Степан Халтурин [Юзеф Захарович Полевой] (fb2) читать онлайн

Ю. З. Полевой Степан Халтурин

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

Серия «Научные биографии»

(К 100-ЛЕТИЮ «СЕВЕРНОГО СОЮЗА РУССКИХ РАБОЧИХ»)

Введение

Имя Степана Халтурина известно нам со школьной скамьи. Рабочий-столяр, он встал в ряд выдающихся деятелей освободительного движения России XIX в.

Героическая история революционного движения нашей великой Родины — от дворянских революционеров-декабристов до пролетарских революционеров — знает много славных имен погибших в борьбе с царизмом. Но трудно найти не только в российском, но и международном освободительном движении XIX в. имя рабочего, чья, жизнь была оборвана в 25 лет и который занял бы такое видное место в ряду борцов за свободу и социальный прогресс своей Родины.

Полная революционного подвига и насыщенная драматизмом жизнь Степана Халтурина неразрывно связана с первыми шагами пролетарской борьбы в России.

Выход на историческую арену рабочего класса имел важные последствия для развития социалистической мысли и всей общественной науки. Постоянный интерес К. Маркса и Ф. Энгельса к первым крупным выступлениям западноевропейского пролетариата (30 — начало 40-х годов XIX в.) объясняется прежде всего решающим качением этих событий в открытии материалистического понимания истории и создании теории научного социализма. По словам Ф. Энгельса, эти выступления вызвали «решительный поворот в понимании истории…» «Новые факты заставили подвергнуть всю прежнюю историю новому исследованию, и тогда выяснилось, что вся прежняя история, за исключением первобытного состояния, была историей борьбы классов… Социализм теперь стал рассматриваться не как случайное открытие того или другого гениального ума, а как необходимый результат борьбы двух исторически образовавшихся классов — пролетариата и буржуазии»^{1}.

Рабочий класс России вышел на историческую арену позднее пролетариата стран Западной Европы, вступивших раньше на путь капитализма. Борьба городских промышленных рабочих в России началась примерно через четверть века после появления научной теории освободительного движения пролетариата, разработанной Марксом и Энгельсом.

Первые шаги рабочего движения в России были сделаны в тот период, когда на Западе пролетарское движение уже прошло свой начальный путь и вступило во второй период своего развития, когда марксизм стал распространяться вширь и в ряде стран Западной Европы образовались массовые рабочие партии и другие рабочие организации. Все это создало благоприятные условия для развития революционного рабочего движения в России, для ускорения темпов его роста, для связи зарождавшегося движения российского пролетариата с международным рабочим движением.

Рабочее движение началось на Западе и в России в различных условиях. В странах Западной Европы оно возникло после буржуазно-демократических революций, после завоевания буржуазных свобод. В России же борьба рабочих протекала в обстановке полного политического бесправия народных масс и жесточайшего произвола царского самодержавия. Экономическая и политическая зависимость русской буржуазии от царизма, ее страх перед ростом рабочего движения как на Западе, так и в России сделали уже для первого поколения русских рабочих-революционеров явной связь буржуазии с царизмом. Отсюда вытекала характерная для рабочего движения России с самого начала его возникновения политическая направленность. Это оказывало влияние и на развитие общественной мысли.

Начало революционного рабочего движения в России, появление первого поколения рабочих-революционеров, крупнейшим представителем которых был Степан Халтурин, стимулировали развитие русской революционной мысли от утопии к науке, от народнического социализма к социализму научному.

Г. В. Плеханов и другие первые русские марксисты признавали, что общение с деятелями «Северного союза русских рабочих» оказало значительное влияние на эволюцию их взглядов от народничества к марксизму. Уже в 70-х годах XIX в. наметились те боевые черты, свойственные пролетариату России, которые сделали его на рубеже XIX–XX вв. авангардом революционного пролетариата мира.

Историческая заслуга первого поколения рабочих-революционеров России высоко оценена В. И. Лениным. В. И. Ленин неоднократно обращался к истокам пролетарской борьбы в России, к именам ее пионеров, отмечая революционную политическую направленность, неудержимое стремление передовых рабочих к идеям демократии и социализма. Ленин подчеркивал, что уже в 70-х годах XIX в. русский рабочий представлял «…своих лучших, самых развитых и самых честных и смелых товарищей в ряды революционных кружков и организаций», и что уже тогда «„Северно-русский рабочий союз“, основанный в 1878 г., и „Южно-русский рабочий союз“, основанный в 1875 г., выставили в своей программе требование политической свободы…» «…Эти рабочие организации, — подчеркивал Ленин, — требовали политических прав народу, хотели вести борьбу за эти права, а русские социалисты ошибочно считали тогда политическую борьбу отступлением от социализма»^{2}.

В. И. Ленин с глубоким чувством национальной гордости отмечал тот факт, что русское рабочее движение с самого начала породило замечательную плеяду рабочих-революционеров.

Ленин высоко оценил деятельность Степана Халтурина. Он указал, что в революционном движении России своей эпохи он и Петр Алексеев заняли «виднейшее место»^{3}. По словам Ленина, передовики рабочих России 70-х годов, крупнейшим из которых был Степан Халтурин, «…уже тогда показали себя как великие деятели рабочей демократии…»^{4}.

Халтурин был главным организатором «Северного союза русских рабочих» — самой крупной и идейно наиболее зрелой рабочей организации до появления первых марксистских групп в России. Он был не только талантливым организатором-практиком, но и мыслителем. Халтурин был поглощен вопросами общественного развития своего времени, определял идейное направление зарождавшегося рабочего движения в России.

К концу 70-х годов рабочее движение стало одним из факторов создавшейся в стране революционной ситуации, единственной во всей Европе после Парижской Коммуны и до кануна первой русской революции 1905–1907 гг. Это было время высшего этапа деятельности Халтурина.

В условиях безраздельного господства народнической идеологии в русском революционном движении Халтурин не только возглавлял самостоятельную рабочую организацию, но и мечтал о создании всероссийской рабочей партии, о самостоятельной рабочей печати.

Последние годы жизни и деятельности Степана Халтурина были полны драматизма. Разгром царскими властями «Северного союза русских рабочих» вынудил его вступить на путь единоборства с царизмом. Но Халтурин не терял надежды на рост рабочего движения в России и осуществление великих идеалов демократии и социализма.

Казненный в 25 лет Халтурин был лишен возможности вполне проявить себя. Ближайший по времени и по духу предшественник пролетарской партии в России, Халтурин был личностью, в которой были заложены все качества, чтобы стать основателем широкого пролетарского движения.

Жизнь и деятельность Степана Халтурина всегда привлекала внимание русских марксистов. В скромном кабинете В. И. Ленина в Кремле стоит бюст Степана Халтурина работы известного скульптора Н. Альтмана. Создатель Коммунистической партии и основатель первого в мире социалистического государства принял этот подарок в знак глубокого уважения к героическому сыну рабочего класса России.

Годы детства и юношества

Степан Николаевич Халтурин родился 2 января 1857 г. (21 декабря 1856 г. нов. ст.) в деревне Халевинской^[1] Орловского уезда Вятской губернии. Он был младшим сыном в семье Николая Никифоровича и Ксении Афанасьевны Халтуриных, у которых, кроме Степана, было еще пять сыновей и две дочери. Родители Степана принадлежали к числу зажиточных государственных крестьян. По словам односельчан, это были трудолюбивые, отзывчивые люди, жившие в мире со всей деревней и не раз выручавшие соседей в нужде, оказывая им материальную помощь.

Николай Никифорович был человеком грамотным, отличался большой любознательностью. По мере сил он старался дать образование своим младшим сыновьям — Павлу и особенно любимцу родителей — Степану.

Маленькая деревушка Халевинская^[2], насчитывавшая около 150 дворов, стояла на Котельническом тракте, неподалеку от тихого уездного города Орлов (ныне — Халтурин). Здесь и получил свое первоначальное образование Степан. Азбуке и чтению по складам он научился у приходского дьячка, а в 1868 г. поступил в единственное учебное заведение города — трехклассное уездное поселянское училище.

В училище Степан начал заниматься с большой охотой и перешел в следующий класс с наградой за «хорошие успехи». Однако развитого, любознательного, ловкого и подвижного мальчика не могла удовлетворить мертвящая школьная обстановка, которая царила в училище глухого уездного городка. Он много читает, часто в ущерб школьным дисциплинам. За короткое время Халтурин прочитал все, что было ему доступно в городской библиотеке. У местного фельдшера, высланного потом из Орлова за политическую неблагонадежность, Степан доставал книги. На втором году обучения он переводится в следующий класс, показав, как значится в школьных документах, «достаточные успехи». В конце третьего года он был «достоен выпуска со свидетельством об окончании полного курса учения». С этим документом, выданным в июле 1871 г., Степан Халтурин завершил свое начальное образование.

После окончания Орловского уездного училища Степан вынужден был вернуться домой, так как отец хотел, чтобы сын помогал в хозяйстве. Однако подросток не проявлял интереса к крестьянскому делу. Его больше интересовало овладение ремеслом, он тянулся к технике, знакомился с лучшими деревенскими мастерами, часто посещал Орлов, где встречался с известными столярами.

В 1872 г. в Вятке губернским земством было основано Вятское земское училище для распространения сельскохозяйственных и технических знаний и приготовления учителей. Следует заметить, что в Вятской губернии земство имело сравнительно демократический характер. Оно еще продолжало пользоваться правами земских учреждений, достигнутыми в результате реформ 60-х годов XIX в. Ставя своей основной задачей развитие народного образования, вятское земство большое внимание уделяло подготовке учителей.

Вятское земское училище было одним из лучших средних учебных заведений. Его программа была шире программ реальных училищ. При нем существовали двухклассная образцовая школа для педагогической практики, производственные мастерские, опытное сельское хозяйство, физический, химический и естественноисторический кабинеты, библиотека. Состав учащихся состоял из детей крестьян, мещан, духовенства, купцов, чиновников. Четырехлетний курс обучения давал солидное общее и техническое образование. Основное внимание было обращено на изучение технологии, механики, столярного, кузнечного, слесарного ремесел и отраслей сельского хозяйства.

Сочетание теоретических и практических занятий, чередование классных занятий с работой в производственных мастерских, на опытном поле способствовали улучшению здоровья учеников, прививали им любовь к физическому труду. Общая атмосфера и быт в училище были демократическими. В составе преподавателей были образованные, передовые люди. Власти враждебно относились к Вятскому земскому училищу. Они называли его «учреждением с сомнительной репутацией» и разными мерами притесняли учителей и учеников, что вынудило некоторых покинуть это образцовое учебное заведение. В 1880 г. оно было превращено в обыкновенное реальное училище.

В Вятское земское училище в сентябре 1874 г. и поступил Степан Халтурин. Профессиональное призвание Халтурина быстро определилось. Именно здесь родилось его влечение к столярному ремеслу, и он за один год показал такие способности, что его товарищи по занятиям шутя говорили: «На твоей полировке и блоха не вскочит — ноги скользят», а лучшие мастера отмечали: «Золотые руки у Степана». Впоследствии, где бы ни работал столяр Халтурин — в модельном ли цехе крупного петербургского завода или в царском дворце, о нем всегда отзывались как об искуснейшем мастере своего дела.

Пребывание в Вятском училище способствовало не только профессиональному развитию юноши. Именно здесь определились главные стороны его характера, получили развитие высокие моральные качества.

Так же как и в начальном училище, Халтурин целиком отдался чтению книг по разным отраслям знаний. Кроме специальной, он много читал художественной литературы.

Политическому пробуждению местной учащейся молодежи в значительной степени способствовали политические ссыльные. Отдаленная от центра Вятская губерния, тогда почти самый обширный по территории и населению край Российской империи, — издавна стала местом политической ссылки. Приток ссыльных значительно усилился в 60 — начале 70-х годов. В Вятской губернии находилось под политическим надзором несколько сот политических ссыльных. По данным местного краеведа, в 1872–1875 гг. число поднадзорных колебалось от 521 до 391 человека^{5}.

Вятский губернатор писал о том влиянии, которое оказывали политические ссыльные на молодежь: «Ссыльные политической неблагонадежности, в большинстве своем люди образованные, исподволь разводят на месте ссылки знакомства с разными семействами, в особенности же с их детьми, воспитывающимися в учебных заведениях и… зачумляют их своими вредными идеями, а более восприимчивых — делают своими учениками и проповедниками своего зловредного учения между товарищами и подругами молодых людей». В другом докладе министерству внутренних дел губернатор сообщал: «Не будет преувеличением сказать, что вся так называемая вятская интеллигенция, начиная от духовенства и кончая учителями народных школ, воспитывалась под оппозиционным влиянием политических ссыльных»^{6}.

Большое влияние на местную интеллигенцию оказывал, в частности, виднейший издатель России второй половины XIX в. Ф. Ф. Павленков. Н. А. Рубакин, известный прогрессивный издатель, писал о нем: «…Павленков весь свой век кипел и злобой и негодованием против старого режима… Павленков был одним из тех фанатичных издателей, которые поставили своей задачей создать книгу в целях создания кадров глубоко честных (да, не только сведущих и умных, но и честных) созидателей нового строя борцов против строя старого»^{7}. Современные исследователи характеризуют Павленкова как «демократа-просветителя с революционной направленностью»^{8}.

В следственных материалах говорится о его связях с Н. Г. Чернышевским, В. А. Обручевым, М. Л. Михайловым и другими революционными демократами 60-х годов.

Павленков был другом П. Л. Лаврова, сотрудником издаваемого им «Энциклопедического словаря». Он был дружен с Д. И. Писаревым, издавал его сочинения. При аресте у Павленкова были найдены фотографии Герцена, Чернышевского, Михайлова и Прудона. Павленков был посажен в Петропавловскую крепость, а в марте 1869 г. был выслан в Вятку, где пробыл до 1877 г. Здесь он вскоре приобрел широкий круг знакомых из числа передовой вятской интеллигенции. Это были владелец библиотеки для чтения и типографии А. А. Красовский, участник революционного движения 60-х годов врач и публицист В. О. Португалов, педагог П. Н. Блинов, будущая писательница М. Г. Селенкина, политические ссыльные М. П. Бородин, В. Ф. Трощанский, В. И. Обреимов, С. Хохряков и др.

В донесениях жандармов сообщалось, что у «Павленкова часто собираются молодые люди, на которых он имеет большое влияние, что он знаком и дружен с лицами, привлеченными к дознанию о государственном преступлении, что через него выписывают в Вятскую губернию книги, имеющие противоправительственное направление», что из окружения Павленкова «может составиться тесный кружок, не совсем благонадежный в политическом отношении»^{9}.

12 сентября 1874 г. у Павленкова был произведен обыск и изъяты 70 писем, главным образом от политических ссыльных. Арест его и заключение в Вятском тюремном замке, где он пробыл год, были широко известны, особенно участникам нелегальных кружков учащейся молодежи. Организаторами их были политические ссыльные В. Ф. Трощанский, студент Петербургского политехнического института и бывший гимназист М. П. Бородин.

В этих кружках читались запрещенные произведения революционных демократов — Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева. Молодежи были известны и знаменитые «Исторические письма» (1868–1869) П. Л. Лаврова, в которых развивались мысли о долге интеллигенции перед народом и особой роли «критически мыслящих личностей» в развитии общества.

Популярной в то время была книга о Пугачеве, написанная П. А. Кропоткиным и Л. А. Тихомировым. В конспиративных целях она была издана под названием «Емелька Пугачев, или любовь казака».

Широкое распространение в кругах революционно настроенной молодежи получила книга П. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России» (1869). Книга была издана легально, но, узнав о ее популярности, власти запретили ее распространение.

К. Маркс проявил огромный интерес к книге Берви-Флеровского. 24 марта 1870 г. Маркс писал членам русской секции Первого Интернационала об этой книге: «Это настоящее открытие для Европы… Это — труд серьезного наблюдателя, бесстрашного труженика, беспристрастного критика, мощного художника и, прежде всего, человека, возмущенного против гнета во всех его видах, не терпящего всевозможных национальных гимнов и страстно делящего все страдания и все стремления производительного класса. Такие труды, как Флеровского и как вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века»^{10}.

В кружок революционно настроенной молодежи Степан Халтурин вступил вскоре после начала его занятий в земском училище. Из рапорта вятского полицмейстера губернатору весной 1875 г. узнаем, что ученики земского училища, которые проживают на своих квартирах, почти каждый день устраивают в доме политического ссыльного Хохрякова и домах некоторых учеников «сходбища», где «проявляются между ними стремления к распространению противоправительственных идей. Приобретая разными путями книги противоправительственного содержания, они передают их для чтения из рук в руки, стараясь не только посеять преступную мысль в среде своих товарищей, но и домогаются проникнуть в народ»^{11}. В приложенном к донесению списке учеников — участников «сходбищ» упоминается в числе других имя Степана Халтурина.

Власти с самого начала недоверчиво относились к земскому училищу и уже в 1874 г. произвели в учебном корпусе и квартирах учеников обыски и привлекли к следствию ряд учеников.

Через две недели после поступления Степана в училище у бывшего ученика Павла Кудрявцева при обыске были найдены рукописные песни «возмутительного содержания» и книги: «Положение рабочего класса в России», «История французской революции», «Деятели сорок восьмого года», «История одного города», «История политической литературы», «Рабочий вопрос и средства его разрешения», «Русские общественные вопросы», «История Соединенных штатов», сочинения Добролюбова.

У Клавдии Кувшинской были найдены книги: «Историческое развитие Интернационала», «Государственность и анархия», «Сила солому ломит». В том же 1874 г. у М. П. Бородина, энергично действовавшего в революционном подполье Вятки и установившего связь с местными рабочими с целью создания производственной артели, при аресте были изъяты ряд номеров органа русской секции Первого Интернационала — журнала «Народное дело», издававшегося в Женеве, и книга К. Маркса «Гражданская война во Франции». В то же время у актера Бронина (А. Г. Сидоренко) при обыске были обнаружены экземпляры журнала «Народное дело» и работа Герцена «Историческое развитие революционных идей в России»^{12}.

Предполагают, что журнал «Народное дело», который знакомил с деятельностью Первого Интернационала и взглядами членов русской секции на задачи русских революционеров, попал в Вятку через В. Ф. Трощанского, участника нелегальных кружков Петербурга, связанного в вятской ссылке с М. П. Бородиным и А. Г. Сидоренко^{13}.

В мае 1875 г. был произведен обыск у воспитанника земского училища Николая Башкирова, друга старшего брата Степана — Павла Халтурина. Жандармам, однако, не удалось найти запрещенную литературу. Позднее у учеников земского училища при обысках было обнаружено много книг и брошюр. В их числе «Очерки фабричной жизни», «Огюст Конт и положительная философия». «Политическая история нового времени», «Общество не умеет быть самим собою», «Об экономическом положении крестьян Бузынинского общества», «Шаг за шагом», «Социально-педагогические условия умственного развития русского народа», «Работник Сибири», «Политическое положение русского народа» и др.^{14}.

Этот далеко не полностью выявленный круг литературы показывает, что даже в отдаленных местностях страны к середине 70-х годов в результате «хождения в народ» революционной интеллигенции демократические и утопически-социалистические идеи получили распространение.

Книголюб, одаренный мечтательной натурой и громадным любопытством, Степан успел прочитать в библиотеках Вятки все, что его заинтересовало в легальной и нелегальной литературе. Новыми глазами смотрел с тех пор 18-летний юноша на окружающий его мир.

Интерес юного Халтурина к политической жизни зародился в условиях совершавшихся глубоких перемен в экономической и общественной жизни, происходивших в стране после крестьянской реформы 1861 г.

Сохранившиеся пережитки крепостничества: крупное помещичье землевладение, малоземелье и безземелье крестьянства, выкупные платежи, многочисленные крестьянские повинности и поборы помещиков и царской власти, полное политическое бесправие народа — все это оказывало разрушающее действие на крестьянское хозяйство, на жизнь и быт крестьянской массы, доведенной до нищеты.

Необычайно ускорился процесс разложения крестьянства. Сельская буржуазия и сельские пролетарии и полупролетарии стали характерной чертой социального облика деревни.

Последствия крестьянской реформы ярко проявились и в Вятском крае. В период проведения реформы крестьянство ответило здесь массовым отказом от подписания уставных грамот. Крестьяне протестовали против закрепления за землевладельцами лучших земель, сокращения душевого надела, сноса крестьянских дворов и целых деревень, ограбления их выкупными платежами.

Хотя Степан вырос в зажиточной крестьянской семье, обезземеливание и ограбление крестьянской массы в результате реформы не прошло мимо впечатлительного мальчика.

Крестьянство Вятского края после реформы оказалось в тяжелом положении. Составляя 87 % населения, оно не могло прокормить себя. Крестьяне страдали не только от малоземелья, но и от неурожаев и недородов, а также непосильных налогов.

Налоги и всякого рода поборы значительно превышали доходность крестьянской земли. Крестьянство разорялось. Возмущение крестьянства выливалось в бурные протесты. По данным местного исследователя, в 60-х годах в Вятской губернии произошло 220 крестьянских выступлений. В следующем десятилетии имело место 61 выступление^{15}. Сокращение крестьянских выступлений в 70-х годах объясняется главным образом жестокими мерами их подавления.

Тяжелым было и положение рабочих.

В 60 — начале 70-х годов в Вятской и соседних с ней Пермской, Вологодской и Казанской губерниях, по неполным данным, имели место 26 случаев волнений и стачек рабочих. Из них 10 — в самой Вятской губернии^{16}. Ряд выступлений носил бурный характер.

В 1871 г., в год окончания Степаном Орловского училища, произошла громадная стачка 1,5 тыс. рабочих Холуницкого железоделательного завода в Вятской губернии. Рабочие требовали увеличения расценок и заключения договора. Стачка была подавлена. К дознанию были привлечены десятки рабочих, многие из них понесли тяжелые наказания. В том же 1871 г. в Вятской губернии произошли волнения рабочих на химических заводах.

Степан не мог не знать об этих выступлениях. Учащаяся молодежь Вятки внимательно следила за событиями в стране, была в курсе событий не только в своей, но и соседних губерниях, особенно Пермской. Из бесед и книг участники кружков уже в середине 70-х годов знали о положении рабочих и их борьбе не только в России, по и на Западе. Юный Халтурин, таким образом, еще в Вятке был знаком с «рабочим вопросом».

Летом 1875 г. кружки учащихся Вятки, включая кружок земского училища, были разгромлены властями. Степан случайно избежал ареста.

В конце августа 1875 г. Халтурин, овладев за один год ремеслом краснодеревщика, ушел из Вятского земского училища. С несколькими своими знакомыми он решил отправиться в Северную Америку.

В 60-х годах XIX в. в кругах русских революционеров широкое распространение получила идея ассоциации добровольных производственных объединений на коллективных началах. Она заключалась в стремлении претворить в жизнь социалистическую теорию великого русского мыслителя, главы русской революционной демократии Н. Г. Чернышевского. Новое в этой идее после герценовской концепции преобразований России на социалистических началах состояло, между прочим, в том, что, кроме общинного землевладения, она охватывала и промышленность. Огромное влияние в распространении этой идеи среди молодежи оказал знаменитый роман Чернышевского «Что делать?» Передовые русские журналы 60 — начала 70-х годов также проявили большой интерес к производительным ассоциациям^{17}.

Во второй половине 60-х годов в Петербурге, Москве и в других местностях возникли переплетные и швейные артели. Имелся даже замысел организации артельного завода в Калужской губернии. Эти и другие попытки подобного рода окончились неудачей.

Социалистические идеи уже тогда занимают Халтурина. В кружках передовой молодежи под влиянием политических ссыльных велись, видимо, беседы не только о русской сельской общине и рабочих артелях, которые тогдашние революционеры-народники считали базой социализма в России. Шла речь и о коммунистических колониях в Северной Америке.

Халтурин и его четыре товарища загорелись мечтой о поездке в Америку с целью образования там производственной коммуны. Движение в ряде стран Западной Европы за создание в только что возникшем самостоятельном государстве — США, считавшемся тогда самой свободной страной, производительных ассоциаций, началось еще в последней четверти XVIII в. Уже в первой трети XIX в. в общинных экспериментах в Соединенных Штатах участвовало много эмигрантов из Англии, Франции и Германии. Известные писатели А. Токвиль, Ч. Диккенс и другие захватывающе описывали опыт многочисленных коммун. Многие их участники принадлежали к различным религиозным сектам, преследуемым в странах Западной Европы. Однако наряду с созданием религиозных общин имелся и опыт общин, созданных последователями великих социалистов-утопистов Р. Оуэна и Ш. Фурье. Сам Роберт Оуэн создал в Северной Америке общину «Новая Гармония», но вскоре его предприятие потерпело неудачу.

В 30–40-х годах XIX в. в Англии и Германии появились первые исследования об организации коммунистических и социалистических общин, действовавших тогда в США. Этот опыт приковывал внимание многих, интересовавшихся социальным вопросом. В середине 40-х годов XIX в. молодой Энгельс в полемике с противниками идей социализма также ссылался на практику этих коммун. В статье «Описание возникших в новейшее время и еще существующих коммунистических колоний» он показывал преимущества коллективного ведения хозяйства над частновладельческим, практическую возможность осуществления социализма при определенных условиях^{18}.

Однако существование этих коммун не могло быть продолжительным. Идея создания коммунистических поселений в условиях капиталистического общества сама по себе была утопической. Пока власть, фабрики, заводы, транспорт, торговля остаются в руках капиталистов (при этом капитализм в США в то время находился в расцвете сил), коллективные хозяйства не имели будущего. К середине 70-х годов, когда Степан Халтурин и его друзья собрались ехать в Америку, от многочисленных коммун первых десятилетий XIX в. мало что осталось. Однако слухи о коммунистических колониях в далекой Америке, об обширных свободных землях все еще распространялись. Правда, в России эти идеи не получили такого распространения, как, например, в Германии. Все же отдельные случаи поездки в Америку для общинного эксперимента имели место также и в России.

В 1872 г. с этой целью в Америку отправился народнический публицист Г. А. Мачтет. Он прожил там два года, добывая средства к жизни поденными заработками на частных предприятиях. Из его мечты о коммуне ничего не получилось. В 1874 г. он вернулся в Россию и в журнале «Неделя» в ряде очерков, опубликованных в 1875–1876 гг., изложил свои впечатления.

Халтурину и его товарищам все это не было известно. Степану шел тогда 18-й год. Душа его была полна смутных революционных стремлений. Ему казалось, что своим самоотверженным трудом в поселении, построенном на коммунистических началах в условиях свободной страны, какой многие еще считали тогда Соединенные Штаты Америки, можно будет добиться заветной цели — освобождения труда от эксплуатации.

