У берегов Туркмении [Андрей Алексеевич Клыков] (fb2) читать постранично, страница - 15

сладкий вода. Наша нет пресной воды! — отвечает Кураев, поглаживая красивую седую бороду.

— А как же, в заливе, куда впадает Атрек, разве тоже плохая вода?

— Атрек мала вода, залив соленый вода, твоя пить не будешь.

— Вот оно что!

Оглядываюсь на залив, который хорошо виден с террасы дома, где мы пьем чай. Блестит на солнце широкий водоем, лежащий в плоских песчаных берегах.

Тихо входит немолодая, но еще стройная женщина с открыто смотрящими глазами. На ней широкое цветистое платье и величиною с чайное блюдечко брошь. Это — жена Ниаза. Она ставит на стол полный украшенный розами с золотом чайник и уносит пустой.

Мы поздоровались. Кураев закурил папиросу и предложил мне.

— Как ее зовут?

— Анна-Гуль, — ответил Кураев. — "Гуль" по-нашему — цветок, а "клыч"— сабля. Когда родится девочка, то к ее имени прибавляют слово "гуль", а к имени мальчика —"клыч".

Так вот почему здесь так много мужских фамилии со словом "клыч"!

Гуль и Клыч — девочка и мальчик.

Невдалеке раздается равномерный стук, напоминающий удары по холсту, как это делается при его кустарной выработке.

Я вопросительно посмотрел на Ниаза.

— Ковра делает. Хочешь смотреть?

— Пойдем, посмотрим!

Спустившись по лесенке и пройдя шагов сорок вправо, Кураев, а за ним и я стали подниматься на второй этаж большого старого дома. Дверь в помещение была открыта. Войдя, я остановился у порога. Посреди комнаты на особом станке на полу была протянута основа ковра. С одной стороны нехитрые деревянные сооружения крепко держали параллельные ряды шерстяных нитей, а с другой — поперек их набивалась цветная шерсть. Так складывался рисунок будущего ковра. Три туркменки в ярких краснооранжевого цвета платьях, стоя на коленях, быстро вплетали разноцветные нити и затем одновременно "набивали" их на основу какими-то большими деревянными щетками, имеющими вид гребней. Набивка сопровождалась тем характерным звуком, который обратил мое внимание.

— Сколько же времени надо работать, чтобы сделать один ковер размером два на два с половиной метра? — полюбопытствовал я у Кураева, стоящего сзади меня.

— Месяц десять и больше, какой рисунок, — ответил он.

— А цена?

— Двести рублей и дороже.

Основной цвет ковра был темно-красный, а по нему шли зеленый и желтый рисунки.

Где, как не здесь, мечтать о зеленой траве с желтыми цветами.

Наше посещение нисколько не смутило женщин, и они спокойно продолжали свой труд, но молча. И лишь когда мы спускались обратно, сверху донеслись разговор и веселый смех работниц.

Мимо нас проносится всадник на сером красивом коне, мелькающем тонкими ногами.

— Кок-ми! — бросает он приветствие.

— Кургум-ми! — отвечает Кураев, но туркмен уже скрылся из виду, и только густая пыль медленно колеблется в знойном воздухе.

Прошлое туркмен — это постоянная и упорная вражда и борьба с наседавшими чуждыми племенами, длительные походы и набеги на Персию и столь же быстрые маневры обратно с добычей. Шашка, ружье и быстрый конь — вот что ценилось дороже всего. Отсюда уменье ходить за лошадью, любовь к ней и вывод замечательной породы, которая дарит иной раз дивными экземплярами.

По жаре, пересекая пустыню, туркмен на таком коне делает по сто — сто двадцать километров в одни сутки. Вот это лошади!

XIV. ВОБЛА И САЗАН

Сегодня еду в залив Гасан-Кули. Там туркменские кустарные рыбные промыслы, где они заготовляют для себя сухую воблу и сазана. Есть там и государственный промысел для посола рыбы, а на нем главный распорядитель — Кураев. Я рад снова встретиться с ним и поговорить о туркменской жизни.

От аула до залива десять километров.

Пока мой возница запрягает белого с взлохмаченной гривой коня, я смотрю на гирлянды воблы. Она нанизана на веревки и развешана, как бумажные цепи на елке, рядами, один над другим, кругом по деревянному дому. Так же на другом, на третьем. Сваи и нижние ряды бревен самых зданий утыканы рядами гвоздей, на которых висит вобла. Если нет ветра — хорошо, а подует — понесется пыль, песок, и не узнать серебряной чешуи рыбы. Но где иначе вялить воблу? Негде! И везут туркмены арбу за арбой из залива посоленную воблу, украшая ею свой аул.

— Садись! — пригласил меня туркмен-подводчик. Я вскарабкался на арбу. Все арбы устроены здесь одинаково: это — большие четырехугольные ящики на колесах. В один залезут четыре человека, а в другой — шесть. Только в этом и разница. Поперек арбы положена доска, и на ней кошма. Сижу и смотрю через голову туркмена, который, оперев ноги об оглобли, погоняет коня. Изредка подскакиваю на кочках и все время стараюсь сохранять