Вернуться в Россию - стихами... 200 поэтов эмиграции [Коллектив авторов] (pdf) читать онлайн

КИИ Hi.I

t £

В Е Р Н У Т Ь С Я

В

Р О С С И Ю С Т И Х А М И .

200 поэтов
эмиграции
Антология

Составитель,
автор предисловия,
комментариев
и биографических
сведений о поэтах
Вадим Крейд

ВЕРНУТЬСЯ
В РОССИЮ-

СТИХАМИ...
Издательство
"Республика"
М осква 1995

ББК 84Р6
В35

Х удож ник

Борис Шварев

Вернуться в Россию — стихам и... 200 поВ35 этов э м и гр а ц и и : А нтология / С ост., авт. предисл.,
ко м м е н т. и б и о гр. све д е н и й В. К р е й д .— М.: Р е спуб ­
л и ка , 1995.— 688 с.
ISBN 5— 250— 02310— X
Уникальное по составу собрание поэтического наследия первой
и второй волн русской эмиграции представлено в настоящей антологии
200 поэтов, которых судьба разбросала по всему миру — от Харбина до
Парижа. Рима и Нью-Йорка, возвращаются в обетованную Россию. Зна­
менитые и пока еще не известные российскому читателю, писавшие
о Родине и чужбине, любви и смерти, одиночестве и вдохновении — в на­
дежде. что когда-нибудь их услышат в России...
Книга включает единственный в своем роде биографический сло­
варь русских зарубежных поэтов
Антология, несомненно, вызовет интерес ценителей поэзии
4702010000— 092

В

079(02)— 95

71~ 94

ISBN S— 250— 02310— X

Б Б К М Р6
©

И зд а те л ьство "Р е с п у б л и к а ", 1995

о ДУХОВНОМ
ОПЫТЕ
ЭМИГРАНТСКОЙ

поэзии
Еще недавно о скором возвращении всех
богатств русской зарубежной словесности
трудно было даже мечтать. Предсказывать
ж е стремительное тотальное их возвраще­
ние, кажется, никто в России и не пытался.
Но в чужом отечестве пророки случались.
Двадцать с лишним лет назад Ю. Иваск
в своем обзоре эмигрантской поэзии писал:
"Я убежден, недобросовестную хулу партий­
ных скалозубов сменит хвала миллионов чи­
тателей, откроющих в России незнакомую им
зарубежную литературу"1. Раньше Иваска
напророчил возвращение Георгий Иванов,
предсказывая за несколько дней до своей
смерти:

'К

Х о ж д е н ь е по м у ка м , что видел во сн е —
С и згн а н ье м , л ю б о в ью к те б е и грехам и.
Но я не забы л , что о б е щ а н о мне —
В о скр е сн уть . В ернуться в Р оссию — стихам и.

У Г. Иванова можно найти и более ранние
предчувствия. Например, в стихотворении
1951 г.:
Тиш ина б л а го д а тн о го ю га,
Ш орох волн, зо л отое вино...
Но поет п е те р б у р гс ка я в ь ю га
В за н е се н н о е с н е го м о кн о ,
Ч то п р о р о че ств о м е р твого д р у га
О б яза те л ьн о сбы ться д о л ж н о .

1 Русская лит е­
ратура в эмигра­
ции / Под ред.
Н. П. Полторац­
кого Сб. статей.
Питтсбург, 1972.
С 68.

■Якорь. Ант о­
логия
зарубеж ­
ной поэзии. Бер­
лин: Петрополис,

*936. С IX.

Порой трудно провести резкую черту меж­
ду надеждой и предсказанием. Первая ан­
тология эмигрантской поэзии вышла в 1936 г.
Ее название "Я корь" навеяно строкой Бара­
тынского: "Подняли якорь — надежды симвбл!" "Без громких фраз, этот сборник об­
ращен скорее к будущему, чем к настояще­
му",— писал в предисловии Г. Адамович 2.
Ко времени выхода "Я коря" у русской эми­
грации уже была своя история: сопротивле­
ние, отступление, бегство, встреча с чужби­
ной, скитания, рассеяние, хождения по му­
5

кам, осмысление прошлого, ностальгия, осоз­
нание миссии: быть не в изгнании, а в посла­
нии. Вместе с этой цепью фактических собы­
тий и психологических состояний выстраи­
вался и богатый культурный ряд: возник­
новение в диаспоре русских центров, обще­
ственных организаций, журналов, газет, кру­
жков, издание тысяч книг... Примем еще во
внимание и некоторый ряд идей и настро­
ений, одновременно существовавших и тех,
что последовательно сменялись. Словом, со­
здалась определенная атмосфера, в которой
нуждается литература. Да. была эта литера­
тура оторванной от родной земли, создава­
лась она на чужих берегах. Но зато безгра­
нична была творческая свобода. И все же
Родина столь щедро представлена в этой
литературе, что всю ее в каком-то смысле
можно бы назвать, пользуясь определением
XIX в., почвеннической, если бы не самая
суть феномена эмиграции.
Итак, "Я корь” был поднят, а не брошен:
остановки в пути, в безбытности долго не
было. Смешивая понятия "сборник" и "ан­
тология", в предисловии к "Якорю" Г. Адамо­
вич провидчески сказал: "Сборник обращен
скорей к будущему... будущее найдет общее
наше оправдание..." Это отдаленное будущее
наступило, когда из семидесяти семи участ­
ников антологии, поднявших "надежды сим­
вол", в живых осталось человек десять. Они
могли бы подтвердить ясновидческую право­
ту мысли, сверкнувшей во вступительном
слове к "Я корю ",— мысли о возможном "об­
щем оправдании” . Будущее, т. е. наше сегод­
ня, деятельно и эмоционально оправдало их
творчество, опиравшееся хоть и не на свою
почву (что для поэта столь важно), но все же
на родную традицию. Адамович затронул ми­
моходом и самый трудный вопрос — вопрос
обобщения. Двести поэтов — авторов нашей
антологии — все индивидуальны. Они при­
надлежат не менее чем к пяти поколениям,
расселившимся на пяти континентах. Они ис­
поведовали различные эстетические веры.
Как говорить о единстве столь обширного
рассеяния? И вообще можно ли подвести под
общий знаменатель смысловой, эстетичес­
кий, духовный потенциал столь многих
и столь разных поэтов?

Возраст эмигрантской поэзии — три чет­
верти века, но реальный опыт более чем
столетний. Старейший из поэтов зарубежья
— Н. Минский принадлежал к поколению
Владимира Соловьева и Константина Рома­
нова, т. е. к более старшему, чем поколение
Фофанова и Надсона. Самые молодые поэты
второй эмиграции родились в 1J930-X гг.
и остаются активными в искусстве и теперь,
в конце XX столетия. Поэзия зарубежья нача­
лась даже раньше, чем собственно эмигра­
ция. Были поэты, которые узнали об Октябре,
находясь за границей. В Америке это В.
Ильяшенко и В. Диксон. Антонину Горскую
революция застала в Персии, Д. Магулу
— в Швеции. С этих и других невозвращенцев
и начинается эмигрантская поэзия.
Ее наиболее очевидное многообразие
— географическое. В Берлине жили Белоцветов, Р. Блох, Бродская, Горлин. Джанумов,
Корвин-Пиотровский, Прегель, Раевский и др.
Поэтической школы они не создали, хотя и пы­
тались объединиться, выпуская в тридцатые
годы свои коллективные сборники — "Ново­
селье", "Роща", "Невод". Временно же оста­
вались в Германии многие, особенно в начале
двадцатых, когда Берлин стал ненадолго сто­
лицей русского зарубежья. Эмигранты начали
приезжать сюда после подписания Брестско­
го мира. Первый эшелон прибыл из Киева
3 января 1919 г. Вскоре в Берлине образова­
лась русская колония. На его главной улице,
по свидетельству Романа Гуля, русскую речь
можно было услышать чаще, чем немецкую.
Возникло около сорока издательств, и был
такой год, когда в Германии книг на русском
языке вышло больше, чем на немецком. Были
основаны журналы, в том числе вошедшие
в историю литературы "Беседа", "Эпопея",
"Сполохи", "Ж ар-птица". В Берлине находи­
лись тогда сотни русских писателей. Германия
формально признала ленинскую Россию
и установила с Москвой дипломатические свя­
зи. Поэтому в те годы, когда занавес был еще
"жестяны м ", а не "ж елезны м ", в Берлин при­
езжало из России немало писателей. Гер­
манская столица явилась местом встречи двух
литературных потоков: не сформировавшейся
еще советской литературы и не установив­
шейся еще эмигрантской.
7

' Адамович
Г,
Одиночество
и
свобода
НьюЙорк. 1955. С 27

8

К 1924 г. центром русского зарубежья ста­
новится Париж. Перечень поэтов, поселив­
шихся там, впечатляющий. Гиппиус, Г. Ива­
нов, Ходасевич. Цветаева, Оцуп, Маковский,
Поплавский, Присманова. Гингер, Терапиано,
Злобин, Кнорринг, Кнут, Ладинский, Туроверов, Смоленский, Софиев, Ставров, Евангу­
лов, Гронский, М. Струве, Червинская — вот
лишь несколько имен. Таким созвездием та­
лантов мог бы гордиться любой из российских
городов. Не менее трети участников нашей
антологии — русские парижане. Париж отра­
зился в сотнях эмигрантских произведений,
и многие тысячи стихотворений написаны
в этом городе на языке Пушкина, значительно
больше, чем в Городе Муз — Царском Селе.
Эта поэзия разноликая. Но была и своего
рода сердцевина — так называемая "па­
рижская нота” . Ее, впрочем, исповедовало
меньшинство. Многие писали вне этой тона­
льности. Однако "нота" была определяющей
и повлияла такж е на прозу и на критику.
В другие времена такая "нота” переросла бы
в школу. Но в тогдашних условиях, на чужой
земле формирование литературного направ­
ления представлялось задачей искусствен­
ной. Мосты были сож ж ены : Россия потеряна,
Европа уже не обольщала, и сам взгляд на
литературу переменился. "Был целый мир
— и нет его" — это строка Г. Иванова о пере­
живаемом тогда настроении, о трагической
утрате того, о чем поэт говорил: "наше все".
"Опыт у эмиграции был исключительный,
притом такой редчайшей внутренней ценно­
сти, какой едва ли скоро повторится” ,— пи­
сал Г. Адамович \ В сложной и эмоционально
противоречивой ситуации по необходимости
"нота” проявилась в стремлении к художест­
венной простоте, отрешении от всего лиш­
него. Обозначилась аскетическая тенденция,
прямо противоположная стилевой орнаментальности в ранней советской литературе.
"Парижская нота" прозвучала в сосредото­
ченных, серьезных, скромных стихах. Их те­
мы — смерть, любовь, одиночество. Темати­
ческий плюрализм "ноту" прельстить не мог.
"К а к ни разу еще в памяти нации,— писал Г.
Адамович,— оставался человек один, наеди­
не с собой, вне общества, и лишь с насмешливо-ядовитым сознанием, что вот и вне об­

' Адамович
Г.
Комментарии
Вашингтон, 1967
С. 5.
' Круг

Апьма-

и« *. 1936. К н 2 С
161

щества можно еще существовать, любить, ду­
мать, ж ить...” 1 Конечно, "парижская нота"
оформилась под влиянием статей и стихов
Адамовича, но не только его. В пору расцвета
эмигрантской литературы вышел сборник
Г. Иванова "Розы” (1931), в котором "нота”
нашла классическое выражение. "Розы" вы­
делялись на фоне всего, что было написано
за последние 15— 20 лет в России и в эмиг­
рации...— заметил Ю. Терапиано.— Это глу­
бокая и страшная книга... Под "невинными
сладкими звуками" скрыта большая горечь
и отчаянье и н а д е ж д а "2.
В самой "ноте" не было единства, скорее
имелся спектр проявлений. К "ноте" был бли­
зок последователь В. Ходасевича Владимир
Смоленский, хотя сам Ходасевич полемизи­
ровал с Г. Адамовичем и, живя в Париже,
"парижской ноте" остался вполне чужд. Мы
слышим ее звучание не только в стихах по­
этов, живших во Франции, но и у прибалта
Белоцветова, а позднее у Чиннова (США).
"Парижская нота" в творчестве Поплавского,
Терапиано, Червинской, Штейгера, Ставрова
не связана стилевым единством. В целом же
их поэтика продолжила линию серебряного
века.
Активной была эмигрантская литература
и в Чехии. Здесь жили Маковский, Д. Ратгауз,
Цветаева (до 1925 г.), Потемкин. В Праге воз­
никло
по
инициативе
литературоведа
А. Л. Бема объединение "С кит поэтов” . В кру­
ж ок входили И. Бем, Е. Гессен, Головина,
Кроткова, Лебедев, Мансветов, Морковин,
Т. Ратгауз, Чегринцева и др. Круж ок издал
несколько поэтических сборников, индивиду­
альных и коллективных. Темы пражан слабо
поддаются определенной классификации.
Набор их выразительных средств отчасти
связан с московскими поэтами (Пастернак,
в меньшей степени Цветаева, что-то от има­
жинизма). тогда как "нота" — петербургской
ориентации (Анненский. Блок, Сологуб).
Немало эмигрантских поэтов поселилось
в других славянских странах. В Польше
— Кондратьев, Гомолицкий, Барт, Оленин,
Вадимов. Волынцева (в ее доме собирался
поэтический круж ок). В Софии — Л. Столица,
начавшая печататься еще в 1906 г.. и А. Федо­
ров. чьи стихи в читательском сознании свя­
9

зывались с поэзией Бунина. Гораздо больше
поэтов обосновались в Югославии. Из них
назовем только авторов нашей антологии.
Это Алексеева, Халафов, Голенищев-Куту­
зов, Неймирок, Дураков. Таубер. Некоторые
из них участвовали в белградском отделении
парижского круж ка "П ерекресток".
Русские поэты жили и в трех прибалтийс­
ких странах, и в Финляндии: И. Северянин,
Булич, Новосадов, Сабурова, Белоцветов, Иртель, Гарднер, Савин и др., но, обрывая этот
перечень, все же следует включить в него
еще два имени — Иваска и Чиннова, оба
выросли в значительных поэтов уже в после­
военное время в Америке.
Единственная на поэтической карте стра­
на, которая по числу русских поэтов может
соперничать с Францией, — США. Еще в три­
дцатые годы русских поэтов здесь было ме­
ньше, чем, например, в Китае. Многие пере­
ехали в США в начале второй мировой войны
из Европы. Другие эмигрировали после окон­
чания войны. "Армия поэтов" пополнилась
и русскими беженцами из красного Китая.
В США поселились почти все значительные
поэты второй (послевоенной) эмиграции
— все, кроме Бушман, Кленовского и Трубец­
кого.
В тридцатые годы число дальневосточных
поэтов было велико, больше, чем где бы то
ни было, за исключением Парижа. В Харбин,
Шанхай, Пекин эмигрировали Андерсен. Анд­
реева, Ачаир, Визи, Ещин, Колосова. Коростовец, Крузенштерн-Петерец, Лесная, Логи­
нов, Несмелое, Обухов, Паркау, Перелешин,
Н. Петерец, Резникова. Светлов, Сергин, Тельтофт, Хаиндрова и др. После 1945 г. почти
все поэты "русского Китая", кроме немногих
вернувшихся в СССР и тех, кто был арестован
НКВД, уехали в Америку.
Но даже в лаконичном обзоре должны
быть упомянуты еще несколько стран и имен:
Англия (А. Ней), Бельгия (Льдов, Дитрихштейн), Италия (В. Иванов. Сумбатов, Эристов,
Лопатто), Бразилия (Перелешин, ранее ж и­
вший в Китае), Канада (Боброва, Страховс­
кий), Австралия (Волин. Пестрово). Некото­
рое время находились а Африке Воробьев,
Кнорринг, Гальской. Далеко не все поэты
были связаны с крупными культурными цент­

рами, где сосредоточивалась общественная
жизнь эмиграции. Дитрихштейн жил в ма­
ленькой бельгийской деревушке; И. Северя­
нин — в эстонской; Кондратьев — в селе
Дорогобуж; Оленин — в польском городке
Сарны; Янковская — в маньчжурской тайге,
” в совершенно первобытных условиях"; Ва­
димов скитался, а Волковой, говоря ее со­
бственными словами, "пришлось жить на от­
шибе, в глухих уголках, не благоприятству­
ющих литературной работе".
В эмигрантской поэзии, как и во всякой
подлинной, были такие духовно-эстетические
достижения, которые весьма не просто вписы­
ваются в "трехмерный" мир исторического
процесса. Они-то и составляют душу этой по­
эзии, ее высшие достоинства. Еще раз дала
о себе знать способность русской поэзии раз­
глядеть непреходящее в человеке. Эти "влия­
ния" исходили равно из литературных и внелитературных истоков. "Метафизическое элект­
ричество", которое чувствуется в этой поэзии,
составляет ее глубинное содержание.
Если поэт пережил и смог выразить живое
душевное движение, то какие другие требо­
вания можно ему предъявлять? Это те драго­
ценные минуты, когда жизнь и поэзия — од­
но. Духовность проявилась или через религи­
озность, или в медитативном строе души, как
в этих строках:

Из н е в ы н о с и м о го д а л ё ка
Голос твой м не ино гд а звучит,
О заряя д уш у к а к сп олохи
В л ед яной а р кт и ч е с к о й ночи.
И на са м о м , сам ом д н е печали
Еле в и ж у тв о е го лица
О б л ик см утны й, вечны й, и зн а ч а л ьн ы й ,
Что со мной п р е б уд е т до конца.
(Е. Б а кун и н а )
В гл уб и н е, на сам ом дне. со зн а н ья .
К а к на д н е ко л о д ц а — сам ом д н е .—
О тб л е ск н е с те р п и м о го сиянья
П ролетает ино гд а во мне.
(Г. Иванов)
Утром , в осл е пите л ьн о м сиянье,
Н очью при м е рцаю щ ей луне.

11

Д а л ьн ий о тб л е ск, с м утн о е с о зн а н ь е
В д руг ста но ви тся д о с ту п н ы м мне.
(Ю. Т е р а п и а н о )

Удивительно не то, что тема прозрения
влечет иных поэтов, удивительно, что встре­
чается она у столь многих.
Другую настойчиво звучащую тему можно
назвать словами Б. Поплавского "домой с не­
бес". Она появляется не просто как тема
России, но и потому, что
...то с ку е т се р д ц е в за п р е д е л ь н о м храм е
По родны м п росторам на п ути зем ном .
(Л. В о л ы н ц ев а )

С небес домой, в Россию, не вернуться.
И эмигрантские поэты пишут о России так,
как в России мало кто писал. Даже те, кто
уехали детьми, не могут вытеснить из сердца
страну детства страной своей юности:
Ж ребий ко н ц а и начала.
Д е тс ки е год ы , года,
П ом ню Россию та к мало,
П ом ню Россию всегда.
(Н. Г р о н ски й )

И у Галины Кузнецовой такое ж е стремле­
ние помнить не только некогда прочный быт
и родную природу, но и страну своего душе­
вного строя.
П олно и щ едро твое наследство.
С л а д ко мне брем я е го нести.
Т очно ян та р ь по л н о ц е н н ы й , детство
Т я ж к о ю нитью л е ж и т в го р сти .

У каж дого в памяти осталась своя Русь.
Для большинства — это мироощущение, пе­
реживаемое поэтами не политически и не
идеологически, а как наполненность челове­
ческой личности.
К то-то песней см еялся. П о звал и ко го -то .
Шла сл епая ста р уха в и з б у ш к у свою .
И п о ко й , и отрада. И гр усть, и за бо та ,—
Это бы ло в России... Б ы ть м о ж е т .— в раю .
(И. Британ)

12

Лирика о России более эмоциональна, чем
любовная лирика.
Лес мой, родим ы й мой лес!
В гор е сти сго р б и л а спину...
В идно, опутал нас бес
И ув о л о к на ч у ж б и н у .
Гр усть мою , р у с с ку ю грусть
В ы пущ у п ти чко й из р у к я.
Д о п ья н а н ы н че н а пью сь
Н овой п е ч а л ь ю -р а зл у ко й .
(М. Кол осо ва )

Вспомним и строки погибшего в нацистс­
ком концлагере Ю. Мандельштама:
Ну. что мне в том . что ветряная м ельница
Там на п р и го р к е нас м анит во сне?
Ведь все ра вно ничто не пе р е м е н и тся
Здесь, на ч у ж б и н е , и в м оей стране.
Но о тч е го н е и зъ я с н и м о -р у с с ко е ,
М учи те л ьн о ро д н о е бы тие
М не и н о гд а н а п о м и н а е т узко е ,
С м ертельно ранящ ее лезвие?

Быт чужбины не многих вдохновлял твор­
чески. На чужбине ближе не быт, а бытие
потому,
Что в м ире т о р ж е с тв у е т суета,
Ж е с то ко с ть и позор,
Что в кр у г меня зн а ко м ы е места
Не узн а е т мой взор.
(Ю. М андельш там )

Это отчуждение от "чуж их д у ш е берегов"
(В. Ильяшенко) встречается с такой повторя­
емостью, что его можно выделить в особую
тему эмигрантской поэзии. Эпиграфом к ней
звучит мучительная альтернатива в стихах
Н. Оцупа:
К а к часто я п р и ки д ы в а л в уме.
К а к а я доля х у ж е :
Ж ить у себя, но к а к в тю рьм е.
Иль на своб од е , но в к а к о й -т о л у ж е .

Вариации этой темы видим у таких несхо­
жих по "биографии души" (тоже слова Н.
Оцупа) поэтов, как Н. Бродская, В. Гальской,
13

В. Диксон. Для киевлянки Бродской, входи­
вшей в круж о к берлинских поэтов, разрыв
между "здесь" и "там" непреодолим:
И нельзя п о за б ы ть на п о л м и га .
К а к провал м е ж д у нам и в е л и к.
Нам они — устарелая к н и га .
М ы для них — н е п о н я тн ы й я зы к.

Для В. Гапьского, начавшего писать в Бел­
граде, опыт жизни на чужбине обогащает
умственно, но иссушает душевно:
П ам ять стран ч у ж и х и го р о д о в
Б рем енем тя ж е л ы м го р б и т плечи.
Эту пы л ь и со р пусты х го д о в
Т о л ь ко ветер родины р а зм е че т.

Для В. Диксона, родившегося в Сормове,
в семье инженера-американца, и в 17-летнем
возрасте навсегда уехавшего из России, За­
пад остается чужим эмоционально:
З десь н а м е че н о и р а зм е р е н о
В се по пр авил у, по струне.
Т о л ь ко сердце мое п о те р я н о
В этой вы лощ енной стране.

Для умеющих слышать в этих цитируемых
строфах заключено содержание целого со­
циально-психологического трактата. Рази­
тельный экзистенциальный разрыв между бе­
женцем и коренными жителями ("провал",
как пишет Н. Бродская), бремя тяжелого ж из­
ненного опыта, придавленная стихийность
и спонтанность в ж естко разлинованном со­
циуме — весь спектр этих переживаний вхо­
дит в тему чужбины. Но не все в ней навеяно
чувством отчуждения. Много в этой поэзии
таких чувств и мотивов, что их экспрессия не
зависит от континентов и меридианов: "поэт
никогда не жил подножным кормом времени
и места" \ Но образность в стихах зависит
вполне от конкретного пейзажа или. напри­
мер, вот от этого уголка Нью-Йорка:
* Цветаева М
Зинаида Ш аховс­
кая Дорога.. И
Современные за­
писки 1936 № 61
С. 465.

14

Ч ерны й Д анте в о б л е те в ш е м с к в е р и к е
З а м ы ш л я ет б р о н зо вы й со н е т.
П оздний вечер наступил в А м е р и ке .
А в е го Италии рассвет.
(Л. А л е кс е е в а )

Некоторые находят красоту в экзотике, как
Н. Воробьев:
Б ы вает, на ко п е е ч н о й о т к р ы т к е
Глаз р е ж у т ка р а м е л ь н ы е цвета —
Л азури, зел ени — в с е го в и зб ы тке .
К а к прито р н а б ы ва ет Кр а со та !
Но н е и зм е н н о пр он е сл ись года,
И из ч у ж о й о т к р ы т к а стала наш ей.
И все те п ер ь п р ием л ем ей и краш е.
Все, что ка за л о с ь пр и то р н ы м то гд а .

Идет врастание в чужую почву, освоение
"малых мест":
Ж или мы в ы с о ки м и мечтам и,
Н ы не славой м алы х мест ж и в е м .
В пр осто те б е се д уе м с бо гам и
И о го н ь д ом аш н ий б е р е ж е м .
(П Б о б р и н ско й )

И вот уж е при встрече с истинно поэтичес­
ким нет больше ни своего, ни чужого:
С тановятся листья тиш е.
В са д у ни д уш и, ни зв у ка .
Ж елуд ь порой на кр ы ш у
П адает с л е гк и м с ту ко м .
С тукн ет, а се р д ц е е кн е т ,—
К а ж е т с я с т у к уко л о м ,
Так б е зн а д е ж н о м о кн е т.
А стра на стебл е гол ом .
Т а к б е зн а д е ж н о н и кн е т
Р озовы м цветом в с л яко ть ,
И не ум е е т кр и кн у ть ,
И не ум е е т п л а ка ть
(T В е л и ч ко в с ка я )

Кажется, лирика зарубежья опоэтизирова­
ла в русском слове и звуке все земные широ­
ты — камни Рима, виноградники Прованса,
корейские сопки, "зимний дивный город Копе­
нгаген" (А. Головина), "Суоми — царство хму­
рых сосен" (Н. Гронский), весну в Париже...
В есна в П а р и ж е н е за м е тн а я.
К а к д е в о ч ка — х р у п ка , робка.
Т о ска в П а р и ж е бе сп р ед м е тн а я .
К а к будто д а ж е не то ска

15

П усты нны й о стр о в — к а к вид е н ие .
Ты к б е р е га м е го причал ь.
И на ед и н ое м гн о в е н и е
С олью тся радость и пе ча л ь.
(В. З лобин. О стров на Сене)

И все-таки об этих многоширотных странст­
виях, пейзажах, городах, впечатлениях ничего
не было написано равного по лирической
пронзительности стихам о России. Стихи на эту
тему в таком изобилии встречаются в насле­
дии эмиграции, что можно было бы только из
них составить монументальную антологию.
Одной ностальгией здесь ничего не объяс­
нить, но двумя ностальгиями кое-что объяс­
няется. Если обобщать эмигрантскую поэзию
первой и второй волны, т. е. говорить не только
о наших двухстах поэтах, но и еще о таком же,
пожалуй, числе, то главный нерв этой поэзии
— двойная ностальгия: по родине покинутой
и по отчизне духовной.
За с то л ь ко л ет т а к о го м а янья
По гор о д ам ч у ж о й земли
Есть от ч е го прийти в о тча я н ье .
И мы в о тча я н ье приш ли.
— В отча янье , в прию т по сл е д н и й,
К а к будто мы приш ли зи м о й
С в ечерни в ц е р к о в к е с о се д н е й .
По с н е гу р у с с ко м у , дом ой.
(Г. И ванов)

У 3. Гиппиус в стихотворении "Домой"
смысл вынесенного в заголовок слова раскры­
вается в другом ключе — в метафизическом:
М не —
о зе м л е —
болтали с к а з к и :
"Е сть ч е л о в е к. Есть л ю б о в ь ".
А есть —
лиш ь злость.
Л ичины . М а ски .
Л о ж ь и гр я зь . Л о ж ь и кр овь.
К о гд а
пред л а га л и
мне родиться —
Не го в о р и л и , что мир такой.

16

Как же
я мог
не со гл аситься?
Ну а те п ер ь — д ом ой , дом ой!

Богатство эмпирического опыта в эмиг­
рантских стихах связано с тем, что они напи­
саны людьми двух, а иногда и трех культур.
Богатство душевного и художественного опы­
та основывалось на пережитом, а самые ост­
рые переживания связаны с утратами, с тра­
гическим в жизни.
В есна н е и зр е че н н ы х чувств
Цветет на в ся ко м пепелищ е.
(Л. Г а н с ки й )

Но душевный опыт был претворен в духо­
вный. Духовная тема преобладает в гранди­
озном художественном наследии не статисти­
чески, а поэтически. Тема эта не монолитна:
она зависит от личности поэта, от его дара
преисполняться "неизреченными чувствами"
и проникнуть за пределы обыденного опыта.
Название этому опыту каждый поэт дает свое
или вообще не называет:
И б е ззв у ч ь е и звуча нье ,
песня зо л о то го дня...
Этой м у зы ке м олчанья
нет названья у меня.
(С. М а ко в с ки й )

В этой теме, в связи с многообразием под­
ходов к ней, можно выделить несколько мо­
тивов. Из них магистральный — прямое вне­
запное вйдение, "талант двойного зрения"
(Г. Иванов). Оно, это вйдение, не является
монополией только больших поэтов. У мно­
гих, иногда основательно забытых, находим
строки и целые стихотворения, свидетельст­
вующие о прекрасном даре. Вот отчего среди
других причин мы решили представить поэтов
в нашей антологии в алфавитном порядке, не
деля на великих и "малых сих", на старших,
средних и младших. Например. Карл Гершельман, поэт малоизвестный, выразил магист­
ральную тему в стихотворении, в котором
сказалась такая цельность видения, что если
цитировать, то целиком.
17

Не н а п р а сн о за го р е л о с ь зол отое.
З о ло то е , что мы ж и з н ь ю н а зы в а е м :
Эти со сн ы , о с в е ж е н н ы е за р е ю ,
Это о б л а к о с п о р о зо в е в ш и м кр а е м .
Эти ведра у ко л о д ц а , с л е гк и м п л е с ко м .
С м я гки м п л е с ко м р а с с ы п а ю щ и е воду.
Гул трам вая за со се д н им п е р е л е с ко м .
О тдаленны й пе р е зв о н по н е б о сво д у.
И з-за ч е т к о го в е ч е р н е го п о ко я ,
И з-за ту ч ки над ко л о д ц е м то н ко ш е и м .
И з-за ж и зн и н а п л ы в а е т зол отое.
З о ло то е , что назвать мы не ум еем .

Другие мотивы, разнообразящие эту тему,
в зависимости от индивидуального внутрен­
него опыта,— это надежда на чудо, самопоз­
нание. благоговейная тишина, благодарность
Творцу.
И мы с б е зы м я н н о го д етства
С воей н е и зб ы вн о й зем ли
Т о го зо л о т о го наслед ства
И стратить ещ е не см о гл и .
(Д. К л е н о в с ки й )
К а к хо р ош о , что в м ире мы к а к д ом а
Не у себя, а у Н его в го стя х,
Что ж и з н ь н е уловим а, н е ве со м а ,
Т а ин стве н н а , к а к м у з ы ка впо тьм а х.
(Н. О цуп)

Эта поэзия, без декламации и риторики, не
поучая, учит вчувствованию в тайну мира,
в чудо жизни. В лучших стихах в поэтическом
представлении мир — прозрачен, по крайней
мере до степени, когда сквозь материаль­
ность мира сквозит инобытие:
С транно видеть мне в себе са м о м
До ко н ц а р а с кр ы ту ю п р ир од у.
Я гл я ж у с ь в не ясн о е потом ,
В е чн ую пред чувствуя св о б о д у .
(Н. О цуп)
В рем я в згл я д че л о в е ч е с ки й суш ит.
Он с год а м и острей и тр е зв е й ...
Нет, не вещи я в и ж у , а д уш и.
Н еве со м ую суть вещей.
(В. Булич)

18

Итак, размышляя о тематике поэзии
русского зарубежья, находим в ее основании
"лирический треугольник": Россия — чужби­
на — надмирность..
Психологически каждая из трех тем окра­
шена в тона ностальгии — ностальгии обо­
юдоострой: по утраченной родине и чаемой
отчизне небесной.
С к о л ь к о пет пр ош ло м е ж д у этих стен,
О тш ум ел д а в н о ветер п е р е м е н .—
С тало песней все. песней и стихом —
Мы возд вигл и зд е сь наш н е зд е ш н и й дом.
(Е. Таубер)

Удерживая живую связь с культурной тра­
дицией России, эмиграция, как писал бого­
слов Н. Арсеньев, "говорила миру от имени
духовных сокровищ русского народа" \ Чув­
ство. которое продиктовало Арсеньеву эти
слова, слышится и в стихах А. Ачаира, неког­
да широко известных в эмиграции:
И за то. что нас родина в ы гн а л а .
Мы по свету ее разнесли.

Другие часто встречающиеся темы в нашей
антологии — любовь, природа, вдохновение,
война. Для поэтов второй эмиграции вторая
мировая война — событие, перевернувшее
в их жизни все и навсегда. Поэты первой
эмиграции, участники белого движения, пи­
сали о гражданской войне. Едва ли не луч­
шее стихотворение, когда-либо написанное
на эту тему, включено в нашу антологию:

ч
Арсеньев
Эмиграция — /а
Фоне России п
Возрождение.
*967 № 191 С. 7

Уходили мы из К р ы м а
С реди д ы м а и о гн я ;
Я с ко р м ы все время м имо
В с в о е го стрелял ко н я.
А он плы л, изн е м о га я ,
За в ы с о ко ю ко рм о й.
Все не веря, все не зная,
Что прощ ается со мной.
С к о л ь к о раз одной могилы
О ж и д а л и мы в бою.
К о н ь все плы л, теряя силы ,
Веря в п р ед а н н ость мою .
М ой д е н щ и к стрелял не м и м о —
П о кр а с н е л а чуть вода...
Уходящ ий б е р е г К р ы м а
Я за по м н ил н а всегда.
(Н. Т ур о ве р о в)

19

’ Осокин С.

Н.

Туроверов
Сти­
хи ... Н Русские за
писки 1939 Май.
С. 200

20

В своей этической правоте первая эмиг­
рация никогда не сомневалась. Она ясно
и остро сознавала свое предназначение
— сохранить русскую культуру в непрерванности ее традиций. Но сомнения эстетические
высказывались часто и без самообольщений.
Впрочем, такова вообще задача литератур­
ной критики. "Начинает закрадываться со­
мнение в том,— писал рецензент в "Русских
записках" в 1939 г. (т. е. в итоговом для
первой эмиграции),— что эмигрантская по­
эзия сможет справиться с основной своей
задачей — рассказать о себе и о России так,
чтобы потом, через десятки лет, эти стихи
можно было бы читать... и любить" \ Время
произвело свой отбор, и мы видим в наследии
эмигрантской поэзии на удивление много та­
ких стихотворений, о которых теперь, через
десятилетия, можно без сомнений сказать,
что без них русская поэзия была бы значите­
льно беднее.
И все же что было существенно общего
в этом калейдоскопическом и индивидуали­
стическом разнообразии метафор, строф, ме­
тров, ритмов, рифм? Есть ли у нас основание
для обобщающего суждения? Ведь в эмиг­
рации оказались представители едва ли не
всех поэтических направлений дореволюци­
онной России: символисты (Минский, Баль­
монт, Балтрушайтис, М ережковский, Гиппиус,
Вяч. Иванов), акмеисты (Г. Иванов, Адамо­
вич, Оцуп, Одоевцева), футуристы (И. Зданевич, а такж е чуждавшийся эмиграции Д. Бурлюк), эго-футуристы (И. Северянин, Масаинов), поэты-сатирики (Дон Аминадо, Саша
Черный и др.), реалисты (Бунин, А. Федоров),
поэты старой школы (Льдов, Д. Ратгауз, Дитрихштейн, Косаткин-Ростовский) и многие
другие, начинавшие творческий путь до рево­
люции: Ходасевич, Цветаева, Амари, Биск,
Гарднер, Кондратьев, Кречетов, Лопатто, Ма­
ковский, Кузьмина-Караваева, Рафалович,
Столица, М. Струве. И еще более двухсот
имен тех, кто печататься начал в эмиграции.
Общей поэтики у всех перечисленных и под­
разумеваемых, как бы мы ни искали,— не
найдем. Можно отметить лишь факт, что
к формальному экспериментаторству склоня­
лись или пленялись им немногие. Общее бы­
ло в жизненном опыте. Где, когда в мире

была еще такая поэзия, которая десятилети­
ями жила в условиях полной-сворческой сво­
боды в абсолютно безразличной чужой сре­
де, без внешних стимулов, без поддержки,
оставаясь, несмотря ни на что, вдохновенной,
плодотворной, плодовитой! Представим себе
колонию единоплеменников, заброшенных
на чужую планету, без связи с Землей. И вот
на той далекой планете находятся поселен­
цы, которые пишут стихи и только в мечтах
надеются забросить в межзвездное простра­
нство бутылку с запечатанными в ней стиха­
ми. Такое сравнение не кажется излишне
гиперболическим.
— П ослуш ай. О к а к это б ы л о д авно.
Т а ко е ж е м о р е и то ж е вино.
М не к а ж е т с я , буд то и м у зы ка та ж е.
П ослуш ай, по сл уш а й ,— м не к а ж е т с я д а ж е ...
— Нет вы ош ибаетесь, д р у г д о р о го й .
Мы ж и л и то гд а на планете д р уго й ...
(Г. И ванов)

Русский поэт в эмиграции — не столько
географическое, сколько психологическое
состояние. Родная речь и связанные с ней
диапазон чувств, тип сознания, способ восп­
риятия — вот все, что у него есть. Он — оско­
лок национального сознания, лишенный на­
циональной стихии. Остается полная самоопорность. Эта нерасчетливая опора лишь на
себя, на собственные силы, следовательно,
искренняя чистота — отличительная харак­
теристика зарубежной поэзии э целом. И ес­
ли мы хотим осмыслить эту объединяющую
общность не в одних абстрактных понятиях,
а пережить ее вместе с нашими поэтами, то
лучше всего обратиться к стихам, посвящен­
ным теме "поэт и поэзия” .
М у зы ка , о н а — твоя душ а,
И она п р е кр а с н а и бессм ертна.
(М. В олин)
И петь и чуять над собой
Творца вним а ю щ е е ухо
(Н. Белоцветов)

21

И еще о поэзии:
Ты б ы л а в сегд а л иш ь та й н о й ,
М у зы ко й п о ю щ их слов
В м ире х р у п ко м и сл уча й н о м ,
В м ире л учш ем из миров.
{Н. Е всеев)

Общим были трагичность существования,
сознание, переживающе-е иноземный опыт на
фоне России, и обращенность к неизречен­
ному.
Но лиш ь ка та стр о ф а ср е д ь прозы
В д руг д е л а е т ж и з н ь вы сотой!
(А. Л а д и н ски й )

В начале этого очерка говорилось о пер­
вой эмигрантской антологии "Я корь". После
ее выхода в свет музе диаспоры предстоял
еще долгий путь. Но еще тогда, когда эмиг­
рантская поэзия была молода, один из луч­
ших критиков назвал "Я кор ь” "доказатель­
ством ценности того нового духовного опыта,
из которого новая поэзия возникла" \ Дума­
ется, что современному читателю этот худо­
жественный, эмоциональный и духовный
опыт эмиграции может многое сказать и от­
крыть.
Вадим Крейд
Сост авит ель вы раж ает искренню ю при­
знат ельност ь Вере Крейд. Валент ине Синкевич, Дмит рию Бобыш еву за сущ ест вен­
ную помощь, оказанную в работ е над эт ой
антологией.
В . К.

'Б ицилли П И
Современные за
писки 1936. № 60
С 465.

200 поэтов
эмиграции

Антология

ГЕОРГИЙ
АДАМОВИЧ
Еще п ерем ени тся все в э то й ж и зн и , — о. да!
Еще у с п о ко и м с я м ы , о б ы л о м забы вая.
Б ы ваю т м инуты п р ед чувствий. Не знаеш ь, ко гд а .
На улице, дом а, в гостях, н а п л о щ а д ке трам вая.
К а к будто к а к о е -т о со л н ц е над нам и встает,
К а к будто над нам и п о с л е д н е е о б л а ко тает,
И где-то за д ал ью почти у ж р а с кр ы ты х ворот
О дин т о л ь к о свет б е с ко н е ч н ы й и бел ы й сияет.

За все, за все спасибо. За войну,
За р е волю ци ю и за и згн а н ь е .
За р а вн о д уш н о -све тл ую стр а н у.
Где мы те п е р ь "в л а ч и м с у щ е с тв о в а н ь е ".
Нет дол и сл ад о стн е й — все потерять.
Нет радостней суд ьбы — с ки та л ь ц е м стать,
И н и к о гд а ты не бы л к Б о гу б л и ж е .
Чем здесь, устав с ку ч а ть , ус та в ды ш ать.
Без сил. бе з д е н е г, без л ю бви,
В П а р и ж е ...

Из го л у б о го о ке а н а .
К о то р о го на свете нет.
И з-за гл у б о к о го тум ана
О б м а н ч и в о -гл у б о ки й свет.
Из
Из
Из
Из

го л у б о го
го л у б о го
го л у б о го
го л у б о го

о ке а н а .
ко р а б л я .
обещ анья,
1а-1а-1а...

Г о л уб и зн а , и сч е зн о ве н ье ,
И н е в о зм о ж н ы й см ы сл вещ ей,
К о то р ы е п р ин о сят в пенье
В сю гл у б ь бессм ы сл иц ы свое й.
• • •
Н евы носим ы становятся с у м е р ки .
Н евы н о сим е е вечера..
Где вы. мои о п озд а вш ие сп у тн и ки ?
Где вы, д рузья? О тзовитесь! Пора

24

Без ко л е б а н и й н а встре чу опасности.
Без ко л е б а н и й и забы тья
Под уга са ю щ и м "ф а ке л о м я с н о с ти ",
Будто на п р а з д н и к пойдем , д рузья!
Под уга са ю щ и м "ф а к е л о м н е ж н о с т и ",
Т о л ько бы раньш е не онем еть! —
С полны м со зн а н и е м б е з н а д е ж н о с ти ,
С полной го то в н о стью ум ереть.

За сл ово , что пом нил ко гд а -то
И после н а в е ки забы л,
За все. что в с го р а н ь я х за ка та
И скал ты, и не находил,
И за б е зы схо д н о сть м ечтанья,
И хо л о д растущ ий в груд и.
И м е д п е н н о е ум и р а н ь е
Без в ся ки х н а д е ж д впереди.
За б ел ое имя сп а сен ья.
За те м н о е имя лю бви
П рощ аю тся все пр егр еш е н ья
И все пр еступл е нья твои.
• • •
Что там бы ло? Ш ирь за ка то в б л е кл ы х ,
З о л о че н ы х ш п ил ей л е гк и й взлет,
Л е д я н ы е ро за ны на с те кл а х,
Л ед на улицах и в д уш а х лед.
Р а зговоры буд то бы в м огил ах.
Тиш ина, ко то р о й не см утить...
Д е ся ть л ет прош ло, и мы не в силах
Э то го ни вспо м ни ть, ни забы ть
Ты сяча пройдет, не повторится,
Не вернется это н и ко гд а .
На зе м л е бы ла одна столица,
Все д р у го е — пр осто город а.

К о гд а ус п о ко и тс я го р о д
И с м о л к н е т назо йл ивы й гам,
Один йы хО жу я из дбм у,
В д в е н а д ц а ть часов по ночам .
Под че р н ы м , невидим ы м небом ,
По то н ко м у п е р в о м у льду,

Не встретив н и гд е ч е л о в е ка .
Не пом ня д о р о ги , иду.
И в и ж у ш и р о ку ю р е ку .
И те м н ую тень на ко н е ,
И то. что за б ы л а Россия,
Т о гд а вспо м и н а ется м н е .
Но спит н е п р о б у д н о стол ица.
Не светит на небе луна.
Не бью т ба р а б а н ы . Из гр о б а
Н и кто не встает. Тиш ина.
Л иш ь с воем летя от за л ива
И будто ко л е б л я гранит,
С ухой и по ры в и сты й ветер
М не н о ги с н е ж к о м по ро ш ит.

Но см е р ть бы ла с м е р ть ю . А н о чь над холм ом
С ветил ась к а к и м -т о н е зд еш н и м о гн е м .
И р а зб е ж а в ш и е с я у ч е н и ки
Д ы ш ать не м о гл и от сты д а и то ски .
А после... П р о зр а ч н ую те н ь увидал
О дин. Б удто имя с в о е усл ы ха л
Д р уго й ... И почти у ж д ве ты сячи лет
Стоит над зе м л е ю н е м е р кн у щ и й свет.

П ора пе ча ли , ю н о сть — в е ч н ы й бред.
Л иш ь растеряв по свету все х д рузей .
Едва ды ш а, бе з д е н е г и л ю б в и .
И бо л ьш е ни на что у ж н е надеясь.
Он п о ня л , к а к п р е кр а с н а наш а ж и зн ь ,
К а к о е то р ж е с т в о и с ч а с ть е — ж и зн ь ,
За к а ж д ы й ча с ее б л а го д а р и т
И р о б ко ум о л яе т о пр ощ е ньи
За п р е ж н и й р о по т д е р зки й ...

Н и че го не за б ы ва ю .
Н и че го не пр ед а ю ...
Т ень н е со эд а н н ы х с о зд а н и й
По н а след ию храню .

26

К а к и го л ко й в се рдце, снова
Голос вещ ий усл ы хать.
С п о л ув згл я д а , с полусл ова
Д р у га в н е д р уге узнать,
Б удто там , за д ал ью ды м ной,
С ор о к, трид цать. — с к о л ь ко ? — лет
Длится тот ж е сл аб ы й, зи м н и й
Ф иолетовы й рассвет,
И к а к п р е ж д е , с п р е ж н е й сил о й.
В той ж е зв о н ко й тиш ине
В о зн и ка е т п р и зр а к милы й
На эм ал е во й стене.

П р и гл я д ы в а я сь о с то р о ж н о
К п о д р о б н о стя м небы тия,
О тстаивая с к о л ь к о м о ж н о
С вое, к а к гово р ится , ” я " ,
Н адеясь, недоум евая,
О тбрасы вая на ходу
"П р о б л е м у з л а ", "п р о б л е м у р а я "
Или д р у гу ю ерунду,
Он верит, верит... но не б уд е м
С биваться, повы ш ая тон.
Не о бъ ясн ить сл ова м и л ю д я м ,
В чем и без сл ов уверен он.
Над ним есть н ебо гол убое.
Та б е с ко н е ч н о с ть , вечн о сть та ,
Где с вялой д р е м о й о п о ко е
О ж и зн и см е ш а н а м ечта.

ЛИДИЯ
А Л Е КС Е Е В А
Дни летят, летят, не уставая,
С та л ки в а ясь, п а д а я , сп е ш а —
А за ним и еле п о сп е в а е т
С л овно и зум л е н н а я душ а.
И б е сп о м о щ н о влачится с ними
То в н а д е ж д е р о б ко й , то в то ске .
К а к к о т е н о к на ве се н н е й льдине
В че р н о й и в зв о л н о в а н н о й р е ке

МОЕЙ ЕЛИ
В пам яти го р е к и к р е п о к —
П росто за б ы ть не м о гу —
З а па х о р а н ж е в ы х щ е п о к
В сером зе р н и сто м сн е гу.
З а п а х в с т р е в о ж е н н о й чащ и.
С в е ж и х , р а с то п та н н ы х хвой;
С твоп, на п о л я н е л е ж а щ и й ,
Ствол о п р о ки н у ты й твой...
Д о л го стояла, не веря,
У о п у с те в ш е го пн я, —
С ловно л ю б и м о го зверя
К то -то убил у м е н я .

То с в е р кн е т, то за то н е т
Ч ерны м б о ко м с к а л а —
П леск п р о зр а ч н ы х лад оней
О нее без числа:
П рил иваю т упр уго .
О тступаю т, ж у р ч а , —
Три столетья — и у го л
Стал кр у гл е е п л е ча .
С ем ь столетий — и вы ем,
К р а б у в л а ж н ы й навес:
Им не к спеху, сти хи я м .
Им не надо чудес.

28

I t *

Ч ерны й Д анте в обл етевш ем с к в е р и к е
З а м ы ш л я е т б р о н зо вы й сонет.
П оздний вечер наступил в А м е р и ке ,
А в е го Италии рассвет.
Ветер над р а вн ин о ю э тр у с с ко ю
Розовы е гон и т о б л ака ,
И пр охо д и т у л о ч ко ю у зко ю
Т ень твоя, б л а ж е н н а и л е гка .
Б еатриче! Нет тебя ж е л а н н е е ...
С ем ь в е ко в — к а к се м ь весе н н их д н е й !
И о п ять — л ю б о в ь, стихи, изгн а н ие ,
М о кр ы й с кв е р и бы стр ы й б е г о гн е й .

Из н о р ки б у р у н д у к м етнулся и исчез,
По небу о б л а ко п е р е п о л зл о с п о ко й н о .
Нет, ж и з н ь не т о л ь к о бо л ь — она и э то т лес,
О на и этот б л е с к и этот ш о р о х хвой н ы й.
В от ш и ш ка под н о го й подсохш ая хрустит.
В от р ы ж и к и во м ху и ка п л и в п а ути н е ...
Нет. ж и з н ь не т о л ь к о бо л ь, не т о л ь к о л о ж ь и сты д,
О на — и этот д е н ь б л а го с л о в е н н о синий.

Там ш урш а струятся ко л о сья ,
С ловно ш е л к, на сухом ветру.
Там н а ходит тр о п и н ка лосья
Ч ерны й пруд в в е ко в о м бору.
Там. по по яс в н и зко м тум ане,
Над болотам и, не спеш а,
У том л е н н ы й пр охо д ит стр а н н и к
С б о го м о л ь я — м оя душ а.

ПОЛДЕНЬ
М едово зел ен спе л ы й вин о гр а д
На д е р е вя н н о м остове бе се д ки :
На гр у зн ы х гр о зд ья х ка п е л ь к и горят,
К ним осы льнут, на сто йчи вы и едки.
Т а к п ья н и н е ж е н л етний аром ат,
Так с о н н о сухи со л н е чн ы е ветки,
Что пе р в ы х с тр о к л и кую щ и й отряд
Л етит в п ы л у л и р и че с ко й р а зв е д ки —

29

И вот за пн ул ся в ж а р к о й тиш ин е
И та йн ы м эхом плещ ется во м не.
Н еспеш ны й д е н ь т а к ясен и о тр а д е н .
Что го в о р я т не строф ы , не с п о в а ,
Но вы ре зн а я кр у п н а я листва
И за п а х п е р е гр е ты х в и н о гр а д и н .

В садах, где п р о хл а д н ы е ветры цветут.
Где я р ки й отд ел ьны й л и с то к п о д б и ра е м ,
О павш ие листья с гр е б а ю т и ж гу т ,
И п а хн е т д ы м о к их р а зл у ко й и раем .
П оследние со л н ц ем п р о гр е ты е д н и ,
П оследняя в к н и ге зел ен о й стр а н и ц а ...
Но че м -то п р о щ а п ьн а я го р е ч ь пьян ит
И радостью та йно й по ж и л а м струится.

Н И КО Л АЙ
АЛЛ

М не б л и зо к е д ки й ды м к р е с т ь я н с ко й че р н о й бани
И ки сл ы й за п а х щей, и ч е т к и й с ту к п о д ко в,
И стр а ш н ы й ф анатизм х л ы с т о в с ки х бичеваний,
И го в о р п р ян и чн ы х, р я з а н с ки х м у ж и к о в .
Р ум янец ска зо ч н о й , гр у д а с то й м о л од айки.
И м ерны й, тихий ш ум ж у ж ж а щ и х веретен.
З а пл а та н н ы й п л а то к из я р м а р о ч н о й б а й ки
И в л ю л ь ке , под холстом , к р и ч а щ е е дите.
И
И
И
И

р о с с ка зн и б ы л ин с у б б о тн и х п о си д е л о к,
ста р ы х песен грусть, и ш ум сто л етн и х лип,
зв у ки нуд ны е п а с ту ш е с ки х с о п е л о к,
с н е га м е р зл о го веселы й, б о д ры й скр и п .

И ш ирь р о дны х полей, п р о с е л о ч н о й д о р о ги
У зор н ы й бег, сто ги. о в р а ги и леса,
И м есяц над селом х о л о д н ы й и д в у р о ги й .
И м л е чн о го пути зве зд ян а я кр а са ...

НЕВЕСТА
Ты в пам яти ж и в е ш ь
не в кр а с н о м сараф ане,
Не в ситцевом п л а тке ,
надвинутом на лоб;
Не стр о го ю послуш ницей
на че р н о м п о ка я н ь и ,
У ш едш ей от гр е ха
и от ж и те й с к и х злоб.
И в д ум а х, и в м ечтах,
на сто р о н е в а р я ж ь е й .
Ловлю черты Твои
в тум ан н о й вы ш ине.

Но Ты идешь ко мне
не п о ступью л е б я ж ь е й .
Не к а к бояры ш ня
в па рче во м ш уш уне.

31

Я в и ж у о б р а з Твой,
волос густы е пряд и,
К а к будто в р а м е из
се р е б р я н ы х б е р е з.
Ты хорош а, к а к сте п ь
в своем п р о с то м наряд е, —
И этот о б л и к Твой
мне к р е п к о в с е р д ц е врос
В весельи п р а зд н ы х дней
иль в тяго сти в е л и ко й
Я в и ж у тот ж е б л е с к
Твоих д р е м о тн ы х глаз.
Ты в ы гл яд и ш ь зе м н о й ,
простой, но м н о го л и ко й , —
Т а ко й писал Тебя
п о д в и ж н и к -б о го м а з .
М не часто видится
вол ную щ ийся р ы н о к.
И там , среди то л п ы .
сл епо й с та р и к гусл я р .
П евец се д ы х б ы л ин ,
извечны й р у с с к и й ин о к.
С лагаю щ ий свой с к а з
про см ердов и б о я р .
А ино гд а в тиш и
за м о р с ко й те м н о й ночи
М не снится, что вдали,
во всю с те п н у ю длинь,
Н есется п е снь зем ли,
н е м о л чн ы й гам стр е ко ч и й ,
И всю д у — в а с и л ь ки ,
р о м а ш ка да полЫ нь.
Ч рез п е л е н у в е ко в
и с к в о з ь тум ан столетий
Ты го р д о п р о н е сл а
свой в е ко в е ч н ы й кр ест,
И для м еня, к а к встарь.
на этом белом сеете
Ты кр а ш е всех зе м н ы х
л ю б о вн иц и невест.

32

К хо л о д н о м у се р д ц у н а ш е л ты клю чи,
и вста л а от сна я;
Н ап р а сн о ты хо че ш ь м еня п р ир учить —
я н и м ф а лесная.
Тебе ж е в холод ной, н е я с н о й лю бви
не будет отрады .
Ты ищ еш ь за в е тн ы х и я р к и х глубин
и в сердце д риад ы .
П одум ай — я б уд у б е згл а с н о й , нем ой
от ж и зн е н н о й ф альш и;
И ты ведь д а л е ки й , и ты ведь не мой,
а ч т о будет дальш е?
Но б л и зо к ко н е ц , там — в л е са х гол о са
я с л ы ш у, л и ку я ...
И сн о ва уйду я в гл ухи е леса,
И с н о в а усн у я...

З аказ N9 345

АМ АРИ
(М И ХАИ Л
ЦЕТЛИН)
УТРО АРЕСТА
Эта утр е н н е хм ур а я
Н е п р о гл я д н а я ть м а —
П о л уо се н ь п о н ур а я ,
И ль д во йн а я зим а?
У тро бе д н ое , бл е д н о е ,
У тро р о б ки х к а л е к
(Душ их р а д о сть п о б е д н а я
Не ко с н е тс я в о в е к!).
Город встал без ж е л а н и я
Для н е н у ж н о го зла,
К а к и гр о к , со сто я н и е
П роигр а вш ий д отла ,
На м гн о в е н ье за б ы вш и йся
И п р осн увш и йся вновь.
Чтобы в спо м н и ть присн ивш ий ся
Сон про св е т и л ю б о в ь,
С
В
И
В

неуш е д ш е й д р е м о то ю
в о с п а л е н н ы х гл а за х
с уны ло й л о м о то ю
о м е р тве в ш и х ко с тя х !

Был я п р о д а н н ы й , пред а н н ы й
П ривезен во д в о р е ц
На к о н е ц н е и зв е д а н н ы й ,
На б е ссп а вн ы й к о н е ц
Б ез ш инели, к а к в е т ка я,
Не от стр а ха д р о ж а л ,
К о гд а р у к и с а л ф е тко ю
А д ъ ю тан т мне вязал.
По п а р ке ту б л естящ ем у
Тихо вел он меня
К о ф ицеру сто я щ е м у
У стола бл из огня.
П еред м утны е, ж е с т к и е ,
П еред очи Царя
К а к на плахи п о д м о с тки я
Ш ел м ол итву тв о р я .

34

И в м унд ире р а ссте гн уто м
Он. ка за л о с ь , во м гле
П редо мной, п о л усо гн уты м .
Был о д и н на зем ле.
В есь п рям ой (Б о ж е , см и л уй ся),
Тихо пальцем гр о зя ...
И то гд а изм енил ася
Б едной ж и зн и стезя...

ПРОГУЛКА НИКОЛАЯ I
П р исте гн увш и ш н у р ка м и полость.
З а п а х н у в ш и к р е п ч е ш инель.
Он л етит — и в д уш е веселость.
В еет ветер, к р е п к и й , к а к хм ел ь.
И но гд а от б ы с тр о го б е га
И з-п о д л е гк и х к о н с к и х ко п ы т
М я гк о бел ы м и ко м ь я м и с н е га
НЦ м гн о в е н ь е гл а за слепит.
М чатся са н и стр е л о й п р ям ою ,
А в кр у г них с н е ж и н о к и гр а ,
О п уш аю щ их б ел ой ка й м о ю
Т е м н о -се р ы й го р о д Петра.
Н и ко л а й изящ ны й, в ы со ки й ,
Н е п о д в и ж н о пр ям о й сидит,
И лю бовно царское о ко
С озе рц ае т зн а ко м ы й вид:
Д али ровны , ул ицы прям ы ,
И м ун д ир ы за с те гн у ты все,
Д а л ьн е й кр е п о с ти па но р а м а
В вел ичаво й сты н е т кр асе .
Д али ровны , ул ицы п р ям ы ...
Что стр а ш н е й, п р е кр а с н е й , с ку ч н е й ,
Чем с о зд а н и е воли упрям ой
Н а п р я ж е н н ы х п е тр о в с ки х дней?
Д али ровны , улицы прям ы .

Снег блестит, простор серебря.
О к а к а я п р е кр а с н а я рам а
К вел ичаво й ф и гур е царя!

35

ПРО ГУЛКА Н ИКО ЛАЯ I
С н е ж н о -б е л ы й , хо л о д н ы й
От м етелей и п ур г
Над Н евой б л а го р о д н о й
О нем ел П етерб ург.
М чатся б ы стр ы е сани
В в и хр ево е ко л ьц о .
От хо л о д н ы х ка са н и й
З а п ы л а л о лицо.
В се полно зд е сь хол о д н ой ,
Н е ж и в о й кр а со ты ,
Н есвободной, б е сп п о д н о й
И б е с кр ы л о й м ечты .
Что за с тр а н н о е чувство
С ред ь п о л уза б ы тья :
"П р а вд а , ж и з н ь и и с ку с с тв о
В се — мое. В се — к а к я.
Т я ж к а я величавость.
О гр а ж д е н н ы й простор,
Н еба хм урая р ж а в о с ть
• И сви н ц о вы й мой взор.
З даний ка м е н н ы й о ч е р к,
И ки р п и ч , и гра н ит
Ч асть меня, к а к мой п о ч е р к.
Н ео б м а нно хранит.
Х орош о м не пром чаться
Улиц л ентой прям ой,
Х орош о возвращ аться
В тихий Зим ний д ом ой,
По пути оф ицера
П о ж у р и в ш и с л е гка .
П осадив для прим ера
За р а зм е р те м п я ка*'.

дон

дМ И Н АДО

ШЛИ ПОЕЗДА ПО КАЗАНСКОЙ ДОРОГЕ
П рош лое. Б ы вш ее. Т е н ь на по р о ге .
Б е д н о го сердца ко м о к.
Шли п о езд а по К а з а н с к о й д о р о ге ...
Таял над лесом д ы м о к.
Л етнее со л н ц е кл о н и л о с ь к за ка ту.
Ветер вечерний д он е с
Г о р е ч ь полы ни, д уш истую м яту,
С тр ан н ую с в е ж е с т ь берез.
Где-то над м иром , над та й н ы м пред елом .
К р о т к о сиял а звезда.
Где-то к а к и е -т о б а р ы ш н и в б е л о м
Вы ш ли встречать поезда.
Не бы ло? Бы ло? А тень на п о р о ге .
С мех р аздается, зловещ :
— Шли поезда по К а з а н с к о й д о р о ге ...
Э ка я в а ж н а я вещь!

БАБЬЕ ЛЕТО
Нет д а ж е сл ова т а к о го
В то л сты х ч у ж и х сл оварях.
А вгуст. Ущ ерб. Увяданье.
М илы й, е д и н стве н н ы й прах.
Р усско е лето в России.
З а п а х и пы льной травы .
Небо к а ко й -то ста ринной,
Тем ной, густо й синевы .
Утро. П астуш ья ж а л е й ка .
П оздний и го р ь ки й волчец.

Эх, если б узкоколейка
Шла из П а р и ж а в Елец...

37

УТЕШИТЕЛЬНЫЙ РОМАНС
Что ж а л е ть? О чем ж а л е ть?
О го н е к горит, м и га я ...
Н адо все п р еод ол еть.
Д а ж е возраст, д о р о га я !
Что есть год ы ? Ч то число?
К то св яза ть нас м о ж е т ср о ко м ?
Л иш ь бы то л ь ко н а с несло
Н е с ко н ч а е м ы м п о то ко м .

С к о л ь к о раз свои се р д ц а ,
Не сп а сая от ко н ту зи й ,
М ы ш атал ись бе з к о н ц а
По р е с п у б л и ка м иллю зий.
С к о л ь к о тя го с тн ы х ко л е ц
В се за тя ги в а л о с ь т у ж е !
Так у ж худо, что ко н е ц .
А гл яд и ш ь... н а за в тр а — х у ж е .

"СПРЯТАЛСЯ МЕСЯЦ ЗА ТУЧКУ"
"С п р ята л ся м е ся ц за ту ч ку .
Б ольш е не х о че т гу л я т ь "...
Д а йте стило или р у ч к у
М илой письм о н а пи са ть.
Это не то, что ко гд а -то .
П ервую чувствуя стр а сть.
Быть ей д в о ю р о д н ы м братом .
В м есте с ней я б п о к и кр а сть.
П адать п ред ней н а ко л е н и .
П л а ка ть и тихо, б е з слов.
Где-то, под в е т ко й сирени,
С луш ать всю ночь с о л о в ье в.
Это не то что, бы в а л о ,
Всеми в о сто р га м и ж и ть .
В вихре б л е с тя щ е го бала,
М чать ее, м учить, к р у ж и т ь .

38

П рятать на п а м я ть п е р ч а тки ,
И — на ш и р о ки х са н ях
Т а к и л ететь бе з о гл я д ки
В с н е ж н ы й , не ве д ом ы й п рах...
С прятался м есяц за ту ч ку ...
П усть. Ни о чем не прош у.
Д айте че р н и л а и р у ч ку .
Я ей письм о напиш у.
П усть она знает, у п р ям ы й
Ч увствуя с е р д ц а за ка т,
Ч то за д у р а к этот са м ы й
Б едны й д во ю р о д н ы й брат!
К а к он учился см и ре н ью ,
К а к ем у ста л о не вм очь.
...В от он и бредит с и р е н ью
В эту я н в а р с ку ю ночь.

ЛАРИ С С А
АНДЕРСЕН
О го н ь к и ...о го н ь к и ...о го н ь к и ...
П е р езвон... О за р е н н ы е лица...
П лам енею щ ий о ч е р к р уки
И с кл о н е н н ы е к св е ту ресницы .
О реол о све щ е н н ы х волос,
П р и о ткр ы ты е губ ы н е м н о ж к о
И, засты вш им и ка п л я м и , во ск
На твоих п о л у д е тс ки х л а д о ш ка х.
...П робудился от в е ч н о го сна
И упал п р е гр а ж д а ю щ и й ка м е н ь...
Н аверху, н е в и д и м ко й , весна
8 син е ве п р о п л ы в а е т над нами.
У с к л а д н о го п о ю т ал тар я,
Что, в за те р я н н ом в р е м е н и оном,
"С м е р ть ю см е р ть п о б е д и л ". И земля
Н арастаю щ им плещ ется звоном .
У п леча д о р о го й о го н е к .
И гл а за о за р е н н ы е верят:
О хр а н яет твой л а с ко в ы й Бог
И с и р о тку , и п ти ч ку, и зверя.
О го н ь к и ...о го н ь к и ...о го н ь к и ...
И м е л ька ю щ и й свет на ресницах...
Н аучи ж е меня, без то с ки ,
У с п о ко е н н ы м се р д ц е м м олиться.

ЯБЛОНИ ЦВЕТУТ
М есяц всплы л на н е б о , золотея,
Л е гк о ю п а л а тко й ко ч е в о й ;
Р а зго во р та и н ств е н н ы й затеял
В етер с п о те м н е в ш е ю листвой...
В едь совсем н е давно я м ечтала:
Вот, к а к б уд ут я б л о н и цвести,
П р ип о д н им е т пред о м ной забрало
Р ы царь С частье на м о е м пути.
Говорят, что если ж д а т ь и верить,
То д о сти гн е ш ь. Вот и я ж д а л а ...
П очем у бы сча сть ю д е н ь мой серы й
Не о сы па ть и с кр а м и те п л а ?
Тихо, тихо ш евелятся тени...
Все. к а к п р е ж д е ... С ад, кусты р а ки т...
Т о л ь ко май. в е р х у ш ки я б л о н ь вспенив,
Л е п е с тка м и белы м и к р у ж и т .
М е сяц по с те кл у о р а н ж е р е и
Р аздробил хр уста л ь н ы й о б р а з свой.

40

М а л е н ьки е д ы м ч а ты е ф еи
Реют над росистою травой...
Надо бы ть в сегд а и всем д о в о л ь н о й .
М е сяц — парус, небо — зв е зд н ы й пруд..
И н и кто не знает, к а к м не б о л ьн о
О ттого, что ябл он и цветут.

В зол отистом , за р д е вш е м ся а вгусте ,
На н е с ко ш е н н о м м ятном л угу.
Д е н ь за днем н е м уд р е н ы е р адости
К вечерам для тебя б е р е гу.
И. в стр е ча ясь под тем ны м и вязам и,
Там, где м р а к на по е н тиш иной,
З а б ы ва ю о том , что не св яза н о
С тихой но чью , то б о ю и мной...
Д е н ь за днем на л угу, б о с о н о га я .
Я м е д вя н ы е травы то пчу.
Ч тобы вечером те м н о й д о р о го ю
К тв о е м у п р и ж и м а тьс я плечу.
Не отдам н и к о м у этой радости.
Не отдам я ее се н тя б р ю . —
В о б е сси л ен н о м , таю щ ем а в гу с те
В м есте с л етом зел ен ы м с го р ю .

Л учш ие песни мои не спеты ,
Л учш ие песни мои со мной...
М о ж е т бы ть, тихою н о чь ю это
Б родит и плачет во м не весной?
М есяц засты л, навостривш и уш и,
С луш ает с о н н у ю тиш ь зем ли...
Если бы кто -н и б у д ь м ог п о д сл уш а ть
Боль б е зы схо д н ы х моих молитв!
С лад ким б е зум н ы м п р е д см е р тн ы м ядом
Я блони м а й с ку ю ночь поят...
З наю я — всем нам. цветущ им , надо
П рятать в груд и этот стр а ш н ы й я д ...

ВАДИМ
АНДРЕЕВ
6 . Поплавскому
О кн о с кл о н я е тс я вот та к:
О кн о , о кн а .
А за о к н о м все тот ж е м р а к
И та ж е ночь видна.
К р утя сь, зе л ен о в а ты й гл а з
З ве зд ы плы вет.
З ем л я, тебя и в этот раз
Н и кто не назовет.
В се та ж е ночь, и в р у ки к нам
П лы вет п о ко й .
И тя ж е с т ь стелется к н о га м ,
И сн о ва надо мной
О кн о с кл о н я е тс я вот та к:
О кн о , о кн а .
О этот р о к, о этот м рак
Б е с с м ы с л е н н о го сна!

И. Яссен
В озьм и п р о зр а ч н ы й у го л е к,
С л ад о н и на л а д о н ь б р о са я о с то р о ж н о .
С м отри — у ж е о н изн ем о г.
У ж е д ы ш ать е м у почти ч т о н е в о зм о ж н о .
У ж е п о кр ы л с я п е п л о м он,
К а к по м утн е вш ий гл а з св и н ц о в о й пе л е но ю ,
У ж е к не м у с кл о н и л с я сон
И о к р у ж и л е го п р о х л а д о ю ночною .
Смотри — вот он у ж е потух,
В от он р а ссы па л ся и стал л етучим прахом ,
И тиш ин о ю о за р е н н ы й слух
В н е за п н о п о р а ж е н н е о тр а зи м ы м страхом .
П о га сн е т слово, к а к о го н ь .

Оно рассыплется, как пепел,— слог за слогом.
Но со х р а н и т твоя л ад о н ь
В о с п о м и н а н ь е зо л о ти с то го о ж о га .

42

Д о ч е го ж е п л е н ител ьн а ночь!
Р азве м о ж н о весну п ереспори ть?
Д а ж е волнам се го д н я н е вм очь
В се р еб ри сто м струиться просторе.
Р азбр о са в зе р ка л а на п е с ке .
М оре л о в и т в утихн увш е й бе зд н е
У га са ю щ ий там , вд а л е ке ,
У по и те л ьн ы й о тб л е с к созвездий.
И т а ко й го л уб о й х о л о д о к
П р и н и ка е т и ластясь, и н е ж а с ь ,
Будто воздух — не возд ух, — ц в е то к,
И зл учаю щ ий л у н н у ю с в е ж е с ть .

С Луцкоиу
Ш а га е т рядом гол уб а я тень,
В к р у г го л о вы росисты й ним б м ерцает.
В ка н а в у о б вал ивш ийся плетень
В р е п е й н и ка х л ил о вы х утопает.
Вот, л а с к о в о ш урш а, н а встре чу мне
О гр о м н ы й воз по л зе т с л охм аты м се н о м ,
И о б гш ч ко в б е ссм е р тн о й вы ш ине
Из тл е н н о го ста но ви тся нетленны м .
В от л а с то ч ки се р е б р я н а я гр уд ь
Чуть не ко с н у л а с ь п ы ли п р и д о р о ж н о й ...
П одум ать то л ь ко , что ко гд а -н и б у д ь
И я уйду... Нет. это н е в о зм о ж н о !

К о гд а л и л о ве ю т верш ины
И гаснут с н е га вд а л е ке .
И вечер по с к л о н у д ол ин ы
С пуска е тся к белой р е ке .
К о гд а на в ы с о ко м о тко се ,
К а к в зе р ка л е , тает за ка т
И росы на р ы ж е м п о ко с е .
К а к зв у ки , гор я т и звенят.

43

К о гд а на ус ту п е в ы соко м
С кв о зь лапы е п о в ы х ветвей
Блестит д е р е в е н ь ки д а л е к о й
С озве зд и е зы б ки х о гн е й . —
Д уш а по не в о л е тре пе щ е т
И все ж е не спр авиться ей
С д ы х а н ь е м у гр ю м ы м и вещ им ,
С уби й ств е н н о й ж и зн ь ю свое й.
Б л а ж е н н ы все те, кто не знает.
Ты сл ы ш иш ь — к у з н е ч и к звенит.
Л етучая м ы ш ь прол етает
И птица ночная кр ичи т.

Д уш а п р осн ул а сь, за хо те л а пить,
П р игуб ил а ко л о д е зн о й и ж е с т к о й
В оды м олчанья — и р в а н у л а нить,
И вот одна на л ун но м п е р е к р е с т к е .
И улицей в ки в а ю щ и х садах
С бегает, будто к о зе р у, на площ адь.
Н еся в п р о тя н у ты х пусты х р у к а х
В о сп ом ин а н ий б е р е ж н у ю ощ упь.
Ч тоб, сове р ш и в п р е д у тр е н н и й д о зо р
И обходя н е спящ их с то р о н о ю ,
У нд иной влиться в за п о в е д н ы й двор.
В к и р п и ч н у ю д о р о ж к у под сте н о ю
И там б е ззв у ч н о п л а ка ть , к а к ветла,
К а к будто бы сю да приш ла впервы е,
К а к буд то бы впе р вы е п о н я л а ,
Ч то ка м н и в этом го р о д е ж и в ы е .

К о гд а весь дом п р и че са н и ум ы т.
О см ы сл е н н о й напитан тиш ин о ю .
И стол рабочий тя н е т к а к м а гн и т
С воею сл ад о стн о ю ш и р ин о ю ,
К о гд а л а м п а д ки в ерны й о го н е к
На р у ш н и ке у о б р а за по ставл ен .
И д ух с в е тл о -н а с то р о ж е н и с тр о г,
И к а к л а м п а д ка б е р е ж н о за п р а в л е н .
И надо эту тиш ин у вбирать,
И ка р а н д а ш тя н уть к се б е р ы в ка м и ,
И те пл ую р а с кр ы ту ю те тр а д ь
Л истать н е те р пе л ивы м и р у к а м и —
Т о гд а в о зьм у я кл ю ч , п о йд у к д ве р ям .
П одальш е с п р я ч у д уш у ч е л о в е к а .
И Б о ж ь и все д ары о п ять отд ам
За д в у х н е д е л ь н у ю б у м а ж к у ч е ка .

ВОЛЧЬЕ СЧАСТЬЕ
Н ам ела п у р га , за л е гл и сн е га .
С ел е кста н ц и я — что к у с п ирога:
П ухлы й ко м на кр ы ш е — на ста в н ях лед,
Ч уть видна, к ко л о д ц у с т е ж к а ведет.
Ч то ни ш аг — с у гр о б , что ни п я д ь — ухаб,
У ко л о д ц а днем — с л е д ы вол чьих лап,
Л е д е н е ет в се нца х д е ж а — бадья.
У меня ж е н а , у тебя се м ь я .
А в ко н то р е — в с л е з а х с м о л я н ы х стена.
И б у р ж у й к а хворостом ка л е н а ...
М р а ч н о -кр а с н ы м гу д о м гуд и т труба.
У тебя суд ьба, у меня суд ьб а .
К у ч к и пе пл а в ряд на с то л е л е ж а т.
Эх, с е го д н я в ночь д о б и в а ть д о кл а д !
У м еня ж е н а , у те б я се м ь я.
Л ь д и н ка м и талы м и зв е н и т бадья.
Р айонной газетой п о кр ы л и кр а й стола,
Ты к а к х о зя ю ш ка на сто л собрала...
Ах тю л ь ка , повидло, б р у с н и ч н ы й чай!
Б р усн ичн ы й чай, из б е д ы вы ручай.
В олчья го р я ча я гудит бед а,
Г удят от м етелицы в н е б е п р ово д а ...
К р а с н ы й по л ы ха ю щ ий п е ч у р к и н кут.
К р а с н ы й по л ы ха ю щ ий в гл а за х л о скут.
Не глядевш и, знаю : ты за спиной.
И, не сл уш ав, знаю : ты с п и ш ь за стеной.
В о лчье с о л н ы ш ко мое. тр е у го л ьн ы й рот.
К о ж у х о м за ку та ю — м о р о з не возьм ет...
По с т е ж к е от ко л о д ц а в е д р о притащ у.
М илая — не бойся — н е расплещ у.
Нет, не о ступись, брат, не пе ре ступи!
Спи, зел еная моя. м о л од а я , спи.
Утром — тр е х то н ка , и к о н е ц сн е га м .
Т а к тебя не тр о нутую — т а к и сдам .
Разве ты с о л ж е ш ь ? Р а зв е я с о л гу 7
Так и будь в святом , в за кл я то м кр у гу .
Х одики ходят, то л ка ю т тем ноту.
С частье мое вол чье, с у ш ь во рту.
К р а с н ы й м ерцаю щ ий тя н ущ и й м агнит
Л ь д и н ка м и л о м ки м и за р я звенит.

46

М а сл я н а в д ве р ях, д р у ж о к , т а к ч е го н а м супиться?
Н ебо — с к о в о р о д к о й синей, о б л а ко — б л и н ко м ...
Ветер с за р е чья , п р осо хл а м о кр о с ту п и ц а .
С ядем, моя ум ница, посидим л а д ко м !
Пиво надо пить, п о к а к р у ж к а пе ни тся,
В о д ку — п о ка с то п ка х о л о д ко м за п о те л а ,
Ж ить — п о ка н е ж и тс я , м о ж е тс я , л ен и тся .
П о ка тр о га е ш ь милое под то ко м тело.
Тут у нас М а сляна я — син яя, студ е н а я ,
И р е ка наш а синяя, и в гл а за х синё...
З ем ля п е ре вал ива ется с б о к у на б о к со нная,
К а к в теплом н а спа н н о м л о го в е зв е р ь е .

ЕЛЕНА
АН ТО НО ВА
ЗЕЯ
Город Зея, З е я-п р и ста н ь, п р и ста н ь золотая,
От р е ки на взвоз д о р о ж к а по по л зл а кр ута я .
Ц е р ко вь бел ую д а л е ко в и д н о с поворота.
П а р охо д м е ж го р п р о хо д и т, будто бы в ворота.
Го р о д Зея, то ч н о в ч а ш ке , о к р у ж е н горам и,
Д е р е в я н н ы е д о м и ш ки то н ут м е ж садам и.
В доль ре ки в тенистой рощ е тянутся аллеи,
П ам ятна м не эта рощ а в го р о д и ш к е Зее.
На п р о та л и н ка х у р гу л ь ки б а р х а тн о й ко п н о ю ,
А ф и а л о к там д уш исты х ты ся чи весною .
От б а гу л ь н и ка б у ке то в го р ы лиловели
И п а пы по ним. к а к змеи, кр а с н ы е горели.
На к о с е в б у та р ка х лю д и г а л ь к у п р ом ы ва л и —
С а м о р о д ко в в этой га л ь к е д е н ь -д е н ь с ко й иска л и .
На р е ке удили ры бу в е се л о ребята —
Зея, пр иста нь золотая, в се м б ы л а бо гата.
О чень ча сто п р и е з ж а л и в го р о д ротозеи,
Им ка за л о с ь , что п о всю д у зо л о то на Зее.
З е я -п р и с та н ь с гор о д ам и с в я з а н а р е ко ю . —
По р е ке все п р и во зи л о сь л е то м и зим ою .
По д о р о ге о с н е ж е н н о й с н о ш е й ш ли верблю ды ,
Увозя потом из Зеи зо л о ты е руды.
В озвратиться в го р о д З ею я ж и в у , мечтая.
Всех м не м ест она р однее, Зея золотая...

Р а ски д а л а п о всю д у взо ры я,
В ритм е вальса л е гк о с ко л ь зя .
В новь в отеле "В а л ь д о р ф -А с т о р и я "
У п и в а ю сь весельем я.
В сп о м ин а ю , к а к в э то м зале вы,
М е сяц с лиш ним то м у назад.
В м оем се р д ц е р а зд ул и зарево.
Б росив в д уш у го р я щ и й взгляд.
И с тех пор за си я п и зо р я м и
В се мои тр уд овы е дни.
И хочу я. чтоб с вам и в с к о р е мы
Снова встретились, но одни.

48

А те п е р ь ж е в тол пе за те р я н н ы й
О браз ваш я ищ у. к а к клад,
И ки д а ю в згл я д н е уве р е н н ы й
В с тр о ги х ф р а ко в н е р овн ы й р я д
Я не знаю , се й ч а с вы в зале ли.
М о ж е т бы ть, вас зд е сь нет совсем .
Своим светом вы ж и з н ь мне залили,
З а м е н ить вас нельзя никем .

В МЕДНОМ РУДНИКЕ
А зурит, м алахит, кр а й с о ко л л а ...
С к о л ь к о кр а с о ч н ы х , я р ки х пород,
Не найти м о за и чн е е пола
И синее уступ ча ты й свод.
На сте не свет хо лод ны й кр и с та л л о в
Г о л уб ы х и зе л ены х тонов.
А м е ж ними п р о ж и л к и м е та л л о в —
С м утны й б л е ск н е за п о м н е н н ы х снов.
С гу л ки м зво ном тя гу ч е -п е ч а л ь н ы м
По уступам с б е га е т вода,
И то р ж е с тв е н н ы м п е нье м хо р а л ьн ы м
Тихо м едная вторит руда.
Тени д л и н н ы е м р а чн ы х ц и кл о п о в
С э л е ктр и ч е с ки м гл а зо м во лбу.
Гр охо т в зр ы во в, л язг к и р о к из "с т о п о в "
Г о во р ят про труды и борьбу.
С ко р о с и н е -зе л е н ы е ка м н и
П ревратятся в м аш ину войны ;
Битвы гр о зн о е эхо п о ка мне
Лиш ь п р ин о сит т р е в о ж н ы е сны.

• • •
Не под че р н ы м плащ ом , не с к о с о ю о тто че н н о й .
Не ске л е то м с у л ы б ко ю злой.
Н е п о х о ж е й на образ, в е ка м и уп р о ч е н н ы й ,
Я увидела см е р ть п ред собой.
В м одном платье, б о га то у кр а ш е н н о м золотом .
И с р ум ян це м на п ухл ы х щ еках,
И с цв е тком в вол осах ее пы ш н ы х п р и ко л о то м .
Она р а дость несла, а не страх.

49

И не хо ло д ом см ерти, а б о д ро стью , си л о ю
И к а к будто бы ж и з н ь ю полна.
П рош ептала о н а мне с у л ы б ко ю м илою :
"Ты п о к а м не ещ е не н у ж н а " .
И п о гл а д и в к о те н ка , уш л а за м атросам и,
Ч то устал ы е к м орю брели.
А к о т е н о к , р а зд а в л е н н ы й тут ж е ко л е с а м и ,
Б е зд ы ха н н ы м остался в пы ли.

ЗОЛОТАЯ ДВЕРЬ
В детстве д а л е ко м я часто сидела у п е чки-гол л а н д ки,
Глядя п о д о л гу на ж а р к о горящ ий о го н ь и мечтая.
Пламя с ж и га л о д ро ва... Из го р я чи х у гл е й золотая
Д верь для меня отворялась в д а л е ки е г ре зны е замки.
М ы сл е н н о в д ве р ь эту видела я н е и зв е с тн ы е страны ,
П е р еж ивал а я сердцем лю бовь, н а с л а ж д е н ь е и муки,
С лы ш ала будто бы м у з ы ки н е п р е в зо й д е н н ы е звуки,
В идела горы , д ол ины , л ю д ей , го р о д а , о ке а н ы ...
Все. что лю била я в ж и зн и, че го я ж д а л а непрестанно,
В дверь золотую входя, в своих грезах то гд а узнавала.
В ж и з н и потом м не пр иш л о сь и сп ы та ть и увидеть
немало,
Т о л ь ко не все б ы л о т а к ж е п р е кр а с н о , л е гк о и
ж ел анно.
С нова с и ж у , к а к то гд а , но в ч у ж о м , д огоревш ем
кам ине
Нет ни

м анящ их о гн е й , ни д ве р ей

золоты х, ни
мечтаний...
Т ус кл у ю в и ж у зо л у — т о л ь к о след о т бесплодны х
исканий,
П е ч ки -го л л а н д ки

д а л е ко й

давно

не

о ста л о сь в
помине-

В СЕЛЕ М И ХАЙЛО ВС КО М
Б ы ло все о д н о в р е м е н н о к а к -т о
Р адостнее, б л и ж е и теплей —
Д о м и к у М и х а й л о в с ко го т р а кт а
На у б о го й се в е р н о й зем ле.
Д в а ж д ы в м е с я ц п р и хо д и л а почта.
Г ости н а е зж а л и иногда.
Т я ж е л о писалось, о тто го что
Э то бы ли тр у д н ы е года.
Н ебо сл еп л о п р е д ве се н н и м б л е ско м ,
С нег л е ж а л к а к син е в аты й пух,
И хо телось, т о л ь к о б ы л о н е с ке м .
Го во р и ть о с о л н ц е ю ж н ы х бухт.
И хо телось, т о л ь к о б ы л о н е че м ,
О тплатить за этот стр а н н ы й быт.
У дивляться всем п р о ти в о р е чь я м
С траш ной н и к о п а е в с к о й суд ьб ы .
И к о гд а п р е д в е с тн и ко м зп о ве щ им
В ночь вры вался а ф р и к а н с к и й день,
З нал, что возвращ аться б у д е т не с чем,
Р азве с гр у с ть ю р у с с ки х д е р е в е н ь .

СЯДЬ. МОЙ ДРУГ
С ядь, мой д р уг, и те р п е л и в о слуш ай,
То, что я хо чу тебе с ка за т ь .
Наш и за бл удивш иеся д уш и
В этом м ире встр етил и сь о п я ть .
С тапи мы те п е р ь на п е р е п утьи
И не см еем п о в е р н у ть на за д.
П еред нами р а с ка л е н н о й ртутью
М ечется неисто вы й за ка т.
Падая все н и ж е . н и ж е , н и ж е —
В светопреставленье. в бездну бед,

Солнце языком кровавым лижет
Огненные раны на себе.
И встает пред нами в атмосфере,
Опираясь на воздушный кряж .
Наш е вер о л о м н ое п р е д д в е р ье
В а п о ка л и п с и ч е с ки й м и р а ж .

Сядь, мой друг, и слушай терпепиво.
г де слова? И почему их нет?

Я ведь их та к стр а стн о и р е вн и в о
С обирал в те че н ь е с то л ь ки х лет.
С уд о р о ги ко н ч и л и с ь за ка та .
Н ебосвод д а в н о у ж е потух.
В се слова, ко то р ы м нет возврата.
Ты, бы ть м о ж е т, мне по вто р иш ь вслух,
М е д л е н н о м ое сго р а е т тело.
Ты меня о б р а тн о не зови
От лю бви, ко то ро й нет предела,
За предел, в ко то ро м нет лю бви.

НЕТ НИЧЕГО ЛЮБВИ ВЕЛИКОЛЕПНЕЙ
Н ет н и ч е го л ю бви в е л и ко л е п н е й .
Л ю бви п о сл е д н е й. В ы пустим стр е л у,
П ронзим гл а за д р у г д р у гу и о сл е п н е м ,
И по бр ед е м , нащ упы вая мглу.
З а по м ни : та м , гд е вход, в с е гд а е с ть вы ход,
И там , где см е р ть, в сегд а н а д е ж д а есть,
И вдоль д о р о ги есть с ка м ь я , где ти х о
И н е за м е тн о м о ж н о буд ет сесть,
И о тд охнуть, и с м ы сл ям и с о б р а ться ,
П о го в о р и ть нае д ин е с собой
И д о и гр а ть о д н у из вариаций
На с к р и п к е ж и зн и с л оп н ув ш е й стр ун о й .
А впрочем , нет. Нам оставаться н е с ке м .
И гра б е зд а р н а и не стоит свеч.
П отуш им свет одним д в и ж е н ь е м р е зки м ,
Хоть с р о к у не д а н о ещ е истечь.
Т а ко в з а к о н л ю бви п о тусто р о н н е й :
Ум чался поезд, с кр ы л с я за гу д ко м .
Но кто -то о стается на п е р р о н е
И м аш ет б е зн а д е ж н о с ти п л а тко м .

МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ КИХОТ
М не с у ж д е н о : уйти, потом в ер н уться,
Уйти не радуясь, вернуться не с к о р б я .
Я чуть устал от войн, от р е во л ю ц и й
И. м о ж е т бы ть, от с а м о го себя.
Уйти, от ж и зн и м и л о сты н ю к л я н ч а .
В ернуться, не п о зн а в ее щ едрот,
К а к в озвращ ал ся р ы ц а р ь из Л а м а н ча ,
Н аивны й д он , мой ста р ы й д р у г, К и хот.

АЛЕКСЕЙ
дЧАИР

ОТТЕПЕЛЬ
Д ы х а н ь е д а л е к о е Гоби
с м о н го л ь с ки х струится п е с ко в .
Н ависш ие, с е р ы е хлопья
т я ж е л ы х , п а р н ы х о б л а ко в .
К а к па рус натянуты й, ветер—
трепещ ущ ий и буревой.
И то н о к, и стр о е н , и светел,
рог м е ся ц а над синевой.
К а к а я весенняя м илость!
К а к вечер п р е кр а с е н и росл!
Д уш а, о хм е л е в , притаилась.
С нег падает. Б удет м ороз.
Но эти м инуты до с т у ж и —
родны , и гр устн ы , и б л и зки ,
к а к д ум ы д е р е вь е в, к а к д уш и,
к а к в д е в ств е н н о м л убе — р о с тки .
К о гд а -н и б у д ь пы ш н о р а зве ся т
д е р е вь я плоды , веселясь...
Свети надо м ной, п о л ум е ся ц ! —
д а л е ка я с п р е д ка м и связь!..
1935. Февраль

АНГАРА
Ц ветов м оей родины б п а го у х а н ь е ,
пр о хл а д а и с в е ж е с т ь с н е го в .
Ты — го р н о го озе р а утром д ы х а н ь е ,
ты — белая птица с н его.
Л учи сто е светится о тд о х н о в е н ь е
с кв о з ь зе л ен ь р а с кр ы в ш и х с я хвой.
Ты — с в е ж е го утра с к в о з ь с о н д у н о в е н ь е ,
и свет этот утр е н н ий — тво й .
И к р а с к и , и тени, и со лнц е, и с н е ж н ы й
п о кр о в за тум а н е н н ы х го р —
тебе, сам ой чистой, тебе, с а м о й н е ж н о й ,
д остой н ы й восточн ы й убор.

53

И если се йчас я в о тч а я н ь и р уки
при им ени зв о н ко м твоем
с ж и м а ю , — я знаю , — с к в о з ь годы р а зл уки
с к в о з ь гр о зы — мы б уд е м вдвоем !
Ц ветов м оей родины б л а го у х а н ь е ,
пр о хл а д а и с в е ж е с т ь с н е го в ,
ты — го р н о го о зе р а у тр о м д ы х а н ь е ,
ты — бы страя птица с н е го .

1934

ДОРОГА К ДОМУ
К то
Как
К то
чей

там поет? К то там п о е т т а к н е ж н о ?
о хр уста л ь звенит в о д а п о рой...
синий пла т п е р е тя н ул над безд ной,
зве зд н ы й кр а й с в е тл е е т над горой?

Э то — с н е га ... О в л а д е ва е т холод.
М р а к и о зн о б ... Т е м н е е ч а с а нет...
Но к т о поет? К а к го л о с с в е ж и молод!
Это — заря. О, м илы й д р у г, — рассвет!
В сп ы хн ул и вра з — т о ч н о о гн и цветам и.
З ве зд ы гор я т на л е д я н ы х цветах.
С ветлая тверд ь, к а к о к е а н , над нами.
Щ ебет в о к р у г — го л у б о к р ы л ы х птах.
Это п р и н е с мне в ж у т к и й ч а с тр е во ги —
зве зд н ы й м ой луч — тв о й го л о с о к, С ибирь.
М ой в е те р о к, мой ветер с и н е о ки й ,
го р н ы х д о р о г веселы й п о во д ы р ь !

1935

ДУША ЗВЕЗДЫ
К а к тр уд но ж и ть , к а к в е р и ть упо ите л ьн о!
М е чта ю я. следя д в и ж е н ь е звезд, —
все о тебе, веселой и стр е м ител ьн о й,
о сам ой восхитител ьной из грез.
О том ещ е. что есть во м н е хо р ош е го ,
что от тебя, что — м узе и суд ьбе,
и что тобой моя те тр а д ь за л о ж е н а
на тех стихах, ко то р ы е — тебе.

54

И что зем ля — от ю га и д о с е в е р а —
моя зем л я — л ю бим а и тобой,
и за п а х хвой, н о чн ы х ко с тр о в и кл е в е р а ,
и тр е п е т их, и рост их буй н ы й — твой.
•
Что твой п о кл о н ра збитой и у н и ж е н н о й
ч а с о в е н ке ста н ичн ой на я р у —
н есу к себе в с к и та л ь ч е с к у ю х и ж и н у ,
чтоб со хр а н и ть, п о ка м е с т не ум р у.
А ум и ра я , п о п р о ш у н е м н о го го —
в згл я н у ть в гл а за твои пе р е д ко н ц о м ,
чтоб б ы л о ч е р н о е м е д в е ж ь е л о го в о
не см е р тн ы м мне, а с ка зо ч н ы м д в о р ц о м ...
И с к а ж у т все: к а к д и вн о у п о и те л ь н о
ж и л на зем л е, где из о гн я и слез
родился свет е го л ю б ви с тр е м и те л ьн о й
к одной д уш е — п р е кр а с н е й ш е й из звезд.

1933

ГУДОК
Б ы вает: поезда гу д о к ,
Н очной усл ы ш а н н ы й порою .
Р одной, л ен и вы й го р о д о к
В о сп о м и н а н и ю о ткр о е т.
К и р п и ч н ы й с та р е н ь ки й в о кза л ,
К р у го м рябины да б е р е зы .
С о б а ка силится сл и за ть
С хвоста р е п е й н ы е за н о зы .
В о кза л ь н ы й са д и к, к р у гл ы й пруд,
М о стки, гр о зя щ и е б е д ою ,
Д ве ивы гр устн о ветви гнут,
С кл о н я с ь над сам ою водою .
П олзет ваго н н а я зм е я ,
Ш ипя на к о л о к о л о сипш ий,
И бабы б осы е, см е я сь,
С чищ аю т с н о г н а в о з налипш ий.
А д ал ьш е кр ы ш и м е ж садов,
Д о р о га гр я зн а я , в уха б а х.
П летутся ж д у щ и е родов,
П узаты е все те ж е бабы .
В к а н а в е сизая свинья.
К а за р м ы , изго р о д ь, ч а со в н я.
Р е кл а м а "ш у с то в с ки й к о н ь я к "
О гн и с то -ж е л та я на б р е вн а х.
Л а в ч о н ки . П ьян о м у зуд и т
З а ты л о к, б о к и с п и н у сразу.
И те л е гр а ф н ы й с то л б гудит
Свои та и н ств е н н ы е с к а з ы .
У б огий , за ко с н е л ы й б ы т
Под небом с ку ч н ы м и д о ж д л и в ы м
Я не м о гу тебя за бы ть.
К а к б е р е г не забы ть отливу.

В сп о м и н а ю п о кр о в гл а зе то в ы й
И сур о вы й п о ко й зим ы .
На л е гча й ш и й узо р м и н а р е то в ы й
З а см о тр ясь из ка ю тн о й тьмы .

Л и ко в а н ь е том ит восточное
И кр и кл и в е й м а з к о в на ртах
На д во р ц а х к р у ж е в а ц в е то чн ы е
И д во р ц о в к р у ж е в а в цветах.
А о б ъ я ты е сн о м ква д р а ти ки
Р а с ка л е н н ы х на солнце кры ш
С м а взо л е е м н е тл е н н о й А тти ки
Ч удом А йя-С оф ии — тиш ь.
З н о й н ы м небом м оре р а спл а вл е н о .
Ч уть ж у р ч и т о борта волна,
З е л е н е е а м ф ор м уравлены х
И синее цветенья льна.
У о ко н ц а ка ю ты к р у гл о го
Я — ж а д н е е гл а з к а тю рьм ы .
П оловина ж и з н и о б угл е н а ,
А вторая — че р н е й сур ьм ы .

ЗАКАТ
Б а гр о вы х туч гря д ы о ста н о вил ись.
Их п ухл ы е засты л и телеса
К у п ч и х а м и , что в б ане м ы л ись.
И р а зл е гл и сь устал о в н е б е са х.
К о со е солнце то п и т ж а р , л у ча м и
П оследним и л о ж а с ь за синий лес.
Л е б я ж ь и м и сл епя п л ечам и,
Пьет н е гу сонм м о л о д о к и не ве ст.
Р о ско ш н о е , го л о д н о е бе ссты д ство .
О, рдею щ ий в истом е н е б о с кл о н :
В нем тела ув я д а н ь е м нится,
П оследний пыл, что и сто р га е т стон.
• • •
Из н е в ы н о с и м о го д а л ё ка
Голос твой мне и н о гд а звучит,
О заряя д у ш у к а к сп о по хи
В л ед яной а р кт и ч е с ко й ночи.
Это н е с ка з а н н о е сиянье
Я не зн а ю — р а дость или боль:
Холод, б е зн а д е ж н о с ть , о ж и д а н ь е ,
Р азум а ж е с т о к о с т ь и... л ю б о в ь.
И на сам ом , са м о м д н е печали
Еле в и ж у тв о е го лица
О б лик см утны й, вечны й, и зн а ч а л ьн ы й ,
Что со мной п р еб уд е т д о ко н ц а .

ЮРГИС
БАЛТРУШАЙТИС

С КА ЗКА

У людской дороги, в темный прах и ил,
Сеятель безмолвный тайну заронил...
И вскрываясь в яви, к а к светает мгла,
Острый листик к свету травка вознесла...
Вот и длились зори, дни и дни текли,
И тянулся стройно стебель от земли...
И на нем, ка к жертва, к солнцу был воздет
В час лазурной шири малый алый цвет...
Так и разрешилась в пурпуре цветка,
Все немотство праха, допьная тоска...
И быпа лишь слава миру и весне —
Вот что скрыто, братья, в маковом зерне!

Дышат бездной сумерки и зори.
Две отвечных тайны, ночь и день,
В том немом и благостном просторе,
Где земля — лишь малая ступень!..
Для истомной сладости ль, для бед ли
Ты пришло во прах земных степей,
Сердце, здесь, в пыланье дня, помедли
И полночной горечи испей!

ЧАСЫ С К У К У Ш К О Й

Ты все ходишь, маятник железный,
То с суровой кротостью, то гневно —
Над сокрытой вековечной бездной,
Над земной былинкой однодневной...

58

Вот кукуш ка, раскрывая дверцу
В мир, прядущий смертный страх и веру,
Возвещает трепетному сердцу
В круге жизни приговор и меру...
От
От
Ты
По

удела скудости — к избытку.
расцвета — в прах и снова к цвету —
влечешь на пиршество и пытку
укладу жизни и обету...

От свободы — к плачу доли пленной —
Так! Аминь цветам земли и горю —
В них я тайной благости вселенной
Песней сердца, песней Духа вторю...

В ЧЕРНОМ

На деревне, далеко, прерывный напев петухов.
Скоро будет к заутрени благовест литься тягучий.
Я устал размышлять о сплетенье лучей и грехов.
Как ни есть, я таков. Я в неслышащем мраке певучий
Помолиться хотел. Я не знаю молитв никаких.
Отче Наш. Богородица. Детская. Светы лампадки.
А откуда ж е посвисты вражьи набегов лихих?
Будет детям в беде только Мачеха строить загадки.
Загадает, как можно волков накормить, сохранив
Серебристых ягнят. Как построить твердыню из праха.
Как поднять золотые колосья растоптанных нив.
Как убийство убить, не коснувшись всеокого страха.
Я горю и не сплю. Неоглядна бездонная ночь.
Колокольная медь задрожала растущею силой.
Всескорбящая Мать, или ты мне не можешь помочь?
Дай увидеть твой взгляд, и в мгновениях черных
помилуй.
9 сент ября [1921J

ЦВЕТНАЯ ТРОПА
Ж ужжанье мухи, в знойный час, в июле,
Коснулось тайн, как звонкая струна.
Уток мечты, цветная пелена,
Ведет туда, где дали потонули.
Первичность дней, в их красочном разгуле.
Колодец снов весь просветлел до дна.
Там мать, отец, там жизнь, там брат, жена,
Там дочь, там все, ка к звуки в дальнем гулеЯ медленно иду в тени аллей.
Мне иволга поет о царстве сада.
Молебен ликов каждый миг светлей.
Глубинному душа извечно рада.
Дрема поет, что больше жить не надо.
Раскрылась Вечность. Даль зовет. Я в ней-

ЗЛАТОВОЗДУХ

Вселюбящей душою ввергаюсь я в смущенье:
Я не пастух народов, и я не пастырь стад.
Лишь одного хочу я — всемирного цветенья,
Люблю я только пенье, весну и мир ка к сад,
Сосна влюбилась в Солнце, а ель ж елает тени.
Среди корней деревьев — захват, мятеж, метель.
Мне любы все растенья, расцветы всех цветений.
Но ка к ж е певчей птице мирить сосну и ель?
Я с Солнцем и с Луною — в цветке и в птичьем кличе,
Весной раскрыт весь воздух превыше облаков.
Превыше войн и распрей, превыше всех различий,
У каж д ого есть сердце, и в каждом сердце зов.
Я знаю. — в том. что молвил, есть высшие соблазны,
И в каждом нежном слове есть тонкость лезвия.
Но дайте звонкой песне. — вы все, что сердцем
разны, —
Восславить Перемирье — хоть в миге бытия!

ДРЕМОТА
Задремал мой единственный сад,
Он не шепчет под снегом густым.
Только вьюга вперед и назад
Здесь ведет снегодышащий дым.
Ты куда ж е стремишься, метель?
Зачинаешь, чтоб вечно кончать.
Ты для ткани какой же кудель
Раскрутила — скрутила — опять?
Я по дому один прохожу,
Все предметы стоят в забытьи.
От бессмертных полей на межу
Смотрят в прошлое мысли мои.
Высоко — далеко — небосинь.
Широко — широчайший простор.
Занавеску в душе отодвинь,
Рассвети мыслевнутренний взор.
Ты не сделал с собой ничего, —
Что бы сердцем не сделал опять.
Отчего ж е кругом так мертво
И на всем снеговая печать?
Топько дымно мерцает свеча.
Содвигая дрожащую тень.
Только знаю, что жизнь горяча
И что в Вечность проходишь ступень.

61

Отчего же, весь снежный, мороз
Наковал многольдяность преград?
Нет ответа на жгучий вопрос.
Задремал мой таинственный сад.

ЗАДЫМЛЕННЫЕ ДАЛИ
Я люблю задымленные дали.
Предрассветность, дремлющую тишь.
Озерки, ка к бы из синей стали,
Ширь и даль, куда ни поглядишь.
Лип высоких ветви вырезные,
Четкие в лазури золотой.
Сети трав, утонченно-сквозные,
Солнца шар, из золота литой.
Я люблю крутые косогоры
В чашечках раскрывшихся цветов.
Свет их цвета, голубые взоры,
Мед их пить душой всегда готов.
Я люблю безмолвное качанье
Цветика к другому, рядом с ним,
Заревое сонное звучанье,
Звук, плывущий тихо за другим.
Эти накопленье, переборы,
Переплески восходящих сил.
Дышат опрокинутые горы,
Слышат хары вышних звезд-кадил.
Непрерывна творческая пряжа.
Все творят, во сне и наяву.
Червячок, и он, зеленый, даж е
Хочет зеленить собой траву.
Многоскатно всюду, многопольно,
Многоцвет сапфиров, жемчугов.
Серебро реки всплеснулось вольно.
Волны шепчут ска зку берегов.
Я шепчу вослед благословенье.
Чувствую, как силы возросли,
Как, испив рассветное мгновенье,
Дали, дрогнув, манят быть вдали.
1936. 21 ноября

ЛУНА
Поэма

Когда цветут абрикосы
И небо, как фарфор, —
Вспоминаю черные косы
И черный лукавый взор.
Вспоминаю цветы магнолий,
Самую странную любовь
Из противоречий и боли
Девушки из Нин-по.
Над старым крылатым домом
Медью взошла луна;
Легла золотым изломом
Бороздою в пруду вода.
На дальнем дворе прислуга
Играет, стуча, в маджан;
В беседке жду я друга —
Прислужницу госпожи Цзян.
Соседа хрустальная скрипка
Поет о моей луне,
И качается, словно зыбка,
Задремавший сампан на воде
Заскрипела слегка дорож ка,
Блеснул на луче халат;
Перебирают пугливые нож ки
Пятна лунных заплат.
В полумрак протянула руки,
Вздохнула, меня узнав;
Сколько любовной муки
Бросила, недосказав:
"Хозяйка... нельзя... узнает...
Выгонит со двора!.."
Луна, восходя, сияет
И кружится голова
От цветочного аромата,
От близости, от любви,
От шелка ее халата
И ласковости руки.
Прижавшись ко мне устало,
Забыв о хозяйке злой,

Лепечет: "Тебя желала...
Непонятно, зачем с тобой?.."
Тушью черной кладет узоры
Лунный свет на полу.
Любовь китаянки — горы,
Когда горы весной цветут
Абрикосами, миндалями,
Жасмином, дыханием трав,
Смолистыми тополями —
Нежнейшими из отрав...
И такой вот, косой, черноглазой.
Не забыть мне любви вовек;
На старинной китайской вазе
Повторенных рисунков нет.
И когда над Китаем весны
Шелестят, пролетая, крылом.
Вспоминаю косматые сосны.
Обступившие черный дом.
Ш анхай, 1931

НОННА
БЕЛАВИНА
Каждый миг несет с собою чудо!
Жду его, по улице идя...
Кто тебя послал мне и откуда.
Капелька вчерашнего дождя?
Где вчера ты спряталась от ветра?
Как тебя не сдуло на песок?
Как тебя не выпил до рассвета
Насмерть перепуганный жучок?
Под каким листком пересидела.
Терпеливо дожидаясь дня?
Но одна ты за ночь уцелела,
Сохранилась чудом для меня,
Чтоб сегодня, этим утром ярким,
Просияв алмазом средь ветвей,
Быть мне первым ласковым подарком,
Поцелуем на щеке моей.

ЗЕРКАЛА
Трепетали в окнах занавески,
И в саду акация цвела...
Колдовали в нестерпимом блеске.
Отражая юность, зеркала.
То покаж ут локон непослушный.
То глаза мне синевой зальют...
Только в доме молодости душно,
За стеною все дороги ждут.
Понеслась по суше и по морю
Жизнь моя покорней и быстрей.
Было все: разлуки, смерть и горе,
Было счастье солнца горячей.
Шли года. Вечерним теплым светом
Полон дом, в котором я жила.
Только странно мне. что в доме этом
Постарели зеркала...

Заказ No 345

65

Есть в каж д ом сердце
скрытая струна...

К. Паустовский

Сегодня так отрадна тишина.
(Лишь мелкий дождь чуть шелестит по крыше.)
"Есть в каждом сердце скрытая струна".
В такую ночь ее мы лучше слышим.
В такую ночь она издалека
Звенит ясней и нежно и печально,
И словно чья-то теплая рука
Моей души касается нечайно.
Сметает пыль моих дневных забот.
Смягчает гнет обид и огорчений,
И что-то светлое со дна души встает,
И забываю о тоске осенней.
Я верю: радость мне еще дана.
И рой надежд взлетает выше, выше...
"Есть в каждом сердце скрытая струна"...
Прислушайся! Быть может, ты услышишь.

Нет, я не вернусь умирать домой,
Туда, где увидела свет.
Там все незнакомо. И город — чужой,
И близких давно в нем нет.
И я не вернусь умирать туда,
Где гор нетронутый снег.
Где летом быстрой речки вода
Смывала с камней мой след.
И в тихий город, где юных дней
Умчалась вдаль череда,
Где я столкнулась с Музой моей,
Нет, я не вернусь и туда.
Так где же. где застанет меня
(О, кто предсказать бы мог?)
Прощальный свет последнего дня
И ветра прощальный вздох?
Где улетит душа из тепла
Навстречу иному лучу?
...Но щедрой такою судьба была,
Что я и смерть ей прощу.

SSSSSS& oИ прозвучало вдруг: "Восстань!"
И всколыхнулся сумрак зыбкий,
И Кто-то сжал мою гортань,
Как музыкант сжимает скрипку,
И заскользили по струне
Вдруг чьи-то трепетные пальцы. —
И я запел, и стали мне
близки все робкие скитальцы,
Все приведенные судьбой
Дрожать и млеть в тисках у Духа.
И петь, и чуять над собой
Творца внимающее ухо.

БЛАГОВЕСТ
Звон — сон многоблагодатный,
Боговдохновенный звон — песнь!
Взмахи крыльев уху внятны.
Как невероятно! — Он здесь!..
Взмах. Взлет! Все преобразилось.
Преосуществилось: Сон. явь!
О, воспой Господню милость!
Полуоглушенный, звон славь!

Ветер гуляет по миру,
Кружится ветер вокруг,
Ветер безродный и сирый,
Горестный ветер разлук...
Ветер, вздымающий волны,
Ветер, взвивающий прах.
Ветер, томления полный,
С вестью о дальних мирах...
Ветер, внимающий жадно
Песням мирской суеты.
Ветер, как ты, безотрадный.
Ветер, бездомный, как ты...

67

АМАРИЛИС

Все продлилось лишь миг, но тот миг был как
вечность безмерный.
Озарилась вся даль, и Нева, и на ней корабли.
Озарились дворцы, озарились морские таверны,
И качался фрегат, четкой фреской синея вдали.
Мы смотрели в окно, что раскинулось вольной дугою...
Перед нами пылал ка к оранжевый призрак закат,
Он играл облаками, лучами, червонной рекою,
Чистым золотом волн, и качался на волнах фрегат.
Мы смотрели в окно. Под пылающим облаком рея.
Словно снежные хлопья сверкали крыла голубей.
Как на тонкой гравюре резьбой обозначились реи,
И качался фрегат на лазоревом лоне зыбей.
Все продлилось лишь миг. Но все тайны в тот миг
озарились,
Все изгибы, все складки, вся скрытая прелесть земли.
Озарилась и ты, озарилась и ты, Амарилис!
Икачался фрегат, и синели за ним корабли.

СПАСЕНИЕ
Удар. Толчок. И, охнув, рухнул дом,
Что целый час играл со смертью в жмурки.
И осыпаться стала штукатурка.
И заходил весь погреб ходуном.
Уже вода откуда-то сочится.
В ноздрях и в горле известковый прах.
Как призрачны при свете свечки лица!
Как нечеты — их отсветы в зрачках.
Над головой еще грохочет битва,
А под ногами чавкает вода.
В устах твоих чуть теплится молитва.
Скорей бежать. Спасаться! Но куда?
Подземный ход нас встретил рыжим дымом.
Ползем вперед, ка к вьючные мулы,
Сквозь гарь и чад из пасти жадной мглы,
В стремленьи жить ничем неистребимом.
Багряный вихрь. И вновь над нами твердь.
Среди тюков в толпе стоим мы трое.
Как зверь ощерясь, отступает смерть.
И зарево нам кажется зарею.

ИРИНА
БЕМ

Прекрасное слово — гордость!
Как горных раскатов звук,
Как стали каленой твердость,
Как смелых сплетенье рук.
Но гордость — только подножье
Иному слову, и несть
Надежней, светлей и тверже
Короткого слова — честь.
1937

Розовеет заря, зеленеет плетень,
И весна распускает намокшие пряди.
Вот уж е громыхало сквозь ливень весь день,
Вот уж е повилика ползет по ограде.
Босоногое счастье мое у межи,
Босоногое счастье мое не согрето.
Босоножка весна... Но она добежит
До горячего, горького, сонного лета.
И когда, в знойный полдень, кривая сосна
Благовонными каплями брызнет сквозь поры,
Ты внезапно поймешь: миновала весна,
И с горючею нежностью сердце повторит.
Первых ливней разлив, зелень первой листвы,
Вдоль плетня повилики побеги крутые...
Беспричинные слезы, и радость, и ты.
Опаленное сердце любовью впервые...
1940

Иногда, просыпаясь, забудешь совсем, что война;
Удивленные очи слепят еще сонные грезы...
Иногда, просыпаясь, вдруг кажется: эта страна
На иные суровые страны ни в чем не похожа.

69

Может быть, на окне ледяные застыли цветы.
А другие, живые, мешают с рождественской елью
Теплый запах и краски; ребенок смеется, и ты
Предаешься на миг беспричинно, к а к в детстве,
веселью.

И поешь, и смеешься: грядущее снова встает
Словно /гр о м залитые розовым солнцем вершины.
Иногда, забывая, еще и теперь запоет
Уязвленное сердце и верит на миг, на единый.
1944

НИНА
6ЕРБЕРО ВА
Памяти 3. Н. Гиппиус

Я десять лет не открывала старой
Коробки с письмами ее. Сегодня
Я крыш ку подняла. Рукою тонкой
Вот эти бледные листы она
Когда-то исписала мне на радость.
Там бабочка случайная дремала,
Среди стихов, среди забытых слов.
Быть может, пять, быть может, десять лет...
И вдруг, раскрыв оранжевые крылья
(Напомнив рыжеватость тех волос).
Она из тьмы ушедших лет вспорхнула
И в солнце унеслась через окно.
В лучистый день, в лазурное сегодня,
Как будто камень отвалила я
У входа в гроб давно глубоко спящей.
1950

Ребенок маленький лепечет
О том, что больше Бога нет,
И люди говорят при встрече:
— Кто выдать мог ему секрет?
Секрет прополз в воображенье,
Секрет прокрался в сладкий сон,
Оттуда не исчезнет он.
От сна не будет пробужденья.
К чему кощунственный намек?
Храните лучше тайны ваши!
Ведь от Моления о Чаше
Еще остался черепок.

Кассир спросил: Туда и обратно?
— Только туда. В путь безвозвратный.
Не возвращаются никогда
Туда, откуда гонит беда.

Кассир удивлен: умрет, где родился.
Над ним возлюбленный смерч не носился,
Над ним не сверкала наша гроза
И только мимо шли поезда.

71

Прощай, кассир! Спасибо за дело,
За дальний билет, за звонкую мелочь,
За обещанье счастливых дней
И за мерцанье вокзальных огней.
Кажется, это когда-то уж было:
Дама сказала, что зонтик забыла.
Рвался ребенок из чьих-то рук
И приближался к окош ку друг:
— Хотела бы ты вернуться обратно?
Куда? Мне некуда. Всё — безвозвратно.
И только в памяти свист голосов:
Адресов, адресов, адресов, адресов.

ОТРЫВОК
Часы в столовой к ночи стали,
И гости выпили вино.
Он говорил, а мы молчали
И смирно слушали его.
Он говорил, что плох Шекспир,
Что скучны Баха бормотанья,
Что ж аж дет оглушенный мир
Четырехстопного молчанья.
Он был по-своему поэт,
И новой эры возникало
Неотвратимое начало
На тысячу иль больше лет.
1956

Ни о вазе. Ни о розе в вазе:
Запретили. Нельзя!
Постановили единогласно,
И я сама голосовала "за ".
А что ж о черепках? Забыли?
Разбили вазу,
Цветок сломали,
А черепок?

О нем-то есть постановленье?
— Конечно, запретили тоже,
И я сама голосовала "за ".
(Читатель, я тогда моложе...)

72

Как жаль! А то по черепку восстановить бы вазу,
А там, глядишь, в горшке знакомом
Репейник бы зацвел опять, —
Наперекор, читатель, и тому
И этому. Наперекор всему,
Наперекор голосованью моему
И тем. кто любит запрещать.
Что делать нам с запретным сим репьем?
Куда его? Куда прикажете девать
Посудину? Опять разбить? Зарыть?
Закинуть за три моря?
(Морей у нас кругом не перечесть.)
— Забыть об этом безобразии!
Но кто-то есть, кто ждет осколок:
Он по нему восстановит
Меня. —
Наперекор всему,
Наперекор желанью моему,
Наперекор и вашим, и моим голосованьям.

Д У ГА

Конь златогривый бывало летал по дорогам, как
молния.
На темно-синей дуге алые розы цвели.
Сердце Раскатова Тихона пело от мира и радости,
Сказкой казалася жизнь в сельской зеленой тиши.
Вихрь налетел разорительный в села нежданно,
негаданно,
Рухнуло то, что века крепкой стояло стеной.
Умерли песни, надежды, остались лишь
воспоминания,
Боль о недавнем былом, распятом вдруг сатаной.
Отняли бесы у Тихона все, а коня златогривого
Взял председатель себе — гордость свою услаждать.
Выгнали из дому Тихона в тесную ветхую мазанку,
С риском и страхом мужик как-то припрятал дугу.
На чердаке покосившемся веники пахнут березою,
Корни и травы в пучках густо висят по шестам.
С ранней весны и до осени трудится Тихон на пасеке.
Любит начальство медком душу свою ублажать.
Слава Всепетой Заступнице: в ссылку семью не
отправили,
А что ограбили, что ж, — Иов не то претерпел.
Травы и пчелы — две радости, все. что под
старость осталося,
Лечит недуги пчеляк, сдобрив молитвой настой.
Белоголовник, ромашка, плакун, зверобой,
подорожник.
Мята, эфедра, полынь, ландыш, подсолнечный
цвет. —
Не перечесть исцеляющих. Божьих, бесплатных
снадобий;
Лесенка узкая — путь с пола на ветхий чердак.

Там, в уголке, между травами — память о жизни
растерзанной,
Пылью покрыта дуга, светятся розы сквозь пыль.
— Младость моя. молодецкая, радости сердца
бывалые, —
Хочется песню запеть на чердаке старику,
Песню, рожденную мукою, в слезной купели
крещенную.
Слезы текут на дугу, розы свежеют от слез.
Доля крестьянина русского, иль ты навеки загублена,
Скована цепью стальной, замкнута крепким замком?
Конь златогривый заезжен, замучен людьми
нерадивыми,
Если б не Тихон, и пчел не было б в сельских лугах.
Господи, много грешили мы словом, делами и
мыслями,
Грех наш оплачен сполна кровью, слезами, тюрьмой.
Милая сердцу дуга, темно-синяя, с алыми розами.
На чердаке, между трав, жизни приснившейся — друг!
1949

КЛУБОЧЕК ЖИЗНИ
В хороший день — хорошие слова.
Душа поет, не плача, не стеная.
Перед глазами — неба синева
И живописность вечная земная.
Вдали стеной лиловые леса,
Вблизи луга и мотыльков порханье,
И облаков спешащих паруса.
Как в дни разлук платков и рук маханье.
Всю красоту и неба и земли
Не раз творцы великие воспели.
Мне хочется, чтоб в строчках расцвели
Все краски мира, все земные трели.
Как это сделать, Боже, подскажи,
Ведь Ты — Художник: нет таких на свете!
Что лучше синих васильков во ржи
И музыкальных птичьих междометий?

75

Я удивлен Твоею добротой
И щедростью, которой нет предела.
Мне жизни крикнуть хочется: "Постой!"
А жизнь летит, ка к до сих пор летела.
Остановить ее ничем нельзя,
Бесплодны все усилья и попытки.
Но пусть земная краткая стезя
Подобна будет золоченой нитке.
Та нить давно протянута к Творцу —
По рвам, горам, путям и бездорожьям...
Клубочек жизни катится к концу —
К той цели, что зовется Царством Божьим.
1963
МЕНЬШЕЕ ЗЛО
Святой Антоний льнул душой к святыне.
Упорством он боролся с сатаной
В безлюдной и безжизненной пустыне,
Где изнуряли и песок и зной.
И одержав не малые победы.
Он к людям шел бороться со грехом.
Но на него обрушивались беды,
И сатана казался меньшим злом.
К пескам, колючкам, возвращаясь снова.
Он отдыхал душой и телом там
От яда человеческого слова
И от грехов, бегущих по пятам.
1973

АННА
БЕРЛИН
СВЕТЯЩИЙСЯ ЦИФЕРБЛАТ

Темнеет комната, но нет, не страх.
Я не боюсь неведомой мне страсти,
Пусть полыхают на твоих часах
Созвездия любви, тоски и счастья.
О кружены мерцающей чертой
Две стрелки вместе только миг единый.
И снова, огибая круг старинный,
Минутная стремится к часовой.
Ты не сумел часы остановить,
Не любо мне жестокое вращенье,
Но маленьких детей недоуменье
Перед часами можно ли забыть?

Бессонница, но это не впервые —
Мерцанье стрелок, колесо минут.
О, ка к всегда не дремлют рулевые,
Воспоминанья грузные плывут,
Нет гавани, нет бухты благосклонной,
Где к берегам могли б они пристать,
Под небом юга, среди глади сонной.
Морской травою тихо обрастать.
Корабль мертвых, капитан бездомный,
Вам странствия проклятые даны,
И вы в ночи, в ее волнах огромных,
Покачиваясь, плыть осуждены.

Ночь за оградой сада залегла.
Пока свеча горела, трепетали
На абажуре бледные крыла
И вышитые бабочки летали.
Но догорает дачная свеча.
Последний взлет... любимый дикий воздух.
Пошла заря телегами стучать

И деловито потушила звезды.
Мне бабочек недолетевших жаль,
На абажуре тонком распростертых.
Рисунок бледный. Ремесла печаль.
Пока огонь не воскресит из мертвых.

77

АЛ Е КС А Н Д Р
БИСК
РУСЬ

Вот Русь моя: в углу, киотом,
Две полки в книгах — вот и Русь.
Склонясь к знакомым переплетам.
Я каждый день на них молюсь.
Рублевый Пушкин; томик Блока;
Все спутники минувших дней —
Средь них не так мне одиноко
В стране чужих моих друзей.
Над ними — скромно, ка к лампада.
Гравюра старого Кремля,
Да ветвь из киевского сада —
Вот Русь моя.
Варна, 1921

Проскользнул в кам орку лучик,
И молитву я твержу.
У меня в шкатулке клю чик,
А откуда — не скажу.
У меня душа и тело —
Для своих, и для чужих,
И кому какое дело
До шкатулок потайных.
Может быть, я где-то прячу
Много камушков цветных,
Может быть, я наудачу
Выну горсточку из них —
Разложу на много кучек,
Посмотрю, и заключу...
У меня в каморке лучик —
Это все, что я хочу.
1935

Простою речью ничего не скажеш ь.
Стихами можно многое сказать.
Но всех узлов и взглядом не развяжешь.
Но всех глубин и мыслью не объять.

78

Когда любимой в ночь самозабвенья
Гляжу в глаза с последней наготой —
Нет, и тогда не все спадают звенья
С оков души, молчальницы святой.
И даж е в час, когда в полях бескрайных
Мелькает Смерть и манит — и тогда
Намеки неких тайн необычайных
С собою мы уносим навсегда.
1935

ШВАРЦ
В соседних кельях слышен только шорох
Мышей в углах и ангеловых крыл,
И братьев дух молитвенно уныл,
Но я набрал иных мечтаний ворох.
В моих ретортах, колбах и приборах,
Соблазну колдовства предав свой пыл,
Я порошок таинственный открып.
Которому вы имя дали: порох.
И, вслед за мной, другие воскресят
Тысячекрат мой опыт Прометеев.
Пока, бесовским пламенем объят,
Не рухнет мир ханжей и добродеев.
И там, на небесах, поймут тогда,
Что в людях меньше проку, чем вреда.
1950

АНДРЕЙ
БЛОХ
Пахнет в воздухе гвоздикой
И левкоем,
Пахнет вечером зеленым
И травой,
И мечтой в тиши великой,
И покоем,
Пахнет дымом отдаленным
И весной.
И прохладой с цепи снежной,
Где высоко
С каждым мигом гаснет пламя,
Как костер.
Словно кто-то тихий, нежный
Издалека
Крылья мягкие над нами
Распростер.

Мчались по мосту, словно ракеты во тьме, поезда,
И гудел далеко в тишине потревоженный мост.
И горел семафор у пути, и мигал, как звезда.
И в безмолвной реке отражался одною из звезд.
И рассказ поездов, пролетавших из дальней страны.
Долго дымом висел над покоем равнины немой,
И в дома проникал, облекаясь в прозрачные сны,
И шептал, и томил, и куда-то манил за собой.

Мирный ресторанчик
На краю дороги,
Вьется на пороге
Гибкий виноград,
Мак и одуванчик
Жмутся у фонтана,
Клены и платаны,
Темный, свежий сад.
Милый друг прохожий,
Посиди немного,
Далека дорога,
И пылает день, —
Здесь, по воле Божьей.
В полумраке сада
Легкая прохлада.
Тишина и тень.

80

Замер вечер над долиной,
Тень в саду легла темно
И дрожащей паутиной
Занавесила окно.
И кругом на смену света
Замерцали огоньки,
И шарманка пела где-то
В синей дымке у реки.
И расцвеченные перья
Плыли по небу легко.
И тянулся мир за дверью
Бесконечно далеко.

Двери, раскрытые в сад.
Пахнет весенним дождем.
Капли о землю стучат,
Мы на крыльце подождем.
Бьется пчела об окно.
Где-то вдали перезвон.
Все. ка к когда-то давно.
В весны ушедших времен.
Все — и тепло, и сирень,
И камыши над прудом.
И угасающий день,
И замирающий гром.

Приходи сюда почаще,
Мой печальный друг,
Здесь лучи скользят по чаще.
Здесь зеленый луг,
Здесь простор, и ветер в поле,
Небо и покой.
Приходи сюда на воле
Отдохнуть душой,
И в тиши с людской судьбою
Сердцем примирись.
Поднимаясь над собою
В голубую высь.

81

Она ушла от нас нежданно,
Как летним вечером звезда,
И как-то верить было странно,
Что так уходят навсегда.
И мы стояли в тихом храме
Без умилительной тоски,
Как будто в жизни перед нами
Пути прозрачны и легки.
И яркий луч влетал поспешно
Сквозь расцвеченное окно,
Казалось, здесь ничто не грешно.
И все для радости дано.
И были светлые мечтанья
Правдоподобно хороши.
И мы молились без вниманья
За упокой ее души.

РАИСА
БЛОХ

Всякому в мире свое дано.
Всякому в мире — свой удел:
Камень зарылся в морское дно,
Сизый орел высоко взлетел.
А я не орел и не камень я,
Течет и проходит жизнь моя,
Пустой ручей, а мой дух ничей,
И брошен он Богом в царство лучей.

Принесла случайная молва
Милые, ненужные слова:
Летний сад. Фонтанка и Нева.
Вы, слова залетные, куда?
Здесь шумят чужие города
И чужая плещется вода.
Вас не взять, не спрятать, не прогнать.
Надо жить — не надо вспоминать.
Чтобы больно не было опять.
Не идти ведь по снегу к реке,
Пряча щеки в пензенском платке,
Рукавица в маминой руке.
Это было, было и прошло.
Что прошло, то вьюгой замело.
Оттого так пусто и светло.

Помнишь: отец, бывало,
Долго стоял молясь —
Белое покрывало,
Черная бахрома.
Солнце в окно блистало,
Радуясь и дивясь. —

Нам ли теперь пристала
Торной дороги грязь!

83

Странно, что здесь Париж.
Что мне в названьи новом?
Грозная крепнет тишь
В сердце моем свинцовом,
Будто сейчас прорвет
Дымные эти своды
Ангелокрылый взлет
Вещей моей свободы.
1934

Налетает ветер длиннокрылый,
Заметает по дорогам след,
Чтоб не помнить нам того, что было,
Не искать, чего уж больше нет;
И струится небо голубое.
Острова седые унося.
Чтоб нам жить в безоблачном покое,
Ни о чем у Бога не прося.
Ну а сердце, сердце не умеет,
Неуклонно темное зовет.
Для него напрасно ветер веет.
Истекает солнцем небосвод.
Ничего оно не разумеет,
Об одном твердит который год.
1931

Небо благостное и ж арок
Запах трав и деревьев сонных,
Небо праведное — подарок
Для усталых и огорченных,
Свод торжественный, купол полный
Птичьим щебетом, Божьим звоном,
И горячего ветра волны
По кудрявым сбегают склонам
До реки, до травы высокой,
Незабудковой. бирюзовой.
Где над девочкой синеокой
Смерть насыпала холмик новый.