Начались хлопоты о заграничных паспортах. Дошедшее до нас прошение Степана Халтурина о получении заграничного паспорта — едва ли не единственный письменный памятник будущего знаменитого рабочего-революционера за весь период пребывания его в Вятском крае. Приведем его целиком.

«Его превосходительству господину исправляющему должность Вятского губернатора

Прошение

Желая ознакомиться ближе с сельским хозяйством, я вздумал посмотреть на германские хозяйственные фермы, но не имея возможности выехать без заграничного паспорта, я покорнейше прошу Вас о выдаче мне оного впредь на шесть месяцев, при сем прилагаю документы: паспорт и удостоверение и необходимые пять рублей (5 рублей).

Проситель — государственный крестьянин Вятской губернии, Орловского уезда, Левинской волости деревни Халевинской Степан Николаев Халтурин»^{19}.

Прошение было подано Степаном 18 июня 1875 г. Идея о поездке в Америку для создания там коммуны зародилась в кружке, в котором он состоял, видимо, еще зимой 1874/75 гг. Уже весной 1875 г., когда умер отец Степана и сыновья решили поделить наследство, он тогда отказался вернуться в деревню и согласился получить небольшую сумму.

Халтурин и его товарищи скрыли от властей действительную цель их путешествия. Всем вятичам была известна одна из слабостей их губернатора, объявившего себя покровителем местных крестьянских и кустарных промыслов. Просьбу юноши о желании познакомиться с опытом ведения сельского хозяйства в Германии было решено удовлетворить. После ряда проволочек и запросов 25 июля 1875 г. Степан получил заграничный паспорт. Паспорта получили и остальные товарищи Степана, за исключением одного, по фамилии Селантин. Это был авантюрист, сосланный в Вятку за двоеженство. Здесь он выдал себя за политического ссыльного и вошел в доверие к группе молодежи, собравшейся ехать в Америку.

Путешественники отправились в Петербург, откуда намеревались выехать за границу. По пути в столицу они остановились в Москве. Здесь Селантин, сославшись на болезнь, попросил Степана поехать к своим родственникам в Рязань за паспортом и денежной помощью. Отзывчивый и неопытный юноша поверил этому. Степан, оставив товарищам на хранение свои деньги и паспорт, отправился в дорогу. Конечно, никаких родственников в Рязани по указанному адресу не оказалось, а по возвращении в Москву Степан обнаружил, что его спутники уехали, не дождавшись его.

Мечты о поездке в Америку, которые, казалось, были совсем близки к осуществлению, потерпели крах. 18-летний Халтурин очутился в чрезвычайно тяжелом положении.

Оставшись не только без средств, но и без документов, Степан, видимо, сообщил об этом родным. Узнав о случившемся, мать и брат зовут его домой. Степан на перепутье: куда ехать? В знакомую, недавно оставленную им Вятку или же в далекий, чужой и незнакомый Петербург? Вернуться домой — это значит погрязнуть в обывательской жизни глухого захолустья. Отсюда он лишь недавно вырвался, преисполненный горячим желанием отдать все свои силы революционному делу. Направиться в Петербург — это означает пойти навстречу неизвестности и начать полную лишений трудовую жизнь пролетария. Но столица манит своими заводами и фабриками, кипением общественной жизни. Все невзгоды, которые так неожиданно обрушились на юношу, не разочаровали его в правильности избранного им пути. На предложение матери и брата вернуться домой он отвечает отказом^{20}.

Несколько недель Степан работает в железнодорожных мастерских Москвы. Собрав необходимые денежные средства, он отправился в Петербург, куда прибыл в сентябре 1875 г.

Первые годы в Петербурге

Петербург 70-х годов XIX в. давно уже стал крупнейшим городом русской промышленности. По технической оснащенности производства, количеству паровых двигателей, машин, степени концентрации производства, а следовательно, и рабочих, петербургская промышленность занимала первое место в стране. Столица являлась, таким образом, ведущим центром технического прогресса.

Высокоразвитая, по тому времени, промышленность столицы особенно нуждалась в грамотных, технически хорошо подготовленных рабочих. По своему профессиональному составу рабочие Петербурга отличались от рабочих других промышленных центров сравнительно большим удельным весом металлистов. В массе своей петербургский пролетариат к концу 70-х годов состоял уже в основном из кадровых квалифицированных рабочих, оторванных от деревни, особенно среди металлистов, части текстильщиков, печатников, рабочих-железнодорожников, судостроительных и других групп рабочих^{21}.

В составе петербургского пролетариата насчитывалось большое число потомственных рабочих, отцы и деды которых работали на заводах и фабриках столицы. Грамотных рабочих в Петербурге уже в 70-х годах было гораздо больше, чем в других городах.

Развитие капитализма в стране с сохранением пережитков крепостнических отношений определяло особо тяжелое положение пролетариата. Полное политическое бесправие народа обрекало рабочих на почти неограниченный произвол заводчиков и фабрикантов, стремившихся к извлечению максимальных прибылей за счет хищнической эксплуатации труда рабочих и их семей.

Внедрение машин использовалось владельцами фабрик и заводов для интенсивности эксплуатации рабочих, для широкого применения дешевого женского и детского труда и увеличения рабочего дня всех категорий рабочих. Труд детей и подростков был незначительно ограничен только в начале 80-х годов (закон 4 июня 1882 г.). Рабочий день, который в начале XIX в., согласно ремесленному закону Екатерины II, находился в пределах 10 часов, в 70-х годах увеличился до 12–15, а на некоторых предприятиях — даже до 17 часов. Заработная плата рабочих России была самая низкая в Европе. Но и эту плату рабочие полностью не получали. Рабочих донимали разными вычетами и штрафами.

Выдающийся русский рабочий-революционер Петр Алексеев в своей исторической речи перед царским судом 9(21) марта 1877 г. ярко обрисовал тяжелую долю рабочих царской России:

«Мы, миллионы людей рабочего населения, — говорил он, — чуть только станем сами ступать на ноги, бываем брошены отцами и матерями на произвол судьбы, не получая никакого воспитания, за неимением школ и времени от непосильного труда и скудного за это вознаграждения.

… Взрослому работнику заработную плату довели до минимума; из этого заработка все капиталисты без зазрения совести стараются всевозможными способами отнять у рабочих трудовую копейку и считают этот грабеж доходом… Рабочий отдается капиталисту на сдельную работу, беспрекословно и с точностью исполнять все рабочие дни и работу, для которой поступил, не исключая и бесплатных хозяйских чередов. Рабочие склоняются перед капиталистом, когда им по праву или не по праву пишут штраф, боясь лишиться куска хлеба, который достается им 17-часовым дневным трудом… Везде одинаково рабочие доведены до самого жалкого состояния. 17-часовой дневной труд — и едва можно заработать 49 копеек! Это ужасно! При такой дороговизне съестных припасов приходится выделять из этого скудного заработка на поддержку семейного существования и уплату казенных податей! Нет! При настоящих условиях жизни работников невозможно удовлетворять самым необходимейшим потребностям человека»^{22}.

Тяжелое положение русского пролетариата было настолько очевидным, что об этом вынуждены были писать фабричные инспекторы, санитарные врачи, земские статистики и другие официальные лица, которые по долгу службы обследовали условия труда и жизни рабочих.

Условия труда и быта рабочих Петербурга, особенно рабочих-металлистов, несколько отличались от тех, о которых говорил Алексеев, имея в виду рабочих-текстильщиков Центрально-промышленного района. Официально рабочий день в столице колебался от 10 до 13 часов, заработная плата также была несколько выше. Однако дороговизна питания и жилья в столице сводили почти на нет это различие.

Положение деревенской и городской бедноты, нищету народных масс юный Халтурин наблюдал еще у себя на родине. В Петербурге он впервые с необычайной наглядностью увидел контраст всевластия, богатства, роскоши, с одной стороны, и бесправия, нищеты и обездоленности — с другой.

В центре Петербург блистал чистотой и строгим порядком, а в каких-нибудь двух километрах от Казанского собора царили грязь и запустение. На линиях Васильевского острова, в Коломне, в Московской части, на Петербургской и Выборгской сторонах, на Песках в немногих каменных домах, а в большинстве маленьких и отчасти громоздких деревянных, выкрашенных в желтый цвет, с полуразвалившимися лестницами и непролазной грязью дворов, ютились семьи рабочих окраин и пригородов^{23}.

Современник Халтурина, лично знавший его известный народник писатель Н. С. Русанов, так характеризует облик столицы Российской империи 70-х годов XIX в.: «Тогдашний Питер… был отображением в миниатюре всей тогдашней России с ее бок о бок существовавшими, но совершенно отъединенными богатством высших классов и бедностью народа, роскошью счастливых мира сего и нищетой пасынков судьбы, лоском над поверхностью и грязью внутри»^{24}.

За прошедшие 15 лет после отмены крепостного права ничего не было сделано для улучшения положения рабочих. Царское правительство долго отрицало сам факт появления в России «рабочего вопроса». На практике же правительственная политика по этому вопросу сводилась к «возможному поддержанию порядка» на фабриках и заводах и «спокойствия среди рабочих» прежде всего средствами репрессий.

Бурные протесты работных людей происходили в России с XVII в., а в Петербурге — почти с самого основания города, с начала XVIII столетия. Первые крупные выступления городского промышленного пролетариата капиталистической России относятся к началу 70-х годов XIX в.

Уже в первой половине 70-х годов в разных местностях России произошло, по неполным данным, 146 выступлений рабочих, в том числе 95 стачек. Рабочее движение усиливается в крупных городских центрах: Петербурге, Москве, Риге, Одессе, Харькове, Вильнюсе, Варшаве, Лодзи, Белостоке. Основной формой борьбы становится стачка — «специфически пролетарское средство борьбы»^{25}.

Царские власти стремились замолчать выступления рабочих и принимали решительные меры к их быстрому подавлению. Однако уже к середине 70-х годов стачки и волнения, вызванные тяжелым положением рабочих, произошли во всех сколько-нибудь развитых промышленных районах страны. Эти выступления были первой школой пролетарской борьбы. Масса рабочих стала пробуждаться к классовым битвам, начало выдвигаться первое поколение рабочих-революционеров — участников рабочих революционных кружков, организаторов рабочего движения.

Одновременное возникновение нескольких стачек в Петербурге и Москве в 1870–1871 гг., совпавшее с наивысшим подъемом деятельности Первого Интернационала, вызвало к себе пристальное внимание властей. Известные стачки рабочих на Невской бумагопрядильной фабрике и на близкой к Петербургу Кренгольмской мануфактуре в начале 70-х годов стали совершенно новым явлением в общественной жизни России.

Внимание общественности привлекли как первый судебный процесс над рабочими — участниками стачки на Невской фабрике, так и первое применение войск для подавления стачки рабочих Кренгольмской мануфактуры в 1872 г.

Современные данные, ставшие известные историкам, доказывают, что рабочее движение в России 70-х годов XIX в. в форме стачек и других проявлений социального протеста приобрело тогда более широкие размеры, чем это принято было считать до недавнего времени. По неполным сведениям, в 1870–1879 гг. в России произошло 326 случаев выступлений рабочих. Из них 88 — в Петербурге.

В Петербурге стачки стали обычным явлением общественной жизни. Большинство выступлений рабочих столицы было вызвано низкой заработной платой или задержкой в ее выдаче.

В январе 1875 г. вспыхнули волнения рабочих набумагопрядильной и ткацкой фабрике Максвеля. Волнения повторились в марте того же года; их причиной послужило принудительное переселение рабочих в фабричные казармы.

На протяжении почти всей первой половины 70-х годов происходили волнения на крупнейших механических заводах — Александровском, Семянниковском, Путиловском.

За несколько месяцев до прибытия в Петербург Халтурина и в первые месяцы его жизни в столице имели место несколько выступлений рабочих.

В апреле 1875 г. произошли повторные волнения 2,5 тыс. рабочих на заводе Русского общества (бывш. Семянникова). Протест рабочих был вызван задержкой зарплаты. Возмущенные до крайности, рабочие бросились к конторе и домам управляющего заводом и главного инженера, сломали ворота, выбили стекла из окон. Выступление было подавлено войсками. Александр II приказал немедленно приступить к следствию. Рабочим на другой день выдали зарплату, но вместе с тем были арестованы трое «зачинщиков» волнений, в том числе слесарь Карл Столберг, финн. В 1876–1877 гг. он являлся одним из активных деятелей рабочей организации Петербурга, которая стала ядром оформившегося в 1878 г. «Северного союза русских рабочих». Выступление рабочих на этом заводе произвело внушительное впечатление на общественность. Была выпущена первая прокламация, связанная с появлением рабочего движения в России.

В начале 1876 г. происходили волнения на Александровском механическом заводе, вызванные введением новых правил, ухудшающих положение рабочих. Массовые беспорядки, вызванные увольнениями и громадными штрафами, произошли на Путиловском заводе. Волнения на Путиловском заводе происходили также летом и осенью того же года, а также в 1877 г.

Рабочее движение в Петербурге проявилось не только как стихийный протест рабочих масс в форме волнений и стачек. Передовые представители пролетариата столицы активно участвовали в революционном движении своего времени. Революционно-демократические и утопически-социалистические идеи проникли в рабочую среду еще в начале 60-х годов в обстановке общедемократического подъема.

Ведущую роль в общественном движении России первых десятилетий после падения крепостного права играло, как известно, народничество. Первыми попытками связи революционно-народнической интеллигенции с «народом» было создание воскресных школ. Эти школы наряду с преподаванием элементарных общеобразовательных предметов использовались для пропаганды демократических идей. Воскресные школы вскоре были закрыты. Попытку пропаганды среди рабочих Петербурга в 60-х годах предпринял немецкий рабочий, участник революции 1848–1849 гг., друг К. Маркса Иосиф Дицген. В 1866–1868 гг. в издававшейся в Петербурге для ремесленников-немцев еженедельной газете «Palmblatt» были напечатаны статьи И. Дицгена: «Несколько слов о сущности денег», «Идеи Лассаля», «Социальный вопрос», «Труд и капитал», «Искусство и ремесло», «Наука и ремесла».

Дицген прожил в Петербурге с 1864 по 1868 г., работал мастером на Владимирском кожевенном заводе^{26}.

Тем не менее случаи пропаганды среди рабочих Петербурга в 60-х годах были еще редким явлением. Систематический характер эта пропаганда приобрела с начала 70-х годов.

Обращение революционной народнической интеллигенции к рабочим было связано как с общим процессом социально-экономического развития страны и общественного движения, так и с ростом международного рабочего движения, прежде всего под влиянием деятельности Первого Интернационала и Парижской Коммуны.

Русские социалисты-утописты, как известно, исходили из учения об особом пути России к социализму через сельскую общину, которую считали базой социалистического переустройства страны. Главной революционной силой и историческим носителем социализма народники считали крестьянство, а рабочих фабрик и заводов рассматривали как часть «народа», т. е. как то же крестьянство, занятое в промышленности. Вместе с тем к началу 70-х годов в Петербурге уже сложился слой постоянных квалифицированных городских рабочих, роль которых в крупном производстве порождала стремление как к общему образованию, так и к общественным знаниям. Так, в начале 70-х годов произошло некоторое сближение между революционной народнической интеллигенцией и передовыми рабочими Петербурга. К середине 70-х годов на крупнейших фабриках и заводах Петербурга уже существовали рабочие кружки, в которых выдвинулся ряд замечательных рабочих-революционеров.

Когда Халтурин прибыл в Петербург, революционное движение переживало важный момент в своем развитии. Завершался этап знаменитого «хождения в народ». Оно было порождено верой революционной интеллигенции в «коммунистические инстинкты» крестьянства. Однако задавленное тяжким гнетом, почти сплошь безграмотное крестьянство оставалось глухим к пропаганде идей народнического социализма. «Хождение в народ» завершилось массовыми арестами и разгромом нелегальных кружков. Пострадали и рабочие кружки Петербурга. В 1874 г. многие участники рабочих кружков оказались в тюрьмах и ссылке.

Первоначально (1871–1873) народническая интеллигенция вела пропаганду среди фабричных рабочих, считая их более близкими к крестьянству. Готовясь к «хождению в народ», народники пытались из фабричных рабочих, вовлеченных в кружки, готовить пропагандистов и агитаторов для деревни. Занятия с рабочими велись на Выборгской стороне и Невской заставе, где находились крупные текстильные предприятия. Беседы с рабочими — участниками кружков вели революционеры С. С. Синегуб, Н. А. Чарушин, Д. А. Клеменц, П. А. Кропоткин, сестры Корниловы, С. Л. Перовская, Д. М. Рогачев. Уже к 1873 г. сложилась небольшая, но хорошо подготовленная группа рабочих-революционеров — И. Т. Смирнов, И. М. Гришин, A. Моисеев, С. П. Зарубаев, Ф. П. Заозерский. Самой яркой фигурой был Петр Алексеевич Алексеев, которого B. И. Ленин относил к наиболее выдающимся деятелям освободительного движения России 60–70-х годов XIX в.^{27}

Современница так рисует облик этого замечательного пролетария: «Некрасивое, немного рябоватое, бледное лицо, обрамленное густыми, несколько волнистыми черными волосами, с блестящими черными глазами, производило впечатление большой силы и смекалистости. Крепкая широкая фигура, изрядно большие мускулистые руки, — кулак как хороший булыжник, — и весь крупный, сильный богатырь русского эпоса. В нем было много мужицкого упрямства и умения напряженно работать, самостоятельное упорное приближение к свободно принятой им ясной цели…»^{28}

Алексеев усердно занимался изучением русского языка и литературы, историей Французской революции, усваивал сложные вопросы политической экономии по произведениям Чернышевского и Лассаля, читал издававшиеся за границей журнал и газету «Вперед». Он руководил кружком рабочих на Торнтоновской фабрике в Петербурге.

П. А. Алексеев был активным участником в подготовке «Всероссийской социально-революционной организации». С этой целью в 1875 г. он переехал в Москву. Когда Халтурин приехал в Москву, П. Алексеев был уже арестован. Возможно, что тогда или немногим позже Халтурину стало известно имя Петра Алексеева. Больше он узнал о нем по знаменитому «процессу 50-ти» над участниками «Всероссийской социально-революционной организации». Историческая речь Петра Алексеева на этом процессе была широко известна по всей стране и за рубежом. Она стала в ряд популярнейших документов революционной литературы рабочих кружков. В. И. Ленин в программной статье первого номера «Искры» привел как «великое пророчество русского рабочего-революционера Петра Алексеева» его слова, сказанные на судебном процессе: «… Подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!»^{29}

С начала 70-х годов начались непрерывные занятия и с заводскими рабочими в Петербурге.

За Невской заставой пропаганда среди рабочих имела особый успех на Невском механическом заводе Русского общества (бывш. Семянникова). В 1873 г. здесь пропаганду вели известные революционеры Д. А. Клеменц и С. М. Кравчинский (Степняк). В заводскую группу Невского района вошли передовые рабочие Петербурга, с которыми Степан Халтурин познакомился по приезде в Петербург. Многие из них уже прошли школу не только подпольных рабочих кружков, но и побывали в тюрьмах. Одним из выдающихся русских рабочих-революционеров 70-х годов был слесарь Виктор Павлович Обнорский.

В. П. Обнорский был старше Халтурина на пять лет. В Петербург он приехал в 1869 г. из Вологды, где прошли юные годы. Ему было 17 лет, когда он поступил слесарем на Патронный завод. Затем он работал на других крупных заводах Петербурга. С 1872 г. началась его деятельность в рабочих кружках столицы. Он возглавлял нелегальную библиотеку, вел беседы с рабочими. За глубокие знания многих вопросов рабочие считали его «ученым по призванию»^{30}.

Нелегальные библиотеки играли огромную роль в развитии рабочего движения России. Руководителем нелегальной библиотеки выдвигался наиболее энергичный, образованный, начитанный рабочий, тесно связанный не только с передовыми рабочими, но и с интеллигенцией.

Обнорский был первым рабочим-руководителем нелегальной библиотекой. Он активно участвовал в организации класс «самопомощи», которые помогали арестованным рабочим и их семьям, приобретали литературу для нелегальных библиотек, материально поддерживали товарищей, оставшихся без работы. Нелегальные рабочие библиотеки, кассы и кружки были важным этапом на пути возникновения и развития первых рабочих организаций.

О составе литературы в рабочих библиотеках столицы в начале 70-х годов мы узнаем из списка книг и брошюр нелегальной рабочей библиотеки за Невской заставой, обнаруженной властями при массовых арестах в конце 1873 и 1874 гг. В этой библиотеке, насчитывавшей 200 экземпляров, находилась книга Н. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса» (в нескольких экземплярах), изданные за границей произведения Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. В. Шелгунова, «Исторические письма» П. Л. Лаврова, «Пролетариат во Франции» А. Михайлова, произведения западноевропейских авторов, «Политическая экономия» Д. С. Милля с примечаниями Чернышевского, отдельные произведения Ф. Лассаля, Луи Блана, работы русского историка Н. И. Костомарова, пропагандистские брошюры революционных народников 70-х годов. Особый интерес представляют найденные в числе книг Невской рабочей библиотеки произведения К. Маркса: «Капитал» (русский перевод 1872 г.) и «Гражданская война во Франции». Этой последней книги Маркса в библиотеке, руководимой Обнорским, имелось 14 экземпляров.

Полиция усиленно разыскивала Обнорского. Он тайно уехал в Одессу, где вел пропаганду среди передовых рабочих, образовавших в 1875 г. «Южнороссийский союз рабочих». Из Одессы Обнорский в конце 1873 г. уехал за границу. Он посетил Лондон, Париж и Женеву. Женева была тогда центром русской политической эмиграции, и Обнорский установил связь с некоторыми находившимися там русскими революционерами и рабочими социал-демократами Женевы. В Женеве Обнорский поступил на механический завод, познакомился с местными рабочими. Здесь он овладел французским языком, изучил программы швейцарских рабочих организаций, рабочих партий других стран, документы Первого Интернационала. В августе 1874 г. он вернулся в Петербург, где работал на заводе Нобеля. Вскоре он вынужден был покинуть Петербург и только летом 1875 г. вернулся в столицу. В ноябре 1876 г. он вторично уехал за границу, а в 1878 г. — в третий раз.

Видный деятель народнического движения, в дальнейшем один из первых русских марксистов Л. Г. Дейч, встретив Обнорского в последний его приезд в Женеву, так пишет о нем: «На вид ему можно было дать 25–26 лет. Белокурый с небольшой растительностью на лице, он по внешности ничем не отличался от европейского передового рабочего»^{31}. Держал себя Обнорский с большим достоинством, интересовался всем, производил впечатление человека серьезного, вдумчивого и наблюдательного. «Уже до встречи со мною, — продолжает Дейч, — Обнорский успел побывать в Берлине, Париже, Лондоне, где непосредственно знакомился с тамошним рабочим движением… Особенно понравилось ему немецкое социал-демократическое движение».

«Некоторые из эмигрантов, — продолжает Дейч, — не соглашавшиеся со взглядами Обнорского, все же не могли не отдавать ему должного, и по его адресу раздавались с их стороны всякие лестные отзывы. „Вот какие у нас появились пролетарии! Не хуже самых выдающихся здешних“ и т. п.»^{32}

Обнорского знал Г. В. Плеханов как одного из вожаков рабочих Петербурга^{33}.

Трудно сказать, когда Халтурин и Обнорский услышали друг о друге, когда они впервые лично встретились. Осенью 1875 г., когда Халтурин приехал в столицу, Обнорский был в Петербурге. Но Халтурин не сразу, конечно, мог попасть в среду рабочих-революционеров и тем более не мог быстро встретиться с Обнорским, опытным уже революционером. Обнорский вел замкнутый образ жизни, строго соблюдая правила конспирации. О нем многие революционеры слыхали, но мало кто его лично видел. По-видимому, они познакомились в период между первой и второй поездкой Обнорского за границу, т. е. в течение 1876 г.

Современники, участники революционного движения Петербурга середины 70-х годов, единодушно отмечают высокий интеллектуальный уровень передовых петербургских рабочих к моменту прибытия Халтурина в Петербург. На Г. В. Плеханова, который впервые встретился с группой заводских рабочих в конце 1875 г., они произвели сильное впечатление.

В первой половине 70-х годов выделился ряд передовых рабочих Петербурга, оказавших определенное влияние на рабочее движение столицы. Среди них, кроме Петра Алексеева, был Иван Смирнов — один из замечательных рабочих-революционеров 70-х годов. Сборщик машин на ткацких фабриках, он был первым организатором рабочего кружка на фабрике Торнтона, в котором вел пропаганду с 1875 г., был одним из зачинателей пропаганды среди рабочих Москвы. Вместе со своим другом рабочим-ткачом Я. Т. Тихоновым, также после ареста и ссылки продолжавшим революционную деятельность среди рабочих Москвы, Смирнов изучает «Капитал» Маркса. Оба были сосланы в Сибирь, где и умерли в молодом возрасте.

Среди зачинателей рабочего движения Петербурга был и В. Г. Герасимов, участник нелегального рабочего кружка и первой крупной стачки на Кренгольмской мануфактуре (1872). С 1873 г. он вел пропаганду среди рабочих Петербурга. В апреле 1875 г. был арестован и приговорен к 9 годам каторжных работ. Он является автором первого в русской литературе мемуара рабочего — «Жизнь русского рабочего полвека тому назад».

В революционном рабочем движении Петербурга первой половины 70-х годов действовал и Д. А. Александров, который вел пропаганду среди рабочих Кренгольмской мануфактуры в Нарве, фабрик Торнтона и Чешера в Петербурге; он был арестован в апреле 1875 г. и также присужден к 9 годам каторги.

К видным участникам рабочих кружков Петербурга этого периода следует отнести слесаря Невского механического завода Марка Малиновского, столяра того же завода Василия Мясникова, рабочего-эстонца Вильгельма Прейсмана, одного из организаторов Кренгольмской стачки 1872 г., позднее рабочего-пропагандиста на фабриках Невской заставы в Петербурге.

Многих из передового круга рабочих первой половины 70-х годов Халтурин уже не застал. Но некоторые из них после разгрома 1874 г., вернувшись из тюрем и ссылок, вновь включались в революционную деятельность.

