Ловушка для профессионала [Валерий Павлович Смирнов] (fb2) читать онлайн

Валерий Смирнов Ловушка для профессионала

1

Луч солнца, пробившийся сквозь узкую щель между портьерами, робко скользнул по моей щеке, заставив тут же открыть глаза и проконтролировать время, неумолимо вращающее тяжелые черные стрелки настенных часов. Если верно, что привычка — вторая натура, тогда первая во мне давным-давно скончалась. И этот солнечный луч, растворяющий в себе мелкие пылинки, пропел ей очередную отходную.

Отдыхать можно еще целых сорок минут, но тем не менее я проснулся окончательно. Мгновенно ушла куда-то сладкая истома расслабленности тела, сходу превратившегося в пружину на взводе. Пальцы непроизвольно скользнули по ребристой рукояти пистолета, лежащего не под подушкой, как рекламируют киноподелки, а под рукой. «Уважаемые граждане! — мысленно декларирую, извлекая обойму. — Никогда не кладите оружие под подушку. Потому что при неудачном раскладе судьбы, из вас успеют сделать гибрид решета и сита. Оружие постоянно должно быть под рукой, готовым к выстрелу».

Пока завершилась эта мысленная пропаганда передового опыта, я успел извлечь патрон из патронника, определил его на место в обойму, вернул ее в исходное положение и воспользовался услугой предохранителя.

Резким движением раздвигаю шторы и невольно зажмуриваюсь от яркого потока света, рванувшегося в полумрак комнаты. Несмотря на раннее утро и относительную прохладу, ноздри приятно защекотал острый аромат даров полей, мирно гниющих в мусорном контейнере под окном. Бросив взгляд вниз, отмечаю: над этой свалкой в миниатюре уже успели напряженно поработать с утра пораньше. Контейнер перерыт основательно, и тротуар возле него покрылся густым слоем вторичного сырья.

Первыми мусорные контейнеры атакуют кошки. Пока еще город спит, освещенный звездами и редкими фонарями, они так ожесточенно роются в этих металлических клондайках — золотоискателям рядом делать нечего: только хвосты торчат, подрагивая в такт наступательному движению вглубь контейнера. Кошки ожесточенно работают когтями, потому что знают — конкуренты не дремлют. И при появлении первой же стаи бродячих собак они разлетаются из мусорного ящика с такой скоростью, словно кто-то, прячась в его недрах, мазанул скипидаром под их тощими хвостами.

Кошки по своей натуре индивидуалисты, поэтому скудна их добыча. Действующие по законам стаи собаки набрасываются на дожидающуюся их добычу всем миром, иной раз даже контейнер переворачивают, чтобы добраться до кучки костей, перемешанных с кусками заплесневевшего хлеба, битыми стеклами, остатками газет с прилипшей картофельной кожурой.

Собаки тоже спешат. Скоро у мусорных баков появятся люди, которые почему-то числятся в их друзьях, но ведут себя при этом очень враждебно. Вооруженные палками пенсионеры разгоняют стаю с таким остервенением, что увидь это зрелище активисты «Общества охраны животных» — затаскали бы их по судам. Однако, пользуясь привилегией сильнейших и отсутствием свидетелей, пенсионеры одерживают чистую победу и право, не торопясь, рыться в контейнере сколько их душам угодно. Они твердо знают: в бою за выживание у мусорных баков других противников не будет. Старики давным-давно поделили зоны своих влияний на эти дополнительные источники жизненных благ и не рискуют нарушать границы чужих владений. Их возраст — явно не для поединков, да и умудренные огромным жизненным опытом люди всегда могут договориться между собой, по крайней мере для того, чтобы сэкономить на дорогостоящих лекарствах.

В тылу моего офиса тоже есть несколько мусорных контейнеров, над которыми в свое время художественно поработал начальник отдела снабжения. Как-то в самый разгар напряженного рабочего дня, когда половина сотрудников уже смылась по своим личным делам, а остальные трудолюбиво наблюдали за завершением внутрифирменного чемпионата по компьютерной игре «Убей зомби», возле этой свалки возникло самое настоящее побоище между пенсионерами и залетными бомжами по поводу бутылок из-под пива. Наши контейнеры пенсионеры пасут с особой тщательностью, один даже громогласно разорялся, мол, эта помойка для него вроде сберкнижки. Все из-за того, что абсолютно целые бутылки ежедневно сыпятся в контейнеры градом. И покушение каких-то бомжей на уже их собственность грозили ветеранам ощутимыми финансовыми потерями.

Словом, турнир у мусорника проходил до такой степени шумно, что начальник отдела снабжения так и не смог сосредоточиться и побить рекорд главного инженера по уничтожению зомби, прячущихся в недрах компьютера. Константин тогда расстроился, и было от чего. Два месяца упорных тренировок насмарку из-за постороннего шума незапланированного соревнования у офиса. И хотя охрана по первому требованию начальника отдела снабжения разогнала всех участников побоища в тылу здания, Константину от этого легче не стало — главный инженер по-прежнему оставался рекордсменом фирмы.

Константин потребовал признать эту попытку стать чемпионом недействительной из-за нелегких условий, и коллектив после часовых дебатов все-таки согласился с ним. С Костей понапрасну никто связываться не хочет. Как говорит один из моих партнеров, не человек, а вагон неприятностей. Но чтобы в дальнейшем никто не помешал начальнику отдела снабжения доказать насколько высоко его мастерство, Костя в этот ж^ день вооружился терпением и банкой краски. А потом все желающие могли прочитать на мусорных баках надписи, которые Константин выводил в меру своих художественных способностей, высовывая язык от усердия: «Самообслуживание», «Ветераны труда обслуживаются вне очереди», «За порядком следит очередь» и даже «У советских — собственная гордость».

В конце концов, может быть, именно из-за этих надписей на помойке царит благодать и порядок. Однако реванш Кости так и не состоялся, потому что наша фирма стала одним из спонсоров другого состязания под названием «Фотомодель Южноморска» Косте пришлось занять место в жюри смотра-конкурса юных дарований, и до того он переутомлялся на своей общественной работе, что после завершения этого мероприятия несколько дней отлеживался.

Очередное красочное шоу позволило выявить наиболее престижные фотомодели, которые тут же заключили трудовые соглашения с ребятами вроде меня, а менее удачливые девочки отправились за кордон, чтобы найти свое счастье в низкопробных варьете и дешевых публичных домах.

И когда мы уже по-настоящему научимся беречь наши природные богатства — ума не приложу. Лично я давным-давно ценю прекрасное и красоту, но, если честно, обратил особое внимание на одну из девушек только из-за ее имени — Снежана. Однако, кроме такого прекрасного имени, эта девочка обладает и рядом других достоинств, позволивших ей стать одной из самых престижных фотомоделей города. Правда, ее почему-то никто не снимает, наверное, только из-за того, что у нас на один объектив приходится несколько сот этих самых моделей.

Яркий свет, заливший комнату, не разбудил Снежану. Она тихо посапывала, лежа на спине, расчерчивая своими длинными ногами в черных чулках белоснежную простынь. Девочка явно пересмотрелась порнухи; не помню, чтобы она хоть раз легла в постель просто обнаженной: корсеты, подвязки, немыслимые сбруи — за время наших свиданий я до того наблатыкался в эротическом белье, что вполне могу вести пропаганду его значения в здоровом образе жизни человека. А быть может, девочка берет от жизни свое; когда мы познакомились, ее гардероб вполне бы уместился в небольшой сумке. Зато сейчас только этих постельных принадлежностей у Снежаны… Несколько сумок «Мечта оккупанта», с которыми наши туристы рвутся в Турцию, их явно не вместят. Один хлыст чего стоит вместе с кожаным бельем, украшенным металлическими цепочками.

Хлыст меня из себя немного вывел. Снежана однажды взгромоздилась на наш сексодром в высоких кожаных шнурованных ботинках, что было в общем-то терпимо. Но когда она продемонстрировала приложение к темно-лиловому корсету в виде этого хлыста, я сразу понял — такие забавы не для моего преклонного возраста. Да и воспитание не позволяет допускать вторжение плетки в область интимных отношений. Это не говоря о природной скромности экс-советского человека и его врожденной тяги к мазохизму в более извращенной форме. Например, стремления заниматься любовью, не снимая спецовки строителя самого справедливого общества на земле.

Так что с хлыстом Снежане пришлось расстаться, хотя, если быть откровенным, он мне понравился. До такой степени, что как-то на досуге я его немного усовершенствовал. Пришлось повозиться, пока вделал в узкий тонкий конец небольшую свинцовую каплю, но зато оружие получилось грозное. Я несколько раз демонстрировал, как им пользоваться моему дорогому сыночку Гарику, искренне надеясь: когда-нибудь он воспользуется им по назначению, а именно — хлобыстнет сбоку резким кистевым движением свою любящую мамочку, да так метко, что свинцовая пилюля придется аккурат в висок.

— Малыш, пора вставать, — ласково похлопываю Снежану по высокой груди, отороченной неким подобием бюстгальтера.

— Сейчас, — не раскрывая глаз, прошептала она и попыталась перевернуться на бок.

— Давай, Снегильда, — не позволяю ей расслабиться, — тебя ждут новые научные открытия.

В ванную Снежана продефилировала с таким видом, словно это была дорога на эшафот.

— Тебе кофе в постель? — бодро поставленный голос перебил звуки струящейся воды.

— Лучше в чашку, — машинально пробормотал я, надевая плечевую кобуру.

Когда Снежана вкатила в спальню сервировочный столик, я с трудом узнал ее. Исчез вызывающий макияж, без жалости смыты тени и остатки помады; скромная легкая блузка и удлиненная юбка. Вместо чулок и ярко-красных туфель на длиннющих шпильках Снежана нацепила белые носочки и какие-то плоские тапочки.

— Скромность украшает даже тебя, — замечаю, прикуривая свою первую в этот день сигарету.

Снежана мило улыбнулась, поцеловала мою пока еще небритую щеку и тихо спросила:

— Когда позвонишь?

— Не знаю, — чуть ли не с огорчением замечаю я, — на этой неделе много дел.

Девушка с обиженным видом надула губки. Неужели она думает, что ради нее я навсегда поселюсь в этой берлоге? Так меня сюда на постоянное место жительства тем самым хлыстом не загнать. И кроме того, нельзя позволять ей даже думать о чем втайне мечтает каждая девушка. Для семейной жизни я человек малоподходящий. К тому же, одна семья у меня уже есть. И до того мне семейная жизнь нравится, что, если разведусь, вторично не попрусь в ЗАГС даже под угрозой пожизненного заключения.

Снежана, тонко прочувствовав мое настроение, перестала дуться и прошептала:

— Я буду ждать. Сколько нужно.

Это другое дело. Такое смирение необходимо поощрить.

— Зайди вечерком в торговый дом «Гермес», Алик получил новый товар из Франции. Счет пусть перешлет ко мне, но только не как в прошлый раз, а в устной форме.

Снежана поцеловала меня еще раз, но уже менее сдержанно, подхватила лежащий в передней портфель и отправилась в школу.

2

Регулярные летучки в моей фирме с гордым названием «Козерог» действовали на нервы всем ее сотрудникам, не исключая и генерального директора. Но иного способа постоянно намекать служащим — я в курсе того, что они позволяют себе вытворять за мои деньги, — пока еще не придумано. Чтобы как-то смягчить донельзя деловую обстановку и придать ей картину подлинной демократичности в наших отношениях, во время этих производственных совещаний сперва появился кофе, затем — коньяк, и я уже начинаю опасаться, что вскоре сотрудники начнут расценивать мой кабинет как дегустационный зал. Особенно после того, как главный инженер взял за правило принимать на грудь во время десятиминутной летучки не менее трехсот граммов.

Вот и сейчас он успел плеснуть в рот рюмку, прежде чем я торжественно объявил наше заседание открытым.

— Тебе бутылка, как слону дробина, — несколько раздраженно начинаю совещание, обратившись к главному инженеру, — так что в этом помещении, будем считать, ты свою норму выжрал. В конце концов у тебя свой кабинет есть.

Главный инженер недовольно качнул головой, но тем не менее перестал нащупывать серебряную флягу в боковом кармане.

— Поехали, — скомандовал я, беря ход совещания в свои руки, однако начальник отдела снабжения тут же испортил деловую обстановку. Он скорчил мерзкую рожу и, гнусавя, прокаркал голосом переводчика, дублирующего сотни боевиков:

— В чем ваши проблемы?

— Ты моя проблема, — аналогичным голосом продолжил я, ткнув пальцем по направлению к Константину, и, пока остальные сотрудники не начали резвиться, перешел на фельдфебельские интонации:

— Молчать!

Константин тут же сделал вид, словно пожизненно онемел, а я спокойно продолжил:

— Какие новости?

— Пришли очередные нормативные документы, — начал пугать присутствующих начальник юридической службы, поправляя очки в золотой оправе, — кроме того, принят ряд законов…

— Это хорошо, — сходу проникаюсь такой важной информацией, — только завтра еще пачку документов пришлют и другие законы понавыдумывают. Так что свои соображения выскажешь персонально главбуху.

Сотрудники одобрительно закивали головами, полностью поддерживая мудрое решение своего руководителя.

— Бухгалтерия?

— С налогами все в порядке, — скороговоркой затарабанил главбух, — даже вперед заплатили. Но… Тут такое дело, как бы это… В общем, тебя приглашает к себе начальник налоговой инспекции…

Взрыв хохота заставил главбуха взъерошить свою козлиную бородку. Особенно резвился главный инженер, видимо, коньяк уже начинал действовать.

Хотя мне тоже очень хотелось повеселиться, придаю своему лицу донельзя серьезное выражение и замечаю:

— Вместо меня к нему отправится генеральный менеджер.

— Что, — вскочил из-за стола, чуть не опрокинув чашку кофе, этот незаменимый специалист, — у меня других дел нет? Да ты знаешь…

— Знаю, — мгновенно осекаю менеджера, потому что стоит ему позволить раскрыть рот на ширину плеч, как наша летучка тут же превратится в одну-единственную незапланированную речь до конца рабочего дня. — Сам решай, что делать.

— Что делать, что делать, — не сдавался менеджер, — стану я бегать к этому охламону, он же наверняка даже по сну давит с протянутой вперед рукой. Пусть Костя подарит ему какую-то дрянь, что он, разучился пакости делать? В конце концов…

— В конце концов, помолчи, — несколько раздражено заметил я. — Будем считать — эта грандиозная задача стоит именно перед тобой.

Главбух довольно улыбнулся; мне в общем-то повезло, что менеджер этой счастливой гримаски на его лице не заметил. Иначе монолог состоялся бы, несмотря на все мои замечания.

Главбух с генеральным менеджером постоянно затевают мелкие стычки по финансовым вопросам. И, почувствовав мою молчаливую поддержку, бухгалтерия продолжила нагнетать рабочую атмосферу:

— Только чтобы ты потратил не столько, сколько в прошлый раз. А то, такое дело, ему понравится, будет через день в гости приглашать. Понял?

Все, сейчас начнется. Главбух имел право на подобную фразу, кроме последнего слова. Я попытался перехватить инициативу, но не тут-то было. Если генеральный менеджер так выпучивает глаза, сходу остановить его может только пуля, но не окрик генерального директора.

— Ты что из себя корчишь? — взвизгнул менеджер, тыкая пальцем в сторону главбуха, — ты кто такой и откуда пришел? Или, думаешь, отрастил козлячую бороду, как у дедушки Калинина, так права качать будешь? Тоже мне пролетарский Санта-Клаус с мешком валидола, в печенке сидишь со своими советами…

— Зажимконтора, — резко поддержал генерального менеджера начальник отдела снабжения и тут же заткнулся, потому что во весь свой гигантский рост вздыбился коммерческий директор и грохнул кулаком-кувалдой по столу.

После этого тишина показалась оглушающей; я с благодарностью посмотрел на коммерческого директора и заметил:

— Благодарю товарища Рябова за поддержание совещания на высоком интеллектуальном уровне. А теперь быстренько, без лирических отступлений — все| вопросы ко мне. Комментарии с мест не по делу грозят штрафом в размере месячной зарплаты. Итак?

— Письмо директора детского дома, — сообщил архи-важную новость главный инженер, поглаживая себя по животу, — благодарит и просит…

— Просьбу выполнить. Дальше.

— Спортивный клуб «Катран» предлагает стать спонсорами…

— Принято.

— Фирма «Глобус» снова просит о встрече.

— Если они по-прежнему хотят под наше крыло, то окончательно этот вопрос решает коммерческий директор.

— Прибыль от продажи последней партии мебели составила…

— Пятьдесят процентов остатка прибыли после уплаты всех налогов перевести в фонд общества «Возрождение».

— Яхт-клуб…

— Отказать.

— Нам необходимо взять кредит, небольшой, миллиардов двадцать, — почему-то заговорил о финансовых проблемах юрист, и все присутствующие дружно захихикали. Понятно отчего, двадцать миллиардов, это сорок тысяч долларов. Такую сумму при большом желании каждый из присутствующих может вытащить из собственного кармана.

— А это еще зачем? — я обрадовался, что комментариев с мест не последовало. Что и говорить, дорожат мои сотрудники месячным окладом, согласно ведомости за двадцать баксов трудовым потом истекают.

— Дело в том, — спокойно заметил коммерческий директор, — что мы единственная фирма в городе, которая не берет краткосрочных кредитов. Это уже вызвало у кое-кого подозрения.

— Неприятности, Сережа? — тихо спросил я, прикурил сигарету и с удовлетворением заметил, что Рябов не сумел скрыть недовольной гримаски. На летучке он запрещает курить всем, но, к счастью, к моей персоне его приказы отношения не имеют.

Все присутствующие с завистью посмотрели, как я с удовольствием пахнул голубоватым дымком; до того они уже устали от работы, что с радостью бы перекур устроили.

— Неприятности в том, что некоторые фирмачи в душе по-прежнему совки, — пояснил мне Рябов. — И считают своим долгом капать на других. Хотя краник этот мы обломали, но… Короче, для пользы дела кредит надо взять.

— Бери, — деланно-безразлично повожу плечами, хотя внутри закипает злость — мне эта конспирация уже начинает действовать на нервы. Почему для спокойствия ментов мы должны соблюдать правила их игр — вот что постоянно душу травмирует.

— Банкир за такой кредит должен получить вперед десять тысяч, — предупредил коммерческий директор.

Вот скопидом вонючий, с благодарностью подумал я о своем банкире. Недавно виллу в Салониках купил, гостиницу в Испании, при желании стены своей недвижимости зеленью обклеить может — и таким крохоборством занимается. Но, с другой стороны, если бы не кредитная политика — он бы не дом в Салониках, а в Южноморске конуру хрен приобрел.

— Пусть получает, — с печалью в голосе заметил я, — всяк норовит свою лапу к нам в карман всунуть, чем он хуже того же инспектора по пожарной части?

— Начальник телефонной станции вообще через день бегать повадился, — подхватил начатую мной тему Константин.

— Ты еще про санэпидемстанцию расскажи, — вызверился на него генеральный менеджер и продолжил более спокойно: — Есть еще одно предложение. Мы берем кредит, это конечно… Но мало. За нас и так все балаболят — как они живут? Ни одной левой сделки, наличка не отмывается. Я тихо промолчу за то, что мы не уходим из-под налогов. И платим взятки уже только за это.

— Ну и что? — спросил главный инженер, нервно ощупывая заветную флягу, одновременно бросая взгляд на свой «Роллекс».

— Как что? Если мы становимся такие великие конспираторы, так надо и здесь разбросать вошей. В конце концов пусть будет хоть чего-нибудь, за что можно прицепиться по натуре.

— Хорошо, — согласился я с таким дельным высказыванием. — Еще что?

— Дюк просит открыть Центр современного искусства, — главный инженер наконец-то вспомнил о том, что наша летучка состоялась не только для утренней разминки с коньяком. — Галерей и салонов ему уже мало.

— Ну так порешай этот вопрос. Только не называй Центр своим именем.

— Есть еще предложение… — подал голос молчавший до сих пор руководитель отдела брокеров, обеспечивающий фирме все ее доходы, согласно банковским документам.

— На сегодня все. Нужно ведь чем-то заниматься завтра, — подвожу итоги летучки, и тут же Константин радостно замечает:

— Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра.

— Константин, ты оштрафован, — спокойно замечаю я.

— Подумаешь, — не огорчается по поводу финансовой утраты начальник отдела снабжения, — зато весело.

Он создает прецедент, сам того не ведая. Того глядишь, его примеру начнут следовать другие, а в нашей фирме и так не совещания, балаган — да и только. Тем более, что официальная зарплата у начальника отдела снабжения — на сигареты и кофе не хватит. За эти деньги он может позволять себе нарушать мои указания хоть каждый день.

— А вот что, — ласково замечаю я. — Этот месяц ты будешь работать абсолютно, подчеркиваю, абсолютно бесплатно. Доволен?

Судя по мгновенно изменившемуся выражению лица Константина, мое предложение почему-то не вызвало у него восторга и дальнейшего желания развлекаться за счет нервов присутствующих.

— Все свободны для выражения соболезнований начальнику отдела снабжения. Прошу задержаться коммерческого директора, — ставлю окончательную точку в производственном совещании.

Когда моя секретарша плотно прикрыла дверь, Рябов глубокомысленно произнес:

— Наш пацан с годами не меняется.

— Это точно, — соглашаюсь с коллегой и жму кнопку селектора:

— Марина, повтори нам кофе.

— Я не буду, — замечает тщательно следящий за своим здоровьем коммерческий директор. — И, по-моему, насчет «Глобуса» ты ошибся.

— Откуда такая уверенность? Я ведь сказал, окончательное решение принимать тебе.

— Можно подумать. Если скажу, — «Глобус» нам не нужен, ты вряд ли будешь доволен.

— Правильно мыслишь.

— Так вот, — металлические нотки своему голосу Рябов крайне редко придает в разговорах со мной, но сейчас они звучат слишком явно. — Они просто хотят уйти от Чируса.

— Сколько платит «Глобус»?

— Как обычно, десять процентов. Но аппетит у Чируса стал расти.

— Тогда все в порядке. Чирус просто взял под охрану «Глобус». В случае, если «Глобус» войдет в нашу систему предприятий, он становится одним из подразделений «Козерога» и пользуется всеми его связями, кредитами, а также охраной. Естественно, что отчисления «Глобуса» составят тридцать пять процентов.

— Тебе нужны эти копейки?

— Не в деньгах дело, хотя прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Но неужели допустишь даже мысль, что мы станем опасаться Чируса?

— Зачем тебе каждый раз создавать ненужное напряжение? — не сдавался Рябов. — Конечно, хотя Чирус признанный авторитет, но против нас он и дня не устоит.

— Вот-вот. Не хочу, чтобы он повышал свой авторитет за мой счет. Еще не хватало, чтобы в городе шелестели о том, что я обратил внимание на какого-то там Чируса.

Рябов недовольно покачал головой. Сережа постоянно намекает, что мне нужно вести себя скромнее, стремясь этим самым срезать свой объем работы. Право окончательного решения принадлежит только мне, но за безопасность нашего концерна отвечает именно Рябов. Хотя сейчас его опасения небеспочвенны, в конце концов «Козерог» — всего лишь официальное прикрытие моего подлинного дела, и я не собираюсь облегчать жизнь Сереже.

Дверь в кабинет широко распахнулась, и, звеня своими многочисленными побрякушками, Марина поставила передо мной фарфоровую чашечку с густым ароматным допингом на огромном подносе.

— Скажи, Марина, но только с предельной откровенностью, ты боишься Чируса?

— Я даже камбалы не пугаюсь, — хмуро заметила секретарша, резким движением выхватив поднос из-под чашки. На полированном столе нет и крохотной кофейной капли, свое дело Марина знает туго.

Рябов недовольно засопел, а я с удовлетворением отметил:

— Сережа, вот и решение всех проблем.

— Можно подумать, Марина решит эту проблему, — не сдержался Рябов.

Я нежно погладил два мозоля, не слишком бросающихся в глаза, но тем не менее украшающих костяшки указательного и среднего пальцев моей секретарши и поддержал коммерческого директора:

— Это точно. Марина отвечает только за мою безопасность, а все остальное — твои проблемы.

Рябов продолжал изображать страшные переживания. До того усиленно он их демонстрировал, что мне вдруг показалось: сейчас распахнется дверь и ворвется в кабинет пресловутый Чирус устраивать нам, фраерам, вырванные годы. Но переживать, даже в шутку, особенно не стоит, если возникнет необходимость, мы вместе с Рябовым вполне способны противостоять вдвоем не только Чирусу, но и его охране. А что касается Марины, тут даже мы с Серегой пасуем. В свое время эта девочка спасла мне жизнь, отправив на тот свет в течение нескольких минут четырех неплохо подготовленных парней. Пусть только возникнет какое-то напряжение, так ее многочисленные побрякушки-украшения тут же превратятся в грозное оружие. Сережки одни чего стоят, эти миниатюрные сюрикены, не говоря уже о декоративном модном кожаном поясе, в доли секунды превращающемся в некое подобие сабли. Единственно, что греет мое мужское самолюбие, так это собственное мастерство: саблей я владею лучше, чем моя секретарша, а в мастерстве метать нож — равных себе не встречал. Правда, стрелок из меня неважный, хотя Рябов и заставляет постоянно таскать пистолет.

— Мамаша опять в твоей приемной, — произнесла Марина добреньким голосом.

— Ну, дорогая, сегодня только ты меня не возбуждала, — грустно замечаю, быстро допив кофе. — Вечно вы на меня столько дел взваливаете, а пожалеть некому.

— А у тебя жалелка из детского сада есть, — тем же добреньким голоском продолжила Марина.

— Марина, это чистой воды спонсорство, — отбился я. — Кстати, что там мамаша?

— Оккупировала приемную, говорит, если не примешь, она тут палатку разобьет.

— В чем ее проблема? — чуть было не придаю своему голосу Костины интонации, хотя прекрасно знаю, что эта девушка вряд ли хочет получить мой автограф. Ну, разве что на гарантийном письме по поводу оплаты.

— Ребенок… — начала Марина.

— Ага, — перебил ее я, глубокомысленно подняв палец, — раз ребенок, значит больной. И до того эта болезнь редкая, что ее лечат где угодно, но только не у нас.

Эта мамаша залетела в мой офис несколько дней назад и устроила здесь самую настоящую Хиросиму, заставив напрягать уши по поводу какого-то ее семейного горя всех сотрудников, вплоть до глуховатого швейцара. И все это только потому, что наша фирма — одна из самых процветающих в Южноморске.

Хотя «Козерогу» несколько лет от роду, мы сумели сотворить немало трудовых свершений, о чем постоянно трубило местное телевидение и несколько газет. Но главное не это, в отличие от многих своих ровесников фирма не самоликвидировалась, что в общем-то почти у всех вызывает удивление. Потому что регулярно, а главное честно выплачивать налоги в нашей стране могут себе позволить только те, по ком уже звонит колокол на церквушке, неподалеку от местного дурдома. На сто процентов зарплаты — сто пятьдесят шесть налога, это не говоря о всем прочем, такую политэкономию не объяснят даже бородатый Маркс и лысый Оуэн, объедини они свои усилия. И тем не менее «Козерог» продолжает доблестно торговать компьютерами, металлом, удобрениями, одеждой и при этом мужественно выплачивает родному государству налоги до копеечки, выполняет дебильные инструкции и дурацкие подзаконные акты.

Зато все виды деятельности, которые ведут сотрудники «Козерога» в свободное от работы время, даже не подразумевают каких-либо отношений с налоговой инспекцией. Так что я заранее согласен не только отдавать практически все заработанное фирмой, но и помогать спортсменам, убогим, пенсионерам и прочим постоянно ноющим о своей финансовой несостоятельности гражданам.

Вообще-то порой мне кажется, что живу я в какой-то карикатурированной до неприличия Стране Чудес, но меня ее порядки в общем-то устраивают. А других? Только и слышно — «государство не в силах обеспечить», «поддержки государства ждать не приходится», «на помощь государства не рассчитываем». Люди добрые, налогоплательщики замечательные, так скажите, Христа ради, на кой вам такое государство? За что эта мамаша с миллионами других людей его содержит, за создание авральных ситуаций в моем офисе?

Черт с ним, пусть мой «Козерог» разориться, пусть в трубу вылетит, однако я всю его прибыль честно родной стране отдам, потому что понимаю — лично для меня такой лафы в нормальной державе не будет. Поэтому, несмотря ни на что, наши порядки я всячески приветствую и максимально стараюсь их укреплять. А все остальное — это мое дело, государство в него нос не сует, и такая излишняя скромность его служащих оплачивается регулярно. А значит мамашу нужно считать неприятным довеском к создавшейся ситуации. Придется ей помочь. И все-таки интересно, сколько еще эта страна будет деловых людей налогами душить, а потом таких мамаш на них же и отпихивать?

— Рябов, подожди меня здесь, — прошу Сережу и интересуюсь у Марины: — Сколько стоит операция?

— Тридцать* тысяч марок, — спокойно заметила секретарша.

— Ее что, исключительно в суверенной Германии могут делать?

— Не только. В независимых Соединенных Штатах тоже. И в…

— Не вздумай дать ей всю сумму, — перебил Марину Рябов, — завтра об этом весь город узнает. Одной рукой берем кредит, а другой…

— А сколько можно, Сережа? — наивным голосом спрашиваю у Рябова.

— Ну, пару сот баксов — и хватит, — тоном приказа бросает коммерческий директор.

— Значит так, дашь нашему банкиру не десять штук, а девять, — командую я, — пусть тоже заботу об убогих на себя берет. И не дай Бог он только попробует сказать мне слово против характера.

— Твой характер нас всех на тот свет когда-нибудь спровадит, — недовольно буркнул Рябов, понимая, что спорить со мной бесполезно.

— Хорошо, Сережа. Жди меня, я скоро.

— Ты куда?

— Как куда? Мы же должны для пользы дела левую сделку провести.

В кабинет начальника отдела снабжения я влетел, чудом избежав объятий мамаши, расположившейся в моей приемной с видом политрука Клочкова на подступах к Москве. Начальник отдела снабжения горел рабочим энтузиазмом, ловко тасуя колоду. Рядом с ним удобно расположился какой-то белобрысый мужик, радостно потирающий ладони.

— Ты бы еще мое изображение у себя повесил, — намекаю Константину, что из всех вождей этот кабинет украшают почему-то всего два портрета — Ленина и его собственный.

— Как скажете, — радостно согласился Костя, и я понял, что он вполне способен понять мои слова буквально.

— Ума хватит — премию выпишу, — демонстрирую начальнику снабжения кулак, чуть уступающий по размерам рябовскому. Костя быстро-быстро закивал головой, потому что привык беспрекословно подчиняться руководству и уже несколько раз получал эти самые пресловутые премии не только от меня лично, но и от коммерческого директора.

Белобрысый несколько раз перевел взгляд с начальника отдела снабжения на генерального директора фирмы, но так и не смог вникнуть в наши трудовые взаимоотношения.

— Есть какие-нибудь интересные предложения?

Константин явно недовольно отложил колоду на край стола и грустно заметил:

— Прибалтика опять целлофановые кульки предлагает.

— Твои что ли? — небрежно спрашиваю у белобрысого.

— Ага. Только с вами работать невкусно.

Понятно, на что намекает этот деятель. Ничего, сейчас я тебя обрадую.

— На это раз — ты сможешь облизать свои пальцы. Товар возьму без документов. И заплачу наличными.

Белобрысый одарил меня взглядом, каким обычно награждает лечащий врач своего пациента, когда с него стягивают смирительную рубаху.

— Ты пока прогуляйся, — обращаюсь к деловому партнеру, — у нас с Константином будет грандиозное производственное совещание по поводу этой сделки века.

Когда белобрысый захлопнул за собой дверь, я спросил у Кости:

— Что стоит пакет?

— Двести наличными, триста — по безналу.

— Прикинь, сколько нужно взять пакетов и по какой цене их перекинуть, чтобы заработать штуку баксов.

С калькулятором Константин управлялся менее умело, чем с картами. Я успел выкурить сигарету, пока начальник отдела снабжения колдовал с цифрами, бормоча невнятные заклинания, густо пересыпанные матом.

— Если взять всю партию, как он предлагает, продать их по шестьсот, то выходит штука навара, — наконец-то проявил свой математический гений начальник отдела снабжения.

Я быстро набрал номер телефона генерального директора финансового дома «Южноморск».

— Артур, здравствуй. Слушай, мне наличка срочно нужна. Да, и такое бывает. Есть партия целлофановых пакетов. Конечно, они живые, стал бы звонить… Да… По шестьсот. Ну и что? Лоточники у тебя их сегодня по две тысячи разберут. Хорошо. Уговорил. Да, накладную на сотню пакетов я тебе дам, так что не нервничай.

— Конспиратор хренов, — зло бросил Костя, явно недовольный тем, что я позвонил его клиенту.

— Ты кого имеешь в виду? — интересуюсь, положив трубку.

— Артура, конечно. Знаете, что он стал вытворять? Открыл дочернее предприятие, причем прямо в своем офисе. «Контакт» называется. «Южноморск» берет баксы у людей под пять процентов, а «Контакт» тут же ссужает их под пятнадцать.

— Нас его затеи не касаются. Перекинешь Артуру кульки, а прибыль отдашь этой девушке, которая пасется в моей приемной.

Исключительно для того, чтобы Константин выполнял эту работу с радостью на лице, небрежно бросаю на прощание:

— Кстати, ты не забыл, что в течение месяца трудишься на общественных началах.

Представляю себе, что стало твориться в душе Константина после этого напоминания. Но другого способа его воспитывать у нашего коллектива нет.

— Иди доигрывай, — бросаю на ходу белобрысому, стоящему в коридоре с деланно-безразличным видом, и тот рвет на себя двери, чтобы поскорее убедиться — иногда с «Козерогом» вкусно иметь дела.

В приемной тихо сидела на стуле женщина, упершись отсутствующим взглядом в красочный календарь на стене.

— Значит так, — тихо сказал я. — Мы вам поможем. Спокойнее, не нужно слов. Послезавтра зайдете к начальнику отдела снабжения и коммерческому директору. Только я вас очень прошу, никому об этом. Нам реклама не нужна.

В прошлом году был интересный случай. «Южноморский гудок» опубликовал письмо какой-то бабаньки, которая рассыпалась в благодарностях фирме «СиЛ», выделившей средства ее внуку на лечение за кордоном. «СиЛ» этот самый, Саша и Лева, не успел переполниться чувством гордости за такую благотворительность, как тут же в офис приперлись все, кто здесь кормится, и намекнули: если финансовые дела обстоят так хорошо — их пайки можно тоже увеличить. И даже не то что можно, а просто необходимо. А когда Саша с Левой подсчитали, во что им обошлась эта бабанькина газетная реклама, так сходу убедились — заказать за границей убийство вместо операции было бы намного дешевле.

— Спасибо, — тихо прошептала женщина и подняла на меня залитые слезами глаза.

— Не стоит. Идите домой, — сказал я и отправился в свой кабинет.

Рябов вопросительно посмотрел на меня, а потом ухмыльнулся. Все-таки здорово мы друг друга понимаем, без лишних слов.

— Хорошо, Сережа, — соглашаюсь с его безмолвным замечанием и не отказываю себе в небольшом удовольствии:

— Мариночка, вы тут подраться в мое отсутствие не успели? Ну и здорово. Завари еще кофе.

Когда Марина вышла в освободившуюся от мамашиного вторжения приемную, Рябов заметил:

— Она, кстати, на тебя тоже дуется.

— Переживем. Ну что, Серега, побаловались и хватит. А теперь давай работать.

Рябов поудобнее расположился в кресле рядом со мной и попытался что-то сказать, но щелчок селектора заставил его отказаться от этого благого намерения:

— Главный инженер хочет посоветоваться насчет нового центра, — в голосе Марины я услышал явное злорадство.

— Марина, в течение часа мы с Сережей скоропостижно отсутствуем, — напутствую секретаршу для того, чтобы она приступила к своим прямым обязанностям со всей серьезностью.

— Итак, Рябов, что удалось выяснить?

— Никаких данных о Ляхове нет, — мгновенно огорчил меня коммерческий директор.

— В таком случае, я позвоню Тенгизу.

— Стоит ли?

— Не волнуйся, разговор будет носить весьма поверхностный характер. Впрочем, встреча с Ляховым нас пока ни к чему не обязывает.

Рябов ухмыльнулся и мрачно процедил:

— Вот именно, что пока.

Тенгиза я знаю страшно сказать сколько лет. И все эти годы он работал ювелирно. Правда, пять лет назад был у него маленький прокол из-за излишней доверчивости. А началось все с портрета Марка Шагала, который висел в Бакинском театре русской драмы. Ну и пусть бы себе там пылился, так нет, не смог Тэнго пережить, что такое произведение искусства до сих пор никто по достоинству оценить не может. Ведь согласно инвентарной описи цена этого портрета была немного дешевле, чем он стоит на самом деле — три рубля и ни цента больше. И до того этот Шагал взволновал Тенгиза, что он раскошелился аж на пятьдесят рублей, когда ему портрет притащили.

Буквально через день до Тэнго дошло, что портрет этот может стоить еще дороже, и он начал действовать соответственно. В общем, пока театралы терроризировали ментов по поводу исчезнувшей трехрублевой картины, Тэнго сложа руки не сидел. И вскоре этот Шагал отправился за кордон, попутно принеся Тенгизу сто пятьдесят тысяч долларов. Вот из-за этих копеек и собственной несдержанности в компании, как ему казалось, близких людей, Тенгиз оказался под колпаком московских гэбешников.

Однако стоило только Грузии стать самостоятельным государством, как Тенгиз сходу ожил, показал два кукиша в сторону Баку и Москвы и приступил к своей производственной деятельности с таким размахом, словно хотел с лихвой наверстать время, затраченное на вынужденное безделье в компаниях хорошеньких девочек.

К девочкам мой партнер был всегда неравнодушен. Особенно к блондиночкам; они всегда входили в мою программу южноморского гостеприимства. Однажды, отдыхая у меня, Тэнго до того одной увлекся, что Рябов сунул свой профессионально любопытный нос в его записную книжку, и наш компьютер до сих пор хранит адреса партнеров, поставщиков, даже разных девушек, которым сейчас Тэнго вряд ли звонит из-за их возрастного ценза.

А вот с партнерами как раз все по-другому, это не девочки. Хороши только три старые вещи — вино, скрипка и партнер, который ни разу тебя не подводил. Один из этих партнеров — я сам. После неприятностей Тенгиз несколько раз брал у меня товар, однако в Южноморске появляться не рисковал, видимо, на его характер сделка с Шагалом отложила свой отпечаток или с годами стал домоседом — кто знает. Все мы с годами меняемся. Однако хватка у Тэнго осталась прежней.

Во время последней сделки Тэнго предложил мне уступить коллекцию нэцке на тридцать процентов дешевле, а взамен — получить московского клиента, с которым работал много лет. Видимо, до того Шагал ему икался, что Тэнго запальчиво объявил: с этой самой Москвой, которая оккупировала в свое время его родину, он больше не хочет иметь дел из-за проснувшегося национального самосознания.

С предложением Тэнго я согласился, выдвинув единственное условие: товар он получает по моей цене, но, если сделка с Ляховым состоится, пресловутые тридцать процентов вернутся в его карман.

— Правильно говоришь, дорогой, — одобрил мою осторожность Тенгиз, — только зачем вспоминать о деньгах старым друзьям? Тридцать процентов? Мне хватит десять. Но с каждой сделки. С Ляховым можно иметь дело.

На том и порешили. И вот теперь по моей просьбе Сережа проверил все данные, имеющиеся о партнерах Тэнго. Только вот Ляхова среди клиентов Тенгиза почему-то не было. Впрочем, мы постоянно кого-то теряем, кого-то находим, так что ничего удивительного, и тем более страшного.

— Где мы встречаемся? — интересуюсь у Сережи.

— В ресторане. Завтра вечером.

— В моем?

— Нет, в моем. Тебе пора там побывать.

Год назад мой ресторан стал считаться самым престижным в городе. Как-то в шутку Рябов заметил: он сможет открыть заведение еще лучше. Я рискнул и поспорил на целый доллар, что Сереже вряд ли удастся эта идея. И, если Рябов состыковывает нас с Ляховым в своем кабаке, значит у него руки чешутся получить с меня выигрыш. К тому же Сережа немного дуется, что я не пришел на открытие кабака. Однако о работе заведения нельзя судить по первому дню. Сколько их в последние годы открывалось, с какими помпами — и где теперь эти так называемые общепитовские точки с изысканными кухнями и вниманием к гостям? Две трети тут же скатились к привычным советским порядкам. Кроме того, если Сережа решил провести эту встречу на своей территории, он уверен в победе.

— Я надеюсь, ты не открыл какую-то восточную кухню, Сережа, — принимаю приглашение Рябова.

— Конечно, нет. Мне тоже не нравятся жареные гусеницы, — предугадал мои дальнейшие соображения по поводу своего заведения Рябов.

3

Откровенно говоря, Сережа обманул мои ожидания. Мне казалось, что его ресторан будет украшен очередной неоновой вывеской на английском языке, а тут все скромненько и непривычно. Никаких «Эльдорадо», «Зодиаков» и прочих «Парадизов», уже начинающих действовать на нервы. Над входом скромная и ни к чему не обязывающая надпись «Трактиръ». Именно так, с ером на конце.

Зато в дверях стоит швейцар, что с ходу определяет класс ресторана. Швейцар небрежным взглядом скользнул по мне, и вместо того, чтобы пошире распахнуть дверь, тут же уставился в невидимую точку над моей головой, успев предварительно огладить свою роскошную бороду.

— Поработать не желаешь? — спрашиваю у рябовского цербера, продолжающего делать вид монумента у громадной лакированной двери с резными изображениями кистей винограда.

— Свободных мест нет, — наконец-то разлепил губы швейцар и презрительным взглядом скользнул по десятидолларовой купюре, которую я ему продемонстрировал.

— Форма у тебя, прямо как у адмирала, — огорчился я, — но больше, чем на бывшего майора, все равно не тянешь.

Швейцар даже не пошевелился, отвел взгляд в сторону и уперся им всветофор, словно увидел его впервые.

По-видимому, кто-то из охраны успел позвонить в этот кабак, потому что, отстранив швейцара с его рабочего места, на улицу выскочил Рябов, окинул меня критическим взглядом и поздоровался:

— Ты что, переодеться не мог?

— Сережа, я прямо с тренировки. Кроме того, мне так удобно.

Рябов недовольно покачал головой. Еще бы. Если он уверен, что его ресторан лучше моего, то появление в «Трактире» клиента в таком импозантном виде может удивить постоянных посетителей.

Я посмотрел на швейцара, который всем своим видом доказывал, что теперь моя персона гораздо дороже для него, чем висящий неподалеку светофор. Он напряженно улыбался, прижимая дверь одной рукой к стене, а второй — свою роскошную фуражку поближе к сердцу. Унюхал сходу, что его хозяин не выскакивает встречать первого попавшегося посетителя, и окончательно понял: только по-настоящему богатый человек может себе позволить ходить в чем ему удобно, а не так, как общепринято.

— Мне твой кабак не нравится, — заявил я Рябову, — никакой демократичности. Цербер твой, кстати, в майорах ходил?

— В подполковниках, — чуть ли не с гордостью заметил Сережа. — А насчет демократичности… Скажи, что боишься проиграть.

— Никогда, — решительно подтягиваю измятые спортивные брюки повыше и командую: — Вперед, за гастритом.

Швейцар продолжал героически прижимать дверь к стене, а фуражку к груди, но при этом умудрился еще и вытянуться по стойке «смирно».

— Служи, Подполкан, — небрежно бросаю в его сторону и успеваю заметить, как на суровом лице отставника проскочили положительные эмоции.

Кабак Рябова оглушил меня тишиной, хотя свободных столиков было мало. Обшитые настоящим деревом, а не дешевым пластиком стены, лоск паркета, а главное — отсутствие эстрады. Вот это да, наверное, единственный ресторан в городе, где можно пообщаться, не перекрикивая рева так называемого оркестра. Чем еще удивит Сережа?

По залу тихо скользили официанты. Все ребята, как на подбор, в непривычной униформе: тонкие длинные белоснежные полотняные рубахи с орнаментом у ворота, перехваченные у талии тонкими поясками, ярко-красные кожаные сапожки.

— В отдельный кабинет не желаете? — гнусным голосом прошептал на ухо Сережа.

— Это что, заведение для голубых? — тем же тоном парировал я. — Ладно, Серега, не дуйся. Давай в отдельный кабинет, а то в зале публика непривычная — ни бандюг, ни сучек, а тем более — иностранцев.

— А этим хронцам мои цены вообще не по карману, — гордо заметил Сережа. — Привыкли, что за десять долларов у нас можно было гудеть на всю катушку. Ничего, теперь быстро отучатся.

В отдельном кабинете сразу бросились в глаза кресла, состоящие из набора предметов крестьянского обихода: спинки в виде дуг, локотники — топоры. Я пригляделся повнимательнее — нет, не подделка, а настоящая работа художника — резчика Шутова, удачно вписавшаяся в эту стилизованную под русскую избу комнату. Во сколько же обошлась Сереже его затея, даже трудно представить.

— Чем кормить будешь? — спрашиваю Рябова. — Ну, давай, рекламируй: лучшие вина из Италии, изысканные закуски…

— Не дождешься, — спокойно ответил Сережа. — Лучшие вина… Привезут какой-то дешевый шмурдяк, которым в той Италии местные бомжи заливаются и… Ладно.

Рябов щелкнул пальцами, и в кабинете тут же оказался один из молодцев, словно выскочивший из полузабытой детской сказки с меню на федосковском подносе.

Я уселся поудобнее в старинном кресле и скользнул взглядом по длинному списку, где значились расстегаи, жареные мозги, кулебяки, раковый суп и другие давным-давно позабытые блюда, которыми регулярно питались наши предки.

Одобрительно кивнув головой, я обратился к теперь уже точно половому:

— Для начала принеси мне пачку «Пэлл-Мэлла». Или в вашем заведении только махра имеется?

Официант вопросительно посмотрел на Рябова, тот молча кивнул, и парень неслышно выскользнул за дверь.

— Ага, — догадался я, — так ты еще здесь и курить запретил. Тоже отличительная черта заведения. Только скажи честно: под видом седла косули вы свинину подаете или говядину? И что это за самогон — рябиновая, брусничная? А налимьи печенки ты лично из бычков вытягиваешь?

— Прямиком из Сибири. Местных продуктов почти нет.

— А откуда все эти деликатесы?

— Мясо, в основном, из Болгарии. Птица тоже, у нас фазанов и куропаток почти не осталось. Ну, и из Венгрии. Рыба, сам понимаешь… Только настойки и хлеб местного производства. У меня свое подсобное хозяйство, все делается по старинным рецептам.

— А цены?

— Крутые, — откровенно признался Рябов.

— Понятно, все из-за границы.

— Да нет. В той же Болгарии продукты раз в десять дешевле, чем у нас. И гораздо чище. А цены крутые потому, что сюда приходят те, кто любит пожрать, а не палить время. Сегодня в любой городской забегаловке, мало-мальски приличной, человек платит за ужин до пятидесяти баксов. У меня — раз в пять дороже.

— Но зато он может небрежно обронить в разговоре, что ужинал в «Трактире», и его акции в деловом мире сходу повышаются на несколько пунктов.

— И это тоже. Но главное, люди знают, зачем сюда идут. Мы ведь даже поваров из Германии пригласили. У нас мясо по-настоящему готовить разучились.

Рябов не успел продолжить рекламу своего заведения, как внезапно возникший официант положил передо мной пачку сигарет, бросил взгляд в сторону Сережи и тут же выскользнул из кабинета, не ожидая моего заказа.

— Ты их лично воспитываешь? — киваю головой в сторону закрывающейся двери.

— Я тут почти не бываю. Здесь есть директор — он за все отвечает, — скромно ответил Рябов. — Ты есть будешь?

— Обязательно. Хотя кофе — это тот напиток, которым плевались твои любимые бояре. Но, надеюсь, он тут водится? И кстати, когда будет Ляхов?

— Он уже здесь.

— Рябов, что ты себе позволяешь? Я понимаю, реклама — это двигатель, но мне сейчас гораздо интереснее пообщаться с Ляховым, чем вникать в тонкости твоего творения.

Сережа хитро улыбнулся, и я сразу понял, чего он добивается.

— Ладно, Рябов, — расстегиваю карман спортивной курточки и бросаю на стол смятый доллар, — ты победил.

Рябов бережно расправил купюру и вздохнул:

— Кто, кроме меня, знает, во сколько мне обошелся этот бакс.

— Заведение доход дает?

— Еще какой.

— Ну тогда не плачь. Однако я предлагаю еще одно пари. Как насчет заведения более демократичного и пользующегося повышенным спросом?

— У тебя и так ресторан есть.

— Я имею в виду совсем другое. Ну что, боишься заспорить?

— Где наша не пропадала, — отчаянно взмахнул рукой Рябов. — Ладно, ставлю этот же доллар. А теперь переоденься, пожалуйста.

— В косовороточку, что ли?

— Саша! — гаркнул Рябов, и в кабинет тут же ворвался мой водитель с гигантской сумкой.

— Так тут еще и фокусы подают, — забота Сережи мне не по нраву, однако Рябов прав. Покажись я Ляхову в таком спортивном виде, он это может воспринять как пренебрежение к деловому партнеру.

— Саша, ты и охрана на сегодняшний день свободны, — скомандовал хозяин «Трактира», когда я с печальным вздохом потянул «молнию» на сумке.

4

Едва поздоровавшись, Ляхов извинился и продолжил диктовать заказ официанту:

— Перепела с брусничным вареньем, портвейн «Леве»… О, байдаковский пирог… Какая начинка?

— Шесть ярусов, — отбарабанил половой, оторвавшись от кожаного блокнота с золотым тиснением «Трак-тиръ», — осетрина, сказан, оленина копченая, горбуша и…

— По-моему, горбуша и копченая оленина — не подходящее соседство, — перебил официанта Ляхов, — нельзя ли вместо горбуши немного постной баранины?

Половой с уважением посмотрел на Ляхова и заметил:

— Скажу шефу, чтобы приготовил именно так. К пирогу рекомендую рябиновую настойку…

Несмотря на возмущенный взгляд Рябова, я прикурил сигарету, и, как по мановению волшебной палочки, возле меня появилась пепельница с надписью «Мальборо», словно бросающая вызов патриархальным порядкам заведения.

По-видимому, Рябов успел понять, что означает моя ухмылка. Он тихо прошептал:

— Вообще-то здесь курить не положено. Оттого пепельницу подали с кухни.

Ляхов продолжал свое совещание с половым; со стороны могло показаться, что этот обед для него гораздо важнее встречи со мной. Тертый мальчик, и паузу выдерживает правильно, только вот чересчур демонстративно. А вообще-то давно мне такие люди не встречались, создалось впечатление, что этот парень соскочил в Серегин кабак прямо из какого-то голливудского рекламного ролика. Прекрасен Ляхов, что и говорить, причем не приторно-правильными чертами, делающими лицо просто смазливым, а суровой что ли красотой, которая отличает дамского угодника от настоящего мужчины. А впрочем, какая разница, с такой мордой как у него — успех у женщин обеспечен пожизненно, сами на шею вешаться будут. И где справедливость в этом мире, когда матушка-природа от рождения одного так награждает, что остальной сотне достаются рожи — черти горох на них молотить забоятся.

Впрочем, осматривать Ляхова я начал вовсе не с его прекрасного лица, а с ног. Потому что, оценивая человека, давным-давно научился начинать это с его обуви. И пусть даже сидит на нем костюм от Гивенчи, а галстук от Картье, но, если на ногах неподходящая обувка, — это говорит о многом. Только вот с обувью у Ляхова все в порядке, мокасинчики легонькие, тщательно выделанная крокодиловая кожа, фирма «Армани» в рекламе не нуждается, ее изделия носят не более пяти процентов населения планеты, это не «Саламандра».

— Еще раз прошу прощения, — обратился ко мне Ляхов, когда официант отправился на кухню, чтобы повара перекроили пирог по желанию клиента.

Я погасил сигарету и как можно небрежнее заметил:

— Ничего страшного, Анатолий Павлович, сытый желудок важнее любого произведения искусства. Я как-то приобрел натюрморт Раушвегера, так, верите, на голодный желудок его рассматривать просто невозможно, слюной истекаешь. Кстати, вы давно занимаетесь коллекционированием?

— Почти пятнадцать лет. Не стесняйтесь, спрашивайте.

— Теперь моя очередь просить прощения, однако прошу понять меня правильно. Рекомендация Тенгиза стоит многого, однако до сегодняшнего дня мне казалось, что знаю всех крупных московских коллекционеров.

Ляхов с какой-то неподдельной печалью посмотрел в мою сторону и заметил:

— Видите ли, я работал в одном из силовых министерств и в связи с этим обстоятельством… Продолжать?

— Не стоит. Если не секрет, с каким посредником вы работали?

— С Маркушевским.

— Тогда все понятно. Вы собираете русскую живопись, портреты, в частности…

— В основном, да. Но также коллекционирую холодное оружие.

— Значит, Рокотова Маркушевский брал для вас?

— Да, и еще прекрасную работу Поленова, неужели позабыли?

— Помню, помню — Розмарицын, Поленов, Рокотов и…

Ляхов нарочно выдержал паузу, продолжая начатую линию поведения, а затем спокойно добавил:

— И неизвестный художник круга Венецианова. Вы уже закончили проверять меня?

Я прикурил очередную сигарету и в тон собеседнику протянул:

— Но ведь я уже просил у вас прощения. Кстати, почему так трагически сложилась судьба Маркушевского?

— Если бы она сложилась как-то по-другому, вряд ли бы я имел удовольствие познакомиться с вами, — заметил Ляхов. — Маркушевский продолжал бы брать за свои труды совсем небольшой процент, и мне бы было гораздо спокойнее. Жаль его. Если вам любопытно, то меня проинформировали: je подонки, которые избили его и ограбили, получили по десять лет.

— Да, судьба. Был у меня приятель, цеховик. Сейчас бы в героях ходил. Полгорода в свою продукцию одел. Расстреляли его за это. А тут два придурка лупят человека так, что тот уходит из жизни на больничной койке — и все для того, чтобы дубленку снять, в карманах порыться. Так им — по десятке… Потом глядишь — амнистия какая-нибудь… Да, что говорить, прекрасным специалистом был Петр Ефимович.

Ляхов молча качнул головой.

— Так что вас привело в наш город, Анатолий Павлович?

Ляхов медленно достал из бокового кармана клубного пиджака конверт и протянул его мне. В конверте лежала черно-белая репродукция. Изображенная на ней девушка смотрела с такой неподдельной печалью, что сразу стало ясно — в моих руках фотокопия незаурядного произведения искусства, позволившая с одного взгляда проникнуть в душу модели.

— Каюсь в своей неосведомленности, — сухо, как бы со стороны, прозвучал собственный голос, — однако никак не могу определить имя художника.

— Не удивительно, его работ в нашей стране почти не осталось. Это портрет кисти Марии Башкирцевой.

Несмотря на мою искусствоведческую подготовку, о Башкирцевой я слышал впервые, вот поэтому и отпустил дурацкую фразу:

— Женщина-живописец уже само по себе явление из ряда вон выходящее, тем более, если она художник незаурядный.

— А Серебрякова?

— Исключения лишь подтверждают правила. Впрочем, оставим эту тему для теоретиков, я человек дела.

— Хорошо, — Ляхов убрал в карман репродукцию. — Эта работа совершенно случайно выплыла в Южноморске. Одна из тех картин Башкирцевой, что хранились в Полтаве, и до сих пор считается — они погибли в сорок первом году во время бомбежки.

— А почему бы вам самому не заняться этим делом?

— Потому что я теперь здесь, как бы это ни странно звучало, — иностранец, к тому же не совсем логично рыскать по региону, где есть специалист такого класса, как вы. Мне не приходилось самому участвовать в таких поисках, ведь это должны делать профессионалы. Поэтому и пользуюсь услугами посредников. Кроме того, у меня, признаюсь откровенно, есть дела и поважнее.

Мне не очень понравилось, что Ляхов как бы невзначай щелкнул меня по носу. Можно подумать, деловой выискался, меня нашел, от безделья изнывающего. Ничего, Ляхов, ты на меня тоже поработаешь.

— Давайте договоримся так, — как можно мягче постарался сказать я, — мы постараемся найти для вас полотна Башкирцевой. Однако деньги меня не интересуют. Бартер — совсем другое дело.

— У меня прекрасный обменный фонд, — с гордостью сказал Ляхов.

Ничего, парень, красавец писаный, сейчас я тебя обрадую.

— Ив нем, конечно, есть скульптуры из янтаря?

Ляхов одарил меня таким взглядом, словно я перехватил столик на колесах, который подкатили к нам два официанта, и вывалил его содержимое на голову моего чересчур занятого собеседника. Продолжавший молчать Рябов сделал неуловимое движение пальцами, и половые ушли, так и не расставив яства на столе. По-видимому, здесь порядок такой; это я успел заметить. За некоторыми столиками тихо продолжались деловые переговоры, а возле них сиротливо стояли, дожидаясь своей очереди, столики с деликатесами. Однако стоило кому-то из посетителей поднять палец, как официанты вырастали перед ним, словно прятались рядом, под холщовыми скатертями с ярко-красными народными орнаментами.

— Скульптур из янтаря у меня нет. Однако я располагаю уникальными вещами — живопись, оружие. Если вас так интересует скульптура, и она есть. Из мрамора.

Я отрицательно покачал головой. Оружием он меня удивить хочет. Да у меня этого оружия — на полк диверсантов хватит, только пушек нет, потому что их при большом желании бузуки заменят. У Ляхова бы глаза на лоб полезли, увидь он арсенал моей фирмы. Наверняка подумал бы, что я, кроме искусства, еще и оружием промышляю.

— Меня интересуют скульптуры из янтаря, — упрямо повторяю и, чтобы Ляхов не продолжал настаивать на своем замечательном обменном фонде, заявил/ как отрезал, — иначе сделка не состоится.

— К сожалению, я не располагаю достаточным опытом в этом деле, — не сдавался Ляхов.

— Ничего страшного, — усмехаюсь в ответ, — я ведь тоже до сегодняшнего дня не подозревал о художнице Башкирцевой.

— Быть может, все решат деньги? — без особой надежды на мое согласие предложил Ляхов.

— Нет, — твердо сказал я. — С некоторых пор мне пришлось прекратить работу по найму. Другое дело — сотрудничество равных партнеров.

— Что конкретно вас интересует? — начал сдаваться собеседник.

— Работы Эрнста Лиса, Аркадия Кленова… Тем более — это ваш регион. В общем, любые хорошие скульптуры. Хотя должен сразу предупредить, что ваш янтарь будет расцениваться неадекватно количеству холстов Башкирцевой.

— Я понимаю, — окончательно капитулировал Ляхов. — Но о доплате можно всегда договориться.

— Конечно. И хотелось бы, чтобы одной из работ в качестве доплаты стал портрет работы Минаса Аветисяна.

— Какой именно?

— Вы приобретали у Маркушевского небольшую работу этого автора?

— Постойте, дайте припомнить… Вы имеете в виду «Портрет старика»?

— Вот именно.

— Можно подумать.

— Нужно.

— Что нужно?

— Подумать нужно. Меня интересует этот портрет.

— Подумаю, — пообещал Ляхов и оглянулся по сторонам.

И кого это он ждет? Скульптуры мне лично не нужны, но мой германский партнер Фридрих Краузе избодал этим янтарем до такой степени, что не снабдить его — станет стопроцентной возможностью навеки потерять такого клиента. Так что пусть Ляхов потрудится над этими интересующими Фридриха статуэтками, а мне уже самому любопытно — кто это торгует в Южноморске Башкирцевой и отчего я впервые слышу об этом от постороннего человека, а не от своих специалистов, чьи услуги оплачиваются довольно высоко. Кроме того, теперь мне уже точно с Ляховым работать интересно. Главное, чтобы Рябов преждевременно об этом интересе не догадался.

Ляхов еще раз огляделся, словно ожидал, что после его замечательного предложения в кабак Рябова тут же приволокут полотна Башкирцевой. И дождался-таки, но только не живописного изображения прекрасной дамы.

К нашему столику подошла женщина, дерзкая красота которой была под стать ляховской. Мой собеседник встал из-за стола, и я увидел, чего именно не хватает ему, чтобы стать стопроцентным идеалом мужчины — торса. Фигура Ляхова напоминала зажигалку, которую я крутил в своих пальцах, его плечи буквально на миллиметр шире бедер. Не может этот красавец похвастать атлетическим сложением, в отличие от нас с Рябовым. Да и меня на его месте куда больше волновала бы такая женщина, чем эта самая Башкирцева, будь она миллион раз выдающимся мастером.

Ляхов пододвинул кресло, демонстративно ухаживая за своей спутницей, и тут же потерял к ней интерес.

— На чем же мы завершим нашу встречу? — пришел я на помощь женщине, намекая: засиживаться за столиком в мои планы совершенно не входит.

— Будем считать, что договорились, — сказал Ляхов и снова протянул мне конверт с репродукцией.

— К чему же было прятать ее поближе к сердцу? — полюбопытствовал я.

— Была вероятность не договориться, — сухо заметил Ляхов.

— Мне остается только узнать, как эта работа попала к вам?

— Несколько месяцев назад я обменял ее на две прекрасные доски семнадцатого века. Вы о Рогожине слышали?

— Вот именно, что слышал. Старый жучок, иногда не брезгует краденое прикупить.

— К сожалению, не все коллекционеры обладают высокими моральными качествами, — огорчился Ляхов, — однако Рогожин утверждал, что полотно чистое, здесь обманывать смысла нет. И уверял меня, что оно попало к нему совершенно случайно, когда он был в Южноморске. Помню, так и сказал — удача всегда случайна.

— В таком случае, я счастлив за Рогожина и желаю вам приятно провести время, — прощаюсь с этой парой, которая так и просится на конкурс красоты, а Рябов молча кивает головой.

— Кофе так и не выпил, — жалуюсь Сереже, когда швейцар-подполковник распахнул перед нами дверь, скаля все уцелевшие в боях зубы.

— Ничего, дома успеешь, — гарантирует мой коммерческий директор.

— Отчего ты решил, что мне хочется туда ехать?

— Сабина третий день мой телефон обрывает.

— Ну и что?

— Она твоя жена, а не моя.

— Ладно, Серега, так уже выходит, что ты стал для меня не просто компаньоном, но и другом семьи.

— Ага, другом, — улыбку на лице Сережи можно увидеть не часто, но, тем не менее, сейчас она проступает довольно явственно даже на слабо освещенной улице. — Я се^я не другом семьи, а каким-то амортизатором чувствую…

— Сережа, я увидел такую женщину, что сам понимаешь…

— Нет, лучше поезжай домой, — отрезает хозяин «Трактира».

— Наверное, ты прав, — соглашаюсь с ним и покорно сажусь за руль рябовской «Волги».

— Будь здоров, — сказал Сережа, но от машины не отошел.

Теперь пришла моя очередь улыбаться.

— А все-таки интересная женщина у этого Ляхова, а, Сережа?

Рябов понял, к чему я клоню, за время нашей работы изучили мы друг друга — будь здоров, а главное понимаем все с полуслова, словно сиамские близнецы.

— В конце концов за безопасность фирмы отвечаю я, — подтвердил мое предположение Рябов и тут же продолжил:

— Откровенность за откровенность. Ты мне ничего не хочешь сказать?

Врать Рябову бессмысленно, так что пришлось ответить уклончиво:

— Пока нет, Сережа.

— Я тебя знаю, — мрачновато сказал Рябов, которому такой ответ явно не понравился, — какой-то капкан ты ему поставил.

— Из нас двоих — ты гораздо более опытный охотник, — подтверждаю это предположение. — И все оттого, что моя семейная жизнь забирает слишком много времени.

Рябов отошел в сторону, и на заднее сидение «Волги» тут же плюхнулись его головорезы.

— Спасибо, что за руль позволил сесть, — язвлю на прощание, однако последнее слово Рябов оставил за собой.

— Смотрите, чтобы он сильно не гнал.

Сумел Серега испортить настроение. Я люблю ездить с ветерком, но вряд ли эта пара позволит мне гнать машину слишком быстро. Потому что ребята подчиняются непосредственно Сереже и понимают его слова буквально. Если, с их точки зрения, мы поедем чересчур резво, я сходу из водителя превращусь в пассажира, хотя это будет не самой большой неприятностью сегодняшнего дня, учитывая предстоящую встречу с любимой супругой.

5

Предчувствия редко обманывали меня, а тем более перед встречей с Сабиной. Я прекрасно понимал: стоит только переступить порог родного дома, она тут же начнет свой бурный монолог еще до того, как телохранители успеют спрятаться в своей комнате. Однако, на сей раз я ошибся. Родные стены встретили меня такой непривычной тишиной, что поневоле в душу тут же закралась тревожная мысль — а вдруг дорогая жена копыта в сторону отбросила?

Эта мысль до того мне понравилась, что я решил поднять тонус жизни еще выше, откупорив бутылку «Камю». Однако не успел поднести рюмку ко рту, как прекрасное настроение тут же улетучилось — в гостиную быстрым шагом вошла Сабина. Сразу насторожило, что любимая жена не включила своей сирены, и только потом я заметил в ее руке небольшую никелированную хлопушку «Вальтер».

Может, кто на моем месте, увидев пистолет в руках Сабины, откатился бы в сторону, вытаскивая в падении оружие и открывая беглый огонь, однако я этого делать не стал, а просто плеснул в рот коньяк, не почувствовав его вкуса, и спросил:

— Ты чего у ребенка игрушки крадешь?

Мой не менее дорогой, чем супруга, сыночек Гарик, по своему обыкновению, подслушивал под дверью, потому что стоило только мне закрыть рот, как он тут же открыл свой. Причем орал сынок с такой силой, будто его мамочка успела высадить в любимого папу пол-обоймы, а теперь взялась непосредственно за воспитание ребенка при помощи оставшихся патронов.

— Папуля-я-я! — орал из-за двери Гарик. — Скажи этой стерве, пусть…

Что именно я должен был сказать Сабине — оставалось только догадываться. Потому что жена резко выскочила из комнаты, и Гарик не успел окончательно выразить свою мысль. Пользуясь относительной свободой и усилившимися воплями наследника, я тут же налил вторую рюмку, прикурил сигарету и ослабил удавку галстука.

Сабина, по всей видимости, сейчас попрет ребенка в его комнату, потом добавит ему харчей и только затем примется за меня — так что пару минут для отдыха гарантированы. И как быстро они пролетели…

— Ты уже совсем спятил, — проповедовала жена, надвигаясь на меня, как танк на Курскую дугу, — что ты себе позволяешь? Мало того, что день и ночь по блядям скачешь…

Пошло-поехало, теперь главное не перебивать, а дать возможность высказаться — так сказать плюрализм — и лишь затем осадить ее, поставить на место. Я не Гарик, у меня характер чуть круче. Как там тебя сынок величает, стервой? Так это еще мягко сказано — напряжение в доме Сабина поддерживает на должном уровне постоянно, не женщина, а трансформатор какой-то.

Стоило Сабине перевести дыхание, как я тут же перехватил инициативу своими голосовыми связками.

— Чего ты орешь, дорогая? Пойми, я сдуру обещал Гарику пистолет, если он будет хорошо заниматься. Ты же сама говорила, что класс он закончил с отличием. Понимаю, может быть, это несколько преждевременно, но в конце концов он мужчина, который рано или поздно возьмет в руки оружие. Поверь моему опыту, лучше будет, если он это сделает…

— Оружие в руки? — чуть сбавила обороты Сабина. — Зачем ему оружие? Его дед, между прочим, в жизни пистолета в руках не держал, а ты ему в подметки не годишься.

— Может быть, дорогая. Однако у твоего отца в критической ситуации было более совершенное оружие, — мысленно глажу себя по голове. — Но ведь он воспитывал дочь, а я сына — разницу улавливаешь?

— Я сейчас просто умру со смеху, — гневно повысила интонации жена, — он воспитывает сына. Ребенок вырос, а ты этого даже не заметил. Тебя же никогда нет дома, бежишь отсюда, как черт от ладана…

— Я между прочим, работаю, ты это прекрасно знаешь…

— Да все я знаю, — отмахнулась Сабина, — даже то, что ты сейчас скажешь. Начнешь считать, сколько стоят мои бриллианты, меха, вопить, что ты вкалываешь только ради семьи. Врешь все. Для тебя миллионом больше, миллионом меньше — особой роли не играет. И для нас тоже, но ребенок! Он, можно сказать, без отца растет. А что дальше? Думаешь, Гарик будет счастлив, если только вспомнит, что папа, кроме денег, ему когда-то пистолет подарил? И вообще, в его годы…

— Вот об этом я и хотел сказать. Гарику скоро десять лет, и с этого возраста его воспитанием начинаю заниматься я. Сабина, я научу его всему, что умею сам — метать нож, ездить верхом, фехтовать…

— Людей убивать, — в тон мне продолжила Сабина.

— Защищаться, дорогая, это две большие разницы.

— Конечно, защищаться. Думаешь, я не знаю, как ты в прошлом году защищался? Слышала, как бандюги твои восхищались, какой у них хозяин выдающийся. На кухне тебе дифирамбы пели: другие за спинами бойцов прячутся, а их хозяин с Астрономом два десятка человек перебили. Врешь все. Мне сказал, что Астроном уехал. Куда он делся на самом деле?

Теперь я понял, у кого Гарик научился подслушивать. Но и бойцам моим замечательным пистон обязательно поставлю, сколько раз было говорено — уши и у стен бывают, особенно в нашем доме. Тут что ни жилец — у него не уши, а самые настоящие локаторы.

— Я не хотел тебя расстраивать, дорогая, — стараюсь говорить как можно тише, потому что Гарик, вполне вероятно, уже освободился из плена и занял исходную позицию под дверью. — Астроном погиб в перестрелке, но на его месте мог бы оказаться я. Поэтому и хочу, чтобы Гарик научился стрелять.

— Зачем тебе это? — заметно снизила тон Сабина. — Денег у нас столько, что правнукам хватит…

Действительно, зачем, ведь две жизни я себе не отмерю.

— Тут, Сабина, сколько не иди, края не будет, — откровенно признаюсь выпустившей пар супруге. — Кстати, аналогичный вопрос ты бы могла задать своему отцу.

Конечно, задай его Сабина моему драгоценному тестю, который даже камни в почках каратами мерил, я прекрасно понимаю, как бы тот стал разоряться — доченька дорогая, разве мне что-то нужно, все ради тебя, а мне от жизни, кроме лекарств, ничего не требуется.

Сабина промолчала, потому что давно усвоила: деньги — это только фишки в той азартной игре, которую вел ее отец. Она просто плохо понимает, отчего у мужа совершенно иные методы работы, и слава Богу.

— Верни ребенку пистолет, дорогая, хватит на сегодня. Мне нужно работать.

Если мне в чем-то и повезло в семейной жизни, то только в том, что супруга остывает, словно чайник на морозе. Сабина обняла меня, не выпуская пистолет из руки, и я сходу убедился, что оказался прав в своих предположениях. Словно завершая полную картину семейного счастья, в комнату ворвался Гарик.

— Надеюсь, ты никому не сказал о моем подарке?

Сабина тут же позабыла, как несколько минут назад лупила нашего наследника, отпрянула назад и резво взяла его под защиту:

— Ну что ты? Гарик никогда никому не говорит, о чем слышит в доме.

— Да, — затарабанил Гарик, — и про пистолет тоже. Я его разбираю и чищу, как ты учил. А когда мы будем стрелять?

— Ты тренировки не забросил?

— Ну что ты? — снова запела свою арию Сабина. — В этом году ни одной не пропустил.

Я погладил Гарика по голове, и он даже не дернулся в сторону, хотя этот жест ему противен. А с другой стороны, если бы сыночку такое проявление отцовской ласки было приятно, стал бы я его гладить?

— Как только твоя кисть станет достаточно крепкой, тогда и начнем. Поэтому, кроме тренировок, занимайся гантелями.

Гарик вместо того, чтобы по своему обыкновению показать мне язык, послушно закивал головой. Ангельский ребенок, подумал я, и в который раз вспомнил, что дьявол — это тоже ангел, только падший. И только теперь заметил в руках Гарика еще один мой подарок — хлыст. Если бы семейное счастье не было восстановлено, Сабина от избытка злости отправилась бы продолжать воспитывать наше чадо. Так что этот хлыст Гарик приготовил явно для самозащиты. Я стал сожалеть о том, что успокоил супругу. Если бы Гарик в качестве ответного аргумента пустил в ход хлыст, значит, мой сынок постепенно взрослеет и даже способен хоть чем-то порадовать папу.

— Ужинать будешь? — спросила Сабина, возвращая Гарику его игрушку.

— Нет, я иду работать и прошу меня не отвлекать.

Поднявшись наверх, я тут же постарался позабыть о внезапно свалившемся на меня семейном счастье в виде всеобщего примирения. Войдя в кабинет, неожиданно для самого себя подмигиваю портрету старого маркграфа кисти Рослина против письменного стола и чувствую внезапно охватывающее возбуждение. Так бывает всегда, когда начинается новая игра, и одному Богу известно, как она завершится.

Я набираю номер телефона моего главного эксперта. Хотя он носит кличку Студент, редкий академик обладает знаниями этого человека. И как бы он ни был поглощен своим делом, если только не спит, связь с ним состоится, в этом я больше чем уверен. После того, как несколько лет назад Студент до того увлекся работой, что перестал обращать внимание на разрывающийся звонками телефон, к аппарату присобачили небольшое, но действенное приспособление. Эта сирена вполне способна, поднять мертвого из могилы, а значит, даже Студент вполне в состоянии услышать ее. Сегодня Студент явно не страдает своей обычной рассеянностью, потому что обратил внимание на мой призыв всего лишь после четвертого гудка.

— Хорошо, что вы позвонили, — сходу поздоровался со мной этот мой самый незаменимый специалист. — В последнем поступлении есть уникальная работа…

— Это здорово, — сходу глушу крик души эксперта, — только сейчас — все по боку. К утру мне нужна информация о художнице Башкирцевой. Так что бери лопату, ройся в своих залежах. И когда ты уже научишься пользоваться компьютером?

Будь моя воля, в каждом нашем городе стояли бы памятники не Ильичу, а безвестному создателю телефона. Во всяком случае, человечеству он принес больше пользы, чем вождь теперь уже невеликого октября без большой буквы.

— Мариночка, я тебя не разбудил? Разыщи к утру Бойко, обязательно, где бы он ни был. Он должен быть в офисе к десяти. Если задержусь — пусть ждет. Да, и чтобы Константин сидел на месте, с билетом на Питер. Конечно, самолет. Спокойной тебе работы.

Насчет разбудил, это у меня здорово получается. Интересно, кто из моих сотрудников ложится спать в такое детское время? А вот Константин Николаевич вполне может задремать после трудов праведных, возраст все-таки. Раньше на партийной работе горел, коммунизм строил, а теперь ему больше по душе другое зодчество — светлого капиталистического будущего.

— Константин Николаевич, добрый вечер. Узнали? А говорят, у меня голос изменился. Да, приятно слышать. Ваш заказ я выполнил. Начало века, двенадцать карат, чистота изумительная. Ну что вы, у нас ведь давным-давно другие взаимоотношения. Хорошо, до встречи.

Я никогда не пользуюсь блокнотом и не веду деловых записей — эта привычка наработана годами. Мой первый наставник утверждал: мозг необходимо тренировать наравне с телом, иначе ничего путного из тебя не выйдет. Своему телу сегодня я уже дал копоти в спортивном зале. Теперь остается еще около дюжины телефонных звонков. И все номера я наберу по памяти, не пользуясь подсказкой компьютера.

6

Стоило выскочить из дома, как навстречу тут же рванулась тварь смолянистого цвета по кличке Трэш. К собаке я отношусь с неменьшей любовью, чем к остальным домашним, и ребята, охраняющие мой душевный покой, об этом превосходно осведомлены. Трэш с ненавистью оскалил сахарного цвета клыки, высказывая таким образом свое отношение к хозяину, но заместитель коммерческого директора Воха тут же загнал его в вольер и лишь затем пристроился к своим подчиненным, совершающим утреннюю пробежку по моим стопам.

Я бегу по асфальту, выщербленному дождями, снегами и временем, думая о своей мечте. Именно здесь, за чертой Южноморска, скоро начнется строительство города будущего. Деньги для начала этого грандиозного проекта, можно сказать, свалились на меня с неба, а вернее — из небоскреба.

Все началось со звонка моего зарубежного адвоката мистера Лео Крамера. Оказывается, неподалеку от моего скромного домика в Майами собираются строить громадный гостиничный комплекс. Крамер тут же встревожился, что его клиент после возведения комплекса потеряет возможность любоваться из окна своего жилища красотой прибоя, и позвонил мне.

— Ленька, ну и черт с ними, пусть строят, — вполне по-русски ответил я американцу Крамеру, — все равно я вряд ли когда-нибудь в тот дом попаду.

— А как насчет пятнадцати миллионов долларов? — профессионально стоял на страже моих интересов адвокат.

Против долларов я никогда не возражал. От имени своего клиента Крамер затащил в суд этих будущих строителей и потребовал возмещения моральных издержек. И суд поддержал адвоката. Для нас это, может быть, и смешно, а у буржуев-кровососов все не как у людей при серпе и молоте; хотя строители и брызгали слюной по поводу значительных финансовых поступлений в местный бюджет после того, как гостиничный комплекс войдет в строй. Но судья на такую дешевку все равно не повелся, потому что с детства твердо усвоил нехитрую истину: сперва — человек, потом — государство. Так после уплаты судебных издержек, вычета налогов и своего гонорара, мистер Крамер перегнал на мой счет почти десять миллионов.

И вот тогда я тоже решил стать строителем, начал скупать участки на побережье. Откровенно говоря, мне судебный процесс по поводу чьих-то окон вряд ли грозит. Чем-чем, а соблюдением прав человека у нас еще долго пахнуть не будет. Тут еще раз усмехнуться можно; представляю если кто-то у нас обратился бы в местный суд с таким требованием, как мой адвокат в Майами. Ему не денежное покрытие моральных издержек, а бесплатную путевку в дурдом тут же присудят.

Город будущего я обязательно построю, для начала домов пятьдесят, не больше. Сегодня по-настоящему хорошая квартира в городе стоит до двухсот тысяч долларов, я за свою виллу на Кипре заплатил гораздо меньше. Так сколько же будет здесь стоить двухэтажный дом на берегу моря? Это — не квартира в городе; какой бы она ни была прекрасной, все равно в общем парадном будет нести мочой, а под окнами — громоздиться контейнеры с мусором.

Так что спрос на мои дома, самые первые дома с бассейнами в Южноморске, будет обеспечен. И оборудуют их по последнему слову техники, чего бы то мне ни стоило. А когда строительство городка завершится, позабочусь об охране. Больше того, без специального пропуска сюда вряд ли кто-то попадет. Думаю, что за такой домик получить миллион не будет пределом мечтаний, хотя за границей цены на недвижимость куда ниже. Но за границей хорошо жить, а у нас — делать деньги. Многие захотят делать эти деньги в условиях, максимально приближенных к мировым стандартам.

И если в городе будущего кто-то захочет бегать по утрам, как я, надобность в сопровождении телохранителей отпадет.

— Воха, — командую руководителю моих ангелов-хранителей после окончания пробежки, — давай, пять минут, только не поддавайся.

Воха отрицательно покачал головой.

— Прошлого раза хватит, — рассудил он. — Мне тот фонарь под твоим глазом до сих пор отрыгается. Рябов шутить не любит.

— Я тоже не терплю возражений, — рычу в ответ. — И вообще, кто для тебя главнее?

— Главнее — ты, но подчиняюсь Рябову, — не сдавался Воха.

— Да ты тогда случайно попал, — не сдаюсь перед логикой бывшего спецназовца, — я тебя за две минуты уделаю. Потому что ты знаешь спортивные единоборства, а я — драку.

После этого лирического вступления бросаюсь вперед, и Воха, мягко провернувшись на пятках, награждает меня хорошим ударом по почкам. В ответ на такую заботу о руководстве, провожу подсечку в падении, тут же наношу удар ногой сверху вниз, однако до цели не добираюсь — Воха успел прикрыть солнечное сплетение и проатаковал лежа, проверив второй рукой надежность моего пресса. Кто знает, чем бы завершился наш поединок, если бы не выскочивший из вольера Трэш. Заметив это чудовище, мчащееся к нам с явным удовольствием на оскалившейся морде, я тут же вскочил на ноги, бросившись к дому со скоростью спринтера, примеряющего в мечтах олимпийскую медаль. И, уже захлопнув за собой дверь, увидел: Воха все-таки успел перехватить пса, который потренировался бы на мне с неменьшим удовольствием, чем на той палке, которую Гарик ежедневно сует ему в морду.

С чувством глубокого удовлетворения показываю Трэшу гордо поднятый средний палец и бегу в душ. Слава Богу, что Сабина еще дрыхнет, иначе продолжение скандала было бы гарантировано. Потому что вместо моего водителя Саши за мной почему-то заехала Марина. Остается только гадать, какую функцию она сейчас выполняет — персональной секретарши или личного телохранителя. Что поделать, сейчас без охраны, наверняка, даже начальник ЖЭКа не ходит, а Марину моя жена не терпит, потому что уверена — ее функции вышеперечисленными не ограничиваются.

Сабина не права. С Мариной я трахнулся один-единственный раз, да и то, чтобы проверить рекомендацию Рябова. С тех пор нас связывают исключительно деловые отношения, хотя Марина уже несколько раз намекала, что не мешало бы повторить отработку взаимодействий в постельном режиме. Вот и сейчас, стоило только выехать за ворота, как рука секретарши тут же сползла с рычага передач гораздо ниже моего пояса.

— Марина, мне понятен твой профессиональный интерес, — говорю как можно ровнее, — ты мой телохранитель, и только благодаря твоей постоянной заботе все органы моего тела в целости и сохранности.

Марина убрала руку, приступила к своим непосредственным обязанностям:

— Я все сделала, как ты просил.

— Не просил, а сказал, — машинально поправляю секретаршу, и это замечание у нее особого удовольствия не вызывает. Да, кажется, напрасно я ее злю, ведь у меня Марина появилась не случайно. В нашем деле случайностей вообще не бывает, а если и происходят они, то планируются очень тщательно.

— Сережа просил тебя заехать? — полуспрашиваю-полуутверждаю, и Марина, насупившись, молча кивает головой.

Значит, что-то случилось. Если Рябов с утра пораньше приклеивает ко мне Марину, это говорит только об одном — произошли какие-то серьезные события, о которых я представления не имею.

— Что случилось, Марина?

— Не знаю. Сережа сказал, чтобы ты ждал его в офисе.

— А ты знаешь, куда сейчас ехать?

— Дорога в город одна, дальше скажешь.

— Тогда прямо к Студенту.

Марина притопила педаль газа, и ее белоснежная «ауди» стремительно набрала скорость на полупустом утреннем шоссе. Пусть дуется, тем более, что отходит Марина очень быстро. А меня сейчас гораздо больше интересует другая женщина. Просто Мария. По фамилии Башкирцева.

7

Студента я берегу не менее тщательно, чем Скупой рыцарь свои сундуки в глубоком подземелье. Правда, содержу его не в каком-то секретном бункере, а в обычной квартире, одна комната которой превратилась в самое настоящее хранилище каталогов, старинных книг, газетных вырезок и рукописных изысканий этого уникума.

В свое время Студента решили загрести в непобедимую советскую армию потому, что он не хотел стричься, как того требовала университетская военная кафедра. Завкафедрой настучал на него проректору, и слишком волосатого, по его мнению, студента тут же вышибли из стен альма-матер для того, чтобы он послужил родине с обязательной стрижкой под ноль. Однако мечте университетских вояк не было дано сбыться — я купил Студенту белый билет и дал ему возможность заниматься любимым делом пожизненно. Интересно, сколько бы миллионов в свободно конвертируемой валюте заработало бы на нем государство, используй оно Студента по назначению? Но так называемому государству рабочих и крестьян было почему-то интереснее, чтобы этот специалист экстра-класса тупел в течение двух лет, поэтому миллионные доходы Студент приносит исключительно моей фирме. Потому что профессиональных искусствоведов в Южноморске практически нет, и, хотя Дюк командует галереями и антикварными салонами, даже какой-то Центр искусства собирается открыть, Студенту он по части знаний в подметки не годится.

Конечно, заслуг Дюка я умалять не собираюсь. У него такой важный вид, что клиенты сходу проникаются доверием. А когда Дюк закрывает рот, произнеся какую-то очередную ахинею, вроде «напряженные охристые тона как нельзя лучше подчеркивают декоративность», покупатели тут же раскрывают кошельки.

Зато уверен, спроси я Дюка, кто такая Башкирцева, он будет мычать в ответ не хуже теленка, которого оторвали от кормушки ради какого-то пустяка. И в самом деле, зачем профессиональному музейщику и искусствоведу, доктору наук Дюку знать, кто такая Башкирцева? У него что, других забот нет?

Я позвонил в обшарпанную дверь, но на мой визит Студент, конечно же, не прореагировал. Еще бы, этот деятель способен услышать звонок, если сидит в сортире или что-то жует, лишь бы не умереть от голода в процессе работы. С такими заскоками, как у него, только в армии служить, и тогда все могут спать спокойно, особенно наши потенциальные противники. Все-таки интересно, кто они сегодня, эти противники, папуасы что ли?

Когда мне надоело нажимать на пуговичку звонка, я открыл дверь своим ключом и увидел чудо. Студент спал на своей узкой койке больничного образца. Впервые в жизни, войдя в эту квартиру, я не застал Студента за его рабочим столом. И для того, чтобы оторвать этого искусствоведа-реставратора от трудового процесса, приходилось чуть ли не над ухом стрелять.

Я подергал Студента за его длинный нос. Он тут же открыл глаза, прошептал «сейчас» и перевернулся на другой бок. Ничего, дорогой, у меня для тебя отличное средство против сна имеется, надежнее ведра холодной воды.

— Ты, наверное, ничего не можешь сказать о Башкирцевой? — бросаю совершенно невинную фразу, но Студент подскакивает с койки, словно ему приснился начальник военной кафедры с ножницами в руках. Действительно, какой сон может быть, если речь зашла о работе — характер Студента, как и всех своих людей, я изучил стопроцентно.

— Здравствуйте, — отбросил в сторону плед Студент.

Все правильно, спит не раздеваясь. Питается тем, что в холодильнике найдет. Как туда пища попадает — даже не догадывается. Не зря мой водитель Саша получает хорошую доплату потому, что следит за этим деятелем искусств, словно нянька. Даже женщин ему изредка поставляет, хотя Студент об этом никогда не просит. И в самом деле, понять его нетрудно: есть телка — хорошо, нет — еще лучше, можно вместо резки в каком-то каталоге порыться или снять более позднюю запись с иконы. Мало ли у него дел, чтоб на пустяки отвлекаться…

В комнате, превращенной Студентом в архив, с годами ничего не меняется — все те же гигантские стеллажи, пачки книг на полу и громадный стол, на котором возвращаются к жизни произведения искусства, казалось бы, навеки потерянные для всего человечества в целом и моих клиентов, в частности.

Студент протянул мне небольшую книжицу. Издательство «Вольф», «Дневник Марии Башкирцевой». Я наугад открыл ее и прочитал вслух: «Суббота, 17 июля, 1874 год. Говорят, что в России есть шайка негодяев, которые добиваются коммуны; это ужас что такое! Все отобрать и иметь все сообща. И их проклятая секта так распространена, что журналы делают отчаянные воззвания к обществу. Неужели отцы семейств не положат конец этому безобразию? Они хотят все погубить. Чтобы не было больше цивилизации, искусства, прекрасных и великих вещей: одни материальные средства к существованию! Работа также сообща, никто не будет иметь права выдвинуться благодаря какому-нибудь достоинству, выделяющему его из других. Хотят уничтожить университеты, высшее образование, чтобы сделать из России какую-то карикатуру Спарты!»

Я закрыл «Дневник» и заметил:

— Теперь я понимаю, отчего у нас об этой художнице мало кто знает. Но, надеюсь, Студент, ты не ограничился только вольфовским изданием?

Студент отрицательно покачал головой и заметил:

— Этот дневник поможет вам лучше понять стремления и помыслы живописца. Мария Башкирцева — гений, к слову сказать, эти слова о будущем России она написала в четырнадцать лет.

— Представляю себе, что она писала в пятьдесят.

— В пятьдесят лет она не писала картин, не вела дневников, — с неподдельной горечью сказал Студент. — Башкирцева скончалась двадцати четырех лет от роду.

Я хотел было отпустить на этот счет замечание, мол, повезло Башкирцевой не дожить до победы нашей замечательной революции, однако Студент как раз из тех людей, которые понимают все слова буквально. Поэтому в тон его словам произношу:

— Менандр говорил: любимцы богов умирают молодыми.

— Башкирцева писала о себе аналогично. Она считала, что Бог дал ей слишком многое, но только не долгие годы жизни. Вот поэтому Башкирцева и спешила. Кстати, я читал о скульптуре «Бессмертие». Она украшала когда-то Люксембургскую галерею в Париже: у ног ангела смерти умирает молодой гений. В руках ангела смерти развернут список с перечнем замечательных художников, преждевременно ушедших из жизни. Среди них есть и имя Марии Башкирцевой.

— Студент, посмотри, пожалуйста, эту репродукцию.

— Да, теперь мы можем лишь репродукции рассматривать, — глухо сказал Студент, и тут же глаза его блеснули, — это же сама Башкирцева!

Мой незаменимый специалист скакнул к столу, отодвинул в сторону какую-то кипу бумаг и достал лупу на старинной резной рукоятке.

— Автопортрет, — прошептал Студент, напряженно вглядываясь в фотографию.

— Из чего следует такой смелый вывод? — задаю ему свой традиционный для этого помещения вопрос.

— Подпись можно разобрать. Башкирцева подписывала свои картины именно так. Или «Мария Константин Русс».

Студент протянул мне лупу, и в правом нижнем углу репродукции я с трудом разглядел надпись «M.BACHKIRTSEFF».

— А что, возможно… — боялся поверить в свое счастье от предстоящей встречи с работами Башкирцевой Студент.

— Вполне возможно, — уклончиво ответил я. Ничего особенного, стараюсь его постоянно чем-нибудь да удивить. Как, например, с портретом Барклая кисти Доу. Студент знал об этой работе все. Кроме одного — где она находится. И когда мои ребята притащили холст в его обитель он чуть от счастья с ума не сошел, сдувая с него пыль.

— А где находится этот автопортрет?

— Сколько раз тебе говорилось — лишние знания вредят здоровью. Не дуйся, холст находится в частной коллекции, я не имею права говорить в чьей. Но возможно…

Студент уже не слушал меня. Он бодро вскарабкался на стремянку, вытащил какую-то тетрадь и быстро что-то в ней накарябал.

— Вот видишь, сколько сведений я тебе подарил, — радуюсь за своего подопечного.

— Картин Башкирцевой в нашей стране крайне мало, — сообщил сверху вниз Студент. — И за границей они тоже редки. Есть несколько работ в Ницце, три — в экспозиции Люксембургской галереи. Кстати, единственная русская живопись в этом крупнейшем французском собрании.

— Такой факт говорит о многом. А у нас?

— Только в Государственном Русском музее.

— Это же не у нас.

— Как не у нас? А где же?

Господи, до меня только дошло, что Студент даже не понимает, что уже не живет в стране, называвшейся Советским Союзом. Впрочем, какая ему разница, это у меня забот по поводу таможен прибавилось. Однако тремя-четырьмя таможнями больше-меньше — сказывается лишь на дополнительных расходах, но не на отработанной годами схеме поставок за рубеж.

— В Государственном Русском музее экспонируется всего одна работа — «Дождевой зонтик», — продолжил Студент. — Ее преподнесла в дар музею кузина Башкирцевой. Однако в запасниках есть и другие картины Марии Константиновны Башкирцевой, которые поступили в музей вместе с «Дождевым зонтиком» — «Молодая женщина с букетом сирени», «Осень», «Три улыбки», «Портрет молодой женщины». Кроме того, спустя двадцать лет после этого дара в Русский музей поступила картина Башкирцевой «Весна», находившаяся ранее в собрании Мраморного дворца. Кстати, считается, что в Русском музее есть и портрет Башкирцевой работы Крамского. Так вот, я больше чем уверен, что художник изобразил вовсе не Марию Константиновну Башкирцеву, а…

— Ладно, Студент, речь сейчас не об этом. Лучше скажи, возможно ли, чтобы картины Башкирцевой в настоящее время всплыли в Полтаве?

— Как это всплыли?

— Извини, я хотел сказать, нашлись.

Студент на мгновение задумался. Разговаривая с ним о важном, необходимо тщательнее подбирать слова. Как-то, помню, назвал картину словом «вещь», так после этого Студент чуть не задохнулся от возмущения, хорошо, что я вовремя поправился, иначе за кислородной подушкой пришлось бы бежать.

— В двадцать лет Мария Башкирцева понимала, что ей остается недолго… И оставила завещание, согласно которому после ее смерти полотна из Франции должны вернуться на родину. По некоторым источникам, около ста картин родственники художницы привезли из Франции в Гавронцы — имение Башкирцевых под Полтавой, но все холсты погибли во время войны.

— Значит, наследие художницы — это буквально несколько работ. А что бы ты сказал, если б узнал такой факт — репродуцированная картина, которой мы только что любовались, попала в Южноморск из Полтавы.

Студент встрепенулся, как собака при сигнале, объявляющем открытие бегов за «зайцем». Вот теперь его можно кочегарить на всю катушку, дополнительные сведения никогда не бывали лишними при определении окончательной цены холста.

— Да, Студент, — отвечаю на его немой вопрос, — вполне возможно. Однако нужны еще кое-какие сведения. От чего скончалась Башкирцева?

— Туберкулез. Болезнь, кстати, не только отняла у нее жизнь, но и помешала Башкирцевой стать выдающейся певицей.

— Талант есть чудо не случайное, — процитировал я чьи-то слова.

— Да, талант. Во всех отношениях. Она было философом, ей посвятила свою первую книгу «Вечерний альбом» Марина Цветаева. Башкирцева читала в подлинниках Платона и Монтеня. Несмотря на ранний уход из жизни, художница успела немало, отказавшись ради искусства от других радостей жизни. Наследница крупнейшего состояния ускорила свой конец, работая без отдыха, практически круглосуточно. Она превратилась в затворницу. Не зря Анатоль Франс говорил, что это превращение художницы можно было сравнить с примерами из жития святых.

— Как ты думаешь, реально отыскать в Полтаве следы семьи Башкирцевых?

— Откуда мне знать? Но, если в Полтаву намечается экспедиция, я бы советовал искать следы не только Башкирцевых, но и Бабаниных.

— Они что, после революции обзавелись поддельными документами? — не удерживаюсь от своей обычной манеры разговора.

— Нет, Бабанины — очень древний род, ведущий свое начало от татарских князей еще первого нашествия. Им и принадлежала усадьба Гавронцы неподалеку от Полтавы. Там, кстати, и началось воспитание Марии. Ее дед был страстным англоманом, воспитывал внучку, росшую без родителей. Случай по тем временам из ряда вон выходящий — несметные богатства и родовитость не дали семейного счастья Башкирцевым, они развелись.

— Усадьба Гавронцы принадлежала Бабаниным, а что же Башкирцевы?

— Они жили в самой Полтаве. Отец Марии был предводителем местного дворянства, дед, Павел Григорьевич, герой Крымской войны, обладал громадным состоянием…

— А на него распространялись льготы участника войны?

Студент окинул меня непонимающим взглядом, почему-то надулся и стал интересоваться показаниями термометра, прикрепленного к наружной раме окна.

Эх, Студент, цены тебе нет, столько материала всего за одну ночь поднять. Ты ведь тоже талант, это самое неслучайное чудо, гений, можно сказать, хотя бы потому, что не от мира сего. Так что я на тебя дуться не буду. Лучше благодарность объявлю в наиболее приемлемой форме.

— Слушай, Студент, я подумал, что выделяемых тебе средств для пополнения библиотеки хватает не в полной мере?

Студент снова встрепенулся. Скажи ему, мол, пора тебе свой гардероб обновить — он бы и не пошевелился. Как-то, помню, штаны его протертые меня до такой степени покоробили, что я дал денег Студенту и потребовал — купи себе новые. Студент вместо брюк приобрел очередной антикварный каталог. Так что моему водителю Саше изредка приходится выполнять обязанности не только няньки, но и камердинера. А Студент, наверняка, даже не обращает внимания на то, что порой, проснувшись, он надевает не прежнюю, а совершенно новую одежду. Все знает, энциклопедия ходячая, а спроси сейчас, какого цвета рубаха на тебе, так он ее сходу рассматривать начнет, чтобы правильно ответить.

— Словом, выделяю тебе дополнительно триста баксов в месяц. Хватит? Чего молчишь, доллар тоже инфляции подвержен. Два года назад я за сотню мог бы всю твою библиотеку купить, а теперь ее едва на одну полку хватит. Сейчас отдыхай, а более полные сведения понадобятся Игорю. Его команде предстоит экспедиция в Полтаву.

Теперь Студент окончательно счастлив. Еще бы, вполне вероятно, что сюда принесут работы Башкирцевой. И будет он ждать их с неменьшим волнением, чем нормальный человек первую женщину в своей жизни. Хорошо, что Студент не интересуется дальнейшей судьбой произведений искусства, проходящих через его руки. А вот доктор искусствоведения Дюк…

Тут мне в голову пришла шальная мысль. Перед тем, как уйти от Студента, я набрал номер телефона, и через каких-то две минуты секретарша соединила меня с главным специалистом Южноморска в области искусства:

— Слушай, Дюк, ты такую художницу Башкирцеву знаешь?

— Лучше скажи, как тебе моя мысль насчет Центра современного искусства?

— Только не зазнавайся, она просто гениальна.

— Я знал, что тебе понравится.

— Так как же насчет Башкирцевой?

— Ты знаешь, сейчас столько художников развелось, всех не упомнишь. И каждый норовит за границу…

— Это точно. Будь здоров и весел.

Я положил трубку и окончательно убедился, что Дюку давно пора задуматься о получении академической мантии.

8

Если бы я не знал наверняка, что являюсь генеральным директором собственной фирмы, то, войдя в свой кабинет, тут же бы решил — у нас поменялось руководство. За столом удобно расположился генеральный менеджер, тщательно изучая состояние текущих дел с помощью журнала «Адам».

— Где Рябов? — спрашиваю эту находку общества для сексуально озабоченных, и менеджер тут же делает вид, что его больше не интересуют иностранные объявления по поводу обмена страстями.

— Живут же люди, а? Как тебе это нравится? — ответил на мой вопрос менеджер. — Она очень любит минет и прямо об этом пишет. Никакого стыда, я тоже люблю…

— Слушай, ты же по-английски, кроме своей должности и слова «тоник», ничего не знаешь.

— Подумаешь, не знаю, ну и что? Я минет на любом языке понимаю.

— Особенно на собственном. Кончай лапшу на уши вешать, где Рябов?

— Ну откуда я знаю? Столько дел, не успеваешь до детей в гости сбегать. Слушай, как тебе нравится, они, маленькие сволочи, прожили уже тридцать лет и понимают, что деньги берутся только в папином кармане. А еще я тебе скажу…

— Хорош бакланить. Колись, где Рябов, или мне взятку тебе дать за правильный ответ, как на «Поле чудес»? Но учти, сегодня, кроме кляпа, ты с меня ничего не выдоишь. И прежде, чем снова открыть рот, усеки — я жду только ответа на поставленный вопрос, иначе свои нудности будешь декламировать в доме престарелых. Тебе уже на пенсию пора, у нас производство вредное.

— Тут тебе приглашение на прием к губернатору. О, кстати, на этой неделе именинки у трех нужных людей…

— Все, свободен, иначе я перенервничаю, — чуть громче обычного напоминаю менеджеру, кто руководит «Козерогом», и прошу у Марины кофе.

— Тут Константин заявился, — сообщила секретарша.

— Давай его сюда, — обрадовался я.

Все-таки странные отношения в нашей фирме. Менеджер наверняка знает, где Сережа, но признается в этом разве что под пыткой.

Константин ворвался в мой кабинет с видом триумфатора, пропившего колесницу. С годами его характер не меняется, Костя по-прежнему сосет кровь у всего коллектива при помощи своих изысканных шуточек, потому что подчиняется исключительно мне, хотя Рябов несколько раз воспитывал его за излишнее усердие.

— Здравствуйте, — сходу заявил мой чиновник для особых поручений, — еле билет достал.

— У, сволочуга, свиня малая, — поздоровался с Костей генеральный менеджер.

— Ты что, опять ему Линду подарил? — спросил я у Константина, вспоминая прошлогоднюю историю.

Тогда к празднику Великого Октября Костя обрадовал генерального менеджера необычным подарком. Учитывая склонности коллеги, он приволок из секс-шопа надувную резиновую куклу «Линда» и засунул во все ее дыры заранее украденные визитные карточки менеджера. Потом под дружный хохот коллектива начальник отдела снабжения щелкал резиновую девушку по носу и визитки сыпались праздничным серпантином.

Константин заржал так громко, что я для порядка захотел дать ему по шее, однако он вовремя спохватился, потупил долу голубые глазенки и изобразил на своей ангельской мордочке полное безразличие к закипевшему от злости генеральному менеджеру.

— Так что у вас опять? — надвинулся я на Костю с видом царя Ивана по кличке Грозный.

— А что такое, он сам просил… — начал было оправдываться начальник отдела снабжения и тут же отскочил в сторону, потому что генеральный менеджер бросил в него мою пепельницу.

Я внимательно осмотрел вмятину на стене, отметил: хрусталь в последнее время вряд ли подешевел, и под ручку вывел из кабинета генерального менеджера, чья морда успела принять цвет пролетарского знамени.

— Мариночка, — обращаюсь к своей секретарше, — если в этом месяце я еще увижу его в своем кабинете, даже на летучке, считай, что ты уволена.

Менеджер вылетел из приемной, будто Марина провела свой коронный удар коленом.

— Заявление писать? — съязвила секретарша, всовывая в мои руки чашку кофе. — Его остановить только инсульт может. Давно пора привыкнуть.

Покорно киваю головой в знак полного согласия. Такими специалистами, как мой генеральный менеджер, не бросаются. Любой серьезный вопрос он решает в течение нескольких минут. И все от того, что выполняет важную функцию — поддерживает хорошие отношения с нужными людьми, регулярно снабжает Их всем необходимым. Этакая ходячая фирма добрых, а главное, бесплатных услуг, Дед Мороз с черным ртом.

— Так что у вас случилось, Константин? Вы же вроде помирились после той куклы.

