Кровавый закон [Анастасия Вернер] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Анастасия Вернер Кровавый закон
Пролог
Если бы тогда я могла знать… Да неужели я бы не спасла сестру? Спасла бы. Если бы знала, все равно поступила бы так же… знание ничего не меняет. Вокруг меня, словно мотыльки, летали тысячи песчинок, поднимаемые из-под моих уставших ног. Они кружили, попадая в глаза, забивая нос и залетая в рот, мешали мне двигаться, мешали смотреть, но я продолжала свой путь. Куда я шла? Никуда. Просто переставляла ноги вперед, чтобы только идти. Останусь на том же месте, и меня схватят Песчаники. Вечные преданные хозяева пустыни. Солнце нещадно палило, в горле было настолько сухо, что дышать становилось практически невозможно. По всему телу градом катился пот, шея онемела без получения кислорода, но снимать повязанную поверх головы рубаху было нельзя. Солнечный удар мне обеспечен. Еще месяц назад я и подумать не могла, что окажусь в этой пустыне. Кровавому закону могли подвергнуться все. На Народные собрания я ходила редко — дома было слишком много забот. Если бы я тогда знала… Один неверный шаг, одно неверное движение и тебя кидают в яму позора, мнут, топчут и выносят приговор — Кровавый закон. Пустыня. Срок наказания — три года. Как выжить в пустыне три года? На каждом шагу опасность: если не умрешь от жажды, тебя сморит солнце. Не умрешь от жары, тебя убьет неизбежность. Не убьет совесть, умрешь от рук Песчаников. А если продержишься так несколько месяцев, сам начнешь искать смерть… Я не искала смерти. Но и в жизни смысла больше не видела. На мне стоит клеймо Изгнанника. Я не вернусь. Никогда.Глава 1
Олиф стояла в середине площади и молча ждала приговора. Вокруг витала атмосфера всеобъемлющей ненависти, словно именно в этот момент в окружающих ее людях проявлялись самые гадкие человеческие пороки. Они вылезали наружу под гул толпы, формируясь в настоящих чертиков, которые теперь с нетерпением ожидали приговора. На лицах людей читалось открытое отвращение. Они кричали, махали руками, плевали под ноги, выражая злость, ненависть, презрение. Олиф осуждали, но осуждали несправедливо. К сожалению, знала об этом лишь она сама. И от этого было еще больнее искать в толпе знакомые лица. Девушка пристыжено зажмурилась и съежилась под нескончаемыми воплями. Ее судьба решалась на Народном собрании. Вся эта церемония была лишь данью традиции, каждый из присутствующих понимал, чем все закончится для молоденькой преступницы. Но чертики в людях не сдавались — они жаждали зрелища. Им хотелось посмотреть на сломленного злым роком человека, заглянуть в небольшие карие глаза, чтобы с ликованием понять — она сдалась. Ее судьба решена. Им хотелось увидеть, как девчонка пересечет Песчаную Завесу. И сгинет навсегда. Олиф никогда не была сентиментальной или слишком впечатлительной. Жизнь научила ее играть по своим правилам. Однако теперь девушка не могла сдержать колючих слез. В ее голове крутилась лишь одна мысль: «несправедливо». Холодная, сырая камера, горбушка черствого хлеба, и удушающее одиночество. Олиф не выделялась особой гениальностью, но и дурочкой тоже не была. Она знала, чем все закончится, однако до боли в суставах не желала в это верить. Когда Главный Старейшина поднялся со своего места и попросил ее подойти, она нерешительно шагнула вперед. — Осознаешь ли ты всю страшную силу своего поступка? — грубым, посаженным голосом спросил старик. Олиф виновато опустила глаза и медленно кивнула, пытаясь показать, что ужасно раскаивается. Хотя, на самом деле, стоило ей вспомнить о толстом дружиннике, как внутри нее поднималась дикая ярость. Если бы ей дали еще один шанс, чтобы все исправить, она поступила бы также. — Раскаиваешься ли ты в своем поступке? Олиф отчаянно закивала. В данный момент она была готова пойти на все, лишь бы только ее не судили Кровавым законом. По сравнению с этим, даже смерть казалась одолжением. Лучше уж пусть сразу закидают камнями. — Братья мои, — обратился Главный Старейшина к остальным представителям закона, которые сидели по кругу. — Принимаете ли вы раскаяние этой девушки, как оправдание ее поступку? Им нужно было всего лишь поднять руку. На собрании восседало десять Старейшин, и Главный — на тот случай, если голоса будут равными. Олиф с надеждой смотрела на суровые лица взрослых мужчин, но никто из них не поднимал рук. Кто-то неодобрительно качал головой, кто-то злобно сжимал пальцы в кулак, кто-то нервно отбивал барабанную дробь на своем стуле. Но никто не поднял рук. Внезапно Олиф заметила среди толпы знакомые карие глаза. Марика стояла и с надеждой прижимала кулачки ко рту, видимо, молилась Берегиням за судьбу старшей сестры. Олиф ободряюще улыбнулась и тут же опустила глаза, пряча слезы. Никто не поднимет рук. Она убила воина из Первой Дружины. Этому нет прощения. Теперь Марике придется стать старшей в семье. — Да будет так! — Старейшина поднял костлявые руки вверх, рукава огромной мантии плавно поползли вниз. — Три Берегини мира Нави хотят, чтобы преступник понес заслуженное наказание. Да свершится над окаянной Кровавый закон! Люди оглушительно заголосили, одобряя принятое Старейшинами решение, и уважая волю Берегинь. Чертики на их лицах радостно возликовали, предвкушая невиданное, манящее зрелище. Кто-то схватил Олиф под локотки и повел по направлению к Песчаной Завесе, отделяющей пустыню от их села. Девушка, не чувствуя ног, слабо подчинилась, и словно в бреду пошла со стражниками. Перед глазами все поплыло. — Не надо… — прошептала она без всякой надежды на спасение. Никто из преступников не хочет в пустыню, все всегда надеются избежать Кровавого закона. За то время, что они проводят в камере, единственное, что они могут — это молиться. Молиться всем известным Берегиням, даже мира Нави. И Олиф тоже молилась, так, как никогда раньше. Вот только это ее не спасло. Редко когда ей удавалось выбраться на Народные собрания, и как над преступником свершается Кровавый закон, представляла смутно. Однако где-то в глубине души зарождался леденящий ужас. Олиф понимала, что так просто ее в пустыню не выпустят. Девушка начала беспомощно упираться ногами, вырывать руки из цепкой хватки стражников и, в конце концов, в отчаянии заголосила: — Не надо!!! Пожалуйста, не надо!!! Ее никто не слушал. Все давно привыкли к такой предсмертной мантре. «Не надо!», «Отпустите!», «Я не виноват!», «Это несправедливо» — все эти слова преступники повторяли из раза в раз. Не желающий это слушать народ, в преддверии нового развлечения, быстро обгонял Старейшин, возглавлявших процессию, и чуть ли не бегом направлялся к Песчаной Завесе. Чертики в этих людях подпрыгивали в нетерпении, кидали на девушку злые, колючие взгляды, давая понять, что сегодня оборвется еще одна ниточка чьей-то бесполезной жизни. Олиф продолжала вырываться до тех пор, пока один из стражников не залепил девушке смачную пощечину. — Угомонись!! — зарычал он. От боли на глаза навернулись слезы. Лучше бы ее закидали камнями. Кончики пальцев онемели, на шее вступила испарина, в животе натянулась тугая струна… «Только не Кровавый закон, только не Кровавый закон, — повторяла про себя девушка, как заведенная. — Только не Кровавый закон». Люди продолжали обгонять их, но стражники почему-то дернули девушку совершенно в противоположную сторону. За ними последовали и Старейшины. Олиф в отчаянии завертела головой, оглянулась — никто за ними не шел. Куда ее ведут? Впереди показалась кузница, из нее выбежал хозяин и услужливо поклонился, снимая потрепанную шапку. Пальцы одного из стражников сильнее сомкнулись на предплечье девушки. Ее сердце учащено забилось, в горле пересохло. Главный Старейшина кивком указал на Олиф и махнул рукой. Кузнец тут же кинулся открывать двери, куда ввели ничего не понимающую девушку. Остановились возле какого-то железного стола, на котором лежала металлическая палка, раскаленная добела. Стражники силком заставили девушку опуститься на колени и вытянуть вперед руку. Перевернули ладошкой вверх. И тут Олиф вспомнила, что полагается делать Изгнанникам, прежде, чем отправить их в пустыню. Она начала отчаянно дергаться, кричать, лишь бы высвободить руку. К ней подошел кузнец. Олиф умоляюще посмотрела на него. Не он ли просил ее о помощи, когда в его семье не осталось даже жалкой крошки черствого хлеба? Не ему ли она помогала с его младшей дочкой, когда ту схватила лихорадка? После этого он позволит сделать это с ней?! Кузнец виновато опустил взгляд и в следующую секунду прижег молодую, но уже повидавшую мозоли кожу. Прямо посередине ладони. — А-А-А!!! — завопила Олиф каким-то не своим голосом, словно ей только что заживо начали отрезать пальцы на руке, один за другим. Ладонь разъедало на части. Кузнец не убирал раскаленный металл, и девушка от безысходности начала вырываться, в тщетной попытке прекратить эту боль. — Хватит, — грозно приказал Старейшина. Кузнец с облегченным выдохом убрал палку, взял со стола какую-то деревянную чашу с непонятным раствором внутри, черпнул немного на палец и принялся намазывать ее на рану вырывающейся девушке. По щекам Олиф градом текли слезы. Руку словно пережевывали маленькие термиты по маленьким кусочкам, боль была невыносимая. Казалось, что чертики решили пойти за ней попятам, несмотря на то, что люди давно уже были возле Песчаной Завесы. И теперь они победно смеялись, брызжа на холодный пол огненной слюной. Мазь помогла не сразу. Сперва пропал жар, за ним боль. Сама рана не зажила. Так Изгнанникам ставили клеймо — прижигали кожу. Эта их метка. В зависимости от того, на какой срок тот отправляется в пустыню, ему в большей или меньшей степени держали раскаленный металл. За время их наказания все должно зажить. У Олиф рана была глубокая. Ее снова схватили под локотки, подняли с земли и повели к Песчаной Завесе. Ноги не держали, то и дело она спотыкалась и повисала на руках у стражников. Те грубо поднимали девушку, заставляя идти вперед. Наконец, они приблизились к Песчаной Завесе. Она была высокой и прозрачной, при солнечном свете на ней играли радужные блики; она казалась упругой, словно пружина и тонкой, словно шелк. На приемлемом расстоянии друг от друга стояли вышки, где дежурили бдительные часовые, следящие, чтобы ни один преступник не выбрался из пустыни. Люди, словно перила, расступились перед Олиф и сжали в руках что-то странное. — Срок твоего наказания три года, — громким басом объявил Главный Старейшина. — До его истечения ты не имеешь права приближаться к границе и находиться в селе Чернь. Тебе приписывается клеймо Изгнанника, теперь твой дом — это пустыня. Любая попытка пресечь наказание карается смертью. Отправляйся с миром, да помилуют тебя Берегини. С этими словами Главный Старейшина вручил Олиф небольшой мешочек, сделанный из грубой ткани, и махнул рукой. Практически сразу заложило уши от душераздирающего крика: — У-у-у!!! Олиф пошатнулась, кто-то замахнулся и кинул в девушку гнилым помидором. На сером платье моментально образовалось красное пятно. Олиф глупо смотрела на образующиеся подтеки, пока в нее не попали еще одним гнилым продуктом. А затем еще одним. И еще. В отчаянии девушка съежилась и закрыла голову руками. В нее не переставали попадать все новые помидоры, и наконец, не выдержав, она побежала. Олиф даже не посмотрела куда несется, ей хотелось только одного — поскорее укрыться от всего этого. Под ногами что-то противно чмавкнуло, она поскользнулась и кубарем полетела на землю. Девушка ожидала услышать смех, презрительное гудение, но вокруг было тихо-тихо, как в гробу. Олиф поднялась на ноги и сквозь прозрачную оболочку увидела людей, только недавно кидавших в нее гнилыми помидорами, а теперь провожающих девушку победными, злыми взглядами. Она пересекла Песчаную Завесу. Чертики в людях радостно начали пританцовывать. Сердце девушки ухнуло в пятки. Вот и все. Выбор сделан, судьба решена. В этой пустыне ей придется находиться три года. Целых три года! Олиф тяжело опустилась на рыхлый песок. Тело уже предательски покрывалось потом. Девушка подняла глаза к небу, но тут же зажмурилась — свет тут был намного ярке того, к которому она привыкла. От резкой смены температуры закружилась голова. Как же можно продержаться здесь так долго? Ответ сам всплыл в сознании. Никак. Олиф не выживет, просто не сможет… Три года без еды и воды… в пустыне с клеймом Изгнанника. Она умрет страшной, жестокой смертью. Уже сейчас Олиф чувствовала себя, как в бане. Одежда постепенно нагревалась, щеки становились красными, по позвоночнику игриво скатилась капелька выступившего пота, щекоча кожу. Девушка приложила руки к лицу, в надежде как-то охладить дыхание. Когда она вдыхала носом, горячий воздух обжигал кожу, но если дышать ртом — пересохнет горло. Неожиданно, где-то позади нее, послышался оглушительный вопль: — Выпустите меня отсюда!!! Выпустите!!! Прямо к Песчаной Завесе бежал какой-то оборванец. Он весь оброс волосами, борода доходила ему до шеи, от штанов остались лишь какие-то огрызки, его голова была перевязана льняной рубахой, а сам он был по пояс оголен. — Выпустите!!! Выпустите!!! — истошно вопил он. Первая предупреждающая стрела попала рядом с ним, но мужчина ее словно не заметил, он продолжал бежать, стараясь быстро переставлять вязнущие в песке ноги. — Отпустите меня!!! Смилуйтесь!!! Вторая стрела угодила точно в коленку. Изгнанник споткнулся и упал носом в песок, однако сдаваться не собирался — сжал кулаки и упрямо пополз вперед. Последняя стрела прекратила его сопротивление. Впавшая в ступор Олиф секунду смотрела на обмякшее тело, а потом вскочила на ноги — с колен что-то упало — и побежала к человеку. Аккуратно перевернула тело. Мужчина задыхался, изо рта шла кровь, однако он смог посмотреть на девушку. И в его взгляде сквозила благодарность. — Не надо… — прошептал он. — Чего не надо? — удивилась девушка. Но уголки его губ дернулись в подобие улыбки, и взгляд остекленел навсегда. Олиф молча провела рукой по безжизненному телу. Что он делал так близко от границы? Борода отросла чуть ниже шеи, значит, в пустыне он продержался больше месяца… К тому же, никто не знает, сколько раз он мог ее отрезать. Что же заставило его молить о пощаде? Пальцы девушки нащупали что-то теплое, но определенно твердое и… железное. Нож. Откуда?! Олиф испуганно отпрянула. Рядом с ее пальцами, в песок, вонзилась стрела. Девушка тут же одернула руку и посмотрела на одну из вышек: стражник раздраженно показывал ей, чтобы убиралась отсюда к чертям собачьим. Повинуясь какому-то невероятному, вселяющему ужас порыву, Олиф запустила руку в складки оставшейся на мужчине одежды и незаметно вытащила оружие, тут же спрятав его в рукаве бесцветного платья. Развязала и сняла с головы трупа жесткую рубаху. И только после этого опрометью кинулась подальше от Песчаной Завесы, пока ее не постигла участь этого Изгнанника.* * *
Солнце, казалось, решило поиздеваться над измученной девушкой. От жары тело начало зудеть, платье только усиливало раздражающее неудобство, хотелось разодрать его на кусочки, чтобы стало хоть чуточку холоднее. Но какое-то внутреннее смущение не позволяло Олиф поступить так с одеждой. Поэтому она, пересилив гордость, подняла подол платья и связала его концы в районе колен. Ноги были непривычно оголены, но прохладнее не стало. В горле постепенно зарождалось неприятное ощущение сухости, вдруг захотелось пить. Олиф остановилась и попыталась сглотнуть слюну, но не смогла. Слюны не было. Девушка вдруг тяжело задышала, ее охватило волнение — вот так она и умрет, от жажды. Берегини помогите… Чтобы не думать об иссушающем солнце, Олиф начала вспоминать события недельной давности. В тот роковой день ей пришлось бежать на базар за липой и облепихой. Она прекрасно помнила, как хотела еще и зерна купить на те жалкие монетки, что удалось скопить за неделю. Дома ее ждали три голодных рта — две сестры и брат. Олиф так торопилась, что не заметила телегу, перевозящую сено с поля — благо удалось вовремя отскочить. Девушка быстренько расплатилась и понеслась домой. Тимка болел уже третий день — жар не спадал, наоборот, становилось только хуже. Ее сразу должна была насторожить необычная тишина в доме. Обычно Тара играла с младшим братом — Тимом, на углу двора, чтобы не растоптать только-только созревшие семена. Олиф поднялась в маленький деревянный дом по скрипучим ступенькам и только тут сообразила, что слышит приглушенные стоны. Не раздумывая ни секунды, она схватила с печи чугунную сковородку и кинулась туда, откуда доносились звуки. Где-то в подсознании Олиф поняла, что происходит. Это должно было случиться. Не зря же несколько Перводружинников чуть ли не весь месяц околачивались возле старенького, почти развалившегося домика. Олиф ненавидела воинов из Первой Дружины — наглые, хамоватые, они считали себя всесильными, получая все, чего захотят. Этот захотел Марику. Ей было всего четырнадцать. Со всей ненавистью Олиф кинулась на Перводружинника, впервые не почувствовав ни страха, ни смущения перед человеком, выше ее по положению. Она с размаху огрела его сковородкой. Мужчина покачнулся, его руки, лежащие на ремне штанов, обвисли, и он начал заваливаться вперед. — А-а! — закричала Марика, на которую упала эта груда скопления свиного жира. Олиф бросилась к сестре, схватила девчонку за руки и с неимоверным усилием вытащила ее из-под обездвиженного воина. Олиф не рассчитала силу удара. Дружинник умер. Наверное, в таких случаях полагается что-то чувствовать: вину, сострадание, горечь… Но у Олиф в душе было пусто, словно пустыня забрала странную способность чувствовать. Девушка вскинула голову и решила идти дальше до тех пор, пока не свалится с ног от усталости. Это будет быстро, и жажда не успеет сморить. Олиф злобно поправила съехавшую с головы рубаху и медленно побрела вперед, рассекая песок голыми ступнями. Казалось, она шла по огню. Стоять на раскаленных песчинках больше пяти секунд было невозможно. Олиф переставляла ноги с чувством какой-то опустошенности. Там, за Песчаной Завесой у нее остались две сестры и братик… Как они теперь без нее? Девушке приходилось подрабатывать сиделкой в доме у одного богатого воина из Первой Дружины. Каждые две недели он выдавал ей пять монет. Питаться приходилось дешевой крупой. Иногда из зерен, которые Олиф получала за работу на полях, они пекли хлеб, но он получался жесткий и горьковатый, по размеру чуть больше ладони. Теперь Марике придется стать старшей. Олиф так хотела, чтобы ее сестре не пришлось жить той же жизнью, какой жила она сама. Ведь ей каждый день приходилось крутиться до потери пульса, беспокоиться о том, чем накормить семью и где раздобыть денег. Работа была тяжелой, но материально это никак не окупалось. Однако помимо работы был еще один способ. Можно было стать содержанкой Перводружинника. Ты ему тело, он тебе — крышу над головой. Олиф до последнего надеялась, что Марика не пойдет по этому пути. Как бы тяжело не было, ее сестра должна найти силы идти вперед, не теряя при этом уважения. Хотя бы перед самой собой. Она должна найти хорошего мужа из батраков, и тогда ей не придется тащить всю семью на своих хрупких плечах. Нет, Олиф не жалела о своем поступке. Лучше уж пусть сгинет в пустыне, чем позволит обесчестить свою сестру. Да, она убила человека, но он это заслужил. В любом случае, девушка за собой вины не чувствовала. Вокруг нее пролегали большие, волнистые песчаные хребты. Казалось, что под землей скрывалось огромное существо со странным хребтом, и именно его по случайности занесло песком. Настолько удивительным был рельеф. То чуть поднимался, образуя песчаные горки, то, наоборот, уходил вниз. А по ним сверху как будто кто-то провел пятерней, и теперь на песке, словно на муке, красовались волнистые линии от чужих пальцев. Стоять и смотреть на это, было легко, а вот идти по такому массиву — нет. Ступни. Болят, ноют ступни. Олиф не сразу обратила на это внимание и теперь смотрела на ноги с закушенной от боли губой. Ступни были сплошь в ожогах. Раскаленный песок действовал похлеще любой сковородки. Шаг замедлялся, на пятки было невозможно ступить. — Ай! — стиснув зубы, выдавила Олиф и плюхнулась на песок. Как же ей было больно… Она посмотрела на ноги — краснота расползалась все дальше, кожа словно горела, ужасно хотелось приложить чего-нибудь холодного. С удивлением девушка поняла, что покраснения виднеются и на икрах. Чертово солнце! Чертов песок! Как же она будет двигаться дальше?! А может… и не надо? Зачем? Неужели она сможет найти тут что-то, кроме песка? Если только очередные равнины, возвышения и снова равнины. Больше в этом забытом Берегинями месте ничего нет. Раскаленный песок, палящее солнце и кактусы. Кактусы… они как-то умудряются выживать здесь. Стоят вот так, неподвижно, годами, столетиями, а Олиф? Три года. Она не продержится. Не выживет. Да и зачем? Пить хотелось ужасно. Где взять воды? Должен же здесь идти дождь. Или нет? Неожиданно рядом с ней прошмыгнула тень. Перебирая тоненькими ножками, зверек тоже искал укрытия от палящего солнца. И нашел. Подбежал к остолбеневшей девушке и пристроился рядом, в отбрасываемой ее телом тени. — А-а-а!!! — завизжала Олиф. Зверек был похож на паука, но только с панцирем, как у скорпиона. Из-под него выглядывали два черных глаза и большие усики. Оно размахивало хвостом (наверняка ядовитым!) и чистило лапками морду, однако, вопреки всему, девушка почувствовала жуткое отвращение. Тело зверька как будто сплошь было покрыто слизью — тягучей и липкой. Олиф зашевелилась и обитатель пустыни, почуяв опасность, прошмыгнул подальше от тени и скрылся среди бесконечных песчаных пылинок. Девушка знала, что животные как никто другой чуют воду. Она хотела вскочить и попробовать догнать зверька, но идти по такому песку голыми ногами больше не могла. Внезапно ей в голову пришла идея. Олиф, продолжая сидеть на песке, развязала концы связанного в узел платья с обеих сторон и позволила ему свободно упасть к щиколоткам, чтобы в следующий момент оторвать значительный кусок своей одежды. Вещь была старая — она принадлежала еще бабушке Олиф — и сделать это было не трудно, правда, теперь из оставшегося подола выглядывали разорванные нитки. Но в пустыне вряд ли кто-нибудь придаст этому значение. Ткань, шириной аж в две ладони, Олиф разделила еще на две части и аккуратно, стараясь не пропустить ни одной щелочки, начала обматывать свои ступни. Попробовала встать — терпимо. Идти можно. Внутри загорелась слабая надежда, что все-таки удастся хоть немного попить. Раз здесь есть звери, значит, должна быть и вода. Старейшины наверняка специально не дали ей даже маленькой баклажки — быстрее умрет. Меньше забот. Но ведь… не могут так Берегини с людьми поступать. Нет. Олиф искренне не верила, что Кровавый закон придумали они. Старейшины врут, Песчаную Завесу не могли создать Берегини, они должны защищать миры, а не обрекать их на вечные мучения. Волхвы объясняли появление Песчаной завесы тем, что когда-то один из людей, а именно — Гурум Какой-то-Там (стыдно признаться, но запомнить его фамилию она так и не смогла), вызвал гнев Трех Берегинь мира духов — Нави, за что те пришли в мир людей — Яви, и превратили свою ярость в зловещие, неукротимые пески, простилающиеся очень-очень далеко. Туда они и отправили преступника в вечные скитания. Когда Три Берегини мира Яви увидели злодеяние своих сестер, было уже поздно. Единственное, что им оставалось — оградить остальных людей от гибели, и они создали Песчаную Завесу, которая отделяла смертельную пустыню от обычной земли. Но с каждым годом Песчаная Завеса постепенно продвигалась вперед, поэтому волхвы решили приносить жертву всем Берегиням (чтобы уж наверняка) с отчаянной мольбой не дать Завесе поглотить селения. А преступников ожидала участь Гурума Какого-то Там. Олиф была виновата, она понимала это, но… не принимала. Кровавый закон — слишком жестокое наказание за спасение сестры. Да, она убила человека. Воина из Первой Дружины. Но так было нужно. Берегини должны понять это. И простить ее. Олиф повернула голову, и на секунду ее ослепил какой-то яркий свет. Она зажмурилась и уже под другим углом посмотрела на странный предмет. Нож. Все это время она придерживала его рукой, чтобы он не кололся в рукаве. Наверное, пока она рвала платье, он выпал. Нож. Как тот человек умудрился пронести его за Песчаную Завесу? В тюрьме преступников тщательно обыскивают, не давая шанса на быструю смерть. Какую же надо иметь ловкость (и смелость), чтобы суметь повернуть такое… за это же и пожизненно могут в пустыню отправить. Олиф хотела взять острый предмет, случайно коснулась металла и тут же одернула руку. Горячий. Пришлось аккуратно поднять за темную ручку. Покрутив из стороны в сторону, она заключила, что это обычный кухонный нож. Скорее всего, им резали баранину или свинину. При мысли о еде девушка облизнулась, только усилив этим жажду. Провела пальцами по острию — тупой. Не ржавый, именно тупой. Конечно, вполне возможно, что его прошлый хозяин резал им еду, листья, предметы, да что угодно, но на острие виднелись маленькие неестественные зубчики. Олиф неожиданно резко отвела взгляд и порывисто поднялась. Она не хотела знать, для чего раньше использовали этот нож. Ступни болезненно ныли, но хотя бы песок больше не обжигал. На открытых плечах и оголенных по колено ногах к завтрашнему утру обгоревшая кожа будет болеть так, что не прикоснуться, но то будет завтра. До него еще нужно дожить. Олиф пошла дальше, сама не понимая зачем. Просто шла. «Мне бы хоть каплю воды», — эта мысль поселилась в голове уже давно, но сейчас стала нарастать все сильнее. Жажда становилась невыносимой. Берегини помогите… Но сколько бы Олиф не молилась, внезапных ударов грома, яркого света и всего тому подобного не произошло. — Какие же эти Старейшины подлые! — в сердцах крикнула девушка в песчаную пустоту. Могли бы ее хоть напоить перед тем, как судить! Олиф не злилась, у нее вообще не осталось никаких видимых желаний. Казалось, любое движение отнимает кучу сил, а уж тратить их на бесполезные эмоции, ей откровенно было жаль. Девушка сделала еще несколько шагов и остановилась, как вкопанная. Неожиданная догадка так поразила ее, что Олиф едва удержалась, чтобы не треснуть себя по лбу. Старейшина же вручил ей какой-то мешочек! Несомненно, там могло и вовсе не быть никакой воды, но внутри девушки вдруг пробудилась такая надежда, что она даже не стала рассматривать другие варианты. Вместо этого резко развернулась и быстро пошла в сторону Песчаной Завесы. Да, теперь Олиф вспомнила: когда она побежала к тому умирающему человеку, что-то упало с ее колен. Дура. Олиф отчаянно надеялась, что не упадет в обморок к тому моменту, как доберется до спасительного мешочка. Девушка шла и шла, рассекая песок перевязанными ступнями, не обращая внимания ни на беспощадную жару, ни на барханы, с вершин которых стаей мотыльков слетали пески, ведомые поднявшимся ветром. В душе у Олиф теплился маленький лучик надежды, ослепленная им она не замечала своей жажды. Адреналин, бурлящий в крови, отогнал слабость и наступающую сонливость. Но тошноту он отогнать не смог. А Олиф шла и шла, не замечая ничего. Поэтому она испытала сильное удивление, когда ноги у нее подкосились, и она упала носом в песок. Девушка со слабым стоном поднялась и несколько минут просто стояла, пытаясь нормализировать зрение — перед глазами все плыло. Когда, наконец, ей удалось привести себя в чувство, она продолжила путь, но теперь каждое движение давалось с трудом. Еще недавно ощущаемый голод куда-то пропал, его место сменила тошнота. Олиф неожиданно очень захотелось лечь здесь и не вставать, просто полежать… просто отдохнуть. «Нет, — одернула себя девушка. — Нельзя!». Она упрямо шагала вперед. Как жарко. Платье изрядно мешало, прилипало к телу, но Олиф его не снимала — стыдилась. Кого? Она сама не знала. На ум почему-то пришли содержанки Перводружинников. Как они выглядят в Правске, Олиф не представляла, но у них в селе — даже слишком нагло. В высших кругах быть содержанкой видимо давало определенные преимущества, иначе, чем объяснить их «дружелюбие»? Однажды Олиф довелось попасться под руку одной такой «лапочке», так та чуть не вышвырнула девушку из дома, благо Перводружинник решил всё мирным путем. С того раза Олиф старалась лишний раз к себе внимания не привлекать. Как можно продавать свое тело за жалкое положение среди высшей знати? Все равно ведь их там никогда не примут… И Олиф не примут. Не как «лапочку», а как Изгнанницу. После истечения срока наказания, ты перестаешь быть клейменым, но ведь у людей всегда есть свое мнение на этот счет. Плохой всегда будет плохим. Преступник — преступником. А Изгнанник… люди не прощают таких, как Олиф. Слишком уж давно завелась эта поговорка, и очень прочно засела в уме каждого жителя Правского княжества — «изгнанники не возвращаются». Подумать о том, зачем же тогда ей хвататься за жизнь в этом гиблом месте, Олиф не успела — впереди показалась Песчаная Завеса. Высокая стена уходила высоко в небо. Не видно было, где она заканчивается, как будто прозрачная пелена сливалась с облоками. В свете дня ее контуры переливались разными цветами, словно радуга. Впечатление омрачали вышки. Часовые, как деревянные игрушки, казалось, вообще не дышали, лишь следили за соблюдением правил. А правило здесь было только одно — всех впускать и никого не выпускать. За исключением тех, у кого срок наказания истек. Но таких тут уже давно не водится… Как же незамеченной пробраться к мешочку, и не получить стрелу? Хорошо, если ее пристрелят сразу, а если нет? Скитаться по пустыне с кровоточащей раной — не слишком приятный исход. Олиф видела, как часовые выпускают предупреждающие стрелы. «Хоть одна такая — сразу назад!» — решила про себя девушка. Она попыталась сглотнуть слюну, но тут же одернула себя. И так пить хотелось до изнеможения, еще и слюна оставшуюся во рту влагу соберет. Олиф легла на горячий песок и внимательно стала наблюдать, как будто ждала чего-то. Вот один часовой повернулся к другому, сложил ладошки возле рта, что-то крикнул. Второй повторил движение, что-то ответил. Оба повернулись и снова застыли. Олиф не двигалась. Какое-то внутреннее чутье подсказывало ей: «Лежи!». И она лежала. Откуда-то справа подул ветерок, девушка удивленно повернула голову и улыбнулась теплым порывам. Ветер в пустыне — вещь опасная, но Олиф об этом не знала, она только смотрела на кружащий танец маленьких песчинок. Они летали вокруг ее тела, огибали его, но не все. Некоторые попадали прямо на девушку, словно пологим ковром укрывая ее. И тут Олиф сообразила: прикрытие. Она отползла немного назад, прячась в небольшом песчаном углублении, и, словно катушка, начала кататься по песку, стараясь, чтобы он полностью облепил серое платье. Когда она более менее «слилась» с песочным цветом, то вновь вернулась на прежнее место. Сердце сковали сомнение и страх — а вдруг не выйдет? Однако терять ей все равно уже нечего, тогда чего волноваться? У нее есть только два варианта: да или нет. Оба примерно с одинаковой вероятностью ведут к смерти. Олиф глубоко вдохнула и поползла. Песок был до ужаса горячий. Девушка старалась держать корпус прямо, но задняя часть тела так и норовила подняться. Как бы девушка ни старалась, но ползти вот так было невыносимо трудно. Несмотря на постоянные работы на полях, в животе образовалась тугая струна, и он непривычно заболел, словно там здорово растянули кожу. Олиф опасливо остановилась, огляделась. На секунду ей показалось, что какая-то тень промелькнула среди песчаных хребтов, но девушка не успела присмотреться — один из часовых, кажется, что-то заподозрил. Мужчина облокотился о каменные перила, немного свесился, пытаясь рассмотреть в песчаной мгле то, что насторожило его. Олиф испуганно съежилась и затаила дыхание. Поднять голову она решилась лишь спустя несколько минут. Обошлось. Девушка продолжила путь, но теперь поползла в два раза медленнее, аккуратно переставляя руки и ноги. Мешочек лежал буквально у самой Завесы. Даже если ей удастся доползти незамеченной еще некоторое расстояние, то к Завесе она не приблизится — заметят. Ей поможет только чудо… Справа от нее показалось какое-то движение. Она не ошиблась — тень действительно была человеком. Он стремительно бежал прямо к Песчаной Завесе и что-то истошно вопил. Олиф настороженно наблюдала за Изгнанником, и не сразу заметила полоску песка, тянущегося за ним. Что-то преследовало его. Сердце девушки пропустило несколько ударов, в течение которых, из-под песка высунулась огромная, черная, блестящий хвост, чем-то напоминающий змеиный. Хвост замахнулся и ударил человека. Тот вскрикнул и кубарем покатился с небольшого песчаного возвышения. Однако вскоре снова вскочил на ноги и, не прекращая вопить, кинулся наутек. Олиф испуганно припала к земле, чтобы, не дай Берегиня, оно ее не заметило. Ей хотелось закричать, так же броситься прочь, пока эта тварь занимается Изгнанником, но она продолжала лежать. Мысли вихрем крутились в голове. Это шанс. Шанс раздобыть воду. Рискованный, безумно опасный, но все же, какой-никакой — шанс выжить. Терять ей нечего. Олиф с удвоенной силой принялась работать руками и ногами, уже не обращая внимания на выгнувшуюся спину и заднюю нижнюю часть тела. Только бы успеть. Страх разогнал адреналин в крови, какой-то леденящий душу азарт завладел девушкой. Мельком глянула в сторону. Человек бежал прямиком к Песчаной Завесе. Надеялся, что часовые спасут его? Полоска песка все так же продолжала преследовать его. «Надеюсь, меня эта тварь не заметила», — подумала Олиф. Она решили рискнуть — встала на колени и поползла уже на карачках. Так было быстрее. Чем ближе Изгнанник приближался к Завесе, тем сильнее ею завладевал страх. Почему лучники не стреляют? Человек наверняка задавался тем же вопросом, но надежды не отпускал. Из песка снова высунулся хвост, и вот, наконец, первая стрела была выпущена. Рядом с человеком. Как предупреждающая. На секунду Олиф остолбенела. Причем тут Изгнанник, когда его преследует эта тварь?! Но тут девушка сообразила, что тоже должна была получить предупреждающую стрелу. Значит, ее еще не заметили. Она продолжила стремительно ползти. До Завесы оставалось всего чуть-чуть… еще немного… вот он. Олиф заметила темную ткань на песке. Прибавила сил. Она схватила мешочек ровно в тот момент, когда раздался оглушительный вопль. Девушка повернула голову и увидела мертвого Изгнанника. Тело плашмя лежало на песке, а из груди торчала стрела, на которую он так надеялся. Они убили его. Не песчаную тварь, а человека. Олиф судорожно прижала мешочек к груди. Она вдруг остро ощутила, что пора делать ноги. Девушка уже хотела вскочить, но не успела. Земля сотряслась, и из-под песка высунулась огромная змеиная морда, разинула пасть, и утащила мертвое тело под землю. Откуда-то из глубины послышалось пробирающее до костей победное шипение. Оторопевшую девушку заставила очнуться стрела. Олиф так и подпрыгнула, когда та врезалась в землю рядом с ее ногой. Мельком глянула на спокойные лица часовых и кинулась наутек. Слава Берегиням, больше стрел не было.Глава 2
… Два года тому назад. В дверь настойчиво стучали. Даже сквозь пуховую подушку девушка прекрасно слышала, что если она сейчас же не впустит незваного гостя, ей будет очень, очень плохо. Хотя куда уж хуже? И так голова раскалывается… Шина злобно поднялась с кровати, подошла к двери и отворила щеколду. В комнату ворвался раскрасневшийся отец, весь полыхавший гневом. — Ты почему не отрывала?! — Я спала. — Я двадцать минут долблюсь в эту дверь! За это время можно было столько всего сделать!!! Где он?! Опять началось. Девушка устало вздохнула. — Кто? — Тот, с кем ты провела эту ночь! — Я спала одна, — спокойно ответила она. — Не ври мне, Шина! Слуги видели, как ты выбиралась из окна прошлой ночью! Где ты была?! Девушка чертыхнулась про себя. Вечно эти слуги суют свой нос куда ни попади! — Я дышала свежим воздухом. Мужчина, казалось, раздулся от злости, упитанные щеки покраснели еще больше, глаза метали молнии. Он отпихнул непослушную дочь, распахнул двери шкафа и усиленно принялся копаться в ее вещах. Сколько раз уже повторялась эта история. И почему он так уверен, что любовники обязательно должны прятаться в шкафах? Был бы у нее любовник, она бы точно не пустила его туда. Как-никак, там же ее личные вещи! Наконец, не найдя доказательств своим предположениям, мужчина повернулся к дочери. — Отныне ты наказана! Тебе запрещается выходить куда бы то ни было без сопровождающих слуг! — Я и так без них никуда не выхожу, — сквозь зубы проговорила Шина. — Я все сказал! — Ее отец развернулся и наглядно громко хлопнул дверью. Девушка закатила глаза и плюхнулась обратно на постель. Если бы он знал, где она была прошедшей ночью, он бы ее вообще из дома не выпустил! После помолвки ее отец, словно с цепи сорвался — вечно проверяет ее на наличие любовников. Неужели он не понимает, что она до такого не опустится? Вчера ее друг Лекс предложил ей вкусить последние дни «холостятской жизни». Шине пришлось переодеться в мужскую одежду (если бы отец узнал — голову бы снес сразу!), и вместе с Лексом они пошли в настоящий мужской притон! Парень напоил ее какими-то напитками, а что было дальше, она вообще не помнит! Проснулась с утра в своей постели (уже хорошо!). Нужно проведать этого аспида и расспросить обо всем. Ходить в сопровождении слуг Шина уже давно привыкла. Дочь купца как-никак. Девушка принялась копаться в своей одежде, которую так любезно разворошил ее отец. Выбрала самое незаметное платье светло-голубого оттенка, с небольшим вырезом на груди и искусно расписанным золотыми нитями подолом. Дернула за веревку, чтобы вызвать слуг, а сама начала стягивать ночную сорочку и чепчик. Р-р! Дьявольская дань моде! Служанки появились спустя несколько минут и внесли в комнату бадейку, до краев наполненную свежей водой. Шина быстренько умылась и расслабилась, позволяя работницам одевать ее и колдовать над прической. Все как обычно. Получив разрешение отца (а так же его укоризненный взгляд), девушка отправилась по давно знакомому адресу. Она смогла бы отыскать этот дом даже с завязанными глазами. С Лексом они дружили с детства. Оба дети богатых родителей, всегда крутились в одних кругах, имели общие интересы. Кто знает, возможно, он мог бы стать ее мужем, но отец Лекса — Перводружинник, и сын, независимо от своей воли, пошел по его пути. Таков обычай. А жаль. Иногда, то есть, очень-очень часто, Шина замечала, что этот статус «воина» пагубно сказался на ее друге. Лекс и раньше-то не скупился на роскошь, а теперь вообще из нее не вылезает. Завел себе содержанку (и не одну!), ходит по всяким злачным притонам, в общем, ведет самую разгульную жизнь. «Когда-нибудь, он нарвется», — эта мысль не покидала Шину уже очень давно. Впереди показался большой деревянный дом, тщательно выкрашенный в красный цвет. Крылечко увивала длинная, зеленая лиана. Шина никогда не любила эти растения, потому что росли они быстро, и ей почему-то казалось, что однажды она может проснуться в своей комнате, полностью увитая зелеными стеблями, словно коконом. Шина остановилась и повернулась к служанкам. — Вот двадцать монет. Идите. — И вручила счастливым девушкам деньги. Этот фокус она придумала давно — не очень-то хотелось разговаривать с Лексом при посторонних, и особенно слушать: «Не подходите к нему больше, чем на десять шагов», «не смотрите туда», «не смотрите сюда»… надоело. Шина поднялась по ступенькам и постучала. Лекс наверняка еще спит, но ему так или иначе придется вставать — скоро строевая подготовка, про которую, он, естественно забыл. Спустя несколько минут послышались шаги и смачные ругательства. Дверь с размаху распахнулась, и перед девушкой предстал по пояс оголенный друг. — Кого там еще принесло?! — прорычал он, но заметив Шину, вежливо заткнулся и отошел в сторонку. — О-о, кто к нам пожаловал! — Разрешишь мне войти? — Девушка скрестила руки на груди. — Э-э-э, ты не совсем вовремя, посидишь в столовой? — Лекс одной рукой по шире открыл дверь, а второй придержал одеяло, повязанное вокруг пояса. — Ну ладно, — сказала Щина, стараясь не акцентировать внимание на его «одежде». Девушка вошла внутрь и едва удержалась, чтобы не зажать нос рукой. В доме очень ощутимо пахло перегаром. Она проследовала в столовую, снедаемая любопытством. Что же Лекс прячет от нее? Жаль, слуг расспросить не получится — все они приходят только в обед, да и сам безответственный хозяин постоянно срывается на них и выгоняет. Шина опустилась на один из стульев, разместившихся за громадным столом, и только тут заметила, что в комнате ощутимо пахнет табаком. В этот момент в двери показался ее друг, уже одетый в нормальные, приличные штаны и рубаху с распахнутым воротом. Он приветливо улыбнулся и подошел к серванту. — Ты что, начал курить?! — ошарашено спросила девушка. — Не я, — ответил Лекс и глотнул бардовой жидкости из хрустального стакана. — Она. Шина проследила за его кивком и на секунду потеряла дар речи. В дверях стояла девушка с длинными рыжими, практически красными, кудрявыми волосами, закутанная в шелковую простынь. Она кокетливо оголила стройную белоснежную ножку и провела пальчиком по шее. Как Шина не старалась сдержаться, ее челюсть все равно упала. Девушка удивленно уставилась на своего друга. Ее взгляд красноречиво вопрошал: «Еще одна?!». Лекс в ответ лишь пожал плечами, что означало два варианта: либо «та мне надоела», либо «одна хорошо, а две лучше». Шина злобно прищурилась и недружелюбно произнесла, обращаясь к содержанке: — Не будете ли вы так любезны, принести мне стакан воды? Рыжая удивленно посмотрела на своего хозяина, тот кивнул и девушка удалилась. — Не слишком ли много для одного тебя? — не выдержала Шина. — Не завидуй, — улыбнулся он в ответ. — Я и не завидую, но это уже третья за неделю! — И что? — не понял Лекс. — Ты прикармливаешь их, а потом бросаешь! — Я никогда не бросаю. Это ихработа. — Все равно нельзя так играть с людьми! Лекс скептически хмыкнул и ничего не ответил. — Мог бы ты ее попросить соблюдать хотя бы элементарные правила приличия? — решила сменить тему девушка. Ее друг озадаченно сдвинул брови — после такой ночки мозги совершенно отказывались работать. — Пусть оденется, — пояснила Шина. — Не волнуйся, — сообразил парень. — Это она так только при тебе. Шина задохнулась от возмущения. — Хочешь сказать, что в остальное время она одета с иголочки? — Нет, — удивился ее друг. — В остальное время она ходит голая. — Лекс! Ее друг улыбнулся и сделал еще один глоток из хрустального бокала. Эта девчонка была слишком наивной для этого мира. Ей повезло родиться в богатой семье, за ней всегда присматривал отец, служанки и сам Лекс. Естественно, девушку никто не обижал. И вот теперь она сидит здесь и смотрит на него осуждающим взглядом. Для нее слово «любовница» означает предательство, а для него — игрушка. В этот момент вернулась его пассия и протянула Шине стакан с водой. Та аккуратно приняла его и поставила на стол, даже не испробовав жидкость. Рыжая радостно повернулась к Лексу и бодро спросила: — О чем сплетничаете? — О тебе. — Парень приблизился к девушке и обнял ее за талию. — Правда? — Да. Иди погуляй. — И пока та не успела опомниться, вытолкал ее за дверь. На укоризненный взгляд своей подруги он только развел руками и недоуменно спросил: — Что? — Ты знаешь, «что». — Да ничего с ней не случится. Шина только покачала головой. Воззвать к разуму друга она уже давно отчаялась. Он был уверен, что девушки — это игрушки, поиграл-поиграл и выкинул. Ни одна еще не проводила с ним больше месяца. Кроме Шины. Но и то, потому, что к ней он относился, как к ребенку. Да и нрав у него в последнее время стал… вроде все хорошо и вдруг раз — как сорвется! В тайне девушка начала его немного побаиваться. — Тебе сегодня на строевую подготовку, — решила напомнить Шина. — Вот дерьмо! — выругался Лекс. — Прекрати ругаться! — упрекнула его подруга. — Чья бы корова мычала. Вчера такими частушками нас с Майлзом окатила, я даже и подумать не мог, что ты такие слова знаешь. — Не может быть! — ахнула девушка и прикрыла рот ладонями. — От кого, от кого, а от тебя я такого не ожидал! — грозным тоном отчитал ее друг, а в глазах плясали смешинки. — Прекрати смеяться надо мной! — расстроилась девушка. Половину вчерашней ночи она вообще не помнила, но один вопрос ее очень сильно интересовал: — Лекс, а… как я вчера до дома добралась? Парень на секунду оторопел, а потом догадался, что подруга просто не помнит. Ей же лучше. — Я тебе помог. — Да? Это хорошо. А то отец мне опять сегодня выговор устроил… надеюсь, нас не видели. Лекс почесал в затылке. «Помог» выглядело так, что он с перекинутой через плечо девушкой пробирался сквозь заросли кустарника на заднем дворе ее дома, а его друг Майлз благоразумно затыкал ей рот, чтобы та не орала во весь голос похабные частушки. Вместе, им все-таки удалось забраться на второй этаж и уложить эту гулену спать. А вот заметил их кто-то или нет, он как-то не обратил внимания. — Так, ладно, — решил уйти от сколькой темы Лекс. — Проводишь меня? — Конечно, — кивнула Шина. Девушка поднялась и опасливо покосилась на дверь. Хоть его подружка и была «лапочкой», Шине все равно было жаль ее. Такого обращения никто не заслужил. Как бы эту мысль еще до Лекса донести? Шина перевела взгляд на своего друга. Высокий, почти на полторы головы выше нее самой, стройный, с карими глазами и кожей бронзового отлива. Особенно ей нравились его волосы — темные, с коричневым оттенком, казалось, что они мягкие-мягкие. Признаться, у девушки иногда возникало такое острое желание пощупать их, что она еле сдерживалась. К сожалению, он их никогда не отращивал — только они достигали плеч, он тут же вызывал цирюльника. Ее друг собрал последние нужные вещи и поинтересовался: — Ну что, идем? — Идем, — кивнула Шина. Они вышли на улицу, и пошли вдоль домов и лавок разных купцов. Пока им не «посчастливилось» встретить кого-нибудь из отцовских знакомых, Шина быстро отыскала своих служанок. Они все вместе отправились на площадь, и Лекс завел свою шарманку: — Как ты можешь так спокойно жить, зная, что скоро от твоей свободы останется один шиш? — Ой, Лекс, замужество это еще не конец света, — мягко ответила Шина, хотя эта тема начала ее изрядно напрягать. — Как это не конец света? Представь, у тебя появится муж. С друзьями не погулять, любовника не завести — точнее завести, но это тебе очень дорого обойдется, никакого разнообразия. Тебе останется только по утрам носить ему тапочки, подавать кофе к завтраку и следить за порядком в доме. А потом, за один-единственный раз вашего совместного разделения супружеского ложа, ты забеременеешь, а как разродишься — разжиреешь, а за тобой и твой муж, чтобы не выделяться. И будет у вас прекрасная семейная жизнь: он с любовницей, ты с детьми, оба неудовлетворенные жизнью. — Лекс! — возмутилась Шина. — Прекрати! Я не ты! Мне не нужны любовники! — Да? — скептически поднял бровь ее друг. — Посмотрим, что ты скажешь после десяти лет воздержания. — Лекс! У нас с мужем будет хорошая семья! Он будет заниматься торговлей, а я домашним хозяйством. У нас будет трое детей, — разошлась девушка и мечтательно закатила глаза. — Два мальчика и девочка. Но сперва появятся мальчики, чтобы защищать мою принцессу. Тем более мы с мужем будем прекрасно ладить друг с другом, так что нужда в каких-либо посторонних похождениях сама собой отпадет. — А собака? — покачал головой Лекс. Он прекрасно понимал, каким ударом станет для нее реальность. Никакой идиллии, никакого обоюдного доверия. Да и вряд ли они полюбят друг друга, только на мозги друг другу будут капать. — Что? — Собака. У вас будет собака? — Эм… наверное, да. Только маленькая, чтобы не покалечила детишек. Лекс удивленно присвистнул. — Ты его видела? — Кого? — Шина недоуменно посмотрела на друга. — Женишка своего. — Лекс! Он не женишок! — Ну так, видела? Шина замялась. — Пока еще нет. Лекс резко остановился, посмотрел на нее, как на полоумную, а затем бессовестно расхохотался. — Прекрати! — обиделась девушка. — Шина, ты же его не видела ни разу! — И что? — Может быть он прыщавый толстый коротышка. — Не в красоте дело, — насупилась в ответ на такое мерзкое предположение девушка. — А в чем? — В любви, во взаимопонимании и уважении. — Какая любовь, если вы даже не виделись с ним? — недоумевал Лекс. Конечно, он был прекрасно осведомлен о том, что девчонка со своим принцем ни разу не встречалась, просто ему нужно было намекнуть ей, что это дело уже попахивает безумием. — Придет со временем, — отрезала девушка. — Как придет, сообщи мне. Некоторое время они шли в молчании, лишь позади них слышалось заговорщицкое щебетание служанок. Шина глубоко вдыхала, стараясь не поддаваться панике. А что, если Лекс прав? Она же ни разу не видела своего жениха. А если они не полюбят друг друга? Ее раздумья прервал радостный детский голосок: — Лекс!!! К ним навстречу бежал младший брат Лекса — Дик. Озорной мальчуган двенадцати лет, с такими же карими глазами и темными волосами, как у ее друга. Дик тоже должен был стать Перводружинником, наверняка, сейчас возвращался с тренировки. Он добежал до нас и тут же получил подзатыльник. — Знаешь за что? — осведомился Лекс. Дик только понуро опустил голову и кивнул. Шина удивленно уставилась на Лекса — раздавать подзатыльники не входило в его правила. Но в следующую секунду ее друг потрепал мальчугана по голове, и тот весело улыбнулся. — А на площади Народное собрание сейчас, — ябедничал он по дороге. — Кого судят? — без особой жалости спросил Лекс. Пока эти потасовки не закончатся, не начнется строевая подготовка. — Какую-то «лапочку», — пожал плечами мальчишка. Лекс кивнул. Отлично, все закончится в два раза быстрее. — А за что, не знаешь? — уныло спросила Шина. Дик отрицательно покачал головой. Вдалеке послышались громкие голоса людей. Шина уставилась в землю, стараясь не показать своего волнения. Она неожиданно поняла, что не хочет идти на площадь, но и оставить Лекса одного тоже не могла. Они прошли еще несколько ярко расписанных домов, и попали в водоворот кричащих, ликующих, мельтешащих людей. Лекс полез сквозь эту толпу, и Шине ничего не оставалось, как последовать за ним. Парень, как мог, отпихивал людей, чтобы расчистить путь. Наконец, Шина добралась до середины площади. Стражники вели пол локотки вырывающуюся «лапочку», за ними медленно потянулась и вся остальная процессия. Шину подхватил этот нескончаемый поток людей, они обогнули площадь, преодолели ворота, отделяющие Правское княжество от пустыни, и остановились перед Песчаной Завесой. «Лапочка» верещала во весь голос: — Нет!!! Я ни в чем не виновата!! Это все Кург, я ничего не сделала, слышите, ничего!! Отпустите меня!! Это все он! Меня подставили!! В это время Старейшина зачитывал приговор, но сквозь этот дикий визг что-то разобрать было невозможно. Шина даже не прислушивалась. Она заметила в толпе маленькую ревущую девочку. Глаза у нее были небесно-голубого цвета, прямо, как у «лапочки». Да и волосы такие же, и линия подбородка… Шина вдруг подумала, что если бы на месте этой «лапочки» оказалась ее собственная мама, то она бы не ревела, а пыталась добраться до нее, не отпускать, бороться. Хоть и впустую. Осужденной вручили какой-то мешочек, и стражники снова схватили ее под локотки, чтобы завести за Песчаную Завесу. Оттуда не было выхода. Как только «лапочка» преодолела границу, тут же плюхнулась на песок и разревелась. Но ни голоса, ни всхлипов слышно не было. Люди начали расходиться. В толпе мелькнул какой-то темный силуэт. По коже Шины пробежались мурашки. Она быстро развернулась и решила найти Лекса. Внутри все похолодело от страха. Объяснить свое состояние девушка не могла, но предчувствие чего-то плохого накрепко поселилось в ее сознании. Она быстро пробиралась сквозь толпу, пока не услышала знакомый голос. Однако, когда она добралась до его обладателя, то на несколько мгновений впала в ступор. Лекс ругал брата. Причем не просто отчитывал, он его бил. — Я тебе сказал ждать меня здесь!!! — Лекс!!! Ты что делаешь?! — закричала Шина и бросилась на помощь. Лекс толкнул мальчишку на землю и хотел с размаху ударить ногой, но в этот момент на него налетела Шина. — Хватит, Лекс, прекрати! Он словно не слышал ее, вместо этого грубо отпихнул мешающую девушку, та полетела на землю и больно приложилась головой о каменную кладку. Кто-то из толпы заметил неравную драку, несколько мужиков схватили Лекса за руки и попытались оттащить. Парень попытался и их ударить, но те хорошенько врезали ему в живот, отбивая какую-либо охоту к сопротивлению. Шина вскочила на ноги, и, стараясь не обращать внимания на плывущий перед глазами мир, подошла к Дику. Сквозь пелену она все же смогла различить кровь, нескончаемыми струйками бегущую из носа и рта ребенка. Шина обняла мальчика за плечи и повела подальше отсюда, напоследок кинув на Лекса уничтожающий взгляд. … Шина отвела Дика к себе домой, служанки похлопотали над мальчиком, залечивая раны. Вечером ему нужно было вернуться обратно в свой дом, и на предложение остаться мальчишка вежливо отказался. Оказывается, Лекс уже не впервые его бьет, и в основном за мелкие проказы. Шина знала многие семьи, где розги — единственно верное наказание, но чтобы Лекс… Вечером она вызвалась проводить Дика до дома. Ей просто очень хотелось заглянуть в глаза своему другу. Это уже не тот Лекс, которого она знала. Прежний никогда бы не поднял руку на ребенка. Свет в окнах не горел. Странно. Шина постучала в дверь, но ни шагов, ни ругательств (что очень характерно для Лекса) не послышалось. Может, вернулись слуги? Спустя минуту дверь отворилась, и на пороге появился ее лучший друг. Особых изменений с ним не произошло, разве что глаза стали более уставшими. Он немного отошел, впуская младшего брата, который стрелой бросился в дом. Шина не уходила, но и заходить не собиралась. Она искала в этом чужом для нее человеке черты прежнего друга. — Шина я… — начал было он, но девушка его остановила: — Нет. Не надо. Эти привилегии окончательно тебя испортили. Ты мне больше не друг. Она развернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку и дернул на себя. — Ты что?! Из-за простой драки говоришь, что я тебе больше не друг?! — Не из-за простой. — Эй! — рявкнул он и встряхнул девушку. — Я все тот же Лекс! — Нет. — Шина высвободила свою руку из его цепких пальцев. — Я вас не знаю. И быстро сбежала вниз по ступенькам. Она шла по пустой улице, не замечая ничего вокруг, пытаясь понять, что случилось с ее лучшим другом? Он бы никогда не поднял на нее руку, никогда! Почему он так изменился? Власть. Как же она портит людей. Еще вчера он был твоим лучшим другом, а уже сегодня готов убить. Шина искренне жалела, что Лекс родил в семье Перводружинника. Испорченный, наглый хам. В тишине пустой улицы раздалось какое-то копошение. Шина не успела даже оглянуться на звук, как кто-то дернул ее за руку и прижал спиной к себе. Теплая ладонь в черной перчатке зажала девушке рот. — Не рыпайся, и, может быть, обойдемся без жертв. От этого стального голоса по ее спине пробежали мурашки. Шина в оцепенении стояла и боялась даже вздохнуть. Поняв, что девчонка не сопротивляется, незнакомец отнял руку от ее рта, но не отпустил. На всякий случай. — Без лишнего ора, поняла? Шина отчаянно закивала. — У меня для тебя послание. — Незнакомец провел по шее девушки чем-то острым, но явно не ножом — предмет был не холодный, а какой-то… тонкий. Шина инстинктивно дернулась, и мужчина крепче сжал ее в тиски. — Тихо-тихо, это всего лишь конверт. Он помахал перед лицом девушки запечатанной бумажкой. — Мы следим за тобой, Шина. Знаем каждое твое действие наперед, так что советую сразу выполнять все условия. Поняла, малышка? Шина кивнула. — Вот и отлично. Первое условие: никому не рассказывать о нашей встрече. Это ясно? Еще один кивок. — Умница. Второе условие: после прочтения сжечь конверт. Только попробуй нарушить хоть одно условие, и тебе конец. За неповиновение поплатится и твоя семья, и твои друзья, и даже женихи. Осознаешь, в какое дерьмо вляпалась, м? Незнакомец нежно провел уголком конверта по шее девушки, та вздрогнула от страха. Одним ловким движением он свернул его вчетверо и аккуратно сунул в декольте платья. — Там надежнее. С этими словами он толкнул девушку вперед, она не удержалась на ногах и упала на дорогу. Когда Шина поднялась, мужчины уже не было. Ее колотила нервная дрожь. Кто он? Что ему нужно? Какое еще неповиновение? И что вообще за конверт? Она судорожно вздохнула. Конверт. Девушка трясущимися руками вытащила бумажку, оказавшуюся не запечатанной. Странно. Все письма имеют печать. Достала послание. Медленно пробежала глазами по строчкам. Потом еще раз. И еще. Когда она поняла, что от нее хотят, листок безнадежно выпал у нее из рук.Глава 3
Как же мне жарко. В горле было так же сухо, как и в этой чертовой пустыне. Берегини… хотя впрочем, они меня не слышат. Уже. За всю историю Кровавого закона из пустыни вернулось всего трое. Один из них спился и умер в компостной яме через месяц. Второго топором зарезал какой-то мужик, увидев, что Изгнанник прошел рядом с его дочерью. Третьего люди закидали камнями на повторном Народном собрании… Их не приняли. И никогда не примут. Дома у меня остались две сестры и брат… Смогут ли они выжить, опекаемые четырнадцатилетней девчонкой, которой придется слишком рано повзрослеть? Я буду надеяться. Это все, что мне теперь остается. Я спасла сестренку, пожертвовав своей свободой, домом, семьей, будущим, и теперь надеялась, что не напрасно. Я хотела домой, но теперь, даже Берегини меня не спасут… …я умираю… Жизнь медленно покидала тело вместе с водой. Каждый вдох давался с трудом, в груди отдавалось тягучей болью, словно внутри все разрывалось на тысячи мелких осколков. Как эти песчинки. Иногда я слышала музыку. Страшную, темную мелодию. Она почти никогда не менялась, всегда один и тот же мотив. Низкий и в тоже время такой тонкий, едва уловимый, словно он доходил до меня откуда-то издалека. Ты идешь по раскаленному песку, смотришь на палящее солнце, на высокие барханы и слышишь такую мягкую мелодию. Словно мягкий шепот, но совершенно не добрый. Когда я слышу эту музыку, то содрогаюсь всем телом. В селе мы часто хоронили воинов из Дружины. Собирали сено, у кого сколько есть, обкладывали его палками и клали на них безжизненное тело. Затем поджигали. Но было еще кое-что. Мы пели. Странную, погребальную песенку:* * *