Полная чаша света.
Как изумруд весна,
Право, долина эта
Радостной быть должна.
Гор несуровых главы
Теплый туман облек,
Среди травы кудрявой
Чистый бежит поток.
Тихо кругом и сонно,
Что ж е который раз
Сердце неугомонно
Страшный твердит рассказ,
Страшный, неумолимый,
Неодолимый бред,
Что все прошло уж е мимо,
Что ничего уж е нет.

ПЕТР
БО БРИ Н С КО Й
О
О
В
О

летней ночи — в метель,
белом доме — в изгнаньи,
пустую ложась постель
нежном пальцев касаньи.

Мы ткали чудные сны
Из нитей цветочных, шелка.
Под знаком каждой луны,
Вдали от шума и толка.
И сколько светлых химер
С расцвеченными крылами
Мелькнуло, неся размер
В любимое смутно нами!
И стало с тех пор ясней:
Невиданные приметы —
Над мороком скучны х дней
Зажглись огромные светы!

День пчелою прож уж ж ит,
В вечность канет. И опять
Мерно ночь в окно стучит.
— Приголубить? Приласкать?
Свет в лампаде погасить,
В темь ночную погрузить
Душу сонную? — Л егко
И привольно будет ей
В звездном сумраке аллей
Раскидаться широко.
Стынет ночь темным-темна.
Ни просвета. Ни звезды.
И, взыгравшая, одна.
Кинув горные сады,
Вся в алмазах, хороша
Окрыленная душа.
• • •

Жили мы высокими мечтами.
Ныне славой малых мест живем.
В простоте беседуем с богами
И огонь домашний бережем.
Только мудрость этой жизни малой
Дорогой купили мы ценой —

86

Веснами на родине усталой
И не первой вьюжною зимой.
И покой наш не всегда надежный,
Часто память раны бередит.
Выносливей сердца — глыбы снежной
Петербургский розовый гранит.

Когда внимая вою бури
Перед завешанным окном.
От света внутреннего жмуря
Глаза, ослепшие давно,
Ты скажеш ь мигу — он прекрасен,
И времени — "остановись''. —
Гляди, в пролеты черных башен
Лебяжьи стаи пронеслись.
В неведомое протяженье
Нездешняя раздалась даль,
Где не покой, и не движенье,
И не любовь, и не печаль,
Но будто в выспренное пламя
Уходят, пасынки земли,
Недвижные под парусами
Невиданные корабли.
То ветр, бушуя на просторе,
Перед рассветом изнемог.
Тьму опоясал в вечном споре
Румяной лентою восток.

Умчало, пусть — о тщетной крик погони
Дней юности блистательный разгул. —
Не заглушат высокий строй гармони
Вой муз и беспощадный — в окна гул.
И мимо все прошло. И стал мне слаще
Сладчайших всех и благостных музык
Ваш голос, про земное говорящий. —
Ваш золотой, ваш ангельский язы к!
Чернее тьмы, эари яснее Божьей
И громче возвещаемых побед
Вдоль пустырей земного бездорожья
Земной любви неизгладимый след.

Н И КО ЛАЙ
БО Ж И ДАР
ВЕНЕРА
Слушай! Непорочная Венера
Мне сегодня снилась поутру,
Проплывала сонная галера
На изнемогающем ветру.
И волна плескалась, набегая,
Был простор неведом и высок,
И богиня — девочка нагая
Падала на золотой песок!
И сейчас я перестал бояться
Голосов задумчивой земли.
Как никто я научен смеяться.
Страстью оснащая корабли.
Долгий ж ар той крохотной ладони —
Памяти нечаянный улов,
Эти зовы, ропоты, погони —
Дар Адриатических ветров.
Мир скопьзит и пробегает мимо,
Опадают в осени листы...
Смуглых ног неловкие зажимы,
Детские уроки наготы!

В ПУТИ
Здесь осталось мне совсем немного
Милых дат и говорливых дней!
Заметет декабрьская дорога
Без пристанища и без огней.
Отчего сегодня так знакомо
Это чувство, что спирает грудь,
Чувство расставанья? Я из дома
Выкрал радость! В путь! В куда-нибудь!
С костылем, с котомкой закатиться
В зиму! В темень погрузил лицо.
Давнее отчаянье стучится,
Тихо подымаясь на крыльцо.
Что ж, пойду вперед. Какое лихо
Гонит старость! Все вперед... вперед!
Время разговаривает тихо
Как с ребенком... Близится черед!

88

РАЗДУМЬЕ

Сегодня думы строятся в октавы,
Их мерный лад, как недвижимый день, —
Такой простой и строго величавый
Над дымом беломорских деревень,
Сегодня места нет крутым заботам,
Тяжелый груз — их груз преодолен.
Осенний хмель дурманит по болотам.
Озер успокоенье клонит в сон.
И слово обретает вес удельный,
Закатом вычерчен малейший лист.
И небо Севера — сосуд скудельный,
В котором влаги ток хрустально чист.
Обнять я ж а ж д у нищенскую землю
И эту даль приморскую, и высь...
Зосима и Савватай, я приемлю
Седое Ваше слово: "Покорись!'1
Да! Покорись на срок тягчайшей доле!
По Соловецким, мертвым островам
Бродяжит Лихо... Вместо древней воли —
Проклятие кандальным временам...
Синодик осени — всех убиенных
На край земли гонимых Октябрем,
Всех страждущих, болезных,— всех смиренных
Листается судьбы календарем.
Судьба твоя — путь вынужденно-кроткий,
Но красной каторге не прекословь.
Ты на корме затертой в льдинах лодки,
Как жизнь прозрел грядущей Правды новь!

РАЗДУМЬЕ
На расстояньи многодумных лет
Родных следов не затеряла память.
Заманчивее даль и возрастает пламя
В огнях непотухающих бесед.
И утро близится проникновенной встречи,
Дух озарен видением лучей.
Лучей чудесной силы!.. Вы далече,
Далече вы, друзья, а зовы горячей,
И с верой жизнь на час не расставалась.
Вязь мудрой памяти не оборву.
И еспи для меня в котомке дум осталось
Звено с ушедшим — я живу!

БОРИС
БОЖ НЕВ
Как вымазанное лицо
Немолодого трубочиста.
Как выкрашенное яйцо
Пасхальной краскою лучистой.
Как холодеющий тюфяк
Под неокоченевшим телом.
Как одинокий холостяк
В публичном доме оголтелом.
Как разорвавшийся носок,
Заштопанный неторопливо,
Как юноша, что невысок.
И девушка, что некрасива.
Как проволочные венки
На торопливом катафалке.
Как телефонные звонки
И в черной трубке голос жалкий.
Как улыбающийся врач,
Болеющий неизлечимо,
Как утешение — не плачь,
Когда печаль необлегчима.
Как ангел Александр Блок,
Задумчиво смотрящий с неба,
Как полумертвый голубок.
Мечтающий о крош ках хлеба...

Неблагодарность — самый черный грех.
Не совершай его, и будешь светел.
Никто не в праве мне сказать при всех:
Ты на добро мое мне чем ответил...
Никто... И, совесть, ты — почти чиста...
Число друзей моих, мужчин и женщин,
Живых и умерших, да, больше ста.
Врагов же — пять... а. может быть, и меньше...

90

И не долж ник я... Никому, ни в чем...
Я все отдам за нежности крупицу...
И. сам больной, был для других врачом...
О. каплю жалости, чтоб мне напиться...
Любовниц милых и святых подруг,
Любивших, отошедших... все бывает...
Пусть далеки они... Но сразу, вдруг...
Ах, ничего-то я не забываю...
А ты... Ты ангел или человек,
Меня спасавший делом и советом...
Я был бы мертв... О, жизнь не для калек...
Я жив и счастлив... О, не чудо ль это...
Не знаю... Плачу и благодарю
За помощь в прошлом, верность в настоящем.
Ночь творчества и чистую зарю
Светлеющую надо мной, не спящим...

Сокрыта звучная струя
Деревьями густого сада...
Так между тайной бытия
И человеком есть преграда...
Но зеленью сокрытый шум
До слуха сладко достигает...
Так вслушивающийся ум
Невидимое постигает...

Средь страшной дикой бури соловей
Вдруг сладостно запел — нивесть откуда.
Нивесть какой любви, каких ночей —
Средь яростного громового гуда...
На миг он грохот бури заглушил
Хрустальной бурей сладостного пенья,
Но человек в тот самый миг решил.
Что смерть близка и нет ему спасенья...

91

Когда в тиши гармонии наук
Звучит пчелы беспамятное слово.
Раскрытый полдень падает из рук
Разжавшихся мечтания земного.
Полуденного счастья бытие
Лежит у ног, всегда у ног мечтанья...
Ж ужжание безоблачней всего.
Но ты. душа, безоблачней ж уж ж анья...

Уходит в землю глубоко скамья
И в небо высоко врастает урна.
О. все нежнее камни бытия.
Их тяжесть все воздушней, все лазурней...
Я чувствую средь мертвой тишины
Утешенность земного разрушенья...
И прошлого еще не сочтены
Не только годы — краткие мгновенья...

СЕРГЕЙ
БОНГАРТ

РУССКИЙ ПАРНАС В РАССЕЯНИИ
Там в этой книжной лавке,
Где букинист рассеянный
Чахнет на старом прилавке.
Русский Парнас в рассеянии.
Книги стоят рядами,
В темном углу скучая,
Нетронутые годами
Возле халвы и чая.
Непроданная поныне
Горечь русской души —
Этот рыдал в Берлине.
Тот голосил в Виши.
Этот поэт без звания.
Тот — титулованный князь;
У князя давно графомания
В скитаниях развелась.
Тлеют давно страницы,
Выцвело имя поэта,
Лирик скончался в Ницце,
Трагик в Бельгии где-то.
Слава их редко тешила,
Статуи им не высила,
На шеи наград не вешала,
Не клала венков на лысины.
Жили с мечтой о чуде —
Хоть в виршах восстать из мертвых!
Только стихи как люди —
Мало стихов бессмертных.
Многих уж е не стало
В майской звенящей сини.
На кладбищах полыхала
Сирень, как тогда в России.

93

Спит букинист у кассы,
Похрапывает глухо,
6 стаканчике из пластмассы
Чай и дохлая муха.
Робко через оконце.
Грязную раму минуя,
Входит мутное солнце
В эту тоску земную.
Спит букинист, не слышит,
Как, обкорнав сатирика,
Трагика съели мыши
И доедают лирика.

БЕРЕЗА
У шоссе — за первым километром,
Где дорога круто рвется вниз.
Извиваясь под осенним ветром,
Исполняет дерево стриптиз.
Сбросив наземь все свои одежки —
Всё дотла, не сыщешь и листок.
Лишь остался на точеной ножке
Белый ослепительный чулок.
Как в тяжелом приступе психоза.
В голубом бензиновом дыму —
Пляшет обнаженная береза
У машин проезжих на виду.
Плавен выгиб тоненького стана.
Нежен веток дымчатый ппюмаж:
Ей бы на холсте у Левитана
Украшать какой-нибудь пейзаж.
Или в русской выситься деревне,
Где растут поэты от сохи,
Где березы, стройные издревле.
Попадали в песни и стихи.
Я стою, ка к будто бы на тризне,
У шоссе, где смрад и визг копес...
Горько мне, что не сложились жизни
Так как надо — даж е у берез!

94

ВЛЮ БЛЕННЫЕ ЛОШ АДИ

Глубокий дол, и словно пламя всполохи, —
Хвосты и гривы рыжие полощутся.
И нежно, наклонив нечесаные головы.
Стоят под ветром две влюбленных лошади.
Над ними небо — лучезарным куполом,
Полынный запах солнечного луга;
Ну, а они — так влюблены по-глупому.
Вот в этот мир цветущий и друг в друга.
А ветер дует, ковыли обшаривая,
И никого вокруг, их только двое —
Замкнутые в два дивных полушария:
Одно зеленое, другое голубое.

АЛЕКСАНДР
Б Р А И Л О В С КИ Й

Ты повторился, древний сказ
О невосоэданном Адаме.
Я мир увидел в первый раз
Незатемненными глазами.
Ушам раскрылся шум земной,
Ма дневный свет раскрылись веки,
Летели птицы надо мной,
В далекий путь струились реки.
И зверь, невиданный досель,
Скользил невиданным извивом,
И ветра гулкая свирель
Свистала гимн лесам и нивам.
Я ощутил дыханье трав
И солнца пламень светозарный,
И, головой к земле припав,
Дышал и слушал благодарный.

Жизнь пробежала, ка к в романе...
Проснулся: холод... тишина...
Деревья в снеговом тумане,
Над ними мертвая луна...
Часы нечаянно нащупал...
Блеснул холодный циферблат...
Не видно стрелок... Ближе к уху:
— Стоят...
Так. может быть, остановилось
Земное странствие души...
Но сердце билось, билось, билось,
Я слышал стук его в тиши...

96

Человекодень — единица
исчисления работы,
выполняемой одним человеком
за рабочий день.
Толковый словарь русского языка

Усталой поступью к закату
Плетется Человекодень
И за условленную плату
Одолевает злую лень.
Лишь иногда, ка к дар нежданный.
В туманах тусклых и слепых
Блеснет зарницею желанной
Отрадный Человекомиг...
И вновь уносит быстротечность
Огонь, что душу озарит,
И даж е Человековечность
Освобожденья не сулит.

Веют, веют суховеи.
Сушат пыльную траву.
Вьются пыли злые змеи
В золотую синеву.
И душа в глухой печали
Через тьмы пространств и дней
Отклик шлет в степные дали
Ветру родины моей.

МИРАЖИ
Когда сплывет ночная тьма
И дымный день в окош ко глянет,
Меня неудержимо тянет—
— Сойти с ума...
В ущелье зданий на веревке
По ветру треплется белье...
Гляжу на тесное жилье,

Неприспособленный, неловкий...
Уйти, укрыться... Но куда?..
Подальше от чужбин и родин!..
И вдруг, ка к яркая звезда.
Сверкнет благая весть: Свободен!
Заказ №

3 4 5

97

И унизительных забот
Сгорают ржавые оковы,
И мир из пепла восстает
Облагороженный и новый.
В нем все поет, в нем все цветет.
В нем места нет угрюмой злобе,
И скучный хлам междуусобий
Метла гигантская метет.
Какое солнце тут горит!
Все — мудрецы, и все — поэты,
И. облачаясь в новый вид.
Кивают друж ески предметы.
И синей бездной я лечу,
Далеко от чужбин и родин.
И птицам весело кричу:
— Свободен!..

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Блистая в полдне тысячью чешуй,
Река качает волны осовело.
Над ней лениво, в такт мерцанью струй.
Качается повешенное тело.
Играющей волной отражены.
На берегу валяются штаны.
Пред казнью сдернутые, наизнанку.
Вблизи сапог разинул черный зев.
Вкруг воины, на корточки присев,
Играют об имуществе в орлянку.

АЛ ЕКС АН ДР
Б РАС Л АВ С КИ Й

Проходит жизнь, ка к торопливый снег:
Сегодня падает, а завтра тает.
К а к хорошо, ко*да зима в окне,
Прекрасная, послушная, простая.
И в зимней нежности повсюду есть
Напоминание о жизни этой:
Спадает в холоде спокойном весть
О торжестве блистающего света.
Наверное, в легчайшем из миров.
Свободном от забот, вина и хлеба,
Все покрывает снеговой покров
Сияющего белизною неба.

Ночной корабль кружился подо мной.
Корабль мой был затерян бурей в море,
И небо черное над головой
Сияло в молнийном своем уборе.
И неподвижен, и спокоен, я
Не принимал участья в этом споре
Потерянного в буре корабля
И грозного бессмысленного моря;
И я тогда спокойно понимал,
Что жизнь мечтательную не поборет
Ни молния, ни одичавший вал,
Ни это тело, гибнущее в море.

Люби и верь, чтоб пережить разлуку
И чтоб понять, что все ведет к тому,
Что разлученные еще найдут друг друга
Во славу ожиданью своему.
Пусть между ними столько расстоянья.
Что все святые в жизненном пути
Дорогами душевного исканья
Пространства эти не могли б пройти.

99

Пусть столько времени пройдет до встречи,
Что осень сменит лето сотни раз,
И пусть не хватит жизни человечьей.
Биений сердца, слез и блеска глаз.
И. неподвижный, на последнем ложе,
Одной ногой за гранью суеты,
Подумай: до свиданья ты не дожил.
А эту жизнь оканчиваешь ты!

Когда летящий с крутизны
Хватается рукой за ветку,
Из солнечной голубизны
К нему несутся волны света.
Под ним раскрыта черным склепом
Пустой земли ночная тень.
Над ним сияющее небо
Прекрасный озаряет день.
Ужасен холод гробовой!
А все, что есть на этом свете.
Дрожит и бьется под рукой
В натянутой зеленой ветви.

Рыдают кошки, как больные дети.
На поднебесных крышах, а в окне
Слепой фонарь на перекрестке светит
Наперекор рассвету и луне.
А в комнате, при свете желтой лампы,
Распластанный над ворохом бумаг,
Придавпенный к столу лохматой лапой
Мечтатель хочет не сойти с ума,
И ждет напрасно, ждет неутомимо,
Что пущенная точною рукой
Звенящая стрела промчится мимо
И не достигнет цепи роковой.

ИЛЬЯ
БРИТАН
Лампа под зеленым абажуром;
Библия. — раскрыт Екклезиаст;
Часики с подклеенным амуром. —
Прошлого могила не отдаст?
Призраки бездушные без плоти;
Пес уныло дремлет на ковре;
Строки о забвеньи на блокноте. —
Прошлое вернется на заре?
Пальма никнет серая горбато;
Мебели потрескавшейся вздох. —
Разве сил, растраченных когда-то,
Так и не заметит гордый Бог?
Память ищет правды в знаках стертых.
Тленное раздумие откинь:
Чаю воскресения из мертвых,
Жизни в веке будущем... Аминь!

Холодный черный сон запущенной усадьбы;
Немая плесень стен, разбитые карнизы...
Напрасная мечта: хотелось увидать бы
В твоем глухом саду мне милый профиль Лизы!
На крыше куст растет; остаток от террасы;
Ни Окон, ни дверей: гнездятся в залах птицы;
На мраморных богах — застывшие гримасы;
Крапива грубо ж ж ет узорные теплицы.
Над мертвым прудом — мост; в воде леж ат перила;
Поникший павильон — совсем как гробик детский;
Широкая скамья под старой липой сгнила:
Не здесь ли. Боже мой, познал любовь Лаврецкий?
Часовни древней след: темна, грустна икона;
Придушенный фонтан; забытая дорож ка. —
Несется из села хрипенье граммофона.
Обрывки бранных слов и нудная гармошка.
♦• *
Время было к вечерне. Огнями заката
Догорали поля. По дороге небес
Табуны облаков — золотые телята
Промелькнули домой за коричневый лес.

101

Тихо ныл коростель; а во ржи перепелка
Отвечала ему. Задремали цветы.
Серебрилась роса. Из туманного ш елка
В молодых камышах холодели пруды.
Плыл сиреневый звон. Аромат на поляне.
Тяжелея, дрожал. Возвращались стада.
Торопливо, без слов проходили крестьяне.
Где-то плакал ребенок. Блеснула звезда.
Кто-то песней смеялся. Позвали кого-то.
Шла слепая старуха в избушку свою.
И покой, и отрада. И грусть, и забота. —
Это было в России... Быть может, — в Раю...

Вербочки — нежнее детских щек;
Светлые росинки на цветах...
Господи, Ты все-таки далек!
Господи. какой ж е я монах!
Вербочки — ка к девичьи глаза;
Тихая улыбка на губах...
Господи, зачем мне небеса!
Господи, какой ж е я монах!
Вербочки — ка к радость на земле;
Солнышко играет на крестах.
Господи, скорей приди ко мне!
Господи, какой же я монах!

Птицы черными крыльями хлопали,
Серый дождь упадал на поля,
И озябли безмолвные топопи,
И озябла старушка-земля.
Я
Я
И
И

рыдал о заброшенных хижинах,
молился и верил опять,
хотелось утешить обиженных
весь мир на груди приласкать.

В сердце вспыхнула чистая лилия,
Радость Вечности мудро постиг;
Но, смеясь над порывом бессилия.
Мне шепнул Сатана; "Еретик” ...

НИНА
БРОДСКАЯ
Как от ветра дугою согнулись недвижные ветви
под листвой белокаменной.
Об осеннем, угасшем, багряном огне пожалеть ли
в этот час хладнопламенный?
Пестроту и покой, и мерцанье, и мраморность линий
пьют глаза опьяненные.
в зелень бледную неба и в режущий блеск паутинный
изумленно влюбленные.

Пусть все просто, обыденно мило,
мы — чужие среди чужих.
Что разбито внутри, что застыло,
это все не видно для них.
Говорить про погоду, смеяться,
ужасаться, печенье хвалить...
Как легко может вдруг оборваться
из эрзаца непрочная нить.
И нельзя позабыть на полмига,
ка к провал между нами велик.
Нам они — устарелая книга,
мы для них — непонятный язы к.

Я потеряла родину и сад.
где я ребенком яблони сажала.
Не знаю — много ль это или мало.
Я не грущу. Я не гляж у назад.
Я далека от своего начала.
Я потеряла родину и сад,
где я ребенком яблони сажала.

Страшно. Безвыходно страшно. За окном топот
и крики.
Кого-то бьют, стреляют, обыскивают кого-то.
Зажимаю глаза и вижу уж ас безликий.
Поджимаю ноги и знаю, что под ними болото.
Зловонная, вязкая тина. И много их, много
там барахтается задыхающеюся грудой.
И я знаю. знаю, что и мне туда ж е дорога.
Вывернуться? Где уж там. А если вдруг — чудо?

103

Нам, пощаженным, нам. полуспасенным,
нам, полусытым,— позор.
Грозы — другим, но удушие — все нам:
жуть междугрозий и нор.
Мы убегали от красных и бурых
и прибежали — в тупик.
Не уберечь ни души нам. ни шкуры.
Ужас настигнет. Настиг.
Мы отреклись от былого, смирились,
хлебом чужбины живя.
В памяти мы схоронили России
ветры, напевы, поля...
Все за обманчивый призрак покоя,
непринужденья, труда...
— Больше теперь не прошу ничего я
и не бегу никуда.
Что мне осталось, проси, не проси я,
пусть разорится дотла...
Только б Россия. Россия, Россия,
только б Россия жила.
Тулуза 1941
• • •
Если "я " ненавидеть свое, ка к тогда
любить ближнего?
Его жизнь, ка к моя. Моя жизнь — ну, да —
как и жизнь его,
мимолетная
из веков в века, сквозь года,
одинокая
часть единой, сущей во всем, всегда.
и мучительней и полней
в том играющей, кто ее несет
и несомый ей,
и пронзенный ей,
напролет.

ВЕРА
БУЛИЧ
Ветер по дому ходит хозяином,
— Шорохи, вздохи, смятенье —
Холодом вдруг обольет нечаянным.
Длинной метнется тенью...
Вот у окна занавески отброшены,
Дверь открывается настежь.
Встал на пороге незваный, непрошеный,
Руку заносит на счастье.
Мы ль не молились, мы ли не плакали,
Мы ль не метались в вихре!
Только теперь от ветра, от мрака ли
Наши мольбы затихли.
Знаю: вынудит, выкинет, выметет,
Склонит, согнет и сломит.
Счастье из сердца птицею вылетит
В холод и мрак бездомья.

РОЗОВЫЙ ВОЗДУХ
Прошумела в небе эскадрилья,
На рассвете пробудив от сна.
И опять лишь ласточкины крылья.
Облака, заря и тишина.
Как чудесно, выйдя из подвала,
Подойти к высокому окну.
Окунуться в воздух небывалый,
В тепло-розовую тишину.
Спят дома, и улицы — пустые.
Пахнет медом липовый бульвар.
Так глубоко я дышу впервые
И благословляю утра дар.
Много раз в подвал сбежим сегодня,
Просчитав площадки этажей...
Но запомню этот дар Господний,
Всех даров чудесней и свежей.

105

Лишь одно для сердца непонятно,
Что над черным бедствием войны
Розлит этот воздух благодатный
Розово-медовой тишины.
1941

Лиловеют прозрачные рощи,
Проступает сквозь ветки заря.
И деревья строже и проще
В обнаженности октября.
Время взгляд человеческий сушит.
Он с годами острей и трезвей...
Нет, не вещи я вижу, а души.
Невесомую суть вещей.
В изменяющемся неизменно
Та же тайная прелесть жива.
Зеленеет сквозь иней нетленно
Замороженная трава.
А когда я смотрю на лица,
Я не знаю, сколько им лет.
Человеческий облик двоится.
Сквозь него проступает свет.
За стареющими чертами
Очертанья иные сквозят,
Те, которых не видишь глазами,
Память сердца вернее, чем взгляд.
Сквозь огромную каменоломню
Нашей жизни проходит путь.
Нет. не лица, а души я помню.
Сокровенного облика суть.
1947

ВЕТВИ
Г П. Светлику
О графика, о музыка ветвей!
Не тех, что шелестят листвой в истоме
Июльской ночи в сумраке аллей.
Скрывая месяц в лиственном затоне,

106

И не осенним днем, когда закат
Их листьям краски пламенные роздал.
И не тогда, когда на них летят
Кристаллов ледяных сквозные звезды.
Как счастья
Очарованья
Их прелести
И выступает

опрометчивый залог,
нежные покровы.
дается краткий срок,
черный ствол основы.

О угольная графика ветвей.
Нагих, в изломах, без листвы и снега!
Их музыка безмолвная слышней,
Когда сквозь них просвечивает небо.
Все утончающихся линий хор
Уводит мысли в вышину из праха.
И голоса сплетаются в узор,
Как в стройной фуге Себастьяна Баха.
1948

ИВАН
БУНИН
КАНАРЕЙКА
На родине она зеленая...
Б ром

Канарейку из-за моря
Привезли, и вот она
Золотая стала с горя,
Тесной клеткой пленена.
Птицей вольной, изумрудной
Уж не будешь. — ка к ни пой
Про далекий остров чудный
Над трактирною толпой!
10. V. 21

У птицы есть гнездо, у зверя
Как горько было сердцу
Когда я уходил с отцовского
Сказать прости родному

есть нора...
молодому,
двора,
дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо...
Как бьется сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!
25. VI. 22

РАДУГА

Свод радуги — Творца благоволенье.
Он сочетает воздух, влагу, свет —
Все. без чего для мира жизни нет.
Он в черной туче дивное виденье
Являет нам. Лишь избранный Творцом,
Исполненный Господней благодати, —
Как Радуга, что блещет лишь в закате, —
Зажжется пред концом.
15. VII. 22

108

Зарос крапивой и бурьяном
Мой отчий дом. Живи мечтой,
Надеждами, самообманом!
А дни проходят чередой,
Ведут свой круг однообразный,
Не отступая ни на миг
От пожелтевших, пыльных книг
Да от вестей о безобразной,
Несчастной, подлой жизни там,
Где по родным, святым местам,
По ниве тучной и обильной
И по моим былым следам
Чертополох растет могильный.
27. VIII. 22
• • •

Мечты любви моей весенней,
Мечты на утре дней моих.
Толпились ка к стада оленей
У заповедных вод речных:
Малейший звук в зеленой чаще —
И вся их чуткая краса.
Весь сонм блаженный и дрожащий
Уж мчался молнией в леса!
26. VIII. 22

• * •
Печаль ресниц, сияющих и черных,
Алмазы слез, обильных, непокорных.
И вновь огонь небесных глаз,
Счастливых, радостных, смиренных, —
Все помню я... Но нет уж в мире нас,
Когда-то юных и блаженных!
Откуда ж е являешься Ты мне?
Зачем ж е воскресаешь Ты во сне.
Несрочной прелестью сияя,
И дивно повторяется восторг.
Та встреча, краткая, земная.
Что Бог нам дал и тотчас вновь расторг?
27. VIII. 22

109

ВЕСНА 1886 г.

Быпа весна и жизнь была легка.
Зияла адом свежая могила,
Но жизнь была легка, как облака,
Как тот дымок, что веял из кадила.
Земля, ка к зацветающая новь,
Блаженная, лежала предо мною —
И первый стих и первая любовь
Пришли ко мне с могилой и весною.
Где этот взор, сиявший небом мне?
Где та весна и гробные рыданья?
Один погост в далекой стороне,
Один призывный сон воспоминанья!
И что ни год, тем все призывней он,
Все радостней, все чище и нетленней,
И уж другой, нездешний небосклон
Сияет мне красой своей весенней.
И это ты, простой степной цветок.
Забытый мной, отцветший и безвестный,
Ты первая взошла на мой порог.
На утре дней попрала смерть, как Бог,
И увела в мир вечный и чудесный!
9. IX. 22

Льет без конца. В лесу туман.
Качают елки головою:
"Ах, Боже мой!" — Лес точно пьян,
Пресыщен влагой дождевою.
В сторожке темной у окна
Сидит и ложкой бьет ребенок.
Мать на печи. — все спит она,
В сырых сенях мычит теленок.
В сторожке грусть, мушиный гуд...
— Зачем в лесу звенит овсянка,
Грибы растут, цветы цветут
И травы ярки, ка к медянка?
— Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой.
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник лож кой?

110

Мычит теленок, ка к немой,
И клонят горестные елки
Свои зеленые иголки:
” Ах, Боже мой! Ах. Боже мой!"
10. V. 23

В гелиотроповом свете молний летучих
На небесах раскрывались дымные тучи,
На косогоре далеком — призрак дубравы,
В мокром лугу перед домом — белые травы.
Молнии мраком топило, с грохотом грома
Ливень свергался на крышу полночного дома —
И металлически страшно, в дикой печали,
Гуси из мрака кричали.
30. VIII. 22

ИВАН
БУРКИН
ПЕРЕД СУДОМ ОБЪЕКТИВА
Ссылают на карточку
ка к будто накаторгу.
Ссылают с пейзажем,
с кудрявой березой,
ссылают с дымящей еще
папиросой...
Снимают на карточку
без сожаленья —
снимают на вечное поселенье
осанку,
остатки телосложенья
и массу
задумчивого выраженья,
загибы характера
у подбородка
и лоб. говорящий,
что жил и боролся...
В спешном порядке
ссылают — к потомкам?
В другую эпоху —
В другие потемки?

КСТАТИ
Окна заглядывают в глаза прохожих,
и те обороняются
галстуками и шляпами.
Кстати, о шляпах.
Шляпа является шляпой тогда,
когда она окружает головокружение
и описывает англичанина.
В шляпе просторно тем.
кому тесно в кровати
Шляпа отвечает на вопросы
биржи и банков.
Но вернемся к окнам. Они
переваривают улицу,
развивают любопытство,
настраивают нервы.
Кстати, о нервах. Они
оплакивают зубы,
отвинчивают разум и тот,
как разбоптанное колесо.

112

слетает с оси
и катится к чертовой матери,
а потом в дурдом.
(Вот это эпопея!)
Кстати, о дурдоме.
В нем вырабатывают дураков,
ибо без дураков нельзя быть умным.
Поэтому возвращаться к шляпам не стоит.

СТИХОТВОРЕНИЕ
(в котором я защищаюсь
от Хлебникова)
А осень висит запятой.
Хлебников

Закуска играет в селедку,
и аппетит на серебряных лапках
напоминает хищников.
Дельфины играют в радугу,
сверкая своими линиями
и врезаясь как мечи в море.
На райском берегу
пальмы вытянули
гусиные шеи,
и в купапьных костюмах
бпаженствуют
выпуклые ожидания.
Из песни сделали соловья,
и тот начал разбойничать
в музыке.
Деньги превращаются
в грязное белье,
и банк становится
прачечной.
В зоологическом саду
звери живут на пенсии.
Одуванчик отцвел
и надел парик.
Костер машет
носовыми платочками
беспочвенным путникам.
Есть страна,
где на вопросы отвечают пистолеты.
Душа принимает обиды
на короткой волне.
Где выход
из этого стихотворения?

ИРИНА
БУШ М АН

Когда видений призрачные сонмы
наполнят душу радужными снами,
а день, случайно проведенный праздно,
покажется и нужным и полезным,
и на закате солнца да ж е камни
заговорят об истине стихами, —
опомнись и пойми, что слишком поздно:
у ног твоих уж е раскрылась бездна.
• • •
Такая весомая, зримая, даж е
звенящая тишина...
Раскручена мыслей долгая пряжа
с дневного веретена —
основа снов — натянута туго
на ночи ткацкий станок.
Снует по ней легко и упруго
месяца медный челнок...
Большой мастерской распахнуты двери,
и тянется волокно
туда, где ткут из него материю —
звездное полотно...

В. Пврвлвшину
РАЗДРОБЛЕННЫЙ СОНЕТ
В эпоху
без природы,
без искусств,
когда нет в музыке мелодии.
нет позы
в скульптуре
и когда уж ни полям — навозу
и ни быка — коровам
(не до чувств!)

лишь на конвейере,
лысея —
дуры —
(ни пуху, ни пера!)
несутся куры.

114

намериваясь высидеть цыплят
(в действительности —
всмятку
иль в мешочек
и без кукареку,
затем что кочет
уж е давно остыл.
(с вертела снят)
и да ж е вовсе не в эпоху —
просто в это
безвременье,
межвременье
(им в не-?)
один как перст...
что пишет на стене
огнем
слова поспеднего сонета.

С моей души содрали ко ж у заживо.
Вороньей шубой ненависти черной
прикрыта —
по кровавому —
висит
казненная:
над жизненной долиной,
где ныне сверх-чума снимает жатву
пустых голов
с безлюбо-страстных тел;
над мира кратером,
где пузырями грязи
вскипают войны малые.
клокочут,
бурля.
и... лопаются —
эхо их щелчками
отскакивает
от скалистых стен
Балкан.
Кавказа
или Анд...
Незрелые
еще не в силах слиться
в одну великую,

которая покроет
долину пеплом
и наполнит кратер снегом...
Пока всего лишь
моей душой пирует воронье.

ЕВГЕНИЙ
ВАДИМОВ
ЙОГ
...Только тот достигает счастья
на земле, только тот побеждает
мир — кто достигает полной власти
над своим умом и телом, чья
душа спокойна, для кого все — одно
божественное существо...
Суоми Абвдананда

С береговой косы я вижу, как, синея,
Мне улыбается Индийский океан —
Я нищ, я наг, я бос... В окрестностях Бомбея
Я камни тяж кие дроблю для англичан...
С береговой косы — давно я наблюдаю,
Как в наш блестящий порт приходят корабли —
Как собирается их суетная стая —
И вновь расходится во все концы земли...
Я — юношей решил отдаться знанью Йоги —
И начал тяжкий путь. Меня знакомил с ней —
Учитель и мудрец, взыскательный и строгий —
И я — прошел все пять суровых степеней...
Упорно плоть и кровь смиряла голодовка
И превращалась кость в упругий каучук —
Мой дом был там — где я... Со мной была циновка—
Изделие моих же сильных, гибких рук...
Я сбросил гнет страстей и тела злые путы,
Я — Бога познавал... В красу надзвездных стран
Учитель мой ушел с камней большой Калькуты —
И я побрел один чрез знойный Индостан...
Я четверть века шел, попутно получая
На каждый свой вопрос — божественный ответ —
Я шел, я шел. я шел... Со склонов Гималая
Я много раз сходил в пыпающий Тибет...
И светлый час настал. Я всюду видел Бога —
Ни мясом, ни вином я не грязнил свой дух —
Рис, молоко и мед — вот пища Жнана Йога
Иль счастье обезьян — иль Бог... Одно из двух...
Мелькали местности... Года и дни летели —
Великое познав — я стал учить людей —
И с севера пошел я к югу, к храмам Дели —
И через сорок лет дошел сюда, в Бомбей...
Я — нищ. Я бью гранит — и молча наблюдаю
Как в наш блестящий порт приходят корабли —■
Как собирается их суетная стая —
И вновь расходится во все концы земли...

116

Но я постиг без них задачи Божьей власти
И вижу Божество в ничтожнейшем стебле —
Я полный, чистый Йог — и истинное счастье
Мной познано давно на маленькой земле...

КУП АВ А
24-го июня
Поэт у А А. Кондрат ьеву

...В высоких травах, во тьме полночной.
В безбрежных далях лесов, болот,
В глуши оврагов — в свой час урочный
Иван Купала — идет, бредет!..
Идет Купала дорогой синей.
Вскрывая тайны речного дна —
И млеет запах лесной полыни.
И млеет сумрак и тишина...
И в час урочный и величавый,
За темной далью лесов и гор,
Во славу светлой моей Купавы
Я зажигаю огонь-костер!
И
И
И
В

свищет пламя над спящим лугом.
духи-ведьмы сомкнулись в ряд,
вьются в смехе — и друг за другом
блестящих искрах — летят, летят...

И пир и хохот! С ветлы корявой
Сползает призрак. В тоске, в бреду
Тебя ищу я. моя Купава,
Ищу повсюду... Ищу и жду!..
Я жду, Купава! Смеются лица
Других русалок в потоке чар.
А пламя хлещет! А пламя злится
И рвется в небо! Пожар, пожар!
И темных духов на поединок
Я вызываю со дна болот...
По узким змейкам лесных тропинок,
В венке из белых речных кувшинок.
Моя Купава — идет, идет!

117

РУССКАЯ КУЛЬТУРА

Русская культура — это наша детская
С трепетной лампадкою, с няней дорогой...
Русская культура — это молодецкая
Тройка с колокольчиком, с расписной дугой.
Русская культура — это сказки нянины,
Песни колыбельные, грустные до слез...
Русская культура — это разрумяненный
В рукавичках-варежках Дедушка-мороз.
Русская культура — это вязь кириллицы
На заздравной чарочке яровских цыган.
Жемчуг на кокош нике у простой кормилицы,
Под чеканным поясом кучерской кафтан.
Русская культура — это дали Невского
В бело-синем сумраке северных ночей.
Это — радость Пушкина, горечь Достоевского
И стихов Ж уковского сладостный ручей.
Русская культура — это кисть М аковского,
Мрамор Антокольского, Лермонтов и Даль,
Терема и церковки, звон Кремля московского,
Музыки Чайковского сладкая печаль.
Русская культура — это то. чем славится
Со времен Владимира наш народ большой —
Это наша женщина — русская красавица.
Это наша девушка с чистою душой.
Русская культура — это жизнь убогая
С вечными надеждами, с замками во сне.
Русская культура — это очень многое.
Что не обретается ни в одной стране.

МАРИЯ
ВЕГА
Мне хочется молить кого-то сквозь века,
Сквозь солнце дальних дней, когда меня не будет.
Ведь через триста лет, по-прежнему легка,
Весна прильнет к окну и сонный дом разбудит,
И белокурый луч заглянет в груды книг,
Старинные листы позолотив апрелем...
О через триста лет, — я виж у этот миг, —
В шкафу мои стихи с их горечью и хмелем.
Кто будет их читать, пусть слышит голос мой,
Пусть волею мечты он разрешит задачу,
И мертвая давно, я сделаюсь живой,
Такою, ка к сейчас, когда пишу и плачу.
Пусть в музыке стихов, где снега и огня
Высокие тона поют ка к в небе птицы,
Отыщет он не ритм, не звуки, а меня.
И молодость мою, и темные ресницы.
Пусть я войду на миг весною в чей-то дом
И улыбнусь в окно потерянной отчизне...
Ведь я сейчас живу, как будут жить потом,
И слышу четкий пульс моей поющей жизни.
1928
*

•

•

В окне моем звезды и сумерки бледные
Над искрами синего льда.
Я грешная, злая, земная и бедная,
И все-таки, чья то звезда!
За этими стеклами, странными, сонными.
В далеком моем терему,
Я смутно горю над морями бездонными,
Лучи посылая ему.
О Вега, о Сириус, — звоны победные
Имен обрученных мечте!
Вблизи вы, быть может, простые и бедные,
Вы. может быть, тож е не те?
Но будет когда-нибудь небо расколото
Свершением Судного дня.
И мы распадемся, — не брызгами золота.
Не ливнем живого огня,
А смертною пылью...

И все суевернее,
Все жалобней хочется мне
Казаться кому-то звездою вечернею
В далеком и синем окне.
1934

119

МУЗЫКА

В каком горниле расплавишь,
В какие слова вольешь
Двойную — дождя и клавиш —
Двойную — до сердца — дрожь?
Нет мускула, нет ресницы,
В которых бы ритм не пеп.
В рояле, в окне, струится
Сверкающий ливень стрел.
Какую звезду оставишь,
Каким стихом изойдешь,
Двойная — тоски и клавиш —
Двойная — до крика — дрожь?
Да будет, да будет слово!
Но слово предельный звук
Оборван... Гремит сурово
Стаккато суровых рук.
В сухой, рассыпанной дроби
Приказ: О себе — молчи...
И руки упали, обе,
Как сломанные лучи.

Когда остановится поезд, полетом прозрев пургу.
Мы все побоимся поверить, что видим следы на снегу.
От валенок и от полозьев. Что стало смертельно
светло,
Что не было черного бреда, и быть никогда не могло.
Не надо словами касаться глубокой, святой белизны.
Мы только чуть-чуть приоткрыли ту дверь,
за которой видны
Мохнатые, древние ели... Немного другие... Не те,
Что снились... И столб полосатый на первой,
на русской версте.

ВЛАД ИМ И Р
ВЕЙДЛЕ
БЕРЕГ ИСКИИ

Ни о ком, ни о чем. Синева, синева, синева,
Ветерок умиленный и синее, синее море.
Выплывают слова, в синеву уплывают слова,
Ускользают слова, исчезая в лазурном узоре.
В эту синюю мглу уплывать, улетать, улететь,
В этом синем сияньи серебряной струйкой растаять,
Бормотать, умолкать, улетать, улететь, умереть,
В те слова, в те крыла всей душою бескрылой
врастая...
Возвращается ветер на круги свои, а она
В синеокую даль неподвижной стрелою несется.
В глубину, в вышину, до бездонного синего дна...
Ни к кому, никуда, ни к тебе, ни в себя не вернется.

к •••
Напрасно тень свою ты в зеркале искала;
Она была тобой, ты больше не она.
С нездешней легкостью легла на одеяло
Ж емчужных рук твоих сквозная белизна.
Жемчужных рук. Твоих... Ты плачешь, Каллинира?
Каллианасса, плачь! Нам утешенья нет.
К блаженным берегам исчезнувшего мира
Нам возвращенья нет. И нам прощенья нет.
Но там. над временем, в кольце возобновлений,
Над зеленью лугов и синевой морей,
В нетленной юности, где тень навстречу тени
Летит, ка к некогда моя вослед твоей.
Сквозь все отравы, все колючие обиды
Летела, мучаясь, любуясь и любя, —
Там, на гребне волны, где пляшут Нереиды,
Нет ни одной, поверь, ж ем чуж нее тебя.

Зачем, рассудок беспокоя.
Гадать, что ближе, свет иль тьма,
Когда от запаха левкоя
Мне так легко сойти с ума?

121

Для несказанного ответа
Предвечной Мудростью рожден,
Темнее тьмы, светлее света
И тишины беззвучней он.
Скорее сладостен, чем сладок,
Свежее свежести самой,
Он, по ту сторону загадок,
Во мне сливается со мной.
Блаженное благоуханье
Сполна единый раз вдохну
И задохнусь в моем вдыханье,
В его дыханье утону, —
Как будто машут, веют, тают,
Там, где душа моя была,
Как будто в небо прорастают
Ее незримые крыла.
1965

СТИХИ О СТИХАХ

Неназываемое нечто,
Слиянье правды и мечты,
Того, что — тлен, того, что вечно,
Того, что — ты и что — не ты.
Почудилось, — и вот у ж начат
Двуличных слов набор, отбор,
Тех, что. гляди, да и заплачут
Твоим слезам наперекор.
Извилисто, молниеносно,
В разбивку, исподволь, навзрыд,
И неспроста, и "ах, к а к просто":
Ш аж ок — стежок — открыт — прикрыт...
Подшито, выверено, спето.
Ну что ж , зови. Подай им весть.
Пусть верят н& спово, что это
Как раз то самое и есть.

122

УМИРАТЬ НАДО В БЕДНОСТИ

Умирать надо в бедности. Желто-серой ветхой
клеенкой
Стол в Духов день был покрыт, когд а отец Сергий,
Чаем гостей угостив, на плечо положил тебе руку
И в сторонку отвел, известить о своей предстоящей
кончине.
Умирать надо в бедности, и в состраданьи к
страданью.
Так говорил Заратустра извощичьей кляче в Турине.
Поскользнувшись на мерзлых торцах, лошаденка
упала.
К ней он кинулся, пал на колени, обнял шею ее
и заплакал.
Умирать надо в бедности. Иль ты мнишь, что семь
тысяч
Книг побегут за гробом твоим при выносе тела?
А тетради свои, все писанья сож ги: так вернее
и проще.
Доживай свои дни в состраданьи, в смиреньи, и
Бедность,
Смерти подруга, без зова придет за тобой и с тобой
пребудет навеки.

ТАМАРА
ВЕЛИЧКОВСКАЯ
В лесу мороз. А если я щекою
Прижмусь к тебе, замерзшая кора,
В дремотной глуби зимнего покоя.
Ты, может быть, подумаешь: "пора,
Пришла весна..." Потом задремлешь снова
И будешь спать, как долж но в феврале,
Но, может быть, средь холода лесного
Ты сон увидишь о моем тепле.
• • •
Становятся листья тише,
В саду ни души, ни звука.
Желудь порой на крышу
Падает с легким стуком.
Стукнет, а сердце екнет. —
Кажется стук уколом,
Так безнадежно мокнет
Астра на стебле голом.
Так безнадежно никнет
Розовым цветом в слякоть,
И не умеет крикнуть,
И не умеет плакать.
ЗАКАТ

Каждый вечер над полем покатым
Догорает закат для меня,
И, по-новому, с каждым закатом
Завершается таинство дня.
Заплетаются розовой сеткой
Облака, облака, облака.
И чернеют на розовом — ветки
Одинокого в поле дубка.
И ничто мне молчать не мешает,
Даже песня ничья не слышна.
Вырастает большая, большая
От земли до небес — тишина.
Хорошо, что нельзя прислониться
Ни к каком у родному плечу.
Что не надо восторгом делиться,

Что делиться ни с кем не хочу, —
Что над склоном, пожаром объятым.
Небосвод безмятежно глубок,
Что стоит между мной и закатом
Только тот одинокий дубок.

124

Сергею М аковскому

Растут два тополя. Они
Живут, ка к добрые соседи.
Проходят ветреные дни
В неумолкаемой беседе...
Идут минуты, дни, года:
С годами все труднее гнуться.
Растут деревья. Никогда
Они друг друга не коснутся.
Но там, в подземной глубине,
Где не тревожат дровосеки, —
В глубокой тайне, в тишине.
Их корни сплетены навеки.

В деревне, иногда весной,
Но чаще пожелтевшим летом,
Мне, оглушенной тишиной
И ослепленной ярким светом,
Почти дается познавать,
Но что — сама сказать не смею.
Я не умею звезд назвать,
Ни различать их не умею.
И я почти не знаю трав,
Ни ядовитых, ни целебных,
Колосья на полях собрав,
Не узнаю колосьев хлебных.
— Так от рождения слепой,
Прозрев, взволнованно трепещет
И робко трогает рукой
Свои же собственные вещи.
О М У ЗЫ КЕ
С. С. Пост ельникову

Расходится завеса тишины
И музыка, свободная, как чудо,
Является неведомо откуда
Дорогой трепетания волны.
Идут минуты, может быть, года,
Но кажды й звук — сияющий предтеча.
И в каждом звуке — ожиданье встречи,
Которой не бывает никогда.
Последний звук теряется во мгле.
Приходит безнадежное молчанье,
О музыка! — ты сдержишь обещанье.
Но не на этой, на другой земле

АНАТОЛИЙ
ВЕЛИЧКОВСКИЙ

Г. А. Раевскому

Вот уж е и нам пора проститься.
Было в поле тихо и темно,
Я в ладонях растирал пшеницу,
Из колосьев добывал зерно.
А потом свой обмолот пустынный,
В горсть из горсти так пересыпал,
Чтобы ветер уносил мякину,
На ладонях зерна оставлял.
Веял я пшеницу осторожно,
Не теряя зерен золотых,
Только по законам непреложным
Каждый раз все было меньше их.

Солнце греет, пахнут липы медом.
Мы идем в толпе других прохожих.
Перед нами Сена, блещут воды,
Длинный мост мы переходим тоже.
Смотрим вниз на быстрое теченье:
Пароход плывет в Медон с народом,
Ходят волны, выступает пена
Золотым углом за пароходом.
Винт шумит, а пассажиры, сидя.
Пьют вино со льдом, считают сдачу.
Я с тобою часто это видел.
Много раз хотелось нам на дачу

Плыть на этом пароходе белом,
Пить вино со льдом и прохлаждаться.
Много раз нам этого хотелось.
Только как-то не пришлось дождаться.

126

В жизни мы — ка к в голубом сияньи:
Все прекрасно, все цветет и блещет.
Но труднее даж е подаянья
Достаются нам простые вещи.

В сугробах, словно в белых дюнах,
Мерцают дальние огни.
В зеленоватом свете лунном
Метет метелица, звенит
Крылами в бурьяне, покрытом
Сосульками, ка к хрусталем.
В такую ночь в степи открытой
Я потерял мой отчий дом.

Я люблю, когда в окош ке вьются
Хлопья снега, — чем они белей,
Больше чем и чем быстрей несутся,
На душе тем чище и светлей.
Что мне в них? Быть может, не из тучи.
Но из рая белый этот рой?
Нет, они на язы ке могучем
Русской крови говорят со мной.
Говорят на языке неслышном
С памятью особенной моей.
Снег идет, а грудь сильнее дышит.
Снег идет, а на душе теплей.

Веленью дивному послушна
Весною пыльная метла,
Забытая в углу конюшни.
Зазеленела, расцвела.
Упорство этого цветенья.
Цветенья веток без корней
Похоже на стихотворенья
Лишенных родины своей.

Г. 127

Когда я вижу утренний восток,
Всю медленность и торжество рассвета,
За каплей капля, за глотком глоток,
Моя душа огнем тоски согрета.
Но не тоска! Пространство душ у пьет.
И жизнь моя мне кажется случайной,
И ранит, как тяжелое копье.
Существованья пустота и тайна.

Ни солнца розовый восход,
Ни счастье, ни эемлетрясенье —
Меня ничто не развлечет
В минуты скуки и смиренья.
Так минеральная вода
Сама собой течет из рытвин —
Я слышу сам в себе тогда
Начало сладостной молитвы.
К чему и для чего она?
Я никогда не понимаю.
И сладостного полусна
Пустым вопросом не смущаю.

ВЛАДИМ ИР
ВЕРЕЩАГИН
Как на экране синема,
Передо мной горят живые,
Полуистлевшего письма
Когда-то строки дорогие.
И перечитывая вновь
Страницы нежного романа.
Мне чужды: и твоя любовь,
И горечь твоего обмана.
Сеанс окончен. В зале тьма,
Все замолчало, опустело,
Как на экране синема,
Жизнь промелькнула... и сгорела.

Пасхальный звон колоколов
Из храма дальнего несется,
В такую ночь, на Божий зов
Я верю — счастье отзовется.
Христос Воскрес! Душа, молись!
И улетят твои печали.
Какие слезы пролились,
Какие песни прозвучали!

У одинокого вокзала
Там — где сплетаются пути,
Я ждал тебя; ты обещала
Сегодня вечером прийти.
И вечер в отблеске опала
Прозрачен был и молчалив.
Все было пусто и устало
Вдали дышал локомотив.
Я вдруг почувствовал так ясно,
Что никогда ты не придешь,
Что сердце ждет тебя напрасно,
Что жизнь обман, а счастье ложь,
Что наша песня отзвучала,
Как не законченный мотив...
И уходил в лучах опала
В далекий путь локомотив.
З аказ № 345

А Л Е КС А Н Д Р
ВЕРТИ Н СКИ Й
в СТЕПИ М О ЛДАВАНСКОЙ
Тихо тянутся сонные дроги
И вздыхая ползут под откос...
И печально глядит на дороги
У колодцев распятый Христос...
Что за ветер в степи молдаванской!
Как поет под ногами земля!
И легко мне с душою цыганской
Кочевать никого не любя!
Как все эти картины мне близки,
Сколько вижу знакомых я черт!
И две ласточки, как гимназистки.
Провожают меня на концерт.
Что за ветер в степи молдаванской!
Как поет под ногами земля!
И легко мне с душою цыганской
Кочевать никого не любя!
Звону дальнему тихо я внемлю
У Днестра на зеленом лугу.
И Российскую горькую землю
Узнаю я на том берегу.
А когда засыпают березы
И поля затихают ко сну...
О. как сладко, как больно сквозь слезы
Хоть взглянуть на родную страну...

ПРОЩ АЛЬНЫ Й УЖИН

Сегодня полная луна.
Как пленная царевна,
Грустна, задумчива, бледна
И безнадежно влюблена.
Сегодня музыка больна,
Едва звучит напевно
Она, ка к вы, мила, нежна
И холодна, и гневна.

130

Сегодня наш последний день
В приморском ресторане...
Упала на террасу тень
Зажглись огни в тумане.
Отлив лениво ткет по дну
Узоры пенных кружев...
Мы пригласили тишину
На наш прощальный ужин.
Благодарю вас, милый друг,
За тайное свиданье,
За незабвенные слова
И пылкие признанья.
Они, как яркие огни,
Горят в моем ненастье
За эти золотые дни
Украденного счастья.
Благодарю вас за любовь.
Похожую на муки,
За то, что вы мне дали в ночь
Изведать боль разлуки.
За упоительную власть
Пленительного тела,
За ту божественную страсть,
Что в нас обоих пела...
Я подымаю свой бокал
За неизбежность смены,
За ваши новые пути
И новые измены...
Я не завидую тому,
Кто вас там ждет, тоскуя...
За возвращение к нему
Бокал свой молча пью я.
Я знаю, я совсем не тот,
Кто вам для счастья нужен.
А он — иной... Но пусть он ждет.
Пока мы кончим ужин.
Я знаю, даж е кораблям
Необходима пристань.
Но не таким — ка к мы,
Не нам, — бродягам и артистам.

МАРИЯ
ВИЗИ

Я не знаю, по чьему указу,
от каких морей пришли суда,
неожиданно так много сразу
благодати принося сюда!
Вероятно, это все — ошибка,
и, должно быть, ветер их завлек
на пути изменчивом и зыбком
посетить мой дикий уголок.
Только даж е если это случай,
и серебряные крылья их
унесутся в розовые тучи
от убогих берегов моих —
я не стану плакать, сожалея:
пусть ушли — они ведь были тут, —
вот, и небо сделалось светлее,
и цветы душистее цветут.

Когда потухнут на пути огни,
я верю: наклонись ко мне, взгляни,
и будут дни мои озарены
лучами удивительной весны:
у солнца не настолько ярок свет,
и у ночи таких созвездий нет,
и надо мной, когда ты бросишь взгляд,
чуть видимые крылья прошумят.

НА БЕРЕГУ

Ушел, блистая парусами,
и я одна на берегу
пустыми, долгими часами
его лачугу стерегу.
Луна взойдет и не ука ж ет
своим лучом, что ищет зря,
корабль, который тенью ляжет
на слишком дальние моря,

132

и даж е думать я не смею,
что можно птицей белой пасть
к нему на дрогнувшую рею
и на обрызганную снасть.

У ОЗЕРА
Светилось озеро тихим светом
Послезакатного торжества,
С низким поклоном и приветом
К самой воде сошла трава.
Еще по воде ходили блики,
Еще розовела поверхность вод,
Еще последние птичьи клики
Сзывали к вечерне свой приход.
Но кто-то песню запел людскую
На дальнем краю лесной глуши,
Как будто хотел передать, тоскуя,
Великую скорбь земной души.
И птичьи клекоты замолчали,
И стало тихо по всей земле.
И только эхо людской печали,
Дрожа, катилось в озерной мгле.

НА ЗАРЕ

Шли тропой лесных извилин
при луне.
Грозно гукал черный филин
на сосне.
Только нас ничто не смело
испугать —
На опуш ку вышли смело
через гать.
А потом восход встречали
у реки;
Пели песни на причале
рыбаки.

Розовел и золотился
тихий плес.
Нам тогда еще не снился
омут слез.

М ИХАИЛ
ВОЛИН
1
Музыка — она не умерла,
Но годами ты ее не слушал,
И она на цыпочках ушла
В темный лес, где отдыхают души.
Ты ее послушай в тишине,
Прислонясь спиной к столетней ели.
Слышишь, ка к в зеленой вышине
Запевают тонкие свирели?
Пахнет медом, травами в глуши,
Тишина звенит в дремучей чаще —
Это музыка твоей души,
Мудрой, справедливой, настоящей...

2
Музыка — она не умерла,
Захоти, и ты ее услышишь —
В звоне ветра, в шорохе крыла,
В воркованьи голубя под крышей.
У реки, где омуты до дна
Пронизали солнечные стрелы,
Музыка особенно слышна
Ясным полднем, осенью несмелой.
Там. где в воду никнут камыши,
Слышишь голос страстный и звенящий?
Это музыка твоей души,
Светлой, радостной и настоящей.

М узыка — она всегда с тобой,
Только ты ее сумей услышать —
В светлый час, когда морской прибой
Лижет скалы ласковей и тише,
А в высоком небе
В золотом сиянии
Дирижера верная
Медленные такты

134

облака
сгорают —
рука
отбивает.

Ляг на берег, слушай не д ы ш а
И придет к тебе со вздохом ветра
Музыка, она — твоя душа,
И она прекрасна и бессмертна.

Зимний вечер. К оконной раме
Жмутся прутья холодных гнезд.
И сияет синее пламя
Уплывающих в вечность звезд.
И я думаю все упорней
О моей и твоей судьбе. —
О душе моей непокорной,
С этим телом в трудной борьбе.
А ночами чаще и чаще
Долетает с иных высот
Мандельштама шепот звенящий:
"Неужели я настоящий
И действительно смерть придет?"

М ЕДИТАЦИЯ

Побудь с собой наедине,
Уйди в себя на час.
И точно в сладком полусне,
Не открывая глаз,
Глядися пристально в себя
И ты тогда поймешь
Все то, что мучило тебя,
Всю суету и ложь...
С самим собой наедине,
Не мудрствуй, не спеши —
Такой покой на самом дне.
На дне твоей души.

БОРИС
В О Л КО В
ПУЛЕМ ЕТЧИК СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

Оставшимся спиртом грея
Пулемет, чтоб он не остыл,
Ты видишь: внизу батарея
Снялась и уходит в тыл.
А здесь, где нависли склоны
У скованной льдом реки,
Последние батальоны
Примкнули, гремя, штыки.
Простерлась Рука Господня
Над миллионом стран,
И над рекой сегодня
Развеет Господь туман.
Чтоб были виднее цели,
Чтоб, быстро "поймав прицел” ,
На гладь снеговой постели
Ты смог бросить сотни тел.
Широкие коридоры
Зданья, что на Моховой, —
Привели тебя на просторы,
Где кипел долгожданный бой.
В двуколке, что там, в овражке.
Шопенгауэр. Бокль и Кант...
Но на твоей ф уражке
Голубой отцветает кант.
И совсем, как тогда, под елью,
(Над бровью лишь новый шрам), —
Ты меришь ногами келью.
Что дали монахи нам.
Сегодня, мгновенно тая, —
Снежинки... О, в первый раз!..
И мы, за Стеной Китая.
О прошлом ведем рассказ...
Обыденность буден сжала.
Как келья, былую ширь...
На стене — портрет Адмирала
Из книги: "Колчак, Сибирь".

136

И рядом с ним — твой Георгий,
Символ боев и ран...
— В городах выставляют в морге
Неопознанных горожан...
— Как сон, помню: шли без счета,
И в небе — горящий шар...
...И труп мой от пулемета
Отбросил в снег комиссар...
Бэй-Гуань —
П екинский монастырь

КОНЕЦ ПУТИ

В смятеньи своем, ничему не веря.
По привычке призываю Тебя, Бог!
Я подобен раненому зверю,
Который заполз умереть в лог.
Над ним пылает небо, а в небе
Круж ит коршун и зорко ждет...
Я мало думал о насущном хлебе,
И вот, Господи, пришел мой черед.
К чему ж е слова о лилиях долины,
И о тех. что не сеют и не жнут? —
Как рабы, согнули мы спины,
И гуляет по ним — Твой кнут.
Не дай видеть кровавые извивы.
Которые на потном теле вижу я...
Если слова Твои справедливы.
Если безгранична милость Твоя, —
Дай умереть свободным, как даешь зверю, —
Заползти поглубже в чащу кустов!..
...Ибо — я ничему не верю.
Не хочу собирать Твоих цветов.
Б эй-Гуань —
П екинский монаст ы рь

В ГОСПИТАЛЕ

В нашем тернистом пути
Устали сердце и ноги:
М ожно ли счастье найти.
Обивая чужие пороги?

137

Но если не порвана нить,
0 чаше — вина остатки, —
Хочется жизнь продлить
Для последней, смертельной схватки.
Умереть под победный рев
Смертью простой солдата.
Как расстрелянный Гумилев
В стихах написал когда-то.
И чувствуя на губах кровь
Проклятого нашего наследства,
Знать, что свободна вновь
Страна невозвратного детства.

МАРИЯ
В О Л КО В А
ВОСПОМИНАНЬЕ

С этой солнцем обрызганной сопки
Изумрудною кажется гладь.
Треплет ветер ленивый и робкий
На глаза мне упавшую прядь.
Накалились лежачие камни.
Нежно галька хрустит под ногой.
И о чем-то поет тишина мне
И лепечет спадающий зной.
Ни ж уж ж ан ья, ни птичьего крика.
Божий мир и спокоен и прост.
Вкруг меня расползлась повилика
Сотней маленьких розовых звезд.
Богородскою травкой-тимьяном
Сладко пахнет родная земля...
Кратким счастьем, уплывшим в туманы.
Мне весна улыбнулась моя.
1939

Ш ИПОВНИК

Розовеет веселый шиповник...
Задыхаясь стою у плетня.
Это — он. моей грусти виновник!
Он прошел, не взглянув на меня!
Промелькнул. Второпях не заметил.
Тише, сердце... молчи... все равно...
День ка к будто и ясен и светел.
А в глазах почему-то темно...
Он под вечер заглянет, быть может.
Попрощаться со мной и с отцом.
Лихо руку к ф уражке приложит —
Как всегда молодец-молодцом.
С кажет бодро, с казачьим задором,
Что. мол, завтра в поход на войну.
Задрожат мои губы, но скоро
Отвернусь ненароком к окну.
Мой отец непременно припомнит
Невозвратные старые дни
И о том, ка к сейчас тяжело мне,
Ничего не узнают они.
Спрячу глубже и боль и волненье:

139

Над собою крепка моя власть.
Боже, Боже, хотя б на мгновенье
Мне к груди его, плача, припасть!
Осенить бы крестом и проститься,
Долго, долго в глаза поглядеть,
Молча ладанку с нашей землицей
Да Заступницы образ надеть!..
Но нельзя, мне нельзя: я — чужая.
Моя нежность ему не нужна!
Перекрестит его, провожая,
Вся в слезах молодая жена.
Мою руку пожмет он сердечно,
Поцелует отца, уходя.
И совсем не заметит, конечно,
На щеках моих капель дождя...
Розовеет веселый шиповник.
Неподвижно стою у плетня.
Он — не муж мне, не брат, не любовник.
Отчего ж я — сама не своя?

НЕЖНОСТЬ

Всегда найдет, хотя совсем не ищет,
Ответит вмиг, вопроса не задав.
Зальет теплом случайное жилище,
Смягчит чужой стеснительный устав.
Не даст поднять и нетяжелой ноши,
Тайком цветы положит на порог,
Напомнит вдруг о чем-нибудь хорошем,
Без лишних слов, как будто м ежду строк.
Вне лет, стихий, пространств и изменений
Ведущая мелодия — одна,
И с кажды м днем звучат проникновенней
И без того глубокие тона.
Тихонько в дверь стучится неизбежность.
Трава в росе и ночь уж е близка.
О чем грустить, когда все та же нежность
Другой руки касается слегка.

ЛИДИЯ
ВО ЛЫ НЦЕВА
ЛЕДЯНЫЕ УЗОРЫ

Узор морозных ледяных цветов
На стекла лег причудливой каймою,
Сверкая самоцветною игрою
И голубых и алых огоньков.
В тиши ревнивых старых теремов
Царевны, над церковной пеленою
Трудясь, — красе замерзших лепестков
Давали жизнь искусною иглою.
В затейных травах расцветал атлас
И шелком, и царьградской канителью
Под нянюшкин неторопливый сказ,
Внимая чудесам, от рукоделья
Вдруг поднимались взоры синих глаз,
Забыв узор, подаренный метелью.
"В старой Руси боярышни для вышивок
пользовались узорами замерзших окон".
(Профессор Бицилли)

П рим ечание:

У ж е закончен круг дневных забот,
И долгое шипенье самовара
Уж утомительно домашним Ларам.
И жизнь его вот-вот сейчас замрет;
Проверены задвижки и замки,
Разнежась, кот зевает на диване.
Раскрылись розы в узеньком стакане.
И в разговор вплетаются зевки;
Обед на завтра утвержден спопна,
Живее в рамках дорогие лица,
От стекол путь серебряный струится.
И сходит в нем Царица Тишина.

За город выйти, и тихо, без цели.
Узкой тропинкой брести,
Только бы дали вокруг голубели.
Строфы слагались в пути;
Только бы тяж кая туча сурово
Не преграждала им путь.
Только б из бездны восставшее слово
Жизнью дало им дохнуть...

141

ЭЛЕГИЯ

Там медленно солнце свершало свой круг
Сменялись так медленно зори,
Младенчеству — миром являвшийся луг. —
Все цвел в невозвратном уборе.
И шаг свой размеренно сдерживал год,
Шли тише в орбитах светила,
Когда из туманного детства — вперед
Вдруг Юность беспечно ступила...
Когда ж е легла, как железо вериг,
Усталость земная на плечи. —
Короче стал час. и поспешнее — миг,
Средь вздохов и противоречий...
Стремительны токи времен на пути
К печальным пределам заката;
Успеть ли венцом драгоценным сплести
Созвучий живые караты,
Успеть ли последнее бросить "Прости!"
Всему, что приснилось когда то...

СРЕДИ ПОЛЕЙ

Только одна над слетевшею тенью
Хмурится вдруг полоса!
В темном, нежданном и строгом мгновеньи
М еркнет живая краса!
Рядом же, в жарком полуденном токе
Зыблется светлый прибой —
Край плащаницы безмерно широкой
Сумрачной заткан каймой!
Так вдруг темнеет твой день светлоокий
Под набежавшей слезой!
• • •
Чрез окно, что лунными лучами
Вырезано четко на стене,
Не разбив, не тронув тонкой рамы, —
Так нетрудно, в первом чутком сне, —
Выйти в осиянные просторы,
Где " Сегодня" встретило "В чера",
И где "Завтра" поднимает взоры
К светлым безднам звездного шатра...
К необъятной звездной панораме
Льнет душа в стремленьи вековом,
Но тоскует сердце в запредельном храме
По родным просторам на пути земном...

НИКОЛАЙ
ВОРОБЬЕВ
ЗАКАТ

Привычная тропка к обрыву над морем,
К гульливой волне и к раздумью в тиши,
Туда, где так красочны, так хороши
И неповторимы вечерние зори.
Идти далеко. Лес обширен и густ.
Гурьбою сошлись великаны-стволы,
Сбегают, сливаются струйки смолы
На пень, на листву, на прижавшийся куст.
Ах, если бы душу легко мы могли
Отчистить от ржавчины, ила и гнили —
Тогда б ее заново мы просмолили
Вот так, ка к на верфях смолят корабли.
Мой пёс начеку: что ни шаг. то следы —
Зверья да врагов и не счесть здесь, пожалуй.
Что ж, если наш мир — это цепь вражды
От атомных бомб до осиного жала!?.
Эх, если б иначе... Шагали б вот так,
Бок 6 бок. соседу ни в чем не мешая...
Жила бы без розни, без козней, без драк
Одна человеко-звериная стая.
Тут ель и сосна вперем ежку с пихтою,
Черника встает с человеческий рост.
Там виснут колибри и песней простою
Себя веселит после ужина дрозд.
В истерике белка метнулась по соснам...
Сиди — я до шишек твоих не охоч!
Торопко грызет, скоро в сумраке росном
Начнет свои крылья развешивать Ночь.
Но вот уж е к морю приблизилась тропка,
И ветер из чащи мне шорох донес...
Я вижу — олень пробирается робко,
И носом поводит встревоженный пес.
А вот и опушка, и мы — у обрыва.
Весь запад багровым пожаром объят...
Рассыпало искры Господне огниво —
Мы встретились снова с тобою, закат!

143

Я помню: ложился ты в воды Босфора,
В орловских полях окунался ты в рожь,
В ливийских песках — где 6 я ни был, без спора,
По-своему всюду бывал ты хорош.
Таким же — тебя я не видел доселе,
Ты как-то скромнее бывал до сих пор.
Я вижу, как вспыхнули полымем ели,
Как весь запылал окровавленный бор.
Играют сполохи, и мечется пламя,
И взметы, и вздыбы, и рыжая муть...
Как будто художник смеется над нами,
Швыряя мазки наобум, как-нибудь.
Там хлопья и пятна, крутя в беспорядке,
В высь синюю чья-то бросает рука,
А ниже друг друга в отчаянной схватке
Сметают и топчут и рвут облака.
Ты знаешь, таких ведь, ка к ты, не бывает.
И красок таких я найти бы не смог.
Так что ты такое — видение рая,
Жар-птица иль просто дешевый лубок?
Вдруг все изменилось. Спокойная осень...
Сменяются краски, как сказки, ка к сны —
Из пламени — бронза, из облака — просинь,
И слез чистота — из багровой волны.
И вот уж е вечер, лилов и прохладен.
Обратной тропою я к дому бреду,
И хоть я и полон царапин и ссадин,
Зато словно душу омыл на ходу.

STILL COVE
(С покойная бухт очка)
Still Cove — это Яхт-клуб, бронза купальщиц,
лимонный песок, невероятно яркая зелень, маг­
нолии, необычайная синева океана — в общем,
незабываемый уголок...
(Из руководства для туристов)

Мы на скале — ты помнишь это утро?
И смотрим мы, дыханье затаив.
Как врезался осколком перламутра
В песчаник невсамделишный залив.

144

Бывает — на копеечной открытке
Глаз режут карамельные цвета —
Лазури, зелени — всего в избытке.
Как приторна бывает Красота!
Но незаметно пронеслись года,
И из чужой открытка стала нашей,
И все теперь приемлемей и краше,
Все, что казалось приторным тогда.
Да снился ль нам с тобой такой подарок?
Ведь рай земной, куда ты взор ни кинь!
И вот уж е привычна моря синь.
А цвет магнолий уж не так и ярок.
Но как бы я, волнуясь и спеша,
Был рад расстаться с красочной открыткой,
И все сменить на — шелест камыша
И даль степей с калмыцкою кибиткой!

ЧЕРНЫЙ ГОРОД

В черном городе стали и угля
Серой пылью подернуты лица.
Труд, рабочие плечи сутуля.
Над убожеством жизни глумится.
Вечерами, у стынувшей печи,
Учит мать ненавидеть богатых,
Злобой детскую душу калечит,
Добиваясь найти виноватых.
В том — что сказки так рознятся с былью,
В том — что дети сегодня не ели,
В том — что харкает угольной пылью
Умирающий муж на постели.
Но весной, когда синие глуби
Открываются в пепельном небе,
Здесь, как всюду, мечтают и любят.
Забывая о стали и хлебе.
Ш арлеруа, 1937

Это было — в Брюсселе? В Париже?
М ожет быть, и не здесь, и не там?
Помню: серые скользкие крыши
Ввысь ползли, к дождевым облакам,
А вокруг что-то мчалось, скрипело,
На распутье махал полисмен
Парой рук ослепительно-белых,
Дирижируя хором сирен.
Город шумно дышал, шевелился,
Липла к лицам фабричная гарь,
И над всем этим нежно круглился
Фиолетово-бледный фонарь.
Каждый знал, — ночь ничто не заменит,
Смятых крыл не расправит полет.
Никаких не рассеет сомнений
От зари до зари проползет.

Может, кто-то кого-то задушит.
Пустит кто-нибудь пулю в висок?
Но ничто никогда не нарушит
Этой жизни размеренный ток.
Это было в Брюсселе? В Париже?

Может быть, и не здесь, и не там?
Помню серые скользкие крыши
Ввысь ползли, к дождевым облакам.

BASSIANA
Графу Адаиу Оршичу-Славетичу

Колеса мельницы в глухом канале
Гекзаметром торжественным стучат.
В осеннем небе цвета пыльной стали
Пионом распускается закат.
Но стройный хор былых великолепий
Не прозвучит из кукурузных чащ.
Ужели здесь державный Рим на степи
Когда-то опустил багряный плащ?
Молчит земля. Лишь имена и даты
Еще хранит могильный мрамор плит,
Где строй отточенный классической цитаты
Рукою грубой варвара разбит.
Да мирный плуг, возделывая нивы,
Из темноты выносит вновь на свет
Лик четкий "Августов Благочестивых"
На бронзе зеленеющей монет.
И только в сумерки, в прозрачной сини
Над древним форумом дрожит звезда —
Вечерняя спокойная богиня
Свои обозревает города.

В. А. с.

Губ твоих румяных зрелый мед
Береги для радостных и чистых,
Но топи во мне неверья лед
Теплым блеском глаз твоих лучистых.
Ласковая, боль мою уйми.
Слов не трать ненужных укоризны.
Просто в руки голову возьми,
Убаюкай песнями отчизны.
Память стран чужих и городов
Бременем тяжелым горбит плечи.
Эту пыль и сор пустых годов
Только ветер родины размечет.

147

Расскажи, какая там весна,
Так ж е ли голубоглазы дети,
Так же ли страны моей леса
Дышат дремной сыростью столетий?
Я давно и здесь и там чужой.
Я боюсь уйти из мира лишним,
Руку дай — за времени межой
Страшно нищим встать перед Всевышним.
Б ерлин, 1943

НА ОТЪЕЗД В АМ ЕРИКУ

Напруженные цепи заскулят,
Втянув в ноздрю тяжелый влажный якорь,
Качнет движенье легкое руля
На жирной глади знаки Зодиака.
Отвалит пароход тяжелый бок
От пристани, заваленной товаром,
И выдохнет в клокочущий свисток
Тугой комок сырого пара.
И будут дни склоняться над водой,
И ночи поплывут над блесткой зыбью.
Все прежнее, любимое тобой,
Целительные ветры моря выпьют.
И новая спокойная душа
Из пены вод вздыхающих родится.
Чтоб, обновленным воздухом дыша.
О днях еще неведомых томиться.
И в некий миг разверзнет небеса
Видение в предутреннем тумане.
И Статуя Свободы, на часах
У мира нового, в сияньи встанет.

Звезды купались в асфальтовых лужах.
Черные стены парижских домов
Прятали в комнатах серенький ужас
Снов непристойных, удушливых снов.
Шинами чмокали автомобили.
Изредка ночь разрывали свистки.
Женщин в отчаянье били, любили,
Женская доля: любовь, синяки.
Счастье? Но счастья лишь малые крохи
Перепадает: насмешка и срам.
Прячется боль от дневной суматохи,
Снам не мешая — удушливым снам.
В небе, везде одинаковом небе.
Звезды и, может, обещанный ад.
Солнце взойдет, но заботы о хлебе
Опередят его, опередят.

Никто не провожал. Никто не встретил.
Никто не знал, какая боль была
В испуганной душе, в вечернем свете,
В ночных огнях, сжигающих дотла.
И
В
Я
И

было тускло все и без привета
стране скупой, в стране совсем чужой.
бодрствовал всю ночь. Я ждал рассвета.
он пришел, холодный и пустой.

Под мертвым небом европейским
Голодная земля суха.
Ни плакать, ни молиться не с кем, —
Теперь не миновать греха.
И только хорошо, что с нами
Веселый, непристойный джаз,
А за прозрачными горами
Смиренно мопятся за нас.

Нас раздепяют границы.
Сторожевые посты.
Перелетают их птицы.
Только не я и не ты.

Стынут в полях паровозы.
Рельсов подкошен разбег.
Глядя на белые розы,
Вижу я розовый снег.
Пятнами пыль на картоне.
С пылью смешались цветы.
Я убегал от погони.
Ты — убежала ли ты?
• * •

Стакан вина у стойки грязной.
Патрон, налей еще вина.
Нам в этой жизни несуразной
Не повезло. Так пей до дна.
Так пей, не думая о доле.
Не искушай своей судьбы.
Средь алчной европейской голи,
Быть может, всех счастливей ты.
• • •
Все чище голос мой, все чище.
Хоть равнодушен мир и пуст.
Весна неизреченных чувств
Цветет на всяком пепелище.
И звонче голос мой, и звонче.
Но осень уж пора встречать.
И если надо песнь кончать —
Мне дома хочется закончить.
•

*

•

Сверлит сверло сомненья
И мысль за ним вослед
Винтом умокруженья
Спасается от бед.
Душа, мой пьяный ангел.
Что делать мне с тобой?
А дни идут, ка к танки,
В победоносный бой.
И жизнь нам по колено.
Но смерть не по плечам.
И все здесь — все измена,
Предательство и срам.
Душа, беспутства спутник,
Что делать мне с тобой
Здесь, в этом миресмутном,
Где жизнь — неравный бой?

ВАДИМ
ГАРДНЕР
ЗАВИРУХА

Елей серебрящихся наметы
Стали и грузнее и пышней.
Вновь курят глубокие суметы.
Стружит снег вьюг& среди полей.
Снова заметь свищет и гуляет.
И следы полозьев занесло.
Сечень-белоризец окунает
В звездную крестильницу село.
Сам охоч до пляски, пряток, жмурок, —
Над парчей змеящейся куры, —
Полумесяц из-за мглы, что турок,
Смотрит на забаву детворы;
Смутно видит сквозь фату метели
Отраженный в стеклах блеск свечей.
Мишурой мерцающие ели,
Тут и там гадающих людей.
Смотрит и Медведица Большая,
Из-за туч взглянувши невзначай,
Как скорлупка, в чаше проплывая,
Вдруг огнем заж ж е т бум аж ки край.
И глазеют ведьмы заметухи
В окна из-за снеговых холмов,
Как на картах ворожат старухи
И сулят "дорогу", ’’ женихов",
"Письма", "хлопоты" и ’’дом казенный’*;
Видят, тени воска на стене
Г роб иль челн выводят плоскодонный,
Трубача на вороном коне...
Вновь разъяснило. Глядят Стожары.
Как мелькает в пляске молодежь,
Как, подпав под хмелевые чары,
Краснорожий бесится кутеж...
Утихает ветер. Чуть кружится
Снег вокруг сугробов на полях.
Стар и млад, усталый, спать ложится.
Меркнет Утренница в небесах.

151

Когда я один и мне грустно.
Лишь ты. утешающий стих,
Даришь мне живую отраду,
Спасая от горестей злых.
От темных сомнений, от боли,
От острых колючих тревог
Кто, кроме твоих переливов,
Избавить поэта бы мог?
В твоей упоительной власти
Навеять чарующий сон,
Мечты уносить в беспредельность
За пояс жестоких времен.
1927
M etsakyla

НЮ ЛАНДСКИЙ СОНЕТ

О, Гельсингфорс, излюбленный ветрами,
Ты мало, горделивец, мне знаком.
По стогнам я твоим бродил пешком.
Но ты с двумя своими языками
Не близок мне; стеной они меж нами.
К твоей красе холодной не влеком,
Незваным и ненужным чудаком
С тебе чужими мыслями, мечтами
Себя я чувствовал; хоть скал гранит
Здесь, там в столице и меня бывало
Пленял, но ныне больше не манит
С тех пор, ка к сердце холод злой познало
Враждебного нам племени людей.
Суровое безмолвие камней
Сочувствия в душе не вызывает,
Сердец закрытых символ отвращает.
1942
САФИЧЕСКИЕ СТРОФЫ

Зелены еще у сирени листья.
Все желтей кругом, все желтей шиповник.
Серый полог туч удручает. Ветер
Клонит деревья.
Моросит подчас. Иногда бичами
Хлещет крепкий дождь. М ного луж повсюду.
Уж мороз не раз покрывал их коркой.
Снег уже падал.

Старых вётел ряд у воды озерной
Все еще стоит в золотой одёже,
И не все. не все оголились окрест
В роще березы.
Неприветлив день, этот день осенний.
Тусклотой своей он тоску наводит.
Если хворь к тому ж человека мучит,
На сердце хуже.
Кто здоров теперь в пору злых побоищ,
В пору скорби, нужд, голодухи, гнева.
Разрушений... Страх за себя, за ближних
Все испытали.
Вот и дождь опять, и еще мрачнее
На душе моей. Мгла над хмурым лесом,
Над речушкой той, над озерной зыбью
Снова кочует.
1942
K/aukkala

КАРЛ
ГЕР Ш ЕЛ Ь М А Н
Не напрасно загорелось золотое,
Золотое, что мы жизнью называем:
Эти сосны, освеженные зарею.
Это облако с порозовевшим краем.
Эти ведра у колодца, с легким плеском,
С мягким плеском рассыпающие воду,
Гул трамвая за соседним перелеском,
Отдаленный перезвон по небосводу.
Из-за четкого вечернего покоя,
Из-за тучки над колодцем тонкошеим.
Из-за жизни наплывает золотое,
Золотое, что назвать мы не умеем.

Удалось однажды родиться.
Обещали: жизнь впереди.
От надежд голова кружится,
Сколько силы в плечах, в груди.
Вот и юность. Теперь уж скоро.
Вот и старость. Где же, когда?
За окном — решетка забора.
Телефонные провода.
Это в с е ! Конечно, до гроба.
Это жизнь? А кто же? Она.
Значит, это лишь так, для пробы,
Значит, будет еще одна.

Мне кто-то подарил окно в вечерний сад
И складки легкие оконной занавески.
И сквозь окно в саду отвесных сосен ряд,
Их бурые стволы в косом закатном блеске.
Взволнованно слежу, ка к медленный закат
Беззвучно клонится, огромен, чист и ярок,
0 , неужели Бог когда-нибудь назад
Свой удивительный потребует подарок?

154

Сижу над стаканом чаю.
Вечерние окна глухи.
Я жизнь, как стихи, читаю.
Читаю жизнь, ка к стихи.
Поэма страниц на триста.
Читаю в один присест.
Растянуто, водянисто,
Лишь пара удачных мест.
Удачны отдельные строки.
Ну, скажем, первые сны
О том. что ж енские щеки
И розовы и нежны.
Строки о первом романе:
Как в комнате у нее
Сидели в углу на диване.
Сидели — и это все.
О том, ка к лежал кадетом
В саду, в траву животом,
И были: сад разогретый
И я, и Жюль Верна том.
Или еще (не вчера ли?):
В столовой, молча с женой,
И четко часы стучали.
Стучали часы надо мной...
Отдельные полные строки,
Насыщенной жизни клочки.
Беспримесной и глубокой...
Все прочее — пустяки.
Все прочее — нагроможденье
Пустых и случайных фраз.
Плохое стихосложенье.
Ненужно длинный рассказ.
Про годы скучной работы,
Про то. как становишься стар.
Про службу, деньги, заботы
И вечной спешки угар.

И даж е про климат гадкий.
Про дождь несносный наш...
Читаю все по порядку
И злобно грызу карандаш.
На каждом шагу заминка.
Вычеркиваю и рву.
— "Вот эти главы в корзинку,
Оставить одну строфу” .
Задумано — гениально.
Исполнено — ерунда.
С решительностью похвальной
В корзинку — и без следа.
Сижу над стаканом чаю.
Перебираю клочки.
Я жизнь, ка к стихи, читаю
Сквозь старческие очки.

Разлуки срок уже к концу подходит.
А чем успел я сердце умудрить?
Мечтой упрямою о счастье и свободе.
С чем все труднее и труднее жить.
И ты вернешься: в комнате укромной
Укрыться от невзгод и от людей.
Но я открою двери в мир огромный —
Смотри, ка к много у меня друзей.
Смотри, ка к много близких и далеких.
А ближе тот. с кем жить всего трудней...
Мы все проходим трудности уроки.
Чтоб стало после слаще и вольней.
Среди осколков счастья — кто сумеет
Узнать то слово, что ты ждеш ь в ответ?
Кто всех вернее сердцу разумеет?
Иль у кого — совсем и сердца нет?..
• • •

От бедности сердечной принимаем
Мы за любовь лишь скуку в голосах.
От беспредметной ревности не знаем
Мы жалости — и заглушаем страх.
Ее нечаянное восклицанье —
И вот уж е тебе злорадство льстит.
Как блеклый занавес, воспоминанье
Над бессердечною игрою шелестит...
Не обещай все вовремя поправить.
Смотри: окно открыто в темноту.
Как страшно — так беспомощно лукавить...
О. пощади последнюю мечту!

С кровью тяжелой и душной,
Как смола на шоссейной дороге,
Когда в ней солнце утонет,
С головою мутной, и совсем без ног, —
Упасть на хвои
И проснуться от пения сосен.
Которые тянутся к звездам...
Такой чистый свет, что, наверное.
От него б не было ни одной тени.
Если бы все здесь
Не была одна сплошная тень.

СЕРДЦЕ

Недостойному, мне ли пристало
о великом, о тайном начать?
Но об этом душа зашептала
и об этом нельзя умолчать.
Не уйду от тебя никуда я.
ненасытная совесть моя.
Некрепка моя вера худая,
маловерная вера моя.
И когда бы чужое насилье
повелело: покинь, отойди —
я бы сбросил духовные крылья,
сердце выбросил бы из груди.
Оттого-то, в последний быть может
я ска ж у о духовных делах.
Ведь и вас это дело тревожит,
ведь и вас посещает Аппах.
В мире наших уж асны х вопнений,
в море яда, в чугунном бреду
преклоняю старинно колени,
славословлю, поклоны кладу.
Вас приветствую, слабые храмы,
сад единственный в пропасти зла —
острия католической Дамы,
православных церквей купола;
мусульманский высокий обычай:
чистым сердцем и чистой пятой...
Бейся, сердце, от разных обличий
человеческой веры святой.
О святая святых синагоги!
Если б я среди набожны х рос.
я бывал бы в печальном чертоге
очистительно-жалобных роз.
Нет, я вырос без церкви, без быта.
Как ж е стало, что с каж дой весной
очевидней, сильнее открыта
глубина, ширина надо мной?

Неужели до самой кончины
буду я не оставлен тобой
и тобой награжден без причины,
дивный воздух, покров голубой?
Сколько радости было дано мне!
Эти сорок счастливейших лет.
Не бывает удача огромней,
не бывает блистательней свет.
Хоть мученье, позор и увечье
на меня бы теперь низошло —
совершилось мое человечье
незаслуженное ремесло.
Как безумно, ка к страшно, ка к дико
Сердце мира вполне возлюбить;
жадным волком, собакою дикой
перед смертью об этом провыть.
Потому что не скажется словом
безграничное поле любви:
снежным пламенем в небе свинцовом,
разложением в смертной крови.

УГОЛ

Незаслуженное чудо
ожидает за углом
тех, которым очень худо.
Обогни стоячий дом.
Усмири тревожный трепет
в шумной и большой груди.
Удержи сердечный лепет.
Темный угол обойди.
Воцари в спокойном сердце
золотую пустоту,
победи в пустынном сердце
кровяную суету.
Темный угол, угол дома
обойди и обогни.
Грянули раскаты грома,
вспыхнули его огни.

159

Тем. которым было худо,
стало просто и светло.
Неожиданное чудо
не случиться не могло.

СЕСТРА

Не говори ка к все: одной не миновать,
двум не бывать. Не две — неисчислимо много.
Отряд живых смертей с тобой шагает в ногу.
Забудь. Не вызывай. Страшись именовать.
Пока твоя болезнь тебя не обняла
ка к сладострастница, которая потушит
твой пыл, умрет сама, но и тебя задушит, —
справляй в молчании привычные дела.
Не думай об ее коварных западнях.
Твоим житейским дням довлеет жизни злоба.
Не зная друга друг, перемогайтесь оба.
Бок о бок с ней живи в неблагодарных днях.
Ты знаешь, мы в бреду и все туман и страх.
Но празднуй всем богам за то, что ты не болен,
что ты еще здоров, еще свободоволен
и к небесам взлетать, и опускаться в прах.
Она уж е с тобой, хоть не пришла пора
тебе ее познать и с ней соединиться —
намеченная тень, враждебная близница:
болезнь предвзятая, безмолвная сестра!

ЗИНАИДА
ГИППИУС
МЕРА

Всегда чего-нибудь нет, —
Чего-нибудь слишком много...
На все ка к бы есть ответ —
Но без последнего слога.
Свершится ли что — не так.
Некстати, непрочно, зыбко...
И каждый неверен знак,
В решенье каждом — ошибка.
Змеится луна в воде —
Но лжет, золотясь, дорога...
Ущерб, перехлест везде.
А мера — только у Бога.

ВЕЧНОЖЕНСТВЕННОЕ

Каким мне коснуться словом
Белых одежд Ее?
С каким озареньем новым
Слить Ее бытие?
О, ведомы мне земные
Все твои имена:
Сольвейг, Тереза. Мария...
Все они — ты Одна.
Молюсь и люблю... Но мало
Любви, молитв к тебе.
Твоим-твоей от начала
Хочу пребыть в себе.
Чтоб сердце тебе отвечало —
Сердце — в себе самом.
Чтоб Нежная узнавала
Свой чистый образ в нем.
И будут пути иные,
Иной любви пора.
Сольвейг. Тереза. Мария.
Невеста-Мать-Сестра!

З аказ № 345

БЫТЬ МОЖЕТ

Как этот странный мир меня тревожит!
Чем дальше — тем все меньше понимаю.
Ответов нет. Один всегда: быть может.
А самый честный и прямой: не знаю.
Задумчивой тревоге нет ответа.
Но почему ж е дни мои ее все множат?
Как родилась она? Откуда?
Где-то —
Не знаю где — ответы есть... быть может?

К А К ОН
Гворгию Адамовичу

Преодолеть без утешенья,
Все пережить и все принять,
И в сердце даж е на забвенье
Надежды тайной не питать. — ,
Но быть, ка к этот купол синий,
Как он, высокий и простой,
Склоняться любящей пустыней
Над нераскаянной землей.

ПРОРЕЗЫ

Здесь — только обещания и знаки:
Игла в закатном золоте вина,
Сияющий прорыв, прорез на мраке...
Здесь только счастье — голубого сна.
Но я земным обетам ж адно внемлю.
Текут мгновения, звено к эвену.
И я люблю мою родную Землю.
Как мост, ка к путь в заэвездную страну.
И этот вечер, весь под лунным жалом
(Все вечера, все вечера — один!),
Лишь алый знак, написанный кинжалом
На терпком холоде зеленых льдин.
И чем доверчивее, тем безгрешней,
Люблю мое, высокое окно.
Одну Нездешнюю люблю я в здешней,
Люблю Ее... Она и ты — одно.

162

ЗЕРКАЛА

А вы никогда не видали?
В саду или в парке — не знаю,
Везде зеркала сверкали.
Внизу, на поляне, с краю,
Вверху, на березе, на ели,
Где прыгали мягкие белки.
Где гнулись мохнатые ветки, —
Везде зеркала блестели.
И в верхнем — качались травы,
А в нижнем — туча бежала...
Но каж дое было лукаво.
Земли иль небес ему мало. —
Друг Друга они повторяли.
Друг друга они отражали...
И в каждом — зари розовенье
Сливалось с зеленостью травной;
И были, в зеркальном мгновеньи,
Земное и горнее — равны.

ETERNITE FREMISSANTE
В. С. Варшавскому

Моя любовь одна, одна.
Но все же плачу, негодуя:
Одна. — и тем разделена,
Что разделенное люблю я.
О Время! Я люблю твой ход.
Порывистость и равномерность.
Люблю игры твоей полет,
Твою изменчивую верность.
Но как не полюбить я мог
Другое радостное чудо:
Безвременья живой поток.
Огонь, дыхание “ оттуда"?
Увы, разделены они —
Безвременность и Человечность.
Но будет день; совьются дни
В одну — Трепещущую Вечность.

163

ИГРА

Совсем не плох и спуск с горы:
Кто бури знал, тот мудрость ценит.
Лишь одного мне жаль: игры...
Ее и мудрость не заменит.
Игра загадочней всего
И бескорыстнее на свете.
Она всегда — ни для чего,
Как ни над чем смеются дети.
Котенок возится с клубком,
Играет море в постоянство...
И всякий ведал — за рулем —
Игру бездумную с пространством.
Играет с рифмами поэт,
И пена — по краям бокала...
А здесь, на спуске, разве след —
След от игры остался малый.
Пускай! Когда придет пора
И все окончатся дороги,
Я об игре спрошу Петра,
Остановившись на пороге.
И если нет игры в раю,
Скажу, что рая не приемлю.
Возьму опять суму мою
И снова попрошусь на землю.

ГЛЕБ
ГЛИН КА
УТЕШЕНИЕ

Все наши прежние устои
Летят, как из подушки пух.
Весь опыт ничего не стоит.
Расщеплен атом, ум и дух.
Заварена такая каша
Из достижений и угроз.
Что все проблемы жизни нашей
Нельзя воспринимать всерьез.
Итак, восславим провиденье
За то, что сохранен для нас
Беспечности и удивленья
Неограниченный запас.

НА ЧУЖБИНЕ

Ведь мне немного надо,
Хотел бы тишины.
Восставшему из ада
Забавы не нужны.
С любимыми своими
Я тут живу давно,
Не с прежними, с другими;
Что ж, это все равно.
Что было, то уплыло.
Но след остался там.
Где смерть за мной ходила,
Как нянька, по пятам.
Лишь ты меня не мучай.
С укором не смотри,
Когда сушу, на случай,
Ржаные сухари.
Не мудрено, не мудро
Жить с горем пополам.
Сейчас в России утро
И где-то. где-то там...

165

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Я вырвался из плена,
Как ветер на простор.
Теперь мне по колено
Вершины снеж ны х гор.
Воспоминанья тают,
Все горести забыл.
Не чуя ног летаю,
Парю, не зная крыл.
Так празднично и ярко,
Нет никаких забот;
Устои все насмарку,
Навыворот, вразброд.
Лишь где-то еле-еле
Сомненье: странный свет?..
Такого в самом деле
В земной юдоли нет.

РУБИКОН

Краской намечена мутной
Жизни суровой стезя.
Вот и решай поминутно:
Можно, возможно, нельзя?..
В рамках понятий готовых,
В путах привычек и мод,
На непреложных основах
Каждый, с оглядкой, живет.
Страхи, заставы, запреты
Непроходимы уже.
Лишь облака и поэты
не признают рубежей.

SILENTIUM

Все невпопад и не под стать.
Бессмысленно и грустно
Стихи в Америке писать.
В чужой стране — по-русски.

166

К кому обращены они
Своим раздольем звонким.
Как ветер, ка к в лесу огни,
Как смех и плач ребенка?
Ну что ж. смирись и не перечь.
От века и до ныне.
Поэта пламенная речь
Лишь вопль среди пустыни.
Как рыба, жабрами дыша
В холодном океане.
Пусть молча плавает душа.
Пусть сердце камнем станет.
Пусть будут замыслы твои
Водой забвенья смыты.
"Молчи, скрывайся и таи"
И звуки и молитвы.

ИЛЬЯ
ГО ЛЕН И Щ ЕВКУ Т У З О В

Древний помещичий сад,
Звук отдаленной свирели.
Тихий в душе аромат
Яблочной прели.
В зарослях стынущий пруд.
Рыбы, уснувшие в тине.
Тонкую пряжу прядут
Парки на желтой куртине.
Памяти легких шагов
Музыка в сердце слабеет.
С опустошенных лугов
Ветер медлительный веет.
Вспомни, вернись и взгляни:
Дремлет ампир деревянный.
Первоначальные дни
Юности странной...
Только в изгнаньи моем
Раны перстами закрою.
Полнится дней водоем
Облачной, мутной водою.

Л. М. Роговскоиу

Не говори о страшном, о родном,
Не возмущай мои тысячелетья,
Еще болею повседневным сном.
Которого не в силах одолеть я.
В
И
А
В

душе вскипают сонные ключи
леденеют водопады,
жизнь мерцает тусклостью свечи
разверзшиеся мириады.

Так средь азийских кочевых племен.
Плененному наречием гортанным,
Заложнику певучий снится сон
О языке родном и богоданном.

168

Шестикрылая мучит душа
Безнадежно двурукое тело.
Дальнозоркое сердце, слеша,
Покидает родные пределы.
Разум мерит вседневный обман;
Прорастает сознание глухо.
Только знаю — придет Иоанн,
Переставить светильники духа.

МОНМАРТР

Мельницы лживый скелет
Вялыми машет руками.
Желтый колеблется свет,
Стынет под фонарями.
Дай-ка заглянем в кабак.
Песенки, верно, все те же.
Красный фригийский колпак
Публику сонную тешит.
Лишь безобразный собор,
Там, на холме величавом,
Смотрит спокойно в упор
В очи померкнувшим славам.
Уличек узенький бред,
Нищенский шепот унылый...
Встретит туманный рассвет
Утра слепое светило.

Вокруг волос твоих, янтарней меда,
Уже давно мои витают пчелы.
И сладостная тихая дремота
Нисходит в опечаленные долы.
И золотая, юная комета
Там, в небесах, яснеющих, пылает.
Душа плывет в волнах эфирных света.
В твой сонный мир незримо проникает,
И мы плывем — легчайшее виденье —
Очищенные огненною мукой,
Как две души пред болью воплощенья.
Перед земною страшною разлукой.

За это одиночество
И эту тишину
Отдам я все пророчества.
Сердечную весну,
И попдня препесть сонную,
И тепа древний хмепь.
И полночи влюбленную
Двужалую свирель.
Томленье недостойное
Я в сердце победип
И спушаю спокойное
Течение светил.
К чему любви пророчества,
Душа, ка к сны, вольна.
Такое одиночество,
Такая тишина.

Разобран лесок тропинками.
По ребрышкам и бренча.
С заминками и с запинками
Подходит вода ручья.
Как будто уж е погонями
Застигнута — ты бежишь,
Зачерпываешь ладонями,
Хоронишься за камыш.
И смотришь, и снова кажется.
Что там. в глубине руки,
Шальное крыло развяжется
И вылетят светляки.
Сейчас из-под ко ж и выступит
Живая голубизна.
И выпорхнет кровь на выступы
Из неживого сна.
Горя легчайшими мушками
От счастья и от стиха,
Схоронится за подушками
Гагачьей опушки мха.
Чтоб вечером не заметили
Настоящие светляки.
Кто чертит синие петли
Огнем у твоей руки.
• ••
От слов твоих, от памяти моей
И от почти такого ж е апреля,
Опять поет забытый соловей,
И близится пасхальная неделя.
Но все встает в какой-то полумгле
И призраками — праздничные лица,
Цветы сияют мутно на столе,
А соловей, ка к заводная птица.
Он так поет, что плачет богдыхан,
В истрепанном собранье Андерсена:
Хочу того, — но тяжелей туман.
И дальше север, и слышнее Сена.
И девочка под заводную трель
Боится так, ка к прежде не боялась
Сказать тебе, что и сейчас апрель.
Что с нами память, кажется, осталась.
Что можно бы попробовать еще.
Но вот она сама уже не верит,
Хоть соловей садится на ппечо
И щелкает, и нежно лицемерит...

И дож дь идет без запаха дождя,
Без шелеста, стекая с переплета,
Где спят герои, руки разведя,
Как для объятья или для полета.

"Эт от уж ас и этот зной
Называются т ишиной".
Бессонница
1942 г.

Зияющая пустота.
Не торричельева, а — хуже...
Замкнула зрение, слух, уста.
Все стало ближе, стало уже.
Не детский сон, не бремя зла
Бессонницы. Не бред, не бденье...
Но порошит огнем зола
Мое иное пробужденье.
Приходит смерть к душе живой
И пламенно пугает адом.
Но — мнится райской синевой
И шорохом вверху и — рядом.
Почти притиснута к земле,
Личинка бледная, простая,
Лежу бессмысленно в золе,
И крылья зябнут. Вырастая...
1977

СЕВЕРНОЕ

Ничего не слышно о сиренах
(О русалках я не говорю),
А они лежали на моренах,
Глядя на вечернюю зарю.
Зимний дивный город Копенгаген.
(Мне приснился снова Андерсен...).
Легкий ветер бродит по бумаге
И ласкает волосы сирен.
На Балтийском море ходят волны
Острые, ка к серые ножи.
Знаешь, Петербург, всегда безмолвный,
Где-то здесь, поблизости, лежит.
Рыбий хвост у девушки на камне.
Каменная девушка — проста.
И как в сказке Андерсена давней,
У нее безмолвные уста.
1977

ГЕО РГИ Й

ГОЛОХВАСТОВ
Жаровня пышет. Абрикосы
Янтарны в блещущем тазу.
Уж вечер. Неба бирюзу
Зажгла заря; прощально-косы,
Лучи последний блеск дарят...
И на твоей головке косы
Старинной бронзою горят.

ВДОХНОВЕНЬЕ

Миг вдохновенья — жизнь в былом,
Во тьму грядущего прозренье,
И мирозданья претворенье,
И чувств таинственный излом:
Стоцветен спектр, стозвучна гамма.
В чуть слышном трепете — псалом.
В одной пылинке — косморама.

Повеял вечер. Нежит сном он
Усталый мир. Все спит в селе;
Спит лунный лик в речном стекле,
Спит лес и в гнездах птичий гомон;
Поля молчат в душистом сне,
И только в тайнах звезд — недреман
Глас Бога, внятный в тишине.

Гудит набат. Дрожат сполохи.
Зловещи знаменья судьбы...
Но тишь в усадьбе: спят дубы,
Тая об ярком прошлом вздохи,
И сонный лебедь на пруде
Виденьем гибнущей эпохи
Белеет призрачно в воде.

Мы глухи. Плоти ткань груба —
В нас прежних жизней струны немы...
А сны — веков былых поэмы:
В них веет древняя судьба.

173

Как аромат в заветных винах,
Давно укрытых в погреба
В тяжепых каменных кувшинах.

Чем
Чем
Тем
Тем

глуше шепот бледных будней,
строже тишь немых ночей,
ж аж да жизни горячей,
поиск счастья безрассудней;

И сердце в море темноты
Кочует на тюремном судне
Под флагом царственной мечты.

ВЕЧЕР

Угрюм осенний вечер хмурый.
Но в тихой комнате уют:
Покоя ткань ткет такт минут,
Свет ламп смягчают абажуры,
Сверчок стрекочет песнь свою —
И милый облик белокурый
Склонен заботливо к шитью.

В ЛЕСУ

Глушь все чернее. Лес-кудесник
Пути назад заворожил...
Угрюмых сосен старожил,
Грозит мне ворон, бед предвестник,
Но светеп я, простясь с тоской.
И в сердце, древних чащ ровесник,
Глубокий, благостный покой.

Великий Боже, длящий сроки.
Благодарю за новый день!
За трепет утра, за сирень,
За блеск реки и шум осоки,
За говор птиц над головой, —
За весь Твой мир, такой широкий,
Гостеприимный и живой!

ЭКСПРО М Т

Спокойный угол, оттоманка,
Забвенье всех житейских пут —
И чудом вымыслы цветут:
Как в сказке скатерть-самобранка,
Так грезы стелет тишина;
Созвучья реют, и чеканка
Стиха внезапного вольна.

Под обольщающей личиной
Скрыв язвы скорби и невзгод,
Земная жизнь — червивый плод,
Повитый смертной паутиной;
И не могу поверить я,
Чтоб этот путь наш был единой
И высшей целью бытия.

Янтарно-желтая оса
Над золотистой медуницей
Поет задумчивой цевницей;
И песню светлую роса,
Истаяв трепетным алмазом,
С земли уносит в небеса
О счастьи радостным рассказом.

ЛЕВ

гомолицкий

БО Г

Мой Бог — Кто скрыт под
шелухой вещей, Кого назвать
боялся Моисей, о Ком скрывал
на проповеди Будда, и Иисус —
назвал Отцом людей.
Мой Бог, Кто будет
жив во мне, покуда я сам
Его живым дыханьем буду;
в начале шага, взора и
речей, о Ком, во мне ж и­
вущем. не забуду;
Кто не прибег еще
для славы к чуду в тюрьме
и смуте, в воздухе полей,
в толпе, к ее прислушиваясь
гуду, в возне плиты и воплях матерей;
Кто делает все чище
и добрей, открытый в жизни
маленькой моей.

ЛЮ БОВЬ

У звезд и трав, животных
и вещей есть Плоть одна
и Дух единый в ней.
Он есть и в нас, — пусть
цели и нажива нас гонят
мимо жизней и смертей.
Но ты смирись и уважай
людей: что в них и с ними,
ж алко и красиво;
ты сожалей и милуй все,
что живо — не повреди, щади
и не убей.

176

Люби не Я, как тело лю­
бит душу: и соль морей, и
каменную сушу, и кровь ж и ­
вую, в броженье звезд
земного шара золотую грушу.
Как на птенцов, свалив­
шихся из гнезд, дыши на
всех: на выжатых ка к грозд,
на злых и наглых, вора и кли­
кушу, кто слишком согнут
и кто слишком прост.
Пусть твоего Дыханья
не нарушит ни жизнь, ни
смерть, ни почести, ни пост,
который в ранах папиросы
тушит.

ЗЕМНОЙ РАЙ

Заря цветет вдоль не­
ба. как лишай. Где труп
кошачий брошен за сарай,
растет травинкой ж ел­
той и бессильной отве­
шенный так скупо людям рай.
Вот проститутка,
нищий и посыльный с податками на новый уро­
жай. Перед стеной тю­
ремной скверик пыльный,
солдатами набитый через
край...
Есть тьма — есть свет,
но, веря невзначай, они
идут... разгадка непосильна,
и не спасет ни взрыв, ни
крест крестильный.

НАШ Е СЕГОДНЯ

Ночь полная разрозненной
стрельбой — Ломки мозгов
на камнях мостовой — и над
толпой идущие плакаты...

177

все стало сном — пошло на
перегной.
Там. где висел у куз­
ницы Распятый, где рылся
в пашне плуг перед войной,
вдоль вех граничных ходит
не усатый и не по-русски
мрачный часовой.
Ведь больше нет ни
там, в степи покатой,
ни здесь... под прежней
русской широтой, Ее, в
своем паденье виноватой.
Огородясь казармой и
тюрьмой, крестом антенны
встав над курной хатой,
на нас взглянул жестокий
век двадцатый.

МИХАИЛ
горлин

М Е КС И КА МОЕГО ДЕТСТВА

М ексика моего детства, ви ж у тебя
С твоими кактусами, пупырчатыми и длинными, ка к
огурцы,
С твоими индейцами, притаившимися за гущами лиан,
С твоими всадниками с головами и без голов,
Со стадами мустангов, постоянно мчащихся постелям.
Помню, и я скакал по твоим степям во сне:
Подо мною убегали широта и долгота
Четкими линиями, ка к на географ ических картах.
Враги бросали в меня не то копья, не то цветные
карандаши.
Я скакал без передышки, обгоняя всех,
К домику с белыми колоннами, крытому черепицей.
Где ждапа меня прекрасная донья Соль
С очень черными волосами и очень красными губами.
Как на тех коробках сигар, что курил мой отец,
Или ка к на той. что я увидел у тебя, мой приятель
Роберт,
И по которой я вспомнил об этих снах.

Мокрою, редеющей листвою
Снова день об эти окна бьется.
Я не плачу, не ломаю руки,
Про другие вспоминая руки.
Только слух растет неодолимо
С торопливым робким напряженьем,
И сквозь тишь стеклянную несмело
Тонкий звон несется, слабый голос.
Ты поешь над обнищалой жизнью.
Золотая грусть воспоминанья.

Кадидия. Кадидия,
Вождь государства странного.
Веди меня, веди меня
В блаженную страну.
Там ангелы лукавые
И ласковые демоны
Под папьмами курчавыми
Играют в домино.

179

Там маги плутоватые
И звери краснотелые
На площадях агатовых
Пьют целый день коктейль.
Там в розовых обителях
С доцентами брадатыми
Убийцы и грабители
Толкуют о добре,
Там лапки голубиные
Под голубыми арками
Ест вместе с Мессалиною
Святая Жанна д'Арк.
Кадидия, Кадидия,
Вождь государства странного,
Веди меня, веди меня
В блаженную страну,
Где пляшет с погремушками
Все здесь для нас тяжелое.
Где в зеркале игрушечном
Весь мир отображен.

Ш НУРРЕНЛАУНЕНБУРГ

Когда-то в детстве, начитавшись Гофмана и сказок,
Я рисовал красными чернилами, чтоб было
покрасивее,
Веселый несуществующий городок
Шнурренлауненбург.
Потом прошли года.
Я забыл, я совсем забыл про него.
И сегодня вспомнил снова.
Как ясен он передо мной! Выйду и пойду бродить
по его улицам.
Вот дворцовая площадь с домиками из пестрого
картона,
С мраморным львом, покрашенным для
правдоподобия в желтый цвет.
А вон и церковь: на ее крыш у ставят ангелам

кружки пива.
Чтоб ночью, охраняя город, они не страдали от
жажды.
Говорят, что этот обычай сильно печалит герцога:
Он любит просвещение и считает, что это чушь,

180

Но еще больше просвещения он любит свою
коллекцию фарфора и собачьих хвостов.
А про гофрата говорят совсем странные вещи,
Будто он целый день пьет кофе и беседует с
попугаями о смысле жизни,
А по вечерам садится на свой чубук и улетает... куда?
Шнурренлауненбург!
Пестрый радостный город!
Долго ль я буду блуждать по веселым твоим
переулкам,
Спорить с попугаями гофрата и сидеть в кабаке
голубого цветка.
Или снова будет, что было раньше:
Серый день, затхлый, как непроветренная комната,
Одиночества тусклый свет?

ВАЛЕНТИН
ГО РЯ Н С КИ Й
...И вот, я, бедный фараон.
Властитель дней моих беспутный,
Однажды видел вещий сон.
Предупреждающий и смутный:
Хлеб созревал. У самых ног
Колосья шли волною тучной,
И взора я отвесть не мог
От их красы благополучной.
Звучала музыка — в листве
Соседней рощи пели птицы.
Бог раскрывался в естестве,
В цветах, стрекозах и пшенице.
И вдруг возрос ужасный злак,
Пустой и тощий. В гневе песьем
Он кинулся, лукавый враг,
К склоненным тяжестью колосьям.
И все пожрав, — остался тощ.
Чернея спорыньей унылой.
Нависли тучи. В сени рощ
Пресекся щебет легкокрылый.
Восстав от сна, я тешил плоть.
Тревогу краткую отбросив.
И позабыл меня Господь,
И не пришеп ко мне Иосиф.
И небрежительно я жил.
Глаза в беспечности смежая,
И в житницы не отложип
От благодати урожая.
Расстратил юность, не берег
Полей щедротное соседство...
Несытый злак растет у ног —
Мое печальное наследство...

РОССИЯ

Россия — горькое вино!
Себе я клялся не однажды —
Забыть в моем стакане дно,

182

Не утолять смертельной ж аж ды ,
Не пить, отринуть, не любить.
Отречься, сердцем отвратиться,
Непомнящим, безродным быть, —
И все затем, чтоб вновь напиться.
Чтоб снова клятву перейти
И оказаться за порогом.
И закачаться на пути
По русским пагубным дорогам.
Опять родное обрести.
Признаться в имени и крови,
И пожелать цветам цвести,
И зеленеть пшеничной нови,
И птицам петь, и петухам
Звать золотое солнце в гости,
И отпущенье взять грехам
В старинной церкви на погосте
У батюшки. И снова в путь
По селам, долам и деревням,
Где. в песнях надрывая грудь,
М ужик буянит по харчевням:
Где, цепью каторжной звеня,
И, подгоняемый прикладом,
Он зло посмотрит на меня
И, походя, зарежет взглядом;
Где совий крик, и волчий вой,
В лесах таинственные звуки,
Где ночью росною травой
Ползут нечистые гадюки;
Где рабий бабий слышен плач
И где портной, в последнем страхе,
Для палача кроит кумач
И шьет нарядные рубахи.
Ах, не хочу! Ах, не могу!
Пускай замрут слова признанья,
Пускай на чуждом берегу
Колышатся цветы изгнанья...

Н И КО Л АЙ
ГРО Н С КИ Й
ВОСПОМИНАНИЕ

Помню Россию так мало,
Помню Россию всегда.
Вокзалы, вокзалы, вокзалы,
Куда-то идут поезда.
Помню другую — вагоны
(Под головой пулемет).
Патроны, патроны, патроны...
Который бил тогда год?
Какими верстдми, мостами,
Местами наш поезд идет.
— Мы едем крестами, крестами —
Который? — последний поход.
Помню другую. — Неверный
Отблеск свечей, образа,
Последнее слово вечерни:
"Ваш дом? — приходите сю да” .
Жребий конца и начала,
Детские гбды, года.
Помню Россию так мало,
Помню Россию всегда.
B ellevu e 1928

ФИНЛЯНДИЯ (к ц и кл у — СЕВЕР)

Леса, рога косматых лосей...
Угрюм твой лик и глух твой сон.
Суоми — царство хмурых сосен.
Финляндия — метелей звон.
Зимой опушена снегами,
Лучами лун озарена.
Одета мхами, ка к мех&ми,
Моя родимая страна.
Встают, сияют, гаснут луны.
И колдуны из века в век
Читают северные руны
На берегах замерзших рек.

184

— Замерзших — нет! — ка к рокот сосен,
Здесь вечен грохот зимних волн,
Но танец бешеных лососей
И человека гордый челн
Не смеют в черные пучины;
— Здесь Иматры поток гремит.
Дрожат граниты-исполины,
С лесами эхо говорит.

ПОЕЗДА
Гудят моей высокой тяги
Лирические провода.
Мар. Цветаева. "После России ”

(П оезда ночью)

Кто вы? В какие вы стрйны.
Гбры и городй?
Полночь. Вздыхают титаны,
Это идут поезда.
На ипподроме железном
Тысячи мчат колесниц,
Лестницей рушится в бездну
Тысячелестничный цирк.
Что это? — Пёреполбхи,
Шумности прбтивоббрств.
— Тысячекратные вздохи
На бесконечностях верст.
— Две подчиненных стихии
Мнимостей двух постоянств,
— Пламени, влаги, — и с ними:
Прёодоленье пространств.
Стих — этот вздох мой бессонный,
Эхом рожденный, отдам
Бёсповорбтно влюбленным
В д&ли — прямым поездам.
Радуюсь всем нарушеньям
Ритмов:
Взорванным котлам,
Рельсы рушащим крушеньям,
В бездну сорванным мостам.
Стих посвящаю влюбленным
В дйли — прямым поездам.

185

Один в снегах страны вечерней,
Овеян тайной тишины,
Я. — с каждым годом — суеверней, —
Встречаю ласточку весны.
Зима, как ангел, смотрит в очи
Сквозь синь окна, пустырь окрест,
Где в синеве студеной ночи
Чернеет нашей церкви крест.
Да будет памятно сегодня,
И в книгу жизни — внесено,
Как нынче ласточка Господня
Крылом ударила в окно.
Ноябрь — д е ка б р ь 1933.
Числа не помню.
M eudon

Пора, пора... Рассвет, ка к булочник,
Румян и бел. Едва видны,
Над путаницей узких улочек
Трепещут утренние сны.
Пора. И вот, звеня подковами,
Конь ставит честь свою на кон.
Дома давнишними знакомыми
Приветствуют со всех сторон.
Привет, привет! И дальше цокает
Скакун по звонким мостовым.
Все заповедное, далекое
Сегодня стало вдруг моим.
Как в детстве, полон небылицами,
Я сказкой брежу наяву:
Вон — солнце, огненной жар-птицею
Упало в синюю траву,
Вон — за полями и за пашнями
Неведомый белеет скит.
А позади — в страну вчерашнего
Дорога змейкою бежит.
За пазуху мне ветер лазает:
Там есть что прятать, что беречь...
О, счастие голубоглазое.
До новых встреч, до новых встреч!

Проплывали мимо корабли
По реке, вдоль набережной узкой.
Баржи неуклюжие ползли,
Задыхаясь под ярмом нагрузки.
По теченью вниз стремился плот;
Кто-то пел на нем, забот не зная.
В кружевной сплетаясь хоровод,
Чаек праздная кружилась стая.
Было солнечно на берегу.
Звон летел с верхушки церкви старой.
Высоко, по синему лугу,
Разбежалась белая отара.

Мир царил, покой и тишина
В этом дне, любезном взорам Бога;
Словно из незримого окна
Он смотрел на водную дорогу.
На
На
На
Из

поля, на чаек, на суда.
детей, резвящихся у сходней,
меня, пришедшего сюда
огня и дыма преисподней.
По дороге
Д р е зд е н — граница
1945

WALSE TRISTE

Что же, — веселье подходит к концу.
Зала пустеет, пустеют бокалы.
Темные тени легли по лицу,
Кружится вальс тяжело и устало.
Что же, — пора покидать этот бал.
Сами собою смыкаются веки.
Миг, — и в сияющих недрах зеркал
Вскользь промелькнем и исчезнем навеки.
И ничего не останется нам:
Ночь, ледяные пространства и ветер,
Ветер, бегущий по мертвым мирам.
Прах развевающий тысячелетий.
Что же, — дослушай, допей, дотяни...
Меркнущий вальс все страшней, все печальней.
Гаснут последние в мире огни.
Ветер крепчает во тьме изначальной.

Как страшно, когда ты однажды.
Сквозь тела трусливую дрож ь.
Ни голода больше, ни ж аж ды
В иссякшей душе не найдешь.
Когда ты припомнить захочешь
И крикнешь в призывной мольбе,
А памяти своды — из ночи
Молчаньем ответят тебе.
И даж е руки не найдется.
Чтоб в час этой лютой беды
Тебе принести из колодца
Хоть каплю живящей воды.

108

Прости, что так поздно, но — было нельзя,
Большая беда мне мешала.
И только вчера, в сновиденьях скользя,
Я вспомнил тебя и Рапалло.
Залив, как объятье, и той синевы
Неправдоподобную нежность,
И ветер мимозный и море... увы.
Теперь это — прошлость и прежнесть.
Мне виделся часто, в мечтательный час.
Твой замок; агавы и фиги,
И доброе солнце, ласкавшее нас,
А в море — фрегаты и бриги.
Мне слышались часто хоралы цикад
Во мгле лигурийской прохлады,
Когда оживал заколдованный сад,
А в море — играли наяды.
Мне чудилось часто, что ветер вздохнет
И снова откроет страницу,
Где прерван был тот недочитанный год.
И море — ко мне возвратится.
Но годы зверели, бряцали войной.
Надежды сгорали в налетах...
Прости, что так поздно. Прощаюсь с тобой,
И море — уходит на отдых.

ВЛАДИМИР
Д И КС О Н
Вместе мы ходим иль порознь —
Любим друг друга всегда.
Веры надземная скорость
Нитью связует года.
Часто словами не ладим,
Вечно в согласье душой.
Злобы изменчивых впадин
Мы не боимся с тобой.
В ночь разбежались дороги,
Каждому — доля своя.
Вместе мы сердцем продрогли,
Вышнюю думу тая.
Нет ни лукавства, ни лести,
Не разойдутся года:
Порознь мы ходим иль вместе —
Любим друг друга всегда.

Долго странствую, много скитаюсь,
Вместе по миру с ветром кр уж у —
И всегда я к тебе возвращаюсь,
И всегда я к тебе прихожу.
В шумном городе грязно и людно,
И дворец не отрадней тюрьмы.
Одиноко бывает и трудно
В чуждых землях, с чужими людьми.
Занимается зимняя зорька.
Легкий свет на холодных домах.
Одиноко бывает и горько
Просыпаться в чуж их городах.
Долго странствую, радуюсь, маюсь.
Каждый день удлиняя свой путь —
И всегда я к тебе возвращаюсь
И к тебе прихожу отдохнуть.

Здесь намечено и размерено,
Все по правилу, по струне:
Только сердце мое потеряно
В этой вылощенной стране.

190

У нас не такие сажени,
Совсем другая верста,
Наши лошади не запряжены,
И конюшня давно пуста.
У нас — колеи глубокие,
Тяжело бежать колесу;
Васильки голубоокие
Пьют холодную росу.
У нас дорога проселочная
И таинственна и длинна:
Хорошо вспоминать про солнечные,
Про веселые времена.
У нас не такие дороги,
Совсем иные пути: —
Вся надежда наша — в Боге.
Больше некуда нам идти.

Чтоб на людях глазам быть суше —
Быстро слезы утрет рукав...
Я молюсь, чтоб до неба душу
Донести мне, не расплескав.
Я молюсь Тебе, Вездесущий,
Я молюсь Тебе на пути:
— Дай мне ныне мой хлеб насущный,
От лукавого уведи.
Чистым сердцем и бескорыстно
Дай служить мне — и не покинь —
Ибо славен Ты ныне и присно
И во веки веков. Аминь.

У детей, изгнанников и пленных
Есть во взорах быстрые огни;
О березах бепых и смиренных
Вспоминаю снова в эти дни.
У больных, у нищих, у безумных
Есть в глазах необъяснимый свет.
О дождях таинственных и шумных
Вспоминаю после долгих лет.
У святых, у праведных, у ясных
Есть в душе неведомый покой.
О ромашках вечных и прекрасных
Вспоминаю на земле чужой.

191

— О дождях, о радостных березах,
О ромашках на родном лугу —
Но — в ночных и в неизбежных грозах
О себе я вспомнить не могу.

Облаку радуются глаза мои,
Любит звезды душа моя.
Но на земле — души терзаемые
И человек человеку — змея.
Каждому дереву я кланяюсь,
Березе, и дубу, и клену рад.
Но порою позднею и порою раннею
Человек человеку — враг.
Чту отца своего и матерь,
Исполняю заветный долг.
Но дорога легла, как скатерть,
И человек человеку — волк.
Зреет яблоко, зреет ягода,
Золотится добрая рожь.
А у нас — клевета и ябеда,
Человек человеку — нож.

ЕВГЕНИЯ
дИ М ЕР
РАДУГА

Казалось, по узкому трапу
На небо взбиралась мечта,
Чтоб в линзах разбрызганных капель
Всех красок рассеять цвета.
И радуга веер павпиний
Раскрыла в прозрачной дали
Над бархатным ложем долины,
Где в травах озера легли.
Там. словно в бокале граненом,
Рассыпался солнечный блеск;
Природа, ка к маг, увлеченно
Вскрывает секреты чудес.
И рвется грозы пробежавшей
Еще в облаках динамит,
А радуга, небо обнявши,
Алмазным браслетом горит.

В НЬЮ -ЙОРКСКОЙ ГАВАНИ

Запопнен порт судами разных стран. —
Направо пассажирские, торговые налево,
А прямо океанский мощный великан
Глотает ненасытно пищу в чрево.
Подъемный кран спускает а трюм тюки,
И поднимаются на палубу по трапу люди,
А сказочный гигант напор ветров морских
Отталкивает лебединой грудью.
Погрузка кончена, и сразу в путь
Навстречу штормам, прихотям капризных океанов,
И мне, в толпе на пристани, пришпось вздохнуть
От зависти к морскому великану.
Свой курс он держит прямо на восток.
Возможно, к берегам моей родной земли
причапит...
"Привет ей от меня, пюбимой!" — И платок
Я комкаю в безвыходной печали.

Заказ № 345

193

ВИНОГРАД

Наступает сентябрь чудотворный, Сад покрыт виноградным дождем.
Эти спадкие каппи проворно
Мы. как пчелы нектар, соберем.
Пленено в них дыхание лета.
В них хранится таинственный клад
Из теппа, аромата и света,
Звездных ливней, журчанья цикад.
Мы попожим в хрустальную вазу
Эти гроздья с их летним теплом, —
Золотистым сияньем топаза
Виноград засквозит над стеклом.

НА СКАЛЕ

На скале одинокой свечою,
Как в подсвечник, затиснута в щель,
Над ревущей стремниной речною
Прилепилась тщедушная ель.
Солнце скудную почву сушило,
Расползались расселины скал.
Горный ветер с жестокою силой
Эту ель и мотал, и стегал.
Озверев, налетел и, с корнями
Вырвав, бросил в поток деревцо.
Ель волну оседлала упрямо.
Точно стала заправским пловцом.
И корнями смогла укрепиться
И воспрянуть на новой земле.
Но. зеленые жмуря ресницы.
Все грустит о далекой стране.

ПЕРЕД ЗИМ НИМ ПЕЙЗАЖ ЕМ ГРЭНДМА МОЗЕС

Развесистый кедр, ка к придирчивый страж,
Впускает меня осторожно в пейзаж,
Где снег — ка к пебяжий нетронутый пух,
Где будит людей не гудок, а петух,

194

И где с колокольни разносится звон,
Касаясь верхушек заснеженных крон.
Сейчас я сойду с перекрестка дорог, —
Наткнусь на причесанный ветром сугроб
И в рощу войду, словно в праздничный храм,
По заячьим чуть различимым следам.
Вот стройные ели, построившись а ряд,
Мне лапами руку пожать норовят.
Повсюду спокойствие и тишина.
Я в этом чарующем мире одна.
И сердце мое наполняет восторг...
Америка — это не только Нью-Йорк.

