очередным недобрым анекдотом. В механизмах таких шуток необязательно было разбираться, ведь их источник, их рассадник, их оригинал, лежит в области самого простого, - Особенно насчёт уродов!

Джек:
- Ху-ху-ху… значит, так запели, да? Но хотя бы раскройся, ты это про Саммер? Или про меня?
Эми:
- Про Саммер? Н-н-нет, я не буду плохо отзываться о матери, потому что я её ни разу не видела. Я её не знаю, а тебе верить на слово опасно. Мало ли, что мог насочинять какой-то психопат…
Джек:
- Ну, да! Ну, да! Это я ведь главный фантазёр на районе и, наверное, я умудрился прожить до тридцати и лишь в тридцать два года узнать, что мои родители не совсем мои. Они, вроде, и растили меня, а, вроде, я рос сам по себе. Они как бы и мои родители, и в то же время нет. Оберегают, стараются по возможности помочь, но в любой удобный момент, когда им что-то не понравится, резко обрубают напоминанием, что, ох, девочка, мы не те, за кого мы себя выдавали. Мы живем, каждый день, примеряя различные маски, потому что наша жизнь – игра без правил. Либо слушайся, детка, потакай во всём и останешься дочерью, либо будь самостоятельной, сама падай, сама вставай, гни свою сраную линию и тогда можешь навсегда о нас забыть. Верно обрисовал положение вещей, а? Круговорот детей в природе! Пха-ха-ха-ха!

Эмилайн продолжила бы выслушивать речь действующего лица пьесы, обращенную к ней, как к единственному зрителю, без удовольствия, но с крепким любопытством, чтобы побольше изведать на опыте ЧЕРЕЗ МНЕНИЕ психолога Джека. Но великую мечтательницу, чьи грёзы исполнены в стиле антиутопического постмодернизма, отвлекла Алиса, чуть было не уснувшая от скуки и усталости, пока брат и сестра обменивались “веществом” и “энергией”:
- На часах уже почти двадцать, это поздний вечер. Ты когда за Антоном собираешься идти?
- Собираюсь? – не поняла её Эми, - Мы, вроде, договорились созвониться! Твой парень набирает меня и я иду за ним. Пока, кажется, звонков не поступало…
Тогда “Бзик” раздраженно улыбнулась, объяснив, почему вызова могло не произойти, и тем самым поставила под сомнение смышленость подруги:
- Телефон не ловит в метро сотовую связь, теряет сеть. А мы с тобой не просто в метро. Мы на засекреченном объекте. Тут связи подавно быть не может. Странно, ты, вроде, вся такая современная, продвинутая, но не знаешь столь простых вещей…
“Точно. Как я только не догадалась” – Тёрнер, вероятно, хотела бы сказать пару слов в своё оправдание, чтобы перестать ощущать себя балдой, но боялась еще больше опуститься в глазах Флинн и потому воздержалась от комментариев личной непутёвости.
- Эмм… хорошо! Я пойду прямо сейчас! Ты только без меня ничего с ним не делай, ок? Муторно это, размораживать маньяков-убийц…
Широко зевая и сексуально потягиваясь руками вверх, как какая-нибудь кошечка, Алисия обеспечила напарнице спокойную прогулку обещанием, что во время её отсутствия с её братишкой ничего не случится:
- Не беспокойся, не буду! За меня это сделает кое-кто другой…
- Какая же ты… - Эмилайн шутя замахнулась на сообщницу, а затем, улыбнувшись, проследовала в дальний конец помещения, открыла дверь с помощью четырехзначного несложного кода и исчезла в кромешной темноте лестничной площадки.

Алисия, чьи ножки уже тряслись от усталости, а глазки слипались от недосыпа, даже ни на мгновение не оглянулась назад. Ей становилось всё параллельнее на судьбу мерзавца Джека, а сигнализация мозга, т.е. желание побыть в дремоте, уговорила организовать тихий часик. И всё вроде бы прекрасно, появился реальный шанс отдохнуть, что радовало больше всего на свете и грело эффективнее любого пальто, но “Бзик” забыла о злотворной сущности бывшего, а напоминание окатило точно холодной водой: видя, что Алисия собиралась замкнуть очи, чтобы восстановить тонус после тяжелого дня, узник решил…
- Никакого тебе на нахуй снисхождения, терпилка! НИКАКОГО ТЕБЕ НАХУЙ СПОКОЙНОГО СНА! Никакого освобождения мышц от напряжения и зажимов! Смотри на меня! Смотри на моё моральное уродство и помни, ЭТО ТВОЁ БУДУЩЕЕ! – безумец заорал, забегал по камере, начал потешно биться о стены, “лезть” на стекло, сползать по нему, падать, потом снова подниматься, а затем снова падать, - Твоё будущее, маня! Слушай, маня, если сдохнешь - не отвечай, хорошо? А если чуда не случится и ты все-таки вываляешься в оленьем дерьме, но выкарабкаешься, заказав по интернету топовый шампунь, то, пожалуйста, вернись, а? Без тебя так скучно, так… пха-ха-ха-ха!

“Господи, молю, дай мне силы это вынести. Дай мне сил, господи” – бедная Алисия попыталась заткнуть уши, зарылась поглубже под плед, да только все оказалось бесполезно. “Дьявола нельзя просто игнорировать, как и не получится принять дьявольский смех за мелодию”. Проклиная всё на свете, полусоня разрывалась от жажды по-крутому выругаться, на что не находила в себе сил и мучилась от этого. Ехидство знатного издевателя не прекращалось. В испытательной вскоре стало невозможно находиться. “Все равно что перед распахнутым жерлом доменной печи”.
Вялая и поникшая, вспухшая и с дико вытаращенными глазами, Флинн обозвала Хэлвана таким тонким голосочком, будто собиралась на чью-то ингумацию:
- Сволочь… - и встала с кресла, захватив с собой плед.


“Тьму недооценивают, считают однозначной. Однозначно злой. Но стоит научиться смотреть на вещи шире, абстрагируясь от себя, от субъективного восприятия, как окажется, что это не так. Тьма скрывает грязь, что мы оставляем, подчищает за нами негативный энергетический фон и почти всегда успевает. Не понимаю, как можно не любить подземные сооружения в виде коридора, по которым проложены пути, отрицать пленительность заброшенных старинных усадеб, не дорожить плохо освещенными кварталами. Ведь именно в таких местах мы можем представить, что живем в чистом мире. Пускай это и будет самой большой ложью, в конце концов, за ложь, произнесенную на жертвенном алтаре во имя собственного спасения, трудно порицать. К тому же не всякий лжец или обманщик, грезящий об идеале, автоматически ужасный человек.

Пытаясь грамотно проанализировать пережитое, Эмилайн убрала руку под куртку и прибавила шагу. До станции оставалось идти всего четыреста метров. Четыреста метров противоположности яркого! Но девушку это лишь утешало: по её мнению, сложившемуся за годы исследования собственных страхов, тревог, предпочтений, тьма служит человеку опорой в том случае, если человеческое первоначало в нём произросло, родилось. Для такого уникала свет со временем становится обузой, ненужным довеском к великой мудрой тьме и утрачивает свою позитивирующую функцию.

Я вот до сих пор стараюсь держаться подальше от
дневного света, и меня никак не напрягает это метро”

Меж тем уже был слышен звук приближающегося поезда, а где-то в отдалении пестрили голоса, контратенорами звенели мобильники и прочие “мелодии” Нью-Йорка, слитые в разносольной форезии, подтверждали суть Эмилайн.



Прошло полтора часа…

Кое-кому было плевать на здоровье. И этим “кое-кем” была Алисии. Как иначе объяснить, почему она, еле оправившись от недавней войны с насморком, копила на новую простуду?
На самом деле она просто спасалась.
Смех шизофреника затих лишь минут двадцать назад, а до сего времени бесчинничал, “кусался”, отрывая клочками от незаслоненной защитой души и пропитывая раны калящей, змеюче-ядовитой липкой слюнотой, с легкостью выжигающей любую сердцевину, до которой только можно добраться.

“Господи, молю, дай мне силы это вынести. Дай мне…” – блондинка просидела на холодном полу бог знает сколько, и поднялась медленно, с наклоненным взглядом. Тяжёлые шаги по высокой металлической лестнице, знакомый запашок одеколона и подвалившее ожидание филии, сначала несущественно, затем уже полномасштабно, выветрили из Алисии весь хэлвановский яд до последней капли. Первая попытка крикнуть Антона прошла с заиканием. Этот пселлизм был всхолмленным, волнистым. Одно слово произнеслось целиком, а вот остальная часть предложения пострадала от запинок. Вторая попытка, и того хуже, закончилась косноязычным приветствием. Её накачанный парень даже не посмотрел в её сторону, не обратил никакого внимания, а когда Алисия вплотную к нему подкатила, полезла с поцелуями, он решительно оттолкнул её, сжав зубы.
- Прочь с дороги!
“Сейчас не самое подходящее время…”
Нынешний моральный облик русского – это моральный облик малосодержательного, но не оскоплённого, сопоставимого с разъяренным быком, готового к финалу бойца ринга. Образ человека, прошедшего сквозь огонь, воду и медные трубы, чтобы насытиться убийством и переборщить с калориями. И у него имелось на то полное право. Ни ад фашистских концлагерей, ни акт экспериментальной хирургии без наркоза, ни смерть от истощения не шли ни в какое сравнение с его личной драмой.

Алисия придержала Эми, чтобы та не мешала избивать Джека…

- Представьте, на сексапильной латиноске только бусы и босоножки на шпильках. Девка вся течёт, когда становится на четвереньки, и трепещет в ожидании члена. Жгучая латинская красотка закатывает глаза в предвкушении, и любовник её не разочаровывает! Накачанный парень трахает латинку так, что она кончает с криками и стонами. Бурный оргазм испытывает и любовник этой потрясающе страстной девчонки. Но на самом деле её не трахают. Её убивают. Просто длительная пытка по методике Венесуэлы многим кажется сквиртингом, потому что больно настолько, что о боли забываешь!

Русский все шёл и шёл, медленно двигаясь к своей заждавшейся вендетте.
А Джек всё придумывал новые пошлые истории, которыми моментально наполнялось помещение. Он нёс неблагопристойную, отборную хрень, не замечая Антона, назло игнорируя.

- А представьте просмотр интересного видео про спаривание породистых пони, классный ролик, а затем вспомните фразу – лошадиная сила – и латентно сравните с увиденным, когда досмотрите. Обещаю, после такого вы больше ничего не сможете смотреть, потому что ничего не захотите!

- Давай! Лезь внутрь! Лезь!
- чтобы не поколебаться духом, не потерять познанную ярость, русский умышленно, с азартом, вбивал в себя гвозди. Вбивал, вспоминая ссору с Алисией, свои эмоции, жажду-колесо расплаты…

- Я часами отмывал здесь труп любимой. Тщательно протирал каждый сантиметрик…

…и делаясь злее.

- А теперь представьте такое, мать в вечернем платье соблазнила сына на инцест. Русский сын ебет мамашу в бритую пизду, а она смеётся. Вздумал порезвиться с полноватой русской мамочкой в годах. Но папа приревновал жену, и прогремел фейерверк половых взаимосвязей покруче шведских празднеств…

- Подожди, постой! Я… если ты думаешь, что тебе позволят после того, что ты натворила, то ты ошибаешься!

- Пха-ха-ха-ха-ха-ха!

- Я должен отомстить. Должен!


- Пха-ха-ха-ха-ха-ха!


- Ты ведь не убивала её лично…


- Ой, а я, кажись, пёрнул. - Не убивала же?


Белов остановился приблизительно в двух метрах от стекла и потускнел выражением. История человека, имеющего “внутреннего воина”, но слишком поздно научившегося им управлять, ставить “воина” под непосредственное руководство, переплелась в экспозиции с историей психа, который чересчур кормил этого “воина” и предоставил “воину” слишком много власти над собой. Лохматый ирод трясся с ржаки, заодно почёсывая пах. В нём не было ни капли страха и волнения, ничего, что делает людей людьми. Одно только беспокоило Хэлвана – потреба наиздеваться в своё удовольствие. Ведь даже будучи безоружным, ослабленным астеником, можно сковырнуть любую родинку, любое пигментированное образование так, чтобы оно повисло и потекла кровь…………………..
Впервые Эмилайн вздрогнула, когда Антон погрузил ключ в отверстие, и вздрогнула второй раз из-за звука шуршания ключа, когда дверь открылась с ледяным звоном и русский наконец-то вошёл. Проявляя интерес к происходящему, женщины замерли и стали сходны с манекенами. Им хотелось поскорее узнать, чем всё закончится, и вслед за боязнью подвигаться родилась боязнь случайно сглотнуть – лишь бы не получилось шумливо.

Having lost everything that you love, remember my history before to take own way of revenge. Emily Thorn/Amanda Clark
(Потеряв всё, что вы любите, вспомните мою историю прежде, чем вступить на собственный путь мести. Эмилайн Торн/Аманда Кларк)


…1…2,…3….
Обстановка в камере накалилась, как камни в очаге за какие-то несколько мгновений. Воздух потяжелел, впитав в себя пот с мокрой кожи. Сердечные моторы заработали в усиленном режиме, как и все прочие органы. Антон не сразу приступил к избиению. Вдовец с полминуты туповато слонялся по замкнутому тесному пространству от одной стенки до другой с высоко засученными рукавами, отрешенно теребя короткую щетину. Псих внимательно наблюдал за ним, активно перемещая ловкие зрачки из угла в угол.
…В конечном итоге, вдовец ассемблировал волю, и на маньяка ополчилась вся свита ненависти. Как именно это происходило? Узнаете в новом абзаце…

- Что? – спросил Хэлван, продолжая сидеть на полу и выжидающе уставляться на русского, - Санта Клаус, что ли… - он не успел договорить свою шутку, как в голову прилетел мощный беловский кулак. По инерции шизик на четвереньках отполз к незакрытой двери, желая удрать, но был немедля остановлен и закинут обратненько в камеру. Стандартные последствия удара, такие, как ощущение гула и “колокольчики” в плывущих мозгах, не заставили себя долго ждать. Когда ушибленный переместился туда, где недавно сидел, его ступня целиком оказалась под ступнёй силача. Слышный треск свидетельствовал о переломе. Но Джек не заплакал и не закричал, понимая, что поврежденный периферический отдел – цветочки по сравнению с тем, что ждёт впереди. Фаланги больших пальцев пострадали уж точно…
- Нет, я не Санта-Клаус! - выход из равновесия обеспечил Антону стопроцентный “лакомый” ревендж, подслащенный свободой мысли и свободой действия, - Я Н-Е С-А-Н-Т-А К-Л-А-У-С!

…Эмилайн становилось всё труднее смотреть на целенаправленное причинение боли аж по нескольким веским причинам, чего нельзя было сказать об Алисии, которая, напротив, стоя с сомкнутыми перед подбородком длинными ладонями, молила небеса, чтобы Джек скончался от одного из толчков, но чтобы его последняя агония прошла менее быстро…

The revenge instinct eventually is no other than a self-preservation instinct.
Emil Durkheim
(Инстинкт мести есть не что иное, как инстинкт самосохранения. Эмиль Дюркгейм)

Пока Антон Белов еще только входил в раж, Джек уже был почти неживым. Руки женоубийцы инстинктивно, хоть и никудышно закрывали усыпанные “сливами” щеки, а носки чёрных грузных ботинок раз за разом косо врезались в лицо. Иногда промахивались, но чаще попадали.
- Я не Санта-Клаус… - уже бессознательно повторил русский, и заехал коленом чуть выше грудной клетки. Каркас, обеспечивающий защиту важных органов, серьезно содрогнулся.
“Я не Санта…”

В ту же минуту его пальцы с маневричностью ветра, подобно железным тискам, сдавили горло Джека. И тот посоветовал своему палачу, что делать дальше, прохрипев:
- Ну, же, держи хвост морковкой! Хотя бы раз соверши что-то полезное! Надеюсь, у тебя хватит яиц…
Антон сказал в ответ единственное короткое слово:
- Надейся! – и спустя один волнительный миг Хэлван, к личному потрясению, полетел в противоположную часть “камеры пыток”.

Губы маньяка дрожали, роняя в пустоту блатные дилаекты и радиожаргоны, кончик носа, разбитого об угол стены, готов был отвалиться, глаза слипались, видя всё хуже и хуже. Даже измочалив жертву в истый хлам, лишив возможности передвигаться и превратив лицо в сплошной кровоподтек, Антон не планировал ни оставлять её в покое, ни тем более поканчивать с ней. Он взял избитого за ноги и повлек к стеклу, чтобы показать Алисии своё физ. превосходство + преподнести Джека Хэлвана в качестве презента и извинения.

Русский утёр усики, образовавшиеся после скопления пота на губах, и задал блондинке вопрос, который она жаждала услышать вот уже несколько недель:
- Ну, что скажешь? Теперь твоя душенька довольна и мы можем попробовать снова?
Бзик ответила, положа руку на сердце:
- Как никогда! – и бесстрашно бросилась в гущу насилия, в монополию “жести”.

Эми же осталась стоять там, где стояла, и молча, не роняя звуков, бледнела и краснела одновременно. Желание немедленно прекратить всё это росло в сестре изверга ежесекундно, но решиться сдвинуться с места было трудно, хотя право на бездействие ускользало от неё. Постепенно.


…Джек Хэлван, сидевший на полу (точнее, “полулежавший”), разморенный вертиго и изнывшими побоями, наблюдал увлекательный фильм, не предусмотренный к показу в кинотеатрах: Алисия сняла с себя красное пальто и отбросила в угол. Русский, ничего не говоря, не спрашивая разрешения, обхватил талию блондинки, приятно-грубым мужским ртом окунулся в её пластический сладенький ротик и загостился в ней по уши всем существом. Замыслие оголить и оголиться, торжественно ознаменовать фурор любви в досаду лиху, пытавшемуся свистнуть венок, но прогадавшему, как пришло, так и вылетело. Флинн готова была плюнуть на холод, на простуду, лишь бы показать, как соскучилась. Но заботливый бой-френд успел заметить насморк и своевременно пресек её зовущие эро-амбиции.
- Я никогда в жизни больше не обижу тебя. Обещаю. Ни разу не подниму на тебя руку.
- Мило. А я отучусь пускать в ход домашние тапки чуть что, и подыщу другое применение ложке для обуви… - секса не случилось в месте, не совсем предназначенном для этого, зато они повторили поцелуй под дождём.

…Просмотр театрально-напыщенного слезливого “кинца” не вызвал у Джека ни ностальгического оргазма (ни какого-то другого), ни услады для ушей, ни спровоцировал пульсаций в паху. Садисту было тошно от одного предположения, что предстоит сдохнуть здесь, от рук горе-любовников и недоопределившейся кичливой кретинки. Нет! Это слишком позорно для него, для того, чьё имя боятся произносить вслух, как имя того же Волан Де Морта, и этого нельзя было допустить. Ни за что! Но и становление тряпкой/скотом не имело разумного довода.
“Ты мне еще заплатишь... нет, вы все мне заплатите! И я знаю, кто заплатит в первую очередь…” – когда стремительно разворачивающаяся мыльная опера, мелодрама с ограничением Parents strongly cautioned, мерцающая в глазах Хэлвана неровными зигзагами, Хэлвану наскучила, Хэлван забыл о присутствующей мускулистой угрозе.

Задиристый проделыватель, задорный прокурат, никогда не сдававший позиций, сорвал грязный продырявленный башмак с правой (не сломанной) ступни и со злостью швырнул в занятую интимом Алисию, а после гневно прошипел.
- Падаль…

Башмак поставил синячище на левой ладони (костяшка основания большого пальца), попал в бровь, из-за чего у “Бзик” посыпались искры, и чуть было не убил. Блондинка толком не поняла, что произошло, и стала покачиваться. Мужчина тут же подхватил её, не дав упасть. Хорошая тугая струя кровушки из носа с последующими словами “меня что-то ударило” подсказала Антону, в каком направлении искать причину: Джек, облизывающий собственные босые ноги и сосущий свои длинные воняльные потники, каждые пять секунд произносил оскорбление “падаль”, выговаривая первые четыре буквы громче последних двух, тем самым выделяя ПАДА, чтобы в чём-то уверить Алисию. Либо в том, что она 1) – падает, 2) – уже упала, 3) – в том, что она падшая,
- Падаль...
♥♥♥ ПАДА ♥♥♥
4 – либо Хэлвану просто нравились первые четыре буквы и само их сочетание “пада”, но данный вариант маловероятен, потому что с Хэлваном ничего так просто не бывает.
♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥
♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥ ♥♥♥ ПАДА ♥♥♥

- Нет, не надо! Я буду паинькой… - Джек заумолял, чтобы его больше не били, завизжал, как свинья, и задрыгался. Но Антона, всегда умевшего постоять за свою женщину, было не остановить. И он возвышенно и грозно склонился над лежачим, начав отвешивать удар за ударом костяшками вертикального кулака непосредственно в харю.

Эмилайн закрыла глаза, молясь, чтобы это поскорее закончилось, но, к её несчастью, ничего не менялось еще несколько мучительных минут. Каждый новый вскрик Джека весил больше предыдущего, откладываясь в душе экс-полицейской непосильным грузом и подло напоминая ей о Назаниле Тёрнере, о демоническом пожаре, о печальном семейном разладе. До перешагивания за рамки всех написанных обществом норм, до нарушения всех действующих в природе запретов оставалось совсем ничего. Эми кой-как, через властолюбивое, велемощное «не могу» отчаянно пыталась удержаться на скользком, сломанном мосту, но надежды, что попытки оправдаются, и она не бухнется в чёрный вязкий ил, как не было в самом начале, так и не появилось потом.

…А тем временем Антон продолжал наносить увечья Джеку, поддаваясь еще большей ярости, чем прежде…


Спустя полчаса.
- Пора бы ему расколоться. Скажет, где Либерти, и умрёт по-тихому, а мы просто уйдём и на следующий же день забудем, что приходили сюда - говорила Алисия, убирая с лица грязь башмачной подошвы маленьким платочком, и находя радость в смаковании вероятных исходов, - Да, так всё и закончится…
Русский ей помогал. “Бзик” поднесла платок не к тому глазу, и он сначала поправил ее, а потом, взяв у нее платок, сам вытер ей лицо, нежно обслюнявив синяк.

- Думаю, я уже отомстил за жену. И эта месть не физического плана. Такой мазохист, как Джек, кайфует от боли. Нет, тут стоит предпринять что-то другое, что-то ошарашивающее… - поскольку Антону еще ни разу не доводилось попадать в подобные обсады, палач в нём держался очень неровно, что замечалось с приметной периодичностью, - Только я не знаю что. Не представляю, как его можно расколоть…
В моменты, когда блондинка клала ему на левое плечо свою голову, в моменты, когда он это видел, ощущал качание волос, когда подпирание ладонью её щек дарило волну тепла подобно солнцу, когда “солнечные” волосы залетали в его рот и когда он эти волосы в охотку вкушал, как какое-то лакомство, как деликатес, робость сгорала и крепнул палач.

Чтобы не казаться подозрительной, склонной к предательству, Эмилайн вынуждалась идти наперекор всему, что доминировало. Хотя определенная ненависть к Джеку, несомненно, имела место, ненависть за то, что всё это с ней происходит, начиная от Детройта, заканчивая подземным комплексом Киллера Мороза, она чувствовала связь с ним, схожую на то, что чувствуют братья и сёстры, живя вместе. Угроза того, что ей придется навсегда попрощаться с “корнями”, ранила не слабже древковой пики.
- Ты всё никак не можешь сдохнуть! В чём секрет такой невероятной живучести, а? Какой-то наркотический допинг? Добавки…? Поделись рецептом! Мне вот тоже по душе быть неумираемой… - Эмилайн особо не сбивалась, шла по уже проложенной тропе на поводу у инстинктов справедливости, у её врожденных форм, и ей казалось это вполне правильным, несмотря на то, что какая-то часть всё еще сопротивлялась её первооснове.

Джек же уже не видел в тоннеле никакого света. От безнадежной смертной тоски в глазах застряла тьма, пообещавшая не сходить с обзора, не покидать вплоть до приостановки сердечного туканья. Чувствуя, что тело прекратило подчиняться на целых пятьдесят процентов, а на остальные пятьдесят слушается мозг через раз, искалеченный шизик натужно подполз к стеклу, крепко оперся на него ладонями, заляпал стекло кровью, оставив на нём четыре вертикальные полоски с кружком посередине, попыхтел-попыхтел и, приподнявшись, полукрикнул:
- Хватит издеваться надо мной! Хватит уже… - Хэлван многое хотел им сказать, но на что-то большее не хватило бы силушек, - Просто убейте меня. Мне уже хватит! Убейте меня, пожалуйста, кто-нибудь… - после неудачных переговоров со своими мучителями Джек прерывисто и истошно заплакал, как обычно плачут дети, и погрузил лицо в скользкий холодный настил. Пальцы рук, некоторые из которых были сломаны, конвульсивно зацапали растрепанные затылок и макушку.

- Может, поступим, как он просит нас, мм? Прекратим его страдания… - подбросил идею Антон. Алисия, конечно же, начала спешно обмозговывать.
- Как только разучится упрямиться и выдаст местоположение Либерти, как только я буду убеждена, что с ней всё в порядке, то тогда да, обязательно прекратим. А пока пусть поноет…

Эми:
- Вам не кажется, что это слишком уже? Пусть он ужасный человек, пусть он сто раз самый гадкий, самый плохой, но мы должны быть добрее…
Алисия:
- Нет, не кажется, подруга! Чем больше грехов ты допустил, тем дольше предстоит отрабатывать! И вообще ты зря опять завела эту ерунду с состраданием. Хотя нет, спасибо тебе. Я, правда, ценю твоё мнение, но, боюсь, в этом вопросе я непреклонна.

Набиравший жару девчоночий диалог приостановился на самом интересном. Снова вся троица отвлекалась на хрип узника, снова все посмотрели на него. Маньяк закашлялся, будто хотел засмеяться, но не мог, и что-то сподвигло его толкнуть “проникновенно-трогательную” речь, не обделенную житийной философией.
- Да-да-да, пхах. Вы думаете, что чем-то лучше меня? Что ж, продолжайте себя утешать… - начав и причём начав довольно недурно для того, чей скелет имеет больше трещин, чем костей, Хэлван смахнул со лба прядь мокрых волосишек и прислонился теснее к стеклу, - Но в глубине души вы понимаете, что ни хрена вы не лучше. И постоянный поиск козла отпущения это лишний раз подтверждает. Но… сколько бы вы не обманывались кажущейся видимостью вещей, неизменно честными и принципиальными вам не стать никогда. Поезд уехал. Всё…

Эмилайн опустила голову. Антон покрепче прижал к груди Алису. На царствие венчался подозрительный лад, противоречащий всему, что творилось ранее, однако, никто не спешил благодарить за это Джека и тем более считать Джека катализатором мира. “Бзик” как-то подустала от насилия, и вид опущенного экс-подельника утратил некогда мощный, живительный эффект.

- Да ничем не лучше. Ничем. Поезд… поезда ездят всё реже с каждым годом…

Сталкиваясь с трудностями, которые невозможно преодолеть в одиночку, многие погружаются умом в детство и вспоминают тёплые материнские советы. Эмилайн поступала также, когда чего-то не могла, и почти всегда находила решение.


- Каждый новый день - это новая, чистая страница, где вы сами пишите свою историю, свою книгу. В один день вы можете все поменять, выкинуть каких-то героев из сюжета, заменить их другими персонажами, изменить ход событий, сломать все и построить заново! Это последовательность ваших решений, не слушайте никого, верьте в то, во что верите и продолжайте идти к своим мечтам. Кто бы что ни говорил, как бы вас ни переубеждали, как бы за это вас ни гнобили, если вы сердцем чувствуете, что поступаете правильно - боритесь за это. Боритесь за любовь, боритесь за своё мнение, не опускайте руки. Живите сердцем и душой.

Бернайс Тёрнер работала учительницей в частной школе дольше пятнадцати лет, преподавала рисование и имела огромный авторитет среди учителей, родителей и учеников. По сравнению с большинством своих коллег она не просто выполняла обязанности. Бернайс контактировала с классом, передавала детям собственную мудрость и сама получала удовольствие. Эми особенно гордилась успехами матери, помогала ей в неурочное время, и чтобы сохранять честность по отношению к одноклассни(ц)кам не просила ставить балл выше справедливого, хотя вполне могла использовать их прекрасную родственную связь.


Эмилайн дотронулась двумя пальцами до твердого предмета в левомкармане своей куртки, до “предмета надежды”, и уже было приготовилась его вытащить оттуда, как вдруг, к всеобщей неожиданности, послышался спокойный и уверенный стук в дверь костяшками пальцев. У них моментально всплыл вопрос – кто это мог быть.
- Я… я не знаю. Никто больше не в курсе про это место… - пробормотала в оправдание Алисия. Но русский с ней в корне не согласился.
- Хм, не в курсе? Да ладно! А кто ж тогда стучит?
“Надо бы проверить”

Возлюбленная предупредила о потенциальной опасности, напомнив, кому принадлежала эта база. Но поскольку Салдвелл Фрайс официально считался покойником, а деятельность сотрудников Фрайса была официально дезавуирована самим миллиардером-филантропом Джоном Вэйном, то и причин переживать Белов не видел, к чему призвал и девушек.
- Да не бойтесь вы так. Наверняка этому есть логическое объяснение. Кто-то мог нас случайно выследить и заинтересоваться, что мы здесь делаем…
- Да – допустила Эмилайн, - Только вот кто и зачем…

“Сейчас выяснится” – Антон попросил блондинку перестать напрасно нервничать, и кое-как выпутался из женских объятий. Подойдя к двери на достаточное расстояние, чтобы расслышать голос стучавшего, молодец задал самый очевидный вопрос:
- Простите, а вы кто? За каким лешим вас, собственно, принесло сюда? Мм?!!!
Ответ поступил незамедлительно и согласно ожиданию Белова:
- Я свой, сынок! Не боись, можешь смело впустить меня.

- А кусаться не станете? – русский вздумал разрядить обстановку ненавязчивым юмором, что получилось у него на пять с плюсом, - Главный аргумент против прививок от инфекций, передающихся через укусы, это что прививки не спасают от укусов!
- Не стану! Вас беспокоит детектив Джастин Уэлш. Я являюсь представителем частного сыска. Откройте, мистер!

Расслышав, что говорит незнакомец, Алисия охнула от такого сюрприза и велела бой-френду аллюром открыть дверь. Силы иссякали, а впереди у неё намечалась серьезная беседа. Быть может, самая серьезная в её жизни, и необходимо было соответствующе к нему подготовиться, “не подкачать”.
Антон подумал вслух:
- Ну, подобная компания никогда не помешает… - и последовал просьбе приказчицы.

Джастин вошел, еще толком не успел оглядеться, а уже повысил голос вплоть до командирского.
- Так, ребятки, я хочу знать, что у вас тут, черт подери, происходит? И только не пытайтесь обмануть! Сразу предупреждаю, ложь чую за версту, а намеренное искажение истины никогда не приветствовалось!

Коль дело зашло настолько далеко и от своеволия было желательно избавиться, русский дистанцировался и притворился безучастным. Сообщницы окончательно угомонились и попримолкли. Сыщик с потрясающим животным любопытством тянул носом и пристально осматривал каждый уголок. Заметить лежавшего в крови, полуживого-полумертвого Джека Мансона Хэлвана ака Безумного Джека – он заметил, хоть и не сразу. Сперва всмотрелся в лицо женщины, показавшееся ему очень знакомым. В лицо брюнетки, тело которой как будто проткнули сотни иголок, так уж ей было неловко выдерживать на себе чужой взгляд.
Впрочем, Уэлш, озабоченный соблюдением всех личных принципов, поспешил
исправить это крошечное недоразумение и подступил к ней изысканно вежливо:
- Вы, дамочка, личность знаменитая. Особенно в полицейских кругах. Да, я не мог вас не узнать. Простите мне мою привычку пренебрегать предисловиями…
Эмилайн заскромничала, “сжалась”:
- Всякий, кто живёт в большом городе, в какой-то мере известен. Прошу, не нужно меня выделять …
- Хорошо, не будем – согласился законник, - Вижу, анонимность вам больше по душе.
И Тёрнер хмыкнула.
- Правильно видите((

Детектив через мгновение подошел к стеклу камеры, почти вплотную, и тихо добавил к вышесказанному:
- Вас разыскивают. Советую, как можно быстрее перестать скрываться и засветиться в участке, чтобы люди знали, что с вами всё в порядке. Долго бегать не сможете…
И сзади послышалось ворчанье:
- Спасибо, но я как-нибудь сама в состоянии решить, куда мне идти и к кому обращаться. К тому же статус пропавшей без вести меня вполне устраивает.

Уэлш присел на корточки, чтобы было удобнее уставляться в затягивающую глубь зрачков узника, и спросил, мгновенно охватив в поле зрения всех присутствующих:
- Это он, что ли? Герой криминальных публикаций и мечта каждого второго полицейского? Джек, мать его, отбитый наглухо кусок дерьма, большой любитель динамита и бочонков с порохом? Да вы, господа, превзошли супергерооев! Никто прежде не добивался подобных результатов. Скажу больше, ни у кого не хватило бы храбрости похитить засранца Хэлвана и так… исколотить.

Пока Уэлш легкомысленно болтал, понижая значимость самого опасного преступника в мире, “самый опасный преступник” (кавычки здесь весьма уместны) продолжал лапать стекло и прижиматься к нему распухшими губами. Издаваемое им слабое поскуливание, напоминающее собачье, слушалось как музыка, как настоящий бальзам для ушей. Детективу, никогда не верившему в эффективность органов гос-управления, было нетрудно допустить, что группе граждан, сплотившихся вокруг решения единой проблемы, удалось добиться всех мыслимых и немыслимых результатов без рамок специализации, без опыта в сфере антипреступности и антитерроризма. Такие новички, люди с амбициями, его искренне радовали.

После нескольких минут строгого молчания Антон наконец-то посмел подать голос:
- Если бы вы только представили на миг, каких немалых жертв и трудов нам стоило поймать любителя…
Следак медленно повернул шею, пошевелил бровями, чуть нервно надул щеки и медленно выпустил воздух изо рта. Вроде и незначительно, но на душе даже как-то поспокойнее стало. Нельзя не учесть тот факт, что при всей стрессовости ситуации светлые пятна так и не прекращали выявляться, будто бы бог подбрасывал беды и конфликты, таким образом, приучая своих детей постоянно говорить друг другу спасибо, постоянно восхищаться каждой мелочью другого человека, одаривать друг друга комплиментами – крохотными, но важными приятностями.
- Да уж. Представляю – Уэлш покопался рукой во внутреннем кармане пальто, намереваясь что-то достать, и наткнулся на трудность, ибо не обнаружил того, за чем полез, - Но в подробности меня вводить необязательно. Это так, к слову...
Антон понял нежелание сыщика знать все детали и не стал навязываться. У него больше не было вопросов к ищейке…

в отличие от Алисии, чья голова буквально разрывалась от них:
- А как вы нашли нас? И не вы ли, случаем, стащили мой телефон?
В тот же момент мастер сыска встал с корточек и повернулся к даме, чтобы присмирить её пытливость и заездом проявить себя с новой стороны:
- Не стащил, а подобрал, чтобы при встрече вернуть. А по поводу слежки… я скажу следующее. Попробуйте-ка взглянуть на это с позитивного ракурса! За вами следят? Допустим, вы правы. А так ли это плохо? Может, скорее хорошо, значимо, привносит в жизнь приключение? Я бы воспринимал это именно так. По опыту скажу, что те, кто способен и хочет реально повредить, редко занимаются слежкой, а попросту пытаются повредить непосредственно. Но раз этого нет, а есть именно ощущение слежки - наслаждайтесь этим! Стройте гипотезы, ищите знаки и намеки, оставляйте их сами! Такая игра с реальностью может стать не просто успокоением, а настоящим смыслом жизни, и уж поверьте, для вашей нервной системы будет во сто крат полезнее, чем приём всякой дряни и походы к платному психологу…
К неимоверной печали детектива, Флинн не оценила самобытности его точки зрения и почти разозлилась:
- Я серьёзно!
Уэлшу, оказавшемуся в моральном тупике, пришлось расколоться и перевернуть все карты рубашечкой вниз.
- Так как в одиночку у меня не получилось за вами приглядеть, поскольку ваш глаз действительно наточен, ко мне пришла идея, которая сказала мне, что лучше заручиться услугой приятеля, который, кстати, уже занимался подобными вещами. Этому человеку за кем-то проследить - раз плюнуть. По сути дела, так и я нашёл вашу коморку… - он еще раз полностью осмотрел помещение и финально резюмировал, - Довольно точное попадание в цель относительно большинства подобных мест. Не то чтобы я был искушенным знатоком, но тут действует принцип ресторана: необязательно быть поваром, чтобы определить, какое блюдо вкуснее, а от какого лучше воздержаться…
- Хитро! – сказала Алисия (и издала неслышное, “невинное” ругательство).

Новые знакомства - всегда новые впечатления. Это хорошо почти в любом случае. Изначально сыскарь шёл в метро с уверенно негативным настроем, надеясь получить повод для крайностей, но был приятно удивлён узнать, что “Бзик” осталась верна своей клятве – никогда не возвращаться на тёмную сторону, и потому он специально закрыл глаза на некоторые явные нарушения, которые запросто могут расцепиться общественностью как сугубо преступные.
“Надо же. Кто-то всё-таки победил нашего дьявола. Хм, я-то считал его неуязвимым. Неужто правду глаголют, век живи – век учись. Внимай, гуттаперчевый Джастин, для тебя это послужит огромным уроком”

Прошло несколько минут, и с тех пор ни черта не поменялось. Всегда старавшийся избегать конфликтов, Уэлш не предпринял ровным четом ничего, что могло бы помешать смелой троице думать о нём, как о союзнике, а значит, Уэлш был полностью на их стороне. И это – одно из тех светлых пятен, не нуждающихся в уточнении.


Тем временем. Центральный отель класса люкс на Чеймберс-стрит. Девять часов вечера.
“Ответственность означает авторство”. Врач-психиатр, прославившийся своим подходом к диагностике и дифференциации шизофрении, профессор Эрнест Грегори, ныне ушедший в отставку, заглушал алкоголем прогрессирующее в нём чувство вины. Его супруга, бесценная Глорис, знала лишь часть мрачной правды, из-за чего постоянно ощущала себя дурочкой, с которой не хотят делиться главным. Да и самому Эрне уже надоело носить тесный намордник, и вопреки старому обещанию никогда и никому не распространять подробности “кровавой ночи”, даже своим близким, он нарушил многолетний обет.
“Саммер, ты, конечно, прости, но вечно убегать от наказания мы не можем. Справедливость должна восторжествовать”

Как раз из-за неё, из-за нравственной инстанции, автор дьявольского цикла большую часть свободного времени тратил не на отдых с любимой, как подобает людям пожилого возраста, а на многократное перепрочтение одних и тех же прескучных статей в интернете. Делал это для того, чтобы определиться, что он чувствует и думает обо всей сложившейся дрянной ситуации и насколько велик его вклад. Глорис часто стеснялась, избегала лишний раз с ним заговаривать, боясь ляпнуть что-нибудь лишнее. Понимала, что не должна об этом спрашивать, но и молчать больше не могла, несмотря на все старания угодить мужу.
- Скажи на милость, как так получилось, что из сотни возможных вариантов ты выбрал единственно гибельный путь, тупиковый путь, путь, ведущий в никуда? Этому должно быть какое-то объяснение… - благоверная любя приникла к сидящему Эрне и обхватила руками за шею, провела пальцами по колючей сейчас полулысине и выдала все свои треволнения судорожным вздохом, - Мы состоим в браке уже больше трёх десятилетий, это довольно долгий срок, который выдерживают далеко не все пары. Но ты еще ни разу мне не открывался. Ты мне не доверяешь???
Вознаградив миссис Грегори за заботу ответным нежным прикасанием, экс-психиатр в кои-веки закрыл крышку ноутбука и отправил компьютер в спящий режим.
- Суть не в недоверии. Я просто хотел тебя уберечь…
(Джек Хэлван подобное сказал Эми в предыдущей главе “я старался тебя уберечь”. Это сделано, чтобы показать, что психи и нормальные люди чувствуют примерно одно и то же к тем, кто им небезразличен, и пользуются схожими выражениями)
Неприязнь к самому себе – бремя, которое очень нелегко нести независимо от того, насколько силён/слаб, молод/стар человек. С годами ноша тяжелеет и на спине растёт горб. Всё, что остаётся это передвигать ноги до тех пор, пока не увидишь перед собой осадок пыли и не задохнёшься. Эрне задолжал Гиппократу, некогда связавшись с “дьяволом”, и настало время погашения «грязных долгов».
Жена вдруг спросила:
- Уберечь? От чего же?
Для того, чтобы объяснить, о чём идет речь, Грегори пришлось встать и порыться в бежевой сумке от Velina Fabbiano. Именно там находилась мучившая Глорис ужасная истина.
- Вот. От этого! – супруг в скором темпе кинул на кровать фотографии с изображением нашумевшего дома Мансонов. Сквозь тихий звук телевизора до женщины донёсся дробный мелкий стук – это колотились зубы любимого. Судя по тому, какой зябкой дрожью охватывало доктора каждый раз, когда он озирался на снимки, нетрудно догадаться, что никакие годы не заживили рану диаметром в БЕСКОНЕЧНОСТЬ и пытаться её зарубцевать - овчинка выделки не стоит.
Ожидаемый результат ни за что не окупит затраченных усилий и средств.
Не в случае Грегори – не в случае “дьявола”.

- И каким будет твой следующий шаг? Что ты намереваешься делать со всем этим негативом? Ты же не хочешь сказать, что… - Глорис вдруг побледнела от грустных догадок и ещё раз взглянула на фото. Эрне поспешил избавиться от них, пока ей не стало еще хуже.
- Я сейчас же отправляюсь на его поиски. СЕЙЧАС ЖЕ! Найду его и лично остановлю! Ибо зло, которое я породил, неконтролируемое, чистое зло, грозит уничтожением невинных жизней, а значит кровь, всех, кого убил и еще убьет Джек, лежит в том числе и на моих руках! Как сказал один очень умный человек, мне нужно перестать прятаться в кустах…
Допуская, что дорогой муж может уйти и никогда не вернуться, уйти навсегда, потому что в привычки Хэлвана никогда не входило оставлять кого-то в живых, Глорис прижала обе ладони к груди и, будто задыхаясь, заумоляла его остепениться, выкинуть эту идею из головы.
- Подумай только, какую глупость ты совершаешь, почитая себя единственным грешником! По факту мы все приложили руку к созданию зла! Мы все породили Джека! Каждый из нас внёс гнилую частичку себя. Боже, за что нам всё это… - в конце концов, супруга расплакалась. Её требовалось утешить, что Эрне и сделал, пообещав вернуться, дав еще одну клятву и обняв так крепко, как позволяли силы:
- Тише-тише-тише. Нам просто нужно молить господа и верить, что в нём еще осталось добро, что я не смог уничтожить того самого мальчика, каким Джек когда-то был. По крайней мере, не полностью…

Глорис:
- О, милый. Скажи, почему ты связался с ней, а? Я ведь предупреждала, помнишь? Я говорила, ваши интриги до добра не доведут, а ты меня не слушал…
Эрне:
- Но разве кто-то мог предположить, что наша глупость доведёт до такого? Что отсутствие общепринятых норм моральных ценностей у двоих аукнется всему миру... разве кто-то мог?
Глорис:
- Только не притворяйся дураком, ибо поздно. Ты всегда знал, какая ужасная стерва эта Саммер, а также предвидел самые разные последствия. Но ты был еще молод, и тебе было плевать…
Эрне:
- Поэтому мы сейчас и расплачиваемся.
“За ошибки нашей молодости…”

Муж и жена просидели в обнимку четверть часа, незаметно покачиваясь из стороны в сторону, как пароход-призрак, скользящий по волнам и покоряющий бескрайнее чёрное море. Их бы не смогло разнять никакое заклинание.
Никакое…


…Джастин Уэлш уже пять минут боролся с желанием закурить: бряцал зиппо в связке с ключами от машины и дома и неприкаянно мотал худой шеей. Соблюдать истинное, неподдельное приличие – означало в чём-то себя ограничивать. Присутствующие на него регулярно посматривали, каждый раз приходя к заключению, перед ними очень нетипичный “шерлок”.
Алисия, благо, заметила мучения Уэлша, но вместо того, чтобы предложить сигарету,
почему-то решила, что ему нездоровится:
- Может, таблеточку дать? Помогает от боли в голове не хуже аромата лаванды…
- Нет, спасибо… - поначалу отказался следак, но затем внезапно ожил и набрался дерзости сделать контр-предложение, - Думаю, вы хотели бы поговорить со мной, обсудить кучу важных и интересующих вас тем. Я бы согласился… только предпочитаю ворошить говно с глазу на глаз.
“Бзик”, в свою очередь, долго ждавшая от союзника подобного шага, моментально поддержала точку зрения насчёт ценности целости и зажала папиросу в губах, симулируя длинную затяжку.
- Правильно. Зрители нам не нужны. Полная анонимка – вот, что по-настоящему имеет смысл…

Спросив разрешения у русского бой-френда, она вышла на лестницу следом за Джастином. Туда, где, наконец-то, можно было утолить жажду никотина и частью отвлечься от той менжи и анархии, в котором фуксом оказались несколько неоднозначных, но не безнадежных людей. Дабы расположить блондинку в личную пользу и получить максимум информации об их приключениях, сыщик пообещал обойтись без резких переходов на строгие тона и циничных напоминаний об Антнидасе.
“Швейцары, конечно же, идеальные бабники, но в мозгах детективы копаются лучше”.


Когда дверь закрылась и в помещении остались Белов и сильно напружиненная пребеспокойная Тёрнер, спал напряг, заставлявший первого ходить с красными щеками. Русский на мгновение прикрыл глаза, пытаясь придумать слова утешения, и покачал головой так, словно его всё бесило. Поскольку рядом с ним стоял человек, испытывающий похожее недовольство, то идея “поплакаться” ему захватила сознание и вырвалась на первое место.
- Ни черта её не понимаю! Вздорная, сумасшедшая баба!
Эми раздраженно спросила товарища:
- Что ты там не понимаешь? – и показала неготовность подтирать чужие нюни.
- Зачем понадобилось вновь гнаться за Либерти? Ей мало того, что мы чуть не погибли на хайвей? – Антон рассерчался пуще былого. Казалось, еще немного и он взорвется, как нейтронная бомба, задев собеседницу, - Эта сука убила всех моих корешей! Все, с кем я якшался с раннего детства, с кем играл во дворе и проводил долгие будни, погибли в огне! Я никого не смог спасти…
Тёрнер, конечно, выслушала “боль” друга по несчастью, но отказалась проявлять хоть что-то, близкое к сочувствию. Её уже ничего не интересовало, только собственная безопасность и собственная жизнь не потеряли значения.
- Вот и узнай у своей девушки, когда та вернётся. Я не при делах. И даже если хотела бы чем-то помочь, то вряд ли бы смогла. Так что…
- Ладно-ладно. Не нужно. Это уже мои проблемы – быстро закончил Белов, - Извини, что пытался втянуть в них тебя. Вижу, у тебя своих заморочек хватает…
К огромному везению русского, Эмилайн неожиданно помягчала, “просохла”. С неё сползла привычная генеральская спесь, и весь раздолбайский феми-эготизм, рассчитанный сугубо на внешний эффект, распался без остатка.
- Краткая инструкция с практическими советами о том, как можно вывести из себя практически любого жителя Нью-Йорка, заложена в каждом из нас. Порой человека не нужно намеренно выводить из себя, поэтому ты ни в чём не виноват. Попытайся простить Алисе отдельные неловкие моменты. Может, тогда поймёшь, для чего она начала операцию по спасению Либерти… - поделившись принципом, которому желательно следовать, Эми отошла от Антона в другую часть помещения и погрузнула в рассудочности, как в топком глинистом болоте. Образ премудрой учительницы Бернайс Тёрнер вновь захватил непослушную блудную дочь…

- Когда меня спрашивают “а ты патриотка?”, я всегда отвечаю, что я патриот всего мира. Так получилось, что я родилась в штате Джорджия на юго-востоке страны. Но это не значит, что я с пеной у рта буду говорить о том, как я люблю родину и что мы самые лучшие. Земля - это бриллиант, а каждая страна - одна из его граней. Наш мир безумно многогранный и прекрасный. Его стоит любить целиком, а не частями.

- Мы знаем о будущем лишь одно - оно приносит перемены. А боимся мы, пожалуй, что все останется как есть. Так что мы должны радоваться переменам. Однажды кто-то сказал: «В конце все должно быть хорошо, а если хорошо не наступило, то, поверьте мне, это еще не конец»! - школьные годы Эми не проходили без любви и заботы Бернайс, которая неимоверными волевыми усилиями пыталась заменить девочке родную мать, и прекрасно справлялась с задачей родительства. Пожалуй, приобщение детей к культурным и духовно-нравственным ценностям было её земным предназначением.

Одна капля крови падает на душу


Но приближавшаяся старость накладывала тяжелый, сдавливающий гипс, и Бернайс, погребённая под грудой обстоятельств, добрая мудрая учительница, сломалась, подведя и дочку, подведя саму себя.

Вторая ложится на сердце


Никто и понятия не имеет, сколько может стоить одно неудачное, не вовремя сказанное слово, пока не заплатит цену выше жизни.

Третья – между сердцем и душой



…- Хочу узнать чисто твоё мнение. Что ты думаешь о шансах Алисии выбить из него информацию о том, где сейчас Либерти? Сугубо теоретически, гипотетически и абстрактно… мы можем его разговорить? Или всё напрасно и мы, как дураки, тратим время? – пристал к Эми Антон, ожидавший услышать от неё максимально неуверенный ответ, чтобы приблизиться на несколько шагов к убийству Джека Хэлвана, о чём русский грезил с того момента, как пришёл сюда, - Мм? Только честно. Мы же, как-никак, одна команда…
Тёрнер до последнего надеялась избежать этого вопроса, верила, авось, пронесёт, и не придётся суммировать итоги дня без подруги. Но жизнь полна разочарований, и это далеко не первое из них. Как бы сильно ей не хотелось соврать, правда текла из её уст рекой, с чем ничего нельзя было что-то поделать.
- Вообще-то меня не покидают сомнения, что ему ни черта неизвестно о местонахождении девочки... – правда полилась бессознательно, - Когда я пришла в дом Мансонов, чтобы выполнить волю Алисии, Джек сказал, что Либерти ушла, потому что они, вроде как, чего-то там не поделили. Ну, знаешь взгляды психов на те или иные вещи иногда отличаются. Им бывает непросто ужиться в одном тесном пространстве…

Постоянные нервные жесты, вызывающие сплошное сочувствие, и неловкость, проявлявшаяся в чуть ли не каждом движении, выдавали застоялые, не имеющие протока трепетания. Эми ломалась подобно тому, как ломаются деревянные доски, но умалчивала, пока это представлялось возможным. Как известно, с каждой колокольни открывается своя панорама. С колокольни сестры “дьявола” можно было разглядеть, как собственную, так и чужую темноту. И основное, в чём Тёрнер подозревала Белова помимо явных попыток присмотреть замену Флинн в случае очередного расставания – это подленькое сволочное рвение наступить на больную мозоль.
- Что ж, если Джек ничем не сможет нам помочь, то так даже к лучшему. Не придется лезть на рожон… - Белов сделал паузу и глубоко вздохнул, готовясь к новой тираде, к сотню раз обдуманной, без поспешных вставок, - И в таком случае Джек бесполезен. А с мусором, скопившимся на свалке, поступают всегда одним образом. Мусор жгут!

Озлобившись до появления на щеках характерной яркой красноты и дав понять о своих намерениях парой банальных метафор, русский вновь превратился в “быка”, как тогда, когда только вошел, и направился в камеру к Хэлвану. Определившегося с окончательной кровожадной целью, с целью убить, его не остановили бы никакие слова, никакие просьбы, никакой женский голос…


Много капель падает в одно и то же место, создавая лужу.
К крови дождевой присоединяется подпочвенная кровь,
Грани между водой прозрачной и красной стираются.


Интересные и вдохновляющие истории о самых разных людях, рассказываемые в самой необычной манере, каждый раз превращали урок рисования в событие. Вводные несколько минут, до того, как дети брались за кисточки и карандаши, были
сравнимы со сном, потому что в эти минуты наступало затишье. Класс замирал. Бернайс Тёрнер разрывалась, стараясь уделить вниманием всем, но чаще её взгляд падал на дочку – на Эми, которая вся стягивалась, свёртывалась, закрывалась подобно бутону одуванчика, и расцветала изнутри чувственным букетом.


- Ни для кого не тайна, большинство из нас никогда не позволяют себе хотеть того, чего действительно хотят, потому что не представляют себе, каким образом это можно получить. Большинство хотят стать успешными и добиться личного счастья, но не всю знают и понимают, как найти ключ к успеху и как его повернуть. Но я вам скажу, что нужно для этого сделать. Когда весь мир говорит, что ты поступаешь плохо или неправильно, когда все кругом пытаются тебя переубедить, твёрдо стой на своём, не сдавайся ни в коем случае и следуй за своими мечтами. Следуй за сердцем, уж оно-то точно тебя не предаст. Если понадобится, прирасти к земле корнями, или сломай себе ноги и привяжи себя к стулу, если придётся. За счастье надо бороться, платить, совершать поступки. Счастье надо отстоять!

Бернайс вселила в Эми веру, что приволье, свобода, возможность подчиняться лишь себе одной, всегда идти за собой, отдаваясь своим порывам – вот всея сущность и всея жизнь, и никакой другой сущности/жизни на Земле нет, а счастья достигают те, к кому быстрее приходит осознание этой великой владычествующей истины.


…Зрение Хэлвана опять затуманилось, теперь от удара головой о стену. Белов доделывал недавно начатое дело, хоть и нервничал, чувствовал себя на подъёме. Вдохновляя и зажигая фитиль надежды на уже скорое облегчение, внутренний зверь Антона жадно кормился.
- Так. Довольно. Я долго искал мотив совершить это, а сейчас понял, что не нужно искать никакого мотива! Ты и есть сплошной компромисс с насилием. Спасибо, что не возражаешь… - крепко сжатый трясущийся кулак метил в голову, и попади он в цель, психу точно не жить, - Спасибо, что всё упростил…
Безумный Джек громко собирал слюни из своих недр, чтобы набрать достаточно и удовлетворить необузданное сильное желание наградить обидчика плевком. “Если умирать, то умирать с музыкой”.
- Пожалуйста. Я всегда рад помочь дураку… - и наградил. Избиенный начал кашлять, и жидкость из его рта стрельнула точно в глаз русскому.