Олиф ненавидела свои волосы. Из всех существующих на земле предметов, больше всего она ненавидела свои волосы. Длинные, тонкие, ломкие, непослушные. Раньше она заплетала их в обычную косу, но та все время болталась туда-сюда и просто невыносимо мешала. Отстричь пряди Олиф не могла — женщинам полагалось иметь длинные волосы. Тогда она решила заплетать их по-другому: начинать косу не сзади, а сбоку, в районе уха, плести ее вокруг головы до другого уха, а оставшийся конец просто доплетать и перевязывать куском ткани. Теперь волосы не болтались сзади, и не били ее по попе, а свисали сбоку и доходили буквально до груди. Казалось бы — все идеально. Как бы ни так. Волосы постоянно выбивались из замысловатой прически. Приходилось заправлять их за уши, но они, то и дело, возвращались на прежнее место. Олиф злобно дунула на темную выбившуюся прядь. Зря. Горло обожгло сухим воздухом. Как ей это надоело. Она и дня не провела в пустыне, а уже балансирует между жизнью и смертью. Как люди умудряются выживать здесь месяцами? Олиф прикрыла ладонью глаза в надежде хоть немного ослабить солнечные лучи. Когда же наступит вечер? Сколько еще ждать? Тогда должно стать намного холоднее, солнце скроется за краем земли и песок, наконец-то, остынет. Олиф сможет хоть ненадолго избавиться от этой невыносимой жажды. Во всяком случае, она искренне на это надеялась. Неожиданно вокруг нее закружились песчинки, попадая в глаза и забивая рот. Девушка поперхнулась, остановилась, сплевывая жесткие хрустящие кристаллики, начала тереть глаза. Обернулась и поняла, что это дует ветер. Горячий и обжигающий. Дышать стало намного тяжелее, в рот попадал жесткий песок, глаза застилала пелена. Рубаху, повязанную вокруг ее головы, начало сдувать. «Ничего себе ветерок», — подумала девушка. Она зажмурилась, придерживая рукой одежду, и продолжила путь. Если бы ее сейчас спросили, а зачем она вообще куда-то идет? Зачем тратит последние силы? Не проще ли остаться здесь и попытать удачу у Берегинь? Если бы ее спросили об этом, она бы не ответила. Мотивы своих действий были не понятны даже ей самой. Просто нужно было куда-то идти, не оставаться на одном месте, двигаться. Олиф судорожно схватила ткань рубахи и почувствовала, как из рукава выпал нож. Она остановилась, опустилась на колени и принялась беспорядочно водить руками по песку, в надежде отыскать предмет. Глаза открыть не получалось, а интуиция тут была не помощником. После кучи бесплодных попыток найти единственную вещь, которая могла бы защитить ее, Олиф беспомощно легла на песок. Каждое движение давалось с трудом. Она многое бы отдала, лишь бы разучиться дышать, лишь бы не чувствовать эту сухость во рту. К тому же чудовищная тварь не выходила у нее из головы. Эта штука утащила человека. Не трудно было догадаться, чем питается «зверек». До этого момента нож как-то помогал девушке не поддаться панике. В конце концов, она все равно умрет. Это лишь вопрос времени. Другое дело, как. Незачем врать самой себе. Олиф до колик в коленках хотелось жить. Она была не готова умирать. Невозможно так быстро свыкнуться с мыслью, что через минуту ты можешь повалиться навзничь и уже не встать. С этим не смириться так просто, так быстро. Ей нужно найти нож. Тварь может напасть в любой момент. Не исключено, что уже сейчас она ползет прямо под девушкой, с хитро прищуренными глазищами, предвкушающими сладкую добычу. Олиф срочно нужно найти нож. Без него она погибнет. А умирать ей пока не хотелось. Не ради смерти она спасала сестру. Олиф начала шарить руками по песку, пропуская между пальцами небольшие потоки маленьких песчинок, похожих на уменьшенные варианты хребтов. Те, в свою очередь, безжалостно забивались под ногти. Но Олиф было все равно. Она привыкла к грязи под ногтями, к мозолям на женской руке, к загрубевшей коже. Ей не впервой. Главное — найти оружие, какую-никакую защиту. Но сколько бы девушка не водила руками по песку, нож не обнаружился. От безысходности она полностью закрыла глаза и опустила голову. Все прекратилось внезапно. Ветер кончился, но вот пыль, поднятая им, еще некоторое время не позволяла видеть дальше вытянутой руки. Олиф тяжело дышала. Казалось, на грудь положили огромный камень, и теперь он сдавливал ее с такой силой, что боль отдавалась в животе. Девушке так хотелось вернуться домой. К Марике, Таре и Тиму. Она была готова снова возложить на себя ношу прежней ответственности, лишь бы не лежать на этом горячем песке. Лишь бы не волноваться за свою жизнь, за жизнь своих родных. Лишь бы не знать, что бывает такая жажда. Жаль, что баклажки хватило всего на два раза. Олиф вспомнила маленького зверька. Ни один живой организм не может жить без воды. Раз так, осталось только найти эту воду. Знать бы еще, где? Девушка открыла глаза и посмотрела на бескрайние пески. Несколько секунд назад они чуть не загубили ее, а теперь снова прикидывались безобидными. Словно и не было ничего. Они напоминали людей: за игрой обман, за обманом — игра. И так до бесконечности. Олиф перевела взгляд на свои руки и заметила, что злополучный нож лежал совсем рядом с ней. Девушка потянулась, сжала в кулак рукоятку предмета и даже немного успокоилась. Она с трудом поднялась на ноги и решила идти до тех пор, пока все не закончится. Либо случится чудо, и появится вода, либо девушку постигнет неизбежная участь любого Изгнанника — смерть. Олиф побрела вперед, немного пошатываясь от странного головокружения, и вдруг почувствовала неприятную тошноту. Девушка осторожно прикоснулась к животу. С чего бы это? Пила она немного, не ела вовсе. Как бы то ни было, свое состояние ей совсем не нравилось. Когда у нее заболела голова, а в висках появилось скверное пульсирование, Олиф не на шутку разволновалась. Причиной не может быть обычный голод. Наверное, все дело в недостатке воды. Девушка поправила съехавшую рубаху и потуже затянула ее вокруг горла. Кожа на оголенных по локоть руках неприятно ныла от каждого прикосновения. Еще бы. Такое солнце. Олиф остановилась, чтобы перевести дух. По такой жаре идти было просто невозможно. Изматываешься в раз. Потоотделение такое обильное, что энергия тратиться попусту, а ты чувствуешь лишь удушающую вялость и сонливость. Еле переставляешь ноги, кажется, что вот-вот упадешь и не встанешь уже. Дышать настолько тяжело, что иногда чувствуешь, как вдохнуть просто нечем. Воздух такой горячий, забивает нос и рот, не дает полноценно дышать, ощущаешь только невыносимую тяжесть, там, в груди. Олиф попыталась сделать глубокий вдох, но закашлялась. Это было выше ее сил. Она хотела начать дышать через раз, но вместо этого задышала в два раза быстрее обычного. Да что же это с ней? Внутри словно образовалась стена, не пропускающая воздух. Сколько бы ни вдыхал — его все время не хватало. Олиф дотронулась до груди. Как же ей было тяжело. Идти, думать, дышать… нет, это слишком. Она должна найти воду. Берегини не могут допустить такой глупой смерти. От удушья. Что может быть нелепее? Олиф медленно побрела дальше. Перед глазами все плыло, пески, словно водные глади, шли рябью. У девушки ужасно кружилась голова. Казалось, еще чуть-чуть и она упадет навзничь, а потом ее стошнит от такой «качки». Она с трудом переставляла ноги, палящее солнце заставляло щуриться, жара должна была давно добить ее, но вместо духоты Олиф ощущала лишь дрожь. Она опустила глаза на свои руки — трясутся. Получается, вот он — конец? Так умирают Изгнанники? Жажда, головная боль, тошнота… теперь невыносимая дрожь, а что потом? Изо рта потечет пена? Не может все так закончится. Не может. За что Берегини прокляли ее? Она же ничего плохого не сделала!!! Сестру спасла, только из всего. Нет. Она убила дружинника. А может, все эти наказания справедливы? Олиф остановилась. Повернула ладонь тыльной стороной вверх, потрогала свое клеймо — красное пятно, «растекшееся» по коже. До мяса прожгло. Хорошо, что не болит. Наверняка мазь помогла. Где же тогда правда? Две стороны обугленной медали — либо ты, либо тебя. И не важно, какого цвета у тебя волосы, какой формы нос и какое положение в обществе занимает твоя персона. Умереть может каждый. И убить, оказывается, тоже. А случайно, или нет, никто разбираться не будет. Дело? — Сделано Сестра? — Спасена. Вернуться? — Невозможно. Наказание? — Смерть. У каждого поступка имеются свои последствия. У Олиф — Кровавый закон. Как жаль, что она не успела попрощаться со своей семьей. Хотя, впрочем, оно и к лучшему. Было бы еще больнее. А так, терпимо. Девушка сделал шаг вперед, и замерла. Прямо перед ней, локтях в двадцати, рос кустарник, небольшой и без всяких плодов. Из земли торчали несколько стебельков, образующих спасительную тень. Впервые в жизни в груди Олиф что-то ёкнулось — слабенький лучик надежды. Девушка собрала остатки сил и на заплетающихся ногах быстро пошла вперед. Перед глазами все плыло, кустарник поворачивался то вправо, то влево, а то и переворачивался вовсе, но Олиф не сдавалась. Ей нужно дойти. Там тенек — шанс пережить этот день. Шанс скрыться от солнца. Девушка преодолела последние шаги и плашмя грохнулась рядом с кустарником. Блажено растянулась на спине — в тени температура была намного ниже — и только тут сообразила, что лежит на чем-то объемном. Осторожно, чтобы не дай Берегини не потревожить неизвестное существо, она перевернулась на живот, и встретилась взглядом с двумя навсегда остекленевшими глазами. — А-а-а!!! — завизжала Олиф, панически перебирая ногами, лишь бы только отползти. Как она умудрилась его не заметить?! Человек, по всей вероятности, тоже искал защиту от солнца. И нашел. Бледное лицо начали проедать трупные черви, скорее всего, он тут уже день-два, не больше. Тело почти полностью было засыпано песком, и после прикосновений Олиф на нем остались песчаные разводы. Немного придя в себя, девушка собралась с силами и начала двигать труп из тенька, чтобы освободить место. Мужчина оказался на редкость тяжелым, сквозь одежду явно различалось хорошее, упитанное тело. Значит, не от голода умер. Может, от солнечного удара? Нет. Он был в теньке. Значит, от нехватки воды. И тут, словно в опровержение мыслям девушки, из-за пазухи мужчины вывалилась баклажка, в которой что-то возмущенно булькнуло. И не от жажды. Двигать такое объемное тело было безумно тяжело, девушка истратила на это почти все свои оставшиеся силы. Единственное, что ее сейчас мучило — это жажда. Олиф, заглушая вопли совести, приложилась губами к его баклажке и жадно проглотила всю имеющуюся там жидкость. Ей стало немного легче, однако в животе что-то забурчало. Олиф легла на спину и закрыла глаза. Голова кружилась даже во сне. Девушке было слишком плохо, чтобы обращать внимание на мелкие детали. Мужчина, которого она подвинула, умер не от теплового удара, не от голода, и не от жажды. Его выцветшая рубашка съехала немного в сторону, обнажая часть мускулистой груди. Если внимательно присмотреться, можно было заметить две маленькие дырочки, с засохшей вокруг них кровью.* * *
Олиф проснулась от леденящего холода. Открыв глаза, поняла, что не чувствует рук и ног, а все тело бьет крупная, забористая дрожь. Зубы мелодично стучали друг о дружку. Девушка вся съежилась и начала усилено растирать предплечья руками. Почему так холодно?! Температура была до ужаса низкой, такая обычно бывает у них в селе в преддверье зимы. Вокруг было темно, небо заполонили тысячи звездных душ, но Олиф это не сильно волновало. Ее мучил один единственный вопрос: неужели в пустыне бывает так холодно?! Она села и огляделась: та же пустыня, тот же куст, тот же труп мужчины. Песок под ней был непривычно холодным. Девушка вскочила на ноги и начала дуть теплым воздухом на руки, только бы как-то оживить их. Пальцы онемели, зато к ногам постепенно возвращалась чувствительность. Олиф начала подпрыгивать на месте, стараясь согреться. Вот уж чего-чего, а подумать, что после такой жары, когда она умоляла Берегинь послать ей хоть каплю воды, девушка будет пытаться снова согреться, она точно не могла. Недостаток еды быстро сказался на организме: Олиф устала за считанные минуты, тяжело задышала, и, в конце концов, остановилась. Согнулась в корпусе и облокотилась руками о коленки. Платье было слишком коротким, чтобы защитить ноги. Девушка чуть не взвыла от боли, прикоснувшись к обгоревшей коже. Похоже, тут за жизнь приходиться бороться даже ночью. Чертова пустыня! Чертовы Старейшины! Чертовы люди!!! Олиф, со всей яростью, до сих пор копившейся в душе, размахнулась и ногой прочертила полоску по песку. А затем еще одну. И так до тех пор, пока не поняла всю бесплодность своих действий — песка меньше все равно не станет, она лишь разгоняет пыль. Девушка резко развернулась и быстро пошла вперед. Ей надо успокоиться. Но не успела она сделать и десяти шагов, как обо что-то споткнулась и плюхнулась носом в песок. Рубаха, повязанная вокруг головы, съехала на шею. Кто сказал, что ходьба успокаивает?! Неправда это!!! Девушка яростно села на колени, оглянулась посмотреть, обо что же она споткнулась, и поняла, что это был гниющий труп мужчины. Удивительно, но еще недавно полыхавший в душе гнев куда-то исчез, его место сменила обида и… разочарование. Человек, как букашка, умер — и никому нет дела. Возможно, лишь случайный прохожий вдруг заметит, что на небе стало одной звездой больше. Посмотрит-посмотрит и пойдет дальше. Без всякого сочувствия, без сопереживания. А родственники так и не узнают, что этот человек, Изгнанник, умер. Одно утешение — они похоронили его еще тогда, когда он пересек Песчаную Завесу. Олиф тупо смотрела в одну точку, когда почувствовала необычную вибрацию под землей, девушка не успела даже испугаться. Поднялась пыль, а пески зловеще затряслись. Она ухватилась за тело мертвого человека, и зажмурилась от страха, не понимая, что происходит. Послышался громкий грохот и чей-то топот. Олиф в ужасе прижалась к трупу, мечтая превратиться в песок. Сквозь поднявшуюся пыль, ей все же удалось кое-что различить: из-под земли выползло нечто, напоминающее змею, только раз в двадцать больше, с величаво надетыми доспехами, закрывающими почти все тело. Олиф еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. За змеей вышли несколько человек. Вот только назвать их людьми у девушки не поворачивался язык. Они словно состояли из песка, вместо кожи на лице виднелись маленькие песчинки. Один из них поднял руку, и вся процессия остановилась. — An obur, — приказал он, повернувшись к змее. Та игриво высунула длинный язык, издавая шипящий звук, и принялась обнюхивать землю. Почему-то Олиф сразу догадалась, что они ищут. Мозг начал лихорадочно соображать. Инстинкт самосохранения безжалостно вопил: «БЕГИ!!!». Но куда? В бескрайние пески? Эти существа вмиг догонят ее, и вот уж тогда-то ей не поздоровится. Вряд ли они коллекционирую Изгнанников. По ним сразу видно — это свои, то есть хозяева. Они здесь главные, а люди — так, на всякий случай, чтобы не умереть от скуки. Нет, бежать нельзя. Остается только рискнуть. Олиф припала к земле и тихо поползла к кустам. «Песочные люди» стояли довольно далеко, чтобы ее заметить, но вот змея… Животное резко повернуло голову в сторону девушки и поползло по направлению к ней. На секунду ей показалось, что она сейчас описается от страха, однако первым делом змей заметил мертвого мужчину. У нее было несколько секунд, чтобы добраться до кустов. К несчастью, у животных всегда был отличный слух. Когда огромная морда, размером с две собственные головы девушки, оказалась прямо в локте от лица Олиф, то та чуть не завизжала. Но вместо этого пристально заглянула в глаза животному. Зрачки были черными, овальными. Завидев девушку, змея высунула язык и зашипела, а веки подозрительно сузились. Она понимала. Один из «песочных людей» что-то крикнул на непонятном языке. «Самка…», — отчетливый мужской голос прозвучал в голове у девушки. Морда отвернулась от нее, и змей пополз обратно к трупу мужчины. — Verde, — жадно облизываясь, провозгласил «песочный человек» и добавил еще какие-то непонятные слова. Они развернулись и, после того, как кто-то сказал несколько слов на их языке, кусок земли провалился вниз, словно лестница, по которой те и спустились под землю, а затем вернулся на место. Расслабиться Олиф смогла только примерно через час. Все это время она неподвижно лежала за кустами и глупо смотрела в одну точку. Теперь она понимала, что заставило тех оборванцев нестись к Песчаной Завесе. Они знали, что не выберутся, знали, что часовые выстрелят. Но лучше уж погибнуть быстрой смертью, чем попасть в руки к неизвестно кому. Причем эти «неизвестно кто» собирают трупы Изгнанников, уж явно не для того, чтобы похоронить. С маленьким тупым ножиком против целого отряда нелюдей и огромного змея. И это только те, кого она видела. А если их больше? Лучше бы ее закидали камнями на том дьявольском Народном собрании… Наконец, Олиф решилась сесть. Убедилась, что никаких жутких звуков и грохота не раздается, и принялась развязывать ткань на ступнях. После долгой ходьбы ноги безжалостно болели, а в этой повязке еще и вспотели. Прохладный песок приятно остужал кожу. На холод вокруг Олиф перестала обращать внимание. Не смотря на практически нулевую температуру, девушка не ощущала ни дрожи, ни озноба. Даже зубы не стучали. Может, все дело в шоке? Ей было до ужаса страшно. Она даже в самых жутких кошмарах не могла себе такого представить. Может именно поэтому она все это время шла вперед? Какое-то внутреннее чутье подсказывало ей, что не двигаться опасно. Опасно ждать близкой безболезненной смерти, иначе она может оказать такой извращенной, что даже Берегини в ужасе зажмурятся.* * *
Олиф любила наблюдать за рассветом. Ей приходилось вставать задолго до него, чтобы успеть приготовить поесть — если было из чего — и бежать на поля. Там-то она и встречала его. Ей почему-то казалось, что прекраснее рассветов, чем у них в селе, быть не может. Но она ошиблась. В пустыне был волшебный рассвет. Красно-оранжевый. Такой насыщенный и манящий, что даже и не подумаешь, что за ним скрывается палящее солнце. Лучики, словно маленькие пальчики, поднимаются вверх, а затем как раз! — и накрывают всю землю светом. Он был яркий-яркий, до боли ослепляющий, но оттого не менее прекрасный. Он окутывал землю теплым, насыщенным светом, словно выпускал на волю что-то особенное. А еще этот рассвет давал надежду Изгнанникам. Они пережили еще один день, и теперь снова могут увидеть свет. Казалось, что они словно заново начинают дышать. Олиф сидела на песке, уткнувшись подбородком в колени, и обхватив ноги руками. Песок нагревался очень быстро. Девушка принялась снова обматывать ступни тканью. Температура росла буквально на глазах. На той части ног, что не скрывало платье, кожа была красной. Девушка осторожно провела по ней пальцами, и та болезненно защипала. Олиф проверила нож — на месте. Аккуратно привязан кусочком ткани к руке, острием вверх. Хоть он и тупой, но ей все равно было очень непривычно и страшновато носить его не в кармане фартука. Интересно, в пустыне бывают дожди? Ведь не могут же растения совсем без влаги. Наверное, бывают. Только Олиф почему-то никогда не везло. Вряд ли сейчас что-то изменится. А дождик был бы сейчас кстати. У нее снова начало пересыхать во рту. Олиф принялась бессмысленно водить руками по песку. Что ей теперь делать? Остаться здесь, рядом с теньком? А если снова заявятся «любезные гости»? Тем более, нужно отыскать еды. Ночью Олиф попробовала листик этого растения — редкостная гадость, даже на ее неискушенный вкус. Значит, придется найти что-то съедобное. Но как? Ходить кругами по пустыне, рискуя в любую минуту свалиться от теплового удара? Нет, это безрассудно. Можно остаться здесь, дождаться ночи (девушка надеялась, что такой холод приходится на все ночи, и что это не Берегини сделали ей такой «подарочек»), а там уже попробовать что-нибудь поискать. Олиф даже не успела восхититься своей идее. Пока она тут сидела и раздумывала над своей дальнейшей участью, в песке, после долгой ночи, проснулась змея и тревожно зашевелилась, почуяв чужака. А животное их не любило. Один уже пытался покуситься на этот куст. Ничем хорошим это не кончилось. Для него. Послышалось предостерегающее шипение и из песка, словно стрела, рванулось тонкое, шершавое тело, разинуло пасть, обнажив огромные, ядовитые клыки. Олиф и опомниться не успела, поняла лишь, что лежит носом в песке. Змея промахнулась. Невесть каким образом девушке удалось увернуться. Она схватила единственное оружие, какое имелось под рукой. Вернее, в рукаве. Тонкое тело поползло на девушку, делая невероятные зигзаги, и выпустив тонкий язычок. Змея выгнула слизкую шею, что-то несуразно прошипела и сделала резкий выпад вперед. — А-а-а!!! — Олиф бессознательно замахала тупым ножом. Снова промах. К сожалению, провести тут день, девушке было не суждено. Олиф последний раз взмахнула ножом, и, поняв, что змея сделала передышку, кинулась наутек. Ползет за ней животное, или нет, девушка так и не определила. Она бежала, бежала, бежала, стирая ноги, задыхаясь, убеждая себя, что сейчас все пройдет, но не останавливалась. Сколько так могло продолжаться, она и не задумывалась. Поняла лишь, когда ноги заплелись друг о дружку, и девушка кубарем полетела на землю. Перевернулась на спину. Когда стало так жарко? Еще недавно она наблюдала за рассветом, а теперь снова задыхается, чувствует удушающую духоту. Олиф жадно хватала ртом воздух. Вряд ли на этот раз удастся найти воду. Судьба не дает второго шанса. Олиф даже не собиралась вставать. Она знала — бесполезно. Закрыла глаза и отдалась на волю Берегиням. Это так больно… знать, что сейчас ты себе не принадлежишь… что больше нет смысла бороться… что жизнь, по сути, кончилась. Над тобой только солнце. И почему люди уверенны, что оно несет только свет? Что оно доброе? Нет, это не правда. Солнце — это смерть. И Олиф все больше, все сильнее в этом убеждалась. Ей было неведомо, сколько времени прошло. Пот тек ручьями по обмякшему телу. Она еле дышала, понимая, что медленно умирает. Солнце болезненно прожигало каждую клеточку ее кожи, медленно выдавливало из нее жизнь. Но Олиф уже смирилась. Это незабываемое чувство — смирение. Тебе все равно. Ты лежишь, думаешь, представляешь, вспоминаешь… хочется даже улыбаться. Ты понимаешь, что помощь не придет, что надежды, которая всегда уходит последней, уже нет. Да… ты только вспоминаешь… … мама меня очень любила. Она была самой доброй на свете, самой хорошей, самой-самой… Я так по ней скучаю. Нет для человека большего горя, чем потерять маму. Какой бы она ни была. Я никогда не называла ее «мать», только «мама». Жаль, что нельзя повернуть время вспять. Жаль, что нельзя снова прожить те мгновения счастья и радости… Некоторые думают, что счастье — это хорошая жизнь, без излишеств, но и в достатке, чтобы не волноваться, не беспокоиться. Но это не так. Счастье — это мама. Добрая, злая, скупая, невозможная, обидчивая, ранимая, мечтательница, надежная, красивая. Твоя мама. Я была первым ребенком в семье. Я понимала, что она всех нас очень любит, но ко мне была более благосклонна. Не знаю, почему. Марика очень обижалась по этому поводу. Любовь должна быть равной для всех… — Олиф, надень шарфик, простудишься… — голос мамы откуда-то издалека… из детства. Я помню, как она целовала папу, помню, как аккуратно вязала, нежно поглаживая спицы, как грубо месила тесто, как пела красивые песенки, как волновалась за меня… а еще помню, как она кричала от боли. В тот день, я решила, что никогдане буду иметь детей. После родов я неделю оттирала пол от намертво въевшейся в него крови, мешая слезы с грязью. Моя мама умерла, дав жизнь новому существу. Многие думают, что нет ничего страшнее, чем увидеть слезы матери. Нет. По-настоящему страшно становится тогда, когда видишь, как плачет папа. Он приказал скормить Тимку свиньям. Заперся в своей комнате, и не выходил оттуда, пока не пришло извещение о походе. Мой папа был воином… низшим, но он был моим папой… Я ненавидела этого ребенка. Но выкинуть не посмела. Скормить свиньям тоже. А папа так и не взглянул на него. Он даже не узнал, что родился мальчик. И никогда больше не узнает. — Олиф, сбереги моего сыночка… — последний шепот мамы. В тот день я подглядывала за дверью. И теперь понимаю — она знала. Знала, что умрет. Знала, что я останусь одна и буду защищать свою семью любым способом. Надеюсь, я встречу ее там, среди звезд… Свою маму. … я ее очень любила… Олиф всегда считала себя сильной. Она знала — чтобы ни случилось, она справится. Иногда им с семьей приходилось голодать по несколько дней. Они часто находились на тонкой грани между жизнью и смертью. И, тем не менее, Олиф всегда боролась за жизнь. Но теперь она знала одно — ей уже не выкарабкаться.Глава 4
Олиф очнулась неожиданно, словно какой-то толчок вернул сознание к жизни. Во всем теле ощущалась какая-то, несвойственная ему, легкость. Ничего не болело, не щипало, не давило. Наоборот, девушка чувствовала себя очень хорошо. Даже слишком. Она уже на небесах. Однако странное копошение поблизости поколебало ее уверенность. Ей хотелось открыть глаза, но неожиданно непривычная легкость куда-то улетучилась. Ее место сменила слабость. Веки не поддавались. Копошение постепенно приближалось, становилось все отчетливее и отчетливее, и наконец, Олиф распознала тоненькую мелодию. Неожиданная догадка так поразила девушку, что она резко распахнула глаза. Не может быть. Она не умерла. Над ней ярко сияло солнце, но никакой духоты не чувствовалось. Скорее, обыкновенное тепло. Олиф настолько привыкла к убийственной жаре, что от такой температуры ощущала некое неудобство. Солнечные лучи плавно огибали большие, зеленые листья. Присмотревшись, девушка увидела длинное, высокое дерево с шершавым стволом. Повернула голову. Рядом с ней копошился толстенький, маленький человек, по всей вероятности — мужчина, подпевавший себе под нос какую-то странную мелодию. Он повернулся к ней лицом и, заметив, что девушка очнулась, бодренько сказал: — Наконец-то ты очнулась, а то мне тут одному совсем ску-учно уже, хы-хы. Олиф глупо смотрела на него и пыталась переварить информацию. Она лежит под деревьями, рядом с ней какой-то человек, солнце больше не обжигает… — Я умерла? — хрипло спросила девушка. — Хы-хы, нет. Незнакомец разговаривал странно. После каждого сказанного слова он глупо посмеивался. Олиф недоуменно перевела взгляд на зеленую траву, потом посмотрела на странное дерево и негромко поинтересовалась: — Где я? Мужчина гордо выпрямился и растопырил руки вверх. — Это — моя территория. Мой собственный рай. Мой дом! И ты здесь — гость. А я вежливый хозяин, хы-хы. Поэтому я угощу тебя хорошим обедом, хы-хы. Поднимайся! Олиф осторожно села. Помимо необычной слабости ничего странного в ее состоянии не было. Рубаха, еще недавно повязанная вокруг ее головы, куда-то исчезла. Впрочем, как и ее «обувь». Девушка медленно поднялась, немного постояла, привыкая к голым ступням и прохладной земле, а затем опасливо приблизилась к незнакомцу. Он копошился возле больших камней, сложенных один на другом, что на полном серьезе напоминало стол. На них, словно в подтверждение, лежали разные гадкие на вид панцири, лапки и кишки. — Это я сам сегодня поймал, хы-хы. — Мужчина гордо указал пальцем на что-то длинное и черное, больше напоминающее змею, хотя по размерам слишком маленькое. — Забрался в сапоги, паршивец. Заметив, что Олиф с отвращением рассматривает все «деликатесы», незнакомец насмешливо добавил: — Ну-у-у, девочка, это тебе не дружинский дом. На самом деле, здесь все съедобное, хы-хы. Олиф продолжала недоверчиво рассматривать предложенную еду. Иногда она не ела по три дня подряд, но это грозило непомерной слабостью, головокружением, упадком сил, тошнотой. В пустыне это верный путь к Берегиням мира Нави. Придется есть. Иначе нельзя. Да и к тому же, отравить ее вроде как не пытались, иначе с чего такая доброжелательность? Девушка наугад схватила первую попавшуюся кишку, зажмурилась и сунула в рот. Под зубами что-то гадко хрустнуло, на языке появилась противная слизь. Олиф не выдержала и выплюнула этот кошмар, грохнулась на коленки и начала отплевываться. Если бы в желудке не было так пусто, ее непременно стошнило бы, а так только слюна выступила. Незнакомец заботливо положил руку ей на плечо и ободряюще сказал: — Ну, ничего, привыкнешь. Олиф с трудом поднялась и провела рукой по рту. На удивление по-прежнему хотелось есть, живот как будто прилип к позвоночнику. Девушка поморщилась. В этот момент незнакомец сунул ей под нос что-то коричневое, не такое гадкое, как те кишки, но все равно противное. — Я не хочу, — виновато сказала Олиф. — Это же финик, — удивился мужчина. — Все равно не хочу. Олиф чувствовала угрызения совести. Все-таки этот человек ради нее старается, а она вот так… — Ты их хоть раз пробовала? Девушка покачала головой. — Хы-хы, я так и думал. На! — Мужчина всучил ей фрукт в руки и повернулся к своим «деликатесам», выбирая наиболее вкусные. Олиф тяжело вздохнула, поднесла мягкую коричневую кожицу ко рту и надкусила. На вкус финик оказался намного приятнее, чем на вид. Сладкий, даже слишком, чем-то напоминающий мед. Олиф немного воодушевилась, начала кусать быстрее, и сама не заметила, как все съела. — О, а говорила не хочешь, хы-хы. Олиф насыщения совсем не чувствовала, но попросить добавки не посмела. Она опустила взгляд и спросила: — Кто ты? Но мужчина даже головы не повернул, он также продолжал хрустеть чьими-то лапками. Олиф недоуменно уставилась на его полную фигуру. Удивительно, как он умудрился не сбросить вес. Даже у них в селе не всегда можно было найти еду, что уж говорить о пустыне. Незнакомец снова начал насвистывать себе под нос. — Это плохая примета, — немного обиженно сказала Олиф. На этот раз мужчина прекрасно ее услышал. — Забудь про все свои приметы, хы-хы. Они остались за Песчаной Завесой. Он дальше принялся насвистывать эту странную мелодию, абсолютно не в такт. — Давно ты здесь? — спросила девушка. Незнакомец неопределенно пожал плечами. Олиф опустила глаза. О чем с ним говорить, она не знала. По-видимому, он и не особо желал с ней что-то обсуждать. — А где моя обувь? — задала она еще один вопрос. — Эти онучи что ли? — брезгливо отозвался незнакомец. — Я их выкинул, хы-хы. — Как?! — ахнула девушка. Обувь, не обувь, а платье было жалко. — Э, — отмахнулся мужчина. — Здесь они тебе не помогут, хы-хы. Он, наконец, оторвался от созерцания плодов своего творения и повернул голову к девушке. Глаза у него были бледно-голубые, только было в них что-то такое… стеклянное. Будто не живые они. Незнакомец мелким шагом направился куда-то в сторону, по хорошо натоптанной тропинке. Олиф в нерешительности осталась на месте. Мужчина обернулся и недоуменно поинтересовался: — Ну, ты идешь? Олиф ничего не оставалось, как идти за ним следом. Мужчина семенил мелким шагом, шаркая своими стертыми сапогами. Такие девушка видела только у дружинников. Если бы ей удалось описать это место одним словом, она бы сказала: зеленое. Несмотря на темную, практически черную землю, с небольшими камнями, вся природа, окружающая их, была зеленой. Девушка подняла голову и посмотрела на высокие деревья, листья которых были такими широкими, что закрывали собою небо. Стволы были ребристыми, жесткими, и наверняка шершавыми. Взбираться по ним, должно быть, трудно — как минимум заработаешь себе ссадины на руках. Прямо у подножия деревьев росла высокая трава. Цветов здесь не было, только ненавистные Олиф сорняки. Она заприметила несколько насекомых, то тут, то там выглядывающих из своего зеленого укрытия. Все это настолько напоминало родной дом, что девушка изумленно спросила: — Что это за место?! Но вместо ответа, мужчина поинтересовался: — Ты давно здесь? Олиф покачала головой. — День, может больше. — У-у-у, — протянул он. — Тогда все ясно. Это оазис. Единственное место, где можно укрыться от пустыни. — И… много таких оазисов? — удивленно спросила Олиф. Незнакомец пожал плечами. Но если существуют такие оазисы, то почему Изгнанники не возвращаются из пустыни? Олиф озадаченно сдвинула брови. Ведь могли же преступники отсидеться здесь, а затем вернуться домой. Тогда почему до сих пор вернулись лишь трое? Олиф так глубоко задумалась, что отчаянный крик мужчины: «Стой!!!», показался ей лишь тихим предупреждением. Девушка послушно остановилась. — Не двигайся!!! Олиф испуганно посмотрела на незнакомца, не понимая, почему в его голосе слышатся панические нотки. Мужчина быстро шарил руками в траве, пытаясь что-то найти. Наконец, он торжественно извлёк большую, толстую ветку и подошел к девушке, пояснив: — Ты наступила на ловушку. Олиф опустила глаза — ее босая нога находилась прямо в середине небольшой петли. Она знала такие ловушки — их ставят для дичи. Стоит ей сделать шаг, и её кувыркнет вверх, причем благо, если только кувыркнет. Мужчина аккуратно приподнял ногу девушки, медленно принялся подсовывать под нее палку. Рывок, и Олиф, не устояв на одной ноге, завалилась назад и плюхнулась на спину, больно приложившись головой об землю. Да уж, это не песок. — Эй, ты как? — Перед глазами замаячил силуэт незнакомца. Он вежливо протянул девушке руку, но Олиф поднялась самостоятельно. Привыкла уже обходиться без помощи. Она посмотрела на то место, где должна была качаться палка, зажатая в узле, но ничего не увидела. Озадаченно помотала головой. Она должна быть здесь! И тут девушка заметила нужный предмет, прямо возле ствола дерева, из которого торчало длинное, ладоней в пять, острие. Если бы на месте этой палки была Олиф, шансов, что ей удалось бы выжить, не было. В это время мужчина быстро подошел к наваленной куче листьев; принялся усердно их разгребать. Когда девушка медленно приблизилась к нему, то увидела, что из-под них выглядывает чья-то нога. Затем заметила руку, но чуть повыше, и еще одну. Труп. — Кто это?! — в ужасе спросила Олиф. — Мой друг, хы-хы, — пожал плечами незнакомец. Он полностью выгреб ноги мертвеца из-под листьев и принялся стягивать с них сапоги. Олиф зажмурилась, чтобы не видеть, во что превратились конечности некогда человека. Как только копошение прекратилось, девушка приоткрыла глаза и увидела, что незнакомец вежливо протягивает ей обувь. — Я их не надену! — воскликнула девушка. — Ну и ладно, хы-хы, — обрадовался мужчина. Он развернулся и медленно пошел в обратном направлении. Олиф последовала за ним. — В пустыне большинство животных — ядовитые, хы-хы. Они приспособлены к жизни в пустыне, но на оазисах обитают гораздо чаще. Ближе к вечеру на охоту в основном выбираются змеи. А с утра, в сапогах нередко можно встретить скорпиона. Но если днем ходить без обуви, можно случайно наступить на кого-нибудь та-а-акого, что потом смерть будет долгой и мучительной. В основном большинство ядов здешних животных действуют на нервную систему, вызывая паралич. — Что такое «паралич», Олиф не знала, но по телу все равно пробежали мурашки. — Ты, конечно, можешь и дальше расхаживать в своих онучах, или вообще босиком, но было бы здорово, если бы ты пожила подольше, хы-хы. Не хочу терять вновь приобретенного друга. Мужчина остановился и протянул девушке сапоги. Красивые. С длинными носами, коричневого цвета, явно из натуральной кожи. Жаль только, что мужские. Олиф насупилась, но обувь приняла. — Лучше сейчас надень, хы-хы, — посоветовал незнакомец. Олиф посмотрела на свое оборванное платье. Опасливо покосилась на мужчину, но он словно не замечал ее оголенных ног. Странно. Даже «лапочки» не позволяли себе такого разврата. Может, во всем виновата пустыня? Насколько сильно она меняет людей? Девушка с горем пополам натянула обувь. Ножка Олиф оказалась слишком маленькой для таких сапог, поэтому при каждом шаге обновка так и норовила слететь. Теперь они с незнакомцем шаркали вместе.* * *
Ее новоиспеченного друга звали Хэнк. Он не помнил сколько времени прошло с того дня, как его отправили за Песчаную Завесу. Но его ожог на руке еще не зажил, а значит, и срок наказания не истек. Хэнк был хорошим, добрым другом. Он очень любил расставлять ловушки. Множество разных приспособлений для заманивания дичи были раскиданы практически по всему оазису. До появления Олиф у Хэнка было три друга. Первого убили разбойники, которые тоже наткнулись на этот оазис. Именно поэтому Хэнк не любит чужаков. Возможно, его ловушки предназначались не только для дичи. Второй друг умер недавно, от укуса скорпиона. Их тела покоятся в неглубокой яме, присыпанной листьями. О третьем друге Хэнк ничего не знал. Сказал лишь, что он — воин, храбрый и сильный. Мужчина называл его Спасителем. Время неумолимо шло вперед. Один день сменял другой, а за ним приходил следующий. Олиф потеряла счет времени. Дни шли и шли, но девушка их не считала, знала лишь одно: их прошло уже мучительно много. Живя вместе с Хэнком, Олиф на жизнь не жаловалась. У нее была еда и вода, ей было, где спать, и где мыться. Солнце больше не обжигало кожу, но, к сожалению, она все равно потемнела, да и к тому же начала облезать. Хэнк убеждал девушку в том, что это нормально, но девушке это совсем не нравилось. Масла в огонь подливала задержка тех самых женских дней. Но об этом Олиф, естественно, молчала. Сейчас стояла ночь. В этот раз она была даже слишком темной, с тысячью звезд на небе. Хэнк устроился возле костра. Как он его разводит, Олиф так и не сообразила. Вернее, у нее это никогда не получалось. — Я пожарил мясо, — весело сказал ее друг. Олиф благодарно улыбнулась и устроилась рядом. В последнее время у нее было какое-то грустное настроение, она сама не понимала, в чем дело. Вот и сейчас, слова сами сорвались с губ. — А ведь там, среди этих звезд, мои мама с папой. Девушка закинула голову вверх и попыталась из маленьких светящихся крупинок сложить лицо мамы. Но не смогла. Олиф было восемь, когда она умерла. Лицо мамы она помнила смутно, и чувствовала за это ужасную вину. Нельзя забывать родных тебе людей, но с годами очертания маминой улыбки неумолимо стирались из памяти. Хэнк лучезарно улыбнулся, — на его толстых щечках образовались забавные ямочки, — и начал махать рукой. — Привет, хы-хы! — Что ты делаешь? — опешила девушка. — Здороваюсь с твоими родителями! — Они умерли, Хэнк. Мужчина посмотрел на нее сочувствующим взглядом и надкусил кусок мяса. У Олиф аппетита не было совсем. — А где твои родители? — спросила девушка. Хэнк неопределенно пожал плечами. — Не знаю, хы-хы. — И тебе все равно? Ее друг вновь пожал плечами. — Ну да. Олиф посмотрела на свои руки. Без света они казались совсем черными. Хэнк был странным. Ему ни до чего не было дела. Иногда девушке казалось, что ловушки он расставляет чисто инстинктивно. — Хочешь, зверюшек покажу? — с придыханием спросил мужчина. — Зверюшек? — переспросила девушка. Хэнк утвердительно кивнул. — Хочу, — через силу кивнула Олиф, хотя на самом деле хотела лишь одного: лечь и забыться. — Вот смотри, — он указал пальцем в небо. — Это — медведица. Мужчина обвел четыре звезды. На медведя это было похоже не больше, чем волк похож на огурец. — А еще есть лиса и буран. — Буран? — не поняла Олиф. — Ага, созвездие волка, хы-хы. Они сменяют друг друга три раза в месяц. Хэнк гордо посмотрел на девушку. — Очень мило, — снисходительно отозвалась та. — Олиф, а за что ты здесь? — полюбопытствовал ее друг. Девушка снова посмотрела на темное небо. — Я… я убила человека. — И тут же добавила: — Но я не виновата! Это получилось случайно. Хэнк насмешливо хмыкнул. — В этой пустыне все не виноваты. Олиф обиженно спросила: — И ты? — И я. Олиф спасала свою сестру. Она не виновата в случившемся. Нет. Настроение у девушки совсем ухудшилось. Ей захотелось поскорее лечь в тряпки, изображающие ее постель, и не думать ни о чем. Но Хэнк решил иначе. — Ты видела Песчаников? — дрогнувшим голосом спросил он. — Кого? — удивилась Олиф. — Людей из песка… В памяти девушки моментально всплыла сцена в пустыне: огромный змей в доспехах, и люди, словно собранные из маленьких песчинок. — Да. Хэнк непроизвольно вздрогнул. — Как ты сбежала? — Что? Откуда сбежала? — Из подземных лабиринтов. — О чем ты, Хэнк? Какие лабиринты? До того, как мы с тобой встретились, я в пустыне была только один день. Олиф заметила, что руки у мужчины сильно трясутся. — Кто такие Песчаники? — Это…это… они — хозяева пустыни. Истинные. Олиф осторожно пододвинулась к другу и успокаивающе стиснула его ладони. — Эй, все хорошо. Хочешь, мы не будем о них говорить? Мужчина быстро замотал головой. — Нет, нет. Надо предупредить тебя, надо сказать, — беспорядочно заговорил он. — С ними нельзя видеться. Они — зло. Никогда не уходи с оазиса, поняла? Никогда, нельзя, если сойдешь — погибнешь. Песчаники найдут… они найдут везде. — Хэнк, — испуганно сказала Олиф, — успокойся. Я не понимаю, о чем ты говоришь. Неожиданно жуткий приступ кончился. Мужчина приподнял голову и уже осмысленным взглядом, в котором читалась тревога вперемешку с заботой, посмотрел на девушку и заговорил: — Они состоят из песка, и ходить могут только по песку. Земля для них закрыта. Оазисы — единственное место в пустыне, где можно укрыться, потому что тут нет песка. Сойдешь с него ночью — тебе конец. У Песчаников есть Бронированные Змеи, которые чуют людей. Каждый вечер они делают обход, «собирают» добычу. Попадешь к ним в лапы, и никогда, никогда уже не увидишь света. Песчаники живут под землей. Там, под раскаленными песками залегает непроходимый лабиринт, и лишь истинные хозяева, пустыни, и их питомцы, знают, где выход. А для людей там тьма… холодно, сыро безнадежно. Хэнк замолчал. Олиф не знала, что сказать. Люди из песка. Песчаники. Неужели такое возможно? Вот почему никто не возвращается домой. Изгнанники умирают не от жары, а от холода. — Ты был там? — тихо спросила Олиф. Хэнк помотал головой. — Нет? — удивилась девушка. — Тогда откуда ты об этом знаешь? — Мне все это снилось. Странное ощущение, зародившееся где-то в глубине души, от недавно сказанных слов мигом развеялось. Олиф тяжело вздохнула и, медленно кивнула, принимая фантазию Хэнка. — Моего друга утащили Песчаники, — добавил он. — Друга? — Олиф припомнила историю о его друзьях, но про Песчаников он точно не упоминал. — Ты уверен? — Да. Последнего друга. — Ты же сказал, что его укусил скорпион. — Нет, я соврал. Его утащили Песчаники. — Ясно, — вздохнула девушка. — Спать не хочешь? — Нет. — А я уже пойду. Спокойной ночи. Олиф встала и направилась к своей «постели». Ведь ее жизнь в пустыне не сильно-то отличалась от жизни в селе Чернь. Ела она столько же, постель у нее и раньше была не сильно лучше, вместо сестер и брата появился Хэнк. Милый большой ребенок. Вот только, не смотря на огромное пространство, девушка чувствовала себя, как в тюрьме. Раньше она знала: мир большой, если сильно захотеть, можно собрать вещи и уехать. А здесь есть лишь пустыня. И из нее никуда не деться. Олиф подложила ладошку под голову и прижала коленки к груди. Закрыла глаза и начала засыпать. …мне приснились сестренки. Говорят, иногда людям снятся их страхи, желания или воспоминания. Я уже и забыла про это воспоминание. Но моя память помнит. Марике всего пять, Таре четыре. Они вместе нашли большую лужу, которая образовалась после недавно прошедшего дождя. В воздухе стояла морозная свежесть, я открыла ставни, и наблюдала за ними. Они обе знали, что им влетит от мамы, и все равно кидали в лужу огрызки земли. Я отвернулась всего на одно мгновение. В этот момент Тара поскользнулась и носом упала в лужу. …уже тогда я не смогла за ними уследить. Олиф неожиданно проснулась. Открыла глаза. Осторожно повернула голову. Хэнк мирно посапывал рядом. Девушка не сводила с него пристального взгляда. Ее пугало то, что в последнее время его бледно-голубые глаза стекленели все сильнее.* * *
— Теперь потяни вон ту веревку! — громко крикнул Хэнк. — Да-да, чуть сильнее. Олиф и так выкладывалась по полной. Ее вес был слишком маленьким, чтобы перевесить накренившуюся ветку. — Я больше не могу! — Еще чуть-чуть! — Хэнк с размаху стукнул камнем по деревянной палке, та с хрустом вошла в землю. — Все! — Уф, — выдохнула Олиф. Наконец-то они установили ловушку. Девушка чувствовала себя, как тщательно выжатая тряпка. — Ты такая тощая, — заметил Хэнк. — Тебе нужно больше есть. Олиф шла вперед, не поднимая головы. Аппетита у нее не было. Вернее, такого аппетита, о котором говорил Хэнк. Даже если не наедалась, впихнуть в себя еще одну лапку какой-нибудь твари она просто не могла. Хэнк уже привык, что девушка отвечает не всегда, в основном слабо улыбается, или вообще не подает признаков, что услышала. Он немного отстал, осторожно проверил все крепления на ловушке, удовлетворенно хмыкнул и побежал догонять подругу. У Олиф жутко болел живот. Она не могла понять: отравилась, или это последствия нарушения цикла? Медленно приложила руку к животу и поморщилась. Похоже, отравилась. Чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных ощущений, девушка уселась на земляную кочку и принялась усердно переплетать косу. Хэнк пристроился рядом и заворожено наблюдал за ловкими пальцами подруги. Заплетать волосы от одного уха до другого, делая из косы подобие ободка, было не просто, но у Олиф все выходило очень слажено, словно она дано уже привыкла. Когда девушка закончила, Хэнк поинтересовался: — Ты сама придумала такую прическу? — Да, — кивнула она. — Красиво, хы-хы. — Спасибо, Хэнк, — словно обращаясь к маленькому ребенку, поблагодарила Олиф. Она встала и побрела к тому месту, которое не заслуженно называла домом. Ни крыши, ни стен, только солнце, камни, изображающие стол, да две тряпки, именуемые кроватями. Да уж, дом. Хэнк шел рядом и о чем-то размышлял. Олиф настороженно покосилась на друга. С каждым днем его поведение становилось все необычнее: еду он готовить отказывался, разводить костер тоже, вместо этого каждый вечер гонялся за какой-то бабочкой и убеждал Олиф, что пока ее не поймает, за дело не возьмется. Разговаривать стал в два раза меньше, не мылся уже несколько дней, хотя всегда очень придирчиво относился к чистоте. Он словно стал забывать о своих человеческих обязанностях… Единственное, что осталось неизменным — это его ловушки. Их он расставлял и проверял с прежним энтузиазмом. — Ты чего такая грустная? — нарушил ее размышления Хэнк. Олиф посмотрела на друга. — Ничего. Когда они дошли до их «дома», она тяжело опустилась на скомканные тряпки и попросила ее не трогать. Боль в животе усугублялась подступившей тошнотой, поэтому единственное, чего ей сейчас безумно хотелось — это поспать. Хэнк понимающе кивнул и удалился в неизвестном направлении. Девушка практически тут же провалилась в сон. … кто-то тормошил ее за плечо, вырывая из мира сновидений. — Просыпайся, просыпайся же скорее! — Что… что случилось? — сонно отозвалась Олиф, с трудом открывая глаза. — Быстрее, просыпайся! Ты должна пойти со мной! — тараторил Хэнк. — О Берегини, зачем? — начала злиться девушка. — Скорее, вставай! Хэнк ловко дернул Олиф за руки в свою сторону, и ей ничего не оставалось, как позволить поднять себя. — Хэнк, что случилось? — спросила девушка, когда он потащил ее вглубь тропического леса. — Я видел каракала! — Кого?! — опешила Олиф. — Сейчас покажу! Он бродит вокруг оазиса, это отличный шанс пристрелить его, у него безумно вкусное мясо! Олиф резко остановилась, но ее сил не хватило, чтобы остановить и Хэнка, поэтому она чуть не полетела носом в землю. — Хэнк!!! — крикнула она. Мужчина замер. — Ты хочешь сойти с оазиса?! — Это ненадолго, не бойся. Главное — успеть до заката. — Хэнк, каракал не стоит того, чтобы так рисковать! — Мы не рискуем, хы-хы. До заката мы в безопасности. Быстрее, а то он уйдет! На, надень это! Мужчина сунул ей в руки ее давно забытую рубаху, которую она повязывала вокруг головы, когда еще только попала в пустыню. — И вот еще, это твое, хы-хы. — Хэнк протянул девушке ее нож. Олиф удивленно приняла предмет за деревянную рукоятку. Она уже и забыла про него. — Я выстрелю в него из лука, — щебетал по дороге Хэнк, — а тебе придется подстраховывать меня, на всякий случай. Тащить его будет тяжело, но зато, какое у него мя-я-ясо, хы-хы. Олиф словно в оцепенении плелась за другом. Его затея ей совсем не нравилась. Она взглянула на солнце — совсем скоро уже зайдет за край земли. А если они не успеют вернуться? Она, конечно, не сильно верила в байки Хэнка, но все-таки не считала их полностью выдуманными. Кто знает, что ждет их там. — Осторожнее, иди за мной, хы-хы. Хэнк начал аккуратно переставлять ноги, словно один неверный шаг — и ты покойник. Олиф послушно шла за ним. В этой части оазиса она никогда не была. Неожиданно мужчина остановился, повернулся к девушке и приложил палец к губам. Олиф кивнула. Хэнк аккуратно раздвинул большие зеленые листья, и девушка едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Оазис напоминал одинокий остров, по его краю которого обыденно гуляли пески. Вот только они были не желтоватого оттенка, о чисто белые. Довольно далеко от них величественно возвышались каменные рельефы, напоминающие скалы, только раза в два меньше. Они были расположены по кругу, словно нарочно прикрывали оазис. Все пространство, разделяющее их, было засеяно фиолетовыми цветами. — Что это? — тихо выдохнула Олиф. — Фацелии. Тихо. Хэнк поманил девушку рукой. Она, не чувствуя ног, аккуратно пошла за ним, заворожено наблюдая за цветами. Их было так много, что они были похожи на огромное фиолетовое озеро. Красота неописуемая, только вот Хэнк, похоже, решил обойти их стороной. Олиф разочарованно вздохнула. Они продвигались по краю оазиса. Мужчина проворно обходил опасные места, девушка старалась от него не отставать. Стоило им обогнуть оазис, как вновь вернулся темно-желтый песок. Скалы практически исчезли из виду. — Да помогут нам Берегини, — выдохнул Хэнк и шагнул за край оазиса. Олиф осталась стоять на месте. Она ожидала увидеть молнию, землетрясение, зыбучие пески, о которых ей рассказывал ее друг, но вокруг было тихо-тихо. Хэнк на согнутых ногах стал осторожно продвигаться дальше. Олиф взглянула на небо — солнце еще не садилось — и сделала шаг вперед. Буквально тут же на нее, словно огромный мешок с мукой, обрушился удушающий жар. В легких снова что-то закрылось — не вздохнуть, не выдохнуть. Олиф вспомнила свой первый день в пустыне. Все было так же. Это невыносимое солнце, раскаленные пески, забивающие нос, духота и пот. «Я ненавижу пустыню», — пульсировала мысль в ее голове. Хэнк приспособился быстро и уже уверенно шагал, размахивая луком туда-сюда. Олиф не хотела от него отставать, но ничего не могла поделать — ноги заплетались. Глаза слезились из-за яркого света, солнце снова пыталось ее убить. — Подожди меня, — взмолилась девушка. — Тс-с! Олиф разозлилась. В глазах Хэнка светился животный азарт, словно он играл в опасную игру. Девушка грубо одернула подол платья. Ее взгляд остановился на песке. — Хэнк, — позвала она, — а это большой зверь? — Да. Олиф даже присела, чтобы полностью убедиться в своем открытии. Следов не было. Не считая того места, где они ходили с Хэнком, песок был ровный и гладкий. Зверь был здесь недавно, так? Пески не могли так быстро замести следы. Остается только два варианта: или зверь ходил не здесь, или никакого зверя нет. Только Олиф повернула голову, чтобы злобно рыкнуть на Хэнка, как замерла в оцепенении. Пока она тут разглядывала песок, ее друг уже ушел шагов на сто. — Хэнк! — крикнула девушка. Мужчина не реагировал. — Хэнк, не уходи! Хэнк!! Олиф глубоко вздохнула и быстро пошла за ним. Бежать она не могла — тяжело. Вот дьявол. Слишком большое расстояние — шагом ей его не догнать. — Хэнк!! Хэнк, вернись!!! Ее друг словно оглох. Девушка не верила, что с такого расстояния он ее не слышит. Хэнк делал это нарочно. — Хэнк, хватит!!! Солнце скоро зайдет!! Хэнк!!! Ее голос сорвался на крик. Она орала, разрывая горло. Чертов Хэнк. — А ну вернись, грязный осел!! — не выдержала она. Хэнк обернулся, подмигнул и крикнул: — Я нашел след! Скорее! — Хэнк!!! Солнце садится!!! Пустыня медленно окрашивалась в бледно-оранжевый цвет. Солнце предательски не вовремя показывало уходящие лучики света. Олиф всем телом чувствовала, как начинает падать температура. Им нужно успеть вернуться. Почему — она не знала, просто нужно. Хэнку она не доверяла. Зато доверяла своему чутью. — А ну вернись!!! Хэнк!! Оставь своего зверя в покое и тащись сюда!!! Ее крик был бесполезен. Мужчина не реагировал, только продвигался все дальше вперед. — Хэнк… Олиф собралась с силами и побежала. В груди буквально тут же закололо, девушка начала задыхаться. Без каких-либо нагрузок на оазисе и при ужасно плохом питании ее тело, казалось, вот-вот развалится. Первые секунды было еще терпимо, а затем, в икры словно вонзились тысячи маленьких иголок. — Хэнк… Дыхание перехватило, во рту появился привкус крови. Олиф почувствовала, что ноги перестают ее слушаться, начинают заплетаться. Кричать больше не было сил. Икры словно превратились в деревянные палки, ноги не сгибались, но болели до такой степени, что хотелось взвыть. Олиф не выдержала и упала. Привкус крови во рту становился все ощутимее. Она пыталась сглатывать слюну, но слюны не было. Нет, в первый день было не так. Олиф хотела восстановить дыхание: дышала через раз и откашливалась. Когда она посмотрела на небо, солнце уже почти село. — Хэнк… — тихо выдавила девушка и с трудом повернула голову в сторону, где должен был быть ее друг. Но его там не было. Он мог быть, где угодно, в этой бескрайней пустыне искать бесполезно. Но Олиф не вернется обратно без него. Нет. Если уж им и суждено умереть, то только вместе. Девушка продолжала лежать и отстраненно наблюдать, как свет постепенно покидает землю. Тень медленно накрывала пустыню своим куполом. Девушка вдруг подумала, что оно и к лучшему. В каком бы месте пустыни — оазис, или открытое пространство — она не находилась, ей все равно суждено умереть. Жить на одиноком острове, где каждый день напоминает предыдущий, где хочется выть от понимания всей безысходности, где царит обыденность и мрак, невозможно. Ты умираешь точно так же, как умирал бы в пустыне, только медленнее. А это намного страшнее. Зато теперь появилось разнообразие. Жаль, что такое короткое. Если бы в тот злополучный день Олиф не спасла сестру, ее не наказали бы Кровавым законом. И не было бы этой пустыни. Девушка вдруг поймала себя на мысли, что жалеет о своем поступке, но тут же отогнала эту грязную мысль куда подальше. Ну уж нет. Марика должна быть счастливой. У Олиф не получилось, но ее сестра справится. Она поступила правильно. Девушка медленно поднялась и побрела в ту сторону, где скрылся Хэнк. Может, удастся его найти. Олиф снова безумно захотелось пить. Дышать было тяжело, в ребрах ощутимо кололо. Девушка болезненно поморщилась. И зачем она ищет Хэнка? Он все равно ее бросил. Но одной в пустыне находится еще страшнее, чем рядом с безумцем. Особенно после заката.Глава 5
