Как я был вундеркиндом [Владимир Георгиевич Машков] (fb2) читать постранично
- Как я был вундеркиндом 460 Кб, 125с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Владимир Георгиевич Машков
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (47) »
Владимир Георгиевич Машков Как я был вундеркиндом
Я и президент
Говорят, что у президента Академии наук нет ни капельки свободного времени, и день его расписан не только по часам, но и по минутам. Вот, например, в 9 часов 35 минут он совершает великое научное открытие, а уже в 9 часов 36 минут он торопится на научный конгресс, чтобы поведать всему учёному миру о своём открытии. И так с утра до вечера крутится бедный человек, словно он не президент, а белка, которую посадили в колесо. Воображаю, как хочется президенту погонять в футбол с младшими научными сотрудниками или бросить всё, вскочить на велосипед и помчаться куда глаза глядят. Но нельзя. Президент не может даже на минуту оставить науку. Не имеет права. Наверное, я единственный, кто может понять и пожалеть президента. Потому что у нас с ним одна доля, одна судьба. Хотя я не президент Академии наук, а всего лишь школьник по имени Сева и по фамилии Соколов, но у меня, как и у президента, нет ни капельки свободного времени, и я тоже, как и президент, могу лишь мечтать о том, чтобы поиграть в футбол или покататься на велосипеде. Но детские забавы не для нас с президентом. На такие пустяки нам просто жаль нашего драгоценного времени. Каждое утро я встаю с одной мыслью – надо прожить день так, чтобы не потерять понапрасну ни минуты… Будильник кашляет раз, другой. Наверное, прочищает горло перед тем, как затянуть утреннюю песенку. Но не успевает. Я бросаюсь на будильник, как вратарь на шайбу. В будильнике что-то щёлкает, и он обиженно замолкает. А чего обижаться? Не хватало ещё, чтобы его грохот разбудил папу с мамой. Пусть поспят подольше. Я выкатываю из-под дивана гантели и принимаюсь размахивать ими. Чувствую, что прямо на глазах мускулы наливаются силой. Тогда я закатываю гантели под диван и направляюсь в ванную. Из спальни показывается папа. Он в пижаме, спросонья почёсывает волосатую грудь. – Доброе утро, папа, – говорю я. – Я перехожу к водным процедурам. – Мо-о-о-л-о-о-дец! – одобрительно зевает папа, растягивая слово «молодец» так, будто в нём не два «о», а, по крайней мере, сто или тысяча. Облившись холодной водой и растеревшись жёстким махровым полотенцем так, что кожа у меня становится красной, словно у индейца из племени сиу, я выскакиваю из ванной и вижу маму. Она сидит перед зеркалом и причёсывается. – Доброе утро, мама. – Я чмокаю маму в щёку. – Жоброе жутро, жынок, – произносит мама на совершенно непонятном языке, потому что ей мешают говорить приколки, которые торчат изо рта. Я прекрасно понимаю свою маму, потому что слышу это каждое утро и знаю, что мама со мной поздоровалась. Когда я запиваю горячим чаем яичницу, в кухне появляется папа. Он побрился, сбросил пижаму и облачился в наутюженные брюки и полосатую рубаху. – Ты пойми, – говорит папа, – если бы у нас с мамой в своё время были такие возможности, как у тебя, то мы бы… Папе не хватает слов. Он руками пытается показать, что бы натворили мои папа с мамой, если б им жилось, как мне. Получается что-то круглое, вроде воздушного шара. Но и руки не способны выразить то, что хотел бы сказать папа, и поэтому он добавляет: – Ого-го-го! Мне становится неудобно, что я сижу и распиваю чай, когда необходимо вовсю использовать предоставленные мне возможности. – Извини, папа, – вскакиваю я. – Мне пора в школу. Я подхватываю сумку, набитую учебниками и тетрадями, и выбегаю на лестничную площадку. Вдогонку мне летят мамины слова: – Сынок, осторожнее переходи улицу!.. Приколки уже перекочевали в мамины волосы, и потому мама говорит на понятном языке. На площадке я нажимаю кнопки сразу трёх лифтов и жду, какой придёт первым. Наш дом – самый высокий в городе, в нём – двадцать этажей. Да ещё архитекторы поставили его на горку. Поэтому с последнего, двадцатого, виден весь город, а с нашего, десятого, – только полгорода. Щёлкнула кнопка – остановился лифт. Раздвинулись дверцы, и мне показалось, что в кабине пожар. Но тут же я улыбнулся – в лифте был Гриша, а пылала его голова. Гриша такой огненно-рыжий, что, лишь глянув на него, невольно ищешь глазами ведро с водой или шланг – поскорее залить этот огонь, как бы и в самом деле пожар не случился. Я очень обрадовался Грише, потому что не видел его, наверное, сто лет. Да, точно, мы не виделись друг с другом сто лет. – Видал? – вместо приветствия Гриша распахнул куртку и показал бинокль в чёрном футляре. – Настоящий? – Я облизал губы. – А то какой?! – фыркнул Гриша. – Настоящий, военный. Мне дядя Витя дал. Дядю Витю, полковника-артиллериста, я знал, он жил на седьмом этаже. – Насовсем? – я не сводил глаз с бинокля. – Само собой, – сказал Гриша. – Бери, говорит, Григорий, и храни на память о нашей дружбе. – А зачем тебе бинокль? – неожиданно спросил я. Хотя сам прекрасно знал, зачем нужен человеку бинокль, – видеть то, что никто не видит. – Пока секрет, – напустил на себя загадочный вид Гриша. Конечно, я не ждал, что Гриша- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (47) »
Последние комментарии
1 день 12 часов назад
1 день 15 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 11 часов назад
2 дней 14 часов назад