Длительно и энергично участвовал в петербургском рабочем движении С. К. Волков. На 12 лет старше Халтурина, он к моменту их встречи имел уже 15-летний опыт пропаганды революционно-демократических и утопически-социалистических идей. В революционное движение он вступил в г. Симбирске, в 1862 г., где учился слесарному делу. Там же он начал вести пропаганду среди рабочих, затем вел ее в Казани, Саратове, Москве.

В Петербург С. К. Волков прибыл в 1873 г., работал слесарем на крупных заводах. На Патронном заводе он, но его словам, «встретил массу интеллигентных рабочих, между ними были сильно развиты коллективные идеи»^{34}. Во время массовых репрессий в Петербурге он был арестован. После освобождения продолжал революционную деятельность. С Халтуриным и Обнорским Волков встретился незадолго до Казанской демонстрации в декабре 1876 г.

В состав сложившегося в 1876 г. ядра будущего «Северного союза русских рабочих» входили, кроме Обнорского и Волкова, и другие рабочие-революционеры первой половины 70-х годов. В их числе: Д. Н. Смирнов, А. Н. Петерсон, И. А. Бачин, С. И. Виноградов, А. Е. Городничий, К. А. Иванайнен, Н. С. Обручников, В. Я. Савельев и др. Это было ближайшее окружение Халтурина, они составили основу рабочей организации 1876 г., впоследствии «Северного союза».

Плеханов дал яркое описание некоторых первых знакомцев Халтурина, которые тайно собрались у него в начале 1876 г. на его квартире и с которыми он потом часто встречался. Живо обрисовал он слесаря Невского механического завода Антона Городничего. «Работая на заводе по 10–11 часов в сутки и возвращаясь домой только вечером, он ежедневно просиживал за книгами до часу ночи… Когда я короче познакомился с ним, я был поражен разнообразием и множеством осаждавших его теоретических вопросов. Чем только не интересовался этот человек, в детстве едва научившийся грамоте. Политическая экономия и химия, социальные вопросы и теория Дарвина одинаково привлекали к себе его внимание, возбуждали в нем одинаковый интерес, и, казалось, нужны были десятки лет, чтобы, при его положении, хоть немного утолить его умственный голод»^{35}.

О С. К. Волкове и Д. Н. Смирнове, высококвалифицированных рабочих Патронного завода, Плеханов, которому с начала 1876 г. как члену народнической организации «Земля и воля» поручили «занятия» с рабочими Петербурга, пишет как о материально обеспеченных рабочих, которые тратились не только на хорошую меблированную комнату и одежду, но и покупали книги. Они протестовали против народников-бакунистов, которые считали праздным интерес рабочих к научной литературе.

Смирнов был на 9 лет старше Халтурина. С 1864 г. on работал на разных заводах Петербурга. С начала 70-х годов — член группы заводских рабочих, организатор кассы «самопомощи» и руководитель рабочей библиотеки на Васильевском острове. Весной 1874 г., во время разгрома организации чайковцев, он был арестован и привлечен по делу «о пропаганде в империи», которое закончилось процессом «193-х». В 1876 г. был освобожден и вновь включился в революционную деятельность. Вскоре состоялась его встреча с Халтуриным. 17 октября 1876 г. Смирнов вновь был арестован. В августе 1877 г. он был выслан в Усть-Сысольск, в рабочем движении Петербурга больше не участвовал.

А. Н. Петерсон, слесарь-инструментальщик, был старше Халтурина па 6 лет. Детство провел в Кронштадте.

На петербургских заводах работал с конца 60-х годов. В 1872–1874 гг. был участником заводской группы рабочих-революционеров. Вел пропаганду на Патронном заводе. В марте 1874 г. вместе с Волковым и Смирновым был арестован и просидел в Петропавловской крепости и Литовском замке более двух лет. Летом 1876 г. был освобожден и в том же году познакомился с Халтуриным. «В конце 1877 и начале 1878 гг., — пишет он в своих воспоминаниях, — мы начали образовывать „Северный рабочий союз“ — я, Халтурин, Смирнов, Волков, не помню кто еще…»^{36} В феврале 1878 г. Петерсон был арестован в Екатеринославле и привлечен по делу «Общества друзей»^[3], в котором ранее состоял и Халтурин. В январе Петерсон был выслан в Архангельскую губернию, откуда бежал, вернулся в Петербург; в мае того же года был вновь арестован.

В кругу рабочих-революционеров, с которыми Халтурин связался по приезде в. Петербург или несколько позднее, был слесарь Путиловского завода С. А. Шмидт — один из самых образованных рабочих того времени, который, по свидетельству Н. С. Русанова^[4], славился между петербургскими рабочими тем, что «прочитал и понял всего Маркса» (разумей: тогдашний первый том «Капитала»). С 1876 г. по январь 1878 г. он входил в рабочую организацию, оформившуюся к концу того же года в «Се верный союз русских рабочих».

В числе первых знакомых Халтурина были рабочий-слесарь Патронного завода Г. Г. Хохлов, привлеченный уже до этого к следствию по делу революционной пропаганды и находившийся под надзором полиции.

С Халтуриным был близок рабочий-столяр Семянниковского завода В. И. Мясников. Будучи старше Халтурина, он уже в 1872–1874 гг. входил в группу петербургских заводских рабочих. Также являлся одним из основателей «Северного союза русских рабочих». Около года жил на одной квартире с Халтуриным.

По-видимому, к первым знакомым Халтурина принадлежит и один из самых деятельных членов рабочей организации в 1876–1877 гг. Н. С. Обручников, рабочий Балтийского завода. Весной 1877 г. он был привлечен по делу «Общества друзей», в котором состоял некоторое время и Халтурин вскоре после приезда в Петербург. В это общество и одновременно в рабочую организацию входил и рабочий Н. А. Лисин, арестованный вместе с Обручниковым и другими членами общества в апреле 1877 г. Халтурин тогда случайно избежал ареста.

Активным участником рабочей организации 1876–1877 гг. был и А. К. Пресняков. Почти ровесник Степана, он учился в Гатчинской учительской семинарии, а затем в Учительском институте в Петербурге. В 1875 г. он покинул училище и поступил слесарем на завод Голубева, где и начал свою революционную деятельность. На его квартире бывал Халтурин. Там происходили собрания участников рабочей организации. В октябре 1877 г. Пресняков был арестован и после побега из тюрьмы год прожил в Англии и Франции. После возвращения в Россию примкнул к народовольцам. Казнен в ноябре 1880 г.

Близок к Халтурину был и рабочий Патронного завода В. Я. Савельев, известный рабочим под именем Василия Яковлева. Плеханов вспоминал, как Савельев возражал ему, тогда народнику-бакунисту, доказывавшему важность агитации для возбуждения бунта и ненужность для рабочих длительной пропаганды и вообще научных знаний. Савельев в 1876 г., несомненно, был знаком со Степаном Халтуриным.

Общение Халтурина с самыми передовыми рабочими России — рабочими Петербурга 70-х годов имело огромное значение в необычайно быстром его росте, в раскрытии его организаторского таланта, в формировании его общественно-политических взглядов.

Легко представить себе состояние молодого Халтурина, приехавшего из далекой провинциальной Вятки, в огромную шумную столицу. На первых порах ему пришлось очень трудно. Он перебивался всякой случайной работой: был перевозчиком на Неве, брал мелкие заказы на столярные работы и т. д. Несмотря на все трудности и невзгоды, Степан внимательно присматривался к окружающей обстановке, изучал людей, с которыми приходилось общаться, а главное — продолжал упорно заниматься самообразованием.

Сложное положение, в которое попал 18-летний Халтурин, еще больше закалило его характер. Он жил очень скромно, избегая близкого знакомства со случайными людьми. Горький опыт неудавшейся поездки в Америку научил его более внимательно и требовательно относиться к выбору товарищей. Петербург по мере знакомства с ним все более привлекал Степана, и путешествие в Америку перестало его интересовать. В конце 1875 г. брат Степана Павел Халтурин выслал ему из Вятки паспорт.

В поисках постоянной работы Степан сталкивался с жестокими порядками, существовавшими на заводах и фабриках столицы, с тяжелым положением рабочих. Он видел, что среди рабочих растет глухое, но сильное недовольство существующим общественным устройством. Все чаще и чаще встречались в газетах небольшие заметки о волнениях и стачках на столичных заводах и фабриках.

В первое время своего пребывания в Петербурге Степан не имел доступа к существовавшим в столице подпольным кружкам, о которых знал понаслышке еще в Вятке. И вот однажды он совершенно неожиданно встретил своего бывшего преподавателя из Вятского земского училища — Котельникова.

С его помощью Халтурин получил постоянную работу и познакомился с несколькими народниками, которые вели революционную пропаганду среди рабочих. Сразу же после того, как Халтурин получил работу в мастерской учебных пособий братьев Топорковых, он вступает в один из подпольных рабочих кружков.

Из воспоминаний Г. В. Плеханова и С. М. Степняка-Кравчинского видно, что Халтурин познакомился раньше с «лавристами», чем с «бунтарями»^[5]. Однако точно установить, в какой именно кружок он вступил по приезде в Петербург, пока не удалось. Известно лишь, что его знали уже в конце 1875–1876 гг. как видного пропагандиста и что у Степана Халтурина были уже достаточно широкие связи с активными участниками рабочего движения столицы и с видными пропагандистами-народ-никами.

Халтурин возглавил рабочую библиотеку и сделал все, «чтобы приохотить своих товарищей к чтению». Через полтора года после приезда в Петербург Степан Халтурин занимал уже видное место среди революционных пропагандистов столицы.

Плеханов в своих воспоминаниях пишет: «Не знаю, когда именно и при каких обстоятельствах захватило его революционной волной, но в 1875–1876 гг. он был уже деятельным пропагандистом»^{37}.

Как пропагандист Халтурин выгодно отличался от большинства пропагандистов того времени из числа интеллигенции. Обычно занятия в рабочих кружках проходили таким образом: пропагандисты приходили на созванные рабочими-организаторами (а то и старшими артели) сходки и здесь выступали с докладами или лекциями, проводили читки и собеседования на различные темы. Так, например, программа занятий с фабричными рабочими, которые вели революционные народники, включала в себя обучение грамоте, арифметике, истории, географии, проведение бесед о Разине, Пугачеве. Иногда на таких занятиях пропагандисты из народников рассказывали о западноевропейском рабочем движении, о Первом Интернационале.

В кружках передовых заводских рабочих вели занятия более квалифицированные пропагандисты. П. А. Кропоткин, выступавший с лекциями в кружках передовых заводских рабочих столицы, вспоминает, что слушатели его «…хорошо были знакомы с Лассалем, Миллем и т. д.; любили потолковать о „железном законе заработной платы“, о классовой борьбе и классовом самосознании, о коллективизме, а также и о свободе…»^{38}.

Но пропагандисты-народники из интеллигенции не вели никакой организационной работы среди своих слушателей. У Халтурина же пропагандистская работа шла параллельно с организационной.

Занимаясь активной пропагандой в мастерских, где он работал, Халтурин держал постоянную тесную связь с рабочими различных заводов, помещавшихся во всех концах города. Для него не составляло большого труда в один и тот же день проделать путь от Невской заставы на Васильевский остров, а оттуда — в Измайловский полк. Всюду поспевал Халтурин. Везде у него были преданные друзья из местных рабочих.

4 марта 1876 г. Халтурин перешел работать столяром на Александровский механический завод Главного общества российских железных дорог.

С поступлением на этот крупный завод революционная деятельность Халтурина усиливается, его связи с революционными кругами Петербурга расширяются, растет его влияние на столичных рабочих.

Под личным влиянием Халтурина увеличивалось количество рабочих, вступавших в кружки, которых становилось все больше. Вопрос об объединении кружков в единую рабочую организацию столицы становится вполне реальным. И передовые рабочие Петербурга, среди которых Степан Халтурин пользовался большим влиянием, приступили к ее созданию. Это было в конце зимы 1876 г.

О первом организационном собрании Г. В. Плеханов вспоминает: «Нужно заметить, что у меня собрались лучшие, наиболее надежные и влиятельные люди из петербургских рабочих-революционеров. Многие из них уже подвергались преследованиям по делу о революционной пропаганде 73–74 годов (из которого вырос потом знаменитый процесс 193-х) и, сидя в тюрьме, много учились и читали. По выходе на волю они опять горячо принялись за революционную деятельность…»^{39}

Руководители рабочего движения столицы неоднократно собирались на разных квартирах. Но после того как места их подпольных собраний были обнаружены полицией или, как тогда говорили в революционном подполье, «провалились», для конспиративных собраний была снята специальная квартира. На происходивших по воскресным дням собраниях присутствовали участники группы заводских рабочих, существовавшей в 1873–1874 гг. — Д. Смирнов, С. Волков, А. Петерсон, В. Яковлев (Савельев) и др. В работе этих собраний принимали также участие передовые рабочие завода Макферсона — В. Шкалов, А. Шиханов, И. Архипов-Корсаков, А. Карпов; Путиловского завода — В. Герасимов, А. Пресняков; Семянниковского завода — И. Бачин и др. На оформление создаваемой рабочей организации ушло более полугода (февраль — октябрь 1876 г.).

В это время Халтурин уже заведовал подпольной общегородской рабочей библиотекой. Эта работа поручалась тогда одному из самых развитых в теоретическом отношении товарищей из руководящего ядра организации. Помимо всего прочего, он должен был быть не только безупречно надежным революционером, но и в совершенстве владеть сложным искусством конспирации. В его руках находились все нити, связывающие руководящий центр организации с рабочими кружками на предприятиях, с фабрично-заводской рабочей массой, с пропагандистами из народников. Поэтому обычно обязанности заведующего подпольной библиотекой выполнял руководитель всей агитационно-массовой и пропагандистской работы революционной организации.

Библиотека функционировала несколько лет и разрослась до больших размеров, с отделениями в разных частях города. Каждое отделение имело свою кассу, составлявшуюся из ежемесячных взносов. Отделения сносились между собой и обменивались особо ценными книгами. Библиотека немало способствовала делу революционного воспитания рабочих Петербурга.

Создаваемая революционная рабочая организация, связанная неразрывными нитями с рабочим движением Петербурга, постепенно становилась самостоятельной политической организацией петербургских рабочих, оказавшей огромное воздействие на ход рабочего движения столицы.

«Под влиянием Халтурина и его ближайших товарищей, — писал Плеханов, — рабочее движение Петербурга в течение некоторого времени стало совершенно самостоятельным делом самих рабочих»^{40}.

К концу 1876 г. революционная пропаганда среди рабочих Петербурга приняла более широкие размеры. Она велась в рабочих кружках Галерной гавани, на Васильевском острове, на Петербургской и Выборгской сторонах, на Обводном канале, за Невской и Нарвской заставами, а также в окрестностях столицы.

Осенью 1876 г. организация, которую создавали В. Обнорский, С. Халтурин и другие, в основном сложилась и оформилась, и руководители ее решили, что настало время для открытого политического выступления столичных рабочих.

Такая постановка вопроса была вызвана стремлением публично показать политическую направленность самостоятельного рабочего движения. Так была задумана знаменитая демонстрация на площади у Казанского собора в Петербурге, явившаяся первой демонстрацией в истории революционного движения России.

Из ядра рабочей организации перед демонстрацией выбыли ряд виднейших представителей. В октябре 1876 г. были арестованы С. К. Волков и Д. Н. Смирнов. В ноябре вынужден был уехать за границу Обнорский. Петерсон, выпущенный из Литовского замка, находился под надзором полиции. Летом 1876 г. был арестован активный участник рабочей организации Карл-Август Столберг, который вел пропаганду на Александровском и Путиловском заводах. Репрессированы были и ряд других рабочих — участников рабочего подполья Петербурга.

Кроме Халтурина, руководителя рабочей организации, активное участие в подготовке демонстрации принимали В. Я. Савельев и А. К. Пресняков. (На квартире Преснякова происходило последнее тайное собрание рабочих перед Казанской демонстрацией.) В числе близких товарищей Халтурина 1876–1877 гг. был рабочий А. И. Фореман, выходец из Финляндии. После Казанской демонстрации он организовал стачку рабочих, вел пропаганду на Путиловском заводе, был арестован и умер в тюрьме.

В числе видных деятелей рабочей организации 1876–1877 гг., находившихся на воле и действовавших вместе с Халтуриным до и после демонстрации, были рабочие Балтийского завода В. Д. Шкалов, А. Е. Шихаиов, Н. Я. Обручников, рабочий Патронного завода Д. Н. Чурпин — близкий друг Обнорского, на квартире которого происходили собрания членов рабочей организации, а также слесарь Путиловского завода Степан Андреевич Шмидт и др. Кроме заводских, в Казанской демонстрации участвовали и фабричные рабочие.

Демонстрация была назначена на праздничный день — 18 декабря. Вечером 17 декабря состоялось собрание актива организации, на котором было решено проводить демонстрацию даже в том случае, если на нее соберется несколько сот человек.

Решено было также во время демонстрации поднять красное знамя.

Демонстрация состоялась. На ней присутствовало много революционно настроенной молодежи столицы и около 200 рабочих.

Перед участниками демонстрации выступил Г. В. Плеханов. Он говорил о тяжелом положении народа в царской России, о жестоких гонениях тех, кто борется за интересы трудящихся. Он говорил о великом революционном демократе Чернышевском, преследуемом царизмом за его любовь к народу. Плеханов призывал к борьбе против царского самодержавия.

После окончания речи Плеханова над демонстрацией взвилось красное знамя с начертанными на нем словами: «Земля и воля». Оно было подхвачено молодым рабочим Потаповым, которого собравшиеся подняли над толпой. Из рядов демонстрантов раздались крики: «Да здравствует социальная революция! Да здравствует „Земля и воля“!»

Жандармы и полицейские бросились к толпе демонстрантов, чтобы схватить оратора. Но тут раздалась команда одного из организаторов демонстрации: «Ребята, держись тесней, не выдавай, не подпускай полиции».

Вокруг Плеханова образовалось плотное кольцо участников демонстрации. Полицейские, попытавшиеся арестовать Плеханова, были оттеснены и избиты. Для того чтобы его не могли опознать сыщики и полицейские, на Плеханова быстро надели чью-то фуражку и накинули башлык. «Теперь пойдем все вместе, иначе будут арестовывать», — раздалось из толпы. И, окружив Плеханова еще более тесным кольцом, толпа двинулась по направлению к Невскому проспекту.

К тому времени полицейские, получив подкрепление, стали выхватывать из последних рядов всех, кто попадался им под руку. Кто-то крикнул: «Стой, наших берут!», — толпа остановилась и стала отбивать арестованных. Полицейские были смяты и обратились в бегство. Демонстранты бросились вдогонку. Но полицейские силы прибывали. Произошла еще более ожесточенная схватка. Полиция трижды повторяла натиск на группу, защищавшую оратора, и все безрезультатно. Плеханову удалось скрыться.

Такая же группа смелых и отважных демонстрантов защищала Потапова, державшего в руках красное знамя. Им удалось благополучно посадить его на конку. Но следившие за ним полицейские шпики остановили конку и арестовали молодого рабочего.

Полиция захватила 31 участника Казанской демонстрации, но ее главным организаторам удалось избежать ареста.

Вскоре (18–25 января 1877 г.) арестованные предстали перед Особым присутствием правительствующего Сената. Царское судилище жестоко расправилось с ними.

Казанская демонстрация показала, что на арену революционного движения в России начинает выходить русский пролетариат.

Несмотря на то что на взвившемся над колоннами демонстрантов красном знамени был написан народнический девиз, Казанская демонстрация была задумана и проведена самостоятельной рабочей революционной организацией. Требования о предоставлении политических прав народу сами по себе были важным этапом борьбы против самодержавия, за политическую свободу. Г. В. Плеханов впоследствии правильно писал: «Вышло, что со своим девизом „Земля и воля“ мы опоздали по меньшей мере на пятнадцать лет».

После Казанской демонстрации царские власти, пытавшиеся до сих пор представить дело так, будто рабочие «не заражены» революционными идеями, будто эти идеи нашли свое распространение лишь в рядах интеллигенции, вынуждены были изменить свое мнение. Охранка усилила внимание к деятельности рабочей организации, обострились репрессии полиции в рабочей среде. Аресты и обыски среди революционно настроенных рабочих становились все более частыми.

Суд над участниками демонстрации и сама Казанская демонстрация произвели сильное впечатление на рабочих. Более 200 рабочих Ижорских машиностроительных заводов в знак солидарности с участниками демонстрации, высланными из Петербурга, пытались вместе с рабочими других заводов и фабрик, а также студентов «осыпать цветами осужденных и произвести уличный беспорядок», т. е. организовать новую демонстрацию^{41}.

Власти приняли меры и сорвали эту попытку. В ответ на сообщения официальной печати, которая стремилась извратить характер Казанской демонстрации, революционеры издали прокламацию, в которой была перепечатана статья о демонстрации, опубликованная в заграничном русском революционном журнале «Вперед», в которой подробно освещался ход демонстрации и ее значение. Интересно, что эта прокламация была обнаружена властями в конверте, адресованном в г. Нолинск Вятской губернии, о чем петербургским властям сообщил вятский губернатор Тройницкий в своем донесении от 11 марта 1877 г.^{42}

Не установлено прямое отношение Халтурина к посылке этой прокламации. Однако известно, что среди знакомых ему рабочих и интеллигентов было несколько выходцев из Вятской губернии.

На рабочую среду и всю передовую общественность серьезное революционное влияние оказал «процесс 50-ти», на котором Петр Алексеев произнес свою историческую речь, а также «процесс 193-х» по делу «хождения в народ». По этим процессам вместе с интеллигентами было привлечено много рабочих. Большой резонанс имел процесс над участниками «Южнороссийского союза рабочих». Суровые приговоры участникам этой первой в России рабочей организации вызвали глубокое возмущение. Все эти процессы происходили в 1877 г. Конец этого года завершился новой, чисто рабочей демонстрацией.

7 декабря 1877 г. в трубочном отделе Петербургского патронного завода по вине заводской администрации произошел сильный взрыв. Шесть рабочих были убиты и несколько получили серьезные ранения. О происшествии было сообщено Халтурину, который тотчас явился на завод. После краткой, горячей речи, произнесенной перед рабочими завода, Халтурин поспешил в больницу, куда рабочие принесли раненых. Чтобы одежда изувеченных рабочих не загрязнила простыни, дежурный врач распорядился снять постельное белье с коек. Лишь после энергичного вмешательства Халтурина измученным рабочим предоставили отдельную палату и уложили их в чистые постели.

В заводском рабочем кружке возникла мысль придать предстоящим похоронам убитых взрывом рабочих характер демонстрации. Халтурин горячо поддержал это предложение. Срочно было издано специальное воззвание «К рабочим Патронного завода от товарищей», в котором взрыв на заводе ставился в связь с общим положением рабочего класса. Рабочая демонстрация была назначена на утро 9 декабря.

К этому времени перед зданием Патронного завода собралась тысячная толпа рабочих. Началось похоронное шествие, сопровождаемое внушительным отрядом полиции. У ворот Смоленского кладбища к нему присоединился новый отряд полицейских.

У могил погибших отслужили панихиду. Похороны происходили при полном молчании присутствующих. Окруживший могилы усиленный отряд полицейских нетерпеливо ожидал той минуты, когда внушительная толпа рабочих, пришедших проводить своих товарищей в последний путь, начнет расходиться. Но вот в рядах собравшихся произошло движение, и к могилам подошел рабочий. Было слышно, как он воскликнул: «Господа! Мы хороним сегодня шесть жертв, убитых не турками^[6], а попечительным начальством». При этих словах околоточный надзиратель пригрозил ему арестом. В одно мгновение оратор очутился в плотном кольце окруживших его людей, которые, выслушав речь до конца, торжественно повели его к кладбищенским воротам. Другая часть демонстрантов окружила полицейских. У ворот кладбища стояло несколько извозчиков. Рабочие посадили оратора в сани, а всем остальным запретили двигаться с места, чтобы ни один шпион не мог последовать за ним. Выступавший рабочий уехал в сопровождении двух надежных людей. Только тогда полицейские были выпущены из окружения. Околоточный, пытавшийся арестовать оратора, очутившись за кладбищенской оградой, расхрабрился и решил позвать на помощь. Но рабочие вырвали свисток из его рук, и блюститель порядка вынужден был ретироваться.

Демонстрация рабочих Патронного завода на Смоленском кладбище показала, что сплоченные революционной организацией рабочие могут оказать решительный отпор царской полиции.

О демонстрации на Смоленском кладбище заговорил пролетариат Петербурга, революционно настроенная молодежь. Воззвание, выпущенное заводским рабочим кружком, а также изданная вслед за ним прокламация «землевольцев», написанная Плехановым, читались и перечитывались не только на Патронном заводе, но и на многих других промышленных предприятиях столицы.

Рабочая демонстрация в декабре была крупнейшим событием в рабочем движении Петербурга 1877 г. Следующий, 1878 г., отличается дальнейшим ростом стачечного движения. Только в самом Петербурге в 1878 г. произошло 16 стачек. Энергичное участие в организации стачек и в формулировке требованийрабочих принимали как руководители рабочей организации Петербурга, так и связанные с ней представители революционной интеллигенции.

В самом начале 1878 г. на Екатериноградской мануфактуре произошла стачка, вызванная огромными штрафами. Даже власти вынуждены были признать, что всей суммы заработной платы рабочих не хватало на погашение штрафов^{43}. На Новой бумагопрядильне произошла стачка 2 тыс. рабочих, которая продолжалась с конца февраля до 20 марта 1878 г. Стачка была вызвана сокращением заработной платы при необычно продолжительном рабочем дне. Рабочие требовали сокращения рабочего дня с 13,5 до 11,5 часов, повышения сдельной оплаты, уничтожения штрафов.

Халтурин не только всемерно содействовал усилению стачечного движения, но и изучал его уроки. Таким образом, он пришел к идее общей стачки всех рабочих Петербурга.

Личность Халтурина

Когда пишешь об ушедших великих людях — деятелях науки, культуры, политических деятелях, революционерах, то прежде всего обращаешься к их письменным памятникам — печатным или неопубликованным трудам, дневникам, письмам, мемуарам.

Если не считать соавторства Степана Халтурина в составлении проекта программы «Северного союза русских рабочих» и ответного письма редакции народнического журнала «Земля и воля» по поводу этой программы, то он почти не оставил никаких письменных памятников о своей жизни и деятельности.

В условиях жестоких преследований царизма, когда революционеру записывать что-либо о себе представляло почти преступление перед товарищами, Халтурин был не единственный, кто не оставил письменных источников.

О других революционных деятелях остались хотя бы показания следственным властям, речи на судебных процессах. От Халтурина не осталось и этого. Он был казнен неопознанным через день после ареста.