ВЛАДИМИР
ДИТЕРИХС•
ФОНДИТРИХШТЕЙН
Сегодня снова мы в мечтах воздушных,
В усадьбе старой прадедов твоих.
Наивна прелесть наших грез послушных
В изгнанье тяжком средь людей чужих.
Весенним вечером, в саду туманном,
В сиянии серебряном луны,
Томлюсь видением благоуханным
Родимойневозвратной старины.
Приснилась глушь запущенного сада.
Одноэтажный, вросший в землю дом.
В покоях низких тишина, прохлада.
Здесь дышит все счастливо мирным сном.
Со стен глядят фамильные портреты.
Я узнаю знакомые черты.
Вы в жизни были милые эстеты.
Поклонники бессмертной красоты.
В глухом поместье жили старым строем,
Свидетели российских славных дел.
Объятый вашим благостным покоем,
Приемлю просто горький наш удел.
Лилль
Июль 1926

Чудесный опыт, внятный духу
Вне грубой плоти чувств земных.
Вселенной песнь доступна слуху
В мерцанье звезд небес ночных.
Растет, растет простор безмерный,
Необозримый океан.
Бессмертный дух наш кормчий верный.
Небесный светится туман.
Благая мирозданья тайна
Рождает музыку во мне.
Она проста, необычайна.
Как вздох свирели о весне!
Ф евраль 1931

196

Осени воздух душистый, бодрящий.
Солнце скупое простор золотит.
Лист пожелтелый сорвался, летит.
Сердце сжимается болью щемящей.
Осень томит примиренной печалью,
Ласковой грустью, тоской о былом.
Быль возникает бледнеющим сном,
В душу мне входит поблекшею далью!
Окт ябрь 1931

ПЕТЕРБУРГ

Петербургские белые ночи
В полупризрачной мгле ворожат.
Здесь и время ночное короче:
Пред зарей догорает закат.
Петропавловской крепости стены
Над широкой державной рекой.
Часовых чередуются смены.
Усыпальницы Царской покой.
Площадей и проспектов громады.
У Невы величавой дворцы,
И на Марсовом поле парады.
Их участники наши отцы.
Как живые восстали виденья.
Государь объезжает кадет.
Мы в строю. Незабвенны мгновенья!
Мне не больше тринадцати лет.
Вот проходят полки за полками.
Горделивая слава имен.
Лишь победы лихими боями
Осеняли величье знамен.
Кавалерия, сомкнутым строем,
Подымаясь в галоп по трубе,
Пролетает блистательным роем,
Словно весть об атаке — судьбе!
Петербург навсегда невозвратный.
Император на грозном коне
Возникает средь мглы необъятной
Над Россией в крови и в огне.
Л илль
13.2.1936

Исчез навсегда безвозвратно
Веками слагавшийся быт.
В душе он бормочет невнятно.
Как сон, что с зарею забыт.
В безмолвии вечера снова
Былое встает в полумгле.
Под сенью ночного покрова
Поймем ли свой путь на земле!
Июль 1951

Первые листья опали.
Осени ранней пора.
Грустны туманные дали.
Холодно, хмуро с утра.
Солнце средь тучек проглянет.
Вновь средь раздумий моих
Образ осознанный ранит.
Так зарождается стих.
20.9.1960

ВАЛЕРИАН
ДРЯХЛОВ

Поев забыт ой симфонии
Ц. 3. Грабойс
ПУТЬ

Серый и не побелеет
и не потемнеет наш туман,
только песни все обман.
Ночью выйдет светлый месяц,
что ему...
Серебро кругом развесит
ни к чему,
а потом нагрянут тучи,
тоже — просто так.
Мысль вползет, а может лучше,
если — мрак.
Что-то тихое твой тонкий
вдруг встревожит слух*—
в это время очень громко
закричит петух.

Белым днем услышишь снова,
слабый, ясный звук...
В сердце коромысла золотого
вцепится паук.
А потом тебе приснится:
"вещий сон",
жизнь как будто прояснится,
но обманет он.
Так и будет всю дорогу:
стон и мрак,
много туч и солнца много. —
в поле вспыхнет мак,
а наутро алый друг твой
венчик опустил,
так спокойно солнцу будто
смерть свою простил.
Средь тумана, тьмы и стонов
плакать погоди,
света темные законы
погляди...
А потом оставь законы
и "пути” .
Попытайся, если можешь,
все-таки идти.

199

Там в конце — Его — дороги
на вершине круч
упадет тебе под ноги
самый светлый луч.
Под лучом земные слезы
дивно прорастут
и из них на небе розы
пышно расцветут,
но от сонма роз. что дремлют,
снежно-нежных роз, —
ты уйдешь тогда на землю,
ка к ушел Христос.

БЕСПЕЧАЛЬНАЯ Р А З Л У К А
Поев. Ф. Штютен

Ты ушла — ину какие печали" —
Уронила "мы встретимся вновь",
И казалось, что звезды звучали:
— мы приемлем такую любовь. —
Ты всегда занята — столько дела, —
всем светить и сиять без конца...
Ты и в жизни прошедшей хотела
все того же, в овале лица
это видно и в ясном сияньи
глаз твоих голубой глубины,
что несется навстречу без тени желанья
будто весть из небесной страны.
Ты ушла — ни печали, ни боли...
Образ твой все светлее горит,
о цветении пламенной воли
каждый миг все ясней говорит.
Подарила ож оги касаний —
"Здесь ни медлить нельзя, ни устать".
Во Вселенную рвется сверканье
пронизавшего сердце и тело креста.
18.8.1948
П ариж

200

Д Р У ГА Я ЛЮБОВЬ

Я раньше думал, что любовь
прийти не может без восторга.
Начало всех влечений — кровь
такой союз легко расторгнет
и утвердит над сердцем свой
порядок, пусть и не высокий,
что все законы — с ног долой
все опрокидывает сроки. —
И проявилась вдруг она:
и нежностью, и преклоненьем,
и жалостью была полна,
мерцая к высшему стремленьем...
И нынче эту лишь любовь
вполне я сердцем принимаю
и взгляд красавицы любой
все равнодушнее встречаю.
Затем, что понял, наконец,
что при последнем переезде —
Она одна возьмет венец,
Венец бессмертья у созвездий.

В Л АД И М И Р
ДУКЕЛЬСКИЙ
ПАМ ЯТИ ПО ПЛАВСКО ГО

' "Русский
Ма­
як" был основан
UMCA (примеч В.
Дукельского).

202

Я знал его в Константинополе,
На Бруссе, в Русском Маяке.
Где беженцы прилежно хлопали
Певцу в облезлом парике;
Где дамы, вежливо грассируя,
Кормили бывших богачей,
Где композиторскую лиру я
Сменил на виршевый ручей.
Распорядители в усладу нам
Порой устраивали бал.
Где "Ваши пальцы пахнут ладаном”
Вертинский, жмурясь, распевал,
Где, тешась вальсами свирельными,
Порхали феи средь толпы
И веерами самодельными
Свои обмахивали лбы.
В американской сей обители1
Шнырял голодный спекулянт:
"Вот, мистер Д ж аксон, не хотите ли —
Пятикаратовый брильянт!"
Приходом красных в море выкинут,
Там плакал жирный журналист.
Приспешник некогда Деникина —
Труслив, развратен и речист;
Священник, детский сад. гимназия,
Завет бойскаутов: Будь готов...
К спокойствию, однообразию —
Удел детей и стариков.
Однажды я, в гостиной, вечером,
Увидел гнувшегося вбок
Молодчика ш ирокоплечего —
Не то атлет, не то дьячок.
Пиджак, пробор и галстук бантиком.
"Напрасно просишься на холст". —
Подумал я. "Одет романтиком,
А нос, как луковица, толст".
В шестнадцать лет мы все завистливы —
Меня кольнул его пиджак,
Для бедняка наряд немыслимый;
Мой франт — беднейший был бедняк.
Он. не найдя библиотекаря.
Сказал: "Поплавский. Есть Ренан?"
Но предпочел бы, видно, пекаря
И разогретый круассан.

Разговорились. Оба — юные:
Плели немало чепухи.
Потом прочел он сладкострунные
Гнусавым голосом стихи.
Стихи нелепые, неровные —
Из них сочился странный яд;
Стихи беспомощно любовные,
Как пенье грешных ангелят.
Но было что-то в них чудесное,
Волшебный залах шел от них;
Окном, открытым в неизвестное,
Мне показался кажды й стих.
И тогой юного Горация
Мне померещипся пиджак —
Божественная трансформация!
Из ада в рай — потом в кабак.
Лакали приторное дузико
(Союз аниса и огня);
Стихов пленительная музыка
Опять наполнила меня.
Носил берет. Слегка сутулился.
Был некрасив, зато силен;
Любил Рэмбо, футбол и улицу,
Всегда в кого-то был влюблен.
Уже тогда умел скандалами
Взъерошить скучное житье;
Бесцеремонен с генералами.
Пленял Галатское жулье.
Грандилоквентными причудами
Уже тогда смущап народ,
Но с девушками полногрудыми
Робел сей русский Дон-Кихот.
За декорацией намеренной.
Под романтической броней
Таился жалостный, растерянный,
Негероический герой.
Что нас связало? Не Европа ли?
О. нет, — мы вскоре разошлись.
Но в золотом Константинополе
Мы в дружбе вечной поклялись.
1961

А Л ЕКС ЕЙ
ДУРАКОВ
Я был сияющим повесой,
Но пыл прошел, и я давно
Задернул черною завесой
На мир глядящее окно.
И вот душа — глухонемая
Чужда ей жизни толчея —
Лишь звукам внутренним внимая,
Молчит, их нежный звон тая.
Приходят сонные мгновенья,
Душой владеет тишина,
Но вновь порыв, и вновь сомненья,
И вновь она возмущена.
Так, покорясь тщете раздумий,
Душа томительно живет
Средь обескрыленных безумий
И поэтических дремот.
Усталости — дневная ноша
Страшней, чем гробовой покров —
Она, как ранняя пороша.
Для поздних луговых цветов.

Зачем казнишь меня, Всевышний?
Я утомлен, я изнемог
Под тяготою дум давнишних
В объятьях яростных тревог.
Иль все несчастья и страданья.
Что Ты мне щедро посылал,
Должно приять, ка к испытанья, —
Души спасительный закал?
Не так ли мастер оружейный
На наковальне меч кует,
И вихрь летает огневейный,
И сталь трепещет и поет.
Быть может, я мечом разящим
Покину горн священный Твой,
Упру! им, острым и блестящим,
Твоею кованный рукой!

204

Иль заплативши дань бессилью,
Как должно ржавому мечу,
Покроюсь антикварной пылью
И утомленный замолчу.

Гляжу на мир потусторонний
Сквозь стекла моего окна.
Вот площадь — образ преисподней —
Тенями мутными полна.
День сер и серы наши души!
Порой, подъемля мерзкий гам,
Автомобили, как кликуши,
К пустым взывают небесам.
В дыму кафе официанты
Бесшумно рыщут. На тахтах
Напудренные вянут франты
В телескопических штанах.
Блестят разительным пробором.
И странно схожи их черты.
Исполнены тщедушным вздором
Их неподвижные мечты.
Ужель нас серый день задушит?
— И будем все мы — стыд и страх —
М икроскопические души
В телескопических штанах.

ГЕОРГИЙ
ЕВ АН ГУЛ О В
ВДОХНОВЕНИЕ

Люблю писать простым огрызком
Затупленного карандаша,
Как будто бы с душою близко
Соприкасается душа.
Люблю, когда начнет метаться, —
От рифм кружиться голова,
И мысль пронзит — и вот из пальцев,
Из пальцев выточу слова.
Топленого послушней воска
Дрожит в моей руке душа,
И вспыхивают искры мозга
На кончике карандаша.

ВЫБРАТЬ СВОЙ ЦВЕТ...

Выбрать свой цвет — это — самое трудное.
Помню давно, еще в юные дни,
Глаз мой прельщало все изумрудное:
Травы, озера в зеленой тени,
Ночью на небе звезды спящие.
Зеленеющие до зари,
Огоньки на вокзалах, в даль уходящие
Мерцающие фонари...
Летняя легкость зеленых кузнечиков.
Мох потемневший зеленых стволов,
Зеленая ржа старинных подсвечников.
Зеленые сукна игральных столов.
Крыло попугая в перьях рассыпчатых,
И змеиных глаз зеленеющий жар,
И этот сверкавший в лучах перепивчатых,
В саду зеленый стеклянный шар...
На мир я смотрел глазами влюбленного,
Но выбрал, все взвесив — и против, и — за,
Из всего, что было на свете зеленого,
Зеленее зеленого — ваши глаза!
\
П ариж , 1952

206

Я НОЧЬЮ ВИДЕЛ ИНОГДА.
Я ночью видел иногда:
Через воздушные пространства
Давно потухшая звезда,
Бессмертье обретя в ночи,
Еще на землю льет лучи.
Так после смерти, и во сне,
В знак верности иль постоянства,
Ты тянешься, плывешь: ко мне —
Чтоб не забыть — и досказать,
И долюбить, и додышать.

КО ГД А УМРУ...

Когда умру, и перед отпеваньем
Псаломщики, не торопясь, придут,
И, став у изголовья, с завываньем
Псалмы поочередно заведут,
То им, не понимающим ни слова
На языке умерших, я скажу:
Вам хорошо сменять один другого.
Пока в гробу недвижим я лежу...
Но если бы кому-нибудь из вас
Пришла бы мысль счастливая — о Боже!
Меня сменить хоть на единый час,
Лечь за меня на час на это ложе.
Я вышел бы тихонечко за дверь.
И никого не испугав, — поверьте, —
Так жадно надышался бы теперь.
Как не надышишься и перед смертью!

Н И КО Л АЙ
ЕВСЕЕВ
Синее небо, прохлада.
Золотом солнце встает.
Осени тихая радость
Сердцу утешно поет.
Грусти не надо, далекой
Смерть пусть покажется нам —
Яркой звездою высокой,
Как вифлеемским волхвам.
Старость и нежность. Не это ль
Милость небесная к нам?
Бледной попыткой ответа
Пасть к бестелесным ногам.
Пасть в придорожные травы
С сердцем раскрытым, в слезах,
Зрящим Господнюю славу
В бедных осенних полях.
Август 1936

Все та же картина пред нами:
Дорога, поля, косогор,
Отара овец с пастухами,
Далекий в дозоре бугор,
И низкое небо склонилось
К осенним ковровым полям.
Небесная близость не снилась
Ни им молчаливым, ни нам.
Негласною дружбой связались
Поля, облака, небеса.
И темною тучей казались
Такие земные леса.
Бурьяны и травы шептали
О ласковой бренности дней,
И музыкой им отвечали
Косые углы журавлей.
М ай 1939

208

Д ениз Евсеевой

Наша жизнь — очарованье,
Наважденье, светлый бред.
В непрестанном расставанье
Мы ее целуем след.
И расстанемся, не зная
Ничего почти о ней.
В голубых просторах рая
Нам не станет веселей.
А она уйдет, земная,
Легкой поступью своей,
Бедных строк не замечая,
Строк, написанных о ней.
Окт ябрь 1941

Сохнут широкие плечи.
Иней виски запушил.
Синий осенний мой вечер,
Как ты мне дорог и мил!
Медленно пью, упиваюсь
Бедной твоей теплотой.
Все я принял и не каюсь.
Больше не спорю с судьбой.
Запад мой ало-лиловый
Только б не быстро темнел.
Знаю, как это не ново,
Знаю предел и удел.
Знаю — никто не поможет.
Так холодна высота.
Благостный, добрый мой Боже,
Где ж е Твоя доброта?
Июль 1946

ПО ЭЗИЯ
Ирине Одоввцевой

Будто эхо — отзвук краткий
И зарниц далеких свет
Над раскрытою тетрадкой,
И в строках полуответ

209

На
На
На
На

мерцанье и сиянье,
прибой волны морской,
счастливое незнанье,
закат крылатый мой.

Ты была всегда лишь тайной,
Музыкой поющих слов
В мире хрупком и случайном,
В мире лучшем из миров.
М ай 1947

За рекою костер полыхает.
Кашу варят в ночном казаки.
Неуемная совка летает.
Под кустами горят светляки.
Небо в звездах висит над землею
Звезды смотрятся в тихий Хопер.
А он, вечный, седою волною
Им поет про сарматский простор.
О раздолье казачье родное,
Степь бескрайная, кони, стада.
Это счастье такое земное,
Но его не забыть никогда.
Даже там на какой-то планете
Средь каких-то небесных цветов
Будет сниться туман на рассвете,
Запах трав, очертанье кустов.
И заплачет душа в сновиденье
От любви и от милости к ней.
Вся в слезах упадет на колени
В благодарной молитве своей.
Июнь 1949

Нежность, видно, родилась заикой, —
Ей слова даются тяжело.
Ей бы медвежонком в чаще дикой
На заре обнюхивать дупло.
Ей бы грызть заостренный и горький
Лист брусничный, да леж ать во мху,
Слушая, ка к ветер на пригорке
Треплет тонкоствольную ольху.
А ее просили сесть в гостиной,
И была хозяйка с ней мила,
Оттого, что нежность чинно-чинно,
Очень хорошо себя вела.
Столь необычайное смиренье
Даже озадачило кота:
Кот изобразил недоуменье
Знаком вопросительным хвоста.
Кот нашел, по-видимому, странным
То, что нежность так себя ведет:
Кот в любви был старым ветераном,
Помнил, что такое нежность, кот.
Знал, что не унять ее томлений,
И умел он на своем веку
Ткнуться мордой в милые колени,
Ухом почесаться о щеку.
Исчезают, ка к в водовороте.
Выплески однообразных дней.
Вы, наверно, так и не придете
На свиданье с нежностью моей.

Я решаю вопрос большой. —
Что мне делать с моей душой?
Вот стою я под фонарем.
Говорю ей — вдвоем умрем,
Только жизнь со мной промытарь —
И потухнешь ты, как фонарь.
А выходит, что все вранье,
Что обманываю ее,

Что дела ее нехороши,
Что бессмертье есть у души!
И хотя она здесь со мной,
Для нее я — двор проходной,
Сквозь который душа пройдет
От одних до других ворот.
Мне-то что, я пойду на снос,
Вот с душою ка к быть — вопрос,
Как помочь разорвать ей круг
Этих вечных блаженств и мук.
Что же будет с моей душой?
Вечность — срок чересчур большой!

Неслышно входит городское лето
В отмеренное для деревьев гетто,
Где пробегает по д орож ке пес
И где деревьев несколько вразброс,
Тревожно размещая светотени.
Стоят как декорации на сцене.
А чуть поодаль — каменный потоп:
Плывет за небоскребом небоскреб,
И снова небоскреб за небоскребом
Вздымается гигантом темнолобым.
А я стою под ветром и листвой,
Я от листвы и ветра сам ие свой,
И этот сад почти ка к остров странен,
Мне кажется, что я — островитянин,
И что когда-то. может быть, в раю,
Я видел эту бедную скамью,
И эту невысокую ограду,
Я помню пса. бегущего по саду,
И предо мной встает со дна морей
Сад затонувшей юности моей.

212

Мой век! От стука
Ночного в дверь
Пошла наука
Больших потерь.
Мой век ущербный,
Мой век-недуг
Листал учебник
Колымских вьюг.
Мой век! Ты — школьник,
И твой диплом
Добыл ты в штольнях
Тупым кайлом.
Мой век! Экзамен
В полярный вуз
Ты сдал слезами
Российских муз.
В краю студеных
Глыбастых льдов —
Плоды ученых
Твоих трудов.
Почетный доктор
Бушлатных прав,
Мой век, продрог ты,
В метель попав.
С таежных елок
Не сходит снег.
Постыдно долог
У века век.

В новогоднюю ночь я к столу подойду,
И вина золотого нальет мне хозяйка.
Если хочешь, попробуй — поди, подсчитай-ка,
С копько жизни оставил я в старом году.
Ты покрепче, хозяйка, меня напои,
Чтоб душа заиграла, вином разогрета!
Сколько раз я под звездами Нового Света

Провожал новогодние ночи мои,
Где-то — старого Света оставленный край:
Дом. Каштан. Потемневшие стекла аптеки.
Сколько жизни моей там осталось навеки —
Если хочешь, попробуй, поди, подсчитай.

213

Я не знаю, с какой мне звездой по пути.
Мое время меня разорвало на части.
Только знаю одно, — что без старого счастья
Мне и нового счастья уж е не найти.

Где-то вверху, за холмы уходя,
Гром грохотал тяжело.
Шлепают крупные капли дождя
О ветровое стекло.
М ожет быть, так же, сквозь дождь, Одиссей
В море смотрел с корабля.
Кинулась сразу махиною всей
Мне под колеса земля.
Крупные капли дождя тяжелы,
Наискось бьют по стеклу.
Сосен стволы выплывают из мглы
И уплывают во мглу.
День, поскорее приди и рассей
Этот ненастный покров.
М ожет быть, так ж е кружил Одиссей
Возле чужих островов.
Верно, казалось, что рядом встают
Стены Итаки во тьме.
Моря ночного чудовищный спрут
Ерзал уж е по корме.
С шумом и там подымались и тут
Щупальцы смерти самой.
Но хорошо, что хоть в песнях поют,
Что он вернулся домой.

В БОЛЬНИЦЕ

Шепчут желтые чуждые лица:
"Завтра утром свезут его в морг..."
Я ж е чую, ка к бурно родится
в мозгах обреченных восторг:
О, великий строитель миров,
Ты не тем всемогущ и чудесен,
что безмерен престол твой небесный,
что звездам миллионы веков,—
А вот тем, что в зеркальном осколке,
в той коробке, где мозг заключен,
просветлением духа недолгим
твой предвечный чертог отражен.

Тебя нет! Тебя нет, да и будешь ли?
Одуванчики грез облетели.
Кто-то спит, кто-то спит, не добудишься...
Есть ли дух в этом сумрачном теле?
Это ты ли все шепчешь: "приди ко мне",
Или темень рождает те звуки,
Иль часов монотонное тиканье
Бередит мою рану разлуки?

МОЛИТВА

Дай мне силы и дай мне сроки
стойко мерить твои пути,
дай мне слабость — не спорить с роком,
дай терпенье свой крест нести.
В доброй воле моей уверясь,
"И ж е еси на небесех",
дай смиренье — не сеять ересь,
верить просто... не глубже всех.

ЗЕРКАЛО

Старинное, священное
я зеркало хранил.
В нем чудо сокровенное,
источник тайных сил.

Не ртути лунной гущею
оделось то стекло,
а солнце всемогущее
его насквозь прожгло.
Далекое, бескрайное
приблизилось ко мне.
Туманное и тайное
зажглося, как в огне.
И с будущим прошедшее
слилось в текущем дне.
Забилось сердце вещее
тревожней и сильней.
А ты во тьму подвапьную
меня назад звала,
и только свечку сальную
над ложем ты зажгла.
В твой склеп вошел, и в склепе том
я развернул свой клад.
И в зеркало ты с трепетом
вперила жадный взгляд.
И солнцем заряженное,
оно метнуло вдруг
на око ослеппенное
отраву и испуг.
"Так сгинь же, злое зеркало!"
Ты крикнула, к л я н я ,—
"ты рот мой исковеркало,
уродуешь меня".
С улыбочками колкими
дробила не спеша...
Горящими осколками
рассыпалась душа.
Колючими обломками
сверкала из стихов,
рыданьями негромкими
неслась до облаков.

Что бросил я в обугленной России?
Церквушку с размозженной головой?
Разбитый танк, ка к черный лжемессия,
Братается с нескошенной травой.
Вот бережок, притравленный морозцем.
Баркас, полузатопленный в реке,
Осколки стекол из больных оконцев
В моей душе останутся навек.
Горючий ветер бьет в луну, как в бубен.
Ломая покосившийся плетень.
Давным-давно безмолвны стали трубы
Печей сож ж енны х русских деревень.
Такую Русь любить не перестану.
Пожар в душе горит, горит, горит...
Развалины несу в себе, как рану,
Которая всю жизнь кровоточит.
Берлин. Р о ж д е ст в о 1944

НИКОГО

Пронеслися тучи грозовые
Над моей безвредной головой;
Никогда не выйду из игры я,
Не хочу, как в скит, уйти в покой.
Женщинам больной старик не нужен.
Никого нет в жизни у меня.
Ничего! Другим бывает хуже:
Нет у них душевного огня.
Я один пред стойкою таверны,
Рано начинаю джин глушить.
Догораю медленно, но верно
В этой Мейнской ветровой глуши.
Скучно здесь бартендерше красивой:
Краболова терпеливо ждет.
Улыбаясь льстиво и игриво.
Мне она опять стакан нальет.

Жизнь моя хромая и кривая,
Вечно неудачами слепа...
Валится в таверну разбитная,
Шумная, веселая толпа.
Посижу с полчасика со всеми,
Выпью и тихонечко уйду.
Принимай безжалостное время,
Словно кляча новую узду.
Я один в дешевой комнатенке
С полками для устарелых книг.
Банку с недоеденной тушенкой
Нехотя берет смешной старик.
Скоро в нем волнение забродит.
Благостен несбывшегося звон.
Знает он, что эта песнь не в моде,
Заводя старинный граммофон.
Песни закружились ярким роем!
Здравствуй, благотворная краса!
Пусть в Грейт Ок приходят китобои
И Уинсли видит паруса.
На мгновенье старость исчезает,
Кажется, и сам я запою.
Песнь теперь, как духа, вызывает
Молодость истлевшую мою.
Ветром освеженная погода
Мне пока сдаваться не велит.
Понеслись в мои былые годы
Песен звуковые корабли.
Только и остались на картинке
Прежние гомеровы края.
Станет расколовшейся пластинкой
Жизнь иллюзорная моя.
Что ж, старик потешился и хватит.
Снова в многолюдный пар спеши!
Ветер за окош ком листья катит,
Ты со всеми без своей души
В жизнь неудачную вмурован.
Одинок у ближних берегов.
В уголь превратится даж е слово,
Если нет с тобою никого.
1977 г., Грейт Ок, Ш т ат МейнМ емориальный д ом -м узей Уинсли Гомерз,
классика ам е рикан ско й ром ант ической
живописи-

218

с высоты в ничто
Памяти Бориса Арцыбашева

Синеет в небе дирижабль,
На пляже зонтики дрожат,
Автомобили, точно жабы,
На загорающих глядят.
Что ж! Подставляйте солнцу спины
Среди сияющих песков.
Наш дирижабль летит дельфином
Над зеленеющим леском.
На самолет мы не в обиде
Раз он мелькнул, ка к метеор.
Нам с высоты небесной виден
Незабываемый простор.
Пускай с почетом нас встречают
Великолепные суда.
Мне ничего не обещает
Полет в ничто и в никуда.
Г ода проносятся кометой
Без поражений и побед,
Как будто странной жизни этой
На свете не было и нет.

БОРИС
ЗАКОВИЧ
Есть непонятная услада
Недолговечности земной
В осенней призрачности сада,
В усталой нежности ночной.
Прозрачный мир воспоминаний
Знакомых улиц и аллей
Душе измученной милей
Ненужных будущих сияний.
Так, тени прошлого, — в саду
С тобой мы ночи коротаем;
И, точно встретившись в аду.
О жизни прежней вспоминаем.
Петух предутренний поет,
Поет петух... и на мгновенье
Друг мертвый друга узнает
Сквозь вековечное забвенье...
И день холодный настает.

Я узнаю подчас на глубине
Слов человека буднично-печальных
Какой-то отзвук слов первоначальных,
Какой-то свет, мне памятный во сне,
Какие-то, — ка к после сновидений, —
Забытые, но близкие слова,
Какие-то мне видимых явлений
Источники заметные едва.
Но узнавая слабыми глазами,
Как на земле уныло и темно.
Я возвратить холодными слезами
Не пробую умершего давно.
• • •

Пахло кошатиной, скукой.
Слышался дождь... Иногда
В кране по-птичьи, но с мукой
Тихо ворчала вода.
Брезжило утро... По-вдовьи
Выли заводы во мгле.
Сон покидал изголовье,
Будто жалел обо мне.

220

Мы шли домой, но вдруг сообразили,
Что забрели как будто не туда...
Места вокруг страшны и чужды были,
А древний путь потерян навсегда.
Но брат сказал, и я жене доверил
Ночной рассказ покойного отца
(Отца, который все пути измерил),
Что в недрах тьмы есть радость без конца.
"Поверь мне, брат! поверь, жена!" — "Поверим!"
Сказали трое голосом одним.
И вот с тех пор мы бродим, плачем, верим,
Зовем друг друга, и пространства мерим,
Ища наш дом под небом ледяным.
• • •
Я шарил долго, скучно, деловито,
И наконец, за шкапом, у стены.
Нашел огрызок хлеба, там забытый
С какой-то осени или весны.
Покрытый пылью и уж е зеленый —
Он был тогда мой ужин и обед,
Одновременно сладкий и соленый
От соли той, которой в лавках нет.
Я этот хлеб не разделил с тобою:
Я жил один и тщетно ждал письма.
Поев, я лег. чтоб слушать перебои
Того, что сердцем ты зовешь сама.

Памяти моей жены
Мы с тобой в Адажио Вивальди
Встретимся опять.
Анна Ахматова

Темный зал, задумчивые лица,
Разговор Вивальди с тишиной...
Звук и отзвук: птичьи вереницы
Мчатся над Венецией ночной.
К северу, над темною лагуной
Их ведут ночные зеркала...
Рядом — ты, какою в жизни юной
Здесь со мной ты некогда была.
Темный зал. но здесь тебя я встретил.
Здесь своей я звал тебя весной.
Что. скажи, печальнее на свете,
Чем беседы горестные эти
Клавесина с вечной тишиной?

В Л АД И М И Р
ЗЛОБИН
ОСТРОВ НА СЕНЕ
М. В. Абвльиан

0 окне все так ж е небо хмурится,
0се тот ж е кашель за стеной.
А ты оденься и — на улицу,
Да погуляй хотя б весной.
0есна в Париже незаметная.
Как девочка — хрупка, робка.
Тоска в Париже беспредметная,
Как будто даж е не тоска.
Когда над Сеною смеркается,
Но не зажгли еще огней,
И лодка легкая качается
В сияньи ровном без теней,
Пустынный остров — ка к видение.
Ты к берегам его причаль,
И на единое мгновение
Сольются радость и печаль.

УЙТИ

От всех — навеки, навсегда.
И от всего — навеки тоже.
В окне — холодная звезда,
В углу — солома и рогожа.
Не
Ни
Ни
Ни

знать, не помнить ничего,
торжества, ни униженья.
даж е счастья своего.
одного стихотворенья.

Пусть только небо и земля.
Четыре вечные стихии.
Необозримые поля.
Воспоминанье о России.

222

сквозняк
Вздорных снов, предчувствий ложных
Помни, друг, на свете нет.
Но судьба глупцов безбожных
Забывать язы к примет.
Шерсть ли дыбом на собаке,
Камнем перстень ли с руки —
Это все оттуда знаки,
С гор высоких сквозняки.
Ветерок потусторонний
Ураганом все смелей,
Веселей и беззаконней
Рвется в дом из всех щелей.
Безразлично, что ты скажеш ь,
Что со страху наплетешь —
Ложью трещин не замажешь,
Дыр насмешкой не забьешь.

ДВЕРЬ

О. если б знать! Но знать не надо.
Не любопытствуй. Не дано.
Вот — сад, а за оградой сада.
Что б ни случилось — все равно.
И кто б там ни был — дети, звери.
Какой ни чудился бы рай —
Не приближайся к низкой двери.
Ключа к замку не подбирай.
И даж е будь она открыта,
Остерегайся, не спеши:
Пустырь. Оспиное копыто.
И пустота. И ни души.

Я сам себя заколдовал.
Блаженство? Выбирай любое.
Пустого зеркала овал.
В нем только небо голубое.
Но ты внимательно вглядись
В его растущие просторы,
Туда, в сияющую высь,
Где тонут ангельские взоры.

223

И ка к парящего орла
Из этой глубины лучистой.
Неудержимая стрела
Тебя пронзит с протяжным свистом.
И ты увидишь свой же пик,
Но в восхищеньи совершенства.
И будет этот краткий миг
Блаженней вечного бпаженства.

Есть что-то странное в моих мечтах,
В моих стихах, в моем оцепененье,
В протянутых бессмысленно руках,
В растущем с каждым днем недоуменье.
Что б ни случилось, — все наоборот,
Не то, не так, — сливается, двоится.
О. неужели этот мир — не тот,
В котором мне попожено родиться?
Но отчего ж я так его люблю.
Так всепрощающе его жалею,
Его дыханье каждое ловлю
И о спасении мечту лелею?

О не пойму, никогда не пойму
Эту пустую загробную тьму,
Круговращенье потухших планет,
Где существует лишь то, чего нет.
И не понять, до конца не понять,
Что можно любить и вдруг перестать.

0ЯЧЁСЛАВ
иванов

ИЗ "Р ИМС К ОГ О ДНЕВ НИК А
1944 Г О Д А "

Любовью сердце в нас живимо,
Хоть и не ведает само.
Какое злато в нем хранимо
И чье на золоте клеймо.
Вот облачко, как дух крылато,
Насквозь просвечено, горит. —
И сердце с ним зардело свято,
Ему биеньем говорит:
"С тобой свечусь, душа родная.
Забвеньем не разлучено!
Тебя я звало в играх рая.
Манило в снах — давно, давно...”
28 января

Различны прежде были меры
Владыки, воина, жреца,
Пирата, мастера, гетеры,
И земледельца, и купца.
Теперь один запас понятий.
Один разменочный язык
Равняют всех в гражданстве братий;
Обличья заменил ярлык.
Бьют тем ж е шаром те же кегли
Бунтарь, епископ и король.
Клейма фабричного избегли
Вы, чья не обуяла соль!
Мир плоско выравнен, а духа
единомысленного нет:
Летит Эринния — Разруха —
За колесницею побед.
24 апреля

• * *
Зачем, о дали, голубея,
Вы мне сулите чудеса, —
Что там, за краем, нежно млея,
Дол претворился в небеса?
8

З а ка з № 345

225

Куда бы дух ни узывало
Желанье инобытия,
В лазоревое покрывало
Облачена любовь моя.
Земля все ту же власяницу
Влачит, и моря гул уныл —
Везде, какую б ты границу
Ни перешел, ни переплыл.
А вы, на грани голубея,
Сулите, дали, впереди
Успокоенье Элизея
И небо на земной груди
13 мая

Европа — утра хмурый холод
И хмурь содвинутых бровей,
И в серой мгле Циклопов молот,
И тень готических церквей.
Россия — рельсовый широкий
По снегу путь, мешки, узлы;
На странничьей тропе далекой
Вериги или кандалы.
Земля — седые океаны
И горных белизна костей,
И — ка к расползшиеся раны
По телу — города людей.
23 мая

Каникула, иль песья бесь...
Стадами скучились народы:
Не до приволья, не дом моды.
А встарь изнеженную спесь
Она гнала в Эдем природы.
Лишь ящерице пюбо здесь,
В камнях растреснутых и зное.
Да мне. О ласковом прибое
Волны к отлогому песку
Я не мечтаю в уголку
Моей террасы отененной,
На град взирая воспаленный.
29 июля

226

Как в дни октябрьские прекрасен
Был римский золотой закат,
Как воздух был весенне-ясен.
Как оживал усталый сад.
Но с человеком изменился
И лик полуденной земли.
И мнится — воздух потемнился,
И небеса изнемогли.
27 окт ября
• • •

Таинник Ночи, Тютчев нежный,
Дух сладострастный и мятежный,
Чей так волшебен тусклый свет;
И задыхающийся Фет
Пред вечностию безнадежной,
В глушинах ландыш белоснежный,
Над оползнем расцветший цвет;
И духовидец, по безбрежной
Любви тоскующий поэт —
Владимир Соловьев: их трое,
В земном прозревших неземное
И нам предуказавших путь.
Как их созвездие родное
Мне во святых не помянуть?
24 окт ября

• • •
Станет шар земной теснее.
Мы содвинемся ппотнее,
Распрядем кудепь в кпубок.
Мы — волчок над бездной темной;
Пред вселенною огромной —
Звездной пыли мы комок.
Вопросит Судья, от века
Смутно жданный, Человека:
"Видишь, ка к ты мал и сир?"
В гордом помысле не кайся,
От себя не отрекайся.
Смело молви: "Я — твой мир".
И чудесною спиралью
Расклубясь, ты даль за далью
Обовьешь твоим кольцом
И предстанешь взорам Отчим
Уж не известью пред Зодчим,
А Его другим Лицом.
5 ноября

Вы, чьи резец, палитра, лира,
Согласных Муз одна семья,
Вы нас уводите из мира
В соседство инобытия.
И чем зеркальней отражает
Кристалл искусства лик земной,
Тем явственней нас поражает
В нем жизнь иная, свет иной.
И про себя даемся диву,
Что не приметили досель,
Как ветерок ласкает ниву
И зелена под снегом ель.
29 д е ка б р я

ГЕО РГИ Й

ИВАНОВ
Начало небо меняться.
Медленно месяц проплыл,
Словно быстрее подняться
У него не было сил.
И розоватые звезды,
На розоватой дали,
Сквозь холодеющий воздух
Ярче блеснуть не могли.
И погасить их не смела
И не могла им помочь,
Только тревожно шумела
Черными ветками ночь.

Закроешь глаза на мгновенье
И вместе с прохладой вдохнешь
Какое-то дальнее пенье,
Какую-то смутную дрожь.
И нет ни России, ни мира
И нет ни любви, ни обид —
По синему царству эфира
Свободное сердце летит.

Медленно и неуверенно
Месяц встает над землей.
Черные ветки качаются.
Пахнет весной и травой.
И отражается в озере,
И холодеет на дне
Небо, слегка декадентское,
В бледно-зеленом огне.
Все в этом мире по-прежнему.
Месяц встает, как вставал,
Пушкин именье закладывал
Или жену ревновал.
И ничего не исправила,
Не помогла ничему.
Смутная, чудная музыка
Слышная только ему.

229

Замело тебя, счастье, снегами
Унесло на столетья назад,
Затоптало тебя сапогами
Отступающих в вечность солдат.
Только в сумраке Нового года
Белой музыки бьется крыло:
— Я надежда, я жизнь, я свобода.
Но снегами меня замело.

Это звон бубенцов издалека,
Это тройки широкий разбег,
Это черная музыка Блока
На сияющий падает снег.
...За пределами жизни и мира,
В пропастях ледяного эфира
Все равно не расстанусь с тобой!
И Россия, ка к белая лира,
Над засыпанной снегом судьбой.

Друг друга отражаю т зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья,
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,
А в пепел, что остался от сож женья.

Был замысел странно-порочен
И все-таки жизнь подняла
В тумане — туманные очи
И два лебединых крыла.
И все-таки тени качнулись,
Пока догорала свеча.
И все-таки струны рванулись,
Бессмысленным счастьем звуча...

Эмалевый крестик в петлице
И серой туж урки сукно...
Какие печальные лица
И ка к это было давно.

Какие прекрасные лица
И ка к безнадежно бледны —
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны...

Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается...
Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в ’’ Ваше благородие",
В корнета гвардии — о, почему бы нет?..
Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу.
— Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу.
Серебряными шпорами звеня.

Отвлеченной сложностью персидского ковра,
Суетливой роскошью павлиньего хвоста
В небе расцветают и темнеют вечера,
О. совсем бессмысленно и все ж е неспроста.
Голубая яблоня над кружевом моста
Под прозрачно призрачной верленовской луной
Миллионнолетняя земная красота.
Вечная бессмыслица — она опять со мной.
В общем, это правильно, и я еще дышу.
Подвернулась музыка: ее и запишу.
Синей паутиною (хвоста или моста),
Линией павлиньей. И все же неспроста.

В ветвях олеандровых трель соловья.
Калитка захлопнулась с жалобным стуком.
Луна закатилась за тучи. А я
Кончаю земное хожденье по мукам,
Хожденье по мукам, что видел во сне —
С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.

ЮРИЙ
ИВАСК

ПСКОВ

Пригородами — деревнями
Ехали мы, и не раз.
То деревянное — древнее,
Древнее — но и сейчас...
Пригородами — заборами,
Б ерегом узкой Псковы ,

Глазки Анютины, взорами
Что докучаете вы?
И на мгновенье особенно
Остро понятно ее,
Этой тростинки соломенной,
Родственное бытие.
Только дотронулся — сломана!
И на лежалый навоз
Сбрасывается соломою
Свежею груженный воз.
Я задремал бы... расплывчаты
Свиньи, ребята, сарай.
Но отдаленный, заливчатый
Слышится, слышится лай.
Вот и доехали: славою
Дряхлый Детинец взнесен!
Вижу я — башнями, главами
Праздно красуется он.
Что мне величие давнее —
Колокол, гул вечевой?
Самое, самое главное —
День этот нынешний, мой.
Тянет обратно: унылые
Пригороды не забыть.
Самое, самое милое —
У подворотни завыть.

232

О, память сердца, ты сильней
Рассудка памяти печальной...
Батюшков

Печален, сердце, твой рассказ
О первой смерти, о паденье.
А ныне восхищает час
Свободного самоэабвенья.
Куда, в какую синеву
Небес, высокую, и выше,
Куда, неведомо, плыву?
Земные шумы тише, тише.

Patience, hard thing...
G. M. Hopkins

Уйти, позабыть, замереть...
И, вслушиваясь осторожно,
Еще не молиться, не петь.
А ждать, не желая, мечтая.
Как будто бы нет ничего —
Ни песен, ни ада, ни рая.
Тебе ли. оттуда ли весть?
...Сначала вниманье, терпенье,
А то. что останется, — есть.

БОЛДИНО

Друзья дорогие, милые.
Не добрый ли это знак?
Не красный, ярко-малиновый
Уже полощется стяг.
Мы все говорим без умолку
И без толку, вперебой.
Слова заглушает колокол —
Воздвигнутый, вечевой.
Глупею и все мне нравится,
Другой не знаю страны!
Свобода, братство, неравенство
Уже провозглашены.

233

Идут одетые в белое,
А выше голубизна.
Где правая и где левая,
Не знаю я — сторона.
Стихи бормочу от радости,
Бессмысленные стихи:
Рябина-Радуга-Радонеж,
Прощаются все грехи.
Ее узнаю я, родину,
Утерянную вчера.
Сегодня же съездим в Болдино,
Прощеному жить пора.
Д екабрь 1960

ОАХАКА
РЫНОК

Баба в оранжевой юбке
На золотом помеле:
Катимся с ней, душегубкой,
П6 небу — навеселе.
Ты обернешься цветочком
Аленьким — у алтаря^
Я голубым ангелочком
Вторю Давиду, паря.
Или — на вкусную падаль
В розово-белом саду
Черным исчадием ада
Я из лазури паду.
Зазеленев попугаем,
На десяти языках,
Рынок, вонючий, раем
Провозглашу впопыхах.
Окт ябрь 1963

Ты думаешь о солнце ли, о лете,
О камне Рима, о воде фонтанов —
Ты, ка к мотив в Прокофьевском балете,
всегда просторна и всегда нежданна.
Эвук переходит в краски и в движенье,
И вспыхивает золотом над бровью;
Смеется и, ломая напряженье,
Смешинки отдаются в каж дом слове.
Ты счастлива. Ты — в световом каскаде,
Ты радостью и щедростью ж ива —
Все золото взяла себе на пряди,
Всю музыку — себе на круж ева.
1960

НА УСТУПЕ

В темной трещине влажных пластов,
В диком месте таится, негадан,
На уступе — лиловый цветок.
Орошенный водой водопада.
Каждый шаг — ка к сю жетный рассказ,
В каждом звуке — прохладная радость.
Это утро — ка к влажный алмаз
В переливе играющих радуг.
Эта влажная дымка чиста.
И любые провалы искупит
Водопадная свежесть листа
И лиловый цветок на уступе.

НОВОЕ УТРО

Зимой, на исходе семестра,
Как издавна заведено.
Созвездья Святого Сильвестра.
Шутя, заглянули в окно.
К окош ку был космос причален.
И. в стекла войдя без труда,
Звезда угораздила в чайник,
И сразу вскипела вода.
Орудуя зеркальцем синим.

Рассвет водворился внутри,
И вспыхнуло пламя в камине
От чистого блеска зари.
И воду в тазу зарумянив.
И в комнате чувствуя власть,
Заря подает умыванье,
Прищурясь и тихо смеясь.
И празднику света поверив,
Водой откупившись от сна.
В светящийся иней деревьев
Я сверху гляжу из окна.
Всех кровель морозные грани
Румяным крылом охватив.
На всех колокольнях играя,
Заря подбирает мотив.
На мерзлом стекле шевелится
Кристаллов орнамент простой,
И книга раскроет страницу,
И рукопись ляжет на стол.
И в мыслях — алмазная резкость,
И крыш синеватый излом.
А вьюги Святого Сильвестра
С лопночи звенят за стекпом.
1983

БЕСПРИЮТНОСТЬ

Кпекотом Ливий и Палестин,
Опасной игрой и вызовом —
Мир кажется клочьями ярких картин
За плоским стеклом телевизора.
Во всех концах фитили чадят.
А истина с грязью спутана —
Мир кажется скопищем формул и дат
В зеленом сиянье компьютера.
Мир — словно сплющен. Его ведут
Законы числа и случая,
А мы бесцветны, ка к плоть медуз,
А мы, как вода, текучи.
А мы бесприютней цветного клочка,
Пылинкой на стыке лезвий
Мы длимся. Но в чистой влаге зрачка
Мы носим разум созвездий.

236

PATИСБОНА

Регенсбург — Ратисбона. сияющий колокол, вечер
И романская свежесть тенистого камня колонн —
На гладком полу— светотень золотистых насечек —
Солнце готику чтит и плавно течет под укпон.
Камень пахнет вином. Дремуч этот камень заката —
Церковная служба, римляне, григорианский хорал.
Капителью резной, с цветком зари розоватой
Ратисбона ответит смолкающим колоколам.
В тень готической арки, в пролет амбразуры оконной
Заплывает закат перед тем. ка к в ночи потонуть.
Чистым звуком веков над рекой сквозит Ратисбона.
Темным камнем прикрыв свою негасимую суть.
1992

ВЛАДИМИР
ИЛЬЯШЕНКО

ПОСЛЕ БЕСЕДЫ
С РАБИНДРАНАТОМ ТАГОРОМ

Не из писаний ветхих книг,
Преданий, сотканных веками.

Ты что-то вещее постиг.
Не постигаемое нами.
Кто дальний путь твой пересек?
Ты упредил земные сроки
И созерцал нездешних рек
Неисспедимые истоки.
И Дант, и Гете, и Шекспир,
Не чуя за собой погони,
Не вознеслись на твой Памир,
Откуда мир — ка к на ладони.
Что для тебя тщета наград? —
Соблазном боле не смущаем.
Ты позади покинул Ад
И не прельщен отныне Раем.
Твоя дорога лишена
Смертей в грядущем и рождений:
Ты крайнего достиг звена
В цепи изжитых воплощений.
Оковы духа сокруша.
Ты предвосхитил миг — тот самый,
Когда сливается душа
Со всеединством Парабрамы...

МАЛОРОССИЯ
Даль степная неоглядна.
На пригорке — ветряки.
У речонки сохнут рядна
И цветные рушники.

238

Неказиста хаты дверца.
С огородных сорван гряд.
Вон стручков зеленых перца
Под кривой застрехой ряд.
На девчиноньке — намисто,
Тяжелы в нем дукачи.
Стол готов и прибран чисто:
"Гречаныки у печи".

Ж ЕМ ЧУГА

У заросшей садовой решетки. —
Как нам память о ней дорога! —
Поцелуям служили, ка к четки,
Мне на шее твоей жемчуга.
К нам была, на краю перелеска.
Тишина благосклонно-строга,
И от холода лунного блеска
Согревал я твоижемчуга.
Чуть касаясь губами подвеска,
Я слыхал, ка к звенела серьга:
В ней тускнели, пророча нам горе,
Под дыханьем моим жемчуга,
И судьба увлекла меня вскоре
На чужие душе берега,
И от нас грозно-горькое море
Утаило свои жемчуга.
Но раскинут, залогом возмездья.
Млечный Путь надо мной, ка к дуга:
И манят меня тайно созвездья,
Как манили твои жемчуга.

Где была ты, мне ночи даря
И не видя запрета ни в чем, —
Нас по-прежнему хочет заря
Пробуждать каждым первым лучом.
Но теперь, без меня, по утрам
Муки терпишь ты стойкой душой,
В тщетной ж аж де моим вечерам
Возвратить отлетевший покой,

239

И где будешь ты — вновь не сольем
В светлый день мы погасшие дни,
И меня — одинока — в своем
Вечном царствии ты помяни...

ВЫШ ИВАНЬЕ

Черный индийский узор,
Шорох шуршащего шелка.
Тешит внимательный взор
Черный индийский узор!
Как наяву до сих пор:
Нитки, наперсток, иголка,
Черный индийский узор,
Шорох шуршащего шелка.

МИХАИЛ
КАНТОР
Я не искал забвения в вине,
В игре страстей, в мистическом мираже.
Недвижим, словно часовой на страже,
Я наблюдал, ка к стынет ж изнь во мне.
Что знает мир о ледниках душевных?
Рассеянным пожатием руки
Как передать при встречах повседневных
Назойливый напев своей тоски?
Пускай толпа идет своей дорогой.
Играет, плачет, молится и лж ет —
Замкнувшись в необщительности строгой,
Секрет холодный сердце бережет.

О себе не говори,
Лучше о себе не помни.
Ты на свете избери
Уголок, да поукромней.
Все. что знаешь, знай, но прячь:
Никуда спешить не надо.
Пусть несется мимо вскачь
Обезумевшее стадо
Лицемеров и рвачей
За фортуною в погоне,
Ты не с ними, ты ничей,
Тихий зритель на балконе.
t i t

Стирают волны, набегая,
Песку доверенный расчет.
И мысль заплывшую другая
Сменит — и тож е заплывет.
Я безрассудно силы трачу
В надежде чудо совершить —
Неразрешимую задачу
Без Божьей помощи решить.

Каждый день в неведомые страны
Медленно уходят корабли.
Покидая берег наш туманный,
Забывая дикий шум земли.

241

О. я знаю (я ведь не мечтатель,
Не поэт, меня не обмануть),
Что не царь заморский, а стяжатель
Снарядил суда в далекий путь.
Знаю, не к Аркадии блаженной
Держит курс угрюмый рулевой.
Не о чаше Грааля священной
Говорят матросы меж собой.
Так... но все ж е что-то обещает
Мне надрывный, трепетный гудок.
И потом слежу, как тает, тает
В бледном небе тоненький дымок.

Двоится образ твой в тревожных сновиденьях,
Как бледный диск луны на темной ряби вод:
Я знаю, это ты, но все в твоих движеньях
И в голосе твоем другую выдает.
Послушно музыке несбыточных гармоний,
Ночное сердце ждет и бьется все быстрей.
Ловя, бессильное, ответ потусторонний,
Бессмысленный в прозрачности своей.

Непонятный пейзаж: это может быть море и дюны,
Или просто зигзаги построенных наспех домов?
Непонятное время: кочуют за холмами гуны,
Иль моторы несутся под рев безобразный гудков?
Стрелка компаса бьется, и кормчих растеряны взоры.
Исчезают светила, за тучами скрыться спеша.
Кто ж е друг и кто недруг? Рука не находит опоры
И себя не находит в смятенье всеобщем душа.

Tu ne quaesieris...

Как и ты. я не знаю, какие нас ждут испытанья,
Как и ты. я блуждаю в тревожной, в отравленной тьме,
Только я не хочу ни советов, ни веры, ни знанья,
Замыкаюсь упрямо в своей добровольной тюрьме.
Жить осталось не долго — нам всем да и нашей
планете.
Право, стоит пи нам предаваться пустой ворожбе?
Поздно, поздно гадать. Что б теперь ни случилось
на свете,
Не откроются райские двери ни мне, ни тебе.

АНДРЕЙ
КАСИМ
СОЧЕЛЬНИК

Тихий снег. А по заулкам — шорох.
Входит ночь в пустынное село.
И в простых, домашних разговорах
Ласковое время потекло.
Самовар задумчиво и тонко
Про себя припоминает сны.
На столе — не скатерть, а клеенка,
Сизая, с оттенком желтизны.
Темный чай в узорчатом стакане.
Белый хлеб и золотистый мед.
Это — детство. Боль воспоминаний —
Как любовь: пришла и не уйдет.
Не унять и никогда не скинуть!..
В тот Сочельник, медленный с утра,
Я твердил, что елку передвинуть
На средину горницы пора,
Чтоб с рассветом славильщики пели
И смотрели искоса туда,
Где трепещет на вершине ели
Радостью серебряной звезда.
Тихий снег и этот шорох дальний...
Сердце — ка к от боли уберечь,
Если нету ничего печальней
Вот таких с самим собою встреч?..

ВЕРЮ

Тучи плачутся над тобою,
Ястреба рассекают рассвет,
И проселки бегут гурьбою,
И на каждом — Господень след.
Я хочу, чтобы эти дороги
Снова стали — твои и мои,
Чтобы месяц светил двурогий
На твои и мои колеи.

243

Верю, верю: раздвинув просторы.
Буйный ветер качнет тополя,
Все моря твои, все озера
Всколыхнутся, моя земля!..
Я твои города и села,
Будто ладанку, берегу,
В час унылый и в час веселый
Позабыть я тебя не могу.
Видишь: нежность еще не иссякла...
Ну а если умру, не вернусь, —
Знай, что я перед смертью заплакал,
Поминая тебя, моя Русь.

ПЕНАТЫ

Вошел и — пьян, хотя и не пил:
Уже с порога — вольный ветер,
А дальше — сонм великолепий, —
Все эти вещи, да — вот эти...
Струится занавесь в гостиной,
И дружелюбен книжны й шкаф,
И удивленно (но не длинно)
Целует тишь, к лицу припав.
Ведь только здесь — "покой и воля".
Где все — свое, где сам ты — свой.
— Садись, покурим, Домовой,
Нам ничего не надо боле.

За древней церковью — кладбищенская немочь.
По-деревенски: жуть и благодать.
И каждый вечер сердцу — изнывать,
Выискивать пленительные темы,
И находить, и связывать в стихи,
Пока лягушек звон окликнут петухи.
Еще не раз, в бору иль дубняке,
Несбывшихся минут перебирая четки,
Я повелю насупленной тоске
Восстановить свиданий бред короткий
И пестовать томленье, имена
С влюбленностью, почти сентиментальной...
Так по душе, давным-давно опальной,
Скользнет летучая и зыбкая волна.

Л АЗА РЬ
кельберин

У ГОРОДСКИХ ВОРОТ

На том месте, где ты стояла,
Как-то тихо стою, как вор.
М ежду нами десять кварталов
Бесконечного города.
Как прекрасен закат прохладный!
За оградой зеленая даль.
Ты придешь, мой друг беспощадный,
Чтобы было печальнее.
Ведь я жду тебя здесь недаром.
Ты расспросишь опять о нем.
Я смогу сосчитать удары
Сердца спокойного.
Только счастье не умирает,
Только радостный произвол!
— Необъятное небо пылает
Коричневым золотом.
• • •

Сестра моя. что бархатною ночью
Летишь со мной в звенящий небосклон,
Свершение стариннейших пророчеств
И мой тишайший сон!
Как не хотеть того, что невозможно!
Весенних снов уж е не воротить,
Но тишина сияет с неба звездно.
И нам легко не плакать, не любить.
Сестра моя, мой друг большой и нежный,
Не о печали звезды нам поют,
Они поют о радостях безбрежных,
Что в этом мире благостном цветут.
О красоте торжественных закатов,
О душах солнц и о сердцах зверей,
О плясках ветра в далях синеватых,
Об устремленности ж ем чуж ны х кораблей.
О том, что будет, и том, что было,
О неподвижности далеких берегов,
О светлых ангелах золотокрылых.
Глядящих вниз с веселых облаков.

245

Вот исчезают тонкие преграды,
Мы чувствуем язы к седых камней.
Легко, легко! Нам никого не надо,
Ни Бога, ни людей.
Клиш и

Пусть небо в жемчуг одевает тучи.
Мне эта площадь серая милей.
И пенье проводов, и взлет могучий
Металла звонкого, кубических камней.
Вино сверкает. В этот тихий вечер.
Как дым кадильный — папиросный дым.
Как аромат давно забытой встречи.
Как близкий друг, чье имя я забыл.
— Твои глаза пленительны и узки,
Но наши встречи слишком коротки.
Откуда-то, задорно, по-французски,
Толпу пронизывает пошленький мотив.
— О. где вы. духи! Радостней простора
Мне рук твоих кольцо и шелк груди.
На потемневшем небе светлый город
Гигантской декорацией висит.

Словно дух, от земли отлетающий,
Приближаюсь к Твоей синеве,
Я, богатство Твое расточающий,
Полюбивший жизнь на земле.
Высоко, пред святой оградою.
Там, где вход в предвесенний сад.
Мне не страшно ловить с отрадою
Твой, почти человечий, взгляд.
И так сладко душе торжествующей
Знать, что девушки и цветы.
И весь песенный мир, ликующий.
Только отблеск Твоей красоты.

ДМИТРИЙ
КЛЕНОВСКИЙ
СЛЕД Ж ИЗНИ

Люблю читать на первом снеге
Скупые заячьи следы.
Смотри: здесь был он на ночлеге,
Тут уходил он от беды.
Там он сидел, прижавши уши,
Водя усами на ветру,
А здесь неторопливо кушал
С березки сладкую кору.
И на душе тепло и славно,
И я, не отрывая глаз,
Читаю этот своенравный,
Наивный заячий рассказ,
И думаю: быть может, Кто-то
Моих неизгладимых лет
С такой ж е милою заботой
В моей душе читает след.
И всё, что мне цвело так дивно,
Так пепо сердцу и уму,
Такой ж е повестью наивной,
Наверно, кажется Ему!
1945

НЕ ЗАБЫТОЕ, НЕ ПРОЩЕННОЕ

Когда весной — чужой весной! —
Опять цветет сирень,
Тогда встает передо мной
Мой царскосельский день.
Он тронут ранней сединой.
Ему — под пятьдесят,
Но молодой голубизной
Его глаза горят.
Он пахнет морем и руном
Гомеровской строки.
И гимназическим сукном.
И мелом у доски;

247

Филипповским (вкуснее нет!)
Горячим пирожком.
Девическим, в пятнадцать лет
Подаренным, платком...
Стучит капёль, оторопев
На мартовском ветру,
Звенит серебряный припев
Кавалерийских труб,
И голуби, набив зобы,
Воркуют на снегу.
...Я всех забыл, я всё забыл,
А это — не могу!
1955

»• •
Какая-то радость (но кто же
Из смертных ее назовет?)
Нам все-таки сердце тревожит
И жизнь разлюбить не дает.
Откуда она сохранилась.
Свой луч затаила во мгле,
Последняя чистая милость
На нашей недоброй земле?
Созвездья ль в нее уронили
Свою потаенную пыль?
Пыльца ли в ней утренних лилий
С утраченной райской тропы?
И мы с безымянного детства
Своей неизбывной земли
Того золотого наследства
Истратить еще не смогли.
1958
# • •

То, чем сердце было пьяно.
Что томило нашу плоть —
Мертвой бабочкой нельзя нам
На булавку наколоть.
И не плача, не жалея.
Словно было да прошло,
На досуге молча ею
Любоваться сквозь стекло.

248

Наше прошлое не вещью
В душном ящичке лежит —
В небе вьется и трепещет,
От цветка к цветку летит.
Если мы его с досады
Второпях в руке сомнем —
Навсегда погубим радость,
Что для нас сияла в нем.
Что ни примем, что ни тронем.
Как ни спрячем в них лицо —
Будут нас стыдить ладони
Золотой его пыльцой.
Ни слезами, ни касаньем
Новых рук — ее не смыть.
Так не лучше ль то сиянье
Неубитым сохранить?
1964

ИРИНА
КНОРРИНГ
Не те слова. Не те, что прежде,
Когда в азарте молодом
Мы глупо верили надежде
И думали: ‘'Переживем!"
Что ж? Пережили? Своевольем
Сломили трудные года?
И — что ж? В тупой, обидной боли —
Тупое слово: "никогда".
И с лихорадочным ознобом
Приподнятая сгоряча
Рука, дрожащая от злобы,
Бессильно падает с плеча.
И в безалаберном шатанье
Судьба (уже который раз?)
За безрассудные желанья
Так зло высмеивает нас.
И все, что нам еще осталось,
Все, чем душа еще жива. —
Слова, обидные, ка к старость,
Как жизнь, жестокие слова.
О том. что не нашли мы рая;
О том, что преданы в борьбе,
О том, что стыдно погибаем
От горькой жалости к себе.

Мне холодно. Мне хочется согреться.
Сесть ближе к печке. Пить горячий чай.
И слушать радио. И сквозь печаль
Следить, как стынет маленькое сердце.
Как стынет это сердце. А в ответ —
Огромный холод в равнодушном мире.
Да музыка, скользящая в эфире
С прекрасных и неведомых планет.
"Прекрасных и неведомых"? — Едва ли.
Большой концерт в большом парижском зале...
Мне очень холодно. Не превозмочь
Моей, ничем не скраш енной печали.

250

И там, на улице, где стынет ночь, —
И там, где музыка, в притихшей ложе, —
Там холодно и одиноко тоже.

Темнота. Не светят фонари.
Бьют часы железным боем где-то.
Час еще далекий до зари,
Самый страшный час — перед рассветом.
В этот час от боли и тоски
Так мучительно всегда не спится.
Час, когда покорно старики
Умирают в городской больнице.
Час. когда, устав от смутных дел,
Город спит, ка к зверь настороженный,
А в тюрьме выводят на расстрел
Самых лучших и нелримиренных.
П ариж
3.111.1942

Считать толково километры.
По карте отмечая путь.
Учесть подъемы. Силу ветра.
Что посмотреть. Где отдохнуть.
Решить внимательно и строго,
Что можно брать с собой, что — нет.
Вязать пуловеры в дорогу
И чистить свой велосипед.
Мечтать о воздухе хрустальном.
О тишине лесов и рек,
О городке провинциальном,
Где будет ужин и ночлег.
И в настроении прекрасном
На карту заносить пути, —
Пока не станет слишком ясно.
Что больше некуда идти.
П ариж
20. II. 1937

251

Просыпались глухими ночами
От далекого воя сирен.
Зябли плечи и зубы стучали.
Беспросветная тьма на дворе.
Одевались, спешили, балдели
И в безлюдье широких полей
Волочили из теплой постели
Перепуганных, сонных детей.
Поднимались тропинками в гору,
К башмакам налипала земля,
А навстречу — холодным простором
Ледяные ночные поля.
В темноте, на дороге пустынной,
Зябко ежась, порой до утра.
Подставляя озябшую спину
Леденящим и острым ветрам...
А вдали еле видимый город
В непроглядную тьму погружен.
Только острые башни собора
Простирались в пустой небосклон.
Как живая мольба о покое,
О пощаде за чью-то вину.
И часы металлическим боем
Пробуравливали тишину.
Да петух неожиданно-звонко
Принимался кричать второпях.
А в руке ледяная ручонка
Выдавала усталость и страх...
Так — навеки: дорога пустая.
Чернота неогпядных полей,
Авионов пчелиная стая
И озябшие руки детей.
Ш арт р
23.1.1941

ДОВИД
кнут

МОЙ ЧАС

Когда распахнет ворота
Твердый фабричный гудок,
Смиренен, прост и кроток,
Иду я в мой дом.
И. как Понтий, умыв руки.
Сбросив мир с моего плеча.
Я вхожу в бесподобные муки,
В мой высокий торжественный час.
Вот для этого малого часа
Я столетья живу ослом.
Пью чай и ем мясо,
Разговариваю обо всем.
Вот для этого долгого часа
Соглашаюсь на вонь и зуд,
На печаль недородов и засух
Что венчают любовь и труд.
Дожидаюсь — глухой и незрячий —
Отдаленной вести о том,
Чтобы буквой навеки означить
Мою скуку и мой восторг.

Я НЕ УМ РУ

Я не умру. И разве может бьпо,
Чтоб — без меня — в ликующем пространстве
Земля чертила огненную нить
Бессмысленного, радостного странствия.
Не может быть, чтоб — без меня — земля,
Катясь в мирах, цвела и отцветала.
Чтоб без меня шумели тополя,
Чтоб снег кружился, а меня — не стало!
Не может быть. Я утверждаю: нет.
Я буду жить, тупой, упрямолобый,
И в страшный час, в опустошенном сне,
Я оттолкну руками крыш ку гроба.

253

Я оттолкну и крикну: не хочу!
Мне надо этой радости незрячей!
Мне с милою гулять — плечом к плечу!
Мне надо солнце словом обозначить!..
Нет. в душный ящик вам не уложить
Отвергнувшего тлен, судьбу и сроки.
Я жить хочу, и буду жить и жить,
И в пустоте копить пустые строки.

Меж каменных домов, меж каменных дорог.
Средь очерствелых лиц и глаз опустошенных,
Среди нещедрых рук и торопливых ног.
Среди людей душевно-прокаженных...
В лесу столбов и труб, киосков городских,
М еж лавкой и кафе, танцулькой и аптекой,
Восходят сотни солнц, но холодно от них,
Проходят люди, но не видно человека.
Им не туда идти — они ж почти бегут...
Спеша, целуются... Спеша, глотают слезы.
О, спешная любовь, о. ненавистный труд,
Под безнадежный свист косматых паровозов.
Кружатся в воздухе осенние листы.
Кричат газетчики. Звеня, скользят трамваи.
Ревут автобусы, взлетая на мосты.
Плывут часы, сердца опустошая.
И в траурном авто торопится мертвец,
Спешит— в последний раз... ( к дыре сырой и душной).
...Меж каменных домов, средь каменных сердец,
По каменной земле, под небом равнодушным.

Окно на полуночном полустанке,
И тень в прямоугольнике окна,
Улыбка недоступной англичанки,
В полупустом кафе глоток вина,

254

Танцующая в шатком балагане
Хозяйская измученная дочь,
Смычок — скользящий по старинной ране,
Иль просто — одиночество и ночь...
Свеча в ночи... на даче, за оградой...
Свист, песня, смех — в деревне, за рекой...
Немногого — о, малого мне надо,
Чтобы смутить несытый мой покой.

Д ИАЛО ГИ

— Порою меньше малой малости:
(Дешевле всех врачей и всех аптек)
Две капли нежности, щепотку жалости —
И вот расцвел засохший человек.
Расцвел — засохший, полумертвый — ожил,
И в мир вошло веселое добро.
— Вы правы, друг. Любовь всего дороже,
Но у меня нет денег на метро.

ДМИТРИЙ
КОБЯКОВ
Мурлычет кот — уют мещанский были.
Бренчит посуда на большом столе.
На полке ряд, под покрывалом пыли,
Старинных книг хозяйственный совет.
И блики ржавые — кухонная отрада:
Пылает печь, для чьих-то именин.
Хозяйка красная уж е сама не рада —
И где-то снова напроказил сын.
И ровно в семь вопящая орава
Ворвется в сад и комнатную чинь —
Отец молчит, хотя крутого нрава,—
И только шепотом: "Цветы не опрокинь".
Но поздно вечером зевается так сладко —
И в белых простынях так мягко утонуть...
К усталой матери, запутавшийся в складках
Прижался маленький и жадно ищет грудь.

Мостков деревянных скользящая сырость,
Кабинок коричневых черные рты:
Волна набежала на пляж и зарылась
В песок солнценосной и желтой икры.
Янтарные смолы прозрачны на досках
И душно в бутылочной зелени вод.
У самого берега хлюпает плоско
Залитый медузами тонущий плот.
Внизу серебрятся в корзинах макрели,
Блестящие солью своей чешуи,
И медленно плещется светлая зелень,
Пронзенная солнцем — далекая ширь.
• • •
В почтовой конторе и сегодня так сини
Глаза продавщицы, но марок кайма,
Но белый конверт, как за окнами иней,
И сторож, стуча деревяшкой, хромал.
По стенам — пестры — расписанья о лете,
О разных курортах, о ваннах и там
Крученых, пеньковых и ш елковых петель
Бездумье опутает по городам.

256

И так, не сегодня ли, завтра, но все же
Зачем, и когда, и придет ли ответ.
Когда такой терпкой гримасою прожил
Всю жизнь — ненужных и скомканных смет.
Но вот, перед тем. как захлопнуть окош ко
— Пора, уходите, прием до шести, —
Мелькнет продавщица и простенькой брошкой
Как будто насмешливо бросит — прости.
Там сторож, сметая обрывки в корзину,
Стучит деревяшкой и иней в окне.
Не вспомню, зачем и куда я закинул
Письмо заказное и, кажется, мне...

Заказ № 345

257

МАРИАННА
КО Л О С О В А
БОР МОЙ...

Плачу над грушей дюшес,
Сгорбилась в горе великом:
Где ты, родимый мой лес.
Папоротник, земляника!
Право, смешной разговор:
Я разлюбила бананы.
Бор мой, сосновый мой бор,
Запах медовый и пряный!
Может быть, в этом году
(Дай помечтаю немножко!)
Утром на зорьке пойду
В рощу с плетеным лукошком.
Как это мог ты забыть?
Тише... в лесу — это в храме!
Буду сбирать я грибы
И воевать с комарами.
Лес мой, родимый мой лес!
В горести сгорбила спину...
Видно, спутал нас бес
И уволок на чужбину.
Грусть мою, русскую грусть
Выпущу птичкой из рук я.
Допьяна нынче напьюсь
Новой печалью — разлукой.
Склоны отвесные гор...
Нет, уж не песней, а криком:
— Бор мой. сосновый мой бор,
Папоротник, земляника!
1929

В МИРЕ МЕМУАРОВ

Мы с тобой врагами не добиты.
Но в тупик глухой заведены.
Два обломка королевской свиты
Короля трагической страны.

258

Подвиг — это миг самозабвенья,
Огненный попет в ночную высь.
Клятву долголетнего терпенья
Мы с тобою выполнить взялись.
Жизнь диктует новые законы.
В ож аки кричат: "Не отставай!"’
Но перед отцовскою иконой
Огонек зажечь не забывай.
Никому нас не переупрямить.
Жизнь борьбой неравною полна.
В эти дни сож ж ем о прошлом память,
Чтоб не помешала нам она!
Чтоб душа слезой не растекалась,
В мусорную яму сволоку
Нашу эмигрантскую усталость,
Нашу эмигрантскую тоску.
1931
ВЦЕПИВШИСЬ В ПОВОДЬЯ...

Копыта цокали о камень...
Нас двое в мире, — конь и я;
А там, в пространстве за хребтами.
Темнеет Родина моя.
Скала вздымалась над тропою,
А ширина тропы — в аршин.
Отчаянья копье тупое
Коснулось дрогнувшей души...
Печальный сумрак над Алтаем
Раскинул трауром вуаль.
Мой конь родной, мы погибаем!
Себя не жаль. — коня мне жаль.
Из-под копыт сорвался камень.
И грохот камня, словно взрыв.
Мой умный конь прядет ушами.
Косится глазом на обрыв.
Здесь где-то замок Черномора,
Людмилу здесь искал Руслан...
Тропинка уже. круче горы,
Ползет из пропасти туман.
Там за хребтами — Беловодье,
Край Божьей Русской красоты...
Нет, я не выпущу поводья!
Мой конь, не поскользнешься ты!
10 сент ября 1935

АЛ Е К С А Н Д Р
КО Н Д Р А Т Ь Е В

В ДЕНЬ ПОКРОВА

Под защиту Твою прибегаем,
Богоматерь, спасенье людей.
Огради нас от бед и страстей
И укрой нас спасительным краем
Ризы чистой и светлой Твоей!
Труд и горе слож ив за порогом,
Мы, чья вера в покров Твой жива,
В сельском храме старинном и строгом
Собрались перед Господом Богом
Во всерадостный день Покрова.
О Владычица, в тайной тревоге
На Тебя я надежду простер,
На Тебя уповаю по Боге.
Будь на жизненной трудной дороге
Мне защитой Твой благостный взор!
О Пречистая Дева, Тобою
Слово Божие к нам рождено.
Пусть молитвой Твоей преблагою
В нашем сердце, объятом тоскою,
Светом радостным вспыхнет Оно.
26. IX. 1919

• • •
Серебрясь, блистает юная луна.
Пусть себе блистает. Нечего мне ждать.
Ничего не может жизнь мне больше дать.
Чаша наслаждений выпита до дна.
Катится по небу яркая звезда.
Но моих желаний не пошлю ей вслед.
Уж давно желаний в сердце больше нет.
Счастья и надежды прожиты года.
1919— 1920

260

ВЕРТОГРАД НЕБЕСНЫЙ

Вертограда небесного лилия,
Райский цвет на бесплодной земле!
Распростертый средь праха и пыли я.
Образ Твой призываю во мгле
Нимб Твой — звезд серебристых сияние,
Поступь — облачка легкого след;
Днем и ночью Твое одеяние
Дарит солнца немеркнущий свет.
Очи — помыслы гонят нечистые.
Лик Твой — отблеск зари на снегу,
Волоса Твои — рожь золотистая.
А улыбки сравнить — не могу!
Мне ли, с силами столь невеликими,
Слить мой стих в славословящий хор
С херувимами пламенноликими,
Сонмов ангепьских внять приговор?!
О, Звезда Незакатная Божия,
О. Светильник надмирных высот,
Я кладу у святого подножия
Вместе с песнью души моей гнет.
Голубица небес ослепительных,
В сферах вечного света паря,
Не забудь наших скорбей мучительных,
О Невеста и Мать Всецаря!
На молитву, к Тебе вознесенную.
Обрати, Милосердная, взор,
И над Русью, тоской угнетенною,
Благодатный простри омофор!
[1920.J

ЗЕМ ЛЯ 1

Земля прекрасная, любовница богов,
Для каж дого из них меняешь ты наряды.
Лишь пробудят тебя весной Дажбога взгляды,
Ты сбрасываешь свой белеющий покров
И ризой в зелени пестреющих цветов

261

Пленяешь божий взор. Веленьям властным Лады
Покорная, любви вкушаешь все отрады
С небесным юношей. Но вот из облаков
Элатобородый царь свой лик покаж ет смелый
И страсти молнией нежданно опалит,
И для Перуна ты приемлешь новый вид
— Убранства желтые, ка к нивы колос спелый.
А там зима идет, и стан твой вновь обвит
Для князя сумрака одеждой снежно-белой.

Сестер кастальских благостыни
Лишен, я Роком удален
В изгнанье на брега Горыни.
Забыл меня здесь Аполлон,
И всеми позабыт я ныне.
Но верю, помнят про меня
Не знающие света дня
На берегах печальной Леты
Мои знакомые поэты
И ждут, молчание храня.
III. 1936

ВЛАД ИМ ИР
КОРВИНПИОТРОВСКИЙ
Д ождь сечет. Фонтан кирпичный
Мутно газом освещен.
Тьма и шорох. Мир обычный
Чем-то тронут и смущен.
То ли выплески канала
Заглушает шум дождя.
То ль душа моя, бродя,
Поскользнулась и упала?
И прильнув к земле холодной,
Сквозь асфальтовый покров
Различает многоводный
Плавный ток иных миров —
Только отдых и молчанье,
Шелест ветра на столбах, —
Только времени журчанье
В водосточных желобах.
Отсырела папироса,
Липнут волосы к виску, —
Городскую площадь косо.
Не спеша, пересеку.
Обойду квартал туманный,
Скрытый ж ар превозмогу.
Дома, гость непостоянный,
Скучной лампы не заж гу
1931

Когда с работы он идет,
Устало разминая ноги,
Когда у стойки пиво пьет.
Бранит погоду и налоги. —
Кто в резких бороздах чела
Отыщет след страстей мятежных?
Кто в черноте одежд небрежных
Узнает тусклый след крыла?
Увы, над гулкой бездной мира
Тысячелетия прошли,
Изгнанник вольного эфира
Стал пленным пасынком земли.

263

Блеск рая. грозный мрак паденья —
Зарыты в мутных тайнах сна. —
Земная ж аж да разрушенья
Земной душе его дана.
И часто, заглушая речи
Праздновраждующих сторон,
В трескучий говор человечий.
Как нож. вонзает слово он.
И снова в кабачке убогом.
Старинный спор не разреша,
В единоборство с мертвым Богом
Вступает мертвая душа.
Его никто не прерывает.
Ответный голос не звучит.
Внимательная ночь молчит, —
Но солнце в мире убывает
1937

Стоим, обвеянные снами
(Так молча, сердце отдают),
И камни пыльные под нами —
Как птицы райские поют.
Нас тесно обступили люди.
И чей-то хрипловатый бас
Толкует о поддельном чуде,
О суеверье и о нас.
Но грубых окриков не слыша.
Мы видим небо над собой,
И вдруг — летим. Все выше, выше,
В эфир прозрачно-голубой.
И в восхождении высоком
С воздушно-солнечных дорог
Глядим, уж е бессмертным, оком
На тех, кто улететь не мог.
1944

Налево, направо — шагай без разбора,
Столетья считай на ходу. —
Сирень наступает на башни Самбора.
Ночь музыкой бродит в саду.

264

Ты призраком бредишь, ты именем болен,
Парчой откидных рукавов,
Серебряной шпорой и тем, что не волен
Бежать от любви и стихов.
Как дробь барабана, на гулком паркете
В камнях самоцветный каблук, —
Мазурка до хрипа, до смерти, и эти
Признанья летающих рук...
Не надо, не надо, — я знаю заране —
Измена в аллее пустой, —
Струя иль змея в говорливом фонтане
Блестит чешуей золотой.
Ночь музыкой душит. — и флейты и трубы,
В две скрипки поют соловьи.
Дай сердце, Марина, дай ж аркие губы,
Дай легкие руки твои.
Сад гибелью дышит, — недаром мне снится
Под бархатной маской змея, —
Марина. Марина. Марина, царица.
Марина, царица моя.

МАРИЯ
КО РОС ТОВЕЦ
Четвертый раз расплавленный металл
Налили в форму, слаженную туго.
Но колокол опять не зазвучал,
И спрашивали люди друг у друга:
— За что на нас прогневался Господь?
Все эти неудачи не случайны. —
И мастер изнурял постами плоть,
Моля открыть ему звучаний тайны.
Открыть на все терзания в ответ
Тот перезвон серебряного сплава,
Который, словно ангельский привет,
С холма на холм несется величаво.
В его ушах струится этот звон.
То уходя, то подступая снова.
— Любовь и жертва! — пел, казалось, он, —
— Любовь и жертва! — два заветных слова.
И сердце мастера все расцвело,
В его груди заискрившись огнями:
Несказанно-блаженное тепло!..
Все человечество с его грехами
Приняв, он безвозвратно полюбил,
Ему хотелось о сладчайшей жертве
Петь колоколом из последних сил...
Один пры ж ок — в объятья красной смерти.
Искали мастера, но не нашли,
Отливку без него благословили,
И звон прошел во все концы земли,
Единственный по красоте и силе.

Темный ангел к подушке припьнул,
Наклонился так низко, так жарко.
Им подхваченная на волну.
Я скользнула по зарослям парка,
Где мы с Вами встречаемся днем,
И все кажется ясно и просто,
А теперь нехорошим огнем
Ночью каждый горит перекресток.
Как зловеще деревья шуршат!
А луна, ка к карминные губы...
Наших встреч повторяется ряд
В отраженьях уродливо-грубых:

266

Ваших глаз немерцающий блеск
И лицо — сероватая Маска,
Черных крыльев мне чудится всплеск
И тяжелая, душная ласка.
Убежать от нее не могу,
И занозится в сердце тревога.
В заколдованном, страшном кругу
Я мучительно вспомнила Бога.
Кто-то круг разомкнул и раскрыл,
И в обломках его я проснулась.
Ослепительность радужных крыл
Или — пламя лампадки взметнулось?

Девочка скользнула, торопливо
Стянутыми ножками ступая.
На восток, где одинокой ивы
На траву ложилась тень густая.
Серебром браслетов прозвенела
Оглянувшись, нет ли там погони:
Вдруг увидит мать, что так. без дела
Скрылась помечтать на этом склоне?
Желтолицая, глаза раскосы.
Разметались рукава халата,
Красной шерстью перевиты косы.
В волосах горит цветок граната.
Хорошо сидеть, обняв колени.
На причале у реки любимой,
И следить, следить, как в грязной пене
Щепки по воде несутся мимо,
Мимо, вдапь. куда-то — неизвестно,
К новым городам, в жару иль стужу.
И она, покинув это место,
Уплывет на лодке вместе с мужем.
А теперь смыкаются ресницы
От объятий алого заката.
Что? Из солнца вылетает птица,
Осиянна, радужна, крылата

267

Будто птицы с материнских чашек!
Ближе. Ослепительно сверкнула
Яркой молнией цветных стекляшек,
Девочка в том блеске потонула.
А потом от всех блюла ревниво
Тайну лучезарного виденья
Птицы царственной под сенью ивы.
Протекли года с того мгновенья. —
Девочке правления кормило
Рок вручил, отметив: пронеси!
И она в историю вступила
С августейшим именем Цы-Си.

ФЕДОР
КОСАТКИНРОСТОВСКИЙ

В БИСТРО

Когда забудешься от говора чужого,
От шума города, прижавшись в уголке.
Картины прошлого встают невольно снова,
Проносятся миражем вдалеке...
В душе измученной досады нет и злобы,
Осадок горечи исчез кошмарным сном...
Вдруг... вспомнишь зимний путь, высокие сугробы.
Сад... поворот реки... И там... наш старый дом.
Морозный тихий день... В знакомом белом зале
Глядит луч солнечный в замерзшее стекло,
Портреты по стенам... и вазы на рояле.
Вид из окна на сад... все близко и светло.
Порой дубовая вдруг треснет половица,
Шипящий самовар песнь тихую поет,
И кажется, что, вот. сейчас войдет
Теней знакомых вереница,
Раздастся разговор, смех, песни зазвучат.
О жизни, прелести былой, патриархальной,
Рассказы бабушки и шалости внучат
Опять пройдут перед душой печальной.
Как чудный сон, что не вернешь назад...
Забудешься на миг... Уйдешь в воспоминанья,
В ту ска зку прошлого, что не умел ценить,
И кажется, к холодной мгле скитанья
Оттуда тянется ласкающая нить.
Мечтой опутает, согреет душ у лаской.
Связь сердца с тем былым почувствуешь остро
И грезишь, радостный, забытой милой сказкой
В чужой толпе... один в углу бистро.

НЕЗАБЫТОЕ

Душе все грезится усадьба дальняя,
Весь в белом инее заснувший сад.
И песня прошлого, мечты печальные,
В рассказах бабушки под смех внучат.
Аккорды нежные рояля старого.
Портреты пыльные на стенах зал,
И звон бубенчиков... и шаг Чубарого,
И весь сияющий огнями бал...

269

Душе все грезятся картины ясные,
Признанья шепоты, мечты любви,
Улыбки прошлого, как сон, прекрасные,
И голос времени: "Забудь! Живи!.."
Но сердце грустное полно страдания,
Томит и мучает чужбины даль,
И нет забвения... и нет желания.
И только прошлого, как сказки, жаль.
И все не верится, что все любимое,
Сгорело — срублено, ка к старый сад,
И сердце грустное, тоской томимое.
О прошлом молится под свет лампад.

СЕРГЕЙ
КРЕЧЕТОВ
Ж ЕЛЕЗНЫЙ ПЕРСТЕНЬ

Приветствую тебя, железный перстень мой.
Судьба опять тебя мне возвратила.
Мы виделись не раз, старинный друг, с тобой,
Моя рука тебя носила.
Сподвижник Готфрида, суровый паладин,
Я знал -тебя у стен Ерусалима.
Я пал тогда в бою, и видел ты один,
Как в пене конь мой мчался мимо.
Ты сорван был с меня неверного рукой
И сохранен, ка к память боевая.
И мерила, смеясь, тебя на пальчик свой
8 гареме пленница младая.
И вновь, в стране другой, за сладостную трель
Под говор струн, у замковой ограды
Тебя я получил, влюбленный менестрель,
В залог пленительной награды.
Ты помнишь, в ту ж е ночь, под стрельчатым окном
Ты видел блеск ревнивого кинжала
И слышал краткий стон, и по тебе потом
Струя горячая бежала.
О, сколько разных рук и сколько разных чар
Ты все менял, холодный и послушный,
Пока однажды мне случайный антиквар
Тебя не продал, равнодушный.
С тех пор, что ты на мне. я чую кажды й час
Твою в столетьях скованную силу.
Ты мой. железный друг! Ты мой в последний раз.
И ты с о м н о й уйдешь в могилу.

БАНКИР
С. Birch-Crisp

В столице стерлингов, в угрюмо-душном Сити.
Где в узких улицах неярок солнца свет.
В одном из низеньких домов на Риджент-Стрит.
Смущенный, я входил в твой тесный кабинет.

271

Ряды расчетных книг, ресконтро и гроссбухи,
В чьих цифрах тысяч душ запечатлелся плен...
И мнилось, под стеклом в ловуш ке бьются мухи,
Докучливо круж а среди прозрачных стен.
Известий биржевых белеющую ленту,
Стуча, струил в углу бессменный телеграф.
Гиероглифы цен... Гаити... Нобель... Рента...
Бразильские листы и рудники Эль-Гаф.
Весь в черном, ты с лицом, застывшим, словно маска,
Сидел, облокотясь на старый темный стол,
И ни одна в лице не трепетала краска,
И ни на миг огонь во взгляде не прошел.
И весь ты был отлит, как будто бы из стали,
А голос твой, ка к бой часов издалека.
Вдруг, на краю стола, в изогнутой эмали.
Мне бросились в глаза два бледные цветка.
Как! Значит, был и ты ликующим ребенком.
Как! Значит, знал и ты и шум, и крик, и смех,
И плакал на траве над выпавшим щегленком.
И Богу поверял твой первый детский грех.
О. сколько долгих лет слепой, бездушной силе
Пришлось тебя ломать, и унижать, и гнуть.
Чтоб люди навсегда тебя ожесточили
И облекли в гранит твой беспощадный путь.
И молча я смотрел... Но был ты весь из стали,
И голос твой, как бой часов издалека...
А в тонком хрустале тихонько умирали,
Роняя лепестки, два бледные цветка.

ВОЖАТЫЙ

Ты замолчала, тиха и безгневна.
Солнце палит. Золотится песок.
Это твой город, твой город, царевна!
Час торжества твоего недалек.
Видишь, то башни, то мраморы зданий
Нам открывает, волнуясь, туман.
Завтра исчезну, как призрак, в тумане.
Нынче я твой и веду караван.

272

Звонки звонки у двугорбых верблюдов,
Бег их колышет твой пестрый завес.
Дали сожженной земли Иегудов
Скоро сменит пышнолиственный лес.
Завтра тебя поутру не встревожит
Жалобным воем пустынный шакал.
Ждет тебя пурпур и золото ложа,
Пышность и блеск изукрашенных зал.
В чашу бассейна спадая напевно,
Будет журчать без конца водомет,
Будет жених твой... Ты плачешь, царевна?
Плакать не надо! Что было, пройдет.
Было ли. нет ли. я только вожатый.
Мало ль что снится средь желтых песков,
Ты эти сны навсегда запечатай,
Кинь их для новых, для царственных снов.
Долог был путь в раскаленной пустыне.
Много забытых осталось в пути.
Все это было, чтоб снова отныне
В блеске венца ты могла расцвести.
Смеет ли раб, награждаемый златом,
Жаждать иных, недоступных наград.
Завтра останусь, ка к прежде, вожатым,
Завтра наденешь твой царский наряд.
Ты молчалива, тиха и безгневна,
Взор отуманен, как в росах заря.
Сон мой окончен. Прости же. царевна!
Слезы отри, чтобы встретить царя.

ХРИСТИНА
КРОТКОВА
Знаю: телу нужен воздух,
Быта чтит оно закон:
В меру усталь, в меру отдых,
Теплый дом. еда и сон.
Что же дать мне этой темной,
Невнимательной душе.
Непонятной, неуемной,
Замершей настороже?

Потому что все-таки нам надо,
Чтоб хоть кто-нибудь да слышал нас,
Чтоб тоску измученного взгляда
Человеческий бы встретил глаз.
Потому что не для крови свежей
Был задуман первозданный снег.
Потому что хочет правды здешней,
Нескончаемой вовек.
Неприявший злобы, неутешный,
Уязвленный человек.

Замолкли шумы дня.
Как голоса подруг.
Я слушаю одна
Шагов старинный звук.
Крутой закинут мост
Над ветхою рекой.
Обломки тонких звезд
В ней тонут в час ночной.
Слетел душистый снег
На зов нагих ветвей.
Подков сребристый смех
Все ближе, все слышней.
И. не поняв вины.
Он затоптал, ездок.
Жасминной тишины
Опавший лепесток.

274

НА ПЕПЕЛИЩЕ

Внезапный луч — и в дивном ослепленье
В дождливый день расцветшая сирень.
Здесь все ка к было, только больше тени,
И только небо кажется серей.
Вступаю в сад, где радость и усталость
Привыкли коротаться без меня.
Я узнаю: здесь только тень осталась,
Да долгая ветшает тишина.
Сюда не надо звать воспоминаний,
Здесь дом их, здесь они всегда живут.
Забыв года разлуки и скитаний,
Я дома, я гляжу, я наяву!
Растет трава, густа, как на могилах.
Заглушена старинная межа.
Я узнаю: здесь были души милых.
Здесь зазимует и моя душа.
Клянясь, поют веселые потомки
Знакомых замолчавших соловьев.
Заря горит, златит сквозь воздух тонкий
Отеческий опустошенный кров.

Кончаем путь, глядим кругом,
И, плавно приближаясь к устью.
Мы вспоминаем отчий дом.
Откуда вышли без предчувствий.
И у границ земной страны,
Иного бытия на утре,
Душа и мир обнажены
В священнейшем из целомудрий.
Уж ни ошибок, ни удач
Мы не оспорим, не повторим.
Под поздний, долгий ветра плач
Глядим на сад. цветущий горем.

ЮСТИНА
КРУЗЕН Ш ТЕРН ПЕТЕРЕЦ
В каждой жизни хоть раз запевала свирель:
— Тиронтон-миронтон... тиронтель-миронтель...
И для нас по весне запевала свирель:
Для тебя — тиронтон... Для меня — миронтель.
Немудреная песня сегодня жива,
Оттого, что в окош ко ворвался апрель.
Мы из веток черешни плетем кружева:
Тиронтон-миронтон... тиронтель-миронтель...
Кружева опадут... круж ева упадут...
Не цветенье окутает душу, а цвель...
И осенние ветры затянут в саду,
Но не твой тиронтон... не мою миронтель...

ТУРГЕНЕВ

Эти грустные окна в паутинном уборе,
Синеватые окна, за которыми ныне
Никого не обманет, ни улыбкой, ни взором,
Простодушная Лиза... И падает, словно иней
Старина —
на приветливость тесную горницы,
На просторы зеркал... на точеные пяльцы,
На тяжелые веки добровольной затворницы,
Что колола иголкой дрожавш ие пальцы.
И забвенье...
И холод...
И мука томления
Над роялем...
Но музыка вальса немецкого
Вдруг промчится по саду тревогой весеннею...
Зарыдает,
окликнет,
обнимет Лаврецкого.

ДОННА АННА
Тихими тяжелыми шагами
В дом вступает командор.
А ,

6 /7 0 /С

Роли изменились, донна Анна.
В лож е — вы, которой бредил Блок.
Нынче я на сцене, как ни странно.
Начинаю вдовий монолог.

276

Анна, я старее вас намного,
Знаю, ка к мучительна тоска,
Но скажите, вы ли, недотрога,
Полюбить сумели пошляка?
Командор — не статуя, что просто
И легко куда-то сдвинуть прочь.
Вспомните — от свадьбы до погоста
Рядом с вами, день и ночь.
Пусть порою жизнь была не сладкой,
Пусть она не все уберегла,
Но ведь и железная перчатка
М ожет быть по-своему тепла.
Страсть, безумье — разве это ново?
Это — то. что порастет травой.
Анна. Страшно обмануть живого.
Командор — он был живой.
Господи. Ну если бы за шторой.
Где сейчас не видно нам ни зги,
Если б моего мне командора
Услыхать знакомые шаги.
Как бы полетела я навстречу,
Как бы снова стала молода.
Анна. Анна. В зале гаснут свечи,
Свечи гаснут от стыда.

И З Ц И КЛА "М ОЛОДОСТЬ"

Катер плыл по реке. Не река — синий ласковый плюш.
Так всегда при любви. — и природа побаловать хочет.
Говорили чуть слышно, наверно, какую -то чушь.
Разве можно сказать себе было тогда: "Удержись".
Боже мой! Если вспомнить — что тою далекою ночью
Зажигалась, как факел, моя сумасшедшая жизнь.

НИКОЛАЙ
КУДАШЕВ
В Н У К ДЕКАБРИСТА

Мой дед декабрист. В офицерском мундире
Был схвачен, но юности пыл
В сырых казематах, в студеной Сибири.
До старости в нем не остыл!
Я, внук его, той же дорогой тернистой
Боролся с неправдой земной,
На мне повторилась судьба декабриста
— Я к тачке приник головой...
Его и меня за служенье народу
Ждал тот же суровый конец...
Он жаждал свободы — я жертва свободы!
Он сеятель смуты — я жнец!
Он в дебрях Сибири, а я вне России
Платили предъявленный счет,—
За то, что отдали сердца огневые
Тебе, горемычный народ.
1925
Ю гославия

ТЕНИ

Вокруг неоглядные дали,
На версты хлеба да камыш!
До вечера там отдыхали
Луна и летучая мышь...
На смену багряным закатам
Спускалась бездонная тьма, —
Пьянила степным ароматом.
Привольем сводила с ума...
Сестра на скамье у беседки
Белела неясным пятном, —
К ней тополь протягивал ветки,
Разбуженный вдруг соловьем...
Плечо целовала прохлада.
К ногам припадала роса.
И в сумерках старого сада
Тонула тугая коса...

278

Не ценное сделалось ценно!
Дремучая русская тишь
Не снится ли здесь? Неизменно
О ней наяву говоришь!
Но сгинули в тьме наваждений
И чаше, испитой до дна,
Мои ненаглядные тени,
Отчизны моей целина.
1946
Бавария

ЛЕДЯНОЙ ПОХОД

Ветер поземку стелет,
Треплет трехцветный флаг, —
Глушит порыв метели
Топот и мерный шаг!
Это Бояр раскосый
Шел в ледяной поход!
Пели стальные осы,
Алый сочился мед...
Сам генерал Корнилов
Родине обручил
Фронт, не имевший тыла,
Кроме своих могил...
Сквозь ледяные реки
Шли переправы вброд. —
Видимо, в каждом веке
Свой сумасшедший год!
Только смертельный выстрел
Или в упор картечь
Право давали, быстро,
Без приказанья лечь...
Перешагнув, живые
Шли... соблюдать черед...
Только в одной России
Мог быть такой поход!
194в
Бавария

279

Э ТА КИ Х МЫ ИЩЕМ!

Когда дымились стены городов
И факелом пылали эшелоны, —
Из лазаретов, от большевиков,
Брели на Запад раненых колонны.
На сером небе, видимо, пилот
Не опознал значительной добычи...
Казалось на земле, что время не идет!
Казалось людям — уж ас безграничен!
"Л ож ись!" — Легли покойникам под стать.
На костыли обрушивались взрывы,
Чтоб ломаные кости доломать,
Чтоб полумертвые не оказались живы!
А те, немногие, что медленно, с трудом
Еще смогли ползти до полустанка, —
В летучке бредили, когда раздался гром
И лязг. С Востока подходили танки.
Дверь хлопнула... Сверкнул советский герб
За кож анкой вошедшего брюнета...
Спросили русского: "Ты немец?" — "Нет, я серб!"
"Не до тебя нам, некогда, а этот?"
Молчал сосед, оборотясь к стене...
"Наверно, серб? Лежи, лежи дружищ е!"
— "Я русский офицер!" — раздалось в тишине.
"Ага! Ты русский! Этаких мыищем!"
Казалось людям — время не идет...
Гремели выстрелы, работали приклады...
Пропавших без вести за сорок пятый год
Ни забывать... ни ожидать не надо!
1950
Нью-Йорк

ГАЛИНА
КУ ЗН Е Ц О В А
Город широких улиц.
Тенистых улиц-аллей.
Город старинных храмов
И белых монастырей.
Осенью в грустных парках,
Сквозь листьев зыбкий навес,
Южные звезды ярки
На черном шелке небес.
Днем на желтых дорожках
Узорных кленов листы.
В небе высоком — Лавры
На солнце горят кресты.
Звонкое эхо песен
С широкой синей реки,
Где под зубчатым лесом
Спят золотые пески.
Город дальнего детства,
Я слышу сквозь шум морей
Шелест ночного ветра
В ветвях твоих тополей.

ТУРЕЦКОЕ КЛАДБИЩ Е

Огнем пылают оконца
Домов, взбежавших на мыс.
Зажмурю глаза от солнца,
Обниму рукой кипарис.
Как нежно апрельский ветер
Касается жарких губ!
Дрожат в лучезарном свете
Дымки пароходных труб.
Внизу бубенцы и топот,
Веселая жизнь долин,
А здесь кипарисов шепот
И важный покой вершин.
И кажется: легкой птицей
В столетних ветвях шурша.
Поет над земной гробницей
О вечной жизни душа.

281

РУСЬ

Полно и щедро твое наследство.
Сладко мне бремя его нести.
Точно янтарь полноцветный, детство
Тяж кою нитью лежит в горсти.
Лоб окропив в расписных воротах,
Д енежкой звякнет в стакан слепца,
Солнцем осветит в церковных сотах
Нимб погруженного в тень лица.
Вынесут ломоть рж аного хлеба.
Сяду на паперть мечтать и есть.
Чем мне так дорого это небо,
Голуби, кровель рябая жесть?
Видно, сестрой простых богомолок,
Пальмовой ветвью кропя лари,
В сумрачный мир мне нести осколок
Золотоглавой твоей зари.

Мне с каждым часом мир дороже...
Склонясь с высокого моста,
Смотрю: сафьяновою кож ей
Внизу волнуется вода.
И мягко с матового свода
Полуприкрытый льется свет...
Благодарю тебя, природа,
За все, чему названья нет.
За все, что дышит, светит, манит,
Томит тревожною тщетой,
Все, что сиять не перестанет,
Когда я стану пустотой.

Горят цветы на сером камне стен,
Журчит вода по каменному ложу,
И крылья пальм в горячей вышине
На перья шлема черного похожи.
О, если б жить в прекрасной простоте!
Сходить к колодцу с глиняным кувшином,
Смотреть, как дрок желтеет в высоте,
Как лиловеют горные вершины.

282

И вечером безоблачного дня.
Когда бредут по уличкам коровы,
Молить: "Мария, сохрани меня",
Заслыша колокол средневековый.

В прохладной и пустынной синеве
Восходят звезд сияющие очи.
Слабей цикад журчание в траве.
В молчаньи листьев — приближенье ночи.
Бледнеет дол в тумане меловом...
Зачем туда, где факелом блестящим
Маяк огонь хрустальный вскинул в нем.
Гляжу уединенно я все чаще?
Чего прошу у неба и земли
С таким изнеможением и страстью?
Оливы дремлют в голубой пыли,
Долины дышат равнодушным счастьем...

Я возвращалась в сумерки. Над садом
Стояла светлолицая луна.
Вдруг мира неземная тишина
Вошла в меня весенним сладким ядом,
И я остановилась... Мир молчал.
Алмаз звезды над сучьями играл.
Под соснами лежали тени, рядом
Белела невысокая стена...
Стучало сердце... Я была одна.

АНТОНИН
ЛАДИНСКИЙ
Не камень, а карточный домик,
Жилище для бабочек, тень.
Но более прочного дома
Нам строить не хочется, лень.
А буря дохнет на строенье,
На птичий наш переполох,
И даж е не буря — дыханье
Любви или женщины вздох,
И карточный домик (постройка,
Висящая на волоске)
Вдруг рухнет за картою карта,
Как все. что стоит на песке.
Захлопают дети в ладоши,
И тихо из мира преград.
Как черные бабочки, души
На небо совсем улетят.
1934

ДУБ

Всех плотников, муз. адмиралов
Столетний свидетель и друг,
Подобье тишайших каналов
Средь бури вскипающих вдруг.
Богатство метафор, сравнений:
Жестокой судьбы — с топором,
Бопьших корабельных строений —
С республикой, жизни — с листком.
Ты — первый в том мире зеленом
Деревьев, пространств, облаков,
Где молнии пахнут озоном
И жареным мясом орлов.
Но путаются под ногами
Печальных и важны х эпох
Делишки людишек. А в храме
Звенит чепуха медяков.
1934

284

ЛИРИЧЕСКИЙ ТЕАТР
1

Я — зритель. Я — слушатель пенья.
Огромный спектакль предо мной:
Прекрасная драма творенья.
Где гибель, но свет голубой.
Я в лучшем театре вселенной
Сполна заплатил за билет,
За зрелище это, за тленный
Свой праздник, за несколько лет.
Я — в кресле из красного плюша,
Я в зрительном зале, дружок,
Где все голубое, где суша —
Подмостки, а море — пролог.
Мы слушаем в виде вступленья
Высокую музыку гор.
Зеленых деревьев смятенье
Средь бури родил дирижер...

2
Жизнь — ветер, листок и орешек.
Живи, мой друж ок, на горе,
И много букаш ек и пешек
Участвуют в этой игре.
А страшный финал — это слезы
Над спящей в гробу красотой,
Но лишь катастрофа средь прозы
Вдруг делает жизнь высотой!
О ты отлетаешь навеки!
Вокзал полон дыма и роз!
Рыданий хрустальные реки
Текут! И трубит паровоз!
И в этих безмерных утратах
Я маленькой пешкой стоял
На черных и белых квадратах
Вокзальных и шахматных зал.
1941

285

Когда приходят мысли
О гибели и страх.
Не трепещи! Помысли,
Что ты не только прах,
А некое сиянье
В бессмертном веществе.
Что ветерком дыханья
Прошелестит в листве.
И потому, что гробом
Кончается наш путь,
С волнением особым
Подумать не забудь
О том, что в этой жизни
Всего дорож е нам, —
О верности отчизне
И о любви к стихам...
О, с нежностью печальной
Как розу или плод
Садовник гениальный
Взрастит нас и сорвет.
1949

ГИ ЗЕЛЛА

flAXMAH
В хранилище книжном Нью-Йорка
Нечаянной грезой — на миг —
Мелькнули вишневая горка
И ворох растрепанных книг.
Не знаю уютней читальни,
Чем та — на душистом ковре.
Мой край неэабытый и дальний,
Мой рай на тенистой горб!
Ведь там — за обрывом отвесным —
Желтели родные поля.
И чем-то до боли чудесным
Родимая пахла земля...
1946
• • •

Около потухшего камина
Не согреть оледенелых рук...
Там. в углу, как будто паутина:
Там стоял вчера еще сундук.
На диване смятые подушки.
Брошены газеты и тетрадь.
Розы вянут в оловянной кр уж ке .
Надо эту комнату прибрать,
Где былое весело воскресло,
Шелестя крылами на лету...
Я с утра, присев на ручку кресла,
Обнимаю пустоту...
1948

Муза Дальних Странствий обнимала...
Н. Г у м и п в в

За неделей тихо тянется неделя,
И, быть может, годы мирно здесь пройдут.
В комнате безличной, в комнате отеля
Я создать стараюсь свой былой уют.
Разложила книги, вынула портреты
И накрыла пледом старенький сундук
С новою надеждой, с песней недолетой
О конце скитаний, о конце разлук.

287

Равнодушны стены, но смеются вещи,
Вылез из-под пледа красочный ярлык.
Музы Дальних Странствий слышу голос вещий...
У вещей лукавых свой живой язык.
1949. Нью-Йорк

• • •
Передохнуть... Задуть фонарь дорожный...
Закрыть глаза. Увидеть сад и дом...
И улыбнуться радости несложной:
Двум ласточкам над небольшим гнездом.
В конюшне темной лошади пугливой
Дать на ладони свежую морковь.
По утренней росе бродить лениво.
ГГридумывать несчастную любовь.
1951

Я в полудреме в вечность заглянула.
И, содрогаясь, отшатнулась я.
В раскатах грозных неземного гула
Еще дрожала под ногой земля
И ускользала, исчезая где-то...
Свой рай грядущий, может быть, губя,
Я ухватилась за мою планету,
Ее в бессильи яростней любя.

Первый подснежник. Оттепель марта.
Солнечный зайчик на желтой стене.
Шелест тетрадей. Низкая парта.
Девочка с мягкой косой на спине.
Он заблудился, тот день предвесенний, —
Осенью поздней внезапно возник,
Повесть о жизни — мое сочиненье
Перечеркнул, как плохой черновик:
Много исканий, но мало в них смысла...
Новую жизнь напишу мастерски!
Годы исчезни, ка к пишние чиспа,
Стертые губкой с классной доски.

0ЯЧЕСЛАВ
ЛЕБЕДЕВ
СТИХИ О КРЫ ЛЬЯХ

Безумный век, бессменный ураган!
Как можно жить, как мож ет сердце биться?..
— И вот опять летит за океан
Звенящая, распластанная птица.
И радио хрипит на площадях
Еще одно прославленное имя...
...Но ветер над домами городскими
Несет иных, легчайших крыльев взмах
Сквозь вечера и синие бульвары,
Над матовыми солнцами кино,
Туда, в простор, где звездные пожары
И пыль миров, распавшихся давно...
Лети, душа...
И веки опуская.
В последний миг я видел, к а к легла
Из-за плеча на тротуар сквозная,
Большая тень раскрытого крыла...

ПОДЗИМЬ

Холодный дым, сиреневый и зыбкий,
Плывет с утра в студеном ноябре;
И я, от крыш в хрустящем серебре,
И от тебя, и от твоей улыбки,
Вздохнув, свежо и остро опьянясь,
Хрустальный снег съедая с рукавицы,
Почувствую такую легкость птицы,
Такой восторг, такую синь и яснь...
— И вдруг пойму, медлительно и странно,
Иную жизнь, плывущую вовне.
И то, что мир давно стал тесен мне.
А раз взлетев, — лететь не перестану...

ПУТЕВОДИТЕЛЬ ЗВЕЗД

О. счастье утлое мое!
Ладья в грохочущей стремнине...
Любви сладчайшее копье
Груди восторженной не минет.

Заказ N« 345

289

И вот, в предчувствии тоски,
Великолепной и суровой,
Гудят горячие виски
Твоею ласковостью новой.
О, бедная любовь моя...
Быть может, жизнь обрушит вскоре
В твои цветущие края
Свое бушующее море.
И что останется тогда
В полуразрушенной вселенной
Скупым и скудным дням труда
От этой радости мгновенной?..
Развеет ветер легкий прах
В дневном, сияющем просторе.
И кто почувствует в словах
Такое призрачное горе?
— Я эту боль благословлю
Руки слабеющею дрожью.
Ты. компас, служишь кораблю
Путеводительною ложью...

СТЕПНОЙ РАЗЪЕЗД

Последний поезд отошел
Сто лет тому назад.
И золотой вечерний шелк
Повешен на закат.
И тишина. И ни души.
Звенят коростели.
Сон в примечанье запиши
И бурку расстели.
Средь синих звезд зажегся вдруг
Зеленый семафор.
Родной, ка к самый близкий друг
Среди далеких гор.
Он был звездой для поездов:
У всех — своя звезда!
С ночных разъездов на Ростов
Уходят поезда.

290

И ночь разводит звездный путь
Из позабытых мест.
Не лучше ль лечь здесь и уснуть.
В твоем саду, разъезд!
Лиловый, темный, вдовий шелк
Повешен на закат.
Последний поезд отошел
И не придет назад.

ПОДАРОК ИЗ ПАРИЖА

От простого солдата
Вот подарок — снеси ей!
Той. что звали когда-то
Мы великой Россией...
Для подарка — не много.
Хоть и много заботы:
Деревянную ногу
Европейской работы.
Воевал без отказа.
Как и надо гвардейцу,
Что теперь по приказу
На отставку надеется.
На вепикую милость—
Место на тротуаре,
Где бы лучше просилось
С бывшим шулером в паре.
Буду жить пребогато
Среди статуй и арок!
А умру — от солдата
Дай ей этот подарок...

ИРАИДА
Л Е ГКА Я

На городских площадях голуби и весна
Пыльная тишина каменных ледников
Праздничная тишина
В городе никого
Голубая весна и лето недалеко
Я узнаю подстриженную ручную траву
Другое лето настигает меня на ходу
Вот проведу рукой по глазам и проснусь
На дне моей жизни в детстве в саду

• • •

Луна была полной и новой
А ночь все-таки мутной
И сбила меня безусловно
С толку
и все перепутала
Ежеминутная утварь
Казалась странной под утро
И чье-то чуж ое тело
Зарыто было в постели
А в стороне несмело
Стояла я и смотрела

IV. в.
Мы говорим на разных языках
Но об одном с тобою говорим
И разве важно
кто в огне горит
И кто сквозь сон об этом говорит?
Мы города на разных берегах
Одной реки
Скользит в реке звезда
И разве важно
близки? далеки?
Я тяжесть чувствую твоей руки
Тебе по жребию достался ад
Мне остается
Страшно думать!
Рай

292

Звезда на дне реки
И до утра
Я тяжесть чувствую твоей руки

ВИД НА МАНХЭТТЕН

Трепетно-далекими огнями
Желтизной прибрежных фонарей
Город выступает из тумана
Вырастает из глубокой ямы
Вечера
И в складках небоскребов
Стынет
Миг беспамятства Нирваны
Я из кресла никуда не тронусь
Я очнусь в сугробе сна в утробе
Мира
Ученически-локорный
Сверху звук доносится рояля
Небо из сиреневого в черное
Превращается
Пора готовить ужин

ПЛОЩ АДЬ КО ЛУМ БА

На круглом столбе скучает
Колумб открывший Америку
Кругом толпятся фонтаны
Голуби наркоманы
Желтая тяжесть тумана
Вывернутая наизнанку
Утроба цивилизации
Угроза смерти от рака
В трущобах для стариков
Серые дымные розы
Цветут на горизонте
Залитые толпами улицы
Пожары и фестивали
Залитые смехом лица
Веселье во время чумы
В праздничном ресторане
Сияют стоцветные лампы
Мыльными пузырями
Неужели умрем и мы

293

5.
Мы встретились в каком-то новом мире
Где камни дышат и деревья плачут
И было все ка к я давно пророчила
И было все совсем-совсем иначе
Куда нам убежать от этой точности
Узоров жизни?
Спрятаться не спрячешься
Нежнее льда стекло нас разделяло
Струится холод смерти равнозначный
Но в этом мире холод не пугает
От холода фиалки не темнеют
В прозрачный вечер женщина другая
Как в хрупкий мех укутывает шею

МИХАИЛ
/1 0 Г 1 А Т Т 0

Я дни берег ревниво, ка к червонцы,
Часы, минуты — темный скопидом!
Ловец глубин чужих, забыв про солнце,
Живую душу проверял стихом.
Я думал жить, весь мир преображая
Усильем воли, мысли остротой.
Гармония мне снилась неземная,
Сиял бесплотно лик любви большой.
Игрок за полночь ставок не считает,
Не веря счастью и не в силах встать.
Как смутен дух! Как дни безумно тают!
А я готовлюсь, все хочу начать.
(1932J

* • •
Мы живем на отлете, ка к птицы.
Эта жизнь — небывалый провал.
Что другим не прощалось, простится
Тем, кто душу за ближних отдал.
Не вернуться мне к ясности прежней,
Не увидеть родные края.
Но чем дни впереди безнадежней,
Тем хмельнее влюбленность моя.
И в кого я влюблен, сам не знаю:
В окрыленную радость, в тебя ль.
Ничего не найдя, все теряю.
Все люблю, ничего мне не жаль.
Если смерть разлучит нас с тобою,
По ушедшему ты не грусти.
Если сердце пленится другою,
Ты беспутного друга прости.
Он не бегал от счастья и боли,
Но подолгу зажиться не мог,
Очарованный дикою волей
В неизвестность ведущих дорог.
[1943]

ТОСКА ПО РОДИНЕ

Ни для кого не приманка,
Давний наскучивший враль,
Нудная ноет шарманка.
Что ничего уж не жаль.
Плен мой — ка к плен попугая,
Жизнь — это сладостный сон.
Слабость находит такая,
Словно я детски влюблен.
Сердце там чье-то страдало,
С милой прощаясь навек...
Вспомню те весны и талый
Ветер и тающий снег.
Только заслышу шарманку,
Вольность проснется моя.
В путь я уйду спозаранку,
Хлеба краюху жуя.
[1943]
ЗВЕРИНЫЙ ЗОВ

Уйти б на волю в ночь, из клетки душной,
Бродить бесцельно между хвой и скал,
И чтобы дождь, отвесный и воздушный,
Как слезы счастья, по пицу стекал.
Бежать из комнат людных без оглядки,
Забыться, все забыть и все посметь,
Покинуть зыбкий плен и шаткий.
На воле петь и вольным умереть.
[1956]
ВЕЧЕР

Долго ты, душа, блуждала
За мечтой из края в край.
Ноги движутся устало.
Вечер ясен, близок рай.
Счастья нет, а есть томленье
И тревога и покой.
Слышно сладостное пенье
За туманною рекой.

Проплывает лодка мимо,
Пала на луга роса.
Воздух родины любимой
Обвевает волоса.
[1956]

ВЕРА
ЛУРЬЕ
НА СМЕРТЬ ГУМ ИЛЕВА

Слишком трудно идти по дороге,
Слишком трудно глядеть в облака,
В топкой глине запутались ноги,
Длинной плетью повисла рука.
Был он сильным, свободным и гордым,
И воздвиг он из мрамора дом,
Но не умер под той сикоморой,
Где сидела Мария с Христом.
Он прошел спокойно, угрюмо,
Поглядел в черноту небес.
И его последние думы
Знает только северный лес.

Разве я успела столько зла
Причинить на этом берегу!
Все, что было: силы и тепла,
Все ему напрасно отдала.
Господи, я больше не могу
Биться, точно в замкнутом кругу!
Мимо зимний проплывает день,
Блестки фонарей легли в снегу.
Наших встреч сама порвала нить.
И нырнула — городская тень —
В уличную пустоту бродить.
Потеряв часам вечерним счет,
Потушив сознание, вперед.
Но осталось темное пятно
Где-то в сердце, как его стереть.
Чтобы завтра стало все равно,
О чем песне утренней звенеть.

Все тот ж е ветер мне напомнит пусть
Скрип мелких пристаней, Невы теченье
И юности безропотную грусть,
Как пароходов мерное движенье.

297

О чем она, неясная, была.
Что облаком за крепость уплывала...
Вода тянула, билась и звала...
А вы, прощаясь, улыбнетесь вяло.
Я не с ка ж у вам, больно ли мне. Нет.
Слова еще ненужней поцелуев.
Смотрите: так прозрачен зимний свет.
Так ясен снег, укрывший мостовую.

НА ЧУЖБИНЕ

Там, где Невы послушное теченье
Хранит нетленным сторожем гранит,
Где из болот, Петровым повеленьем
Поднялся город и теперь стоит.
Там скоро ночи белые настанут,
И будет пахнуть в воздухе дождем.
О этот запах обморочно-пряный,
Усиливающийся с кажды м днем!
О столько лет! Нет, рану не залечишь.
Ни мышьяком, ни бромом не помочь,
И судорожно вздрагивают плечи
В чернеющую мартовскую ночь!

СТАРЫЙ ВАЛЬС

Так лежать спокойно и тепло,
Только кровь в виски стучит сильнее,
Градусника кажется стекло
Ледяным, и дышится труднее!
Очень тихо и почти темно.
Вдруг сквозь сумрак этой чуждой спальни
Старый вальс доносится в окно.
Детская, огромный пеленальник,
Там кофейник нянин, к а к всегда
Весь забрызганный кофейной гущей!
Дни, недели, месяцы, года...
О неповторимом мне поющий.

298

Милый вальс! Сочельник, на балу,
Влюблена морозно и напевно.
Первый тайный поцелуй в углу.
Он мой рыцарь, я его царевна!
Хлопья снега и саней полет,
Лошадей вспотевшее дыханье!
Так легко заглядывать вперед,
В Новый Год, в крещенские гаданья!
Надоели розы на стене.
Хорошо закрыть глаза устало.
Помню, в детстве, мама в тишине
Этот вальс по вечерам играла.

СЕМЕН
ЛУЦКИЙ
О. какие приходят слова.
Когда не рука их пишет,
Когда во сне голова,
А сердце живет и дышит...
И какие приходят стихи...
— Мне снилось, что мы сидели
В осеннем лесу, где мхи,
Березы, сосны и ели.
Ты грустила. О чем — я не знал,
Но есть тихая боль в листопаде...
И волнуясь тебе я читал
По знакомой тебе тетради.
Я окончил. Был шорох крыл —
Это с веток взлетели птицы...
И вдруг я случайно открыл
Незнакомые мне страницы.
И там не моей рукой
Коротких несколько строчек,
И бился в них голос мой,
Хотя и чужой был почерк.
Был в музыке этой предел.
Куда улетал я, ликуя,
И все, что я страстно хотел.
Но сказать не умел наяву я.
И эти стихи я читал...
О, сердце, ты любишь, ты дышишь,
Я этих строк не писал.
Да разве такие напишешь?
Там были такие слова,
Какие во сне лишь бывают...
— Я проснулся. Пуста голова.
Губы воздух беззвучный хватают...

КИНЕРЕТ

Невозможно понять, где кончается небо, где море.
Горы в воздухе виснут иль длинная цепь облаков?
Невозможно понять, что в душе моей — радость
иль горе..Будто время вернулось обратно к истоку веков...

300

Галилейское море. Ладья с рыбаками. И сети...
Что они наловили сегодня? И где Рыболов?
А у берега — море людское и люди, ка к дети,
И как солнце сиянье простых, потрясающих слов...
В от— по этой земле... И следы от шагов не сотрутся.
Вечер легкий спускается в синий и розовый цвет.
Скоро звезды взойдут, скоро звезды над миром
зажгутся,
В галилейской ночи окуная лучи в Кинерет.
• • •
С каждым днем я все больше поэт.
Только голосом тише и глуше,
Но в стихах моих воздуха нет —
Только бьются, ка к рыба на суше...
Задыхаюсь от звуков и слов.
От далекого тайного зова
И, ка к будто, на жертву готов.
Но не знаю заветного слова,
Что потеряно было в веках
Со времен сотворения мира —
Без него мироздание — прах
И бездушна беззвучная лира...
• i t

Есть то, что выше знанья
И мудрости земной —
Легчайшее касанье
Созвучною душой.
Есть музыка, что снится.
И разговор без слов,
И белая страница
Неписанных стихов.

ЭЛЕГИЯ

Как быстро день единственный прошел.
И вот уж вечер ласковый нисходит...
А я еще той книги не прочел.
Где кажды й о себе строку находит...
Седеют гор далекие хребты.
Деревья ввысь молитвенно воздеты...
Как медленно плывут мои черты.
Морщиня плавное теченье Леты...

301

О. как мне хочется еще любить
Людей, цветы, стихи, разлуки, встречи
И теплых янтарей тугую нить,
И легкий мех, накинутый на плечи,
И нищего, что у церковных врат
Протягивает скрюченную руку,
И каждого, кого назвал я — брат,
— Кому отдался на любовь, на муку..,
О. как хочу еще я — досказать,
Додумать, довершить, что жгло и пело,
И тайного Присутствия печать
Хранить в себе, творя земное дело...
О. ка к еще мне хочется... Но нет!
Уж ночь пришла. Пора. Смыкаю очи.
В ночи моей — я верю — будет свет —
Друзья, желайте мне бессонной ночи.

лоллий
ЛЬВОВ

ФРА БЕАТО АНДЖЕЛИКО
В ФЬЕЗОЛЕ

Века промчались, и теперь — покой...
Бессилен грохот праздной суеты —
Здесь все объято мудрой тишиной
И святости рассыпаны цветы.
Фра Джиовани юный в келье жил
И с небом здесь делил мечты свои —
Впервые трепет крыльев ощутил
Он в Фьезоле в далекие те дни.
И пенью ангелов внимал, таясь,
И с неба музыки расслышал звон.
Молитвы и искусства принял власть,
С молитвою в искусстве слился он.
Слип краски с золотом, трудясь, монах,
Художник-мастер, святостью прослыл,
Благоговел, но Божья гнева страх
Его от грешных нас не отвратил.
С ним встретился тогда, в счастливый год
Флоренции в сентябрьской суете...
Как добр ко мне был в ды м ке небосвод,
Весь в золоте и нежности везде!..

Анджелико! Ты вечно здесь, всегда,
И не забыть твой чудный людям дар —
Лазури золотой и роз пожар...

НА ПУТИ ИЗ ФЬЕЗОЛЕ
К БОТИЧЕЛЛИ

Я с песнею шел к Ботичелли,
И в песне той не было слое,
И дали, дымясь, голубели.
Когда уходил я с холмов.

303

А купол небес надо мною
Рассыпал, казалось, цветы.
Спускался я горной тропою,
Не спрашивал: юность, где ты?
Стихи мне о радости пели.
Там. в Фьезоле, были со мной,
Внизу, во Флоренции Шелли —
Искал он все тот же покой...
Я шел к Ботичелли, к Уффици —
В стенах там цветет тишина.
Мадоннам я шел поклониться,
Где шествует вечно весна.
Где в легких цветах Примавера
Разрушила царство зимы.
Над Арно грустящим Венера
Безмолвна, но счастливы мы!
25 марта 1957
Ш т арнбергское озеро

КОНСТАНТИН

льдов
ВЕРСАЛЬ

Медленно с верхней площадки
Сходишь ты, светлая вся.
Грезы мои и догадки
В сердце своем унося.
Следом пойти бы — да ж арко!
Знойный песок, как зола...
Прелесть Версальского парка
Вместе с тобою ушла.

Спят обветшалые боги,
Дремлет седой водомет:
Нашей любви и тревоги
Он никогда не поймет.
Пусть ты сошла с небосклона
С ангелом тихим в душе, —
Ждет он красу Трианона,
Музу Ватто и Буше.
Ради жеманницы милой,
В пылком восторге своем,
С новою — с прежнею силой
Вспенил бы он водоем!
Вскинул бы вымпел жемчужный
В честь обожаемых уст...
Полно! Он дремлет, ненужный,
И водоем его пуст.

Призраки мира былого
Шепчут, колдуют... Вотще!
Нет наваждения злого
В этом зеленом плюще!
Этой акации ветки
Такж е враги ворожбе:
Тянутся в сумрак беседки,
Точно ласкаясь к тебе.

305

КАБИ Л Ы

Войны чудовищный размах,
Во всем его лукавом блеске,
Сюда забросил вас — в чалмах
Иль с полумесяцем на феске.
Громады пышные столиц
Для вас докучная чужбина:
В горячей бронзе ваших лиц
Не наша северная глина.
В глазах — не наш пытливый ум:
Костров сверкающие угли!
И, если б здесь настиг самум,
Ему сказали б вы: "Не друг ли.
Не ты ли. пламенный пророк,
Дохнул на нас в стране тумана?"
И прошептали б на восток
Строфу начальную Корана...
Не так ли мы, мой нежный друг,
Блуждая в сумрачном Париже,
Родную речь заслышим вдруг —
И к ней продвинемся поближе?
Не все ль равно, что скаж ут нам.
Таким же чуждым и прохожим?
Но этим родственным струнам
Не откликаться мы не можем.

БУКИНИСТЫ

На прибрежиях каменных Сены
Разбираю старинные книги...
Все любовные ссоры, измены,
Обольщения или интриги!
О блаженстве сердечной истомы
Рассуждают мужчины и дамы,
Посвящают ей томы и томы.
Сочиняют романы и драмы.
И в стихах — те ж е нудные звуки
Сколько знойного пыла в герое!
А, меж тем. холодеешь от скуки!
Их писали, продрогнувши втрое.

306

Пусть влечение страсти — загадка.
Пусть прекрасны влюбленные взоры
Отдаваться их неге так сладко!
Так ничтожны о них разговоры!
Если в комнате нашей одни мы
И в работе своей одиноки.
Пробегают, едва уловимы.
М ежду нами волшебные токи.
Я ка к будто прикован к бумаге
И к словам затаенного смысла;
Ты выводишь, как древние маги,
Говорящие знаки и числа.
Мы безмолвны. Неведомо где мы...
Я с тобой: это просто — и сложно!
Это музыка нашей поэмы.
Это то, что сказать невозможно.

ДМИТРИЙ
МАГУЛА
Гаснут мысли, точно звезды в дальнем небе поутру1
Пропадая и теряясь, будто искры на ветру...
Вот еще одна погасла... гаснет эта... гаснет та...
А на смену проступает голубая пустота...
Смерть ли это? Или только в тихий сон готов я впасть?
Будет жаль мне, если кто-то у меня отнимет власть,
Эту грань меж сном и смертью, чуть заметную,
стереть:
Так легко сейчас и просто, так не страшно умереть...

САПФИЧЕСКИЙ СТИХ

Здесь, в чужом краю, одинок и брошен.
Я живу мечтой, ожидая чуда:
Жду. что станет явь — сновиденьем, грезой.
Грезы же — явью...
Душу грезы те, дорогие сердцу,
Манят в светлый мир, оплетая сетью
Тонких, как лучи, золотистых нитей.
Крепких, как цепи.
Рада жить душа, отдаваясь чарам,
И боится вновь пробудиться к жизни:
Жить опять, ка к все, повседневной жизнью —
Ей не под силу.
День идет за днем... Одинок и брошен,
Я живу мечтой, ожидая чуда.
Только, знаю сам, ожидать напрасно:
Чуда — не будет...

Много в жизни тропинок исхожено.
Много в море промчалось валов,
Было веры так много заложено
В тайный смысл недосказанных слов;
И для сердца так много все значило,
Так манила далекая цель.
А желанное счастье маячило
С побережий заморских земель...

308

Были в сердце порывы горячие
И надежды хмельное вино,
Но за долгие годы бродячие
Так и не было счастья дано!
Поздно ждать его сердцу мятежному:
Вот, и белая прядь в волосах,
А душа, на пути к неизбежному,
Заблудилась в дремучих лесах...

Мир пред тобою поднимет забрало,
Если ты понял, что мир — это... ты:
Видишь, что к вечеру Время устало?
Слышишь, что ж аж дой томятся цветы?
Помни, что в нежности кроется жалость:
С чуткой заботой цветы напои!
Время, и то пожапей за усталость:
Время считает минуты твои...
Нежность вливает, врачуя печали,
В скорбную душу целебный елей...
Всех тех, что ж аждут, томятся, устали,
Даже себя самого — пожалей!

Ultima, fo rs a n ..
Надпись на церковных часах

Я шел к собору встретиться с тобой,
Ускорив шаг при входе в сад соседний.
Где мы нежданно встретились намедни;
И. услыхав часов церковных бой.
Я знал, что ты выходишь от обедни...
Который час? Над стрелкой часовой
Блестел ответ: "Быть может, твой последний"...

ФАТА МОРГАНА
A red-rose City half as old as Time.
J. W Burgon

Как лап, в лучах зари над морем город рдел,
В вечернем зареве, ка к полувечность, древен...
Он был, ка к строгий храм. Где Путник, я не Смел
Кощунственно искать притонов и харчевен.
Внизу — широкий порт: как мысли, корабли
Стекались к пристаням, спеша из синей дали,
Несли за вестью весть со всех концов земли

309

И вновь в простор морской, ка к мысли, упетали.
Так много лет прошло... С тех пор не раз ветрам
Вверяя парус свой, напрасно я, усталый,
По берегам морей искал мой светлый храм,
Мой город сказочный, мой древний город алый...

Вечное время бежит и бежит все без устали...
Юность пройдет и наступят годины борьбы.
Что ж суждено тебе? Страшное ложе Прокруста ли.
Ложе ль из роз, по капризу лукавой Судьбы?
Жизнь, лишь в начале на вешнюю радость похожая,
Душу позднее придавит, где нужно — согнет...
Если бы в жизни нам выдалась осень погожая!
Если б нам к осени сбросить наш тягостный гнет!
Топько мечтателям ложе из роз обетовано,
Только в мечтах оно грезится ж алкой толпе...
В жизни земной только с призрачным счастьем
даровано
Встретиться нам где-нибудь на случайной тропе...

июнь
Слепительно хорош июньский день,
цветут луга и пахнут медом травы.
Прошелестят на берегу дубравы,
чуть зыблется березок тонких тень.
О, благодать! О, вековая лень!
Овсы да рожь, да нищие канавы.
Вдапи-вдали — собор золотоглавый
и белые дымки от деревень.
Не думать, не желать... Л еж ать бы сонно,
прислушиваясь к шороху дубрав
среди густых, прогретых солнцем трав,
и — тишине и синеве бездонной
всего себя доверчиво отдав —
уйти, не быть... Бессмертно, упоенно!