Прошло немало времени, прежде чем Олиф увидела Хэнка. На удивление, он не пытался от нее убежать, наоборот, кажется, двигался в ее сторону. Олиф сурово насупилась, готовясь грозно отчитать этого оболтуса, но что-то в выражении его лица заставило ее застыть на месте. Когда он приблизился к ней на расстоянии нескольких шагов, Олиф поняла, причину своего ступора. Лицо Хэнка перекосило от ужаса. — Хэнк, что случилось? — Быстрее, быстрее, быстрее… — бормотал он. Мужчина проскочил мимо девушки, словно впервые ее увидел. Олиф в недоумении догнала его и пристроилась рядом. — Хэнк! Объясни, в чем дело? Он остановился, повернулся к девушке и ткнул пальцем вверх. — Лиса! Олиф посмотрела в указанном направлении — на темном небе виднелись две звезды. — Какая лиса, Хэнк? — повернула голову девушка, но ее друга рядом уже не было. Он быстро мельтешил по пустыне. Олиф ускорила шаг и через несколько мгновений догнала Хэнка. Тот неожиданно заговорил: — Надо успеть до созвездия, надо успеть. Надо успеть. Созвездие. Вот оно что. — Хэнк, почему нужно успеть до созвездия? — Осталась одна звезда, осталась одна звезда… — Хэнк! — разозлилась Олиф. В пустыне температура упала за считанные минуты. Девушка поежилась. Неожиданно впереди показался их оазис. Хэнк чуть ли не бегом направился к нему. То, что Олиф за ним не успевала, его не сильно беспокоило. Он тяжело пыхтел, однако отчаянно рвался вперед. На мгновение обернулся, взглянул на небо, и застыл в оцепенении. Олиф тоже взглянула наверх. Среди темных облаков выглядывало три одиноких звезды. — Нет!!! — воскликнул Хэнк и побежал вперед. Олиф не успела сделать и шага. Земля под ее ногами содрогнулась и девушка, не устояв, упала на песок. Хэнка, похоже, постигла та же участь. Его отчаянный крик, было последнее, что Олиф сумела услышать. Пески поднялись ввысь и закрутились вокруг нее, образуя невидимую воронку. Олиф как будто что-то приподняло в воздухе, она почувствовала жуткую тошноту, пески забивали нос и рот, девушка закрыла руками глаза. Что-то громко заскрипело, и ее закрутило так, словно она попала в самую середину урагана. Ни закричать, ни пошевелиться. Что-то внутри Олиф перевернулось, она даже не пыталась осознать, что происходит, ее единственной мыслью было: как бы выжить в этом жутком ночном кошмаре. Неожиданно чувство странной невесомости пропало. Она снова почувствовала под животом землю. Ураган утих, но пески еще летали в воздухе. Олиф не шевелилась. Дышать было тяжело, она надеялась, что ее не засыплет горой песка. Прошло немало времени, прежде чем девушка пошевелилась. На удивление, над ней не образовалось непроходимых песчаных гор. Она приподнялась на локтях, осмотрелась и села. Вокруг витала пыль, сквозь которую даже свое тело разглядеть было трудно. Олиф закашлялась, а затем хрипло позвала: — Хэнк! Ей никто не отвечал. — Хэнк!! Вновь не получив ответа, Олиф медленно поползла на карачках искать друга. Глаза слезились, приходилось вытирать их рукавом платья, которое тоже все было в песке. В конце концов, девушка просто зажмурилась и поползла, надеясь на чудо. Неожиданно ее руки уперлись во что-то мягкое. — Хэнк, — обрадовалась Олиф. Глаза открыть не получалось, и она на ощупь провела руками по телу друга. Грудь вздымается, значит, еще живой. Девушка осторожно легла рядом с Хэнком и прижалась к нему, чтобы хоть ненадолго успокоиться. … Олиф проснулась от жуткого холода. Ее всю трясло, руки онемели, пальцев на ногах она не чувствовала совсем, несмотря на сапоги. Девушка села, огляделась, но Хэнка рядом не было. Она уже хотела позвать его, но тут заметила сгорбившуюся тень недалеко от нее. Олиф на негнущихся ногах доковыляла до своего друга и присела рядом. — Что это было? — стуча зубами, спросила она. Хэнк молчал. Олиф проследила за его взглядом, но ничего не увидела. Несколько секунд она тупо смотрела вдаль, и тут до нее дошло, что она ничего не видит. — Хэнк, а где оазис?! — Нет оазиса. — Как это нет?! — опешила девушка. Мужчина снова погрузился в себя. Олиф на некоторое время даже забыла о пробирающем до костей холоде. Она пыталась понять, куда мог деться такой огромный остров, ведь его не то что украсть — его сдвинуть с места невозможно. Если только… неожиданная догадка заставила ее вскрикнуть. — Хэнк, пустыня что, движется?! — Не пустыня, пески. Олиф немного помолчала и каким-то обреченным голосом спросила: — А где оазис? — Не знаю. — Мы же найдем его, правда? Ей почему-то вдруг так захотелось услышать обнадеживающее «да», даже если у них нет ни единого шанса, даже если им суждено сгинуть в этой пустыне, всего лишь одно «да». Но Хэнк никогда не думал о других. — Нет. Олиф уставилась на носки своих сапог. Какое-то странное опустошение поселилось у нее в груди. Как будто она знала, что так будет. Просто одно дело знать, и совсем другое — испытать на себе. Судьба, похоже, снова решила сыграть с ней злую шутку. Олиф осторожно приблизилась к Хэнку и попыталась к нему прижаться. Но только ее голова коснулась его плеча, как мужчина вскочил на ноги и пошел в обратном направлении. У девушки в душе поселилась злая обида. — Ты куда? — негромко поинтересовалась она. — Надо воду найти. Олиф тоже поднялась на ноги. Ей абсолютно не хотелось никуда идти, но леденящий холод непроизвольно побуждал к любому действию. Она была готова делать что угодно, лишь бы не замерзнуть. — Где мы ее найдем? — приглушенно спросила девушка. — Не знаю. Хэнк больше не посмеивался в привычной ему манере. Олиф настолько привыкла к этому его «хы-хы», что теперь ей казалось, будто он на нее очень сильно обиделся. Словно это она во всем виновата. Олиф шла рядом, растирая предплечья. Что теперь делать, она не представляла. В горле чувствовалась сухость, но при таком холоде это казалось маленьким недоразумением. Даже если им удастся найти воду, надолго ее не хватит. За пределами оазиса им уже не выжить. Да еще эти странные истории о Песчаниках. Хэнк молча семенил мелким шагом, словно с потерей оазиса он потерял часть себя. Хотя, эту часть он потерял уже давно. Олиф ощущала какую-то безнадежность внутри. Смерть для нее стала чем-то вроде цели. Куда бы они не шли, что бы они не делали — она всегда их преследовала. Олиф поняла, наконец, что любое ее движение, любое подозрительное действие, любое странное мельтешение может привести к встречи с Ней. Теперь девушке казалось, что именно Смерть хозяйка Судьбы, что это она главная любимица Берегинь. Именно поэтому раздавшиеся неподалеку голоса заставили девушку предельно насторожиться. — Хэнк, — позвала она. — Ты тоже слышишь? Мужчина молчал. Олиф нащупала пальцами нож, который снова привязала к руке под рукавом, и попыталась прислушаться. Хэнк, похоже, вообще ничего не замечал, только медленно шел вперед. Девушка не отставала, но почему-то ей очень не хотелось знать, кому принадлежат эти голоса. Их было много — как минимум два — и все они были мужскими. Отлично, нарвались на каких-то мужиков. Прекрасно. Олиф порывисто вздохнула и сказала: — Хэнк, думаю, нам нужно уходить. Мужчина ее не слушал, он так же шел вперед, не замечая ничего вокруг. — Хэнк, послушай… Она не успела договорить. Грубый, посаженный смех раздался совсем рядом. Разглядеть три большие мужские фигуры для Олиф не составило труда. Так же, как и для них. — Эй-эй, смотрите кого мы встретили!! — заорал один из мужиков. — Хэ-энк! Хэнк! — трясла его за руку Олиф. — Уходим, пожалуйста, пошли отсюда! — О-о-о! Да там «лапочка»! Э-э-у-у! Куда это вы собрались?! А ну стойте! Олиф, не обращая внимания на яростные вопли новоиспеченных незнакомцев, схватила Хэнка за руку и потащила в другую сторону. — Хэнк, пожалуйста, очнись. Хэнк! Но в его глазах не было ни единого намека на понимание. Олиф судорожно сжимала его руку и пыталась как-то ускорить шаг. Однако Хэнк был больше похож на деревянную куклу, двигался только потому, что девушка его тащила. — Хэнк. Прошу тебя… очнись! Сзади послышались тяжелые шаги — как и у Олиф, у мужиков ступни вязли в песке, что существенно замедляло бег. Девушка мысленно чертыхнулась, но продолжала тащить Хэнка вперед. На что она надеялась? Так или иначе, эти незнакомцы догонят их. Олиф только сейчас поняла всю бесполезность своих действий: бескрайняя пустыня, в ней негде спрятаться. Есть шанс добрать до оазиса, или до скалистых хребтов, но это вряд ли. Им просто физически не дотянуть. Шаги всё приближались и приближались. — Эй вы, лучше по-хорошему остановитесь!! — голос был настолько противный, что пробирал до самых печенок. Олиф прикрыла глаза и начала считать про себя: один… два… три… — Я сказал: СТОЙ!!! Пять… шесть… семь… — Ну все попались, ребятки!!! Восемь… девять. Не успела. Их окружили. Олиф остановилась и прижалась к Хэнку. Мужики были больше похожи на огромных мускулистых бугаев, которые водились среди дружины. В темноте различить их лица было трудно, но даже голос вызывал у Олиф жуткое отвращение. Она непроизвольно поморщилась. — О-о-о, какая славная киска нам попалась, — заржал один из них. — Жаль, что больше похожа на песчаный кокон. За ним заржали и все остальные. Олиф вся сжалась и почувствовала, как подкашиваются коленки. Ее била мелкая дрожь. — Эй ты, быдло правское, а ну отойди в сторонку, — грубо крикнул все тот же сальный гад. Хэнк, естественно, никуда не отошел. Олиф еще сильнее стиснула его руку. — Смотри-ка, он же полоумный! — догадался второй извращенец. — Иди осмотри его, — приказал самый страшный из них (и, по-видимому, самый главный). — Чего найдешь — сразу мне, понял? — Хэнк, — шепотом позвала Олиф и дернула его за руку. В этот момент подошел огромный бугай и грубо расцепил их руки. — Отойди-ка, киска, — похабно ухмыльнулся он. Олиф окатило волной отвращения. — Смотри-ка, а она молчаливая, — добавил тот. — Иди сюда, малютка, кис-кис-кис, — заговорщицки подмигнул главарь. Олиф сделала шаг назад и уперлась во что-то твердое. Третий мужик преградил ей путь к отступлению. Сердце у нее ухнуло вниз. О господи, что с ней собираются делать?! — Ну-ну, мы только поиграем. Олиф вздрогнула, когда один из них провел огромной ладошкой по ее руке. — Не трогайте меня! — воскликнула девушка и попыталась вырваться. На этот раз мужик жестко стиснул ее плечи, и она чуть не закричала от боли. — А ну заткнись, дура! Молись, чтобы все было по-хорошему!! У этого гада ощутимо воняло изо рта. Два огромных тела окружили ее вплотную, один из мужиков жестко притянул ее к себе со словами: — Я первый. Он схватил ее за талию, Олиф в свою очередь треснула его по руке, крикнула, чтобы тот отпустил ее, но казалось, что ее сопротивление только доставляет ему удовольствие. Теперь девушка прекрасно понимала, что они собирались сделать. Ей было до жути страшно и противно, она пыталась вырваться, кричала и царапалась. Мужик одним ловким движением опрокинул ее на землю, она сильно ударилась головой, в спине как будто что-то хрустнуло. — Не надо, не трогайте меня! — истерично закричала Олиф. Уперлась руками ему в грудь, пыталась как-то отбиться ногами, но все ее попытки были жестко ликвидированы хлесткой пощечиной. Голова мотнулась в сторону, скулу защипало, на глазах выступили слезы. — Подержи ее, — приказал главарь. Еще один мужик дернул ее руки вверх и сжал их своими толстыми, огромными пальцами. Главарь, в свою очередь, принялся стягивать штаны. Олиф начала не просто кричать, а вопить, звать Хэнка, вырываться. Ей досталась еще одна пощечина, на то же место. — Не хочешь по-хорошему, будет тебе по-плохому. Первый мужик навалился на нее, придавив к земле. Так же, как когда-то Марику придавил дружинник. — Нет!!! — Давай быстрее, уже светает, — подгонял главаря второй мужик. Первый грубо задрал ей платье до самого живота. Олиф обреченно закрыла глаза. В этот момент произошло то самое чудо, о котором пишут в прекрасных приключенческих романах. Вернее, это Олиф так думала. Земля сотряслась под их телами. — Песчаники!!! — заорал второй бугай. Его лицо перекосило от ужаса, как когда-то у Хэнка. — Валим-валим-валим!! Скорее, вставай! — Den il tye, — послышалось неподалеку. В следующую секунду что-то щелкнуло прямо на плечах у мужика, который навалился на Олиф, а затем его мотнуло вверх, опрокинуло на землю, и понесло в сторону Песчаников. По пустыне разнесся душераздирающий вопль. Второй мужик быстро развернулся и побежал в другую сторону. Олиф перекатилась на живот, и, до конца не соображая, что делает, поползла за ним. Прямо над ней пронеслись цепи, с черепами на конце, они разинули пасти и сомкнулись на ноге беглеца. — А-а-а!!! Тело мужика, как обычный мешок, поехало к Песчаникам в лапы, оставляя за собой широкую дорожку. Третий мужик тоже ринулся наутек. Олиф больше не стала медлить и вскочила на ноги. Она буквально на несколько шагов обогнала его, но уступать ему первенство не собиралась. Вместо этого приложила все усилия, чтобы бежать быстрее него, не обращая внимания на колющий бок. Снова послышался звон цепи. Олиф инстинктивно пригнулась, но черепа сомкнули свои челюсти не на ней. Третьего гада постигла заслуженная участь. Несколько мгновений ничего не происходило, но обернуться девушка не решалась, а затем послышались отрывистые незнакомые слова. Земля снова сотряслась, Олиф споткнулась и упала на колени, однако быстро вскочила и побежала дальше. На секунду обернулась. На поверхности никого не было. Зато теперь за девушкой тянулся толстый бугорок под землей. Они решили преследовать ее под покровом песков. Олиф не могла бежать быстрее, она и так выкладывалась по полной. Страх сковал сердце, но девушка не позволяла себе замедляться. Ей казалось, что легкие сейчас вырвутся наружу, или разорвутся вовсе. Но она не останавливалась. Ноги подкашивались, трясущаяся земля не давала времени сориентироваться. Где-то под ней послышалось гортанное рычание. Ноги у Олиф заплелись и она кубарем покатилась по песку. Плечо пронзила острая боль, у девушки непроизвольно вырвался стон. Рычание повторилось. Олиф подняла голову и увидела, как земля распахнула свои недра, чтобы выпустить наружу Бронированную Змею. Животное разинуло пасть, издало мученически-болевой рык и вернулось обратно под землю. Несколько мгновений девушка не могла поверить в такую удачу. Бессильно перевернулась на спину, и посмотрела на восходящее солнце. Его лучи освещали как раз то место, из которого буквально только что высунулся змей.* * *
Теперь Олиф была уверена в трех вещах: Первая — Песчаники боятся света. Вторая — они забрали всех, кто был рядом с ней. Третья — в эту категорию попадал Хэнк. И что теперь делать, Олиф не знала. Лезть под землю и спасать своего друга? Если бы она четко представляла, что там, под землей, то, конечно, попыталась бы его спасти, но так… Хотя, какая ей уже разница? Так хотя бы смерть будет не бесполезной. Хэнк умрет. В этом Олиф не сомневалась. Эта мысль была такой очевидной и ясной, что не вызывала никаких эмоций. Мы знаем, что солнце восходит утром, заходит вечером — знаем, и ничего не чувствуем. Так же и Олиф: знала, но не чувствовала. Поднялся небольшой ветер. Вокруг нее, словно мотыльки летали тысячи песчинок, поднимаемые из-под ее уставших ног. Они кружили, попадая в глаза, забивая нос и залетая в рот, мешали двигаться, мешали смотреть, но Олиф продолжала свой путь. Куда она шла? Никуда. Просто переставляла ноги вперед, чтобы только идти. Пустыня искоренила в ней волю к жизни. Теперь все, что ей оставалось делать — это идти в никуда. Олиф потерла плечо. После встречи с Песчаниками оно неприятно ныло, шевелить им было больно. Вдруг девушка поперхнулась, закашлялась. Попыталась выплюнуть несколько песчинок, попавших в рот, и поняла, что безумно хочет пить. Сухость в горле была невыносимой. Олиф инстинктивно начала размышлять, где можно раздобыть воды, но вдруг осознала, что все это бессмысленно. И в этот момент ей по-настоящему захотелось умереть. В жизни смысла больше нет. Пусть ее тоже схватят Песчаники. Дожить бы только до вечера.* * *
«Пить, пить, пить…» Олиф обвела взглядом бескрайние пески. Они простилались далеко-далеко, уходили за край земли, блестели на солнце. В таких условиях вода не водится. «Пи-ить… пить...» Или все-таки… Олиф заметила что-то круглое, синеватого оттенка. Неужели вода? О Берегини, не может быть! Девушка, не обращая внимания на головокружение, кинулась в сторону возможного маленького озера. Да хоть лужицы — не важно, лишь бы сделать глоток воды. Ноги подкашивались, но Олиф упорно бежала вперед. Посреди пустыни серьезно было небольшое озеро. Синее-синее, прямо такое же, как его описывали дружинники, которым посчастливилось побывать в заморских землях. Олиф улыбнулась, представляя вкус живительной влаги. «Вода…» Почти добежала… Девушка остановилась рядом с берегом, глубоко вздохнула и, растопырив руки, плюхнулась в воду прямо в одежде. На губах почувствовался вкус песка. Что за… синее озеро сменилось привычным желтым песком. Никакой воды — даже намека на нее здесь не было. — Да-а… до чего только пустыня не доводит людей, — насмешливо протянул незнакомый голос. Олиф медленно повернула голову и увидела по пояс погрязшего в песке человека. От одного мужского голоса ее передернуло. События минувшей ночи не могли не оставить свой след. Девушке захотелось вскочить на ноги, закричать от обиды и беспомощности, и бежать как мжно дальше отсюда. Но она приказала себе унять колотившую ее дрожь. Еще один Изгнанник. Такая же тварь, как и прошлые? Да, в пустыне не может быть иначе. Не до конца придя в себя, Олиф осторожно села. — Но здесь же озеро было… — Это мираж, — как ни в чем не бывало, отозвался мужчина. Девушка аккуратно провела рукой по рту, стирая остатки песка. — У меня в сумке есть баклажка с водой, — продолжил незнакомец, намекая, что Олиф может ею воспользоваться. Пески чмавкнули и мужчина еще больше ушел под землю. Удивительно, но на его лице не было ни страха, ни обреченности. Наоборот, весь его вид выражал такое спокойствие и надменность, словно это он специально приказал пескам засасывать себя. Олиф опасливо поползла к упомянутой сумке, лежавшей локтях в тридцати от ее хозяина. Странно. Зачем ему это? От безысходности? Или ей придется потом поплатиться за свою наглость? Но пить хотелось больше. Девушка осторожно приоткрыла верхнюю часть сумки и вытащила баклажку, в которой действительно была вода. Надо же, не обманул. Олиф посмотрела на мужчину — пески практически доходили ему до груди. Девушка приложилась к деревянному горлышку и глотнула спасительной жидкости. Особо не помогло, но хотя бы в горле больше не было этой удушающей сухости. Незнакомец даже головы не повернул. — Эй, может тебе помочь? — решилась спросить Олиф. — Нет, — коротко ответил тот. — Ты что, умереть хочешь? — не поняла девушка. — Нет. — Тогда почему отказываешься от помощи? Мужчина не ответил. Отлично, еще один Хэнк. — Такой шанс Судьба не дает дважды, — насупилась девушка. Она сама не понимала, зачем это говорит. Спасать его у нее не было никакого желания. — Слушай, болтушка, — не выдержал он, — шла бы отсюда. — Прогоняешь надежду на спасение? — больше удивилась, чем возмутилась Олиф. — Ну ладно, как хочешь. Она развернулась и пошла вперед. Не сказать, что она очень расстроилась от его отказа. Скорее, девушка не могла понять, как можно так просто смириться с тем, что тебя засосет в пески? Ведь у него действительно есть надежда на спасение. Да, смерти ищут все Изгнанники. Но когда появляется шанс спастись, почему бы не воспользоваться им? Будь Олиф на месте этого Изгнанника, точно бы не отказалась. Хотя… уж ей-то точно спасение не потребовалось бы. Ради чего? Чтобы снова умирать под солнечными лучами? Ради очередной томительной жажды? Наверное, она бы с радостью поменялась бы местами с этим Изгнанником, тем более, что сегодня девушка уже угробила своего друга. Теперь и ее черед. Неожиданно Олиф остановилась. Сердце кольнуло неприятное чувство. Совесть… как же ты не вовремя. Олиф не смогла спасти Хэнка, но зато может спасти этого человека. Вот только… что, если он такой же, как те извращенцы? Что, если за свою доброту ей придется заплатить слишком большую цену? Да, от вида мужского тела ее передергивало. А ведь этот мужчина мог оказаться еще хуже… Но тут Олиф сообразила, что, это будет даже к лучшему. Если он решит сделать что-то плохое, она не станет сопротивляться. Такая смерть намного лучше той, что она уже нарисовала себе в уме. Олиф мысленно чертыхнулась. Остановилась и принялась стягивать рубаху с головы, затем развернулась и пошла к незнакомцу, внимательно следя за каждым своим шагом. Не погрязнуть бы в зыбучих песках, как он. — Хватайся. — Олиф кинула мужчине один конец рубахи. Тот стукнул его по плечу и плавно поехал вниз. — Эй, хватайся! — О Берегини, отстань от меня, — мученически закатил глаза незнакомец. — Я пытаюсь тебе помочь! — недоумевала девушка. — Мне не нужна твоя помощь. — Просто схватись за конец рубахи, и все. Мужчина повернул голову и посмотрел на нее таким испепеляющим взглядом, словно мысленно уже четвертовал девчонку. — Тебе сложно взять конец рубахи? — разозлилась Олиф. — Нет. — Тогда возьми. — Нет. — Но почему? — Потому что. Олиф дернула на себя рубаху, скрутила и снова кинула мужчине. Он, естественно, сделал вид, что ничего не заметил. Девушка еще раз притянула рубаху к себе и так же кинула в него. Теперь она уже больше пыталась разозлить его, чтобы он схватился за рукав только ради того, чтобы придушить девушку на твердой земле. Так хоть одному человеку она сумеет помочь. — Отстань от меня, — прошипел незнакомец. — Нет. Пока не схватишься за рукав. — Еще раз кинешь в меня этой вшивой материей, и окажешься на моем месте! — гаркнул мужчина. — Для этого тебе придется вылезти, — ответила Олиф. Незнакомец стиснул челюсти, и всем свои видом показывая, что делает девушке величайшее одолжение в мире, начал понемногу заваливаться назад. Олиф недоуменно сдвинула брови. Мужчина медленно помогал себе руками, пытаясь осторожно подтянуться. Как только ему это удалось, он лег на спину и медленно, очень аккуратно, принялся вытаскивать сперва одну ногу, затем вторую. Весь этот процесс длился мучительно долго. Стоило ему полностью вытащить свое тело из зыбучих песков, он перевернулся на живот и пополз к твердой земле. Олиф поднялась на ноги и с интересом наблюдала за манипуляциями незнакомца. Его действия были четкими и слаженными, словно он так делает уже не в первый раз. Мужчина выкарабкался на твердую поверхность, поднялся на ноги, отряхнул коричневые выцветшие штаны и посмотрела на Олиф. У нее сердце в груди екнуло. Что теперь? Убьет? Вопреки ожиданиям девушки, он вполне спокойно спросил: — Сколько ты здесь? — Я… я не знаю, — настороженно ответила Олиф. — Может, месяц. Незнакомец скептически изогнул бровь, резко приблизился к ней и схватил за подбородок, приподнимая голову. Пристально заглянул в глаза. — Вроде не сумасшедшая, — протянул он и отпустил ошарашенную девушку. Олиф испуганно вылупилась на него, начиная жалеть о своем поступке. Почему-то она вдруг поняла, что смерть от его рук может стать еще более извращенной, чем от рук Песчаников. Однако предположение о его жестокой натуре как-то не вязалось со следующими действиями незнакомца. Он просто закрыл свою сумку, развернулся и пошел в противоположном направлении. Как будто это не он недавно валялся в зыбучих песках. Олиф поджала губы. Наблюдая за этим чудом, можно было подумать, что сегодня обычный солнечный день… птички поют, травка зеленеет. И как только можно сохранять на лице такое полное безразличие? Он же чуть не умер. Незнакомец был похож на тех мужиков, которых девушка недавно встретила в пустыне, только у него фигура была другая. Щеки впалые, тело осунувшееся — видно, что сильно похудел. Вокруг глаз вообще все черное, даже веки, как будто их чем-то накрасили. А вот голова обвязана красной повязкой, и что-то подсказывало Олиф, что эта вещица была сделана специально для пустыни. — Ты куда? — наконец, решилась крикнуть девушка. Ответа она, конечно же, не получила. Олиф снова повязала на голове рубаху, сжала рукой больное плечо и медленно пошла за ним, придерживаясь довольно большого расстояния. Она уставилась себе под ноги, стиснув зубы от боли. Большие сапоги рассекали песок своими длинными носами, и к тому же так и норовили слететь. Жаль, что Хэнк не вернул ей ее повязки из платья — на босую ногу она уже успела натереть мозоли. Внезапно Олиф врезалась во что-то твердое, испуганно подняла голову и увидела спину недавнего знакомого. — Ты чего? — удивилась девушка. — Не смей преследовать меня, — не поворачивая головы, раздраженно ответил он. — Я и не преследую… — Вот и иди в другом направлении. Олиф стиснула кулаки. — Куда хочу, туда и иду. Мужчина медленно повернулся, и, пожирая девушку взглядом, полным ненависти, схватил за плечи. Она болезненно вскрикнула. — Я не ясно выразился? Твои мозги засыпало песком? Еще раз повторяю: не смей идти за мной следом, поняла? — отчеканил он. — А-ай, — застонала девушка. На глазах выступили слезы. — Отпусти… На удивление незнакомец тут же отстранился. Развернулся и пошел в том направлении, куда шел до этого. Олиф грохнулась на коленки и принялась растирать плечо. Случайно подняла взгляд. На поясе у мужчины болтался меч в ножнах. Девушка порывисто вздохнула, чуть-чуть приподняла рукав платья, только чтобы убедиться — нож на месте. Она посмотрела вдаль и обреченно прикрыла глаза. Лучше бы она сошла с ума. Прямо здесь, прямо сейчас. У нее просто больше нет сил. Такая огромная пустыня… и она, Олиф, — очередная букашка… Когда умирает паук, этого никто не замечает, когда убивают муху, никто не устраивает пышных похорон, когда одним хлопком моль превращают в кашу, никто не оплакивает ее годами. Когда умрет Олиф — этого никто не заметит. Девушка порывисто поднялась и пошла вслед за незнакомцем. Или он ее убьет, или она сама нарвется. Когда мужчина услышал приближающиеся шаги, то замедлил ход и раздраженно развернулся. — Тебя, похоже, еще при рождении уронили, — оскалился он. Олиф взглянула на его меч. Вот бы он на нее так разозлился, что… один удар, раз — и все. В сердце — чтобы не мучилась… — Даже не думай, — отрезал мужчина, проследив за взглядом девушки. — Тогда я буду ходить за тобой до тех пор, пока не умру, — тихо ответила Олиф, намекая, что он может сделать это прямо сейчас. Тот долго сверлил ее взглядом, а затем повернулся и пошел дальше. Девушка пристроилась рядом и старалась не отставать. Мужчина усиленно делал вид, что ее здесь нет, но Олиф не особо расстраивалась. Она вдруг поняла, что чувствует себя даже спокойнее. Теперь она не просто знает, но и наглядно видит, что не одна здесь. Рядом был человек. Живой человек. Пусть он делает с ней, что захочет. Даже то, что собирались сделать те сальные мужики. Это нормально, тем более в пустыне. И после такого Олиф точно умрет. Это будет приятным исходом для всех. Прошли они не мало, и за все это время никто из них не произнес ни слова. Олиф тяжело дышала. Ей снова захотелось пить, солнце, казалось, вытягивает из нее все силы. К тому же дико болело плечо — не то, что не пошевелить, даже руку не поднять. И щеку, на которую пришлось несколько пощечин, сильно саднило. Но Олиф терпела. Если повезет, скоро все закончится. Сколько времени прошло, девушка не знала, но молчать уже было невыносимо. — Как тебя зовут? — приглушенно спросила она. — Никак, — ответил мужчина. — Человека не могут никак не звать. У него должно быть имя. — У меня нет имени, — отрезал он. — Оно у всех есть, — немного обиженно возразила девушка. — Как видишь — нет. Мужчина повернул голову и оценивающим взглядом обвел фигуру Олиф. Девушке резко захотелось провалиться сквозь землю, но она сделала вид, что ничего не замечает. Однако его заинтересованность состояла в другом: сапоги на девчонке были дорогие, а вот платье обыкновенное, изношенное. Одну из этих вещей она украла. Обувь ей явно не по размеру, значит, вывод очевиден: девчонка по происхождению плебейка. Фигурка абсолютно обычная, что неудивительно. Впрочем, ей это наоборот только на руку. Синяк на полщеки. С таким он уже не раз сталкивался: либо изнасиловали, либо пытались. Плечо она, похоже, вывихнула, стерла мозоли на ногах, и если не попьет, получит еще и тепловой удар — это в лучшем случае, в худшем — обезвоживание. Олиф почувствовала, как под напористым взглядом незнакомца ее щеки начинают заливаться краской. Хорошо, что все можно списать на жару. Неожиданно он свернул куда-то в сторону. Олиф удивленно остановилась, но потом решила пойти за ним следом. Мужчина присел на корточки возле небольшого песчаного углубления, провел рукой по песку. Олиф посмотрела вокруг и поняла, что этот овражек тянется далеко-далеко, где-то становится шире, где-то уже. Он был похож на… реку. Только без воды. В это время незнакомец принялся выкапывать яму, на месте, где, как показалось Олиф, у этой «реки» должно быть русло. Весь процесс занял довольно долгое время, девушка справедливо рассудила, что лучше не лезть под руку. Когда незнакомец выкопал яму глубиной на целую руку, то попросил подать ему сумку и выудил оттуда длинную палку, с пустой сердцевиной. Олиф удивленно наблюдала за его действиями. Он вставил ее в углубление и подошел к девушке. — Дай посмотрю. Она даже опомниться не успела, как он схватил ее за больное плечо. Принялся ощупывать. Олиф поморщилась. — Скольких еще людей ты встретила в пустыне? — Живых? — удивленно уточнила девушка. Надо же, первым заговорил. Это странно. Что-то задумал? — Да. Олиф начала вспоминать, но тут снова озадачилась. — А тех, кого потом убили, считать? Мужчина раздраженно втянул воздух. — Да, считай. Девушка считала плохо, поэтому пауза затянулась надолго, но незнакомец терпеливо ждал ответа. — Шесть, — наконец выдала она. — Сколько среди них друзей? — продолжал допытываться он. — Зачем тебе? — Сколько среди них было друзей? — Один, — настороженно ответила Олиф. — Как его звали? — продолжил он допрос. — Хэнк, — все больше не понимая, что происходит, ответила девушка. — Сколько времени вы были вместе? — Где-то месяц… почему ты спра… — Вы жили на оазисе? — Да мы… — Что вы там делали? — Что? — совсем растерялась Олиф. — Ну, мы… устанавливали ловушки, смотрели на звезды, ели какую-то гадость. Больше вроде ничего. На оазисе сложно най… А-а-а!!! Плечо хрустнуло, и в следующую секунду его пронзила такая острая боль, что в глазах у Олиф потемнело. Не стесняясь жуткого крика, она схватилась за больное место и грохнулась на коленки. На мгновение ей показалось, что ее сейчас разорвет на части от этой боли, но шли минуты, и ощущение, что тебя режут по маленьким кусочкам, стало постепенно притупляться. Олиф продолжала сидеть на коленях и немного погодя, отдышавшись, спросила: — Что… что ты сделал? — Вправил тебе плечо. — Из-за тебя еще больнее стало, — сквозь зубы выдавила девушка. — Скажи спасибо лучше. Мужчина больше не задавал вопросов, вместо этого опустился на колени перед недавно вырытым углублением и прикоснулся губами к палке. Он сумасшедший, точно сумасшедший. Еще больше, чем Хэнк. Зачем она только увязалась за ним?! Незнакомец оторвался от своего фееричного занятия и взглянул на Олиф. — Иди сюда. Девушка замотала головой. — Сюда иди, — жестко повторил он. Олиф решила, что лучше все же подойти, а то мало ли, что он может сделать, если разозлится. Она медленно поднялась и опасливо приблизилась. — Пей. — Что пить? — не поняла девушка. — Воду. Мужчина кивком указал на торчащую из ямы палку. Олиф осторожно присела на коленки, и решила повторить то же, что он вытворял минуту назад. Прикоснулась губами к жесткой палке, сделала вид, что попила, поднялась на ноги и слабо улыбнулась. — Воду надо всасывать, — скептически сказал незнакомец. Улыбка медленно сползла с лица девушки. Пришлось снова опускаться на колени и втягивать в себя воздух, вперемешку с песком. Олиф гадко отплевывалась, но мужчина не позволял ей остановиться. И вдруг в рот попала холодная вода. Девушка вскрикнула, попробовала еще раз втянуть воздух и почувствовала, как полилась живительная влага. Сказать, что Олиф присосалась к этой палке — не сказать ничего. Когда она, наконец, поднялась с колен, то поймала на себе насмешливый взгляд новоиспеченного знакомого. — Откуда там вода? — удивленно спросила она. — Это русло засохшей реки. И все. По исчерпывающим ответам этот человек был просто мастер. Он вытащил палку из ямы, закинул сумку на плечо и снова пошел вперед. В никуда. Олиф осталась стоять на месте. Идти с ним у нее не было абсолютно никакого желания. Тем более, после случившегося на рассвете. Он такой же? Тогда почему не пристает? Он Изгнанник. Он тоже борется за место в теньке. С другой стороны, нужно ли Олиф это место? Она готова уступить. Если начнется спор, она уступит. Даже не так. Она сдастся. Девушку буквально разрывало от противоречивых чувств. Что это за человек вообще? Верить ему она, конечно, не собиралась. И была бы не против остаться тут, тем более, что ее присутствию явно не рады. Но тогда… одна. Снова одна. Хотя этот человек все равно разговаривать не любит. И не только разговаривать, он, похоже, вообще ничего не любит. Олиф постояла немного в нерешительности, посмотрела на песок рядом с собой, на свежие следы… Дома она спокойно относилась к одиночеству, но только не здесь. Нет. Останется одна — и тогда она пропадет еще до того, как умрет. Не телом. Сознанием. Олиф шепотом чертыхнулась и побежала догонять мужчину.Глава 6
— Может, все-таки скажешь, как тебя зовут? — Нет, — в десятый раз повторил незнакомец. Этот человек был очень, очень странным. Он почти ничего не говорил, и после щебетания Хэнка, Олиф казалось, что она попала в какую-то пустую залу. Это было ужасно, давило на уши с такой силой, что хотелось закричать. И девушка решила все же как-то разбавить эту тишину. — И как мне к тебе обращаться? — не унималась Олиф. — Не обращайся. — У тебя должно быть имя! — мученически воскликнула она. — Должно. — Какое? — Никакое. Олиф глубоко вздохнула и принялась считать про себя до пяти. Так как получалось у нее это плохо, пауза затянулась. Только мужчина обрадовался, что эта плебейка, наконец-то, угомонилась, как она снова спросила: — Ты можешь сказать, как тебя зовут? — Абдул!! — не выдержал незнакомец. — Довольна?! — Что обдул? — Имя — Абдул! — О-о, — выдавила Олиф и закусила губу. Она ничего не имела против странных имен, но это было слишком странное. И к тому же смешное. Как ее саму зовут, он не спрашивал, а она не нашлась, о чем можно у него поинтересоваться. Так они и шли в молчании еще некоторое время, пока мужчина не остановился и не кинул сумку на землю. Олиф удивленно наблюдала за тем, как он вытаскивает оттуда несколько тряпок и… палок — в основном щепки, но и толстые ветки среди них тоже были. Как он эту тяжесть вообще с собой таскал?! — Мы что… на ночлег? — изумилась девушка. — Я на ночлег, — жестко поправил эту ужасную оговорку Абдул. — Никаких мы. — Так ведь солнце еще… Олиф для достоверности взглянула на небо, и тут же об этом пожалела — глаза ослепило. — Сейчас сядет. Девушка терла слезящиеся глаза. Чуть приоткрыла — перед ними играли радужные блики. Чертово солнце. В тот момент, когда ей все-таки удалось нормализовать зрение, Абдул вытащил из сумки странное прозрачное приспособление круглой формы. Олиф заметила, что он уже успел сложить из веток костер, осталось только зажечь. Мужчина подставил плоский шарик к солнцу, покрутил туда-сюда, поменял угол зрения и… через некоторое время на листьях, торчащих из веток, образовался дым, а затем они и вовсе загорелись. У Олиф в прямом смысле отвалилась челюсть. — Как… как ты это сделал? — Довольно просто, — усмехнулся Абдул. — Это что, волшебство? — восхищенно спросила Олиф. — Ага. Волшебство. — Правда?! — изумилась девушка. — Нет. Девушка обижено прищурилась. — Может, хватит издеваться? — Может, — согласился мужчина. Он поправил тряпки, раскиданные по песку, уселся на них и принялся стягивать свои сапоги. Такие же, как у Олиф — кожаные и дорогие. Вернее, они были дорогими там, за пределами пустыни. — Что ты делаешь? — Снимаю обувь. Олиф украдкой закатила глаза. Мужчина отставил сапоги в сторону, согнул ноги в коленях, расставив их в сторону, и уперся в них локтями. Олиф в нерешительности топталась рядом, затем все же решила последовать его примеру. Присела рядом, и стянула сапоги. Все ступни у нее были красные, а икры здорово обгорели на солнце. Девушка украдкой взглянула на мужчину, но если он и обратил внимание на ее страшные ноги, то виду не подал. Она прижала коленки к подбородку и постаралась натянуть старое платье до пят. — Что дальше? — Увидишь. Олиф тяжело вздохнула. Оказывается, выжить можно и за пределами оазиса. Вот Абдул выжил. Кожа на руках у него была темная-темная… Девушка могла поклясться чем угодно, что он тут гораздо больше месяца. Жаль, его лица рассмотреть практически невозможно. Вокруг глаз какие-то черные круги, как будто он углем на них нарисовал, а само лицо все пыльное, в песке, на голове повязка, из-под нее выглядывает лишь несколько темных прядей. Хотя вряд ли сама Олиф сейчас выглядит лучше. Солнце медленно опускалось за край земли, забирая с собой удушающую жару. Песок начал постепенно остывать, температура падала буквально на глазах. Ну вот, снова приближается морозная ночь. Днем стараешься не умереть от жары, а ночью — от холода. Абдул ничего не говорил, только изредка подкидывал в костер щепок. Олиф не вставала, только меняла позу, когда чувствовала, что ноги затекают. — Почему ты помогаешь мне? — вдруг тихо спросила она. Сидеть и молчать было слишком тяжело. Тишина давила своим молчанием, своей неизбежностью. — Я не помогаю. — Ты напоил меня водой, а мог бы убить! — возразила девушка. — Сказал же: я не занимаюсь благотворительностью. — Тебя совесть гложет? — не поворачивая головы, спросила Олиф. Его тоже судили Кровавым законом. Он тоже кого-то убил. — Нет. — Гложет, — возразила девушка, рассматривая свои ногти. — Иначе давно бы оставил меня умирать. — Ищешь смерти? — поднял бровь мужчина. — Нет, — покачала головой девушка. От своего признания, ей самой стало как-то не по себе, но ее собеседник больше ничего не сказал. И снова повисла уже привычная для обоих тишина. — Кого ты убила? — Абдул внимательно посмотрел на нее. Олиф продолжала рассматривать свои ногти, и лишь спустя несколько мгновений ответила: — Это был… Перводружинник. Мужчина удивленно присвистнул. Такие случаи были распространенным явлением, особенно если учесть поведение этих воинов, но то, что эта плебейка смогла поднять руку на такого человека — этого он не ожидал. — Я не виновата, — добавила девушка после небольшой паузы. — Ну естественно. — Я правда не виновата! — твердо повторила Олиф. — А кто спорит. В этой пустыне все не виноваты. Олиф вздрогнула. Эти же слова ей когда-то сказал Хэнк. Неужели… нет. Нет. — Это произошло случайно, — срывающимся голосом сказала девушка. — У меня не было другого выхода. — Был, — спокойно отозвался Абдул. — Какой? — Не убивать его. — Это вышло случайно! — Какая разница? Ты убила человека. — Мужчина кинул очередную щепку в костер. — Он это заслужил, — тихо выдавила она. — Конечно, себе оправдание всегда легко найти. Олиф вдруг поняла, что ее отросшие ногти с силой впиваются в кожу. Она глубоко вздохнула, вспоминая события того рокового дня: лицо перводружинника — такое толстое, сальное, светящееся абсолютным триумфом, его толстую фигуру, и сестру, задыхающуюся под этой грудой скопления жира. Олиф могла не убивать его. Могла. Он бы очнулся, и тогда все было бы еще хуже, чем сейчас. — Да дело не в том, за что ты его убила, — усмехнулся Абдул, — а в том, что ты это сделала. — Так даже лучше, — понуро отозвалась Олиф. — А это уже не тебе решать. — Он кинул еще несколько веток в костер, и вдруг насторожился. — Вот и еда. Девушка озадаченно сдвинула брови и тут заметила какую-то тень, прямо возле ног новоиспеченного знакомого. Животное было небольшое, напоминающее паука, только тельце слишком толстое, словно надувшееся брюхо. Ни этот зверек, ни Олиф не заметили, как Абдул достал нож. Девушка так и подскочила, когда острие вонзилось в углубление, между головой и телом несчастного животного. Оно затрепыхалось, обхватило лапками руку Абдула и попыталось ужалить. Мужчина провернул нож прямо в теле зверька и тот постепенно затих. Не обращая внимания на ошарашенную девушку, Абдул оторвал животному все конечности, включая голову, насадил толстое, слизкое тело на палку и принялся крутить его над костром. Олиф непроизвольно поморщилась. — Фаланги очень полезны, в них содержится много питательных веществ, — нравоучительно сказал Абдул. — Хотя на вкус они, как дерьмо. Несмотря на все очевидные признаки того, что этот зверек — гадость несусветная, девушка все равно почувствовала, как живот предвкушающее заурчал. Мужчина, наконец, закончил обжаривание фаланги и, аккуратно стянув почерневшее тельце, разломил его на две части. Изнутри что-то полилось, заставив Олиф зажмуриться от отвращения. — Бери быстрее, сейчас все выльется. Не открывая глаз, девушка вытянула руку вперед и поморщилась, почувствовав что-то теплое, мягкое и мокрое. — Суй в рот. Олиф глубоко вздохнула и быстро закинула в рот расчлененное тело. На языке разлилась гадкая слизь, вызывая в девушке рвотные позывы. Она уже приготовилась выплюнуть эту жуть, как на губы легла большая, грязная ладонь. — Но-но-но, жуй. — М-м-м!!! — замычала Олиф, пытаясь вывернуться. Вторая рука мужчины с силой обхватила ей голову, не давая шанса освободиться. Девушка попыталась вырываться, используя руки, но мужчина оставался неподвижен, словно каменная стена. Больше сдерживать эту гадость во рту она не могла, и, пересилив отвращение, проглотила слизь. Абдул практически моментально отпустил брыкающуюся девчонку. — Ты зачем это сделал?! — воскликнула Олиф. — Просто так. — Просто так?! Я чуть не умерла! — Не умерла же. — Это не смешно!!! — взорвалась девушка. — А кто смеется? Если бы ты не проглотила фалангу, умерла бы гораздо быстрее, — резонно заметил Абдул. — Почему? — изумилась Олиф. — Ты целый день ничего не ела. Может больше. Поутру бы окочурилась от обезвоживания, — снизошел до объяснений мужчина. Вопреки всему Олиф больше удивилась, чем испугалась. — От…откуда ты столько знаешь? — недоумевала она. Он не ответил. Только головой покачал и улегся на тряпки, раскиданные по песку. Олиф многое бы отдала за то, чтобы узнать, сколько он уже здесь. Но, по-видимому, сам Абдул об этом распространяться не собирался. Его клеймо было тщательно обмотано тканью. Олиф приподнялась и переползла поближе к костру. Все равно ее новоиспеченный знакомый занял почти все место на тряпках. Чем больше на небе появлялось звезд, тем сильнее девушка замерзала. Костер практически потух, и тепла от него, можно сказать, не было. У Абдула в сумке должны были остаться какие-то ветки. Олиф повернула голову. Наверняка мужчина уже видит седьмой сон. Девушка осторожно села на четвереньки и тихонько поползла к темной, объемной вещице. Как Абдулу удавалось все это таскать по пустыне, она до сих пор не понимала. Осторожно приоткрыла края сумки, запустила руку внутрь. Точно, ветки там еще были. Олиф осторожно выудила несколько штучек, настороженно посмотрела на безмятежного мужчину, и вернулась к костру. Пришлось немного потрудиться, чтобы пламя снова разгорелось. Так она посидела еще некоторое время, пока не поняла, что глаза слипаются. Повернула голову и осмотрела место временной ночевки. Да уж, ничего общего с оазисом. Интересно, почему Абдул скитается по пустыне, вместо того, чтобы обосноваться на месте, пригодном для жизни? Олиф вздохнула. Одной спать холодно. Может, подлечь к нему, а утром списать все на то, что случайно перекатилась? От этой мысли стало страшно. Сможет ли она вообще что-то списать наутро? Хотя уже давно стало понятно, что Абдул не похож на тех извращенцев, что Олиф встретила прошлой ночью. Иначе не вел бы себя так, и уж точно не пытался каждым своим словом показать, насколько презирает ее. Девушка поежилась. Секунда ушла на размышление, а затем она осторожно пододвинулась к спящему мужчине, немного помедлила, и аккуратно легла рядом, спиной к нему. — Не прижимайся, мы не в постели, — сурово сказал Абдул. — Ты не спишь? — вздрогнула девушка. — Сплю. Больше он ничего не говорил, и Олиф посчитала это своеобразным разрешением: поворчал для вида, и успокоился, ему наверняка так же холодно. Однако Абдул говорил вполне серьезно. Он выставил руки вперед и сам отодвинул Олиф так, что она прочертила своим телом дорожку на песке. — Сказал же: не прижимайся. Олиф обиженно села. — А если мне холодно? — Вон костер. Прижмись к нему. Девушка стиснула челюсти, но все-таки придвинулась поближе к пламени. От него действительно тепла больше, чем от некоторых. Она немного поворочалась — песок был холодный, лежать на нем было жестко, неудобно — и решила спросить: — Ты спишь? Ответа не последовало. Олиф осторожно повернула голову: лицо у мужчины было безмятежное, однако в то, что он уснул, девушка почему-то не верила. Чтобы проверить это, схватила горстку песка и кинула ею в довольно хорошее, упитанное тело. — Еще раз так сделаешь, кишки будешь по всей пустыне собирать, — тут же прошипел мужчина. — Сколько ты здесь? — спросила Олиф, сделав вид, что не услышала предыдущей реплики. Абдул не ответил. Она и не ожидала, что он что-то скажет. Просто спросила еще раз. И еще. И еще. — Долго! — не выдержал он. — Долго — это сколько? — усмехнулась девушка, принимаясь водить пальцем по песку. — Долго — это долго! Спи! — Мог бы хоть спросить, как меня зовут, — совершенно неожиданно сказала Олиф и чуть не вскрикнула от своей же глупости. О Берегини, зачем она это сказала?! — Мне это не интересно. — Почему? — удивилась девушка, мигом забыв, что еще недавно вообще не хотела об этом говорить. — Потому что. Олиф вдруг пришло в голову, что он с ней не знакомится вовсе не потому, что это не в его интересах, а потому… — Ты думаешь, я до завтра не доживу? — Если отрезать язык, может и доживешь, — желчно ответил мужчина. — Тогда спроси, как меня зовут. Абдул открыл глаза и удивленно уставился на девушку. — Тебя что, уже кто-то бревном по голове огрел? Олиф обиженно засопела. — Нет. — Значит, ложись и спи. — Ты вообще ничего о себе не рассказываешь! — вспылила девушка. — Меньше знаешь — крепче спишь. — Но… — Слушай сюда, плебейка, — ядовито прошипел Абдул. — Еще одно слово — и я отправлю тебя в Преисподнюю, прямо в лапы к Песчаникам! — Ты о них знаешь? — вырвалось у Олиф. Мужчина посмотрел на нее таким взглядом, что она тут же добавила: — Ладно, я молчу. Правда, долго сохранять молчание у нее не получилось. Олиф просто невыносимо мучил один вопрос. Выдержав небольшую паузу, она все-таки решилась: — Слушай, Абдул, — (при этом обращении он почему-то поперхнулся) — а почему ты не живешь на оазисе? Мужчина долго не отвечал. Олиф уже было решила, что он, как обычно, отнекивается, но тот ее удивил. — Меня зовут Лекс. — Что? — опешила девушка. — Не Абдул, а Лекс, — повторил он. — Ты что, меня обманул?! — глупо спросила Олиф. — Ага. Девушка обиженно насупилась. Ведь знала же, что таких нелепых имен не бывает, и все равно на это повелась. — Я Олиф, — буркнула девушка. — Мне все равно. Кто бы сомневался. Как он только сумел здесь выжить? Что не спроси — либо не ответит, либо отгавкнется двумя словами. Словно и правда все равно. Однако меч с пояса не снимает, даже спит с ним. Боится? Возможно. Вообще, он какой-то странный. Как будто ему одному лучше. Только вот почему он ей помогает? Девушка тяжело вздохнула и попыталась заснуть. На ее вопрос он так и не ответил, а спросить еще раз Олиф не решилась.* * *
— Плебейка, вставай. Олиф открыла глаза. Солнце уже поднялось, впрочем, как и температура. Снова было тяжело дышать. Девушка села. Осмотрелась. Лекс копошился возле сумки. Олиф попыталась подняться, но почувствовала, что ноги затекли. Несмотря на жару, ступни были холодными. Девушка решила надеть сапоги, чтобы хоть как-то согреться. Только она подняла свою обувь, как ей на талию легла грубая ладонь Лекса, а второй рукой он выдернул у нее сапоги. Мужчина осторожно перевернул их вверх дном и из темной глубины выпала змея. Не большая, но Олиф еле удержалась, чтобы не завизжать от неожиданности. Лекс ловко зажал ей рот рукой. — Тихо. Не рыпайся. Змея быстро завозилась в песке и спустя несколько мгновений закопалась в нем полностью. Олиф внимательно наблюдала за тянущейся горбатой полоской. — Ей тоже жарко, — спокойно сказал мужчина и опустил руки. На всякий случай девушка еще несколько раз потрясла оба сапога, попыталась заглянуть внутрь, но ничего не увидела. Опасливо натянула обувь, попробовала пройтись — вроде никто не укусил. Немного успокоившись, она посмотрела на Лекса и чуть не села от удивления. — Что ты делаешь? Мужчина наводил круги вокруг глаз углем, оставшимся после костра. Он не ответил, только еще сильнее намалевал черной краски, и повернулся к ней. — На, рисуй. — Зачем? — опешила девушка. — Так надо. Он подошел к ней и протянул кусок черного угля. — Скажи зачем, — настаивала Олиф. — Не защищая глаза, ты ослепнешь, — раздраженно ответил он. Девушка опасливо взяла уголь, и наугад начала водить им вокруг глаз. — Снизу тоже, — сказал Лекс, внимательно наблюдавший за ней. Олиф вздохнула, но послушалась. Слишком хорошо он знает эту пустыню — иначе бы не выжил. Лучше делать так, как он говорит. Девушка кинула уголь обратно, и посмотрела на мужчину. Он, не замечая ее взгляда, развернулся и пошел куда-то вперед, рассекая носками сапог горячий песок. — Ты куда? — Олиф побрела за ним. — Никуда. Ей это уже знакомо. Идти в никуда. Без цели, без надежды. Все как обычно.Лекс шел уверенно. И это было странно. Олиф не чувствовала в себе ни желания продолжать путь, ни, тем более, уверенности в чем бы то ни было. А он… как будто знает, ради чего идет. Они здесь, как в тюрьме. Только места тут больше. Вероятно, каждый из них понимал, что это конец. Продержаться здесь больше месяца можно лишь благодаря оазисам. Но теперь Олиф понимала, что и это не спасение. На замкнутой территории, без общения, без привычных занятий, разум медленно покидает человека. И это еще страшнее. Вряд ли Лекс в пустыне больше двух месяцев. И уж точно он не мог все это время по ней скитаться. Наверняка он некоторое время был на оазисе, иначе бы не выжил. Вот только, что заставило его оттуда уйти? Олиф потуже затянула узел из рукавов рубашки на голове. Звучит странно, но после того, как она раскрасила глаза углем, солнце действительно стало менее ярким. А небо более голубым. — Зачем ты куда-то идешь? — спросила Олиф. Лекс не ответил. Девушка пристроилась рядом и повторила вопрос. — Иду и все, ясно? Если что-то не нравится — катись к чертям. — Но зачем идти? Не проще… — Нет, — оборвал мужчина. — Понятно, — кивнула Олиф. — Ты просто боишься остаться на одном месте. Лекс насмешливо хмыкнул. — Нет. — Тогда почему бродишь по пустыне, как лошадь по загону? — Так надо. Олиф раздраженно стиснула кулаки. С Хэнком и то было проще. Тот боялся только Песчаников. — Песчаники, — охнула девушка. — Вот, кого ты боишься. Лексудивленно приподнял брови и с интересом уставился на девчонку. — Уже виделась с ними? Олиф опустила взгляд, наблюдая за носками своих сапог, то и дело выглядывающих из-под оборванного платья. — Они забрали моего друга. Лекс кивнул, поджав губы, но ничего не сказал. — Раз ты знаешь о Песчаниках, то почему скитаешься по пустыне? — резонно спросила девушка. — На оазисах ты рискуешь так же, как здесь. — Но ведь, — возразила Олиф, — там больше шансов выжить. — Нет. — Почему нет? Но Лекс снова решил поиграть в молчанки. Ему бы стоило радоваться от того, что он не один. Что есть с кем поговорить, кому сказать «спокойной ночи» или «с добрым утром». Но он был явно этому не рад. И уж точно никому и ничего говорить не собирался.
Глава 7
Они наткнулись на оазис. Он появился буквально из ниоткуда, а уж как получилось, что он оказался так близко, Олиф до сих пор не могла понять. Однако Лекс, похоже, решил обойти его стороной. — Ты что? — опешила девушка. Мужчина промолчал, не сбавив темпа. Они быстро огибали ребристый берег, на краю которого заманчиво покачивалась зеленая травка. Этот оазис тоже напоминал одинокий остров, густо засеянный деревьями. Казалось, что просвета среди них нет. Но Олиф знала, что это не так. — Мы не можем так просто уйти! — воскликнула девушка, когда поняла — Лекс не остановится. — Можем. И чем скорее, тем лучше. — Я умираю от жажды, а там наверняка есть вода! — Она попробовала надавить на жалость. Лекс, наконец-то, остановился, открыл сумку и принялся в ней шарить. Вытащил баклажку, резко протянул растерянной девушке. Олиф медленно ее приняла, затем приложила к губам и обиженно заметила: — Вода кончилась. Мужчина выдернул баклажку у нее из рук, потряс вверх дном и смачно выругался. — Хорошо, зайдем на оазис. Только быстро. Отстанешь — сам прикопаю, поняла? Олиф энергично закивала, не до конца поняв, к чему было последнее замечание. Она быстро зашагала за мужчиной, всеми силами стараясь не отставать. Обливаясь потом, девушка все-таки пыталась не показать, насколько ей хочется разодрать свое платье в клочья. Они ступили на твердую землю, и на Олиф, казалось, обрушился ледяной дождь. Ноги подкосились, и, не удержавшись, девушка рухнула на коленки. Лекс, похоже, тоже с трудом привыкал к резкой смене температуры. Девушка почувствовала, как ее начало знобить. Руки покрылись мурашками, и непроизвольно задрожали. — Вставай. — Мужчина грубо схватил ее под локоть и поднял на ноги. Пока он тащил ее за собой, Олиф честно пыталась привыкнуть к твердой почве под ногами. Как только Лекс понял, что девчонка может обойтись без посторонней помощи, тут же ее отпустил. Немного покачиваясь, пошел по уже натоптанной тропинке. Олиф брела следом, понимая, что мужчина тоже не может привыкнуть к тому, что под ногами ничего не шуршит. Постепенно озноб отступал. Привыкнув к такой температуре, девушка зашагала энергичнее, и теперь уже старалась не наступать Лексу на пятки. Наконец, они вышли к небольшой безлюдной полянке. Посередине стоял огромный камень, вокруг него были разбросаны чьи-то тряпки. Олиф несказанно обрадовалась: наконец-то им попались люди. Слава Берегиням, теперь они здесь не одни. Она искренне надеялась, что они умеют и любят разговаривать. Девушка посмотрела на Лекса. Он несколько раз обошел поляну, потрогал чужие вещи и принялся что-то настороженно высматривать среди деревьев. Наконец, сказал: — Там водоем. Олиф удивленно подняла брови. — Это значит, что можно набрать воды и… вымыться? — По очереди. Сиди здесь. Если кто-то придет, постарайся его заговорить. Это ты умеешь. — Зачем? — удивилась Олиф. — Восполнишь недостаток общения. Девушка смущенно кашлянула. — И постарайся говорить, как можно громче, — добавил Лекс и скрылся среди листвы. Олиф уселась на одну из тряпок. Стянула с головы ненавистную рубаху, провела рукой по потной шее. Здесь так хорошо, ни жарко, ни холодно, еда есть всегда, вода тоже. Как можно избегать этого места? Предвкушая скорую водную процедуру, Олиф почесала красные, обгоревшие ноги. Посмотрела на отросшие ногти, темную кожу, провела костяшками пальцев по сухим губам. Она и раньше не уделяла внимания своей внешности, но теперь — это слишком… ужасно. Еще и щека болит. Олиф злобно принялась вычищать песок из-под отросших ногтей. Случайно дотронулась до живота. Чуть ниже пупка ощущалась странная тягучесть, не предвещающая ничего хорошего. Додумать Олиф не успела — вернулся Лекс. Или не Лекс. Нет, Лекс. Но другой. Абсолютно другой. Чистый, ни единого намека на пыль, под глазами больше не было никаких кругов, темная кожа приняла бронзовый оттенок. Он сбрил щетину. Мокрыми прядями волосы спадали на лоб. И они были не черные, как когда-то казалось Олиф — коричневые, почти такого же цвета, как и его кожа. Но больше всего ее поразило его лицо. Это был не Хэнк. Далеко не Хэнк. Она вдруг поняла, что даже в селе Чернь не видела никого, хоть отдаленно его напоминающего. А у них были красивые мужчины. Так раньше ей казалось. Но он… как он умудрился нарваться на Кровавый закон? — Ты идешь, или нет? — раздраженно спросил Лекс. Олиф пыталась заставить себя оторвать взгляд от его лица, но… не могла. У некоторых бывает действительно красивый профиль, но и в нем есть недостатки: нос чуть более длинный, чем хотелось бы, щеки немного впалые, подбородок слишком выпуклый. Лекс относился как раз к этим людям. Но все-таки, каждая шероховатость оттенялась достоинством. Нос, пожалуй, немного тонкий, однако впалость щек мгновенно это компенсировала, глаза большие, но с таким лбом они выглядели так, словно были предназначены специально для него. Губы не тонкие, но и не полные — обычные. Волосы острижены не аккуратно, словно раз! — рубанул и забыл. Но это действительно выглядело красиво. — Ты что, уснула? — Лекс выказывал явное нетерпение. Олиф несколько раз моргнула, поднялась на ноги и стыдливо спрятала свои грязные руки за спину. Вот же… «повезло» наткнуться именно на него! Лучше б он вообще не мылся, ходил бы грязным, чумазым и страшным, чтобы не убивать в ней последнюю надежду на возвращение слова «самооценка». — Туда, д-да? — запинаясь, спросила девушка. — Да. Мужчина зачем-то наклонился, и Олиф по достоинству оценила его спину. А она-то думала, что он в пустыне похудел. Лекс поднял с земли темную тряпку и протянул девушке. Олиф, даже не осознавая, что он ей дает, схватила вещь в кулак, и тут же случайно уронила. Поспешно наклонилась, взяла тряпку, чувствуя, как щеки понемногу начинают заливаться краской. Слабо попыталась изобразить улыбку. У Лекса насмешливо дернулся уголок рта. Он догадывался, в чем причина неожиданной расторопности девчонки. Олиф смущенно потупилась, и попыталась обойти его, но споткнулась о торчащий из земли корень дерева, и чуть не ударилась лбом о толстый ствол. — Осторожнее, — прокомментировал Лекс, отчего ей стало только хуже. Девушка быстро дошла до небольшого озерца, злобно стянула платье, кинула его на берег и вошла в прохладный водоем. Набрала воды в ладошки, немного попила, потом принялась брызгать ею на лицо в надежде остудить горячие щеки. Немного постояв, она вдруг осознала, что не расплела свои волосы. Олиф тяжело вздохнула. Не помогло. Она набрала в легкие побольше воздуха, призывая себя успокоиться. Медленно начала расплетать свою прическу, попутно стараясь пальцами избавиться от колтунов.Опустила взгляд на воду и… увидела, как вокруг нее медленно расползаются красные пятна. Нет. Только не это. Только не сейчас. Олиф запустила руку под воду, провела ею между ног, вернула на поверхность — вся в крови. Черт. Этого не может быть. Не может. Девушка закрыла глаза, пытаясь побороть подкатывающие приступы паники. Почему сейчас? Почему именно тогда, когда она находится в пустыне?! Ну и что ей теперь делать?! Кровь будет течь как минимум еще четыре дня. Она не может ходить с окровавленными ногами, и смотреть, как за ней тянется красная дорожка! Олиф поспешно вышла из воды, натянула грязное платье и пошла в сторону полянки. В конце концов, когда вернуться настоящие хозяева, они вполне могут одолжить ей одну из тряпок. Но она ошибалась. Еще не дойдя до нужного места, Олиф услышала странные приглушенные звуки. Девушка озадаченно сдвинула брови и прибавила шаг. В этот момент послышался злобный человеческий рык. Лекс явно был не один. Олиф перешла на бег, преодолела оставшееся расстояние, вылетела на поляну… и застыла в оцепенении. Она и раньше видела, как дерутся мужчины. Но такое видела впервые. На Лекса нападали трое огромных мужиков. Он отбивался, как мог. Вернее, делал это с поразительной грацией и точностью. Олиф еще ни разу не видела, что бы били с такой легкостью, словно мужчина точно знал, куда бить, и как использовать выигранные секунды. У одного из нападавших блеснул нож. Девушка не могла ни пошевелиться, ни закричать, чтобы предупредить Лекса. Однако ему помощь и не требовалась. Момент, когда он перехватил острый предмет, Олиф проворонила, но ей почему-то казалось, что разбойник успел пырнуть им Лекса. — Ты гля-а-ань!! — крикнул один из мужиков. — Да он с подружкой!! — Сперва с этим уродом разберемся, — сплюнул другой мужик, и вытер рукавом кровь с губы. Неожиданно третий разбойник, не принимавший участия в их разговоре, повалился на землю. Сквозь плену, застелившую глаза, Олиф различила бурую кровь, которая нескончаемым потоком выливалась из глубокой раны на шее. — Ах ты скотина!!! — заорал кто-то из них. Кажется, кинулся на Лекса. Что было дальше, Олиф не поняла. Она бессильно съехала вниз по стволу. Кровь. Как же она ненавидит вид этой мерзкой алой жидкости. И это тошнотворное чувство, которое ею овладевает всякий раз, стоит ей посмотреть на эти багровые сгустки. К ней приближалась тень. Олиф сразу поняла, что это не Лекс. Быстро вскочила на ноги, пытаясь нормализовать зрение. Очертания фигуры становились все отчетливее. Разбойник приближался довольно быстро. Девушка попыталась сделать шаг назад, но не смогла. Дерево. Неожиданно прямо позади него появился Лекс, перехватил рукой горло, и прижал огромного мужика к себе спиной. — Ударь его! — скомандовал он.
— Я? — опешила Олиф. — Да ты! — пропыхтел мужчина. Разбойник пытался вывернуться, и Лексу стоило не малых усилий удерживать его. — Я не могу! — воскликнула девушка. — Можешь! Живо! — Я не могу!
— Бей!!! — Куда? — панически заорала она. — Куда-нибудь! Олиф бей, мать твою! — Нет!!! Я не могу!!! Лекс схватил мужика за голову и жестко крутанул ее вправо. Что-то хрустнуло, и разбойник повалился на землю. — Прости, — тихо выдавила девушка. И только тут она заметила, что Лекс держится за скулу. — Ты полная идиотка, — гаркнул он на нее. — Я не могу бить людей, — севшим голосом ответила Олиф. — Убивать можешь, а бить нет? У нее не нашлось, что ответить. Она подняла на него покаянный взгляд. Кажется, со скулой ничего серьезного. — Болит? — глупо спросила девушка. — Нет. — Сильно он тебя… — Нет. Лекс развернулся и пошел собирать какие-то вещи по всей поляне. Олиф уставилась в землю. Она не умеет драться, и никогда не сможет ударить человека. Тем более, просто так. Из чьей-то прихоти. Взгляд девушки сфокусировался на чем-то металлическом. Она нагнулась. Оказалось, что вещица была не металлической, а золотой. И блестящей. Тонкая прямая линия пересекала середину из одного угла, в другой. Еще одна — волнистая — создавала своеобразный четырехлистный цветок. Такие значки выдают только избранным. Их выдают Перводружинникам. — Лекс, — хрипло позвала Олиф. Мужчина повернул голову. — Вот дьявол… — Да, кто-то из этих мужиков был Перводружинником. Мужчина снова зачем-то наклонился, быстро подошел к девушке. — На, держи. Он протянул ей какую-то рубашку. — Зачем? — удивилась Олиф. — У тебя кровь. Она опустила взгляд. Тонкие красные дорожки стекали вниз по ее ногам. Кровь. Снова кровь. Девушка зажмурилась, прикрыла рот ладошкой. — Эй-эй-эй, не падай! — Лекс быстро схватил ее за плечи, не давая повалиться на землю. — Кровь… я… не могу. На этот раз она действительно больше не могла.