— Этот козел сам виноват, — безапелляционным тоном заявил начальник отдела снабжения. — У него, видите ли, времени не было… Это же его служебные обязанности! Я, правда, ему проиграл одно желание, но это же фармазонщик, наверняка у него карты крапленые…

— Короче, Константин…

— Короче так короче. Командует мне: раз продул — сделай на вечер человека для здоровья. Я и сделал, жалко что ли? Он же, гад такой, не для себя просил, у него самого этих сук хватает…

— Все, Константин, сейчас ты получишь премию.

— Все-все. Я же не виноват. Он сказал — человека для здоровья. А мальчик, что, не человек?

— Так ты ему голубого сосватал? — не удерживаюсь от улыбки, и Константин тут же расправляет плечи.

— Еще какого! Тот козел до самого конца думал, что это девочка, — заржал Константин, — мне Федька рассказывал. Охренеть можно…

— Ты не вздумай по секрету всем эту хохму поведать, иначе еще один месяц на общественных началах потрудишься. А теперь слушать внимательно. В Питере найдешь деятеля по фамилии Рогожин. Я с ним дел никогда не имел, но знаю — он еще то дерьмо. Так что осторожнее с этим старым пердуном. Делай, что хочешь, но я должен знать, у кого он приобрел портрет Башкирцевой. Данные тут же Игорю Бойко. Расходы возместит бухгалтерия, но только в разумных приделах. Все понял?

Константин молча кивнул головой и выпорхнул из кабинета. Все-таки интересно, куда девался Рябов, отчего вместо Саши за мной сегодня заехала Марина? У секретарши спрашивать бесполезно, потому что Рябов с некоторых пор перестал с ней откровенничать, не понравилось ему, что в ее обязанности вошло снабжение генерального директора дополнительной информацией о работе коммерческого отдела.

Не успеваю допить кофе, как Марина загружает делами:

— Игорь пришел.

— Давай его сюда.

Игорь Бойко руководит пресс-группой, которая подчиняется исключительно мне, хотя Рябов несколько раз намекал о совместном руководстве. И от такой мысли его отучить было гораздо труднее, чем от дурацкой фразы «в рабочем порядке», которая долгих полгода вертелась на Сережином языке и моих нервах.

Каждому свое. Я ведь не стремлюсь командовать женским отрядом Рябова. Он создал эту уникальную команду, это его заслуга; правда, самых первых девочек пришлось отбирать лично после ироничного замечания Сережи, мол, тут любые телки подойдут, лишь бы давали. Вся загвоздка была в том, что любые меня не устраивали — только красивые, прекрасно сложенные и разномастные.

В конце концов из множества претенденток в эту команду был отобран десяток, затем из них осталось четыре — блондинка, шатенка, брюнетка и рыжая. Четыре из сотен девушек, штурмовавших высшие учебные заведения Южноморска, были безо всяких проблем устроены в интересующие их институты. Наш контракт заключался на время их учебы, после помощи с распределением деловые отношения завершались. Еще до открытия легальной фирмы сменилось несколько женских команд, но сейчас, когда объем работы намного увеличился, девочки трудятся уже на постоянной основе, так что распределять их после окончания вузов никуда не нужно.

Руководство этой командой осуществляет исключительно Рябов, и хотя я пару раз делал вид недовольства по поводу такого эксклюзива, в душе радуюсь, что спихнул на него частицу своих непосредственных обязанностей. Та девушка, что пришла на встречу с Ляховым, мне незнакома, но я сразу догадался, каким образом она приклеилась к этому красавчику. Чтобы Сережа со своей стороны не подстраховывал моих действий — такого в нашей практике еще не было.

И тактика у нас изумительная, годами наработана. Мы по-разному подходим к решению единой задачи, порой факты кое-какие друг от друга скрываем, но каждый из нас понимает — это для пользы дела. При таком стиле работы ни одна деталь без внимания не остается, хотя внешне это может выглядеть, словно соревнуемся мы с Серегой, кто лучше справится с очередным делом, чьи методы наиболее приемлемы. На самом деле — это элементарная взаимозаменяемость, которая далась не просто. Зато сейчас все накатано у нас, как у профессиональных баскетболистов. Образно говоря, я могу, находясь спиной к условному кольцу, бросить вперед мяч и даже не поворачиваться. Потому что знаю: Рябов уже находится в нужном месте и стопроцентно использует мою подачу для поражения кольца противника. В конце концов напрасно что ли мы с Сережей были профессиональными спортсменами еще в те времена, когда наш спорт считался исключительно любительским.

И все-таки ни он, ни я не можем смириться с такими, порой доходящими до нелепостей ситуациями, когда правая рука не информирована о действиях левой. Иначе отчего мне так любопытно, куда задевался Сережа?

Ничего, Рябов, не сомневайся, в долгу не останусь. Во всяком случае использовать мою пресс-группу в твоих интересах не позволю пожизненно. Помнишь, как первоначально ты презрительно отзывался об этой затее, обзывая ребят искусственниками.

Пресс-группа — исключительно моя заслуга. В ней всего три человека. Несмотря на то, что в свое время их вышибли из газет, они сохранили лучшие профессиональные качества — напор, умение влезть в душу собеседнику, добыть необходимую информацию, сделать правильный вывод в щекотливой ситуации. Правда, не все у них сразу пошло как по маслу, и Рябов недовольно шелестел: «Толку от этих деятелей искусства… Искусственно созданная структура… Одни расходы на этих искусственников», — но меня он с толку не сбил. И вот результат: пресс-группа ювелирно завершает все поисковые экспедиции и легко решает любую поставленную перед ней задачу. Это не женская команда Рябова, где извилины мозга не самое главное достоинство. Рябов давно перестал обзывать искусственниками этих интеллектуалов, мастеров многоходовых комбинаций и даже стал дергаться, намекая о совместном руководстве.

Пусть себе дергается, но не больше того. А пресс-группу я назвал так вовсе не потому, что они бывшие газетчики, и даже не оттого, что поддержка связей с прессой — одна из их забот. Просто этот пресс способен оказать такое мощное давление для решения поставленной перед ним задачи, что другое сравнение просто подобрать трудно. И сейчас руководителю пресс-группы Игорю Бойко придется лишний раз подтвердить свою высокую квалификацию.

— Игорек, — обращаюсь я к нему, протягивая сигареты, — давай перекурим.

— Ты для этого меня позвал? — съехидничал Бойко, отстраняя рукой пачку стомиллиметрового «Пэлл-Мэлла».

Что сегодня происходит с людьми — ума не приложу. Может быть, они просто сговорились постоянно действовать на мои нервы?

— Как ты догадался? — в моем голосе звучат восхищенные интонации с оттенком удивления.

Игорь улыбнулся и тут же получил дополнительную информацию:

— А после перекура займешься сантехническими работами на фирме, у нас в сортире вода плохо сходит. Ты меня понял?

— Извини. У меня такие семейные проблемы…

— Игорь, ты на работе. Как и я. У меня тоже в семье неурядицы, однако этого никто не чувствует. Может, ты устал?

Бойко отрицательно покачал головой.

— Хорошо. Но, в принципе, несколько дней для отдыха у вас есть. После возвращения Кости предстоит командировка в Полтаву, так что готовь свою команду. А пока пообщайся со Студентом.

— Что предстоит на этот раз?

— То же самое, что и всегда.

— Просто в прошлый раз пришлось снимать кинофильм, — начал оправдываться Игорь, — вот я и спросил.

— Ты спросил, я ответил. На этом рабочая часть беседы завершена. Дня приема по личным вопросам у меня нет, и тем не менее… Что у тебя в семье?

Игорь вздохнул. Как я его понимаю; если бы не моя милая семейка, от которой стараюсь бежать быстрей торпеды, того глядишь, километры нервных клеток можно было растратить как-то по-другому.

— Мне бы не хотелось об этом, ты можешь неправильно понять… — быстро произнес Игорь и специально запнулся, ожидая встречного вопроса, однако я не спешил его задавать.

Прекрасно знаю, кроме финансовых, других проблем в этой семье не бывает. Мадам Бойко, после того как ее муж стал работать на меня, мгновенно позабыла, какой образ жизни она вела, когда Игорь собирал плоды на газетной ниве. Если аппетит приходит во время еды, то супруга руководителя пресс-группы по всем статьям давным-давно могла бы и подавиться. Однако пока этого не происходит, а своего мужа она уже рассматривает исключительно в качестве этакого джинна, по гроб жизни обязанного выполнять ее все возрастающие аппетиты.

— Я решил подарить ей ко дню рождения новую машину, — решился продолжить Бойко, — но…

Игорь снова запнулся. Тяжко вести беседу, находясь между двух огней. С одной стороны — требовательная жена, а с другой — я могу воспринять эти слова как обиду, мол, мало, дорогой шеф, платишь. И мужское реноме Игорь старается поддержать даже в такой ситуации. Он, видите ли, решил. Наверняка согласился на новую машину, только когда его баба стала угрожать какой-нибудь качалкой. Развестись для Игоря было бы панацеей от этого источника постоянной финансовой опасности, детей у них все равно нет. Но, на свою беду, Игорь почему-то считает — других стерв, кроме его мадам, в мире не существует.

— Ну и купи ей стиральную машину, — не сдержался я и неожиданно для самого себя добавил, — может, она в ней утопится, тебе же легче будет.

Игорь окинул меня таким взглядом, что сразу стало понятно: теперь я просто обязан извиняться. Обойдешься, есть и другие способы выражения чувств по поводу настроения подчиненных.

— Ладно, Игорь, не дуйся. Какую машину ты ей обещал?

Бойко слишком хорошо знает меня, и поэтому его лицо сразу просветлело.

— «Мерседес-190», — коротко ответил руководитель пресс-группы.

— Слава Богу, не «Порше», — успокоил его я. — Сколько тебе не хватает?

— Пять тысяч.

— Значит так. Имеющиеся сбережения оставляешь на транспортные и прочие расходы команды. Премиальные твоих людей — моя проблема. Какого цвета должна быть машина? И почему именно «мерс»? Я, например, скромненько на «Волге» езжу и не умираю от этого.

Игорь вздохнул и, словно по большому секрету, поведал:

— Все время распевает песенку «Ах, ласковое море, ах белый «мерседес».

— Скажи спасибо, что не требует к машине все море прикупить, — успокаиваю Бойко, жму кнопку селектора и тут же слышу голос Марины:

— Вам кофе принести?

— Нет, Мариночка, занеси сюда свою симпатичную попку.

Хотя секретарша вошла в кабинет с явно приподнятым настроением, я мысленно процитировал «Оставь надежду всяк сюда входящий», а вслух сказал:

— Мариночка, с генеральным менеджером я, кажется, немного перестарался. Так что озадачь его. «Мерседес-190», белого цвета, техпаспорт на имя жены Игоря. Покупка за мой личный счет. Только мне не очень хочется, чтобы он распространялся об этом в коллективе. Иначе сотрудники неправильно поймут. Скажешь, мол, пусть сразу забудет о покупке, а я, в свою очередь, уже ничего не помню о его новых увлечениях.

Теперь этот деятель будет молчать. После резиновой Линды некоторые сотрудники до сих пор не могут успокоиться, выясняют у него, стоит ли и им несколько изменить свою интимную жизнь. Узнай они об очередной Костиной подлянке, менеджеру эта Линда букетом роз покажется. Так что трепаться менеджер не станет. И это хорошо. Если мои работники узнают, на какой подарок ко дню рождения расколола Игоря его любимая, мой кабинет будет в постоянной осаде, а Марину завалят письменными заявлениями о срочной материальной помощи.

— Игорь, будем считать, машина — это твои премиальные за полтавскую экспедицию, — сказал я, после того, как Марина оставила нас наедине.

— А если экспедиция не увенчается успехом? — усмехнулся окончательно повеселевший Бойко.

Сказано сильно. Чтобы пресс-группа не справилась с поставленной задачей, такого я не припомню. По крайней мере, с тех времен, когда Рябов перестал обзывать их искусственниками.

Когда Бойко умчался порадовать свою команду предвкушениями предстоящей работы и размерами гонораров за нее, я решил — мое трудовое участие в делах фирмы благополучно завершено, а потому вполне можно немного отдохнуть. У Снежаны очень скоро закончатся уроки, а Рябов, в крайнем случае, всегда знает, где меня искать. Отдых нужен не только потому, что подрастающее поколение в лице Снежаны постоянно радует чем-то новым, до сих пор неизведанным, несмотря на мой огромный жизненный опыт. Однако меня тревожит отсутствие Сережи. Да и водитель куда-то запропастился, а означать это может только одно — вполне вероятно предстоят какие-то дела, когда о нормальном человеческом отдыхе можно будет позабыть на неопределенное время.

9

Не успел я повернуть ключ в замке зажигания, как из недр бардачка услышал нежную соловьиную трель. Выдвинув антенну телефона, довольно игриво говорю:

— Я вас очень внимательно слушаю.

— Буду через несколько минут, — докладывает объявившийся коммерческий директор. — Никуда не уезжай, все дела побоку.

— Слушай, куда подевался мой водитель? — притворяюсь абсолютно непонимающим и выслушиваю в ответ короткие гудки.

Ну, раз так, дорогой Сережа, тебе придется за мной побегать, слишком уж долго ты держал меня в напряжении.

Однако отъехать от офиса мне не удалось. Возле моей «Волги» затормозил «ниссан», в котором с безразлично-отсутствующим видом сидели гвардейцы Рябова. И тут же, резко набрав скорость, умчалась куда-то моя личная охрана, даже не просигналив на прощание.

Да, как все-таки хорошо мы изучили друг друга, мои дальнейшие действия после разговора Рябов просчитал еще до его начала. Внезапно чувствую: в крови возникает жар и легкая дрожь пробегает по телу. Еще толком ничего не понимаю, а организм уже реагирует. Это может означать лишь одно, возбуждение всегда охватывает меня перед лицом опасности. А затем приходит спокойствие, потому что иначе боя не выиграть.

Почему-то считается, что наиболее опасными являются профессии военных, ментов и пожарников. Это — ложное мнение. Ушло в отставку поколение, так и не узнавшее, что такое настоящие боевые действия; менты, если и теряют людей, то больше из-за небрежного отношения к собственной безопасности. Я же о своих людях забочусь, моя охрана бронежилетов не снимает. Кто мешает это делать ментам, особенно если учитывать их методы самозащиты с дурацкими предупредительными выстрелами? А пожарники, или, вернее, пожарные… Напрасно что ли об их мастерстве играть в домино легенды сложены?

Другое дело коллекционеры. Сколько их у нас, полпроцента населения, не больше. Имею в виду настоящих коллекционеров, а не людей, по случаю вкладывающих деньги в искусство, которые, к моему немалому удовольствию, расплодились в последнее время. Значит, полпроцента. И кто бы подсчитал, сколько из них счастливо умирает в собственной постели, кому повезло не быть убитым, посаженным, ограбленным? Так это еще в относительно спокойные времена, а сейчас, когда беспредел постепенно достигает своего апогея? Быть коллекционером сегодня — значит ежедневно подвергать свою жизнь опасности. Я в этом убедился лишний раз, когда ко мне за помощью обратился известный искусствовед и литературовед Николай Хождаев.

Ну кто бы на его месте беспокоился, какой военный или пожарник? Девяносто лет человеку, семьдесят из них ушло на коллекционирование. А за семьдесят лет в нашей стране, где еще во времена моей юности произведения искусства буквально под ногами валялись, можно было насобирать таких вещей, что поневоле за свою жизнь опасаться станешь. Хотя эти опасения от гробовой доски не защитят, и в девяносто лет жить тоже хочется. А еще хочется, чтобы экспонаты, на которые ушла вся жизнь, не попали в руки к людям, которым стало безопаснее и экономически выгоднее бомбить таких стариков, чем грабить банки. Вообще-то налет на банк сейчас может состояться лишь в художественном фильме. Да и какой банк способен конкурировать с коллекцией того же Хождаева, если за мои скромные услуги старичок расплатился четырьмя работами Казимира Малевича.

Эти холсты весят немногим более двух килограммов, но кто знает, сколько мешков денег составляет их эквивалент. Правда, подсчитать можно. В свое время было любопытно — сколько весит миллион? Если сторублевками — ровно восемь килограммов. Сколько центнеров этих условных сторублевок отвалил мне Хождаев в виде четырех полотен — считать неохота.

Когда-то в моем личном собрании был один Малевич, но авангард всегда больше радовал душу покойного тестя. После того, как он наконец-то скончался, позволив мне почувствовать себя настоящим хозяином дела, я этого Малевича продал одному швейцарскоподданному французу за миллион долларов. Понимаю теперь, как продешевил, потому что за трех Малевичей из коллекции Хождаева уже предлагают пять миллионов, но теперь я не спешу. Стоит только начаться двадцать первому веку, а он не за горами, как, уверен, цена этих картин удвоится.

Четвертым Малевичем мне пришлось поделиться со своим зарубежным партнером, обеспечивающим прикрытие операции. Так что старичок Хождаев сейчас спокойно живет в Амстердаме, не беспокоясь за свою жизнь и сохранность громадной коллекции.

Ну, может быть, ему архива жаль. Его через месяц попытались протащить через таможню, когда об операции по перекидке коллекции знали все, кому ни лень, а тем более — компетентные органы. Вот чекисты взбеленились, узнав, что Хождаев сумел перебраться в Амстердам вместе с принадлежащей ему собственностью. Конечно, на самого ученого им плевать зигзагом с Лубянки, но коллекции его жалко. Нашли к чему прицепиться, вон их сколько собраний только в последнее время по стране родной разворованных, ищите. Так нет, это же потеть нужно, а в данном случае и так известно местонахождение одной из крупнейших коллекций Восточной Европы.

Надрываются эксперты и чекисты — Россия лишилась уникальных работ великих мастеров, караул, надо бы их вернуть. Так все-таки, кто собирал шедевры, Хождаев или его бывшая родина — этого никак не пойму. И вообще, мало ли шедевров разбазаривали по всему миру те же самые чекисты в свое время? Чего только стоят бартерные сделки Ленина и Хаммера, вывозившего из России произведения искусства эшелонами. Вот бы чем заняться, так нет, всех почему-то больше интересует собрание Хождаева, стоящее копейки в сравнении с тоннами произведений искусства, которыми торговали схватившие власть большевики при помощи своих германских партайгеноссе.

А что, у меня в Германии корешей нет? Есть, и не один. Его-то и считают ключевой фигурой в операции по обеспечению спокойной жизни Хождаева. А то, что разработана она не в Москве, а в Южноморске, до сих пор тешит мое тщеславие.

И, слава Богу, что коллекция в Амстердаме. Угроза жизни Хождаеву была реальной, но кто бы защитил его; что бы произошло, если бы старичка грохнули, а собрание украли? Почти то же, что и всегда — убийц бы не нашли, коллекции — тем более. И при этом искусствоведы бы не орали, как сейчас, когда собиратель живой здоровый за границей: караул, где бесценная коллекция, немедленно подключить Министерство безопасности и иностранных дел. Да, молчали бы себе в тряпку, хотя прекрасно понимают — такие ограбления делаются не для того, чтобы потом картинами на колхозных рынках торговать, для них другой базар существует, за пределами так называемого Союза Независимых Государств.

Приятно все-таки осознавать, что я не только обезопасил жизнь известного ученого, но и сохранил принадлежащую ему, и только ему собственность. Что делать, какова страна, таковы законы. Тот француз, которому я в свое время перекинул Малевича, как-то посчитал, что платит чересчур большие налоги. И решил на них сэкономить, приняв швейцарское подданство. И, когда он тащил свою коллекцию из Франции на новую родину, все об этом прекрасно знали, но никто не визжал, что страна потеряла бесценные произведения искусства…

Плюхнувшийся на сидение рядом со мной Рябов сходу оторвал от философских рассуждений. Я молча достал сигарету, но Сережа по своему обыкновению даже не потребовал, чтобы я отказался от курения в его присутствии. Больше того, он взял зажигалку, лежащую на корпусе спидометра, и дал мне прикурить. Это лишний раз подчеркнуло серьезность пока неизвестных мне событий.

— Что, Сережа, в наш город цирк приехал? — интересуюсь у Рябова, нарочито-подчеркнуто выпуская дым в его сторону.

Сережа проглотил и этот не вполне дружеский жест, а потом спросил:

— Ты получил приглашение на прием к губернатору?

— Конечно. Иначе, отчего тебе так тревожиться? Там наверняка состоится грандиозное побоище.

Рябов пропустил мимо ушей мое предположение и чуть ли не в приказном тоне заметил:

— До того, как побываешь на приеме, не предпринимай никаких действий. Дай слово.

— Ну да, я как раз сейчас и хотел предпринять кое-какие действия. Говорят, картофель подорожает, прикупить на зиму хочу.

— Ладно. Все равно узнаешь. Погиб Логвиненко.

— Чего ты выступаешь, Сережа? Он наверняка переходил улицу на красный свет, да? — закипаю я. — Ничего, я тебе сейчас скажу, кого следующего автобус собьет. Чжэуса знаменитого, потому что ему уже пару лет на кладбище прогулы ставят. Понял, Рябов?

— «Глобус» не входит в нашу систему, — парировал Сережа. — Это их внутренняя проблема.

— Но Логвиненко хотел перейти к нам. А значит…

— Ничего это не значит. И Чирус имеет право разбираться со своими людьми, как хочет, — старался сдержать меня Сережа.

— Во-первых, Логвиненко не человек Чируса, он просто был вынужден платить десятину. И ты сам отмечал, что аппетит у этого, пока еще не покойника, стал расти. «Глобус» быстро набирал обороты именно благодаря своему директору. И я не зря говорил тебе, что мы возьмем его в свою систему предприятий.

— А я не зря говорил, что этого не нужно, — с горечью сказал Сережа. — Но ты не послушал. Жаль. В конце концов, нас это не касается…

— Кому ты гонишь пену, Рябов? Нас это не касается? А завтра пойдет шелест — как только Логвиненко решил работать с нами, ему сразу стало тошно жить. И этот Чирус будет набирать дивиденды за мой счет? Мол, пусть кто-то еще попробует уйти от меня даже к такой фирме, как «Козерог», смерти не миновать. И все потому, что он уверен, быть может, благодаря тебе — ему ничего не грозит.

— Насчет меня… Ты такого допустить не можешь. Назло говоришь, — выдохнул Рябов.

— Ага, Сережа. Наконец-то ты стал вещать, что думаешь. Значит так. Я не позволю Чирусу чувствовать себя хозяином города. Понял?

Рябов не решился переступить черту, разделяющую наши отношения, и заметил:

— Понял. Хозяев сейчас развелось, как собак нерезаных.

— Вот именно. В свое время ты контролировал спокойствие на улицах Южноморска. Но, видимо, не всех гнид выдавил. Чирус, мать его… Еще два года назад был дешевым рэкетиром, а теперь — крутым бизнесменом себя чувствует, бензином промышляет, наверное. Чем там его фирма занимается?

— Всем понемногу, — ответил всезнающий Рябов, — в основном, торгует. Они пытались наладить свое производство, но путного ничего не вышло.

— Грабить и убивать привычнее? Ничего, я их от этих привычек отучу. Сколько времени тебе нужно, чтобы Чирус лег рядом с Логвиненко?

— Ты представляешь, что будет потом? Это же блатные, у них свои законы…

— А вот я не блатной, их законы знать не обязан. Я для них фраер и могу вести себя соответственно.

По губам Рябова проскользнула усмешка.

— Все мы фраера. Но ты особенно… Как вспомню о «Ромашке» — дрожь пробегает. Ты же глава фирмы. Ну, я другое дело. Мне по должности положено тебя от неприятностей ограждать. Трудно. Ты же сам на них постоянно нарываешься.

— К слову, о «Ромашке». Тогда ты тоже мямлил, но я решил все по-другому. И оказался прав.

— Благодаря моей подпоре.

— Это тоже. Но большую благодарность заслужил Саша. Он прикрывал тыл, когда мы с Астрономом перестреляли эту банду. Кстати, где Саша?

— Нет его. Так что на продолжение своих военных подвигов не надейся. Теперь, если после нашего разговора снова сделаешь вид, что со мной согласился, а сам на Чируса нацелишься, Саша тебе не помощник. И другие ребята тоже. Это только твой любимчик Саша… Вместо того, чтобы мне доложить, потопал за тобой с гранатометом. Теперь этого не будет.

От меня не скрылось, что слово «любимчик» Сережа произнес с какой-то непонятной иронией.

— Рябов, — резко выбрасываю окурок в открытый ветрячок, — не забывайся. Я спросил, где Саша?

— Саша, между прочим, мне подчиняется, — как можно мягче заметил Рябов, — и сейчас у него есть задание. Давай договоримся так. До приема у губернатора — никаких действий. И с сегодняшнего дня соблюдай предельную осторожность. От этого придурка Чируса всего ждать можно.

— Тем более, его надо замочить… Ладно, Сережа, не волнуйся. Приму все мерыпредосторожности. Если ты говоришь, что от Чируса может исходить опасность, значит я должен его грохнуть прежде, чем он меня. Правильно?

На положительную реакцию не рассчитываю. Потому что Рябов всегда говорит гораздо меньше, чем знает. Я не обижаюсь, у него своя манера работы. А у меня своя.

— Сережа, ну чем мы рискуем? Как учил в свое время главный коммунист всю страну? Нет человека — нет проблемы.

— Не боишься? В таком варианте позиции твои в городе… Словом, пошатнуться они могут. Вспомни, мы ведь в поддавки играли, ставили специально на проигрывающую сторону в борьбе за пост мэра.

— Сережа, можно подумать ты забыл о моем друге Коте. Тогда я подстраховался. Так что в глазах мэра — мы бойцы невидимого фронта, ковавшие его победу. Ну, он в городских делах — человек свежий, кроме мэра есть связи и посерьезнее. Твои конторские кореша, например. В крайнем случае — есть компромат, неиспользованный до сих пор. Помнишь, что я тебе сказал, после разборов с «Ромашкой»? Пусть хоть десять лет лежит, все равно может пригодиться. Кроме того, вот уже двадцать лет, как я, скажем так, в приятельских отношениях с Константином Николаевичем. Недавно очередной заказ его выполнил. Когда он был секретарем обкома по идеологии, должен сказать, аппетиты его отличались скромностью, не то, что сейчас. В общем, позиции в городе у меня сильные. А насчет безопасности, так ты все-таки приучил меня постоянно пистолет таскать, да и ребята все время рядом. Иногда мне кажется, даже в моем унитазе кто-то спрятался. Из унитаза человека грохнуть можно?

— Был такой случай, — Рябов явно обрадовался, что я увел его в сторону от основной темы разговора. — В средние века. Японец один придумал.

— Тогда унитазов не было.

— Ну и что? На твоей даче точно такой сортир, как тыщу лет назад. Да, тогда японец одного князя убить должен был. И чтоб концов не нашли.

— Я догадываюсь, что понятие «заказное убийство» — новинка лишь для нашего общества. Так что японец?

— Спрятался в дерьме, через камыш дышал. Когда князь присел в сортире, он его насквозь копьем прошил. И спокойно ушел.

— Представляю себе, каково ему было отмываться.

— Если сейчас грохнуть Чируса, нам отмываться будет не проще, — начал проводить аналогии Рябов и тут же добавил свою излюбленную поговорку: — Береженого Бог бережет.

— А меня — Рябов. Трудно быть богом, Сережа?

— Это ты у Стругацкого спроси. Вот с тобой быть трудно.

— В чем же дело?

— Расслабляться не позволяешь, — засмеялся Сережа и вопросительно посмотрел на меня.

Все-таки, что значит понимать друг друга без слов. Я вздохнул и примирительным голосом пробормотал:

— Ладно. Даю слово. Но после приема…

— Конечно, — тут же согласился со мной Сережа и чуть ли не умоляющим тоном добавил. — С этого момента ты согласовываешь…

— Уговорил. Могу ли я сейчас поехать к…

— Не можешь. Ты сейчас не к ней, а домой отправишься. Жена должна быть на приеме с тобой. Побудь с ней немного. Чтобы очередной встряски не было. Вдруг она на приеме тебе рекламу сделает. Расскажет какой-то подруге о том, что ее муж примерный семьянин. В больших кавычках.

Только профессионал высокого класса, как Сережа, принимает во внимание и такие нюансы. В очередной раз приходится убедиться — лучшего коммерческого директора нет ни в одной фирме города, а быть может, и во всей стране. Вот что значит правильно подбирать кадры, которые решают если не все, то очень многое. А все решаю только я, и Рябов это порой специально подчеркивает. Но ведь я тоже не пальцем деланный, прекрасно понимаю, отчего он так поступает.

—* Насчет жен и приемов, Рябов, это хорошо придумано, — делаю смелый философский вывод. — Иначе, где бы мы могли пообщаться с собственными супругами? Кстати, Сережа, тебе не пора ли жениться?

— Только после Константина. Он надолго в Питер?

— Сережа, — по-настоящему удивляюсь я. — Марина на тебя до сих пор дуется, Костю ты тоже не видел. Откуда…

— Оттуда, — равнодушно бросает Рябов.

— И когда тебе надоест подслушивать?

— Это тоже моя работа.

— Выходит, снова начал…

— Да, сразу же после того, как Логвиненко получил три пули в голову. Расстарались, одного контрольного выстрела им уже мало… Ну, все, мне пора. Дел — по горло. А ты давай домой, — напоминает Рябов о моем обещании и выходит из машины.

Я прикурил очередную сигарету, подумал о том, что все-таки последнее слово должно оставаться за мной и окликнул Сережу:

— Рябов!

Когда начальник моей службы безопасности подошел к дверце «Волги», я с огорченным видом прошептал:

— Забыл дать тебе еще одно слово…

Рябов понимает какого сорта фраза сейчас последует, но поощряет мое смирение, специально подставляясь:

— Какое?

С удовольствием вскидываю руку в пионерском салюте и чеканю каждое слово:

— Торжественно клянусь быть верным заветам великого Рябова и пожизненно не пользоваться дачным сортиром.

Вот тут-то Сережа посчитает, что я закончил свое выступление. Поэтому замолкаю, но стоит только Сереже повернуться спиной, быстро продолжаю:

— А если я нарушу данное мной слово, то только при условии, что в выгребной яме будет обеспечивать мой тыл лично товарищ Рябов, дыша через камыш.

Рябов резко развернулся и продемонстрировал мне тот же жест, который я показывал с утра пораньше Трэшу.

— Ты чего это мне сигналишь?

— Копье показываю. Из выгребной ямы, — все-таки оставил последнее слово за собой перенявший некоторые мои манеры Сережа.

10

За окном было довольно тепло, но камин я разжег специально, придав домашнему очагу еще большую идиллию. А чтобы моя любимая жена не стала жаловаться на резко пошатнувшееся здоровье в связи с высокой температурой в гостиной, врубил кондиционер, да так удачно, что через час невольно протянул к огню руки.

— Как в Америке живем, — тщательно куталась в плед Сабина, — не хуже. Арбузы в апреле, клубника — еще раньше появляется. В доме, при желании, Северный полюс. Ты не боишься простудиться?

Молча качаю головой и, завершая полную картину тихого семейного счастья, говорю:

— В этой жизни я боюсь одного. Что ты меня разлюбишь.

Сабина просияла, но тут же нахмурилась:

— Все-таки холодно. Пойду, халат наброшу.

— Завари еще кофе, — не как обычно, тоном приказа, а чуть ли не с нежностью прошу ее.

Сабина вышла; на меня накатилась какая-то непонятная злость, и плеснул я недопитый коньяк из пузатого симоновского фужера в камин, тут же полыхнувший коротким языком огня. Господи, чего мне не хватает? Другой бы на такую жену молился, а я ее терплю с трудом. В конце концов, моя жена — очень интересная, если не сказать, красивая женщина. Следит за собой тщательно — гимнастика, сауна, массаж. Фигура у нее не хуже, чем у женщин, с которыми я изредка провожу время. Конечно, со Снежаной она не сравнится; эта девочка Сабине в дочери годится, и ноги у нее от груди растут, а сама грудь материнством не испорчена, на два размера больше. Тем не менее, для Снежаны я — ее девичье приключение, прекрасный партнер, в крайнем случае, хороший источник доходов. А для Сабины — смысл ее жизни. Так отчего же…

Я понимаю отчего. Это накатилось сразу, когда Выше-городский толкнул меня в ее жадные объятия и посчитал, что купил навсегда, отдав единственную наследницу. Может быть, это и была сделка, но в конечном итоге Вышегородский выиграл куда больше меня. Он бы в жизни не создал такое предприятие, продолжал оставаться кустарем-одиночкой. Старая закалка ведь не только положительные стороны имеет. Хрен бы он, будучи полным хозяином дела, самостоятельно за год утроил свое и без того немалое состояние. А мне это удалось. И внук у старика появился, подлинный наследник, меня-то Вышегородский до смерти рассматривал как какое-то промежуточное звено на пути к цели.

Я все понимал, но тем не менее согласился с его правилами игры и, быть может, поэтому так отношусь к женщине, которая искренне любит меня. А потом это же отношение перенес на собственного сына, сознательно распаскудив его с пеленок — дальше просто некуда. Будь ты проклят, подумал я о своем усопшем тесте.

Хорошо, что Сабина принесла кофе, от дурных мыслей отвлекла, дала понять, что перебороть себя мне вряд ли удастся. В первую очередь я ее воспринимаю как дочь Вышегородского — и этим все сказано.

— Ты спать не хочешь? — спросила Сабина, запахнув халат на груди.

Понятно, наш необычайный семейный вечер, с ее точки зрения, обязан завершиться в спальне. Все правильно, в последние годы я отдаюсь жене раз в месяц, и то, если уж сильно пристает. Главное, настраиваюсь на нее два часа, уговариваю сам себя — посмотри какие ноги, лицо вполне на обложку дамского журнала просится. О глазах стараюсь не думать; хотя все мужчины почему-то рассказывают женщинам, как не дают покоя их глаза, однако при этом почему-то смотрят на бедра. Но стоит мне только взглянуть в глаза Сабины, словно вижу перед собой ее дорогого папу и желание уступает место глухому раздражению.

— Какое платье мне надеть на прием? — старается повысить мой тонус жизни Сабина.

Да, расслабился я до неприличия. Таким меня жена видит очень редко.

— Согласно этикету, дорогая, — заметил я и стал добирать свое обычное настроение, отгоняя грустные мысли. — Теперь все жлобы стараются культурными выглядеть, специальные курсы в городе открыли. Учат новоявленных коммерсантов, какой ложкой чего жрать и не произносить тосты под коньяк или водку.

— А что, нельзя? — удивилась Сабина.

— Я читал, что нельзя. В приличном обществе было принято произносить тосты исключительно с бокалом шампанского в руке. Поднять рюмку с водкой считалось моветоном.

— Я не знала, — честно призналась Сабина. — Еще чего-нибудь там…

— Да не волнуйся. По сравнению с теми деятелями, к которым пойдем, ты выпускница Института благородных девиц, а я — воспитанник Пажеского корпуса. Это раньше Южноморск был столицей юга, а теперь стал Быдлоградом. Так что могу поспорить, почти все приглашенные до сих пор обходятся без ножа за обедом, а если и берут его, то только в правую руку.

— Но ты ведь держишь в левой, — съязвила Сабина.

— Только никому не признавайся, что твой муж — левша, — рассмеялся я. — А платье должно быть не чересчур декольтированным. Черное тоже надевать нежелательно. Это все, что я помню про этикет.

— У меня дюжина платьев, еще ни разу не надевала, — с какой-то неподдельной горечью сказала Сабина, — мы ведь с тобой редко куда ходим.

— Ты знаешь, сколько у меня работы? — даже в такой необычный вечер выдаю свою дежурную фразу.

Сегодня эти расхожие слова Сабина принимает как должное, видимо, в ее душе тоже какой-то сумбур. А еще вчера в ответ на мое заявление о работе, сходу бы выдала нечто, вроде: для тебя по сукам бегать — труд нелегкий. Нравится мне она сегодня, впервые за долгие годы, вот что значит хоть на один вечер стать самим собой. Так что не миновать мне объятий любящей жены, только вот в глаза ее все равно буду стараться не заглядывать…

— А какие драгоценности надеть? — продолжала советоваться со мной супруга.

Драгоценностей у нее столько, что вполне можно ювелирную лавку открывать. И тем не менее в такой вечер я просто обязан сделать ей подарок.

— Специально приготовил тебе небольшой сувенир, — как можно небрежнее бросаю, и Сабина тут же произносит пусть иронически, но с оттенком истинного удивления:

— А что, сегодня Восьмое марта?

Вместо того, чтобы достойно ответить, медленно вытаскиваю из кармана небольшую сафьяновую коробочку. Пусть среди фамильных драгоценностей моей жены преобладают настоящие произведения ювелирного искусства, этот подарок запомнится ей надолго. Хотя бы потому, что сегодня я веду себя, как положено примерному семьянину, что уже само по себе для Сабины — настоящий праздник. Только праздник на то он и праздник, чтобы повторяться всего несколько раз в году, иначе вся его прелесть теряется.

Моя жена выросла в доме, где с раннего детства ее приучали к хорошим манерам, вырабатывая тонкий вкус. Иначе и быть не могло, если ребенок учился держать нож и вилку, обозначенную клеймами «NP». Столовый серебряный сервиз скромной семьи Вышегородских создавался в конце прошлого века в мастерской, принадлежавшей Карлу Николье и Плинке. На месте моего тестя другой, может быть, спрятал куда подальше тарелки и ложки, превращенные искусными руками ювелира Генриксона в настоящие произведения искусства. Однако Вышегородский придавал чрезмерное внимание не только воспитанию своей наследницы, но и здоровью, потому что до самой смерти пользовался исключительно серебряными приборами. Это я — простой парень, в крайнем случае, могу из миски Трэша пожрать, но свои скромные вкусы жене не навязываю. Да и как это сделать, если даже ее заколка для волос стоит дороже престижного автомобиля.

Однако сегодня я удивил Сабину не только своим непорочным поведением, но и подарком. Потому что моя жена отлично разбирается исключительно в тех произведениях искусства, где художник максимально выражает себя с помощью драгоценных камней.

Сабина открыла сафьяновую коробочку, достала из нее брошь и тихо прошептала:

— Какая прелесть…

Еще бы не прелесть. Золотая брошь выполнена в виде стрекозы, крылья и туловище сплошь покрыты бриллиантами, алмазными розами и рубинами с вкраплениями жемчужин. Головка этого драгоценного насекомого — большая жемчужина, глаза — крошечные изумруды, вытянутые лапки сжимают крупный бриллиант. Не громадный как «Шах» или «Великий почин», но тем не менее жене все равно приятно. Вот сколько радости может доставить женщине обычная фабричная работа начала нынешнего века. Хотя на броши не было клейм, Студент быстро определил: украшение создано на ювелирной фабрике Агафонова.

— Спасибо, дорогой, — ровным голосом говорит Сабина, доказывая в очередной раз свое прекрасное воспитание.

Все верно, жена не станет скакать от радости, подобно Снежане, когда я ей презентовал костюм «Ливайс».

— Только я эту брошь на прием не надену, — проявляет неповиновение супруга, — она будет плохо гармонировать с колье и серьгами.

— Какими именно? — проникновенно спрашиваю вместо того, чтобы устроить скандал по поводу недостойного поведения жены.

— Мне хочется наконец-то надеть тот гарнитур, который ты подарил к десятилетию нашей свадьбы.

Несмотря на то, что Сабина неплохо разбирается в прекрасном, она вряд ли догадывается: мой подарок — современная работа. Оригинальные по исполнению и подбору камней колье и серьги напоминают пышные украшения восемнадцатого века, но не более того. Однако выполнены они с огромным мастерством. Зря что ли на эти побрякушки в свое время Алмазный фонд прицелился? Однако я предложил ювелиру Александрову на двадцать тысяч рублей больше, предоставил необходимые материалы — ив результате у Сабины появился этот гарнитур.

Двух одинаковых работ Александров в жизни не делал, так что Алмазный фонд получил то произведение искусства, которое мне не очень понравилось. Зато на прием к господину губернатору Сабина пойдет в гарнитуре с уральскими аметистами темно-фиолетового цвета, осыпанными мелкими чистой воды бриллиантами. Необычное сочетание камней одновременно внесло в парюру элемент красочности и торжественности, а матовое мерцание подвижно закрепленных жемчужин придает колье особую мягкость и законченность. У госпожи губернаторши глаза на лоб полезут, когда мы на прием заявимся. Я-то точно знаю: ее муж еще недавно считал, что солитер — это исключительно бесплатное приложение к живому организму.

Сабина нежно целует меня в щеку и чуть ли не требовательным голосом заявляет:

— Пойдем спать.

По дороге в ее спальню, как положено любящему отцу, заглядываю в комнату нашего сына, что вызывает у Сабины дополнительную дозу восторга. Я заботливо поправляю одеяло, прикрывающее Гарика, чуть ли не впервые в жизни целую его, думая при этом, что почти все требования Рябова по наведению семейного счастья уже выполнены. Кроме одного. За этим дело не станет, убеждаю самого себя, только не заглядывай в ее глаза.

11

Когда-то этот особняк принадлежал графу Потоцкому. В рекордно короткие сроки в городе вырос дом, о котором со временем стали ходить легенды. И было отчего, один только постоянно действующий фонтан, бьющий вином, мог воспалить воображение и менее впечатлительных людей, чем южноморцы. По городу поползли истории одна за другой — о подземных ходах, ведущих к морю, по которым контрабандисты тащили к фелюгам живой товар, о привидениях, появляющихся в полнолуние на громадных лужайках перед особняком и леденящих душу криках, раздающихся по ночам в его длинных коридорах.

Конечно, здравого смысла в этих легендах было мало. Хотя многие южноморцы действительно прекрасно жили, благодаря контрабанде, но вряд ли граф подрабатывал этим делом. Что касается привидений и прочей чепухи — в те времена кинематографом еще не пахло и устные рассказы успешно заменяли чересчур расплодившиеся сегодня фильмы, где наряду с живыми уродами вполне успешно действуют мертвецы, упыри и прочие деятели кинокультуры определенного пошиба.

В общем, со времени братьев Люмьер эти легенды стали забываться. Тем более, что после того, как граф Потоцкий, почему-то не приняв революции, убежал из Южноморска, в его доме тут же устроили Музей атеизма, предварительно очистив здание от многочисленных картин великих мастеров. И правильно сделали, как совместить такой музей с работами на религиозные темы? Музей просуществовал всего несколько лет, но и за это время здание сумели испохабить до предела. О фонтане с вином не могло быть и речи, у Потоцкого он бесперебойно годами функционировал, а при советской власти месяца не протянул, видимо, иссяк источник. Но ведь не это главное. Главное, что Музей атеизма перевели в одну из церквей и только благодаря этому обстоятельству храм не взорвали, как многие другие.

Хозяева особняка менялись со скоростью возникновения колхозов. Многочисленные коммунхозы, общества политкаторжан и прочие конторы, постоянно перемещавшиеся по городским зданиям, вносили свою лепту в архитектуру старорежимного сооружения. Громадные залы делились на крохотные клетушки и графский паркет вставал дыбом, после чего его выбрасывали на помойку, украшая освободившиеся от паркета места заплатами из неструганых досок и фанеры.

Во время румынской оккупации Южноморска на основательно облупившемся фасаде дома произошли кое-какие изменения. За годы советской власти руки строителей прикасались к фасаду дворца лишь однажды, несмотря на то, что глубокие трещины вряд ли напоминали о былом величии здания. Реставраторы срубили фамильный герб Потоцких, залепили на его место пятиконечную звезду и посчитали капитальный ремонт вполне законченным.

Занявшие здание румыны расправились со звездой не менее решительно, чем предыдущая власть с родовым клеймом польского феодала. Правда, они не успели налепить на ее место герб великой Румынии, как того требовал будущий кавалер советского ордена «Победа» король Михай. В Южноморск приперлись запоздавшие союзники Румынии из великой Германии. И уже через две недели над парадным входом в особняк раскинул крылья орел, сжимая в когтях свастику. К этому символу мощи германской империи горожане привыкли настолько, что со временем перестали его замечать.

Город обратил внимание на каменного пернатого лишь двадцать лет спустя. Во время визита высокого столичного гостя его строгий взор углядел на донельзя облупившемся доме этот фашистский символ. В результате такого знакомства с достопримечательностями Южноморска в ту же ночь немецкий орел улетел со здания в неизвестном направлении, а вслед за ним — первый секретарь обкома партии.

Здание бывшего фамильного гнезда Потоцких было загажено уже до такой степени, что обвинять в этом можно было исключительно вражескую птицу. Южноморцы так и говорили, мол, это он, орел каменный, двадцать лет сидел и гадил. Теперь на это паршивое здание не претендовал даже райотдел здравоохранения, потому что на его ремонт не хватило бы никаких фондов.

Может быть, потому здесь быстро организовали овощную базу, хотя все-таки основной причиной была упавшая крыша церкви, в которой до сих пор город хранил запасы картофеля.

Каждый раз проезжая мимо этого здания, я с чувством глубокого удовлетворения отмечал, как безукоризненно точно воплощен в жизнь знаменитейший ленинский лозунг «Мир хижинам, война дворцам».

Наше общество постепенно переставало цитировать вождя революции, но облик дома оставался прежним. До тех самых пор, пока новоявленный губернатор Южноморска, чтобы доказать свою прирожденную скромность, не решил устроить в этой развалине свою резиденцию. И за полгода произошло то, на что не решалась прежняя, хотя все та же советская власть в течение семидесяти лет.

Пока строители и прочие создатели материальных ценностей Южноморска совершали пробежки по турецким базарам, позабыв о производственной деятельности, в город завезли целый теплоход тех же самых турок. И турки запалили такой ремонт, что сам граф Потоцкий остался бы доволен, хотя господин губернатор и нашел какие-то изъяны в работе строителей, до того он у нас строгий и требовательный.

Господин губернатор — славный человек. Представляю себе, что бы с ним было, если бы несколько лет назад кто-то обратился к нему так. Не товарищ, а господин. В лучшем случае, этот кто-то в дурдом загремел бы за свои дурацкие намеки. И так всем понятно было, что самые большие господа — это товарищи исключительно по должности.

Я остановил машину, помог выйти Сабине и невольно посмотрел вверх. Все правильно, новый герб Южноморска уже успели срубить, потому что теперь объявлен конкурс среди художников на создание новейшего герба. Не сомневаюсь, победит заслуженный деятель культуры Зубенко. Он в этих гербах собачий питомник сожрал, шутка ли, за двадцать лет создать три совершенно непохожих герба нашего города на конкурсной основе. Все верно, ведь дословно слово «герб» означает наследие. А каково наследие — таковы порядки. Не зря в свое время иностранный поэт Александр Пушкин писал: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».

Сабина огляделась по сторонам и недовольно заметила:

— Отчего у нас не все, как у людей? Ты что, не можешь, как все, ездить на «вольво» или «мерседесе». Выделиться хочешь, что ли?

Кроме как «Волгой», мне выделяться нечем. Я посмотрел на украшения Сабины, понимая, что вряд ли кто-нибудь из присутствующих женщин сможет с ней конкурировать, и заявил:

— Спорю на доллар, ты тоже сегодня вне конкуренции.

Такое заявление добавило настроения моей жене. Она гордо вскинула голову, и бриллианты сверкнули в ярких лучах прожекторов.

Прожектора здесь горят день и ночь. Даже когда зимой шла борьба за экономию электроэнергии, естественно, не без доброй примеси нашего неискоренимого идиотизма, у резиденции губернатора свет полыхал круглосуточно. Впрочем, городские дороги днем тоже нередко освещались. Наверное, только поэтому для экономии электроэнергии наши мудрые власти отключали исключительно телевидение.

Ко мне откуда-то подскочил парень в студийной униформе явно не по плечу и протянул руку ладонью вверх. Я сперва хотел положить в эту громадную ладонь купюру, а потом вспомнил, что попал в высшее общество и протянул ему ключи от машины.

Парень несколько небрежным взглядом скользнул по моей скромной тачке, наверняка задав себе мысленный вопрос: зачем сюда такого нищего позвали, а потом выражение его лица немного изменилось. Он буквально уперся нескромным взглядом в мою булавку для галстука, и я сразу понял: этот мальчик знает толк в хороших вещах. Наверняка он, в свою очередь, врубился — за такую булавку можно взять даже скромненький «роллс-ройс», а не те машины, которые он перегоняет на стоянку. И чем только не загружают сегодня нашу службу безопасности, подумал я, машинально поправив галстук вместе с приколотым к нему украшением.

Эту булавку надеваю второй раз в жизни. Впервые много лет назад я щеголял в подарке Вышегородского на свадьбе. И даже тот контингент, который приперся на наше скромное бракосочетание, пялил глаза на мою безделушку. А ведь собралось тогда не пресловутое высшее общество, простые люди, вроде тестя, которые с младых ногтей понимали толк в бижутерии и с большим удовольствием ее носили. Но даже колье Сабины не вызвало у них такого любопытства, как моя булавка. Если бы они знали, из какого камня изготовлен этот бриллиант…

Историю теперь уже моего фамильного украшения поведал тесть, чтобы лишний раз доказать, до чего он зятя ценит. Старику действительно было чем гордиться, ведь не у каждой побрякушки такая история. Начиналась она еще в те времена, когда дед моего тестя держал в Южноморске скромную лавку, где торговал антикварными по тем временам украшениями, в которых понимали толк лишь коллекционеры.

Это было в начале века, когда на одном из южноафриканских рудников нашли алмаз, сходу названный по имени владельца месторождения. Кто бы помнил сегодня о господине Куллинане? Никто. Но алмаз «Куллинан» до сих пор считается крупнейшим в мире, и поэтому имя его первого владельца навсегда останется в истории.

Правительство Трансвааля откупило у господина Куллинана этот камешек размером с кулак и тут же преподнесло его своему сюзерену королю Эдуарду под порядковым номером семь. Именинки у короля раз в году бывают, решило тогда правительство этой Британской колонии, пусть радуется. Не знаю, обрадовался английский Эдик точно так, как южноморский Эдуард Аглицкий, когда в Америку сбежал, или гораздо меньше, но решил он превратить алмаз в бриллиант.

И поручили это дело лучшему по тем временам гранильщику Европы Иосифу Асскеру. Наверное, только потому, что Эдик Аглицкий еще не родился. Он же из семьи потомственных ювелиров. А южноморские ювелиры уже тогда по праву считались лучшими в Европе. Жаль только, что на родине таланты южноморцев никогда не ценили.

Ну кто знал этого Асскера, несмотря на все его умение «раскрывать» камни, пока он жил здесь? Мало кто знал. Но стоило только этому Йосе уехать, так о нем тут же заговорили, и среди его клиентов появился даже король. Я не удивляюсь, почему вслед за этим выдающимся мастером из Южноморска эмигрировали остальные талантливые ювелиры, в том числе и Аглицкий. Жаль только, что талантливые художники и достойные представители других профессий побежали вслед за ними. Теперь в этом городе даже заболеть страшно. Тем более так, как заболел своей работой Иосиф Асскер — чуть с ума не сошел.

Прежде чем приступить к работе, он несколько месяцев изучал алмаз. На «Куллинане» имелись трещины и изготовить из него один гигантский бриллиант не смог бы даже Асскер. Зато он все-таки сумел найти на поверхности алмаза точку, прошлифовав которую, можно было заглянуть внутрь и определить направление одного, всего лишь одного удара, позволяющего расчленить камень по уже имеющимся трещинам.

На сам процесс расчленения алмаза собрался целый консилиум. В присутствии коллег Асскер, по-снайперски затаив дыхание, ударил молотком по стамеске, и она вошла в намеченное заранее едва заметной царапиной место. От волнения ювелир потерял сознание и грохнулся на пол, хотя удар его оказался точным.

Когда мастера привели в чувство, Асскер несколько раз повторил эту операцию на возникших осколках, но сознания уже не терял. А в результате из одного алмаза получилось два крупных монолитных блока, семь средних и около сотни мелких кусочков чистейшей воды голубовато-белого цвета.

Два года жизни ушло у ювелира на огранку камней и после окончаний этой работы. Король Эдуард не решился закатить банкет в своем дворце по такому поводу. Наверное, чтобы соблюсти этикет и лишний раз доказать, какой все-таки англичане выдержанный народ. Поэтому он устроил гулянку в Париже, подальше от глаз подданных, и не приходится сомневаться, что присутствующие погудели там не хуже, чем это предстоит сделать на сегодняшнем приеме у господина губернатора.

В наши дни для всеобщего обозрения в Тауэре выставлены бриллианты «Куллинан-1» и «Куллинан-2», общим весом почти в девятьсот крат. Об этом знают многие. Но кто, кроме меня, знает, что солитер, украшающий мою галстучную булавку, также изготовлен из знаменитого алмаза. И он немного дороже, чем бриллиант, заказанный моим старым приятелем Константином Николаевичем, чуть-чуть не дотягивает до двадцати пяти карат.

Так что парень в униформе не зря на мой галстук пялился. Даже по самым скромным подсчетам — миллион в галстуке. Не каждому дано такое без охраны на горле таскать. Хорошо, что тут охраны не меньше, чем гостей, иначе бы Рябов вряд ли позволил на прием прийти. Может, он и своих людей на это мероприятие заслал, от Рябова и такого ожидать стоит. В конце концов, подумаешь, булавка. При большом желании могу нацепить запоны, принадлежавшие Борису Годунову. Однако всегда стараюсь, чтобы среди моих украшений преобладала природная скромность.

Мы подымались по широкой мраморной лестнице, на верхней площадке которой застыл господин губернатор с супругой, вцепившейся в его руку. Да, на такую тетю нацепи хоть все бриллианты мира, они ей вряд ли помогут похудеть. Впрочем, быть может, это традиция, хотя до размеров Нины Петровны Хрущевой она не дотягивает. Вот то была женщина, мечта першерона.

На госпоже губернаторше платье темного цвета, несколько скрадывающее полноту и подчеркивающее изысканность украшений. Современная, но все равно прекрасная ювелирная работа, отмечаю про себя, и согласно правилам, о которых мне полчаса рассказывал по телефону Студент, первым обращаюсь к хозяину, а уже затем к его супруге. Причем стараюсь делать это с таким видом, словно хожу на подобные приемы по три раза на день. А как же иначе, я ведь профессионал, которого в одной и той же одежде в ресторане все считают банкиром, а в темном переулке — громилой. Искусством мгновенно менять речь и манеры я овладел давным-давно, так что спокойно говорю:

— Здравствуйте, господин губернатор. Позвольте представить вам мою супругу.

Госпожа губернаторша пожирала глазами колье моей жены, не обращая внимания на то, что к руке Сабины ее благоверный прильнул с явным удовольствием.

Затем моя жена с королевским достоинством протянула свои пальцы для рукопожатия губернаторской мадам, да так медленно, чтобы та смогла по достоинству оценить не только колье, но и перстень.

— Мы очень рады, — наконец-то выдохнула губернаторша. — Отчего ты так долго скрывал от нас свое сокровище?

Я улыбнулся на всякий случай, так и не поняв окончательно, кого имеет в виду губернаторша — мою жену или ее побрякушки, а быть может, и галстучную булавку, по которой она скользнула нарочито небрежным взглядом, но господин губернатор тут же развеял все сомнения по этому поводу:

— Действительно, как тебе удавалось скрывать от нас такую прекрасную женщину?

Сабина зарделась, как во время нашей первой брачной ночи, когда я, не погасив свет, изо всех сил старался выполнить желание Вышегородского поскорее обзавестись внуком и основным наследником всех капиталов семьи.

— Вы всегда считали, что прекрасным принято наслаждаться в одиночестве, господин губернатор. Надеюсь, ваша супруга разделяет это мнение? — замечаю не без только ему понятного намека.

Мадам губернаторша с неподдельной любовью посмотрела на мужа и ответила:

— Наши мнения всегда совпадают.

— Да, не припомню, чтобы мы в чем-то расходились во взглядах, — поддержал ее губернатор. — Думаю, что и сейчас, дорогая, ты согласишься со мной — он достойная пара своей жены.

Вот куда он клонит, подумал я, но госпожа губернаторша поняла эти слова буквально:

— Действительно, годы над тобой не властны.

Наверное, теперь она начнет оценивать меня исключительно как мужчину и ее вторая половина сходу поняла это.

— Господи, я в отличие от тебя точно изменился, — рассмеялся губернатор, — склероз что ли на подходе? Мы ведь даже не поздоровались.

Он протянул мне руку первым. Согласно этикету, интересно, кто его консультировал перед этим театром? Я жму все еще крепкую руку господина губернатора и отвечаю:

— Здравствуйте, Константин Николаевич.

12

В балагане, который устроил господин губернатор, я чувствовал себя, как рыба, вытащенная из донельзя загрязненной южноморской воды непосредственно в аквариум. Может быть, после этого цирка, Сабина наконец-то, уверует — я действительно много работаю, и станет безоговорочно верить моим объяснениям даже в те дни, когда я напряженно тружусь над Снежаной?

Я едва успевал представлять жену своим многочисленным знакомым, искренне радуясь тому, что есть у меня на приеме хоть какое-то занятие. Интересно, как бы по— иному я убивал время на этом вечере, если бы хотя бы раз в месяц появлялся где-то с женой? Трудовые будни до того напряженные — в ближайшее время мне явно не грозит хоть как-то изменить давно избранную модель семейного счастья. Так что, дорогая, мы по-прежнему будем регулярно появляться вместе на похоронах и свадьбах. Разве этого мало? Только в нынешнем году побывали в течение двух месяцев на трех похоронах, до того интенсивно местные бизнесмены стали поддерживать между собой производственные отношения.

В очередной раз растягиваю губы в улыбке и обращаюсь к супруге:

— Дорогая, это Ирина, директор совместного предприятия, кстати, названного в ее честь.

— Не удивительно, — тут же продолжила жена, — ваша красота наверняка под стать деловым способностям.

— Очень рада, — в свою очередь проповедует Ира и тут же обращается ко мне:

— Никогда бы не подумала, что у тебя такая интересная жена.

— Чем она занимается? — спросила Сабина, когда Ира величественно уплыла в глубь зала.

— Меха в твоем гардеробе из ее фирмы.

— Красивая женщина, и порода чувствуется, — безапелляционным тоном заявила Сабина, сходу проникшись к Ире хорошим отношением.

Породу почувствовала. Интересно, а что бы ты сказала, если бы узнала — в свое время директор совместного предприятия «Ирина» была одной из самых высокооплачиваемых проституток города и при этом внесла немалую лепту не только в развитие международных отношений, но и в поддержании безопасности нашей страны. Даже при ее накатанных связях стала бы она директором такого СП, не являясь агентом КГБ? Никогда, я-то знаю, что на эту должность у чекистов рассматривалась не только кандидатура Иры.

Плотный человеческий улей, гудящий в бывшем доме Потоцкого практически весь состоит из бизнесменов и красных директоров. Этакая непрерывающаяся связь времен, позволяющая губернатору чувствовать себя более, чем уверено. Красные директора к его стилю работы за двадцать лет привыкли, а бизнесмены уже вынуждены подстраиваться, хотя в свое время Константин Николаевич и не орал на них: «Вы у меня билеты на стол положите!», — грозя наивысшей советской мерой наказания.

Мимо нас продефилировала дама в платье, открытом до такой степени, что я невольно цокнул языком.

— Опять за свое, — не сдержалась Сабина.

— Ну, что ты, дорогая. Просто вспомнил, мама в свое время рассказывала как вернулись на родину из Германии наши офицеры и привезли в подарок женам ночные сорочки побежденных немочек. Советские женщины тут же решили, что это модные платья и щеголяли в них по улицам. По-моему, эта девушка из их компании.

В углу зала скромненько стоял неказистый на вид человечек в мешковатом костюме с огромной головой, увенчанной лысиной и в очках с толстенными стеклами. Он наблюдал за свитой, вьющейся по стопам нашего нового мэра. Это один из немногих людей, к которым я отношусь с искренней симпатией. Генеральный директор концерна «Олимп» Котя Гершкович из тех, о ком принято говорить — он сам сделал себя. И больше того, если бы не помощь Коти, эти мэровские прилипалы вились бы сейчас совсем за другим человеком.

Я быстренько пристроил свою жену в компанию дам, которых регулярно видел не в таких роскошных нарядах, а исключительно в трауре. Хотя их мужья, составившие отельную группу, накачиваясь шампанским, приветливо подзывали в свою компанию, я приложил руку к сердцу, изобразил жест, мол, потом подойду и направился к Коте.

— Ну и как тебе здесь дышится? — спросил Гершкович, поблескивая фарами очков.

— Так же, как и тебе. Зато моя жена попала в высший свет.

— Это точно, — засмеялся Котя. — Этот высший свет у меня давно в печенке сидит. Чтобы столько придурков в одном месте собралось — такое помню с большим трудом. А где ты жену оставил?

Я почему-то подумал, что Коте скоро вместо очков понадобятся телескопы, и ответил:

— Она общается с женами президентов.

— Всего сенегэ? — выдал новую для меня аббревиатуру Котя.

— Нет, местного пошиба. С мадам Гороховой и Березовской. Третью не знаю.

— Я знаю, — бросил взгляд в сторону женщин Котя. — Слушай она таки да попала в высший свет. Эта мадама — жена Вергилиса.

— Ну, тогда я за Сабину вполне спокоен, — сходу оцениваю полученную информацию, и мы с Котей одновременно засмеялись.

Еще бы, шесть лет назад мадам Вергилис не помышляла стать президентшей и потому спокойно торговала рыбой в магазине «Море». А ее супруг, целыми днями напролет руководивший базой «Плодовощторга», потел не в сутолоке трудовых будней, а исключительно ночами, постоянно ожидая стука в дверь. Вергилису, в отличие от многих, повезло этого стука не дождаться, и он сумел стать президентом общества глухонемых, развив бурную производственную деятельность, практически не облагаемую налогами. Да и при пиковом раскладе судьбы глухонемых так трудно допрашивать.

Зато мадам Горохова — настоящая леди, в жизни не работала. Потому что хорошего мужа имеет. Сегодня Горохов — тоже президент. Он возглавляет банк «Надежда», сумел сплотить вокруг себя дружный коллектив единомышленников в рекордно короткие сроки, сделал это заведение финансово устойчивым и процветающим.

Раньше Горохов вполне успешно работал по золоту, а теперь трудится вместе с бывшим следователем Иваненко, который в свое время грозился его посадить. Наверное, Горохов специально сделал Иваненко своим первым замом, чтобы непосредственно командовать им и напоминать о незабываемых временах, когда, с точки зрения мента Иваненко, Горохов откидывал ему слишком мало.

Иваненко здесь, конечно, нет, зато Березовский в наличии. Для него Горохов не банкир, а прачка, не больше. Сколько денег отмыл Березовскому этот бывший золотарь, вряд ли в городском бюджете когда-нибудь столько было. Ну, это понятно, Березовский серьезный мальчик, перекидкой энергоносителей не ограничивается и прокручивает дела куда поинтереснее.

Когда многие бросились торговать подержанными машинами, они поставили на Японию, где автомобили можно было взять гораздо дешевле из-за правого руля. А Березовский рванул в Германию и, кроме прочих дел, открыл дилерскую контору по продаже «мерседесов». Все решили, что он с ума сошел, потому что «мерс» в два раза дороже той же «тойоты».

Прошел буквально месяц, и появляется Указ о запрете ездить на машинах с правым рулем. Указ был продиктован исключительно чувством тревоги за безопасность граждан. Только, думаю, по-настоящему диктовал его Березовский со своими еще более крутыми партнерами. И в самом деле, они о людях заботятся — на дорогах освещения нет, проезжие части — в ямах, половина светофоров не работает, а тут еще и правый руль. Словом, захлопнулись ворота Южноморска, через которые шли на всю страну более дешевые, чем «мерседесы», «мазды» и «тоеты». А на чем ездить прикажете, на «Жигулях»? Так теперь «Жигули» ненамного дешевле того же «мерседеса», но сравнивать эти машины даже псих не будет. Тем более такой, как Березовский. После его комбинации, фирмы, торгующие японскими авто, сходу поняли — если кто и сошел с ума, то явно не их конкурент.

В самом деле, нашли с кем тягаться. Напрасно что ли у Березовского за плечами двадцать пять лет накатки их нынешних трудовых навыков, приспособленных к невероятно трудным совковым условиям и в этот трудовой стаж вошли два срока? А ведь как скромно начинал в новых исторических условиях. Точно так, как добрая половина новоявленных фирмачей — сперва рэкет, затем — своя контора, и пошел набирать обороты господин президент, которому сегодня принадлежит контрольный пакет акций десятка преуспевающих фирм, не имеющих никакого отношения друг к другу.

— Да, в интересные времена живем, Котя, — заметил я. — Видишь вон прямо жлоба в бежевом костюме, отличающегося от питекантропа более низким лбом?

— Знаю я этого, с виду, правда. Он теперь большого пурица из себя корчит, — ответил Котя.

— Я давно заметил, чем вонючее говно, тем оно из себя больше строит, — делюсь жизненным наблюдением с генеральным директором фирмы «Олимп». — Я с этим придурком вместе в университете занимался. Приехало из деревни чмо болотное, двух слов по школьной программе связать не могло, на экзаменах мекало и бекало. Вот таким придуркам тогда лафа была, повезло в селе родиться. Им в университет зеленую улицу давали, пусть в мозгах две извилины, да и то параллельные.

— У него сегодня наверняка вряд ли их добавилось.

— И что он делает?

— Заведует губернаторским пресс-центром. Он поэт великий, знаешь?

— Догадываюсь. В свое время по комсомольской линии стенгазетой заведовал, писал в нее что-то вроде: «Я «Малую землю» прочел и в ней вдохновенье нашел». Сейчас дерьмо такого уровня печатать перестали.

— А он умеет как-то по-другому? Ой, не смеши, а то я упаду? — улыбнулся Котя. — Затр, как стал губернаторским шестеркой, за ним уже четыре фирмы следом ходят, загорелись желанием финансировать его книжку. Прямо-таки не стихи, скажу тебе, а золото. Иначе зачем так суетятся? Слушай, у меня к тебе дело есть. Что-то ты давно не показывался. Или «Козерог» стал основной работой, скажи честно.

— Сам ты как думаешь?

— Я думаю… Я так себе думаю, что ты ко мне как-нибудь, но поскорее, заскочишь. На днях или раньше.

— Обязательно, Котя. А теперь, извиняй, к супруге пойду, а то, чувствую, президентские мадамы ее чему-то умному научат.

Котя на прощание кивнул головой, и я подумал, что ему жаль времени, напрасно затраченного на этот балаган. Поддерживать связи на должном уровне Гершковичу не требуется, однако даже он не решился пренебречь губернаторским приглашением. Не зря поэт говорил: времена не выбирают, в них живут и умирают.

— Сабина, ты еще нескончалась от общения с такими высокопоставленными дамами?

Жена бросила на меня несколько лукавый взгляд и заметила:

— Не вижу оснований для иронии. Лексикон у них не хуже, чем твой.

— Сабина, что я слышу? Вспомни, какие слова употребляешь ты в наших беседах. Только и слышу о суках и блядях…

— О, наконец… — радостно остановился возле меня уже основательно поддатый дядя, — так когда уже бляди будут? Я, конечно, дико извиняюсь…

— Как вам не стыдно подслушивать частный разговор? — искренне удивляюсь такой бестактности. — Плыви отсюда, иначе я тебе резиновую мордочку устрою.

— Что ты сказал? — попытался взять меня за грудки неожиданный собеседник, но внезапно появившиеся возле нас молодые люди в строгих костюмах оттерли его в сторону. Что и говорить, наш губернатор прекрасно заботится о хорошем настроении своих гостей, половина которых только недавно узнала что означает слово «фуршет».

Я бы давно постарался отсюда смыться, но не уходил только потому, что Рябов в разговоре дважды напоминал мне об этом приеме. Сережа просто так один раз ничего не говорит, значит придется терпеливо ждать — какой сюрприз ждет меня на этой вечеринке. Вряд ли этим сюрпризом является господин, продирающийся к нам с полупустым бокалом шампанского.

— Дорогая, познакомься, это мистер Янис Ксиадис, — в который раз занимаюсь надоевшим процессом.

— How are you? — поздоровалась первой Сабина, потому что мистер Ксиадис искал глазами, куда бы деть уже опустевший бокал.

— Ништяк, — ответил мистер Ксиадис.

— Янька, ты бы пил меньше, — посоветовал ему я.

— А что такое? Сегодня будет аукцион? — полюбопытствовал о программе вечера мистер Ксиадис и ловко обменял пустой бокал на полный у проскользнувшего мимо официанта с атлетическим телосложением.

— Прошлого раза тебе недостаточно?

Сабина непонимающе переводила взгляд с меня на мистера Ксиадиса.

— Ладно, — пробормотал этот представитель частного капитала. — Мадам, я был счастлив… познакомиться. В натуре…

— Кто это такой? — спросила Сабина, когда мы подошли к открытому окну, чтобы глотнуть относительно свежий воздух.

Я усмехнулся. В самом деле, рассказывать о Яньке можно долго, хотя и не нудно.

— Это бывший южноморец, ныне американец Янька Ксиадис. Раньше он, как говорит мой генеральный менеджер, был шмаровозник, а теперь — инвеститор.

— Причем же здесь аукцион?

— Была одна история. Как-нибудь расскажу. Извини, дорогая, к нам приближается сам господин губернатор.

Константин Николаевич, широко улыбаясь, спросил тоном, не терпящим возражений:

— Надеюсь, ты не против, если я на несколько минут украду эту прекрасную женщину?

Хоть на всю оставшуюся жизнь, подумал я, но вслух заметил:

— Боюсь, ваша супруга может нас неправильно понять.

— Мы как раз пойдем к ней, — успокоил меня губернатор.

Понятно, пока губернаторша будет шелестеть с Сабиной о бриллиантах и прочих мелочах жизни, у меня должна состояться какая-то деловая встреча. И Константин Николаевич, похоже, очень заинтересован в ней, только вида не подает. Но, видимо, многое это рандеву для него значит. Иначе вместо губернатора к нам бы подошел кто-нибудь из его свиты.

— Надеюсь, господин губернатор, получить свою жену еще до того, как мистер Ксиадис начнет свое традиционное представление, — чуть снижаю игривое настроение Константина Николаевича.

На этот демарш губернатор не ответил и молча удалился, бережно придерживая Сабину за локоток. А возле них, словно невзначай, шли молодые парни с одинаковыми стрижками. Все правильно, губернатор должен постоянно чувствовать себя в безопасности, тем более, что вокруг столько уже основательно поддатых гостей, того гляди, кто-то от избытка верноподданейших чувств в губернаторский зад зубами вопьется. Слишком много здесь людей, привыкших лизать его задницу с незапамятных времен.

Только мистер Ксиадис этого делать точно не будет. Потому что он один из немногих гостей, в которых губернатор заинтересован по-настоящему. Это лет десять назад Константин Николаевич в его бы сторону не посмотрел. Кем был в Южноморске Янька Ксиадис, а тем более для него? Чепухой на постном масле, не больше.

Это теперь мистер Ксиадис директор одной из многочисленных «Интенешинал трэйд», но, в отличие от своих однофамильцев, его компания, кроме разговоров, еще и инвестициями занимается. В прошлом году Яньку за его штучки чуть ли не в шею из города выпихнули, но стоило узнать, что он готов вкладывать деньги в строительство нового морского вокзала, как отношение к нему переменилось настолько, что как-то удивительно — отчего это Янька подходил ко мне по голому паркету. Вполне можно было ожидать, что перед ним шли бы несколько ребят, услужливо расстилая под ноги хотя бы ковровые дорожки. С этими дорожками у Яньки уже пунктик был.

Несколько лет назад он неожиданно объявился в городе, обзвонил всех знакомых ребят, оставшихся в Южноморске, и назначил им встречу. И сумел удивить нас, приехав на свидание в роскошном лимузине. Потому что шофер-негр не только открыл дверь машины, но и предварительно расстелил на асфальте коврик. Вот по этому коврику и потопал к нам с криком «А вот и я, ребята!» мистер Янис Ксиадис, сумевший ухватить за хвост пресловутую американскую мечту.

Но в душе миллионер Ксиадис по-прежнему остается Янькой, который был известен всему Южноморску своими бармалейскими выходками. И манеры поведения он менять не собирается, тем более сейчас. Хотя что с Яньки взять? Сдвиг по фазе у него сильный. Разве нормальный человек станет вкладывать деньги в страны, возникшие на обломках Союза? Мы, здесь живущие, стараемся их за границей держать. И не просто держать, эти деньги работают, дивиденды приносят. А у Яньки их, видимо, уже столько, что девать некуда. Янька мотался по новоявленным странам, и везде его встречали на «ура», потому что мистер Ксиадис — это не какая-нибудь шушера с пятьюдесятью тысячами долларов за пазухой. Такие богачи лезут сюда лишь от отчаяния. Но, к великому удивлению, даже в наших условиях Яньке удается снимать пенку с вложенных сумм. Правда, пенка эта до того жидкая, но все-таки…

Может быть, она была бы жирнее, если бы не его выходки. И везде одно и тоже. В каждой независимой стране. В том числе — и в родном городе. Все из-за его постоянного стремления передать как можно больше средств на благотворительность.

Вот и в прошлом году Янька устроил свой традиционный для стран СНГ бенефис. Во время приема в честь нашей независимости, где с восторгом выступали по этому поводу все бывшие ответственные партработники, настрадавшиеся от имперской политики, обеспечивавшей им на земле райскую жизнь, Ксиадис тоже сказал свое слово.

После того, как благополучно завершились торжественные выступления нынешних демократов, ковавших в обкомах приближение всеобщей свободы от коммунистической империи, начался благотворительный марафон. То ли решили сиротам денег собрать или афганцам, а может, еще кому-нибудь — кто это помнит. Зато щедрый жест мистера Ксиадиса все присутствующие запомнили на всю оставшуюся жизнь.

Изрядно захмелевший не только от речей о свободе и независимости мистер Ксиадис сделал на весь зал коммюнике: десять тысяч долларов! И все тут же перестали дергаться: когда же закончится эта благотворительная тягомотина и начнутся танцульки с выпивкой. Потому что Янька громогласно продолжал вещать под бурные аплодисменты и вопли — десять тысяч долларов!

Зал смолк, а Ксиадис, даже не хлебнув дополнительно драгоценной влаги, развивал свою мысль. Этот приз любой из присутствующих может выиграть и передать его на благотворительные нужды. И вообще, Яньке от имени всей Америки просто приятно, что здесь собрались люди, которым нет ничего дороже свободы своей родной земли. Тут зал, состоящий, понятное дело, из патриотов, взорвался аплодисментами. Янька спокойно ждал пока стихнут овации, а затем продолжал свою почти тронную речь. В этот светлый день праздника независимости их страны ему будет очень приятно, если кто-то из присутствующих исполнит, но только полностью, гимн своей родины. И что интересно, в шести странах, где побывал с визитом мистер Ксиадис на подобных мероприятиях, не нашлось ни одного желающего заработать эти десять тысяч на благотворительные цели. Видимо, у патриотов были просто плохо поставлены голоса, и они этого стеснялись. Иначе, что еще мешало им спеть гимн родины?

Во время прошлого приезда Янька аналогично выступил в Южноморске, и на него сильно разобиделись власти. Словно Ксиадис виновен, что они сами почему-то слов гимна не знают. Однако, стоило только намекнуть на реальные инвестиции из большой любви к родному городу, как тут же все сделали вид, что давно простили Яньку, и вообще — он дороже городу всех гимнов, вместе взятых.

Подумать о том, какой сюрприз может преподнести этот американец на сегодняшнем торжестве, я не успел. Со мной поздоровался совершенно незнакомый человек, а затем с застенчивой улыбкой заметил:

— Вы бы не хотели пройти со мной?

— Не хотел бы. Мужчины не в моем вкусе.

Чувство юмора у собеседника отсутствовало начисто, наверняка это связано со служебной деятельностью. Точно так, как его стандартная во все времена стрижка.

Он выразительно посмотрел на меня и, ничуть не обидевшись, пояснил:

— С вами хочет встретиться один старый приятель.

Ну, ребята, вы без своих штучек просто не можете. И вообще, кажется, имя Рябова вовсе не Янька, отчего же он позволяет себе играть со мной.

— Среди мои^с приятелей нет парализованных, — как бы невзначай отмечаю я. — Но, если кто-нибудь из них внезапно подцепил вирус полиомиелита, мои парни в состоянии принести его сюда.

Видимо, эти слова подействовали на нервы собеседника должным образом, потому что он как можно небрежнее заметил:

— В разговоре со мной вы можете выбирать какой угодно тон. Но все-таки интересно, станете ли вы продолжать так себя вести при встрече с тем, кто послал за вами?

Психолог, что и говорить, это даже не уровень городского отдела внутренних дел. Наверняка служба безопасности, решил я, и, чтобы проверить собственные предположения, ответил:

— Мне тоже интересно. Ведите, таинственный незнакомец, к чертогам графского подземелья.

Посланец укоризненно покачал головой, повернулся и бросил через плечо:

— Вы что, подземелий пугаетесь? Это уже в прошлом.

Спасибо, успокоил. Стану я вас пугаться, мальчики, ждите. Ведь я в конце концов не Логвиненко покойный, умею мозаику фактов в общую картину складывать. Приглашение губернатора, слова Рябова, я уже примерно догадываюсь, кому мог понадобиться.

Мы вышли из залитого светом зала, и поэтому освещение коридора показалось довольно тусклым. Мой проводник уверенно ориентировался в обстановке бывшего графского дворца. Вряд ли бы я сам нашел дорогу к этой лакированной двери, петляя в губернаторских коридорах.

Провожатый постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, распахнул ее передо мной. В скромно обставленной современной мебелью комнате старинного здания горела лишь настольная лампа, не давшая возможности разглядеть лицо человека, стоявшего у закрытого окна. В пробивающихся лунных лучах был отчетливо виден лишь красноватый огонек окурка и дымок, уходящий вверх. Провожатый тихо прикрыл за мной дверь, не сказав ни слова.

Я достал из кармана пачку сигарет, прикурил и понял, что ошибся в своих предположениях, хотя находившийся в комнате человек не спешил повернуться ко мне лицом. Это не служба безопасности.

— Здравствуй, Вершигора, — стремлюсь не столько поздороваться, сколько напомнить о своих способностях.

— По фигуре догадался? — обернулся ко мне он.

Я щелкнул выключателем, и комнату залил яркий свет, заставивший Вершигору прищуриться.

— Вовсе нет, генерал. Все очень просто. Ты наверняка единственный человек в нашем городе, который позволяет себе роскошь продолжать курить «Беломор-канал».

13

— Ты здесь в гостях или… — спросил я у Вершигоры, и его невольно передернуло.

— В гостях… Я уже забыл, когда из-за таких…

— Отдышись, Вершигора. Ты что-то путаешь. Ладно, давай, только не томи. Чего тебе нужно?

— Мне от тебя ничего не нужно, — подчеркнул Вершигора.

— Хорошо, тебе, — в свою очередь подчеркиваю я, — может, от меня действительно и ничего не требуется.

Попробую конкретизировать? Какого черта начальник Управления по борьбе с организованной преступностью, да еще такой занятой…

Вершигора уже несколько раз пикировался со мной и понимает: язык у него повешен не так здорово, чтобы пускаться в абстрактную полемику. Поэтому он резко гасит беломорину в пепельнице и обрывает мою пламенную речь в приказном тоне:

— Хватит!

— Есть, товарищ генерал! — по-военному рявкнул я. — Разрешите идти?

И, не дожидаясь ответа Вершигоры, спокойно направляюсь к двери.

— Что ты за человек — понять не могу, — своим обычным голосом заговорил Вершигора.

Он явно дает понять, что с директором «Козерога» беседует не начальник Управления по борьбе с пресловутой организованной преступностью, а старый приятель. Так что пришлось мне вернуться на исходные позиции — в силе характера генерал мне никогда не уступал. Больше того, самому себе вполне могу признаться, он мужик покруче меня. В этом я убедился давным-давно, когда по приказу своего тестя вытащил тогда еще майора-оперативника с того света, отправив вместо него в преисподнюю банду Колотовкина.

Перед этим Вершигора не раскалывался в течение двух суток, хотя обрабатывали его торговцы наркотой лихо. Сам бы я вряд ли выдержал те испытания, через которые прошел генерал.

— Слушай, Вершигора, тебе не кажется, что у нас довольно странные отношения. В конце концов, я ведь не твой агент.

Вершигора усмехнулся:

— Этого еще не хватало. С таким агентом, как ты, в лучшем случае, на пенсию сержантом выйдешь.

— Только это и сдерживает меня от того, чтобы написать заявление в твое ведомство.

Я хотел было добавить, мол, жаль, все-таки наша компания тоже кое-что сделала, чтобы Вершигора смог стать генералом, но решил промолчать. Потому что привык доверять ему не на сто процентов, ведь в конце концов Вершигора — мент, а на все сто я даже себе не доверяю. И правильно делаю. Все из-за моего ангельского, как говорит Рябов, характера.

Сережа, конечно, совсем другое дело. Он с Вершигорой гораздо быстрее общий язык находит. Сегодняшняя встреча с генералом это еще раз подтверждает.

— У меня к тебе дело есть, — наконец-то поведал генерал о цели нашей встречи. — Как раз то, что тебе по душе.

— Ты решил начать коллекционировать предметы старины? — делаю вид, что понимаю его буквально. — Думаю, ты не совсем прав. Будь оригинален, оставайся одним из высоких ментовских чинов, который таким делом не увлекается.

Вершигора с наслаждением прикурил очередную папироску и ухмыльнулся:

— Ты чего ерепенишься? Разве так воспринимают деловое предложение фирмачи?

И пока я не успел достойно ответить, генерал добавил вполне серьезным тоном:

— Давай все-таки говорить серьезно.

— Попробую, — соглашаюсь с ним. Шутка ли, сам генерал Вершигора просит, другой фирмач от такого счастья на четвереньках бы забегал.

— Скажу тебе прямо, — выпускает струйку голубоватого дыма вверх Вершигора, беря быка за рога, — кроме тебя в нашем городе я другой кандидатуры просто не вижу.

— Спасибо за комплимент. Расскажи чуть подробнее в чем заключается мой гражданский долг.

— Нужно фирму одну накрыть. Не совсем для нас обычную, — довольно лаконично пояснил генерал. Все правильно, пока я не дал согласия, свои карты Вершигора не раскроет.

Я отрицательно покачал головой.

— Не обижайся, генерал, но в наших взаимоотношениях есть черта, которую переступать нельзя. Мы можем помогать друг другу, но не больше. Если тебе нужна наша помощь, я согласен. Но если хочешь использовать меня автономно, тогда ответ отрицательный.

— Я иначе не могу, — откровенно признался Вершигора.

— Мне жаль, — вполне искренне сказал я.

Когда-то Вершигора был моим должником, но с тех пор прошло много времени, и я считаю — старые долги давно погашены. Но если быть честным перед самим собой, то это я еще Вершигоре немного должен.

— Рад был тебя видеть, генерал, — сказал я, но Вершигора тут же быстро спросил:

— Ты уверен, что наш разговор закончен?

— На эту тему — да.

— А как насчет другой темы?

— Согласен. Только повода не вижу.

Вершигора стал раскуривать погасшую папироску, и до меня дошло, что последующий разговор — основная причина нашей встречи. Вряд ли господина губернатора интересуют производственные трудности Управления по борьбе с организованной преступностью.

— Очень бы не хотелось, — заявил генерал, — чтобы через несколько дней Чируса застрелили. Или как-то по-другому отправили на кладбище.

— О чем тебе еще Сережа, дружок твой закадычный, жаловался?

— Причем здесь Сережа? — слишком небрежно бросает Вершигора. — Думаешь, у меня нет постоянных источников информации? К тому же кто-кто, а я тебя хорошо знаю. Твои, так сказать, деловые способности. И вообще, ребята-бизнесмены, что-то расшалились вы в последнее время.

— Кто это вы? Я отвечаю только за себя. Есть претензии?

— Пока нет. Но появиться могут.

— Даю слово, Чируса не трону. Хорошо?

Вершигора засмеялся так, что даже поперхнулся дымом.

Он откашлялся, налил воду в хрустальный стакан, стоящий на столике рядом с креслом, и жадными глотками осушил его.

— Давно ты меня не смешил. Конечно, не тронешь. Ты не тронешь. И больше того, тебя сто человек будут видеть, например, в оперном театре в то время, когда Чирус получит пулю в голову.

— А что, только Чирусу можно показываться в опере, когда другие люди погибают?

— Ты из себя обиженного не строй. Логвиненко — человек Чируса.

Сейчас начнется. Вершигора повторит мне проповедь Рябова почти слово в слово. Но одно дело, когда тебя предупреждает подчиненный Сережа, совсем другое, если это начинает делать мент-генерал. Поэтому я спешу перевести разговор в более нервное русло.

— Ты прав, генерал. Чего мне суетиться? Ведь в конце концов ты знаешь, кто убил Логвиненко, зарплату за это получаешь. Так что не буду тебе мешать. Только скажи — когда этот Чирус перед судом предстанет благодаря неустанной следственной…

— А ну, кончай, — взорвался Вершигора и бросил в сердцах: — Чтоб оно уже все горело! Демократия, законность. Знаешь, кто убийца, на все сто процентов знаешь, но даже задержать его… Запись не является доказательством… Словно специально для бандюг законы придумали.

— Чем тебе плохо? — удивляюсь я. — Одни гангстеры других давят, без суда и следствия, простой народ этому радуется, тебе же меньше работы.

— Перестань, — резко взмахнул рукой генерал. — Простой народ… После ликвидации трех банкиров знаешь о чем другие фирмачи говорили?

— О чем?

— Чем они больше друг друга накрошат, тем больше денег придет к нам. Радуются, а не понимают, что завтра их самих на прицел взять могут. У меня меньше работы стало, говоришь? Когда-то одно убийство в полгода было, и еще год о нем говорили. А теперь?

— Вершигора, изучай историю новейших времен. Это называется переделом сфер влияния во времена накопления первоначального капитала.

— Ты меня еще учить будешь, — снова переходит на повышенные интонации Вершигора. Раздражен генерал, но вовсе не расплодившимися на городских улицах покойниками, а моим отказом, видимо, есть у него дела поважнее, чем постоянные разборки командиров экономики. — Словом, так. Тронешь Чируса…

— Хватит, Вершигора. Не диктуй мне условий. Никто, слышишь, никто не имеет права мне их диктовать. Чего ты гонишь? Я завтра приду к тебе в кабинет, и в это же время Чирус пойдет на тот свет, понял? И что ты мне сделаешь? Даже если не иметь ввиду наших отношений, что ты можешь сделать тому же Чирусу за смерть Логвиненко…

Я чуть было не закончил это выступление фразой «в зад его поцелуешь», но не решился идти на большее обострение.

Вершигора хотел было достойно ответить, но на этот раз я перехватил у него инициативу.

— Генерал, я ведь все прекрасно понимаю. Но отчего так встревожился наш обком, то есть господин губернатор?

— Потому что стрельба в городе не только ему порядком надоела. Думаешь, я не о всех твоих подвигах знаю? Ошибаешься. Так что… Ладно. Сейчас город привлекает крупных инвеститоров, не твоих коллег — бандюг — а настоящих бизнесменов…

— Ксиадиса, что ли?

— Он такой же аферист, как и вы все, — наконец-то дождался я от Вершигоры характеристики отечественного бизнеса. — Словом, предложения очень серьезные. Но вряд ли кто-то захочет вкладывать большие средства в город, который… Я вам не дам тут Чикаго двадцатых годов устраивать.

Уже дал, подумал я, и решил успокоить Вершигору. В конце концов, если судьба будет ко мне благосклонной, нам еще долго жить и работать.

— Ладно, генерал. Чего ты так нервничаешь?

— Да потому что, если завтра замочат Чируса, пойдет плясать губерния. С автоматами, как вы любите. Чирус, он ведь не сирота, догадываешься?

— Конечно, — я твердо решил закончить разговор комплиментом в адрес генерала. Если что-то из сегодняшней встречи ему и запомнится, то только ее финал.

— Господин-товарищ генерал, — торжественным тоном обращаюсь к собеседнику, — я ведь тоже не без приятелей. Тем более такого, как ты. Лады, к чему нам так долго спорить? Если ты просишь, я этого Чируса пальцем не трону.

— Не прошу, а требую, — подчеркнул генерал. — И не только ты, но и твоя команда.

— Прошу, требую, какая разница. Пусть себе эта тварь живет. Одной больше, одной меньше…

— Ничего, и до него очередь дойдет, — успокоил меня генерал.

Если Вершигора что-то гарантирует, этому можно верить.

— Что ты мне скажешь? — полюбопытствовал Вершигора.

Я знаю, чего он добивается. Того же, чего и Рябов. У меня немало отвратительных черт характера, но, по крайней мере, есть одно достоинство. Еще ни один человек в мире не мог сказать, что я не сдержал своего слова. Может, это и смешно, но мое устное согласие с требованиями Вершигоры для него гораздо надежнее десятка письменных обязательств.

— Даю слово, генерал.

Вершигора согласно кивнул головой. Теперь он смело может смотреть в глаза губернатора. Пусть встречают инвеститоров, очередные разборки городу уже не грозят. Только вот интересно, какой идиот станет вкладывать сюда деньги? Кстати, о вложениях…

— Генерал, скажи, ты будешь против, если Чирус останется живым-здоровым, а его фирма разорится? Сейчас столько фирм синим пламенем горит.

Вершигора не смог скрыть улыбки.

— Такое у тебя всегда получалось гораздо лучше, чем… Хотя… Скажу так, если разоришься ты, а не Чирус, он с удовольствием возьмет тебя к себе бойцом. Это же твое основное призвание.

Вершигора из тех людей, которые даже о погоде просто так не спрашивают. Последнюю фразу любил повторять мой покойный тесть, а в свое время нынешний начальник Управления по борьбе с организованной преступностью общался с ним довольно плотно. Мне не стоит разубеждать его, равно как и в том, что даже десяток Чирусов не способны довести мою фирму до разора. Если оы господин губернатор догадывался об истинных размерах моего состояния, он бы передо мной на задних лапках заскакал быстрее, чем перед всеми потенциальными инвеститорами, вместе взятыми. Но мне его танцы ни к чему. Потому что в конце концов моим главным украшением является не бриллиантовая булавка, на которую так и не прореагировал Вершигора, а исключительно природная скромность.

14

Моя дорогая жена, конечно же, рассчитывала, что такой необычный вечер мы завершим в ее спальне. Однако стоило попасть домой, как она сразу поняла — ее сладким мечтам не дано сбыться. В гостиной удобно расположился Рябов. Он дегустировал мой любимый коньяк и выдавал какие-то соображения своему заместителю по коммерческой работе.

Сабина давно привыкла — если Сережа появляется в нашем доме, то предстоят серьезные дела. И она нисколько не удивилась, когда Рябов довольно громко пожелал мне спокойной ночи:

— Переоденься, быстро. И бронежилет не забудь.

Жена вздохнула, но все-таки посмотрела на меня до того выразительно, что я не смог сдержаться. В конце концов визит к господину губернатору уже завершился.

— Спать иди! — рявкнул я, доказывая кто в нашей семье главнокомандующий.

Воха на всякий случай выскочил из гостиной, потому что давно успел привыкнуть к последствиям нашего семейного образа жизни. Однако сегодня все идет не по привычному графику моего семейного счастья, видимо, Сабина до того разомлела, что даже не стала заводить свою долгоиграющую пластинку и тихо прикрыла за собой дверь.

— Насчет бронежилета ты не преувеличил? — очень тихо спрашиваю Рябова, потому что вполне допускаю — даже в такой необычный вечер Сабина может занять исходную позицию у двери.

Рябов ухмыльнулся, и сразу стало понятно, какая экскурсия мне предстоит.

— Я жду тебя в машине, — ответил Сережа, допив остатки коньяка.

Свет фар прорезал темные улицы Южноморска, у меня создалось впечатление, что мы едем по какому-то прифронтовому городу. Впрочем, так оно и есть, для меня, по крайней мере.

— Ну что? — спросил Сережа, не сделав традиционного замечания за курение в его присутствии.

— Ничего. Все как ты задумал, — доказываю моему начальнику службы безопасности, что он не зря свой хлеб жует. — Да ты сам все…

— Не все. Предложение Вершигоры принял?

— Насчет Чируса — да.

Сережа усиленно делал вид, словно о втором предложении генерала он ничего не знает, и мне оставалось только завидовать его выдержке. Иногда кажется, что с ребенком неразумным ему было бы гораздо легче возиться, чем со своим старшим партнером.

— Алиби обеспечил, Сережа?

— И тебе тоже.

Я сразу догадался, куда выдернул меня Рябов, по-видимому, он таким образом премирует меня за примерное поведение. Так что бронежилет я надевать не стал, эта фраза была предназначена исключительно для Сабины, чтобы подчеркнуть серьезность ситуации.

Снежане алиби Рябов обеспечивает постоянно, чтобы ее родители не нервничали. Нанял какую-то бабу, постоянно играющую роль мамаши Снежаниной соученицы — и снял все проблемы. Сейчас девочка ждет меня, а ее предки свято уверены: их дитя малое готовится с подругой к очередной контрольной.

— Отдыхай, — вздохнул Рябов, тормозя у дома, где я купил квартиру, чтобы тосковать в ней по Сабине и Гарику.

— А тебе не придется?

Сережа уставился в какую-то точку на лобовом стекле.

— Значит, не придется. Дела, да, Сережа? — ласково спрашиваю Рябова.

Сережа сходу подобрался, потому что понял дальнейший ход моих мыслей.

— Как там наш друг Ляхов? — не спешу поскорее добраться до ожидающей меня Снежаны, показывая тем самым, что Сережа дороже для меня всех женщин в мире.

— Не волнуйся, все в порядке.

— Чего ты решил, что я переживать за него буду, за такого красавца писаного?

— Красавец писаный, — даже в темном салоне было отчетлива видна ухмылка, скользнувшая по губам Рябова, — да он свою морду перекроил несколько лет назад, вот и вся красота. Шрамов за ушами, как у нас двоих по всему телу.

Свое дело Сережа знает туго. Не удивлюсь, что он располагает даже результатами анализов мочи нашего потенциального партнера. Особенно, если вспомнить, чем закончился разговор после того, как Рябов выиграл у меня целый доллар.

— Представляю, сколько у тебя сейчас работы, — не без радости со своей стороны облегчаю Сереже его труды. — С Вершигорой уже состыковался?

Рябов отрицательно качнул головой. Так я тебе и поверил, даже если не ручкался Рябов с генералом, то по телефону кое-что для себя выяснил. Иначе бы ночевать мне в собственном доме, а не в крохотной двухкомнатной квартирке, окно которой призывным желтым квадратом выделяется на фоне ночи.

— Хорошо, Сережа. Придется тебе жизнь облегчить в связи с твоей заботой о благополучии Чируса. Заберешь меня отсюда в семь. В восемь в моем кабинете уже должны быть главный инженер, шеф группы маркетинга и…

— Понял, — не дал закончить Рябов.

— А что еще ты понял?

— Они не понадобятся с утра, если данные по Чирусу у тебя будут к обеду, — Сережа лишний раз подтверждает — с Вершигорой он уже связывался, а также то обстоятельство, что ход моих мыслей он читает, как по открытой книге. Ничего удивительного, Рябов прекрасно понимает, зачем мне потребовались наши сотрудники с утра пораньше, а выводы он делает мгновенно. Вот и сейчас Сережа завел двигатель в знак полного окончания разговора.

Снежана открыла дверь быстро, наверняка слышала, как подъехала машина, и ждала у дверей, когда я поднимусь наверх. Перед тем, как зайти в квартиру, я поднял кукиш на уровень глазка, врезанного в двери напротив. Ничего в этой жизни не меняется, по крайней мере, для Рябова. Стоит мне купить или снять квартиру для того, чтобы хоть изредка отдыхать, тут же рядом освобождается жилплощадь, в которой уверенно располагаются гвардейцы моего коммерческого директора. Рябов словно задался целью постоянно доказывать — для него нет ничего ценнее жизни генерального директора «Козерога».

Я мужественно ответил на долгий поцелуй подруги, сразу же поняв, что она успела побывать в торговом доме «Гермес». Этот дом, в отличие от других подобных лавок, торгует одеждой, пользующейся в городе особым спросом. Успех пришел не сразу, пусть «Гермес» и влепил над входом в свой магазин неоновую вывеску «Товары для народа», вывалив на свои прилавки аппаратуру, обувь и прочие пожитки, которыми сегодня только ленивые не торгуют. Чтобы как-то обойти конкурентов, буквально через месяц торговый дом решил специализироваться: место видеомагнитофонов и плащей занял садовый инвентарь, закупленный в Германии.

Однако наши любители покопаться на шести сотках земли давным-давно заимели этот садовый инвентарь благодаря тому, что на каждом предприятии никем не контролируемых лопат было великое множество. У «Гермеса» цены оказались до того высокими, что реши какой-то заводчанин-огородник приобрести все необходимое, так ему для начала свой участок продать нужно, затем доложить немного и с «Гермесом» рассчитаться. Тем более, что торговый дом вместе с граблями предлагал новоявленным фазендейро миниатюрные кондиционеры, оборудование для соляриев и прочий инвентарь, которым, с точки зрения нормального человека, необходимо оборудовать домики на природе.

Поняв, что необходимые для взрыхления земли инструменты садоводы давно-давно украли на родных предприятиях, а большего от жизни им ничего не нужно, «Гермес» тут же переключился на продажу спецодежды. И тут пришел успех; вот что значит творческий поиск в условиях максимально насыщенного рынка. Пусть такая спецодежда для нашего общества была в новинку, торговый дом пошел на риск и, в результате, выиграл.

«Гермес» начал торговать в основном женским бельем. И не просто бельем, а эротическим, как это подчеркивалось в бьющей по всему городу рекламе. И началось. Лавку тут же осадили мальчики предпенсионного возраста, и их, по всему вероятно, внучки сходу начали примерять на себя сразу по несколько комплектов.

Некоторые из этих ребят были слишком хорошими отцами своих семейств, хотя бы потому, что одновременно отоваривали по нескольку девочек. После того как в течение недели в торговом доме паслись какие-то одинокие дамы с долларовым блеском в глазах, коммерческий директор этого предприятия понял: номенклатура товаров у него не резиновая, хотя на прилавках пока еще есть изделия и из этого материала. Он выскочил в срочную зарубежную командировку, обеспечил свое предприятие товарами для народа действительно повышенного спроса.

В самом деле, к чему этот садовый инвентарь, если даже мой генеральный менеджер признавался: вид его подружек в спецодежде от фирмы «Гермес» заменяет ему два пуда грецких орехов на сытый желудок.

Я внимательно посмотрел на новое черное белье Снежаны и искренне порадовался, что на этот раз она ограничилась грацией, а не прикупила очередную плеть вместе с цепями.

— Какие у нас новости? — спросил я, сбросив пиджак и плечевую кобуру, придав себе домашний вид, как это сделала Снежана.

— А я двойку по физике получила, — * откровенно призналась она.

— Теперь мне ясно, отчего ты надела траур, — намекнул я на цвет грации и чулок, однако мои слова девушка приняла буквально и спросила:

— Тебе не нравится?

— Молодым девушкам больше идут другие цвета, подчеркивающие их невинность, — поясняю, одновременно наливая себе коньяк. — Особенно таким, как ты, которые не пьют, не курят и во всем слушаются старших. Кстати, интересно, в вашем классе сохранилась хоть одна девушка, невинная в прямом смысле слова?

К моему великому удивлению, Снежана утвердительно кивнула головой и рассмеялась.

— Нельзя смеяться над чужим горем, девочка, — строгим голосом замечаю в ответ на ее реакцию по поводу нравов подрастающего поколения.

— Это такая сука, — объяснила мне Снежана. — Всем дает. Но хочет замуж выйти. И мужу достаться целкой.

— Как это у нее получится при такой постановке вопроса?

— Сосет, — предельно откровенно ответила Снежана и тут же добавила: — И разрешает себя трахать только в зад. Всем, кому хочешь.

— Она, наверное, состоит в клубе веселых и находчивых? — высказываю предположение, однако Снежана на него уже не реагирует.

— Если тебе не нравится, пойду переоденусь. Как положено молодой девушке, — соглашается с моими доводами подружка.

Она вышла из комнаты. Я не спеша допивал коньяк и думал, что Снежана сама должна догадаться — в гардероб скромной девочки вряд ли должны входить ее кожаные причиндалы, которыми она как-то пугала, обзывая себя мамочкой, а меня — непослушным мальчишкой.

Снежана вошла в комнату, как положено школьнице, в белоснежном кружевном передничке, едва прикрывавшем ее бедра. Совсем другое дело, подумал я, возбуждает не хуже товаров из «Гермеса». Нужно подсказать Алику, чтобы он школьной формой торговал.

Снежана с явным наслаждением занималась тем, чем любят радовать женщины мужчин, одновременно подводя их к высшему блаженству и под статью нашего дефективного Уголовного кодекса. Я под статьей и так хожу из-за нежного возраста Снежаны, а тут еще вдобавок удовлетворение, как это они выражаются, в извращенной форме. По-моему, эту статью специально придумали, в крайнем случае — готовый повод отправить за решетку любого мужчину. На женщин почему-то статья Уголовного кодекса не распространяется, хотя мы им зачастую отвечаем взаимностью. И все-таки как хорошо умеет любимая родина грозить тюремным заключением даже за элементарную человеческую радость.

Мои губы коснулись живота девушки чуть левее пупка, и тут же Снежану словно пробил электрический разряд. На этом теле — ни миллиметра, где бы не прошли мои губы, и поэтому прекрасно знаю, как возбудить ее еще больше. Я изучал тело Снежаны, словно юннат родную природу, и отыскивал его эрогенные зоны с рвением геолога, охотящегося за полезными ископаемыми. С незапамятных времен сделал для себя правилом доставлять в постели женщине максимальное удовольствие, не считаясь с собственными эгоистическими требованиями. Женщины уходили, это бывало, но ни одна из них не бросала меня ради другого мужчины.

Только спустя три часа, когда Снежана в изнеможении откинулась набок, мгновенно заснув, я лишний раз понял: она предпочитает меня своим ровесникам не только благодаря возможности регулярно бывать в «Гермесе» и не задумываться о приобретении других нарядов в менее экстравагантных торговых домах. Все дело в опыте, которым молодые ребята похвастать не могут. Исключительно том самом опыте, который дается с годами, когда рассудок начинает властвовать над чувствами.

Сейчас я уже не испытываю к этой девочке никаких чувств, хотя еще недавно она, казалось бы, стала единственной, по-настоящему близкой мне женщиной. Но это уже осталось где-то в прожитом отрезке жизни, потому что мои чувства уже полностью посвящены другому человеку. Я гашу робкий свет ночника в полной уверенности, что сумею сделать немало приятного теперь уже мужчине. По кличке Чирус.