“Ну, всё. Тебе кранты” – Белов обнажил блестящие зубы и замахнулся повыше. Рука, готовая к убийству, уже (почти) дёрнулась вниз. Но что-то оттянуло неизбежный финал, или, точнее сказать, отменило. Палач услышал сзади себя негромкий щелчок предохранителя, и этот звук заставил его присмиреть и нерасторопно обернуться.
Тёрнер стояла со взъерошенными волосами и целилась, сжимая пистолет в руках и готовая выстрелить, если потребуется. Её мишень абсолютно не шевелилась. Антон видел не Эми, а кого-то другого, взявшего от Эми лишь внешность, и это не могло не пугать.
- Отойди! – приказала она, меняя положение пальцев, - Сейчас же отойди от него! Живо! Или количество сквозных в твоём теле превысит количество звёзд во вселенной! Я не шучу.
Мужчина, никак не ожидавший такого поворота, был поражен. А брюнетка была убедительна. Пожалуй, даже очень: на губах, густо намазанных розовой блестящей помадой, отчётливо читался гнев, а в глазах светилась ярость. Пистолет, как декоративный элемент, служил дополнением основы, но, несмотря на свою смертоносную функцию, являлся объектом слишком классическим, чтобы тягаться с убер-смертоносной “Эмилайн Хэлван”. “Дьявол вселяется в человека, чтобы подчинить? Проводит в нём какое-то время и уходит к другому? На самом деле он всего лишь меняет жильё”.
- Ты точно определилась, на чьей ты стороне? – вполголоса вымолвил Антон, стараясь понять, что ею движет, и посчитал обязательным предупредить о неотвратимости, - Смотри. Если сейчас примешь решение, назад пути уже не будет. Ты навсегда останешься в той яме.
- Точно! - оглушительно крикнула Эми, - И я, кажется, дала ясно понять, на чьей стороне. Не усугубляй, не заставляй в тебя стрелять. Просто отойди.

- Пфф. Да ну! Бред какой-то. Я до сих пор не могу поверить, что ты…
- А и не надо! Поступи, как тебе говорят, и всё завершится меньшей кровью. Отступи. Так ты и себя спасёшь, и меня не сделаешь преступницей…

“?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!” – в голове русского творился бардак, который, если и захочешь, не разгребешь. Поскольку ему не в первый раз угрожали оружием, страха за жизнь не было. Всему виной чередующиеся циклы созданных разительных контрастов между нынешней Тёрнер и прежней и никуда не девшейся надеждой отомстить за супругу. Причём нельзя сказать, что что-то превалировало. Эти концепции шли на одном уровне.
Но ситуация при всей экстра-напряженности не переставала быть неоднозначной. Невзирая на вполне искренние рывки выглядеть повелительно-грозной, за Эми замечались колебания. Преодолеть вернувшуюся сокрушительную психастению она не пыталась, заранее зная, что бессильна пред самой собой, а вот соблазн поддаться ей, “продать дьяволу душу”, чуялся доступнее, а главное, слаще (хотя для современного человека всё, что доступно по умолчанию - сладко).

Белов:
- Давай без резких движений, ладно? Нам не нужны неприятности. Мы можем договориться, прийти к компромиссу.
Тёрнер:
- Этого и я хочу. Как до тебя еще не дошло? Я ведь не убийца, не блатарка, не уголовница какая-то. Я…

“?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!”



Время всё течёт и течёт,
А кровь всё льется и льётся…

Эмилайн ПОЧТИ опустила руки с пистолетом.
Антон ПОЧТИ было вновь в неё поверил.
В камере ПОЧТИ стало возможно находиться.
Без пробирающейся внутрь адовой подкожной дрожи,
Без сатанинского софизма…

“Порой кажется, что борьба с собой – замкнутый круг, из которого не выбраться. Но по факту, для этого нужна лишь личностная воля”.
- Вот так, молодец, девочка. Видишь? Это несложно… - русский дождался, когда
девушка придёт в себя, и начал медленно к ней подступать. Тёрнер кропотливо,
сладострастно перебирала в уме свежие детективные сюжеты из собственной
небезоблачной жизни - Мансон-Хэлван, Мансон-Хэлван, Мансон-Хэлван, Мансон-Хэлван
– но все совокупности были однотипны, оригинальностью даже не пахло.

Никогда не стоит недооценивать дьявола. Будучи поверженным, сатана становится ещё опаснее. Мы наивны, неопытны, не натренированы подвигами и считаем, что знаем и понимаем, что происходит вокруг нас, вводясь в заблуждение. Мы часто не имеем об этом и ничтожного представления. Священное писание гласит, яко созерцаемое нами в нашем формальном мире – не больше, чем малая деталь общей картины. Если отмахнуть от себя пелену и привыкнуть смотреть в условиях, непривычных для грешника, то можно узнать, что существует целое измерение реальности, оказывающее прямое и мощное влияние на опыт смертных, большая часть которого, тем не менее, находится за пределами урезанного человеческого восприятия. Святой Павел, иудейский «апостол язычников», описывает это обращение следующими мудрыми словами: «Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной».

Когда обстановка разрядилась окончательно, как им казалось, и в разогретые докрасна страсти вторглось торжество перемирия, произошло нечто из ряда вон выходящее, то, чего нельзя было предвидеть: Безумный Джек, каким-то образом набравшийся силёнок, рванул черной торпедой вперед, ловко оббегая Антона и хватаясь за передний конец пистолета в руках экс-фараонши, поворачивая пушку в направлении русского.
Эми пыталась бороться, но недолго. Энергия, обеспечивавшая ей выпуск гнева, быстро иссякла, чем брат воспользовался.
- Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т! – после однотонного растянутого женского крика ствол дернулся, и кое-кого отбросило к стенке. Кружок, образовавшийся на белой футболке Белова, испугал Тёрнер до смертельного шока. А затем досталось и ей.
- Ты мне еще пригодишься, сестрёнка! – Джек вложил в удар всю злобу и ненависть, что в нём заключались. Кончик локтя вошел в переносицу, врезался в лоб. Эми полетела на пол, как игрушка, и замерла, отчасти счастливая, что вынырнула из творящегося вокруг неё пездеца.

“Всё…” – управившись с сестричкой, псих полноценно направил пушку на Белова, собираясь совершить контрольный выстрел. Будь он в состоянии получше ужасного теперешнего, то, без сомнений, нашел бы более своеобразный способ возмездия, чем простой огнестрел.
- Отправляйся к жене нахер, и кукуйте там на здоровье! Здесь тебе больше нечего ловить! - к невезению Хэлвана, но к удаче Белова, БУМ не бабахнуло. Патроны в пистолете закончились. Вместо выстрела послышался короткий щелчок-писк, и убийца, как в лихорадке, отшвырнул бесполезную пукалку, - Да и хуй с ним. Потомки тебя грохнем! Тем паче выгодней мне…

“Хуй с ним. Хуй с ним. Хуй с ним. Хуй с ним. Хуй с ним. Хуй… с ним” – Джек попятился к выходу, растерянно бормоча всякие ругательства. У него болело ровным счётом всё тело! Не наклониться, не пробежать. Но в прошлом ему удавалось, несмотря на полученные колоссальные травмы, сбегать из разных мест.

Кода от двери злодей не знал и, следовательно, не смог бы свалить без чужой помощи. Задачу ему упростила блондинка, видимо, примчавшаяся на шум выстрела. Несложно догадаться, что было дальше: Флинн не имела адекватной подготовки, она только что проводила детектива до метро, расслабилась, устала… и явилась с пониженной реакцией. Всё, что успела Алисия, это широко открыть рот, резко побледнеть и приблизить к лицу холодные ладони (здесь не помешал бы красивый клиффхэнгер).
- Падаль! – Хэлван взял старую знакомую за плечи и трижды шарахнул её головой об осыпающуюся бетонную стену, - Не иметь тебе детей! Не иметь!

“Бзик” предприняла попытку выйти из объятий, но всё МИМО. Известный приём, такой, как удар коленом, мощный толчок под низ живота, “вывернул кишки наружу” и потушил разгорающееся пламя злоэмоций. Жертва неожиданности грохнулась к ногам психопата.
Вроде бы всё! Безумный не планировал здесь и сейчас убивать отщепенку, однако, просто избить, нанести физический ущерб, показалось ему мало.
Лучший способ самоутвердиться – посмеяться с кого-либо? Нет. Идеальное средство самоутверждения должно быть куда жёстче. Например, оприходовать человека мочой, выдринкать ссаку, когда тот пребывает без сознания. Вот это С А М О У Т В Е Р Ж Д Е Н И Е. Это по-хэлвановски и очень по-джековски.

“Давай-ка посикаю на тебя, что ли…” – грязная идея облить Алисию уриной отпустила подонка, когда он понял, что не хочет писать. Неуёмный шизоид спустил брюки, испачканными в крови, сломанными пальцами вытащил хозяйство наружу, “подышать”, потужился-потужился, ни хрена не получилось! С конца спрыгнули только две капельки. Шизоид плюнул в сердцах и снова замуровал причиндалы.
- Пока, малышка. Тебе еще учится и учится у пирожка. Тебе так далеко до меня и так близко до… (кашляет от боли) могилы. Твой пудинг будет… (смачно высмаркивается) курировать тебя, поправлять…! Потому что без него ты ничто… (вытирает сопли рукавом, а слюни воротником) и звать тебя никак!

На этой агрессивной ноте разговор в одну сторону закончился. Алисия осталась лежать, а её прошлая любовь без колебаний устремилась к лестничной площадке. Споткнувшись о порог, Джек хорошенько проматюгался и взвизгнул. По правде говоря, его самого удивляло, что после нескольких часов мордования и мишеляды удавалось управлять ногами, хоть и не по полной обойме, как было до близкого знакомства с газификатором и качком из России.


…Беглец заглянул в полутьму ничем не освещенной лестницы и прижал запястье ко лбу. Лишь внизу что-то сияло коротковолновым синим светом. Не то яркий светодиодный фонарь, не то галлюцинации подоспели, как естественный результат сотрясения.
“О, мы и не в такие передряги попадали! Как-нибудь выкрутимся, как-нибудь дотопаем…” – первый несмелый шаг в темноту, первый “скачок”, отдался болью во всем скелете. Переполнявшая маньячеллу мгла ненависти разлилась в распалённых глазницах и дальше долгой чередой последовали полугромкие вздохи и выкрики.

- Ой, бля… Фу, твою мать. За что мне такое наказание… - спустился Сумасшедший Джек лишь за четыре минуты, давшиеся ему очень тяжело, а как начал оглядываться, то конкретно прифигел: всюду сновали одноликие лучи ультрафиолета, источник которых не получалось определить, сколько не мотай шеей и не поворачивай голову. Вдобавок к “призрачным” зайчикам проклятая тьма всё также норовила попасть в ноздри, просочиться в ушные отверстия, проникнуть во все дыры и ходы. Кроме всего прочего, дискомфорта добавляла здешняя температура. Спустя непродолжительное время Хэлвана охватил дичайший дубак, сделалось до несносности знобко, и повод скорехонько смотаться отселе возымел над фриком особенную власть.
“Итак, помним правило. Как только яйца затвердеют, снимаем фарш с огня и остужаем. Ромштексы хорошо отобьем, поперчим и... ой, бляяяядь. Мне страхово от этой ерунды. Чтобы я еще раз представил свои яички на чужом кухонном столе… да никогда”

- Да хрень я еще раз представлю! - направившись куда глаза глядят (метафор. т.к. глаза никуда не глядели, потому что ничего не видели), Хэлван рисковал загнать себя в ещё больший тупик. За неимением богатого выбора он частично свыкся с допустимостью печального конца. Всё еще театральничал, но уже скромнее и тише…


…До сей минуты шутник думал, что находится один. Так было, пока рядом с ним не прокатилось хриплое эхо, попросившее его (!!!) замереть. Хэлван поступил в соответствии с требованиями – встал, опершись на перила лестницы, и стал максимально неподвижен. Только мимика прыгала, как у обиженного школьника. Всё остальное будто прекратило работать.
В следующий момент включился ослепительный, почти солнечный свет. Псих рефлекторно зажмурился, гадая, что произойдет после того, как глаза снова откроются, чтобы посмотреть на того, кто дёрнул настенный рычаг и кому принадлежал ультрафиолетовый фонарь с длинной волны триста шестьдесят пять нм. Хэлван произвел оценку ситуации и задержал вопросительный взгляд на незнакомом пожилом мужичке с седой бородой и академической крупной залысиной, наклонившись вперед всем своим корпусом.
- Кто ты? – банальный вопрос оказался увертюрой насколько тяжелого, настолько и драматичного долгого разговора, - Почему не боишься меня? Почему… попросил не уходить?

Здесь, как и в любой другой “дурацкой заброшенной лаборатории”, длинными рядами стояли генераторы, занимая солидную часть всего пространства. Здесь, чтобы не наткнуться на предупредительную надпись с желтыми молниями, нужно было ослепнуть. Здесь вглубь коридора змеились провода, проволоки и толстые шланги, а у одной из дверей в хаотичном порядке лежали инструменты и доселе использованный материал для покраски мебельных фасадов. Среди факторов, способствующих плохому настроению, почти всё, что здесь было. Да и запах стоял здесь на редкость паскудный, заключающий в себе соответствие с гнусью Салдвелла Фрайса, которая хорошо ощущалась при жизни преступника и которая никуда не исчезла после смерти оного.

- Потому что ты мой крест. Моя вина, моё проклятье… - незнакомец снял тёплые кожаные перчатки и запихнул в карман пальто, да поглубже. Страха и паники на физическом уровне не проступало в его голосе, ни пряталось в его укрытых густыми бровями глазах, - Ты был еще совсем ребенком, как мы познакомились. Но я сразу разглядел в тебе потенциал и… теперь смотрю на тебя и понимаю, что не ошибся!
“Я не ошибся…” – повторил про себя профессор Эрнест Грегори, чья следующая эмоция, бурное восхищение, задала настрой на плодотворное двустороннее сотрудничество. “Франкенштейн наконец-то нашел своего монстра”.
- Твоё… что? – Джек не узнал и не вспомнил этого человека, но зато почувствовал неразрывную психологическую связь с ним. Возможно ли подобное? - Слушай, не дури. Назови своё имя по буквам…
- Но так будет неинтересно – решил Грегори, - Да и моё имя не имеет значения, поверь! Важно лишь то, что нас объединяет. Долина Крэйсет, двухэтажный дом, семья из двух взрослых людей и двух детей… - и, перечислив все наиболее значимые детали, подошел к маньяку ещё на два шага. Напряжение росло по мере того, как близился момент страшной истины.
Джек помотал головой, тут же поумерив дикий интерес:
- Да. Я помню, совсем мелким был и неусидчивым, помогал папе собирать вещи на работу. Даже тогда, когда мама не разрешала вылезать с чердака, я все равно вылезал и помогал.

Экс-психиатр пытался построить картину, которая дала бы реальное отображение того, что происходило во владычестве Саммер, и делал это словесно, не без поддержки героя своих книг:
- Получается, Джордж Мансон, не согласовываясь с Саммер, дарил тебе свободу по утрам?
- Пока это было возможным – сказал Джек, утирая сопли грязным оборванным рукавом грязной рваной куртки, - Мама становилась всё хуже с каждым днем. Из-за этого страдала семья. Периодически возникали стычки, доходившие чуть ли не до поножовщины. Я уже… - и совершая необходимые паузы внутри предложений и между предложениями, - Я уже не покидал чердак из соображений безопасности. Ну, и мой папа избегал разговоров с мамой. Последние дни родители даже лбами не сталкивались…

I move off in his searches now. NOW! Him I will also personally stop Naidoo! Because angrily which I have generated the uncontrollable, true evil, threatens with destruction of innocent lives, so blood all whom has killed and still Jack will kill, lies including on my hands. As one very clever person has told, I need to cease to hide in bushes. Doctor Erne Gregory
(Я сейчас же отправляюсь на его поиски. СЕЙЧАС ЖЕ! Найду его и лично остановлю! Ибо зло, которое я породил, неконтролируемое, чистое зло, грозит уничтожением невинных жизней, а значит кровь, всех, кого убил и еще убьет Джек, лежит в том числе и на моих руках! Как сказал один очень умный человек, мне нужно перестать прятаться в кустах. Доктор Эрне Грегори)


- Последние дни? Ты имеешь в виду до того, как… - профессор не до конца озвучил вопрос.
- Да – громко всплакнул Джек, - До того, как меня увезли не за что и приговорили к пожизненному заключению, как совершеннолетнего…
Эрне не имел понятия, каким должен быть переход от начального этапа к самой сути, чтобы это не отразилось на них никоим образом. Опытный демагог, док мог бы сказать бывшему пациенту, что прошлое нужно отпустить, что для личностного роста следует двигаться дальше, не оглядываясь. Но это бы не сработало. Не теперь, когда для переоценки ценностей и критических пересмотров своего «Я» чересчур поздно и впереди пути нет. Все выходы и входы закрыты, кроме той двери, что ведёт напрямик в преисподнюю за недетские грехи.
- Прости меня, мальчик. Я нехотел. Если бы не Саммер, я… - Эрне опять недоговорил.
Но к сему мигу Джек уже понял, кто он такой:
- Доктор? – и тоже сделал шаг, - Нифига себе ирония! Я мечтал убить вас с тех пор, как меня заперли в белых стенах, потом забыл о вас, а вы, видимо, не забыли обо мне и сами нашли. Вы хотите умереть…?

- Иди сюда… - Грегори подскочил, чтобы обхватить Хэлвана за туловище, приобнять его, как сына, но тот неврастенично зашевелил плечами и отбежал.
- Не приближайтесь ко мне! – затем психопат заорал, пугая мрак, - Отвечайте на вопросы! Какого хрена так вышло, что я проторчал в психушке до двадцатилетия, не получив банальных объяснений?

Доктор затряс руками и зашевелил пальцами перед лицом, кардинально изменив взгляд и голос, который перестал быть чуть ли не просительным и наполнился большей уверенностью.
- Всё очень сложно. Для этого понадобится время…
Джек нездорово засмеялся сквозь слезы:
- Ха-ха-ха-ха! Время? Шутишь, что ли? Или пятнадцати лет в дурдоме было недостаточно?
В конце концов, Эрне сломался под напором совести, согласившись выложить всё здесь и сейчас
- Ладно, так уж и быть. Но предупреждаю, сынок, тебе будет больно это слышать.
- Давай уже… выкладывай!!! – нетихо поторопил врача шизик, - Не смей утаивать ни капли! Не смей сдувать с Крэйсет и пылинки! С того, чем Крэйсет был при Мансонах…

- Хорошо, не посмею – пообещал тот, - Мальчика не хотели отпускать, потому что сразу после того, как его поместили в Антнидас, я выступил в комитете и убедил коллегиальный орган, что Мансон-младший опасен для общества и ребенка следует держать до самой старости. Ко мне прислушались даже те, кто меня недолюбливал. От главврача до специалистов, занимавших низшую медицинскую должность! Все сошлись в едином мнении, что Джек дьявол. Раньше я недооценил свой дар убеждения, но после успеха… я уже реально боялся себя.

“Господи, что он несёт? Что несёт этот чертов старик…” - рассказ только начался, а Хэлвану уже было дурно. Так как здесь работал известный принцип “чем дальше - тем хуже”, надеяться на просвет в окружающей тьме не приходилось. Никакой потачки свыше, никакого снисхождения!
- Погодь, не торопись, то есть, ты подтверждаешь, что в моём заключении имелись место чьи-то личные мотивы? А как же смерть Джорджа? Ребенка ведь не могли лишить свободы, если ребенок был совсем не причём! Значит, я что-то подзабыл или напутал… - просьбы душегуба звучали очень искреннее. Тогда Грегори еще сильнее его удивил:
- Не буду обманывать. Мне мало что известно о событиях той ночи. Только то, что говорила твоя мать. Но есть люди, которым нельзя верить ни на грамм, и боюсь, премного уважаемая миссис Мансон входила в их ряды.
- Пфф…


Несколько недель назад. Бывший дом семьи Мансон.
- Ты, вроде как, сомневался, что Джордж скончался именно от твоей руки. Что же произошло сейчас? – спросила Эмилайн.
Джек ответил:
- Я до сих пор не уверен…


- Но, однако, все, включая тебя, были абсолютно уверены, что я убил папу. А теперь ты говоришь мне обратное! Ты ведёшь себя так, будто не у дел. Почему?
Пот с лёгкостью угодил в глаза Эрне, подарив не самый роскошный «аромат», а реденькие волосы обманщика по внешнему виду напоминали мочалку. Сердце билось со скоростью света. В ушах в странном ритме гремел церковный колокол. Доктор неплохо держался для типичной пешки совести, но ближе к концу разговора он уже с трудом стоял на ногах, чувствуя растущую слабость в коленях.
- Потому что я просто потакал капризам этой суки! Как до тебя еще не дошло? Выполнял, по сути дела, заказ… - неврозы и боли в области сердца никогда прежде не мучили дока, но сейчас у него закололо в груди, а сам “аппарат” сжался в крошечный комочек, - Я не был уверен, что шестилетний мальчик мог бы сотворить такое со взрослым мужчиной! Меня мучили сомнения на протяжении всей твоей отсидки! Если бы у меня только хватило смелости признаться себе, что я трус…

Джек:
- Выполнял заказ? Дедуля, шо ты такое пердишь, не пойму? Ты хочешь свалить весь груз вины на мою маму? Крыса!
Эрне:
- Мама? Хех, значит, так ты настроен о ней думать? Разве тебя ни разу не посещали подозрения, что заботливая хозяйственная Саммер хотела поскорее избавиться от сына и была готова пойти на любое безумие?
Джек:
- Меня взяли, когда я держал в руках окровавленный нож. Вполне возможно, я убил папу! Ты встретил меня на этаже, а моя пижамка… вся была красной! Такое не могло произойти просто так. Значит, я должен был как-то контактировать с трупом, или бить по трупу ножом. Не так ли?
Эрне:
- Мальчик. Тут важно учитывать лишь тот факт, что намеренно или ненамеренно была возведена ложь. Тебя сослали за ненужностью в психушку. Вот это и есть несомненная правда.
Джек:
- …
Эрне:
- Прости. Мне очень жаль. Будь я пунктуальным, порядочным врачом, а не продажной скотиной, то ни за что бы так не поступил…
Джек:
- … (злость!!!)
Эрне:
- Но не всё так плохо. Я знаю, как ты любил Эми, ты часто говорил о трехмесячном младенчике-сестре во время наших бесед в Антнидасе. Я тайно поспособствовал лишению Саммер родительских прав через знакомых юристов и подыскал крошке других опекунов. Тёрнеры, жившие в доме напротив, согласились взять малютку себе на воспитание и обеспечили ей достойное детство. В конце концов, я проконтролировал, чтобы грязные ручонки Саммер не коснулись Эмилайн. Таким образом, я попытался замять вину…


Возвращаясь к истории, стоит отметить, что по горькому факту вся реальная физическая “власть” находится в руках незримого судьи – этакого большого брата, следящего за всем и вся. Мужики тут только и занимаются тем, что выпивают втайне от деспотичных скверных жен на берегу озера. А что им еще остается? Находясь дома, мистер Мансон бесконечно прогибается, лишь бы угодить крикливенькой супруге. Женщина кажется сильнее и, что греха таить, выше мужчины. Но о том, хороший человек или нет, необъективно судить лишь по поведению в семье. Может, его вполне устраивает роль подкаблучника. В конце концов, подарок, сделанный сыну на его шестилетие, уж точно не характеризует мистера Мансона как какую-то тварь или полностью плохого человека. Если уж в далекой первобытности статус женщин оставался высоким, то современный матриархат подавно никого не удивляет, он воспринимается как нечто естественное, единственно возможное и не нуждающееся ни в каких сторонних объяснениях, ни в каких комментариях и уж тем более в критике.


Джек кое-что вспомнил благодаря Эрне. Очередная скользкая интрижка, подробности которой затерялись в гуще облаков и туч. Выглядело это мерзко и гадко:
Грегори заходит в дом, пожимает руку мальчику, дарит миссис Мансон цветы. Саммер награждает мужчину поцелуем. Теперь, как им кажется, или кажется одному из них, их отношения зашли слишком далеко, чтобы считаться дружескими. Джордж ничего не знает о том, с кем жена проводит время. Пока Джордж, как лох, тем временем работает в поте лица, пыхтит над каким-то грандиозным проектом, стерва вовсю развлекается с Эрне. Это наглядно показывает, насколько далеко Америка ушла от гендерных стереотипов, наболевших предрассудков и предубеждений - женщины в возрасте отдают предпочтение не мужикам-одногодкам, а парням помоложе. И чем свежее кавалер, тем, естественно, лучше для стервы. Возрастная разница её совсем не теснит.


Джек долго… долго молчал. Но терпение закончилось, и к нему вернулся многолетний, уже изношенный гнев. Прежде чем утрясти заключительную мелочь, он задал вопрос, относящийся к “той ночи”, поставив профессора в безвыходный моральный и физический тупик:
- Что тебе сказала Саммер?
- Я… - Эрне вдруг проглотил слюну с появившимся во рту привкусом горечи. Впал в заикание, и оставшееся допроизнес с превеликим трудом, - Она разбудила меня звонком посреди ночи и сказала, что ты убил Джорджа, на что я лишь усмехнулся, потому что не поверил. Тогда она напомнила мне о наших встречах! Мы были любовниками! Она пригрозила рассказать всё Глорис, моей жене, если я не…
- Если ты… что? Ну, же, док… - экс-пациент разогнул спину и демонстративно хрустнул шеей и костяшками пальцев, готовясь к тому, чем привык успокаиваться каждый отчаянный мститель, - Давай же! Выташнивай! Рожай!
- Если я не изолирую мальчика, чтобы, цитирую, ей жилось лучше!

…Безумный не знал, правда это, или ложь - от первого до последнего слова. Не знал, как жить дальше. Зато знал, что никто на свете не станет ему помогать. И вот, щемящая тягостная истина окончательно добралась до возбужденного разума психа и опрыскала ядом. Много лет бежать от неизбежного и неожиданно споткнуться, не заметив тоненькую ветку, досаднее проигрыша на старте, потому что потрачено время…

Джек:
- Так вот, значит, кто я, да? Жертва обстоятельств? Выродок, от которого легко отказаться?
Эрне:
- Нет. Вовсе нет. Я… так не считаю! Честно!
Джек:
- Ага. Конечно. Ты никак не считаешь. Ты плюшевый мишка. Тобою поманипулировали, попользовались и выбросили. С тебя и спросу нет!


То, как Джек хотел видеть ситуацию, оставаясь предан матери:
У бедняжки не хватило силы на крик “что тут происходит?!”, когда она зашла в комнату проведать мужа и увидела тело… и Джека с кухонным ножом в правой руке, оскаленного, мстительного, злого, в белой рубашке, запятнанной кровью. Хозяйка не поняла, что сильнее ее испугало: смерть дорогого супруга или то жуткое существо со взъерошенной шевелюрой, которое еще недавно претендовало на звание ее (не)родного сына. Ломтики бекона и кусочки мяса, застрявшие в межзубных промежутках, особенно между резцами, красные воспаленные глаза, хищно блуждающий взгляд, заподлинно уверяющий в существование сверхъестественных сил, потому что этот ребенок, точнее, потому что ЭТО упорно не желало ассоциироваться с тем, кого Саммер растила и кого на своё горе поклялась любить и воспитывать.

То, как Джек видел её на самом деле:
?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????


Джеку ничего не было известно. Незнание цвета коралла…


Эрне уже представлял себя в могиле, но всё равно пытался достучаться. “Всегда можно что-то исправить, пока тот, кто этого хочет, ещё дышит, ходит и соображает”. Профессор вытянул руки в стороны и опустился на колени перед сатаной, затем просяще и умоляюще вытянул руки вперед, как бы, зовя “демона” к себе.
- Ты ведь не убивал Джорджа, не так ли?
Физическая боль Хэлвана к тому времени целиком улетучилась, словно его никто не пинал. Маньяк позабыл о переломах, о ссадинах, нацежился жизнью, чтобы впоследствии высосать её из немолодого Грегори, и грубым движением приподнял доктора за ворот пальто.
- Вы как раз сейчас отправитесь к нему и спросите лично!

…Док засеребрился. Кровь отлила от съёженного лика и разразилась неравная борьба. Он поднял руку, тщетно пытаясь оторвать вцепившиеся в горло стальные тиски-пальцы, но душитель отбил её свободной рукой, а занятую сжал еще сильнее. Ограничивая доступ кислорода к легким и постепенно умертвляя стерторозное “прости”, Безумный Джек выполнял свою первомиссию, ради которой он, можно сказать, жил, посему у Эрне абсолютно не было шансов…
1, 2, 3
…Физиономия доктора перекосилась гримасой безутинной муки, а зрачки запрокинулись далеко вверх. Эрне задыхался, будто бы “таял”, и его сопротивление слабело с каждой секундой…
4, 5, 6
…Стремясь поскорее покончить со всей подзаколебавшей сентиментальной мешурой и слезливо-семейными гананиями, Безумный Джек затащил беспомощную жертву в уголок, притиснул к стоявшему там высокому крио-генератору и начал выдавливать глазные яблоки…
7, 8, 9
…- У-у-у-х! – жертва рыпалась, брыкалась, имела обыкновение стучать задниками по аппарату в угоду извергу, - У-у-у-у-у-у-а-а-а-а! - когда из парных полостей уже струйками вытекала густая неопрятная слизь, а хруст костей черепа ощутительно прибавил в раскатистости, затих остатный ропот и протеическая, немилостивая жизнь покинула Эрнеста Кристофа Грегори – неоднозначного, многими гонимого автора цикла “Дьявол Среди Нас”.

Так воцарилась пустота…




Глава девятая.
Что там с нашей Либерти?

Самоубийство - не самый лучший тип развязки.
Суицид - намеренное лишение себя жизни
Самоказнь можно совершить с глазной повязкой
Если вдруг увязла в укоризне…


“Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад, но я не привыкла ни на что жаловаться, а мой рассказ, боюсь… изменит ваше восприятие окружающих событий и обстоятельств, чего я искренне не хочу, потому что иначе вы станете моими клонами. А это ужасно… быть мною, ведь нет ничего хуже постоянно, изо дня в день, бросать взгляды вокруг себя, чтобы поймать слабый признак угрозы и поспеть за собственной тенью. Короче говоря, ваш фильм превратится в вечное преследование, а когда вы устанете бегать и сдадитесь, фильм закончится и последуют нудные финальные титры. К чёрту титры…
Эми жаждет настоящего конца.
Эми жаждет развязки”

Поздней ночью, когда большинство ньюйоркцев дрыхли без задних ног, смертельно уставшие после работы, к станции во Флэтайронском квартале Манхэттена подъехала полиция, затем по обычаю скорая помощь. Преступления вблизи двадцать третьей улицы совершались нечасто. “Город давно отвык чему-то удивляться, как и все его жители”.

Один мужчина был обнаружен убитым, практически лишенным лица, еще один в тяжелом состоянии доставлен в больницу, причина – огнестрельное ранение. Копы прочесали неизвестную местность вдоль и поперек, обследовали каждый дюйм комплекса подземных помещений и задались вопросом, как столь габаритное, столь масштабное место могло просуществовать так долго в секрете от общественности. Эмилайн и Алисия не ломались, когда к ним пристал лейтенант, уже на второй минуте допроса подруги прониклись желанием дать полные правдивые показания и пёс с последствиями. Женщин узнали, не спрашивая их имена. Подозреваемая в убийстве как минимум одного человека, Тёрнер находилась в розыске уже почти месяц. Внимание копов также привлекла противоречивейшая персоналия Флинн. Ситуация, которая изначально не казалась банальной, стала предельно запутанной. Неразберимое раздраженное бормотание случайных прохожих и около свидетелей, якобы видевших Джека Хэлвана, “мужчину с одним ботинком и в крови”, мешало вникнуть в суть, и приходилось излишне напрягаться.
Самый начитанный полицейский сказал, прикуривая зажигалкой напарника “чувствует моя нездоровая печень, что тут творится дерьмо покруче того, что происходило в Северной Калифорнии и Сан-Франциско в конце шестидесятых”. На ум ему, конечно же, пришел серийный убийца, действовавший под псевдонимом Зодиак на западном побережье страны и оставшийся непойманным. Преступник, кто бы ни скрывался под его личиной, был отмороженным, но не ровня Безумному Джеку…

“Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад, и… на этом всё” – несмотря на права и возможности, на Тёрнер не стали надевать наручники и как-то грубить. Офицеры попросили её по-хорошему сесть в машину, чтобы проехаться с ними до участка. Алисии поступило аналогичное предложение. Предложение, от которого невозможно отказаться. И блондинка совсем скоро присоединилась к подруге.
- Пододвинься. Расселась, смотрите-ка…

…Всю дорогу их не покидало опасение, что их везут в тюрьму. У обоих были основания бояться осуждения и вытекающей застеночной неволи, т.к. обе были не без греха. Масла в огонь добавлял ироничный водитель, отмачивавший шутку за шуткой насчёт противосексистского движения в женских колониях. По его словам, одной из самых угнетаемых групп в Соединённых Штатах являются девочки-заключенные и что
несмываемая грязь порока остаётся с ними до конца пути, еженощно преследуя.
- Так, цыпочки, ведите себя смирно и, как знать, может, повезёт и через несколько часов вернетесь домой. Но если будете дергаться, я за последствия не отвечаю. Лучше оставайтесь тихонями, так вам больше идёт… - водитель жевал сэндвич с сыром и запивал его сладко-шипучим напитком, регулярно переговариваясь с кем-то по рации.
- Да мы и не дёргаемся – спокойно сказала Алисия, и эскизна польстила мужланистому копу, - Вы только кушайте себе на здоровье. Кушайте! Мы вряд ли стоим того, чтобы сбивать вашу трапезу.
Полисмен живенько с ней согласился.
- И то верняк! Бабы в наше время не стоят ничего. Единственная польза от них, когда после рабочей смены хочешь кому-нибудь вдуть.
“Или застрелить к чертям собачьим…”

Слившись с потоком машин, двигающихся с раздражающе медленной скоростью, чёрно-белый бойкий fFord стал почти незамечаемым. Пробка обещала затянуться минимум на час. У арестанток имелось предостаточно времени обмыслить происшедшее, а также разрешить зародившиеся в них серьёзные разногласицы. И если Эми могла похвастаться соответствующим расположением духа, протянуть флаг перемирия, то “Бзик” всё еще дулась.
- Предпочитаешь молчать? Хм, сразу предупреждаю, это не выход…
- Не смей ко мне обращаться! Я не совсем глупая и понимаю, почему Джек сбежал.
Теперь уже точно можно сказать, что дружбой между ними не пахло. Было начало чего-то обещающего, но дальше начала дело не зашло. Их настиг развеивающий иллюзии опыт личных уязвимостей – школа, которую рано или поздно проходят все люди, в независимости от того, хотят они этого или нет.


Когда Тёрнер уже опустила руки и предположила, что это – тот самый конец, и дальше её ждет окно в решеточку, ненароком всплыл фрагмент её разговора с Хэлваном в пресвитерианском госпитале:
Говоря начистоту, я боролся с собой, чтобы не попросить Либерти… попросить доктора засунуть себе в задницу набор прецизионных скальпелей. Я чуть было не поддался искушению, но до меня вовремя дошло, что наш док – единственное существенное доказательство твоей апокрифический, дискуссионной нормальности! Его показания против меня на каком-нибудь собрании членов и, считай, с тебя сняты все подозрения - Хэлван позаботился о благополучии и счастье сестрёнки и намеренно пощадил вредного психиатра Роберта Сойера, чтобы тот помог Эми, если её на неё вдруг наденут кандалы. “Однако не у всех дамочек, страдающих алкоголизмом, аморальный, распутный образ жизни, имеются кумиры-маньяки”.


Мракан-сити. Тринадцать лет назад. Психиатрическая лечебница Антнидас.
Шут имеет свою жизненную историю, человеческий характер. Он Локи - трикстер, чего не отнять. У него нет того, что у всех - цели, и если он что-то делает, то только для самодурачества! Это и плюс, и минус одновременно.
Но он больше, чем человек. Он - трикстер Локи!
- Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - мозг санитаров еле переносил безудержный смех самого опасного преступника Мракана. Самого безумного и тем непредсказуемого.

Когда они добрались до назначенного пункта - одиночной камеры - Джек выдал еще одну полушутку-полуправду:
- Дам дельный совет всем начинающим и заканчивающим преступникам совершенно забесплатно! Чтобы вдруг не заставили против воли усесться на электрический стул, необходимо стать неясным для людей! Рецепт до боли прост: скривить лицо в дебильной ухмылке и тупо ржать, как лошадь! Тогда никто тебя никогда не казнит, по крайней мере, следуя закону. Какой с дурака спрос?
Сотрудники персонала заперли Хэлвана и направились к лестнице, но не успели дойти до двери, как до них донесся очередной выплеск словесного поноса:
- Эй, куда вы уходите, друзья? Могу дать еще один дельный совет! Вспомните каноны высшей справедливости и целесообразности, нельзя казнить дураков! Да что там, их даже обижать нельзя! Это страшный грех!


Безумному Джеку досталась одна из самых приличных камер, какие только есть в клинике. Чистое белье, удобная койка, даже стопка книг английских мэтров-литераторов (к которым пациент не прикоснулся, разве что одну использовал в качестве туалетной бумаги).
И вот, к преступнику зашла симпатичная медсестричка, повелительно велевшая лечь на живот, мол, назначили успокоительное...
А Джек, чего и стоило ожидать, запаясничал:
- Мамочки, это что-то с чем-то. Никогда так не отдыхал! Это просто какая-то туристическая база на окраине Мракана, хоть и однозвездная! Оптимальный вариант для недорезанных бюджетников! - Джек вытянул пальчики (так как конечности были привязаны кожаными ремнями к койке) и дотронулся до попы медсестры, - Но ты это, не мучай меня, пожалуйста, ладно?
- Что вам угодно? - поинтересовалась девушка.
Джек подумал, что мудренее выклянчить и ответил:
- Очки угодны. Вот что!
Медсестра посмотрела на лежачего психа, улыбнулась и поинтересовалась с понятным подозрением:
- Зачем же?
Шутник поднял пальцы кверху и поджал губы:
- Если ты и вправду, моя сексапильная, думаешь, шо папа планирует использовать оптический прибор в качестве инструмента для осуществления побега, то... - затем вдумчиво посмотрел в потолок, - То тогда я не знаю, милашка, кто из нас безумнее - ты или я - твой славный папик! Так шо, знаешь шо? Займись делом хотя бы на три минуты, иди и принеси мне этот самый прибор! Я человек с ужасным зрением. Я не знаю, сколько у меня там минусов или плюсов, но шо все плохо, то это все я. Вернее то все у меня... - и крикнул, - То, шо плохо!
Стараясь учитывать пожелания всех пациентов (в пределах разумного), “милашка” пообещала раздобыть Джеку очки. Тот неловким рывком придвинулся к краю и задержал ее еще на несколько секунд:
- А когда принесешь оптический прибор - произведение жителей Крайнего Севера, Азии, Америки, давай оттянемся, хорошочки? Просто мне и пистолет-то покупать для самообороны не надобно, по сути-то. Я кого хочешь застрелю семенной слизью! Уух!


Спустя десять минут.
Джеку принесли очки, все та же медсестра. Пациент опробовал их и... тут же развеселел! Харизматический самодур, Джек расплылся в широкой голливудской улыбке, оголив свои зубищи и запев:
- Врубаем русское радио! Но оно специфичное, нужно петь с кем-то, чтоб вставило! Давай со мной, крошка!

- Нееее смотри, не смотри ты по сторонам! Оставайся такой, как есть. Оставайся сама собой. Цееееелый мир освещают твои глаза! - и пропустил укол в задницу, - Если в сердце живет любооооооовь!
Успокоительное подействовало сразу…


Спустя еще час…
Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь.
Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь.
Чудодейственное действие седативного средства еще толком не прошло, а Хэлван уже готовился к скорому побегу из дурки. Маньяк был до невероятия смекалист и находчив: дождался появления в палате первых лучей солнца (благо, палата с окном, а не темная камера), снял линзу с оправы очков и использовал ее для тотального нагрева ремней.
Он шесть часов подряд держал на весу руки с растопыренными пальцами. Линзочка отражала свет, направляла солнечный зайчик, который нагревал ремешки. При этом вид хитрого преступника был крайне озабоченным!
- Как не поддаваться на провокации ведущих теленовостей, несущих откровенный бред, и свести к минимуму моральный ущерб от просмотра? - приговаривал Джек, - Как заставить домохозяек готовить с утра до вечера? Как заставить детей непослушных послушаться, ходить в школу и получать высокие оценки? Как сделать этот мир чуточку теплее? - он знал ответ на этот вопрос, - Нужно просто немножко потерпеть! Нужен луч света...

- Ооочень нужен...


Перетрудившись с линзой и солнечным зайчиком, Хэлван сумел освободиться от оков. Краешки ремня неплохо обуглились, а когда действие седативного препарата прошло, руки снова окрепли.
“Вот это класс”

Медсестра вернулась для очередного укола, и неприятно удивилась увиденному - пациент стоял на ногах.
- Что? Как вы...
- Очки, дорогуша! - крикнул довольный собою Хэлван, - Произведение жителей Северной Австрии... или кого там! Прибор! Я использовал его в качестве инструмента для осуществления побега! А знаешь, шо это значит?
Девушка подняла брови.
- Шо ты спятила... - на полтона ниже произнес злодей, коварно рассматривая грудь своей жертвы!


Потешник заглянул в коридор, напевая:
- Не смотри ты по сторонам, оставайся такой, как есть, ротовую полость ты открывай...
В палате, на койке, лежала похолодевшая (мертвая) медсестра с торчащими во рту очками!
- Ты, а-та-та-та. Та-та-та...

На кресле, в пяти метрах от хэлвановской палаты сидел грузного телосложения мужчина, он спал и громко-громко храпел. На его широком пузе лежал фантик из-под шоколадного батончика и сканвордная газетка.
“У него нет мозгов, потому что нет головы. Шо это, типа голова такая? Да переспелый арбуз, такой переспелый, что аж воняет. Шеи нет! Просто арбуз на гигантском туловище!”
Да уж, я ему не завидую. Переспелый плод так же опасен, как и недоспелый"
- Чтоб ты, необъятный мой, подавился... - Джек прошел на цыпочках до конца коридора. Из чистого любопытства посмотрел, что творится в пятнадцатой палате.
А там... тусил афроамериканец низкого роста, смотрел телевизор.
- Ой, простите!

Спустившись на второй этаж, маньяк увидел приближающихся Бартоломью и санитаров,
“Черт, только не они”
и решил, что здесь не пройти без достоверной маскировки - белого халата.

Халатик Джек стырил у одной поломойки. Вырубив бабушку ударом с локтя по жилистой шее, снял с нее длиннополую одежду,
и...
"Какой-то он не совсем моего размера, ну, да ладно. При выполнении столь ответственного задания, как добровольный уход, важно свыкнуться с отсутствием богатого гардероба, чтобы не полечь от досады"
- Нет мыслей, строящихся в ряд! Есть танцы уличных котят.
Тип-тип-тип-тип-тип-тип! - оперативно накинул его на себя, - Повседневная униформа медперсонала радует больше, чем подборка порно анала! Тип-тип...
"Намного больше"

Бесчинствующий проказник прошел мимо заговорившегося с коллегами Бартоломью, и, таким образом, смог избежать ненужного внимания. Он прямо сейчас планировал покинуть Антнидас, но прежде было необходимо избавиться от бродящей по окрестностям охраны.
И Джек сообразил: на первом этаже томился самый пожилой житель Антнидаса - буйный старикашка по прозвищу Птичник. Птичник, как будильник, заведешь - не остановишь. Это - то, что было нужно Безумному Джеку!

Предварительно стащив ключи у храпящего толстяка в отделении для особо опасных преступников, псих открыл камеру дедульки и зашел с видом, как будто поприсутствовал при троянской трагедии.
- Ты еще кто такой! - закричал дедок.
- Это я, это я... вещий Джек! - ответил вошедший, - Я это... Пришел к тебе с одной горькой вестью. Ты, главное, все адекватно восприми. Ты же неглупый мужик, как я погляжу, должен уметь воспринимать информацию адекватно... - и пустил наигранную слезку, - Должен же... - а потом и вовсе заревел.
- Чего еще! - крикнул Птичник, - Надоели мне!
Когда Хэлван понял, что до старикашки так просто не достучаться, он присел к нему на койку и приобнял:
- Слушай, я тут такое видел... Такое... что даже... В общем, мне страшно не хочется тебя расстраивать!
Дед выпучил глаза:
- Чего такое, мистер?
- В общем, ужаснейшие врачи этого ужаснейшего заведения пытают попугая на первом этаже! Вот так вот, мистер, как тебя там...
- Чего? - широко расставив руки, Птичник рассердился еще пуще, - Кто вообще позволил этим бездушным извращенцам, этим ненормальным клоунам, обижать моих теплокровных друзей? А? Ты можешь сказать мне, дружище? Кто позволил!
- А еще и яйцекладущих! - улыбнулся Джеки, и тут же снова похмурел, - Да ты знаешь, никто им не позволял, конечно же. Вот ответь на такой вопрос, ты по натуре думаешь, что сейчас люди заботятся о ком-то? А нет, брат, они пекутся только о себе! Только... - он придвинулся к поближе самому пожилому пациенту, - Сейчас, если ты не задействуешь весь свой рыцарский потенциал, то я могу с уверенностью сказать, они убьют...
- Кого? Теплокровного, что ль? Вот так возьмут и убьют хладнокровно? – “самый пожилой” ударил кулаком по колену, - Просто раздавят?
- Именно так и убьют! А как еще?
- Ах, они сволочи-то бездушные!
- Ну, и о том же, брат...
- Что делать-то?
- А не шего! - Джек замахал руками перед лицом умалишенного и закричал, - Шего делать? Бежать, спасать, рыцарствовать, использовать потенциал! Если не успеешь задействовать, то через пять минут твоего попугаеобразного не станет! Только не говори, что ты оправишься после его смерти. Я ложь не люблю, люблю правду...
- Я покажу, не станет! - Птичник вскочил с койки, - Я все тут разнесу! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! - и, крича, понесся по коридору, - Я всех вас накажу, треклятые эскулапы! Зоофилы несчастные!
- Вот она - Джек повел пальцем у себя перед носом, - Высшая форма благородства!


- Эй, а ну, вернись обратно! - полицейского-охранника, расслабленно прогуливающегося по этажу, сшиб бегущий псих!
- А-а-а-а-а-а-а-а-а! - кричал дед, разнося на пути своем маленькие скамьи и сшибая попадающихся под руку санитаров в медицинской униформе. Охранник погнался за больным, но поскользнулся и снова упал.


...К этому времени Бартоломью, решивший проведать Безумного Джека, обнаружил труп медсестры, той, что подавилась "оптическим прибором" в палате, где по идее, должен валяться маньяк.
“Боже” – только подумал главврач, как до него донесся протяжный, громкий и напряженный крик пожилого.


... - Все за ним! Ловите больного! - Птичник взял на себя внимание почти всего персонала, подарив Хэлвану несколько минут для свободного выхода. За взбешенным стариком никак не могли угнаться. Пробегая, он думал:
"Надо срочно вытаскивать пернатого"


...Увидев Эрне в состоянии, которое можно охарактеризовать словами “хуже, чем обычно”, один из охранников Антнидаса поинтересовался, что стряслось. Главврач показал пальцем на мертвую девушку и опять застыл.
Охранник содрогнулся.


Старика скрутили на первом этаже, когда тот, сломя голову, попытался выбить дверь дежурного с криками:
- Дайте мне мою птицу! Эй, ублюдки! Дайте птицу!
- Связываем и колем! - распорядился начальник безопасности Антнидаса. Общими усилиями медбратьям удалось угомонить бушующего: они толпой зажали душевнобольного, взяли за руки, за ноги и потащили обратно на этаж!
- Помогите, убивают! Убивают!

Душевнобольного случайно уронили...


Спрятавшись под лестницей, Джек смотрел из самого тенька на это психопредставление. Смотрел и диву давался:
- Ой, ну, какие ж они неаккуратные. И это я, называется, доверил жизнь бедного, измученного этой же жизнью человека? Ой (увидел, как с неудавшегося орнитолога слетели тапки), ну, надо ж так было плохо поступить с ним. Он мне доверился, а я разбил его сердце. Боже, боже...

- Люди под лестницей. Кинцо тысяча девятьсот девяносто первого года! Как и любая трэшовая гадость, этот мусор не запоминается надолго! Но коль я под лестницей, то вспомнил! Там были дети, приученные к поеданию человеческой плоти! О чем это говорит? О том, что не надо долго пердеть под лестницей! Нужно выходить на свет!
Расставив руки в стороны, Хэлван побежал к двери. Понесся! Полный жизнерадостности и новых кровавых амбиций! Откинувший плохие впечатления от своего недолгого заточения! Вновь ощутивший ноздрями свежий воздух недавно прошедшего лета!
- На свободе! На свободеееееееееее!


...Джек пел неустанно, язык работал автоматически. Неисчерпаемый заряд бодрости в связи с полученным от бунта в психушке удовольствием! Ничто не сможет омрачить такой гиперболизировано оптимистический настрой!
По крайней мере, так казалось...
- На свободе! Я на свободе! - до того момента, пока весельчак не поскользнулся на луже лошадиных фекалий и не испачкал халатик.

- Твою мать. Побегали, называется! Вот шо означает, заведомо незаладившаяся прогулка. Точнее заведомо-то она заладившаяся. Просто потом разладившаяся. Мда... - посмотрев на свой цветоизменившийся “доспех”, Хэлван проклял все на свете.
И себя в том числе...


Джеку пришлось скинуть медэкипировку, так как она была безбожно испачкана и жутко воняла. От Антнидаса до города, если пешкодралом,
займет около двух часов, в зависимости от того, как быстро передвигать ноги. Джек по пути размышлял, в чем заключается его предназначение, чего он может добиться, а чего - нет.
И эти мысли, словно выпадающая маленькими клочками шерсть на спине сторожевого пса, мучили разум, в связи с чем маньяк часто останавливался, смотрел на ветхие заброшки, которых, наверное, никто и никогда не сдаст в аренду.

Домик ограниченного от мирской жизни автора нескольких детективов и триллеров Питера Фьюжена - одно из самых таинственных мест "глухой" половины мраканской территории.
Там Хэлван и приостановился, задумавшись:
“По факту я могу абсолютно все, что могут другие и даже больше. Я свободный человек, я правдивый человек. Я очень одаренный, чего не отнимешь. Если кому-то взбредет урезать меня в возможностях, то - у него ничего не получится” - от следующей мысли ему стало чуточку грустнее, -
Но если посмотреть с другого угла обзора, то станет ясно, что ничего-то путного я и не умею. А жаль, очень жаль. Мог бы и уметь.
Причина не в умственной отсталости. Мой мозг в превосходном состоянии, айкью будьте нате. Коль я действую против общества, то мне не приходится выбирать, в какое учреждение поступать. Независимая жизнь полна чуждой большинству свободы, но, увы, она лишает привилегий большинства”

Из окна домика на Джека посмотрел объемистый седобород, что-то про себя пробурчал и задернул занавесу. Это и был писака-детективщик Фьюжен, скрывающийся ото всех по причине психического недуга.


Через минут тридцать Джек уже стоял у моста, за которым находился просторный Мракан-сити.
“Толпы... Меня вряд ли кто-то поймет из живущих, что я хочу доказать им всем, хотя бы потому что я и сам не решил до конца, за что борюсь. Я творю по наитию. У меня нет как таковой причины совершать зло, но... – “Джокер” глубоко вздохнул, - Из-за отсутствия мотивации я считаю себя честнее остальных.

Зачем искать причину для совершения скверных поступков? Никогда этого не понимал. Зачем вообще нужна эта причина - прикрытие для слабаков, спесивцев и глупцов? Почему нельзя играть по правилам, чтобы не задевать чувства профессиональных мыслителей, таких независимых парней, как я? Неужели обязательно стесняться своих чувств?
Или это я просто помешен на мировоззренческих вопросах, до которых, возможно, другим нет никакого дела? Ай, не знаю”


Джек добрался до города за час с кусочком. В карманах имелось несколько долларов, обнаруженных в украденном халате. На эти гроши улыбальщик задумал купить себе шоколадку, зайдя в первый попавшийся магазин на границе.
“Толпы... Опять толпы... Но, пожалуй, нельзя винить социум в магазинных суматохах.
Это как-то совсем бесчеловечно, даже для меня - индивидуума, человечность которого измеряется в микробах, тех, что обитают на использованных памперсах”

Джек не язвил уже более двух часов. Это его конкретно напрягало - такой огромный промежуток времени между шутками и возможностью пошутить.
- Девушка! - задержал он мимо проходящую возле кассы блондинку.
- Да?
- Заранее извиняюсь, вопрос не из скромных. Ты могла бы спонтанно, просто так, без условностей и конфетно-букетного периода выйти за меня? А?
Блондинка улыбнулась, но ничего не ответила.
“Спокойная реакция на подобного рода приколы радует больше, чем порванный шаблон в создании образа народного героя. Например, народный герой - негр, который мстит правительству за похищение его школьных тетрадок, записи в которых якобы могли улучшить школьную характеристику” – купив себе плитку пористого шоколада, Джек вышел на улицу. Мысли-каша на какое-то время устаканились. Наступила ранее отсутствующая “мозговая” гармония…


Эта гармония, настигающая безумного маньяка крайне редко, неожиданно вернулась к нему и снова покорила. Случилось это во время очередной дневной прогулки под предзимнем солнцепеком, когда Хэлван, околачиваясь возле музея, посвященного достопримечательностям Йорка, вдруг перефразировал старую идею:
“Я ничего не умею, ничего путного. Но разве это повод опускать руки? Ведь мог бы и уметь. Так почему б не исправиться? Тем более учиться никогда не поздно. Главное, верить в себя, и всё получится.

Верь, вещий Джек. И как знать, может, из врагов народа ты переквалифицируешься в супергерои? Будешь всем помогать, всех выручать зебесплатно и регулярно получать похвалу за хорошие поступки и правильные действия.

Ай, что за бред. Не бывать такому. Хотя… чего только не бывает в нашем тронутом, уродливом мире?”