* * *
У нее было время хорошо подумать. Олиф понимала, что сознание вернулось к ней, но открывать глаза не собиралась. Ей было приятно вот так, пока она могла мыслить здраво. Пока она не чувствовала боли. Лекс наверняка был где-то поблизости. Его-то девушка и не могла понять. Он хорошо дерется, и, тем не менее, избегает оазисов. Он очень красивый, но все время отталкивает от себя людей. Он ненавидит ее — Олиф, и все равно помогает ей. Кто он? Кем он был до того, как попал в пустыню? За что его наказали Кровавым законом? Сколько он здесь? Откуда столько знает о том, как выжить в пустыне? Олиф не могла ответить на эти вопросы. Но в одном она была уверена. Лекс дрался очень хорошо, слажено, быстро… профессионально. Словно не один год обучался этому. Она могла бы сразу догадаться. Слишком уж очевидно. Значок Перводружинника принадлежал не одному из разбойников. Он принадлежал Лексу. Олиф решила приоткрыть глаза. Над ней покачивались несколько веток, с небольшими зелеными листиками. Солнце не обжигало. Ноги не онемели. Пить не хотелось. Похоже, они все еще на оазисе. Олиф вспомнила, что у нее начались ужасные женские дни, осторожно прикоснулась к животу и… почувствовала повязку. Девушка резко села, и тут же об этом пожалела — голова закружилась. Олиф закрыла глаза и чуть-чуть сдвинула руку — ткань шла ниже, прямо до внутренней стороны бедер. Справа от нее послышались шаги. — Уже очнулась? — Это ты сделал? — нерешительно спросила Олиф, открывая глаза. — Что? — Это. — Она многозначительно ткнула пальцем себе в живот. — А, это. Да. Не за что, — добавил он, как только девушка открыла рот. Лекс подошел к ней, присел рядом на корточки и протянул финик. Такой же, как тот, что они ели вместе с Хэнком. Олиф недоверчиво перевела взгляд с фрукта на мужчину. — Бери. Он вкусный, — поторопил тот. Она и так это знала. Медленно взяла фрукт и надкусила. Олиф уже и не помнила, когда ела что-то аппетитнее разодранной каракатицы, поэтому, не смущаясь, почти сразу проглотила эту вкуснотень. Лекс усмехнулся и протянул ей еще один. Девушка провела рукой по рту, вытирая сладкий фруктовый сок, и уже хотела было отказаться. Но не смогла. Взяла финик и жадно впилась в него зубами. Она понимала, что это выглядит неприлично, но ничего не могла с собой поделать. Лекс встал и принялся сгребать все тряпки, валяющиеся вокруг них, в свою сумку. Затем подошел к разбойникам и начал снимать с них одежду. — Ты чего? — удивилась Олиф. — Ничего. — Зачем ты это делаешь? — не отставала девушка. — Чтобы ты не оставляла за нами кровавых следов. — Ты хочешь чтобы… Она запнулась. Ей придется подкладывать одежду с мертвых людей? Ну уж нет, лучше пускай все просто так стекает. Олиф уже открыла рот, чтобы возразить, но передумала. Эти люди пытались их убить. Почему бы не взять их одежду? Это будет справедливо. Девушка давно уже поняла, что в пустыне нет ни правил, ни законов. Выживает сильнейший. Олиф глубоко вздохнула и мысленно заглушила вопли совести. Никакого сострадания. Девушка отстраненно наблюдала за тем, как Лекс рывками раздирает одежду по частям и складывает в сумку. Наконец, она решилась спросить: — Куда ты дел значок Перводружинника? Мужчина на секунду оторвался от своего занятия, потом резко дернул ткань и раздраженно ответил: — Выкинул. — Зачем ты выкинул свой значок? — подняла бровь девушка. Лекс не ответил, только яростнее начал раздирать одежду. — Значит, ты Перводружинник, — заключила Олиф. — Это что-то меняет? — огрызнулся Лекс. Она опустила взгляд. Раньше меняло. Раньше это изменило бы все. А теперь… нет. Он такой же, как она. Потому что у него, как и у нее, нет ничего. Там, за Песчаной Завесой, Лекс и не посмотрел бы на нее. А сейчас они вместе понемногу умирают в этой пустыне. И он угощает ее финиками. — Раньше я ненавидела Перводружинников, — тихо сказала Олиф. — А теперь… теперь мне все равно. Это странно. Я, наверное, схожу с ума. Лекс усмехнулся. Он, видно, тоже спятил. Раньше ему и в голову не могло прийти, что он будет общаться с такой… как она. — Не волнуйся. Все мы здесь и нормальные, и шизофреники — смотря с какой стороны наносить удар. Для Олиф это звучало неутешительно. Она вдруг четко осознала, сколько же границ для них было во внешнем мире. Деньги, власть, сила, семья, круг друзей, личные принципы. А тут это все потеряло смысл. Потому что они потеряли все. У них нет ничего, кроме самих себя и тех идеалов, которые им привили с детства. И вдруг все то, что осталось там, за Песчаной Завесой, показалось ей настолько мелочным, таким незначительным… Семья. Где же она, эта семья? Неужели они вспоминают об Олиф? Она принесла жертву ради них, прошло достаточно времени, чтобы отпустить и забыть. Деньги. Их у них никогда не было, и теперь уже вряд ли будут. Друзья. Настоящий друг может быть только один, но и его у Олиф не было. В пустыне она встретила Хэнка. И потеряла его. То же самое может произойти и с Лексом. И с ней самой. Вот почему он никого к себе не подпускает. Он боится привязаться, и потерять. В пустыни нет гарантии жизни. Олиф вдруг на секунду представила, что Лекс умрет. Раз и все — его больше нет. Она снова останется одна посреди бескрайних песков. Никогда больше не услышит его голоса, не увидит его лица. Он больше никогда не будет ее задирать, никогда не будет на нее злиться. Нет, ей не стало бы больно, но она бы сожалела об этой потере — это уж точно. И это было очень, очень плохо. Лекс прав. К людям нельзя привязываться. Тем более, здесь. Она должна отгородиться от него. Так будет правильно. И тогда никакой жалости не останется.Глава 8
Они решили переночевать на оазисе. Пока Олиф собирала фрукты, Лекс развел костер и разложил найденные вещи, сотворив из них подобие постели. По разные стороны от огня. Олиф не стала спорить — наоборот, это правильно. Чем дальше они друг от друга, тем лучше. Не хватало еще подружиться с ним, как с Хэнком. Девушка вязала в охапку все финики, что удалось собрать, и пошла их мыть. С повязкой между ног она чувствовала себя очень не уютно, к тому же у нее появилось настойчивое ощущение, что ткань полностью пропиталась. Олиф быстро сполоснула фрукты и вернулась к Лексу. Мужчина сидел на тряпках, расставив ноги врозь, и наблюдал за игрой пламени. Олиф осторожно положила фрукты, взяла одну из рубашек и, чувствуя смущение, принялась отрывать у нее рукава. Как только она закончила, то тут же поспешила к воде. — Тебе помочь? — спросил Лекс. Девушка споткнулась. — Н-нет. — Ты же боишься крови, — скептически поднял бровь мужчина. — Я… я… с-справлюсь. Да. О Берегини, да что с ней?! Как будто только сейчас разговаривать научилась. — Если что — зови, — меланхолично отозвался Лекс и снова уставился на костер. «Ему только кружки пива не хватает», — подумала девушка и быстро скрылась среди деревьев. На небе уже виднелись звезды, возле воды было холодно. Олиф почувствовала, как кожа покрывается мурашками. Высокие деревья отбрасывали зловещие тени, девушка поежилась. Да уж, жутковато. Где-то в траве стрекотали кузнечики. Олиф настолько отвыкла от этого звука, что сейчас ей казалось, будто они напевают какую-то песенку. Девушка задрала платье, отвязала ткань, изображающую пояс, и удерживающую другую рубашку. Кинула ее на землю. За ней полетела и вторая рубаха, насквозь пропитанная кровью. В темноте она выглядела темно-бардовой, отчего Олиф моментально поплохело. Она глубоко вздохнула, призывая себя к спокойствию. Все будет хорошо. Она справится. Олиф приложила между ног новую рубашку, повязала ее на животе другой тканью и облегченно выдохнула. Она взглянула на темную воду. Спокойствие нарушалось едва заметными волнами, которые создавали, прыгающие туда-сюда лягушки. Девушка против воли почувствовала жуткий зуд от грязного платья. Не раздумывая, она стянула пыльную вещь и подошла к берегу. Присела на корточки и принялась ее споласкивать. И только когда Олиф закончила, да нее дошло, что обратно ей идти не в чем. Она бессильно плюхнулась на попу. Черт. Не в мокром же идти, и уж тем более, не голой. «Надеюсь, Лекс не пойдет проверять, что случилось», — рассеянно подумала Олиф. Она осторожно положила платье на влажную траву. Пусть хоть немного обсохнет. Сама девушка решила переплести свою косу. Она аккуратно распутала пряди и принялась водить пятерней по ним. Как только те перестали напоминать солому, Олиф меланхолично начала заплетать свою любимую косу, попеременно хлопая себя по телу, убивая голодных комаров. Их писк жутко действовал на нервы, хотелось вскочить и убежать куда-нибудь от этого скопища кровососов. Девушка грубо отмахивалась от противных насекомых, и наконец, не выдержала, встала и принялась ходить из стороны в сторону. Ее взгляд скользил по темным деревьям. Листья были небольшие и начинали расти высоко от земли, но ночью все равно отбрасывали зловещие тени. И самое жуткое было в том, что они образовывали фигуры. Одна была странная: от овального тела тянулись тонкие, извивающиеся «лапки», напоминающие змей. А вот другая напоминала человека. Вот и голова, руки… как будто настоящий. Олиф остановилась, пригляделась. Сделала шаг вперед. Нет. Всего лишь пень. Девушка тяжело вздохнула и принялась снова расхаживать туда-сюда. Когда она вернулась к костру, Лекс уже спал. Олиф многое бы отдала, чтобы иметь хоть каплю его хладнокровности. Она не смогла бы уснуть, зная, что ее знакомый ушел и не вернулся. Девушка придвинула тряпки поближе к костру, легла и закрыла глаза. Завтра им придется отсюда уйти. Они будут снова искать воду, спать на ледяном песке и слушать похоронную музыку пустыни. И Олиф была готова. Лучше уж там, чем здесь. Теперь она понимала Лекса. В пустыне безопаснее. Неизвестно, кто еще может наткнуться на оазис. И неизвестно, что он может сделать ради того, чтобы остаться тут.* * *
Моя голова лежала у мамы на коленях. Впервые за долгое время я чувствовала себя спокойно и безмятежно. Это было мое лучшее воспоминание. Тогда мне было всего четыре, но я помню этот день так, словно все это случилось только вчера. Мама ласково гладила меня по голове, напевая какую-то мелодию. А я лежала и молчала, боясь даже пошевелиться. Ведь этот сон отличался от моего воспоминания. Здесь я уже взрослая. Я знаю, что мая мама умерла. И от этого было так больно в груди. Меня как будто разрывало на части. Я уже смирилась с тем, что больше никогда не увижу ее, и вот снова слышу этот голос. И мне страшно. По щеке скатилась слеза. Мама прекратила петь. Она осторожно повернула мое лицо к себе и провела подушечкой пальца по мокрой дорожке. — Почему ты плачешь? Ее голос был таким настоящим, таким… живым. Я не могла в это поверить. Мне так хотелось остановить это мгновение, задержать воспоминание. В горле встал комок. — Мама… — хрипло прошептала я, — ты настоящая? Она слабо улыбнулась и покачала головой. — Чего ты боишься? — прозвучал над ухом ласковый голос. И тут я поняла, что это не воспоминание. Моя память лишь фон. Мама пришла помочь мне. Она тоже чувствует, что я медленно умираю, схожу с ума… Меня убивает пустыня. Я уткнулась носом ей в живот и всхлипнула. — Помоги мне, прошу тебя… я умирю, мам… — Ты боишься смерти? — спокойно спросила она. Да, вот такая у меня мама. В меру рассудительная, она никогда не позволяла эмоциям взять вверх. Ей всегда нужно было докопаться до корня проблемы. Я и не осознавала, насколько же мне ее не хватало… — Нет… — Тогда чего ты боишься? Не знаю. Мне было страшно. Но я не могла понять от чего. — Загляни внутрь себя, — тихо сказала мама, ласково поглаживая меня по голове. — Истина в тебе, пока еще глубоко-глубоко. — Я боюсь себя…* * *
— Плебейка, вставай. Олиф тут же открыла глаза. Наверное, теперь ей уже никогда не удастся крепко уснуть. Она повернула голову и рассеяно принялась наблюдать за Лексом. Мужчина собирал вещи, осматривал оставшуюся от разбойников одежду — что-то клал в сумку, что-то брезгливо выкидывал. Мужчина выудил несколько фляг, потряс их вниз горловиной, убедился, что они пустые, и, ни слова не сказав, скрылся среди деревьев. Олиф снова повернулась к потухшему костру. Ночью ей приснилась мама. Сам сон девушка помнила смутно, но вот ее голос, те ощущения, что она испытывала… и еще мамины слова о том, что разгадка глубоко внутри. В душе у девушки образовалась какая-то пустота, словно она потеряла что-то важное, ценное, родное. То же самое она чувствовала спустя несколько месяцев после похорон. Олиф считала, что давно смирилась со смертью мамы. Оказывается, нет. С потерей любимого человека невозможно смириться, сколько бы времени не прошло. — Ты еще лежишь?! — возмутился вернувшийся Лекс. — Мы все равно никуда не спешим, — проворчала Олиф. Она села, потерла глаза, по привычке прикоснулась к ступням, но ноги не онемели. Девушка схватила первую попавшуюся рубашку и пошла к воде. Тоже без слов. На удивление, крови было мало. Олиф осторожно сменила повязку, подошла к водоему и принялась брызгать воду на лицо. Эти дни должны были прийти намного раньше, да и кровь должна идти намного сильнее. Живот не болел, только тянуло немного, вызывая неудобство. Эта пустыня ее точно погубит. Олиф вернулась к костру как раз к тому моменту, когда Лекс складывал наполненные баклажки в сумку. Он уже разрисовал углем область вокруг глаз, и девушка решила последовать его примеру. Она не особо старалась — меланхолично водила обгоревшей щепкой и стороны в сторону, чувствуя, как в животе разрастается голод. — Фиников не осталось? Лекс застегивал сумку, и, не поворачивая головы, кивнул куда-то в сторону. — Вон там. Олиф пошла в указанном направлении и нашла три фрукта, сложенных горочкой. Она взяла один, надкусила и уже хорошенько распробовала его на вкус. На этот раз ей добавки не захотелось. Олиф прекрасно понимала, что нужно поесть, но пересилить себя не могла. Она повернулась и наткнулась на Лекса, вплотную подошедшего к ней. Он протягивал маленькие камни. — Зачем? — удивилась девушка. — В рот. — Что?! — Суй в рот, чтобы меньше хотелось пить. Олиф тяжело вздохнула. Это сумасшествие. Правда, до сих пор, именно оно помогало ей выжить. Она обреченно взяла камни и засунула их в рот. Ощущение было ужасное, особенно на вкус. Ее затошнило. Лекс закинул сумку на плечо и пошел по натоптанной тропинке. Девушка последовала за ним, на ходу завязывая рубаху поверх головы. Они дошли до края оазиса. Мужчина быстро ступил на песок. Олиф на секунду заколебалась. Глубоко вдохнула и тоже сделала шаг вперед. Привыкнуть к этой пустыне невозможно. Девушка грохнулась на коленки и тяжело задышала. Этот воздух, это солнце, этот песок… Берегини, ведь это не справедливо. Лучше бы ее закидали камнями на Народном собрании. Лекс отошел достаточно далеко, и, не оборачиваясь, остановился. Девушка поняла, что он ее ждет. А Хэнк в тот последний раз, когда они вышли с оазиса, ведь даже не удосужился обернуться. Олиф пересилила себя и поднялась на ноги. Некоторое время они шла в молчании. Девушка сокрушенно рассекала носками сапог маленькие песчинки. Те поднимались ввысь и оседали на ее платье, а некоторые добирались и до лица. Через несколько часов она снова станет пыльным коконом, можно было и не мыться. Олиф перевела взгляд на спину Лекса. Перводружинник. Он мог убить кого угодно. Жаль только, что ей он все равно ничего не расскажет. Она выплюнула на руку камни, и обреченно спросила: — Мы умрем, да? Лекс слегка повернул голову и, как обычно, промолчал. — Почему ты не отвечаешь?! — разозлилась девушка. — Потому что я не отвечаю на глупые вопросы. — По-твоему смерть — это глупость? — По-моему, — членораздельно произнес мужчина, — глупо думать о смерти, пока ты жив. — Но ты же о ней думал. — Олиф не спрашивала, она это и так знала. — Думал, — согласился Лекс. — И я о ней думаю, — неуверенно сказала она, понимая, что потеряла логическую цепочку в споре. — Ну, думай, — разрешил мужчина. Олиф смолкла. С ним даже спорить бессмысленно. Было бы лучше, если бы они вообще не разговаривали. Но для Олиф это равносильно смерти. Нет уж, все что угодно, только не тишина. Пусть так: коротко и грубо, чем ощущать абсолютное одиночество даже рядом с кем-то. — Где ты научился так драться? — спросила девушка. Лекс криво усмехнулся. — Я воин, не забывай. Надо же, с первого раза ответил. — Научи меня. — Чего?! — опешил мужчина. — Научи меня убивать. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать, о чем она просит. Лекс на всякий случай повернулся и пристально заглянул ей в глаза. Просто чтобы убедиться. — Из меня плохой учитель, — наконец, отрезал он. — Я не хочу умирать. — Олиф подняла на него полный отчаяния взгляд. — Здесь нельзя обыграть судьбу, понимаешь? Либо ты, либо тебя. Я хочу умереть тогда, когда пойму, что другого выхода нет, а не тогда, когда мои кишки выльются наружу. Я хочу жить до тех пор, пока могу. Научи меня убивать людей. Это все, о чем прошу. О чем могу попросить. Мужчина остановился и повернулся к ней лицом, прожигая суровым взглядом. — Представь, что я один из тех разбойников. Посмотри мне в глаза. В глаза. — Он дождался того, чтобы девчонка выполнила приказ. — А теперь ответь: ты смогла бы ударить меня? Не убить. Ударить. Олиф опустила взгляд. Сжала губы. — Отвечай. — Нет, — сокрушенно сказала она. — А ты просишь научить тебя убивать людей. Думаешь легко пырнуть человека? Раз и все? Так вот слушай сюда, плебейка, нет ничего страшнее, чем убить человека, — прошипел мужчина. — И не потому, что рука не поднимается. Не потому, что ты навсегда лишаешь человека шанса дышать, а потому, что его мертвые глаза навсегда врежутся тебе в память. И каждый раз, засыпая, ты будешь вспоминать, как когда-то воткнула нож в живое существо. И чем больше ты убиваешь, тем больше стеклянных глаз будет сниться тебе по ночам. И, в конце концов, ты будешь бояться закрывать глаза. Даже днем. Ты этого хочешь? Олиф была одновременно и огорошена, и изумлена. Это была самая грозная, самая длинная тирада, которую она только слышала от него. — Мне не снятся глаза перводружинника, — тихо сказала девушка. — Убить, защищаясь, и убить просто так — разные вещи. — Откуда ты знаешь, что я защищалась? — Не трудно догадаться, — усмехнулся Лекс. Эта девка не смогла даже ударить разбойника, хотя знала (во всяком случае, догадывалась), что он может с ней сделать. Пожалуй, только злость могла заставить ее проявить агрессию. Или страх. — Это значит, что ты мне не поможешь? — понуро спросила Олиф. Лекс издал то ли стон, то ли рык, стянул сумку и принялся копаться в ней. Затем достал тот самый нож, который девушка вытащила в первый день в пустыне у мертвого Изгнанника (ей-то казалось, что она потеряла его), и протянул острый предмет девушке. — Порежь меня. — Что?! — Давай. Ты же этого хотела. — Я не хотела делать это на тебе, — испугалась Олиф. Мужчина озадаченно посмотрел по сторонам. — А на ком? Тут кроме нас двоих никого нет. — Я… я не могу, это же ты. — Представь, что это не я. — Я так не могу! — Олиф стало не на шутку страшно. Лицо у Лекса было такое грозное, словно он намеревался прирезать ее прямо здесь. Мужчина с видом оголодавшего хищника, наконец-то отыскавшего долгожданную добычу, завел руку назад и достал нож, раза в два больше, чем был у нее. — Так тебе спокойнее? — жестко отчеканил он. Девушка замотала головой. Но ему было уже все равно. Он размахнулся и прочертил полоску в воздухе. Ни бить, ни убивать девчонку он не собирался, ему нужно было лишь запугать ее. Олиф вскрикнула и сделала несколько судорожных шагов назад. — Не надо, прекрати! — панически закричала она. — Страшно? — Да! — Ну так бей. Он размахнулся, и на этот раз нож просвистел так близко от ее лица, что девушка почувствовала, как холодок пробежал по коже на затылке. — Хватит!!! Лекс быстро близился к ней, схватил за руку, и с такой силой дернул в сторону, что Олиф не устояла на ногах и кубарем покатилась по песку. Страх смешался со злостью. Она поняла, что выбора у нее нет. Вскочила на ноги, размахнулась и попыталась хотя бы задеть этого зверя. Лекс чуть отошел в сторону и молниеносным движением выбил у нее нож. Схватил за руку и дернул на себя, прижимая спиной к своей груди. Наклонился к уху испуганной девчонки и прошептал: — Вы уже мертвы, мадам. Олиф истошно закричала, и попыталась отбиться от него ногами. Лекс стукнул ее своей ступней по внутренней стороне колени, девушка не устояла, и мужчина ловко увлек ее на землю. — Разбойники не будут ждать, пока ты разозлишься, — жестко сказал он. Мужчина сжал ее руки над головой, а сам уселся ей на талию, крепко сжимая подошвой ботинок ее ноги с двух сторон. — Хочешь узнать, что они делают с теми, кто сопротивляется? — очень нехорошим тоном осведомился Лекс. Олиф вложила в свой взгляд всю ненависть, на какую было способна. Мужчина перехватил ее тонкие запястья в одну руку, а во второй ловко крутанул нож. Он медленно провел острием по нежной щеке девушки, затем спустился чуть ниже. Олиф вздрогнула, когда почувствовала, как он с наслаждением прочерчивает невидимую линию у нее на шее. — Тут сотни мужиков, истосковавшихся по женскому телу. Месяцы воздержания, животный голод. Они не будут с тобой церемониться. Его нож опускался все ниже и ниже, пока не достиг груди. Олиф резко дернулась, но Лекс не обратил на это внимания, только сильнее придавил ее к земле своим весом. — И даже твоя хиленькая фигурка тебя не спасет, — продолжал мужчина. Он очертил невидимую линию сперва вокруг одной груди, затем вокруг второй. — Все, что им нужно — это женщина. И ты ничего не сможешь сделать. Будешь лежать вот так, и молить о пощаде. Но они тебя не пощадят. — Он пригнулся ближе к ней. — Они будут насиловать тебя до тех пор, пока твое сердце не остановится. И ты будешь жалеть лишь о том, что ввязалась в драку, что не убежала. Олиф тяжело задышала. Страх смешался со странным ощущением, пульсирующим внизу живота. Ей неистово хотелось воткнуть этот нож ему в глаз, и одновременно с этим она боялась того, что он может сделать. И того, чего не сделает. Лицо Лекса находилось совсем близко от ее лица. Он, не сводя с нее пристального взгляда, завел руку за спину и прикоснулся кончиком ножа к ее ляжке. Олиф непроизвольно вздрогнула. — Первым делом пострадают твои ножки… Нож поехал выше, увлекая за собой платье. Острие коснулось бедра. — Не надо, — в панике сказала Олиф. — Затем они подпортят тебе личико, — продолжал Лекс, делая вид, что не замечает ее возгласов. — А потом… — Так говоришь, как будто все об этом знаешь, — выплюнула девушка. — Знаю, — зловеще подтвердил он. Мужчина снова прикоснулся лезвием к ее тонкой шее. — И тебе тоже нужна женщина? — с вызовом спросила она. — О, — хищно улыбнулся Лекс, — еще как нужна. Она ожидала чего угодно — страха, паники, ужаса — но только не того, что с ней случилось. Ее как будто пронзила молния, от самой макушки до пят. Сердце пропустило несколько ударов. — Лучше сразу прирежь меня. Лекс привычно усмехнулся. — Таких одолжений я не делаю. Он перевел взгляд на небо. С его лица медленно сползла ухмылка, оно резко стало настороженным. — Запомни раз и навсегда: не ввязывайся в драку там, где заведомо знаешь, что проиграла. — Мужчина перешел с издевательского тона на грубо-приказной. — Если видишь, что их вдвое больше, даже не пытайся геройствовать. Скидываешь с себя все тяжелое и бежишь. Но бежать нужно быстрее них, чтобы выиграть время. Поэтому тебе проще самой воткнуть нож себе в сердце. Он неожиданно отпустил руки девушки, перекатился на бок, и, быстро встав на ноги, пошел к своей сумке. Олиф недоуменно села. Лекс копошился с ветками деревьев и тряпками, которые он прихватил на оазисе. Девушка не двигалась, наблюдая за странными действиями мужчины, пока не почувствовала, что ее бьет мелкая дрожь. Спустя несколько секунд, до нее вдруг дошло, что вечер еще не наступил. И только тут она ощутила сильный ветер, раздувающий не только ее платье, но и тряпки, из которых Лекс делал… шалаш. Олиф перевела взгляд поверх его головы, и увидела, как на них надвигается огромная песчаная лавина. Она была такой большой и высокой, словно пасть хищного зверя. Вот теперь Олиф стало по-настоящему страшно. Она понимала: нужно встать и бежать, но от одного вида жуткой песчаной стены, в которой бушевали пески, образуя целые воронки, сводило конечности. Собравшись с мыслями, девушка все же вскочила на ноги, побежала к Лексу, запихивая обиду куда подальше, и сквозь ветер прокричала: — Ты что, хочешь остаться здесь?! — А ты собралась убежать от песчаной бури? — прокричал в ответ мужчина. Он воткнул ветку в песок, которая должна была удержать тряпки, сплетенные между собой за рукава. — Лезь внутрь! — скомандовал Лекс. Олиф не шелохнулась. — Живо! — Он грубо схватил ее за плечо и буквально силой затолкал в самодельный шалаш. — Шутки кончились! Девушка не могла даже сесть — здесь было слишком низко. Она легла и, не чувствуя рук от страха, кое-как прикрыла голову. Ткань развевалась на ветру, весь шалаш ходил ходуном. В просветы между одеждой залетал песок, и чем сильнее становились завывания ветра, тем больше его заносило внутрь. Олиф неожиданно представила, как ее засыплет в этом маленьком шалашике. Ей вдруг стало очень тяжело дышать, крохотное пространство стало давить так, словно с каждым вдохом девушки стены становились все уже, а воздуха все меньше. В этот момент в шалаш влез Лекс. Весь в песке, он злобно взглянул на Олиф и грубо начал развязывать рубаху с ее головы. — Закрывай лицо и голову. Главное — лицо. Он развязал и свою повязку, сложил руки крест-накрест, уткнулся в них и сверху накинул пыльную ткань. Олиф попыталась последовать его примеру, но ее руки так тряслись, что в итоге она свою рубаху выронила. Мужчина понял, что самой ей не справиться. — Ты так не тряслась, даже когда я хотел тебя убить, — раздраженно ворчал он, пытаясь накинуть чертову ткань, на дрожащую девчонку. В конце концов, он плюнул на это гиблое дело и грубо притянул ее к себе, стараясь руками укрыть ей лицо. Если эта дура наглотается песка, проблем потом с ней не оберешься.* * *
Олиф открыла глаза и обнаружила, что уткнулась лицом в мужскую грудь. Она уже хотела осторожно отпрянуть, но тут поняла, что рука Лекса крепко обнимает ее за талию. Неожиданно у нее в душе поселилась какая-то паника. Это ничем хорошим не кончится. Но Лекс уже и сам очнулся, убрал руку и перевернулся на спину. Олиф украдкой выдохнула. Она медленно села и с нее скатилась целая гора песка, собравшись увесистой горочкой на коленях. Поднялась пыль и девушка закашлялась. Губы пересохли. Олиф прикоснулась к ним и почувствовала вздувшуюся сухую корочку. Девушка поднялась на ноги, отряхнулась, и тут поняла, что шалаш куда-то пропал. Посмотрела по сторонам и обнаружила вдалеке красное пятно, с разбросанными вокруг него ветками. Лекс на ноги не вставал, просто сел и отряхнулся. Открыл свою заветную сумочку, выудил одну из фляг и жадно приложился губами к горлышку. Олиф наблюдала за ним с плохо скрываемой завистью. У нее в горле, казалось, разразился пожар. Мужчина закончил пить и протянул баклажку девушке. Она без слов ее приняла, и так же жадно напилась. Олиф ожидала, что Лекс сейчас встанет, пойдет собирать улетевшие тряпки, или, если дело клонилось к ночи, разведет костер. Но он продолжал сидеть, невидящим взглядом уставившись куда-то вдаль. Она отметила, что в его глазах сквозила какая-то… кажется, это была вина. Неужели он чувствует вину? Девушка осторожно приблизилась к нему и села рядом. Она не стала ничего спрашивать. Он сам расскажет, если захочет. Однако Лекс молчал. Так долго, что Олиф всерьез начала задумываться, не обиделся ли он на нее? Наконец, ей это надоело, и она без особой злости сказала: — Так ведешь себя, как будто это я к твоему горлу нож приставляла. Лекс вздрогнул, словно ее голос заставил его вынырнуть из своих мыслей. Он повернул голову и посмотрел на Олиф. И впервые в жизни, она увидела в его взгляде сочувствие. — Что-то случилось, да? — обеспокоенно спросила девушка. Мужчина судорожно провел рукой по лицу, оставляя на нем пыльную дорожку, словно решаясь: рассказать или нет. Олиф терпеливо ждала. — Что ты знаешь о Песчаниках? — наконец спросил он. Ее сердце ухнуло в пятки. — Это же не они здесь замешаны? — Просто расскажи мне, что тебе известно, — раздраженно повторил Лекс. — Они живут под землей в каких-то лабиринтах… Только на оазисах можно от них спрятаться, потому что они не могут ступить на землю. И они боятся света. — Все? — удивленно поднял брови мужчина. — А есть что-то еще? — панически выдохнула Олиф. Лекс кивнул. — Да и немало. Но самое главное — это то, что под землей их лабиринты выстроены в форме паутины. — Он взмахнул рукой, не зная, как подоходчивее объяснить ей это. — В общем, представь, что все Песчаники слепые. Их лабиринты простилаются по всей пустыне, но они ничего в них не видят. Однако когда начинается песчаная буря, они вдруг прозревают. И могут видеть всё и всех по всему лабиринту, и, следовательно, по всей пустыне. Они могут видеть каждого, в каком бы темном углу он ни находился, и как бы далеко по пустыне ни бежал. На несколько мгновений воцарилась тишина. — Это значит, что они видели нас, — тихо заключила Олиф. Лекс снова кивнул. Секунду девушка усиленно размышляла, а затем вскочила на ноги и воодушевленно заговорила: — Тогда нам нужно уходить как можно скорее. Они придут, когда стемнеет, у нас еще есть время. Если пойдем быстро, то им нас недогнать. — Солнце сядет через полчаса, — иронично ответил мужчина, позабавленный ее речью. — Далеко нам не уйти. У Песчаников есть свои «домашние питомцы» — Бронированные змеи. Они могут почуять самку на очень больших расстояниях. Тебя найдут по запаху. Олиф стояла и смотрела на него, чувствуя, как из сердца уплывает последняя надежда. Ей почему-то вспомнился Хэнк, и тот праведный ужас на его лице, когда он говорил о Песчаниках. Затем в памяти всплыли Бронированные змеи, которых она видела, и сами Песчаники. Она думала, что они собирают трупы. Оказывает, нет. Живые люди им тоже нужны. Олиф продолжала смотреть на ссутулившегося мужчину, и сама не понимала, почему в груди так больно. В конце концов, она же знала, что умрет. Это лишь дело времени. Все они умрут. И не стоило искать друзей. Не нужно было вообще к нему подходить. Он же сам мог выбраться из зыбучих песков, и, в общем-то, он и выбрался сам. Так было бы проще. Олиф подошла к Лексу, присела на корточки рядом с ним и сказала: — Без меня ты сможешь спастись. Он наконец-то посмотрел на нее. — Решила поиграть в героев? — Весь его вид источал насмешливое презрение. — Нет, — покачала головой девушка. — Змей может найти меня, а не тебя. Какой смысл тебе оставаться здесь? — Верно, никакого. — Так уходи, — поторопили его Олиф. — Уже так быстро прогоняешь? — Чего ты ждешь? После этих слов повисла пауза. — Я останусь тут, — сказал Лекс, посмотрев на девушку внимательным, скорее даже — изучающим взглядом. — Что?! Но… но зачем? — Тоже хочу Песчаников увидеть, — усмехнулся мужчина. Олиф непонимающе уставилась на этого абсолютно нелогичного человека. — Это же не из-за меня, — твердо сказала она. — С чего ты взяла? А может, как раз из-за тебя? — Нет, — уверенно кивнула девушка. — Зачем тебе это? — Плебейка, не лезь не в свое дело, ладно? — Издеваешься, да? — вскипела Олиф. — Нас скоро убьют, а мне «не лезь не в свое дело»? Это несправедливо, не находишь?! Почему-то сердце у нее внутри кольнуло. Не от боли — от обиды. — Ладно, — зло сказала девушка, когда поняла, что Лекс собирается молчать до последнего. — Тогда я собираю вещи и ухожу! — Не уйдешь. Они догонят. — Я два раза уже скрылась от этой Бронированной Змеи! Скроюсь и в третий. Лекс насмешливо хмыкнул. — Ну, попробуй. — Такой умный, да?! Так трудно просто сказать все, как есть?! — Зачем тебе это, плебейка? — устало вздохнул мужчина, лег на спину и заложил руки за голову. Весь его вид источал тошнотворную умиротворенность. — Я тоже имею право знать! Ладно, я умру, потому что меня змея не отпустит. Но тебе-то это зачем?! Лекс уставился на секунду невидящим взглядом в пустоту, затем посмотрел на девушку. Вздохнул. — Мне надо к ним, — так просто сказал он, как будто только что объявил цены на зерно. — Зачем?! — опешила Олиф. — А вот это уже не твое дело. Ладно. Пускай молчит. Но одного девушка понять все никак не могла. — Если тебе надо к ним, почему только сейчас? Мужчина кинул на нее раздраженный взгляд, как будто в душе очень надеялся, что этого вопроса не последует. — В этой пустыне на Песчаников нарваться довольно… трудно. — Ничего подобного! — тут же возразила Олиф. — Я их два раза видела уже! — За месяц. Они не так-то часто выходят на поверхность. Только… при особых случаях. — И что это за «особые случаи»? — настойчиво спросила девушка. — Когда припасы заканчиваются. Когда заканчиваются воины. И… когда в пустыне появляется девушка, — нехотя ответил Лекс. Олиф как будто молния с головы до пят пронзила. Медленно стал доходить смысл сказанных им слов. Когда в пустыне появляется девушка. — Ты меня использовал, — севшим голосом выдавила она. Лекс не ответил. Он на нее вообще не смотрел. Олиф покачнулась, чувствуя, как на секунду мир потерял четкость. А на что она надеялась? Встретила Изгнанника в пустыне и сразу дружба? Сама дура. Сама за ним увязалась. Девушке захотелось схватить свой маленький ножик и бежать, куда глаза глядят. Но она понимала, что на счет Бронированных Змей Лекс не врал. Олиф сама видела, что змея все прекрасно понимает, и к тому же может говорить. Кажется, может. Если только это был не очередной бред воспаленной фантазии. Олиф плюхнулась на землю, поднимая вокруг себя клубы пыли. Лекс неожиданно резко поднялся, схватил свою сумку и пошел к разбросанным вещам, еще недавно послужившим им укрытием. Олиф поджала сухие губы. На что она рассчитывала? История с Хэнком должна была жестоко проучить ее. Это пустыня. Сюда отправляют преступников, людей, которые уже сумели воткнуть кому-то нож в сердце. Это Кровавый закон. Он обязывает понести наказание. Олиф не должна была дожить до этого дня. Слишком уж большой подарок. Но теперь она понимала, почему до сих пор может дышать. Судьба решила проучить ее, заставив лишиться всего. И всех. Когда Лекс вернулся, девушка вдруг вскинула голову и спросила: — Только скажи мне одну вещь. Твой меч. Зачем он тебе? Лекс недоуменно перевел взгляд на искусно расписанные ножны. — Ты ведь им все равно не пользуешься, — вспылила Олиф, когда поняла, что он не знает, что сказать. — Он заржавел. — И для наглядности чуть приподнял меч за рукоятку. Послышался свербящий звук, жестко резанувший по ушам так, что даже зубы свело. — Тогда зачем он тебе? — недоумевала девушка. Секунду мужчина молчал, а затем нарочито бодро ответил: — Воров отпугивать. Не стоило особого труда догадаться: врет. Даже сейчас он не в состоянии сказать правду. И в глубине души Олиф понимала — почему. Этот меч напоминал ему о доме, о том, что мужчина оставил за Песчаной Завесой. Это было его воспоминанием. Последним воспоминанием. А у нее, Олиф, от прошлой жизни не осталось ничего. Ни-че-го. Как будто бы и не было этих шестнадцати лет. — Откуда ты столько знаешь про Песчаников? — Книжки читаю. Девушка раздраженно закатила глаза. — Ты уже был там, да? — Да, — спустя несколько секунд честно ответил Лекс. Скрывать уже не было смысла, это и так было понятно. — И как там? — Холодно. — И это все, что ты можешь сказать? — А что ты еще хочешь услышать? Там холодно, сыро и темно. Олиф злилась. Больше на себя, чем на него — за наивность. — А… что они сделают со мной? — сухо спросила девушка. Он хотел попасть туда за ее счет — он туда попадет. Но ей тоже нужна информация. Лекс оценивающе оглядел фигурку девушки. — Не знаю, — в конце концов, соврал он. — Здорово. О Берегини, ведь я даже не знаю, как мне себя с ними вести! — мученически воскликнула Олиф и судорожно провела грязными ладошками по лицу. На секунду мужчина задумался, а затем оценивающе прищурился, словно в уме уже составил какой-то план. — Для начала тебе нужно как можно сильнее измазать лицо, — наконец, сказал он. — Что? — опешила девушка, посмотрела на серьезное лицо мужчины и ворчливо отозвалась: — Оно и так все пыльное. — Ты хочешь выжить или нет? Бери песок и мажь! — А ты что, решил помочь мне? — Будем считать это равноценным обменом. Ты помогла мне, а я помогу тебе. — Как бы тяжело не было мужчине это признавать, но за свой поступок он непроизвольно чувствовал вину. Олиф тяжело вздохнула и принялась выполнять его приказание. Песок был горячий, жесткий и все время высыпался из рук, но ей все-таки удалось кое-как превратиться из просто пыльной, в песчаный кокон. — Отлично. Теперь то же самое делай с плать… со своими лохмотьями. Девушка зло взглянула на мужчину, но ослушаться не посмела. К тому же, ей было без разницы, как она выглядит. Если Лекс решил превратить ее в песчаную страшилу — пускай. Если он решил снова обмануть ее — тем более пускай. Ей все равно одна дорога — прямо в лапки к Песчаникам. — Ладно, сойдет, — остановил ее мужчина. — Нож свой ты, естественно, потеряла. — Это ты выбил его из моих рук, — буркнула в ответ Олиф. — Вот, возьми. — Мужчина наклонился к сапогу и вытащил маленький, складной ножик. — Сколько их у тебя? — изумилась девушка. — Много. Бери. Он протянул ей металлический предмет. Она нерешительно его приняла, и по привычке хотела уже спрятать в рукаве. — Нет, — покачал головой Лекс. — Они будут тебя обыскивать и заберут его. Спрячь там, где никто не будет искать. Олиф недоуменным взглядом обвела свою песочную фигуру. Единственное, в чем она могла что-то спрятать, было платье, но, похоже, в этот раз и оно ее не спасет. — Если только во рту, — сокрушенно сказала девушка. — Не только, — ответил Лекс, и его тон очень, очень не понравился Олиф. — Что ты задумал? — испугалась она. — Спрячь его там. — С совершенно серьезным лицом он ткнул в нее пальцем, чуть ниже живота. — Нет! — замотала головой девушка, когда поняла, о чем он говорит. — У тебя нет выбора. — Нет! — Олиф даже на шаг отступила. — Это… это мерзко! Лекс стиснул челюсти. На препирательства у них не было времени. — Спрячь. Его. Там. Живо! — И видя, что девчонка противится, он злорадно добавил: — Или я сам это сделаю. — Не надо! — еще больше испугалась Олиф. Мужчина хмыкнул. Она считает, что он над ней снова издевается, и даже не догадывается, какое одолжение он делает на самом деле. Лекс развернулся, подошел к сумке и вытащил оттуда первую попавшуюся рубашку. С видом настоящего ценителя, принялся разрывать ее на несколько частей, а затем одну из них протянул нахохлившейся девушке. — Отвернись, — проворчала та. Лекс не заставил себя ждать. Олиф все боялась, что он начнет подглядывать, но ему было совершенно не до этого. Ему было прекрасно известно, что Песчаники любят женщин. Очень любят, особенно молодых. И красивых. Но самое главное — невинных. И вот теперь Лекс пытался сделать так, чтобы они не увидели этого в плебейке. Как только холодный металл коснулся горячей кожи, у Олиф вырвался то ли вскрик, то ли стон, то ли все сразу. Со стороны Лекса послышался смешок. Ей стало отчего-то стыдно. Вопреки словам мужчины, она спрятала нож в складках порванной рубашки, и практически не чувствовала его. — Все, — буркнула девушка. Она ожидала, что Лекс начнет задирать ее, но он повернулся с таким лицом, словно неминуемый конец уже наступил. Почему-то в этот момент Олиф окончательно поняла, что шутки кончились. Похоже, вляпались они по самое не могу. Она ведь даже представления о Песчаниках не имела, только все на словах слышала — сперва от Хэнка, теперь от Лекса. Видимо пришло время и самой убедиться в том, что лучше воткнуть себе нож в сердце, чем встретиться с ними. Лекс подошел к растерянной девушке. — Если хочешь выжить, слушай и запоминай, — сурово сказал мужчина. Олиф слабо кивнула. В конце концов, он лучше знает, что делать. Наверное. — Тебе нужно научиться защищаться. — Ты же не хотел меня учить, — не без иронии напомнила девушка. — Очень часто, обстоятельства вынуждают нас идти вразрез с нашими желаниями, — туманно отозвался Лекс. Он схватил Олиф за локоть и поднял ее руку к верху. Чуть-чуть согнул и еще немного приподнял. — Если кто-то будет замахиваться на уровне твоей головы, выставляй руку вот так, поняла? Так ты блокируешь удар. Вот этой рукой, — Лекс взял ее за вторую руку и вытянул ее на себя, — бьешь противника в живот. Плебейка, — хмуро обратился к ней мужчина, — запомни раз и навсегда: бить нужно со всей силы. У тебя не будет второго шанса. Если на тебя нападают, закусываешь губу и бьешь. Собираешь в кулак всю злость и ненависть, иначе, поверь мне, с тобой могут сделать такие вещи, что… В общем, ты поняла меня? Олиф кивнула. — Отлично, теперь ударь меня. — Что?! — опешила девушка. — Что слышала, давай быстрее. — Я… я не могу! — Ты ни черта не поняла. — Лицо у Лекса стало таким суровым, что Олиф тут же пожалела о своих словах. — Я не могу бить тебя в живот! — жалостливо исправилась она. — Ладно, — вздохнул мужчина и отпустил ее руки. Он чуть отошел от нее и поднял растопыренные ладошки вверх, на уровне груди. — Бей меня по рукам. Олиф устало вздохнула. Она прекрасно понимала, что он в любом случае заставит ее бить, и лучше, если это будет добровольно. Девушка замахнулась и треснула его небольшим кулачком, стараясь вложить в это движение всю свою силу. У Лекса лицо так и вытянулось от удивления. — И это по-твоему удар?! — Я бью со всей силы! — обиделась Олиф. — Ребенок и то сильнее бьет! Давай еще раз. Она вздохнула и сосредоточилась. Сфокусировала взгляд на ладошках. Ладно, ей все лишь нужно ударить так, что бы даже Лекс сдвинулся с места. Это же не сложно. Просто нужно представить, что ладошки — это тот самый Перводружинник, из-за которого она попала в пустыню. Но как можно сопоставить эти ладони и сального мужика? А ведь ладони, кстати говоря… — О Берегини, ты думаешь, разбойник будет ждать, пока ты там намечтаешься?! — Раздраженный голос Лекс вырвал девушку из раздумий. — Прости, — пролепетала она. — Прости?! Как ты вообще умудрилась убить Перводружинника, если даже по руке ударить не можешь?! — Могу! — провокационно воскликнула Олиф. — Ну так бей! Она размахнулась, и ее кулак жестко врезался в его пыльную ладонь. — Сильнее, — неумолимо наступал Лекс. Девушка стиснула зубы и чуть ли не всем телом полетела на эти чертовы руки. — Эй-эй-эй, куда? — опешил мужчина и еле успел поймать ее за плечи, пока она не сбила его с ног. — Я сказать ударить, а не задавить. — Да что за ужас такой? Сначала слишком слабо, теперь слишком сильно! Я вообще не хочу никого бить! — Плебейка, — устало вздохнул Лекс, — тебя никто не будет спрашивать, чего ты хочешь. Усвой, наконец, одну вещь: тут всем плевать на твое мнение. Если хочешь продержаться еще несколько часов, молчи и делай то, что тебе говорят, поняла? Я спрашиваю: поняла? — Да, — кивнула Олиф. Мужчина снова выставил вперед ладони, и девушка, не задумываясь, начала колошматить по ним, что есть мочи. С каждым ударом Лекс поправлял ее, и она пыталась бить сильнее. Под жарким, палящим солнцем, ее тело сдалось быстро. Она и до этого была вся потная, а теперь вообще не чувствовала рук от усталости. Рубаха на голове съехала в сторону, заслоняя обзор, но пока Лекс просил бить — девушка била. Если это единственный способ выжить, его нельзя упускать. — Ладно, все, хватит, — остановил ее мужчина. Девушка радостно выдохнула. — Теперь смотри, — разрушил ее мечты о прохладной воде Лекс, — выстави ладошку. Олиф подчинилась. — Прижми пальцы друг к другу. Да, вот так. Если кто-то будет нападать, бей вот такой ладошкой, да-да вот такой, прямой, не разжимай пальцы! Бей по подбородку. Смотри, подставляешь снизу, костяшками к верху, да, и со всей дури бьешь. Поверь, челюсть дернется так, что мама не горюй. Повезет, если разбойник еще и язык прикусит. Как только ударишь — сразу беги. Судя по всему, это единственное, что у тебя действительно хорошо получится. Запомнила? — Да. Можно попить? — Можно, — кивнул Лекс. Олиф кинулась к сумке, и, не особо переживая по поводу того, что сумка-то все-таки не ее, вытащила баклажку и жадно приложилась к ней губами. Напившись, девушка вдруг осознала, что у нее нет сил еще что-либо делать, даже встать. Она принялась рассеяно трепыхать своим, с позволения сказать, платьем, в пустой надежде как-то охладить тело. Солнце не позволяло забыть о себе ни на секунду, дышать было невыносимо тяжело, словно вся пустыня пропиталась духотой. Олиф посмотрела на свои обгоревшие ноги. Под покровом горячего песка, не было видно красной, облезающей кожи, впрочем, оно и к лучшему. В этих жестких сапогах, девушка давно стерла мозоли, пятка и мизинец болели так, словно ступни распороли тупым ножом, прямо до мяса. К Олиф подошел Лекс, сел напротив нее и тоже стал пить из баклажки. Девушка посмотрела на светлое небо, не в силах наблюдать за мужчиной. Все-таки это было тяжело. Она почему-то, неожиданно для самой себя, перестала любить солнце. Во всяком случае, так, как раньше. Оно прожигает эту пустыню насквозь, а вместе с ней и саму Олиф. Вот только одна мысль о том, что она его больше никогда не увидит, заставляла сердце болезненно заныть. Как бы то ни было, солнце несет свет. А Олиф ожидает тьма. Причем, как и снаружи, так и внутри. Она сгинет под землей, сойдет с ума, и больше никогда не увидит голубого неба. И яркого, волшебного солнца. И Лекса она тоже больше никогда не увидит. Девушка перевела взгляд на мужчину. На его голове снова была рубаха, скрывающая каштановые волосы, все тело было в песке, лицо пыльное, даже черты почти не уловимы, темные штаны все грязные, так же, как и рубашка с распахнутым воротом. Но Олиф знала, что скрывается под этим слоем пыли. Правда, вряд ли уже когда-нибудь снова увидит его настоящего. Зато глаза у него остались неизменными. Карие. Такие же, как у нее. Ей почему-то всегда нравился светлый цвет глаз, как голубой, например. Теперь же она только радовалась, что глаза у них одинакового цвета. Олиф усмехнулась своим мыслям. Лекс перехватил ее взгляд и недоуменно посмотрел на девушку. Она тут же снова уставилась на небо. Пора уже научиться прощаться. — Скоро уже все закончится, да? — спросила Олиф таким тоном, словно спрашивала о чем-то несущественном, не имеющем смысла, но важным для поддержания разговора. — Не знаю. Солнце еще не село. Девушка поджала губы и замолчала на некоторое время, а затем, когда уже казалось, что больше-то сказать нечего, она преувеличенно бодро заявила: — А ты знаешь, мне уже надоела эта жара. Может, оно и к лучшему? Ну, что наконец-то можно будет немножко остыть. Это же ненадолго. Потом-то будет все равно. Дома… дома, я всегда хотела попасть в заморские страны. Люди говорили, что там очень тепло, даже жарко. Ну вот, можно сказать, попала. А теперь мне до безумия хотелось обратно, туда, где холодно. Получается, мечты сбываются? Лекс так на нее посмотрел, как будто впервые в жизни увидел. — Будешь нести чушь — я тебя сам прирежу. Было бы здорово. Жаль, что он так специально говорит, только бы ее успокоить. — Что мне делать? — В смысле? — не понял Лекс, внимательно вглядываясь в лицо девушке. — Что мне делать, когда мы попадем к Песчаникам? — Молчать. Олиф слабо кивнула. Ей хотелось узнать, как Лексу удалось выбраться из-под зоркого ока Песчаников, но она продолжала разглядывать песок. Ведь если спросить у него об этом, то он точно подумает, что и она решила воспользоваться его способом, начнет злиться… Вряд ли в этот момент он сможет догадаться, что Олиф уже все равно. Она приготовилась умирать, и лишь напоследок хотела удовлетворить свое любопытство. — Разглядывай небо, — неожиданно сказал мужчина. — Что? — Небо разглядывай, а не пески. На них ты еще насмотришься, а вот на небо… нет. Олиф подняла глаза и вгляделась в лазурную даль, похожую на озеро, которое они нашли на оазисе, только намного светлее и чище. Оно напоминало большой, длинный ковер, и то тут, то там на нем виднелись небольшие размытые облака. Если понаблюдать за ними некоторое время, то белоснежная фигурка, напоминающая нечто вроде головы собаки, разделялась на две части, а иногда и на три, и этот кусочек облака присоединялся к другому собрату. И так они плыли дальше, не обращая внимания на двух одиноких людей, наблюдавших за ними прищуренным взглядом. Олиф завидовала этим облакам. Они безмятежно плыли по размеренному течению, уготованному им судьбой, и только она сидит на раскаленном песке и мечтает о глубоком сне. А проснувшись, ей бы очень хотелось обнаружить, что все это лишь игра света и тени, что на самом деле она лежит дома, на своей жесткой постели, а рядом бегает Тимка, и пытается вернуть свою сестру в тяжелую реальность. Но, увы, таких снов не бывает. Единственное, что могли преподнести ей Берегини — это вечный сон, без шанса на пробуждение. — Интересно, почему небо голубое? — спросила Олиф. — В смысле? — Лицо Лекса становилась все мрачнее и мрачнее. — Ну, ведь мы привыкли называть голубое голубым. Но что, если голубой вовсе не голубой, а на самом деле зеленый? Тогда и небо должно быть зеленым, а огурцы синими. — О Берегини, ты еще спроси почему называется называется называется. — Нет, правда, мы могли бы назвать голубое зеленым! — провокационно воскликнула девушка. — Могли бы, но не называем, — раздражался Лекс. — Но могли бы! — Но не называем! — Но ведь можно было бы предположить… — Нельзя. Называй, как тебе нравится. Можешь считать петуха супом, а суп — ведром. Твоей больной фантазии здесь никто не мешает. «Ты мешаешь», — мысленно обиделась девушка. — Я просто пытаюсь понять, почему… — Заткнись, — взбесился мужчина. — Знаешь что! — совсем обиделась Олиф. — Я тут доживаю свои последние минуты, и хочу провести их хоть как-нибудь, лишь бы не в молчании! А ты, к сожалению, единственный человек, который тут сидит рядом со мной! Поэтому ты все равно меня выслушаешь! — Да-а? — восхитился Лекс. — Да, — буркнула девушка. Мужчина насмешливо хмыкнул. — Знаешь, почему ты считаешь, что небо голубое? И видя, что девчонка молчит, продолжил: — Потому что тебе так внушили. И лучше смирись с этим. — Почему? — озадачилась девушка. — Потому что. Простой пример: тебе с детства внушали, что убивать плохо — это правило. А ты его нарушила. И вот чем это закончилось. — Еще… еще ничего не закончилось. — Серьезно? Посмотри на себя: ты на восходе встаешь только потому, что так надо, ноги переставляешь потому, что твой организм хочет влаги, и разговариваешь, лишь бы не сойти с ума в молчании. Ты не человек — ты овощ. Ты уже не живешь. — Это не так! — воскликнула Олиф. Лекс ничего не сказал, потому что они оба знали, что он прав. Прав настолько сильно, настолько жестоко, что хотелось выть от отчаяния. Живой труп — вот, кто она. Олиф отвернулась и принялась выводить какие-то узоры на песке. Ей в голову ударила странная мысль: а что, если она уже сошла с ума? Сумасшедшие задумываются над этим, или нет? Они вообще могут задумываться? Олиф так и не смогла найти ответа. Земля треснула, подпрыгнула, и где-то из ее недр послышалось раскатистое шипение. Девушка испуганно вздрогнула, хотела вскочить, но властная ладонь легла ей на плечо, удерживая на месте. Лекс был спокоен, как статуя, на его лице не было ни единой эмоции. Сердце перевернулось в груди, испуганно замерло, и забилось так сильно, что казалось, будто по всей пустыне разнеслось безнадежное: бум, бум, бум. Олиф порывисто вздохнула, повернула голову, чтобы посмотреть на тех, кого видела лишь однажды, но вдруг в виске кольнуло настолько сильно, что в глазах потемнело. Сознание начало уплывать так стремительно, словно его подхватила бурная река, не обращающая внимания на плотину разума. В ушах, да и в самом предательском сознании, отложился голос Лекса, мягкий и спокойный: — Прости, не хочу, чтобы ты это видела.Глава 9