Бросив взгляд на светящийся циферблат «Сейко», ставлю внутренний будильник на шесть часов и закрываю глаза. Для отдыха — всего три часа, однако во время встречи со своими людьми я осязан быть, как всегда, свежим и жизнерадостным. Если ты командуешь кем-то, нужно уметь, в первую очередь, спрашивать с себя.

15

— Ты еще горишь желанием разобраться с Чирусом? — спросил Рябов, наливая мне кофе из гигантского термоса.

Поудобнее откидываюсь на сидении его «Волги», обжигаюсь первым глотком своего постоянного допинга под названием «мокко» и лишь затем довожу до сведения Сережи:

— К утру у меня других желаний не осталось.

Рябов недовольно хмыкнул, но сейчас этот звук вряд ли звучал колокольным набатом по судьбе Чируса.

— Сережа, ты чем-то недоволен? А вот Снежана до того счастлива, что вряд ли к третьему уроку проснется.

— Вот-вот. Конечно, это не мое дело. Но девочка к тебе слишком привыкла.

Вот это да, видимо, годы накладывают свой отпечаток даже на Рябова.

— Сережа, Сережа, — грустно замечаю в ответ, — ты становишься сентиментальным. Скажи лучше — тебя больше заботит другая личность.

— Когда у человека появляется привязанность… Словом, слабость это. Я так думаю.

— Ты имеешь право говорить мне эти слова?

— Это моя обязанность. Нужно исключать даже… Вспомни судьбу Кошелька.

Кошелька мне было жаль. Способный парень, сумел ухватить за хвост жар-птицу и так дернуть, что в руках его остался громадный пучок роскошных перьев. И вряд ли его конкуренты пристроили бы что-то директору совместного предприятия Кошелеву, однако сегодня каждый серьезный бизнесмен просто обязан участвовать в политической борьбе. Иначе фирмача неправильно поймут, а режим работы его предприятия вряд ли будет щадящим, если он, конечно,выживет. И Кошелек, который самым прекрасным образом умел предвидеть все, что касается спроса на полезные ископаемые вместе со внезапными для непосвященных скачками курса доллара перед резким падением, в политических игрищах сделал неправильный выбор, примкнув к команде противника нынешнего мэра.

Еще не было известно, кто именно займет кресло руководителя города, а команды уже повели между собой пока бескровную войну. Все правильно, чтобы добраться до короля, сперва выбивают офицеров, несмотря на то, что их прикрывают пешки. Первой ход конем сделала команда, к которой примкнул Кошелек, и один из мозгового центра претендента на пост мэра был вынужден покинуть поле сражения. В противном случае, намекнули ему, кинофильм о более чем нежных отношениях с другим мужчиной, продемонстрируют не только его супруге.

Вряд ли Кошелек мог догадываться, что в результате ответных действий его позиции пошатнутся до такой степени, что он будет вынужден не просто стать зрителем бескомпромиссной борьбы, подобно сопернику-гомосексуалисту, но сбежать из родного города в Италию.

И до такой степени Кошелев испугался, сразу стало ясно — хотя он интересует органы государственной безопасности, но все-таки не рассматривает их как главную угрозу своей жизни. Так что сидел Кошелек на собственной вилле, заборы которой были утыканы телекамерами, и боялся даже нос свой высунуть за ее пределы.

Очень скоро Кошелек получил ультиматум, главным козырем которого стала судьба его шестнадцатилетней любовницы. Об оставшейся в Южноморске семье он почему-то так не беспокоился, как об этой девочке. Думаю, если бы кто-то стал шантажировать Кошелька дальнейшим ухудшением судьбы его супруги, тот бы пальцем не шевельнул. А тут засуетился, открылся и в результате все-таки добрался до родного города. Но только не своим ходом, а в цинковом гробу.

Так что, быть может, Сережа и прав. В конце концов прямая обязанность Рябова — исключать любые случайности и их возможные последствия, о чем он справедливо напомнил с утра пораньше.

— Как там Чирус? — перевожу разговор с личной темы на производственную.

— Ты хочешь его… Или заработать при этом? — спрашивает Рябов.

— Одно не исключает другого, — спокойно замечаю по поводу Сережиных соображений. — Давай все по порядку.

— Чирус, он же Игорь Уличкин, директор производственно-коммерческой фирмы «Пантера», — начал Сережа. — Фирма производит исключительно мыльные пузыри. Торгуют всем, что на глаза попадается, даже солдатскими одеялами.

— Банк?

— Коммерческий, естественно, отпадает. Он пользуется государственным. И хорошо пользуется.

— Ну понятно. У них же есть дежурная отговорка насчет того, как деньги месяцами неизвестно где блуждают. Кто там сейчас директор?

— Власов.

— Не знаю.

— Если понадобится, то с ним работает твой старый приятель.

— Котя?

— Да.

— Дальше, Сережа.

— Что именно?

— Расскажи о сегодняшнем дне этого замечательного животного «Пантера».

— Сегодня в их ассортименте компьютерная техника и бананы. Весь город засыпали.

— Компьютерами?

— Бананами. Насчет компьютеров… Словом, их сейчас на каждом углу вагон купить можно.

— Слушай, Сережа, а где они хранят эти скоропортящиеся продукты?

— В жизни не догадаешься.

— На портовом холодильнике?

— Нет.

— Тогда пас.

— В городском морге, — вполне серьезно заметил Сережа и пристально посмотрел на меня.

Я промолчал, а Рябов тут же начал высказывать свои соображения:

— Только не говори, что мне нужно морг загрузить трупами. Чтобы оттуда товар Чируса выкинули.

— Я подумаю. Нужно будет, морг загрузим. Долго ли умеючи, а, Сережа? Шучу шучу, а то, не дождавшись окончания нашего рандеву, побежишь докладывать Вершигоре… Не дуйся, Сережа, я еще раз пошутил. Кому подчиняется Чирус?

— Он под рукой Градуса.

— Тут я не вижу особых проблем. Чирусу ведь придется разориться в честной конкурентной борьбе, да, Сережа?

— Да, тем более…

Рябов замолчал и стал усиленно делать вид, что гораздо больше нашей беседы его интересует завинтить опустевшую крышку термоса.

— Продолжай свою интересную мысль, Сережа. Может, ты боишься, что в нашем разговоре снова всплывет имя Вершигоры? Или другое, не менее звонкое?

— Генерал тебе сказал, что ты имеешь право действовать экономическими путями, — почти перестал притворяться Рябов, — так что пусть Градус тебяне волнует.

— А тебя?

— Мог бы не напоминать, — пробормотал Сережа.

Еще бы, станет Рябов полностью доверять генеральским обещаниям, он ведь даже мои действия постоянно контролирует. И правильно делает. В конце концов, это давний стиль работы, а меня утешает только одно — я веду себя по отношению к Рябову не менее достойным образом. Мы полностью не полагаемся друг на друга, даже в ситуациях, когда взаимозаменяемость и подстраховка может показаться излишней роскошью. Но, как любит говорить Сережа, береженного Бог бережет. И вдобавок, моей природной скромности просто противно такое пристальное внимание, которое оказал родной город прибывшему из-за границы в необычном транспорте директору совместного предприятия Кошельку. А вспомнить, что покойный был компаньоном Градуса…

— Какие у нас еще данные по «Пантере»?

Рябов молча протягивает мне папку.

— С документами я ознакомлюсь по дороге в офис. А ты поезжай домой, Сережа. Вряд ли в эту ночь у тебя состоялось свидание с подушкой.

— Ты тоже наверняка не слишком долго спал.

— Конечно, это ты виноват. И когда ты уже поймешь, что просто обязан создавать мне условия для полноценного отдыха? — начал веселиться я, однако Рябов вполне серьезно заметил:

— И все-таки подумай насчет Снежаны.

— Тебе нужно отдохнуть, Сережа, — несколько жестковато напоминаю своему коммерческому директору.

Рябов не повелся на это замечание, сделав вид, что понял его в прямом смысле слова:

— У меня еще есть заботы с Ляховым.

— Что-то не в порядке, Сережа?

— Ты так считаешь?

Врать все равно бесполезно, а нейтральный ответ Сережу ни в чем не убедит.

— Поживем — увидим, — произношу ни к чему не обязывающую фразу. — Поехали, Сережа.

— И чего это ты не спрашиваешь о своем любимчике Саше? — пробормотал Рябов, врубая первую скорость.

Как же, будешь долго ждать, пока я тебе задам вопрос о своем водителе. Хотя мне и очень не нравится, что слово «любимчик» Сережа произнес с тем же оттенком, как в прошлый раз.

Я раскрыл папку, этот результат блестящей работы Рябова за очень короткий срок, и перед тем, как ознакомиться с трудами коммерческого директора, понял: Сережа не скажет мне, куда подевался Саша, до тех пор, пока я не выскажу свои соображения по поводу Ляхова.

16

Звякнув смертоносными украшениями, замаскированными под современную бижутерию, Марина поставила передо мной чашку кофе. Шеф группы маркетинга спокойно докуривал свою дешевую сигаретку «Давыдофф», зато главный инженер явно нервничал. Придется отказаться от его воспитания, подумал я и сказал:

— Ладно, доставай свою фляжку, а то будешь потом оправдываться, что без нее голова совсем не варит.

Дважды повторять указания сотрудникам я не привык. Наверное, только поэтому главный инженер тут же кинул за пазуху свою гигантскую пятерню, поросшую густым черным волосом, мгновенно выудил серебряную флягу и припал к ней с таким же наслаждением, как к банке «Вискаса» в прошлом году. Это Костя так пошутил, а когда весь офис вдосталь насмеялся над главным инженером, тот ответил начальнику отдела снабжения в единственно приемлемой для себя форме. Костя угодил в постель и целую неделю не терроризировал фирму своими шуточками.

— А что, — не без сожаления оторвался главный инженер от своей фляги, — этот современный искусственный центр…

— Ты этот Центр потом создашь, — обрываю я главного инженера и тут же радую совершенно иной работой, — нам предстоит немножко разобраться с фирмой «Пантера».

— При чем здесь я? — не решился снова припасть к своему серебряному источнику наслаждения главный инженер. — Этим коммерсанты занимаются.

Я перевел взгляд на шефа группы маркетинга, который потушил в пепельницу сигарету и тут же прикурил следующую от бензиновой «Зиппо». Рябова на тебя нет, подумал я. Шеф группы маркетинга сигарет изо рта не выпускает, поэтому и освобожден от летучек. Другого выхода я придумать не мог, учитывая привычку шефа группы маркетинга и мнительность Рябова по поводу курения в общественных местах.

В свою очередь, прикуриваю «Пэлл-Мэлл» и думаю о том, что шеф группы маркетинга сразу понял в чем дело. Главный инженер — совсем другое дело. Он надежный исполнитель, но не более. Так что, хотя мне очень не хотелось этого, пришлось еще раз пересмотреть свое отношение к характерам сотрудников фирмы.

— Марина, — жму на кнопку селектора, — прискорбно, но я вынужден тебя попросить пригласить генерального менеджера.

— Жаль, что не успела написать заявление, — щелкнула меня по носу секретарша, и я без оправданий отключил связь.

Генеральный менеджер приперся в кабинет с видом опального полководца, призванного спасать империю от вооруженного вторжения. Только я решил не давать ему почувствовать себя мессией.

— Давай договоримся, раскрываешь рот только по делу.

— Хорошо, — покорно согласился мой подчиненный, — разве я когда-то не открывал рот по делу? Я всегда говорю…

— Вот и ладно, — навсегда отказываюсь от своей прежней мысли. — Нам предстоит сделать сюрприз «Пантере». Какие у тебя соображения?

— А теперь тебе надо мои соображения? — по-видимому, в душе он все еще на меня дулся, — а раньше, что ты говорил? А? Тебе кто надо, я или они, а? Вот эти пепельница ходячая с собачьим кормом могут помочь?

Я было собрался поставить генерального менеджера на свое место, как ход собрания в свои руки взял главный инженер.

— Я тебе, набор костей и банка гноя, сейчас помогу, — спокойно заметил он. — Линду надувать.

— Перестань говорить глупости, — ровным тоном не согласился с коллегой шеф группы маркетинга, — он же импотент. Зачем ему Линда?

Такой оценки своих возможностей менеджер явно не ожидал. Пользуясь тем, что он медленно стал подыматься из своего кресла, почему-то не открывая рта, я быстро перехватил инициативу ведения совещания:

— Заткнуться всем! Или я разберусь не хуже, чем с Костей.

Собравшиеся тут же организовали перемирие и круговую оборону против своего руководителя, синхронно сотворив донельзя обиженные морды.

— Ладно, ребята, — пробормотал я. — Но вы тоже те еще подарки. Так что еще раз прошу генерального менеджера говорить только по делу, времени у меня действительно мало.

— Так я и говорю по делу, как всегда. А когда я не говорил по делу…

Генеральный менеджер запнулся, ожидая что я его перебью, но ответной реакции не дождался.

— Эта «Пантера» — драная кошка, — расхрабрился менеджер.

— Ага, кошка. Только ты на нее не пойдешь, — заметил главный инженер. Шеф группы маркетинга всем своим видом старался доказать мне, что попал в эту замечательную компанию исключительно по недоразумению.

— А кто на нее пойдет, подумай своим мозгом, — взвизгнул менеджер. — Если бы нужно было им устроить вырванные годы, кто бы нас звал? Рябов и без тебя с этой «Пантеры» за час шкуру спустит. Я так себе просто понимаю, что их нужно вставить на полный финдиперец по самые помидоры.

Я отметил дельный ход мыслей этого специалиста, а также то обстоятельство, что с шефом группы маркетинга мы кивнули головами синхронно.

— Давно пора, — развивал новое трудовое начинание фирмы генеральный менеджер. — Они нам несколько сделок сорвали, когда украли вагон компьютеров и демпинговали ими по всему городу.

— Было такое, — подтвердил шеф группы маркетинга, на котором вместе со службой брокеров лежала обязанность по обеспечению «Козерога» легальными сделками.

— Есть возможность отличиться, — говорю свое слово, потому что существует вероятность услышать полную оценку деятельности «Пантеры». И делать это генеральный менеджер будет с явным удовольствием в течение нескольких часов. — Значит так, слушайте меня внимательно. В настоящее время город завален лушпайками от бананов исключительно благодаря этой фирме. Кроме того, ее склады ломятся от компьютерной техники. Хотя «Пантера» и кричит на каждом углу, что ее цены фантастически низкие, на самом деле все прекрасно знают, что тот же товар можно взять дешевле. Даже по безналу.

— А лохи об этом знают? — как бы невзначай спросил шеф группы маркетинга.

— Хороший вопрос, — хвалю его и тут же развиваю мысль. — Лохи могут покупать и по таким ценам. Причем от раза к разу увеличивая объем закупок. Продолжать?

— Добавишь детали. Какая-то периферийная фирма делает стопроцентную предоплату и берет товар, — начал рассуждать шеф группы маркетинга. — Потом еще раз, еще. А затем как проверенный партнер она берет товар в кредит. Случайно выгодный клиент объявился, потому и денег нет. Правильно?

— Правильно. Только перед этим она должна тоже сработать в долг и честно вернуть его. А потом?

— Потом она берет товар на громадную сумму и через несколько дней сообщает номер платежки. Но денег все равно не будет. Тогда бригада «Пантеры» приезжает на периферию, но не находит там этой фирмы. Все просто.

— Есть одна деталь. Периферийная фирма должна не только очистить склады Чируса, но и заставить его взять кредит. Потому что закупка будет действительно очень крупной.

Главный инженер заржал, доказывая, что он тоже находится при деле:

— А потом ни товара, ни денег. И кредит возвращать нужно.

— Чирус может перегруппироваться, — покачал головой шеф группы маркетинга. — Будет лучше, если он проведет сделку на своих деньгах. На вырученные средства покупается техника и передается лохам.

— Так безопаснее, — соглашаюсь с доводами коллеги. — Поэтому политика кредитования должна измениться?

— Да, — коротко ответил шеф группы маркетинга. — В противоположную сторону. «Пантера» не должна получить кредит, который можно прокрутить несколько раз, чтобы выправить положение. Взять хотя бы те же бананы. Только на них Чирус может отбить свою потерю, если в город попадет еще одна партия цитрусовых.

— Значит, тебе предстоит торговать бананами, — радостно заметил генеральный менеджер, — не забудь за нужды нашей фирмы…

— Подожди, — как можно мягче остановил его я. — Сколько стоит в рознице килограмм бананов?

— Полтора доллара. У Чируса пятьсот процентов навара. Во всей Европе розничная цена бананов не превышает тридцати центов за килограмм. Даже если покупать их в Польше с лотков, хорошо заработать можно. Конечно, налоги, таможня, но все равно выгодно, — ответил шеф группы маркетинга.

— Почему наша фирма упускает такую возможность? — огорчился я за престиж родного предприятия. — В крайнем случае мы пустим бананы ниже их себестоимости, лишь бы товар Чируса перестал пользоваться спросом из-за дороговизны. Но чтобы он не мог его законсервировать, нужно освободить морг от бананов «Пантеры».

— Он там держит товар? — широко раскрыв глаза, спросил генеральный менеджер. — Я б не догадался. О, слушайте сюда, хотите, завтра весь город загудит за то, что чирусовые бананы отравлены трупными палочками?

— Дельная мысль, — впервые в нынешнем году одобряю высказывание генерального менеджера. — Только она, к сожалению, не всех клиентов фирмы отобьет. Наш человек ведь привык жрать, что видит, и пить, что течет. Поэтому морг нужно будет все-таки освобождать от бананов.

Я выразительно посмотрел на главного инженера. Однако тот понял меня неправильно, сходу допив остатки жидкости из своей замечательной фляги.

— Мне нужно заполнить морг, чтобы для бананов там места не осталось? — задал он беспроигрышный вопрос. Все присутствующие прекрасно знали о его способностях совершать и не такие трудовые подвиги, поэтому шеф группы маркетинга тут же заметил:

— Не обязательно. Морг находится в очень старом здании. Стена может рухнуть в любой момент.

— Нет проблем, — коротко ответил главный инженер и спрятал свою фляжку отточенным годами движением.

— Значит, так, — подвожу итоги совещания. — Лохи становятся клиентами Чируса, по его бананам скачут вредные бациллы, вдобавок морг закрывается на переучет или для ремонта, а мы торгуем бананами. На всякий случай, генеральный менеджер отсекает портовый холодильник, если Чирус захочет им воспользоваться. Что касается потуг по получению кредита, то это моя проблема. Действия будете согласовывать между собой. Все свободны.

Чтобы не возвращаться к финансовым проблемам, связанным с жизнедеятельностью «Пантеры» и заодно выполнить просьбу своего старого приятеля, я тут же возобновил свою исключительно селекторную связь с секретаршей:

— Марина, будь добра, узнай, когда меня может принять генеральный директор концерна «Олимп».

Через несколько минут Марина, доказывая свою заботу о нуждах руководителя, занесла очередную порцию кофе, заодно поведав:

— Он готов встретиться в любое удобное для тебя время.

Котя не только приятель, но и клиент, так что, кроме радости общения мне есть чем его осчастливить дополнительно. Я с сожалением подумал: чем больше разрастается система предприятий «Козерога», тем меньше уделяется внимания моим прямым обязанностям. И отправился к Коте, предварительно заглянув в персональный запасник для производственных нужд в квартире Студента. Кроме того, любопытно, отчего это ради встречи со мной в любое удобное время Котя готов отменить намеченные заранее встречи. Может быть, после победы Пенчука у него стало больше свободного времени — я сам от себя вряд ли ожидал наивности подобного вывода.

— Башкирцеву привезли? — сходу задал вопрос мой основной эксперт.

Ишь, встрепенулся. Я еще не уверен, что Костя с Игорем встречались по поводу предстоящей экспедиции, а Студент уже горит в предвкушении работы.

— Студент, быстрый ты, однако, как олешка, — чуть гашу его неутомимый трудовой энтузиазм с помощью ярко выраженного чукотского акцента. — Однако мне от тебя сейчас нужна не огненная вода и пламенная страсть по поводу девушки Башкирцевой, а что-нибудь из отечественной живописи. Диапазон — от начала века до тридцатых годов.

Студент невольно вздохнул. Разделение нашего труда устраивает его до тех пор, пока в эту обитель доставляют незаурядные произведения искусства, над которыми можно колдовать в свое удовольствие. Но когда приходит пора расставаться с ними, Студент, хотя и старается не подавать вида, испытывает чувства отца-одиночки, спроваживающего своего единственного наследника на покорение космических высот. Хотя Студент вряд ли догадывается о космических ценах на работы, проходящие через его руки. Ведь для него каждая вещь, над которой он пыхтит, бесценна. Не в том смысле, что за нее никаких денег не хватит; просто не может она, с точки зрения Студента, иметь эквивалента в презренных свободно конвертируемых бумажках.

Дюк, правда, тоже всегда начинает свой рассказ о любом произведении искусства словами о его бесценности. Однако через несколько минут он вполне спокойно говорит, какая именно сумма позволит ему не без сожаления расстаться с шедевром. Студент — другое дело, он не только реставрирует, но и раскрывает тайны произведений искусства, а что касается цены на них, то я как-то всегда обходился без его помощи, которой в этом деле дожидаться от Студента можно вплоть до Страшного суда.

Студент извлек из своих запасников недописанный холст и победоносно посмотрел на меня. Взгляд этот давно перестал меня смущать, потому что иного самоутверждения Студент не добьется в жизни даже при большом желании.

— Сумеете определить, кто это такой? — в вопросе Студента сквозит чрезмерное любопытство — дотягиваю ли я хоть примерно до его искусствоведческого уровня. Никак успокоиться не может, решил я, и проверяет знания своего хозяина постоянно. Расслабься, Студент, если бы не более важные дела, я б с атрибутикой справлялся сам. Но где для этого брать время?

— Боюсь ошибиться, кажется, Машков, — наконец-то отвечаю Студенту, и тот аж засветился от какого-то неподдельного счастья по поводу моей осведомленности:

— Правильно. Однако, позвольте спросить еще. Кто изображен…

— Не позволю, — перебиваю его. — Последний экзамен в своей жизни я сдавал давным-давно, а на профессора ты не тянешь.

Студент усмехнулся и горячо затарабанил:

— Ни один профессор, ни один академик на этот вопрос не ответит.

— Поэтому ты задаешь его мне?

— Просто удивляюсь, отчего с такой подготовкой вам неинтересно заниматься атрибутикой, ведь мы вдвоем могли бы…

— Каждому свое, Студент. Так что, считай, мы вдвоем сработали. Я назвал имя художника, а все остальное — твоя забота.

— Это эскиз Машкова к «Портрету поэта», который находится в Государственной Третьяковской галерее. До сих пор считается, что моделью «Портрета поэта» послужил Рубенович. Находящийся в моих руках эскиз отличается от этой картины лишь тем, что и лицо модели, и фигура выполнены в манере «традиционной серьезности». В окончательном варианте изображение лица поэта осталось без изменений, зато при написании фигуры в агрессивной, резкой манере, Машков уже достаточно явно ориентирован на ларионовские приемы. Однако главное не это. Одну минуту.

Студент залетел в свое хранилище, и я успел, не спеша, выкурить сигарету, пока наконец-то эта минута истекла.

Мой главный эксперт был возбужден до того, что не обратил никакого внимания на голубоватые клубы дыма, медленно плывущие по комнате.

— Смотрите, каталог выставки за пятнадцатый год, — Студент взмахнул передо мной тощей брошюрой с видом победителя всех академиков мира. — Он принадлежал самому Машкову, что вы на это скажете? Хорошо, но вот, «Портрет поэта», а рядом рукой художника написано «Яшвили». Я провел кое-какую работу, — скромно продолжил Студент, — и теперь с уверенностью могу сказать — на «Портрете поэта» изображен вовсе не Рубанович, а Паоло Яшвили.

— Хорошо, что не Паоло Веронезе, — облегченно вздохнул я. — Тут понимаешь, мне нужно сделать подарок как раз братскому Кавказу. Заверни работу и не куксись. Наверное, через несколько дней тебе предстоит свидание с Башкирцевой.

Студент вряд ли сиял так, если бы ему грозила встреча с современницей, грозящая закончиться не на рабочем столе, а под одеялом в узкой койке больнично-солдатского образца. Впрочем, на рабочем столе Студента места для женщины не найдется, даже если она сильно попросит.

Насчет братского Кавказа я пошутил, а Студент должным образом не прореагировал. Впрочем, откуда ему знать, что сегодня Кавказ больше нуждается в боеприпасах, чем в портретах своих великих поэтов.

Вот потому решил я повезти это незаурядное произведение искусства Коте Гершковичу. Давно не радовал его новыми приобретениями. Кроме того, Котя похож немного своим носом на так называемых лиц кавказской национальности, хотя и является представителем русскоязычного населения.

На первом этаже старинного особняка, в котором расположился концерн «Олимп», Котя устроил нечто вроде выставки-продажи достижений народного хозяйства стран с нормальной экономикой. Ничего удивительного, среди предприятий, входящих в систему «Олимпа», есть дистре-бьютеры «Кэнона», «Панасоника», «Сони». Так что поражаться изобилию всяческой техники не приходится. Больше того, в заведении можно приобрести даже канцелярские товары, от которых наша промышленность, похоже, давно отказалась. Так что, если для нужд моего офиса потребуются французские скрепки или немецкие «белила» вместе с финской бумагой, я уже знаю, куда обращаться.

Рядом с высоким парнем, парящемся в строгом шерстяном костюме-тройке, стояла хрупкая девушка и продолжала монотонно перечислять:

— Копирователь «Кэнон», триста тридцатый, из периферии — «Хьюлетт Паккард», четвертый. Компьютер помощнее, на ваше усмотрение, комплектующие тоже.

— Получены новые радиотелефоны, — на мгновение перестал делать отметки в своей записной книжке «Ситизен» продавец.

— Не интересует, — отрезала девушка. — Дискеты «Макселл», три с половиной дюйма, чистящие тоже… Да, бумага хорошая есть?

— «Виктори Лазер», с водяными знаками, — гордо выпалил продавец.

— Хорошо, — кивнула покупательница в знак согласия. — Да, к копирователю картриджи, тонеры — это тоже на ваше усмотрение.

— А сканер?

Девушка молча кивнула головкой с короткой стрижкой в знак полного согласия.

— Как будете платить? — деликатно-безразлично спросил продавец.

— Безналичными, — словно ножом отрезала покупательница.

— На какую фирму выписывать счет?

Девушка на мгновение смутилась, затем улыбнулась и ответила:

— Вам переведут деньги, а мы потом заберем товар.

Продавец непонимающе посмотрел на клиентку. Девушка усмехнулась еще раз и заметила:

— Получать товар будет Ленинское районное отделение внутренних дел.

— А платить — его спонсоры, — не удержался я.

Девушка недовольно посмотрела в мою сторону, но я так чарующе улыбался, что в конце концов она ответила тем же.

Продавец уселся за столик и стал полировать пальцами клавиши компьютера, на экране которого засветилась номенклатура отобранных товаров. Девушка призывно смотрела на меня, однако назначать ей свидание в мои планы не укладывалось. Потому что и со своими женщинами до конца разобраться не могу, стоит ли вешать на шею еще одну заботу? К тому же в свое время один следователь из отдела внутренних дел на морском транспорте уже бегал за мной с пистолетом «Макарова» вовсе не по служебным обязанностям.

Я улыбнулся на прощание и покинул торговый зал.

Увидев меня, секретарша Коти, напоминающая скаковую лошадь в юбке, сотворила предупредительный жест.

— Подождите, пожалуйста, — улыбнулась она и при этом сделалась похожей на вышеупомянутое животное еще больше.

— Курить можно? — для приличия спросил я, потому что директору «Козерога» в этом здании еще не было отказа и в более серьезных просьбах.

Девушка-лошадь вместо ответа выхватила из стола хрустальную пепельницу, и я от всей души предложил ей сигарету.

— Что вы, не курю, — бросила секретарша и продолжала смотреть так выразительно, словно на мне был жокейский камзол, а тубус в руке заменял стек.

Ждать долго не пришлось. Не успел докурить сигарету, как из Котиного кабинета выпорхнула девица, вид которой деловым я бы не назвал даже при большом желании.

Я погасил сигарету в хрустальной пепельнице и без приглашения секретарши прошел в кабинет генерального директора фирмы «Олимп».

— Здравствуй, Котя, — сказал я, заодно отмечая, что эту громадную комнату украшает не только картина кисти Верещагина, но и превосходный пейзаж Ланга, раздобытый Гершковичем с моей помощью.

— Ты что, сюда постепенно всю коллекцию перетаскиваешь? — спрашиваю у Коти, пододвинувшего ко мне пепельницу «Салем». — Смотри, рискуешь, через сорок восемь лет срок аренды заканчивается, будешь потом все отсюда на спине тащить. И это в почти столетнем возрасте…

— Не буду, — успокоил меня Гершкович, — я теперь все здание выкуплю. Даром что ли Пенчук теперь такой важный мэр.

— Конечно, не даром. Котя, я за тебя просто счастлив. Кроме того, ты видимо решил наладить семейную жизнь. Эта девушка по брачному объявлению?

Котя никогда не сердился на меня, да и мне приходилось платить взаимностью в подобных ситуациях. В конце концов, кому позволены такие вопросы, кроме старых приятелей?

— Нет, эта девушка по поводу другого объявления, — спокойно поведал Котя. — Мне врач посоветовал. В последнее время столько работы, что без снотворного заснуть не могу. А хороший массаж снимает напряжение.

— Тогда понятно, Котя. Это девочка из массажного кабинета фирмы «Улыбка». Не зря их реклама на всех столбах и столбцах в газетах, а морда у тебя до сих пор… Здорово «Улыбка» работает. По тебе видно. Это же надо, открыть блядник чуть ли не в здании прокуратуры. Впрочем, все верно, в крайнем случае охрана обеспечена. Они наверняка кроме бабок, ментам на шару массажи делают. Исключительно губами.

— Что с тобой сегодня? — блеснул толстенными стеклами очков Гершкович.

— Ты прав, извини, Котя. Но если бы здесь работал мой генеральный менеджер, ты бы и не такое нес.

— Что ты понимаешь? — не поддержал меня Гершкович, — тут тоже такое вытворяется. За Линду резиновую, правда, еще базаров не было, но и мои мальчики на твоих похожи. А твой генеральный менеджер… Я его знаю. Если «Козерог» хочет с ним расстаться, «Олимп» уже готов взять его на работу. И при этом платить больше.

— Нет, Котя. Он у меня до смерти трудиться будет, — отметил я высокую квалификацию своего сотрудника, а также то обстоятельство, что о гадости, которую на сей раз пристроил Костя, в городе никому не известно. — Котя, я принес тебе незаурядное произведение искусства…

— Слушай, только не говори, что оно стоит дешево, — недовольно бросил Гершкович. — Думаешь, не знаю за то, что ты отдаешь мне вещи процентов на двадцать дешевле?

— Котя, обычная скидка для солидного клиента, — пробормотал я.

Котя выразительно посмотрел на меня, и продолжать говорить на эту тему уже не было смысла.

— Слушай сюда — Гершкович перешел от искусства к жизни более серьезным тоном, — против тебя гадость какая-то готовится. Точно не могу сказать…

— Не можешь или не имеешь права?

— Не могу, — подчеркнул Котя. — Но на таком уровне просто так ничего не говорят.

— Котя, ты сегодня прямо кроссворд какой-то.

— Ой, ладно. Мы тут с мэром отдыхали, так он мне по-дружески заметил, мол, твой дружок слишком прыгать стал.

— Очень конкретно.

— Конкретнее не бывает, — отрезал Котя. — Или тебя кое-кто плохо изучил? Или ты мало год назад навоевался, думаешь у них информации нет? Стоит кому-то косо посмотреть в твою сторону, и он уже может бежать до нотариуса диктовать завещание. «Аргус» не забыл?

— Эта фирма наехала на меня. Я только защищался.

— Мой долг тебя предупредить как старого приятеля. После смерти Логвиненко фирма «Глобус» даже побоится думать за то, чтобы войти в твою систему предприятий. Что ты за это скажешь?

— Скажу, если бы не наши характеры, мы бы с тобой объединились, Котя. Как тебе нравится название синдиката «Козерог на Олимпе»?

— Мне больше нравится «Олимпийский Козерог».

— Вот в этом вся причина. Иначе бы город принадлежал только нам.

Котя от души рассмеялся и заметил:

— Нет, мы же с тобой одинаково думаем. Так что лучше иметь хорошего приятеля, чем потенциального противника. Разве еще когда-то в этом мире уживались двое под одной короной, будь они даже братиками-близнецами?

— Это точно. Спасибо тебе, Котя.

— Ты больше ничего не хочешь сказать?

— Это портрет поэта Яшвили, хотя в Третьяковке до сих пор уверены, что на нем изображен другой стихотворец.

— Ты до Третьяковки добрался?

— Нет, там похожий есть.

— Сколько стоит твой портрет?

— Как для тебя, — специально подчеркнул я, — всего десять тысяч.

— Хорошо, — не стал спорить Котя и полез в боковой карман. Интересно, если бы я сказал «миллион», он стал бы шарить в сейфе или нет?

— Слушай, Котя, мне любопытно, может ли представлять из себя Градус угрозу для нашего общества?

— Я тебе так скажу. Если завтра Градус на тот свет пойдет, этому никто не удивится. Все мы грешники. Кто больше, кто меньше. Но то, что вытворяет Градус, даже отпетые бандиты не делают. Это не человек, а погромщик какой-то.

— Насколько я знаю, он не совсем честно занимается конвертацией. Благодаря тому, что деньги плохо ходят.

— Это они так ходят благодаря градусам, — поделился страшной государственной тайной Котя. — Допустим, ты договариваешься с Градусом, что переводишь ему безнал из расчета сорок шесть за бакс наличкой. Деньги он отдает. Как только они ложатся на его счет. Но деньги же плохо ходят, и за это все знают. Ты переводишь безнал и идешь за своей наличкой. А Градус говорит — я, мол, их еще не получил. Проходит время, и он сам звонит. Приходи, друг, за расчетом, сегодня твои бабки уже у меня. Дальше рассказывать?

— Не нужно, Котя. Клиент приходит к Градусу, а тот сходу его радует: когда мы договаривались, курс доллара был сорок шесть, однако сейчас, когда пришел безнал, он сорок шесть и восемь десятых. Хочешь, расчет по такой цене, не хочешь, отошлю назад тебе безналичку. А за это время курс вполне может стать и пятьдесят. О том, что якобы долго идущий безнал можно несколько раз быстро прокрутить и говорить не хочется.

— Вот-вот. Только этот деятель на таких операциях не остановился. Он заделался великий ростовщик. Прямо как та старуха из Достоевского. Ее, правда, клиент в конце концов топором рубанул, но Градусу это не грозит. Его по другому кончат, давно заслуживает.

— И чем он так отличился в бизнесе?

— Одалживает деньги под хороший процент какому-нибудь фирмачу, когда у него нехватка финансов, а потом способствует его полному разорению. И тут же бригада Градуса выколачивает все долги. В счет их по дешевке принимаются автомобили, дома, раздевают до коронок на зубах. А сколько они трупов понаделали, сколько выгодных городу сделок сорвали… Многим это уже не нравится. И я тебе скажу: рано или поздно — Градус нарвется. А если нарвется, так все этому только обрадуются. Потому что во всем есть предел, даже в этом, как его, беспределе.

— Если мои неприятности смогут иметь место, а с Градусом что-то случится, они усугубятся?

— Никогда. Я так тебе скажу, по секрету, как другу, может, и наоборот. Я б на ментовском месте человеку, который от Градуса город освободит, медаль бы дал.

— Пусть менты сами себе медали цепляют. У меня лично температура по поводу Градуса не поднимается. Скажи, Котя, в каких ты отношениях со своим банкиром господином Власовым?

— Товарищем Власовым. Это в коммерческом банке господин. Слушай, я когда первый раз услышал эту дурь — «коммерческий банк» чуть с хохота не удавился. А теперь сам так говорю.

— Мне хотелось бы с ним повстречаться, Котя. Этот деятель слишком жадный?

— Жадные в нашем деле долго не живут, — предельно откровенно заметил Котя.

— Сколько он берет за кредит?

— Двадцать пять процентов на карман и условия очень льготные.

— А если я ему предложу эти же деньги, чтобы он не предоставлял кредита определенной фирме?

— Тогда он только обрадуется. Эти деньги Власов продаст кому-то другому. Плюс неожиданный доход от твоей фирмы. Я так себе понимаю, будущая покойница носит кличку «Пантера»? — улыбнулся Котя. — Наш город всегда был большой деревней.

— Но не до такой же степени… — пробормотал я.

— И еще хорошо, что нас, коренных южноморцев, осталось здесь всего ничего. Если бы все не уехали, за этот расклад знал бы весь город. А так…

— А так, Котя?

— А так, ты да я, — хитро прищурился Гершкович и неожиданно добавил. — И еще одна семья. Солидная. Ей самой конвертацией заниматься захочется, не деля сферы влияния.

— А главным в этом деле новые хозяева города видят тебя?

— Что ты такое говоришь?

— Перестань, Котя. Ты же с Власовым хорошо работаешь. Это так, к примеру. Допустим, фирма «Лясем-трясем» переводит на счет другой фирмы деньги. Но ведь никто не удивляется, что безнал плохо ходит. В это время у Власова сидит мой дружок и говорит: дай мне на неделю пять миллиардов, я из них десять сделаю. Половина — твоя. И поэтому деньги несчастного «Лясема-трясема» приходят на нужный счет только через неделю. А затянется эта операция, так и через месяц. И никто не удивится, ведь деньги плохо ходят. И разборов не будет — банк государственный.

— Мне, — демонстративно подчеркнул Котя, — этого не нужно. Я на своих деньгах работаю. И тебе, — еще раз подчеркнул мой приятель, — тоже не стоит ходить к Власову. Я сам все сделаю. Так лучше будет, для всех.

— Тогда возьми назад свои деньги.

— Нет, считай теперь это скидкой «Олимпа» для очень солидного партнера.

— Значит сейчас, Котя, мы как бы в одной команде?

— Мы всю жизнь были в одной команде. Как бы, — вполне серьезно заметил Котя. — Только, на всякий случай, возьми кредит в своем, коммерческом, чтоб он сгорел, банке. Хороший кредит.

— Так я уже беру.

— И чем скорее, тем лучше, — не догадался Котя о том, что впервые за всю историю своего существования «Козерог» решился на кредит и без его подсказки. — Даже такому самостоятельному человеку, как ты, который, как оказывается, не собирается поддерживать Градуса, пусть и в виде компенсации за судьбу Чируса, и то надо соблюдать правила приличия.

— Я этих правил на приеме губернатора до ноздрей наглотался.

— Если бы только на приеме… Значит, давай подъедь к банкиру прямо уже, — так и не высказал до конца своей основной мысли Котя.

— Тогда на меня никто не будет точить зубов?

— Зубы на нас будут точить всю жизнь. Не одни, так другие. Но в этом случае, ты безболезненно можешь продолжать свою любимую манеру работать. И «Пантера» достанется не кому-то другому, — попрощался со мной старый приятель.

По дороге в мой исключительно коммерческий банк «Нектар» я думал о том, что не до конца понял Гершковича, быть может, впервые в жизни. И вариантов здесь несколько… Гадать можно до полной потери рассудка. Быть может, Чирус убил Логвиненко только потому, чтобы связывали это событие с последующей смертью Градуса? Напрасно что ли Вершигора предупреждал? А если еще вспомнить поведение Рябова, когда речь зашла о Градусе? Я давно убедился, что в этих играх на один вопрос может быть миллион логических ответов. Но только единственный из них, возможно самый нелепый, будет правильным.

В конце концов, я могу даже сделать глупый вывод о том, что лично обязан пристукнуть Градуса, хотя после этого разговора уверен, исполнители уже наготове. Поэтому нужно просто ждать. И только время покажет, какие действия предпринимать дальше. Особенно сейчас, когда губернатору любыми средствами нужно восстановить мир и покой в Южноморске, получив столь милые его сердцу инвестиции. Мэр ведь — его ставленник, а двигал Пенчука к этой должности золотоносный локомотив Котя Гершкович. Слава Богу, вот и банк.

Глаза телекамер, установленных над дверьми «Нектара», тщательно ощупали меня, и лишь затем раскрылась тяжелая автоматическая дверь, этакая подделка под старину, бьющая по глазам.

Охрана, расположившаяся в вестибюле, тут же приступила к своим обязанностям.

— Пропуск, — коротко бросил один из ребят, по всей видимости, отставной мент. Все банки почему-то любят нанимать в охрану именно ментов, ведь у них есть хоть какой-то опыт работы в отличие от бывших спортсменов.

Я молча предъявил ему пропуск и попытался пройти, но не тут-то было.

— Оружие? — также лаконично бросил начальник охраны.

— Да вы что? — возмущаюсь таким оскорбительным предположением. — Разве я похож на человека, нарушающего закон? Ношение холодного и огнестрельного оружия запрещено.

Страж двери не прореагировал должным образом на пропаганду идей правоохранения и устало повторил:

— Оружие…

— Смотрите, чтобы патроны не пропали, — сдался я и передал ему свой «маузер».

— У нас ничего не пропадает, — сказал охранник, выразительно посмотрев на меня. Я молча протянул ему нож с выкидным лезвием и признался:

— Это все.

Охранник мне почему-то поверил, зашел в точно такую же застекленную конторку, как во всех милицейских учреждениях, и открыл металлический шкаф. Среди таких полезных штучек, как пистолет «парабеллум», револьвер «лефоше», при желании выполняющий функции кастета, я заметил совершенно негодные для настоящей самозащиты многочисленные газовые баллончики и крохотные пистолеты «рэк».

Перед тем, как отправиться на свидание с банкиром, поправляю прическу с помощью расчески. На нее охрана почему-то не прореагировала. И совершенно напрасно. Это старая расческа «Баку», стоила она сорок копеек. Но при большом желании я могу воспользоваться ею не хуже, чем ножом. Правда, расческа не режет, однако для того, чтобы отправить человека на тот свет, резать его не обязательно. Достаточно одного точного колющего удара.

17

Родной дом встретил меня глухим ворчанием Трэша, на спине которого удобно расположился Гарик. Он тянул собаку за уши вверх с таким неистовством, словно хотел вместе с ней взмыть в воздух. Пес на моего наследника почему-то не обижался. Со мной эта тварь ведет себя несколько иначе. Если бы мне захотелось только протянуть руку к его загривку, уверен, Трэш бы не ограничился весьма обильным анализом крови. Напрасно что ли Воха с нежностью говорит о своем четвероногом любимчике как о идеальной машине для убийства. Мне сейчас для полного счастья не хватает только проверить слова руководителя охраны.

Так что пришлось Гарику отказаться от дальнейших попыток растягивать уши собаки, и спокойно наблюдающий за этой картиной Воха увел оскалившегося пса в вольер. Гарик не слишком огорчился и переключил свое внимание на меня.

— Папуля, — ласково протянул Гарик, — когда мы постреляем?

— Освобожусь только, и тут же начнем.

— Ты освободишься, — в голосе сыночка прозвучали интонации его мамочки. — Тебе семья нужна? Только бы по сукам скакать…

— Что ты сказал, дебил мелкий?

— Сам такой породистый, — парировал Гарик, показал мне резко поднятый вверх средний палец и скороговоркой добавил:

— Иди в жопу!

— Ну, все, козел малый, — устало процедил я перед тем, как отпустить ему дежурную затрещину, чтобы не остаться в стороне от процесса воспитания будущего поколения строителей демократического общества.

И все-таки наши дети меняются на глазах. Вместо того, чтобы получить по шее и убежать, обливаясь слезами, не забыв при этом еще раз послать меня куда подальше, Гарик, развернувшись в прыжке, нанес удар в пах воспитывающему его папаше. К великой сыновней радости, я рухнул, как подкошенный. Однако Гарик слишком рано расслабился, потому что я тут же подсек его ноги. Так теперь на нем тренироваться можно, окончательно решил я, и вполсилы врезал в ухо новоявленного спарринг-партнера. Оглушительный вопль Гарика послужил сигналом к завершению тренировки. Вдобавок влетевшая в холл Сабина тут же сгребла в охапку основное богатство нашей семьи, бросив на меня взгляд, явно позаимствованный у Трэша. Чувствуя такую поддержку, несгибаемый боец Гарик завизжал еще сильнее. Я внимательно посмотрел на жену и окончательно понял — после приема у губернатора наша жизнь постепенно входит в свою привычную колею.

— Что ты себе позволяешь? — вызверилась на меня Сабина. — Это же ребенок. Ты что, убить его хочешь? Возьми свой пистолет и стреляй. Сразу, двоих.

Я не успел оправдаться, мол, уделяю ребенку внимание, как того она постоянно требует, играю с ним, учу самообороне. Рев Гарика тут же перешел в торжественные обещания:

— Я твое яйца оборву… Глаз на жопу натяну…

Видимо, в отличие от жены, ребенок даже не допускал мысли, что папа выхватит пистолет и начнет с его помощью выяснять сложные семейные взаимоотношения.

Не комментируя угрозы сына, я молча поднялся в свой кабинет. Включил свет и тут же увидел спящего на диване Рябова. Впрочем, через секунду после того, как освещение залило комнату, Сережа уже был на ногах.

Чтобы сразу поднять настроение коммерческого директора, я прикурил сигарету и заметил:

— Мне казалось, что день головоломок уже позади.

— Какие головоломки… — бормотал Рябов, протирая глаза.

— Кофе хочешь?

— Я уже ничего не хочу, — закончил умываться по-кошачьи Рябов.

— Тогда, быть может, соизволишь кое-что объяснить? Или ты не в курсе?

— Правильным курсом идете, товарищи, — окончательно проснулся Сережа.

— Значит, товарищи идут правильным курсом, а мы в их фарватере.

— Ты же меня не слушаешь. Тогда слушай других.

— Наслушался. На всю оставшуюся жизнь. Пора выводы делать.

— Правильно. Делай.

— Уже сделал. Только сумбурные. Интересно, чего это Котя, с одной стороны, предлагает, Вершигора предупреждает, а вот Рябов…

— Рябов лучше всех тебя знает.

— Ладно, Сережа. Что это за игрища начались в нашем славном городе?

— Победившая команда окончательно переподчиняет себе бывших конкурентов.

— А от несогласных освобождается?

Сережа решил отмолчаться, однако и я не спешил продолжать прогнозировать ситуацию, тут же изменив нашу обычную манеру взаимоотношений.

— Рябов, в конце концов — ты мой подчиненный. Так что давай, докладывай, — чуть ли не по-армейски бросаю в его сторону и закрываю окно. Пусть Сережа дымом подышит, быть может, это на него подействует.

Вместо того, чтобы отвечать своему руководителю, Рябов пошире распахивает окно и замечает:

— Вот-вот. В этом ты весь. И губернатор слишком хорошо тебя знает. Мне Вершигора…

— Опять встречаетесь?

— А как же иначе? Они же прекрасно понимают, что ты скорее застрелишься, чем станешь выполнять…

— Я не застрелюсь, Сережа. Я, в крайнем случае, такое им устрою. Размечтались, чтобы я…

Рябов выразительно посмотрел на меня, и тронная речь прервалась как бы сама собой.

— В этом-то и все дело — чуть ли не грустно сказал Сережа. — Ты человек непредсказуемый. Порой даже для меня. По крайней мере, ясно одно — твое поведение должно быть нейтральным.

— Добрые значит, позволяют мне сотворять вид независимости…

— А как ты хотел? Сам ведь говорил, городом должна управлять одна команда.

— Пусть управляют, я тут причем?

Рябов пристально посмотрел на меня и заметил:

— Ты, между прочим, тоже в городе живешь.

— Я живу за городом, Сережа.

— Но кредиты берешь в городском банке.

— Ага, значит ты еще и с Котей виделся.

— После тебя.

Поддерживать свое гордое «я» уже не было смысла. Котя ведь не просто выводил меня из-под возможного удара, но и посоветовал взять кредит. И я это сделал. А значит, прислушиваюсь к советам их команды.

— Котя молодец, — наконец-то придавливаю свой нелегкий характер. — Он понимал, на словах можно обещать, что угодно. А теперь его компаньоны должны успокоиться.

— Твое появление в банке… — протянул Рябов. — Это как бы сигнал нашей… нашего согласия.

Сережа щадит мое самолюбие, хотя только что вел себя по-другому. Он специально сказал «нашего согласия», хотя правильнее было заметить — «твоей покорности».

— Хорошо, что они не знают — этот кредит было решено взять и без их… просьбы, — я решил все-таки оперировать более привычными для самолюбия формулировками. — А что твой партнер Вершигора?

— А что Вершигора? У него свои дела. Так и сказал — разве местные бандюги-бизнесмены будут довольны предстоящими иностранными инвестициями? На чем они тогда руки греть будут?

— Вот отчего генерал гарантировал, что до Чируса и без меня очередь дойдет. Именно так, очередь. А первым в этой очереди у них Градус легендарный, у которогоЧирус в шестых номерах значится. И боятся они, как бы с преждевременной смертью Чируса Градус не встрепенулся.

— Ты еще горишь желанием разобраться с Чирусом?

— Сережа, этот вопрос я от тебя сегодня второй раз слышу. Значит давай решать так. Пусть им достается Градус, а нам Чирус. В конце концов это лишний раз убедит их, на чьей я стороне. К тому же Вершигора не против экономических воздействий на Чируса. Теперь мне все ясно.

Им достанется то, что награбил будущий покойник Градус и его трудовая ниша; конкуренция в нашем городе давно уже реальное явление. А мы станем наследниками «Пантеры», чтобы возместить упущенную выгоду от объединения с фирмой «Глобус». И все их волнения — чтобы Чируса раньше времени не вспугнули. И когда все закончится, в городе станет тихо, так что вполне можно осуществлять свои инвестиционные мечты.

Хорошо придумали. Иностранцы будут вкладывать деньги в Южноморск, а местная команда размещать собственные средства, быть может, в их же странах. Там-то деньги будут защищены понадежнее, чем в этой стране чудес, законы которой словно создаются для уничтожения собственной экономики и, как следствие, — капиталовложений отечественных бизнесменов в и без того хорошо развитые страны.

Я прикурил очередную сигарету. Рябов из благодарности за мое хорошее поведение не стал распространяться о воздействии табака на его драгоценное здоровье. Однако я слишком хорошо знаю Сережу, чтобы не понять — он снова прячет какой-то козырь в рукаве. Ничего страшного, у меня тоже свой джокер имеется.

— Сережа, ты контролируешь ситуацию? — словно невзначай спрашиваю Рябова, и тот укоризненно замечает:

— По-моему, из нас двоих ты не выспался. Пока я жив, веди себя, как хочешь.

— Да, особенно при нынешних обстоятельствах.

— Это явление временное. Зато мы можем продолжать свой бизнес ПОЧТИ СПОКОЙНО.

Это «почти» полностью успокоило меня. Благодаря сережиной заботе можно не обращать внимания на очередные городские разборки и заниматься исключительно любимым делом. В этом я лишний раз убедился, когда пошел проводить Рябова.

Мой дорогой наследник Гарик, похоже, успел позабыть, что еще совсем недавно он был самым несчастным ребенком на свете. Сейчас он просто светился от счастья, потому что в доме появился его лучший дружок — начальник отдела снабжения моей фирмы. Если бы я не был твердо уверен, что Гарик мой сын, то приписывал бы его появление на свет исключительно Константину: эта парочка прекрасно находит общий язык и представляет собой союз разнокалиберных пакостей. У Константина, понятное дело, масштаб покрупнее, напрасно что ли Гарик с пеленок к нему инстинктивно тянулся.

Никелированная хлопушка моего сына сиротливо лежала на ковре рядом со счастливым донельзя Костей, командовавшим: «Рота, вперед! В атаку! Ура!» — а Гарик с неописуемым восторгом гонял по комнате с опухшим ухом и персональным «магнумом» Константина. В руках Гарика этот слонобой казался пулеметом.

Рябов спокойно ушел, успев процедить в сторону рванувшегося к нам навстречу начальника отдела снабжения характеристику, не вошедшую в его личное дело — «Мешок убытков».

— Здравствуйте, — радостно захлопал Константин ресничками своих голубых кукольных глазок, придающих его мордочке ангельский вид. — Я все сделал, в лучшем виде.

Это хорошо, подумал я и посоветовал Косте забрать у ребенка свою игрушку, а Гарику — убираться с неземной скоростью. Гарик бросил на меня взгляд, полный злобы, и я обрадовался уже потому, что перед тем, как отдать Косте пистолет, ребенок даже не попытался разрядить его в родного папочку.

— И как там город на Неве, Константин?

— Стоит, не падает.

— А старичок Рогожин?

— Жучара. Старый козел. Наглый, как паровоз, на котором Ленин в их Ленинград приехал.

— Ну и что ты в этом Ленинбурге успел?

— Все сделал, в лучшем виде. Хотя пришлось, конечно… Но я же и не таких, как этот старый козел в раскрут пускал. В общем, даже девочек ему выставил. У меня такие расходы были…

Мне предельно ясно, отчего Константин прискакал сюда, а не отправился к Игорю, как было велено. Бойко он бы мог трое суток о своих затратах рассказывать, но вряд ли даже сочувствия дождался. Сейчас Косте сочувствие даром не нужно, зря что ли он так поет о нелегкой работе и затраченных средствах, намекая, что окончательно исправился и мое решение о его труде на общественных началах вполне можно отменить.

Я решил было сообщить Косте — в связи с его умелыми действиями, наказание отменяется, но начальник снабжения снова завел долгоиграющую рекламу насчет всего в лучшем виде и при этом демонстративно бросил взгляд на свой «Ориент».

— Ты спешишь?

— Поздно уже.

— Да, в это время наш малыш Костик уже ложится баиньки.

— Нет, просто меня такая телочка ждет.

— Как питерские телки?

— В лучшем виде, — выпалил Костя.

— А, так ты, кроме старичка, еще и девочками занимался?

— Для пользы дела, — затарабанил Константин, еще раз посмотрев на часы, — только ради…

— Ты еще скажи, что о моем здоровье заботился, — не сдержался я. — Ладно, беги к своей телке. Учитывая твой титанический труд, с завтрашнего дня работа на общественных началах отменяется. Доволен?

Константин радостно кивнул головой:

— Спасибо. Тогда я домой поехал?

— Чеши отсюда.

Начальник отдела снабжения радостно понесся к двери, а я, как бы невзначай, бросил ему вслед:

— Ты Бойко уже видел?

Константин остановился, словно ему вдогонку была пущена стрела, вошедшая в зад по оперение.

Он повернулся и посмотрел на меня таким растерянным взглядом, что я не удержался от смешка:

— Полные штаны от радости предстоящей встречи. По-моему, тебе пора снова переходить на работу без оплаты. И тогда-то, уверен, все будет в действительно лучшем виде. Что тебе поведал Рогожин?

— Я так устал, — начал оправдываться Константин. — Этот старый пердун утомил. Голова кругом идет.

Константин продолжал оправдываться, а я подумал, что он здорово наблатыкался выдавать мои собственные формулировки.

— Ладно, отдыхай, — смягчился я и, дождавшись, когда Константин скоростным снарядом сорвался с места, рявкнул:

— Стой, придурок!

Когда Константина именуют придурком, он сходу начинает понимать все без лишних объяснений. Начальник отдела снабжения наигранно хлопнул себя по лбу, подлетел ко мне и протянул смятый конверт, от которого несло мускатным шампанским:

— Рогожин написал данные. Собственноручно.

— Все, Костя, делай вид, чтобы тебя искали, — прощаюсь с чиновником для особых поручений и услышал урчание его «фольксвагена» еще до того, как заглянул в конверт.

В конверте лежала бумажка, на которой незнакомым бисерным почерком был каллиграфически выведен номер телефона и данные его владельца — Пошелевская Наталья Хуйдабердыевна. Все ясно, после того, как Костя однажды неверно записал номер телефона, со всеми вытекшими из его кармана последствиями, он переложил эту работу на старичка Рогожина.

Положив перед собой бумажку и, выдвинув антенну радиотелефона, набираю номер Бойко. Игорь не успел взять трубку, как я отключил связь. Я не мог понять, в чем дело, но как всегда инстинктивно почувствовал — что-то не то. Это непонятно, как доставшееся мне от далеких предков звериное чувство повышенного инстинкта, которое никогда не подводило.

Еще раз скользнув глазами по бумажке, доставленной из Питера, набираю номер телефона женщины, у которой старик Рогожин приобрел работу кисти Башкирцевой, и корявый голос автоответчика тут же поведал:

— В случае острых кишечных заболеваний…

18

Спустя час, после того, как телефон проинструктировал меня о путях ликвидации последствий поноса, в гостиной уже сидел руководитель пресс-группы.

— Как семейные дела, Игорек? — наливаю коньяк в крохотные хрустальные рюмочки. — Дома все ладно?

— Спасибо. Полный порядок, — ответил Игорь, как положено уверенному в себе главе семьи. Значит, его драгоценная половина получила возможность не только распевать арию о белом «мерседесе», но и саму машину. Интересно, чего она потребует от Бойко в следующий раз? Это будет весело, если после автомобильной песни жена Игоря выучит другую. Мало их, что ли, этих песен? Например, «Самолет летит, мотор работает…»

— Игорь, вынужден усложнить твою задачу. Благодаря Константину…

— Согласен, лишь бы его лишний раз не видеть.

— А в чем дело?

— Все в том же. Его шуточки порой способны довести до белого каления и более спокойных людей.

— Ну, Игорь, творческие способности Кости давно стали легендой, так что пора привыкнуть. Если бы ты знал о сувенире, которым он одарил генерального менеджера, с кресла бы упал.

О генеральном менеджере я вспомнил не случайно. Потому что не хотел говорить Игорю о том сюрпризе, который Костя устроил лично мне. Хотя прекрасно понимаю: Константин даже не догадывается, что он преподнес своему руководителю с подачи старой вонючки Рогожина. Ничего, мы с Костиком разберемся, и до Рогожина очередь дойдет. Я тоже шутить умею. Не зря ведь Рябов как-то попрекнул, что Костя это я, так сказать, но только в миниатюре.

— Так что же он тебе пристроил?

Игорек недовольно вздохнул, но все-таки ответил:

— Шкатулку подарил.

— Она что, взрывается?

— Этого тоже ожидать можно было, потому, откровенно говоря, я ее открывал с опаской.

— И что там было?

— Мои любимые сигареты.

— А, так значит взрывались они. Как-то Костя начинил невиданные у нас японские сигареты «Хилайт» индийскими петардочками. Интересные сигаретки, по четыре штучки в крохотной пачечке. Он такой сигаретой при мне нашего вахтера угостил.

— И тот рискнул что-то взять из рук Кости?

— Ну ты же тоже рискнул.

Игорь невольно вздохнул.

— Да, а чтобы вахтер не догадался, он прикурил точно такую же сигарету, из той же пачки. Только она, понятное дело, петардой заряжена не была. А вахтер раз пять затянулся, бух — и вся морда в табаке.

Я хотел было продолжить, что тогда смеялся над ошалелым вахтером не тише Константина, но замолчал. Потому что после этих слов Игорь вряд ли расскажет чем завершился сюрприз со шкатулкой.

— Так что там с его сувениром было, Игорек? Сигареты, что ли, мочой пропитаны?

— Ты ему подскажи только, он эту идею тут же на вооружение возьмет. Словом, когда я шкатулку закрыл, тут же в руку впилась иголка.

Я сдержал улыбку. Любому человеку приятно знать, что подобные сюрпризы распространяются не только на него. Хотя мне такую шкатулку Костя не рискнул бы презентовать.

Игорь спокойно допивал коньяк, а я перевел взгляд на бумажку, лежащую на краю столика и спрятал ее в карман. Не хватало еще, чтобы Бойко прочитал текст записки. Сразу поймет, что даже на меня Костины выходки распространяются. Тем более, перед его приходом я для полной ясности подчеркнул первые пять букв в фамилии, две — в имени и три — в отчестве таинственной хозяйки телефона, выдающего информацию о функционировании желудка, когда его отчего-то не держит.

— Не переживай, Игорек, — успокаиваю руководителя пресс-группы. — Скажи спасибо, что эта иголка еще отравлена не была.

— Я ему уже сказал спасибо, — усмехнулся Игорь, и я сразу догадался, когда это произошло. Месяц назад, когда Константин, ссылаясь на конъюнктивит, три дня кряду не снимал солнечные очки с немного распухшего от простуды носа.

— Словом, Константин облажался в Питере. Там он встречался с Рогожиным, который по, подчеркиваю, непроверенным данным, купил автопортрет Башкирцевой в Южноморске. Игорь, ты понимаешь, что тебе дальше делать?

— То же, что и всегда. У Студента я побывал вторично. Еще раз спасибо за машину. Моя группа может приступать к работе?

— Ты думаешь, я буду возражать?

— Думаю, не будешь. Тем более, Босягин уже в Полтаве.

Я с неподдельным уважением посмотрел на Игоря.

Босягин — мотор его группы. И если Бойко вторично побывал у Студента, это может говорить только об одном — Босягину потребовалась дополнительная информация. Значит, он уже взял след. Впрочем, это не удивительно. Пресс-группа, в отличие от моего чиновника для особых поручений, никогда меня не подводила.

Игорь допил свой коньяк, бросил в рот маленькую итальянскую подушечку, мгновенно уничтожающую запах спиртного, и сказал:

— Думаю, больше недели нам не потребуется.

Это заявление мне понравилось, куда больше всех вместе взятых, которые я сегодня уже слышал.

— С Богом, Игорек, — крепко жму на прощание его руку.

Стоило Игорю оставить меня наедине с опустевшей бутылкой и мыслями, как в гостиную заглянула Сабина. Жена уперлась в меня таким пламенным взором, словно она стояла не у шведской, а возле каменной стенки, и я лично командую ее расстрелом.

— Ужинать будешь? — процедила супруга.

— Нет. И скажи Вохе, чтобы подогнал машину. Мы с ним сейчас в гости поедем. К таким, должен тебе по секрету сказать, девочкам…

— Скотина, — выдохнула жена, и я понял, что семейное счастье в нашем доме полностью восстановлено.

19

Я специально оставлял без внимания вопли Константина, раздающиеся из-за бронированной двери. Пользуясь металлической перегородкой, начальник отдела снабжения, похоже, успел осмелеть после неожиданного звонка и вместо выяснения — кто же решился его потревожить, приступил к угрозам.

— Козлы вонючие, — визжал Костя, — вы уже покойники. Если не уберетесь, всем яйца поотрываю.

Тем не менее, он не спешил открывать, чтобы выполнить свои добрые намерения. Я посмотрел на эту так называемую бронированную дверь, которую, несмотря на постоянную рекламу изготовителей, легко можно прошить автоматной очередью, и понял, от кого мой Гарик нахватался угроз, предваряющих изготовление омлета. Только вот мне больше яйца вкрутую нравятся, однако Костины для этой цели явно не годятся. Он только на словах такой грозный, уж кто-кто, а я знаю.

Я даже несколько удивился, когда Костя приоткрыл дверь, выставив вперед ствол «магнума». Чтобы начальник отдела снабжения от избытка храбрости не выстрелил, подбиваю его руки вверх, тут же нанеся ударной левой хуг в челюсть. После этого Константин улетел вглубь передней, и, хотя пистолет валялся между нами, он даже не пытался его поднять. Я посмотрел на отдыхающего после нелегкой командировки сотрудника, прикрыл дверь, переступил через Костю и прошел в комнату.

А вот и телочка, к которой так рвался из моего дома Константин. При моем появлении она даже не попыталась встать с кровати, а только завизжала:

— Кто вы такой? Что вы здесь делаете? Костя где?

— Вы не девушка, а водопад вопросов, — сказал я, с любопытством наблюдая, как она пытается развязаться. Да, в вопросах секса Константину бы со Снежаной пароваться, замашки у них одинаковы. Хлыста, правда, не видно, но руки этой телке к спинке кровати Константин прикрутил на совесть. Если бы он еще так на меня основательно работал — цены ему не было.

Девушка на мгновение прикрыла рот, попыталась придать своему телу более скромное положение, однако это у нее плохо получилось. Может быть, оттого она снова начала подымать на меня голос и задавать незнакомому человеку весьма бестактные вопросы:

— Где Костя? Я кричать буду! Кто вы такой? Не подходите! А-а-а… Откуда ты взялся?

Я не спеша прикурил сигарету и ответил:

— Я из бюро добрых услуг. Помогаю беззащитным девушкам надевать трусики.

Глаза телки расширились иг страха, когда я вытащил из кармана нож. По-видимому, он произвел на девушку такое плодотворное впечатление, что от окутавшего ее страха она закрыла рот.

Щелкнув лезвием, перерезаю веревку, стягивающую тонкие девичьи запястья, и замечаю:

— Хорошо, что ноги у вас не привязаны.

Девушка вскочила с кровати, не поблагодарив за условно-досрочное освобождение, и подняла с пола невесомое белье.

— Значит, ложный вызов, — констатировал я, — вам моя помощь почему-то не понадобилась. Позвольте полюбопытствовать, кто вы такая?

— Я — невеста Костика, — поведала телка, протянув руку к синему платью, лежащему на спинке кресла.

— И когда у вас свадьба?

— Вам какое дело? — огрызнулась заметно осмелевшая девушка.

— Вам что, Костик не рассказывал о нашей семье? — искренне удивился я. — Он же мой ближайший родственник.

Девушка с любопытством посмотрела на меня. Я стряхнул пепел на ложе любви и поведал:

— Он мой внебрачный сын от Индиры Ганди. Сколько раз мы с покойной мамочкой учили его: Костик, не привязывай сук к кровати, а он до сих пор это делает.

— Ах ты козел, — пошла в атаку уже нацепившая свое платье девушка, — какая я тебе сука, вонючка комнатная?

Я принюхался к себе и отметил:

— По-моему, насчет вонючки ты преувеличила. Так же, как по поводу невесты.

— Значит, я сука? — не сдавалась девушка. — Ах ты…

— Заткнись, а то я тебя урою, — устало бросил я, и она сразу поверила в искренность этих слов. — Будешь кому-то полову на уши тянуть. Свет тут до состояния интима доведен, но наколочку-бабочку возле твоей главной прелести я разглядел. Она, конечно же, подчеркивает исключительно твою невинность. А цвет платья лишний раз подтверждает, что передо мной профессионалка. Так что вали отсюда боком и не интересуйся больше своим женихом. Не буду даже тебя предупреждать, как языком полоскать опасно. Особенно при твоей профессии.

Я протянул девице стодолларовую купюру:

— Считай, что Костя с тобой уже развелся.

Телка схватила деньги с такой скоростью, на которую способны исключительно невесты Константина.

Перепорхнув через лежащего начальника отдела снабжения, девушка безмолвно потерялась за дверью. Я прошел в ванную, набрал полный ковш воды и вылил его на голову своего чиновника для особых поручений. Константин встал на четвереньки, но тут же грохнулся на бок. Чтобы не расточать понапрасну водные ресурсы, я незатейливо сгреб Константина в охапку, затащил его в комнату и бросил на весьма кстати освободившуюся кровать.

Константин застонал и поднял на меня мутные глаза. Я ощупал его челюсть, понял, что она цела, хотя немного распухла, и перестал переживать об оплате очередного больничного листа одного из своих сотрудников.

— Кончай притворяться, — напутствую сжавшегося в комок Константина, — а то расскажу Рябову о твоей очередной затее, так мой удар материнской лаской покажется.

При упоминании фамилии коммерческого директора помутневшие глаза Кости тут же прояснились и расширились.

— А теперь слушай. Ты облажался последний раз в жизни. Это я гарантирую твердо. Шутки твои еще терпимы, но провалы в работе… Я даже не допускаю мысли, что это твоя затея. Но как у тебя не хватило ума перезвонить из Питера по телефону, который подсунул этот старый проходимец? Девочки глаза застилали, понять даже не мог, что он там на самом деле тебе нацарапал?

— Я больше не буду, — по-ребячьи скривил губы Костя и неожиданно для самого себя, а тем более меня, заплакал.

— Ты действительно больше не будешь, Костя, — успокоил его я. — И так уже наказан. Но за наказанием всегда поощрение следует. В счет будущих дел. Тебе отдохнуть после Питера нужно, на свежем воздухе, в приятном режиме.

Я вытащил из кармана коротковолновый передатчик и заметил:

— Не бойся, это не Рябов. Он, в отличие от меня, тебе бы отдых в травматологии устроил. А я когда-нибудь исключительно от доброты своей подохну.

Костя с благодарностью посмотрел на меня, а затем огляделся по сторонам.

— За невесту свою не переживай. Она в ЗАГС побежала заявление подавать. Кстати, тебе пора жениться, я Рябову обещал.

Костя покорно закивал головой. Сейчас он был готов даже к такому повороту в своей жизни, хотя еще недавно уверял каждого встречного, что жениться и утопиться никогда не поздно.

— Воха, — скомандовал я, — подымись наверх. И телефон захвати.

С Рябовым у нас персональная связь, которую нельзя подслушать даже при большом желании. Воха протянул мне трубку, однако я не стал тревожить Сережу в присутствии его заместителя и уже окончательно пришедшего в себя начальника коммерческого отдела.

— Воха, ты Константина забери отсюда. Он в твоем бунгало поживет, отдохнет. А чтобы отдых его полноценным был, тренируй его наравне с другими ребятами. Да, и со здоровьем у него что-то не то, жирком стал заплывать, удары плохо держит. Так что несколько часов в день погоняй его по индивидуальной программе. Константин, ты уже просто светишься от счастья. Не нужно благодарностей. Ведь я по роду службы обязан о тебе заботиться. Да, Воха, если Косте твоя забота о его здоровье не понравится, ты из кожи вон лезь, но полноценный отдых ему создай. Только без коньяка и девочек. Они и так столько сил у этого бедолаги отняли. Понял?

— Понял, — вполне серьезно ответил Воха. — Одевайся!

— Сейчас, — попытался притворяться тяжелораненым Константин и откинулся на спину.

Расслабиться ему Воха не дал. Он рывком сбросил Константина с кровати, занес над ним ногу, и это движение оказало на болящего плодотворное воздействие. Костя вскочил и начал лихорадочно одеваться.

— А ну быстрее, салага! — рявкнул Воха, и я понял, что не ошибся в выборе поощрения.

Костя засуетился так, словно постоянно закрывал задницей шкатулку, которую подарил Игорю Бойко.

— Меня не ждите, — сказал я Вохе.

— Машина с охраной будет внизу, — ответил заместитель коммерческого директора.

Я вопросительно посмотрел на него.

— После вашей связи с Рябовым, мне очень не хочется получать втык по этому поводу, — пояснил Воха свои несогласованные со мной действия.

Все правильно, решил я, Рябов просто перекинул на него часть своих обязанностей. Сережа никогда не оставлял меня без охраны, а сейчас впереди такие интересные события, что он, того глядишь, запретит мне из дома выходить.

После того, как Воха утащил за собой позеленевшего от предвкушений предстоящего отдыха Константина, я не без сожаления разбудил Рябова:

— Сережа, ты извини, что уже вторую ночь…

— Буду через полчаса, — совершенно бодрым голосом сказал Рябов.

— Я не дома…

— Знаю, — коротко заметил Сережа и отключил связь.

Еще бы не знать, имея такого заместителя. И как быстро Воха перенял не только методы работы, но и повадки своего непосредственного руководителя.

20

В течение десяти последующих дней я с утра пораньше, с удовольствием попивая кофеек на террасе, наблюдал за отдыхом начальника отдела снабжения. Огненный шар солнца только-только выкатывался из-за горизонта, окрашивая пока еще бледно-розовыми тонами гладь спокойного моря, а Константин уже был на ногах. Если до его появления в небольшом домике для охраны Воха во время утренней разминки своих людей бежал впереди них, то теперь заместитель коммерческого директора постоянно находится в арьергарде. Впереди Вохи бежит Константин, не отставая от общей группы. А ведь еще неделю назад после двухсот метров он начинал тормозить, задыхаясь и изображая предынфарктное состояние, лишь бы сойти с дистанции.

Однако Воха успешно совмещает не только функции тренера-наставника, но и персонального врача начальника отдела снабжения, потому что специально для Константина изобрел допинг, мгновенно помогающий бежать, как положено. Стоило только Косте начинать сбавлять скорость, как Воха тут же выдавал ему отменный поджопник, благодаря которому будил в организме подопечного дремавшие до сих пор ему самому неведомые силы. А когда я присоединялся к ним, чтобы сделать отдых Константина еще полнокровнее, он старался вообще не тормозить, потому что уже несколько раз получал этот допинг с удвоенной энергией.

И вот результат. Сегодня Константин уже спокойно пробегает несколько километров без посторонней помощи. Отдых на свежем воздухе оказывает на него такое плодотворное воздействие, что после команды Вохи он засыпает мгновенно, вряд ли помышляя о коньяке и девочках. Вот что значит вести здоровый образ жизни, особенно если учесть: на тренировках по рукопашному бою начальнику отдела снабжения поджопники заместителя коммерческого директора могут показаться братскими поцелуями.

Я тоже стараюсь вести здоровый образ жизни, потому что скоро в общественной жизни Южноморска начнутся кое-какие перемены.

Однако, несмотря на то, что Котя поведал о будущей судьбе Градуса вполне определенно, очередное покушение в городе почему-то совершили на меня.

Я выходил из парадного немного расслабившись после бурного свидания со Снежаной, и тут наперерез мне бросилась какая-то фигура. Время, затраченное Рябовым на мои тренировки, даром не пропало: еще до того, как нападавший в полумраке парадного замахнулся каким-то предметом, я успел выхватить «маузер» и чуть было не открыл огонь на поражение с расстояния нескольких метров. Этому доброму намерению помешали невесть откуда взявшиеся телохранители, тут же скрутившие потенциальную опасность, хотя я успел снять предохранитель движением пальца, когда выхватывал пистолет из кобуры, а патрон в стволе «маузера» находится постоянно.

Вместо того, чтобы смириться с поражением, киллер пронзительно завизжал: «Я тебя все равно убью!» — что лишний раз подтвердило серьезность его намерений.

Убивать меня пытались неоднократно. С помощью автоматов, ножей и даже безымянного советского пистолета со встроенным глушителем, заряженного «тяжелыми» пулями. Но чтобы при покушении использовали тяжелую хозяйственную сумку — такого в моей биографии еще не было.

Реклама, которую выдавал убийца насчет моей дальнейшей судьбы, могла устроить в доме самый настоящий переполох. Однако он в мои планы вовсе не укладывался. Поэтому охрана мгновенно затащила этот источник опасности в машину, плотно зажав ему не только руки, но и рот.

Я вышел на улицу, вернул пистолет в кобуру и почувствовал на себе два пристальных взора. В нескольких метрах от бордюра застыл какой-то дедок, а шавка на длинном поводке, прижимаясь к его ноге, таращилась на это событие с неменьшим любопытством, чем его хозяин.

— Такая у нас работа, отец, — печально сказал я ему, — видишь, сколько наркоманов развелось.

— Сталина на них нет, — в сердцах бросил дедок, и его шавка довольно гавкнула.

Я спокойно сел на место рядом с водителем и бросил взгляд в зеркало заднего обзора. Неудавшийся убийца был плотно зажат с двух сторон телохранителями, голова этого грозного мстителя едва доходила до их плеч.

— Дайте ей отдышаться, — спокойно заметил я, но стоило ребятам позволить террористке открыть рот, как она снова заорала:

— Убийца!

Я с огорчением подумал: люди не всегда правильно делают вывод из создавшейся ситуации. Можно подумать, это я налетел на дамочку, стремясь отправить ее на тот свет таким грозным оружием, как хозяйственная сумка. И вообще, она даже не понимает, насколько ей крупно повезло. Если бы меня прикрывала Марина, то эта террористка в лучшем случае лежала бы в парадном до приезда «скорой помощи». Хотя, откровенно говоря, когда Марина вступает в дело, о вызове «скорой» можно не беспокоиться: ее противников доставляли исключительно в морг. Если вообще доставляли.

Только вот незадача, морг сейчас на ремонте, и во время свиданий с женщинами Марина меня не прикрывает. Поэтому я заметил в ответ на обвинение террористки:

— Девушка, вы кажется что-то путаете. По-моему, из нас двоих убийца вовсе не я.

— Бандит, — мгновенно переквалифицировала меня террористка.

— И откуда такая уверенность, вы что, меня в деле видели?

— С наганом ходишь, — несколько успокоилась девушка. — Уголовник!

Этак она еще до более прохладных формулировок доберется, подумал я и заметил:

— Во-первых, я хожу не с револьвером «наган», а с пистолетом. Может быть, мне дуэли на хозяйственных сумках устраивать? Вы успокойтесь немного, а то от ваших криков у всех уши заложило.

Женщина почему-то стихла и беззвучно заплакала. Пусть плачет, решил я, по крайней мере барабанным перепонкам не больно.

— Я хотела просто поговорить, — наконец-то тихо сказала она, — но, когда увидела вас, не сдержалась. Но вы заслуживаете…

— Стоп, — решительно прерываю чистосердечные признания, — вы даже не представляете, как высоко ценятся мои заслуги в нашем обществе.

Ребята немного ослабили свою хватку, и я решил не позволить им развлекаться за счет собственных нервов.

— Давайте поговорим в более спокойном месте, — предложил я. — Вы не против?

И не дожидаясь ответа скомандовал водителю:

— Рули в «Среду».

— Вы знаете, кто я? — спросила женщина.

— Догадываюсь. Моя гипотетическая теща Анастасия Вишневская.

Когда наша живописная группа вышла из машины, я внимательно посмотрел на нее. Чем-то неуловимым Анастасия похожа на свою дочь, несмотря на набежавшие к уголкам вовсе не Снежаниных глаз морщинки. Платье под стать пенсионерке, а не еще относительно молодой женщине, туфли старомодные, и уже начали набухать венами маленькие красивые руки. Ведь мы наверняка ровесники, о чем женщина вряд ли догадывается, потому что я всегда выглядел моложе своих лет. Но и этот предполагаемый возраст она, по-видимому, считает неподходящим для своей дочери, иначе бы не пыталась разрушить наши чувства с помощью хозяйственной сумки, остававшейся на заднем сидении машины.

Швейцар распахнул двери с такой скоростью, словно в них сработало то самое устройство, которое помогло некоторым местным бизнесменам подняться в воздух вперемешку с автомобилями.

Несмотря на то, что ресторан был переполнен, его директор мгновенно устроил нам отдельный кабинет и лично проводил до него, хотя я прекрасно знаю, где находится небольшая комнатка, в которой удобно вести деловые переговоры. Он шел впереди, давний знакомец Аркадий, бывший метрдотель ресторана моей юности «Прибой», с совершенно белой головой, но как и прежде стройный, подтянутый. «Прибой» прекратил свое существование давно, еще до того, как Аркадий был приглашен на должность руководителя коллектива этого заведения.

Вслед за ним, гордо подняв голову, шла мать Снежаны, словно бросая вызов постоянным посетителям «Среды» своим более чем скромным видом.

— Тебе как всегда? — спросил Аркадий, снова вернув меня во времена молодости. Когда я заходил в «Прибой» он обращался ко мне только с этим вопросом.

— А что, здесь есть «купаты»? — полюбопытствовал я.

— Для тебя приготовят, — заметил Аркадий и тут же переключил внимание на мою спутницу.

— Что будет заказывать дама?

— Чай, — коротко отрезала она, всем своим видом показывая, что ежедневно привыкла ходить по лучшим ресторанам города.

— А к чаю — на твое усмотрение, — ответил я на непонимающий взгляд директора.

Аркадий кивнул и с достоинством вышел из кабинета. Я достал сигарету и спросил:

— Вы не против?

Женщина промолчала, и это я тут же истолковал как знак согласия, прикурив от зажженной свечи стомиллиметровку «Пэлл-Мэлла».

— Так позвольте узнать, кого я убил? — обращаюсь к матери Снежаны, не подозревая как вести себя дальше. Никогда не думал, что буду вступать в душещипательные разговоры с мамашей одной из своих любовниц.

— Сколько вам лет? — вопросом на вопрос отвечает Анастасия. — Я хочу знать, сколько вам лет?

— Думаю, мы ровесники, хотя у дам не принято…

— Мне — тридцать семь, — отрезала женщина, а потом добавила, — исполнится в этом году.

Хотя мой возраст перевалил за четвертый десяток, я не собирался в этом признаваться.

— С сожалением, должен заметить, я несколько моложе.

— Вижу. Но все равно. Вы же ей в отцы годитесь. Не боитесь, что…

— Я в этой жизни ничего не боюсь. Вы не допускаете мысли, что любовь может быть у людей разных по возрасту?

— Любовь? — вспыхнула она. — Хватит притворяться. Это не любовь, а развращение девочки. До встречи с вами мой ребенок…

— Вы просто не заметили, как ребенок вырос. Акселерация.

— Я требую, чтобы вы прекратили встречаться с моей дочерью, — отрезала она. — В противном случае мне придется все рассказать мужу. И тогда…

Я уже не слушал эту пламенную речь. Мужа ее я, конечно, боюсь. Еще больше, чем милицию. Сколько наивных людей вокруг, неужели их жизнь так ничему и не учит?

— Мы всю жизнь воспитывали ребенка, чтобы он был честным, порядочным человеком, добрым и скромным. И тут появляетесь вы… Вы разрушили все, что мы создавали.

Понятно, теперь я уже не убийца и бандит, а разрушитель. Прямо-таки Римо из одноименного боевика.

— Вы, наверное, просто не можете себе представить внезапно вспыхнувшего чувства, — наконец-то удалось вставить фразу в ее монолог.

Женщина с ненавистью посмотрела на меня. Что-то мне не нравится ее поведение. Я всегда предпочитаю говорить с людьми на равных. А тут она словно снизошла ко мне с небес, этакая праведница, пытающаяся не только спасти свою дочь, но и душу сатаны, схватившего ее своими грязными когтями.

Появившийся официант расставил на столе закуски, прервав нашу беседу:

— Скажете, когда подавать горячее.

— Кофе принеси. Уже, — попросил я.

Без тени удивления он кивнул головой в знак согласия и мгновенно оставил нас наедине.

Наверное, именно его появление несколько сбило Анастасию с мысли, и она от воспитанной в строгих правилах дочки перешла на мою личность:

— К тому же вы уголовник, несмотря на приятные манеры. Это сразу чувствуется.

— Я бизнесмен, — пытаюсь оправдаться.

— Все бизнесмены — воры, — конкретизировала мою уголовную деятельность мама подружки.

— Вам бы следователем служить, — пробормотал я, — засады устраиваете… Кстати, позвольте узнать, где вы трудитесь?

Женщина немного смутилась, но все-таки ответила:

— В настоящее время я в отпуске. Работаю вместе с мужем в научно-исследовательском институте легких сплавов. Но это к нашему делу не имеет отношения.

Ошибаешься, милая, имеет. Значит ты воспитываешь дочь по собственному подобию, но почему-то не хочешь понять, отчего противится Снежана твоему образу жизни. Ты младше меня, но все равно принадлежишь к неискоренимой породе совков, которых не просто сделали нищими, но и научили этой нищетой гордиться. Как там у вас говорится в качестве самой распространенной характеристики — живет скромно?

Я перестал сопротивляться ее напору. Таких людей ни в чем не убедить. Ни в том, что ее дочь может любить человека, гораздо старше себя. Ни в том, что гордиться своей нищетой могут только недалекие люди, которых, увы, большинство. И в самом деле, зачем им жить не скромно, как привыкли, а просто хорошо?

— Вы женаты? — продолжила допрос Анастасия Вишневская, о которой родная дочь отзывалась кратко: «Мамочка только о духовном говорить может. На большее у предков зарплаты не хватает». Не понимает Анастасия, что в наши дни от исключительно духовной пищи можно лишь ноги вытянуть, сейчас не купишь колбасу за два двадцать, чтобы еще оставались силы беседовать о симфонической прозе.

Официант поставил передо мной кофе. По-видимому, аппетит у нас со Снежаниной родственницей пропал синхронно.

— Да, женат, — чуть ли не с вызовом бросил я.

— Подонок, — с прежней ненавистью бросила Анастасия. — Ты подонок не только по отношению к моей дочери, но и к собственной семье.

Я бы многое мог ей сказать. Например, спросить, чем она недовольна? Я ведь подцепил ее дочь на конкурсе фотомоделей. А перед ним Снежана, несмотря на семейное воспитание, довольно лихо рассталась с одеждой в ателье известного фотохудожника Старицкого. И теперь я, вытащивший Снежану из беспробудной нищеты, взявший на себя функции Анастасии и ее мужа по обеспечению дочери одеждой, косметикой, драгоценностями и прочими вещами первой необходимости молодой девушки, должен все это выслушивать. Ничего, мама дорогая, теща гипотетическая, я перед твоим носом сумкой размахивать не буду, у меня другие методы воздействия на людей.

— Вы так похожи на свою дочь, — не отвечаю на грубость Анастасии, — редко приходится встречать столь интересную женщину.

А ведь и вправду. Ее бы сперва раздеть, а потом одеть — и многие мужчины будут глядеть вслед Анастасии с едва скрываемым желанием.

— Да, вы очень интересная женщина, — продолжаю, отмечая, что Анастасия даже не пытается перебить меня, чтобы продолжать свои комплименты. — Скажите, неужели вы не можете меня понять? Неужели в вашей жизни не было романов? Не могу поверить, глядя на такую женщину…

Анастасия явно смягчилась, хотя голос ее звучал по-прежнему резко:

— Только такой развратник, как вы, может подумать, что порядочная замужняя женщина…

Это хорошо, что она снова на «вы» перешла.

— В общем, — повела Анастасия разговор в таком ключе, словно я был младшим братиком Снежаны, — если я еще раз увижу вас возле моей дочери, пеняйте на себя.

Опять за рыбу гроши. Я сейчас от страха, кажется, вспотею.

— Хорошо, — соглашаюсь я с требованием хранительницы семейного очага. — Если можно, я бы хотел поставить только одно условие.

— Никаких условий, — отрезала снова набирающая ярость мамаша.

— Только одно условие, — упрямо повторил я. — Мы не будем встречаться со Снежаной, если вы и в дальнейшем ей этого не позволите.

— Да я скорее утоплюсь, чем еще раз допущу, чтобы моя девочка встречалась не только с вами, но и вам подобными субъектами, — поклялась Анастасия.

— Вы меня убедили, — нерешительно протянул я. — Спасибо вам. Я все понял.

— Вы еще в состоянии что-то понимать? — в голосе Анастасии вместо прежней ненависти прозвучало откровенное презрение.

Я не обратил на эти интонации никакого внимания и мирно предложил:

— Давайте пить чай.

— Если вы думаете, что ваше общество доставляет мне удовольствие — ошибаетесь, — высокомерно заявила Анастасия.

— Одну минуточку, — незаметно нажимаю кнопку звонка под столиком, — нужно рассчитаться.

— Вор, — снова начала говорить комплименты Анастасия, — ты платишь за пищу, к которой не притронулся.

— Во-первых, я в этой жизни ничего не украл, — позволяю себе наконец-то не согласиться с ней, — а во-вторых, всегда плачу по счетам.

— Я ухожу, — заявила Анастасия, но в дверях уже появился официант и Аркадий, отрезая ей путь к отступлению.

— Аркадий, счет, пожалуйста.

Директор и официант переглянулись.

— Ну что ты, — наконец выдавил из себя Аркадий, — считай это за счет заведения.

Я вытащил из кармана «паркер» с золотым пером, черкнул в блокноте несколько строк и протянул листок ничего не понимающему Аркадию:

— Будь добр, передай моему водителю.

Аркадий молча вышел из кабинета. Анастасия с гримаской брезгливости посмотрела в мою сторону и сделала логический вывод:

— Так ты же рэкетир!

Брови у официанта взметнулись на уровень модной стрижки. Я не стал возражать Анастасии и обратился к нему:

— Счет, пожалуйста.

Парень не собирался противоречить. Он быстро подбил приговор в своем блокноте, оторвал листок и положил его передо мной.

— Баксами примешь?

Официант широко улыбнулся, а Анастасия от возмущения чуть не подпрыгнула вместе со стулом.

— Тут много, — попытался он отделить одну купюру, но я резко заметил:

— Это на чай. Ты свободен.

Официант явно не возражал.

Стоило нам остаться наедине, как Анастасия позабыла, что она только что собиралась уходить:

— Вор. Сыпешь деньгами, а сколько людей из-за таких, как ты, не могут себе позволить купить самое необходимое.

— Видите ли, я уже говорил, что не ворую. Кстати, этот ресторан принадлежит мне.

Вот тут Анастасия посмотрела на меня с явным удивлением. Все верно, такое поведение иной реакции у ханжи советского образца вызвать просто не может. Хозяин ресторана платит за себя? В ее понятии это было таким же абсурдом, как если бы директор стадиона покупал билет на матч или шофер государственной машины заливал бензин в личный автомобиль на автозаправочной станции. Представляю, как бы вытянулось у нее лицо, если бы узнала сколько денег я перевожу всяким интернатам, инвалидам и прочим убогим. И вовсе не потому, что мне нужна реклама. Просто природа дала мне слишком много, быть может, за счет тех, кого она обделила. И есть у меня потребность помогать им, хотя, в отличие от других бизнесменов, никто этого делать не заставляет. А вот таким, как Анастасия, мне помогать не хочется. Они просто боятся поверить в свои силы и предпочитают ощипанную государственную синицу в руке журавлю собственной инициативы. Каждый из нас выбирает свою судьбу, если только не боится сделать этот выбор.

— Я ухожу, — заявила Анастасия, — надеюсь, больше вас никогда не видеть.

— Может вас подвезти? — любезничаю на прощание с улыбкой.

— Чтоб тебя уже на кладбище повезли, — зло бросила Анастасия, хлопнув дверью.

Бедная женщина, она никогда не поймет, почему я плачу по счету в собственном ресторане и что за свои слова человек просто обязан отвечать.

Я вышел из «Среды», незаметно сунув в карман швейцара доллар, и сел рядом с водителем. Как все-таки не хватает Саши, однако Рябов не спешит вернуть мне персонального шофера.

— Ну что там? — спрашиваю у молчаливого водителя, и тот без комментариев протягивает мне продукцию фирмы «Полароид».

21

— Константин, ты делаешь успехи, — заметил я, остановившись возле Вохи, наблюдающего, как начальник отдела снабжения подтягивается на перекладине с таким выражением на лице, словно перед этим глотнул уксуса.

— Сколько раз он уже в состоянии подтянуться?

— Восемь, — коротко ответил Воха и, заметив, что Константин позволяет себе роскошь прислушиваться к нашему разговору, гаркнул:

— А ну, давай, сосиска дохлая, а то…

Воха не успел высказаться, что ждет отдыхающего в случае неповиновения. Константин тут же подтянулся с такой скоростью, что я сразу понял, насколько грозящая процедура была приятна этому задохлику.

— В рукопашном бою есть успехи? — любопытствую не без основания, потому что на изрядно осунувшейся мордочке Константина нет никаких следов тренировок по самообороне.

— Макивара, — кивнул в сторону слетевшего с перекладины подопечного Воха. — От удара в тыкву на пару часов вырубается. Я работаю только по его корпусу.

— А в общем и целом?

— Теперь он безбоязненно может драться даже с инвалидом первой группы, — сплюнул Воха. — Его нужно было лет на двадцать раньше мне отдать.

— Придется согласиться с мнением профессионала. Константин, Воха разрешает тебе прогуляться со мной.

Я присел на скамеечке возле аллеи, ведущей к дому. Константин не решался занять место рядом со мной. Он усиленно восстанавливал дыхание и всем своим видомстремился показать, что находится по эту сторону кладбищенской ограды лишь по недоразумению.

— Ну как, нравится отдых? — ласково спрашиваю у своего чиновника для особых поручений.

На лице Константина было написано такое отчаяние, что мне срочно захотелось его пожалеть.

— Ладно, Костя, хотя ты еще не полностью прошел санаторный курс, я решил прервать твой отдых.

По-моему сейчас от радости Костя в состоянии подтянуться кряду аж девять раз.

— Садись рядом и слушай внимательно. Для тебя есть задание. Особой важности. Еще раз облажаешься, тебя Воха год тренировать будет. И то, если я таким добрым останусь.

— Я все сделаю, — взвизгнул Константин, мгновенно добавив свое излюбленное выражение. — В лучшем виде.

— Ты бы об этом виде мне не напоминал. Заткнись и слушай. Учитывая твои грандиозные успехи в спорте, я решил дать тебе возможность немного расслабиться. Чтобы ты совмещал приятное с полезным.

Константин закивал головой с такой частотой, словно Воха незаметно подкрался к нему сзади и провел по затылку молниеносную серию затрещин.

Я достал из кармана моментальный снимок, сделанный «Полароидом», и протянул его Константину.

— Тебе предстоит охмурить эту женщину. Ты, конечно, можешь сказать, что она не в твоем вкусе. Настаивать не буду. Иди, тебя Воха ждет.

Хотя я прекрасно понимал, что Константин согласен заключить в объятия победительницу всемирного фестиваля «Мисс Ведьма», лишь бы не продолжать свою спортивную карьеру, такой реакции с его стороны все-таки не ожидал:

— В моем вкусе! В моем! — радостно причмокнул Константин. — Какая женщина. Это же… не… Это просто награда за мою преданность нашей фирме. Спасибо вам! По гроб жизни буду обязан…

Я попытался уловить в его словах иронию, но не сумел этого сделать. По-видимому, Константин уже не знал, что молоть, только бы снова не очутиться в руках бывшего спецназовца.

— Значит так, девушка замужем, не вздумай лезть к ней в дом. Адрес написан на оборотной стороне карточки. Работает в «Шарашмонтаж» легких металлов. В общем цинкуй ее, как хочешь, но сфаловать обязан. Да, и не корчь из себя Рокфеллера, твои заходы с кабаками и корзинами живых цветов тут успеха иметь не будут. И вообще, эта девушка считает убийцей каждого, у кого в кармане есть хотя бы доллар. Так что твои старинные легенды о нищем студенте здесь явно пригодятся. В общем, так. Через десять дней ты должен мне доложить, что оттрахал ее на всю катушку. И не просто доложить, а предъявить вещественные доказательства. Опыт по этой части у тебя большой, а после командировки в Питер на слово я тебе верить перестал. Усек?

Лишний вопрос. И без ответа я прекрасно вижу: Константин горит желанием немедленно приступить к работе.

— В общем, чтоб все было действительно в лучшем виде. А теперь тебе предстоит период адаптации.

Когда мы вошли в дом, Гарик тут же вылез полюбоваться на своего приятеля. Я категорически запретил близко подпускать моего дорогого наследника к Константину, пока тот отдыхает. Не хотелось мешать Косте полностью наслаждаться устроенным ему санаторием. Вдобавок, если бы эта пара объединилась, Вохе бы пришлось непросто.

— Константин, — возвращаю ему ключи от квартиры, пистолет и возможность шкодить в моем доме напару с Гариком, — вы тут поиграйтесь немного. А с завтрашнего дня приступай к работе.

Гарик одарил меня пакостным взглядом и повис на Косте, как гоблин на новогодней елке.

— Надеюсь, после ваших игр мне не нужно будет снова менять кресла? — заметил я.

— Что тебе кресла? — тут же подала голос невесть откуда взявшаяся Сабина. — Тебе мебель дороже ребенка. У него что, два детства?

— Ты права, дорогая. Хотя у Кости их точно два. Есть еще какие-то предложения?

Вместо ответа Сабина протянула мне телефонную трубку.

— Здравствуй, — несколько озабоченно звучит голос Рябова. — Я жду тебя в офисе.

Будни моей фирмы, как всегда, заполнены рабочим кипением. В этом я убедился лишний раз, когда вылез из машины в тылу здания. Один из мусорных контейнеров с надписью, исполненной паскудной рукой начальника отдела снабжения, «Ветераны труда обслуживаются вне очереди» был переполнен свежими банановыми лушпайками.

Воздух офиса пропитался запахом бананов так надежно, что даже от главного инженера, встретившего меня в коридоре, несло вовсе не его любимым напитком, хотя рабочий день был в самом разгаре.

— Слушай, — с озабоченностью обратился ко мне главный инженер, — они не подчиняются. Я говорю, нужно в морге на всякий случай стенку завалить. Тогда точно ее год восстанавливать будут. А они — ни в какую…

— Кто это они?

— Ну, менеджер с маркетингом. Сами же мне сказали, что этой операцией я руковожу, а теперь не подчиняются.

Лишний пример того, что вчерашний противник может сегодня стать союзником. Прекрасно понимаю, почему шеф группы маркетинга и генеральный менеджер избрали своим предводителем главного инженера. Особыми лаврами бананово-компьютерная операция не пахнет, но случись прокол — козла отпущения они заготовили заранее. Главный инженер даже не понимает, отчего ему выпала высокая честь командовать этой операцией.

— Хочу тебе напомнить, — успокаиваю главного инженера, — руководитель просто обязан прислушиваться к мнению подчиненных. Если в интересующем нас заведении идет ремонт, доламывать его не обязательно. Ты что, забыл старинную истину: один ремонт стоит двух наводнений? Лохи уже объявились в нашем благословенном городе?

— Два раза товар брали. Мы пока его складируем. Артисты… Хорошо рыло делают.

— Надеюсь они не из местного драмкружка?

— Нет. Они даже не из нашей страны, — попытался изобразить обиженный вид главный инженер. В самом деле, разве стоит задавать наивные вопросы такому выдающемуся командиру производства.

В моей приемной ожидали юрисконсульт и бухгалтер, попеременно ныряя в ящик, стоявший у стола Марины. Корзинка для отходов делопроизводства была заполнена доверху.

— Я тут тебе ящик попыталась оставить, — поздоровалась Марина, — но, похоже, они и его прикончат.

Фирма у нас большая. Но тридцать ящиков бананов за один день — можно уже начинать беспокоиться за состояние желудков сотрудников. Не зря говорится — на шару и уксус сладкий.

— Есть проблемы? — спрашиваю у этой парочки, и те молча закивали головами, стремительно прожевывая дары колумбийских полей.

— Тогда со всеми проблемами обратитесь друг к ДРУГУ, — мгновенно решаю производственную задачу. — Если, конечно, До того не подавитесь. Марина, два кофе в мой кабинет, пожалуйста.

Рябов сидел за письменным столом, разложив перед собой какие-то бумаги.

— Что случилось, Сережа? — спросил я, и за моей спиной тут же звякнула своими побрякушками Марина. Она поставила кофейник на журнальный столик и как бы невзначай заметила:

— Вам никто не помешает.

— Вижу, что разговор грозит затянуться, Рябов.

— Чего?

— Когда происходят серьезные события, ты являешься в этот кабинет еще раньше меня. Кроме того, Марина подала кофе не в чашечках, а притащила целый кофейник.

— Может, ей просто надоело каждые пять минут таскать тебе эту отраву, — заметил Рябов.

При упоминании об отраве я тут же прикурил сигарету и выразительно посмотрел на Рябова.

— Пресс-группа приехала. Два дня назад.

— Почему я об этом от тебя узнаю?

— Я сказал Игорю…

— Сережа, ты лезешь не в свое дело. Я ведь ничего не рассказываю твоим девушкам. И остальным тоже. Хотя, честно говоря, уже подмывает обратиться к твоей следственной группе, чтобы она разыскала моего водителя.

— Он, между прочим, мне подчиняется.

— А пресс-группа мне.

— Правильно. Но за безопасность фирмы…

— Что произошло, Сережа?

— Босягина ранили. Легко. Игорь мне позвонил. В Полтаву отправилась группа прикрытия.

— Почему Игорь не поставил меня в известность?

— Я сказал ему не делать этого.

— Командуешь, значит. Меня тревожить боишься.

Рябов сразу понял, что я не собираюсь доказывать при помощи повышенных интонаций, как он не прав, и перешел в контратаку:

— Для пользы дела. Скажи тебе Игорь, что Босягина ранили, так ты в Полтаву умчишься. Лично. Нам этого как раз не хватает.

— Ну и что тебя так смутило?

— Характер твой ангельский. Представляю себе, чем бы твой визит туда закончился.

— Рябов, по-моему, ты забываешься.

— Это ты забываешь. Ты забываешь, что стал хозяином всего дела. Но ведешь себя, будто…

Рябов осекся, перехватив мой взгляд.

— Сережа, это мои проблемы, как я себя веду. Стиль работы, если хочешь. Ты никак не можешь согласиться, что я, осуществляя общее руководство, никогда не буду ограничиваться стенами этого кабинета. На роль мозгового центра с атрофированными конечностями ты меня никогда не убедишь. Впрочем, в последние годы, Рябов, насобачился ты меня от участия в операциях отключать.

— Да, в последние годы, — закипел Сережа. — Тебя отключишь. Это вы с Маринкой в прошлый раз меня отключили. Чтобы ты самолично стрельбу по городу устраивал. Как это ты любишь говорить? До сих пор пионерские костры в жопе пылают. Больше этого не будет.

— Рябов, ты будешь командовать кем хочешь, кроме…

— Согласно договору, в вопросах безопасности даже ты мне подчиняешься.

— Я хотел сказать, кроме команды Игоря, — сходу перегруппировываюсь, потому что разубеждать в чем-то Рябова бесполезно. Впрочем, как и меня. Каждый из нас все равно останется при своем мнении, а главное — конечный результат работы от этой, на первый взгляд, несогласованности всегда будет в нашу пользу.

— Так что в Полтаве, Сережа?

— Местная блатота отличилась. Раньше бомбили хаты фирмачей, а потом на коллекционеров перешли. Скумекали, что одна картинка дороже видеодвойки стоит.

— Картинку еще продать нужно. Это видеодвойку любой придурок купит. Кто-то же научил босяков понимать прекрасное.

— Я это тоже понимаю. В общем, Босягин проводил журналистское расследование и… Ну, словом, ранение легкое. Через несколько дней на ногах будет. Его перевезли в наш город. Так что все в порядке.

— Конкретнее.

— Конкретнее, твой заказ уже у Студента.

— Мне просто любопытно, отчего служба безопасности вмешалась в такую, в общем-то элементарную операцию. Ты не отмолчишься, Рябов. Прекрасно понимаю, в чем дело. С дружком своим секретничал, по генеральскому погону хлопал, полтавских ментов подключал?

— А как бы ты хотел? Это же квартирные кражи. Ты сам всегда говоришь, что работать нужно честно. И ворованное покупать нельзя.

— Рябов, колись, что дальше было. Только не рассказывай мне, как полтавские менты наградили тебя за помощь именным оружием и Почетной грамотой, приклеенной к полотну Башкирцевой.

— Конкретнее… Пожалуйста. Банда обезврежена, почти все картины и другие цацки вернули хозяевам. Демократия. Раньше бы до суда хрен кто картины хозяевам отдал. Вещдоки, все-таки.