АВГУС Т

Спадает зной, хоть и слепят лучи.
Дожата рожь и обнажились нивы.
Гул молотьбы в деревне хлопотливый,
на пажити слетаются грачи.
Люблю тебя, мой август, — горячи
твоих плодов душистые наливы,
люблю берез разросшихся завивы
и звезд падучих россыпи в ночи.
Люблю тебя, радушный, тороватый,
с охотами, с ауканьем, с груздем. —
люблю зайти далеко в бор косматый,
в грозу и бурю мокнуть под дождем.
Не налюбуюсь на твои закаты,
повеявшие ранним сентябрем.

НОЯБРЬ

Пошел снеж ок, запорошило путь.
В санях — беда, а не берут колеса,
того гляди, раскатишься с откоса,
да милостив Господь, уж как-нибудь!

В усадьбе от забот все смотрят косо,
зима не ждет и людям не дохнуть:
капусту рубят, мерзлую чуть-чуть,
валяют шерсть, просеивают просо.
Мелькают дни в трудах по пустякам,
а сумрак стелется туманно-сизый.
Взойдет луна, в серебряные ризы
оденет сад и тронет, по стенам
диванной, завитки тяжелых рам,
рояль в углу, паркеты и карнизы.

Зноен день, но с гор прохлада:
и жара, и не жара.
В этих старых липах сада
ветер шелестит с утра.
Небо, даль, просторы... Боже!
этакая благодать —
на качалке полулежа
и дремать, и не дремать,
слушать тишины безбрежной
голоса: цикады скрип,
гуд пчелы и шорох нежный,
шелковистый шелест лип.
И беззвучье и звучанье,
песня золотого дня...
Этой музыке молчанья
нет названья у меня.
La C olle-sur-Loup

Есть на пути земном рубеж,
за ним — все призрачней земное:
и те ж виденья, и не те ж,
и грусть и радость — все иное.
Уходит сердце в глубину,
немыслимое прозревая,
всепримиряющему сну
себя невольно отдавая.
Не думать больше — только быть...
Себя не чувствуя собою,
куда-то по теченью плыть
к неодолимому покою.

312

Сквозь эту призрачную тьму —
лучи невидимого света.
И нет ответа ничему,
и все понятно — без ответа.

УТИШЬЕ

Ни ветерка, ни шороха... Безмолвны,
невыразимо-немы кущи леса.
Оцепенели кружевные волны,
не шелестнет ветвистая завеса...
Есть в этой недвижимости природы
какая-то бесплотная истома.
Все от земли до высей небосвода —
Так нежно-призрачно, так невесомо!
И мнится: время приостановилось
и оттого блаженно-тихо стало.
Ни ветерка, ни шороха... застылость.
Вот — даж е сердце биться перестало.
И сквозь листву туманно-кружевную,
ка к бы затянутую паутиной,
я чувствую действительность иную,
касаюсь тайне всеединой.

ТРЕВОГА

Бывают дни на западе зимою —
К а к бы весенние, в потоках голубых;
Их тихий свет, простертый над травою,
Ласкает очи нищих и больных.
Сильней рука сжимает встречно руку,
И ищет взгляд смеющихся людей,
Как будто там, по солнечному кругу,
Звенит полетом стая лебедей.
К чему покой, ка к из последней силы! —
Его не просит совесть никогда...
Конечно, да, — его просили
Простые люди, села, города.
Покой им нужен для большого дела,
Для лучшего, что может жизнь им дать, —
Чтобы любовь без слез на них глядела,
Чтоб в братской крови им не пропадать.
Чтобы детей от отчего порога
Не увели для проданных мечей, —
Печальная встречается тревога
В сияньи даж е золотых лучей.

СОН О ЧЕЛОВЕКЕ

Синий свет на ратном поле.
Ночь, луна и снег везде.
И. в необычайной воле.
Тело тянется к звезде.
Понимаю — будто ранен,
Не смертельно, боли нет,
Только — сам себе я странен. —
Будто вечностью согрет.

И не страшно замиранье,
Длится чувство: если встать —
Снова будет снег по ране
Черным пламенем хлестать.

И не знаю, ка к подняться,
Как идти, куда идти,
И в дыхании двоятся
Жизне-смертные пути.
Но я вижу: полем снежным —
Не в броне, не на коне, —
Человек стремленьем спешным
Приближается ко мне.
Полон простоты нетленной,
Проще радости земной.
Как хозяин всей вселенной —
Просто так — пришел за мной.
И уносит по сугробам...
А над нами свет такой —
Будто по таким дорогам
Ходит огненный герой.

Над морем ночь, огни и теплое теченье
Луны медлительной, из вод восставшей вдруг;
Не много любит страшное ученье
Слепой покорности, скользя по аду вкруг.
Покорность злобному... Не может быть сомненья —
И скорбное земли должно уйти навек...
Смотри, смотри: на краткое мгновенье —
Огромный сад средь звезд, и любит человек.
Не больно в радости, не больно в счастье этом;
Какою силою виденье удержать!
Куда летишь, земля, сгорая светом.
Чтоб так у сердца биться и дрожать.

УЛИЦА

Вся гнойная, с разбитыми ногами,
Больная лошадь, с грыжей под хвостом.
Бежит, спешит и потными боками
В оглоблях бьется под крутым хлыстом.
Куда, куда? За что такая плата?
Извозчик, стой, довольно нам тебя! —
О, в первый раз душа моя так рада
Проклясть всю боль, безудержно любя.

315

Какой проспект? Иль это Невский
По всей земле,
И правды ищет Достоевский
В морозной мгле?
Вот красота — спасенье миру
Во всех веках —
Эпилептическую лиру
Несет в руках.
Ах. красота! — Ведь это важно,
Душа болит!
А Федор Карамазов страшно
Над ней стоит.
Стоит и смотрит: что же делать,
Коль красота? —
И душу ж ж ет, и ж аж дет тела
Пунцовость рта!
Ах. красота, какой любовью
Тебя любить,
Чтоб знать тебя своею болью
И не убить.

ЮРИЙ
МАНДЕЛЬШТАМ
Сколько нежности грустной
В безмятежной Савойе!
Реет вздох неискусный
В тишине и покое
Над полями, в сияньи
Тишины беспредельной,
Реет вздох неподдельный,
Как мечта о свиданьи.
Этой грусти без края
Я значенья не знаю,
Забываю названье
В тишине и сияньи.
Реет легкая птица.
Синий воздух тревожит.
Если что-то свершится...
Но свершиться не может.
Что же. будем мириться
С тишиною и светом
Этой грусти бесцельной.
С этим летом и счастьем
Тишины беспредельной.

Поля без конца, без предела,
Где ночью рождаются сны,
А днем пролегает несмело
Граница соседней страны,
Где пахнет цветами и летом.
И сеном, и свежестью рос,
И душным июльским ответом
На робкий весенний вопрос...
Я
И
И
В

слышу ж уж ж ан ье, и шепот.
шорох, и легкий полет,
горький бессмысленный ропот
усталой душе не встает.

Сюда приходил я и прежде
От пыльной судьбы городской,
В неясной и чудной надежде,
В желанный, но смутный покой.

317

Теперь я вернулся на волю,
Но только вернулся другим —
И легче беседовать полю
С внимательным сердцем моим.

Ночью, когда совершенная
В доме царит тишина,
Незащищенность мгновенная
Сердцу бывает дана.
Все, что обычно скрывается,
Все, что забыто не в срок,
В памяти вдруг проявляется
Как непонятный упрек.
Стиснет рукою железною,
С болью дыханье прервет —
И повисаешь над бездною,
Падаешь в темный пролет...
М ожет быть, это — отчаянье,
Знак пустоты гробовой?
Может быть, это — раскаянье,
Вечности голос живой?

Ну что мне в том, что ветряная мельница
Там, на пригорке, нас манит во сне?
Ведь все равно ничто не переменится
Здесь, на чужбине, и в моей стране.
И оттого, что у чуж ого домика,
Который, может быть, похож на мой,
Рыдая надрывается гармоника, —
Я все равно не возвращусь домой.
О. я не меньше чувствую изгнание,
Бездействием не меньше тягощусь.
Храню надежды и воспоминания,
Коппю в душе раскаянье и грусть.
Но отчего неизъяснимо-русское,
Мучительно родное бытие
Мне иногда напоминает узкое,
Смертельно ранящее лезвие?

318

Уже зима осталась позади.
Прозрачней стала высь.
У ж е совсем весенние дожди
На землю пролились.
Когда ж е небо легкой синевой
Над городом дохнет,
И ветер прошлогоднею листвой
К моим ногам прильнет,
И солнца нежный и живящий луч
Меня коснется вдруг —
Мне все равно, что злобный враг могуч
И что бессилен друг,
Что в мире торжествует суета,
Жестокость и позор.
Что вкруг меня знакомые места
Не узнает мой взор.

ВЛАДИМИР
М АН С ВЕТО В

СЕРЕНАДА

Ночь в окне отстоялась,
рассеяв дремоту
обезволенных, настежь распахнутых глаз.
А в гостинице негр
перелистывал ноты
и упрашивал скрипку,
чтоб спать улеглась.
Было видно:
сверкающий рот на эстраде,
изумленно счастливый смычок у плеча.
И. боясь,
что небесную силу растратит,
билась музыка,
в черных руках трепеща.
Но уж е расстилалась по окнам прохлада,
В мокром небе цвела,
лиловея, сирень.
Завоеванный, —
голос твоей серенады
день приветствовал пеньем
рассветных сирен.
...От любви,
залетевшей к тебе ненароком —
словно музыка
в сонный измученный мир, —
я тебя не берег:
так повелено роком —
что смычок только
скрипке желанен и мил.

Листья падали. И каждый самураем
желтый и сухой стыл в траве ничком.
Дачи шли вдали и тихо замирали,
ночь текла лирическим сверчком.

320

Сад был звонкой выдумкою Гоцци
и, ка к именинник, оживлен.
Облако болтало у колодца
о Египте с гибким журавлем
В озерке сверкали зеркалами —
лубочными — лунные лучи.
(Сад был в общем вправду), но
ка к на рекламе, ка к на рекламе
летнего курорта, нарочит.
И молниеносно просветленным телом
ты туда входила с легкостью ведетт.
Пела и смеялась: ты красив, Отелло...
— Мгла кренилась белой яхтой на воде.
Плыл сверчок контролем из глухой таможни,
лирикой беспечной трели уснастив.
И уже, казалось, было невозможно
мачты, снасти и мечты снести.
Смерть жила в саду, ка к в пистолете,
миг еще и хлынет из ствола.
Пролетело лето. Шли столетья.
Ты, ка к на эстраде, умерла.
А к рассвету с ним совсем неизъяснимо
связанный и вновь ка к незнаком,
мир был странно скучен (неудачный снимок
дач, пронзенных первым сквозняком).

ПРИЗРАК

Казалось — не брит был. а вправду — непризнан
и беден диковинно: от пиджака
потертого и — до потери отчизны,
почти до потери души...
Под ж ука
брюзжал и, назойливый, злясь и тревожась,
и чувствуя: больше так вчуже-невмочь.
он рос. до рассвета блуждая, до дрожи, —
ка к дождь, взбудоражив бессонницей ночь.
Рассвет начинался простыми стихами,
в которых он жип на ходу — невпопад —
и слушал эпохи глухое дыханье —
ка к мокрые окна открыто храпят.

Заказ N° 345

321

Душа незаметно терялась; взамен ей
стихи изо рта выходили, как пар. —
Там холодно было, где в недоуменьи
и вслух — сам с собой разговаривал парк.
— Как заспанно время и, люди, теперь вам
уж е не увидеть за тяжестью век —
он мается в мае, дыша двадцать первым
иль воздух его — восемнадцатый век.
— Он, может быть, был бы тогда Калиостро
(искусства чудачить не стать занимать),
певучий, огромный, блуждающий остров,
— о, певчая жизнь! — не пора ли устать?..
Что делать. — какой небывалою силой
вернуть ему мир ваш. ка к детство, ка к миф.
Как пусто еще, как заря исказила
черты его. до крови рот закусив...
И с солнцем, осунувшись — в синей молочной
построчной невнятицей грудь утолив, —
заоблачный, легкий и, верно, заочный
плыл призрак наверх, — машинально, ка к лифт.

АЛЕКСЕЙ
М АСАИНОВ

ВЕЧЕРОМ В ГОРАХ

Тяжелые тучи в свете вечернем идут неустанно...
Над нами
Облаком, розово-нежным провеяла сонно заря
золотая.
Тихо... Сильнее и глубже в ущельях мертвые тени.
Колокол дальний заплакал печально о жизни
безбольной,
И стало так пусто, так страшно и так безглагольно...
Тяжелые тучи прошли... Я заплакал невольно...
А вечер возрос, исполненный тайной отравой.
Такой всепрощающий, кроткий и нежно-невинный...
В тени кипарисы заснули. Заснули агавы.
И в желтых харчевнях сильней запылали камины...
Август. 1922 г.
Ницца

Есть мудрый мир в забытом счастьи нашем,
Благословенье зыбкой глубины.
Когда с тобой, раздетые, мы пляшем
И падаем на звучный плеск волны.
И слышим шум и, слов не понимая.
Беснуемся в кипеньи быстрых вод.
А наверху извечно-голубая
Река времен сгорает и течет.
6 окт яб ря 1922 г.
Ницца

ЧЕЛОВЕК

Кричала мать в слезах в безумный час рожденья.
Отец, ка к темный зверь, метался в забытьи.
Кусая плоть свою, не находя забвенья.
Сын вырос, мужем стал. Все реки и ручьи
Глубоководных сил измерил и проплавал
И падал в подлости и крал, ка к жалкий грек.
И убивал, ка к вор, и растлевал, как дьявол,
И умер в мерзости... ка к добрый человек.

323

На склепе памятник. Ликующий Спаситель
С невинным отроком в небесной высоте.
И сладость надписи: иСпи, дорогой учитель,
Пример оставшимся — покойся во Христе” .
11 окт ября 1922 г.
Ницца

РУСЬ

— Ванюшка, что ты голый стоишь на мерзляке?
— Пальто украла матка, спустила в кабаке.
Разлука, ты. разлука, чужая сторона.
Подайте для мальчонки кусочек из окна.
Иван Ликсеич, дьякон, намеднись приходил
От жалости заплакал, копейку подарил.
— А где теперя матка? — Не знаю, где она!
Ах ты моя разлука, чужая сторона.
Аннот
1922

МАТЬ
МАРИЯ
Ты по-разному откинул всех, —
И душа в безлюдье одинока.
Только Ты и я. Твой свет, — мой грех,
Прах мой, — Твое солнце от Востока.
Это все. Зачем еще блуждать?
Никуда не уведут блужданья.
Все должна была я покупать
Полновесным золотом страданья.
Уплатила я по всем счетам
И осталась лишь в свободе нищей.
Вот последнее, — я дух отдам
За твое холодное жилище.
Бездыханная, гляж у в глаза,
В этот взор и грозный, и любовный.
Нет, не так смотрели образа
На земле бездольной и греховной.
Тут вся терпкость мира, весь огонь,
Вся любовь Твоей Голгоф ской муки.
И молю: руками душу тронь...
Трепещу: Ты приближаешь руки.

Вечно громоздить на встречу встречу,
Дело громоздить на сотни дел...
Что за эту душу человечью
Я в час смерти Судьеотвечу?
Ничего не знаю, не умею.
Ты вели. И пусть привяжут мне
Тяжкий жернов каменный на шею,
Уподобят пусть меня злодею.
Кирпичи из глины и соломы
Все сгорят. Останется лишь прах.
Господи, я никогда не дома,
Холодом неистовым влекома.
Никогда, под сенью райских яблонь,
Ты не скажеш ь: "Грейся, коль озябла” .

325

Вижу одежды сияющий край.
Тени в долины с горы убежали.
Каждую ночь, — На Синай, на Синай,
Новые требовать миру скрижали.
Туча насыщена ярым огнем.
Мгла загустела. Дышать больше нечем.
В самую тучу мы вопли взметнем,
Молнии наши Господним навстречу.
Господь-Саваоф, Ты ль не слышишь? Пора.
Народ Твой поставил себе истукана...
Колеблется бурей святая гора,
Средь туч обнажилась багровая рана.
И чертит на камне невидимый перст
Новую заповедь, — крест.

Мне кажется, что мир еще в лесах,
На камень камень, известь, доски, щебень.
Ты строишь дом, Ты обращаешь прах
В единый мир. где будут петь молебен.
Растут медлительные купола...
Неименуемый, нездешний. Некто,
Ты нам открыт лишь чрез Твои дела,
Открыт нам. как великий Архитектор.
На нерадивых Ты подъемлешь бич,
Бросаешь их из жизни в сумрак ночи.
Возьми меня, я только Твой кирпич,
Строй из меня, непостижимый Зодчий.

Каждая мышца свинцом налита.
Крылья... Но крыльев давно уж е нету.
Пасет мою душу бичом суета,
Неистово гонит кругами по свету.
Ничтожная, нищая, ну-ка, пляши,
Оденься в восторги и лги о заветах.
Сегодня покайся, а завтра греши
И повторяй себя в песнях пропетых.

326

Каким бы тебя раскаленным клеймом
Достойно, позорно навеки отметить,
Каким бы сковать твою шею ярмом,
И истрепать на спине твоей плети.
Пригнись. Иль не слышишь — вот Некто идет,
Который не числит даров и не мерит.
Он грех умерщвляет и горе берет,
Бескрылых кидает в надзвездный полет.
Рождается снова в пастушьей пещере.
Не надо усилий. Сама Благодать
Окаменелое сердце растопит.
Я даж е не смею его призывать,
Но Сам Он призывами душу торопит.

Там было молоко и мед,
И соки винные в точилах.
А здесь — паденье и полет.
Снег на полях и пламень в жилах.
И мне блаженный жребий дан, —
В изодранном бреду наряде.
О, Русь. о. нищий Ханаан,
Земли не уступлю ни пяди.
Я лягу в прах, и об земь лбом.
Врасту в твою сухую глину.
И щебня горсть, и пыли ком
Слились со мною в плоть едину.

О Л Ь ГА
МОЖАЙСКАЯ

БАЛЛАДА О ПАРИЖЕ
П амят и Н. А. Оцупа

Неотопленных комнат стужа.
В умывальнике — лед.
Водянистая репа — ужин
Который год!
Дни бредут вереницей пыльной, —
Все плотнее ряды. —
И под ношею непосильной
Клеймо беды.
Только ночью, когда притушен
Электрический свет,
Разгорается непослушный
Огонь планет.
Вновь живым они шлют подмогу
В ’‘ Город-Светоч" слепой.
Лишь враги не чуят тревоги
Сквозь сон тупой.
А в соборе пречистой Девы
Ж жет цветное стекло.
На горе святой Женевьевы
Как днем светло.
Все преграды и расстоянья
Луч развеял, разбил.
И все явственнее сиянье
Иных Светил.
— И как музыка их названья... —
В годы злейшей войны
Новым трепетом ожиданья
Озарены.

320

Луч поет о небесной Славе.
Нищенские слова
Вновь как олово переплавил
Он в знак родства
С теми Первенцами, Царями,
Ограждающими Огнями...
Те. что мерят иною мерой
Нашу правду и ложь.
Чем безжалостный мир трехмерный,
Страшный мир, обугленный, серый,
Где с какой-то упрямой верой
Рассвета ждешь.

С кажи, когда бы не во сне
Тебе пришлось опять.
В своей или чужой стране,
Любить и умирать, —
Брести исхоженным путем,
Где каждый поворот
Тебе мучитепьно знаком.
И. зная наперед,
Что жизнь готовится завпечь
В свой безысходный круг
Судьбою предрешенных встреч,
Немыслимых разлук, —
— Там прошлое отражено,
Там оборвался путь... —
Гпазами зоркими на дно
Посмеешь ли взглянуть?
— Не размышляя о цене.
Готова я платить
За право чувствовать вдвойне
И эту жизнь любить.
И чем грознее, тем нежней,
Прозрачней глубина.
Но если погрузишься — в ней
Ты не отыщешь дна.

329

АВТОРУ " СВИДАНИЯ Д Ж И М А "

Легкий след на гравии дорожки.
В памяти глубокий, тайный след.
Робкая мечта о невозможном
Мальчика в пятнадцать лет.
Над тоскою, над судьбой извечной —
Одинокая твоя звезда
Новым блеском озаряет встречи,
Пережившие года.
Все, что скрыл от равнодушных взоров,
Все, чем молодость томила, — вновь:
Музыка, молитва, без которых
Не приходит никогда любовь.

НИКОЛАЙ
МОРШЕН
ТЮЛЕНЬ

“Товарищи!"
Он опустил глаза.
Которых не удастся образумить.
"К то за смертную казнь врагам народа,
прошу поднять руки!"
Все подняли. Он тож е поднял "з а ” ,
Стараясь ни о чем не думать,
Но головокруженье превозмочь
И, отстранясь, скорей забыть про это.
Аплодисменты. Значит, м ож но прочь,
Из коридоров университета
На воздух. Сумерки. Земля
Апрелем пахнет. Дальше что? Постой-ка,
Теперь все просто: полтора рубля,
Стакан вина у неопрятной стойки
И папиросу в зубы. И — в сады.
Туда, к реке, где ночь шуршит ветвями,
А звезды, отразившись от воды,
Проносятся, как эхо, над садами.
Где в темноте, друг другу далеки.
Блуждают одиночки по аллеям,
И. ка к кладбищенские огоньки,
Их папиросы плавают и тлеют.
И здесь бродить. Сперва — томясь, потом —
Уйдя в покой туманных размышлений
О постороннем; в частности, о том
По детским книж кам памятном тюлене,
Который проживает там, где лед
Намерз над ним сплошным пластом снаружи.
Тюлень сквозь лед отдушину пробьет
И дышит, черный нос с усами обнаружа.

331

Шагаю путаной дорогой—
Под стать догадкам.
И рядом с тенью длинноногой
Каж усь придатком.
Она переставляет ноги —
Мне тоже надо.
Она присядет у дороги —
И я присяду.
Она быстрее зашагает —
И я быстрее.
Она, споткнувшись, захромает —
И я за нею.
А солнце к западу катилось
И — закатилось.
Где ж тень моя, скаж и на милость,
Что с ней случилось?
Свисают звезды понемногу
Все ниже, ниже...
Гляжу на Млечную дорогу
И снова вижу,
Что заполняет мирозданья
Все измеренья
Мое сознанье-подсознанье
Своею тенью.
Тень улыбается иль плачет —
И я за нею.
Она страшится неудачи —
И я робею.
Она к высотам горним прянет —
Я тоже пряну.
Она стремиться перестанет —
Я перестану.
...Нужны мне спутники — причины
Для всех событий!
За сценой скрытые пружины,
Колеса, нити!
Пусть нить, пусть тень, пусть отраженье.
Но чтобы — двое!
Я не хочу, чтобы движенье —
Само собою!

Я не желаю в одиночку
Ни днем, ни ночью!
Я смерть трактую не как точку —
Как двоеточье:

МНОГОГОЛОСЫЙ ПЕРЕСМЕШНИК
(M im us polyglottus)
...он искусно подражает
пению других птиц...

Толковый словарь

Золотой мой гребешок,
Шамаханский мой рожок
На рассвете дал сигнал
И в поход меня погнал.
Соловей мой. соловей,
Я пустился по твоей
По тропе на край небес,
Песни взяв наперевес.
М ежду небом и земпей
Стала тропка та — судьбой.
Где, свободою дыша,
Пишет в пустоте душа.
Дышит-пишет без чернил:
Кто-то искру заронил —
От пожара в синеве
Зашумело в голове.
Пой, о пой, не умолкай,
Сердце — прядай, ум — алкай,
Песня — пойся, кровь — стучи,
Восшепчи, восщебечи!
Но румяная заря
Упорхнула за моря
В грай вороний и с тех пор
Не вернется — "N everm ore!”

ВЛАДИМИР
НАБОКОВ

1

Как над стихами силы средней
эпиграф из Шенье,
ка к луч последний, к а к последний
зефир... comme ип dernier
rayon... — так над простором гопым
моих непучших лет
каким-то райским ореолом
горит нерусский свет.
2

Целиком в мастерскую высокую
входит солнечный вечер ко мне:
он как нотные знаки, он фокусник,
он сирень на моем полотне.
Ничего из работы не вышло,
только пальцы в пастельной пыпи.
Смотрят с неба худож ники бывшие
на румяную щеку земли.
Я ж смотрю, ка к в стеклянной обители
зажигаются сто этажей,
и ка к американские жители
там стойком поднимаются в ней.
3

Все. от чего оно сжимается,
миры в тумане, сны, тоска,
и то, что мною принимается
как должное — твоя рука;
все это под одною крышею
в ппену моем живет, поет,
но сводится к четверостишию,
ка к только ямб ко дну идет.
И оттого что — как мне помнится —
жильцы родного словаря
такие бедняки и скромницы:
холм, папоротник, ель, заря,

334

читателя мне не разжалобить,
а с музыкой я незнаком,
и удовлетворяюсь, стало быть,
ничьей меж смыслом и смычком.

"Но вместо всех изобразительных
приемов и причуд, нельзя ль
одной опушкой существительных
и воздух передать и даль?"
Я бы добавил это новое,
но наподобие кольца
сомкнуло строй уж е готовое
и не впустило пришлеца.

Вечер дымчат и долог:
я с молитвой стою,
молодой энтомолог
перед жимолостью.
О как хочется, чтобы
там в цветах вдруг возник,
запуская в них хобот,
сизый сумеречник!
Содроганье — и вот он!
Я по ангелу бью —
и уж демон замотан
в сетку дымчатую!
5
Какое б счастье или горе
ни пело в прежние года,
метафор, даж е аллегорий,
я не чуждался никогда.
И ныне замечаю с грустью,
что солнце меркнет в камышах,
и рябь чешуйчатее к устью,
и шум морской уж е в ушах.

335

6

Есть сон. Он повторяется, ка к томный
стук замурованного. В этом сне
киркой работаю в дыре огромной
и нахожу обломок в глубине.
И фонарем на нем я освещаю
след надписи и наготу червя.
"Читай, читай!" — кричит мне кровь моя:
Р, О. С... нет, я букв не различаю.

7
Зимы ли серые смыли
очерк единственный? Эхо ли
все что осталось от голоса? Мы ли
поздно приехали? —
Только никто не встречает нас! В доме
рояль — как могила на полюсе. Вот тебе
ласточки! Верь тут. что кроме
пепла есть оттепель!
1953

БОРИС
НАРЦИССОВ
Марине Красенской

Вечерами, ночами, в эатишьи,
И в молчаньи, — когда я один,
Утомленной душою я слышу
Отдаленный призыв из глубин.
Это тот, кто не ведает смерти,
Отряжает рожденья покров,
И в душе потревоженной чертит
Отраженья несознанных слов.
И в предчувствии вечной свободы
От земной и бескрылой души
Слышу: бурные, мощные воды
Из глубин набегают в тиши.

ДВА ГОЛОСА

Я люблю тебя, чужестранец,
За озера холодные глаз
И за то. что бешеный танец
Я в их глуби видала не раз.
— Быстроводны холодные реки
В моей родной стороне,
И. должно быть, осталась навеки
Эта дикая воля во мне.
Волоса твои мягки и тонки.
Но ты мягче своих волос.
Ты похож на большого ребенка
В плену моих черных кос.
— И пахучи, и тонки травы
В моем дремучем краю.
И, должно быть, они отравой
Напоили душу мою.
Но душа твоя, о. любимый,
Непонятна, темна и страшна:
Точно туча, висит недвижимо
Над моею душою она.

337

— Тех. кто в скорбные годы заката
В обреченной земле рождены,
Все равно, не поймешь никогда ты,
Ты. дитя счастливой страны!

ВЕЧЕР

Не багровым цветут олеандры:
Над землей пламенеют сады.
За закатом живут саламандры
У озер бирюзовой воды.
А закат — золотая страница
О совсем небывалой стране.
Где слова, точно райские птицы,
Возникают и гибнут в огне.
Раскаленный архангел с улыбкой
Созидает стихи из огня
И, ка к ветер, упруго и зы бко
Их кидает с высот на меня.

ОКЕАНИЯ

За серебром по рифу иду я.
Зеленью светит залив.
Золото мертвых, металл Ти-Ондуэ,
Выбросит скоро прилив.
Вот посвежеет, с бурунов задует...
В зелени лунных ночей
На берег страшные выйдут Ондуэ
С дырами вместо очей.
Каждый, как может, на рифе колдует.
Я колдовал там вчера:
Там, где покроплено кровью, найду я
Много опять серебра.
• • •
Очень давно, и не в этой
Жизни тебя потеряп.
Редкие проблески света,
Гробная тьма покрывал —

338

Это и все, что я помню
В жизни последней, простой...
Только все шире, огромней
Зовы из дали пустой.
Путь — в неизвестные земли.
Должен тебя отыскать.
Только ночами приемлю
Ласковых рук благодать.
Позднею ночью бывает
Долгий, мучительный миг:
В спутанном сне проплывает
Твой опечаленный лик.

ТАМ

Вот, когда мы умерли, запели
Синие туманы, ка к во сне.
Струями прозрачными, без цели.
Так мы заскользили в глубине.
Ласково сияния и звоны
Близятся клубящимся кольцом:
Радость отошедших, Персефона,
Светит затуманенным лицом.
Падая в пространство голубое,
Мы совсем забыли в этой мгле,
Что когда-то умерли с тобою
Где-то на потерянной земле.

АН Н А
НЕЙ
Мистический, тыквенно-желтый закат.
И солнце — деревья так тихи —
К ним руки простерло в мольбе и назад
Взяло их... И цветом гречихи
Окрасило дальний, в безмолвии, лес.
И грустно, так грустно — склонилось,
Как будто с страною полдневных чудес
Сегодня навеки простилось.
Зашло. Но за темною гор полосой
Последние мысли пылают,
Земное становится снова собой,
И свет в облаках угасает.
Все чище, прозрачней бесцветный восток,
Отчетливей яблони сада,
И без опоздания, как на урок —
Луна поднялась за оградой.

И эта — я. И эта — я.
И эта — Боже мой! — и эта...
Что это — маски бытия?
Или останусь без ответа...
Иль это — легкая игра,
Затея Господа — на святки,
Когда пьянеет детвора,
А взрослые играют в прятки?
И прячет Бог мой от меня
Меня за каменную стену?
Бросаюсь в пламя из огня,
Не веря каменному плену.
Что это: сказка или сон?
Иль жизни хаос: тьмы и света?
О назови мне свой закон!
...Или останусь без ответа?
ОТРЫВОК

Пахло зубным порошком.
Мятой, — и утренней дрожью.
Свет пробирался ползком
В угол, и к Матери Божьей.

340

Коричнева и узка,
Резала форма под мышкой.
Грелся под сердцем рассказ.
Зябли учебные книж ки.
Бодр был тумана маршрут.
Ночь забывалась в пенале.
Ровно на десять минут
Вечно часы отставали.

Прости меня, Господи, жадную.
О многом, о многом прошу.
Двум крошкам — сады виноградные
И по золотому ковшу.
И по золотому — родителям.
И чуда налей через край,
И часто в земную обитель к ним
За ними смотреть прилетай.
Пускай посещенья — прилежные.
Но этой молитве внемли:
О, будь с ними, Боже, невежливым,
К себе — никогда не зови.

Не лейкой, ноктюрном Шопена
Левкои, табак, резеду
Во тьме поливали, и пена
Не таяла долго в саду.
Земля, затаясь, чуть дышала.
Настойчивый рос аромат.
Широким потоком из зала
Лилось вдохновение в сад.
Дорожки сторонние парка
— О жуть! — превращались в русло.
В поляны! спасаться! по баркам!
Деревья — причал и весло.
Но тьма разливалась все шире.

Луга затопляла роса.
В ночном захлебнувшемся мире
Спасали из волн небеса.

АЛЕКСАНДР
Н ЕЙ М И РО К
Так жить... Так жить, обманывая годы.
По вечерам прихлебывая чай,
Под тяжестью изношенной свободы
Друзей поругивая невзначай.
И толковать о Ламартине, Прусте,
И руки нежно целовать... Потом
Мечтать о море, о девичьей грусти.
Затягиваясь скверным табаком,
Скорбеть о прахе дедовских усадеб,
Гвардейских шпор воображая звон.
Вести учет чужих рождений, свадеб,
Дней Ангела, крестин и похорон.
Так жить... Так жить миражным мертвым светом
Средь вымыслов неистовых химер...
Спешить пешком с копеечным букетом
На именины к выцветшей belle-soeur
Затянутым в тугой, потертый смокинг
В июльскую полдневную жару...
Писать в альбом апухтинские строки,
Разыгрывать любовную игру...
Так жить... Так жить, затерянным в лукошке.
Где призракам быть жизнью суждено.
И смерть придет. Тоскливой, драной кошкой,
Мяукнет, и царапнется в окно.
Белград. Зима 1941— 1942

БЕРЛИН

Д ержа равненье непоколебимо,
Как серый строй вильгельмовских солдат,
На сумрачные улицы Берлина
Громады тусклолицые глядят.
И гением курфюрстов бранденбургских
Второе двухсотлетие дыша.
Томится в них. ка к в виц-мундирах узких.
Суровая германская душа.

342

Кирпично-красных протестантских кирок
Пронзают колокольни облака.
По ним земли дряхлеющего мира
Струится ввысь дремота и тоска.
О. вдохновенье пасмурных элегий,
Свинцовой Шпрее, сосен и болот!
Как будто по сей день профессор Гегель
Здесь по утрам на лекции идет.
И учит дух искать всеевропейский,
И видеть в том судьбы предвечный суд,
Что полицейский здесь — не полицейский,
А философски зримый Абсолют.
Но, логике пудовой непокорный.
Я об иной мечтаю стороне.
С душой многоголосою и вздорной
Куда бежать и где сокрыться мне?
Берлин. Август 1943
К. Z.

Я побывал в преддверьи преисподней.
Я видел смерть, и смерть меня отвергла.
Но память жгущая не стерлась, не померкла.
Я помню все. Мне дышится свободней.
Но не избыть немилости Господней.
Как трупы я костлявые забуду?
Как изойду их муками немыми?
Я каждый день сгораю вместе с ними,
Я каждый день трепещущею грудой
Копеблясь, исчезаю в черном дыме.
Но в теле вновь живая кровь струится.
И снова мир картонной панорамой.
Нелепо склеенный, передо мной теснится,
И падает душа замерзшей птицей
На прах и щебень городского хлама.
М ю нхен. Июнь 1945

ПАРИЖ СКОЕ УТРО

Зазвенели солнечные пятна.
Заиграла темная река.
Отозвались эхом многократным
Башни, голуби и облака.

343

У слепых лавчонок букинистов
Приостановись и посмотри.
Как дрожит в сиянии волнистом
Дымчатый утес Консьержери.
А вокруг, совсем необычайна,
Радостная розовая тишь.
Это зов тысячелетней тайны.
Это просыпается Париж.

Ежатся под каплями каштаны;
Дождь был непрогляден и ленив.
Кто там сел на камень, словно пьяный,
Голову на руки уронив?
Кто там шепчет о чужом пороге?
Лишь бегут по озеру круги.
Да стихают на пустой дороге
Уходящей нежности шаги.

ночью
Я сегодня молодость оплакал,
Спутнику ночному говоря:
"Если и становится на якорь
Юность, так непрочны якоря
У нее: не брать с собой посуду
И детей, завернутых в ватин...
Молодость уходит отовсюду.
Ничего с собой не захватив.
Верности насиженному месту.
Жалости к нажитому добру —
Нет у юных. Глупую невесту
Позабудут и слезу утрут
По утру. И выглянут в окош ко.
Станция. Решительный гудок.
Хобот водокачки. Будка. Кошка.
И сигнал прощания — платок.
Не тебе! Тебя никто не кличет.
Слез тебе вослед — еще не льют:
Молодость уходит за добычей,
Покидая родину свою!.."
Спутник слушал, возражать готовый.
Рассветало. Колокол заныл.
И китайский ветер непутевый
По пустому городу бродил.

ПЯТЬ РУКОПОЖ АТИЙ

Ты пришел ко мне проститься. Обнял.
Заглянул в глаза, сказал: "П ора!"
В наше время в возрасте подобном
Ехали кадеты в юнкера.
Но не в КонстантиновСкое, милый,
Едешь ты. Великий океан
Тысячами простирает мили
До лесов Канады, до полян.

В тех лесах, до города большого,
Где — окончен университет! —
Потеряем мальчика родного
В иностранце двадцати трех лет.
Кто осудит? Вологдам и Бийскам
Верность сердца стоит ли хранить?..
Даже думать станешь по-английски,
По-чужому плакать и любить.
Мы — не то! Куда б ни выгружала
Буря волчью костромскую рать. —
Все ж е нас и Дурову, пожалуй,
В англичан не выдрессировать.
Пять рукопожатий за неделю,
Разлетится столько юных стай!..
...Мы — умрем, а молодняк поделят
Франция, Америка. Китай.

СТИХИ О ХАРБИНЕ

II
Как чума, тревога бродит, —
Гул лихих годин...
Рок черту свою проводит
Близ тебя, Харбин.
Взрывы дальние, глухие,
Алый взлет огня, —
Вот и нет тебя, Россия,
Г осударыня!
Мало воздуха и света.
Думаем, молчим.
На осколке мы планеты
В будущее мчим!
Скоро ль кануть иль не скоро,
Сумрак наш развей...
Про запас Ты, видно, город
Выстроила сей.
Сколько ждать десятилетий.
Ч т о . к о м у беречь?
Позабудут скоро дети
Отеческую речь.

Ill

Милый город, горд и строен.
Будет день такой.
Что не вспомнят, что построен
Русской ты рукой.
Пусть удел подобный горек, —
Не опустим глаз:
Вспомяни, старик историк,
Вспомяни о нас.
Ты забытое отыщешь,
Впишешь в скорбный лист,
Да на русское кладбище
Забежит турист.
Он возьмет с собой словарик
Надписи читать...
Так погаснет наш фонарик,
Утомясь мерцать!

ФЛЕЙТА И БАРАБАН

У губ твоих, у рук твоих... У глаз,
В их погребах, в решетчатом их вырезе. —
Сияние, молчание и мгла.
И эту мглу — о. светочи! — не выразить.
У глаз твоих, у рук твоих... У губ,
Как императорское нетерпение,
На пурпуре, сияющем в снегу, —
Закристаллизовавшееся пение!
У губ твоих, у глаз твоих. У рук, —
Они не шевельнулись и осилили.
И вылились в согласную игру:
О лебеди, о Лидии и лилии!
На лы жах звука, но без языка,
Но шепотом, горя, и в смертный час почти
Рыдает сумасшедший музыкант
О Лидии, о лилии и ласточке!
И только медно-красный барабан
В скольжении согласных не участвует,
И им аккомпанирует судьба:
— У рук твоих!
— У губ твоих!
— У глаз твоих!

ИВАН
НОВГОРОДС ЕВЕРС КИ Й
ЗАВОЛОЧЬЕ

— Заволочье, заозерье.
Степь, луга во все концы... —
Так до самого поморья,
Разгулявшись на привольи,
Мне трезвонят бубенцы.
Мшары, топи и зажоры
Расступились дать простор,
Затаясь до встречи скорой.
Кружит степь и манит взоры
До озер, до синих гор.
Городища, староселья
Не пугают, стерегут
И дорога — новоселье.
Не забава, не безделье.
А какой-то светлый труд.

ОРДА ИДЕТ

Вот глашник луговой — пырей высокий,
Вот дивий бор, а вот и лисий хвост:
Трава такая, вдаль зеленый мост,
А ниже — заросли родной осоки.
Шумит волна, кипучая парча,
Зеленый океан лугами заливными,
Порой, ка к шелк, а то, ка к епанча...
Орда идет просторами степными!

ТРОЕРУЧИЦА
28 июня, в день святого Иоанне Бес
сребреника, празднование иконы Божи
ей Матери, именуемой "Троеручица",

Троеручица Владычица
Помогает в три руки.
Вот и серп на небе высится,
Глянул в зеркало реки.

348

Светел — месяц нивы радует,
Ясным вышел для жнивья,
А суслоны будет складывать
Сам пророк святой Илья.
Троеручица Владычица
Помогает в три руки —
Божьей ратью возвеличатся
Золотых снопов полки.
Церкви звонами победными
Озарят широкий дол,
И молебнами хвалебными
Разольется радость сел.

ТАЕЖНЫЙ ПУТЬ

Путь мой широк, необъятен,
Плещет зеленой волной.
Шорох тайги мне понятен —
Матери голос родной.
Пешим бреду мореходом,
Брбдни — надежный челнок.
Я улыбаюсь невзгодам
И не всегда одинок.
Все здесь исполнено тайной...
Чаща укроет крылом,
Если в ночевке случайно
Нечем зажечь бурелом.

БОРИС
Н О ВО С А Д О В
Слышатся чаще и чаще
Новые голоса,
Не о душе скорбящей,
Про земные глаза.
Их не задел глубоко
Русской тоски расцвет,
С кажут они про Блока —
Непонятный поэт.
Мы, несущие знамя
Жалости и стыда,
Знаем: умрет с нами
Прошлое навсегда.
1936

Живем в изгнании, и наша жизнь тяж ка,
И каждый день с собой приносит только тризны,
И чаем мы теперь уж е исподтишка
Узреть когда-нибудь поля своей отчизны...
И блажь житейская напрасно нас зовет
Смириться и чужим пенатам поклониться.
Спасти от гпада плоть и душу от забот.
Снедающих ее, когда она томится.
Пускай бессмыслен путь с безрадостным концом,
Но есть величие безумья в долге этом:
Остаться навсегда бездомным беглецом
И становиться нищим и поэтом.
1936

Одна поэзия, поспедняя стихия,
Волнующая душу иногда,
А позади остались не плохие
И не хорошие, забытые года.
И
И
И
И

пустота осеннего простора.
холодок иного бытия,
где-то там и дружбы и раздоры,
где-то там ребячившийся я.

На сердце нет ни радости, ни плача,
И веры нет в устойчивую таердь.
Слегка скорбя и изредка чудача.
Я встречу неприветливую смерть.
1937

350

Вчитываться в книги надо.
Надо вглядываться в свет,
И людские лики надо
Изучать по многу лет.
И в тоске великой надо
Свою гордость превозмочь.
И потом склоняться надо
Над бумагой, день и ночь.
И тогда заплакать надо
Над проклятою судьбой —
Никому тебя не надо
Ставшего самим собой.
1937

Мы. может быть, последние на свете
Скорбящие от лишнего ума.
И после нас на несколько столетий
Закроют сумасшедшие дома.
И толпища с тоскою незнакомых
Начнут вкушать земную благодать.
Когда колонии червей и насекомых
Останки наши будут доедать.
Но кто-нибудь, прельстившись ветхим кладом,
Найдет полуистлевшую тетрадь,
И мы отравим вопрошанья ядом
Дотоле жизнерадостную рать.
1937

По следам бездомных Аонид
Странствуют российские пииты
Вдалеке от Родины забытой,
И народ их слов не сохранит.
И пускай угаснут их мечты—
Это только участи начало
Данников стихии одичалой
Созиданья тленной красоты.
Чествуют покинутую Русь
Бесталанною своей любовью
И, по капле истекая кровью,
Чувствуют убийственную грусть.
1938

ВАСИЛИЙ
ОБУХОВ

По вечерам тяжелые закаты
Слежу, грустя по вечной тишине...
А ты царишь, надменна и крылата,
В такой необозримой вышине!
И ты не вспомнишь о случайной встрече,
И не коснешься моего плеча —
Среди иных тобою неотмечен,
Останусь я домыкивать печаль.
И вот ищу стопою шепестящей
Предел моей мальчишеской тоски,
Измученный и сумраком давящим.
И грохотом, и гулом городским.

Не могу ни плакать, ни молиться
В это утро, ясное, ка к ты, —
Ты паришь не дальнею орлицей,
А на крыльях нежно-золотых.
Не цвели еще. еще не рдели
По садам багряные цветы,
И моей неслышимой свирели
Льются трели, ясны и просты.
В вышине — ты словно голубая.
Только крылья в золоте чуть-чуть —
Я к тебе, далекая, родная,
Прикоснуться даж е не хочу.
Лейтесь, лейтесь утренние трели.
В это утро — ясен я и прост —
Я таким певучим менестрепем
Даже в детстве не был и не рос.
Это утро, этот воздух чистый.
И вокруг — невиданная ширь...
В небе милом стелются лучистых
Два крыла лазоревой души.

352

СЕНТЯБРЬ

Как крылья стрекозы — осенний воздух сух.
Калитка в сад. Скамейка. Стол. Поляна.
И дремлет старый вяз, протягивая сук
Над тонкими стеблями гаоляна.
День не ушел еще. Не прожит. Он со мной.
Прозрачностью осенних крыл овеян.
И сидя здесь, с тобой, — я вижу мир иной,
Минуя тот, что умирает, рдея.
Посмею ль этот мир на тот я променять,
— С самим собой чудесно примиренный, —
Когда из серых глаз струится на меня
Сияющая одухотворенность?..
Да, крылья осени, ка к крылья стрекозы.
Да. этот день не пережит, не прожит.
В душе и воздухе лазурнейшая зыбь,
И образ твой все ближе, все дороже.

12

Заказ № 345

ЧАЙНАЯ РОЗА

Чашка чайная, в чашке чаёк
С отвратительной сливочной пенкой.
Роза чайная, в розе ж учок
Отливает зловещим оттенком.
Это сон? Может быть. Но так много случайностей
В нашей жизни бывает за каж ды й денёк,
Что увидевши розу душистую, чайную.
Я глазами ищу — где зловещий жучок.

Есть совершенные картинки:
Шнурок порвался на ботинке,
Когда жена в театр спешит
И мужа злобно тормошит.
Когда усердно мать хлопочет:
Одеть теплей сыночка хочет.
Чтоб мальчик грудь не застудил.
А мальчик в прорубь угодил.
Когда скопил бедняк убогий
На механические ноги.
И снова бодро зашагал.
И под трамвай опять попал.
Когда в стремительной ракете,
Решив края покинуть эти,
Я расшибу о стенку лоб.
Поняв, что мир — закрытый гроб.

На красной площади, на плахе
Сидит веселый воробей.
И видит, ка к прохожий, в страхе.
Снимает шапку перед ней.
Как дико крестится старуха,
Глазами в сторону кося,
Как почесал за левым ухом
Злодей, добычу унося.

И с высоты своей взирая
На этих суетных людей,
Щебечет, солнце прославляя,
На ппахе сидя, воробей.

А ты, Ванюша,
Поди зарежь черного петушка.
— Да с какой же стати?
Петушок по утрам поет.
— Петь-то он поет.
Да чтоб его слушать,
Надо живым быть,
А чтоб живым быть.
Надо кушать.
Зарезал Ванюша петушка.
Вот все живы, сидят и слушают,
Как курочка кудахчет,
О петушке своем плачет.

Я себя в твореньи перерос
И творца творенье пожирает,
Кем-то в детстве заданный вопрос
Каплей йода душу прожигает.
Куст каких-то ядовитых роз
Я взрастил поэзии на смену.
Мир земной, ведь это море слез...
А вот пьяным море по колено.

В аптеке продается вата,
Одеколон и аспирин.
В аптеку входит бесноватый
И покупает апельсин.
Он получает по рецепту,
Прописанному Сатаной,
И. заплативши фармацевту,
Идет из лавочки ночной.
Луна, сквозь облачную вату,
Мерцает в зеркале витрин.
И ест поспешно бесноватый
Свой ядовитый апельсин.

355

В Л. К ниж никовой

Жизнь исчисляют не годами,
Она течет ка к волны рек.
В них, с удивленными глазами.
Плывет бесправный человек.
Когда река, впадая в море.
Влечет усталого пловца,
У всех предчувствующих горе
В груди сжимаются сердца.
Но руки машут над водою.
Кругом знакомые места,
И веет новою весною...
Не ставьте над живым креста!
Жизнь исчисляют не годами.
Она течет как волны рек.
В них, с лучезарными глазами,
Плывет бесстрашный человек.

ИРИНА
ОДОЕВЦЕВА

Сияет дорога райская.
Сияет небесный сад,
Гуляют святые угодники,
На райские розы глядят.
Идет Иван Иванович
В люстриновом пиджаке.
С ним рядом Марья Филипповна
С французской книж кой в руке.
Прищурясь на солнце райское,
С улыбкой она говорит:
Ты помнишь, у нас, в Чернигове.
Такой же прелестный вид.
И пахнет совсем по-нашему
Брусникою и травой.
Сорвав золотое яблоко,
Кивает он головой.
— Вот мы с тобой и преставились.
Дай руку. Не отвечай.
Не верили и не чаяли,
А вот и попали в рай.
• • •
Как ты любила зеркала
Любовью непонятной с детства, —
Ты в руки зеркало брала,
Не зная, как в него глядеться.
Полуоткрыв от страха рот,
Над зеркалом ты наклонялась
И, ка к Нарцисс над гладью вод,
Вдруг восхищенно улыбалась.
Еще не зная, что себя,
Свое ты видишь отраженье.
У ж е восторженно любя
Души земное воплощенье.

357

Полнеба охватила мгла...
Тютчев

Над золотою полосой заката
Таинственно и чудно за звездой звезда...
...Да, я, конечно, я когда-то,
В те баснословные года...
Но в установленные роком сроки
Все унесли сороки-белобоки —
И молодость мою. и деньги — на хвосте.
И все-таки сознаться мне пора.
Нет. никогда,
Не в те года,
Не в те, не в те.
Счастливей, чем сейчас,
Вот в этот золотой закатный час,
Когда почти доиграна игра.
Когда полнеба охватила мгла.
Счастливей, чем сейчас,
Я не была.

Но была ли на самом деле
Эта встреча в Летнем Саду
В понедельник на Вербной Неделе
В девятьсот двадцать первом году?
Я пришла не в четверть второго.
Как усповпено было, а в пять.
Он с улыбкой сказал: — Гумилева
Вы бы вряд ли заставили ждать.
Я смутилась. Он поднял высоко,
Чуть прищурившись, левую бровь.
И ни жалобы, ни упрека.
Я подумала: это любовь!
Я сказала: — Я страшно жалею.
Но я раньше прийти не могла.
Мне почудилось вдруг на аллею
Муза с цоколя плавно сошла
...бела, холодна и прекрасна,
Так спокойно прошла мимо нас
И все стало до странности ясно
В этот незабываемый час.

358

Мы о будущем не говорили.
Мы зашли в Казанский собор
И потом в эстетическом стиле
Мы болтали забавный вздор.
А весна расцветала и пела.
И теряли значенья слова.
И так трогательно зеленела
Меж торцов на Невском трава.

Я в руку камышек беру
И согреваю его своим дыханием
И вот он исчезает.
Он превращается
В змею.
Свисающую с гибкой ветки
Плакучей ивы.
В благоуханное дыханье сонных роз,
В прозрачное очарованье
Июльской, лунной ночи
И
Ш ирококрылым вдохновеньем
Перелетает океан,
Чтоб музыкой планет наполнить слух
Мне незнакомого поэта.
А я испуганно гляжу
На узкую свою ладонь
И начинаю
Взволнованно, как в полусне.
Ритмично повторять слова,
Слова, что прозвучат
В еще никем не созданных стихах.
Преображая
До дыр и вдрызг изношенную тему
О жизни,
смерти
и любви.
И ю ль 1969

ПАСХАЛЬНАЯ ЗАУТРЕНЯ

Победа полная... и сорок сороков
Торжественно гудит, ликуя и сверкая...
И праздник праздникам, и в море огоньков
Ты, мое солнышко. Ты светлая такая...
А там. на паперти, и тож е со свечой,
Старушка молится усердными крестами,
И, окруженная сияющей толпой,
И ждет, и верует, и теплится слезами.
Где больше радости?.. В борьбе ль колоколов,
В набеге ль праздничном волны многошумящей.
В Тебе ль. красавица, жем чуж ина богов.
Иль в богомолке той, на паперти стоящей?..
Победа полная... Всесильная весна
Не даром в каземат приносит вдохновенье...
Все забывается, когда шумит волна.
Волна победная любви и возрожденья...

ЛАМ ПЫ НЕ НАДО

Лампы не надо... зачем?., подождем...
Так посидим... хорошо!?. пусть мечтает...
Черный камин красноватым огнем
Пусть о далеком тихонько пылает...
Вместе припомним из прожитых дней...
Золотом пламя на старое ляжет...
Станет безмолвнее, станет теплей,
Пепел о многом, о многом доскажет...
Так посидим мы. С остатками дня
Скоро и пламя едва замелькает...
Сам позову я — "Ну, что же? огня!..
Лампу давайте!., темно... догорает..."

CHANSON TRISTE

Неожиданно гроздья глициний,
И ползущую вверх повитель,
И цветок полевой ярко-синий,
Все засыпала снегом метель.

Буря мечет порыв за порывом...
Коченеет открытая грудь...
Мы над самым, над самым обрывом,
Где же нами потерянный путь?
Кто спасет нас... Кто мог указать бы,
Где наш с детства любимый уют,
Лампа светлая старой усадьбы
И ее восхитительный пруд?..
Где знакомые нам перелески,
Уносящейся тройки разгон.
Степь зеленая в солнечном блеске
И торжественный, праздничный звон?..
Я готов целовать те ступени,
По которым я прежде ходил...
О, верните мне что-нибудь... тени...
Ну. хоть призрак того, чем я жил...

Т А ТИ А Н А
О С ТРО У М О В А
Голубеет теплый воздух,
Приголубил поле май...
Я гляж у на вольный роздых
Голубиных вольных стай.
Вся лазурь им — голубятня,
Вешний лет уносит к ней...
Тишь прозрачней, звуки внятней
В горнем мире голубей.
В облаках глубоко прорубь
Прорубила Божья длань...
— Вот нисходит Дух, ка к голубь...
— Вот струится Иордань...
Внемлю мудрости глубинной,
Окропляюсь синевой...
... Я стезею голубиной
Восхожу в лазурь и зной.

• •

•

Громкий утренний отпуст за ночные грехи
Поселянам победно трубят петухи.
И, восстав из-под спуда деревенского сна,
Самоцветным павлином расцветает весна.
Даль еще в перламутре, но к восходу зари
От небес по полям побегут янтари, —
И навстречу небесным огневым янтарям
От полей воспарится к небесам фимиам...
Вдоль ручьев и затонов и плакучих трясин
Раскуделились зыбкие ветви осин.
... И, качаясь в блаженном, в лебедином цвету,
Яблонь перьями сыплет на бескрылом лету.
* •

•

Был пьян расплывчатый рассвет.
Зевнули окна в переулке.
Обломки чьих-то кастаньет
Или от винных бочек втулки
Сверкнули в розовом снегу.
На лед заплаканный и хрупкий
Взметнулся шлейф, оскалив юбки,
На неуверенном бегу.

И,
поскользнувшись,
день восстал,
Тяжелый
после перепоя.

362

Жизнь зашумела — как вокзал,
Хоть души жаждали покоя.
Звенели звонкие звонки
Заиндевелого трамвая.
И плыли звоны высоки,
В лохматом небе застревая.
Витрины пели: "Рождество!"
Им вторили в карманах деньги:
"...Вот этакое
вещество.
За столько-то
...За дзынь!.. Га!
...Дзень?.. ГиГ
...Шуршанье черствое бумаг
И шелест лент вокруг пакета...
По-волчьи
осторожный
шаг
Вдоль навощенного паркета.
Не нежность — вкрадчивость;
не страсть,
А ниже,
— похоть.
Дзынь!.. Га!
Дзень!.. Ги!
...Так вероломно вдруг напасть
И обобрать
всю.жизнь.
3-за д-з-зеньги...
...В зепеных сумерках — хрусталь
И пышная еда на блюдах...
...Не так ли
заедал
печаль
В поспедний вечер свой
Иуда?
Пилось ли также?..
спалось как?..
За тридцать кругленьких,
за слитки!..
...Ишь, вызвездило зимний мрак.
Как на рождественской открытке!..
...Христос!..
Господь бесплотных сил...
Всю жизнь я...
До...
...Последней крош ки!..
...Из мрака кто-то голосил.
"За кра-асные!
За пал-сапожки!.."

Не диво — радио: над океаном
Бесшумно пробегающий паук;
Не диво — город: под аэропланом
Распластанные крыши; только стук,
Стук сердца нашего обыкновенный,
Жизнь сердца без начала, без конца
Единственное чудо во вселенной,
Единственно достойное Творца.
Как хорошо, что в мире мы ка к дома
Не у себя, а у Него в гостях;
Что жизнь неуловима, невесома,
Таинственна, как музыка впотьмах.
Как хорошо, что нашими руками
Мы строим только годное на слом.
Как хорошо, что мы не знаем сами
И никогда, быть может, не поймем
Того, что отражает жизнь земная,
Что выше упоения и мук,
О чем лишь сердца непонятный стук
Рассказывает нам, не уставая.
1926

Когда озаряемый зимними
Лучами в холодном саду,
В молчанье под низкими синими
Ветвями я тихо иду.
И тени рисуя на гравии,
Растет золотое пятно,
Забыть о себе, о тщеславии
Мне в эти минуты дано.
И все, что я видел до малости,
Я вижу светлее стократ —
Как будто в последней усталости
Душа оглянулась назад.

БИОГРАФ ИЯ Д УШ И

Я сегодня время созерцаю,
Как свою деревню старожил.
Словно я в минуту пережил
Жизнь, которой нет конца и краю.
Странно видеть мне в себе самом
До конца раскрытую природу.
Я гляжусь в неясное потом,
Вечную предчувствуя свободу.
Если это лишь случайный взлет,
Разве это счастье, разве милость, —
Нет, в сознанье что-то просочилось
И когда надвинется, найдет
Вновь такое после перебоев,
После грубых безвоздушных дней, —
Я пойму себя еще ясней,
Первое видение усвоив.
Бедные биографы, увы.
Факты и года нагромождая.
Разве описать могли бы вы.
Как минута ширится такая.
Нет, поверить никогда нельзя
Вами разогретому герою —
Ведь души неровная стезя
Мимо вас проходит стороною.
Как ока незримая жила
Вы узнать, увидеть не хотите.
Вам бы только громкие дела.
Ложь и скудость видимых событий.
Муза, ты свидетель, запиши,
Как таинственная зреет сила,
Чтобы наша летопись души
Хронику никчемную затмила.

Как называется, когда
Ничто душе не помогает?
Молчишь, как грешник ждешь суда,
И вдруг свобода обжигает.

365

Как называется? Я сам
Не мог найти такое слово —
Оно должно бы по краям
Сиять» как голова святого.

•

*

*

О как на склоне наших лет...

Истории дальние тени
Я вижу, но я вдохновлен
Не славой чужих поколений,
Не видом мечей и знамен.
Мне кажутся ка к бы р о д н ы м и
Не те, кто боялся огня,
И не победители — с ними
Что общего есть у меня? —
Но те. в ком последняя нежность
К земному тем стала сильней.
Чем явственнее безнадежность
Слабеющей жизни своей.
Холодное чувство сиротства
На склоне растраченных дней.
С тобою печального сходства
Ищу я у ближних людей.

Э М ИГРАН Т

Как часто я прикидывал в уме.
Какая доля хуже:
Жить у себя, но как в тюрьме.
Иль на свободе, но в какой-то луже.
Должно быть, эмиграция права,
Но знаете, конечно, сами:
Казалось бы — "Вот счастье, вот права":
Европа с дивными искусства образцами.
Но изнурителен чужой язык,
И не привыкли мы к его чрезмерным дозам,
И эта наша песнь — под тряпкой вскрик,
Больного бормотанье под наркозом.

366

Но под приказом тоже не поется,
И, может быть, а потомстве отзовется
Не их затверженный мотив,
А наш попузадушенный призыв.

С кажи мне, что пронизывает нас
Сильнее счастья, дорогая,
И синий луч твоих бессонных глаз,
Когда ты смотришь не мигая,
А видишь мысли о тебе во мне,
И счастие твоих прикосновений —
Все это проверяет в вышине
Какой-то музыкальный гений.

ВС ЕВОЛОД
ПАСТУХОВ

Твоих потусторонних уст
Я чувствую прикосновенье.
Но воздух неизбежно пуст,
И длится жизни сновиденье.
Пространство-сон. — Я знаю, знаю.
Но как границу перейти?
Стою на призрачном пути
К воображаемому раю...
Движенья сердца все короче.
В глубоком сне душа моя.
Через завесу бытия
Гляжу в неведомые очи.

Ни взгляда, ни мысли, ни слуха.
Одних страданий много.
Ты кашляешь трудно и глухо.
Ты лаешь на Господа Бога.
Завыть бы псом бездомным
Над всею тварью тленной,
В бессмысленной, огромной.
Подмигивающей вселенной.
Холодные мутные дали,
Спирали, пространства, круженья.
О. сон о бессмертной печали,
О, радость освобожденья...

Бывает предел печали.
А после — все равно.
Уродливые дали
Гримасничают в окно.
Там пальцем в небо трубы
Указывают на твердь.
Твои безумные губы
Меня обрекли на смерть.

368

И слезы в сердце упали...
Иль это было давно?
Бывает предел печали,
А дальше — все равно.
Мокрый снег из мутной дали
Бьется каплями в лицо.
Ах, мне сердце заковали
В обручальное кольцо!
И уж больше не поется.
Прежних песен не вернуть.
Сердце тише, тише бьется,
Белый саван — снежный путь.
Там вдали ковер из снега
Переходит в небеса...
Пропадай, мой телега,
Все четыре колеса.

Падает снег, мягкий и ранний,
Успокоит ли он меня?
Мчатся, мчатся легкие сани,
Колокольчиками звеня.
О. туманных далей белое пламя!
Все неясно и странно в такие вечера.
Я даж е не знаю, мы виделись с Вами,
Или это приснилось — вчера?
Эти закрытые, строгие губы. —
Иль поцелуи всегда немы?
Слышу, слышу отдаленные трубы
Приближающейся зимы.

Ах. знаю я — не возвратить
Твоей души неумолимой.
Как нищий, я пойду бродить
Пургой и вьюгою гонимый...
Когда ж пройдет пора злых бурь,
Обнимет грусть мне сердце крепче,
А сверху ясная лазурь
Насмешливо тогда прошепчет:
"Не призывай небесных сил.
Не жди шагов чужих с тоскою.
Ты сам бокап любви разбил
Неосторожною рукою ".

369

Ах. повторять мне одно лишь осталось:
Жалость и нежность, нежность и жалость.
В этих глазах беззвучные песни
О том. что никто никогда не воскреснет.
Ангела песни в сияньи полночи —
Эти ко мне устремленные очи...
С грубой землей примириться не может
Тот, кого отзвук тех песен тревожит.

Я верен Вам. Я не хочу Вас видеть,
И так шумит шальной огонь в крови.
Ведь что б ни говорил хитрец Овидий, —
На свете нет лекарства от любви.
Измена не могла меня обидеть.
Любовь ушла — ее ты не зови.
За то ли мог я Вас возненавидеть?
Мечтой о Вас, ка к саваном, повит.
Я отдал'все судьбе своей без бою.
Но снится мне. ка к землю душу роют
Желанья мести — темные кроты.
Но страшный сон недолго будет длиться.
Я вижу, ка к с надзвездной высоты
Нисходит смерть — крылатая царица.

Сужается быстро дорога,
Вытягивается в нить,
В этом мире недоброго Бога
Недолго осталось жить.
Но полосы ж есткого света
Мерещатся где-то восне,
Превращаются в зов без ответа
Мечтания близкие мне.
Как воин с поля сраженья
Я ран губами коснусь...
Узнаю, что вечно круженье —
Я снова обратно вернусь.

ВАЛЕРИЙ
п

Ер е л е ш

ин

СЯНТАНЬЧЭН

В Сянтаньчэн рано — на рассвете —
Отдыхать ходят облака.
В Сянтаньчэн улетает ветер.
В Сянтаньчэн тянется река.
Сянтаньчэн — за холмом прохладным:
Днем туда голуби летят.
А потом фениксом нарядным
В Сянтаньчэн прячется закат.
В Сянтаньчэн просятся улыбки,
В Сянтаньчэн сходятся мечты.
Про него всхлипывают скрипки.
На него молятся цветы.
А когда бархатное знамя
Тишины ляжет на холмы,
Я спешу, окрыленный снами,
В Сянтаньчэн из моей тюрьмы.
По одной, радостной дороге —
В Сянтаньчэн, в мир и тишину!
К моему счастью-недотроге.
Верно, путь не заказан сну?
А когда возвращаюсь рано
В мой глухой ежедневный плен.
Вновь ползут встречные туманы
Отдыхать — снова в Сянтаньчэн.

НОСТАЛЬГИЯ

Я сердца на дольки, на ломтики не разделю,
Россия, Россия, отчизна моя золотая!
Все страны вселенной я сердцем широким люблю.
Но только, Россия, одну тебя больше Китая.
У мачехи ласковой — в желтой я вырос стране,
И желтые кроткие люди мне братьями стали:
Здесь неповторимые сказки мерещились мне
И летние звезды в ночи для меня расцветали.

371

Лишь осенью поздней, в начальные дни октября
Как северный ветер заплачет — родной и
щемящий_,
Когда на закате костром полыхает заря,
На север смотрю я — все дольше и чаще, и чащ©.
Оттуда — из этой родной и забытой страны —
Забытой, как сон, но во веки веков незабвенной —
Ни звука, ни слова — лишь медленные журавли
На крыльях усталых приносят привет драгоценный.
И вдруг опадают, как сложенные веера.
Улыбки и сосны, и арки... Россия, Россия!
В прохладные эти, задумчивые вечера
Печальной звездою восходит моя ностальгия.
19.IX 1943

ХУЦИНЬ

Чтоб накопить истому грустную,
Я выхожу в ночную синь,
Вдали заслыша неискусную
И безутешную хуцинь.
Простая скрипка деревянная
И варварский ее смычок, —
Но это боль почти желанная,
Свисток разлуки и дымок.
И больше: грусть начальной осени,
Сверчки и кудри хризантем,
И листопад, и в смутной просини
Холма сиреневатый шлем.
Кто дальний, на плечо округлое
Хуцинь послушную склоня.
Рукою хрупкою и смуглою
Волнует скрипку — и меня?
Так сердце легкое изменится:
Я слез невидимых напьюсь
И с музой, благодарной пленницей,
Чужой печалью поделюсь.
10.VIII 1943

372

EXTASIS

Жгучими щупальцами неотрывными
Ты захватил и замучил меня:
Росами, грозами, звездными ливнями
В сердце низвергся — разливом огня.
Страшно и сладко, хоть гибель влекла меня.
Сердце — колодец, колодец — в огне:
В сердце — Атлантика ж идкого пламени
Льется — бушует, клокочет во мне!
Плоть разлетелась бронею непрочною,
Ребер застава давно снесена:
Пламя тончайшее, пренепорочное
Пляшет и плещет до самого дна.
Ты без предтечи ли и без предвестницы.
Ошеломляя захлестнутый ум.
Прямо с небес, без обещанной лестницы,
В сердца смиреннейший Капернаум?
Это бурленье безмерное, дикое.
Как успокоить, себя не сгубя?
Разве я море — и равновеликое,
Чтоб, отразив, убаюкать Тебя?
Сердце безбережное и бесстенное
Все распахнулось в размах широты.
Вечностью полный, чреватый вселенною,
Кто это, Господи? Я — или Ты?
29. XII 1944

ОЗЕРО ЛЮ БВИ

Древнее озеро, скрытое в горном провале,
Даже герои пробиться к тебе не могли!
Мне же, избраннику, бездны твои колдовали
Лучше и слаще озер мелководных земли.
С каждым приходом доверчивей, ближ е и ближе
Я поддаюсь обаянью твоей западни.
Томный, шепчу, как во сне: утоли, утоми же!
И отзываешься ты: утони, утони!
Чудно, что ты отвечаешь так нежно и скоро.
Страшно, что алчешь, — но тайна еще не ясна.
Что непохоже ты вовсе на наши озера:
Не погибает лишь тот, кто доходит до дна.
19. V 1945

373

БЛАГОДАРЕНИЕ

И как мне не любить себя...
Ходасевич

Не в алтаре — люблю Тебя в себе.
В презрении к питательным наукам,
В растерянном прищуре близоруком,
В невидности, в порочной худобе, —
В бездетности, в безженности, в горбе,
В пристрастии к разрывам и разлукам,
К несбыточным, пригрезившимся мукам:
Люблю Тебя во всей моей судьбе.
Смесь горькая, но в тесто этой смеси
Ты не вмешал ни жадности, ни спеси,
Ни помыслов о прибыльном добре —
Тех нескольких непрошеных молекул.
С которыми, проснувшись на заре.
Клевал бы я зерно да кукарекал!
21. V 1975

К А К ХОРОШО

Легчайшего дыханья Божества
Без примеси месопотамской глины
Хватило бы для лучшей половины
Того, чья жизнь во мне полужива.
Бесплотный дух, трепещущий едва,
Издалека влюблялся бы в картины,
Но для того, чтоб описать смотрины.
Потребны плоть, рассудок и слова.
Как хорошо, что в довершенье льготы
Мне велено испытывать земноты.
Искать себя равно в добре и зле,
В полдневности — и в зябкости полночной.
В безвременно растраченном тепле,
В бессмыслице слиянности непрочной.
13.V 1984

АЛЕКСАНДР
р^рФ И Л Ь Е В

Так ласково Солнце в небе
Зовет от всего отрешиться.
Забыть о насущном хлебе,
О том, что должно свершиться.
Так ясно Небо сегодня,
И так лиловы просторы,
Как будто улыбка Господня
Согрела людские взоры.
И словно люди забыли,
О том, что гнетет былое,
Что в сердце так много пыли,
И Солнце, Солнце — чужое-

Сколько мне стоило горьких усилий
Сердце зарыть в бытие.
Только нашла ты под кучею пыли
Детское сердце мое.
Но не взяла, а сказала с тревогой:
"К а к оно бьется опять!
Этой большою и скорбной дорогой
Мог ты его потерять!
Значит, не тронуто игом советским.
Значит, щадила война,
Если осталось по-прежнему детским.
Так же, ка к в те времена".
Я не сумею ответить словами
На нерешимый вопрос,
Как через кровь, через пытки и пламя
Сердце я целым пронес.
Стоит ли трогать минувшие были
Даже во имя твое,
Если забыла ты вынуть из пыли
Детское сердце мое?

Сильному — мощь водопада.
Слабым — глухая гать.
Нищему скальду надо
Каждому нежно лгать.

375

Лгать, чтоб томимые ж аж дой
Солнечный лили Сеет,
Лгать, потому что не каждый
Сын Голубых Планет.
Если ж почувствовать можно
Эту Господню весь,
Как же тогда ничтожна
Зависть к счастливым здесь!
Редкому Божья рассада
В жизни расцветит гать...
Значит, смириться надо,
Губы сомкнуть и ждать.

Я слишком устал для того, чтобы снами
Дневные ошибки загладить...
Я слишком был верен, чтоб новое знамя
К склоненному древку приладить.
Я много измерил земель необъятных,
И земли те слишком чужие,
Не им обезличить в речах непонятных
Священное слово — Россия.
Я слишком вкусил от пожарищ и дыма.
Чтоб мирную жатву постигнуть.
Я слишком любил — чтобы Новое Имя
На щит почерневший воздвигнуть.

ПЛОТОВЩ ИКИ

Измызганные лапти на панели...
Привычны спины, — согнуты в веках...
Армяк в заплатах, лица загорели,
В них серая, сермяжная тоска.
Они идут спокойно безучастны,
Неся свои котомки и крюки,
Моей Руси, не белой и не красной,
— Покинутой Руси плотовщики.
Брезгливо смотрит чужеземный город.
Бегущий за мечтой культурных благ.
На распахнувшийся посконный ворот,
На косолапый, неспешащий шаг.

376

Да, этот город слишком накрахмален,
Закован в сталь своих условных пут,
Чтобы понять, как тяжкий путь их дален,
Чтобы постичь нечеловечий труд.
И не понять готическим соборам,
Хранящим пыл в молчании веков.
Унылых песен, спетых дружным хором
Оборванной Руси плотовщиков.

ОКТЯБРЬ

Мне сегодня и прошлое даж е не в тягость, —
Я живу, ничего не коря.
Я художник, влюбленный в осеннюю благость
Утомленных шагов Октября.
Я сегодня не верю ни снам, ни рассказам
Про глубинные тайны морей,
Потому что нигде, никаким водолазам
Не увидеть таких янтарей.
В переливах его умирающих красок
Сочетались и были и сны...
В трепетанье листвы — возрождение плясок
Позабытой античной страны.
А когда он разметет по мертвым бульварам
Отгоревшее пламя огней —
Я. исполненный новою болью о старом.
Растворюсь в сумасшествии дней.

РЫЦАРИ СВЯТОГО Д У Х А
Г. Д. Грвбвнщ икову

Есть рыцари со сломанным копьем
И со щитами, согнутыми в битвах...
Их души — опустевший водоем.
Не помнящий о песнях и молитвах.
Есть рыцари чужих нездешних мест,
Жрецы давно враждебного нам храма...
На их щите отверженном не Крест.
А красная от крови пентаграмма...

377

Есть рыцари Железного Креста,
Закрытые опущенным забралом,
У них в сердцах закована мечта
Стремлений к недоступным идеалам.
Есть рыцари, которым имя — месть:
Их сердце ко всему иному глухо...
И лишь одним я жизнь готов принесть
— Смиренным рыцарям Святого Духа.
Их жизнь убога, мудра и проста,
Душа всегда на жертвенность готова.
Не на щите они несут Христа,
А в чистом роднике Живого Слова...
Ты, давший мне глоток Живой Воды,
Смиривший сердце Истиной благою,
С тобой готов до Утренней Звезды
Идти оруженосцем и слугою.

КЛАВДИЯ
ПЕСТРОВО
ВИШ НЕВЫ Й САД

Там — за холмом, за рощей, за долиной —
Мой дом родной скрывается во тьме.
А. Блок
Все было... Грусть запущенного сада
И первый снег... И сизой степи даль.
Пушистых веток вешние каскады
И тонких веточек ноябрьская печаль...
Все было... Свет родного небосвода
И дом. с цветущей вишнею в окне.
Сияла кротко русская природа.
Родные звезды пели в вышине...
Все разлетелось в леденящем шквале.
Ушел глубоко в землю тайный клад.
Нет!.. Мы не продали! Мы потеряли
Пути-дороги в наш вишневый сад.
Что жизнь без родины?.. Холодная, пустая,
Как заколоченный навеки дом.
Где ждет душа забытая, стеная,
И ветви бьются, плачут за окном.

tit

Тепло и тихо. Нет вчерашней стужи.
Дождь подбодрил усталую траву,
И крутогрудый голубь пьет из лужи
Сияющую неба синеву.
Медовый ветерок гоняет стадо
Ошеломленных листьев по траве.
И в воздухе круженье листопада,
Как золото на выцветшей канве.
И астры тлеют пламенем прощанья...
Когда-нибудь... В иных уж е мирах...
Я, вспомнив вдруг земпи очарованье —
Земную осень. — захпебнусь в слезах.

ТИШИНА

Под низким солнцем, как в румянце,
Краснеют облака,
И вьются чайки в быстром танце
Вкруг красного буйка.

379

Над парусником гнется криво
Уставший за день кран.
Атласным шелестом отлива
Вздыхает океан.
Огни заката гасит Кто-то
Невидимой рукой,
И вечер полнит медом соты
Сумятицы мирской.
Над бухтой всходит, синей тенью,
Прохпадная луна,
И в сердце льется примиренье,
И в душу — тишина.

Принимаю как награду
Тень, скользящую по саду.
Георгий Иванов

Тени на стене... сквозь решетку сада,
Там сегодня — ветер!.. Солнце! Облака!
Сердце, почему стало ты так радо
От, казалось бы, такого пустяка?
Тени на стене... движутся, играют.
То на миг слабеет кружевной ажур,
То, темнея снова, четко проступает —
В листьях расшалился ветер-балагур.
Эта быстрота! Красота! Мятежность...
И неуловимость!., словно ты во сне.
А душа звенит и вбирает нежно
Маленькое чудо. — тени на стене.

ГНЕТСЯ

За окош ком бушует ненастье.
Гнется тополей стонущий ряд,
Но последней, сжигающей страстью
Ярким пламенем астры горят.
Под ударами ветра мотаясь,
Неизжитых желаний полны,
Аметистами в грязь осыпаясь,
Чуют астры — не знать им весны.

380

И забудешь и будни, и слякоть,
Эту яркость вбирая душой,
Только хочется тихо заплакать
Над земли обреченной красой...

Смотреть на небо и молиться Богу.
И долго перед вечером бродить.
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Анна Ахматова

Так вот оно — преддверье Рая!..
Какие светы с высоты!
И в эвкалиптах птичьи стаи —
Господни певчие цветы!
И ветер свежий в океане,
И теплый, ласковый песок,
И водорослей колыханье,
А стайки рыб — у самых ногГ
Как стая радужных иллюзий.
Сверкают свежестью пучин
И все плывут, плывут медузы
На парашютах из глубин.
И час за часом — все крылатей!
И кажды й счастьем озарен!
Но розовы уж е на скате
Узоры пальмовых корон
И, — темная — в вечернем небе,
Летит станица лебедей...
И кто-то пел вверху молебен
О нищенской душе моей.

ОПЯТЬ НА ДО РОГАХ ИТАЛИИ

Опять на дорогах Италии, —
Порывисто дышит мотор.
Венеция, Рим и т. д.,
Помпеи, Миланский собор...
Блаженствует вечер каштановый,
Над Лидо в п о л н е б а закат,
Совсем ка к в стихах у Иванова
Сгорает и рвется назад.
Но мне ли теперь до Венеции,
До кружев ее базилик.
Когда, оборвавшись с трапеции
В бессмыслицу, в старость, в тупик.
Я вижу: в конце траектории,
Над стыком дорог и орбит,
Огромное небо Истории
Последним закатом горит.

Близится вечер. Ну что ж, господа.
Жизнь прожита, изжита навсегда.
Много, конечно, случиться б могло,
Да не случилось, не произошло.
Много надежд улетепо в трубу.
Глупо теперь все валить на судьбу.
Но. может быть, среди радужной тьмы
Плохо историю поняли мы?
Не разглядели?..
Ну что ж. господа,
Бог даст и так скоротаем года.
Наши, теперь уж не многие лета,
В апофеозе вечернего света.

Слава Богу, теплеть начинает.
Нерешительно как-то. Но все ж
По росткам, по костям пробегает
Предвесенняя легкая дрожь.

Деревенский штампованный вечер:
Перекресток.
река,
огонек...
Он ничем неказист, не отмечен,
Этот милый земной уголок.
Я не помню — была ли такою
Невзыскательность русской тоски.
Русский вечер над русской рекою.
С кажем, где-нибудь возле Оки.
Но кому это нужно, простите.
Был ли вечер таким или нет.
В очистительном ливне событий,
В урагане сорвавшихся лет
Это все унеслось без возврата,
Обессилело в царстве теней,
В романтических красках заката
Навсегда подытоженных дней.

Люблю перекресточный веер
Штурмующих дали дорог, —
Дорог, уходящих на Север,
На Запад, на Юг, на Восток.
Люблю их размеренно-строгий
Почти уж е песенный лад:
Дороги, повсюду дороги.
Дороги вперед и назад.
Дороги в безвестье, в не знаю,
Дороги, как линии рук...
Давай я тебе погадаю.
Мой воображаемый друг.
Давай мы с тобой помечтаем.
Давай м ы с тобой улетим
В Италию.
Хочешь в Италию —
В Неаполь, в Милан или в Рим?
Оттуда...
Но. впрочем, не надо.
Оставим пустые мечты!
Смотри, ка к ложится прохлада
На лес. на поля, на кусты.
Люблю, приближаясь к итогам,
Под жизни слабеющий шум.
В вечернюю мглу по дорогам
Бездумно лететь наобум.

383

Когда-нибудь,
О, я уверен в этом, —
Проснувшись ночью, вдруг увиж у я,
Что за окном едва заметным светом
Как будто занимается Земля.
Как будто всё: и ночь, и город спящий,
Преобразил неведомый рассвет.
И это будет не от звезд сходящий,
Но к звездам поднимающийся свет.

Войди, ка к бывало входила,
Взгляни, как умела смотреть,
Неважно, что жизнь не простила
И не научила стареть.
Неважно, что те же страницы
Лежат между мной и тобой...
Уедем, сбежим за границу,
Уйдем в океанский прибой!
И там обратимся в движенье.
В поэзию, в солнечный блик:
Ведь ты — мое воображенье.
А я — твой послушный двойник.

60РИС
ПОПЛАВСКИЙ

ЧЕРНАЯ МАДОННА
Вадиму Андрееву

Синевели дни, сиреневели,
Темные, прекрасные, пустые.
На трамваях люди соловели.
Наклоняли головы святые.
Головой счастливою качали,
Спал асфальт, где полдень наследил.
И казалось, в воздухе, в печали,
Поминутно поезд отходил.
Загалдит народное гулянье,
Фонари грошовые на нитках.
И на бедной, выбитой поляне
Умирать начнут кларнет и скрипка.
И еще раз, перед самым гробом,
Издадут, родят волшебный звук.
И заплачут музыканты в оба
Черным пивом из вспотевших рук.
И тогда проедет безучастно,
Разопрев и празднику не рада,
Кавалерия, в мундирах красных,
Артиллерия назад с парада.
И к пыли, к одеколону, к поту.
К шуму вольтовой дуги над головой
Присоединится запах рвоты.
Фейерверка дым пороховой.
И услышит вдруг юнец надменный
С необъятным клешем на штанах
Счастья краткий выстрел, лет мгновенный.
Лета красный месяц на волнах.
Вдруг возникнет на устах тромбона
Визг шаров, крутящихся во мгле.
Дико вскрикнет черная Мадонна.
Руки разметав в смертельном сне.

13

Заказ N« 345

385

И сквозь жар, ночной, священный, адный,
Сквозь лиловый дым, где пел кларнет,
Запорхает белый, беспощадный
Снег, идущий миллионы лет.
1927

Розовый час проплывал над светающим миром.
Души из рая назад возвращались в тела.
Ты отходила в твоем сверхъестественном мире.
Солнце вставало, и гасла свеча у стола.
Розовый снег опадал в высоте безмятежной.
Вдруг Ты проснулась еще раз; но Ты никого не
узнала.
Странный Твой взгляд проскользил удивленный
и нежный
И утонул в полумраке высокого зала.
А за окном, незабвенно бпистая росою,
Лето цвело и сады опускапись к реке.
А по дороге, на солнце блистая косою.
Смерть уходила и черт убегал налегке.
Мир незабвенно сиял, очарованный летом.
Белыми клубами в небо всходили пары.
И. поднимая античные руки, атпеты
Камень ломали и спали в объятьях жары.
Солнце сияло в бессмертном своем обаянье.
Флаги всходили, толпа начинала кричать.
Что-то ужасное пряталось в этом сиянье.
Броситься наземь хотелось,, забыть, замолчать.

Восхитительный вечер был полон улыбок и звуков,
Голубая луна проплывала, высоко звуча.
В полутьме Ты ко мне протянула бессмертную руку.
Незабвенную руку, что сонно спадала с плеча.
Этот вечер был чудно тяжел и таинственно душен,
Отступая, заря оставляла огни в вышине.
И большие цветы, разлагаясь на грядках, как души,
Умирая, светились и тяж ко дышали во сне.
Ты меня обвела восхитительно медленным взглядом,
И заснула, откинувшись навзничь, вернулась во сныВидел я, как в таинственной позе любуется адом
Путешественник-ангел в измятом костюме весны.

386

И весна умерла, и луна возвратилась на солнце.
Солнце встало, и темный румянец взошел.
Над загаженным парком святое виденье пропало.
Мир воскрес и заплакал и розовым снегом отцвел.
1928

Мир был темен, холоден, прозрачен,
Исподволь давно к зиме готов.
Близок к тем, кто одинок и мрачен.
Прям, суров и пробужден от снов.
Думал он: смиряйся, будь суровым.
Все несчастны, все молчат, все ждут.
Все. смеясь, работают и снова
Дремлют, книгу уронив на грудь.
Скоро будут ночи бесконечны.
Низко лапы склонятся к столу.
На крутой скамье библиотечной
Будет нищий прятаться в углу.
Станет ясно. что. шутя, скрывая.
Все ж умеем Богу боль прощать.
Жить. Молиться, двери закрывая.
В бездне книги черные читать.
На пустых бульварах, замерзая,
Говорить о правде до рассвета,
Умирать, живых благословляя,
И писать до смерти без ответа.

Ранний вечер блестит над дорогой.
Просветлело, и дождь перестал.
Еле видимый месяц двурогий
Над болотною речкою встал.
Неприветлива чаща сплошная.
Где-то стрелочник тронул свирель.
Осыпает ворона ночная
С облетающих кленов капель.
Слышен лай отдаленный собаки,
У ворот в темноте голоса.
Все потеряно где-то во мраке.
Все в овраге лишилось лица.

387

Ночь. Бездонная ночь над пустыней,
Исполинов сверкающих мать,
В тишине. Ты не плачешь над ними,
Не устанешь их блеску внимать.
Буду в ярком сиянии ночи
Так же холодно ярок над всем.
Если я на земле одиноче
Дальних звезд, если так же я нем,
Выпью сердцем прозрачную твердость
Обнаженных, бесстрашных равнин.
Обреченную, чистую гордость
Тех, кто в Боге остались одни.

БЕЛОЕ СИЯНИЕ

В серый день у железной дороги
Низкорослые ветви висят.
Души мертвых стоят на пороге.
Время медленно падает в сад.
Где-то слышен на низкой плотине
Шум минут, разлетевшихся в прах.
Солнце низко купается в тине,
Жизнь деревьев грустит на горах.
Осень. В белом сиянии неба
Все молчит, все устало, все ждет.
Только птица вздыхает без дела
В синих ветках с туманных высот.
Шум воды голоса заглушает.
Наклоняется берег к воде.
Замирает душа, отдыхает,
Забывает сама о себе.
Здесь привольнее думать уроду.
Здесь не видят, в мученьях, его.
Возвращается сердце в природу
И не хочет судить никого.

ПЕТР
ПОТЕМКИН
ГЕРАНЬ

В утреннем рождающемся блеске
Солнечная трепыхалась рань... ’
На кисейном фоне занавески
Расцветала алая герань.
Сердце жило, кто его осудит:
Заплатило злу и благу дань...
Сердцу мило то. чего не будет.
То, что было — русская герань.

ЛЕБЯЖ ЬЯ КА Н А В КА

Барышня в синей шляпке,
Опять ты явилась мне!
Сколько цветов в охапке?
Сколько любви по весне?!
Вынесло в море Невою
Последний, сыпучий лед...
Снова иду за тобою —
Следом Весна идет.
Смело на сером камне
Твои каблуки стучат...
Ну. посмотри в глаза мне,
Ну. обернись назад!
Возле Лебяжьей канавки
Глянешь со ступеней,
Будто поправить булавки
Синей шляпки твоей...
Холодно станет от взгляда
Твоих подведенных глаз.
Разве любви не надо?
Разве январь у нас?
Но, неземной, богиней
Уйдешь, насмешку тая...
Барышня в шляпке синей
Опять, опять не моя!

ПАРИЖ
Апаш ка

Два треугольника Астарты
Ее глаза,
И неверней удара в карты
Ее слеза.

389

Она ругается сегодня:
Поди ты прочь!
Тебя с ней познакомит сводня
Назавтра в ночь.
Она покорно бросит тело
В твою кровать.
Чтобы наутро, кончив депо,
Пораньше встать.
У ней есть друг, он бьет, однако,
Он любит — ждет.
Она затравленной собакой
К нему ползет.
Когда же друг под гильотиной
Испустит дух,
Она. ругнув его скотиной,
Полюбит двух.

ПАРОЧКА

...Сиди и смотри
На высокую стойку,
Как рыжий Анри
Наливает настойку.
Что подперла
Лицо рукою?
Глаза подвела
Зеленой тоскою?
Брось! Позабудь
Свою Кларетту!
Ты была с ней до свету! —
И со мною побудь
Чуть, чуть.
Ну! Веселье!
Выпей абсенту!
Красную ленту
Вплети понаглее!
Или ты все еще грезишь
Об ее сладком теле?
Хватит! слезай с постели!—
А не слезешь,—
Будешь дело иметь со мною!
Сводничать мне надоело!
— Нет, уж коли задело,
Так будь же и мне женою!

СОФИЯ
ПРЕГЕЛЬ
В тех сугробах на гулкой окраине
Наш приземистый прятался дом.
Были накрепко лужи запаяны
Синевато-мерцающим льдом.
Грелись окна под снежною ватою,
Распухали решетки садов.
По утрам кучера бородатые
У трескучих топтались костров.
Солнце жгло, улыбалось и плавило,
Забавлялось щенком на снегу,
На карнизах вороной картавило...
Помню — улица крылья расправила
И промчалась, звеня на бегу.

Д ож дик осенний, поддакивай
Сердцу среди тишины:
Радости все одинаковы.
Все предопредепены.
Длинные сумерки велены.
Звездные ночи ясны,
Плесенью осени зелены,
Травами весны полны.
И, как мечту ни обманывай,
Голову кружит не зря
От голубого, желанного.
От паутинного, пьяного
Воздуха октября!

Маленький город, уютный без меры,
Там ли гуляли, девицам на страх,
По вечерам господа офицеры
И юнкера в голубых кителях?
Там ли вороны садились на плетни.
Был ли тот птичий, ликующий сад.
Остров заглохший и дуб многолетний,
Стройных акаций весенний парад,

391

И торопливой гармошки коленца,
И на закате цветной хоровод,
Длинные, вышитые полотенца,
Дедовский, тяжкий, дубовый комод. —
Все, что для взора усталого ново
В радостной, русской своей простоте:
Клей на коре золотисто-вишневый.
Божья коровка на смуглом листе.
Крыши пологие, сонные ставни.
Старая бочка с водой дождевой,
В зарослях буйных днепровские плавни,
Небо, гудящее над головой,
Солнечный серп на туманном востоке,
Полосы вздыбленной, древней земли?..
Видишь, подсолнух уснул на припеке!
Слышишь, колодцев поют журавли!

ВЕСНА В ЕВРОПЕ

Ты пустым рукавом вечера туши,
Мокрый пепеп сдувай со стены,
Над косматыми крышами ратуши
Две кровавые светят луны.
Чья могила снарядами вырыта?
Чья деревня врагом сож ж ена?
Слышишь, ветки стучатся, ка к сироты,
В одичалую темень окна.
Годы вечностью ржавой украдены,
Задержало мгновенье полет.
Ворон сгорбленный на перекладине
Над повешенным песню поет.
Над чужими сухими равнинами,
Там, где неба сгорают края,
Над мостов перебитыми спинами,
Над твоими полями минными
Осыпается звезд чешуя.

392

Улицы праздной пенное мыпо
И дождевая в луж ах вода, —
Этого не было, это забыла.
Не повторится здесь никогда —
В попдень на Невском ж аркое пето.
Желтых небес тяжелая ткань,
Тени домов и дома-скелеты
И доцветающая герань.
Как приказать, чтоб не стало разлуки.
Чем я сейчас тебя помяну,
Город видений и царственной скуки!..
Тянутся, тянутся слабые руки
К воображаемому окну.

На заре мне больше не снится,
Что вокруг лесов благодать,
Что летит зеленая птица
На неубранную кровать.
Что она уж е прилетала.
Не одна ль из шумных подруг,
По пути приняв одеяло
За альпийский скошенный луг.
Что туман над тихими кленами.
Что лучей колосья в окне,
Что с судьбою наедине
Только я и птица зеленая,
Мной обманутая вдвойне!

Все те ж остались в разлуке.
Чей узел не развязать,
Нетерпеливые руки,
Буравящие глаза.
Но взглядам я не отвечу,
Не задержусь ни на миг:
Опять отменяет встречу
Беззвучным ставший язык.

И в бездну катятся годы,
И порастают травой...
В докучную непогоду,
Как пуля, свистит свобода
Над стынущей головой!

Фонари исчезли во мгле,
Их редеет легкая нить —
Больше некого на земле
Беспокойным счастьем дарить.
Опровергнуты все чудеса.
И раскрыт высокий обман,
Я вычеркиваю адреса
Уходящих в поздний туман.
И плывут по звездным следам
Тех годов слепые шары...
Шар о шар — стучатся года.
Мир о мир — стучатся миры.

ДИНА
ПРИСМ АНОВА

Ж аждет влаги обугленный бор.
Изогнулись дерев поясницы.
Гробовой беспросветный укор
в кругляках остывающей птицы.
О, в жаровне над жаром оса!
Столкновенье зари с палачами!
Сиротинушка, чьи волоса
только солнце ласкает лучами.
Белый воздух, который висит
поутру над сырым листопадом.
Белый лекарь, который косит,
чтоб с предсмертным не встретиться взглядом...
Что дороже нам: розы иль рожь?
Днем — глаза мы за пазуху прячем.
(Теснота. Оспеппение. Лож ь.)
Ночь. И что ж? Мы от зрячести плачем.
1935

Владиславу Ходасевичу

Разве помнит садовник, откинувший стекла к весне,
ка к всю зиму блистали в них белые стебли мороза?
Разве видит слепой от рожденья, хотя бы во сне,
как. пылая над стеблем, весною красуется роза?
Проза в полночь стиху полагает нижайший поклон.
Слезы служат ему, ка к сапож нику в деле колодка.
На такой высоте замерзает воздушный баллон,
на такой глубине умирает подводная подка.
Нас сквозь толщу воды не услышат, кричи — не кричи.
Не для зверя рожок, что трубит на осенней ловитве.
Ведь и храм не услышит, к а к падает тепо свечи,
отдававшей по капле себя на съеденье молитве.
1936

395

СИЯНИЕ
Памяти Раисы Блох

Кто просит нас вникать в глаза слепых,
кто носит нас вокруг глухого слуха?
То — сердце, натыкаясь на столпы,
летает вкруг сияния, ка к муха.
Сияют лампы письменных столов
(так нам струя сияла бы в пустыне).
Как мало стало путеводных слов,
как мало звездочетов стало ныне!
Быть может, есть в исканьи недочет,
быть может, есть в сиянии затменье,
и в нас, быть может, слился звездочет
с купцом, считающим свои каменья.
Но след сияния живуч всегда
(лучи луны сияют и над моргом),
и в нас блестит, ка к некая руда,
соединенье жалости с восторгом.

ЯД
Георгию Иванову

Всю суть души мы отдали для пенья.
Для головы похерил тело Кант.
Художник под конец лишился зренья,
и слуха — совершенный музыкант.
К потере сердца — пусть хотя бы части
(но самой, по несчастию, большой),
пришла и я, у слов своих во власти,
без устали работая душой.
Слова мои ко мне приходят сами,
во сне, когда совсем их не зову.
И я с рассыпанными вопосами,
Офепией, бопьшие розы рву.
И так живу я, от роду имея
неизмеримо много сотен лет:
мой яд еще у райского был змея,
и у Орфея — узкий мой скелет.
Не к раю приближаюсь я, а к краю
мне данной жизни, плача и звеня...
От музыки, друзья, я умираю:
вся сердцевина рвется из меня.
1938

396

ПРОСТИ

Когда надумает расстаться
мое дыхание со мной,
я не смогу уж е остаться
на затверделости земной.
Когда в лампаде мало масла,
когда у свечки сала нет...
Но прежде чем она погасла,
она дает высокий свет,
s
Прости меня, что не блистала
я в полдень полной красотой,
зато полуночью листала
я листья книги золотой,
той самой, что рассталась с глиной,
и всю меня несет туда,
откуда кажутся равниной
ущелия и города.

ГЕ О Р Г И Й
Р А ЕВ СКИ Й
Зеленая волна, зеленая трава,
И волосы твои оттенка изумруда,
И льющихся небес густая синева. —
Какое празднество для глаз, какое чудо!
Свалившейся травой мелькнет ли жизнь моя,
Волна ль ее умчит в стремительном теченьи, —
Что. милая, мне в том? — Сегодня видел я
Природу и тебя в таинственном смешеньи.

Медлительным посохом мерно звеня.
Проходит один по дороге.
Другой погоняет и хлещет коня
И скачет в смертельной тревоге.
Догнал, поравнялся — и вот уж е нет:
Лишь пыль завилась золотая.
И путник дивится и долго вослед
Глядит, головою качая.

Сгорбились прямые плечи,
Снегом тронуло виски.
Шумные когда-то речи
И слова не так легки.
Но зато полнее цену
Этой жизни знаем мы,
Глубже всматриваясь в смену
Света, сумерек и тьмы,
Слушая земные звуки,
Шум знакомый и простой,
Ласковей сжимая руки
Тем, кто послан нам судьбой.
Да. друзья, какой дорогой
Ни пойдешь — когда-нибудь
Все приводят понемногу
На прямой вечерний путь.
И проходишь, золотое
Позднее сиянье дня
Благодарною душою
Осторожнее храня.

398

Не говори, что в пыль и прах и дым
Все превратятся образы земные...
Так хорошо глядеть в глаза живым
И радоваться, что они живые.
Протянутая встречная рука —
Простейшее свидетельство о чуде,
И бьющаяся жилка у виска,
И прядь седая... И не только люди.
Взгляни кругом: вот след от колеса
На гравии, вот потемневший камень:
Вот лужица воды, — но небеса
В ней синие со всеми облаками.
Я тоже знаю, знаю, ка к и ты,
Что все пройдет, что здесь ничто не вечно.
Но вот, кружась, спокойно с высоты
Слетает клена лист пятиконечный, —
И так он в длинных солнечных лучах
Прозрачно и прохладно золотится,
Что кажется: один беззвучный взмах —
И время остановится, ка к птица.
На миг один... Но вся душа твоя
Затрепетав, замрет в сиянье этом,
Вот в этой милой точке бытия,
Наполненной молчанием и светом.

СОСНА

Научи меня слушать часами,
Так же просто и тихо, ка к ты,
Как поет тишина голосами
И земли, и травы, и звезды.
Лишь порою большими ветвями
Им в ответ ты едва прошумишь.
Научи меня слушать часами.
Как ты молишься, ка к ты молчишь.

Ты с плачем входишь в мир. дитя.
Его встречаешь ты со стоном...
Резвясь, играя и шутя,
В счастливом детстве полусонном.

Ты позабудешь этот крик,
Ты эти слезы позабудешь,
Рождения высокий миг
Ты вспоминать уже не будешь.
А после — жизни грубый шум,
Ее поспешное волненье
И сердце, и смущенный ум
Отравят горечью сомненья.
Лишь через много, много лет,
Земные исходив дороги,
Увидишь ты простой ответ
На всю тоску, на все тревоги.
И из последних слабых сил
Со вздохом руки ты протянешь:
Как, неужели?.. Где ж я был?..
— И замолчишь, и тихим станешь.

ЕВГЕНИЙ
РАИЧ
Прав анархист. В кармане кулаки
Сжимаются в неистребимом гневе:
Какого взрыва стоит этот мир.
Летящий к смерти, как карета Плеве.
И Гёте прав: как буйный ледоход
Пройдет мятеж — тем лучше, чем скорее;
Трактир отцовский Герман переймет.
Не оскудеет чрево Доротеи .
Отшельник прав: лишь плоть преодолев.
Ты высшего достигнешь совершенства;
Прав Дон Жуан, который стольких дев
Освободил от тягостного девства.
Любовь и злость — одна другой равна;
Закон и месть — одна обоим мера;
Как в физике частица и волна,
Так правы и безверие и вера.
Так много правд столпилось на земле,
Что ни одна из них уж е не мучит,
Бессонница белесая во мгле
Бесстрастию и равнодушью учит.
За истиной, неведомой другим,
Одни глупцы гоняются упрямо;
Все истины по стенам городским
Расклеены веселою рекламой.
Но помолчи, и вслушайся, и что ж!
В разноголосице враждующих наречий
Ты музыку услышишь и поймешь,
Что в этом мире нет противоречий.

Последний снег, чернея, тает
На тротуаре, словно встарь;
Весну сегодня обещает
Неугомонный календарь.
Иду один в истоме сладкой,
Меся ногами грязный снег.
На людной площади украдкой
Целую тонкий, пипкий, гпадкий,
Чуть распустившийся побег.

401

Не счесть обид и унижений,
Разуверений и утрат,
Чему ж е ты. глупец весенний,
Сегодня неразумно рад?
Но легкомыслие поэта.
Смеясь над мудростью сухой,
Унылой памяти заметы
Стирает легкою рукой.
Так ткань на солнце выгорает,
Так известь белит полотно.
Так тонкий дым от трубки тает,
Струясь в открытое окно.
Бессмысленной и звонкой песни
Как в это утро не запеть?
Кто ты, что приказал "воскресни!"
Душе, уж е готовой тлеть?

а.
Да будешь ты навек благословенна!
Ведь встреча каждая ка к светлый праздник нам.
Молись со мной, послушно и смиренно,
Земной любви лукавым божествам;
Но не о том, чтоб повторились снова
Неповторимые минуты и часы:
Садилось солнце в облаке багровом
Над озером, у ледяной косы;
Нависло в воздухе молчанье голубое,
И тень легла на низком берегу...
Нет. этот час нездешнего покоя
Я даж е вспомнить громко не могу.
Чтобы на путь сомненья и тревоги
Нас злые мысли не могли увлечь,
Молись о том, чтобы простили боги
Нам радость первых беззаботных встреч.

С. Ю. Првгвль

Я помню пышные чертоги,
Туман полуночных морей,
В столице гнева и тревоги
Дворцы развенчанных царей;

402

Но петербургские туманы,
Как мокрый плащ стряхнувши с плеч,
Я слышал солнечной Тосканы,
Как пенье, сладостную речь;
Всходил на снеговые горы,
И между яблонных садов
Я видел башни и соборы
Немецких вольных городов;
Антверпен с гаванью веселой.
С широкой пристанью, куда
Приходят поступью тяжелой
Заокеанские суда;
В садах застывшего Версаля
Я помню полумрак аллей,
И зеркала, что отражали
Бунтовщиков и королей.
Где родина моя? На свете
Лишь к переменам я привык.
И Данте, Пушкин или Гёте
Равно приходят на язык.
И я умру, не понимая,
Богаче я или бедней
Того, кто жил, не покидая
Убогой упицы своей.

ДАНИИЛ
РАТГАУЗ
В СВЕТЛОЕ МГНОВЕНЬЕ

Перестань тосковать, погляди — над тобой
Так широк, так глубок свод небес голубой,
В мире есть красота, и любовь, и цветы, —
Отойди же на миг от пустой суеты,
От слепцов, потонувших в болоте земном
И не видящих свет в ослепленьи своем.
Эта жизнь для того тебе Богом дана,
Чтоб ты видел и понял, что вечна она,
Чтобы яркого солнца ликующий свет
Посылал в твое сердце свой жгучий привет,
Чтоб ты видел зарю, чтобы день полюбил
И о том, что умрешь, навсегда позабыл.
Чтоб во всем ты слыхал мощный голос Творца:
“ Нет начала тебе и не будет конца!.."

Не потому ль так жизнь темна,
Что в нашей жизни мы незрячи,
Что задает нам всем она
Неразрешимые задачи?
Быть может, то, что нам нельзя
Понять и в год, и в два, и вб сто,
В разгадке тайны бытия
Так гармонично и так просто.

Это не песни, а мысли туманные,
Гаснущий в мгле огонек.
Это какие-то отзвуки странные
Сердце сжигавших тревог.
Все так темно в эти ночи глубокие,
Ясно одно — умереть!..
Песен, что пел я в те годы далекие,
Мне уж е больше не петь.
1926 г. Сент ябрь
г. Прага

ТАТЬЯНА
ратгауз

ВЕСЕННЕЕ

По размытым дождями неделям,
Через свежесть туманную вброд
Завершается новым апрелем
Тяжелеющий солнцеворот.
Даже ты. утомленный от стужи.
В городском задыхаясь плену.
В голубой распластавшейся луже
Удивленно заметил весну.
И опять велика и бессонна
Исступленная гулкость ночей.
От больного трамвайного звона.
От мятущейся грусти твоей.
И опять задрожит у запястья
Кровь живым воскрешенным крылом,
Чтоб к почти небывалому счастью
Через сон полететь напролом.
Но так мало от счастья осталось
В зацветающем шуме, и вот:
Поцелуй и большая усталость
У распахнутых белых ворот.

От нежности тяжелой не уснуть
Всю ночь. Не думать и не ждать рассвета.
Пусть молодость еще одну весну
Встречает звонким исступленным цветом.
Мы не услышим. Мы еще пьяны
Разлуки изнуряющим дурманом,
И голос искупающей весны
Взывает поздно или слишком рано.
Спокоен сон не полюбивших нас.
Мы промолчим, не назовем их даже.
Мы скроем пустоту бесслезных глаз
И душ самодовлеющую тяжесть.
И будет ночь пустынна, ка к всегда.
На сквозняке больших бессонных комнат.
Когда любовь нахлынет, ка к вода,
И нас утопит в нежности огромной.

405

Я — случайная гостья в веселой студеной стране.
Осыпаются ровные дни голубым снегопадом.
Рассыпается ночь в переливчивом звоне саней.
Поцелуй на морозе, и сторожа крик за оградой.
Цепенеют и кружатся мысли в веселом снегу.
Это было когда-то. И так ж е белеют равнины.
Церкви купол из ваты, и дрожь застывающих губ.
Мягкий скрип половиц, и трескучая печка в гостиной.
Это — то же, что детские звонкие сны до утра,
Окон белый узор. Перекличка пронзительных галок.
Если это и сон, — все равно; это было вчера.
Счастье, здравствуй! — Я здесь, и тебя я узнала.

С ЕРГЕЙ

рдф А Л О В И Ч

Кругом поля и роща за рекою,
На много верст другого нет жилья.
Над крышей только небо голубое,
А под ногами мягкая земля.
Пред домом дуб, старей и выше дома;
Три комнаты под низким чердаком;
Такая тишина, что с дальнего парома
Мне кажды й окрик слышен и знаком.
Проходят дни чредой однообразной
Без торопливой, хмурой суеты,
И все мои заботы и соблазны
В саду, где птицы, фрукты и цветы.
А в непогоду, если ломит кости,
По вечерам и в тихий час ночной
Из шкапа книж ного выходят гости
И о своем беседуют со мной.
Милы мне сказки о любви и славе,
Но сказки не нарушат мой покой.
Так счастлив я, что не могу представить
Иную жизнь, счастливее такой.
Но если б явью стали эти бредни.
Как скоро наступил бы — знаю я —
Тот день, когда б я ж аждал, чтоб последним
Он был из дней такого жития.
П ариж
1923

Я устал — слова сказались сами,
Это страшно, внять еще страшней.
Но гудит земными голосами
Дальний хор моих забвенных дней.
Так привычны стали мне поминки.
Точно мертвых больше, чем живых;
Замечаю тонкие былинки,
А дубов не вижу вековых.

407

И на что мне пышность долголетий,
Медный звон во все колокола,
Если вечность — луч, пронзивший сети,
Или быстрый зов из-за угла?
И не только ни жене, ни брату
Не понять, но сам не разберу,
За какую призрачную плату
Я служ у нездешнему добру.
П ариж
1924

Люблю уют жилых покоев,
Ковер шершавый на полу.
Узоры выцветших обоев
И кресло низкое в углу;
На тахте мягкие подушки,
На полках книги; по столам
Разбросанные безделушки. —
Весь этот скарб и этот хлам.
От жизни долгой и упорной,
От чинных радостей и бед,
Как некий лик нерукотворный.
Остался всюду блеклый след.
Но знаю я часы иные,
Когда под небом голубым,
Неотвратимые, немые.
Предметы тают, словно дым:
Клубятся каменные стены.
Струится под ногами пол.
И стол, такой обыкновенный,
Уже совсем не прежний стол;
И сразу все, что было мило.
Ненужным станет и чужим:
Протяжный зов автомобиля
И гул над городом большим;
В толпе лицо на миг родное.
Любовь сулящий трепет век,
И ласковый уют покоев,
Где жил и умер человек.

400

Всему, что есть, я знаю цену.
Но эту дикую игру
Люблю ка к светлую измену
Земному, темному добру.
П а риж
1925

Не верь свидетельствам простым
Ни рук твоих, ни глаз, ни слуха...
Над крышей вьется легкий дым,
Ж уж ж ит за плотным ставнем муха;
Потертый кожаный диван
Просторней и свежей постели,
И пыльный томик — Мопассан —
Лежит нетронут две недели;
Усадьба спит попденным сном,
И лишь порой, неугомонный,
Мальчишка тонким голоском
С реки пронзает воздух сонный.
Все это было много раз
И так привычно, так знакомо;
Но стали сказкою для нас
Заглохший сад со старым домом.
Не верь ни слуху, ни глазам:
Улики нет былому мигу;
Мы жизнь читаем по складам,
Как дети маленькие книгу;
И лишь иным бывает знак
И явен темный лик мгновений.
Как обнажают наш костяк
Лучи высоких напряжений.
Париж
1925

С Е Р ГЕ Й
РАФАЛЬСКИЙ
ВЕРСАЛЬ

Над Версалем зеленеет небо —
осень...
Как всегда —
я здесь прошедшим пьян...
Как всегда —
скучая на откосе,
мраморная Геба
свой фиал с амброзией подносит
жвачным толпам праздничных мещан.
О. Европа!
Нежная царевна,
что ломала бровки мукой гневной,
покоряясь дерзкому Быку,
а потом божественным наследьем —
в пляске муз и в боевой крови —
показала всем земным соседям,
что достойна Зевсовой любви...
А теперь
—
дебелотелая,
сытая, умелая
(и всегда с клиентом начеку),
седину замазав рыжим цветом,
в лаковых копытцах ковыляя,
в парке предков празднично гуляешь,
соблазняешь перецвелым бабьим летом
и трещишь сорокой на суку...
И на фоне садов раззолоченных
средь единственных, ка к Джиоконда, куртин —
оскорбительнее пощечины
господин,
манекен с несложным механизмом,
с бутербродным радикал-социализмом
твой супруг —
свободный гражданин!
Для него ль в тысячелетьях жили
гордые, как из огня литые, —
возводили на зеленом Нипе
царские громады пирамид,
уносили чуда золотые
из заклятой рощи Гесперид,
тесным строем в мире шли герои,
Одиссей, отплыв от пепла Трои,
всех морей глухую мерил синь,
пел Гомер, рассказывал Виргилий,

410

Фидий в мрамор обращал богинь,
сказочно мерещилась Эллада
снам гиперборейского номада,
и щитом спартанским Фермопилы
пред Царя Царей несметной силой
запирал бесстрашный Леонид,
Цезарь ждал зарю кровавых Ид,
и в снегу, медвежьей силе рад.
бородатый скиф сажал на вилы
славой избалованных солдат?..
...Над Версалем вечереет —
осень...
В аллеях —
листья шуршат, ка к ушедших шаги...
И кажется, что на откосе
веером веет...
Не украшай бытия и не лги!
Это ветер вздымает и носит
бумагу от бутербродов —
мирное знамя свободных народов...
И трудно поверить, что есть еще в мире герои,
ныряющие в косматое море, чтоб помочь
потерпевшим крушение,
что петчики задевают горы иразбивают
аппараты на глетчерах,
чтоб спасти альпиниста без сил,
и что даж е в сиянии этого вечера
где-то уж е прозябают, ка к зерна
в подземном покое,
участники небывалого приключения
на планетах, которых еще телескоп не открыл...
Трудно поверить!
Что дым в бесконечность,
вечер осенний уходит прочь...
И вот уж е падает ночь
пустая, ка к вечность.
где ни в одном окне свет не горит.
в паркете квадрат ни один не скрипит,
даж е не бродит бесплотный дух,
не шебаршит и голодная мышь —
мир нем —
мир глух —
мертвая тишь.
Вечная память всем!..

...Но. как жестокое, кровью налитое око,
смотрит с Востока
Звезда Рока...

МЕТА
РООС

Лампадка теплится пред древнею иконой,
И теплый свет ее по горнице разлит,
Июльский вечер с сердцем говорит,
И монастырские плывут и тают звоны.
Кругом покой, и я совсем одна,
И тишина в мою нисходит душу.
Ее ни пением, ни словом не нарушу,
Вечерним светом радостно полна.

Все та же аллея, и тот ж е на ней
Переплет знакомых теней,
И тот же высокий, темный забор
Скрывает от глаз простор.
И так же стоят и покорно горят
Фонари невеселые в ряд,
И снова безлунная тянется ночь.
И никто не может помочь.

ВЕЧЕР

Лиловый залив и закат багряно-лиловый.
Все движения туч повторяет мерцание вод.
И, быть может, близость любви
предчувствуя новой,
В белой лодке задумчиво девуш ка песню поет.
Гаснут краски на небе, и воды тихо тускнеют.
Закатилось усталое солнце за дальний лес.
Возвращается к берегу лодка, и следом
за нею
Лентой розовой тянется волн вечерних разрез.

412

В ПОЕЗДЕ
Мяч взлетает в руках Навзикаи.
Ю. Терапиано

Струны телефонных проводов
Тянутся, плывут, текут навстречу.
Плавной убаюкивает речью
Стук колес, как ряд знакомых строф.
Клонится устало голова.
Ветер нежно волосы ласкает...
В памяти всплывает: Навзикая,
Мячик и зеленая трава.
Вижу в полусказочной стране
Солнцем озаренную поляну.
Эта строчка из Терапиано
Позабытый мир открыла мне.
Вспоминаю: да. давным-давно
Это было. Смутно вспоминаю.
Я ловила мячик Навзикаи...
Может быть, она и я одно...

Г. Р О С И М О В
(Ю РИЙ
ОФРОСИМОВ)
Миги — белые птицы
В опрокинутом небе-чаше...
Радость так редко снится!
Разве надо стыдиться.
Что светятся души наши?
— Радость простится.
Но одно без названья — забыть
То, чем так больно, так надо жить —
Белую церковь, нескошенный луг,
Хмурые лица и песни неконченной звук,
Пыль по дороге, березы сухие,
Косоглазые, вросшие хаты —
Все. что звалось когда-то
— Россия.

Упорный сон все чаще снится.
Взметая душу резче слов —
Летят испуганные птицы
От искр взмаяченных костров,
И бесконечны вереницы.
И бесконечен стынет зов...
Я не видал упорней снов —
Страшнее могут ли присниться? —
Ведь это мы летим, к а к птицы.
От искр взмаяченных костров.

Значит, не все распято? —
Сегодня чужая Москва
Почтит Твою память свято.
И Твои прозвучат слова.
Значит, что-то осталось
Меж ними и нами здесь —
И мы твердим сквозь усталость
Твою извечную весть.
Лишь на миг меж ними и нами
Ты возникнешь, как белый флаг,
И вздохнем одними словами
Я и мой непростимый враг.

414

А назавтра все то же. то ж е —
Не забыть... не простить... О, нет! —
И опять на рычанье похожи
Вскрики немых газет.
Ты пройдешь. Не с нами, не с ними.
Взметнется седая бровь.
Сохранили великое имя.
Потеряли простую любовь.
• • •
В моей шарманке скрипучей
Есть один напев неизменный,
Сердце способный замучить —
О весне, ка к радость, нетленной.
И вижу слепыми глазами
В тоске и в темном бессилье,
Что у всех за кривыми плечами
Расцветают белые крылья.

• • •

За пределом небесной черты
По лужайкам ходят святые.
Голубеют восторгом цветы,
Как глаза влюбленных впервые.
Под кустами у райских дорог
Херувимы прозрачно дремлют —
Отчего ты не видишь, Бог,
Как Твою распинают землю?

• • •

Встретились, как обычно.
У пестрой, рекламной тумбы,
Резали глаз непривычно
Осенние смятые клумбы.
Ветер у перекрестка
Разметал листки и плакаты.
Я чувствовал больно и жестко
Невозвратимость утраты.
Звон церкви, густой и тяжелый,
Запутался в редкой листве.
Ты сказала: — Точно в Москве.
Когда звонят у Николы.

415

Мы с тобою все те же...
Только взоры осенней,
Только встречи все реже,
Меньше в речи движений.
Ветром листья сбивало.
Тени тучи сгустили.
Ты с улыбкой сказала:
— Мы когда-то любили.
Где-то поезд аукал.
Рельсы чуть напевали.
Дятел в дерево стукал
Да цикады трещали.
Что же, жизни уступим,
Ведь конец неизбежен —
Мы с тобою все те же —
Только больше не любим.

ИРИНА
САБУРОВА

Быть может, в Конго — или в Аргентине
В чужой толпе услышу тихий смех
И сразу вспомню: этот вечер синий,
Твое лицо — и снег, и снег, и снег!
Быть может, в Чили — или в Парагвае,
Или в родном, единственном краю
Любимый голос спросит: "Не узнали?"
И я отвечу: "Нет. не узнаю ".
Но все-таки — где б ни было на свете,
Но этого — среди всего о всех —
Я не забуду: наших улиц ветер,
Твое лицо — и снег, и снег, и снег!

...И почтальон забыл дорогу к дому,
Но письма получаешь от друзей.
О том, что жить, конечно, тяжелей,
И что один, конечно, враг другому.
Но есть письмо, которого не ждешь.
Так — есть слова, но их никто не слышит.
Так письма — есть. Их только не напишут.
И счастье — есть. Но только — не найдешь.

Горит румяным яблоком заря,
В осеннем небе гаснет понемногу.
Скользит вдоль окон, в вечер октября
От фонарей зеленая дорога.
Как много значат вспышки на пути
Огня в окне. В глазах. Хотя бы в мыслях.
Как было б трудно без тепла пройти
Сквозь холод жизни, разума и чисел!
Горят огни в раздвинутых путях.
Как боль горит и ж ж е т под левой грудью!
И я боюсь канунов декабря.
И холода, который еще будет.

Заказ N9 345

417

Одиночество, это: мысли.
Произносимые вслух.
Скользящий снег или листья,
Касающиеся, как друг.
Умиротворенность раздумий
И даж е счастья кусочек:
Одинокий человек — умный.
Знает — и ничего не хочет.

Упасть и не подняться. Не могу
Идти я больше. Господи, помилуй!
Я думала, что память сберегу,
А я и память вынести не в силах.
Запуталась. Разбилась. Не дано
Ни жить самой, ни жизни дать другому.
Какою бы дорогой все равно
Мне не идти — я не дойду до дому.
На всех путях поставлены кресты.
На всех крестах прибито слово "милый"
Гвоздями в сердце. Господи, хоть Ты,
Хоть не меня, кого-нибудь помилуй!

Могла бы рассказывать много
О том, как зеленый мир
Учил меня верить в Бога,
И жить, и любить учил.
Яснее всех философий,
Прекрасней, быть может, любви,
Моя синеокая осень.
Лесные молитвы твои!
Но тем. кто на камне вырос,
Цветы — это лишний хлам.
Те петь не пойдут на клирос
В самый весенний храм.
А те, кому радуга в небе —
Самый крепчайший мост,
Кто знает не цену о хлебе,
А поле в цветах, где он рос, —
Те знают, кто создал листья,
И как в тишине трава
Иначе врастает в мысли,
И им не нужны слова.

ИВАН
САВИН
Помните? Хаты да пашни.
Луг, да цветы, да река.
В небе, как белые башни.
Долго стоят облака.
Утро. Пушистое сено
Медом полно. У воды
Мельница кашляет пеной,
Пылью ж емчужной руды.
Помните? Вынырнул вечер,
Неповторимый такой.
Птиц многошумное вече,
Споря, ушло на покой.
Тени ползут, ка к улитки.
В старом саду. В темноте
Липы шуршат. У калитки
Странник поет о Христе.
Помните? Ночью колеса
Ласково как-то бегут.
Месяц прищурился косо
На полувысохший пруд.
Мышь пролетела ночная.
Выплыл из темени мост.
С неба посыпалась стая
Кем-то встревоженных звезд...
1924

НА САЙМЕ

Чего здесь больше, капель или игл?
Озерных брызг или сосновых хлопьев?
Столетний бор, ка к стомачтовый бриг,
Вонзился в небо тысячами кольев.
Сбегают тени стрельчатой грядой
На кудри волн по каменистым склонам,
А лунный шар над розовой водой
Приколот одуванчиком зеленым.
Прозрачно дно. Озерные поля
Расшиты желтыми шелками лилий.
Глухой рыбак мурлычет у руля
Про девушку, которую убили.

419

В ночную воду весла уронив,
Дремлю я. сердце уронив в былое.
Плывет, весь в черном бархате, залив
И. все в огнях, кольцо береговое.
Проснулся ветер, вынырнул из трав,
Над стаей туч взмахнул крылом незримым...
И лунный одуванчик, задрожав.
Рассыпался зеленоватым дымом.
1925

У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ
И. Бунину

По дюнам бродит день сутулый,
Ныряя в золото песка.
Едва шуршат морские гулы.
Едва звенит Сестра-река.
Граница. И чем ближе к устью,
К береговому янтарю.
Тем с большей нежностью и грустью
России "здравствуй" говорю.
Там за рекой, все те же дюны.
Такой же бор к волнам сбежал,
Всё те же древние Перуны
Выходят, мнится, из-за скал.
Но жизнь иная в травах бьется,
И тишина еще слышней,
И на кронштадтский купол льется
Огромный дождь иных лучей.
Черкнув крылом по глади водной,
В Россию чайка уплыла —
И я крещу рукой безродной
Пропавший след ее крыла.
1925

НИКОЛАЙ
СВЕТЛОВ
ЦВЕТОК В АН- XАО
И з кит айской философии

Дивный цветок есть в роскошных долинах Китая,
Юный и нежный, чудесный дар светлого рая.
Благоухая тончайшим святым ароматом.
Радует глаз он своей неземной красотою.
Люди цветок тот чудесный назвали "Ван-Хао"...
Радуйся, смертный, на чудо земное любуясь.
Воздух, цветком опьяненный, восторженной
грудью вдыхая!
Радуйся, смертный!.. На быстрых фантазии крыльях
В светлую высь далеко улетаешь ты в грезах
прекрасных,
В волнах эфира качаясь, баю каясь музыкой неба.
Смертный!.. Но только коснись дерзновенной рукою,
Только сломи стебель нежный бутона Ван-Хао, —
Диво чудесней увидишь ты. ужасом вдруг
пораженный:
Жизни и сил. красоты неземной, счастья светлого
полный,
Сладость дающий, таящий могучие чары,
Вмиг умирает цветок... Лепестки, загибаясь, сереют...
Молодость, прелесть, волшебные силы и чары. —
Все покидает Ван-Хао... И вот, он уж е бездыханный
Серый бесцветный комок, смерти и тления символ...
"Страсти подобны Ван-Хао" — так некогда молвил
Конфуций,
Древний китайский мудрец, седовласый почтенный
философ.
Страсти красивы, пьянящие сладостью мига;
Страсти могучи, манящие взор истомленный;
Непоборимы — в своей чудодейственной власти.
Но безобразны, бесцветны, мертвы и сухи
Кажутся вдруг они нам, лишь блаженством
их сладким упьешься...

Будто с небесных высот вновь слетишь
в царство зла и порока.
Да. наши страсти земные подобны расцветам Ван-Хао!

421

ОДИНОЧЕСТВО

Я влюбился в одиночество,
В волю вольную мою.
Я иду, — куда мне хочется.
Что мне хочется — пою.
Всюду — в городе, в пустыне ли,
Я — свободный человек.
Даже годы не накинули
На глаза суровость век.
Полюбил я грусть туманную,
Не отдам за миллион.
В высь, лучами осиянную,
Взор мой вечно устремлен.
Я живу в несуществующей
Ярко-сказочной стране,
Где летает мой ликующий
Дух на розовом коне.
И таю мечту заветную.
Что скопляются в тиши
Драгоценности несметные
В звучной пропасти души,
Что недаром в мгле безрадостной
Я пройду свой долгий путь.
Что своею песней благостной
Помогу кому-нибудь.

ИГОРЬ
северянин

НЕ УСТЫ ДИСЬ...

Не устыдись, склонив свои колени,
Благодарить в восторге небеса,
Что зришь еще один расцвет сирени
И слышишь птиц весенних голоса.
Земля цветет, вчера еще нагая,
Цветет душа, ее цветам внемля.
Нисходит в сердце радость всеблагая.
Ценней бессмертья — смертная земля!
Один лишь раз живя на этом свете
И ощущая землю только раз,
Забудь о судьбах будущих столетий:
Вся жизнь твоя — в лучах раскрытых глаз!
1926
НА МОНАСТЫРСКОМ ЗА КА ТЕ

Если закат в позолоте.
Душно в святом терему.
Где умерщвленье для плоти
В плоти своей ж е возьму?
Дух воскрыляю свой в небо...
Слабые тщетны мольбы:
Все. кто вкусили от хлеба,
Плоти навеки рабы.
Эти цветы, эти птицы,
Запахи, неба кайма,
Что теплотой золотится,
Попросту сводят с ума...
Мы и в трудах своих праздны, —
Смилуйся и пожалей!
Сам ты рассыпал соблазны
В дивной природе своей...
Где ж умерщвленье для плоти
В духе несильном найду?
Если закат в позолоте —
Невыносимо в саду...
1927

423

ВСЕ ОНИ ГОВОРЯТ ОБ ОДНОМ
С В Рахманинову

Соловьи монастырского сада,
Как и все на земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада
И что эта отрада — в любви...
И цветы монастырского луга
С лаской, свойственной только цветам,
Говорят, что одна есть заслуга:
Прикоснуться к любимым устам...
Монастырского леса озера,
Переполненные голубым.
Говорят: нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен и любим...
1927
ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Десять лет — грустных лет! — как заброшен в
приморскую глушь я.
Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп.
Десять лет — страшных лет! — удушающего
равнодушья
Белой, красной — и розовой! — русских
общественных групп.
Десять лет! — тяж ких лет! — обескрыливающих
лишений,
Унижений щемящей и мозг шеломящей нужды.
Десять лет — грозных лет! — сатирических строф
по мишени
Человеческой бесчеловечной и вечной вражды.
Десять лет — странных лет! — отреченья от многих
привычек,
На теперешний взгляд — мудро-трезвый —
ненужно-дурных...
Но зато столько ж лет рыб, озер, перелесков, и птичек,
И встречанья у моря ни с чем не сравнимой весны!
Но зато столько ж лет, лет невинных, как яблоней
белых
Неземные цветы, вырастающие на земле,
И стихов из души, как природа, свободных и смелых,
И прощенья в глазах, что в слезах, и — любви на челе!
1927

424

В ДЕРЕВУШ КЕ У МОРЯ

В деревушке у моря, где фокстрота не танцуют,
Где политику гонят из домов своих метлой,
Где целуют не часто, но зато, когда целуют,
В поцепуях бывают всей нетронутой душой;
В деревушке у моря, где избушка небольшая
Столько чувства вмещает, где — прекрасному
сродни —
В город с тайной опаской и презреньем наезжая
По депам неотложным, проклинаешь эти дни;
В деревушке у моря, где на выписку журнала
Отдают сбереженья грамотные рыбаки
И которая гневно кабаки свои изгнала,
Потому что с природой не соседят кабаки;
В деревушке у моря, утопающей весною
В незабвенной сирени, аромат чей несравним, —
Вот в такой деревушке, над отвесной крутизною,
Я живу, радый морю, гордый выбором своим!
1927
ОТРАДА ПРИМОРЬЯ...

Изумительное у меня настроенье:
Шелестящая чувствуется чешуя...
И слепит петухов золотых оперенье...
Неначертанных звуков вокруг воспаренье...
Ненаписываемые стихотворенья...
— Точно Римского-Корсакова слышу я.
Это свойственно, может быть, только приморью.
Это свойственно только живущим в лесу.
Где оплеснуто сердце живящей лазорью,
Где свежаще волна набегает к подгорью,
Где наш город сплошною мне кажется хворью,
И возврата в него — я не перенесу!..
1927, март

В ГИЧКЕ

Речка, от ветра рябая,
Качкою гичке грозит.
Гичка моя голубая
Быстро по речке скользит.