Прошло пять дней…
Стоя и глазея на блестящие витрины музея с приодетыми барышнями-манекенами,
Джек вдруг обратил внимание на квадратную заманительную вывеску, на детей-попрошаек, столпившихся у входа в ожидании родительских согласий, и забавно сложил губы трубочкой.
На диво озабоченный и невероятно серьезный, Джек подготовился к волне свежих незапачканных открытий, предпосылки к которым он усердно зарубил на носу еще утром. Он помнил до мелких подробностей всё необыденное, что с ним приключилось за последние два крутых месяца, что он попустил к себе доселе ему впечатление высокой любви, непохожее на всё прежнее. В то же время забаутник ясно сознавал, что ревность, закравшаяся глубоко в душу и ставшая для него откровением, поставляется в комплекте с чересчур утопичной мечтой, до того неосуществимой, что ему было всё сложнее ёй предаваться. И Джек очень складно, без рывков перешел к более доступным обольщениям, оставшимся в наследство после “любовного романа”, завершившегося крайне хуйово для него.
“Видишь, вещий Джек? Не всё так просто. Гонка за успехом порой конкретно выматывает, и цель оправдывает средства лишь иногда. То, чему обязан посвятить себя каждый непокорный авантюрист-приискатель – борьба с неудачами. В противном случае хана приискательству, трындец авантюризму. От чувачка и мокрого места не останется. Жизнь учит нас идти вперёд. Малейшее сомнение, отклонение от нормы и… привет родителям!
Не прогибайся под мир, как говорится. Пусть мир прогнется под тебя! Э-э-эх, если бы кто-нибудь понял значение, разве такой урод, как я, существовал бы? Да ни черта подобного. Я ведь не что иное, как сюрреалистическое отображение свободного гражданина с развитым нюхом. А свобода нынче не ценится. Стало быть, все сюрреалистические отображения неважно кого обречены считаться фриками, ибо фрики – сами по себе. Но что за вопиющая несправедливость? Что за ерунда-то такая? То есть, грубо говоря, если ты способен и интеллектуален, мирись с несовершенством дураков и бестолочей, типа, к убогим бог снисходителен, а к гениям бог строг?

Не хуйа-хуйа. Вот это я понимаю ТЕОРИЯ называется! Чисто философская, сЕрИозная…. как мой антипод”


Безумный Джек не зависал подолгу в одном и том же месте, а находил новые объекты изучения. Общественный парк во Флэтайронском квартале на Манхэттене, Мэдисон-сквер, настолько полюбился психу, что тот провёл в нём около двух с половиной часов - рассматривая голубей, сидящих на невысоком карнизе, перемещая языком воображаемую жвачку и субвокализируя поверхностные мысли. Атмосфера, чудесная за счёт выстроенных вокруг особняков, некогда принадлежавших полит-знаменитостям, уймище олдовых туристов, преимущественно смуглых и тёмноволосых, подлаивающие пёсики нежащиеся в горячих солнечных лучах – всё это в совместности доставляло благодать. И чем больше затмевался образ серого, каменного, пыльного, словом жестокого города, тем сильнее прогрессивничала лень отрывать зад от скамьи, тем кайфовее было Джеку Хэлвану/Безумному Джеку.

“Во даёт, а! Побили предыдущий рекорд – целый день без убийств – рекордом – сутки без жажды отрезать члены! Навёрстываешь, вещий! Особыми стараниями возмещаешь упущенное! Хотя… что я упустил-то? Ах, ну, да. Продвижение индивидуальностей в общество, закрепление прав! Ну, что тут можно еще добавить. Никогда хуже, чем поздно, поэтому я взялся за ум. Пускай будет поздно. Зато не никогда.
Только глянь на этих милых людей, вещий Джек. Разве ты хочешь их смерти? Что тебе, к примеру, сделала вот та малая сикильдявка, за что её можно было бы подвесить на столбе? Или тот старый хрен, едва передвигающийся с поддержкой костылей с опорой под локоть… шо он тебе сделал? Молчишь? Вот так вот, вещий Джек. Мотивации их ненавидеть у тебя НИ ХРЕНА. Тогда почему ты получился убийцей? Почему докатился до такого мракобесия? А вот уже философский вопрос. Ты получился убийцей, потому что тебе не хватало любви. Но, как и любой паршивый эгоист, редкостный невротик и чудовищный скряга, ты хотел только принимать любовь и заботу, но не хотел никому их дарить. Не-е-е-т. Так дела не пойдут. Чтобы ощутимо продвинуться в нашем самоисследовании и, наконец, перестать быть полным мудаком, нужно разок себя перебороть, уебать по еблине эгоизму и сам не заметишь, как станешь специалистом собственного внутреннего мира, новатором в сфере самопсихиатрии и просто нормальным человеком. Да-да…”

- Ой, как всё сложно! – на весь парк крикнул Джек и резко встал со скамейки. Его место тут же заняли «в меру упитанный» английский бульдог с куда менее упитанным, щуплым хозяином.


…На пути шутнику, вечному баловню жизни, попался дотошливый парнишка, раздающий газеты и листовки, за ним повстречались два велосипедиста, чуть было не сбивших лохматого с ног. Но, как ни удивительно, Джек не матюгнулся, не проронил ни единого ругательства и даже не пригрозил кулаком. Ощущение легкости в голове и теле не хотелось терять, отвлекаясь на каких-то невежд. Слишком уж хорошо ему было, и требовалось максимально оттянуть эйфорию, чтобы ближе к вечеру с уверенностью сказать – день удался на славу, большой осенний ПРИВЕТ всем фанатам пикап-методов от старины Хэлвана и всем, кто следит за похождениями свободного американца, не щурясь, не мигая и не фыркая с явным отвращением, тем, кто поддерживает свободную Америку, тем, кто признаёт и ценит свободу в голом виде!
“Первое правило начинания новой жизни – нестесняйся своих лучших черт, но и не хвались ими. Помни, скромность почитается достоинством. Никакого пафоса, вещий Джек. Тебе нежелательно ярчить. Так можно запросто спалиться. Сболтнёшь кому-нибудь что-нибудь и… всё. Кердык твоим благородным вдохновениям. А тебе оно надо? Конечно же, нет. Значит, будем осторожными, деликатными, тактичными. И тогда, думаю, не придется кусать локти в отчаянии, что опять намудрили делов, которые за век не расхлебаешь. Эх, судьбинушка, всё подбрасываешь и подбрасываешь козыри, а я их всё собираю, да собираю, и так без конца…”

Джек Хэлван шёл себе спокойно, мягкой поступью и с радостным взором, весь такой расслабленный, осоловелый, размякший, шёл среди полуголых кустарников и деревьев с затейливо переплетенными ветвями, скрывавшими царственный небоскреб Флэтайрон-билдинг, и чё-то упоролся (!!!).
Резко остановившись, вольнодумец спросил у себя:
“Что за на фиг? – и где-то приблизительно с минуту пристально пялился вперёд,
напряженно выискивая взглядом что-то, известное лишь ему одному, - Когда это я предпочитал белены вместо здравого смысла?”

Джек поначалу не догонял, да и потом тоже, в общем-то, не разобрался. Странно, сперва это было похоже на быстротечный неосмыслимый глюк, на оптическую ошибку, на сбой в работе перцептивных зрительных процессов. Но всё оказалось намного сложнее, чем полагал псих. Спустя мгновение проблема приняла угрожающий масштаб: если раньше лишь один гуляка носил лицо Эмилайн, сице, напоминая брату о сестре, то вскоре все посетители парка превратились в доскональные копии Эми. Чертовка соблазнно улыбалась, провоцируя в Джеке бури и грозы, насыщая Джека зарядами, чудилась на каждом шагу, в каждом звуке, в каждом легком дуновении ветра! Ему не удавалось выкинуть из головы её неотвязчивый искусительский образ, который обретал над ним всё большую власть.
“Не, это что-то из ряда вон. Какая-то ерунда настоюбилевшая. Со мной никогда ничего подобного не происходило. Боже”

Будучи не в силах и дальше игнорировать морок, Джек подошел к одному человеку.
Тревожно задал вопрос, чем заставил гражданина повернуться к нему:
- Извините, а вы не подскажете, где здесь фаст-фуд продается? В животе заурчало. Не ел ни хрена с позавчерашнего дня!
- и увидел Эми.

Но, не дождавшись ответа, подбежал к другому. К толстозадой тётке с тяжеленным рюкзаком на спине, под завязку набитым какой-то посудой.
- Прошу прощения, кинотеатр отсюда далеко? Я просто спешу на премьеру…
- и ОПЯТЬ увидел Эми.

Женщина только собралась рассказать, в какую сторону следует двигаться, вертикально открыла свой рот, как чудаковатый тип пристал уже к другой.
- Бога ради, простите, мисс. Простите, что отвлекаю. Мм, пожалуйста, озвучьте название ближайшего еврейского праздника. Хоть лопни, но мне важно это знать!
- и СНОВА …увидел… Эми.

Эми, Эми, Эми! Хэлван видел сестренку в каждом прохожем. К кому бы он ни подошёл, её нереалистично бравурный, неунывающий взгляд вбивался в него остриём!


“Прекрасно. Вот это называется докатились. Крепись, вещий Джек. Ты так долго не протянешь, ты просто загнёшься, но мир не станет лучше с твоей смертью… хотя нет. Станет. Но все равно, сдаваться – не выход. Надо драться. До конца. Вот только с кем драться ещё? Не с самим собой же.

А-а-а, мы же планировали хорошие дела вытворять, кажется. Совершать героические подвиги. Бессознательно. Даря любовь, не требуя взаймы?... Ну, так еще надо отыскать нуждающихся. Это целая проблема…

Или самому спрос на помощь создать. Искусственный такой, но продуктивный спросик! О, чем не идея? Сотворить гадость, губительную и смертельную, а потом кого-то от этой гадости спасти в последний миг.

СТОП!!! Не-е-е-е-е-е-т. Ну, нафиг. Так дело не пойдё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-т. Это не то. Лжедобродетельность, что ли, вырисовывается. Где любовь - там лжи нет места. Ни во благо, ни во зло, Ни во имя, ни в отместку. А значит, придётся забыть обо всех мистификациях, обоссаться священной мочой на самого себя и подыскать другую методику самосовершенствования”

Хэлван закрыл оба глаза, постоял так минуточки три, затем медленно раскрыл один глаз, тот, который правый, возрадовался, что, наконец, Эмилайн “свалила с экрана”, а после со спокойной душой открыл и левый. Облегчительный вздох и осадок в горле поспешили вслед за прочими преуспокоениями, интенсифицировавшимися, пошедшими по восходящей линии, удесятерившимися в нём и красивенько склепавшимися, как беспорядочная груда светодиодных рождественских гирлянд на табель высокоторжественных, викториальных зимних дней!
Хэлван закрыл оба глаза (еще разок) и вполслуха, обращаясь непонятно к кому, похвалил общественный парк во Флэтайронском манхэттенском квартале.
- Какое всё-таки замечательное место работы я выбрал, э-э-х… - и пошел себе дальше.

Насчёт еды и долгосрочной голодовки псих, однако же, не присочинил. Ему действительно припёрло замутить перекуску. А что может быть лучше близкого душеньке ароматного фастфуда, способного удовлетворить запросы любого свободного американца? Бесспорно, данный вопрос из разряда риторических. На всём свете нет изобретения чуднее, чем доморощенный американский фастфуд, если это не тряска зелени вроде Макдональдса, а какой-нибудь неприметный вагончик с жопастым сонным нигером в роли продавца.
“Ням-ням…”


…Роберт Сойер еще не отошел толком от недавно пережитой ужасной «катастрофы», которая задела многих хороших людей и пошатнула преданность врачебной профессии. Доктор молчаливо сидел за столом в своём неинтересном кабинете и ждал Эми, пообещавшую явиться на приём. Целая извинительная речь, придуманная часом ранее, занесенная на два крупных листочка, вертелась на языке до морковкина заговенья, до греческих календ и не сходила. Мистеру Сойеру было неложно стыдно за многое, за критическую, как ему тогда казалось, необходимость врать девушке, за неугомонный и несправедливейший цинизм, применявшийся комплексно и без всякой надобности.
Когда в дверь наконец-то постучались, произошло это в четырнадцать дня, хозяин помещения крикнул:
- Да! Открыто! Можете войти!

Тёрнер, никогда не изменявшая своей обязательности, не подвела и на сей раз. Она уложилась точно в установленный срок. Но, прежде чем обхватить ладонью холодную металлическую ручку, немножечко посомневалась, стоит ли общаться с врачом.
“Господи, я чуть не сдохла, мать его, от страха. Тип, который назвался доктором и поклялся улучшить мою жизнь с помощью особой терапии, вытворял на поверку преступные вещи. И я должна это забыть, представив, что все его действия имели сугубо законные основания, а я просто восприимчивая ко всему, сверхвпечатлительная, тупая пироманка? Ну, уж нет…”

Потратив прилично времени на тяжёлые колкие розмыслы, Брюнетка едва не раздумала, едва не послала всё к чертям. Зайти Эми уговорило повторно напоминание Роберта, чуявшего чью-либо неуверенность за милю, предложившего ей дружбу и мир.
Вступительное, кстати, прозвучало следующим образом:
- Я хоть и не хирург, а психиатр, но знаю, бывает так, что некоторые раны затягиваются
быстро, а некоторым, наоборот, не удаётся зажить даже спустя годы. Особенно мучительны инфицированные раны. Так вот. Чтобы не допустить заражения, важно вовремя обработать болячку. А чтобы это сделать, нужно всего-то кого-нибудь простить. Ведь умение прощать, дорогая – это способность с любовью и благодарностью понимать и принимать наших обидчиков, мысленно восстанавливать с ним добрые отношения и отпускать с любовью и миром. Это, без сомнения, лучшее обеззараживающее средство для ран! – проявив себя, пожалуй, с редко-положительной, с мудрой стороны, доктор положил локти на стол, подпёр подбородок ладошками и стал смиренно ждать, когда госпожа Тёрнер соизволит показаться.
Оценившая около высокопарную этичную словесу, экс-сотрудница полиции заставилась поверить в собственную безопасность. Она по-прежнему “ломалась”, но уже не так явно…


Через час новоиспеченные друзья покончили с кофе и обговорили всё, что только можно. Роберт признался, что знал о том, кем НЕ ПРИХОДЯТСЯ Эми Истер и Бернайс, а также озвучил причину умалчивания. И тяжесть, образовавшуюся в душе собеседницы, как рукой сняло. И хотя о полном упрощении говорить не приходилось, сложностей оставалось ещё с два вагона, стало однозначно лучше, чем было. Идея резиньяции, чёрная, плохая идея, откололась, как кусочек эмали, и отважные разбиратели семейных хронологий посмеялись над не особо удавшейся враждой.
- Что ж, неплохо поболтали. Благодарю за тёплый прием! Сказать честно, я совсем в вас разочаровалась. Но вы быстро восстановили кредит доверия и я больше вас не боюсь.
С интеллектом в глазах и с натуральной ненаигранной улыбкой доктор добавил:
- Уверен, фабулисты бы посчитали нас психами. Похоже, так быстро еще никто не мирился…
Эмилайн согласилась, дохлёбывая остатки на самом-самом дне:
- Это точно. Но если учесть, что фабулисты сами по себе ненормальные, думаю, это не так уж и страшно. В конце концов, всякое мнение стоит того, чтобы к нему прислушивались, верно?
А затем согласился и док:
- В яблочко!

...“Мы любим будущее, в которое стремимся” – пожалуй, самая запоминающаяся, самая знаковая фраза миссис Тёрнер, произнесенная ею за шестнадцать лет преподавания в школе. Каждое занятие с ней моментально разбиралось на наворотные цитаты. Похвальную активность этой женщины замечали родители многих учащихся, включая господина Сойера, чей сын числился в том же учреждении.
Знакомый со всеми педагогами, доктор однажды, случайно или осознанно, процитировал Бернайс при ребёнке. Так незамысловато зародилась их дружба, а чуть позже – сотрудничество. Роберта посвятили во все “оккультные” тайны за какие-то пару разговоров. Не то чтобы мать Эми была непорядочной. Просто она всегда выкладывалась по-полной, не всегда получая должную отдачу, в связи с чем часто испытывала неиссякаемую потребность выговориться. И когда подобная возможность появлялась, Бернайс не хотела себя сдерживать. Так Роберт принял к сведению, что одна из одноклассниц его сына жила с предками, не догадываясь об отсутствии биологической родственности с ними…


- Знаете, не хочу показаться подлизой. Я вообще не склонен к раболепству. Но ради вашего же блага не могу не сказать, что ваша мама невероятно нахваливала вас. Бернайс и вправду отзывалась о своём ребенке, ни много, ни мало, как о божестве. В ваших интересах знать это…
Несмотря на очевидную открытость мистера Сойера, Эмилайн обнаружила, что все новые известия её не задевают, не вызывают ни капельки эмоций. Мансоны и остальное, связанное с Крэйсет, осталось за бортом, и ничему не нужно меняться. Пусть всё так и остается.
- В моих интересах быть несведущей касаемо всего, что относится к Крэйсет и моему прошлому. Но, увы, перемотать назад время невозможно… - она незаметно пригрустила, о чем её чуткий собеседник догадался не сразу, а лишь спустя несколько минут, по потухшему голосу.
Где-то к концу беседы, что, впрочем, было очень легко предсказать, доктор снова подключил философию. На этот раз, перещеголяв самого себя.
- Так ведь и не надо мотать. Потому что, даже если бы люди научились управлять формой протекания физических и психических процессов, лучше бы от этого не стало. Нужно учиться понимать настоящее во всех проявлениях. Один раз попробуете убежать – будете скрываться вечно. Так нельзя…
Предполагая, что Роберт, в конечном счете, может оказаться прав, Эми предпочла остаться в рамках обычной приглашенной и не посмела настаивать на собственном ИМХО.
- Я бы, конечно, внесла пять центов, но, боюсь, проиграю… - отчасти из-за того, что у неё появилось адекватное представление об интеллектуальных способностях, личная точка зрения утратила малейшую важность, - И всё-таки, с чем бы я была там не согласна, против умных мужчин не попрёшь. Они большая редкость в наше время, и именно поэтому почти не промахиваются…

Принятие данного комплимента мистером Сойером доказало, насколько ценны слова экс-полицейской. Это – обоюдный шаг навстречу, утвердивший, если не дружбу, то дружелюбие, которого ой как не хватало в Нью-Йорке, на Земле, а вполне вероятно, и в целом мироздании. Не без помощи доктора Эми поняла, в каком направлении ей стоит двигаться, чтобы что-то поменять, чтобы запомниться окружающим, близким, а в первую очередь самой себе человеком, осилившим все возложенные функциональные обязанности, в основном, зависящие от деятельности, от мотивированных ходов, а не от фрейма – малюсеньким винтиком в гигантском механизме, крошечной, но оттого ещё более значимой частью. “Великое состоит из мелочей, крепость строили из глины”.


…Тем временем Безумный Джек, досыта набродившийся по узким аллейкам Мэдисон-сквера, громко хохотал и бегом, вприскочку, распугивал народ своей непредсказуемостью. Роль провокативного дурачка-паяца, нервно позёрствующего субъекта без чувства меры, всегда давалась ему на ура. А улица в дневное время суток, крайне переполненная скучными людьми - идеальное место для самовыражения и демонстрации на показ своих превосходных, кинематографических эмоций!

“Безграничные перспективы взаимодействия моего мозга с миром потрясают, честное слово! Я бы… я бы мог стать гангстером, я бы мог стать солдатом. Я бы… я бы… я бы отметился везде, как вирус, как микроорганизм-возбудитель, будь у меня свойство перемещаться в прокуренном воняющем пространстве.

Э-э-х телепортация в руках вещего Джека была бы страшнее всего, что видывал мир, а всё потому что телепортация в руках вещего Джека несла бы в себе опасность для общества. Владея способностями к телепортации, вещий Джек направо-налево грабил бы банки, ювелирные магазины, чистил банкоматы, втрое чаще убивал детей, взрывал ядерные объекты, воздействовал на принятия решений правительствами стран. Вещий Джек--телепорт сможет управлять миром, создавая при этом себе подобных операторов-телепортов. Планета погрузилась бы в хаос, как страдающий поститом в инструкцию по лечению препуциального мешка…

А это не совсем то, к чему я стремлюсь. Я ведь на стороне добра с недавних пор, значит… не в моих намереваниях повторяться. Надо обновить колхоз-сервис, чтобы не наступить на старые грабли, да побыстрее.

Чую, поблизости пахнет жареным, воняет горелым. Интересно, к беде ли это? Или к первому этапу моего так называемого перевоспитания? Поглядим…” - самый разгар дня, у всех какие-то заботы, все куда-то спешили, не замечая, что происходит вокруг. Один только Хэлван не имел ни работы, ни плана, из-за чего провозглашался беспристрастным наблюдателем. Логические следствия множества действий ни в коей мере не заботили
балаганного гаера, равнодушного к насущным проблемам человеческого общества, а лишь служили фактором мотивации для очередной цинической усмешки.

Говоря банальнее, схема действий выглядит так:
1 – Сделал незначительный хороший поступок (через лень), не добился ни от кого похвалы – стерпел.
2 – Совершил добро среднего масштаба (через лень), не услышал слов благодарности – стерпел.
3 – Преклонил своих спящих добродетелей предпринять спасительные меры в отношении заложников в здании ювелирного салона, что равнозначно геройскому подвигу и не уступает жертве Лесли Ватермена, услышал, наконец, восхищенные возгласы спасённых - разделил радость с толпой, возомнил черт знает что и принял себя за героя.
Если всё сложится так, как написано в третьем, в самом длинном пункте, тогда можно будет поверить в воздействие на свободного американского гражданина
неких внешних сил и моральную “метаплазию” гражданина с последующими крутыми реформированиями.


…Пока Джек легкомысленно прогуливался с запрокинутой назад головой, не
предполагая, насколько близки к нему шансы выпустить своего потайного героя, в километре отсюда полиция оцепила район возле дома с кофейней. Неизвестные с оружием, предположительно, захватили в заложники нескольких посетителей с целью выкупа. Злостные грабители угрожали расстрелом в случае неповиновения или противомер. Среди попавших в беду был мальчик невеликого возраста по имени Тимми. Тимми только отпросился со школы, только встретил маму и попросил купить ему мороженое, как вдруг такая напасть: взрослый дяденька с закрытым чулочком лицом хватает парня за волосы и силой утаскивает в проклятую кофейню. Мать в шоке, мать орёт! Другие несчастливцы, чьи родственники или друзья по досадной случайности попали в лапы сквернителей порядка, пребывали не в меньшей тревоге!
Джек заметил скопище людей, собравшихся на одном конце улицы, и надумал выяснить, что происходит. Он не видел для себя препон поучаствовать в какой-нибудь благотворительной акции, не отказался бы от донорства, если предложат. В голове коренились десятки идей, от самых простых до почти что безумных, в его стиле.
“Скажу честно, вот прямо как есть, нынче людская совокупность смотрится не краше помойки. Куда не сунь нос – сплошные злые рожи. Беспрестанное изрыгание голословных взаимообвинений, обычно, не подкрепленных никакими аргументами, да второсортные диковатые смешки, призванные ухудшить жизнь собеседника - всё, на что способны современные глупые дети. К счастью, великие дееписцы давно к сему привыкли и не находят в подобной низости чего-то необычного. Но это не значит, что им, столь небезукоризненным, столь небезупречным, не нужно потакать. Оказываясь перед лицом общей опасности, мы, люди, порой достигали высот, что в иные времена считалось невозможны. Да о чём я говорю. Инстинкт самосохранения заложен в каждом человеке. Но не каждый способен его в себе развить. Не все обладают подобными талантами”

Хэлвану понадобились какие-то жалкие три минуты, чтобы убедится в том, что явился он точно по адресу: рыдающая женщина в середине толпы просила пропустить её к ребенку и лично поговорить с “этими нелюдями”, как-нибудь умилостивить их. Меж тем плаксиху безуспешно успокаивал плотно сложенный высокий латинос с короткой бородой и смешными татушками. Мужчина не давал разгоряченной мамаше зайти за ограждение, громко шепча, пытаясь вложить в интонацию всю мощь убеждения:
- Пожалуйста, не совершайте ужасных ошибок. Всё будет хорошо… - постепенно латиноамериканец начинал уставать, коль нелегка была задача - отговаривать незнакомую особу. И полноценного вмешательство такого даровитого дискурсанта, как Джек, было бы очень актуально, очень кстати…
А вот, собственно, и сам мистер Хэлван с горсткой хрустящих (краденых) орешков на
развернутой ладони и с небезынтересным хитрым выражением:
- Любезная, не паникуйте зазря. Если преступники и осмелятся кого-то грохнуть, то о мелюзге подумают в последнюю очередь. Как правило, в расход идут пожилые, потому что их не жалко… - пара-тройка предложений, прозвучавших с привлекательным холодом, и пронзающий взгляд “шахматиста”, сделали то, что не удалось бы сделать лекарству: мамаша, чьё чадо торчало в заложниках, агрессивная и заводная, моментально прекратила пылить.
Все вдруг оглянулись на неё и на типа, что подобрал самый неоспоримый аргумент всех времен, толком не напрягая извилины в сером веществе. Но, несмотря на вескость довода, женщине было недостаточного одного “за” при целой куче единовластных “против”, и она потребовала от дискурсанта большей решимости.
- При всём уважении к вашей логике, этого мало! Я думаю, вы не хуже меня знаете, что сейчас творится в мире, и какие нынче времена! Не стоит кого-либо напрасно утешать… - адски волнуясь за сынишку, госпожа снова заревела. Теперь уже тише, чем раньше, отчего её слезам верилось еще сильнее, - В таком случае, а почему бы вам самому не пойти туда? Раз вы такой деловой…
“Почему бы мне не пойти туда? Хм. Даже не знаю…” - внезапно уловив эманацию развеянных в пространстве миллионов микросантиментов, вдохнув в себя “дым” умилённости, разнеженности, Джек обмозжил предложение дамы, чем круто удивил весь народ:
- А почему бы и нет?! Хэх! Да мне не сложно! Главное, чтоб вам потом не пришлось плясать передо мной, когда отблагодарить захотите… - он высыпал накопленную ореховую скорлупу на лысую башку латиноса, чему никто не придал и малого значения, затем демонстрационно переступил ограждение, показывая мамаше свою напыщенную смелость, и обратился к первому попавшемуся на глаза полисмену. Люди, будто сговорившись, позакрывали ладонями рты от охватившей их суровой озадаченности и стали наблюдать за действами самоназначенного спасителя детей. Это было поистине интересное зрелище. “Не каждый день повстречаешь в церкви собаку, не каждый человек бросится в огонь ради другого”.

- Мистер, сюда нельзя. Вернитесь туда, откуда пришли… - спокойно произнёс капитан полиции, - Или примем меры и сами вас вёрнем…
Но Джек нарочно ослушался приказа и… выдвинул совершенно безумную инициативу. Опять же в своём стиле.
- Скажите, если я хочу умереть, то я всё правильно делаю, а? Я ведь иду по верному пути?

“Обязательно нужно разговаривать о своих чувствах с другими людьми, к которым испытываешь доверие (особенно если Вас мучает вопрос, зачем Вы существуете), а если таких нет, говорите со всеми подряд, даже с противными копами. Если в Вашем окружении нет людей, с кем хотелось бы об этом поговорить, можно обратиться на телефон доверия или найти в интернете психолога или просто пообщаться на форуме с разными людьми. У меня создалось впечатление, что Вы просто боитесь своих чувств, даже боитесь разговаривать на эту тему. Вам нужно работать в этом направлении, например, подберите музыку, которая Вам интересна или попробуйте себя в каком-нибудь творчестве… Это поможет Вам раскрепоститься и не бояться выражать себя. Верьте, что у Вас все получится!”

- Мистер, мне повторить?! – вдруг господин полицейский стал немного злее, - Чего вы добиваетесь?
- Ну, как чего… - а Джек вдруг поделился с полицейским орешками, - Я эксперт в разруливании международных конфликтов, а немеждународные разруливаю за несколько секунд. Вы даже пукнуть не успеете, как я освобожу всех заложников. Доверьте мне эту операцию, мм? Обещаю, вы не пожалеете!

Лохматый копался руками в карманах, таким образом, грея пальцы, и чуть-чуть кривлялся, но в принципе старался сдерживаться, чтобы сойти за хоть сколько-то адекватного. А капитан… капитан вообще не понимал, что творится, хоть и по-прежнему стоял на своём. В целом вся ситуация походила на живой анекдот, вот только никому не хотелось смеяться (разве что Безумному).

Полицейский:
- Вы ведь сейчас пошутили, не так ли?
Джек Хэлван:
- Нет-нет-нет! Боже упаси! Какие еще шутки? Я на полном серьезе предлагаю заручиться моей помощью. На идею меня подтолкнула реклама героизма.
Полицейский:
- О, надо же! Что ж, и какие у вас варианты? Полагаю, никаких…???
Джек Хэлван:
- Почему? Есть кое-что на примете.
Полицейский:
- Просветите!
Джек Хэлван схватил очередную горсть аппетитных орешков:
- Ну… (компьютер в Безумном долго загружался и сильно тормозил) я могу пойти туда и соврать преступникам, что очень богат. Попрошу освободить хотя бы ребенка. Уверен, отморозки согласятся выпустить мальчика…
Полицейский оглянул чудака с головы до ног, курьезно поморщившись:
- Ты? Богат? Ну-у-у-у, я даже не знаю… - его немало смутило, что человек, не удосужившийся элементарно сменить шмотки, носящий грязно-рваное “говно” и не дотягивающий даже до представителей среднего класса, желает сойти за мажорчика, - Это же какими тупыми должны быть преступники, чтобы поверить в подобную чушь…
Тогда Джек Хэлван постарался придать голосу наибольшую убедительность, зная, что от этого зависит дальнейшее развитие событий: либо ему позволят реализовать замысел и пропустят, либо плакал его шанс стать героем.
- Но выбор-то твой, как не глянь, невелик! Своего плана у вас нет, а ребята с пушками не собираются так просто всех отпускать… - для повышения вероятности успеха Безумному пришлось активировать инструмент потарапливания., - Слушай, командир, если хочешь обойтись без жертв, то ты должен мне довериться! Но помни, моё предложение не вечно. Доведешь, и я просто расхочу, а вы продолжите топтаться тут, пока всех не порешают, как лаборантов в Чернобыле.
(Чернобыль – название научно-исследовательского подземного центра, расположенного на территории Украины, предположительно, где-то на Крымском полуострове. В книге «O.P.B. 2: Project Deathrock» говорится, что хозяева комплекса проводили запрещенные опыты по скрещиванию ДНК животных и человека)


К великому невезению лохматого, легавый остался бескомпромиссен и упрям. Он с первого предложения крайне лениво вёл диспут, ни в какую не хотел договариваться и шансы найти с ним общий язык были малы изначально. Тогда разочарованный, но не сдавшийся, воистину вещий и истинно безумный Джек размышляюще провёл всеми пальцами по подбородку, огладил жёсткий волосяной покров на щеках и взглянул на небо, на котором вот-вот образовалась белая облачная масса.
“Когда мне тяжело или у меня что-то не получается сразу, я всегда напоминаю себе, что если отступлю - лучше не станет. Антнидас научил меня терпению и упорству. Благодаря своей привычке, я часто попадал в ситуации, когда только эти качества помогали мне выжить. Что же сейчас изменилось? Вроде, ничего. Тогда чё я торможу? Пора бы подтянуться. А то до пенсии еще далековато.
Тем более я не прошу разнести по рубрикам, что есть гендерное равенство. Мне всего-то нужно оказать помощь обществу…”

- Я что-то не вкуриваю! Так, объясните по порядку, а именно, почему мне нельзя попытаться обменять ребенка на себя? Сделать этакую рокировочку? Сумма, которую потребовали преступники, видать, запредельная, иначе бы мани им уже доставили, так ведь?
Полицейский нервически заёжился, выпучил глаза и начал спешно озираться по сторонам: то на стоящих вдалеке коллег, то на обеспокоенную массу, становившуюся всё громче и громче, то на отважного пришельца.
- Они… эти звери огласили условия передачи средств! - его внимание буквально разрывалось. Еще чуть-чуть и наступит обморок, - Никто не должен приближаться к двери ближе, чем на двадцать метров, иначе всех, кто находится в кофейне, настигнет одинаковая участь. Локомотив объективной реальности никого не пощадит…
Джека вдруг сильно заинтриговала непростая логика бандитов, и новый вопрос прорезал воздух менее чем через двадцать с чем-то секунд:
- А как же тогда эти скудоумы деньги получат? Для этого же нужно будет кого-то подпустить…
- Понятия не имею! – недоуменно покачал головой капитан, - Но, скорее всего, потребуют пожертвовать кем-то из гражданских, чтобы обезопаситься – вынул платок и вытер горящие виски, - Данная стратегия не только проста, но и очень эффективна. Почти не подкопаешься…
Джек согласился про себя:
“Если мыслить как грабитель с длинным послужным списком, то естественно…” – и положил руку на плечо полицейского, вглядываясь глубоко в его глаза и уверяя:
- Брат, ты только не нервничай. И прежде чем в очередной раз меня отвергнуть, подумай только, что ты теряешь! Во-первых, тебе ничего не стоит положиться на народ. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Слышал о таком, да? Ну, а во-вторых, если что-то пойдет наперекосяк, если ни черта не выйдет и мир сегодня потеряет нескольких хороших человек, у тебя появится, на кого свалить, потому что, действуя в одиночку, мы в одиночку и расплачиваемся…

Происходящее можно было обозначить тремя словами - вот это сюрприз! Получив неожиданную поддержку в лице, возможно, самого гораздого жителя Нью-Йорка, законник полез за пачкой сигарет, которая затерялась в царстве карманов, и сплюнул клейкую слюну. Чувство собственной неважности, долго доставлявшее серьезный моральный дискомфорт, распустилось внутри, как цветок, и теперь уже сам чёрт не разберет, кто в большей мере владеет ситуацией – смешливый фрик, с шуточками, с прибауточками, с торчащими прядями или господин полицейский, строгий, хмурый, но шаткий и до позора нерешительный.
- Всё это звучит как бред сумасшедшего. По-другому назвать не могу … - капитан, согласно требованию своего организма, засунул в рот пригоршню освежающих конфеток. Впоследствии несколько из них прилипли к языку, - Кем мы бы ты ни был, мужик, отвечаю, ты, сука, уникальный придурок! Но грош тебе цена, если не подохнешь героем! Ты меня почти уговорил…
- Почти??? - встревожился Хэлван, рассчитывавший на несколько иную реакцию, - Да вы… да вы офонарели! – Я значительно облегчаю работу для вас ценой своей жопы, а вы… ну вас!
- Да я пошутил же! - вовсю ширь оскалился коп, - Хочешь побыстрее свести счеты с жизнью – валяй.. Но меня стопудово попрут с должности, если на тебе окажется хотя бы одна дырка…

Тогда, когда, казалось, они уже всё между собой обговорили, Джек злоречиво и чересчур в своей манере “успокоил” дядю фараона:
- Не окажется. Не ссы! – затем стремительно, очень-очень быстро помчался к кофейне. Его никто не стал останавливать((


…А пока Безумный примерял амплуа народного спасителя, двигаясь навстречу смертельной угрозе, главные герои пьесы, лица, из-за которых разгорелся весь этот сыр-бор, “злодейские злодеи”, составляли план отхода. Гады всеми когтями впились в заложников, как за последний шанс. Зная, какой срок светит в случае провала, нарушители боялись вылезать из норы. Да еще этот ребенок, просящийся к мамочке…
- Американцы совсем не следят за детским воспитанием. И это меня не удивляет! В эпоху расцвета разврата и коррупции дети – прекрасный материал, чтобы обеспечивать устойчивое поддержание и переформирование империи обмана… - преступники, однако, были непросты. Их грабежи и налеты имели какую-никакую философию, а не сводились к простому жажду богатства, - Ни Вторая мировая, ни Вьетнам ничему их не научили…
Национальность убийц была “восточной”. Отпетые ненавистники Запада и всего, связанного с Западом, боролись с мировой несправедливостью. Так “бесы” видели свой терроризм…
- Это точно, дружище! – упыри друг друга поддерживали, - Чего только стоит так называемый американский патриотизм, всегда выставляемый напоказ, чтобы скрыть реальную гниль! Вспомни лозунги жирного ублюдка Гранда, чьи слова расходились с делами и действиями, также как и молнии на одежде его огромного пуза!

Мальчик, сидевший на полу вместе со взрослыми заложниками, находившийся под непреодолимой властью бандюг, ознобливо дрожал и нахохливался. Парень не слышал, о чем лопочут дяди. Представляемый нежный голос матери, как всегда, добрый, зовущий, заслонял собою все прочие звуки. И хотя он был единственным, чьи руки не были связаны жесткой веревкой, умный для своего юного возраста, он не решился бы сдвинуться с места.
Женщина справа от мальчишки, пожилая бариста со сгорбленной спиной, вымученной улыбкой и здоровым прыщиком на кончике носа, подобно ветерку, нашептывала ему песенку о сказочной стране – о мифическом государстве Эдемия, захваченном варварами - чтобы сколько-то успокоить беднягу.


…Через несколько минут к числу неудачников присоединился еще один тип. Произошло это очень смешным образом: отойдя в сортир, чтобы справить малую надобность, самый мускулистый из банды арабов обнаружил прятавшегося там лохматого чудилу, видимо, пробравшегося через небольшое открытое окно. Террорист не стал с ним церемониться, не стал ничего спрашивать и за волосы потащил к остальным.
- Эй! Только не вздумай испортить мне прическу! Я тебя предупреждаю! – комично запротестовал лиса Джек, - Иначе за век не расплатишься-я-я-я-я-я-я-я-я!

Приведя эксцентрика в главное помещение и силой усадив его на пол, качек заговорил на своём родном языке:
- انظري إلى هنا، أمير! ذلك الوغد لبعض السّبب يحاول أن يذهب من النافذة في الحمام. الأوباش، عمتنى! لا يزال. حتى الأمريكان، على الرغم من مطالبنا!
(Погляди сюда, Амир! Этот гаденыш зачем-то пытался пролезть через окно в туалете. Суки, ублюдки! Продолжают быть американцами даже, несмотря на наши требования!)
Амир, босс ихней группировки, присел на корточки и с изучающей выразительностью оглядел Джека, будто высматривая в нём что-то, чего никогда не видел в других людях. Какую-то особинку…
- فقط. لدينا لم نسمع. ها نحن بأننا بالصمم. ومع ذلك، كان دائما سـماع أمريكا على مواطنيها.
(Всё просто. Они нас не услышали. Вот и мы притворимся глухими. Впрочем, когда Америке было не плевать на своих граждан?)
- Нихуя не понимаю… - качнул плечами Джек, продолжая притворяться “одним из толпы”.
Бандиты и не подозревали, что ходят по лезвию бритвы, всё еще считая себя «королями положения». Хэлван держался молодцом и до последнего не выдавал себя. Только когда шапкозакидательский надменный главарь приказал сообщникам связать ему руки…
Только тогда в нём зашевелился долго дрыхнувший убийственный зверь, и из рукава рубашки высунулась ухмыльнувшаяся серверовочная вилка.


…Капитан полиции устремлял взгляд на двери кофейни «minimal art», как будто готовился к казни. Люди выкрикивали с места вопросы и обвинения, другие кричали на первых “заткнитесь уже, всё, что вы делаете, это мешаете нормально работать”. Из-за агрессивной части толпы страдала спокойная. Те же, кого не коснулась данная беда, вели себя относительно прилично и с тайным интересом ждали, чем всё закончится. Но со временем суматоха возросла. И теперь уже даже те, кто, собственно, ничего не должен был предпринимать, помрачались приближающимися потерями и изнемогали от сильной тревоги.
“Меня подвесят за задницу – предполагал коп, - И будут правы. Я нарушил правило, пустив этого выскочку на смерть. В общем, Уоррен, собирай манатки и готовься к понижению. Больше тебе не жрать сладкие пончики”

Вдруг, как чёрт из коробочки, за спиной фараона раздалась оглушительная очередь и несколько одиночных выстрелов с воплями. От неожиданности полисменишка резко повернулся, боясь предпринять что-то наобум лазаря. Люди одновременно вздрогнули. В их сущности закрался страх, а их души застонали. Зреющий масштабный конфликт обещал вот-вот вырваться наружу, и тогда у органов охраны правопорядка появится новая срочная забота.
Но тут дело приняло самый непредвиденный оборот из всех вероятных. Уоррен явно недооценил интеллектуальные способности того лохмача. Но причина не только в капитане. “Некоторые моменты совершенно не находили объяснения, или находили с огромным трудом!” Никто из живущих на Земле никогда бы не подумал, что какому-то (!!!) бомжеватому приколисту, пусть и обладающему даром убеждения и парочкой других сомнительных талантов, удастся пробраться в помещение захваченной кофейни, сцепиться с оснащенными до зубов арабо-террористами, спасти всех заложников и самому остаться в живых. Какому-нибудь молодому, не повидавшему чудес человеку, подобное, без сомнений, показалось бы полной фантастикой. Но в мире, где мутанты сосуществуют с богами, ничего невозможного нет. Хотя, нужно признать, большинство так и не разучилось удивляться. “Когнитивные эмоции, возникающие при неожиданностях, заложены в нас от природы”.

Ровно через минуту выстрелы утихли, вся округа замерла на неопределенное время. Уоррен осмотрелся. Его ладони самостоятельно потянулись к мокрому из-за пота блестящему лбу, ноздри судорожно расширились, сердце заскакало теннисным мячиком. Слух напрягся, а дыхание задержалось.
“Прощай, моя работа” – подумал негативно настроенный, опустивший руки полицейский, и мир для него обволокся чёрным непроницаемым дымом. Аж хотелось потеряться в этой завеси, чтобы избежать полного позора и дальнейшего увольнения, - Прощай всё…”

God sends despair to us not to kill us, he sends us him to awaken in us new life. Hermann Hesse
(Отчаяние бог посылает нам не затем, чтобы нас убить, он посылает нам его, чтобы пробудить в нас новую жизнь. Герман Гессе)

Внезапно, к бешеному потрясению сникнувшего Уоррена и всех остальных, произошло нечто экстраординарное! Столь резкое изменение ситуации на месте грозило вызвать артериальный спазм и довести особо впечатлительных и пожилых до состояния безвылазной комы. Но существо, ответственное за мироздание и вольно управляющее им, БОГ, Вседержитель, очевидно, забыло это учесть, раз допустило, что кое-кто в толпе свалился в обморок, а стоявшим рядышком потребовалось набирать телефон скорой помощи.
Какая же картина могла настолько поразить человека? Это непременно являлось чем-то исключительным. Например, соответствующее моменту, берущее за душу зрелище: из кофейни медленной походкой выходят заложники. Эмоционально истощенные, с бледными напуганными лицами-полотнами. Некоторые из них трогательно держатся за руки или в обнимку. Слезы, заметные издалека, совершают путешествие вниз, от глаз до подбородка. И лишь малыш, забытый среди взрослых, не шел, а бежал. Бежал, чтобы поскорее вернуться к своей маме и обо всём по порядку ей рассказать – пожаловаться на вредных дяденек в масках, на их босса с противным иностранным акцентом, положительно отозваться о своем новом друге, о благородном дядюшке Джеффе (так Джек представился мальчику), что спас всех, бросив вызов бандитам и победив, поведать о собственных кошмарных впечатлениях, которые теперь не забудутся.

…Ну, и напоследок. Уоррена хорошенько отругали коллеги, когда узнали, что он косвенно виновен в стрельбе. Но полицейский всеми средствами отстаивал личную позицию и сдерживал пламенный натиск друзей, ибо проигрывать совсем не хотелось. Тупые и стыдящие вопросы, такие, как “какого черта ты творишь?; “как тебя угораздило довериться не пойми кому, рискуя всем? Ты же мог запросто погубить этих людей!”; “чем ты вообще думал?”, лились однообразным потоком, но, не затопляя мозги смертной скукой, а, наоборот, подогревая интерес к дальнейшему драмповествованию.
Вскоре буря, бушевавшая между ними, ожидаемо ослабла. Всё-таки как-никак давнишние напарники, и проработали рука об руку почти десятилетие, в одном коллективе, но с разными “тараканами”. И какое-то жалкое недоразумение вроде очередного акта уорренской самодеятельности никоим образом не могло это затмить, ведь крепкая мужская дружба – скала, которую не способен разрушить никакой, даже самый мощный морской шторм.


…“Дьявола выявить не так уж и трудно”. Никто из спасшихся (а спастись удалось всем заложникам) так и не сказал, что случилось. Все держали рты на замке. Разве только бариста бубнила что-то неразборчивое. Но, принимая в расчет глубокую преклонность её возраста, а также возможные осложнения после стресса, копы не решались даже подойти к ней, не то что начать расспрашивать о том и о сём.
- Меня гложет предчувствие… - полицейские еще зайти не успели, не совершили и пяти шагов, а уже начали нервно переговариваться, - Без труповозок мы сегодня всё-таки не обойдемся…
- Без труповозок? С чего ты это взял?)))

…Тот, что обладал лучшей интуицией и чаще предвидел сюрпризы, прошел немного вглубь и уронил хмурый взгляд на террористов, лежащих в лужах собственной крови с порезами на шеях. Стены, усыпанные дырками от пуль, и повсюду разбросанные гильзы с выбитыми стеклами, свидетельствовали о недавней борьбе. Сложно представить, какой немыслимый шок испытали бедные арабы, потому что ужас так и читался на их неевропейских презлых физиях.
- С того… - сержант присел на корточки и закрыл мертвецу глаза. Прошло десять секунд, и он обратился к напарнику, - Не решусь сказать, что здесь было, так как плохо представляю картину. Но эти ребята получили по-полной. Мне даже жаль их, честное слово…
Неприятные запахи, прописавшиеся в кафетерии, сдобренные мистической нелепицей, лезли в нос всё настойчивее, но приходилось терпеть. Впрочем, как это обычно происходит в ситуациях, полных неразрешимых тайн и загадок, ларчик открывается сам по себе. Где-то послышался смыв воды в унитазе с хорошо узнаваемым протяжным хрюканьем. Товарищи-копы озадаченно переглянулись и в ту же минуту к ним вышел
забавный “экспонат”, с которым недавно видели Уоррена.
- Эмм, а что вы на меня так подозрительно вылупились, будто я рождественская елочка? – тип держал в руках окровавленную вилку, только что использованную, и вся его рубаха была запятнана кровью, - Серьёзно, перестаньте! Я… слегка стесняюсь!

Если раньше было недостаточно ясно, то теперь уже можно сказать с абсолютной уверенностью, что количество абсурда в потрепанном кафе превысило годовую норму бреда, и данный рекорд будет очень сложно побить.


…Полиция не стала арестовывать “Джеффа”. Тот, как ни крути, спас столько жителей. Но отпустить так просто – не отпустили. Да и родственники тех, кто по воле ужасной случайности попал в плен к убийцам, имели право знать, кому обязаны. Уоррен надеялся услышать, что скоты, мол, не поделили ерунду и в результате конфликта друг друга положили. Но истина оказалась совсем непредсказуемой: преступников навеки заткнул храбрый аноним по имени Джефф, орудующий столовыми приборами ловчее любых поваров и находящий им очень узкое, “творческое” применение.
- Ну, что же, братцы! Вы впервые поступили разумно, обратившись точно по адресу! Отныне я всегда к вашим услугам! Спасибо говорить необязательно, но если вам не в падлу, то можно и сказать… - чувствуя, что становится всё теснее и теснее, “Джефф” попытался ускользнуть, но был тут же попридержан Уорреном, - Эмм…
- Не так быстро! – сказала женщина-детектив со строгим каре, пришедшая на место преступления. Это была решительная, напомаженная стопроцентная бизнесвумен, - Вы еще успеете уйти. А сейчас нам надо кое в чем разобраться…
Начинающий герой тайно взбесился:
“Так и знал, что пристанут. Вот же зараза”

- Да! Я весь внимание! – “Джефф” поправил воротник и выпрямился перед дамой, - Готов к самым отборным комплиментам…
- Они подождут – тихо произнесла баба-коп, и предельно осерьезнила своё выражение, - Для начала мы должны выяснить, кто вы такой.
- В смысле? – не понял “спаситель”.
Вумен шакально улыбнулась, и облизнула губы, задевая дёсны концом языка:
- Ради бога, не притворяйтесь глупцом. Вы всё прекрасно сознаете. Вы убили троих человек. Да, преступников. Да, отпетых мерзавцев! Но это всё-таки – убийство. И хотя лично я ужасно благодарна вам за содеянное, в мои обязанности входит проверять личные данные тех, кто, так или иначе, содействовал в поимке или ликвидации криминальных элементов. И это непростая формальность, отнюдь! Это - непременное соблюдение кодекса общепорядка…
Выслушав дамочку, “Джефф” крайне неодобрительно отрывисто буркнул:
- Началось. Етит твою налево…

“У меня сто процентов потребуют паспорт. Но у меня же нет при себе никаких документов. Я бомж, почитай!

Вот чего стоит помощь другим. И лучше вообще ни хрена не помогать. Пуская мрут, как мухи…

Я засветился. Боже! Я засветился! Впервые за хренову тучу лет! Ну, как же я мог так лохануться??

Господи, нельзя, чтобы моё лицо попало в какую-нибудь папку или в какую-то базу, иначе вся моя благотворительность пойдёт коту под хвост, и я не смогу нормально спасать всех, не смогу помогать обществу, не испытывая неуют в своих яйцах. Это… это ужасно”

- Гоните ваш паспорт. И поскорее… - потребовала детектив.
Уоррен какое-то время хотел заступиться, но, в итоге, предпочел не встревать. Остальные копы вообще не среагировали. “Джефф” прищурился, смутился, кашлянул, стал неловко переминаться с ноги на ногу и в срочном темпе придумывать нейтральную тему или отмазку…
- Знаете, я всегда оставляю бумажечки дома. Может, мы с вами…

И тут, к непередаваемому везению ярого борца с современным арабо-терроризмом, разрулить ситуацию прибежала мать спасенного семилетнего мальчика. Женщина, смертельно признательная “Джеффу” за то, что тот сделал для неё и в частности для её Тимми, буквально набросилась на несправедливых законников, обвинила в лицемерии, в двоедушии и потребовала немедленно оставить “Джеффа” в покое.
- Так-так-так, вы что себе позволяете? Он же вам сильно помог! Он выполнил вашу сраную работу за вас, и это ваша… благодарность???
Детектив попыталась дипломатично уладить разногласие, объяснив кипишующей:
- Уважаемая, вам здесь нельзя находиться! Вернитесь, пожалуйста, за ограждение, а лучше идите домой. Мы и сами разберемся, о’кей? – но потерпела неудачу, т.к. гражданка стала только настырнее и ни в какую не хотела подчиняться.
- Да ни черта вы не разберетесь! Знаем-знаем мы все ваши обещания! Увезете в участок, превратите в козла отпущение и, простите, свалите вину за какое-нибудь нераскрытое преступление! Ведь именно так в наши дни действует полиция, я же права?
Посчитав её грубые намеки оскорблением, недопустимым даже при столь несимпатичном положении вещей, бизнесвумен в свою очередь грозно сдвинула брови, тоже повысила голос и отчеканила с лютой угрозой.
- А вот это уже переходит все рамки! – к тому же окружающим даже показалось, что в стремлении уравновесить чашу весов она несколько… переборщила, - За ложные обвинения, которые легко расценить, как оскорбление сотрудника полиции при исполнении им должностных обязанностей, недолго и под суд пойти!

Резкие переход на личности, крики, типично-бабские наезды, едва не дошедшие до рукоприкладства, взбаламутили и расшатали пройда-ум Джека Хэлвана. Он хитрец известный, которому пальца в рот не клади. Его преимущество в том, что многие видят в нём простого смертного и не сознают, что рядом с ними находится, по сути, воплощение земного коварства, тёмный гений, ввиду чего Джеку постоянно фортит. “Пожалуй, ничего не стоит недооценить дьявола”.
- Девочки! – вдруг крикнул Джефф(к), заткнув сразу обеих горлодёрок, - Мне очень не хочется прерывать вашу милую беседу. Правда. Вы такие сексуальные, когда орёте. Но я не могу не позаботиться о безопасности … - искусно выдержанная пауза между большей частью предложения и той, что поменьше, прозвучала, как нота, выбившаяся из общего ритма, - Еще разок!
Детектив вскинула вверх руки и, полуулыбаясь, важно посмотрела на остряка, посмотрела в упор, словно оценивая:
- И как же вы, интересно, собираетесь позаботиться о безопасности?
Джефф(к) очень хорошо подумал, прежде чем ответить. В его глазах светилось столько интеллекта и проницательности, что их с лихвой хватило бы на десяток африканских государств и на несколько горных районов, заселенных кочевниками.
- А вот так! Я вам поведаю о мстительной сущности народа! – Джефф(к) взял её за руку без разрешения и подвел к ограждению, где по-прежнему стояла толпа, хоть и чуть-чуть разошедшаяся, - Вон, видите их, да? Видите? Они все благодарны мне. Более того, они готовы порвать за меня. В клочья порвать.

Детектив еле высвободила руку.
Джефф(к понимающе отступил назад, но всё же закончил свою мысль словами:

- Порвут-порвут!! Можете не сомневаться. Так что, будьте мудрее, дайте мне поскорее отсюда слинять… - из него вышел идеальный защитник, без всякого сарказма, - Дайте мне спасти вашу жизнь. Я ведь так волнуюсь за всех.
“Э-э-э-х, так волнуюсь…”

Блюстители, включая приедчивую тётку, бегло оценили обстановочку и таки побоялись с ним спорить. Джефф улыбнулся широко-широко, блестя зубами. Как обычно, у него имелось предостаточно причин собою гордиться. “Особенная привилегия, доступная шутам – смеяться над санами и вельможами”.