Хорошо, что Студент при нашем разговоре не присутствует. Он при слове «цацки» закатил бы глаза на полу не хуже, чем Константин после моего удара в челюсть.

— А как же автопортрет Башкирцевой, который у твоего подопечного Ляхова?

— Продан неустановленному следствием лицу. Игорь так решил. Он ведь твои интересы соблюдает. Из дела исключен эпизод нападения на Босягина, а в ответ блатные навсегда позабыли, кому сбагрили портрет.

Молодец, Игорь, подумал я. Наверное, при решении всех проблем этой экспедиции он все-таки подспудно помнил о белом «мерседесе». Однако, после того, как Рябов продолжил, я сразу понял, что Игорь заслуживает куда большей похвалы.

— Словом, вернули коллекционеру похищенное. Тут его Бойко и зажал. Проще, конечно, было бы…

— Да, это было бы проще. Но уподобляться неустановленному следствием лицу я не собираюсь. Стоит ли экономить деньги, Сережа, ведь речь как раз идет о безопасности нашего бизнеса.

— Безопасности? А кто бы и когда нашел эти работы?

— Хорошо, тогда чистоте. Я ведь давно запретил действовать недостойными методами.

— Так никто ними и не действовал. Игорь официально купил у коллекционера целую груду картин. Сделка оформлена у нотариуса. Так что эта Башкирцева и все остальное официально принадлежит тебе.

Прижимать Игорь умеет. Прекрасно понимаю, как он достал этого коллекционера. Наверняка стал намекать: откуда взялись картины Башкирцевой и при этом советовал — не хотите ли, собиратель, вернуть картины, принадлежащие вскормившей вас стране? Он ведь не зря у Студента несколько раз отирался, кроме того, уверен, и по телефону беседы с ним вел. А в результате, раскрутил собирателя. Чем бесплатно расставаться с картинами, коллекционер предпочел продать их. Конечно, согласно купчей, копейки получил. А основную сумму Игорь как честный человек дал ему безо всяких расписок. При этом наверняка еще и выставлял себя этаким спасителем любителя живописи: не дай Бог, кто узнает, что произведения искусства таинственно исчезли во время войны, так на него скупку краденого сегодняшним днем оформят.

— Сережа, как ты считаешь, работа, купленная Ляховым у этого козла Рогожина, действительно прошла через город?

— Думаю, нет. То, что Рогожин — неустановленное следствием лицо, мы знаем. Точно. Скорее всего Рогожин специально сказал о Южноморске. Это не Полтава. Мы живем и работаем в крупнейшем торговом центре бывшего Союза. Так что концы здесь терять легко. Кроме того. Старик не такой придурок, чтобы собственной персоной лезть в Полтаву. У него на подхвате шушера есть. Они же теперь иностранные граждане. Это тоже снижает риск.

— Как там наш друг Ляхов?

— Богатый человек, — не без уважения заметил Сережа. — У него несколько компаний только в нашей стране. Занимаются грузоперевозками. Прекрасные контакты с настоящей заграницей. И торгует, конечно. Вместе со своим зарубежным партнером хочет открыть у нас казино. По крайней мере, дом в Южноморске у него уже есть.

С этими казино все с ума посходили. Еще несколько лет назад менты при большом желании могли вас прихватить за преферанс в собственном доме и шить статью за организацию притона для азартных игр. А теперь такая демократия, дальше некуда. В той же самой демократической Америке, чтобы казино открыть должно быть специальное решение на уровне правительства. Бюрократы проклятые, учились бы у нас. Ничего, мы свято выполним наказ Никиты Сергеевича догнать и перегнать Америку. У нас уже столько казино, их Лас-Вегасу делать нечего. И что касается другой статистики, то и тут мы на высоте. Куда теперь их гангстерам до наших? А еще кричат, что Америка — богатая страна. Хрен им. Мы гораздо богаче. Столько лет производству падает, а воровать до сих пор есть что.

Мой новоявленный партнер Ляхов, по всей видимости, к этому благому делу прикладывает руки не только в России, но и в других бывших союзных республиках. Наверное, только потому, чтобы не оскорбились они по поводу черного невнимания к их странам и не орали, что Ляхов проводит имперскую политику, действуя исключительно на российских просторах.

— Ляхов в городе, Сережа?

— Будет через три дня.

— А где он? — на всякий случай проверяю, не растерял ли Сережа в связи с полтавскими событиями свою бульдожью хватку.

Рябов прекрасно понял, отчего я задал этот вопрос, и небрежно подтвердил свою высокую квалификацию:

— Если это тебя так волнует… В Болгарии Ляхов.

— А где мой водитель?

— Скажи, чего ты такой любопытный?

— Согласен, это твой человек. Но в конце концов Саша — мой водитель.

— Нет, я это Ляхова имел ввиду.

— Я просто завидую ему, Рябов. Красоте его писаной.

— Картинка, — охотно поддержал меня Сережа. — Ты не знаешь, кто ее рисовал?

— А ты?

Сережа потянулся, хрустнул суставами и сказал:

— Кофе совсем остыл. А всякие картинки — по твоей части. Иначе скажешь, что я снова не в свое дело лезу.

— Слушай, а когда твой дружок начнет очистку города от преступного элемента? В свое время, помнится, мы ему здорово помогли навести порядок на улицах.

— Нужно будет, и сейчас поможем, — вполне серьезно ответил Рябов.

— Сережа, я не услышал ответа на свой вопрос.

— Всему свое время.

— Да, время разбрасывать камни. И время собирать камни. Чтобы давать ими кому-то по голове. Больше ничего не хочешь сказать? Ты же все всегда знаешь.

Рябов состроил хитрую ухмылку и заметил:

— Если бы. Сейчас я точно знаю одно. Ты поедешь к Студенту.

— А вот и нет. Я поеду к Снежане.

— Это вряд ли, — не поверил мне всезнающий Рябов. — У тебя и так голова в трех местах зашита. Неужели хочется четвертый шов заработать? Учти, ее мамочка на тебя полупустой сумкой наезжала. Если она тебя возле школы или дома выпасет, она эту сумку тут же кирпичами набьет.

— Сережа, бананчика не хочешь?

— Нет, я компьютер желаю, — ухмыльнулся Рябов. — Чтобы в морге его установить. Жаль, там ремонт идет, это помещение скоро так понадобится.

Удивляться тому, что Сережа в курсе всех дел нашей фирмы не приходится. Даже если это относится к моим личным проблемам. Но при этом Сережа ведет себя весьма тактично. Мы говорили о чем угодно, однако Рябов даже не напомнил мне о моих непосредственных обязанностях по отыгрышу финансовой потери у стен его «Трактира».

22

Собственноручно открыв квартиру Студента, я тут же убедился, что в отсутствии Саши кто-то из головорезов Рябова взвалил заботу о нуждах моего главного эксперта на свои далеко не хрупкие плечи. В первой комнате на койке, явно позаимствованной в солдатской казарме, лежала ненарисованная девушка средней паршивости. Я не успел тихо прикрыть входную дверь, как она охрипшим голосом поведала:

— Ну ты уже идешь или нет? Ау-у-у…

Как же, жди, сейчас войдет. Если Студент забрался в свое хранилище, его оттуда слезоточивым газом выбивать нужно. Так что это ауканье девушка сутки вести может, и вряд ли Студент на нее прореагирует. Разве что в туалет ему приспичит. Хотя, удивляюсь, как это он при своей увлеченности до сих пор ни разу в штаны не наделал?

С женщинами у Студента взаимоотношения строгие до простоты. Раньше его персонально обслуживала продавщица спецмагазина «Спасибо Гитлеру». Она сперва набивала холодильник Студента дефицитными в еще недавние времена продуктами, затем быстро раздевалась и ныряла в эту же койку, терпеливо ожидая, пока Студент окажет ей внимание. Когда Студенту приспичивало выскочить из своего кабинета-хранилища, он замечал девушку, в течение нескольких минут доказывал ей, что ему не чуждо все человеческое, а затем, зачастую позабыв надеть брюки, возвращался к прерванной работе. Потом эта девушка вышла замуж, и у нее уже не было столько свободного времени, чтобы часами ожидать благосклонности моего эксперта. Да и с продуктами сильно полегчало. Так что мой водитель, в функции которого входит забота о всех нуждах Студента, поставляет ему не только пищу для желудка, но и для других не менее важных органов. Может быть, Студент без женщин прекрасно бы обходился, однако у него с мозгами и так не все ладно, а если в них еще и сперма бить будет, то это может привести к нежелательным последствиям для нашего бизнеса.

Хорошо, что Студент не привередлив. Ему все равно, какая девушка в койке лежит. В конце концов, она же не на холсте изображена, в реставрации не нуждается, зачем тогда уделять повышенное внимание к ее внешности? Больше того, поручи это дело Косте, он Студенту вместо девушки может своего гомика шутки ради подсунуть. Но в отличие от генерального менеджера, Студент бы вряд ли сходу заметил разницу. А может, и вовсе бы не заметил. В конце концов гомик — не финифть, которую он как-то на спор вслепую от эмали отличил.

— А-уу… — продолжала исходить криком девушка, никак не прореагировав на мое появление.

— Давно голос срываешь? — спросил я.

— Часа два, — охотно пожаловалась она. — Все, ребята, забодали. Больше вы меня сюда не дергайте.

На мой голос из кухни заявился рябовский гвардеец, напоминающий смесь славянского шкафа со «стенкой» в готическом стиле и вопросительно уставился на меня.

— Значит так, трудящиеся, — обращаюсь ко всем присутствующим, — в ваших рабочих взаимоотношениях сами разбирайтесь, кто там кого куда или за что дергает. Только сперва освободите помещение.

Боец облегченно вздохнул и галантно обратился к даме:

— Пошли, курва. Я тебе повыступаю.

Девушка почему-то не рискнула вступить на путь выяснения отношений, видимо, к словам моим прислушалась и тут же пошла другой дорогой. По направлению к двери. Следом за ней неслышно нес свое огромное тело рябовский гвардеец в традиционной униформе, позволявшей сразу определить, кто он. Если вижу пусть даже незнакомого бойца, на котором красно-голубой адидасовский костюм и белоснежные кроссовки «Рибок», сразу понимаю, на кого он работает. У других команд бойцы в иной униформе ходят, чтобы в крайнем случае никаких недоразумений не было. Даже по внешнему виду бойца можно понять, кто его хозяин, и делать нужные выводы; позволяющие экономить время, исключать разборки.

Студент сидел спиной к открытой двери, но все происходившее в его квартире, волновало моего главного эксперта не больше, чем меня результаты очередных выборов в местные органы самоуправления. Для того, чтобы обратить на себя внимание, я сперва решил бросить в него какой-то из книг, в изобилии валявшихся на полу, однако не решился. В прошлый раз после меткого попадания каталогом по спине Студента, он набросился на меня и чуть было не прочитал лекцию о бережном отношении к старинным изданиям.

Я прикурил сигарету, пустил голубоватую струю дыма в сторону этого колдуна от живописи, однако Студент, конечно же, не прореагировал. Что ему сигарета, если бы я подпалил кресло, на котором он сидит, Студент вряд ли прореагировал до того, как огонь добрался бы до его задницы.

Поэтому я просто положил руку на холст перед его носом. Студент, как положено большому эксперту, сразу понял, что эта рука на картине не нарисована, и повернул голову с явной неохотой.

— Здравствуй, гений, — сказал я. — Дождался все-таки встречи с Башкирцевой? Везет же некоторым.

— Здравствуйте, — выпалил Студент. — Тут такое привезли, что Башкирцева представляет гораздо меньший интерес.

И этот туда же. В прошлый раз при упоминании о Башкирцевой он по комнате чуть колесом не ходил, горел от нетерпения поскорее ее работы увидеть, из шкуры своей ученой готов был выползть, лишь бы поскорее они сюда попали. И вот результат. Пресс-группа, чтобы угодить Студенту, раздобыла холсты Башкирцевой, Босягин ранение получил, Рябова от более важных дел отвлекали, а ему, видите ли, уже Башкирцева неинтересна. Он ее работы облизать успел, успокоился. Теперь ему что-то новенькое подавай. Вернее, уже подали.

— Ты мне о своих интересах позже расскажешь. Что с Башкирцевой?

— Два превосходных пейзажа. Прекрасно отреставрированы. Вы их в частной коллекции приобрели?

Опять за свое. Теперь Башкирцева Студента не так сильно увлекает. Ему гораздо интереснее занести в один из своих гроссбухов дополнительные данные о прежнем местонахождении полотен.

— Лишнее любопытство может пагубно отразиться на твоем здоровье, — это мой традиционный ответ на нескромные вопросы Студента.

Сегодня Студент даже не пытается надуться. Видимо, здорово группа Бойко поработала. Если у Студента температура подымается прямо на глазах, значит картинами Башкирцевой пресс-группа не ограничилась. Не берусь судить, дороже ли эти пока неизвестные мне экспонаты, чем работы Марии Башкирцевой, но уже ясно — их история для Студента куда увлекательнее. И, быть может, среди новых поступлений есть такие произведения искусства, по сравнению с которыми работы Башкирцевой могут показаться стразами рядом с бриллиантами. По крайней мере, по своей стоимости.

Но сейчас не это главное, пусть даже Башкирцева в десять раз дешевле. Я пошел на бартерную сделку и обязан сдержать свое слово. Да и германского партнера подвести не имею права, пусть он на этот раз озадачил меня каким-то дешевым янтарем.

Студент нырнул между столом и залежами книг, вытащил две небольшие картины в подделанных под старину современных рамах и только теперь заметил, что я курю. Он тут же нашел на своем рабочем столе свободное место, поставил на него ногу и приоткрыл форточку.

Я бросил взгляд в углы работ Башкирцевой. На обеих картинах стояла подпись «Marie Constantin Russ».

Дополнительных сведений о произведениях Башкирцевой, чтобы поднять их цену, мне уже не нужно. Того, что Студент в прошлый раз поведал, с головой хватит при торговле с Ляховым. Так что пришла очередь и до необычайных находок, взволновавших Студента. Иначе он, того глядишь, от нетерпения лопнет. Да и мне самому интересно — чем ответил Бойко за повышенную заботу фирмы по отношению к нуждам его скромной жены.

— Студент, ты обладаешь не только глубокими знаниями, даром исследователя, но и умением убеждать людей, — замечаю, поудобнее располагаясь в старинном кресле. Этот комплимент оказал на эксперта такое же воздействие, как недавние призывы ожидавшей его девушки. Студент пропустил мои слова мимо ушей, потому что все его внимание уже было сосредоточено на небольшом портрете, лежащем на краю громадного стола.

Студент бережно подал картину и тут же пододвинул к себе поближе большую стопку книг, рукописных и фирменных каталогов, поверх которых лежали листки желтоватой бумаги, исписанные его рукой. Почерк у Студента отменный, чтобы разобраться в его записях, бригаде экспертов месяца работы явно не хватит. И когда он уже научится работать на компьютере, стоящем в углу комнаты? Пока Студент использует эту технику явно по назначению, разложив на коробке свои драгоценные записи.

Я внимательно посмотрел на портрет с изображением человека в гражданском мундире с орденами святой Анны и Владимира.

— Интересная работа, Студент, судя по некоторым деталям, в частности покрою жилета и шейному платку, ей лет сто пятьдесят. Прекрасный портрет, хотя и не подписной.

— Это работа Левицкого, — заявил Студент. — Помните, как звали Левицкого?

Видимо от радости у него крыша окончательно поехала. По части знаний я, конечно, Студенту в подметки не гожусь, но задавать такие простые вопросы мне — верх бестактности. Студент, Студент, а быть может, ты и прав. Все мы меняемся с годами. Самому себе могу признаться, я уже забыл, когда держал книгу в руках, зато научился постоянно таскать при себе пистолет. И как только не перекраивает нас жизнь…

— Левицкого с детства звали Димой, — глухо ответил я, ожидая какого-то подвоха.

— Это другой Левицкий, — выпалил Студент. — Вы слышали о художнике Петре Левицком?

Я отрицательно покачал головой. Жизнь действительно немного изменила меня. Сперва неизвестная мне Башкирцева, теперь еще один Левицкий, о котором тоже понятие не имею. Хорошим я стал специалистом своего дела, дальше просто некуда. Привык к тому, что лежит на поверхности, перестал работать над собой, и вот результат — Студент уже посматривает на меня, как преподаватель на школяра. А ведь еще несколько лет назад он советовался со мной в процессе работы.

— Не удивительно, — заметил Студент, — любителям живописи этот художник практически неизвестен.

Еще один щелчок по носу. Из профессионала в моем бизнесе Студент превратил меня в любителя.

— Рассказывай, Студент. Считай, что я уже заинтригован.

— Посмотрите на надпись с тыльной стороны портрета.

На обороте картины четкими печатными буквами было написано: «Капитан Павел Павлович Белецкий-Носенко. Почетный смотритель Прилуцкого поветов, училища». Чуть ниже совершенно иным, более мелким почерком значилось: «Ордена св. Анны 3-го класса Кавалер Императорского Санкт-Петербургского Вольного Экономического Общества и при Императорском Харьковском университете Общества наук Член. Родился 1774 года Августа 11 дня. После кавалер орденов св. Анны 3-го класса, св. Владимира 4-го класса. Скончался в 1856 году 11 июня на 82-м году от рождения в чине коллежского Советника, погребен 13 июня в селе Лапинцах, Прилукского уезда в собственном саду, называемом Федоровым, возле могилы второй жены своей Софии, дочери Фелицы и двух малюток сыновей Михаила и Георгия».

— Кто-то восстанавливал эту надпись, Студент.

— Совершенно верно. Но не это главное. На сегодняшний день сохранилось всего несколько работ Петра Левицкого. В частности, портрет Митусова в Государственном Русском музее, Грибовского, находящийся в Музее Тропинина и московских художников его времени. Одна работа находится в частной коллекции, — тут Студент посмотрел на меня вовсе победоносно. — В собрании Каролины Дитц д"Арма. Если бы узнали о том, что портрет Белецкого-Носенко находится у нас — это бы, я больше чем уверен, стало подлинной сенсацией.

— Сенсаций не нужно, мы люди скромные. По поводу Башкирцевой тоже можно сенсации не устраивать, — ответил я. — Кстати, где Каролина Дитц живет?

— В Польше, — коротко ответил Студент и тут же начал захлебываться о личности изображенного на портрете человека: и писатель, и этнограф, и педагог, выдающийся общественный деятель своего времени. Студент заливался соловьем, заглядывая в свои рукописные изыскания, а я думал, что мне должно быть стыдно за такое небрежное отношение к делу.

Что говорить, и меня подвела стандартность мышления. Все бы нам на Запад работать, а ведь сейчас в Восточной Европе уже немало состоятельных людей, готовых платить не хуже, чем их западные коллеги по увлечению. И больше того, может, они станут еще более щедрыми клиентами. Ничего, что средний уровень жизни в Восточной Европе не сравним с той же Германией. Подумаешь. Даже у нас те же бананы по доллару метут. Поставь на них в Германии такую цену, немцы при их-то зарплатах забастовку устроят. Так что пора пробивать новые каналы, тем более, что транспортировка в Восточную Европу обойдется куда дешевле.

Впрочем, пробивать ничего особо не требуется. Нужно только использовать по более выгодному назначению транзитные каналы — и все дела. Другое дело клиенты. Но и за ними дело не станет. Кроме того, разбогатевшие благодаря нами же устроенному бардаку нувориши не станут торговаться, подобно богатым от рождения людям. В этом я не так давно убедился, когда бухгалтер одного из сибирских банков купил виллу, по соседству с моей на Кипре. Тут же выложил наличкой миллион долларов. Кто, кроме граждан наших донельзя нищих стран, еще способен так лихо с наличкой расставаться? А если учесть, что посредник честно объяснял ему: виллу можно взять гораздо дешевле. Зачем экономить, справедливо рассудил бухгалтер, и не стал торговаться.

Капиталисты наверняка нас никогда не поймут. Новоявленные государства протягивают руки за гуманитарной помощью, а его граждане — самые желанные гости в дорогих кабаках и магазинах Запада. Да, пора перестраиваться. И накладные расходы уменьшатся, что в моем бизнесе немаловажно.

— Слушай, Студент, если этот Белецкий такой выдающийся деятель, отчего я о нем впервые слышу? — прерываю бурный восторг эксперта. — И о еще одном Левицком?

Студент замолчал, в свою очередь вопросительно посмотрел на меня, а потом снова понесся что-то объяснять продукту нашего времени в моем лице, сжимая в руке желтый листок:

— Лекции об истории живописи, скульптуры, биографии замечательных художников, перспективу теории света и теней Белецкий-Носенко преподавал так блестяще, что многие из его учеников, даже те, которые прежде не интересовались искусством, становились его страстными любителями.

Говори, Студент, говори, я постараюсь запомнить. Дополнительные сведения о работах всегда плодотворно сказывались на их окончательной цене. Если бы ты знал, как я использую эти сведения, тут же бы демонстрацию какую-нибудь закатил в виде бесплатной передачи своих научных изысканий Академии наук. Если она эти дары бы приняла, сколько докторских диссертаций на Студенте нажили, представить трудно.

— А что удалось выяснить о самом художнике, Студент?

— Почти ничего. Долгие годы все искусствоведы считали, что несколько дошедших до нас полотен принадлежат кисти его известного однофамильца. Петр Левицкий словно растворился во времени и, боюсь, о его жизни мы никогда ничего не узнаем. Но, судя даже по нескольким работам, это был незаурядный мастер.

Хорошо, что полотно неподписное и эксперты долгие годы не могли отличить Дмитрия Левицкого от Петра. Портрет кавалера ордена Святой Анны не попадет в мою личную коллекцию. Но при его продаже я честно скажу: хотя работа не подписная, это картина кисти Левицкого. Я никогда не обманываю своих клиентов. Впрочем, в последнее время среди них появились такие коллекционеры, которым все равно, что покупать, лишь бы приобретения постоянно росли в цене и позволяли говорить о хозяевах как о тонких ценителях искусства. Так что, если Каролина откажется приобрести, я бы сказал, парный портрет к уже имеющейся работе Левицкого, с реализацией изображения выдающегося деятеля Белецкого-Носенко особых проблем не будет. Жаль только, что я честный человек. Иначе бы поведал клиенту из тех, которые-то в музее ни разу не были, что на картине изображен, ну, скажем, баснописец Крылов. Они о нем, может быть, что-то помнят со времен школьной программы.

Кроме полотен, выдающемуся полтавскому собирателю удалось наколлекционировать немало предметов декоративно-прикладного искусства. Начало этого раздела наверняка было положено, когда церковь поставили вне закона, уж очень интересные экспонаты осели в частном хранилище. Правда, костяную братину в серебряной оправе скорее всего работы братьев Ивановых или безделушку фирмы Сизикова «Лошадь» вместе с изумительной работы кружкой с резным изображением девушки можно было собрать в доме любого купца даже не первой гильдии. Напрасно что ли в семнадцатом году народ от гнета проснулся и потопал палить дворянские гнезда и купеческие особняки? Но ведь кто-то и во времена великого передела имущества стремился спасать наворованную красоту в собственных загашниках.

Однако даже в те годы, когда юрист-недоучка поднял на разбой всю страну, вряд ли следующие находки Бойко пылились в купеческих домах. Это явно церковное имущество. И панагия «Распятие с предстоящими» начала семнадцатого века, и «Деисус, Праздники и святые» более раннего периода. Здесь есть даже уникальные работы шестнадцатого века — наперстный крест «Вознесение Христа», икона-складень «Хвалите господа», рукописное новгородское Евангелие в серебряном окладе.

Теперь белый «мерседес» уже не может казаться чрезмерно высокой оплатой нелегкому характеру мадам Бойко. Подумаешь, машина, что от нее лет через двадцать останется? Зато я получил возможность любоваться прекрасными произведениями искусства, сумевшими пережить века даже в нашей стране, что само по себе удивительно, если вспомнить о ее постоянном стремлении создавать все новые поколения варваров-мутантов.

Давно замечено, что общение с прекрасным делает человека чище и лучше, заставляет как-то по иному смотреть на окружающий его мир. Наверное, только поэтому я неожиданно для самого себя притормозил у краешка тротуара, на котором с вызывающим видом стояла девочка, словно иллюстрируя слова песни о молодых, которым везде у нас дорога, даже если это проезжая часть. Как это родители не боятся отпускать ребенка одного в вечернее время, когда особенно интенсивно несутся потоки машин, подтверждая выводы экономистов об охватившем страну энергетическом кризисе? И чем глубже этот кризис, чем дороже энергоносители — тем больше автомобилей на наших дорогах. Во всяком случае, когда канистра бензина стоила шесть рублей, на дорогах Южноморска столько машин не было. И каких машин. Для многих сограждан в годы так называемого застоя «Жигули» были несбыточной мечтой, а теперь они уверенно рулят навстречу дальнейшей демократизации общества даже в шестисотых «мерседесах». Передо мной резко затормозил «линкольн» с южноморскими номерами, этакий одиннадцатиметровый сарай стоимостью в два миллиона долларов. Пока он перекресток проедет — цвет светофора измениться может.

Девочка смотрела вслед уплывающим габаритам прекрасного произведения искусства автомобилестроения так пристально, что сразу стало ясно: даже взглянув мельком на это творение человеческих рук, она стала испытывать возвышенные чувства также, как и я после прикосновения душой к миру прекрасного благодаря своему главному эксперту.

Я внимательно посмотрел на школьницу, которая вряд ли успела закончить восьмой класс, и спросил ее через опущенное боковое стекло:

— Сосать будешь?

— Еще как, — тут же ответила девочка, и на ее лице, освещенном бликами фар, появилась необыкновенная радость.

— Вперед и с песней, — подбодрил ее я, тут же врубил скорость и отъехал под аккомпанемент громких слов, которым может научить любая средняя школа.

Интересно, чем это недовольна террористка Анастасия? Если бы не я, то сейчас на месте этой девочки вполне могла бы оказаться ее дочь. Впрочем, и без меня есть кому заботиться о нуждах подрастающего на панели поколения. По крайней мере, сегодня. Потому что я еду к человеку, пролившему свою кровь за то, чтобы я получил работы Башкирцевой и возможность всем сердцем прикоснуться к бесценному наследию мастеров искусства, чье творчество как нельзя лучше будит в душах людей светлые чувства.

23

— Превосходная работа, — заметил я, осторожно поставив на стол фигурку обезьяны из нефрита. — Да и оружие такого высокого класса давно не приходилось видеть.

— Видите ли, это всего лишь часть моего собрания — скромно потупился Ляхов. — Однако, я специально перевез сюда всего несколько вещей, люблю, знаете ли, жить в привычной обстановке.

Не знаю, что он покупал в Болгарии, но домик в Южноморске отхватил неплохой. Моему, конечно, не чета, всего шесть комнат, но ведь надолго в нашем городе Ляхов вроде бы останавливаться не собирается. Наладит игорный бизнес и будет изредка приезжать. У меня тоже есть кое-какая недвижимость в других странах, однако, в отличие от Ляхова, я еще ни разу не удосужился побывать ни на Кипре, ни в Штатах, ни в Альпах. А ведь в Альпах у меня не скромный домик, а целая гостиница, но тем не менее я отчего-то не распоряжаюсь обвешать ее стены произведениями искусства.

Может, я туда вообще никогда не попаду, чтобы получить возможность не только покататься на лыжах, но и полюбоваться на какой-то экспонат из личного собрания, висящий в номере, который постоянно резервирую. Иди знай, вдруг выкрою время и когда-нибудь побываю в собственной гостинице; приеду, а мне портье — хлоп перед носом на стойку табличку с надписью на французском языке «Местов нет».

Оружие у Ляхова действительно превосходное. На коврике ручной работы две скрещенные сабли, над ними кремневый наконечник на короткой рукояти, а внизу, словно завершая композицию эволюции оружия, — старинный пистолет.

Саблями меня не удивишь, тем более европейским оружием девятнадцатого века. В моей личной коллекции есть всего один образец оружейного искусства мастеров Востока. Пусть просвещенная Европа не обижается, однако азиатское оружие ценилось настоящими знатоками искусства сабельного боя куда выше.

Поэтому в моем доме, кроме прочих предметов самозащиты вроде автомата «хеклер-кох», ржавеет без дела сабелька в простых деревянных ножнах, покрытых черной кожей с орнаментом. Обоймицы, правда, золотые, как и наконечник с гравированным прорезным орнаментом, зато сам клинок — настоящий булат.

Клинок сабли украшает маленький квадратный медальон с так называемым «бедухом» и фигурный картуш с именем мастера «сделал Асадуллах Исфахани». Видимо, изделия этого оружейника давным-давно пользовались повышенным спросом. Потому что только мы со Студентом знаем — надпись на клинке поддельная, какой-то предприимчивый иранец ее больше ста лет назад запузырил, чтобы подороже продать.

Но разве без этой надписи булат стоил бы слишком дорого, учитывая, что перекрестье также золотое, пересыпано бриллиантами, а рукоять оружия представляет сочетание из костяных и опять-таки золотых пластин. Зато затыльник — полностью из желтого металла, украшен алмазами и эмалью. На сабельке всего-навсего 343 алмаза, но ведь не это главное достоинство боевого клинка, режущего на лету шелковую ткань. В прежние времена моя сабля в одном селе валялась. А потом в дело пошла, когда один красноармейский полководец ее в этом самом сельском арсенале слямзил для нужд трудового народа и принялся защищать иранским клинком революционные завоевания. Что еще, кроме этой сабли из Царскосельского арсенала вытащили, мне неизвестно. Одно знаю точно — мой булат именно оттуда.

Зато пистолет у Ляхова под стать моей сабле. Стоило только на него взглянуть, сразу кончики пальцев на мгновение дрогнули. Особенно, когда увидел я, что не хватает на удлиненной рукояти, заканчивающейся яблоком, кусочка инкрустации из слоновой кости. Такое оружие кавказской работы встречается очень редко; на кремневом пистолете с серебряной чеканкой курок — пуговка, без пусковой скобы. Вряд ли я ошибаюсь в своих догадках по поводу этого оружия, экспонаты такого класса почти растворились во времени.

— Пистолет у вас интересный, Анатолий Павлович — заметил я. — В Москве гораздо легче приобретать антиквариат подобного рода.

— Ну что вы, этот пистолет презентовал партнер, который постоянно живет в Южноморске — раскрывает мне глаза на истину Ляхов.

Все правильно, Анатолий Павлович, я-то знаю, что пистолет не из Москвы. Потому что двенадцать лет назад подарил его Толе Соколову, начальнику Центрального районного отделения внутренних дел, у которого была единственная страсть — коллекционирование старинного оружия. Причем коллекционером Толя был настоящим, не таким, как его некоторые коллеги, которые научились понимать прекрасное только тогда, когда разобрались, сколько оно стоит.

Лихим ментом был Толя Соколов, и не зря блатные с уважением дали ему кликуху Сокол, вовсе не из-за его фамилии. Даже те, кого он брал, на Сокола сердца не держали, потому что относился Толя к распоследним тварям в человеческом облике, как к людям, не позволял себе мелких ментовских подлянок, раскалывая их на допросах. И таскал своим подследственным Соколов дешевые папиросы вовсе не из-за пресловутой психологии, позволяющей расположить к себе подозреваемого, чтобы поскорее выколотить из него нужные сведения. А со многими крестниками вел переписку, что тогда было возможно только в кино.

Не брал Толя бабок с так называемыхспекулянтов и сцепился со своими же обехээсниками, когда его стукачи донесли: они обложили данью даже будки, торгующие газводой. Подарки Толя брал, что правда — то правда. Но даже я бы не рискнул назвать эти подарки взяткой по тем временам. И этот пистолет я подарил ему от всей души, хотя заплатил мне за антикварную вещь человек, который прекрасно знал — из его рук Толя спички не возьмет.

Это был подарок, что называется, от всего сердца, потому что Толя спас сына одного крупного цеховика вовсе не из-за того, что на благодарность рассчитывал. В те годы о похищениях для выкупа мы были наслышаны. Но совершались они исключительно в капиталистических джунглях. Однако, нашлись бравые ребята, которые решили заняться плагиатом в условиях развитого социалистического общества.

Цеховик, у которого выкрали сына, был одним из моих клиентов. Чтобы собрать нужную сумму, как того требовали гангстеры, он обратился эа помощью ко мне. Ни о какой милиции цеховик даже слушать не хотел, потому что доверял ментам настолько, насколько они заслуживали. Но Толя Соколов был не совсем обычным ментом…

Сокол взял эту банду. Один. Хотя подкрепление, конечно, было. Сходу вычислив через своих информаторов, на какой квартире держат похищенного пацана, Толя рванул туда без тщательной разработки операции — до того время поджимало. Потому что, опоздай он на несколько часов, уверен, что для начала цеховик получил бы ухо своего ребенка. Его держали такие ребята, что сомневаться в их благих намерениях как-то не приходилось. Девятнадцать судимостей на пять человек — это потом выяснилось, а пока Толя в тапочках на босу ногу спокойно звонил в нужную квартиру, засунув в рот папироску, вытащенную из карманов спортивных брюк.

Когда дверь открылась, Толя попросил: «Прикурить дай, пожалуйста. Только тихо», — одновременно приставив «Макаров» ко лбу хозяина хаты. А потом нежно взял его за локоток и отправил в объятия своих подчиненных, застывших на лестнице. Когда еще один уголовник решил проверить, куда это запропастился его кореш, то оказалось, что у него при себе спичек тоже нет. Поэтому Соколов спокойно зашел в комнату, где у журнального столика сидел связанный пацан, и парочка, которая охраняла его, даже не успела протянуть лапы к кинжалам, лежащим на том же столике. Потому что Толя все рассчитал правильно: какие блатные могли допустить мысль, что цеховик обратится за помощью к ментам, и как не выполнить просьбу гражданина начальника насчет поднять повыше руки, если он при этом предъявляет табельное оружие.

Сейчас бы Толя хрен так сработал. Это в те далекие годы кинжал казался блатным вполне подходящим орудием труда, а сегодня их уже пистолеты мало устраивают.

Но во времена застоя пистолет в руках мента казался бандитам исключительно убедительным аргументом для их дальнейшего законопослушного поведения. На то он и застой, чтобы из года в год не менять своей манеры поведения.

Толя тоже ее не менял. Когда эту живописную группу вывели на улицу вместе с освобожденным заложником, он быстро углядел идущего навстречу деятеля в спортивном костюме. Тот, правда, резко изменил маршрут, однако Сокол знал, что делать. И минут через десять он спокойно взял его, пройдя проходными дворами с противоположной стороны улицы. Командир великолепно повязанной четверки умел маскироваться. Он сходу подсел к перекуривающему у своих дверей гражданину в полосатых брюках, скинул куртку, придав себе донельзя домашний вид. Со стороны могло показаться, что он просто выскочил на минуточку во двор перекурить. Толе тоже хотелось курить. Наверное, поэтому он сперва наконец-то прикурил у главаря банды свою папироску, а лишь затем положил его мордой на асфальт.

За эту операцию руководство поощрило Соколова именными часами, на сорок рублей раскололось, но заслуги Толи отметило. Хотели еще в газете о такой уникальной операции рассказать, но нынешний господин губернатор в те годы стоял на совершенно иных позициях. В самом деле, как могла газета, этот предмет идеологического воспитания народа, рассказать о таком деле? Никак не могла, потому что происшествие явно не из практики народа, строящего коммунизм, оно больше под рубрику «Их нравы» просилось.

Разве мог Сокол даже предположить, что его судьбу изменят вовсе не те бандюги, которые в сердцах клялись ему — не жить тебе, мент поганый, век свободы не видать, выйдем из кичи — на нож возьмем. Уголовники бросались такими словами от отчаяния и не собирались мстить Толе, потому что он не нарушал правила игры, установленной рамками закона. Судьбу Сокола изменили его коллеги, которым он мешал брать в полную силу. Подставили менты Сокола, подрезали ему крылья и под такую статью подвели — дальше стенки некуда. Видимо, Толя прекрасно знал, чего стоит наше правосудие, хотя о его гуманности что-то и рассказывал подследственным. Улетел Сокол, чтобы переждать, доказать свою правоту, когда охота за ним поутихнет. Только не учел, что его коллеги — не бандюги, с которыми дело привык иметь. И погиб Сокол в перестрелке в Азербайджане, ушел на тот свет беглым преступником, а не честным ментом, и не играли над его могилой гимнов под торжественный салют.

Некоторых из тех, что устраивали соколиную охоту, потом повязали, уж слишком они нагло брали, даже для нашего города. Только главный загонщик в охоте на Сокола быстро подставил бывших подельников, и они отправились на перевоспитание в ментовско-партийную зону, а он — на повышение. И теперь этот деятель охраняет законность в Южноморске, именно его поставила на такой высокий пост команда Пенчука вместо прежнего прокурора, поддерживавшего конкурента нынешнего мэра. Теперь победителям нужно только сменить начальника южноморских ментов — и можно наводить в городе полный порядок, с их точки зрения.

Так что понял я сразу, кто мог подарить Ляхову этот пистолет. Хороший у него дружок в Южноморске, подумал я, и перешел к делу:

— Откровенно говоря, Анатолий Павлович, в янтаре я не силен. Другое дело, старинные награды, живопись.

— Не переживайте, — тут же успокоил меня Ляхов, — какой смысл обманывать партнера, если хочешь постоянно иметь с ним дело? Тем более с таким, как вы. Хочется отметить — лихо работаете.

— Но и ваши темпы не менее значительны, — я чуть ли не скромно потупился, отпуская ответный комплимент.

— Ну что вы, — не принял его этот красавчик, — найти современные произведения искусства было куда проще.

— А как насчет доплаты? — высказываю еще одну озабоченность по бартерному поводу.

— Не переживайте, — ответил Ляхов. — «Портрет старика» уже в Южноморске.

— С вами приятно иметь дело, — не скрываю, что поражен темпами работы коллеги, — однако, не побоюсь повториться — в янтаре я мелко плаваю.

Вместо ответа Ляхов выволок из соседней комнаты сундук, которому было бы самое место на средневековом талионе.

— Все ваше, вместе с упаковкой, — отдышался Ляхов. — Должен сказать — работы Башкирцевой, конечно, уникальны. Но и эти изделия если и уступают им в чем-то, то только в возрасте. Посмотрите, вот, к примеру, колье работы Паутинскаса, оно просто бесподобно. Мастер с высоким артистизмом применил филигранную технику гальваники, имитирующую заплавление янтаря в металл.

Я смотрел на уникальное изделие и почему-то вместо того, чтобы представить его на шее прекрасной женщины, словно наяву увидел моего клиента герра Краузе, сучащего ногами от нетерпения.

— В основном, как я догадываюсь, это работы современных мастеров из Прибалтики, — замечаю в ответ на совершенно ненужную рекламу со стороны Ляхова.

— Мой регион, — теперь уже пришла пора скромничать Анатолию Павловичу, — впрочем, здесь есть и работы питерских художников. В частности, интересующий вас Кленов.

— Тогда будем считать, сделка завершена. Но, чувствую, что все-таки немного вам обязан. Наверное, вы это делаете от того, что хотите работать со мной на постоянной основе. Поэтому позвольте сделать вам еще один сюрприз, чтобы уравновесить такой необычный обмен и исключить даже вероятность суждения, что кто-то кому-то делает одолжение. Учитывая ваше пристрастие к холодному оружию, в знак нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества, примите этот скромный подарок.

Я протянул Ляхову кинжал в искусно украшенных ножнах.

— Такая вещь может вызвать только восхищение, — сказал Ляхов.

— Еще бы, — замечаю в ответ, — все-таки начало прошлого века.

— Спасибо, — проникновенным голосом сказал Ляхов, принимая подарок.

24

В антикварном салоне Дюк чувствовал себя гораздо увереннее, чем по месту своей прежней работы, когда был директором южноморского музея Западного и Восточного искусства и за его титанический труд государство обливало Дюка золотым стапятидесятирублевым дождем в месяц.

Сегодня он не только трепется по прежней специальности, но и зарабатывает пятнадцать процентов от каждой проведенной сделки. Поэтому Дюк вполне искренне считает, что выбрал совершенно правильный для истории мирового искусства путь и поднял торговлю на такую высоту, о которой даже не мог мечтать, торгуя из под полы, будучи директором музея.

Хотя антикварный салон принадлежит мне, Дюк немного высокомерно качнул головой в знак приветствия и продолжил свою производственную деятельность. Дюка стоит ценить только за это — клиент превыше всего. Со мной он еще успеет пообщаться, тем более, что, как он прекрасно понимает, это общение может не принести ему пресловутых пятнадцати процентов.

Дюк показывал какому-то молодому человеку набросок, попутно тихим голосом продолжая высказывать свои сокровенные мысли:

— Жаль расставаться… Уникальная работа Бориса Григорьева… Самый престижный портретист России начала века… Только для вас.

По внешнему виду клиента я сразу определил, что его больше бы заинтересовал комплект журналов «Пентхауз», нежели рисунок Григорьева. Хотя он вряд ли догадывался, что этих самых набросков к портретам своих замечательных современников Григорьев делал больше тысячи для одного. Наконец клиент открыл рот и по достоинству оценил старания Дюка:

— Мне бы чего заграничного. Подарок все-таки, а он только иностранное любит.

— Поэтому я и предложил вам работу Григорьева. Он самый дорогой портретист Америки, — снова сказал чистую правду Дюк. — И стал известен именно как американский живописец, в нашей стране до сих пор о нем мало кто знает.

— И больше того, — позволяю себе вмешаться в беседу. — Извините, конечно, если помешал, но именно Борису Григорьеву заказал свой портрет Авраам Линкольн, выбрав его среди тысяч других художников.

Уважение клиента к личности замечательного живописца возросло прямо на глазах. Наверное, потому, что он видел изображение Линкольна на пятидолларовой купюре.

Однако парень оказался настырным. Несмотря на старания Дюка и мою поддержку, клиент уперся рогом и стоял на своем — хотя Григорьев и американец, и хороший художник, эстетический вкус клиента не устраивает исключительно фамилия. Был бы Григорьев Брауном — тогда совсем другое дело.

Клиент всегда прав. Дюк с радостью заметил, что предлагал работу Григорьева только из уважения к такому респектабельному человеку, но теперь, быть может, этого Григорьева для себя оставит, а затем нырнул в подсобку. И через минуту он поражал любителя иностранных подарков такой откровенной мазней, которую и я при большом желании за пару часов создам.

— Сюрреализм, переходящий в гиперреализм… необычное видение мира… уникальность постановки модели и философского восприятия жизни, — нес белиберду Дюк, демонстрируя полотно. Такое повесь на стену вверх ногами — и содержание от этого, быть может, только улучшится. — Джероми Кэмбелл, в нашей стране, как и Григорьев, практически неизвестен… Уникальная работа на любителя…

Клиент очень быстро созрел приобрести этот шедевр живописи, от вида которого у коровы вполне могло бы навсегда пропасть молоко, и щедро расплатился с Дюком. Директор антикварного салона победно посмотрел на меня, а я отчего-то вспомнил, как, будучи директором музея, Дюк, готовя выставку финского художника Мякиля, повесил одну из его работ вверх ногами. Живописец чуть с ума не сошел, когда увидел на открытии выставки, как обошлись с его творчеством. Может оыть, именно поэтому с тех пор Дюку импонирует современная живопись. Иначе зачем ему понадобился пресловутый Центр современного искусства?

— С такими клиентами тебе легко работается, Дюк, — как можно небрежнее замечаю вместо того, чтобы хвалить подчиненного, чтобы он не драл нос выше застекленного потолка салона.

— А сейчас других нет, — отрезал Дюк. — Ему не все равно, что брать? Того же настоящего Григорьева или этого Кэмбэлла, что Антоновский рисует.

Дюк чуть было не сплюнул, но вовремя спохватился, вспомнив: его положение обязывает быть достойным искусства, которым торгует.

— Ладно, Дюк, это все хорошо. Однако мне срочно нужна оценка одной небольшой коллекции: Так что тебе придется поработать.

— У меня и так дел невпроворот, — сходу стал отбиваться от незапланированного объема работы директор салона.

— Ну, тогда с Центром современного искусства ты явно поспешил, — замечаю я, однако Дюк вместо того, чтобы возразить, отстаивая свою идею, тут же делает вид — эта мысль не лишена логики. Придется на него другим методом воздействовать, таким, который меня еще ни разу не подводил.

— Если увеличивается объем работы, значит, оплата не должна оставаться прежней, — рассуждаю вслух, и Дюк тут же расплывается в довольной улыбке, как бы мгновенно соглашаясь с такой здравой мыслью. — К тому же величина гонорара зависит от скорости выполнения задания.

Всем своим видом Дюк уже наглядно доказывал: ему стали до барабана все бесценные произведения искусства и постоянные клиенты. Несмотря на огромный объем работы, он был готов тратить для выполнения моей просьбы даже личное время.

— Освободишься, заедешь в мой офис. Марина даст тебе несколько янтарных безделушек и толстую пачку цветных фотографий, — озадачиваю этого специалиста. — Если сам не сможешь оценить, посоветуешься с кем-то из коллег.

— Это выезжать нужно, — сходу доказал свою состоятельность эксперта и искусствоведа Дюк, а затем пристально посмотрел на меня.

— Как ты знаешь, командировочные в нашей фирме оплачиваются в двойном размере, — напоминаю ему, и Дюк тут же дополнительно проникся важностью поставленной задачи. — Словом, освободишься от своих дел и приступай. Надеюсь, начнешь завтра же.

— Зачем ждать? — удивился донельзя занятой специалист. — Я уже еду. Что, у меня заместителя нет, он уже вполне может справиться с работой самостоятельно.

— Он бывший ветеринар? — невинным голосом спросил я.

— И откуда ты все знаешь? — по-настоящему удивился Дюк.

25

Выйдя на улицу, я тут же подумал — кто-то в очередной раз решил нажиться за мой счет. Потому что на том самом месте, где стоял мой автомобиль, виляла хвостом какая-то облезлая барбоска, подозрительно принюхиваясь к потекам машинного масла, впитавшегося в асфальт. И только потом, когда в длинном ряду иномарок, прижавшихся к бордюру, я увидел «ауди» со знакомыми номерами, догадался, отчего исчезла моя «Волга».

— Рябов без своих сюрпризов не может, — буркаю я, присаживаясь рядом с Мариной.

— Это ваши дела, — отрезала секретарша, показывая левый поворот.

— Куда, интересно, ты руляешь?

— К себе, — коротко ответила Марина, выжимая акселератор.

Я мельком бросил взгляд на заднее сидение, увидел свой «дипломат» и без лишних объяснений сходу все понял. Эта манера работы становится у Сережи традиционной. Стоит возникнуть какому-то напряжению, как он тут же отправляет меня под крылышко секретарши. Да и «дипломат» говорит о многом. Этот чемоданчик Рябов всегда собирает в присутствии Сабины, чтобы после моего возвращения домой ее монологи носили более-менее мирный характер.

Не стоит даже открывать объемистый «дипломат», любопытствовать, чем заполнены его недра. И так догадываюсь — деньги, запасные обоймы, коротковолновые передатчики и другие предметы необходимые для восстановления душевного покоя перед очередным возвращением к семье. Вместительный чемоданчик, даже для пары противопехотных гранат всегда место находится.

— Как дела на фирме? — положение генерального директора просто обязывает задать секретарше этот вопрос.

— Скоро в сортире компьютеры установим, — заявила Марина, подтвердив тем самым высокий класс работы моих подчиненных. Значит, так называемые лохи уже раскрутили Чируса, и Сережа не хочет лишний раз рисковать. Он ведь вполне допускает: при возникновении малейшей тревоги я не стану ждать, пока коммерческий директор окончательно решит дальнейшие проблемы фирмы «Пантера». Так что возможность в очередной раз отличиться мне уже не грозит, Марина на этот счет, не сомневаюсь, получила подробные инструкции.

— Какие еще новости? — невинным тоном спрашиваю у секретарши, еще раз проанализировав ситуацию. Не стал бы Сережа ограничивать охрану Мариной, если бы он опасался исключительно возможного выяснения взаимоотношений между директорами «Козерога» и «Пантеры».

— Есть новости, — усмехнулась секретарша. — Весь город гудит. Опять фирмача застрелили.

— Градуса, что ли?

— А кого еще требуется?

Правильно, Марина, Градус подписал свой смертный приговор, когда решил — только ему можно безнаказанно людей гробить. Такова уж человеческая натура, каждый сам себя постоянно убеждает: неприятности могут произойти с кем угодно, но только не со мной.

Прекрасно понимаю, что сейчас произойдет. От ментов потребуют наконец-то действенных мер по борьбе с обнаглевшей донельзя преступностью. Учитывая, что профилактическая работа среди населения работниками правоохранительных органов ведется крайне слабо, можно делать соответствующие выводы и освобождать от занимаемой должности начальника городского Управления внутренних дел. К тому же последний Указ президента об очередных неотложных мерах по усилению борьбы с преступностью здорово поможет навести в городе порядок. Да и вновь назначенный главный мент города тут же станет показывать, на что он способен. И областное Управление по борьбе с организованной преступностью в стороне от разгрома мафиозных структур стоять не будет.

Так что все последующие события просчитать очень легко. Только у меня положение до сих пор двойственное. Хотя Котя и выставил меня союзником нынешней администрации, полной веры все равно нет. И наверняка Рябов специально пришел на помощь Вершигоре, чтобы укрепить наши позиции.

Генерал прекрасно понимает — для успешного завершения общегородской операции у него не хватит людей. Ментов вообще-то в городе полно, но разве они в состоянии участвовать в широкомасштабной акции против такого числа в отличие от них превосходно подготовленных и вооруженных бойцов? А силами «Сокола» Вершигоре не обойтись, пусть спецподразделению и делали рекламу — круче этих парней в городе нет — я прекрасно знаю, как оно создавалось. Приказом по райотделам: выделить несколько человек для спецподразделения. А какой начальник райотдела захочет лишаться хороших работников?

Так что те менты, которых начальство собиралось отправить в народное хозяйство, благодаря этому приказу тут же превратились в красу и гордость своих райотделов, вполне достойных служить в «Соколе».

Только команде Рябова это подразделение в подметки не годится. Даже если принимать в расчет исключительно экипировку, а не подготовку бойцов. Кроме того, отчего это все уверены — если человек десять лет назад побывал в Афгане, заработал там боевые награды, так он до сегодняшнего дня им соответствует? Что было — то прошло, я никогда не принимаю во внимание прежние заслуги. Свою состоятельность человек должен доказывать каждым днем жизни.

Поэтому охрана моего концерна на лаврах не жиреет, постоянно поддерживает хорошую форму и без особых усилий может разгромить любое спецподразделение. Да и об экипировке моих бойцов менты могут только мечтать. Наверное, чтобы они вооружались соответствующим образом, на нужды ментов оставляют половину от изымаемых ими преступно нажитых средств. Так что громить предприятия покойного Градуса Вершигора будет с удвоенной энергией вовсе не оттого, что в этом заинтересовано городское руководство.

И «Соколом» тут явно не обойдется, помощью Рябова начальник Управления по борьбе с организованной преступностью тоже не ограничится. Он, чтобы завершить полный разгром этой мафиозной группировки, ОБХСС, или как там оно сегодня называется, подключит. Потому что благодаря мудрой политике нашего правительства и законотворчеству очередного набора кухарок, управляющих государством, сегодня при желании можно найти миллион нарушений даже в работе чистильщика обуви с тремя патентами. Что тогда говорить о крупных фирмах и магазинах, ведущих свою деятельность благодаря капиталовложениям Градуса и его кодлы? И вот когда завершится этот разгром, а городом действительно будет руководить одна команда, кровавые разборки тут же поутихнут. Как это прежде говорили нынешние господа: все для блага человека? Так оно и есть. В конце концов, с их точки зрения, конец Градуса — это еще и спокойствие города.

По моему поводу им беспокоиться вроде бы нечего. Покорность я проявил, Рябов своею преданностью очередному руководству уже делом доказывает, разве что, в отличие от него, волнение по поводу моего поведения уже высказал. Зря, что ли, мы к Марине приехали? Хочу я этого или нет, но пока коммерческий директор занят, мне предстоит взять на себя его прямые обязанности по функционированию нашей фирмы.

Марина уже успела расстаться с многочисленными побрякушками и облачиться в спортивный костюм. Прекрасно понимаю, сейчас она не столько охраняет мое тело, сколько следит за тем, чтобы оно лишних движений по направлению к общегородским событиям не делало. Уверен, инструкции на этот счет Рябов дал ей самые конкретные. К чему Сереже так беспокоиться, разве у меня своих забот мало?

Перед разговором с партнером кофе, приготовленный заботливой секретаршей, был как нельзя кстати.

— Тэнго, все в порядке, — спешу обрадовать собеседника, — ты имеешь свой процент. Да, конечно. Привезут. А сам не хочешь приехать?

Я бы сильно удивился, если бы Тэнго сейчас захотелось побывать в нашем прекрасном городе.

— Слушай, Тенгиз, ты давно Ляхова знаешь? Он в кино случайно не снимался?

— Дорогой, я его уже пятнадцать лет знаю, — ответил Тэнго. — Он, генацвале, видно, свой портрет у того же мастера заказывал. Как тот англичанин. Дориан Грэй. Да, дорогой, время его почти не меняет. Ты мой заказ сделаешь?

— Обижаешь, Тэнго. Когда такое было, чтобы я чего-то не смог сделать?

— Шучу, дорогой, шучу. Конечно, сделаешь, только поскорее.

Тэнгизу срочно понадобились фаянсовые вазы работы мастерской Сацума. Одну вазу я ему нашел. И до того она понравилась Тэнго, что он заплатил за нее на двадцать процентов выше обусловленной цены. Но при этом просил — давай еще. А где их взять, это же восемнадцатый век. Видимо, отдает Тэнго эти вазы по весу чистого золота, раз так настаивает. В конце концов, если герр Краузе уже несколько раз напоминал мне о коллекции янтарных изделий, значит интересующая меня японская посуда у него уже имеется. Как попадет янтарь в Германию — это не его проблема. Зато меня не волнует транспортировка интересующих Тэнго ваз в Южноморск. Товар, несмотря на свою хрупкость, придет сюда в целости и сохранности, ведь немцы — очень педантичные люди, даже на нашу природную расхлябанность скидок не делают. Впрочем, я на нее тоже не делаю скидок.

Марина поставила передо мной поднос с легким ужином и заметила:

— Я постелила тебе в задней комнате.

— Боишься, чтобы я ночью потихоньку не ушел? — замечаю перед тем, как отдать должное ее кулинарным способностям. Они у Марины ниже средних, если говорить честно. Не беда, у этой девушки масса других достоинств. Рябов прекрасно понимает: если мне вдруг захочется поучаствовать в боевых действиях, Марина этого не допустит и без его напоминаний. Чтобы прорваться отсюда на улицу, появись у меня такое желание, тоже не может быть речи, с их обоюдной точки зрения: против Маринки я и минуты не выстою, даже если для успокоения шефа она не станет применять свои украшения.

Зря они все-таки беспокоятся. В мои планы вовсе не входит гоняться за Чирусом по улицам Южноморска. Сейчас возникли проблемы посерьезнее, есть над чем помозговать. Впрочем, если уж сильно захочется выйти, я знаю, как победить Марину, не вступая с ней врукопашную. Вот возьму и влезу ночью под ее одеяло. Марина, конечно, для вида сопротивляться начнет, без этого она секса не признает, а я для полного удовлетворения ее фантазий прикручу девушку не хуже, чем Костя свою сучку. А потом, вместо того, чтобы имитировать бурное насилие, просто и незатейливо смоюсь.

Я посмотрел на Маринку, расположившуюся в соседнем кресле, и заметил:

— А если меня задняя комната не устроит? Может, я в другой постели устроюсь, а, Марина?

— Может быть, и устроишься. Но не в моей. Я догадываюсь, зачем тебе это нужно.

— Ну, что ты, Марина, — несколько растерянно пробормотал я, потому что до сих пор был уверен — предугадывать мои дальнейшие ходы, да и то не всегда, способен только Рябов.

26

Убийство бизнесмена Градуса переполнило чашу терпения народа, потребовавшего от руководителей более решительных действий по борьбе с обнаглевшим бандитизмом. В этом я лишний раз убедился, когда просматривал видеокассету, которую нашел в своем кабинете, приступив к служебным обязанностям. После того, как Пенчук стал мэром города, в жизни местного телевидения произошли вполне прогнозируемые перемены. Прекратила свое существование телекомпания «Стиль», обливавшая дерьмом Пенчука в ходе предвыборной борьбы, и ее эфирное время самым естественным образом заполучила компания «Вита», сумевшая угадать, у кого из двух основных претендентов на роль хозяина города стоило брать деньги на рекламу.

Тогда «Вита» старалась от всего сердца, путь к которому, как известно, лежит через желудок. Да и сегодня наши телевизионщики, как всегда, на высоте. Вот простой работяга с гневом говорит, как ему страшно ходить ночной порой на смену. После него мэр Пенчук минут десять тарабанил и размахивал конечностями. Наверное, только потому, чтобы его слова о наведении порядка казались еще убедительнее. Новый командир всех ментов города еще не привык позировать перед камерой, поэтому его показывали совсем мало. Успел что-то промычать о президентском Указе и том, что отдаст все силы на благо общества, да и то волновался при этом, будто говорил последнее слово перед выходом в отставку.

И как следствие справедливого народного гнева, клятв его руководителей — прекрасно подобранный видеоряд. Сразу чувствуется, перед тем, как заняться телевидением, оператор набивал руку на съемке свадеб. Какие-то менты стоят возле стола, на котором груда оружия и валюты, людей в наручниках запихивают в «воронок», вывеска торгового объединения, которое тем и занималось, что раздувало костер инфляции. И как апофеоз съемки — почти документальные кадры: группа парней, сильно смахивающих внешним видом на ниндзя с кассет моего Гарика, укладывает на асфальт уголовников, стыдливо отворачивающих морды от объектива. Я чуть было не поверил в то, что это не тщательно отрепетированная сцена, а подлинная документальная съемка. Так это я, а что тогда говорить о народе, которого столько раз дурили с помощью телевизора — не сосчитать. Поэтому народ до сих пор по инерции верит, всему безоговорочно. И в самом деле, не все равно людям, кого положили лихие бойцы с закрытыми масками лицами, настоящих уголовников или своих коллег, играющих их роль? Главное другое: только благодаря новому городскому руководству борьба с бандитизмом наконец-то стала вестись по-настоящему.

Так вскользь заметил ведущий телепрограммы, и после этих документальных кадров я поверил ему безоговорочно. Особенно если учесть, что фирма «Глобус» почему-то перестала бояться рэкетиров и попросилась под мое крыло. А наказать отступников Чирус уже не сможет. Потому что его охрану разогнали еще до того, как он скомандовал ей включить счетчик на должников своей замечательной фирмы, на балансе которой остались гниющие бананы при полном отсутствии компьютеров и прочей техники.

Но сам Чирус до сих пор жив-здоров и может наделать глупостей от отчаяния. Хотя бы потому, что его грозная «Пантера» стала походить на лишайную кошку, за которой по всему городу гоняют гицели с сачками на длинных рукоятках. Так что место этой «Пантере» обеспечено исключительно в «собачьей будке». И только для того, чтобы покрыть убытки, нанесенные городу этой фирмой, мне пришлось выкупить помещения, приватизированные в свое время «Пантерой» совершенно противозаконно, как выяснилось спустя неделю, проведенной под тщательной опекой Марины.

После того, как я от всей души порадовался действенной работе народной милиции и высокому искусству телевизионщиков, тут же приступил к производственной деятельности, чтобы внести свою лепту в улучшение жизни родного города. И лично прошелся по кабинетам фирмы проверить: как вкалывают сотрудники, чтобы «Козерог» имел возможность платить еще большие налоги в ответ на такую заботу руководства о благе всего общества.

Убедившись, что юрисконсульт с большим преимуществом выигрывает у компьютера в преферанс, я не стал хвалить его лишний раз. Подумаешь, в преферанс у компьютера любой дурак выиграет, не то, что специалист высокого класса.

Главный инженер, по всей видимости, планировал создание Центра современного искусства, потому что передвигал свою флягу по карте города, лежащей на его столе, подбирая для этого проекта наиболее достойное место. Судя по тому, где сейчас затормозила его опустевшая фляга, он собирается открывать этот Центр между местным Шанхаем и городской свалкой. В общем-то неплохая идея, учитывая заслуги Дюка и уровень нашей культуры.

Войдя без стука в кабинет генерального менеджера, я, по всей видимости, оторвал сотрудника от важных размышлений: до того был сосредоточен его взор, устремленный в потолок, что он не сразу заметил мое присутствие. Зато появление руководителя предприятия тут же заметила какая-то девочка, собиравшая бумаги на столе и отпрянула в сторону с такой скоростью, что рука менеджера еще несколько секунд щупала воздух как раз в том месте, где только что находилось ее бедро.

— О, кого я вижу, — генеральный менеджер сделал вид, что донельзя обрадовался моему появлению и скомандовал девушке: — Ты давай, иди отсюда, а как я освобожусь, сразу же новые документы ко мне на подпись принесешь.

Девушка покорно кивнула головой и закрыла за собой дверь. Я кивнул в ее сторону и спросил:

— Она у нас работает?

— Ну, конечно, а ты что, не знал? Она давно у нас работает, уже два месяца. Я тебе так скажу, у меня столько работы, столько дел, столько проблем, ты сам знаешь. И чтобы быстро со всем управляться, я ее и взял, чтоб я сдох, если не так, — поклялся генеральный менеджер, поднял палец для пущей убедительности и совершенно справедливо отметил:

— А что такое? Девочке негде работать после института, а я создаю, как их, рабочие места.

— Да, места у нее рабочие, — отметил я, и генеральный менеджер вместо того, чтобы согласиться со своим руководителем, взвизгнул:

— Ты на что это намекаешь, а? Она, между прочим, мой личный, как он там? Не секретарь, а этот… Референт. Вот. И между прочим я столько для фирмы делаю, по пятнадцать часов вкалываю, и что? А ничего. Я что, обязан оплачивать кровь из носа нужного референта из своего кармана, а?

— Не должен, — тут же согласился я, и лицо генерального менеджера просветлело. Ничего, трудолюбивый, сейчас я тебя обрадую.

— Конечно, услуги референта обязана оплачивать фирма, — продолжаю развивать свою мысль. — Так что пришлешь ее в мой кабинет для оформления трудового соглашения.

— Слушай, я вот подумал, что ты не прав, — тут же стал возражать менеджер. — Конечно, я для фирмы делаю так много, больше, чем все эти шмаровозники, вроде группы маркетинга, скажу тебе прямо. Но фирма для меня, как родная мама, чтоб я так жил. Так вот что: я уже столько сил нашей фирме отдал, столько своих личных средств в ее нужды угробил, черт с ним, буду и референта сам оплачивать. Вот, скажи, от кого еще ты такого ожидал, а?

— Твоя преданность общему делу может служить примером, — как положено директору поощряю его трудовой энтузиазм. — Я тебя Почетной грамотой награжу. На стенку повесишь.

Против такой награды менеджер не возражал, хотя тут же напомнил:

— А к Почетной грамоте премия полагается.

— Нет, не полагается. Почетные грамоты как раз затем и придуманы, чтоб людям денег не платить. Так что на бабки не рассчитывай. Я еще в приказе тебе благодарность объявлю за усиленный труд по работе с бананами и компьютерами.

После такого поощрения глаза генерального менеджера стали перемещаться поближе к затылку.

— И все? — снова перешел он на повышенные интонации. — Да ты знаешь, сколько мы на этом деле заработали?

— Сколько бы мы не заработали, весь чистый доход идет целевым назначением, ясно?

— За что боролись, ночей не досыпал, все думал…

— Слушай, мыслитель. Все деньги идут семье Логвиненко — я так решил. И так будет. И чтобы ты больше рот не открывал! Иначе я тебе другого референта подберу за твои же деньги. Ты что, забыл, как воспылал страстью к голубому подарку Константина?

— А что такое? Я тебе так скажу, мне с тобой работать приятно. Деньги семье погибшего… чтоб они пропали… в смысле деньги, то есть… В общем и целом, поддерживаю…

— Ну, спасибо, чего бы я без твоей поддержки стоил, — благодарю генерального менеджера и выхожу в коридор.

Референт терпеливо ждал у двери.

— Иди работать, — как положено руководителю фирмы напоминаю ей о прямых обязанностях и направляюсь в кабинет Рябова.

Я достал из кармана пачку сигарет, внимательно посмотрел на осунувшееся лицо Сережи и, не закурив, бросил «Пэлл-Мэлл» перед собой на стол.

— Сережа, отчего ты решил спрятать меня у Марины? — спрашиваю его, присаживаясь рядом. — Я ведь вполне серьезно мог бы поверить, что ты озабочен исключительно моим желанием поучаствовать в очередной общегородской разборке.

— Разборки закончились, — отрезал Рябов.

— А как наш дружок Чирус? Он уже отправился на тот свет?

— Нет, — твердо сказал, словно отрезал, Рябов.

— Если я тебя понимаю правильно, то Чируса ты мне на закуску оставил.

— Чируса нельзя трогать, — еще раз проявил беспокойство коммерческий директор по поводу дальнейшей судьбы руководителя «Пантеры».

— Понимаю. В свое время я спрашивал тебя, чье имя должно всплыть в разговоре о судьбе Чируса — Вершигоры или более звонкое. Ты не ответил. Сейчас поставим вопрос иначе. Я даже не допускаю мысли, что Чирус работает на Вершигору. Для твоих конторских приятелей этот деятель интереса не представляет. А без помощи стукача в рядах Градуса менты бы не смогли так лихо разгромить его фирму. На этот вопрос у меня есть один ответ — прокуратура работает четко.

— А новые расстановки в руководстве милиции ты не учитываешь?

— Не проверяй, Сережа. Это случилось уже после смерти Градуса.

Рябов отвел взгляд в сторону и сухо заметил:

— Тебя не Чирус волновать должен.

— А почему ты об этом говоришь только сейчас?

— Сперва нужно все проверить, кое-какой поддержкой заручиться.

— Хорошо, Сережа, может, поведаешь мне жгучую тайну о своей операции по моей подстраховке, — усмехнулся я и потянулся за пачкой сигарет, лежащей на столе.

Рябов промолчал, но и без слов я прекрасно понимал, что он имел в виду.

— Сережа, только не заикайся о моем дальнейшем поведении в связи с последними событиями. Тебя сейчас, видимо, не столько мои взаимоотношения с фирмой «Пантера» беспокоят, как другие сделки. Надеюсь, ты не станешь возражать?

— Что я, вчерашний? — Сережа обижается на меня вовсе не потому, что курю в его присутствии. — Сразу стало ясно, капкан на Ляхова ты поставил еще в «Трактире». У меня тоже кое-какие идеи есть. Придется на днях в командировку выскочить. Скажи, у тебя существуют нерешенные проблемы?

Возражать было бы наивно.

— Еще бы, — вздохнул я. — У Константина ответственнейшее задание. И сегодня истекает срок его исполнения.

27

Константин терпеливо ждал меня на своем рабочем месте под портретами двух пакостников, хотя, ясное дело, с заданием он справился. Если бы у него снова случился прокол, то от моего праведного гнева Костя скорее всего спрятался где-то в лечебнице и свалил бы очередную неудачу на внезапно разбушевавшиеся болезни, которые он нажил только из-за того, что отдал процветанию фирмы последние крохи здоровья.

Однако Константин пришел на работу, а значит, у него все в порядке. Тем не менее, для вида спрашиваю:

— Ну, как дела?

— В лучшем виде, — ударил себя в грудь Костя, — все, как было приказано. Нелегко, правда, пришлось, но ради дела…

— Рот закрой, — советую начальнику отдела снабжения. — Этот треп может длиться столько, что я вполне допускаю — генеральный менеджер принимал участие в твоем появлении на свет.

— Он придурок, — позволил себе наглость после выполнения ответственного задания Константин.

— Вы точно родственники, Костя. Хотя бы потому, что генеральный менеджер именует тебя исключительно этим же словом.

— Старый козел, — не сдавался Константин. — Я ему еще покажу…

Если он так расхрабрился, значит, действительно все сделал, как положено.

— Вещественные доказательства есть?

— А как же? В лучшем виде.

Константин протянул мне черный пакет из-под фотобумаги. Действительно, все в лучшем виде, только даже выполняя такую ответственную работу, Костя остается самим собой. Особенно на фотографии, где Анастасия стоит на четвереньках с изломанным в немом крике ртом. У пристроившегося к ней сзади Константина рот тоже открыт. Язык вывалил не от излишнего усердия, глаза защурил вовсе не от удовольствия. Даже позируя перед скрытой камерой, Костя не может не кривляться. А вдруг мне нужно будет эти фотографии в какой-то журнал продать, пусть они и чернобелые? Разве это возможно при явно несерьезном поведении одного из партнеров.

Ну, Анастасия, дает, скромница, вся в доченьку. И как дает. С радостью на лице. Особенно хорошо эта радость видна на последней фотографии, где моя гипотетическая теща, закрыв глаза от наслаждения, касается язычком главного достояния начальника отдела снабжения.

Увидев, что я уделил этому снимку самое пристальное внимание, Константин радостно отметил:

— Как в поговорке, им на роток не накинешь платок.

— Костя, ты себя реабилитировал, — замечаю я и тут же торопливо добавляю: — Почти что. Может, в качестве награды тебя опять в санаторий определить? Научишься подтягиваться целых пятнадцать раз.

У Константина моментально пропало желание резвиться.

— Есть для тебя и другая новость. С сегодняшнего дня ты на зарплате. Даже если будешь вместо работы тренироваться. Ясно?

— Да, — пролепетал Константин и сотворил на своей ангельской мордочке вид абсолютного повиновения.

— Впрочем, для тебя еще одна работенка найдется. Хочешь отличиться?

Теперь на лице начальника отдела снабжения ясно читалось — он не просто хочет, а мечтает поскорее приступить к новым трудовым свершениям.

— Значит так. Ты на сюрпризы большой мастер. Откроешь в городе рядом с любым баром или кабаком какое-то аналогичное заведение. Да и не просто так, а чтобы в него все ломились. Понял?

— Понял, — радостно ответил Костя.

К Дюку меня везла Марина, что лишний раз подтверждало — Рябов еще не до конца расплевался с делами. Впрочем, я тоже. Однако функции у нас разные. Он отвечает за безопасность фирмы, а я — за ее финансовую деятельность.

Что касается Анастасии Вишневской, ей также придется отвечать за свои слова. После трудов Константина сильно сомневаюсь, что она не разрешит Снежане встречаться со мной. Ведь в этом случае Анастасия пообещала утопиться.

После вояжа по заграницам Дюк устал настолько, что перестал самолично выскакивать к клиентам, которые не способны самостоятельно отличить гравюру от аппликации. Он сидел в своем кабинете с таким видом, словно уже успел заработать звание академика. Сейчас это не трудно. После развала Союза наш университет стал Академией, Политехнический институт — университетом, средняя мореходка — институтом, и я не сильно удивлюсь, если на здании ПТУ неподалеку от моего офиса появится новая вывеска — Академия слесарей и водопроводчиков.

Деланно-усталым жестом Дюк протянул мне пачку цветных фотографий и достал из сейфа крохотную фигурку янтарного крокодила.

— Цены указаны на оборотной стороне фотографий, — поведал Дюк и вопросительно посмотрел на меня. Все понятно, но сегодня, ребята, вы просто фотографиями балуете. Правда, Костя отдал мне их совершенно бесплатно, а от Дюка ждать благотворительности не придется, даже если улягусь в гроб. Уверен, он букет цветов на мою могилу спишет за счет накладных расходов одного из антикварных салонов или галереи. Только незадача одна, умирать я пока не собираюсь.

— Спасибо, Дюк, — сказал я и обменял плотный конверт с фотографиями янтарных украшений на более компактный. Когда Дюк пересчитал содержимое конверта, его усталость улетучилась, и всем видом директор салона наглядно демонстрировал готовность к очередным командировкам за счет фирмы и премиальным из моего кармана.

Пока Дюк колдовал с кофейным агрегатом, я достал из кармана крохотный калькулятор «Сони» и подсчитал стоимость полученного от Ляхова янтаря. И чего это мы с Сережей так переживаем, Анатолий Павлович — честный человек: ни на копейку не обманул. Его отношение к партнеру по части ценообразования просто безукоризненно.

Дюк налил кофе в какие-то уродливые чашки с бьющей по глазам росписью. Наверное, только потому, чтобы лишний раз доказать — произведениям искусства место на прилавке, а не в его рабочем кабинете. Зря что ли он сервиз фабрики Гарднера уже год продает? И причем чуть-чуть дороже, чем то современное фуфло «Император», подделанное под старину, которое тоннами завозят из Австрии. Вот эта посуда спросом пользуется, не то что дешевый гарднеровский сервиз.

— Какие еще впечатления? — спросил я уДюка. — Кофе ты готовишь неплохо.

После комплимента Дюк придал своему лицу такое серьезное выражение, словно хотел доказать: кулинария потеряла в его лице ровно столько, сколько нашло искусствоведение.

— Все вещи — авторские работы известных мастеров. «Крокодил» действительно сделан Эрнстом Лисом. Это раньше художника обвиняли в формализме, поклонстве перед Западом, его работы можно было купить по дешевке. А теперь — хрен им, а не дешевка, особенно после того, как клиент узнает, что его изделий очень мало. Достаточно сказать так: одна работа в «Метрополитене», две — в Лувре, три — в Русском музее. А у тебя — пять штук.

Думаю, их хорошо загнать можно, — поведал мне доктор искусствоведения.

— Скажу честно, на этих изделиях ты своих пятнадцати процентов не увидишь. Мы их продавать не будем. И не делай вид обиженного. На обиженных воду возят. По-моему, твой гонорар довольно высок, чтобы продолжать развитие этой животрепещущей темы о непреходящих ценностях искусства.

Директор салона с подозрением посмотрел на меня. Он, видимо, сообразил, что я сумею продать янтарь без его глубоких искусствоведческих знаний и бескорыстной пятнадцатипроцентной помощи. Однако Дюк решил сохранить хорошую мину при плохой игре и задушевно поведал:

— Ты, конечно, можешь сам сработать. Однако не продешеви.

— Не волнуйся, Дюк, разве я когда-то сбивал мировые цены? И вообще, чтобы ты окончательно успокоился, этот янтарь предназначен для обмена на фаянс мастерской Сацума.

Дюк не Студент, тот бы сходу стал рассказывать об искусстве японских мастеров. Однако именно Дюк, а не он, был директором музея Западного и Восточного искусства. Поэтому доктор наук важно заметил:

— Нормальный бартер. Только сейчас на эти вазы трудно клиента найти. Но можно.

Вот что значит хороший специалист. О мастерских Сацума в городе знает десяток человек, не больше. Я бы сильно удивился, если бы Дюк не располагал глубокими знаниями об искусстве Японии и одновременно не горел желанием отбить свои пятнадцать процентов если не на янтаре, то на старинных вазах.

— Вот этим, быть может, потом и займешься, — поднимаю упавшее настроение Дюка и, пока он немного размягчен, раскручиваю его дальше:

— Скажи, Дюк, это коллекция или по случаю купленные вещи?

— Янтарь или вазы?

— Янтарь, конечно.

— Я думаю, часть коллекции, — выпалил Дюк.

— Откуда такая уверенность?

Если Дюк решил промолчать, то это у него не выйдет.

— Слушай, профессор, я же на твоих партнеров не еду, через голову твою прыгать не собираюсь. Сам с ними работай. Или ты когда-то мог сказать, что я снял чужого клиента?

— Ну что ты, кто такое сказать может? — принялся успокаивать меня Дюк. — Сейчас непростое время, люди не хотят никаких контактов. Просто меня просили о них не упоминать. Крупные эксперты, сам понимаешь.

— Такие как ты? — съязвил я, однако Дюк иронии не уловил и важно заметил:

— Да, моего класса.

— Мне они без надобности. Ты лучше о янтаре расскажи.

— Видел я один каталог. Десятилетней давности. Там значится работа «Скорпион», та, что на одной из твоих фотографий. Выставка была в Елагинском дворце, коллекция частная.

— Имя собирателя?

— Олег Стороженко. Крупнейшее собрание янтарных изделий в нашей… то есть, в Советском Союзе.

— А отчего я должен по крохам из тебя сведения вытаскивать?

— Слушай, мы же всегда работаем честно. И если янтарь у тебя, значит он чистый. Зачем мне переживать? Зря только ты его на фаянс меняешь. У меня клиент на янтарь есть — закачаешься. Может, отменишь бартерную сделку? Тогда, уверен, еще больше заработаешь.

— Что-то раньше ты об этом клиенте молчал. Даже не вспомнил о нем, когда речь об этом янтаре зашла впервые.

Дюк засопел, но соврать не решился.

— Я о нем случайно узнал. Ладно, но только давай сразу оговорим…

— Дюк, не переживай о судьбах произведений искусства. Если вариант более выгоден, считай — твои проценты уже лежат в этом сейфе. И сам понимаешь: если клиент станет постоянным, то с каждой сделки тебе будет капать, пусть ты о ней и не узнаешь.

В моих словах Дюк не сомневался, потому что их искренность уже не раз была доказана пухлыми конвертами в знак признания заслуг доктора искусствоведения.

— Значит так. На той выставке в Елагинском дворце побывал один клиент. Но учти, если будешь с ним работать, это обойдется в семнадцать процентов комиссионных. У меня тоже есть обязательства перед людьми… Зовут его Стив Максвелл. Большой друг Советского Союза. Был. После выставки он объявился в Министерстве культуры и предложил за коллекцию Стороженко полтора миллиона долларов. Конечно, Министерство тут же согласилось с таким предложением, однако собирателя не уговорило. Потому что предложило ему какие-то копейки в сертификатах. Коллекционер сказал, что не торгует национальным достоянием, в отличие от Министерства культуры, и на этом все заглохло. А сейчас этим достоянием все торгуют, так что, думаю, Стороженко своим строгим правилам не следует. К тому же, ему наверняка надоело жить в коммунальной квартире, как считаешь?

— А почему ты задаешь мне этот вопрос?

— У кого еще ты мог приобрести эту коллекцию? К посредниками наша фирма всегда ровно дышала. Так что клиента на янтарь я тебе выдал, — подчеркнул самое главное Дюк.

— Если я решу с ним работать, семнадцать процентов гарантированы, — еще раз успокаиваю искусствоведа. — Скажи, сколько всего экспонатов насчитывает эта коллекция?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Дюк. И, прощаясь, еще раз напомнил о том, что незаурядные современные изделия из янтаря представляют для истории искусства куда большую ценность, чем японский фаянс восемнадцатого века. — Ты подумай о моем предложении.

Марина молча вела машину по оживленным улицам города, а я, как и советовал Дюк, думал. Сперва о том, что в рабочее время такие толпы по Южноморску бродят, Андропова на них нет. Интересно, сколько людей сегодня работает, если не иметь в виду так называемые бизнес-туры?

Впрочем, об этом пусть кто-то другой размышляет. Тот, кто удивляется, отчего у нас производство падает. Да оттого, что на одной поездке в Испанию можно заработать больше, чем за год у станка. С этим все ясно. Зато неясно, как собиратель, отказывавший в те годы Министерству культуры, не устоял перед обаянием Ляхова? Догадываюсь, что Стороженко — истинный коллекционер, такой скорее повесится, чем продаст коллекцию, которой отдал годы жизни. Таких Стороженко немало знаю. Будут умирать от голода, но ни единого экспоната не продадут. Ну и чего они добиваются? Сколько раз я говорил с покойным Ситниковым насчет портрета адмирала Ушакова, а он ни в какую его не хотел продавать. Питался хуже моей собаки, ходил в обносках, а к собранию, миллионы стоящему, не притронулся. Продал бы всего один экспонат — до конца жизни хватило бы. Так нет. Умер в нищете, в комнате, нафаршированной картинами и скульптурами, стоящими не один миллион долларов. И чего он добился?

Земля на могиле коллекционера еще просесть не успела, а его детишки тут же начали сражение за наследство. После нескольких дней ожесточенных споров, переходивших в рукопашные схватки наконец-то разделили коллекцию на четыре части, да и те потом дробились, с учетом интересов бывшей жены и каких-то племянников. А в результате — Ушаков все равно достался мне, другие сто пятьдесят экспонатов уникального собрания, несомненно, представляли интерес, но не больше. И где они сейчас — кто знает об этом. Бедняга Ситников, неужели он не догадывался о дальнейшей судьбе коллекции, которой отдал всю жизнь?

Может быть, и догадывался. Мне сейчас тоже гадать нужно, благодаря классу работы Дюка. Зря я ему в свое время не рассказал старинную легенду, которой сразу попотчевал меня Вышегородский, стоило мне только начать работать в нашей семейной фирме. Сейчас бы не ломал голову над догадками, а обладал нужной информацией.

Однажды, когда я принес тестю прекрасную работу Пуссена, он задал вопрос, как тогда показалось, совершенно не по делу. Вышегородскому стало любопытно, каким образом Пуссен попал к старичку, который содрал за эту картину аж пятнадцать рублей. Я мог ответить на любой вопрос, касающийся Пуссена, даже назвать дату создания уже атрибутированной картины, но только не на этот. Тесть посмотрел на меня с высоты опыта прожитых лет, поудобнее расположился в своем любимом вольтеровском кресле и сказал:

— Я тебе поведаю одну притчу. Ее рассказал мне мой отец. А ему — дед. И ты расскажешь ее своему сыну, когда тот подрастет.

Неподалеку от караванного пути сидит купец со своим слугой. Его внимание привлек торговый караван, проходящий вдали.

— Узнай, куда идет этот караван, — приказал купец слуге.

Тот убежал, вернулся и доложил:

— Караван идет в Хорезм.

— А что везет этот караван?

— Не знаю, — сказал слуга.

— Узнай, — приказал купец.

— Они везут ковры, — слуга прибежал уже запыхавшись.

— Какие?

— Персидские, — доложил слуга после того, как снова сбегал к каравану и обратно.

— А сколько они стоят? — равнодушно спросил купец, и слуга из последних сил отправился узнавать цену.

— Так вот, не следует уподобляться этому слуге, — продолжил Вышегородский. — Тем более, что ты сам прекрасно понимаешь: основа любого предприятия — достоверная, обширная и тщательно проверенная информация.

Подобно слуге из притчи, я съездил к старичку и еще раз убедился в том, что старинные легенды полезны, а Вышего-родский имеет полное право наставлять меня в подобной манере. Потому что благодаря его, на первый взгляд, ничего не значащему вопросу мы вышли на собрание, в котором были работы, рядом с которыми подлинная цена Пуссена могла показаться медным пятаком в кепке нищего.

Так что придется подключить к этому делу Босягина. Он наверняка уже зализал свою рану, а рассказывать Босягину старинные легенды нужды нет. Он свое дело туго знает, в отличие от Дюка. Впрочем, тут я, кажется, немного перегнул. В конце концов Дюк — прекрасный специалист в своей области, и работа Босягина с ней имеет только точки прикосновения, не больше. Так что просчет здесь исключительно по моей вине. Если руководишь людьми, ты обязан уметь делать их работу не хуже. Одно только утешает: при необходимости я сумею справиться и с обязанностями Дюка, и с работой Босягина.

28

Приехав домой, я тут же убедился, что за время моего отсутствия здесь произошли серьезные перемены. Из кабинета исчез подсвечник работы Береля, в гостиной появилась новая мебель, а Сабина даже не попыталась закатить очередную истерику. Моя дорогая жена сходу повисла на мне, однако я не собирался участвовать в соревнованиях по бегу с грузом на шее и постарался как можно быстрее отцепить ее руки.

— Ты что, не видишь, еле на ногах стою, — рявкнул я на всякий случай, потому как сразу догадался — что-то случилось. И если Сабина подлизывается, вместо того, чтобы рассказывать, где я, по ее мнению, шатался столько дней, это может означать только одно: наш сынок уверенно идет по стопам своего дружка Константина.

— Где мой подсвечник? — спрашиваю жену, падая в кресло.

Сабина опустила глаза и сразу стало понятно — я попал в цвет.

— Ты не будешь ругаться? — тихо спросила жена.

— Если тебе не хватило денег на трамвай, чтобы доехать до сумасшедшего дома, и ты решила продать подсвечник, мой вопрос может остаться без ответа.

— Ты сам виноват, — перешла в наступление Сабина. — Ребенок растет без отца. Что ему даст только женское воспитание? Думаешь, если ему постоянно какие-то подарки подсовываешь, этим внимание отца должно ограничиваться? Ошибаешься, Гарику внимание нужно, а кроме подзатыльников, другого общения ты не признаешь. Так…

— Короче, что он натворил?

— Игрался, случайно диван поломал. И кресло. Между прочим, Гарик сам решил починить мебель. А что ему делать, если в доме мужчины нет? Словом, гвозди он нашел…

Я от души расхохотался — сердиться уже не было сил. И явственно представил, как Гарик вколачивает в изуродованную мебель гвозди, используя вместо молотка платиновый подсвечник.

— Я знала, что ты не будешь сердиться. Ты же нас любишь. Сильно устал?

— Сутки не спал, — без особой нужды вешаю километр лапши на ушки Сабины, украшенные бриллиантовыми вкраплениями. — Так что не рассчитывай, что прямо сейчас брошусь покупать Гарику молоток. Он, наверное, исключительно на золотые инструменты рассчитывает. Лупить дешевым серебром по гвоздям воспитание не позволяет.

— Тебе постелить? — проявляет повышенное внимание супруга.

— Ты же знаешь, когда сильно устаю, я не могу заснуть.

— Слушай, может, поговоришь с Гариком? Я его отругала, ребенок так переживает. Успокой его.

Учитывая, что сегодня Сабина ведет себя самым необычным образом, я согласен не то что расставить по всему дому дюжину новых подсвечников, но даже пообщаться с этим маленьким аспидом.

При моем появлении в детской Гарик на всякий случай тут же сжался в комок, взвизгнул: «Я больше не буду!» — и попытался нырнуть под кровать, не выключив видеомагнитофона. В мои планы вовсе не входило извлекать сыночка из-под дивана при помощи швабры, как это делает Сабина, когда занимается его воспитанием, поэтому я сразу заявил:

— Давай договоримся, в следующий раз ты будешь забивать гвозди своей головой. Где подсвечник?

Гарик тут же успокоился и все-таки нырнул под кровать. Он вытащил оттуда уникальную работу мастера Береля и заметил:

— И ничего ему нет. Чуть обцарапался только.

— Действительно, что ему будет? — согласился я. — Это первый в мире подсвечник, изготовленный из платины. Стоит, конечно, дешевле, чем любой из твоих вкладышей из-под жвачки, но все-таки чем-то он мне дорог.

А ведь он мне действительно дорог. Это не просто драгоценный металл и уникальное произведение ювелирного искусства. Подсвечник Береля стал одним из постоянных напоминаний о прожитом. В моей громадной коллекции всего несколько таких экспонатов. Висящая в гостиной работа Айвазовского несомненно представляет из себя интерес как незаурядное произведение живописи. Но глядя на эту картину, я не замечаю изображенный на ней берег моря, волны с белогривыми шапками пены, а как наяву снова вижу подвал, где меня в который раз пытались отправить на тот свет, сраженных выстрелами Рябова телохранителей Колотовкина и окровавленного Вершигору.

Подсвечник Береля — память о схватке с Городецким. Три раза он пытался убить меня, но в конце концов все получилось иначе, и после моего выстрела голова полковника Городецкого разлетелась по гостиничному номеру, резервируемому Комитетом государственной безопасности для встречи с информаторами. Какой экспонат пополнит мою коллекцию после окончания нынешней операции? Кто знает. Быть может, она закончится вовсе не в мою пользу и Гарик получит возможность заколачивать гвозди подсвечником Береля не только в разломанный диван, но и в крышку гроба его дорогого папочки. Только я изо всех сил буду стараться не доставить ему такого удовольствия.

— Папуля, — сынок отвлек меня от мыслей по поводу возможных последствий избранной профессии. — Хочешь, я кассету сначала перекручу. Клевый боевик.

Ишь ты, папуля. Чувствует свою вину, папулей обзывает, в жопу не посылает, гнусные жесты не демонстрирует. Хороший все-таки у меня сын. Придется с ним пообщаться, внимание уделить, как того Сабина и обстановка требует. Даже если не иметь в виду смену обстановки в гостиной.

— А что за фильм?

— Русский. Мне американские надоели. Тут этот дядька приехал. А его друга мафия убила. Папа, а мы мафия?

— Чего ты так решил?

— В школе говорят — если богатые, значит мафия. Честный человек не может быть богатым.

— Надеюсь, ты в школе на эту тему не распространяешься?

— Я молчу. Пусть они говорят. Они говорят, а у меня все есть. А мы мафия?

Гарику было бы очень приятно услышать, что мы мафия. Однако я не стал обманывать ребенка.

— Нет, сынок, мы не мафия. Мафия, это когда бандиты прорываются к власти, чтобы зарабатывать большие деньги. Мы к власти не рвемся. И деньги у нас есть. Честно заработанные. А деньги — это и есть власть.

— А разве можно честно зарабатывать много денег?

— Можно.

— А если мы не мафия, почему все с пистолетами ходят?

— Разве с пистолетами ходят только плохие люди? Ты вот кино смотришь, там хорошие тоже с оружием не расстаются. Чтобы от плохих защищаться. Подрастешь еще немного и все поймешь.

— Что я дурачок тебе? Сам такой… Ой, виноват, прости мерзавца-негодяя… Папуля, я понимаю. На нас хотят напасть бандиты, а мы от них защищаемся. Как в кино про этого дядьку из Афганистана. А что такое Афганистан?

— Эта такая страна. Она не поняла своего счастья, когда в нее вошли вот такие хорошие дядьки, как на твоей кассете. Он же хороший?

— Хороший. За друга мафию бьет. Хочешь, я перекручу сначала?

— Нет, Гарик, хотя я этого фильма не видел, но знаю, чем он закончится. Этот хороший дядька забьет ногами и перестреляет всех плохих, а в самом конце фильма будет полчаса драться с главарем мафии. И хотя этот главарь сперва хорошего отмолотит, как следует, он его, из последних сил, но задавит.

— А чего он его сразу не убьет?

— Тогда бы кино не оыло.

— Так он еще и тетку этого плохого убить хотел, — начал доказывать Гарик, что в киноискусстве мне не все ясно. — И трахал ее. Слушай, а трахать тетку можно, чтоб убить?

— Не понял.

— Тетка этому хорошему дядьке говорит: «Затрахай меня до смерти».

— Не волнуйся, Гарик, она выживет.

— Я знаю. Почти все кино досмотрел. Они как раз сейчас с этим плохим драться будут. В кино все богатые плохие. А в сказках — дурные. Так мы, если хорошие, умные, да?

— На то они и сказки. Ты их киносказки смотришь, там герой и умный, и сильный, и отважный. А у нас герой Иван осязательно дурак. Лежит на печи, сопли в клубок мотает. И лишь бы ничего не делать. Ему то коня волшебного, то щуку подбросят или волка. И эти звери за него всю работу делают. А богачи глупые поголовно. Только пойми, глупец не может разбогатеть, он умеет только завидовать и вместо того, чтобы вкалывать, мечтает — как бы забогатеть, ничего не делая. Вот так все сказки и придумывались.

— Значит, я умный, — решил Гарик. — Потому что мы богатые. А ты тоже всегда был богатый?

Что тебе, пацан, ответить? Правды ты все равно не поймешь, это не кино, не сказка, а жизнь. Ты родился с золотой ложкой во рту, у тебя сегодня есть столько игрушек — на детский дом с головой бы хватило, это не говоря о персональном компьютере. А у меня в твоем возрасте одна игрушка была. Старый носок, набитый песком, легендарная маялка. Для того, чтобы чего-то добиться в этой жизни, я не лежал на боку, подобно сказочному мечтателю, потому что понимал — на золотую рыбку рассчитывать нечего, их давно выловили. И всего в этой жизни я добился своим трудом, умудрившись при этом оставаться вполне самостоятельным человеком, не лижущим задницы Иванам-дуракам, которым партийные билеты с успехом заменили всех этих Сивок-Бурок и прочих добрых молодцев из волшебной шкатулки со скатертью-самобранкой и ковром-самолетом.

— Папуля, а вот я богатый или нет?

— Честно?

— Честно.

— Ты богатый, Гарик. Потому что у тебя такой папа. И был очень хороший дедушка. Но учти, у тебя в свое время будут дети. Так что тебе придется вкалывать, как и нам.

— А зачем? Богатые не работают.

— Это в кино или в сказках. Богатые работают гораздо больше, чем бедные. Потому они и богатые.

— А если я не буду работать, стану бедным?

— Нет, того, что есть у нашей семьи, твоим правнукам до конца жизни хватит. Но жить, ничего не делая, скучно. Впрочем, захочешь ничего не делать — на здоровье. Только сразу в дурака превратишься.

— Почему?

— Вырастешь — поймешь. Может быть, только тогда и поймешь, когда меня не станет.

— Ага, тебя не станет. Мама говорит, что. тебя дубиной не добьешь.

— Ты бы маме лучше приятное сделал. У тебя вот робот валяется. Возьми мамины сережки, выколупай из них камушки и приклей к роботу. У него тогда глаза красивые будут.

— Правда?

— А что? У мамы тех сережек — пар двадцать, а у тебя всего один робот.

— А она ругаться не будет?

— Она обрадуется, скажет, молодец, Гарик, все мастерить умеет.

— Знаешь, что она мне сказала? Она говорит, чтоб я хорошо учился, потому что, ну как это… Потому что надо образованным быть. А зачем это надо, если все равно, все, что хочешь, купить можно. Даже японский мопед. У меня же будет много денег, да? И я, как, ты начну всеми командовать.

— Денег у тебя, действительно, будет много. Но право командовать другими людьми нужно заслужить. Так что образование не помешает. Помнишь, я смотрел кино. Там дрались двое. Ты пришел и сразу начал выяснять — кто из них хороший? Ты даже не понимаешь, что оба они могут быть плохими. Если будешь хорошо учиться, многое начнешь сам понимать.

— Я и так хорошо учусь, — похвалил сам себя Гарик. — У меня все пятерки. Двойки тоже есть. По поведению. Но мама говорит, что это — ничего страшного. Мы будем смотреть кино?

— Слушай, Гарик, если у нас с тобой выдался такой необычный вечер, давай обойдемся без телевизора. Я хочу поведать тебе одну старинную легенду. В школе о ней не услышишь, но если ты запомнишь ее на всю жизнь, она поможет снять очень серьезные проблемы…

29

Не успела жизнь войти в более-менее привычную колею, как новости посыпались, словно из рога изобилия. Босягин попросил подкрепления, и в колыбель революции укатила пресс-группа в полном составе. Только на этот раз я не решился оставить своих интеллектуалов без охраны в такое донельзя криминогенное время. Поэтому команду Бойко сопровождали десять человек, вполне способных устроить в городе на Неве такой шорох, что легендарный выстрел «Авроры» рядом с ним может показаться фрагментом праздничного фейерверка.

Рябов тоже сюрприз преподнес. Не предупредив меня, укатил в Москву вместе со своей командой экс-ментов, о чем мне поведал исполняющий обязанности коммерческого директора Воха. Однако на этом все новости не закончились. Генеральный менеджер так бурно обсуждал производственные проблемы с главным инженером, что в их спор вмешалась бухгалтерия, позабывшая, на свое горе, старинную поговорку: не ищи приключений на свою задницу — они сами тебя найдут. В результате генеральный менеджер и главный инженер между собой все-таки договорились, а бухгалтер получил больничный лист и возможность елозить задом на свежих простынях. Еще хорошо, что его жене сообщили, мол, дедушка наш в автомобильную аварию попал, слава Богу ничего страшного, легкими ушибами отделался. Если бы она знала о способностях главного инженера — меньше бы расстраивалась. Потому что, чем под него попадать, лучше сразу под автомобиль ложиться; этот специалист в течение нескольких минут способен придать человеку такой вид, словно его не «Жигули» сбили, а как минимум «Икарус».

Самое смешное, что генеральный менеджер, за которого бухгалтер попытался вступиться, заявил мне — так этому козлобородому и надо, сам нарвался. Его же никто не просил участвовать в дискуссии, как лучше организовывать Центр современного искусства.

Главного инженера я не осуждал. В конце концов именно ему была поручена эта работа. И если генеральный менеджер, как всегда, начал выдавать свои дельные советы, остается только удивляться, почему бухгалтер успел вмешаться в действия главного инженера? Видимо, этот деятель с серебряной флягой за пазухой был чересчур мирно настроен. Иначе генеральный менеджер, несмотря на вмешательство бухгалтерии, сегодня имел бы вид главного персонажа полотна Чистякова «Патриарх Гермоген отказывает полякам подписать грамоту».

На этом все новости не закончились. Анастасия Вишневская почему-то не утопилась и, больше того, навсегда отказалась от мысли охотиться за мной с помощью хозяйственной сумки. Да и Снежана ведет себя не совсем обычно. Сейчас на ней нет даже нитки из торгового дома «Гермес». Совсем стыд молодое поколение потеряло, решил я, когда увидел ее полностью обнаженной, раньше хоть как-то тело прикрывала, а теперь на ее ножках нет даже туфель на длинных шпильках, которыми она изорвала не одну простынь.

— Снежана, ты отчего родителей не слушаешь? — спросил я, после того, как девушка наверстала упущенное время нашей вынужденной разлуки.

— Мамочка сказала, что я уже взрослый человек, — поведала Снежана. — И могу делать, что хочу.

— И чего же ты хочешь?

Снежана лукаво улыбнулась и прошептала:

— Я хочу повторить.

Классическая литература воспитала во мне рыцарское отношение к женщине, поэтому я без лишних слов принялся исполнять ее желание. Розовые соски девушки обрели твердость под моими пальцами, по спине пробежала дрожь желания, ноги Снежаны обвили мою поясницу и настойчиво потянули вперед к заветной цели.

Прежде чем помочь девушке окончательно провалиться в нирвану, я отчего-то подумал о предостережении Рябова. По-видимому, Сережа все-таки прав, я привязываюсь к этой девочке все больше и больше.

— Еще, — задыхаясь требовала Снежана, — еще…

Девушка явно стремилась облегчить мою задачу по поддержанию формы, во всяком случае сегодня я точно могу отказаться от вечерней разминки хотя бы потому, что перенес центр тяжести, упираясь на вытянутые руки, в то время когда ноги девушки переместились с поясницы на плечи.

Перед тем, как Снежана издала протяжный стон, я понял: пресс-группа даже при большом желании не сможет сказать, что их руководитель бездельничает, пока они вкалывают на благо фирмы. И кто вообще знает, чем они в служебных командировках занимаются, может быть, сейчас в каком-то кабаке расслабляются, а я здесь потом обливаюсь, как кочегар возле ненасытной паровозной топки.

В глазах Снежаны светилась явная благодарность, а ее пальчики скользили по старому шраму на груди. Я молча курил сигарету и вспоминал, как много лет назад рядом со мной лежала другая девушка и ее пальцы точно также поглаживали этот шрам.

Как все-таки незаметно бегут годы, тогда Снежаны еще на свете не было. Сегодня девушки, с которыми я занимался любовью, сильно изменились, некоторые уже внуков воспитывают. И, глядя на них, нужно обладать большим воображением, чтобы представить себе, какими прекрасными любовницами были эти хранительницы домашних очагов. Зато теперь — они любящие матери и верные жены. Как, например, мадам Вишневская.

О том, что Рябов все-таки прав, я подумал еще во время встречи с Анастасией. Зачем мне лишнее напряжение, вон их сколько, фотомоделей, успевай только их снимать. Конечно, было бы проще сделать вид, — я слишком испугался неприятностей, которыми грозила мадам Вишневская, и поэтому порвал со Снежаной. Только это не для моего нелегкого характера, потому что никто не имеет права диктовать мне условий. Анастасия стала лояльной по отношению ко мне — тоже еще великая радость. Она, видите ли, позволяет встречаться со своей дочерью. Спасибо, мама дорогая, только теперь мне не хочется. Хотя, быть может, и хочется, однако я давно научился спрашивать с себя гораздо строже, чем с подчиненных. Так что придется расстаться, мадам Вишневская, с вашей дочерью, этой чудо-девочкой, которая в любой момент может превратиться в ловушку для мужчины среднего возраста, если успею привязаться к ней. Сам себе могу признаться — общение со Снежаной превращается в привычку. А если на чем и можно поймать профессионала, то только на его привычках. Так что предположение Рябова рано или поздно придется поддержать.

Я поцеловал Снежану и неожиданно для самого себя сказал:

— Девочка моя, всему на этом свете приходит конец. По-моему, нам нужно расстаться.

— Шутишь? — весело бросила Снежана. — Ты всегда шутишь. Я тебя за это тоже люблю.

— Мы можем обманывать кого угодно, даже себя, — задумчиво протянул я, — нельзя только обмануть время. Ты слишком поздно родилась, чтобы мы были счастливы. Через лет десять ты войдешь в пору своего расцвета, а я постепенно начну превращаться в развалину.

— Мне все равно. Десять лет, подумаешь…

— Это сегодня они тебе кажутся вечностью. А потом, не успеешь оглянуться — кончен бал, погасли свечи.

— Я не хочу, чтобы бал кончался.

— Это от нас не зависит. Тем более, я женат, разводиться не буду. Тебе нужно устраивать свою жизнь. Подумай, девочка. Встретишь хорошего парня…

Я тут же осекся, ноготки Снежаны вошли в мою кожу, да так глубоко, что капельки крови проступили. Снежана смотрела на меня с каким-то непонятным исступлением. Я прикурил сигарету и растер место, израненное с помощью ногтей и душевных переживаний.

— Мне все равно, за кого выходить замуж, — глухо сказала Снежана. — Понял, старичок?

Я все понимал, девочка, когда тебя еще на свете не было. Это сейчас для тебя другого мужчины не существует, а потом ты будешь только изредка вспоминать меня. Пройдет каких-то лет двадцать, вовсе позабудешь. Это я по своему опыту знаю, хотя, говорят, память о первом мужчине женщины хранят до гробовой доски. Как бы то ни было, решение принято. А от своих слов я никогда не отказывался.

Не все сюрпризы закончились, решил я, выйдя на улицу. При этом о дальнейших отношениях со Снежаной думать уже не приходилось: за рулем моей машины сидел Саша с таким видом, словно он не исчезал в известном только Рябову направлении, а терпеливо ждал моего появления в течение нескольких часов.

— Саша, ты не успел соскучиться за мной?

— Успел, — улыбнулся водитель и, по своему обыкновению, тут же замолчал.

Саша никогда не отличался многословностью, наверное, именно поэтому Рябов поставил перед ним какую-то задачу. Другой на его месте обязательно бы посекретничал со мной перед тем, как отправиться на задание. По всей видимости, Саша решил реабилитировать себя в глазах коммерческого директора после того, как год назад получил от него нахлобучку. С точки зрения Рябова, мой водитель был просто обязан предупредить коммерческого директора, что мы собираемся посетить ресторан.