425

Вдоль уводящих извилин
Встал увлекающий лес.
Весело, как в водевиле,
Плыть по воде на Земле.
В озеро к ночи въезжая —
В глаз голубой Божества. —
Шепчешь: Земля — не чужая:
Здесь я и раньше бывал...
Все мне знакомо земное
В дымке особой земной:
Озеро ли голубое,
Взгляд ли очей голубой,
Лодочка ли голубая,
Голубь ли в голубизне
Неба, где грусть колебала
Душу и мертвый грустнел...
1927

ВАЛЕНТИНА
СИНКЕВИЧ

ПЛАЧ ПО ЗВЕРЮ

Ночь наступает рано.
Но может быть еще быть
запахам дня...
Г де-то несется ветер
и лай по травам,
юный ветер и лай
по весенним травам,
не защищающим жизнь.
Ты уходишь туда,
где воздух непонятного
звука и запаха, —
будто спрятанный день.
Ты уходишь к другому огню —
туда, где нет моего голоса,
туда, где нет человека
и нету зверя,
а есть тишина,
в которую ты веришь,
вечная тишина,
в которую веришь.
Ты убегаешь туда.
Я закрываю глаза,
боясь высоты твоего бега.
Огромный земной хлеб
моей нежности,
кормивший тебя на земле
горит.
И пепел стелется по травам.
Ты там, где меня нет.
И дом засыпает один,
смутно помня
запах бега, травы и листьев,
запах земли, и солнца, и тени,
запах времен года,
и запах твоего имени.
Я называю его.

Но ты не слышишь меня.

427

ПРИ СВЕТЕ ЛАМ ПЫ

Лампа еще горит, но осень у ж е посетила мое тело,
и листья падают, и на деревьях не горят.
А в тесном доме моем, когда лампа над книгой
горела,
я прислушивалась — что твои мысли мне говорят.
Тесно жить нам вдвоем, говорили они. Тесно.
День святой Валентины — день рожденья твоего
стиха.
Мы с тобой одной крови, но все же из разного
теста —
только мало от святости — больше у нас от греха.
В тесном доме моем лампа горит ночами...
Старая мебель, книги и соломенный матрац —
тот, из детства. — в моем кошмаре все вверх ногами —
то всппывает замок, то какой-нибудь Алькатрац.
А лампа горит. И рука выводит вот эту строчку.
Мысли твои говорят, что ничего уж е не спасешь.
Будто бы перед казнью — на груди ты рванул сорочку
и кто-то из-за голенища вытаскивает острый нож.
Но все это бред. Вот мои книги — они со мной от
самого детства.
Когда рушилось все — на ш каф у в коробке
прятали фамильные образа.
В тесном доме моем книги со мной, когда никуда
не деться,
когда светит солнце, а кажется будто бы
разыгралась гроза.
В тесном доме моем картины шепчутся ночами —
может быть, они слышали твои мысли и волнуются
о моей судьбе,
и стараются усыпить меня красочными своими
речами,
в которых столько неправды, красивой неправды
о тебе.
Когда я пряталась в погребе и бежали чужие солдаты,
предвещая путь на Запад, откуда не возвращаются
поезда...

Вспоминается многое при свете лампы, но
забываются яйца и даты
и забывается, с какими сповами рифмовалась
настоящая беда.

В тесном доме моем находят приют звери и люди,
книги с твоими картинами знают неведомую нам
ворожбу.
Пусть говорят твои мысли, что в будущем ничего не
будет.
Все справедливо. И я благословляю свою судьбу.

ПОРТРЕТ

Я насильно вдвинута в эту тяжелую раму.
Я красивым пятном вишу на стене.
Здесь я живу, переживая странную драму —
в этой комнате, в этом городе, в этой стране.
Меня создал художник, списывая с нарядной дамы —
мертвой, только говорить и двигаться умела она.
А я живая — с понимающими и видящими глазами,
но на безмолвие и неподвижность обречена.
Кто дал ему право на это. дал живые тона и краски?
Знает ли он. как кровь моя кипит на холсте?
Он при мне обо мне говорил нелепые сказки
про пюбовь, про искусство, о недосягаемой их высоте.
Все это бред. Сам художник не верил в это.
Был он ж есток и лжив Но умел творить чудеса.
Вот и создал меня. Я живу — которое лето! —
Я смотрю на все, не в состояньи закрыть глаза.
Я кляну его, ночью не давая ему покоя.
Он кошмарные видит сны, предо мной ощущая вину.
Я его вдохновенье, двигаю его послушной рукою...
Все же он спит, а я никогда не усну.
Мне годами висеть в этой тяжелой раме.
Он умрет, а я еще долго буду жива —
сотворенная им в трепетной красочной гамме,
с неподвижной рукой, пежащей на кружевах.

ПАМЯТИ ПОГИБШИХ

Где-то в небе несколько страниц
Исписала гибель до конца.
Молчаливая угрюмость лиц...
Скованные холодом сердца...
И тянулся лентою обоз
Ледяной, застывшею тайгой.
Хоронили мертвецов без слез
Под снегами чащи вековой.
Горе тем, что не смогли дойти!
Горе тем, кто выбился из сил!
И росли бессчетно на пути
Снеговые насыпи могил...

Прекрасный слог старинного стиха,
Войди в мои тоскующие строки,
Пусть будет песнь размеренно тиха,
Как шепот звезд, ка к шелест трав далеких.
Чеканность строк, тоску переборов.
Поможет жить надменно и спокойно.
Есть много тайного в размере строгих слов.
В напеве и пленительном, и стройном.
Не сможет жизнь их силу сокрушить,
И горести напевность не изменят.
И в панцирь творчества отчаянье души
Оденут дни великих искуплений.
Все выстрадать, все вынести, ка к Рок,
Дарованный во имя жизни свыше.
И перелить в созвучья строгих строк,
Чтоб слышал тот, кому дано услышать.
Во имя творчества я ж изнь свою люблю
И одинаково приемпю радость с горем,
И улыбаюсь сумрачному дню
Улыбкой, равной смелости героя.
А если радость тихо, не спеша,
В окно заглянет таинством волшебным,
Сорвется гимном радостным душа,
В стихи мои непобедимым звоном.

Еще полет. К созвездьям... за созвездья,
В безбрежности небесной глубины.
Пытливости и смелости наследья
От Атлантиды духу вручены.
И дерзкий ум стремится за пределы
Земных миров, туда, где Млечный Путь.
Туда, где наше невесомо тело
И только цифры значат что-нибудь.
И страха нет, что в мире вычислений
Нарушена какая-то черта:
К четвертому приблизясь измеренью,
Вдруг станет тленной лучшая мечта.
И чем мы ближе к этой тверди синей,
Раскинувшей свой полог над землей.
Тем удаляемся мы дальше от сэятыни,
От сокровенной тайны вековой.
За дерзостью полетов к достиженьям,
За эрой новой, созданной умом,
— Теряем мы великое значенье
Небес, чьей милостию мы живем.

КИРА
С ЛА ВИ Н А
ДЕНЬ ПОМИНОВЕНЬЯ

Идут... вместо ног — деревяшки.
Идут... в волосах седина.
Друг Другу кивают ф ураж ки —
"Здорово, браток, старина!”
Трясутся обрубки, — не руки,
В их черных, пустых рукавах.
А кто-то про жгучие муки
В пустых повторяет словах.
Но снова, ка к водится, страны
В сраженье отправят солдат.
Другие пойдут ветераны
На новый военный парад.
И будут мириться державы
И снова к войне призывать
За землю, за право, за спаву
Опять, и опять, и опять...

Весна — в календаре, но стужа — за окном.
Вернулся ты опять, настойчив, свеж и молод,
Но мне весенний пыл так хорошо знаком.
И так давно знаком мне твой осенний холод.
Апрельская любовь, — ты не был верен мне,
Мои же чувства все в одном костре сгорели.
Зачем же ты теперь в восторженном огне
Предстал передо мной, и, ка к назло, в апреле!

У ДЕТСКОЙ ПЛОЩ АДКИ
Ты еще играешь в куклы, деточка,
Роешься лопаточкой в песке,
А потом наденешь ты, Анеточка,
Туфли на высоком каблуке.
Станешь ты блондинкой из брюнеточки.
Ради моды брови подведешь,
И за бывшей маленькой Анеточкой
Будет увиваться молодежь...

432

Выйдешь замуж за дельца, аптекаря
Или адвоката средних лет,
За врача, механика иль пекаря,
Будешь шить, стирать, варить обед...
Недуги, болезни, неурядицы
Выплывут из жизненных пучин,
А потом все временем загладится,
Кроме мелких складок и морщин.
Ты пока играй и смейся, деточка,
И не знай ни горя, ни тоски.
Как прелестны: платьице, береточка.
Туфельки и светлые носки!

НЕЗНАКОМЕЦ

Он подал мне бокал с вином
И весело сказал:
"Забыть поможет о былом
Сверкающий бокал. —
О том. что дорого тебе.
Чего нельзя вернуть.
В страницу о своей судьбе
Ты можешь заглянуть".
Я залпом выпила вино
В туманном полусне,
И вдруг ушедшее давно
Приблизилось ко мне.
Я крикнула: "Зачем ты лгал? —
Видения не те!"
Но тот. кто подал мне бокал,
Растаял в темноте.

Жара. Накаленные плиты.
Вагон для курящих. Гудки.
Нет места, и нА пол сердито
Бросают матросы мешки.

И снова летишь почему-то,
И снова — не зная куда...
Дареного счастья минуты
Уносят во тьму поезда.

433

Я иногда забываю —
Все мы должны умереть...
Я хорошо понимаю —
Всё-таки нужно гореть,
Всё-таки нужно стараться
Что-то оставить другим.
Стоит ли нам сокрушаться?
Скоро и мы догорим...
Так ведь, наверное, надо
И все равно почему.
Я даже, кажется, рада.
Что никогда не пойму.

ВЛАДИМИР

с М ОЛЕНСКИИ
В томлении смертном, на смятой постели.
Хрипя, задыхаясь, томясь
От боли и страха... Но ангелы пели,
Над комнатой душной кружась.
Никто их не видел, и пенья не слышал
— Все знают, что ангелов нет —
Томилась душа и стонала все тише,
И гаснул за окнами свет.
Но ангелы пели, кружась над душою,
Целуя запекшийся рот,
О вечном блаженстве, о вечном покое,
О славе надзвездных высот.

Мы вышли ранним утром
С тобой из кабака,
Мерцала перламутром
И золотом река,
Звезда еще сияла,
С огнем зари борясь,
И алым отливала
У подворотен грязь.
И облако, укором,
Или надеждой мне.
Божественным узором
Летело в вышине.
И было в синей дали,
Прохладе и весне.
Все то. о чем мечтали.
Что видели во сне.

Лунного неба тоска и величье.
Девочки дикие очи...
Что-то есть легкое, синее, птичье
В этой пленительной ночи.
Что-то есть райское и угловатое
В детских плечах, и над ними
Медленно облако голубоватое
Тает в серебряном дыме.

435

СТАНСЫ

Закрой глаза, в виденьи сонном
Восстанет твой погибший дом —
Четыре белые колонны
Над розами и над прудом.
И ласточек крыла косые
В небесный ударяют щит,
А за балконом вся Россия,
Как ямб торжественный звучит.
Давно был этот дом построен,
Давно уже разрушен он,
Но, ка к всегда, высок и строен,
Отец выходит на балкон.
И зоркие глаза прищуря,
Без страха смотрит с высоты,
Как проступают там, в лазури,
Судьбы ужасные черты.
И чтоб ему прибавить силы,
И чтоб его поцеловать,
Из залы, или из могилы,
Выходит, улыбаясь, мать.
И вот, стоят навеки вместе
Они среди своих полей,
И. как жених своей невесте,
Отец целует руку ей.
А рядом мальчик черноглазый
Прислушивается, к чему —
Не знает сам, и роза в вазе
Бессмертной кажется ему.

Душа во мгле проснулась.
И заскулил щенок.
И в облаках метнулась
Луна, куда-то вбок.
И дож дик чуть закапал.
И мутной пеленой
Покрылся мир. заплакал
Младенец за стеной.

436

Какая в мире слабость,
Безвыходность, тоска..
Бредет по лужам баба.
Глядит на облака;
М ужик стругает палку
Зазубренным ножом,
Дымок струится жалкий
Над скудным очагом.
И то сильней, то тише
Дождь льется без конца
На серенькие крыши,
На нищие сердца.

Я знаю, Россия погибла,
И я вместе с нею погиб —
Из мрака, из злобы, из гибла
В последнюю гибель загиб.
Но верю, Россия осталась
В страданьи, в мечтах и в крови
Душа, ты сто крат умирала.
И вновь воскресала в любви!
Я вижу, крылами блистая,
В мансарде парижской моей,
Сияя проносится стая
Российских моих лебедей.
И верю, предвечное Слово,
Страдающий, изгнанный Спас,
Любовно глядит и сурово
На руку, что пишет сейчас.
Недаром, сквозь страхи земные.
В уж е безысходной тоске.
Я сильную руку России
Держу а моей слабой руке.
1955

ЮРИЙ
СОФИЕВ

Нас тешит память — возвращая снова,
Далекий друг, далекие года.
И кн иж ки со стихами Гумилева,
Мной для тебя раскрытые тогда.
И (помнишь ли?) далекие прогулки,
Наивно деревенскую луну.
Ночной экспресс, сияющий и гулкий —
Ворвавшийся в ночную тишину.
Ты помнишь ли? (банальные вопросы!)
Но сердце грустно отвечает: да!
Следя за синей струйкой папиросы.
Тебя я возвращаю без труда.
И в суете подчеркнуто вокзальной —
(Ты тоже помнишь небольшой вокзал.)
Сияют мне уж е звездою дальней
Лукавые и синие глаза.

Поговорим вполголоса о жизни.
Твоя рука лежит в моей руке.
Мы граждане ненайденной отчизны,
Которая нигде и вдалеке.
Да. да, конечно, надо жить и строить,
Бороться, верить, жертвовать собой.
Да. да, не только надо, но и стоит.
Но как же с грустью совладать такой!
Ведь самый верный друг тебя забудет.
Любимая предаст тебя с другим.
Из века в век — так было, есть и будет.
И что ж? — сознаемся, договорим.
И ты предашь вернейшую подругу.
И вот в какой-то день, в какой-то час.
Как тетива натянутая туго,
Вдруг сердце обрывается у нас.

438

Мы распрощались с другом на пороге.
— "До скорого!" И вот ночной Париж.
От прежнего — неповторимы, строги —
Остались только очертанья крыш.
И утомленный болтовнею праздной,
Отравленный вонючим табаком,
По этим улицам, пустым и грязным,
Иду я медленно домой пешком.
Как холодно! Лет семь каких-нибудь.
В такую ночь, каким огнем объята...
Постой, постой, друж ок мой, не забудь!
— В тридцать девятом, а не в сорок пятом.
И ржавый, одинокий лист, шурша,
Гонимый ветром, кружит по аллее.
Как страшно мне, что нищая душа
Еще при жизни холодеет.

Весенний день цвел свежестью чудесной.
Стакан вина и дым от папирос.
Под хриплый граммофон, прижавшись тесно,
Танцуют пары... а скрипучий воз
Два грязных буйвола влекут неспешно.
Дорога пыпьная уходит вдаль.
Еще не распускаются черешни,
Но розовый уж е цветет миндаль.
И ослика под турком в красной ф еске
Вдоль голубых маслин ленивый бег.
Дым от костра плывет над перелеском,
А на вершинах гор — февральский снег.
Где это было? В Греции. В те годы
Я много странствовал. Я молод был.
Сиреневые горы в час восхода
Над синим Геллеспонтом я пюбип.
Ах, я пюбип... и прошпое нежданно
Вдруг ож ипо за столиком кафе,
Чтобы в последней написать строфе:
— Земную жизнь любить не перестану.

439

СЕН-МАЛО

Древний, изъеденный ветром гранит.
Синь и воздушный простор океана.
Крест безымянный над морем стоит.
Мы на могиле Шатобриана.
Тяж ко ложились на узкие плечи
Гордость, тоска, одиночество, честь.
С этого берега в пасмурный вечер
Г нал его ветер куда-то — Бог весть.
Ты мне сказала, прервавши молчанье:
"Все, кто беду и нужду испытал.
Все, кто был послан судьбою в изгнанье,
Все, кто судьбою скитанья избрал,
Все, кто дорожною пылью дышали,
Ставили парус, садились в седло.
Все, кого солнце дорожное ж гл о —
Все эти люди нам братьями стали.
Кто-то им щедрою мерою мерил.
Каждого щедро бедой наградил.
В спящей Флоренции Дант Алигьери
Кутался в плащ и коня торопил"...
Ты оперлась на меня. Перед нами
Вспугнутой птицы сверкнуло крыло.
Дни эти стали сочтенными днями
В древнем разбойном гнезде Сен-Мало.

РЕКА

У ж е запутавшись в сетях,
Очередьми перебегая,
На запрокинутых огнях
Река плывет, как неживая.
Ей сквозь туман, ка к легкий бред.
Ей, сквозь вуаль недоуменья,
Наутро в пять, чуть брезжит свет
Уже шептать про наводненья.
Ей просыпаться, скажем, в пять.
Сквозь блеск и всхлип перемогаясь,
Ей про ненастье бормотать,
Свинцовым холодом вздуваясь.
Ей, спотыкаясь о мосты,
Под плеск ночных недоумений
Переворачивать листы
Несовершенных преступлений.
На черных сваях, наспех, вплавь,
Без оправданий, без допросов,
Пока пугающая явь
Не встанет призраком белесым.

ПУТЕШЕСТВИЕ

Любовь тоске наперекор,
Любовь отвергнутого брата,
Как бы позор — и не позор,
И чувств последняя растрата.
Когда на карте стынет — нет,
Но сердце бьется слишком точно.
И бред как будто бы не бред,
Как будто высчитан построчно.
Когда построчно вычтен румб.
Когда построчно вычесть надо
Тот путь — от пароходных тумб
До Сингапура и Канады.
Когда тот бред ясней, чем лет,
Чем лет причального каната,
Когда свое в конце возьмет
Неутомимая расплата.

КАФ Е

День ото дня и день за днем
Не разглядеть от дыма трубок,
За отуманенным стеклом
Нерасцветающих улыбок.
А это тьма газет — газет
Так злободневно торжествует.
Надежды нет. Исхода нет.
И слово молвлено впустую.
Молчат. Синеет потолок,
И звон сменяется шуршаньем.
Того гляди — и скрипнет блок.
И глянет пустота зияньем.

ФОНАРИКИ

Эти сумерки — черные с синим
И луна — неживая печать. —
За фонарным расцветом павлиньим
Мне живого лица не узнать.
И приходится верить, что тайна
В огоньках, фонарях — белизной
На гранит и чугун не случайно
Разливается светлой луной.
Ей сегодня легко и нарядно
(Ах, зачем обрывается нить
Этим вечером смутным и чадным)
В металлических луж ах светить.
Как в таком удержаться скольженьи?
(Синева, холодок, полет)
И каким запылал отраженьем
Электрической радуги взлет?
Ах, фонарики, — черные с синим
Ротой, в струнку — мучительный строй...
Здесь обряд ослепительных линий
Завершается мертвой луной.

Поворачивай дни покороче.
Веселее по осени стынь,
Ведь в холодные, ясные ночи
Выше звезды и горше полынь.

442

Если ходу осталось немного,
Если холодом вечер омыт —
Веселей и стеклянней дорога,
Как струна, под ногами звенит.
Не спеша в отдаленьи собачий
Вырастает и мечется вой,
И размах беспечальней бродячий
Под высокой, пустой синевой.
Все прошло, развалилось, опало
В светлой сырости осени злой
И взлетает последняя жалость,
Легче крыльев за бедной спиной.

Все ровнее, быстрей и нежней,
Все прилежней колеса стучали.
В голубом замираньи полей
Запах дыма и скреж ет стали.
В серебро уходящая мгла.
Лошадей и людей вереницы.
Брызги влаги на взмахе крыла,
Хриплый окрик разбуженной птицы.
Эта белая даль — не снежна.
Эти тени дорог — не бескрайны.
Оттого эта тайна нежна,
Что осталась, ка к тени, случайной.
Только музыка все слышней,
Только небо светлее и ближе
В голубом замираньи полей.
На разъезде путей, под Парижем.

...И вот упрямые топорщатся листки,
Клубится пыль, и сквозь нее мелькает
Кибитка древняя. Запарились коньки,
Ремянный кнут назойпиво кивает.
Возница моподой, а может быть, старик,
Не разберешь под пудрою дорожной, —
Мурлычет песенку... Так было исстари,
И так теперь, и будет непреложно.
А степь живет, колышется, звенит,
И зноем дышит грудь сторожевых курганов.
Вот жизнь! Вот край! Париж — твои огни,
Твой вечер — позднее...Там — предрассветно рано.
Из-под ярма, мыча, глядят волы.
Глубокий плуг ппастами режет землю,
Собаки серые первоначально злы. —
Такою я тебя, моя земля, приемлю.
Такой — не гордою... Широкою, как степь,
Глубокою, ка к омуты на Каме,
Распятою на буковом Кресте
При Императоре Великом Хаме.
Приемлю в сердце, попное тоски,
В горячей болью бьющееся сердце...
Европа — улица, холодные тиски.
Ты не для русского инаковерца.

БЕЖЕНКА

Быть вялой, непричесанной, больной,
Задерживать дыханье, — даж е в слове. —
Недоуменно подымая брови,
Глядеть часами в мутное окно.
Знать. — за спиной, как бы в подводном свете,
Измятая постель, залитый стол
И каменное дно, нечистый пол,
И больше ничего на этом свете.

К чему же песни, — светлый бред земли.
Навстречу сущему цветенье духа,
Когда неисцелимая разруха,
В изгнанья час взошла на корабли.
А прель 1930 г.

ГОРОДСКОЙ РАССВЕТ

Розовеют крыши,
Ясны небеса.
Раздаются тише
Мира голоса.
Фабрики дыханье
Не туманит взор.
Над толпою зданий
Раздался простор.
Будто нарисован
Городской пейзаж, —
Неподвижен, скован
Неуемный раж.
И душа вбирает.
Из-за влажных крыш,
Голубого рая
Утреннюю тишь.
1932
НЕНУЖНОЕ ЧУДО

И незачем и не к кому взывать:
Вокруг пустыня, голос мой негромок.
Мой странный стих не станет вызывать
Из забытья сомнительный потомок.
Куда ему — бедняге — до стихов?!
Дворянской музы голос непонятен...
Его челнок средь скучных берегов, —
Где радуга дрожит мазутных пятен,
Где шлак к воде спускается с горы
И свалка щедро воздух отравляет,
Его челнок не создан для игры.
Он не плывет, а только "доставляет"...
Куда? — Не знает бедный пассажир.,.
А наши кости обрастут цветами;
Аптекарь ими сдобрит эпиксир
И пысину засеет волосами.

445

РОЖДЕНЬЕ

Недели, месяцы молчанья
И, вдруг, из глубины волна, —
Косноязычного мычанья
И напряжения полна.
Рука сама еще не знает,
Какие выведет слова.
А в тайне сердца вызревает
Ни музыка и ни молва, —
Глухая песня — заклинанья —
Темна, пронзительно ясна —
Несбыточного обещанья
Обетованная страна.

Порой и зелень вешняя язвит,
И месяц жалит серебристо-серпный,
И даж е флейта, данная Эвтерпой,
Опущенные руки тяготит.
Да. тьму людской вражды, неправд, обид
Не побороть, ка к сил в себе не черпай!
О скрыться бы, ка к та луна в ущербы,
Как тот побег, когда в снегах он спит...
Но знаю, знаю тверже всяких истин:
Через неделю станет ночь светла.
А лес через полгода пышнолистен —
И вновь пойду я, мудро-весела,
В тот самый мир, что так мне ненавистен,
Навстречу жал и стрел, не помня зла.

НЕЗАБВЕННОЕ

Нет ничего-то милее мне
Отчизны и Друга крылатого...
Памятью верной лелеемы,
Манят они. раня и радуя.
Как бы забыть их пыталась я?
И ка к бы могла их отринуть я?
С этою страстью и жалостью
И сердце мое .было б вынуто...
Ах. хоть пред смертью послушать бы
Наш благовест, важный, малиновый.
Трельки жалейки пастушеской
И жаворонков, и малиновок...
Ах, повидать хоть глазочком бы
Покос наш цветасто-слепительный,
Ширь с голубыми лесочками,
Жар-купол на храме Спасителя...

Миром дохнуть бы и каш кою.
Костром и кадильными дымами...
Съесть хоть пол-ломтика нашего —
Ах! — черного хлеба сладимого...
И еще раз насмотреться бы
На Лик, что любила единственно
Там... и в Болгарии. Греции,
В дни сказки... и горестной истины...
Светлые веси московские
Да Лик тот с чертами медвяными
Ангела образ Рублевского —
Нет ничего их желанней мне.

ПОМИНАНИЕ

М ежду нами — им и мною — не было
Никогда и ничего.
Но вчера — заело звоном небо ли,
Запорхал ли снег наш — не нелепо ли?
Вспомнила его.
Под ф уражкой узкой ученической —
Лик нежданно-дорогой
Прелести иконной и девической
В кудрях светлых, взвеянных вакхической
Русскою пургой...
Смутно помню там, в его учипище,
Бал-концерт и выход мой.
Помню мчащийся автомобиль еще,
Где в какой-то радости бессилящей
Ехала домой...
Вся Москва, по-зимнему затейная,
Там. за стекпами, неспась, —
Инейная, бисерно-кисейная,
Мипая, узывная, увейная,
Закружапа нас!
Слишком пахло, видно, розой чайною
От букета и от меня,
Слишком встреча не была случайною,
Но пронзала нас с ним нежность тайная,
Дивно единя.

448

А потом, в дни, дышащие скверною,
Вдруг — письмо, ка к цветик лип,
Грустное. Руси и мне столь верное...
Ах! с тоски, от пули револьверной ли —
Знаю — он погиб.
Слишком чист он был в наш век разнузданный,
Мог ли зла он не робеть?
Жить бы ему послушником в пустыни,
Ельничком-березничком похрустывать
Да стихиры петь...
Но не знаю, взявши поминание,
Даже имени его.
Не было ж ни слова! ни лобзания! —
На земле двух бедных душ свидание...
Больше ничего.

Заказ № 345

С ТРАН Н И К

ТАЙНОДЕЙСТВИЕ

Когда мы улыбаемся соседу,
Иль машем поезду, бегущему вдали,
То это значит, — меж собой беседу
Два ангела на небе завели.
Но ангелов, в житейском беге нашем,
Мы замечаем лишь едва-едва...
Беседуют они, а мы — "платочком машем"
Иль говорим прекрасные слова.

ОТРЕШЕНИЕ

Нам всем дано оставить позади
Все то, что названо существованьем,
Забыть на час, на день свое дыханье
И только тишину беречь в груди.
И посмотреть на землю не спеша.
Порадоваться о земле немного,
И все иным увидеть на дорогах,
Как в первый раз увидела душа.

ВСТРЕЧА НА РОДОСЕ

Ветер запах моря к нам донес,
Что прошел чрез розовые зори.
Родос, это значит остров роз.
Остров зорь на дальнем море.
Нас привел сюда не старый спор
О кратчайшей к небесам дороге.
Мы пришли сюда от разных гор,
Чтоб, как братья, говорить о Боге

450

ПЕСНЬ НАЗАРЕТА

Если ходишь
Светлый дух
Не молиться
Но и жизнью

по земным дорогам,
в тебе самом — награда.
только Богу надо,
целой петь пред Богом.

Он — Отец. Неси Ему все раны.
Все счастливые свои мгновения, —
Слезы человечества и пенье
Одинаково Ему жепанны.

СУЩНОСТЬ ПО ЭЗИИ

И в тайну всего живого
Не в сипах проникнуть сами,
Мы зовем чудесное слово.
Начинаем писать стихами.
И мир открывается новый.
И жизнь, чем дальше, тем краше
Идет перед нашим словом,
Открытая словом нашим.

Поэзия — безмерность и покой,
Сияние и растворенье;
Она касается своей рукой
Миров неслышного движенья.
Она возникновенье бытия,
И песня, и любовь другая...
Но. влагу драгоценную храня,
Она в песках изнемогает.

ВЕЧЕРНИЕ ЗВЕЗДЫ

Вечерний мир. доверчивый и строгий.
М еж небом и землей сокрыл межу.
Остановился я среди дороги
И в звезды тихие гляжу.
Так строги, так доверчивы касанья
Моей земли — миров иных.
Любовь уж е поет последний стих.
И небо ей дает свое молчанье.

451

СНОВА УТРО

Много жалости и милости
В бледном небе надо мной.
Надо жить без торопливости
В неизбежности земной.
Листьев нежная сумятица,
Как дыхание земли.
И все тайны мира прячутся
Легким облаком вдали.

ЗЕМ ЛЯ

В каждом новом дне и годе
Есть безмерности река.
Все быстрее мир уходит
Легким дымом в облака.
И земля всегда на грани,
На отлете, без корней,
Словно ты последний странник,
Притаившийся на ней.

ЛЕОНИД
с Т РАХО ВС КИ Й
ОСЕНЬ

Кудрявит ветер порыжелый лист
И рвет, метет уснувшую дорогу.
А воздух ясен, воздух неж но чист,
Как утром детская молитва к Богу.
И звон шагов, и палки нервный стук
Не согласуются со всей природой.
И твой восторг, мой лучезарный друг, —
Последний крик отравленного года.

ОКНО

Вот так. бывало, у окна
И долго и напрасно
Она ждала. Была видна
Заря полоской красной.
И ветер легкий тихо пел
Одну и ту ж е песню.
И голос плакал и скорбел
О том, что кто-то не посмел
Устроить мир чудесней.

ПОРА

Разверстая длань тополей в небесах
Пророчит о будущем чуде,
Но бродят повсюду в полях и лесах
Животные будто ка к люди.
Не рано, не поздно, а в ведомый час
Господь обновит эту землю.
Вот солнца луч поздний над ивой погас.
А я шагу смертному внемлю.

О РОССИИ

Россию теперь не знаю,
Не знаю, кто в ней государь.
Поклоняюсь ж е ей, ка к Синаю
Поклонялись пророки встарь.

453

В слове этом звучанье такое,
Что, забыв земную юдоль.
Я во власть неземного покоя
Отдаю свою терпкую боль.
В странах с речью изысканно-острой
Я тоскую по русским словам,
По девичьим; как маки пестрым,
Утонувшим во ржи головам.
И прольется ли горечь гнева,
Разразятся ли тучи войной, —
Плодотворнее нового сева
Не сыскать в стороне иной.
И когда от безмерной муки
Потускнеют звезды вдали,
К ней протянутся робкие руки
Из концов истомленной земли.
Россию теперь не знаю,
Не знаю, кто в ней государь.
Поклоняюсь ж е ей, как Синаю
Поклонялись пророки встарь.

ГЛЕБ
СТРУВЕ
Ты легким поцелуем тронешь
Разгоряченные виски.
Ты руки медленно уронишь,
Как яблонные лепестки.
А я услышу т о т , упрямый,
Невероятный, легкий звук:
Дрожанье звезд вот тут, над самой
Дугойтвоих склоненных рук.
И я увижу, у предела,
Два белых ангельских крыла:
Душа опередила тело
И, легкая, осиротела
И, легкая, изнемогла.
1925
Париж
ЯНВАРС КИЙ СОНЕТ

Морозный день, чуть-чуть туманный,
Щекочет ноздри холодком.
Я еду медленно верхом.
Навстречу мне — закат шафранный.
Вчера был ветер: шалый, странный,
Он налетел в порыве злом
И тучи разметал крылом.
Как корабли в ночи обманной.
Но вот сегодня тишина.
Над дальней крышей столбик синий.
Чуть серебрит деревья иней.
Позванивают стремена.
Как дар нечаянный, чудесный,
Приемлю мир простой и тесный.
1925

Декабрь — и веянье весны.
Чуть золотом окаймлены
Края фисташкового неба.
Деревьев черных нагота.
Их трепетная пустота.
Волнует дух неизъяснимо.

455

Над крышей голуби кружат.
Их гам и голоса ребят
Звучат нестройно и нелепо.
И от самой себя душа,
Восторгом пустоты дыша,
Стремится прочь неудержимо.
1925
B ourg-la-R eine

Дерев неубранного сада
Томитепьная нагота.
Передвесенняя прохлада,
Предутренняя чистота.
В душе и в мире разлита
Такая терпкая услада,
Что мнится: вот в ворота сада,
Легко ступив из-за куста,
Пройдет любимая когда-то,
Подарит хладные уста.
Невыразимая отрада
Обымет сердце, и тогда
Мне станет ничего не надо,
Жизнь станет легкой навсегда,
Ажурной, как ветвей аркада,
Прозрачною, ка к пустота.
1927

Смотри: два ястреба круж ат над нами,
То возносясь, то упадая вдруг.
Душа, завороженная кругами,
Сама вступает в их волшебный круг.
И долго длится мерное круженье
Над странно-дивной и чужой землей,
Пока душа, во власти сновиденья,
Не обернется светлою звездой.
И вот, смотри: вверху, недостижима,
Земле чужая и земным делам,
Творя хвалу небесным серафимам,
Свершает путь по заданным кругам.
1947

456

Тонким кружевом кружится снег.
Точно солью посыпанный лук,
Побелел перед церковью луг.
И снежинок неслышимый лет
О невидимой жизни поет,
О ненужности здешних утех.
Землю саваном белым одеть
Безразличное небо спешит.
За снежинкой снежинка летит,
За секундой секунда бежит,
Силясь вечность преодолеть.
В этой девственной белизне,
В этом белом дожизненном сне
Мы со смертью наедине.
1949

МИХАИЛ
СТРУВЕ
СТАРЫЙ ПЕТЕРБУРГ

ДАЧИ
1

Вдоль солнечной улицы дачи.
Над соснами воздух истомный,
И ветер горячий
На серые дачные бревна,
На клумбы петуний
Наносит дорожную пыль.
Надворной советнице Львовой,
Хозяйке и хлопотунье,
Совместно с румяною Глашей
И с взятой в придачу
Соседскою Машей,
Сегодня не легкий урок.
Еще бы! Слетятся на дачу,
И ровно в назначенный срок,
К пяти пополудни,
Соседи из Териок,
Из Оплилы тетки
И даж е кузины —
Из Мустамяк.
Ботвинья из лососины,
И курник, и лакомый рак,
Все будет на славу и сладость.
Еще бы! Веселая Оля,
Утеха и радость.
Собою картина.
Шестнадцатые именины
Справляет, ка к роза, свежа.
И весь от натуги дрожа.
Чиновный отец, Анатолий
Петрович,
Вращая, готовит,
Презрев и усталость и зной.
Мороженое под сосной.

458

2

Ученица Петербургской Литейной,
Престрогой гимназии,
Оленька Львова,
Скуластый ангел Евразии,
С утра щеголяет в новом
Чём-то кисейном.
Кокетства полна и приличий,
По садику тихо бродит
С осанкою царской,
И вея сиренью персидской.
О, возраст девичий,
Когда переходят
От Чарской
К Вербицкой!

3
И то, что
Что двух
Сменили
И то, что
Вдали от

вам нынче под сорок.
неудачных
мужей,
погибнете скоро
российских полей.

Все это меня
Не смущает нимало,
И в душном вагоне метро
Я радуюсь шляпке,
Смешной и увялой,
Все так же свежо и остро.
И в душной конторе,
И в тесной харчевне.
И в черной парижской пыли
Я кланяюсь низко
Далекой царевне.
Скуластому ангелу русской земли.
ЯНВАРЬ В ПАРИЖЕ

Январь в окрестностях Парижа.
Сырая утренняя тьма
Мне кажутся порою ближе,
Чем наша крепкая зима.
Заброшенные огороды.
Убор дождин на стеблях роз.
Весь этот полусон природы.
Полувесна, полумороз.

459

Но влажный ветер с океана
Внезапно к полдню присмирел,
И в клочьях желтого тумана
Мелькнули иглы белых стрел.
Тяжелых облаков покровы
Остановили вечный бег.
Холодный, чистый и суровый
Валит на полустанок снег.
И запахом зимы и гари
Камин раскрытый задышал.
Искуснейший мираж? Сценарий?
Но ка к откликнулась душа!
Я снова старыми глазами
На побелевший мир гляжу.
И меж французскими словами
Знакомых слов не нахожу.
Лисичка, ласточка, голубка
Переступает мой порог,
Ее заснеженная шубка,
Брусничный запах уст и щек.
И неожиданный и скорый
Из снежных звезд горит венец.
А за окош ком у забора
Поет и плачет бубенец.

ВАСИЛИЙ
СУМБАТОВ

СУМ ЕРКИ

Уж запад угасает
В спадающей заре,
Но мир еще блистает
В туманном серебре;
Под сферой небосвода
Сплелись и тень и свет,
Не спит еще природа,
Но в ней движенья нет;
Повсюду утомленно
Молчанье залегло,
Для дня — ка к будто тёмно,
Для вечера — светло.
О, как это похоже
На жизнь твою, поэт!
И в ней сплелися тоже
И мрак, и тихий свет.
На сердце гбря холод,
А в думах счастья жар,
Для слез — ты слишком молод,
Для смеха — слишком стар!

'ГИ П ЕРБО РЕЙ "
Ахматова. Иванов, Мандельштам —
Забытая тетрадь Т и п е р б о р е я ” —
Приют прохожим молодым стихам —
Счастливых лет счастливая затея.
Сегодня я извлек ее со дна
Запущенного старого архива,
Иль сорок лет — еще не старина?
И уцелеть средь них совсем не диво?..
"Октябрь. Тетрадь восьмая. Девятьсот
Тринадцатого года" ...год заката.
Последний светлый, беззаботный год.
Потом — не жизнь: расправа и расплата.

461

Тетрадь — свидетель золотой поры,
Страницы, ускользнувшие от Леты,
Раскрыл, читаю, а глаза мокры:
Как молоды стихи! как молоды поэты!
И ка к я стар! Как зря прошли года!
Как впереди темно и ка к пустынно сзади!
Как ж утко знать, что от меня следа
Никто не встретит ни в какой тетради.

ГРАД ПЕТРА

Рождавшейся Империи столица —
Санкт-Петербург — Петрополь — Петроград
Лишь при Империи Ты мог родиться
И вместе с ней Ты встретил свой закат.
Два века роста, пышного цветенья, —
Архитектуры праздник над Невой,
Расцвет искусств, науки, просвещенья,
Поэзии и чести боевой!
Два века славы, блеска и покоя,
Немногих перемен, недолгих гроз!
Жизнь, как Нева, не ведала застоя,
Ты, град Петра, все украшаясь, рос.
Но славы вековой умолкли хоры,
Империя приблизилась к концу,
И прогремели выстрелы с "Авроры" —
Салют прощальный Зимнему дворцу...
Ты имени лишен, но Всадник Медный
Руки не опустил. — придет пора. —
Разгонит он рукой туман зловредный
И впишет вновь на картах: Град Петра.

О ПО ЭЗИИ

Что нужно и чего не нужно
В поэзии — поймет не тот,
Кто для поэтов в час досужный
Свод наставлений создает,
А тот, кому откроет тайны
Сама поэзия, задев
Своим дыханием случайный,
Слетевший с уст его напев.

ВЛАСТЬ СЛОВ

Стер вечер с неба пепел золотой.
Просыпанный из солнечного горна,
Уплыли тучки в горы на постой,
И стало в небе просто и просторно,
А на земле... Но мысль уж е не та! —
В плену у слов — она твердит упорно:
Какой союз — простор и простота!
Как прост простор! ка к простота просторна!

ДВА МОСТА

Раскрыпся на ветке из звезд
Одинокий цветок пуны,
С неба брошен на землю мост
Из серебряной тишины.
Эту ночь не сравнишь ни с чем, —
Так легка и прозрачна тень.
Будто даж е не ночь совсем.
А серебряный звездный день.
Ты молчишь, но яснее звезд
Мне нежные взгляды твои. —
М ежду нами воздвигнут мост
Из несказанных слов любви.

ПАМ ЯТИ ПОЭТА

Вынесли гроб отпетого.
Зароют в землю потом...
Жил-был поэт — и нет его,
И вянут цветы под крестом...
К н иж ка стихов останется
И долго еще будет жить, —
К ней от могилы тянется
Бессмертия хрупкая нить.

Им все нипочем: ни любви, ни заботы,
Привычно сызмальства дыханье войны.
Они совершат на луну перелеты,
Сломают печати подземной страны.
Вселенная страшным наполнится гулом.
Как детство, как праздник, придет тишина.
И вздох передышки зачтется прогулом
В той кузнице смерти, где всем не до сна.
И робкие ветви, с безмолвным укором,
Протянут деревья, о чем-то моля,
И звери заплачут, и сдвинутся горы,
И огненных крыльев захочет земля.

Море цвета серебра и стали.
Парусник. Закат.
Мы с тобой давно другими стали.
Мы устали, брат.
Все молчать, улыбкой прикрывая
Годы дум и мук.
А душе нужна душа живая
На путях разлук,
Чтоб отдать нательный да ж е крестик,
Даже детства клад,
Чтоб глядеть, не отрываясь, вместе
На морской закат.
• • •
Лишь первозданное, простое —
Деревья, воды и холмы
Незыблемо стоит и стбит
Поклона, памяти, хвалы.
Во дни обид, во дни потери
Ценить научится душа
Бесхитростную ласку зверя,
Приют первичный шалаша,
И утра росное касанье.
И шепот ивы-прасестры —
Дары, что нам даются втайне.
О, неприметные дары!

Окно выходило в чужие сады.
Закаты же были, ка к вечность, ничьи,
Распахнуты Богом для всех.
И думал стоявший в окне человек:
"Увянут сады, но останется крест
Оконных тоскующих рам
И крест на могиле твоей и моей,
Как память страданья, как вечная дверь
В распахнутый Богом закат".

Они отдыхали от боя
С болезнью и нищетой.
Отрешенность. Чувство покоя.
Контур жизни совсем простой.
После всех узлов и скрещений —
Благородная линия вновь.
Это детства стучатся тени
И молитвой стала любовь.

Твой чекан, былая Россия,
Нам тобою в награду дан.
Мы — не ветви твои сухие, —
Мы — дички для заморских стран.
Искалеченных пересадили,
А иное пошло на слом
Но среди чужеземной пыли
В каждой почке тебя несем.
Пусть отростков у нас не будет,
Пусть загадка мы тут для всех, —
Вечность верных щадит, не судит
За святого упорства грех.

Здесь травы сухие сжигаю т зарею.
Восходит прозрачный дымок.
Окно моей спальни пошире открою. —
Большое окно на восток.
И запах травы, и костра, и деревни.
Как память утерянных дней,
Где столько любви и печали, и терний,
И нежности мудрой твоей.

Береза тихая с атласною корой,
Пугливая, как девушка без спеси,
Стоит над тропочкой, разморена жарой
И ветки тонкие в густой орешник свесив.
Вокруг кустарники. Лесной, чуть пряный дух
Несобранных грибов и поздней земляники.
Присяду здесь на пня изборожденный круг
С высокой палкою прохожего-калики.
Как много хочется березе той сказать!
Как странно перед ней, пугливейшей, робею!
За ней невидимо глядит в глаза мне мать
И тянется ко мне — а подойти не смею.
Приемышам чуж их найти ли нынче мост
К лесным и детским дням, к лукош ечку с грибами
И странникам, что шли с иконой на погост, —
К отцам и дедам шли с заботами, скорбями...
И мне б теперь туда древнейшими тропами!

Мы идем с тобой через весь Париж.
То стихи прочтешь, то опять молчишь.
В этот тихий час. предрассветный час.
Жизни жесткий перст не коснется нас.
Сколько лет прошло между этих стен;
Отшумел давно ветер перемен. —
Стало песней всё. песней и стихом —
Мы воздвигли здесь наш нездешний дом.

О ЛЬГА
%

тельто ф т

Ко мне ты приходишь во сне.
Как в жизни моей, — непонятный;
Лишь очи сияют ясней,
Румянца заметнее пятна.
Сегодня я встала в тоске,
И жалили мысли, как змеи:
Делить мое горе ни с кем.
Помимо тебя, не умею;
И мне не избегнуть уже
Очей твоих синих отравы.
Ты все застилаешь в душе,
Как степи — душистые травы.
В живом переливе тонов
Твой голос (простится ли это?)
Мне слаще напева псалмов.
Теплее лампадного света.
1937

Ты входишь в дом, — нездешний, неземной.
Плащ за спиной, ка к крылья серафима.
Сияньем глаз ты следуешь за мной,
Касанье рук твоих неуловимо.
О, если 6 ты нахлынувший восторг
Исторг из струн души, тебе покорной. —
Он затопил бы запад и восток,
Пустынь песок и рек исток нагорный!
Но ты. безмолвный, не подашь руки. —
По ветру плащ рванется в ночь, как крылья:
И (может быть, то вспыхнут светляки!)
Следы твои заблещут звездной пылью.
1938
ЛЮ БОВЬ

Одиночество — глубже колодца...
Слезы веки разъели, ка к соль...
Это мною любовью зовется,
Оттого, что любовь моя — боль.

467

Я не вижу тебя по неделям, —
Разве только сквозь сон или бред. —
Мы печали и горя не делим.
А в любви моей радости нет.
Радость мне может только присниться:
Быть, сквозь сон улыбаясь, с тобой,
Даже с блудным — беспутной блудницей,
Даже с падшим — смиренной рабой.
1939

ПИСЬМО

Ты ли не был крепок и силен!..
Но судьбы над нами злая сила:
Сердце — это кладбище имен,
Где она тебя похоронила.
И за то, что ты любил полней,
И за то, что все же был мне дорог, —
Протоскую полных девять дней,
Буду помнить даж е целых сорок.
А потом с другим отправлюсь в путь...
Помолись, чтоб он, ка к ты, был нежен;
А тебе не говорю: "забудь", —
Сладко знать, что кто-то безутешен.
1940

ЖЕНЩИНА

Это Он, и любя и жалея,
Чтобы душу ее уберечь,
Ношу выковал ей тяжелее
Для ее беломраморных плеч.
Дал, как арфу, звенящее имя,
Хрупкость рук, не таящую сил,
А глазами, ка к солнце большими.
Чтобы зрила печаль, наделил.
Рек ей: "Скорбь умножая умножу;
Будет в муках твое бытие".
И ответила женщина: "Боже,
Да прославится имя Твое".

ЮРИЙ
ТЕРАПИАНО
Утром, в ослепительном сиянье,
Ночью, при мерцающей луне,
Дальний отблеск, смутное сознанье
Вдруг становится доступным мне.
"Господи, — твержу я, — к а к случайны
Те слова, в которых благодать.
Господи, прошу, нездешней тайны
Никогда не дай мне разгадать.
Не хочу последнего ответа,
Страшно мне принять Твои лучи,
Бабочка, ослепшая от света.
Погибает в пламени свечи".

Сияет огнями Париж,
Кончается нежное лето,
Луна над квадратами крыш
Ослепла от яркого света.
Всё то же: шуршание шин.
Автобусов грузных стремленье,
Прямых быстроходных машин
Холодное щучье скольженье.
В полях елисейских, в раю.
Во сне золотом и хрустальном,
Свое я с трудом узнаю
Лицо в отраженьи зеркальном.
А тучи идут и идут.
Как копоти черные хлопья,
И в ярости небо метут
Прожекторов острые копья.

Здесь ничто, ничто не вечно,
Всё проходит, всё пройдет,
Счастью, юности беспечной
Тоже гибель настает.
Как утешиться — не знаю.
Но зачем-то нам дана
Эта музыка земная,
Эта звонкая весна?

469

Налетает вдохновенье.
Настигает налегке,
И волна смывает пенье,
Словно надпись на песке.

Снова ночь, бессонница пустая —
Час воспоминаний и суда.
Мысли, ка к разрозненная стая.
В вечность улетают навсегда.
Полночь бьет. Часы стучат, как прежде.
В комнате таинственная мгла.
Если в сердце места нет надежде —
Всё-таки и тень ее светла.

В содружество тайное с нами
Вступают вода и земля,
Заката лиловое пламя
Ложится на борт корабля.
Весь белый, трубя на просторе.
Он к пристани дальней плывет.
А здесь — только небо и море
И ветра высокий полет.
Прибрежные скалы ласкает
Волны набегающий шум
И синяя мудрость морская
Сильней человеческих дум.

Ветки устало качаются
В мокром, печальном саду,
Светлое лето кончается,
Ветер приносит беду.
В час темноты изнурительной,
Грустную ноту ведя.
Осени шепот томителен
В медленных каплях дождя.
Слушаю сердцем молчание.
Прошлое встало со дна.
Прошлое в ясном сиянии —
И тишина, тишина.

470

Глубину одиночества смерьте
Божьей мерой и мерой людской.
Все приму, даж е таинство смерти —
Неподвижный и странный покой.
Злобе дня, суете, измененью
По-земному всю жизнь мы верны,
Но в какое-то веет мгновенье
Тихий ветер с другой стороны.
"Д аж е смерть — все пройдет, все проходит" —
Так гласила арабская вязь
На могильном столбе, на восходе,
Светом моря и солнца светясь.
В Инстанбуле сады расцветали,
Воздух полон был запахом роз
И на мрамор столба ниспадали
Пряди черных разметанных кос.

С озаренного востока
В ширь раскрытого окна
Сеет вливается потоком,
Дышит и шумит весна.
Господи, какая сила
В этом возвращенье дней,
В сменах года легкокрылых,
В ясной осени моей.
Я вдыхаю грудью полной.
С благодарностью всему,
Этот воздух, эти волны,
Побеждающие тьму.

ТАТИАН А
ТИМАШЕВА
ОБЛАКА

Я смотрю, ка к плывут облака
В синеве между труб, между зданий.
Синева глубока и легка
И попна переливных сверканий.
Даже зданий унылый кирпич,
Даже окон неясные стекла
Легких странниц неслышимый клич
Ловят жадно поверхностью блеклой.
И роняет кирпич свою тень,
И сверкают алмазами окна,
А в душе снова нежная сень
Над уныньем простерла волокна.
И смеется мне жизнь и поет.
Словно тайны открылась основа...
Облаков среди труб светлый лет —
Легкий символ воскресшего Слова.
Нью-Йорк, 1942

ПЕРЕД ЗАКАТО М

Бывает легкое мгновенье,
Один короткий светлый миг,
Когда дневное исступленье
Свой прячет безобразный пик,
Когда прозрачно-изумрудным
Лежит вечерний небосклон,
И перламутром тонких волн
Спадает тучек шарф нагрудный.
Нам отблеск вечности даря,
На этот миг смолкает время,
И жизни суетное бремя
Смывает сонная заря.
Тогда тревога замирает,
И пропадает где-то тень.
И всю природу покрывает
Мечты певуче-юной сень.
И даж е ветер еле дышит,
Себя смиряя в этот час,
А сердце тихий Божий глас.
Тоску забывши, ясно слышит.
Янв. 1944

472

ОЗЕРКО

Зарябило озеро
Тонкая волна.
Чешуею синею
Разлилась она
И пригнала к берегу.
На песчаный склон.
Листьев потревоженных
Тихий перезвон.
Поступью зеленою
Пробежал напев.
По подстилам ветреным
Озерко задев...
Ты поешь задумчиво,
Озера лазурь.
Что в тебе овеянной,
Не бывает бурь,
Что в кристальном отсвете
Твоего лица
Отраженье теплится
Божьего венца,
Что деревья, свесившись
К синей пелене,
Вторят легким шепотом
Песенной волне.
Авг. 1945

СТАРОСТЬ

Подруга нежная, последняя подруга!
Спокоен голос мой, приветствуя тебя.
Твой час настал. Приходишь ты, любя.
Ты. неизбежная, как замыканье круга.
В твоих руках — осенние цветы;
Ты их приносишь мне. ка к символ увяданья
Я принимаю их. (О. тихие мечты.
Мечты, не знающие ожиданья!)
С тобой, приветливой, беседа мне легка,
Мне сладостно с тобою зажигать лампаду...
О старость снежная, войди, — тебе я рада,И двери затвори, и сядь у камелька!

473

Чарующая душу тишина
Пустого храма вне богослуженья —
Как легкая святая пелена,
Накинутая на воображенье.
Над ликом Спаса венчик в полутьме
Сияет благостно мне на отраду,
Согретый светом трепетной лампады
И пятна воска по цветной тесьме:
И ладана молитвенный застой;
И легкие повсюду полутени:
И, кажется, в углах крылатый рой
Недавно отзвучавших песнопений...
Люблю войти в пустой Господний дом
И в тишине, где шепот невозможен,
Забыть о том. ка к шумом мир тревожен,
И замереть в безмолвии святом.

ПРОЛОГ

На небе прозрачными руками
Сны со звездами перемешав,
Ночь идет, опутанная снами,
Слушать рост и тайный шорох трав.
Слушать ветер зыбкий и тревожный.
Зябкий плеск и бормотанье вод:
— Здесь не мешкай, путник осторожный.
И в ответ им полночь где-то бьет.
Тусклый месяц изогнулся рогом.
Сумрак полон топота копыт.
Тень за тенью по большим дорогам.
Распластавшись в воздухе, летит.
Сумрак полон темных волхований.
Долгих вздохов, окриков глухих,
Вздрагиваний, диких содроганий
И последних судорог земных...
Тянет тлением из каждого оврага,
Пахнет адом кажды й Божий сад.
И врага не знает скользкой шпагой
В этот час заколотый солдат.
Лорелеи косы распускают,
Голос бездны сладок и высок.
И над кладом медленно сияют
Черный Рейн и золотой песок.
А над дальним Брокеном смятенье:
Пир горой, и в пламени гора,
За которой пляшут в исступленьи
В древних рощах гномы до утра.
И над всеми — с мертвыми глазами
Серый призрак, гибель на скале...
...Сеет ночь усталыми руками
Правды и неправды на земле...

Рано утром в дальнюю дорогу
Вышли тополя из темноты.
Просыпаясь, птицы бьют тревогу.
Поднимают головы цветы

И глядят блестящими глазами.
Широко раскрытыми глядят,
Как стволы с воздетыми руками
Друг за другом в воздухе скользят.
Как идут немые пилигримы.
Покидая темный этот сад,
Мимо сонного тумана, мимо,
И в разорванных плащах до пят.
И над ними облака в смятеньи.
Точно занавес перед зарей. —
В сад иной высокие ступени
Открывает ангел-часовой...

Желтый луч пробежал высоко по карнизам.
Полдень вспыхнул звездой на глазах у прохожих.
Под зеленой горою у самого низа
Тени елок на сонных старушек похожи.
Там в саду голубое веселое лето:
Дети громко поют и цветут незабудки.
Только много цветного нездешнего света.
И дома в стороне, ка к суфлерские будки.

Тяжела резная дверь собора,
Ветер жесткий руки заломил. —
Вот он стынет сумрачным узором,
Вот он ход судьбы остановил.
И, склонившись над плитой надгробной,
Грустный ангел навсегда простер
Крылья безупречные в огромный,
Громом угрожающий простор.
Anno Domini... В туман столетий
Скрыпось имя. — в трещинах плита.
И над смертью — в разноцветном свете —
Каменная, пышная тщета.
Кто он был? Разбойник неизвестный
Иль монах угрюмый и святой,
Обольщенный силою чудесной?
Или просто рыцарь рядовой?

476

Чуть мерцает на цепи лампада.
На венце бесценном меркнет свет.
А вовне пылает лампа ада.
И земному места больше нет.

Гаснет ночь, и фонари желтеют.
Гулок час. В неясной вышине
Медленно светлеет, пламенеет
Путь к другой, неведомой стране.
Вот сейчас за серым небоскребом
Запоет звенящий водопад,
Над седым, неубранным сугробом
Расцветет голубоватый сад.
На востоке возникают башни
И плывет неспешный бой часов.
Передвинул стрелки страж вчерашний.
Новый ангел в новый путь готов...

Серебро листвы в тускловатом свете,
Как медных волос усталая рожь.
Неужели век мотаться на свете?
Неужели вовек ничего не поймешь?
Прозвонили полночь часы на башне.
В ответ за углом — последний трамвай.
Я иду одна, забыв о вчерашнем.
О случайных словах, о любви невзначай.

ЗИ Н А И Д А
ТРОЦКАЯ
ПЕРЕД ОТПЛЫ ТИЕМ

Решены будут быстро вопросы:
Паспорт, виза, билеты, маршрут, —
День отъезда придет — и матросы,
Не спеша, Ваш багаж понесут.
Теснота неудобной каюты,
Запах моря, пожатье руки...
Неизбежность прощальной минуты
И дрожащие зыбко мостки...
А потом — возвращенье на сушу...
Слезы... Мыслей назойливых ход,
И свисток, надрывающий душу...
Уплывающий вдаль пароход.

ПИСЬМО

Взялась за перо, но не сразу
Связалась словесная нить...
С трудом подбирала я фразы,
Чтоб все до конца объяснить...
Припомнились первые встречи
И робость неловких бесед,
Сплетение противоречий
И легкой смущенности след.
Припомнился говор мне гулкий
Прозрачных таинственных вод,
И долгие наши прогулки,
И неба вечернего свод.
Припомнился лес. где мы с Вами
Искали грибов в сентябре...
Но как передать мне словами
Все то, чего нет в словаре?

Я разучилась просто веселиться
И развлекаться мелочами дня...
Не тешат взора сумрачные лица
И солнца блеск не радует меня.

478

Таинственной природы измененья
Средь шума городского далеки...
Не привлекает мерное теченье
Величественной — чуждой мне — реки
Огромная враждебная столица
В железных лапах стиснула меня...
Я разучилась просто веселиться
И развлекаться мелочами дня.

Я всегда была лишь только странница,
Трепетно металась по земле...
Скоро ничего мне не останется —
Только тупо двигаться во мгле...
Свет угас... И потускнело многое —
Даже звезд на небе не найти...
Долго ли проторенной дорогою
Мне — устапой — медленно брести?..
Долго пи бродить?.. Рассвет
туманится,
Не видать предметов в серой мгле...
Я всегда была лишь только странница,
Трепетно металась по земле.

ЮРИЙ
ТРУБ ЕЦ КО Й

Ирине Яссен

Церковка, заросшие пригорки,
Суздальское небо и тоска.
К сонным травам, к луговинам горьким
Мчится мелководная река.
Родина. Летят касатки, свищут,
Пропадая в предзакатной мгле.
Я иду. потерянный и нищий,
Поклониться Матери-Земле.
Мальчик босоногий с дудкой звонкой
Гонит стадо в ветровую синь.
На воротах древняя иконка,
А внизу — терновник да полынь.
1942

И в сердце сознанье глубоко.
Что с ним родился только страх...
Ин. Анненский

Парки пряж у ткут и распускают.
Тихий снег снижается на мир.
Елки под забором умирают.
Их уж е изгнали из квартир.
Анненский тревогу мне приносит,
О, какой печальный маскарад!
Чахлая, между ветвями, просинь,
Мертвенный сгорающий закат.

t

•

•

Двусмысленность второстепенных деталей —
Летучие сумерки, ясность звезды.
Когда-то мы здесь проходили, блуждали.
Но ветер замел на дорогах следы.

480

Какие-то ветки, сосновые шишки —
На ощупь песок сыроват и упруг.
Но все это, в общем, осечки, ошибки,
Какие-то странные вещи, мой друг...
"Ходить воспрещается" — значит, не надо?
А вот мы пройдем, ни на что не смотря.
Какое убожество райского сада
Под небом безжалостного ноября!
1956

Закатный свет и тающего снега
Прозрачный отблеск на лице дрожит.
Синеющее, нежащее небо
Тускнеет. Значит, скоро заснежит.
Идешь тропинкой. Тихо и бездумно.
Ужель опять в морозное стекло
Ударит веткой ветер многошумный
И утром скажеш ь: снова замело!
Но даж е в этом тусклом повечерье
Весть о ином, какой-то тайный знак —
И в жизни есть не только лишь потери,
Не только суеверие и мрак!

Леониду Ст раховскому

В Петербурге, давным-давно...
Для чего ты о прежнем бредишь?
Все равно туда не поедешь,
А куда? Не все ли равно?
Все равно... По-осеннему колкий,
Ветер рвется в пустые сады.
Небо точно из мутной слюды.
Бродят улицей люди без толку.
Рано я закрываю окно.
Скоро ночь. О, как долго длится!
Возникают какие-то лица,
Все мерещится и все снится.
В Петербурге... Давным-давно...

Заказ № 345

481

Порой такая бешеная зависть
К тому, что не было, не свершено...
И снова ветер осени гнусавит,
И в грязных каплях темное окно.
Но разве было? Было ли иначе?
Поверь, мой друг... Какая темнота,
Как этот ветер неуемно ппачет,
И жизнь уже бессмысленно-пуста.
Пожары, бедствия... Но все проходит,
Проходит безвозвратно. Тянет глушь.
О чем писать? О счастье? О свободе?
И о родстве каких-то верных душ?
Но в океане звезд, в глухих просторах,
Где холод, безнадежность и туман,—
Слова, слова... И поздние укоры,
И в правду превратившийся обман.
1963

Та тень живет. И нет уж е спасенья.
Я память уничтожить не смогу,
До самого из мертвых воскресенья,
Ненужное я крепко берегу.
А. может быть, тринадцатого года
Походку легкую и вздох любви,
И невскую дождливую погоду.
Но лучше ты уйди и не зови...
За память не зацепишься, не надо —
Война, вагоны и далекий путь.
С кажи мне, в чем единая отрада.
Чем может сердце сладостно вздохнуть?
1964

СНЕГ

Не к добру, видно, выпал снег,
На снегу виден талый след.

Там готический встал собор.
Незамеченный до сих пор.
Мне бы счастья хоть пару крох.
Ишь чего захотел, смотри!
Там за снегом черта зари.
Будто кто-то там кровь разлил
Или банку красных чернил.
Там готический встал собор.
За собором грязный забор,
А на нем вороны сидят
И насмешливо мне галдят:
"Было счастье здесь, но давно.
Испарилось уж е оно.
Как растаявший этот след.
Как никчемно выпавший снег” ...
1967

483

НИ КО Л АЙ
ТУРОВЕРОВ

СНЕГ
Моему брату

Ты говоришь: — Смотри на снег,
Когда синей он станет к ночи.
Тяжелый путь за прошлый грех
Одним длинней, другим короче;
Но всех роднят напевы вьюг,
Кто в дальних странствиях обижен.
Зимой острее взор и слух
И Русь роднее нам и ближе.
И я смотрю... Темнеет твердь.
Меня с тобой метель сдружила,
Когда на подвиг и на смерть
Нас увлекал в снега Корнилов.
Те дни прошли. Дней новых бег
Из года в год неинтересней, —
Мы той зиме отдали смех.
Отдали молодость и песни.
Но в час глухой я выйду в ночь,
В родную снежную безбрежность —
Разлуку сможет превозмочь
Лишь познающий безнадежность.
1924

Помню горечь соленого ветра.
Перегруженный крем корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб.
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина перепопненкых палуб
Напряглась, ка к натянутый лук.
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.
1926

484

И.

А. Б унину

Пущу собак. И. как дитя, заплачет
На пахоте настигнутый русак.
И вновь Устин, отцовский доезжачий.
Начнет ворчать, что я пускал не так.
— Опять, паныч, у вас расчету мало.
И с сердцем бросив повод на луку,
Он острием старинного кинжала
Слегка прокопет ноздри русаку.
О, мудрая охотничья наука!
Тороча зайца, слушаю слугу,
И лижет старая, седеющая сука
Кровавый сгусток в розовом снегу.
1926

Не выдаст моя кобылица,
Не лопнет подпруга седла.
Дымится в Задонье, курится
Седая февральская мгла.
Встает за могилой могила,
Темнеет калмыцкая твердь,
И где-то правее — Корнилов,
В метелях идущий на смерть.
Запомним, запомним до гроба
Жестокую юность свою,
Дымящийся гребень сугроба,
Победу и гибель в бою,
Тоску безысходного гона,
Тревоги в морозных ночах,
Да блеск тускловатый погона
На хрупких, на детских плечах.
Мы отдали все, что имели,
Тебе, восемнадцатый год.
Твоей азиатской метели
Степной — за Россию — поход.
1931

СТАРЫЙ ГОРОД

На солнце, в мартовских садах,
Еще сырых и обнаженных.
Сидят на постланных коврах
Принарядившиеся жены.
Последний лед в реке идет,

485

И солнце греет плечи ж арко;
Старшинским женам мед несет
Ясырка — пленная татарка.
Весь город ждет и жены ждут,
Когда с раската грянет пушка,
Но в ожиданье там и тут
Гуляет пенистая круж ка.
А старики все у реки
Глядят толпой на половодье, —
Из-под Азова казаки С добычей приплывут сегодня.
Моя река, мой край родной,
Моих прабабок эта сказка,
И этот ветер голубой
Средневекового Черкасска.

1938

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой.
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо
Покраснела чуть вода...
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
7940

ТЭФФИ
Я
Я
Я
И

сердцем кроткая была,
людям зла не принесла,
только улыбалась им
тихим снам своим...

И не взяла чуж ого я.
И травка бледная моя,
Что я срывала у ручья,—
И та была — ничья...
Когда твой голос раздался.
Я только задрожала вся,
Я только двери отперла...
За что я умерла?

Тоска, моя тоска! Я вижу день дождливый.
Болотце топкое меж чахнущих берез.
Где. голову пригнув, смешной и некрасивый.
Застыл журавль под гнетом долгих грез.
Он грезит розовым, сверкающим Египтом.
Где раскаленный зной рубинность в небе льет,
Где к солнцу, высоко над пряным эвкалиптом,
Стремят фламинго огнекры лый взлет...
Тоска моя. тоска! О будь благословенна!
В болотной темноте тоскующих темниц.
Осмеянная мной, ты грезишь вдохновенно
О крыльях пламенных солнцерожденных птиц!

Иду по безводной пустыне.
Ищу твой сияющий край.
Ты в рубище нищей рабыни
Мой царственный пурпур узнай!
Я близко от радостной цели...
Как ясен мой тихий закат!
Звенят полевые свирели,
Звенят колокольчики стад...
Ты гонишь овец к водопою —
Как ясен твой тихий закат!
Как сладко под легкой стопою
Цветы полевые шуршат!

487

Ты встанешь к стене водоема.
Моим ожиданьям близка,
Моею душою влекома
В далекие смотришь века...
Замучена зноем и пылью,
Тоскою безводных степей.
Так встречусь я с тихой Рахилью —
Блаженною смертью моей...

ЛЯ-Э -ЛИ !

О, ка к сладко быть любимой
Принцем Ля-Э-Ли,
В красоте неизъяснимой
Сказочной земли!
Взять свое благоуханье
Лилии могли
Только от его дыханья —
Принца Ля-Э-Ли!
И когда рубин проснулся
В каменной пыли —
Это значит — улыбнулся
Томный Ля-Э-Ли!
А когда он засмеется,
Знойный Ля-Э-Ли,
Стая алых птиц несется
В солнечной дали!
И когда во мне незримо
Песни зацвели.
Это значит — я любима
Принцем Ля-Э-Ли!

На острове моих воспоминаний
Есть серый дом. В окне цветы герани...
Ведут три каменных ступени на крыльцо...
В тяжелой двери медное кольцо...
Над дверью барельеф: меч и головка лани,
А рядом шнур, ведущий к фонарю...
На острове моих воспоминаний
Я никогда ту дверь не отворю!

488

СЕВЕРНОЕ

Печален стон лебединых струн
О нашей сказке юной.
О том, как жил ты, мой ясный Рун,
Со мной, с твоей Годеруной...
О. жизнь голубая вдали от людей,
От черной их злобы и страсти!..
Я ночью ходила скликать лебедей,
Чтоб им рассказать о счастьи...
Вскипел над пучиной бушующий вал
Под злым дыханьем Буруна...
Мой ясный Рун, ты меня позвал —
С тобой твоя Годеруна!
"Мы вместе.— сказал ты,— мы вместе должны
От снов золотого предела
На темную волю вольной волны
Идти вдохновенно и смело!.."
Очнулась одна я на острой скале —
Звезда надо мной тосковала
О той голубой незабытой земле.
Где я лебедей скликала...
Печален стон лебединых струн
О нашей сказке юной!
О том, ка к жил ты, мой ясный Рун,
Со мной, с твоей Годеруной!

Т АТ Ь ЯН А
Ф ЕС ЕН КО
Я заветной земли символический ком
Не взяла, от тоски замирая.
В свое сердце я город родной целиком
Уложила от края до края.
Чтобы парк у обрыва был свеж и тенист,
Чтобы храм над рекой подымался,
Чтобы даж е весенний каштановый лист
В моем сердце неловком не смялся.

Может, в горящем танке
В ужасе ширил глаза.
Может, из маленькой ранки
Вытекла кровь, ка к слеза.
Может, упал на дороге,
Руки раскинул в пыли...
М ожет быть, ты безногий,
Весь в орденах инвалид.
Может, от голода таял.
Где-то угас в плену.
Может, ка к мы, оставил
С болью родную страну.
Может, ты тянешься взглядом
К этой вот самой звезде.
Может, ты — где-то рядом,
Только не знаю. где.

Мы, за руки взявшись, на горы глядели,
И зелень пьянила наш взгляд.
Над нами высокие ели шумели,
Весенние ели Карпат.
Такими горячими были ладони,
Так глаз глубока синева...
А там на далеком и солнечном склоне
Вся в белых ромашках трава.
Назад мы спускались тропинкой крутою,
Криница лежала у ног.
И гладил нам лица рукой золотою
Ярило — смеющийся бог.

490

ЧУЖОЕ ЛЕТО

Золотою ниткой на лету
Светлячки прошили темноту.
Их затмил, наряден и далек.
Самолета красный огонек.
На секунду вспыхнул в свете фар
На кустах малиновый пож ар —
Полыхает буйным цветом сад
Под сухой и жаркий треск цикад.
У меня же, в серой скуке дней,
На душе все глуше, все темней.
Так откуда ж извлекаешь ты
Столько неизбывной теплоты?

Девятнадцать жасминовых лет...
Ирина Одоввцева

Снилось: у темного входа
(В бункер? В людское жилье?)
Жду. раздобыв у кого-то
Пропуск в былое мое.
А коридор этот узкий,
Двери и двери подряд.
Только в конце там по-русски, —
Чудится мне, — говорят.
Там ли кончается длинный
Путь, предначертанный мне?
Я захлебнулась в жасминной
Хлынувшей в двери волне...
Радостно в ней утопая.
Тихо касаюсь я дна.
Там, где горит золотая
Лампа родного окна.
• • •

Сядь рядом. Дай руку. Допустим,
Что путь предстоит нам простой.
Таблетку соленую грусти
Запьем сладковатой водой.

491

И смех молодой в этом всхлипе
Почудился нам наяву,
И мы, ка к заправские мхиппи",
С тобой улетим в синеву.
Туманной и странной отравой
Заплатим за этот полет
Туда, где позором и славой
Себя покрывает народ.
Где снова рукою тревожной
Нащупаем длинную нить.
Где жить нам с тобой невозможно.
И где невозможно не жить.

Когда ты спишь и долетает мерно
Негромкое дыхание твое.
Я становлюсь на полчаса неверной
И покидаю теплое жилье.
Как легок путь в четвертом измеренье!
Как облик свой меняют города!
В беззвездном небе всходит на мгновенье
То белая, то красная звезда.
Я прохожу под самым краем тучи.
Закрывшей абрис милого Ковша,
И здесь меня так по-земному мучит
Привыкшая к сомнениям душа.
Как без тебя томительно пространство!
Скорей домой, в привычный мой уют,
Где две руки с чудесным постоянством
Озябшую беглянку обовьют.

БОРИС
ФИЛИП ПОВ

Аполлон играет на гармошке...
Разве должен Аполлон быть бритым?
Мамма миа разложила груди на окош ке,
в ресторане уличном бродят, вьются кошки
с видом независимым, нищим или битым.
А мальчишка собирает баянисту плату —
Ганимед зачучканный в ситцевой рубашке,
и с глухим шуршаньем падают бумажки,
тусклые копейки бывшему солдату.
Ах ты. Рим! — ведь рядышком храмы и палаты,
и белье полощется на монастыре,
фрески в подворотне склада тусклой ваты —
жизнь, простая жизнь — и важные прелаты,
кошки и гармошки — всё на алтаре...

Клейкой клятвой пахнут почки...
Мандельштам

Сладким клеем брызжут почки,
В лужах сколки солнца.
Ива в вышитой сорочке
Около оконца.
А оконце не простое:
Из лесу к заливу.
Солнце блекло-золотое
Гладит девку-иву:
— Наливайся, девка, соком.
Косами склоняйся,
Не гляди прозрачным оком,
Парням улыбайся...
Ну, а ива... Эх. плакида! —
Косы опустила.
Глазки сщурила для вида —
И совсем застыла.
1964

493

Серебряные трубы
И медные рога,
И шелковые губы
Страстного Четверга.
И свечки, свечки, свечки
На бархате ночном,
Как огоньки на речке,
Как дальний отчий дом.
И привкус чуть с горчинкой
Сушеного гриба, —
Весенняя начинка,
Березок худоба.
И вешние сережки,
И медные рога.
И холодок внарошку
Страстного Четверга...

На рыжих холмах золотой виноград,
А речка, ка к прыткий козленок,
Что летнему зною несказанно рад —
Из всех недозрелых силенок.
Ломаются в ней виноград и оград
Сквозистый железный просонок,
И на небе пышных плюмажей парад
Блистателен, ярок и звонок.
Святой Христофор на одной из аркад,
Христос — позлащенный ребенок, —
Святому безлюдью они не в разлад,
А мост — ка к котенок он тонок:
Зевая, он выгнулся впрямь невпопад.
Косясь: ох, уж этот козленок!
Руном подопрелым застыл виноград.
Набрякший с медовых просонок...
1964

Да, вот так. Мы будем жить на свете
Никому не ведомым быльем:
Перед кем. за что нам быть в ответе,
Нам, покинувшим навеки дом?

Пустота немыслимой свободы,
Отвлеченных дум живая речь...
Что сберечь нам, пасынки природы,
Что для смутной вечности сберечь?
Горечь беспредельной вольной доли
И уют любимых женских плеч,
Светлый всплеск любовной острой боли,
Страстью захлебнувшуюся речь.
Вот и все. Как беспредельно много! —
Только нищий ласке хлеба рад.
Восхвали ж е Всеблагого Бога
За Его репьем заросший сад.
1964

Радостно встречай утро обновления,
ветер, листву осеннюю разметающий,
будь листом отлетающим, птицею перелетною —
вить гнездо свое тебе нет уж е времени.
Позабудь про все. коли все забудется:
сбереги лишь улыбку губ неулыбчивых,
голос песенки, скорбью надтреснутый,
да уголек от костра отгоревшего.
1961

Пришла эстафета: довольно шататься по свету,
пора на оседлую стать перейти и осесть... —
А мне, побродяге, мерещатся синие дали,
влекущие дали дорог и седых городов.
У стен крепостных обомшелой ппешивой Европы,
сиреневых мраморов передрассветных Афин
несутся скрипичные вопли глухих Паганини
и слышится ппач овдовевших религий Земли.
И все-таки — эти безумные дали...
Цыганские скрипки всесветной счастливой тоски...
К чертям эстафету! — Я буду шататься по свету!
О. синие дали! О, гулы органной педали!

Влекущие дали дорог...
Ноябрь 1963

М ИХАИЛ
ФОРШТЕТЕР
ЖИЗНЬ

Шум города и шум дождя слились
в бормочущий во мраке бег.
Проходит жизнь. Прошла. Молчи, смирись.
Ни воротить, ни изменить вовек.
Кроватка. Няня. Пение волчка.
Вечерний залах ламп и лязг подков,
и колокольный гул издалека,
и милый шелест маминых шагов.
Зима. Слепой московский небосвод,
ученых дней постыло-ровный ряд...
Полки в далекий тянутся поход,
и марши заунывные томят.
Сверкание гремящих поездов,
ка к счастье невозможное, зовет.
Над башнями немецких городов
заря пернатым облаком цветет.
Жасмина звездно-сладостный дурман
и незнакомой девушки ответ.
В полдневном парке плещущий фонтан
Поет: быть может — да, быть может — нет.

ПРАГА

Свет обреченный, день печальный...
О. жизни предрешенный лёт!
И город, как фрегат хрустальный,
в лазури огненной плывет.
Тысячебашенный и старый,
приют безумных королей
и колдунов, творящих чары
средь залитых луной полей!
Грехам и наважденьям тайным
прикосновенен темный рок:
перед тобою не случайным
ловцом в овраге я залег.

496

И злым и радостно-крылатым
я стал в тугом твоем кругу.
Хранимый ангелом проклятым,
тебя тревожно стерегу.
Недвижна мраморная точность
потусторонней красоты,
и только нежная порочность
живит бездумные черты.

КРЕСТОВИК

Как встарь, размеренный и точный,
он в черный свой замкнется круг,
когда ударит бой полночный —
уйдет, ка к в сеть свою паук.
Вот мертвые повисли нити,
да паутина уж не та!
Дорога пройденных наитий —
как спутанная пустота.
Но только в час свободы мнимой
дотронешься ты сети — вмиг
в свой черный круг нерасторжимый
тебя затянет крестовик.
Не разорвать позорной сети!
Паук окрутит, припадет. —
лишь кругом оплетенный этим
ты переступишь в Новый Год.

ТРИ АНГЕЛА

Три ангела предстали мне в ночи,
один — золотокрылый, свет нагорный,
другой — ка к лунный лик, а третий — черный,
и от него шли черные лучи.
И, Первого узнав, пред ним поник
в испуге я: "Прости, что брел бесславным
путем под именем твоим держ авны м ” .
Но не ответил мне Архистратиг.
Второй сказал, и голос пел, ка к медь:
"Ты не давал и не нарушил слова,
моим огнем не будешь ты гореть".
Он замолчал. Но я не знал второго.

497

А Третий улыбнулся мне едва:
"Спасу тебя от радости и муки,
и жизнь твоя пройдет тиха, мертва,
и будет смерть, ка к легкий час разлуки"

ПОСЛЕДНЕЕ

Спокойно разлитойтуман
все бытие кругом завесил...
Но я не грустен и не весел,
я смертью подступившей пьян.
Как в радостно-блаженный миг,
мое остановилось время, —
оно еще скользит за теми,
кто всех пределов не постиг.
Тщету и суетность и прах
изведав, не преодолею, —
в звериной жизни цепенею
и молча бьюсь в ее когтях.

ЛИДИЯ
ХДИНДРОВА

Слишком поздно приходит прозренье подчас
Наступает расплата потом.
Как и многих, судьба разлучила и нас,
Разметала счастливый наш дом.
Пусть течет небывалая, скорбная жизнь.
Ты сказал мне: — Светильник храни!
Я хочу сохранить и шепчу: — Возвратись!
Возврати мне счастливые дни!
Ты припомни, я честью твоею была
И началом томленья и мук:
Потому и светильник, не дрогнув, взяла
Из твоих коченеющих рук.
И теперь вот брожу от угла до угла,
Продолжаю с тобой говорить:
— Если жизни твоей уберечь не смогла,
Как светильник мне твой сохранить?

Волны ударяют чаще, чаще.
Близится беда...
Поднялась громадой гор гудящих
Буйная вода.
Хочет превратить мой дом в обломки, —
Не заснуть никак.
Слышу издали твой ропот громкий,
Мой любимый враг!
Опущу на окна шелк зеленый.
Свет заж гу в углу,
Чтоб не видеть, ка к взметнулись волны
И глядят во мглу.
Кто меня, ка к ты. сумеет, море,
Покорить навек?
На тебя похож познавший горе,
Гордый человек!

Ты выдумка, пленительная ложь,
Так улетай скорей и не тревожь.
Не прикасайся огненным крылом,
Оставь нас с одиночеством вдвоем!
Мы знаем задушевные слова.
Мы выстрадали на любовь права.
О. если б воскресать могла любовь,
Как ты из пепла воскресаешь вновь!

Россия, твой ветер
Призывно и мощно
И радостно сердцу
И просится сердце

привольный
поет,
и больно,
в полет.

Но поздно! я слишком устала...
Душа каменеет моя.
О гребень девятого вала
Моя разобьется ладья.
И я не дойду — не узнаю
Ни ласки, ни власти твоей
И вздохом тревожным растаю
Средь чуждых китайских полей.

Если кто-то запутан в измене.
Но любви повторяет слова.
Значит, занавес поднят на сцене,
И плетутся опять кружева.
Где кончается жизнь? Где подмостки?
Ложь от правды нельзя отличить:
Здесь и ветер искусственно хлесткий
Заплетает узорами нить.
И когда кружевное искусство
Открывает иные миры,
Кто заметит наигранность чувства,
Разгадает притворство игры?
Наклоняется профиль орлиный:
— Не тревожь ты ее, не тревожь! —
Тихо падает занавес длинный,
Исчезает волшебная ложь...

Мои глаза не смогут потускнеть,
И обо мне не перестанут петь.
Но что мне жизнь без меры, без конца,
Мне. пережившей своего творца?
За что меня так наказал Господь,
Что дал мне эту неживую плоть?
И я должна глядеть, глядеть в века.
Как будто бы задумавшись слегка...

Смотри, он нарядный, уютный.
Твой кукольный домик, твой рай:
Быть может, порыв только смутный —
Уход твой... Рассмейся... Играй...
Нет, кончился праздник счастливый,
Наряд маскарадный поблек,
И шепот любовный и льстивый
Никак и ничем не помог.
Вглядись в этот дом, в эти стены.
Но мужу в глаза не гляди:
Ведь это страшнее измены...
Не слушай его, уходи...
Проходишь с опущенным взором —
Ведь дважды цветам не цвести:
И прежней не будешь ты. Нора,
И трудно свободной идти!

Бывают встречи — ка к постигнуть нам
Их тайный смысл, высокий и печальный?
Они торжественны, как вешний храм,
И сладостны, ка к благовест пасхальный.
И пристален пытливый милый взор.
Догадки смутной полон — и испуга,
Как будто, не видавшись с давних пор,
В чужой толпе вновь встретились два друга.
И близкую предчувствуя любовь,
Дыша вплотную несказанной тайной,
Себя — небесных — знаем вновь
Под оболочкой тленной и случайной.
1929

ПТИЦЕ-ЛИРЕ

Мы с тобой одни, моя жар-птица.
Чуть трепещут листья на ветвях.
Мимо нас, шумя, ручей стремится
И. ломаясь, пенится в камнях.
Бледный луч травинки разбирает,
И, переливаясь как звезда,
Капепька алмазная мерцает
На подмокшем прутике гнезда.
Вот зажглась оранжевою точкой,
Вот другая вспыхнула огнем...
Медленно ступая по листочкам,
Луч обходит дерево кругом.
Лес продрог, и пар идет порою
Из гнезда, прилипшего к скале.
Близко, рядом, за моей спиною
Ты спокойно роешься в земле.
Вот пушок твой сыт, — и пятясь задом,
Спрыгнешь ты — и вновь за ч е р вяч ко в..
Разве так ж е не жили мы рядом
Перед тем за тысячи веков?

И не он ли к нам грядет сегодня.
Сквозь времен несчетных бурелом, —
Тот блаженный Вертоград Господний.
Наш с тобой, единый Отчий дом?
1959, Ш ербрук, А вст ралия

Блаженных слез бесценный дар
Под старость дал мне добрый гений,
И вдохновенья юный жар.
И свежесть новых впечатлений.
На
На
На
На

музыки любимый зов.
звук воды, в камнях журчащей.
шелест леса, ритм стихов,
яркий луч в зеленой чаще, —

На все теперь душа в ответ
Дрожит Эоловою арфой.
Зажегшись вдруг, как самоцвет,
Марией становясь из Марфы.

М УЗЕ

Я не думал свидеться с тобою,
Заглянуть опять в твои глаза,
И не ждал, что ты придешь такою,
Как когда-то. столько лет назад.
Не такою, нет, — проникновенней,
Глубже и прекрасней стала ты.
Словно и взаправду светлый гений
Озарил насквозь твои черты.
Как вечерний благовест, плывуиций
Над листвой лепечущих берез,
Чуть дрожит твой голосок зовущий
От удержанных блаженных слез.
Жизнь почти прошла, но не исчезнет
И навек останется в миру
Что, как сердце, бьется в каждой песне,
И, ка к знамя, плещет на ветру.
И когда уйдем отсюда оба.
То твоя наместница-тетрадь —
Здесь останется с живыми, чтобы
Трогать, утешать, благословлять.

ВЛАДИСЛАВ
ХОДАСЕВИЧ
Вдруг из-за туч озолотило
И столик, и холодный чай.
Помедли, зимнее светило,
За черный лес не упадай!
Дай посиять в румяном блеске.
Прилежным поскрипеть пером.
Живет в его проворном треске
Весь вздох о бытии моем.
Трепещущим, колючим током
С раздвоенного острия
Бежит — и на листе широком
Отображаюсь... нет, не я:
Лишь угловатая кривая,
Минутный профиль тех высот,
Где, восходя и ниспадая.
Мой дух страдает и живет.
1923

Все каменное. В каменный пролет
Уходит ночь. В подъездах, у ворот —
Как изваянья — слипшиеся пары.
И тяж кий вздох. И тяж ки й дух сигары.
Бренчит о камень ключ, гремит засов.
Ходи по камню до пяти часов.
Жди: резкий ветер дунет в окарино
По скважинам громоздкого Берлина,—
И грубый день взойдет из-за домов
Над мачехой российских городов.
1923

Интриги бирж, потуги наций.
Лавина движется вперед.
А все под сводом Прокураций
Дух беззаботности живет.

504

И беззаботно так уснула,
Поставив туфельки рядком,
Неомрачимая Урсула
У Алинари за стеклом.
И не без горечи сокрытой
Хожу и мыслю иногда,
Что Некто, мудрый и сердитый.
Однажды поглядит сюда,
Нечаянно развеселится,
Весь мир улыбкой озаря,
На шаль красотки заглядится,
Забудется, ка к нынче я,—
И все исчезнет невозвратно
Не в очистительном огне.
А просто — в легкой и приятной
Венецианской болтовне.
1924

БАЛЛАДА

Мне невозможно быть собой.
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Идет безрукий в синема.
Мне лиру ангел подает.
Мне мир прозрачен, ка к стекло,
А он сейчас разинет рот
Пред идиотстеами Шарло.
За что свой незаметный век
Влачит в неравенстве таком
Беззлобный, смирный человек
С опустошенным рукавом?
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Безрукий прочь из синема
Идет по улице домой.
Ременный бич я достаю
С протяжным окриком тогда
И ангелов наотмашь бью,
И ангелы сквозь провода

Взлетают в городскую высь.
Так с венетийских площадей
Пугливо голуби неслись
От ног возлюбленной моей.
Тогда, прилично шляпу сняв,
К безрукому я подхожу,
Тихонько трогаю рукав
И речь такую завожу:
— Pardon, monsieur, когда в аду
За жизнь надменную мою
Я казнь достойную найду,
А вы с супругою в раю
Спокойно будете витать.
Юдоль земную созерцать.
Напевы дивные внимать,
Крылами белыми сиять, —
Тогда с прохладнейших высот
Мне сбросьте перышко одно:
Пускай снежинкой упадет
На грудь спаленную оно.
Стоит безрукий предо мной,
И улыбается слегка,
И удаляется с женой.
Не приподнявши котелка.
1925

Трудолюбивою пчелой,
Звеня и рокоча, ка к лира,
Ты, мысль, повисла в зное мира
Над вечной розою — душой.
К ревнивой чашечке ее
С пытливой дрожью святотатца
Прильнула — вщупаться, всосаться
В таинственное бытие.
Срываешься вниз головой
В благоухающие бездны —
И вновь выходишь в мир подзвездный,
Запорошенная пыльцой.

506

И в свой причудливый киоск
Летишь назад, полухмельная,
Отягощаясь, накопляя
И людям — мед, и Богу — воск.
1923

ГРАММОФОН

Ребенок спал, покуда граммофон
Все надрывался Травиатой.
Под вопль и скрип какой дурманный сон
Вонзался в мозг его разъятый?
Внезапно мать мембрану подняла —
Сон сорвался, дитя проснулось.
Оно кричит. Из темного угла
Вся тишина в него метнулась...
О, наших бедных душ не потрясай
Твоею тишиною грозной!
Мы молимся — Ты сна не прерывай
Для вечной ночи, слишком звездной.
1927

СКАЛА

Нет у меня для вас ни слова.
Ни звука в сердце нет,
Виденья бедного былого,
Друзья погибших лет!
Быть может, умер я, быть может —
Заброшен в новый век,
А тот, который с вами прожит.
Был только волн разбег.
И я. ударившись о камни,
Окровавлен, но жив. —
И видится издалека мне,
Как вас несет отлив.
1928

АЛЕКСЕЙ
ХОЛЧЕВ

НЕ НАДО

Мечтаю все о родине, о возвращенье грежу,
И часто путаю действительность со сном.
В обидном одиночестве с привычной грустью нежу
Отверженность свою, ка к нищий под окном.
...Вот в дом вхожу, где много милых сердцу
Осталось... где покой, казалось, нерушим.
Где вечерами зимними, открывши в печке дверцу
И греясь, думал я: скорей бы стать большим.
Вот комнатка моя... Знакомый стол и книги...
Здесь юность в дерзких замыслах и планах протекла.
Тогда еще не знал, что скоро сам вериги
Одену тяж кие и встречу столько зла.
Какие чувства странные! И мертвое, забытое
Из-под обломков прошлого видением встает,
Стучится в сердце бедное и так уж е разбитое,
Стучится все настойчивей и грусть у входа вьет.
...В простенках те ж е хмурые портреты в рамках
строгих,
В передней тот же старенький потертый половик...
И как-то все не верится, что нет в живых уж многих
Из тех, кого я знал, к кому я так привык.
Уйди, уйди, тоска! С тобою неуютно,
С тобою тяжело... Я отдохнуть хочу.
Не надо вспоминать, хотя бы даже смутно...
Не надо над усопшими приподнимать парчу.

В ЦЕРКВИ

Тяжелый замок распилили,
Отдвинули ржавый засов...
Иконы, седые от пыли,
Взглянули на них из углов.

508

На паперти желтые пятна
Неровно разлила луна...
И мертвая тишь непонятна —
Пугает вошедших она.
Луной осиянно Распятье.
Как бледно лицо у Христа...
Богородица в выцветшем платье
Прижалась в тени у Креста.
Какая ужасная мука
В глазах, подведенных углем.
Склонился к лицу близоруко:
” Ты был Иудейским Царем?!"
Сухим и отрывистым треском
Ответил рассохшийся крест.
Иконы, залитые блеском
Луны, будто тронулись с мест.
Попятился в страхе зверином
И, пятясь, на руки взглянул —
Испачкал отставшим кармином,
Когда Богоматерь толкнул.
Как кровь... Ерунда! Засмеялся,
Ободренный смехом других.
А стыдно, что так испугался
"Раскрашенных кукол благих".
И, смехом вверху откяикаясь,
Сползла из-под купола жуть.
Бах!!! Выстрелил в воздух, ругаясь,
Чтоб ужас трусливый спугнуть.
Все больше и больше куражится,
Прицелился, ицеку скривил,
Да в месяц... Иль спьяна то кажется,
Иль вправду, а край отстрелил.
Не верит, глаза протирает...

А с неба осколок луны
Лукавою рожей кивает.
Окрасив действительность в сны.

509

И снова к Христу близоруко:
— Ты был Иудейским Царем?! —
Все та ж е нещадная мука
В глазах, подведенных углем...
И краску сорвал под шипами.
"Религия — это дурман!"
Блеснул золотыми зубами
И браунинг спрятал в карман.

НА БЕРЕГУ

Лежу на берегу, трава лицо ласкает,
И первой звездочки затеплившийся луч,
Раздвинувши листву, тихонько отмыкает
В душе воспоминания, ка к чародейный ключ.
На небе пепельном мелькают силуэтом
Мышей летучих крылья-плавники.
По горизонту палевым багетом
Легли зари закатной огоньки...
Но все не то. О чем-то позабыто...
Неуловимой ласточкой летает мысль одна.
И путаницей шелковой повита
Воспоминаний свежая копна...
Закрыл глаза... В песке шуршат ракушки,
С морским прибоем шепчутся у синих берегов.
И фанзы хрупкие японской деревушки,
И статуи раскрашенных богов.
Луна, ка к лампа светлая перед раскрытой книгой.
Стоит, задумавшись, над сонным островком...
И тень своею черною зубчатою мотыгой
Окапывает домики и деревца ровком.
На небе очертания потухшего вулкана...
Просветы... тень разлитая, к а к тушь,
Фигурка притаившегося спящим истукана,
И море серебристое, и тишина, и глушь.
Опять не то. О чем-то вспомнить надо
Другом, сверкающем, и мысли подстеречь;
Припев какой-то нежащий, ка к в древних песня*

"Ладо"'
Подслушать надо памятью и в сердце приберечь.

510

Леж у на берегу, трава лицо щекочет.
Туманится в глазах — и снова тот ж е вид:
У синих берегов прибой воды клекочет,
И брызги вспыхивают, словно хризолит.
Как в панораме яснятся: деревья, фанзы, горы,
На горизонте чертится вулкана острый склон.
Просветы, тень... Повсюду их узоры...
А где-нибудь в расщелине, наверное, дракон.
Все — ка к в альбомчике художника-японца,
Рисующего тушью по резьбе...
Припомнип!!! "только в творчестве, горящем ярче
сопнца,
Найдут мятежные пристанище себе...”
Да. только в творчестве, на мраморных ступенях,
Ведущих в храм стиха и божества.
В словесных сочетаниях, в узорных светотенях
Есть радость несказанная святого колдовства.

МАРИНА
ЦВЕТАЕВА
НАКЛОН

Материнское — сквозь сон — ухо.
У меня к тебе наклон слуха.
Духа — к страждущему: жжет? да?
У меня к тебе наклон лба,
Дозирающего вер — ховья.
У меня к тебе наклон крови
К сердцу, неба — к островам нег.
У меня к тебе наклон рек.
Век... Беспамятства наклон светлый
К лютне, лестницы к садам, ветви
Ивовой к убеганью вех...
У меня к тебе наклон всех
Звезд к земле (родовая тяга
Звезд к звезде!) — тяготенье стяга
К лаврам выстраданных мо — гил.
У меня к тебе наклон крыл,
Жил... К дуплу тяготенье совье.
Тяга темени к изголовью
Г роба. — годы ведь уснуть тщусь!
У меня к тебе наклон уст
К роднику...
28 ию ля

Есть час Души, как час Луны.
Совы — час, мглы — час, тьмы —
час... Час Души — ка к час струны
Давидовой сквозь сны
Сауловы... В тот час дрожи,
Тщета, румяна смой!
Есть час Души, как час грозы,
Дитя, и час сей — мой.
Час сокровеннейших низов
Грудных. — Плотины спуск!
Все вещи сорвались с пазов,
Все сокровенья — с уст!

512

С глаз — всё завесы! Всё следы —
Вспять! На линейках — нот —
Нет! Час Души, как час Беды,
Дитя, и час сей — бьет.
Беда моя! — Так будешь звать.
Так, лекарским ножом
Истерзанные, дети — мать
Корят: "Зачем живем?"
А та, ладонями свежа
Горячку: "Надо. — Ляг".
Да. час Души, как час ножа,
Дитя, и нож сей — благ.
14 август а
ЛУЧИНА

До Эйфелевой — рукою
Подать! Подавай и лезь.
Но каждый из нас — такое
Зрел, зрит, говорю, и днесь,
Что скушным и некрасивым
Нам кажется ваш Париж.
"Россия моя. Россия.
Зачем так ярко горишь?"
Июнь 1931

СТОЛ
1

Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что шел
Со мною по всем путям.
Меня охранял — как шрам.
Мой письменный вьючный мул!
Спасибо, что ног не гнул
Под ношей, поклаж у грез —
Спасибо — что нес и нес.
Строжайшее из зерцал!
Спасибо за то, что стал
(Соблазнам мирским порог)
Всем радостям поперек,
Заказ N9 345

513

Всем низостям — наотрез!
Дубовый противовес
Льву ненависти, слону
Обиды — всему, всему.
Мой заживо смертный тёс!
Спасибо, что рос и рос
Со мною, по мере дел
Настольных — болыиал. ширел,
Так ширился, до широт —
Таких, что, раскрывши рот,
Схватясь за столовый кант...
— Меня заливал, ка к штранд!
К себе пригвоздив чуть свет —
Спасибо за то, что — вслед
Срывался! На всех путях
Меня настигал, ка к шах —
Беглянку.
—
Назад, на стул!
Спасибо за то, что блюл
И гнул. У невечных благ
Меня отбивал — к а к маг —
Сомнамбулу.
Битв рубцы,
Стол, выстроивший в столбцы
Горящие: жил багрец!
Деяний моих столбец!
Столп столпника, уст затвор —
Ты был мне престол, простор —
Тем был мне, что морю толп
Еврейских — горящий столп!
Так будь же благословен —
Лбом, локтем, узлом колен
Испытанный, — к а к пила
В грудь въевшийся — край стола!
Ию ль 1933
2

Тридцатая годовщина
Союза — верней любви.
Я знаю твои морщины,
Как знаешь и ты — мои.
514

Которых — не ты ли — автор?
Съедавший за дестью десть.
Учивший, что нету — завтра.
Что только сегодня — есть.
И деньги, и письма с почты —
Стол — сбрасывавший — в поток!
Твердивший, что каждой строчки
Сегодня — последний срок.
Грозивший, что счетом ложек
Создателю не воздашь.
Что завтра меня положат —
Дурищу — да на тебя ж!

Обнимаю тебя кругозором
Гор, гранитной короною скал.
(Занимаю тебя разговором —
Чтобы легче дышал, крепче спал.)
Феодального замка боками.
Меховыми руками плюща —
Знаешь — плющ, обнимающий камень
В сто четыре руки и ручья?
(Но не жимолость я — и не плющ я!
Даже ты. что руки мне нужней —
Не расплющен — а вольноотпущен
На все стороны мысли моей!)
Кругом клумбы и кругом колодца
(Куда камень придет — седым!)
Круговою порукой сиротства —
Одиночеством круглым моим:
(Так вплелась в мои русые пряди
Н е о д н а серебристая прядь!)
И рекой, разошедшейся на две —
Чтобы остров создать — и обнять.
Всей Савойей и всем Пьемонтом.
И — нем нож ко хребет надломя
Обнимаю тебя горизонтом
Голубым — и руками двумя!
St. P ie rre de R oum illy,
21— 24 август а 1936

БЕССОННИЦА

Из улицы в улицу — вброд —
бродить без расчета, без меры;
и прошлое в ногу идет,
как тонкая тень Агасфера.
До звезд завивает спираль
сухая и пьяная вьюга.
Бессонная ночь, не пора ль
с тобою расстаться, подруга?
И город, оседланный мглой,
уныло плетется к рассвету.
О, что бы присниться могло
за время напрасное это?
Желтеет измятый восток.
Не будет заря, как начало.
но как утомленный игрок,
как сброшенный фрак поспе бала
А твой неустойчивый шаг
скребет тротуар по загривку.
И пляшет пустая душа
обрывком газеты, обрывком.

ВАЛЬС

Расцветай, моя ночь, и касайся
шелковистым подолом людей!
Мы ппыеем по широкому вальсу
в голубой невесомой ладье.
Опустевшие столики пеной
оседают за нами к стене,
и качается ночь, ка к сирена,
на блестящей паркетной волне.
От расплывчатой мглы ресторана
отплывая навеки вдвоем,
голубые забытые страны
мы, ка к молодость, снова найдем.

Медный ветер сметет дирижера,
раскачает простенки прибой;
в повторенных зеркальных просторах
станет тесно кружиться с тобой.
И круги расширяя над залом,
покидая, как пристань, паркет,
разобьемся мы грудью о скалы —
об высокий холодный рассвет.

Зубочистки грозят, как рапиры,
и чернеет рояля помост.
Через мутную полночь трактира
ты опять вырастаешь до звезд.
Мимоходом, как позднюю помощь,
ловишь скрипок унылый привет.
Этих лиц, этих комнат не помнишь,
и легко уплывает паркет.
И не пена — ты знаешь заране,
что над пивом плывут облака.
Голос твой, освеженный молчаньем,
ка к весеннего грома раскат.
А, из пены родившись, Венераг
пьяным жестом щеку подперев,
эту ночь принимая на веру,
будет слушать покорно хорей.
Под полями дешевенькой шляпы
ты увидишь, сквозь дым голубой,
как, слезами на скатерть закапав,
для тебя оживает любовь.
О поэт, разве розы не могут,
если хочешь, и здесь задышать?!
Но. сбиваясь с цветущей дороги,
ослеппенная бредит душа
И не видит, присевшая сзади,
как приходит любовь умирать
на измятом обрывке бумаги,
под заржавленным жалом пера.

ЛИДИЯ
ЧЕРВИН С КАЯ
Те. которых не осудят,
но кто долго ждут суда.
Те. кого под утро будят
мартовские холода.
Те. кто убивают время
— за минутами года. —
оттого что не хватает
краткой жизни на земле.
Те, кто сеют правды семя,
привыкая жить во зле.
Кто взаимности не знает
и, прощая все измены,
грустно любит — за двоих.
Кто не помнит перемены
и годами видит то же
небо, левый берег Сены...
Те. кто кажутся моложе
современников своих,
но которых в белой зале
ждет за ширмою кровать...
Те, которым на вокзале
стыдно счастья пожелать.

Раннее солнце за красною шторой.
Солнечный луч проникает в окно
в противоречии с жизнью, в которой
холодно,тесно, темно.
В противоречии с ним — неизбежность
гибели близкой, разлуки, конца...
В противоречии — страстная нежность
с жалостью острой, при виде родного
немолодого лица.
Так разойтись, без единого слова...
Этого я не пойму никогда.
Мы и заметить, любя, не успепи,
как между нами возникла вражда.
Чистое, яркое утро в апреле...
Где это было? Когда?

518

Грусть мира поручена стихам...

Г. А да м о в и ч
Холодные, длинные майские дни.
Зеленое золото солнца сквозь тучи...
И эта навязчивость слов и созвучий —
мы с ними навеки одни.
Язык наш — недавно великий, могучий —
тяжелый и светлый язы к песнопенья
порою звучит, как мещанский жаргон.
И только с тоской вырывается стон
у тех, кто привык в нем искать вдохновенье.
Откуда же взять нам такое смиренье,
в котором бы не было больно и тесно
еще не отжившим сердцам?
Мы все уцелели случайно, чудесно...
Грусть мира зачем-то поручена нам —
и этому нет объясненья.

Как в одиночной камере рассвет,
под утро будит страшная тревога.
Чего бояться, если ада нет?
Не может ада быть по воле Бога.
И если мир любить — прекрасный, грешный,—
разлука с ним все может искупить.
Я думаю еще — уж е теряя нить,—
что утешает только безутешный
и лишь сомненье может убедить.

А. Гингеру

Темный август. Солнца нет следа.
И тоска, как небо, без просвета.
Длинные уходят поезда
в поисках обещанного лета.
Груды листьев на сырой панели
словно пестрый сброшенный наряд.
А прохожего случайный взгляд
больно отзывается в груди...
Лета не было — как жизни. Неужели
даж е увяданье позади...

519

Я жду твоего возвращенья,
на время — я знаю — опять.
Я жду не любви, а прощенья,
но трудно — я знаю — прощать...
За грусть, за безумную нежность,
за памяти светлый мираж,
такой же, как моря, безбрежность,
как южный любимый пейзаж —
причудливых лоз равномерность
и пальмы у розовых дач...
За бедность мою и за верность,
за праведный смысл неудач.
За то, что взволнованность эта
с годами опасней, темней...
За счастье короткого лета,
сгоревшего в несколько дней.

Лишь мысль об одном постоянна
на фоне расплывчатых дум.
Далекий, как шум океана,
доносится улицы шум...
Раскаты внезапного грома
откуда-то издалека.
Над крышей соседнего дома
светлеют уж е облака...
Июльская ночь коротка.
Июльская ночь бесконечна,
не спится, и думаю я —
измена твоя глубоко человечна,
но как ограниченна, пусть высока,
суровая верность моя.

А. ЧЕРНЫЙ
Мы с тобой два знатных иностранца:
В серых куртках, в стоптанных туфлях.
Карусель кружится в ритме танца.
И девчонки ввысь летят в ладьях...
Вдосталь хлеба, смеха и румянца,
Только мы — полынь в чуж их полях.
Опустивши худенькие плечи,
Теребишь ты т«хо мой мешок
И внимаешь шумной чуждой речи,
Как серьезный, умный старичок.
Ноги здесь, а сердце — там, далече.
Уплывает с тучей на восток.
Над лужком холмов зеленый ярус
Манит нас раздольной тишиной.
Бок шатра надул под ветром парус,
Собачонка лает за спиной...
Карусель взвевает свой стеклярус
И кружится, словно шар земной!
Солнце — наше, горы — тож е наши...
Ты послушай, что поет поток:
В голубой, для всех раскрытой чаше
Тонет всё: и запад, и восток...
Будет жизнь и радостней, и краше...
Хочешь, купим глиняный свисток?
На углу закрякали тромбоны:
Впереди — двенадцать медных труб.
Сзади — пары, девочки-бутоны.
Сколько ярких деревенских губ!
Закачались белые колонны
И пошли плясать в прохладный клуб.
Улыбнись, поправь свою подвязку.—
Веет ветер, в путь зовет, злодей!
Мы в лесу напишем нынче ска зку —
Там. где пахнет сыростью груздей. —
Про людей, любивших смех и пляску,
Никого не мучивших людей...

Тех, кто страдает гордо и угрюмо,
Не видим мы на наших площадях:
Задавлены случайною работой,

521

Таятся по мансардам и молчат...
Не спекулируют, не пишут манифестов,
Не прокурорствуют с партийной высоты,
И из своей больной любви к России
Не делают профессии лихой...
Их мало? Что ж... Но только ими рдеют
Последние огни родной мечты.
Я узнаю их на спектаклях русских
И у витрин с рядами русских книг —
По строгому, холодному обличью,
По сдержанной печали ж утких глаз...
В Америке, в Каире и в Берлине
Они одни и те же: боль и стыд.
Они — Россия. Остальное — плесень:
Валюта, декламация и ложь,
Развязная, заносчивая наглость.
Удобный символ безразличных — "наплевать".
Помойка сплетен, купля и продажа.
Построчная истерика тоски
И два десятка эмигрантских анекдотов...
• • •
Прокуроров было слишком много!
Кто грехов Твоих не осуждал?..
А теперь, когда темна дорога
И гудит-ревет девятый вал,
О Тебе, волнуясь, вспоминаем, —
Это всё. что здесь мы сберегли...
И встает былое светлым раем.
Словно детство в солнечной пыли...

В МАРСЕЛЕ

Посмотри, посмотри, ка к вскипает, как пенится след!
Чайки низко над нами летят вперегонку...
Провансалец-старик надвигает на брови берет,
Смотрит вбок на сапфирный лоснящийся цвет
И в мотор наклоняет масленку.
Раздвигается порт. Вкусно пахнет соленая даль.
За спиной над домами янтарная мгла и пылища.
На волне, отражая дрожаще-цветную спираль,
Пароходы пустые открыты до ржавого днища.
Удирает душа... Ничего на земпе ей не жаль.
Паутиной стальною маячит воздушный паром.
Спят подъемные краны, амбары пустынны и резки.

522

Островок, как дракон, промелькнул острозубым
бугром.
Мол растаял и косо отходит гранитным ребром.
Закачался наш катер... Веселые брызги
и всплески!
Далеко-далеко чуть сквозит желто-серый Марсель.
Богородица — щит рыбаков — золотится над далью.
Развертелась моторная прялка — журчащая трель.
Хрусталем васильковым вспухает морская постель,
Переливчатой льется эмалью...
Повернули назад. Не навек же заплыли сюда...
Катер мал. Надо жить, и ходить, и работать, и драться.
Ты послушай, послушай, как гулко лопочет вода!
На часок из тюрьмы отпускает судьба иногда,
Час промчался... изволь возвращаться.
Вырастают седые дома, расплывается мгла.
Флаг наш вяло повис — скучно в гавани виться
и хлопать...
Как гагары, качаются лодки, томительно пахнет
смола.
У камней полукругом кишат-копошатся тела —
Это люди смывают марсельскую копоть...

МИХАИЛ
ЧЕХОНИН

ДОРОГА

Дорога поет и шумит, ка к река.
Сьедая на сердце тоску,
Как кони степные, летят облака
В каком-то горячем скаку...
Уж скоро потянутся птицы на юг
Крикливой такой чередой —
Дорога, старинный и верный мой друг,
Дай снова обняться с тобой.
Знакомые песни я вновь узнаю —
Да, это моя сторона.
Вот только боюсь, что в домашнем краю
Никто не узнает меня.
Придут посмотреть заграничный костюм,
Да слов не найдется со мной.
И я замолчу, спотыкаясь от дум,
Усталый, нелепый, смешной...
Старинная бабка на чей-то вопрос
Прошамкает только — Кажись...
И ликом похож, и отцовский и рост,
Ну что же, пришел — так садись.

МАМА

Остров прекрасной жалости
В море житейских бед.
Мама, купи мне, пожалуйста,
Трехколесный велосипед...
Помнишь, зелень крапивная
Дико цвела у крыльца?
Ты была тогда очень красивая,
С полным овалом лица.
С вечными, звонкими песнями
В праздник пекла пироги,
Весело прыгали блесками
Серьги и кольца твои...

524

Да. Да. Конечно. Разумеется.
Сказка превращается в быль.
Память же былью развеется,
Как ветром дорожная пыль.
И никому не надо шалости,
Растянутой на тридцать лет...
Мама, купи мне. пожалуйста,
Пробочный пистолет.
Отчего ты так молчалива,
На тебе не видно лица...
А чудная была крапива
У самого крыльца!
1939

ГЛОВ ТРОТТЕР

Ни родины, ни дома, ни семьи
И никого, кто ждал бы его где-то,
Все для него — чужие и свои
В любой стране и в каждой части света.
Весь круглый мир он так исколесил
Развинченной и медленной походкой,
Он отдыхал там только, где любил.
Где песни пел и пил вино с красоткой...
Вот он идет — прямой, как истукан.
В зубах гаванна терпкая, ка к жалость,
В глазах воспоминанье дальних стран,
А в сердце — бесконечная усталость.
На поясе болтаются ножи —
Один морской, другой для харакири.
Что для него спокойствие души.
Когда душа, ка к гость в пустой квартире.
Опять запели жерла белых труб.
И он спешит расстаться до заката,
И сердце ноет вновь, как старый зуб,
И облака опять летят куда-то...
Прощай, земля! И вновь горят зрачки,
Глотая даль последней части света.
В груди легко от сумрачной тоски
И от того, что кто-то плакал где-то...

525

СЕРДЦЕ ГОРОДА

Центр гигантского механического тела,
Пульс жизни, скованный сталью и цементом,
Рождающий полчища белых и красных шариков,
Создающий ритмы движения.
Эти человеческие лица —
Словно маски минутных страстей;
Красные губы манят в темноту,
Бледно-неоновые глаза утомления
Вспыхивают и потухают...
И титанические челюсти, дыша алкоголем,
Медленно пережевывают миллионы жизней.
Это сердце города.
Зеркало старой красавицы — Времени.
Я узнаю тебя, я хорошо знаю тебя.
Старый развратник, мой город.
Я знаю, чье сердце бьется в твоей груди —
Это мое сердце...

МИСТЕР ДЖОНС

Он часто видит в беспокойном сне,
Как светит ослепительное солнце,
В давным-давно покинутой стране,
Где никогда не слышали о Джонсе.
Уходят сны, и в утренней тиши
Пока еще печаль их ощутима,
Он вспоминает в глубине души
Другое человеческое имя.
Но лишь на миг... И строгий, ка к всегда —
Вот он летит в моторной рыси глянца.
Забыты сны, больные от стыда,
И ветреное имя иностранца.
И старый дом над тихою рекой,
И яркое расплывчатое солнце...
И счастлив тот, кто робкою рукой
Жмет руку уважаемого Джонса.

И ГО РЬ
цИННОВ
О. душа, ты полнишься осенним огнем,
морем вечереющим ты полна.
Души-то бессмертны, а мы умрем —
ты бы пожалела слегка меня.
Смотришь, ка к качается след весла,
ка к меняется нежно цвет воды.
Посмотри — ложится синяя мгла,
посмотри, как тихо. — и нет звезды.
Хоть бы рассказала ты мне, хоть раз,
ка к сияет вечно музыка сфер,
ка к. переливаясь, огнем струясь,
голубеют звуки ангельских лир.
К анза с
1963

Лиловеют поганки,
серебрится ракита,
в длинном столбике света
золотятся пылинки.
Сок зеленой травинки
вяжет горечью нёбо.
Золотисты оттенки
там. где сине полнеба.
Оцарапал коленки
чей-то мальчик горбатый:
смугло рдеют кровинки
в теплом столбике света.

И от ю жного ветра
как бы в дымчатом блеске
золотистые краски
нежной Божьей палитры.
М ю нхен
1956
• « t

Шепчу слова, бессвязно, безотчетно,
Бессмысленно в безлиственной аллее,
Проходит день бесплодно и бесплотно,
Но темные слова уже светлее,

527

И вижу звук, как серебристый луч, я,
И кажется — не обречен шептать я:
Уже слетает ангел полнозвучья
Наплывом музыки и благодати.
А в небе отблеск — дымный, дынный, длинный
И колокол звонит (не дар Валдая),
И синие цветы иной долины
(Не то, что рая, но — иного края)
В сиянии цветут не увядая.

И.луковица — жемчужина,
И финик — темный янтарь.
Собор — как жесткое кружево.
Дырявый, древний стихарь.
Акула в томатном соусе —
Коралл и мрамор, смотри!
И кр уж ка пива, по совести.
Топазовая внутри.
И взяв рыбешку копченую,
Что золота золотей,
Пошел к святому Антонию
Какой-то рыжий Антей.
Ну да — хотелось бессмертия,
И я запомнил навек
Трактир, собор, и безветрие.
И море, и вечер, и свет.

Хрустальным кристаллом
Казался июль,
И в зареве алом
Проехал патруль.
Играл на свирели
Убитый солдат,
И лилии пели
Для малых ребят.
И в струях напалма
Горело село,
И черная пальма
Поймала крыло

Того самолета.
Который — ну, да.
И летчик горел,
Как большая звезда.

Мало-помалу, мало-помалу.
И вот и вся недолга.
Будто подходит поезд к вокзалу
И серебрятся снега.
Будто звучит труба Азраила
На заснеженном пути.
Многое было, многое сплыло.
Крути. Гаврила, крути.
Мелет Емеля в белой метели:
Эх, замело меня, друг!
Сам Азраил свистит на свирели,
И воют волки вокруг.
Жил потихоньку,
Мелким, мелким
Трудно плестись
Под бесноватым

жил помаленьку —
ш ажком!
домой в деревеньку
снежком.

Нет, не подходит поезд к вокзалу.
Ж жет ледяная пурга.
Мало-помалу, мало-помалу —
И вот и вся недолга.

Не нарушает тишины
Закат китайско-желтоватый.
И ветки голубой сосны,
Бескрылые, полукрылаты.
На синем запечатлены
Две неподвижные ракиты,
И тень сапфирная волны
Лежит у лодки позабытой.
И слабым пламенем горят
Вершины снежные на юге.
(Здесь две дороги: на Царьград
и на Багдад.) Как бы в испуге
Все ждет. Ни чаек, ни цикад.
Синеют горные отроги.
И слышно, ка к молчит закат,
Как бы задумавшись о Боге.

ВЛАДИМИР
ША Т АЛ ОВ
Точка схода. Уходящие рельсы.
Паутинки осенней пряжи.
Женщина на крае бабьего лета
стоит в платье ярком, как праздник.
А поезд ушел в давность.
Ушел в красивую песню.
И семафор повис удавленником
над рыжей степью.
Пыпь.
Полустанок.
Из какого-то дня,
из какого-то года
женщина с лицом усталым,
не мигая смотрит в точку схода.

Нигде.
В нигде.
По нигде.
Пространство лет
и дорог, вмещенных в себе.
Пройденных — где...
Барабанит по крыше дождь.
А в глазах — высокий собор над грудой камней.
Время, куда идешь
и откуда — ко мне...
Стуки секунд, стуки минут, часы по часам
в толще календарных дней.
Условность: я — там.
Условность: я — здесь.
Мелькнувший перрон,
росчерк пером
на нигде.

Все случается
в непогоду.
Что случается
в непогоду...
Чайник поставишь и чаю
в кр у ж ку нальешь с медом
торопливый глоток выпалит нёбо
ругнешься на одном из шести континентов
голубой планеты

530

и где-то
в городе без названия
на улице без названия
откликнется эхо
в будни оползающего века
где ты
где я
топько затерянные образы
оставшиеся от тех, что на заре розовой
в кудряшках цвета пакли
бежали вдоль реки
а вокруг пахли
цветы
медом.
Но все спучается
в непогоду.

ЧЕРЕЗ ПОЛВЕКА

В давно памятной быпи
там, где для писем ящик,
очередь собралась людомобилэй
и рука у каждого
опускает пюбовь кому-то и счастье
и я под елку
пожепанье опускаю в Киев.
Там на ресницах колких
зопотые пеж ат снежинки,
в снегах зопотых зопотые смеются очи.
а дойти — уж е недостанет жизни,
недостанет и писем дпя письмоноши.
Только на гоголевском чёрте,
укравшем месяц среди ночи —
ворожея когда-то сказана —
пожеланье успею доставить
и ало-атласные к нему черевички.
Но тают далеко — все тают
на копких ресницах, словно девичьих,
снегов зопотых золотые снежинки...

ЗИ Н А И Д А
Ш А Х О В С КА Я

ДИОТИМА — НОЧЬ
Николаю Татищеву

Диотима уходит, цветы цепенеют в молчаньи.
О, прощай, Диотима, прозрачен, как воздух, твой след.
От волос твоих синих идет золотое сиянье,
Драгоценная память тобой совершенных побед.
Оглянись и увидишь. Торжественно следует мимо
Вереница прошедших веков и забытых имен.
Ты поднимешь для них покрывало свое, Диотима.
Пред тобою склонятся древки побежденных знамен.
Диотима прошла, и рассыпался звездами вечер.
Тишина запевает и птицей небесной поет.
И кружится, кружится, кружится по острову ветер.
Увлекая лавровые рощи в последний полет.

НОЧЬЮ

О просияй, о просветлей,
Узор неясный нашей жизни.
Взметнись над чернотой ночей
Небесной радугою брызни,
Залей водой, сожги огнем,
Схвати и претвори все это,
Очисти все, что было днем,
И приготовь нас для рассвета.
1968

Ночь пришла и двери отворила
В неизбывность радости и сна,
И в ночи такая зреет сила
И такая нежная весна,
Что душа, от страха замирая.
Ищет, ищет нового пути,
Приближается к преддверью рая,
Недостойная в него войти...

532

Нету скучных, ни тяжелых дней.
Стало проще все и все бедней,
Стало так свободно и тепло.
И вся жизнь, ка к тонкое стекло...
Разобьется с звоном, и войдет
То. что смертью кто-то назовет...

Над морем Эгейским упала звезда золотая.
Мы не знаем, кто пел. Может, ветер гудел и вещал,
Только блеск пролетел, просиял и растаял,
Только пена забилась о тени темнеющих скал.
И надежда рождалась, что мы и миры бесконечны.
Безначальны, бессмертны, навеки чисты и светлы,
И идем бороздою широкой и млечной,
Вырываясь безбольно из нас облегающей мглы.
Над морем Эгейским луна так торжественно встала.
Зыбкий мир отдалялся и плыл по безвременью вод.
И катились прохладные эти зеркала.
Отражая еще не рожденный восход.

Слушай, слушай тишину,
Лучше песни не услышишь...
Я в безмолвии тону.
Вьется плющ по красной крыше,
Воздух ясен, чист и прост,
Пятна солнца на панели.
Через реку брошен мост,
Ветер обнимает ели.
Луг блестит и воздух свят,
Птицы по небу летят,
Подождите, подождите.
Я взлетаю в тишину.
Расцветаю в ней. тону.
Тишиной я становлюсь.
Богу тишиной молюсь.

Отдыхаю, отдыхаю.
Тишина — дорога к раю.

533

Расцветают цветы. И в ночи.
Как весною оделись деревья.
Одинокая птица кричит,
Из старинного вырвясь поверья.
Это сон или явь? Все равно.
Как воде ледяного колодца
Нам прозрачное счастье дано
Отраженного воздухом солнца.
Орошенная звездным дождем.
Просыпается ночь для полета,
О котором забудем мы днем...

Как легок ласточек полет
Над древностью земной,
А время все идет, идет,
И ты всегда со мной
В дрожаньи неба, в шуме дня
И в шорохах ночей.
Как легок ласточек полет
Над тяжестью моей...
Рим , 1973

Пустое кресло у стола,
И память бьется о потере,
Как птица в клетке из стекла
В освобождение не верит.
Пустое кресло, дом пустой
И улица совсем пустая.
И мир, как будто бы простой,
Вдруг растворился и растаял.
И все ненужное гнетет,
Все нужное ненужным стало,
А память все поет, поет
Но не печально, а устало.
1974

а ГЛАИДА

^И М А Н С КА Я
Звезды горят лучистые,
Благость и тишина.
Розы цветут душистые
У моего окна.
Может быть, только чудятся
Звезды и небосвод;
Темная, темная улица
И не найти ворот.

Окно мое на крышу,
Внизу — веселый бал.
Знакомый вальс я слышу —
Он в старину звучал
У Лариных, быть может, —
Татьяна, ты не спишь?
Для слез одно и то же —
Москва или Париж.

Услышать песню русскую метели,
Утешить сердце голосом родным.
Тогда любить еще мы не умели,
Тогда наш мир был малым и своим.
Казался он веселым и светящим.
Как мячик прыгал, лодочку пускал,
Но пассажирский поезд уходящий
Разрушил мир и призрачный вокзал,
И мир теперь безрадостный, огромный,
В чужой стране, суровый и пустой.
Был горек дым, тревожен шум вагонный
Его повсюду слышу за собой.

МАТЬ

Милая, как жили мы убого
В доме деревянном на ветру!
Печка черная монашкой строгой
Остывала, догорев, к утру.

К жизни возвращали мы монашку,
Углем напитав ее с трудом,
Душу открывали нараспашку,
Грелись и слезами и огнем.
Милая, за что такая участь,
Ссылка — как предательский капкан?
И годами жили, жили, мучаясь.
А долину покрывал туман...
Это все напомнил старый чайник —
Вынула его из сундука:
Прошлого свидетель он случайный,
Трогала его твоя рука
Маленькая, бедная.сухая
От монашки черной, от воды.
— Память, память, горькая, святая.
Не стереть глубокие следы

Ползет букашка, прячется в листок, —
От мира страшного, яркого, большого!
Ей нужен только маленький мирок,
Одна полоска света голубого.
И нежностью душа твоя полна
К такому беззащитному созданью.
А в необъятном, так же ка к она,
Боишься потерять свое сознанье.

Не все ль равно, какие слезы, —
У каж дого своя печаль.
Вот снова отцветают розы,
И жизни розовой мне жаль.
Пусть коротка, — она прекрасна
Благоуханьем, чистотой.
На гибель смотрим безучастно, —
Подумаешь, цветок простой!
А я с любовью подбираю
Опавший бледный лепесток.
Как будто украшеньем рая
Был этот розовый цветок.

МИХАИЛ
U jn n O B H H K O B
Над бесплодным полем,
Над опавшей рощей
Торопилась птица
В дальний край.
По бокам дороги
Вётлы глухо ропщут
И роняют листья
Невзначай.
И казалось поле
Безутешней жизни,
Перекресток каждый
Будто западня.
Я серьезно болен,
Болен по Отчизне...
Как листок, познавший
Злобу октября.
И кричала в небе
Птица не впустую,
Разрыдалась роща
Оттого,
Что в такую осень
Я страну родную
Покидал однажды...
Для чего?
1943 З аслав

Не шуметь уж больше листьям,
Пали, смытые дождем!
По тропе, по краю жизни
Мы осенние бредем.
Скоро, скоро все мы ляжем
Как опавшие листы.
И восстанут, будто стражи,
Деревянные кресты...
1944 Венгрия

СОЧЕЛЬНИК

В полузамерзшее окно
Глядели вечера остатки,
И время нехотя текло,
И заходили святки.

537

Повсюду праздник, торжество;
Снаружи смех и чьи-то крики,
А в комнате моей черство,
Да в окнах — смерти лики.
Зачем мне это Рождество?
Не для колядок, как Вакуле!
Вокруг все мраком занесло
И в револьвере пули...
1944 24 д екаб ря
Вена

КО ВЫ ЛИ

Над пустынной, голой степью.
Колыхая ковыли,
Гнали ветры длинной цепью
Тучи в дали издали.
А под тучами летели
Стрелы мудрых журавлей,
В небе слышались свирели —
Плач над степью ковылей.
Мы ведь тоже отлетали
За степные пустыри.
Почему, зачем — не знали,
Как те братья журавли.
Мы теперь за океаном,
На чуж ую севши пыль,
Вспоминаем постоянно
Степь родную и ковыль.
1950 М ери панд САСШ
• • •

В закатах, уходящих ежедневно.
Нисходит в пурпуре на землю Бог,
И облака гурьбой стоят нетленной
По сторонам божественныхдорог.
Походит все тогда на чудо:
Вот ангелом душа к закату понеслась,
И обвалился день алмазной грудой.
И золотом зажглась земная грязь,
Да Херувимов зазвучал хвалебный клирос,
И солнце вдруг, на миг, остановилось...
1962

538

Изумленно гляжу я на выси.
Где пылают пожарища звезд.
Где над безднами солнца нависли.
Где за звездами вечности мост.
Там сияют в пространстве пороги,
И завихрены млечны пути.
Там идут в бесконечность дороги,
Не дано по которым идти.
Смотрит тайна молчащей вселенной
В мелководную заводь души,
И мерцают сияньем нетленным
Сонмы звезд в непробудной тиши.
1963

Грусть наплыла... Шепнулась строфа.
Да полно, то грусть ли?
Как будто — ветер в саду растрепал
Кленов зеленые гусли.
И вот — тороплюсь: успею ли. нет
Услышать, поют покуда.
И в строчки собрать невнятный привет.
Невнятный привет о т т у д а .

Вечер смуглый, вечер лунный
Бросил росы в коноплю,
Подождите, замолчите, струны,
Дайте мне пропеть: люблю.
Не тебе, неведомый-далекий,
Не с тобою разговор в тиши —
— Вечер смуглый мне целует щеки,
Дух полынный косы распушил.
Не про ласки друга ясна-сокола
Сладко сердцу загадать.
На любовь ответит — около —
— Голубая благодать...
Вся в росе тропинка тонкая,
Под луною вздохи ковыля...
Ненаглядная моя сторонка,
Степи, родина моя!..

На знойном кладбище могилы стеснены,
И памятники выросли повзводно,
И только вот под елкой, у стены,
Немножко тени и еще свободно.
Дорожки хрусткие и розы всех пород.
Вазоны и венки, кропила и купели,
Какой торжественный гранитный огород
Покойников зеленые постели!