В сознание, словно стрелы влетали обрывки непонятных звуков, вертелись, кружили, вызывая суматоху в и так разбросанных мыслях, и куда-то исчезали. Олиф могла лишь ждать, пока пройдет помутнение, даже не пытаясь разобраться в непонятных: «эм», «жуп», «прогв» и так далее. Постепенно к телу начала возвращаться чувствительность, голоса обретали полную форму, но не смысл. Девушка отчетливо поняла, что что-то держит ее за руки и заодно прижимает к чему-то холодному, вроде бы, стене. Олиф попыталась высвободиться, но ничего не получилось. Кончики пальцев онемели, а сами руки затекли, запястья отдавали притупленной болью. В помещении было холодно, ощутимо пахло сыростью, потом, и, кажется, откуда-то выбивался запах то ли навоза, то ли мочи. Олиф поморщилась. Приоткрыла глаза и даже не стала щуриться, потому щуриться было не от чего. Там, где она находилась, было темно. Единственный свет, который позволял видеть лишь расплывчатые тени фигур, исходил от стен, в виде небольших зеленых слизней. Что это такое, девушка не имела ни малейшего понятия. Олиф перевела взгляд на тени. Несколько людей. Хотя нет, не людей — Песчаников. Пять, или шесть. Девушка, наконец, осознала, что на ее запястьях и ногах скованны кандалы, прикрепленные к стене. Они-то и не давали ей шанса пошевелиться. Лекс что-то невразумительно сказал. Песчаник, лица которого, к счастью, видно не было, зло огрызнулся. Даже оскалился. Олиф перевела взгляд на своего товарища, понимая, что он разговаривает с этими существами на их же языке. Одна из теней пошевелилась, и сделала шаг вперед, что-то грозно буркнула. При слабом зеленом свете были видны лишь контуры явно мужской фигуры. Тот, кто разговаривал с Лексом, явно был главным среди них. Это читалось в его отрешенно-безумном взгляде, в его движениях, в его интонации. Он повернулся в сторону Олиф. Медленно приблизился. У девушки сердце екнуло в пятки. Что ему нужно? Песчаник спросил что-то на своем языке. Лекс ответил за девушку. Что уж он сказал, Олиф не знала, но Песчаник вдруг расплылся в улыбке. — Тогда поговорим на вашем языке, — жутко корявя все слова, предложил главарь. — Кто она? — вопрос был явно обращен к Лексу. Тот ответил на языке песчаных людей. Главаря такой ответ не устроил, он покачал головой. — Нет, скажи так, чтобы она поняла. — Игрушка, — сказал, как обрезал. — Игру-у-ушка… verde. De verde! Но, Лекстер, — деланно возмутился главарь, — она же страш-ш-шная! Куда ты смотрел? — Угадай. Удар в нос был такой неожиданный, что Олиф аж подпрыгнула и испуганно вскрикнула. Голова Лекса мотнулась в сторону, и даже при таком скупом освещении было видно, как капельки крови забрызгали стену. Только сейчас девушка поняла, что это уже не первый удар — на лице мужчины красовались жестокие подтеки, и на пол капала темно-красная жидкость. Главарь зацоцкал языком, выказывая неодобрение, а на его лице, бледном и отдающем синевой при зеленоватом свете, по-прежнему играла милая улыбка. В этот момент Олиф показалось, что в этом существе обитает еще два существа: одно злится от каждого слова, яростно выпрыскивая свою злость на других, а другое отвечает за внешние эмоции, и мило улыбается всем и каждому, пытаясь тщетно доказать, что все хорошо, и добро всегда побеждает зло. Девушка, с примесью злобы, обиды и страха наблюдала за тем, как Песчаник, поразительно напоминающий типичного человека, вытирает кровь с руки. Ей хотелось жалостно спросить, чего им от них нужно, но она молчала. Не потому, что боялась, а потому, что Лекс так сказал. И когда она только начала верить ему?! — Ты, — он ткнул пальцем, в котором проглядывались кристальные песчинки, в девушку, — как тебя зовут? — О… О-Олиф. — Голос дрожал. Она прекрасно понимала, что не стоило показывать им своего страха, но эмоции были сильнее нее. — Скажи мне, сколько ты тут уже? — все так же мило и беззаботно спрашивал он. — Н-не помню… И тут главарь сделал то, что заставило Олиф сжаться от страха и удивиться быстроте, резкости и ловкости Песчаника. Он приблизился к девушке, схватил за подбородок, и таким знакомым движением задрал ей голову поближе к свету, чтобы пристально заглянуть в глаза. — Недолго. Хорошо. Отправьте ее к «лапочкам», пускай подготовят. — Его голос стал грубым, не терпящим возражений. Никто не пошевелился. Главарь удивленно повернулся к своим людям, потом понял, что все это время говорил на чужом языке, и повторил то же самое на своем. Остальные Песчаники, до этого момента казавшиеся лишь тусклой, размытой тенью, тут же дернулись к девушке, исполнять приказ. Олиф испуганно вытаращилась на них, а в следующую секунду по всему помещению раскатистым басом прогремел смех Лекса. Такой громкий и такой зловеще-насмешливый, что у девушки по спине пробежала стая мурашек. — Что смешного? — резко, грубо спросил главарь, приближаясь к мужчине. Тот ответил ему на их языке. На секунду Олиф показалось, что лицо Песчаника перекосило от отвращения, но она тут же подумала, что ошиблась, ведь никаких изменений не произошло. Он все так же спокойно смотрел на Лекса, и лишь его кулаки то сжимались, то разжимались. Главарь снова подошел к Олиф. — Милая… маленькая розочка, — ласковым голосом начал он, и почти сразу же ткнул пальцем в заключенного в кандалы мужчину. — Скажи, он тебя трогал? — Т-трогал? — переспросила ошарашенная девушка. — Не знаю. Это ты мне скажи. Она перевела взгляд на бесстрастное лицо Лекса. Кажется, тот чего-то ждал, и вытаскивать Олиф из этой ситуации не собирался. — Я-я… — Ну? — нетерпеливо отозвался Песчаник. — Я-я… — Ты? Нет, не ты, а он. — У девушки появилось стойкое ощущение, что этот… это существо играет со всем ними. Забавляется происходящим, и одновременно внимательно изучает каждого из них. — Я-я… — снова глупо повторила Олиф. — Нет, Лекстер, я тебя определенно не понимаю! Это все, что она знает? Я, да я. Девочка, ты тупая, как стадо ослов. Я разве спрашивал про тебя? — Песчаник вплотную подошел к ней, слегка коснулся колючими пальцами молоденькой кожи и заставил ее повернуть голову. — Вот видишь эту тварь, что висит рядом с тобой? Я спрашиваю тебя: он спал с тобой или нет? — Нет, — смело ответила девушка. Она вдруг поняла, почему Лекс молчит. Если он сейчас заговорит, главарь тут же заподозрит что-то неладное. Поэтому теперь ответственность за их жизни перевалила на чашу весов Олиф. — Я так и знал! — победно отозвался Песчаник. — Это я спала с ним, — сохраняя спокойное выражение лица, добавила девушка. — Это вышло случайно. Краем глаза уловила… уважение, да именно уважение во взгляде Лекса. Главарь был ошарашен. — Разве я похож на того, кто отказывается от таких подарков судьбы? — послышался насмешливый голос рядом. Песчаник словно только этого и ждал. Он замахнулся и с такой силой врезал мужчине, что Олиф на секунду послышалось, будто что-то хрустнуло. Она зажмурилась, не в силах наблюдать за всем этим. — Ты совершила большую ошибку, когда раздвинула перед ним ноги, — выплюнул главарь, обращаясь к девушке, и раздал несколько приказаний на своем языке. К Олиф снова подошли тени, вблизи оказавшиеся все теми же Песчаниками. Один из них принялся открывать замок на руках, а другой на ногах, девушка почувствовала, как жесткие, тяжелые оковы спадают с и без того разодранной кожи. Боль стрелой прокатилась по всему телу, вползла в раны и поселилась там, казалось, навсегда, не собираясь утихать ни на секунду. Из груди вырвался отчаянный стон. Ее схватили под локотки, и повели, вернее, понесли — ноги у Олиф отказывались слушаться, — прочь из этого помещения. Краем глаза она заметила, что и Лекса так же освободили. Девушка сжалась от страха и странного ощущения в груди, плавно перетекающего в тугой комок тревоги, грызущего ее все это время. Попыталась оглянуться, но крепкие, осыпающиеся руки Песчаников загородили ей весь обзор. Куда делся Лекс? Они остановились, что-то невдалеке щелкнуло, послышался скрипящий звук открывающейся двери, и Олиф увидела перед собой тоннель. Длинный, широкий, со светящимися слизнями на стенах. Песчаники вошли внутрь, вернее вышли наружу. Ее тащили дальше, а она все не могла оторвать взгляда от этих странных существ на стенах. Они напоминали слизней, а может, ими и являлись, толстых и противных, а внутри них словно горела свеча. Гадкие на вид существа, казалось, приклеились к темным каменным стенам, едва освещая путь. Куда ее ведут, девушка не решалась спросить. Она отметила, что Песчаники безумно похожи на людей, только состоят из песка. У них, так, как и у людей, разные формы носа, изгибы губ, разрезы глаз… Их поведение ничуть не отличалось от человеческого. Это было странно. Олиф привыкла считать, что Песчаники — звери, в прямом смысле этого слова. Но, оказалось, нет. В тоннеле было холодно и сыро, однако девушка почему-то ничего не чувствовала. Они заворачивали то вправо, то влево, после десятого поворота Олиф сбилась со счета и отдалась в руки Провидению. Пускай. Пускай все идет своим чередом. Она даже перестала гадать, куда ее могут вести, и лишь один единственный вопрос безумно мучил ее. Интересно, что случилось с Лексом? Девушка вскинула голову, взглянула на темный потолок. Вот и все, прощай голубое небо. Песчаники снова остановились, один из них открыл широкую и толстую дверь, с усилием навалился на нее, и Олиф завели внутрь. Тюрьма. Вокруг было множество решеток, которые тянулись, казалось, бесконечно. Запах моментально поменялся: пахло грязными, немытыми телами, и мочой. Девушка хотела зажать нос рукой, но ту держали Песчаники. Ей ничего не оставалось, как просто задержать дыхание. Ее подвели к одной из камер, и достаточно аккуратно впустили внутрь. Олиф не сопротивлялась. За Песчаниками безнадежно захлопнулась сперва камерная, а затем входная дверь. Девушка прислонилась к решетке, чувствуя обжигающий холод железа. Раньше она мечтала об этом холоде, а теперь… нет, обратно в пустыню ей не хотелось. Теперь у нее осталось только одно желание. Дверь со скрипом отворилась. Олиф удивленно отстранилась от решетки, отошла к стенке. Мимо нее прошли несколько Песчаников, которые вели, так же под локотки, Лекса. Вот только с него кандалы не сняли. Мужчину проводили до камеры, и, как только он оказался внутри, закрыли ее на несколько замков. Олиф не решалась позвать старого товарища даже после того, как за Песчаниками закрылась входная дверь. Девушка опустилась на холодную землю и прислонилась головой к стенке, наблюдая за пустующей камерой напротив. Лекса слышно не было, со стороны могло показаться, что его вообще там нет. Он умел дышать очень тихо, и даже в кромешной тишине, где каждый шорох отдавался гулким эхом, мужчина словно пропал. Сидеть на полу было холодно, Олиф поднялась. Прошлась из угла в угол, и все-таки не выдержала. — Лекс? Ответа не последовало. — Лекс, ты там? Молчание. Словно и вправду нет. Но он есть, Олиф это знала. — Лекс! Ни смешка, ни раздраженного вздоха. Ничего. Девушка вспомнила, как главарь назвал его Лекстером. Это имя было для нее непривычным, но она решила попробовать. — Лекстер. — Ни спрашивала, ни звала, просто утвердительно сказала. — Не называй меня так. Улыбка тронула губы девушки. Она ведь знала, что он там. — За что тебя побил этот… странный… чело… чудик? — Он пошутил. — Голос у него был тихий, размеренный, словно Лекс спал. — Это было совсем не смешно! — возразила девушка. — Я ему передам. Олиф поняла, что мужчина не настроен на разговоры, и поэтому замолчала. Взглянула на потолок. Посмотрела на стены. На пол. Все было выложено из камня, и видимо очень-очень давно, потому что, то там, то тут виднелись выбоины, трещины, а где-то камней не было вовсе. Но строители, похоже, были предусмотрительны: за камнями лежали доски, и уже пробираясь через их трещины, песок понемногу засыпался внутрь, образуя на полу небольшую горочку. — Что они хотят с нами сделать? — вопрос вырвался как-то сам собой. Со стороны Лекса послышался тяжелый вздох. — Тебя отправят к «лапочкам». — К «лапочкам»? — опешила Олиф. — Но зачем тогда был весь этот спектакль?! Что… ну, мы… мы с тобой… — Тебя отправят только к «лапочкам». А могли отправить к Хозяину. Хозяин. Вот, как они его называют. — А что будет с тобой? — Буду лежать на траве, и наблюдать за бабочками. — Куда отправят тебя? — не обращая внимания на его сарказм, требовательно спросила девушка. — Далеко. — Что значит далеко? — не поняла Олиф. — То и значит. На душе у девушки стало ужасно паршиво, хотя, казалось, больше уже некуда. Звук человеческих голосов зловеще отражался от стен практически пустого помещения, словно показывая гостям, что выбраться отсюда невозможно. В горле встал комок. Девушка сглотнула, и комок переместился в пустой желудок. Радостно растянулся там, вызывая приступ тошноты. — Я не хочу… — едва слышно выдавила она. Но тут же прикусила язык. Ее никто не спрашивает. И никогда уже не спросит. Олиф оставалось только надеяться, что все, что они сказали главарю — действительно идет во благо им самим же. Она присела на каменный пол, изрядно засыпанный песком, и принялась разглядывать железные прутья. Марика наверняка сейчас сидит в их маленьком домике, готовит что-нибудь, или убирает, а может, укладывает Тимку спать, и даже не представляет, где сейчас оказалась ее сестра. Хотя, ей и не нужно представлять. Для Марики нет больше никакой Олиф. Теперь она мертва. Она умерла еще тогда, когда шагнула за Песчаную Завесу. Девушка устало прислонилась головой к холодной стене. В этой тюрьме также царил полумрак, разбавляемый лишь слабеньким светом зеленых слизней. — Что это за существа? — обратилась Олиф к Лексу. Но тот, как обычно, промолчал. — Эй, ты знаешь, что это за зеленая светящаяся слизь? — настойчиво повторила свой вопрос девушка. — Светожелы, — лаконично ответил ей мужчина. Олиф находится тут все ничего, а уже жалеет о том, что когда-то не послушалась Лекса. Что тогда не успела налюбоваться светлым небом. Неожиданно девушка поняла, что тень от ее тела постепенно пропадает, и все больше сменяется зеленым свечением. Повернула голову, и увидела, как маленький комок слизи перебрался на стенку позади нее. Олиф осторожно поднялась на ноги, подошла к светожелу и слегка коснулась его кончиками пальцев. На ощупь тот оказался вовсе не слизким, а гладким и даже немного мягким. Девушка снова провела по нему пальцами, но уже ощутимее. Светожел неожиданно пошевелился и распахнул огромные глаза, жалобно посмотрев на нее. Олиф испуганно одернула руку. Зеленый комок тут же почувствовал неладное, и закрыл глаза, опять став похожим на обычную слизь. «Вот это чудеса», — восхищенно подумала девушка. Она снова коснулась его кончиками пальцев, и когда тот открыл глаза, радостно улыбнулась. На нее смотрели два огромных черных зрачка, вокруг которых кольцом светилась зеленая радужка, и умоляюще пытались заслужить еще немного ласки. Олиф тут же вспомнила соседских котов, которые жмурились от удовольствия, когда их начинали чесать под холкой. Ей это показалось настолько милым, что она не удержалась и принялась гладить маленького светожела. Его веки чуть опустились, он едва заметно пошевелился и в следующее мгновение распушился. Олиф снова испуганно одернула руку и посмотрела на пушистое глазастое создание. На этот раз он ее движения уже не испугался. — Какой же ты чу… — начала она, но грохот открывающейся входной двери заглушил конец фразы. Светожел тут же принял свой обычный вид, закрыв глаза и втянув в себя волоски. Олиф осторожно подошла к решетке, чтобы лучше разглядеть новоприбывших. Песчаники приблизились к ее камере, открыли дверь и под локотки вывели девушку наружу. Она успела оглянуться и убедиться, что к Лексу никто не подошел. И что он так и не выглянул из своей камеры.* * *
Олиф вели все по тем же мрачным, холодным коридорам. Светожелы больше не открывали глаз и не пушились. Казалось, что все эти повороты бесконечны. Как Песчаники умудряются не заплутать тут, оставалось только гадать. Девушка старалась идти ровно, не выказывать своего волнения и страха, но все равно то и дело спотыкалась. Сколько они шли, Олиф не знала. После очередного поворота она вдруг увидела, как вдалеке пляшут игривые огоньки пламени. Стоило им приблизиться к еще одной развилке, Олиф поняла, что этот свет исходит от факелов, расставленных возле каждой двери. А дверей здесь было много, очень много, они тянулись до самого конца коридора. Девушку подвели к одной из этих дверей. Песчаник грубо постучал, и спустя несколько мгновений перед ними предстала красивая девушка, с рыжими кудрями, доходившими ей до пояса, и в полностью просвечивающей розовой тряпке, перевязанной на поясе. Олиф почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. — Принимайте новенькую, — пробасил один из ее сопровождающих. Рыжая обворожительно улыбнулась, подошла к девушке и аккуратно потянула ее на себя. — Какие вы невежливые, мальчики. Они тебе напугали? — нежно осведомилась она. Олиф порывисто вздохнула и замотала головой. — Ну не переживай, тут все твои проблемы мигом решаться. Олиф уж и не знала, что хуже: здесь или там. В отчаянии оглянулась на грозных Песчаников, но тех уже не было. Рыжая закрыла дверь и попросила Олиф не стесняться, проходить и чувствовать себя, как дома. Девушка испуганно оглядела комнату. Тут было светло, повсюду горели свечи, и витал приятный душистый, явно искусственный аромат. Возле одной стены стояла большая кровать, напротив нее вторая, а между ними расположился черная медвежья шкура. Олиф перевела взгляд на большое зеркало, возле которого расположилась тумбочка с кучей флакончиков, скляночек и расчесок, а так же шкатулок, из которых выглядывали тонкие непонятные предметы. — Твоя кровать у дальней стены, — объявила рыжая. — Моя прежняя соседка недавно съехала, поэтому тебя никто не выгонит. Олиф хотела спросить, куда в этом подземелье могла съехать соседка, но не стала этого делать. Она решила, что безопаснее будет молчать. — А ты, я смотрю, только-только сверху, — продолжала «лапочка». — Тебя придется привести в надлежащий вид. Вставай здесь. Голос у нее был приятный, мелодичный. Она не вызывала отторжения, во всяком случае, на первый взгляд. Олиф покорно встала возле зеркала и позволила девушке делать с ней все, что той будет угодно. — Эти тряпки выкинем, — щебетала та, — давай, снимай с себя все. Сейчас нам принесут бочку, и мы отмоем все это. Девушка стянула с себя огрызок некогда хорошего платья, и рыжая с неким неудовольствием посмотрела на ее перевязанные бедра. — Сколько уже идет кровь? — Два дня. «Лапочка» тяжело вздохнула и приказала: — Развязывай. Я принесу другую повязку. Рыжая подошла к одной из занавесок, отодвинула ее и скрылась в соседнем помещении. Олиф послушно принялась за дело и тут вспомнила, что у нее в складках лежит небольшой ножик. Она выудила его трясущимися руками, оглянулась, пытаясь придумать, куда можно было бы его спрятать, и, понимая, что рыжая возвращается, быстро засунула его под кровать. Разноцветные занавески раздвинулись, из них плавной походкой выплыла «лапочка» и протянула Олиф тонкую повязку, с четырьмя толстыми нитями по краям. Ничего не спрашивая и абсолютно нестесняясь, она раздвинула девушке ноги, стерла всю засохшую кровь влажным полотенцем и завязала новую подкладку. В этот момент в комнату внесли бочку двое Песчаников, и, не обращая на девушек никакого внимания, тут же вышли. Это немного удивило Олиф, но рыжая тут же заставила ее забыть о своих мыслях, приказав стирать с себя всю грязь. Затем наложила какую-то прохладную мазь на пожелтевший синяк на щеке. Спустя некоторое время, она нацепила на девушку чистое красивое платье, длина которого достигала ее пят. Ткань была приятной и нежной, в отличие от ее прежней одежды, до боли коловшей кожу. Рыжая подвела ее к зеркалу и гордо провозгласила: — Ну вот, теперь хоть на девушку похожа. Олиф с сомнением оглядела чистое, ухоженное отражение. Платье плотно облегало фигуру, правда, никак ее не подчеркивало, а наоборот, слишком выделяло выпирающие бедра. За последний месяц Олиф очень сильно похудела, и теперь напоминала тощую обглоданную кость. Кожа, загоревшая на солнце, совершенно не сочеталась с темно-синим цветом платья. Желтеющий синяк на щеке тем более не мог сгладить общее впечатление. Скорее всего, именно поэтому Олиф не почувствовала ни радости, ни восторга, а лишь какое-то обреченное смирение. — Загар скоро спадет, — заверила ее «лапочка», — и синяк тоже не вечен. И видя, что Олиф ничего на это не отвечает, добавила: — А знаешь, твоя прическа мне нравится. Очень необычно. Сейчас только переплетем… Рыжая усадила девушку на стул и принялась ловко работать пальцами, перебирая ими локоны. Олиф перевела взгляд на тумбочку: на ней находилось столько красивых вещей и приспособлений, о которых в прошлой жизни девушка могла только мечтать. Гребень, которым «лапочка» проводила по ее волосам, показался ей особенно привлекательным. Тонкая лазурная оправа, с вкраплениями мелких камешек, цвета хаки. Дорогая, наверное, вещица. Интересно, как она сюда попала? — Ну вот, теперь и волосы приведены в порядок. Рыжая немного отошла от девушки и умиленно на нее посмотрела. — Прекрасно. Ты выглядишь как… Дверь с размаху распахнулась и стукнулась о стенку, заставив подскочить на месте обеих девушек. В комнату размашистым шагом влетел высокий, по пояс обнаженный мужчина, в пятнах крови. — Прости, дорогой, сегодня я занята, — проворковала «лапочка». Нежданный гость перевел взгляд на вторую девушку. Олиф внутренне напряглась, чувствуя, как в животе натянулась тугая струна. Не узнать этого человека было трудно, даже не смотря на то, что в тот момент, когда они встретились, солнце еще даже не показалось из-за горизонта. И хотя тогда он ей ничего не сделал, лишь ощупывал Хэнка, и смотрел, как главарь пытался ее изнасиловать, Олиф почувствовала чудовищное отвращение. Мужик, наоборот, ее не узнал, только сказал еще несколько слов «лапочке», и вышел. — У него кровь… — выдавила Олиф. — О, ты умеешь разговаривать, — обрадовалась рыжая. — А на кровь не обращай внимания, они вечно все кровавые приходят. — Почему? — Им приходится вое… В этот момент дверь снова распахнулась, но на этот раз в нее влетели несколько девушек, больше напоминающих разноцветную радугу. Их было всего пять, они носили такую же прозрачную ткань, что и рыжая «лапочка», к которой поселили Олиф. Одна была зеленая, другая красная, еще была фиолетовая, голубая и темно-синяя. Девушки, словно ураган, замельтешили по комнатке. Каждая из них чмокнула рыжую в щечку, а затем все эти «разноцветные девушки» расселись по постелям. — Мы пришли познакомиться с новой соседкой! — радостно выдала «лапочка» в розовом одеянии, с копной длинных белых волос. Лицо у нее было приятное, единственное, что портило его — это большая черная родинка над губой. — Она не слишком разговорчива, — предупредила рыжая. — Я Кудряшка! — выкрикнула другая «лапочка», тоже рыжая, только с такими обильными кудрями на голове, которые, наверное, не возьмет ни одна расческа. Она была полноватой на вид, с маленькими глазами, тонким ртом и большими, пухлыми щеками. — Меня зовут Родинка, — представилась блондинка, что недавно выразила за всех желание познакомиться. — Я Гера, — подала голос высокая, длинноногая брюнетка, с прямыми, не ровно обрезанными, волосами. — А мы Ви-Ди, — радостно подпрыгнула на перине еще одна блондинка, только коротко стриженная. — Да, Я — Ди, а она — Ви, — подтвердила точно такая же блондинка. Близняшки. — А тебя как зовут? — поинтересовалась «лапочка» с кудрявыми рыжими волосами. Девушка на секунду растерялась, не зная, отвечать или нет, но все-таки, спустя мгновение честно сказала: — Олиф. — Олиф? — Э-э-э… — Правда что ли? — Какой ужас… — раздался тут же гомон голосов. — Я хочу называть ее Пушистик! — воскликнула длинноволосая блондинка. — А что, по-моему, не плохо! — поддержали ее близняшки. — Скучно. — Это, кажется, была темноволосая и длинноногая. — Девочки, тише! — захлопала в ладоши рыжая. — Вы ее пугаете! Олиф сидела, разинув рот от удивления. Все понемногу смолкли. — Итак, Олиф, — добродушно улыбнулась рыжая, — как ты уже поняла… твое имя… оно… — Не котируется, — вставила Кудряшка. — Ты хоть знаешь, что это значит, дура? — тут же зашипела на нее, кажется, Родинка. — Знаю! — И что? — Это значит, что ее имя дурацкое! — Ну так вот, — перебила рыжая, — мы решили называть тебя Пушистиком. Наверное, если бы Олиф в данный момент могла шевелиться, она бы забилась в истерике, давилась смехом вперемешку со слезами, но ее охватил полный ступор, и все, что она могла сделать — это пару раз моргнуть. Пауза затягивалась, девушки ждали реакции на слова рыжей «лапочки», но в комнате повисла тишина. — Может, она немая? — не выдержала Кудряшка. — Она же сказала нам свое имя, дура! — злобно опровергла такое предположение Родинка. — Тогда что с ней? — возмутилась пухлая девушка. — Наверное, она просто в шоке, — выдвинула свое предположение, то ли Ви, то ли Ди. — А она живая вообще? — подняла бровь Кудряшка. — Кто-нибудь ткните ее! — раздраженно перебивая всех остальных, воскликнула Гера. — Куда? — Куда-нибудь! Одна из блондинок-близняшек вскочила на ноги и приблизилась к Олиф. — Не надо в меня тыкать! — испугалась та. — Ты смотри-ка, живая, — присвистнула длинноногая брюнетка. — И разговаривать умеет, — подхватила Родинка. — Ну, что нам скажешь? — скрестила руки на груди Кудряшка. В комнате снова повисла тишина. Олиф уже справилась со своим шоком и теперь прекрасно понимала, что действительно нужно что-то сказать. — Э-э… а почему у вас такие странные имена? — Ее голос звучал приглушенно, словно она уже очень давно не разговаривала. — Тут все просто, — улыбнулась рыжая. — Родинку так называют из-за родинки на щеке, Кудряшку — из-за кудрей, Геру… — На самом деле, ее зовут Мегера, — встряла пухлая «лапочка». — Заткнись! — шикнула на нее длинноволосая блондинка. — Да, Геру на самом деле зовут Мегерой — за характер, — продолжила рыжая, — Ви-Ди… — тут у нее на переносице образовалась морщинка, — э-э… кто-нибудь помнит, почему их так зовут? Девушки отрицательно замотали головой. — Ну, в общем, вот так. — А можно спросить! — воскликнула Кудряшка, обращаясь к Олиф. Та слабо кивнула, понимая, что отвечать на вопросы, так или иначе, придется. — Ты сама придумала такую прическу? — Ну… да. И тут на нее шквалом посыпались вопросы. «Лапочки», перебивая друг друга, голосили на весь подземный лабиринт, похоже, даже не замечая, что Олиф ни на какие вопросы не отвечает. — Как давно ты в пустыне? — Как ты попала сюда? — А ты не помнишь, кто тебя сюда привел? — С тобой кто-нибудь еще был? Мужчина? Красивый? — У вас роман? — Дети есть? — А хочешь? — Что ты больше любишь: доставлять или получать удовольствие? — Ты ешь овсянку? Ты вообще много ешь? Олиф в отчаянии посмотрела на рыжую «лапочку», имени которой так и не узнала, взглядом умоляя прекратить этот ужас. — Ладно, девчонки, Пушок уже устала, возвращайтесь в свои комнаты. Девушки разочарованно заворчали и начали разбредаться. Неожиданно к Олиф подскочила Кудряшка и затормошила: — А ты точно не помнишь, кто тебя сюда привел? Олиф испуганно замотала головой. — Жаль… надо было запомнить… И эта жизнерадостная «лапочка», словно ветер, плавно выплыла из комнаты. Как только дверь захлопнулась, Олиф показалось, что у нее в ушах до сих пор стоит жуткий гомон голосов. Девушка устало потерла виски. Ей на мгновение представилось, что все это больше похоже на сумбурный день равноденствия — именно в этот праздник все девушки наряжались в разные костюмы — смешные и не очень, элегантные и потешные, открытые и эротичные — и устраивали пляски до самого утра. На этот праздник сбредались люди не только из всего села Чернь, но и из соседних тоже. Сотни «разноцветных» людей гуляли по улочкам, стучали в дома, а иногда и просто так заходили, хозяева не возражали, наоборот, они были обязаны оказать хлебосольный прием. Жаль, Олиф этого уже никогда не увидит. — Они могут показаться немного странными, — сказала рыжая, — но ты скоро привыкнешь. Конечно, привыкнет. Ей ничего и не остается, как привыкнуть. «Лапочка» неожиданно заторопилась, быстро расчесала волосы, пшыкнула чем-то себе на шею, разгладила складки на своем прозрачном одеянии. — Ты уходишь? — спросила Олиф. — Да, мне нужно идти, — кивнула рыжая, — посиди тут. Тебе что-нибудь нужно? — спросила она уже около двери. — Я хочу есть. — К сожалению, еду принесут…мм… попозже. Во взгляде рыжей девушки проскользнуло что-то сочувствующее, но она тут же быстро развернулась и вышла. Олиф молча наблюдала за закрывающейся дверью. Теперь в комнате повисла удушающая тишина. Девушка поднялась и подошла к своей постели. Та была деревянной, даже с периной. Может, все не так уж и плохо? Олиф легла и тут же почувствовала, как пружина прогнулась под ее весом. Это было приятно, не то, что жесткая земля и шуршащий песок. Она посмотрела на потолок: на нем играли тени, отбрасываемые пламенем свечи, они то увеличивались, то, наоборот, становились крошечными, разделялись и окутывали все пространство. Олиф вспомнилась ночь на оазисе, когда она пошла сменять пропитавшуюся кровью ткань, и заодно решила постирать платье. Тогда, в окружении больших, высоких деревьев, которые отбрасывали практически такие же зловещие тени, она чувствовала необъяснимый страх за свою жизнь. А теперь чувствует страх только перед неизвестностью. Что-то внутри Олиф надломилось. Она оказалась там, где так боялась оказаться, и теперь лежала на мягкой постели, в чистой, ухоженной комнате, и все выглядели безумно приветливыми. Только это лишь фон, обложка. Что скрывается внутри, Олиф не знала, и этой неизвестности боялась больше всего. Вспомнив про нож, девушка села и чуть приподняла перину. Покрутив в руках маленький предмет, которым буханку хлеба-то разрезать было трудновато, сунула его за пазуху. Девушка прошлась по комнате, еще раз поразившись разнообразию цветовых оттенков. Казалось, что она действительно попала на радугу, а не под землю. Олиф приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Буквально в двух локтях от нее висел факел в металлической оправе, отбрасывая на стены темные, пляшущие тени. Из соседних комнат слышался смех вперемешку с грозными криками. Какая-то девушка быстро пробежала по коридору, не замечая ничего вокруг. Похоже, жизнь здесь кипела вовсю. Олиф сделала шаг вперед и прикрыла за собой дверь. Блуждать по бесконечным лабиринтам ей не хотелось, она решила осмотреться, чтобы представлять, что ее ждет за пределами комнаты и в случае чего, сбежать. Стоило ей завернуть за угол, как она вновь погрузилась в темноту, разбавляемую лишь слабым зеленым светом. Не удержавшись, девушка подошла к одному из светожелов и, едва касаясь пальцами кожи, погладила. Спустя несколько мгновений он распахнул большущие глаза и чуть прикрыл веки от удовольствия. Олиф улыбнулась. Впервые, наверное, искренне. Неожиданно светожел резко закрыл глаза. Девушка повернула голову и увидела тень, вышедшую как раз из освещенного коридора. Стены отвечали гулким эхом шаркающих шагов. Недолго думая, Олиф, стараясь ступать осторожно, быстрым шагом пошла к ближайшему повороту. Прислонилась к стене. Прислушалась. Шаги становились все отчетливее. Решив не рисковать, она прокралась до следующего поворота, на мгновение обернулась, и поняла, что неизвестный идет за ней. При таком освещении он вполне мог ее заметить. Поджав губы, девушка свернула еще раз. Как долго это может продолжаться? Она совершенно не знает, куда идет. Главное запомнить, сколько раз пришлось повернуть, и в какую сторону. Понимая, что рискует окончательно заблудиться, Олиф прижалась к стене и зажмурилась, надеясь, что неизвестный либо свернет раньше, либо не заметит ее. К счастью, тот выбрал первое. Можно сказать, ей впервые в жизни действительно повезло. Повернув голову, девушка увидела, как из соседнего тоннеля виднеется слабое свечение. Слава Берегиням, она прошлась по кругу. Олиф быстренько преодолела небольшое расстояние, и тут поняла, что никакого круга не было. Тоннель был совершенно другой. Девушка остановилась перед огромной, деревянной, ярко украшенной витиеватым узором дверью. Нерешительно потопталась. «Нужно убираться отсюда, и как можно скорее», — пронеслось в голове. Стоило Олиф повернуться, чтобы снова вернуться в полутьму, как огромная дверь резко распахнулась, чуть не задев ее саму. Девушка с писком отскочила в сторону и уставилась на мужчину, вышедшего за порог. — Что ты здесь забыла? — недружелюбно спросил он. При колыхающемся свете он больше напоминал огромного великана, вышедшего на охоту за свежим человеческим мясом. И голос у него был грубый, посаженный, даже неприятный. — Я… ищу… ищу выход, — пролепетала Олиф. — Выход, — насмешливо повторил мужчина. — Здесь его нет. — Я… я уже поняла, простите. До свидания. Олиф снова повернулась, но тут сзади кто-то удивленно воскликнул: — Пушок?! Она глубоко вздохнула и посмотрела на рыжую девушку, стоящую позади этого огромного великана. Ощущая то ли разочарование, то ли облегчение, виновато улыбнулась. — Ты что здесь делаешь, Пушок? — никак не могла прийти в себя «лапочка». — Она ищет выход, — подсказал тот, что своей спиной закрывал почти весь дверной проем. Рыжая проскользнула под рукой мужчины и подошла к Олиф, схватив за руку. — Прости ее, она новенькая. — Я вижу. — Такого больше не повторится, — заверила его девушка, посмотрев на него таким взглядом, что даже у Олиф щеки запылали. — Надеюсь. Великан резко закрыл дверь с такой силой, что казалось, будто даже стены покачнулись. — Совсем сдурела?! — прошипела «лапочка», почти вплотную наклонившись к лицу Олиф. Она стиснула ее руку и потащила в сторону темного коридора. Некоторое время они шли в молчании, лишь сворачивали, то вправо, то влево. Наконец, впереди показались пляшущие тени, отбрасываемые факелами. То, что это нужный коридор было понятно сразу — слышался веселый смех, да и сам свет был намного ярче. «Лапочка» молча впихнула девушку в комнату, и только тогда заговорила: — Зачем ты вышла? Зачем? Меня не было совсем чуть-чуть, неужели так трудно было подождать?! Она не кричала, просто очень злилась, и этим фактом Олиф была поражена больше всего. — Прости… — Нет. Нет, это я виновата. Не стоило оставлять тебя одну. Я… я, — рыжая глубоко вдохнула, пытаясь совладать с собой. — Больше туда не ходи, ладно? — Ладно. — Вот и хорошо. — Девушка села на стул и стала теребить какую-то ткань. — А кто он? — спустя мгновение спросила Олиф, не в силах совладать с любопытством. — Так и знала, — сквозь зубы прошипела «лапочка», и уже громче ответила: — Он — один из лучших, верее, лучший воин. С его мнением считается Хозяин. Так что, если хочешь сохранить голову — держись от него подальше. — Он… воин? — Да, воин. — Но что тут делает воин? — Когда я только-только тут оказалась, я тоже ничего не понимала, — вздохнула «лапочка». — Да… но воин?! Зачем тут воин?! — Пушок, оглянись, внимательно посмотри вокруг… что ты видишь? Олиф удивленно вскинула брови. — Комнату. — Вот именно. А за дверью что ты видела? — Лабиринт, — осторожно ответила сбитая с толку девушка. — Да. Комната, лабиринт, комната… лабиринт. Наскучивает, не правда ли? Думаешь, Песчанники — звери? Возможно, но даже зверям нужно развлечение. Женщина? Хмм… да, но и это быстро приедается. К тому же, они не любят человеческих самок. Зато они любят зрелища. Жестокие, кровавые зрелища. Пушок, как ты думаешь, зачем им все эти мужчины? Зачем им тот мужик, что недавно заходил в эту комнату? Все просто. Они и устраивают зрелище — Бои. Все эти мужчины, что ходят по темным, тошнотворно-зеленым коридорам, колошматят друг друга ради того, чтобы доставить Песчаникам удовольствие… и сохранить собственную жизнь. Ведь у них нет выбора, они будут драться, в любом случае. А после того, как Песчаники насладятся зрелищем, эти мужики приходят к нам, и мы залечиваем их раны. И тебе придется залечивать их вместе с нами. Олиф медленно опустилась на кровать. Она не сводила глаз с рыжей «лапочки», сама не понимая, что пытается в ней найти. — Ты знаешь всех, кто здесь был? — Да, их тут не так уж много. — Может быть, ты видела… — Кого? — Он… такой толстенький, щеки пухлые, он все время гыгыкал, и… его зовут Хэнк. — Твой любовник? — с любопытством поинтересовалась рыжая. — Что? Нет, — замотала головой Олиф. — Он мой друг. — Что ж, мне очень жаль. Я видела его. Он был твоим другом. Не продержался и двух минут. Олиф обреченно закрыла глаза. — Ясно. Бедный Хэнк… он так боялся Песчаников, прятался от них на оазисе, и так глупо попался. А умер еще глупее. На каких-то бесполезных боях, призванных нести радость, путем убийства своих друзей. Во всяком случае — знакомых. Да просто собратьев по несчастью. — Со мной был один… человек, — спустя некоторое время вновь подала голос Олиф. — Его тоже отправят на Бои? — Туда отправляют всех. Олиф почувствовала, как ее ногти с силой впиваются в запястье. Она поморщилась от боли, легла на спину и повернулась к стенке. — Хочешь побыть одна? — без особого участия спросила «лапочка». Девушка ничего не ответила, только слабо кивнула. Увидела этот жест рыжая или нет, она поняла только после того, как услышала щелчок входной двери. Олиф потеряла счет времени. В пустыне перед наступлением ночи солнце всегда уходило за край земли, а тут не было солнца. Тут вообще ничего не было. Прав был Хэнк, когда предупреждал, что Песчаники — истинное зло. Говорят, что по тем, кто сопротивляется, бьют сильнее всего. Можно ли считать Олиф сопротивляющимся человеком? Наверное. Ведь удар пришелся ниже пояса. Надо было нормально попрощаться с Лексом. А то она, как дурочка, все спрашивала, куда ее отправят. А допытываться надо было, куда отправят его. Было бы проще забыться сном, уйти от этой грязной реальности, но сон не шел. Вроде бы давно уже пришло осознание того, что это лишь краткие секунды стремительно уплывающего времени. Вроде бы Олиф смирилась с этим. Но уснуть так и не могла. Наконец, послышался щелчок двери. Девушка повернула голову. — Не спишь еще? — удивилась «лапочка». — А что, пора? — Нет, тут все спят, когда захотят. Просто я подумала… — Нет, не сплю, — не дала ей договорить Олиф и снова отвернулась к стенке. — Не волнуйся, скоро привыкнешь. «Нет», — про себя отрезала девушка. — Да, кстати, скоро принесут еду, — добавила рыжая. — Знаешь, тебе пора осваиваться. Сегодня, скорее всего уже никто не придет, но завтра будут Бои, и тебе так или иначе придется доставлять кому то удовольствие. Кстати, есть и хорошая новость: ты можешь сама решить, кто это будет. Олиф зажмурилась. Она никому и никогда не будет доставлять удовольствие. — Скажи, а этот воин, на которого я наткнулась недавно… как его зовут? — Как его зовут? — опешила «лапочка». — Да, он мне понравился. — О не-ет, подруга, — рассмеялась рыжая. — Даже не думай. Ринслера нельзя выбирать. Олиф удивленно села. — Почему? — недоуменно подняла она брови. — Потому что… ну, потому что это он. Только он может кого-то выбирать. — Он что, особенный? — усмехнулась девушка. — В каком-то смысле — да. Слушай, даже не думай об этом, — с какой-то угрожающей интонацией предупредила рыжая. — И что он сделает, если я выберу его? Олиф затаила дыхание. — Тебя накажут, он такого не потерпит! — И что, сильно накажут? — Конечно, сильно! Это же Ринслер! Девушка облегченно улыбнулась уголками губ. — Я хочу, чтобы это был он. — Пушок, не смей! Это против правил! — пыталась отговорить ее «лапочка». Против правил? Это хорошо. Олиф не будет терпеть эти правила. Интересно, какое наказание полагается за их нарушение? — Ваши правила хотят, чтобы я кого-то выбрала. Я выбираю его. — Олиф сама поражалась, с какой настойчивостью и вместе с тем спокойствием может говорить. — Ты не можешь! — Ты же сама сказала, что могу выбрать кого-то. Я и выбрала. — Но… но… не его же! Олиф открыла рот, чтобы ответить еще одной холодной фразой, как дверь в их комнату плавно открылась. В нее вошли несколько Песчанников, расступились по обе стороны от входа, и впустили своего главаря. Олиф непроизвольно передернуло. При свете многочисленных свечей его лицо выглядело еще более ужасающим: вместо кожи тысячи песчинок. Казалось, будто вот-вот все они рассыплются и останутся лишь кости, если они вообще там были. Хозяин противно ухмыльнулся, оглядел комнату и в привычном для себя тоне весело заявил: — А вы я смотрю, куколки, подружились. Как это прекрасно! — умилился он. На губах играла задорная улыбка, а в глазах светился лишь ледяной холод. — Ну-с, посмотрим… — Он сложил свои песочные пальцы вместе и приставил их к подбородку. Недолго подумал, рассматривая девушек, а потом ткнул двумя указательными в Олиф. — Ты. Хм… а ты мне нравишься. Такая забавная, прямо чудо! Как хорошо, что мои питомцы нашли тебя! Жаль, правда, с тобой был этот… как его там? Ну этот…ким… джим… лит… Ну же, как его звали? — Главарь принялся щелкать пальцами, пытаясь освежить в памяти имя. — Ах да. Лекстер. Славный Лекстер. Наш славный Лекстер. Олиф сидела с мертвенно-бледным лицом, стараясь изо всех сил не показать, как стынут в ужасе поджилки. — Ты наша удачливая! — Еще сильнее залебезил Хозяин. На секунду девушке даже показалось, что он вот-вот подойдет к ней и подергает за щечки. — Надеюсь, тебе тут оказали достойный прием. Понимаешь ли, они все тут такие нервные, прямо аж иногда самому страшно ходить рядом с ними! Хотя нет, вру, не страшно. Но тебе должно быть страшно. Так вот, о чем я? Ах да, я, как ты уже поняла, тут что-то вроде папочки. У тебя был отец? Да? Вот и славно! А у меня нет, и у них тоже нет, поэтому я им его заменяю. Ты знаешь, папуля может быть и добрым и злым, в зависимости от поведения его детишек. И знаешь, тебе повезло! Снова! Я добренький! Но ненадолго. Проси все, что хочешь. Кроме котлет. О, еще не стоит просить… ммм… эти, как их там, всякие безделушки. Вообще, знаешь, я по твоим глазам вижу, чего ты хочешь! Ты хочешь себе мужчину! Я прав? Прав? О, ну конечно прав. Выбирай. Папуля не против. Главарь обнажил желтые зубы в явно наигранной улыбочке. Она была настолько противной, что хотелось просто заехать чем-нибудь ему по лицу. — Хозяин, — встряла побледневшая рыжая, — Пушок хотела поп… — Я что-то не понял, — перестал улыбаться Песчанник, — ты что — эта девочка? А? Я спрашиваю: ты эта девочка? — Нет, — покорно склонила голову «лапочка». — Тогда почему я слышу твой голос? Я что, тебя о чем-то спрашивал? Спрашивал? — Нет… — Вот поэтому закрой рот. И ты откроешь его только после того, как я скажу, поняла? Поняла?! Тебе, похоже, надоел твой язык. Эй ты, — он кивнул на одного из своих подопечных Песчанников, — если эта дура скажет еще хоть слово в моем присутствии — отрежьте ей язык. Рыжая вцепилась пальцами в тумбочку. Олиф заметила, как у девушки подкосились ноги. — Я прошу прощения за нее. — Главарь сложил ладошки вместе в примирительном жесте. — Они все тут такие… непослушные! Ну что же ты молчишь? Выбирай мужчину! Или… стой, наверное, мне стоит сделать это за тебя. — Нет! — воскликнула Олиф. Хозяин удивленно замолчал. Поднял брови, прожигая девушку холодным взглядом. — Что ж, воля гостя — закон для меня. — Он склонился в шуточном поклоне. — Я могу выбрать любого мужчину? — Конечно, хоть меня. Хотя нет, меня нельзя. Но можешь выбрать его. — Главарь кивнул на Песчаника, стоявшего рядом с ним. — Хорошо. Тогда я выбираю Ринслера.Глава 10
— Что, прости? — поперхнулся Хозяин. Наверное, таким растерянным Олиф его видела впервые. — Я выбираю Ринслера, — повторила девушка, понимая, что начинает играть с огнем. — Вы сказали любого. Я выбрала его. — Постой… ты не можешь его выбрать. — Потому что это он? — Ну, в общем, да, — кивнул главарь, сложив губы дудочкой. — Вы сказали, что я не могу выбрать вас. И не могу выбрать его. Он что, такой же, как вы? — Олиф понимала, что пудрить мозги этому Песчанику не стоит, но уступать не собиралась. — Нет! Конечно, нет! — Хозяин медленно приблизился к девушке, его свита двинулась за ним. Он наклонился к маленькому девичьему ушку и тихо прошептал: — А ты умненькая. Что ж! — заявил он так, чтобы все услышали. — Ринслер, так Ринслер! Быстро развернулся и выплыл из комнаты буквально так же неожиданно, как и появился тут, оставив девушек в легком недоумении. — Ты только что подписала себе смертный приговор! — Первой отмерла «лапочка». — Мало того, что Ринслер терпеть не может, когда ему что-то навязывают, так ты еще и врагами обзавелась! — Какими врагами? — устало спросила Олиф, пытаясь отделаться от ужасного осадка, который остался после визита Хозяина Песчаников. — Да всеми девочками! — девушка переходила на повышенные тона. — А наказание? — Ты нажила себе заклятых врагов! Это тебе не наказание?! — А… э-э… телесное наказание? — Пушок, ты что, это все устроила только чтобы… — Нет, мне правда понравился Ринслер, — соврала Олиф. — Ты хоть понимаешь, что наделала?! — Нет, и понимать не хочу. — Она очень надеялась, что этот мужик все-таки оправдает свою репутацию, и не оставит ее мучиться таким ужасающим наказанием, как обида «лапочек». — Не хочешь? Ах, не хочешь! — взвилась рыжая. — Ринслер выбирал всегда меня, ясно?! И будет делать это постоянно! Чего ты этим добивалась?! Почему ты вообще его выбрала?! — Прости, я никого не хотела обидеть. — Все это напоминало Олиф какой-то цирк, и сейчас, похоже, начинался номер с мартышками. — Поздно! Ты уже обидела! Ты пошла против всех! Да все время мы тут друг за друга горой, и вдруг из-за какой-то девчонки все должно перевернуться вверх дном?! Знаешь что! Или ты отменяешь свое решение, или убирайся отсюда! — Ты меня выгоняешь? — искренне удивилась Олиф. — Да. Отменяй свое решение. — Нет. — Да ты… тварь! Уж поверь мне, жизнь тебе больше никогда не покажется сладкой! — Рыжая быстро подошла к двери, злобно распахнула и с силой ею хлопнула. У Олиф никогда не ладились отношения с людьми, а уж с коллективом тем более, но того, что ее выгонят так быстро — она не ожидала. В голове появился какой-то туман, а в душе зародилось беспокойство. Конечно, эта «лапочка» не должна вроде бы сделать ничего плохого, но, тем не менее, когда дверь в комнату снова распахнулась, девушка испуганно вздрогнула. Внутрь вошла рыжая, а за ней один из Песчаников. — Вот она, я не желаю с ней больше жить. — Я уже сказал: свободных комнат нет. — Да мне все равно! — злобно прошипела «лапочка». — Либо вы выселяете ее отсюда, либо… ты сам знаешь, что мы можем сделать! — Свободных комнат нет, — как заведенный повторил ее спутник. — Тогда поселите ее к старухам! Плевать, что вы будете делать, только уберите ее от меня! «Да, сильно же я ее задела», — подумала Олиф. Песчаник молча переводил взгляд со взбешенной девушки на совсем притихшую. — Поверь, дорогой, если не выселите ее, мы вам тут такой устро… — Ладно, — кивнул мужчина. — Все будет сделано. Олиф почувствовала, как у нее сердце ухнуло в пятки. Они же не могут от нее так просто избавиться, ведь тогда Хозяин придет в бешенство! Наверное. Девушка настороженно наблюдала за каждым движением Песчаника. Тот на секунду выглянул в коридор, что-то крикнул и снова вернулся, не закрывая дверь. — Вставай, — жестко приказал. — Нет, — испугалась Олиф. — Я сказал вставай. Быстро! Девушка не шелохнулась. Мужчина злобно что-то сказал, быстро подошел к ней, резко схватил за локоть и дернул на себя, поднимая с кровати. — Отпустите меня! — вскричала она. — Не рыпайся, — пропыхтел он в ответ, пытаясь удержать вырывающуюся девчонку. — Не трогай меня! Отпусти! А-а! Олиф силой выпихнули наружу, она получила удар в спину, не удержалась на ногах и грохнулась на коленки. Послышался щелчок двери. Песчаник снова схватил девушку под локти, но теперь удержать силой не пытался, и когда Олиф вырвалась из-под его цепких пальцев, злорадно сообщил, кортавя слова своим акцентом: — И куда ты побежишь? Ты хоть знаешь, сколько тут тоннелей? Ты заблудишься после первого же поворота, а там повезет, если на кого-нибудь наткнешься. Или не повезет. Я веду тебя в твою новую комнату. Так что выбирай, что тебе дороже. Девушка зло уставилась на него. — Силой тебя никто не поведет, — добавил он, после возникшей паузы. Олиф покорно опустила глаза и подошла к мужчине. Он повел ее вдоль коридора, а она старалась не касаться его, по-прежнему испытывая жуткое отвращение к их телам, состоящим из песка. Из комнат выглядывали девушки, прожигая девушку колючими взглядами. Ей почему-то вспомнился день Народного собрания: вот точно так же ее вели к Песчаной Завесе, и точно такие же взгляды летели ей вслед. Что ж, она пережила это однажды, справится и еще раз. В конце концов, ее же ведут в новую комнату, кто знает, может, она намного лучше прежней. Однако в том, что она ошибалась, девушка убедилась еще в тоннеле. Стоило им завернуть в очередной поворот, как Песчаник замедлил ход, и сразу стало понятно: пришли. Во всем длинном коридоре горел лишь один факел, отбрасывая еще более зловещие тени, вперемешку с зеленым свечением светожелов. Они с Песчаником приблизились к одной из дверей. Песочный мужчина деликатно постучал, послышался щелчок, и на пороге появилась маленькая, худая женщина. На лет ей было лет пятьдесят, тонкие седые волосы уложены в тугой пучок, морщины оставили неприятный отпечаток на ее лице. Глаза впалые, уставшие. Женщина смотрела на новоприбывших с удивлением. — Вы что-то хотели? — голос слабый, немощный. — К вам новая соседка. — Но разве ей не положено… — Это ненадолго, пока не освободится место. — Хорошо, милая, проходи. Женщина посторонилась, пропуская внутрь растерянную девушку. Та нерешительно шагнула за порог, обернулась, но входная дверь уже захлопнулась. — Располагайся, не стесняйся. Эта комната, в отличие от комнаты «лапочки», была просто невероятно большой и длинной. По стенам с двух сторон стояло множество двухэтажных кроватей, из черного, прогнивающего дерева. Вокруг них суетились женщины, и все они, как один, были немолодыми и утратившими свою красоту. Они суетились, говорили друг с другом, переходили от одной кровати к другой, кто-то копошился в белье, кто-то менял воду в тазике, словом, жизнь здесь била ключом. — Как тебя зовут? — подала голос женщина, что встретила их на пороге. — Олиф. — Твое имя, или «подружки» дали? — прозорливо поинтересовалась она. — Мое, — кивнула девушка и нерешительно спросила: — А вас как зовут? — Я Фрида. Итак, Олиф, пойдем со мной, я покажу тебе твое место. Женщина схватила ее за руку и повела вдоль двухэтажных кроватей. Все присутствующие провожали их любопытными взглядами. Олиф вся съежилась и мечтала только об одном: стать невидимой. Наконец, Фрида остановилась и кивком указала на двухэтажную кровать, ничем не отличающуюся от остальных. На нижней полке лежала полная женщина, в белом фартуке. Она, казалось, не замечала ничего вокруг, и единственное по чему ее можно было отличить от мертвеца — это невнятные подрагивания ногой. — Это Мэг, не волнуйся, она встает крайне редко и тебе не помешает. Олиф поняла, что ей придется лезть на вторую полку. Девушка подошла к лестнице, схватилась за края и ступила на первую деревяшку. Та со крипом прогнулась. — Не бойся, не сломается, — подбодрила сзади Фрида. Олиф глубоко вдохнула и быстро преодолела оставшееся расстояние. От постельного белья пахло чьим-то немытым телом и по всей простыне виднелись темные пятна грязи. Девушка лишь поджала губы. Когда Фрида удалилась, Олиф скинула подушку к Мэг, и легла на спину. Не то чтобы она не любила спать на подушке, просто заразиться чужими вшами ей совершенно не хотелось. Девушка закрыла глаза и стала прислушиваться к шуму вокруг. Где-то неподалеку слышалось плескание воды, недовольные голоса нескольких женщин. Олиф совершенно ничего не понимала, но кое о чем догадывалась: например о том, что это помещение выделили специально для тех, кто давно утратил свое обаяние и привлекательность. Скорее всего, они здесь являются кем-то вроде служанок. Самое абсурдное — это то, что ее сюда отправили из-за какой-то мелочной ссоры. И хотя Олиф не привыкла ни к здешним порядкам, ни к здешним людям, она давно заметила, что все здесь слегка сдвинуты рассудком. Если посмотреть с этой точки зрения, то становится ясным, почему рыжая так взъелась, да и вообще, почему Хозяин больше походит на циркового клоуна, а имена здесь раздают, как клички коровам. — Эй, Олиф, — прервала ее размышления Фрида. — Да? — повернула голову та. — Мы сейчас уходим, может, тебе что-нибудь нужно? — Куда уходите? — напряглась девушка. — Готовить для вас еду. Так тебе нужно что-нибудь? — Нет, спасибо, — отказалась Олиф. Фрида согласно кивнула, развернулась и собралась уходить. — Стойте! Я могу помочь вам. — Готовить? — усмехнулась женщина. — Да, я умею готовить, — попыталась заверить ее Олиф, но Фрида лишь рассмеялась. — Прости, но эта работа не для таких, как ты. Она снова развернулась. — Нет, подождите! — воскликнула девушка. — Вот, посмотрите! — Она свесила руки так, чтобы те оказались прямо на уровне лица женщины. — Видите, мозоли. Я могу многое. — Многое? — Да, честное слово. — Ну хорошо, слезай. Фрида дождалась пока Олиф слезет с верхней полки и жестом приказала следовать за ней. Фигурка седой женщины была такой тощей, что девушка всерьез боялась потерять ее в толпе остальных собравшихся на выход женщин. Она, как могла, старалась не отставать, а уж когда все они вышли в полутемный тоннель, вовсе схватилась за руку Фриды. Та сделала вид, что ничего не замечает, хотя наверняка понимала растерянность девушки. Женщины, словно по давно заученному маршруту поворачивали то в один тоннель, то в другой, не забывая при этом переговариваться между собой, отчего от стен отражались гулкие низкие звуки. Наконец, они завернули в очередной коридор, и впереди послышался щелчок двери. Ступив за порог вслед за Фридой, Олиф открыла рот от удивления. Они вошли в огромную залу, правда, с низким потолком, но, тем не менее, в ней умещались несколько десятков, если не полсотни столов. За некоторыми из них сидели Песчаники, которые тут же нетерпеливо заявили: «Почему так долго!» и «Давайте скорее, жрать охота!». Олиф непроизвольно поежилась под любопытными взглядами некоторых из присутствующих. Фрида ободряюще сжала ее ладонь, и в этот момент вся процессия женщин свернула в соседнюю дверь. Тут как раз и находилась кухня. Множество котлов из которых валил плотный серый пар, деревянные доски с целым набором ножей, даже, кажется, был бак с чистой водой для мытья посуды. Подойдя вместе с Фридой к одному из котлов, Олиф увидела, что тот стоит на двух железных перекладинах, а под ним горит самый настоящий костер, и слышалось, как трещат щепки. — Оригинально, — не удержалась девушка. — Вставай сюда и нарежь лука, помидор и огурцов. Олиф послушно подошла к деревянной доске, взяла один из ножей, и посмотрела на аккуратно разложенные овощи. Ровно шесть штук лука, шесть помидорин, и шесть огурцов. — Режь давай, — поторопила ее Фрида. Девушка решила отложить вопросы на потом и взялась за дело. — Тоньше ломтики, — сделала замечание женщина, когда Олиф принялась резать огурцы. — Тут что, идет учет каждой луковицы? — А ты как думала? Если бы они все не контролировали, тут бы все были сытыми. Олиф подняла взгляд, осмотрелась вокруг. Каждая женщина ловкими движениями резала овощи, сыпала какой-то порошок в котлы, натирала на терке морковку. А у самого входа на кухню стоял Песчаник и пристальным взглядом изучал, казалось, даже стены. Почему-то этот факт вызвал в девушке злорадное удовлетворение. Раз они тут так усердно наблюдают за каждой мелочью, значит, они боятся. — Фрида, — начала Олиф, — откуда тут это все? — Что — все? — спросила женщина, не отвлекаясь от работы. — Ну это: лук, морковь, да даже котлы, кровати. Мы же в пустыне. Фрида подняла взгляд, задержала его на чем-то и, сделав вид, что наклонилась за ножом, шепотом ответила: — На все вопросы ищи ответы позже, а сейчас работай. И не вздумай ничего припрятать в своем красивом платьишке. Олиф недоуменно сдвинула брови, но не стала задавать лишних вопросов, лишь сделала вид, что еще усерднее приступила к работе. — Первое! — крикнул у входа Песчаник. Несколько женщин схватили свои тарелки и понесли их в большой зал. — Так, доставай посуду из коробки. Она внизу. Девушка вытащила из-под стола деревянную коробку, в которой аккуратно покоились неглубокие тарелочки и чашечки. Она взяла несколько и поставила перед Фридой. — Хорошо, накладывай. Женщина вручила ей огромную ложку, которая даже у самого огромного бугая во рту бы не поместилась, и показала, сколько должно быть в одной порции. В котле находилось что-то, подозрительно напоминающее гуляш. Олиф послушно разложила еду в несколько тарелок и настороженно уставилась на вход. — Второе! — громко провозгласил Песчаник. — Так, бери тарелки, я кивну на тот стол, где ты их оставишь, поняла? — заторопилась Фрида. Девушка послушно выполнила все приказания, и пошла вслед за женщиной, как преданная собачка. Оказалось, что нечто напоминающее гуляш, готовили не только они, но и несколько других женщин. Как только Олиф вышла в большой зал, то на несколько секунд ее охватил чудовищный ступор. Каждый из столов был занят либо Песчаником, либо воином, вокруг витала атмосфера невероятной оживленности, каждый из них говорил настолько эмоционально, что нередко слышался громкий стук по столу, отчего подпрыгивала посуда. Девушка чудом справилась с онемением, завладевшим всеми ее конечностями, и глубоко вдохнув, успела заметить, как впереди Фрида кивнула на один из столов. Она быстро подошла к мужчинам, восседавшим за ним, и, стараясь не выдать своего смущения и страха, начала раскладывать тарелки. Как только девушка появилась рядом с ними, разговоры за столом чудесным образом прекратились, и Олиф выполняла свою работу в полной, явно удивительной для всех, тишине. Девушка вернулась на кухню, взяла еще пару тарелок, и вернулась к столу. На этот раз все разглядывали ее с явным интересом. В третий раз кто-то даже попытался с ней заговорить, но Олиф смущенно улыбнувшись, быстренько упорхнула обратно за спасительную дверь. Их партия тарелок кончилась, что не могло не вызвать облегченный выдох. — Не думала, что их так много, — тихо сказала Олиф, обращаясь к Фриде. Та стояла рядом с котлом и отстраненно разглядывала, как догорает в углублении костер. — Сперва всем непривычно. Хотя такая хорошенькая девочка тут впервые, — усмехнулась женщина. — Их всех вместе сюда приводят? Фрида молча кивнула. — Неужели тут все? — Олиф старалась, чтобы ее голос не выглядел взволнованным. — А ты как хотела? Не каждому же нам отдельно готовить. Они и так обжираются, как быки. Закормили их. Еще третье блюдо есть. — А… когда вы едите? — Подожди еще. — Женщина явно наслаждалась тем, что с каждым разом огорошивает девчонку все больше. — Сейчас они доедят, уйдут отсюда, нам придется отмывать их слюни с тарелок, после этого нужно будет отнести овсянку «твоим» девочкам, заодно и ты поешь. — А вы? — А мы после вас. Вкусим все прелести холодной кашицы. Олиф, сама не понимая почему, почувствовала вину перед этой женщиной. — Третье! — прогремел голос Песчаника. — Фрида! — К ним подошла еще одна женщина, по внешности напоминающая саму Фриду. — Помоги нам разнести тарелки. Та тут же схватила несколько посудин с соседнего стола, и скрылась в дверном проеме. Олиф нерешительно потопталась, и, все-таки не выдержав, схватила две тарелки и двинулась к выходу. Встала рядом с Песчаником, делая вид, что ждет своей очереди, а сама быстро бросила взгляд на столы, которые обслуживала Фрида, и начала пристально вглядываться в лица всех присутствующих. Как только женщины вернулись, Олиф тут же рванула в зал, чтобы не видеть предостерегающего взгляда Фриды. Она снова погрузилась в бурную атмосферу разговоров, замедлила шаг, и внимательно разглядывала каждого воина. Дошла до нужного стола, разложила тарелки, выпрямилась и посмотрела на дальние столы. Олиф вернулась на кухню с плохо скрываемым разочарованием на лице. Осуждающий взгляд седой женщины она сперва почувствовала, и уже затем заметила. Девушка принялась разглядывать пол, пытаясь сделать вид, что ничего не понимает. Остановилась рядом с Фридой, ожидая жесткой отповеди, но женщина молчала. Так они и простояли в молчании все оставшееся время. Наконец, Песчаник объявил конец трапезы, и им пришлось отмывать всю посуду в нескольких большущих тазах. Олиф честностаралась соответствовать скорости, с которой женщины выполняли свою работу, но даже, несмотря на свой прежний опыт, не поспевала за ними. Как только посуда была вымыта, в нее наложили овсяную кашу, и несколько женщин, в том числе и Олиф, понесли ее по темным коридорам к «лапочкам». Девушке, по злой иронии, пришлось вручать овсянку Гере. В этот момент она на собственном опыте убедилась, что взглядом можно не только прожечь дырку в теле, но и мысленно убить. — Ну что, довольна? — желчно поинтересовалась «лапочка» на прощание. Олиф, естественно, промолчала. У нее осталась одна тарелка в руке, для нее самой. Как только девушка вышла в коридор, то тут же схватила ложку и принялась черпать довольно густую кашу, с блаженным стоном засовывая ее себе в рот. Олиф не ела уже который день, и желудок, хоть и привычный к таким голодовкам, протестующее заурчал. Говорят, что есть нужно понемногу, чтобы не вызвать обратный эффект, но девушка просто не могла себя заставить остановиться. Каша закончилась на удивление быстро. Когда придет время для следующей трапезы, девушка не знала, и это заставило ее расстроено застонать. Из-за двери прозвучал злобный голос Геры, означающий, что пора забирать тарелку. Олиф поджала губы и молча вошла, взяла посудину, и вышла, сама поражаясь своей стойкости. — Ты все? — послышался рядом голос Фриды. — Тогда идем. Девушка вновь пошла за старой женщиной, даже не пытаясь запомнить сколько раз они свернули прежде, чем оказаться на кухне. Олиф вымыла тарелку, и принялась ждать, пока съедят свои порции остальные женщины. Фрида не выказывала никаких признаков недовольства. Что ни говори, а уважать и слушаться старших Олиф приучили еще с самого рождения, наверное, поэтому она так относилась к этой женщине. Наконец, все закончили есть, помыли тарелки, но вместо того, чтобы отправиться в свою огромную комнату, остались стоять на своих местах, явно чего-то ожидая. Олиф последовала их примеру и спустя несколько мгновений увидела, как на кухню входят несколько Песчаников. Они разделились по парам: один из них считал посуду, а другой тщательно ощупывал каждую женщину. Теперь Олиф окончательно убедилась в том, что Песчаники не такие бесстрашные, как ей казалось вначале. Когда настала ее очередь, она ожидала, что эти нелюди попытаются к ней приставать, но ничего подобного не произошло. Песчаник с абсолютным безразличием ощупал тело девушки, и на мгновение его руки задержались у нее на талии. — Тут все, — сказал его напарник, и когда чужие конечности убрались восвояси, Олиф едва смогла сдержать облегченный выдох. Нож Лекса был достаточно маленьким, чтобы его нащупать, скорее всего, это и привело в замешательство Песчаника. И слава Берегиням. Когда осмотр был окончен, женщинам приказали возвращаться в их огромную комнату. Олиф продолжала держаться Фриды. Она не горела желанием заводить здесь с кем-то беседу, и как только они достигли своего жилого помещения, девушка тут же забралась на верхнюю полку кровати. Закрыла глаза, отгоняя навязчивые мысли. Странно, Фрида говорила, что в столовой собираются все воины. Тогда почему… нет, не стоит забивать себе голову всякой чепухой. Олиф перевернулась на другой бок. Черт возьми, кто бы мог знать, что ее жизнь может в одночасье так измениться?! Время шло, и разговоры вокруг понемногу утихали. Женщины ложились спать, но свечу, висевшую на стене, не тушили. Девушка очень хотела последовать их примеру, но одна вещь не давала ей покоя — безумно хотелось в туалет. Поворочавшись из стороны в сторону, и в итоге, поняв, что терпеть вечно невозможно, она слезла вниз и принялась искать место Фриды. От одной единственной свечи на стенах пританцовывали игривые тени, казалось, так и норовившие обрести плоть и кровь. Выглядели они действительно как настоящие. Олиф шла мимо кроватей, заглядывая в каждую их них и пытаясь отыскать знакомое лицо Фриды. Большинство из женщин уже спали, а те, что нет, с интересом косились на фигуру молоденькой девушки. Из-за этих взглядов она испытывала жуткое смущение, и не решалась попросить помощи. Наконец, невдалеке послышался знакомый сиплый голос. Олиф дошла до проема между кроватями и кашлянула, чтобы привлечь внимание. — Олиф? — удивилась Фрида. — Что-то случилось? — Я… понимаете, я очень хочу в туалет, — выпалила девушка, чувствуя на себе взгляды еще двух женщин, и от этого краснея. — В коридоре за углом отходная яма. — А вы не могли бы меня проводить? — жалостливо попросила Олиф. Фрида неохотно кивнула, поднялась со своего места и приказала девушке следовать за ней. Они вновь оказались в полутемном коридоре, свернули направо и еще некоторое время шли в молчании. Постепенно на стенах стали появляться светожелы, и помещение окрашивалось в болезненно зеленый цвет. В какой-то момент Олиф почувствовала отвратительный запах, явно намекающий, что они уже близко. — Вон там отходная яма, тебе туда. — Спасибо, — сказала девушка и поморщилась. Запах усилился настолько, что вызывал откровенные приступы тошноты. Олиф, ориентируясь на слабый свет от светожелов, с трудом сходила в туалет, вернулась обратно к женщине, но на прежнем месте ее не обнаружила. — Фрида? — испуганно позвала девушка. — Фрида?! — Здесь я, здесь, не кричи! — ворчливо отозвалась та. Рядом промелькнула тощая сгорбившаяся тень, и протянула девушке ту же повязку, что недавно рыжая «лапочка». — Вот возьми, поменяй свою подкладку. — А как вы…?! — Пустяки. По тебе видно. Давай, меняй уже. Олиф послушно задрала платье вверх, осторожно сменила повязку, а старую выкинула в отходную яму. Крови уже почти не было. — Ты уже выбрала себе «принца»? — скептически-брезгливо спросила Фрида. — Да. Но только он, похоже, забыл об этом. — С чего ты взяла? Они не двигались с места. Девушка не видела взгляда седой женщины, но чувствовала, что он прожигает ее насквозь. — Столько времени прошло… я думала, это сразу происходит. — Завтра Бои. Завтра и встретитесь. Женщина развернулась и своей шаркающей походкой пошла в обратном направлении, но Олиф остановила ее, схватив за руку. — Вы думаете, я хочу этого? — Судя по всему — нет. — Я думала, что избавлюсь от всего этого: глупых правил, дурацких Песчани… Она не успела договорить, потому что морщинистая рука с силой закрыла ей рот. — Думай, что говоришь, девчонка! Если тебя кто-нибудь услышит, тебе несдобровать! — яростный шепот Фриды действовала похлеще громкого ора. У Олиф подкосились коленки. — Извините, — выдавила девушка, как только почувствовала, что больше ничто не зажимает ей рот. — Пойдем. — Женщина схватила девушку за руку и потащила по темному коридору, несколько раз свернула, и, наконец, вывела еще к одному, едва освещенному тоннелю. В стене красовалась всего одна дверь. Фрида яростно дернула за ручку, и затолкала растерянную девушку внутрь. Олиф едва удержалась, чтобы не чихнуть. Комната напоминала чулан, только раз в десять больше, у каждой стены было два ряда полок, на которых лежало белье. — Как его зовут? — Губы женщины сжались в одну полоску. — Ринслер. — Ринслер?! Ты еще глупее, чем я думала. В этот момент Олиф почему-то стало ужасно стыдно. До этого времени она считала, что поступает правильно. Во всяком случае, она действительно надеялась на наказание. — Теперь ясно, кого ты все время высматривала в столовой. Кстати, да, Ринслера там тоже не было. — Он никогда не ест вместе со всеми, — тем временем продолжала Фрида, — еду ему всегда приносят в его комнату. И он не позовет тебя до тех пор, пока сам этого не захочет. Запомни это. Он всегда делает только то, что хочет. И это право он заслужил себе давно, так что не лезь на рожон. Олиф кивнула. Она понимала, что женщина не желает ей зла, но, тем не менее, по-прежнему не могла сказать того, что мучило ее уже довольно долго. — И вот еще что… если хочешь остаться целой и невредимой, не оскорбляй Песчаников. Даже если думаешь, что рядом никого нет. У всего есть ушки. Поняла? — Да. — Хорошо, идем. У девушки внутри бушевало столько эмоций, что, казалось, еще немного, и она точно упадет в обморок. За последние несколько часов с ней столько всего произошло, что она просто не знала, куда деваться и как поступать. Незнакомые лабиринты, страшные Песчаники, о которых на поверхности слагают легенды, злые, наполовину свихнувшиеся люди. Олиф просто не знала, как себя вести. Она понемногу старалась прийти в себя, разобраться в здешних правилах, но чем больше проходило времени, тем сильнее она боялась. Страх сдавливал в тиски горло, живот, парализовал конечности, заставлял совершать необдуманные поступки. Такие, как выбор Ринслера, например. И какой черт только дернул ее за язык?! Понятно же, что за такое не наказывают. Страх завладевал каждой клеточкой тела, распространялся по венам, и уже по ним, перемешавшись с кровью, достигал сердца, сковывая его стальными оковами. Олиф, пожалуй, всю свою сознательную жизнь чего-то боялась. Сначала за маму, потом за семью, за Марику, и за свою жизнь. А после того, как попала в пустыню, каждый день уверяла себя, что в любом случае подписала себе смертный приговор, однако каждый раз, стоило встретиться лицом к лицу с опасностью — девушкой завладевал страх. Говорят, бояться нормально. Это такое состояние человека — состояние страха. Это даже не чувство. Тем не менее, страх был ощутимее, чем любая боль. И в тот момент, когда Фрида схватилась за ручку двери, чтобы вновь вернуться в этот жуткий, сумасшедший мир, Олиф четко для себя решила: постоянно жить в страхе нельзя. К тому же, этой женщине она почему-то доверяла. Слишком уж презрительно та относится ко всему, что происходит. — Я солгала, — сказала девушка. — Что? — повернула голову Фрида. — Я сюда попала вместе с одним человеком, и он…я…мы сделали вид, что мы с ним… в общем… были… — Ты была с Лекстером? — удивилась Фрида. О его возвращении ходили самые разные слухи. Олиф глубоко вдохнула, не зная, говорить ли правду. — Ну… да. — И ты была с ним… — Нет. Я только сказала так, но это неправда. — Олиф почувствовала, как вновь страх сковал сердце. А что, если она ошиблась? Что, если Фрида — главная крыса в этом подземелье? — Мне очень жаль тебя, девочка, — между тем ответила женщина, — Ринслер сразу поймет, что ты солгала, а за ложь они наказывают жестоко. — Как наказывают? — удивилась Олиф. Если наказание будет достаточно сильным, чтобы в один прекрасный момент Олиф просто не смогла открыть глаза… — Жестоко. Они терпеть не могут непослушание, бунтарские наклонности, неприемлемое поведение. — Ясно, — кивнула девушка. — И сделать уже ничего нельзя? Отменить мое решение? — Можно смириться. — Ну, это не вариант. Не для меня. — Тогда мне искренне жаль. — И мне, — вздохнула Олиф. Она сразу поняла, на что идет, и не сомневалась в своем решении ни секунды. В конце концов, когда у тебя ничего нет, то и терять тебе нечего.Глава 11