Кроме Петра Алексеева, никто из рабочих-революционеров не был так популярен в революционном подполье, как Халтурин. Но лично встречались с ним только некоторые единомышленники из рабочих и несколько представителей революционной интеллигенции. Большинство из них были казнены или погибли в тюрьмах и ссылке еще при жизни Халтурина, другие — вскоре после его казни. Сохранились воспоминания о нем Г. В. Плеханова, С. М. Степняка-Кравчинского, Н. С. Русанова — видных деятелей революционного движения той эпохи.

Халтурина лично знал Георгий Валентинович Плеханов — в 70-х годах народник, с начала 80-х годов — основатель первой русской марксистской организации. Знали его и народники 70–80-х годов, известные потом писатели и публицисты С. М. Степняк-Кравчинский, Н. С. Русанов, Л. А. Тихомиров.

Ближе всех знал Халтурина Г. В. Плеханов. Сверстник Степана, он сотрудничал с ним четыре года — с 1876 по 1879 г.

О внешности выдающегося рабочего-революционера Плеханов писал, что оп принадлежал к тем людям, наружность которых не дает даже приблизительно точного представления об их характере. «Молодой, высокий, стройный с хорошим цветом лица и выразительными глазами, он производил впечатление очень красивого парня: но этим дело и ограничивалось. Ни о силе характера, ни о выдающемся уме не говорила эта привлекательная, но довольно заурядная наружность. В его манерах прежде всего бросалась в глаза какая-то застенчивая и почти женственная мягкость. Говоря с вами, он как бы конфузился и боялся обидеть вас некстати сказанным словом, резко выраженным мнением. С его губ не сходила несколько смущенная улыбка, которою он как бы заранее хотел сказать вам: „Я так думаю, но если это вам не нравится, прошу извинить“».

Плеханов замечает, что в прошлом подобные манеры подходили к благовоспитанным провинциалам в начале их светской карьеры. «Но, — продолжает он, — к рабочему она мало подходила, и, во всяком случае, не она могла убедить вас в том, что вы имеете дело с человеком, который далеко не грешил излишней мягкостью характера…»^{44}

До перехода на нелегальное положение Степан жил одиноко, занимая небольшую комнату. К комфорту относился равнодушно. Одевался просто. Значительную часть заработка тратил на дело рабочей организации. Особого воскресного костюма, который, как правило, имели высококвалифицированные рабочие столицы, у него не было. Высокие сапоги, широкое и длинное, даже для его высокого роста пальто, на котором обычно не хватало отдельных пуговиц, дешевая черная меховая шапка — в таком наряде он сохранился в памяти современников.

При первой встрече Халтурин производил впечатление разное, но всегда сильное. С. М. Степняк-Кравчинский дал очень яркое описание облика 19-летнего Степана, которого встретил в 1876 г.: «Он был очарователен, этот остроумный, живой и в то же время изящный рабочий. Художник, встретив его на улице, остановился бы перед ним, потому что трудно было найти более совершенный тип мужественной красоты. Высокого роста, широкоплечий, с гибким станом кавказского джигита, с головой, достойной служить моделью Алкивиада. Замечательно правильные черты, высокий гладкий лоб, тонкие губы и энергичный подбородок с эспаньолкой каштанового цвета — вся его наружность дышала силой, здоровьем, умом, сверкающим в его прекрасных темных глазах, то веселых, то задумчивых. Темный цвет обильных волос придавал больше яркости его прекрасному цвету лица, которого год спустя нельзя было предположить, судя по его мертвенной бледности. Когда в пылу разговора его прекрасное лицо оживлялось, то и наименее чувствительные к эстетике пе могли оторвать восторженных глаз от него»^{45}.

Очень эмоциональный, Халтурин всегда был сдержан. В общении с людьми не любил душевных излияний. Вообще не допускал праздных разговоров. Сойтись, подружиться с ним можно было только по революционному делу.

Любознательный, одаренный гибким, критическим умом, широким взглядом на мир, реалист в своих стремлениях, необыкновенно чуткий, сдержанный и в то же время человек впечатлительный, нервной натуры, Халтурин привлекал к себе острое внимание всех знавших его рабочих и интеллигентов.

«Богатое, деятельное воображение, — писал С. М. Степняк-Кравчинский, — было основой его характера. Каждый факт или событие сильно отражались на нем, рождая вихрь мыслей и чувств, возбуждая его фантазию, которая сейчас же создавала ряд планов и проектов… Жгучесть его энергии, энтузиазма и оптимистической веры была заразительна, непреодолима. Вечер, проведенный в обществе этого рабочего, прямо освежал душу»^{46}.

Все современники отмечают большую начитанность Халтурина. Пристрастившись к чтению еще с детства, особенно в годы учения в Орлове и Вятке, он, попав в Петербург, использовал все возможности для пополнения своего образования.

Плеханов вспоминал, что Халтурин читал гораздо серьезнее, чем огромное большинство известных ему тогда революционеров-практиков из интеллигенции^{47}, что вызывало уважение к нему. Надо, впрочем, отметить, что среди заводских рабочих Петербурга было много страстных любителей чтения.

Халтурин же отличался от многих книголюбов тем, что умел читать как умеют немногие. Чтение было у него неразрывно связано с главным его делом. Это отмечает и Кравчинский: «Он нисколько не интересовался теоретическими абстракциями, подобно многим другим рабочим, которые любят погружаться в исследование „начала всех начал“, и посмеивался над своим другом плавильщиком Иваном Е., корпевшим несколько месяцев над „Основными началами“ Спенсера в тщетной надежде найти там разрешение вопроса о существовании бога, бессмертии души и т. п… Он со страстью отдался изучению живых вопросов общественного устройства, так что став к двадцати пяти годам (к 20-ти годам. — Ю. П.) настоящим революционным деятелем, он мало чем уступал в знании исторических и социальных наук студенту-социалисту, а некоторых из них несомненно превосходил»^{48}.

Изучение общественных наук для Халтурина было связано с главным, коренным вопросом о развивающемся рабочем движении в России, его нуждами и задачами. «О чем бы ни читал он, — писал Плеханов, — об английских ли рабочих союзах, о Великой ли революции, или о современном социалистическом движении, эти нужды и задачи никогда не уходили из его поля зрения»^{49}

Характерной чертой Халтурина была его сосредоточенность на волновавшем его в данное время вопросе и настойчивость в его решении. Это признавал даже Лев Тихомиров, далекий от переоценки личности Халтурина: «Характер у Халтурина — „Степана“, как его называли среди рабочих, — был до крайности упорный, настойчивый. Раз за что-нибудь взявшись, он не отступал ни перед какими трудностями»^{50}

Халтурина глубоко интересовала история западноевропейских революций, современные ему общественные отношения, прежде всего рабочее движение, которое в Англии, Франции, Германии и некоторых других странах Запада под влиянием Маркса, Энгельса и их последователей стало в годы деятельности Халтурина важнейшим фактором общественно-политической жизни этих стран.

Целиком поглотивший Халтурина интерес к рабочей жизни столицы, к рабочему движению вообще, естественно, обострял его внимание к западноевропейскому рабочему движению. Связи с лавристами, которые в отличие от единомышленников Плеханова — бакунистов знакомили передовых рабочих с западноевропейским, особенно немецким, рабочим движением, а с другой стороны, неоднократные поездки Обнорского и других близких Степану товарищей рабочих за границу усиливали его интерес к международному рабочему движению.

Народный трибун, он не любил многословия. На занятиях и собраниях кружков он говорил редко и неохотно. Иностранных слов, которыми любили иногда щегольнуть другие рабочие — участники кружков, он почти никогда не употреблял. Речь его была горячей, толковой и убедительной.

Обычно Халтурин выступал, когда обсуждение какого-либо вопроса велось не предметно или когда ораторы уклонялись в сторону от главного содержания спора. После его выступления обычно никто уже не выступал, оно было решающим и окончательным. На собраниях передовых рабочих были люди не менее его образованные, развитые, способные, старше его по возрасту. И тем не менее авторитет Халтурина был очень высок.

«Тайна огромного влияния, своего рода диктатуры, Степана, — вспоминал Плеханов, — заключалась в неутомимом внимании его ко всякому делу. Еще задолго до сходки он переговорит со всеми, ознакомится с общим настроением, обдумает вопрос со всех сторон и потому, естественно, оказывается наилучше подготовленным. Он выражал общее настроение»^{51}.

По свидетельству Стенняка-Кравчинского, Степан не обладал особым даром речи, он говорил лишь более плавно, чем обыкновенный столичный рабочий. «Но его обширные знания рабочей среды придавали его простым, конкретным словам полную очевидность и чрезвычайную убедительность. Двумя-тремя фразами, не представлявшими, по-видимому, ничего особенного, он обращал рабочего, над которым тщетно работали интеллигенты с репутацией хороших диалектиков»^{52}.

Все лично знавшие Халтурина, подчеркивают его органическую связь со своим классом. По образованию, умственному развитию, тонкой чувствительной натуре, изящной внешности Степан стоял высоко над уровнем обыкновенного рабочего. Это не могло, однако, отдалить его от класса, сыном которого он был и оставался до конца жизни.

Ревниво оберегая честь рабочего класса и не позволяя что-нибудь нелестное говорить о рабочих, особенно об участниках рабочих кружков, Халтурин был глубоко огорчен, когда узнавал о малейшей небрежности, допущенной со стороны кого-либо из его товарищей по рабочей организации. Он стремился не допускать какой бы то ни было компрометации рабочих в глазах революционного общественного мнения, которым он очень дорожил. Кравчинский приводит случай с членом рабочей организации, который растратил деньги союза, выданные ему для поездки в Ростов-на-Дону. Все были огорчены этим. Халтурин же был в отчаянии. Он сразу не хотел верить этому. После представленных ему неопровержимых доказательств он пришел в крайнее волнение и убеждал, что сделает все с негодяем, чтобы он вернул средства. Когда же ему сказали, что при всех обстоятельствах тот не может вернуть такой суммы, Халтурин заявил, что тогда он сам из своего заработка покроет растрату. Товарищи не дали ему это выполнить, и Степан много дней был очень взволнован случившимся. Для Халтурина речь шла не только о растрате средств рабочей организации. Для него еще важнее была опасность компрометации рабочего-революционера. Сам Халтурин, высоко оплачиваемый рабочий, мастер столярного дела и в то же время квалифицированный слесарь, никогда не тратил на себя всего заработка, большую часть он отдавал на дело рабочего движения. Это дело целиком поглощало его. Подобно лермонтовскому Мцыри «он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть». Этой думой были классовый интерес рабочих, счастье преобразованной Родины. Этой страстью была борьба за ее освобождение. Он так беззаветно отдавался рабочему делу, что у него совершенно не осталось времени для личной жизни. Он был равнодушен ко всем удовольствиям, не чуждым другим. В трактирах он появлялся редко и то с целью деловых встреч. Часы отдыха Халтурин обычно проводил в кругу знакомых ему рабочих на их квартирах, где можно было свободно беседовать о рабочем деле и привлечь к нему новых участников.

В целях расширения сети рабочих кружков или пополнении существующих Халтурин часто менял места работы. Трудно сказать, верно ли утверждение Кравчинского, что за четыре года пребывания в Петербурге он работал на 50 заводах и фабриках, но верно, что он недолго задерживался на одном и том же предприятии. Конечно, кроме задачи расширения пропаганды в рабочей среде, Степан совершал эти частые переходы по предприятиям из соображений конспирации, зная, что его разыскивает полиция.

В Петербурге не было революционера, который смог бы в короткое время приобрести столько приверженцев среди рабочих и стать столь популярным не только в рабочих кругах. Только строгое соблюдение конспирации дало Халтурину возможность непрерывно вести революционную деятельность, начатую им еще в Вятке в 1874 г. и до казни его в Одессе в феврале 1882 г., т. е. почти 8 лет, из них более четырех — в Петербурге.

В числе передовиков рабочего движения Халтурин был почти единственным, которому удалось продержаться сравнительно длительное время на воле. Большинство проваливалось через год-два. Правда, В. П. Обнорский действовал как революционер продолжительнее Халтурина, но больше половины времени он пробыл за границей, в то время как Халтурин постоянно находился в России.

О личности Халтурина много писали после его гибели. При жизни его, разумеется, ничего нельзя было сообщать о нем публично. Сохранился интересный для характеристики его как выдающегося деятеля документ. Это заявление члена Исполнительного комитета «Народной воли» Степана Ширяева прокурору Петербургской судебной палаты, составленное им после ареста 21 июля 1880 г. Видимо, его сразу спросили о связях с Халтуриным, которого усиленно разыскивали по всей стране после взрыва в Зимнем 5 февраля того же года. В своем заявлении Ширяев отвечал: «Какова была роль Степана Батурина (Халтурина. — Ю. П.) в образовании и деятельности союза я не знаю, потому что имел сведения разноречивые… Как бы то ни было… Степан Батурин… мог положить свою индивидуальную окраску на направление деятельности союза. Я собственно его влиянию приписываю отмеченные выше колебания в программе и непоследовательное, с первого взгляда, внесение в нее политических требований. О самом Батурине имею сообщить следующее. Он, очевидно, обладал порядочными теоретическими сведениями, которые приобрел частью чтением, частью из разговоров при личных сношениях с представителями интеллигенции, с некоторыми из них, как я уже упоминал, он был близок ранее. Заметно, что он привык самостоятельно работать над своим развитием, много думал… Судя по тому уважению, с которым отзывались о нем все знавшие его, по его широко распространенной популярности среди рабочих разных частей города, надо думать, он владел искусством „пленять сердца“. Вообще он сразу произвел па меня впечатление интеллигентного парижского рабочего Бельвильского квартала…»^{53}

С Халтуриным Ширяев познакомился, по его свидетельству, в середине февраля 1879 г. Был несколько раз на его квартире на Васильевском острове. «В первый раз я явился к нему с рекомендательной запиской от одного его старого знакомого и с чужим поручением: я просто ухватился за первый представившийся случай лично познакомиться с человеком, рассказы о котором, или, вернее, похвалы талантам которого, заинтересовали меня»^{54}.

Созданная Халтуриным и его единомышленниками организация многократно подрывалась постоянными арестами, вырывавшими из ее рядов лучших товарищей. Все современники Халтурина, лично знавшие его, сходятся на том, что он был создан для роли вождя рабочих масс. Талант большого организатора, натура бойца, сила характера, большая начитанность, исключительная сосредоточенность на ближайших политических задачах, широкий кругозор на перспективы рабочего движения, мечты о всероссийской политической рабочей организации и создании широкой рабочей печати — все говорило о том.

«Беспримерное влияние, которым он пользовался между своими товарищами, — писал о нем Степняк-Кравчинский, — при подходящих условиях могло бы распространиться на огромные массы. Залог этого заключался в его глубоком, органическом демократизме. Он был сыном народа с головы до пяток, и нет сомнения, что в момент революции народ признал бы его своим естественным, законным руководителем»^{55}.

Однако жестокие преследования царизма в 70-х годах, особенно после перехода революционной интеллигенции к террористической борьбе, крайне суживали арену деятельности Халтурина. Его духовные силы и талант организатора были неизмеримо больше, чем он мог тогда проявить.

«Семидесятые годы, — писал Ленин, — затронули совсем ничтожные верхушки рабочего класса. Его передовики уже тогда показали себя, как великие деятели рабочей демократии, но масса еще спала»^{56}.

Во главе «Северного союза русских рабочих»

Высший этап деятельности Степана Халтурина как виднейшего представителя начального этапа пролетарской борьбы в России относится к концу 70-х годов XIX в. Это было время второй революционной ситуации в стране. Впервые в общедемократическом подъеме одним из важнейших его компонентов стало рабочее движение.

Исследователь революционного рабочего движения Петербурга 70-х годов XIX в. Э. А. Корольчук^{57} выяснила положение петербургских рабочих, условия и формы их борьбы против жестокой эксплуатации и процесс возникновения и деятельности «Северного союза русских рабочих». Отметим важнейшие моменты в связи с ролью Халтурина в окончательном оформлении самостоятельной рабочей организации.

Выступления рабочих в промышленных центрах страны, особенно в Петербурге, в конце 70-х годов отмечены небывалым размахом, ростом элементов организованности. Пролетарская солидарность, упорство в борьбе, выдвижение более отчетливых требований, выделение из своей среды представителей для переговоров с владельцами фабрик и заводов и властями — таковы характерные черты стачечного движения конца 70-х годов.

Халтурин и его товарищи по рабочей организации призывали рабочих к классовой солидарности, организации сил для отпора усилившейся эксплуатации со стороны капиталистов. В Петербурге произошли самые крупные и наиболее организованные стачки рабочих 70-х — первой половины 80-х годов. Степан Халтурин привлекал Плеханова и других представителей революционной интеллигенции к составлению письменных требований рабочих, прокламаций к забастовщикам с призывами упорно добиваться своих требований и обращений ко всем рабочим Петербурга в поддержку бастующих. Под руководством «Северного союза русских рабочих» стачки проходили более организованно, чем раньше, отличаясь от прежних большей стойкостью и дисциплиной.

Союз выпускает прокламации к рабочим, организует материальную помощь стачечникам и семьям арестованных. Его активисты непосредственно руководят стачечной борьбой на предприятиях столицы. Особенно проявил себя как отличный агитатор и организатор рабочих П. А. Моисеенко, один из руководителей стачки на Новой бумагопрядильне, будущий руководитель знаменитой Морозовской стачки.

Авторитет «Северного союза русских рабочих» среди пролетариата Петербурга растет. На место высланных и арестованных членов союза становятся новые передовые рабочие столицы.

Для подготовки всеобщей стачки Халтурин решил точно выяснить положение рабочих Петербурга. Чтобы узнать численность рабочих столицы, он изучил официальную статистику и пришел к выводу, что она не дает точных данных. Халтурин принялся сам при помощи рабочих устанавливать численность рабочих, выяснять другие сведения о положении петербургского пролетариата. Он разработал анкету и разнес ее по фабрикам и заводам, потребовав от знакомых ему рабочих вписать точные ответы на вопросы. Так за короткое время он собрал большой материал. Об отдельных предприятиях он даже говорил, что ему удалось точно выяснить все доходы и расходы владельцев и определить таким образом степень эксплуатации рабочих.

«Степан, — вспоминал Плеханов, — неутомимо носился из одного предместья в другое, везде заводил знакомства, везде собирал сведения о числе рабочих, о заработной плате, о продолжительности рабочего дня, о штрафах и т. д. Его присутствие везде действовало возбуждающим образом, а сам он приобретал новые драгоценные сведения о положении рабочего класса в Петербурге»^{58}.

Рост рабочего движения в конце 70-х годов проявился не только в увеличении числа стачек, но и в расширении пропаганды среди передовых рабочих. Пополнились старые, уцелевшие, несмотря на усиление репрессий, рабочие кружки, возникли новые на других предприятиях.

Общедемократический подъем обострил в рабочей среде интерес к внутреннему положению страны и событиям за рубежом. Народнический писатель Н. С. Русанов впервые познакомился с Халтуриным зимой 1877/1878 г. и при его помощи получил доступ к рабочим — участникам нелегального кружка. Он с удивлением установил, что Халтурин привлекал к занятиям с рабочими как бунтарей, так и лавристов. По словам Русанова, они «…были довольны этим состязанием пропагандистов, как бывает доволен рассудительный студент, узнав, что один и тот же предмет будет читаться параллельно двумя лекторами, и беря и от того и от другого что больше подходит. Прислушиваясь к разговорам между Халтуриным и Мурашкинцевым, я приходил, однако, к заключению, что лавристы пользовались большим успехом между рабочими, которые узнавали от них более подробно о социальном вопросе на Западе, о быте, правах и требованиях рабочих в Европе и Америке, о рабочих партиях»^{59}.

По свидетельству Русанова, в рабочих кружках читали «серьезные книги». Из пропагандистских брошюр пользовалась успехом лишь «Хитрая механика», написанная известным статистиком В. Е. Варзаром. В этой книге разоблачалась одна из форм эксплуатации народа — косвенные налоги. Важное место занимало чтение журналов и газет, в которых содержались статьи о «рабочем вопросе» на Западе и в России, а также о других проблемах и событиях, интересовавших рабочих. Статьи обсуждались всеми участниками. «Сам Халтурин, — вспоминает Н. С. Русанов, — был и для себя и для других исправным чтецом газет. Из петербургских газет им и его приятелями читались „Голос“ и „Новое время“, хотя последние уже со времени войны (русско-турецкой 1877 г. — Ю. П.) ударились в национализм, все же в них бывали порою живые статейки по внутренним вопросам. Когда речь заходила о железнодорожном хозяйстве, в студенческих библиотеках, бывало, номера „Русских ведомостей“ из-за статей молодого, тогда страшно популярного Чупрова (буржуазный экономист. — Ю. П.) было не достать. В России уже в то время знали, что Маркс во втором издании „Капитала“ похвалил не только Чернышевского, но и Чупрова. Конечно, это располагало»^{60}. В ту пору Халтурин, по свидетельству того же Русанова, внимательно читал в «Отечественных записках» внутреннее обозрение, критические статьи статистика Н. Ф. Анненского о ежегодном государственном бюджете и вообще статьи по экономическим и финансовым вопросам. Русанов вспоминал, как он приходил в большую, почти без мебели комнату Халтурина «…с удовольствием пожать крепкую мозолистую руку хозяина, который при этом кивнет головой на подоконник с книжками, — это одна из полок его библиотеки, — и ласково-серьезно спросит: „А читал, Сергеич, как Головачов-то в „Отечественных“ расписался? Чуть-чуть не революцией припугнул начальство…“^{61}» Это замечание по адресу либерального публициста, очень характерное для Степана, свидетельствует также, насколько внимательно он следил за прессой.

Интерес к периодической печати был связан с глубокими социально-экономическими изменениями в стране, вызванными развитием капитализма и особенно с политическими процессами, которые с 1877 г. следовали один за другим и давали много пищи для размышлений о судьбах русского революционного движения.

Выступление на историческую арену рабочего класса России происходило на фоне общего подъема международного рабочего движения. Политическая реакция в Европе, наступившая после подавления Парижской Коммуны, ослабла. Руководимое К. Марксом и Ф. Энгельсом Международное Товарищество Рабочих завершило свою деятельность, но дало толчок образованию рабочих партий в отдельных странах. Противоречия между трудом и капиталом особенно обострились в соседней с Россией Германии. Борьба германского пролетариата в 70-х годах XIX в. проявилась в массовых стачках, образовании широкого профсоюзного движения и, наконец, в создании Социалистической рабочей партии Германии. Успехи рабочего и социалистического движения в Германии, во главе которого стояли последователи К. Маркса В. Либкиехт и А. Бебель, их борьба с анархизмом и реформизмом оказали определенное влияние на передовых рабочих России 70-х годов, прежде всего на таких, как Халтурин и Обнорский.

Первые общенациональные конгрессы в истории рабочего движения Франции в Париже (1876), Лионе (1878) и особенно Марсельский конгресс 1879 г., на котором в результате победы над анархистами была создана Рабочая социалистическая партия Франции во главе с Ж. Гедом и П. Лафаргом, также привлекли внимание рабочих-революционеров в России. То же относится и к возникшим в 70-х годах рабочим организациям в Бельгии, Швейцарии, Австро-Венгрии. Как известно, ряд русских рабочих-революционеров побывали за границей с целью знакомства с западноевропейским рабочим движением. Халтурин и его единомышленники проявили большой интерес к опыту рабочего движения других стран, к программам рабочих партий, к конституциям буржуазных республик.

Усиление рабочего движения в России в конце 70-х годов обострило разногласия между кругом передовых рабочих Петербурга и народническими пропагандистами.

Рост рабочего движения в России стад заметным почти для всех кругов общества. Не могли не заметить его, конечно, и деятели народнического движения, особенно те его представители, которые вели пропаганду в рабочих кружках, были связаны с Халтуриным и другими представителями рабочей организации.

В начале 1879 г. народническая газета «Земля и воля» писала в передовой статье: «Волнения фабричного населения, постоянно усиливающиеся и составляющие теперь злобу дня, заставляют нас раньше, чем мы рассчитывали, коснуться той роли, которая должна принадлежать нашим городским рабочим в этой организации. Вопрос о городском рабочем принадлежит к числу тех, которые, можно сказать, самою жизнью, самостоятельно выдвигаются вперед, на подобающее им место, вопреки априорным теоретическим решениям революционных деятелей»^{62}.

Но тщетны были усилия народнических деятелей найти «подобающее» место в своих рядах для революционной рабочей организации. Халтурин, Обнорский и другие рабочие-революционеры вели свою деятельность среди петербургского пролетариата самостоятельно. Созданная ими рабочая революционная организация прочно стала на ноги. Ее руководители давно уже находились в поисках новой революционной теории. Взгляды господствующего тогда в народничестве полубакунистского направления с его отрицанием необходимости борьбы за политическую свободу, за демократизацию страны, верой в крестьянство как исторического носителя социализма в России все больше приходили в противоречие с зарождавшейся, новой пролетарской тенденцией в русском революционном движении.

Образование рабочих партий в большинстве стран Западной Европы и рост рабочего движения в самой России увлекали не только передовых рабочих-революционеров, по и отдельных революционеров-интеллигентов 70-х годов. Евгений Заславский, один из организаторов «Южнороссийского союза рабочих», не был одиноким.

Кроме роста рабочего движения на Западе, на развитие русского революционного движения особое влияние оказывало развитие капитализма в России и появление промышленного пролетариата, его стихийные выступления, выделение из его среды рабочих-революционеров. Это главное явление русской действительности игнорировалось громадным большинством революционной интеллигенции до 80-х годов.

Однако в кругах революционной интеллигенции Петербурга 70-х годов были отдельные люди, которые ушли вперед в понимании задач революционного движения России не только от анархистов, по и лавристов. К ним с середины 70-х годов относят Н. Н. Хазова, А. Г. Богдановича, Л. М. Зака. Они были связаны с центром рабочей организации, их общение с Халтуриным, Обнорским и другими ее деятелями не подлежит сомнению.