Что ж, может быть, так легче отгореть.
Хотя 6 и в поспешившем смертном часе,
Коль есть кому могильный крест согреть.
Последнее убежище украсить?
Вот позовут — и лягу в эту тишь,
И звякнет жалостно навстречу колоколец.
Когда пересечет с веселым свистом стриж
Последний путь мой от чужих околиц.
Не возропщу тогда, что тишина — не та,
Смиренно буду ждать: вот дож дик брызнет...
И. может быть, простит мне эта красота.
Что полюбить ее я не смогла при жизни.

Привал. Пригорок пригрело. —
Чуть слышным струит парком.
В кучу грузди и белые
Осыпаны кувырком.
Теперь — уложить попригляднее,
Повыскоблив добела.
Завидней чтоб и наряднее
Корзина моя была...

Какая полянка! Розовый
Вереск и влажный мох,
Ветер в косах березовых
Вздувает переполох,
Солнцем вся запорошена,
Хрупкой веснушкой листа...
Какая полянка хорошая!
Словно бы — наши места.
У нас по лесным по выделам
Такие полянки видела...

АНАТОЛИЙ
ШТЕЙГЕР

Всегда платить за все. За все платить сполна.
И в этот раз опять я заплачу, конечно.
За то. что шелестит для нас сейчас волна,
И берег далеко, и Путь сияет Млечный.
Душа в который раз ка к будто на весах:
Удастся или нет сравнять ей чашу с чашей?
Опомнись и пойми! Ведь о таких часах
Мечтали в детстве мы и в молодости нашей.
Чтоб так. плечом к плечу, о борт облокотясь.
Неведомо зачем ппыть в море ночью южной.
И чтоб на корабле все спали, кроме нас,
И мы могли молчать, и было лгать не нужно...
Облокотясь о борт, всю ночь, плечом к плечу.
Под блеск огромных звезд и слабый шелест моря...
А долг я заплачу... Я ведь всегда плачу.
Не споря ни о чем... Любой ценой... Не споря.
Рагу за, 1938

#• «
Мы ничего не знаем,
Мы ничего не слышим.
Грезят о чуждом рае
Святые по темным нишам.
Пыль на июльской дороге
Нежит ленивые ноги.
Низкое солнце брезжит
На монастырском пороге.
Пахнет горошком, левкоем,
Долгою сухостью лета.
Мы же воздушные замки
Строим, — и платим за это.
М оравская Тшебова, 1930
•

•

•

Снова осень и сердце щемит —
Здесь сильнее дыхание грусти.
Эти дни хорошо проводить
Где-нибудь далеко в эахолустьи.

542

Очертания острые крыш...
В небе ратуши темные башни.
Легкий сумрак... Стоишь и стоишь,
Заглядевшись на камни и пашни.
Вдаль уходят пустые поля,
Темнота опускается ниже...
Как ни странно, но все же земля
С каждым годом нам будто все ближе.

Дошел и до него уже, увы, черед...
Совсем не тот задор, не очень крепко спится.
Он больше не дитя. Ему тридцатый год.
Давно уж е пора настала протрезвиться.
Из-за него лилось уж е немало слез.
На памяти о них не зажили ожоги.
В процессии ему не раз уж довелось
Понуро провожать кладбищенские дроги.
Он часто видит сны и, замирая весь,
В передрассветном сне, в особенности тонком.
Встречает снова тех, кто был когда-то здесь.
Тех, кто его любил, когда он был ребенком.
Во сне и наяву, с собой наедине,
Он долгий счет ведет ошибкам и потерям.
Да. я был виноват... Да, по моей вине...
Как мало любим мы! Как скупо нежность мерим.

Только след утихающей боли...
С каждым валом — слабей валы.
Легкий сумрак. В осеннем попе
Тянут медленный плуг волы.
М ежду небом и между нами
Запопняется мглой провал.
Мы во всем виноваты сами,
Ты у нас ничего не брал...
Тишина. Тишина такая.
Тишина на земле и в нас,
Словно в мире совсем иная
И хорошая жизнь вепась.

543

Словно осенью мы не те же,
А серьезнее и грустней...
О себе вспоминаем реже,
Вспоминаем Тебя ясней.

Вечером выйдем гулять по меже.
Сторож внезапно возникнет из мрака.
Спросит огня. Мы закурим. Уже
Осень вблизи дожидается знака.
Ночью иначе звучат голоса,
Глухо и даже немножко тревожно.
Каждая пауза четверть часа...
М ожно о многом сказать односложно.
Речь про дожди, урожай, молотьбу
(Сдержанно, чинно, ответы — вопросы).
Речь про крестьянскую боль и судьбу...
Лиц не видать. Огонек папиросы.
Красный, тревожный, ночной огонек.
Запах полыни и мокрой овчины.
Терпкая грусть — очень русский порок.
Грусть без какой-либо ясной причины.

У нас не спросят: вы грешили?
Нас спросят лишь: любили ль вы?
Не поднимая головы,
Мы скаж ем горько: — Да, увы,
Любили... как еще любили!..

Одно ужасное усилье,
Взлет тя ж ко падающих век,
И — вздох, и вырастают крылья,
И вырастает ч е л о в е к .
И в шуме ветра городского
И пригородной тишины
Он вновь живет, он верит снова
В те дали, что ему видны, —
Обласканные солнцем дали,
Где птицы без конца свистят,
Где землю не утрамбовали,
Где звезды счастием блестят...
Но облака идут волнами, —
Как холодно и — что скрывать! —
Как больно хрупкими крылами
Уступы зданий задевать!

СИРЕНА

Сидит — поджатые колена,
Большие лунные глаза, —
Оцепенелая сирена,
Как затаенная гроза...
Как много, ка к ужасно много
Людей — в былом, теперь — калек,
Толчется у ее порога!
Один красивый человек
Теперь в нее влюблен. Печально
Он с ней до сумерек сидит,
Она не гонит, но глядит
С холодностью необычайной...
А по ночам — она — сирена —
Она — сирена — по ночам
Крадется в парк: дрож ат колена,
И косы бьются по плечам,
Как перегрызенные цепи...
Стоят беседки. Месяц строг.
И — ждущий ф а в н табачный пепел
С козлиных стряхивает ног.

ОВНОВЛЕНЬЕ

Я думал, что только влюблен,
Что надо с тобою бороться. —
Мой ангел! Я страшно умен
Умом чудака и уродца.
Виски набухали от дум,
Мне чудился звон панихидный,
И — вправду — скончался мой ум. —
Морщинистый карлик ехидный.
Он трясся, пощады моля.
Топорщился злобно, упорно.
Но тяж ко прижала земля.
Прикрыла пробившимся дерном.
Я вздрогнуп: ка к быть без него?
И смутные страхи возникли...
Но — в свете лица твоего —
Глаза к этой жизни привыкли.
И видят и видят они —
За днями унынья и тленья —
Тягчайшие трудные дни, —
Прекрасные дни обновленья...
Дождь сеется; небо мертво.
И солнце на нем не смеется...
Мой ангел! Я новый, я твой, —
А даром ничто не дается!

Д В А ПОЕЗДА

Ты уезжаешь завтра. Солнце встанет,
И на вокзале соберется люд.
Ты уезжаешь завтра. Как в тумане,
Гремя, вагоны предо мной пройдут.
Свисток... Проклятый уходящий поезд
Умчит тебя в лазоревую даль.
Широкополой шляпой я прикроюсь —
Скрыть спезы. замаскировать печаль.
Жить — это ждать, ждать терпепиво, молча,
Неделю, месяц, — кажды й день, к а к год...
О сердце жадное, о сердце волчье, —
В нем никогда надежда не умрет,
Что будет д е н ь , день жизни настоящей.
Рай на земле, осуществленный сон!..
И поезд милый, поезд приходящий
Стальной походкой содрогнет перрон!

ЕВГЕНИЙ
Щ ЕР БА КО В

Каштан расцвел, весенняя истома
Царит над ним и над моей душой,
А трещины разрушенного дома
Прикрыты безмятежною листвой.
На всей земле печальные обломки
Так нам дано с годами забывать,
И нас полюбят дальние потомки
За то, что жизнь могли мы продолжать.
Я в грозных смутах уцелел. Я молод
И к сердцу льнет горячая струя.
Но как забыть, что межпланетный холод
На сердце лег из трещин бытия.

Осень в небо широко раскрыта,
Легких листьев медленный полет.
Не страшись того, что пережито,
Не тревожь того, что настает.
Нам идти путем прямым, далеким
Тяжелей, чем сделать поворот,
Но сегодня, в этот день высокий,
Без тревоги поглядим вперед.
Есть судьба отсюда и — оттуда,
Две судьбы сопровождают нас.
Если веришь в чудо — будет чудо
И спасет нас в многотрудный час.

ФОНАРЬ

Фонарь над берегом пустым
Зажегся, и в воде горенье,
Как продолжение творенья,
Пятном сверкнуло золотым.
Пусть отражение оно —
Сильнее свет во тьме огромной,
Когда светящее пятно
Отражено рекою темной.

547

Поверь, что день прошел не зря.
Когда заметишь с удивленьем,
Что ни волною, ни теченьем
Не сорван отблеск фонаря.

Мы знаем будни и работу
В ущерб небесному родству,
Но я вседневную заботу
Бессмыслицей не назову.
Ведь нужен в корабельном трюме
Какой-то верный груз на дне,
Чтобы корабль в стихийном шуме
Уравновесить на волне.
КАКТУС

Песок, жара, исчезновенье
И кости по краям дорог, —
Здесь безграничное томленье
Лишь бедный кактус превозмог.
Он из последнего усилья
Возник на грани бытия,
Где хлещет в адском изобильи
Песка мертвящая струя.
И вместо видимого сходства
С зеленой, рослою травой
Он принял колкое уродство
Перед пустынною судьбой.
Но в золотистой паутине
Цветок, через тугой надрез,
Вдруг появляется в пустыне,
Как будто сброшенный с небес.

В привычном горе мне не больно
Принять удар своим плечом.
Но взор свой я таю невопьно.
Как не уверенный ни в чем.
Пусть кажды й
Пусть кажды й
Я в этом мире
Как будто мир

холм земли измерен.
город населен —
не уверен,
не воплощен.

И, открывая молча вежды
На сероватый небосклон,
Я прячу лучшие надежды
Под крылья будущих времен.

МИХАИЛ
Щ Е Р Б А КО В
ЯПОНСКИЙ ХРАМИК
М. Урванцову

Коричневый морской дракон изваян в потолке;
Колючие хвосты сползают по колонкам.
На лаке алтаря зеркально-ломком
Нефритовый бож ок уселся в уголке
И пухлым улыбается ребенком
Внизу — огромный и пузатый черный краб, —
Потрескавшийся гонг старинных церемоний,
И бронзовых кадильниц ряд зеленый.
Приятно приторен и слаб
Увядший аромат вчерашних благовоний.
Токио 1927

ВИШ НЯ

Холодно.
На бумажном окне, за решеткой бамбука,
Карлик-вишня в чашечке сине-узорной;
Долгая мука
искривила росток непокорный.
Плачет одна горбатая ветка
розовым роем цветков.
Переплет тростников. —
ка к клетка.
М о д ж и 1928

ВЛАДИСЛАВ
ЭЛЛИС
ОДИНОЧЕСТВО

Рубцы в душе теплом не разутюжу,
Веселой песней грусти не уйму.
Вам приходилось в ветреную стужу
Стоять на перекрестке одному?
Своим нутром на здешних не похожий,
И потому покоя не дано.
Не наступил на тень мою прохожий,
А обошел, как мокрое пятно.
На многолюдном тротуаре замер,
От проходящих мыслями далек.
Страшнее койки одиночных камер.
Когда в толпе годами одинок.
Не в те края, пути кривые вышли.
Гадалка веру в счастье не вернет.
Лишь хорошо, что собственные мысли
Не растворил чужой водоворот.

ОТКРОВЕНИЕ

Мой котелок был пуст в плену,
Шинель дырявая.
Ворвалась в сытую страну
Орава бравая.
Здесь легкость все приобрести
Несет страдания.
Не остановятся в пути
Мои желания.
Несется в бездну человек
Дорогой шибкою.
Мне озаряет только чек
Лицо улыбкою.
Приобретений кутерьма:
Судьбой намечены,
Участки, домики, дома
И рак на печени.

550

Все в день последний наскребу
Руками старыми.
Подушку узкую в гробу
Набью допларами!

ВСТРЕЧА

Я встретился с Вами за пивом
В старинном баварском дворе.
Вы мне говорили красиво
О Родине и о Царе.
Для Вас это Белый Ангел,
И Вы за него горой.
Водил Вас в атаки Врангель.
Чтоб жил Николай Второй.
Да, многое в жизни пройдено.
Многое пройдено зря.
Я слушал о светлой Родине
И пропускал про Царя.

НЕПОВТОРИМОЕ

В страхе дадена хлеба краюха.
И не хочет от пленного платы.
На коленях рыдая старуха
Умоляла уйти из хаты.
"Сына жалко, помипуй, не можем.
Неспособна на старости врать я.
Немцы нынче за помощь прохожим
У соседки повесили зятя".
За околицей мокрая стужа,
От обозов в рытвинах дорога.
Зашагал по осенним лужам,
Под покров позабытого стога.

ЛУРД

Есть странные, чудесные места,
Где благодать нисходит Бога,
Где грешные безмолвствуют уста,
А в сердце сладкая тревога.
Веселых птиц передрассветный хор
В прозрачном воздухе так звонок...
Лавандой пахнет свежий ветер с гор.
Смеется утро, ка к ребенок.
И тысячи, и тысячи калек
В блаженстве замерли у грота...
В наш грубый, жадный и жестокий век
Лурд распахнул свои ворота.
Любовью кажды й камень здесь согрет,
Здесь Дева исцеляет муки,
Здесь к небу простирает руки
Наивная пастушка Бернадет.

ЛИГЕЯ

Так ограниченны пределы света,
И шар земной нам замкнутая клеть.
Ах, почему до Марса нет билета
В экспрессе межпланетном полететь!
Лететь года к созвездью Андромеды,
Чудовищных симфоний слышать зов.
Вкусить плоды таинственной победы —
Младенчества невероятных снов.
Быть может, на затерянной планете
Лигея распахнет навстречу дверь,
И радостны, ка к маленькие дети.
Шепнем: рассудку никогда не верь!
Деревья будут петь, листвой играя.

Два солнца будут освещать нам дни,
И вновь увижу я дорогу к раю
И беспредельные огни.

ГРУСТЬ
В А. Мамченко

Кто мне сказал, что грусть печальна.
Что сердце "стынет от тоски",
Что наша жизнь пуста, банальна
И от души — одни куски?
Все это вздор! Как раз под вечер
Грусть навестить пришла меня
И, в шаль упрятав зябко плечи,
Со мной присела у огня.
Наш разговор был тих, приятен,
Мы пили прошлого вино,
А на полу, средь лунных пятен,
Легло квадратное окно.
А там — за ним — был сад, цикады,
И пел так нежно соловей.
Что прахом рухнули преграды
В душе оттаявшей моей.

В ГОСТЯХ
У СВ. ФРАНЦИСКА
(Ассизи)

Синее небо над нами.
Солнце и зелень долин.
Лес. убаюканный снами.
Умбрии радужный сплин.
Видел под фресками Джотто
В пышной базилике гроб.
Нет! мне нашептывал кто-то —
Встреча у каменных троп!
Воздух прозрачен у грота.
Птиц несмолкаемый хор...
В сердце спустилась дремота —
Тень окружающ их гор.
Ласково старец Зосима
Исповедь приняп мою...
Бепое обпако мимо
Плыло в отчизну свою.

553

MISTERIUM MAGNUM
(Яков Беме)

В плаще багровом летний вечер,
А в лавке — терпкий запах кож и,
И отзвук вдохновенной речи,
Что произнес мудрец-сапожник:
Душа, любовь и ум — едины,
Смирение, как свежий ветер,
В сердцах растают злые льдины,
И мы воскреснем в новом свете.
Тела прикованы к земному.
А души жадно рвутся к Богу,
Но только человеку-гному
Так трудно отыскать дорогу!
Бледнеет ночь. Свеча сгорает.
Заря, как нежной розы почка.
И Ангел, прилетев из Рая,
Поставил в рукописи точку.
УТРО

Как славно пахнет свежий хлеб!
Дымится кофе в чашке тонкой,
А день, так празднично нелеп.
Поет в окне по-детски, звонко.
Застыл над розой мотылек.
На крыльях радуга играет...
Кто мне сказал, что Бог далек
И на земле нет места раю?
МЮНХЕН

Я вас люблю, немецкие Афины.
Когда-то Тютчев жил здесь много лет,
Его посмертный передать привет
Готов я вам, веселые долины.
Порою мне кусок священной глины.
Осколок мрамора, льют нежный свет —
Забытой красоты в них скрыт завет
И сердца расправляются морщины.
Закат заж ег над городом пожар.
Зеленый плещет и поет Изар.
На ратуше удары карильона.
Но кто отыщет пламенный Грааль?
Трепещет мир и не удержит стона —
Вонзилась в грудь безжалостная сталь.

ВИКТОРИЯ
Я Н КО В С К А Я
Я Ж ДУ...

В старой заброшенной хижине
Я развела огонек.
Стелется пламя униженно
Возле смуглеющих ног.
Ты же тропою окольною
На огонек мой придешь.
Сумерки дрожко-стекольные
Лезут в отверстья рогож.
Синее, звездное, вечное —
Сдвинулось складками штор...
Счастье осеннего вечера
Ссыпалось в этот костер.
1928

Папе-Тигру

Весенними влажными днями
Одна я блуждаю с винтовкой.
Пересекаю часами
Овраги, долины, сопки.
По-разному смотрят на счастье.
По-разному ищут дороги.
А мне — побродить по чаще.
В росе промочить ноги.
И сердцем дрожать как собака,
На выводок глядя фазаний.
А ночью следить из мрака,
Как угли пылают в кане.
Такие простые явления.
А жизни без них мне не нужно.
И здесь, в горах, в отдаленье.
Мне кажется мир — дружным.
1934

555

ПРОЩАНИЕ С КОРЕЕЙ

Я расстанусь и с этой страной —
Потому что вся жизнь — расставанье.
Но с тобой, как с последней весной,
Тяжелее, больнее прощанье.
И мечтать, и стрелять, и любить —
Все на том полуострове диком.
Каждой мысли исходная нить
И о маленьком и о великом.
Все меня возвращает сюда
К этой девственно-яркой природе,
И разлука моя навсегда
Будет горшей из многих рапсодий...
Там. где прежде умела мечтать
В буйной чаще лесного вигвама,
Там. где я научилась страдать
По ушедшим — по Родине с Мамой...
Там и юность свою погребла
В жарких соснах и горных потоках,
У костров и у моря сож гла —
И осталась без них одинокой.
1939

Шелестит тальник. Журчит, звенит река.
Пухнут в синеве снеж кам и облака.
И ж уж ж ат-гудят печальные шмели.
Пляшут бабочки над илом на мели.
Растворяюсь в синем небе и воде.
Я ли всюду? Или нет меня нигде?
Или это ощущенье бытия?
Может, нет меня и вовсе я — не я!..
Мне теперь бы только речкою бежать...
Ни о чем не знать, не помнить, не страдать...
Колыхаться в тальниковых берегах...
И не думать о людских больных делах...
Зеленеют томно-сонно тальники.
Плещут рыбы по извилинам реки.
И ж у ж ж а т шмели, и жгутся овода...
И бежит, бежит куда-то вдаль вода...
С ахадж ан 1943

556

жизнь
По зеленой реке в красной лодке
Я плыву ослепительным днем.
Воздух трепетный золотом соткан —
Бирюза и сиянье во всем.
Переплыть целых три океана
И три четверти мира объять,
Чтоб не поздно, но и не рано
К новой жизни подкрасться опять.
После бега, тревожных скитаний,
И миров, неизвестных дотоль,
Вдруг прислушаться к подсознанью:
А ведь вот — притупляется боль...
Боль, которой, казалось, нет равной:
Мать, ребенок и Родина... Что ж?
Невозможно питаться отравой.
Раз дана тебе жизнь — ты живешь.
Выбираешь потише, поглуше
Отдаленный кусочек земли,
И опять наполняешь душу
Тем, Ч е г о отобрать не смогли!
1971

ИРИНА
ЯССЕН
БЕЛАЯ ГОРА

Широкая дорога,
Ведет к высотам путь.
У Божьего порога
Легко вздыхает грудь.
Простор невыразимый.
Здесь по вершинам гор
Шагает Бог незримо,
Свершая свой дозор.
И постигаешь силу
Божественной руки,
Что эту мощь вскрылила
Над уровнем тоски.
Внизу скользящей тенью
Проходим мы на миг.
Следя в игре явлений
Сокрытый в тайне лик.
Не выразить мгновенья:
Высоты без конца.
Бессмертие творенья,
Величие Творца.

А. Присиановой

Свою преемственность несла
Ты от пернатых в царстве Духа.
От них широкий взмах крыла,
И зоркость глаз, и чуткость уха.
Проходишь светлою стезей,
Душе явленья приобщая.
И в жизни темной и больной
Нетленной хрупкостью сверкая.
Земные грани перешла:
Глубь, высоту и расстоянье.
В зенит душа твоя взошла
Освобожденного сознанья.

558

Все озарилось на мгновенье
В невыразимой глубине.
Такая легкость выраженья
Откуда вдруг явилась мне?
Исчезли смутные виденья,
Весь мир — прозрачно-голубой.
Таким внезапным откровеньем
Душа возносится порой.

НА БЕРЕГУ

Без устали я наблюдаю,
Как, гладь морскую шевеля,
Зыбь в блеске искрится, сверкая.
Колышет сонные поля.
Такая нежно-голубая,
Такая светлая в лучах,
Что чудится — такого рая
Не может быть в земных волнах.
И, видно, неземною дланью
Разостлана среди твердынь,
Такой нерукотворной тканью
Здесь залегла морская синь.

Гладь, не тронутая ветром,
Глубь затихших вод.
Светит ласкою ответной
Мирный небосвод.
В этой яви восходящей
Неземной недуг.
Вижу отблески звенящей
Красоты вокруг.
Даль уходит в бесконечность,
Поглощая взор,
И спокойно дышит вечность
В гопубой простор.

559

Только солнце и море,
Да небесная высь...
В необъятном просторе
Разливается мысль.
Брызнет ярким фонтаном,
Мрак развеяв и страх,
И ведет караваны
В голубых небесах.
Ходит строгим дозором
И в полуночный час
Разрисует узором
Звездный иконостас.
И лучом перелетным
Мрак земной озарив.
В новый мир унесет нас
Вдохновенный порыв.
ПО ЭЗИЯ

Как свет, забрезживший едва.
Как вставшие во мгпе картины. —
Так появилась ты сперва
В душе младенчески невинной.
И
И
В
В

вместе ты со мной росла,
в кровь и в плоть мне проникала.
свои объятия звала,
свои просторы завлекала.

О. деспот мой и мой кумир.
Ты, словно фейерверк мгновенный,
Из некой дали сокровенной
Вдруг озаряешь этот мир!

Как рукой сняло усталость.
Как рукой сняло печаль.
(Тяжело давила жалость,
Нажимала ты педаль.)
Как внезапна легкость в теле
(Сор смели — и дочиста!)
И взлетели ввысь качели
До небесного моста.
Это музыка другая.
И аккорд звучит в тиши,
Но живешь, о ней не зная,
Болью скрюченной души.

КОММЕНТАРИИ

АДАМОВИЧ ГЕОРГИЙ. "ЕЩЕ ПЕРЕМЕНИТСЯ ВСЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ.
— О. ДА!.." Печатается по кн: А дам ович Г. На Западе. Париж: Дом
книги, 1939. Впервые в журнале "Перезвоны" (1926. № 19). Напечатано
такж е в "Новом корабле" (1927. № 2).
"ЗА ВСЕ. ЗА ВСЕ СПАСИБО. ЗА ВОЙНУ..." "На Западе". Вошло
также в кн.: А дам ович Г. Единство. Стихи разных лет. Нью-Йорк:
Русская книга, 1967.
"ИЗ ГОЛУБОГО ОКЕАНА..." "На Западе". Вошло в "Единство".
Включено в антологию Юрия Иваска "На Западе" (Нью-Йорк, 1953).
Ранее публикация в журнале "Числа" (1934. №10).
"НЕВЫНОСИМЫ СТАНОВЯТСЯ СУМЕРКИ..." "На Западе".
"ЗА СЛОВО, ЧТО ПОМНИЛ КОГДА-ТО..." "Единство". Ранее в "Чис­
лах” (1930. № 1). Вошло в антологии "Якорь" -(Берлин, 1936) и "Муза
диаспоры" (Франкфурт-на-Майне, 1960).
"ЧТО ТАМ БЫЛО? ШИРЬ ЗАКАТОВ БЛЕКЛЫХ..." "Единство".
"КОГДА УСПОКОИТСЯ ГОРОД..." "Единство". Явная реминисцен­
ция стихотворения В. Ж уковского "Ночной смотр".
"НО СМЕРТЬ БЫЛА СМЕРТЬЮ. А НОЧЬ НАД ХОЛМОМ..." "Един­
ство” .
"ПОРА ПЕЧАЛИ, ЮНОСТЬ — ВЕЧНЫЙ БРЕД..." "Единство". Ранее
в "Числах" (1930— 1931. № 4). Вошло в антологию "М уза диаспоры".
"НИЧЕГО НЕ ЗАБЫВАЮ..." "Единство” . Вошло в книгу Адамовича
"На Западе". Две последние строфы — реминисценция на мотив
стихотворения В. Брюсова "Творчество” .
"ПРИГЛЯДЫВАЯСЬ ОСТОРОЖНО..." "Единство". Ранее в журнале
"Опыты" (1953. № 2).
АЛЕКСЕЕВА ЛИДИЯ. "ДНИ ЛЕТЯТ. ЛЕТЯТ НЕ УСТАВАЯ..."; МОЕЙ
ЕЛИ. Печатается по кн.: А лексеева Л. Лесное солнце. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1954.
"ТО СВЕРКНЕТ, ТО ЗАТОНЕТ..." По кн.: А пексее ва Л. В пути. 2-е
изд. Мюнхен. 1962.
"ЧЕРНЫЙ ДАНТЕ В ОБЛЕТЕВШЕМ СКВЕРИКЕ..." По кн.: А л ексе­
ева Л. Прозрачный след. Третья книга стихов. Мюнхен, 1964.
"ИЗ НОРКИ БУРУНДУК МЕТНУЛСЯ И ИСЧЕЗ..."; "ТАМ ШУРША
СТРУЯТСЯ КОЛОСЬЯ..." По кн.: А лексеева Л. Время разлук. Четвер­
тая книга стихов. Нью-Йорк, 1971.
ПОЛДЕНЬ. "В САДАХ, ГДЕ ПРОХЛАДНЫЕ АСТРЫ ЦВЕТУТ..." По
к н.: А лексеева Л. Стихи (Избранное). Нью-Йорк. 1980. В книгу вошли
избранные стихотворения из четырех поэтических сборников Л. Алек­
сеевой и добавлен раздел "Новые стихи (после 1971)".
АЛЛ НИКОЛАЙ. "МНЕ БЛИЗОК ЕДКИЙ ДЫМ КРЕСТЬЯНСКОЙ
ЧЕРНОЙ БАНИ..." Печатается по кн.: А лл Н. Ектенья. Стихи о России.
Харбин. 1923. В книге 14 стихотворений и поэма "Ектенья".
НЕВЕСТА. Печатается по книге "Четырнадцать", изданной в 1949
г в Нью-Йорке Круж ком русских поэтов в Америке. Этот коллектив­
е н сборник вышел к десятилетней годовщине существования К р уж ­

561

ка. Другие участники сборника — Елена Антонова. Александр Биск, Г.
В. Голохвастов, В. С. Иванов, В. С. Ильяшенко, Гизелла Лахман, В. А.
Магула, Евгения Маркова, Кира Славина, Лев Славин, Татиана Тимашева, Зинаида Троцкая и Михаил Чехонин.
"К ХОЛОДНОМУ СЕРДЦУ НАШЕЛ ТЫ КЛЮЧИ...*’ Печатается по кн.:
Содружество. Из современной поэзии русского зарубежья. Вашинг­
тон: Изд-во Виктора Камкина, 1966.
АМАРИ. Стихотворения печатаются по кн.: Амари (М. Цетлин).
Кровь на снегу. Стихи о декабристах. Париж: Дом книги. 1939. Книга
вышла в серии "Русские поэты” , № 7. Ранее в этой серии были
опубликованы сборники В. Смоленского ‘'Наедине", 3. Гиппиус "Сияния*', Ю. Терапиано "На ветру", Б. Поплавского "В венке из воска", Г.
Адамовича "На Западе" и А. Гингера "Жалоба и торжество". Книга
Амари состоит из разделов: Камилла, Николай I, Искупление, Россия
Николая, В Сибири
ДОН АМИНАДО. Печатается по кн.: Д. А м инадо. В те баснослов­
ные года. Париж. (Отпечатана в январе 1951 г.) Эпиграф к сборнику:
Я знал ее еще тогда.
В те баснословные года.
Тютчев
АНДЕРСЕН ЛАРИССА. "ОГОНЬКИ..." Печатается по кн.: Андерсен
Л. По земным лугам. Шанхай. 1940.
ЯБЛОНИ ЦВЕТУТ. "По земным лугам". Ранее в коллективном
сборнике "Семеро" (Харбин: Молодая Чураевка, 1931; с разбивкой на
строфы).
"В ЗОЛОТИСТОМ. ЗАРДЕВШЕМСЯ АВГУСТЕ..." "По земным лу­
гам".
"ЛУЧШИЕ ПЕСНИ МОИ НЕ СПЕТЫ..." "По земным лугам". В связи
с этим стихотворением Ю. Крузенштерн-Петерец вспоминала: "Гордо­
стью Чураевки была тогда Ларисса Андерсен. В первый раз я слышала
ее, когда она читала свои "Яблони'*: Лучшие песни мои не спеты...
Лариссе было в то время лет пятнадцать. Темные кудри вокруг блед­
ного личика, синие глаза, белое воздушное платье — более воздуш­
ной, "Яблоновой" девушки я никогда не видела... Трудно себе предста­
вить группу более разнородную по характерам, вкусам, воззрениям,
чем чураевский Цех поэтов... Над всем этим царила ка к всеобщая
муза, как маяк, ка к ось, приводившая в движение молодую творчес­
кую энергию — Ларисса Андерсен" (Возрождение. 1968. № 204).
АНДРЕЕВ ВАДИМ. "ОКНО СКЛОНЯЕТСЯ ВОТ ТАК..." По кн.: Анд­
реев В. Недуг бытия. Вторая книга стихотворений. Париж, 1928. Книге
предпослан эпиграф: "Любить и лелеять недуг бытия" (Е. Баратынс­
кий).
"ВОЗЬМИ ПРОЗРАЧНЫЙ УГОЛЕК..."; "ДО Ч Е Г О ЖЕ П Л Е Н И Т Е Л Ь ­
НА НОЧЬ!.."; "ШАГАЕТ РЯДОМ ГОЛУБАЯ ТЕНЬ..."; "КОГДА Л И Л О В Е Ю Т
ВЕРШИНЫ..." По кн.: А ндреев В. Второе дыхание. Стихи 1940— 1950 гг.
Париж: Рифма, 1950.
АНСТЕЙ ОЛЬГА. "ДУША ПРОСНУЛАСЬ. ЗАХОТЕЛА ПИТЬ..." По
кн.: Анст ей О. Дверь в стене. Мюнхен, 1949. Стихотворение вошло
такж е и в кн.: А нст ей О. На юру. Питтсбург, 1976. В нашем экземпляр6
сборника "Дверь в стене" под этим стихотворением рукой автор0
проставлены дата и место написания: 1948, Schleishcim.

562

"КОГДА ВЕСЬ ДОМ ПРИЧЕСАН И УМЫТ..." "На юру". Этот второй
(и последний) сборник О. Анстей содержит разделы: Живые камни,
фен. Город внизу. Паперть. Побратимы. Стол у окна. Стихотворение
"Когда весь дом причесан и умыт...” впервые напечатано в “ Новом
журнале" (1960. № 62). Екатерина Таубер писала: "...она твердо знает
о тех мирах, где "не преходят времена"... Сильна в ней и привязан­
ность к семье, к дочери, маленьким внучкам. И еще это великолепное
чувство презрения к деньгам. Да, ее мир — не мир жадной торгашес­
кой Европы. Она ищет только творческого покоя, и не отдаст его за
"двухнедельную бумажку чека" (Новый журнал. 1986. № 163).
ВОЛЧЬЕ СЧАСТЬЕ. ” На юру". Впервые в "Новом журнале" (1975.
№ 103).
"МАСЛЯНА В ДВЕРЯХ. ДРУЖОК, ТАК ЧЕГО НАМ СУПИТЬСЯ..."
"На ю ру". Впервые в "Новом журнале" (1975. № 119).
АНТОНОВА ЕЛЕНА. Печатается по кн.: А нт онова Е. Отражения.
Стихотворения 1942— 44. Нью-Йорк: Изд. К р уж ка русских поэтов
а Америке, 1944. Сборнику предпослан эпиграф:
Моменты жизни, настроенья
И вереницы грез и снов
Сменяются в строках стихов.
Как в светлых водах отраженья.
ЗЕЯ. Зея — город в Амурской области, где прошло детство
поэтессы и где она окончила гимназию.
"НЕ ПОД ЧЕРНЫМ ПЛАЩОМ. НЕ С КОСОЮ ОТТОЧЕННОЙ..." Напе­
чатано та кж е в сборнике Литературно-художественного круж ка
в Сан-Франциско "У Золотых Ворот" (1957).
АРГУС (МИХАИЛ ЖЕЛЕЗНОВ). Печатается по кн.: Аргус. Полусе­
рьезно, полушутя. Сатира, юмор, лирика. Нью-Йорк: Чайка. 1959. (И.
Бунин — "Вместо предисловия".)
НЕТ НИЧЕГО ЛЮБВИ ВЕЛИКОЛЕПНЕЙ. Впервые в "Новом ж ур­
нале" (1943. № 5) под фамилией М Железное; затем в "Новом ж ур­
нале" (1949. № 21) под названием "Вариации" и со значительными
разночтениями.
АЧАИР АЛЕКСЕЙ. ОТТЕПЕЛЬ. Печатается по кн.: Ачаир А. Полынь
и солнце. Харбин: Изд-во Союза казаков на Дальнем Востоке "Стре­
мя", 1938. Эпиграф к книге:
Стремя к стремени.
сердце к сердцу.
На последней странице: "Издано 29 декабря 5-го года Кан-Дэ.
'ираж 400 экземпляров". В сборник вошло 28 стихотворений. "Оттепель" напечатана такж е в книге под ред. В. Нагель "Песни с Восто*а
Сборник стихотворений харбинских и шанхайских поэтов.
Adelaide, Australia, 1989.
АНГАРА; ДОРОГА К ДОМУ; ДУША ЗВЕЗДЫ. Печатаются по кн.:
£Ропы. Харбин. 1939. Сборник вышел в свет не позднее января 1939 г.
Книга состоит из разделов: У горного озера, Звук памяти. Защита
и Встречи; всего 46 стихотворений, написанных в 1926— 1938 гг.
т

БАКУНИНА ЕКАТЕРИНА. ГУДОК; "ВСПОМИНАЮ ПОКРОВ ГЛАЗЕ~ВЬ1Й...” ; ЗАКАТ. По кн.: Бакунина Е. Стихи. Париж: Книжное дело
р°Д ник", 1931. Сборник состоит из девяти разделов: Родина, Изгнаие. Люди, Одиночество. О смерти, Материнство, Женское, ОтражеНия. Земля.

563

“ ИЗ НЕВЫНОСИМОГО ДАЛЕКА...” Стихотворение впервые опуб­
ликовано ка к пролог к роману Е. Бакуниной "Любовь к шестерым"
(Париж. 1935)
БАЛТРУШАЙТИС ЮРГИС. Печатается по кн.: Балт руш айт ис Ю.
Линия и серп. Стихи. Париж: YMCA-Press, 1948.
БАЛЬМОНТ КОНСТАНТИН. В ЧЕРНОМ. По кн.: Бальмонт К . "Ма­
рево". Париж: Франко-русская печать. 1922. Стихотворение написано
в 1921 г. Впервые напечатано в "Поснедних новостях" (1921. 16 ноября).
ЦВЕТНАЯ ТРОПА. По кн.: Бальмонт К. Моё — Ей. Прага: Пламя,
1924. Стихотворение написано в 1923 г.
ДРЕМОТА. По кн.: Бальмонт К . В раздвинутой дани. Поэма о Рос­
сии. Бепград: Русская бибниотека, 1929. Впервые напечатано в "Со­
временных записках" (1927. № 31).
ЗЛАТОВОЗДУХ. По кн.: Бальмонт К. Северное сияние. Стихи
о Литве и Руси. Париж: Родник, 1931.
ЗАДЫМЛЕННЫЕ ДАЛИ. По кн.: Бальмонт К Светоснужение. Хар­
бин: Заря, 1937.
БАТУРИН КИРИЛЛ. По кн.: Врата. Дапьневосточный сборник при
нитературно-художественном объединении "В осток". Шанхай, 1934.
№ 1.
БЕЛАВИНА НОННА. "КАЖДЫЙ МИГ НЕСЕТ С СОБОЮ ЧУДО!..*' По
кн.: Белавина Н. Земное счастье. Нью-Йорк, 1966. Стихотворение
напечатано та кж е в антопогии "Содружество” (1966).
ЗЕРКАЛА; "СЕГОДНЯ ТАК ОТРАДНА ТИШИНА..."; "НЕТ. Я НЕ
ВЕРНУСЬ УМИРАТЬ ДОМОЙ..." По кн.: Белавина Н. Стихи. Избранное
из трех книг и новые стихи. Нью-Йорк, 1985.
БЕЛОЦВЕТОВ НИКОЛАЙ. По кн.: Б елоцвет ов Н. Жатва. Третья
книга стихов. Париж, 1953. Предисновие Анны Беноцветовой.
БЕМ ИРИНА. Печатается по машинописи: Бем И. Стихи разных
нет, 1936— 1968. Сборник, подготовненный к печати сыном поэтессы.
БЕРБЕРОВА НИНА. "Я ДЕСЯТЬ ЛЕТ НЕ ОТКРЫВАЛА СТАРОЙ..."
"Новый журнап" (1953. № 34).
"РЕБЕНОК МАЛЕНЬКИИ ЛЕПЕЧЕТ...” "Новый журнап" (1956.
№ 46). Написано в 1956 г.
"КАССИР СПРОСИЛ: ТУДА И ОБРАТНО?..” "Новый журнап" (1956,
№ 46). Написано в 1956 г.
ОТРЫВОК. "Новый ж урнап" (1956. № 46). В книге Н. Б е р б е р о в о й
"Стихи" (Нью-Йорк, 1984) — без загнавия.
"НИ О ВАЗЕ. НИ О РОЗЕ В ВАЗЕ..." "Новый журнап" (1962. № 67>*
Написано в 1961 г.
БЕРЕЗОВ РОДИОН. ДУГА. По кн.: Б ерезов Р. Дождь и с л е з ы Сан-Франциско: Депо, 1951.
-т
КЛУБОЧЕК ЖИЗНИ. По кн.: Березов Р. Раздумья. Лирика, браи
(Канифорния): Изд. газеты "Наши дни", 1968.
МЕНЬШЕЕ ЗЛО. По кн.: Березов Р. До заката. Стихи. М айа*"'
Фнорида: Изд. автора, 1973.

564

БЕРЛИН АННА. "НОЧЬ ЗА ОГРАДОЙ САДА ЗАЛЕГЛА..." "Звено"
(1927. № 2), а такж е в антологии "Я корь" (Берлин: Петрополис, 1936).
СВЕТЯЩИЙСЯ ЦИФЕРБЛАТ. "Сборник Союза молодых поэтов
и писателей в Париже" (Вып. 5. 1931). В этом ж е выпуске "С борника”
напечатаны стихи Л. Ганского, А. Гингера, В. Дряхлова, Б. Заковича, В.
Мамченко, Ю. Мандельштама, А. Присмановой, В. Смоленского, Е.
Таубер.
БИСК АЛЕКСАНДР. РУСЬ. Печатается по кн.: Биск А. Чужое
и свое. Избранные стихи. 1903— 1961. Париж, 1962. Ранее это стихотво­
рение было напечатано в коллективном сборнике "Четырнадцать"
(Нью-Йорк, 1949).
"ПРОСКОЛЬЗНУЛ В КАМОРКУ ЛУЧИК..." "Ч уж ое и свое". Ранее
в сборнике "Четырнадцать".
"ПРОСТОЮ РЕЧЬЮ НИЧЕГО НЕ СКАЖ ЕШ Ь..."; ШВАРЦ. "Чужое
и свое".
БЛОХ АНДРЕЙ. Печатается по кн.: Блох А. Стихотворения. Париж:
Р о д ник,1927.
БЛОХ РАИСА. "ВСЯКОМУ В МИРЕ СВОЕ ДАНО..." По кн.: Блох Р.
Мой город. Берлин: Петрополис, 1928.
"ПРИНЕСЛА СЛУЧАЙНАЯ МОЛВА..." По кн.: Роща. Второй сборник
берлинских поэтов. Берлин: Слово, 1932. Позднее в кн.: Блох Р.
Тишина. Стихи 1928— 1934. Берлин: Петрополис, 1935. Стихотворение
вошло в песенный репертуар Вертинского.
"ПОМНИШЬ: ОТЕЦ, БЫВАЛО..." По кн.: Невод. Третий сборник
берлинских поэтов. Берлин: Слово, 1933. Позднее в книге "Тишина"
с разделением на четверостишия.
"СТРАННО, ЧТО ЗДЕСЬ ПАРИЖ..." "Тишина".
’НАЛЕТАЕТ ВЕТЕР ДЛИННОКРЫЛЫЙ..." "Тишина". Впервые в "Чи­
слах" (1932. № 6.). Вошло в антологии "Я корь" и "М уза диаспоры".
"НЕБО БЛАГОСТНОЕ И ЖАРОК..." По кн.: Блох Р., Горлин М.
Избранные стихотворения. Париж: Рифма, 1959.
"ПОЛНАЯ ЧАША СВЕТА..." "Избранные стихотворения” .
БОБРИНСКОЙ ПЕТР. По кн.: Бобринской П. Стихи. Париж: типог­
рафия Beresniak, 1969. Предисловие Г. Адамовича. Стихи в книге не
Датированы; известно лишь, что самое раннее из включенных в этот
сборник написано в 1914 г. Однако почти все стихотворения, если и не
Эа единственным, то за малым исключением, написаны в эмиграции.
Книга была издана Мари Бобринской, ею ж е написана краткая биогРафия поэта.
БОЖИДАР НИКОЛАЙ. ВЕНЕРА; В ПУТИ. По кн.: Б о ж идар и Дир.
^ лед на камне. Зальцбург, Австрия, 1955. Эпиграф к книге (на титульн°м листе):
Нагой человек на голой земле, —
Камень, огонь, вода...
Отрывок из стихотворения "Венера” включен в антологию "Бере®

•

г.

рАЗДУМЬЕ. "В озрож дение" (1950. № 11). Подписано: Николай
еРнер.
t
рАЗДУМЬЕ. "Новый ж урнал" (1954. № 37). Подписано: Николай
° еРнер.

565

БОЖНЕВ БОРИС. “ КАК ВЫМАЗАННОЕ ЛИЦО..."; "НЕБЛАГОДАР­
НОСТЬ — САМЫЙ ЧЕРНЫЙ ГРЕХ..." Печатается по кн.: Б о ж нев Б.
Борьба за несуществование. Париж, 1925.
"СОКРЫТА ЗВУЧНАЯ СТРУЯ..." По кн.: Б о ж н е в Б. Фонтан. Восем­
надцать стихотворений. Париж, 1927 Стихотворение включено в ан­
тологию "Я корь".
"СРЕДЬ СТРАШНОЙ ДИКОЙ БУРИ СОЛОВЕЙ..." По кн.: Б ож нев Б.
Альфы с пеною омеги. Двадцать семь стихотворений. Париж, 1934.
Каждое стихотворение в этом сборнике как заставкой над первой
строкой начинается греческой альфой и ка к графическая концовка
под стихотворением напечатана омега.
"КОГДА В ТИШИ ГАРМОНИИ НАУК..."; "УХОДИТ В ЗЕМЛЮ ГЛУБО­
КО СКАМЬЯ..." По кн.: Б о ж нев Б. Утешенность разрушения. Книга
стихотворений. Париж, 1939.
БОНГАРТ СЕРГЕЙ. РУССКИЙ ПАРНАС В РАССЕЯНИИ. "Пере­
крестки". Альманах 6 (Нью-Йорк; Филадельфия; Сан-Франциско, 1982).
БЕРЕЗА. "Встречи". Альманах (Филадельфия. 1983).
ВЛЮБЛЕННЫЕ ЛОШАДИ. "Встречи". Альманах (Филадельфия,
1984).
БРАИЛОВСКИЙ АЛЕКСАНДР. "ТЫ ПОВТОРИЛСЯ. ДРЕВНИЙ
СКАЗ..." Печатается по кн.: Браиловский А . Дорогою свободной.
Нью-Йорк: Орфей, 1955. На титульном листе — эпиграф:
...Иди, куда влечет тебя свободный ум.
Пушкин.
"ЖИЗНЬ ПРОБЕЖАЛА, КА К В РОМАНЕ..." Впервые в "Новом
журнале" (1955. № 41).
"УСТАЛОЙ ПОСТУПЬЮ К ЗАКАТУ..." Впервые в "Новом журнале"
(1952. № 30). Вошло в антологию Ю. Иваска "На Западе” и в книгу А.
Браиловского 'Дорогою свободной” .
"ВЕЮТ, ВЕЮТ СУХОВЕИ..." "Дорогою свободной” .
МИРАЖИ. Там же. Печатается только первая часть диптиха.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. "Дорогою свободной".
БРАСЛАВСКИЙ АЛЕКСАНДР. "ПРОХОДИТ ЖИЗНЬ. КАК ТОРОПЛИЕЫЙ СНЕГ..." Печатается по первому поэтическому сборнику А.
Браславского "Стихотворения" (Париж, 1926; книга вышла под псев­
донимом: А. Булкин). На титульном листе — эпиграф из Ф. Тютчева:
Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг —
И мы в борьбе, природой целой,
Покинуты на нас самих;
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали...
"НОЧНОЙ КОРАБЛЬ КРУЖИЛСЯ НАДО МНОЙ..." Печатается ПО
кн.: Б улкин А. Стихотворения. Париж, 1926.
"ЛЮБИ И ВЕРЬ. ЧТОБ ПЕРЕЖИТЬ РАЗЛУКУ..." По кн.: Браславский А. Стихотворения II. Париж, 1929 Книге предпослан эпиграф из
Бпока:

566

Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз.
"КОГДА ЛЕТЯЩИЙ С КРУТИЗНЫ..."; "РЫДАЮТ КОШКИ, КАК
БОЛЬНЫЕ ДЕТИ..." Впервые в "Числах” (1932. № 6). Здесь печатается
по кн.: Браславский А. Стихотворения III. Париж. 1937. Сборник от­
крывается эпиграфом из "Записок сумасшедшего" Н. Гоголя: "Я хочу
видеть человека; я требую пищи — той, которая бы питала и услажда­
ла мою душу; а вместо того эдакие пустяки..."
БРИТАН ИЛЬЯ. "ЛАМПА ПОД ЗЕЛЕНЫМ АБАЖУРОМ..." По кн.:
Британ И. Разноцвет. Берлин, 1924. Сборник состоит из разделов:
Плен. С детьми, Грозы, Видения, Под знаком вечности. Дата только
в конце сборника: 27. XI 1923— 1. IV 1924.
"ХОЛОДНЫЙ ЧЕРНЫЙ СОН ЗАПУЩЕННОЙ УСАДЬБЫ..." "Разноцвет".
Лиза и Лаврецкий — герои романа И. Тургенева "Дворянское гнездо” .
'ВРЕМЯ БЫЛО К ВЕЧЕРНЕ. ОГНЯМИ ЗАКАТА..." По кн.: Британ И.
Полдень. Берлин. 1925. Последнее в сборнике стихотворение датирова­
но: 3. IV — 1924 6. IX. По-видимому, дата относится не только к заключи­
тельному в сборнике стихотворению, но и ко всем 267 стихотворениям
этой книги. Разделы в сборнике: Тропа и покой, С детьми. Гроза, Без
завесы, В веках, Миг за мигом. Книге предпослан авторский манифест
"Светлая судьба" с подзаголовком "Testamentum m ilitis", т. е. завещание
воина, в котором, в частности, утверждается: "Поэзия — путь к Богу. Поэт
— Божий... Кто ищет земного, тот не родился... Без Святого и без Поэта
миру не устоять... Ибо Господь — Поэт... Слово найдет себя — только не
мешай "
"ВЕРБОЧКИ — НЕЖНЕЕ ДЕТСКИХ Щ ЕК..."; "ПТИЦЫ ЧЕРНЫМИ
КРЫЛЬЯМИ ХЛОПАЛИ..." "Полдень".
БРОДСКАЯ НИНА. Печатается по кн.: Бродская Н. А. Напролет.
Париж: Рифма. 1968. В книгу вошли такж е переводы из Рильке,
Ронсара и др.
БУЛИЧ ВЕРА. "ВЕТЕР ХОДИТ ПО ДОМУ ХОЗЯИНОМ...- По кн.:
Булич В. Маятник. Стихи. Гельсингфорс: Акц. общ. "Либрис", 1934.
РОЗОВЫЙ ВОЗДУХ. По кн.: Булич В. Бурелом. Стихи. Книга третья. Хельсинки: Типография Акц. о-ва "Литтера", 1947. В этом сбор­
к е представлены стихотворения, написанные в 1937— 1946 гг. В кни­
ге три раздела: Листки календаря. Бурелом. Верность.
"ЛИЛОВЕЮТ ПРОЗРАЧНЫЕ РОЩИ..."; ВЕТВИ. По кн.: Булич В.
Ветви. Четвертая книга стихов. Париж: Рифма, 1954. Стихотворение
Ветви" включено (без названия) в антологию Ю. Иваска "На Западе".
БУНИН ИВАН. КАНАРЕЙКА. Печатается по кн.: Бунин И. Роза
ИеРихона. Берлин: Слово, 1924. В сборник включено 25 рассказов
и Стихотворения 1915— 1922 гг.
... "У ПТИЦЫ ЕСТЬ ГНЕЗДО. У ЗВЕРЯ ЕСТЬ НОРА..."; РАДУГА;
За р о с КРАПИВОЙ И БУРЬЯНОМ..."; “ МЕЧТЫ ЛЮБВИ МОЕЙ ВЕСЕН­
НЕЙ. .••; "ПЕЧАЛЬ РЕСНИЦ. СИЯЮЩИХ И ЧЕРНЫХ..."; ВЕСНА 1886 г.
ечатаются по "Розе Иерихона".
м "ЛЬЕТ БЕЗ КОНЦА. В ЛЕСУ ТУМАН..."; В ГЕЛИОТРОПОВОМ СВЕТЕ
£°Л Н И Й ЛЕТУЧИХ..." По кн.: Бунин И. Избранные стихи. Париж:
° йРеменные записки, 1929. В книгу вошли стихотворения 1900— 1925 гг.

567

БУРКИН ИВАН. ПЕРЕД СУДОМ ОБЪЕКТИВА. "П ерекрестки” . Альманах № 2 (Филадельфия, 1978).
КСТАТИ. "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1989).
СТИХОТВОРЕНИЕ (В КОТОРОМ Я ЗАЩИЩАЮСЬ ОТ ХЛЕБНИКО­
ВА). "Встречи". Альманах (Филадельфия. 1990).
БУШМАН ИРИНА. "КОГДА ВИДЕНИЙ ПРИЗРАЧНЫЕ СОНМЫ "■
"ТАКАЯ ВЕСОМАЯ, ЗРИМАЯ ДАЖЕ..." "М осты " (1961. № 7).
РАЗДРОБЛЕННЫЙ СОНЕТ. Печатается по автографу. "Написано 7.
11. 92, т. е. в день смерти В. Перелешина, о чем я, само собой
разумеется, знать не могла...” (Из письма И. Бушман составителю
настоящей антологии).
"С МОЕЙ ДУШИ СОДРАЛИ КОЖУ ЗАЖИВО..." Печатается по авто­
графу.
ВАДИМОВ ЕВГЕНИЙ. ЙОГ. Печатается по кн.: В адим ов Е. Г де-то...
Избранные стихотворения. Белград: Изд-во Н. 3. Рыбинского. 1930.
Эпиграф из книги Свами Абедананды "Самопознание” .
КУПАВА. По кн.: В адим ов Е. Свете тихий. Вторая тетрадь избран­
ных баллад и стихотворений. Варшава, 1938. Посвящение А. А. Кондра­
тьеву связано со встречами Е. Вадимова и А. Кондратьева на литера­
турных вечерах у поэтессы Л. Сеницкой в Ровно в тридцатые годы.
РУССКАЯ КУЛЬТУРА. По кн.: Вадим ов Е. "Русская культура"
и другие избранные стихотворения. 1932— 1936. Варшава. 1937.
ВЕГА МАРИЯ. "МНЕ ХОЧЕТСЯ МОЛИТЬ КОГО-ТО СКВОЗЬ ВЕ­
КА..." Печатается по кн.: Вега М. Полынь. Париж. 1933. Сборнику
предпослан эпиграф из В. Ф. Ходасевича:
В заботах каж дого дня
Живу, а душа под спудом,
Каким-то пламенным чудом
Живет помимо меня.
И часто, спеша к трамваю
Иль над книгой лицо склоня,
Я слышу ропот огня
И глаза закрываю.
"В ОКНЕ МОЕМ ЗВЕЗДЫ И СУМЕРКИ БЛЕДНЫЕ..." По кн.: Вега М.
М ажор в миноре. Париж, 1938.
МУЗЫКА; ТЕНЬ. По кн.: Вега М. Лилит. Третья книга стиховПариж. 1955. В этот сборник вошло 29 стихотворений и поэма в ок­
тавах "Петербург” .
"КОГДА ОСТАНОВИТСЯ ПОЕЗД, ПОЛЕТОМ ПРОРЕЗАВ ПУРГУЖурнал "Возрождение" (1958. № 82).
ВЕЙДЛЕ ВЛАДИМИР. БЕРЕГ ИСКИИ. "Воздушные пути" (Ч^65*
№ 4). Написано в 1965 г.
К*** "Новыйж урнал" (1966. № 82).
"ЗАЧЕМ, РАССУДОК БЕСПОКОЯ..." "Новый журнал" (1966. № в*>'
СТИХИ О СТИХАХ. "Новый ж урнал” (1967. № 86). В сборнике оВейдле ” На память о себе" стихотворение посвящено Рене ГерР*’
издавшему этот сборник.
УМИРАТЬ НАДО В БЕДНОСТИ. "Новый ж урнал” (1978. № ^
Написано в июне 1978 г. В книге В. Вейдле "На память о себе" имее

568

примечание к этому стихотворению: "Чаепитие у о. Сергея Булгакова
и его — сбывшееся — предсказание соответствуют действительности.
Ницше окончательно обезумел, бросившись поднимать упавшую изво­
зчичью лошадь в Турине, на площади Кариньян” .
ВЕЛИЧКОВСКАЯ ТАМАРА. Стихотворения печатаются по кн.: Веричковская Т. Белый посох. Париж: Рифма, 1952.
О МУЗЫКЕ. "Возрождение" (1954. № 31). Стихотворение написано
в 1952 г. В последней книге Т. Величковской "Цветок и камень"
(Париж, 1981) это стихотворение напечатано с разночтениями и без
посвящения. С. С. Постников — пианист.
ВЕЛИЧКОВСКИЙ АНАТОЛИЙ. "ВОТ УЖЕ И НАМ ПОРА ПРОСТИТЬ­
СЯ"; "СОЛНЦЕ ГРЕЕТ, ПАХНУТ ЛИПЫ М Е Д О М ..Л "В СУГРОБАХ. СЛО­
ВНО В БЕЛЫХ ДЮНАХ..."; "Я ЛЮБЛЮ, КОГДА В ОКОШКЕ ВЬЮТСЯ...”
Печатаются по кн.: В ели чко вски й А. Лицом к лицу. Стихи. Париж:
рифма, 1952.
"ВЕЛЕНЬЮ ДИВНОМУ ПОСЛУШНА...” "Новый журнал" (1954. №38^.
"КОГДА Я ВИЖУ УТРЕННИЙ ВОСТОК..."; "НИ СОЛНЦА РОЗОВЫЙ
ВОСХОД..." "Новый журнал" (1956. № 45).
ВЕРЕЩАГИН ВЛАДИМИР. Печатается по кн.: Верещ агин В. Стихи.
Париж: Impr. de Navarre, 1955.
ВЕРТИНСКИЙ АЛЕКСАНДР. В СТЕПИ МОЛДАВАНСКОЙ. Печатает­
ся по кн.: Из песен А. Вертинского. Стокгольм: Изд-во Свенсона, 1980.
"...Я уехал в турне по Бессарабии... Мы покатили в ясный, солнечный
день по нашей — "почти нашей" русской земле в молдаванские степи.
Те же милые сердцу белые хаты...
Что за ветер в степи
молдаванской...
Как поет под ногами
земля...
танцевали у меня в голове первые строфы будущей песни... Мы
останавливались, шли к цыганам, садились к костру... Под гитарные
переборы грустили о Родине. А степь была уж е серебристой от
лунного света... и было много общего между жизнью этих людей без
родины и моей. Так родилась моя песня "В степи молдаванской"
(Верт инский А. Записки русского Пьеро. Нью-Йорк. 1982. С. 28— 29).
ПРОЩАЛЬНЫЙ УЖИН. "Из песен А. Вертинского". "Александр
Николаевич долго лежал на песке, молча, сосредоточенно глядя на
8оДУ, потом вдруг как-то встрепенулся и сказал: "Стойте! Я нашел
РифМу
Ах, ка к долго я ее искал, и она мне все не давалась...
куш ай те:
Отлив лениво ткет по дну
Узоры пенных кружев...
Мы пригласили тишину
На наш прощальный уж ин!"
„

И через несколько дней он впервые спел свой несравненный
Прощальный уж ин" (Б абенко В. Г. Артист Александр Вертинский.
0ердловск: Изд-во Свердловского университета, 1989. С. 91).

569

ВИЗИ МАРИЯ. "Я НЕ ЗНАЮ, ПО ЧЬЕМУ УКАЗУ..." Печатается По
кн.: Визи М. Стихотворения II. Шанхай: Изд-во В. П. Камкина и X. в
Попова, 1936
"КОГДА ПОТУХНУТ НА ПУТИ ОГНИ..." "Стихотворения И". Вошло
такж е в кн.: Визи М. Голубая трава. Сан-Франциско, 1973.
НА БЕРЕГУ. "Голубая трава". Ранее в книге "Стихотворения IIм.
У ОЗЕРА. "Перекрестки*. Альманах 5 (Нью-Йорк; ФиладельфияСан-Франциско, 1981).
НА ЗАРЕ. "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1988).
ВОЛИН МИХАИЛ. "М УЗЫ КА — ОНА НЕ УМЕРЛА..." Печатается по
журналу "Современник" (1970. № 20— 21). Ранее в "Гранях" (1963
№ 54).
"ЗИМНИЙ ВЕЧЕР. К ОКОННОЙ РАМЕ..." "Новый журнал" (1973
№ 110).

МЕДИТАЦИЯ. Печатается по альманаху "П ерекрестки” , 4, 1980.
Ранее в "Новом журнале" (1972. № 107).
ВОЛКОВ БОРИС. ПУЛЕМЕТЧИК СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА.
По кн.: В олков Б. В пыли чужих дорог. Стихи. Берлин: Парабола. 1934.
Сборнику предпослан эпиграф: "Справедливость и человеколюбие
нынешнего времени — пустые звуки: они служат прикрытием жесто­
кости и тревожат сердца людей" (Лао-Цзы). В книге четыре части:
В яркой полосе, Шут Господа Бога, Найденный манускрипт. Возведен­
ные на эшафот. Из триптиха "Пулеметчик сибирского правительства"
здесь печатаются только первое и третье стихотворения.
КОНЕЦ ПУТИ. "В пыли чужих дорог".
В ГОСПИТАЛЕ. Здесь печатается только вторая часть диптиха.
Впервые опубликовано в сборнике Литературно-художественного
кр уж ка "У Золотых Ворот" (Сан-Франциско. 1957).
ВОЛКОВА МАРИЯ. ВОСПОМИНАНЬЕ. ШИПОВНИК. По кн.: Вол­
кова М. Стихи. Париж: Изд. К р уж ка казаков литераторов. 1944.
НЕЖНОСТЬ. По кн.: Содружество. Вашингтон. Изд-во В. Камкина,
1966.
ВОЛЫНЦЕВА ЛИДИЯ. ЛЕДЯНЫЕ УЗОРЫ. Это стихотворение дало
название сборнику "Ледяные узоры" (Нью-Йорк, 1975). Книга состоит
из шести разделов: Interieur; Бред летних дней; Образы и впечатления;
Года лихие, встречи светлые; Десятиграня; Quasi una fantasia.
"И УЖЕ ЗАКОНЧЕН КРУГ ДНЕВНЫХ ЗАБОТ..."; "ЗА ГОРОД В Ы Й ­
ТИ, И ТИХО, БЕЗ ЦЕЛИ..."; ЭЛЕГИЯ; СРЕДИ ПОЛЕЙ. "Ледяные узоры” .
"ЧРЕЗ ОКНО. ЧТО ЛУННЫМИ ЛУЧАМИ..." "Ледяные узоры"; за­
ключительная часть цикла Quasi ила fantasia.
ВОРОБЬЕВ НИКОЛАЙ. ЗАКАТ. STILL COVE. По кн.: Воробьев ИСтихи о разном. Pebble Beach. California. Изд. авт., 1969.
ГАЛЬСКОЙ ВЛАДИМИР. ЧЕРНЫЙ ГОРОД. "Возрождение" (1954
№ 34).
"ЭТО БЫЛО — В БРЮССЕЛЕ? В ПАРИЖ Е?.." "В стречи". Альмана*
(Филадельфия. 1990).
BASSIANA. "Возрождение" (1954. № 33).
е.
"ГУБ ТВОИХ РУМЯНЫЙ ЗРЕЛЫЙ М Е Д .." "Возрождение" (1954№ 33).
НА ОТЪЕЗД В АМЕРИКУ. "Возрождение" (1954. № 36).

570

ГАНСКИЙ ЛЕОНИД. Стихотворения печатаются по кн.: Г анский П.
На весу. Париж, 1962. Название сборника дано по строке в стихотворе­
нии "Человек человеку — печенег":
Живя в бетонном лесу —
Душу держи на весу.
ГАРДНЕР ВАДИМ. ЗАВИРУХА. "Я корь". Антология зарубежной
поэзии. Составители Г. В. Адамович и М. Л. Кантор (Берлин: Петропо­
лис. 1936).
"КОГДА Я ОДИН И МНЕ ГРУСТНО..." Гарднер Вадим. У Финского
залива. Избранная лирика. Составители Темира Пахмусс и Бен Хелпман (Хельсинки: Гранит, 1990).
НЮЛАНДСКИЙ СОНЕТ. "Русская мысль" (1987. № 3676) (Литера­
турное приложение).
САФИЧЕСКИЕ СТРОФЫ. "У Ф инского залива".
ГЕРШЕЛЬМАН КАРЛ. "НЕ НАПРАСНО ЗАГОРЕЛОСЬ ЗОЛОТОЕ..."
-Грани- (1953. № 20).
"УДАЛОСЬ ОДНАЖДЫ РОДИТЬСЯ..." "Новый журнал" (1952.
№ 31).
"МНЕ КТО-ТО ПОДАРИЛ ОКНО В ВЕЧЕРНИЙ САД..." "Новый ж ур ­
нал" (1952. № 31).
"СИЖУ НАД СТАКАНОМ ЧАЮ...” "Грани" (1953. № 20).
ГЕССЕН ЕВГЕНИЙ. Стихотворения печатаются по сборнику
русской зарубежной литературы “ Ковчег" (Нью-Йорк, 1942).
ГИНГЕР АЛЕКСАНДР. СЕРДЦЕ. Печатается по кн.: Г ингер А. Серд­
це. Стихи 1917— 1964 гг. Париж, 1965. Написано в 1937 г. Ранее в кн.:
Гингер А. Жалоба и торжество. Третья книга стихов. Париж: Со­
временные записки, 1939.
СЕСТРА. "Сердце". Написано в 1948 г. Ранее в кн.: Гингер А.
Весть. Четвертая книга стихов. Париж: Рифма, 1957. Впервые в "Ново­
селье" (1949. № 39—41).
УГОЛ. "Сердце". Написано в 1955 г. Ранее в книге "Весть".
ГИППИУС ЗИНАИДА. Стихотворения печатаются по кн.: Г иппиус
3 Сияния. Париж: Современные записки, 1938 (Серия "Русские по­
эты". Выпуск второй). Тираж — 200 экз. Эпиграф к книге:
Тебе, чье имя не открою,
Но ты со мной всегда.
Ты мне, как горная вода
Среди земного зноя.
МЕРА. Ранее в "Чиспах" (1930. № 1).
ETERNITE FREMISSANTE. Впервые в "Современных записках"
0934. № 54). Перевод названия: Трепещущая вечность (фр.).
ГЛИНКА ГЛЕБ. УТЕШЕНИЕ; НА ЧУЖБИНЕ; ОСВОБОЖДЕНИЕ. Пе­
чатаются по кн.: Глинка Г. В тени. Избранная лирика. Нью-Йорк, 1968.
0 сборник вошло такж е 12 стихотворений, написанных в 1920-е гг., т. е
эадолго до эмиграции.
РУБИКОН. По кн.: Глинка Г. Было завтра. Нью-Йорк. 1972. "Рубик°н " включен такж е в антологию "Берега". Стихи поэтов второй
^миграции (Филадельфия. 1992). Составители В. Синкевич и В. Ша­
талов.

571

SILENTIUM. "Было завтра". Название и предпоследняя строка
заимствованы из стихотворения Ф. Тютчева "S ilentium !".
ГОЛЕНИЩЕВ-КУТУЗОВ ИЛЬЯ. Печатается по кн.: Голенищ ев-Ку­
т узов И. Память. Париж: Парабола. 1935. С предисловием Вяч. Ивано­
ва (написано задолго до выхода книги — 2А авг. 1931 г.). В одном из
писем к Вяч. Иванову Голенищев-Кутузов писал, что его сборник
пролежал в издательстве три года, из чего следует, что стихотворения,
вошедшие в "Память", написаны не позднее 1932 г.
МОНМАРТР. Ф ригийский ко л п а к — островерхая шапка марсельс­
ких каторжников, символ бунта в пору революции 1789 г.
"ВОКРУГ ВОЛОС ТВОИХ, ЯНТАРНЕЙ МЕДА..." Напечатано также
в антологии "Я корь" (1936).
ГОЛОВИНА АЛЛА. "РАЗОБРАН ЛЕСОК ТРОПИНКАМИ..." "Совре­
менные записки" (1934. № 56).
"ОТ СЛОВ ТВОИХ, ОТ ПАМЯТИ МОЕЙ..." "Современные записки"
(1938. № 67).
" З И Я Ю Щ А Я ПУСТОТА..." "Новый ж урнал" (1977. № 127).
СЕВЕРНОЕ. "Новый журнал" (1977. № 128).
ГОЛОХВАСТОВ ГЕОРГИЙ. По кн.: Г олохваст ов Г. Полусонеты.
Париж, 1931. Предисловие Бориса Бразоля, позднее написавшего статью
о поэме Голохвастова "Гибель Атлантиды" ("Р ечи". Нью-Йорк: Изд.
Общества им. А. С. Пушкина, 1943). В сборник вошло 300 полусонетов.
ГОМОЛИЦКИЙ ЛЕВ. Стихотворения печатаются по "Сборнику
русских поэтов в Польше". 1. Львиград, "Ч етки", 1930, 1000 экз. (Изда­
тельская аннотация: "Отпечатано в типографии львовской Ставропи­
гии, основанной Иваном Федоровым, первопечатником московским.
В книге приняли участие русские поэты Варшавы. Вильно, Гродно.
Львова, Острога, Ровно и др. городов".)
ГОРЛИН МИХАИЛ. МЕКСИКА МОЕГО ДЕТСТВА. "Роща". Второй
сборник берлинских поэтов (Берлин: Слово, 1932). Другой вариант
этого стихотворения напечатан в антологии “ Муза диаспоры" (1960).
"МОКРОЮ РЕДЕЮЩЕЙ ЛИСТВОЮ..." "Я корь".
"КАДИДИЯ. КАДИДИЯ..." По кн.: Г орлин М. Путешествия. Берлин, 1936.
ШНУРРЕНЛАУНЕНБУРГ. "Грани" (1959. № 44).
ГОРЯНСКИЙ ВАЛЕНТИН. Печатается по журналу "Возрождение"
(1955. № 42).
ГРОНСКИЙ НИКОЛАЙ. Стихотворения печатаются по кн.: Гронс­
кий Н. Стихотворения и поэмы. Париж: Парабола, 1936.
ДЖАНУМОВ ЮРИЙ. По кн.: Д ж а н ум о в Ю. Стихи. (Предисл. Г.
Адамовича). Мюнхен: Товарищество зарубежных писателей, 1966.
"ПОРА, ПОРА..." Впервые в "Роще" (Второй сборник берлинских
поэтов. Берлин: Слово. 1932). Вместе с Джанумовым в этом сборнике
участвовали: Я. Бикерман, Р. Блох, Н. Бродская, Н. Белоцветов, МГорлин, И. Миллер, А. Павлович, В. Пиотровский, С. Прегель, Е. Раич*
Н. Эльяшев, В. Эрден.
ДИКСОН ВЛАДИМИР. "ВМЕСТЕ МЫ ХОДИМ ИЛЬ ПОРОЗНЬ...” п °
кн.: Д иксон В. Стихи и проза. Париж: Вол. 1930. Написано в июне 1928 Г.

572

“ДОЛГО СТРАНСТВУЮ. МНОГО СКИТАЮСЬ..." "Стихи и проза".
Написано 21 октября 1928 г. в Константинополе.
"ЗДЕСЬ НАМЕЧЕНО И РАЗМЕРЕНО..." "Стихи и проза". Написано
в мае 1928 г в Берне
"ЧТОБ НА ЛЮДЯХ ГЛАЗАМ БЫТЬ СУШЕ..." "Стихи и проза".
Написано в Цюрихе 23 марта 1927 г.
"У ДЕТЕЙ. ИЗГНАННИКОВ И ПЛЕННЫХ..." "Стихи и проза". Напи­
сано 1 января 1928 г. в Париже.
"ОБЛАКУ РАДУЮТСЯ ГЛАЗА МОИ..." "Стихи и проза". Написано
10 сентября 1926 г. в Париже.
ДИМЕР ЕВГЕНИЯ. РАДУГА; В НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ГАВАНИ. Печата­
ются по первому сборнику Е. Димер "Дальние пристани". Стихи (Ваши­
нгтон. 1967).
ВИНОГРАД; НА СКАЛЕ. По кн.: Д им ер Е. С девятого вала. Стихи.
Си Клифф (штат Нью-Йорк), 1977.
ПЕРЕД ЗИМНИМ ПЕЙЗАЖЕМ ГРЭНДМА МОЗЕС. Печатается по
авторской машинописи. Анна М эри М озес, девичья фамилия Роберт­
сон (1860— 1961) — знаменитая американская художница, известная
как Грэндма (бабушка) Мозес (примеч. Е. Д имер).
ДИТЕРИХС фон-ДИТРИХШТЕЙН ВЛАДИМИР. Стихотворения печа­
таются по кн.: Ф он-Дит рихш т ейн Д. Собрание стихов 1912— 1964.
Брюссепь: Изд. журнапа "Родные перезвоны", 1965.
"ОСЕНИ ВОЗДУХ ДУШИСТЫЙ. БОДРЯЩИЙ...". Напечатано такж е
в журнале "Современник" (Торонто) (1967. № 14/15).
ДРЯХЛОВ ВАЛЕРИАН. ПУТЬ. Печатается по кн.: Д ряхлое В. Про­
блески. Париж, 1972. Впервые в апьманахе "Орион” . Под ред. Ю.
Одарченко. В. Смопенского и А. Шайкевича. Париж, 1947. В "Пробпесках" с разночтениями; в "Орионе" дата под стихотворением: 1935.
БЕСПЕЧАЛЬНАЯ РАЗЛУКА. "Проблески". Впервые в журнале
Возрождение" (1965. № 164).
ДРУГАЯ ЛЮБОВЬ. "Проблески".
ДУКЕЛЬСКИЙ ВЛАДИМИР. По кн.: Д у ке л ь с ки й В. Послания. Мюн­
хен, 1962. Предисл. В. Маркова.
ДУРАКОВ АЛЕКСЕЙ. "Я БЫЛ СИЯЮЩИМ ПОВЕСОЙ...” "Сборник
Стихов" 1. Изд. Союза молодых поэтов и писателей. Париж, 1929.
В этом сборнике А. Дураков участвовал вместе с А. Гингером, И.
Голенищевым-Кутузовым, В. Мамченко, Ю. Мандельштамом, А. Присмановой, И. Кнорринг, Д. Кобяковым, Ю. Рогаля-Левицким и др.
"ЗАЧЕМ КАЗНИШЬ МЕНЯ, ВСЕВЫШНИЙ?..*’ Там же.
"ГЛЯЖУ НА МИР ПОТУСТОРОННИЙ...” "Сборник стихов" ill. (Париж,
'930). Другие участники этого выпуска: В. Гансон, Л. Ганский, И.
Голенищев-Кутузов, В. Дряхлое, Л. Кельберин, И. Кнорринг, Д. Кобяков, В.
Мамченко, Ю. Мандельштам, А. Присманова, В. Смоленский, Ю. Софиев,
Н. Станюкович, Е. Таубер, К. Халафов, Л. Червинская, Т. Штильман.
ЕВАНГУЛОВ ГЕОРГИЙ. ВДОХНОВЕНИЕ. Печатается по кн.: ЕвангУлов Г. Золотой пепел. Париж: Изд. Д. Грединов. 1925.
ВЫБРАТЬ СВОЙ ЦВЕТ... "Современник" (1965. № 11).
Я НОЧЬЮ ВИДЕЛ ИНОГДА... "Новый ж урнап" (1958. № 52).
КОГДА УМРУ... "Новый ж урнап" (1968. № 91). Два стихотворения
Ьвангупова в этом номере журнапа напечатаны с примечанием от

573

редакции: "Георгий Сергеевич Евангулов, поэт и прозаик, скончался
в 1967 году в Гамбурге, в Германии, после тяжелой болезни. Незадол­
го перед смертью он прислал нам эти два стихотворения".
ЕВСЕЕВ НИКОЛАЙ. Печатается по кн.: Е всеев Н. Крылатый шум
Париж: Родимый край, 1965. В сборнике четыре раздела: Незабвен­
ное, Простор. Радость, Жизнь.
ЕЛАГИН ИВАН. "НЕЖНОСТЬ. ВИДНО, РОДИЛАСЬ ЗАИКОЙ..." По
кн.: Елагин И. Отсветы ночные. Изд. "Нового журнала". Нью-Йорк.
1967. Включено в кн.: Елагин И. Тяжелые звезды. Избранные стихотво­
рения. Изд-во ” Эрмитаж"(США), 1986.
"Я РЕШАЮ ВОПРОС БОЛЬШОЙ ...н По кн.: Елагин И. Косой полет.
Стихи. Нью-Йорк: Изд. "Нового журнала", 1967. Впервые в "Новом
журнале" (1965. № 70).
"НЕСЛЫШНО ВХОДИТ ГОРОДСКОЕ ЛЕТО..." Там же. Впервые
в "Новом журнале" (1964. № 76).
"МОЙ BEKI ОТ СТУКА..." По кн.: Елагин И. В зале вселенной.
Изд-во "Эрмитаж" (США), 1982.
"В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ Я К СТОЛУ ПОДОЙДУ..." "В зале вселен­
ной".
"ГДЕ-ТО ВВЕРХУ, ЗА ХОЛМЫ УХОДЯ..." "Тяжелы е звезды ’ .
ЗАБЕЖИНСКИЙ ГРИГОРИЙ. По кн.: З а б е ж и н с ки й Г. Стихи. Книга
вторая. Париж; Нью-Йорк: Кремень, 1956.
МОЛИТВА. Впервые в "Новом журнале" (1953. № 35); в журналь­
ной публикации — без названия.
ЗАВАЛИШИН ВЯЧЕСЛАВ. "ЧТО БРОСИЛ Я В ОБУГЛЕННОЙ РОС­
СИИ?.." "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1989).
НИКОГО.
"Альманах-87"
(Изд
Клуба
русских
писателей
в Нью-Йорке. 1987).
С ВЫСОТЫ В НИЧТО. "П ерекрестки". Альманах 5 (Нью-Йорк;
Филадельфия; Сан-Франциско, 1981).
ЗАКОВИЧ БОРИС. "ЕСТЬ НЕПОНЯТНАЯ УСЛАДА..." "Русские
записки" (1939. XIV).
"Я УЗНАЮ ПОДЧАС НА ГЛУБИНЕ..." Там же. В книжном варианте
посвящено французскому филологу и издателю русских книг Р. Ю.
Герра, с чьим послесловием вышла книга Б. Заковича "Дож дь идет
над Сеной".
"ПАХЛО КОШАТИНОЙ. СКУКОЙ..." "Эстафета". Сборник стихов
русских зарубежных поэтов (Париж; Нью-Йорк, 1948).
"МЫ ШЛИ ДОМОЙ, НО ВДРУГ СООБРАЗИЛИ..." "Новоселье" (1950.
№ 42— 44). В книжном варианте ("Дождь идет над Сеной". Париж, 1984)
стихотворение посвящено переводчику и эссеисту Н. Д. Татищеву.
"Я ШАРИЛ ДОЛГО, СКУЧНО. ДЕЛОВИТО..." "Новоселье" (1950№ 42— 44).
"ТЕМНЫЙ ЗАЛ. ЗАДУМЧИВЫЕ ЛИЦА..." " В с т р е ч и " ( Ф и л а д е л ь ф и я .
1990).
ЗЛОБИН ВЛАДИМИР. ОСТРОВ НА СЕНЕ. Вероятно, известнейшее
(как и "Свидание", не включенное в эту антологию) стихотворение
Злобина. Часто цитировалось и вошло в антологию Ю. Иваска "На
Западе". Печатается по единственному сборнику В. Злобина "После
ее смерти" (Париж: Рифма. 1951). Заглавие дано по экземпляру*

574

подаренному Злобиным 4 мая 1953 г. редактору журнала 'Опыты" Р.
Н. Гринбергу. В этом экземпляре имеются поправки, внесенные рукой
Злобина, в том числе и название данного стихотворения. М ария Вени­
аминовна Абельман, которой посвящено это стихотворение, дружила
со многими поэтами эмиграции. В ее париж ской квартире одно время
жил С. Маковский, и там собирались в пятидесятые годы Г. Адамович,
14. Одоевцева, А. Присманова, А. Гингер. Г. Раевский, К. Померанцев,
В. Корвин-Пиотровский; бывал и Г. Иванов, посвятивший М. В. Абель­
ман стихотворение "Я в вашем доме гость случайный".
УЙТИ. "Опыты" (1953. 2).
СКВОЗНЯК; ДВЕРЬ. "Новый журнал" (1955. № 41).
"Я САМ СЕБЯ ЗАКОЛДОВАЛ..." Там же. Вошло в антологии "Муза
диаспоры" (1960) и "Источник" (1989).
"ЕСТЬ ЧТО-ТО СТРАННОЕ В МОИХ МЕЧТАХ..." "Новый журнал"
(1962. № 69).
ИВАНОВ ВЯЧЕСЛАВ. Стихотворения из "Римского дневника 1944
года" печатаются по кн.: Иванов В. Свет вечерний. Оксфорд. 1962.
ИВАНОВ ГЕОРГИЙ. "НАЧАЛО НЕБО МЕНЯТЬСЯ..." По кн.: Иванов
Г Розы. Париж: Родник, 1931.
"ЗАКРОЕШЬ ГЛАЗА НА МГНОВЕНЬЕ..." Там же. Впервые в "Зве­
не" (1925. 16 марта). В некрологе "Памяти Георгия Иванова" ("Опы­
ты", № 9, 1958) об этом стихотворении упоминается как о представ­
ляющем собою квинтэссенцию всего творчества поэта: "У Георгия
Иванова была своя тайна, которую он постоянно разгадывал, но так
и не разгадал, но именно о ней он спел песню на могиле его и нашей
России. Все же некоторые приближения к разгадке этой тайны мы
у него находим. Есть таинственная освобождающая радость в этих его
стихах (и отрицающих, и утверждающих)".
"МЕДЛЕННО И НЕУВЕРЕННО..." "Розы ". Впервые в "Последних
новостях" (1928. 10 мая); затем в "Числах" (1930. Кн. 1).
"ЗАМЕЛО ТЕБЯ, СЧАСТЬЕ, СНЕГАМИ..." По кн.: Иванов Г. От­
плытие на остров Цитеру. Избранные стихи 1916— 1936 (Берлин: Петро­
полис, 1937). Ранее в "Современных записках" (1932. № 48) в подборке
под заглавием "Из книги "Ночной смотр".
"ЭТО ЗВОН БУБЕНЦОВ ИЗДАЛЕКА..." "Отплытие на остров Ците­
ру''. Впервые в "Числах" (1930— 1931. Кн. 4) в подборке под общим
названием "Разрозненные строфы" (1930).
"ДРУГ ДРУГА ОТРАЖАЮТ ЗЕРКАЛА..." По кн.: И ванов Г. Портрет
без сходства. Стихи. Париж: Рифма. 1950. Впервые в "Возрождении"
(1950. № 9). Написано в мае 1950 г.
"БЫЛ ЗАМЫСЕЛ СТРАННО-ПОРОЧЕН..." "Портрет без сходства".
Впервые в "Современных записках" (1934. № 55) (имеются разночте­
ния).
"ЭМАЛЕВЫЙ КРЕСТИК В ПЕТЛИЦЕ..." ” 1943— 1958 Стихи".
Нью-Йорк: Изд. "Нового журнала". 1958. Вступительная статья Романа
Гуля. Написано в 1950 г. Впервые опубпиковано в "Новом журнапе"
(1951. № 25).
"МЕЛОДИЯ СТАНОВИТСЯ ЦВЕТКОМ..." "1943— 1958 Стихи". Впервые в "Новом журнале" (1951. № 25).
"ОТВЛЕЧЕННОЙ
СЛОЖНОСТЬЮ
ПЕРСИДСКОГО
КОВРА..."
>943— 1958 Стихи". Впервые в "Новом ж урнале" (1957. № 51). Написа­
но в 1957 г.
"В ВЕТВЯХ ОЛЕАНДРОВЫХ ТРЕЛЬ СОЛОВЬЯ..." "Новый журнал0959. № 58). в подборке "Посмертный дневник".

575

ИВАСК ЮРИЙ. ПСКОВ. По кн.: И васк Ю. Царская осень. Вторая
книга стихов. Париж: Рифма, 1953. 25 апреля.
"ПЕЧАЛЕН. СЕРДЦЕ. ТВОЙ РАССКАЗ..." "Царская осень". Эпиг­
раф из стихотворения К. Батюшкова "Мой гений" (1815).
"УЙТИ, ПОЗАБЫТЬ. ЗАМЕРЕТЬ..." "Царская осень". Перевод эпи­
графа: Терпение, трудная вещь... (англ.). Х опкинс, Д ж е р а р д М энли
(1844— 1889) — английский поэт. Его стихи имели большее влияние на
поэтов XX в., нежели на современную Хопкинсу поэзию.
ОАХАКА. РЫНОК: БОЛДИНО. По кн.: И в а ск Ю. Хвала. Вашингтон:
Изд-во В. Камкина, 1967. Оахака — город в ю жной М ексике.
ИЛЬИНСКИЙ ОЛЕГ. "ТЫ ДУМАЕШЬ О СОЛНЦЕ ЛИ. О ЛЕТЕ..." По
кн.: И льинский О. Стихи. Книга вторая. Мюнхен, 1962.
НА УСТУПЕ. "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1987).
НОВОЕ УТРО. "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1988).
БЕСПРИЮТНОСТЬ "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1991).
РАТИСБОНА. Печатается по авторской машинописи.
ИЛЬЯШЕНКО ВЛАДИМИР. Печатается по коллективному сбор­
нику "Из Америки" (Нью-Йорк. 1925). Вместе со стихами Е. Христиани,
Г. Голохвастова и Д. Магулы в книгу вошло 42 стихотворения Ильяшенко. Книга была отпечатана в количестве 500 экз., "из коих 4 авторских.
3 специальных и 45 именных и нумерованных".
КАНТОР МИХАИЛ. Печатается по единственному поэтическому
сборнику М. Кантора "Стихи" (Париж. 1968). В книге 28 стихотворений.
Рецензию на этот сборник написал Г. Адамович (Новый журнал. 1968.
№ 92).
"К А К И ТЫ, Я НЕ ЗНАЮ..." Перевод эпиграфа: "Ты не спраши­
вай..." (лат.)
КАСИМ АНДРЕЙ. СОЧЕЛЬНИК; ВЕРЮ. "Грани" (1953. № 18).
ПЕНАТЫ; "ЗА ДРЕВНЕЙ ЦЕРКОВЬЮ — КЛАДБИЩЕНСКАЯ НЕ­
МОЧЬ..." "Грани" (1954. № 23).
КЕЛЬБЕРИН ЛАЗАРЬ. Стихотворения печатаются по единствен­
ному сборнику Л. Кельберина "Идол” (Париж. 1929), по экземпляру,
подаренному Кельбериным Борису Вильде. В кн и ж к е — 28 стихотво­
рений. Не все стихотворения датированы. Самая ранняя дата — июнь
1926 г.
КЛЕНОВСКИЙ ДМИТРИЙ. СЛЕД ЖИЗНИ. Печатается по кн.: Кленовский Дм. След жизни. Франкфурт-на-Майне, 1950. С предисл. Н.
Берберовой.
НЕ ЗАБЫТОЕ, НЕ ПРОЩЕННОЕ. По кн.: К л е н о в с ки й Д. Неулови­
мый спутник. Четвертая книга стихов. Мюнхен, 1956. В настоящем
издании печатается только первая часть триптиха.
"КАКАЯ-ТО РАДОСТЬ..." По кн.: К л е н о в с ки й Д.Прикосновенье.
Пятая книга стихов. Мюнхен, 1959. Вошло в антологию "Источник’ •
Ред.-составитель В. Крейд (Чикаго, 1989).
"ТО. ЧЕМ СЕРДЦЕ БЫЛО ПЬЯНО..." По кн.: К л е н о вски й Д. разроз­
ненная тайна. Мюнхен, 1965.
КНОРРИНГ ИРИНА. "НЕ ТЕ СЛОВА. НЕ ТЕ. ЧТО ПРЕЖДЕ..." По кн.:
Кнорринг И. Окна на север. Вторая книга стихов. Париж: Дом книги,
1939. Серия “ Русские поэты". № 10.

576

ПМНЕ ХОЛОДНО. МНЕ ХОЧЕТСЯ СОГРЕТЬСЯ..." "Русские записки"
(1939. № 20—21).
"ТЕМНОТА. НЕ СВЕТЯТ ФОНАРИ..."; "СЧИТАТЬ ТОЛКОВО КИЛО­
МЕТРЫ..."; "ПРОСЫПАЛИСЬ ГЛУХИМИ НОЧАМИ..." По кн.: Кнорринг
И. После всего. Париж: Изд. Н. Н. Кнорринга. 1949.
КНУТ ДОВИД. МОЙ ЧАС. Печатается по кн.: К нут Д. Избранные стихи.
Париж, 1949. Ранее в книге "Моихтысячелетий" (Париж: Птицелов, 1925).
Я НЕ УМРУ. "Избранные стихи". Вошло во "Вторую книгу стихов"
(Париж. Изд. авт., 1928). Включено та кж е в антологии Ю. Терапиано
"Муза диаспоры", В. Крейда "Прапамять" (Изд-во Антиквариат (США).
1988).
"МЕЖ КАМЕННЫХ ДОМОВ..."; "ОКНО НА ПОЛУНОЧНОМ ПОЛУ­
СТАНКЕ ..." По кн.: Кнут Д . Парижские ночи. Стихи. Париж: Родник,
1932. (Отпечатана в марте 1932 г.) В этом, третьем, сборнике Д. Кнута
— 20 стихотворений.
ДИАЛОГИ. По кн.: Кнут Д. Насущная любовь. Париж: Дом русской
книги, 1938 (январь). Печатается первое стихотворение из этого цикла.
КОБЯКОВ ДМИТРИЙ. "МУРЛЫЧЕТ КОТ — УЮТ МЕЩАНСКОЙ
БЫЛИ..." По кн.: К о б яко в Д . Горечь. Париж: Птицелов, 1927. Стихотво­
рение вошло такж е в сборник Д. Кобякова "Чаш а" (Париж: Птицелов,
1936). В сборнике "Горечь" 13 стихотворений, написанных в Париже
в 1925— 1926 гг.
"МОСТКОВ ДЕРЕВЯННЫХ СКОЛЬЗЯЩАЯ СЫРОСТЬ..."; "В ПО­
ЧТОВОЙ КОНТОРЕ И СЕГОДНЯ ТАК СИНИ..." "Чаш а". Эпиграф к кни­
ге: Горе тому, кто расплещет / Эту чашу, не выпив до дна.
КОЛОСОВА МАРИАННА. БОР МОЙ... По кн.: К ол осова М. Не
покорюсь! Книга третья. Харбин. 1932. На облож ке православный
крест, на котором написано: "Господи, спаси Россию!" В сборник
вошли стихотворения 1927— 1932 гг. На экземпляре, из которого взяты
два стихотворения для настоящего издания, — автограф Колосовой:
Редакции газ "Русская газета".
В МИРЕ МЕМУАРОВ. "Не покорюсь!"
ВЦЕПИВШИСЬ В ПОВОДЬЯ... По кн.: К ол осо ва М. Медный гул.
Шанхай. 1937. Посвящается Петру Великому. Создателю Российской
Империи. Книга пятая. В сборнике шесть разделов: О державе Рос­
сийской, Старая и новая Россия, Под впастью интервентов. Русская
двуединая задача. Мир мой, На страже России,
КОНДРАТЬЕВ АЛЕКСАНДР. В ДЕНЬ ПОКРОВА. Печатается по кн:
Кондрат ьев А. Закат. Посмертный сборник стихотворений. Изд. "А н­
тиквариат" (США), 1990. Под ред. и с комментариями В. Крейда.
Впервые напечатано в "Волынском слове" (1921. № 71).
"СЕРЕБРЯСЬ. БЛИСТАЕТ ЮНАЯ ЛУНА..." "З акат".
ВЕРТОГРАД НЕБЕСНЫЙ. Печатается по альманаху "Священная
лира" (Варшава. 1937).
ЗЕМЛЯ I. По кн.: К ондрат ьев А. Славянские боги. Стихотворения
на мифологические темы. Ровно: Изд. А. Кондратьева. 1936.
"СЕСТЕР КАСТАЛЬСКИХ БЛАГОСТЫНИ..." Журнал "Грани" (1991.
^9 159. Публикация В. Крейда).
КОРВИН-ПИОТРОВСКИЙ ВЛАДИМИР. "ДОЖДЬ СЕЧЕТ. ФОНТАН
КИРПИЧНЫЙ..." По кн.: К орви н-П и от р овский В. Воздушный змей.
Стихи. Париж: Рифма. 1950.
за ка з № 345

577

"КОГДА С РАБОТЫ ОН ИДЕТ...” По кн.: К орвин-П иот ровский В.
Поздний гость. Т. 1. Вашингтон: Изд-во В. Камкина, 1968.
"СТОИМ, ОБВЕЯННЫЕ СНАМИ..." "Воздушный змей” .
"НАЛЕВО, НАПРАВО — ШАГАЙ БЕЗ РАЗБОРА...** "Поздний гость".
КОРОСТОВЕЦ МАРИЯ. Печатается по сборнику "Остров". Шанхай:
Изд. Шанхайской студии поэтов "Остров". 1946. Другие участники
сборника — Л. Андерсен. В. Иевлева, Ю. Крузенштерн-Петерец, В.
Перелешин. В Померанцев. Л. Хаиндрова, Н. Щеголев. Предисловие Н.
Щеголева.
"ДЕВОЧКА СКОЛЬЗНУЛА. ТОРОПЛИВО..." Цы Си (1835— 1908)
— вдова императора Сен-Фенга (ум. 1861), правительница Китая,
остававшаяся враждебной западным влияниям.
КОСАТКИН-РОСТОВСКИЙ ФЕДОР. Печатается по кн.: Кн. Ф. Косат кин-Рост овский. Крестным путем к воскресению. Под ред. С. Позднышева. Париж: Изд. Зарубежного союза инвалидов. 1948. Книга открывается
посвящением: "Тебе, с которой мы прошли крестный путь страдания этих
лет, с которой болезненно и чутко переживапи душой все этапы терзаний
нашей Родины, твердо веря в ее Возрожденье, тебе, моей жене, и в твоем
пице — всем страдавшим за Россию русским женщинам посвящаю эту
книгу. Я старался вложить в нее всю муку пережитого, всю надежду на
возрождение. Пусть она останется отраженьем прошлых дней, воспоми­
наньем о той Голгофе России, которая должна была привести к светлому
воскресенью народной души. Оно уж е близко! Я твердо в это верю! Кн.
Федор Косаткин-Ростовский".
КРЕЧЕТОВ СЕРГЕЙ. По кн.: К речет ов С. Железный перстень.
Берлин: Медный всадник. 1922. Стихотворение "Железный перстень"
вошло в антологию "Прапамять".
КРОТКОВА ХРИСТИНА. По кн.: К рот кова X. Белым по черному.
Нью-Йорк: Париж, 1951 (отпечатана в Париже в мае 1951 г.).
"ПОТОМУ ЧТО ВСЕ-ТАКИ НАМ НАДО..." Впервые в "Новом жур­
нале" (1950. № 23).
КРУЗЕНШТЕРН-ПЕТЕРЕЦ ЮСТИНА. "В КАЖДОЙ ЖИЗНИ ХОТЬ
РАЗ ЗАПЕВАЛА СВИРЕЛЬ..." Печатается по кн.: Ш т ейн Э. Остров
Лариссы. Изд-во "Антиквариат" (США). 1988. Автограф стихотворения
воспроизведен в этой книге факсимиле. Стихотворение вошло также
в книгу "Песни с Востока" (Аделаид (Австралия). 1989).
ТУРГЕНЕВ; ДОННА АННА. "Грани" (1959. № 44).
ИЗ ЦИКЛА "МОЛОДОСТЬ". "Современник" (Торонто) (1969. № 19).
КУДАШЕВ НИКОЛАЙ. Печатается по кн.: Князь Н. В.
Тени. Сан-Франциско: Изд. авт., 1978.

Кудаш ев.

КУЗНЕЦОВА ГАЛИНА. Печатается по кн.: К узн ец ова Г. Оливковый
сад. 1923— 1929. Париж: Современные записки, 1937.
ЛАДИНСКИЙ АНТОНИН. "НЕ КАМЕНЬ, А КАРТОЧНЫЙ ДОМИК..
ДУБ. По кн.: Л ад инский А. Стихи о Европе. Париж. 1937.
ЛИРИЧЕСКИЙ ТЕАТР. По к н .: Л ад инский А. Роза и чума. Пятая к н и га
стихов. Париж: Рифма, 1950. Ранее в "Новоселье" (1946. № 24— 25).
КОГДА ПРИХОДЯТ МЫСЛИ... "Роза и чума".

578

ЛАХМАН ГИЗЕЛЛА. "В ХРАНИЛИЩЕ КНИЖНОМ НЬЮ-ЙОРКА...";
"ОКОЛО ПОТУХШЕГО КАМИНА..."; "ЗА НЕДЕЛЕЙ ТИХО ТЯНЕТСЯ НЕ­
ДЕЛЯ..."; "ПЕРЕДОХНУТЬ... ЗАДУТЬ ФОНАРЬ ДОРОЖНЫЙ..." Печата­
ются по кн.: Лахман Г. Пленные слова. Нью-Йорк: Изд. К р уж ка русских
поэтов в Америке, 1952.
"Я В ПОЛУДРЕМЕ В ВЕЧНОСТЬ ЗАГЛЯНУЛА..." По кн.: Лахман Г.
Зеркала. Вторая книга стихов. Вашингтон: Изд-во Виктора Камкина,
1965. Сборник включает такж е переводы из Эмили Дикинсон, Роберта
Фроста и Эдна Сент-Винсент Миллэ. Напечатано такж е в антологии
''Источник".
"ПЕРВЫЙ ПОДСНЕЖНИК. ОТТЕПЕЛЬ МАРТА..." "Зеркала".
ЛЕБЕДЕВ ВЯЧЕСЛАВ. СТИХИ О КРЫЛЬЯХ. Впервые в "Современ­
ных записках" (1928. № 37). Печатается по сборнику В. Лебедева
"Звездный крен". Стихи (Прага: Скит, 1929). Книга делится на четыре
раздела и включает 27 стихотворений. "Звездный крен" вышел под
№ 1 в серии изданий "С кита".
ПОДЗИМЬ. "Звездный крен". Впервые в “ Звене" (Париж) (1928.
№ 1).

ПУТЕВОДИТЕЛЬ ЗВЕЗД. "Звездный крен".
СТЕПНОЙ РАЗЪЕЗД. "М осты" (1961. № 6).
ПОДАРОК ИЗ ПАРИЖА. "Русская мысль" (1969. 11 сент.), в статье
Глеба Струве "Памяти В. М. Лебедева".
ЛЕГКАЯ ИРАИДА. "НА ГОРОДСКИХ ПЛОЩАДЯХ..."; "ЛУНА БЫЛА
ПОЛНОЙ И НОВОЙ..."; "МЫ ГОВОРИМ НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ..." Печа­
таются по кн.: Легкая И. Попутный ветер. (1962— 1967). Вашингтон:
Изд-во Виктора Камкина. 1968.
ВИД НА МАНХЭТТЕН. "П ерекрестки". Альманах. 1 (Филадельфия,
1977).
ПЛОЩАДЬ КОЛУМБА. “ Перекрестки". Альманах. 2 (1978).
"МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ В КАКОМ-ТО НОВОМ МИРЕ..." "Перекрест­
ки*. Альманах. 4 (1980).
ЛОПАТТО МИХАИЛ. Стихотворения печатаются по кн.: Лопат т о
М Стихи. Париж, 1959. Сборник состоит из разделов: В пути, Песни,
Вдвоем, Чичероне. Сонатины. Газеллы, Похищение из сераля, Андрогин, Мудрость, Лампада Психеи, Косметика космоса. Роща Эпикура,
Недостающие. Старый мир.
ЛУРЬЕ ВЕРА. НА СМЕРТЬ ГУМИЛЕВА. "Спопохи" (1922. № 10).
"РАЗВЕ Я УСПЕЛА СТОЛЬКО ЗЛА..." "Дни" (1923. 4 февр.)
"ВСЕ ТОТ ЖЕ ВЕТЕР МНЕ НАПОМНИТ ПУСТЬ..." "Невод". Третий
сборник берлинских поэтов (Берлин: Слово, 1933).
НА ЧУЖБИНЕ. "Русская мысль" (1957. 5 марта).
СТАРЫЙ ВАЛЬС. "Русская мысль" (1957. 10 окт.).
ЛУЦКИЙ СЕМЕН. Стихотворения печатаются по кн.: Л уцкий С.
Одиночество. Стихи. Париж, 1974.
ЛЬВОВ ЛОЛЛИЙ. ФРА БЕАТО АНДЖЕЛИКО В ФЬЕЗОЛЕ. Печата­
ется по кн.: Л ьвов Л. Флоренция, 1956— 1957. Мюнхен, 1957. Напечата­
но в количестве 100 экз. Фра Беат о А н д ж е л и ко (1387— 1455) — фло­
рентийский художник. Ф ьезоле — город в Тоскане рядом с Флоренци­
ей Около Фьезоле находится церковь св. Доменика с живописью Фра
Ьеато Анджелико.

579

НА ПУТИ ИЗ ФЬЕЗОЛЕ К БОТИЧЕЛЛИ. "Ф лоренция". Перси Биши
Ш елли (1792— 1822) — английский поэт. В 1818 г. переехал в Италию.
Уфф ици — одно из богатейших в мире собраний живописи Возрожде­
ния. Примавера — весна (итал.): имеется в виду картина Боттичелли
"Весна", находящаяся в галерее Уффици во Флоренции. Арно — река
во Флоренции, впадает а Тирренское море. С андро Б от т ичелли (ок.
1444— 1510) — флорентийский живописец. В енера — имеется в виду
знаменитая картина Боттичелли в Уффици.
ЛЬДОВ КОНСТАНТИН. По кн.: Л ьдов К. Н. Против течения. Из
сказанного и недосказанного за 50 лет. Брюссель: Изд-во Ю. А.
Квашина, 1926. С портретом автора работы И. Е. Репина (1911). В сбор­
нике 3 раздела: На чужбине, 15 лет тому назад, 25 лет тому назад.
Предпослано предисловие К. Льдова, выражающее его взгляд на
современную поэзию:
"Когд а в созвездии Тютчева догорели последние "Вечерние огни”
лучезарного Фета, наступила ночь.
Бездушная, беспросветная...
Холодным саваном облекли удушливый сумрак седые туманы.
Под ними закопошилось звериное, смрадное, бессловесное.
Но "зажгутся вновь огни заката и зорь прозрачных янтари".
Предутренним ветром разгонит мозглые туманы. Облизывая окро­
вавленные губы, уляжется косноязычный упырь в свою неотпетую
могилу. И крепко вобьют ему осиновый кол в ненасытную утробу.
Это будет!
Это будет, когда меня не будет.
К. Льдов".
МАГУЛА ДМИТРИЙ. "ГАСНУТ МЫСЛИ...” По кн.: Магула Д. Свет
Вечерний. Париж. 1931. Сборник отпечатан в количестве 300 экз. в марте
1931 г. Книге предпослан эпиграф из стихотворения Г. Голохвастова:
На запад солнца я иду,
Встречая тихий Свет Вечерний.
Ранее стихотворение "Гаснут мысли..." было напечатано в коллек­
тивном сборнике "Из Америки" (Нью-Йорк. 1925), в котором, кроме
Магулы, принимали^участие Г. Голохвастов, В. Христиани и В. Ильяшенко.
САПФИЧЕСКИИ СТИХ. "Свет Вечерний". Сапфическая малая
форма представляет собой четверостишие, в котором три строки по
одиннадцати слогов, а заключительная — пятисложная.
"МНОГО В ЖИЗНИ ТРОПИНОК ИСХОЖЕНО..." Это и следующие
стихотворения Магулы печатаются по его последнему сборнику "Fata
Morgana" (Нью-Йорк: Изд. авт., 1963). Книга открывается эпиграфом
из А. А. Фета:
И лжет душа, что ей не нужно
Всего, чего глубоко жаль.
В книгу вошло несколько переводов Магулы с английского, ис­
панского и французского.
ФАТА МОРГАНА. Перевод эпиграфа: Рдяно-розовый город, древ­
ний. как полувечность (англ.).
МАКОВСКИЙ СЕРГЕЙ. ИЮНЬ; АВГУСТ; НОЯБРЬ. Печатаются по
кн.: М а ко вский С. Год в усадьбе. Париж, 1949. Стихотворения входят
в сонетный цикл "Год в усадьбе", давший название сборнику. Сам
Маковский этот сонетный цикл, написанный в Ржевнице (пригород6

580

Праги) в 1920 г., называл поэмой. Впервые она была напечатана
в "Гранях" (Литературный альманах. Кн. 1. Берлин, 1922). В "Гранях"
цикл назван "Сонеты". Вариант стихотворений, включенных в книгу,
значительно отличается от варианта в "Гранях".
"ЗНОЕН ДЕНЬ. НО С ГОР ПРОХЛАДА..." Печатается по кн.: М а­
ковский С. Somnium breve. Париж, 1948. Стихотворение включено
в антологию духовной лирики "Источник".
"ЕСТЬ НА ПУТИ ЗЕМНОМ РУБЕЖ..." Печатается по журналу
"Опыты". (Нью-Йорк) (1953. № 1).
УТИШЬЕ. "Опыты" (1955. № 5).
МАМЧЕНКО ВИКТОР. ТРЕВОГА; СОН О ЧЕЛОВЕКЕ; "НАД МОРЕМ
НОЧЬ, ОГНИ И ТЕПЛОЕ ТЕЧЕНЬЕ..." По кн.: М ам ченко В. Земля и лира.
Париж, 1951.
УЛИЦА. По кн.: М амченко В. Певчий час. Париж: Рифма, 1957.
"КАКО Й ПРОСПЕКТ? ИЛЬ ЭТО НЕВСКИЙ.,." По кн.: М амченко В.
Воспитание сердца. Париж: Editeur G. Gerell, 1964.
МАНДЕЛЬШТАМ ЮРИЙ. "СКОЛЬКО НЕЖНОСТИ ГРУСТНОЙ..." По
кн.: М андельш т ам Ю. Третий час. Берлин: Парабола, 1935. Вошло
также в антологию "На Западе".
"ПОЛЯ БЕЗ КОНЦА. БЕЗ ПРЕДЕЛА..." По кн.: М андельш т ам Ю.
Годы. Стихи 1937— 1941. Париж: Рифма. 1950. Впервые в "Русских
записках" (1937. № 2) (со многими разночтениями).
"НОЧЬЮ. КОГДА СОВЕРШЕННАЯ..."; "НУ, ЧТО МНЕ В ТОМ, ЧТО
ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА..."; "УЖЕ ЗИМА ОСТАЛАСЬ ПОЗАДИ..."
"Годы ” .
МАНСВЕТОВ ВЛАДИМИР. СЕРЕНАДА. "П ерекрестки". Альманах.
5 (Нью-Йорк; Филадельфия; Сан-Франциско, 1981).
"ЛИСТЬЯ ПАДАЛИ..." Там же. Ранее в "Я коре" (1936).
ПРИЗРАК. "П ерекрестки". Альманах. 2 (1978). Ранее в "Якоре"
(1936).
МАСАИНОВ АЛЕКСЕЙ. Печатается по кн.: М асаинов А. Отходящие
корабли. Поэзы. Париж: Книгоиздательство крылатых, 1925. В книгу
вошли "поэзы " из сборников "Винтик" (1915), "Мимозы льна" (1916),
"Остров очарований" (1917) и новые стихотворения, написанные в эми­
грации.
МАТЬ МАРИЯ. "ТЫ ПО-РАЗНОМУ ОТКИНУЛ ВСЕХ..."; "ВЕЧНО
ГРОМОЗДИТЬ НА ВСТРЕЧУ ВСТРЕЧУ..."; "ВИЖ У ОДЕЖДЫ СИЯЮЩИЙ
КРАЙ..." Печатаются по "Русским запискам" (1938. № 3).
"К А К ХОРОШО. ЧТО ЕСТЬ ГЛУХАЯ НОЧЬ..."; "МНЕ КАЖЕТСЯ. ЧТО
МИР ЕЩЕ В ЛЕСАХ..."; "КАЖДАЯ МЫШЦА СВИНЦОМ НАЛИТА...";
ТАМ БЫЛО МОЛОКО И МЕД..." Печатаются по сборнику "Русская
женщина в эмиграции" (Вашингтон, 1970).
МОЖАЙСКАЯ ОЛЬГА. БАЛЛАДА О ПАРИЖЕ. "Грани" (1959. № 41).
Первые пять строф были написаны в 1942 г. Последние четыре строфы
Дописаны после смерти поэта Николая Оцупа (1894— 1950). Начало
этого стихотворения под названием "Париж в дни войны" вошпо
в антопогию "Содружество".
"СКАЖИ. КОГДА БЫ НЕ ВО СНЕ..." "Новый журнал" (1962. № 69).
АВТОРУ "СВИДАНИЯ ДЖИМА". Напечатано в книге О. М ожайской
Разлука и верность". Стихи (Париж. 1963). Стихотворение посвящено

581

мужу М ожайской писателю Виктору Николаевичу Емельянову
(1899— 1963), автору повести "Свидание Д ж им а" (Париж: Дом книги,
1938). Повесть была переиздана в 1964 г. с предисловием М ожайской.
МОРШЕН НИКОЛАЙ. ТЮЛЕНЬ. По кн.: М орш ен Н. Тюлень. Стихи.
Предисл. Владимира Маркова. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1959.
’’ШАГАЮ ПУТАНОЙ ДОРОГОЙ...” По кн.: М орш ен Н. Двоеточие.
Вашингтон: Изд-во Русского книж ного дела в США В. Камкина, 1967.
Впервые это стихотворение напечатано в "Новом журнале" (1966.
Март. № 82).
МНОГОГОЛОСЫЙ ПЕРЕСМЕШНИК. По кн.: М орш ен Н. Эхо и зерка­
ло. Беркли, 1979. Впервые в "Новом журнале" (1967. Сентябрь. № 88).
НАБОКОВ ВЛАДИМИР. Подборка "Семь стихотворений" печата­
ется по "Новому журналу" (1956. № 46). Подпись под стихами: В.
Набоков-Сирин.
НАРЦИССОВ БОРИС. "ВЕЧЕРАМИ. НОЧАМИ. В ЗАТИШЬИ..." По
кн.: Нарциссов Б. Голоса. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1961. Стихотво­
рение напечатано такж е в антологии "И сточник".
ДВА ГОЛОСА. "Голоса". Этот сборник открывается эпиграфом из
А. Блока:
И в бесконечном отдаленье
Замрут печально голоса...
ВЕЧЕР. Из цикла "Ангелы ". По кн.: Н арциссов Б. Память. Третья
книга стихов. Вашингтон: Русская книга, 1965. Сборник открывается
эпиграфами: "А памяти дана власть воскрешать из мертвых..." (Лонг­
фелло, "Золотая легенда "); "...Черный ворон Хугин, скорбной памяти
детище, У него на плече" (И. Бунин).
ОКЕАНИЯ. "Память".
"ОЧЕНЬ ДАВНО. И НЕ В ЭТОЙ..." "Память". Включено в антологию
перевоплощения "Прапамять" (изд-во "Антиквариат" (США). 1988).
ТАМ. По кн.: Нарциссов Б. Подъем. Четвертая книга стихов. Лувен,
1969. На титульном листе эпиграф из стихотворения Веры Булич:
Поднимайся! — Вверх на горе —
Поднимайся! — На самой вершине,
На последней, холодной заре
Ты застынешь камнем в пустыне.
НЕЙ АННА. Стихотворения печатаются по кн.: Ней Анна. Координаты.
Сборник стихов. Берлин: Петрополис, 1937. Эпиграф к книге: "Где-то?
Когда-то? Здесь и сейчас. У сердца свои законы пространства и времени".
"И ЭТА — Я..." — второе стихотворение диптиха "Тридцать лет".
НЕЙМИРОК АЛЕКСАНДР. "ТАК ЖИТЬ..." Печатается по кн.: Ней мирок А. Стихи. Под ред. Б. Серафимова. Франкфурт-на-Майне: Посев.
1946. Стихотворение вошло такж е во второй сборник Неймирока "День
за днем" (Франкфурт-на-Майне: Посев. 1953).
БЕРЛИН. "Стихи". Под названием "Берлин 1942" вошло также
в сборник "День за днем". Курф ю рст — немецкий князь, из числа
наделенных правом выбирать императора Священной Римской империи.
К. Z. "Стихи".
ПАРИЖСКОЕ УТРО; "ЕЖАТСЯ ПОД КАПЛЯМИ К А Ш Т А Н Ы ."Д е н ь
за днем".

582

НЕСМЕЛОВ АРСЕНИЙ. НОЧЬЮ; ПЯТЬ РУКОПОЖАТИЙ. По кн.:
Несмелое А. Без России. Харбин. 1931.
СТИХИ О ХАРБИНЕ. По кн.: Несмелое А. Полустанок. Харбин, 1938.
Печатается вторая и третья части триптиха.
ФЛЕЙТА И БАРАБАН. По кн.: Несмелое А. Белая флотилия. Стихи.
Харбин, 1942. Впервые в журнале "Р убеж " (1928. № 10).
НОВГОРОД-СЕВЕРСКИЙ ИВАН. ЗАВОЛОЧЬЕ; ОРДА ИДЕТ. Печата­
ются по кн.: Н овгород-С еверский И. Степные огни. Двадцатая книга
стихов. Изд. авт., 1964. Книга посвящена жене И. Новгород-Северского
писательнице Ю. А. Кутыриной.
ТРОЕРУЧИЦА. По кн.: Н овгород-С еверский И. Матерь Божия Дер­
жавная. Чудны лики Твои Пресвятая. Париж, 1966. С предисл. проф. М.
Л. Гофмана.
ТАЕЖНЫЙ ПУТЬ. По кн.: Н овгород-С еверский И. Северное посла­
ние. Париж. 1968. Вступление проф. Валентина Сперанского.
НОВОСАДОВ БОРИС. По кн.: Н овосадов Б. По следам бездомных
Аонид. Вторая тетрадь стихов. Таллин: Русская книга, 1938. Аониды
— музы.
ОБУХОВ ВАСИЛИЙ. "ПО ВЕЧЕРАМ ТЯЖЕЛЫЕ ЗАКАТЫ ..." Печата­
ется по коллективному сборнику "Лестница в облака". Стихи (Изд.
Литературного кр у ж ка АКМЭ. Харбин, 1929). Участники сборника: Н.
Алябьев, Т. Андреева. Г. Копытова, Н. Резникова, Н. Светлов.
"НЕ МОГУ НИ ПЛАКАТЬ, НИ М О Л И Т Ь С Я ."Л е с тн и ц а в облака".
СЕНТЯБРЬ. Печатается по "Вратам". Дальневосточный сборник
при литературно-художественном объединении "Восток" (Шанхай,
1934. № 1). В этом ж е выпуске сборника "Врата" напечатаны стихи К.
Батурина, Бориса Беты. Всеволода Иванова, Арсения Несмелова
(главы из поэмы) и Михаила Щербакова. В. Обухов представлен двумя
стихотворениями.
ОДАРЧЕНКО ЮРИЙ. ЧАЙНАЯ РОЗА; "ЕСТЬ СОВЕРШЕННЫЕ КАР­
ТИНКИ..."; "НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ, НА ПЛАХЕ..."; "А ТЫ, ВАНЮ­
ША..."; "Я СЕБЯ В ТВОРЕНЬИ ПЕРЕРОС..." Печатаются по кн.: О дарченко Ю. Денек. Париж. 1949. Эпиграф к книге:
На всем вышеизпоженном, однако,
Ни капли не настаиваю я.
А. Гингер
"В АПТЕКЕ ПРОДАЕТСЯ ВАТА..." "Новый ж урнал" (1953. № 32).
"ЖИЗНЬ ИСЧИСЛЯЮТ НЕ ГОДАМИ..." "Новый журнал" (1955. № 40).
ОДОЕВЦЕВА ИРИНА. "СИЯЕТ ДОРОГА РАЙСКАЯ..." "Орион” . Ли­
тературный альманах (Париж, 1947). Вариант этого стихотворения
— в антологии Ю. Иваска "На Западе" (1953). В сборнике И. Одоевцевой "Златая цепь" (Париж, 1975) стихотворение датировано: 1923.
"К А К ТЫ ЛЮБИЛА ЗЕРКАЛА..." Печатается по кн.: О доевцева И.
Одиночество. Вашингтон: Русская книга, 1965. Ранее в "Опытах” (1953.
No 1).
"НАД ЗОЛОТОЮ ПОЛОСОЙ ЗАКАТА..." "Одиночество". Эпиграф
у— неточная цитата из "Последней любви" Ф. Тютчева. У Тютчева:
Полнеба охватила тень".
"НО БЫЛА ЛИ НА САМОМ ДЕЛЕ..." "Одиночество". Вошло такж е
в сборник И. Одоевцевой "Златая цепь” с посвящением Г. Иванову
и с некоторыми разночтениями.

583

*'Я В РУКУ КАМЫШЕК БЕРУ..." '•Возрождение'’ (1969. № 213).
Позднее в сборнике "Златая цепь" с ошибочной датой под стихотворе­
нием.
ОЛЕНИН КОНСТАНТИН. ПАСХАЛЬНАЯ ЗАУТРЕНЯ. Печатается по
кн.: Оленин К. И Прелюдии. Вильно, 1925. Впервые напечатано в газе­
те "Свобода".
ЛАМПЫ НЕ НАДО. "Прелюдии".
CHANSON TRISTE. Там же. Впервые в газете "За свободу". Пере­
вод названия — Грустная песнь (фр.).
ОСТРОУМОВА ТАТИАНА. "ГОЛУБЕЕТ ТЕПЛЫЙ ВОЗДУХ..." "Ков­
чег". Сборник русской зарубежной литературы (Нью-Йорк, 1942).
С разбивкой на строфы — в антологии "Эстафета ". Напечатано такж е
в антологии Ю. Иваска "На Западе" (1953).
"ГРОМКИЙ УТРЕННИЙ ОТПУСТ ЗА НОЧНЫЕ ГРЕХИ..." "Ковчег"
(1942). С разночтениями — в антологии "Содружество"’ (1966).
"БЫЛ ПЬЯН РАСПЛЫВЧАТЫЙ РАССВЕТ..." "Новоселье" (1946.
№ 24— 25).
ОЦУП НИКОЛАЙ. "НЕ ДИВО — РАДИО: НАД ОКЕАНОМ..." По кн.:
Оцуп Н. В дыму. II книга стихов. Париж; Берлин: Петрополис, 1926.
Сборник включает стихотворения, написанные в 1921— 1926 гг.
"КОГДА ОЗАРЯЕМЫЙ ЗИМНИМИ..." и все другие стихотворения Н.
Оцупа в настоящем издании печатаются по кн.: Оцуп Н. Жизнь
и смерть. Париж. 1961. Т. 2.
ПАСТУХОВ ВСЕВОЛОД. По кн.: П аст ухов В. Хрупкий полет.
Нью-Йорк. 1967. Книге предпослан эпиграф из стихотворения И. Ан­
ненского "С нег":
Эта ломанность линий,
Этот хрупкий полет,
Этот нищенски синий
И заплаканный лед...
(У Анненского: Этот грузный полет.)
Сборник состоит из разделов: Отрешенность, Падения, Годы зол,
Митавские стансы, Снежный путь, Моему внуку. Мимолетности, Из
Гейне, Покинутые, Сонеты, Веноксонетов и Разные стихотворения.
Включены в сборник (раздел "Годы зол") и стихи, написанные
в 1920— 1921 гг. в Петербурге, Царском Селе и Павловске.
ПЕРЕЛЕШИН ВАЛЕРИЙ. СЯНТАНЬЧЭН. По кн.: П ерелеш ин В. Юж­
ный дом. Пятая книга стихотворений. Мюнхен: Изд. авт., 1968.
НОСТАЛЬГИЯ. По кн.: П ерелеш ин В. Три родины. Десятая книга
стихотворений. Париж: Альбатрос. 1987. Перепечатано в кн.: Перелеш ин В. Русский поэт в гостях у Китая. 1920— 1952. Сборник стихотворе­
ний. Под ред. Пола Хинрикса. Гаага, 1989.
ХУЦИНЬ. "Три родины".
EXTASIS; ОЗЕРО ЛЮБВИ. По кн.: Перелешин В. Качель. Шестая
книга стихотворений. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1971.
БЛАГОДАРЕНИЕ; КАК ХОРОШО. По кн.: П ерелеш ин В. Из глубины
воззвах... Одиннадцатый сборник стихотворений. Холиок. Нью Ингланд
Паблишинг, 1987.

584

ПЕРФИЛЬЕВ АЛЕКСАНДР. "ТАК ЛАСКОВО СОЛНЦЕ В НЕБЕ";
"СКОЛЬКО МНЕ СТОИЛО ГОРЬКИХ УСИЛИЙ..."; "СИЛЬНОМУ
— МОЩЬ ВОДОПАДА..." Печатаются по кн.: Л и А лександр. Снежная
маска. Рига: Пресса, 1925.
"Я СЛИШКОМ УСТАЛ ДЛЯ ТОГО. ЧТОБЫ СНАМИ..."; ПЛОТОВ­
ЩИКИ; ОКТЯБРЬ; РЫЦАРИ СВЯТОГО ДУХА. По кн.: Л и А л е кс а н д р .
Листопад. Рига: Саламандра, 1929.
ПЕСТРОВО КЛАВДИЯ. ВИШНЕВЫЙ САД. Печатается по кн.: Пест рово К. Цветы на подоконнике. Стихи. 2-е изд. Австралия, 1965. Ранее
напечатано в "Современнике" (Торонто) (1961. N2 4).
"ТЕПЛО И ТИХО. НЕТ ВЕЧЕРНЕЙ СТУЖИ..."; ТИШИНА. "Цветы на
подоконнике".
ГНЕТСЯ. "Современник" (1964. № 9).
"ТАК ВОТ ОНО — ПРЕДДВЕРЬЕ РАЯ!.." "Современник" (1967. № 16).
ТЕНИ НА СТЕНЕ... "Современник" (1971. № 23— 24).
ПОМЕРАНЦЕВ КИРИЛЛ. ОПЯТЬ НА ДОРОГАХ ИТАЛИИ. "Новый
журнал" (1962. № 67). Напечатано такж е в антологии "Содружество"
под заголовком "На дорогах Италии".
"БЛИЗИТСЯ ВЕЧЕР..." "Новый журнал" (1961. № 65).
"СЛАВА БОГУ. ТЕПЛЕТЬ НАЧИНАЕТ..." "Новый журнал" (1963.
Nо 74).
"ЛЮБЛЮ ПЕРЕКРЕСТОЧНЫЙ ВЕЕР..."; "КОГДА-НИБУДЬ..." "Но­
вый журнал" (1964. № 76).
"ВОЙДИ, КА К БЫВАЛО ВХОДИЛА..." "Новый журнал" (1966. № 84).
ПОПЛАВСКИЙ БОРИС. ЧЕРНАЯ МАДОННА. Печатается по кн.:
П оплавский Б. Флаги. Стихи. Париж: Числа, 1931. Впервые в "Воле
России", 1928 (без посвящения и без даты под стихотворением).
"РОЗОВЫЙ ЧАС ПРОПЛЫВАЛ..." "Ф лаги".
"ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ ВЕЧЕР..." "Ф лаги". Впервые в "Современ­
ных записках" (1929. № 38).
"МИР БЫЛ ТЕМЕН, ХОЛОДЕН, ПРОЗРАЧЕН..." "Ф лаги".
"РАННИЙ ВЕЧЕР БЛЕСТИТ НАД ДОРОГОЙ..." По кн.: П оплавский
Б. "Снежный час". Стихи 1931— 1935. Париж, 1936. Сборник посвящен
Борису Заковичу. Впервые в "Числах" (1932. № 6).
БЕЛОЕ СИЯНИЕ. По кн.: П оплавский Б. Дирижабль неизвестного
направления. Париж, 1965.
ПОТЕМКИН ПЕТР. ГЕРАНЬ; ЛЕБЯЖЬЯ КАНАВКА. По кн.: Пот ем­
кин П. Отцветшая герань. То, чего не будет. Берлин; Петербург;
Москва: Изд-во 3. И. Гржебина. 1923.
ПАРИЖ. "Сегодня" (1924. 26 октября).
ПАРОЧКА. "Сегодня" (1924. 2 ноября).
ПРЕГЕЛЬ СОФИЯ. "В ТЕХ СУГРОБАХ НА ГУЛКОЙ ОКРАИНЕ..." По
кн.: Прегель С. Полдень. Третья книга стихов. Париж: Дом книги
и Современные записки. 1939. Серия "Русские поэты". Выпуск восьмой.
"ДОЖДИК ОСЕННИЙ. ПОДДАКИВАЙ..."; "МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД.
УЮТНЫЙ БЕЗ МЕРЫ..."; ВЕСНА В ЕВРОПЕ. По кн.: Прегель С. Берега.
Четвертая книга стихов. Париж: Новоселье. 1953.
"УЛИЦЫ ПРАЗДНОЙ ПЕННОЕ МЫЛО..." По кн.: Прегель С. Весна
в Париже. Шестая книга стихов. Париж: Новоселье, 1966.
"НА ЗАРЕ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ СНИТСЯ..."; "ВСЕ ТЕ Ж ОСТАЛИСЬ
В РАЗЛУКЕ..."; "ФОНАРИ ИСЧЕЗЛИ ВО МГЛЕ...” "Берега".