Саша этого не сделал, на что я и рассчитывал. Потому что я тоже кое-что умею, а после нашего визита в этот загородный кабак «Баркас», он до сих пор никак не откроется. Переучет мы с Сашей и Астрономом там навели очень тщательно, даже Рябов не может упрекнуть меня в том, что в этом кабаке остался в живых хоть один рэкетир. Или сотрудник фирмы «Ромашка», как кому нравится. Вряд ли «Ромашка», собравшаяся в «Баркасе» для экстренного совещания, ожидала, что именно Саша с помощью гранатомета поставит финальную точку в бурных ночных дебатах.

Как ни странно, Рябов узнал о побоище в «Баркасе» вовсе не от меня, и тем более — не от Саши. Поэтому Сережа объявил водителю строгий выговор. По-видимому, Саше пришлось сильно постараться, чтобы Рябов снял с него наложенное взыскание.

— Ты где был? — на всякий случай спрашиваю Сашу, хотя прекрасно понимаю, какую фразу он сейчас произнесет.

— Тебя Рябов ждет, — подтвердил мое предположение водитель, повернув ключ в замке зажигания.

Я прикурил сигарету и окончательно решил, что после такого ответа Рябов вряд ли имеет моральное право называть Сашу моим любимчиком.

Рябов расположился за моим письменным столом и с наслаждением потягивал кофе.

— Сережа, — широко раскрываю глаза при виде такого безобразия, — ты стал наркоманом? Яд пьешь. Не удивлюсь, если курить уже начал.

— С тобой и такое возможно, — заметил Рябов. — Когда ты начал подозревать Ляхова?

— После тебя, — отрезал я. — И перед командировкой Саши в столицу нашей бывшей родины.

— Он доложил?

— Нет. Саша молчит, как советский резидент в гестаповском кабинете. Реабилитируется в твоих глазах.

По лицу Сережи скользнула тень сомнения.

— Ладно. Я тебе почему-то верю.

— Как, ты мне веришь? Ты же всегда говорил, что получаешь деньги только за то, что никому никогда не веришь. Отчего же такое исключение?

— Давай говорить по делу, — внезапно предложил Рябов. — Я устал. А работы, чувствую, прибавится.

— Давай, — охотно согласился я и чуть было не добавил фразу насчет боевого поста в сортире с копьем в руке.

— Так когда все-таки…

— Сережа, ты сам догадался когда. Во время нашей первой встречи. А капканчик вот какой. Картина Минаса Аветисяна «Портрет старика». И Ляхов влетел в него.

— Расскажи подробнее.

— Чувствую, что сегодня ты ответишь мне взаимностью. Ляхов сказал, что Маркушевский продал ему этот портрет. Врет Ляхов. Петр Ефимович ни за что бы не продал работу Аветисяна. Вовсе не потому, что сперва пожар в мастерской, а затем землетрясение в Спитаке уничтожили почти все наследие этого незаурядного художника. Картину я подарил Маркушевскому к годовщине его серебряной свадьбы. Во время нашей последней встречи старик сказал, что она является для него как бы лучшей памятью о счастливых годах с покойной женой. Потом вдруг портрет оказывается у Ляхова, а сам Маркушевский становится покойником. Думаю, что его лихо обрабатывали перед смертью. Иначе, наверное, Маркушевский бы погиб в автокатастрофе, а не от зверского избиения во время ограбления.

Маркушевский нужен был не только для получения информации, но и как прямой вход к нам. Его грохнули, чтобы он не смог сказать мне — никакого Ляхова не знаю. Однако Ляхов прекрасно понимал, что ссылка на покойника вызовет лишь подозрения. Поэтому он подключил Тенгиза. С Тэнго мы тоже разберемся. Он, наверное, у этого деятеля экспертом подрабатывает. Что их связало — мне пока неясно. Знаю только одно, кроме Ляхова, смерть Маркушевского никому не нужна.

— Ты можешь доказать такой факт?

— Сережа, ты видимо переобщался со своими дружка-ми-ментами. Мне ничего доказывать не нужно. Я просто выводы делаю. Кроме того, Ляхов — коллекционер липовый, по верхам плавает, не больше. Интересно, зачем ему потребовалась такая многоходовая комбинация?

— Многоходовая? — удивился Рябов. — Я не в курсе.

— Сережа, я тоже не в курсе всех твоих дел. Но смотри, что получается. Фридриху срочно понадобился янтарь, Тенгизу — японский фаянс. Тенгиз выдает мне клиента для бартера, естественно, с соблюдением своих интересов. Понимаешь?

— Ты же всегда говорил, что сделки полностью лежат на тебе. Зато их безопасность… Я стал подозревать Тенгиза после того, как КГБ его под колпак взял. Ладно. Что дальше?

— Дальше все проще пареной репы. Я позвонил Тенгизу, а он, между прочим, поведал, что Ляхова много лет знает. И тот по-прежнему красавец. А ты мне говорил, что этому деятелю не так давно морду перекраивали. Тогда я понял: Ляхов меня пытается подставить. И еще догадался — он такой же Ляхов, как ты — папа римский. Сережа, скажи, как его зовут?

— Подожди, — попросил Сережа, задумался, а потом сказал: — Значит, они хотели, чтобы янтарь пошел в Германию именно через тебя. И возможно засветить эту операцию, чтобы не было сомнений — мы занимаемся контрабандой произведений искусства. Знаешь, что я тебе скажу в таком случае. Твой партнер германский — «красный носок». Удивляешься?

— Я уже ничему не удивляюсь. Если Тэнго решился подставить меня, отчего Фридриху не помогать «штази»? Не зря Ляхов говорил, что трудился в одном из силовых министерств. Наверняка ему есть кого за границей за кадычок подержать. И в Германии, и в Грузии.

— Тут ты не совсем… Словом, ни в каком силовом министерстве он не работал. Тенгиза заставили вовсе не потому, что… Ты думаешь, они его Шагалом шантажировали? Нет. Ту историю доказать невозможно. А сын Тенгиза в Москве давно. На сыне он и сломался. Хорошо, что у меня детей нет.

Я почему-то подумал: пусть у меня сын есть, однако хрен кто меня на нем сломит, все равно как и на драгоценной жене. Такая семейная жизнь, как у меня, имеет ряд преимуществ — в критической ситуации поймать меня из-за чрезмерной любви к домашним не сможет никто.

— Сережа, по-моему, сейчас твоя очередь что-то поведать.

— Отпечатки пальцев Ляхова у меня были. Связи кое-какие, сам понимаешь. Пригодились наши контакты с госбезопасностью. Саша немного поработал в Москве, потом я подключился. Словом… Ляхов не из КГБ, как это тебе до сих пор кажется. Он — партийный работник.

— Неужели кто-то из этих ребят перекроил свою морду, чтобы делать очередную Великую социалистическую революцию? Он, наверное, не ниже, чем из бывшего ЦК, морда всем известна.

— Самое смешное… Да, он работал в аппарате ЦК КПСС. В группе парттехники. Техника у партии была еще лучше, чем у нашей фирмы. Знаешь, чем они занимались?

— Экспорт революции?

— Это тоже. У них была целая мастерская по изготовлению фальшивых документов. Я тебе даже кое-что в подарок привез. По-видимому, наша партия не во всем КГБ доверяла, если в главном корпусе ЦК такую работу вели. Руководил этой группой некий Осенев. Когда его взяли, так только дома нашли килограмма три печатей и пустых бланков. У этой группы были практически все печати, штемпели, бланки любой страны мира, образцы бумаги, краски. Техника такая… Фальшивомонетчики до сих пор мечтать не могут. С размахом работали. Да, Осенева взяли, а его заместителя до сих пор найти не могут. Анатолия Павловича Покровского. У Анатолия Павловича, не сомневаюсь, одних паспортов — пару дюжин. В том числе и на фамилию Ляхов.

— Он ради этого морду кроил?

— Нет, только для того, чтобы красавцем стать. Так ему легче мужикам нравиться и баб убалтывать. Покровского сейчас подозревают во многих интересных делах — от участия в смертях «парашютистов» до размещения партийных денег за рубежом.

— Слушай, а чего их «парашютистами» называют? Их же товарищи по партии из окон без парашютов сбрасывали. Хотя… Знаешь, Сережа, дело «попрыгунчиков» уже гремело, так что пусть себе будут «парашютисты», нам это без разницы. А что, этот вездесущий Анатолий Павлович такой всеядный? Мало ему наворованного партией, что он антиквариатом промышляет?

— Партийные деньги вовсе не его. Да и не такой он наивный. Сразу понял, что из него тоже «парашютиста» сделать могут. Хотя наглый. Привык к своему имени, даже не меняет его. И вообще… Посмотришь материалы, сразу поймешь, отчего Покровский испарился. У него такое прошлое. Богатое. Круче, чем у графа Монте-Кристо. Сам убедишься. Что там «парашютисты»? Удивляюсь, как это Анатолия Павловича не ликвидировали. Наверное, просто сперва не до него было. А когда спохватились — след простыл. Теперь я могу сказать, кто кроил ему морду. Помнишь, ты спрашивал? Сергей Александрович Пчелкин. Был в Москве такой специалист, гроссмейстер пластической хирургии. Мне о нем подробно рассказали, даже фильм один показывали. Он еще совсем молодой был, а ему доверилась Любовь Орлова. Фильм этот называется «Скворец и Лира». Орловой тогда было почти семьдесят лет, но благодаря Пчелкину… В фильме главную роль играла молодая, красивая женщина — ты бы ей и тридцати пяти не дал. После этого фильма Пчелкина пригласили для сотрудничества в группу парттехники. Кроме того, он был консультантом четвертого Главного управления Минздрава СССР. Так что Покровский знал, кто может перекроить его морду. Что Орлова, Пчелкин изменил лицо Корвалана… Помнишь частушку «Поменяли хулигана на Луиса Корвалана. Где б найти такую блядь, чтоб на Брежнева сменять?» Так никто этого Корвалана не обменивал. После пластической операции его нелегально заслали в Чили.

— А кого сейчас обслуживает Пчелкин?

— Никого. Он погиб при не выясненных до сих пор обстоятельствах.

— Интересный все-таки у нас клиент, Сережа. Кто бы с ним не работал, всем одинаково жизнь надоедала.

— Вот-вот. Поэтому я требую… Словом, давай договоримся. Ляхов у меня под контролем, пока еще не все ясно. Не вздумай после нашего разговора брать в руки автомат и идти к Ляхову выяснять отношения. У него есть поддержка в городе на высоком уровне.

— Догадываюсь.

— Может, ты знаешь, отчего Ляхов решил подставить нас?

— Не знаю. А ты?

— Пока не знаю. Только он начал заниматься бомбежкой коллекционеров давно. Еще до того, как партия была вынуждена прятать свои деньги. Кое-какие факты у меня есть.

— А какой подарок ты мне привез?

Рябов раскрыл «дипломат» и вывалил на стол целую груду документов, печатей и штемпелей.

— Иди знай, может понадобится, — заметил Сережа и достал из бокового кармана небольшой целлофановый пакет. — Знаешь, что это?

— Никогда не видел такой радости. Просвети темного.

— Это резиновые матрицы. С отпечатками пальцев Ляхова. Думаю, они нам пригодятся.

— Оставь это хозяйство в сейфе, Сережа. Не волнуйся, я не стану дергаться. До тех пор, пока не выясним, зачем Ляхову понадобилась многоходовка. Сережа, ты сказал, что это подставка. Думаю, ты ошибаешься. Это самая настоящая ловушка. Значит так, ты по своим каналам проверяешь, является ли Фридрих стукачом в импортном варианте. А я до конца разбираюсь, откуда у Ляхова появился янтарь. Тем более, что в связи с появлением у него этого янтаря у меня кое-какие соображения есть.

— Поэтому пресс-группа в Ленинграде?

— Ты не прав, Сережа. Она в Петербурге. Зато могу сказать, что в другом ты прав. Я имею в виду взаимоотношения со Снежаной. Впрочем, с девушкой сам как-нибудь разберусь. А для того, чтобы тебе не приходилось меня сдерживать, судьба Тенгиза — в твоих руках. С Краузе тоже разбирайся. Только запомни, Рябов, Ляхова я оставляю для себя.

— Только действовать будем вместе, — торопливо поспешил обеспечить полную безопасность шефа Рябов. — Не так, как в прошлый раз.

— Конечно, Сережа. Тот, кто постоянно не меняет методов работы, рано или поздно обречен на поражение.

30

С содержимым рябовского чемоданчика я знакомился не спеша. В конце концов, несмотря на всю шумиху вокруг несметных сокровищ нашей родной партии, они до сих пор не найдены. И больше того, уверен, деньги руководящей и направляющей силы советского общества никто никогда не отыщет. Это не гимлеровские вклады в швейцарские банки, тут ситуация другая.

Трудно себе представить, чтобы после разгрома фашистской Германии доктор Геббельс стал бы канцлером обновленной страны. У нас и не такое возможно. Напрасно, что ли, многие бывшие идеологи КПСС возглавляют новоявленные государства? При таком раскладе деньги партии можно безбоязненно искать даже на Марсе, но кто рискнет сунуться туда, где они действительно находятся? И вообще, кто знает, куда подевались эти миллиарды, напрасно что ли «парашютисты» из своих окон горохом сыпались? Потом тех ребят, которые помогли партийным бонзам перед смертью почувствовать себя птицами без крыльев, самих ликвидировали. И все концы в воду. Впрочем, меня эти деньги не волнуют. В отличиеот других, у меня лично партия копейки ни украла, потому что я давным-давно понял — работать в Советском Союзе экономически невыгодно и сделал соответствующие выводы.

Посмотрим, чем Сережа порадует, кроме продукции одного из подразделений международного отдела ЦК КПСС. Поехали…

Осенев, Покровский, Станчев. Группа парттехники, работавшая втайне даже от Комитета государственной безопасности. Интересно, как эти специалисты высочайшего класса, для которых подделать паспорт не труднее, чем выпить кружку пива, трудились на благо всего человечества? Фактов тут — море, я просто счастлив за таких тружеников, не покладавших рук в создании липы на сверхгосударственном уровне. Пойдем дальше. А вот и сам товарищ Покровский; по сравнению с Ляховым — записной урод, но при большом желании можно увидеть кое-какое сходство. А к фотографии Покровского прикреплена скрепочкой ксерокопия газетной статьи. Интересно, в самой статье о Покровском ни слова. Речь идет о работе нашей доблестной милиции, которая обезвредила опасную банду. По тем временам, не шайка уголовников, а целое многопрофильное предприятие: от краж произведений искусства до угона автотранспорта. Об антиквариате в статье упоминается вскользь, зато очень подробно расписано, как это долгое время банде удавалось торговать украденными машинами.

Поддельными техпаспортами сообщников обеспечивал некий гравер Лавренко. Здорово работал этот кадр. Когда его взяли, менты не могли поверить, что в домашних условиях возможно трудиться на таком уровне. Лавренко доказал, чего он стоит. В тюремной камере. Получив все необходимое, он изготовил техпаспорт, который ни о чем не подозревающие эксперты тут же приняли за подлинный документ.

Менты поняли, как им повезло. Потому что эту группу, они заловили совершенно случайно. Видимо, Лавренко изнывал от безделья, так что друзья-уголовнички нашли ему еще одну работенку — водительские удостоверения. От настоящих их отличить было невозможно, однако гаишники обратили внимание на возросшее число аварий, которые совершают водители-новички. А когда копнули глубже, сходу вышли на эту банду. Да, жадность не только фраеров, но и блатных губит. Крали бы картины, техпаспорта подделывали — до сих пор бы спокойно работали. А так — получили длительные сроки заключения. Все, кроме Лавренко.

Удивительную формулировку выдал наш суд по поводу его судьбы. Ну сколько можно получить за изготовление техпаспортов? В конце концов Лавренко не подделывал документы для нужд иностранных разведок, шпионаж не пришьешь. Однако, несмотря на это, суд решил: своими преступными действиями Лавренко нанес владельцам автомобилей огромный ущерб, а потому вполне достоин расстрела.

Понятно, Лавренко расстреляли, а в группе парттехники появился Покровский. Интересно, ему этот хирург-ювелир морду два раза перекраивал или наша партия ограничилась только тем, что Лавренко сам себе документы на имя Покровского изготовил?

Жаль московских партнеров Рябова. Это же столько напахаться, такой материал собрать — и все напрасно. Кто им позволил бы дальше копать? Потому и Осенева тихо мирно отпустили, в конце концов чем он виноват. Партия приказала липу гнать, он ответил — есть! И снабжал этой липой нелегалов, курьеров, террористов и прочий контингент, разносящий по миру светлые идеи коммунизма, деньги и оружие.

Наивные ребята эти менты. Следствие развели, думали отличиться после того, как Ельцин с танка слез. Только никто из руководства не собирался устраивать настоящий суд над будто бы поверженной партией. А потому Осенев вполне спокойно показал следствию дулю и заявил: я давал подписку о неразглашении государственной тайны. Пусть этого государства уже нет, но проверьте — расписка моя до сих пор в силе остается. Так что, менты дорогие, прокуроры любимые, можете меня в зад целовать, а не на эту тему допрашивать. А что касается фальши, которую я с трудом в свой дом приволок, то это тоже соблюдение государственных интересов. Кто знает, что бы случилось, когда толпа, поверившая в победу демократии, в здание ЦК партии ворвалась бы, как в других странах? А нам, быть может, вся эта фальшь еще даже очень пригодится.

Эйфория у ментов прошла и без подсказок Осенева, когда они убедились — коммунисты по-прежнему у власти, только чуть облик изменили безо всякой помощи покойного хирурга Пчелкина. Тем более, что после новых назначений, последовали новейшие. Кто у нас сейчас Генеральный прокурор? Рыбченко, человек новой формации, беспартийный в нынешних исторических условиях. А почему именно его на эту должность назначили? Быть может, потому, что в свое время лучше Рыбченко диссидентов никто не давил.

Бедняги-диссиденты думали, они во власть войдут после очередных октябрьских событий. Наивные люди, не зря в свое время вслух мололи то, о чем другие думать боялись. И где эти борцы за светлое демократическое будущее, чем занимаются? А все тем же. К власти их не допускают, поэтому они все также выступают, правда, в лагеря их не бросают, по телевизору отщепенцами и агентами империализма не обзывают. Но чтобы они понимали, чего в этой жизни стоят, Рыбченко легендарный, особо ими любимый, на высокий пост назначен.

Анатолий Павлович, в отличие от этих демократов, ситуацию просчитал правильно. Смылся, когда до него никому дела не было. Потому, что, когда волнения о дальнейшей судьбе у коммунистов улеглись и они убедились, что могут продолжать свою деятельность на более высоких постах, о нем бы вспомнили. Пусть даже не знали, какой красивый вид придал ему хирург Пчелкин перед своей таинственной гибелью. Можно изменить лицо, цвет глаз и волос, но отпечатки пальцев остаются неизменными и у Лавренко, и у Покровского, и у Ляхова. Вот Рябов не такой огромной властью обладает, но благодаря этим отпечаткам, все-таки вычислил, как лихо действует покойник Лавренко. А еще говорят, что зомби можно увидеть только в фильме ужасов. Ничего, господин Ляхов, Покровский неуловимый, Лавренко покойный, кажется, пора тебе самим собой становится. Я не позволю этому деятелю чувствовать себя героем из давным-давно отшумевшего триллера «Ожившие мертвецы».

В конце концов должен же кто-то восстановить историческую справедливость и привести приговор суда в исполнение.

31

Хотя еще недавно я думал, что моя семейная жизнь имеет ряд преимуществ, Сабина постаралась убедить меня в обратном. Не успел надеть домашние тапочки и расслабить удавку галстука, как моя дорогая жена налетела на меня так лихо, будто конница Буденного на ювелирную лавку. На этом все сравнения с героями революции не заканчивались, потому что Сабина тоже что-то вопила о непреходящих ценностях из драгоценных камней.

— Ты что вытворяешь? — демонстративно крутила пальцем у виска супруга. И зачем она на свою голову указывает, я и без этого знаю — у нее со здоровьем не все ладно.

— Дорогая, я устал.

— Он, видите ли, устал, — завела жена свой золотой шлягер с десятилетней биографией. — Он устал! Опять по сукам гладью вышивал; ты только дома бываешь, когда тебя где-то подранят. Господи, хоть бы раз тебе уже так дали, чтобы ты не встал. Отмучилась бы, отплакала — и все.

— Сабина, ты действительно хочешь моей смерти? — спросил я вполне серьезным тоном, и это на нее подействовало, как смирительная рубашка на главврача дурдома. Сабина искривила губы, по-видимому, ужаснувшись собственных слов и тут же отступила на исходную позицию:

— Как ты мог об этом даже подумать?

— Сама говоришь, — печально заметил я. — И это моя радость и опора. Приходишь домой, чтобы хоть немного отдохнуть, так вместо… Сабина, дорогая, я понимаю, что тебе не просто со мной, может быть, нам лучше развестись?

После слов о разводе моя жена из разъяренной фурии постоянно превращается в покорную рабыню. Однако сегодня, вместо того, чтобы упасть от такого предложения в обморок или повиснуть у меня на шее, доказывая, как она сильно любит мужа, Сабина протянула мне фигурку робота.

К глазам игрушки наш сынок присобачил два бриллианта с помощью смеси пластилина, клея и оконной замазки. Это я и без лабораторной экспертизы сразу понял.

— Чем ты недовольна, дорогая? — вкрадчиво спросил я. — Сама же говорила — у Гарика просто тяга к ремеслам. Не все же ему моим подсвечником мебель ремонтировать. Может, он ювелирных дел мастером будет?

— Это ты его подучил?

Я не успел ответить, как в гостиную ворвался Гарик с зареванными глазами и заорал:

— Да, мамуля, это он… Говорил, тебе приятно будет. Я так старался.

Сабина, еще недавно лупившая Гарика за его творческие устремления, тут же стала целовать своего ненаглядного отпрыска.

— Из-за тебя я на ребенке отыгрываюсь, — снова начала подыматься в атаку жена. Гарик тут же вырвался из нежных материнских объятий и, тыкая в мою сторону пальцем, завопил:

— Мамуля, он еще говорил, что ты пидараска…

Сабина не успела открыть рот, как я тут же пошел в атаку, потому что не собирался участвовать в семейной дискуссии до утра.

— Что ты слушаешь этого мелкого провокатора? Разве у меня бы язык выкрутился такое определение придумать? Он же специально это делает, чтобы нас стравить. А ты, козел малый…

— Сам козел, — перехватил инициативу Гарик. — Мамочка, убери его… Он же трахает, что шевелится… А еще, помнишь, ты говорила — у всех деток папули хорошие, а у меня…

Я не успел выдать Гарику затрещину только потому, что Сабина это сделала раньше. Ребенок тут же понял, что перед объединенными силами родителей он пока не выстоит, а поэтому заорал: «Идите в жопу оба, два!» — и вылетел из комнаты с такой же скоростью, которую развивал его дружок Константин во время усиленного отдыха. Правда, в отличие от той ситуации, я, подобно Трэшу, за Гариком не гнался. Сабина тоже не собиралась бросаться вдогонку за нашим основным семейным сокровищем, по сравнению с которым бриллианты в глазах робота могут показаться дешевле осколков бутылочного стекла.

— Ты ему веришь? — теперь пришла очередь оправдываться Сабине.

— Охотно, — заметил я, хотя только что утверждал обратное, — он же постоянно подслушивает, о чем ты мне рассказываешь. Представляю, какие комплименты раздаются в мой адрес, когда меня дома нет.

Сабина виновато опустила глаза.

— Дорогой, иногда не сдерживаюсь, — выдала жена чистосердечное признание, — но ведь тебя неделями дома не бывает.

— Мало ли что? — нарочито возбужденно шиплю в ответ, чтобы покорность жены достигла апогея. — А если бы я был моряком и меня месяцами здесь не было, что бы ты тогда несла? Только учти в следующий раз, я не моряк. И стараюсь свою семью обеспечивать так, словно на меня лично все пароходство трудится. Ясно?

— Нам этого не нужно, — постепенно сдавалась Сабина, — зачем столько денег, можно скромнее жить. А внимание к семье не заменить никакими деньгами. Может быть, ты будешь меньше работать?

— Нет, дорогая. Я обязан обеспечить будущее Гарика. Только не нужно настраивать его против меня, хорошо?

— Кофе сделать? — в голосе Сабины звучит полное согласие.

— И покрепче, — попросил я, подымаясь в свой кабинет.

Как же, я обеспечиваю будущее Гарику, других забот нет. Да если наш дорогой сынок начнет жить только на проценты с тех денег, что находятся в зарубежных банках, он уже может не бриллианты в глаза роботу вставлять, а заказать Трэшу ошейник из драгоценных камней. А ведь есть еще недвижимость, уникальные произведения искусства. И что, по мнению Сабины, я должен теперь: на диване кверху пузом лежать, почивать на заработанных и постоянно приносящих гигантские дивиденды лаврах? Да я лучше все сначала начну, чем такой образ жизни вести, эту несбыточную мечту любого нищего идиота — как бы ничего не делать и чтобы денег побольше было. Деньги — только фишки в моей игре, которая называется жизнью.

В конце концов, разве кто-то меня может попрекнуть образом семейной жизни? Даже Сабина не имеет на это права. У кого еще из сверстников нашего дорогого сыночка среди вагона игрушек есть робот, глаза которого украшены бриллиантами?

Я не успел включить компьютер, чтобы посмотреть, какие дополнительные данные раздобыл Сережа во время московских гастролей его группы, как в кабинете появился кофе. Только вместо Сабины его притащил мой чиновник для особых поручений. Его неожиданному появлению в доме я не сильно удивился: несколько минут назад вспомнил о начальнике отдела снабжения.

— Я тут все обдумал, — заявил этот прообраз роденовского мыслителя, — но хотелось бы посоветоваться.

— Давай, Константин, — весело откликнулся я, польщенный таким высоким доверием, — мне как раз сейчас делать нечего. Можно сказать, от безделия изнываю.

Я поудобнее устроился в вольтеровском кресле и с таким удовольствием отпил немного кофе, что Константин невольно сглотнул слюну.

— В общем так… — попробовал озадачить меня начальник отдела снабжения, однако я даже не собирался хоть как-то облегчить его работу. Потому что выдай сейчас любую мало-мальски невинную фразу на этот счет, Константин, если завалит задание, тут же начнет намекать — вы же сами советовали…

— Так, Константин. И не иначе, — перебиваю полет его творческой мысли. — Я тебе не советчик. Пора уже работать самостоятельно, безо всяких подсказок. И вообще, между нами говоря, тебе уже пора серьезнее становиться. Ты посмотри, как другие устроились. А у тебя — одна собачья беготня, настоящей жизни нет.

Константин активно закивал головой, потому что не хуже руководства сходу стал жалеть себя, бедного-несчастного. И чуть было не расплакался от жалости, но, видимо, до того работа в нашей фирме из него все соки высосала, что на слезы уже сил не хватило.

— Вот ты с моим Гариком играешься, нравится тебе это, да?

— Мне бы такого сына, — мечтательно заметил Костя, тут же позабыв о страшной усталости.

Конечно, тебе бы такого сына, так вы весь город на уши триста шестьдесят шесть дней в году ставили, даже если он не високосный.

— Чтобы иметь такого сына… Словом, жениться тебе, Костя, пора, — невольно вздохнул я. — Ну сколько ты еще будешь, как неприкаянный, скакать по прачечным, в кабаках кормиться, сук обхаживать. Это ты, пока еще молодой, их к кровати привязываешь. А время летит незаметно. Не успеешь гавкнуть, как сам в той кровати очутишься, только вместо канатиков тебя в ней болезни держать будут. Думаешь, тогда твои девочки тобой интересоваться будут? Некому стакан воды подать — вот что тебя ждет.

Я еще немного понагнетал обстановку, а потом принялся доказывать, насколько моя жизнь счастливее его.

— Вот посмотри на меня, Костя. Сказал — кофе. И он тут же появился. А какой у меня сын? У кого еще такой замечательный сын? И жена тоже… Главное для настоящего мужчины — крепкий тыл, особенно в нашей профессии. А крепкий тыл — это семья.

— Так она старше меня. И замужем. — Константин всерьез задумался о семейном счастье. Правильно, малыш, чего это мне одному такое счастье, пусть и тебе кто-то постоянно на нервы действует.

— Константин, ты что с ума спятил? — заметил я, быстро допив кофе.

— А что? — с вызовом сказал Костя. — Я думал, это надо… В интересах фирмы. Я для вас… В общем, если нашей фирме нужно, я не то, что на Анастасии, на ведьме лысой женюсь.

Костя посмотрел на меня с таким видом, что нужно было бы быть последним негодяем, не поощрив такую преданность родному предприятию, хотя бы устной благодарностью.

— Ну что ты, Костя. Я ведь серьезно говорю. К чему тебе эта баба старая? Мало что ли хороших девочек?

— Одни бляди, — категорически стал уверять меня Костя. — Так хочется иногда просто поговорить. За ручку подержать. В кино сходить. Так нет. С кем ни познакомишься, сразу одного хотят. На такой женишься, она быстро рогов понаставляет.

— Слушай, моя жена интересная женщина? — спросил я.

— Очень, — аж засиял Константин.

— Так ты, гаденыш, хочешь сказать, она мне рога наставляет? — рявкнул я и тут же понял, что немного переборщил.

Константин сжался в комок и испуганно протянул вперед свои ручки, словно попытался отбиться от такого предположения. Ничего, малыш, сейчас посговорчивее станешь. В конце концов ты благодаря своему примерному поведению и спортивным успехам вполне награды достоин. А какой наивысшей наградой одаривали базилевсы отличившихся чиновников? Выдавали за них лучших наложниц. Только специально для Кости я не буду проводить исторических аналогий, он от такого признания своих заслуг может нос задрать.

— Костя, ты посмотри, какие девочки, — сказал я, открыв ящик письменного стола. — Одни фотомодели.

Константин не без любопытства стал рассматривать фотографии девушек, наверняка представляя себе по крайней мере одну из них привязанной к спинке кровати. Я знаю, на какую он обратит особое внимание. Девушки, конечно, здесь разноплановые, но Снежана выделяется даже среди них. Тем более, что другие фотомодели полностью обнаженные, а Снежана так тщательно имитирует стыдливость, скрывая свои прелестные формы, что поневоле на них внимание обращаешь. Я давно усвоил — полураздетая женщина действует на мужчину более эффективно, чем обнаженная. И Костя, конечно же, исключения не составил. Он пожирал глазами фотографию Снежаны с таким аппетитом, как наш главный инженер собачьи консервы «Гри Пал», которые в свое время ему подсунул начальник отдела снабжения под видом филе из носорога.

— Красивая. Она, помню, на конкурсе фотомоделей была, — прошептал Костя, с сожалением закрывая папку. — Только, ну, как это…

— Ты что опять насчет рогов беспокоишься? — снова привожу его в состояние безоговорочного подчинения. — А вот я не волнуюсь по этому поводу. Знаешь почему? Во— первых, я настоящий мужик. А во-вторых, лучше жрать торт в обществе, чем говно в одиночестве — есть такая мудрость.

Костя невольно расправил плечи и всем своим видом стал показывать — он тоже настоящий мужик, понимающий толк в женщинах и общественном питании.

— Хочешь, я тебя с ней познакомлю? — спросил я, и Константин тут же выпалил:

— Спасибо!

— На здоровье. Только учти, девочка хорошая, скромная, не вздумай ее сходу волочить в койку. Ты сперва должен пробудить в будущей жене светлые чувства, тогда она тебе рога точно не наставит. Тем более, сам говорил, мечтаешь за ручку в кино ходить. Давай, действуй. Учти, я тебе такую девочку сватаю только потому, что в последнее время ты исправляться стал. И еще. Провалишь последнее задание — ты на ней точно не женишься. Я тебе другую девочку подберу. Мою домработницу, например. Не знаю, какова она в постели, но одно тебе точно не грозит — эта девушка тебя не покусает. Потому что на ночь челюсти в стакан с водой кладет. Хотя, если начнешь на ней свои современный штучки практиковать… У нее же воспитание старомодное. Она вполне может свои зубы из стакана выхватить и твои яйца отщелкать…

Воображение у Кости с годами не меняется. На его лице промелькнула такая тревога, будто в кабинете появилась моя домработница со вставной челюстью наперевес.

— Я все сделаю, — стал отбиваться даже от мысли поближе познакомиться с моей прислугой Костя. — Я такое заведение…

— В лучшем виде… — передразниваю его и предупреждаю:

— В общем, считай, что я тебе аванс выдаю. С девочкой познакомлю. Если сумеешь ей понравиться и наладить свою семейную жизнь, то…

Я нарочно сделал паузу. Константин уже врубился — кроме красавицы-жены он получит еще и приданое. До того его мордочка выражает неподдельный интерес, что я уже пожалел о своем высказывании. Костя знает меня. И понимает, на что может рассчитывать. Я никогда не экономлю на своих людях, и поэтому начальник отдела снабжения ждет — чем именно я его порадую? Потому что надеется — мой свадебный подарок будет таким, что ради него не на прекрасной фотомодели, а на домработнице вполне можно жениться.

— Знаешь, Костя, эти фотомодели такие капризные, — заметил я. — Привыкли к вниманию крутых ребят. Так что не стоит тебе к ней на своем задрипанном «фольксвагене» подкатывать. Пора тебе другую машину завести.

Костя смотрел в мои глаза с такой преданностью, что я сразу понял: своим беззаветным отношением к фирме начальник отдела снабжения давным-давно заслужил новый автомобиль и прежде не требовал его от меня исключительно по природной скромности.

— Какая тебе машина нравится?

— «Вольво» — не задумываясь, выпалил Константин.

— Ты бы еще «Вульву» захотел, — поморщился я. — Не хватало, чтобы мой парень разъезжал на такой тачке. В общем так, учитывая… И все прочее тоже… Получишь не «вольво» дешевое, а самый настоящий «БМВ». Тот, что у Рябова в гараже. Я позвоню, машину можешь забрать завтра.

Константин, понятное дело, невольно расстроился от того, что не может прибрать к рукам «БМВ» уже сегодня, однако вида не подал.

— Что касается свадьбы, то тут будет отдельный разговор, — заметил я, чтобы Костя окончательно проникся важностью порученного дела по созданию собственного семейного счастья. Теперь, не сомневаюсь, он под ноги Снежаны узбекским ковром ручной работы скользнет.

После того, как Костя выскочил из кабинета вне себя от удовольствия по поводу своей будущей семейной жизни, я за него от души порадовался. В конце концов, не один начальник отдела снабжения умеет преподносить людям сюрпризы, мгновенно повышающие тонус жизни и кровяное давление. Представляю, что будет, когда Константин попрется знакомиться с родителями своей невесты.

32

Кроме многочисленных плюсов, которые принесли моему бизнесу возникновение кучи суверенных государств, есть один существенный минус. В этом я еще раз убедился, приступив наконец-то к работе после наслаждения семейным счастьем и беседой с Константином. Этот минус — сужение информационного пространства, определенные трудности, возникающие при сборе фактов о состоянии дел в независимых зачастую исключительно от здравого смысла странах.

По крайней мере, позиции в Балтии моя фирма медленно, но уверенно сдает только потому, что нет должной информации — этой основы основ любого предприятия. В неизбежную потерю прибалтийского рынка я окончательно уверовал во время последнего визита в Таллин.

Старый Тоомас по-прежнему вертелся под напором ветра, принимая, как положено флюгеру, заданное природой направление. О моем партнере Гунаре Яковлеве этого уже нельзя сказать. Несмотря на ветра перемен, Гунар держит нос исключительно в западном направлении, пренебрегая накатанными годами связями. Он, видите ли, рисковать не хочет: в Молдавии черт знает что творится, в Армении и Азербайджане — постоянная стрельба, Грузия старается от них в этом деле не отставать. И вообще, кто даст Гунару гарантии, что в Крыму не начнется какая-нибудь заварушка именно в то время, когда туда пойдет товар? Но ведь риск всегда был составной частью нашей профессии, объяснял ему я. Гунар соглашался, однако при этом добавлял — не до такой же степени. Это я и без него знаю, сам чуть товар не потерял, когда безо всяких предупреждений таджики вдруг начали выяснять между собой при помощи пушек и автоматов, кто из них больше любит независимую родину.

Изменился Гунар заметно. Раньше он бы Яковлев. А теперь — Яковлеве. Лично мне эта внезапно прилепившаяся буквочка «с» в конце его фамилии напомнила позабытую лакейскую привычку добавлять звук в конце некоторых слов для большего уверения в совершеннейшем почтении к барину — «чего изволите-с». Может быть, сам Гунар и понимает истинную цену приставшей к его фамилии буквы, хотя вида не подает. А ностальгию по распавшемуся экономическому пространству он испытывает. В этом я тоже убедился, когда в его кабаке началось эротик-шоу.

На сцену выплыли девушки в абсолютно одинаковых туфельках, однако головные уборы у них были разными — кокошник, тюбетейка, венок из цветов с лентами. Видимо, на танцовщиц влияли призывы о всеобщей экономии, потому что их одеяния ограничивались туфельками и головными уборами. Кокошник нацепила здоровенная девица с гигантской грудью, как нельзя лучше символизирующей имперские устремления России. И тем не менее основную идею танца я понял во время его кульминации, когда на сцене остались две девушки, продемонстрировав воссоединение Белоруссии и России. Прибалтийские республики в спектакле задействованы не были, что лишний раз подчеркивало нежелание этих стран поддерживать с государствами бывшего Союза хотя бы экономические отношения.

Тогда я окончательно решил, что прерванные с Прибалтикой связи восстановлению не подлежат, и, минуя Гунара, сам вышел на его западных клиентов. Гунар, правда, попытался брызгать слюной — порядочные люди так не поступают, на что я справедливо заметил: принимаю к вам меры экономического воздействия только из-за нарушений прав русскоязычного населения. И. с удовольствием процитировал ему Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда». Так что будь здоров, Гунар с лакейской в новых исторических условиях приставкой «с», я с людьми, теряющими собственное лицо, дел не веду. А будешь вякать, по отношению к уже бывшему партнеру такие экономические санкции приму, что тюбетейки стриптизерок покажутся средневековым костюмом рядом с твоим голым задом. Новоявленный Яковлеве прекрасно знал о том, что ни фамилии, ни привычек я не меняю, а потому тут же решил не предъявлять мне нот протеста перед разрывом дипломатических отношений.

Жаль, конечно. Потому что Яковлев-Яковлевсом, а информацию, нуждающуюся в проверке, приходится отбрасывать. Но и других стран мне пока хватит. Тех, у которых со мной прочный союз, несмотря на старания пигмеев, возомнивших себя крупными политиками. Лично мне все равно, кто дурью занимается — московское руководство или его бывшие шестерки республиканского значения. Несмотря на потерю прибалтийского рынка, появление независимых стран я только приветствую — работать легче стало и больше состоятельных клиентов появилось. Хотя все экономисты высказываются о тяжелых последствиях после разрыва экономических связей, а сколько богатых людей появилось именно благодаря этому событию, даже не догадываются.

Один из них Ляхов. Я бы сказал, человек новой формации. Бывший покойник, способный превратиться в серьезного инвеститора. Только меня сейчас интересует не состояние его дел. И даже не просто состояние Ляхова, хотя кое-какая информация есть. Любопытно другое — какими методами трудилась группа Лавренко во времена застоя, изменились ли производственные навыки банды Покровского во время перестройки, а о том, что сейчас вытворяет Ляхов я и без подсказок компьютера знаю.

В том, что Лавренко не менял образа жизни, став Покровским, с трудом, но верилось. Подделывал документы, получал за это аж рублей триста, полная секретность — разве это для Покровского жизнь? Вдобавок партнеры оставались. Не те, конечно, что хаты бомбили и правами торговали, другие. Те самые, благодаря стараниям которых я и выделил из информационных сообщений и копий уголовных дел ключевую фразу — «неустановленное следствием лицо».

Разные города и теперь уже страны, в которых происходили бомбежки коллекционеров. Некоторые дела до сих пор находятся в подвешенном состоянии, другие в категорию «висячек» не попали. Нашли преступников, грабивших собирателей. Уголовники свою вину полностью признали, раскаялись и оказали следствию максимальную помощь. Один вор до того сознательным оказался, что с повинной явился. Только вот незадача — ни одного похищенного произведения искусства владельцам не вернули. Потому что во всех делах присутствовал ключ, давший мне понять технологию работы этой группы. Все похищенное сходу продавалось «неустановленному следствием лицу». Но ведь это частность. Преступление раскрыто, вор пошел в колонию на перевоспитание — вот что самое главное.

А воры какие, как на подбор. То рецидивист в театре плащ с вешалки стянет, то в дачном домике бутылкой водки разживется, а в перерыве между этими преступлениями успеет подломить хату крупного коллекционера, вытащить оттуда пару чемоданов с ценностями, продать их неустановленному следствием лицу по цене трех бутылок коньяка. Так что хоть вора нашли, а коллекционеры на вопрос о своих вещах могли получить ответ, только купив билет на шумевший в то время боевик о проклятущей итальянской мафии «Следствие закончено — забудьте».

О том, что у нас есть мафия, в недавние времена можно было без опасений утверждать, лишь сидя на дурдомовской койке. Но в отличие от широкой общественности, прекрасно помню, как внезапно менты воспылали любовью к прекрасному. Наверное, только потому, что их министр требовал повышать культурный уровень. И если по заказу советского министра внутренних дел совершались ограбления, то неужели другие менты оставались бы равнодушными к таким полезным начинаниям?

Уж кто-кто, а я знаю — не оставались. Данных об этом — три дискеты. И память. Память хранит некоторые подробности надежнее любой техники. Потому что менты не только о своих нуждах думали, но и о родном Советском Союзе беспокоились. Помню, как часто заходил в картинную галерею старик Плавко, истинный коллекционер, а вовсе не антиквар, вроде меня. И любовался Плавко скульптурой «Афродита». Наверное, только потому, что привык смотреть на нее, когда эта мраморная богиня жила в его квартире.

Плавко обвинили в спекуляции произведениями искусства и, пока велось следствие, «Афродита» уже перекочевала в музей. Самое интересное, что спекуляцию Плавко все-таки не пришили, в дело вмешался первый секретарь горкома, которому в свое время старик давал рекомендацию для освобожденной партийной работы. Видимо, секретарь не хотел, чтобы кто-то мог узнать: гнусный спекулянт в свое время наставлял его на путь истинный. Но все-таки тверд был секретарь горкома и компромиссов не признавал. Даже когда речь зашла о другом партийном вожаке.

Секретарь парткома нашего порта коллекционировал старинные монеты. И как-то продал двум деятелям два серебряных полтинника за двадцать пять рублей, строго по цене каталога, ни копейки больше. А покупателями этими были до того хорошие ребята, что менты тут же стали шить коллекционеру спекуляцию. Правильно, а кому ее еще шить, мне что ли? Только когда менты заглянули в каталог, поняли, что ошиблись, нужно было зафиксировать цену на монеты рублей, этак, тридцать. Всего пятерка, мелочь какая, а дело о спекуляции прошло бы.

Когда это дошло до первого секретаря горкома, он тут же поступил, как требовала партийная принципиальность — приказал выгнать коллегу с освобожденной партийной работы. Потому что, хотя спекуляция не доказана, вожак коммунистов не имеет морального права продавать старинные монеты, пусть по государственным расценкам.

Так что, хотя эти два дела не прошли, бывший секретарь парткома порта получил уникальную возможность быть еще ближе к народу и вернуться к профессии грузчика, а старик Плавко — любоваться своей собственностью исключительно в стенах музея. Старику пояснили, чтобы он не трепыхался, иначе тут же почувствует справедливость поговорки — был бы человек, а статья найдется.

Чтобы реабилитироваться по части произведений, искусства менты блестяще раскрыли одну из самых дерзких краж в Южноморске. Операция по изъятию коллекции старинных монет была проведена безукоризненно. Коллекционер Ци-киновский вместе с женой отсутствовал в квартире полтора часа. За это время было разобрано чердачное перекрытие и из трех комнат, набитых всевозможным антиквариатом, со вкусом отобрана самая дорогая коллекция. Это же надо, столько ценностей на виду, картин дорогих, статуэток небольших, а тут такое рвение к старинным монетам, лежавшим в тайнике, известном, как казалось хозяину, только ему одному.

Я думал, эта операция по силам только многочисленной и хорошо подготовленной группе. Сколько времени нужно было затратить только на изучение привычек хозяев дома, предварительную подготовку чердачного перекрытия. Да и не сомневаюсь, что во время прогулки хозяев квартиры без наблюдения не оставили — вдруг им захочется пораньше домой вернуться?

Следствие показало, насколько я был наивен в своих предположениях. Потому что кражу совершил вор-одиночка, старый бомж с трясущимися от пьянства руками. Неудивительно, что он потолок разбирал, с такими руками бомж в замочную скважину часа два бы ключ вставлял, не меньше. Так что отправился этот ворюга в места лишения свободы, чистосердечно сознавшись в содеянном, а также в том, что продал он монеты неустановленному следствием лицу.

И самое интересное, что кражу эту расследовал один из партнеров ожившего покойничка. Вот об этом-то Сережа не знает даже при наличии раздобытой информации. Он наверняка старинный пистолет у Ляхова в доме видел, только не догадывается Рябов, кому это оружие раньше принадлежало. Хотя знает мой коммерческий директор, что наш новый прокурор, ставший на путь борьбы с мафией в лице покойного Градуса, с Ляховым не просто знаком, предупреждал меня о их союзе. А я и без подсказок Сережи все понял еще тогда, когда коллекцию Ляхова разглядывал.

Спаровались эти деятели — дальше некуда. Вокруг Ляхова все гибнут при невыясненных обстоятельствах, так это, в общем-то, уже неудивительно. Потому что Ляхов сам по себе — явление с того света, наглядное подтверждение реализма в шедевре киноискусства «Гость с кладбища». Зато у прокурора этих невыясненных обстоятельств никогда не было. Напрасно, что ли, на такой ответственный пост назначили, ни одного нераскрытого дела в его практике, не человек, а наглядное пособие по передовому опыту. Помнится, он одного деятеля, который попытался языком своим длинным не по делу полоскать, на его же даче повесил. Да так здорово, что этот длинный язык чуть ли не до пола свисал. А потом самостоятельно это дело расследовал и убедительно доказал — чистой воды самоубийство.

Впрочем, методы работы они тоже меняли. К чему коллекционеров постоянно подвергать ограблениям, если их просто можно посадить? А собрание уникальных произведений искусства — конфисковать. Может быть, именно с этой целью в свое время в Южноморске и открыли магазин, занимавшийся реализацией конфискованных товаров. Через него ничего не стоило для пущей конспирации самому себе продать картину Ван Гога по цене утюга. Хотя на такой высокий уровень конспирации они не замахивались, потому что всегда умели правильно работать с протоколами об изъятии.

Исключительно полезные вещественные доказательства тоже не оставались без внимания. В свое время в городе произошло очередное ограбление. У собирателя Щелкова украли всего-навсего одну книжонку из обширного собрания. И, как оказалось, эту кражу совершил не какой-нибудь рецидивист со сроками за бродяжничество, а сын коллекционера. Ему, видите ли, книг не хватало. Может быть, тридцатилетний ребенок свой общеобразовательный уровень хотел повысить, а его папа родной тут же ментам заложил. Иначе хрен бы они эту дешевую книжонку отыскали. А так добрались аж до Москвы, где сынок уже собирался продать ставшую ненужной книжку — видимо, прочитать успел, а перечитывать не собирался.

Эта литература в серебряном окладе, щедро украшенном камушками, стала вещественным доказательством в уголовном деле. Сколько бы собиратель не пыхтел — отдайте книжульку, мне, кроме нее, читать нечего, об этом и речи не могло быть до окончания судебного процесса. А когда суд закончился, книгу погрузили в самолет и отправили хозяину. Только напрасно коллекционер нервничал, меряя шагами здание аэропорта в ожидании своего бестселлера. К чему такие предварительные переживания, если книги в самолете вовсе не оказалось. Наверное, она по дороге выпала. Как бы то ни было, эту книжонку не смог разыскать ни «Аэрофлот», ни Министерство внутренних дел СССР.

А потом Щелкову не до чтения стало, потому что менты сообразили — такой образованный человек в доме не только редкие книжки держит. И будущий прокурор снова отличился, хотя заслуг своих из скромности не выпячивал.

Так что налицо, учитывая сегодняшнюю ситуацию, прямо-таки международное преступное сообщество. Отчего, интересно, Ляхов мне ловушку готовит? Знает ли об этом его приятель из прокуратуры? Тот ведь понимает, положение в городе у меня твердое и брать на себя даже кражу носового платка в трамвае я не стану. Впрочем, к чему гадать, ситуация пока под контролем, а действия Ляхова дадут ответ на этот вопрос.

Пока мне ясно одно — ловушка открыта. Однако я не собираюсь посылать янтарь в Германию, чтобы она захлопнулась. И с этой компанией, решившей почему-то подставить меня, разберусь самостоятельно. А если возникнет чрезмерное напряжение — мне есть к кому обратиться за помощью. Начальник Управления по борьбе с организованной преступностью сделал немало, чтобы очистить наш город от уголовников. И я не могу сказать, что после появления в Южноморске Ляхова воздух здесь стал чище.

Так что при пиковом раскладе судьбы постараюсь соорудить сценарий для основного персонажа пьесы с классическим названием «Живой труп». Не зря генерал Вершигора всегда представлялся мне местным прообразом легендарного комиссара из итальянского «Спрута». Этакий комиссар Какашкин южноморского масштаба, нагадивший многим мафиозным структурам, в том числе — ив собственном ментовском доме.

Только лично к нему я обращаться не стану. У Вершигоры было какое-то предложение, однако я от него отказался. Пусть с ним и дальше Рябов сотрудничает. Это у Сережи хорошо получается, а долг всегда платежом красен. И в последнее время у меня появилось столько забот, что для полного счастья только не хватает платить долги генералу, взяв на себя часть его проблем.

Что-то я слишком часто о киноискусстве стал размышлять. Наверное, только потому, что среди материалов, раздобытых Рябовым, есть и видеокассета. Ее тоже нужно успеть посмотреть до начала рабочего дня, хотя утро надвигается стремительно.

А с утра — дел невпроворот. Чего только стоит окончательная беседа со Снежаной, она, в отличие от ляховских потуг, может добавить седых волос.

33

После того, как я наложил устное взыскание на бухгалтера поверх еще заметных синяков, наставленных главным инженером в пылу полемики о путях развития современного искусства в районе городской свалки, этот козлобородый специалист принял наказание как должное. Он вскользь брякнул, мол, исправлюсь, начальник, и тут же попытался выяснить: как мне удалось собрать под одной крышей такое количество придурков. Я хотел было выдвинуть встречный вопрос — причисляет ли он себя к этому неограниченному контингенту, однако после того, как взглянул на бумажку бухгалтерии, промолчал. Оказывается, главбух от истины недалеко ушел, пусть даже сейчас он имел ввиду не главного инженера, а генерального менеджера.

Среди множества производственных задач генерального менеджера одной из самых важных остается поддержка необходимых фирме связей и раздача взяток. Тут наш менеджер вкалывает на совесть, придраться не к чему. Еще бы, он выдает мои деньги, но держится при этом так, будто вытаскивает их из собственного кармана. И набирает очки в свою пользу с такой скоростью, как трехметровый центровой в игре с баскетбольной сборной пигмеев.

Однако на этот раз генеральный менеджер решил особо отличиться в глазах государственого сектора за счет частной фирмы. Я понимаю, что человек, получающий зарплату в любой государственной структуре, способен от таких денег только поскорее протянуть ноги, однако «Козерог» не единственная фирма в городе, делающая все возможное, чтобы этого не произошло. Так что главбух прав, менеджер мог бы быть и поскромнее. Хотя, в отличие от хранителя нашей копейки, понимаю, отчего менеджер так расщедрился. Если референт его не получает зарплату от фирмы, а после бананово-компьютерной операции денег в карманах моих спёциалистов не прибавилось, то хоть таким образом менеджер пытается доказать мне, как вредно экономить на собственных сотрудниках.

— И ты думаешь это все? — продолжал заботиться о финансовом положении фирмы главный бухгалтер. — В прошлом месяце у негр на телефонные переговоры ушло около тысячи долларов.

— Телефонные переговоры — часть накладных расходов, — я попытался быть объективным, несмотря на необычайную щедрость генерального менеджера.

— Накладные расходы? — затряс своей козлиной бородкой главбух. — Ничего себе, накладные расходы. Он звонит в Америку и полчаса рассказывает, что наша футбольная команда «Южноморец» уже поднялась до уровня дворовой. А потом звонит в Австралию. И снова говорит о футболе: наш «Южноморец» выиграл очередной матч со счетом два ноль у сборной инвалидов Хацапетовки. Я сам при этом разговоре присутствовал…

Все-таки приятно, что не перевелись еще люди, всей душой болеющие за порученное дело. Такие, как мой главбух. Не успел с больничного соскочить и снова проявляет заботу о благе фирмы. Даже не задумывается над тем, как может отблагодарить его генеральный менеджер, если узнает о нашем разговоре.

— Он у меня получит, — успокоил я главбуха. — На всю катушку. Теперь он будет звонить регулярно только по телефону «03».

Главбух просиял, радуясь, что я вместе с ним полностью поддерживаю старорежимный лозунг «Экономика должна быть экономной». Представляю, как он засветится, когда после моего разговора с генеральным менеджером тот побежит выяснять отношения в бухгалтерию. Так что главбух не просто распространяется об экономии; он при этом создает вероятность, что фирме придется оплачивать его очередной больничный.

— Да, вот еще, — продолжал напрягать меня главный бухгалтер. — Налоговая нас оштрафовала.

— Это хорошо, — наконец-то радуюсь по поводу финансовых утрат. — Напрасно что ли эту конспирацию с целлофановыми пакетами разводили? Оказывается, даже в «Козероге» можно вшей найти. Молодцы инспектора.

— Как же, молодцы… Думаешь, они это нашли? Ошибаешься.

— А за что же нас тогда штрафовать?

— За детский дом. Ты же сказал перевести туда деньги после письма директора.

— Он вместо детского питания себе путевку на Богамы приобрел?

— Нет. Но мы имеем право жертвовать на благотворительность не больше двух процентов от дохода. А получилось — четыре с половиной. Вот нас и оштрафовали.

Все правильно. Как может быть иначе в этом независимом от здравого смысла Зазеркалье? Фирма частная, деньги нами заработаны, а мне командуют, как именно и сколько их тратить. Да в нормальной стране сумму, переведенную на благотворительные цели, вообще из налогов вычитают. Здесь меня штрафуют за то, что помогаю детям,обеспечить которых надлежащим образом их родина не в состоянии.

— Ну что, будем еще благотворительностью заниматься? — спросил главбух.

— Непременно, — твердо ответил я. — Если они левой сделки не нашли, пусть хоть за это штрафуют.

Вообще-то, подумал я, оставшись наедине со своими заботами руководителя, фирма у нас образцово-показательная; производственные отношения между сотрудниками разве что до поножовщины не доходят. Хотя сейчас работников в стенах «Козерога» явно поубавилось. Рябов мобилизовал службы главного инженера, генерального менеджера и маркетинга, начальник отдела снабжения занят исключительно устройством личных дел. Отдел брокеров поредел наполовину после удачной закупки бананов. Марина говорит: если бы стая обезьян сожрала такое количество бананов за один присест, так она бы на месте вымерла. Брокеры оказались живучее своих хвостатых предков, правда, желудки у некоторых до того нетренированные, что их до сих пор на работе нет. Но ведь это — только из-за чрезмерной заботы о нужда^ фирмы. Потому что морг до сих пор ремонтируется, портовый холодильник забит под завязку, а население города отчего-то покупает так мало некогда дефицитных продуктов, что они гнить стали. Нужно же было брокерам что-то предпринимать, чтобы товар не гнил такими ударными темпами, пусть даже возле мусорных контейнеров во дворе ежедневно выстраивается чуть ли не живая очередь.

Необходимо принимать какие-то меры для улучшения дисциплины, решил я. Тем более, Рябов снова окружил меня повышенным вниманием, потребовав не светиться по городу и отложить отправку коллекции икон в Берн до лучших времен. Не понимает мой коммерческий директор, что швейцарскому партнеру нет дел до наших трудностей, а предварительная оплата уже легла на мой счет в Цюрихе. Значит, придется выплачивать неустойку за задержку товара: если бы все работали, как я, мы бы не только коммунизм, а что хочешь построили.

Порядок в офисе я стал наводить по всем правилам, делая справедливые замечания сотрудникам, оставшимся на рабочих местах, чтобы они, наконец-то, почувствовали — и у них есть строгое руководство. Юрисконсульт совсем разболтался, я ему приказал сбросить пару двоек, набирать «стрит», а он нагло заметил в ответ, что выиграет эту партию и без моих подсказок.

Сотрудники ведут себя вовсе не так, как положено подчиненным — в этом я еще раз убедился в своем кабинете. Референт вообще взгляд в сторону воротит, стоит такое внимание людям уделять? Разлегся референт на моем письменном столе, лицо вбок, ногти по деловым документам шкрябают. Все оттого, что я такой добрый — вот подчиненные на голову и садятся. Хотя референт забросил свои ноги не на мою голову, а на плечи, от этого же не легче. Тем более уборщица за чистотой в кабинете стала плохо следить, так что вдобавок приходится спущенными брюками пол у стола подметать. А что делать? Нужно ведь как-то дать понять генеральному менеджеру — за мои деньги не только он резвиться может, поощрить его персонального референта за преданность фирме и наглядно доказать, что директор предприятия не только требует от работников, но и сам неукоснительно выполняет призыв транспаранта «Облегчайте труд уборщице», висящего неподалеку от «Таблицы капиталистического соревнования».

Марина тоже трудится в полную силу. Стоило мне пригласить референта в свой кабинет, как она тут же, нагло усмехаясь в моем присутствии, повесила на двери табличку «Не беспокоить! Идет совещание». Вот мы с референтом и работаем, до того плотно, что я не сразу отозвался на призыв телефона, лежащего в боковом кармане.

Референт только после вторичной просьбы дал возможность достать «Панасоник», опустив ноги с моих плеч. Однако, чтобы я не прекращал начатого дела даже во время телефонных переговоров, ноги девушки надежно скрестились на моей пояснице и придали такой импульс, что, вытягивая антенну «Панасоника», я раскачивался то вперед, то назад с настойчивостью пролетария, решившего после аванса пересчитать все столбы в городе.

— Добрый день, — слышу бодрый голос руководителя пресс-группы. — Мы уже здесь. Ты когда свободен?

— Сейчас — одно дело быстро кончу — и в твоем распоряжении, — даю понять Бойко, как важна мне встреча с ним.

— Хорошо, — обрадовался Игорь. — Минут через сорок кончишь?

— Думаю гораздо раньше.

— Уже еду, — бросил Бойко и прервал связь.

Приятно постоянно осознавать, что я всегда отвечаю за свои слова. Как и было гарантировано Бойко, встреча с референтом подошла к концу минут через пять после телефонного разговора. Я терпеливо подождал, пока референт отыщет свои трусики между сейфом и столом для более представительных совещаний, и только потом потревожил секретаршу:

— Мариночка, кофе принеси.

Моя секретарша бросила на выскочившего за дверь референта взгляд, весьма далекий от восхищения, и, звякнув своими побрякушками, хлопнула по столу папкой с надписью «К докладу».

— Подпиши, — буркнула секретарша.

— А кофе?

— Остынь сперва, совсем сердце не бережешь, — ухмыльнулась Марина. — Когда-нибудь оно лопнет. От чрезмерного напряжения.

— Тебе какое дело? — пытаюсь поставить секретаршу на ее место, однако Марина искренне удивляется:

— Как это какое? Не поняла. Я отвечаю за твою безопасность. И давай…

— Всем давать — поломается кровать, — отрезал я. — Так что свои опасения по поводу моего неосторожного поведения можешь Рябову высказать. При личной встрече.

— Обязательно. Тебе здесь кровать поставить? Проверим, что с ней станет. Ты же всем даешь…

— Слушай, Марина, какие претензии? Я один раз и тебе дал, однако это не означает, что ты на работе можешь заменять мой домашний громкоговоритель на данную тему. Свободна.

По лицу секретарши проскользнула неприкрытая обида. Ничего, пусть дуется, все равно долго обижаться на меня Марина не умеет.

— Мариночка, — примирительно пробормотал я, чтобы ее обида поскорее улетучилась, иначе она кофе два часа варить будет. — Сейчас Игорь приедет. Дай возможность спокойно с ним поработать. И ни с кем не соединяй, даже с Рябовым.

Чтобы избавиться от возможных переговоров, я протягиваю секретарше радиотелефон. Марина резко развернулась на своих мушкетерских сапогах с декоративными шпорами и молча вышла из кабинета.

Перед встречей с Игорем я быстро решил все проблемы «Козерога», подписав, не глядя, многочисленные бумажки, лежащие в папке «К докладу». И справедливо посчитал — на сегодняшний день все дела по фирме окончательно завершены.

Отодвинув папку на край стола, я невольно погладил столешницу. Мой письменный полированный стол — эти слова пришли из недр памяти. Я вспомнил, как именно из-за пристрастия к полированной мебели сгорел мой однокашник Ильченко. Однако мне не грозит повторение его судьбы, хотя бы потому, что в жизни меня двигала одна-единственная относительно волосатая лапа. Моя собственная.

Волосатая лапа Ильченко жила в столице. И она сделала то, что в понятие нашего горкома не укладывалось. Лапа потребовала, чтобы горком сделал Ильченко редактором городской газеты. У горкома были на этот счет свои соображения, однако переть против столичной лапы местная партия не рискнула. И в двадцать шесть лет Ильченко уселся в кресло редактора — случай по тем временам небывалый.

Но вот однажды редактор партийного органа напился крепче обычного перед рабочим днем. Ильченко добавил в служебном кабинете, и его потянуло на трудовые подвиги. Редактор приказал секретарше немедленно собрать всех журналисток на экстренное совещание. Газетчицы, припершиеся в кабинет своего руководителя, решили: редактор приглашает представительниц прекрасного пола только потому, что на носу очередная пьянка, на этот раз посвященная Дню Советской Армии. И поэтому подумали, что будут инкогнито организовывать газетчикам мужского пола какие-то сюрпризы.

Их самих сюрприз ждал. Да еще какой. Редактор, небрежно развалившись в кресле, обвел присутствующих дам мутным взором и заметил:

— Значит так… суки. С завтрашнего дня я всех вас буду трахать по очереди. На моем письменном полированном столе. И начну с тебя… — Ильченко ткнул пальцем в направлении журналистки Белой, более известной читателям по псевдониму Карсавина.

Нужно заметить, что до такого в служебном кабинете можно договориться исключительно в состоянии, предваряющем белую горячку. И не иначе. Потому что пусть Ильченко — молодой интересный мужик, но журналистка Белая — просто сказочная женщина. Глядя на нее, сразу становилось ясно: такая девушка могла появиться на свет только из-за большой любви, вспыхнувшей между бабой Ягой и Кощеем Бессмертным. Неизвестно, обрадовались ли предложению редактора другие сотрудницы, только Карсавина тут же поняла всю безалаберность предложения редактора.

Если бы Ильченко действительно мог сдержать свое слово — она бы и не рыпалась. Но Белая врубилась, что к завтрашнему дню руководство протрезвеет, начнет извиняться вместо того, чтобы исполнить свое обещание по поводу использования письменного стола по назначению, о котором Карсавина и мечтать не смела.

Именно поэтому Белая побежала в горком и подняла там вой: караул, спасайте, редактор склоняет к сожительству. Горком посмотрел на этого бойца идеологического фронта с явным недоверием, потому что понимал: Карсавину можно склонять к чему угодно, вплоть до измены Родине. Но к сожительству на письменном столе, вдобавок полированном? Этого не понимал даже завотделом промышленности и транспорта, который был извращенцем и председателем комиссии по просмотру изъятых кассет, чтобы менты на законных основаниях могли сажать владельцев видеомагнитофонов.

В общем, горком смотрит на Карсавину, одновременно радуясь возможной судьбе Ильченко и огорчаясь по поводу реакции волосатой столичной лапы. С одной стороны, конечно, есть за что снимать Ильченко с работы. А с другой — волосатая лапа такое устроить может, что поневоле будешь проводить время с такими, как Карсавина, а не с девочками, подходящими горкомовскому уровню. Так что было над чем думать, пусть даже еще две сотрудницы подтвердили обещание своего руководителя осчастливить их на письменном столе.

Горком спас сам Ильченко. Он до того перепугался возможных последствий, представив Белую на своем полированном столе, что принял неверное решение. Вместо того, чтобы тут же позвонить в столицу, которая легко могла превратить редакторские гарантии в невинную шутку, Ильченко побежал в дурдом и заявил врачам: я до того переработался, что мозги плавятся от чрезмерного труда, с ними что-то творится стало. И спокойно ложится на больничную койку.

Горком, не дождавшись звонка из столицы, не снимая Ильченко с этой самой койки, делает надлежащий вывод. И снимает его с работы в связи с ухудшившимся здоровьем и ослаблением руководства газетой. Вот так человек сам себя наказал. Выполни Ильченко свое обещание — и со здоровьем у него все было бы в порядке, и работа на нужной высоте находилась. Пусть даже это высота его замечательного полированного письменного стола.

Так что чужих ошибок я повторять не намерен. Обещал поощрить службу генерального менеджера за хорошие производственные показатели — и сдержал свое слово.

Прежде, чем крепко пожать руку Игоря Бойко, наконец-то появившегося в моем кабинете, я отметил — у нас обоих прекрасное настроение, и еще раз погладил глянцевую поверхность своего письменного стола.

34

Настроение настроением, но вид у Игоря был такой, словно он перед нашей встречей участвовал в сверхмарафоне. Чтобы восстановить силы руководителя пресс-группы, достаю из ящика письменного стола бутылку «Камю» и напоминаю Марине:

— Кофе готов?

Ответа я так и не дождался. Тем не менее в кабинет тут же заявилась Марина с громадным подносом. Судя по всему, секретарша уже перестала дуться на своего непосредственного руководителя. Кофе, тостики, нарезанные дольки лимона и внушительная горка бананов, напомнившая, что в связи с последними событиями я не только несу убытки, прекратив внешнеторговые операции по обеспечению цивилизованных стран произведениями искусства, но и заполучил в свою систему предприятий две фирмы.

— Игорек, надеюсь в славной колыбели революции еще остались какие-то достопримечательности после вашего визита? — любопытствую, дав возможность Игорю немного подкрепился.

Бойко тщательно вытер пальцы салфеткой, отпил кофе и только потом заметил:

— Босягин там точно остался.

Я недоуменно посмотрел на руководителя пресс-группы. Игорь перехватил этот взгляд и спокойно заметил:

— Все в порядке.

— Ну так давай по этому порядку, — делаю вид, будто понимаю, отчего это Босягин остался в Петербурге, если пресс-группа работу завершила.

— Значит так, — быстро допил свой кофе Бойко. — Коллекция янтаря действительно принадлежала Олегу Стороженко. Было и предложение Максвелла Министерству культуры Советского Союза. Однако коллекция американцу не досталась.

— Это я и без тебя знаю, — перебиваю Бойко. — Скажи проще: проверка сведений подтвердилась.

Игорь посмотрел на меня с явным неудовольствием. Я понимаю, проделать такой объем работы было сложно, однако к чему повышать свой авторитет таким образом?

— Ну раз ты все знаешь, — начал наглеть Бойко. — Может быть, расскажешь, что было дальше?

Я специально оставил без внимания его вызывающий тон и спокойно подставился:

— Дальше Стороженко продал свою коллекцию.

Игорь от души рассмеялся и посмотрел на меня так, словно я сидел не в кабинете руководителя фирмы, а в небольшой комнате, где даже потолок оббит войлоком. А главное, смотрел на меня Бойко с каким-то плохо скрываемым превосходством.

— Да, видимо, не угадал, — огорчаюсь по поводу собственных соображений. — Неправильные выводы делаю. Придется исправляться. Игорек, как ты смотришь, если твоя жена новую машину получит? Я в последнее время только и занимаюсь тем, что снабжаю автомобилями своих людей. Думаю, что пришло время пересадить мадам Бойко из белого «мерседеса» устаревшей модели в более комфортабельный «горбатый» «Запорожец». Ты меня понял?

— Извини, — тут же отступил за грань разделяющих нас отношений Игорь. — Я очень устал.

— Извинения приняты, а об усталости будешь дома рассказывать, — отрезал я и тут же дал Бойко возможность реабилитироваться. — Игорек, я от тебя совсем другого повествования жду.

Игорь налил кофе в опустевшие чашки, а я подумал о том, что не ценю своих людей. Бедненькие, устают, за какие-то несколько тысяч баксов в месяц вкалывают, пока их руководитель от безделия изнывает.

— Своей коллекции Стороженко никому не продавал, — открыл мне глаза на истину Игорь. — Ее конфисковали.

— Стороженко до сих пор сидит.

— Отчего ты так решил?

— Схема старая. Собирателю шьют дело, коллекцию конфисковывают и разворовывают еще до того, как ее хозяин идет в зону.

— Тут немного другая ситуация, — отрезал Бойко. — Слушай, можно тебя об одолжении попросить? Я действительно устал. Перебивай в крайнем случае. В конце концов, вся документация подготовлена.

Такое одолжение мне гораздо легче сделать, чем предыдущее. Не зря говорится: молчание — золото, и оно обойдется дешевле того белого «мерседеса». Чтобы доказать, как близко к сердцу я принял просьбу Игоря, вместо ответа молча киваю головой.

Игорь отодвинул от себя кофе и начал выкладывать результаты служебной командировки.

— Стороженко судили за спекуляцию в особо крупных размерах пять лет назад. В том, что его менты подставили, сомнений быть не может. По сто пятьдесят четвертой ему светило от пяти до десяти лет. Но в конце концов, суд Ворошиловского района Ленинграда оказался гуманным. До беспредела. Стороженко получил всего два года. Естественно, с конфискацией имущества.

Началось все так. Стороженко удалось собрать громадную коллекцию янтаря, достаточно сказать только о работах Лиса — в собрании Стороженко их сорок пять. А в Лувре, как ты знаешь, всего две. Свое громадное собрание коллекционер отказался продавать, несмотря на то, что жил в таких условиях — не приведи Боже. Потом Стороженко увлекся китайским резным камнем периода средневековья. Свободного времени для того, чтобы шататься по комиссионкам и салонам, у него не было. Поэтому, по просьбе Стороженко, собиратели пенсионного возраста, если им попадался на глаза такой камень, тут же ему звонили.

Однажды после очередного звонка Стороженко приехал в магазин «Фарфор-хрусталь» на Невском проспекте, чтобы купить два камня. Стоили они по тем временам шестьдесят рублей. Работы эти Стороженко не понравились. Он уже собирался уйти из магазина, как совершенно незнакомый человек спросил его: «Камнем интересуетесь?» — и показал собирателю трех китайских обезьянок из нефрита.

Несмотря на просьбу Бойко, я поднял руку, почти как первоклассник, но тут же опустил ее. Да, наделал ошибок Ляхов, как и положено любителю на подхвате. Он, наверное, до сих пор не понимает, что каждое произведение искусства имеет не только определенную ценность, но и свою историю.

— Обладатель обезьянок оказался коллекционером, учителем из Клайпеды по имени Арвидас. Он сказал Стороженко, что таких обезьянок у него двенадцать. Однако Арвидас статуэтки не продает, а меняет на юбилейные рубли царской чеканки и эмаль. После этого они отправились домой к Стороженко. Олег предложил Арвидасу китайские перегородчатые эмали. Рублей в обменном фонде Стороженко не было. Однако Арвидасу нужны были не китайские, а ростовские эмали, причем только те, которые выполнены до начала девятнадцатого века. Арвидас знал, на чем можно купить Стороженко — получив фигурки из нефрита, Олег становился обладателем полной серии, не имевшей аналогов ни в одном музее мира. И он согласился добыть ростовские иконы на эмали, чтобы обменяться из расчета две эмали за одну обезьянку.

Игорь перевел дыхание, отпил кофе, а я подумал — методы работы с годами у ляховской шайки не меняются. Только теперь вместо учителя Арвидаса с нефритом меня интриговал янтарем бизнесмен Анатолий Павлович.

— Стороженко знал, что в Ленинграде всего пять человек собирают финифть, — продолжил Бойко. — Но продать что-то мог только… Знаешь кто?

— Догадываюсь, — небрежно бросил я. — Мой закадычный дружок Рогожин.

Игорь одобрительно посмотрел на меня, однако он вряд ли понял, что всплывшая в нашем разговоре фамилия Рогожина стала последним осколком в той мозаике, которую заботливо выкладывал Ляхов. Теперь я понял почти все.

— Да, тот самый Рогожин. Жаль, его полтавский след доказать не требуется. Босягин бы сделал это с большим удовольствием. Но это так, к слову. Вернемся к Стороженко. Он приобрел у Рогожина двадцать две ростовские эмали за две с половиной тысячи рублей.

Однако после всего Арвидаса эти иконы не устроили. Он их раскритиковал и вдруг предложил Стороженко купить у него коллекцию обезьянок за три тысячи рублей. И Олег сунулся в эту западню. Он снова встретился с Рогожиным, предложил, как водится у собирателей, забрать иконы и вернуть деньги. Этот старый проходимец тут же заявил, что он согласен. Только одна незадача — денег у него нет, приятелю одолжил.

Стороженко пришлось искать покупателя на финифть, чтобы сделка с Арвидасом не сорвалась. В итоге с ним связался начинающий коллекционер Петровский и, не торгуясь, выложил три тысячи.

Так Стороженко и попался, загремел в «Кресты». На суде свидетели обвинения давали показания, вызубрив их наизусть. Никакого коллекционера Арвидаса в Клайпеде так и не нашли. И вообще, дело такими белыми нитками пошили, что суд решил отправить его на доследование и освободить Стороженко в зале суда, изменив ему меру пресечения на подписку о невыезде.

А дальше все было еще интереснее: вмешалась прокуратура. Районный прокурор тут же возразил против доследования дела и потребовал снова окунуть Стороженко в камеру. Не знаю, как там прокурор с судьями торговался, но в результате дело на доследование направлено не было. Компромисс они нашли быстро. За это Стороженко остался на свободе. Видимо, прокуратура посчитала — опасности он не представляет.

Потом состоялся еще один суд, уже в новом составе, который решил основывать свои выводы исключительно на показаниях Рогожина. Факт купли-продажи был, а учителя Арвидаса, который бы мог подтвердить слова Стороженко… Словом, сам понимаешь…

Собиратель получил свои два года с конфискацией за спекуляцию в особо крупных размерах. Учитывая, что один день в «Крестах» засчитывается осужденному за три дня исправительных работ, Стороженко вышел на улицу экс-зеком. С голым задом. И с работы его тут же уволили. Знаешь, отчего Рогожин топил с явным удовольствием?

— Потому что всю жизнь был у ментов на подхвате.

— Не только. Стороженко работал судебным экспертом по изделиям из драгоценных камней и благородных металлов. Он в свое время здорово подгадил Рогожину, когда тот собирался продать в один из музеев Еревана письменный прибор фирмы Фаберже. Стороженко, мягко говоря, усомнился, что этот прибор подлинник.

— Игорь, скажи, пожалуйста, не заезжали ли к Стороженко некоторые люди по поводу сотрудничества?

— Я предвидел этот вопрос. Было давно предложение. Специалистов класса Стороженко во всем мире не больше сотни. Труд эксперта такого класса оценивается в куда большее жалование, чем получает президент на родине мистера Максвелла. Однако Стороженко отказался стать частным консультантом. А спустя годы менты доказали: они отказов не любят. Даже от вроде бы своих.

— С трудом верится, что Стороженко посадили только из-за этого.

— Конечно. Они одним ударом попали в две цели. Если бы Стороженко не был собирателем… А так… Хочешь посмеяться? Есть даже копия описи конфискованного имущества. И показания самого Стороженко, его адвоката. Так вот, шариковую ручку ценой в тридцать четыре копейки менты внесли в опись отдельной строкой. Зато о старинной скрипке там ни слова. В описи об изъятии алюминиевая вилка фигурирует. А редчайшие музейного значения экспонаты без описи и счета паковались в ящики. Кстати, обыск проходил без санкции прокурора. В деле отсутствовали фотографии, на которых было положено запечатлеть изъятие произведений искусства.

— Ну да, станут менты сами себе капканы ставить, — заметил я. — А санкцию прокурора они в устной форме получили. Мол, с Богом, ребята, бомбите фраера. Напрасно, что ли, прокурор так переполошился, когда дело на доследование хотели отправить? И Рогожин, старый козел, на этом тоже лапки согрел. Не сомневаюсь, он у ментов главный эксперт по оценке произведений искусства, если в свое время Стороженко отказался занять такой ответственный пост в этой банде. А второй этот… как его…

— Петровский. Ментовский стукач. И здесь — тоже прокол. Он ведь даже не коллекционер. Приемщик бутылок. По заданию ментов этот деятель воспылал к прекрасному. И тут же остыл, когда дело сшили.

— Что еще удалось выяснить, Игорь?

— На этом бы все и закончилось. Но в стране начались серьезные перемены. И Стороженко воспрял духом. Чтобы он не сильно рыпался, в газете «Социалистическая индустрия» тут же появилась статья «Частная коллекция — честная?», где Стороженко поливал дерьмом некий журналист Воронин. Похоже, он у ментов в связке. А Стороженко все равно не сдавался. Шум поднял на всю страну. Прежде его бы быстро на новый срок определили, а так побоялись — новое мышление, демократизация. Убрать тоже не решились — сразу стало бы ясно, кому это нужно. Тем более, что Стороженко удалось добраться аж до Генерального прокурора СССР Сухарева. В Ленинград тут же выехала государственный советник третьего класса Боровая. Стоило этой даме ступить на ленинградскую землю, как в газете «Вечерний Ленинград» появилась очередная статья Воронина насчет спекулянта и грязного типа по фамилии Стороженко.

— И что же мадам Боровая?

— Решительная дама, — с уважением отметил Игорь. — Через три месяца после ее визита судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда Российской Федерации удовлетворила протест первого заместителя прокурора республики Трубина и вынесла определение о прекращении уголовного дела Стороженко за отсутствием состава преступления. Вот что значит перестройка, новое мышление, социализм с человеческим лицом. На деле Стороженко еще и в законность поигрались.

— А изъятые ценности?

— Насчет изъятых ценностей Стороженко рановато обрадовался. Потому что из его дома вывезли свыше восьми тысяч экспонатов, а вернули меньше пяти. И то, часть экспонатов до того изуродовали, что их еле-еле удалось реставрировать.

— Интересно, где же недостающие три тысячи экспонатов из собрания Стороженко? — пробормотал я.

Несмотря на страшную усталость, Игорю удалось вымучать улыбку.

— Прекрати, Игорь, — я наконец-то тоже решил отдать должное остывающему кофе. — Мы же всегда, в отличие от ментов, честно работаем. Зачем грабить человека, если произведения искусства у него можно купить?

— У Стороженко ничего не купишь, — решительно отрезал Игорь. — Он же… Словом, два раза безвозмездно предлагал свое собрание Государственному музею этнографии народов СССР. И знаешь, что эти искусствоведы ответили собирателю? Так и быть, сделаем тебе одолжение, примем многомиллионное собрание, но только без атрибуции, по весу.

— Это чтобы потом вместо понравившихся произведений искусства пару гантелей положить, — я уловил ход мыслей музейных работников. — Стороженко настоящий собиратель? — специально подчеркиваю слово «настоящий», и Игорь понимает, что я имею в виду. Такой скорее удавится, чем что-то продаст. Зато завещать какому-то музею свое собрание — других удовольствий от жизни ему не нужно.

— Несомненно, — подтвердил Игорь. — Стороженко передал в дар Советскому фонду культуры свою коллекцию янтаря. Вернее, остатки собрания. На эти деньги он бы многоэтажный дом купил. Но, видимо, дом нашему Олегу не требуется, потому что ему гораздо приятнее стоять в очереди для получения жилья. Однако этого удовольствия Стороженко мало. Он настаивает на розыске пропавших в ментуре экспонатов коллекции. Наверное, только для того, чтобы снова их, кому-то подарить.

— Битому неймется? — вспомнил я старую мудрость из времени, убитого на преферанс. — Нашел с кем играться. У ментов на постоянке крапленая колода. И туз в рукаве. В виде известного коллекционера Рогожина.

— Шансы есть, — не согласился со мной Игорь. — Сейчас этим делом занимается следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре. Тут вариант «ворон ворону» не пройдет. Какая страна сегодня откажется от возможности получить в дар многомиллионное собрание?

Вот теперь все стало на свои места. Я понял, отчего Ляхов приготовил мне ловушку. Если прокуратура начала по новой рыть это дело, ей решили подбросить кость. В виде меня. С несколькими десятками работ из коллекции Стороженко. Стоит только задержать товар на границе — и пошло-поехало. Это значит я, известный антиквар, проклятый контрабандист, санкционировал бомбежку бескорыстного собирателя. Ляхов не только подставляет меня, но и пытается захватить мою производственную нишу, зря, что ли, дом в Южноморске купил? Он в России так наследил, что соваться туда Анатолию Павловичу просто опасно, пусть у него такая красивая морда. Ничего, Ляхов, я тебе очередную новую мордочку устрою. Резиновую. И заодно — корешкам твоим.

— Слушай, Игорек, мне бы очень хотелось пообщаться с известным искусствоведом Рогожиным.

— Ну, наконец-то, — в голосе Игоря снова прорезались нагловатые оттенки. — Наконец-то ты понял, отчего я решил…

— Ты правильно решил, — в виде поощрения не делаю ему замечаний по поводу бестактного замечания. — Однако не жди благодарностей. Это твоя работа. Но мне некогда «Авророй» любоваться. Так что предай Босягину — я приглашаю Рогожина к себе в гости. И пусть только он попробует отказаться.

— Можно подумать, у него хватит для этого решимости, — в голосе Игоря борзость явно поубавилась. — С Босягиным три рябовских мальчика. Сережины ребята способны привезти тебе ту же самую «Аврору», не то, что Рогожина.

35

Сегодня у меня такой торжественный вечер, хоть свечи зажигай по его поводу. Наконец-то коммерческий директор выкроил время, чтобы увидеться со своим непосредственным руководителем. Только в честь Рябова я свечи зажигать не собираюсь — Сережа далеко не святой, а из всех стихийных бедствий моему дому может грозить наводнение, землетрясение, но не отключение электроэнергии, которым наше мудрое руководство частенько балует загородный сектор. Зато как у людей повышается настроение, когда им снова врубают свет — даже трудно представить, насколько они становятся жизнерадостными. Может быть, именно таким образом новое руководство хочет осчастливить всех людей, зря что ли оно распиналось об этом в своих предвыборных программах?

Только мне и такого счастья не дано. Потому что в моем доме есть небольшая персональная электростанция, работающая на бензине. Правда, шумит этот двигатель в подвале так монотонно, словно постоянно стремится доказать справедливость ленинского высказывания «Коммунизм — это есть советская власть плюс электрификация всей страны». Советская власть у нас по-прежнему заправляет, а дабы ее не обвинили в потугах по дальнейшему строительству коммунизма, она периодически отключает электроэнергию.

Чтобы соблюдались принципы социальной справедливости, вполне возможно в зимнее время горожане тоже получат возможность сидеть без света. Разговоры об этом уже идут. Больше того, квартиранты меня просветили по поводу отключения освещения в жилых кварталах и при этом выясняли — нельзя ли им немного порезвиться в то самое время, когда ювелирные лавки и престижные магазины из-за отсутствия электроэнергии могут плевать большой слюной на свои охранные системы.

Тоже мне энергетики выискались, бросил я охранникам, откуда вы знаете, кого и когда станут отключать. В ответ они тут же поведали, что, заботясь о населении, городские власти планируют публиковать графики, где и когда налетчикам создадут все условия для работы. Так что определить время и место очередного разбоя труда не составит. Чтобы не показать, насколько я отстал от жизни, пришлось рыкнуть на телохранителей, мол, даже не думайте о работе по совместительству, иначе на пенсию уйдете. В районе полей орошения.

Так это я, в принципе, порядочный человек, так решил. Однако в Южноморске сейчас еще тринадцать серьезных бригад, и не всеми ими руководят чересчур принципиальные бизнесмены. Хорошо, хоть Градус на тот свет пошел, у него такие мальчики трудились, которые благодаря отсутствию электроэнергии не только на ювелирные лавки с большим удовольствием бы прицелились. А сколько людей самостоятельно займется благодаря провалившимся во тьму улицам — даже представить трудно. В такой ситуации элементарный срыв шапок невинной шалостью покажется. Что будет дальше — понять несложно, если вспомнить, как развиваются другие независимые государства, освободившиеся от колониального гнета. В Грузии тоже сперва на пару часов отключали свет. Зато теперь исключительно включают. Раз в сутки. На целый час, а то и на два.

В общем, если планы руководства сбудутся, зимой в городе начнутся очередные праздники в честь князя тьмы. Нет, не зря отец Федор строил планы о свечном заводике, у этого парня были далеко вперед идущие планы. В самом деле, разве мог мечтать герой «Двенадцати стульев» о заводе, выпускающем телевизоры? Если прошлой зимой телевидение отключали, что тогда говорить о предстоящей? Козе ясно, от телевизора одно облучение и глаза портятся, так что руководство проявит еще и заботу о здоровье общества. Я бы на месте людей светился от радости, если другого освещения нет.

Наслаждаться всеобщим счастьем мне не придется вовсе не из-за нелюбви к свечам, керосиновым лампам и лучинам, а из-за того же Рябова. Он распорядился создать в моем доме персональную электростанцию. Гарик до сих пор уверен — дядя Сережа это сделал только потому, чтобы он имел возможность смотреть боевики даже тогда, когда весь район внезапно поглощает тьма. На самом деле все гораздо проще.

По поводу моей безопасности у Рябова самый настоящий заскок. А что, если вдруг возникнет какое-то напряжение в тот самый момент, когда напряжение в электросети упадет? Вот тут-то и заработает генератор; быстро опустятся на окна жалюзи, надежно прикрывающие помещения от солнечного света и автоматных очередей. А чтобы воздух хоть как-то циркулировал, в этих жалюзях есть небольшие плотно закрытые форточки. Доля секунды — и они открываются. Хочешь — дыши через них свежим воздухом, а возникнет желание, так и пулеметный ствол можно наружу высунуть. Зря, что ли, говорится, мой дом — моя крепость? Сам дом, в отличие от крепости, деревом обшит, но то, что за древесной оболочкой скрывается железобетон, я никому не сообщаю из природной скромности. Равно, как и о дорожке к дому, под которой уложены радиомины.

Чердак тоже неплохо оборудован. Во всяком случае, не стоит слишком переживать по поводу вертолетной атаки — есть чем отбиться. Ну, а если на мой домик начнется такая атака, которую бы и Брестская крепость не выдержала, то можно в подвальчик спуститься. Кроме оружейного склада, о котором защитники той самой крепости мечтать не могли, в подвале находится потайная дверь. Стоит только нырнуть за нее, так через некоторое время вполне можно вынырнуть совсем в другом месте. Там, где танки и вертолеты бессильны. Однако очень сомневаюсь, что, если возникнет напряжение такого уровня, тот, кто его решится создать, кроме авиации и бронетехники, задействует отряды аквалангистов или подводную лодку.

С подводной лодкой потяжелее будет, но с аквалангистами я справлюсь, потому что буду нырять в море не с пустыми руками. В замаскированном неподалеку от дома гроте, есть немало предметов, способных облегчить жизнь людям даже под водой. Не будем говорить о таких мелочах, как наш «апээсик», работающий на дне морском со скоростью пятьсот выстрелов в минуту или четырехствольный французский пистолет «Ланседжет». Там нож есть, вот в чем вся прелесть. Если нож в моих руках — еще не было случая, чтобы кто-нибудь справился со мной и на суше, и на море. Даже Рябов во время совместных тренировок по сравнению со мной мелко плавал на глубине десяти метров.

Сережа постоянно занят моей дрессурой не только под водой. То в тире, то на нашем персональном полигоне время от времени я тренируюсь вместе с его головорезами, и Рябов не делает для своего руководителя никаких скидок. Мне это нравится, иначе вел бы малоподвижный образ жизни, как и положено бизнесмену моего уровня. Жаль только, что в последнее время не до тренировок.

— Сережа, твое появление для меня просто подарок, — заметил я, когда Сабина закатила в кабинет сервировочный столик, тревожно посмотрела на Рябова и молча выкатилась за двери.

— Я тебе еще один подарок сделаю, — расщедрился Рябов и бросил на столик какую-то картонку.

Взяв ее в руки, я тут же убедился — дальнейшая демократизация нашего общества набирает темпы.

— Сережа, талоны предупреждений к водительским удостоверениям отменили.

— Ты как Студент прямо, — делает сомнительный комплимент Рябов. — Ничего не знаешь. Их опять ввели. Догадываешься хотя бы, что у нас абсолютно новые правила движения?

— А что, теперь нужно задом наперед ездить? Другого мудрого решения ждать не приходится. И правильно талоны предупреждений ввели. Когда их отменили, водитель вместо взятки гаишнику штраф платил. Не удивляюсь, что ментам это сильно не понравилось. Поэтому к старой схеме вернулись. Теперь, чтобы дырок в талоне не сверлили, шофер будет платить исключительно ментам. Твоим дружкам.

— Не переживай, — успокоил меня Рябов. — Если у тебя появится две дырки, можешь не седеть по этому поводу. И не платить. Я для экономии средств еще два талона взял. Вот видишь, а ты все время ментов ругаешь. Хорошие ребята. Разве мент виноват, что на его зарплату собаку не прокормишь? Да, и с октября по новым правилам нужно ездить с постоянно включенными фарами. И вообще, до нового года необходимо застраховать весь наш автотранспорт. Обязательно.

— Значит, если машину угонят, страховая компания выплатит компенсацию ее…

— Ничего подобного, — отрезает Рябов.

— А зачем тогда страховка?

— Чтоб платить деньги.

Я живо представил себе, как еду по октябрьскому, залитому солнцем Южноморску с включенными фарами, а в моем кармане лежит талон предупреждений, гарантирующий ментам возможность шарить в этом же кармане, где, кроме всего, есть еще и страховой полис, которым только зад вытирать впору — и мою душу тут же переполнила радость по поводу очередной заботы о благе народа.

— Слушай, Рябов, а знаешь, что придумают твои дружки после введения талона предупреждений?

Рябов отрицательно покачал головой.

— Обяжут всех ранее судимых таскать при себе уголовные дела, заведенные на них. Чем эта мысль хуже…

— В общем, я тебя предупредил, машины страховать все равно нужно, талоны у всех уже есть, — перебил меня Рябов.

— Теперь я спокоен за твоих дружков-ментов, — не сдаюсь я, однако Рябов чуть ли не обижается:

— Ты настроен говорить серьезно?

— Что ты, Сережа? — удивляюсь такому безалаберному предложению. — Ты же создаешь такие условия, что даже в этом кабинете, я чувствую себя, словно в комнате смеха. Чируса не тронь, кредит возьми, на улицу не суйся — уже от хохота помирать можно. Но, думаю, этим ты ограничиваться не собираешься.

Рябов хмуро уставился на сервировочный столик, взял тостик, уверенно расправился с ним и лишь затем перевел разговор в нужное русло.

— Краузе действительно сотрудничал со «штази». — бросил Сережа, — Видишь, как было полезно конторе помогать. Дальше. Что касается Тенгиза — тут двух мнений быть не может. Решение принимать тебе.

— Сережа, чего ты такой добренький? А если я скажу, чтобы сегодня же…

— Так не скажешь.

— К чему же тогда слова об исключительно моей прерогативе принимать решение?

— Что ты решил с Ляховым? — не обращает внимания на мой демарш коммерческий директор.

— Здесь другой подход нужен. Судьба Тенгиза в твоих руках. И когда он ответит за свою подлость, меня мало волнует. Но Ляхов уйдет в мир теней не раньше, чем возместит фирме все затраты, связанные с его некорректным поведением.

— Тут такое дело, — неуверенно протянул Сережа, — учитывая обстановку в городе и его связи… Могут возникнуть дополнительные проблемы.

— Даже несмотря на данные, которые ты раздобыл в Москве?

— Да.

— Сережа, в конце концов Ляхов — подданный чужого государства. Это раз. И ты гарантировал мне возможность самолично решить его судьбу — это два.

— Я понял. Наконёц-то ты следуешь моим советам, — начал поднимать свой авторитет Рябов. — Противника нужно убирать чужими руками. Как Краузе.

— Но только не Тенгиза.

— Тенгиз подохнет после Ляхова.

— А Чирус?

Рябов засопел явно недовольно. У Сережи такой обиженный вид, словно я выхватил из-под его носа тарелку с тостами и спрятал ее под столом. Молчит Рябов, пытается доказать таким образом, как опасно трогать этого уголовника, работающего по совместительству провокатором-стукачом у новоявленного хранителя городской законности.

— В общем так, — наконец-то я дождался, что Сережа раскроет рот не по поводу судьбы очередного тостика, собственноручно изготовленного Сабиной. — Мы подстрахованы по двум направлениям — милиция и госбезопасность. Думаешь, Чирус в атаку не рвался? Но ничего, терпит. И ты терпи. Всему свое время.

— А что обещали Чирусу взамен потерянной фирмы?

— Его в одной операции задействовали. Как бы в благодарность за голову Градуса. Крышу дали — о потерянном уже может не думать. Тут, понимаешь, с этими банками не все в порядке. Половина людей вообще работать не хочет, на проценты живет. Банки таким образом наживаются, — выдавал свои соображения Сережа. — И вообще, слишком много людей стало торговать деньгами в этом городе. Очень прибыльный бизнес. Но для разгрома частного капитала им нужен прецедент. А после можно самим зарабатывать. Монополисты всегда зарабатывают больше других.

— Интересно, после этой операции они сами грохнут Чируса?

— Кто их знает? — пожал плечами Сережа. — Во всяком случае, мы его трогать не будем. Заботу о нем проявляют серьезную.

— Можно подумать, не Чирус, а остров сокровищ. Мало ли желающих на его место? Сейчас каждый только и занят тем, что голову в петлю сует…

— Вот я тебя от этого все время огораживаю. Зачем рубить сук, на котором сидишь?

— Лучше рубить этот сук, чем висеть на нем.

— Это точно тебе не грозит. Хотя бы потому, что ты постоянно стремишься лично участвовать в разборках. Остепенись, ты директор фирмы.

— Сережа, повторяешься, значит стареть начал. А я себя молодым чувствую. Объясни хотя бы, кто такой сегодня Чирус?

— Чирус сегодня большой человек. Он директор не какой-то там «Пантеры», а президент общества с ограниченной ответственностью «Витязь». Чирус заключил фиктивный кредитный договор с Южноморским отделением Сбербанка, вытащил оттуда восемнадцать миллиардов и раскидал их по счетам других фирм. Продал за наличку, короче.

— Да, получить сейчас кредит в Сбербанке непросто.

— Но только не Чирусу. А другой банк их не устраивает. Нужен государственный. Часть средств Чирус бросил на счет частного банка «Экибан». Как только придет время — уже есть повод громить это заведение.

— Ты знаешь, когда это время придет?

— Когда вся операция закончится. Еще пару фиктивных кредитов, еще один банк — и Чирус свободен. Или пулю получит или будет с большими деньгами на Гавайях жить. А население тут же потащит свои средства в другие банки. В том числе — вновь созданные.

— Сережа, если Чирус действительно рванет на эти Гавайи…

— Если не дурак, рванет обязательно. Я понимаю. Ты не вмешивайся. Со своей стороны гарантирую — он до Гаваев не доберется. С такой наличкой просто опасно ездить. А если деньги у него отберут перед очередной загадочной смертью, так считай — они пропали. Для нас, по крайней мере. Хотя, зачем им эти копейки? Несколько банков в наследство получат. Хорошая операция.

— Можно подумать, банкиры будут сидеть сложа руки.

— Сидеть они точно будут. Согласно последнему Указу. Тридцать суток вместо трех прежних. За это время можно панику создать. Чтоб народ испугался — пропадаютего денежки. А заодно счета арестовать. Потом, даже если не принимать дополнительных мер, просто счета разморозить, банкиров выпустить. Соблюдать законность. Все равно этим банкам — капут. Какой дурак им деньги доверит после всего этого?

— Перестроились ребята-демократы. Зачем людей мочить, если другие методы есть. На законных, так сказать, основаниях.

Рябов ухмыльнулся и заметил:

— Тебе тоже нужно перестраиваться.

— Нет, Сережа, ты другое в виду имеешь. Не перестраиваться, а подстраиваться.

— Между прочим, — подчеркнул Рябов. — Мы не на необитаемом острове живем. Значит, учитывай это при решении по Ляхову.

— Благодаря тебе и Бойко его уже сегодня можно с дерьмом мешать. Даже выставив российским шпионом, засланным для экономических диверсий.

— Меня это не тревожит. Главное, чтобы не так, как в прошлый раз. Меня успокоил, а сам с автоматом…

— Хватит, Сережа. Что было — то прошло.

— Ну да, с тебя станется. Ты мне все по Ляхову сказал?

— Конечно.

— А почему промолчал о том, что велел доставить сюда Рогожина?

Не удивлюсь, если Рябов знает, в какой именно позе находился референт генерального менеджера в моем закрытом кабинете.

— Зачем, Сережа? Можно подумать, без меня некому сообщить об этом.

— Мне кажется, этим ты всполошишь их.

— Без Рогожина я не смогу зажать нашего красавчика как следует.

— Снова ты мне проблем подбрасываешь, — недовольно протянул Сережа.

— Рябов, только не вздумай прибежать сюда завтра и рассказать, что по дороге в Южноморск Рогожин скоропостижно скончался.

— Я в отличие от тебя…

— Чего запнулся? Ладно, сам продолжу. Чужих игр не портишь?

— Нет, веду себя в полном соответствии с должностью.

— Ну, спасибо. Только, предупреждаю, я не собираюсь превращаться в сидячий компьютер, принимающий точные решения. Иначе зачем ты меня постоянно дрессируешь? С Ляховым я разберусь, как мужчина с мужчиной, после того, как этот деятель возместит даже затраты по доставке Рогожина в наш город. И не иначе.

— Опять, — чуть ли не застонал Сережа и запел свою старую песню. — Ты со своими штучками нас всех когда-то в могилу положишь.

— О всех не скажу, но Анатолию Павловичу давно пора туда возвращаться.

— Но только не раньше, чем…

— Ты вправе просить об этом.

— Я не прошу, — пошел в атаку Рябов, — а требую. Согласно договоренности. Безопасность фирмы подразумевает и личную дисциплину ее хозяина.

— Но только по этому поводу, — контратакую Сережу, чтобы он не успел выдать порцию свежих комплиментов.

Наша деловая беседа прервалась — в дверь неожиданно заглянула моя дорогая супруга. Именно поэтому я придал своему лицу заговорческий вид и горячо замолол:

— Так на чем мы остановились, Сережа? А… Да. Значит беру я эту телочку за ножку…

Сабина хлопнула дверью с такой силой, что я поневоле обрадовался за качество потолочного перекрытия.

36

Что имеем — не ценим, потерявши — плачем. В этом я лишний раз убедился, когда после двух дней, убитых на проверку деятельности фирм, входящих в систему «Козерога», дождался от своего коммерческого директора очередного подарка.

Пока я делал рыло генерального директора, сгорающего от желания лично проверить, как работают антикварные салоны, галереи, мелкооптовые магазинчики и другие точки, вплоть до моего нового приобретения под названием «Глобус», Рябов мобилизовал Марину для собственных нужд. Не знаю, чем сейчас Марина занимается, однако именно ее отсутствие окончательно дало понять, что без секретарши я очень быстро сумею дойти до инфаркта или побежать к психбольнице со скоростью Ильченко, хотя не отличаюсь его пристрастием к полированной мебели.

Зато сейчас, вздумай Рябов намекнуть, что Саша — мой любимчик, так взаимоотношения с коммерческим директором я быстренько подыму на высоту рукопашного боя. Из-за отсутствия Марины я возложил ее обязанности на своего водителя, и Саша медленно, но уверенно стал отравлять мне жизнь исключительно из-за излишней старательности на новом рабочем месте.

Кофе он готовит так здорово, что я поневоле решил — не иначе Рябов подсказал Саше, как именно отучить меня от этой вредной, по его мнению, привычки. Но в конце концов утренний кофе, который я с большим удовольствием вылил в горшок с кактусом, был только увертюрой к празднику труда, устроенному для меня водителем. Прежде не догадывался, что на свете существует столько людей, которым я позарез нужен. И сходу понял: Марина не только охраняет вверенное ей тело, но и постоянно экономит километры его нервов и душевное равновесие.

Сотрудники валили косяком; даже не подозревал, что в «Козероге» полно работников, мечтающих поделиться с генеральным директором производственными и семейными проблемами. Вдобавок Саша умудрился соединить меня с приемной господина губернатора, и какая-то из его многочисленных шестерок скомандовала мне срочно прибыть на экстренное областное совещание. Мне сильно захотелось ответить: если господину губернатору необходимо, пусть сам ко мне прется, однако, учитывая высказывания Рябова, от этой мысли пришлось отказаться. Да и Константина Николаевича обижать не хочется, в трудную минуту он не раз оказывал нашей фирме существенную помощь.

Так что повез меня новоявленный секретарь Саша в бывший особняк Потоцкого, где собрались в конференц-зале представители так называемых коммерческих структур. Ни одного директора государственного предприятия, поэтому я сразу догадался, о чем пойдет речь.

Господин губернатор меня не разочаровал. Он трагическим тоном поведал присутствующим, что предстоит очень суровая зима, а потому мы все должны проникнуться нуждами страны и скинуться для закупки фуража ее гражданам. Кое-кого губернатор удивил, но только не меня. Зима суровая будет, можно подумать, прежняя была мягкой. Или позапрошлогодняя, когда мороз аж до восьми градусов доходил три дня кряду. У нас все зимы суровые, за урожай продолжаем сражаться с такой самоотверженностью, словно это не обычная работа, а вражеское нашествие. И тем не менее зерна все равно маловато. В Аравийской пустыне наших черноземов нет, но местному населению своего хлеба почему-то хватает. Больше того, пшеница из пустыни на экспорт идет. Вот туда бы нашего господина губернатора и других руководителей, они бы эти самые Арабские Эмираты за пару лет до разора довели, а нефтяные реки поменяли бы свои подземные пути в неизвестном направлении. Все бы в песок ушло. Как в наше сельское хозяйство.