Взгляды этих революционеров-интеллигентов сближались со взглядами Халтурина и его единомышленников. Это выявилось еще на рубеже 1876–1877 гг. в связи с Казанской демонстрацией. Речь идет о рукописи «По поводу собрания русской народной партии 6 декабря 1876 года»^{63}. Автор утверждал, что демонстрация означает переход дела освобождения в руки народа и что «…этим переходом знаменуется начало активного вмешательства нового необыкновенно важного элемента в ход политической жизни России, а именно: начало сознательного участия русского рабочего класса в движении этой жизни»^{64}. При этом автор отмечал, что факт появления рабочего движения есть результат изменений в условиях экономической и социальной жизни страны, а также продолжения развития революционной мысли и освободительного движения. Автор критикует либералов, болтающих о политических свободах, но выступающих против демонстрации, которая была конкретным проявлением борьбы за эти свободы. В рукописи говорится о необходимости революционной борьбы для завоевания политических свобод в России.

Как следует из рукописи, автор был одним из организаторов демонстрации, имел тесные связи с передовыми рабочими Петербурга, их рабочей организацией.

В деятельности Халтурина как лидера «Северного союза русских рабочих» взаимоотношения с революционной интеллигенцией занимали важное место. Отношения между революционной народнической интеллигенцией и рабочими-революционерами были сложными. Революционеры-интеллигенты считали наиболее передовой слой рабочих — квалифицированных заводских рабочих, материально более обеспеченных, опрятных, прилично одетых — испорченными буржуазной цивилизацией, не способных стать настоящими революционерами. В свою очередь рабочие-революционеры, включая Халтурина, относились к интеллигенции несколько критически. Представители интеллигенции, которые склонялись к признанию факта появления рабочего движения в России, к необходимости борьбы за политические свободы для создания более благоприятных условий пролетарской борьбы, были единицами. Громадное большинство интеллигенции до весны 1879 г. примыкало к бунтарскому, анархистскому направлению.

Рабочие-революционеры резко выступали против фантастических планов о немедленном проведении народных бунтов, а народников, призывавших к бунтам, иронически называли «генералами».

Степан Халтурин понимал несостоятельность призывов к повсеместному бунту, с которыми народники обращались к рабочим. Но в то же время он, безусловно, ценил и те услуги, которые оказывали пропагандисты-интеллигенты рабочему движению. В отличие от некоторых рабочих-революционеров, которые резко выступали против «бунтарей», «деревенщиков» и проявляли при этом неприязнь к интеллигенции вообще, Халтурину было чуждо такое отношение к интеллигенции. Действительно, он считал рабочих-социалистов более надежными революционерами, чем интеллигентов. «В его отношении к студентам, — писал Плеханов, — всегда была некоторая доля юмора, пожалуй, даже иронии: знаю, мол, цену вашему радикализму: пока учитесь, все вы — страшные революционеры, а кончите курс да получите местечки и как рукой снимет ваше революционное настроение»^{65}. Это, однако, было как бы первичное отношение Халтурина к интеллигенции. В течение всех последующих лет он видел по только получивших местечки в разных учреждениях, но и десятки и сотни казненных или похороненных заживо в царских тюрьмах и крепостях.

Степняк-Кравчинский указывает, что несправедливо думать, будто Халтурин вообще недолюбливал интеллигенцию. Жил он почти всегда в компании студентов, был с ними на «ты» и в самых лучших отношениях. В кругах интеллигенции он различал фразеров, «модных революционеров» и людей с искренними революционными убеждениями.

Революционная интеллигенция была полезна рабочим не только в роли лекторов, но и в деле организации революционного подполья, создания централизованной революционной организации, овладения тонкостями конспирации. Халтурину по многим вопросам организации сходок, демонстрации, стачек приходилось обращаться за помощью. У него было ровное отношение к различным течениям народничества. Это объяснялось тем, что Халтурину и его товарищам были по сути дела одинаково чужды все направления этого течения.

Халтурин считал, что, когда советы народников помогают рабочему делу, можно их слушать. Когда же мнение народников расходится с интересами рабочих, «послушаться их нельзя». Так категорически и совершенно определенно решались Халтуриным как одним из руководителей «Северного союза» основные вопросы взаимоотношений рабочих с народнической интеллигенцией.

Халтурин вынес все неимоверные трудности, связанные с созданием в условиях жестоких преследований царизма и идейной борьбы в революционном подполье с противниками оформления самостоятельной рабочей организации. Он был новичком, моложе других, но сразу занял видное место в основном ядре рабочей организации. Его первая встреча с Обнорским состоялась в 1876 г. В ноябре того же года Обнорский вторично уехал за границу, где пробыл до ноября 1877 г. Вскоре он уехал в Москву. Первую часть 1878 г. он провел с Халтуриным в Петербурге.

В августе того же года Обнорский в третий раз поехал за границу и по возвращении был арестован 6 февраля 1879 г. и присужден к 10 годам каторги. С. К. Волков, И. А. Бачин, С. И. Виноградов, К. А. Иванайнен, И. С. Обручников, А. П. Петерсон, А. К. Пресняков, В. Я. Савельев, Д. Н. Смирнов также недолго были на свободе после образования союза.

Халтурин переносил все эти удары, восполняя потери привлечением новых сил. Рабочая организация продолжала расти. Пропаганда в кружках заводских рабочих велась на многих заводах и фабриках Петербурга.

С ростом рабочего движения и расширением пропаганды в Петербурге и других городах обострились противоречия между Халтуриным, Обнорским и их товарищами из рабочей организации с народнической интеллигенцией.

Бунтарское направление, которое господствовало в революционном народничестве, идя на помощь рабочим в стачечном движении, организации демонстраций и расширении революционной пропаганды рассматривало рост рабочего движения как свои достижения в реализации плана поднять «народ» на социальную крестьянскую революцию. Объективно это свидетельствовало об отрицании возможностей для самостоятельного классового движения пролетариата в России.

Для Халтурина и его товарищей рост стачек и других форм борьбы свидетельствовали о необходимости окончательного оформления самостоятельной рабочей организации с собственной программой, печатным органом, типографией.

В августе 1878 г. В. Обнорский снова выехал за границу. Халтурин, уже перешедший к тому времени на нелегальное положение и работавший в Сормове на заводе наследников Бенардаки, вернулся в столицу и поступил работать с паспортом на имя Степана Батурина в мастерскую Нового адмиралтейства. С этого времени начинается пора наиболее активных политических выступлений рабочей организации столицы.

О существовании рабочей организации интеллигенты-революционеры Плеханов, Натансон, Кравчинский, Михайлов, Ширяев, Русанов, лаврист Мурашкинцев и его единомышленники знали. Народники не были против существования рабочей организации. Они сами создавали специальные группы для деятельности среди рабочих, стремясь подчинить их своему влиянию. Но стремление рабочих создать свою самостоятельную рабочую организацию, независимую идейно и организационно от народников, вызывало неодобрение.

Определенную услугу Халтурину и его товарищам в организационном оформлении «Северного союза» оказали лавристы. «У лавристов, — пишет Плеханов, — было хорошо хоть то, что они изображали не в превратном виде западноевропейское рабочее движение, и под влиянием их рассказов русский рабочий мог лучше выяснить себе свою собственную задачу. Если в программе образовавшегося зимой 1878/1879 г. Северно-русского рабочего союза сильно слышалась социально-демократическая нота, то это, кажется, в значительной степени нужно приписать влиянию лавристов»^{66}.

Однако программа «Северного союза русских рабочих» была составлена Халтуриным и Обнорским совершенно самостоятельно. При составлении программы Халтурин изучал западноевропейские конституции и особенно опубликованные в журнале «Вперед», издаваемом П. Л. Лавровым, Эйзенахскую (1869) и Готскую (1875) программы немецкой социал-демократии. К. Маркс критиковал последнюю за уступки последователям Лассаля. Большое значение имело участие в подготовке программы В. П. Обнорского, изучавшего за границей программные документы западноевропейского рабочего движения.

Конец 1878 г. явился важным этапом в окончательном оформлении самостоятельной рабочей организации. Эта идея назревала давно и выражала чаяния всех передовых рабочих Петербурга. Необходимо было практически осуществить эту идею, продумать структуру рабочей организации, разработать проект программы, обсудить ее окончательно на собраниях наиболее деятельных членов организации. Также было не менее важно найти квартиру для проведения этих собраний. Все это было проведено в крайне тяжелых условиях.

Покушение В. И. Засулич на жизнь петербургского градоначальника Трепова в январе 1878 г. и последовавший за ним переход части землевольцев, а затем и большинства народников к политическому террору вызвали усиление репрессий царского правительства. Это сильно затрудняло деятельность рабочих-революционеров.

Власти особенно зорко следили за всякими сходками и собраниями. С большим трудом Халтурину удалось найти квартиру на дальних линиях Васильевского острова. Заключительному общему собранию предшествовали небольшие сходки рабочих по районам Петербурга. Из соображений конспирации проведение больших собраний было приурочено к святкам. Окончательно программа была обсуждена 29 и 30 декабря 1878 г., а отпечатана в подпольной типографии «Земли и воли».

Степан Халтурин поражал всех близко знавших его своей неутомимой энергией, неукротимой волей, беззаветной преданностью делу освобождения трудящихся. Занимаясь, как и всякий другой рабочий, тяжелым физическим трудом, он в то же время весь был поглощен общественной деятельностью. Для него не существовало малых дел, все дела были одинаково важны. Он организовывал кружки, учил рабочих, доставал им книги, мирил ссорившихся, журил виноватых.

К этому времени Степану Халтурину еще не исполнилось 22 лет. Но это был уже вполне сложившийся организатор и идейный руководитель рабочего движения на раннем его этапе.

Взгляды Халтурина не были и не могли быть последовательно пролетарскими. Они отражали уровень классового сознания передовых элементов пролетариата России 70-х годов XIX в. Чтобы в рабочее движение внести теорию научного социализма К. Маркса и Ф. Энгельса, явившуюся высшим достижением мировой культуры и науки, необходимо было обладать огромными знаниями в области философии, политической экономии, научного социализма, а также естественных наук. В условиях царской России даже самые выдающиеся рабочие не имели этих знаний и без помощи революционной интеллигенции не могли самостоятельно возвыситься до теории научного социализма. Среди нее русской революционной интеллигенции 70-х годов прошлого века безраздельно господствовала чуждая пролетариату идеология народничества.

Значительное влияние на формирование мировоззрения Халтурина и его товарищей, организаторов и активных участников «Северного союза русских рабочих» оказало, как уже отмечалось, рабочее движение в странах Западной Европы, достигшее к этому времени значительного развития. По и в этих странах учение К. Маркса и Ф. Энгельса не было еще преобладающим. Даже на родинеМаркса, в Германии, где рабочее движение было наиболее развито, наряду с марксизмом было распространено и лассальянство. Среди же передовых рабочих других стран Западной Европы (Франция, Испания, Бельгия, Швейцария) преобладали учения прудонизма, бланкизма, анархизма, выражавшие интересы мелкой буржуазии.

Однако в 70-х годах XIX в. рабочий класс Германии, Франции и Англии давал образцы сознательной массовой пролетарской борьбы и накапливал опыт создания массовых рабочих организаций, рабочих социалистических партий, рабочих профессиональных союзов, рабочей печати и т. д.

Плеханов, высоко оценивая деятельность и личность Степана Халтурина, отмечал, что ему было бы нелегко определить социально-политические взгляды знаменитого русского рабочего-революционера, так как он сам, будучи в 70-х годах еще народником, смотрел на вещи совсем по-другому, чем в начале 90-х годов, когда писал о нем. «Могу сказать одно, — писал Плеханов, — в сравнении с нами, землевольцами, Халтурин был крайним западником».

Плеханов имеет в виду глубокий интерес Халтурина к западноевропейскому демократическому и пролетарскому движению той эпохи.

Халтурин сделал громадный шаг вперед от народничества, отражавшего идеологию крестьянства и мелкой буржуазии, к пролетарской идеологии, к идеологии международного революционного рабочего движения.

Социально-политические взгляды Халтурина в основе своей были чужды народническим. Исходным пунктом и фундаментом народнического социализма всех оттенков была идея об «особом», «самобытном» пути социально-экономического развития России, о русской сельской общине как готовой ячейке социализма. Крестьянство народники считали главным носителем социалистических идей, естественными «коммунистами». Халтурин не разделял этих взглядов. «Ум его до такой степени исключительно поглощен был рабочим вопросом, — писал Плеханов, — что ему едва ли когда случалось заинтересоваться пресловутыми „устоями“ крестьянской жизни. Он знакомился с интеллигенцией, слушал их толки об общине, о расколе, о „народных идеалах“, по народническое учение так и осталось для него чем-то совсем чуждым»^{67}. Плеханов вспоминает, что в 1879 г. его очень заинтересовала только что вышедшая книга М. М. Ковалевского «Общинное землевладение в колониях и влияние поземельной политики на его разложение». На вопрос Халтурина, что он пишет, Плеханов ответил, что пишет разбор этой книги и подробно изложил Халтурину ее содержание. Для Плеханова, тогда народника, эта книга, в которой исследовался процесс разложения общины, представляла большой интерес; Халтурин же, выслушав Плеханова, сразил его, по словам последнего, неожиданным вопросом: «Да неужели это так важно?»

«Община, — продолжает Плеханов, — занимала самый почетный передний угол в моем народническом миросозерцании, а он даже не знал хорошенько, стоит ли из-за нее ломать литературные копья!»^{68}

Хотя Халтурин до полного понимания исторической роли пролетариата не поднимался, в основном в оценке рабочего класса он близко подошел к учению Маркса. Промышленный пролетариат Халтурин считал основной революционной силой, призванной преобразовать Россию на социалистических началах.

«В рабочих, — пишет Плеханов, — видел он самых надежных прирожденных революционеров»^{69}.

В вопросе об отношении революционного движения России к революционному движению на Западе взгляды Халтурина, Обнорского и их единомышленников также существенно отличались от взглядов народнической интеллигенции. Разумеется, и народники сочувствовали рабочему движению западноевропейского пролетариата, но не признавали наличия в России рабочего движения как сколько-нибудь самостоятельного фактора.

Халтурин и его товарищи рассматривали себя и представленное ими рабочее движение как составную часть международного рабочего движения.

Идейно-политические взгляды Халтурина нашли свое выражение в двух сохранившихся важнейших документах — в программе «Северного союза» и в ответе Халтурина редакции «Земли и воли» в связи с появлением в журнале критической статьи по поводу программы союза.

Выработка проекта программы самостоятельной рабочей организации и ее опубликование были завершающим актом окончательного оформления «Северного союза русских рабочих». Халтурин и Обнорский были главными авторами этой программы. Для Плеханова, Ширяева, давриста Мурашкинцева, да и для многих других, появление проекта программы «Северного союза» оказалось совершенной неожиданностью. Современники отмечают большое впечатление, произведенное программой в революционном подполье Петербурга. Заинтересовал самый факт появления программы, самостоятельно написанной рабочими. Правда, в полную самостоятельность авторства рабочих, по свидетельству Русанова, не верили. «Было известно, — пишет он, — что с некоторыми личными приятелями как лавристами, так и народниками, Халтурин советовался по кой-каким пунктам, правда, в общей форме и не говоря, что дело идет о программе уже почти готового рабочего союза»^{70}.

Проект программы «Северного союза русских рабочих» существенно отличался от всех предшествующих и последующих программ социалистов-народников. Исключение составляла русская секция Первого Интернационала. Провозгласив, что по своим задачам эта организация примыкает к западноевропейскому социалистическому рабочему движению, Халтурин, Обнорский и их товарищи тем самым заявили о классовой солидарности, о стремлении размежеваться с народниками.

В отличие от народнических программ, провозглашавших в качестве конечной цели непосредственное достижение социализма, проект программы «Северного союза» определил конечные и ближайшие цели союза. Конечна} цель — ниспровержение существующего политического и экономического строя и построение нового, социалистического. Халтурин и его товарищи не представляли себе всей сложности пути к победе социалистической революции и построению социализма. В понимании сущности социализма, форм организации социалистического строя они во многом оставались в плену утопического социализма. Более того, чтобы несколько ослабить негодование народников против выдвинутых в программе требований политической свободы, Халтурин и его товарищи как бы намеренно повторяли народнические идеи об учреждении народной федерации общин, основанных на полном политическом равноправии и с полным внутренним самоуправлением на началах русского обычного права, об общинном землевладении, о правах сельской общины и т. д. Народнические рассуждения в программе были не случайны. «Этой прилипчивой болезни, — впоследствии писал Плеханов, — трудно было избежать в России, да притом авторы программы, разойдясь с нами по коренному вопросу о политической свободе, не чужды были, кажется, желания позолотить пилюлю, порадовав нас целой кучей народнических требований»^{71}.

Для Халтурина и его единомышленников было важно отстоять идею демократического преобразования России как важнейшего условия ее социалистического переустройства. Требование политических прав народу, требование, против которого боролись землевольцы как против буржуазной заразы, было главной ближайшей целью программы союза. Раздел программы «непосредственных требований»— нечто вроде «программы-минимум», изложенной в 10-ти пунктах, — написан с учетом положения пролетариата и народных масс в целом и опыта демократического и рабочего движения развитых стран Европы.

Основные пункты «непосредственных требований»: свобода слова, печати, право собраний, сходок, уничтожение сыскной полиции, политическая амнистия, уничтожение сословных прав и привилегий, уничтожение паспортной системы и свобода передвижений. Кроме того, в программе выдвигались требования ограничения рабочего дня, запрещения детского труда, обязательного и бесплатного обучения во всех школах и учебных заведениях, отмены косвенных налогов и установления прямого налога соответственно дохода и наследства. Вместе с тем в программе ближайших требований выдвигалась необходимость предоставления права сельской общине самостоятельно решать дела по распределению размера податей, о наделе земли, об учреждении производительных ассоциаций, ссудных касс и дарового кредита рабочим ассоциациям и крестьянским общинам^{72}.

Несмотря на отзвуки лассальянства и народничества, в целом требования можно оценить как демократические. Таким образом, в центре программы стояла необходимость демократического преобразования России революционным путем как предпосылка ее перехода к социалистическому строю.

По убеждению авторов программы, политическая свобода «обеспечивает за каждым человеком самостоятельность убеждений и действий и ею прежде всего обеспечивается решение социального вопроса».

Политическую борьбу Халтурин понимал прежде всего как борьбу рабочих масс, а не кучки заговорщиков. Вместе с тем Халтурин не считал политическую свободу конечной целью, а рассматривал политические свободы как необходимое условие для дальнейшей борьбы рабочих за социалистическое преобразование России.

В программе была выражена давняя мечта Халтурина и его товарищей о превращении рабочей организации Петербурга во всероссийскую рабочую партию. В программе «Северного союза» говорилось, что представители рабочих Петербурга «пришли к мысли об организации общерусского союза рабочих, который, сплачивая разрозненные силы городского и сельского рабочего населения и выясняя ему его собственные интересы, цели и стремления, — служил бы ему достаточным оплотом в борьбе с социальным бесправием и давал бы ему ту органическую внутреннюю связь, какая необходима для успешного ведения борьбы»^{73}.

Понимание передовыми рабочими-революционерами характера революции и ее движущих сил существенно отличалось от взглядов народников. Все течения народничества рассматривали предстоящую революцию как крестьянскую «социалистическую» революцию. Халтурин и его единомышленники представляли себе грядущую революцию прежде всего с точки зрения интересов городских рабочих.

В отличие от народников, Халтурин и его товарищи считали, что социалистическая революция будет совершена в ряде стран международным пролетариатом, с которым рука об руку выступит и рабочий класс России.

Исключительное значение «рабочего сословия» как наиболее передовой части трудящихся в борьбе за революционное преобразование России подчеркнуто в программе «Северного союза». Это признавал также Степняк-Кравчинский.

«Халтурин, — пишет он, — интересовался всем, что касалось рабочих… Эта органическая привязанность к классу рабочих не была лишена некоторой исключительности: Халтурин заботился только о городских рабочих и нисколько не интересовался крестьянами»^{74}. Это не значит, конечно, что Халтурина не интересовала судьба других слоев трудящихся, кроме пролетариата. Опыт пропаганды среди рабочих и практика западноевропейского рабочего движения подсказывали ему, что пролетариат является самым надежным революционным классом.

«На нас, рабочих, — говорится в программе союза, — лежит великое дело — дело освобождения себя и своих братьев, на нас лежит обязанность обновления мира, утопающего в роскоши и истощающего наши силы».

Роль рабочего класса в борьбе за революционное преобразование страны выражена, хотя и не совсем точно, в заключительной части программы «Северного союза». «Знайте, — обращаются Халтурин и его товарищи к рабочим, — что в вас заключается вся сила и значение страны, вы — плоть и кровь государства, и без вас не существовало бы других классов, сосущих теперь вашу кровь».

В программе союза нашли отражение и идеи пролетарского интернационализма. Перспективы русского рабочего движения связываются с развитием международного рабочего движения. При этом в программе подчеркивается, что по своим задачам «Северный союз» тесно примыкает к «социально-демократической партии Запада», т. е. к международному рабочему социал-демократическому движению. Тем самым рабочее движение в России рассматривается как часть международного движения пролетариата.

Требования программы «Северного союза» сближали его с международным рабочим социал-демократическим движением, хотя в ней содержались еще отголоски народнических представлений о путях перехода к социализму.

Программа «Северного союза русских рабочих» отражает влияние деятельности Первого Интернационала, а также Эйзенахской (1869) и Готской (1875) программ немецкой социал-демократии и программы Швейцарского рабочего союза.

Программа, составленная Халтуриным и его товарищами, была еще далека от идей научного социализма. Авторы во многом еще не освободились от народнических взглядов и восприняли некоторые немарксистские взгляды, преобладавшие в рабочем движении Запада.

В программе «Северного союза», кроме указанных полубакунинских требований свободной народной федерации, общин и т. д., отсутствовала характеристика различия социальной природы рабочего и крестьянина. Авторы, говоря о городском и сельском рабочем населении, избегали понятия «капитализм», хотя оно уже прочно вошло в русскую литературу.

Не было включено требование всеобщего избирательного права, хотя это требование содержалось почти во всех программах западноевропейских рабочих партий.

В то же время была воспринята лассальянская идея, родственная народничеству, о государственном кредите, выдвинутая как требование государственного кредита «рабочим ассоциациям и крестьянским общинам».

Авторы программы, видимо, для того, чтобы сделать ее более доступной для широких масс рабочих, прибегли в заключительной части к фразеологии «христианского социализма» — о «великом учении Христа», о «братстве и равенстве» и т. п.

Эти и другие недостатки, неизбежные на ранней стадии рабочего движения, не могут умалить значения написанной Халтуриным и Обнорским программы как серьезного шага вперед в развитии русской революционной мысли на пути к марксизму. Насколько далеко Халтурин ушел вперед в понимании ближайших задач русского революционного движения от господствовавшего тогда еще: полубакунинского направления, говорит другой документ, автором которого был Халтурин, — ответ его и его товарищей редакции журнала «Земля и воля».

Появление программы «Северного союза русских рабочих» вызвало живой отклик в разных кругах общества. Об окончательном оформлении союза и выработке его программы не знал и Плеханов, который четыре года встречался с Халтуриным и к которому руководитель «Северного союза» питал особое уважение.

«Возникновению союза, — писал позднее Плеханов, — нельзя было не радоваться даже с нашей тогдашней народнической точки зрения. Но программа его причинила нам немалое огорчение. В ней — о ужас! — прямо было сказано, что рабочие считают завоевание политической свободы необходимым условием дальнейших успехов своего движения. Мы, презиравшие „буржуазную“ свободу и считавшие ее опасной ловушкой, оказались в положении курицы, высидевшей утят»^{75}.

Н. С. Русанов, встречавшийся в то время с Халтуриным, свидетельствует, что ни лавристы, ни народники не были целиком довольны программой союза. «Халтурин, — пишет он, — хоть лично и близок к Мурашкинцеву, советовался с ним по разным вопросам социалистической теории и практики, но ни разу не сказал ему прямо, что имеется в виду немедленно же образовать рабочую организацию и выпустить ее заявление. И, однако, он, Мурашкинцев, с радостью увидал в программе Союза отражение кой-каких мыслей, которые были дороги ему и его идейным друзьям»^{76}.

Русанов утверждал, что та часть программы, где говорилось о связях русского рабочего движения с рабочим движением в других странах, а также содержались требования политических свобод, нравилась Мурашкинцеву, что касается требований программы в духе землевольцев, «бунтарей», то лавристы относились к ним отрицательно.

Иначе отнеслись к программе «Северного союза русских рабочих» землевольцы. В их среде программа вызвала общее недовольство. Видный деятель революционного народнического движения 70-х годов, член кружка чайковцев, литератор, сотрудник журнала «Вперед», один из редакторов «Общины», а затем «Земли и воли» Д. А. Клеменц сразу же после появления программы «Северного союза» написал критическую статью. Редакция «Земли и воли» не возражала против образования «Северного союза» при условии, что он разделит народническую программу.

Землевольцы в результате деятельности Халтурина и его товарищей вынуждены были признать, что «социализм нашел среди русского пролетариата не только убежденных сторонников, но и людей, способных без всякой посторонней помощи организоваться в борющуюся партию, способных на самостоятельную инициативу», и что «великая истина — „освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих“ — отныне становится для русского рабочего не только теоретическим положением, но и лозунгом его практической революционной деятельности»^{77}.

Редакция «Земли и воли» одобрительно высказалась о тех пунктах программы, которые были близки народническим идеям. Решительный протест вызвало ярко выраженное в программе стремление Халтурина, Обнорского и их товарищей противопоставить существующей революционной народнической организации классовую пролетарскую организацию. Халтурина и других авторов программы «Северного союза» землевольцы упрекали в том, что они подражают рабочей партии Германии и предают забвению главное в русском социализме — аграрный вопрос.

Особое возмущение вызвало центральное положение программы о политических свободах, что означало открытый разрыв с народнической теорией крестьянской социалистической революции.

Халтурин и его товарищи незамедлительно ответили редакции «Земли и воли» письмом, полным достоинства, глубокого убеждения в правоте своих взглядов на задачи русского революционного движения.

Из письма следует, что в кругах землевольцев резко нападали на деятелей союза. «Нас называли выскочками, упрекали в недомыслии, противоречиях, порицали за слог, — говорится в письме Халтурина и его единомышленников, — а многие даже прямо относились с недоверием, видя в пашей программе произведение интеллигентных рук… до того еще не доверяют нашим силам, до того еще привычка смотреть на нас, как на неспособную скотину, вскоренена во многих»^{78}. Глубокая обида была обоснована — народническая интеллигенция, так много распространяясь о «народе», зачастую мелочно опекала рабочих-революционеров, строго следя за отступлением от народнических догм.

