Посвящение [Ананта Мурти] (fb2) читать постранично

Ананта Мурти Посвящение

Еще не рассвело, а Удупа уже стоял во дворе, сжимая в руке котомку из оленьей шкуры.

— Зайду по пути к твоим родителям, — сказал он.

Я протер глаза. Дома я бы еще сладко спал в мамином сари. Потом она разбудила бы меня, умыла бы и дала кофе. Удупа сделал несколько шагов, остановился и позвал дочь. Пряча лицо, Ямуна выглянула из-за двери. Свободный конец ее красного сари был натянут поверх бритой головы.

— Ну, вот, ухожу, — сказал Удупа. — Вернусь через три месяца, а, может, и позже. Как только в Гокарне закончится Яга^[1], отправлюсь в наш фамильный храм. Следи за мальчишками. Главное, смотри, чтобы они у тебя не купались.

Я побаивался Удупы, он редко улыбался, никогда не говорил с нами по душам. Удупа очень благочестивый, рассказывал отец, — ведь он преподает веды. Глядя, как уменьшается вдалеке его фигура, я заплакал, что хочу домой. На двор как раз вышли Састри и Ганеш и принялись гоготать и корчить рожи. Ямуна вытерла мне слезы и сказала, что нужно умыться. Я успокоился и пошел к колодцу за мальчишками. Они бросили ведро в воду.

— А знаешь, Састри, что говорят о Посвящении? — спросил Ганеш. — Накануне ночью приходит демон и засовывает тебе лягушку между ног — прямо туда. Представляешь, этот молокосос поверил. Всю ночь ревел.

Он вытащил ведро и засмеялся. Я убежал на кухню.

Ямуна размешивала пахту.

— Не плачь, — сказала она. — Дай я сама тебя умою.

На ней было ее простое красное сари, а лоб натерт сандаловым пеплом.

Муж Ямуны умер вскоре после свадьбы. Ганеш сказал — от укуса кобры. Ямуна осталась с матерью, а после ее смерти переехала к отцу. Когда она умыла меня, я отправился во двор к Джоис за цветами чампака для утреннего подношения, взял длинную палку и стал подпрыгивать, пытаясь достать до цветов; тут меня заметила Годаварамма, сестра Джоис, и вызвалась помочь.

— Что-то Ямуна давно не была в храме, — сказала Годаварамма, глядя мне в глаза. — Я слышала, она хворает. Она что, не встает с постели?

— На днях слегла. Сказала, ее тошнит, и пила лекарство, — ответил я.

— Неужели? — засмеялась Годаварамма.

Она вошла в дом и крикнула брату:

— Ты слышишь? Ямуна принимает лекарство от тошноты. Бедняжка! Но это не малярия. А я думала, у нее малярия — живот-то все растет.

И оба засмеялись.

Дерево пипал росло в конце дороги. К стволу были прислонены плоские камни и на них высечены кобры с раздутыми клобуками. Я обошел дерево три раза, не десять, как полагается. Потом поклонился священному нагу и подобрал упавшие с дерева сухие ветки. Во время утренней молитвы я окуну их в масло и предам огню.

Упадхуа, наш новый учитель, был недоволен. «Будешь у меня знать, как правильно поются мантры», — кряхтел он, выкручивая мне уши. Из-за опоздания он заставил меня пропеть текст еще раз. Састри хитро подмигнул Ганешу. С Удупой было легче — он никогда не наказывал.

Наконец утренняя молитва перед огнем завершилась, на землю постелили банановые листья, и мы бросились рассаживаться к завтраку.

Ямуна подала рис, политый сверху ложкой кокосового масла и еще положила маринованный манго. Мы шумно зачавкали.

Когда мы оказались одни, Ямуна спросила:

— Почему ты так опоздал, Нани? Ты же знал, что Упадхуа будет ругаться.

Я рассказал ей о том, что произошло возле дома Годавараммы.

— Если тебя еще кто спросит, говори, у меня малярия.

Она зарылась лицом в сари и заплакала.

В ту ночь Састри, Ганеш и я легли на веранде, а Ямуна — в доме. Мне сделалось страшно — ведь теперь рядом в темноте не было Удупы. Я сказал, что хочу в дом, к Ямуне, но Састри стал дразнить меня девчонкой. Я не мог заснуть и все время думал о маме. Састри лежал рядом. Вдруг он придвинулся ближе, его рука скользнула мне в дхоти^[2], потом в набедренную повязку и между ног. Он стал гладить меня там и засопел у меня над ухом. Я испугался, оттолкнул его, вскочил. Он попытался уложить меня, успокоить, но я убежал к Ямуне. Я не смел рассказать ей о случившемся. Я просто сказал, что мне стало страшно, и она обняла меня и накрыла своим сари, как мама.

Прошло немного времени, и мне показалось, будто вокруг дома кто-то бродит. Я прижался к Ямуне, по спине у меня пробежал мороз; только демон мог вот так кружить вокруг дома, неслышно пятясь в кромешной тьме. Потом два раза хлопнула задняя дверь. Неужели там он, чьи стопы повернуты назад? В сахарном тростнике завыл шакал. Зашуршали листья манго. Осторожно разомкнув мои руки, Ямуна встала. Я тоже вскочил. «Спи, — шепнула она. — Если там демон, я брошу в окно метлу. Это их отпугивает». Я зажмурился, закрыл лицо руками, принялся повторять про себя имена богов и услышал, как Ямуна смело приказывает демону исчезнуть.

На следующее утро мне было страшно идти одному за цветами чампака и я неохотно согласился, чтобы Састри пошел со мной. По дороге он не дразнил меня, как обычно, спросил только, что демон ответил Ямуне. Это очень