На совещании были и производственники из частного сектора. С этим все ясно; пока предприятие принадлежит государству, оно, как правило, на ладан дышит. Стоит ему стать частным, как мгновенно превращается в так называемую коммерческую структуру, которую можно выжимать на всю катушку. Зря что ли даже плата за телефон в моей строительной фирме куда выше, чем в аналогичном заведении, продолжающем уверенно давать убытки под государственной вывеской.

Знает господин губернатор с кого деньги драть, сохраняя спокойствие директорского корпуса. Как же иначе: чем хуже работаешь, тем меньше к тебе пристают по поводу денежных вливаний в постоянно дефицитный бюджет. Слава Богу, хоть в чем-то мы на первом месте в мире, и отдавать это достижение в области дефицита государственного бюджета никому не собираемся. И вообще, у меня складывается такое впечатление, что в последние годы мы не живем, а существуем на осадном положении. Чтобы оно продолжалось, фирма «Козерог», как и другие конторы, тут же согласилась с предложением господина губернатора и бросила свои средства в топку, постоянно поддерживающую неугасимый огонь его стремления улучшить согражданам новую жизнь старыми методами.

После окончания совещания Котя Гершкович предупредил меня: господин губернатор не собирается ограничивать счастье всего народа закупкой хлеба для области за счет предпринимателей. И мне просто выпала огромная честь быть в числе тех фирмачей, которых господин губернатор польстил своим вниманием и в виде особой благосклонности будет доить похлеще колхозных коров.

Я хотел было ответить Коте, пусть, мол, господин губернатор вместе с мэром и всей его компанией сами занимаются благотворительностью, учитывая их будущие подвиги в банковской сфере, но передумал. Котя не раз помогал мне в трудную минуту, хотя сегодня его забота о спокойствии старого приятеля оставляет в моей душе какой-то гадостный осадок. Я всю жизнь справедливо считал себя самостоятельным человеком, а сейчас должен делать вид, как близко к сердцу принимаю их стремление накормить народ за чужой счет. В том числе — мой собственный. На деньги мне плевать, но вынужденное беспрекословное подчинение обстоятельствам просто бесит. Ничего, Котя, я тебе тоже хоть как-то настроение улучшу, зря что ли ты в свое время молол: я не человек, а вагон неприятностей. Должно же еще у кого-нибудь портиться настроение, пусть и не по поводу закидонов Константина Николаевича.

Но оказывается о благе народа думает не только господин губернатор. Не успел я попасть в свой кабинет, как Саша тут же пустил в него нового посетителя на мою гудящую голову.

Перед приемом своих сотрудников я уже успел доблестно отбиться от какого-то гражданина, распространявшего запах перегара и сведения о финансовых проблемах, которые мне срочно необходимо решить для излечения его больного сердца. Однако Саше этого мало. Видимо, он стремится к тому, чтобы каждую минуту сегодняшнего дня я с содроганием вспоминал до конца жизни. Извинившись перед посетителем, я выскользнул в приемную и честно предупредил водителя — если в мой кабинет еще кто-нибудь войдет, то он сходу получит премию в виде пули в голову.

Вернувшись в свой кабинет, я тут же убедился: посетитель вполне освоился и успел стянуть сигарету из пачки, лежащей на моем письменном, прошу заметить, полированном столе.

— Что вам угодно? — тихо спросил я, ласково улыбаясь, несмотря на то, что мне очень хотелось проверить, будет ли пользоваться этот гражданин своим плащом в качестве парашюта, если его выкинуть из окна.

В сентябрьскую жару таскать при себе плащ может только форменный идиот. Но ведь каждый кретин считает, что он гений. Вдобавок офис у меня в подвале, из окон не полетаешь.

— Хочу предложить вам одно изобретение, — озираясь на двери, прошептал посетитель. — Оно необычное. Польза огромная.

Все ясно. Сейчас этот тип расскажет, что ему не хватает пары копеек для завершения постройки вечного двигателя. Однако стоило изобретателю открыть рот, как я сразу понял: вечный двигатель — самая настоящая туфта в сравнении с его предложением.

— Я знаю, как вывести нашу экономику из тупика, — заявил гений, потянувшись за очередной сигаретой «Пэлл-Мэлл».

— Так вам в Верховный Совет нужно, — радуюсь такой возможности переадресовать этого типа.

Изобретатель прикурил, бросил спичку мимо пепельницы и поведал страшную тайну:

— Они там все сумасшедшие.

Если это так, значит, и тебе там место гарантировано, подумал я.

— Знаете, отчего у нас неэффективная экономика? — замолол очередной спаситель общества. — Из-за людей. Преступность страшная. И люди на производстве думают, как бы целыми домой вернуться. Нужно покончить с преступностью. Это тут же подействует на улучшение экономики. Знаете, как это сделать?

Ну чем не кандидатура на совместный пост министра внутренних дел и экономики, решил я, отрицательно качнув головой.

— Я вижу, вы человек порядочный, — похвалил меня изобретатель. — Могу довериться. Вы не украдете мою идею? Не украдете. Сам вижу. Все очень просто. Нужно перевести часы. Так, чтобы ближе к вечеру начинался восход солнца. Придет человек с работы, как раз светает. Поужинал, погулял. Как в былые годы. Лег спать. Проснулся — и на работу. Как раз темнеть начинает. Все на работе будут. Хулиганам на улице делать нечего. Преступность сразу спадет.

— А расход электроэнергии? — пытаюсь вывести изобретателя из состояния эйфории по поводу решения общегосударственных проблем, но не тут-то было.

— Подумаешь, электроэнергия, — боросил гений. — Разве это главное? Затраты потом окупятся. Когда преступность исчезнет.

В самом деле, может, он прав. Напрасно что ли Рябов предупреждал: с первого октября мы будем ездить днем с включенными фарами. В том, что такой идиотизм станет жизненной реальностью, — не сомневаюсь. И в конце концов, чем предложение этого типа хуже. Оно что, хоть на каплю глупее?

— Я предлагаю вам стать моим соавтором, — осчастливил меня изобретатель.

— При чем здесь я? — скромно развожу руками. — Это же все вы придумали, а я даже не академик, чтобы в соавторы набиваться.

— Нужны дополнительные исследования, — озадачил посетитель. — И социологические тоже. Вы должны мне помочь. Не только материально.

Явственно представляю, как я вместе с этим гением провожу опросы и понимаю, что именно этого мне не хватает для полного счастья. Я уже был согласен расстаться с небольшой суммой, лишь бы гений потерялся за дверью со своим плащом, однако его дальнейшее высказывание подарило блестящую идею. В конце концов я тоже могу изобретателем работать.

Гений прикурил очередную сигарету, и я откровенно порадовался за него, что рядом нет Рябова. Сережа бы не стал распространяться о вреде курения, а так поприветствовал этого посетителя, что в последующие пару недель он о своем изобретении никому бы не распространялся. Попробуйте поговорить, если у вас челюсть в двух местах сломана. А иначе Рябов бить просто не умеет.

Гений еще раз тревожно посмотрел в сторону двери и прошептал:

— Нам будет непросто. Мировое правительство против. Оно не хочет, чтобы мы хорошо жили. Сионисты только и заняты, чтобы вредить нам. За мной, кажется, следят. Не боитесь?

— Нет, — твердо ответил я. — Ради счастья народа готов отдать жизнь. Спасибо, что пришли. Однако есть одна закавыка. Признаюсь вам, как собрату по борьбе. Я сам на прицеле у мирового правительства и могу навредить нашему общему делу борьбы за восстановление порядка и экономики.

Посетитель вскочил, потряс мне руку и тут же спрятал пачку «Пэлл-Мэлла» в свой карман.

— К сожалению, я вынужден оставаться пока в тени. Но есть человек, который вам поможет. Главный борец нашего города с мировым сионизмом. Только вы не должны говорить, кто вас прислал.

Я порылся в письменном столе и извлек из него визитную карточку, которой в свое время меня одарил начальник городской налоговой инспекции.

— Это для конспирации, — я протянул гению визитку, и она исчезла в его кармане со скоростью моих сигарет. — Предъявите его секретарше, она вас тут же пустит. Пойдете в концерн «Олимп», к генеральному директору Гершковичу. Не обращайте внимания на его фамилию и форму носа. Это было сделано для пользы дела, как и обрезание. Гершкович по нашему заданию должен выведать дальнейшие планы мирового правительства. Начинайте разговор именно с борьбы с сионизмом. Да, пароль такой…

Я посмотрел на дверь с не меньшей тревогой, чем до сих пор глядел на нее изобретатель, и прошептал:

— Пароль для связи: «Если в кране нет воды — воду выпили жиды. А если в кране есть вода — значит жид нассал туда». Запомнили? И главное, Гершкович, для конспирации может что-то не то говорить, но вы не обращайте внимания. И сходу отвечайте о происках мирового сионизма. А потом, когда он поймет, что перед ним настоящий патриот, — тут же излагайте свою программу экономического чуда.

Когда посетитель помчался по направлению к концерну «Олимп», я подумал о том, что был не совсем прав, ругая Сашу.

О том, чтобы продолжать вкалывать в офисе, не могло быть и речи. Заместитель коммерческого директора предложил мне передохнуть от дел на даче. Я не стал отбиваться от такой возможности и с удовольствием покинул кресло руководителя фирмы.

Своей дачей я почти не пользуюсь. Поэтому скромный домик зимнего типа заселили несколько ребят из команды Рябова. Конечно, я свои шкурные интересы учитываю, благодаря им еще не все деревья засохли, да и дом ухода требует. А то, что в обязанности генерального директора «Козерога» входит обеспечение работников своим жильем, и говорить не приходится — до того я проникся горбачевской программой «Жилье-2000» и всех своих сотрудников обеспечил пресловутыми метрами полезной площади раньше намеченного срока. Если бы все руководители походили на меня, жилищная проблема в стране была бы давно решена.

Пора задумываться об улучшениях жилищных условий, решил я, побывав в дачном сортире. К моему великому удивлению, я не увидел в выгребной яме коммерческого директора с копьем в руках, как это было гарантировано. Поэтому, чтобы не нарушить данного ему слова, услугами сортира не воспользовался.

Зато задумался над тем, что смело могу открывать еще один магазин. По обеспечению рыболовов дефицитными насадками. В моем сортире развелось уже столько опарышей, впору мыслить даже об экспортных операциях. Если Кения сделала статьей национального дохода своих мух, которых поставляет для рыболовов всего мира, так чем наши опарыши хуже? В конце концов рыба на них клюет еще лучше, и грех не использовать природные богатства родного сортира. Что я, тех кенийцев дурнее?

От такой дельной мысли по увеличению благосостояния меня отвлек Воха. Заместитель коммерческого директора вел себя так, словно на собственной даче я был гостем. Он провел меня в сарайчик, и сразу стало ясно — к моему приезду ребята постарались произвести нужное впечатление на еще одного приглашенного.

К старому изломанному креслу они прикрутили подарок с берегов Невы. А чтобы ему еще приятнее отдыхалось в нашем солнечном гостеприимном городе, перед Рогожиным разложили необычную композицию, начиная от хирургических инструментов и заканчивая газовой горелкой. Вообще, у Вохи к этой горелке, можно сказать, нездоровое пристрастие. Ему бы сварщиком трудиться, но, видимо, работать по металлу менее интересно, чем с живыми людьми.

По внешнему виду Рогожина было ясно, до чего он переутомился в своем неведении. Клиент созрел, решил я, и бросил взгляд в сторону потупившегося от скромности Вохи.

— Яму вырыли, — сообщил заместитель коммерческого директора.

— Не там, где в прошлый раз? — капризно спросил я. — Надоело уже. Как не ступишь, так обязательно на гостя наткнешься.

Зрачки Рогожина стали такими, словно мы с Вохой не вели мирную беседу, а втыкнули в его тощий зад шприц с лошадиной дозой морфия. Ничего, старый козел, сейчас на тебя я не хуже наркоты подействую, в момент зрачки расширятся.

Я сделал вид, что наконец-то заметил питерского гостя и радостно осклабился:

— Здравствуйте, Рогожин. Знаете, кто я такой? Я — доктор. Позвонил некой Пошелевской, а она меня попросила — помоги Рогожину по поводу острого кишечного заболевания. Инструменты, как видите, наготове, хотя я лично предпочитаю лечить понос совершенно иными средствами. Если человеку загнать пулю в живот, его уже мало волнуют другие кишечные заболевания — такой у меня метод лечения. Но иногда я его изменяю. Когда на человека нападает словесный понос, я лечу его совсем другими методами. Короче говоря, старый козел, или ты мне душевно выложишь историю своей болезни, или срочно начнешь завидовать тем, кто попадал в руки твоих подельников. Они же своих клиентов дальше того света не отправляли. Но на тот свет по-разному уходить можно.

Я невольно запнулся, потому что старик тут же доказал правильность моего диагноза — с желудком у него действительно не все в порядке. Странная эта штука — человеческий организм. Но, в конце концов, он ко всему привыкает. Когда я убил впервые, меня чуть ли не наизнанку выворачивало, а сейчас, возникни необходимость отправить кого-нибудь на тот свет, комок к горлу не подкатится.

— Значит так, Рогожин. Ты хоть все помещение дерьмом залей, от счастья пообщаться с тобой я не откажусь. А правильно себя поведешь — штаны сменишь. Признаюсь честно, мне твоя жизнь без особой надобности.

Несмотря на то, что приближаться к этому старому аферисту было не очень приятно, я сорвал пластырь с его рта и тихо сказал:

— Для начала, ответь на один вопрос. Жить хочешь? Рогожин одарил меня наполненным ненавистью взглядом и мужественно выпалил:

— Да!

37

Жизнь за городом дает ряд преимуществ. В частности, могу любоваться картиной звездного небосвода, не ограниченной квадратами тянущихся вверх зданий. Звезды мерцали в густоте черного по-летнему неба тысячами бриллиантовых осколков. И как я раньше не догадался использовать такую прекрасную картину, созданную природой? Ничего, есть еще время исправиться, побаловать жену, когда снова возникнет необходимость, как перед приемом у господина губернатора. Тогда выведу Сабину из дома на ночной воздух, уже явственно несущий свежее дыхание холодов, и вместо очередного дешевого украшения подарю ей это звездное небо. Так и скажу: «Дорогая, я дарю тебе все эти звезды». Представляю, как Сабина обрадуется…

Ночь давным-давно уступила свои права дню, но и он стал для меня звездным. Иначе отчего в своем офисе я первым делом столкнулся с невесть откуда взявшимся генеральным менеджером? Встречи с ним для меня всегда были этакой разновидностью простого человеческого общения, после которого тянет не увидеть небо в алмазах, а поскорее забыться в тяжком мареве сна, чтобы хоть каким-то образом успокоиться от радости. Однако сегодня менеджер решил обрадовать меня по-настоящему.

— Слушай, — генеральный менеджер зыркнул в сторону двери точно так, как гениальный изобретатель, которого я отправил повышать тонус жизни Гершковича. — Мне кажется, это, конечно, предположение, но все равно, я обязан тебя предупредить, чтобы потом разговоров не было. Иначе ты меня неправильно поймешь…

— Слушай, — перебил я его, придавая голосу интонации собеседника, — я понимаю, чего ты хочешь. Тут такое дело, как бы это сказать, в общем… Короче говоря, если ты думаешь, что я появился на свет только затем, чтобы выслушивать твои бредни, то ошибаешься.

— Ах так, — взвизгнул менеджер, — в общем и целом, считай, я тебя предупредил.

Менеджер вскочил и потопал к двери, небрежно бросив:

— Только ты потом не обижайся, когда из твоей задницы посыпятся приключения.

— Назад! — скомандовал ему я. — Колись, что случилось. Иначе тебя еще раз премирую. Почетной грамотой. По итогам годовой работы.

Сказано сильно. Потому что по итогам года сотрудники фирмы «Козерог» получают такие премии, о которых даже я еще десять лет назад не посмел бы мечтать. Да и не мечтал, честно говоря, потому что все свободное время тратил не на грезы, уподобившись сказочному герою-дураку, а исключительно на работу.

Менеджер беспрекословно повиновался, грохнулся в кресло и почему-то без своих обычных предисловий тут же заложил коммерческого директора:

— Мне кажется, Сережа что-то не то делает.

Наконец-то нашелся в этом мире человек, который может меня убедить в несостоятельности Рябова.

— Конкретнее, — потребовал я.

— Конкретнее? Пожалуйста, конкретнее. А разве я когда-то что-то неконкретное тебе говорил, а? Ты можешь мне иметь сказать за такое дело или нет? Вот я и говорю… Да, что я тебе сказал? Рябов… Рябов пасет прокуратуру. Нового прокурора. Я тебе говорю, это хорошо не кончится. Потому что наш новый прокурор, это такой мальчик… Прямо-таки подарок, не иначе. Я тебе так скажу, бандиты с большой дороги рядом с ним, как счастливый лотерейный билет. Этот прокурор…

— Да знаю я, кто он такой, расслабься.

— Ты знаешь… Ты всегда все знаешь, а как трудно, так всегда я должен идти уперед, как тот Павка Корчагин.

— Конечно, — спокойно заметил я, — в конце концов кто, кроме тебя, способен хорошо решить проблемы фирмы?

Генерального менеджера так расперло от гордости, что он тут же выпустил воздух вместе с зарядом дополнительной информации по поводу неправильного поведения Сережи:

— Я говорил с людьми, в городе серьезное происходит. И что мы видим? Вместо того, чтобы обойти неприятности, Сережа сам на них лезет. И сказал мне… Короче, я всегда чувствую… Что-то будет…

— Кончай каркать, — начинаю постепенно выходить из себя, но генеральный менеджер оставался непреклонным, как товарищ Ярославский в религиозных вопросах.

— А ты знаешь, где Марина? Ага, не знаешь, — продолжал исповедовать свою религию загадок на чужих нервах этот специалист. — И вообще, что ты знаешь? Ничего не знаешь…

Я мгновенно перегнулся через стол, прихватил в пятерню галстук генерального менеджера и решительно потянул вместе с ним в свою сторону обладателя французской галантереи.

— Сейчас ты точно, как Павка Корчагин сделаешься, — гарантирую возможность убежать от дел на больничную койку.

Генеральный менеджер, как и положено высококлассному специалисту, мгновенно сделал правильный вывод, стоило ему только начать движение вперед со стулом, хотя он пока что похож на того Корчагина, как стул — на боевого коня.

— Марина сидит в «Улыбке», — сходу весьма конкретно начал высказываться менеджер. — В этом бляднике, напротив прокуратуры.

Я тут же отпустил галстук — и менеджера отбросило назад. Значит положение действительно серьезное. Но, следуя давней традиции, Рябов об этом мне не поведал. Хорошо, что даже в наши демократические времена стука-чество по-прежнему на высоте. Придется отметить старания генерального менеджера.

— Чем ты сейчас конкретно занят?

— С людями работаю, — скромно потупился собеседник. — Как всегда. Но задороже, чем обычно. Я тебе так скажу, нашу фирму в городе просто обожают.

— Исключительно благодаря тебе, — похвалил я генерального менеджера и тут же испугался возможного ответа, этак минут на двадцать. Однако генеральный менеджер промолчал. Видимо, в его планы не укладывалась очередная проверка качества галстука генеральным директором «Козерога». Придется отблагодарить его и за молчание.

— С кем конкретно ты работаешь?

— С госбезопасностью, — тут же продал страшную тайну менеджер, одновременно доказывая, что пока еще не дал подписки о неразглашении государственных тайн.

— Теперь я могу спать спокойно, — правильно реагирую на такой конкретный ответ. — Только благодаря твоей огромной помощи наша госбезопасность сумеет выловить всех белорусских шпионов и туркменских резидентов. Короче…

— Я и говорю короче. А когда я говорил… Ой, не надо! Я работаю с Максимом Петровичем. Чтобы он не отвлекался, такой ремонт квартиры веду… А Максим Петрович зато с Рябовым все время видится. Конечно, а что ему еще делать?

Ему же не нужно контролировать мастеров, доставать хорошую сантехнику, а не то бельгийское дерьмо, которым завалили город поляки. Они его делают по патенту китайскими руками. А что, зря говорится, желтая сборка? Прямо-таки желтуха, а не…

— Все, свободен, — говорю я. — Беги, проверяй, как унитаз работает. С твоим словесным поносом я не собираюсь его заменять.

Преисполненный чувством до конца выполненного долга, генеральный менеджер умчался продолжать свою работу с так называемыми органами.

Я не знаю, что задумал Сережа, но, видимо, положение действительно серьезное. И в том, что он, кроме своих конторских партнеров, взаимодействует с Вершигорой — тоже без сомнения. Жаль нашего генерала. Хотя он так беспокоился о судьбе Чируса, вряд ли догадывался об истинной причине заинтересованности господина губернатора в спокойствии города. Не станут же в конце концов делиться с начальником Управления по борьбе с организованной преступностью планами по наведению порядка в банковской сфере. С другим ментом — могли бы, но Вершигора — совсем другой коленкор, прямой, как штык. Очень любит слово «закон» и стоять на его страже. Вершигоре бы родиться в другом месте, а он появился на свет в стране, где подзаконный акт главнее Конституции. Стоит ли соблюдать законы страны, где любой Указ президента с легкостью может перечеркнуть ее Основной закон?

Понятно, что мою секретаршу Рябов задействовал вовсе не для того, чтобы она перенимала трудовые навыки сотрудниц «Улыбки». Марина, скорее всего, ведет прослушивание, а если возникнет острая необходимость, то в ее способностях убедить любого человека, что ему дышать вредно, я не раз убеждался. Рябов и здесь принял нестандартное решение: женщина-киллер — явление из ряда вон выходящее. Кому в голову придет шальная идея, что одна девушка сумеет отправить на тот свет голыми руками не только необходимый объект, но и его охрану? Никому. Мне как-то довелось видеть результаты ее работы, и создалось впечатление: с убитыми столкнулась хорошо подготовленная группа боевиков. Так мне показалось, что тогда говорить о людях, не догадывающихся о способностях моей секретарши.

Но главное не это. Впервые за многие годы Сереже удалась его шальная идея: почти полностью исключить мое участие из операции. Может, только для того, чтобы на сей раз мы сработали нестандартно, пытаюсь себя убедить, но это не получается. В конце концов, Рябов оставил мне заботу о Ляхове. Но руки у меня пока связаны, хотя освобожденный от пут Рогожин спокойно отдыхает на даче под усиленной охраной. Того, что поведал этот коллекционер, с головой хватит для двойной подстраховки. А его письменные показания уже пополнили имеющиеся сведения по работе ментов, вздумавших составить мне конкуренцию по приобретению произведений искусства. Отчего, интересно, я обязан учитывать волнения Рябова по поводу обстановки в городе? Кто бы с моими интересами считался…

Как бы то ни было, нужно дождаться встречи с Сережей. И отметить старания генерального менеджера.

— Саша, — командую по селектору своем новоиспеченному секретарю. — Пригласи ко мне референта генерального менеджера.

Девушка явилась в кабинет с какой-то папкой в руках, скромно потупив глаза. Однако стоило щелкнуть дверному замку, как эта папка улетела в сторону вместе со скромным видом. Референт повис на мне, словно Гарик на своем дружке Константине. Я не успел опомниться, как вслед за папкой полетел мой пиджак. Редко кто проявляет такую преданность нашей фирме, решил я после того, как референт генерального менеджера решительно опрокинул меня на мой письменный полированный стол и висящий под мышкой «маузер» стал отбивать по его поверхности чуть ли не барабанную дробь.

Девушка раскачивалась на мне с таким ожесточением, словно работала на Ляхова, решив вколотить меня в стол таким необычным образом. Ее бедра хлопали по моим ногам в такт стучащему «маузеру», и при этом референт издавал звуки, уверенно вплетавшиеся в барабанные ритмы орудия труда и средства самозащиты. Другой музыки вроде бы и не требуется, однако Саша решил иначе.

— Возьми городской телефон, — скомандовал по селекторной связи водитель, как нельзя лучше справившийся с обязанностями секретаря в такой ответственный момент. Сперва я решил не реагировать, а потом понял: если буду молчать, Саша может истолковать это по-своему. Решит — на меня совершено покушение, и ворвется в кабинет вперемешку с дверью. Так что, несмотря на явное неудовольствие сотрудницы, мне пришлось прервать наш трудовой процесс и снять телефонную трубку.

— Ты действительно этого хочешь? — с трудом узнаю голос Снежаны.

— Да, девочка, — выдавливаю из себя и торопливо добавляю: — Все уже было сказано.

Стоило, конечно, снимать трубку, чтобы услышать ее голос и многочисленные короткие гудки. Кладу телефонную трубку на осиротевший от референта стол. Девушка проявила максимальный такт, чтобы не мешать разговору, отойдя к противоположной стене кабинета. И больше того, она даже лицом к стене повернулась, чтобы не смущать меня своим видом, дав возможность вести серьезную деловую беседу. Референт уперся руками в стену, широко расставив ноги, так, словно, предлагал мне немедленно приступить к личному обыску. Интересно, на таможне девушки таким образом проходят личный досмотр или как-то иначе, подумал я, прежде чем снова дал возможность референту почувствовать себя максимально счастливым в стенах родного учреждения.

Не зря этот день у меня звездный, решил я после того, как, резко развернувшись, девушка преклонила свои колени перед директором фирмы, по-видимому, исключительно в знак признания его заслуг перед коллективом. И, наконец, после того, как я с благодарностью ответил на ее заботу о руководстве, сразу понял — наши чувства взаимны. Если ты с чуткостью относишься к нуждам своих сотрудников, они всегда стремятся платить тем же.

Однако посещением генерального менеджера и его референта мой звездный день не закончился. Когда мы с Сашей вышли во двор, я увидел еще одну звезду. Она была аккуратно нарисована на дверце моей «Волги». Большая шестиконечная звезда, четко начерченная голубой краской. Банка с этой самой краской стояла рядом с колесом машины, и торчавшая из нее кисточка сходу напомнила жест пальцем, который очень любит демонстрировать мой сын.

Только на этот раз жест доброй воли продемонстрировал мне явно Котя. Я сразу понял — визит изобретателя в концерн «Олимп» состоялся и Гершкович не потерял чувства юмора. Огорчаться от такого проявления юмора мне не приходится. Когда постоянно преподносишь кому-то сюрпризы, нужно быть готовым к тому, что и тебе в ответ могут сделать что-то приятное.

Однако хотя Котя поставил точку в нашем бессловесном диалоге, сдаваться я не собираюсь. Ни по поводу своей линии поведения в связи с требованиями команды мэра, ни с возможностью катить по городу с этим, как раньше говорилось, символом современного фашизма. Саша недоуменно вытаращил глаза, когда я, взяв кисточку, быстро заполнил краской внутреннее пространство голубой звезды, в меру своих скромных художественных способностей дорисовал на окончаниях граней кругляши и, пыхтя от чрезмерного усердия, точно так, как еще недавно референт, вывел полукругом над звездой надпись «Шерифъ». Именно так, с «ером» на конце. Сам не знаю отчего, может, чтобы рябовские традиции поддержать.

Я отошел в сторону, полюбовался своей художественной работой и остался собой доволен.

— Чего застыл, как мумия? — обращаюсь к Саше недовольным тоном.

Стоит молчит, мог бы в конце концов похвалить меня за проявление таланта художника. Ничего, ты сейчас тоже живописцем станешь.

— Тут еще краска осталась. Так что, давай, наведи надписи на мусорных контейнерах, — командую водителю.

Я всегда привык быть с людьми в равном положении. И с господином губернатором, и с собственным водителем. Теперь Саша даже не станет думать, что кто-то может заставить его шефа выполнять малярные работы. Он сам это делает с радостью, когда хочет.

О самом водителе такого не скажешь. Ничего, Саша, трудотерапия тебе не помешает. В следующий раз не станешь молчать, когда тебя Рябов командировать будет. В отличие от меня, водитель, так блестяще справившийся недавно с секретарскими обязанностями, обновлял надпись «Ветераны труда обслуживаются вне очереди» без явного удовольствия.

Хотя мой офис все время радует добычей постоянных клиентов этого контейнера, о чем свидетельствует аромат, несущийся из его недр, очереди возле этого источника дополнительных благ пенсионеров почему-то сейчас не наблюдалось, несмотря на Сашины старания. Наверное, только потому, что ветераны атакуют контейнера в то время, когда я любуюсь ночным небом, усеянным звездной пылью.

Однако даже среди них есть недисциплинированные люди. Потому что вместо того, чтобы убедиться в справедливости поговорки «Кто рано встает — тому Бог дает», один из, по-видимому, постоянных клиентов мусорного контейнера только сейчас заявился для поддержания жизненных сил. Видимо, вчера недопитую бутылку денатурата нашел, догадываюсь, глядя на его одутловатую морду, на которой было написаны народные тяготы в период становления государства. Очки носит, сразу видно, интеллигентный человек. Это чтобы в мусорнике наощупь свое счастье не искать, подумал я, глядя на опоздавшего к расхватыванию материальных благ, созданных фирмой «Козерог».

Однако этот деятель тут же доказал — в его жизни есть и другие интересы, кроме мусорных контейнеров. Вместо того, чтобы обслужиться без очереди, не обращая внимания на художественные старания Саши, он почему-то уперся взором в дверь моей машины.

— А что, у нас уже и шерыфы есть? — обратился ко мне человек, по всей видимости, разбирающийся в политике.

— Какой мэр без шерифа? — задаю встречный вопрос. Действительно, все мы зависим друг от друга, даже если не учитывать сложные взаимоотношения, которые переплели интересы Гершковича, председателя горсовета и мои собственные. Нужно будет на тачке Коти наш крест изобразить, решил я, но только в виде могильного. Однако сразу понял — это будет слишком прозрачным намеком по поводу дальнейшего развития общегородских событий. Коте я только добра желаю, как и он мне. Напрасно, что ли, я таким вот шерифом заделался?

— А когда шерыфов ввели? — снова начал допрашивать меня интеллигент.

— Ты что с Луны упал, телевизор не смотришь? — огрызнулся я. О газетах намеренно не спросил. Они сейчас стали редкостью не только в домах людей, но и в мусорных контейнерах.

— Два дня не видал, — честно признался постоянный клиент нашей фирмы.

— Ну, даешь. Америка через суд в Гааге доказала, что мы — на ее территории. Тут еще три тыщи лет назад, оказывается, древние индейцы жили. И теперь мы уже стали пятьдесят третьим штатом Америки. После Биробиджана. Чего ты тут околачиваешься? Нас американцы под себя подмяли, всем безработным пособие дают. Как своим гражданам, минимум, по шестьсот пятьдесят долларов.

Интеллигент вытаращил глаза до такой степени, что я испугался, как бы они не выбили стекла очков.

— Давай беги к мэрии, а то еще три дня ждать будешь, — продолжаю просвещать отставшего от жизни согражданина, одновременно следя за работающим кисточкой Сашей, наводившем на очередном баке надпись «Самообслуживание». — Люди уже с работы увольняются. Чтобы безработными стать. И теперь вместо двадцати долларов зарплаты американцы дают столько денег, лишь бы ты ничего не делал. Я тебе категорически говорю — беги к мэрии, там с четырех утра перекличка всех безработных. Опоздаешь — хрен на месячное пособие сорок ящиков водки купишь. Ее до тебя разберут. Придется тогда за бухалом на родину ехать, аж в Америку. Она тебе надо?

— На хрен не надо! — мгновенно выпалил безработный и, несмотря на старания Саши, бросился в противоположную от мусорных контейнеров сторону.

Я не удивляюсь, что у нас люди такие доверчивые. Их всю жизнь приучали к этому. И постоянно обманывали. Причем так, что моя невинная шутка даже в сравнение не идет. Однако, в отличие от бомжа я не собираюсь обманывать себя, что полностью доверюсь результатам работы Рябова. У меня, как и всегда, будет собственная подстраховка. Не такая, как в прошлый раз, потому что методы работы повторять не следует, как это делает Ляхов, выдавая тем самым себя с головой. Вот дурачок. Впрочем нет, он любитель на подхвате. И очень толковый человек. А дурачком буду я сам. Ведь в конечном итоге всегда выигрывает тот, кто изначально считает противника умнее себя. И не иначе.

Поэтому мой звездный день еще не закончился. Я поеду по городу в «Волге» со знаком шерифа; это мало кого удивит, даже если кое-какие слухи дойдут до ушей, которые я бы с большим удовольствием оторвал. Ну в конце концов, кто для них директор «Козерога»? Ветреный малый, любящий розыгрыши, этакая смесь плейбоя и ковбоя из пародийного вестерна. От такого человека не стоит ожидать каких-то серьезных действий.

Разубеждать кого-то в этом не собираюсь, потому что нужный образ создавал долго и тщательно, максимально стараюсь его поддерживать. Не стану предупреждать Рябова, что собираюсь побывать у Босягина. Потому что сам понимаю — он единственный человек, благодаря которому меня можно попрекнуть в повторении выбора достижения цели. Но что поделать, такого другого специалиста подобрать, увы, невозможно. Незаменимых людей нет? Это для дурачков. Каждый человек незаменим. Особенно понимаешь такую нехитрую истину, когда за работу берется Босягин.

38

Не успел я облачиться в домашний халат, чтобы полностью почувствовать благодать завершающегося звездного дня, как дорогой сынок Гарик стал тут же делать все возможное для того, чтобы вечер завершился пресловутой ложкой дегтя. Вместо этой самой ложки Гарик вооружился хлыстом, который я ему преподнес в свое время, и пытался с его помощью сбить кастлинскую статуэтку работы Либериха, стоящую на рояле в гостиной. Не иначе Сабина намекнула ребенку, что он может продолжать развивать спортивные успехи на моих нервах. Хотя вряд ли, жена бы на такое не решилась. Да, видимо, здорово подрос Гарик, научился самостоятельно выводы делать. Ему уже мало робота с бриллиантовыми глазами. Теперь сыночку мишень девятнадцатого века понадобилась. Может, топор ему презентовать, пусть на Сабинином рояле тренируется. Жена все равно на этом инструменте редко играет, а к ее черной лакированной гармошке Гарик стал относиться с предубеждением еще тогда, когда Сабина впервые чуть ли не привязала его к роялю, заставив разучивать гаммы.

Не обращая на меня особого внимания, Гарик щелкал хлыстом. Наверное, в душе он сам себя спрашивает, отчего папаша не орет, плеть не отнимает, затрещиной не награждает. Как же, дождешься, попасть по небольшому бронзовому всаднику с такого расстояния у тебя мастерства не хватит, зато свинцовая капля хлыста оставляет заметные следы на полированной поверхности инструмента.

— Гарик, где мама? — наконец-то решаюсь оторвать сына от важного дела.

Гарик делал вид, что по сравнению с ним глухонемой обладает слухом Паваротти и даром Демосфена.

— Гарик! — рявкнул я таким голосом, что сынок поневоле отвлекся от хлыста, подскочив на месте.

— Где мама? — повторяю более спокойным голосом.

— В сауне, — выдавил Гарик и тут же повел себя так, словно его дорогой папа скоропостижно скончался, а потому не следует ожидать дополнительных вопросов.

Интересно, кто мне кофе заварит? Наша домработница бесценная, конечно, мастерица большая. Удивляюсь, как это ее Рябов в свой «Трактиръ» не переманил. Наверное, только из уважения ко мне. Когда я пугал Константина его возможным браком с этой девушкой, блефовал не хуже, чем во время игры в покер. Да я скорее с Сабиной расстанусь, нежели с этой обладательницей вставной челюсти.

За свою жизнь мне довелось побывать во множестве кабаков. Но такого качества работы повара, как в собственном доме, нигде не было. Практику моядомохозяйка проходила в Германии, куда ее угнали в рабство фашисты в далеком сорок втором году. Рабство девушки проходило в небольшом ресторанчике, где она специализировалась на изготовлении мясных блюд. Обидно, конечно, что немцы нам столько горя принесли, в частности, не научили девушку кофе готовить.

Так что пришлось мне самому варить кофе, проклиная в душе отсутствие Сабины. Но, в конце концов, ее единственное развлечение в жизни — беготня по саунам и врачам. Моя супруга так активно следит за своим драгоценным здоровьем, что удивительно — отчего она до сих пор от своей мнительности не скончалась. Если бы я жрал таблетки килограммами, как Сабина, нужна была бы мне тогда такая замечательная мастерица мясных рулетов? Так что, будем считать, и у меня развлечение есть; в этом я лишний раз убедился, когда налил собственноручно изготовленный напиток в персональный граненый стакан. Это самый настоящий кофе, который вырос на искусственно созданном поле высоко в горах, у подножья которых писал Хемингуэй свой знаменитый роман. Фармацевтические фирмы на эти зерна не претендовали. Они заботятся о здоровье человечества, извлекая из сырых зерен нужные компоненты. И только потом кофе продается оптовыми партиями, превращаясь в ходовой товар на прилавках всего мира.

Настоящий кофе густой, как ликер, и пью я его редко вовсе не потому, что одна крохотная чашечка этого напитка по стоимости равно центнеру растворимого. Просто даже лошадиное сердце с трудом выдержит две такие чашечки, выпитые кряду. Однако сегодня я решил себя побаловать, несмотря на постоянные предупреждения начальника службы безопасности Рябова о пагубном действии этого напитка. Интересно, что бы сказал Сережа, если бы узнал о редком сорте так называемого яда? Наверняка, уничтожил его скромные запасы в моем доме при полной поддержке Сабины.

Вернувшись в гостиную, я тут же убедился, что Гарик сумел попасть по голове всадника. Это мне понравилось гораздо меньше, чем его предыдущие удары по лакированной поверхности музыкального инструмента. Поэтому во мне тут же взыграли отцовские чувства и, пользуясь случаем, я решил чуть ли не впервые в жизни заняться воспитанием ребенка.

— А ну покажи свой дневник, — приказываю Гарику, отобрав у него хлыст.

По движению Гарика сразу стало ясно, что вместо дневника он очень хочет показать мне свой излюбленный жест. Но, понимая, что это делать опасно, когда мамы нет дома, а в руках папы находится хлыст, сынок беспрекословно повиновался. Он молча притащил свой дневник, наверняка теряясь в догадках, — отчего это его замечательному родителю вдруг захотелось проверить, чем он занимается в школе.

Листая дневник Гарика, я тут же убедился, что в школе он занимается тем же, чем и дома. Это точно мой сын. Помню, у меня дневник был тоже весь красный. Учительница в нем писала куда больше, чем я сам.

Да, почти все один к одному. У Гарика два вида отметок — пятерки и двойки. Отличные оценки по школьным предметам и неудовлетворительные по поводу поведения.

Вдобавок разнообразные записи, сделанные четким учительским почерком, от «Сквернословил в классе» до «Дрался после окончания уроков».

— Слушай, Гарик, — спросил я у нервно топчущегося на место наследника. — Чего это твоя училка пишет о драке после уроков? Ну, когда ты на перемене с кем-то сцепишься или во время урока что-то вытворишь, — это, я понимаю, ее прямая обязанность. А после уроков?

Лицо Гарика просияло.

— Я самому Кузнецову дал. Возле школы. Поэтому она написала.

— А кто такой Кузнецов? Он что, внук президента?

— Хуже. Он внук нашей директорши. Ко всем лезет, а… Боятся его. Я один ему морду бью, пусть не выступает.

— Молодец, Гарик. Запомни, никому, слышишь, никому не позволяй садиться к себе на голову. Одному понравится, другие полезут. Если тебя тронули первого — можешь убивать. Но узнаю, что ты к кому-то первым полез, — я сам тебя убью.

Гарик с опаской посмотрел на меня и тут же выпалил:

— Я первый никогда. Тренер говорит — мы только защищаемся. Иначе выгонит. А Кузнецов меня пидарасом обозвал. Это плохое слово.

— Поэтому ты придумал, что я им маму называю? У… Ладно, живи пока. Да, и еще одно запомни. Если я узнаю, что кто-то тебя стукнул, пусть даже старше, а ты не ответил — я тебя убью.

— Даже если он в аж восьмом классе? — округлились глаза наследника то ли от такого смелого предположения, то ли от моего обещания.

— Даже если он аж в девятом, — отрезал я.

— Хорошо, — безоговорочно подчинился сын и тут же спросил: — Папа, а что такое пидарас?

— Кто тебе сказал, что это плохое слово?

— Училка.

— Запомни, не бывает плохих или хороших слов. Это и твоя училка должна понимать. И такого слова «пидарас» нет. Есть слово «педераст».

— А что это такое? Кто этот педераст?

— Больной человек. Педерастия — это просто болезнь, психическое отклонение от нормы.

— А, так это, когда мужики друг друга трахают…

— Нет, Гарик. Педерастия — это вовсе не то, а склонность к малолетним, независимо от их пола.

Я замолчал и понял, что разговариваю с ним, почти как со взрослым человеком. И правильно делаю. Лучше я займусь его просвещением, чем другие. Во всяком случае, о траханье он узнал еще в первом классе и тут же просветил Сабину, поведав, откуда дети появляются на свет.

— Папуля… — решил продолжить Гарик этот вечер вопросов и ответов, но внезапно влетевший в гостиную Воха заставил его замолчать. Таким я еще заместителя коммерческого директора не видел. Обычно невозмутимый Воха бежал с перекошенным лицом, и, прежде, чем я хоть что-нибудь понял, в кончики пальцев ударил жар. Инстинкт бросил адреналин в кровь еще до того, как Воха произнес всего одно слово:

— Рябов…

Я инстинктивно протянул руку к коротковолновому передатчику, зажатому в пятерне Вохи, но тут же одернул ее — если бы Сережа решил связаться со мной, Воха не исполнял обязанности телефонистки в такой необычной манере.

Поэтому, стараясь не показать волнения, я рывком поднялся из кресла и сорвал с себя халат.

— Говори, — как можно спокойнее бросаю Вохе, быстро переодеваясь.

— Ранен, в нескольких километрах отсюда. Я уже… Там ребята… Быстрее.

— Не дергайся, — сухо бросил я, хотя очень хотелось вести себя естественно, взвыть и сломя голову выскочить из дома, однако не имею на это права. Руководитель не должен показывать подчиненным, что его может выбить из колеи обычного поведения даже такое событие.

— Гарик! — бросил я вслед умчавшемуся сыну, но уже явственно было слышно, как хлопнула дверь его комнаты. Пока я надел плечевую кобуру, Гарик благополучно вернулся в гостиную, воинственно размахивая своей никелированной хлопушкой «вальтер».

— Едем! — руководил Вохой мой наследник. — Мы им сейчас…

Я влетел в пиджак и по привычке заорал на Гарика.

— Я тебе поеду. Ты остаешься в доме за мужчину. Будешь маму защищать.

— Ну да, — не сдавался Гарик, — ты сам говорил — она своими нудностями любого в могилу отправит.

Мне очень хотелось выдать Гарику затрещину, но для этого уже не хватало времени. Вдобавок у ребенка такой боевой порыв, что, того глядишь, начнет месть за дядю Сережу с папаши.

В гостиную вбежало еще два бойца в униформе моей фирмы.

— Что там? — спросил у них Воха.

— Порядок, — односложно ответил один из них.

— Остаетесь здесь, — скомандовал заместитель коммерческого директора, набирая ход к двери.

Я сел за руль «Волги», несколько машин послали отражение фар в боковое зеркальце моей тачки.

— Скорее, — впервые в жизни попытался руководить мной Воха.

— Заткнись! — бросаю в ответ, врубая дальний свет.

Мы мчались по вечерней трассе не больше пяти минут.

Фары выхватили из темноты лежащий мотоцикл, метрах в двадцати от него, развернувшись боком, стояла рябовская «Волга», а чуть дальше несколько машин перекрыли движение на трассе.

Рябов сидел у переднего колеса машины, его безвольно опущенная рука сжимала пистолет-пулемет «узи». Стоящий перед ним на коленях Саша неумело бинтовал грудь прямо по пиджаку, и в свете фар повязка отчетливо набухала кровью.

В машине рядом с водительским сидением скрючилась женщина, узнать которую невозможно. Наверное, только из-за такой страшной картины одного из моих бойцов рвало на обочине рядом с «Волгой» — у пассажирки Рябова было снесено полголовы.

— Что делать? — продолжал высказывать необычное волнение Воха.

— Рябова в мою машину. Соедини меня с генеральным менеджером немедленно. Саша, за руль.

Я сидел на заднем сидении, прижимая к груди голову Рябова, и мой палец, придавивший его артерию, улавливал слабое биение пульса.

— Гони в город, Саша, — бросил я, когда на переднее сидение плюхнулся Воха, протягивая мне трубку радиотелефона.

Наконец-то генеральный менеджер подал свой голос:

— Говорите…

— Какой хирург лучший в нашем городе?

— А что такое? — тут же начал гнуть свою линию поведения генеральный менеджер, однако я высказался вполне конкретно:

— Быстро говори, иначе я лично тебе яйца оторву, без его помощи.

— Кононенко! — тут же выпалил собеседник.

— Где он работает?

— В больнице железнодорожников. Это…

— Молчи. Лучшая больница в городе она?

— Нет. Лучшая больница, конечно же, у водников.

— Кононенко должен уже ехать туда, — скомандовал я и отбросил телефон.

— Воха, пару ребят к менеджеру. Только толковых, чтобы привезли доктора без наручников. Трассу убрать. Сбор команды у больницы водников. Саша, ты все понял?

Саша по своему обыкновению молчал, бросив взгляд в зеркало заднего обзора, в котором вспыхивали огоньки фар машин охраны.

Я не имел права этого делать. Но рисковать жизнью Сережи не собирался. Поэтому решил подстраховать действия генерального менеджера, если тот по каким-то причинам не сумеет уболтать лучшего хирурга города. В конце концов — риск всего лишь составная часть моей профессии, человек, отдавший приказ ликвидировать Рябова и его агента, на мой след выйдет по-любому, даже если не учитывать, что телефон генерального директора концерна «Олимп» явно на прослушивании.

— Котя, — без предисловий пытаюсь объяснить ему ситуацию, однако Гершкович тут же выдал:

— Чего тебе надо от мирового правительства? Тем более, как мне сказали, ты уже разъезжаешь на шерифской машине…

— Котя, Рябов ранен. Мне нужен врач…

— Понял, — серьезным тоном ответил Гершкович. — Куда ты его направил?

— В больницу «Водник».

— Я сейчас по-быстрому организую звонок. Кононенко не откажет. Его даже, может быть, раньше тебя в больницу привезут, если, конечно, он дома.

Воха припал к коротковолновому передатчику, а я теснее прижал к груди голову Рябова, чувствуя, что пульс Сережи начинает замедляться. Прикладываю руку к его ране, словно могу остановить этим кровь, и мелю в ухо раненого:

— Рябов, слушай меня, слушай, Сережка. Ты не уходи! Ты не можешь уйти. Понял, я не даю тебе этого права, скотина. Постоянно о моей охране заботишься, а сам… Стой, Сережка, мы еще устроим им вырванные годы. Ты слышишь меня, подонок, почему ты постоянно других заставляешь, а сам без бронежилета? Ты молчи, молчи, но слушай, потом будешь отвечать. Тебе еще рано уходить от меня, мы же всегда были вместе. Что тебе там делать, ты здесь должен быть, я же без тебя с этими гнидами не разберусь, слушай, ты должен сопротивляться…

Из груди Сережи вырвался слабый глухой хрип, и я, отпустив его голову, выбил локтем окно автомобиля. Саша и продолжающий командовать по рации Воха одновременно опустил стекла. Потоки ветра ворвались в салон.

— Ты здесь, Рябов, ты со мной, понял, только здесь и только со мной. Разве без меня ты сможешь что-то? А я без тебя, Рябов? Нам еще рано, слышишь, рано. Это потом, мы вместе научим креститься чертей в кипящих котлах, но не сейчас. Не уходи, Рябов…

Автомобиль влетел в раскрытые ворота больницы, и Саша затормозил у самого крыльца.

— Носилки, Воха, и в операционную, — скомандовал я, бросаясь в вестибюль.

Занявшая позицию за дверью со стеклянным окошком старая карга тут же щелкнула задвижкой, увидев меня и бросившегося следом Сашу.

— Не пущу! — строго гавкнула она. — Посещение закончилось. Завтра…

О том, что мне делать завтра, старуха так и не высказалась. У меня просто не было времени для объяснений, поэтому с короткого разбега бью плечом в дверь — и она тут же распахивает свои негостеприимные объятия. Старуха, отпрянув в сторону, заорала так, словно какой-то извращенец решил лишить ее невинности.

— Где кабинет дежурного врача? — рявкнул я, и ее сирена тут же смолкла. Дежурная ткнула пальцем вверх.

Мы шли по плохо освещенному коридору больницы без белых халатов. Наверное, только поэтому навстречу нам из-за столика, прижатого к стене, выскочила медсестра.

— Дежурный врач? — бросил я на ходу.

Девушка окинула взглядом мой костюм в пятнах свежей крови и заскользила по линолеуму в домашних вытертых тапочках. Так она шла, не задавая дурацких вопросов, впереди нас с Сашей до двери, выкрашенной, в отличие от других, коричневой краской.

За столом кабинета сидел молодой на вид парень, уткнувшись в книгу. Стоило мне захлопнуть за собой дверь, как он оторвался от чтения и без тени удивления окинул меня пристальным взглядом.

— Значит так, — начал я безо всяких предисловий, — сейчас в операционную принесли раненого. Вы хирург?

— Я терапевт, — спокойно ответил парень. Видимо, настоящий доктор, такого ничем не удивить.

— Это не имеет значения. Оперировать будет доктор Кононенко, — бросил я и заметил, что при этом врач посмотрел на меня с явным уважением.

— У меня к вам предложение, — заметил я. — Вы будете курировать этого больного. Нужна отдельная палата и все, что требуется.

Я бросил на открытую книгу тугую пачку долларов. Врач все так же спокойно перевел взгляд с денег на меня и тихо спросил:

— Вы уверены, что всех можно купить?

— Я не собираюсь этого делать, пусть у вашей совести не подскакивает давление. Только я знаю, что начнутся рассказы — нужны лекарства, нет того, сего… Короче, эта сумма для поддержания больного. И его охраны.

— Вы думаете, я буду бегать, искать лекарства? — чуть повысил свой голос и авторитет собеседник.

— Не думаю. Но при вас будет человек. Если нужно, он не только за лекарствами побежит, но и зад тебе вытрет. Ясно?

— Я бы вам посоветовал переменить тон, — бросил в ответ терапевт.

— Прошу прощения. Я немного нервничаю, сами понимаете. Значит так, отдельная палата, охрана постоянная, никого не пускать туда.

— Ранение ножевое?

— Огнестрельное.

— Мы обязаны предупредить милицию.

— Эту проблему я сам порешаю. И еще раз предупреждаю, никаких посетителей.

— А милиция?

— В его палату может войти только один мент. Начальник Управления по борьбе с организованной преступностью Вершигора. И никто другой. Впрочем, доктор, тут от вас мало что зависит, поэтому не стоит тревожиться. Никто другой просто не пройдет, это я гарантирую.

— Главврача нужно предупредить, — заметил терапевт. — И с отдельной палатой непросто.

— У вас ведь ведомственная больница. Значит, покои для руководства предусмотрены?

После моего заявления насчет Вершигоры парень стал смотреть на меня с еще большим уважением и, тем не менее, он промямлил:

— Но вы понимаете…

— Я все понимаю. И позвоню начальнику пароходства. Вы принимаете мое предложение?

— Это мой долг, в конце концов, — сухо заметил доктор.

— Хорошо. Ваш гонорар три тысячи долларов. Проведите меня в операционную.

Я шел следом за парнем в белом халате и накрахмаленной до синевы шапочке, думая только о том, что Рябов не имеет права меня подвести. Рана серьезная, но Сережа выкарабкается, другой мысли просто допускать нельзя.

У двери переминался с ноги на ногу в домашних тапочках генеральный менеджер.

— Вид у тебя вполне больничный, — бросил я, глядя на его пижамные брюки. — Кононенко привезли?

— Еще раньше меня, — мотнул головой в Сторону закрытой двери этот ходячий справочник по нужным во всех аспектах людям в нашем городе. — Я тебя предупреждал…

Не слушая его, я рванул на себя дверь и очутился в крохотном предбанничке, где, стоя ко мне спиной, не спеша мыл руки человек с копной седых волос.

— Вы Кононенко? — спросил его я, но доктор даже не повернулся. Наверное, только потому, что его серые глаза пристально изучали мое изображение в зеркале, висящем над мойкой. Он не спеша мыл руки так, словно собирался сесть за стол поужинать, а не резать человека. Выдержка стала изменять мне, потому что я чуть громче обычного повторил вопрос.

— Успокойся, сынок, — наконец-то повернулся ко мне хирург.

Сынок, ничего себе, сынок. Он может на пяток лет старше меня, а такое обращение. Впрочем, назови Кононенко меня не сынком, а дерьмом, ради Сережи я стерпел бы и такое обращение.

— Доктор, Бога ради… — начал я, но хирург уже снова повернулся ко мне спиной и начал ожесточено намыливать руки.

— Сейчас привезут моего анестезиолога, — бросил Кононенко. — Наш пациент — мужик здоровый. На вид, по крайней мере.

— Он не курит, не пьет, доктор, — начинаю убеждать хирурга, а больше самого себя в том, что Рябов просто обязан выжить. — Я ничего не пожалею для него, слышите, если вам нужна кровь, можете мою до капли высосать и Сережке влить. Доктор, сделайте это, я вас так отблагодарю…

В зеркальном отражении я уловил взгляд Кононенко и понял, что немного перестал себя контролировать, замолол лишнее. Тут другие отношения в ходу, и этот врач — далеко не мальчик из кабинета дежурного врача. Если Кононенко — лучший хирург города, он очень, состоятельный человек, его жменей долларов не удивишь. С ним нужно как-то по-другому.

В профессиональных способностях Кононенко мне еще предстоит убедиться, но его слова тут же доказали — доктор умный человек.

— Мне лично деньги не нужны, — заметил он, повернувшись ко мне, и поднял руки вверх, шевеля сильными пальцами. — Вот если бы ваша фирма помогла нашей клинике с новым оборудованием. Хотя бы часть средств на его приобретение, если, конечно, финансовые возможности позволяют.

Можно подумать, он в этом сомневается, учитывая уровень просьбы по поводу предстоящей операции.

— Оборудование дорогое? — делаю вид, что меня интересует цена. Да пусть оно хоть миллион стоит, жизнь Рябова куда дороже.

— Шестьдесят восемь тысяч, сынок. Долларов. Вот так-то. Нам таких денег железнодорожники никогда не дадут. А люди умирают.

— Вы их получите, доктор.

Хирург посмотрел на меня так пристально, словно увидел впервые секунду назад.

— Если хотите, вы их получите сегодня, наличными, — отвечаю на взгляд доктора.

Эти слова должны его убедить. В конце концов, уверен, что доктора уже столько раз обманывали — ведь для нашего человека дать слово и не сдержать его — раз плюнуть, само собой разумеется — потому что бытие определяет сознание, это он со школы усваивает. Однако я для такого примера явно не подхожу, потому уже спокойным голосом замечаю:

— Лады, доктор. Понимаю, наличные вам без надобности. Оборудование будет у вас вне зависимости от итогов операции.

Доктор кивнул головой и поблагодарил меня:

— Хорошо, а теперь — вон отсюда.

Столько от одного человека я уже много лет не глотал. Тем не менее, выхожу в коридор, прихватываю генерального менеджера за плечо и говорю:

— Ты свой рот не открывай, завтра же совместишь обязанности начальника РСУ с прямыми служебными. Свяжешься с Кононенко, купишь его больнице оборудование. Понял?

— Тихо, — тут же ответил генеральный менеджер. — Тише говори, а то эти водяные врачи услышат, тоже захотят с-под нас оборудования. Я тебе так скажу…

— Нет, это я тебе скажу. Нужно будет — и им купишь. И скажешь своему приятелю с серебряной фляжкой в зубах, чтобы кончал заниматься искусством. Сегодня же взять под усиленную охрану все наши точки.

— Понял-понял, — проявил сообразительность генеральный менеджер и, почти как Костя, продолжил: — Все будет в лучшем виде, чтоб я так…

По дороге во двор я отчего-то подумал, что для вынесения очередного поощрения генеральному менеджеру через его референта не будет времени.

39

Во дворе больницы уже собралось столько народа, что, не будь почти все одеты в красно-голубой «Адидас», можно было бы подумать: множество водников одновременно зацепило какой-то вирус. И доставила их сюда многочисленная группа ребят в десантной форме, с которой я изредка выхожу на тренировки. Да, в нашей фирме столько людей трудится, что с большинством из них мне даже недосуг познакомиться.

Я уселся на скамейку и, прикурив сигарету, только сейчас заметил: мои пальцы отозвались на события вечера мелкой дрожью. Впрочем, заниматься собственным здоровьем пока недосуг. Тем более, ко мне подошли три парня, колдовавших на трассе у машины Рябова. Это его команда, бывшие менты-сыскари, подчиняющиеся непосредственно Сереже. Но на время отсутствия коммерческого директора его функции я решительно беру на себя. Встанет на ноги — пусть снова своими людьми руководит; я по-прежнему не допускаю мысли, что Рябов не выкарабкается.

— Говорите, — отрывисто бросаю в сторону незнакомого собеседника.

— Покушение совершил мотоциклист. Одиночка. Первым делом он стрелял в женщину. Это спасло товарища Рябова. Скорее всего, они с нападавшим стреляли друг в друга одновременно. Мотоциклист умер мгновенно — две пули в области сердца. Возможно, Сергей Степанович стрелял будучи раненым.

Рябов, ты всегда на высоте, а тут такую промашку дал. Ну, действительно, отчего твои заскоки по поводу безопасности на собственную особу не распространяются? Убить нападавшего с пулей в груди и после этого не выжить? Сережа, я такой мысли уже точно даже допускать не собираюсь.

— Кто этот мотоциклист?

— Документы, естественно, отсутствуют. Наверное, мотоцикл угнан. Мы проверим. На всякий случай. Труп дактилоскопировали и сфотографировали. Отпечатки пальцев сняты. Судя по всему, убийца раньше служил в армии.

— Почему раньше? Может, он и сейчас там вкалывает…

— Нет. Прическа у него явно не по уставу. На предплечье — наколка «СА. 1990 год». И изображение лаврового венка. Прапорщик, наверное.

— Оружие нашли?

— Пистолет Макарова. И вот что. Это не обычный, а двенадцатизарядный «Макаров». Вы понимаете?

— Понимаю. Женщина кто?

— Ира осуществляла контроль за Ляховым.

— Он сейчас под наблюдением?

— Да. Из дома не выходил.

— Продолжайте работать. На время отсутствия коммерческого директора переходите в подчинение его заместителя, — скомандовал я, замечая, как во двор больницы на приличной скорости влетела белоснежная «ауди». Секретарша выскочила из автомобиля и пружинистой походкой бросилась ко мне.

— Рад тебя видеть, Марина, — говорю вполне искренне. — У нас с тобой небольшая работенка предвидится. Нужно в гости к одному деятелю съездить.

— Ты уверен? — тихо спросила Марина.

— Уверен, — отрезал я. — Нам не удастся распустить слух, что Рябов убит. Поэтому следующая мишень у наших друзей — я. Марина, я просто спасаю свою жизнь. А лучшей защиты, чем нападение, еще не придумано.

— С ним есть кому разобраться, — стала совмещать свои функции с обязанностями Рябова Марина.

— Здесь не просто разобраться нужно. Так что придется… Короче говоря, Мариночка, разве экспромты у нас когда-то были неудачными?

Марина еще раз подтвердила, что изучила мой характер. Она усмехнулась и сказала:

— Бронежилет у меня в багажнике. Представляю себе, что устроит нам Рябов, когда отсюда выскочит.

— Придется терпеть, Маринка, — облегченно вздохнул я не столько по поводу ее согласия с моими требованиями, сколько благодаря уверенности Марины в живучести Рябова. — Разве мы непривычны к его раздолбонам?

В это время к скамейке подскочил Воха и протянул мне трубку радиотелефона.

— Слушай сюда, — снова слышу голос Коти, — если тебе нужны люди…

— Спасибо, Котя, ребят у меня вполне хватает.

— Только я тебя прошу, не делай в городе Дикий Запад. Если нужно, я подключу команду мэра.

— Ни в коем случае, Котя. И спасибо тебе еще раз.

— Ладно. Только если и с тобой что-то произойдет, мне это сильно не понравится. И тогда…

— Тогда — пожалуйста, но не раньше.

— Слушай, договор между нашими фирмами пока в силе. Так что ты не командуй. Твой коммерческий вылечится, он мне еще бутылку поставит.

— Мне бы твою уверенность.

— Перестань, таких, как вы, нужно из пушек стрелять, пули вам… В общем, не делай глупостей.

Ну, дает концерн «Олимп», не зря я всегда с уважением относился к Коте и нередко следовал его советам. Он уже обладает нужной информацией. Не удивлюсь, если завтра в одной из независимых газет, находящихся на содержании «Олимпа», появится какая-то статья вроде «Отстрел бизнесменов продолжается». Телевидение тоже в стороне не останется, после победы Пенчука оно полностью работает на победившую команду.

В поддержке Коти на самом высоком уровне я уверен. Но сейчас мне требуется совсем другая помощь.

— Воха, я еду к Ляхову. За Рябова головой отвечаешь.

— Может, пока не стоит? — приступив к обязанностям коммерческого директора, Воха быстро стал на его позиции.

— Ты мне еще что-то повякай, — вызверился я на Boxy и тот быстро отошел в сторону.

— Андрей, — бросаю ему более-менее примирительным тоном, — где наши спецы по слежке?

— Дома. Я их предупредил. На всякий случай. Сбор-то общий, — как бы нехотя ответил заместитель коммерческого директора.

— Значит так, Воха, — не обращаю внимания на смену его настроения, — слушай меня внимательно. Этих ребят — к дому Ляхова. Если он побежит, они обязаны вычислить его, пусть даже он смоется на Южный полюс или в Северную Корею. Все понял?

Воха молча кивнул головой и вытащил из кармана коротковолновую рацию.

Пуля, попавшая в грудь Рябова, впервые за долгие годы оставила меня без должной подстраховки. Поэтому я начинаю игру исключительно на свой страх и риск. В конце концов, это мой стиль, позволяющий как нельзя лучше проверить — остаюсь ли до конца самим собой.

— Ну, Марина, давай строиться, — командую секретарше, направляясь к ее машине.

Жизнь все время преподносит какие-то сюрпризы, поэтому нужно постоянно быть готовым к ним. Я готов. Интересно, разделяет мое убеждение деловой партнер по фамилии Ляхов?

40

Перед тем, как постучать в дверь, за которой находился оживший покойник, я проделал кое-какую работу. В том числе, выяснил, что, кроме Ляхова, в его логове сидят еще четыре человека. И только после этого спокойно оставил в машине «маузер», нож с выкидным лезвием и даже зажигалку, прекрасно справлявшуюся с функциями однозарядного пистолета.

Охрана, посланная за мной вслед заботливым Вохой, наверняка не разделяла моих взглядов по поводу дальнейших действий. Конечно, проще бы было послать ребят, чтобы они притащили Ляхова ко мне. Однако тут ситуация иная, может завязаться перестрелка со всеми вытекающими последствиями. И Ляхову, по моим расчетам, еще рановато совершать обратное превращение в покойника. В конце концов, в доме всего пять человек, убеждаю самого себя, и пойдем мы туда вдвоем с Мариной. А какие действия предпримет любитель в связи с таким визитом — нетрудно догадаться.

Поэтому поправляю галстучную булавку, которую прицепила Марина. Она даже отдаленно не напоминает свадебный подарок Вышегородского — и прекрасно. Не сомневаюсь, что Ляхов, заявись я к нему при бриллиантовом украшении, тут же начнет размышлять — как бы поскорее снять его с моего еще теплого тела. А эта булавка совсем дешевая, зато прекрасно справится с обязанностями микрофона.

Микрофон есть и среди многочисленных украшений Марины. И вообще, на ней столько замаскированного под бижутерию оружия, что брать с собой еще какое-нибудь вряд ли стоит, пусть даже в доме было бы не всего пять человек, а раза в три больше.

Ляхов открыл дверь рывком. Видимо, чересчур демонстрирующая свое присутствие у ограды его загородного дома моя охрана подействовала на нервы такому замечательному человеку. Он же просто один из спасателей нашего города, экономику его хочет поднять своими инвестициями, а тут какие-то парни нагло шмонаются под окнами, мешают Анатолию Павловичу думать — какую еще пользу принести распахнувшему гостеприимные объятия Южноморску.

— Прошу прощения, Анатолий Павлович, за столь поздний визит, — вежливо говорю этому красавчику, хотя, как бы со стороны, вижу самого себя, прижимающего к груди окровавленного Сережу, и улыбаюсь. — Я к вам с дамой.

— Прошу, — пошире распахнул дверь явно недоумевающий Ляхов, пропуская нас в дом.

Я пока тоже в недоумении. Думал, нас начнут обыскивать еще в передней. Однако Ляхов оказался поистине гостеприимным хозяином и галантным кавалером. Потому что весьма поверхностный обыск состоялся в комнате, и гораздо большее внимание эти ребята уделили Марине. Наверное, только оттого, что им было гораздо более приятно ощупывать ее, чем меня. На лице приземистого типа с густой татуировкой на руках это читалось без помощи бинокля.

Ляхов развалился в кресле и с важным видом наблюдал, как не принимающие участие в обыске парни небрежно держат нас под прицелом. Они — не менты, решил я, увидев в руках троицы «наган», «ТТ» и неизвестно как попавший в такую компанию допотопного оружия французский «бульдог». Вообще, общество здесь подобралось изысканное. Три человека — явные уголовники, зато Ляхов и Уличкин, можно сказать, коллеги-бизнесмены.

Президента компании «Витязь» Уличкина я здесь не ожидал увидеть. Но и это играет на руку, потому что один визит может позволить решить сразу несколько проблем.

— Прошу к столу, — продолжал корчить из себя хозяина Ляхов, указывая на сервированный консервными банками и водочными бутылками обеденный стол. Все верно, сейчас он не в «Трактире», гурмана может из себя не корчить.

— Благодарю, Анатолий Павлович, — радостно откликнулся на приглашение. — Знаете, я так проголодался. Кстати, неподалеку двенадцать моих приятелей. Если вдруг у меня аппетит пропадет, так они сходу отдадут дань вашим кулинарным способностям.

— Только ты этого не увидишь, — зло выдохнул Уличкин.

— Ты тоже, — гарантировал я, как и положено джентльмену, заботливо подвигая стул за Мариной. — Анатолий Павлович, будьте столь любезны…

Высказать просьбу полностью не позволил приземистый тип. Он довольно бесцеремонно подошел сзади и от всей души отвесил мне затрещину.

— Ты, фраер, кончай выступать, — бросил он и спокойно занял место рядом с Ляховым.

— Хорошо, — не могу не согласиться с таким наставлением на путь истинный. — Пусть я фраер. А ты кто? Вижу деловой. Перстенек на твоем пальце интересный. Значит, срок звонком отсидел? Только, думаю, эту наколочку ты немного переделал.

Уголовник бросил взгляд на свое украшение так, словно увидел его впервые.

— Явно переделал, — несмотря на его предупреждение, продолжаю выступать, — там, наверняка, раньше не сплошное черное пдле было, но и белый фон с тремя точками по середине…

Приземистый рванулся из-за стола, однако Ляхов схватил его за брючный ремень и усадил на место. Уличкин смотрел на меня с явным любопытством, сквозь которое сквозила все та же ненависть. Зато двое других не сводили жадных взоров с явно перепуганной Марины.

Я насмешливо посмотрел в сторону нервничающего охранника Ляхова и продолжил:

— Даже фраеру западло сидеть за одним столом с таким, как ты. Понял? Ты же наверняка был сукой у ментов на откупе и тебя петушили у параши. И запомни, если ты меня еще раз коснешься, я пусть сдохну при этом, но руки тебе оторвать успею. Несмотря на то, что таких, как ты, козлов, можно бить только ногами.

— Сиди! — впервые я услышал, как Ляхов разговаривает на повышенных тонах, и ерзавший при моих словах приземистый даже не сдвинулся с места.

— Обстановка у нас явно неделовая, — снизил тональность Анатолий Павлович. — Значит, так. Мотя, Гена, вы с девушкой посидите в моем кабинете. Жаль ушей дамы, такие слова слушает.

Мне очень хотелось рассмеяться, потому что Ляхов делал как раз то, на что мы рассчитывали. Однако вместо похвалы его действиям немного перепугано выпаливаю:

— Если вы ее хоть пальцем…

— Это от вас зависит… — важно бросил Ляхов.

— А ну, стой, — взял на себя командование Уличкин, — интересно, зачем он ее сюда притаскал?

— Для ведения протокола, — без колебаний бросил я. — В конце концов нам с Анатолием Павловичем предстоит заключить договор о любви и дружбе. Иначе из создавшейся ситуации мы не выскочим.

Ляхов тут же доказал, что на Уличкина ему плевать и терпит он присутствие президента только из уважения к своему партнеру из прокуратуры.

— Гена, Мотя, что я сказал, — тоном, не терпящим возражений, бросил Ляхов.

Мотя и Гена вывели Марину из комнаты с явным удовольствием. Им, видимо, было более приятно общаться с девушкой не в такой представительной компании. Я мысленно попрощался на веки вечные с этой парочкой и обратился к Ляхову:

— Анатолйй Павлович, вы знаете, что ранен мой коммерческий директор?

Ляхов вопросительно посмотрел на Уличкина. Тот отвел глаза в сторону, налил в фужер водку и залпом выдоил его до дна.

— А, господин Уличкин забыл вас предупредить об этом инциденте. Вы ведь с Рябовым хорошо знакомы, Анатолий Павлович. Жаль мне вас. Видите, как наш витязь в пантеро-вой шкуре занервничал? Он ведь уверен — Рябова убили. Его хозяин в этом деле — большой мастер. Ваш дружок, Ляхов, просто подставляет вас, другой кандидатуры ему и не нужно. Уж слишком вы много ошибок сделали. Ты, Уличкин, не нервничай, половина дела все-таки удалась — женщину убрали. Видимо, Анатолий Павлович, вы были со своей возлюбленной чересчур откровенны.

— Его надо кончить, — вмешался в разговор татуированный.

— Вы, Ляхов, подумайте над таким предложением, — не позволяю кому-либо решать свою судьбу. — На вас пока повесят всего один труп. Какая, в принципе, разница, если все равно судебный процесс не состоится? Вы же явно тянете на погибшего при задержании. И окажется, что вы не только ранили коммерческого директора фирмы «Козерог», но и известного бизнесмена Градуса до этого прикончили.

Ляхов перевел взгляд на Уличкина.

— Вот именно, Анатолий Павлович. Грохнули Градуса с его помощью, а в ответе вы будете. Ты, Чирус, тоже не сильно радуйся. Думаешь, они тебе позволят на какие-то Гавайи убежать после аферы с «Экибаном»? Вы, ребята, крепко подумайте, отчего я к вам сунулся, вместо того, чтобы спокойно смотреть, как из вас козлов отпущения делать будут.

— Он гонит, — отрывисто бросил Уличкин.

Ляхов на эти слова не прореагировал. Интересно, догадывается он о принципе «разделяй и властвуй» или думает уже над тем, как бы свою шкуру спасти.

— Чирус, зачем мне гнать? «Пантеру» специально отдали на травлю после того, как ты замочил Логвиненко. Чтобы ты остался с голым задом и подставил голову в банковских аферах. Может, припомнишь, кто после этого выживал? Ты сам знаешь, сказки о Гавайах — это для доверчивой публики. Кошелька помнишь? Его и в Италии нашли.

Прекрасное лицо Ляхова исказила гримаса. Жаль, виртуоз Пчелкин при невыясненных обстоятельствах погиб, сейчас Анатолию Павловичу впору снова морду перекраивать.

— Ляхов, вы не думайте, что ваша судьба сложится как-то иначе, — продолжаю нагнетать атмосферу, — вы ведь, как бы это сказать, уйдете на тот свет благодаря местному прокурорскому надзору по просьбе теперь уже заграничных партнеров. Честное слово, Ляхов, вы как маленький. Если Еремин вытащил вас с того света, неужели он не вправе потребовать, чтобы вы туда вернулись? Чего вы молчите, Лавренко? Или вам больше фамилия Покровский нравится? Как вы считаете, после моего многофамильного обращения к вам еще долго будет позволено дышать гражданину Ляхову?

Я уловил взгляд Анатолия Павловича, бегло брошенный на часы.

— Подкрепления ждете? — догадался я. — Только они сюда приедут вовсе не для того, чтобы вас выручать. Чирус прокурору еще нужен живым. Вы — нет.

— Довольно смелый вывод, — попытался скрыть волнение Ляхов.

— Ну что вы? Операцию вы провалили по всем статьям. Но с вас взятки гладки, для меня по крайней мере. Я вас вычислил, когда кинжальчик старинный подарил. Вы же специалист по оружию. Только почему-то не заметили, что я преподнес вам современный фуфель под старину. Руки у вас золотые, Ляхов, но разбираться в произведениях искусства приходится Рогожину. Вы бы в такие дела не лезли, Ляхов, целее бы были. Документы, что ли, продолжали бы подделывать. Разве Тенгиз и агент спецслужбы бывшей ГДР Краузе стали бы участвовать в операции, исходи приказ от вас? Не смешите меня, Ляхов. Кто из вашего, так сказать, руководства, кроме Еремина, мог уговорить их поработать в заданном направлении.

Татуированный переводил взгляд с Ляхова на Чируса. Он уже дошел до того состояния, когда лучшим для себя выходом считал линять из этой компании, как можно скорее. Что говорить, самочувствие Ляхова тоже заметно ухудшилось, мне редко когда удаются импровизации, но, видимо, события этой ночи до того подстегнули нервы, что я был в самом настоящем ударе. Только максимальная опасность способна заставить человека собрать воедино все свои силы и лучшие качества.

— Ляхов, вот даже Чирус спрашивает у вас, отчего это я сюда заявился, — не собираюсь останавливаться на уже завоеванных позициях. — А вы подумайте, зачем он здесь?

Догадываетесь, что вовсе не из-за повышенной страсти к такому красавцу, а из-за…

— Заткнись, — заорал Чирус, бросая руку в боковой карман костюма-тройки.

Реакция Ляхова была неожиданной. Рука Уличкина замерла на полпути к цели, стоило ему увидеть пистолет в руке Ляхова, направленный вовсе не в сторону непрошеного гостя.

— Игорь, не суетись, — как можно спокойнее заметил Ляхов. — Здесь я командую. Безумный, — обратился он к татуированному, — ты с него глаз не спускай, но без моей команды даже не думай стрелять.

— Понял, — выдавил из себя Безумный.

По-моему, он в этой компании самый догадливый, жопой чувствует, куда ведут последующие события. Если Ляхова действительно будут мочить, так он еще раньше хозяина на тот свет пойдет.

— И все-таки, наверное, вы пришли вовсе не для того, чтобы все это мне рассказывать, — пристально посмотрел в мои глаза Ляхов.

— Конечно, нет. У меня есть предложение. Я гарантирую вам жизнь, хотя это будет непросто. Уж очень серьезно на вас прокурор нацелился. Взамен этого мне необходима кое-какая информация…

Я чуть было не добавил «и компенсация за неприличное поведение», но вовремя сдержался.

Самое трудное было впереди. Я не знал, какое решение примет Ляхов. Дальнейшее поведение Уличкина тоже предугадать непросто. Вдруг он действительно появился здесь с той целью, о которой я говорил, возбуждая Ляхова. С Безумным проще. Глядя на него, предельно ясно: татуированный уже считает, что мочить нужно не меня, а исключительно Чируса.

— А отчего вы такой добрый? — с долей презрения спросил Ляхов.

— Потому что я член общества защиты животных от окружающей среды, — компенсирую его отношение к собственной персоне.

И без моего предупреждения Ляхов прекрасно знает, что можно ожидать от своего южноморского партнера. Но, по-видимому, его возбуждение еще не достигло апогея. Придется добавить паров.

— Вдобавок замечу следующее. Мне плевать на вашу судьбу, Ляхов. Однако не хочется чтобы другому прокурору, роющему дело о коллекции Стороженко, подсунули вместо настоящего преступника, санкционировавшего эту операцию, ваш труп. Ваши, скажем так, старшие партнеры его быстро грязью забросают. Если бы они просто ограничились тем, что решили меня подставить, хрен с ним, может, я бы дальше не дергался. Но после покушения на моего коммерческого директора я не собираюсь тихо отваливать в сторону, наблюдая за добычей следствия в виде покойного Ляхова. Или учителя Арвидаса из Клайпеды, что одно и то же. Поэтому и беру вас, как говорят в кругах президента «Витязя» Уличкина, под охрану.

— Я в вашей заботе не нуждаюсь, — наконец-то решился на какие-то действия Ляхов.

Он достал из кармана наручники, бросил их Чирусу и спокойно скомандовал:

— Игорь, пристегнись к нему на всякий случай. Быстро, — и нетерпеливо взмахнул пистолетом.

Чирусу явно не хотелось находиться со мной в такой связке, однако скорострельные аргументы были в руках Ляхова и Безумного, а значит событиями дирижировали именно они. И, конечно же, Уличкин приковался ко мне левой рукой. Он наверняка убежден — если у него ударная рука правая, то у всех остальных — тоже. Но это деталь, хотя и характерная. Хорошо, что левая у меня свободна, но, в крайнем случае, я почти одинаково владею двумя руками.

— Безумный, я подготовлю машину, и мы едем, — бросил Ляхов. — А вы тут без меня разбирайтесь.

— Возле дома мои мальчики, — сказал я, но Ляхов ухмыльнулся в ответ и исчез за дверью.

Какой-то отход у него значит есть. Безумного он брать с собой не собирается, это козе ясно, но только не татуированному козлу. Мотя и Гена наверняка из охраны Чируса. Интересно, они еще живы? Впрочем, если события повернулись так, мне тоже нужно поскорее исчезать из этого гостеприимного дома.

— Уличкин, ты продолжить не хочешь? — киваю на стол.

Чирус посмотрел на меня чуть ли не весело и гарантировал:

— Тебя скоро досыта накормят. Обрыгаешься, падло.

— Тем более, — миролюбиво сказал я, потянулся к бутылке водки.

Безумный не сводил с меня настороженного взгляда.

— Ножа коснешься, пулю глотнешь, — важно заметил он, поигрывая стволом «нагана», направленного в нашу сторону.

Я налил водки в фужер, выпил ее, медленно, чтобы не спровоцировать Безумного, протянул руку к вилке, наколол сардинку, закусил ею и, тщательно взвесив все обстоятельства, решил: на этот раз обойдусь без помощи Марины.

Вилка еще летела в Безумного, а я уже рванул Чируса на себя. Не сильно рванул, так, чтобы Уличкин предпринял ответные действия. Чирус сдержал мой напор и инстинктивно потянул ^скованные руки на себя. Я максимально постарался помочь ему в этом добром намерении, потому что судьба Безумного меня уже не волновала. Если выстрела не последовало, значит, я, как всегда, не промазал. При необходимости могу и цыганскую иглу так оросить, чтобы противник сразу на тот свет ушел. А вилка — оружие пострашнее цыганской иглы.

Подниматься на ноги с прикованным ко мне Чирусом мы стали одновременно. Только он сумел на этот разопередить меня. Чирус понял — достать оружие из кармана не успеет, а потому, как и я, обратил свое внимание на экспозицию, украшающую стену.

Я проиграл несколько секунд, схватив саблю. Пока резким движением в сторону мне удалось стряхнуть ножны, Чирус успел нанести удар. Кремневый наконечник — не сабля, к нему ножны не полагаются. Расстояние между нами не позволило противнику как следует размахнуться, вдобавок я инстинктивно прикрыл шею предплечьем. И в то время, когда президент Уличкин вытаскивал из раны оружие с тысячелетней историей, я успел развернуть клинок и с оттяжкой вверх, словно на тренировке в ближнем бою, освободился от прикованного ко мне Чируса. Нанести очередной удар он не успел. Мелькнувший сахарным оттенком обрубок кости сменился фонтанчиком крови; Чирус упал на колени и дико заорал, прижимая к груди руку с начисто отрубленной кистью. Кровь шла и у меня, из раны на руке, привычно лежащей на сабельной рукоятке. Несмотря на это, ударная левая легко развернула в воздухе оружие остро отточенным лезвием вниз и, отступив на шаг в сторону, я тут же нанес рубящий удар сверху, заставив Чируса замолчать навеки. Знаменитый «полет ласточки», отточенный мной на сотнях тренировок, развалил президента «Витязя» до пояса.

Только теперь я заметил, что в комнате находится свидетель моих военных подвигов. Стоящая у двери Марина опустила тяжеловатый для женских рук «ТТ» и заметила:

— Тебе бы еще мою шпильку использовать.

— Вполне, — чуть дрогнувшим голосом соглашаюсь с секретаршей. — Видишь, специально для нее запчастью разжился.

Я продемонстрировал Марине кисть руки, соединенную наручниками с моим запястьем. Марина отбросила пистолет в сторону, и освободила меня от сувенира. Затем она рванула со стола скатерть, оторвала от нее узкую полосу, усадила меня на стул и, разрезав рукав пиджака, стала бинтовать предплечье.

— Ты, видимо, рядом с Сережкой полежать хочешь, — бормотала Марина, пытаясь остановить кровь.

Я совершенно не чувствовал боли. Точно так, как сидящий напротив Безумный, из глаза которого торчала вилка с увесистой рукояткой.

— Хорошо он тебя угостил, — констатировала секретарша, наложив жгут.

— А как там Гена с Мотей?

— Как по заказу, — показала в улыбке свои остренькие зубки Марина. — Они ничего не успели понять. В отличие от твоих пациентов. И зачем тебе это нужно?

— Как зачем, Марина? Только ради записи. Жаль, Ляхов смылся.

— Никуда он не смылся, — бросил появившийся в комнате парень в десантной форме. — В машине Ляхов. Поехали.

— Ты меня страховал?

— И еще два снайпера. Мы все правильно сделали?

— Все верно, — подтвердил я. — У меня только претензии к промышленности. Эти американцы должны перейти на выпуск бронерубах, а еще лучше — гольфов с высоким воротником.

Я продолжал улыбаться, но это уже стоило труда, потому что рана внезапно вспыхнула огнем, да так, что поневоле пришлось скалиться сквозь зубы.

— Запись хорошего качества?

— Не знаю, — откровенно признался парень. — У моей группы была другая задача.

Мы уже выходили из дома, когда со стороны трассы мелькнули огоньки фар и тут же резко прозвучали автоматные очереди.

— Бросай оружие! — разорался через мегафон хриплый голос. — Вы окружены.

— К машине! — заорал парень, передернув затвор «Калашникова», но даже при лунном освещении было видно: против моих бойцов выступила подмога, которой все-таки дождался Ляхов. Ишь, вырядились, как Фантомасы, у каждого на морде шерстяная маска. Будь здесь Рябов, он бы спецподразделение «Сокол» один своим видом успокоил. Слишком многим обязаны эти ребята Сереже. Только нет рядом Рябова, приходится на свои силы рассчитывать.

— Уходим в дом! — заорал я, поворачиваясь назад.

Парень завалил дверь вешалкой, но такая баррикада меня мало устроила.

— Какие позывные? — спросил я у снайпера, сорвав с его пояса рацию.

— «Май», мои «Гром».

Сколько лет прошло с тех пор, а позывные не меняются, как и привычки шефа службы безопасности. Но вспоминать о своих былых приключениях нет времени; я передвинул рычажок передатчика и заорал:

— «Гром», вызывает «Май». Вы меня слышите?

— Слышу, «Гром», — спокойно отвечает голос сквозь треск мембраны и вопли за окнами, раздающиеся вперемешку с выстрелами.

— Нас не ждите. Уводите за собой погоню. Ляхова спасти обязательно.

Я отбросил в сторону рацию и с благодарностью посмотрел на Марину, которая протягивала мне револьвер Безумного. Себя секретарша тоже не обделила, в одной руке она держала «ТТ», второй прихватила «бульдога».

— Конечно, — пробормотал я в то время, когда снайпер опрокидывал стол и забаррикадировал телом Безумного окно, — у тебя наследство более мощное. Не то, что мое. Только, Марина, ты мне сабельку лучше дай. До рукопашной дойдет, я с ней куда больше ребятам радости доставлю. У нас на троих один бронежилет, а они все поголовно в них щеголяют.

— Два бронежилета, — слышу голос снайпера.

Он стоял обнаженный по пояс, словно вырвался в реальную жизнь из кинобоевика — мощный, пересеченный страшным рваным шрамом торс, полуоткрытая кобура с торчащей рукояткой «стечкина». В одной руке парень сжимал автомат, другой протягивал Марине свой бронежилет:

— Накинь, подруга!

— Это не мой размер, — отрезала Марина. — И когда до дела дойдет, он тебе больше пригодится, Рэмбо.

— Да, Рэмбо, жилетки Марине без надобности, — мне стало неловко, что парень успел проявить галантность прежде, чем я. — Мариночка привыкла к сражениям со спецназовцами без бронетехники. Иной раз даже трусики специально сбрасывала, чтобы ловчее было.

По всему видно, Марина собиралась довольно своеобразно поблагодарить меня за комплимент, однако поневоле посмотрела на мою руку и отказалась от своего благого намерения.

— Может, кто-то догадается иллюминацию отключить? — пробормотал я в виде извинения.

Выстрелы и крики за окном стихли, а раздавшийся рев моторов подсказал, что мои бойцы уводили спец-подразделение от ляховской цитадели. Только выходить на улицу мы не собирались. В том, что дом остался не без внимания, понял бы даже покойный Чирус. Зря я ему кисть отсек, как теперь этот мертвяк очередную необходимую его хозяевам банковскую липу подпишет. И сомнительно, что теперь ребята-демократы, которым я сильно подпортил банковские игры, зарубив Улички-на, смогут оживить его, подобно Ляхову. Представляю, что мне теперь Котя наговорит, если свидеться с ним доведется.

Внезапно я увидел короткое рыжее пламя, вырвавшееся из ствола автомата снайпера и только затем услышал звук выстрела.

— В окно лез, — поведал Рэмбо. — Бежим отсюда, сейчас гранаты полетят.

Рэмбо оказался прав. Стоило нам скрыться за дверью другой комнаты, как ее тут же выбило взрывной волной.

— Выходи по одному! С поднятыми руками! — внятно заорал кто-то как можно громче. Видимо, у этого сокола мегафон гэкнулся. Сейчас она войдет, как говаривал порой мой покойный тесть. Или выйдет. Мы, значит, лапки кверху и на улицу, чтобы вам, соколики, задачу облегчить. Хорошо придумано.

— Сейчас пойдут, — тихо сказал Рэмбо.

Я заметил, что он успел нацепить бронежилет на голое тело.

— Только не стреляй, — прошептала Марина. — Их должно быть немного. Мы тут лучше ориентируемся. В темноте всех задавим.

— Слушай, подруга, — обратился к Марине Рэмбо, — выходи за меня замуж.

Ответить на предложение руки и сердца Марина не успела. Мы услышали, как дверь, ведущая в дом, с грохотом слетела с петель, и тут же раздались короткие выстрелы.

— Чего это они? — недоуменно спросил Рэмбо. — Положено длинными очередями впереди себя поливать.

Внезапно наступила такая тишина, что отчетливо стало слышно биение механического сердца ходиков на стене.

— Только не вздумайте стрелять, — заметил я, прицеливаясь в сторону двери.

— Не стреляйте! — продублировал мою просьбу голос из передней.

Запасливый мужик этот Рэмбо. Луч фонарика полоснул впереди и уперся в фигуру, облаченную в форму спецподразделения «Сокол». Однако успеваю заметить, на ногах — белые кроссовки «Рибок» вместо форменных полусапожек. Боец отправил пистолет в кобуру и стащил с лица маску.

— Слава Богу, успел! — радостно бросил он, прикрываясь от света.

— Откуда знаешь, что успел? Может, мы давно сдохли, — стараюсь скрыть истинные мысли.

— Потому что видел. В прибор ночного видения. Еще до того, как Олег свой фонарик зажег. Честно говоря, боялся опоздать.

— Попробовал бы только. Зря что ли я назначил тебя заместителем коммерческого директора, Воха? — замечаю в ответ и тут же продолжаю руководить:

— Смываемся, ребята. А то кто-то может решить: здесь открыли кооперативный филиал областного морга. Тем более, что городской ремонтируется.

— Он уже открыт, — успокоил меня Воха, помогая выбраться на улицу.

41

Из гостеприимного дома Ляхова потянулся густой шлейф дыма. До чего все-таки люди черствыми стали, ничего их не волнует. Такую канонаду уверен, они не каждый день слышат, но при этом никто даже не выскочил на улицу, чтобы полюбопытствовать — вдруг кому помощь нужна. И света в домах соседей Ляхова нет, можно подумать, что снова электроэнергию отключили.

— Воха, как у нас дела? — интересуюсь больше не для порядка, а чтобы отвлечься от нарастающей боли. Что я, сам не понимаю — распрекрасно обстоят мои дела. Не удивлюсь, если прокурор теперь против меня решит использовать не киллеров или безоговорочно выполняющих служебный долг ментов, а крылатые ракеты.

— Рябов под охраной Саши. Там все в порядке. У нас — двое раненых, — ответил заместитель коммерческого директора.

— Сейчас мы едем домой, — скомандовал я, чувствуя, что голова начинает кружиться.

Наверное, говорю что-то не то, судя по выражению лица Вохи. Но когда человеку плохо, скрыться в родных, даже таких, как у меня, стенах — подобное желание возникает вполне естественно.

Воха отрицательно покачал головой и помог мне протиснуться в салон собственной «Волги». За руль машины уселся Олег.

— Гони на базу, — приказал ему исполняющий обязанности коммерческого директора, и Рэмбо врубил скорость, скользнув дальним светом по дороге, ведущей на трассу.

Воха прикрывает наш отход, решил я, прикурив сигарету. Рэмбо недовольно поморщился, но промолчал. Интересно, в рябовской команде кто-то курит? В зеркале заднего обзора была видна белоснежная машина Марины, в которую прыгнули три бойца в десантной форме.

— Ну дают, — резвился Олег, выжимая скорость, — взять нас хотели. Семь лет назад у меня тоже самое было. Хрен взяли. Братья-афганцы в рукопашной против нас и минуты не стояли. «Сюбхан, Аллах» — ив рай к Магомеду. А нам в их рай не нужно — водки там нет…

Олег продолжал словесный водопад, снимающий напряжение, а я отчего-то стал раздражаться. Подумаешь, подвиг совершили, от «Сокола» отбились. Слава Богу, что улицы здесь вообще не освещены, потому и действовали спецназовцы Рябова более удачно, чем их противники. И бойцы «Сокола», и мои ребята вооружены примерно одинаково, ну, может, мои чуть-чуть лучше. Однако есть у них явное преимущество — на прибор ночного видения персонально для каждого бойца ментовское руководство, в отличие от меня, не раскалывается. Кроме того, прекрасно понимаю, что погоня «Сокола» успеха не имела. В моей фирме нет ни единой машины без форсированного движка.

И вообще, разве менты способны против моих ребят выстоять? Я давно решил — песня «Моя милиция меня бережет» для самых наивных. Потому что умные прекрасно понимают — менты сами себя не в состоянии защитить. Все решают деньги, а вот их-то на ментах явно экономят. Неужели кто-то всерьез считает, что за такую зарплату человек под пули пойдет? Ведь менты прекрасно знают — хороший боец из любой городской бригады получает больше, чем все их отделение, вместе взятое. А в результате сейчас в милицию идут такие люди, которых я бы на пистолетный выстрел к своей охране не подпустил. Оттого, что, как писалось раньше, «Безопасность — прежде всего». К чему мне такие бойцы, которым впору самим себе охрану нанимать?

О милицейской подготовке смешно говорить. Ласточка из бригады председателя акционерного общества «Орбек» по кличке Гастрит в перестрелке двух ментов положил. Причем у Ласточки был старый шестизарядный револьвер «бут-ган», а у ментов — автоматы «Калашникова». Вот так у ментов огневая подготовка поставлена, а если дело до рукопашной дойдет? Какой райотдел в полном составе выстоит против десятка моих чернопоясных бойцов, за спинами которых тысячи схваток. А таких охранников в моей фирме не десяток, гораздо больше. Один только отряд Вохи чего стоит, все поголовно бывшие спецназовцы. А вот сколько они стоят — только я знаю.

Услуги этих парней обходятся дорого, но экономить на собственном спокойствии глупо. Тем более в наше время, когда развелось великое множество разбойников-любите-лей, в рядах которых кого только нет — от школьников до домохозяек.

Вон Плисюк, изобретатель великий, какую-то технологию невиданную придумал, стал о ней распространяться, так к нему сразу на улице пристали пара ребят. Продай, дядя, права на твое изобретение. Плисюк думал, если он не бизнесмен или рок-звезда, так может беззаботно деньги зарабатывать и по улицам ходить. От этой мысли парни его быстро отучили, сделали для начала «розочку» — и изобретатель в больницу угодил. Менты, конечно, уголовное дело открыли, но тут же предупредили ученого — ты, гений, себе телохранителей найми, целее будешь. Я твердо знаю — мне милиция вообще на хрен не нужна, но какого черта такая милиция нужна тому же Плисюку — вот что непонятно. Пришлось моей команде Плисюка под охрану взять, до того один знакомый умолял, чтобы этот деятель и дальше всякие изобретения из себя выдавливал.

Правда, думаю, бригаде из страхового агентства «Лимус» это очень не понравилось. Я так понимаю, они сами хотели плисюковские технологии на мировой рынок внедрять. Однако, какие могут быть претензии ко мне? Если бы этот гений вместо «розочки» попросил защиты у того же «Лимуса», я бы пальцем не пошевелил, твердо зная — их боевики Плисюка от кого хочешь защитят. А так «Лимус» и не пошевелился, у нас ведь территориального деления нет, хотя это агентство мечтало, чтобы Плисюк оформил страхование жизни вовсе не со мной. Однако я клиента у них на фирме не снимал, так что претензий быть не может. И бригада у меня такая — новоявленный «Лимус» может сам себе страховой полис оформить, если только подумает вякнуть одно горбатое слово.

Мысли эти от боли отвлекают, хотя, чувствую, ослабел, потерял много крови. Ничего, рядом Рэмбо, сзади Марина и три бойца, прорвемся как-нибудь. Тем более, каждый человек Вохи в бою пяти ментов стоит. Им перебить штурмующих дом соколов труда не составило. Жаль ментов, гибнут почем зря. Ничего, прокурор, ты и за них передо мной в ответе будешь.

Только уверен, эта неудача моего противника не остановит. Я готов даже к тому, что он каким-то макаром против нас регулярные армейские части бросит, одними «Макаровыми» ему явно не обойтись.

Соловьиная трель отвлекла меня от боли и острого желания приказать Олегу гнать машину по направлению к этому хранителю законности. Я бы с ним даже в таком состоянии, одной рукой разобрался.

Выдвинув зубами антенну радиотелефона, первым делом скромно интересуюсь:

— Кому я еще понадобился?

— Ну, как ты там, ничего себе? — в ехидном голосе Гершковича пробиваются тревожные нотки. — Тут, как бы это тебе сказать…

— А ты не говори, у меня уже рука болит. Но все в порядке, ситуация под контролем.

— Слушай, я еду к… Ну сам знаешь к кому?

Правильно, Котя, в том, что наш разговор слушают у тебя сомнений нет. Только «Олимп» нашему прокурору не по зубам, за него руководство города с кого хочешь шкуру снимет, тем более — с собственного выдвиженца.

— Ты бы лучше сидел в офисе, — подсказываю Коте, как себя вести.

— Я еду к Константину, — отрезал Котя, наплевать на любопытство возможных слушателей нашего разговора.

— Моему начальнику отдела снабжения? — прихожу к нему на помощь.

— Вот именно.

— Котя, ты бы лучше не совался, — пробормотал я.

— Нет, — отрезал Гершкович. — У меня не так много надежных партнеров, как может показаться. И я не собираюсь терять хотя бы одного из них.

Не мог же я сказать Коте, что он обострит ситуацию. Потому, что прокурор тут же сделает вид, мол, полностью согласен с вами, господин губернатор. В самом деле, разве он возразит губернатору: дескать, извините, я тут по старым делам свидетеля убрать должен, у меня трудовые взаимоотношения с одной всесоюзной компанией. Так что, господин губернатор, смерть генерального директора «Козерога» — это моя путевка в жизнь. За такой ответ Константин Николаевич ему сразу задницу разорвет без моей помощи. Значит, нужно выигрывать время, пока прокурор перестроится, сделает вид — моя жизнь ему без надобности. Но что он взамен может потребовать — прекрасно понимаю. И тогда выйдет, что впервые в жизни кто-то сумеет меня победить. Однако я не слишком надеюсь на губернаторскую подмогу, да и счастливое продолжение собственной биографии в случае прокурорской переигровки не устраивает. Моя судьба может зависеть только от воли одного человека — и не иначе. Иначе жить не стоит.

Господину губернатору и мэру тоже будет не сладко, радуюсь, по крайней мере, такому обстоятельству. Всю операцию, которую творил прокурор руками дохлого Чируса, придется заново начинать. Я примерно догадываюсь, каким образом Гершкович обвиноватит прокурора. В конце концов, зря что ли они о судьбе Чируса так беспокоились, а тут из-за элементарной несдержанности этого законника президент «Витязя» копыта в сторону отбросил. Жалость какая…

В отличие от руководства города, себя я пожалеть не успел. Уж слишком разогнал машину Олег. Свет фар скользнул по корявой надписи, сделанной мелом «Стопов нет. Поворотов нет». И я тут же заорал:

— Тормози!

Рэмбо и без команды сбросил ногу с педали газа, до отказа выжал тормоз, и «Волга» пошла юзом в надвигающийся на нас тракторный прицеп, стоящий на трассе. Я попытался открыть дверь машины, но не успел, потому что моя голова уже стремительно приближалась к лобовому стеклу.

42

Нога была обута в коричневый ботинок, с царапинами на носке. Выше коричневого ботинка шла тщательно отглаженная брючина с шевроном, полуприкрытая белым халатом с дыркой. Я попытался подняться, но не смог. Голова раскалывалась, в ней словно поселились кузнец с подмастерьем, и они монотонно били кувалдами по вискам. Я пошевелил кончиками пальцев ног, вроде бы целы. Грудная клетка болела чуть меньше, чем голова, но левая рука отказывалась повиноваться.

Мое шевеление под бросающей яркий свет лампочкой без плафона не осталось без внимания. Сидящий в углу комнаты мент резко вскочил, хлопнул дверью, и мне тут же показалось, что в голову ударила взрывная волна. Я закрыл глаза, но уже не мог сосредоточиться. Боль наплывала волнами со всех сторон, и сопротивляться ей, по— видимому, не было смысла. Даже легкое прикосновение к плечу показалось ударом увесистой дубины.

Не без труда открываю левый глаз, правый почему-то отказывается повиноваться. Возле меня стоит пухлый маленький человечек с доброй, как у деда Мороза, улыбкой. Ему бы костюм соответствующий и бороду, пытаюсь отвлечься от нарастающей боли.

— Как вы себя чувствуете? — ласково спросил Дед Мороз.

Я решил сделать вид, что уже умер, но человечек оказался настойчивым.

— Я следователь по осо…

Он не успел закончить фразы, потому что я хрипло застонал, схватился пальцами правой руки за полу его пиджака и знаком попросил приблизиться. Дед Мороз склонился ко мне, и я довольно внятно сумел поведать ему о своем самочувствии:

— Иди в жопу!

А потом пришел Рябов. Он смеялся и спрашивал: «Что же ты, облажался? Я думал, без меня справишься». За спиной Рябова стоял Костя в бронежилете, со своим «магнумом» и орал: «Всем бошки поотрываю, козлы». Костя куда-то ушел с Рябовым, а вместо них тут же возникли Снежана и Гарик. «Где мама?» — спросил я у сына. — «Вот же моя мама», — говорил Гарик и показывал на Снежану. — «Тебе плохо?» — раздался тихий голос откуда-то сверху. Я попытался разглядеть, но не сумел. — «Мама, мне хорошо. У меня все в порядке», — весело откликнулся я. — «А у вас там как?» — «Лучше, чем на земле», — растаял где-то вдалеке голос мамы, и тихая музыка закружила в танце Олега-Рэмбо и ту самую женщину, которую я как-то видел вместе с Ляховым в рябовском «Трактире», с еще целой головой. Чирус тыкал в мою грудь пальцем и приглашал: «Приезжай на Гавайи. Там такие девочки». Красивые девочки на Гавайях; возле меня уже стояли медсестры, одетые в эротическом белье из торгового дома «Гермес», и одна из них, подняв шприц, говорила грубым мужским голосом: «Ему нужно сделать укол». — «Не стоит», — сказал Дед Мороз. — Пусть сдыхает». И по телу снова полыхнула боль…

— Ты слышишь, — тряс меня за здоровую руку Дед Мороз. — Открой глаза. Ничего, я тебе помогу.

Дед Мороз придавил рану на левой руке, и боль пронзила меня с новой силой, да так, что я поневоле открыл даже правый глаз.

— Ты лучше понюхай, чем от раны несет, — с ласковой улыбкой сказал Дед Мороз. — Еще немного, гангрена начнется. Или ты ответишь всего на один вопрос и тебе окажут помощь, или подыхай. Вот весь выбор.

Прежде чем снова найти защиту от боли, провалившись в беспамятство, я сумел выдавить из себя:

— Ты еще не пошел в задницу? Торопись, опоздаешь…

Не знаю, сколько прошло времени, потому что, когда я очнулся, лампочку, засиженную мухами, потушили. Где-то в глубине подсознания я услышал знакомый голос, и только он окончательно помог мне открыть еще один глаз. Удар в дверь уже не казался последствием взрыва; влетевший в комнату Дед Мороз отступал к моей койке, а на него надвигался генерал. Я впервые видел Вершигору в ладно сидящей форме, с орденскими планками на груди. Позади генерала застыли ребята в строгих костюмах, прикрывая дверь в камеру.

— В общем так, майор! — рявкнул Вершигора. — Если с ним неладно будет… Место вертухая в лучшем случае засветит. Это я тебе гарантирую. Сорвать такую операцию, куда вы полезли, мать вашу, пинкертоны долбаные! Год работы — коту под хвост. Значит, мы со службой безопасности… А вы, мудозвоны хреновы… Работы от вас не жди, зато кому-то в борщ насрать — это всегда пожалуйста.

Вершигора словно невзначай оттолкнул Деда Мороза с пути к моей койке, да так, что тот влетел в стену. Лица ребят, стоявших у двери, ничего не выражали. Зато генерал был явно взволнован. Он быстрым шагом летел на меня, выдавая тем самым в себе бывшего мента-оперативника Вершигору, оставившего за порогом генеральскую важность и деланно весело орал при этом:

— Как дела, Шериф?