Халтурин не находил нужным распространяться насчет литературного стиля программы. «Скажем только, — замечал он, — что без ошибок и прорех ничего не удается сначала, и это особенно относится к кудреватости слога». Соглашался он также с упреком насчет крестьянства, заверив своих оппонентов, в частности, в том, что авторам программы «столько же дорог мужичок с его родными лесами, как и фабричный». Вместе с тем сопоставление приведенных Плехановым, Степняком-Кравчинским и Русановым отдельных выражений и фраз Халтурина с текстом письма убеждает в том, что его автором был прежде всего Степан Халтурин. Халтурин решительно отвергал упрек в том, что выдвинутое в программе требование демократических преобразований находится будто бы в противоречии с конечной целью — социалистической революцией в России, что в программе «Северного союза» смешиваются социалистические требования с конституционными.

«Мы верим, — говорится в ответном письме Халтурина и его товарищей, — что наша программа действительно должна была вызвать порицания именно этою стороною, но только мы, со своей стороны, ничего в ней нелогичного не видим. Ведь, собственно говоря, если мы разбираем какое-нибудь суждение, то нам должно обратить внимание только на то, что есть ли в нем логика, а не на то, из чьих мыслей и слов это суждение. Многие, как видно, именно и обращают свое внимание только на последнее и посему в своих замечаниях доходили до того, что требование политической свободы нами, рабочими, считали просто нелепым и не вяжущимся с вопросом об удовлетворении желудка. Вот здесь-то, признаться, мы и не видим никакой логики, ничего, кроме недомыслия.

Ведь высказать подобные соображения — значит прямо отказывать нам даже в малейшем понимании окружающих явлений, значит прямо глумиться над нашими мозгами и приписывать разрешение социального вопроса только одним желудкам»^{79}.

Халтурин и его товарищи доказывают абсурдность упреков в том, что их требование политической свободы есть отрыв от действительных насущных задач революционной борьбы. Народники считали, что в России благодаря сельской общине народ стоит непосредственно перед социалистической революцией. «Но что же делать, — отвечали авторы письма, — если логика желаний и помыслов уступает перед нелогичностью истории и если политическая свобода является прежде социального удовлетворения»^{80}.

Мы, продолжает Халтурин, не отсталые крестьяне Сысойки^[7], не думающие о политических свободах… «мы уже вышли из условий этой жизни, начинаем сознавать происходящее вокруг нас. Мы составляем организацию не ради ее самой, а для дальнейшей пропаганды и активной борьбы. Наша логика в данном случае коротка и проста. Нам нечего есть, негде жить — и мы требуем себе пищи и жилища… И вот мы сплачиваемся, организуемся, берем близкое нашему сердцу знамя социального переворота и вступаем на путь борьбы»^{81}.

Халтурин и его единомышленники в своем ответном письме подчеркивают, что политическая свобода необходима не только как гарантия от произвола властей, она является важным условием социальной революции.

Письмо Халтурина и его товарищей — яркий документ, наглядно свидетельствующий о глубоком разрыве рабочих-революционеров под влиянием европейского рабочего движения и опыта первых шагов пролетарской борьбы в России со взглядами народников.

Следует отметить, что авторы письма в то время, когда в среде народников все более выдвигалась идея политического террора, говоря о средствах борьбы, огромное значение придавали развитию революционной пропаганды в рабочих кружках, активному участию рабочих в стачечном движении и другим формам организации и воспитания рабочих.

Халтурин и его товарищи сообщали в этом письме о попытке создать собственную рабочую газету, в которой, между прочим, должна была быть развита сущность программы «Северного союза».

Решительно отстаивая свои позиции по коренным вопросам самостоятельности рабочего движения и рабочей организации, необходимости политической борьбы, Халтурин и его единомышленники вместе с тем тактично выражают свои взгляды, рассчитывая впредь на помощь революционной интеллигенции, называют их «сотоварищами» по общей революционной борьбе против самодержавия.

Халтурин не мог, конечно, дать научного объяснения политической борьбы за социализм. Вопросы о средствах достижения политической свободы, конкретном пути социального освобождения России не были еще вполне ясны рабочим-революционерам 70-х годов.

Однако в своих взглядах на рабочее движение России как составную часть европейского рабочего движения, на необходимость борьбы за демократизацию России как условие достижения социализма и роль в этой борьбе рабочих, Халтурин и его единомышленники близко подошли к научному пониманию задач русского революционного движения.

Деятельность Степана Халтурина после опубликования программы «Северного союза русских рабочих» и полемики вокруг нее с землевольцами протекала в особо трудных условиях.

Еще в январе 1879 г. был арестован В. П. Обнорский. Вслед за ним в 1879 г. были арестованы виднейшие члены союза Лука Абраменков и Петр Моисеенко, организаторы крупной стачки на Новой бумагопрядильне в Петербурге (январь 1879 г.) и знаменитой Морозовской стачки (1885), И. А. Бачин, А. Е. Городничий, И. А. Гусев, К. А. Иванайнен, Я. О. Коняев, В. И. Мясников, А. П. Павлов, А. Н. Петерсон, А. К. Пресняков, О. С. Степанов, А. Г. Стульцев, А. И. Фореман, Д. Н. Чуркин и др.

Арестами этих активных деятелей рабочего движения Петербурга был нанесен тяжкий удар «Северному союзу русских рабочих». Сам Халтурин избежал ареста только благодаря своему искусству конспиратора. Он постоянно переходит с одного завода на другой, меняет паспорта.

Широкая популярность Халтурина, особенно с момента оформления «Северного союза» и появления в свет его программы и прокламаций, создавала для него большую опасность. Из записок народовольца Н. В. Клеточникова, которого А. Д. Михайлов, виднейший деятель «Земли и воли», а затем «Народной воли», в интересах революционной борьбы уговорил поступить на службу в III отделение, мы узнаем, что жандармам стало известно, что у рабочего столяра В. А. Швецова на чердаке его квартиры на Васильевском острове^[8] находится склад нелегальной литературы и что особую активность в распространении ее проявляет Степан Батурин. Эту фамилию носил в то время Халтурин.

Швецов был земляком Халтурина. Он прибыл в Петербург из г. Нолинска Вятской губернии и был вовлечен Халтуриным в рабочую организацию. Вместе с Халтуриным Швецов работал на заводе Голубева, а затем в мастерских Нового Адмиралтейства.

А. В. Якимова^[9] вспоминает: «Я бывала у Халтурина довольно часто, приносила ему газету „Земля и воля“, иногда только что вышедшую из-под станка, влажную. Приносила и другие революционные издания. В августе 1879 г. при устройстве типографии вновь организующейся партии „Народная воля“ требовался ящик для шрифта и хотелось иметь наиболее удобный.

Товарищи знали, что я бываю у Халтурина и поручили заказать сделать ящик Халтурину, а он передал эту работу Швецову. Тогда у Швецова явилось желание вступить в сделку с III отделением, предать „Северно-русский рабочий союз“ и террористов-революционеров… но только чтобы ни меня, ни Халтурина не трогали, а через нас разгромили бы все, что смогут выследить. При этом Швецов потребовал себе большой аванс и получил тысячи 3 или 4… На другой день после заключения торга мы знали уже обо всем»^{82}.

По-видимому, Швецов и другие агенты охранки, хорошо зная популярность Халтурина, опасались мести за предательство.

Благодаря И. В. Клеточникову революционерам вскоре стало известно о намерениях властей. Как только Халтурин узнал о предательстве Швецова, он немедленно ушел из его квартиры и переменил паспорт.

Несмотря на все трудности и опасности Халтурин продолжал свою неутомимую деятельность. Одной из первоочередных задач было создание рабочей типографии.

Нарастание рабочего движения в России вызвало потребность в литературе для рабочих. Издание прокламаций, обращенных к рабочим во время волнений и стачек, впервые было предпринято первой рабочей политической организацией в России — «Южно-российским союзом рабочих». Рост рабочего движения нашел отражение и в печати революционного народничества.

В журнале, а потом газете «Вперед», редактируемой П. Л. Лавровым за границей, нередко помещались корреспонденции из Петербурга о стачках и волнениях рабочих. Журнал «Община» также писал об этом. Издаваемая народниками в Женеве газета «Работник», а также «Земля и воля» тоже откликались на выступления рабочих столицы. Однако это не могло удовлетворить потребности развивающегося рабочего движения.

В народнической печати, включая издания, рассчитанные на рабочих, основное внимание уделялось вопросам долга образованных классов перед «народом» и вытекающих отсюда задач интеллигенции, отношения революционеров к «обществу». Много говорилось о средствах воздействия интеллигенции на «народ», прежде всего на крестьянство, а также о спорных программных вопросах революционного народничества. Ко всему этому рабочие-передовики не проявляли интереса, хотя им не было безразлично, в каком направлении пойдет их собственная революционная деятельность в связи с этими спорами.

Халтурин откровенно говорил Плеханову — члену редакции журнала «Земля и воля», что он этим журналом не доволен. «И он был, разумеется, совершенно прав, — отмечал впоследствии Плеханов. — „Земля и воля“, как и „Община“, как и „Вперед“ не могли быть рабочей газетой ни по содержанию, ни по направлению»^{83}.

Образование в 1878 г. «Северного союза русских рабочих» поставило вопрос о создании рабочей печати на практическую почву.

«Вопрос стал очередным вопросом, — пишет Плеханов. При этом Степан был молчаливо и единогласно признан редактором будущей газеты. Таким образом, он стал головою дела, почин которого принадлежал всему союзу»^{84}.

По мысли Халтурина, рабочая газета должна была как можно полнее освещать условия труда и жизнь рабочих, разоблачать все плутни хозяев и их приказчиков и, следовательно, носить агитационный характер. Имея широкие связи с рабочими во всех концах Петербурга, редактор газеты располагал возможностью получать обширную информацию по всем интересующим рабочих проблемам.

Плеханов и другие народники-землевольцы были готовы помочь в расширении агитации, но их взгляды на задачи революционного движения придавали их деятельности совсем другой характер. Деятелям «Земли и воли» было не до рабочей газеты.

Наиболее важной задачей союза стала организация типографии.

Халтурин неоднократно обращался к Плеханову за помощью. В это время землевольцы организовали в Петербурге тайную типографию. Кроме того, руководители союза делают попытку доставить типографские принадлежности из-за границы. С этой целью в августе 1878 г. В. П. Обнорский как официальный представитель созданной в России рабочей организации посетил Женеву, Париж, Лондон, где встретился с П. Л. Лавровым и другими русскими политэмигрантами. При их помощи он купил типографский станок и шрифт и переправил их в Россию.

На обратном пути в Россию Обнорский встретился с деятелями польского рабочего движения, познакомил польских товарищей с программой «Северного союза». Из Варшавы Обнорский выехал в Москву, где им был создан филиал союза. При выезде из Москвы в Петербург он был выдан провокатором и 6 февраля 1879 г. арестован.

Арестом Обнорского «Северному союзу» был нанесен сильный удар. Ряд покушений на царя в течение 1879 г., совершенных народниками, вызвали крайнее усиление репрессий. Многие участники «Северного союза» были арестованы. Сотни рабочих, заподозренных в связях с Союзом, были высланы из Петербурга. Сам Халтурин только благодаря его исключительной ловкости и умению соблюдать строгую конспирацию не оказался в руках царских властей. Несмотря на все провалы и трудности, он продолжал действовать.

Однако, несмотря на арест Обнорского, идея создания рабочего органа — рабочей печати и рабочей типографии продолжала осуществляться. Типография была устроена на средства самих рабочих. Не хватало только шрифта. Халтурин требовал от революционной интеллигенции, прежде всего от Плеханова, помощи в доставке недостающих типографских деталей. Плеханов же вынужден был покинуть на время Петербург и передал связи землевольцев с рабочими Ширяеву.

Все внимание Ширяева, как и большинства революционеров из интеллигенции, в это время было поглощено переходом к политическому террору, к расколу их организации «Земля и воля». Судьба «Северного союза» их мало интересовала.

«Вернувшись осенью того же года, — писал Плеханов, — я застал Халтурина в сильном негодовании против интеллигенции вообще, а против нас землевольцев в особенности…» «Человек, с которым ты познакомил меня перед своим отъездом, — говорил он, — был у нас один раз, обещал доставить шрифт для нашей типографии, а потом исчез, и я не виделся с ним два месяца. А у нас и станок сделан, и наборщики есть, и квартира готова. Остановка только за шрифтом»^{85}.

Однако, несмотря на последствия разгрома «Северного союза», уцелевшим от арестов членам удалось 15 февраля 1880 г. выпустить в своей типографии единственный номер газеты «Рабочая заря». Но это была не та газета, о которой мечтал Халтурин. Ни его, ни Обнорского уже не было во главе союза. Газету напечатали рядовые члены союза А. П. Павлов и И. А. Гусев. Имена этих мужественных рабочих, схваченных полицией и сосланных затем в Сибирь, навсегда останутся в нашей памяти. «Рабочая заря» была, скорее, листок, чем газета. В ней говорилось о клевете, распространяемой царским правительством о революционерах, приводились сведения о тяжелом положении рабочих, содержались призывы по примеру рабочих Запада объединиться для борьбы. Тем не менее газета отразила конец деятельности «Северного союза русских рабочих» и была последним его выступлением.

С. Н. ХАЛТУРИН

Ранний снимок

В. П. ОБНОРСКИЙ

А. Н. ПЕТЕРСОН

К. А. ИВАНАЙНЕН

П. А. МОИСЕЕНКО

Г. В. ПЛЕХАНОВ

С. М. СТЕПНЯК-КРАВЧИНСКИЙ

И. С. РУСАНОВ

А. И. ЖЕЛЯБОВ

С. И. ХАЛТУРИН

Поздний снимок

В единоборстве с царизмом

Степан Халтурин отдал весь свой организаторский талант, все свои интеллектуальные и физические силы делу создания самостоятельной классовой рабочей организации. И вот, когда его мечта о «великом союзе» рабочих начала воплощаться в жизнь, он осенью 1879 г. отходит от руководства «Северным союзом русских рабочих» и с таким же упорством, как прежде, создавал рабочую организацию в целях дальнейшего развития рабочего движения, теперь вступает в единоборство с царизмом.

Каковы причины, вызвавшие этот переход? Какими соображениями руководствовался Халтурин при своем вступлении на этот путь, который чужд самой природе рабочего класса и его освободительной борьбы? Стал ли он непримиримым террористом, как нередко представляли Халтурина в последние годы его деятельности?

Основной причиной, которая вынудила Халтурина вступить на путь героического единоборства с самодержавием, был ряд сильных ударов по рабочему движению и, наконец, полный разгром царскими властями «Северного союза русских рабочих». Халтурину предстояло начать все сначала. Это не остановило бы его, не будь более важных, не зависящих от него обстоятельств.

Уже через несколько месяцев после основания «Северного союза русских рабочих» выявились серьезные противоречия в господствующей в освободительном движении России 60–70-х годов идеологии революционного народничества. Несостоятельность землевольцев стала ощущаться в связи с назревшей в стране второй революционной ситуацией.

Тяжелое положение крестьянства как результат проведения грабительской реформы, неурожаев, послевоенных трудностей вызывало стихийные бунты. В городах росли стачки рабочих. Усилились волнения среди учащихся.

В то же время царские власти беспощадно подавляли малейшие проявления протеста. На организованных царским правительством крупных политических процессах выносились самые суровые приговоры. Смертная казнь и многолетняя каторга стали уделом сотен революционеров. Большинство народников вынуждены были признать, что деятельность в деревне для организации крестьянских бунтов в целях непосредственного осуществления идеала общинного социализма совершенно бесперспективна. К весне 1879 г. необходимость отказа от анархистской тактики неучастия в борьбе за политические свободы, как якобы выгодной только буржуазии, стала очевидной для большинства землевольцев.

Необходимость завоевания политических прав для народа, демократической революции как важнейшего условия дальнейшей борьбы за социалистическое преобразование выдвинулась впервые как первоочередная самостоятельная задача. Новое политическое направление взяло верх и образовало партию «Народная воля».

Выдвинутые «Народной волей» задачи освободительной борьбы, которые провозглашал и «Северный союз русских рабочих», сближали Халтурина и его товарищей с народовольцами. После разгрома союза большинство передовых рабочих готовы были поддержать народовольцев в достижении главной задачи — свержения самодержавия. Народовольцы за сравнительно короткий отрезок времени еще шире, чем это сделали землевольцы, развернули революционную пропаганду среди передовых рабочих. Уже к началу 1880 г., вскоре после разгрома «Северного союза» и даже еще в последние месяцы его существования, в Петербурге образовалась первая народовольческая рабочая организация. Недооценивая в целом роль пролетариата в судьбе русской революции, народовольцы, тем не менее, ведя работу в городах, рассчитывали на поддержку рабочих. Поэтому в своих программных документах они предусмотрели создание повсюду рабочих организаций. Свою позицию по рабочему вопросу они изложили в «Программе рабочих членов партии „Народной воли“», составленной центральным рабочим кружком.

В идейном отношении взгляд народовольцев на рабочее движение был шагом назад по сравнению со взглядами Халтурина и его товарищей по «Северному союзу». Тем не менее привлечение к революционному делу новых групп рабочих в столице и других городах было заслугой народовольцев. Это также не могло не быть поддержано Халтуриным. Он имел основание надеяться, что при успешном исходе борьбы с самодержавием рабочее движение в России получит все необходимые условия для самостоятельного развития.

Однако народовольцы, намечая широкую политическую программу организации революционного переворота при участии различных слоев народа, утверждая, что они идут «не только с народом, но и за народом», на деле не выходили за рамки узко заговорщической тактики политического террора. Это был глубоко ошибочный путь борьбы. Но в ту эпоху, в тех конкретных условиях единоборство народовольцев с царским самодержавием было одним из важнейших элементов второй революционной ситуации. Все передовые люди Европы сочувствовали героической борьбе русских революционеров с царским деспотизмом. В споре между «бунтарями»-землевольцами и «политиками»-народовольцами Маркс и Энгельс, при всем своем критическом отношении к народническому социализму в целом, встали на сторону народовольцев, усматривая прогресс в переходе русского революционного движения от анархистской тактики «политического воздержания» к политической борьбе. К народовольцам они относились с сочувствием, поддерживали личные отношения с отдельными их представителями.

К. Маркс и Ф. Энгельс, отмечая несостоятельность индивидуального террора как средства политической борьбы, учитывали особые условия борьбы русских революционеров. Они считали, что насильственное удаление царя может дать толчок к демократической революции. Так думал и Халтурин, вступая на путь единоборства с царским самодержавием.

До разгрома «Северного союза русских рабочих» Халтурин выступал решительным противником политического террора. Каждый новый акт сопровождался все усиливающимися репрессиями, обысками, арестами, высылками вместе с интеллигенцией десятков рабочих — участников союза и подозреваемых в связи с ним. Деятели союза отнеслись вначале крайне отрицательно к этому новому средству борьбы с царизмом. По словам Плеханова, Халтурин был очень удручен ударами, наносимыми еще не окрепшей рабочей организации после каждого нового акта террора против царя и его ставленников. «Чистая беда, — восклицал Халтурин, — только-только наладится у нас дело — хлоп! Шарахнула кого-нибудь интеллигенция, и опять провалы. Хоть немного дали бы нам укрепиться»^{86}

Деятели «Народной воли» при возникновении организации понимали ее задачи достаточно широко. Террор первоначально они рассматривали только как одно из средств революционной борьбы. Однако впоследствии политическая борьба народовольцев свелась именно к индивидуальному террору.

Еще на Липецком съезде в августе 1879 г. в ответ на репрессии народовольцы вынесли смертный приговор Александру II. Халтурин, видимо, знал от Плеханова или кого-либо из участников съезда об этом решении. Мысль о том, что если царь падет, падет и царизм и что наступит эра свободы, овладела умами. Так стал думать и Халтурин.

Мысль, что казнь царя может дать толчок к революционному взрыву, возникла до появления «Народной воли». Народовольцы сделали ее исходным пунктом борьбы за демократизацию страны.

Еще до организации взрыва в Зимнем дворце народовольцы организовали ряд покушений на царя.

Имеются разные свидетельства о том, как родился план взрыва Зимнего дворца. Плеханов, оставшись на прежних бунтарских позициях, видел в росте рабочего движения оправдание бунтарской тактики, готовность народа к революции. Он выступал против народовольцев и их террористической деятельности. Если раньше шла борьба между лавристами и бакунистами за влияние на рабочих-революционеров, то теперь она шла между чернопередельцами и народовольцами. После съезда в Воронеже летом 1879 г., где «Земля и воля» раскололась па «Народную волю» и «Черный передел», Плеханов, вернувшись в Петербург, пытался отговорить Халтурина от участия в террористической деятельностинародовольцев. Летом 1879 г. в «Северном союзе» стало известно, что в Зимнем дворце требуется столяр. Рабочий, который узнал об этом, сообщил своим товарищам. Один из них сказал ему: «Что же, поступай, кстати уж и царя прикончишь». Замечание произвело впечатление, поделились с Халтуриным. Он неопределенно высказался, но советовал не болтать и лучше узнать о предложенном месте. Халтурину нужно было хорошо осмыслить последствия этого акта. Он решил, что если найдет это дело полезным, то он сам возьмется за его осуществление.

«Северный союз», хотя и сильно пострадал от арестов, особенно после покушения Соловьева на царя, все еще продолжал существовать. Готовилось издание рабочей газеты, связь с рабочими кружками в провинции улучшилась. Халтурин понимал, что новое покушение еще сильнее ударит по союзу, особенно если он оставит работу в нем и целиком посвятит себя подготовив взрыва Зимнего дворца. Знал он и о том, как отразится на «Северном союзе» его гибель, поскольку шел на верную смерть. Но все эти соображения были отброшены.

Халтурин полагал, что убийством Александра II будет достигнута политическая свобода для русских пролетариев. Он говорил: «Смерть Александра II принесет с собой политическую свободу, а при политической свободе рабочее движение пойдет у нас не по-прежнему. Тогда у нас будут не такие союзы, с рабочими же газетами не нужно будет прятаться»^{87}.

Путь единоборства с царизмом он, видимо, считал для себя временным. Вступая на этот путь, беззаветно преданный своему классу Степан Халтурин сознательно рисковал своей жизнью во имя, как ему тогда казалось, рабочего дела.

Было бы упрощенно и исторически неверно считать, что, приняв решение убить царя, Степан Халтурин просто подпал под влияние народнической интеллигенции. В оценке террора Халтуриным и народовольцами существовало резкое различие. Для народников политический террор был главным методом политической борьбы. Халтурин же видел в нем лишь одно из средств этой борьбы.

Народники именно потому и стали на путь террора, что они не видели перспектив массового пролетарского движения в России. Халтурин же решился совершить террористический акт, связывая его последствия исключительно с развитием рабочего движения.

Путь политического террора, избранный Халтуриным, был ошибочным, но «нигде в мире, — писал Ленин, — пролетарское движение не рождалось и не могло родиться „сразу“, в чистом классовом виде… Лишь долгой борьбой и тяжелым трудом самих передовых рабочих, всех сознательных рабочих давалось выделение и упрочение пролетарского классового движения из всяческих мелкобуржуазных примесей, ограничений, узостей, извращений»^{88}.

Халтурин обладал обширными связями в рабочем мире Петербурга, особенно среди столяров. А эта профессия нужна была повсюду, включая дворцы знати и сам царский дворец. Вскоре он получил работу по ремонту царской яхты. Мастер высокой квалификации, он славился особым искусством лакировать и составлять лаки. Его работой остались довольны. На искусного рабочего обратили внимание, и вскоре он получил работу в Зимнем дворце.

5 сентября 1879 г. Степан Халтурин по подложному паспорту на имя крестьянина Олонецкой губернии Каргопольского, уезда Тролицкой волости деревни Сутовки Степана Николаевича Батышкова был зачислен на постоянную работу в Зимний дворец.

Столярная мастерская Зимнего была лучшей в столице. Там было собрано более 400 лучших мастеров. Своим мастерством Халтурин сразу понравился администрации дворца. Ему стали поручать столярные работы в царских покоях. Александр II тогда находился в Крыму, в Ливадийском дворце. Пользуясь правом рабочего «по столярной части», Халтурин детально ознакомился с расположением дворцовых комнат.

Он искусно разыграл роль простоватого мужичка, выходца из далекой, глухой деревни. Столяр Батышков наивно и бесхитростно удивлялся всему, что видел во дворце. Все его интересовало и поражало. Какой обед подают царю? Когда и сколько времени обедает государь? А бывают ли приглашенные к обеду люди? И обедает ли он отдельно от семьи? Да аккуратно ли к одному и тому же времени обед ему подают и аккуратно ли к обеду государь прибывать изволит?

Таким образом Халтурин быстро изучил дворцовые порядки, имеющие определенное значение для успешного выполнения его плана.

Халтурин жил в полуподвальном помещении Зимнего дворца, отведенном специально для работающих в нем столяров и наблюдавшего за ними жандарма. Над этим помещением, этажом выше, расположилась дворцовая кордегардия, а прямо над нею находилась царская столовая.

Из рассказов дворцовой прислуги Халтурину стало хорошо известно, в какое время обычно подавался обед царю и сколько он длился. Он решил совершить покушение на царя во время обеда. Этим планом он и поделился в Исполнительном комитете «Народной воли».

План одобрили, а для сношений с Халтуриным назначили Александра Квятковского. Однако в ноябре Квятковский был арестован. При обыске на его квартире, служившей конспиративной квартирой Исполнительного комитета, был обнаружен план Зимнего дворца. На этом плане царская столовая была помечена красным крестом.

Нечего и говорить, что это обстоятельство вызвало особое подозрение у полиции. Но сколько ни допрашивали Квятковского, откуда у него этот план и что означает пометка над обеденным залом, он не давал никаких объяснений. Подозрения III отделения усилились. Дворцовая полиция стала практиковать внезапные ночные обыски в помещениях дворцовой прислуги.

Однажды ночью, когда Халтурин и другие столяры спали глубоким сном, внезапно отворилась дверь и в комнате появился начальник дворцовой полиции в сопровождении нескольких жандармов. О введении системы внезапных ночных налетов для произведения обыска дворцовая прислуга еще не знала. Халтурин взволновался. В его сундуке хранился динамит, прикрытый сверху одеждой. Ему также было известно, что Квятковский схвачен полицией (с того времени Халтурин стал держать связь с Исполнительным комитетом через Желябова). И, естественно, у него появилась мысль, что пришли за ним. Лишь после того, как обыск всего помещения, кстати весьма поверхностный, был закончен и непрошенные ночные посетители удалились, Халтурин обрел свое обычное спокойствие.

