Блокадные новеллы [Олег Николаевич Шестинский] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (130) »
Олег Шестинский Блокадные новеллы (Сборник рассказов)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
БЛОКАДНЫЕ НОВЕЛЛЫ
Первый день войны
Памяти моей матери Тамары Олеговны АгаееловойВойна застала нас с матерью в небольшом дачном поселке под Ленинградом. Мать сразу собралась ехать в город и в нервной собранности все спрашивала меня: — Ты сможешь один пообедать в столовой, если я вернусь поздно? Я согласно кивал головой. — Вот тебе три рубля. Два несоизмеримых чувства овладели мною: весть о войне я воспринимал с долей детской восторженности, — ведь сейчас наши танки, кавалеристы, пехота ринутся на врага, и он полетит вверх тормашками; и второе — сегодня я сам, самостоятельно, буду обедать как взрослый. Проводив мать до вокзала, я, сжимая деньги в потном кулаке, побежал через парк в столовую. Перед ее деревянным зданием стояли в очереди дачники. — Вы последняя? — спросил я могучую тетку. Тетка, недовольная, что ее оторвали от разговора, сурово взглянула на меня через плечо: — За мной будешь. В этот миг подскочил долговязый парень. — Малыш, скажи, что я за тобой. Я скоро подойду. А не скажешь — за мной подзатыльник. Я вырвался из его рук и с презрением отвернулся. — А ты что один? — поинтересовалась тетка. — Мать уехала в город, — нехотя объяснил я. — Что будет! Что будет! Напасть-то какая! — запричитала она. — Мой Вася на самой границе второй год служит. Мне стало жалко ее, и я попытался ее утешить: — Уже завтра мы будем бить врага на его земле. — Ах ты, моя кроха, — сквозь слезы улыбнулась женщина, пытаясь погладить меня по волосам, что мне очень не понравилось. — Он парень — молоток! — явился долговязый. — За моей очередью следил! Очередь поднялась на крыльцо и втянулась в ароматное помещение столовой. — Что брать будешь? — спросила женщина. Я мечтал взять нечто такое, чем меня не кормили дома. — Винегрет с уксусом, селедку с луком и кислые щи, — выпалил я и покраснел. — К такому набору в самый раз кружка «Жигулевского», — сострил долговязый. — Я никогда его не пробовал… — Не мути малому голову, — строго прикрикнула тетка на него и обратилась ко мне с материнской теплотой: — Ты бы, миленький, кашу гречневую взял с молоком. Я очень любил гречневую кашу с молоком, но сейчас она казалась мне слишком детской. — А сколько у тебя денег? — не отставала тетка. — Три рубля! — похвастался я. — Ну, тогда и на компот с черносливом хватит. — На что он ему! — вмешался долговязый. — Ты лучше на два с полтиной поешь, а на полтину крючков купим — пойдем с тобой рыбу ловить. — А куда пойдем? — я был уже готов отказаться от обеда и пойти в магазин за крючками. Тетка решительно поставила меня впереди себя, отгородя от долговязого. — Выбирай по прейскуранту. Я не взял ни селедки, ни винегрета, — щи, огненные, с тонкими стружками свежей капусты, стояли передо мной на столе. И еще — компот с булочкой. Я медленно окунал ложку в тарелку и, поддерживая ложку хлебом, нес ее ко рту. А тем временем в мою мальчишескую голову лезли необычные мысли: «Все в жизни пошло по-иному… Война идет… Мама в городе… Отец, наверное, уже в военкомате…» Эти обстоятельства связывались в одно и требовали от меня обдуманности. Долговязый окликнул меня: — Деньги остались? Я доверчиво раскрыл ладонь, в которой держал сдачу. — Семьдесят копеек. — Хватит, — обрадовался он. Я доел суп, вытер корочкой хлеба тарелку, подошел к кассирше, поблагодарил ее и направился к выходу. — Ну, пошли в магазин. — Не пойду, передумал. — Почему? — А потому что—война и не до развлечений, — отрезал я, и долговязый, опешив, протянул: — Ну, даешь… А я шел по парку к дому и размышлял о том, что мать сейчас мечется по городу, занимаясь десятками дел, помня непрестанно обо мне. А я что? А я должен ей стать главной опорой на все ближайшие дни, пока не разобьем немцев. (обратно)
Эвакуация
Меня эвакуируют. Около площади Льва Толстого — дребезжащие трамваи. Нас, школьников, сажают в них. Матери дают десятки напутствий (как будто можно что-нибудь запомнить), бабушки крестят. У мамы на глазах слезы. Неделю назад мы с ней провожали отца в танковую роту. Он гладил ее по голове и говорил: «Не надо… Не надо…» Я тоже, неожиданно для себя, подхожу к маме, глажу ее по волосам и прошу: — Не надо… Не надо… Трамвай трогается, я машу из окна рукой и не испытываю никакой тревоги — просто начинаю новую жизнь. И сам себе кажусь иным, — каким, не знаю, но иным. В теплушке я разбираю вещи, которые мне положила мама. Нахожу жестяную банку с маслом. Ну зачем мне ее положили,- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (130) »
Последние комментарии
3 часов 36 минут назад
3 часов 44 минут назад
3 часов 54 минут назад
3 часов 59 минут назад
5 часов 28 минут назад
5 часов 31 минут назад