— Отлично, — выдавил я из себя, пользуясь тем, что от такого генеральского напора даже боль куда-то отступила.

Вершигора подмигнул одним глазом. И, несмотря на запульсировавшие в голове молоточки, мне стало ясно: он вычислил меня с подачи Коти, благодаря дурацкой надписи на двери разбитого автомобиля. И как бы туго не соображал я, тут же понял: Вершигора не просто спасает меня, выдавая за сексота, он и свою проблему решает. Эта камера с зарешеченным окном явно не кабинет в губернаторском доме, и теперь, если выкарабкаюсь, мне придется все-таки выслушать предложение начальника Управления по борьбе с организованной преступностью.

Я догадывался, что разговор в этой комнате пишется. И только поэтому агент Шериф как можно внятнее произнес:

— Задание выполнено, товарищ генерал.

Вершигора чуть поморщился, видимо, стал привыкать к тому, что его называют господином, и тут же рявкнул:

— Носилки, быстро.

— Вершигора, — прошептал я. — Проследи, чтобы мне руку не отхватили…

Вершигора склонился надо мной и прошептал в ухо:

— Тебе голову оторвать нужно… Молодец! — гораздо громче бросил он, и молоточки ударили в виски с такой силой, что лицо Вершигоры стало расплываться и мгновенно исчезать во внезапно сгустившихся сумерках.

43

Если везет — то всегда везет. В этой нехитрой истине я лишний раз убедился, когда теплый октябрь сыпанул листьями за окном, доказывая — настоящая осень на подходе. Видимо, становлюсь домоседом. Правда, в былые годы мне тоже доводилось несколько дней подряд отлеживаться дома, но чтобы так, как сейчас, уже третью неделю — такого в моей трудовой биографии еще не было.

Сабине повезло, это же мечта ее жизни, чтобы муж почти каждый день ночевал дома. Однако на том ее везение не закончилось. Жена, по-видимому, задалась целью приобщить меня к новейшим медицинским достижениям, к которым она питает не меньшую слабость, чем алкоголик к шмурдяку. Но главное — протестовать против передовых методов, направленных на восстановление собственного здоровья — у меня пока сил явно не хватает. Иначе очередной, словно выскочивший из далекого прошлого ведун распространял бы свои причитания и запах немытого тела исключительно в свободном полете за дверь.

На народного целителя у Сабины последняя надежда. Потому что какая-то бабка, прикладывавшая к моей руке травы и оравшая при том заклинания не тише этого шамана, со своей работой так и не справилась.

До бабки меня активно лечили в той же больнице, куда повезло попасть Рябову. Подумаешь, пулю в грудь получил, мелочь какая, через неделю Сережа уже на ногах стоял. Зато как мне повезло. Кремневый наконечник копья — это не пистолетная пуля, оружие с тысячелетней историей. Может, до меня им кололи какого-то ядовитого ящера, о котором современная наука не знает. Иначе отчего врачи из кожи вон лезут, а рана им назло все равно не затягивается? В общем, порез на руке обернулся таким счастьем, которое я могу пожелать исключительно нашему прокурору.

Прокурор меня вчера проведывал. Вместе с господином губернатором, мэром и генеральным директором концерна «Олимп». В присутствии высокого руководства прокурор клялся, что найдет и покарает всех преступников, совершивших такое злодеяние. Потому что уже располагает оперативными данными — нападение на нас с Рябовым совершила банда Чируса, на счету которой множество преступлений, в том числе и убийство бизнесмена-филантропа Градусова. Пусть сам Чирус погиб при задержании, на этом прокурор не успокоится, пока не обезвредит его шайку поголовно. И помогавший Чирусу аферист Ляхов, втершийся в доверие к честным людям, обязательно предстанет перед судом, когда будет отыскан нашими доблестными органами.

Я подумал, что прокурора заставил изменить мнение обо мне не только губернатор, но и исчезнувший Ляхов. Хранитель законности сообразил: стоит Ляхову раскрыть рот, как он тут же может закрывать глаза. Улыбающийся прокурор пожелал мне отменного здоровья и плодотворной работы на благо любимого города. А мэр Пенчук заверил меня — у уголовников земля под ногами загорится. И выразительно посмотрел на прокурора.

Подчеркивая наши дружеские отношения, господин губернатор притащил даже гостинец, который собственноручно испекла для болящего его супруга, страшно беспокоящаяся о моем здоровье. Еще бы ей не беспокоиться, если я этой милой семье заменяю этакое совместное детище банка и ювелирной лавки. Постаралась госпожа губернаторша, видимо, от всей души, хотя, как сообщил с утра Воха, Трэш жрал ее изделие без особого аппетита.

В свою очередь, я поблагодарил гостей за такое внимание, сказал, что фирма «Козерог» учредит пенсии для семей милиционеров, погибших при исполнении служебных обязанностей и в дальнейшем впредь буду делать все возможное для процветания родного города. Господин мэр тут же порадовал меня, что в плане бизнеса открываются прекрасные перспективы, но при этом Константин Николаевич одарил скромно сидящего на стульчике прокурора таким благодарным взглядом… Мне сразу стало ясно, сколько комплиментов наглотался этот деятель, когда его воспитывали с подачи Коти, молча смотрящего сквозь толстенные стекла очков на всю эту картину заботы руководства о простом человеке. Наверное, наш прокурор перед губернатором на четырех костях ползал, клялся-божился, что скорее себе горло перережет, чем в мою сторону посмотрит, но клятв Константину Николаевичу было явно недостаточно. Вот он и приволок за собой эту тварь, чтобы она образно лизнула мою раненую руку, а я со своей стороны — забыл о случившемся. Я, конечно, исполнил вид полного беспамятства, как требовала ситуация, хотя что-либо забывать вовсе не собирался.

Чтобы доказать, будто экономические заботы руководства по-прежнему находят отклик в моем сердце, я тут же выдвинул свой план всеобщего процветания, лишний раз подтверждая: со здоровьем у меня еще не все ладно.

— Господин губернатор, — обратился я Константину Николаевичу, — а что, если нам объявить войну Германии и быстро-быстро сдаться в плен?

После этого заявления я в изнеможении откинулся на подушку, а господин губернатор тут же вспомнил о делах государственной важности, и, как того требовала медицина, эта делегация перестала утомлять явно больного. Другой, может, такому везению и обрадовался, кого еще во время болезни прокурор с губернатором и мэром посещают, однако после удара в лобовое стекло у меня с головой явно не все ладно. Такая образцово-показательная покорность городского прокурора почему-то не обрадовала.

Тем более, снова дала знать о себе царапина на руке. Рана, конечно, глубокая, но чтобы двадцать дней так мучаться… Несколько раз переливали кровь, постоянно чем-то колят, благодарный за новое оборудование Кононенко лично вскрывал и вычищал рану, а она постоянно гноится. И это при том, что на мне все заживало, как на Трэше, которому, видите ли, не по вкусу губернаторское подношение. Мне тоже не по вкусу, однако я не рычу, пусть, в отличие от Трэша, привык регулярно зализывать раны.

Народный целитель что-то шептал над моим израненным предплечьем, и я сразу догадался, кто должен возглавить нашу медицинскую Академию. После его появления на этом посту с ним продолжат работать только самые стойкие медики, несмотря ни на что, решившие отдать себя людям без остатка. Быть может, кто-то из них будет это делать без противогаза. Интересно, Сабина догадывается, что я скорее помру от вони, которую распространяет шаман, чем от собственной раны?

Целитель, закончив свою волшебную процедуру, заверил меня с прокурорской искренностью — очень скоро пойду на поправку. В ответ на это благодеяние я тихо сказал ему, чтобы он шел по весьма распространенному адресу. И чем скорее, тем лучше.

— Больной человек, — обратился шаман к появившейся в моей спальне Сабине, — но лечение уже дает результат.

Я не выдержал и послал его уже не вполголоса, что лишний раз доказывало — результат этот еще весомее, нежели тот, на который он мог рассчитывать. И заявил жене, после того, как целитель растворился за дверью, чтобы она перестала сюда убогих таскать и комнату проветрила. А заодно попшикала в ней дезодорантом — это для моего самочувствия сейчас самое главное.

Так что перед визитом еще одного представителя медицины, воздух в комнате стал более-менее чистым. Видимо, у меня по поводу этой самой чистоты точно пунктик сделался; после прокурорского появления я еле-еле, но в кабинет перебрался. До того, как мне казалось, в спальне воняет, что оставаться в непроветренном помещении не было сил.

Медсестричка, в отличие от шамана, распространяет совсем другие запахи. Пока она обрабатывала рану, я неожиданно для самого себя, запустил руку под ее юбку. Наверное, только потому, чтобы убедиться: в отличие от левой, правая работает безотказно. Других желаний по проверке боеспособности у меня пока не возникает.

Сестричка сделала вид, что ничего не почувствовала, чересчур увлекшись своей работой. Наверное, это у нее в душе заложено быть такой милосердной, тем более, что на чем-чем, а на медицине Сабина никогда не экономила.

И вообще, рана раной, но одно приятно: меня все стараются побаловать. Домработница готовит такую разнообразную вкуснятину, словно к ней вернулась молодость. Старается, можно подумать, что она снова трудится в немецком кабаке и вместо меня дегустацией ее блюд займется какой-то Адольф Гитлер.

Гарик тоже меня радует, заявляется в спальню проведать папу родного, рассказывает, что мне скоро лучше станет. А сам, наверное, мечтает: как папаша копыта в сторону откинет, так я сразу стану командовать всеми, даже дядей Сережей.

Рябов, в грудь пулей ужаленный, давно на ногах. Лицо, правда, немного заострилось, но он быстро в форму входит, уже к работе приступил. Ничего, он сегодня тоже заявится; пусть я с трудом передвигаюсь и рана дает о себе знать, но работать смогу, даже если от меня одна голова останется.

Жаль только, от Рэмбо почти ничего не осталось. Машина столкнулась с прицепом той стороной, где сидел водитель, и, даже если бы рулевая колонка не вошла в грудь Олега, после такого тарана, — его из машины только по частям вынимать, не иначе. Мои ребята или менты, думаю, разобрались с тем придурком, который оставил на трассе трактор с неработающими габаритами, но Олегу от этого не легче. Пошел в рай наш Рэмбо, хотя он и сильно переживал, что там водки нет. Ничего, Олег, твоя смерть тоже кое-кому в зачет пойдет, пусть это и не особенно радует.

Зато радует другое, Марина в моем доме поселилась. Представляю себе, как Сабина обрадовалась. Она до сих пор уверена, что я изменяю ей исключительно с секретаршей. И, как всегда, неправа, разве в этом году я ее с Мариной хоть раз обманул?

Мариночка меня на прогулку вывозит, хотя я вполне могу и своим ходом до сада добраться. Однако, для улучшения здоровья и еще с одной целью катаюсь на инвалидном кресле не хуже парализованного. Марина молча катит меня под деревья, а Сабина, уверен, время от времени подглядывает за нами в бинокль, который стянула у Гарика. Хороший бинокль, цейсовский, зря, что ли, сынок дорогой в свое время его у меня украл?

В ту памятную ночь, стоило покинуть дом Ляхова, и всех нас коснулось везение. Мало того, что нам с Рэмбо посчастливилось с трактором как можно ближе познакомиться, так и у «ауди» колесо полетело. Теперь, наверняка, в этой машине три запаски, не меньше, а тогда ни одной не оказалось. Секретарша с бойцами, конечно, пыталась остановить и реквизировать попутку, но нравы у людей другими стали, отчего-то не хотят они, как прежде, ночами ездить.

Раньше, помню, во времена застоя проклятого, все посадки у моря ночью были машинами утыканы. Выбирай, если нужно, любую, пока хозяин где-то в кустах с телкой резвится. Зато теперь — посадки не нужны. Вместо кустов можно использовать некие помещения, которые давным-давно были в распоряжении зарубежных граждан. Ничего, мы их быстро по части свободы и, особенно, телок, догнали. Только вот такая демократизация в связи с отсутствием транспорта на ночной дороге моей охране не понравилась.

Поэтому Марина с ребятами бросились вперед трусцой, однако, как уже было сказано, когда везет — тогда везет. Одна машина на трассе все-таки появилась, гаишники из засады возвращались. И когда моя охрана с языками за плечами добежала до места столкновения, они могли защищать только мертвого Олега, потому что прокурорская шайка и по ментовской волне свои уши растопыривает. Эх, Марина, видно не судьба была тебе свою жизнь с Рэмбо устроить. Поэтому, наверняка, ты такое устроила в городе…

Это же нужно, чтобы довести мэра до состояния, когда его Котя должен был успокаивать, валерьянкой отпаивать. Марина, Марина, когда я выхожу из своя, — так это мой стиль работы, но тебе стоило придумать что-то другое. Заявить мэру по телефону — если за сутки не найдется генеральный директор «Козерога», то по истечении этого срока каждый час в городе будет взрываться очередное здание…

Кто знает, может, мэр в душе и не поверил. Зато я уверен: если бы мне повезло пойти на тот свет, городские здания точно летели бы вверх прощальным салютом. Хотя бы потому, что работа составляет для Марины смысл ее жизни. Впрочем, это отличительная черта многих сотрудников нашей фирмы. Если бы другие с нас пример брали, стал бы я господину губернатору советовать в плен сдаваться? Видимо, Константин Николаевич не хочет такого улучшения жизненного уровня населения только оттого, что не уверен — назначат ли его немцы старостой или нет? Можно подумать, ему когда-то кто-то на этот счет конкуренцию составлял, лично я бы на такой ответственный пост другой кандидатуры в Южноморске просто не нашел.

Рябов пришел поближе к вечеру, когда в до сих пор открытое из-за последствий визита целителя окно комнаты явственно протянулась прохлада. Вынужденная мера, решил я, зябко поведя плечами, в прошлый раз кондиционер с проблемой окончательной очистки воздуха явно не справился.

— Ты сегодня молодцом, — сказал Рябов, заботливо поправляя одеяло на моей груди. — Сразу видно, легче стало. Да?

— Да. Но особенно мне станет хорошо, когда я вообще перестану боль чувствовать…

— Прекрати, — прервал меня Сережа, потому что прекрасно догадывался о таком продолжении фразы.

— Рябов, ты из пули амулетик сделай, — посоветовал ему я.

— А ты тот кремень на грудь повесь, — парировал Сережа. — В крайнем случае пригодится. Если сабли под рукой не будет. И чего тебе неймется?

— Сережа, ну хоть раз представь себя на моем месте. Ты бы выдержал?

— Конечно, — тут же соврал Рябов, посмотрел в мои глаза и торопливо добавил: — Пять минут, по крайней мере.

Мы улыбнулись почти одновременно, разве что мне это удалось сделать чуть раньше, когда Рябов заявил, что на моем месте он бы сдержался.

— Не дрейфь, скоро встанешь. На охоту рванем, — продолжал нагнетать атмосферу благодушия Рябов.

— Да, как в том анекдоте, когда к умирающему охотнику пришел его друг гробовщик.

— К тебе это не относится.

— Отчего?

— У меня на тебя времени нет. Доволен?

— А что, в городе по-прежнему гробы пользуются повышенным спросом? Слушай, Сережа, может нам столярку по части гробов открыть? Заработали бы кучу денег. Делали такую красоту, как для юаровских негров, специально для очень крутых бизнесменов. С рекламой. «Запасайтесь гробами, завтра будет дороже, чем сегодня. Думайте о своем будущем! Ваши проблемы — наши заботы!» Ладно, Сережа, как там восприняли судьбу Чируса? Надеюсь, ты понимаешь, у меня другого выхода не было.

— Был выход. Не стоило…

— Если бы я лежал с пулей, ты бы долго думал, что стоит, а что нет?

— Я бы не думал. Но я отвечаю за безопасность фирмы. И это — вполне естественно. У тебя было другое решение. Ты поступил, как пацан.

— Но-но, Рябов, — бормочу я, — что-то ты стал сильно разговорчивым. Сил наберусь, я тебе по тыкве настреляю.

Сереже, видимо, очень хочется, чтобы я наконец-то согласился с его требованиями по соблюдению максимальной безопасности в дальнейшем. Обстановка сейчас для этого самая подходящая. В моем положении другой бы, наверняка, сам себе давал клятвы: что бы я еще хоть раз… Однако молиться таким образом мне не улыбается, хотя бы потому, что обманывать себя не собираюсь.

По ухмылке Рябова я понял: наконец-то Сережа откажется от своего традиционного требования.

— Горбатого могила исправит… — как бы невзначай бросил Рябов, подтверждая мою мысль*.

— Это ты о себе?

— В частности, о себе.

— Тогда, может быть, соизволишь все-таки ответить на вопрос пролившего кровь за светлое будущее.

— Будущее… — хмыкнул Рябов. — Ты им устроил воспоминания о будущем. Хотя… Они уже Чирусу замену нашли. И покруче операцию замастырят. Словом, мало банковских афер. Нужен взрыв. Так сказать, народное негодование. Приедет в город человек со стороны. Откроет, допустим, очередное СП «Лиса Алиса и кот Базилио», доверительное общество для идиотов. Пару раз процент выплатит. Потом сбежит. Народ завоет — деньги пропали…

— …куда руководство смотрит? — продолжил я. — Молодцы, ребята. Растут на глазах, вдобавок тут же благодаря народному гневу в других банках проверки начнутся, аферы вскроются. И появится вместо них какой-то «Вафлер-инвест» на собесовской основе. Слушай, Рябов, думаю тебе нужно в «Экибане» побывать.

— Зачем?

— Не догадываешься?

— Нет.

— Правильно, ты же за безопасность отвечаешь. А я — за финансовую деятельность. У нас в связи с последними событиями расходы были. Двоих вообще потеряли, теперь о их семьях заботиться нужно…

— Ты хочешь, чтобы «Экибан»…

— Ничего я не хочу. «Экибан» сам должен проявить сознательность, узнав из-под чего мы его вывели.

— Понял, — уважительно пробормотал Рябов и тут же поднял свой авторитет в моих глазах:

— Ляхов предлагает за свою жизнь пять миллионов наличными. И часть коллекции.

— Ты не зря коммерческий директор, Сережа. Только, думаю, жизнь Ляхова куда дороже.

— В конце концов, он твой. Как договорились, тебе решать.

— Эх, Серега, наши договоры… чего они стоят, если жизнь в них постоянно коррективы вносит? Наверное, мне придется отказаться от мысли вернуть Ляхова в преисподнюю. Вот бы его дружок такому раскладу обрадовался. Каждая операция должна приносить конкретный результат. Но пятью лимонами он не отделается.

Кажется, мне удалось убедить Сережу, отчего я хочу сохранить жизнь Ляхову. Если бы он догадался об истинной причине, того глядишь, в целях безопасности ногу бы мне прокусил, чтобы я вообще из постели не вылазил. В конце концов, у каждого из нас свои методы. Я ведь даже не ругаю Сережу по поводу рискованных действий, беспокоюсь, как бы после моих слов рана на его груди не заныла.

— А какие еще новости, Рябов?

— Студент просил передать, чтобы ты, как встанешь, — срочно к нему.

— Наши желания совпадают. Я был бы не против, чтобы поскорее прийти в состояние, позволяющее выполнить приказ своего главного командира.

Рябов неопределенно хмыкнул и заметил:

— Ты не представляешь, что он вытворял, когда все точки под охрану взяли. Заставлял ребят свои лекции слушать. Один из них мне прямо сказал — в следующий раз лучше под пули идти, чем к Студенту.

— Вот видишь, Сережа, какая у меня работа вредная, — кому как не Рябову могу пожаловаться по поводу своей судьбы. — Я Студента постоянно слушаю.

— Тебе и не это предстоит, — гарантировал дальнейшее ухудшение здоровья Рябов. — Мы уже начали строительство Центра современного искусства.

— Хорошо, Сережа. Других дел пока нет?

— Слушай, скажи прямо, как ты планируешь завершить операцию с Ляховым?

— Какие планы, Сережа? — чуть ли не простонал я. — Не знаю, когда на ноги встану.

— А зачем Босягинпобывал в Москве?

— Чтобы твои данные проверить.

— Ага, в рабочем порядке, — выдал Сережа фразу, от которой я его давным-давно отучил.

Рябов пристально смотрел на меня.

— Сережа, это ведь было еще до известных событий… Так что…

— Так что расскажешь кому-то другому. Контролировать мою работу… И ты хочешь, чтобы я этому поверил?

— Ладно, Сережа. Босягин страхует мои действия. И этим все сказано. Ты понял?

— Понял. В твоих действиях без психиатра не разобраться…

— Смотри, еще один доктор выискался. Ладно, тебе признаюсь, я допустил одну ошибку.

Рябов недоверчиво посмотрел на меня, но все-таки профессиональные обязанности взяли верх над осторожностью.

— Какую ошибку?

Я исполнил вид страшного огорчения и признался:

— Нужно было сказать Кононенко, чтобы он не только пулю из тебя вытащил, но и хотя бы одно яйцо отчекрыжил. Мне сейчас для здоровья сырые яйца не помешают…

44

О Данте знают многие, но кто помнит сегодня об этих гвельфах и какие политические цели преследовали они в своей борьбе? Все честолюбивые устремления политиков осыпаются прахом в ногах истории, кому до них дело. Остается искусство. «Божественная комедия», например. Или вот это полотно «Смерть Имельды Ламбертацци» кисти Николая Ге.

Глядя на работу великого живописца, я невольно прикоснулся к ране на руке, но тем не менее одобрил себя за правильное решение относительно судьбы Ляхова. Шесть миллионов долларов, информация о совместном советско-норвежском предприятии «Полярный медведь», этой ширме, за которую спрятали незначительную часть партийных денег. Ничего, оклемаюсь, нам и такой толики партийных богатств хватит, нужно другим что-то на разживу оставить. Да и партия может на меня сильно разобидеться, так что будем скромнее. Тем более, кроме этого, Ляхов компенсировал свое недостойное поведение в Южноморске замечательными произведениями искусства.

Нервничал, правда, Анатолий Павлович, когда его подраздели, но упрекнуть в том, что я не сдержу своего слова, он не сможет. Жизнь Ляхову обещана. И более того, сейчас в моих интересах, чтобы он за границу целым смылся. На него и без меня охотников с лихвой, тем более я ведь как-то сказал Рябову — ты прав, Сережа, все можно делать чужими руками. Так что пусть Ляхов пока живет, в конце концов, кто он? Шестерка безответственная, кончать его — это даже не уровень моего главного инженера.

Поэтому я спокойно рассматриваю картину, откровенно радуясь, что рядом нет Студента. Тот бы от восторга вполне мог рухнуть в постель рядом со мной. И вовсе не от того, что вместе с деньгами мне досталось около тридцати произведений живописи великих мастеров. В том числе и Башкирцева. Напрасно, что ли, мои ребята так старались? Ничего, Ляхов, у тебя еще заначки есть, я вытрусил этого замечательного собирателя с того света не до исподнего исключительно по доброте душевной и чтобы не подавиться. Светиться по городам, где, наверняка, у Анатолия Павловича кое-что припасено на черный день, не следует. Его пока здравствующие командиры такую суету без внимания не оставят. Тем более, им сейчас Ляхов куда нужнее, чем мне.

До сегодняшнего дня был уверен: существует лишь эскиз этой картины, но тем не менее известному коллекционеру Ляхову удалось насобирать вполне законченную работу. Сейчас мне она особенно близка по своему духу.

Стукнули одного из болонских гвельфов отравленным кинжалом, как тут же к своему возлюбленному примчалась эта самая Имельда Ламбертацци и стала его лечить. Пусть эта Имельда не разделяла политических взглядов раненого, но, тем не менее, она припала к его груди и стала отсасывать яд из раны. Медицина отказалась бессильной, и, больше того, Имельда сама отравилась ядом. Вот такая грустная история.

Я сейчас на ее любовничка похож немного, рана гноится, доктора ее чистят, медсестры уколы делают, народные целители надо мной шаманят и воняют, Сабина ежедневно присыпает стрептоцидом и поливает панзенолом. Однако такая помощь дает не лучший результат, чем медицинское вмешательство Имельды Ламбертацци в судьбу ее подраненного ухажера.

Как все-таки сильно действует на людей искусство, глядя на картину Ге, в этом можно в который раз убедиться. Не стал я ждать, когда ко мне в комнату ворвется какая-то местная Имельда, чтобы отсосать всякую гадость из раны и спасти болящего не только от нее, но и докторов. Чувствую, если еще несколько дней они будут действовать на мои нервы, так их методы лечения кто-то вряд ли переживет. Не я, конечно, а тот, кто под горячую здоровую правую руку попадет. Народного целителя точно бить не буду, потому что тресни такого, потом руки не отмоешь, гангрена привяжется. Мне только ее для двурукого счастья и не хватает.

Чего-то путного от врачей мне ждать не приходится, как и от появления Имельды-спасительницы. Наши Имельды, конечно, отсасывать большие мастерицы, но в их санитарных способностях я как-то сомневаюсь.

Поэтому искусство подействовало на меня до такой степени, что я решил исцелить себя сам. Ну разве это дело: рана заживает, покрывается корочкой, однако стоит ее сковырнуть, как тут же выступает вместе с сукровицей желто-зеленый гной. Зеленый оттенок, наверное, только потому, что Сабинина-целительница к ране алоэ прикладывала. Ладно, пусть эти Гиппократы великие и целители смердящие на ком-то другом тренируются, теперь я сам для себя главнее Авиценны.

На исцеление я решился глубокой ночью, когда моя супруга сопит в две ноздри под воздействием белласпона. Иначе, застукай она нас с Мариной в гостиной, сразу решит — несмотря на отвратительное самочувствие, я собираюсь в очередной раз порадовать ее прекрасным сувениром в виде образных рогов. Кроме того, сделав секретаршу соучастницей операции, я и в дальнейшем на нее рассчитываю. Зря что ли Марина так рьяно отстаивала интересы фирмы в массажном салоне, неподалеку от прокуратуры.

— Готов? — спросила меня секретарша.

Я еще раз посмотрел на покрывшиеся изморозью пепла угли в камине, лезвие ножа, полыхающее нежно-розовым жаром, а затем ответил:

— Давай, анестезиолог.

Марина протянула мне фужер «Джони Уокера», я выцедил его до дна и скомандовал:

— Приступаем.

— Слушай, тебе морфий впрыснуть?

— Обойдемся, Марина. Ты не волнуйся, меня три раза без наркоза шили.

— Может, я это сделаю?

— Никогда, ты мне обязательно боль причинишь. Я тебе не доверяю.

Чтобы я перестал оскорблять Марину недоверием, она вставила между моих зубов короткую палочку и затянула на затылке ремешки, свисавшие с ее концов. Интересно, похож я на Трэша, успеваю подумать в тот миг, когда выхватываю из углей свой нож рукой с предварительно надетой перчаткой и прижимаю плашмя лезвием к ране.

Это ложь, будто человек умеет сконцентрироваться до такой степени, что не чувствует боли. Можно только отвлечь, обмануть себя, но не больше. В этом я убеждался на собственном опыте. Только сейчас, уловив запах паленого мяса, мысленно успел успокоить себя, мол, от Сабининого врача еще хуже несет, и на этом отвлечение от боли закончилось. Невольно навернувшиеся на глаза слезы застилали обзор, но, тем не менее, я заметил неприхваченный раскаленным лезвием уголок раны и повторил процедуру.

Марина засыпала рану порохом, смешанным с паутиной, и лишь затем вытерла мое лицо махровым полотенцем.

— Как из ванны вылез, — констатировала секретарша, рывком высвобождая мои зубы от палочки.

— Окунуться не хочешь? — пробормотал я, чувствуя между лопаток струйки пота.

— Отдохнул? — заботливо спросила секретарша.

— Еще полминуты. И… Нет, обойдусь без наркоза. Знаешь, Марина, у нас такие дела пошли. Может, для нужд фирмы свою больницу отгрохать?

— Только попробуй, — вполне серьезно стала угрожать Марина. — Тогда из нее наших оглоедов фугасами не выбьешь. Представляю, что в этой больнице начнется. Особенно, когда туда одновременно отправятся все козе-роговские придурки. Во главе с начальником отдела снабжения. Хоть святых выноси.

Ее слова немного отвлекли от боли, однако не настолько, чтобы я решил растягивать удовольствие от лечения.

— Давай, Марина, — командую продолжением медицинского праздника.

— Палочку поставить?

— Обойдусь. Скажу прямо — лучше я бы тебе палочку ставил.

— От вас дождешься, — не сдержалась секретарша. Я вцепился пальцами в подлокотники кресла, Марина чиркнула спичкой и поднесла ее к ране. Порох исчез в короткой вспышке огня, однако я все-таки сумел сдержать стон.

Марина тут же залила рану жиром катрана, которого я выудил во время единственного в течение ушедшего года выходного, а самые полезные для ожогов компоненты из печени этой рыбки извлек Воха. Вот они и пригодились.

— Да, Марина, насчет больницы ты права, — бормочу я, чтобы не заскрипеть зубами. — И по поводу Кости тоже. Он же первым делом пляску имени святого Витта исполнит прямо на работе.

— Пошли наверх, — скомандовала Марина. — Я тебе укол сделаю. Не морфий, снотворное. Тебе заснуть нужно, сил набираться. С Сашей я уже поговорила.

— И что ответил мой любимчик?

— Согласен твой любимчик. Давай руку.

— Нет, Маринка, я сам.

Человек иногда способен переоценить себя. Меня зашатало с такой силой, словно я выпил не жалкий фужер виски, а опустошил все запасы бара в гостиной. И понесло меня в сторону так, что Марина пришла на помощь явно вовремя.

— Да, Марина, теперь я без тебя, как без ног. Словно вернулся в далекое детство и добрая фея помогает маленькому мальчику поскорее увидеть разноцветные сны. Тебя случайно не Мэри Попкинс зовут?

Марина не прореагировала на этот вопрос. И правильно сделала; меня окутала такая боль, что ответа я бы все равно не услышал.

45

Муж и жена — одна сатана, убедился я с утра пораньше: если меня могила исправит, то вряд ли Сабина изменится прежде, чем сыграть в ящик. Я не успел выпить морковный сок, разбавленный лимоном, как в мою спальню вперся очередной профессор народной медицины. От предыдущего целителя он отличался только тем, что, по всей видимости, постоянно ходил босиком, но при этом мыть ноги считал ниже своего достоинства. А может, мытье здоровью вредит, подумал я, глядя в умные, как у Трэша, глаза эскулапа.

— Вам скоро полегчает, — наконец-то выдавил он из себя диагноз, хотя бы потому, что мой взгляд не предвещал ничего хорошего этому научному деятелю.

— Да, развелось вас, ребята, — протянул я, — больше, чем прежде лекарств было. Ты ВГИК, что ли, заканчивал?

— Политехнический институт, — мгновенно раскололся целитель.

Я вздохнул и заметил:

— Вообще-то мне сейчас хотя бы ветеринара. Но они почему-то все больше в искусствоведах ходят. Значит так, возьми пятьдесят долларов, дуй отсюда и скажи моей мадам, что я скоро умру. И еще. Если я тебя хоть раз увижу, считай — ты уже в обуви научился ходить. Исключительно в белых тапочках.

Эскулап согласно кивнул головой, доказывая тем самым, что клиент всегда прав, а примерять обувку в планы доктора не входит. Иди знай, может, обувшись, невозможно так здорово лечить больных.

Я и без этого доктора, которого явно с неудовольствием из дурдома выпустили, прекрасно знаю — скоро мне станет совсем хорошо. Хотя бы потому, что рана стала затягиваться на удивление быстро. Однако радовать сообщением на эту тему я никого не спешу. Кроме Марины. Тем более, что босой хирург честно отработал свой гонорар, нагнал на Сабину такого ужаса… Она почти уверена — на этом свете ее муж находится лишь по недоразумению. Может, мне на досуге в науку податься вместе со своим раскаленным ножом в уже почти полностью зажившей руке? Слава Богу, с углями и паутиной, в отличие от других лекарств, у нас пока все в порядке.

О том, что моя левая рука действует безотказно, знает только секретарша. Она по-прежнему вывозит меня на прогулки, однако стоит нам остаться наедине, как я тут же перестаю бисировать танец умирающего лебедя в инвалидной коляске и в условиях строгой конспирации приступаю к тренировкам. А когда Мариночка везет меня на ингаляцию, так даже кроссом занимаюсь, это уже не говоря о стрельбе и рукопашном бое. Щадит меня Марина, по лицу не бьет исключительно для конспирации. Конечно, если Сабина увидит на моей морде синяки, я ей скажу, мол, дорогая, от слабости своей случайно с кровати сковырнулся на пол — и жена безоговорочно поверит. Однако, Рябов ко мне повадился бегать еще чаще, чем в туалет. И, в отличие от Сабины, он все сразу поймет. В том числе — отчего не спадает опухоль с пальцев левой руки. Действительно, моя рука до сих пор явно нездоровый вид имеет, зря что ли я на запястье такую тугую повязку накладываю? Не пальцы, а сосиски, перед сном их приходится минут пять массировать.

Рябов постоянно приносит хорошие новости. После полосы неудач жизнь вошла в свою привычную колею, на обочине которой появился банк «Экибан», отдав должное нашей фирме за ее участие в судьбе этого частного предприятия. Ничего, Сережка, я тебя тоже порадую, представляю себе, как ты в воздух взовьешься, когда о грядущих событиях узнаешь. И вообще, мало ли других радостей в жизни? Стоит взглянуть на счастливую мордочку начальника отдела снабжения, скромно сидящего на кончике стула рядом с моей постелью, и даже такому израненному, как я, вполне ясно — подобное блаженство может испытывать только идиот.

Константин вертел в руках открытку с изображением двух скрещенных колец и светился от радости жизни, словно его вымазали фосфором.

— Я бы очень хотел, чтобы вы стали моим шафером, — высказался Костя, надеясь на еще большую радость и соответствующий этому возможному назначению подарок.

— Спасибо, Костя, — тихо проскулил я, — однако женатый человек не может быть шафером. Ты Рябова об этом попроси.

Костя мгновенно перестал сиять. Теперь он больше походил на Трэша, если бы тот внезапно увидел перед собой смесь Анастасии Вишневской и собаки Баскервилей. Как же, подойдет Костя к Рябову с такой просьбой. Сережа до того его любит, что может по-своему прореагировать на предсвадебную просьбу. Особенно, если вспомнит: провал начальника отдела снабжения в Питере послужил своеобразным толчком, после которого операция пошатнулась.

— А можно шафером будет Гарик? — ушел Костя от вероятной опасности отказа и очередного процесса воспитания.

Хорошо придумано, мальчик. Гарик, само собой, подразумевает подарок, на который способен только его папа, и к Рябову ходить не нужно. Он бы Костю так поблагодарил за приглашение на должность шафера, что в свой медовый месяц начальник отдела снабжения укатил бы не на «БМВ», а в машине с красным крестом на двери.

— Конечно, — разрешил я. — Тем более, что вы с Гариком так здорово друг друга дополняете.

Чтобы начальник отдела снабжения не сильно загордился высоким доверием, я спросил у него:

— Хочешь в свадебное путешествие за границу поехать?

— Можно, — сделал мне одолжение начальник отдела снабжения.

— Тогда выбирай, куда желаешь: в Абхазию или в Чечню…

По-видимому, Костя от счастья просто обалдел. Не иначе от радости возможной поездки. Он-то, наверняка, даже на бывшую Югославию вряд ли рассчитывал.

— Ладно, Костя, не бери дурного в голову. Поедешь в другие райские места, мало ли заграниц есть? От Соединенных Штатов до Молдавии. Лучше скажи, как ты с тещей будущей договорился?

Кровь прилила к Костиным ушам, но тем не менее он мужественно ответил:

— Договорился. Раз в неделю придется заглядывать. На блины.

— Как это заглядывать? Для полного семейного счастья будешь вместе с ней постоянно жить…

Я хотел было продолжить, но испугался, что Костя сейчас выхватит свой «магнум» и от переполнивших чувств пустит себе пулю в висок.

— Шутка, Костя. Я за тебя просто рад. Быть мужем такой женщины. И зятем такой тещи — это сколько же счастья в одной семье. Однако, если ты при этом забыл о порученной миссии…

— Я все делаю, — затарабанил Костя, — встанете, посмотрите. Все будет в лучшем виде.

— Смотри, если подведешь, так со Снежаной разведешься. И на теще женишься, — гарантировал я.

— А тесть? — принял он мои слова всерьез.

— А тестя вы усыновите. Ладно, дуй к своему дружку, порадуй его ответственным назначением.

Когда Костя выперся из спальни, я подумал о том, что грядущим событиям обрадуется не только Гарик. Главное, чтобы Марина с Сашей подготовили для них плодородную почву.

46

Когда Рябов уверял меня, что мы с ним еще на охоту сходим, он был недалек от истины. Только вместе с Сережей я охотиться не собираюсь, хотя бы потому, что не положено находиться в скраде вместе с напарником. Даже при охоте с загонщиками у каждого стрелка — свой номер. У меня сейчас всего два загонщика, но зверь куда опаснее раненого кабана. Так что, узнай Сережа о предстоящей охоте, он бы сделал все возможное, чтобы моя лицензия была аннулирована.

Три дня кряду Марина возила донельзя израненного директора «Козерога» на массаж и родоновые ванны. Весь обслуживающий персонал санатория уже понял: калеки подобного рода топчут землю исключительно по недосмотру природы. Одна коляска инвалидная чего стоит, о внешнем виде говорить не приходится. Кажется, я уже самого себя убедил, что таких спартанцы в пропасть кидали.

Две санитарки помогли Марине раздеть меня перед курсом лечения. Я до того стеснялся посторонних женщин, что пытался прикрыться исключительно действующей рукой. Хотя бы потому, что от такого вида мужчины эти девушки явно предпенсионного возраста с двадцатилетним стажем, похоже, давно отвыкли.

Стоило нам остаться наедине, как я ожил не хуже Ляхова после исполнения приговора суда о высшей мере. Вместо того, чтобы погрузиться в ванну и спокойно бездельничать, быстро оделся в заранее приготовленный наряд и остался собой доволен. Узкие джинсы, кроссовки «Найк», легкая курточка как нельзя больше подходили для предстоящего визита. Однако парик с усами я надевать не стал, а запросто сунул его в небольшую кожаную сумочку, повесил ее через израненное предплечье и посмотрел на Марину.

— Пожелай мне удачи, — тихо прошептал я.

— Иди к черту, — бросила секретарша. — Такое придумать, словно дилетант.

— Но-но, Марина, — буркнул я, откровенно радуясь сгустившимся за окном полуподвала сумеркам и ее замечанию. — Скажи честно, ты просто завидуешь.

— Это точно, — продолжала оставаться недовольной секретарша. — Если Сережа узнает, он мне матку наизнанку вывернет.

— Тебе вывернешь, — согласился я с ее замечанием, — если поддержка танкового корпуса гарантирована.

Продолжить свою мысль я не успел, потому что в небольшое окошко легко скользнул мой водитель.

— Вы тут пару нагоните, — посоветовал я на прощание. — Только не в прямом смысле слова. Главное, Саша, морду вороти, а задницы у нас примерно одинаковые, с пяти метров точно не различат. И скули, Саша, только тихо. Ну что, с Богом?

Саша молча кивнул головой, перевел взгляд на Марину и неожиданно брякнул:

— Бог-то Бог, но… Сережа и так… Если узнает, яйца мне оборвет.

— Да вы что, подговорились? — зло зашептал я. — Только не вздумайте тут трахаться в предчувствии возможного хирургического вмешательства со стороны Рябова. Привет.

Я легко подтянулся на водопроводной трубе, вошел ногами в открытое пространство окошка, прогнулся, очутился на прохладной земле и подхватил «дипломат». Чего они так переживают, все продумано, учтены самые мелкие детали, вплоть до того, что освещение здесь, как везде. И в самом крайнем случае, напрасно, что ли, Вершигора меня шерифом обзывал? Ничего, генерал, я тебе тоже загадок добавлю. Однако сейчас все мои помыслы направлены совершенно на другого военного. Он, правда, в отставке, но все равно я привык уделять внимание людям вне зависимости от чинов и званий. В конце концов для меня на первом месте всегда стояла личность человека, а не его общественное положение. Пусть даже этот визит — все равно, что тренировочный выстрел по суслику перед охотой на крупного зверя.

Самая хорошая идея во всей предстоящей операции — санаторий. В нем клиентов, кроме меня, вроде бы нет, до того наши люди в последние годы оздоровились, что прекратили шастать толпами по санаториям. Обслуживающий персонал сейчас наверняка к телевизору жмется или проклинает правительство, чем ему еще на работе заниматься?

А вот полковник в отставке Прохоров никого не проклинает. Но и к телевизору явно не жмется. Потому что, хотя на его пенсию можно купить лишь полку, на которую зубы сами просятся, телевизор у него все равно не работает. Вот это горе, не то, что у других. Нужно же такому случиться, чтобы за день до трансляции записи финального матча на кубок Стэнли телевизор из строя вышел? Да еще у такого заклятого болельщика. Полковник-полковник, тебе ли не знать, что постоянные привычки порой людей до могилы доводили? Во всяком случае, что случилось с твоим ящиком, ты точно не знаешь. А я знаю. Предохранитель полетел, такая маленькая фиговина в задней панели. Наверное, волнуется Прохоров, что мастера до сих пор нет. Не переживай, скоро буду.

Я поднялся на второй этаж, достал из кармана носовой платок, вытер кончик носа и прижался платком к пуговке звонка. Дом как вымер. Еще бы. По одной программе хоккей, по другой — какие-то очередные многосерийные мексиканские сопли. У кого один телевизор — вполне семейным счастьем рискует. Еще подерутся супруги, выясняя что смотреть, — кубковый матч или триста пятидесятую серию какой-то там «Марины из корзины». Полковник не уперся куда-то смотреть хоккей, как же, ведь предупрежден — мастер будет в семь, так что два с половиной периода можно смотреть в домашней обстановке. Главное, чтоб его супруга со смены не смылась, не прискакала разрушать семейное счастье по поводу заработавшего телевизора. Сейчас от нашего производства чего хочешь ожидать можно, в том числе — свободного графика посещения работы и вынужденных отпусков. Впрочем, кажется, нашего героя явно нет дома. Весь план — к черту.

Я позвонил еще раз и окинул взглядом дверь. Сразу ясно, пенсионер — человек обеспеченный, раз на такую дверь раскололся. Это настоящая бронированная дверь, а не фуфель под нее, однако и она распахнула свои объятия Саше. Даже дверь перед таким обходительным мужчиной не устояла. Тем более, мой водитель — человек порядочный, в доме отставника, наверное, есть более дорогие вещи, чем предохранитель телевизора.

Я уже собрался уходить, когда настороженный голос из-за двери спросил:

— Кто там?

— Мастера вызывали? — равнодушно буркнул я недовольным тоном.

Тут же призывно зажглась лампочка над дверью, мелькнула тень в панорамном глазке. Свет погас еще до того, как полковник в отставке начал командовать замками двери. Еще один борец за экономию электроэнергии, подумал я, и поздоровался таким тоном, словно не к клиенту пришел, а вернулся к себе домой, застукав благоверную с таким дородным мужчиной:

— Чего вы, папаша, не открываете? У меня еще два вызова.

— В сортире был, — чистосердечно раскололся отставник.

Видимо, от нетерпения дождаться меня на него понос напал. Однако вместо того, чтобы гостеприимничать, полковник бросил командным тоном:

— Обувь сними, вот тапочки.

— Папаша, я бабки не за стриптиз получаю, а совсем по другому поводу, — тем же недовольным тоном продолжил я, однако полковник явно предпочитал чистоту в доме скорейшему выздоровлению телевизора. Пришлось выполнять его боевой приказ. В конце концов есть такая традиция — выполнять последнее желание человека. Хотя сам Прохоров вряд ли ей следовал, я проявил человеколюбие и потопал в носках по паркету в комнату. Сейчас меня только эти носки от Сабининого целителя отличают.

— Что у вас, папаша? Говорите, пока я насморк не прихватил.

— Сломался, падло, — выдал причину поломки телевизора мой клиент.

Я снял заднюю панель, открыл «дипломат», набитый инструментами, для вида поковырялся отверткой во внутренностях телевизора, в устройстве которого разбираюсь не хуже этого полковника. Полковник настороженно следил за моими действиями.

— Это будет стоить пять долларов, папаша, — буркнул я глухим голосом. — Надо деталь ставить. Заграничную.

— А дешевле нельзя?

— Папаша, я на пенсионерах не наживаюсь.

— Действуй, — приказал полковник таким голосом, что мне поневоле захотелось стать по стойке «смирно».

И однако вместо этого я просто-напросто поставил в гнездо предохранитель от этого же телевизора, и спустя полминуты он уже демонстрировал бьющих друг друга клюшками спортсменов под громкие вопли трибун и причитания комментатора. Если сейчас период закончится, мне не следует спешить. Вдруг во время перерыва кто-то из соседей нашего ветерана на площадку выскочит, перекур устроит. И чего это у людей такие замашки дурные, брали бы пример с меня, курили бы в доме — меньше свидетелей всяких на свете было бы.

— До окончания первого периода еще много времени, — поведал телевизор в то время, когда я крутил ручки настройки, — чтобы забить ответную шайбу. С площадки удален…

Кто там удален, меня уже мало интересовало, потому что таймер в углу экрана показывал двенадцать минут тридцать две секунды чистого игрового времени. За это время Уэйн Грецки мешок шайб забить может. А мне шайбы без надобности, я лучше забью первый маленький гвоздик в будущий гроб клиента.

— Порядок, папаша, гоните монету, — хрипло выдохнул я.

Полковник явно недовольно повернулся ко мне спиной и зашагал к секретеру.

Я собирал инструменты в чемоданчик под громкие звуки, издаваемые ожившим телевизором, и сообщил Прохорову:

— Как часы работает. Папаша, прокурор просил передать вам, чтоб на дно легли.

Полковник на мгновение застыл, словно его оглушило во время атаки, но тут же положил на телевизор купюру и чересчур горячо сказал:

— Какой прокурор? Что ты несешь? Иди отсюда.

— Уже иду. Только учтите, Прохоров, он под колпаком. Телефон прослушивается, поэтому и меня прислал. Тем более, папаша, что в последний раз ваш человек так плохо сработал — дальше некуда. Неустойку придется платить. Клиент выжил.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — более нервно бросил отставной полковник.

— Ну и хорошо. В общем, я предупредил. Опасность и вам грозит.

Я нарочито медленно повернулся к нему спиной и пошел к двери.

— Стоять! — по-военному рявкнул отставник.

Никак от привычек своих не отучится. Пора бы. Ничего, я тебя вылечу и от этого. Больше командовать не будешь.

— Чего еще, папаша?

— Телевизор потом не поломается?

Я усмехнулся и нагло заметил:

— Не волнуйтесь, на ваш век точно хватит.

— Мне действительно что-то угрожает? — не выдержали нервы у моего клиента.

— Еще как, — серьезным тоном сказал я, мгновенно вытянул вперед руку с девятимиллиметровым «комбатом», увенчанным серебристым глушителем, и выстрелил. Пуля вошла в лоб полковника точно над переносицей, отбросив его на журнальный столик. Бедняга, так порядок любит, чистоту соблюдает, а сам вазу разбил.

— Шайба в воротах «Рейнджеров»! — завопил телевизор.

— Это точно, — пробормотал я, вытирая отпечатки пальцев на его панели.

Полковника можно было грохнуть гораздо раньше. Не на лестничной клетке, это опасно, а сразу после того, как я убедился: в квартире, кроме него, никого нет. Однако, какую бы работу человек ни выполнял, он должен это делать с удовольствием.

Поэтому я не без наслаждения прикурил сигарету, затянулся несколько раз, пригасил ее и спрятал окурок. Зато с помощью носового платка достал два других, свеженьких, минут десять назад подобранных в этом же парадном вместе с порожней бутылкой водки. Менты просто бесятся, если на месте преступления никаких следов не находят. Пусть людям будет приятно, решил я, надевая кроссовки и парик с усами.

Напрасная предосторожность. Я вышел из парадного с наглухо задраенными металлическими дверьми, за которыми демонстрирующие хоккей и мексиканскую муру телевизоры оставались для людей последней связью с миром. Бедные южноморцы, их так преступностью запугали, что даже мне не приходится стоять в стороне от того, чтобы попытаться вернуть людям душевный покой по поводу безопасной жизни. Иначе зачем я прервал эту связь между господином прокурором и киллерами, неужто только для того, чтобы потренироваться на каком-то забившемся в свою нору суслике перед охотой за крупным зверем?

47

В том, что Марина меня не обманывает, сомневаться как-то не приходится. Значит, врет исключительно прокурор. Пообещал своей телке приехать пораньше, не позже семи, а сам неизвестно где шляется. Уже второй период хоккейного матча начался, однако ремонтировать еще один телевизор я вовсе не собираюсь. Поэтому «дипломат» оставил в багажнике автомобиля и спокойно отправился проверять, как идет строительство нового торгового центра. Взобравшись на третий этаж, я убедился: еще лет десять — и центр войдет в строй действующих. Это обстоятельство меня волновало гораздо меньше, чем прокурорская задержка возле дома через дорогу. Вот дает, хранитель законности, я уже успел сюда добраться, в груде строительного мусора сверток найти, спокойно нацепить очки, заменяющие прибор ночного видения, а он никак к любимой женщине не доедет.

У меня еще двадцать минут, не больше. Потому что ровно через двадцать минут, даже если не увижу через свои замечательные очки этого зверя, придется гнать к санаторию, чтобы достойно завершить сегодняшний курс лечения и лично поддержать жизненный уровень обслуживающего персонала. Однако, даже если я сумею сегодня увидеть господина прокурора, завтра мне все равно предстоит санаторное лечение. И послезавтра — тоже.

В отличие от Прохорова, пистолетный выстрел прокурору не грозит. С такого расстояния наверняка промахнусь. Да и более опасный зверь требует иного оружия. Поэтому я спокойно дышу на кончики пальцев, а затем поглаживаю ложе карабина «медведь-4». Можно порадовать прокурора еще более мощным оружием, в моей личной коллекции даже базука есть, однако согласно существующим правилам охотиться с гранатометом нельзя. И с автоматом тоже. Поэтому, чтобы не стать правонарушителем, у меня в руках охотничий самозарядный карабин с компактным двухрядным магазином. Хотя наш прокурор — не дикий кабан или медведь, ему одной пули за глаза хватит. Или в глаз, как кому нравится. Этот деятель вовсе не похож на белку, а значит не совсем меткий выстрел не снизит ценность трофея из-за дефекта шкурки. Спускать шкуру с прокурора я вовсе не собираюсь, как и ограничиваться одним выстрелом. На таком человеке просто грех экономить. Тем более, что оптический прицел всего-навсего четырехкратный, а без контрольного выстрела охота на крупного зверя завершается крайне редко.

Я бы мог и дальше рассуждать о методах охоты из скрада, но у меня оставалось слишком мало времени — у дома притормозила черная «Волга».

Так, водитель вышел, улицу пустую глазами ощупывает, смотрит, нет ли желающих сделать из прокурора импотента перед любовным свиданием. Думаю, кроме меня, в городе еще немало охотников устроить этому деятелю вырванные годы, но люди у нас какие-то нерешительные, так что приходится рассчитывать исключительно на себя. Поэтому я вынес мушку на свободное место, дождался, когда в прорези прицела покажется затылок набирающего скорость прокурора, и плавно придавил курок.

Краем глаза отмечаю: клиент пошел мордой вниз, значит, он уже не в состоянии резвиться со своей телкой. А водитель тут же прижался к машине и водит по моей стороне улицы стволом «Макарова». Телохранитель хренов, прокурор тебе свою жизнь доверил, а ты только сейчас гадаешь, с какого этажа новостройки раздался выстрел, сделавший тебя безработным. У меня в запасе всего несколько минут, в которые вероятность возможной погони и перестрелки явно не вписываются. Так что рисковать нельзя, тем более водитель вполне может засечь вспышку контрольного выстрела. Да и охота идет не в глухом лесу, кругом людей полно.

Пришлось мне завалить телохранителя, пусть он почти полностью за «Волгой» спрятался, однако мне сверху видно все, в том числе его голова. И тут же неподвижно лежащий прокурор получил еще одну пулю. Для верности.

Я отбросил карабин, прекрасно понимая, что ноги не только волков кормят. Выйдя на улицу, мгновенно убеждаюсь — не хоккеем единым жив человек, возле убитых начала собираться такая толпа, словно здесь бесплатно раздавали именные акции какой-то трастовой компании или гуманитарную помощь, которую почему-то не успели разо-красть прежде, чем остатки попадут к малоимущим.

Любоваться картиной народного ликования по. поводу привычного для наших улиц зрелища я не собирался. Перед тем, как подойти к машине, надеваю на руки перчатки и лишь после этого открываю Сашины «Жигули», тут же отключаю сигнализацию. Спасибо, что автомобиль не угнали, подумал я, врубая скорость, заниматься кроссом после удачной охоты в планы моего отдыха, совмещенного с лечением, никак не укладывалось.

48

Саша, доказавший своим поведением, что Рябов не ошибался, называя его моим любимчиком, уже несколько дней живет в нашем доме. Вовсе не из-за того, что его перестала устраивать тихая семейная жизнь в небольшой двухкомнатной квартирке. Водитель гостит у нас исключительно по моей просьбе. Я всегда старался свести риск до минимума и вовсе не собираюсь даже допускать возможность того, что предположение Саши подтвердится. Так что в моем доме разживаться запчастями за счет водителя Рябову будет непросто. Вдобавок в последнее время средства нашей фирмы, в основном, на медицину уходят, для полного счастья не хватает, чтобы Саша без яиц остался.

Рябов ведет себя, словно вымер еще раньше неизвестно где шляющегося Ляхова. Я-то думал — после очередной вылазки мерзопакостной мафии, на сей раз по бесстрашную душу солдата правопорядка и его телохранителя, Сережа сходу в моем доме появится. И начнет свою старую песню о том, что я не имею права брать на себя функции других людей. Однако, по-видимому, Сережа действительно решил перестать меня воспитывать. И правильно, его словесные увещевания еще ни разу не дали желаемого результата.

Вместо того, чтобы будоражить раненого начальника, коммерческий директор передал ему небольшой сверточек. Гостинец приволок Воха, и о чем бы я не спрашивал заместителя коммерческого директора, он вел себя так, словно не в «Козероге» трудится, а в фирме Вергилиса. Но глухонемые хоть пальцами что-то лепят, а Воха и на это не пошел. Несмотря на плохое самочувствие, я решил приступить к своим непосредственным обязанностям и провести среди подчиненного воспитательную работу с помощью палки, на которую опирался, однако вовремя передумал.

Передумал не оттого, что Воха вряд ли стал бы всерьез отвечать на действия руководителя фирмы, пусть у него в руках такая замечательная антикварная палочка, с которой я передвигаюсь по дому. А потому, что заместитель коммерческого директора вполне предвидел мою реакцию на его молчание: Воха приперся в гостиную вместе с Трэшем. Собака настороженно следила за мной, явно не догадываясь о моих благих намерениях. Чтобы не уронить авторитет Вохи перед Трэшем, я, скрепя сердце, отказался от воспитания заместителя Рябова. Пусть Сережа его сам воспитывает, у меня посерьезнее дела есть.

Зря эта смолянистая тварь Трэш так спокойно на меня смотрела, с явной уверенностью в своем превосходстве. Может, и догадывался пес, что я не такой израненный, как все думают, но вот мою инвалидную палочку он явно недооценил. И вовсе не оттого, что при большом желании из нее выскакивает лезвие, а рукоять в течение доли секунды превращается в стилет. Внутри палочки перекатывается шарик, способный при хорошей постановке удара пробить череп слону, что тогда об овчарке говорить. Ничего, Трэш, я и твое наглое поведение не забуду, тоже мне еще один хранитель спокойствия домашнего очага выискался.

Очаг у меня прекрасный. Тихо потрескивают дрова в камине, возле которого я наслаждаюсь тишиной давно уснувшего дома и подарками Рябова. Да, Сережа явно перенимает мои методы работы. Пачка спортивно-охотничьих патронов «Юниор» и старинная книга. Может, бросить эти патроны в камин, а после всех последствий в виде стрельбы и ночного переполоха охраны объяснить Сабине, какой подарок нам Сережа прислал? Сабина на такое способна: она может столько крови у человека выпить, что пуля в груди покажется Рябову мелочью жизни.

Ну, Серега, плагиатор чертов, ты, оказывается, замашек не только у своих красноперых дружков нахватался, но и от меня кое-что перенял. Я чуть было не испугался, глядя на титульный лист старинной книжки — вдруг, кроме Ляхова, по свету еще один упырь бродит. У меня и без рябовского подарка — не жизнь, а мистика какая-то.

Книга называется «В джунглях Африки. Дневник охотника, главный склад у Л.Идзиковского в Киеве, 1914 год». И написал эту книгу не кто-нибудь, а В. В. Городецкий.

Неужто, этого В. В. зовут Виталий Всеволодович? Вот и не верь после всего в переселение душ, я ведь Городецкого в прошлом году застрелил, может, стоило еще осиновый кол в сердце вогнать? На что Рябов намекает? На мое пристрастие к охоте или это упрек — что я веду отстрел исключительно полковников.

Судя по подарку Рябова, он уже знает: нашли карабин, из которого застрелили прокурора и его телохранителя, экспертизу провели, которая тут же дала ответ, кому принадлежат отпечатки пальцев на прикладе, стволе и курке. Кому же еще, кроме господина Ляхова? Значит, Сережа совершенно верный вывод сделал и не решился меня воспитывать. Напрасно, что ли, он сам утверждал — Ляхов принадлежит исключительно мне. И зачем он презентовал при этом матрицы с отпечатками пальцев Ляхова, неужели только для того, чтобы я их Анатолию Павловичу вторым слоем к коже приклеил?

Взглянув на записку, лежавшую между титульным листом и первой страницей книги, окончательно успокаиваюсь. Слава Богу, дьявольщиной здесь не пахнет. Полковника госбезопасности Городецкого, которому я прострелил голову, звали Виталий Всеволодович, автора этой старинной книги — Владислав Владиславович. Так что можно спать спокойно. А зачем, интересно, эта историческая справочка?

Упрекает Сережа, оказывается, Владислав Городецкий был одним из немногих наших соотечественников, который охотился на львов, крокодилов, носорогов. А я почему-то к полковникам пристрастился, учитывая судьбу Прохорова. Неужели Сережа об этом знает? Кто бы сомневался, хотя его дружки-менты вряд ли свежие убийства между собой связывают.

Ну, Рябов, чего еще? Ага, оказывается, этот Городецкий, никому неизвестный, в свое время слыл легендарной личностью вовсе не из-за пристрастия к охоте на крупных хищников. Он еще и знаменитым архитектором был. В частности, построил один из лучших музеев Украины — Национальный музей древностей и искусства. Интересно, знает ли Рябов: теперь этот музей называется по-другому — Государственный музей украинского изобразительного искусства? Или он намекает, что музей снова как-то переименовали, а я об этом пока не ведаю? Да нет, это Рябов насчет Центра современного искусства резвится. Вот возьму и назову Центр светлым именем прокурора, тогда посмотрим на Серегину морду, она наверняка сразу красными пятнами пойдет.

Со следующим намеком — все ясно. Оказывается, в распоряжении архитектора Городецкого, кроме рейсшины и циркуля, были экспресс Голланда калибра 500/450, девятимиллиметровый «браунинг», две винтовки Маузера, прошу заметить, с оптикой и автомат Винчестера 22-го калибра. С таким арсеналом по тем временам Городецкий вполне мог развязывать мировую войну, тем более, что книга датирована 1914 годом. Только зря Рябов так беспокоится, «комбат» девятимиллиметровый я уничтожил, одежда вместе с матрицами в камине сгорела. Я даже руки лишний раз вымыл, чтобы пороховых следов не осталось. Так что о моем арсенале, который по сравнению с вооружением Городецкого может показаться складом диверсионного полка, переживать не стоит. И подобную рукописную справочку о моих боеприпасах и охотничьих пристрастиях вряд ли кто-нибудь сумеет составить.

Все-таки один дельный вывод я для себя делаю. Перед тем, как отправиться наверх, снимаю тугую повязку с совершенно здоровой руки и бросаю ее в пылающую пасть камина.

49

Поведение Гарика портному явно не нравилось. Не привык этот лучший в городе мастер, чтобы его клиенты так себя вели. Ничего, куда он денется, если у меня этот аспид на голове скакать привык, можно подумать, с другими людьми будет вести себя как-то иначе.

— Будешь крутиться, я тебя иголкой уколю. В попу, — сказал портной вполне серьезным тоном.

Сразу видно, не умеет с детьми общаться. Тем более такими, как мой отпрыск.

Это его первый костюм-тройка. Шафер начальника отдела снабжения не может быть одет как-то иначе. Я ограничился магазином готовой одежды, а у Сабины появился повод продемонстрировать на людях всего лишь одну из многочисленных обновок. Ничего, жена дорогая, я тебя в который раз обрадую. Есть возможность еще до свадьбы Константина пощеголять в новом платье. Естественно, не в том, которое ты наденешь перед бракосочетанием Гарькиного дружка Кости и моей Снежаны.

Я могу себе позволить менять костюмы каждый день. Однако этого не делаю, потому что к одежде равнодушен. Другое дело, когда приходится соблюдать правила приличия. Но, надевая даже костюм от Ургано, я помню свои первые брюки, сшитые по индивидуальному заказу. На костюм тогда у мамы денег не хватило. Мне было семнадцать лет и, конечно же, хотелось прийти на выпускной вечер одетым не хуже, чем другие ребята. Не вышло. Я так и не побывал на последнем школьном бале, после чего стремление красиво одеваться сгорело навсегда, потому что твердо решил — встречать меня будут вовсе не по одежке, о проводах — и говорить не приходится.

На проводах мы сегодня с женой побывали. Сабина постоянно жалуется — мы редко где-то вместе появляемся, отчего жене приятное не сделать, особенно с утра пораньше.

Я с удовольствием выпил морковный сок, собственноручно приготовленный супругой, и порадовал ее не только хорошим аппетитом.

— Дорогая, — сказал я, — сегодня у тебя есть возможность продемонстрировать один из новых туалетов. Мы идем на презентацию.

Сабина на мгновение задумалась и решила посоветоваться со мной:

— Как ты думаешь, стоит одеться лучше, чем на прием к губернатору?

— Ни в коем случае. Тогда, помнится, я говорил: на губернаторский прием не следует надевать платье темной расцветки. Сейчас все нужно делать наоборот.

— А где будетпрезентация?

— Тебе понравится, место тихое, на прекрасном пленэре.

— Какая фирма проводит презентацию? — продолжала любопытствовать супруга.

— Ее проводит не фирма, а частное лицо, — отрезал я. — Господин прокурор. Так что не вздумай на презентацию его гроба заявиться в своих бриллиантах. Скромнее нужно быть.

Сабина чутко прислушалась к этому совету, надев скромную черную широкополую шляпу, дешевенькое семисотдолларовое платье аналогичного цвета, которое выписала, как на заказ, к кстати подвернувшемуся случаю из Англии. Сабина уже давно привыкла отовариваться по каталогам в скромненьком магазинчике «Роджер». Туфли тоже наверняка из этой лавки, где регулярно делают покупки исключительно арабские шейхи и русские безработные.

Телохранителю господина прокурора явно повезло. Попасть на закрытое второе христианское кладбище — об этом мало кто в Южноморске мечтать может. Если бы прокурорский водитель не погиб вместе со своим хозяином, хрен бы его здесь зарыли, несмотря на демократические перемены. А так шара выпала человеку лежать вовсе не там, где экскаваторы роют для пенсионеров траншею, перегороженную обрезами досок каждые пару метров, а на давно открытом лишь для избранников судьбы кладбище.

Мы машину прямо на кладбище и оставили. Не на этом, другом. Том самом, где прежде было первое христианское, а теперь автомобильная стоянка. Иди знай, может быть, колесо моей «Волги» находится как раз над останками актрисы Веры Холодной или знаменитого художника Дворникова, без творчества которого наш серебряный век искусства был бы немного тусклее.

Я поковылял через дорогу, опираясь на руку Сабины и палочку, невольно подумав о том, что как бы ни складывался жизненный путь человека, все равно он ведет к одному-единственному месту. Сабина не понимает, отчего я не боюсь смерти, она за свою жизнь дрожит не хуже, чем сейсмоустойчивый дом при восьми баллах. Но разве стоит бояться неизбежного?

Не припомню, чтобы кто-нибудь объятий смерти избежал, разве что Ляхов, который в прежней жизни был Лавренко. Ничего, сейчас Анатолия Павловича столько людей ищет, ему впору снова в могиле прятаться. Очередная гибель Ляхова в мои планы не укладывается; в отличие от господина прокурора ему еще рановато праздновать тот день, когда о человеке говорят исключительно хорошие слова. Такие, которые произносили над могилой прокурора.

Мэру Пенчуку удалось соединить невозможное — арию соловья над хором наемных плакальщиц. Однако, как мне показалось, слова «Спи спокойно, дорогой друг» он произнес с гораздо большим удовольствием, нежели последующую клятву. Пусть мафия не думает, что победила, мы не сдадимся, лупил себя по пиджаку мэр с таким ожесточением, что я поневоле забеспокоился о его грудной клетке. Земля будет гореть под ногами преступников, гарантировал в свою очередь господин губернатор, уступив место на земляной трибуне другу погибшего. Бывший мент Иваненко, который вместе с Березовским сегодня участвует в аферах межгосударственного масштаба, стонал о беззаветной службе покойного, отдавшего счастью людей свою жизнь без остатка. Наверное, вспомнил при этом, как он вместе с новым приобретением второго христианского кладбища мочил опасных свидетелей и гробил настоящих ментов, которые еще во что-то верили.

Господин губернатор внимал скорбной речи первого заместителя Березовского, но почему-то пялился исключительно на мою жену. Свою супругу Константин Николаевич на кладбище пригласить не рискнул. Она бы наверняка по привычке стала у простых людей-гробокопателей выяснять — как им живется. И главное, с кем бы они еще изредка пожить хотели? Наверняка госпожа губернаторша поняла бы, как здорово правит ее муж, если простой народ — гробокопатели — в таких перстнях трудятся. Ну, а когда бы увидела — их личные машины не хуже, чем служебная мужа, сходу бы уверовала в то, что Константин Николаевич обеспечил простой народ всем необходимым.

К виду народа госпожа губернаторша приучена еще с тех незапамятных времен, когда поселилась в «Дворянском гнезде» на Пролетарском бульваре. Название одно чего стоит, сразу ясно, кто на этом бульваре околачивается. Пролетариат, вроде вторых обкомовских секретарей, не ниже. И простой народ при нем, в каждой семье полно кухарок, горничных, телохранителей, чтобы всегда можно было поинтересоваться у людей — вы при мне стали жить хорошо или еще лучше?

Да, пользуясь отсутствием супруги, господин губернатор Сабину таким взглядом жжет, как бы на ее груди платье не загорелось. Наверняка Константин Николаевич был бы не против, если бы на моей жене осталась только шляпа. Может быть, и чулки. В этом мы цивилизованный мир точно догнали: какая бы жара на улице не стояла, на работу или на прием их дамы без чулок не идут. Точно так, как Снежана в постель. Костя и Снежана составят вполне достойную пару, представляю, как они начнут друг друга к кровати вязать, плетками бить, поневоле за счастье людей радуешься. Точно так, как за хороший вкус губернатора и судьбу прокурора.

При первом залпе салюта Котя вздрогнул, да так, что чуть очки не упали. Менты передернули затворы, и их «Калашниковы» снова плюнули в небо огнем. Знали бы эти парни о судьбе Толи Сокола, ребятах из спецподразделения по иронии судьбы «Соколом» названого, они бы не на небесную синеву патроны тратили, с большим удовольствием влупили не три одиночных залпа. Представляю себе, что б с новой деревянной квартирой и самим покойником случилось, если бы менты полностью магазины по ним опустошили.

Но тело прокурора ушло в землю целым-невредимым, если не считать тех дырок, что я в нем сделал. По крайней мере, их не было видно, а в гробу прокурор смотрелся, как и в жизни, вполне достойно. И заорала вдова, которую вовремя оттащили в сторону, чтобы она в яму не сиганула за своим любимым. Земля — суглинок, влажность октября хранит, вытаскивай потом вдову из ямы, перепачкаться можно. Все-таки пристойное место я этому гаду в конце концов нашел, пусть в своей яме трупным ядом смердит, это лучше, чем быть в жизни постоянной угрозой для других людей.

Так что провались поскорее в ад, дорогой покойник, подумал я, одновременно догадываясь, какую пользу принесли мои выстрелы всем твоим друзьям-приятелям. Заместитель прокурора наверняка новое назначение не без удовольствия примет, а господин губернатор с мэром просто вздохнут от облегчения. Зря, что ли, Котя звонил мне, здоровьем интересовался, порекомендовал больше на свежем воздухе бывать. Можно подумать, я сюда только ради того пришел, чтобы Сабина новым нарядом похвастала, а Константин Николаевич, глядя на него, слюной исходил. Воздух здесь до того оздоровительным озоном переполнен, мне аж легче захромалось. Наверное, целебные свойства кладбищенского воздуха учитываются при заботе о населении, и дорогая родина делает все возможное, чтобы люди почаще сюда попадали.

— Сабина, ты просто произвела фурор, — заметил я после того, как с трудом влез в машину. — Все по-достоинству оценили твой наряд.

— И твое состояние здоровья, — усмехнулась Сабина.

Я так и не понял, что она имела в виду, но, догадываюсь: моя жена не такая наивная женщина, роль которой успешно играет. Может, ей еще раз удовольствие доставить, позволить очередной наряд продемонстрировать? И случай есть подходящий, завтра на более скромном кладбище Прохорова зароют. Но нет. Хватит, я и так много внимания жене уделил, сделал все возможное, чтобы она поняла — деньги на траурный наряд с толком потрачены.

Когда Саша вырулил на дорогу, Сабина теснее прижалась ко мне и с оттенком утверждения спросила:

— Надеюсь, к свадьбе ты будешь, в полном порядке?

Я уловил настороженный взгляд Саши в зеркале заднего обзора и заметил:

— Главное, дорогая, чтобы ты порадовала новобрачных не менее прелестным нарядом, чем господина прокурора.

Как и его мамочка, Гарик стремится не ударить лицом в грязь при выполнении обязанностей шафера. К событиям сегодняшнего дня из приятных воспоминаний меня вернул голос портного:

— Стой прямо, тебе говорят… Или я тебя точно в зад уколю.

Реакции Гарика на возможное воспитание при помощи портновского инструмента долго ждать не пришлось. Он отпрянул в сторону, хищно посмотрел снизу вверх на мастера и посоветовал:

— Давай, кольни. Рискни здоровьем.

Придраться не к чему, ребенок полностью выполняет отцовские заветы. Однако, мне уже некогда следить за тем, чтобы Гарик получил возможность ходить в новом костюме, а привередливый портной — без синяков на теле. Перед тем, как отправиться в офис, я сказал:

— Гарик, остынь, а то я с тебя мерку сниму.

Сыночек допускал такую возможность, а заодно прекрасно разобрался в тоне моей просьбы. Ничего, после моего ухода, он постарается свое взять.

Поэтому я вздохнул и обратился к мастеру:

— Вы наверняка не учитывали все трудности, когда договаривались о цене работы. Клиент у вас до того индивидуальный, что мерка его характера может к дополнительному крою привести. Я удваиваю ваш гонорар.

Бедный мастер так и не понял, что означают мои слова, которые он принял с явной благодарностью.

Перед тем, как сесть на переднее сидение рядом с Сашей, я поймал себя на том, что перестал волочить ноги. В конце концов, свадьба на носу, разве можно обманывать ожидания супруги, убившей столько времени и денег на поправку моего здоровья.

50

Стоило мне спуститься в офис, и сразу создалось впечатление, что в последний раз я побывал здесь вчера. Марина сидела в приемной и стрекотала пишущей машинкой, а из соседнего кабинета, где расположились юристы, раздавался громкий хохот и звон бокалов.

Не обращая внимания на такую напряженную рабочую атмосферу, я спросил у секретарши:

— Рябов на месте?

Марина молча кивнула головой.

— Мариночка, что с тобой? — участливо задаю вопрос донельзя проникновенным тоном, — неужели Сережа тебе язычок оторвал? Значит, зря ты по поводу других органов переживала.

Чтобы не выслушивать возможный ответ, я закрыл дверь приемной и направился к Рябову, отстранив на ходу шефа отдела брокеров, приступившего к выражению сочувствия, не вынимая сигареты изо рта.

— Ты всем передай, — буркаю через плечо, потянув на себя дверь кабинета коммерческого директора, — мое самочувствие уже позволяет проверить, какой херней вы здесь занимаетесь.

Рябов сидел за своим неполированным письменным столом, изучая газету с такой заинтересованностью, словно благодаря нашей прессе действительно можно узнать что-то путное.

— Сережа, там есть информация о том, что я вступил в общество книголюбов? — интересуюсь у коммерческого директора, и тот, словно нехотя, отложил газету в сторону.

— Там другое написано, — поведал Рябов. — Как браконьеров поймали.

— Так им и надо, — мгновенно последовала реакция народного гнева с моей стороны. — Браконьерством занимаются все кому не лень, а ловят лишь самых непроворных.

— Или тех, у кого надежных связей нет, — расширил мой кругозор Рябов.

— Нет, Сережа, людей со связями вообще не ловят. Это для жизни опасно.

— Может быть. Но не на все сто процентов, — остался при своем мнении Рябов.

Закурить что ли? Давно не видел рассерженного Рябова. Впрочем, я ему другой сюрприз приготовил.

— Слушай, Рябов, ты на охоту съездить не желаешь?

— На полярного медведя, что ли? — понял меня буквально Рябов.

— Нет, этого советско-норвежского зверя мы пока трогать не будем. Но, если хочешь другим медведем заняться, я тебе на него лицензию устрою. На Аляске как раз начался сезон охоты. И зверь стоящий — исполинский медведь, зря, что ли, трофеи острова Кодьяк постоянно входят в книгу охотничьих рекордов Крокетта? Жаль только, что Городецкий на этого зверя не охотился, какой-то мелочью обходился, вроде носорогов.

— Конечно. И на Прохоровых внимания не обращал, — согласился со мной Рябов.

— Рябов, ты не знаешь, чего это Мариночка в «Улыбке «делала?

— Это мои проблемы.

— Да, решены они были очень здорово. Одна только пуля в грудь чего стоит…

— Ты вроде тоже не без внимания остался.

— Вот поэтому я Прохорова и отблагодарил. Каждый человек должен нести ответственность за порученное дело. Он что думал, будет просто процент брать за указание мишени — и на этом все? Вот и ответил полковник за то, что киллер в тебя так плохо палил… В общем, хватит, Сережа, ты прекрасно понимал — я буду тебя страховать, поэтому и Марину в «Улыбку» погнал. Кстати, Максиму Петровичу квартиру отремонтировали?

— Не успели, — нагло осклабился Рябов. — Сейчас мои мастера больше жилищем Босягина интересуются. Я так понял, что дело еще не закончено.

— Учитывая твое достойное поведение, скажу прямо — пока нет. А теперь колись насчет Вершигоры — не он ли помог меня прихватить, чтобы я потом по крайней мере его предложение выслушал?

— Перестань, — усталым жестом отмахнулся Рябов. — Ты что, его не знаешь? Конечно, допускаю, генерал мог использовать ситуацию для своей пользы. Но не больше того. Кстати, он о твоем здоровье спрашивал…

— Надеюсь…

— Обижаешь…

— Хорошо. Что у нас еще?

— Тут такое дело, — замялся Рябов. — Не хотел тебя расстраивать… Тенгиза машина сбила. Насмерть.

— Какое горе, — сухо заметил я. — И как же его телохранители такое допустили?

— Их еще раньше из этой же машины перестреляли, — открыл мне глаза Рябов на предисловие к дорожно-транспортному происшествию. — Я тебе всегда говорил — переходи улицу на зеленый свет светофора. Хотя Тенгиза на тротуаре машина сбила.

— Краузе еще живой?

— Можно подумать, ты хочешь…

— Не хочу. Пусть таможня товар перехватит. Весь вопрос — от кого он пойдет.

— Ты хочешь Еремина подставить?

— Не все же ему меня подставлять.

— Значит Босягин не только операцию страхует, — понял Рябов. — Я тебя знаю. Какой уровень поддержки операции?

— Старший следователь при Генеральном прокуроре.

— Да, так ты… В общем, во внутренние дела чужой страны лезем.

— Еремин тоже не наш земляк.

— Постой. Если Ляхов застрелил прокурора и исчез, значит, наш козырь только Рогожин.

— Правильно, Сережа. Не считая видеоматериалов и сопливых признаний Ляхова. Пленка, которую я записал, пока тебя в больнице обхаживали, уже отредактирована. И обошлась она дорого.

Я невольно погладил предплечье, добавив:

— В конце концов, сколько этот старый козел Рогожин может гостить у нас?

— В Питере его ищут. Караул, человек без вести пропал, — заметил Сережа.

— Ничего, скоро объявится. Но не в Питере, в Москве. Вот тогда Еремин закрутится.

— Это все?

— Все.

— Я думал…

— Думал, что я Еремину материалы продам и отступного потребую? Была такая мысль, не скрою. Но после того, как нас с тобой исцарапали, Еремину уже не откупиться. Его даже убивать не следует. Я его московским ментам сдам.

— Значит, старший следователь при Генеральном прокуроре — это не просто поддержка операции… Да, хоть спасибо тебе говори.

— За что, Рябов?

— За хорошее, почти что, поведение. Ладно, говорил я или нет — все можно делать чужими руками?

— Ты прав, Сережа, и не можешь теперь заявлять, что я к твоим советам не прислушиваюсь.

— Тогда скажи честно, зачем тебе понадобилось…

— Чтобы форму не терять. Вдобавок, перед тем, как станет известно, что Еремин со своей бандой контрабандой занимается и Вершигора начнет ко мне с нудностями приставать, я тебе тоже советую чтением заняться.

— Это что, справочник «Кто есть кто» с фамилией Еремина?

Вместо ответа я вытащил из кармана пиджака плотно стоящую в нем книгу.

— Жорж Лотнер, — прочитал вслух имя автора Рябов. — Интересно, о чем он пишет?

Я открыл страницу, обозначенную закладкой, и вскользь заметил:

— Не все же тебе моим образованием заниматься. Слушай, Рябов: «Ничто не приносит профессионалу большего удовольствия, чем сознание его собственного профессионализма, чем сознание прекрасно выполненной работы». Так что изучи книгу до тонкостей, тогда окончательно поймешь, отчего Рогожин впервые в жизни будет говорить исключительно правду.

— С маленькой оговоркой, — заметил Рябов, откладывая книгу на край стола. — Еремин эти янтарные штучки Краузе не посылал.

— Никаких оговорок, Рябов. Кто, как не Еремин хотел, чтобы янтарь, украденный у Стороженко, отправился в Германию? А вот как он туда попадет — это наша задача.

— Моя, — поправил меня Рябов. — Помнится, за тобой только Ляхов числился. Грузия и Германия — моя забота.

— Ты этого действительно хочешь? В конце концов, операции с произведениями искусства лежат на мне.

— Речь идет о прикрытии операции, — возразил Сережа. — Кроме того… Кроме того, я тоже хочу получать удовольствие от хорошо выполненной работы. Как в этой книге сказано.

Нам с Рябовым еще предстоит получать удовольствие, зато другие сотрудники фирмы, кажется, только этим и занимаются. В кабинете юрисконсульта стоял сигаретный дым коромыслом. Рябова на вас нет, подумал я, опускаясь на свободное место.

— Мы тут… Это мальчишник, — поведал Константин заплетающимся языком, наливая коньяк мимо рюмки. — В честь моей… Моего скончательства… От этого… Холостяк во мне умер. Да.

Главный инженер ласково хлопнул Костю по загривку, и тот со счастливой улыбкой поехал мордочкой в коробку с тортом. Я осторожно извлек голову Константина из сладкой закуски только для того, чтобы он не задохнулся до бракосочетания.

Юрисконсульт печально посмотрел на начальника отдела снабжения, икнул и обратился ко мне:

— Ты ему скажи… А то он не слушает.

— Старших, — важно поднял указательный палец главный инженер, поддерживая юрисконсульта.

— Что он опять задумал?

— Говорит, раз женюсь, нужно наших клиентов угостить, — закладывал благополучно уснувшего Костю юрист. — Ну тех, которые к контейнерам бегают. Он не понимает, один раз их сюда приведи, потом швейцару лом вручай, да? Мы ему советуем — возьми закуску и выпивку, в баки ее, если ты такой добрый, но зачем над людьми издеваться? Пусть они празднуют, как привыкли… Правильно?

— Это вы сами решайте. А где менеджер?

Главный инженер довольно заржал:

— У себя. Как всегда тебе сюрприз готовит…

— Что именно?

Главный инженер поперхнулся собственным смехом и замахал своими волосатыми лапами:

— Я тебе ничего не говорил.

Перед дверью генерального менеджера нервно расхаживал его референт. Я решил было пригласить его в свой кабинет, чтобы обсудить дела фирмы и заодно проверить, может ли мой организм справляться с другими нагрузками, не менее приятными, чем спортивно-охотничьи, но передумал. Уж очень злое лицо у референта.

Отстранив девушку в сторону, я безрезультативно дважды стучал в дверь. Генеральный менеджер продолжал делать вид, что в мое отсутствие он исправился, став таким же неразговорчивым, как господин прокурор во время нашей последней встречи.

— Открывай, скорее, — не выдержал я. — Жена твоя сюда идет. Константин вызвал.

Дверь мгновенно распахнулась, генеральный менеджер показал мне и референту свою донельзя перекошенную морду. До того его возможные действия Кости напугали, что этот деятель точно онемел. Я захлопнул за собой дверь, оставив референта в коридоре наедине с волнениями, и усадил менеджера в кресло. Напротив его рабочего стола сидела девушка в наглухо застегнутом плаще.

— Где моя жена? — наконец-то пришел в себя менеджер.

— Считай, я тебя спас, — бросаю в ответ и тут же интересуюсь: — Что за гадость ты затеял?

К генеральному менеджеру тут же вернулось самообладание и обычная манера поведения.

— Пока ты дома бездельничал, — зло начал учить меня жизни этот деятель, — я вкалывал, как проклятый, квартиру отремонтировал, и то, что ты просил, — тоже сделал. И что я имею, а? Опять этот гнидник с волосатым придурком мне подляны делают, а ты их покрываешь. Они там пьянствуют, а я работаю, престиж фирмы подымаю, и вместо того, чтобы валяться в углу, как другие бездельники, наживаю себе инсульт вовсе не от выпивки, чтоб оно все пропало… А?

— Считай, что я уже сгораю от стыда, — бросаю в ответ, замечая, как широко раскрылись глаза у посетительницы менеджера. Видимо, она этого деятеля еще таким встревоженным не видела, а я давно привык выслушивать от него и не столь откровенные изречения.

— Ну, расскажи, как ты нас всех здорово в очередной раз выручишь.

Мои слова менеджер принял как должное и сбавил обороты:

— Мне тут опять конкурсы предложили спонсировать. То есть, нашей фирме. Но главное же, не ошибиться, в более престижном участвовать. И все мне решать, ты же… Да, так вот я решил, что наша фирма без конкурса детского танца обойдется, но мы же всегда были спонсорами красоты…

— Опять ежегодник «Мисс Южноморск»? — спросил я недоумевая. Посетительница генерального менеджера на этом конкурсе может участвовать, но, как я понимаю, ей призовое место не светит. Она, конечно, девушка интересная, однако красавицей ее назвать нельзя.

— Нет, теперь другой конкурс будет, — доказал менеджер, насколько я отстал от жизни. — Слушай, золотце, покажи ему…

Девушка недоверчиво посмотрела на генерального менеджера.

— Давай, давай, — подбодрил он, — это мой непосредственный начальник. И он всегда слушает, что я говорю. Потому что я всегда говорю…

Я уже не обращал внимания на рекламу менеджера: меня привлекла более вразумительная наглядная агитация. Девушка отошла на средину кабинета и распахнула плащ. В мою сторону рванулись ее груди и остановились, подпрыгнув на месте. Я сходу проникся заботами фирмы. И до того мне захотелось поближе познакомиться с этим чудом природы, коснувшись его, что, от греха подальше, я спрятал руки в карманы.

— Силикон? — недоверчиво спросил я почему-то у менеджера.

— Натурэль! — прищелкнул он языком.

Все ясно, уже успел убедиться.

— Она будет представлять нашу фирму на конкурсе «Бюст Южноморска». Представляешь, я уже решил — мы будем ее спонсировать. А может… Слушай, мой референт со своими обязанностями плохо справляется…

Насколько мне ясно, референт менеджера умеет справляться с порученным делом, может, недовольство менеджер проявляет только из-за того, что сам не в состоянии спросить с подчиненной, как требуется.

— Ты сам решай, — отмахнулся я, чувствуя, как во мне подымается желание стать спонсором нового конкурса. Может быть, именно потому заметил:

— Девушка, вы бы оделись, пощадили мою невинность.

— Да, Лидочка, одевайся, — опасливо покосился на меня генеральный менеджер и тут же добавил тоном абсолютного превосходства:

— Ну что ты скажешь?

Я посмотрел на Лидочку, протянувшую руку к бюстгальтеру, висящему на спинке стула. Больше всего он походил на спаренный парашют для тяжелого танка, который сбрасывают из транспортного самолета на вражескую территорию.

— Ты, как всегда, прав, — заметил я, с сожалением глядя на исчезающие в парашютах груди. — Мы будем спонсорами этого мероприятия, потому что никогда не стояли в стороне от культурно-массовых мероприятий в общественной жизни города. Костя, наверное, просто тебя неправильно понял. Действительно, какой может быть мальчишник, если работа у тебя всегда была в первую очередь.

По гнусной улыбке менеджера я догадался, что он наконец-то решился поблагодарить начальника отдела снабжения и за приглашение на свадьбу, и за резиновую Линду, и за живого гомика.

— Я ему устрою, — подтвердил мое предположение генеральный менеджер — он этим свадебным тортом подавится, чтоб меня дохлого домой принесли. Правильно? Да, а мы можем, ну, как это, в общем, Лидочка теперь как бы стипендиат нашей фирмы?

— Естественно, — подтвердил я. — Все документы оформишь у юриста. Какую стипендию ты собираешься назначить?

— Сто пятьдесят баксов, — выпалил генеральный менеджер и вопросительно посмотрел на меня.

Лидочка сияла, выпятив вперед свое главное украшение. Что говорить, ей есть чем гордиться.

— Думаю, этого недостаточно, — заметил я. — Двести пятьдесят баксов в месяц. Контракт на десять лет. Права на Лидочкину грудь принадлежат исключительно нашей фирме.

— Спасибо, — прошептала девушка.

— Не за что, — ответил я и вышел в коридор.

Референт с надеждой посмотрела на меня, однако я не имею права вмешиваться в производственные отношения службы генерального менеджера. Тем более, меня сейчас больше занимала Лидочка с ее грудью. При правильной постановке дела, эта грудь может приносить нашей фирме не меньше дохода, чем перепродажа компьютеров. Остается лишь выиграть городской конкурс. За этим дело не станет. В конце концов обязанности по увеличениям доходов фирмы я с себя никогда не снимал.

Мода изменчива. Сейчас начинают пользоваться повышенным спросом модели с пышными формами. Соответствующая реклама, контракты с зарубежными фирмами, фотомастерами, а быть может, и киношниками — тогда траты на стипендию обернутся прибылью. Хорошая фотомодель зарабатывает до десяти тысяч долларов в час. Я никогда не демпинговал на мировом рынке, в отличие от многих фирмачей-соотечественников. И не намерен этого делать. Так что Лидочкиной груди предстоит кормить, как минимум, пару предприятий в системе «Козерога», вполне осознанно сидящих на дотации.

51

Босягин встретил меня, словно мы с ним каждый день видимся. И заскочил я сюда, на призывный огонек его настольной лампы под зеленым абажуром, чтобы допить бутылку коньяка, которую мы вчера так и не успели приговорить до конца.

Квартирка у Босягина небольшая, со вкусом обставлена. Мебель ему Дюк доставал, модерн начала века — не современные прессованные опилки, которыми с рекламными воплями торгуют все кому не лень — от Дома творчества до Дворца спорта. На стене подлинник Леру, чистота и порядок. Не квартирка, а ловушка для одиноких дам. Только в этом доме ни одна из них хозяйкой не станет. Босягин дружит с Игорем Бойко и давным-давно наглядно убедился — от прелестей семейной жизни раньше времени облысеть можно. Даже несмотря на то, что именно такие последствия Босягину не грозят. На его голове не больше волос, чем на биллиардном шаре.

Я устало откинулся на спинку мгновенно обволокшего тело кресла, но тем не менее довольно бодро произнес:

— Ты еще у Игорька жену не отбил?

Босягин спокойно посмотрел на меня и развел руками:

— Я бы с удовольствием. Однако как подкатить к женщине, разъезжающей на «мерседесе»? Чтобы обратить на себя особое внимание, мне «кадиллак» не помешает. Что ты скажешь на этот счет?

— Ну причем здесь машина? — понял я более чем прозрачный намек. — Ты должен покорить даму своими личными качествами. Думаю, что явному лидеру нашей команды не откажет даже такая красавица, как мадам Бойко. А если, не дай Бог, Игорь узнает о твоем стремлении у него жену отбить, так зачем «кадиллак»? Он же сходу для тебя на «роллс-ройс» расколется.

— Отчего ты считаешь меня явным лидером? — подозрительно спросил Босягин, не обратив внимания на счастливую возможность ездить в автомобиле мультимиллионеров.

— Как отчего? — искренне удивляюсь его непонятливости. — Разве тебя не первого подрезали?

Воспоминание не из приятных; Босягин дернулся, и его лысина отзеркалила в мою сторону пучок лучей огромной хрустальной люстры. Иллюминация в этой квартирке, как на пожаре.

— Босягин, давай считать, раны мы уже зализали, — примирительным тоном бросил я.

Босягин такой мнительный, обидеться может, уйти в себя, словно улитка. Он единственный человек в этом мире, которому даже я не рискую лишний раз подействовать на нервы.

— Завари кофе, что ли, — попросил я, и Босягин перестал надуваться, подобно воздушному шару в домашнем халате. Кофе он варит превосходно. Но и другие блюда удаются Босягину не хуже. Зря, что ли, он в Москве такую кашу заварил, которой Еремин вполне подавиться может. Во всяком случае, наша фирма сделала все необходимое, чтобы этому выдающемуся политическому деятелю кусок в горле не просто застрял, а колом стал, так, чтобы стало невозможно дышать.

— Как проведено независимое журналистское расследование? — спросил я, с наслаждением выпивая крохотный глоточек ароматного напитка.

— Осталось выяснить детали. Тем более, Игорь не только мне машину может подарить. Он нам всем уже подарок сделал. Знаешь, кто работает следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре?

— Уже догадался. Карьера этой дамы — поистине стремительна.

Босягин даже для приличия не высказал своего мнения о моих способностях. За это я его тоже ценю, нос задирать не позволяет, единственный из всего моего окружения, не считая Рябова.

— Да, в этом хотя бы повезло. Все остальное пришлось с кровью добывать.

— В чем везение? Скажи, что ты просто сэкономил время. В свое время Боровая с делом Сторожено была знакома, — не позволяю Босягину выпячивать роль личности во всей этой истории.

Босягин налил коньяк в крохотные рюмочки и поведал:

— Такой же независимый, как и я, журналист Воронин раскололся в два счета. Он поливал грязью Стороженко по просьбе того самого прокурора, который запретил посылать дело на доследование.

— Чем его прокурор прельщал?

— Это важно? — Босягин улыбается нечасто, но тем не менее сейчас он откровенно скалится. — Не волнуйся, я хватки с годами не теряю. Воронина в свое время прихватили на валютных операциях… Мое расследование на финальной стадии. Для Боровой, по крайней мере. Да, вот еще что. Она рвется в Южноморск.

— Вот этого нам не нужно.

— Тогда говори, что нужно.

— Нужно закольцевать круг ее интересов непосредственно на Москве и Питере.

— Отчего Еремин решил тянуть контрабанду через Южноморск? Она — дама неглупая.

— Она женщина. Многие мужчины сомневаются в деловых качествах женщин — и совершенно напрасно. Но даже Еремин всполошился, когда узнал — на его пятки наступает сама Боровая.

— Если не проглотит?

— Тогда сделает вид, что проглотила. В конце концов Южноморск — это уже другая страна. Пусть не лезет в дела независимого государства. Правда, если в Москве капуста подорожает, на наших карманах это тут же скажется… Но мадам Боровую здешний рынок не должен волновать. Потому что в Южноморске никаких следов не найти. Свежих, по крайней мере.

— Тогда так. Материалы на Ляхова и его богатое прошлое. Нашего прокурора застрелил именно он. Южноморские концы уже в воде. Я предъявляю много материала. Ссылка на источники?

— Честные люди из нашей милиции. Скажем, Управление по борьбе с организованной преступностью. Повезло мадам Боровой, такое дело раскроет, факты сами в руки идут. И какие! Кто бы на нас так работал, как мы на юстицию…

— Кстати, это ее немного насторожило. Мне пришлось намекнуть на участие в деле кое-каких структур. Иначе она бы сама обо всем догадалась. Спасибо Рябову, обеспечил в Москве довольно солидную поддержку. Боровая наверняка уверена — кто-то хочет очистить для себя место Еремина. Иначе откуда такой обвал компромата у явно нанятого, недалекого, но все равно независимого журналиста?

Я допил кофе и заметил:

— Чудесно. Давно не пил прекрасно приготовленного кофе. Давай еще раз прогоним ситуацию. Значит, у мадам есть пальчики Ляхова. Она без труда убедится, кто это такой, подняв личное дело Покровского. Запросить уголовное дело Лавренко тоже труда не составит.

— Она уже эти сведения проверила, — как бы невзначай отметил прекрасную работу старшего следователя Босягин.

— Пойдем дальше. После запроса в Южноморск, если уж ей этот город покоя не дает, мадам Боровая убеждается: Ляхов оставил свои отпечатки пальцев на карабине, из которого застрелили прокурора. Ты подкрепляешь эти сведения купированной пленочкой, записанной в доме Ляхова. И все становится на свои места.

— Доказательства по Еремину косвенные.

— Да, ты прав. Мало ли чего можно наговорить в частной беседе? Однако есть еще видеофильм, который раздобыл наш добрый ангел Рябов. Ты его не видел. И твоя московская подруга тоже. Однако, когда вы просмотрите эту любительски отснятую пленку, сразу все поймете. Любители… Профессионал бы такого себе не позволил. Но, видимо, в те годы они вообще ничего не опасались или особого значения этой съемке не придали. На кассете запечатлено, как празднуют именинки или еще черт знает что люди в довольно непринужденной обстановке. А среди них — ба, знакомые все лица, особенно в том месте, где наш прокурор, тогда еще следователь, Ляхов, тогда еще Покровский, и Еремин, тогда еще старший лейтенант запаса, шашлык жрут. Пусть, кстати, мадам Боровая полюбопытствует, как это партийный работник Еремин из старших лейтенантов запаса превратился в генерал-полковника МВД.

— Подумаешь, — хмыкнул Босягин. — И не такие метаморфозы случались. Даже если не принимать во внимание судьбу того же Лавренко. И наконец…

— Правильно, наконец у нас есть Рогожин. Главный свидетель, козырь-мизер. Наконец-то пропажа объявится, один из десятка тысяч, что каждый год куда-то исчезают. И поведает Рогожин Боровой всю правду, если защита будет обеспечена. В крайнем случае, есть видеоматериалы, на которых этот старый проходимец подробно рассказывает, как банда Еремина топила Стороженко. Ментовского стукача Петровского пусть мадам сама колет, а после этой исповеди полюбопытствует — какими темпами продолжает скупать произведения искусства приемщик бутылок? И в конце концов, пойдет янтарь в Германию, хрен его таможня переловит. А вот после того, как Краузе этот янтарь в лапки схватит, тут бывшего стукача полиция с большим удовольствием возьмет. Краузе, чтобы свою шкуру спасти, тут же выложит, по чьей просьбе он этим янтарем заинтересовался.

— Не боишься, что они на нас выйдут?

— Еще как боюсь. Только вот незадача, я с Краузе созвонюсь, скажу, мол, извини, друг, ничем не могу помочь. Жаль, конечно, что мне китайского фарфора не видать, однако с янтарем у нас в городе проблемы. Предлагал мне янтарь один залетный, но уж очень он мне не понравился. А герр Краузе привык иметь дело только с порядочными людьми, вроде меня. Так что обмен между коллекционерами не состоится. И этот разговор наверняка будет писаться не только у нас.

— А если Краузе…

— Тогда ему точно труба. Еремин у нас не без внимания, насколько я знаю Рябова, он в Москве не только тебе плацдарм обеспечил. Знаешь, Босягин, мы должны быть просто счастливы, если кто-то позвонит Еремину из Германии. А Краузе засуетится, побежит к своим партайгеноссе, куда ему деваться? Так что мадам Боровая убедительно докажет — не зря ее старшим следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре назначили, и окончательно разберется с делом Стороженко. Зря, что ли, она им занималась, будучи государственным советником третьего класса? Собиратель к ней наверняка симпатию испытывает. И горит желанием подарить государству тысячи экспонатов своей коллекции, которые неизвестно куда из ментуры делись. Вот тут-то Рогожин еще раз свое слово скажет. Зря…

— Не зря, — перебил Босягин, доказывая свой высокий класс. — Не зря он в другом городе прятался, у старого, так сказать приятеля, и даже кассету записал на тот случай, если его все-таки уберут люди Еремина. Рогожин не перевернется?

— Этот старый аферист еще жить хочет. Кроме того, в его трудовой биографии есть одна волнительная подробность. Его в свое время посадили. Специально, чтобы замазать. Впрочем, поводов для этого Рогожин давал великое множество. И, наконец, возле ментов обрел свое место в жизни. Теперь ему даже срок не грозит. Кто станет отвечать за помощь, которую он оказывал Министерству внутренних дел уже несуществующего государства.

— Зато Еремин и другие… Об убийстве Маркушевского скажу, когда Боровая убедится — наши сведения в дополнительных проверках не нуждаются. Сегодня она легко расколет тех, на кого менты труп повесили… Я одного не понимаю, отчего они должны нести ответственность за свои прошлые дела?

Молодец, Босягин, хмурая личность, не утратившая чувства юмора и оптимизма. Я развел руками и в тон Босягину заметил:

— Этот юридический казус и мне не по зубам. И вообще, в наше время сплошных головоломок для юриспруденции, во всем этом — черт ногу сломит. Бес с ним, этим колченогим дьяволом, но вот Еремин должен сломать голову. Хотя бы потому, что история с янтарем получила продолжение после того, как уничтожившие страну охотники вылезли из Беловежской пущи.

Босягин долил кофе в мою опустевшую чашечку и сказал:

— Им это стоило делать. Хотя бы оттого, что Еремин никогда бы не стал конгрессменом. Я ведь с людьми Рябова сейчас накоротке. Знаешь, чем сегодня занят Еремин?

— Законы выдумывает…

— Нет, он направился с визитом в Париж, — бросил Босягин, доказывая тем самым, что Рябов давным-давно оправился от прокурорского подарка.

Я выпил коньяк и глубокомысленно отметил:

— Не удивлюсь, если после отъезда этого народного избранника французы недосчитаются Эйфелевой башни.

52

Выйдя на темную улицу, не слишком удивляюсь, увидев в своей «Волге» Рябова. Он спокойно развалился на заднем сидении, и я сразу стал догадываться, отчего Рябов неожиданно стал таким покладистым, прекратил вести воспитательные беседы по поводу моего поведения. Видимо, на его фронте тоже не все ладно, это не говоря о том, что Сережа мог бы нарваться на вполне справедливые ответные комплименты по поводу собственной безопасности.

— Саша, — скомандовал я, усевшись рядом с Рябовым, — выйди из машины.

На улицу мой водитель выскочил с явным удовольствием. Видимо, ожидая меня, Рябов успел прочитать ему лекцию по поводу неправильно выбранной линии поведения Саши, с точки зрения коммерческого отдела фирмы.

— А ну, прыгай на месте, — обратился я к шоферу, опустив дверное стекло.

Саша выполнил приказ с явным недоумением.

— Слава Богу, — бросаю через окошко водителю. — Я так за тебя переживал. Но, как видишь, и Рябов здесь, и яйца твои целыми остались. Иди в машину охраны.

Ухмылку на лице водителя я сумел прочитать даже при таком замечательном освещении, в сравнении с которым газовая горелка может показаться пограничным прожектором.

— Хорошо, что приехал, Сережа, — сказал я. — Завтра Босягин в Москву отправляется. Обеспечишь ему прикрытие и доставку Рогожина, загостился у нас этот великий искусствовед. Чего ты такой грустный, сходи в казино, развейся. Жаль, конечно, что твой приятель Ляхов не успел заведения подобного рода открыть. Там бы тебе кредит до конца жизни был бы обеспечен.

— Ляхов уже в Венгрии казино открывает, — словно невзначай заметил Рябов. — Можем вместе прокатиться. Проветриться.

— Ты, конечно, приехал только для того, чтобы сообщить мне эту новость.

— Новость хорошая. Он у нас теперь, как меченный атом. Значит, завтра начинается обмен командировками. Я специально тебя предупреждаю, чтобы послезавтра ты не вылечился. Окончательно.

— Я понимаю, после того, как наш прокурор сыграл в ящик с помощью Ляхова, естественно, к нам московская комиссия собралась? Рябов, на сегодняшний день — мне душещипательных бесед с лихвой хватит. Говори, чего тебе нужно?

— Уверенности. Ничего больше. Я должен твердо знать — тебя больше на подвиги не потянет. Других забот мало, кроме прогулок с карабином? Значит так…

— Нет, Сережа. Значит этак. Видимо, после того, как тебя пуля в грудь ударила, ты головой об асфальт шваркнулся. Вы и так ко мне на голову все скопом залезли, хватит. А забот у меня — выше крыши. И тебя они тоже касаются. Ты меня таким вниманием окружил, а о себе не думаешь. Я тебе лично охрану подберу. Наконец-то поймешь, как приятно жить в коллективе, даже когда на телку нацеливаешься.

— Ты чего? — удивляется Рябов. — Разве я тобой командую? Просто советую. Дело серьезное.

— Поэтому ты с длинного предисловия начал? Ясно. Говори, Сережа. Ты, если я немного перенервничал…

— Да ладно. У каждого из нас — свой стиль. К нам едет бригада. Серьезная. Московские менты закрутились… С одной стороны — прокуратура. С другой — здесь явный срыв. Есть отчего дергаться.

— Сколько их?

— Семь человек. В том числе, два известных бомбардира.