Время шло. После неудавшихся покушений на царя, совершенных Исполнительным комитетом, надзор за Зимним дворцом чрезвычайно усилился. Были введены новые, более строгие правила внутреннего распорядка. Все отлучки прислуги и рабочих из дворца отмечались особо. При возвращении во дворец они подвергались обыску.

Нужно было обладать тем исключительным мужеством, той величайшей силой воли и выдержкой, какими отличался Халтурин, чтобы в создавшихся неимоверно тяжелых и опасных условиях не растеряться. Он неуклонно и упорно готовил взрыв.

Необходимо отметить, что у Халтурина замечались сомнения в правильности избранного им пути террора. В конце декабря 1879 г. Халтурин советовался с «лавристом» Мурашкинцевым и через него с народником Русановым: приводить ли назначенный им план в исполнение? И Мурашкинцев и Русанов дали ему утвердительный ответ.

Дело подвигалось к концу. Халтурин получил новую порцию динамита. Положив взрывчатку на дно корзины, наполненной бельем и накрахмаленными рубахами, он благополучно пронес ее сквозь сторожевой барьер. Всего в сундуке у Халтурина скопилось 2,5 пуда динамита.

17 февраля 1880 г. для того, чтобы не подвергать опасности людей, с которыми он столько времени прожил в одной комнате, Халтурин увел их в трактир под предлогом празднования своего дня рождения. Сам же он вернулся во дворец, запалил шнур и вышел на площадь. Там его в большой тревоге уже поджидал Желябов. Халтурин подошел к нему и спокойно произнес: «Ну, готово!»

Как известно, во время взрыва никто из царской семьи в столовой не находился. Александр II к обеду опоздал. Но даже, если бы обед состоялся своевременно, с царской семьей все равно ничего не случилось бы, так как столовая оказалась почти не затронутой взрывом из-за малого количества заложенного динамита. Пострадали лишь кордегардия и подвальное помещение. Взрывом было убито и ранено несколько человек, преимущественно из царского конвоя.

Покушение на жизнь царя оказалось неудачным, но о взрыве заговорили во всех слоях общества и в России, и за границей. «Народная воля» как революционная организация стала всемирно известной. Революционеры оказались в самом Зимнем дворце, взрыв его казался событием невероятным. Народовольцы показались всемогущими и вездесущими. Престиж царского правительства был подорван. Революционные и оппозиционные настроения в стране усилились. Все это могло в какой-то мере утешить Халтурина. Но он остался неудовлетворенным. Тщательно скрываясь, он тяготился невозможностью действовать.

Получив разосланное по всем губерниям распоряжение министерства внутренних дел о поиске Степана Батышкова и фотографию его, власти Вятской губернии уже 3 марта 1880 г. установили, что разыскиваемый высшими властями Петербурга Степан Батышков есть Степан Халтурин.

Под этой фамилией его знали как вожака рабочего движения Петербурга. О нем, видимо, донесли властям еще в 1877–1879 гг., но он уже тогда перешел на нелегальное положение.

Заявление Ширяева от 21 июля 1880 г., в котором он, отвечая на вопрос о деятельности «Северного союза русских рабочих», дал характеристику Степану Батурину (эту фамилию Халтурин носил в 1879 г. до поступления в Зимний дворец), подтвердило роль Степана в рабочем движении Петербурга, а также его непосредственное отношение к взрыву в Зимнем дворце.

В Москве

Пребывание в Петербурге становилось крайне опасным. Аресты следовали один за другим. Весной 1880 г. Халтурин из Петербурга переехал в Москву. В старой столице революционное и оппозиционное движение в годы второй революционной ситуации также усилилось. Народовольцы приступили и здесь к организации рабочей группы, которая окончательно оформилась весной 1881 г.

Крайнее напряжение всех физических и моральных сил в период руководства «Северным союзом русских рабочих» и особенно во время подготовки взрыва Зимнего дворца подорвали здоровье Халтурина. Зимой 1879–1880 гг. он заболел туберкулезом. Весной 1880 г. болезнь обострилась. Нелегальное положение лишало его крайне необходимой медицинской помощи. Состояние здоровья все ухудшалось, и он начал терять надежду на выздоровление. Но рабочая семья, в которой он жил, товарищи по революционному подполью сделали все возможное для спасения его жизни. К лету 1880 г. здоровье Халтурина значительно улучшилось.

Между тем царские власти усиленно искали Халтурина. Жандармы никак не могли установить его местопребывание и донесли высшему начальству, что Халтурин уехал за границу. Из Румынии сообщили, что будто бы проживал он здесь с Л. Г. Дейчем, а оттуда на пароходе отправился в Лондон к П. Л. Лаврову за денежной помощью для дальнейшей революционной деятельности. Л. Г. Дейч в своих мемуарах ничего не говорит о совместном пребывании с Халтуриным в Румынии.

Непрерывные розыски затрудняли для Халтурина возможность после взрыва в Зимнем дворце по-прежнему развернуть деятельность в рабочей среде. Однако совсем он не отказался от нее. Москва уже в первой половине 70-х годов стала важным центром рабочего движения. В самом городе и в районе произошли ряд стачек и волнений рабочих.

Революционные рабочие кружки особенно усилили свою деятельность с переездом сюда из Петербурга П. А. Алексеева и С. И. Агапова. На «процессе 50-ти», по которому, кроме интеллигентов, проходили и многие рабочие, в центре внимания оказалось обвинение в революционной пропаганде не только среди рабочих Москвы, но и Иваново-Вознесенска и других городов, а также активное участие в этой пропаганде передовых рабочих.

После разгрома «Всероссийской социально-революционной организации» и ареста Петра Алексеева и его товарищей, рабочее движение Москвы несколько ослабло, но не прекратилось. Москву Халтурин посетил в 1878 г., во время его поездки в Нижний Новгород и в Сормово. Неоднократно для связи с рабочими кружками в Москву приезжал В. П. Обнорский.

Руководители «Северного союза», ставя своей целью создание всероссийской рабочей организации, уделяли Москве большое внимание. С лета 1880 г. Халтурин много месяцев посвятил деятельности среди рабочих Москвы. Он завел знакомство с рабочими на Комиссаровском заводе, в мастерских Курской железной дороги и других предприятиях.

В то же время народовольческая Рабочая группа вела в Москве довольно значительную пропаганду среди рабочих. Ее руководителем был член Исполнительного комитета «Народной воли» П. А. Теллалов. Вскоре после приезда Халтурина Теллалов был отозван народовольческим центром для работы в Петербурге. Халтурин был принят в члены Исполнительного комитета «Народной воли» и стал руководить деятельностью Московской рабочей группы.

После ряда новых провалов было решено центр деятельности народовольцев перенести в Москву. В Москву было решено перевести и народовольческую «Рабочую газету». Сюда также предполагалось доставить из Петербурга и типографию.

При назначении Халтурина в Москву Исполнительный комитет, очевидно, руководствовался томи соображениями, что Москва тогда представляла собой важный центр народовольческой пропаганды среди рабочих.

К тому времени здесь имелось 30 «пунктов», или рабочих кружков, насчитывавших в общей сложности примерно 100–120 человек. Пропаганда среди них велась Рабочей группой на конспиративных квартирах, снятых специально для этой цели. Пропаганду среди студенчества, у которого число кружков было незначительным, вела так называемая Городская группа.

В связи с предполагавшимся выходом в Москве «Рабочей газеты» редактирование ее возлагалось на Рабочую группу, которая должна была намечать содержание каждого отдельного номера и доставлять необходимый для него материал. Составлять статьи и выпускать газету должна была особая комиссия из трех лиц под непосредственным руководством Халтурина.

В Москве Халтурин продолжал держать связь с рабочими и за короткое время организовал здесь несколько рабочих кружков.

1 марта 1881 г. на одной из улиц Петербурга Александр II был убит бомбой, брошенной в него народовольцем Гриневецким. Халтурин был обрадован этим событием и ждал, как и все революционеры, живого отклика в массах, начала всенародного восстания.

Событие это совершилось после того, как десятки выдающихся деятелей революционного народничества были расстреляны, повешены или окончили свою жизнь на каторге, в ссылках и казематах. Все время народовольцы направляли все свое внимание и немногочисленные силы па «центральный удар» по самодержавию — убийство царя. И вот, когда этот акт совершился, и, казалось, главная цель была достигнута, у народовольцев не оказалось реальных сил, чтобы воспользоваться растерянностью и замешательством в правящих кругах России.

В конце декабря 1881 г. Исполнительный комитет «Народной воли» отозвал Степана Халтурина из Москвы и направил его в Одессу для выполнения срочного задания.

Перед отъездом Халтурина в Одессу в конце 1881 г. в Москву были вызваны рабочие из Петербурга и южных районов. Они поступили на заводы и продолжали свою революционную деятельность среди московских рабочих. Халтурин придавал большое значение этой деятельности.

После отъезда Халтурина деятельность Рабочей группы несколько ослабла. Причиной этому послужили аресты одних ее членов в самой Москве и перевод других Исполнительным комитетом в Петербург. В апреле 1882 г. московская народовольческая рабочая организация прекратила свое существование.

В Одессе. Казнь Халтурина

В 70-х годах XIX в. рабочее движение в России, кроме Петербурга и Москвы, наиболее ярко проявилось в Одессе. В этом крупном торгово-промышленном городе юга России сложился большой отряд наемных рабочих, занятых на механических заводах, железнодорожных мастерских, в отраслях легкой промышленности, в порту.

Одесса еще в 60-х годах стала одним из главных узлов связи между русской политической эмиграцией и революционным движением в стране. До рабочих Одессы быстро доходили известия о западноевропейском рабочем движении, о деятельности Первого Интернационала, о Парижской Коммуне, о национально-освободительном движении в странах Восточной и Южной Европы. Одесса в 60–70-х годах служила важным пунктом русско-польских и русско-балтийских революционных связей.

Рабочее движение здесь началось с самого начала 70-х годов. На базе рабочих кружков в 1875 г. здесь возникла первая в России рабочая политическая организация «Южнороссийский союз рабочих», которому принадлежит почетное место в начальном периоде рабочего движения России.

Халтурин знал о рабочем движении на юге России от Обнорского, который был в Одессе в 1873 г. Халтурину был известен процесс по делу «Южнороссийского союза рабочих», происходивший в Петербурге в 1877 г.

После разгрома «Южнороссийского союза рабочих» уцелевшие рабочие кружки продолжали свою деятельность.

Во второй половине 70-х годов произошел ряд стачек в Одессе. Передовые рабочие приняли участие не только в стачках, но и в рабочих сходках. Ранней весной 1878 г. рабочим кружком была отмечена 7-я годовщина Парижской Коммуны. На тайном митинге по этому поводу рабочими Одессы был принят адрес рабочим Франции, в котором выражалась интернациональная солидарность^{89}.

Во время пребывания в Москве Халтурин посетил Одессу. Там находились его старый знакомый но Петербургу Е. И. Иванайнен и знакомый по Сормову Н. Биткин. Вместе с ними Халтурин предполагал создать в Одессе рабочую организацию по типу «Северного союза русских рабочих».

Деятельность Халтурина в Одессе недостаточно выяснена. Нет полных данных о его показаниях на допросе по делу об убийстве генерала Стрельникова. В сообщении одесского генерал-губернатора Гурко в Петербург министру внутренних дел гр. Игнатьеву по окончании дознания и после утверждения приговора от 21 марта 1882 г. говорится: «Степанов (Халтурин. — Ю. П.) показал, что, не принимая непосредственного участия в убийстве генерала Стрельникова, он этому способствовал и вполне сочувствовал, ибо генерал заслужил смерти, до этого приговоренный Исполнительным комитетом „Народной воли“». Халтурин далее показал, что «…участие его в убийстве было случайное, так как он приехал в Одессу, собственно, для устройства организации между рабочим сословием, и только встретив к сему в деятельности генерала Стрельникова неодолимое препятствие, донес о сем комитету и получил от него приказание устранить препятствие путем убийства, он, Степанов, решился привести это приказание в исполнение и для этой цели вошел с товарищами, которые готовы были на убийство генерала Стрельникова самостоятельно…»^{90} Даже из этого полицейского изложения следует, что Халтурина по-прежнему тянуло к рабочему делу, что он хотел в Одессе создать рабочую организацию по типу петербургской.

При нем во время ареста были обнаружены «Устав одесской рабочей группы», черновики прокламации, написанной им. Всегда, до самой смерти, на первый план Халтурин ставил интересы рабочего класса, его организаций, его политическое пробуждение, его победу.

В отличие от народовольцев, которые, оставаясь идеологами крестьянской демократии, связывали социалистическое переустройство России с сельской общиной, с крестьянством как историческим носителем социализма в России, Халтурин оставался до конца деятелем рабочей демократии. Прежде всего в городском пролетариате видел он главную революционную силу, всеми силами стремился к созданию широкого рабочего социалистического движения, мечтал о создании всероссийской рабочей партии, о тесной связи с международным рабочим движением. Халтурин погиб всего за полтора года до образования в России первой русской марксистской организации — группы «Освобождение труда».

Однако по ряду причин Халтурин не смог отказаться от пути единоборства, на который он вступил после разгрома «Северного союза русских рабочих».

Со вступлением на престол Александра III восторжествовала политика самой оголтелой и неприкрытой реакции. Полиция и жандармерия получили неограниченную власть. На местах царил необузданный и дикий произвол чиновников. За малейшую «провинность» рабочих и крестьян пороли. В армии возродилась муштра, и к «нижним чинам» стали применять телесные наказания.

Наиболее рьяные монархисты, наиболее отъявленные реакционеры и мракобесы отмечались царским правительством и повышались по службе. Среди последних особенно отличался киевский военный прокурор Стрельников. В нем воплотились изощренность инквизитора и жестокость палача.

«Деятельность» Стрельникова заслужила благосклонное внимание царского правительства, и осенью 1881 г. Александр III облек его чрезвычайными полномочиями, назначив «наблюдающим за производством дознаний по государственным преступлениям на юге России» с оставлением прокурором Военно-окружного суда. Ему было предоставлено право прямого сношения с министром внутренних дел, а в особо важных случаях — с самим царем. Он сразу же приступил к массовым арестам, поставив себе целью организовать два больших политических процесса — в Киеве и Одессе. Он сам производил дознания и был совершенно бесконтролен в своих действиях — пускал в ход обещания облегчить положение, лесть, угрозы — словом, все средства, вплоть до избиения. Стойко державшихся он изолировал, переводил из тюрьмы в крепость и карцер. Такими приемами он вырывал у судей десятки казней. Разными средствами он заручился вереницей предателей, которые на процессе должны были оговорить обвиняемых. Только в Киеве было арестовано более 150 человек. Не удивительно, что народовольцы решили казнить его.

В то время представителем партии «Народная воля» на юге была член Исполнительного комитета Вера Фигнер. Она и обратилась к Исполнительному комитету, перенесшему свое местопребывание из Петербурга в Москву, с предложением покарать палача. По ее мнению, местом покушения надлежало выбрать Одессу, куда часто приезжал Стрельников для расправы с революционерами.

Исполнительный комитет согласился с предложением Фигнер и возложил организацию этого акта на Степана Халтурина, дав в помощники студента-народовольца Желвакова, который вызвался осуществить казнь Стрельникова.

Николай Желваков, как и Халтурин, был родом из Вятской губернии. Отец его был топографом. Окончив 6 классов Вятской гимназии, Николай уехал в 1874 г. в Петербург, где жил на средства отца. Осенью 1880 г. он поступил вольнослушателем естественного факультета Петербургского университета. Одновременно был переписчиком у присяжного поверенного и выполнял другие работы. Осенью 1881 г. Н. А. Желваков вступил в рабочую организацию «Народной воли». Неоднократно встречался с Андреем Желябовым, Софьей Перовской. Вскоре Желваков был направлен на юг России с целью собрать сведения о впечатлении, произведенном событием 1 марта 1881 г. на разные слои населения. Желваков посетил Ростов-на-Дону, затем заехал в Курск, а оттуда отправился в Николаев и Одессу.

Желвакову было тогда 23 года. Он был хорошо сложен, выше среднего роста, его красивые синие глаза выражали спокойную энергию и большую силу воли. В написанном в 1882 г., но изданном уже в советское время некрологе читаем: «3 апреля 1881 г. он присутствовал при казнях, и так как он лично знал Софью Львовну (Перовскую. — Ю. П.), не раз встречался с Желябовым и слышал его речи на сходках молодежи зимою, то легко представить себе то потрясающее впечатление, какое произвело на него это событие. Он провожал осужденных по улицам и во время исполнения кровавой расправы находился на площади…»^{91}. Все это вызвало в Желвакове беспредельный гнев и укрепляло решимость отомстить.

16 марта 1882 г. Желваков прибыл из Николаева в Одессу, где присоединился к Халтурину, который находился здесь с 31 декабря 1881 г. и поддерживал связь с местной подпольной группой рабочих. В это время в Одессе находился и Стрельников.

Так как Желваков к тому времени еще не успел приехать, Халтурин занялся подготовкой покушения один. Однако Стрельников внезапно покинул город. Пришлось дожидаться его следующего приезда.

В феврале 1882 г. Стрельников вновь появился в Одессе. После тщательного наблюдения за ним и изучения обстановки Халтурин вместе с Желваковым решили действовать.

18 марта 1882 г. Стрельников, как всегда после обеда во французском ресторане, прогуливался по бульвару. Через некоторое время он сел на скамейку отдохнуть. Несколько поодаль от него сидел его охранник, переодетый в штатское платье. Тут же на бульваре находился Желваков, поджидавший выхода Стрельникова из ресторана. Улучив удобный момент, народоволец выстрелил. Стрельников был убит наповал.

Желваков бросился бежать к Халтурину, ожидавшему его в специально приобретенном на случай бегства экипаже.

Привлеченные выстрелом, а затем и криками охранника, подоспевшие полицейские бросились за Желваковым. Он отстреливался, пока хватило пуль в его двух револьверах, а потом стал защищаться кинжалом.

Когда наблюдавшему за погоней Халтурину стало ясно, что обессиленный Желваков не сумеет добраться к пролетке, он вынул револьвер и поспешил на выручку своему товарищу. Но околоточный надзиратель собрал группу людей, стоявших возле пролетки, и бросился с ними вдогонку за Халтуриным. Подоспевшие на помощь околоточному полицейские скрутили руки Халтурину и связали его. Желваков был также схвачен.

Весть об убийстве Стрельникова быстро облетела город. У полицейского участка, куда привели арестованных, стал собираться народ. В Одессе было заметно сильное возбуждение. Жители явно сочувственно относились к совершившим покушение.

Город принял вид военного лагеря. На улицах появились конные разъезды, замаршировали пешие полицейские патрули, останавливая случайных прохожих. Здание полиции было окружено усиленной охраной, и проход горожан здесь был запрещен.

Царь Александр III, боясь участи Александра II, жил все время в Гатчине. Сюда на его имя прибыло телеграфное донесение генерал-губернатора Гурко об убийстве Стрельникова. 19 марта 1882 г. министр внутренних дел Игнатьев в ответ на сообщение Гурко немедленно телеграфировал: «По доведению об убийстве Генерал-Майора Стрельникова до Высочайшего сведения, Государь Император повелел, чтобы убийцы были немедленно судимы военным судом и в 24 часа повешены без всяких оговорок». Выполнить это «Высочайшее повеление» в 24 часа оказалось невозможным. Приговор был сообщен в Петербург 21 марта.

В ночь с 21 на 22 марта 1882 г. Халтурина и Желвакова судили в такой глубокой тайне, что даже высшим судейским чиновникам ничего не было известно о составе и месте суда.

На этом тайном судилище, неслыханном даже в практике царской юстиции, присутствовали Гурко, наспех назначенные им судьи и двое обвиняемых, которые вели себя с большим достоинством.

Халтурин взял на себя всю вину за совершенное покушение.

Желваков, обращаясь к самозванным судьям, сказал: «Меня повесят, но всех вам не перевешать, от ожидающего вас конца ничто не спасет вас!»

22 марта 1882 г. в 5 часов утра Халтурин и Желваков были казнены.

Так оборвалась героическая жизнь одного из виднейших представителей рабочего класса России на заре его освободительной борьбы, замечательного русского рабочего-революционера и социалиста — Степана Николаевича Халтурина.

* * *

Недолгая, но полная лишений, борьбы и подвигов жизнь Степана Халтурина была прервана царскими палачами.

Деятельность Халтурина протекала б неимоверно тяжелых условиях царизма, в обстановке подполья. Эти обстоятельства сами по себе ставили множество препятствий на пути его борьбы за рабочее дело, не давали развернуться его таланту организатора и руководителя рабочих масс, сужали арену его деятельности.

Но, несмотря на это, столяр Степан Николаевич Халтурин выступает перед нами как выдающийся революционный деятель той эпохи, как замечательный сын своего класса и народа.

Призывая каждого члена «Северного союза русских рабочих» неутомимо бороться за возвеличение рабочего класса, Халтурин, говорил: «Услуга эта не останется забытой потомством, и славное имя его… занесется в летописи истории».

7 ноября 1923 г. в годовщину Великого Октября в Вятке при огромном стечении народа, участии всех организаций города, делегатов от всех уездов Вятской губернии, всех крестьян деревни Верхние Журавли, где родился Степан, представителей рабочих Одессы состоялось торжественное открытие памятника Степану Халтурину.

Могучая фигура ближайшего предшественника пролетарской партии в России, ее провозвестника изображена была со знаменем в одной руке и вытянутой вперед другой, обращенной к народу, выражавшей энергию, мысль, революционный пафос.

Выступавшие отмечали преемственную связь первого поколения рабочих революционеров России с героями Октября.

Память о великом сыне рабочего класса России Степане Халтурине, выдающемся рабочем-революционере, организаторе «Северного союза русских рабочих», ближайшего предшественника пролетарской партии в России, увековечена в названии многих промышленных и транспортных предприятий, колхозов, улиц крупнейших городов — Москвы, Ленинграда, Одессы и др.

На родине Халтурина еще в 1923 г. был его именем назван г. Орлов, где он учился. В Вятке (г. Киров) именем Степана Халтурина названы: бывший Александровский сад — любимое место отдыха кировчан, бывшая Пятницкая улица, судоремонтные мастерские. Именем Степана Халтурина назван большой колхоз, куда входит деревня Верхние Журавли, где родился Халтурин.

Велики заслуги Степана Николаевича Халтурина перед русским рабочим движением. Его яркая легендарная жизнь, отданная на служение народу, непоколебимое мужество, изумительная смелость, непревзойденная отвага и героизм, выдающийся организаторский талант и блестящая революционная деятельность занесены в летопись истории как одна из самых славных страниц революционно-освободительного движения рабочего класса России.

Приложения

I. К русским рабочим

Программа «Северного союза русских рабочих»

Сознавая крайне вредную сторону политического и экономического гнета, обрушивающегося на наши головы со всею силою своего неумолимого каприза, сознавая всю невыносимую тяжесть нашего социального положения, лишающего нас всякой возможности и надежды на сколько-нибудь сносное существование, сознавая, наконец, более невозможным сносить этот порядок вещей, грозящий нам полнейшим материальным лишением и парализацией духовных сил, мы, рабочие Петербурга, на общем собрании от 23 и 30 декабря 1878 года пришли к мысли об организации общерусского союза рабочих, который, сплачивая разрозненные силы городского и сельского рабочего населения и выясняя ему его собственные интересы, цели и стремления, служил бы ему достаточным оплотом в борьбе с социальным бесправием и давал бы ему ту органическую внутреннюю связь, какая необходима для успешного ведения борьбы.

Организация Северного Союза Русских Рабочих должна иметь строго определенный характер и преследовать именно те цели, какие поставлены в ее программе.

В члены этого Союза избираются исключительно только рабочие и через лиц более или менее известных, числом не менее двух.

Всякий рабочий, желающий сделаться членом Союза, обязан предварительно ознакомиться с нижеследующей программой и с сущностью социального учения.

Все члены Союза должны сохранять между собой полную солидарность, нарушивший ее подвергается немедленному исключению. Член же, навлекший на себя подозрение, изобличающее его в измене Союзу, подвергается особому суду выборных.

Каждый член обязан вносить в общую кассу Союза известную сумму, определяемую на общем собрании членов.

Делами Союза заведывает комитет выборных, состоящий из 10 членов, на попечении которого лежат также обязанности по кассе и библиотеке. Общие собрания членов происходят раз в месяц, где контролируется деятельность комитета и обсуждаются вопросы Союза.

Собрание уполномочивает комитет только в действиях, являющихся непосредственно в интересах всего Союза.

На обязанности комитета лежит также право сношения с представителями провинциальных кружков и фракций рабочих России, принявших программу Северного Союза.

Провинциальные фракции Союза удерживают за собой автономное значение в сфере деятельности, определяемой общей программой, и подчиняются только решениям общих представительных собраний.

Центральная касса предназначается исключительно на расходы, необходимые для выполнения планов Союза, и на поддержку рабочих во время стачек.

Библиотека имеет целью бесплатно удовлетворять потребностям столичных рабочих, даже и не принадлежащих Союзу.

Расходы на ее содержание и на выписку книг идут из кассы Союза и из сумм, жертвуемых рабочими.

Северный Союз Русских Рабочих, тесно примыкая по своим задачам к социально-демократической партии Запада, ставит своей программой:

1. Ниспровержение существующего политического и экономического строя государства, как строя крайне несправедливого.

2. Учреждение свободной народной федерации общин, основанных на полной политической равноправности и с полным внутренним самоуправлением на началах русского обычного права.

3. Уничтожение поземельной собственности и замену ее общинным землевладением.

4. Правильную ассоциационную организацию труда, предоставляющую в руки рабочих-производителей продукты и орудия производства.

Так как политическая свобода обеспечивает за каждым человеком самостоятельность его убеждений и действий и так как ею прежде всего обеспечивается решение социального вопроса, то непосредственными требованиями Союза должны быть:

1. Свобода слова, печати, право собраний и сходок.

2. Уничтожение сыскной полиции и дел по политическим преступлениям.

3. Уничтожение сословных прав и преимуществ.

4. Обязательное и бесплатное обучение во всех школах и учебных заведениях.

5. Уменьшение количества постоянных войск или полная замена их народным вооружением.

6. Право сельской общины на решение дел, касающихся ее, как-то: размера податей, надела земли и внутреннего самоуправления.

7. Уничтожение паспортной системы и свобода передвижения.

8. Отмена косвенных налогов и установление прямого, сообразно доходу и наследству.

9. Ограничение числа рабочих часов и запрещение детского труда.