Олиф спала тревожно, ей снились непонятные сны, со странными расплывчатыми фигурами, они что-то говорили, но что именно, девушка вспомнить не могла. Из забытья ее вырвал грубый голос Песчаника. Он резво разбудил всех и отправил в столовую. Олиф снова вызвалась помогать. Все это время ее не отпускало некое возбуждение, азарт, она то и дело прокручивала в голове варианты своей «подлой выходки». Резала овощи неловко, выполняла приказы Фриды запоздало и долго, да и вообще было необычайно рассеяна. Однако, стоило ей появится в общем зале среди невероятно болтливых мужиков, глаза непроизвольно попытались отыскать очертания знакомой фигуры. Даже мысли о предстоящем испытании вылетели из головы. Зачем она его искала, девушка и сама понять не могла. Он использовал ее, чтобы попасть сюда. Но все равно оставался хоть сколько-нибудь знакомым человеком. Нормальным человеком. Олиф так заглазелась, что чуть не опрокинула тарелку на одного из воинов. Быстро извинилась и неловко поспешила вернуться на кухню, едва удерживаясь, чтобы не перейти на бег. После всеобщей трапезы, их, как обычно, принялись обыскивать. На этот раз Олиф практически не уделили внимания. Может, они думают, что молоденькие девушки не способны ничего украсть и причинить кому-нибудь вред? Тогда они жестоко ошибаются. Фрида предупредила, что в этот день начинались Бои, и, наверное, поэтому к «лапочкам» они шли по пустынным коридорам. Олиф отстраненно следовала за остальными, выполняла все действия на автомате и не особо прислушивалась к тому, что ей говорили. Кто-то пытался завести с ней разговор, но вскоре понял, что все попытки попусту отнимают время. Женщины вернулись в свою огромную комнату, расселись по кроватям и принялись оживленно что-то обсуждать. Пару раз в их словах промелькало имя «Ринслер», но Олиф не обращала на него внимания. Ее заставило вздрогнуть другое имя. «Лекс». — Что вы сказали? — воскликнула девушка, приподнимаясь на локтях и свешиваясь со своей верхней полки. — Я? Я ничего, — всполошилась женщина, что недавно совершенно точно сказала: «Лекс». — Нет, вы говорили про кого-то… — Говорила? Не глупи, я ничего не говорила. — Вы боитесь? — удивилась Олиф, заметив выступивший пот на лбу женщины. — Боюсь? Чего? — Не знаю. Вы сказали одно слово, кажется, Лекс. — Тебе послышалось, — побледнела ее собеседница. — Нет, я точно слышала, что… — Тебе послышалось! — грубо отгавкнулась женщина, и отвернулась, делая вид, что не замечает встревоженной девушки. Но ведь она же совершенно точно слышала имя своего давнего знакомого! Лекс, эта тетка точно сказала Лекс. Интересно, почему на ее лице отразился такой испуг, как только Олиф начала задавать вопросы? Совпадение? Если и так, то очень, очень странное. Девушка нахмурилась, легла на свою койку и подложила локоть под голову. Она вспомнила, как когда-то нашла у Лекса значок Перводружинника. Почему-то вспомнился ей именно этот момент. Она тогда испытала удивительную гамму чувств, состоящих из одних противоречий: вроде и не важно — ну воин и воин, — но с другой стороны это означало, что он действительно обученный воин. Из-за кого он попал в пустыню? Он ей так ничего и не рассказал. Олиф бы с радостью сейчас позлилась на него, но неожиданно для самой себя вспомнила его таким, каким видела на оазисе. Красивым, чистым, таким необычным… стоило посмотреть на него, как дух захватывало. Особенно ей приглянулись его глаза — карие. Кому-то не нравится этот цвет, но ей нравился, потому что у нее самой был такой же. Прямо даже удивительное сходство. Девушка непроизвольно улыбнулась самой себе. Интересно, что с ним случилось? Почему он не ест вместе со всеми? Куда он делся? Может, с ним произошло что-то страшное? А может… его тоже отправили на Бои, и он, так же, как и Хэнк когда-то, не продержался? Нет, исключено. Олиф же видела, как он дерется. «Да откуда ты знаешь, хорошо он дерется или нет, дурочка? Ты в этом ничего не понимаешь!», — одернула она сама себя. Но ведь он же сам ее учил защищаться. Девушка вспомнила, как неоднозначно Лекс проводил ножом по ее телу, как ее платье плавно поехало вверх… как он смотрел на нее. «Да никак. Все, хватит». — Олиф перевернулась на другой бок. Заметила настороженный взгляд какой-то женщины. Глубоко вдохнула, снова перевернулась. «Дура ты», — злобно обругала она сама себя. Ну ведь точно же — дура. Нашла о ком сейчас думать, лучше бы подумала о том, как нарваться на Ринслера. Олиф закрыла глаза и вновь прокрутила в голове давно придуманный план. Она очень боялась просчитаться и пыталась продумать каждую мелочь, любой поворот событий, в особенности провальный. Девушка пыталась представить себе хотя бы примерные ходы отступления, если все пойдет не так. Она сама не заметила, как пролетело время. Наверное, Бои уже кончились, потому что к ним в комнату вошел Песчаник и приказал собираться на кухню. Олиф неохотно села, провела рукой по волосам, повернулась и свесила ноги. — Не ты, — покачал головой нелюдь. — Что? — удивилась девушка. — Тебя вызывает Ринслер. Сердце внутри нее бухнулось в пятки и забилось там с удвоенной силой. — Ч-что? Прямо сейчас? — Да. Слезай. Голос его не требовал возражений, и Олиф послушно выполнила приказ. Но перед этим едва заметным движением проверила на месте ли нож. Ножик, если быть точнее. Девушка поймала на себе любопытные и вместе с тем настороженные взгляды. Они буквально проедали дырку в ее спине. Посмотреть на Фриду она так и не решилась. Ее вывели наружу, и, схватив под локоть, повели по темным тоннелям. Олиф прикусила губу и уставилась в пол. Все получится. Обязательно. Все обязательно должно получиться. Они несколько раз свернули, кажется, даже прошли мимо коридора «лапочек» — света было очень много, но девушка как-то отстраненно об этом подумала. Ей было совершенно не до этого. Внезапно они остановились. Девушка подняла взгляд: точно, коридор «лапочек». Песчаник завел ее в комнату к, кажется, Родинке, и та, без лишних слов, усадила Олиф перед зеркалом. Принялась расплетать прическу, и проводить всякими кисточками по лицу. На удивление, «лапочка» не смотрела на нее осуждающим взглядом, просто двигала руками, словно кукла, не выражая никаких эмоций. Когда она закончила, то подошла к двери, позвала Песчаника, и тот вывел Олиф, которая снова уставилась в каменный пол, теребя складки платья. Если бы ее в этот момент спросили: почему? Олиф бы, наверное, не ответила. Нет, не почему она пол разглядывает, а почему именно в этот момент она подняла взгляд. Одним Берегиням известен ответ. Девушка посмотрела вперед, и сперва даже не сообразила, кого ведут к ней навстречу. Лишь спустя несколько мгновений она распознала в темном силуэте своего старого, язвительного знакомого. Именно того, о котором недавно вспоминала, и того, о котором так неохотно пыталась забыть. Лекса под локотки вели двое Песчаников, его руки были скованны в тяжелые кандалы. Кажется, он еле ноги переставлял, буквально висел на плечах песчаных нелюдей. Благодаря небольшому освещению, девушка совершенно ясно различила темно алую кровь на лице мужчины. Он тоже поднял взгляд, и, по-видимому, совершенно не ожидал увидеть ту, которую все-таки увидел. На его лице отразилось искреннее удивление и даже восхищение, а затем он перевел взгляд на дверь, и его скулы напряглись, а зубы сжались до такой степени, что, кажется, даже хруст послышался. Песчаник открыл дверь в личную комнату Ринслера, и приказал девушке входить. Олиф не чувствовала ног, ее охватил ступор, она не могла пошевелиться, и очнулась лишь тогда, когда поняла, что ее проводник начинает повышать на нее голос. Девушка сделала шаг вперед, но не удержалась и попыталась оглянуться, однако за ней встал Песчаник и закрыл своей спиной весь проход. Девушка чуть голову не вывернула, пытаясь еще разочек увидеть фигуру Лекса. В самый последний момент ей это удалось, и, к ее не малому удивлению, мужчина так же смотрел на нее. Их взгляды пересеклись. Буквально в эту же секунду за девушкой захлопнулась дверь.* * *
Ринслер с интересом разглядывал новую девчонку. Молоденькая, миниатюрная, правда, на внешность не очень привлекательная. Но это его устраивало. Олиф настороженным взглядом обводила комнату, в которую попала. Какие-то ковры висели на стенах, с ужасными узорам, большая кровать, разместившаяся прямо посередине комнаты, и занимавшая почти все место, старенький сервант, сделанный из давно почерневшего дерева. Казалось, что еще немного, и он просто прогнется под тяжестью кучи графинов с непонятной бардовой жидкостью, которые стояли на нижней полке. Рядом с кроватью лежал ковер, старый, по краям уже прогнивший, но видимо, хозяину нравилось. — Вина? — подал голос Ринслер. Девушка перевела взгляд на мужчину. По телосложению он чем-то напоминал Лекса: такой же плотный, только чуть побольше и пошире. В общем, ходячий бугай, больше похожий на бандита, с отросшей щетиной. Может, без нее он мог бы казаться даже привлекательным, но так напоминал пьянчуг из их села, только явно посильнее. Олиф кивнула на его предложение, приняла бокал, но не сделала ни глотка. Она мужественно стерпела, как ее любопытно-похотливо разглядывают, и даже почувствовала обиду, когда поняла, что интерес в глазах мужчины плавно угасает. — Садись, — пригласил Ринслер, указывая рукой на постель. Прозвучало это грубо, но девушка послушно села. Она старалась дышать ровно, чтобы ни чем не выдать своего волнения. Надо же, а у него мягкая постель. Олиф всегда о такой мечтала. В голову пришел давно тревоживший ее вопрос: откуда тут это все?! Но он улетучился почти так же неожиданно, как и появился, и его место сменило дикое волнение. Олиф вымученно улыбнулась и попыталась состроить приветливую рожицу. Но, кажется, играть перед мужчиной было вовсе не обязательно. Ринслер был уже изрядно пьян — похоже, Бои действительно были зрелищными — и явно погрузился в свои мысли. Это помогло девушке осмелеть: он не соображает, а значит, чаша весов с удачным исходом плавно перевешивает. — Ты, видно, смелая, — протянул он, но выглядело это скорее, как утверждения самому себе. — Но скоро все изменится. — Мужчина сделал долгий глоток. Олиф молчала. — Ты мечтала о чем-то раньше? Девушка нерешительно пожала плечами. Она вообще не любила всякие долгие, философские темы, потому что не знала, что говорить. — Ты мечтала о счастье? — иронично изогнул бровь пьяный мужчина. Олиф покачала головой. У каждого свое понятие счастья, но у Олиф его не было вообще. — О принце на белом коне? Девушка удивленно прыснула от такой нелепости. — О семье? — продолжал гнуть свою шарманку Ринслер. Олиф хотела уже покачать головой, но в последний момент передумала. Потому что поняла: о семье она действительно мечтала. Слабо кивнула. — Ха, о семье! И где она? Семья твоя. Вот видишь, наверняка такая, как ты в реальном мире сделала много хорошего, и что, ты надеялась на помилование Берегинь? И где ж эти Берегини? Где помилование? Нет, ни того, ни другого. Люди вообще получают только то, чего не хотят. А потом начинают мечтать о чем-то великом, красивом, но несбыточном. А знаешь, почему? Ринслер снова сделал долгий глоток. — Потому что все это помогает им выжить в этом дерьме, что их окружает. Мужчина неожиданно залпом осушил остатки жидкости, и так резко наклонился к Олиф, что та успела лишь испуганно дернуться, а в следующую секунду его губы впечатались в ее. Грубо и неприятно, так, что девушку тут же окатило волной неприязни. Она быстро отстранилась, и, так же, как и он недавно, залпом выпила все вино. Поморщилась от горького привкуса, едва сдерживаясь, чтобы не закашляться. Ринслер выглядел озадаченным и, похоже, начинал злиться, видя непослушание девчонки. Олиф постаралась быстренько перевести тему, пока все не зашло слишком далеко. — Я бы хотела еще бокал вина. — Встань и возьми, — отмахнулся мужчина. — Но я думала, что… — Ты что, сама не можешь встать и взять? — перебил он. Девушка нахмурилась, чувствуя, как внутри нее понимается буря эмоций, главная из которых: гнев. Он медленно пропитывал каждую клеточку ее тела, вызывая далекие воспоминания о том, как когда-то и Лекс так же грубо с ней обращался. Олиф сжала челюсти, стараясь не дать себе натворить глупостей. Но удержаться все равно не могла. К тому же Фрида все равно намекнула, что дерзость тут не в почете. — Я была знакома с одним человеком, и знаешь, ты очень на него похож. — Надеюсь, это значит, что я такой же привлекательный. — Нет, ты такой же гордый и упрямый. Скорее в лепешку разобьешься, чем позволишь себе снизойти до женщины. У нас в селе, когда пастух выводил пасти овец, в стаде всегда находился какой-нибудь баран, который останавливался посреди поля и продолжал путь только после того, как его хорошенько пинали под зад. Она не просто дерзила, она откровенно нарывалась. И Ринслер сразу понял это, но вместо того, чтобы проучить ее, он решил узнать, что эта дурочка задумала. Такие скромницы обычно и слова сказать не могут, и он был уверен, что в его комнате она оказалась не просто так. Тем более, он был прекрасно осведомлен, с кем она попала сюда. Если это очередная игра Лекстера, то Ринслер был готов сыграть. Вот только правила он всегда диктовал сам. — А ты смышленая. И мне не нужен пинок под зад, чтобы принести тебе бокал вина. — Мужчина усмехнулся и поднялся с кровати. Подошел к старому, полуразвалившемуся серванту и начал наливать красную жидкость в прозрачный бокал. Олиф медленно поднялась, глубоко вздохнула, чувствуя, как бешенный ритм сердца стучит в ушах, и вытащила своей маленький ножичек. Нет, она не собиралась никого убивать, тем более даже крысу таким «оружием» зарезать не получится. Девушка быстро приблизилась к мужчине, украдкой перевела дух и замахнулась. Все произошло настолько неожиданно, что Олиф даже пискнуть не успела. На пол полетел почти полный бокал вина, Ринслер молниеносно развернулся, чуть пригнулся, на тот случай, если девчонка все же успела направить удар, и буквально в эту же секунду выбил у нее из рук нож. Выпрямился, их взгляды пересеклись: ее — обреченный, с проблесками страха, и вместе с тем решимостью, затаившейся глубоко-глубоко, чтобы никто не смог этого разглядеть, и его — злой, разъяренный, который явно давал понять: он был готов в одно мгновение разодрать девушку на кусочки. И все же, было в его взгляде еще кое-что — удовлетворение. Он ведь знал, что что-то тут не так. Ринслер злобно что-то прорычал, замахнулся и с такой силы огрел Олиф по лицу, что та не устояла на ногах, упала, ударившись лбом о тумбочку, так не вовремя оказавшуюся здесь. В глазах потемнело, мир покачнулся, в ушах зазвенело. Девушка издала хриплый стон, и почувствовала, как сильные руки схватили ее за плечи, дернув куда-то в сторону. В животе образовался тугой комок неосознанного страха, но как только Олиф почувствовала под спиной мягкую пружину, то поняла, что мужчина кинул ее на свою кровать. Комок рассеялся, сменившись простым смирением. Она ведь прекрасно понимала, на что шла, и под чем подписывалась. Главное, чтобы «король» этого подземелья разозлился действительно сильно. Ринслер что-то невразумительно орал, вперемешку пытаясь доказать девчонке, что у нее бы все равно ничего не вышло, и смешивая все свои слова с матом. Но Олиф было все равно, она краем уха различила слова: «Ты все равно сдохнешь, тварь», и улыбнулась. И тут же поняла, что в комнате повисла тишина. Мужчина был немало удивлен ее улыбкой. Девчонка была не сумасшедшей — в этом он не сомневался, потому что сам видел ее глаза. А Олиф продолжала улыбаться. «Ты все равно сдохнешь». Да, именно так. Она все равно сдохнет. И каждый раз, снова и снова прокручивая в голове эти слова, ей хотелось смеяться, потому что вот так вот «сдохнуть» она должна была давно, и, тем не менее, все равно лежит тут, и ждет, когда же уже этот глупый мужик вызовет Хозяина. И тот вызвал. Открыл дверь, подозвал какого-то воина и грубо велел исполнять приказ. А затем вернулся к Олиф. Встал напротив и принялся разглядывать, пытаясь понять, как Лекс заставил ее сделать… все это. Девушка села, расправила складки платья, вытерла рукавом стекающую по лицу кровь и взглянула на Ринслера. Дурак. Будь она на его месте, прирезала бы себя, да и все. Но они тут все вопросы решают с Хозяином. Интересно, что они ей сделают? Руку отрежут? Может, ногу? Или голову? А если они ничего не будут делать? Нет, исключено. Голова кружилась, и рана на лбу с каждой секундой щипала все сильнее. По щеке текла теплая жидкость, иногда попадая на краешек губ. Олиф всеми силами старалась не скосить взгляд вниз, иначе она точно упадет в обморок. Ринслер внимательно следил за каждым ее движением, понимая, что эта дурочка не сама додумалась до такого. — Твое счастье, что ты такая неудачница, — с усмешкой заметил мужчина. Олиф исподлобья мрачно посмотрела на этого напыщенного индюка. Ну вот точно же — вылитый Лекс. Почему-то то, что она даже не старалась его задеть своим ножиком, ему даже в голову не пришло. Девушка видела, что мужчина напряжен до предела. Да и вообще, кажется, хочет обвязать ее веревками и бросить в какой-нибудь сырой подвал, а за неимением такового, хотя бы в камеру. Наконец, в комнату ворвались двое: один Песчаник и один человек. Нелюдь что-то сказал Ринслеру на их языке, тот ответил и, когда Песчаник дернулся к Олиф, быстро еще что-то добавил. — Она не причинит вам вреда, — сказал мужчина на понятном девушке языке. К ней подошел этот самый Песчаник и один воин-человек. Второй взял ее под локоть и потянул на себя, призывая встать. Дождавшись того момента, когда его ладонь, сжимавшая ее руку, окажется на уровне ее лица, девушка резко дернулась и впилась зубами в грубые, покрытые мозолями пальцы. Воин взвыл (больше от неожиданности), буквально тут же к нему кинулся Ринслер, и снова Олиф получила жестокую, обжигающую пощечину. Голова мотнулась в сторону, челюсть заныла намного сильнее, чем в прошлый раз. — Ах ты, сучка, — зарычал мужчина, схватил девушку за руку, опрокидывая на пол, повернул ее спиной вверх, заламывая руки за спиной. Чем-то их связал, в рот засунул какую-то тряпку, закинул на плечо и понес по темным коридорам. За ними, теперь уже более внимательные, следовали Песчаник и воин-человек, готовые, если что, тут же ударить девушку так сильно, что она тут же забудет, как мать родную звали. Олиф не шевелилась, просто безвольно висела на плече у Ринслера, словно мешок с тяжелой мукой. Хорошо, что он не видел, как на лице девушки снова заиграла улыбка.* * *
Ее посадили в какую-то камеру, предварительно развязав руки и вытащив кляп. Ринслер угрожающе предупредил, что на входе стоят двое очень хорошо обученных воинов, и если он узнает, что тут что-то происходит, и ему это не понравится, он отдаст Олиф этим воинам. Она и без слов все прекрасно понимала, и больше не нарывалась. Они ушли, оставив девушку в одиночестве. Почему-то все охранники стояли у них на выходе, а в самом помещении находились только заключенные. Но, наверное, это и к лучшему. Олиф прислонилась к холодной стене. Голова кружилась, челюсть наверняка распухла, на щеке уже точно появился огромный синяк. Однако больше всего девушка волновалась за голову. Кровь понемногу останавливалась, но все-таки приложилась о тумбочку она славно. Ей очень-очень хотелось заплакать, в горле уже и комок встал, глаза намокли, но слезы все не выходили. Не было их и все. Похоже, за последние годы она совсем очерствела, раз даже плакать разучилась. Олиф закрыла глаза, опустилась спиной на холодный пол. Она все еще не оставляла надежды, что за этот поступок ее, наконец, убьют, лишив всех этих мучений.* * *
Ринслер вышел из подземной тюрьмы в сопровождении двух воинов, едва сдерживаясь, чтобы не развернуться, и не порезать эту идиотку на мелкие кусочки к чертовой матери. Он все-таки не удержался и с силой впечатал свой кулак в каменную стену. — Ну-ну, не злись, — раздался детский, но до колик противный голос в темноте. Мужчина вздрогнул, однако головы не повернул, делая вид, что не удивлен. — Можете идти, — приказал Хозяин остальным двум воинам. Как только те скрылись за поворотом, чокнутый предводитель Песчаников вышел из тени, но лицо его по-прежнему было едва различимым при свете всего одного факела. — Рассказывай. Хозяин подошел вплотную к Ринслеру, но тот не сомневался что там, в тени, скрываются еще как минимум три воина, готовые костьми лечь за своего «папочку» — так его часто называли среди «своих». Слишком уж заботливым он был, что иногда доходило до полного неадекватного состояния, стоило кому-нибудь нарушить правила. — Эта девчонка кинулась на меня с ножом. — И как? Успешно? — озабоченно поинтересовался Хозяин, переплетая песочные пальцы между собой. — Конечно, нет. Дело не в этом. — Не в этом? А в чем? — Этот противный голос вызывал в Ринслере такое раздражение, что хотелось просто взять и выбить все зубы этому… предводителю. — Она — дура наивная, причем абсолютно не знакомая со здешними правилами. — Хочешь сказать… — Ей кто-то подсказал так поступить. Причем этот «кто-то» явно недолюбливает ни тебя, ни меня. — И ты, конечно же, знаешь, кто, — удовлетворенно кивнул Хозяин. — Догадываюсь, — уклончиво ответил ему Ринслер. — У нас тут есть только один человек, кто может быть настолько тупым. — Я всегда его ненавидел, — зацоцкал языком их главарь. Его глаза налились привычным холодом. Кое-кому сегодня точно достанется. В очередной раз. — Я тоже, — тихо отозвался мужчина. — И что ты хочешь делать, мальчик мой? — Глаза Хозяина загорелись азартным блеском. От этого дурацкого обращения Ринслера передернуло. Он ненавидел уменьшительно-ласкательные имена и прозвища. — Посмотрим, что их связывает. Скорее всего, ничего. Но вдруг повезет? Если что-то будет, заставим его помучиться, пусть посмотрит, как из нее все кишки выжмут. К тому же, эта дура должна получить хороший урок. Она останется в камере, и просидит там столько, сколько нужно. И пусть только попробует выкинуть еще что-нибудь — я ее сам убью.Глава 12
Олиф впервые чувствовала себя такой опустошенной. Даже боль во всем теле ее сейчас не особо заботила. Казалось, ее эмоциональный предел достиг своего пика, и в тот момент, когда Ринслер впервые ее ударил, он вышел за свои пределы, пересекая все невидимые границы, выстроенные из постоянного самоконтроля. Больше ей не хотелось ничего контролировать, понимать и вообще чувствовать. Девушка на такое не рассчитывала. Она думала, ее огреют плетью — этого она бы точно не пережила. Но камера… полное одиночество. Такой исход был неожиданным, ведь все говорили о реальном наказании. А оказалось, что она не только осталась жива, но еще и загибается тут в полной тишине. Действительно, хорошее наказание. Но только не для Олиф. Это было слишком… Смерть была бы идеальным выходом. Теперь девушка думала о ней все чаще, представляя ее по-настоящему реальной. Она даже иногда рисовала себе в уме картинки, как это произойдет. Раньше как-то казалось, что сама мысль об этом не достойна прощения. А теперь было уже все равно. Олиф то открывала, то закрывала глаза, вспоминай свой дом, свою семью. С какой-то горечью в душе, девушка вдруг поняла, что Лекс был прав. Она виновна. Она убила человека, неважно какого: доброго или злого, важно то, что она пошла на это. Она лишила его шанса на то, чтобы прожить свое время. Ведь, наверняка, ему этого времени было отведено достаточно. А Олиф его забрала. Кто знает, может, поэтому она еще жива? Отрабатывает чужие часы, мучаясь в ожидании неминуемой смерти. Интересно, что произошло бы, не поступи она так? Что-нибудь да произошло бы, это уж точно. Какой толк думать о том, чего не случилось? Но эти мысли не давали ей покоя. Раз за разом Олиф возвращалась в прошлое, вспоминая маму, которую не могла отпустить из своего сердца вот уже восемь лет… к папе, которого она, возможно, могла бы спасти, к Марике, к Тимке… Прошлое стягивало ее в тиски, сжимая горло, парализуя конечности, мешало двигаться вперед. И чем больше она погружалась в воспоминания, тем труднее ей было вернуться обратно, в реальный мир. Теперь она жила этим прошлым, жила воспоминаниями. «А что было бы если бы…». Девушка снова открыла глаза. Посмотрела на темный потолок. Лежать на каменном полу было холодно и жестко, ее постепенно пробирали мурашки. Головная боль утихла, но скула по-прежнему ныла. Наверное, впервые в жизни ее так избили, хотя Олиф и не надеялась, что легко отделается. Где-то справа от нее послышалось странное копошение. Девушка повернула голову на звук, но даже, несмотря на светожелов, ничего не увидела. Она спихнула этот звук на крыс, но чуть погодя поняла всю абсурдность своих мыслей: крысы под землей?! Шум повторился. — Кто здесь? — испуганно спросила девушка, немного шепелявя, так как рот открывать было больно. — Где? — пришел ответ. — Кто ты?! — теперь уже по-настоящему испугалась Олиф. Она села, прижимаясь к стене. — Кто? — голос отражался от стен гулким эхом, но явно принадлежал старому человеку. Или не человеку. Справа от Олиф стена затряслась, и один из камней поехал вперед, создавая громкий скрежет. Девушка испуганно пискнула и быстро переползла на другую сторону. Камень упал очень аккуратно, буквально рядом со стеной, и в проеме, который вел в другую камеру, показались два удивленных глаза. — Это ты меня звала? — довольно старческим голосом поинтересовался неизвестный. — Нет, — замотала головой девушка. — А кто спрашивал: «Кто здесь, кто здесь»? Олиф пару раз моргнула. За стеной явно находился какой-то дед, и наверняка сумасшедший, поэтому, что бы лишний раз его не злить, она пискнула: — Извините. — У мамки своей прощения просить будешь! Девушка не сводила настороженного взгляда с нового (или старого?) обитателя тюрьмы. Старик тоже немного поразглядывал ее, а потом задорно улыбнулся. — А ты миленькая! За что тебя так? Олиф поняла, что под «так» подразумеваются следы побоев на ее лице. Наверное, выглядит она еще хуже, чем ей казалось до этого, раз даже при таком болезненно-зеленом свете видно, как распухло все лицо. — Это вышло случайно. Я сама виновата, — уклончиво ответила она. — Эх, ты! — укоризненно покачал головой дед. — Здоровая вроде девка, а мозгов в голове — во! — И для наглядности ткнул в проем кулаком. Девушка обиделась. Да, она не образованная, да, у нет прекрасных манер, да, она не знает этикета и прочей туфты, но утверждать, что она глупая дурочка — это уже слишком. — Вы-то откуда знаете? Или вам из камеры лучше видно? — У, не дерзи мне, малявка, — в ответ погрозил ей пальцем старик. — Я побольше тебя видел, уж поверь. И вообще — что за манеры?! Олиф тут же постыдилась своих слов, но внешне постаралась принять максимально оскорбленный вид. — Вы… — Не выкай! И вообще, лучше б рассказала, за что сюда попала! — Что? — удивилась девушка. Уж чего-чего, а таких слов она не ожидала услышать. Дед искренне, с неким удовольствием, стукнул себя по лбу, явно выражая этим все свои мысли и впечатления. — Ну ведь говорю же, мозгов — во! — Да вы… — Не выкай! — Но вы… — Не выкай!! Олиф возмущенно открыла рот, и тут же его закрыла, щелкнув зубами. Какой смысл спорить с сумасшедшим? Намного разумнее просто промолчать. — Ну, чего замолчала? — спустя некоторое время спросил старик, пытаясь через отверстие посмотреть, что происходит у нее в камере. — Не хочу говорить, — тихо ответила девушка. — Не хочешь? — Нет. — Или не можешь? Олиф изумленно уставилась на старика. — Не спрашивай, — тут же отозвался он, — у меня глаз-алмаз! — Вы все видите? — Не все, но твою скулу тяжело не увидеть! Девушка завистливо прикусила губу, но тут же об этом пожалела — та отозвалась неприятной болью. Олиф бы не отказалась от такого зрения. Ей уже надоело постоянно приглядываться, щуриться, и в итоге понимать, что она все равно ничего не увидит в этой полутьме. — Поживешь с моё, и не такому научишься! Девушка мысленно вздрогнула. Ей совершенно не хотелось доживать до его возраста. Гнить здесь все это время? Нет уж, спасибо. — Так за что тебя так? — подал голос дед. — Просто так. — Эх, девочка, просто так здесь даже пыль не вытирают. Ну, рассказывай! — Зачем? Мне и так нелегко. — Олиф желала одного: лечь и забыться, но ее, как назло, теребили глупыми, никому не нужными вопросами. — А кому легко? Давай-давай, если не хочешь умереть тут, тебе придется разговаривать. — А может, я хочу умереть? — Нет, не хочешь. Говори уже! Девушка фыркнула, и челюсть тут же пронзила острая боль. — Я… кинулась с ножом на Ринслера. — Сказала и самой стало стыдно. — Зачем? — присвистнул старик. — Потому что дура. Рады теперь? — Олиф обиженно поджала губы, провела рукой по лбу, стирая кровь, и еще сильнее прижалась к холодной стене. — Эх ты, глупая! Поумнее ничего придумать не смогла? — Нет. Сердце кольнула обида. Ей нужна была поддержка, хоть какая-нибудь. Любая. Просто увериться, что разбитый лоб и опухшая челюсть — это не напрасная жертва. А ее просто взяли и добили. — И все это ради того, чтобы не ложиться с ним в постель? — Не только. И вообще, я не обязана вам отвечать. — Но отвечаешь. — Да потому что… потому что… — Ой, ладно-ладно, — пошел на попятую старик, видя ее жалкие попытки оправдать себя. — Что ладно? Что ладно?! Легко вам говорить, сидя в камере! Не вы человека убили, не вас в пустыню кинули, лишив всего, всего, понимаете?! Не вас Песчаники схватили, не вас использовать пытались! Легко сказать «ладно», а вы представьте себя на моем месте! — Что мне представлять? — улыбнулся снисходительной улыбкой дед. — Сама-то как думаешь, как я тут оказался, а? — Не знаю. — Олиф приложилась щекой к холодной стене. Говорить было очень больно. — Так же, как и ты. Правда, рядом со мной никого не было. В отличие от тебя. — Со мной тоже… постойте, что? Вы что, видели нас? — Она хотела пояснить, что под «нас» имела ввиду ее и Лекса, но новоиспеченный сосед тут же прытко отозвался: — А то! Я же тут давно сижу, я всех вижу! Тем более не заметить Лекстера просто невозможно! — Вы его знаете? — подалась вперед девушка, в одно мгновенье забыв про боль. — А кто его не знает? — Старик был немало позабавлен ее реакцией. — А вы… вы его не видели больше? — О, вот видишь, заговорила! — Я не… — Да не красней ты так! Не маленькие уже. К тому же, всем известно — хочешь разговорить девушку, начни говорить с ней о любви. — О какой еще любви?! — Такого абсурда Олиф еще не слышала, и жутко смутилась, когда поняла, что воскликнула слишком громко. — Видел я его несколько раз, но сюда его не приводят. Он, скорее всего, в самых нижних камерах. — Почему? — Что — почему? — Почему в этих камерах никого нет, а его в нижние посадили? — Девушка искренне ничегошеньки не понимала. — Да, было за что. — В смысле? Он что-то сделал? Старик хотел было ответить на еевопрос, но вдруг замолчал, и спустя несколько секунд озабоченно воскликнул: — Ой, сюда идут! Он ловко просунул руки в отверстие, схватил камень, и вставил его обратно так, словно ничего и не было. Почти в этот же момент послышался скрежет открываемой двери. Олиф пару раз глубоко вздохнула, стараясь перевести дух. Вряд ли это к старому деду пришли. Она не ошиблась. Перед ее камерой встал Ринслер. Позади него были еще пара воинов, но девушка не уделила им никакого внимания. — Прохлаждаешься? — презрительно осведомился мужчина. Она промолчала. Просто знала, что так безопаснее. — Может, ты уже решила попросить прощения? Нет, скорее, молить о прощении? Снова молчание. — Язык проглотила? Неужели ты думала, что это сойдет тебе с рук, а? Дура. Олиф позволила себе злобный взгляд. Если бы она думала, что это сойдет ей с рук — поступила по-другому. — Молчишь. Правильно, молчи. Эй вы, — обратился он к свои помощникам, — передайте кухаркам, что на ближайшую трапезу будет одной тарелкой меньше. Девушка презрительно фыркнула. Ее морили голодом, жаждой, солнцем, даже смертью. Какая-то глупая тарелка с кашей для нее ничего не значит. Мужчина прекрасно расслышал этот звук и уже на выходе добавил: — Хотя нет, две следующие трапезы. Дверь хлопнула, оставляя после себя глубокое эхо, которое разнеслось по всему помещению. Девушка прислонилась к стене, закрывая глаза. Подумаешь, каша. Интересно, как скоро она, Олиф, умрет уже наконец? Может, довести его до ручки, чтобы он сам ее прихлопнул? Глупая смерть. Хотя, какая смерть будет здесь не глупой? От голода? От жажды? От помутнения рассудка? Олиф усмехнулась про себя. Когда-то ей так же хотелось довести до бешенства Лекса. Прошло довольно много времени, прежде чем камень из стены снова упал к ней в камеру. — С ним лучше не шутить, — послышался в темноте голос старого деда. — Я знаю. — Знаешь — и все равно нарываешься. Неужели Берегини совсем обделили тебя умом? Олиф пропустила колкую фразу мимо ушей. Сейчас ее интересовало кое-что другое. — Расскажите, что вы знаете о Лексе… — О ком? — удивился старик. — О Лексе. — Кто это? — Вы что, смеетесь надо мной? — возмущенно воскликнула девушка. — Я? Ты слышишь, чтобы я смеялся? — Тогда расскажите, что вы знаете! — Я ничего не знаю, — сделал искренне непонимающее лицо дед. — Знаете! — Олиф было неприятно и обидно одновременно. — Как я могу рассказать что-то о том, кого я не знаю? — Ну вы же сами говорили, что… — Я-а?! — Ну и пожалуйста. — Она отвернулась к стенке и попыталась расслабиться. Чего ее новый сосед хотел этим добиться, было совершенно не понятно. Хотя, какой спрос может быть с сумасшедшего. Девушка лишь сильнее раздражалась. Из головы не выходила его фраза: «Да уж, было за что». Что это могло значить? Лекс успел тут что-то натворить? Но ведь это на него совсем не похоже. Более рассудительного человека она еще не видела. — Твое надувшееся лицо делу не поможет, — спустя какое-то время подал голос старик. — В смысле? — отозвалась Олиф. — Без всякого смысла. Вместо того, чтобы обижаться, нужно действовать. Только тогда добьешь результата. — Спасибо за совет. Учту. — Ой, распустила тут нюни, царевна, — издевательски пролебезил старик. — Да что вы все издеваетесь надо мной? — не выдержала девушка. — Потому что грех над такой дурочкой не поиздеваться. Как тебя только этот парень выдерживал? — Судя по всему, вы все же помните его. — Конечно, помню! — кивнул дед, и, кажется, задел лбом стенку. — Как такой экземпляр можно забыть? — Расскажите, что вы знаете, — попросила Олиф, и тут же добавила: — пожалуйста. — Эх ты! — покачал головой тот. — Тебе о своей голове думать нужно… ладно, расскажу, там все равно ничего интересного. Только ты это, двигайся сюда, неудобно мне кричать на всю тюрьму. Девушка, сжав зубы, медленно перебралась на другую сторону камеры, туда, где было «окошко» между ней и ее соседом. Казалось, что ее ударили не только по лицу, но и по всему телу. Она чувствовала жуткую слабость, ноги затекли, а руки немного тряслись. Олиф почти вплотную прислонилась к проему и приготовилась слушать. И хотя Лекс, по сути, был для нее никем, она все равно чувствовала необъяснимое волнение. Может, этот дед и прав: дура она все-таки. Старик слегка прокашлялся. — До того, как сюда попали, сколько вы пробыли в пустыне? — Где-то месяц, — ответила девушка заученное число, хотя в его правильности искренне сомневалась. Она не считала дни в этой пустыне. — Много… ну да ладно. Попал он сюда, то есть к Песчаникам, два года назад… Олиф непроизвольно вздрогнула: два года?! У нее срок наказания — три. И эти три года представлялись ей совершенно невозможными, а тут… — До сих пор вижу молоденького юношу, разбитого, хилого, тощего. Тогда еще подумал: не выживет ведь, хоть бы убил его кто-нибудь в первом же Бою, дурака-то. Но не убили. Смелый был пацан… Не знаю уж, как и за что его жизнь тут держала, но чем сильнее по нему били, тем сильнее он сопротивлялся. Помню, вот как сейчас, дрался он очень хорошо. Воином, видать, был в прошлой жизни. Шли месяцы, он показывал хорошие успехи, подавал большие надежды, Песчаники стали обращать на него внимание. А в один прекрасный день сюда попал еще один юнец. Я его мельком видел, и уже тогда отметил, что они похожи. И ведь не ошибся. Этот-то новенький за Песчаной Завесой точно воином был — Перводружинником. Я значок его видел! Они сдружились, вот уж действительно, как говорят, два сапога — пара. Я слышал, попали они сюда по одной и той же причине. Это, наверное, и сблизило их. Одно могу сказать: сколько живу, а такой дружбы не видел еще. Они по духу близки были. Вместе черной работой занимались, вместе тренировались, вместе на поле боя выходили, и побеждали тоже вместе. Один упадет — так второй в кровь разобьется, но и себя защитит, и его вытащит. Да, были времена… О них по всему лабиринту легенды ходили… на них ровнялись все. Песчаники рады были такой славе до невозможности, сделали их обоих своими любимчиками. Тогда-то я и заметил, что глаза у Лекса горят запредельным энтузиазмом. Ты ведь не знаешь, — обратился он к Олиф, — как тут «молнии ловят»? Девушка помотала головой, потом опомнилась и вслух сказала: — Нет. — Сложная работа. Дожди в пустыне ой какие редкие, но если все же идут, то обязательно с громом и молнией. Ливни такие, что убить могут. Песчаники выходят наружу, расставляют железные столбы по кругу, и ждут, когда же в песок ударит молния. Знаешь, что бывает, когда в песок бьет молния? — Нет, — снова покачала головой Олиф. — Образуется стекло. Настоящее, чистое. Песчаники забирают его и отдают своим мастерам, а те уже делают из него броню для своих «домашних питомцев» — змей. Эту броню ни один меч не возьмет, что там, таран для них, как спичка. «Ловить молнии» любили все Песчаники, это как праздник, куда каждый обязан сходить. На этот «праздник» собирались все Песчаники — целая процессия! — Старик непроизвольно усмехнулся. — Они открывали выходы и выбыирались наружу. На тот момент, все они были уверенны, что люди им подчиняются, и бежать им некуда. Песчаники искренне считали, что все их рабы преданы им, как своим королям. Наверное, поэтому и не закрывали выходы. Они «ловили молнии» недалеко, и думали, что смогут предотвратить любой побег. Я не знал, что Лекс решил сбежать. Знал бы — остановил бы, несмотря ни на что. Но они, два лучших друга, молчали, как две рыбки под водой. План простой был: открыть все камеры, все двери, в общем, выпустить всех, кого только можно. Даровать свободу. Они одного не учли: в подземелье было слишком много народу. Началась такая давка, что некоторые просто не выжили — их растоптали. Людей было множество, все пытались пробраться к выходу по этим узеньким тоннельчикам. К тому моменту, как два лучших друга добрались до ближайшего выхода, вернулись Песчаники. Я не знаю, что случилось, меня там не было, но судя по рассказам, Лекс успел выбраться наружу ровно за секунду до того, как Песчаники закрыли все выходы. А вот его друг не успел. Он остался здесь, внутри, вместе с озлобленными хозяевами пустыни. Их пытали и избивали за непослушание. Парню, как одному из организаторов побега, досталось больше всего. Его держали здесь, в этой тюрьме, и я сам видел, как он ждал, когда же его напарник вернется за ним. Шли месяцы, а Лекса так и не было. Однажды, сидя вот в этой камере, в который сейчас сидишь ты, он пообещал, что если тот вернется за ним, он его убьет. Вызовет на Бой и убьет, чтобы отомстить. — Лекс же вернулся, — прошептала Олиф, — но я недавно видела его. Он жив, это точно. Значит, они еще не встретились? Или его друг не дожил до этого дня? — Ха, не дожил! Этот поганец еще всех нас переживет. После того случая он снова стал побеждать, и постепенно обеспечил себе местечко под солнцем. — Значит, он жив? — Девушке очень бы хотелось услышать, что его уже нет. Она не хотела, чтобы кто-то пытался убить Лекса. — Я тебе больше скажу: ты только что с ним разговаривала. — Постойте… что?! Сердце сделало крутой кувырок, стукнулось о прочные кости, и, вернувшись на место, да так часто забилось, что Олиф показалось, будто ее сейчас хватит удар. — Это… Ринслер?! Ринслер — лучший друг Лекса?! Но… как?! — Такое просто не укладывалось у нее в голове. Ну да, есть между ними что-то общее, но не до такой же степени! Они просто не могли быть лучшими друзьями! — Вот так. Некоторые вещи невозможно объяснить. Зато теперь вы с Лексом на одной стороне, — ободряюще сказал старик. — Почему? — не поняла девушка. — Вы оба перешли Ринслеру дорогу. — И спустя мгновенье добавил: — Молись, чтобы он не расправился с вами обоими одновременно. Твои чувства — лучшее оружие для него. — Какие еще чувства? — моментально насупилась Олиф. — Жалость. Она убивает.* * *
Олиф отстраненно водила пальцами по распушившемуся светожелу, и смотрела куда-то вдаль. Старик, видя рассеянность девушки, деликатно вернул камень на место и дал ей время поразмышлять. А размышлять было над чем. Лекс кого-то убил, там, в своем мире, и попал сюда, к Песчаникам. Кого он мог убить? Девушка не знала. Но кое-что она знала абсолютно точно: что-то его тут держало. Неужели он хочет вернуться обратно? Но это же безумие. И не потому, что просто напросто не выживет, а потому, что его не примут. Никогда. Олиф непроизвольно усмехнулась. Это Лекс-то не выживет? Ха, да он скорее поубивает тут всех, но с жизнью не расстанется. Как и Ринслер. Ведь старик прав: они похожи, чем-то странным, неуловимым, но если присмотреться внимательно, то сходство было очевидно. И все же, девушка никак не могла поверить собственным мыслям: Лекс и Ринслер — лучшие друзья, правда, когда-то в прошлом, но, тем не менее, даже этот факт казался полным абсурдом. Неужели эти два человека могли когда-то защищать друг друга? Стоять друг за друга горой? Лучшие друзья… У Олиф никогда не было друзей, и в дружбу она не верила, тем более, в женскую. На ее глазах разворачивались такие драмы, когда девушки (в основном содержанки) клялись друг другу в пожизненной верности, а затем, стоило появиться лишь одному поводу (в основном под названием «мужчина»), как они тут же забывали обо всех своих клятвах. А уж способам, которыми они терроризировали друг друга позавидовал бы любой более менее опытный жулик. И вот, когда соперница устранена, они с честными глазами заявляют своей некогда лучшей подруге: «ну я же люблю его!». Олиф не понимала, как можно рисковать жизнью ради кого-то. Нет, конечно, она бы рискнула, и, если бы понадобилось — отдала бы жизнь за своих родных. Но то ж родные! А тут просто друг. Сегодня один, завтра другой, потом третий. Многие меняют их так же, как постели Перводружинников. Но, похоже, Лекс так не считал. Они вместе с Ринслером через многое прошли, и не просто прошли — они выжили. Вместе. Рука об руку. А потом, несмотря ни на какую дружбу, Лекс оставил своего друга, за которого когда-то жизнь мог отдать, погибать тут, в аду. Девушка усмехнулась. Ровно год назад в село Чернь вернулись трое Изгнанников… а до этого, десятилетиями не возвращалось ни одного. Похоже, побег, устроенный двумя лучшими друзьями, все-таки был не напрасным. Кто-то смог вернуться домой. «Да, — тут же саркастически отозвался внутренний голос, — один спился, второго убил житель села, третьего просто не приняли». Неужели это того стоило? Олиф нахмурилась. Ведь Хэнк рассказывал ей о Песчаниках, и еще о каких-то животных-созвездиях… он же не мог узнать об этих нелюдях столько всего, не видев их ни разу. Он был здесь. И, скорее всего, сбежал как раз благодаря Лексу и Ринслеру. Девушка начала размышлять над теми историями о созвездиях, которыми с ней делился Хэнк, и, наконец, решилась спросить о них у своего соседа по камере. — Эй, простите… — Прощаю, — тут же ответил голос, и слегка посмеиваясь, добавил: — Что ты хотела? — Да просто… спросить кое о чем. Камень из стены плавно упал вниз. — Да? Олиф поерзала на месте. — Вы случайно ничего не знаете о созвездиях? — О каких таких созвездиях? — насторожился старик. — Ну-у… медведь, лиса, и волк, кажется, — пояснила девушка. — Хм… — задумался дед. — А тебе зачем? — Они вам знакомы? — А тебе зачем? — Да так, просто. — Ну раз просто, то не скажу. Олиф опешила. — Не скажите? Почему?! — Пока тебе все просто, я буду молчать. Девушка злобно сжала кулаки. Как же ей надоели эти игры. — Мне интересно, — сказала она, стараясь вложить в эту реплику весь свой пыл. — Неа. — Мне очень интересно. — И не пытайся. — Мне очень-очень интересно! — так задушевно изрекла девушка, что будь на месте старика кто-нибудь более впечатлительный — непременно бы прослезился. — Эх, — махнул рукой старик, — ладно. Черт с тобой! Там все равно ничего интересного. В прошлый раз «ничего интересного» обросло такими подробностями, что Олиф поспешила придвинуться поближе к соседней камере. — Ты же знаешь историю про Гурума Хахмого? — Кто это? — удивилась девушка. — Тот, из-за кого образовалась Песчаная Завеса, — ворчливо пояснил дед. — А, ну да. — Так вот забудь ее. Существует и другая легенда. В ней говорится о том, что Гурум Хахмой был вовсе не Изгнанником, а хранителем всех Берегинь. Когда-то давно Берегини обзавелись злобными «подружками», мечтавшими захватить власть — навками. Говорят, это были женщины неземной красоты, вот только вместо ног у них был рыбий хвост. — Русалки что ли? — Навки! Так вот, они нашли лазейку в верхний мир Берегинь — Прави, — как маленькой разъяснил старик. — Перед тем, как потерять сознание, одна из Берегинь успела передать Гуруму Хахмому то ли скипетр, то ли мешочек с песком, — Олиф честно попыталась найти сходство между двумя этими понятиями, но через секунду позорно сдалась, — и сказала, чтобы тот при помощи этой волшебной штучки закрыл портал между мирами. Ну, Гурум и создал прямо над порталом пустыню. Под ней находится лопастной механизм. Стоит его активировать и все, откроется портал из песков и пустыня исчезнет. — Совсем? — Совсем, — кивнул дед. — Правда, я ж говорю, тогда откроется портал. Навки узнали об этом. После того, как портал закрылся, они уже не смогли выбраться из мира Прави, и стали действовать через человеческого посредника. — А портал не должен открыться? — Нет. По легенде навки собирались захватить миры при помощи мертвецов, но после закрытия портала они остались в мире Прави, а души в мире Нави. Я слышал несколько версий этой истории. Одни говорят, что Гурум Хахмой единственный мог активировать портал. А другие утверждают, что есть еще один способ. — Какой? — Не знаю, у кого-то связанный с полнолунием, у кого-то с днем равноденствия, у кого-то с ключом в виде шестиконечной звезды. — Шестиконечной? А такая бывает? — Конечно! Вот, смотри, — и дед просунул руку в отверстие. Олиф сперва испуганно отпрянула, а затем пригляделась и увидела веревочку на которой красовался явно замочный ключ с шестью концами. — Ой, а можно поближе посмотреть? — искренне восхитилась девушка. — Можно. Смотри. Отдавать ей ключ старик, похоже, не собирался, поэтому пришлось наклоняться и стараться хоть что-то рассмотреть в этой полутьме. Однако прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, входная дверь хлопнула, да с такой силы, что рука старого деда вздрогнула, и веревочка с приглушенным звуком упала рядом с Олиф. Камень они успели вернуть на место до того, как щелкнул замок камеры. — Ну что, дедуля, засиделся ты. Девушка прильнула к решеткам своей тюрьмы и попыталась рассмотреть, что Песчаники собирались делать с ее соседом. Те неаккуратно вытолкали его наружу. — Эй-эй, хлопцы, осторожнее, и так все кости хрустят. — Куда вы его ведете? — в свою очередь воскликнула Олиф. Она знала, что старик явно не одобрил этот поступок. Все-таки за все это время с его слов она поняла одно: нарываться нельзя. Никогда. Ни за что. Даже когда перед твоими глазами куда-то уводят твоего товарища, нужно сидеть и молчать. Но Олиф так не могла. — Сиди и помалкивай, девка. Иначе сейчас и тебя заберем. Она уже хотела злобно огрызнуться, мол «Давайте!», но не стала. Потому что знала — этим она сделает только хуже. Ее старого соседа вытолкали за дверь. И больше Олиф его не видела.Глава 13