…После трагической кончины профессора Грегори, которая, несмотря на всю закономерность, воспринималась, скорее, как итог непрофессиональной деятельности, нежели как подаяние или посильная лепта, Алисия не могла уложить в голове количество и порядок событий. К чувству стыда за допущенный прокол прибавилось подозрение, что её вины в случившемся минимум, или нет вообще! Неполное доверие к Эми было вызвано скачущим впереди здравым смыслом, родившим прижимающий к стенке вопрос – если она не виновата в том, что все труды пошли насмарку, на ком в данном случае лежит вся ответственность? Злость, остающаяся беспомощной ввиду недостатка аргументов, почти убивала Алисию…

- Заходите! – Джастин Уэлш быстро отреагировал на стук, и через секунды три дверь распахнулась с классическим скрипом. В его душный, тесный, насквозь пропитанный сигаретным дымишкой офис пожаловала “Бзик”. На мгновенье гостья задержалась в проходе двери, позволяя хозяину мерить её взглядом, и полностью вошла лишь когда её поторопили.
Психологические яды, разрывавшие бывшую преступницу, быстро добрались и до сыщика. Тот принужденно вкусил незримую отраву, но поначалу не почувствовал.
- Здравствуйте. Благодарю, что впустили!
- Я не мог иначе! - хозяин кабинета слегка неопределенно пожал обоими плечами, - Эту встречу нельзя было откладывать, невзирая ни на какие тревоги…
Не прошло и мига, как Алиса согласилась с мистером Уэлшем:
- Да, вы правы! Я, собственно, думала также, когда шла сюда… - готовая к упрекам, замечаниям и выговорам, ко всему, что распрямляет линию ошибок/неудач, блондинка с аккуратностью изъяла из дамской кожаной сумочки вещь, имеющую непосредственное отношение к подонку Хэлвану и теоретически способную помочь в поисках психа.
- Что это? – ожидаемо поинтересовался детектив и резким рыком вырвал из тонких пальцев Флинн стандартный белый лист А4 с каким-то рисунком, - Дом, который построил Джек?
- Нет! - отрицательно поводила глазами Алисия, - Скорее, дом, в котором Джек жил.
Джастин обрадовался. Поперву. Не так, чтобы уж сильно. Но кое-какая надежда присутствовала.
- И ты, вероятно, знаешь, местоположение? - однако эта надежда быстро развеялась, когда присталица призналась, что не обладает ценной информацией и вряд ли сможет оказаться полезной, - Знаешь же?
- К сожалению, в роковые тайны меня не посвящали… - извинительно улыбнулась блондинка, - Да и роль Маты Хари не для меня…

Мастер частного сыска задумчиво повертел пышный лист, используя, как складное опахало, а затем взял и разорвал на две части. Обе половинки плавно полетели в пластмассовое ведёрко для мусора. Разгневанному следаку хотелось вытащить их оттуда и стремительно всучить в руки ‘Бзик”, да хорошенько прокричаться заодно.
- Тогда, если у вас ни хрена нет, прошу, не тратьте моё время. Вы и так уже достаточно дров наломали! – педантичный Уэлш убрал со стола весь лишний хлам, сгруппировал книжки по шкафным полкам и принял строгую позу, выражая своим видом максимум неодобрения тактикой Флинн, - Мало того, что из-за вашей некомпетентности, любезная,
погиб человек, так вы еще и меня умудрились подставить…
- Каким же образом? – не вникла Алисия.
Тогда собеседник стал еще недовольнее:
- А вы дурочку-то не включайте! Не прокатит! Думаю, вы всё прекрасно понимаете… - недовольнее и строже, - Хэлван видел моё лицо и наверняка запомнил. Сколько пройдет дней, прежде чем дьявол найдёт меня и причинит боль моей жене и мне? Мм? Сколько…
- Я-я-я… - “Бзик” прижала ладонь ко рту, чтобы не дать выйти сожалению, чтобы не показать Джастину, что она полностью разделяет опасения, - Простите, я не уверена, что вы ему нужны! Ему нужна Эми. До остальных Джеку нет никакого дела…

- Почему вы так уверены? Вы знаете то, чего не знаю я?
- Я не уверена. Это просто предположение. Но довольно-таки правдоподобное…

Теперь уже бесспорно, разговор следователя и фактически подследственной зашел в мрачный тупик. Детектив счёл, что нужно остановиться, пока ситуация не вышла из-под контроля окончательно. Обстановка и так была накалена. Алисия прогнозируемо попятилась к выходу, поймав на себе недобродушный косый взор частника.
- Да что вы говорите! Можно подумать, в длинном списке Хэлвана нет убитых ради веселья и забавы! – когда почти наступил тот самый предел и, казалось, отступать уже бессмысленно, нужно доставить никудышке еще больше неудобства, Уэлш заметно растерялся и резко дал заднюю. Объяснения посыпались как из рога изобилия, - Ой, пожалуйста, простите. Мм, я сегодня сам не свой, как будто встал не с той ноги. Такое бывает, когда работаешь несколько месяцев без выходных…
Но “Бзик” не разучилась входить в положение, и применила старый навык очень кстати:
- Ничего страшного. Не извиняйтесь… – её, возможно, мучила какая-то обида, не настолько большая, чтобы зацикливаться, и только лишь, - Если бы не вы, я бы еще лет пятнадцать проторчала в психушке. Не меньше. Да и потом, вы всегда ругаете по делу, за поспешные решения. Я подвела всех и достойна самой жесткой критики…
Джастин же в свой черед признал свою частичную неправоту, и способ, которым он пытался донести до Алисии мысль о том, какую опасность несут в себе «безобидные игры с огнём», без колебаний назвал непорядочным.
- Мне не стоило злиться, во всяком случае, не так сильно. Если хотите знать мое мнение, я считаю, каждый человек имеет право на месть… - а затем медленно потянул за ручку двери, намекая на желание побыть в одиночестве, - Ни в коем случае нельзя позволить истерике затмить твой разум. Ведь когда теряешь контроль и уже не понимаешь, что на самом деле происходит, то забываешь предпринимать самые банальные действия, необходимые для собственного спасения!

Только Флинн собралась кое-что дополнить, уже открыла рот и подняла вверх указательный палец, как владелец помещения указал носом в сторону выхода и ясно дал понять, что разговор о Хэлване ему порядком поднаскучил, и он добровольно выбывает из участия в сей авантюре.
- Что ж, ваше право… - уважая личный выбор сыскаря, “Бзик” не стала навязываться, но на прощание также поделилась советом, неожиданно мудрым и взрослым, - Тем не менее, внутри я верю, как вам не всё равно, иначе бы вы изначально не полезли в эту трясину и уж точно не проделали бы столь длинный путь! Вряд ли вы провели такое титаническое расследование, чтобы бросить всё на полдoроге и сдаться!

Уэлш прислушался к тётке, и уже планировал попросить остаться, чтобы совместно агрегировать невезения и успехи. Но искренне разочарованная “Бзик” ушла, громко хлопнув дверью перед его носом. Выбежала, мало-мальски выпустив гнев! О сохранении самоуважения речи не шло, потому что при сложившихся обстоятельствах это было бы невыполнимой, безнадежной, сумасбродной идеей. Все давно плевали на себя, и вряд ли в обозримом будущем что-то принципиально изменится!
“Какой же я в натуре козёл. Сам от себя не ожидал ничего приблизительного, а оказался горазд на пустые упрекания и споры, на трусость, прикрытую лжеравнодушием” - оставшись один, сысковик целиком увяз в отвлеченно-мыслительном мраке, и еще долго не мог из него выбраться…


“Спасибо вам большое”; “спасибо”; “спасибо гигантское”; “вы для нас столько сделали”; “вы нас спасли” - однообразные словосочетания с подчеркнутым восклицанием не покидали Джека Хэлвана весь приспевший вечер. Маньяк, еще не до конца определившийся, как к этому относится, уже мог сказать однозначно: геройская слава ему по душе. Регулярное принятие словесных благодарностей действовало сродни хорошему душу – самым ободряющим образом – и нехило повышало самомнение.
…После глотка крепкого кофе в гостях женщины, чьего сына Джефф(к) вырвал из лап террористов, настроение подскочило до небес. Нежно прозвучавшее предложение посидеть у них подольше было моментально одобрено, и даже обзавелось комментарием со стороны приглашенного. Длинным и содержательным:
- А ведь для счастья многого не надо, заметьте! Всего лишь теплая компания, и напиток из молотых зёрен… - согревшись кофейком и подкрепившись достаточно, чтобы в ближайшие часы не чувствовать бурления в желудке, детоспаситель лениво поднялся из кресла. Обойдя маленький столик, на котором лежал декоративный итальянский сервиз, поднос с пятью чашками, он сжал руками хрупкие плечи хозяйки. Засим воспоследовало
секундное колебание с протянутой рукой и многократным касанием лба всеми пальцами. Эти трения породили искру, едва не ослепившую, ударившую точно по переносице, и крепко хватающий, цепляющийся взгляд псевдоДжеффа поработил мать Тимми набело. Та почти влюбилась в него…
- Так вы останетесь, или уйдёте?
В голову Хэлвана, как кажется, вонзилась недурная идея выбрать второй вариант, раз и навсегда покончить с “пограничностью” и маргинальной суетой, в кои-веки зажить
нормальной, человеческой жизнью. Но было нечто, что не давало покоя, не позволяло от цели. И раб инстинктов, целуя, по сути, незнакомую женщину, представил на её месте другую. Вскоре у него опять начались “галлюцинации”, как во время неспешной прогулки в Мэдисон-сквер.
“Непрекращающаяся теоретическая деятельность, направленная на осмысление личных похождений, как раз делала Хэлвана нетипичным психопатом и выделяла из ряда обыкновенных заурядных преступников, у которых на уме одни деньги. При всех своих многочисленных, действительно ценных талантов, Безумный Джек мог жаждать захватить мир и был бы условным “монстром недели”, как подавляющая часть злохотцев и насердников Союза Супергероев во времена супергеройской регистрации. Атипизмом и малохарактерностью Хэлвана наделяла его совершенно навязчивая, но понятная мечта добиться того, чего добивается каждый из нас в своих бурных буднях земной жизни”.

…Безумный Джек увидел Эмилайн, и всё в душе перевернулось, всё вблизи сошло с ума подстать ему. Правда подменилась ложью на мгновение, а само мгновение растянулось до минут, как вечное желе, и произошло переустройство всего окружения…

В романтично-идеализированных бреднях Джека, которые являлись ванильной противоположностью сурово-печальных реалий, Джек не был убийцей, причастным к тысячам смертей, Эми не страдала ни вредными привычками, ни ассертивностью, имела куда более гладкий характер и была его невестой. Золотое платье сидело на ней, как влитое. За дверями часовни гудел свадебный марш. Джек смело взял суженую под руку и неспешно повел к алтарю. Падре, по традиции исполняющий функцию свидетеля, начал обряд венчания неподражаемою скороговоркою. А под конец ритуала громко и явственно прозвучало обращение к венчающимся:
- Пришли ли вы сюда добровольно и свободно хотите заключить супружеский союз? Готовы ли вы любить и уважать друг друга всю жизнь? Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и церкви?
Будущий муж ответил на вопросы первее, потому что, очевидно, любил невесту больше, чем она его, потому что энергия, переходящая от пламени Джека к огоньку Эмилайн, неповторима априори и априорно жарче солнца.
- Да. Хочу… - жених приподнял пальцами подбородок избранницы, дожидаясь от неё той же твёрдости, той же веры, специально прослушал миллион звук, но так и не услышал желаемого.

“Блин. Опять двадцать пять. Снова то же самое, все время одно и то же. И это уже начинает меня лихорадить…” - иллюзии прекратились на самом приятном моменте. Всё как всегда. Хэлван осознал, что прижимает к себе, отнюдь, не Эмилайн, и резким движением оттолкнул маму Тимми. Неспособная выйти из-под влияния набежавших тёплых эмоций, хозяйка чуть не упала. Но она даже не обиделась, даже не вскликнула.
- Я не пойму… у нас только что случился поцелуй? – спросил её Джефф(к), обтерев рукой знатно повлажневшие губы, - Ой, теперь точно всё. Мне надо идти! Спасибо, люди добрые, что накормили, напоили… хорошего должно быть понемножку! – и через несколько мгновений принялся рыскать в поисках обуви.
Новообретенная знакомая не дала гостю пропасть и мотнула головой в сторону, где лежали ботинки. Хэлван отблагодарил её еще раз, но с уже большей честностью.
- Я могу сто раз повторить самую лестную фразу, могу тысячу раз повторить, могу миллион раз! Могу пропеть в духе джаза, а могу и в личном музыкальном жанре. Однако ни какое чудесное исполнение ни в коей степени не отразит ни блеска, ни тем более сути созданных вами комфортности и уюта, которые ощущаются за милю. Это абсолютная правда…
Женщина не спешила вестись на красивую лесть, но и не отрицала вероятности, что Джефф(к)а могло впечатлить их кофепитие, проведенное за обсуждением самых незначительных вещей. Просто отпустить спасителя Тимми, не докучая любопытством, ей помешала природная беспочвенная ревность.
- Вас кто-то ждёт дома, я угадала? Вы, наверное, любите кого-то, я права? Так сильно, что не можете скрыть?
Хэлван, в котором недавно сладилось всё самое несочитаемое, глубинно задумался и ответил лишь спустя полминуты, стоя в проёме, уверенно-спокойно. Хотя то, что извергли евоные уста, едва ли могло считаться ответом. Скорее, полуиронической метафорой повальной склонности.
- Я смеюсь только на людях. Улыбка въелась мне в кожу. Но, если заглянуть мне в душу, то я просто плачу. Может, порыдаем вместе, мм?

Тимми так странно посмотрел на дядю Джефф(к)а, что окончательные впечатления о нём, как о человеке, сложить будет нелегко. Крепко прижав голову сына к животику, мама сказала: «ничего, родной, ничего…», и они оба проводили Джефф(к)а пристальным взглядом, не заподозрили никакого подвоха!
(“Я смеюсь только на людях. Улыбка въелась мне в кожу. Но, если заглянуть мне в душу, то я просто плачу. Может, порыдаем вместе?” - цитата Джокера из фильма Тима Бёртона Бэтмен 1989 г)


…Если говорить обо всех участниках неудавшейся “миссии” в исследовательском комплексе Фрайса, то, конечно же, больше досталось Антону. Ему не повезло очутиться в больнице с пулей в плече. Рана болела очень сильно и ближе к ночи стала особо чувствительной. Русский почти не спал. Русский мучился, хватаясь за подушку, постоянно сглатывая и прикусывая губы.
Утром, как и прогнозировали всезнающие медики, пациенту несильно полегчало благодаря эффекту обезболивающего. Белов ощутил прилив аппетита и со зверским энтузиазмом накинулся на завтрак. Алисии не хватало для полного счастья. Впрочем, ей он не стал говорить о конфликте с Эми, по вине чего сбежал Джек. Не хотел накалять и без того сложные отношения между ними.

Обязательная, когда дело касается друзей и товарищества, Эми пришла проведать Антона через несколько дней, и заодно выразить всю важную признательность, чтобы быть с ним в расчёте.
- Я знаю, ты имеешь право сердиться на меня, ты можешь прогнать меня и потребовать впредь не появляться у тебя на глазах. Но это не отменяет того факта, что с недавних пор я твоя должница. Навеки… - Тёрнер заботливо осмотрелась, поправила завернувшийся край одеяла, подняла с пола несколько соринок, сняла чёрные очки, чтобы смотреться приличнее, - Ты только не подумай, что я к тебе клеюсь, хорошо? Нынче мужественных поступков ни от кого не дождёшься, а приятно удивлять, думаю, всегда умели лишь немногие. Это вообще своего рода дар…
Лежачий устроился повыше, чтоб было удобнее общаться, и с неподдельным уважением в полухриплом голосе (Антон слегка простыл по вине открытой форточки) произнес то, что, возможно, собеседница надеялась услышать больше всего, о чём ни её сердце, ни её сознание не подозревали:
- Всё не так. Ты преувеличиваешь. Это я должен тебя благодарить… - как выяснилось минутой позднее, русский тоже любил подкидывать сюрпризы, причем с редким вдохновением, - Ты спасла мою душу, а я её чуть не угробил…
Эмилайн по привычке прикинулась дурой, задав вопрос из трёх слов и пронаблюдав за реакцией друга.
- В каком смысле?
Объяснение поступило неотлагательно:
- В самом что ни на есть прямом – Антон подскочил на кровати и протянул руку к тумбочке, чтобы проверить свежий столбик SMS-сообщений, - Я почти помешался на своей мести. А ты не стала смотреть на то, как я зверею, и вовремя отвела от ошибки…
Дослушав до конца предложения, до последней буквы, Тёрнер не поверила, что в кои-то веки повела себя правильно, и прибегла к обаятельной степенности, которую ни с чем не спутать:
- Ой, да брось… - от чувства стеснения на её щеках проступил яркий румянец, - Ну, что ты такое говоришь? Из-за меня ты схлопотал пулю! Из-за меня ты чуть не погиб…
С заключительным утверждением брюнетки Белов не стал спорить, не стал типично возражать. Вместо этого он сказал:
- Ты намного лучше, намного человечнее, чем кажешься! Мы этого не понимали вначале и недооценивали тебя, как личность… - затем отправил кому-то ответное сообщение и продолжил тем же неофициальным заботливым тоном, - Но та ситуация раскрыла все твои положительные стороны.
- Ну? – тихонько молвила Эми, не представляя, какие еще неожиданности преподнесёт ей беседа, - Я горю нетерпением поскорее узнать.
Комплименты не спешили выходить из уст русского. Подавались непривычно медленно, зато обоснованно и взвешенно.
- Доброта! Вот что в тебе замечательно. Ты добрая и отзывчивая, всегда готова помочь и не хочешь ни чьей смерти, независимо от того, хороший человек или нет… - всегда считавший стиль поведение и имидж небольшим и зачастую необязательным дополнением к внутреннему миру, нежели его отражением, Антон в очередной раз убедился в своей правоте. Он взял ручку Эми и положил себе на грудь, - Ты не дала мне убить Джека не из-за того, что считаешь его братом или кем-то там еще. Ты не перевариваешь насилие в любом виде по отношению к любому…

“Надо же. Хоть кто-то меня понял…” – обрадовалась Тёрнер, и, освободив конечность,
приготовилась подтвердить теорию друга насчет её нелюбви к битью и самосуду. У неё бы получилось выразить свои эмоции правильно, передать смысл чувств на должном уровне, но вдруг случилось непредвиденное: в палату ворвалась суровая, мужеподобная тётка-скала. Небрежно бросив взгляд на аккуратные пакетики в руках посетительницы, санитарка монотонно прогудела:
- Девушка, к вам, кажется, пришли! Меня попросили передать, чтобы вы здесь не задерживались…
- Кто попросил? - любопытственно поморщилась Эми.
Немногословная санитарка ответила:
- Узнаете… - и хлопнула дверью, громко ругнувшись уже с той стороны.

Оповещенная малость сраженно посмотрела на выздоравливавшего друга, а Антон только и смог пожать плечами, мол, раз такое дело, ей стоит не сидеть здесь, а пойти и во всём разобраться. “Иногда хочется просто побыть дома и почитать какую-нибудь книжку, расположившись на подоконнике с кружечкой чая”.
“Кто бы это мог быть?”


…Кто бы мог подумать, что опытный сысковик Джастин Уэлш, которого многие уважали и считали лучшим в своём ремесле, последует совету бывшей психопатки? Пускай даже мудрому совету о вреде бездействия! Но, как в очередной раз показала жизни, чудеса случаются. Как только две спорящие стороны разошлись на весьма неприятельской ноте, детектив вышел из своей так сказать конторки и направился по адресу, где проживала Эмилайн Тёрнер. Её “географические координаты” Джастину озвучил ныне покойный доктор Грегори, который, нетрудно догадаться, мог похвастаться особой осведомленностью касательно всего, что связано с замыслами Хэлвана и домом призраков в долине Крэйсет Эйнс. “Животный страх за свою шкуру заставляет верить во всякую чушь”.

…Мистер Уэлш с припевом покинул подъезд, протопал пару улиц медленным пешком. По счастью детектив встретил знакомого таксиста, подвозившего его уже раз двадцать, и сел, заплатив меньше, чем платили остальные…
Эта поездка подарила частнику кучу негативных впечатлений, в основном, не связанных с личными делами. Небольшой ряд не до конца разрушенных зданий и один полностью разрушенный элемент инфраструктуры с разбитой дорогой напомнили о недавнем буйстве стихии, имя которой – Апокалипто. Таким образом, в этом районе, наиболее пострадавшем от лап монстра, первую скрипку играли упадок и запущенность. То ли власти скряжничали выделять средства на восстановление, то ли народ выступил против восстановления, чтобы сохранить память о Думсдее. К тому же неподалеку отсюда, в паре квартальчиков, стояла гранитная скульптура, изображающая Спауна (кто вообще больше, чем он, сделал для Нью-Йорка?), спасшего миллионы жизней ценой собственной и вернувшего планете веру в супергероев и героизм.

- Мэни, будь любезен, останови-ка вот здесь! Я уже выхожу… - прошел почти час и не дремавший Уэлш потревожил водилу на перекрестке сороковой улицы и шестой авеню. Тот, повинуясь приказанию приятеля, припарковал легковушку в первом попавшемся удобном местечке, напротив кафешки, рядом со знаком «Угол Николы Тесла».
- Не пропадай! – пожелал детективу таксист, и через полминуты машина двинулась с места…


…Поднимаясь вверх по лестнице, вкушая запахи подъезда, Джастин надеялся встретить Эмилайн целой и живой. Он был уверен, точнее, хотел верить, что Джек до неё не добрался и что общими усилиями у них получится дать отпор извергу. Шансы чувствовались, чувствовалась и возможность, а это, без сомнения, хороший признак.
Озабоченный, чтобы всё прошло как можно глаже и чтобы разговор удался, сыщик добрался до второго этажа и сразу же взялся осматриваться. К плохому удивлению, его худшие страхи подтвердились. Почти. Сумасброд Хэлван уже был тут как тут: сидел на попе, прижавшись спиной к двери, держал в руках красную розу на длинной ножке и систематически подносил её к носу, чтобы внюхаться, как последний эстет.
Джастин всегда имел при себе заряженный ствол, готовый в случае чего, пусть не завалить, но хотя бы убедительно отпугнуть нападавшего. Но использовать или даже мелькать им при Безумном Джеке детектив не решился. Нынешний моральный облик психопата не выглядел особо угрожающим. Разве что наоборот…

Итого, после нескольких минут принужденного молчания, прошедших в изучении взгляда серийного убийцы, мистер Уэлш решил заговорить:
- Чего я только не видел в своей жизни, так это по уши влюбленных преступников, которые вместо того, чтобы скрываться, как им полагается, игнорируют правила. Скажу как совершенно объективный сторонний наблюдатель, абсолютно не заинтересованный в твоих планах и замыслах, это смотрится необычнее гигантских чудовищ, пришельцев и полубогов… - не боясь испачкать пальто, Уэлш составил Джеку компанию. Тоже опустился на задницу, - Ты каждый раз сюда приходишь, каждый раз её ждешь и, смею предположить, у тебя каждый раз ничего не выходит! Спрашивается, ты собираешься биться головой о бетонную стену изо дня в день, пока череп не треснет?
Джек предоставил ответ моментально:
- Если понадобится… да! Буду! А вам-то шо? Семейным доктором вздумали заделаться?
- Да ничего. Просто спросил! Никаких семейных докторов… - частник на пару-троечку мгновений углубился глазами в пол. Это должно было помочь ему родить новую полезную мысль для поддержания беседы, - Знаешь, я много размышлял над тем, какую выгоду тебе могло дать убийство Эрне, и пришел к необычному для себя выводу.
- Ну! – убыстрил детектива маньяк, - Рожай уже! Нечего здесь разводить полемику…
Джастин продолжил общаться с ним, не поворачивая головы:
- Я склонен считать, какими бы тяжкими и многочисленными ни были наши грехи, возмездие неизбежно, так или иначе! Это золотое правило распространяется на всех. А профессор Грегори грешил поболее многих, и раскаяние пришло к нему поздно, увы! – и, стало быть, заинтересовал, раз Джек до сих пор его не шлепнул.
- И я того же мнения! Вот честно! Вопросы справедливости всегда меня терзали!

Чуть позже Уэлш поднялся на ноги, машинально отряхнув пальто и как бы невзначай встрепенувшись. А Хэлван стал с увлечением наблюдать за хождением сыщика туда-сюда, не забывая иногда подхихикивать. Тема мести о-о-о-о-о-о-очень вдохновляла шизоида!
- Но, как лично вижу я, Эрне далеко не последний твой создатель. Есть еще, с кем бы ты расправился с не меньшим восхищением. Если нужно – я скажу. Ты только намекни… - высказыватель тончайших истин пленился идеей закурить, потому что беспокойство в груди увеличивалось. Товарищ ‘дьявол” по-прежнему не внушал благоразумия, от него можно было ожидать чего угодно.
- А вам на кой хрен сдалось помогать мне? - разговор, выдержанный на протяжении того количества времени, которое необходимо, чтобы маньяк вконец истек любопытством и начал расспрашивать, обещал завершиться не кровопролитной подъездной “схваткой” экс-полисмена и серийника, а их перемирием, - Мы ведь по разные стороны баррикад. Что-то ты темнишь…
- Слушай, я не заставляю мне верить! В любом случае окончательное решение будет за тобой. Но дай хотя бы шанс! – попросил психа Джастин, - Если нужно моё мнение, я не считал Эрне ангелом. Ни в коем разе! Паче того, за отдельные моменты я и сам хотел его придушить! Но должен признаться, во всей этой грязной истории есть нечто странное. Профессор ведь, отнюдь, не главный зачинщик, а получил наказание гротескно несообразное! Да и ты ведь скольких в гроб загнал со своим комплексом так называемого потерянного детства?
- Не сосчитать – сказал Джек, - Даже великие математики не смогут, я думаю…
- Вот-вот! – согласился сыскарь, - Очень точно подмечено! Дежавю с несправедливым душегубством! А ведь ты мог бы кем-то стать, если бы отпустил прошлое. Предайся размышлениям…
А вот псих выказал серьезное возражение:
- Ты наивный дебил, если думаешь, что мы что-то решаем.
- Да брось! Просто ты не старался…

Детектив дождался, пока кончик сигареты покраснеет, чтобы перейти к сути, и трясущимися руками начал перебирать карман за карманом. Откопав то, что нужно, меньше, чем за минуту, он передал маньяку белый шершавый конверт и порекомендовал не затягивать. Безумный Джек приподнял брови и с подростковым нетерпением изъял содержимое. На крошечном листке, лежавшем в самом низу, не было никаких вспомогательных элементов письменности, никаких знаков препинания. Только нечетко сделанные надписи и небрежно нанесенные цифры, которые, чтобы разобрать, необходимо здорово напрячь своё зрение.
- Это чё? – жаждавший объяснений, Хэлван облизнулся, подняв взгляд наверх.
Уэлш не собирался его мучить, и разъяснил предназначение своего подарка за четыре отмеренных вздоха в спокойном состоянии. Каждый вздох - по пятьсот миллилитров воздуха.
- Сходи туда, как время сыщется. Гарантирую, в дураках не останешься. Тем более что там тебя ждут с распростертыми объятиями! - искусственное хладнокровие, с каким мастер сыска подавлял актуальные множащиеся фобии, практически убедило Джека в отсутствии собственной неповторимости и подвигло слегонца приуныть.
- Хорошо-хорошо-хорошо! Буду... обязательно… буду… чуть позже! Вы только не беспокойтесь понапрасну!

Джек для блезиру прижал конверт ладонью к груди, с той же показушностью расправил уголки и на десерт обслюнявил его малую часть. Снова начались кривляния и хахахуточки. Драма в одночасье сменилась комедией. Местами проглядывал вылитый фарс! Уэлшу, человеку, обладающему чувством личного достоинства, не хотелось ради не пойми чего ждать завершения представления, которое могло продлиться целую вечность, бог знает сколько! В конечном итоге, он на всё плюнул и неспешно побрел в направлении лестницы, тогда как лохматый предпочел подзадержаться в образе полного дебила, и даже, оставшись в одиночестве, ни капли не утих. Бедные жильцы еще долго слушали «монстровский» гогот душевнобольного, поскольку ничего другого им не оставалось!

You know from where there was a word "fool"? From Latin imbecille that means "not having a stick". A hint on the fact that when walking it is always necessary to lean on a stick. To live, without leaning neither on one dogma, nor on one strong principle, without leaning against anything — for this purpose it is necessary to have bravery, the truth? I hope that I am a fool, and I want to remain him as long as possible. Bernhardt Werber
(Вы знаете, откуда произошло слово «дурак»? От латинского imbecille, что значит «не имеющий палки». Намек на то, что при ходьбе всегда приходится опираться на палку. Жить, не опираясь ни на одну догму, ни на один твёрдый принцип, не прислоняясь ни к чему, - для этого нужно иметь храбрость, правда? Надеюсь, что я - дурак, и хочу оставаться им как можно дольше. Бернар Вербер)


Этим временем в больнице проходил обед. Эми трижды вежливо попрощалась с Антоном и вышла из палаты, уверенная, что худшего удастся избежать. Но нет. Не удалось. В бездну канули последние надежды, когда она увидела в нескольких метрах от себя грозно настроенную, прехмурую подругу, так и хотевшую выплеснуть накопленный гнев. Флинн не нуждалась в подтверждениях, чтобы убедиться. Для неё, для постигшей азы физиогномики, всё было очевидно, и правда подавалась на блюдечке.
Женщины с принципиально-инстинктивным многоличным неприятством дико
таращились на прохожих медсестёр, глотали неуемную слюну, постоянно копившуюся в
их ртах, поправляли волосы, будто совершая жест прихорашивания, и зло улыбались. Разумеется, основная желчь исходила от Алисии. Ну, а Эми, можно сказать, неторопко повторяла за ней, чтобы не позволить себе быть беспомощной. “В разгар войны важнее всего обрести как можно больше мира”.
- Хм, надо же, я, конечно, подозревала, что ты та еще сука, но у меня и в мыслях не было думать, что ты сука настолько! У тебя хватило наглости заявиться к моему парню после того, как ты всех нас подставила? Не спросив у меня? – “Бзик” нарочно разжигала пламя, оскорбляя Тёрнер, пользуясь недопустимостью драки в стенах госпиталя, - Да как ты могла?
Эми жутко вымоталась за день, жутко набегалась, и оттого не питала ни малейшего интереса к очередной выясняловке. Она мечтала узнать, что происходящее – сон, и проснуться в кровати, обнаружив у себя температуру и приняв жаропонижающее. Но последующее развитие сюжета со всеми коллизиями и перипетиями, свойственными триллеру, жестоким образом напомнило о неисполнимости большинства желаний и подсказало экс-полицейской не уклоняться от боя, возникшего по инициативе противницы.
- Во-первых, я не знаю, о чём ты говоришь, да и мне, честно, насрать! Во-вторых, я имею право заявляться, куда мне взбредёт, куда только загорится, и при этом мне совершенно необязательно спрашивать чье-то грёбаное высочайшее разрешение. Тем более твоё! А теперь, будь добра, свали с моей дороги… - Эми попыталась пройти, но Алиса заслонила ей путь, оказавшись еще дерзее и настойчивей, чем предполагалось.
- Стоп-стоп! Никто отсюда не уйдёт, пока я не закончу! – усердная агрессорша достала из кармана тюбик губной помады цвета спелой вишни и скошенным краешком, медленно обвела свои губы, - Даже если на секунду представить, что твой пафос не наигранный, а предельно искренний, то он всё равно не перестанет быть убогим и тупым! Он какой-то… не пришей кобыле хвост! Впрочем, я бы хорошенько подумала на месте Назаниля, а нужна ли мне такая ущербная сестра! – разбуянившись, Алисия сама не заметила, как перегнула палку, за что поплатилась в ту же минуту.
Эми причинило боль упоминание её брата, боль, как от укуса, и, не считая правильным воздерживаться, она не побоялась последствий и всыпала блондинке по первое число. Получив удар в нижнюю челюсть, “Бзик” отшатнулась на несколько шагов и прижала ушибленное место ладонью. Свалившаяся, как снег на голову, плохая неожиданность не парализовала, но ввела в оцепенение. И всё же хамка ни за что не желала отступать, так как речь шла, ни много - ни мало, об её покореженном достоинстве.
- Ну-ка брысь отсюда, или я за себя не ручаюсь! – Тёрнер честно предупредила приставучку и, как ей казалось, сделала всё, что от неё зависело для предотвращения дальнейшего разрастания ссоры. Но, как это случается с эмоциональными людьми, не всегда способными остановиться вовремя, экс-полицейскую стало заносить, - А ежели еще раз упомянешь моих близких, в особенности брата, то я прибью тебя, стерва, а потом явлюсь за тобой в ад, чтобы прибить уже там! Надеюсь, ты поняла меня?

Проведя рукой по лицу, всеми четырьмя сторонами кисти, Алисия обнаружила пару красных капелек на пальцах. До провокаторши едва-едва дошла информация о разбитой губе. Но вариант покинуть поле боя так просто, дав обидчице выйти из него победителем, тем самым позволить нанести сокрушительный разгром и горечь поражения, сквернавка Флинн даже не рассматривала. На этот счёт у неё было всё очень недвусмысленно.
- Ах, значит, так, да? Ну-ну, то-то ты вечно создавала впечатление мужеподобного распутного быдла, драчунья! Теперь я вижу, что не ошибалась… - готовая пустить в ход обширный репертуар ругательств и еще разок затронуть семью, Алиса приблизилась на целых полметра, - Зашибись, как прекрасен и одновременно стрёмен твой крохотный быдло-мирок. Нам никто не указ - это быдла девиз, ок, да?
Эми же поступила хитрее и удивилась собственной неглупой мысли о том, что помимо нанесения побоев можно указать человеку на недостатки, сообщить о его ошибках, так, чтобы это мотивировало его к их исправлению и подтолкнуло к самоанализу.
- Как скажете, госпожа. Как скажете! Но заметьте, я, хоть и быдло, кем меня обычно считают лицемеры и лицемерки, зато точно не убийца. На моей совести всего один мальчик, пострадавший при пожаре. А вот на вашей, госпожа… горы трупов! Хотя нет, о какой совести может идти речь, если вы цинично пользуетесь слабостью своего нынешнего мужчины, чтобы отомстить своему бывшему? - последние два предложения, прозвучавшие заметно тише всех предыдущих и бесконтрольно вылетевшие изо рта Тёрнер, вызвали у блондинки чувство недостатка собственного такта и меры. Её бзик прошел. Драться совсем расхотелось. Вместо этого захотелось “надраться”. И идея дать сдачи каким-нибудь обидным, едким словцом, или навешать тумаков, испарилась, так и не вызревши. “Война закончилась, но миром по-прежнему не пахло”.
- Ты извини. Я просто вся на нервах от беспокойства за свою жизнь, за жизнь Антона… Джек опять сбежал, и пока мы его снова не поймаем или не убьем, я не смогу быть адекватной… - не разучившаяся просить прощения и не до конца растерявшая понятия о чести, Флинн ощутила, как в её жилах остыла кровь, как грудь стянуло остренькой болью, и как окаменели обе ноги. У неё душа ушла в пятки. Впервые она испугалась саму себя столь сильно, когда организовала Хэлвану побег из Антнидаса. И вот, спустя много лет, этот первородный, не имеющий аналогов страх вернулся к ней в утроенном виде и закабалил со всем немилосердием, - Ты должна понять…

Странно, что после непредвиденного кровавого инцидента с убийством родной матери, никто из дежуривших той ночью не задался вопросом. Как вообще допустили, что посторонняя девица, по сути, простая посетительница, чьё нахождение в стенах сумасшедшего дома без ведома врачей уже было ошибкой, сближалась с пациентом, прогрессивно заимствуя его отчужденность и презрение к обществу? Ребекка что, сама была ку-ку и позволяла им ебаться?



Побег, ножки, капелька приятного…

Возвращаясь к внедорожнику, он почувствовал присутствие постороннего.
“А что это за фигура в белой рвани? Кто может бродить здесь в такое время?” – все несвежее белое белье ассоциировалось у дока только с родной клиникой…
Дальнейшее оказалось непредсказуемым: ”фигура” заскочила на капот, а затем прыгнула на крышу автомобиля. Сидевший на переднем сиденье Клаудиус краем глаза заметил растянутую до ушей улыбку, словно как у рептилии.
- Выйди из машины, на хуй! – крикнул Джек Хэлван, вцепившись в руку психиатра, - На хуй!


Побег, капелька приятного, ножки,…


После долгих попыток Клаудиусу удалось, наконец, освободиться от “железной” хватки беглеца. В итоге он, как пробка, вылетел из салона и упал в самый центр лужи, испачкав костюм и тщательно лелеемые замшевые ботинки…
Подбежавший Грегори и помог ему кое-как подняться.
- Я ничего не понимаю, Эрне! Что случилось?

Несколько секунд назад.
Мгновение стало мучительной копией вечности, время вокруг замерло, исчезли все запахи и звуки. Эрне краем глаза уловил какое-то движение и напряженно вслушался/вгляделся. Когда ОНО приблизилось, профессор посмотрел на ТО, во что превратился некогда маленький мальчик, сказать, что он ужаснулся – значит не сказать ничего. Отныне и до смерти это будет являться доку во снах. Растянутая улыбка рептилии…


- Спасибо, но серьезно… остановись уже, а?! Мне даром не сдались твои извинения! Засунь их куда подальше! – Эмилайн с громкого тона перешла на громкий шепот, и отважилась приблизиться к Алисии ближе, чем на полметра, - А если еще раз упомянешь в негативном ключе Назаниля, или упрекнешь меня в том, что с ним случилось, я тебе все волосы выдеру с корнем. Ты поняла?
“Бзик” была бы рада высказаться вновь. Но их не унимавшиеся страсти привлекли внимание персонала, а значит, продолжать в старом духе – не судьба, и одной стороне придется уступить, иначе имелась большая вероятность нажить неприятности. А Флинн к этому и стремилась с её-то послужным (сарказм).
- Забавно, ты всё еще злишься на меня? Да что с тобой, подруга? Я не отзывалась о парне с негативом. Максимум затронула в речи. Зачем сразу нападать?

Порешали они в итоге на том, что не будут больше общаться и не будут созваниваться. Максимум SMS-ить по крайней нужде. Данную инициативу выдвинула Тёрнер, предпочитавшая позицию игнора позорным коридорным схлестам, а блондинка её поддержала.
В ту же минуту заведующая отделением услышала признаки ругани и не поленилась проверить. Застав молодых посетительниц в горячем состоянии, несколько неподобающем для стационара, женщина вежливо попросила их выйти иуказала пальцем в сторону лифта. “Милочки” послушались, нацепив лицемерные улыбки, и от недавней напускной гипервульгарности не осталось ровным счётом и следа.


Двадцать первый век – век возможностей, период инноваций! В Америке дома престарелых, как средство повышения качества и комфортабельности жизни, намертво укоренились в сознании большинства, прочно вошли в повседневность граждан и стали неотъемлемой частью сферы соц-обеспечения. Многие пожилые и не очень обитатели крупных городов в течение всего “длинного пути” не просто откладывают деньги на старость, но заранее обдумывают, в каком доме престарелых хотели бы проживать после выхода на пенсию. Тымочисленные пансионаты и гостиницы давно избавились от рамок бездушных соц-учреждений, и добились права считаться обособленной отраслью западной коммерции.
Лютеранский Дом Вартберга для пожилых и немощных был основан в Восточном Нью-Йорке в тысяча восемьсот семьдесят пятом, чтобы служить сообществу немецких лютеранов. Это место – дорогое удовольствие. Не каждый богач мог позволить себе такую роскошь, как месяц в Доме Вартберга. Что уж говорить о годах...

Но Саммер Мансон, имевшая немалые связи и некое солидное состояние, которое здорово расширяло её смертные возможности, в том числе и длительное пребывание в труднодоступных уголках нью-йоркской карты, жила, не ведая забот, хоть и предчувствуя страшную беду…

…Эта беда уже шла к ней чёткими равномерными шагами по коридору этажа её комнаты, о чём “матерь дьявола” не подозревала…

Больше тридцати лет она просуществовала в сущем страхе, боясь расплаты, как огня, и в то же время к ней стремясь. Неспособная обрести ни покоя, ни должной безопасности, она, Саммер, плохая, негодная, лживая Саммер, такая-растакая, переходила из одной религии к другой в поисках рацио для псевдоутешения. Но каждый раз ей что-то мешало… понимание полной алогичности и сопряженности деящихся кошмаров с грехами.
Таким образом, правда для старухи спаивалась с ложью. Иногда в слитном виде обе крайности образовывали нечто среднее, неполноценное. Это - фаза гниения.

…Смерть шла к ней. Шла к Саммер, чтобы воздать долг памяти и поставить на неразрываемую угрызениями линию “Девочек в Беде” новый абстрактный ответ. Такой кругооборот бесконечен, пока существует Джек Хэлван…

Саммер молилась, почти ежеминутно, за покойного мужа, за профуканную дочь, за нероднехонького сына, за всех, кого знала, за всех, чьи имена еще не вышли из постепенной худшеющей памяти. Некогда заложница совести слыла живой, остроумной, не в пример красивой дамой, вокруг которой вечно крутились любовники. Но годы не пощадили её внешность. Теперь она - беспомощная слабоумная женщина, с мешочком под опухшим серым оком (один глаз отсутствовал), с пушистыми перьеподобными остатками белокурых волос на полулысой голове, с руками-закорючками, что по степени уродства и нелепости превосходили монстрьи лапы в черно-белых постановках серебряной эпохи кино.

…Смерть была уже близка. Ей всего-то оставалось… постучаться.

Несмотря на восхитительное скромное убранство и обстановку, склоняющую к творчеству, Саммер прожигала в болезненной апатии. Её гипертрофированный стойкий пессимизм и нежелание что-либо делать сдавливали, тянули вниз, а главное, носительница десятков непростительных грехов никоим способом не сопротивлялась сей разрушающей силе, будто бы жаждала кары и ждала наказания, будто получала удовольствие от моральных страданий.
Одержимая редким мазохизмом, стремлением причинить себе любой вред, Саммер сразу распознала в зашедшем своего мальчика Джека и мимолетно нахмурилась, невозмутимо глядя в никуда.

…Чествовательники и чествовательницы смерти – заблудшие овцы, безбожники и преты. Все падшие друг от друга отличаются, но всех их сближает общая концепция, одинаковая доля…

- Мама… - произнес Безумный Джек, затем медленно прикрыл руками дверь и вплотную подошел к старушенции. Его голос выдал каторгу и не подверженную
ветшанию боль. Двухминутное нахождение в этой галгофе подарило Хэлвану то, чего не дали бы и два года проживания в доме Мансонов – всамделишнее сострастие, способность к сопереживанию и сочувствию, отобранную господней немилостью, - Я пришел! Пришел к тебе…
Воссоединение матери и сына после тридцатишестилетней разлуки не прошло без обязательных для таких случаев слёз, без серии невыношенных реплик и недодуманных скороспелых обещаний, которые, обычно, забываются на второй минуте.

Саммер догадывалась о невозможности избежания этого события, и настроилась на него задолго до сегодняшнего решающего дня. В ситуации измены следует просить извинения, ни на что не рассчитывая, лишь сожалея о содеянном, что грешница практиковала вот уже несколько периодов подряд.
- Я не забыла, как ты всегда был снисходителен ко мне и очень терпим. Ты прощал непрощаемое, а я была ужасной матерью и не заслуживала чьей-либо любви. Особенно твоей…
Не стремясь осуждать за минувшее, но наслаждаясь каждым мигом встречи, Джек медленно опустился и трогательно положил голову на колени старухи. Разбитые воспитанной тоской, они провели в обнимку, согревая друг друга, черт знает сколько времени, и трикраты подавили ломящееся к свету открытие себя самих. Это не объяснить логично и осмысленно. Это надо почувствовать…
- Я не убивал папу, мам. Ты, конечно, вольна мне не верить. Но кому еще я об этом скажу? Мм… - наболевшее наконец-то вырвалось наружу. Маньяк забыл обо всём на свете лишь ненадолго. Немного позже память вернулась к нему, и заставила расспрашивать.
- Не убивал, не убивал… - успокаивала Джека преклонная Саммер, бережно перебирая сыновьи волосы изогнутыми пальцами и представляя своего мальчика шестилетним ребенком в пижамке, - Ты хорошо относился к Джорджу, не давал грустить и поддерживал в разных неудачах. Мой муж не мог мечтать о лучшем ребенке, чем ты. Никто бы не смог...
- Да-а-а-а… - Хэлван тихонько взвыл, пачкая чёрную юбку матери слезами, и изо всех сил, до возникновения в определенных частях тела прищурил глаза. Псих не понимал, за что его взяли, за что приговорили к аду, и надеялся на её осведомленность.

Саммер:
- Это, вероятно, ошибка, Джек, жуткая ошибка. Ты ни в чём не виноват. Ребенок твоего возраста никого не мог бы убить, никого, ни при каких обстоятельствах!
Джек:
- Тогда почему?


Несколько дней назад.
- Что тебе сказала Саммер?
- Я… - Эрне вдруг проглотил слюну, - Она разбудила меня звонком посреди ночи и сказала, что ты убил Джорджа, на что я лишь усмехнулся, потому что не поверил. Тогда она напомнила мне о наших встречах! Мы были любовниками!

- Если ты… что?
- Если я не изолирую мальчика, чтобы, цитирую, ей жилось лучше!


Со стороны можно было подумать, что Джек забыл о предсмертных оправданиях Грегори, о якобы ультимативном поведении “мамы”. Но это не так. Он захотел дать ситуации шанс. Мало ли нечистый на руку профессор «подгонял» правду под личные интересы и пытался представить Саммер в неблаговидном свете, чтобы спасти свою шкуру? Казалось бы, данная версия более чем логична, из-за чего, собственно, и ощущался подвох. “В историях, повествующих о загубленных судьбах, о бездарно потраченном времени, не может быть настолько всё гладко. Под зеленистым поверхностным слоем обязательно кроется какая-то дрянь”.
- Не уверена, что тебе стоит это знать. Лучше оставим… - понятное дело, жительница дома престарелых не хотела затрагивать больную тему, но и не видела другого выхода. Ей придется вырвать из себя всю правду с корнями, и сказать сыну то, в чём она сама боялась признаться.
- Нет, мама, надо! – настаивал Джек, - Я пожертвовал всем, что у меня было, в том числе и душой, чтобы обрести подобие ипостасного смысла! – его движения постепенно становились частыми, резкими, рука импульсивно сжала старушечью икру, а прежде блеклые глаза налились сверкающей стеничной безуминкой, - Если я тебе не нужен, если я порчу картинку и не вызываю ничего, кроме раздражения, то, обещаю, я уйду. Уйду и не вернусь! И ты меня больше не увидишь никогда! Но... я хотел бы попрощаться с тобой, будучи свободным, избавленным от звона кандалов недуга нашей семьи, который всех нас извратил до неузнаваемости!
“Всех, не считая Эми. Эми – лучшее, что с нами было…”

После того, как Джек прекратил просить и уже навострил уши, учитывая тусклость и приглушенность голоса Саммер ввиду немладехонького возраста, женщина превозмогла последние опасения, “сломалась” и наплевала на себя ради сына. Истина, еще не начавшаяся литься, осязалась всеми органами чувств, всеми образованиями на концах отростков нервных нейронов. Аура высокого напряжения выходила за пределы всех шкал, свидетельствуя о превышении всех допустимых показателей!
Пока этого не случилось, пока дорогая душе мама не порвала единственную прочную цепочку, явив тем самым жестокую гносеологическую характеристику касаемо неисполнения родительских долгов, гипервозбужденный Джек принялся стремительным вихрем, переключаться с одной темы на другую, сикось-накось, формируя кутерьму, начал рвать волосы на голове!

“Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу… нет. Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Нет. Нет… Да” – ему сделалось худо от полнейшей безнадеги, от невозможности выбрать что-то одно.

- Ой, я не знаю, чего хочу. Как же так! Это пездец! Всё, приехали. Мама, не говори! Мама, не нужно… - псих едва не заплакал. Опять. Теперь уже из-за смены духовных потребностей. С приходом осознания, каких несусветных разочарований может стоить истина, его философские взгляды претерпели сотню трансформаций. “Неустрашимый правдоискатель отныне и до века чтитель лжи”.
Но Саммер к этому моменту созрела, и, не беря во внимание поначалу озадачивающие настроенческие перепады сынули, осмелилась озвучить всю правду, которая ни у кого бы не уложилась в голове. От такой ужасной неожиданности схватить сердечный приступ - легче простого!

- Это я убила Джорджа… - старуха видоизменилась в точном соответствии с направлением мыслей.
- Что? - восприняв данный звук, мозг Хэлвана долго его обрабатывал перед тем, как прописать реакцию. А реакция в данном случае могла быть только одной - ошеломительно “веселой”, убийственной шуткой, идеальной подходящей под ритм сирого круиза, не имеющего ни края, ни конца. Рана буквально не успевала заживать, как образовывался новый экссудат, новая порция гноя, и всё возвращалось на круги своя, - Как такое возможно?

- Нет, я не верю, нет! Нет! Нет! Я отказываюсь верить в то, что сейчас слышу! Это НЕ-ВО-ОБ-РА-ЗИ-МО! Невозможно…


Около тридцати четырех лет назад. Долина Крэйсет Эйнс.
Проходя мимо “гнезда” Мансонов, известного за счёт частых скандалов и постыдной неладицы, люди старались не задерживаться. По их сложившемуся годами мнению, длительное нахождение вблизи скверной семейки гарантировало уныние, пессимизм, негатив и при худших раскладах депрессию.
Вот и сегодня, в этот знобкий осенний четверг, подведший итоги первой половины недели, на дворе стояла совершенно черная непроницаемая ночь, а крики и ругань всё не утихали. Саммер наскучило половое однообразие, ей не хватало свежих ощущений и эмоций, в чём, по её мнению, виноват её муж, который за десять лет совместной жизни не научился в должной мере благоволить её капризам и который удостоен сомнительной чести остаться в её глазах пустым местом, т.е. никем.

Многие имеют однозначное мнение на вопрос подобных разногласий. При возникновении конфликтов в семье первоочередно страдает ребенок, поскольку принимает на себя весь удар. По всем законам несправедливости ему достаётся
даже тогда, когда, казалось бы, дела мамы и папы не касаются малыша напрямую. А если прибавить к неровной семье отсутствие био-родства между мальчиком и мамой, вырисовывается очень печальная картина.


“При этом свои настоящие, искренние чувства тряпичные куклы оставляют нетронутыми, держась за них, как за центр силы, пока истощают ресурсы моральные и материальные своего “сильного” мужчины. А когда все кончится, или в миг слабости, тряпичная кукла уйдет”

- Мама, спокойно! Не нужно ни в чём себя винить! И клеветать на себя не нужно. Так ты потеряешь лицо, но не вернёшь ни папу, ни прошлое… - Джек всячески отталкивал обличающую злую иронию, цепляясь за версию, что Саммер специально наговаривает, как утопающий за единственную хрупкую соломинку.


- Вспомни, при каких обстоятельствах мы познакомились. Когда от тебя все отвернулись, я один тебя поддержал! Значит, так ты мне отплачиваешь? Ходя по мужикам и даже не притворяясь, что верна мне? - не заметив присутствия рядом сынишки, проснувшегося, как всегда, из-за шедеврально оглушительного ора, дуэта дух знакомых голосов, Джордж продолжал выяснять отношения со своей благоверной на глазах у ребенка, - Одумайся, пока еще есть возможность! Пора позаботиться о Джеке! Мы взяли его, как средство сохранить то, что между нами осталось и…
- И это нам не помогло, бревно ты тупое! – Саммер заметила мелкого негодника, грубо вывела из кухни и захлопнула дверь с таким грохотом, что было слышно во всём доме, а затем пригрозила мужу здоровым кухонным ножом, который резким движением вынула из ящика над газовой плитой. Нож не трясся в руках, потому что уверенная и кипящая от ненависти жена никогда не поступила опрометчиво, - Если ты ещё раз упомянешь день нашего знакомства, я перегрызу тебе горло и выпущу твои кишки! Я вышла за тебя из жалости!


- А я и не виню. Я говорю правду. Даю тебе свободу, о которой ты просил, ради которой соизволил меня навестить.

Наступил (не)долгожданный зловещный декабрь. Пора больших скандалов, пора большей ненависти!
Однажды, вызнав, что Джордж втайне приставал к Эрне с расспросами по поводу их походов с Саммер в кино, а также требовал в рекордно сжатые сроки разорвать их общение, обещал устроить чуть ли не Третью Мировую, хозяйка приняла страшное решение - избавиться от всего ненужного “хлама” за раз, снять с себя материнское проклятие. Целый вечер она молча тянула дымок сигареты, размышляя, как это можно провернуть и притворяясь паинькой при муже.


- Я дождалась, пока несносный супруг свалит в спальню и уснёт…

Как только до ушей злодейки донёсся тихий, но безошибочно узнаваемый храп, её повело в комнату какой-то неведомой силой. На уме вертелось почти маниакальное - наладить личную жизнь и покончить с обузой в лице неудачника Джорджа, уплатить полностью следуемое.

- Он не проснулся, не раскрыл глазёнки. Ему было пофиг на всё, даже на жизнь…

К исполнению коварного плана Саммер приступила не сразу. Она постояла минут пять, чтобы убедиться в крепкости сна слабохарактерной жертвы, и лишь затем “змея обнажила клыки”. Лезвие кухонного “друга” сверкнуло во тьме наступающей ночи, и первые удары пришлись спящему в хирургическую зону, расположенную по центру шеи, известную как дыхательное горло или трахея.

- Я била ножом, не останавливаясь, пока не повредила сонную артерию…

Мерзавка вкладывала уйму сил в процессе освоения собственного гнева, тренируясь на истекающем кровью, слабом муженьке. Бедный Джордж не очень понимал, что происходит, и был уже почти ТОГО.

- Я совершенно не давала себе отчет и была пьяна задором.

“Вблизи веселая, смятенная, безгрешная, на самом деле деструктивная, опасная и злая”. Саммер проконтролировала, чтобы жертва, прежде чем предстать перед всемилостивым богом, как следует помучилась от уяснения абсолютнейшей беспомощности, чтоб покряхтела при физ. напряжении, чтобы мистер Мансон в преддверии своего лебединого солирования, стремнинной грустно-песни, не прекратил думать о себе, как о ничтожестве, чтобы умер с этой горе-утверждающей мыслью.

- Можно сказать, я была счастлива…

Но Джордж отошел на тот свет не благодаря ножу. Благодаря удушью.

- В первый раз за долгое время!

Спеша довершить начатое, Саммер проявила маньячную фантазию. С проникновенно-агрессивным повторением одних и тех же безнравственных фраз, с добровольным обязательством смутить послесмертный покой негодяйка схватила подушку, навалилась и начала давить. Жертва “протестовала” в финальных тяжких спазмах, обливаясь внутренней средой и таким способом компенсируя мегере годы, убитые на напрасный, бессмысленный быт.

- Когда Джордж уже не шевелился, я заметила тебя, стоявшего в шаге от кровати. Ты смотрел на меня детским милым взглядом и не верил, что я на такое способна…

Саммер никогда себе ни в чем не отказывала и при каждом казусе старалась соблюсти циничную традицию. Как и во всех предыдущих случаях, на чужое мнение придётся положить и действовать в сугубо личных корыстных интересах. Ужасная жена, никакущая хозяйка и плохая мать заранее просчитала каждый свой шаг, в этом заключался её хитрый план!
- Ну, же! - отыскав нужный номер телефона, убийца без раздумий его набрала и почти тотчас услышала щелчок, а вслед за тем тяжело-сонный голос любовника.
☎☎☎☎☎☎☎☎☎☎:
- Малышка, я вообще-то просил не беспокоить меня в столь позднее время. Видишь ли, у меня под бочком лежит Глорис. Если до неё, чего доброго, дойдёт, что мы встречаемся и тем более спим, то уже ничто не сможет спасти этот брак…
Инстинктивное самопредупреждение, что разочарованная женщина, склонная к неистовой эмоциональности, в любой момент может превратиться в мстительного монстра и пойти напролом, настигло Эрне Грегори запоздало и как-то внезапно. Саммер уже успела напомнить, какими вынужденными мерами карается неповиновение “ведущей балерине”.
- Сейчас же приезжай! Или я завтра же ей всё передам! Живо оделся, умыл рожу и сел в машину! Надеюсь, не придется повторять?
В трубке, после длинного затишья, резавшего нервы шантажистки, как бритва,
прозвучало тихое:
- Не переживай, не придётся, Буду у тебя через час…

- Хотя какие-то отдельные черты в Эрне мне очень нравились, я не питала насчет него определенных иллюзий. В своё время мы рассматривали вариант расстаться с нашими половинками, чтобы друг с другом сойтись…

Среди многочисленных талантов и достоинств Саммер Мансон главным, несомненно, являлся талант замывания следов. Саммер стёрла отпечатки пальцев с пластмассовой ручки ножа, после чего приказала ребёнку взять орудие убийства и держать до тех пор, пока она не скажет “достаточно”…

- Но у Эрне появились к Глорис чувства. Там действительно запахло семьей. А я, хоть и была редкой сволочью, всё же не до такой степени, чтобы вторгаться в его жизнь после той ночи…

Грегори, недавно посещавший апартаменты любовницы, зашел в совершенно незнакомое место. Дух насилия изменяет и суть, и картинку. Профессору было нелегко там находиться! Известие об убийстве Джорджа собственным ребенком, пацанчиком Джеком, спровоцировало тухлый оптимизм и желание вызвать психиатрическую помощь для Саммер.
Оставшись умным, рассудительным мужчиной, Грегори не повёлся на сказки преступницы о чудовищном сыне, и первые несколько минут осыпал её руганью. Но после парочки предупредительных жестов хозяйки боязнь расставания с Глорией, естественный страх остаться у разбитого корыта, перевесил обострившееся справедливое отношение ко всему, и доктор пошел наперекор своей совести, пошел против закона.