10. Учреждение производительных ассоциаций, ссудных касс и дарового кредита рабочим ассоциациям и крестьянским общинам.

Вот в главных чертах та программа, руководиться какою поставило себе задачею общее собрание петербургских рабочих от 23 и 30 декабря.

Путем неутомимой и деятельной пропаганды в среде своих собратьев Северный Союз надеется достичь тех результатов, которые выдвинут и у нас рабочее сословие и заставят заговорить о себе, о своих правах; посему на обязанности каждого члена этого Союза лежит священный долг вести посильную агитацию в угнетаемой и отзывчивой на требования справедливости рабочей массе. Услуга его не останется забытою потомством, и славное имя его как апостола евангельской истины занесется в летописи истории.

Рабочие! Вас мы зовем теперь, к вашему голосу совести и сознанию обращаемся мы.

Великая социальная борьба уже началась — и нам нечего ждать; наши западные братья уже подняли знамя освобождения миллионов — и нам остается только примкнуть к ним. Рука об руку с ними пойдем мы вперед и в братском единении сольемся в одну грозную боевую силу…

На нас, рабочих, лежит великое дело — дело освобождения себя и своих братьев, на нас лежит обязанность обновления мира, утопающего в роскоши и истощающего наши силы, — и мы должны дать его.

Вспомните, кто первый откликнулся на великие слова Христа, кто первый был носителем его учения о любви и братстве, перевернувшего весь старый мир? Простые поселяне… Мы тоже зовемся к проповеди, мы тоже призываемся быть апостолами нового, но в сущности только непонятного и позабытого учения Христа. Нас будут гнать, как гнали первых христиан, нас будут бить и издеваться над нами, но будем неустрашимы и не постыдимся их поруганий, так как одно это озлобление против нас уже покажет нам их бессилие в борьбе с нравственным величием идей, в борьбе с тою силою, какую мы представим собою.

«Вы развращаете мир, — скажут нам, — вы разрушаете семью, вы попираете собственность и оскверняете религию».

Нет, будем отвечать им, не мы развращаем мир, а вы. Не мы причиною зла, а вы. Напротив, мы идем обновить мир, возродить семью, установить собственность, как она должна быть, и воскресить великое учение Христа о братстве и равенстве…

Рабочие! Становитесь смело под наше знамя социального переворота, сомкнитесь в дружную братскую семью и, опоясавшись духовным мечом истины, идите проповедовать свое учение по городам и селам!

Ваше будущее лежит в этой спасительной пропаганде, и ваш успех зависит от нравственной силы вашей; с нею мощны вы, с нею вы покорите мир.

Знайте, что в вас заключается вся сила и значение страны, вы — плоть и кровь государства, и без вас не существовало бы других классов, сосущих теперь вашу кровь. Вы смутно сознаете это, но у вас нет организации, нет идеи, которой бы вы руководились, нет, наконец, нравственной поддержки, столь необходимой для дружного отпора врагу. Но мы, рабочие, организаторы Северного Союза, даем вам эту руководящую идею, даем вам нравственную поддержку в сплочении интересов и, наконец, даем вам ту организацию, в какой нуждаетесь вы.

Итак, за вами, рабочие, последнее слово, от вас зависит участь великого Союза и успех социальной революции в России!

«Петербургская вольная типография». 12-го января 1879 года. Печатано по просьбе рабочих.

II. Письмо в редакцию

«Земли и воли» от рабочих «Северного союза»

С выражением крайнего сочувствия и одобрения прочли мы ваши краткие, немногословные, но искренние и честные замечания, помещенные в № 4 «Земли и воли», по поводу нашей программы. После того, что многим из нас пришлось слышать, эти замечания, эта искренность тона, с какою вы обращаетесь к нам, были, признаться, довольно неожиданны. Действительно, нас называли выскочками, упрекали в недомыслии, противоречиях, порицали за слог, а многие даже прямо относились с недоверием, видя в нашей программе произведение интеллигентных рук, написанное больше для «острастки», и посему ничего не выражающее собою до того еще не доверяют нашим силам, до того еще привычка смотреть на нас, как на неспособную скотину, вкоренена во многих.

Здесь мы не намерены особенно касаться тех или других отзывов, слышанных нами, не намерены также подробно распространяться по поводу нашей программы; скажем только то, что без ошибок и прорех ничего не удается сначала, и это особенно относится к кудреватости слога, за каковую вы справедливо и досадуете на нас. Действительно, кудреватость слога — наш грех, и мы его берем на себя. Поговорим теперь о тех упреках, которые посылались на наши головы тотчас по выходе «программы рабочих». Главное обвинение сводилось к тому, что в нашей программе замечается путаница понятий и воззрений на различные оттенки революционной партии Запада и в особенности что-де очень странно замечается смешение социалистических требований с конституционными. Мы верим, что наша программа действительно должна была вызвать порицания именно этою стороною, но только мы со своей стороны ничего нелогичного в ней не видим. Ведь, собственно говоря, если мы разбираем какое-нибудь суждение, то нам должно обратить внимание только на то, есть ли в нем логика, а не на то, из чьих мыслей и слов это суждение. Между тем многие, как видно, именно и обращают свое внимание только на последнее и посему в своих замечаниях доходили до того, что требование политической свободы нами, рабочими, считали просто нелепым и не вяжущимся с вопросом об удовлетворении желудка.

Вот здесь-то, признаться, мы и не видим никакой логики, ничего, кроме недомыслия. Ведь высказать подобные соображения — значит прямо отказывать нам даже в малейшем понимании окружающих явлений, значит прямо глумиться над нашими мозгами и приписывать разрешение социального вопроса одним только желудкам. Боимся, чтобы при таком узком разрешении мы не пожрали друг друга… Разве мы сами не знаем, что лучше быть сытым и мечтать о свободе, чем на пище св. Антония добиваться свободы. Но что же делать, если логика желаний и помыслов уступает перед нелогичностью истории и если политическая свобода является прежде социального удовлетворения. Нас можно было бы еще упрекать, если бы мы составляли свою программу где-нибудь в Подлинной, обитатели которой дальше своей деревни да назойливого попа соседнего селения ничего не ведают. В этом случае наша программа, кроме усмешки, конечно, ничего бы не вызвала, так как представления о Сысойке, умеющем хорошо лузить древесную кору для своего желудка, и о политической свободе как-то не вяжутся.

Но в том-то и сила, что мы уже вышли из условий этой жизни, начинаем сознавать происходящее вокруг нас, а главное, что и заставило особенно нас выставить, по-видимому, чуждые нам требования, мы составляем организацию не ради ее самой, а ради дальнейшей пропаганды и активной борьбы. Наша логика в данном случае коротка и проста. Нам нечего есть, негде жить — и мы требуем себе пищи и жилища; нас ничему не учат, кроме ругательств и подпалочного подчинения, — и мы требуем изменения этой первобытной системы воспитания. Но мы знаем, что наши требования так и останутся требованиями, если мы сложим руки, будем взирать с умилением, как наши «державные» и другие хозяева распоряжаются нашими животами и пускают деревенских собратьев по миру. И вот мы сплачиваемся, организуемся, берем близкое нашему сердцу знамя социального переворота и вступаем на путь борьбы. Но мы знаем также, что политическая свобода может гарантировать нас и нашу организацию от произвола властей, дозволить нам привольнее развивать свое мировоззрение и успешнее вести дело пропаганды, — вот мы, радисбережения своих сил и скорейшего успеха, требуем этой свободы, требуем отмены разных стеснительных «положений» и «уложений». Такое требование тем более удобовыполнимо, что оно по вкусу говорунам — этим деятелям будущей всероссийской говорилки, — следовательно, на осуществление его рассчитывать не так трудно. Да не подумают, чтобы и в самом деле политическая свобода входила в наши особенные планы и расчеты и для нее мы отводили столь же почетное место, как и для основного нашего требования. Нет, мы только говорим, что так было бы лучше, что эта свобода все-таки очень важное условие для скорейшего переворота и более или менее осмысленного решения социального вопроса; а осмысленность в движении, как и сами знаете, есть, в свою очередь, опять весьма важное условие для желанного исхода революции. Этим мы вовсе не хотим сказать, что ради осмысленности социальной революции мы желали бы ее оттянуть на бесконечно длинное время. Вовсе нет, мы только говорим, что нужно пользоваться всем, что можно достать, нужно обращать внимание на все, что окажет услугу в нашем деле.

Гораздо важнее для нас ваши замечания относительно наших недостатков и пробелов по аграрному вопросу. Действительно, мы уже чересчур увлеклись рассмотрением своего городского положения, чересчур пропитались духом различных программ Запада, и вот оказалось, что для нашей деревни в своей программе мы отвели очень немного места. Но, да извинят нас за этот промах, тем более что забывать деревню — не есть дело нашего ума и чувства. Для нас столько же дорог мужичок с его родными лесами, как и фабричный, а улучшение быта первого даже важнее, потому что тогда ни один кулак не вызвал бы нас с своих полей служить своему ненасытному брюху. Не место, конечно, толковать здесь, в чем бы мы ни полагали разрешение аграрного вопроса и улучшение быта крестьянина. Мы знаем, что с него дерут все, что можно содрать, отнимают все, что можно отнять в виде податей, повинностей, оброков и поборов, в «пользу» да «на пользу». И все это, конечно, взимается, как и следует по закону. Знаем также, что у нашего крестьянина нет ни порядочных школ, ни училищ, ничего такого, чтобы хоть мало-мальски могло развить его духовную сторону. И это также в порядке вещей, потому если на христолюбивое воинство и на различные затеи царских потешников и скоморохов издерживаются сотни миллионов, то на образование и неоткуда брать более 13-ти. Но самое главное, что гнетет нашего мужика, так это недостаток земли. Дадут ему две десятины, много — три-четыре песку, пожелают при сем всех благ и оставят на произвол судьбы. «На мол, хоть виноград сей; вмешиваться в хозяйство не станем, лишь бы денежки к сроку». Ну вот и сеет он виноград в поте лица, чтобы потом «для вкуса» пересыпать его мякиной или древесной корой. И платит за этот подарок крестьянская семья 18–25 руб., а на помещичьих землях-таки и все 40 руб. И это за какие-нибудь 7–10 десятин песку да несколько десятин лесных и луговых угодий. Хорошо, если еще какая скотина есть, а то хоть «взвой да беги». Посему — увеличение наделов сообразно потребностям семьи, насчет незанятых и помещичьих земель, узаконение только тех повинностей, которые прямо идут на удовлетворение нужд и потребностей крестьянской общины и на устройство школ и сельскохозяйственных училищ, — вот что в общих чертах можем добавить к своей программе и выставить со своей стороны необходимыми требованиями.

Теперь выскажем несколько слов по поводу ваших искренних опасений за целость и сохранность наших членов и нашей молодой организации.

Смеем вас уверить, что эти опасения неосновательны, и нам едва ли может угрожать что-нибудь больше, чем вам. Если 10 лет тому назад нашей полиции не удалось покончить с горстью социалистов, то тем более теперь. Нет, у нас не родилось такой синей чуйки, которая бы имела смелость перевешать нас всех на одной осине, нет ни одного еще такого жандармского глаза, который мог бы отличить социалиста от простого смертного. Важен был только почин, но он сделан, и теперь едва ли что способно заглушить ту идею, которая соединила нас воедино и тем более вероятно, что уже теперь мы насчитываем членов «Союза» только в Питере около 200 человек, не говоря о других 200 человек, на которых вполне можно положиться и которые не сегодня, так завтра сделаются нашими сочленами.

Точно то же можно сказать и относительно решения выдавать книги всем рабочим без исключения как решения, не противоречащего чувству самосохранения. В библиотеку вхожи только люди, вполне испытанные и надежные, и потому про место нахождения ее знают сравнительно очень немногие. На этих немногих лежит уже ответственность перед библиотекой и самими собой.

Книги, передаваемые членами в руки знакомых и далее, весьма мало могут сказать любопытному ищейке. Скорее такая передача будет носить на себе характер частного пользования. Правда, от этого библиотека терпит иногда значительный ущерб, книги теряются, но что же делать?

Со временем, когда подробнее определятся условия выдачи книг, можно будет избегать и этого недостатка.

Выше мы сказали, что число членов «Союза» достигает в настоящее время до 200 чел., т. е. в состав организации вошли наиболее деятельные, наиболее выдающиеся рабочие-социалисты Петербурга. Избрание в члены никаким особенным «искусом» не обусловливается, и исключительное внимание обращается лишь на то, чтобы оно удовлетворяло основным положениям программы о принятии в члены. Правда, при значительном количестве членов не так-то легко достается сближение, не так ясно для многих представляются самые цели, к которым решено стремиться о чем говорите и вы. Но так, наконец, дружно может проводиться в исполнение известное решение, но наши воззрения на организацию таковы, что количественное превосходство не должно мешать качеству энергичных и деятельных членов и что, напротив, решающее значение этих последних будет воспитательным образом отражаться на всех.

Первоосновная цель наша — организовать рабочие силы и отвести им надлежащее место для деятельности; посему различные оттенки мнений, а также характер и направление социалистической деятельности, клонящейся в конечном результате к одному и тому же, для нас не должны иметь особенного значения.

Как думаем мы вести борьбу, в чем проявлять свою силу и какой именно программы придерживаться в окончательной форме — обо всем этом надеемся поговорить в свое время, когда будем иметь возможность вернее наметить свой путь и обстоятельнее определить свои непосредственные цели. Теперь же скажем только, что при слабости еще организации, при недостатке энергичных боевых сил наша деятельность в массе будет носить на себе характер пропаганды и мирной агитации в среде рабочего и крестьянского люда. Но этим мы вовсе не хотим сказать, что более или менее открытая борьба, как активное участие и агитация во время стачек, исключается пока из нашей программы действий. Напротив, мы должны пользоваться всеми удобными моментами, всеми случаями, где бы могли открыто заявлять свою силу как единичную, так и массовую. Если вы понимаете нас и если сознаете всю важность правильной постановки и решения вопросов в деле нашей организации, то и не будете слишком требовательны к нам, как, по-видимому, желалось бы многим. Все эти и тому подобные вопросы, в которых весь «Союз» заинтересован так близко, мы намеревались разобрать на столбцах своей газеты, где, между прочим, постарались бы развить и сущность нашей программы. Но, к сожалению, это желание близко было уже к осуществлению, по обстоятельствам, от нас не зависящим, так и осталось пока желанием.

Мы лишились посему на время одного из самых важных рычагов нашей агитационной деятельности — печатного слова и лишили в то же время рабочую и крестьянскую массу той пищи, какой она теперь наиболее нуждается.

Сотоварищи! Вы знаете, насколько важна в настоящее время эта пища, о какой мы говорим, но вы знаете также, что ваш орган «Земля и воля» не может служить ею для массы. Поэтому с искренним сочувствием мы отнеслись к дошедшему до нас слуху, что вы намерены в скором времени выпустить в свет народную социалистическую газету.

Пожелаем же вам от лица всего «Союза» полного успеха в этом благородном и дорогом для всех нас начинании^{92}.

III. Рабочим от Центрального комитета Северного союза русских рабочих

Братья!

Вам уже известно, что на днях в Петербурге было две стачки рабочих: на фабрике Шау и на Новой бумагопрядильне. Эти стачки были вызваны тем бедственным положением, которое испытывают рабочие при ничтожном вознаграждении за труд. Но одна стачка должна была прекратиться, потому что все рабочие были объявлены бунтовщиками и рассчитаны. 250 человек оказались совсем без работы, пищи и крова. Стачка на Новой бумагопрядильне продолжает держаться; но неизвестно, как долго продлится, если мы не употребим с своей стороны всех усилий. Рабочие ходили к башибузуку Зурову заявить о своих требованиях, но но дороге были разогнаны жандармами и жестоко избиты: 11 человек отправлены в больницу; десятки наших товарищей сидят по разным частям и в пересыльной тюрьме.

Остается только надеяться на себя и па своих братьев-рабочих.

Рабочие! Наше одинаково бедственное положение требует, чтобы мы стояли и, насколько можно, помогали друг другу. Вы знаете, что у нас, рабочих «Северного Союза», существует касса, деньги из которой идут главным образом на поддержку стачечников. Наша цель — помогать всем без исключения рабочим во время тяжких невзгод. Наши интересы есть ваши, и наш успех в борьбе с кровопийцами-хозяевами зависит от дружного действия.

Окажем же посильную поддержку своим братьям и будем жертвовать всем, чем только можем, для правого дела. Поэтому мы приглашаем всех сочувствующих доставлять пожертвования в нашу кассу, откуда они пойдут немедленно по назначению.

Еще остается сказать нам братское слово к бывшим рабочим Шау и рабочим Новой бумагопрядилъни.

Братья, боритесь и стойте за свое дело, насколько хватит ваших и наших сил. Этим вы покажете свою силу, и наши притеснители побоятся потом поступать с рабочими, как с собаками.

Знайте, что мы, рабочие Союза, готовы помочь вам всем, чем можем, и до последней крайности. Вы не одни — мы с вами и всегда за вас, а пас здесь теперь уже целые сотни. Кликните только клич, и мы всегда первые отзовемся на ваши слова и первые станем на вашу защиту.

Полного успеха желаем вам от всех наших братских сердец.

Печатаю в «Петербургской Вольной типографии» 24 января 1879 г.^{93}

Примечания

1

Ныне деревня Верхние Журавли Халтуринского района Кировской области.

(обратно)

2

После того как царским властям стало известно о революционной деятельности Степана Халтурина, деревня Халевинская была объявлена «крамольной». В «наказание» за то, что именно в ней родился этот выдающийся революционер, оттуда в течение 20 лет не брали солдат в гвардию, охранявшую царя.

(обратно)

3

«Общество друзей» — рабочая организация, созданная в 70-х годах XIX в. в Петербурге.

(обратно)

4

И. С. Русанов ошибочно называет его Карлом Ивановичем, в действительности это был Степан Андреевич Шмидт.

(обратно)

5

«Бунтарями» называли ту часть революционных народников, которые разделяли взгляды анархиста М. А. Бакунина, считавшего русских крестьян «коммунистами», по инстинкту готовыми в любой момент к «бунту» против царя и всего государственного строя. Для этого стоит лишь идти в народ и призвать его к «бунту». «Лавристами» называли сторонников П. Л Лаврова, который отрицал преждевременные революционные выступления, призывая к мирной пропаганде, подготовке кадров пропагандистов.

(обратно)

6

Это было во время русско-турецкой войны.

(обратно)

7

Сысойка — герой романа Ф. М. Решетникова «Подлипотщы» — человек, кругозор которого ограничен пределами деревни.

(обратно)

8

На этой квартире с апреля по июль 1879 г. жил Халтурин.

(обратно)

9

А. В. Якимова — революционерка 70-х годов, также землячка Халтурина, училась в Вятском земском училище, работала потом учительницей в сельской школе. Вела революционную пропаганду, за что в мае 1875 г. была арестована и привлечена по «процессу 193-х». В 1878 г. работала на Сормовском заводе, где некоторое время работал и Халтурин. По возвращении в Вятку была взята под надзор полиции. Из Вятки бежала в Петербург, где вновь встретилась с Халтуриным.

(обратно)

Комментарии

1

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 208–209.

(обратно)

2

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 172, 245.

(обратно)

3

Там же, т. 25, с. 94.

(обратно)

4

Там же, т. 22, с. 72.

(обратно)

5

Соболев В. А. Степан Халтурин. Очерк о выдающемся русском рабочем-революционере. Киров, 1957, с. 19.

(обратно)

6

Там же, с. 20, 21.

(обратно)

7

Рубакин Н. А. Из истории борьбы за права книги. Флорентий Федорович Павленков. — В кн.: Книга. Исследования и материалы. М., 1964, с. 217, 229–230.

(обратно)

8

Изергина Н. П. Ф. Ф. Павленков и «Вятская незабудка». — Учен. зап. Кировск. пед. ин-та, вып. 20. Киров, 1965, с. 193.

(обратно)

9

Там же, с. 199.

(обратно)

10

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 427–428.

(обратно)

11

Цит. по: Соболев В. А. Указ. соч., с. 23–24.

(обратно)

12

Итенберг Б. Первый Интернационал и революционная Россия. М., 1964, с. 66.

(обратно)

13

Там же, с. 206.

(обратно)

14

Соболев В. А. Указ. соч., с. 25.

(обратно)

15

Подробнее см.: Авдеева Б. Г. Крестьянское движение в Вятской губернии в пореформенный период (60–70 гг. XIX в.). — Учен. зап. Кировск. пед. ин-та, вып. 19. Киров, 1965, с. 43, 89.

(обратно)

16

Рабочее движение в России в XIX веке. М., 1950, т. I, ч. 3, с. 602–617.

(обратно)

17

Подробнее см.: Виленская Э. С. Революционное подполье в России (60-е годы XIX в.). М., 1965, с. 256–298.

(обратно)

18

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 211–225.

(обратно)

19

Соболев В. А. Указ. соч., с. 30.

(обратно)

20

Павел Халтурин вспоминал: «Когда Степан оказался в г. Рязани без денег и паспорта, мать и я писали ему вернуться домой. Но он не пожелал вернуться в г. Вятку» (Былое Урала, 1924, № 4, с. 168).

(обратно)

21

История рабочих Ленинграда. М., 1972, т. 1, с. 127.

(обратно)

22

Рабочее движение в России в XIX в. М., 1950, т. II, ч. 2, с. 44–45.

(обратно)

23

Русанов Н. С. На родине. М., 1931, с. 115.

(обратно)

24

Там же, с. 114.

(обратно)

25

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 311.

(обратно)

26

Подробнее см.: Королъчук Э. А., Крушкол Н. Б. Новые материалы о пропаганде экономического учения К. Маркса в петербургской печати 60-х годов XIX в. — Вопросы истории КПСС, 1972, № 3, с. 69–78.

(обратно)

27

Ленин В. И. Полн. собр. соч, т. 5, с. 106; т. 25, с. 34.

(обратно)

28

Каторга и ссылка, 1924, № 6, 13, с. 168.

(обратно)

29

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 377.

(обратно)

30

Мирошников И. Виктор Обнорский — выдающийся рабочий-революционер. М., 1960 с. 28.

(обратно)

31

Дейч Л. Виктор Обнорский, — Пролетарская революция, 1921, № 3, с. 51–52.

(обратно)

32

Там же, с. 52.

(обратно)

33

Плеханов Г. В. Соч. М.; Л., 1928, т. 1, с. 127.

(обратно)

34

В начале пути. Л., 1975, с. 141–150, 144.

(обратно)

35

Плеханов Г. В. Соч. М.; Л., 1928, т. III, с. 132.

(обратно)

36

Каторга и ссылка, 1924, № 3 10, с. 226.

(обратно)

37

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 197.

(обратно)

38

Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1929, т. 1 с. 220.

(обратно)

39

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 130.

(обратно)

40

Там же, с. 143.

(обратно)

41

Рабочее движение в России в XIX в., т. II, ч. 2, с. 191.

(обратно)

42

Там же, с. 187.

(обратно)

43

Рабочее движение в России в XIX в., т. II, ч. 2, с. 213–218.

(обратно)

44

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 197.

(обратно)

45

Степняк-Кравчинский С. М. Степан Халтурин. — В кн.: Соч. М., 1958, т. 1, с. 607.

(обратно)

46

Там же.

(обратно)

47

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 199.

(обратно)

48

Степняк-Кравчинский С. М. Указ. соч., с. 606.

(обратно)

49

Плеханов Г. В. Соч., т. III с. 199.

(обратно)

50

Тихомиров Л. Степан Халтурин. — Каторга и ссылка, 1926, № 4, 25, с. 85.

(обратно)

51

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 198.

(обратно)

52

Степняк-Кравчинский С. М. Указ. соч., с. 615.

(обратно)

53

Красный архив, 1924, т. VII, с. 89.

(обратно)

54

Там же.

(обратно)

55

Степняк-Кравчинский С. М. Указ. соч., с. 10.

(обратно)

56

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 72.

(обратно)

57

См.: Королъчук Э. А. «Северный союз русских рабочих» и рабочее движение 70-х годов XIX в. в Петербурге. М., 1971.

(обратно)

58

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 201.

(обратно)

59

Русанов П. С. Указ. соч., с. 124.

(обратно)

60

Там же, с. 128.

(обратно)

61

Там же, с. 131.

(обратно)

62

Плеханов Г. В. Соч., т. I, с. 67.

(обратно)

63

Первая рабочая демонстрация в России. М.; Л., 1926.

(обратно)

64

Там же.

(обратно)

65

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 198.

(обратно)

66

Там же, с. 142.

(обратно)

67

Там же, 200.

(обратно)

68

Там же.

(обратно)

69

Там же, с. 198.

(обратно)

70

Русанов Н. С. Указ. соч., с. 195.

(обратно)

71

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 188.

(обратно)

72

Рабочее движение в России в XIX веке, т. II, ч. 2, с. 241.

(обратно)

73

Там же, с. 239.

(обратно)

74

Степняк-Кравчинский С. М. Указ. соч., с. 612.

(обратно)

75

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 186.

(обратно)

76

Русанов Н. С. Указ. соч., с. 94.

(обратно)

77

Революционная журналистика семидесятых годов. Ростов н/Д, б. г., с. 200.

(обратно)

78

Рабочее движение в России в XIX веке, т. II, ч. 2. с. 243.

(обратно)

79

Там же, с. 243–244.

(обратно)

80

Там же, с. 244.

(обратно)

81

Там же.

(обратно)

82

Архив «Земли ж воли» и «Народной воли». М., 1932, с. 49.

(обратно)

83

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 144.

(обратно)

84

Там же, с. 202.

(обратно)

85

Там же, с. 203.

(обратно)

86

Плеханов Г. В. Соч., т. III, с. 204.

(обратно)

87

Там же, с. 205.

(обратно)

88

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 100–101.

(обратно)

89

Подробнее см.: Итенберг В. С. «Южно-российский союз рабочих». М., 1974.

(обратно)

90

Летописи революции. Харьков, 1924, № 2, с. 198.

(обратно)

91

Каторга и ссылка. М., 1929, кн. 61, с. 175.

(обратно)

92

Земля и воля, 1879, № 5.

(обратно)

93

Рабочее движение в России в XIX веке, т. II, ч. 2, с. 239–247, 328, 329.

(обратно)

Оглавление

Введение

Годы детства и юношества

Первые годы в Петербурге

Личность Халтурина

Во главе «Северного союза русских рабочих»

В единоборстве с царизмом

В Москве

В Одессе. Казнь Халтурина

Приложения

*** Примечания ***