Время тянулось мучительно долго. Сидеть на холодном полу было невыносимо, и Олиф принималась расхаживать туда-сюда. Однако, когда она в очередной споткнулась обо что-то и чуть не расшибла и без того израненный лоб, просто села и начала раскачивать из стороны в сторону. Подвеску, что уронил дед, девушка сперва бережно держала в руке — на случай, если старик вернется, но спустя некоторое время стало ясно — сюда уже точно не вернется, и девушка просто надела ее себе на шею. Наконец, когда Олиф уже думала, что еще чуть-чуть, и она начнет всерьез общаться со светожелами, тюремная дверь хлопнула. Перед ее камерой стоял Ринслер. Вроде бы все такой же: встрепанный, с заросшей щетиной, чуть сгорбленный, больше напоминающий амбала… но все-таки уже другой. — Ну что, нравится тут сидеть? — Нет, — ответ вышел довольно хриплый. — Очень жаль, а то посидела бы тут еще чуток. Девушка не сводила с него пристального взгляда, пытаясь понять, как за вот за это можно добровольно жить отдать. — Вы меня отпустите? — голос упрямо не слушался. Олиф почувствовала себя семидесятилетней старухой. — Не знаю. Извинишься, может, отпущу. — Ринслер откровенно издевался. Девушка не ответила. Хотя этого, в общем-то, и не требовалось. Дверь камеры открыл не пойми откуда взявшийся Песчаник и вытащил девушку наружу. — Давай, я жду, — поторопил мужчина, после минутного молчания. — Прости. — Мы с тобой не закадычные друзья, чтобы ты ко мне на «ты», — огрызнулся Ринслер. — Извините, — поправилась девушка. — Нет, не пойдет. Больше искренности. — Мне очень жаль, что я так поступила. Я прошу прощения. — Своим словам Олиф не верила, и остальные, похоже, тоже. — На колени, — вдруг сказал бывший друг Лекса. — Что? — опешила девушка. — На колени. Извиняйся на коленях. Она не шелохнулась. Тогда к ней сзади подошел Песчаник и, больно заломив руку за спину, заставил ее чуть ли не лбом поцеловать землю. — Проси прощения. В этот момент Олиф подумала, что Лекс поступил правильно, оставив эту тварь гнить здесь. — Прошу прощения. — Не слышу мольбы. — Прошу прощения, — буквально простонала девушка. — Больше искренности, — зло прошипел Ринслер. Она вскинула голову и злорадно выплюнула: — Прошу прощения, дорогой! — За что сразу получила хлесткую пощечину, причем большая ее часть пришлась на губу. — Я сказал: больше искренности, — отрывисто повторил мужчина. И в этот момент Олиф почувствовала, как впервые за долгое время на глаза наворачиваются слезы. В последний раз она плакала в тот день, когда умерла мама. Больше слез не было, как будто там, в глазах, образовался барьер. Кто бы мог знать, что он позорно падет, стоит только унизить человека. Хорошо унизить. Можно даже сказать — достойно. На полу образовались два мокрых пятнышка. — Я совершила страшную ошибку. Я не знала, что вы, оказывается, настолько умный и смелый. Я хотела насолить, но вместо этого получила хороший урок. Простите меня, я больше никогда так не поступлю… простите, — и ударилась лбом об пол. То ли обессилев, то ли признавая свое поражение. — Так-то лучше, — ухмыльнулся Ринслер. Крепкие осыпающиеся пальцы наконец-то отпустили затекшие запястья девушки. Мужчины вышли. На удивление, они не стали приказывать ей идти за ними, просто молча закрыли за собой дверь. Видимо понимали, что после такого унижения ей нужно время, чтобы хорошенько прореветься, а потом успокоиться, и выйти к ним с уже сухим, бесстрастным лицом. Лишь покрасневшие глаза могли выдать ее состояние. Но в глаза ей никто не смотрел. Ринслер шел впереди, Песчаник сзади. Куда ее вели, она не знала, да и не особо беспокоилась об этом. Может, туда же, куда недавно отвели старика из соседней камеры, а может, обратно к «лапочкам». Это было уже действительно не важно. Однако привели ее совершенно в другое место. Тут Олиф никогда не была. Преодолев несколько темных тоннелей, они попали в огромное, просто огромнейшее помещение, к тому же такое длинное, что пока дойдешь до другого конца свалишься с ног от усталости. По краям этой «площади» распологалось что-то вроде загонов, только не для лошадей, а для любимых «питомцев» Песчаников — Бронированных Змей. Вокруг них копошились женщины с ведрами, и усердно чистили каждую змею. — Макс, — позвал кого-то Ринслер, — теперь вот эта, — он ткнул пальцем в вздрогнувшую Олиф, — переходит под твою ответственность. Ты знаешь, что делать. Фраза «ты знаешь, что делать» обычно не предвещала ничего хорошо, поэтому, когда тощий, с отсталым выражением лица, Макс, приблизился к девушке, она невольно напряглась. Ее сопровождающие удалились, оставив их один на один. Олиф поймала себя на мысли, что лучше бы ее оставили наедине с Ринслером, чем с этим Максом. Впалые глаза парня и нос закорючкой создавали самое неприятное впечатление. — Привет, я Макс, — занудно проговорил тот, — теперь ты будешь вместе с нами мыть змей. Это очень ответственная работа, эти животные очень чувствительные, в особенности, когда дело касается воды! Ты должна относиться к ним с любовью и заботой! Сперва чешуйчатую кожу нужно намылить мылом, но для них оно очень жесткое, поэтому обязательно обмакни его в спирте. Это вон в том коричневом бачке, — парень ткнул пальцем куда-то в сторону. — Потом уже другой тряпкой! Обязательно другой! Нужно смыть все мыло, затем еще раз окатить новой, свежей водой. Не забудь, пожалуйста, что воду нужно будет поменять, чтобы уж точно смыть все мыло. Каждый день змеям обязательно нужно чистить клыки, но делать это нужно очень осторожно специальной щеточкой, и смотри, чтобы рука не касалась клыка — они выпускают яд. Потом приходит время кормежки. Ты моешь одного змея, иногда, если кто-то не может позаботиться о своей «ласточке», — он сказал это так нежно, что девушку передернуло, — то тебя могут попросить помыть кого-нибудь другого. Но в основном у тебя один змей. Кормить их нужно пять раз за двадцать четыре часа, то есть ты всегда должна находиться рядом с ним. Поняла? Эй, ты слышишь меня? — А? Да, да, конечно. А они не лопнут от такой заботы? — не удержалась Олиф. — Лопнут? — испугался впечатлительный Макс, тут же представив себе картину, как змей ростом в два человека, лопается на глазах у Песчаников. — Ты что?! Не смей даже говорить так!! Это же будет просто ужасно!! Да Хозяин знаешь, что с нами сделает?! — Извините, я пошутила, — тут же пожалела о своих словах девушка. Парень еще несколько минут не мог привести дыхание в порядок — его грудь то вздымалась, то опускалась, словно он только что оббежал всю пустыню по кругу. Затем они все же смогли пойти дальше. Девушка все своим нутром ощущала на себе недовольный взгляд парня. Наконец, они остановились напротив одного из змей. — Привет, Кнут, — обратился к нему Макс, — вот, посмотри, теперь заместо Двены за тобой будет ухаживать… эээм, прости, скажи свое имя. — Олиф, — буркнула та. — Олиф! Ну да, имечко у нее не очень, но она хорошая. Кнутик, ну что ты, миленький, не переживай. Я знаю, как ты любил Двену, но она свое уже отслужила, так бывает… «Кнутик» обижено издал шипящий звук и наглядно отвернулся к задней стенке. Но так как загон не позволял таких глобальных маневров, его нос уткнулся в боковую стенку и дальше продвинуться не смог. — Олиф, ну скажи ему, что ты справишься! Что ты будешь заботиться о нем, как о родном сыночке! — взмолился Макс, переживавший, похоже, больше самого змея. — Угу, — угрюмо кивнула девушка, — у нас в селе были коровы. Я с ними хорошо справлялась, ну, то есть коровы не жаловались. И тут произошло страшное. Такой тишины она не слышала даже в тюрьме. Несмотря на огромное помещение, ее последнюю фразу услышали все. Первым в себя пришел Макс. — Что-о?! Ты сравнила змея с коровой?! С коровой?! Все присутствующие уставились на нее с таким осуждением, что Олиф в который раз пожалела, что родилась с языком. — Ой, я не это хотела сказать… — Но ты сказала именно это! — Я имела в виду, что… — О, нет-нет, если мы правильно тебя поняли… — Нет, вы поняли неправильно! — воскликнула девушка, пытаясь как-то выкрутиться. — … то ты считаешь, что наш Кнутик похож на корову?! — Нет же! Совсем нет! Я хотела сказать, что… — Какое неуважение, — покачала головой рядом стоящая женщина. Кнутик согласно фыркнул. — Безобразие, — донесся голос еще одного недовольного. — Вот оно — подрастающее поколение. — Как так можно? Змею и корову… — Кошмар! Бедные коровы… Бедненький Кнутик согласно подфыркивал каждой новой фразе. — Да я же хотела сказать, что Кнут… ик, — с трудом добавила Олиф этот глупый суффикс, — такой же лоснящийся, как корова! Вы когда-нибудь видели шерсть коровы? Да она, словно шелк! — бессовестно врала девушка. — А коровий запах? Ммм… — блаженно протянула она, — это же просто невероятный запах! Женские духи — просто рядом не стояли! Кнут… ик еще и такой же послушный, как корова! Да послушанию коровы любой Перводружинник позавидует! Кто-то вдалеке сдавлено прыснул, но остальные уважительно закивали, мол «вот какая хорошая девочка, только пришла, а уже комплиментами сыплет». Макс, казалось, сейчас грохнется в обморок от облегчения. Кнутик понял, что новую девчонку больше ни в чем не обвиняют, и обиженно зашипел, но его уже никто не слушал. Все в помещении неожиданно заговорили о коровах: а какая у них походка? А кто-нибудь нюхал корову? Кто-нибудь ее дрессировал? Кто-нибудь ее вообще видел? — А у нас в деревне жила как-то такая коровушка, — донеслось до слуха девушки, — Марьюшкой звали… такая преданная, защитница наша! Однажды вот такеного волка загрызла! — И тетка так размахнула руками, что показала скорее целое стадо волков, нежели одного. — Ну что ж, — более менее придя в себя, подал голос Макс, — думаю, можешь приступать. — Хорошо, — кивнула Олиф и тут поняла, что совершенно не помнит, что нужно делать. — Сначала водой помыть, да? — стыдливо поинтересовалась она. — Мылом намылить! — возмутился парень. — А, ну да. Олиф кое-как нашла среди ведерок, щеточек и баночек нечто зеленое, твердое и жутко пахнущее. Попыталась намылить им тряпку, но лишь протерла в ней дыру. — Нужно в спирт окунуть! — еще больше возмутился Макс. — А, ну да. Окунула в коричневый бочонок мыло, вернулась, и под зорким взглядом парня попыталась подступиться к змею. Тот в свою очередь попытался спрятаться в угол, но из-за своих габаритов продвинулся лишь на пол-ладони. Олиф начала растирать шершавую кожу змея, чувствуя, как от создающегося звука у нее по телу пробегает стая мурашек. Кнут был явно против смены хозяйки и когда понял, что его попытки спрятаться не дают результатов, решил, что лучшая защита — это буравить и без того смущенную девушку злобным взглядом. Каждое ее движение сопровождалось настороженным движением вертикальных зрачков, они двигались ровно в ту же сторону, что и руки девушки. Олиф нервно водила тряпкой туда-сюда. С одной стороны Макс, с другой — змей, причем у последнего один глаз был, как две человеческие ладошки. — Ладно, я все, — наконец не выдержала девушка. — Хвостик не протерла! Все-таки змей оказался на редкость наглым, и только девушка хотела протереть его заднюю конечность, как Кнут тут же задирал ее так высоко, что девчонка даже в прыжке не могла до нее достать. Всеобщее лебезение не помогало — хвост висел в воздухе, и спускаться, похоже, не собирался. В итоге Макс высказал предложение принести Кнутику его любимых «вкусняшек», и сам же за ними и побежал. Оставшись одна, Олиф все-таки решила не церемониться. Она подошла вплотную к змею и злобно прошипела, так, чтобы кроме него никто не услышал: — Значит так, зверюга, или ты опускаешь свой чертов хвост сюда, или я беру вот это ведро и со всей дури начинаю тебя им колотить, и плевать мне, как ты отреагируешь! Видишь вот это? — Она ткнула пальцем себе в рану на лбу с запекшейся кровью. — Или это? — Палец переместился на губу. — Или, может, это не заметил? — На щеке у нее красовался фиолетовый синяк. — Я черт знает сколько времени скиталась по пустыне, и сидела здесь, в ваших дурацких камерах! Думаешь, мне есть что терять? Ошибаешься! Опускай свой чертов хвост сюда, живо! Того, что змей послушается ее так быстро, она не ожидала. Хвост плавно опустился вниз, и животное смиренно позволило к себе прикоснуться. К тому моменту, как Макс вернулся с небольшим мешочком в руках, Кнут уже был полностью намылен. — Как ты это сделала? — опешил парень. — Просто поговорила с ним, — пожала плечами девушка. — Ах ты мой Кнутичек! — обрадовался Макс, и кинулся обнимать змея, но потом вспомнил, что тот полностью намылен и сбавил пыл. Олиф украдкой закатила глаза. У них в селе даже с детишкам Перводружинников так не нянчились. — Слушай, — начал парень, — ну раз ты тут и без меня справляешь, я пойду, нужно же и за другими следить, а ты тут пока мой. И, не дав девушке даже слова сказать, откровенно говоря, сбежал.Олиф обреченно вздохнула, и как только убедилась, что Макс скрылся из поля зрения, уселась рядом с ведром и приложила руку к саднящей губе. Ринслер любит распускать руки, причем с такой грубостью, будто он уже не различает, где равный ему противник, а где нет. «Чего расселась?» — А? — закрутила головой девушка, но говорящего так и не увидела. «Полоумная что ли? Я прямо перед тобой». Олиф посмотрела прямо перед собой и увидела два огромных глаза с вертикальными зрачками. «Работай, давай» — зрачки чуть расширились, а затем змей отвернулся от ошарашенной девушки. Только спустя несколько мгновений до нее дошло, что голос звучал у нее в голове, да еще отчетливо так, словно с ней разговаривали наяву. — Змея умеет говорить? — непроизвольно вырвалось у нее, но на этот раз ей никто не ответил. В памяти всплыло одно из самых ужасных событий, что произошли с ней в пустыне: первая встреча с Песчаниками. Именно тогда она впервые увидела Бронированного змея, услышала его голос у себя в голове. Девушка вздохнула, покрутила головой в поисках тряпки, которой можно было бы смыть все это мыло. Взгляд упал на довольно крупную щетку, ею вполне можно было вымыть змея, правда, единственное, что смущало — это острые зубчики. Но немного поразмыслив, Олиф решила, что возможно они были сделаны специально для такой плотной чешуи. Девушка намочила щетку, провела ею по намыленной чешуе и услышала такой жалобный вой, словно она кому-то только что отрезала руку. Змей изогнулся, выпустил клыки и злобно мотнул телом в сторону. Олиф не удержалась на ногах, упала на что-то твердое и явно неровное, взвыла от неожиданно резанувшей спину боли, и едва смогла перекатиться на живот, опрокинув при этом ведро. На шум прибежало несколько людей, кто-то принялся успокаивать змея, кто-то помог девушке подняться, а кто-то стоял сзади и громко причитал: «Да что ж это делается-то! Да где ж это видано, чтобы по чешуе щеткой для чистки зубов проводить! Какой же тварью надо быть, чтобы так поступить!». Олиф чувствовала лишь жуткую боль в спине, и небольшое головокружение. К ней подбежал Макс. Схватив под локоть, резко поставил на ноги и быстро повел куда-то, злобно при этом приговаривая: — Нет, ну надо ж было такую идиотку нам прислать! Они снова оказались в бесконечных тоннелях. Темнота смешивалась с зеленым цветом, быстрый темп тут же заставил Олиф тяжело дышать. В глазах все плыло, и светожелы сливались в одно пятно. Наконец, они попали в освещенный коридор и остановились возле большой деревянной двери. Эту дверь Олиф узнала бы из тысячи. — К нему можно? — спросил Макс у охраняющего вход воина. Раньше девушка тут никаких охранников не видела. Неужели Ринслер испугался за свою жизнь?! В этот момент дверь распахнулась и из нее, издавая глуповатый смех, выплыла рыжая «лапочка». Две девушки встретились взглядами и обе испытали неимоверное удивление. Рыжая пришла в себя за считанные секунды и ее взгляд наполнился презрением. — Мм, — изогнула она бровь, — ты еще жива. Олиф опустила глаза в пол и, подталкиваемая Максом, прошла внутрь. Надо сказать, удивление Ринслера было не меньше, чем у рыжей. Мужчина вальяжно лежал на постели, согнув одну ногу и оперев голову о ладонь, другой рукой крутил бокал с вином. Когда он увидел, кто к нему вошел, то сперва удивленно поднял брови, а затем встал с кровати. Поставил бокал на тумбочку, о которую Олиф недавно хорошенько приложилась, и одновременно пригладил мокрые волосы. — Что вам нужно? — Прости меня, Ринслер, — покаянно начал Макс, топчась на месте, — но это не могло ждать. — Ну, в чем дело? — поторопил мужчина. — Дело в ней. — Парень с ненавистью ткнул пальцем в Олиф. — Но я ведь… — опешила та. — Заткнись, — отрезал Ринслер, и отрывисто добавил: — Сядь здесь и молчи. Девушка покорно уселась на постели, в который раз завидуя ее мягкости. — Что случилось? — спросил мужчина у Макса. — Понимаешь, она полностью отсталая. Я ей все по полочкам расставил ведь! Но нет, она умудрилась провести по чешуе Кнутика щеткой для чистки зубов! Ринслер поморщился при слове «Кнутик». Он терпеть не мог эти уменьшительно-ласкательные имена, да еще и в адрес животных. — И что? — Мужчина пытался сообразить, что такого натворила девчонка, за что даже Макс на нее обозлился. — Как это — что?! Щеткой для чистки зубов! Да у Кнути… Кнута, — вовремя вспомнил парень, что этот человек не любит любое проявление нежности, — шрамы останутся на всю жизнь! Там же такие острые зубцы! — Это все? — коротко осведомился Ринслер. — Этого мало? — удивился Макс, немного сбавив пыл. — Да, Макс, этого мало. Я, кажется, просил меня по пустякам не беспокоить! — Но… — Иди работай! И что бы больше не заявлялся ко мне со своими дерьмовыми проблемами на счет своих зверушек! Я ясно выразился? Еще раз припрешься ко мне с этой темой, сядешь в камеру на неделю! Ты все понял? Все? Проваливай. Олиф позволила себе на секунду злорадно ухмыльнуться. Настроение Ринслера оставляло желать лучшего. Макс подошел к девушке, взял ее под локоть, и хотел уже было удалиться от греха подальше, как Ринслер его остановил: — Девчонка пусть останется. Парень тут же поспешил исполнить приказ, отпустил насупившуюся Олиф, и резко открыл дверь. Ты подозрительно хлопнулась обо что-то, издала обиженное «Ауч!», и закрылась, успев явить всем яркие рыжие кудри. Олиф медленно повернулась и упрямо вперила взгляд в пол. — Я смотрю, ты никому не нравишься, — протянул мужчина. — Да, — согласила девушка, и на этот раз искренне. Она давно уже это заметила. — Это плохо. Девушка должна нравиться всем. — Да, — не стала отрицать та. — Что — да? Признаешь свое уродство? — Да. — И это тоже была правда. — Может, ты еще какие-нибудь слова выучила, кроме «да»? — Да. То есть выучила. — Даже так? — издевался Ринслер. Настроение после визита «лапочки» у него неожиданно поползло вверх. — И какие? «Козел», — так и подмывало сказать Олиф, но она сдержалась. И так все тело ныло. Она уставилась на щетину Ринслера и неожиданно подумала, что если бы он ее сбрил, так было бы намного лучше. — Борода, — наконец, выдавила девушка. — Борода? — удивился мужчина. — Ну да, борода. — Олиф почувствовала себя просто полной дурой. Ринслер ничего на это не сказал, но посмотрел на нее таким красноречивым взглядом, что никаких слов и не требовалось. — Хочешь секрет открою? — перевел он тему. — Нет, — честно ответила девушка. — Почему? — Странно, такому ответу он не разозлился. — Ненавижу секреты. — Я тоже. Но тебе все равно придется выслушать мой секрет, иначе будет уже неинтересно. Олиф вздохнула, предчувствуя что-то недоброе. И да, точно, Ринслер медленно приблизился к девушке, встал рядом с ней так близко, что она почувствовала запах… странный запах чисто мужского аромата и чего-то еще, едва-едва проскальзывающего, но, тем не менее, довольно ощутимого. Мужчина тем временем намотал на руку конец ее темной косы, не сводя при этом с девушки такого взгляда, что ей стало очень нехорошо. Он медленно наклонился к ее уху, и, лаская кожу теплым дыханием, прошептал: — Мне ты нравишься. Все-таки с Лексом у них действительно было кое-что общее: они оба любили играть с людьми. Олиф вспомнила тот момент, когда Лекс игриво водил ножиком по ее ногам. Он знал, что ей это нравилось, и этот знает, что может понравиться. Вот только на этот раз и у Олиф тоже есть горький опыт. Она сохраняла спокойное дыхание, медленно считая про себя до десяти. Ни единого лишнего движения. Ни единого лишнего звука. И это возымело эффект: Ринслер, не видя реакции на свои действия, разочарованно отстранился. — Ты ничего такая, — продолжил он свою мысль. «Ничего такая — вот это комплимент», — обиделась Олиф. — К тому же, новенькая. — Возникла пауза, а затем он кивнул сам себе. — Станешь моей новой служанкой. — Че-го?! — поперхнулась девушка. — Я начинаю подозревать, что Макс был прав. Станешь служанкой. — Мужчина дошел до тумбочки, взял свой стакан с вином, сделал глоток и добавил: — Приступай прямо сейчас. — Но я… — Это не обсуждается. Секунду Олиф боролась с эмоциями (в особенности гневом), затем глубоко вздохнула, выдохнула и еще раз вдохнула. Не стоило особо труда догадаться, зачем ему это. Врага всегда нужно держать при себе. Будет следить за ней? Ну и пусть следит. — Что мне делать? — То же, что делают все служанки. — Я не знаю, что делают все служанки. — Вдох, выдох… вдох… — Ублажают своего хозяина, — нагло ухмыльнулся Ринслер. Девушка не шелохнулась. Нравится издеваться — пуска издевается, она потерпит. — Для начала приготовь постель ко сну, — наконец, сказал мужчина. Олиф улыбнулась про себя. Если не отвечать на выпады, в конце концов, они прекращаются. — Хорошо. — Обращайся ко мне «господин», — таким тоном поправил он, что она почувствовала себя нашкодившим ребенком. — Конечно, Ваше Величество, — сквозь зубы процедила девушка. — Господин, а не Ваше Величество. — Ваше Величество звучит солиднее, — стараясь скрыть издевку, буркнула Олиф, одновременно взбивая подушку и перину. — Хорошо, пускай будет Ваше Величество. Девушка почувствовала, смущение, гнев, ярость, и раздражение одновременно. О Берегини, неужели она превращается в такую же ненормальную, как все обитатели этих подземных лабиринтов? — Готово. Ваше Величество, — титул она добавила с таким презрением, что лицо Ринслера стало по-настоящему недовольным. — Вежливее. — Готово, Ваше Величество, — на этот раз на ее лице сияла ослепительная улыбка, а голос был наполнен искренним благоговением. Она не забыла, каким унижением в прошлый раз обернулась ее дерзость и на рожон не лезла. — Так-то лучше. — Что дальше? — спросила она, готовясь к новому выпаду недовольства. — Раздевай меня. — Что? — не поняла Олиф. — Сапоги, рубашку… штаны. Снимай. — А вы сами не можете? — Быстро подойди сюда и займись выполнением своих обязанностей, девчонка! — прошипел мужчина. Тупость этой девки его откровенно бесила. Олиф опасливо приблизилась к нему. Ринслер сел на постель и с совершенно спокойным видом выпятил сперва одну ногу, затем другую. Как будто для него это было в порядке обычных вещей. Девушка нерешительно стянула с него сапоги, и, не удержавшись, едва слышно выдавила: — О Берегини… — Что? — не расслышал мужчина. — Ничего. Украдкой затолкала объект не слишком приятного благовония под кровать, сперва руками, затем ногами, лишь бы подальше. Когда ей пришлось расстегивать его рубашку, пуговичка за пуговичкой, она почувствовала, как щеки наливаются предательским румянцем. Мало того, что мужская грудь, оказывается, покрыта темными волосами (и как она этого раньше не замечала?) так она еще и… такая большая! Просто огромная, даже взгляд деть некуда, либо в бока упрется, либо в… в общем, не в потолок же смотреть! Очередь дошла до штанов. Еще немного и из ушей девушки, наверное, повалил бы пар. К счастью, Ринслер тоже это заметил, и смилостивился над ней, при этом небрежно бросив: — Налей мне вина. Олиф облегченно выдохнула, взяла бокал и направилась к старому серванту. — Знаешь, — словно невзначай заметил он, — твое лицо могло бы посоревноваться с самым сочным помидором. Девушка стыдливо закрыла глаза и начала считать про себя до десяти. Затем наугад схватила бутылку, налила немного жидкости и отнесла довольному мужчине. — Поставь на место, рядом с графином и задуй свечи. Она решила убить сразу двух зайцев: сперва задула все свечи, что находились ближе к двери, подошла к серванту, поставила бокал. И тут, в свете последней оставшейся свечи, в проеме между графинами она увидела лишь одно слово, а сердце все равноподпрыгнуло. «Лекс».
Глава 14
Олиф сидела на нижней полке двухъярусной кровати, и, сжав зубы, пыталась не закричать от боли. Фрида обрабатывала ей раны, грубо при этом обрывая любые попытки девушки издать хоть звук. — Терпи. — Больно… — Терпи сказала. Когда на спину лег прохладный компресс, облегчению Олиф не было предела. Все-таки ударилась она славно, спина ныла от любого резкого движения. — Я правда не хотела… я случайно перепутала те тряпки. — Это уж не важно, — коротко ответила женщина. — Важно… — Тебе, может, и да, а им — нет. Олиф поморщилась от нового приступа боли, когда почувствовала морщинистую руку на своей щеке. — Получила, что хотела? — без особого участия спросила Фрида, как только полностью намазала ей щеку мазью. — Он меня больше не трогает, — осторожно ответила девушка. — Да? Я слышала совсем другое. — То есть? — Служанка — это, по-твоему, не трогает? — Женщина уложила Олиф на живот и принялась растирать ей спину вокруг компресса, особое внимание уделяя плечам. — Да я же не… — Девочка, ты своим поступком лишь привлекла внимание. Теперь он будет держать тебя при себе. К тому же, если со временем этот прохвост от тебя не отстанет, то можно сказать, что ты перешла дорогу еще кое-кому. — Рыжей, — догадалась девушка. — Ее зовут Рей. Она тут недавно, еще не успела отвыкнуть от той прекрасной жизни за Завесой, поэтому считает, что по-прежнему получает только то, что хочет. — Сперва она показалась мне милой, — тихо заметила Олиф, снова морщась от боли. — Шлюхи — они все такие. Фрида смочила тряпку, аккуратно провела ею по молодой, но уже далеко не нежной коже, стирая оставшуюся мазь. Они говорили шепотом, то ли боясь кого-нибудь разбудить, то ли того, что их слова могут услышать кое-кто еще. — Давно ты не ела? — спустя некоторое время спросила женщина. — Не знаю, живот все равно уже сросся с позвоночником. — Завтра съешь мою порцию. — Что? — опешила Олиф. — Я отдаю тебе свою порцию, — повторила Фрида, не поднимая головы. — Но ведь это же… — Что? — А вы как же? — Тут и не такие голодовки высиживать приходилось, от одной порции со мной ничего не случится. — Спасибо, — искренне поблагодарила девушка. Перевернулась на спину, неловко прикрывая наготу концом одеяла, и решила, наконец, поинтересоваться: — Можно вопрос? — Можно. — Откуда тут это все? Кровати, ножи, помидоры… вино? Фрида невесело усмехнулась. — Долго же ты думала спросить, обычно все в первый же день с выпученными глазами ходят. Всё на самом деле просто. Песчаники обычно не выходят наружу, иногда только вместе с патрулем, или «ловить молнии». Ах, да, ты же не знаешь… — Знаю. Теперь знаю. Девушку окинули таким подозрительным взглядом, что по телу пробежал табун мурашек. — Хорошо. В общем, всю работу за них выполняют воины. На Бронированных змеях они добираются до ближайшей Песчаной Завесы, и там их уже ждут люди. Раз в неделю. — Люди? — опешила Олиф. — У них есть «свои» среди людей?! — Да. Те дают им все, что хотят Песчаники, взамен получая гарантию, что в пустыне им не причинят вреда. — Неужели они в это верят? — Как видишь. — Фрида провела морщинистыми руками по своим тощим коленкам, пожала плечами и почему-то усмехнулась. — Люди всегда не отличались особой сообразительностью. Не став придираться к тому, что они с этой женщиной вообще-то тоже люди, Олиф продолжила расспрашивать: — А как змеи находят Песчаную Завесу? — Не знаю, чуют, наверное. Ты давай, одевайся и ложись спать. Завтра тяжелый будет денек. Олиф решила не уточнять, что именно имелось в виду под словом «тяжелый», она просто схватила свое темно-синее платье, чуть его встряхнув. На пол со звонким лязганьем упал ключ в форме шестиконечной звезды, чуть подпрыгнул, и, пару раз развернувшись вокруг собственной оси, затих. Девушка и забыла, что спрятала его в складках платья. Фрида медленно наклонилась, подняла золотую вещицу, и трясущимися руками покрутила ее перед глазами. — Откуда это у тебя? — ее голос дрожал, что заставило Олиф и насторожиться и испугаться одновременно. — Старик дал, — чуть приврала девушка. — Какой старик? — Тот, что со мной в тюрьме сидел. — Странно… он никому его не отдавал. Всегда на шее носил, как же я не заметила-то… ведь не было же на теле у него… — невнятно забормотала женщина, а потом вдруг подняла взгляд на удивленную девушку. — Ты уверенна, что он сам тебе его отдал? Только Олиф открыла рот, чтобы честно сознаться: «Нет, он мне его вообще не отдавал», как Фрида продолжила: — Ну да, конечно сам. Еще бы… но почему тебе? Ладно, старый пень дураком не был, может и правильно. Слушай, — теперь ее голос зазвучал тверже, но не громче, а, наоборот, тише, — повесь на шею, и ни в коем случае не снимай, поняла? Олиф кивнула, позволяя морщинистым пальцам надеть на себя веревку с загадочным ключом. — Он никому его не отдавал, даже в руках подержать и то жмотился. Эта вещица очень многое для него значила, не потеряй ее. Если он ее хранил, то и ты храни. Она ценная. — Вы знаете этого старика? — удивленно спросила девушка. — Знала. — Что значит — знала? — Убили его. Два дня назад.* * *
К тому времени, как в дверь комнаты, наконец, постучали, Ринслер уже встал. Вообще-то он не любил, когда с ним начинали нянчиться, как с этими тупыми змеями. Вчера девчонку он заставил этим занимать только из вредности — что поделать, иногда он любил злорадно наблюдать, как кто-то на него горбатится. В комнату плавной походкой вплыла Рэй. Ее пышные рыжие волосы придавали ей поистине детский и миловидный вид. С первого взгляда и не догадаешь, что это отменная стерва. Правда, не всегда, конечно. Усмехнувшись собственным мыслям, Ринслер на автомате поцеловал «лапочку» в губы, оттянул маленькую, но проворливую ручку от своей груди и обошел надувшую губы девушку. — Ты не в настроении, милый? — деланно обиженно поинтересовалась она. — Нет, наоборот. Но ты мне пока не нужна. — А почему ты уже одет? Я думала, что застану тебя еще в кровати. — Девушка улыбнулась, лукаво прикусив свою нижнюю губу, и ее рука дернулась к ремню темных штанов. — Я, кажется, ясно выразился, — голос Ринслера приобрел стальные нотки. — Конечно, — тут же одернула руку «лапочка». — Кстати, у меня для тебя новость. — Какая? — глаза рыжей загорелись азартно-страстным огнем. — Теперь тебе придется работать в два раза меньше. — То есть? — Тебе будет помогать новенькая, как ее там… Олиф. — Что-о? — улыбка медленно сползла с ее лица, огонь из глаз исчез практически так же неожиданно, как и появился. — Ты не рада? — наигранно удивился Ринслер. Он прекрасно видел отношение этой рыжей бестии к девчонке, и оно его очень забавляло. — Но ведь она же… она же… — Что? — Зачем ты это сделал?! — Сделал что? — Взял ее! — Ее я еще не брал, — похабно усмехнулся мужчина, а затем более спокойно добавил: — Не знаю, захотелось. Он подошел к серванту, налил в заранее приготовленный бокал хорошего виски и с наслаждением выпил ядреную жидкость. — Дорогая, побудь здесь, ладно? — Подошел к девушке, чуть приобнял ее за талию, на секунду уткнувшись носом ей в волосы. — А мне пора на тренировку. Нужно быть готовым к лучшему дню в моей жизни. Это будет действительно лучший день в его жизни. Он, наконец, поквитается со своим лучшим другом. Бывшим лучшим другом.* * *
Олиф скромно топталась на месте, не зная, что делать с разобиженным змеем. Несмотря на тот позорный случай, ее все же оставили с Кнутом, и даже позволили самостоятельно его вымыть. Правда, взгляд Макса, прожигающий дырку в ее спине, больше раздражал, чем помогал. — Кнут? — робко начала девушка. Змей поглубже уткнулся мордой в стену, которая все никак не давала ему отвернуться полностью. — Прости меня, — жалостливо добавила Олиф, вдруг поймав себя на мысли, что извинения у нее выходят одинаковые, что для человека, что для змеи. Как еще его разжалобить, она не представляла. Вертикальные зрачки имели одно преимущество — если уж они изображали злость, то злость эта была такой впечатляющей, что по телу пробегала дрожь. Девушка в который раз устало вздохнула, чувствуя себя собакой, укравшей котлету со стола любимого хозяина, и решила, что раз слова не помогают, нужно приступать к действиям. Она взяла тряпку (на этот раз так тщательно ее рассмотрев, что даже свирепый Макс уважительно закивал), смочила ее в спирте и приблизилась к змею, чтобы начать его мыть. Тот, помня печальный опыт прошлой тряпки, шарахнулся от нее, как от оголенной сковородки. Стена так впечатляюще заскрипела, что Олиф тут же рассыпалась в извинениях: — Не надо, стой-стой-стой! Прости! Слышишь меня? Извини. Все, видишь, я кладу тряпку обратно. Вот так, хорошо, видишь, да? Прости, прости меня. На Макса было страшно смотреть. Такого злобного лица она даже у Лекса не видела. — Ты! — выплюнул он. — Ты!!! Это все ты!!! Ты все испортила! Ты оставила в его душе рану на всю жизнь! Он никогда тебя не простит!! Никогда!! — Но… — Никаких но! Вымаливай прощение! Живо!!! Иначе ноги твоей здесь больше не будет! «И слава Берегиням», — зло подумала Олиф, но вслух ничего не сказала. — Давай-давай! Чего стоишь? — Макс!! — донесся до них истеричный голос одной из «змеемоек» или, скорее, «змеенянек». — Что? — нехотя крикнул в ответ тот. — Макс!!! — было ясно, что проблема ждать не может. Парень, обречено вздохнув, надавал Олиф кучу указаний и наставлений, и отправился устранять причину таких жутких криков. Девушка повертела в руках тряпку. Как обходиться с детьми, она еще более менее имела представление, но со змеями?! По сути — это тот же ребенок, вот только силы у него раз в сто больше, и чуть что не так, можно получить такие увечия, что потом вообще на всю жизнь останешься калекой — в лучшем случае. При воспоминании об увечиях, спина тут же заныла, словно только и ожидав какого-то сигнала. Олиф потерла лоб, потопталась на месте, попыталась как-то поговорить со змеем, даже обошла его с двух сторон, но никакого результата не получила. Макс все не возвращался, и, в конце концов, устав от бесплодных попыток расшевелить ранимого змееныша, девушка просто уселась на пол рядом с ним, устало вздохнув. — Знаешь, — злобно всплеснув руками, сказала она, — был бы тут Лекс, ох тебе бы не поздоровилось! — Именно его манере общения девушка в данный момент очень позавидовала. Кнут так быстро развернул свою морду, что Олиф чудом не вскрикнула от неожиданности. Два зрачка злобно посмотрели на нее, и девушка искренне подивилась такой перемене настроения. — Ого, — опешила она и поднялась на ноги. — Что вызвало такую реакцию? Лекс, верно? Да, точно. Что-то тут все странно реагируют на это имя… Зрачки чуть сузились и снова расширились. — Знаешь, кто это? — попыталась продолжить беседу (вернее, монолог) девушка. — Вижу, что знаешь. Что, он тебе не нравится? Кнут презрительно зашипел. — О, я тебя понимаю. Мне он тоже не нравится. Редкостный гад, да? «С-с-сволочь», — прошипел мужской голос у нее в голове. — Удивительно, он что, тут всем успел насолить? А тебе он что сделал? Предал? «Нет». — А за что ты его не любишь? «Прос-сто так». — Кнут снова отвернулся к стенке. — Просто так? — удивилась Олиф. — Правда? Но змей решил, что на сегодня он достаточно наговорился и снова впал в состояние «меня здесь нет, но это не значит, что меня не нужно любить». Девушка разочарованно уселась на пол и печально вздохнула. Ей не хотелось нянчиться с избалованной змеюкой, прислуживать Ринслеру и вообще терпеть все это. Был бы у нее выбор… — Милая картина, — раздался рядом до жути слащавый голос. Олиф повернула голову и увидела перед собой две женские ноги. Медленно подняла глаза, чтобы посмотреть на их обладательницу, и встретилась с ее взглядом, более презрительным. Рыжая надменно возвышалась над растерявшейся девушкой, и медленно водила длинным коготком по стенке, на которую опиралась. — Пушок решила, что всех умнее? — поинтересовалась «лапочка», и, не дождавшись ответа, добавила: — Ну конечно, она же и впрямь умнее. — Чего ты хочешь? — осторожно спросила Олиф, копчиком предчувствуя надвигающуюся бурю. — А ты? Я слышала, ты в служанки к Ринслеру заделалась… — Он сам… — Ты решила, поиграть в кошки-мышки? А, мышка? — Рэй особенно подчеркнула последнее слово, явно давая понять, кто в этой несуществующей игре победитель. — Хочешь мое место занять, Пушочек?! — Он же сам… — пыталась возразить девушка. — Еще раз увижу тебя с ним, — рыжая поближе наклонилась к Олиф, чтобы угроза прозвучала внушительнее, — огребешь по полной, детка. Ты, видно, забыла, где твое место. Мы тут с такими дурочками не церемонимся, ясно? Я тебя утоплю, если ты попытаешься хотя бы заговорить с ним. Он тебя возненавидит, ясно тебе, Пушок? Ясно?! — Ясно, — буркнула Олиф, осознавая, что Ринслер с этой чокнутой — идеальная пара. Два неуправляемых, бешеных зверя. — Вот и хорошо. А теперь вставай. — Что? — Вставай, сказала. Или мне еще раз повторить? Олиф продолжала сидеть на месте. — Я сказала: вставай! — Зачем? — Ор она еще могла стерпеть, но драку — нет, поэтому старалась говорить как можно четче и спокойнее. — Затем. Видишь поднос? — «Лапочка» ткнула пальцем куда-то в сторону. — Бери его и неси на Бои. — Что? — опешила Олиф. — Не беси меня, Пушок. Бери поднос и неси на Бои. Приказ Ринслера, не исполнишь — тебе же хуже. Там сейчас такое, что лучше поспеши. Наглая улыбочка, явно намекала на то, что если Олиф в очередной раз оплошает, то рыжая не расстроится. — Я бы на твоем месте не стала нарываться. С этими словами Рэй развернулась и быстрым шагом удалилась, так виляя при этом попой, что даже Макс споткнулся о ведро, пока шел к сгорбившейся и уткнувшейся лбом в коленки девушке. — Ты чего сидишь, а?! — возмутился он, после того, как поднялся и отряхнулся. Олиф не ответила. К черту какого-то Макса. К черту рыжую дуру. Они все тут ненормальные, абсолютно невменяемые и неуправляемые. Это было самым страшным, потому последствия за неподчинение были ужасными. Уж она это знала, как никто другой. «Возьми поднос, и иди на Бои», — раздался ворчливый голос Кнута у нее в голове. — Я не могу, — покачала головой она. — Чего не можешь? Работать? Тогда проваливай отсюда, лентяйка! — тут же воскликнул рядом стоявший парень. «Иди. Иначе Ринслер тебя накажет», — настаивал голос. — Тебе-то что за дело? — Мне? Мне?! Я тут главный, и я могу вышвырнуть тебя отсюда в любую секунду!! «Там сейчас невероятный бой. Если расскажешь про него, позволю себя вымыть». Олиф удивленно подняла голову. — Правда? — Конечно, правда! Что я, по-твоему, врать сюда пришел?! — возмущался Макс. «Правда-правда, кроме тебя туда из этих никто не попадет. Иди быстрее уже!». — Ладно, — кивнула девушка, встала, подошла к подносу. Она никогда раньше такого не делала. «Просто следи, чтобы у каждого была выпивка», — раздраженно подначивал Кнут. — Хорошо. — Ты куда это?! — заорал Макс вслед удаляющейся девушке. Олиф шла быстро, при этом стараясь ничего не разлить и не уронить. В тюрьму ей больше не хотелось. Совершенно не хотелось. — Мне нужно на Бои, срочно, — заявила она охраняющему дверь Песчанику. — Проводите меня. Пожалуйста. — Не положено, — и головы не повернул тот. — Прошу вас… — Не положено, — как заведенный повторил он. — Это приказ Ринслера. Если вы меня не проводите, он… он… будет очень зол. Все-таки, если при имени «Лекс» все презрительно морщились, то при имени «Ринслер» все уважительно боялись. Песчаник вывел девушку в темные тоннели. Огромных усилий ей стоило сохранять равновесие в полутьме, где не было видно практически ни единого выступа. Раньше она не придавала этому значения, пока ей не пришлось «подрабатывать разносчицей». Все-таки поднос был жутко тяжелым, и обе руки быстро затекли. Девушка не видела, насколько сильно качается жидкость в бокалах, и потому шла очень медленно, отстав от Песчаника на довольно большое расстояние. — Быстрее, — еле выговаривая гласные, поторопил он. — Иду, — сквозь зубы выдавила Олиф. Тоннель все не кончался. Еще бы немного и по всему лабиринту наверняка бы разнеслось громкое звяканье разбившихся бокалов и всплеск разлившихся напитков, но Олиф вдруг поняла, что они, наконец, дошли. Еще даже не замелькал свет, а до них уже доносились яростные крики. Когда Песчаник довел девушку до конца, крики стали давить на уши так, что, казалось, еще немного, и тебя просто напросто расплющит. Олиф поморщилась, завернула за угол и… оторопела. Помещение по размерам напоминало общую столовую: такое же большое. Только потолок был намного выше, и, судя по всему, за счет того, что достигал поверхности земли. В нем виднелись довольно объемные дыры, которые не только пропускали воздух, но и песок, осыпающийся на арену. Сама же арена была ограждена высокими выступами, чтобы в случае чего, зрителя случайно не побили вместо бойца. На настоящую арену — круглую, с множеством сидений вокруг, и орущими на них людьми, — она походила мало, однако как раз орущих людей тут было хоть отбавляй. Вернее, для подземных лабиринтов — хоть отбавляй. Никаких выступов, чтобы присесть, и, похоже, зрители тут состояли исключительно из воинов и некоторых Песчаников, только изредка мелькали «лапочки» с подносами. Олиф застыла посреди всей этой ликующей толпы. И хотя освещения от прорывающихся внутрь солнечных лучей явно было мало, распознать, что на арене дерется Ринслер, не составило большого труда. Один из воинов схватил с подноса бокал с красной жидкостью, отхлебнул чуть-чуть и заорал во всю мощь: «БЕ-Е-ЕЙ!!!», а затем вернул бокал на место. С его края красноречиво капнула мужская слюна. От шума вокруг у Олиф закладывало уши, ее пихали со всех сторон, буквально заставляя по инерции передвигаться серди всех этих упитанных тел, лишь бы не потерять равновесие. Девушка с трудом пробиралась сквозь толпу, пытаясь найти более менее свободное пространство, чтобы хотя бы перевести дух. И нашла. Вот только дух перевести не получилось. Она, стиснув зубы, терпела все шлепки по попе (ответить у нее просто не хватало ни сил, ни мужества), любезно подставляя каждому воину поднос с наполовину опустевшими бокалами. Жуткие крики вокруг вызывали у нее только нескончаемую головную боль, но тут внезапно, по всему помещению разнеслось единогласное: «У-У-У-У!», и это заставило ее посмотреть на арену. Лучше бы она этого не делала. Теперь стало ясно, почему этот бой был таким важным для всех. Наконец-то встретились два друга. Два кровных брата и два кровных врага. То, что Лекс проигрывал, было ясно невооруженным глазом, даже можно было ближе не подходить. Весь в крови он лежал на песочной глади, и получал жестокие удары, то по ребрам, то по животу. Он даже не пытался подняться — в этом не было необходимости. Стоит ему встать, как Ринслер снова повалит его на землю и начнет бить еще сильнее. Рядом стояли люди и кричали настолько живо и бодро, словно это они участвовали в неравном бою, словно это их предал Лекс. Словно это они мстят с каждым новым ударом, с каждой лишней каплей крови. Шум вокруг вдруг стал таким далеким, словно кто-то воткнул в уши девушки вату, и отгородил от внешних звуков. Она почувствовала, как слабеют руки, ноги. Кто-то прошел мимо нее, задев поднос рукой, и тот полетел на пол, дребезжа разбивающимся стеклом. Но это было уже не важно. Олиф, освободившись от тяжкой ноши, кинулась ближе к ограждениям, распихивая локтями ликующих воинов. Казалось, что ноги налились свинцом — настолько трудно давалось ей каждое движение. Проскальзывая под руками и плечами сплотившихся мужчин, она пыталась не думать о том, чем это все может закончиться. В ограждение она влетела, совершенно этого не заметив. Только почувствовала, как что-то уперлось ей в живот, и заставило согнуться пополам. Когда девушка снова посмотрела на арену, Ринслер победно размахивал руками, заставляя толпу разразиться еще более громкими приветственными кличами. — Лекс… — прошептала Олиф, — вставай… Но каждый тут понимал, что мужчина не встанет. И, наверное, только она понимала — почему. Как можно бить того, перед кем виноват? С таким же успехом она могла бы наброситься с ножом на Хэнка. — Лекс… вставай… он же убьет тебя… — она сама-то едва различала свой голос, но все равно продолжала говорить, как будто стояла прямо там, рядом с обездвиженным телом. Ринслер выхватил из толпы заботливо протянутый кем-то меч и щит, развернулся и направился к окровавленному бывшему другу. Сплюнул рядом с ним. — Вставай, падла! — заорал он, но сквозь такой шум это услышали немногие. — Вставай!!! Борись, как мужик!! Что, совсем обабел за этот год, а, тварь?! Вставай!!! — Вставай, — почти умоляюще прошептала девушка, — делай, как он говорит… Ну же, вставай. Она верила, вернее, знала, что Лекс далеко не дурак. То, что он лежит тут, на засыпанной песком арене, тоже имело смысл. Правда, смысл трагичный. Лекс не мог пойти против Ринслера из-за чувства вины. Он не был бесчувственным ублюдком. Он был просто практически мертвым. — Вставай же ты! — вскрикнула девушка, когда Ринслер снова начал бить по безвольному телу. Лекс не реагировал. Олиф зажмурилась, не в силах больше смотреть на этот ужас. Если так пойдет и дальше, ему просто переломают все кости, если уже не переломали. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не голос, оказавшийся намного громче ликующей толпы. — Хватит! Стоп! На арену тут же выбежали несколько Песчаников и оттащили Ринслера от полуживого тела. Тот вырывался, как мог, но потом, видимо, остатки разума все же сообщили мозгам о том, что нарушать приказ Хозяина слишком опрометчиво. Толпа разочаровано загудела. Как только Ринслер успокоился настолько, что сам смог стоять, не размахивая кулаками, Песчаники его отпустили и направились к Лексу. Схватили окровавленного мужчину под подмышки и поволокли внутрь арены, где, видимо, находилось еще одно помещение. Лекс напоминал мешок с мукой, за которым вместо муки тянулась дорожка крови. Олиф приложила руку к губам. Теперь ненавидеть Ринслера стало проще. Она развернулась, и еле разбирая дорогу, подпихиваемая со всех сторон, пыталась выбраться из этого водоворота немытых тел. Перед глазами все плыло, ее относило то вперед, то назад, иногда она налетала на какого-нибудь воина, машинально извинялась и шла дальше. Как ей удалось выбраться к выходу, девушка не помнила. Олиф очень хотелось найти Лекса, но она не знала, где искать. Вот, наконец, и встретились два друга. Бывших лучших друга.Глава 15
— Его избили. — Голос у Олиф был такой пришибленный, что при этих словах даже радоваться перехотелось. — А чего ты тогда такая грустная? — недоумевал Макс, жадно прислушивающийся к словам девушки, рассказывающей змею о Боях. — Его избили, — повторила она, решив, что парень просто не понял смысла ее слов. Но тот все понял. — Ну, так это ж хорошо! Мы все знали, что Ринслер победит! — Чего тут хорошего? — совсем расстроилась Олиф, понимая, что она, наверное, единственная, кому искренне жалко Лекса. — Да ты просто не знаешь, кого Ринслер побил, вот и все! — Макс буквально светился от счастья: как же, из первых уст все узнал. — Да, не знаю… — Ну вот! Говорят, это тот еще козел! Вообще тут в свое время вверх дном все перелопатил, да еще и друга своего бросил, ну не сволочь ли, а? Да, Кнутик? Кнутик согласно зашипел. — Он такая же сволочь, как и ваш Ринслер, — фыркнула Олиф, и тут же услышала, как Макс удивленно ахнул. — Совсем больная? Как ты можешь такое говорить?! Девушка перевела взгляд на змея, увлеченно наблюдающего за каждым движением говорящих. Прежде, чем снова посмотреть на парня, она успела отметить, что уж больно удовлетворенным Кнут выглядел. — Я имела в виду, что ты прав. Хорошо, что Лекса избили. Так ему и надо. Вид у нее стал еще более пришибленный, чем был, и Макс, чтобы ненароком не нарваться на женские слезы, быстренько сбежал под предлогом срочных дел. Олиф вздохнула, и принялась смачивать тряпку в спирте. Кнутику же нужен был обязательный уход двадцать четыре часа в сутки, чтобы, не дай Берегини, бедняжка не загнулся. Тьфу, лучше б с пленниками тут так обращались! Гадкий змей снова решил поиграть в молчанки: узнал все, что ему нужно, и сделал вид, что его тут нет. Интересно сколько ему лет? Как давно он тут? — Эй, — спустя некоторое время начала девушка, — знаю, знакомство у нас с самого начала не заладилось, но… может, попробуем еще раз? Кнутик чуть подвинулся, чтобы человеческая рука почесала именно то место, которое он хотел, и блаженно прикрыл веки. — Ладно, не хочешь знакомиться — не надо, можно просто поговорить, хочешь? Змей снова чуть подвинулся, но уже другим боком. — Понятно, разговаривать ты тоже не хочешь. Олиф почувствовала себя не просто скверно, а… совсем ужасно. В сердце кольнуло от обиды: даже глупое избалованное животное не хочет с ней разговаривать. Она вспомнила те дни, когда впервые встретила Лекса, и эти его отбрыкивающиеся фразочки: «да», «нет», «потому что» — это все, что он говорил. Но это было хоть что-то. Тогда на жаре невыносимо было молчать, вокруг тебя были лишь бескрайние пески; куда ни глянь — везде пустота. Там даже Берегини были бессильны, там невозможно было молчать, именно от этого Изгнанники и сходили с ума. Их разъедало одиночество. Сейчас вокруг девушки было много людей, даже удивительно, сколько тут, оказывается, убийц, воров, или даже, может, несправедливо осужденных. Однако даже среди них это удушающее одиночество никуда не делось. — Не понимаю, — вслух сказала Олиф, — почему вы любите эти Бои? Люди убивают друг друга, а вы ликуете. Как можно радоваться смерти? «Их никто не убивает», — нехотя ответил Кнут. — В смысле? — растерялась девушка. С одной стороны она, конечно, хотела поговорить, но с другой совершенно этого не ожидала. «Без всякого смысла. Песчаники не допустят смерти на арене». — Почему? «Тут не так много воинов, они берегут каждого». — То есть они специально тогда прервали бой? Чтобы Лекс не умер? — то ли удивилась, то ли обрадовалась Олиф. «А-а… — Ее собеседник явно был разочарован, — они прервали бой… лучше б прикончили и все». О том, что так было бы совсем не лучше, девушка деликатно промолчала. — Откуда ты столько знаешь о боях? «Откуда, откуда, я тут подольше тебя». — Но ведь вас туда не пускают. «И что? Я… я… — замялся змей, — а, ничего». — Ты сплетни собираешь? — догадалась и тут же изумилась девушка. — Правда что ли?! «Нет». — Животное насупилось (на змеиной морде это выглядело очень впечатляюще) и попыталось отвернуться. — Да не обижайся ты, в этом нет ничего смешного, — соврала Олиф, — просто для меня необычно. «Из пустыни вечно каких-то ненормальных приводят». — Все мы тут… — начала девушка, но вовремя опомнилась. Если уж Лекс тут так известен, то не стоит лишний раз упоминать его фразочки. — А-а… э-э… а ты тут… один? «В смысле — один?». — Из пасти высунулся тоненький язычок и снова пропал. — В смысле… может, у тебя тут девушка есть? — такой глупости ей говорить еще не приходилось, но это было единственное, о чем она догадалась спросить, чтобы ненароком не ляпнуть лишнего. Змей сразу погрустнел. «Есть». — А где она? — завертела головой Олиф. «Умерла». — Умер… ла? Ой, мне… я… мне очень жаль. — Берегини научите ее держать язык за зубами! Надо ж было спросить именно на эту тему! «И мне жаль. И сына жаль». — Сына? — Девушка себя почувствовала не просто дурой, а самым тупым и эгоистичным человеком на свете. — Прости… я не хотела, правда. Я не знала. «Никто не знал. Я тоже не знал». Олиф прекрасно понимала, что только что провела тупым ножом по старым шрамам. Ведь она, как никто другой, знала, что он чувствует. Боль со временем притупляется — это естественно. Раны заживают, шрамы затягиваются. Вот только тяжело забыть о потере, когда каждый встречный в твоем селе желает тебе посочувствовать, и спустя год, и спустя пять лет, и восемь. Они, словно сговорившись, подходят, строят скорбное лицо и с наигранной грустью говорят: «Олиф, нам так жаль твою маму. Она была прекрасной женщиной! Ты так на нее похожа… она гордилась бы тобой». Лучше б молчали, честное слово. В такие моменты сознание снова окунается в воспоминания, которые, казалось, уже стерлись из памяти. Ха-ха. Воспоминания остаются всегда, даже после смерти, наверное. Девушка поджала губы. — Прости, Кнут… Змей не ответил. Олиф медленно положила тряпку на пол, развернулась и пошла искать Макса. Парень нашелся возле одного из загонов. — Я домыла. Можно мне уйти ненадолго? — Что? — не сразу сообразил он. — Я домыла. Можно мне уйти ненадолго? — А-а… — замялся Макс, но потом вспомнил, что девчонка прислуживает Ринслеру, и вяло махнул рукой: — иди. Только не забудь повторно покормить Кнутика! — крикнул он ей вдогонку. Олиф едва смогла распознать его последние слова. Она шла по тоннелям, слегка касаясь рукой стены, чтобы не налететь на что-нибудь. Время тут тянулось мучительно медленно, а потому запомнить дорогу от загонов до комнат зрелых женщин было уже не сложно. Коридоры практически ничем не отличались друг от друга, однако общую последовательность Олиф запомнила: один раз налево, затем направо, потом еще два раза налево и один направо. Коридор освещался только одним факелом, но на этот факт девушка уже как-то перестала обращать внимание. Одним и одним. Несколько факелов было лишь в двух коридорах: «лапочек» и Ринслера. Правда, к комнате Хозяина она никогда не приближалась и поэтому точно сказать не могла, сколько света там. Олиф приоткрыла широкую дверь и заглянула внутрь. Внутри, как обычно, царил шум и гам; в чем в чем, а в способности поговорить в любую свободную секунду этим женщинам нет равных. Девушка быстро дошла до своей койки, забралась наверх под скрипучее сопровождение ступенек, и уткнулась носом в подушку. Бедный Кнут. Жена, ребенок. Может, Олиф была несправедлива к нему? Не каждый сможет выдержать такую боль. Сама она смогла лишь благодаря своим сестрам и братику. Кто бы о них позаботился, если бы ей тогда не хватило сил справиться? Поэтому она держалась. А теперь Марика достаточно повзрослела, чтобы взвалить весь этот груз на себя. Олиф не хотела этого, видят Берегини, не хотела. Но от Судьбы не убежишь. Может, оно и к лучшему? Какое будущее ждало бы ее там, за Завесой? А так все произойдет гораздо быстрее. — Эй, Олиф, — окликнули ее снизу. — Да? — свесилась девушка. Фрида похлопала рукой по спальнику. — Спустись ненадолго. Она быстро слезла и устроилась рядом. — Вот, держи, это твоя порция. — Женщина протянула ей тарелку с кашей. — Я все пропустила, да? — Да. Олиф схватила миску, ложу и принялась жадно черпать овсянку, запихивая ее в рот. Она не ела слишком долго, организм не смог принять в себя пищу так быстро и неожиданно, да еще и в таких количествах, поэтому девушку не на шутку замутило. — Тошнит, — выдавила она. — Остановись. — Фрида забрала тарелку. — Переведи дух. Твой желудок слишком долго не видел ничего кроме слюны. Пусть он привыкнет. Олиф приложила руку к животу и начала глубоко вдыхать воздух. Отлично, если ее стошнит, то есть вообще не имеет смысла — все равно все выйдет наружу. Приступ понемногу закончился, и когда каша перестала подкатывать к горлу, Фрида начала кормить девушку с ложечки, как маленькую. Этот факт почему-то раздражал больше всего. С детства это она кормила всех своих мелких с ложечки, но никто и никогда — ее. И тут вдруг, шестнадцать лет, а с ней, как с ребенком. Женщина черпала ложкой по чуть-чуть, чтобы желудок снова не взбунтовался. — Ты чего такая расстроенная? — поинтересовалась та, когда овсянка кончилась. — Да я… ничего. — Давай, рассказывай. Опять какую-нибудь глупость сделала? Олиф стыдливо кивнула. Ну да, нетрудно было догадаться. — И что же? — Я… я… спросила у Кнута про его жену. — Да уж, и впрямь глупость. — Ну я же не знала! — А с чего ты вообще затронула эту тему? — удивилась Фрида. — Да просто… я хотела его разговорить. — Вот и разговорила. Олиф стало зло и обидно. Женщина словно специально сыпала соль на раны. — А они умерли, да? — спустя некоторое время все же решилась спросить девушка. — Да… глупая была смерть. — А как они… умерли? — Песчаники, — сказала, как отрезала, Фрида. — Песчаники? Убили своих же змей? — А чему ты удивляешься? Тут и не такое бывает. Что тут бывает еще, Олиф не горела желанием уточнять. — Но за что?! — Все-таки для нее это было равносильно тому, как она бы убила собственную собаку. Немыслимо. — На них не хватило Брони. — И все?! Из-за этого?! — У тебя такое лицо, как будто ты только что узнала, что земля круглая. — Но просто… это же абсурдно! — Я и говорю: глупая смерть. Олиф замолчала. Убить семью из-за какой-то Брони. В памяти почему-то всплыли Изгнанники, что смогли вернуться в Чернь. Одного из них убил мужик лишь из-за того, что тот прошелся рядом с его дочерью. Глупость, абсурдность и… жестокая правда. С каждым прожитым мигом девушка все больше убеждалась в том, что все обитатели подземного лабиринта абсолютно чокнутые и неуравновешенные. — Олиф, а ты еще носишь тот ключ, что подарил тебе старик из тюрьмы? Она непроизвольно дотронулась до вещицы, неизменно висевшей у нее на шее. — Да. — Хорошо. Не снимай ее. — Я не снимаю, — заверила женщину Олиф. — Кстати, тебе уже пора к Ринслеру. — Что? — опешила девушка. — Время. — Фрида кивнула на стеклянную баночку с двумя секторами: из верхнего сыпался песок в нижний. — Солнце уже зашло. — Так вы по этой вещице определяете время? — удивилась она. — Да. Иди скорее. Олиф кивнула. Если бы хоть кто-то знал, как ей не хотелось видеть этого человека. Стоило только представить его образ в голове, как внутри все переворачивалось от отвращения. Она подошла к Песчанику, что стоял на входе. — Проводите меня, пожалуйста, к Ринслеру.* * *