- Ты обязан помнить дядю Эрне. Это тот самый милый человек, который подошел к тебе и улыбнулся, когда ты держал нож и непонимающе смотрел на меня…

- Скажи мне, Джек, зачем ты это сделал, мм? Почему ты без спросу схватил режущий инструмент и накинулся на папу? – “благородный доктор” присел на корточки перед ничего не понимающим ребенком и расширил лукавую лыбу, отчего та немедля приобрела оттенок изощрённой издевки. Малой в понятном страхе и смущении попытался спрятаться за холодную мать, но был подхвачен крепкими руками Эрне и избит по лицу.
- Сучонок… - прокомментировала Саммер, отвернувшись от сына с наигранным гнилым разочарованием, - Для кого я только стояла у плиты, для кого стирала и за кем убирала посуду!
- Убивать людей запрещено в нашем веке, не слышал? – продолжал в прежнем духе Эрне, кажись, войдя в роль, - Ты будешь наказан, Джеки! Наказан очень строго! Ты хотя бы это сознаёшь? Или ни бе, ни ме, ни кукареку, а, Джеки?

Второй удар по детскому личику, третий, четвертый… пощечины прекратились только тогда, когда самый юный член семьи Мансонов признался в том, чего не совершал. Мать всевозможными намеками и жестами объяснила униженному Джеку, что от него требуется. Парень был готов на всё, лишь бы незнакомый дядя перестал на нём весело отыгрываться.
- Всё! Хватит! Я случайно взял нож! Это я! Я взял! Я случайно! Я взял! – он повторял это в течение нескольких минут, всхлипывая и вытирая сопли рукавом пижамы со слонами и зайчиками, - Я взял! Я! Я! Я!

- Ах, ты гадёныш! – замахнулся Эрне, - Так всё-таки убил папку, да?! Ах, ты…
- Ну, ладно, хватит, отстань от дерьма! Поменьше вонять будет… – “вступилась” хозяйка, - Ты увезешь его. Далеко-далеко! Как только сможешь! И его станет не слышно, не видно! Так зачем же тогда тратить нервы на это… недоразумение?
Эрне пожал плечами, точно клоун из цирка:
- Не знаю! Просто обычно я выхожу из себя, когда кому-то в башку взбредает посреди ночи будить меня и заставлять разрываться надвое!
“Господи, что я скажу Глорис…”

Саммер возбужденно заохала, когда доктор прошелся языком по пульсирующей жилке у основания её гладкой шеи, и едва не спятила от желания, когда он принялся её лобзать и облобзовывать, погружаясь в её существо.
Джек тем времечком всё прочнее сжимал в руке нож…


Старая рассказчица помнила всё настолько ярко и живо, как будто это случилось только вчера. И неспроста! Та роковая ночь, изменившая сразу несколько жизней, в каком-то смысле оказалась последней для неё. Остальные ночи-дни, недели, месяцы, года прозябались в засыпанном землей и забитом гвоздями невидимом ящике, выхода из которого не было или же выход был невозможен.
- А еще у тебя была сестрёнка, сынок! Да-да, была! Маленькая девочка с волшебными глазами… - плотоядная реальность то ускользала от Саммер, давая продышку, то вновь возвращалась, отбирая весь кислород. Это замечалось по переменам в её состоянии, - Я таки смогла родить естественным путём. Но моего ребеночка кто-то украл! Неизвестные гады пробрались в дом через окно и утащили! Полиция искала-искала, но так и не нашла.
Я от горя даже забыла, какое имя дала своей девочке. Своей малышке… Правда, это произошло лишь спустя год, когда я начала употреблять наркотики, чтобы всё забыть и попытаться начать жизнь с нуля.

Антнидас.
Двуличный Эрне наблюдал за семилетним пациентом часами, буквально не отходя от двери. А мальчик всё это время смирно сидел на стуле и смотрел в белую стену, смотрел сквозь неё и видел пожар, видел огонь, хаос и море трупов. Ребенок еще не был Безумным Джеком, но и собой тоже. Застрявший на срединной стадии шахматной партии со Злом внутри себя…
(Зло победило)



…После получаса грустного молчания, перемежавшегося с огнеопасными конфликтами, каждый из которых мог спровоцировать взрыв мощнее, чем на реакторе АЭС Фукусимы-1, Джек установил рекорд Гинесса по глубине вдоха и продолжительности выдоха. Ощущая разочарование, более сильное, чем ожидалось, он испытывал боль на физическом уровне. Но теперь, когда размылись последние границы и стёрлись знакомые миру апогеи, уже ничто не помешает “дьяволу” вкусить долгожданную искомую свободу…

- И ты так любил эту девочку… даже больше, чем я, тьфу-тьфу-тьфу! А сколько раз ты сбегал с чердака, чтобы с ней посидеть... – а Саммер всё не прекращала рассказывать, будто не осознавала всего ужаса своего положения. Не представлял последствий! Чувствовала только любовь. Любовь к своему психопату-сыну, которого на добровольных началах отправила в ад без шанса вернуться, давала удивительные всходы и проклевывалась сквозь коросту шатаний и грехов, - Я же осуждала тебя, причиняла боль, вечно капризничала, считала, что Джордж тебя балует, ограничивала твое общение со сверстниками, следила, чтобы ты не приближался к сестре… Эх, если бы я только могла повернуть время вспять…

Джек с шумом втянул сопли и свирепо харкнул куда-то на пол. Добрая часть выводов оказалась в пользу худших опасений. Но прежде чем что-либо предпринять в отношении той, что разрушила всю его жизнь, нужно было надавить на все мозоли и вырвать все родинки. Иначе пропадал смысл их встречи…
- Твою дочь зовут Эми. Полное имя Эмилайн. Слышишь? Я нашел Эми и стараюсь заботиться о ней, насколько это возможно! Насколько позволяет ситуация… - маньяк специально отдалился от стула с сидевшей на нём молью траченной горбуньей. Чтобы, часом, не вскипеть и не прикончить Саммер раньше положенного.
- Э-э-э-эми… - повторила за сынулей старуха, - Как прекрасно звучит! Я бы точно не назвала её лучше…

- Так, это мы выяснили… - Джек уже перебирал карманы своего шмотья в поисках тонкого провода, - Теперь скажи-ка мне, мама, что тебя не устраивало в папе? И еще, почему же ты долго не могла забеременеть, всё бегала по врачам, волновалась, а тут раз и ни с того, ни с сего у нас появляется девочка? Только не смей врать…

Когда Грегори упек Джека в Антнидас, исполнив очередную прихоть любовницы, то решил с ней окончательно порвать, чтобы не портить себе репутацию. “Хороший бизнесмен должен уметь вовремя соскакивать с безвыгодной темы”.

- Я не страдала недостатком витаминов, у меня не было проблем с выходом яйцеклетки из яичника. Я помогала Джорджу скрывать его бесплодие, распространяя слухи о своём надуманном. Это была одна из немногих наших тайн, делавших нас хоть сколько-то супругами…

Грегори не знал и знать не желал, что еще от него скрывала коварная бестия Саммер. Восхищенный собой, психиатр радовался, что удалось не сесть в калошу и выпутаться из столь неприятной ситуации с меньшими потерями.

- Но когда я забеременела, бедняга Джордж тут же забыл о диагнозе. Он думал, что ребенок от него и всячески отказывался от тестов на установление отцовства. Это выглядело так мило, так наивно… Мне, возможно, впервые не хотелось рушить его хрустальные грёзы…

- Саммер! Ну, вот зачем ты мне звонишь? Я сказал ВСЁ! Забудь о том, что было между нами!

- Правду… - Джек уже порезал руки, наматывая провод на кисть, - Давай, выкладывай!

- Саммер! Алё, чёрт! Саммер!

- Эрне был отцом девочки, о чём, кроме меня, как ты уже успел догадаться, никто не знал. Я ненавидела Джорджа, считая, что он виноват в нашем несостоявшемся будущем с Эрне, хотя, скорее, я ненавидела себя, а на муже срывала раздражение…

Где-то в глуби Джека, который на протяжении всего грязного рассказа боролся с растущим желанием придушить противную каргу, его вера в добросердечность и добропорядочность отозвалась тонким, дребезжащим звоном. Вера разбилась на тысячи крошечных осколков, увековечивших антропоморфизм истасканной, перезрелой обиды, а горячий ум маньяка, прошедший плен смутных, увесистых сомнений, расторг брак с его сердцем. В нём дало урожай ощущение, позже обратившееся в идею, что Саммер (!!!) должна умереть. В нём оно прям-таки запело…
“Не-е-е-е-е-е-е-т, мамочка, как ты могла…”

Время текло и подтекало, толстая часовая стрелка неуклонно приближалась к семнадцати дня, а старуха по-прежнему не чуяла запаха опасности. Казалось, ей все равно на своё будущее. В принципе было бы логично считать, что Мансон и вовсе чихать на себя. В ином случае жительница Вартберга не стала бы с такой легкотой распространять в атмосфере все сокровенности.
- Но Эрне вряд ли бы бросил жену ради девочки. Также жару поддало и её внезапное исчезновение. Я не могла так просто позвонить ему и во всём признаться. В результате я лишилась всего, и одиночество сожрало меня без остатка…

Джек уже исцарапал все руки об оголенный провод, как об розу. От него источалась, испускала лучи сама ярость. Спокойное, уравновешенное, но злое электричество…
- Я бы сказал, кто ты, да нет таких слов! – убийца медленно подходил к неродной матери сзади, издавая шипение, респирацию смерти, и крепче сжимая металлический шнур, - И все равно того мальчика бы уже не спасли! Но хорошо, что хоть Эми избежала твоего гнусного влияния…
Саммер мгновенно согласилась с сынком, наступив на горло собственной песне:
- Да. Хорошо. Нахождение вблизи меня ничем положительным для людей не заканчивалось, как правило. И я была бы рада узнать все подробности жизни моей девочки. Кто её воспитал, чем она занимается, кем работает, есть ли у неё семья…
А вот сын, напротив, посмел дерзнуть и поспорил:
- Мне кажется, тебя это не должно волновать!

Саммер:
- Почему? Я люблю свою девочку!
Джек:
- Потому что, мама. Потому что…

Простояв еще несколько минут в мучительно-неподвижной прямой позе, маньяк накинул провод на шею старухи и стал жестко затягивать, прикладывая всю свою недюжинную варварскую силу. Саммер пыталась закричать от страха и позвать на помощь, но оказалась способна лишь на тихий хрип.
Гордый чёрным могуществом и греховно заполученной властью, мститель душил её довольно долго, наслаждаясь каждым мгновением и её обреченно-испуганным видом, который навеки сохранится на морщинистых щах страстотерпицы и никогда не сойдет! Джека захватил сонм иррациональных озабоченностей с ощутимым преобладанием знакомого дикарьего садизма…
- Пусть мир зальётся кровью невинных, пусть планета покроется шрамами… я сделаю всё, но заставлю тебя меня полюбить! – Джек приподнял умирающую, “белую” Саммер и с яростным, поистине запредельным усердием стиснул в смертельных объятиях. Им олицетворялось совмещение ненависти с родственным теплом, сквозившим через невидимые щели, - Пусть!

В сущности, семья Хэлвана была самой обычной (исключая мелкие семейные секреты и тому подобные вещи), в которой Джек рос в одиночестве до наступления шести лет или до семилетия. Судить о том, насколько доброжелательной ощущалась семейная атмосфера, практически невозможно, но мы предположим – достаточно уютной. Если бы местных жителей что-то смущало, то, скорее всего, это было бы обязательно отмечено где-либо, а так об этом нет никаких внушительных сведений.


Одна капля крови,

вторая
и третья…

Кап-кап-кап, кап-кап, кап-кап….


“Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Нет. Нет… Да”

Как и голова неидеального Эрне, голова неидеальной Саммер вскоре треснула. Её успение наступило из-за убарахноидального истечения крови. Приобретая для мамули пропуск в лучший мир, Джек поступал соответственно своим текущим эмоциям, реакциям, чувствам, но и об извращенной логике не забывал: хозяйка самолично вручила ему нож, окрестила убийцей, а доктор всякий раз убеждал комитет принять меры к отягчению пожизненного срока, называя мальчика асоциальным неуправляемым монстром, значит, его главной обязанностью было стать таковым по-настоящему. Наверное, он перестарался… ‘Ибо сказано, что зло – всегда порождение людей, а сатана не дух противления Богу. Сатана – всего лишь символ, изобразительный объект”.
- Вот так мамочка… - к моменту, когда шумные эмоцио-процессы наполовину утряслись, а гнетущий негатив растворился где-то вдали, пообещав не возвращаться в ближайшее время, Джек обымал уже неживую Саммер Мансон.
“Я тебя освободил…”


Спустя сутки.
Эмилайн и Алисия, чьи ссоры в последние деньки участились по причине расхождений во взглядах на методы борьбы с Джеком Хэлваном, по причине классических “проверок на крепкость”, достигли взаимного согласия известным путем – путём преодоления эгоизма. Отношения между подругами складывались не лучшим образом во многом из-за нежелания “Бзик” входить в положение Тёрнер. Но новая плачевная ситуация, участницами которой они стали (уже в двести пятый раз), остепенило их пыл и добавило ранее недостававшей им житейской обыденной мудрости.
Очередная трагедия произошла ранним утром. Всё началось с внезапного звонка на мобильник. Кандис, имевшая популярную привычку спать до упора в свой выходной, разбудила Алисию в еще тёмное время, фактически подняла с кровати и заставила немедленно приехать. Подгоняемая зычными вскриками, исходящими из недозаряженного желтого сайд-слайдера, блондинка быстрее приходила в себя: искала одежду, сложенную кучей в какой-то из трёх комнат, расчесывала взъерошенные после ночи волосы. Тот факт, что жилище принадлежало не выписавшемуся из клиники Антону, серьезно её сковывал, принуждал излишне осторожничать, в связи с чем “Бзик” долго не могла найти банальную гребёнку.
“Интересно, что на этот раз?”

Так нестерпимо, так панически прозвучало известие, связанное c “отражением поздно пробудившейся совести”. Подобно таблетке ЛСД, запитой блэйзером в музее сюрреалистического искусства, оно вызвало у Флинн острое головокружение. Прежде чем выйти из дома, экс-преступница положила под язык витаминку, убедилась, что везде выключила свет, и очень быстро сделала ноги.
Через несколько мгновений скрип ключа в двери затих, и в квартире воцарилось полное спокойствие.


Спустя час. На другом конце Бруклина.
“Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад, и мне так бы хотелось пожаловаться…
Поплакаться кому-нибудь в жилетку, посетовать рядом с чьей-то сильной спиной, чтобы в кои-то веки ощутить себя женщиной. Настоящей, беззащитной хрупкой женщиной, а не тем презренным, порочащим пол существом, которым я привыкла быть из-за Нью-Йорка.

Нью-Йорк дарит возможность начать день с чашки ароматного, бодрящего кофе, а после начать писать свою историю с нового листа. Город, который никогда не спит,
толкает вас в многолюдной толпе, приказывая идти впёред и не оборачиваться. Но на самом деле вы не двигаетесь, а город обретает над вами контроль. Он ломает не только лёд в осенние периоды, он также ломает надежды. Ваша задача – не наступить на треснутый участок, и добраться до берега сухим.
Нью-Йорк порой жестит и сталкивает с прошлым, о котором мы не знали. Что у него выходит идеально, так это приводить к противоречию: умолченные и нарочито забытые страницы жизни, грубо вырванные из книги листы, во многих случаях приносят боли вдвое больше, чем их непрочтение. Вы задаетесь вопросом, как было бы лучше: чтобы вы были в курсе, но тащили на себе груз в тысячу раз тяжелее вас самих, или неосведомлённость вас целиком устраивает, и вы не хотите что-либо менять.

Возвращаясь к моей боли, нельзя не подчеркнуть, что меня не спрашивали, чего я хочу. Бывает такое, что Нью-Йорк не интересуется нашими желаниями. К лучшему это или нет – судить мы, пожалуй, не имеем права. Всё, что мы можем, это стать мостом сотрудничества между светлыми и тёмными высшими силами, и проконтролировать, чтобы проиграла тьма”

Эмилайн ждала Алисию, а та понятия не имела, что увидит её. Кандис потревожила обеих героинь, но не сочла нужным сообщать всё подруге. И это сработало, это прекрасно сдружило их снова: “Бзик” подбежала к подъезду Кандис с настороженным мокро-потрепанным видом и звонко встретилась лбом со стоявшей, как статуя, Тёрнер. Блондинка не заметила её, потому что, в основном, смотрела только под ноги.
- Поаккуратнее, мадам! Вы чуть не переехали меня! – саркастично ворчнула своеобразная Эми, дотрагиваясь пальцами до головы, - Оу…
Алисия стала оправдываться:
- Ну, прости, бывает… - и заодно выражать разочарованность в сочетании с нелегким удивлением, - А ты, собственно, что здесь забыла? Странно пойти к подруге детства и нарваться на врагиню…
Экс-полицейская проронила с красивым миролюбием:
- Брось, ну, какие с нас враги… - а затем попыталась обнять свою знакомую, радушно разведя руки в стороны, - Хватит, уже а!
Флинн, у которой хватало забот помимо двустороннего обливания матами, согласилась от отсутствия времени и сил.
- Действительно, хватит… - и лишний раз подтвердила свою новую политику, - К тому же я и сама хотела предложить прекращение ссоры… - хоть кому-то и могло показаться, что эти слова дались ей с нечеловеческим трудом, в них было минимум пафоса, максимум искренности.
Эмилайн задала вопрос, чтобы убедиться:
- Значит, замяли?
Алисия тихо ответила:
- Замяли… - и дальнейшее развитие конфликта было пресечено.


…Они вместе зашли в подъезд и поднялись на шестой этаж, где им дверь открыла омраченная чёрной мельпоменой, безрадостная Кандис. На лице толстушки отчетливо читались растерянность и страшная досада. Смотревшие на неё Тёрнер и Флинн боялись слова молвить, дабы не усугубить. Мало ли что стряслось. Случиться могло разное…
Ничего не говоря и, очевидно, чувствуя себя не в своей тарелке, Кандис отступила к
гардеробному шкафу. Её смешные пушистые тапки-собачки по-прежнему здорово привлекали внимание, и даже будучи не в духе, эта женщина в теле не прекращала излучать особую положительную энергетику, одинаково влиявшую на всех, кто находился поблизости.

Засыхающая от любопытства, Алисия прошла немного вперед, буквально три-четыре шага, и бросила смелый подозрительный взгляд в сторону кухни. Понять, что там кто-то сидел, но мало шевелился, получилось через несколько мгновений, а еще через несколько Алиса узнала в сидевшей Либерти Моллиган. Не кого-нибудь, а именно Либерти!
Как девочку сюда занесло, почему однажды сбежавшая и убившая нескольких добрых людей, наделавшая гору непозволительных пакостей, кучу преступлений, добровольно вернулась и окажется ли это ЧУДО очередной злой ловушкой – тьма вопросов застилала глаза. В данный момент “Бзик” видела лишь девочку. Всё остальное заволоклось пушистыми чёрными тучами, закрылось полотнищем из полотна для отгораживания мира.

- Ну, при…(глубокий вздох)…вет! – блондинка глянула на стоявших сзади Эмилайн и Кандис, ждавших чего-то ужасного, и полностью переключила внимание на Лизу, чьи холоднющие, гибкие руки пугали одним своим видом и чья кожа, будто покрытая слоем кристаллического водного льда, нездорово блестела, - Привет!
- О-о-о-о-о… - Моллиган с трудом подняла голову со стола. Этим вечером ангелы плакали. Ей было плохо, с ней точно приключилась беда! Но пожалеть её не вышло бы, как, например, жалеют людей без телепатического дара, потому что беда и смерть были Королеве к лицу. Королева сама была и смертью, и бедой, - Ты здесь… Ты… здесь…
Проникшись состраданием к обессиленной “ведьме”, Алисия как-то быстро разревелась.
- Я помогу тебе. Я тебя спасу! Скажи, что у тебя болит! – и начала вести себя как обреченная во время крушения судна, - Сейчас мы вызовем врача! Он посмотрит тебя, даст лекарства, и станет легче!
Но ни её слезы, ни обещания ни в какой степени не впечатлили готовую к пожизненному отпуску, “таящую” Лизу, перед чьими зелеными глазами проносились враждебно-осудительные образы, взятые из собственной жизни и помещенные в дисфункциональный полумиф, где Мёртвая Королева – лишь вымысел зажатой, неуверенной девочки, а не доппельгангер.
- Нет-нет-нет, Легче мне уже не станет. Не переболит, не вылечится, не пройдет! Это как пытаться спасти Титаник, который стабильно идет под лёд… - Моллиган не хотела отпускать от себя “Бзик” и вновь оставаться в одиночестве в, по сути, чужом мире. Она понимала, что это заключительные минуты её проклятой, неудавшейся жизни, и попросила “Бзик” посидеть с ней, - Я, как и Титаник, тону. Умираю! Погружаюсь на самое дно…

Телепатка мечтала забыть все злобные лица, голословные недоброжелательные вскрики и последние пару месяцев. Но память назло возвращалось всё это, и в течение длительного времени происходила неравная, подлая борьба, закончившаяся, как ни странно, победой ступившей на жизне-смертный переход, исчезающей Либерти. Было очевидно, что то, над чем билась Королева, вот-вот осуществится с минуты на минуту, не мигом раньше, не мигом позже!
- Не надо так. Ты еще здесь. Еще с нами. Вполне возможно, всё обойдётся… - сказала Алисия, чувствуя, как восковая рука Лизы коченеет и становится тверже камня.
Моллиган с распахнутыми шире глазами помотала головой, потратив на это ничтожное действие остатки своих сил.
- Предотвратить неизбежное нельзя. Я была обречена с самого начала. Порывы совершить самоубийство, кончить все расчёты, происходили всё чаще и чаще… - девочка со своей чувствительной натурой боялась суицида. Жить дальше она не хотела, т.к. не видела смысла, но и накладывать на себя руки не решалась, представляя, какое наказание придётся понести потом, после перехода души. Нет. Либерти поступила хитрее большинства суицидентов, - И тогда я дала ему повод мне не доверять. А ты ведь знаешь, что всякий, кому дьявол не доверяет, считай, живой труп! Также и я недолго промучилась…
- Вот гад! – в досаде буркнула Алиса, а потом разошлась, сорвавшись на крик, - Зачем… зачем ты вообще с ним связалась? Ты не знала, какой он подонок? Господи, у тебя же есть дар! Ты могла запросто прочесть его мысли и понять, кто он! Могла убить его, в конце концов! – и под конец вновь заплакала.
- Я была ослеплена, укутанная в мечты о лучшем друге, потому что в той другой жизни у меня совсем не было друзей… - в период социальной изоляции дети особенно близки к искушению. Сатана использует детский комплекс ненужности для усиленных атак. Когда не с кем поделиться, некому излить душу, когда не от кого получить совета и поддержки, дьявол разит незащищенных божьих детей клинком сомнения. Те, будучи обманутыми, привязываются к дьяволу, - Джек этим сразу же воспользовался…

Самоубийство - не самый лучший тип развязки.
Суицид - намеренное лишение себя жизни
Самоказнь можно совершить с глазной повязкой
Если вдруг увяз(ла) в укоризне…

Алисия, конечно же, чувствовала, что что-то не так. Еще ни разу ей не доводилось обжигаться холодом при прикосновении к человеку. Но когда температура на кухне снизилась до двух градусов ниже нуля, что четко отображалось на дисплее цифрового термометра, и все уже стали конкретно замерзать, “Бзик” пришлось констатировать творящиеся с девочкой, отклоненные от закономерности процессы. До неё дошло, что предупреждения Либерти о приближающейся смерти, скореевсего, не вымысел, и что у них остаётся очень мало времени. Это время следует потратить с умом!
Алисе было зябко. Возникшее ощущение дискомфорта, этакого зуда, нарастало по мере того, как белела кожа на руках собеседницы.
- Скажи, что этот мерзавец с тобой сотворил? Я обещаю, мы найдем его, найдём обязательно, и заставим за всё заплатить! – блондинка сжалась, пытаясь согреться, но только осложнила положение дел. Ей бы уже не помогла никакая одежда, - Скажи…
Из мокрых и подснеженных ноздрей девчонки вышел клубок белого пара и вскоре растворился в замерзающем воздухе. Острая дыхательная недостаточность вследствие переохлаждения мешала мозгам исполнять свои природные функции, мешала соображать. Моллиган напрягалась, не щадя себя.
- Криогенный вирус, разрушающий тело зараженного изнутри за несколько часов и всё, что находится вокруг него в радиусе нескольких метров - новое слово в бактериологическом оружии… - с трудом произнося даже простые предложения, жертва предательства и собственной наивности также преуспевала в произношении сложных. Но никто не смог бы представить, каких адских натуг это стоило, - Джек, видимо, прихватил шприц с вирусом из лаборатории Фрайса и воткнул мне в шею, когда мы с ним встретились в условленном месте. За полминуты до того, как я позволила ему меня убить, я прочла его мысли и узнала о его намерениях. Я нарочно ничего не предприняла…

Образ Мёртвой Королевы, ребенка несовершеннолетнего, но самостоятельного, привлекал и одновременно отталкивал. Больше всего впечатляла история, точнее, отсутствие в ней буднишной дихотомии. Как же нелегко вообразить себе что-нибудь более героическое, чем фактическое самоубийство во благо! Прогнать заколдовывающую неземную стужу, удалить серебряную корку и спасти душу девочки-убийцы могло лишь забвение. Это значит, чтобы снова стать безопасной для себя и для окружающих, чтобы прекратить считаться уродом и фриком, Либерти должна навсегда уснуть, её разум должен войти в режим вечной гибернации.
Ей было не жалко ни себя, ни своей исковерканной молодости, ведь в очах, полных равнодушия, не судьба отразить огонь страсти, как и нежности не суждено вспыхнуть едва заметной улыбкой на устах той, что создана из сплошного непробиваемого льда.
Обманная невинность Королевы сводит коленные сухожилия, как сводит с ума господствующая безысходность вины.
- Всё хорошо. Так только к лучшему... – неожиданно личико Либерти покрылось кристаллами. И она поняла, что ей нужно успеть выговориться, пока она целиком не застыла, пока не превратилась в огромную сосульку с худощавым телом внутри.
- Да уж… - заболтавшаяся Алисия не заметила, как получила кучу маленьких термических ожогов, пока обеспечивала Лизе спокойный уход, не обратила внимания на множество покраснений и припухлостей.
Тем не менее, у Лизы получилось заставить “Бзик” целиком отдаться её боли. Как только она начала делиться с ней своим прошлым, блондинка увлеклась ещё сильнее, поэтому холодовые травмы не спешили давать о себе знать ещё долго.
- Всё, что было мне ценно и дорого, я перечеркнула в один миг из-за собственной порочности, из-за того, что не научилась безболезненно переносить перемены… - холодеющая, высуня язык, пыталась плакать, но только слезная железа вырабатывала очередную округлую частицу, как капля застревала, не пройдя и половины пути, - На самом деле я мертва уже очень давно. В душе. Я умирала постепенно. А это так тяжело, быть живой лишь физически… - капля становилась снежинкой, присоединяясь к другим затвердевшим на щеке слезам, к другим молочным, кипенным “снежинкам”, - Дошло до того, что я сошла с ума и одной ужасной ночью убила свою мать, которая любила меня больше всего на свете, которая всегда во всём мне помогала! Той же ночью я трусливо сбежала, сославшись на случайное совмещение негативных событий…

Прошла минута. Невзирая на отчаянные усилия, Алисия находилась на последнем издыхании, и всё же продолжала держаться ради девочки. На полу к тому времени образовался основательный сугроб, из-за чего её ноги промокли. Причудливым, однако, был крио-вирус)))
- Мой младший брат, о котором я всегда старалась заботиться, осиротел из-за моего эгоизма. Мальчик остался совсем-совсем один… - Либерти дохрипывала, с отвратом таращась на собственное отражение в обледенелом стеклянном стакане, примерзшем к клеенке. Её саму перестало быть видно под грудой белых хлопьев. Разве что моргали глаза, окаймленные голубыми полосками, - Я обнаружила у себя эти поганые способности на третий день после ухода из дома! Видимо, я всегда была уродом, а пережитый стресс разблокировал скрытые силы…

Договорив, Мёртвая Королева опустила головку на стол. Подросшее количество снега на лице закрыло правый окулус и полностью лишило её видимости. Расплата, видит бог, уже стучалась в дверь. Осталось сказать расплате “входи” и принять наказание.
“Мамочка, папа, мой дом…” - перед ослепшей пронеслись “проклятые два месяца”, которые, несмотря на весь ужас, воспринимались нынче значительно светлее, с позитивом, а затем за несколько мгновений пронеслась и вся жизнь! Было трудно представить, что с этим придется проститься, что это прошло и что земной путь оказался настолько коротким – всего-то длиной в семнадцатилетие.

Сперва в отказывающей памяти восстановилось всё самое плохое: яркая улыбка обаятельного гада и мерзавца из школы Голдстайна осветила тьму. Джонатан Макдэйд,
принёсший Либерти особенную боль, сам того не подозревая, стал одним из создателей Мёртвой Королевы. У девочки имелась сотня причин по-прежнему его ненавидеть. Но криоген уничтожил почти все эмоции, пощадив лишь получувства, выраженные в избыточно положительной форме, чтобы те, наконец, освободились от цикла замкнутых круговоротов, обрели независимость, набрали мощь и уничтожили злобного монстра.

- Видимо, в погоне за модой я подрастеряла скромность и застенчивость, которые выделяли бы меня среди толпы ваших фавориток. Не хочу, чтобы это стало преградой. Но, возможно, вы согласитесь зайти ко мне в гости в течение часа, не так ли? И, собрав в кулак остатки своего презрения, захотите лишить меня девственности?

- Либерти, это что сейчас было? Шутка? Но сегодня ведь не первое апреля!

Яркая улыбка учителя истории

- Моё поведение ниже всякой критики и опозорило весь мужской род.

- Сейчас потерпи. Тебе будет немного больно. Это всегда так, когда в первый раз…

Метание между правдой и истиной.

- Вот так, Либерти! Мать твоя шлюха, ты никому не нужна, подруги тебя не уважают! Смысл твоей жизни давно уже потерян. Осталось только убедиться, что никак иначе ты закончить не могла!

- Давай, детка! Твой отец ждёт тебя с распростертыми объятиями!


Затем вспомнилось всё самое хорошее: смена настроений на лице родной мамы, бесконечная циркуляция ссор и примирений, беседы по душам в вечернее время, обсуждение планов на лето и, конечно же, разговоры об отце Лизы. Не об Эммануэле Морено, который бы никогда им не стал, который был и остался для Лизы чужим человеком. А о том, с которым Либерти провела первые, пожалуй, лучшие “сантиметры” пути…

- Адюльтер, прелюбодеяние… всегда было изъяном нашей пары, проклятьем, которое нас не покинуло даже после твоего рождения. Но знаешь что, детка? Несмотря на постоянные измены с обеих сторон, на бесконечные переезды туда-сюда по Манхэттену, на всю грязь, которую мы друг на друга выливали целыми ведрами, мы продолжали друг друга любить.


НЕИСПОЛЬЗОВАННАЯ ВОВРЕМЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ПЕРЕВЕШИВАНИЯ ЧАШИ ВЕСОВ В СТОРОНУ СЧАСТЬЯ НЕ ВСЕГДА РАВНОЗНАЧНА ПОТЕРЯННОМУ ШАНСУ

- Возможно, наша верность выражалась не так, как у всех, но именно благодаря этой верности у нас родилось такое чудо, как ты…

- Прости, я опять утаила от тебя правду, опять тебя подвела…


КОГДА НЕТ НИКОГО – ХОЛОДНЫЙ ВОЗДУХ ВТОРГАЕТСЯ В ТЁПЛЫЙ
КОГДА ЕСТЬ ТЕ, КТО НУЖЕН, НЕВАЖНО, РЯДОМ ИЛИ В МЫСЛЯХ – ХОЛОД БЫСТРО
БЕССЛЕДНО ПРОХОДИТ

- Я Либерти Моллиган. На днях мне стукнуло семнадцать. Моя мама с моим братом считали, впереди меня ждет только лучшее. Как горько признавать, что они ошибались. На прошлой неделе я была не в себе и толкнула под иномарку женщину с ребенком. Совесть не дает мне нормально спать по ночам, из-за чего я засыпаю на уроках. Я практически забросила учебу, забила на саморазвитие.

- Мама, я люблю тебя…

- И я тебя, дочь!

К большому сожалению и ко всеобщей печали, искоренить Мёртвую Королеву из души Либерти оказалось куда проще, чем физически спасти девочку. Алисия Флинн взрывчато шмыгала, вскрикивала от боли во лбу из-за воздействия наступившей на кухне “зимы”. В противоположность ей, Лиза была спокойнее трупа: носик, сместившийся немного в бочок, почернел, и сквозь продолговатую щель во льду вытек такой же чёрный поток зараженной крио-вирусом крови (хотел написать грязи). Тошнотворная густоватая жидкость едва разлилась по столу, как пошла конвертация в газовидный формат.
“Что за…?” - “Бзик” случайно дотронулась до какой-то глыбы, и давай её тщательно щупать! Блондинке понадобилось около минуты, чтобы понять одну печальную истину. Эта “мумия” – то, что осталось от девочки.

Алисию, трижды проклянувшую свою сообразительность, вывернуло наизнанку насыщенной шафрановой блевотой. Её утренний нежирный перекус мигом оказался на её облепленных кусками льда мокреньких брюках, на сугробе и на её куртке. Прошло буквально четыре секундочки и вышедшая из ступора свидетельница, пожалуй, самой шокирующей смерти целеустремленно рванула к ждавшим её Кандис и Эмилайн…


Визгливые причитания не уступали соболезнующим охам:
- Нет! Нет! Она мертва! Я не могу в это поверить! Н-Е М-О-Г-У!
Подругам пришлось успокаивать “Бзик”, и большее участие принимала, конечно же, Тёрнер, которую смерть и приключения касались в той же степени.
- Подотри сопли и проверь сотовый. Похоже, пришла SMS…. – c наигранным цинизмом сказала Алисии Эми и помогла блондинке вытащить из кармана мобильник, еле выживший на лютом морозе.

Как и предполагалось, сообщение не могло оказаться ничем иным, нежели неудобоваримой солянкой из уже традиционных русских матов, тупейших “острот” и явных издёвок от Безумного Джека, которого на мякине не проведешь и не обманешь на чём-то подложном.
- Глядите, вот же зараза! – ругнулась посвященная в девичьи шуры, деловитая Кандис.

Welcoming you, Mrs. an ебливая пидараска? Received my Christmas gift? I will assume that received! Well, and how to you, блядинка? Fulfilled a duty to conscience, блядь? And - and - and - and - and-and, don't answer. However, my tiny revenge can reckon as revenge with a huge stretch. Liberty not sick also wanted to continue to live. I considered her secret desires and tried to please both cheerful parties. So, блядь, from now on we one on this war. You there somehow fasten, мась. As always, the old times Jack will give all the best at full scale and will undertake EVERYTHING. EVERYTHING that you felt second-grade empty блядью without claim for pseudo-heroism. Oh these viruses and scientific developments... oh this Liberty who died of a virus...
(Приветствуя вас, миссис ебливая пидараска. Получили мой рождественский подарок? Предположу, что получили! Ну, и как тебе, блядина? Выполнила долг перед совестью, блядь? А-а-а-а-а-а, не отвечай. Впрочем, моя крошечная месть может считаться местью с огромной натяжкой. Либерти не больно и хотела продолжать жить. Я учёл её тайные желания и попытался угодить обеим веселеньким партиям. Так что, блядь, отныне мы одни на этой войне. Ты там как-нибудь крепись, мась. Как всегда, старина Джек выложится по полной программе и предпримет ВСЁ. ВСЁ, чтобы ты чувствовала себя второсортной пустой блядью без претензии на псевдогероизм. Ох уж эти вирусы и научные разработки... ох уж эта Либерти, умершая от вируса...)


Прочитав SMS-ку до конца и испытав не подлежащую описанию ярость, Алиса измерила Эми проверочным взглядом. Эми, которая, должно быть, осознала личную ошибку и для полноценного переосмысления позиции её требовалось только подтолкнуть.
- Теперь-то, надеюсь, до тебя дошло, почему я делала это? Почему я, черт возьми, так себя вела! – “Бзик” снова не сдержала эмоций = снова расплакалась, - Я поставила перед собой задачу спасти Либерти, любой ценой, во что бы то ни стало! И у меня бы это получилось, если бы не ты со своей сраной жалостью!
Чувство вины окутало Тёрнер подобно туману. Она не смела возражать и молча “ела” критику, понимая всю правоту Флинн. Бывшая полицейская смогла издать звук лишь спустя несколько временных мер, равных одной шестидесятой части часа, и вместо не приводящих к консенсусу, опротивевших споров полностью прогнулась под интересы блондинки и громко-громко сказала:
- Если устранение Джека и впрямь необходимо, а теперь я наглядно это вижу, можешь не волноваться. Его дни сочтены! - в её голосе не слышалось ни тени сомнения, ни фальши, ни прежних колебаний, из-за чего её было трудно узнать.

Наконец-то, добившись своего, Алисия не смогла скрыть всей невменяемой радости и, честно признаться, не особо стремилась. Идеальный расклад трагического финиша – так можно было охарактеризовать нонешнее скопление её психпроцессов. Радость, смешанная с горем утраты, антиномия и несовпадение, провоцирующие странность, причуду, рождавшие бзик.


…Приверженцы феминизма часто критикуют архетипы, находя их сильно толерантными, и зачастую теряют суть их предназначения. Идентичная ситуация обстоит и с Мёртвой Снежной Королевой, которая вперекор современным “мотивациям’ и устоявшейся в массе точке зрения не аллегорирует женский супрематизм и не преподносится как фимейл ауторити утопии. В более поздних изображениях, которые наиболее точны, так как лучше отображают идею писателя, Мёртвая Снежная Королева выглядит гораздо “приземленнее”. Она уже не сборник низкопробных феминистических клише, завернутых в обертку всевластной предводительницы. Мёртвая Снежная Королева теперь простая девочка, допустившая огромное количество индивидуалистических ошибок, заслуживающая наказания, но понёсшая несправедливо жестокую кару…

И как-то раз маленькая Либерти заплакала, когда представила, что никогда не сможет исправиться. В тот самый час, в тот самый миг её отец подошел к ней и утешил её, рассказав сказку собственного сочинения. Сказку о Мертвой Королеве - о девочке, чьи поведенческие проблемы были сильно схожи с проблемами Либерти:
Мертвая Королева совершала дурные поступки, позже жалея о них…

Определенный непродолжительный период Лиза Моллиган носила фарфоровую маску, идеально передававшую её безразличие. Только теперь любой человек, глядя на то, что с ней приключилось, посчитает лицевые накладки ненужными. Девочка превратилась в Мёртвую Королеву в абсолютном смысле данной идиомы, и уже полностью оправдывала свой псевдоним: вид ледяной статуи в сидячей позе посреди арктического грота, чем стала некогда тёпленькая кухня, производил впечатление, чрезвычайно действовавшее на того, кто смотрел. Удивительно необычная, красивая и параллельно грустная скульптура, безоговорочно достойная звания шедевра в своём роде, въелась в мозги всей троицы, в души и сердца. Захватило и не отпускало.


А между тем старина Джеки прислал Алисе новую матерную SMS-ку, состоящую из единственного (!!!), но многократно повторяющегося слова и нескольких улыбчивых смайликов.
Блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, Блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, Блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, Блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь, блядь!
☻ ☺ ☺ ☻ ☺ ☻ ☺ ☻ ☺ ☻

Видимо, злорадство - лучший вид радости…






































Глава десятая.
Порождение Антнидаса

The devil is at least necessary for clergy, than God; too many benefits are taken by priests from fight between God and the Devil to agree to conciliation of these two enemies on whose single combat their existence and their income zizhditsya.
Paul Henri Golbakh
(Дьявол не менее необходим духовенству, чем Бог; уж слишком много выгод извлекают священники из борьбы между Богом и Дьяволом, чтобы согласиться на примирение этих двух врагов, на единоборстве которых зиждятся их существование и их доходы.
Поль Анри Гольбах)

Belief in a devil — the back of faith in god. One proves availability another. Who though doesn't believe in the devil a little, not too believes also in God. Who trusts in the sun, shall trust also in a shadow. The devil is a Lord's night. What is night? Proof of existence of day. Victor Hugo, "The person who laughs”
(Вера в дьявола - оборотная сторона веры в бога. Одна доказывает наличие другой. Кто хоть немного не верит в черта, не слишком верит и в бога. Кто верит в солнце, должен верить и в тень. Дьявол - это ночь господня. Что такое ночь? Доказательство существования дня. Виктор Гюго, “Человек, который смеется")


“Я – Эмилайн Тёрнер. Позвольте мне вам пожаловаться.
Я иду по ночному Нью-Йорку, в голове бедлам и крах, в глазах пляшут черти из-за того, что я дешево наплакалась очередному бармену, которому на меня, без сомнений, плевать. Вы только представьте. Я не обхожу стороной лужи, наступаю на грязь и опускаюсь до мата в адрес прохожих. Меня удивляет, что люди еще до сих пор не вызвали полицию, чтоб меня усмирить.
Хотя с другой стороны здесь нет ничего удивительного, ничего, чего я не смогла бы словесно объяснить. В Америке свобода морального выбора, и потому, живя в ней, так легко потерять индивидуальность, духовность и мораль, а вот вернуть потерянное почти невозможно. Под свободой всегда подразумевался какой-нибудь грех, а в данном случае подразумевается направление развития. Деструктивного развития. Ухудшить что-либо, сделать плохим, негодным, некрасивым Америке как два байта переслать. Нет никакой гадости, которая была бы этой стране не по плечу. Исключение, разве что, убийство в людях их патриотизма, их бесконечной слепой преданности. Но на это не способно ни что”

В эту пятницу Эмилайн ошивалась средь могил. Ошивалась в весьма позднее время! Данное занятие было опасным, в основном из-за того, что на ночь кладбище закрывалось, и его вроде как начинали патрулировать охранники. Риск был глуп и не оправдан, но гуляке, не боявшейся попасться, казалось совсем наоборот. Что мотивировало её на столь безрассудный поступок, находилось совсем невдалеке. Добрая душой, но усердно пытающаяся это от всех скрыть, Эми так и не забыла свою однажды проявленную дикую безнравственность, погубившую, как минимум, одну человеческую жизнь, и будто намеренно самоистязалась, чтобы впредь никогда не повторить столь осудительную, абсурдную ошибку!
На похоронах печально ушедшего Чарльза Митчелла, хорошего мужа и не менее хорошего любовника, присутствовало множество лиц разных слоёв общества. Чак (так обращалась к нему Эмилайн) имел популярность во многих кругах и слыл незаурядной, разносторонней личностью. Во всём у него ощущалась ясность и широкий размах мысли, светлое и оптимистическое отношение к жизни, из-за чего с господином Митчеллом без труда находили язык, как богатые, так и бедняки.
“Прости меня, прости за всё. Ты был невыразимо снисходителен, невыразимо добр ко мне, чего я не ценила, потому что тогда мне было все равно на то, что думают любые люди. Не только ты, Чаки. Не только ты…”

Кладбище Маунт-Кармел располагалось в историческом Квинсе, в так называемом «кладбищенском поясе», окружающем армянский Глендейл. Принятый в середине восьмидесятых акт «О государственных сельских кладбищах» гласил отказаться от создания захоронительных мест на карте Манхэттена и советовал заниматься этим в Бруклине, или на крайний случай в Квинсе. Таким образом, Глендейл оказался окружён одними кладбищами, которых теперь насчитывается порядка трёх десятков и их существенный процент однообразен.
За чеканным металлическим забором и краснокирпичными столбами у входа
вошедших поджидали декоративные, идеально ровные газоны и кустарники, касающиеся серых ухоженных памятников из-за непослушного, осеннего ветра.

Эмилайн стояла застывши. В её поведении не наблюдалось уверенности. Она прекрасно помнила расположение могил Чарльза и его супруги. Еще полчаса назад планировала возложить им цветы. Но, очевидно, что-то пошло не так, и благая идея разлетелась в пыль и клочки. Произошла внутренняя дерьмозабастовочка…
“Пошло всё к чёртовой матери. Если не получается замаливать грехи, что ж, всегда есть вариант остаться прежней бухающей дурой” – Тёрнер поднесла банку пива к осушевшим обветренным губам и начала опустошать её мелкими глотками, проливая часть на себя.

Несколькими мгновениями позже случилось нечто непредусмотренное и по-настоящему мистичное. Банка выпала из трясущихся рук, а остатки содержимого вылились из круглого отверстия на сырую землю. Тёрнер увидела белую женскую фигуру, свободно парившую в воздухе, словно приведение, фигуру, которая немного полетала и плавно опустилась вниз! Это была презагадочная добрая монахиня, частая посетительница квинсовского кладбища…

- Запомни, девочка, ты же рабыня господня…

- Только одно может спасти людей. Зловредный, беспокойный дух следует предать вечному забвению! Его проделки отвратительны Богу и Человеку!

- Не теснись, не сковывайся. Скрывать свои эмоции и не показывать истинных чувств глупо в божьем месте…

Все птицы поблизости по неведомым причинам исчезли, шаливший было ветер затих, а небо заволокло чёрными широкими тучами. Впечатление, мол, в мир смертных насильственно ворвались некие нездешние, нечеловеческие сущности проявлялось с возрастающей силой.
- Кто вы? – под сурдинку спросила Эмилайн, ожидая услышать что угодно, - Хотя, постойте… я вас знаю! Вы… присутствовали в день похорон моего друга и предупреждали об опасности! Говорили что-то об Иисусе, о его гневе, о беспокойных духах…
Матушка положительно качнула головой, отчего любопытство стало еще больше раздирать собеседницу. Кем бы ни была эта милая женщина, какие бы цели она не преследовала, её осведомленность касаемо чужих личных проблем однозначно пугала. “Среди старушек индивидуальность не каждый раз встретишь, а ясновидящие на дороге не валяются”.
- Всё верно – подтвердила монахиня. Затем растянула рот во всю длину, явив добрую, предельно честную улыбку, и заключила, - Ты очень интересная, пленительная, незабываемая, не похожая на других, не такая, как все! Именно поэтому ты – невероятно позитивный человек, к которому, как к роднику тепла, тянутся те, кто нуждаются в любви. Даже дьявол…
- Но Джек не дьявол, если вы о нём! – громковато возразила Эми, одновременно застегивая куртку до конца и ища в карманах перчатки, чтобы подсогреться. Этакая альтернатива горячительным напиткам, - Глупо прививать названия демонов
простым жестокосердным! В противном случае можно поставить на одну параллель всех, кто хоть сколько-то жесток!
Матушка призадумалась над вспыльчивым сопоставлением брюнетки, и придала полурелигиозному обсуждению необходимой конкретики.
- Это не будет такой уж ошибкой, дитя! Жестокие люди недалеко укатились от дьявола. Ими верховодят схожие инстинкты… - старушечье воззрение на предмет всеобщего мифического метафоризма было уникальным без прикрасы. Смущающим – да, стрёмным – отчасти (если придерживаться привычно-банального хода мыслей, то всё, что немного отходит от стандарта, покажется стрёмным), но интересным, - Как и смертные на первых порах жизни не способны на плохое, дьявол однажды был ангелом. Абсолютного зла не существует, дитя. Каждый лучик света порождает свой участок тьмы для самонаделения смыслом, ибо суть всякой жизни заключается в борьбе! Но задача борющейся жизни впустить как можно больше света. Бог посылает испытания тем, в чьих силах их преодолеть. Бог не наказывал тебя, дитя…
- Хорошо! – экс-полицейская утерла порядком засопливевший носик грубым рукавом кожаной куртки и потихоньку направилась к выходу из кладбища, следом за незнакомкой.


…Металлические двери открылись сами по себе, как обычно показывают в фильмах про магию. Эми, чьи уши покромсал жуткий скрежет, не придала значения сему чуду и продолжала молчаливо идти, делая вид, что всё в порядке. Затем вокруг неё начала проясняться невозделанная, как перед рассветом после вечной ночи, лучистая энергия, целинная и девственная. Монахиня, игнорирующая собственный немаленький возраст, была далеко впереди. Её нереалистичные взлеты и перепархивания через различные ограды назло законам физики навевали ассоциации с (!!!) призраками.
Что-то, что вряд ли относилось к земному измерению, меняло окружение до неузнаваемости. Словно по невидимой, но чёткой инструкции, восьмикилометровый
Джеки Робинсон-Парквей перевоплотился из нью-йоркского бульвара в одну из улиц уничтоженного ядерным взрывом Мракан-сити, прослывшего за века городом преступности, городом порока и отчаяния похлеще, чем Детройт в семидесятые.

Эми догадалась, где находится, по болтающейся на ветру, ржавой вывеске Antnidas, призвавшей её к осторожности и поэтапному подходу.
Antnidas – устрашительного вида гигантский особняк, огороженный с четырех сторон
высокой каменной стенкой и кругами колючей проволоки по всему периметру. Над широкими вратами, ведущими, будто в саму преисподнюю, висит зловещая предупредительная надпись ОБИТЕЛЬ УМАЛИШЕННЫХ.

Величие здания подчеркивается выпирающими башнеподобными строениями с острыми крышами. На большинстве окон установлены чёрные сварные решетки. Естественнее всего это место выглядит ночью.

Несмотря на свой страх, который позже уступил любопытству, Эмилайн почти не отставала от монашки. Ей, в глубине жаждущей жестокую развязку, а не сопливый драный хеппи-энд, хотелось поскорее увидеть, чем все это закончится. Правда, перед ней еще стояла задача дожить до той минуты. Задача, с которой она пока, вроде как, справлялась, и справлялась, надо признать, на твердую пятерку. Хотя очень значительную роль здесь играло везение: лояльное отношение Джека к Эми, как к родной сестре, сильно упрощало её миссию.
“Куда меня ведут? А главное, зачем? С каких это пор я стала такой важной?” - в какой-то момент Тёрнер потеряла матушку из виду и в течение получаса из-за необыкновенно плотного тумана не могла уловить глазами белый католический подрясник.

Зрительное восприятие объектов понизилось на территории психушки. Считать это не более, чем совпадением, было бы абсурдно, учитывая, что всё происходящее отдавало постановкой и подносилось Эми в готовом варианте. Тут и двери особняка пооткрывались (причём открылась как входная дверь, так и чёрный вход, расположенный с другой стороны), и белая фигура мелькнула в третьеэтажном тёмном окошке, а также ветер усилился, призывая мраканскую скиталицу поскорее зайти в утробу “обители”, чтобы не замерзнуть.


В пользу прозорливости Эмилайн обстановка в лечебнице наблюдалась ни крошечки не оптимистичней, чем на её территории. Обстановка одичания и заброшенности, пробранная и пробирающая грустью всякого ступающего! Казалось бы, что может быть хуже. Но у “главного любовного объекта сатаны” имелись все особенности волевой регуляции, среди которых особенно выделялись целеустремленность и бесстрашие. И всё бы ништячком, да вот только безымянная каноница снова куда-то девалась, и её поиски могли занять ни один час и даже ни одну неделю.
“Что?” – на первый взгляд пустующее место, в котором едва ли обитали насекомые, неожиданно ожило. Чьи-то женские надрывные выкрики, протяжные мольбы о пощаде
эхом разнеслись по Антнидасу и нарушили устоявшийся гробовой порядок, - Здесь кто-то есть…”

Эми возмечтала проснуться в тёплой кровати и понять, что всё её приключение – от и до металкогольные последствия, выражающиеся в форме растянутого глюка. Таков расклад, вне сомнений, был бы идеален. Но… этого всё не случалось, да не случалось! Кошмар не спешил оказываться сном, а до сознания медленно добредала простая и вгоняющая в бескрасие истина: нельзя куда-то прийти, если ты уже там находишься. “Невозможно проснуться, будучи бодрствующей”.
Меж тем голоса не уносились, не угасали, а, наоборот, становилися всё громче. Вскоре стало возможным разобрать речь надрывающейся.

- Они собираются испортить меня. Эти животные, изверги! А потом, скорее всего, уничтожат! Тут повсюду скелеты. Помогите! Господи, приди ко мне, пожалуйста. Знаю, недостойна я. Ради Твоей милости и жалости. Господи, помоги. Чудовища, дьяволы... их несколько десятков и все они одинаково злые. О, господи…

Звучание, производимое колебанием связок, принадлежало молоденькой девушке. Оно исходило откуда-то снизу, из недр бесноватого замка. Помимо безобидного голосочка, в фоновом шуме присутствовало агрессивное рычание и неконтрастные мужские угрозы. Эми начала разрываться между двумя вариантами: пойти прямиком к лестнице и подняться на третий этаж, где недавно была замечена матушка, или вызнать причину кричания, тем самым удовлетворив откормленный, недюжий интерес.
“Вниз… правильнее всё-таки вниз…” – надеясь, что за сделанный выбор не придётся расплачиваться веками заточения, собственной душой или что обычно требует дьявол, если заходишь в его царство без спроса, Эми медлительно направилась к темному проему в левой части входного холла. Из мрака навстречу ей выступило несколько ало-прозрачных созданий, прошедших сквозь неё. Эти недружественные “касперы”, похоже, не заметили чужую и скрылись в стекающей тени потолка, не подав ни малейшего повода думать о них, как об угрозе.

…Переизбыток негатива в одном тесном пространстве воздействует неблагоприятно на всех, но все индивидуально переносят удар: кто-то, чьи нервы слабее, загибается сразу, в первые минуты, ну, а кто-то держится и держится неплохо, постепенно “портясь”, как личность. Гостья закрытого крезовника ощущала спинной пот ЛУКАВОЙ СОТНИ, температуру горячих мужских тел, нынче призрачных, но не растерявших жизненного жара, будто сластолюбные постойщики подвала заклинали свою забиячливую, колготную ауру на бессрочный террор в отношении любого, у кого лишь хватит наглости заглянуть в этот АДОВЫЙ АД…

Фигуры мужчин, которые, видимо, когда-то находились здесь против личной воли, садистки поигрывали на нервишечках гостьи: то исчезали, то возникали вновь подобно вспышкам. Тёрнер трясла головой всякий раз, когда та начинала кружиться из-за частых мельканий, чтобы не потерять исходный стимул, не запутаться и не свихнуться с рассудка.

- Они уже испортили. Испортили! Испортили! Господь наказал меня за мою отдаленность от церкви! Меня спасут лишь страдания! Я должна мучиться! Мучиться!

“Как же мне плохо. Фух. Хоть бы не упасть. И ты чертовски права, Эмилайн, насчёт своей жизни. Иначе как адом её не назовёшь...”

- Мой ребёнок! Мой сын! Где мой сын? Почему я не могу с ним увидеться? Отдайте мне моего малыша!

Большая нелюбительница подобных подземелий, Эми заткнула уши двумя пальцами. Голос девушки, которую либо насиловали, либо убивали (не поймешь), окончательно её доконал! Кроме того, фигурирование монахини впечатлевалось в сим светопреставлении по-прежнему сильно. Если повёзёт, носительница рясы спустится сюда и посвятит в секреты Антнидаса. То, от чего Тёрнер ещё недавно держалась подальше, от чего убегала без оглядки, сейчас не казалось таким уж отвратительным. “Привыкнуть к худшему легче, если из худшего состоит твоя жизнь”.

- Мой ребёно-о-о-о-о-ок!


Заметив первую приоткрытую дверь, дверь в конце коридора, Эми резко и необдуманно потянула ручку на себя и прискоком забежала в неизвестность. Там было темно, но не темнее, чем в остальных местах замка. Мигом позднее дверь захлопнулась позади неё! Зажглись огни! Гостья почувствовала абсолютное беспомощье перед бурлящими здесь эзотерическими процессами, прославляющими Антнидас злыми гимнами и велениями собственного сердца ловить любые знаки и признаки, чтобы в царстве перебора и залишек, часом, не упустить из внимания важное.
“Неужели тут тихо? Неужели их нет тут? – помещение, где, к предстоящему удивлению Тёрнер таился ключ от всех ларцов, было на треть завалено сломанной мебелью. Но это всё – ерунда. В сравнении с тем, что её могло поджидать, просто чудо, что в качестве новой заморочки Антнидас выбрал обыкновенный, мать его, бардак, - Оу, ну, надо же…”

Переход в следующую комнату, откуда выглядывало тёплое свечение, заслоняли два могучих шкафа. Чтобы не гневать судьбу, пока всё идёт относительно ровно и рядышком не хрюкают духи-насильники, Эми с громким пыхтением принялась отодвигать мебель. Сначала отодвинула один громоздкий объект, потом – второй.
“Блин, как же я умудрилась переставить его, да так быстро? Вот что адреналин вытворяет с людьми! Или, постойте… дело вовсе не в адреналине и мебель сама мне подчинилась? Пора бы узнать, что к чему, да валить”


…Освободив себе путь, Тёрнер настороженно двинулась дальше. Случилось так, что неожиданный, хотя и желанный конец путешествия, принёс больше информации, чем весь последний, прошедший в опасностях месяц. Любое подземелье не могло обойтись без своей “тайной комнаты”, которая бы обязательно служила символом чего-либо и которая была бы средоточием всех божеских немилостей.
“Да защитят меня ангелы.
Да придут мне на помощь силы небесные.
Чтобы от ада отпрянула.
Войску рая предшествуя” - мысленное сочинение простеньких стишочков мало-мальски стабилизировало “прыгающие” нервы. Но, говоря в общем, это не сильно уберегало её. Темница, где происходит чёрт знает что, где теням, чтобы быть, не нужны силуэты, и где галлюцинации воспринимаются естественнее физики, вела себя непредсказуемо и не могла дать гарантий.

— nobody in the world applies for understanding. We know only that it occurs, and reasonings around yes about the phenomenon are absolutely fruitless. If you want, then think that the human brain contains seven billion cages …
• All this is so abstract, the Holy Father, and, in my opinion, is easier to believe in the Devil. William Peter Bletti. Expelling a devil
(- никто в мире не претендует на понимание. Мы знаем лишь, что это происходит, а рассуждения вокруг да около самого явления совершенно бесплодны. Если хотите, то подумайте о том, что в человеческом мозгу содержится семь миллиардов клеток.
- Все это так абстрактно, святой отец, и, по-моему, легче поверить в Дьявола. Уильям Питер Блэтти. Изгоняющий дьявола)

- Матушка? – Эми мигом сориентировалась на месте и поняла, что вдыхает запашки
сырой камеры, обустроенной под старинную, монашескую келью. В дальнем углу стоял стол с глиняным подсвечником на белоснежной скатерти. Слева пустоту занимало тонущее в пыли, затканное многолетней паутиной овальное зеркало с парой видных трещин, делавших его не полезней разбитого, а справа старуха склонялась над библией, шепотом повторяя давно заученные, важные ей строки, - Матушка, вы…
После чреды судорожных вздохов священнослужительница выпрямила кривой указательный палец
- Тише, дитя моё! – и угрожающе подняла руку вверх, - У стен есть уши, а защиты от лукавого не найдешь ни в одной из церквей! Защиты нету… нету нигде! При бесновании дьявол порабощает тело, а потом… - сколько сил не прикладывалось, а договорить она так и не смогла. Что-то помешало ей. Произошел длинный перерыв, не увенчавшийся ничем положительным.
Эми не видела смысла торопить, относясь к праведнице крайне уважительно. Но изрядное, возможно, лишнее волнение и контачащие между собой страхи, лежащие в основе основ, постепенно подчиняли. Экс-полицейская утратила последние останки самообладания и уже не владела собою, как раньше.
- Почему судьба притащила меня сюда? В этот замок… Для того чтоб сказать… что? – морально подготовленная к любому чёрному открытию, посетительница “ада”, глядельщица Антнидаса переметнулась вниманием на треснутое зеркало и долго-долго не могла оторваться, будто оно звало её.

Монахиня зажгла свечку перед изображением Христа на странице библии с помятыми углами. Прошло секунд десять. Огонек на кончике потух от дуновения теплого воздуха со старческих губ. Облачение духовенства, в котором эта женщина будто родилась, красиво всколыхнулось, и горькая истина полилась из неё бесконечным фонтаном, как клокочущее, зловонное грязище.
- Всё началось здесь…
У Эми, что усердно гнала недоумение, возник ряд вопросов, связанных с клиникой:
- Насколько я понимаю, мы с вами находимся в самом первом Антнидасе, да? В интернете я читала, что это здание закрыли из-за некоего скандального инцидента, детали которого по неизвестным причинам не были оглашены! Что за ужас случился здесь? И… что за нечто заключалось в этих темницах?
Матушка ответила на вопрос. На самый последний. Она убрала вспотевшие руки в рукава рясы, напряглась всем существом от пронзившего её странного трепета и нервно закрутилась.
- Преисподняя, сотворённая руками людей! Заблудших, одиноких душ… - по голосу чувствовалось, что туманное прошлое темниц ой как касается женщину, - Тут держали под замком неизлечимых, буйно помешанных преступников, как зверей!
Вовлеченная в интригу, Тёрнер продолжила предполагать:
- Был побег? Я угадала, да? – но новая теория, как и все предыдущие, не отличилась оригинальностью. На деле оказалось всё гораздо сложнее и трагестичнее.

- Молодую девушку… сотрудницу, случайно заперли здесь на выходные!

Заключенные скрывали её много дней. Её били, над ней совершили свыше пяти тысяч актов полового насилия. Сволочи надругнулись буквально над каждой клеточкой юного тела! Бедняжку обнаружили едва живой спустя месяц после досаднейшей пропажи…

- Её откачали и повели на медицинский осмотр. В женской консультации несколько специалистов диагностировали беременность!

- Эту девушку звали…

Аннамей Хэлван,

а её сына…

В этот раз Эми просто не могла ошибиться, и закончила предложение за матушку:
- А сына звали Джек…
И та расширила глаза до размеров блюдца, подтвердив:
- Внебрачный сын сотни маньяков!

Прогнозировать исход преждевременных родов для плода всегда тяжело. Мальчик вышел из утробы Аннамей на шестом месяце, и к всеобщему большому удивлению оказался физически здоров. Но психические патологии, относящиеся по большей степени к генетике, мешали причислять Джека к полноценным детям.

Сама мать была признана недееспособной вследствие перенесенной душевной травмы и не могла принимать участия в воспитании сына. Ей был назначен курс многоэтапной психологической реабилитации. Но вместо лечения она сделала выбор в пользу другой жизни, и исчезла из родного города. С тех пор Аннамей никто не видел. Поговаривают, она покончила с собой. Но это только слухи…

- Они уже испортили. Испортили! Испортили!

- Мой ребёнок! Мой сын!

- Почему я не могу!!!

- Господи… - повторяющиеся из раза в раз чужие флешбеки, тени, кошмарики, бу-эффекты… сердце Эмилайн с превеликим трудом переносило налеты враждебного замка. Казалось, с той трагедии утекло немало воды, и вся негативная энергия должна была рассеяться за десятилетия. Но, видимо, страдания бедняжки Аннамей слишком велики, чтобы просто так удалиться из ауры, стереться из памяти первого Антнидаса, - Я будто пережила все те чувства, что когда-то пережила эта девочка…

Монахиня собиралась уходить из темницы, и повернула сгорбленный нос в сторону узенькой арки. Прощальный совет, как обязательность детективного жанра, прозвучал удивительно тихо и с добротой, на которую способны лишь почитающие бога блюстительницы религиозных предписаний и больше никто.
- Любовь, наверное, самое прекрасное и одухотворяющее чувство, которому подвластно одолеть сатану. Прояви любовь по отношению к тому, от кого исходит зло, дитя, и тогда ты прыгнешь настолько высоко, что тебе откроется вся правда, весь мир и горы Тибета. На этом всё, дитя. Аннамей тоже умела любить, хоть её любовь и принадлежала только Господу, только Христу…

“Горы Тибета?” – смущенная тем, что монахиня ни с того, ни с сего упомянула другой конец света, Эми зацепилась за фразу и пошла за ней следом, чтобы спросить. Но неожиданно старуха пропала, как когда-то исчезла на кладбище!

Фантомша? Призрак? Плод разошедшегося воображения? Сказать было трудно.
Но Тёрнер, вновь оставшаяся в мрачном одиночестве, не надеялась это узнать. Помимо загадочных способностей незнакомки в белом её мучило кое-что ещё. Интерес к третьему этажу в ней так и не погас, ведь именно туда направилась экс-полицейская после
исчезновения служительницы.

- Они уже испортили. Испортили! Испортили! - Аннамей жертвенно вливала в Антнидас часть себя. Ту, что, по всей видимости, впечаталась в эйдетическую мнемозину подвала!

- Мой ребёнок!

Душераздирающая сцена изнасилования девушки несколькими десятками бешеных мужчин повторялась и обыгрывалась заново. Эмилайн просмотрела её уже много раз,
Но каждый новый просмотр был будто бы первым с учетом своей отвратительности. Окрашивался дрянью, тонировался мерзостью… морился и изнывал.


…Сумасшедший дом заметил взволнованность своей посетительницы, но не стал ни огрызаться, ни ругать. Антнидасу наскучил террор непричастных. Антнидас помудрел…
“Это, вроде, должно находиться где-то здесь. Мне нужно это найти. Оно остро нуждается во мне. Я чувствую. Чувствую… как оно просит, как умоляет…” - Эми торопливо отыскала комнату, в которой недавно блуждала монахиня, однако, без неприятного сюрприза не обошлось. Посередине помещения болтался подвешенный за шею скелет, одетый в потёртое, истрёпанное платье. Безвольно обмякшие, страшненькие кости, принадлежавшие, судя по всему, биологической матери Джека, издавали треск, изрядно выматывающий нервы и провоцирующий нестерпимое кожное зудение.

У Эмилайн Тёрнер, пребывавшей в плену однотипных эмоций, так и не вышло определиться, какая составляющая сего представления выглядит нелепее: крепко затянутый эшафотный узел, который был плотнее мощей Аннамей, или её собственные представления и домыслы.

























Сведение концов с концами:
Эмилайн,
Безумный Джек,
любовь,
трагедия,
и смерть. ЧАСТЬ 1


Последняя глава…
Girls in trouble
-------------------
Line of Blood


Четыре часа назад в Лютеранском Доме Вартберга.
Хэлвану позволили пообщаться с его неродной матерью, с Саммер Мансон, чтобы, во-первых, убедиться, является ли этот человек Джеком Хэлваном на самом деле, ну, а во-вторых, чтобы частично восстановить справедливость. Доктор Грегори, уже давно предвидевший свою бесславную погибель, но совсем не старавшийся её избежать, оказался хитрее, чем могла подумать его экс-любовница, и решил, что если уж ему уготована участь платить по счетам, то пусть заплатит и Мансон.
Волею судеб Грегори сдружился с детективом Джастином Уэлшем, поделился с ним всем, что было известно, и поклялся именем всевышнего, что готов замять большую вину. Психиатр также располагал данными о нынешнем месте проживания старой знакомой, и попросил Уэлша о том, чтобы в крайнем случае, в случае его смерти, до ушей Джека дошла та же информация.


…Полицейские, которые уже вовсю расхаживали по дому престарелых, получили право стрелять на поражение. Каждый был начеку и зорко следил за товарищем. Не то что бы имелся смысл бояться одного человека… Все имели в виду, Хэлван подобен Волан-де-Морту - злодей, ставший жуткой легендой, чьё имя порой неловко озвучивать вслух. И даже оружие не гарантировало безопасности. Застрелить можно бандита, можно застрелить террориста, но только не дьявола…

- Вламываемся на счёт три! Поняли? Раз, два… ТРИ! – грохот сильного удара ногами по двери взбудоражил преопасного субъекта, сосредоточенно грызшего что-то на полу.
Прежде чем предпринимать какие-либо меры, полисменишки согласились между собой, что следует удостовериться, кто этот тип. Истинную внешность Безумного Джека, преступника, всегда остававшегося в тени, по-прежнему никто не мог описать, потому что её попросту никто не знал. А дюжина фейков, ненастоящих “Безумных Джеков”, в пущей мере размывали личность и статус маньяка.
- Оу, да у нас вечеринка планируется, братцы! Надеюсь, меня на неё вы позвали! - Хэлван встретил вооруженных гостей со всеми подобающими почестями, - Иначе, сами сечёте, не будет такого эффекта…
Копы мгновенно заподозрили нечто неладное. Но долго не могли определить, что их смутило сильнее: этакая, бросающаяся в глаза “диковатость” субъекта, его крикливая животность, проявлявшаяся буквально во всём, или же вырванный кусок подбородка мёртвой Саммер, чьё маленькое, скукоженное тельце смирнехонько полеживало в дальнем углу. Забитое, оплёванное, трижды облитое мочой! И, конечно же, кровь. О, да! Без крови тут не могло не обойтись! Её было много, как никогда. Кровью был залит весь пол, испачканы все стены, в крови была вся одежда Безумного Джека…

- Это он ребята! - почти в один голос произнесли полицейские, - Берём! - и шайкой навалились на убийцу.


Тем временем день медленно, но верно шёл к закату, и на улице начинало смеркаться. Джастин Уэлш преспокойно отсиживался за рулем в кабине своего старенького джипа и с нетерпением дожидался развязки. Детективу, который прежде не отличался цинизмом и который, видимо, этот цинизм приобрел, вздумалось покончить с двумя зайцами сразу – наказать Саммер, организовав ей свидание с блудным сынулей, и заодно прервать череду злодейств Джека, подключив полицейские силы. При идеальном раскладе, если никто не погибнет, Джастин будет гордиться своей смелостью. Сыщик обязательно поделится подвигом с женой, позвонит своей первой, уже взрослой дочери, растреплет друзьям за бутылочкой пива в какой-нибудь дешевенькой кафешке и… снова поверит в эффективность полиции, как верил когда-то, когда трава была зеленее и небо отдавало светло-голубым.

“Я не думал, что этот день когда-нибудь настанет. День моего возвращения в строй. Интуиция говорила, мол, это возраст, всё само собой пройдёт, всё образуется. Но годы шли, я становился старше и ничего не менялось. Состояние постоянной неудовлетворенности становилось нормой, будто жизнь каждого должна состоять из сплошных разочарований. А тут раз и…
В общем, если приходить к какому-то единому мнению, не повинуясь краткосрочным вспышкам, а твердо стоя на своём, то тебе откроются невиданные прежде перспективы. Второго рождения, может, и не случится. На многое рассчитывать не стоит. Зато сам ты помудреешь, салага, и следующий замкнутый круг неудач воспримется тобою, как исключение, а не тенденция, как должно восприниматься любое чертово-божье испытание” – Джастин плеснул кофе из термоса в пластиковый беленький стакан и опустил стекло двери вниз до упора с помощью кнопки стеклоподъемника. Как бы ни было в данный момент угодно и малиново, какой бы наплыв героизма не заставлял ищейку грезить об очередном вечере в обществе супруги, наихудший вариант развития событий всё еще не был предотвращен. И пока этого не произойдет, детективу придётся смотреть в боковое окно со смесью тревоги и дурного предчувствия, разговаривать с собой и предаваться чему-то обязательно тупому и несбыточному.

“Как же всё закручено. Так недолго и голову сломать. У меня выдался не месяц, а настоящее кино-приключение. Чтоб мне провалиться…” – Джастин уже было перестал думать о плохом и почти расслабился. Тёплый напиток из термоса тщательнейше обогрел всё нутро, присыпал к приятному упадку привкус лёгкого дурмана. Основные опасения никуда не делись, но напряжение снизилось в ощутимой степени. Стало возможно ровно дышать и не трястись каждую секунду, стукаясь макушкой о низкий потолок. Но, как это обычно происходит, все надежды на единственно справедливый исход вмиг пошли прахом, или, сказать точнее, сгорели заживо: “мистер Пинкертон” пролил кофеёк на колени и чуть не разлетелся на составные части. В это мгновение раздался мощнейший, громоподобный взрыв, потрясший всю округу, поднявший на уши несколько соседствующих кварталов! Здание социального учреждения взлетело на воздух, будто сработало взрывное устройство. Осколки задели припаркованные поблизости авто, без умолку лаявшие пёсики заткнулись (скорее всего, опочили), чей-то крик о помощи соревновался в громкости с шуршанием огня, но проиграл соревнование.

“Не-е-е-е-е-е-е-е-е-т…” – неподвижно наблюдая столь ужасное зрелище, после которого долго не получится уснуть, Джастин Уэлш чувствовал глубокую вину и испытывал муки угрызения совести. Ничего другого ощущать он не мог и не сможет ещё бог знает сколько. “Всякий, кто бросил вызов злу, очевидно, не в состоянии осознать всех рисков и не задумывался о вероятии потерь”.

-----------------------------

Настоящее время.
“Мамочка, мама… почему ты меня предала? Почему поступила со мной так? Мама, за что…” – Джек сидел за широким письменным столом в просторной гостиной квартиры Джастина Уэлша, к которому он наведался сразу после того, как удалось выкарабкаться из обломков Дома Вартберга…

Четыре часа назад.
- Сдохните! Сдохните! Сдохните! – Джек отобрал у одного копа пушку, на второго набросился с уже применявшимся проводом и толкнул ногой третьего. Ловкость маньяка была потрясающей, “кошачьей”. Однако численное преимущество противника дало о себе знать. Копы втроем скрутили и запинали маньяка. Но когда обрушился потолок, именно они закрыли Джека своими телами.

Какая ирония…

“Не сомневайся, я бы выпотрошил тебя второй раз, если бы знал, что в следующей жизни всё снова повторится. И всё же ты не могла ненавидеть меня просто так. Должна была быть какая-то причина, по которой я был тебе не мил.

Должна быть причина…”


Тридцать пять лет назад. Дом семьи Мансонов.
- И это нам не помогло, бревно ты тупое! – Саммер заметила мелкого негодника, грубо вывела из кухни и захлопнула дверь с таким грохотом, что было слышно аж за километр, а затем пригрозила мужу здоровым кухонным ножом, который резким движением вынула из ящика над газовой плитой.
Джек, однако, не ушел на чердак, как ему велели, а прислонился левым ухом к двери и начал слушать, о чём кричит мать.

- Я вышла за тебя из жалости!

- А как же ребенок? – взволновался небеспечный супруг, - Если плевать на меня, подумай хотя бы о нём!
Но Саммер отказывалась воспринимать аргументы, оставаясь прежней невыносимейшей стервой.
- Ребенок? Да ладно Мне смешно на тебя смотреть! Ты докатился до того, что прячешься за выродка, чьё появление на свет произошло благодаря недоразумению, а точнее, из-за халатности медперсонала. Тебе ведь напомнить, кем была его мать, чтобы ты прекратил считать его ребенком?
Уверенный в своей правоте на все сто процентов, Джордж с закрытыми глазами помотал головой, вдохнул побольше воздуха и произнес почти по слогам:
- Нет. Это ничего не меняет…
Капризная жена посмела с ним поспорить и вымолвила мрачно:
- Это меняет всё. Ты понимаешь, что он не наше дитя и вообще ничьё? Он - незаконнорожденный ублюдок, последствие грёбаной не прерванной беременности, сын ста маньяков!


Джек вспомнил этот разговор. Последняя громкая ссора четы Мансонов. Затем прошло несколько мучительных минут и навязчивые слуховые галлюцинации, проявляющиеся в виде женского повелительного голоса, захватили внимание садиста и заняли первое место среди одержимостей.
сын ста маньяков! сын ста маньяков! сын ста маньяков! - Саммер, даже будучи мертвой, не желала оставлять Джека в покое, напоминая ему, кто он.

сын ста маньяков! сын ста маньяков! сын ста маньяков!

Внезапный сильный страх перед безжалостной правдой, болезненные внутренние вздроги и подскочивший жаркий пот убедили побочного отпрыска гурьбы бешеных псов позвонить Эми, узнать, как у неё дела и попросить её о встречи. Джеку не хотелось дожидаться, пока ненависть сожрёт его полностью, пока пустота и бессмысленность заполонят собой всё пространство. Единственным средством спасения была та, мысли о которой временно заживляли “раны” и маскировали “экзему”.
“А если не всё так плохо, как казалось?” – боясь обжечься, Джек редко подпускал оптимизм близко к сердцу, но в данной ситуации не мог повести себя иначе.

- Нет, ничего не получится… - говорил он себе, стараясь прогнать липучую надежду.
“Я никогда больше не увижу семью. Я никогда не буду способен кому-то довериться...”


Пока убийца критически и инновационно рефлексировал, то погружаясь в сомнения, то резко из них выходя, в другой комнате сидели связанные по рукам и ногам, прислоненные спинами к дивану хозяева квартиры. Джастин Уэлш и его любимая супруга стали следующими объектами мести безумца, “увязли в дерьме по уши”. Их заклеенные цветным скотчем, “немые” рты дрожали в смертном испуге. Детектив возненавидел себя еще до того, как угодил в плен к шизофренику. Задолго до того! Детектив усомнился в своих личностных качествах, как только передал душегубу адрес Саммер. И сейчас ему было стыдно…
- Ну, как вы там, успели соскучиться по старине Джеку? Или вместе вспоминаем конфетно-букетный период, а? – неожиданно раздавшийся голос мучителя проехался лезвием по их перепонкам. Впрочем, вся былая веселость Хэлвана безвозвратно улетучилась. Палач едва сдерживался, чтобы не заныть, не расплакаться.

К огромному сюрпризу Уэлшов злыдень не стал их убивать. Он не спешил пускать жертв в расход. Ему было что-то нужно от Джастина, какая-то помощь…
- Так… - Безумный Джек нагнулся и резким неаккуратным рывком оторвал скотч ото рта детектива.
- Дружище… - начала жертва, наконец получившая способность говорить,– Прошу, не трогай её. Поступай со мной, как знаешь. Твоё дело. Но её оставь. Умоляю…
Дослушав просьбу беспомощного, жалкого предателя, садист утвердительно выдохнул и с фальшивым сочувствием поглядел на матримониальную парочку.
- Да-да! Когда жиза прижмёт, все вы умоляете! Ничёго нового… - а потом с шумом потянул ноздрями воздух и сплюнул на ковер, приговаривая что-то непонятное, - Но я устал кормить гнев. Я обойдусь с вами благосклонно, если внушите, что получу хотя бы ничтожную выгоду. Постарайтесь расположить старину…

В ту же минуту на застрашенных лицах жертв промелькнуло некое неочевидное подобие радости. Уэлшы, которым чувство смертельной угрозы было в диковинку, поклялись внутри, что предпримут всё возможное, лишь бы не повторить участь Эрне, Саммер и многих других людей, чем-то не угодивших маньяку.
- Я тебя внимательно слушаю, друг. Не торопись, не нервничай. Я тебя больше ни за что не подставлю… - заверил психа Джастин, и в целях придачи большей вразумительности выговорил вслух несколько строчек одной популярной молитвы, - Ответь, чего ты хочешь, чтобы я тебе дал? Может, то, чего тебе не хватает, имеет неимущественный, моральный характер?
Прежде чем озвучить какие-либо требования, злодей основательно обдумал, что ему нужно. В конечном счете, его ответ в самом прямом, в самом натуральном смысле поразил Уэлшев, которые были готовы, казалось, ко всему, однако, это привело их в замешательство.
- Дай мне мою маму… - претихо сказал Джек, глядя детективу в глаза, - Помоги мне увидеть её ещё хоть раз. Я хочу маму…

Рот Джастина автоматически открылся в диком потрясении. Связанный четырежды ударился затылком о диван, и только затем нашел в себе силы сказать Джеку:
- Нет-нет-нет! Это невозможно! Ты же… ты же недавно расправился с Саммер! Ты уничтожил весь дом! – и даже повторил, - У тебя больше нет никакой мамы!
Но нельзя залить воду водой, как и невозможно переубедить убеждённого. А если вдобавок ко всему прочему убежденный еще и отбитый фанатик, то единственной параллели с водой будет мало.
- Ты врёшь! Она есть у меня! – безумец нескладно взмахнул руками перед носом жены Джастина, - Моя родная, любимая, самая нежная, милая, красивая, любимая, незаменимая мама!
Вскоре, под сильным давлением, доброе, человеческое желание пролить свет на истоки, на эту непрозрачную зону, без которой настоящее не имеет смысла, передюжило страх за собственную шкуру и сыщик поведал Хэлвану историю об изнасилованной в Антнидасе девушке.
- Иногда из-за чьей-то непредусмотрительности происходят катастрофы и беды! Это жизнь, такое часто случается! Ту, что тебя родила… твою настоящую мать звали Аннамей! Она была англичанкой! Ты появился в результате принудительного полового сношения, потому что на неё напали пациенты психушки! Ну, а дальше… когда прошли роды, твоя мама сошла с ума и попыталась убить тебя, считая тебя дитём дьявола! Ну, а потом, когда тебя спасли и отдали Мансонам, Аннамей подалась в монастырь, заболела, очень быстро состарилась и сунулась в петлю. Перед тем как повеситься, она оставила предсмертную записку, в которой указала причины своего решения. Она написала, что не может жить, пока жив ты. Она ненавидела тебя хуже, чем ненавидела тебя эта бестия Саммер… - когда ищейка прекратил рассказывать, потому что история подошла к концу, Хэлван не проявил ни капли чувств и продолжил твердить о своём с прежним вызывающим упрямством.
- Правду ты говоришь или нет – мне всё равно… - преступник сам того не заметил, как из чёрного шутника превратился в грустного шута, - Ведь это тоже не моя мама.

Уэлшы перекинулись смущенными взглядами. За полным неимением вариантов и идей Джастин спросил у Безумного Джека:
- Ну, а… кто тогда твоя мама, дружище? Кого ты считаешь той незаменимой?
Безумный издал несколько звуков усталости, с напряжением залез пальцами в карман
своей зеленой рубашки, вытащил оттуда фотографию и поднёс снимок к глазам мистера Уэлша.
Частник неудивленно вскинул брови:
- Эмилайн…? Теперь всё ясно…
А вот жена, напротив, весьма удивилась. Она не знала и четверти данного сюжета, вследствие чего тот факт, что на довольно свежем снимке красовалась женщина, которая выглядела моложе самого Джека, откровенно шокировал её.

Джастин:
- Что я должен сделать?
Джек:
- Поговори с ней, убеди её перестать меня бояться. Скажи ей, что я добрый и всё такое прочее…
Джастин:
- И тогда ты нас отпустишь?
Джек:
- Отпущу, как только пойму, что мне не соврали.

Хэлван на минуту отошел в другую комнату, а, вернувшись, пихнул телефонную трубку детективу под ухо и стал ожидающе смотреть. Миссис Уэлш несколько раз кивнула мужу, чтобы тот не мудрил, не пытался попусту “геройствовать”, а поступал в соответствии с требованиями психа. Оказавшийся в полнейшем тупике и явно не имевший богатого выбора, Джастин… неожиданно пошел Джеку навстречу. “Когда на кону висит твоя жизнь и жизни твоих близких, сделка с дьяволом – меньшее из зол и самое простимое из земных окаянствий”.


…На другом конце города.
Эмилайн в последнее время тесно сотрудничала с доктором Робертом Сойером и копами. Все они преследовали цель поймать безумца. Психиатр, у которого имелся зуб на преступника, не прекращал приглядывать за своей бывшей пациенткой и подробно расспрашивал её обо всех принятых звонках и разговорах. Много дней мерзавец Хэлван пробыл во мраке, но сегодня маньяк заявил о себе, и вышло это интереснейшим образом: Эми увлеклась диалогом с детективом Уэлшем. Оказалось, Уэлш не только поменял личную позицию относительно её брата, он также выразил мнение, что хотел бы видеть их парой. Само собой, это было, ну, очень подозрительно. К тому же в голосе Джастина отчетливо проскальзывал страх…

- Вот и отлично! Мы взяли ублюдка на мушку! Теперь остаётся надеяться и верить, что господин детектив протянет до той минуты, когда о Джеке будут вспоминать лишь, как о
куске говна, напичканным свинцом! – мистер Сойер, впрочем, как и все, склонялся к единственно разумной версии, что Уэлша таки заставили попросить Эми встретиться с “братцем” и что по доброй воле сыщик ни за что бы не согласился поддакивать психу, - Всё пройдет гладко. Бороться с эпидемиями легче сообща. От командных действий всегда больше проку.
- Надеюсь… - приглушенно сказала Эмилайн, и заперлась у себя в комнате, не желая никого видеть, даже собственное изображение на гладкой поверхности. А Роберт Сойер, тем не менее, продолжил обговаривать план с офицером, и не заметил, как своей деятельностью превратил квартиру обещницы в проходной двор.


…Совокупность социально-психологических свойств Джека Хэлвана представляла сплав редчайших качеств. Преступник никогда не попадался на один развод дважды, потому что не умел доверять. Хитрость ничто без холода характера, и в этом плане Джек был абсолютным чемпионом. Каждый шажочек вперед, каждое действие тщательно продумывалось и выполнялось с чрезмерной последовательностью, отчего результат всегда был неизменно превосходным, и достигалась любая победа. Хэлван - волюнтарист, не признающий над собой никакой власти, кроме личных, глубоко индивидуальных представлений о “справедливости”…

“Я не потеряю контроль. Ни за что. Не потеряю. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я не потеряю контроль. Ни за что…” – Безумный долго простоял с закрытыми глазами, изредка покачиваясь на месте, как при зубной боли. Выбраться из внезапно поглотившей тьмы сомнений у него удалось лишь, когда похолодело. Слишком легкая для нынего сезона одежка обходилась злодею периодическим ознобом и проблемами с подвижностью пальцев руки.
- Чёрт тебя дери! Ты мог бы еще позже явиться? Я тут в сосульку превращаюсь, а его где-то носит, не пойми где. Тоже мне, помощничек херов… - к Джеку вдруг подошел пожилой мужчина, лет так за семьдесят. Этот некто с короткой седой бородой и крупной родинкой на широкой нижней губе приходился маньячку верным товарищем и преданным другом. Многочисленные горизонтальные морщины вдоль лба расходились всякий раз, когда Джек ворчал, проявлял характер и всё такое прочее.
Эта знаменательная встреча состоялась на перекрестке сороковой улицы и шестой авеню, где неподалеку был установлен уличный знак «Угол Николы Тесла» в честь великого изобретателя. В том же районе проживала интересовавшая Хэлвана Эми. Убийца не собирался посвящать приятеля в излишние детали, и тем более рассказывать о какой-то симпатии. Не изменяя традициям, он связался с ним лишь по острой нужде.
- Ты заказывал огневую мощь, кажется? Так вот, я тебе её привёз. С самой России! - обрадовал психа старик и открыл багажник своей, отнюдь, не новой, но крутой машинюшки (друг Джека происходил из исконно русской семьи, несмотря на то, что большую часть жизни провёл в Штатах), - Гляди-ка!
- Шо это еще за старье, твою мать… - состроив кислую мину, балагур захотел пошутить, но едва не оскорбил усердного дедулю, - Данный вид автоматов снят с производства уже лет как… хер знает сколько! Нахуя ты суёшь мне дерьмо, блядь? Ну, нахуя, а? Объясни!

（ミ￣ー￣ミ）（＾_＾）（⌒_⌒）(>_<) (・_・)

Однако типичные хэлвановские бзики навряд ли могли задеть того единственного, кому “ужас Америки” был до сих пор признателен и благодарен за многое.
- Попомни мои слова, старое всегда лучше нового! По времени подготовки оружия к стрельбе Калашникову всё еще нет равных. Вангую, Запад нескоро создаст что-то круче… - старичок визуально перепроверил количество патронов и обтёр лицо носовым платком, не замечая, как ярко заискрились глаза у заказчика.
- Я просто прикольнулся! Не воспринимай всерьёз…

Бывший работник дурдома, ныне нелегальный торговщик огнестрелом, этот человек помогал юному Хэлвану не сдохнуть от отчаяния, когда тот “смотрел в стену” и гнил ни за что. Советы и рекомендации хитрого медбрата, всегда звучавшие с невознаградимым, целебным консонансом, в основном, приходились пациенту по душе. Но среди них были и те, что немало ослабевали психологическую защиту ребёнка, делая его ЭГО и его самого сильно уязвимым.

- Всерьез? Тебя-то? И не надейся! Я давно тебя изучил. Ты был еще совсем мелким, когда… - торговец не сумел договорить. Горло перехватило по куче причин, основная из которых, конечно, сам Джек.
(именно медработник, часто общавшийся с будущим убийцей миллионов, приучил его к матерным терминам на своём языке. Русский заходил в палату по несколько раз в день и истолковывал пациенту значения тех или иных матов, как квалифицированный педагог. Это занятие казалось им
поистине мужским)

- Когда что? Когда еще не считал мир юродивым?
- Когда был таким, как все!
- Ммм… - Джек прикусил ноготь большого пальца, плавно потянул, отломил кусок и сплюнул. По просеканию некой каверзной, замысловатой аксиомы у него возник к другану ряд вопросов, - Ты добыл мне взрывчатку, а теперь подогнал автомат. Я взорвал здание, погибло много оленей, а теперь собираюсь подстрелить еще пару оленят. Спрашивается, для чего? Какова твоя выгода в этом, скажи мне? Ну, серьезно, неужели тебе есть какое-то дело до моей сраной мести?
- Вообще-то… спокойно начал товарищ, - Мне есть дело. Я ведь и сам не в восторге от общества, и считаю, что рабским симменталам не нужен успех! Им нужен кнут, желательно пожёстче! А ты обеспечиваешь скоту адреналин…

- Так кто я тогда? – погруженный в свои переживания, Хэлван не решался строить выводы, продолжая самокопание, - Смерть? Дьявол? Или, может, просто нравственный уродец?
А его кореш по грязным делишкам добро улыбался, ища затерявшиеся в карманах ключи:
- Не то, не другое и не третье! - лишь потом он вспомнил, что оставил их в замке зажигания, - Ты - наказание общества, вселенская расплата. Яркий пример человека, которого лишили детства и который использовал личную боль, чтобы выделиться, выразил её в искусстве насилия…

Джек:
- Мм, а если я тебя убью, как ты тогда запоёшь? По-прежнему будешь нахваливать мои таланты?
Торговец оружием:
- Мы оба знаем, что этого не произойдет! Тогда к чему разговор?
Джек:
- Ну, да. Ну, да… Я хоть и сумасшедший сукин сын, но всё же не настолько, чтобы забесплатно доставлять тебе такое удовольствие!

Настал момент и закадычные соратники попрощались на приподнятой, дружественной ноте. Из-за идентичной вероятности любого исхода последние слова были подобраны с профессиональнейшей точностью. Поелику жизнь обоих представляла собой сплошной риск, следующей встречи могло не состояться, и бережное отношение к понятиям дружбы имело огромнейшую важность, как для учителя, так и для ученика.
(Мат — наиболее грубая, обсценная разновидность ненормативной лексики в русском и в близких к нему языках)


Меж тем.
- Мальчики, вы не могли бы обеспечить мне спокойный процесс переодевания? Я предпочитаю, чтобы на меня не пялились, пока я голая, так что, если не трудно, отвернитесь-ка на хрен… - попросила гостей Эмилайн, надумав пройтись до магазина с целью купить выпивку, - О-о-о'кей?
Господа-полицейские моментально пошли на уступки и юморично зажмурились, лишь иногда приоткрывая глаза, чтобы зазырить её “шабутные шарики”.

Роберт Сойер дважды кашлянул в кулак и сказал:
- Извините, чуть не забылось напомнить! Вам нежелательно отсюда выходить.
Преступники часто поджидают барышень в тёмных переулках…
Просовывая точено-белую, соблазнительную ногу в узкую штанину тёмно-синих джинсов, Эми адекватно отреагировала на заботу дока, но осмелилась ослушаться:
- Да-да! Свод предостережений мне знаком не хуже вашего. И всё-таки, не стоит забывать, что вы находитесь в большей опасности, чем я, потому что меня мой умалишенный братец не тронет! Что же касается всех остальных, то тут, как говорится, любые комментарии будут излишни…
Также и Сойер был любителем поспорить, подокапываться до кого-нибудь, и оставался таковым даже в критичных ситуациях:
- Да бросьте! Умоляя-я-я-я-я-ю… Ваша сексуальность, отнюдь, не гарантирует абсолютной защиты. К тому же нужно ли повторять, что намерения помешанных часто меняются? Ну, а в случае с Джеком можно быть уверенным только в одном: что ни в чем нельзя быть уверенным!

Почти уговорённая, в смысле согласная, но всё еще жаждущая доводов рассудка, Тёрнер так и не одела джинсики полностью. Одна нога была по-прежнему голой, а верхнюю часть туловища по-прежнему закрывал лишь серенький бюстгальтер из хлопковой ткани.
Психиатр с успехом притворялся, что ему не небезразлично, чем закончится для неё борьба с псевдобратом, а де-факто сводил личные счёты. Сойеру не давала покоя сама мысль о том, что “великий и ужасный” его пожалел, выбрав такую абсурдную причину, как снятие подозрений с заносчивой горе-пироманки. Это чертовски ущемило молодцеватого и высокомерного доктора, которого, помимо высокой квалификации, отличали преувеличенно высокое мнение о самом себе и предпочтение возвышенной лжи низким, мелкотравчатым обманам.
- Вы ведь в случае угрозы не отступите? – спросила Эми, внимательно следя за мимикой и жестами Роберта, - Не струсите, как струсило бы большинство, имея дело с Джеком?
Предсказуемый хитрец гулко порскнул и стал ещё картиннее передавать стоицизм:
- Не-е-е-е-е-е-е-е-т? Что вы? Боже упаси! Это исключено. Не будет никаких отступлений…
На протяжении получаса, а то и больше, хозяйку квартиры снедало подозрение, что перед ней разыгрывают хорошо отрепетированную, комическую сцену. И её интуиция не очень-то лгала. Своеобразные, тайные тесты на серьезность намерений доктора показывали весьма скверный результат, что вряд ли могло быть случайным совпадением. Если только не растаявшие остатки негатива вынуждали думать о мистере Сойере, как о грязном обманщике и последнем лжеце.

- Принудительное лечение - это особый вид государственного принуждения, особая мера социальной защиты от действий душевно больных, таких, как ты.

- Иногда устранение последствий занимает несколько жизней, из-за чего многим, кто здесь задержался, годы кажутся мгновениями. Это нормально, и, как показывает практика, человек привыкает ко всему…

- Скажи это своему любовнику Чарльзу!

- Исключения превращаются в тенденции.

- Так заведено у психопаток…

Высказанные с ненавистью, ужасные слова, которые не изгладились из сердца и уже никогда не изгладятся, помогли Эми не совершить глобальную ошибку и не подцепить синдром доверчивой дурочки. Но, как можно было предречь, психиатр заметил её трепыхания и удивительно быстро сменил добродетельные интонации скрытым осуждением и низким насмехательством:
- А вы точно не сомневаетесь в моих возможностях, дорогуша?
Эми уже планировала сдаться, рассказать, что ничего не забыла, но их непростую, довольно накаленную беседу внезапно пресёк грохот автоматной очереди.

“???” - ошарашенный Сойер повернулся и увидел изрешеченного, лежащего на полу офицера, с которым несколько минут назад курил сигарету. Кровь брызнула во все стороны, на стенах повисли алые капли!
Док крикнул Тёрнер:
- Бегите! – а сам не успел двинуться, как получил предательский и очень точно нацеленный удар ногой в живот, после чего скорчился от боли, - Бегите-е-е-е, боже…

- Падла! – крикнул стрелявший, и, не выдержав, от души двинул наугад расширенным концом ружейной ложи. Он сломал мозгоправу чувствительный нос + выбил пару передних зубов.

Эмилайн совсем не отдавала отчёта в серьёзности положения, раз пошла в атаку вместо того, чтобы попытаться сбежать. Чувство самосохранения и прочие рациональные сцепления отключилися напрочь. Спонтанная “схватка” Джека и девушки не заняла больше нескольких секунд. Исход был очевиден заранее: экс-офицершу грубо оттолкнули и здорово всыпали прикладом калаша, как и доктору.
- А-а-а-а-й! - Тёрнер упала, стукнувшись обо что-то левым подреберьем, и к своей непрухе стала свидетельницей очередной поспешной, бессмысленной, бесчеловеческой расправы. Слабые руки, потерявшие подвижность и чувствительность, пытались прикрывать глаза, но всуе и вотще.

- Падла! Падла! Падла! - Джек пробил Роберту Сойеру череп несколькими частыми ударами приклада, но не прекратил в нецензурной форме оскорблять мертвеца, - Зачем ты нахуй родился, урод? Зачем, блядь, родился? Нахер я тебя тогда пощадил?
“И вправду, нахер...”

Помимо показательной казни врача садист для верности потратился на свою предыдущую жертву. Очередь из «калашникова» и еще несколько пуль из ствола покороче вонзились в грудь беспомощного трупа! Стивен (имя полицейского) спал вечным сном, но ноги его какое-то времечко дергались под действием рефлексов.


- Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – Джек услышал звук коповских сирен и вышел на улицу встречать долгожданную, ничтожную, “подмогу”. Чёрный полицейский Ford только подъехал к дому, как тут же был расстрелян практически в упор. В результате и водитель, и оба пассажира скончались. Это произошло столь моментально, что никто не смог бы ни осознать, ни отреагировать, - Ха-ха-ха-ха!
…Не успел мальчик-очевидец и глазом моргнуть, как отец подхватил его и сказал “Джимми, пошли”. Но Безумный повернул дуло калаша в направлении убегающих граждан и подстреленные папа с сынишкой улеглись на асфальте…


- Филистёрка, давай уже собирайся там потихоньку и готовься к переезду в мамин домик. Имей совесть, папа с мамой тебя ждут! Не нужно их разочаровывать!– поднимаясь обратно по лестнице, Джек трясся от счастья и ощущал себя на седьмом небе. Стрелок не мог даже допустить, что за какие-то три минуты Эми умудрится исчезнуть. Опять!

“Что? Какого хера творится? Милая, ты…”

- О-о, нет! – а ведь именно это и произошло. Эмилайн и след простыл, когда её настойчивый поклонник по новой вломился в квартиру, - Куда ж ты подевалась? Выползай давай! Я тебя везде достану. Хоть на Марсе…

Её не было ни на кухне, ни в спальне, ни в одном из (!!!) шкафов, ни даже под кроватью. Вообще нигде! Из этого мог следовать лишь один удручающий вывод.

“Упустил, зараза…”

“Ничего. Найду потом, блядь. Не скроешься…”

В квартире, которую восстановить отныне сможет лишь архи-затратный, масштабный ремонт, искрила техника, отламывались и падали крупные куски отделочного слоя, а где-то, в лабиринте комнат, бегал и мяукал изголодавшийся породистый кот. Питомец просил молочка, надеясь, что заботливая хозяйка его услышит и по обычаю нальёт на дно миски. Это была экстремально милая и одновременно жестокая фантазия надзвездного кинодраматурга, виртуозно воплощенная в жизнь.


Семнадцать часов вечера.
…Джек любил срезать, обходить двориками, чувствовать себя в стойком одиночестве. Улица, суета, толпы – все то, что другие способны воспринять без негатива, влившись в неохватный “коллектив” мегаполиса, вызывало у убийцы одно отвращение. Виновата в этом клаустрофобия, боязнь замкнутых пространств, или что-то другое – сказать, не получив результат специального психологического обследования, трудно. Вероятно, любовь к социальной оторванности не что иное, как коренная черта “маньячного характера”…


Двадцать часов.
…Вернувшись в гнездо Уэлшев раздраженным и уставшим, скинув куртку, кое-как сняв ботинки, злодей определил крупную итальянскую пиццу в микроволновую печь. После суток вынужденного голода жутко хотелось что-нибудь сожрать. Но еще сильнее ему хотелось на ком-то оторваться, и подонку не было разницы, обманул ли его детектив в очередной раз или детектив не знал о ловушке. “Сегодня – день особенный, необыкновенный”.
Муж и жена провели в бессознательном состоянии несколько часов, пока Джек отсутствовал. Влияние препарата, расслабляющего деятельность мозга, расслабляющего мышцы, еще не прошло окончательно (Джек сделал им укол снотворного, чтобы они не сбежали) и супруги находились в некоем полусне – между полным покоем и волнующей явью.
- Помогите. Услышь же нас господи… - Джастин заподозрил присутствие дьявола в квартире и встрепенулся, схватив идею частого упоминания бога, как тонущие хватаются за спасительный круг, - Услышь же!
“Господи…” – но это ему не помогло, разумеется. Сатана обрёл достаточно свободы для исполнения задуманной репрессии. Сатана был уже близко…

- Прекрасно! – звучно молвил Джек, потирая руки в сладком предвкушении, - Вызвал фараонишек, значит? – и презрительно уставился на жертву, - Так вот, имей в виду, они приедут по адресу и обнаружат твой оголенный изувеченный труп!
Мистер Уэлш так забоялся… что для большей убедительности ему оставалось только закричать.

сын ста маньяков! сын ста маньяков! сын ста маньяков!

…Взбесившись, буквально впав в ярость, потеряв контроль над собой, злодей затащил Джастина в комнату с ванной и раковиной, заблаговременно обмотав скотчем руки. Зверь, который периодически вырывался из Джека, не умел щадить и всегда очень творчески подходил к вопросу пыток: какие-то части тела резал, какие-то не трогал, какие-то ломал, принося беспомощной жертве море страдальческого послевкусия, питаясь её муками.
- Ты думал, справедливость обойдет тебя стороной? Думал, не имеет глаз?
Уэлш уже начинал понимать, за что умрёт.

- Ты очень ошибался насчет справедливости!

сын ста маньяков! сын ста маньяков! сын ста маньяков!

…Через пять минут ванная выглядела совсем как новенькая: сильно похудевшее, брошенное в угол тело Джастина, измазанные кровью дверь со стеной, раскиданное шмотье мистера-убитого. Кроме этих “изменений”, наблюдались и многие другие, такие, как пострадавшее (разбитое) настенное зеркало и выдавленный тюбик зубной пасты, впоследствии вытекшей на пол.
Глядя в зеркало, вернее, в то, что от него осталось, Джек не узнавал себя. Помочь мог только ряд сложных вопросов: что случилось с его характером, прежде холодным, более циничным? Кто он такой? С какой целью родился на свет?

- Всё… - Безумный умыл лицо холодной водой, вмиг протрезвившей его воспалившийся мозг, поменял одежду, спионерил у трупа наручные часы и кое-какое барахло в виде поношенной футболки, такого же состояния куртона и пару подходящих по размеру ботинок…

сын ста маньяков!

Джек смирился с тем, что так до конца и не разобрался, что им завладело – ненависть? Голод? Страх? И разбираться, если честно, не очень-то хотелось. Выродок переживал, причем непередаваемо сильно, но о чём именно – не мог словесно передать. Опасения эти росли с каждой прожитой секундой, затягивая глубоко, как застой.



Джек “рисовал” на спине Уэлша бритвой, когда тот, стоя голышом, упирался подбородком о край ванны. Сцена медленного убийства походила на сцену гомосексуального насилия. Джек порекомендовал жертве раздеться, чтобы приблизить смерть, отвадить треть мучений…

сын ста маньяков!

Подкинуть тупым полициантам очередную работёнку в виде расследования убийства человека, задница которого стоит не дороже миллиона других таких “задниц”, было бы легче простого. Требовалось всего-то найти в себе системную кнопку, отвечающую за деинсталляцию нескольких программ, включая сострадание, поиздеваться над жмуриком, инсценировать кражу, наведя запустение, превратив жилище Уэлшев в подобие глухого, непроходимого леса. Но маньяку, упивающемуся чужими страданиями, беспределыцику, обделенному единствами о милосердии, о жалости, вздумалось задержаться в гостях и конкретно задать фернапиксу.


- Сюда иди, голодранка! Иди сюда! - архисадисту показалось недостаточно надругаться над тушкой ищейки. Незадолго после он «подзарядился» сочной пиццей и решил, что разумно будет полностью очистить квартиру от хлама да пыли. Бросил миссис Уэлш возле унитаза и стал забивать ногами, как последнюю собаку. Ослабелая, сонная женщина попыталась подняться, но получила подножку и расквасила лоб об блестящий край унитаза.

Гораздый на воплощение самых мерзопакостных, самых скотских затей, подонок
схватил бедняжечку за волосы и проконтролировал, чтобы её голова легла в строго горизонтальном положении.
- Сюда! Сюда! Сюда! – Хэлван размозжил её капут крышкой сливного бачка. Опускал и поднимал сиденье, пока тот не раскололся, как грецкий орех, не забывая при этом посмеиваться, - СЮДА!!!

- П-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…


…Сколько требуется для снятия перенапряжения?
Нет ощущения, что прежний Безумный Джек живет. Есть только мысль о том другом Безумном Джеке, каким этот Безумный Джек никогда не станет. Какой Безумный Джек появился раньше и создал нестабильную личность – Джек Хэлван или продолжатель – сложно сказать…




Хэлван спрятал трупы в диван гостиной комнаты и расхозяйничался, как в своём доме.
Скорым темпом некогда приличное, чистое жилье “преобразовалось” в захламленную пустыми бутылками, грязную дырюгу.
В отвратительном, нет, в убийственно плохом расположении духа и изрядно надравшийся завалявшемся бренди Хэлван уселся местом пониже спины на перепачканный кровью толчок перед неисправной стиральной машиной. Забыв снять штаны, он стал тужиться, стараясь изо всех сил выцедить толстую “колбаску”. В итоге он не заметил, как обосрался…


Обретя некоторое, низменное облегчение, получив удовольствие от дефекации, Джек принялся фантазировать, чем себя занять на оставшееся время до сна. И не придумал ничего гениальнее, кроме как схватить сотовый, зайти в меню телефонной книжки в своей голове, шепотом прочесть список легкодоступных подруг и начать названивать каждой с не отключенным телефоном и беспричинно оскорблять, указывая на неприкрытую порочность.
Так продолжалось до двадцати трёх двадцати. Это, на первый взгляд, глупое и недостойное для мужчины дело, помогло ему добиться умирения, кроме того, оказалось эффективным способом хотя бы временно прекратить хотеть Эми.

Звонок Диане. Время 22:40
- Вот ответь, сучка, почему ты трахаешься за деньги, а? Какие перспективы это открывает…

Звонок Азуми. Время 22:47
- Ты всю Японию уже отымела, теперь принялась за Америку?

Звонок Диане (снова). Время 22:55
- Я всего лишь попросил ответить на вопрос, почему ты шлюха! Тебе шо, непонятно, ублюдина?

Звонок Кармен. 23:03
- Но только не говори, шо ты не мразь! Я устал от этой лжи собачьее-е-е-е-й!

Глэдис. 23:06
- Сука!

Абигэйл. 23:08
- Господи, какая же ты мразь... Почему тебя твоя свекровь не утопила?

Кармен. 23:10
- Да сближайся, с кем хочешь, подстилка. Вообще поебать…

Эшли. 23:15
- Пошла…

Выливая устный понос на своих одноразовых любовниц, Джек таким образом боролся с притесняющим предчувствием, которое неотступно убеждало, что алкогольная деградация и ухудшение основных характеристик – лишь цветочки, и что первостепенная проблема другая, она же - первопричина.
Закончив обсираться, Джек проникся желанием заглянуть опасности в глаза. Это могло послужить сдерживающим фактором, помочь не начать пить и поскорее опомниться! Но… как только Джек узнает, что он и кто, как только поймет, жизнь станет в корне другой, во всем противоречащей той, какую он проживает сейчас. Поменяется и мироощущение, уйдет та неутолимая жажда самоугнетения, неотделимая черта запущенного, глубоко нездорового мерзавца…


“Вот так вот. Ехали, ехали и наконец приехали. Дальше пути нет. Если уж здесь не прокатит – не прокатит нигде, и придётся позабыть о перспективах. Навсегда. Придётся устроить мечтам похороны.
На достойные, с соблюдением принятых обычаев, у меня не хватит средств. Хотя… если бы я могла зарыться в землю кое-как и никогда не выползать, я бы сделала это, несомненно. Однако меня держит долг, груз ответственности, и дать заднюю, здесь, сейчас, было бы неприемлемым шиком. Так что я еще повоюю, а потом, когда соображу как, уйду на покой, или, вернее, в который раз, вдругорядь сойдусь с бутылкой.

Да, это осудительно, да, ведёт к дереализации и саморазрушению. Но что мне ещё остаётся? Любой, кто более-менее хорошо со мной знаком, скажет, что Эми давно себя испоганила, как личность, и, по моему убеждению, окажется прав. Эми неисправима в своём эгоизме и излечить пропащую нельзя…”

Ипохондрический, нуаровый четверг настал только-только. На улице было темно, на дворе стояла поздненькая ночь, а в коридорах госпиталя, где лежал Антон Белов, где происходило всё новое действие, ежесуточно был включен свет. Благодаря снисходительности персонала и его нестрогому соблюдению правил, Тёрнер удалось уговорить пропустить её к другу.
Получив разрешение, а вместе с ним и пару косых взглядов из-за перегара, синяка и “рыбьего меха”, она с затрудненным дыханием встала перед дверью в палату и несколько минут почти не шевелилась, прислушиваясь к зову собственного сердца. Казалось, такое поведение, ровное, тактичное, присущее, в основном, зрелым людям, а, отнюдь, не чемпионессам литрбола, эфемерно и скоро пройдет. Но чем чёрт не шутит, подумала Эми. “Исправиться может любой человек.Правда, только в том условном единственном случае, если ему это выгодно”.

Забыв постучаться, экс-полицейская с царской уверенностью потянула на себя белую дверь и поприветствовала русского вежливым, нехолодным кивком. Слабый и болезненный на вид, блондин прохрипел с лихорадной поспешностью, не скрывая радости видеть её возле своей койки.
- Привет… - Антона холодило, причина чего заключалась не в простуде и не во влюбленности, а в страшной болезни, умолчать о которой хотелось бы, да не судьба, - Спасибо, что пришла. Я так боялся сдохнуть в одиночестве… Собственно, к этому всё и шло. К плохому концу плохого мстителя…
Эми резво взмахнула руками, несколькикратно взъерошила волосы и выдохнула со спокойно-нежной, щекочущей истомой. Затем принялась оригинально формулировать.
Сама не заметила, как увлеклась.
- Я просто… не могла тебя бросить! Попытайся войти в мою реку. Если получится, ты обнаружишь, как там глубоко, потом направишься назад, к берегу, и больше никогда туда не ступишь, не приблизишься к речке ни на сантиметр!
Хрипя и вздрагивая, Антон показал пальцем на стоявший вдалеке графин с желтоватой жидкостью, с соком, и попросил положить поближе, чтобы он мог пить, когда захочет. Внезапно его осенило: подруга проявляла переливающую, блескучую заботливость, тогда как любимая девушка дулась из-за ерунды и стремалась даже позвонить. Наверное, это было неправильно, ненормально. Только ему становилось всё больше плевать.
- Ты выглядишь взволнованной. У тебя… всё хорошо? Или, как всегда, попала в очередную глупейшую переделку и еле вылезла?
Наблюдая, как приятель опустошает кружку до самого дна, Тёрнер прошептала ответ:
- Вылезла… - а после секундного раздумья присела на стул рядом с кроватью и отсутствующе уставилась куда-то в пространство. Потом вздохнула, - Очередные гонки с заклятым врагом. Стрельба, насилие, говно… Тебе будет неинтересно, в общем и короче…

Когда благопопечительная, прилежная визитчица вконец-то затужила, “опустила крылья” низко-низко, Белов отрицающе покачал головой, вероятно, желая, чтобы они срядились:
- Нет, мне не всё равно. Ты помогла мне не превратиться в будущего серийного убийцу, когда спасла Джека. Я ведь понимаю, как это происходит. Один раз отнимешь жизнь, пройдёт время, и душа, окантованная карой, потребует ещё…
Где-то на середине по вине обеих сторон диалог обзавёлся излишней чувствительностью, как в мелодраме. Эми похолодела, задекабрилась, но быстро оттаяла.
- Ты должен понимать одно, я ведь не для тебя это сделала. Совсем нет. Я это сделала только для себя. Поэтому не знаю, насколько релевантно твоё возблагодарение…
А Антон, от которого изначально отдавало теплом, стал ещё горячее.
- Благородство, совершенное без благородного намерения, ценится вдвойне. Помни об этом…

Эми:
- А если вдруг забуду? Мало ли. У алкоголичек котел варит медленно…
Антон:
- Тогда я напомню.

Визитчица отложила признание о пистолете, украденным ею из логова Джека, а подстреленный ни взглядом, ни словом не обмолвился ни про яд, ни про пулю, обмазанную ядом. Они знали друг о друге всё и в то же время не знали, что сказать друг другу. Происходящее между ними по химическому составу без запинки подкрадывалось к стопроцентной, подлинной синтетике, в уважение чего пролезающий физиологический подтекст виделся им чёрствой, притупленной скучнятиной, тощищем, длинной песнью. Виделся БЫ, если БЫ мужчине не грозило перенаправление в более квалифицированную клинику, а женщина БЫ не была пьяна настолько, что была готова «залезть» на каждого, кто бы её только не отверг.

…Эмилайн вытащила из-под куртки висковую, восьмирейтинговую Монтану Стрейт Рай и притаила, не запомнив, куда. Эмилайн сбросила весь “рыбий мех”. Эмилайн наползла на больного, легла на него всей фигурой. Катастрофически малая для обмена влагой, казённая кровать с сеткой-панцирем заскрипела под двумя телами.
…Антон забросил все свои заботы, все мысли о смерти, отдавшись одному священному. Антон быстро смял руками обе её груди. Еще, еще... и еще... Антон помог ей расстегнуть пуговицу джинсов и чуть не заскрипел зубами от нетерпения, когда она предстала во всём своём безлистии, и накрепко притянулся ко всем её поверхностям…

 
       
 

Пока многогрешные, вестимо, лучшие друзья совокуплялись на тесной больничной лежанке, реципроктно спосылая благостыню, заимообразно презентуя тепло и ни о чем, похоже, не жалея, где-то рядом ритмично вибрировал сотовый. Телефон долго трещал и долго крутился, пока не затих.
- Ничего страшного… - заверил Антон, который всё прекрасно слышал и намеренно всё игнорировал.


“Ну, давай же. Почему не берёшь? Только не нужно притворяться, мол, потому что сейчас ночь. Ты всегда отвечал на звонки” – Алисия, продолжавшая жить в квартире Кандис, тоже не спала. Ей было не до отдыха, и в тишине одна она сидела у окошка и почти беспрерывно набирала одинаковый номер. Депрессия после расставания это своего рода страдание души по безвозвратно ушедшим отношениям с человеком, к которому зародилось глубокое чувство любви. Это всегда тяжело и с опытом легче не становится, кто бы что ни говорил и кто бы что ни советовал, - Почему…”

Как часто происходит в жизни, за одной проблемой непременно тянется другая, не менее поганая. Худшее из того, что могла подкинуть судьба, это неожиданное Short Message Service от ехидины Джека, и судьба (STOP) подкинула худшее.

Мань, I appeal to your conscience. For whom you exchanged me? Here and to the moron it is clear that you won't find anybody better, than I, мань, so what... you are fucked? Мань, it has to be a shame to you. I only here who understands you. Understands and appreciates. Answer me, and? Харэ to be fucked, харэ to fart ambages. Come back. Took a walk and will be. Не еби мозги…
(Мань, я взываю к твоей совести. На кого ты меня променяла? Тут и дебилу понятно, что ты не найдешь никого лучше, чем я, мань, так какого... ты выебываешься? Мань, тебе должно быть стыдно. Я единственный, кто тебя понимает. Понимает и ценит. Ответь мне, а? Харэ выебываться, харэ пердеть обиняками. Возвращайся. Погуляла и будет. Не еби мозги)

Сообщение от “старого приятеля” привычно совмещало в себе русские и английские термины, к чему Флинн поневоле привыкла. Устав бегать от своего прошлого, которое всякий удобный раз норовило напомнить о себе, да побольнее ущипнуть, она не просто послала в ответ эсэмэску. Она набрала ехидну, чтобы передать «пару ласковых» и заодно показать, что ей больше не страшно.


…Тем часом в квартире Уэлшев Хэлван уже не знал, что придумать, и буквально весь извёлся в гадких попытках насочинять варианты кончины Алисии. Блондинка рвала и метала, издевалась над маньячком как могла, откровенно выводила и, что самое интересное, делала это очень тонко, аккуратно и уверенно. А злодей словно не был злодеем. Скорее, жертвой продуманного женского троллинга. “Зло отстало от канонов зла".
( ^_^)U---------U(^_^ ) ( ^_^)U---------U(^_^ ) ( ^_^)U---------U(^_^ )
- Маня, тебе не стоит тратить силы на то, чтобы копать себе могилу! Яма приготовлена уже давно. Ты злишься на весь свет и особенно на меня, потому что я открыл тебе правду. А раздутое чувство, что тебе кругом все что-то должны… оставь это дерьмо! Ты не человек. Ты ведь даже не полноценная овца. Вся твоя теперешняя в кавычках жизнь и вся твоя в кавычках личность состоят из бесконечной, субъективной критики моих ценностей! И для чего же? Для того чтобы зацепить меня псевдоаргументами? Мм, какой позор! Растрачивать энергию на споры… В этом предназначение всех претенциозных нитакихкаквсе шмар и беспонтовых разобиженных около блядей… - Джек шатался по чужому жилью со спущенными трусиками и в зеленой рубашонке. Свободные стены гостиной были обклеены созданными вручную эротическими постерами с Эми, на которые псих регулярно передёргивал, - Так давай-ка определимся, наконец, кто ты, манюль - претенциозная шмара или разобиженная блядь?
✆✆✆✆✆✆:
- Могила? Это, должно быть, очень страшно. Но мне как-то… плевать? В любом случае я уже умирала. Если и не физически, то, по крайней мере, душой… - пренебрежительный оттенок в тоне “Бзик” лишь закрепился, и теперь все потуги вернуть экс-подельницу на свою тёмную сторону, возобновить с ней былое экстремальное сотрудничество, заранее будут напрасны, - А полной смерти я не боюсь. У меня каждый день как последний. Чего уж там…
Наконец, заимев благодатную почву для какого-то экспромта, Джек незамедлительно включил в себе психолога-стратега и сделал голос незначительно добрее:
- Ой, мань, даже не знаю, какое лекарство от поноса тебе прописать. Твой случай исключителен и никакого врачебного мастерства здесь не хватит! Но разве тебя устраивает вся эта батва? Раньше при всех минусах было весело хотя бы( А сейчас? Нет, мань. Я не одобряю и не одобрю, хоть в уёбище из Звонка замаскируйся! Ладно бы ты мне изменяла! Хуй со мной, с горбатым! Но ты изменяешь самой себе! По сути, саму себя наябываешь. Нет, так никуда не годится! Я твой пирожок и твой пудинг. Мы были звездной парочкой Мракана… - но злодею это нисколь не помогло. От Алисии не перестали исходить злобные угрозы. Кажется, попытавшись договориться, он только добавил в её кровь адреналина, взгорячил. И отныне никто и ничто не в силах смутить её или переубедить.

✆✆✆✆✆✆:
- Ушам не верю! Да неужели ты стал таким жалким, что чуть что сразу даёшь заднюю, мудак? Не-е-е-е-ет, пудинг, я не вернусь, но тебе не об этом стоит беспокоиться! Убив отражение моей совести, убив Либерти, ты приговорился к неминуемому пиздецу!

- К неминуемому… чего-чего? К пиздецу??? Мань, да шо ты говоришь, умоляю… - Джек явно недооценивал свою ученицу, продолжая противно хихикать, - Понабралась от меня диалектов? Захотела утереть папе носик? Девочка, ты попутала берега…

Прогибистая, неверная Алисия не сбавляла темп, а только набирала его. Кто бы мог помыслить, что вечная подражательница, приверженка, студийка сторжествует победу и поднимется выше небес.
✆✆✆✆✆✆:
- А шо? Я ничего не попутала, мальчик! Впрочем, зачем мне тебе, упёртому, тупому, малахольному кретину что-то доказывать еще? Я же не совсем идиотка. Погоди немножко. Ты вскоре сам убедишься на собственной шкуре. Точнее… сдохнешь!

Хэлван в некотором, очевидном волнении елозил пальцами по подбородку, нервически дергал сжимавшей воздух рукой, поглядывал куда-то и неслышно вздыхал, скрипя всей своей прогневленной субстанцией. Было заметно, насколько ему остохренела вся эта бодяга, которая не заслуживает и никогда не заслужит внимания истинного гения. Он бы согласился на левый компромисс!
- Так… ладно! Херли с тебя взять? Ты всегда являлась образцовой актрисулькой, мастерицей нагнетания и бурления говен! Не буду тебя осуждать…
✆✆✆✆✆✆:
- Как пожелаешь. А вот я тебя буду! Но, кроме меня, на тебя точит зуб еще и твоя ненаглядная, твоя единственная, любимая сестра. Эми давно пересмотрела методы воздействия на тебя, пирожок. Эми с большой натугой, через не могу таки приняла мою позицию. Мы решили, что от мудака следует заурядно избавиться. Ну, знаешь… как убирают грязь, когда моют полы?


…Чувствуя, что еще немного и мозг просто не выдержит, Джек вырубил сотовый, принадлежавший покойной миссис Уэлш, трагически напрягся…
“Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я хочу. Нет, не хочу. Я… хочу”
…а затем вышел на балкон, вдохнуть свежего воздуха!

Его не отпускала эта фраза Алисии «Эми приняла мою позицию». Она вертелась в голове подонка, не давая думать ни о чём другом. «Эми пересмотрела…». «Пересмотрела методы…». Получается, что сестра, не биологическая, но единственная, “мать доброты”, пошла на осознанное предательство своего брата? Выходит, незаменимый, гениальный Джек Хэлван дожил до того, что стал настолько никому не нужным, что его кругом все кидают, что от него все мечтают избавиться? Сначала родительница хотела прикончить, потом тенденцию продолжила Саммер, теперь еще и Эми…
Подобное разочарование однозначно не смогло бы уместиться в рассудке и озабоченный предпочёл очередное погрязание в ванильно-мальчишеских, ребячливых грёзах соплях:
- Чёрт возьми! Чёрт возьми! Чёрт возьми! Я бы все отдал на этом свете, чтобы услышать от тебя слова… я люблю тебя! Ты стал другим, ты исправился, я стала другой, я исправилась, и ничему не разрушить наше с тобой будущее!

“Прошлое от нас сбежало, уступив место любви. Любви, которая была с нами с детства! Мы её похоронили и откопали в доме с мрачным чердаком! Теперь тебе, Джек, будет, за что переживать. За то, чтобы наши пути ни разошлись. Не убивай, Джек, люби их, прощай. Со всеми пороками…

А если она так не скажет, если она отохотит меня, я использую всю свою ненависть, коей в избытке, всю жажду мести, всю злобу, и вылью на неё. Мой джин разорвёт любовь на мелкие кусочки, и я вновь буду свободен. Продолжу веселиться и всех подряд мочить.

Стабильность, как качество личности, ни в какие времена не была присуща Безумному Джеку. Но сейчас он даже по психопатическим меркам выглядел ку-ку. Его выражение лица и голос менялись ежемигно! Мечтательная улыбка превращалась в шакалий оскал и наоборот: шакалий оскал – в мечтовую улыбку. И так до бесконечия…

Или нет? Нет… это… это слишком легко! На войне следует быть поутонченнее. Я сделаю так, что она сама выронит из рук интерес к своей жизни. Я увезу её куда-нибудь. Далеко-далеко. Потом вернусь и взорву Нью-Йорк с его восемью миллионами клоунов-букашек, как когда-то повзрывал букашек в Мракане. И если эта дерьмистая, аутичная лахудра еще не пропила остатки мозгов, то она сразу же, СРАЗУ ЖЕ, долбанётся башкой обо что-нибудь тяжелое и… больше не встанет”

Предутренний ветер гладил растрепанные волосы психа. Хэлван никогда не выглядел столь живым, как сейчас - во время подготовки к новой дрочке.
- Долбанётся обо что-нибудь и сдохнет! Хах… - знатно порозовевший и сильно посвежелый, маньяк вышел из балкона и закрыл за собой балконную дверь. В предварительно составленный план-график действий входило маневрирование шлангом, анафлазм в несвычном, вертикальном положении.

“Ну, что? Погнали…” - Безумный дистиллировал мозг от одиозных, мешающих мыслей, встал точно напротив плаката своей “мамочки”, настроил паховую скрипку и принялся
энергично наяривать её.


… …
Эмилайн всегда своеобразно извинялась и порой с этим зримо перебарщивала. Она не любила признавать вину и делала это удивительно редко. Для красивых, возвышенных речей она была слишком самолюбива, слишком упряма. Но в плане выразительности, в плане подачи её до сих пор никто не переплюнул, никто не затмил, и каких-либо предпосылок сдвигов в постоянстве не наблюдалось. Эми могла не переживать за своё верховенство.
- Знаешь, я как-то каталась на лошади, в детстве. На пони. Но быстро упала. Моё первое преодоление собственных страхов завершилось ужасной досадой. Мир застыл, я застыла, даже лошадка не шевелилась. Мне было грустно и обидно, как никогда доселе… - преувлекательное занятие, рассказывание самых громких моментов из жизни проходило под влиянием повышенных температур, Рафсток Дистиллери Монтаны Стрейт Рай и благодаря внезапно прогрохотавшему грому. Благодаря взрыву взаимочуткой гиперсимпатии, - Но впоследствии я научилась принимать поражения, как данность. Может, и не до конца. Окружающим виднее в любом случае …

    

Антон не претендовал на объективность, особенно, когда грелся в объятиях какой-нибудь красотки. Но он не мог не подарить Эми шанс перестать ощущать себя сволочью, продавшей душу и наказанной за предательство тьмой. Русский начал убеждать, что причина столь резкого перехода кроется в нём, а не в “Бзик”.
- К сожалению, ты провела плохую параллель…
- Почему-у-у-у? - Тёрнер с трудом сдержалась, чтоб не рассмеяться, - Почему плохую?
А Белов – чтобы не обложить себя руганью:
- Потому что, очевидно, твоё первое знакомство с лошадьми и непорядок в наших отношениях с Алисой не свяжешь даже в переносном смысле.
- Поясни… - попросила брюнетка, - А то я сейчас несколько не в том состоянии. Не могу моментально схватывать информацию. Коварный вискарь отключает все функции за исключением той, что отвечает за течку.

Мужчина устроился повыше. Простыня, естественно, сползла. Мужчина по очереди поцеловал каждый нежный пальчик, каждый любовно укусил, каждый сунул в рот и облизнул, как суют в рот и облизывают эскимо в шоколадной глазури.
- Не хочу говорить, зая. Хочу просто наслаждаться тем, что можно, наконец, тихонько полежать. С тобой. Не имею понятия, что ждёт меня завтра. Не знаю, сколько еще протяну…
- Неужели всё настолько грустно? - почти заплакала Эми, - Какая же я, а… Какая же я мерзкая…
Нащупав мокрое на щеке компаньонки, Антон принялся её разубеждать, прижал крепче крепкого к своей волосатой груди.
- Не надо так, ты никакая не мерзкая. Ты не могла знать, что это за пуля. Ты просто защищала брата, как тебе казалось. Это не то что в норме вещей… это замечательно. Более того, все мы должны уметь что-то отстаивать, а у тебя это получается на уровне искусства. Я был поражен в хорошем смысле. Правда.

Желанная тишина, которой не устаёшь наслаждаться, наступила как только Тёрнер прекратила с ним спорить. Сестре сатаны хотелось поверить в услышанное. Хотелось до костной ломки, до всеперебора, до перенасыщенности, до срыва. Но что-то подсказывало, что такая утопия не может быть ничем, кроме как фальшивинкой и дежурной деланностью. “Осознание реальности помогало реальность принимать и ценить”.

……  

- Я сделаю всё так, как ты скажешь. Только не умирай, пожалуйста, ладно? Я не вынесу еще одной смерти на своей потрепанной совести…
- Ничего не могу обещать. Извини. Доктора назначили мне обширное исследование, но порекомендовали готовиться к худшему из-за редкости яда…

Только-только коридорные часы хрипливо пробили три ночи. В аккурат наступил мидл оф зе найт. Пара существ шептались, укрытые одним одеялом, и нечасто издавали громкое почмокивание. Эмилайн, очевидно, не считала, что между “я с ним сплю” и “я себя нашла на помойке” существовали какие-то соединительные звенья. Нельзя сказать, что её всё устраивало и что ей не случалось затяжбить. Алкоголь подталкивал к поступкам, которые бы она ни за что не совершила, будучи трезвой, а при нынешних угрюмых обстоятельствах не терзала никакая вседозволенность, никакая пошлая растленность…


Тем временем. Квартира Уэлшев.
“А если она так не скажет… Если она, если она, если она, если она…” – Безумный Джек/Джек Хэлван чуть было не скончался от семяизвержения. Он надрочил на мозоль, и пока что не планировал заканчивать борьбу с растущим в нём влиятельным томлением. Маньяк ощущал непонятное, темпераментное чувство в глубине своего естества, очень могучее чувство, которое готово было вот-вот полностью поработить его мозг, - А если, а если, а если…”

На столе неупорядоченно лежали фотографии недоступной, начетистой “мамочки”. Эти кричащие, вредные снимки вменяли в обязанность каждый миг повторяться, склоняли к бермудным пережевываниям, провоцировали абстиненцию от убийства, от низкой души, от кровопролития....
Неспособный сопротивляться тому, что лишает смысла, отбирает последнюю надежду,
безоружный против больной, неразделенной любви, Джек прилег щекой на стол и захлопнул на щеколду оба глаза. Не сразу. Правый долго дергался, прежде чем закрыться…
- Мне не смешно и никогда смешно не было… – какое-то время псих не мог пропустить слюну вниз. Забыл, как это делается, застрадал дисфагией и мучился от этого, - Мне сумрачно, уныло и… неутешительно!
Но труднота проглатывания всё еще оставалась наименьшей из евоных проблем, т.к. главная и нерешаемая давила всё сильнее. От мысли, что Алисия могла не солгать насчёт Эми и они объединились против него, Джеку стало жутко одиноко. Накатила смертная тоска, неприятно зашумело в ушах…

Пальцы автоматически набрали на сотовом миссис Уэлш номер “Бзик”, но экс-помощница отвергла новый вызов. Тогда Безумный, набравшись подлости и скверны, отправил сообщение с грубопровокационным, подстрекательским, но правдивым текстом:
Мань, and you in general as, it isn't frightful to be found with the drunk? She that still the girlfriend, has helped me to run away. The drunk has pulled down my gun and has begun to threaten your guy. I don't even remember who has pulled a hook. And suddenly the hook was pulled by the drunk? Why... it is quite probable. I without five minutes her brother…
(Мань, а тебе вообще как, не стрёмно водиться с алкашкой? Она ведь та еще подруга, помогла мне сбежать. Алкашка стащила мой пистолет и начала угрожать твоему парню. Я даже не помню, кто потянул крюк. А вдруг крюк потянула алкашка? А что... такое вполне вероятно. Я ведь без пяти минут её братец)

Потом, спустя минуту, отправил ещё одно, в дополнение к предыдущему.

Мань, you lose skill. Look back. All impudently use you. Distinction only that earlier it was done only by me. Earlier only I walked about you. Now it is done by All who feel like it. ONE AND ALL. And it suits you? Well, didn't think that you sometime will reach it. However, a century live - a century be surprised. But you already, speaking softly, not that cool girl whom I once knew. It can't but upset me…
(Маня, ты теряешь сноровку. Оглянись. Тобою все нагло пользуются. Различие лишь в том, что раньше это делал только я. Раньше только я вытирал об тебя ноги. Сейчас это делают ВСЕ, кому не лень. ВСЕ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ. И тебя это устраивает? Мда, не думал, что ты когда-нибудь до такого опустишься. Впрочем, век живи - век удивляйся. Но ты уже, говоря мягко, не та крутая девочка, которую я когда-то знал. Это не может меня не огорчать)

Подготовив основу для розжига почти военного конфликта, Джек добавил специи, тщательно перемешал и на выходе получился готовый продукт в виде красивой, действенной подлянки…


НАИЛУЧШИМ ПОДХОДОМ, КАК СТАТЬ ДРУГИМ, БУДЕТ ГЛУБОКО ПРИЗАДУМАТЬСЯ, ВЗЯТЬ В ТОЛК АБХАВУ НЕОЖИДАННОСТИ, ПОВЕРИТЬ В НЕСУЩЕСТВОВАНИЕ СЛУЧАЯ. ВСЁ ПРОИСХОДИТ СВОЕВРЕМЕННО. ЭТО МЫ ХОТИМ ИМЕТЬ ДРУГУЮ ПРАВДУ, ЭТО МЫ СЕБЕ ВРЁМ И ОБМАНЫВАЕМ, ПОТОМУ ЧТО СЛИШКОМ ГРЯЗНЫ.
ПОНИМАЯ, ЧТО ОТБЕЛИТЬСЯ, СКОРЕЕ ВСЕГО, НЕ ПОЛУЧИТСЯ, НЕ ТАК БЫСТРО, КАК ХОТЕЛОСЬ БЫ НАМ, ЭГОИСТАМ, МЫ СОЧИНЯЕМ ОПРАВДАНИЯ ДЛЯ ИЗБЕЖАНИЯ ОТВЕТСТВЕННОСТИ:
НЕ СМОГЛИ ПРЕДУГАДАТЬ ПОСЛЕДСТВИЯ ПОСТУПКОВ – НАЧИНАЕМ ОСКОРБЛЯТЬ ФАТАЛИСТОВ И ПРИНИЖАТЬ ФАТАЛИЗМ.
НЕ УДАЛОСЬ ПРЕДОТВРАТИТЬ КАТАСТРОФУ/АВАРИЮ/СМЕРТЬ – СКАТЫВАЕМСЯ В ПАРАНОЙЮ И ДЕЛИМ МИР НА СВОИХ И НА ЧУЖИХ, УХОДИМ В ЗАПОЙ, ДЕГРАДИРУЕМ, ТЫЧЕМ СРЕДНИМ ПАЛЬЦЕМ ДРУЗЬЯМ, РОДСТВЕННИКАМ, ВСЕМ, КОМУ НЕ ПОФИГ…

…В госпитале наступало не выдающееся, бессолнечное утро. Эми дремала, как котик, пригревшись у живого источника тепла, пригревшись под бочком у Антона, а когда просыпалась, то с удивлением себя спрашивала – как так случилось, что к ним до сих пор не вошли и не разлучили? Это очень походило на чудо.
Из коридора уже вовсю доносились голоса, доносился топот, в дверь пару раз заглядывали любознательные, пытливые мордашки…

Способная любить многих мужчин сразу, умеющая любить мужчин сильно, Эми неназойливо делилась позициями и уяснениями. Она долго выговаривала нежные, простоватые фразы, неоднократно вспоминала падение с пони и что-то там ещё… она всё это время была уверена, что русский её слышит. А оказалось, что русский…

- Господи! Господи!!!


КОГДА НЕУДАЧУ ТЕРПЯТ ДРУГИЕ, МЫ, НЕ ВНИКАЯ В СУТЬ ПРОБЛЕМЫ, ОСУЖДАЕМ И ВИНИМ ИХ, А КОГДА ЧТО-ТО ПЛОХОЕ, ЧТО-ТО ЧЁРНОЕ ПРОИСХОДИТ С НАШЕЙ ПОДАЧИ, ВИНОВАТЫ, КАК ВСЕГДА, ОБСТОЯТЕЛЬСТВА. И ЭТО ЛИШЬ ОДИН ИЗ ЯРКИХ ПРИМЕРОВ.
НО ДАЖЕ ЕГО ДОСТАТОЧНО, ЧТОБЫ ОПРЕДЕЛИТЬ БОЛЕЗНЬ МИРА.
ПРЕДПОЧТЕНИЕ СВОИХ, ЛИЧНЫХ ИНТЕРЕСОВ ИНТЕРЕСАМ ДРУГИХ, ИНТЕРЕСАМ ОБЩЕСТВЕННЫМ, ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ ИМИ, СЛОВОМ ЭГОИЗМ, И ЕСТЬ НАШ ПОРОК. НО ХУЖЕ ВСЕГО ЭГОИЗМ, СОВМЕЩЕННЫЙ С ДОБРОМ. ПОТРЕБНОСТЬ В СПОРНЫХ ПОСТУПКАХ, ЗА КОТОРЫЕ ОБЫЧНО НЕ ХВАЛЯТ.

- Господи! Помогите! Ну, подойдите же сюда! Кто-нибудь! Ну, подойдите же… - Эми кричала, наблюдая, как Антон пускает пену изо рта и корчится в судорогах, как измятая простыня под ним выпирается, как валятся подушки, и ничего не могла предпринять для спасения постельного дружка.
Медсестры отозвались достаточно быстро, помогли крикунье положить умирающего мужчину обратно на кровать (тот одной половиной лежал на полу) и начали хлопотать вокруг него, как вокруг родного.


ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ЗАРОДИЛОСЬ НА ЗЕМЛЕ ОКОЛО СОРОКА МИЛЛИОНОВ ЛЕТ НАЗАД, НО ДО СИХ ПОР УЧИТСЯ УПРАВЛЯТЬ ПОЛОЖЕНИЕМ. ЖЕНСКОЕ, МУЖСКОЕ, СТРАСТНОЕ, ЖИВОЕ, БЕСКОНЕЧНО ЮНОЕ, ПАРАДОКСАЛЬНОЕ, НЕОПЫТНОЕ И НЕСОВЕРШЕННОЕ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО НЕГАСИМО, ПОКА ЕСТЬ СТРЕМЛЕНИЕ.
ЛЮБОЙ ПРОЦЕСС СИСТЕМАТИЧЕСКОГО ОВЛАДЕНИЯ ЗАНИМАЕТ НЕСКОЛЬКО БЕССМЕННОСТЕЙ. НО МЫ, ЛЮДИ, НАСКОЛЬКО ТУПЫ, ЧТО НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИМ ВСЮ ПРАКТИКУ. ЗНАЧИТ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, СКОРЕЕ ВСЕГО, ВЕЧНО.

Эмилайн смотрела сквозь стекло реанимационной палаты и не понимала. Смотреть и не понимать в её случае - фарт, поскольку полный приход в чувства сулил только новую погибель и новую порцию слёз.

- Доктор Смит, мы его теряем, срочно дефибрилляторы!

- Есть дефибрилляторы!

- РАЗРЯД!!!

Говорят, хорошие друзья могут быть любыми – очень грозными и в полную противоположность самим себе очень милыми. Если придерживаться этой любопытной теории, то с Антоном Беловым было однозначно приятно дружить. Он учитывал настроение Эми, угадывал её желания, исторгаемые при звонких стонах талии, он “знал” её всю и был с ней добр, насколько это вообще допустимо – быть добрым к той, что безмездно скрасила последние часы, ничего не попросила взамен и, как честная партнерша-обольстительница, взыскующая к приличному размеру, удобно насела на член и долго не слезала, чтобы ублажить.

- РАЗРЯД!!!

Бесстрастные, равнодушные экраны основных показателей выдавали грустную картинку. Шансов на спасение становилось всё меньше с каждой минутой. Напряженные, мрачные рожи докторов, отчаянно бившихся за жизнёнку русского, обливались душным потом, а их бегающие взгляды то и знай останавливались на мониторе с зелеными циферками. Их безрезультатные выкрики уже откровенно бесили…

- РАЗРЯД!!!

- Ещё раз попробуйте.

- РАЗРЯД!!!

- Мы его теряем… - признали все находящиеся в палате. Эта потеря, если случится, без сомнений, будет тяжелой, как все предыдущие проигрыши, и в то же время, как никакая другая.


Эмилайн Тёрнер, чья жизнь – сущий ад, сложила руки домиком и поднесла их к губам. Её нахмуренные брови дернулись, а вид стал еще более угрюмым, чем раньше. К её великому удивлению, расставание с русским проходило непомерно болезненно. Одиночество, покой, тишина – единственный, маленький плюсик и тот пропал, как только в отделении объявилась раздразненная, злая Алисия.
Блондинка накинулась на Эми и, потеряв терпение, которого не было уже давно, принялась трясти её за плечи.
- Что с ним?! - прочитать эмоции, возникшие на её лице, получилось бы даже у слепого. Нетрудно определить, какие чувства испытывает человек, теряющий последнее. Достаточно спросить себя, что он может испытывать, - Не смей молчать! Я хочу знать! Я должна знать!
Прибитая к стене, испуганная, потрясенная, ощущающая себя ужасно виноватой, не представляющая, что нужно делать, Тёрнер зарыдала и засмеялась одновременно. Потом начала просить прощения.
- Прости… Умоляю, прости за всё. За все слова. За все обиды… - пока она разрывалась между самопрезрением и властной нестихающей болью, Алисия несколько остыла и ослабила хватку, что позволило подруге по несчастью восстановить равномерное дыхание и сорганизоваться, - Прости…
Напавшая уже было хотела её остановить, сказать, что ей не нужны извинения, как из реанимационной всей кучкой вышли врачи и все разом понурили головы. Этот жест мог означать лишь одно…

- Нет… - Алисия отказывалась верить и даже не находила в себе сил допустить, что всё кончилось, - Нет, это невозможно! Нет! Нет! Нет! Так не должно быть! Нет…

Она упрямо твердила это слово назло истине, будто пытаясь распробовать на вкус.
Но истина зафиксировалась, сохранилась в истории.
Истина невозникновенна и необратима…






































Сведение концов с концами:
Эмилайн,
Безумный Джек,
любовь,
трагедия,
и смерть. ЧАСТЬ 2



Girls in trouble
-------------------
Line of Blood


Everything can be, all. Instead of belief I am content with vague feeling that any living being dies a natural death, meets own, one and only version of infinity which, certainly, can't be either an award, or punishment – unless only, in that sense in what an award, or punishment is the mirror. Max Frei. Book of complaints
(Всё может быть, абсолютно всё. Вместо веры я довольствуюсь смутным ощущением, что всякое живое существо умирает своей смертью, встречается с собственной, единственной и неповторимой версией бесконечности, которая, разумеется, не может быть ни наградой, ни наказанием – разве только, в том смысле, в каком наградой, или наказанием является зеркало. Макс Фрай. Жалобная книга)



…Первый зимний день в Нью-Йорке выдался холодным в прямом и в переносном смысле. На улице уже неделю держался трескучий мороз, который постепенно одолевал всех гулявших. Большинство торопилось погреться в автобусах, в такси. Некоторые, неженки, так и вовсе предпочитали не высовываться, дожидаясь, пока потеплеет. Ну, а меньшая часть населения, в чьё число входили убитые горем, но неразобщенные Эмилайн Тёрнер и Алисия Флинн, не чувствовали стыни, потому что с недавней поры им стало на всё монопенисно. Что в лоб, что по лбу. Однако нельзя отрицать, что такая принужденная, показная апатия, состояние маразматического безразличия, незаинтересованности, иным часом действует весьма терапевтически – не залечивает рану, но замедляет процесс разрастания. “Когда в чёрный час прорезается свет, тьма не уходит, тьма по-прежнему имеет власть, хоть и ощущается значительно меньше”.

На одном из крупнейших кладбищ Нью-Йорка, на бронксовском кладбище Вудлон, где покоился скончавшийся в госпитале русский эмигрант Антон Белов, завывала вьюга, валил снег. Там было физически трудно находиться! Но Эми не обращала внимания на непогоду, не страшилась метелей, а теории, что её труп могут откопать в метровом сугробе с танатоморфозом и прилипшей к руке бутылкой дешевого бурбона, не вводили её в робость. Ставшая мазохистской, она бы обрадовалась подобному исходу. Это частично объясняет тот факт, почему ей оказалось столь легко признаться в сексуальных связях с парнем подруги.
- Ты прости меня, хорошо? А если не сможешь... то не тяни. Не нужно отравляться из-за предательницы. Убей меня просто и забудь обо всём. Найди себе кого-нибудь другого… - Тёрнер поклялась себе, что не пожалеет о данном поступке, и стойко держала свою клятву, - Ведь ты еще молода и, я надеюсь, что ты со всем справишься!
“Бзик”, высоко ценившая её неподдельную заботу (несмотря ни на что), всячески сглаживала их непростые отношения и убеждала экс-полицейскую в отсутствии нужды каких-то извинений.
- Прекрати, а! Я, кажется, никаких условий и никаких требований тебе не выдвигала, чтобы ты плясала передо мной… - психонестабильность, депрессия и резкие скачки настроения давно стали неотъемлемой чертой Алисии, которая никогда не оправдывала собственное прозвище так сильно, как в последние несколько дней, - Это было неизбежно. Это должно было произойти, потому что должно было. Ничто иное случиться не могло, другой ход событий был невозможен! И, в конце концов, в том, что кто-то переспал с моим парнем, виновата лишь я. Я одна! Так что очень прошу, давай закроем эту тему! Мне неприятно на неё говорить…
- Закрыть тему? Мм, как скажешь. Я только счастлива буду… - Эми восхитилась ясно проявившейся, грандиозной мудростью подруги, хоть и сделала это тихо, про себя. Возможно, Флинн желала остаться хозяйкой положения в собственных глазах и потому считала, что поведение её мужчины зависело сугубо от неё. Но, когда многое, что было важным, вдруг прекратило являться таковым, перебирать ворох сумбурных мотиваций, комплексов, обид… стало стыдно и стрёмно, если не сказать ниже достоинства. Поэтому “девочки” покопались-покопались в навозной куче и перестали, возможно, поняв, насколько данное занятие мерзкое и сколько им предстоит очищаться потом.


Новый год… в Америке к нему относятся куда с меньшим трепетом, чем к Дню Рождения Христа, но если спросить любого празднолюбивого, то он без промедления скажет, что даже в государстве, отдающем предпочтение Рождеству, Дню независимости, Дню благодарения и небезызвестному, готичному Дню вех святых (Хэллоуину), Новый Год встречается с улыбкой на лице, открытым сердцем и теплотой, а провожается с низкими поклонами, да с остаканенной, чадной благодарностью.
Как и любое громкое событие, отмечание Нового года дориносится яркими вспышками радужных фейерверков, не проходит без макрофонических концертов под открытым снежинистом небом, аккомпанируется распродажами, ярмарками, сопрягается с гульбой и приисканием компании. “Люди слишком недогадливы, слишком простодушны, чтобы пройти мимо всего перечисленного, не соприкасаясь с массной вовлечённостью”.

В канун Нового Года Эмилайн находилась с Алисией. Они обе жили у Кандис. Возвращаться в квартиру, где недавно произошло несколько жесточайших расправ, экс-полицейская наотрез отказалась, а подруга не могла оставить её без жилья…

- Падла!

- А-а-а-а-й!

- Падла! Падла! Падла!

- Зачем ты нахуй родился, урод? Зачем, блядь, родился?

Эми было некуда больше идти, и за отсутствием иных вариантов пришлось принять предложение, сразу показавшееся дельным. Кандис не напрягало постоянное присутствие рядом не шибко знакомой пацанки. Здесь играло роль врожденное умение привыкать к новым рожам, из-за чего, собственно, все так дорожили её расположением, и никто не хотел грызться с умоленницей.
- Здорово, как же всё-таки удивительно устроена жизнь… - внезапно произнесла наряженная в костюм Санты Алисия, попивая эмульсионный, приторный ликер прямиком из горла. - Между нами пробежал не один десяток черных кошек, но ни одна из нас не сидит за убийство другой…
Сидевшая на полу, бесконечно переключавшая каналы телевизора, Эмилайн задорно хихикнула и, быстро кивая, всем телом повернулась к уже хорошенькой, датой блондинке:
- Это как посмотреть… да мы и так чуть не переубивали друг друга. Ну, и потом, совсем не факт, что, прикончив тебя, натянув тебе глаза на твою задницу, я бы попалась.
Казалось, не утекло и мгновения, как Флинн выразила согласие с данным циничным допущением собутыльницы и, более того, поддержала её:
- Ну, да. Не факт… - правда, не забыла добавить чуть-чуть отсебятины, - Вот, допустим, если я подкараулю тебя, где-нибудь, за каким-нибудь углом, и воткну тебе нож в спину, оставлю подыхать в луже мочи, у меня тут же появится двойное алиби. Соответствующее фактам и моральное…
- Ну-ка, ну-ка, расскажи мне, что такое моральное алиби, а то я дура и вконец запуталась… - Тёрнер потянулась за очередным, наполненным до краев бокалом шампанского, стоявшим на подносе возле дивана, - А ты у нас, видимо, профессор, раз придумываешь такие выражения… - и залпом вылакала желтую водичку, - Так что жду развернутый ответ. Смотри, не облажайся…
“Бзик” вдруг процитировала Джека, подкалывая Эми:
- Смотри, не обоссысь!
Но та, кажись, не совсем поняла, судя по тому, что немного шампанского вылилось обратно изо рта, а сама брюнетка закашлялась:
- Кхм-кхм, что???
- Да это я так, пустяки… - отмахнулась Алисия, - Вспомнила нашего общего знакомого и неумышленно его изобразила. Видимо, у меня получилось)))
- Ага – не совсем довольно кивнул бывший коп, - Получилось. У меня даже жилки затряслись…

- Ну, и прекрасно. На это и был мой расчёт… - неожиданно Флинн отложила бутылочку в сторону, так и не допив, и устроилась на полу, рядышком с подруженцией, и взяла её холодные руки в свои потеплее, - Моральное алиби это, прежде всего, простая логика. Я считаюсь психопаткой, освобожденной условно-досрочно. Но, несмотря на мою, скажем так, нестабильность, мало кто действительно поверит, что я завалила человека и осознанно просрала свой шанс. Скорее, меня подержат и снова отпустят. Давай взглянем правде в глаза, я кажусь совершенно нормальной и у меня не больше закидонов, чем у других, и уж точно не больше, чем у тебя…
Полноценное истолкованное значение любопытной фразы, фразы собственного производства, далось фантазерке нелегко. Ей было трудно говорить о подобных вещах. Об убийствах, о крови, о преступлении… потому что всего этого ей хватило в прошлом, а в настоящем хотелось бы всё это забыть. А еще хотелось воздать сторицею. И Джеку Хэлвану, и себе самой, и Нью-Йорку, и Детройту, и Мракану, и миру, и матери…

…Стоило Ребекке закончить универ, как её охватила страсть к психологии и в частности к психам. История Хэлвана потрясла её до мозгового штурма, заставила выдумать гору вольных теорий на тему артистического, показушного безумства маньяка (русский мат, частые приступы смеха). Но возле миссис Флинн нередко крутилась ревнивая дочурка, которой пациент понравился даже больше, чем ей: если Ребекка испытывала к подонку сугубо профессиональный, деловой интерес, Алисия же втюрилась по уши.
Будущая Бзик не желала себе участи убийцы и уж тем более не планировала убивать мать. Ребекка вполовину силы треснула дочку по щеке, а в ответ получила
тяжелым предметом. По голове…

- Почему ты заплакала? – спросила Алисию Эми, - Что опять случилось?
“Бзик”, которая уже не “Бзик”, процедила неприязненно, с неуверенностью, сквозь зубы:
- То, чего я боялась. А боялась я однажды проснуться и понять, что ничего не контролирую и что тот несчастный случай, который отнял жизнь моей матери, вовсе не был таковым изнутри. Не был случайностью…

Флинн била мать, пока та не потеряла сознание. Не переставая и с неистовством зверя…

- Тебя использовали, твоими чувствами играли и заставили предать всё, во что ты верила. То, что нельзя изменить или исправить, давно пора забыть… - Эми решила дождаться, пока блондинка прекратит горевать, чтобы они смогли и дальше встречать Новый Год без обрыдлой грусти, без проевшего плешь слезопада, без будничного мрака, без осеннего ада.
- Спасибо, что не ушла. Спасибо за то, что спасаешь меня. Боюсь, что не смогу достаточно отблагодарить тебя за это, но хотя бы… хотя бы показать, как мне это помогает, думаю, в моих силах… - Алисия брезгливо вылила оставшиеся несколько глотков ликера на ковер и ощутила сильную сонливость, которой было невозможно как-либо противиться. Она подползла обратно к дивану, удобнейше устроилась на нём и развалилась в свободных, “творческих” позах. Сожительница не была против того, чтобы подруга похрапела часик другой. Им обеим требовался отдых, причём не только от изнурительной работы над собой, а вообще от всего, что подкинул распроклятый, прошлый год.


“Я Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь – это жизнь, а не ад. Правда, иногда мне хочется думать иначе, потому что так самосострадание дается куда проще, чем когда я не выставляю себя мученицей.
Эми с отличием окончила школу жизни. Хотя… это правильно считать университетом. Эми ни на кого обиделась, ни от кого не залетела, не слегла с иммунным дефицитом. Эми перестала быть абонементом, правом на использование её женского тела. Может быть, Эми поумнела, а, может, Эми устала. И хотя ничто так не избавляет от новых ошибок, как повторение старых, Эми постарается перевернуть пристрастные, общие взгляды и разрушить древний негативный шаблон” – Эми сидела в одиночестве, пока Алисия и Кандис смотрели свой десятый сон, и бессознательно ждала пинка злой судьбы, какого-нибудь символа, может быть, знака, какого-либо признака, что брат за ней до сих пор следит. Груз невыясненных отношений постепенно давил изнутри, словно гной. Казалось, пройдет еще чуть-чуть, еще немного времени и Эми попросту сбрендит. Но… новый год неожиданно дарит новый шанс, новую возможность и сотовый телефон “филистерки” проигрывает хрестоматийную мелодию вызова.

- Алё! Алё! Ну, говорите же! Говорите. Я слушаю - после трех минут скептического, “темного” молчания, которое почти убедило Тёрнер отключиться, мобильник взорвался знакомым буйным голосом.
Тёрнер будто пробило струей, её будто отпустило…
- Ты там обо мне не забыла, мамуль? Я вот не забыл. Я тебе верность храню. Дрочу только на тебя. Ты у меня во всех вариантах исполнения на постерах. Стоишь спиной, лежишь и нагибаешься вперед. Надеюсь, я не смутил тебя, а? Хотя я никак не могу тебя смутить. Ты ведь куда ненормальней меня, сторонника классицизма в потрахушечном
искусстве. Ты тигр без шерсти, тигриный малочисленный подвид. Мне бы никогда не пришло в голову то, что пришло в голову тебе…

Эмилайн:
- Чего ты хочешь?
Безумный Джек:
- К примеру, встретиться. Сразу предупреждаю, обращаться в полицию, тянуть за собой хвост - заведомо гиблая идея. Так как у меня всегда есть козырь в рукаве, я все продумал,
до мелочей. Позаботился о том, чтобы ты не посмела мне перечить, чтобы не смогла ослушаться, чтобы проглотила дыню целиком, точнее, полностью прогнулась под меня.
Эмилайн:
- И какой же твой козырь? Не желаешь поделиться?
Безумный Джек:
- О, да. Конечно же, я поделюсь. Я могу постараться передать словами. Правда, это настолько гениально и круто, что уйдёт день, пока я закончу, поэтому лучше включи телевизор и убедись.

Включи и убедись! А лучше не включай…






Двадцать первый век показал - в реальном, земном мире допускается лишь несусветное и невообразимое. Потусторонний, запланетный мороз в новогоднюю ночь обжег и повредил все покровы. Приближение волнительных сумерек, полутьмы между заходом солнца и наступлением мрачного времени суток, но не на улице, не в Нью-Йорке, а в голове “сестры дьявола’, сопровождалось скоротечным развитием фобий. И ни десятки окон престижного отеля, в которых горел слепящий яркий свет, ни свет десятков фонарей, ни прогулка по застывшему пруду, по скользкому льду, не имели подходящих цельбоносных свойств, чтобы минимизировать степень обморожения – заселения разума фобиями.
Некоторые существа в каком-то смысле олицетворяют места, в которых живут.
Двадцать первый век показал, что человек, наделенный уникальными чертами, которых нет у большинства, имеет все шансы стать лицом своего города, его поэтическим приемом, его аллегорией.

…Схожей чести удостоилась Эмилайн Тёрнер, в венах коей кипеламногораздельная,
ячеистая сплотка из боро Нью-Йорка, и все районы (Манхэттен, Бруклин, Куинс, Бронкс,
Статен-Айленд) заключали в себе, в своих джунглях малую частичку “женщины, чья жизнь – сущий ад”, а уж сколько их частичек заключалося в женщине…
“Я иду напрямки, никуда не сворачивая, не поддаваясь на увещевания страха и обстановки повернуться назад. Эми - одна, Эми – воин, Эми совладает с любыми невзгодами. Но совладать не одно и то же, что выжить, а выжить не значит спасти своё тело. Всё намного фигуральнее, намного сложнее.
К чему я это? К тому, что если Эми погибнет, это не значит, что она проиграла. Для воинов смерть не конец, а начало новой жизни, нового ада…”

Сестра дьявола остановилась посередине пруда в центральном парке и сделала пару взмахов руками, показывая тому, кто стоял от неё в двадцати метрах, противно сюсюкал и скользко улыбался, перебрасывая жвачку по уголкам рта и периодически обнажая зубы. Безумный Джек смотрел на Эми, а Эми, следовательно, смотрела на Безумного Джека, и каждый пытался угадать, о чем думает другой, но не мог. Загадочность с легкостью превысила мыслимый предел и, шуткуя, превзошла немыслимый.
- Надо же, искушенная блудной страстью отступила от братишки, но вернулась! Всё в точности, как прогнозировал вещий старина! Хэх, не перестаю себе удивляться… - Хэлван был одет очень легко, легче, чем по-зимнему. Какой-то обтерханный
пиджак и драные башмаки, какие-то немытые штаны… как раз в манере бездомного психа, - Шо, хочешь знать мой план? Мой запасной вариант? Ты ж за этим здесь появилась? Ты пришла сюда не ради брата, не ради семьи. Тебе просто не хочется марать свою совесть. Так и скажи. Не притворяйся, что хоть сколько-то заинтересована!
Вразрез с человечной просьбой Джека вести себя искренне, не приуменьшать, не утрировать, Эми… была искренней. Более чем. Просто брат ей уже не доверял по понятным причинам.
- Мне плевать, кого ты убьешь. Я все равно не смогла бы предотвратить ни чью погибель… - она покачала головой, отрешенно пожала плечами, чуть-чуть, и сделала короткий, но решительный шаг вперёд по прочному льду, - И да, я заинтересована, как никогда. Впрочем, у тебя есть все основания мне не верить. Но я не думаю, что ты хочешь моей смерти. Ты бы мог меня убить в любой момент, а я жива! Жива до сих пор! Предположу, это что-то да значит…
- Да уж. Мы терпением не обделены! – вновь “пошутил” Джек и приблизился к густой, словно дым, анонимности на две трети метра, - Такие мы забавные…

Эмилайн, “аллегория Нью-Йорка”, долго собиралась с мыслями, чтобы продолжить. Оживленная проезжая часть, располагавшаяся совсем неподалеку, бодяжила тишину визжанием-скрипом шин по типу того, как спирт разбавляют водой. Безмолвие действовало очень алкогольно, порой склоняя в сомниум, нагоняя дремоту.

- Не дури, не пытайся показаться хуже, чем ты есть. Нет никакого запасного варианта! Ты всё выдумал, чтобы подкинуть мне дополнительный мотив встретиться с тобой. Но это лишнее. Я бы и так пришла. Меня не пришлось бы уговаривать… - в своем последнем утверждении Тёрнер совершенно не была уверена, однако, ей хотелось, чтобы это стало правдой.
Джек восхищался сестренкой, гордился её прозорливостью, смаковал её внезапно возникшее умение анализировать и угадывать ровный ход его изощренных, злодейских идей.
- Значит, ты не считаешь меня отъявленным мерзавцем, несмотря на всё, что я творил раньше? Хм, если так, то это приятный сюрприз. Главное, не сходи с пути, не позволяй себя никому науськивать. В прошлый раз…
- В прошлый раз я была еще дурой и не оценила всего, что ты сделал! – сестра вдруг перебила брата, - Надеюсь, ты дашь мне шанс доказать, что я не безнадежна…
- Дам, конечно – согласился “брат”, - Только сначала скажи, какой непробиваемой логики ты придерживалась, предполагая, что я завязал с нелегальными гонками, со всякими крутыми махинациями, с жестью ради жести и не собираюсь вводить мир в соблазн засмеяться от страха? Что великий Безумный Джек наконец-то оставит планету и города в покое, что Джек не будет срывать людям праздник…
Эми, ясно услышавшей и понявшей вопрос, понадобилось целых три минуты, чтобы придумать конструктивный ответ, заодно припудрив уродливую правду. Но потраченное время стоило того. Определенно.
- Потому что Джек добрый. В глубине. Джеку просто не повезло, как и многим. Но в отличие от тех, кто поборол своих внутренних демонов, Джек их к себе подпустил. Возможно, слишком близко. Да. Но и это не отменяет его великодушия, его… доброты, которой, позволь гиперболизироваться, и она свернёт горы.

- Красиво сказано – заметил Хэлван, не прекращая скалиться, - Ведь можешь же, когда захочешь, верно? Хотя, боюсь, этого всё-таки мало! Этого всё же недостаточно и тебе придется поднапрячься, чтобы…
- Загладить вину! – договорила предложение Тёрнер.
- Да – подтвердил псих, - В точку!

Слабая зависимость некоторых существ от общего сценария, как результат вмешательства извне, дарил импульс и вливал в Нью-Йорк свежую струю. Активизируясь, этот узкий непрерывный поток жидкости, эта неширокая полоса света окропляла слоистые, мегаполисные заросли, воспроизводя истинную магию, тем самым исполняя свой преблагородный, родовой долг.
Эти существа неизменяемы подобно междометиям, так как на них держится развитие, благодаря им живёт и эволюционирует мир. Эми заподозрила (не обнаружила), что её присутствие/отсутствие двигает интригу, содействует раскрытию потенциала каждой фабулы. “То, что раньше избегало ярлыка соположения, сопутствия, параллелизма, нынче норовит казаться правомерностью, мол, только так должно быть и никак иначе, и Эми – поэтический приём”.

- Хм, я вот стою и думаю, и, знаешь, никак не могу решить, что мне с тобой делать, филистерка? – Джек закинул в рот еще одну резинку, пожевал-пожевал и сморщенно отправил вслед за остальными, - Убить тебя будет слишком просто и неинтересно, да и я правду не хочу твоей смерти. И наказывать тоже не хочу… Видит бог, ты и так наказана, раз вечно скрываешься от самой себя. Мне нет смысла стараться… - и проявил блистательный всенаплеватизм, казовое псевдоравнодушие очень в своём стиле.
Эмилайн вздохнула и вымолвила в воздух еле-еле слышно:
- Я готова ко всему. Абсолютно. Никакой исход меня не огорчит.

Слабая зависимость некоторых существ от общего сценария, как коэффициент корреляции гражданина и города, расширяла границы возможного. Чем дальше жизнь зиждилась на этой расчудесной, мистической причинности, тем труднее было отличить человека от его места жительства.

К тому времени, когда всё слегка поурезонилось и кипящие страсти поутихли, в нескольких окнах отеля погас свет. Только Джек расслабился, только расслабилась Эми и зимняя локация стала по-настоящему зимней, в труппе театра произошло пополнение: на белую арену абсолютно непредвиденно вышла Алисия Флинн. Не то что бы по ней успели все соскучиться, однако, её участие обещало добавить накала в нравственное состязание брата и сестры, а, значит, в её участии присутствовала некоторая, неочевидная многознаменательность…
- Сволочь! – громко начала блондинка, чьи ненависть и гнев уже традиционно сделали её выступление кинематографически красивым и эффектным.

“Бзик” пошла в нападение, собираясь избить Джека голыми руками, но была вовремя остановлена стоящей на стрёме, не дремлющей Эмилайн.
- Клянусь всем, что мне дорого, всем, что у меня осталось, хотя у меня не осталось ничего. Ты всё забрал! Всё, что только можно… и продолжаешь забирать! Что тебе нужно от меня???
Пока экс-полицейская боролась с экс-преступницей, пока они обе пребывали на самой острой грани, лохматый супостат полно наслаждался ситуацией. Но и ему, в конце концов, стало приедаться кликушество Алисии. Тогда супостат слегка подавил своё деструктивное, слепое эго в пользу перемирия и произнес то, что Алисия, вероятно, хотела от него услышать. Не сейчас, не здесь, а когда-то давно.
- Мне? От тебя? – Хэлван серьезно выпучил глаза, - Н-и-ч-е-г-о. Абсолютно. Это тебе что-то нужно от меня – и сбавил тон, - Да, я тебя предал, мань, да, обошелся, как обходятся с дерьмом. Но это случилось не сегодня и даже не вчера. Могла бы уже и запамятовать. Я – твой Джокер, а ты – моя Харли. Мракан был нашим Готэмом…


Несколько лет назад. Мракан-сити.
Джек несколько снижал скорость на поворотах и затем вновь жал изо всей мочи, сбивая всех, кто только ему попадался, и совсем не боясь врезаться. Когда авто плавно вгнездилось в спиральный транспортный тоннель и многотонная размеренная масса сомкнулась над головами преступников, Хэлван испугался настойчивости резинового антагониста и принял подлое решение пожертвовать любовницей: маньяк ногами вытолкнул Бзик из машины, ехавшей сто пятнадцать километров в час, и выкинул плоскую шутку на прощанье. Блондинка выпала на размеченную белыми линиями дорогу, совершила несколько кувырочков, прежде чем перестать шевелиться, и привлекла внимание проносившегося рядышком демона-защитника.


Алисия до сих пор видела перед собой тот тоннель, взгляд “пудинга” за миг до близости с асфальтом проносился перед ней и кромсал душу на разные запчасти. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы дней, лет, тысячелетий… огонь обиды никогда не погаснет и солнце никогда не взойдет.

Сколько бы ни…

- Своло-о-о-о-очь! – вместо того, чтобы последовать рекомендации бывшего и взять себя в руки, постараться забыть о заушении, о горькой, досадной разлуке, Алисия/Бзик раздразнилась еще вяще, - Мне плевать! Плевать! Понял? Ты сдохнешь не только за то, что сделал со мной. Ты будешь подыхать, потому что ты убил его! Убил его! Убил!

- Сволочь!

Склоняясь над могилой Антона, Алисия поклялась, что отомстит, каких бы жертв это ей не стоило. И Джек, который никогда не относился к Алисии как к человеку и уж тем более не мог воспринять Алисию как угрозу жизни, неожиданно (!!!) поверил Алисии. Поверил, что, пока она жива, он никогда не будет в безопасности, и решил вопрос быстро. Быстро и эффективно!

- Манька, прости, но ты не оставила выбора. Пора признать, те лакомые чувства давно уже остыли, и сейчас нас, кроме взаимной неприязни, ничего не связывает!

Двадцать первый век показал - в реальном, земном мире в тебя могут выстрелить в самый внезапный момент, когда ты не будешь смотреть в сторону своего убийцы. В основном, подобная участь настигает тех, кто привык думать о людях лучше, чем они есть на самом деле. Но с другой стороны… невозможно вечно держать ухо востро.

Взрыв заряда в канале невидимого пистолета, произведенный с поразительной точностью, невесть откуда взявшаяся пуля, “приземлившаяся” Алисии на щеку, там, где буква J, и мозг стоявшей рядом Эмилайн по инерции переместился внутри черепной коробки, несколько раз натолкнувшись на кости её черепа.

Millions of people — those which painfully think dream of immortality, than to occupy themselves rainy Sunday evening. Susan Erts
(О бессмертии мечтают миллионы людей — тех самых, которые мучительно думают, чем бы занять себя в дождливый воскресный вечер. Сьюзен Эрц)


Эми Тёрнер не имела понятия, сколько слёз пролилось автоматически, не согласовываясь с её женской волей, а скольким слезинкам позволила скатиться сама Эмилайн.
Эми Тёрнер не знала, что заставляет её рыдать в такие миги – страх или физическая невозможность испугаться, связанная с наступившим полным разорением.

Лучше быть искренней грешницей, чем лицемерящим ангелом.

…Теперь Алисия бездыханно лежала на льду, широко раскинув руки и вечно уставившись на ночное нью-йоркское небо. Забвение, оголившее пуэрильную девчоночью нехитрость, снявшее тесную маску серьеза, сильно её декорировало! Единственное краткое суждение, которое можно сделать, глядя на нынешнюю Бзик, в положительном влиянии смерти: будучи трупом, она была еще красивее, само совершенство, доступное отныне только ангелам или чертям (в зависимости от того, куда определится душа новопреставленной).

Внешность ангелочка, сущность беса.
Она - красота с огнём наперевес!
Милена дьявола сама себе принцесса,
Любовь к безумию – безумки ахиллес.

Мисс покорила хит-парады фриков,
Заполучив вуматный титул Бзик.
Кошачья грация вкупе с коварьем тигра,
Она – шали валькирия, словом фрик.

Жертва изнасилования в прошлом,
Теперича насильница мужчин.
Она – богиня пошлости и пошла,
Бзик заместо тысячи причин…


Спровадив бывшую подельницу в иной прекрасный мир, Джек не почувствовал никакого колебания, в нём ничего не колыхнулось, будто он прихлопнул муху. Эмилайн быстренько сделала все выводы насчет “него”…
- Не пялься на меня так, типа, не ожидала! Манялька своё откукарекала. Пришлось вычислить её из уравнения… - Джек изящным движением проверил количество патронов в обойме и щелкнул затворчиком, наверно, раз восемь, - А теперь христиански напутствовать будем тебе. Тереза у нас не без грешка, правильно? Тереза предала брата и единственный способ искупить вину за противосемейные рефлексы - досрочно испариться, чтобы предательницу долго искали, а нашли лишь её останки? Недельки таки через три! Минимум…

Цена устранения первой нежелательной сучки = державное желание немедленно убрать и вторую. Руку психопата повело, дуло изменило направление. Еще немного, еще чуть-чуть и, дум-дум, выскочит снаряд в виде свинцового куска продолговатой формы с заостренным кончиком. Это будет значимая потеря для Нью-Йорка, для “мира”, поскольку сгаснет одна из самых выразительных икон. Порой планида уж очень наворотна, а порой до перебора ясна и предугадываема, что хочется закрыть глаза, чтобы не видеть своё (мрачное) будущее.
Готовая к смерти, уже вкусившая её великолепный, зомбирующий дурман, Эми “закрыла глаза” и пошла навстречу к околеванцу, к каюку, будто на носочках. Безумием тянуло, безумием несло, безумием веяло. Им пахло и отдавало…

- Послушная девочка. Очень послушная. Правда, поздно одумалась. Жаль… - злорадственно приговаривал Хэлван, не прекращая держать свою жертву на мушке, дотрагиваясь краями губ и языком до курка, - А я ведь такие надежды возлагал на наш союз! Такие возлагал… Эх, надо же было умудриться так всё испортить. Разочарование, да и только…

Эми шла, шла и шла, и вдруг остановилась как вкопанная, на середине пути, сообразив, что не готова умирать. Ей, поступающей спонтанно и всё чаще поддающейся эмоциям, погуливающим чувствам, в памяти всплыло многомудрое настояние матушки, которое, наверное, могло бы помочь.

- Любовь, наверное, самое прекрасное и одухотворяющее чувство, которому подвластно одолеть сатану. Прояви любовь по отношению к тому, от кого исходит зло, дитя, и тогда ты прыгнешь настолько высоко, что тебе откроется вся правда, весь мир и горы Тибета. На этом всё, дитя. Аннамей тоже умела любить, хоть её любовь и принадлежала только Господу, только Христу…

Эмилайн решила воспользоваться советом монахини, попробовать стать тем, кем никогда себя не считала. “Стоит попытаться сделать что-либо, даже если не уверена в успехе. Авось и получится...”






























Сведение концов с концами:
Эмилайн,
Безумный Джек,
любовь,
трагедия,
и смерть. ТРАГИЧЕСКИЙ ФИНАЛ



Girls in trouble
-------------------
Line of Blood

Двадцать первый век показал, что абсолютно разные люди, радикально отличающиеся по системе взглядов, могут не только друг друга ненавидеть, но и испытывать друг к другу нечто на манер настоящей любви. В случае с Эмилайн и Джеком невозможно рассуждать о чем-то двустороннем, а уж тем более нельзя зарекаться о взаимной симпатии. Но сказать, что Эми целиком равнодушна к своему “как бы брату”, тоже нельзя.
- Джек… Джек, любимый. Ну, же, постой! – обращаясь к психу, жертва допускала мощные паузы между словами и больно икала да вздрагивала из-за переполнявших её, страшных разногласий, - Ты же не убьешь маму своей доброты?
Хэлван мгновенно опустил пушку, как только услышал ведовское, чародейственное слово из четырёх букв, являвшееся для него ключевым. Облегчение прокатилось по всей сути маньяка согревающей, приятной волной. Боязнь нарушить хрупкое и загадочное предвкушение неземного чуда стократно возросло. Традиции переплелись, каноны стёрлись. Зло постепенно начинало сдавать, уступая своей антитезе.
- Не устала надо мной издеваться? Тебе было мало прошлого раза? Вздумала повторить? Неужели Джека все так хотят обидеть, что намеренно выбирают самый трудный способ достижения и, по сути, меняются масками? – “Джокер” хотел бы повестись на очевидную ложь, заарканиться, поддаться сладкому, как торт, искушению. Но что-то препятствовало ему. Первое время.

Тогда Эмилайн за пару всхлипов набралась выносливости, стрессоустойчивости и терпения с гигантским запасом. Драматургия продолжала извергаться фонтаном, превращая варьете в полноценный аллес. Она взяла на себя великую обязанность и предприняла попытку убедить Джека в возникновении у себя, если не близкородственной, инцестической преданности, сродной с фанатизмом, то в пробудившихся духовно-материнских, крепких инстинктах.
- Издеваюсь? Никогда! – Эми прижала ладони к груди и возле её глаз возникли мелкие морщинки от сияния естественной нежности, - Пора прекратить весь этот фарс. Пора перестать бегать по кругу. Иди к своей маме, Джек. Ну, же! Я обниму тебя. Мы помиримся, пойдём домой и соединимся там навеки, как подобает двум любящим сердцам, которые создались, чтобы друг друга дополнять.
“Двадцать первый век показал, что любой барьер пробиваем”. Волшебство слов, от чего Хэлван всячески отмахивался, сделало дело и ужаснейший преступник внутренне ослеп. Опять и снова = снова и опять!
- Боженьки мой, господи, так значит я… я не ошибался? Я все это чертово время был прав? Ты и есть… и есть она? – казалось, надо быть абсолютным дебилом, чтобы клюнуть на столь явную уловку, но, как ни странно, псих на неё клюнул. Выходящие за рамки трогательность и жалкость данной сцены могли запросто посоревноваться со сценами из любого остродраматического фильма: Безумный Джек с выпяленными глазками, с вытянутыми вперед руками и с видом блаженного шел к Эмилайн, - Ты - моя мама! Да-да-да! Точно! У меня есть мама! Я просто не там тебя искал! Ну… давай же обнимемся, мамочка!

- Никакого антагонизма, никаких чердаков и подвалов! Теперь нет ни тебя, ни меня поодиночке. Теперь есть только мы. Семья-я-я-я!

Эмилайн улыбнулась во всю ширину своего красивого, обворожительного рта и еле
удержалась, чтобы не всплакнуть. Зубы-бриллиантики замерцали блеском в среднезимней тьме. Пронзительно-тонкая натура торовато выпустила воздух и также торовато расслабилась.
- Джек - послушный ребенок. Джек не совершает произвольных поступков. Ну, конечно, мама Джека обнимет, потому что Джек заслужил… - она дождалась, когда лохматый встанет перед ней на колени, обхватит за туловище, доверчиво прижмется к животу и посмотрит вверх, как бы говоря “своей любовью я не принесу тебе хлопот, ты никогда ни о чем не пожалеешь”, - Послушный…

Маньяк норовил пройти пальцами под кожаный куртон своей “мамочки”, растормошить свитер и женскую футболку, чтобы обрести доступ к её пупку, а затем - ко всему её телу. Чем дольше длился этот теплый, сближающий процесс, тем тошнее делалось Эми. Привести в исполнение свой тайный план, предать второй раз, было бы нелегко в любом случае. Но теперь, когда она вовлеклась в это поглубже, исчезла в горячей, беззаветной, бескорыстной любви Джека Хэлвана, как исчезают в омуте, будет практически неосуществимо. И всё же та, “чья жизнь – ад”, перемогла ВСЕ НЕ МОГУ и взяла верх над всеми НЕ ПОЛУЧИТСЯ.


- Теперь-то, надеюсь, до тебя дошло, почему я делала это? Почему я, черт возьми, так себя вела! Я поставила перед собой задачу спасти Либерти, любой ценой, во что бы то ни стало! И у меня бы это получилось…

- Если устранение Джека и впрямь необходимо, а теперь я наглядно это вижу, можешь не волноваться. Его дни сочтены!


Эми вспомнила обещание, которое недавно дала, а вместе с ним и клятву, что не могла не сдержать, поскольку видела четкую разницу между необходимостью и желанием, и верила в высшую справедливость или, по крайней мере, в подобие её.
“Ты должна, Эми. Давай. Соберись. Ты не имеешь права облажаться. Никакого нового шанса у тебя не появится”

Джек мысленно зацеловывал животик, стараясь достать губами до шедевра эластичности. Он был слишком озабочен, слишком занят, чтобы что-то замечать, относился ко всему с легкой мыслью и не придал значения долгому, протяжному шуршанию в карманах и взлетам рук “мамочки” над его головой.
- Если левая твоя нога – ханука, а вторая – кванза, я, пожалуй, привалюсь между двумя праздниками… - Джек шито-крыто грезил растянуть язык до метра, чтобы тот нахуй порвал ёбаные джинсы, забрался в женский аналог хуя, не обделил вниманием клитор и область вокруг клитора, - Только включим песенку. Я не могу без матерных частушек. Может не встать…

Температура воздуха колебалась от точки замерзания и незначительно выше. Учитывая это, никому бы не пришло в голову заниматься чьим-то раздеванием. Подобные идеи не мелькали ни у содомитов, ну у деторастлителей, ни у наркоманов, потребляющих виагру с психостимуляторами. “Лишь истинным безумцам, мальчикам-ботаникам подвластно безумие”.

“Забудь о своих интересах. Немедленно. Плюнь на себя. Твоё дело, твой долг, твоя священная обязанность несравненно выше, главнее твоей жизни и всего, что, так или иначе, с ней связано. Пора бы уже это понять…”

С неба ожидаемо посыпались крупные хлопьюшки снега. Гарантии ради Эми притаила дыхание, положила ладонь на взлохмаченный затылок Джека Хэлвана и… (!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!), пока возбужденный субъект баловался с её пупком, продолжая утешаться надеждою, что все сказанное “мамочкой” не является намеренной брехней и впереди у них многолетие беззаботного быта, она вытащила компактный чёрный тазер нелетального действия, повертела тазером… (!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!).

“Я не хочу, но я должна…”

Джек мгновение в мгновение схватил её за руку. Секунды можно сверять.
- Я так и видел… - псих скороговоркой произнес несколько слов, преисполненных уместным сожалением, и физически отринул неверную. Эмилайн не устояла на своих двоих из-за скользкой поверхности и кубарем покатилась назад, но вскоре снова поднялась, как ни в чем не бывало. Однако маньяк, которого уже провести не получится, позаботился, чтобы “мамуля” вернулась в прежнюю позу, и всыпал ей с полдюжины хорошеньких ударов ногой по животу, да по закрытой джинсами взывающей пизде, - Так и видел, шкура! Ну, всё, теперь тебе точно не жить!

Расхолажившись, Джек поднял пистолет, выроненный в ходе потасовки, протёр ствол краешком куртки и направил на (!!!) отступницу. Вот-вот непременно должно было произойти что-то ужасное. Это знали небеса, это знал город, Нью-Йорк, это знала зима. Эми не надеялась выжить в мире, сделанном по особому садистическому вкусу, не рассчитывала на собственную сомнительную ловкость, и уже почти было смирилась с отведенной ей неблагодарной ролью “корма для дьявола”…
“Вот и всё. Твой поезд пришел. Но не вздумай себя вновь жалеть. Ты попробовала сыграть и проиграла. Уйди с достоинством, с храбростью, с честью” - но приятные сюрпризы случаются нечасто. Очень нечасто. А если и случаются, то ошеломляюще внезапно, как, кстати, и сейчас: ползая по льду с черепашьей скоростью и поругиваясь на саму себя, Эми чудом нащупала замерзшую бутылку, горлышком вкопанную в снег, и подумала о вмешательстве свыше.

Спустя позорное мгновение, после того, как указательный палец Хэлвана едва коснулся чуткого спускового крючка, убийца получил по руке каким-то предметом, который не успел разглядеть. Его кисть тотчас пронзила ноющая боль, а оружие выскочило. Ненадежная изменчивая пушка неким образом оказалась у Тёрнер, отбежавшей на полметра назад, а её поклонник попал в безвыигрышный пиздец и волосатой боливудской пиздой накрылись все картишки шизика.
- Нет! – Хэлван раскричался, уподобившись иерихонской трубе, однако, это его не спасло.

Эмилайн выстрелила дважды. БУМ-БУМ! И оба раза не промахнулась! Обе пули поразили цель!

Подбитый в колено, подбитый в плечо, “братец” начал колебаться, попеременно ритмично двигаться в разные стороны, дергаясь при этом, весь извиваясь…

ВЫХОД ПАРА НЕОБХОДИМ НАМ ТАК ЖЕ, КАК И ВОЗДУХ

Эми агрессивно, будто находясь не в своём уме и не в своём теле, все равно что ирландская богиня войны, швырнула разряженный пистолет в лицо Джека, трижды с пафосом назвала его сволочью. Чтобы закончить дело, она взяла не шокер, как вначале планировала, а (!!!) уже использовавшуюся ранее бутыль из под какой-то непрезентабельной хрени.
Испугавшись, псих отвернулся, лег на живот, пристроил подбородок в ладони и прикрыл глаза, оставив лишь крохотную щелочку. Взбешенная, Тёрнер ударила его по спине. Изощренно. Лежачий жалко-жалобно взвыл, и это еще больше завело коварную
наступницу.

…Жертва схватила хищника за подбородок и с неженской, неожиданной силищей повернула голову к себе. Хищник разбил бутылку невольным движением, заработав множество мелких порезов, далее попытался отнять острые остатки, но не преуспел, потому что в жертве было больше злой энергии, больше ненависти, больше того, что склоняет к греху.

“Я должна…”

Внимательно осмотревшись в поисках инструмента для приведения преступного замысла в действие, в поисках замены стеклянному огрызку, Эмилайн, неспособная уже остановиться, твердо настроенная не предаваться жалости, разглядела черезо флёр очумевшего сознания и снегопада кучку битых кирпичей в небольшой дали от себя. Её моментально туда поволокло.

“Я должна…”


Way of our world — not radiuses on which, sooner or later, you will reach the center. That hour, we are waited by a fork, and it is necessary to make the choice. Even at the biological level life is similar to a tree, but not the river. It moves not to unity, and from unity, living beings especially differ, than they are more perfect. Ripening, each benefit differs not only from the evil more and stronger, but also from other benefit. Clive Steyplz Lewis. Legend on hell and paradise, or Annulment of marriage
(Путь нашего мира — не радиусы, по которым, рано или поздно, доберешься до центра. Что ни час, нас поджидает развилка, и приходится делать выбор. Даже на биологическом уровне жизнь подобна дереву, а не реке. Она движется не к единству, а от единства, живые существа тем более разнятся, чем они совершеннее. Созревая, каждое благо всё сильнее отличается не только от зла, но и от другого блага. Клайв Стейплз Льюис. Сказание об аде и рае, или Расторжение брака)


Воображаемая музыка – лучший успокоитель, который только могла позволить себе Эми. Всего несколько коротких шагов отделяли её от красновато-коричневых залежей…


We receive from life only that we can accept reason. One person comes to the river of the universe with a teaspoon, and another — with a cup. The third will take a bucket, and the fourth in general to a flank. Meanwhile the abounding river waters always were and will be at the disposal of anyone. Our consciousness, our ideas, a principled stand and system of beliefs define in what quantities we will scoop the vital benefits. Actually we can receive everything that we will wish if we only cease to convince ourselves that it is inaccessible to us. There is such simple truth. Robert Antony. Stop thinking! Act!
(Мы получаем от жизни только то, что можем принять разумом. Один человек приходит к реке мироздания с чай­ной ложкой, а другой — с чашкой. Третий возьмет ведро, а четвертый вообще бочку. Между тем изобилующие во­ды реки всегда были и будут в распоряжении любого же­лающего. Наше сознание, наши идеи, принципиальная позиция и система убеждений определяют, в каких ко­личествах мы будем черпать жизненные блага. На самом деле мы можем получить все, что пожела­ем, если только перестанем убеждать себя в том, что нам это недоступно. Вот такая банальная истина. Роберт Энтони. Хватит думать! Действуй)


Безумный Джек лежал и не вставал, беспокойно ворочая головой, то приподнимая, то опуская её. Куда-то исчезнувшая “мамочка” вернулась буквально через несколько минут, да и к тому же - не с пустыми руками. Её скрываемый порывами ветра и метелью грозный силуэт здорово щекотал нервишки и навевал разные нехорошие теории. Подстреленный в последний раз напряг уставшее зрение, чтобы рассмотреть предмет, который держала она.
Окажись на месте Хэлвана любой другой, этот человек, без сомнения, вёл бы себя совсем иначе, его реакция в корне отличалась бы от реакции психа, воспринимающего смерть исключительно как праздничную шутку.
- Да иди ж ты на хуй, девочка моя. Буду петь я лучше ла-ла…

“Я должна, должна, должна…”

Обрушив всё своё внимание на убийцу, Эми резко поднажала в холоде, в жестокости:
- Спи, малыш! – и набросилась с тяжелым кирпичом.

Оттащить её от Джека было невозможно! На неё не действовали ни крики, ни плевки, ни просьбы перестать…
- Должна! Должна! Должна! – сие длилось чудовищно долго. Она раз за разом его ударяла, дробя его ребра и превращая лицо в кровавую кашу.

Изувеченный хрипел, растянув, как резиновый, рот, слабо бил ручонками, беспомощно дрыгал ступнями, но, что называется – без шансов. Это была уже не жизнь. Это были банальные рефлексы…

- Должна! Должна! Долж…(вздыхает)н-а-а-а!

Пачкая всю себя (джинсы, куртончик) теплой, хлобыстающей во всех направлениях кровью, становясь дисбалансированной, троганой дикаркой, Эмилайн как нельзя более корреспондировала своей матери, подражала Саммер, а сцена насилия на застывшем озере вязалась со сценой, некогда произошедшей в доме, где жил Джек. Единственная несущественная разница между этими эпизодами в пьесе заключалась в локации и в оружии убийства.
Только лишь в них…

К исполнению коварного плана Саммер приступила не сразу. Она постояла минут пять, чтобы убедиться в крепкости сна слабохарактерной жертвы, и лишь затем “змея обнажила клыки”. Лезвие кухонного “друга” сверкнуло во тьме наступающей ночи…
Первые удары пришлись спящему в хирургическую зону, расположенную по центру шеи, известную как дыхательное горло или трахея.

Эмилайн выходит из равновесия и материально уничтожает Джека Хэлвана
-----------------------------------------------------------------------------------
Саммер вскипает и отправляет супруга в вечное плавание по небытию.


Несмотря на то, что мотивы у мамаши и дочки были разные, те же чувства и та же внутренняя заинтересованность, которая важнее информации, сделали эти преступления зенитом тожества, венцом одноприродности. Но сегодня Нью-Йорк вспыхивал и возгорался по другой причине. По той, что даже в синкретично обустроенном мире (если подразумевать под миром вселенную) никогда не сыскалось бы места для подобной упряжи. Некоторые пары изначально не имеют шансов, как, к примеру, пара Джека и Эми.
“Что же, черт возьми, я натворила? Я ведь… не планировала этого” – догадавшись, что удары стали ударами по трупу, потому что передняя часть головы всё больше напоминала вишневый десерт и всё меньше часть головы, Тёрнер осеклась. Еще несколько минут назад не ожидавшая от самой себя ничего подобного, она вскоре вошла в экстраординарный, сверхъестественный ужас. Всё строго по лекалам захватывающего остросюжетного романа впромесь с конвенциональными знакомствами по интернету и мрачными последствиями этих знакомств. Но тем досаднее было, потому что такие произведения редко допускают счастливый итог и протагонисты в них прописаны вечно страдающими, постоянно ищущими «свое второе я».

…Последнее из существенного, что показал двадцать первый век, это что имя, данное человеку при рождении, полностью с ним гармонизирует. Не иллюстративная, но глубокая в пику легкоранимой, баловной Столице Мира, Эмилайн – дескриптивность оной и наглядный пример соответствия характера и личного названия.
“Я – Эмилайн, я – страсть, я – непрерывное движение, я лицо и душа порочного города. Душа порока. Склонность к непрерывному движению. Страсть и непоседа”


Эми с не до конца понятным, но точно негативным (непонятно-негативным) чувством пожала плечами, раскидала взгляд по сторонам, а затем кинула кирпич куда-то в сторону, не заметив, куда он приземлился. Ей, пережившей соприкосновение с грехом отнятия чужой жизни, приходилось ударяться в опосредственность, ставить себя на место мстителей-каретелей, на место Спауна, Призрачного Воина, Нубиса, чьи великие достижения заложили фундамент карательства и благодаря которым противоречивые методы в прошлом в настоящем стали одобряться.
“Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад, и мне хочется поплакаться. Посетовать…” – вверившись привычным для себя безгласным размышлениям, героиня триллера ахнула от очередной сучьей неожиданности и едва не подхватила инфаркт.

Маньяк, еще недавно выглядевший полностью готовеньким, не двигавшийся, не проявлявший ни малейших признаков жизни, вдруг захрипел, заохал, словно зомби, и обхватил слабеющими пальцами кожаный женский сапог. Создавалось грустно-омерзительное, “чёрное” ощущение, что невероятная любовь, которая не давала ему жить, теперь не даёт ему сдохнуть, и он обречён мучиться, пока не добьётся того, для чего это всё совершилось от первой до последней главы, от дебюта до эндшпиля, от Джека Хэлвана до Джека Безумного...
Пальцы полумертвеца, застрявшего в лоне, между двумя состояниями, пытались гладить сапог, подавая ток, передавая лайв, говоря и заигрывая с материалом.

Эмилайн обнаружила, до Эмилайн дошло, Эмилайн поняла, что Джек хочет сказать ей что-то срочное, двигая тем, что осталось от некогда целого рта.
- Так! Сейчас-сейчас! Ты только не уходи, ладно? Не покидай меня… - побуждаемая высшим обязательством, Эмилайн без проволочек нагнулась низенько-низенько и прилегла. Тесно примостилась к умирающему.

Поглядев на дела рук своих в сопровождении совести, она два раза стукнулась затылком о лёд, а потом изрекла еще кое-что, совершенно неоригинальное, шаблонное, повторяющее смысл всего предыдущего:
- Не смей покидать, пока я не услышу. У нас получится! Попробуй! Прошу…

Эми заплакала.

Чтобы прекратить её слёзы, Джек, очень сообразительный для того, кто с секунды на секунду “уйдёт”, не в меру умный для полутрупа, шевельнул тяжелой головой и призвал на подмогу всю силу воли.

- Ма…

- Ма…

- М-м-м-м-м-м-м…

- М-м….

- скелет долго не мог произнести заветное слово. Он всё сильнее и сильнее утруждал огрызок челюсти, а неудачных попыток становилось всё больше и больше. Эми пробовала отгадать, желая упростить ему задачу, да никак! В подобной обстановке мозг не способен функционировать в полную…


- М-а-м-а…

Просившая не поверила ушам, когда наконец-то услышала! У него получилось сказать это слово!

- М-а-м-а…

Находясь одной ногой в могиле, а мыслями витая где-то в облаках, Джек смотрел на Эми и называл её своей матерью, более того, он считал её своей матерью, любил её, как любят только матерей. Мама – это первое слово в жизни человека, звучащее одинаково на многих языках, а в случае Джека оно еще и последнее.

- М-а-м-а-а-а…


…Странно. Время всё текло и текло. Бело-серебряный, перламутровый снег бесконечно падал с небес, кружась и осыпая лежавших на замерзшем пруду, приземляясь на их волосы, прилипая к одежде. В несильном отдалении с грохотом далекого фейерверка соревновался басистый рев десятков моторов авто и перегуд мотоциклетных двигателей. Кто-то выказывал восхищения по мобильнику, кто-то кричал поздравления…

Странно. Умирающий всё еще держался! Что-то не отпускало его. Что-то ему было нужно.

- М-а-м-а…

Догадливая Эми, будто могущая сканировать мысли, поняла, чего хочет Джек. Хотя тут невозможно было не понять. Слишком всё просто подавалось. “На тарелочке”. Слишком всё было очевидно…
- Не уходи пока, побудь еще со мной. Иначе никогда не узнаешь, что я для нас сделала… - Эми давно сократила количество признаков гордыни, а сейчас и вовсе гордыню порвала. Она подтянулась и поцеловала Джека в то место, где раньше у него располагался правый глаз. Не просто прикоснулась губами к его мясу, а крепко приложилась, как прикладываются губами все любящие.

- М-а-м-а…


Полтора месяца назад.
- Ты точно определилась, на чьей ты стороне? – вполголоса вымолвил Антон, стараясь понять, что ею движет, и посчитал обязательным предупредить о неотвратимости, - Смотри. Если сейчас примешь решение, назад пути уже не будет. Ты навсегда останешься в той яме.
- Точно!

Чуть позднее.
Безумный Джек, каким-то образом набравшийся силёнок, рванул черной торпедой вперед, ловко оббегая Антона и хватаясь за передний конец пистолета в руках экс-фараонши, поворачивая пушку в направлении русского.
Эми пыталась бороться, но недолго. Энергия, обеспечивавшая ей выпуск гнева, быстро иссякла, чем брат воспользовался.

Еще через несколько мгновений.
- Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т! – после однотонного растянутого женского крика ствол дернулся, и кое-кого отбросило к стенке. Кружок, образовавшийся на белой футболке Белова, испугал Тёрнер до смертельного шока. А затем досталось и ей.
- Ты мне еще пригодишься, сестрёнка!

Мгновение назад.
Эми побоялась гнева Белова, представляя, что он сейчас сделает с Джеком, и, не дожидаясь, пока Джек отнимет пушку, чтобы выстрелить (!!!), выстрелила в Белова сама. О том, что единственная оставшаяся в стволе пуля была отравлена ядом, Эми, само собой, не знала, но едва ли, что что-то бы изменилось.


Всё было именно так, и следующее задушевное признание Эми вылетело с неподдельным, чутким трепетом.
- Я убила ради тебя. Замарала руки. Разве это не говорит о моей верности? Никто еще такого ни для кого не совершал. Ни-ко-гда! Ни одна мать.

- М-э…м-э-э…- зрачок в единственном уцелевшем глазу скелета, в левом, крутился по всей радужной оболочке, по диафрагме. Впервые Джек увидел Эми в двухэтажном доме, когда та, будучи еще крошечной лялькой, спасала его душу от ненависти Саммер, и теперь это не выглядело как простая случайность.

Двадцать первый век показал, что:
Эми Тёрнер – судьба Джека Хэлвана.
А Джек Хэлван – судьба Эми Тёрнер.

И Эми прижалась к своей судьбе, к своему Джеку, полностью положила свою голову на его грудь и отключила для себя все звуки Нью-Йорка, чтобы слышать лишь его одного. Умирающий трогал её волосы, поднапрягая руку. Обнявшая сильнее ощутила тепло и почти что… почти что заснула.

Она не заметила, как он перестал называть её мамой.
Она не смогла заприметить момент его смерти. Girls in trouble
Возможно, потому что она сама умерла. -------------------
Это бы всё объяснило…. Line of Blood


We receive from life only that we can accept reason. One person comes to the river of the universe with a teaspoon, and another — with a cup. The third will take a bucket, and the fourth in general to a flank. Meanwhile the abounding river waters always were and will be at the disposal of anyone. Our consciousness, our ideas, a principled stand and system of beliefs define in what quantities we will scoop the vital benefits. Actually we can receive everything that we will wish if we only cease to convince ourselves that it is inaccessible to us. There is such simple truth. Robert Antony. Stop thinking! Act!
(Когда вы достигнете конца вашей жизни, единственное, что будет иметь какое-то значение, - это та любовь, которую вы отдали и получили. В своем путешествии в следующий мир, единственное, что вы можете взять с собой, - это любовь. Единственная ценная вещь, которую вы оставите в этом мире, - это любовь. Больше ничего. Я знал людей, которые легко переносили много трудностей в своей жизни и были счастливы, но еще не встречал человека, который мог бы перенести жизнь без любви. Вот почему любовь – это величайший дар в жизни. Она придает жизни смысл. Именно благодаря ей стоит жить. Адам Дж. Джексон)


(Нью-Йорк, “город мечты”, в разных ракурсах)


С момента трагедии, которая обязательно дополнит могучую память Нью-Йорка, прошло несколько часов. Утром гуляки, пробегавшие мимо пруда в центральном парке, обнаружили несколько тел и, как принято поступать в таких случаях, вызвали полицию. Наряд приехал весьма нескоро по вине всем остохуевших, дорожных, мать его, пробок, которые, в основном, создавали дамочки не первой трезвости и творящие аварии, бравые “шумахеры”. Из-за них из-за всех, из-за праздника, из-за плохой партии покойные провалялись чересчур долго, чтобы не выглядеть полностью покойными.

…Явившись на место новой заворошки, копы оперативно оцепили территорию парка и позаботились, чтобы ни одна из возможных улик не исчезла и не претерпела изменений. Возложенные на них обязанности требовали аккуратности и пунктуальности…
- Смотри-ка, Тедди, красотулька, вроде, и дохлая, но красота никуда не ушла! Так бы и вздрочнул, не будь я на работе, а лучше бы трахнул… - тучный полисмен под два метра ростом с длинной бородой и серьгами в ушах несколько раз обошел трупак блондинки, делясь интимными некрофильными идеями со своим товарищем Теддом, - Как тебе мысль?
А Тедд на него смущенно посмотрел:
- Что? Трахать дохлую? Да ты рехнулся, приятель! Арнольд, кто ж на такое пойдёт…
- Я, например! – сказал бородач, не прекращая пошляцки отшучиваться, - А у тебя, у старого импотента, с живыми-то не клеится! Так что иди, кури в сторонке и не завидуй…

Бог – умелый диалогист и шикарный постановщик, представляющий простые, на первый взгляд, события сложными, наделяющий их символизацией и некоторой тайной: где-то вовсю шло празднование Нового года, светились лампочковые, длинные гирлянды и улыбки, осязались, как чудо, приходы родственников, встречания гостей, принятие/дарение подарков… ну, а где-то, в местах, которое удача обошла стороной, лежали “брат и сестра”, “мама и сын”. Пригревшиеся друг к другу, они не двигались, не шевелились, не обращали внимания ни на бродивших вокруг полицейских, ни на их любопытствующие, конфузливые физии, ни на лёд, ни на ветер и вообще ни на что. “Любовь крепка как смерть, когда символизация – божье созидание”.

- Тедд, ты мне нужен. Хочу узнать твоё мнение… - один коп позвал второго, чтобы вскользь обсудить самую интересную и одновременную самую пугающую деталь последствий ночной бойни.
Конечно же, толстяк согласился:
- Как скажешь, бро! Всегда к твоим услугам…
- Посмотри… - напарниксхватил его за локоть и оттопырил длинный указательный в сторону двух мертвяков, - У тебя это никакие ассоциации не вызывает? Ничего? Что бы эти люди не пережили, выглядит это всё очень необычно. И мне, если честно, как-то не по себе! За годы работы мне довелось наблюдать много жутиков вплоть до расчленения. Но ощущения, подобные тем, что я испытываю здесь и сейчас, я еще не испытывал ни разу…

В темных предположениях копа крылась доля истины. Почва для опасений, что это не очередная неудачно закончившаяся пьянка, а нечто из ряда вон, была, и была очень богатая. Резкий и удушливый запах, аромат драмы, охальнически разносился в зимне-утреннем, прохладистом воздухе: мёртвая женщина, брюнетка, чьи глазки так и не закрылись и чья сексуальность нынче дополнялась белостью кожи (не путать с белёсостью), обнимала мёртвого мужчину, чьё “лицо” напоминало пару фунтов хрюшечного фарша. У женщины был открыт рот, будто бы она долго говорила перед “сном”, да не договорила, а на лице симпатяжки запечатлелось смешение ужаса и чего-то, близкого к любовному раскаянию. Её губы и её подбородок, испачканные чужой яркой кровью, наводили на мысль, что красотка, прежде чем присоединиться к убитому, многократно целовала этот труп.

- Какие теории? – спросил жирный Арнольд, - Кто их? Зачем?
Напарник ответил подробно, пространно, детально и полно:
- Если принимать в качестве отправной точки первое приходящее на ум объяснение, то, скорее всего, вот она… - полицейский кивнул в сторону женщины, - Она размозжила его личико этим! – а потом стукнул носком ботинка по кирпичу, - Затем легла, продержалась буквально… час-два, может, меньше… и всё!
Заинтриговавшись, толстяк продолжил склонять друга к разжевыванию:
- Это ясно, что всё! Но сдохла-то она из-за чего?
- Знаешь… - Теодор снова взглянул на Джека и Эми, чтобы составить мнение покрепче, покопался пальцем в левом ухе и, рассеянно пощипывая маленькую бороду, вспомнил один случай из жизни, видимо, похожий на этот, - Сказать точно можно будет лишь после проведения всех экспертиз. Но бывает, случается такое, что человек просто перестаёт хотеть жить. Один мой приятель случайно убил свою супругу во время бытовой ссоры и сразу же умер. Не повесился, не нажрался каких-то там таблеток, а просто… взял и перестал дышать. Здесь, я думаю, также. Она захотела уйти и ушла. Она воспользовалась правом…

…Вернувшись к блондинке и, кажется, распознав в ней бывшую преступницу (Алисия Флинн – персона весьма небезызвестная), жирдяй крикнул Тедда:
- Эй! У нас тут знакомые лица! Хех! Неожиданненько!
Теодор сжал-разжал подзамерзшие пальцы и закурил. Впереди ребят ждала целая рабочая смена, а возбуждающие вещества, алкалоиды, такие как никотин и кокаин,
издавна помогали людям выживать…


Mother, I have to you report something urgently. For the present I can. I, probably... we will hardly sometime meet therefore you should know it. I lived the last year, we will softly tell, badly, the reason of what consists in my endless love to Nazanil. You are aware, I couldn't support communication with you and with the father because the boy dreamed me every night, and I was forced to try to forget about you, mothers. You hid from me the truth because you tried to protect me. Now I understand it. You told me that I am not your native daughter when I was drunk and were in rage... I took the truth for an insult. I was a bad daughter, I was an egoist. I decided to write it because tonight, more precisely, now, right now I go there from where I can not leave. I am not going to say where I went. And it makes no difference. But if I suddenly die if I don't return if to find me dead, and the probability of it is very high, tell the father and I will tell Nazanil that I very much loved them. I hope that at least after my death you after all will be able to understand because of what I made the fire. I am not repaid at all. It is excluded a priori. I just want to return to those times when I didn't know yet who my real mother. But it won't turn out any more... Bye. I wish good luck and I wish you a Happy New Year.
(Мама, я должна тебе срочно кое-что сообщить. Пока еще могу. Я, наверное... мы вряд ли когда-нибудь еще увидимся, поэтому тебе стоит это знать. Последний год я прожила, мягко скажем, плохо, причина чего заключается в моей бесконечной любви к Назанилю. Ты в курсе, я не могла поддерживать общение с тобой и с папой, потому что мальчик снился мне каждую ночь, и я была вынуждена постараться забыть о тебе, мам. Ты скрывала от меня правду, потому что пыталась меня защитить. Теперь я это понимаю. Ты сказала мне, что я не твоя родная дочь, когда я была пьяна и находилась в бешенстве... я приняла правду за оскорбление. Я была плохой дочерью, я была эгоисткой. Я решила написать это, потому что сегодня ночью, точнее, сейчас, прямо сейчас я иду туда, откуда могу не уйти. Я не собираюсь говорить, куда я пошла. Да и это не имеет значения. Но если я вдруг умру, если я не вернусь, если меня найдут мертвой, а вероятность этого очень высока, скажи отцу и скажу Назанилю, что я их очень-очень любила. Надеюсь, что хотя бы после моей смерти ты все-таки сможешь понять, из-за чего я учинила пожар. Я ни в коем случае себя не оправдываю. Это исключено априори. Я просто хочу вернуться в те самые времена, когда я еще не знала, кто моя настоящая мать. Но это уже не получится... Пока. Желаю удачи и поздравляю тебя с новым годом, с рождеством и со всеми праздниками мира)


…Этим ненастным, отнимающим вечером Истер и Бернайс Тёрнеры прибыли в морг для опознания дочки. Всю дорогу, сколько бы муж не умолял супругу не плакать, поднося носовой платок и повторяя общие, недействующие фразы, столько преподавательница рисования в младших классах повторяла родное имя - Эмилайн. Мало сказать, что известие о её кончине их шокировало. Оно их убило…

ЧТО ИМЕЕМ НЕ ХРАНИМ, А ПОТЕРЯВШИ ПЛАЧЕМ. ТАК УСТРОЕН МИР И НЕ МОЖЕТ БЫТЬ КАК-ТО ИНАЧЕ.

Патологоанатомическое исследование, проведенное буквально недавно, выявило причины смерти девушки. Её родителям сообщили ещё по телефону, но формальности ради повторно озвучили при встрече. Доктор, занимавшийся вскрытием трупа, сказал следующее:
- Остановка сердца стала печальной нередкостью во врачебной практике. У Эми сердце было увеличено в размерах, такое бывает из-за негативного влияния алкоголя. Причина случившегося имеет всеобъемлющий, многоаспектный характер. Если вам интересны медицинские термины, я могу рассказать, но это вряд ли вам как-то поможет. Эта смерть была скоропостижной…


НЕ СУЩЕСТВУЕТ ПРЕДЕЛА, ПОСЛЕ КОТОРОГО ХУЖЕ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ.

Бернайс думала, если не удастся пообщаться с живой дочерью, то хоть на мёртвую получится взглянуть. Но и здесь женщину настиг страшный облом. Некие важные типы, идейно заинтересованные в изучении трупов определенных людей, предложили Тёрнерам солидненькую сумму в обмен на тело Эми, а также тонко намекнули, мол, права отказаться от этих больших денег у них нет.


ВСЕГДА МОЖЕТ СТАТЬ ХУЖЕ, ЧЕМ ЕСТЬ.

- То есть, как это? – не поняла Бернайс, поглядывая то на мужа, то на незнакомца, который стоял и требовательно ждал, когда старушка закончит возникать, - Мы собираемся похоронить нашу девочку! Так что, господа, идите куда подальше со своими научными открытиями. Мы не отдадим нашу Эми!
Восхищенный упорством заботливой женщины, лысоватый шибзик с крайне неприятной, мерзкой улыбкой, круглолицый, с пробивающейся плешью, с дорогущими серебряными часами и одетый на манер олигархов цокнул язычком и отрицательно поводил указательным пальцем.
- Боюсь, это не вам решать. Распоряжение исходит от человека, власть которого, однако, существует столетия… - и показал карточку с логотипом корпорации Trask Industries, - Ничего личного. Мы просто делаем, что нам велели…


ВСЕГДА…

- Нет! Нет! Нет! Они взяли доченьку! Они взяли Эми! Сволочи! - Бернайс поплакала минуты две, сильно поплакала, громко, с визгом, со смежными стонами. Потом упала. Потеряла сознание. Супруг начал звать работников морга, закричал “помогите”.

Представители Industries, всегда выполнявшие указания шефа качественно-быстро, кое-как сунули холодное женское тело в большой чёрный мешок. На соседнем столе лежал мужик “без лица”, но его не тронули.
Направляясь к выходу из царства нежитья, лысый получил распоряжение в виде SMS-ки “зачистить территорию, чтобы не осталось свидетелей”. Это означало, что и Бернайс, и Истер, и весь персонал, включая уборщиков, должны умереть.


На другом конце города.
В высоченном небоскребе, который, как казалось, упирался в небо, на самом верхнем этаже, в престижном помещении с мечами, с выставленными в ряд блестящими доспехами, с дорогими картинами и не менее дорогими часами в форме шкафчика с выдвижными ящиками стоял господин в синем деловом пиджаке с убийственно важным выражением, гордой осанкой и уверенностью в каждом незначительном движении – в шевелениях пальцами, в моргании, в дерганье веком, в дерганье бровью…
Этот “некто крутой и опасный” смотрел на Нью-Йорк сквозь толстое стекло, не скрывая презрения, реагируя на каждый выход грозы.

Послышался стук в дверь. “Некто” сказал:
- Войдите.

Лысый приспешник отчитался с порога, ужасно собой гордый:
- Приветствую вас, господин Ростон. Монтегю. Морг был зачищен, как вы и просили. Все мертвы. Даже мухи… и те не спаслись.
- Мухи, говоришь… - Ростон повернулся к шестерке, - Это хорошо! – и сделал шаг вперёд, проверяя, насколько его боится слуга.

Ростон:
- А что там с поисками Мэлори? Ты нашел мою сводную сестру?
Лысый:
- Нет. Мы затронули всю вашу международную империю, но… о ней не было слышно уже много лет. Как бы ни было грустно это признавать, шансы на успех ничтожно малы. Вряд ли ваша сестра еще жива…
Ростон громко:
- Продолжайте поиски! Если понадобится, прочешите весь мир двадцать раз, убейтесь, но узнайте, что с ней стало! Я обязан ей жизнью!
Лысый неуверенно, но с повиновением:
- Мы… постараемся.
Ростон:
- Даже не сомневаюсь!
Лысый:
- Что-то еще, сэр?
Ростон:
- Сосуд для демона…
Лысый:
- Оно у нас.
Ростон:
- Теперь… свободен. Оставь меня…
Лысый:
- Да, сэр.

Избавившись от назойливого внимания шестерки, Монтегю Ростон смял в руках уже несвежую газету с громким заголовком Masters of Death: on an ash heap of history (Повелители Смерти - на свалке истории) и усмехнулся глубоко про себя:
“Свалка? История? Это мы еще посмотрим…”

Затем Монтегю повернулся к стене, увешенной десятками картин, и вперился взглядом в портрет Доктора Фатума.
- Ты не сломал меня, отец! Вовсе нет. Воинов ничем невозможно сломать! – сказал он, стараясь подавить панический страх лютой ненавистью и нервно шевеля пальцами опущенных рук, - Ты лишь сделал меня сильнее!

Тем временем за окном снова ударила молния, на сей раз в такт зубному скрипу и экзальтированным воплям о мести…


I am Emilayn Turner. My life - real hell, but I hasn't got used anything to complain of. Emilayn Turner
(Я - Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь - сущий ад, но я не привыкла ни на что жаловаться. Эмилайн Тёрнер)
Girls in trouble
-------------------
Line of Blood

КОНЕЦ…
…Нэнси Гарднер приехала в офис Wayne Enterprises, как только рассвело. К девяти утра, когда должно было начаться чрезвычайное собрание Совета Директоров, она потеребила руками свою короткую стрижку перед зеркальцем и сказала про себя, что не зря на днях сходила в парикмахерскую. По мнению гендиректора многопрофильной компании, осуществляющей управление более сотни организаций по всему государству, молодой матери и возлюбленной погибшего супергероя, прическа пикси - удобный, стильный и, в конце концов, строгий вариант, который наиболее подходит всем бизнес-вумен, всем серьезным леди.

- Как ваш друг, мэм, я могу на вас положиться в случае, если придётся идти на попятную? – подошел к Нэнси один из её подчиненных, её ассистент Рут Рэнделл, пользующийся особым доверием благодаря своим многочисленным рабочим достижениям и ценному умению укладываться в сжатые сроки, - Или самому пытаться разрулить?
- Разруливай – сказала госпожа, не поворачиваясь к Рэнделлу, а устремляя глаза ровно вперед, - Заодно навыки подтянешь. И, как знать, может погубишь оставшиеся проекты Траска. Раз и навсегда…
- Вы знаете! – улыбнулся помощник, - Никакой изнеженный миллиардеришка ни за что не справился бы с подобным грузом, не выстоял бы против журналистов, а у вас отлично получается и то, и другое! Хотите знать, почему?
Нэнси грубо отклонила предложение:
- Нет! – и четко дала понять, что не любит, когда к ней подлизываются её же ассистенты.


Рэнделл уступчиво поклонился госпоже и невидимо покинул этаж. Оставшись одна, девушка с увлечением погрузилась в себя. Это было ей необходимо…
“Я пообещала не сворачивать с пути ни при каких обстоятельствах и всеми способами продолжать твоё дело. Надеюсь, у меня всё получится. Надеюсь, я не подведу мечты Спауна…”

Год назад. В поместье Вэйна.
…Уже в постели. Идеальное, худенькое тело дакотчицы ластилось и стонало от славного предшествия пика, и каждая её единица пела песнь о великой любви. Джон, прежде не слывший осторожливым, всегда стяжавший венец первенства ретивого похотника, старался быть податливым и мягким, старался обходиться с ней особенно аккуратно, бережно и с лаской, вынужденно нейтрализуя в себе зверя, удовлетворяя голод капля за каплей, хоть и лишаясь трети заработанных чувств. Но, видя, как ей хорошо, наблюдая тенденцию сотен улучшений, микроскопических штришков, незримых человеческому глазу, ему самому с каждым прожитым вздохом становилось все лучше.

“Я не подведу…”


Собираясь предстать на заседании перед коллегами и журналистами, Нэнси хотела верить, что всё пройдёт тихо, без открытий. Но то, что она увидела, когда вошла, вернее, кого она увидела, оказалось неожиданным сюрпризом! Нельзя было предвидеть, сколько продлится её борьба с наступающим обмороком, как и непредвиденно было “возвращение” старых знакомых.
Вместо кучки людей, чьё общество не вызывало резонанса, в зале находился всего один человек, которого по всем законам логики не должно было быть там. По всем законам логики его не должно быть нигде…
- Вы? – встревоженная Нэнси схватилась за грудь, испытывая нехватку воздуха при попытке вздохнуть, - Как вы….

В самом дальнем углу длинного стола, рассчитанного на три десятка мест, сидел, точнее, полулежал, подперев ладонью щёку, Лэтс Гранд собственной персоной. Гениальный преступник, политический интриган-"махинатор", который несколько лет считался умершим, оказался полностью живым. Гранд, насколько было известно не знакомой с ним Нэнси, в своё время пытался пригрести к ругам весь Wayne Enterprises, связался для этого с суперзлодеями из глубин космоса, а потом был устранён неизвестными лицами в западно-румынских горах.
Чтобы доказать, что Нэнси не свихнулась и что он не какой-то там подручный Технэка, что он не киборг, а человек из плоти и крови, Адвокат заговорил в свойственной ему манере льстеца и женоугодника:
- Еще неделю назад ваши волосы, кажется, были значительно длиннее. Сзади болтался небольшой, симпатичный хвостик. Но, надо признаться, эта прическа вам очень даже идёт, хоть и оголяет ваши лучшие качества…

Технэк, несмотря на всё усердие, всё же не смог досконально скопировать уникальное поведение Лэтса не в последнюю очередь из-за многогранности субъекта. Нэнси догадалась, что перед ней не какая-то копия, а незаменимый оригинал, и, следовательно, заговорила с ним, как с настоящим:
- Что ж, спасибо. Ваша лесть нашла своего адресата, если вы этого добивались, конечно. Да и мне самой так нравится больше. Комфортненько, знаете ли… - по-прежнему взволнованная, Нэнси еще раз дотронулась до коротко стриженого, удлиняющего шею затылка, и махнула челкой, ниспадающей на глаза, придававшая ей приятно-кокетливый образ, - Но давайте не будем обо мне. Вы ведь пришли сюда не ради комплиментов…
- К сожалению… – признал хитрован, медленно вставая из-за стола, - Мрачные времена настали для всего живущего на Земле! Я здесь, чтобы предупредить…

Дотрагиваясь пальцами до подстриженной пряди волос, дабы закинуть челку, что лезла в глаза, повыше, Нэнси спросила почти полушепотом:
- О чём же?
Адвокат сделал взгляд максимально напряженным, мужественно сжал скулы и выпятил подбородок. Эта “версия” легендарного злодея была не столь молодой, как робо-Гранд и в то же время моложе и стройнее предыдущей “версии”.
- Большое зло надвигается на нас с геометрической прогрессией. Зло притаилось там, во мраке, среди миллионов звезд, и выжидает перед нанесением смертельного удара по нашей планете…
- Чушь какая-то… - несмотря на то, что Гарднер старалась не верить заклятому врагу своего возлюбленного, интуиция подсказывала, в словах Адвоката была самая грубая правда, - Как же вы, интересно, это докажете?
Прекрасно зная о слабых местах собеседницы, Гранд собирался на них поднажать, как делал это всегда, когда чего-то добивался.
- Итак, вы немедленно передаёте мне управление компанией, а также ту часть акций, которая должна была достаться мне еще во времена вашего возлюбленного, а я… обеспечиваю функцию защиты и организовываю подразделение по отражению внеземных атак. Вечно уповать на Героймена мы не сможем, и нужны ресурсы…

- Бред! – уверенно воскликнула Нэнси, - Отдать компанию? Вам? Да я скорее умру!
И Адвокат таки “поднажал”:
- Ваше упрямство сыграет с вами злую шутку. Вот увидите. Когда ваш ребенок… когда ваш сын вырастет, то будет находиться в вечном рабстве, и виноваты в этом будете вы.

Атмосфера стала еще удушливее и невыносимее, когда воскресший заявил, что, согласно его мнению, женщинам не место в крупном бизнесе, “даже таким привлекательным”.
- Так, всё, хватит… - не желая больше выслушивать бредни о конце света и о пришествии большого космического зла, Нэнси спокойным, бесцветным голосом прогнала махинатора, - Уходите! Уходите или позову охрану!

- П-ф-ф-ф-ф… Да ради бога! - пряча улыбку, Лэтс Гранд уступил.