Статиръ [Виталий Александрович Шенталинский] (fb2) читать постранично

Опубликовано в журнале:

«Звезда» 2007, № 6

Виталий Шенталинский СТАТИРЪ

В начале было Слово:

«Превозлюбленный читатель, Божественных словес рачитель, глубины словес премудрый пытатель, жизни вечной желатель!.. Когда благоволишь святые книги читать, то не откажись принять в десятиструнные длани и сию книгу убогого труда моего. Я думаю и верую, что Божья благодать споспешествовала мне ее написать. А себя вменяю ни во что. Многажды, когда я писал и слагал, то был как бы в буре шумной и во мраке; ум мой безмолвствовал в великой пустыне, смысл мой засыпал или был в исступлении, и вся моя разумная сила оскудевала…»

— Что это? Откуда?

Гостью звали Ларисой Владимировной. Сговорившись о встрече, она принесла мне эту потертую толстую папку, перехваченную выцветшим платочком, молча развязала и, выхватив листок, протянула — вот!

— Понимаете, мне бумаги от одной знакомой старушки достались. Завещала сберечь, перед смертью. А ей — от ее брата, умершего еще раньше, богослова Павла Терентьевича Алексеева. Этот текст, что вы прочли, — из древнерусской рукописи, которой он, Павел Терентьевич, всю жизнь посвятил…

Гостья волновалась, говорила быстро, будто боясь, что ее перебьют, не дослушают, не поймут.

— А сама рукопись, что же — погибла?

— Господь с вами! Слава Богу, цела. Хранится в Ленинке, в отделе рукописей. Единственный авторский список.

— А печаталась?

— Да в том–то и дело, что нет! Только отрывки мелькнули в девятнадцатом веке, и снова молчок. О ней мало что знают, и главное — кто автор? Скрыл он свое имя, предпочел остаться неизвестным. А вот Павел Терентьевич, — Лариса Владимировна огладила ладонью папку, — он громадное исследование сотворил. Еще до революции, после окончания Духовной академии, он в своих архивных поисках наткнулся на эту уникальную рукопись — и с тех пор мысленно уже от нее не отрывался. Даже когда потом, в тридцать проклятом, за решетку попал, — контрреволюционный заговорщик! — она ему мерещилась. Двадцать лет — тюрьмы, лагеря, ссылка… И первое, что сделал на свободе, — побежал в архив, убедиться, цела ли рукопись. На месте! Лежит как лежала. И возобновил работу. И все–таки достиг цели: по старым писцовым книгам открыл имя автора! Это случилось, есть точная дата — 4 июля 1958 года. Еще семь лет, что ему оставалось жить, Павел Терентьевич пытался опубликовать свой труд, явить миру старинного автора, воскресить его слово, издать рукопись: готовил ее к печати, перевел на современный язык. Стучался во все двери: и Патриарху писал, и выступал с докладами перед академиками — ну и что?! Все изумились, единодушно одобрили, а воз и ныне там. После смерти Павла Терентьевича опять все заглохло… Я вам это оставлю, почитайте. Может, хоть теперь удастся напечатать?

ЖИТИЕ ПРОТОПОПА ПОТАПА

«Статиръ» — значилось на обложке. С древнегреческого — драгоценная монета. По евангельской притче, подошли однажды сборщики податей к Петру, ученику Христа: не даст ли его Учитель денег на храм? И Спаситель сказал Петру:

— Ступай к морю, забрось уду, а когда поймаешь рыбу, отверзи ей уста — и найдешь статиръ, отдай его и за меня, и за себя!

Вот как уразумел притчу эту автор древнерусской рукописи: море — мир сей, рыба — человеческое естество, а статиръ — исповедание Слова Божия.

«Рече мне Божия благодать: не унывай, человече! Что влаешися унынием, яко безгласная рыба в море непостоянного века? Вверзи, яко удицу, ум твой внутрь многомятежного смысла своего, — и обрящешь статиръ. Даждь его во славу имени Моего и в свое искупление…

И так начал я сей труд содевать, уповая на Создавшего мя… Си есть за мя и за ся. Первая часть — во славу Божию, вторая — во спасение людское и свое».

Представьте себе фолиант размером тридцать на двадцать пять сантиметров, более чем в полторы тысячи страниц, в переплете из тонко выделанной кожи, протертой по краям. Корешок с потускневшим золотым тиснением, с наклейкой бордового цвета, на которой крупными золотыми буквами сияет: «Статиръ».

Поднимем крышку. Книга, написанная полууставом, на голландской бумаге с водяным знаком «герб Амстердама», сохранилась отлично, будто не пролежала века: бумага не пожухла, чернила и киноварь, которой написаны заголовки, не выцвели, буквы не потеряли отчетливости. Почерк некрупный, прямой, аккуратный. Текст отделен справа ровной вертикальной линией.

На полях — множество пометок, из каких источников автор брал цитаты для своих поучений, и приписок о времени сочинения. В конце книги — запись: «Вскую 1 прискорбна, душа моя, и вскую смущаешися? Уповай на Бога» и с новой строки — «что…», фраза оборвана. И последние слова, словно вздох, на отдельном листе, посередине: «Боже мой и творце»…

Жанр книги — ораторская проза, это сборник страстных, философско–публицистических церковных проповедей, которые автор именует «Словами»: Слово 6… Слово