В его комнате было все так же светло. Мужчина сидел, полуразвалившись в кресле, рядом с ним хлопотала Рэй. Стоило Олиф появиться в проеме, как ее наградили самым презрительным взглядом, на какой только была способна любая ревнующая девушка. Все-таки Ринслеру тоже досталась неслабо, и эта мысль приятно грела душу. Его кожа вся была в рваных ранах, не глубоких, но наверняка очень неприятных. Рыжая промывала их полотенцем, а затем поливала спиртом, вернее, той самой красной жидкостью, которая стояла у мужчины в серванте, и которую он попеременно отхлебывал прямо из горла. Олиф злорадно посмотрела на полотенца, испачканные в крови. Все-таки Лекс тоже сумел наподдать этому гаду. Чем больше Ринслер морщился от боли, тем больше Олиф раздувалась от гордости, словно это она побила его, а не ее давний знакомый. Девушка не стала спрашивать, что именно от нее требуется, просто начала делать то, что делала всегда: взбивала подушку, затем перину, иногда протирала пыль, наливала вина в бокал, ставила подле кровати, ждала пока мужчина ляжет, тушила свечи и уходила. Пока она тихо занималась своими делами, то украдкой поглядывала, чем занимаются эти двое. Рэй все так же обрабатывала раны мужчины. Ринслер, прикрыв глаза, о чем-то размышлял. Олиф успела заметить, что руки рыжая не споласкивает, а значит, никакой спирт тут уже не поможет. Девушка хотела честно об этом их предупредить, но потом поняла, что лишь заработает себе лишние пару шишек. Ринслер изредка отхлебывал из графина светло-красную, практически янтарную жидкость, явно не похожую на вино, и уже изрядно захмелел. Видно, «лапочка» ему надоела, потому как он грубо отослал ее, хотя Олиф точно видела, что та обработала не все раны. Рыжая обижено надула губки, но второй раз повторять не заставила. Все-таки боялась его, наверное. Она собрала в кучу грязные тряпки, и вышла, наградив опешившую Олиф взглядом, явно намекающим: «хоть пальцем тронешь его — убью». Девушка нахмурилась, мол: «больно надо», но Рэй этого уже не увидела. — Эй ты, малявка, постель расстелила? Она кивнула. — Ну, да или нет?! — раздраженно повторил мужчина. Только тут девушка заметила, что он так и не открыл глаз. — Да. — Хорошо. Налей мне еще виски. Олиф послушно схватила графин и плеснула в бокал еще немного жидкости. От Ринслера так разило алкоголем, что стоять рядом с ним было просто невозможно. В этот момент до нее дошло, что он не просто пьет, он напивается. — Где Рэй? — спросил он. — Э-э, — растерялась девушка. — Так ты… вы же сами отослали ее. — Да? Тв-в-вою мать. А, и ладно. Пусть катится к чертям собачьим. Эй, ты, как там тебя, Попиф? — Олиф. — Избавь меня от этой боли. — Э-э, да, я как раз тут хотела сказать, что… — В ней боролись два противоречивых чувства: вроде и жалко его, а вроде и нет. — В общем, Рэй, она… — О Берегини, какая же ты занудная! Кто тебя вообще нанял? Олиф поджала губы. Да-а, ну дает. Либо он так с радости напился, либо с горя. Первый вариант как-то больше подходил его характеру. — Ты… вы наняли. — Какая муха… оса скорее, меня укусила?! — все так же, не открывая глаз, прошипел мужчина. — Я не знаю, — честно сказала Олиф. — И я не знаю. — Так мне промывать раны? — Какие раны? — Те, что на теле. Ринслер открыл глаза, опустил взгляд, осмотрел себя. — Вот с-скотина. Добрался-таки. Где только натренировался, а?! — Мужчина недоуменно уставился на единственную девушку в этой комнате, как будто она могла знать ответы на мучившие его вопросы. — В пустыне, — тихо буркнула Олиф. — Чего? — Ничего. Ринслер вновь на нее посмотрел, только теперь уже с интересом. — А раны… — робко начала девушка, но мужчина резко ее оборвал: — К черту раны! К черту все! Спать. Быстро укладывай меня спать. — Я? — испугалась она. — Ну не я же! Олиф медленно подошла к нему, попыталась для начала забрать бокал, но Ринслер прижал его к себе, как мать родное дитя. — Нет, это не трогай! Это святое. — Да, на счет ран… — Заткнись. Раны дерьмовые, не сдохну. Просто уложи меня в постель. Девушка пожала плечами. Попадет грязь и ладно, это уже не ее дело. Она аккуратно помогла мужчине встать. Все-таки надо отдать ему должное: несмотря на количество выпитого, на ногах он держался очень хорошо, даже тащить не пришлось, он сам дошел. Уселся на постель, провел ладошками по лицу, взглянул на Олиф. — Ты что так на меня пялишься, пьяных мужиков никогда не видела? — Видела, — отвела взгляд та. — А как будто нет. — Просто… странно. — И интересно, — догадался Ринслер. Если бы не его затуманенный взгляд, она бы ни за что не подумала бы, что он пьян. У них в селе, уж если мужик напивался, то в такой хлам, что пока он сам из оврага не вылезет, его так и не найдут никогда. А этот еще и проницательный. — Интересно из-за чего… вот так? — задал он вопрос, которого уж совершенно точно не должен был задавать. Олиф растерялась. Она прекрасно понимала, что ему нужно поговорить. Просто поговорить, а рядом тут только она. Но… что будет завтра? Он все забудет? Или уже никогда не забудет, и она хорошенько поплатится за свое решение ответить? Секунда замешательства, а затем она тихо сказала: — Я и так знаю из-за чего. — Да? — приятно удивился Ринслер. — Из-за чего же? — Из-за Лекса. В комнате повисла тишина. — Ты была на Боях? — удивленно поднял брови мужчина и с какой-то странной интонацией продолжил: — Ради него ходила? — Нет, я просто поднос несла, — поджала губы девушка, нерешительно переступая с одной ноги на другую. Ринслер поднял на нее затуманенный взгляд и пристально вгляделся в девичье личико, отмечая про себя, что оно все-таки не такое страшное, как ему казалось раньше. — Давно вы с ним вместе? — заплетающимся языком спросил пьяный мужчина. — Мы не вместе, — тут же набычилась девушка. — Ой, вот только не надо. Настолько старая сказка, меня сейчас стошнит, — скривился ее собеседник. От ярости он даже вскочил на ноги, но тут же покачнулся, и оперся рукой о злосчастную тумбочку. — И так понятно, что вы спали вместе. — Мы не… — возмутилась Олиф и резко прикусила язык. Если бы в этот момент она догадалась с вызовом посмотреть в глаза мужчине, или сделать вид, что вообще ничего не говорила, тогда, возможно, ей и удалось бы избежать этого удивленного взгляда. Но Олиф затравленно оглянулась, и Ринслеру ничего не стоило сложить все это в полноценную картинку. Он немигающим взглядом уставился на девчонку. У той, в свою очередь, словно землю из-под ног вышибли. — Тогда какого рожна вы сказали, что… — мужчина запнулся. Догадался сам, даже в таком пьяном состоянии, и ответил, скорее для самого себя: — Хозяин. Олиф напряглась, как струна. Ее спина стала идеально прямой, губы сжаты в одну полоску, а взгляд направлен в пол. Ринслер не переставал ошарашено на нее смотреть. — Вот ведь паршивая тварь, — выругался он. — Зачем ты тогда меня выбрала? Девушка молча вперила взгляд в гниющий ковер. Нет уж, больше она ни слова не скажет. Но мужчина с необычайной для такого состояния прыткостью пересек разделяющее их расстояние и встряхнул испуганную девушку. — Отвечай! Зачем?! Олиф зажмурилась, втянув голову в плечи. Услышала еще один ор, нецензурную брань в свой адрес и, не выдержав этого, пискнула: — Я хотела умереть. — Чего? — опешил Ринслер. — Я хотела умереть, — тихо выдавила Олиф. Отступила на несколько шагов, испуганно озираясь. — Лекс подсказал меня выбрать?! — грозно спросил мужчина. Девушка, несмотря на дрожь во всем теле, возмущенно нахохлилась от такого заявления. — У меня своя голова для этого есть! Ринслер в немом шоке провел ладошками по лицу. Потянулся к заветному бокалу. Ему определенно нужно было выпить. — И почему твоя голова выбрала меня? — спросил как-то отстраненно. — Потому что… потому что ядумала, что за такое меня убьют. — Я таких одолжений не делаю, — тут же огрызнулся мужчина. От этих слов Олиф вздрогнула. Повисла недолгая пауза и Ринслер задал новый, не менее важный для него вопрос: — Вы с ним общаетесь? — Я его даже не видела, — фыркнула девушка в ответ. — На Боях-то видела. — Пообщаться нам не удалось, — угрюмо сказала Олиф. — И на кого ты поставила? — На тебя. — Врешь, — усмехнулся мужчина. Развернулся, подошел к постели. Снова перевел взгляд на девушку. Почему Лекс защитил ее от Хозяина? Между этими двумя точно ничего нет. Что это — благородный поступок? Нет, у Лекса таких не бывает. — Тебе его жаль? — спросил Ринслер, отхлебывая последние капли из своего бокала. — Нет, — соврала Олиф. — Жалость убивает. Повисла тишина. Спустя несколько минут, девушка нерешительно поинтересовалась: — Это все? Допрос окончен? Я могу идти? — Иди, — кивнул мужчина в ответ. Ринслер затуманенным взором проследил за удаляющейся девичьей фигуркой, и когда она уже схватилась за ручку двери, не выдержал и окликнул ее: — Эй, Олиф! Девушка удивленно обернулась. — Болит? — спросил он, не поднимая взгляда. — Что болит? — не поняла она. — Синяк на щеке. Болит? Олиф вылупилась на него так, словно он только что нарядился в женский маскарадный костюм. — Терпимо, — выдавила она. — Прости за это. — Я сама виновата. — Ей казалось, что все это розыгрыш. Что сейчас мужчина встанет, посмеется и отправит ее восвояси. Но Ринслер не сводил взгляда со своего пустого бокала. Кажется, чувство вины этому гадкому человеку было не чуждо… во всяком случае, пока он был пьян. Надо же. Посмотрев на полусгорбленного мужчину, Олиф глубоко вдохнула и выпалила мучивший ее вопрос: — Ты не выдашь меня Хозяину? Ринслер грустно усмехнулся. — Нет. Хоть один не сумасшедший человек этому месту не помешает. — Спасибо, — искренне сказала девушка, дернула ручку и вышла наружу.* * *
Олиф вернулась сюда тогда, когда все подземелье уже видело седьмой сон. Кроме охранников, конечно. Любопытство не давало забыть об одной очень интересной вещице. Убедившись у не слишком разговорчивого Песчаника, что Ринслер спит, девушка прошмыгнула в комнату. Опасливо покосившись на спящего мужчину, она подошла к серванту, раздвинула бутылки и вытащила странную коробку. С одной ее стороны было написано «Лекс», а с другой «Ринслер». Возле обоих имен были нарисованы плюсики. Что они означали, можно было только гадать. Однако Олиф довольно отметила, что у Лекса плюсиков было больше.Глава 16
— Привет, Кнут, — добродушно поздоровалась девушка. Змей сделал вид, что не услышал приветствия и продолжил что-то пристально разглядывать. Олиф, уже привыкшая к такому поведению, просто поставила ведро, намочила тряпку и принялась за свою работу. Жизнь превратилась в рутину. К «лапочкам» ее больше не отводили. Девушка по-прежнему жила в жутком подобие барака, среди неугомонных старых женщин. Утром их будил Песчаник, они шли готовить завтрак, после него Олиф приходила сюда, заботилась о Кнуте и к ужину шла к Ринслеру. Кстати, о том странном случае у него в спальне, мужчина не обмолвился ни словом. Казалось, всё наконец-то стало налаживаться: никаких ссор, никаких побоев и волнений. Однако что-то внутри девушки надломилось. Во-первых, ее не отпускало чувство тревоги. Однажды она шла по едва освещенным тоннелям и совершенно ясно различила позади себя тень. Все бы ничего, но мало того, что тень проводила ее до самой комнаты Ринслера, так еще и появилась на следующий день. Олиф долго мучилась, пытаясь вспомнить, чего такого могла натворить, но как бы усердно не напрягала память, в голову ничего не шло. Разве что тот глупый поворот событий с Ринслером, когда она чуть не ранила его ножом. Но, по-моему, про это уже все забыли. Особенно после ночи пьяного бреда. Мужчина даже стал к ней более… снисходителен, что ли. В общем, все время присутствовал страх перед неизвестным. И как бы это абсурдно ни звучало, жизнь начала превращаться во что-то однообразное и сухое. Если бы ни страх, постоянно подпитывающий каждую жилку ее тела, заставляющий переставлять ноги быстрее, она, наверное, уже давно не могла бы встать со своей койки. Про Лекса давно ничего не было слышно. Конечно, для Олиф это не должно было быть важным, к тому же, как сказал старик из темницы, ее жалость погубит их обоих. Однако именно жизнь Лекса пробуждала в ней любопытство. Это было хоть какое-то чувство, и оно было довольно сильным. Если бы не оно, Олиф давно стала высохшей тлей без чувств и эмоций. Эта рутина убивала. На солнце ты каждой клеточкой своего тела ощущал приближение смерти. Это было явно, наглядно. Лучи буквально прожигали тебя насквозь. И о смерти начинал думать уже как-то по-другому, как о чем-то само собой разумеющемся. А здесь, под землей, это происходило незаметно. Мозг просто перестает работать, мысли сливаются в одно: ты заучиваешь каждое свое движение наизусть, повторяя его из раза в раз, и постепенно прекращая задумываться над тем, что ты вообще делаешь. Именно поэтому «лапочки» сходили с ума быстрее воинов. У последних было неплохое развлечение, которое не давало им потерять над собой контроль ни на секунду. А для девушек постоянное посещение мужиков в этом замкнутом пространстве, где даже элементарно спрятаться на несколько часов было просто невозможно, становилось смертельным. Было такое ощущение, словно тебе в мозг втыкают острую щепку, и ты вынужден ходить с ней все время, пока не истечешь кровью. Вот примерно то же самое чувствовала Олиф. «Эй, девчонка», — позвал Кнут, вырывая ее из тяжелых размышлений. — Что? «А ты… ну, это… знакомых себе нашла тут?», — как-то стыдливо спросил змей, не поднимая глаз. — Э-э, — растерялась девушка, — не знаю. «Как это не знаешь? Тут уж либо да, либо нет». — Это там все так просто, а тут все по-другому. Наверное, да. «Кого?» — А почему ты спрашиваешь? — Олиф в который раз провела тряпкой по шершавой чешуе, однако животное больше не щурилось от удовольствия. «Просто интересно. Ай, осторожнее!» — Прости, я случайно. Ну-у, наверное — это Фрида. «Эта сумасшедшая тетка?!», — искренне изумился Кнут. — Почему сумасшедшая? — насупилась Олиф. — Она нормальная. «Да после смерти мужа она вообще с катушек слетела!», — не желал уступать змей. — Мужа? «Мужа». — У нее был муж? «Был». — Воин? — предположила девушка. К тому же, кто еще мог тут умереть? «Нет. Просто сумасшедший старик». — Старик? «Ты так и будешь все переспрашивать?!». — Прости. Но… он давно умер? «Нет, недавно». — Кнут высунул язык, что-то прошипел, и чуть подвинулся. — А где же он тогда был все это время? — недоумевала Олиф. Не могла же Фрида его скрывать! «На солнышке прохлаждался! — огрызнулся змей. Отчего-то сегодня он явно был не в настроении. — В тюрьме он сидел». — Старик. В тюрьме, — самой себе повторила девушка. — Старик. В тюрьме. Старик, в тюрьме… а он был такой маленький, дряхлый и седой? «М-м, да». — Неужели… это был он?! «Кто — он?». — Да тот ненормальный! Он же… он же… он ее муж?! — Тряпка выпала у девушки из рук. «Судя по описанию — да». Кнут в нетерпении зашипел, пришлось вновь поднимать тряпку, смачивать ее и продолжать работу. — Она мне ничего не говорила… «Еще бы. Я бы тоже молчал». — Но ведь… за что его убили? «Не знаю. Надоел, наверное». Скажи змей это неделю назад, Олиф бы потрясенно воскликнула: «Надоел?!». Раньше было непонятно, как можно убивать людей за то, что те просто надоели. Но он сказал это сейчас, и девушка лишь глухо выдохнула. Для нее само слово «муж» было далеко от понимания. Она никогда и не задумывалась даже, что это такое: иметь мужа. Ей бы хотя бы семью свою не потерять, да к тому же с таким происхождением, как у нее… впрочем, сейчас это уже неважно. Однако одно Олиф знала точно: семья — это священно, и муж тоже что-то такое священное. Кроме тех мужей, которыми становились Перводружинники, конечно. И ведь самое главное, как-то же Фрида с этим стариком оказались тут вместе. Не могли же они оба совершить одно преступление. Или могли? «Твоя не сумасшедшая подружка недавно такую истерику закатила на ужине», — злорадно добавил Кнут. — Она плакала? «Какое там! Она орала на всех, подгоняла, кого-то, по-моему, даже ударила. А потом вообще начала громить все, что под руку попадалось. Но это мне так рассказывали», — смущенно добавил змей. — Берегини, ведь я даже не знала… «Поэтому я и говорю, что совсем чокнулась она». — Она от горя кричала, — возразила Олиф. «От горя плачут, а не посуду бьют!». — Каждый свое горе переживает по-своему. Я плакала, да. Долго. Очень долго. А ты? Ты — плакал? «Я… нет». — Вот видишь. Ты не плакал, но это не значит, что не горевал. И она не плакала. Она злилась. Беспомощно злилась, и, в конце концов, выплеснула все это наружу. Кнут только тяжело вздохнул. «А у тебя что за горе?», — кажется, такие беседы давались ему тяжело. Впрочем, как и Олиф. — У меня мама умерла. «А у меня жена. И сын». — Я знаю. Может, не стоит о людях так предвзято судить? — девушка слабо улыбнулась. «Ну, не знаю. Я не предвзято А ты… еще с кем-нибудь общаешься?». — Кнут явно чувствовал вину, и спросил первое, что пришло в голову, лишь бы заполнить паузу. — Общалась. «Тоже умерла?». — Умер. Его звали Хэнк. Он был сумасшедшим. «Уверена?». — Да, уверена. Он все время бредил о ловушках, и каких-то созвездиях. «Созвездиях?». — Да, созвездиях, — устало вздохнула девушка, — лиса, медведь, волк. Бредовый лепет. Детские сказки. Воспоминания о Хэке возродили в ее душе какое-то странное, колющее чувство вины. Он был ребенком, взрослым ребенком. «Хы-хы». Они ушли с оазиса не только из-за него, но и из-за нее. Не будь она такой доверчивой и наивной, она бы остановила его. Наверное. Почему-то вина не отпускала Олиф. Он умер из-за нее. Попал в лапы к Песчаникам только из-за ее несообразительности, потому что с сумасшедшего и списывать нечего. А с нее есть чего. Например, смерть друга. «И ничего не детские сказки! — в свою очередь оскорбился змей. — Хотя, конечно, смотря, что он тебе рассказывал». — Ничего такого, — уныло отозвалась девушка. — Так, просто, названия. «Насколько я знаю, созвездия — это не просто названия. В этой пустыне, как ты уже наверняка заметила, происходят странные, необычные вещи. И пустыня эта тоже необычная. Когда все три созвездия выстраиваются в один ряд — она движется». Олиф против воли вздрогнула. В памяти тут же всплыла картинка: вот она, Олиф, падает на песок, зажимает голову руками, лишь бы защитить глаза и рот, при этом пытается ухватиться хоть за что-нибудь и не потерять сознание. А через несколько минут открывает глаза, садится, и в оседающей пыли не видит оазиса. Тогда она действительно узнала, что значит выражение «как громом поразило». Когда в первые мгновения тебя охватывает ступор, а чуть позднее приходит осознание того, что только что случилось, и земля уходит из-под ног. … — Хэнк, пустыня что, движется?! — Не пустыня, пески. Олиф прикусила губу. — И что… потом? — голос почему-то дрогнул. «Ничего. Те, кто потерялись, уже никогда не найдутся. Не для нас, конечно». — Ах да, — припомнила разговор с Фридой девушка, — ты как песчаный следопыт, да? «Песчаный следопыт. Умеешь же ты подобрать выражения». — Прости, если обидела. «Не обидела». — Кнут… — Олиф вздохнула. Разговор в первые в жизни пошел сам собой, без всяких неловких пауз. — Расскажи мне о своей семье. Змей фыркнул и попытался отвернуться, чтобы скрыть боль в глазах. Но даже если не видела, Олиф ее почувствовала. Потому что сама сейчас испытывала то же самое. «Нечего там рассказывать». — Эй, мы с тобой все равно сидим в одной дырявой лодке. — И спустя мгновение добавила: — Моя мама была доброй. И рассудительной. Знаешь, говорят, противоположности сходятся. Мои мама с папой так сошлись. Он всегда резкий был, чуть что — сразу как вспылит, как закричит… а мама… мама — ангел. Только она его могла успокоить. «Из-за чего она умерла?». — Роды. Осложнения. Мой брат был слишком большим, и начал выходить спиной. Знаешь, одна женщина из ста не может разродиться. Одна. Из ста. Почему именно она? Почему?! Неужели она была плохим человеком, или плохой матерью? Олиф против воли повысила тон. Эти глупые вопросы давно не давали ей покоя. Ей нужна была причина. Всего лишь причина, почему Берегини забрали ее маму. Даже она сама, Олиф, меньше заслуживала жизни, чем эта святая женщина. — Иногда мне хочется, что бы они забрали меня вместо нее, — тихо добавила девушка. «Да, мне тоже. Моя жена была похожа на твоего папу. Всегда бесилась сгоряча, недовольничала. Заводилась буквально с полуслова, и я ее тихо ненавидел. Что ты так смотришь? Ненавидел так, как обычно супруги ненавидят друг друга — чисто супружеской ненавистью. Но я ее любил, не смотря на эти постоянные бешеные крики. Сын у нас рос, ему только восьмой год пошел. Только-только окреп. В этом возрасте змеям как раз начинают делать броню. Но… черт побери эту броню! Песчаники вышли „ловить молнии“… ах да, ты же не знаешь, что это…». — Знаю. «Знаешь? Ладно. Почему-то именно в это время двум идиотам взбрело в голову сбежать. Иногда мне кажется, что это был просто злой рок. Насмешка судьбы. Называй, как хочешь. Эти парни не были дураками, уж поверь. Но в тот день они повели себя, как настоящие кретины. Они устроили тут полный хаос. Ничего не добились этой своей глупостью, только еще хуже сделали. Из-за них Песчаники „не ловили молнии“. Брони не было. Зато был мой сын. И жена». — Их убили из-за этого? — выдавила Олиф. «Слишком много сил, хлопот, средств… да, из-за этого. Оставили только самых сильных змей. Еды не хватало, мы голодали, пока Песчаники пытались уладить последствия бунта. И они уладили». — Мне очень жаль… «Твоя жалось не вернет мне ни жену, ни сына, поэтому запрячь ее лучше куда подальше. Жалость добивает, понятно?». — Понятно. Значит, у тебя личные счеты, — тихо сказала девушка. «Личные? Еще какие личные. Жаль только, что его убьют до того, как я смогу перегрызть ему глотку». — Ему — это Лексу или Ринслеру? «Лексу. Ринслер сам себя накажет». — Накажет? — не поняла Олиф. «Он прикончит своего лучшего друга. Это его и добьет. Так-то он грозный, но в душе у него жуткая обида на этого подонка. Поверь, эта кровь на руках сама сведет его в могилу». — Кнут, я понимаю твои чувства. Ты знаешь, что понимаю. Но вдруг Лекс не такой плохой, как ты о нем дума… «Не такой плохой?! Ты что смеешься надо мной?! Эта тварь убила мою семью, и он еще „не такой плохой“?!». — Я не то имела в виду… «Да его тут держат в нижних камерах, еду носят раз в день, прямо как королю!! Этого, по-твоему, заслуживает убийца?! Этого, а?! Его земля принимать не должна, а он жив еще и все никак сдохнуть не может!! Думаешь, я после этого не искал его? Искал! Долго искал, и… нашел. Да, нашел. Но тогда я замешкался, на секунду всего, а этот подлец словно только этого и ждал!! Свалил, и после этого словно и не существовало его. Ни слуху, ни духу. Год прошел. Я думал — сдох. Нет, эта тварь живучая оказалась. Но знаешь, что? Он год скрывался, смог бы и еще год, пока бы метка не зажила. Но нет, он пришел. Сюда, к нам. Поверь мне, Олиф, паренек этот — тот еще смышленый гад. Он бы так просто сюда не попал, понимаешь?». — Нет, — замотала головой девушка, чувствуя, как стынет кровь в жилах. «Он тоже совестью мучается!». — Что ты задумал, Кнут? — одеревеневшим голосом спросила Олиф. «Просто добью его, его же чувством вины. Он будет мучиться так же, как я когда-то». Впервые за долгое время повисла гнетущая пауза. Кнут пытался понять, не наболтал ли он лишнего, а Олиф просто находилась в полной растерянности, даже руки неожиданно задрожали. — Ты сказал, — наконец, подала она голос, — что ему раз в день носят еду. Серьезно? «Конечно, серьезно», — обиделся змей. — Неужели нельзя попросить, чтобы этого не делали? «Да эти „лапочки“ слушаются только своего Ринслерика! А он не позволит своему бывшему другу умереть так просто». — Тогда я не знаю, как еще помочь тебе, Кнут. «Хотя бы не смотри на меня так». Олиф смущенно отвела взгляд. Внутри почему-то стало чуточку радостнее. Пришло время, наконец, нормально поговорить с этим глупым Абдулом, который всем тут уже успел насолить!* * *
Олиф взглядом искала в толпе старых женщин Фриду. На секунду ей показалось, что она заметила знакомые очертания худой фигуры, и начала пробираться к ней. На кухне перед ужином происходил какой-то кавардак. Судя по тому, что девушка сумела услышать из обрывков фраз: закончились овощи и крупа, на всех не хватало, поэтому женщины мельтешили, как рой ос, пытаясь приготовить хоть что-нибудь из всех оставшихся продуктов, что только можно было найти в этой свалке. Стоит ли говорить, что в этот момент узнать от Фриды хоть что-то было просто невозможно? Олиф удивленно выслушала от старой женщины тираду о том, что рабочих рук тут не хватает, а девчонка, вместо того, чтобы помочь, шляется не пойми где, и занимается не пойми чем. Чтобы лишний раз не попасть под раздачу, Олиф взяла поднос и начала разносить еду. Переполох выдался что надо: мужчины в общей столовой возмущались, как могли. Кому-то еду уже вынесли, а тем, кому нет, на месте не сиделось. От жуткого гомона посаженых голосов у Олиф практически сразу же заложило уши. Кто-то стучал ложкой по столу, кто-то ногой по полу. Кто-то умудрился даже разбить тарелку, и уже намеревался повторить это и с чужой посудой, но под злобными взглядами товарищей, пыл таких отчаянных воинов немного охладевал. В этой суматохе девушка провела весь ужин. Ее то пихали, то орали на нее. Спустя, наверное, час, голова раскалывалась так, что казалось еще немного, и можно будет собирать ее по кусочкам. Как только ненасытные воины наполнили свои бездонные животы и наконец-то успокоились, Олиф снова предприняла попытку подобраться к Фриде. Но не тут-то было. Крупа кончилась, и женщины, голодные и вымотанные до предела, отправились в свои комнаты. Когда девушке удалось протиснуться сквозь эту толпу, она снова получила грозную отповедь. Похоже, на сегодня о своей идее придется забыть. Олиф развернулась, и, снова протискиваясь сквозь толпу, пошла к Ринслеру. Да, пора уже. Она и так опаздывала.* * *
Девушка перешла на бег. Она, конечно, не слишком боялась Ринслера, но все-таки выслушивать еще одну тираду о своих умственных способностях ей совершенно не хотелось. Она бежала быстро, едва не врезаясь в стены и выступы, которые не могли осветить светожелы, поэтому совершенно не заметила, как дверь в комнату мужчины плавно открылась. Олиф со всего размаху влетела в небольшую человеческую фигурку, которая буквально тут же повалилась на землю, истерично при этом вереща. Звук был таким громким, что на него сбежали все: двое Песчаников и сам Ринслер. — Что это такое? — он же и первым пришел в себя. — Она решила меня убить!! — закричала рыжая из-под тела Олиф. — Неправда! — в свою очередь обиделась девушка, не спеша слезать с мерзкой девки. — Она хочет меня удавить!!! Она организовала покушение!! — Да я просто упала! — Олиф решила проявить большое великодушие и перекатилась с тела извивающейся «лапочки» на спину, давая ей возможность вскочить и вцепиться в руку Ринслера. — Она!! Пыталась!! Меня убить!! — Я случайно, — проворчала в ответ девушка, поднимаясь. — Случайно пыталась убить?! — Случайно упала. — Случайно? Ах случайно?! Да ты… — неизвестно каким эпитетом рыжая собиралась выразить свои эмоции, если бы Ринслер ее не перебил: — Прекратите. Обе. Быстро встали и разбежались. — Но ведь она же… — Ты не поняла? Разбежались. Живо! Его тон стал таким холодным, что Олиф тут же поспешила прошмыгнуть в открытую дверь. Он сказал разбежаться? Она и разбежалась. А вот рыжая осталась там, да еще начала возмущаться. Ну и, естественно, нарвалась. Сперва Ринслер просто нагрубил ей, потом начал орать. Олиф казалось, что стены буквально сотрясаются от его голоса. А потом послышался звук удара — очень, очень хорошей пощечины. Рыжая, кажется, не удержалась на ногах и неловко грохнулась на холодный пол. — Уведите ее, — зло сказал мужчина и зашел в комнату. Олиф сделала вид, что ничего не слышала. Она принялась усердно расправлять постель, взбивать перину и подушку. Да уж, никогда раньше она бы не подумала, что Рэй настолько глупа. Так трудно было просто промолчать? И вообще, было бы из-за чего так заводиться. Конечно же, настроение у Ринслера испортилось совсем (хотя казалось, что больше уже некуда), и Олиф вновь угодила под раздачу. Нет, конечно, он на нее не орал, но начал придираться к каждому действию: перину взбивает не сильно, одеяло расправляет неправильно, вина наливает мало, ходит громко, дышит часто. Но Олиф терпела. Она получила хороший урок в прошлый раз, когда все закончилось темницей. «Главное молчать. Только молчи, молчи», — повторяла она про себя. — Эй ты, девчонка, — подал голос Ринслер. — М? — Подойди сюда. Олиф удивленно выпрямилась. Секунду медлила, а затем нерешительно приблизилась. После ночи пьяных откровений, Ринслер с ней не разговаривал почти, усиленно делая вид, что ее не замечает. Однако отношения явно стало другим. — Садись. — Он указал кивком на соседний стул. На всякий случай Олиф обернулась — узнать, точно ли к ней он обращается. — С-сюда? — Рядом с собой он не сажал даже рыжую. — Да. Быстрее. Ринслер наблюдал, как девушка медленно-медленно опускается на стул, словно в любой момент ждет, что сейчас откроется занавес и выбегут актеры, которые скажут ей, что ее разыгрывают. — Вина? Олиф отрицательно покачала головой. Она ждала, что мужчина начнет говорить, но тот молчал. Повисла гнетущая пауза. — Я что-то не так сделала? — Ты? Нет. Лучше скажи мне, у тебя тут уже появились друзья? — Че-го?! — Она всякого ожидала, но… не такого. Неужели грядет еще одна философская беседа? — Друзья. Ну, знаешь, там подружки, парни, сюси-пуси, — издевательски пояснил Ринслер. — Э-э-э… да, то есть, нет. В смысле не совсем. — Это как? — А это что, так важно? — Почему бы и нет? — резонно спросил мужчина. — Всем так интересно знать, есть ли у меня друзья, — буркнула Олиф. — Еще кто-то спрашивал? — Голос у него оставался прежним, а вот плечи едва заметно напряглись. Или просто показалось? — Да, Кнут спрашивал. — И что ты ответила? — То же, что и тебе: я общаюсь с Фридой. Секунду Ринслер крутил в руках бокал с вином, усердно вспоминая, кто это. — А, Фрида. Сумасшедшая старуха. «Она не сумасшедшая!», — мысленно возразила Олиф, но вслух сказала: — Да, — и спустя мгновение не без злорадства добавила: — как Рэй. — Как Рэй? — слегка удивился мужчина. — По-твоему, Рэй сошла с ума? — Во всяком случае, раньше она не была такой… — на языке крутилось очень характерное словечко, но Олиф решила побыть вежливой: — странной. — Рэй всегда была очень тем… Что он хотел сказать, девушка так и не узнала. Их прервала неожиданно распахнувшаяся дверь. Ринслер буквально взорвался от такой наглости. Никто не мог позволить себе такого, кроме, конечно, Хозяина. — Как это понимать?! Ты что, к старому товарищу в комнату пришел, или я чего-то не понял?! — Простите, — запыхавшийся парень выглядел жутко напуганным. Вот только страх этот был вызван явно не тоном Рислера. — Простите, но это срочно! Там… там… — Белобрысый гость согнулся пополам и втянул воздух, переводя дыхание. — Ну?! — Там в камере оба стражника без сознания, а Лекстера… Если бы кто только мог знать, как Олиф хотела услышать окончание этой фразы, но Ринслер неожиданно поднял руку вверх, прерывая парня, повернулся к девушке и приказал: — Жди за дверью. Выбора у нее не было, пришлось выйти в коридор. Несмотря на то, что дверь была плотной и деревянной, слышимость была не такой уж плохой. Олиф даже не пришлось прислоняться ухом к замочной скважине и нервировать Песчаников. Она просто остановилась рядом с дверью и напрягла слух. — А ты какого дьявола стоишь здесь?! — Но ведь… вам сказать… — Мне?! Ловить его нужно было, идиот!! Бегом к главному корпусу, двоих берешь с собой, и по восточному тоннелю — на перехват! По западному, в обход, пойдет Орлиный Глаз еще с двумя, ты понял?! Живо исполнять приказ!! — А вы, сэр? — Исполнять!!! В этот момент дверь резко распахнулась и врезалась в стену, заставив Олиф подпрыгнуть от неожиданности. Все, что она успела рассмотреть: белокурый парень побежал в темный тоннель, а Ринслер, нацепив на пояс меч, грубо отдал еще один приказ: — Девчонку доставить в ее комнату.* * *
Сбежал, падла. Ринслер с такой силой сжал челюсти, что послышался хруст. Когда его поймают, он, Ринслер, уж точно постарается, чтобы его бывший друг выстрадал — да, именно выстрадал, все то, что ему пришлось пережить. Одни нервы от этого козла. Мужчина ворвался в темницу. Стражников на входе, естественно, не было. Твою ж мать. Ринслер разъяренно ударил кулаком по стене. Чертов Лекс!!! Если он и мог сбежать, то кроме тоннелей другого выхода тут нет. Этому придурку придется обойти либо весь восточный, либо западный коридор. А там его уж точно поджидают Песчаники. Далеко все равно не уйдет. Ринслер прошел вдоль всех камер до конца, открыл малоприметную заплесневевшую дверь и начал спускаться еще ниже. Преимущество нижних камер было существенным: даже если выберешься из-за решетки, копать все равно бесполезно, а скрываться в подземелье — тем более. Из этих тоннелей, если, конечно, не быть Песчаником, все равно не выбраться. Мужчина спустился по полуразвалившейся лестнице, дошел до камеры, где должен был быть его бывший друг, да так и обомлел. — Ого, Его Королевское Высочество собственной персоной, — ухмыльнулся Лекс. Ринслер впервые в жизни почувствовал полную растерянность. Лекс сидел в камере, облокотившись о стену. Мужчина весь был в засохшей крови, волосы слиплись, одежда истерзана, и, тем не менее, он выглядел таким… довольным. Просто светился от счастья. Улыбаться не мог — слишком больно было раненным губам, да и кровавые подтеки начинали ныть от любого движения лицевых мышц, однако за него все говорили его глаза. — Ты что тут устроил, гад?! — наконец пришел в себя Ринслер. — А что? Простите, Ваше Высочество, что ножки не целую. Я очень брезглив. — Какого дьявола?! Где охранники?! — А, эти странные люди? Они решили, что очень устали и прилегли отдохнуть. — Ты сейчас нарвешься, козлина. — У-у, — поморщился Лекс, — как грубо. Легкие не выдержали, и следующие несколько секунд мужчина пытался откашлять мокроту вперемешку с кровью. — Ну как, нравится? — зло поинтересовался Ринслер. — Доигрался, придурок. Ты еще не знаешь, что такое грубость. — Не ругайся, мамуль, — миролюбиво сказал Лекс и снова закашлялся. — Я тебя сейчас урою. Зачем ты все это устроил?! — Тут так скучно. Ринслер с такой силой ударил по решетке, что та пошла дребезжащими волнами. — Поиграть захотелось?! — Да, мам. Только у меня формочек нет. Купи, а? — и бровью не повел Лекс. Ринслер глубоко вдохнул. Этому придурку больше не удастся вывести его из себя. — Ты влип, приятель. Крупно влип. — Мам, ты не знаешь, что такое влип, уж поверь. — Ты ведешь себя, как идиот. — Мне было у кого поучиться, — не без злорадства ответил Лекс. — Что, весело? — Ринслер присел на корточки и прижался к решетке. — Ты еще не веселился по-настоящему. Помнишь тот Бой? Да, тот, где ты валялся в грязи, а все остальные только и ждали, когда же я тебя добью. Но это же не весело, да? Обещаю, я устрою тебе что-нибудь похлеще. Раз ты так просишь. Лекс усмехнулся какой-то странной ухмылкой, с примесью горечи. Он чуть приподнялся на руках, оторвался от стены и поморщился от боли. Ринслер вспомнил, как не без удовольствия бил его по ребрам. Сломал, скорее всего. Надо отдать парню должное: даже не пискнул, а боль была сильной, уж Ринслер-то это знал. Лекс схватился за решетку и, подтянувшись, придвинулся к ней вплотную так, что его лицо оказалось как раз рядом с лицом своего бывшего друга. — Каким бы ты грозным не хотел казаться, ты все равно останешься безмозглой тряпкой. Дружище, неужели за эти годы ты так ничего и не понял? Плевать мне на твой Бой и как сильно ты меня унизишь. Я буду устраивать этот цирк каждый раз. Ты будешь ставить сюда все новых стражников, а я буду выбираться из этой камеры и вырубать их. И ты снова и снова будешь приходить сюда, и говорить, как ты меня ненавидишь. Но подумай, кого из нас двоих будут принимать за большего кретина? — Даже не думай, — ухмыльнулся Ринслер. — Пятилетние дети и то шантажируют лучше. — Шантаж? Ты что, как ты мог только подумать! — Лекс отодвинулся от решеток, облокотился о стену и чуть прикрыл глаза. — Тогда зачем ты все это устроил? — Мне было скучно. Два неразговорчивых идиота на входе, они такие стеснительные, не поверишь. Еду приносят раз в день, и то какая-то страшная тетка. Никаких развлечений. — Очень смешно. Может мне тебе еще и тортик испечь? — Было бы не плохо. — Лекс подавил приступ кашля. Нет, не сейчас. Не при нем. — Могу принести тебе запасную пару носков. — Совсем ты не любишь своего доброго старого друга, — покачал головой Лекс. — Доброго друга?! — разозлился Ринслер. — Этот добрый друг кинул всю дружбу к чертям собачьим, и теперь еще сидит тут и учит меня жизни?! — Я не кидал. — О, тогда я, наверное, просто ослеп в тот день! Ну конечно! Теперь все стало на свои места! Это был такой жутко профессиональный стратегический ход! Господин Лекстер все, оказывается, просчитал. И вот это его пребывание в камере в виде кровавой лужи тоже является частью плана! Лекс как-то зло взглянул на своего бывшего друга. — Я никогда не кидал дружбу. И жизни я тебя не учу. — Ты лучше скажи мне, куда ты дел стражников? — Выполнишь мои условия — скажу. — Ты что, издеваешься?! — начал злиться Ринслер. — Засунь свои условия себе в зад… — Мистер Ринслер!!! — послышался крик у входа. За ним последовали быстрые-быстрые шаги, щелчок двери и на пороге появился белокурый парень. — Лекстера нигде нет!! Что прика… Паренек не договорил, так как увидел объект всеобщих поисков, причем именно там, где он, в общем-то, и должен быть. — Ой, так это ж… он! — одновременно и удивился и обрадовался парень. — Эй, дружище, что это за девочка нас посетила? — посмеиваясь, спросил Лекс. — Я мальчик! — Аден, — устало вздохнул Ринслер, — возвращайся к остальным, скажи, что проблема решена. — Как прикажете! Ой, а вы и стражников нашли? Помочь вам их перенести? — Что? — опешил Ринслер и заметил, как Лекс едва заметно прикрыл глаза. — Да вон же, сзади вас! Ринслер обернулся и действительно обнаружил торчащие из угла ноги. Да-а… умно. Ведь он даже не заметил. — Девочка, ты только что погубила такой гениальный план! — с горечью воскликнул Лекс. — Я мальчик! — Аден, иди, — жестко приказал ему Ринслер. Парень кивнул, развернулся и украдкой кинул на Лекса убийственный взгляд. — У, осторожнее. Из этой девочки выйдет та еще мадмуазель, — усмехнулся в ответ тот. — Заткнись. — Ринслеру было не до шуток. — В следующий раз, как решишь устроить что-нибудь подобное, хотя бы воспользуйся мозгами. — В следующий раз, — пообещал Лекс, — я спрошу разрешения у тебя, мамуль. Ринслер сплюнул рядом со своим бывшим другом, развернулся и вышел, хлопнув дверью. Он так и не услышал, как по темнице разнесся непрерывный кашель, разрывающий мужчине легкие.* * *
Олиф все никак не могла уснуть. Неужели Лекс сбежал? Да нет, он же не такой глупый. Он не мог пойти на такой заведомо провальный шаг. А если мог? Что, если у него совсем поехала крыша? Девушка перевернулась на другой бок, подложив под голову локоть. Нет. Если уж он целый год скитался по пустыне и не сошел с ума, то тут он тоже выдержит. Наверное. Олиф мучилась вопросами и неизвестностью. Ей бы хоть одним глазком на него взглянуть. Хоть бы просто убедиться, что с ним все в порядке. Но Фрида спит. Да и какое там «в порядке». После того избиения на Боях, он вряд ли вообще мог быть «в порядке». Девушка еще раз перевернулась. Фрида давно тут, может, она сможет провести ее в темницу? Ей нужно только посмотреть, быстро-быстро. Конечно, обращаться с такой просьбой было верхом эгоизма со стороны девушки. У старой женщины недавно муж умер, а она, Олиф, собирается подтолкнуть ее на такой опасный шаг. Если их поймают, страшно представить, что тогда будет. Особенно, если у Ринслера снова будет плохое настроение. Однако Олиф слишком хорошо понимала, что Фриде нужно хоть какое-нибудь занятие, лишь бы отвлечься. Лишь бы не думать, забыть о своем горе. Девушка так и не смогла уснуть. Она буквально подпрыгнула, когда Песчаник прокричал: — Подъем! Женщины потихоньку начали просыпаться. Олиф спрыгнула со своей койки, кинула взгляд на пустующее место прямо под ее кроватью. Мэг куда-то пропала несколько дней назад, и с тех пор больше не появлялась. А это навевало совсем нерадостные мысли. Девушка пригладила волосы и пошла к месту, где сидела Фрида. Однако как только она до нее дошла, был отдан приказ строиться и выходить. До кухни пришлось терпеть очень долго. Время, казалось, вообще остановилось, да еще и Песчаники больно пристально следили за каждой из женщин. И только тогда, когда их поставили перед самодельным костром и большим котлом с чем-то кипящим внутри, Олиф удалось начать разговор. — Здравствуйте. Фрида удивленно глянула на нее. — Привет. Нужно что-то? Олиф закусила губу. Два дня она пыталась поговорить с этой женщиной. Ждала, искала, бегала. И вот теперь стояла прямо перед ней. Фрида была бледной, точно покойница, ее фигурка осунулась. И без того морщинистое лицо стало совсем старым, словно ей было лет девяносто. Вкруг глаз кожа покраснела. — Вы любили его? — выдавила Олиф. — Кого? — опешила женщина и тут же отвела взгляд. — Своего мужа. — Ты, конечно, нашла время, чтобы спросить. — Просто скажите: да или нет. — Конечно, любила, — Фрида зло кинула картофель в кипящую воду, — иначе зачем бы я замуж выходила? — Вы не говорили, что замужем. — Я много чего не говорила. Олиф тоже кинула картофель в кипящую воду. Послышался плеск, и из котла брызнуло горячими брызгами. Девушка отступила на шаг. — Вы не знаете, в камерах еще кто-то остался? — спросила она, спустя несколько мгновений. — Не знаю, а тебе зачем? — Просто странно. Мы никогда не носили туда еду. — Это не наша обязанность, — пояснила Фрида. — А чья тогда? — Арли. — Она кивнула на полную женщину, которая копошилась, перебирая коробки с посудой. — А сколько раз в день она носит еду? — Один, в обед. Ну, чего застыла? Ножик в руки и за работу. Олиф так и не смогла попросить Фриду о помощи. Она вдруг поняла, что сделает ей только хуже. Как бы женщине не хотелось отвлечься, это нужно было делать другим способом — не таким опасным. Олиф не простит себе, если из-за нее еще и с Фридой что-нибудь случится. Поэтому ей пришлось обдумывать другой план. Еще более рискованный.* * *
Олиф дождалась конца обеда. Она быстренько сбежала от Кнута под каким-то неубедительным предлогом, и теперь ждала Арли около входа в столовую. Песчаник стоял прямо на входе на кухню и, вроде бы, девушку увидеть не мог. Во всяком случае, она искренне на это надеялась. План был жутко опасным и абсолютно сумасшедшим. Олиф в нетерпении переминалась с ноги на ногу. Если все провалиться, то… то, наверное, это будет конец. Потому что, если ее заметят, этого ей уже точно не простят. Наконец, в проеме показалась Арли. В руках у нее была всего лишь одна тарелка. Не стоило особых усилий догадаться — для кого. Девушка почувствовала, как у нее вспотели ладони. Женщина что-то сказала Песчанику, и тот уступил ей дорогу. Она засеменила к выходу. Олиф несколько раз глубоко вздохнула, сжала и разжала пальцы. — Арли! — позвала она, как только та вошла в полутьму тоннеля. — Да? — вздрогнула женщина. — Здравствуйте. Это же вы несете еду Лекстеру, верно? — А-а что? — мгновенно заволновалась та. — Эм, понимаете, — на секунду Олиф показалось, что сердце у нее перевернулось в груди, — теперь ваши обязанности буду выполнять я. — Ты? Почему? — Э-э, это приказ. Ринслера. — Так ты его служанка? — Арли узнала в девчонке ту самую, что живет вместе с ними. — Да, он сказал, что раз я все равно работаю на кухне, то и еду Лекстеру буду носить. Арли кивнула. Подослать к своему другу свою подружку под предлогом разноса еды — он не в первый раз так делал. — Мне никто ничего не сказал, — поджала губы полная женщина. — Это же Ринслер, — более уверенно сказала Олиф, понимая, что почти победила. — Он никогда ничего не говорит. — Ладно, держи. Только, девочка постой! Только не подходи к нему близко. Оставь тарелку где-нибудь подальше от камеры, поняла? — А как же он тогда поест? — удивилась Олиф. — Дотянется. Всегда дотягивался. Девушка ошарашено кивнула. Попыталась унять не пойми откуда взявшуюся ненависть. Глупая Арли. Что Лекс мог ей сделать? Интересно, из-за этой гадины, он вообще поел хоть что-нибудь с тех пор, как прошли Бои? Все больше и больше Олиф убеждалась в том, что поступает правильно. Она по памяти пыталась найти вход в тюрьму, но постоянно натыкалась на тупик, а один раз вообще вышла в коридор к «лапочкам». В итоге совсем запутавшись, ей пришлось спросить Песчаника. Тот грубо отмахнулся фразой: «прямо, направо, налево». Естественно, это не особо помогло. Плутать пришлось еще раз. В конце концов, когда девушка уже почти отчаялась, из темноты раздался мужской голос, грубо коверкающий слова акцентом: — Ты что тут делаешь? Олиф облегченно выдохнула, быстро приблизилась к неяркому свету, исходившему от единственного факела. — Это тут тюрьма? — Тут. Что тебе надо? — Слава Берегиням. Я принесла еду для Лекса. — А где Арли? — спросил один из Песчаников. — Теперь я вместо нее. Это приказ Ринслера. Задав еще несколько вопросов и обыскав девушку, ее все-таки впустили внутрь. Олиф помнила о том, что Лекс находится в нижних камерах, поэтому сразу же направилась к противоположной стене — вроде бы дверь должна быть именно там. И она не ошиблась. Действительно, при слабом свете светожелов, ей все же удалось нащупать ручку. Девушка дернула ее, и практически сразу же в нос ударил затхлый запах грязи и сырости. Олиф медленно начала спускаться по кривым ступенькам, боясь оступиться. Как только она сделала первые несколько шагов, хлопнула медленно закрывающая дверь, и одновременно с этим звуком по помещению разнесся глубокий кашель. Такой сильный, что у Олиф сжалось сердце. Почему-то стало страшно. Люди с таким кашлем — не жильцы. — Ахаха, — сиплый смех вперемешку с раздирающим горло кашлем звучал жутко. Олиф едва не оступилась. — Надеюсь, это явилось Ее Высочество. Голос у Лекса был сам ни свой. — Ну? Чего стоим, кого ждем? Не бойся меня страшная женщина, поставь уже свою тарелку на другом конце камеры и оставь меня доживать эти часы. Олиф не двигалась. Почему-то сердце упало в пятки, а потом снова вернулось на место и забилось быстро-быстро, словно девушка только что выиграла соревнования по самой волнительной реакции. Она хотела что-то сказать, но голос не слушался. В камере послышалось копошение. Кажется, Лекс заподозрил что-то неладное. — Да ладно! Я же не съем тебя! Что это? Отчаяние в голосе? У Лекса?! Он серьезно испугался, что Арли сбежала? О Берегини, неужели он так давно не ел? Олиф решительно вздохнула и сделала несколько шагов к камере. Конечно, в этой полутьме он вряд ли ее узнает, и эта мысль придала ей сил. Все-таки давно они не виделись. Да, давно. Лекс, полусидя, опирался о стенку, рассматривая побитые костяшки пальцев. Вся его одежда, особенно рубаха, были буквально искромсаны на маленькие кусочки. Даже в этой полутьме было видно, что некоторые раны на теле до сих пор не зажили. Похоже, самой болезненной из них была рана на плече: глубокая, и кровь до сих пор не остановилась, хоть в некоторых местах и появилась корочка. Все его лицо было в налившихся алым синяках, где-то виднелись порезы. Нос, кажется, был сломан. Олиф почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. И не потому, что девушка боялась крови, а потому что впервые увидела Лекса таким. Даже в пустыне он хоть и был весь в песке, как в саване, но, тем не менее, он не напоминал кровавую лужу. Мужчина повернул голову в сторону девушки и поднял взгляд. Так странно они оба себя, наверное, еще ни разу не чувствовали. Удивление Лекса было настолько сильным, что он даже не сумел сообразить какую-нибудь глупую шутку. Отшутиться, чтобы скрыть эмоции. И Олиф тоже стояла, как громом пораженная. Пауза затянулась. Появилась какая-то неловкость. Шальная мысль пронеслась в голове девушки: «А может, вообще не стоило приходить?». Однако она тут же отогнала ее подальше. Стоило, еще как. Собрав остатки воли в кулак, Олиф слабо улыбнулась и сказала, первое, что пришло в голову: — Привет.Глава 17
Лекс смотрел на нее немигающим взглядом. — Что ты тут делаешь? — голос звучал сипло и недружелюбно. — Вот, еды принесла. — Олиф слегка растерялась от такого тона. — Почему ты? Девушка нахмурилась. Она, конечно, знала, что Лекс снова начнет грубить, но все-таки до последнего надеялась, что, может, рад будет ее увидеть. Какое там. — Арли плохо стало, — зачем-то соврала она. Кажется, Лексу ужасно хотелось кашлять, но он почему-то сдерживался. То и дело слышались прерывистые вдохи. — Поставь туда, — кивком головы он указал на дальний темный угол. — Туда? — опешила Олиф, обернувшись. — Ты же не дотянешься. — Дотянусь. Поставь. Девушка не шелохнулась. Нет уж, она не Арли. Она его не боится. Олиф в очередной раз обвела взглядом его фигуру. Лекс выглядел таким измотанным и израненным, что невольно сжималосьсердце. Еще немного и его точно подкосит если не болезнь, то заражение, но все рано его держат тут, в темницах. Не трудно догадаться, на что они надеются. — Тебе плохо? — тихо спросила девушка. — Нет, мне прекрасно. — Я же вижу, что плохо. Тебе нужна помощь. Лекс поморщился. — Плебейка, не ввязывайся в это. — Во что? — нахмурилась Олиф. — Просто поставь тарелку и уходи. — Нет уж, однажды я тебя уже послушала! — И выжила. Так что послушай еще раз. Она не стала отвечать, только наклонилась и поставила тарелку рядом с решетками. — Поешь. — Уходи. — Лекс нахмурился еще больше. — Ладно, только поешь. — Не надо строить из себя заботливую подлизу. Уходи по-хорошему. Олиф обиженно прищурилась. — Понятно, почему тебя тут все так ненавидят. Ты жутко гадкий человек! Она развернулась и пошла к выходу. Схватилась за ручку двери, уже даже приоткрыла, но все-таки обернулась напоследок. — Но я все равно еще вернусь. Дверь хлопнула. Послышались быстрые удаляющиеся шаги. Как только они стихли, по помещению разнесся громкий кашель. Лекс чувствовал, как порывы, один за другим, становятся все сильнее. Это неизбежно: начал кашлять и все, остановится очень трудно, практически невозможно. Кашляешь до тех пор, пока не почувствуешь, что с горла начинает сдирать кожу. Мужчина прикрыл рот кулаком, вдохнул: раз, два. Три. Приступы начали понемногу затихать. Как только Лекс почувствовал себя лучше, он пару минут просидел в молчании, прижимая кулак ко рту, а затем со всей дури треснул им по решетке. — ДУРА!!! Просто идиотка!!! Слабость взяла свое. Тяжело было не просто сидеть, а даже элементарно сгибать ноги. Мужчина не выдержал, выпрямил их. Ступня задела тарелку с кашей и та с лязганьем перевернулась, оставляя кашу на грязном полу. Злиться еще и на это, уже не было сил.* * *
Олиф злобно пнула ногой и без того еле держащуюся на кривых ножках табуретку. Та с жалобным скрипом повалилась на пол, но при всеобщем шуме этого никто не заметил. Девушка несколько раз сжала и разжала кулаки, призывая себя успокоиться, и быстренько забралась на свою койку. «Черт побери этого Лекса!». — Злость все никак не утихала. Олиф понимала, что ему необходима помощь, но сделать ничего не могла, потому что стоило ей сделать шаг навстречу, с его стороны тут же вырастала ледяная стена гордости. С самого начала было ясно — лечить его никто не будет. Если уж еду ему приносят раз в день (и то, не факт, что он всегда дотягивался до нее), то трудно представить, что кто-то будет с ним сюсюкаться по поводу насморка. Да уж, оригинальный способ добить человека. Он ведь умирает, Олиф это понимала, потому что его раны были слишком глубокими, кашель слишком сильным, а камера до жути холодной. Что может быть хуже, чем смерть в полном одиночестве? Не в бою, как воин, а в камере, среди зеленой светящейся слизи. Олиф понимала, что чувствовал мужчина — не физически, а эмоционально. Потому что сама когда-то боялась умереть в пустыне совсем одна. Ждала этой смерти, осознавала ее неизбежность, и, тем не менее, все равно боялась. Когда-то Лекс спас ей жизнь, причем не один раз. Да, здешним жителям он причинил много горя, и саму девушку он тоже когда-то использовал. Однако Олиф была обязана ему жизнью. Она поднялась, села. Огляделась. Нужно было что-то делать, но что именно она не знала. Как избавить Лекса от кашля? Нет, даже не так. Как пробраться к нему с чем-то, кроме тарелки каши, да еще так, чтобы это не выглядело подозрительно? Хотя, и это неправильный вопрос. Пробраться-то она, может, и проберется, а вот как заставить Лекса принять помощь?! Олиф вздохнула. — Чего грустишь? Работы не хватает? — послышался снизу голос Фриды. — А? Да нет, я просто… — и в этот момент в голову забралась шальная мысль. — Фрида! — Что? — Кажется, я заболеваю, — выпалила на одном дыхании девушка. — Чем-то серьезным? — нахмурилась женщина. — Не знаю, голова болит. И знобит немного. — Понятно. Слезай. — Зачем? — Слезай давай. Олиф послушно свесилась со своей койки. Как только она оказалась рядом с Фридой, та тут же приложила ей на лоб прохладную ладошку. — Странно, жара вроде нет. Но все равно не будем испытывать судьбу. Женщина схватила девушку за руку и потащила к выходу. Они оказались в полутемном коридоре, а завернув за угол, так и вовсе погрузились в зеленоватую темноту. Олиф уже примерно ориентировалась в тоннелях, однако сейчас не смогла сообразить, куда ее ведут. Только лишь когда они оказались возле небольшой деревянной дверки, она вспомнила это место. Фрида водила ее сюда, что бы предупредить, что в этих местах хозяева — Песчаники, и рот лучше держать на замке. Дверка была совсем маленькой, пришлось нагибаться, чтобы войти. Повсюду их окружали полки с бельем. Олиф недоуменно следила за женщиной. Зачем она ее сюда привела? Фрида ничего не говорила, только обошла Олиф стороной, и тут, за всеми этими полками, в самом конце, дернула за ручку двери. При свете одной единственной свечи, которую женщина предусмотрительно взяла из коридора, заметить еще один вход было невозможно. Олиф ошарашено пролезла, вновь сгибаясь пополам, в небольшую нишу. Посреди нее разместился стол, на котором сушилось множество трав. — Так у вас есть лекарства?! — удивленно воскликнула девушка. — Конечно. Только применяют их редко. — Почему? — А кого, по-твоему, тут лечить? Сумасшедших? От сумасшествия нет лекарства. Олиф уставилась на сушеные травы. Ну да, не преступников же. — Вот, — Фрида взяла горстку календулы, — заваришь ее, должно помочь. — На кухне? — уточнила девушка. — Конечно на кухне. Олиф кивнула, взяла в руки сухие, полурассыпавшиеся цветки, и как бы невзначай спросила: — А от кашля тут тоже что-то есть? Фрида на секунду задумалась. — От кашля лучше всего помогает мед с луком. Но тут у нас такого нет, поэтому, можно попробовать заварить сушеный подорожник. А ты разве кашляешь? — Я просто на всякий случай. — Может, так и гроб себе сколотишь? На всякий случай. Олиф нахмурилась. — Я не то имела в виду. — Вечно ты вперед забегаешь, — махнула рукой женщина. — Живи сегодняшним днем. Как начнешь кашлять, так и разберемся. Девушка кивнула и вышла из небольшой ниши вслед за Фридой. Она и живет сегодняшним днем. Поэтому и помогает Лексу сейчас, иначе потом будет уже слишком поздно.* * *
На кухне никого не было, даже Песчаников. Скорее всего, подействовали слова Фриды, что Олиф становится плохо, и время от времени она будет приходить сюда и заваривать настойку. В этот момент девушка четко поняла, что если бы она сама так сказала Песчанику, то ее, в лучшем случае, отлупили бы розгами за такое хамство. Однако, видимо чем-то, Фрида заслужила свое право голоса. Девушка залила кипятком высохшие и свернувшиеся цветки, накрыла кастрюлю крышкой и завернула ее в полотенце. Осталось заварить подорожник, но для этого его сперва нужно раздобыть. Олиф вышла из кухни в общую столовую, и поняла, что Песчаник все-таки был. Он стоял прямо на входе, и как только она к нему подошла, заставил ее поднять руки, и тщательно обыскал. После проверки, Олиф пошла к комнате для женщин, и уже оттуда, по памяти, начала восстанавливать дорогу к маленькой комнатушке. Оказалось, что путь был совсем недолгий, лишь несколько поворотов. Однако хвалить себя за сообразительность было рано. Если первая дверь была открыта, то вторая закрывалась на ключ. Олиф пару раз подергала за ручку, поняла, что все бесполезно, и в отчаянии прислонилась лбом к прохладному дереву. «О, Берегини, неужели ради этого Лекса придется обманывать Фриду?». Выбор был невелик. Девушка провела пальцами по двери. Почему-то обратила внимание на неровно отросшие ногти, со скопившейся под ними грязью. Раньше это было привычное их состояние — работа с землей по определению делала их уродливыми. Но теперь почему-то захотелось, что бы ногти стали красивыми: ровными, чуть розоватыми, и кожа на руках не шершавилась. Олиф вздохнула и мысленно себя одернула. Не о том она думает. Какие, к черту, ногти, тут бы хоть человеком остаться. Дело было не в том, что мамина мораль выедала мозг: врать не хорошо! Нет, просто обманув Фриду, Олиф сама упадет в своих глазах. Ее отправили в изгнание за преступление, и получается, что она подтверждает свое наказание. Девушка вышла в темный тоннель. Пока она возвращалась в комнату для женщин, ее не покидали тяжелые мысли. Однако стоило подойти к двери, Олиф четко и ясно осознала: выбор она сделала уже давно.* * *
Дождавшись пока все улягутся спать, Олиф осторожно прокралась к койке Фриды и принялась искать ключ, по форме напоминающий нужную замочную скважину. Поиски заняли довольно много времени: во-первых, девушка боялась лишний раз вдохнуть. Если ее заметят, никто даже спрашивать не станет, что она тут искала. Во-вторых, Фрида не поленилась хорошенько спрятать ключи. Олиф пришлось перерыть почти половину скудных вещей женщины, пока она не нашла маленький мешочек, спрятанный под матрацем. Дальше было легче. Песчаник на входе привык, что женщины время от времени уходят к отбросной яме. Олиф быстренько дошла до нужной двери, вставила ключ, повернула его по часовой стрелке, послышался щелчок.На секунду девушка замешкалась, в который раз убеждая себя в том, что поступает правильно, а затем отворила дверь. Сперва Олиф хотела взять только несколько листочков, но потом поняла, что возвращаться сюда придется еще не раз, а значит, и воровать тоже, поэтому она завернула в маленький мешочек все, что было. Естественно, ночное посещение кухни не могло остаться незамеченным, пришлось снова врать. Сегодня Олиф еще не ходила к Лексу, поэтому отложить все до следующего дня и оставить его там голодать, она не могла. Легенда о том, что ей стало очень плохо и нужно срочно сварить отвар из трав, на Песчаника не произвела особого впечатления, но и противоречий не возникло, вроде. Он безоговорочно пропустил девушку на кухню. Олиф быстренько подогрела тот отвар, что остался тут еще с прошлой ночи, заодно на скорую руку сварив каши. Оставалось только надеяться, что ее выпустят с такой порцией. — Куда? — Путь ей преградила большая рука Песчаника. — Несу еду в камеру, — не поднимая головы, ответила девушка. — Не время. — Сказано носить еду раз в сутки. Я и несу. — Почему так поздно? — Лежала с температурой. — Олиф заметила, что чем больше она врала, тем лучше у нее это получалось. — Ладно, проходи. — Но только она сделала шаг вперед, как рука снова вернулась. — Почему такая большая порция? — Всегда такая была, — попыталась отвертеться девушка, но куда там. Песчаник был свято уверен, что Лекс не достоин такой чести и, в конце концов, пришлось вывалить буквально половину наготовленного. На искренние возмущения девушки он не обращал внимания. Хорошо еще, что отвар не забрал, поверил, что это ей. Когда Олиф вышла из кухни, на душе у нее было ужасно противно. Она должна была принести Лексу поесть, а вместо этого несет что-то отдаленно напоминающее еду, причем такую скудную порцию, что лучше бы уж вообще ничего не несла. На входе в тюрьму ей тоже начали задавать вопросы. Олиф пыталась выкрутиться, как могла. Правда, в историю, что ей нужно всегда носить отвар с собой, иначе она свалится с ног, они вряд ли поверили. Однако все же пропустили. Все-таки не стоило идти сейчас — только привлекла к себе внимание, а значит, слушок легко может дойти и до Ринслера. В темноте, среди зеленых светящихся зверьков и одиноких камер, гулкий звук закрывающейся двери звучал особенно жутко. Олиф прошла до конца тюрьмы, дернула ручку второй двери и спустилась вниз. На этот раз ни единого звука от Лекса не донеслось. Девушка нахмурилась, чуть прибавила шагу. Мужчина лежал в какой-то жуткой, непонятной позе, словно до этого просто сидел, а затем не выдержал и завалился на бок. Глаза были закрыты, но грудь вздымалась — значит, спал. Но спал беспокойно, то и дело слышались прерывистые вздохи, причем ртом. Нос, наверняка, заложило. Олиф поежилась. Присела рядом, просунула руку между решетками и легонько потормошила Лекса. Тот не реагировал. Пришлось приложить чуточку больше усилий. Внезапно мужчина дернулся, и в одну секунду руку девушки сжали длинные пальцы с такой силой, что она вскрикнула от боли: — Ай! Лекс повернул голову, моргнул пару раз, пытаясь разобрать в темноте лицо незнакомца. А когда пришел в себя, виновато разжал пальцы и увидел, как девчонка быстренько одергивает руку. — Прости, — хрипло сказал он. Олиф потерла запястье. Откуда только в этом человеке столько силы? — Ты специально так? — Одновременно с болью, девушка почувствовала обиду. — Случайно вышло, прости. Лекс принял привычное для него сидячее положение и провел ладошками по лицу, стирая остатки сонливости. — Я принесла поесть, — спокойно сказала Олиф и поставила рядом с камерой тарелку. Мужчина хмыкнул. — Я-то надеялся, что уже не придешь. — Кто бы сомневался, — закатила глаза девушка. — Вот еще. Она подвинула вплотную к решеткам кружку с отваром. — Что это? — недоуменно спросил Лекс. — Отвар из подорожника. — А мне он зачем? — Это от кашля. — Забирай обратно, — и не подумал идти навстречу Лекс. — Мне он ни к чему, — поджала губы девушка. — Мне тоже. — Неправда. Я слышала твой кашель. — И что? — И то. Отвар тебе поможет. — Плебейка, — устало вздохнул Лекс, — я же, кажется, просил не лезть. — Я и не лезу. Я просто помогаю. Олиф перевела взгляд на пол и тут заметила перевернутую тарелку. В душе сразу смешалась целая гамма чувств: недоумение, раздражение и… обида. — Когда Арли носила еду, ты почему-то ел. Лекс удивленно уставился на девушку. Ее взгляда в этой полутьме он не видел, но ее тон почему-то заставил почувствовать себя виноватым. — Ну да, понятно, — самой себе сказала Олиф, — из моих рук противно. Девушка схватила за край перевернутую тарелку, порывисто поднялась и вылетела из камеры. Лекс даже опомниться не успел, как с грохотом захлопнулась входная дверь.
Последние комментарии
40 минут 57 секунд назад
1 час 36 минут назад
23 часов 52 минут назад
1 день 28 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад