Сон [Алина Дворецкая] (fb2) читать постранично

Алина Дворецкая Сон

Забрызганный серой грязью, пыльный, новенький «бьюик» цвета Милиной губной помады резво мчался по ухабистому, богатому выбоинами шоссе, минуя кургузые темно-зеленые елки и унылые «бескрайние» поля, то желтые, то зеленые; опустив до половины стекло, Мила лениво наблюдала с пассажирского места, как меняются пейзажи за окном; декорационный малахитовый лес на горизонте, освещенный красным закатным софитом, отчетливо напоминал кадр из какого-то давно виденного фильма.

Красный «бьюик» был Милиной машиной; она, впрочем, долго мечтала о «феррари», великолепной, низкой, глянцевой «феррари»; Мила бредила ею, пока не увидела на одной из светских тусовок, как господин Ненашев, банкир, подъехал на машине ее мечты к парадному подъезду означенной в пригласительном билете резиденции на Каменноостровском, нещадно скребя подвеской по уступам сиреневых камней подъездной дорожки; когда несчастный автомобиль въехал наконец на зеленую лужайку и медленно развернулся (г-н Ненашев, в смокинге, шикарный, надменный, выбрался наружу — «ну что? видели меня?»), Милино желание растаяло окончательно. Месяцем позже, когда Володя, Милин муж, усиленно восхищался параметрами разрекламированного в журнале «бьюика», Мила намекнула между прочим, что ее день рождения не за горами, а женщине, вот уже полгода как имеющей права, неплохо бы заиметь и собственную машину.

Сейчас за рулем «бьюика» сидел Володя. Мила очень живо представляла себе, как подъедет на «бьюике» к подъезду дома, в который ее привезли из родильной клиники без малого тридцать лет назад; этот серый кирпичный уродец с вечно разбитыми, подправленными фанерой скрипучими дверями не раз снился ей в снах, почему-то, как правило, кошмарных. Закономерность кошмаров казалась Миле странной. Столько хорошего в ее детстве и юности было связано с этим домом, столько щемящих воспоминаний: песочница у дома, где маленькая Милка в кружевном платьице, перемазанная и смешная, лепила куличики (Милина бабушка с седыми, заплетенными в густую еще косу волосами, лицо стерлось в памяти, кричит из окна: «Мила! Домой!»); узкий тротуар между колючими кустами справа и пышной клумбой слева, куда было так мягко падать с непривычно высокого двухколесного велосипеда; соседский веснушчатый мальчишка с букетом георгинов, поджидающий Милу у подъезда (она выглядывала из-за кухонной занавески — ждет? — да, ждет — и считала про себя до пятисот, мучаясь цифрами, прежде чем сбежать вниз по выщербленным ступенькам, пусть подождет); первый поцелуй под разбитой лампочкой в парадной, лопатки прижаты к горячей даже сквозь пальто батарее центрального отопления, ноги в сапогах с блестящими замочками совершенно мокрые, стук двери на верхнем этаже, «мне пора, мама ждет». Во снах же старый дом представал мрачным склепом, населенным исключительно покойниками и какими-то страшными черными птицами, которым не было имени в орнитологических справочниках; в одном из снов Мила поймала такую птицу и держала в руках, с ужасом вглядываясь в ее расплывающиеся очертания; у птицы были человеческие коричневые глаза, опушенные длинными ресницами, и… тут Мила от страха проснулась.

За те годы, что Мила не была в родном городе, образ дома из снов и образ реальный ее дома из детства смешались, спутались, слились, и даже сейчас, воображая, как замрет на асфальтовой дорожке ее шикарный «бьюик», Мила не могла толком представить, кто выйдет встречать ее и Володю из лестничного полумрака: настоящие ли ее мать и отец или суровый призрак Милиной бабушки, умершей двадцать лет тому назад.

Они подъехали к дому в синеве сгущающихся сумерек; никто не встречал их; смешно было бы думать, что мать и отец попеременно будут торчать у окна весь день, ожидая приезда дочери; да, кстати, Мила вспомнила, что не сказала по телефону, на какой машине приедет; возможно, родители ждали белый Володин «мерседес», виденный ими в прошлом году.

— Ну, вот здесь я и жила, — сказала Мила, открывая дверцу машины и оглядываясь в поисках знакомых лиц.

Во дворе было пусто; прискамеечные старушки разошлись уже по домам; только у соседнего подъезда курили и косились на «бьюик» два тощих подростка; когда Мила уезжала из города, они могли еще разъезжать в колясках, а могли, впрочем, уже и возиться в песочке. Мила вдруг подумала с удивлением, что одной из «старушек», которых она ожидала увидеть на скамейке, могла быть ее мать, а другими — матери ее бывших школьных друзей.

В подъезде сгущалась темнота, как и десять, как и двадцать лет назад; шершавые перила под рукой и бетонные ступени были, впрочем, вполне реальны, никакого намека на привидения и те провалы между лестничными пролетами, что так часто снились Миле, означавшие, верно, провалы в ее памяти, убиравшей воспоминания детства на все более далекие полки — до востребования… до востребования…

— Как лестница изуродована, — сказал Володя. — Может быть, купить твоим старикам квартиру в каком-нибудь