— Уже дрожу от страха. И расстраиваюсь по поводу такой представительной делегации. Знаешь, Рябов, я все время искусством занимаюсь, а до конца во всех его тонкостях так и не разобрался. Недавно говорил Гарику о стержне всех наших боевиков. Главный герой сперва шестерок мочит и только в конце фильма — хозяина. Я отчего-то решил — в жизни так не бывает. И поэтому направил удар на Еремина. Подумал, когда его прихватят, он сам всю свою команду сдаст. Да… Правильно говорят, не ошибается тот, кто ничего не делает. Значит придется, пока Еремин вдоль Сены гуляет, в его хозяйстве порядок навести. Правильно, Рябов?

— Неправильно. Их компания у меня не без внимания. Даже стукач на подсосе есть. И ереминская команда старается лишний раз не шевелиться, хозяина ждет. Поэтому послала бригаду со стороны. Просто разобраться в обстановке. Мы их быстро назад завернем. Вот и все.

— Разобраться? Поэтому в бригаде два киллера…

— На всякий случай, — Рябов сказал эту фразу таким тоном, словно сам присутствовал при напутствии гостей нашего города.

— Вот мы их и завернем. Всех до одного. В мешки. И груз на ноги. В море столько дряни, что эта великолепная семерка вряд ли чересчур экологию испортит — все равно дальше просто некуда.

— Я так и знал, — буркнул Сережа. — Нужно было просто тебя отгородить.

— Рябов, слушай меня внимательно. Сейчас я серьезен, как никогда. Тебе не кажется, что главной функцией службы безопасности является дать фирме возможность нормально работать? Так вот, мне надоело постоянно терять время на какие-то дешевые разборки. Побаловались и хватит. Кончай эту экскурсию — и все дела.

— Ты понимаешь, о чем говоришь? Там, между прочим, один такой авторитет…

— Пусть он на своей территории авторитетничает. Я в его дела не лезу. И вообще, Рябов, что нам до их правил игры? Я не блатной, а потому не собираюсь больше отвлекаться от дел на их игрушки. Хватит того, что я вынужден делать рыло, как близки сердцу заскоки еще одной команды, местного пошиба. Словом, замочишь всю бригаду, пусть другие в следующий раз даже в сторону нашего города побоятся смотреть. В конце концов, напрасно, что ли, я такое войско содержу? А на взятки сколько уходит? Эти бы деньги на гаитянские выборы пустить, да наших орлов в придачу — хрен бы там американское присутствие понадобилось.

— Хорошо. Я это сделаю, — сухо сказал Рябов.

— Конечно, сделаешь. Только не думай, что явчерашний. Ты всю эту бодягу вокруг прибытия гостей потому варил, чтобы мое участие в предстоящих событиях исключить. Так?

Рябов попытался отмолчаться, но в конце концов не сдержался.

— Иначе не получается. С тобой вечно… Ты не всегда прав. Я операцию готовлю, но про запас обязан держать вариант твоего непредсказуемого поведения. Вполне допускаю и такое: как только эта бригада с трапа самолета спустится, их сходу кто-то автоматным огнем накроет. Не получится надежного результата, так у тебя есть любимчик. Саша, чтобы тебе угодить, заляжет где-то в стороне. С гранатометом. Ну и Марина, конечно. Этой вообще… Она не Саша, тот на риск всегда шел с опаской. А Марине мужиков мочить — еще больше кайфа, чем с ними трахаться. Словом, я действую, ты в стороне. И не иначе…

— Хорошо, Сережа.

— Вот и ладушки. Отдохни немного. В домашней обстановке, — ухмыльнулся Рябов.

Понятно, от чего он скалится. Теперь Воха так ко мне приклеится, что за забор не выйдешь. А я и не собираюсь. Мало того, что Рябов требует продолжать отдых, так вдобавок Воха своего Трэша для профилактики из вольера выпустит.

— Сережа, я уже и вспомнить не могу, когда столько дней подряд торчал в доме, — жалуюсь Рябову на тяготы жизни. — Все из-за тебя. Со Снежаной расстался, дела почти свернул. У нас, между прочим, дополнительные расходы появились. В связи с конкурсом красоты…

— Думаю, это преждевременно, — отрезает Сережа. — Хватит тебе генерального менеджера баловать. Через референта. Так что — поезжай домой.

— Сережа, ты и здесь мной руководишь?

— Только с точки зрения безопасности. Ко всем делам не хватает одного. Чтобы тебя грудью задавили. С такими буферами, как у этой Лиды, результат будет не хуже, чем если бы ты под «СуперМАЗ» залетел.

— Потому ты героически решил лично прикрыть меня?

— Это моя прямая обязанность, — скромно заметил Рябов.

53

Когда нога уходит чуть влево в песок, нужно, не ожидая момента полного погружения стопы, делать следующий шаг. Гаревая дорожка придает подошве кроссовок дополнительный импульс, но у кросса на песке свои особенности. Эта пробежка по силам только хорошо тренированным людям. Ценители собственного здоровья, пытающиеся спастись от инфаркта при помощи легкой трусцы по городскому асфальту, тут бы и двадцати минут не выдержали. А мне бежать еще добрых полтора часа, хотя пристроившийся в хвост бывший спецназовец явно не разделяет моего стремления убежать подальше от нашего дома.

Откровенно говоря, кросс не просто дает возможность вернуть расслабившееся в связи с последними событиями тело в нужную форму, во время бега особенно легко думается. Это уже не говоря о том, что от собственного дома я бы с удовольствием убежал не на десяток километров, а куда подальше.

Прошла всего неделя с тех пор, как я заделался таким домоседом, словно кто-то в очередной раз небезуспешно взял у меня обширный анализ крови. И эта неделя вместила в себя немало событий.

Правда, один раз Рябов милостиво разрешил выйти из дома. И то благодаря настойчивости Студента. Видимо, Сережа здорово опасался, что главный эксперт, не дождавшись часа счастливого свидания, совершит от отчаяния покушение на генерального директора фирмы «Козерог» с помощью двухтонной статуи «Леда и лебедь», которая застынет у Центра современного искусства.

Дюк произведение нашего замечательного скульптора Каневского одобрил. Наверняка ваятель ему долю откинул. Потому что я видел фотографическое изображение этого, с позволения сказать, произведения искусства. На месте того лебедя я бы сам себя кастрировал, лишь бы с такой Ледой дело не иметь. По сравнению с ней моя кухарка — вылитая Венера, может претендовать на главный приз конкурсов «Мисс Европа» и «Бюст Южноморска».

Не знаю, как насчет Европы, но конкурс «Мисс бюст» эта девушка вряд ли выиграет. Потому что Рябов до того активно Лидочку к соревнованию готовит, что впору переживать — как бы генеральный менеджер не переключил свое внимание с начальника отдела снабжения на коммерческого директора.

Генеральный менеджер слов на ветер не бросает, хотя сорит ими на уровне любого государственного деятеля. И Костя уже поплатился за пьянство на рабочем месте так, словно за его воспитание взялся лично великий нарколог Горбачев. Ишь, придумал наш народ отучить от выпивки. Как говорил классик, наш народ легче отучить жрать, чем пить, что подтвердила сама жизнь. Приятно осознавать, я тоже не остался в стороне от воспитательной работы, помог советом генеральному менеджеру. Костя теперь зарекается похмеляться до свадьбы.

Со стремления стать солидным человеком и еще больше понравиться Снежане все и началось. Костя привел Снежану в офис, чтобы невеста убедилась воочию — ее жених солидный фирмач и в коллективе его очень ценят. Как именно, Снежана наверняка поняла, когда начальник отдела снабжения пригласил ее в свой кабинет. Стоило открыть дверь, как на жениха и невесту тут же обрушился предпраздничный разноцветный серпантин. Я догадывался, что у генерального менеджера обширная коллекция презервативов из самых разных стран мира. Но ведь не до такой степени… Кабинет был украшен теми же самими презервативами, только уже надутыми, словно шары на празднике в честь Великого Октября, который не за горами. А между двумя портретами в кабинете начальника снабжения, был прикреплен праздничный транспарант со словами «Пользуйся, Костя. Чтоб такие придурки, как ты, на свет не появлялись».

После этого поздравления Константин бросился выяснять отношения, позабыв о невесте, которая к таким подаркам явно не приучена. Снежана всегда пользовалась противозачаточными пилюлями, но откуда об этом знать генеральному менеджеру? В конце концов, зря, что ли, Костя не только своим портретом кабинет украсил; у деятеля, изображенного рядом, детей вообще не было, хотя такого количества презервативов он в жизни не видел. И вообще, где некогда самому модному портрету расширять сексуальный кругозор, кроме Костиного кабинета?

Но Костя предпочел распространяться на эту тему не в своем кабинете, а у генерального менеджера. Как ни странно, главный инженер стал на сторону жениха, хотя в свое время Костя кормил его собачьими консервами. Генерального менеджера поддерживал шеф группы маркетинга и даже главбух, вооруженный зонтиком. Выяснение отношений происходило так бурно, что площадь кабинета уже с трудом вмещала всех желающих принять участие в производственных делах фирмы. А когда, как на радость, глуховатый от природы и ко всему происходящему вокруг швейцар открыл дверь перед фирмачами «Компьютерлэнд», они сразу убедились, какие прекрасные дилеры работают с их товаром в непринужденной и явно товарищеской обстановке. Хотя при этом производственном совещании пострадал всего-навсего один компьютер в кабинете генерального менеджера. Хреновые у них компьютеры, наших напряженных трудовых ритмов не выдерживают.

И до того совещание стало всеобщим, что даже Марина не сумела распутать клубок, состоящий из представителей самых разных служб «Козерога». Этому удивляться не приходится, я никогда не мог упрекнуть своих сотрудников, что они трудятся вполсилы. Удивительно другое, как это в ход не были пущены аргументы похлеще. Один только «магнум» Константина чего стоит, не говоря о восемнадцатизарядной «беретте» генерального менеджера, бережно хранящейся среди россыпи тех самых презервативов, с которых все началось.

В происходящих событиях, кроме Рябова, винить некого. Сережа снова меня на отдых вывел, сам в офисе не появляется, а в наше отсутствие сотрудники фирмы способны и не на такое, довольно спокойное, развлечение.

Поэтому вместо того, чтобы выяснять, во сколько обойдется фирме очередной косметический ремонт, я поехал к Студенту.

Тот чуть от счастья не захлебнулся, поведав — среди последнего поступления есть «Портрет молодой цыганки» работы Харламова. Мой главный эксперт уже определил — когда-то этот холст украшал коллекцию писателя Ивана Тургенева. Я сразу догадался, что Ляхов вполне мог лично приобрести холст у писателя, потому что привык собирать портретную живопись и бегать на тот свет. Однако Студент меня разочаровал, оказывается, картина была продана 20 апреля 1878 года и покупателя звали не Анатолий Павлович.

Кроме того, Студент попытался обрушить на меня такой обвал сведений, что я сходу решил поблагодарить его за доблестный труд и приказал изложить все в письменном виде. Другой, может, от таких слов в обморок упал, но только не Студент, тот от радости чуть ли не до потолка взвился.

Бойко тоже о себе напомнил. Приходил шефа проведать; видимо, до того жена им довольна, что Игорь решил и меня обрадовать. Вот что значит правильное отношение к нуждам людей, зря, что ли, его вторая половина ездит на белом «мерседесе» даже к художнику Антоновскому. Мне уже доложили: этот живописец не только портрет мадам пишет, но и делает все возможное, чтобы рога Игоря стали еще более ветвистыми. Однако Бойко до того горит желанием приступить к работе, что дополнительной тяжести на голове не чувствует.

Интересную информацию принес Игорек. Оказывается, я не всех крупных коллекционеров знаю. Может, оттого, что веду светский образ жизни и в дела церкви не вмешиваюсь. Бойко наглядно доказал — совершенно напрасно веду образ жизни атеиста. И список предоставил. Иоганн Конрад Зеекатц «Христос с учениками и самаритянка» — это Германия, 17 век, Доменико Морелли «Мадонна с младенцем и книгой» — Италия, середина девятнадцатого века, Франциско де Эррера-младший «Распятие» — Испания, семнадцатый век, как и Антони Паламедес «Портрет судьи», датированный 1658 годом, Голландия. Есть и более ранние работы, например, «Горный пейзаж» Абрахама Гавартса из Фландрии.

Правильно Бойко моего самолюбия не щадит, из-за того, что меня постоянно отвлекают, я о своем главном деле забывать стал.

И до того я заботой со стороны Игоря был растроган, что тут же предложил ему целых двадцать процентов от стоимости этого небольшого собрания из сорока картин.

Зря все-таки Яковлев к своей фамилии лакейское прибавление засобачил. Не знает господин Яковлеве, что у него под носом такое собрание плавает; пропадает Гунар в своем стрип-баре с кокошниками и тюбетейками. Так ему и надо, партнеру бывшему. Оставался бы нормальным человеком, участвовал бы в операции по изъятию культурных ценностей у местного ксендза. Тоже мне, коллекционер выискался. Я-то знаю, одна из работ в списке Бойко, до освобождения Прибалтики Красной Армией от частной собственности, висела в старинном княжеском замке, а вовсе не в костеле. И в том, что Студент добавит сведений, откуда ксендзу удалось насобирать такую коллекцию, не сомневаюсь.

Так что теперь от пресс-группы зависит дальнейшая забота по восстановлению социальной справедливости. Тем более, Босягин в Южноморск вернулся, и у моих спецов большой опыт работы с коллекционерами, воспылавшими к прекрасному именно тогда, когда Европа стала рушиться под красно-коричневыми клещами. А если коллекционеры не дожили до счастья пообщаться с моей пресс-группой, так у них наследники есть. Хотя сегодня Игорю и его команде гораздо тяжелее, чем вчера. Оттого я и процент поднял, теперь Рубо, как десять лет назад, по цене трамвайного билета не купишь. Но все равно выгодно, иначе отчего Игорь ускакал в таком прекрасном настроении, хотя я чуть ли не явственно видел, как его рога шкрябают потолок моего кабинета.

Пролетел потерявший лицо новоявленный Яковлеве, так ему и надо. Вот я в новых исторических условиях своего лица не теряю. Иногда морду делаю, если быть откровенным до конца, но только в связи с просьбой партнера по части городских преобразований. Да и то, в последней просьбе господина губернатора я решительно отказал, подчеркивая тем самым, — мое здоровье идет на поправку.

Именно с моего драгоценного здоровья начала присланная губернатором какая-то шестерка. Да, аппетит у Константина Николаевича вкусу не уступает. Ему, видите ли, консульство понадобилось, инвеститоры потенциальные его открывают. И, конечно, они мечтают поселиться не где-нибудь на загазованных улицах, а ко мне поближе. Нацелились в аккурат в самый центр моего города будущего. Вот Константин Николаевич и задергался, чтобы зарубежных друзей не огорчить.

Но я своего лица терять не собираюсь. Городу будущего консульства не требуется. Я строю его исключительно для нужд местного населения, и не для того скупал участки, чтобы на них селились даже такие богатые люди, как новые партнеры господина губернатора. Я вовсе не расист, но не могу допустить мысли, чтобы эти возможные инвесторы, которые еще тридцать лет назад не догадывались о существовании ботинок, стали моими соседями. Время изменилось, в Кремле перестали каннибалов принимать, но Константин Николаевич никак от старой дружбы отказаться не может, хотя должна же быть хоть какая-то разница между должностями губернатора и секретаря обкома.

Если Константин Николаевич этого не понимает, со своей стороны, я всегда готов помочь. Поэтому скрутил его шестерке образный кукиш, доказав тем самым, что у советских — собственная гордость и мое здоровье явно в поправке нуждается. В самом деле, как я могу вести себя иначе, если медицина у нас оказывается уже не самая передовая в мире, а Советскую власть все равно никто отменять не собирается.

И без меня господин губернатор с новоявленными спасателями отечественной экономики разберется, найдет им другое место. Эти деятели знают толк в преобразованиях, давно сменили набедренные повязки на костюмы. Смотрят они на наши дела, и господин губернатор в неизменной партийной тройке в их глазах выглядит самым настоящим дикарем, прикрывающимся дубиной из-за того, что наверняка набедренная повязка ему не по средствам.

К чести Константина Николаевича нужно заметить, он не только попытался меня огорчить, но и порадовал. Слово держит твердо, обещал — у преступников земля под ногами гореть будет. И она тут же полыхнула. Столько банд за последнее время разгромили, правда, не таких, которые в собственных офисах окопались, кто их тронет, но на улицах снова становится чище. Вдобавок спецподразделение «Сокол» отличилось, об этом телевизор уже протарабанил. О Рябове я, правда, слова не услышал, но прекрасно понял, отчего это так здорово была обезврежена бригада отпетых уголовников, немного опоздавшая к сезону летних гастролей. Сопротивление эти бандюги попытались оказать, но ребята из «Сокола» мигом их из автоматов пригрели.

Один уголовник все-таки сумел уйти даже от «Сокола», горестно поведал мне вчера Рябов. Я выражал ему сочувствие и громко воспитывал до тех пор, пока Сережа не врубил телевизор. А там — в самом разгаре местная передача «Законом по человеку», и очень симпатичная девушка в майорских погонах демонстрировала фото перекошенной морды, обращаясь к населению — помогите опознать человека. Когда ментовочка дала описание наколок этого свежего поступления с полей орошений, я пристально посмотрел на Рябова, мгновенно поняв, — коммерческий директор надо мной просто издевается.

Рябов мог и сам обо всем поведать еще лучше телевизора, но он специально не прерывал моих нотаций, чтобы в будущем на них ссылаться, когда, с его точки зрения, я начну руководить не по делу.

Только поэтому я повел себя точно так, как Костя в кабинете генерального менеджера. Однако Рябов наглядно доказал — его рана затянулась куда лучше моей. Здоровье нужно поправлять, добавил он, помогая мне подняться с пола и великодушно разрешив регулярно выходить из дома.

Наверное, Сережа оттого добрый, что Вершигора стал слишком часто доставать его по поводу моего самочувствия. Да и Босягин на белом коне прибыл. Теперь Еремину явно не до искусствоведения, хотя мадам Боровая в него именно коллекцией янтаря целится. В общем, французы за свою Эйфелеву башню могут быть спокойны, чего не скажешь о банде Еремина. После того, как Рогожин стал их топить, а Петровский подтвердил, что следователи заставили его превратиться в единоразового собирателя, нервы у одного мента вконец не выдержали. И он побежал, наплевав на свой ответственный пост и не задумываясь — как же без него будет идти дальнейшая борьба с организованной преступностью?

Бедняга-мент, он наверняка не успел узнать, что важняк Боровая и в колонии побывала. Той самой, где отбывают срок урки, на которых повесили убийство Маркушевского. Сообразительные урки тут же поняли не хуже Рогожина — если перед свиданием со следователем их не замочили, значит, можно откровенничать. Тем более, что важняк пообещал твердо — в связи с открывшимися фактами зэки скоро куму ручкой сделают.

Отлично сработал Босягин, даже выяснил: пока Еремин перенимал опыт у французских коллег-парламентариев, ему трижды звонил директор бывшего совместного советско-германского предприятия из славного города Гамбурга. И до того он истосковался по Еремину, что не сдержался, ляпнув на автоответчик: дорогой друг, срочно мне перезвони, а то у нашей фирмы дела идут из рук вон плохо. И чего это он нашего народного избранника расстраивал, дела его потихоньку проверили, оказывается, фирма на ногах стоит твердо и в ее распоряжении такие средства, о которых наш Совмин и их бундестаг могли только мечтать в те годы, когда это совместное предприятие создавалось.

Ко всем делам Краузе прихватили, стоило ему за янтарь схватиться. Этот случай контрабанды не без внимания прессы. И доказать его легко, а лавров не меньше, чем на провалившейся операции с контрабандой радиоактивных материалов.

О том, что германские газеты затрубили о Краузе, мгновенно добавив сведений о его героическом прошлом агента «штази», мне рассказал Рябов. Тем самым Сережа доказал, что пришел ко мне в гости вовсе не для того, чтобы я чьей-то опухшей мордой в телевизоре любовался, а затем к стене кабинета припечатался — удару заслуженного мастера спорта Рябова до сих пор хорошо поставлен.

С утра пораньше я приступил к тренировке с полной отдачей. Хотя уверен, гость, которого вызвал, уже сидит в гостиной, ждет меня. Ничего, пусть страха набирается, дрожит от мысли, что проведет свой медовый месяц в моем домашнем санатории. Но, быть может, в его поведении дышащий сейчас в мой затылок Воха виновен? Уж слишком активно Андрей занимался общефизической подготовкой начальника отдела снабжения. Иначе отчего Костя так решительно пошел в атаку на генерального менеджера, мало ему, что ли, тот в свое время синяков наставил?

Хотя начальника отдела снабжения я вызвал вовсе не из-за его производственных отношений со смежником и плохой работы одного из компьютеров фирмы. Просто Костя очередной подарок преподнес, теперь беспокоясь исключительно о моем здоровье. Начальник отдела снабжения всегда стремится сделать как лучше, а что из этого постоянно выходит — его мордочка очень скоро снова оценит.

Я остановился, набрал полную грудь воздуха, восстанавливая дыхание, задержал его максимально, а потом медленно стал выпускать через ноздри. Вот что значит курение, подумал я, глядя на Boxy, того только пот пробил, для бывшего спецназовца эта пробежка — легкая разминка, не больше.

Над морем летали чайки, с криком бросаясь на добычу, которую выносил к берегу прибой.

— Дед говорил, что это души погибших моряков, — поведал Воха.

— Может, дед твой прав был, хотя я в переселение душ с трудом верю, — отвечаю заместителю коммерческого директора. — Думаю, людям так чайки нравятся, потому что это одна из немногих птиц, которая максимально копирует поведение человека. Вот смотри, одна чайка рыбешку подобрала, летит в сторону, глотнуть добычу не успев. А отчего такая спешка? Да потому, что другие птички белокрылые делают все возможное, чтобы она добычу выпустила. Орут, базарят, наглеют сбоку — лишь бы товарка не смогла рыбку проглотить. Если даже добыча в море упадет и другим не достанется, все равно птичкам легче делается. Пусть сами рыбку не проглотят, зато и подруга не пообедает. Убедился? Погнали домой, Воха.

Не знаю, цел ли еще подарок Кости, который появился в мое отсутствие. Помню, стоило войти в холл, как навстречу бросился Гарик в прекрасно сшитом костюме-тройке.

— Как прошла последняя примерка? — полюбопытствовал я. — Надеюсь, мастеру нос не перекроил?

— Он первый лез, — отрезал Гарик, и я сразу убедился, насколько был прав, удвоив гонорар портного.

— Папочка, — ласково продолжил сынок, — ты «Твикс» хочешь?

Гарик с нежностью смотрел на меня, изображая пальцами рекламный жест, имитирующий работу ножниц.

Вот тут я попался, не обратил внимание на чрезмерно ласковое поведение сына, вдобавок расслабился немного при виде такого прекрасного костюма.

— Ладно, давай, — согласился я на «сладкую парочку».

Гарик резко поднял вверх средний палец и заорал:

— На тебе полтвикса. Сладкая палочка!

Я тут же вспомнил: сладкое вредит здоровью, и отвесил Гарику затрещину, чтобы лишний раз убедиться: левая функционирует, как положено. Вдобавок тут же примчавшаяся на вопль наследника жена могла увидеть собственными глазами — ее благоверный по-прежнему уделяет внимание ребенку.

Войдя в кабинет, я мгновенно понял, что радости семейной жизни продолжают растягивать нервные клетки до бесконечности. На письменном столе нагло разлеглась рыжая тварь и смотрела при этом на меня с таким видом, словно сделала большое одолжение своим появлением в доме.

— Сабина! — заорал я, будто увидел в кабинете не персидского кота, а изготовившегося к прыжку саблезубого тигра.

На мой вопль жена появилась куда с меньшей прытью, чем на крик Гарика.

— Что это такое? — тыкнул я в сторону нагло потягивающегося животного.

— Костя принес. Правда, настоящий красавец? Ты его погладь — стресс как рукой снимет, — поведала Сабина о целебных свойствах кота.

Еще один целитель, воняет, правда, меньше, чем от того босого деятеля, но стрессы я давно привык снимать по-другому. Вот дал Гарику затрещину — и все в порядке, на кой мне этот кот сдался. Стану я всех подряд молотить; сын, понятное дело, мужской ласки от отца требует, но еще и кота лупить — я свои руки на помойке не нашел.

— Спасибо, Сабиночка, — ласково процедил я, чтобы жена не начала своей традиционной мастурбации по поводу моего поведения в отношении Гарика, посторонних женщин и ее самой. Видимо, почувствовала что-то Сабина, безмолвно вылетела из кабинете, а наглый котяра с не пример не взял. Я уже хотел было прихватить этого перса за загривок, но дверь за спиной скрипнула, отвлекла от благого намерения заняться уборкой кабинета.

— Папуля, — выл Гарик, вытирая руки о новенький костюм, — я больше не суду.

— Иди отсюда, — принял я извинения. — И гадость эту с собой забери.

— Правда, красивый котик? Знаешь, как его зовут? — по-видимому, Гарику очень хотелось, чтобы я забыл о его бестактной выходке.

— Если его Костя притаскал, значит его зовут не иначе, чем Армагеддон, — говорю в знак почти полного примирения. — Наверняка такая же пакостливая тварь, как ты со своим приятелем.

Глаза Гарика увлажнились еще раз, но теперь явно от счастья, что я сделал такое сравнение. Не знаю, как кот, но Костя для него явный пример для подражания.

— Никакой он не Магедон, — выпалил Гарик. — Его зовут Педрило. И он никакая не пакость.

— Может, и ты не пакость? — въедливо спросил я и тут же убедился: в своем развитии Гарик зашел еще дальше, чем можно было предполагать.

— А я маленькая пакость, а я маленькая гнусь, — оказывается Гарик хорошо знает слова некогда популярного шлягера, но на этом его ария не завершилась. Сынок положил руку на дверную ручку и скороговоркой добавил:

— А кот Педрило. Такое же Педрило, как и ты…

Я не успел броситься к двери только потому, что она захлопнулась с одновременным воплем Гарика, мчавшегося вниз по лестнице. Опоздал, теперь он наверняка уже попросил политического убежища у Сабины, так что в очередной раз снять стресс можно только с помощью Костиного подарка. Развернувшись к коту, тут же убеждаюсь — Педрило достойно вписался в нашу милую семью. Пока я беседовал с Гариком, кот перебрался на факс и обгадил его. На приплюснутой морде Педрилы лежала печать ленивого блаженства.

Мне очень захотелось прихватить кота и вытереть им факс, однако я предпочел найти с животным общий язык. Поэтому сделал вид, что то добавление к «Панасонику», которое сделало это персидское счастье, мне вполне по душе. Для того, чтобы быстрее понять друг друга, люди давным-давно занимаются исключительно откупориванием бутылок. Можно подумать, этот кот хуже наших синяков — валяется, где ни попадя, и гадит от души. Придется ему налить, решил я, стянул из аптечки флакон валерьяновых капель и преподнес своему новому домочадцу.

Педрило вылакал валерьянку с таким ожесточением, словно не был котом персидского происхождения, а гомо сапиенсом отечественного производства, приученным жрать, что видит, и пить, что течет.

После этого я посчитал, что мировую мы с ним уже распили, а потому зашвырнул Педрилу в спальню Сабины, надеясь — кот наведет там образцовый порядок.

В том, что Педрило оправдал эту надежду, я убедился минут через десять после того, как избавил факс от кошачьего автографа. Дверь кабинета широко распахнулась, на пороге появилась Сабина с растрепанными чувствами и прической. Жена посмотрела на меня таким добрым взглядом, что будь у меня нервы слабее, впору в окно выскакивать.

Однако прыгал я в противоположную от окна сторону, потому что, гнусно визжа, в меня уже летел Педрило, растопырив свой пушистый хвост и четыре лапы. Сабина захлопнула дверь после того, как мы одновременно с Педрилой приняли вертикальные положения. Да, обнаглела супруга, сам виноват, в следующий раз будет дома сидеть, вместо того, чтобы своими нарядами хвастать на презентации очередных гробов.

В отличие от меня, Педрило стоял на четырех конечностях, но даже такой опоры ему было маловато. Потому что кота шатало и несло в разные стороны, словно его исторической родиной была не Персия, где религия пьянствовать не разрешает, а исключительно южноморский вытрезвитель. Кот пытался даже влезть на портьеру, но из этого доброго намерения ничего не вышло. Представляю, как он Сабине стресс снял, порадовался я за жену, глядя на грозно скачущего боком Педрилу, в воинственном вое которого явно звучал вызов на смертный бой.

Сражаться с котом после дуэли с Чирусом мне не хотелось. Иди знай, вдруг коготь Педрилы еще страшнее кремневого наконечника. Я вовремя вспомнил, что давно хотел доставить кое-кому радость, набросил на кота пиджак и, несмотря на яростное сопротивление, вполне благополучно дотащил его до вольера Трэша. После того, как кот улетел за проволочное заграждение, я распростился с ним на веки вечные, посчитал, что уже все стрессы сняты, и позвонил Константину…

Перед тем, как мы с Вохой пошли в душ, решил проверить, стоит ли сегодня сэкономить на завтраке Трэша. Заглянул в вольер — и чуть дурно не стало: смоляное чудовище Трэш, которое смело бросалось на людей, вооруженных ножами и пистолетами, забился в угол вольера, подняв шерсть на загривке, поджав хвост и глухо рыча. А по территории, принадлежащей собаке, нагло разгуливал Педрило с перемазанной «Гри Палом» мордой. При этом котяра вел себя так, словно весь мир обязан забросить свои дела и предоставить ему возможность опохмелиться.

Мне почему-то очень захотелось придать этому животному чистый вид, однако брать его с собой в душ я не рискнул. Если он с Трэшем справился, которого даже я опасаюсь, нужен мне этот кот в чистом виде, как же. Хотя желание засунуть Педрилу в стиральную машину возникло как раз в тот момент, когда я увидел Костю. Только начальник отдела снабжения больше напоминал поджавшего хвост Трэша, нежели лекарство против стресса, нахлебавшееся валерьянки.

— Здравствуйте, доктор, — ласково пропел я, с отвращением наблюдая за потугами чиновника для особых поручений состроить донельзя виноватую рожицу. — Какие еще новые медицинские изобретения вами разработаны, чтобы приблизить конец света?

Костя зашмыгал носом и тут же начал оправдываться:

— Вы понимаете, этот идиот… Ладно, меня он мог засыпать даже использованными резинками, но моя невеста… Убивать за это нужно! И драку он первым начал, я только защищал… свою честь и достоинство.

— Так у тебя еще оказывается и достоинство есть, — удивился я, прикурив сигарету, — нужно о такой новости Рябову рассказать. Ладно, Константин, в связи с предстоящим бракосочетанием твой воспитательный процесс откладывается на неопределенное время. Как мне кажется — весьма непродолжительное.

Вид чистосердечного раскаяния улетучился с мордочки начальника отдела снабжения. Еще секунду назад по его виду можно было понять, что испытывают приговоренные к смертной казни. После моих слов Костя стал держаться так, словно отхватил две Нобелевские премии, хотя достоин гораздо большего.

— Да, Костя, спасибо за подарок. Дорогой, наверное? Сколько этот Педрило завесил?

— Сто баксов, — выпалил начальник отдела снабжения.

Заботливый, нечего сказать, оплачивает из своего кармана курс лечения моей нервной системы. Придется и мне ответить взаимностью на такое внимание.

— Значит так, Константин, с меня тебе тоже подарок причитается. Для поднятия тонуса жизни. Но не это главное. Чувствую, ты снова облажался, с заданием моим не справился. Может, по такому поводу твою свадьбу отменить или заменить жениха во время первой брачной ночи, чтобы соблюдать исторические традиции? Какой вариант тебе больше по душе?

Костя начал так отчаянно размахивать головой в разные стороны, что мне сразу стало ясно: либо я мало вариантов предложил, либо перед нашим свиданием он налил себе воды в уши.

— Я все сделал, — опроверг мои версии невесть откуда прорезавшимся фальцетом начальник отдела снабжения. — Как было сказано… Самое демократическое заведение, повышенный спрос у клиентов. Даже в вашу честь его хотел назвать…

Я не успел вскочить с места, только потому что Костя скороговоркой добавил:

— Потом передумал.

Чтобы не накалять домашнюю обстановку, я решил навести порядок исключительно в офисе. Константин облегченно вздохнул, когда я сел за руль его роскошного автомобиля. Однако стоило нам выехать на трассу, как на Костиной мордочке тут же появилось выражение презрения ко всему окружающему миру.

Перед тем, как войти в офис, я посоветовал Константину:

— Если ваша беседа с генеральным менеджером будет иметь продолжение, очередной компьютер приобретем исключительно за твой счет. В общем, чуть что, сразу за меня прячься, усек?

— Понял, — пискнул Костя, предчувствуя возможные последствия дальнейшего развития производственных отношений, — я же всегда делаю, как вы говорите.

Стоило нам заявиться в моей приемной, как Марина резко шагнула навстречу из-за стола, а Костя тут же нырнул за мою спину, хотя секретарша отдаленно не напоминала генерального менеджера.

— Явился, придурок малоразвитый, — заметила Марина.

— Это что, мое новое звание? — полюбопытствовал я и услышал гнусное хихиканье за спиной.

Я несильно ткнул пяткой назад, чтобы Константин вел себя надлежащим образом и мог выполнять свои функции после бракосочетания. Тем не менее раздавшийся за спиной грохот свидетельствовал — дела в моей конторе идут, как обычно.

Повернув голову, убеждаюсь: Константин успел сотворить почти такой вид, которым не так давно меня побаловал прокурор.

— Ладно, Марина, — заметил я, потому что сразу догадался: моя секретарша тоже хочет внести свою лепту в процесс воспитания главной потенциальной опасности фирмы, скорчившейся на полу. — Хватит с него. На таких людях, как Костя, земля держится, когда они в ней зарыты. Я понимаю твое стремление поприветствовать начальника отдела снабжения, но он мне еще нужен. Кроме того, пусть хоть на собственную свадьбу придет без синяков под глазами.

Константин тут же вскочил на ноги, потому что Марина привыкла беспрекословно выполнять мои указания.

— Рябов на месте?

— Он в твоем кабинете, — отступила в сторону секретарша, посмотрела на Костю и злорадно улыбнулась:

— У Рябова так много вопросов к начальнику отдела снабжения.

Я бросил взгляд на Костю и сразу догадался — он уже казнит себя за то, что поднялся с пола.

— Не дрейфь, Константин, — ободрил его я. — Сколько той жизни? Рано или поздно — все там будем.

Глаза начальника отдела снабжения копировали взгляды животного во дворе бойни.

— Держись за моей спинной, — еще раз советую начальнику отдела снабжения, открывая дверь.

Увидев нас, Рябов вздыбился из-за стола, однако я сухо заметил:

— Сережа, не спеши, у нас есть срочное дело. Пока мы с тобой бездельничали, Костя работал, как проклятый.

— Это точно, — невозмутимо ответил Рябов. — Боксерский клуб организовал. Пора премию выписывать.

Костя плотнее прижался к моей спине.

— Нет, Сережа. Премию я ему лично выпишу, если он меня подвел. А теперь нам экскурсия предстоит. Костя, есть возможность отличиться.

Рябов непонимающе смотрел на меня.

— Поехали, Сережа. Ты мне очень нужен.

Костя вскочил на место водителя для того, чтобы не Рябов отвлекал его внимание затрещинами.

— Ну, ты уже выставил свадебное угощение своим клиентам? — любопытствую, чтобы Рябов не высказывался по поводу работы моего чиновника для особых поручений. — Украсил контейнеры гирляндами и шарами из собственного кабинета?

Костя промолчал. Вместо него ответил Сережа:

— Если он к этим контейнерам еще раз подойдет… Ты его от того света не прикроешь.

— А что, Костя прежнюю надпись восстановил, ту, что до «Самообслуживания» была?

— Нет, он мусорные баки фотографиями генерального менеджера обклеил, — поведал Рябов о новейших достижениях отдела снабжения в области рекламы. — И писсуар тоже. Теперь будем ждать ответных действий. Я скоро в цирк пойду работать. Там клоунов меньше.

Реклама менеджера это еще ничего. В прошлом году Костя сделал на контейнере такую надпись, что по этому поводу мне из особняка Потоцкого звонили. И до них докатилось сообщение о возможном празднике. Надпись Константина привлекла внимание не только постоянных клиентов мусорных баков, но и вызвала раздражение областной администрации. Вот такое у нас замечательное руководство, все знает, все видит и во все вмешивается. Транспорант, видите ли, им не понравился, а Костя так старался, выводя на баке «Шестидесятилетию голодомора — достойную встречу!»

Константин резко послал машину вправо, и она приткнулась к тротуару, в аккурат под запрещающий знак. А как же иначе, наверное, в городе не осталось ни одного магазина или забегаловки, возле которых бы не висел знак, запрещающий стоянку или остановку автомобиля.

— Вот, — скромно потупился Костя, — рядом с другим заведением, более демократичное, пользующееся повышенным спросом. Как договорились…

Я пристально посмотрел на Рябова. На лицо коммерческого директора набежали тучи.

Бар «Посейдон» был пуст, несмотря на уютную обстановку, мягкую музыку и прекрасный интерьер с одиноким барменом за стойкой, сделавшей бы честь даже румынской забегаловке. Зато в соседнем заведении царило такое необычное оживление, словно здесь наливали бесплатно.

На вывеске этого бара, кроме названия «У Константина», была нарисована морда, которая бывает исключительно у утопленника с двухнедельным стажем. От нарисованной рожи лица посетителей заведения отличались более синюшным оттенком. Музыку в баре заменяли звон стаканов и рев клиентов; Рябов не рискнул войти вовнутрь из-за того, что дым под потолком выдержал бы не топор, а алебарду. Атмосфера заведения повышенного спроса явно предполагала плавающие окурки в многочисленных лужах на полу и мощную фигуру барменши, цвет лица которой как нельзя лучше гармонировал с харей на вывеске и мордами посетителей.

— Куда прете, придурки? — орала барменша на напирающих к прилавку, размахивая грязной тряпкой, как дирижерской палочкой этого праздника жизни, — дайте хоть руки вытереть. И выкиньте того скота из угла, опять стенку обрыгает. Козлы вонючие, я кому сказала…

Всех желающих бар «У Константина» явно не вмещал, поэтому у входа в заведение появились столики и стулья фирменной работы. Я думал, наша промышленность перешла на пластмассовую тару для ликеро-водочных изделий, но ошибался. Видимо, на деревянных изделиях людям привычнее отдыхать, чем на пластмассовых. Зря, что ли, натуральная мебель куда дороже пластикового суррогата.

Хотя некоторые клиенты оценить это уже явно не способны. Даже те, которые не унижали себя, мочась на тыл газетного киоска, а культурно оправлялись в подъезде жилого дома чуть поодаль.

— У тебя что, цены круче? — спросил я у Константина, явно гордящегося своей работой.

— «Наполеоном» не торгуем, — отрезал начальник отдела снабжения. — И так все бары забиты дорогим импортом. Кто-то же должен заботиться о нуждах простых людей. Таких, кому всякие-разные «Трактиры» не по карману. Развели, понимаешь, дороговизну, карманы набивают…

Рябов угрожающе надвинулся на Константина, и тот, мгновенно прервав почти парламентскую речь о дополнительных мерах по обеспечению нужд населения, нырнул за мою спину.

— Ну что, Сережа? — с явным удовольствием сказал я. — Зло сорвать хочешь? Нужно уметь проигрывать…

Сережа не сдержался и гнусно ухмыльнулся.

— Рябов, — потребовал я в категорической форме. — Ты попал. Гони доллар.

Сережа не без сожаления протянул мне проигрыш и заметил:

— Думаю, на этом наши споры закончены. Тебя хочет видеть Вершигора.

Я привык за все платить в этом мире и не собираюсь уклоняться от встречи с начальником Управления по борьбе с организованной преступностью. Хотя понимаю, его предложение вряд ли обрадует моего коммерческого директора. Тем не менее, Сережа еще раз напомнил о том, что мне пора окончательно выздоравливать. В конце концов мы с Верши-горой слишком обязаны друг другу, если я в крайнем случае откажусь от его предложения, а он при этом сделает вид, что вовсе не обиделся на негативную реакцию.

Как бы то ни было, сейчас нужно думать не о будущей встрече, а о редкой удаче, которая улыбнулась мне. Не все же фортуне поворачиваться ко мне задом, пусть даже он у нее такой прелестный, как у невесты Константина. Какое счастье, доллар нажил, пора гульнуть по этому поводу.

— Константин, — протягиваю начальнику отдела снабжения купюру с изображением президента Гранта, — давай сюда пару ящиков водки.

Рябов с интересом наблюдал, как, пыхтя и кряхтя, Константин справляется с очередным ответственным заданием, волоча из одноименной забегаловки драгоценную влагу.

— Ребята! — громовым голосом делаю коммюнике на уровне государственной важности. — Выставляю всем!

Буквально через полминуты бар «У Константина» поредел так, словно его посетители сходили в штыковую атаку при усиленной бомбежке. Клиенты заведения, устроившие летнее кафе у ступеней, бросились к ящикам еще раньше. Во всяком случае, Педрило на валерьянку с таким ожесточением не налетал, животное одним словом, человеческим разумом не обладает, не опасается конкуренции. Не то что Костины клиенты, некоторые успели схватить по две бутылки. Чтобы погасить возможные споры и чье-то недовольство, быстро командую:

— В честь Константина, дружно — «ура!»

— Ура! — с неописуемым восторгом заорали даже те клиенты, которые были бы не против приступить к очередному перераспределению богатств общества.

— Ура Константину и «У Константина»! — продолжил я, глядя на донельзя довольного начальника отдела снабжения и перекосившееся лицо Рябова.

— Ура! — полыхнул рев вдоль улицы. Вряд ли эти бравые ребята орали бы громче в честь нашего президента.

Возле меня остановилась какая-то старушка, одетая с такой претенциозностью, что я сразу решил — она занята в массовке очередного фильма о тяготах послевоенной разрухи. И тут же вспомнил: такие фильмы у нас уже не снимают, теперь в ходу сюжеты по поводу иных нравственных ценностей, одни названия фильмов чего стоят — «Людоед», «Волкодав», «По кличке «Зверь». А один мой знакомый режиссер, еще недавно воспевавший нашу славную милицию в многосерийном боевике «Мое призвание», сейчас палит очередной шедевр искусства под названием «Ментяры гнусные…», хотя я как один из спонсоров знаю: сценарий назывался по-другому. Точно не помню — то ли «Мент поганый», то ли вовсе нецензурно.

Вряд ли эта старушка в фильме играет, сейчас другие женские типажи в ходу.

Пенсионерка посмотрела на орущую здравицы толпу и тихо спросила:

— Что случилось?

— Революция, мать, — сурово ответил я. — А вы ничего не знаете?

— Нет, — с явным испугом ответила женщина.

— Так мы с утра опять с Россией объединились, — поведал я.

Лицо старушки просияло:

— Слава Богу! — сказала она и энергично осенила себя крестным знаменем.

— …а потом передумали и присоединились к Молдавии, — продолжил я.

Константин заржал, словно верный Буцефал великого полководца.

Лицо старушки перекосилось, она безвольно опустила руку и плюнула мне под ноги.

Вот народ у нас несознательный. Только-только от ярма освободился, самостоятельность приобрел, а своего счастья понять не может. Привыкли, понимаете ли, к тому, что империя в своих колониях из них соки высасывала, и не хотят свободы, как многие римские рабы, из которых хозяева решили сделать вольноотпущенных. Позор, брали бы с меня пример, разве можно было раньше свой творческий потенциал в полную силу использовать? Смог бы такой угнетенный, как я, стать директором фирмы? Хрен, до сих пор бы в сторожах гнил.

Да что я. Вот Рябов, на меня смотрящий с укоризной, что тогда делал, сколько зарабатывал? Может, вспомнишь, Сережа, как ты в Пальмасе кубок выиграл, умывшись собственной кровью в финале. Дрался ты тогда, словно гладиатор, а получил от проклятой империи на руки в сорок пять раз меньше, чем второй финалист из Франции, которого с ринга на носилках унесли. Ты забыл об этом, Рябов; тебя сейчас больше моя реакция по поводу предстоящей встречи волнует, нежели народное ликование в честь Кости.

— Хорошо, Сережа. Я встречусь с Вершигорой. Константин, сегодня же пригласи его на свадьбу. Какая свадьба без генерала, правда, Рябов?

— Мне кажется, ты выбрал не самый удачный вариант, — безапелляционным тоном заметил коммерческий директор.

— Ну что ты, Сережа. В прошлый раз Вершигора назначил встречу в резиденции губернатора. Я пришел туда без второго слова. Если Вершигора не откликнется намое приглашение, значит…

— Откликнется, — уверенно сказал Рябов. — Хотя меня не обрадует ваша встреча.

— Проблемы, Сережа? Константин, дуй в машину.

Хотя начальнику отдела снабжения очень хотелось присутствовать на импровизированном совещании, он безоговорочно подчинился. Краем глаза замечаю: наша охрана давно покинула машины и сразу создалось впечатление — заведение «У Константина» пользуется еще более повышенным спросом, нежели можно было рассчитывать при заключении пари с Рябовым.

— В чем дело, Сережа? — спросил я, когда мы медленно в кои веки пошли пешком по залитой солнцем улице.

— Сам узнаешь, — коротко ответил Рябов.

— Я не об этом. Что тебя тревожит?

— Вершигора тебя знает. И знает, на чем можно купить. Я понимаю, от его предложения тебе не захочется отказаться. Хотя мне это не нравится. Так что подумай. Это все.

— Спасибо за предельную откровенность, Сережа. Какой бы тебе подарок за такую заботу сделать… Слушай, котика хочешь?

— Педрилу, что ли? — ухмыльнулся Рябов. — Ты уже третий, кому он этого персидского скота дарит.

— Отчего, интересно, ты так радуешься?

— Я не радуюсь. Просто теперь точно знаю, кто в твоем доме будет настоящим хозяином.

Я не ответил Рябову, оставив следующий ход за собой. В конце концов, Костя женится, а Сережа говорил, что согласен на бракосочетание исключительно после того, как свадебный хомут оденет начальник снабжения. Наверное, Рябов согласится принять мой подарок, если я напомню ему — пришла пора, дорогой Сережа, ответить за свое слово. Или стать кошковладельцем. При возникшей дилемме, Рябов не будет долго думать: жить с Педрилой или еще с кем-нибудь. Однако, чтобы кот прекратил общегородской террор, переходя из рук в руки, поставлю условие — союз Педрилы и Рябова не подлежит разрушению, здесь развод не проканает.

В конце концов Сережа должен понять, я умею делать не менее заманчивые предложения, чем наш приятель Вершигора.

54

Опасаясь за дальнейшее развитие непредсказуемых производственных отношений, я вернулся в офис. И совершенно напрасно. Узнав о том, что генеральный директор фирмы приступил к работе, сотрудники тут же сделали правильные выводы, прекратили выяснять взаимоотношения и разбежались кто куда. Трудовую вахту на фирме несли юрисконсульт, бухгалтерия, генеральный менеджер.

Юрисконсульт, повесив на двери своего кабинета табличку «Идет совещание», пытался раздеть девицу, призывно смотрящую на него с экрана компьютера. Наш законник горел желанием поскорее узнать, что спрятано у его партнерши под юбкой, но быстрые действия не всегда дают желаемый результат. Девица из компьютера ударила по его паршивой паре полновесным каре и мгновенно надела блузку.

— Ты бы с живыми телками играл, — посоветовал я занервничавшему юристу, — они раздеваются быстрее, чем в компьютерном стрип-покере.

— Он разденет, — вставил свои пять копеек по инерции прижимающийся к моей спине Константин, злясь на юриста из-за того, что законник соблюдал нейтралитет во время последних событий в фирме. — Он скорее компьютер трахнет, чем живую…

Костя не успел договорить, потому что служитель Фемиды тут же подскочил — и мне сразу стало ясно: воздействовать на начальника отдела снабжения для него уже гораздо важнее, чем продолжать будоражить компьютерную девицу. По отношению к Косте юрисконсульт блефовать явно не собирался.

— Остынь немного, — сдержал я боевой порыв юриста. — Костя пошутил. Последних разборок нам с лихвой хватило. Нужно было тогда кулаками махать.

— Вот именно, — горячо поддержал меня Константин, высовываясь из-за плеча. — Я на него рассчитывал… Куда там, этому очкарику только бы в карты шпилить. Дела фирмы его не касаются.

Юрисконсульт открыл рот, однако я выкинул за дверь начальника отдела снабжения еще до того, как Константин успел выслушать мнение о своих умственных способностях.

С точки зрения юридической науки, Константина давно пора посылать на распространение передового опыта в то самое заведение, где недавно появился пациент, считающий себя не каким-то дешевым Наполеоном, а самым настоящим Долларом.

— Объявляю тебе выговор, — прервал я речь юриста. — Без занесения в личное дело.

— Ты чего? — не согласился с наказанием юрист.

— Того. Попробуй доказать мне, что у тебя на две извилины больше, чем у начальника отдела снабжения.

Юрист тут же показал насколько он умен, прикипев к компьютеру с таким видом, словно генеральный директор фирмы уже побежал вдогонку за своим подчиненным.

Несмотря на некоторые опасения Константина, я заволок его в кабинет генерального менеджера.

— Молчать! — заорал я с порога, предвидя возможную реакцию сотрудников при очередной встрече.

Генеральный менеджер и Константин замерли, словно наш вахтер после третьего стакана вина.

— Значит так, дорогие друзья, — спокойным голосом продолжил я, — вы сейчас помиритесь. И на этом ваши фокусы закончены.

— А, помиритесь, — пришел в себя генеральный менеджер, — где ты раньше был, когда эта пакость пила с людей кровь ведрами…

— Ну ты, козел, — вступил в дискуссию Костя, после того, как снова спрятался за моим плечом, — кто тут кровь с кого пьет? Ну все, ты меня достал…

Я молча въехал в солнечное сплетение начальника отдела снабжения, и он поперхнулся собственными словами. Генеральный менеджер тут же нырнул в свое кресло и безразличным взглядом уставился в потолок.

— В общем так, орлята, — наконец-то принимаю соломоново решение, — чтобы покончить со всеми проблемами, вам позволяется сделать друг другу по одному сюрпризу. Но не позже, чем наступит полночь дня бракосочетания Константина.

Реакции начальника отдела снабжения я не видел. Зато в глазах генерального менеджера отчетливо читалось желание взорвать брачное ложе Кости за пару минут до полуночи.

— Где твой референт? — участливо спросил я у генерального менеджера.

Тот заерзал, будто в сидении кресла внезапно выросли иголки, и промолчал. Молчал, когда ему не приказали заткнуться, а спросили о чем-то.

— Константин, иди готовься к свадьбе, — бросаю через плечо, и Костя не без сожаления оставил нас наедине.

Я убедился, что начальник отдела снабжения не залег под дверью кабинета и затем спросил:

— У тебя со здоровьем неладно?

— Да, у меня не ладно, — наконец-то прорвало моего подчиненного, — это вы себе можете позволить… Рябов с пулей валялся, у тебя лапка ноет. Вы, лишь бы ничего не делать, скоро по высоковольтным проводам бегать будете. Или я не прав? Или сколько еще я буду один вкалывать, пока вы хрен знает чем занимаетесь. Но вам этого мало! Вам мало, что я здесь, как тот раб из каменоломни, вкалываю, вам хочется поперек моей жизни стоять, чтоб поскорее меня в гроб уложить. А? Ты хоть бы мозгом своим подумал — кто здесь будет работать, когда вы меня все в могилу загоните…

— Я уже убедился, что ты здоров, — бросаю в ответ. — Так где же референт?

— Может, твое еще сказать, где Лидочка? — взвизгнул генеральный менеджер. — Интересно придумали… Я занимаюсь конкурсом этих мисочек, а Рябов в это время Лидочку склеил. Чего лыбишься, а? Ты еще хуже. Я не для того оплачивал референта из своего кармана, чтобы ты с ней в кабинете запирался. Но ничего, референта я уже уволил, а Лидке такое устрою — сиськи отклеятся, вы у меня попрыгаете, узнаете, где раком зимуют. Я тебе так скажу…

— Нет, это я тебе скажу, — прерываю речь, грозящую затянуться надолго. — И скажу то, чего ты не ожидаешь. Только молчи. Ты абсолютно прав. Чтобы компенсировать моральный ущерб, я тебе предлагаю вариант. Получишь вместо референта такую прелесть, что сходу о своем бывшем сотруднике забудешь. А в качестве неустойки я тебе выдаю вариант, как Константина порадовать. Ты хрен ему такой сюрприз сделаешь, после которого он по потолку замарширует. Согласен?

— Хорошо. Я согласен. Я когда-то с тобой был несогласен, а? Несмотря на то, что ты…

— В общем, так, приготовь сувенирную бутылку водки. Литровую. Только, не шмурдяк какой-нибудь…

— У меня есть маленькая бутылка, — начал откровенничать о своих припасах генеральный менеджер, — сувенирная водка «Жванецкий». Ее так рекламировали… Слушай, ей-Богу, для Кости не жалко. Такая это гадость, а не водка…

— Нужна большая бутылка, — не поддался я, — в этом вся прелесть сюрприза для твоего главного друга.

— Хорошо, — наконец-то односложно ответил генеральный менеджер, однако не стерпел и тут же добавил: — Такая бутылка, с ручкой с боку, только в ней аж полтора литра… Но для Кости что-то может быть жалко, а?

— Водка хоть хорошая?

Хотя генеральный менеджер только что уверял, что ему для Кости ничего не жаль, он почему-то вздохнул, прежде чем ответить:

— Хорошая водка, настоящая «Смирновская», весь мир пьет. Я тебе так скажу, эта водка, в отличие от «Жванецкого», в рекламе не нуждается.

Я плотно закрыл за собой дверь и столкнулся с Мариной.

— Там телефон разрывается, — пожаловалась секретарша на донельзя деловую атмосферу.

— Гони их всех, только культурно. Мариночка, скажи, что у нас внутрифирменная ревизия. На недельку, не больше.

— Поэтому главбух в приемной? — не поняла меня Марина.

Я влетел в приемную и вызверился на главного бухгалтера с таким ожесточением, словно его бородка напоминала загривок Трэша, а я уже успел оформить нужные документы для усыновления Педрилы:

— Тебе еще чего? Только не вздумай рассказывать, что ты поломал зонтик на голове Кости и поэтому нуждаешься в материальной помощи. Или главный инженер снова помог тебе добраться до койки с синяком под разбитыми очками? Вы мне все уже надоели…

— Слушай, — заговорщицки прошептал бухгалтер, — я тебя по другому поводу жду. Скоро доллар в два раза прыгнет. Нам нужно…

— Нужно, нужно, — мгновенно успокоился я. — Подумаешь, прыгнет. В прошлом году он за месяц в четыре раза прыгнул, и никто не умер. Жаль, тогда мы кредитов не взяли. В общем так, некогда нам этой мелочевкой заниматься, на носу более серьезные дела. Константин женится. Кстати, где он?

— Уже смылся, — поведала Марина. — Тебе кофе сварить?

— Да, Мариночка, — почти ласково сказал я. — Одна ты меня на свете держишь. Сегодня было столько работы, с ног валюсь. Видимо, пока мы с тобой отдыхали, отвык от нашего фирменного стиля ведения дел.

Сидя в своем кабинете, я не спеша пил кофе и думал о том, что поступил совершенно правильно, не оставив ситуацию в офисе без контроля. В конце концов Снежана выходит замуж. А что может запомниться девушке на всю жизнь, кроме первого бракосочетания? Ну разве что первый мужчина. Однако, это частность. Мне необходимо сделать все возможное, чтобы свадьба прошла нормально. Прекрасно знаю, на что способны мои замечательные сотрудники. Если пустить их сюрпризы на самотек, так бракосочетание может плавно перейти в перестрелку. Поэтому, чтобы вечер прошел пристойно, мне необходимо озадачить Константина насчет сюрприза генеральному менеджеру.

55

В связи с предстоящими праздничными событиями в моей фирме началась очередная мобилизация. Ее тяжелые последствия первым почувствовал именно я, ковыряя вилкой завтрак, приготовленный Сабиной. Сперва захотелось выяснить — чем именно отличается настоящий ростбиф от той подошвы, которая украшает мою тарелку, однако на такой риск я не отважился.

Появление в столовой Педрилы аппетита не добавило, пусть даже в последнее время я стал гордиться тем, что моя семья мало чем стала отличаться от других; во всяком случае Педрило достойно ведет образ жизни алкоголика и тунеядца. Кот постоянно требует валерьянки и совершает таки набеги на кухню… Монголо-татары образца двенадцатого века наверняка почли бы за честь служить под предводительством этого персидского выродка. После сообщения Рябова от Педрилы можно было ожидать многого, но котяра уверенно перечеркнул мои самые смелые опасения, вытащив из кипящей кастрюли добрый шмат мяса.

Педрило сожрал мясо с таким остервенением, словно его пожизненно не кормили. И при этом, в отличие от меня, с его лапой ничего не случилось; пусть она и шарила в кипящем борще, но ожог вместе с мясом из кастрюли не выудила. Чудо природы, никакой пересадки шкуры не требует, удивился я. А ведь когда Педрило на моих глазах запустил свою лапу в кипяток, я уже прикидывал: для спасения кота потребуется кусок волосатой шкуры с живого организма и, кроме моего главного инженера, вряд ли кто-то в нашем городе способен помочь животному.

Мне, конечно, не очень понравилось, что Педрило отдал должное способностям кухарки еще раньше меня, и поэтому кот улетел в окно, хотя остаток мяса из зубов не выпустил. И чего я добился? Через полчаса Педрило проник в дом, нагадил в туфли, стоящие в передней. Обуви там, словно у меня подсобная фабричка в три смены трудится, обеспечивая, в основном, Сабину и Гарика. Но среди всего этого разнообразия Педрило выбрал именно мои туфли.

Сперва я решил пристрелить Педрилу, но потом передумал. И погнал Boxy за валериановым корнем, хотя заместитель коммерческого директора пытался доказать мне, что сейчас гораздо легче купить зенитку, чем эту кошачью радость, да еще в таком количестве.

Тем не менее Воха справился с ответственным заданием, и я не без удовольствия сыпанул этот сухой допинг в платяной шкаф Сабины, чтобы хоть как-то отблагодарить жену за ее кулинарное искусство.

После истории с борщом наша домработница старается Педриле лишний раз на глаза не попадаться. Больше того, эта девушка с радостью умчалась в служебную командировку, щелкнув от удовольствия вставной челюстью по поводу временного расставания с нашим домом. Все-таки до чего у нас люди неблагодарные, государство поливает эту пенсионерку золотым четырехдолларовым дождем ежемесячно, я ей доплачиваю в двадцать пять раз больше, Сабина регулярно подарки делает, Гарик по отношению к кухарке ведет себя так, словно только ее и не собирается в могилу уложить, а эта девушка бежит из нашего дома с радостью на лице. О времена, о нравы…

Времена у нас интересные, а нравы под стать им. Как говорил какой-то из вождей, жить стало веселее, но не более того. Напрасно, что ли, моя кухарка помогает двум немецким поварам Рябова? Но ведь этого явно недостаточно, у каждого из магов ножа и вилки десяток подручных, потому что на свадьбе Константина будет гулять человек пятьсот, не меньше. И во сколько эта свадьба обойдется, только я знаю. Аренда одна чего стоит…

Лучшая гостиница Южноморска «Британия», туда постоянно иностранцы норовят попасть. Узнают, что в ней цены пятизвездочного отеля, и лезут, очертя голову. Но откуда им догадаться: цены в «Британии» английские, а обслуживание советское. Оттого они регулярно вой поднимают, но у нас собственная гордость — не нравится, дуйте, куда хотите, в других гостиницах еще хуже, а здесь даже зимний сад есть. И что, эти иностранцы не терпят, от плохого обслуживания прыщами покрываются? Ничего подобного, глотают свои претензии и не морщатся. Мы их сюда не звали, сами лезут. Зря, что ли, многие из фирмачей заявляли мне — на Западе хорошо жить, а у вас — работать. Хрен они в своих Франциях-Англиях столько денег смогут намолотить, как на просторах моей бывшей необъятной родины. Так что пусть терпят и качество обслуживания, и самое распространенное южноморское домашнее животное под названием таракан.

Зато я терпеть их выходки не намерен. Не тараканов, конечно, а иностранцев. Мне персидского Педрилы хватает. И гордости за свою страну терять не собираюсь, в отличие от других. Привыкли иноземцы, стоит им ступить на землю нашей гостеприимной родины, так все от их появления рты до ушей растягивают. Вот нацелились сейчас какие-то швейцарцы на «Британию», привезли очередной проект, как нас еще счастливее сделать. Хрен вам, рейнджеры всеобщего счастья, потом визжать начнете, что уровень сервиса вас не устраивает. Чем такой позор допускать, я лучше вас в гостиницу не пущу.

И не пустил. Предложил администрации на штуку баксов больше этих великих богатеев, а потом передумал и вообще на целые сутки гостиницу арендовал. Нечего иностранцам на наши гульки смотреть, особенно туристам. Эти тоже повадились, не хуже бизнесменов. Интересно им, видите ли, побывать в стране, со среднемесячной десятидолларовой зарплатой. Вот гады, в очередной раз решили полюбоваться на наши, как всегда, временные трудности. Но я им не дам окончательно с ума сойти. Потому что, если эти гости увидят, как мы отдыхаем, они свихнутся бесповоротно. Даже бывшие южноморцы, приезжающие в гости, понять не могут — как это при десятидолларовой зарплате мы оплачиваем такие счета в ресторанах, что любой американский миллионер в воздух бы взвился. Так это, в принципе, наши люди, что тогда говорить о каких-то швейцарцах, которые после моей аренды «Британии» могут только любоваться наглухо задраенной дверью гостиницы и усиленному посту охраны в вестибюле.

Свадебный наряд Снежаны, как нельзя лучше подчеркнувший невинность невесты, мне обошелся чуть дороже специально изготовленных пригласительных билетов. Если бы эти деньги в подшефный дом перевести, так, узнав о сумме, многие дети при живых родителях только бы и мечтали осиротеть. О свадебных подарках говорить не приходится; если десятилетний шафер обрадовал новобрачных кругосветным путешествием, чем тогда поздравляли жениха и невесту взрослые люди. Я даже стал опасаться, что после свадьбы Костя решит не работать до пенсии.

И вообще, начальник снабжения ведет себя во главе стола на удивление скромно. Хотя втык от меня он уже заработал. Доскромничался до того, что отказался от традиции и лично сел за руль собственного автомобиля, возглавив праздничный кортеж. Чтобы хоть как-то компенсировать экономию на водителе, Костя предварительно обшил сидения своего «БМВ» чернобурыми мехами.

Следом за женихом и невестой двинулись из ЗАГСа другие автомобили, у кого-то могло бы создаться впечатление, что за день до торжественного бракосочетания Константина в городе полностью разворовали два престижных автосалона. И только я с присущей скромностью сидел в дешевой «Волге», радуясь за своих детей. В конце концов Константин без отца вырос, мать давно умерла, и кто этого сиротку в люди вывел, напрасно, что ли, я не смог отказаться от роли посаженого отца, если на шафера меня начальник отдела снабжения так и не расколол. А кто, кроме папы любящего, свадьбу устраивать будет, родители невесты, что ли?

Хотя теперь Анастасия, вместо того, чтобы бегать за мной с хозяйственной сумкой и обзывать плохими словами, ведет себя так, словно извиняется за свою недавнюю ошибку. Теперь оказывается, с ее точки зрения, я не вор и бандит, а очень хороший человек. Она даже поцеловала меня в щечку, вызвав недовольный взгляд Сабины. Я не стал жену успокаивать, хотя прекрасно понимал — у Сабины появилась дополнительная тема для разговоров. В самом деле, разве моя жена поверила бы, что с Анастасией трахался Костя, а не его новоявленный папа, которому больше по вкусу дочь мадам Вишневской.

Позаботился я о Косте, что и говорить, провел, так сказать, генеральную репетицию перед женитьбой Гарика. Столы ломятся, гости, как на подбор, умеют не падать в обморок при виде лангустов, теща Анастасия держится, словно уже привыкла ежедневно получать заказы от Кардена, тесть, правда, чересчур глазами хлопает, видимо, отвык от нормального освещения в своем СКВ. Я не сильно удивился, когда узнал, что мужа Анастасии Борей зовут, мгновенно расшифровав для себя, что такое СКБ — самый козлиный Боря. Еще бы, таких женщин этот глава семьи обеспечивает, даже не подозревая об их необычайных способностях дарить людям радость.

Оркестр ресторана мой вкус и в прежние времена не устраивал. Чтобы сделать приятное гостям Константина, я пригласил из Лос-Анджелеса ансамбль бородачей, тот самый ансамбль, без которого еще десять лет назад в Южноморске не обходилась мало-мальски приличная свадьба. Некоторые люди, приглашенные Костей с подачи его посаженого папы, даже прослезились, молодость вспомнив. А чтобы все желающие окончательно почувствовали себя юными, Снежана постаралась, иначе к чему здесь такая стая фотомоделей, которые при виде привалившего подружке счастья готовы не свои локти грызть, а использовать для полного выражения чувства любого из присутствующих. И жениха в первую очередь. Хотя лично мне бы хотелось, чтобы кто-то обратил внимание на массовика-затейника, который своими шутками еще не всем гостям испортил аппетит.

Присутствующие дамы, конечно, постарались к себе внимание приковать. Со стороны могло бы показаться, не свадьба, а презентация фирмы «Де Бирс». Однако все бриллианты дам померкли, стоило появится Рябову с Лидочкой. Девушка гордо несла свое главное украшение, рядом с которым прекрасные ювелирные изделия смотрелись, как стразы.

Обслуга здесь наша. Добры молодцы из рябовского «Трактира» сменили вышитые рубахи на фраки, у некоторых слуховые аппараты в уши заткнуты. Рябов постоянно куда-то отходит, видимо, даже на свадьбе ему неймется без любимого дела.

Рядом с Костей с гордостью восседает уже поддатый Гарик, вылакавший сегодня свой первый в жизни бокал шампанского. Сабина постоянно меня в бок тыкает, улыбаясь, на сына показывает, а в глазах тревога светится — вдруг наш Гарик Педрилу переплюнет, хотя кого-кого, а кота на торжестве точно нет.

Костя млел от счастья не только из-за того, что внутренний карман его смокинга оттопырился так, словно вместо «магнума» жених засунул туда установку «град». При виде стольких уважаемых на разных континентах людей Костя строил из себя самую настоящую целку, такую, которой была его жена до встречи со мной.

Изрядно вспотевшие тамада Иван и тамада Вано почти непрерывно предоставляли кому-то право произнести тост, словно задались целью уложить всех присутствующих под столы, еще до того, как подадут горячее. В этот вечер я узнал о Константине столько нового, особенно когда его поздравляли сотрудники нашей фирмы. Только Марины на торжестве не было. Она отгул взяла, откровенно поведав мне, что с большим удовольствием подарила бы свадебный букет Косте в день его похорон.

Главный инженер, высоко подняв бокал, с трудом выдавливал из себя:

— Костя, дорогой… Мы за тебя так рады. Снежана, ты даже не… Нет, ты представить не можешь, как тебе повезло… в натуре.

Свое слово сказал и генеральный менеджер. Опершись на плечо супруги, походящей на вешалку, облепленную драгоценными камнями, он втолковывал всем присутствующим:

— Что вам сказать за нашего дорогого Костю? Я вам сейчас скажу, ша! Если бы не Костя, так наша фирма бы никогда не имела таких хороших достижений. Но разве это главное, а? Разве деньги главное, а? — генеральный менеджер почему-то посмотрел на свою жену, снял локоть с ее плеча и продолжил. — Кто, кроме Кости, способен постоянно дарить людям радость? Если бы не он, и не такие как этот… наш жених, жизнь была скучной, я вам так скажу… Помню, когда я впервые поимел радость увидеть Костю, сразу понял — от него можно ждать не только мне, но и всем людям кругом, потому что…

Я показал официанту на массовика-затейника, усиленно разглядывающего содержание декольте одной из фотомоделей, и парень понял меня без слов. Массовик тут же сделал вид, словно в декольте ничего особенного не лежит, и склонился ко мне.

— Давай быстро музыку, — тихо сказал я в его заросшее волосами ухо, — иначе этот тост мы будем слушать до утра.

— Понял, — успокоил меня затейник. — Тем более пора похищать невесту.

— Как это?

— Кто-то в шутку крадет невесту. Шафер обязан выкупить ее у похитителей.

Массовик меня откровенно порадовал. Представляю себе, как Гарик начнет выкупать невесту, и сколько заплатит этому мелкому вымогателю похититель, лишь бы шафер оставил его в покое. Я посмотрел на Гарика и окончательно успокоился: в помутневших глазах моего наследника явственно пробивалась искра боевого педрильского задора.

В своих предположениях я редко ошибаюсь. Красть Снежану выпала огромная честь президенту местных глухонемых Вергилису. Президент не без удовольствия подхватил ее на руки, но у дверей зала едва не уронил свою ношу, до того эта добыча уже казалась ему тяжелой. Анастасия Вишневская хищно смотрела на своего зятя, который наконец-то решил как следует набраться в свою честь. Костя даже не обратил внимания на то, что у него украли невесту.

— Сейчас Гарик пойдет выкупать жену Кости, — сообщаю Сабине.

— Я ребенка никуда не пущу, — категорически отрезала жена. — Тут столько помещений, еще заблудится, испугается. Пусть кто-то другой ее ищет.

— Не положено, выкуп должен платить шафер. Интересно, сколько сдерет с него Вергилис?

— Забери немедленно ребенка от Кости, — скомандовала жена, и я увидел, что начальник отдела снабжения подливает в бокал своему шаферу.

По дороге к новобрачному меня перехватил генеральный менеджер.

— Слушай, — гадостно улыбался он, — можно уже делать сюрприз этой маленькой сволочи, придурку нашему, жениху с большой дороги…

— Давай, — отрезал я. — Что хочешь, то и делай.

— Не, я с тобой посоветоваться должен, — генеральный менеджер из всех сил старался доказать, что он произошел от репейника. — Я тут стихи подсуну с бутылкой, а? Только ребенка забери, чтоб он не читал, а то…

— Как раз за ним иду, — успокаиваю коллегу.

В самом деле, не станешь же уверять генерального менеджера — мой сын и не такие слова знает, которые распечатаны принтером в этом праздничном поздравлении.

Перед тем, как утащить Гарика от Кости и бутылки шампанского «Мум», успеваю подбодрить Студента. Тот, наверное, никогда не видел столько людей в одном месте, постоянно озирался по сторонам и явно нервничал.

— Не волнуйся, — шепнул я своему главному эксперту. — Тебя скоро домой отвезут.

— Скажите, а можно мне уйти отсюда немедленно? — спросил Студент.

— Разве я когда-то отказывал тебе? — удивляюсь, подозвав заместителя коммерческого директора.

Студент с благодарностью посмотрел на меня и сказал:

— Вы не хотите со мной поехать? Есть одна удивительная работа…

— Я бы с удовольствием, Студент. Но у меня сегодня должность посаженого отца. Воха, пусть кто-то из ребят отвезет Студента, хватит ему здесь мучиться.

К лобному месту свадьбы мы подошли одновременно с генеральным менеджером. Я взял Гарика за руку как раз в тот момент, когда менеджер поставил перед Костей бутыль «Смирновской».

— Гарик, пошли искать Снежану.

— Ну ее, — ответил за Гарика изрядно поддатый дружок. — Жрать захочет, сама прибежит.

— Нет, я пойду, — впервые в жизни Гарик согласился со мной, а не с Костей.

Начальник отдела снабжения махнул рукой на недостойное поведение шафера и тут же обнаружил перед собой очередной подарок.

Подарков он сегодня нахватался, от трехкомнатной квартиры до перстня с бриллиантовой монограммой, не считая наличных. Хотя в том, что Костя их обязательно сосчитает, я как-то не сомневаюсь.

— Вы куда? — спросил подошедший к нам Рябов.

Гарик вцепился в мою руку, словно Вергилис в новобрачную, и тянул к выходу из зала.

— Мы скоро вернемся, — сказал я Сереже. — Ты сейчас жениха попридержи. Он такой подарок получил, только ты и можешь противостоять его последствиям. Других присутствующих Костя не испугается.

Рябов неодобрительно посмотрел на меня и бросил:

— Вершигора ждет тебя в золотой гостиной.

— Пусть подождет, окурит это помещение ароматами «Беломора». Иди к Косте.

Самое время. Я отчетливо увидел, как начальник отдела снабжения перевел взгляд с водочной бутылки на пухлый конверт. Наверное, думает, что там миллион лежит, до того пачка тугая. В карман во всяком случае она не поместится. Еще бы, пятьсот открыток, на каждой из которых золотыми буквами выведено пожелание: «Лучше выпить водки литр, чем лизать у тещи клитор». Генеральный менеджер свой выстрел сделал, до полуночи час, так что можно искать Снежану. И встретиться с Вершигорой.

Человек предполагает, а Бог располагает. Сюрпризы на этой свадьбе сыпятся одновременно. Я увидел, как к генеральному менеджеру, замершему в предвкушении реакции Кости, подошла высоченная телка, выдернула его из-за стола и, несмотря на сопротивление моего подчиненного, влепила в его змеиные уста горячий поцелуй. При виде такой пламенной страсти, жена генерального менеджера вскочила, застучала костями по полу, вцепилась в даму двумя руками, но так и не смогла оторвать ее от своего благоверного.

— Дорогой! — заорала на весь зал телка, наконец-то выпустив свою добычу. — Я так по тебе соскучилась.

Константин, конечно, не успел заглянуть в конверт, потому что он наконец-то стал вести себя как обычно. Начальник отдела снабжения строил от счастья такие гримасы и ужимки, которым вряд ли сам Дуров сумел бы обучить своих обезьян. Рябов уже занял позицию неподалеку от начальника отдела снабжения. Сейчас начнется, подумал я, пора уводить ребенка.

Гарик посмотрел на картину всеобщего оживления и спросил:

— Папуля, а кто эта тетя?

Заглушая вопли менеджера и его половины, бородачи заиграли томный блюз. Несмотря на старания музыкантов, жене генерального менеджера на какое-то мгновение удалось переорать усилитель.

Чтобы Гарик не расширил свой богатый лексикон, я тут же ответил:

— Сынок, это не тетя, а дядя Федя.

— Пошли за невестой, — спокойно ответил мой наследник. — На хрен нам все эти гомосеки?

Ну кто после этого сумеет разубедить меня, что истина не глаголет устами младенца.

— Где невеста? — спросил я у охранника в коридоре.

Тот молча кивнул в левую от себя сторону. Мы с Гариком вошли в первую по коридорам комнату, потому что Вергилис едва бы донес новобрачную дальше. Гарик пнул ногой дверь, и я успел заметить, что новобрачная оттолкнула от себя господина президента с явным удовольствием. И вообще, вряд ли Вергилис так вспотел исключительно из-за предварительной физической нагрузки. Он, по всему видать, хотел продлить радость от близости с новобрачной, однако Снежана отчего-то не испытывала дальнейшего желания продолжать обвивать шею президента своими ручками.

— А, вот и шафер с выкупом, — как ни в чем не бывало выпалил Вергилис, словно наше появление его сильно обрадовало.

Господин президент перевел взгляд с осклабившегося Гарика на меня и заметил:

— У тебя прелестный ребенок.

— Еще бы, — тут же согласился я, — хотя ты вряд ли представляешь, насколько он прелестен. Впрочем, поторгуйся с ним. Сколько выкуп за невесту весит?

Вергилис сделал вид, что задумался и поведал:

— Такая красивая невеста не может оцениваться дешево, — господин президент попытался погладить жену Кости по бедру, однако Снежана снова отпрянула в сторону. — И характер у нее, просто золото. Так что, думаю, просить за нее сто долларов. Ты согласен?

Вергилис почему-то смотрел на меня.

— Вопрос не по адресу, — бросаю в ответ. — Я не шафер.

Господин президент ласково посмотрел на Гарика.

— Ты слышал, что я сказал, мальчик?

Гарик бросил злобный взгляд на Вергилиса. Бедняга, нашел с кем связываться, мне уже жалко господина президента.

— Сто долларов? — дыхнул в его сторону шампанским Гарик. — А тебя не вытошнит?

— Как ты разговариваешь со взрослым человеком? — возмутился Вергилис. — Я сейчас проучу тебя, дрянной мальчишка.

Господин президент посмотрел на меня, однако я тут же сделал вид, что результаты торговых переговоров меня не касаются.

— А, мальчишка? — не выдержал унижения Гарик. — Еще одно слово, я из тебя девочку сделаю, старикашка.

Снежана с благодарностью посмотрела на Гарика. Вергилис попытался все перевести в шутку.

— Ну, раз ты взрослый человек, я извиняюсь. Но тогда придется тебе платить без скидок. Выкуп увеличивается до двухсот долларов.

— Папуля, — скосил на меня глаза Гарик, — Что теперь делать?

— Сам решай, — пожимаю плечами. — В конце концов, можешь поторговаться.

— Я тебе дам хороший вкладыш от жвачки, — предложил Гарик, однако Вергилис отрицательно покачал головой.

— Ладно, — набавил цену Гарик, — и еще доллар.

— Двести долларов, пока я не передумал, — отрезал возбужденный президент.

— Бери бакс, пока я не перенервничал, — заметил его оппонент.

— Сопли вытри, — посоветовал Вергилис.

Откровенно говоря, я даже не ожидал, что Гарик может вести себя как настоящий мужчина. Видимо, все-таки наше киноискусство продолжает процесс воспитания подрастающего поколения, как в былые годы. Фильмы, правда, сейчас другие, о чем я вспомнил, стоило Гарику раскрыть свой рот пошире.

— Ты болезнь, а я лекарство, — поведал мой сынок господину президенту. — Бери доллар и уматывай, а то вместо денег получишь такую дырку в башке… Я через нее звезды увижу…

— Ты не вмешивайся, — рявкнул на меня грозный Вергилис.

— Молчу, — успокаиваю его, отойдя в сторонку.

Вергилис начал демонстративно расстегивать брючный ремешок.

— Сейчас я тебя научу разговаривать со взрослыми.

— Сам нарвался, — обрадовался Гарик.

Я думал, что он сейчас просто ударит господина президента в пах, однако, как оказалось, я недооценил Гарика. Он отскочил в сторону выхватил из бокового кармана свою никелированную хлопушку, взвел курок и заорал:

— В тебе будет шесть дырок, приятель. Ты станешь похожий на сито моей покойной бабушки.

— Гарик, один раз и палка стреляет, опусти пистолет, — как можно спокойнее сказал я, однако господин президент проявил тупость.

— Убери свою игрушку, пацан, — заявил он. — Меня на понт не возьмешь.

Снежана на всякий случай отошла еще дальше.

— Игрушку? — завопил Гарик. — Сейчас мы с тобой поиграем…

— Гарик, не смей, — рявкнул я, однако мой дорогой сынок отвел ствол в сторону и выпалил в стену.

Лицо Вергилиса стало таким, словно он недавно не под грузом напрягался, а красился в белый цвет. Своим поведением этот похититель Снежаны явно доказывал, что не зря является президентом общества глухонемых.

На звук выстрела в комнату влетели охранники.

— Спрячьте оружие, ребята, — посоветовал я. — Все в порядке.

Мои приказы охрана выполняет мгновенно. Жаль только, что на Гарика слова его папы никогда не оказывали должного действия.

— Ну что, игрушка? — шипел Гарик. — Сейчас я тебе клизму сделаю. Через дырку в башке. Украл невесту и еще выступает. По тебе морг давно скучает…

Вергилис одобрительно закивал головой, учитывая, что охрана покинула зал торгов.

— Хорошо, мальчик, — пробормотал он. — Я извиняюсь. Давай доллар. И мы в расчете.

— Как вам это нравится?! Я тебе дам доллар! Сам гони монету, если хочешь отсюда выйти. Скажи спасибо, что я добрый. Тебе давно пора гулять вперед ногами.

Вергилис безоговорочно порылся в кармане, откупился от Гарика и спросил:

— Мне можно идти?

— Вали отсюда, — взмахнул стволом в сторону двери сынок, потянул носом воздух и заметил, — что-то тут запахло падалью…

Господин президент выскочил из кабинета, словно пробка из бутылки шампанского, которого налакался Гарик перед этим аукционом. Пользуясь тем, что сынок разомлел после сделки, я тихо подкрался к нему и выхватил «вальтер».

— Отдай сюда, — обратился ко мне Гарик. — Хуже будет.

— Ты лучше подсчитай, сколько нажил, — отвлекаю внимание ребенка.

— Двести двадцать пять баксов, — проявил математический гений Гарик, — отдай…

— На кой он тебе нужен? Я тебе за такие деньги автомат продам. Давай их сюда.

— Бабки против товара, — бросил Гарик слово в мою сторону и деньги в карман. — Я писать хочу.

— Иди, мы тебя здесь подождем.

Гарик выскочил за дверь, я молча посмотрел на Снежану.

— Твой сын похож на тебя, — с откровенной злостью сказала она.

— И на твоего мужа тоже. Они ведь друзья, Снежана.

— Друг семьи значит, — теперь уже с горечью сказала новобрачная.

— От судьбы не уйдешь, — я попытался отделаться расхожей фразой, однако Снежана неожиданно прижалась ко мне и сказала:

— Возьми меня. Прямо здесь…

Я отстранился и заметил:

— Нельзя, девочка. Ты меня понимаешь? Да и Гарик вернется скоро, пора тебе за стол возвращаться. К своей семье.

Конечно, не будь здесь Гарика, и особенно Сабины, я бы выполнил желание невесты, долго ли умеючи. Однако, даже если не учитывать, что Вершигора меня явно заждался, этого делать не стоит. Ко всем делам, мне еще не хватало, чтобы Сабина устроила на этой свадьбе дополнительное веселье. В том, что оно сейчас в самом разгаре, не сомневаюсь. Особенно, если Костя успел прочитать хотя бы одну открытку.

По дороге в золотой зал я успел пожалеть о том, что не рискнул пойти навстречу Снежане. Мало ли здесь пустых апартаментов, номера ждут дорогих гостей, приложение за счет фирмы обеспечено, и какое — лучшие фотомодели и манекенщицы города. При большом желании я бы мог смыться от Сабины, Рябов наверняка шепнет ей о деловом свидании, чтобы она яростно по гостинице не рыскала. Видимо, я снова не прав, принимаю чересчур поспешные решения. Наставить Косте рога в день свадьбы было бы лучшим подарком моему чиновнику в ответ за его презент персидского производства. Впрочем, ночь длинная, а свидание с Вершигорой, надеюсь, надолго не затянется.

Сколько бы я не принюхивался, войдя в золотой зал, но запаха «Беломора» так и не уловил. Да и профиль фигуры, застывшей у окна, даже отдаленно не напоминал стать генерала Вершигоры. Я подошел к окну, и слабый отблеск уличных фонарей осветил томительное ожидание на лице Лидочки.

Что это себе позволяет Рябов, весь отель в нашем распоряжении, а он устраивает сюрпризы в гостиной, для еще большей торжественности, что ли? Я ведь парень простой, вместо этого огромного зала вполне мог бы ограничиться так называемым президентским апартаментом.

Лидочка скромно опустила глаза, сделала неуловимое движение, и ее грудь, освобожденная от тисков платья, прыгнула на меня, матово блеснув при весьма тусклом освещении; точь-в-точь словно две подвижные жемчужины на колье моей жены во время приема у губернатора. Демонстрация своего главного украшения, видимо, была давным-давно тщательно отрепетирована стипендиаткой нашей фирмы.

Лидочка взяла меня за руки, потянула на себя, и я почувствовал, как набухают соски ее божественной груди под моими пальцами.

— Они тебе нравятся? — задала Лидочка беспроигрышный вопрос, потянув вниз змейку моих брюк.

Я никогда никого не обманываю. Например, обещал генеральному менеджеру, что он получит такую прелесть, которая сходу его заставит обо всем забыть, — и сдержал свое слово.

— Нравятся, — односложно и без затей ответил я.

— Тогда держись за них покрепче, — тоном приказа бросила Лидочка, усаживая меня в кресло.

56

Стоило не без сожаления покинуть золотой зал, как я нос к носу столкнулся с Рябовым.

— Не знал, что фамилия Лидочки Вершигора, — поведал я Сереже, прикуривая сигарету. — Она внебрачная генеральская дочка?

Рябов не обратил внимания на такой бестактный вопрос и в знак одобрения положил свою руку на мое левое плечо, чуть выше самого свежего шрама.

— Они даже не однофамильцы. Теперь, думаю, мы с тобой в полном расчете. Так что…

— Нет, Рябов. Хотя ты выполнил свой долг, проверив безопасность Лидочки, это не освобождает тебя от слова. Так что нам предстоит еще одна свадьба. Впрочем, есть вариант…

— Никогда, — сходу понял меня Рябов. — Ты кончай по этому поводу меня напрягать.

— Только что кончил.

— Куда?

— А в какие губы ты целовал Лидочку?

— Это неважно, — впервые за долгое время от души рассмеялся Рябов. — Главное, чтобы девушка хорошо к конкурсу подготовилась. Поэтому необходимо ей помогать. Как спонсорам. И кончать на грудь. Для ее пользы и престижа фирмы. Ладно, Вершигора тебя действительно ждет. Пошли скорее.

Сережа, как всегда, оказался прав. Стоило нам пройти к парадной лестнице, как откуда-то сбоку вынырнула Сабина.

— Где ты ходишь? — возбужденно спросила жена. — Там такое творится…

— Потом, Сабина. У нас с Сережей еще несколько важных дел, — рассеянно бросил я.

В самом деле, ну что там творится, веселятся люди, на это я и рассчитывал.

— Поехали домой, Гарику плохо, — тоном приказа бросила жена.

— У нас еще несколько важных дел, — стал на мою защиту Рябов.

— Ребенок тебя не интересует, — зло посмотрела на меня жена.

— Зато ты меня интересуешь. Кто из нас Гарика спаивал? Кто, мама дорогая, ему бокал шампанского подал, я что ли?

— Но ведь, — залепетала Сабина, — он шафер. Поэтому согласно обычаю…

— Вот раз ему плохо, пусть согласно другому обычаю в Ригу съездит, — бросил я тоном превосходства. — А как там его друг Вергилис?

— Ему еще хуже, — вполне серьезно ответил Рябов. — Сердечко у глухонемого президента прихватило. После стресса, наверное.

Я сразу понял, кому еще можно презентовать лекарство персидского производства.

— Вергилис уже уехал, — продолжил Сережа. — На «скорой помощи».

Сабина переводила взгляд с Рябова на меня.

— Забот прибавилось, — огорченно продолжал коммерческий директор, — теперь не только твое поведение страшными последствиями грозит… Госпожа президентша может устроить на Гарика налет. С дохлой рыбой в руках.

Сабина испуганно отшатнулась. Теперь ее заботы обо мне — побоку. Гарику дорогому, сокровищу бесценному, опасность угрожает. Как бы Сабина по такому поводу не занялась ликвидацией мадам Вергилис.

— Где Гарик? — я рявкнул на жену таким голосом, словно взял на себя дополнительные обязанности массови-ка-затейника.

— С Андреем. Гарику действительно плохо, — злоба из голоса жены куда-то улетучилась.

— Вас отвезут домой, — скомандовал Рябов и обратился ко мне. — Генерал ждет тебя в триста пятнадцатом номере. И я еще раз прошу, подумай, прежде чем соглашаться. Дело опасное.

— Никуда он не пойдет, — снова вцепилась в меня Сабина и поперла на Рябова с яростью Педрилы на валерьянку. — Тебе мало, что вас постоянно находят? Ты новые свидания организуешь. Сережка, я тебе вполне серьезно говорю…

Впервые в жизни я увидел своего начальника службы безопасности растерянно откатившегося назад.

— Правильно, дорогая, — плаксиво поддерживаю Сабину. — Это все из-за него. То по голове бьют, то руки режут, и не так давно я чуть было не задохнулся, — вспоминаю, как крепко прижала Лидочка мою голову к своей роскошной груди. — Ты воздействуй на него, а Гарик между тем совсем плохим станет.

При упоминании о нашем главном достоянии Сабина тут же перестала воспитывать Рябова.

— Давай к ребенку, —скомандовал я. — И запомни, если ты еще раз посмеешь вмешаться в мужской разговор…

Сабина молча повернулась и пошла вниз по лестнице.

— Ну, Рябов, — выдавил я. — Теперь ты точно женишься. Даже если предложение Вершигоры будет принято и твои опасения подтвердятся. Это, так сказать, мое последнее желание.

Поднявшись на третий этаж, я сразу понял — свадьба Константина в самом разгаре. Из-за полуприкрытой двери раздался дикий вопль.

— Ты просто зверь… — орал женский голос. — А-а…

Этого еще не хватало, подумал я, снова охранники бездельничают. Сняв «маузер» с предохранителя, я присел, толкнул стволом дверь вперед и увидел одну из подружек Снежаны, закатившую глаза в кресле. Ноги девушки прикрывали голову мужчины, склонившего колени перед такой красавицей, однако я без труда узнал скромного банкира, содравшего с моей фирмы за кредит всего-навсего десять тысяч. Еще бы не узнать, перстень у этого верного друга безналичного расчета без труда кастет заменить может, а его камень искрится даже при очень слабом освещении. Таком, как сейчас, когда пухлая лапка банкира, окольцованная украшением, прижимает к бедру девушки задранное вверх вечернее платье. Голова банкира ритмично двигалась вверх-вниз, руки фотомодели вцепились в подлокотники, и до того они были увлечены, что не заметили присутствия зрителя.

Осторожно прикрыв дверь, я подумал — может, Верши-гора еще немного подождет? Пока я не спущусь вниз, приказав кому-то из охраны привести в этот номер жену банкира.

Поставив пистолет на предохранитель, я решил отказаться от такой дельной мысли, в конце концов на свадьбе есть профессиональный массовик-затейник, нечего у него кусок хлеба отбивать. И без моего дальнейшего участия это мероприятие медленно придет к пику веселья.

Открыв без стука дверь номера, я сразу уловил знакомый запах генеральского присутствия. Две выкуренные «беломорины» в пепельнице, значит, Вершигора заждался меня.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — брякнул я, пододвинув пепельницу поближе к себе, — агент Шериф явился по вашему приказанию для дальнейших диверсий мировому империализму.

Вершигора молчал, отвечая мне тяжелым взглядом, словно мы с ним повстречались впервые в жизни.

— Господин генерал, — бодро продолжил я, — после информационного сообщения в нашей печати о том, что СПИД выведен в тайных лабораториях Пентагона, пять лет готовился к нашей встрече. И очередному заданию. Докладываю — иностранный язык выучен досконально, инструктор по парашютному спорту сказал: я его лучший ученик. Что касается авторучки, то она уже заправлена быстродействующим ядом, вызывающим аллергию на очередное повышение цен. Словом, готов стать вашим резидентом в Калуге. Ты это мне хотел предложить?

Вершигора медленно прикурил потухшую папироску, не проронив ни слова.

— Ладно, генерал. Не тревожься. Я понимаю, только наивный человек, вроде меня, мог назначить тебе встречу в таком отеле, где жучки, наверняка, в унитазах стоят. Однако разве мог я рассчитывать, что вокруг будут задействованы две машины, гонящие в эфир такие помехи… Да, и еще одна незадача. Неподалеку трубы к зиме расковыряли, так рабочие случайно какой-то кабель зацепили. Вокруг той ямы наверняка люди в штатском скачут, того глядишь, к утру починят.

— Ты кончай свои фокусы, — спокойно сказал генерал. — Они мне надоедают.

— Так зачем я тебе нужен? Работай с Рябовым, это у вас хорошо выходит.

Вершигора покачал головой.

— Ладно, Шериф. Тем более… Даже твой друг говорит, что тебя могила исправит.

— А, значит ты решил отправить меня переисправляться? И вот еще что. Я прошу тебя, даже в шутку не называть меня своим агентом. Иначе я могу дать оборотку о своем агенте Вершигоре. Мы партнеры, как всегда. И не больше того.

— Значит так, — не обратил внимания на мой демарш генерал, — Перейдем к делу. Хочу тебя предупредить, Рябов против моего предложения.

— Он мне об этом поведал. Вершигора, ты не обижайся, однако я должен крепко подумать. Пойми меня правильно, в последнее время вместо того, чтобы заниматься делом, приходится постоянно отвлекаться. А бизнес этого не любит. И больше того — не прощает.

— Конкуренты на пятки давят? — усмехнулся Вершигора. — Это ты кому-то расскажи. В Южноморске тебе конкурентов не сыскать. Ты даже Плавинского под себя подмял, а он был известный… искусствовед.

— Так теперь ему еще лучше, — поведал я Вершигоре, чтобы генерал не сильно расстраивался по поводу Плавинского. — Живет в Америке, представитель моей фирмы, ездит по нормальным дорогам… Не то, что у нас, в какой бы роскошный автомобиль не сел, все равно, как голым задом по мостовой. Слушай, Вершигора, неужели ты хочешь, чтобы я занялся той самой фирмой, что ведет ремонт проезжей части?

Начальник Управления по борьбе с организованной преступностью бросил взгляд на часы и предложил:

— Давай говорить серьезно.

— Давай, — согласился я, хотя нарочно затягивал время, потому что очень не хотел возвращаться к свадебному столу из-за возможной коалиции жениха и менеджера против их генерального директора.

— У тебя было много работы, — усмехнулся Вершигора.

— Когда ты последний раз отдыхал?

— Больше года назад. Пять дней подряд. Первый отпуск за несколько лет, — как на духу выложил я.

— Не бережете вы себя, бизнесмены. Годами без отпуска, выходных, по шестнадцать часов в сутки, ради чего?

— Ну, бизнесмены на этот вопрос могут ответить даже так: ради денег. А вот ты, почти такой же образ жизни ведешь, ради чего?

— Чтобы воздух чище стал. Ответ устраивает?

— Вполне.

— Вот поэтому я предлагаю тебе немного отдохнуть. Ты ведь еще от раны не оправился?

— Ты в этом уверен?

— Уверен. Поэтому, может, в санаторий пойдешь?

— Извини, генерал, но давай построим разговор по-другому? Я действительно должен подумать. Поэтому в общих чертах изложи не свой план действий, а мою главную задачу. Можешь пока ее не конкретизировать. И главное — почему именно я? В наших взаимоотношениях это что-то новое…

— Ты считаешь, что я тебя вытащил… — подозрительно посмотрел на меня Вершигора, однако жизнь давным-давно научила перехватывать инициативу в подобных беседах.

— Не считаю. Но если Рябов даже тебе открыто поведал, что он против, значит дело рисковое. Я привык рисковать, не скрою. Но только по своей собственной воле.

— Потому тебе и предлагаю. Больше некому. Действительно, некому.

— Незаменимых людей нет, — ухмыльнулся я.

— Но только не в этом случае. Другой кандидатуры просто не найти, человека со стороны внедрить можно, но годы уйдут. У нас этого времени нет.

— У тебя.

— И у тебя тоже. Эти люди пострашнее, чем… Словом, тут вашими банковскими игрушками и прочими делами не пахнет. Здесь уже наработаны такие деньги… Поэтому они другие игры затеяли. С жиру бесятся. А жир круто на крови замешан. Если эта зараза дальше пойдет, ее уже не остановить. В общем, так. Почему ты? Причин несколько. И ситуация подходящая. Ты нуждаешься в отдыхе, все знают — был ранен. Ты хорошо известен в этом городе. Особенно твой, как говорит Рябов, ангельский характер. Ты умеешь за себя постоять, тем более, что предстоящее дело будет почти без прикрытия. И, наконец, ты когда-то был фехтовальщиком. Я предполагаю, что человек, на которого тебе предстоит выйти, — тоже специалист по саблям.

— Я специалист по рапирам. На что ты намекаешь?

— Не на Чируса, — отрезал Вершигора. — Туда ему и дорога. Да, вот еще. Дело опасное. У меня на подходах два агента погибло, сразу предупреждаю. Так что думай.

— Ты все сказал?

— Почти.

— Вершигора, ты же светил меня, как своего агента, когда вытаскивал.

— Об этом не беспокойся, — сузились глаза генерала.

— Тогда договаривай. Я выйду на этого человека — и ты его арестуешь?

Вершигора недовольно засопел. Еще бы, связаны руки у господина генерала, никак преступность организованную не поборет. А ведь все знает, информация у него на должном уровне. Дай Вершигоре свободу действий, он в одну ночь подметет всех этих авторитетов, новоявленных бизнесменов с громкими кличками, но кто генералу позволит такое сделать?

Да и мне подобный поворот событий не по душе. Разреши Вершигоре действовать, как он того хочет, генерал не просто полгорода доходов лишит, столичное руководство без паек оставит, он столько рабочих мест разрушит — представить страшно. Безработными станут законопослушные граждане, которые даже не догадываются, на кого они трудятся в своих цехах, барах и магазинах. Но не это главное. Это дело Вершигоре до того понравиться может, что наш генерал на таких, как я, нацелится. И что, дорогие граждане, поздравлять вас с новым тридцать седьмым годом?

Может быть, кому-то действия генерала и по душе будут. Только не догадывается тот, кто клянет всех новоявленных богатеев, завтра и его прибрать могут. И приберут, когда такие клиенты, как я, закончатся. Молох правового беспредела обязан получать кровь регулярно.

— Значит, не арестуешь, — спокойно сказал я.

— Я этого не говорил, — нейтрально ответил генерал.

— Какой финансовый уровень у предполагаемого партнера?

— Тебе с ним не стоит конкурировать, — отрезал генерал. — По крайней мере, об одной его игре знаю. Не повезло в баккара с неким почти что шейхом. И он выложил наличными пятнадцать миллионов долларов.

— Значит ты знаешь, кто это?

— Я не знаю. Действительно не знаю. Такие люди не светятся, даже когда катают. Просто сопоставил факты по полученной информации. И еще знаю, что санаторий «Русалка» — одно из его самых дешевых заведений.

— Прекрасное место, — заметил я. — Тот, у кого меньше миллиона в бумажнике, может не рассчитывать на курс лечения. Давай договоримся так. Я подумаю, потому что главной причины ты все-таки не назвал.

Вершигора посмотрел на меня с недовольством.

— А что ты думал, генерал, я миндальничать стану? Мало ли бывших спортсменов, с головой на плечах. Но скажи, ты в состоянии обеспечить легенду? Наверняка тебе понадобится годовой бюджет страны, чтобы уровень операции был должным. Отчего ты решил, что я стану разбрасываться собственными средствами, если соглашусь выполнить эту просьбу…

Вершигора ткнул в пепельницу папироску, прикурил следующую, возбудился и поведал чуть громче обычного:

— Потому что тебе всегда было на это плевать. Раз у нас такой откровенный разговор пошел, разве деньги для тебя главное? Как ты любишь выражаться — деньги всего лишь ставки в игре. Просто игра предстоит такая, которую тебе вести еще не приходилось. Без поддержки Рябова, ваших приятелей из госбезопасности. И я не смогу прийти на помощь. Я сделал предложение, ты думай. Понимаю, мне ты ничего не собираешься доказывать. Но, наверное, самому будет интересно проверить — такие уж медные у тебя яйца.

— Они у меня золотым налетом покрыты, — спокойно ответил я. — Другое дело был бы, как прежде, злым и голодным. Я подумаю, Вершигора.

— Утром дашь ответ? — посмотрел на меня генерал.

— Поспешность нужна при ловле твоих основных клиентов, — пытаюсь ответить любезностью на любезность. — Тех, что кошельки крадут или кило колбасы. Так им и надо. Крали бы по-крупному, их бы никто не трогал, а генерал Вершигора честь отдавал.

На провокацию Вершигора не поддался. Он аккуратно тряхнул папиросой над хрустальной пепельницей и заметил:

— Свою честь я никому не отдам. Подумай. Пока мы с тобой здесь сидим, там люди гибнут.

— Рябов тебе даст ответ утром, — ответил я в знак окончания разговора.

Я вышел на улицу через черный ход вместе с замаячившими за спиной телохранителями. Холодный ночной октябрьский ветер обжег своим дыханием, мгновенно погасив пламя зажигалки. Остаться один на один с судьбой, единственное во что я верю в этом мире или сделать вид, что предложение начальника Управления по борьбе с организованной преступностью мне не по душе. Себе я не могу лгать, жить стоит ради победы и драться нужно только ради нее — этот вывод я сделал давным-давно. И, может, только потому до сих пор остаюсь в живых.

Неожиданно ловлю себя на мысли, что Вершигора тоже пристраивает мне ловушку. Только на этот раз я рискую попасть в западню собственного характера. Впрочем, до утра еще много времени, окончательно пока ничего не решено.

Во всяком случае, одно ясно — не стоит выдергивать с брачной постели Снежану, прихватив по дороге Анастасию, чтобы доказать самому себе, насколько у меня эти самые яйца медные. Хотя заняться любовью одновременно с двумя Вишневскими — такая мысль может прийти в голову только от моего великого бармалейства. Или от отчаяния.

Впервые за много лет не знаю, как поступить: правильно или так, как хочется. Я в бешенстве отбросил в сторону сигарету и только сейчас заметил стоящего рядом Рябова.

— Ну что ты решил? — спросил Сережа наигранно бодрым голосом.

— Ответ предстоит дать утром, — раздраженно сказал я. — Так что не мешай.

Рябов отчего-то вздохнул, полез в карман и достал пистолет.

— На, Вершигора просил тебе подарок сделать. Вне зависимости от решения.

Мой «ЗИГ-Зауэр». Он исчез больше года назад, в тот день, когда Марина спасла мне жизнь. Значит Вершигора знал все, если этот пистолет в конце концов оказался у начальника Управления по борьбе с организованной преступностью.

Марина в случае чего меня уже не прикроет. И Рябов со своими конторскими друзьями. Вершигора честно предупредил — на него тоже можно не рассчитывать…

Я достал из кобуры «маузер» и выверенным движением послал на привычное место «ЗИГ-Зауэр». Все возвращается на круги своя, подумал я, передав Рябову «маузер» и никелированный «вальтер».

— Если ответ будет положительным, туда придется идти без оружия, — как бы невзначай сказал я.

— Это точно, — улавливаю неподдельную тревогу в голосе Рябова. — Так что ты решил?

— Еще не знаю. Во всяком случае, ты сам все поймешь, если попрошу хранить «ЗИГ-Зауэр» до моего возвращения. Давай прогуляемся, — предложил я, достал сигарету и отметил необычное волнение Рябова.

Сережа, заслонив громадными ладонями огонек зажигалки от ледяного напора ветра, дал мне прикурить. Мы молча пошли против пронизывающего ветра, явственно несущего дыхание зимы, навстречу наступающему утру…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56