585

ПРИСМАНОВА АННА. "ЖАЖДЕТ ВЛАГИ ОБУГЛЕННЫЙ БОР...” По
кн.: Присманова А . Тень и тело. Париж: Изд. Объединения поэтов
и писателей, 1937.
"РАЗВЕ ПОМНИТ САДОВНИК..." "Тень и тело". Ранее в альманахе
"К р у г" (1937. № 1 ).
СИЯНИЕ. По кн.: Присманова А. Близнецы. Вторая книга стихов.
Париж: Объединение русских писателей во Франции, 1946.
ЯД. "Близнецы". Впервые в "Современных записках" (1940. № 70).
ПРОСТИ. По кн.: Присманова А. Соль. Третья книга стихов. Париж:
Объединение русских писателей во Франции. 1949.
РАЕВСКИЙ ГЕОРГИЙ. "ЗЕЛЕНАЯ ВОЛНА. ЗЕЛЕНАЯ ТРАВА..." Пе­
чатается по кн.: Раевский Г. Строфы. 1923— 1927. Париж. 1928. Вошло
в антологию "Я корь".
"МЕДЛИТЕЛЬНЫМ ПОСОХОМ МЕРНО ЗВЕНЯ..." "Строфы".
"СГОРБИЛИСЬ ПРЯМЫЕ ПЛЕЧИ..." "Русские записки" (1938. № 5).
"НЕ ГОВОРИ. ЧТО В ПЫЛЬ И ПРАХ И ДЫ М ..."; СОСНА. "Мосты"
(1965. № 11).
"ТЫ С ПЛАЧЕМ ВХОДИШЬ В МИР. ДИТЯ..." "М осты" (1968. № 13— 14).
РАИЧ ЕВГЕНИЙ. По кн.: Раич Е. Современник. Париж: Рифма,
1965. Сборник составлен из разделов: Современник, Одиночество.
Путешествия, О любви, Из ранних стихов.
РАТГАУЗ ДАНИИЛ. По кн.: Рат гауз Д. О жизни и смерти. Стихи.
Прага-Дейвице: Чешская беллетристика, 1927.
РАТГАУЗ ТАТЬЯНА. ВЕСЕННЕЕ. "Современные записки" (1934.
№ 55).
"ОТ НЕЖНОСТИ ТЯЖЕЛОЙ НЕ УСНУТЬ..." "Современные записки"
(1934. № 56).
"Я — СЛУЧАЙНАЯ ГОСТЬЯ В ВЕСЕЛОЙ СТУДЕНОЙ СТРАНЕ..."
"Русские записки" (1938. № 11).
РАФАЛОВИЧ СЕРГЕЙ. Печатается по кн.: Р аф апович С. Терпкие
будни. Берлин: Петрополис, 1926.
"КРУГОМ ПОЛЯ И РОЩА ЗА РЕКОЮ..." Ранее в кн. Раф алович С.
Август. Берлин: Изд-во Л. Д. Френкеля. 1924.
РАФАЛЬСКИЙ СЕРГЕЙ. ВЕРСАЛЬ. "Грани" (1959 № 41). Напечата­
но та кж е в антологии "Муза диаспоры".
РООС МЕТА. По кн.: Роос М. Мартовское солнце. Таллинн: Изд.
журнала "Н овь", 1936.
РОСИМОВ Г. (ЮРИЙ ОФРОСИМОВ). По кн.: Росимов Г. Стихи об
утерянном. Берлин: Изд-во И. П. Ладыжникова. 1921. Эта большефор­
матная книга, превосходно отпечатанная в берлинской типографии
Отто Эльснера, включает 52 стихотворения и открывается эпиграфом
из Ф Тютчева:
О. вещая душа моя1
О. сердце, полное тревоги!
О ка к ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!
-МИГИ — БЕЛЫЕ ПТИЦЫ..."; "УПОРНЫЙ СОН ВСЕ ЧАЩЕ СНИТ­
СЯ..." Из цикла "Помню и верю"

586

САБУРОВА ИРИНА. Стихотворения печатаются по кн.: Сабурова
И. Разговор молча. Мюнхен, 1956.
САВИН ИВАН. "ПОМНИТЕ? ХАТЫ ДА ПАШНИ..."; НА САЙМЕ. По
кн.: Савин И. Ладонка. Стихи. Белград: Главное правление Галлипо­
лийского об-ва, 1926. Предисл. В. Даватца.
У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ. По кн.: Савин И. Только одна жизнь.
Нью-Йорк, 1988. Составители: Л. В. Саеина-Сулимовская и Р. В. Полчаниное. О бложка работы художника С. Голлербаха. Вошло в третье
издание “ Ладонки” (Нью-Йорк, 1958). Включено в антологию Ю. Иваска "На Западе” ; напечатано без заглавия, без посвящения, без первой
строфы и без даты.
СВЕТЛОВ НИКОЛАЙ. ЦВЕТОК ВАН-ХАО; ОДИНОЧЕСТВО. По кн.:
Лестница в облака. Харбин: Изд. литературного кр уж ка АКМЭ, 1929.
В сборнике напечатаны та кж е стихи Н. Алябьева, Т. Андреевой, Г.
Копытова, В. Обухова и Н. Резниковой.
СЕВЕРЯНИН ИГОРЬ. Стихотворения печатаются по кн.: С еверянин
И. Классические розы. Стихи 1922— 30 гг. Белград: Русская библиоте­
ка, 1933. Посвящение: "Ее Величеству Королеве Югославии МАРИИ
с искренним восхищением почтительно подношу в дар свою книгу.
Автор".
СИНКЕВИЧ ВАЛЕНТИНА. ПЛАЧ ПО ЗВЕРЮ. Печатается по кн.:
С инкевич В. Здесь я живу. Филадельфия, 1988. Обложка и иллюст­
рация Владимира Шаталова.
ПРИ СВЕТЕ ЛАМПЫ; ПОРТРЕТ. "Встречи". Альманах (Филадель­
фия, 1990).
СКОПИЧЕНКО ОЛЬГА. ПАМЯТИ ПОГИБШИХ. "Грани" (1951. № 13).
"ПРЕКРАСНЫЙ СЛОГ СТАРИННОГО СТИХА..." "У Золотых Ворот".
Сборник: Изд. литературно-художественного кр у ж ка в Сан-Франци­
ско. 1957.
"ЕЩЕ ПОЛЕТ..." "Возрождение" (1961. № 112).
СЛАВИНА КИРА. ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ; "ВЕСНА — В КАЛЕН­
ДАРЕ..."; У ДЕТСКОЙ ПЛОЩАДКИ. Печатаются по кн.: Славина К.
Бумажные крылья. Нью-Йорк. 1944. Обложка работы Андрея Ратушева. Сборник состоит из разделов: Бумажные крылья, Заколдованный
круг и Шутки ради.
НЕЗНАКОМЕЦ. По кн.: Эстафета. Сборник стихов русских зару­
бежных поэтов. Под ред. И. Яссен, В. Андреева и Ю Терапиано.
Париж; Нью-Йорк, 1948.
"ЖАРА. НАКАЛЕННЫЕ ПЛИТЫ..." "Новый ж урнал" (1956. № 44).
"Я ИНОГДА ЗАБЫВАЮ..." По кн.: Содружество. Из современной
поэзии Русского Зарубежья. Вашингтон: Изд-во В. Камкина, 1966.
СМОЛЕНСКИЙ ВЛАДИМИР. "В ТОМЛЕНИИ СМЕРТНОМ. НА СМЯ­
ТОЙ ПОСТЕЛИ..." По кн.: С м оленский В. Наедине Париж: Современ­
ные записки, 1938.
"МЫ ВЫШЛИ РАННИМ УТРОМ..." Впервые в "Возрождении" (1955.
N9 37); затем в кн.: С моленский В Собрание стихотворений". Париж.
1957.
"ЛУННОГО НЕБА ТОСКА И ВЕЛИЧЬЕ..."; СТАНСЫ. "Собрание
стихотворений".

587

"ДУША ВО МГЛЕ ПРОСНУЛАСЬ..." "Собрание стихотворений".
Ранее в "Возрождении" (1954. № 35).
"Я ЗНАЮ, РОССИЯ ПОГИБЛА..." "Собрание стихотворений". Впер­
вые в "Возрождении" (1956. № 57).
СОФИЕВ ЮРИЙ. "НАС ТЕШИТ ПАМЯТЬ — ВОЗВРАЩАЯ СНОВА...”
"Русские записки” (1937. № 1).
"ПОГОВОРИМ ВПОЛГОЛОСА О ЖИЗНИ...” "Русские записки”
(1938. № 5).
"МЫ РАСПРОЩАЛИСЬ С ДРУГОМ НА ПОРОГЕ..." По кн.: Орион.
Литературный альманах под ред. Юрия Одарченко, Владимира Смо­
ленского и Анатолия Шайкевича. Париж, 1947.
"ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ ЦВЕЛ СВЕЖЕСТЬЮ ЧУДЕСНОЙ..."; "СЕН-МА­
ЛО". "Новоселье" (1950. № 4 2 -^ 4 ).
СТАВРОВ ПЕРИКЛ. РЕКА; ПУТЕШЕСТВИЕ; КАФЕ. По кн.: Ставров
П. Без последствий. Стихи. Париж, 1933.
ФОНАРИКИ; "ПОВОРАЧИВАЙ ДНИ ПОКОРОЧЕ..." По кн.: Ставров
П. Ночью. Стихи. Париж: Изд. Объединения писателей и поэтов, 1937.
"ВСЕ РОВНЕЕ, БЫСТРЕЙ И НЕЖНЕЙ..." "Новоселье" (1946.
№ 24— 25).
СТАНЮКОВИЧ НИКОЛАЙ. "...И ВОТ УПРЯМЫЕ ТОПОРЩАТСЯ
ЛИСТКИ..." По кн.: Станюкович Н. Из пепла. Париж, 1929.
БЕЖЕНКА; ГОРОДСКОЙ РАССВЕТ. По кн.: Станюкович Н. Свиде­
тельство. (Вторая книга стихов). Париж. 1939. Эпиграф к книге:
Листы осенние, что падают на землю,
Под жалобный напев бичующих ветров.
Струи мятежных вод, обломки берегов
И голоса богов, которым тайно внемлю...
апрель 1921 г.
лагерь у г. Галлиполи
НЕНУЖНОЕ ЧУДО; РОЖДЕНЬЕ. По кн.: Ст анюкович Н. Возвраще­
ние в гавань. (Третья книга стихов). Париж: Изд. авт., 1949. Обложка
художника Гр. Голубкова.
СТОЛИЦА ЛЮБОВЬ. "ПОРОЙ И ЗЕЛЕНЬ ВЕШНЯЯ ЯЗВИТ..." "Спо­
лохи" (1921. № 1).
НЕЗАБВЕННОЕ. "Перезвоны” (1927. № 28).
ПОМИНАНИЕ. "Перезвоны" (1929. № 42).
СТРАННИК. ТАЙНОДЕЙСТВИЕ; ОТРЕШЕНИЕ; ВСТРЕЧА НА РОДО­
СЕ, ПЕСНЬ НАЗАРЕТА. СУЩНОСТЬ ПОЭЗИИ. Печатаются по кн.:
Странник. Странствия. (Лирический дневник). Нью-Йорк, 1960.
"ПОЭЗИЯ — БЕЗМЕРНОСТЬ И ПОКОЙ...” ; ВЕЧЕРНИЕ ЗВЕЗДЫ;
СНОВА УТРО. По кн.: Странник. Книга лирики. Париж, 1966.
ЗЕМЛЯ. По кн.: Странник. Нескучный сад. Четвертая книга лири­
ки. Калифорния, 1970.
СТРАХОВСКИЙ ЛЕОНИД. ОСЕНЬ. "Новый ж урнал" (1950. № 24).
ОКНО. "Грани" (1959. № 44).
ПОРА. "Современник" (1960 №2).
О РОССИИ. "Современник” (1963. № 8).

588

СТРУВЕ ГЛЕБ. Стихотворения печатаются по кн.: С т руве Г. Утлое
жилье Избранные стихи 1915— 1949 гг. 2-е доп. изд. 1978. В сборник
вошли такж е переводы из Райнера Марии Рильке.
"ТЫ ЛЕГКИМ ПОЦЕЛУЕМ ТРОНЕШЬ..." Вошло такж е в антологии
"Я корь” (1936) и "На Западе" (1953), в обоих случаях с разделением на
строфы и без даты под стихотворением.
СТРУВЕ МИХАИЛ. СТАРЫЙ ПЕТЕРБУРГ. "Последние новости"
(1934.15 апреля).
ЯНВАРЬ В ПАРИЖЕ. По кн.: Эстафета. Сборник стихов русских
зарубежных поэтов. Под ред. И. Яссен, В. Андреева. Ю. Терапиано.
Париж: Нью-Йорк, 1948.
СУМБАТОВ ВАСИЛИЙ. СУМЕРКИ. Печатается по кн.: Сумбат ов В.
Стихотворения. Мюнхен: Изд. книж ного магазина "Град Китеж ", 1922.
Поэт называл эту книгу "сборником юношеских стихотворений", хотя
издана она была, когда автору исполнилось 29 лет и сборник включал
стихи, написанные преимущественно в эмиграции, т. е. в 1920— 1922 гг.
В эту книгу вошла и единственная известная нам поэма Сумбатова "Без
Христа", написанная под влиянием поэмы "Двенадцать" Блока.
"ГИПЕРБОРЕЙ". "Литературный современник" (1954). Т и п ер б о рей" — петербургский журнал, издававшийся М. Лозинским с октября
1912 до начала 1914 г. Инициатором и душою этого журнала был Н.
Гумилев. Главными сотрудниками были акмеисты. Вышло десять но­
меров (№ 9 и 10 — сдвоенным выпуском). Тет радь восьмая — в ней
напечатаны стихи А. Ахматовой. В. Галахова, Грааля Арельского. Г.
Иванова и О. Мандельштама. Стихотворение перепечатано в кн.:
Иванов Г. Несобранное. Ред. В. Крейд. Антиквариат (США), 1987.
ГРАД ПЕТРА. Это и все последующие стихотворения Сумбатова
печатаются по кн.: Сумбат ов В. Прозрачная тьма. Стихи разных лет.
Ливорно, 1969. Сборнику дано название по одноименному стихотворе­
нию. Название имеет биографическую основу — временная слепота.
Яснее вижу в темноте
Все. что когда-то видел в свете.
Но впечатления не те
Теперь дают картины эти.
И даже больше — суть идей
И чувств теперь я глубже вижу,
Кого любил — люблю сильней
И никого не ненавижу.
В числе 62 стихотворений сборника — стихи, посвященные В.
Смоленскому. М. Визи, Д. Кленоескому, В. Мамченко, Б. Зайцеву. Ю.
Терапиано, Л. Алексеевой, М. Цветаевой, т. е. эмигрантским поэтам
и писателям, с которыми Сумбатов встречался лично или переписы­
вался.
ДВА МОСТА. Напечатано та кж е е "Современнике" (1969. № 19).
ТАУБЕР ЕКАТЕРИНА. "ИМ ВСЕ НИПОЧЕМ: НИ ЛЮБВИ. НИ ЗАБО­
ТЫ..." "Возрождение" (1955. № 41).
"МОРЕ ЦВЕТА СЕРЕБРА И СТАЛИ..." "Грани" (1958. № 37).
"ЛИШЬ ПЕРВОЗДАННОЕ. ПРОСТОЕ..." "М осты" (1959. № 2).
"ОКНО ВЫХОДИЛО В ЧУЖИЕ САДЫ..." Впервые там же. Вошло
в кн.: Таубер Е. Нездешний дом. Четвертая книга стихов. Изд. автора.

589

1973. Борис Нарциссов, рецензируя книгу, отметил это стихотворение
"ка к наиболее сильное в сборнике" (Новый журнал. 1973. № 113).
"ОНИ ОТДЫХАЛИ ОТ БОЯ..." "Новый ж урнал" (1959. № 58).
"ТВОЙ ЧЕКАН БЫЛАЯ РОССИЯ..." "Нездешний дом". Впервые
в "Гранях" (1960. № 48).
“ БЕРЕЗА ТИХАЯ С АТЛАСНОЮ КОРОЮ...*1 "Современник" (1974.
№ 26—27).
"МЫ ИДЕМ С ТОБОЙ ЧЕРЕЗ ВЕСЬ ПАРИЖ..." "Новый журнал"
(1974. № 115).
ТЕЛЬТОФТ ОЛЬГА. Печатается по кн.: Тельтоф т О. Бренные
песни. Харбин: Заря. 1943. В сборник включены стихотворения
1936— 1943 гг. Об издании этого сборника находим несколько слов
в воспоминаниях Валерия Перелешина: "...Бренные песни Ольги Тель­
тофт (жившей тогда — в 1943 году — в Шанхае; сборник фактически
издала в харбинской типографии "Заря" моя мама, лишь с величайшим
трудом добившаяся от отца Ольги Тельторфт, Ярослава Мариановича,
возмещения своих расходов, — и в этом, ка к ни странно, ей помог
страшилище Политехникума — капитан японской армии, прикомандиро­
ванный к Политехникуму от жандармерии Накамура)" (Russian Poetry
and Literary Life in Harbin and Shanghai. Ed. Jan Paul Hinrichs. Amsterdam,
1987. C. 79).
ТЕРАПИАНО ЮРИЙ. "УТРОМ, В ОСЛЕПИТЕЛЬНОМ СИЯНЬЕ..."
'Н овоселье" (1945. № 19). Вошло в кн.: Терапиано Ю. Избранные
стихи. Вашингтон, 1963; в антологию "И сточник" (Чикаго, 1989).
"СИЯЕТ ОГНЯМИ ПАРИЖ..." "Новый ж урнал' (1952. № 29); "Из­
бранные стихи".
"ЗДЕСЬ НИЧТО. НИЧТО НЕ ВЕЧНО..." "Новый журнал" (1952.
№ 29); "Избранные стихи".
"СНОВА НОЧЬ. БЕССОННИЦА ПУСТАЯ..."; В СОДРУЖЕСТВО ТАЙ­
НОЕ С НАМИ... "Опыты". (1955. № 5); "Избранные стихи".
"ВЕТКИ УСТАЛО КАЧАЮТСЯ..." "Современник" (Торонто)(1960. № 1).
"ГЛУБИНУ ОДИНОЧЕСТВА СМЕРЬТЕ..." "Современник" (Торонто)
(1960. № 1), а такж е в кн.: Терапиано Ю. Паруса. Вашингтон: Русская
книга, 1965.
"С ОЗАРЕННОГО ВОСТОКА..." "Избранные стихи". Вошло в ан­
тологию "Источник".
ТИМАШЕВА ТАТИАНА. ОБЛАКА. Впервые в газете "Русская
ж изнь" (1943. 5 июня). Печатается по кн.: Тимаш ева Т. Избранные
стихотворения. Париж: Изд. Н. С. Тимашева, 1953. Сборник состоит из
разделов: Песни о поэте, Ночи и дни, Времена года, Зарисовки, Песни
о России, Песни о любви. Настроения, Песни о судьбе, Думы о Боге.
ПЕРЕД ЗАКАТОМ "Избранные стихотворения".
ОЗЕРКО. Впервые в ежегоднике "День русского ребенка", 16.
СТАРОСТЬ "Избранные стихотворения". Впервые в журнале
"Возрождение" (1950. № 11). Без заглавия напечатано в антологии НЭ.
Иваска "На Западе".
"ЧАРУЮЩАЯ ДУШУ ТИШИНА..." Впервые в "Возрождении" (1951.
№ 19).
ТОЛСТАЯ МАРИЯ. ПРОЛОГ. "Новый ж урнал" (1942. № 2).
"РАНО УТРОМ В ДАЛЬНЮЮ ДОРОГУ..."; ЖЕЛТЫЙ ЛУЧ ПРОБЕ­
ЖАЛ ВЫСОКО НАД КАРНИЗОМ... По кн.: Ковчег. Сборник р у с с к о й
зарубежной литературы. Нью-Йорк. 1942.

590

"ТЯЖЕЛАЯ РЕЗНАЯ ДВЕРЬ СОБОРА..." “ Новый журнал" (1943.
№ 6). Напечатано та кж е в "Эстафете" (Париж; Нью-Йорк, 1948).
"ГАСНЕТ НОЧЬ. И ФОНАРИ ЖЕЛТЕЮТ..." "Новый ж урнал" (1954.
№ 36).
"СЕРЕБРО ЛИСТВЫ В ТУСКЛОВАТОМ СВЕТЕ..." "Новый журнал"
(1954. № 39).
ТРОЦКАЯ ЗИНАИДА. ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ; ПИСЬМО; "Я РАЗ­
УЧИЛАСЬ ПРОСТО ВЕСЕЛИТЬСЯ..." Печатаются по коллективному
сборнику "Четырнадцать” (Нью-Йорк. Изд. К р уж ка русских поэтов
в Америке, 1949.)
"Я ВСЕГДА БЫЛА ЛИШЬ ТОЛЬКО СТРАННИЦА..." "Современник"
(Торонто) (1968. № 17— 18).
ТРУБЕЦКОЙ ЮРИЙ. "ЦЕРКОВКА, ЗАРОСШИЕ ПРИГОРКИ..." Печа­
тается по кн.: Трубецкой Ю. Двойник. Париж: Рифма, 1954. Эпиграф
к "Двойнику":
Знаком этот образ печальный.
И где-то я видел его...
Быть может, себя самого
Я встретил на глади зеркальной.
А лександ р Блок
Впервые в "Возрождении" (1950. № 9) под заголовком "Из цикла
"О России" без разбивки на строфы и без даты под стихотворением.
Вошло в антологию Ю. Иваска "На Западе" (1953).
"ПАРКИ ПРЯЖУ ТКУТ И РАСПУСКАЮТ..." "Новый журнал" (1955.
№ 41).
"ДВУСМЫСЛЕННОСТЬ ВТОРОСТЕПЕННЫХ ДЕТАЛЕЙ..."; "ЗА КА Т­
НЫЙ СВЕТ И ТАЮЩЕГО СНЕГА..." "М осты" (1960, № 5).
"В ПЕТЕРБУРГЕ, ДАВНЫМ-ДАВНО..." "Современник"(Торонто)
(1960. № 2). Вошло в антологию "Берега" (Филадельфия, 1992).
"ПОРОЙ ТАКАЯ БЕШЕНАЯ ЗАВИСТЬ..." "С овременник" (Торонто)
(1964. № 9). Вошло в антологию "Б ерега" (1992).
"ТА ТЕНЬ ЖИВЕТ. И НЕТ УЖЕ СПАСЕНЬЯ..." "Современник"
(Торонто) (1965. № 12).
СНЕГ. "Современник” (Торонто) (1968. № 17— 18).
ТУРОВЕРОВ НИКОЛАЙ. Стихотворения печатаются по кн.: Турове ров Н. Стихи. Книга пятая. Париж, 1965. Этот наиболее попный сбор­
ник — итог полувекового творчества (1915— 1965). В него вошли стихо­
творения из всех предшествующих книг Туроверова
СНЕГ. Стихотворение посвящено младшему брату поэта — горно­
му инженеру Александру Туроверову. изредка печатавшемуся в эмиг­
рантских периодических изданиях. В его рассказе "Непосланное пись­
мо" встречаются строки воспоминаний о времени работы Н. Туроверо­
ва на мельнице в Сербии: "Мы вставали в холодные предрассветные
часы... Река слегка дымилась. Таинственная полярная звезда непо­
движно сияла направо. На широком дворе мельницы стояли тяжелые
возы. Почти средневековые крестьяне (селяки), черные, в меховых
безрукавках спали на налитых зерном мешках. Брат садился за весы,
а "селяки" поспешно и радостно сносили свои мешки и складывали их
за стеной на огромных весах" (Новый журнал. 1965. № 80. С. 69). "Коля
(брат мой) на обратной стороне объявлений "Млина Бркича" (т. е.
мельницы Бркича.— В. К .) писан стихи...

591

Но русскому сердцу дороже
В пастушьем напеве свирель.
У женщины, с нашею схожей,
В руках вековая кудель...
И весь от загара ты бурый,
Огонь высекающий в трут.
И эти овчинные шкуры,
И потом пропитанный труд.
Мне кажется, что "Сербские стихи" — самое лучшее написанное
им” (Там же. С. 70).
,
ТЭФФИ. Стихотворения печатаются по кн.: Тэффи Passiflora. Бер­
лин: Изд. журнала "Театр” , 1923. В сборник вошло 34 стихотворения.
Passiflora — страстоцвет.
ФЕСЕМКО ТАТЬЯНА. Печатается по кн.: Ф есенко Т. Пропуск в бы­
лое. Буэнос-Айрес: Сеятель, 1975.
ФИЛИППОВ БОРИС. "АПОЛЛОН ИГРАЕТ НА ГАРМОШКЕ..." По кн.:
Ф илиппов Б. Ветер свежеет... Стихи и проза. Франкфурт-на-Майне:
Посев. 1969.
"СЛАДКИМ КЛЕЕМ БРЫЗЖУТ ПОЧКИ...” ; "СЕРЕБРЯНЫЕ ТРУ­
БЫ...” ; "НА РЫЖИХ ХОЛМАХ ЗОЛОТОЙ ВИНОГРАД...” ; "ДА, ВОТ ТАК.
МЫ БУДЕМ ЖИТЬ НА СВЕТЕ..." Печатаются по кн.: Ф илиппов Б.
Тусклое оконце. Рассказы. Стихи. Очерки. Нью-Йорк: Русская книга,
1967.
"РАДОСТНО ВСТРЕЧАЙ УТРО ОБНОВЛЕНИЯ...” ; "ПРИШЛА ЭСТА­
ФЕТА..." По кн.: Ф илиппов Б. Влекущие дали дорог. Стихи разных лет.
Вашингтон: Изд. авт., 1987.
ФОРШТЕТЕР МИХАИЛ. ЖИЗНЬ; ПРАГА. "Гр ани” (1960. № 46).
КРЕСТОВИК;. ТРИ АНГЕЛА; ПОСЛЕДНЕЕ. "Новый журнал" (1960.
№ 61).
ХАИНДРОВА ЛИДИЯ. Стихотворения печатаются по коллектив­
ному сборнику "Остров" (Шанхай. 1946). Вместе с Хаиндровой в сбор­
нике участвовали Л. Андерсен. В. Иевлева. М. Коростовец, Ю. Крузен­
штерн-Петерец. Н. Петерец, В. Перелешин, В. Померанцев. Н. Щего­
лев, который написал та кж е и предисловие к "О строву” .
ХАЛАФОВ КОНСТАНТИН. "БЫВАЮТ ВСТРЕЧИ..." "Возрождение”
(1956. № 52).
ПТИЦЕ-ЛИРЕ. "Возрождение" (1956. № 59); в подборке стихотворе­
ний под общим заглавием "Ш ербрукский лес". "Ш ербрукский лес,
— писал К. Халафов, — в шестидесяти милях от Мельбурна — являет­
ся родиной птицы-лиры... Лес, всегда веселый и светлый днем и таин­
ственный и торжественный ночью, когда серебряная зелень великанов-эвкалиптов превращается в горную чащу... То. что составляет как
бы душу этого леса и его голос. — птица-лира, песни которой звучат
в лесу с зари до сумерек... Об удивительном умиротворяющем дейст­
вии этого леса и песни этой птицы упоминали многие — среди них
такж е и серьезные орнитологи” .
"БЛАЖЕННЫХ СЛЕЗ БЕСЦЕННЫЙ ДАР...” ; МУЗЕ. "Грани” (1959№ 41).

592

ХОДАСЕВИЧ ВЛАДИСЛАВ. Стихотворения печатаются по кн.: Хо­
дасевич В. Собрание стихов (1913— 1939). Нью-Йорк, 1961. Книга изда­
на под редакцией Н. Берберовой к 75-летию со дня рождения В. Ф.
Ходасевича.
" ВДРУГ ИЗ-ЗА ТУЧ ОЗОЛОТИЛО..." Впервые было напечатано
в "Беседе” (1923. № 1) в подборке под общим названием "Зимние
стихи".
"ВСЕ КАМЕННОЕ. В КАМЕННЫЙ ПРОЛЕТ..." Написано 23 сент.
1923 г. Впервые в "Беседе" (1923. № 3).
"ИНТРИГИ БИРЖ, ПОТУГИ НАЦИЙ..." Написано 19— 20 марта
1924г. Впервые в газете "Дни" (1924 г. 21 сент.)
БАЛЛАДА. Написано в июне — 17 августа 1925 г. Впервые в "Со­
временных записках" (1925. № 25).
"ТРУДОЛЮБИВОЮ ПЧЕЛОЙ...” Впервые в "Беседе" (1923. Май
— июнь).
ГРАММОФОН. Впервые в "Современных записках” (1928. № 34).
СКАЛА. Напечатано в "Современных записках" (1928. № 37).
Примечание Н. Берберовой: "Написано в 1928 г. после долгого раз­
говора о символизме и символистах".
ХОЛЧЕВ АЛЕКСЕЙ. НЕ НАДО. По кн.: Х олчев А. Гонг. Кн. 1. Париж.
1924. Эпиграф к сборнику:
И есяк, зевая,
Смерти ждет.
В ЦЕРКВИ; НА БЕРЕГУ. По кн.: Х олчев А. Смертный ппен. Париж:
Родник, декабрь 1929. Сборнику предпослан эпиграф:
Двум странницам,
Сидящим у распутья —
Любви и Смерти,
До земли поклон.
ЦВЕТАЕВА МАРИНА. НАКЛОН; "ЕСТЬ ЧАС ДУШИ. КАК ЧАС ЛУ­
НЫ..." По кн.: Цвет аева М. После России, 1922— 1925. Париж, 1928.
ЛУЧИНА. По кн.: Цвет аева М. Избранное. М., 1961.
СТОЛ. "Встреча" (1934. № 1).
"ОБНИМАЮ ТЕБЯ КРУГОЗОРОМ..." "Новый журнал" (1963. № 74)
ЧЕГРИНЦЕВА ЭМИЛИЯ. Стихотворения печатаются по кн.: Чегринцева Э. Посещения. Стихи 1929— 1936. Прага: Скит. 1936. Книга
вышпа в серии изданий "С кит" и отпечатана издательством "Новь"
в количестве 200 экз. В сборнике 17 стихотворений. Посвящена Сер­
гею Чегринцеву. В той же серии "С кит" вышли сборники стихов
Вячеслава Лебедева "Звездный крен", Аллы Головиной "Лебединая
карусель" и "Тобозо" Вадима Морковина.
ВАЛЬС. Вошло в антологию "Якорь".
ЧЕРВИНСКАЯ ЛИДИЯ. Стихотворения печатаются по кн.: Червинс*а я Л. Двенадцать месяцев. Париж: Рифма, 1956.
А.
ЧЕРНЫЙ. "МЫ С ТОБОЙ ДВА ЗНАТНЫХ ИНОСТРАНЦА..."; "TEX,
КТО СТРАДАЕТ ГОРДО И УПРЯМО..."; "ПРОКУРОРОВ БЫЛО СЛИШ­
КОМ МНОГО..." Печатается по кн.: Черный А. Ж ажда. 3-я книга стихов
(1914— 1922). Берлин: Изд. авт.. 1923.
В МАРСЕЛЕ. "Последние новости” (1928. № 2734).

593

ЧЕХОНИН МИХАИЛ. Стихотворения печатаются по кн.: Чехонин М.
Стихи. Нью-Йорк: Изд. К р уж ка русских поэтов в Америке, 1946.
ГЛОБ ТРОТТЕР. Впервые в "Новоселье” (1945. № 21). Название
стихотворения от английского слова globe-trotter — вселенский бродяга.
ЧИННОВ ИГОРЬ. "О. ДУША. ТЫ ПОЛНИШЬСЯ ОСЕННИМ ОГ­
НЕМ..." "ЛИЛОВЕЮТ ПОГАНКИ..." По кн.: Ч иннов И. Метафоры.
Нью-Йорк: Изд. "Нового журнала", 1968.
"ШЕПЧУ СЛОВА..."; "И ЛУКОВИЦА — ЖЕМЧУЖИНА..."; "ХРУ­
СТАЛЬНЫМ КРИСТАЛЛОМ..." По кн.: Чиннов И. Партитура. Нью-Йорк:
Изд. "Нового журнала", 1970.
"МАЛО-ПОМАЛУ, МАЛО-ПОМАЛУ..." По кн.: Чиннов И. Антитеза.
Седьмая книга стихов. Колледж Парк (Мэрилэнд), 1979.
"НЕ НАРУШАЕТ ТИШИНЫ..." По кн.: Ч иннов И. Автограф. Восьмая
книга стихов. Холиок, Нью Инглэнд Паблишинг Компани, 1984.
ШАТАЛОВ ВЛАДИМИР. "ТОЧКА СХОДА..."; "УХОДЯЩИЕ РЕЛЬ­
СЫ..." "П ерекрестки". Альманах (Филадельфия, 1980).
"НИГДЕ..." "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1984).
"ВСЕ СЛУЧАЕТСЯ..." "Встречи". Альманах (Филадельфия, 1986).
ЧЕРЕЗ ПОЛВЕКА. "Встречи". Альманах (Филадельфия. 1991).
ШАХОВСКАЯ ЗИНАИДА. ДИОТИМА — НОЧЬ. "Новый журнал"
(1969. № 94). Н иколай Татищев — поэт, переводчик, эссеист, друг Б.
Поплавского, автор статей и воспоминаний о нем и издатель его книг.
НОЧЬЮ. "Новый журнал" (1969. № 94).
"НОЧЬ ПРИШЛА И ДВЕРИ ОТВОРИЛА..."; "НЕТУ СКУЧНЫХ НИ
ТЯЖЕЛЫХ ДНЕЙ..." "Новый ж урнал" (1969. № 96).
"НАД МОРЕМ ЭГЕЙСКИМ УПАЛА ЗВЕЗДА ЗОЛОТАЯ..."; "СЛУШАЙ.
СЛУШАЙ ТИШИНУ... "Новый журнал" (1970. № 98).
"РАСЦВЕТАЮТ ЦВЕТЫ..." "Новый журнал” (1970. № 100).
"К А К ЛЕГОК ЛАСТОЧЕК ПОЛЕТ..." "Новый журнал" (1974. № 114).
"ПУСТОЕ КРЕСЛО У СТОЛА..." "Новый ж урнал" (1974. № 117)
— второе стихотворение в диптихе "Сентябрьские стихи".
ШИМАНСКАЯ АГЛАИДА. "ЗВЕЗДЫ ГОРЯТ ЛУЧИСТЫЕ..." "Эста­
фета" (Париж; Нью-Йорк. 1948).
"ОКНО МОЕ НА КРЫШУ..." "М уза диаспоры" (1953).
"УСЛЫШАТЬ ПЕСНЮ РУССКУЮ МЕТЕЛИ..." По кн.: Ш им анская А.
Я вам прочту. Париж: Рифма. 1963.
МАТЬ. "С овременник” (Торонто) (1964. № 9).
"ПОЛЗЕТ БУКАШ КА, ПРЯЧЕТСЯ В ЛИСТОК..." "Современник"
(1964. № 10).
"НЕ ВСЕ ЛЬ РАВНО, КАКИЕ СЛЕЗЫ..." "Современник" (1976.
N° 30— 31).
ШИПОВНИКОВ МИХАИЛ. "НАД БЕСПЛОДНЫМ ПОЛЕМ..." Печата­
ется по кн.: Ш иповников М. Из чащи промелькнувших лет. Стихи 11943— 1948. Вашингтон: Изд-во В. Камкина, 1967. Стихотворение вклю­
чено также в антологию "Берега".
"НЕ ШУМЕТЬ УЖ БОЛЬШЕ ЛИСТЬЯМ...*'; СОЧЕЛЬНИК. "Из чащи
промелькнувших лет".
КОВЫЛИ; "В ЗАКАТАХ. УХОДЯЩИХ ЕЖЕДНЕВНО..."; "ИЗУМЛЕН­
НО ГЛЯЖУ Я НА ВЫСИ..." По кн.: Ш иповников М. Почти автобиог­
рафия, Вашингтон: Изд-во В. Камкина, 1968.

594

ШИШКОВА АГЛАЯ. "ГРУСТЬ НАПЛЫЛА..." По кн.: Ш иш кова А.
Чужедаль. Стихи (Франкфурт-на-Майне: Посев (№ 1 в серии "Русская
зарубежная поэзия"), 1953). А. Шишкова писала составителю: "Грусть
наплыла..." — хорошо, что войдет в Вашу антологию. Я люблю это
стихотворение — это ответ на вопрос "к а к слагаются стихи?".
"ВЕЧЕР СМУГЛЫЙ. ВЕЧЕР ЛУННЫЙ..." "Ч уж едаль". Последнее
стихотворение в триптихе "Цыганские напевы ". Напечатано такж е
в антологиях "М уза диаспоры" и "Берега".
"НА ЗНОЙНОМ КЛАДБИЩЕ МОГИЛЫ СТЕСНЕНЫ...” "Чужедаль".
"ПРИВАЛ. ПРИГОРОК ПРИГРЕЛО...” "Ч уж едаль". Седьмое стихо­
творение в девятичастной "Грибной балладе", самом известном про­
изведении А. Шишковой. "Грибная баллада" полностью напечатана
такж е в сборнике "Литературное зарубежье" (Мюнхен. 1958) и в от­
рывках в антологии "На Западе" (1953).
ШТЕЙГЕР АНАТОЛИЙ. Стихотворения печатаются по кн.: Ш т ей­
гер А. Дважды два четыре. Стихи 1926— 1939. Париж: Рифма, 1950.
"ВЕЧЕРОМ ВЫЙДЕМ ГУЛЯТЬ ПО МЕЖЕ..." Второе стихотворение
из цикла "Бессарабия” .
ЩЕГОЛЕВ НИКОЛАЙ. Стихотворения печатаются по альманаху
"Излучины" (Харбин, 1935). Альманах вышел под ред. Валерия Перелешина 22 апреля 1935 г. тиражом 200 экз. Участники "Излучин”
— Виктор Ветлугин. Михаил Волин, Валерий Перелешин, Наталия
Резникова. Сергей Сергин, Владимир Слободчиков. Лидия Хаиндрова
и Николай Щеголев.
ЩЕРБАКОВ ЕВГЕНИЙ. "КАШТАН РАСЦВЕЛ, ВЕСЕННЯЯ ИСТО­
МА..." По кн.: Щ ербаков Е. Свет и камень. Стихи. Париж. Рифма, 1951.
С разночтениями это стихотворение напечатано в антологии "Эстафе­
та" (1948).
"ОСЕНЬ В НЕБО ШИРОКО РАСКРЫТА..." "Свет и камень".
ФОНАРЬ. "Свет и камень". Ранее в "Новоселье" (1950. № 42— 44).
"МЫ ЗНАЕМ БУДНИ И РАБОТУ..." "Свет и камень” .
КАКТУС. "Свет и камень *. Ранее в “ Новоселье" (1950. № 42— 44).
"В ПРИВЫЧНОМ ГОРЕ МНЕ НЕ БОЛЬНО...- "Свет и камень".
ЩЕРБАКОВ МИХАИЛ. ЯПОНСКИЙ ХРАМИК; ВИШНЯ. "Врата" (Ша­
нхай, 1934. № 1 ).
ЭЛЛИС ВЛАДИСЛАВ. Стихотворения печатаются по кн.: Э л лис В
Избранное Лос-Анджелес, 1968.
ЭРИСТОВ ГЕОРГИЙ. ЛУРД. По кн.: Э рист ов Г. Синий вечер.
Милан, 1956.
ЛИГЕЯ; ГРУСТЬ. "Современник" (Торонто) (1960 № 1).
В ГОСТЯХ У СВЯТОГО ФРАНЦИСКА (АССИЗИ). Впервые в цикле
Итальянские стихи" в "Современнике" (Торонто) (1960. N9 2).
MISTERIUM MAGNUM (Яков Бёме). "С овременник" (Торонто)
(1961. № 4). Перевод названия: Великая тайна (лат .).
УТРО. "Современник" (1963 № 7).
МЮНХЕН. "Возрож дение” (1971. № 233).
ЯНКОВСКАЯ ВИКТОРИЯ. Печатается по кн.: Я н ко в ска я В. По
странам рассеяния. Стихи. Нью-Йорк, 1978. Эпиграф к сборнику:

595

...И за то. что нас Родина выгнала, —
Мы по свету ее разнесли.
А лексей Ачаир
"ВЕСЕННИМИ ВЛАЖНЫМИ ДНЯМИ..." К посвящению: отец поэтес­
сы — Ю. М. Янковский — автор книги "Полвека охоты на тигров”
(Харбин, 1944).
ЯССЕН ИРИНА. БЕЛАЯ ГОРА. По кн.: Я ссен И. Дальний путь.
Нью-Йорк: Изд. авт.. 1946. Вошло в антологии “ Муза диаспоры" и "Ис­
точник".
"СВОЮ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ НЕСЛА...". По кн.: Я ссен И. Лазурное
око. Париж: Рифма. 1950.
"ВСЕ ОЗАРИЛОСЬ НА МГНОВЕНЬЕ..."; НА БЕРЕГУ. "Лазурное
око".
"ГЛАДЬ, НЕ ТРОНУТАЯ ВЕТРОМ...” . По кн.: Яссен И. Последние
стихи. Париж: Рифма, 1959. Этот сборник И. Яссен задумала как
посмертное издание. Обращаясь к Софии Прегель. Яссен писала: "Иду
на операцию. Не уверена, что выживу. У меня нет "литературных"
наследников. Я распорядилась, если не выживу, чтобы Вам был
послан оставшийся материал, из которого надо сделать две книги:
одну мою — "Последние стихи", другую — Американский сборник,
в который должны войти, по возможности, все мои стихи, а также
Ваши и других, кого Вы привлечете к участию. В мои "Последние
стихи" должно войти все, что отразило мои мысли и чувства за
последнее время, хотя я вовсе не уверена, что эти стихи Вам понра­
вятся ка к стихи. Раевский вошел в сердце моих стихов, привлеките его
к участию" (из архива Иллинойского университета, г. Урбана, США).
"ТОЛЬКО СОЛНЦЕ И МОРЕ...” ; ПОЭЗИЯ. "Последние стихи".
"К А К РУКОЙ СНЯЛО УСТАЛОСТЬ...". Печатается по автографу,
хранящемуся в архиве Иллинойского университета, г. Урбана, США.

БИОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ

АДАМОВИЧ Георгий Викторович (19 апреля 1892, Москва — 21 фев­
раля 1972, Ницца). Учился на историко-филологическом факультете
Петербургского университета. Первое выступление в печати — в 1915
г В следующем году в издательстве "Гиперборей" вышел сборник
стихов “ Облака'', в 1922 г. — сборник "Чистилище” . С 1923 г. жил
в Париже. В 1923— 1928 гг. Г. Адамович — ведущий критик в газете,
затем журнале "Звено''. С 1928 по 1939 г. регулярно печатал критичес­
кие статьи в газете П. Н. Милюкова "Последние новости". В 1939 г.
поступил добровольцем во французскую армию. Некоторые из много­
численных эссе Г. Адамовича собраны в двух изданных в послевоен­
ное время книгах "Одиночество и свобода" (Нью-Йорк, 1955) и "К о м ­
ментарии" (Вашингтон, 1967). Статьи и стихи Г. Адамовича печатались
во всех крупных периодических изданиях русского зарубежья. К с у ж ­
дениям Г. Адамовича о поэзии прислушивались многие. Его мироощу­
щение и эстетические взгляды способствовали формированию особо­
го направления в эмигрантской поэзии, так называемой "парижской
ноты". Его собственные стихи были собраны в вышедшей накануне
второй мировой войны книге "На Западе". Последний (четвертый)
сборник Г. Адамовича — "Единство" опубликован в Нью-Йорке
в 1967 г. Стихотворения Г. Адамовича вошли в антологии "Я корь", "На
Западе", "Муза диаспоры", "Содружество".
АЛЕКСЕЕВА Лидия Алексеевна (в замужестве Иванникова, урож ­
денная Дёвель; 7 марта 1909, Двинск — 27 октября 1989, Нью-Йорк).
Алексеева вошла в русскую поэзию ка к мастер тонкой пейзажной
миниатюры, в которой в созерцательной манере выражены элегичес­
кие переживания "вневременного характера". Детство прошло в Се­
вастополе. Мать, чья девичья фамилия Горенко. — родственница
А Ахматовой. В конце 1920 г. Алексеева вместе с родителями эмиг­
рировала в Константинополь. В середине 1922 г. переехала в Бол­
гарию. оттуда — в Белград. В Югославии окончила русскую гимназию
и Белградский университет, отделение славянской филологии. Препо­
давала сербский язык и литературу в белградской русской гимназии.
Стихи писала с детства. Печататься начала в 1930-е годы в русских
журналах, издававшихся в Югославии, участвовала в белградском
литературном кр уж ке "Новый Арзамас". В 1937 г. вышла замуж за
писателя Мих. Иванникова (1904— 1968). При подходе советской армии
к Белграду уехала в Австрию. Жила в беженском лагере, описанном
в ее рассказах. С 1949 г. — в Нью-Йорке, где в течение многих лет
работала в славянском отделе Публичной библиотеки. Первый поэти­
ческий сборник ("Лесное солнце") вышел в 1954 г. За ним последовали
книги "В пути" (два издания), "Прозрачный след", "Время разлук"
и иСтихи".
АЛЛ Николай Николаевич (наст. фам. Дворжицкий) — автор сбор­
ника "Ектенья", вышедшего в Харбине в 1923 г. Его стихотворения
напечатаны такж е в коллективном сборнике "Четырнадцать" (1949).
R антологии "Содружество" и др. Родился в Петербурге, учился

597

в Морском корпусе и в Константиновском артиллерийском училище.
Участвовал в первой мировой войне, затем в гражданской. В конце
1920-го или в 1921 г. эмигрировал в Китай. Редактировал выходивший
в Харбине художественно-литературный еженедельник "Дальнево­
сточный огонек". Сотрудничал в газетах русского Китая "З аря", "Но­
вости ж изни". "Русский голос". В 1923 г. переехал в США. Преподавал
русский язык в Гарварде, редактировал "Русскую газету", сотруд­
ничал в "Новом русском слове", переменил несколько специально­
стей. работал в инженерных компаниях по специальности мостостроительства и дорожного строительства. Н. Алл — один из участников
К р уж ка русских поэтов в Америке.
АМАРИ Михаил Осипович (наст. фам. Цетлин, 10 июля 1882, Моск­
ва — 10 ноября 1945, Нью-Йорк). Начиная с 1906 г. долго жил за
границей. По словам хорошо его знавшего М. Алданова, был "челове­
ком большой, очень разносторонней культуры". До революции вышли
двумя изданиями его "Стихотворения" (1906) и сборник "Глухие сло­
ва" (1916). В 1920 г. Цетлин эмигрировал, поселился в Париже. В том
же году издал книгу "Прозрачные тени". Со времени основания "Со­
временных записок" Цетлин оставался литературным консультантом
этого журнала и фактически редактором отдела поэзии. Как литера­
турный критик Цетлин много писал о современных эмигрантских по­
этах — Бальмонте, Штейгере. Ладинском, Поплавском, Кнуте, Булич,
Г. Кузнецовой, Аминадо, 3. Гиппиус, Кнорринг. монахине Марии, Прегель и др. Один из активных участников общества "Зеленая лампа".
Последняя его поэтическая к н и г ^ — "Кровь на снегу. Стихи о декаб­
ристах" — вышла в 1939 г. в Париже. С 1942 г. Цетлин жил
в Нью-Йорке Вместе с Марком Алдановым основал "Новый журнал".
Две его книги в прозе— "Пятеро и другие" и "Декабристы" — превос­
ходные образцы историко-биографического жанра.
ДОН АМИНАДО (наст, имя и фам. Аминад Петрович Шполянский, 25
апреля (7 мая) 1888. Елизаветград, Херсонской губ. — 14 ноября 1957,
Париж) писал та кж е под псевдонимами Дон-Аминадо и Д. Аминадо.
Детство прошло в Херсонской губернии. Учился в Новороссийском
и Киевском университетах. Получил образование юриста. Переехал
в Москву, где начал печататься в популярных иллюстрированных
журналах. Сотрудничество в "Сатириконе" принесло ему всероссийскую
известность. Первый поэтический сборник — "Песни войны" (два
издания: 1914, 1915). За ними последовала книга "Весна Семнадцатого
года". Участвовал в первой мировой войне. В начале гражданской
переехал в Киев Эмигрировал из Одессы 20 января 1920 г. После
непродопжительного пребывания в Константинополе поселился в Пари­
же, где прошла большая часть его эмигрантской жизни. В 1921 Гопубликовал книгу сатирических стихотворений "Дым без отечества’ ,
в 1927-м — сборник юмористических рассказов "Наша маленькая жизнь".
Его лучшая поэтическая книга — "Накинув ппащ. Сборник лирической
сатиры" (1928). В 1935 г. вышла еще одна книга — "Нескучный сад •
Сотрудничество в "Последних новостях", крупнейшей эмигрантской
газете, принесло ему колоссальную популярность. "Его стихи вырезали
из газет, знали наизусть", — вспоминал об этой всеэмигрантск°и
известности Д Аминадо писатель Леонид Зуров. После войны Д. А м и н а д о
отошел от газетной работы. В 1951 г. он издал сборник стихотворений “
те баснословные года". Последней его книгой были мемуары "Поезд на
третьем пути" (1954). В 1940— 1950-е стихи он писал редко, а в последние
годы жизни к писанию стихов и вообще не возвращался

598

АНДЕРСЕН (также Андерсон) Ларисса Николаевна. Родилась
в 1914 г. в Хабаровске. Свой литературный путь начала в Харбине.
Входила в кр уж о к "Молодая Чураевка" и печаталась в одноименном
журнале. Вместе с Н. Ильнек, Н. Резниковой, Н. Светловым, Л. Хаиндровой, М. Шмейссером и Н. Щеголевым участвовала в сборнике стихо­
творений "Семеро", изданном "Молодой Чураевкой" в 1931 г. Много
печаталась в харбинском журнале "Р уб е ж ". В 1940 г. вышел ее
сборник стихотворений "По земным лугам". В 1940-е годы жила а Шан­
хае. Значительной страницей ее биографии в этот период было уча­
стие в кр у ж ке "Пятница", в котором были активны такж е М. Коростовец. Ю. Крузенштерн-Петерец. В. Перелешин, Л. Хаиндрова, В. Поме­
ранцев, В. Иевлева. Итогом собраний "Пятницы" было издание боль­
шого коллективного сборника стихотворений '’Остров" (включено 13
стихотворений Л. Андерсен). В 1950-е годы уехала на Таити, а в сере­
дине пятидесятых переехала во Францию в город Иссанжо в депар­
таменте Верхняя Луара. С конца пятидесятых и до 1970 г. ее стихи
изредка появляются на страницах эмигрантских журналов ("Грани",
“ Возрождение", "Современник"). Два стихотворения были включены
в составленную Ю. Терапиано антологию "М уза диаспоры". В 1988 г.
вышла в издательстве "Антиквариат" подготовленная Э. Штейном
антология стихотворений поэтов-дапьневосточников "Остров Ларис­
сы ". Книга включает стихи Л. Андерсен, печатавшиеся в сборниках
"Семеро", "Остров", в антологии "М уза диаспоры" и в журнале "М о­
лодая Чураевка". в такж е факсимильно воспроизведенный альбом Л.
Андерсен, в котором писали свои стихи поэты Г. Гранин, Ачаир, М.
Коростовец, И. Лесная, В. Перелешин, В. Померанцев, Л. Хаиндрова
и др. Несколько стихотворений Л. Андерсен вошли в изданный в 1989 г.
в Аделаиде (Австралия) сборник стихотворений харбинских и шанхайс­
ких поэтов "Песни с Востока".
АНДРЕЕВ Вадим Леонидович (7 января 1903 — Москва — 17 мая 1976,
Женева). Родился в семье писателя Леонида Андреева. Учился в Гельсингфорсе в русской гимназии. В 1919 г. вступил волонтером в Доброволь­
ческую армию. Затем — Константинополь, а с 1922 г. — Берлин. Здесь
печатался в редактировавшемся Р. Гулем "Литературном приложении"
к газете "Накануне". В Берлине вышел в 1924 г. его первый поэтический
сборник "Свинцовый час” . Воспоминания В. Андреева о жизни в Берпине
быпи опубликованы в журнале "Звезда” (1969. № 5). В конце 1924 г.
переехал в Париж. Встречался с поэтами-эмигрантами в знаменитом
кафе "Ла Болле"; входил в Союз молодых писателей и поэтов, организо­
ванный в 1925 г.; принимап участие в выступпениях Союза. Нескопько
позднее вошел в основанную Марком Слонимом группу "Кочевье".
В Париже издал сборник "Недуг бытия" (1928) и поэму "Восстание звезд"
(1932). Его стихи были включены в первую эмигрантскую поэтическую
антологию "Я корь". Перед началом войны в журнале "Русские записки"
печаталась его "Повесть об отце". В том же журнале он сотрудничал
в качестве рецензента; писал под псевдонимом Сергей Осокин (отзывы
на книги стихов Ладинского, Гингера, Амари. Поплавского, Смопенского,
Адамовича, Туровероеа, Прегель и др.). В годы войны участвовал во
Французском движении Сопротивпения. В 1946 г. приняп советское
гражданство. В 1948 г. вышла в сеет вторая антопогия зарубежной поэзии
— "Эстафета" — под ред. В. Андреева. И. Яссен и Ю. Терапиано. Книга
открывается стихами В. Андреева. В известном парижском издательстве
Рифма" в 1950 г. вышел его сборник "Второе ды хание", включивший
стихотворения 1940— 1950 гг. Две книги прозы — "Детство" (1963)
и История одного путешествия" (1974) — вышли в Москве.

599

АНСТЕЙ Ольга Николаевна (девичья фамилия Штейнберг; 3 марта
1912, Киев — 30 мая 1985, Нью-Йорк) — самая известная поэтесса
второй эмиграции. Романтичность ритмов, эмоциональность смыслов,
интонационное богатство — вот некоторые из признаков художествен­
ного почерка Анстей. Чувство родины, которое вообще играет замет­
ную роль в мироощущении Анстей, исчерпывается воспоминаниями
о Киеве, русской литературой и православной церковностью. Анстей
окончила в Киеве Институт иностранных языков. Работала секретар­
шей и переводчицей. По словам самой Анстей, она "стала складывать
стихи лет с четырех". В 1937 г. вышла замуж за поэта И. Елагина;
в 1943 г. вместе с ним уехала из СССР. Во время войны жила в Праге
и в Берлине, с 1946 г. — в Мюнхене. Печататься начала в 1946 г.
В Мюнхене вышла ее первая книга — "Дверь в стене", включившая
стихотворения 1930— 1948 гг. Анстей делила свою жизнь на три пери­
ода: киевский, германский и самый продолжительный — американс­
кий. В США она прожила 35 лет. Работала в ООН в Отделе русских
письменных переводов. В 1960 г. была издана в переводе Анстей
повесть Стефана Винсента Бенэ "Дьявол и Даниэль Вебстер". Послед­
няя книга Анстей — сборник стихов “ На юру" — вышла в 1976 г. После
выхода этой книги стихи Анстей печатались в "Новом журнале"
и в альманахе "Встречи".
АНТОНОВА Елена Анатольевна. Родилась около 1900 г. в поезде
на пути из Сибири в Петербург. Раннеедетство прошло в Петербурге,
откуда семья переехала в г. Зея Амурской области. Гимназию окон­
чила на Дальнем Востоке. Эмигрировала в Харбин. Некоторое время
жила в Токио, откуда вскоре после знаменитого токийского землетря­
сения (1 сентября 1923) отбыла в США. В 1928 г. окончила в Сиэтле
Вашингтонский университет со специальностью геолога. Работала
в Айдахо, Монтане, на Аляске, в Калифорнии. Пенсильвании
и в Нью-Йорке инженером-металлургом, а позднее инженером-мостостроителем. Стихи, по ее собственным словам, "начала писать в ран­
нем детстве". Многие из них были утрачены во время землетрясения
в Японии. Печаталась в "Новоселье", "Новом журнале", в "Новом
русском слове", в русских периодических изданиях в Сан-Франциско.
В 1944 г. в Нью-Йорке вышеп ее единственный сборник "О тражения” .
Обложка к книге выполнена по рисунку Мстислава Добужинского.
Участвовала в нью-йоркском К р уж ке русских поэтов и изданном этим
круж ком сборнике "Четырнадцать". Стихи опубликованы также
в сборнике Литературно-художественного кр у ж к а в Сан-Франциско "У
Золотых Ворот" и в антологии "Содружество".
АРГУС (ЖЕЛЕЗНОВ) — наст. фам. и имя Ейзенштадт Михаил
Константинович. До революции жил в Новгороде. В 1919 г. перешел
русско-латвийскую границу. Работал в риж ской газете "Сегодня".
В двадцатые годы или в начале тридцатых эмигрировал в США, жил
в Нью-Йорке. Много печатался в "Новом русском слове", изредка
— в "Новоселье", "Новом журнале". "М остах". Бунин писал в 1952 г.,
что он обычно начинает просматривать "Новое русское слово" с фе­
льетонов Аргуса — "опять мне захотелось сказать Вам, сколько
блестящих строк есть всегда в Ваших фельетонах". (Вместо предис­
ловия — в книге Аргуса "Полусерьезно полушутя". Сатира, юмор,
лирика. Нью-Йорк: Чайка. 1959.) Адамович ставил его имя в ряД
с такими писателями-юмористами, ка к Аверченко, А. Черный, Тэффи"Аргус — прирожденный юморист, едва ли не последний у нас оста­
вшийся. Не сатирик, а именно юморист, зорко и пристально вглядыва­

600

ющийся в наше здешнее житье-бытье, все смешное или даж е все
досадное подмечающий, но к обличению не склонный... Для человека,
который бы поставил себе целью изучить и понять, ка к в течение
десятилетий жили русские люди на чужой земле, фельетоны Аргуса
окажутся свидетельством и документом незаменимым" (А дам ович Г.
Об Аргусе // Аргус. Другая жизнь и берег дальний. Нью-Йорк: Чайка.
1969). Обе упомянутые здесь книги включают и прозу и стихи Аргуса.
В "Другую ж изнь" включена та кж е его поэма "Восточный герой” ,
ранее вышедшая отдельным изданием (Нью-Йорк, 1948).
АЧАИР Алексей (наст, имя и фам. Грызов Алексей Алексеевич;
1896, станция Ачаир в Сибири — 16 декабря 1960, Новосибирск). Как
писала в своих воспоминаниях поэтесса Наталия Резникова, "сын
казачьего офицера и сам офицер, Ачаир пешком прошел тайгу и чу­
дом вырвался из коммунистической России" (Новый журнал. 1988.
№ 172— 173. С. 391). В 1921-м или в начале 1922 г. Ачаир поселился
в Харбине. Здесь он основал отделение Христианского союза молоде­
жи и издал в 1923 г. брошюру "Русский христианский союз молодых
людей в Харбине” . В течение многих лет он оставался секретарем
этой организации. Книга его стихотворений ("П ервая") вышла в 1925 г.
При Христианском союзе Ачаир организовал кр у ж о к поэтов "Вечера
под зеленой лампой” , более известный по мемуарной литературе как
"Чураевка". Под его редакцией издан в 1931 г. коллективный сборник
"Семеро". Сам Ачаир много печатался в харбинском иллюстрирован­
ном журнале "Р уб еж ". Время от времени его стихи публиковались
и в русских журналах в Европе (напр., поэма "К а за ки " в пражской
"Вольной Сибири"). В 1936 г. его стихи были включены в первую
эмигрантскую антологию — "Я корь” . Из других изданий, в которых
появлялись стихотворения Ачаира, следует упомянуть "Русские запис­
ки", газету "Русское слово” и нью-йоркский сборник русской зарубеж ­
ной литературы "К о вчег" (1942). Кроме названной выше "Первой"
Ачаир опубликовал еще четыре книги: "Л аконизм ы " (1937), "Полынь
и солнце" (1938), "Тропы" (1939) и "Под золотым небом" (1943). В сен­
тябре 1945 г. Ачаир был арестован, насильственно репатриирован
в СССР и отправлен в Воркутинские лагеря.
БАКУНИНА Екатерина Васильевна (печаталась та кж е под иници­
алами Ек. Б.; 1889, Царское Село — 1976, Лондон). Рано начала писать.
В девятилетием возрасте напечатала свой первый рассказ в журнале
для детей "Задушевное слово” . Училась в Екатерининской гимназии,
затем на Агрономических курсах и на Бестужевских курсах. В 1923 г.
эмигрировала во Францию, оттуда — в Англию. Живя в Париже, была
секретарем редакции "Чисел". В "Числах" печатались ее стихи, роман
Тело" и рецензии на книги Н. Берберовой, В. Зензинова. Ж. Фоконнье, на "Русские ска зки" под ред. М. Азадовского. Печаталась такж е
в "Современных записках", а начиная с 1945 г. — в "Новоселье” ,
Новом журнале", "Русском сборнике", "Новом русском слове". Ее
стихи вошли в антологии "Я корь", "Эстафета", "Содружество". Были
изданы два ее романа: "Тело” (1933), переведенный на чешский
и французский, и "Любовь к шестерым" (1935). В 1931 г. издала свой
единственный поэтический сборник — "Стихи" (Париж: Родник).
БАЛТРУШАЙТИС Юргис Казимирович (20 апреля (2 мая) 1873,
Деревня Паантвардис, Литва — 3 января 1944, Париж). Первая его
книга — "Земные ступени" (1911); второй сборник — "Горная тропа"
вышел через год. Стихи писал на русском и литовском языках. Третья

601

(последняя) русская книга "Лилия и серп” вышла после смерти поэта
(Париж, 1948). С 1893 г. жил в Москве, учился в университете, здесь же
и начал печататься (1899). Был одним из деятельных участников
нарождавшегося символизма. С 1920 до 1939 г. был руководителем
литовской миссии в Москве и чрезвычайным посланником Литвы.
В 1939 г. эмигрировал в Париж. Еще в двадцатые годы печатался
в русских эмигрантских изданиях ("Эпопея". "С труги"). В сороковые
годы его стихи публиковались в нью-йоркском "Новом журнале".
БАЛЬМОНТ Константин Дмитриевич (15 июня 1867, д. Гумнищи
Ш уйского уезда Владимирской губернии — 23 декабря 1942, Нуази
пе-Гран, близ Парижа) прожил в эмиграции 22 года, с 25 июня 1920-го,
когда он уехал в Ревель, и до своей кончины во Франции. В Эстонии он
прожил месяц в ожидании визы, затем через Германию приехал
в хорошо знакомый ему Париж, где он годами жил до революции.
В 1921 г. вышло шесть книг Бальмонта — одна в Москве, пять
— в эмигрантских издательствах. Но начало собственно эмигрантско­
го творчества поэта мы видим не в этих книгах, а в сборнике "Марево"
(1922). Двадцатые годы — для Бальмонта время подлинного творчес­
кого подъема В это десятилетие окончены роман "Под новым сер­
пом", сборник рассказов "Воздушный путь” , книга очерков "Где мой
дом", сборники стихов ‘ Мое — Ей” и "В раздвинутой дали” , переводы
— "Зовы древности” , "Книга смиренных Яна Каспровича", "Избран­
ные стихи Ярослава Врхлицкого", а такж е несколько книг, которые
остались неопубликованными. В Париже Бальмонт оставался недо­
лго; продолжительное время он жил в уединении в Бретани, а в 1927 г.
переехал в Калбретон на берег Атлантического океана. В 1930 г.
вышли его очерки "Соучастие душ". За этой книгой последовали
сборники стихов "Северное сияние" (1931), "Голубая подкова" (1937),
"Светослужение" (1937). В тридцатые годы вышли его переводы — на­
родные песни "Золотой сноп болгарской поэзии" и полный перевод
монументальной поэмы Шота Руставели "Носящий барсову шкуру".
Многие стихотворения Бальмонта, печатавшиеся в эмигрантской пери­
одике. остались не включенными в вышедшие при жизни поэта книги.
БАТУРИН Кирилл Викторович (? — 1971, Нью-Йорк). Шанхайский
поэт и прозаик. С 1933 г. участник шанхайского литературного объеди­
нения "В осток” , издавшего два выпуска альманаха "Врата". После
"освобождения" Китая попал в Бразилию. Затем жил в США. Печатал­
ся в русских дальневосточных изданиях, например в журнале "Поне­
дельник" и в альманахе "Врата". Умер в больнице для неимущих.
О нем вспоминает Валерий Перелешин в "Поэме без предмета":
Своим я стал в мирке убогом
и не ищу забав толпы,
но к чудакам и астрологам
тогда влеклись мои стопы.
Один из них — Кирилл Батурин —
был полусвят, полукультурен
и по приемлемой цене
два тома "Врат" сосватал мне.
Питался он лапшой и репой,
буддийский соблюдал закон,
Рамачаракой бредил он,
Вивеканандой, Миларепой:
не ставя "м айи’’ ни во что,
вздыхал об острове Пу-то.

602

БЕЛАВИНА Нонна (Миклашевская Нонна Сергеевна). Из биогра­
фии Н. Белавиной, написанной для настоящего издания: "Родилась
в Евпатории в 1915 г., в 1920 г. эвакуировалась с семьей, попав
сначала с семьей в Константинополь, а через два года в Югославию,
училась в Мариинском Донском институте, а по окончании — на
юридическом факультете Белградского университета (заочно), служа
одновременно в городском суде в провинции. Во время войны пере­
ехала в Белград и поступила в Русский драматический театр (о чем
давно мечтала), где, кроме участия в постановках, вскоре получила
должность помощника режиссера. Выехала из Белграда в сентябре
1944 г.
Стихи начала писать рано, печатала в институтском журнале.
Сохранились тетради с 1928 г. Позже стала писать больше по-сербски,
стихи, рассказы, даж е пьесы. Занималась переводами.
В Германии с 1944 г. печаталась в периодических изданиях: "Явь
и быль'’, ’’Обозрение *... Живя в США, сотрудничала в журнале "Мосты",
в Современнике" (Канада), в журнале "В озрождение" (Париж). Также
в альманахе "Перекрестки" (теперь "Встречи"), "Альманахе клуба
писателей" и в газете "Новое русское слово". Изданные книги: Синий
мир. 1961; Земное счастье, 1966; Утверждение, 1974; Стихи. 1985".
БЕЛОЦВЕТОВ Николай Николаевич (15 мая 1892, Петербург — 12
мая 1950, Мюльгейм). Еще в юности Белоцветоа был очарован поэзией
Блока. После революции жил в Берлине. Глубоко заинтересовался
учением Р. Штейнера. В Берлине вышла его первая книга "Дикий мед"
(1930). "М ногое в его творчестве, — писал о Белоцветове Юрий Иваск,
— может быть объяснено антропософскими медитациями". После
прихода Гитлера к власти Белоцветов переехал е Ревель. Здесь готовит
свой второй сборник — "Ш елест". Книга вышла в Риге в 1936 г. Третий
сборник — "Ж атва" — издан посмертно. Он был подготовлен к печати
женой Белоцветова, которая писала в предисловии: "Ушел из жизни
большой поэт. Он пропетал через жизнь... вернее: пролетел... Он пеп,
как Орфей в преисподней". Его орфизм, как справедливо сказано
в предисловии, "рождался из подлинно христианского истока".
БЕМ Ирина Альфредовна (13 февраля 1916, Петроград — 18 июля
1981, Градец-Кралове, Чехословакия). В эмиграции с 1919 г. Отец
— известный историк литературы Альфред Людвигович Бем
(1886— 1945). В начале 1922 г. через Югославию и Польшу семья
приехала в Чехословакию и поселилась в Праге. Здесь И. Бем училась
в гимназии и затем в Карловом университете на филологическом
факультете. Изучала французский, латынь и русскую литературу. Вхо­
дила в Пражский Скит поэтов, основанный и руководимый ее отцом.
В 1943 г. в Праге вышел сборник ее стихотворений "Орфей" (от­
печатан на мимеографе в колич. 100 экз.). В 1948 г. переехала в г.
Хрудим в Восточной Чехии. Последние двадцать лет жила в ГрадЦе-Кралове.
БЕРБЕРОВА Нина Николаевна (8 августа 1901, Петербург — 26
сентября 1993. Филадельфия). Уехала из России вместе с В. Ф. Ходасе­
вичем а июне 1922 г. Жила в Берлине, Италии, Париже, а 1950 г.
переехала в США. Преподавала русскую литературу в Йельском
и Принстонском университетах. Литературный дебют — в вышедшем
в России сборнике "Уш куйнику" (1922). Печаталась в "Последних
новостях", в "Современных записках", была одним из редакторов
Журнала "Новый дом", а в 1948— 1950 гг. — редактором литературного

603

отдела "Русской мысли” . В 1930 г. вышел в Париже ее роман из
эмигрантской жизни "Последние и первые", в 1932 г. в Берлине
— роман "Повелительница" и в 1938 г. в Париже — роман "Без
заката". Отдельными книгами вышли написанные Н. Берберовой
в тридцатые годы биографии Чайковского и Бородина. Ее повести,
печатавшиеся в "Современных записках" и в "Новом журнале", со­
браны в книгу "Облегчение участи". Под редакцией Н. Берберовой
изданы "Литературные статьи и воспоминания" В. Ходасевича и его
же "Собрание стихов". В 1972 г. вышло в свет первое издание теперь
уж е широко известной автобиографии "Курсив мой". В 1983 г. издана
книга о жизни Закревской-Будберг "Ж елезная женщ ина". Н. Бер­
берова — автор сборников "Из книги "Наше сердце" (1933) и "Стихи"
(1984). Ее стихотворения включены в антологии "Я корь", "На Западе",
"Муза диаспоры", "Содружество".
БЕРЕЗОВ Родион Михайлович (наст. фам. Акульшин) (1896— 1988)
— один из самых плодовитых эмигрантских литераторов. Печататься
начал в двадцатые годы. Входил в группу "Перевал". Во время войны
попал в Германию. После войны печатался в "Гранях" (под псев­
донимом Д. Новоселов). Только за годы 1948— 1968 издал около два­
дцати своих книг в стихах и в прозе: "Веруй, надейся и жди" (1948),
"Дож дь и слезы" (1951), "Далекое сердце" (1952), "Радость” (1953),
"Русское сердце" (1954), "Песни души" (1955). "Золотая ракета" (1956),
"П ророк" (1957), "Что было" (1958), "Иосиф прекрасный" (1959), "Окно
в Евангелие" (1960), "Чудо" (1961), "Иов" (1962), "Красота" (1963),
"Вечно живет” (1965), "Звезда" (1966), "Все новое" (1966), "Раздумья"
(1968). В книге "Что было" рассказано о так называемой "березовской
болезни". Около 1950 г. в США был принят закон о "ди-пи", т. е.
о перемещенных лицах. По этому закону добровольно признавшиеся
в том. что солгали под присягой о своем прошлом, и. таким образом,
оставшиеся жить в США, не подлежат репатриации. Р. Березов, при­
ехавший в США в 1949 г. и преподававший в военной школе иностран­
ных языков в Монтерее, в ответ на принятый закон признался, что
скрыл от властей свое советское гражданство. Тогда иммиграционная
служба США потребовала депортации Р. Березова в СССР. За поэта
начали ходатайствовать общественные деятели. Перипетии, связан­
ные с березовским делом, названным "березовской болезнью", дли­
лись семь лет. В конце концов поэту разрешено было остаться в США.
Ряд книг Р. Березова инспирирован его баптистским вероисповедани­
ем Таковы "И ов” , "О кно в Евангелие" и др.
БЕРЛИН Анна (?— 1935, Париж). Стихи ее были напечатаны в жур­
нале "Звено", в "Числах” , в пятом выпуске "Сборника Союза молодых
поэтов и писателей в Париже" (1931), в антологии "Якорь" (1936). Есть
сведения, что А. Берлин выпустила в Париже свой сборник стихотво­
рений (разыскать его не удалось).
БИСК Александр Акимович (29 января 1883. Одесса — 3 июня
1973, штат Нью-Йорк) — поэт и переводчик. Стихи начал писать не
позднее 1903 г. С 1906 г. жил в Париже. Познакомился с Н. Гумилевым
и участвовал в издававшемся им в Париже журнале "Сириус". В 1912
г. А. Биск опубликовал в Петербурге свою первую книгу стихов
— "Рассыпанное ожерелье". В 1919 г. вышло в Одессе в переводе
Биска собрание стихотворений Рильке. В том ж е году Биск эмигрир0'
вал в Западную Европу. Около 1939 г. он переехал в США. Участвовал
в К р уж ке русских поэтов в Америке. В 1957 и 1959 гг. двумя и з д а н и я м

604

вышло в его переводах "Избранное из Райнер Мария Рильке” . В по­
следней книге Биска "Чуж ое и свое" (1962) собраны как оригинальные
стихи поэта, так и переводы из Стефана Георге, Гейне, Гофмансталя,
Эредиа, Анри де Ренье. Малларме. Готье, Верхарна и др.
БЛОХ Андрей — автор двух сборников: “ Стихотворения" (Париж:
Родник) и "Поэмы и стихи" (Париж: Родник, 1929). На первый сборник
откликнулись рецензиями Г Адамович (Звено. 1927. № 6) и Г. Струве
(Россия. 1927. 26 октября). На второй появилась рецензия П. Пильского
(за подписью П. Тр-в) в газете "Сегодня" (1929. № 164). А Блох
эмигрировал во Францию. Служил во французском Иностранном леги­
о н е — вероятно, между 1922 и 1926 гг. Печатался в журналах "Русская
мысль” , ''Перезвоны'', "Современные записки” , в газетах ’’Либавское
русское слово” , "Слово" (Рига). Писал рассказы. Его последняя — из­
вестная нам — журнальная публикация относится к 1930 г. Правда,
' Всеобщий календарь на 1934 год" напечатал одно стихотворение А.
Блоха, но это была, по всей видимости, перепечатка ранее опуб­
ликованного стихотворения.
БЛОХ Раиса Ноевна (17 сентября 1899, Петербург — 1943, Герма­
ния). Связанные с петербургской поэтической традицией, лучшие сти­
хи Блох отличаются простотой и строгостью формы, благородством
тона и психологической насыщенностью. В годы учебы в Петроградс­
ком университете специализировалась в области медиевистики. В на­
чале 1920-х Блох эмигрировала в Берлин. В 1928 г. вышел ее первый
сборник "Мой город". Блох была участницей Берлинского поэтичес­
кого круж ка, в который входили, в частности, Г. Раевский. С Прегель,
В. Пиотровский. Н. Белоцветов, Ю. Джанумов. В кр уж ке участвовал
и муж Раисы Блох, поэт и литературовед Михаил Горлин. По иници­
ативе Блох кр уж о к издал коллективные сборники "Новоселье". "Ро­
ща" и "Невод".
В 1933 г. поэтесса переехала в Париж, работала в Парижской
национальной библиотеке. В тридцатые годы стихи Блох печатались
а лучших эмигрантских журналах ("Современные записки", "Числа"
и др.). Ее второй сборник ("Тишина", 1935) привлек внимание ведущих
критиков зарубежья. В 1939 г. Р. Блох издала в Брюсселе книгу
Заветы" (в нее вошли такж е стихи Мирры Бородиной). В 1941 г.
Михаил Горлин был арестован нацистами. Блох скрывалась под чу­
жим именем. В ноябре 1943 г. она была схвачена при попытке перейти
швейцарскую границу и 20 ноября депортирована в Германию. Сохра­
нилось ее письмо, наудачу выброшенное из вагона и случайно подо­
бранное. Погибла она в концлагере. По инициативе друзей Р. Блох
и М. Горлина в 1959 г. была издана книга их избранных стихотворений.
БОБРИНСКОЙ Петр Алексеевич, граф (19 декабря 1893. Петербург
— 24 августа 1962. Париж). Учился в петербургской 6-й гимназии,
затем в Политехническом институте, закончить который помешала
первая мировая война. После прохождения офицерских курсов был
направлен в Гвардейскую конную артиллерию. В 1919 г. вступил
в Добровольческую армию: с нею же эвакуировался в 1920 г. из Крыма
а Константинополь. После недолгого пребывания в Турции поселился
й Париже, где и прожил до конца своих дней. До эмиграции издал
сборники "Стихи" (1912) и "Пандора" (1915).
Публиковал философские и литературные статьи в русской и фра­
нцузской периодике. В 1929 г. вышла его книга о Григории Сковороде.
В 1920— 1930 гг. участвовал в парижском поэтическом кр уж ке 'Пере-

605

кресток” , вдохновителем которого был В. Ходасевич. В послевоенные
годы печатался в журнале “ Возрождение". Подготовленная им книга
стихотворений напечатана посмертно (Стихи. Париж, 1969). Предис­
ловие написал Г. Адамович, видевший в сборнике Бобринского следы
"непрерывного, неподдельного духовного подъема и какого-то приро­
жденного духовного благородства". Г. Адамович считал Бобринского
продолжателем линии Баратынского. Ю. Терапиано находил у Боб­
ринского "неповторимо-личные слова для любовной темы" и умение
говорить о своих чувствах с глубокой религиозной настроенностью.
"Подобно Баратынскому, — писал Ю. Терапиано, — гр. П. Бобринской
был мистиком, интересовавшимся эзотерическим духовным знанием",
БОЖИДАР Николай (Николай Федорович Бернер, 1890, Киев — по­
сле 1965). Гимназию окончил в Киеве. В 1909 г. зачислен на юридичес­
кий факультет М осковского университета. Будучи студентом, познако­
мился с В. Брюсовым и позднее называл его "другом и первым
наставником в творческих исканиях” . В 1915 г. выпустил в Москве
свою первую кн иж ку стихов — "Одиннадцать". Вторая книга
— "Осень мира" — вышла в 1922 г. в Киеве. Неоднократно арестовы­
вался, сидел на Соловках и позднее в нескольких тюрьмах. Был
выслан в Воронеж и во время оккупации города попал в Австрию
(Зальцбург), затем переехал в Германию — в Мюнхен. Жил в лагере
для перемещенных лиц (ди-пи). В конце сороковых — начале пятиде­
сятых годов печатался в журнале "Возрож дение", в "Новом журнале"
и в "Литературном современнике". В шестидесятые годы несколько
его стихотворений напечатано в канадском "Современнике" и в ан­
тологии "Содружество". Единственный его вышедший в зарубежье
сборник стихов — литографированная кн и ж ка "След на камне" (За­
льцбург, 1955). Последние годы жизни прошли в старческом доме
в маленьком провинциальном городке во Франции.
БОЖНЕВ Борис Борисович (24 июля 1898, Ревель — 24 декабря
1969, Марсель). Отец — преподаватель литературы. С 1899 г. семья
жила в Петербурге. Эмигрировал в 1919 г. Жил в Париже, служил
в нотном магазине, был переписчиком нот. В 1920 г. под его редакцией
(совместно с К. Парчевским) вышла в Софии антология "Русская
лирика". Осенью 1921 г. его стихи напечатаны в журнале "Русская
мысль". Входил вместе с Б. Поплавским, И. Зданевичем и др. в кружок
"Через". В 1924 г. стихи Б. Божнева появились в издававшемся
в Москве альманахе "Недра". Первый сборник стихотворений Б. Бож­
нева — "Борьба за несуществование" (Париж, 1925). Через два года
вышла его маленькая книж ка "Фонтан" с подзаголовком "Восемнад­
цать стихотворений". В 1928 г. редактирует два выпуска альманаха
"Стихотворение"; поэзия и поэтическая критика. Отдельной брошюру
кой издана в 1936 г. в Париже его поэма “ Silentium Sociologicum
и в том же году сборник "Альфы с пеною омеги" с подзаголовком
"Двадцать семь стихотворений". С 1930 г. до начала войны Б. Божнев
жил в Кламаре, с 1939 г. — в Марселе. Писал по-русски и по-французс­
ки. В военные годы стихи печатались в нью-йоркском журнале "Ново­
селье". Другие книги Б. Божнева: "Саннодержавие". Четверостишия
о Снеге (Париж, 1939); "Утешенность разрушения” . Книга стихотворв'
ний (Париж, 1939); "Элегия эллическая" (Париж, 1940); "Оратория ДЯЯ
дождя, м уж ского голоса и тумана" (1948. 90 экз.); "Колокольный з в о н
над "Царство Божие внутри нас". Поэма (1948); "Утро после чтения
"Братьев К а р а м а з о в ы х " . Поэма (1948); " У х о д солдат на р у с с к о - я п о н с ­
кую войну". Поэма (1949); "Высоко белеющие строки и свист площади

606

(1949). Двухтомное "Собрание стихотворений" Б. Божнева было изда­
но под ред. Л. Флейшмана в США (Беркли, т. 1 — 1987, т. 2 — 1989)
с включением всех названных книг, а такж е стихотворений, не вошед­
ших в прижизненные издания.
БОНГАРТ Сергей Романович (1918, Киев — 1985, Санта-Моника,
США) — художник, поэт. Учился в Киевской Академии художеств
и еще студентом получил известность как автор картины "Пушкин
в Михайловском". В 1943 г. попал в Германию. Печататься начал
в 1946 г. в журнале "Грани". В 1947 г. его стихотворения вошли
в коллективный сборник "Стихи" (Мюнхен, 1947), в котором вместе
с Бонгартом участвовали И. Елагин, В. Гальской, О. Анстей. Н. Кудашев. А. Шишкова и др. В 1949 г. эмигрировал в США. Некоторое время
жил в Теннесси и затем до конца жизни в Калифорнии, временами
уезжая в штат Айдахо, где Бонгартом была основана художественная
школа. Его стихи печатались преимущественно в альманахах "Пере­
крестки" и "Встречи". Незадолго до своей кончины Бонгарт собирался
издать сборник стихов, однако не успел осуществить свой замысел.
Бонгарт был прежде всего художник, "русский Коро", ка к его назы­
вали в Америке, талантливый, известный, требовательный преподава­
тель живописи, открывший свою частную школу, член Американской
Академии художеств и Королевского Лондонского общества худож­
ников. удостоенный множества наград, премий, медалей. В память
о нем его друг поэт Иван Елагин писал:
Мы выросли в годы таких потрясений.
Что целые страны сметали с пути.
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести.
Еще и сегодня убийственно-густо
От взрывов стоит над планетою дым.
И все-таки в доме просторном искусства
Есть место стихам и картинам твоим!
И ты не забудешь на темной дороге.
Как русские сосны качают верхи.
Как русские мальчики спорят о Боге.
Рисуют пейзажи, слагают стихи.
БРАИЛОВСКИЙ Александр Яковлевич (1884, Ростов-на-Дону— ?)
—- поэт, журналист, переводчик. За участие в революции 1905 г. был
приговорен к высшей мере Повешение заменили каторгой. Бежал,
Участвовал в вооруженном бунте и был второй раз приговорен к пове­
дению. Совершил побег из камеры смертников. Жил в Швейцарии,
Италии, Франции. Разочаровался в марксизме и революции и в 1917 г.
эмигрировал в Америку — именно тогда, когда революционеры устре­
мились из Америки в Россию Участник объединения русских писа­
телей в Нью-Йорке, а та кж е изданного этим Объединением в 1942 г.
сборника русской зарубежной литературы "Ковчег*'. До 1955 г. печа­
тался в "Новом журнале", в котором опубликовал, в частности, не
издававшуюся ранее поэму М. Волошина "Дом поэта". Пробовал себя
и э прозе (напр., в "Ковчеге" напечатан его рассказ "Неугасимая
лампада"). В 1943 г. вышпа в Нью-Йорке его книга "Из классиков",
Глю чивш ая переводы из Данте, Шекспира. Марло. Леопарди и др.
Ь его переводе издательство им. Чехова опубликовало исторический

607

роман Онорэ Морроу "Навеки свободны", повествующий о жизни
Линкольна. В 1955 г. опубликованы два его поэтических сборника:
"Дорогою свободной", куда вошло 48 стихотворений, и тоненькая
кн и ж ка политических басен и пародий "Временщики в Кремле".
БРАСЛАВСКИЙ Александр Яковлевич (псевдоним А. Булкин). Ос­
новал Союз молодых поэтов и писателей в Париже. Печатался в "Воле
России", "Числах", "Современных записках". Одно его стихотворение
вошло в антологию "Я корь". Издал три поэтических сборника: "Стихо­
творения" (под псевдонимом А. Булкин), Париж, 1926; "Стихотворения
II", Париж, 1929; "Стихотворения III", Париж, 1937. О нем писал в своих
мемуарах "Поля Елисейские” Василий Яновский:
"Числился в Париже немолодой уже поэт, избравший себе псев­
доним — Булкин! Когда осведомлялись, почему Булкин, он объяснял:
— Ну, Пушкин, ну. Булкин, какая разница.
...Был он лысый, с козлиной бородкою, похожий на адвоката или
врача времен Аверченко и Санина. Впрочем, он торговал, и успешно,
бензином. А в разгар войны проделал чудеса храбрости: доброволь­
цем прошел с отрядами генерала Леклерка от озера Чад в Африке до
Триумфальной арки в Париже".
БРИТАН Илья Алексеевич (8 июня 1885, Кишинев — 15 декабря
1942, Париж). Свой жизненный путь И. Британ описал в стихотворении
"В семь лет уж не дитя...", вошедшем в книгу "Полдень":
Но скоро злая жизнь зажгла его грехами:
Восславил он разгул, пленил его порок;
Им проклят был Господь, и ночью в темном храме
Рука, сорвавши крест, нажала на курок.
Потом опять и книг, и жутких дум провалы.
В семнадцать он борец за вольность, он — Спартак;
Но скоро дух остыл: земной свободы мало...
"Мир минус Я есть нуль; мой ближний — он мне враг!"
За этим следуют годы "красивого угара", потом путешествия: дважды
"обогнул... тюрьму земного шара". Учился в Казанском университете. На
тридцатом году жизни ушел в монастырь, провел пять лет в келье.
О чем-то стал учить словами, песней, книгой.
Любя одну Любовь, он встретил дивный лик;
И та пошла за ним, безумцем и расстригой.
И в мудрость Божьих слов впервые он проник...
В двадцатые годы жип в Берлине. Там в 1924 г. вышли его книги
"Б огу", "С детьми", "Разноцвет", "Ибо — я больш евик", "И згнанники” .
В 1925 г. был издан его большой поэтический сборник (267 стихотворе­
ний) "Полдень", в 1927 г. — мистерия в стихах — "М ария". В начале
тридцатых он переезжает во Францию. В 1942 г. был расстрелян
немцами как заложник.
БРОДСКАЯ Нина А. Художница, поэтесса. До эмиграции жила
в Киеве, в двадцатые годы — в Берлине. Входила в группу русских
берлинских поэтов и участвовала в изданиях этого круж ка, в коллек­
тивных сборниках "Новоселье", "Роща", "Невод” . В годы войны жила
в Тулузе. В 1968 г. издала свой единственный сборник стихотворении
"Напролет".

608

БУЛИЧ Вера Сергеевна (17 февраля 1898. Петербург — 2 июля
1954, Хельсинки) родилась в семье профессора-лингвиста и историка
музыки Сергея Константиновича Булича, бывшего одно время дирек­
тором Бестужевских курсов. Стихи начала писать в детстве. В 1920 г.
вместе с отцом уехала из Петрограда в Финляндию. Работала в сла­
вянском отделе университетской библиотеки в Хельсинки, а в после­
военные годы такж е и в библиотеке общества "Финляндия — СССР".
Печататься начала с 1920 г. Ее стихи и проза появляются как в русской
эмигрантской периодике, так и в финских и шведских журналах и га­
зетах. В 1927 г. вышла ее книга сказок (на финском языке). Эти же
сказки были изданы в 1931 г. в Белграде в двух книгах. Булич — автор
поэтических сборников: "М аятник" (Гельсингфорс. 1934), "Пленный
ветер" (Таллинн, 1938), "Бурелом" (Хельсинки, 1947) и "Ветви" (Париж,
1954). Стихи Булич вошли в антологии "Я ко рь", "На Западе", "Муза
диаспоры".
БУНИН Иван Алексеевич (22 октября 1870, Воронеж — 8 ноября 1953.
Париж). Впервые выступил в печати в 1887 г. — со стихотворением "Над
могилой Надсона". Первая книга И. Бунина — "Стихотворения 1887— 1891"
(1891). Затем последовали книги стихов "Под открытым небом" (1898),"Ли­
стопад" (1901), "Новые стихотворения" (1902), "Стихотворения" (1912). За
' Листопад" Бунину была присуждена Пушкинская премия. Стихи и прозу
Бунин нередко издавал вместе, под одной обложкой. Так было и с книгой,
вышедшей в 1900 г. в серии "Библиотека детского чтения",— "Стихи
и рассказы". Точно так же проза и стихи включены вместе в первое
собрание сочинений Бунина и в книгу "Рассказы и стихотворения
1907— 1910", а та кж е в некоторые книги, изданные в эмиграции. Бунин
эмигрировал в январе 1920 г. Живя во Франции, он оставался столь же
творчески активным, как и в годы жизни в России Бунин — первый
русский писатель, награжденный Нобелевской премией. Присуждена
была премия "за строгую художественность, с которой он продолжил
традицию русской классической прозы". За рубежом, став всемирно
известным писателем-прозаиком. Бунин написал сравнительно немного
стихотворений. Его первый зарубежный поэтический сборник — "Роза
Иерихона" (1924). В 1929 г. опубликована его книга "Избранные стихи",
включившая написанное Буниным как до, так и после отъезда.
Далеко не все написанные им стихотворения И. Бунин включал
в свои книги и в завещании подчеркнул, что он против посмертной
перепечатки его стихотворений, находимых в старой периодике:
"Умоляю разных литературных гробокопателей не искать и не
печатать моих стихов и рассказов, рассеянных по разным газетам
и журналам и никогда мною не введенных в издания моих книг:
я многое печатал только по той бедности, в которой часто бывал.
Насчет ж е того, что введено в издания моих книг, я делаю указания"
(Новый журнал. 1961. № 66).
БУРКИН Иван Афанасьевич. Поэт, скульптор, профессор-славист.
род. в Пензе 5 февраля 1919 г На Запад попал в годы второй мировой
войны_. С 1951 по 1954 г. учился в Колумбийском университете
(Нью-Йорк). Преподавал в Сиракузском университете и в Сан-ФранЦисском колледже русскую литературу и язык. Живет в Редвуд Сити,
Калифорния. Стихи начал публиковать в 1938 г. Печатался в "Опытах".
Гранях", "М остах", “ Перекрестках". "Встречах” , "Современнике”
и Др. Его стихотворения вошли в антологии "М уза диаспоры". "Со­
дружество", "Берега". И. Буркин — автор поэтических сборников
Только ты" (1947), "Рукой небрежной" (1972), "Путешествие из черно­
Заказ № 345

609

го в белое" (1972), "Заведую словами" (1978), "13-й подвиг" (1978),
"Голубое с голубым" (1980), "Луна над Сан-Франциско" (1992).
БУШМАН Ирина Николаевна (урожд. Сидорова-Евсеева, род.
в 1921 г. в Царском Селе) — поэт, прозаик, литературовед, критик,
переводчица на немецкий язык. На Западе — с сороковых годов.
Жила в Берлине, в Кобурге, затем — по настоящее время — в Мюн­
хене. Печаталась в "Новом русском слове", "Новом журнале", "Свобо­
д е ", "Литературном современнике", "Голосе зарубежья", "Мостах*’,
’’Современнике", "Вестнике Института по изучению СССР", в аль­
манахе "Встречи". В 1964 г. вышла ее книга "Поэтическое искусство
Мандельштама"; в том же году — ее перевод на немецкий повести Ф.
Абрамова "Вокруг да окол о” . Стихотворения И.Бушман вошли в ан­
тологии "На Западе", "М уза диаспоры", "С одружество", "Б ерега” .
ВАДИМОВ Евгений (наст, имя и фам. — Юрий Ипполитович Ли­
совский. 1879 — 1944, Варшава). Детство прошло в Муроме. Окончил
кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище. Участник
первой мировой войны, в 1916 г. он был отправлен в Париж, а оттуда
на французский фронт. После революции остался на Западе. В 1920 г.
совершил морское путешествие в Сингапур и Бомбей. Вернулся в Ев­
ропу, жил скитальцем, "не имевшим даж е постоянного крова, приста­
нища", ка к писал составителю настоящей антологии хорошо знавший
поэта Е. Сеницкий (сын поэтессы Волынцевой). Жил в Югославии
и в Польше. В 1930 г. переехал в Париж, работал ночным сторожем.
В начале тридцатых годов оказался на Волыни. Здесь встречался с А.
Кондратьевым, посещал кр уж о к Л. Сеницкой (Волынцевой) в Ровно.
"Был общительным человеком с кроткой и умиротворенной душой. Его
скудные литературные заработки не портили ему настроения и его
теплого отношения к людям. Любил такж е наше общество - - тогда
очень еще молодых людей. Сыпал экспромтами... Евг. Вадимов часто
появлялся у нас на неделю-другую. По ночам писал, по субботам
участвовал в литературных вечерах, устраиваемых Л. Сеницкой. а за­
тем незаметно исчезал... Во время войны связь с ним прервалась.
И только после ее окончания я случайно узнал, что сразу же после
занятия города Лодзи, где Евг. Вадимов обрел очередной временный
приют в местном "Русском доме", он был арестован специальными
частями, вылавливавшими всяких "врагов народа". С тех пор он как
в воду канул". (Из письма Е. Сеницкого к В. Крейду.)
Евг. Вадимов начал печататься в 1910 г. В эмиграции его стихи
публиковались большей частью в местных эмигрантских изданиях
— "Славяне и Восток", "Наше время” , "М е ч ", "Воскресное чтение” ,
"Русское слово". Печатался такж е в парижском "Часовом” и в газете
"Россия и славянство". В 1929 г. выпустил в Белграде воспоминания
о своих днях в Николаевском кавалерийском училище — "Корнеты
и звери". Е. Вадимов — автор поэтических сборников: "К Единому"
(1929). "Где-то..." (1930), "Русская культура" и другие избранные стихо­
творения" (1937), "Свете тихий" (1938). Намерен был издать сборник
"Русская культура" вторым изданием, однако нам неизвестно, уДа‘
лось ли Е. Вадимову этот замысел осуществить.
ВЕГА Мария Николаевна (Ланг, Нижерадзе, княгиня. 1898, Петер­
бург — 1980, Ленинград) — поэтесса, прозаик. До революции жила
в Петербурге. Там же начала писать стихи. Эмигрировала во Францию.
Печаталась в ряде периодических изданий, в том числе в журнале
"Для Вас", в газете "За родину", но более всего в послевоенном

610

парижском журнале "Возрождение". Здесь были опубликованы ее
переводы Рильке, роман "Бронзовые часы" и продолжение этого
романа "Бродячий ангел". Три ее сборника вышли в Париже: "По­
лынь" (1933), "М аж ор в миноре" (1939), "Лилит" (1955). Отзывы на ее
книги писали С. Осокин, Е. Таубер. П. Пильский. В начале шестидеся­
тых годов вернулась в СССР. Жила в Ленинграде.
ВЕЙДЛЕ Владимир Васильевич (13 марта 1895, Петербург — 5 авгу­
ста 1979, Париж). Писал стихи в молодости, еще до эмиграции. Одно из
ранних стихотворений появилось в берлинском сборнике "Завтра"
(1923), в котором участвовали М. Кузмин и М. Лозинский. Учился
в Петербургском университете (окончил в 1916 г.). В 1921— 1924 гг.
преподавал в Петрограде историю искусства — в университете и в Ин­
ституте истории искусств. Летом 1924 г. Вейдле эмигрировал. Жил
в Париже. С 1932 г. — профессор Православного богословского
института по кафедре истории христианского искусства. К писанию
стихов он вернулся после сорокалетнего перерыва в 1965 г. Стихи
печатались в антологии "Содружество", в альманахе "Воздушные
пути", в "Новом журнале". Эссеист, историк искусства, теоретик стиха,
критик, ученый-медиевист, мыслитель-гуманист, он был человеком
ренессансного склада. "Другого такого у нас нет и не скоро будет",
— писал о нем Ю. Иваск. За свои французские книги он получил
звание "Кавалера ордена литературных заслуг". Его книги переведе­
ны на английский, испанский и немецкий языки. В последние годы
жизни Вейдле стал писать прозу — роман "Вдвоем без д р уга ", повесть
"Белое платье", рассказы. Единственный поэтический сборник Вейдле
вышел в 1979 г. Его поздние стихи — все об умирании, о любви,
о поэзии (напр., "Стихи о стихах" — умный и тонкий образец "опреде­
ления поэзии"). Стремление к простоте при огромной эрудиции, яркий
декор при нарочитой бедности средств, высокая культура вместе
с разговорной интонацией — особенности стихотворений Вейдле.
ВЕЛИЧКОВСКАЯ Тамара Антоновна (29 апреля 1908. Одесса
— 3 июня 1990, Франция) — поэтесса, прозаик, эссеист, переводчица.
Родители увезли ее за границу, когда будущей поэтессе было двенад­
цать лет. Семья поселилась в Сербии. В предвоенные годы Величковская переехала в Лион, а после войны поселилась в Париже, продолжа­
ла, как и раньше в Сербии, занятия живописью и музыкой. У нее
собирался литературный кр уж о к, который посещали Н. Ровская, А.
Величковский, С. Рафальский, К. Померанцев. В. Доброхотов Приходи­
ли и более известные поэты — Г. Иванов, И. Одоевцева. С. Маковский.
Стихи Величковская писала с детства, однако начала печататься
в возрасте около сорока лет. Лучшее в ее литературном наследии
— поэтические сборники "Белый посох" (1952) и "Цветок и камень"
(1981). Поэтесса предстает в своих стихах как восторженный созерца­
тель природы. Основной эмоциональный тон — нежность, умиление
и любование, ибо природа в понимании Величковской — щедрый Божий
подарок, рай на психологическом фоне затаенной горечи. Величковс­
кая останется в истории поэзии ка к певец "райской упыбки небесной
бирюзы" и острого восприятия явлений в мире простых радостей.
ВЕЛИЧКОВСКИЙ Анатопий Евгеньевич (14 декабря 1901, Варшава
— 2 января 1981, Париж). Отец был преподавателем в юнкерском
училище. Детство и юность прошли в Елизаветграде. В 16-летнем
возрасте пошел в Добровольческую армию. С 1920 г. жил в Польше,
служил управляющим большого имения. Переехал во Францию, рабо­

611

тал на металлургическом заводе в Канне и ночным шофером такси
в Лионе. Во время войны переселился в Париж. Печатать стихи начал
в 1947 г. В следующем году его стихотворения были включены в ан­
тологию "Эстафета". Его первый поэтический сборник — "Лицом
к лицу" (1952) — вышел в известном эмигрантском издательстве
"Рифма". Другие его поэтические сборники — "С бору по сосенке"
(1974), "О постороннем" (1979) и вышедший посмертно "Нерукотвор­
ный свет" (1981). Его творчеству близки поэты "париж ской ноты". Сам
Величковский говорил о своих книгах: "Клю ч к моим стихам — отчая­
ние. Оно и сделало меня поэтом. Отчаяние — потеря родины, гибель
старой России, гибель природы в наш технический век..." Юрий Иваск
подчеркивал ту же мысль: "Он чувствовал себя побежденным". Одна­
ко Величковский, продолжает Иваск, "находил в себе лирическую
силу петь не только о горестях, но и о радостях". В 1950 — 1970-е годы
стихи Величковского часто появлялись на страницах журналов ("Грани", "Возрождение", "Современник"), а та кж е в газетах "Русская
мысль" и "Новое русское слово” . Но чаще всего он печатался в "Но­
вом журнале” — в общей сложности в пятидесяти номерах. В его
прозе больше красок, чем в стихах. Рассказы его лаконичны, не без
чеховского влияния. Все в них выверено на звук, — это. конечно,
проза поэта. В 1972 г. отдельным изданием вышла его повесть "Бога­
ты й” , но рассказы отдельной книгой не издавались.
ВЕРЕЩАГИН Владимир Алексеевич (1888— после 1968). В Париже
в 1955 г. вышла его маленькая кн иж ка (24 коротких стихотворения)
"Стихи". Сын некогда популярного писателя А. Верещагина, племян­
ник знаменитого художника, он начал писать рано — еще в годы
учебы в Пажеском корпусе. Едва ли не первым слушателем юного
поэта был друг отца — историк искусства В. Стасов. В 1913 г. в суворинском издательстве "Новое время" вышла книга В. Верещагина
"Стихотворения". В годы гражданской войны он часто бывал в петер­
бургском доме литераторов, где встречался с А. Блоком и Н. Гумиле­
вым. Впрочем, в стихах В. Верещагина вряд ли обнаружим мы следы
эстетических веяний серебряного века. Осенью 1922 г. Верещагин
эмигрировал Жил в Париже, стал профессиональным певцом, высту­
пал со своим квартетом В пятидесятые годы несколько его стихотво­
рений появилось в парижском "Возрождении". Там же печатались его
воспоминания. Его превосходная мемуарная книга "Из далекого про­
шлого" была опубпикована. когда ее автору исполнилось восемьдесят
лет. Книга Верещагина "Стихи" (1955) — та кж е своего рода мемуар­
ная: это цикл изящных лирических миниатюр, в каждой из которых
слышен голос Мнемозины.
ВЕРТИНСКИЙ Александр Николаевич (наст. фам. Сколацкий; 21
марта 1889, Киев — 21 мая 1957, Ленинград). Начиналка к артист
в Киеве. В 1913 г. с опереточной труппой приехал в Москву. Значитель­
ной для него оказалась встреча с футуристами. "...Ходил по Кузнец­
кому с деревянной лож кой в петлице, с разрисованным лицом, "прези­
рал" все старое... искренне считая себя новатором", — писал Вертинс­
кий в воспоминаниях. В тот ж е период начал сочинять песенки ("Лило­
вый негр", "Маленький креопьчик", "М инуточка” ). В 1914 г. доброво­
льно пошел на фронт братом милосердия. После ранения вернулся
в Москву. Переехал в Петроград, где на сцене "Павильон Д©
Пари” начался пут*ь Вертинского — прославленного эстрадного певца.
В 1920 г. эмигрировал в Константинополь. Переезжает в Бессарабию,
затем в Польшу и. наконец, в 1924 г. — во Францию. "Моя Франция

612

— это один Париж, но зато один Париж — это вся Франция! — так
могу сказать я, проживший в этой прекрасной стране почти десять
пет" (Верт инский А. Записки русского Пьеро. Нью-Йорк, 1980). В ок­
тябре 1934 г отправился за океан. Пел в Нью-Йорке, Сан-Франциско,
затем поселился в Голливуде. В песенном наследии Вертинского не во
всех случаях и далеко не сразу можно отличить его собственные
слова от заимствованных, оригинальные тексты от переделок. Он
сочинял музыку на слова И. Анненского. Г. Иванова, А. Ахматовой, Н.
Гумилева, С. Есенина. Н. Тэффи, В. Кривича, В. Инбер, Ф. Сологуба. И.
Северянина, А. Блока, Н. Агнивцева, Н. Груш ко и нескольких малоиз­
вестных поэтов (Н. Новикова, Ю. Зубовского, К. Подревского и др.).
Последний зарубежный период в жизни кумира эмигрантской эстрады
прошел в Китае. В 1943 г. Вертинский вернулся в СССР.
ВИЗИ Мария (Туркова Мария Генриковна; 17 января 1904.
Нью-Йорк — 18 октября 1994, Сан-Франциско). Училась в Петрограде.
В 1918 г. уехала из России. Жила в Харбине, затем в США. где
и получила высшее образование. Работала в Калифорнийском универ­
ситете. Первый ее сборник — "Стихотворения" — вышел в Харбине
в 1929 г.; второй — в 1936 г. в Шанхае ("Стихотворения II"). Третья
книга стихов — "Голубая трава" — отпечатана в 1973 г.
в Сан-Франциско. Ее стихи вошли в антологию "Содружество" и печа­
тались в "Современнике” , "Возрождении", в альманахах "Перекрест­
ки" и "Встречи". Писала стихи на русском и английском языках.
Юстина Крузенштерн-Петерец рассказала о поэтессе в своих вос­
поминаниях "Чураевский питомник": "Стороной, мимо Чураевки, про­
шла Мария Визи, тоненькая Муся, американка по отцу, русская по
матери. С чураевцами у нее было личное знакомство, со многими из
них она училась. Семья Муси была известной в городе, отца ее,
редактора-издателя единственной в городе американской газеты, зна­
ли все. Муся, если бы хотела, легко могла бы поднять вокруг себя
шумиху, но она не стремилась ни печататься, ни выступать, "прята­
лась", и лишь немногим было дано оценить ее певучую чистую лирику.
Наконец ее уговорили выпустить книж ечку стихов. Книж ка вышла
в Харбине и быстро была раскуплена. Вторую поэтесса издала уж е
в Шанхае, и теперь это тож е библиографическая редкость. Потом
долгое молчание, и лишь в 1966 г. стихи Марии Визи появляются
в сборнике "Содружество" (Возрождение. 1968. № 204).
ВОЛИН Михаил Николаевич (наст. фам. Володченко). Родился
в Китае. Жил в Харбине и в Шанхае. Участвовал в кр уж ке "Молодая
Чураевка". Участник и издатель коллективного сборника харбинских
поэтов "Излучины" (1935). После установления коммунистического
режима в Китае уехал в Австралию. Начиная с шестидесятых годов
печатался в русских периодических изданиях Западной Европы и Аме­
рики ("Грани", "Возрождение", "Новое русское слово", "Новый жур­
нал", "Современник", "П ерекрестки"). В журналах печатались такж е
и его рассказы. Автор не менее десяти книг по восточной философии.
ВОЛКОВ Борис Николаевич (1894. Екатеринослав — 1953. Кали­
форния). Учился в Московском университете. Участвовал в первой
мировой войне. Георгиевский кавалер. Участник Белого движения.
Уехал из России через монгольскую границу в 1919 г. Скитался по
странам Востока. Побывал в Монголии, в Иране, в арабских странах.
Жил в Японии и в Китае. Переехал в Калифорнию. Работал портовым
грузчиком в Сан-Франциско. Печататься за рубежом начал с 1921 г.

613

Первая известная нам публикация его стихотворений — в сан-францисском альманахе "Дымный след" (1925). В 1929— 1930 гг. печатался
в пражском журнале "Вольная Сибирь", в "Калифорнийском сбор­
нике" (1934), чикагском журнале "М осква". В том ж е году вышла
в сеет единственная книга стихов Б. Волкова "В пыли чужих дорог” .
В дальнейшем находим его стихи в калифорнийском сборнике литера­
туры и искусства "Земля Колумба", в шанхайском сборнике "Врата",
в парижских "Русских записках", в сан-францисском коллективном
сборнике "У Золотых Ворот" и в журнале "Возрож дение". В поэзии
Б. Волкова сказалось влияние Н. Гумилева. Умер Б. Волков в Кали­
форнии от травм, полученных в автомобильной аварии.
ВОЛКОВА Мария Вячеславовна (по м уж у Энгельберегер; 1902,
Усть-Каменогорск — 1983, Германия). Детство и юность прошли, ка к М.
Волкова писала в автобиографии, "у подножия Тянь-Шаня". Некото­
рое время жила в Петербурге, потом в Сибири и оттуда эмигрировала
в Китай. "Жить пришлось все время на отшибе, в глухих уголках,
в условиях, не благоприятствующих литературной работе" (автобиог­
рафическая заметка в антологии "Содружество"). В 1936 г. вышел
в Харбине ее сборник "Песни Родине". Автор предисловия к этой книге
П. Н. Краснов писал о поэтессе: “ ...дочь сибирского казака и уральской
казачки... Страшный, неистово лютый, подлинно ледяной поход через
всю Сибирь... до Байкала. В нем — ужасная смерть горячо любимого
отца, героя колчаковского похода... потеря дочери-первенца. А потом
— изгнание, чужбина, бедность, сознание своей неприкаянности".
Тема казачества — основная и во втором сборнике М. Волковой
"Стихи" (Париж. 1944). После войны печаталась в "Русской мысли",
а начиная с 1955 г. ее стихи изредка появлялись в эмигрантских
журналах ("В озрож дение", "Современник", "Новый ж урнал").
ВОЛЫНЦЕВА Лидия Эразмовна (в замужестве Сеницкая; ? — 1973,
Нью-Йорк). Знавший Волынцеву лично ее земляк по Ровно профессор
И. С Михальченко писал в "Краткой биограф ии” : "...родилась в семье,
в которой интерес к литературе был традицией, относящейся к полови­
не XVIII столетия. Один из предков поэтессы, профессор Московского
университета, ценился ка к переводчик Горация и античной поэзии,
а отец печатал шутливо-нравоучительные басни в русской прессе юга
России". Училась в житомирской Мариинской гимназии. После рево­
люции жила в отошедшем к Польше городе Ровно. Ее рассказы, пьесы,
стихи появлялись в русской печати в Польше (“ Наше время", "Русский
голос” , "Звено” , "М еч", "Воскресное чтение” и др.). Стихи Сеницкой
вошли в "Сборник русских поэтов в Польше" (1930) и печатались такж е
в "Журнале Содружества" (1936 и 1937). Дом Сеницких в Ровно стал
местом встреч русских эмигрантских поэтов. Сюда часто приходил
Александр Кондратьев, бывали Евгений Вадимов. Константин Оленин,
Иван Кулиш и др. В 1939 г. Л. Волынцева переселилась в Варшаву.
Большая часть ее архива сгорела в 1944 г. во время варшавского
восстания. После войны поэтесса много переводила с французского
и с польского (Верлена. Леконта де Лилля, Асныка. Конопницкую,
Стаффа и др.). Ее переводы печатались, в частности, в "Русском
голосе" в Лодзи. В 1964 г. переехала в США. Здесь стала подписывать­
ся псевдонимом Волынская. Печаталась в "Православной Руси", "Ио­
вом журнале", "Наших вестях". В 1975 г. вышел единственный сборник
ее стихов — "Ледяные узоры" на который появились несколько
отзывов: В. Завалишина в "И. в jm русском слове", Ю. Крузенш­
терн-Петерец в "Русской ж изни” и др.

614

ВОРОБЬЕВ Николай Николаевич (наст. фам. Богаевский; 21 нояб­
ря 1908, Петербург — 3 июля 1989, Калифорния). Поэт, художник.
Родился в казачьей семье. Учился в кадетском корпусе. Эмигрировал
с родителями в Египет. Жил в Турции, Югославии, Германии. В 1950 г.
эмигрировал в США. На протяжении многих лет преподавал русский
язык в Военном институте иностранных язы ков (Монтерей, Капифорния). Много писал на казачьи темы. Печатался в казачьем журнале
"Родимый край” (Париж). В 1965 г. отдельным изданием вышла его
"сказ-поэма донской вольности” "Кондратий Булавин"; в 1969 г.
— сборник "Стихи о разном" и в 1972 г. — его последняя книга "О
человечках с другой планеты” , включившая поэмы, стихотворения
и переводы из Эмили Дикинсон.
ГАЛЬСКОЙ Владимир Львович (15 марта 1908, Мценский уезд
Орловской губернии — 12 июня 1961, Касабланка). В 12-летнем воз­
расте эвакуировался из Крыма вместе с родителями в Константино­
поль. Вскоре семья переехала в Югославию, где В. Гальской окончил
школу и высшее учебное заведение с дипломом архитектора. Печа­
таться начал, живя в Белграде. Одна из первых, если не самая первая
его публикация — в белградском сборнике "Литературная среда".
Жил в Бельгии, во Франции, в Германии. В 1947 г. участвовал в первом
послевоенном коллективном сборнике русских поэтов за рубежом
"Стихи" (Мюнхен. 1947). Печатался в журналах "Грани" и "В озрожде­
ние".
ГАНСКИЙ Леонид Иосифович (1905— ?) родился в Лодзи. Ш коль­
ные годы прошли в Киеве. Учился в классической гимназии. Около
1924 г. переехап в Ленинград. В 1926 г. смог уехать во Францию Жил
в Париже, изредка печатал стихи (еще реж е прозу) в "Числах",
"Современных записках", "Встречах", "Сборниках Союза молодых,
поэтов", в газете "Возрождение" и в "Ж урнале Содружества". Его
стихи вошли в антологию "Я корь" (1936) и в вашингтонское "Со­
дружество” (1966). Вышло два сборника его стихотворений: "На весу"
(отпечатано в парижской типографии Березняка 31 мая 1962 г.) и кни­
га "Слова" (в той же типографии 15 октября 1965 г.).
ГАРДНЕР Вадим Данилович (30 мая 1880, М арко-Вилле под Выбор­
гом — 20 мая 1956, Хельсинки). Отец поэта — Дэниэл Томас Гарднер,
инженер. Мать, Екатерина Ивановна Дыхова, писательница, феми­
нистка. уехала в 1870-е годы в США, чтобы получить медицинское
образование, и там вышла замуж за инженера Дэниэпа Томаса Гард­
нера. Учился на юридическом факультете Петербургского университе­
та. откуда был исключен за участие в студенческих волнениях 1905 г.
После короткого тюремного заключения поступил в Дерптский универ­
ситет. Во время первой мировой войны был командирован в Англию.
В апрепе 1919 г. на одном пароходе с Н. Гумилевым вернулся из
Англии в Мурманск и затем добрался до Петрограда. В 1921 г. бежал
в Финляндию, жил на Карельском перешейке. В конце тридцатых
годов переехап в столицу Финляндии. Умер основательно забытый как
в России, так и в эмиграции. При жизни В. Гарднера вышло три книги
его стихов: "Стихотворения. Сборник 1” (1908), "От жизни к ж изни”
(1912) и "Под далекими звездами", изданная в Париже в 1929 г., но
содержащая стихи, написанные до эмиграции. Живя в Финляндии.
г арднер продолжал писать, однако печатайся редко. Через десятиле­
тия поспе смерти несколько его стихотворений появилось в эмигрантс­
кой печати, а в 1990 г. в Хельсинки вышла книга избранной лирики

615

В. Гарднера — "У Финского залива'* (составители Темира Пахмусс
и Бен Хеллман), включающая стихотворения из трех сборников поэта
и из его архива.
ГЕРШЕЛЬМАН Карл Карлович (1899— 21 августа 1951) — поэт,
художник, эссеист. Родился в Севастополе в семье военного врача.
В 1916 г. окончил кадетский корпус и был принят в Михайловское
артиллерийское училище в Петрограде. Участник первой мировой
и гражданской войн. После поражения армии Врангеля Гершельман
эмигрировал в Турцию Оттуда после годичного пребывания в Гал­
липоли переехал в Эстонию Участвовал вместе с Новосадовым, Иеаском, Иртелем, Базилевской в таллиннском Цехе поэтов. Служил
в эстонском министерстве земледелия чертежником. В 1940 г. бежал
из оккупированной Эстонии в Польшу и затем в Германию. Своего
поэтического сборника Гершельман не издал. Его стихи печатались
в "Нови", в "Журнале Содружества*' и вошли в антологию ’’Якорь",
а посмертно были опубликованы в "Новом ж урнале", "Гранях", ан­
тологии "На Западе", в сборнике ’’Чтец-декламатор" (1962).
ГЕССЕН Евгений Сергеевич (1910 — пропал без вести в Германии
во время войны). Сын Сергея Иосифовича Гессена (1887— 1951) и внук
Иосифа Владимировича Гессена (1866— 1943), издателя "Архива
русской революции" (Берлин, 1921— 1937). Эмигрировал в Берлин,
затем переехал в Прагу. Входил вместе с В. Лебедевым, А. Головиной,
Э. Чегринцевой. Т. Ратгауз, В. Мансветовым и В. Морковиным в пражс­
кий кр уж о к "Скит поэтов". Был истовым поклонником творчества Вяч.
Иванова. Печатался в таллиннской "Нови" (1934), в "Журнале Со­
дружества" (1936, 1937), в ’’Современных записках" (1936) и в сбор­
никах "С кит", издававшихся пражским кр уж ко м Во время войны его
стихи были напечатаны в нью-йоркском сборнике русской зарубежной
литературы "К о вч е г", в антологии "На Западе” (1953).
ГИНГЕР Александр Самсонович (1897— 28 августа 1965). Приехал
в Париж около 1921 г. Весной 1922 г. вошел вместе с Б. Поплавским,
Б. Божневым, С. Шаршуном и В. Парнахом в организованную Д. Кнутом
’’Палату поэтов". В том же году вышел его первый поэтический
сборник — "Свора верных". С 1925 г участвовал в возникшем в Пари­
же "Союзе молодых поэтов и писателей" и тогда же опубликовал свой
второй сборник — "Преданность". В 1926 г. женился на поэтессе Анне
Присмановой. Печатался в ’’ Воле России", "Благонамеренном", "Зве­
не", "Современных записках” , в альманахе "К р у г" и др. Перед нача­
лом войны издал свой третий сборник стихотворений — "Жалоба
и торжество". Во время войны оставался в Париже. "Его приходили
арестовывать четыре раза. — вспоминал Г. Газданов. — и кажды й раз
совершенно случайно его не было дома". В послевоенные годы он
очень редко появлялся в литературных кругах. По словам Ю. Терапиа­
но, он "сознательно отошел в сторону, чтобы уступить дорогу Присма­
новой. Так или иначе, Гингер сам себя временно обрек на неудачу. Но
если говорить о способности сохранять всегда "лица необщее выраже­
ние". то путь Гингера все ж е оказался интереснее многих удач". Его
четвертая книга стихов — "Весть" — вышла через восемнадцать лет
после издания предыдущего сборника. Перед смертью Гингер издал
еще один сборник — "Сердце", включивший 33 стихотворения — все
лучшее, на его взгляд, что им было написано. Умер он от мучительной
и долгой болезни и завещал похоронить себя по буддийскому обряду-

616

ГИППИУС Зинаида Николаевна (20 ноября 1869, г. Белев Тульской
губ. — 9 сентября 1945, Париж). В 1919 г. вместе с мужем, Д. М ереж­
ковским, перешла польскую границу. Около десяти месяцев жила
в Польше. Основала здесь газету "Свобода" и выпустила под псев­
донимом Антон Кирша свой сборник стихотворений "Походные песни".
С 1920 г. постоянно жила в Париже. Публицистика, критические статьи
и воспоминания 3. Гиппиус печатались во многих зарубежных повре­
менных изданиях, особенно часто в "Современных записках". В 1925 г.
изданы ее воспоминания "Живые лица", одна из первых мемуар­
но-литературных книг в эмиграции. Вместе с М ережковским основала
общество "Зеленая лампа" — едва ли не самый известный в зарубе­
жье кр уж о к интеллигенции, своеобразный "инкубатор идей". Столь
же широкой известностью пользовались и воскресные собрания в ква­
ртире М ережковских, представлявшие собой ка к бы ядро общества
"Зеленая лампа". Подлинным событием для эмигрантской литературы
стал ее сборник стихотворений "Сияния" (1939). В годы войны она
писала книгу "Дмитрий М ереж ковский", которая осталась неокончен­
ной и была опубликована в 1951 г.
ГЛИНКА Глеб Александрович (1903, М осква — 1989, Монпелье,
штат Вермонт, США). Окончил Высший литературно-художественный
институт им. В. Я. Брюсова. Впервые выступил в печати в 1925 г. Входил
в группу "Перевал". Печатался в "Красной нови". "Новом мире",
"Молодой гвардии", "Наших достижениях" и др. В 1920 — 1930-е гг.
вышло несколько его книг (стихи для детей, рассказы, повести, очер­
ки). Преподавал в М осковском университете и в Литературном институ­
те. В начале войны пошел добровольцем на фронт. Был ранен и взят
в плен. После войны жил в Париже, затем переехал в США В 1954 г.
вышла прокомментированная им антология "На перевапе". Много
печатался в нью-йоркском "Новом журнале". Живя в США, выпустил
два сборника стихотворений — "В тени" (1968) и "Было завтра" (1972).
ГОЛЕНИЩЕВ-КУТУЗОВ Илья Николаевич (25 апреля 1904, с. Наталино Саратовской губ. — 26 апрепя 1969, Москва) — поэт, филолог,
специалист по романской филологии, компаративист, писавший о сре­
дневековье и Возрождении. Эмигрировал с семьей в Югославию
в 1920 г. В 1933 г. защитил в Париже докторскую диссертацию. В мае
1934 г. был избран приват-доцентом Белградского и Загребского
университетов. Читал лекции по старсфранцузскому язы ку и литерату­
ре. Преподавай та кж е в белградской гимназии. Единственный поэти­
ческий сборник, изданный за рубежом,— "Память" (Париж, 1935).
Печатался в "Вопе России" (1928), "Сборниках Союза молодых по­
этов” (1929, 1939), "П ерекрестках" (1930), "Литературной среде" (Белг­
рад, 1935), "Журнале Содружества" (1935— 1938), в "Русских записках"
(1938), "Современных записках" (1929, 1930, 1932, 1933, 1935, 1937), его
стихи вошпи в антологию "Я корь" (1936). Во время войны участвовал
во французском Сопротивпении. После войны принял советское гр а ж ­
данство. В 1953 г. отправился в Москву. Живя в СССР, опубликовал
ряд книг: "Итальянское возрождение и славянские литературы
X V — XVI веков", "Славянские литературы" (вышла посмертно в 1973),
Жизнь Данте" и др.
ГОЛОВИНА Алла Сергеевна (урожд. баронесса Штейгер, сестра
поэта Анатолия Штейгера; 15 июля 1909, Николаевка, Киевской губ.
— 2 июля 1987, Брюссель). Отец — предводитель дворянства и член
Государственной Думы. В годы революции семья лереехапа в Одессу.

617

а в 1920 г. — в Константинополь. Оттуда А. Головина попала в Чехос­
ловакию. Вместе со своим братом училась в русской гимназии в Мо­
равской Тршебове. Здесь начала писать стихи и познакомилась с
М. Цветаевой. Переписка с Цветаевой продолжалась до 1939 г. Окон­
чив гимназию, училась в Пражском университете. В 1929 г. вышла
замуж за скульптора Александра Головина. Печататься начала в 1931
г. в "Воле России". Участвовала в "Ските поэтов" и печаталась
в коллективных сборниках, издаваемых этим кр уж ком . В серии книг
"С кита” вышел ее первый сборник стихов — "Лебединая карусель".
В тридцатые годы переехала в Париж. Печаталась в парижских жур­
налах "Современные записки", "Русские записки", в альманахе
"К р у г" и др. В начале войны переехала в Швейцарию. В 1955 г. вышла
замуж за бельгийца и с того времени жила в Бельгии. Изредка
печаталась в эмигрантских изданиях ("Грани", "Новый журнал").
В нью-йоркских "Опытах” были помещены главы из ее романа "Загрж евский". Второй сборник А. Головиной — "Городской ангел"
вышел в Брюсселе в 1989 г.; еще один — в 1990 г. — "Ночные птицы".
ГОЛОХВАСТОВ Георгий Владимирович (1882, Ревель — 15 июня
1963, Нью-Йорк). Подробности его биографии до эмиграции неизвест­
ны. Известно лишь, что служил в армии. Приехал в Америку в 1920 г.
В 1925 г. вместе с Д. Магулой, Е. Христиани и В. Ильяшенко издал
большой коллективный сборник "Из Ам ерики"; в нем около шестиде­
сяти стихотворений Голохвастова. В 1931 г. вышел том его "Полусонетов” , включивший триста семистиший. Первым из эмигрантских поэтов
к этой форме полусонета пришел В. Ильяшенко. Голохвастов, испыта­
вший влияние Ронсара, Парни, Бодлера "и ясность пуш кинского да­
ра", довел этот не утвердившийся в русской поэзии тип стихотворения
до степени формального совершенства. В 1936 г. вышла в Нью-Йорке
поэма Голохвастова, посвященная В. Ильяшенко, "Гибель Атлантиды”
(8 или 9 тысяч стихов). Как и "Полусонеты". была издана тиражом 300
экз. В тридцатые годы Голохвастов печатался в нью-йоркской русской
газете "Р. С. Т." (рцы слово твердо). Жил он в Лоукэст-Вэли, на
Лонг-Айленде, неподалеку от Нью-Йорка. В 1944 г. его приятель
и сотрудник по "Р. С. Т." Б. А. Завалишин издал маленькую книж ку
Голохвастова "Четыре стихотворения", в которой напечатан также
перевод знаменитого "Ворона" Эдгара По. В том же году вышел
сборник стихотворений Голохвастова "Ж изнь и сны". Многие его
произведения остались неизданными, в том числе поэма "Лицо На­
рцисса", состоящая из 80 сонетов. Голохвастов был участником Круж­
ка русских поэтов в Америке и изданного кр уж ко м коллективного
сборника "Четырнадцать".
ГОМОЛИЦКИЙ Лев Николаевич (27 августа 1903, Петербург
— 1988, Варшава). Поэт, прозаик, литературовед. В "Сборнике русских
поэтов в Польше" (Львиград, 1930) он писал о себе: "Я был еще
мальчиком, когда началась революция и мой отец внезапно лишился
имущества, почестей и привилегий. Но я бессознательно почувствовал
не огорчение утраты, а освобождение от тяготевших уж е и надо мною
суда и ненависти тех, кто в прежнем мире не были господами положе­
ния. С этих пор никакие лишения нищеты и страдания грубого труд3
и унижения уж е не пугали меня, очищающим искуплением за всю
среду, в которой прошло мое детство. Став ж е свободным, я ощутил
себя господином своей жизни, и тогда впервые проснулось сознание,
что есть настоящая, разумная и вечная жизнь, не вмещающаяся
в рамки моего существования. И пришла первая огромная и потряса­

618

ющая любовь — п. ч. моею первою любовью был — Бог. Она дала мне
твердость, оградившую чистоту от чужой злой воли и своих недоду­
манных поступков, и определила направление всей моей последу­
ющей жизни. Это та часть меня, которая м. 6. интересна каждому
и потому является единственною настоящею биографией. Все же
остальное есть только бесконечная вариация человеческой трагико­
медии".
В юности Л: Гомолицкий жил на Волыни. Печатался с 1921 г.
В 1931 г. переехал в Варшаву. С 1945 г. — в Лодзи. До начала войны
издал девять поэтических книг, в том числе поэму "Варш ава", переве­
денную на польский. Эту поэму ценил Ю. Тувим, а Г. Адамович писал
о ней, что она утомляет "дубоватым пафосом**. В послевоенное время
писал по-польски; издал несколько сборников стихотворений и 15 книг
прозы. Многое из написанного им в прозе вошло в трехтомное собра­
ние его произведений, изданное в 1976— 1978 гг. в Лодзи. Как литера­
туровед, концентрировался на изучении творчества А. Мицкевича и
А. С. Пушкина и опубликовал несколько своих литературоведческих
книг.
ГОРЛИН Михаил Генрихович (11 июня 1909. Петербург — 1944,
концлагерь в Германии). Эмигрировал с родителями в 1919 г. Жил
с семьей в Вильно и в Лондоне, а с 1922 г. в Берлине. Учился
в Берлинском университете по специальности славянская филология.
В 1933 г. защитил диссертацию на тему о русском и немецком роман­
тизме ("Н. Гоголь и Э. Т. А. Гофман"). Участвовал в сборниках русских
берлинских поэтов: "Новоселье" (1931 г. — вместе с Джанумовым,
Белоцветовым, Р. Блох, Н. Бродской. В. Пиотровским. С. Прегель,
Е Раичем и др.), "Роща” (1932) и "Невод" (1933). С 1933 г. вместе
с женой, поэтессой Р. Блох, жил в Париже. Работал в парижском
Славянском институте. В 1936 г. в Берлине вышла в свет его книга
стихов "Путешествия". Опубликовал ряд литературоведческих статей
на французском, немецком, английском и русском языках. В мае 1941
г был арестован нацистами и отправлен в концлагерь в Германию.
Посмертно (1959) была издана книга "Избранные стихотворения", куда
вошли стихи М. Горлина и Р. Блох, а двумя годами ранее вышел
в Париже том, в котором собраны их литературоведческие статьи.
ГОРЯНСКИЙ Валентин Иванович (наст. фам. Сулима-Грудзинский,
1887, Петербург — 26 марта 1949. Париж). Стихи писал с шести лет.
Печататься начал в 13-летнем возрасте. Учился во Второй петербургс­
кой гимназии. Ранние его стихи появились на страницах "Русского
паломника" и "Н ивы ". На юного поэта обратил внимание меце­
нат-богач Смирнов, взявший вскоре его под свое покровительство.
Вскоре, впрочем, Горянский от этого покровительства отказался, как
и от помощи отца, художника-батаписта князя Сулима-Грудзинского.
В 1905 г. В. Горянский стал сотрудником газеты "Слово". В 1913 г.
начал печататься в "Сатириконе". Работал та кж е в суворинской газе­
те "Новь" (Москва). В 1915 г. вышла книга В. Горянского "Крылом по
земле"; в 1916 г. — сатирический сборник "М ои дураки". В 1918 г.
Уехал в Одессу и в 1920-м эвакуировался в Константинополь. С 1922 по
1926 г. жил в Хорватии, с 1926 г. — в Париже. Работал в редакции
газеты "Возрождение" (Париж). Позднее — потеря зрения, которое
Удалось восстановить через восемь лет полной слепоты. "К а ко е это
было чудо, когда я снова прозрел! — читаем в его предсмертной
автобиографической записке. — И ка к теперь я влюбился в линии
и краски и стал ни с того ни с сего — рисовать!" Главное произведение

619

в наследстве В. Горянского — роман в стихах "Парфандр и Глафира” .
Книга была издана посмертно в Париже в 1958 г.
ГРОНСКИЙ Николай Павлович (24 июля 1909, Териоки — 21 ноября
1934, Париж). Родился в семье приват-доцента Петербургского универ­
ситета П. П. Гронского, специалиста в области государственного пра­
ва. Детство прошло в Петербурге. Каждое лето семья выезжала
в Тверскую губернию.
Так,вспоминай, колоколами
Лесных часовень — Китеж грянь! —
Потопленных: я тверитянин.
От твердой кости тверитян.
Отец поэта был членом Государственной Думы от Тверской губер­
нии. Н. Гронский приехал с родителями во Францию в 1920 г. В Париже
поступил в русскую школу, по окончании которой — на юридический
факультет Парижского университета. В 1932 г. получил диплом бака­
лавра. В 1933 г. был принят в Брюссельский университет на факультет
философии и литературы. Один из наиболее часто встречающихся
мотивов в поэзии Гронского — Альпы, куда он в последние годы
жизни уезжал каж дое лето. Отсюда такие названия его стихотворе­
ний. ка к "Муза горных стран" и "Мадонна скал ". Впервые стихи Н.
Гронского появились в печати в 1934 г., незадолго до его внезапной
гибели (был сбит проходящим поездом метро): три стихотворения
были изданы отдельной брошюрой в Каунасе. Посмертно вышла в па­
рижском издательстве "Парабола" большая его книга "Стихи и по­
эмы", которую подготовил к печати он сам. Поэма "Белладонна" была
напечатана в "Последних новостях" (9 декабря 1934 г.) и через 33 года
перепечатана в нью-йоркском альманахе "Воздушные пути". Стихи
Гронского включены в антологию "На Западе" (1953).
ДЖАНУМОВ Юрий Александрович (1907, Москва — лето 1965.
Мюнхен). В 1919 г. вместе с матерью уехал из России. Гимназию
окончил в Берлине, жил в бедности, работал чернорабочим. Писать
стихи начал в гимназические годы. Вошел в литературный круж ок,
в котором участвовали жившие тогда в Берлине В. Ходасевич и В.
Набоков. Из русских берлинских поэтов в особенности сблизился с МГ орлиным, Р. Блох и В. Пиотровским. Около 1936 г. переехал из
Берлина в Ольденбург, там получил работу, которая впервые обес­
печивала ему материальный достаток. В 1944 г. попал в Дрезден.
Здесь пережил вошедший в историю воздушный налет, в котором
погибла невеста Ю. Джанумова. Из Дрездена перебрался в Чехос­
ловакию, где был арестован НКВД и просидел год в тюрьме. Неизвест­
ный советский лейтенант, которому Джанумов читал наизусть стихи
эмигрантских поэтов, устроил ему побег. Джанумов через Австрию
попал в Мюнхен и прожил там почти двадцать лет. Единственная книга
стихов вышпа посмертно в Мюнхене в 1966 г.
Печататься Джанумов начал, по-видимому, в 1931 г. (в берлинском
сборнике "Новоселье" и издававшемся в Берлине и Париже
"Ллойд-журнале"). Несколько стихотворений напечатано во втором
и третьем сборниках берлинских поэтов "Роща" (1932) и "Невод
(1933). В некоторых стихотворениях тридцатых годов видно влияние Н.
Гумилева, хотя Адамович считал, что в них сильнее чувствуется прису­
тствие Бодлера. Стихи Джанумова вошли в "Я корь", первую антоло­
гию зарубежной поэзии, изданную в 1936 г. под ред. Г. Адамовича и

620

М. Кантора. После войны в нью-йоркском "Новом журнале" было
напечатано два стихотворения Джанумова, одно из них — памяти
погибших друзей, поэтов М. Горлина и Р. Блох. В предисловии к "Сти­
хам" Джанумова Адамович писал: "Немного было в последние десяти­
летия стихов, где из неведомых далей так явственно веял бы холодок,
перед которым человек бессилен".
ДИКСОН Владимир (16 марта 1900 — 17 декабря 1929, Париж)
— поэт, прозаик. "Встреча с человеком, отмеченным светом, неизг­
ладима до последней минуты ж изни", — писал, вспоминая безвремен­
но ушедшего из жизни Диксона, А. Ремизов. Жизнь Диксона необычна
даже на фоне сплошь необыкновенных биографий поэтов-эмигрантов.
Его дед со стороны отца — канадец, бабушка — англичанка. Отец
поэта американец Уолтэр Фрэнк Диксон приехал в Россию в 1895 г.
и работал инженером-строителем в паровозном отделе Сормовских
заводов. В 1898 г. он женился на Людмиле Биджевской, дед которой
происходил из Польши. Диксон родился в Сормове Нижегородской
губернии, с детства говорил на трех языках. Рано начал писать стихи,
рано пробудилась в нем страсть к репигиозному поиску. В 1917 г. он
окончил Подольское реальное училище, а в июле того ж е года уехал
в США. Учился в Массачусетском технологическом институте, который
окончил в 1921 г.. и еще год — в Гарвардском университете. Служил
в американской армии простым солдатом и был переведен в штаб
генерала Першинга переводчиком, поскольку свободно впадеп четы­
рьмя языками. После окончания учебы работал в компании Зингер
и в 1923 г. был переведен на работу в той же компании в Париж. С тех
пор он жил во Франции. Умер он от эмболии после операции по поводу
аппендицита. В гроб ему положили сохранившиеся у кого-то лепестки
роз с надгробного венка Блоку и горсть русской земли.
Стихи Диксона исключительно религиозного характера. Писал он
и прозу — рассказы и сказки. Первый его поэтический сборник
— "Ступени" (Париж, 1924). Через три года был издан сборник "Ли­
стья". Посмертно, в 1930 г.. в издательстве "В о л ", основанном Диксо­
ном, вышла его книга "Стихи и проза" с предисловием А. Ремизова.
ДИМЕР Евгения Александровна. Родилась в 1925 г. в Киеве.
В автобиографической заметке для настоящего издания Е. Димер
пишет: и...с детства стала проявлять склонность к литературному
творчеству. Моим любимым поэтом был Михаил Лермонтов. Военные
Действия, оторвав меня в 1943 году от родины, занесли через Польшу
и Австрию в Италию, где я стала невольным свидетелем высадки
союзных войск на острове Зльба и активной партизанской деятель­
ности. Конец войны застал меня в Южном Тироле. Переехав в Герма­
нию, где моя мать была врачом в лагере для перемещенных лиц
(ди-пи), я поступила в 1945 году на экономический факультет Мюнстерского университета, который окончила в 1949 году, получив сте­
пень магистра. В 1951 году эмигрировала в Америку и поселилась
в штате Нью-Джерси Вначале работала продавщицей в пекарне,
ассистенткой мага и моделью причесок, а после окончания школы
лаборантов — в госпитапе. В настоящее время занимаюсь перевода­
ми..." Е. Димер много печатапась в эмигрантской периодике — в "Н о­
вом русском слове", "Русской жизни", "С овременнике", "Встречах",
"Новом журнале", "Родных далях", "М ире", "Литературном зарубе­
жье" и др. Писала рассказы, статьи, очерки. Ее стихотворения вошли
в ряд альманахов и в антологию поэзии второй эмиграции "Берега". Е.
Димер — автор книг “ Дальние пристани" (стихи) (1967), ИС девятого

621

вала" (стихи) (1977), "Молчаливая любовь" (рассказы) (1979), "Огляды­
ваясь назад" (воспоминания) (1987). Готовит к печати сборник стихо­
творений "Две судьбы".
ДИТЕРИХС ФОН-ДИТРИХШТЕЙН Владимир Давыдович (1890, Лужский уезд Петербургской губ. — ?). Его первая книга — "Стихотворе­
ния" — вышла в Одессе в 1912 г.; "Блеклый венец" — вторая книга
стихов — в 1914 г. В раннем творчестве заметно влияние звукописи
Бальмонта. Увлекался та кж е Сологубом и Блоком, но символистской
эстетике всегда оставался чужд. Ближе ему был А. Голенищев-Куту­
зов и И. Бунин, которым Фон-Дитрихштейн посвящал свои стихи.
Происходил из старинного дворянского рода, в генеалогическом дре­
ве которого есть крестоносцы. В выборе карьеры пошел по стопам
отца: учился в Петербургском кадетском корпусе, позднее в Никола­
евском кавалерийском училище, служил в лейб-гвардии конно-грена­
дерском полку. В 1916 г. был отправлен на фронт. В 1917 г. вышла его
книга стихов "Тихая свирель". Будучи монархистом, Февральскую
революцию пережил как личную трагедию. Последняя его вышедшая
в России книга — "Кавалерийские кочевья" — включает стихи, напи­
санные в 1916— 1917 гг. Во время гражданской войны находился на
юге (Одесса, Геленджик, Нальчик, Севастополь). Эмигрировал осенью
1920 г. Около года прожил в Константинополе, затем с декабря 1921 г.
поселился на севере Франции, где жил более двадцати лет. Годы
старости прошли в глуши, в бельгийской деревне, среди "чуж и х", по
его собственным словам,
В нашей, чужой нам деревне
Только природа близка.
Дни были залопнены незатейливыми житейскими заботами, про­
гулками в лесу, писанием стихов. Выезжал из деревни редко; в днев­
нике Веры Буниной он упоминается в записи от 18 июня 1946 г.:
"Дитерихс приезжал на полковой праздник.Такой ж е милый и немного
блаженный человек из ушедшего мира". На Западе он подготовил
поэтические сборники "На зыбких гранях" (Париж. 1922) и "Миражи"
(включающие стихи 1922— 1924 гг.). Последняя его книга "Собрание
стихов. 1912— 1964" вышла в Брюсселе в 1965 г. Она включает избран­
ные стихи из "Блеклого венца". "Тихой свирели", "Кавалерийских
кочевий” , из книг "На зыбких гранях", "М ираж и" и "Созвучность'1
(1925— 1964), которая отдельным изданием не выходила. В журналах
он печатался редко. Последняя журнальная публикация — в канадс­
ком "Современнике" в 1967 г.
ДРЯХЛОВ Валериан Федорович. Родился в Поволжье. В Париж
приехал в начале двадцатых годов. Ю. Иваск называл его "чудакова­
тым поэтом, провозгласившим: "Мне хочется сказать светлейшие сло­
ва". Вспоминая стихи Дряхлова в "Числах", В. Яновский писал: "С р е д и
поэтов "аутсайдеры" типа Дряхлова, может быть, переживут многих
зарубежных "генералов" от литературы". Дряхлое был участником
многочисленных литературных собраний на Монпарнасе. Вот одно из
впечатлений современника от этих разговоров с участием Дряхлова"Такого вдохновенного интереса к новой мысли, такого желаний
понять и простить "все" я уж е потом не встречал в жизни". Дряхл00
дружил с Б. Поплавским, встречался со многими парижскими поэтами,
увлекался эзотерическими учениями. На жизнь он себе з а р а б а т ы в а л
продажей шарфов и галстуков. Его стихи появлялись на страница

622

эмигрантской периодики на протяжении сорока с пишним пет (с конца
двадцатых до начала семидесятых). Он печатался в сборниках Союза
молодых писателей и поэтов, в "Журнале Содружества", в "Числах";
после войны его стихи были опубликованы в альманахе “ Орион",
в журнале "Возрождение". Его книга "П роблески" вышла в 1975 г.
Есть сведения, что первый свой сборник стихов он выпустил еще до
войны (разыскать его не удалось). Неизвестна судьба его второй
поэтической книги — "Царица", включившей стихи 1955— 1959 гг., так
же ка к и многочисленных его переводов из Гете. Альберта Штеффена
и Рудольфа Штейнера.
ДУКЕЛЬСКИЙ Владимир Александрович (10 октября 1903— 1968)
родился в Пскове; гимназию окончил в Киеве и там ж е поступил
в консерваторию. Эмигрировал в 1920 г. в Константинополь. Вместе
с Б. Поплавским основал Константинопольский Цех поэтов. В 1925 г.
его балет "Зефир и Флора" был поставлен С. Дягилевым Написал
еще три балета, оперу "Бары ш ня-крестьянка", множество музыкаль­
ных комедий и ревю, кантату "Конец Санкт-Петербурга"; писал сим­
фонии. камерную музыку, романсы. В американских журналах было
опубликовано более ста его статей о музыке и театре. В музыкальном
мире он был известен ка к Вернон Дюк. Свой жизненный путь Дукельский описал в книге, вышедшей на английском языке,— "Passport to
Paris". Другая его английская книга — "Listen Неге", сборник эссе
о музыке, была издана в Нью-Йорке в 1964 г.
Стихи писал с детства, однако первый сборник ("Послания")
вышел в свет, когда автору было 59 лет. Тогда же (1962 г.) издана
и вторая книга стихов "Страдания немолодого Вертера". В 1965 г.
а Калифорнии издан его сборник "Картинная галерея". Последняя
книга В. Дукельского ("Поездка куда-то") была опубликована в год
его смерти. Вместе со своими стихами Дукельский включал в поэти­
ческие сборники и переводы из английских и американских поэтов
— Эзры Паунда. Роберта Фроста, Карла Сандбурга, Дороти Паркер
и др.
В шуточном стихотворении, которым открывается его книга "К а р ­
тинная галерея", находим впопне серьезную самооценку:
Прелюд приветственный пропет.
Вот авторский автопортрет:
Я средь поэтов — композитор,
Средь композиторов — поэт.
ДУРАКОВ Алексей Петрович (1899— 1944). Своего сборника стихо­
творений не издал Жил в Белграде. Был одним из четырех белградс­
ких поэтов, входивших в парижский "П ерекресток" (вместе с Е. Та­
убер, К. Халафовым и И. Голенищевым-Кутузовым). Печатался в "В о­
ле России", "Сборниках стихов", издаваемых Союзом молодых поэтов
и писателей в Париже, в “ Литературной среде", в "Журнале Со­
дружества".
ЕВАНГУЛОВ Георгий Сергеевич (189?— 31 июня 1967, Гамбург)
— поэт и прозаик. Почти вся его эмигрантская жизнь прошла в Пари­
же, куда он приехап раньше, чем большинство других русских лоэтов-эмигрантов. Его поэтическая книга ("Второе сердце") вышла
в 1920 г. в Тифлисе; в следующем году — сборник "Белый духан"
(Париж, изд "Палаты поэтов"). Другие его книги — сборник стихов
Золотой пепел" (Париж. 1925) и роман в стихах "Необыкновенные

623

приключения Павла Павловича Пупкова в СССР и в эмиграции” (Па­
риж, 1946). В "Золотом пепле" слышатся отголоски интонаций Мая­
ковского. По рассказу мемуариста, жизнерадостный Евангулов, читая
свои стихи, выкрикивал их "на манер М аяковского". Стихи и рассказы
Евангулова печатались в "Современных записках", "Русских запис­
ках", "Звене", "Иллюстированной России", "Новом журнале", "М о­
стах", "Современнике". После 1946 г. его книги не издавались. В 1959 г.
в "Новом журнале" была напечатана его небольшая поэма "Кентавр".
ЕВСЕЕВ Николай Николаевич (1891, Борисоглебск — 6 февраля
1974). В детстве и в ранней юности жил в Воронежской и Тамбовской
губерниях. Окончил с золотой медалью гимназию, а в возрасте два­
дцати трех лет — юридический факультет М осковского университета.
Во время первой мировой войны был направлен в Михайловское
артиллерийское училище и затем — в действующую армию. Участво­
вал в гражданской войне. В 1920 г. эвакуировался в Турцию. Писать
начал в двадцатые годы в Париже. В тридцатые годы стал одним из
инициаторов Казачьего литературного круж ка; принимал участие в из­
даваемом круж ком "Казачьем альманахе". Стихи Евсеева печатались
в альманахе "Орион", в "Новом журнале", "Возрождении", "Гранях",
"Современнике". В парижской газете "Русская мысль" было напеча­
тано около трехсот его стихотворений. "Вечера стихов Николая Евсе­
ева. которые из года в год он устраивал в Париже, — пишет Ю.
Терапиано, — неизменно собирали переполненный зал и попьзовались большим успехом". В 1963 г. вышла его книга "Дикое поле” ,
в 1965-м — второй сборник стихотворений "Крылатый шум". В послед­
ние годы жил под Парижем — в Ганьи в доме дпя русских пенси­
онеров. Готовил третий свой сборник, который назвал "Последняя
книга". В нее должны были войти стихи, написанные после 1964 г.
Книга эта, насколько нам известно, издана не была.
ЕЛАГИН Иван Венедиктович (наст. фам. Матвеев; 1 декабря 1918,
Владивосток — 8 февраля 1987, Питтсбург, США). Родился в семье
поэта-футуриста Венедикта Марта. Учипся в медицинском институте.
В 1943 г. вместе со своей женой поэтессой Ольгой Анстей оказался
в Германии. Жил в Шлесгейме — лагере для перемещенных лиц.
После войны вышли в Мюнхене его сборники стихов "По дороге
оттуда" (1947) и "Ты, мое столетие". В 1950 г. эмигрировал в США.
Работал в редакции "Нового русского слова", учился в Колумбийском
и Нью-Йоркском университетах. В 1953 г. вышла его новая поэтичес­
кая книга под тем же названием, что и сборник 1947 г. В 1959 г. были
изданы в Мюнхене его "Политические фельетоны в стихах". В 1960-е
годы в издании "Нового журнала", где стихи Елагина печатались
особенно часто, вышли его сборники "Отсветы ночные" и "Косой
полет". В 1970 г Елагин получил докторскую степень по литературе за
перевод большой поэмы Стефана Винсента Бенэ "Тело Джона Бра­
уна” , позднее напечатанной отдельной книгой. Около того же време­
ни начал преподавать русскую литературу в Питтсбургском универси­
тете (Пенсильвания). В течение жизни Елагина вышло двенадцать его
сборников стихотворений. Еще одна поэтическая книга — "Курган"

— вышла посмертно.
ЗАБЕЖИНСКИЙ Григорий Борисович — переводчик, поэт. Впер­
вые выступил а печати со стихами в 1906 г, в "Двухнедельнике
литературы и искусства". До революции жил в Москве. Входил в кру­
ж ок скульптора К. Ф. Крафта, где бывали А. Белый. Эллис.С. Клыч-

624

ков, с которым у Забежинского установились дружеские отношения
и о котором в эмиграции он написал воспоминания. Эмигрировал
через румынскую границу. С начала двадцатых годов жил в Берлине.
Здесь он открыл свой книжный магазин "Универсальная библиотека".
Позднее переехал в Париж Увлекся масонством, стал "досточтимым
мастером" ложи "Свободная Россия". Последние годы жил в США.
В эмиграции был известен более как переводчик. В начале двадцатых
годов издал книги своих переводов: "Из новой немецкой лирики"
(переводы из 17 поэтов). "Смерть Тициана" Гуго фон Гофмансталя
и "Песни Билитис" Пьера Луиса. Эту книгу, вышедшую впоследствии
вторым и третьим изданием, Забежинский опубликовал под псев­
донимом Григорий Борский. Под тем же псевдонимом напечатал
в Париже в 1947 г. еще одну книгу своих переводов: "Ж изнь и твор­
чество Райнер Мария Рильке Стихотворные перевоплощения Часос­
лова". Две книги стихотворений Забежинского ("Стихи. Книга первая"
и "Стихи. Книга вторая") были опубликованы в Нью-Йорке в 1953
и 1956 гг.
ЗАВАЛИШИН Вячеслав Клавдиевич (род. в 1915 г. в Петрограде;
живет в Нью-Йорке). Отец был расстрелян в ежовщину, мать отправ­
лена в концлагерь в Казахстан. Перед началом войны окончил Ленин­
градский университет. В начале войны попал в плен. Бежал, скрывал­
ся под чужим именем, снова попал в плен, подвергался пыткам После
окончания войны остался в Германии. В 1946 г. издал четырехтомник
Н Гумилева, книгу стихов С. Есенина. В том ж е году вышла его
небольшая книга об А. Рублеве. С 1949 г. живет в США. В 1958 г.
издана его книга "Ранние советские писатели". Много лет работал над
переводом "Центурий" Нострадамуса. Книга вышла двумя изданиями.
В 1992 г. издана его книга о Казимире Малевиче. Много печатался
и различных периодических изданиях эмиграции. В 1980 г. вышел
в свет сборник стихов В. Завалишина "Плеск волны".
ЗАКОВИЧ Борис Григорьевич (род 8 ноября 1907 г. в Москве).
Попал в эмиграцию тринадцатилетним мальчиком. Некоторое время
жил в Литве, в 1923 г. переехал в Париж. Первое выступление в печати
— в 1930 г. Печатался в "Числах". "Сборнике стихов" (изд. Союза
молодых поэтов и писателей), в "Журнале Содружества", альманахе
Круг", в сборнике "Встреча", в "Русских записках", "Новоселье". Его
стихи включены в эмигрантские антологии: "Я корь" (1936), "Эстафета"
(1948) и "На Западе" (1953). "Дождь идет над Сеной" — первая
и единственная его поэтическая книга (57 стихотворений) была издана
в Париже в 1984 г. Последняя нам известная его публикация — в фи­
ладельфийском альманахе "Встречи" (1990); здесь напечатаны стихи
Б Заковича, датированные 1988 г.
Значительным событием в жизни поэта была дружба с Б. Поллавским, который не раз упоминает Заковича в своих дневниках
и которому посвятил свой сборник "Снежный час". Закович входил
в кр уж о к "Кочевье" вместе с Б. Поплавским, А. Гингером, Е. Еван­
гуловым. Д. Кобяковым. М. Струве и др. Состоял в парижском Союзе
молодых поэтов и писателей. Бывал на "воскресеньях" у М ережковс­
ких. Ю. Терапиано в своих воспоминаниях говорит о нем ка к о "посто­
янном кадре "воскресений" и собраний общества "Зеленая лампа". Р.
г ерра, написавший поспесловие к книге Б Заковича "Д ож дь идет над
Сеной", справедпиво говорит о нем ка к об одном из "наиболее
парижских" среди всех парижских поэтов и ставит его имя в один ряд
с Г. Адамовичем, Б. Поплавским и Л. Червинской Василий Яновский,
21

Заказ № 345

625

встретившийся с Заковичем в 20-е годы, писал в своих воспоминаниях,
что стихи Б. Заковича в “Числах", "может быть, переживут многих
зарубежных "генералов" от литературы" (Поля Елисейские. Нью-Йорк,
1983. С. 257).
ЗЛОБИН Владимир Ананьевич (июль 1894, Петербург — 9 декабря
1967, Париж) — автор единственного сборника стихов "После ее
смерти" (Париж: Рифма, 1951). В эмиграции имя Злобина известно
с двадцатых годов — ка к поэта и ка к секретаря М ережковских. Учился
на историко-филологическом факультете Петербургского университе­
та. Об Октябрьской революции двух мнений никогда, кажется, не имел.
В 1920 г. ему удалось перебраться в Варшаву. С 1921 г. жил в Париже,
где оставался до конца своих дней, заняв в эмигрантской литературе
не очень видное, но весьма определенное место. Эта определенность
была следствием его индивидуальности. "...Твердо высказывавший
свои взгляды, пунктуально точный во всех литературных делах",
— писал о нем Ю. Терапиано. На поэзии Злобина лежит тень Зинаиды
Гиппиус. На личной жизни это влияние сказалось еще резче. О Гиппиус
он написал книгу — "Тяжелая душа". Стихи и статьи Злобина печата­
лись во многих эмигрантских журналах ("Современные записки", "Чис­
ла". "Новый корабль", "Опыты". "Грани"-, "Новый журнал" и др.). Его
ранние стихотворения, как и написанные в последние шестнадцать лет
его жизни, в отдельную книгу им собраны не были.
ИВАНОВ Вячеслав Иванович (28 февраля 1866, Москва — 16 июля
1949, Рим). Начиная с 1905 г., когда после длительного пребывания за
границей Вяч. Иванов поселился в Петербурге, он стоял в центре
художественных и интеллектуальных исканий эпохи. Его имя неот­
делимо от истории серебряного века; ему. по словам Н. Гумилева,
были "вручены ключи русского символизма". Вяч. Иванов уехал из
России в августе 1924 г. Сначала поселился в Риме, затем в Павии, где
восемь лет преподавал в университете, а с 1934 г. и до конца своих
дней жил в Риме. В эмигрантских изданиях он долгое время печатать­
ся не хотел "ввиду данного им в Москве при отъезде обещания, что он
будет соблюдать полную политическую нейтральность". Тем време­
нем его произведения публиковались в итальянских, испанских, не­
мецких, французских журналах. Только с 1936 г. его стихи начинают
появляться на страницах "Современных записок". В 1939 г. вышла
отдельным изданием его поэма "Человек". В 1944 г. Вяч. Иванов
пережил подлинный творческий подъем, результатом которого были
118 стихотворений, объединенных в "Римский дневник".
ИВАНОВ Георгий Владимирович (10 ноября 1894, Ковенская гу­
берния — 27 августа 1958, Иер, Франция). Г. Иванов обладал многосто­
ронним литературным талантом. После него остались стихи, перево­
ды, роман, рассказы, мемуары, очерки, статьи, рецензии, художест­
венное исследование о жизни последнего императора. Как поэт Г.
Иванов начинал свой путь в золотую пору серебряного века. До
эмиграции было издано шесть его поэтических сборников. С осени
1922 г. Г. Иванов жил в Берлине, в следующем году переехал во
Францию. Здесь он вступил в новую полосу своего поэтического
творчества. В 1928 г. вышла первая книга прозы — беллетризованные
воспоминания "Петербургские зимы". Затем был написан роман "Тре­
тий Рим", героем которого явился имперский Петербург перед рево­
люционной катастрофой. В "Розах" (1931) — первом эмигрантском
сборнике стихов — смерть является настойчивой, почти навязчивой

626

темой. От петербургского периода творчества сохранился лишь романтизм, прозвучавший теперь в более высокой октаве. Через шесть лет
вышло "Отплытие на остров Цитеру", книга пронзительного минорного
лиризма и совершенного мастерства. Чувство непрочности всего суще­
ствующего наиболее драматическим образом отразилось в его "Рас­
паде атома". Эта книга вышла в Париже вскоре после опубликования
"Отплытия".
Следующая книга вышла через двенадцать лет ("Портрет без
сходства"). Здесь с особенной убедительностью показано, что поэти­
ческое творчество для Г. Иванова — акт не предусмотренный, не
планируемый. Это вспышка, всплеск сознания, роза, волшебно пада­
ющая из эфира. Начиная с того времени полюса его поэзии — фаталь­
ная энтропия и космический лиризм. В "Портрете” находим стихотво­
рения. которые впоследствии Г. Иванов определил как "дневнико­
вые". Еще больше таких стихотворений в последнем сборнике, выше­
дшем в 1958 г. (посмертно). Сияние, которое всегда было сверхтемой
его поэзии, все чаще покрывается "пеплом". Но связь с искусством
осознается по-прежнему на большой глубине.
Слепой Гомер и нынешний поэт.
Безвестный, обездоленный изгнаньем.
Хранят один — неугасимый — свет,
Владеют тем же драгоценным знаньем.
ИВАСК Юрий Павлович (14 сентября 1907, Москва — 13 февраля
1986, Эмхёрст, США). В эмиграции с 1920 г. Жил в Эстонии. Окончил
юридический факультет Тартуского университета. Сборник стихов "Се­
верный берег" вышел в 1936 г. в Варшаве. Через пятнадцать лет издана
его вторая поэтическая книга — "Царская осень". Тогда же была
опубликована хорошо известная любителям поэзии зарубежья антоло­
гия Ю. Иваска "На Западе” . В это время Ю. Иваск жил в США и писал
докторскую диссертацию о П. Вяземском, которую защитил в 1954 г.
в Гарвардском университете. С тех пор началась преподавательская
деятельность
Ю.
Иваска.
длившаяся
более
тридцати
лет.
В 1955— 1958 гг. он был редактором нью -йоркского литературного
журнала "Опыты". Вышло девять номеров, которые остались, как
и антология "На Западе", ценнейшим источником по истории эмиг­
рантской литературы. Поэтические книги Ю. Иваска — "Хвала” , "З о­
луш ка” и "Играющий человек" вышли в свет соответственно в 1967,
1970 и 1973 гг. В 1974 г. была опубликована его монография "Констан­
тин Леонтьев". Значительное число статей и рецензий Ю. Иваска
напечатано на протяжении десятилетий в целом ряде русских периоди­
ческих изданий Европы и Америки. Ю. Иваск подготовил та кж е издания
книг В. Розанова, Г. Федотова.
ИЛЬИНСКИЙ Олег Павлович (родился в 1932 г в Москве). Во
время войны попал в Германию. Жил в Мюнхене, где окончил гим­
назию и учился в университете и в школе иностранных языков.
С 1956 г. — в США. Окончил в Нью-Йорке колледж . В 1970 г. защитил
докторскую диссертацию по специальности русская литература. Жи­
вет в Нью-Йорке. Первая публикация — в 1950 г. С тех пор его стихи
и литературоведческие статьи печатались во многих периодических
изданиях русского зарубежья. Стихотворения О. Ильинского включе­
ны в антологии "На Западе” , "Муза диаспоры” , "Содружество". "Б е­
рега". О. Ильинский — автор пяти поэтических сборников — все под
названием "Стихи" (1960. 1962, 1966, 1976, 1981>.

627

ИЛЬЯШЕНКО Владимир Степанович (15 мая 1887 — 20 ноября
1970). Родился в Екатеринославской губернии в помещичьем имении
Афанасьевка. Учился в Александровском лицее, по окончании которо­
го поступил на историко-филологический факультет Петербургского
университета. Получил служебное назначение в Вашингтон. Револю­
ция его застала в США. По инициативе Ильяшенко был издан первый
коллективный сборник русско-американских поэтов "Из Америки” .
Книга вышла в свет в конце 1924 г. (на титульном листе — 1925 г.);
в ней вместе с Ильяшенко приняли участие Г. Голохвастов. Д. Магула
и Е. Христиани. Участвовал в Круж ке русских поэтов в Америке,
а такж е в сборнике "Четырнадцать", изданном этим круж ком в 1949 г.
Стихи Ильяшенко вошли в антологию "Содружество". Печатался в не­
скольких малоизвестных периодических изданиях, а в послевоенные
годы — в "Новом журнале" и в "Возрождении". Продолжал изучение
Фета, о котором еще до революции опубликовал под псевдонимом
В. С. Федина свою работу "А. А. Фет (Шеншин). Материапы к харак­
теристике". Увлекался так называемыми "твердыми формами"; едва
ли не первым ввел в русское стихосложение форму попусонета. Писал
стихи и на французском языке. Тяжело больной, парализованный, он
застрелился на 84-м году жизни в доме для престарелых в Нью-Йорке.
КАНТОР Михаил Львович (1884— 1970) — литературный критик,
составитель (вместе с Г. Адамовичем) "Я ко р я ” — первой антологии
эмигрантской поэзии; редактор журналов "Звено" и "Встречи", изда­
вавшихся в Париже. Как поэт он стал известен только в 1968 г., когда
выпустил свой единственный поэтический сборник. О том, что он писал
стихи, вряд ли знал кто-нибудь из его многочисленных литературных
знакомых. "Не часто случается. — писал знавший его лично Евгений
Винавер, — чтобы поэт с такой настойчивостью стремился отойти
в тень и в такой мере достиг своей цели. Большинство пишущих ведь
нетерпеливо ждет признания. Кантор, наоборот, склонен был про­
длить ожидание чуть ли не до бесконечности". Друг Кантора и его
сотрудник по "Я корю ", "Звену” , "Встречам" — Георгий Адамович
в 1968 г. писал о "Стихах" Кантора ка к о книге в своем роде редкост­
ной. "Трудно представить себе стихи менее "словесные", чем те.
которые в ней собраны” . Живя в эмиграции, Кантор много печатайся
в журналах, причем в таких читаемых и почитаемых, как "Числа",
"Встречи” . "Опыты", однако биографические сведения об авторе этих
статей и рецензий (о Бунине. Розанове, Набокове. К. Мочульском
и др.) довольно ограниченны. До революции он получил юридическое
образование, рано уехал а эмиграцию, поселился в Берлине. С 1923 г.
работал консультантом в одной из парижских адвокатских контор.
Одновременно работал секретарем редакции газеты, а затем и ж ур­
нала "Звено", а с 1926 г. стал его редактором. Г. Струве, познакомив­
шись с архивом Кантора, предполагал, что инициатива издания знаме­
нитой антологии "Я корь" исходила, по-видимому, именно от Кантора.
КАСИМ Андрей (Андрей Иванович Альтаментое; 1891, Саратов
— 18 июня 1956, Нью-Йорк). По специальности — инженер-текстиль­
щик Участник второй мировой войны. В 1942 г. был взят в плен. После
войны попал в Мюнхен в лагерь для перемещенных лиц. Печатался
в мюнхенском журнале "Обозрение" под псевдонимом Уральцев.
В 1951 г. приехал в Нью-Йорк. Работал на спичечной фабрике. Своего
сборника А. Касим не издал. Его стихотворения находим в вышедшем
в 1947 г. (Мюнхен) коллективном сборнике "Стихи", в "Гранях". "Лите­
ратурном современнике", в антологиях "На Западе" и "Б ерега” .

628

КЕЛЬБЕРИН Лазарь Израилевич (23 ноября 1907, Киев — 28
декабря 1975, Париж). До войны жил в Париже- Участвовал в собрани­
ях "Зеленой лампы". Постоянно бывал на вечерах "К р уга ". Его стихи
печатались в "Сборниках стихов" Союза молодых поэтов, в "Совре­
менных записках", "Числах", "К р уге ", "Русских записках". В 1929 г.
вышел в Париже его небольшой сборник стихов "Идол". Писал он
такж е рецензии — на книги Л. Селина, Ю. Мандельштама. А. Берг­
сона, Ю. Фельзена, М. Цетлина, В. Яновского. М. Ремизова и др. Его
стихи вошли в антологии "Я корь” и "На Западе".
КЛЕНОВСКИЙ (Крачковский Дмитрий Иосифович; (24 сентября
(6 октября) 1893. Петербург — 26 декабря 1976, Траунштейн, Герма­
ния). Родился в семье известного художника-пейзажиста И. Е. Крачковского. “ И это последнее во многих отношениях предопределило
мой душевный склад, мое развитие и мои интересы", — писал Кле­
новский в автобиографии. В 1905 г. семья переехала в Петербург.
Учился в Николаевской гимназии, где директором был И. Анненский
и где учились Н. Гумилев, Вс. Рождественский, Н. Оцуп, Г. Раевский.
Часто бывал с отцом за границей. Влияние французской поэзии ис­
пытал раньше, нежели познакомился с новейшей поэзией России.
Писать стихи начал в детстве. Первый сборник — "Палитра" — вышел
в 1917 г. С 1920 г. перестал писать. В 1943 г., оказавш ись на Западе,
вернулся к литературной работе. В эмиграции вышли его поэтические
сборники: "След жизни" (1950), "Навстречу небу" (1952). "Неуловимый
спутник" (1956), "Прикосновение" (1959), "Уходящие паруса" (1962),
"Разрозненная тайна" (1965), "Стихи" (избранное из шести книг) (1967),
"Певучая ноша" (1969), "Почерком поэта" (1971), "Теплый вечер"
(1975) и вышедшая посмертно книга "Последнее" (1977), составленная
из стихотворений 1975— 1976 гг., времени, когда Д. Кленовский ослеп
и был тяжело болен.
КНОРРИНГ Ирина Николаевна (в замужестве Софиева; 4 мая 1906,
Самарская губ. — 23 января 1943, Париж). Ее поэтическое наследие
— три книги (около 140 стихотворений) и ряд стихотворений в пери­
одических изданиях. Лирика Кнорринг — одна из наибопее искренних
страниц в истории эмигрантской литературы. Ее творческую манеру
можно было бы назвать поэтикой минимализма: дневниковость, до­
кументальность. экзистенциальность, отсутствие декоративности и ри­
торики. Детство и отрочество прошпи в Харькове. К этому времени
относятся ее первые поэтические опыты. Осенью 1920 г. вместе с от­
цом она эвакуировалась в набитом беженцами трюме военного кораб­
ля. шедшего в Константинополь. Поселилась в портовом городе Бизерта (Тунис), здесь окончила школу. В 1924 г. начала печататься
(журнал "Студенческие годы"). В 1925 г. переехала в Париж и посту­
пила во Франко-Русский институт. В 1928 г. вышла замуж за поэта
Юрия Софиева. В первые годы жизни в Париже часто встречалась на
Монпарнасе с русскими поэтами-парижанами. В дальнейшем болезнь
удерживала ее от участия в литературных объединениях. Поэтесса
жила в бедности, болезнь прогрессировала, и в возрасте 36 лет
Кнорринг умерла от диабета. Первая ее книга — "Стихи о себе" (1931).
Вторая ("О кна на север") вышла незадолго до начала войны. Сборник
После всего" был опубликован посмертно усилиями отца поэтессы,
литератора Н. Н. Кнорринга (1880— 1967). О двух полюсах поэзии И.
Кнорринг — гармонии и страдании — писал Николай Станюкович.

629

...О, бесприютная душа! —
Добыча горькая изгнанья,
Как гармонично хороша
Поэма твоего страданья.
Здесь слово каждое легло,
Как вздох усталости и боли,
И смерти черное крыло
Сломило бунт ненужной воли.
И ты. в ответ небытию.
Нашла слова, нашла движенья, —
Ты Музу грустную свою
Спасла от жадной пасти тленья.
И покорилась, как никто...
Но кто. скаж и, смотрел бесстрашней,
Кто безобразное Ничто
Вселил в свой обиход домашний.
Страшней Ж уковского поэм
Очаг, где смерть сидит и вяжет
И улыбнется и совсем
Спокойно что-нибудь расскажет...
Мы непривычны, нам невмочь
Терпеть убийцы голос сладкий.
Но ты в упор смотрела в ночь —
Владела страшною загадкой.
И часто, слушая тебя,
Я содрогался поневоле, —
Тебя мучительно любя
В такой необычайной доле.
КНУТ Довид Миронович (наст. фам. Фихман; 1900, Кишинев — 14
февраля 1955, Тель-Авив). Приехал в Париж в 1920 г. Учился в городе
Канны, получил специальность химика. Летом 1922 г. вошел в парижс­
кую группу поэтов ” Через“ , в которой участвовал вместе с Б. Божневым. А. Гингером, Б. Поплавским. Зарабатывал на жизнь, содержа
вместе со своими родственниками таверну в Латинском квартале.
В 1925 г. вступил в Союз молодых поэтов и писателей, стал деятель­
ным участником этой группы. В том же году вышла его первая книга
"Моих тысячелетий". В 1926— 1927 гг. был одним из редакторов жур­
нала "Новый дом". В 1928 г. была издана его "Вторая книга стихов” .
Тогда же образовалось литературное объединение "П ерекресток” ,
в парижское отделение которого вошли Д. Кнут. П. Бобринской. Г.
Раевский. Ю. Мандельштам, Ю. Тералиано и В. Смоленский. С середи­
ны двадцатых и до начала войны стихи Кнута появляются почти во
всех значительных эмигрантских изданиях: в "Воле России", "Числах- .
"Современных записках", "Русских записках” . "Благонамеренном1*.
"Новом доме", "К р у ге ", "Встречах", "Звене", в газете "Последние
новости", в антологии "Я корь". В тридцатые годы вышло еще два
сборника Кнута — "Парижские ночи" (1932), о которых неоднократно
писали ка к о лучшей книге, и "Насущная любовь" (1938). О репутации

630

поэта в парижских литературных кругах отлично свидетельствует
маленькая заметка под заголовком "Вечер Доеида Кнута" в "Послед­
них новостях" от 12 октября 1935 г.: "Имя это всем известно. Кнута
незачем представлять. Эмиграция выдвинула не много истинных по­
этов. Довид Кнут принадлежит среди них к тем, о которых не может
быть споров. Искренний, чистый и ясный лиризм привлекает к твор­
честву Д Кнута всех, кто любит стихи". В годы оккупации Парижа Кнут
и его жена Ариадна Скрябина (дочь композитора) участвовали в ев­
рейской группе движения Сопротивления. А. Скрябина погибла
в 1944 г. После войны Кнут написал документальную книгу на фран­
цузском языке о еврейском Сопротивлении во Франции. В 1949 г.
вышла его последняя поэтическая книга "Избранные стихи". После
этого он уехал в Израиль, и его связь с русской эмигрантской литера­
турой прервалась.
КОБЯКОВ Дмитрий Юрьевич (1902. М осква — ?). Первый его
сборник стихов вышел еще в России. Жил в Париже с 1921 г., до этого
— в Белграде. Редактировал сатирический журнал "Ухват” . Второй
его сборник ("О сколки") вышел в эмиграции в 1921-м. Другие книги:
‘ Керамика. Тринадцать вещей 24-го года” (Париж, 1925); "Веш няк"
(Париж. 1926); “ Горечь", стихи 1925— 1926 гг. (Париж, 1927); "Чаша"
(Париж, 1936). В тридцатые годы было объявлено о публикации его
романа "Представление продолжается". Неизвестно, был ли ког­
да-нибудь этот роман опубликован.
КОЛОСОВА Марианна Ивановна (псевдонимы: Д ж унга, Елена Ин­
сарова, 26 мая 1903 — 6 октября 1964, Сантьяго, Чили). Дочь священ­
ника, убитого "воинствующими безбожникам и". Родилась на Алтае
(возможно, в Барнауле). Автор поэтических сборников "Армия песен",
Господи, спаси Россию!", "Не покорюсь!". Книга третья (Харбин,
1932), "На звон мечей...” (Харбин, 1934), "Медный гул" (Шанхай, 1937).
Ее стихи печатались в харбинском журнале "Р убеж ", в сборнике
Парус", в газете "Русское слово". Была связана с Чураевкой (литера­
турным круж ком в Харбине). Писала множество патриотических сти­
хов — ее называли "бардом Белой армии". "Ее отталкивали вообще
все "левые", — вспоминала Ю. Крузенштерн-Петерец, — и поэтому
свои политические симпатии она перенесла на русских фашистов... на
крошечную горсточку, оставшуюся около А. Покровского, первого
зачинателя" русского фашизма в Харбине". Японцы выселили ее из
Харбина в Шанхай. Зарабатывала на жизнь, содержа вместе с По­
кровским платную русскую библиотеку. После войны эвакуировалась
на Филиппины и оттуда переехала в Чили.
КОНДРАТЬЕВ Александр Алексеевич (24 мая. Петербург 1876
— 26 мая 1967, Наяк, штат Нью-Йорк). Родился в семье директора
Государственной типографии. Гимназическим учителем будущего по­
эта был И. Анненский. Окончил юридический факультет Петербургс­
кого университета. Служил в Министерстве путей сообщения, а по­
зднее делопроизводителем в Государственной Думе (до января 1918
г.). Зимой 1918 г. уехал в Крым, оттуда на Волынь, которая в 1920 г
отошла к Польше. До конца 1939 г. жил в селе Дорогобуж неподалеку
от г. Ровно. Позднее в одном из своих писем он иронически заметил,
что не он уехал из России, а Россия уехала от него. В 1939 г. в усадьбу,
в которой Кондратьев прожил девятнадцать лет, ворвались "освобо­
дители". Взяв с собой несколько записных кн и ж е к со стихами, Конд­
ратьев ушел пешком в Ровно, а оттуда — на Запад. Последовали годы

631

скитаний, лагерь для перемещенных лиц в Триесте, старческий дом
"Пеликан** в Швейцарии, переезд в Америку.
До революции Кондратьев печатался в лучших русских журналах
("Русская мысль", "Весы ", "Аполлон" и др.). Вышло восемь его книг,
в том числе два поэтических сборника: "Стихи" (1905) и "Черная
Венера" (1909). Другие его книги — роман "Сатиресса", сборники
рассказов "Белый козел" и "Улыбка Аш еры", монография об
A. К. Толстом. Живя в эмиграции, Кондратьев издал две книги, обе
связанные с его глубоким интересом к славянским древностям: демо­
нологический роман "На берегах Ярыни" (1930) и книгу сонетов "Сла­
вянские боги" (1936). Посмертно вышла его повесть "Сны" (Новый
журнал. 1990. Июнь. № 179) и ранее не печатавшийся сборник его
стихотворений "З акат" (изд. "Антиквариат", 1990, под ред. и с коммен­
тариями В. Крейда).
КОРВИН-ПИОТРОВСКИЙ Владимир Львович (1891, Белая Церковь
— 2 февраля 1966, Лос-Анджелес). Участвовал в гражданской войне
и в 1920 г. эмигрировал в Польшу. В том ж е году переехал в Берлин.
Встретивший его в ту пору Роман Гуль позднее вспоминал о поэте,
любившем "поговорить о древности рода Корвиных, напомнить о вен­
герском короле Матвее Корвине (1458) и о "правах" его. Владимира
Корвина, на венгерский престол". Живя в Берлине, печатался в много­
численных в ту пору эмигрантских газетах и журналах. Руководил
поэтическим отделом в журнале "Сполохи". Первый его сборник
стихотворений — "Полынь и звезды" — вышел в 1923 г. Через неско­
лько месяцев издана была книга поэм "С вятогор-скит", а в 1925 г.
— сборник "Каменная любовь". В 1929 г. вышла книга драматических
поэм "Беатриче” . В 1939 г. переехал в Париж. Участвовал в движении
Сопротивления, был арестован, около года сидел в нацистской тюрь­
ме. После войны стал, как и Ладинский. Вадим Андреев, Софиев
и некоторые другие, "советским патриотом", печатался в просоветс­
ких изданиях, поговаривал о возвращении на родину. В итоге — пере­
ехал в США. Жил в Лос-Анджелесе, много печатался в “ Новом жур­
нале". В послевоенные годы вышли две его поэтические книги
— "Воздушный змей" (1950) и "Поражение" (1960). Умер он от болезни
сердца в Калифорнии. Посмертно вышло в 1968— 1969 гг. двухтомное
собрание его произведений (стихи, поэмы, драматические поэмы,
критические статьи).
КОРОСТОВЕЦ Мария Павловна. Дочь российского консула в Мон­
голии синолога-лексикографа Попова. Жила в Пекине и в Шанхае.
Участвовала в шанхайском кр уж ке "Пятница" (вместе с Л. Андерсен,
B. Перелешиным. Н. Петерец. Ю. Крузенштерн-Петерец, Л. Хаиндровой, Н. Щеголевым и др.). В пятидесятые годы уехала в Австралию.
Участвовала в "Острове" (1946) — "лучшем.— по словам В. Перелешина,— сборнике стихов разных авторов, когда-либо изданном русской
эмиграцией на Дальнем Востоке".
КОСАТКИН-РОСТОВСКИЙ Федор Николаевич, князь (1 ноября
1875, Петербург — 22 июля 1940 в деревне Сен-При в 25 км от Парижа).
Принадлежал к древнему роду, ведущему происхождение от св. Вла­
димира и св. Ольги и от Всеволода Большое Гнездо. В роду Ростовских
— семь святых. В 1895 г. окончил Пажеский корпус, служил
в лейб-гвардии Семеновском полку. Входил в круж о к "Вечера Случевского". Участник первой мировой войны. Был ранен и четыре раза
контужен. Октябрьский переворот застал его в Нижнем Новгороде. За

632

чтение стихотворения "Грузчики" об офицерах, работавших после
большевистского переворота в грузчицкой артели на Николаевском
вокзале, его должны были арестовать. Бежал из Нижнего Новгорода
в Воронеж. В поезде узнал о расстреле большевиками матери и сест­
ры. Сформировал в Новороссийске сводно-гвардейский полк. В 1920 г.
эвакуировался из Крыма в Сербию. Работал учителем в гимназии.
В 1923 г. переехал в Париж. Вместе со своей женой, артисткой Малого
театра, основал в Париже "Интимный театр", где ими были постав­
лены 135 пьес. Служил в страховом обществе. Последний год жил на
вилле около Парижа, где вместе с женой, без зарплаты, только за
кров и стол, обслуживал сорок несчастных детей — калек, паралити­
ков и дебилов. Первая его книга "Стихотворения" — по любым
меркам большой для сборника стихов том: около 350 стр. — была
издана в 1899 г. Последняя его доэмигрантская книга — "Голгофа
России” — вышла в 1919 г. в Ростове-на-Дону. Всего им было написано
девять поэтических книг, три сборника рассказов и два сборника
драматических произведений.
КРЕЧЕТОВ Сергей Алексеевич (наст. фам. Соколов. 1879, Москва
— 1936, Париж). Основатель знаменитого в эпоху серебряного века
издательства "Гриф ", в котором печатались книги И. Анненского, К.
Бальмонта. А. Блока. В. Ходасевича. А. Белого и мн. др. До революции
вышли сборники стихов С. Кречетова "Алая книга " (1907) и "Летучий
голландец” (1910). а такж е книга записок с фронтов первой мировой
войны — "С железом в руках, с крестом в сердце". На оба ранних
сборника написал отзывы А. Блок (см.: Собр. соч.: В 8 т. М.; J1.: Худ.
лит., 1962. Т. 5. С. 158, 653). И. Анненский в иронической статье
в "Аполлоне” писал об "Алой книге": "Кречетов немножко нервен для
барда. Но я люблю неврастеничность и — может быть, даже искрен­
нюю — этих строк "Алой книги"... О, какой это интересный документ,
не для Кречетова. конечно... а для всех нас". В эмиграции С. Кречетов
основал издательство "Медный всадник", в котором в числе многих
других книг зарубежных писателей вышел и единственный стихотвор­
ный сборник Кречетова-эмигранта — "Железный перстень". В зарубе­
жье Кречетов вел активную политическую жизнь, был основателем
общества "Русская правда". В последние годы он отошел от полити­
ческой деятельности, занимался изучением истории Византии, писал
рассказы о Византии.
КРОТКОВА Христина Павловна (она же Ирманцева и Франкфурт);
умерла в 1965 г. Эмигрировала в Прагу, входила в пражский поэтичес­
кий кр уж о к "Скит поэтов". Печаталась с середины двадцатых годов.
Ее стихи появлялись на страницах "Переэеонов,\ "Своими путями".
Воли России". "Современных записок". "С кита". "Русских записок".
В начале войны переехала в США. Жила в Нью-Йорке. Печаталась
в нью-йоркских журналах "Новоселье" и "Новый журнал". Ее стихи
вошли в антологии "Эстафета" (1948) и "На Западе" (1953). Единствен­
ный сборник ее стихотворений — "Белым по черному" — вышел в мае
1951 г. в Париже (на титульном листе местом издания указаны Париж
и Нью-Йорк).
КРУЗЕНШТЕРН-ПЕТЕРЕЦ Юстина Владимировна (19 июня 1903.
Владивосток — 8 июня 1983, Сан-Матео. Калифорния) — поэтесса,
прозаик, журналистка, переводчица. Ее предком по отцовской линии
был знаменитый адмирал Иван Федорович Крузенштерн. В начале
двадцатых годов с матерью и братом бежала в Харбин. Живя в Хар­

633

бине. сотрудничала в русской газете "Гун бао". Вышла замуж за
поэта и критика Николая Петерца. В конце тридцатых годов перееха­
ла в Шанхай. Сотрудничала в ежедневной газете "Шанхайская заря"
и в англоязычной "Норс Чайна дейли нью с", для которой писала
по-английски. Нередко писала фельетоны под псевдонимом "Мерри
Девл" (т. е. "Веселый бесенок"). Ее единственный поэтический
сборник — "Стихи". Напечатан в 1946 г. В том же году с участием
Крузенштерн-Петерец выходит большой коллективный сборник "Ост­
ров" поэтов — участников шанхайского литературного кр уж ка "Пят­
ница". В конце сороковых Крузенштерн-Петерец издала свой сбор­
ник статей "Антигона". Не успев вовремя уехать, несколько лет
жила в красном Китае и лишь после продолжительных хлопот ей
удалось эмигрировать в Бразилию. В начале шестидесятых перееха­
ла в США. Работала на "Голосе Америки". В 1968 г. в парижском
журнале "Возрождение" был напечатан ее мемуарный очерк о по­
эзии "русского Китая". В 1969 г. издала в Канаде книгу рассказов
"Улыбка Псиши". Переехала в Сан-Франциско. Позднее 79-летнюю
Крузенштерн-Петерец пригласили быть редактором сан-францисской
газеты "Русская ж изнь” . "Маленькая, седовласая старушка с неиз­
менной сигаретой во рту, отчаянно барабанившая на пишущей ма­
шинке. — такой вспоминал ее автор некролога, появившегося в де­
кабрьском номере "Нового журнала" за 1983 г. — Ее веселый,
а порой и саркастический нрав выявлялся вспышками громкого
хохота... Бескорыстие, порядочность, живой ум, острую наблюдате­
льность и интеллектуальную любознательность она пронесла через
всю свою жизнь".
КУДАШЕВ Н. В., князь. Родился ок. 1903 г., детство прошло на
Украине, на Днепре. "Вырос на песнях о "В аряге" и "Стерегущем"
и на рассказах участников обороны Порт-Артура", — писал он
в предисловии к сборнику "Тени". Юношей, почти мальчиком, всту­
пил в Добровольческую армию. К тому же времени относятся его
первые стихи. Творческие попытки возобновились в Словении, где
поэт жил в лагере вместе со своими товарищами по кадетскому
корпусу, эвакуировавшемуся с армией Врангеля в ноябре 1920 г.
Двадцать лет Кудашев прожил в Югославии, служил пограничником.
В 1941 г. поступил добровольцем в русский белый корпус. Был
переведен в армию Власова. Попал в плен, а в 1947 г. был арестован
за выступления против насильственного возвращения в СССР русских
беженцев. В конце сороковых годов перебрался в Америку. Зараба­
тывал на жизнь физическим трудом. В течение жизни несколько раз
утрачивал рукописи, и только выйдя на пенсию, постепенно вос­
становил некоторые из своих стихотворений. Они-то и составили его
единственный сборник "Тени" (Сан-Франциско, 1978). Сам Кудашев
в предисловии к "Теням" называет этот сборник "первым и, вероят­
но. последним".
Юность, такая ж е как у его дворянских предков, участие в боях
и походах, символы русской славы — вот источники его поэзии. Он
был из тех немногих, кто мог сказать с непоколебимой искренностью
о своем творчестве. "Пусть из этих обрывков моих песен узнают
и поймут, как мы любили Родину и жили только думами о ней Интроспективных строк в его стихах — ни одной, ретроспективных
— множество. Ранние стихи романтичны. Зрелые стихи конкретно
связаны с биографией. Интересно своими роковыми контрастами сти­
хотворение, посвященное деду-декабристу:

634

Его и меня за служенье народу
Ждал тот же суровый конец...
Он ж аждал свободы — я жертва свободы!
Он сеятель смуты — я жнец!
КУЗНЕЦОВА Галина Николаевна (10 декабря 1900, Киев — 8 фев­
раля 1976, Мюнхен) — прозаик и поэтесса. Эмигрировала в 1920 г.
— сначала в Константинополь, затем переехала в Прагу. Училась
в Пражском Французском институте. В двадцатых годах переселилась
в Париж. С 1927 по 1942 г. жила в семье Буниных в Париже и в Грассе.
Об этом периоде жизни и об общении с Буниным Г. Кузнецова
написала книгу "Грасский дневник" (Вашингтон, 1967). В 1949 г. пере­
ехала в США. в 1956 г. приняла американское гражданство. В течение
восьми лет работала в Издательском отделе ООН (в Нью-Йорке
и в Женеве).
Печататься начала около 1922 г. Стихи ее появлялись на стра­
ницах "Современных записок", "Благонамеренного", "Звена", "Пере­
звонов", а в послевоенные годы в "Новом журнале" и "М остах"
и вошли в лучшие зарубежные антологии, начиная с "Я коря" (1936).
В 1930 г. вышла ее первая книга — сборник рассказов "Утро", в 1933 г.
— роман "П ролог", в 1937 г. — ее единственный сборник стихотворе­
ний "Оливковый сад".
ЛАДИНСКИЙ Антонин Петрович (31 января 1896, село Общее Поле
Псковской губ. — 4 июня 1961, Москва) — поэт, прозаик. Учился на
юридическом факультете Петроградского университета. Прервал обу­
чение. Участвовал в первой мировой и в граж данской войнах. В 1920 г.
эмигрировал в Египет. Вскоре переселился а Париж. Ранние эмиг­
рантские публикации — в журналах "Звено", "Своими путями". "Воля
России" и "Перезвоны". В дальнейшем печатался почти во всех значи­
тельных периодических изданиях, альманахах и антологиях. Издал
пять поэтических сборников: "Черное и голубое" (1930); "Северное
сердце" (1931); "Стихи о Европе" (1937); "Пять чувств" (1939); "Роза
и чума" (1950). В эмиграции вышло два его исторических романа (один
из римской истории, другой о Древней Руси) и книга "Путешествие
в Палестину". В 1946 г. принял советское гражданство. В 1950 г. был
выслан из Франции, жил в ГДР. а последние шесть лет жизни
— в СССР.
ЛАХМАН Гизелла Сигизмундовна (1895. Киев — 28 октября 1969,
Нью-Йорк) — поэтесса, переводчица. Детство в родительской усадьбе
на Украине — один из частых мотивов, встречающихся в стихах
Лахман. Образование получила в Киеве. В 1919 г. эмигрировала
в Германию. В двадцатых годах переехала на постоянное жительство
в Швейцарию. Начавшаяся война заставила подумать о новой эмиг­
рации. Осенью 1940 г. приехала в Лисабон и оттуда на пароходе
— в США. Жила в Нью-Йорке. Литературный дебют состоялся в "Новом
русском слове" в 1944 г. Сблизилась с членами К р уж ка русских поэтов
в Америке и участвовала в издании этим кр уж ко м сборника "Четыр­
надцать" (1949). В 1950— 1960-е годы ее стихи и переводы печатапись
в "М остах", "Новом журнале" и других периодических изданиях. Не­
сколько ее стихотворений включены в антологию "Содружество"
(1966). Два ее сборника — "Пленные слова" (1952) и "Зеркала" (1965)
— включают сто стихотворений, а такж е переводы из Роберта Фроста.
Эмили Дикинсон и Эдны Сент-Винсент Миллэ. В наследии Лахман
преобладают лирические миниатюры с преимущественно простым

635

ритмическим рисунком. Как и творчество многих других эмигрантских
поэтов, творчество Лахман проявилось в русле акмеистической поэ­
тики.
ЛЕБЕДЕВ Вячеслав Михайлович (1096, Воронеж — 6 июля 1969,
Прага). Участвовал в гражданской войне. Не позднее 1920 г. эмигриро­
вал в Прагу. Здесь вошел в редколлегию эсеровской газеты "Воля
России", закрывшейся в конце 1921 г. Начиная с 1922 г. входит
в редколлегию журнала "Воля России” . Первая известная публикация
в сборнике "Чтец-декламатор" (1922), хотя есть основания предпола­
гать, что печатался и раньше. В 1923 г. его стихи появляются на
страницах праж ского журнала "Студенческие годы ” и в "Русской
мысли” ; в 1924 г. — в издававшемся в Болгарии журнале "Э ос” . Во
второй половине двадцатых годов много печатается в "Воле России"
(около сорока стихотворений, две поэмы и проза). Сотрудничал также
в парижских изданиях "Звено” , "Современные записки". В Праге
Лебедев получил диплом инженера и работал по специальности. Вошел
в кр уж о к "С кит поэтов". В 1929 г. под маркой этого кр уж ка вышел в свет
сборник стихов Лебедева "Звездный крен" В тридцатые годы участво­
вал в коллективных сборниках, издаваемых "Скитом поэтов". После
войны печатался редко. В 1959 и 1960 гг. в "Новом журнале" (Нью-Йорк)
было опубликовано восемь его стихотворений под псевдонимом Виктор
Ляпин и с примечанием от редакции: "Печатаемые ниже стихи получе­
ны нами из-за железного занавеса, от поэта, которого там не печата­
ют". Еще 8 стихотворений — на этот раз под настоящей фамилией
— появились в 1961 г. на страницах "М остов” . В конце шестидесятых
годов В Лебедев готовил издание своей поэтической книги по-чешски.
Неизвестно, удалось ли ему издать эту книгу. Жил он до конца своих
дней в Праге, жил в бедности, болел туберкулезом. Похоронен на
Виноградском кладбище в Праге.
ЛЕГКАЯ Ираида Ивановна — приводим ее автобиографическую
заметку. "Ираида Легкая (девичья фамилия), по первому мужу — Ванделлос (под этой фамилией работала радиожурналистом в "Голосе
Америки" с 1963 по 1987 г.), с 1973 года замужем за Борисом Пушкаревым.
Родилась 1 июля 1932 года в Тартаке, Латвия. С 1936 года по
1944-й семья жила в Риге, в женском монастыре,, где отец был
настоятелем. Немцы вывезли нас, вместе с другими духовными ли­
цами и их семьями, в Германию. В Судеты, где осела наша группа,
пришпи советские войска. Все духовенство решило возвращаться
в Латвию, и только уговоры советских солдат (с глазу на глаз) измени­
ли это решение, и, под видом возвращающихся на родину западных
европейцев, мы бежали через Прагу сперва в английскую зону, а за­
тем в американскую. Из лагеря Ди-Пи в Шлейсгейме, где мы с сестрой
учились в русской гимназии, мы переехали в Соединенные Штаты
в 1949 году. Я сразу пошла на работу, училась вечерами.
Стихи начала писать в Нью-Йорке. Первая публикация в "Новом
журнале", во времена проф. Карповича. Печаталась в нескольких
антологиях, в ряде эмигрантских журналов. В 1981 году вместе с труппой друзей участвовала в создании поэтического альманаха "Пере­
крестки", впоследствии превратившегося во "Встречи". Несколько
моих переводов американских поэтов передавал "Голос Америки” .
Читать, по семейному преданию, я научилась сама, в раннем
возрасте. Первым любимым поэтом был Надсон, а за ним Гумилев.
Позднее Цветаева, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Рильке.

636

Говорить о влияниях затрудняюсь. Скорее всего стихи были сто­
лкновением между внутренним ритмом и ритмом окружения. Спосо­
бом выжить. Они не писались, а возникали, иногда просыпалась со
стихотворением. Иронические замечания о не новых новшествах и об
отсутствии знаков препинания мне всегда казались забавными. Разве
во сне бывают точки и запятые? Мне ближе была устная традиция,
в которой интонация важнее знаков препинания, но как ее обозна­
чить?"
ЛОПАТТО Михаил. Опубликованы его поэтические сборники ” Избы ток" (Пг., 1916) и "Круглы й стол" (Пг.; Одесса: Изд-во "Омфалос",
1919). В эмиграции жил в Италии, работал гидом В 1959 г. вышли
в Париже его "Стихи” , включившие стихотворения 1913— 1958 гг.
ЛУРЬЕ Вера Осиповна (21 апреля 1901, Петербург — ?). Отец
— врач, мать — из семьи финансиста. Училась в женской гимназии
в Петербурге. Неоднократно ездила с родителями за границу (Герма­
ния, Швейцария). В 1920— 1921 гг. часто посещала Дом искусства, где
бывала на выступлениях А Блока, А Белого, Е. Замятина, К. Чуковс­
кого, Н. Гумилева и др Посещала занятия в поэтической студии Н.
Гумилева. Участвовала в кр уж ке "Звучащая раковина" В 1922 г.
в сборнике, изданном этим круж ком , были напечатаны стихотворения
В. Лурье. В октябре 1921 г. эмигрировала. Около месяца жила в Риге,
затем поселилась в Берлине, в период, когда этот город на короткое
время стал средоточием русской литературной жизни. Здесь встреча­
лась с А. Ремизовым. В. Ходасевичем и др и особенно часто с А.
Белым. Посещала берлинский Дом искусств, ходила в знаменитое
литературное кафе Ландграф. Писала многочисленные рецензии на
книги современных русских писателей. Ее статьи, рецензии и стихи
печатались в журнале "Новая русская книга ", в газетах "Голос Рос­
сии" и "Дни". В дальнейшем продолжала писать стихи с большими
перерывами. В 1933 г. ее стихи были напечатаны в сборнике берлинс­
ких поэтов — "Невод". В 1938 г.была арестована гестапо, провела два
месяца под арестом и внезапно была освобождена в Рождественскую
ночь, о чем в пятидесятые годы рассказала в своих воспоминаниях,
напечатанных в "Русской мысли". В восьмидесятые годы начала
писать стихи по-немецки. В 1987 г. в Берлине вышла ее книга "Стихо­
творения" (под ред. и с предисловием американского слависта Томаса
Р. Бейера).
ЛУЦКИЙ Семен Абрамович. С двадцатых годов жил в Париже.
Первая известная публикация в 1926 г. в "Воле России", когда редак­
ция по инициативе М арка Слонима открыла страницы журнала моло­
дым парижским поэтам В. Андрееву. Б. Божневу, А. Гингеру, Д. Кнуту,
А. Ладинскому, А. Присмановой. М. Струве, Ю. Терапиано и др. и в том
числе С. Луцкому. Он печатался такж е в журналах "Звено" и "Своими
путями" и в альманахе "Стихотворение". Издательство этого аль­
манаха опубликовало в 1929 г. его первый поэтический сборник
— "Служение". В 1947 г. его стихи включены в первую послевоенную
эмигрантскую антологию — "Эстафета". В послевоенные годы печа­
тался очень редко ("Новоселье", "Новый ж урнал” ). В 1974 г. вышел
в Париже сборник стихов С. Луцкого "Одиночество", включающий
стихотворения 1925— 1973 гг
ЛЬВОВ Лоллий Иванович (1888— 1968). Родился в Москве. В 1915 г.
окончил историко-филологический факультет М осковского универси­

637

тета. Печататься начал еще до революции. Эмигрировал не позднее
1921 г. Жил во Франции. Сотрудничал во многих зарубежных изданиях:
"Русская мысль". "Литературный современник'', "Возрождение",
"Вестник института по изучению СССР", в газетах "Слово", "Россия
и славянство", "Сегодня". Писал статьи о литературе, рецензии, рас­
сказы. повесть "Смех" (1921). Был одним из организаторов пушкинс­
ких юбилейных торжеств 1937 г. Опубликовал книгу "Парижские от­
клики на смерть Пуш кина". В ней рассказывается о том, ка к была
встречена во Франции весть о дуэли и смерти поэта. Во время войны
Л. Львов побывал в России в качестве переводчика. С 1945 г. жил
в Мюнхене. Л. Львов — автор пяти поэтических книг: "В е но к" (1938);
"Отъезд в Венецуэлу". Поэма (1939); "Флоренция" (1957); "Странст­
вия" (1958) и "Царица Евдокия Лукьянова из рода Стрешневых" (1958)
— поэма, в которой повествуется о Москве XVII в.
ЛЬДОВ Константин Николаевич (наст. фам. Розенблюм, 13 мая
1862— 1930-е). Окончил гимназию в Санкт-Петербурге. Печататься на­
чал в 1876 г. Его стихи появлялись на страницах "Нивы", "Нови",
"Северного вестника", "Русского богатства", "Задушевного слова"
и во многих других периодических изданиях. Первый сборник "Стихо­
творения" вышел в 1890 г. Писал романы ("’Лицедеи", "Саранча",
"Пустыня внемлет"). В 1901 г. за сборник "О тзвуки души" (1899) К.
Льдову присуждена премия имени Пушкина Императорской Академии
наук. В 1911 г. вышеп его сборник "Без размера и созвучий" (поэмы
в прозе). В эмиграции жил в Бельгии. Издал на французском я зы к»
книги об А. К. Толстом, о Тютчеве, Фете, Полонском, Герцене, а такж е
два тома своих стихотворений в авторских переводах. В 1926 г. вышел
в Брюсселе к пятидесятилетию творческой деятельности К. Льдова его
сборник "Против течения".
МАГУЛА Дмитрий Антонович (8 января 1880, Петербург — ?).
Детские годы прошли на Урале. Гимназию окончил в Петербурге.
Поступил в Горный институт и по завершении высшего образования
работал на Монетном дворе и в Горном институте. В 1914 г., когда уж е
началась мировая война, он был послан Монетным двором в США для
закупки оборудования. В начале 1917 г. его командировали в Швецию.
Узнав об октябрьском перевороте, он решил не возвращаться в Петер­
бург и в 1918 г. эмигрировал в США. В 1920 г. был направлен российс­
ким посольством в Америке с грузом припасов для армии генерала
Врангеля и вместе с этой армией эвакуировался из Крыма. В Америке
долгие годы работал по специальности горного инженера. Литератур­
ные интересы Магулы проявипись рано. В возрасте 16 лет он опуб­
ликовал в "Ж урнале иностранной литературы" переводы рассказов
Брет Гарта. В том же журнале печатались его переводы романов
Герберта Уэллса. В 1925 г. вместе с Голохвастовым, Ильяшенко и Христиани издал в Нью-Йорке коллективный литературный сборник "Из
Америки” . В этом сборнике напечатано 42 стихотворения Магулы.
Свой первый поэтический сборник он подготовил к печати, когда ему
исполнилось пятьдесят лет. Книга вышла в Париже в 1931 г. почти
одновременно со сборником близкого друга Магулы. поэта Г. Голох­
вастова. Название этой книги ("Свет вечерний") позднее еще раз
встречается в эмигрантской поэзии — у Вяч. Иванова (его посмертная
книга стихов, вышедшая в Оксфорде). Второй сборник стихотворений
Магулы — "Последние лучи" (Нью-Йорк, 1943). Вместе с Е. Антоновой,
А. Биском, Г. Голохвастовым, В. Ильяшенко. Г. Лахман, К. Славиной,
М. Чехониным и другими русско-американскими поэтами участвовал

638

в сборнике "Четырнадцать" (Нью-Йорк. 1949). Последняя книга М агу­
лы вышла в 1963 г. под названием "Fata M organa” .
МАКОВСКИЙ Сергей Константинович (27 августа 1877, Санкт-Пе­
тербург — 13 мая 1962, Париж). Отец — знаменитый художник К. Е.
М аковский. Первая его поэтическая книга — "Собрание стихов"
— опубликована была в 1905 г. Первое выступление в печати — в 1898
г. В 1907 г. М аковский участвовал в создании журнала "Старые годы"
и стал одним из его редакторов. В 1909 г. по его инициативе был
основан "Аполлон", явившийся центральным феноменом художест­
венной и литературной жизни своего времени. До эмиграции М аковс­
кий проявил себя как историк искусства, организатор многих выставок
и художественный критик. Его "Страницы художественной критики"
в трех книгах (1906, 1908, 1914) были известны любителям искусства во
всех уголках России. В эмиграции — с 1920 г. В первой половине
двадцатых годов в Праге были изданы его "Силуэты русских худож­
ников". За ними последовали "Графика М. В. Д обуж инского” . "По­
следние итоги живописи", "Народное искусство Прикарпатской Руси".
Жил в Праге и затем в Париже, продолжал редакторскую деятель­
ность; в 1926— 1932 гг. был одним из редакторов крупной русской
газеты "В озрож дение” ; редактировал журналы "Встреча" и "Дело".
А с 1949 г., когда было основано издательство "Рифма", под редакци­
ей М аковского стали выходить небольшие изящные сборники эмиг­
рантских поэтов.
Второй поэтический сборник М аковского издан в 1940 г. В после­
военные годы одна за другой выходят шесть его поэтических книг.
Девятый сборник стихов — "Requem " — издан посмертно в 1963 г.
М аковский — автор двух мемуарных книг ("Портреты современников"
и "На Парнасе серебряного века"). Его воспоминания многое до­
бавили к нашим знаниям о выдающихся современниках, с которыми
М аковский встречался на жизненном пути.
МАМЧЕНКО Виктор Андреевич (1901, Николаев — декабрь 1982).
В двадцатилетием возрасте отправипся в Аф рику. Работай портовым
грузчиком в Тунисе, маляром, батрачил на фермах. С 1923 г. жил
в Париже. Некоторое время учился на филологическом факультете
Сорбонны. Был строительным рабочим, преподавал русский язык,
работал корректором. Близко сошелся с Львом Шестовым. Константи­
ном Мочульским, Зинаидой Гиппиус. Регулярно посещал "воскресе­
нья” М ережковских. Первый его сборник (рукописный) — "Паузники"
(1924). В том ж е году по инициативе В. М амченко было основано
"Объединение русских поэтов в Париже” . Первый напечатанный сбор­
ник — "Тяжелы е птицы" (1936). Шесть сборников его стихотворений
вышли в 1940 — 1970-е гг.: "Звезды в аду", "В потоке света". "Земля
и лира", "Певчий час", "Воспитание сердца", "Сон в холодном доме".
Ю. Иваск назвал его стихи "беспомощными” : "ритмы однообразны,
слова случайны, но иногда он договаривается до каких-то ошеломля­
ющих откровений". Вспоминая, ка к ценили М амченко выдающиеся
русские писатели в Париже, Ю. Терапиано назвал его "одним из
интереснейших людей своего поколения” .
МАНДЕЛЬШТАМ Юрий Владимирович (8 октября 1908. Москва
— осень 1943, нацистский концлагерь). Эмигрировал с родителями
в 1920 г. Жил в Париже. Окончил в 1925 г. русскую гимназию и в 1929 г.
— филологический факультет в Сорбонне. Первая известная его
публикация в № 1 "Сборника Союза поэтов" — издание, в котором он

639

продолжал печататься и в 1930— 1931 гг. С выходом в свет его первой
книги стихов "Остров" Ю. Мандельштам вошел в литературные круги
зарубежья и стал одним из видных поэтов русского Парижа. Сот­
рудничал в "Числах", "Современных записках", "Встречах", "Жур­
нале Содружества", "Перекрестках", "Русских записках", в альмана­
хе "К р уг" и др. Писал критические статьи и рецензии (в частности,
о Б. Поплавском, Д. М ережковском, А. Блоке, Г. Иванове, Л. Зурове,
В. Булич). Сборник его статей о литературе и искусстве Европы
"Искатели" (этюды) вышел в 1938 г. в Шанхае. Еще раньше были
изданы второй и третий сборники стихов — "Верность" (1932) и "Тре­
тий час" (1935). Напечатал на французском язы ке в журнале ” Ла ревю
де Франс" ряд статей о русских писателях. После кончины В. Ходасе­
вича вел критический отдел в газете "Возрож дение". Вся литератур­
ная деятельность Ю. Мандельштама длилась около 13 лет. 10 марта
1942 г. он был арестован немецкими оккупационными властями и был
отправлен в концлагерь Дранси, позднее в лагерь около Орлеана,
затем снова в Дранси и оттуда в Германию. Точная дата и обстоятель­
ства гибели неизвестны. В 1950 г. издательство "Рифма" выпустило
его четвертую книгу стихов, над которой он работал в 1937— 1941 гг.
Стихи Ю. Мандельштама вошли в антологии "Я корь". "На Западе*’ ,
"Годы ". "Муза диаспоры".
МАНСВЕТОВ Владимир Федорович (1904, Енисейск — 1974). Жил
в Праге, был связан с пражским литературным круж ком "Скит по­
этов". Печатался в сборниках этого круж ка (1933, 1934, 1937), а такж е
в "Воле России". Стихи В. Мансветова вошли в антологию “ Якорь"
(1936). В 1940 г. переехал в США. Опубликовал ряд статей в рус­
ско-американских изданиях: например, "О советской художественной
прозе" — в "Новом журнале" и в сборнике "К овчег" (Нью-Йорк, 1942)
очерк "Неизвестная литература", в котором содержатся ценные све­
дения для историка эмигрантской поэзии. В дальнейшем выступал
с литературно-критическими статьями в "Новом русском слове". Рабо­
тал на "Голосе Америки", где был редактором отдела культуры.
МАСАИНОВ Алексей Алексеевич. До эмиграции печатался в изда­
ниях эгофутуристов, например, вместе с И. Северяниным, В. Ховиным,
Б. Гусманом, А. Толмачевым, М. Струве и др. — в альманахе "Очаро­
ванный странник" (1915). Другой петроградский альманах, в котором
находим ранние стихи А. Масаинова,— "В интик", вышедший также
в 1915 г. (второй выпуск напечатан в Тифлисе). В "поэзоальманахе"
"Мимозы льна" представлено более тридцати стихотворений А. Маса­
инова и примерно столько же в "Островах очарований" (1917). В эмиг­
рации отдельным изданием вышла его поэма "Лик зверя" (Париж,
1924) и сборник стихотворений (или, по слову автора,— "поэз") "От­
ходящие корабли" (Париж, 1925). В 1926 и 1927 гг. напечатаны два
тома его "Легенд" — "Легенды Океании" и "Легенды острова Мангарева". Несколько стихотворений Масаинова появилось в сан-францисском альманахе "Дымный след" (1925). В это время Масаинов жил
в Голливуде.
МАТЬ МАРИЯ (Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, урож ­
денная Пиленко, во втором браке Скобцова, в поздние свои годы
известна под именем монахиня Мария и мать Мария; 21 декабря 1891.
Рига — 31 марта 1945 в фашистском концлагере). Детство прошло на
Кавказе. В 1906 г. переехала с семьей в Петербург. Училась в частных
гимназиях Таганцевой и Стаюниной. Бывала на собраниях на "башне"

640

Вяч. Иванова и в гумилевском Цехе поэтов. В издательстве Цеха
вышла ее первая книга "Скиф ские черепки" (1912). В 1915 г. дебюти­
ровала как прозаик — повестью "Ю рали". В следующем году выходит
ее книга стихов “ Руфь", отмеченная концентрированной религиоз­
ностью тем и образов. Эмигрировала в Константинополь, откуда уеха­
ла в Югославию, а затем во Францию. В Париже опубликовала двух­
томник "Жатва духа" (Жития святых) и монографии о Хомякове, Вл.
Соловьеве и Достоевском (все в 1929 г.). В 1932 г. приняла монашест­
во. Об этом времени писал Ю. Терапиано: "Готовность матери Марии
прийти кому-либо на помощь, наконец, ее живой ум, ее широкое
понимание христианства и того, чем в настоящее время должны
заниматься христиане, постепенно привлекли к ней симпатии многих
поэтов и писателей, которые стали постоянно бывать на собраниях
"Православного Дела" и просто у матери М арии". Во время оккупации
с необычайной энергией мать Мария помогала бездомным, голодным
и гонимым Вместе с сыном Юрием она быпа арестована и в конц­
лагере Равенсбрюк, как рассказывает мемуарист, добровольно пошла
в газовую камеру вместо какой-то приговоренной к казни женщины.
Стихи она писала на протяжении почти всей своей жизни. В тридцатые
годы вышел ее сборник "Стихи", изданный под именем монахини
Марии. Две книги вышли посмертно в сороковые годы ("Стихотворе­
ния, поэмы, мистерии...” и "Стихи").
МОЖАЙСКАЯ Ольга Николаевна (по м уж у Емельянова, 1896— ?)
родилась вне России. Детство прошло в Петербурге. Здесь окончила
гимназию. В 1920 г. эмигрировала во Францию. Более пятидесяти лет
жила в Париже. Состояла в парижском Союзе русских писателей
и журналистов. Изучала испанский, переводила испанских поэтов (в
частности, Лорку). Работала преподавательницей русского языка. Вы­
шла замуж за писателя-прозаика Виктора Николаевича Емельянова
(1899— 1963). Стихи О. М ожайской печатались в "Новоселье", "Гра­
нях", "Возрождении", "Опытах", "М остах", "Новом журнале",
Русской мысли", "Новом русском слове". Несколько стихотворений
вошло в антологию "Содружество" (1966). В той же антологии помеще­
на краткая автобиография М ожайской, в которой, в частности, гово­
рится, что своего сборника стихов она так и не опубликовала. На
самом ж е деле ее сборник "Разлука и верность" вышел в Париже
в 1963 г. Издание было ротаторное, тираж незначительный, и. вероят­
но, поэтому поэтесса не считала "Разлуку и верность" книгой. На
сборник откликнулась Екатерина Таубер (Новый журнал. 1963. Ns 74).
Хотелось бы, — писала Таубер, — чтобы этот недавно вышедший
сборник стихов прочли все любители поэзии... М ожайская проходит по
жизни не бездумно, многие ее стихотворения — итоги. Во всех ее
стихах нет ничего статического... Стихотворение "Автору Свидания
Джима" волнует тонким пониманием юности, простодушности, чисто­
ты... Отсутствием равнодушия, горячностью, гневом и горечью от­
мечены многие стихи поэта. Все стихи в движении, беспокойстве,
стремлении, и все они тянутся в запредельное. К "житейскому попече­
нию" Можайская относится высокомерно-презрительно".
МОРШЕН Николай Николаевич (наст. фам. Марченко; рОД 8 д ека­
бря 1917 г. в Киеве). Окончил физический факультет Киевского уни­
верситета. В конце войны попал в Германию. В послевоенное время
жил в лагере Ди-Пи. С 1950 г. — в США. Преподавал в Военном
институте иностранных языков. Живет в г. Монтерее, Калифорния.
Печататься начал в конце сороковых годов. Стихотворения Н. Мор-

641

шена включены в ряд антологий: "На Западе” , "Муза диаспоры",
" Содружество” , "Берега" и др. Н. Моршен — автор трех поэтических
сборников: "Тюлень” (1959, второе — репринтное издание — без даты,
вероятно, в 1989), "Двоеточие" (1967), "Эхо и зеркало" (1979).
НАБОКОВ Владимир Владимирович (22 апреля 1899, Петербург
— 2 июля 1977, Монтрё). В англоязычной литературе его не раз
называли гением. "Но я не знаю ни одного русского критика или
читателя. — писал Ю. Иваск, — который назвал бы Набокова гением,
хотя его изумительный дар был оценен еще в начале 30-х гг." Первую
книгу В. Набоков напечатал в 17-летнем возрасте (Стихи. Пг., 1916).
Вторая появилась в 1918 г. (Балашов Андрей и Набоков В. Альманах.
Два пути. Стихи). В 1919 г. В. Набоков эмигрировал. Учился в Кэмбридже. Затем пятнадцать лет жил в Берлине. В тот ж е период вышли его
сборники стихов "Гроздь” и "Горный путь". В 1926 г. опубликовал
первый из своих многочисленных романов. В 1937 г. переехал в Па­
риж. в начале войны эмигрировал в США. Живя в Америке, писал на
английском язы ке и переводил классиков русской литературы. До
1959 г. был профессором Корнелльского университета (штат
Нью-Йорк). В 1960 г. переехал в Швейцарию. Его стихотворения печа­
тались в эмигрантской периодике и вошли в его поэтические сборники
"Стихотворения 1929— 1951 гг.” (1952) и "Poems and problem s" (1970),
а такж е в собрание сочинений.
НАРЦИССОВ Борис Анатольевич (1906, Саратовская губерния
— 27 ноября 1982. Вашингтон). Детство Нарциссова прошло в Ямбурге.
В 1919 г. семья переехала в Эстонию. Здесь он окончил гимназию
и поступил в Тартуский университет на отделение химии. По окончании
университета работал в Газозащитной лаборатории Министерства обо­
роны Эстонии. В 1941 г. был отправпен в Эстонский корпус на фронт.
Заболел, попал в госпиталь и бежал из госпиталя в Эстонию. Оттуда
был отправлен немцами в Тюбинген. В послевоенное время жил
в лагере перемещенных лиц около Мюнхена. В январе 1951 г. эмиг­
рировал в Австралию, где прожил два года, работая по специаль­
ности. а в марте 1952 г. переехал на постоянное жительство в США.
Стихи Нарциссов начал писать, когда учился в гимназии. В студенчес­
кие годы стал членом Юрьевского Цеха поэтов. В 1934— 1938 гг.
участвовал в Таллиннском Цехе поэтов. В тридцатые годы его стихи
печатались в таллиннской "Нови" и в парижских "Современных запис­
ка х ” . Его первая книга ("Стихи” ) вышла в 1958 г. в Нью-Йорке. За ней
последовали "Голоса” (1961), "Память” (1965), "Подъем” (1969), "Шах­
маты" (1974). "Звездная птица" (1978). Рассказы, статьи, рецензии,
очерки Нарциссова печатапись в "Гранях", "Возрождении", "Совре­
меннике" и "Новом ж урнале". Через год после смерти поэта вдова
Нарциссова издала его последнюю книгу — "Письмо самому себе".
Стихи, рассказы (Нью-Йорк. 1983).
НЕЙ Анна (наст, имя и фам. Жозефина Леонидовна Пастернак.
1900 — 16 февраля 1993. Оксфорд). Сестра Бориса Леонидовича
Пастернака. В 1921 г. эмигрировала в Берлин. Переехала в Англию.
Жила в Оксфорде. Под именем Анна Ней опубликовала в 1938 г.
в Берлине сборник стихотворений "Координаты ". В 1972 г. в Мюнхен©
вышло второе издание этой книги (под настоящей фамилией автора)НЕЙМИРОК Александр Николаевич (1911, Киев — 1973). Окончил
в Югославии Кадетский корпус и Белградский университет (отделение

642

лесоводства). Печататься начал в тридцатые гг. Ранние его пуб­
ликации — в газете "М еч" (Варшава) и коллективном сборнике
"Литературная среда" (Белград). После войны печатался в "Новом
журнале" и особенно много в “ Гранях". В 1946 г. в Регенсбурге
издана была его книга "Дороги и встречи" (о фашистских конц­
лагерях, где Неймирок находился в 1944— 1945 гг.). Первая его
поэтическая книга ("Стихи", 1946) вышла в Германии. В 1953 г.
издательство "Посев" выпустило второй сборник стихов — "День за
днем".
НЕСМЕЛОВ Арсений (наст. фам. Митропольский Арсений Ивано­
вич; б июня 1889, Москва — осень 1945, Гродековская пересылка
около Владивостока). Печататься начал в 23-летнем возрасте. Первая
публикация — в "Ниве" под фамилией Митропольский. Первая книга
— "Военные странички: стихи и рассказы". Участник первой мировой
войны, он воевал и в гражданскую. С армией Колчака отступал через
Сибирь. В 1921 г. во Владивостоке вышла его книга ■'Стихи", написан­
ная под явным влиянием футуристов. В 1922 г. напечатана поэма
"Тихвин", а в 1924-м, тож е во Владивостоке, издан был тоненький
сборник "Уступы ". В 1924 г. А. Несмелое перешел советско-китайскую
границу.
Иду. Над порослью вечернее
Пустое небо цвета льда.
И вот со вздохом облегчения:
"Прощайте, знаю, навсегда!"
Жил в Харбине. Много печатался в периодических изданиях,
в том числе под псевдонимами (Анастигмат, Тетя Розга, Н. Рахманов,
Мпольский, Николай Дозоров). Под псевдонимом Н. Дозоров вышли
две его ультрапатриотических книги ("Только такие" и "Георгий
Семена"). А. Несмелое был одним из очень немногих русских даль­
невосточных поэтов, чье творчество вызывало интерес в Европе
и в Америке. Он печатался в "Современных записках", "Русских
записках", "Вольной Сибири" (Прага), в "Воле России", в чикагском
журнале "М осква", в антологии "Я корь", в сан-францисском сбор­
нике "Земля Колумба". А. Несмелое писал и прозу — рассказы
и роман "Продавцы строк" (полностью не опубликован). Основное
поэтическое наследие А. Несмелова — в его книгах, изданных
в Китае: "Кровавый отблеск" (1929), "Без России" (1931), "Через
океан" (1934), "Полустанок" (1938), "Протопопица" (1939) и "Белая
флотилия" (1942). В августе 1945 г. А. Несмелое был схвачен смершевцами и отправлен в СССР. Умер на полу пересыльной тюрьмы
в Приморском крае.
НОВГОРОД-СЕВЕРСКИЙ Иван Иванович (наст, имя и фам. Ян
Ппешкевич; 25 ноября 1893, Алексеевск-на-Амуре — 10 июля 1967,
пригород Парижа). В детские годы жил в Мариинске Томской губер­
нии. Учился в Механико-техническом училище имени Александра III
а Омске После этого окончил военное училище. В краткой биографи­
ческой справке, составленной женой — писательницей Ю. Кутыриной,
сообщается, что по семейным делам и по служ бе "он изъездил на
коне и на почтовых всю Сибирь от северной тундры до Алтая и Примо­
рья". Участвовал в первой мировой войне, получил чин ротмистра, был
тяжело контужен. Находясь в рядах Добровольческой армии, был
второй раз контужен, на этот раз смертельно, и. как пишет Ю. Кутыри-

643

на, "был отнесен в морг, но ожил и был произведен генералом
Врангелем в полковники". Эмигрировл в 1920 г. в Константинополь.
Жил в Болгарии, оттуда переехал в Париж и учился в Парижском
богословском институте. Был необыкновенно плодовитым автором:
написал более тридцати сборников стихов и несколько книг прозы
(многое осталось неопубликованным, в рукописях).
НОВОСАДОВ Борис (настоящая фам. и имя — Тагго Борис Христианович, 1907, Петербург — 1945). Участник таллиннского русского
поэтического круж ка, в который входили та кж е Павел Иртель, Елена
Базилевская. Борис Нарциссов и др. Стихи Б. Новосадова печатались
в таллиннской “ Нови" и в выборгском "Ж урнале Содружества” . Самая
ранняя известная нам публикация Б. Новосадова относится к 1934 г.
В "Журнале Содружества", кроме стихов Б. Новосадова, напечатаны
две его статьи: "Мысли о молодой эмигрантской поэзии" (1936. № 6)
и ’'Мысли о советской поэзии последних лет" (1930. №№ 7— 8, 9, 12).
Его первый сборник стихотворений — "Шершавые вирши" — вышел
в 1936 г. в Таллинне тиражом 300 экз. Второй сборник — "По следам
бездомных Аонид" издан был в 1938 г. такж е в Таллинне (тираж 500
экз.; художественное оформление Карла Гершельмана, поэта, вклю­
ченного в нашу антологию). На оба сборника откликнулся известней­
ший в русском зарубежье журналист Петр Пильский. Его рецензии
появились в рижской газете "Сегодня *, 1935, № 315 (из чего следует,
что "Шершавые вирши" вышли в 1935 г., хотя на облож ке проставлен
1936 г.) и в 1930, № 350. В 1940 г., уже во время оккупации, в тал­
линнском сборнике "Литературные записки" быпа напечатана статья
Б. Новосадова "Мысли о современной русской поэзии". В годы войны
Б. Новосадов жил в Печерском крае, где редактировал газету. После
войны поэт был арестован и умер в тюремной больнице. В 1953 г. Ю.
Иваск включил два стихотворения из книги "П о следам бездомных
Аонид" в свою антологию "На Западе".
ОБУХОВ Василий Константинович (? — 1946) — поэт, прозаик.
Жил в Харбине. Печатался в харбинском журнале "Р уб еж ". Его стихо­
творения вошли в коллективный сборник "Лестница в облака" (Хар­
бин. 1929), в котором вместе с В. Обуховым участвовали Н. Алябьев,
Т. Андреева, Г. Копытова, Н. Резникова и Н. Светлов Стихи и проза
Обухова напечатаны такж е в шанхайских сборниках "Врата" (1934
и 1935). В ранней поэзии Обухова заметна несомненная зависимость
от Н. Гумилева. В начале сороковых годов издал свою единственную
книгу стихов "Песчаный берег” . После оккупации Маньчжурии советс­
кими войсками В. Обухов был арестован, увезен из Харбина, однако
вскоре отпущен. Вернулся в Харбин и через непродолжительное
время умер от рака в 1946 г. В 1989 г. в Австралии вышел сборник
стихотворений харбинских и шанхайских поэтов "Песни с Востока",
и в нем. едва ли не впервые после смерти Обухова, было напечатано
несколько его стихотворений. В 1990 г. в издательстве "Антиквариат"
(США) под ред. Э. Штейна вышла маленькая кни ж ка : Василий Логи­
нов. Василий Обухов. "Елене". В этой книге напечатано четыре стихо­
творения Обухова, а такж е четыре фотографии поэта.
ОДАРЧЕНКО Юрий Павлович (1903 — 25 августа 1960, Париж)
— человек разносторонне талантливый, для которого поэзия была
лишь одним из путей творческой самореализации. Знавший его Нико­
лай Станюкович писал в "Возрождении": "Человек широкий, щ е д р ы й ,
расточительно даровитый. Ю. Одарченко принадлежал к тем русским

644

людям, которым все слишком легко дается, а поэтому они во всем
и остаются блестящими дилетантами". Ю. Одарченко вырос на Укра­
ине. Долго жил в Париже. Зарабатывал на ж изнь ка к художник по
тканям и был владельцем ателье дамского платья Мемуаристы гово­
рят о нем ка к об отличном художнике-граф ике и пианисте. Он писал
такж е рассказы. До первых послевоенных лет держался в стороне от
парижских литературных кругов. Печататься начал в сороковые годы.
В 1947 г. под его редакцией (совместно с В. Смоленским, с которым
Одарченко связывала старая дружба, и с А. Шайкевичем) вышел
“ Орион" — один из лучших литературных альманахов. В "Орионе"
напечатаны произведения Г. Адамовича, В. Дряхлова, Н. Евсеева.
Г. Иванова, А. Ладинского, И. Одоевцевой. И. Бунина. Г. Газданова,
Б. Зайцева. А. Гингера, В. Злобина и др., а такж е стихи и проза
Ю. Одарченко. В дальнейшем он участвовал во всех крупнейших
эмигрантских периодических изданиях тех лет ("М осты", "Опыты",
"Грани", "Возрождение", "Новый журнал"). Его единственный поэти­
ческий сборник "Д енек" вышел в 1949 г. "Друзья и знакомые, — писал
в своих воспоминаниях Кирилл Померанцев. — относились к Ю. П. как
к добродушному чудаку, и мне не помнится, чтобы кто-нибудь прини­
мал всерьез его поэзию; никому не приходило в голову в нее вдумать­
ся. Исключения составлял, пожалуй, Георгий Иванов, который благо­
даря отношению к своему искусству и — само собой — к поэзии
понимал, что стихи Одарченко есть нечто совершенно новое". Впро­
чем, при жизни Ю Одарченко его стихи были включены в антологию
"На Западе", а посмертно (в год его смерти) — в антологию "Муза
диаспоры". В 1983 г. под ред. В. Бетаки вышло в Париже собрание
сочинений Ю. Одарченко — "Стихи и проза".
ОДОЕВЦЕВА Ирина Владимировна (Гейнике Ираида Густавовна,
в замужестве Иванова — жена Георгия Иванова; 23 ноября 1895. Рига
— 15 октября 1990, Ленинград). Считала себя ученицей Н. Гумилева.
О встречах с ним И. Одоевцева с большими подробностями рас­
сказала в книге "На берегах Невы". Первый сборник поэтессы вышел
в Петрограде в 1922 г. ("Двор чудес"). С 1923 г. жила во Франции.
В апреле 1987 г. реэмигрировала — вернулась в Ленинград. В эмиг­
рации опубликовала романы: "Ангел смерти" (1927), "Изольда" (1931),
"Зеркало" (1939), "Оставь надежду навсегда" (1954), а такж е два тома
мемуаров; работала над третьим томом воспоминаний — "На берегах
Леты” . Ее стихи, статьи, рецензии, рассказы, воспоминания печатались в важнейших периодических изданиях зарубежья. Сборники ее
стихотворений, написанных в эмиграции, были опубликованы в 1950
— 1970-е гг.: "Контрапункт", "Стихи, написанные во время болезни",
"Десять лет", "Одиночество". "Златая цепь", "Портрет в рифмованной
раме".
ОЛЕНИН Константин Иванович (1881, Тамбовская губ.— ?). Окон­
чил в Петербурге училище правоведения. В 1906 г. издал в Москве
книгу "Стихотворения" (157 стр., 600 экз.). Печатался в "Солнце Рос­
сии", в "Вестнике Европы" и в других журналах. В эмиграции издал
книги "Прелюдии" (Вильно, 1925) и "Н есколько слов” . О нем написал
составителю данной антологии из Варшавы знавший его лично Евге­
ний Сеницкий, сын поэтессы Л. Волынцевой: "Во время революции
Оленин оставил Родину. Скудные средства к существованию добывал
во время скитаний по русскому зарубежью (Сербия, Париж. Попьша),
где его помнили. Он выступал на своих авторских вечерах, о чем
рассказывал не без юмора. В конце концов обосновался в Польше

645

и благодаря своему диплому правоведа вскоре получил назначение
в городской суд в полесском городе Сарны, неподалеку от советской
границы. И хотя, ка к гласила молва, сам генералиссимус любил его
стихотворение "Спите, орлы боевые!" (посвященные памяти павших
в начале первой мировой войны), за судьбу поэта трудно было поручиться. С приходом советской власти в Сарны Константин Иванович,
который так часто бывал у нас. сидел за нашим обеденным столом,
участвовал в литературных встречах, ка к в Лету канул. Вот его стихо­
творение, сохранившееся благодаря моей матери, которая в глухую
сталинскую ночь на польской земле диктовала мне по памяти в длин­
ные вечера произведения русских поэтов (таким образом заполнился
мой блокнот):
СОНЕТ
Старушка своенравная, живи!
Не покидай сварливой оболочки, —
Я без тебя споткнусь на первой кочке
Без воркотни, заботы и любви.
Нам суждено быть вечно vis a vis,
Жить в сырости, самим стирать сорочки,
С тобой мы только маленьких две точки
Или два шарика — ка к хочешь назови.
Мы все толкаемся, хотим бежать отсюда,
Один уйдет — другому будет худо.
Когда зима навалит нам бугров
И ветер севером дохнет из леса,
Кто принесет тебе вязанку дров?
Кто станет штопать пятки Ахиллеса?"
ОСТРОУМОВА
Татиана
(Татьяна
Иосифовна
Ненсберг,
1901— 1969). Печататься начала еще до эмиграции. В зарубежных
журналах впервые ее имя появпяется перед войной. Ее стихи встреча­
ются на страницах "Современных записок", "Новоселья", "Нового
журнала" и вошли такж е в коллективный сборник "Ковчег" (1942),
в антологии "Эстафета", "На Западе" и "Содружество". Жила в США.
в городе Боулдер, штат Колорадо. Преподавала в Колорадском уни­
верситете русский язык. Автор сб 9рника "Стихи", изданного Объеди­
нением русских писателей в Нью-Йорке.
ОЦУП Николай Авдеевич (4 ноября 1894, Царское Село — 20
декабря 1958, Париж). В 1913 г. окончил Николаевскую царскосельс­
кую гимназию. В 1913 и 1914 гг. учился в Парижском университете,
слушал лекции у Анри Бергсона. Участвовал в Цехе поэтов
(1920— 1921) и печатался в альманахах Цеха. В 1921 г. вышел первый
сборник стихов Н. Оцупа — "Град", переизданный в 1922 г. в Берлине.
Эмигрировал в 1922 г. Некоторое время жил в Берлине, затем обосно­
вался в Париже. В 1926 г. вышла вторая его книга — "В дыму".
— включившая стихотворения 1921— 1926 гг. Отдельным изданием
выходит в 1928 г. его поэма "Встреча". Еще через год была издана
в Бреславле по-немецки его книга, посвященная новейшей русской
поэзии, включенная затем в программы некоторых немецких универ­
ситетов. В 1930 г. основал "Числа" и был главным редактором этого

646

журнала. В начале войны вступил, во французскую армию. Находясь
в Италии, был арестован ка к антифашист. Полтора года сидел в ита­
льянской тюрьме, из которой сумел бежать, но был вновь арестован
и отправлен в концлагерь. В конце 1942 г. совершил новый побег
и с 1943 г. участвовал в движении Сопротивления. Первой послевоен­
ной книгой Н. Оцупа был его монументальный "Дневник в стихах",
который он писал более пятнадцати лет. Защитил докторскую диссер­
тацию о Н. Гумилеве. Преподавал в Ecole norm ale sup6rieure. В по­
следний год жизни вышли три его книги: драма на библейскую тему
"Три царя", подготовленное Н. Оцупом "Избранное" Н. Гумилева,
а такж е "Избранные стихи" Ф. Тютчева с предисловием и комментари­
ями Н. Оцупа. Посмертно, в 1961 г., изданы книги "Современники” .
"Литературные очерки” и двухтомник "Ж изнь и смерть", представ­
ляющий собой наиболее полное собрание стихотворений и поэм Н.
Оцупа.
ПАСТУХОВ Всеволод Леонидович (1894— 1967) был известен
в русском зарубежье главным образом к а к блестящий пианист,
а в 1950-е гг. ка к редактор журнала "О пыты" (совместно с Р. Н.
Гринбергом). Журнал этот способствовал, как писал один современ­
ный критик, "созданию литературной атмосферы, иногда весьма утон­
ченной" ("Русская литература в эмиграции". Питтсбург. 1972. С. 29).
Родители Пастухова из Ярославля. Молодость прошла в Петербурге,
где В. Пастухов встречался с М. Куэминым, Н. Гумилевым. Г. Ивано­
вым. Р. Ивневым и другими поэтами. Петербургская поэтика — более
всего М. Кузмин, И. Анненский и А. Блок — оказали очевидное
влияние и на стихи самого Пастухова. Печатал их он редко. Четыре
стихотворения вошли в антологию Ю. Иваска "На Западе" (Нью-Йорк,
1953). Чаще он выступал с рецензиями (напр., на книги М. Цетлина. А.
Ремизова, Н. Ульянова) и статьями о композиторах. Сборник В. Пасту­
хова "Хрупкий полет" вышел в Нью-Йорке в издательстве Раузена
в год смерти автора. В эмиграции Пастухов жил в Европе, в частности
в Митаве. После войны около 1949 г. эмигрировал в США. Жил
в Нью-Йорке, а с 1957 г. под Нью-Йорком в Дагластоне. Участвовал
в круж ке, называвшемся в обиходе "Лигой". Круж ок собирался на
квартире М. С Цетлиной. Бывали Г, Федотов, А. Керенский, В. Зензинов, Ю. Иваск, Б. Николаевский и др. К Пастухову, вспоминал
Ю. Иваск, "иногда заходили американские аспиранты-слависты. По­
мню один из них как-то сказал: "В беседе с ним я действительно
перенесся в Петербург 1913 г., ощутил цвет и запах той эпохи,
и я очень благодарен ему за это путешествие в серебряный век". Одно
из таких мемуарных путешествий запечатлено Пастуховым в его эссе
"Страна воспоминаний" (Опыты. 1955. № 5).
ПЕРЕЛЕШИН Валерий Францевич (наст. фам. Салатко-Петрище, 20
июля 1913, Иркутск — 7 ноября 1992, Бразилия). Родился в семье
железнодорожного служащего. В 1920 г. мать увезла его в Харбин. По
окончании школы поступил на юридический факультет. Печататься
начал в 1928 г. В 1937 г. вышла его первая книга "В пути” (Харбин, 200
экз.), составленная из сорока с небольшим стихотворений, ранее
появлявшихся на страницах журнала "Р убеж ", в 1937 г, учился в семи­
нарии св. Владимира. Был монахом в Харбинском монастыре. С 1939
до 1943 г. жил в Пекине; переехал в Шанхай. После войны работал
переводчиком в шанхайском корпункте ТАСС. В 1950 г. пытался
эмигрировать в США, но был выслан из Сан-Франциско в Китай.
С января 1953 г. жил в Бразилии. Работал в ювелирном магазине, на

647

мебельной фабрике, преподавал английский в школе Берлица, рабо­
тал библиотекарем в Британском консульстве и затем несколько лет
преподавал русский язык в морском училище. В. Перелешин — автор
многочисленных сборников стихотворений, большой поэмы (409 стр.),
напечатанной отдельным изданием ("Поэма без предмета", Холиок,
США, 1989), мемуаров "Два полустанка", нескольких книг переводов (с
английского, китайского и португальского на русский и с русского на
португальский). Сборники стихотворений В. Перелешина: "В пути"
(1937), “Добрый улей" (1939), "Звезда над морем" (1941), "Жертва"
(1944), "Ю жный дом" (1968), "Качель" (1971), ••Заповедник" (1972), "С
горы Нево" (1975), "Ариэль” (1976), "Три родины” (1987), "Из глубины
воззвах" (1987), "Двое — и снова один?" (1987), "В догонку” (1988).
ПЕРФИЛЬЕВ Александр Михайлович (2 октября 1895 — 26 фев­
раля 1973). Родился в Чите в семье генерала М. А. Перфильева. Жена
поэта, Ирина Сабурова, писала о происхождении рода Перфильевых:
"Князь Гантимуров, потомок хана Тимура, женился на дочери атамана
Перфильева и был им усыновлен". Учился будущий поэт во Втором
Петербургском кадетском корпусе (вместе с Георгием Ивановым).
Курс обучения окончен не был: Перфильев путешествовал с экс­
педицией Козлова, исследователя Центральной Азии. Вместо кадетс­
кого корпуса он окончил Оренбургское казачье училище. Служил
в Первом Нерчинском полку и в гвардейской сводно-казачьей сотне.
Участвовал в мировой войне, несколько раз был ранен, награжден
Георгиевским крестом и произведен в чин есаула.
Печататься начал в журнале "О гонек” в годы войны. После рево­
люции провел год в одиночном заключении в чекистской тюрьме.
После выхода на волю скрывался, а в начале двадцатых годов ему
удалось уехать в Латвию. Его журналистская карьера началась с ра­
боты в "Риж ском курьере". В 1925 г. под псевдонимом Александр Ли
издал в Риге свой первый сборник "Снежная месса". Там же в Риге
вышли еще два сборника — "Листопад" (1929) и "Ветер с севера"
(последний — под настоящей фамилией автора). Работал литератур­
ным сотрудником, фельетонистом и техническим редактором в рижс­
ких журналах "Наш огонек” , "Новая нива", "Для Вас” , в газетах
"Русское слово" и "С егодня” . Писал тексты для артистов эстрады, был
известен ка к автор песен и романсов (напр., на его слова написан
романс "О эти черные глаза"). В 1940 г. , скрываясь от оккупационных
властей, работал ночным сторожем. Осенью 1944 г. перебрался в Бер­
лин и, ка к писала И. Сабурова, "связался с ген. Красновым, снова
надел военную форму, был поспан в Италию, оттуда в Прагу и после
фантастического бегства из-под расстрела очутился в Баварии” . Живя
в Мюнхене, участвовал в журналах "Петруш ка", "Сатирикон", "Свобо­
д а ', работал на радиостанции "Свобода". Издал два сборника рас­
сказов: "Человек без воспоминаний" (Рига, 1942) и "Когда горит снег"
(Мюнхен, 1947).
ПЕСТРОВО Клавдия Прокофьевна. Родилась на Украине. Стихи
начала писать в детстве. С 1920 г. жила в Югославии. После войны
эмигрировала в Австралию. В 1964 г. издан был ее сборник "Ц в е ты
на подоконнике". В 1965 г. книга вышла вторым изданием. Стихи
Пестрово печатались в "Новом русском слове", в "Русской мысли” .
"Гранях", "Новом журнале", "Возрождении", канадском "Современ­
н и ке ” и в австралийских журналах "Кры лья” и "Русский в Австра­
лии".

648

ПОМЕРАНЦЕВ Кирилл Дмитриевич (1906, М осква — 5 марта 1991,
Париж). В 1920 г эвакуировался с семьей в Константинополь. Окончил
школу в Турции. В 1927 г переехал в Париж. Работал на заводах.
В годы войны жил в Лионе, участвовал во французском Сопротивле­
нии. Печатался во многих послевоенных периодических изданиях
("Возрождение", "М осты ", "Литературный современник", "Новый ж ур­
нал", "Вестник РСХД", "Опыты" и др.). Был представителем журнала
'М осты" в Париже. С 1957 г. работал в отделе политической инфор­
мации в "Русской мысли". В 1965 г. вышла его книга путевых очерков
"Итальянские негативы", ранее печатавшаяся в "М остах". Его книга
"С квозь смерть" (1986) — одна из лучших в эмигрантской мемуаристи­
ке. Стихи писал с детства. В зрелом возрасте на его поэзию особенно
проникновенное влияние оказало личное знакомство с Георгием Ива­
новым, о котором К. Померанцев написал несколько блестящих ста­
тей. Стихотворения К. Померанцева вошли в антологии "Муза диаспо­
ры" и "Содружество".
ПОПЛАВСКИЙ Борис Юлианович (7 июня 1903, Москва — 9 октября
1935, Париж). В 1918 г. Поплавский уехал со своим отцом на юг России
В 1919 г. четыре месяца жил в Константинополе, затем вернулся,
и в декабре 1920 г. — снова Константинополь. В мае 1921 г. Поплавский
переехал в Париж, где и прошла вся его последующая жизнь. Печататься
он начал еще до эмиграции — в провинциапьных апьманахах. — однако
годом своего вступпения в литературу считал 1928 г. Единственный
сборник стихов, вышедший при жизни поэта,— "Ф лаги” , о которых Г.
Иванов заметил: "Очарование стихов Поплавского — очень сильное
очарование", а такж е сказал, что в "аморф ных" стихах Поплавского
находим проявление того свойства, которое "единственно достойно
называться поэзией, в неунизительном для человека смысле" Трагичес­
кая случайность оборвала жизнь Поплавского в самом расцвете творчес­
ких сил. При жизни поэта, кроме его сборника "Ф лаги", печатались также
главы из его романа "Апоплон Безобразов". Посмертно были опублико­
ваны сборники стихов "Снежный час". "В венке из воска", "Дирижабль
неизвестного направления", а та кж е небольшая кни ж ка, содержащая
дневниковые записи Б. Поплавского, и роман “ Домой с небес”
ПОТЕМКИН Петр Петрович (1886, Орел — 25 октября 1926, Париж).
До эмиграции вышли его книги стихов "Смешная любовь" (1908)
и "Герань" (1912). Был широко известен в России как поэт-сатирик.
"...B заурядной столичной повседневности,— писал Саша Черный
о "Герани",— на панели и в петербургских скверах, во дворах, на
каналах и на верхушке конки поэт подсмотрел красочную и красноще­
кую народную жизнь и весело и любовно заполнил ею круг "Герани".
В годы гражданской войны П. Потемкин жил в Одессе. Эмигрировал
в Константинополь, оттуда переехал в Кишинев и затем поселился
в Праге. Печатал в эмигрантских изданиях ("Д ни", "Сегодня". "Воля
России" и др.) свои стихи и переводы из чешских поэтов. В 1923 г.
издал поэтический сборник "Отцветшая герань'*. В 1924-ом или в нача­
ле 1925 г. переселился в Париж. Писал пьесы для театра "Летучая
мышь", сотрудничал в "Последних новостях". Зарабатывал на жизнь
исключительно литературным трудом и жил в бедности. "...Поэт
— весь целиком,—писал о нем в парижской газете "Дни'* Борис
Зайцев.— Такой уж уродился. М ожно так или иначе оценить стихи,
жизненное дело, только уж никак не отнесешь его к дельцам и прак­
тикам. Худож ник". Посмертно (в 1928 г.) вышла в Париже с предис­
ловием А. Черного книга П. Потемкина "Избранные страницы".

649

ПРЕГЕЛЬ София Юльевна (20 августа 1904, Одесса — 26 июля
1972, Париж). Эмигрировала в Константинополь. Вскоре переселилась
в Берлин. Печаталась во всех сборниках русских берлинцев: “ Новосе­
лье” (1931). "Роща” (1932), "Невод" (1933). Первый сборник ее стихов
— ’’Разговор с памятью" — вышел в 1935 г. Д о войны издала еще две
книги — "Солнечный произвол" (1937) и "Полдень" (1939). В тридцатые
годы переехала в Париж, а в начале войны -— в Нью-Йорк. Основала
журнал "Новосельеи, выходивший в Нью-Йорке с 1942 по 1950 г.
(последние номера изданы были в Париже, куда С. Прегель вернулась
в 1950 г.). Журнал, ка к характеризовал его Г. Струве, был с "советофильским душ ком". Однако напечатано в нем немало отличных произ­
ведений (Бунин, Тэффи. Адамович, Варшавский, Ремизов и мн. др.),
и 52 номера этого журнала заняли видное место в истории литературы
зарубежья. В послевоенное время вышли три ее книги стихов: ’’ Бере­
га" (1953), "Встреча" (1958) и "Весна в П ариже" (1966). Еще одна ее
поэтическая книга издана посмертно: под ред. М. Слонима — "По­
следние стихи” (1973). С. Прегель печаталась во всех крупных эмиг­
рантских журналах. Сама С. Прегель ставила себе в заслугу поддерж­
ку. которую она оказывала парижскому издательству "Рифма” , опуб­
ликовавшему начиная с февраля 1950 г. сборники А. Штейгера,
В. Булич, В. Набокова. Г. Иванова, И. Одоевцевой, Ю. Трубецкого.
А. Ладинского. В. Корвин-Пиотровского, Г. Раевского, А. Гингера и др.
В дальнейшем — с 1957 по 1972 г. — С. Прегель была директором
этого издательства. Воспоминания о С. Прегель оставили К. Померан­
цев. 3 Шаховская. Ю. Терапиано, В. Яновский.
ПРИСМАНОВА Анна Семеновна (6 сентября 1892. Либава — 4 но­
ября 1960, Париж). Печататься начала до революции. Около 1918 г.
переехала в Москву. Не позднее 1923 г. эмигрировала в Берлин
и вскоре переехала в Париж. В 1926 г. вышла замуж за поэта А.
Гингера. Первая известная ее публикация в зарубежье — стихи в бер­
линском журнале "Эпопея" (1923). В 1920— 1930-е гг. печаталась
в "Воле России". "Русских записках” , в альманахе "К р уг". Первый
поэтический сборник А. Присмановой — "Тень и тело" — вышел в 1937
г. Вторая ее книга стихов — "Близнецы" — напечатана в 1946 г.,
а третий сборник — "Соль" — в 1949-м. Перу А. Присмановой принад­
лежит та кж е повесть в стихах о Вере Фигнер — "Вера" (Париж. 1960).
РАЕВСКИЙ Георгий Авдеевич (наст. фам. Оцуп; 10 января 1897
— 1963). Младший брат поэта Николая Оцупа. Родился в Царском Селе
в семье придворного фотографа. Эмигрировал в начале двадцатых
годов. Поселился в Париже. Участвовал вместе с Д. Кнутом, Ю.
Мандельштамом. В. Смоленским и Ю. Терапиано в кр уж ке "Перекре­
сток". Первая его книга — "Строфы” вышла в Париже в 1928 г.
В довоенные годы его стихи печатались в "П ерекрестках", "Современ­
ных записках", "Числах", "Журнале Содружества", "К р уге ", "Неводе” ,
"Встрече” , "Русских записках" и вошли в антологию "Я корь” . В после­
военные годы вышло два поэтических сборника Г. Раевского: "Новые
стихотворения" (1946) и ’’Третья книга" (1953). Его стихи были включе­
ны та кж е в лучшие послевоенные антологии зарубежных поэтов:
’’Эстафета” , "На Западе” и "М уза диаспоры",
РАИЧ Евгений Исакович (Рабинович). Родился в Петербурге.
С 1920 г. жил в Берлине, где в 1922 г. окончил университет по
специальности химия. В 1934 г. с приходом к власти фашистов уехал из
Германии в Англию. В 1938 г. эмигрировал в США. Был профессором

650

биохимии в Иллинойском университете. Опубликовал несколько книг
по своей специальности. Был избран почетным доктором Дартмутс­
кого и Брандайзского университетов. Стихи писал с детства. Живя
в Германии, участвовал в Кр уж ке русских берлинских поэтов (вместе
с М. Горлиным. Р. Блох, Ю. Джанумовым, Н. Бродской. В. Лурье. Н.
Белоцветовым. В. Пиотровским. С. Прегель, Г. Раевским, Я. Бикерманом, Н. Эльяшевым, В. Эрден). Его стихи были напечатаны во всех
трех сборниках берлинских поэтов ("Новоселье’', "Роща", "Невод").
Более сорока лет работал над переводом "Ф ауста". Единственный его
сборник стихов — "Современник" — вышел в известном парижском
издательстве "Рифма" в 1965 г.
РАТГАУЗ Даниил Максимович (6 февраля 1869, Харьков — 1937,
Прага). Учился в Киевском университете на юридическом факультете.
Первое выступление в печати — стихи в журнале "Наблюдатель".
В 1893 г. вышла его первая книга — "Стихотворения". Другие до­
революционные книги Д. Ратгауза: “ Песни сердца" (1897), "Собрание
стихотворений" (1900), "Песни любви и печали" (1902), "Избранные
стихотворения”
(1910),
трехтомное
собрание
стихотворений
(1909— 1910) и др. Эмигрировал в 1922 г. За рубежом вышли его книги
"Мои песни" (Берлин. 1920) и "О жизни и смерти" (Прага, 1927). На
стихотворения Ратгауза писали романсы Чайковский, Кюи, Рахмани­
нов, Глиэр и другие композиторы.
РАТГАУЗ Татьяна Даниловна. Родилась 27 июля 1909 г. Отец
— поэт Даниил Максимович Ратгауз. Эмигрировала с отцом и матерью
в Берлин. М ежду 1923 и 1926 гг. семья переселилась в Прагу. Начала
печататься в шестнадцатилетнем возрасте. Первые публикации
— в иллюстрированном литературно-публицистическом журнале "Сту­
денческие годы", издававшемся Союзом русских студентов в Чехос­
ловакии. В тридцатые годы участвовала в кр у ж к е “ Скит поэтов",
которым руководил А. Л. Бем. Печаталась в коллективных сборниках,
издаваемых этим круж ком под редакцией А. Л. Бема, а такж е в "Со­
временных записках” , "Русских записках", в таллиннской "Нови",
в варшавском "М ече" и в антологии "Я корь".
РАФАЛОВИЧ Сергей Львович (1875— 1943). Окончил Санкт-Петер­
бургский университет по историко-филологическому факультету. Пер­
вая его книга — "Стихотворения" — опубликована в Петербурге
в 1894 г. Другие его сборники: "Весенний клю ч" (1901), "Светлые
песни” (1905), "Зеркало души” (1911), "Стихотворения" (1913), "Стихо­
творения” (1916), "Триолеты" (1916). В годы гражданской войны был
на Кавказе: Цинандали. Баку, Батум, Тифлис. Писал та кж е рассказы,
повести, драмы, комедии и др. Пользовалась известностью его пьеса
"Река идет" (1905). До того как Рафалович в 1922 г. эмигрировал, было
опубликовано более двадцати его книг. С 1922 г. жил в Париже.
В 1923-м — в Берлине, затем снова в Париже. За рубежом вышли его
книги: "Горящий круг" (1923), "Семи церквам". Пять поэм (1923), "З га".
Стихотворения (1923), "М арк Антоний". Трагедия в стихах. Издание
второе (1923). "Август". Стихотворения (1924), "Симон Волхв". Поэма.
Издание второе (1926), "Терпкие будни” . Стихотворения (1926).
РАФАЛЬСКИЙ Сергей Милич (1896. Изяславль Волынской губ.
— 1981). Родился в семье священника. Окончил гимназию в Остроге
(1914). Учился на юридическом факультете Петроградского универси­
тета. С 1915 г. был членом партии Народная свобода. К 1920 г.

651

оказался на территории, отошедшей по Рижскому миру к Польше.
В 1922 г. переехал в Чехосповакию. Печатался в берлинских "Споло­
хах" (1922), в пражской "Воле России" (1925), в рижских "Перезвонахм
(1926), в пражском журнале "Своими путями" (1926). Его сборник
стихов ("А вгуст") вышел в 1924 г. Входил в кр уж о к "Скит поэтов".
С 1929 г. жил в Париже, печатался под псевдонимами в журнале
"Борьба". В послевоенное время сотрудничал в журнале солидаристов "Посев", напечатал в "Гранях" "Поэму о потустороннем мире”
(1957), "Поэму о романтике" (1958), поэму "Повесть о Скифии" (1959),
поэму "Поспедний вечер" (1966). Печатался та кж е в "Возрождении"
и в "Континенте". Опубликовал много статей в "Новом русском слове"
и в "Русской мысли". Стихи Рафальского включены в антологию
"Муза диаспоры".
РООС Мета Альфредовна (4 января 1904, Москва — ?). Училась
в лютеранской школе в Харькове. Уроженцы Эстонии, родители
М. Роос около 1921 г. переехапи с детьми в Таллинн. Здесь М. Роос
окончила среднюю школу и консерваторию по классу рояля. Препода­
вала музыку. Переводила на немецкий язык Ф. Тютчева. Печаталась
в таллиннском журнале "Новь", редактором которого был будущий
муж М. Роос Павел Михайлович Иртель (1896— 1979). В 1935 г. она
вышла замуж за П. Иртеля. Супруги были участниками таллиннского
Цеха поэтов (другие участники — Ю. Иваск, Борис Нарциссов. Карл
Гершельман, Елизавета Роос, Ирина Борман). В 1936 г. в Таллинне
вышел сборник стихов М. Роос "М артовское солнце". В 1939 г. вместе
с мужем бежала из оккупированной Эстонии в Польшу. С 1945 г. жила
в Германии.
РОСИМОВ Г. (наст. фам. Офросимов Юрий Викторович. 1894 — 19
октября 1967, Палермо) — поэт, литературный и театральный критик.
Печатался такж е под инициалами Ю. О. Москвич. Мать — урожд.
Рахманинова. Окончил Императорский Николаевский лицей В октяб­
ре 1917 г. участвовал в защите Москвы от большевиков. Судьба
забросила в Прибалтику, откуда в 1920 г. с трудом удалось перебрать­
ся в Берлин. Здесь Г. Росимов становится сотрудником журналов
"Ж изнь", "Русская книга", "Новая русская кн и га ” , "Театр и жизнь".
В 1921 г. вышел в издательстве И. Ладыжникова сборник "Стихи об
утерянном". Печатался в начале двадцатых годов в журнале "Споло­
хи", в альманахах "Веретено" и "Струги". Тогда ж е начал писать
о театре для берлинской газеты "Руль"; сотрудничество продолжа­
лось до времени прихода Гитлера к власти. В 1926 г. выпустил в Бер­
лине свою книгу "Театр". С 1921 по 1924 г. написал и издал 16 книжек
для детей и еще одну совместно с Вл. Пиотровским. Около 1924 г.
"стихи забросил на всю жизнь, хоть и сильно грустил об этом" (РГуль). После утверждения гитлеровского режима уехал из Германии
в Югославию. Во время войны был взят в немецкий "трудовой лагерь"
и освободился только после окончания войны. Женился на дочери
швейцарского консула в Югославии и с тех пор постоянно жил в Луга­
но, впрочем, часто уезжая в Италию. Продолжал свою деятельность
ка к литературный критик. Печатался в "Новом журнале". Писал, в ча­
стности, о поэтах-эмигрантах Д. Кленовском, Л. Алексеевой, В. Мар­
кове. В. Корвин-Пиотровском и др.
САБУРОВА Ирина Евгеньевна (девичья фамилия Кутитонская.
в замужестве Перфильева и баронесса Розенберг; печаталась под
фамилией Сабурова, а такж е под псевдонимами Ирина Раэр, С. Тонс-

652

кой, А. Ильев. И Ильнев; 19 марта 1907 г. Могилевская губерния— 22
ноября 1979, Мюнхен). Сабурова писала о себе в краткой автобиог­
рафии: "Пережила две мировых войны, два бегства, несколько гр а ж ­
данских революций, оккупаций и рухнувших миров, после чего прихо­
дилось начинать все сначала" (Русская женщина в эмиграции. Вашин­
гтон. 1970. С. 64).
Печататься начала в пятнадцатилетием возрасте. Первая пу­
бликация — “ Встреча. Рождественский эскиз" в газете "Сегодня'*
(Рига) (1922. № 47). В последующие годы сотрудничала во многих
зарубежных периодических изданиях (рассказы, статьи, стихи и мно­
гочисленные переводы). Знала четыре иностранных языка. Пе­
чаталась в журналах "Будильник", "Новая нива", "Наш огонек",
"Иллюстрированная Россия". "Возрождение'*, "Грани", "Голос за­
рубеж ья", "Литературный современник", "Ж урнал Содружества",
"Согласие ", в харбинском ’'Рубеже"’ и др., а такж е в эмигрантских
газетах "Русский вестник", "Сегодня*’ , ’’Новое русское слово".
С 1933 по 1940 г. была редактором риж ского еженедельника
"Для Вас". Первая книга Сабуровой — сборник рассказов "Тень
синего марта" (Рига, 1937). После войны опубликовала сборники
рассказов "Дама треф*’ (1945), "Королевство алых башен"’ (1947).
"Копилка времени"* (1958). В 1960 г. выходит ее роман "После...”
и еще через четыре года роман из жизни русской Балтики "Корабли
Старого города", переведенный на испанский и немецкий языки.
В США в 1956 г. был опубликован подготовленный Сабуровой
альбом "Бессмертный лебедь" о жизни балерины Анны Павловой.
Будучи автором десятка книг прозы, Сабурова издала только
один поэтический сборник — "Разговор молча" (1956). Стихи ее
печатались в периодических изданиях и вошли в антологию "Со­
дружество".
САВИН Иван Иванович (наст. фам. Саволайнен; 10 сентября 1099.
Одесса — 1927, Хельсинки). Отец поэта — финн по отцу и грек по
матери — был человеком русской культуры. Мать — из русско-мол­
даванской семьи, по отцовской линии принадлежала к старинному
роду Отян. Детство прошло в городе Зенькове на Полтавщине. В Зень­
кове он учился в гимназии. Во время гражданской войны участвовал
в Добровольческой армии. Попал в плен в Д ж анкое. Чудом спасся от
расстрела. Бежал из госпиталя. В начале 1921 г. попал в Петроград.
Провел там голодную зиму и в том же году вместе с отцом получил
разрешение на эмиграцию в Финляндию. Работал в Хельсинки на
сахарном заводе, сколачивал ящики. Печататься начал в хельсинкс­
кой газете "Русские вести". Вскоре его фельетоны, стихи, воспомина­
ния, рассказы начали появляться в других газетах и журналах зарубе­
жья: "Руль" (Берлин), "Возрождение** (Париж), "Сегодня** (Рига), "Ил­
люстрированная Россия" (Париж). "Новое время" (Белград). Летом
1926 г. побывал у Репина в Куоккале. Это посещение положило
начало дружбе между молодым поэтом и знаменитым художником.
В том же году в Белграде вышел в свет единственный сборник Савина
— "Ладонка", немедленно сделавший его одним из популярных по­
этов эмиграции Небывалый случай в истории эмигрантской поэзии:
стихи "Ладонки" переиздавались еще три раза (1947, 1958, 1988). Во
время операции по поводу аппендицита в 1927 г. получил заражение
крови и после мучительных страданий умер в хельсинкской больнице.
Весь творческий путь Савина продолжался только пять лет. Задуман­
ный им сборник рассказов и воспоминаний "Книга былей" при жизни
Савина не бы издан. К шестидесятилетию со дня смерти вдова поэта Л.

653

В. Савина-Сулимовская издала 8 Нью-Йорке сборник прозы и стихо­
творений.
СВЕТЛОВ Николай (наст. фам. Свиньин; писал такж е под псев­
донимом Ваня-Сибиряк). Родился в Сибири. Попал в Харбин мальчи­
ком. Выучил китайский язык. Переводил китайских поэтов. Участвовал
в кр уж ке "Чураевка". Писал стихи, прозу, газетные статьи. Печатался
в "Молодой Чураевке", в сборниках "Лестница в облака" (1929).
"Семеро" (1931), в журнале "Понедельник" (1930— 1932). В 1934 г.
вышла в Шанхае его книга стихов "С торукая", в 1946 г. (также
в Шанхае) — в переводе Н. Светлова книга: Ай Цин "К солнцу".
СЕВЕРЯНИН Игорь (Игорь Васильевич Лотарев; 16 мая 1887, Пете­
рбург — 20 декабря, 1941, Таллинн). В эмиграции — с 1918 г. Сначала
приехал в Ревель и вскоре поселился в приморской деревушке Тойла.
С 1921 г. возобновил свои "поэзоконцерты", подобные тем, с которыми
объездил до революции всю Россию. Выступал с чтением стихов
в Эстонии, Литве. Латвии, Финляндии, Польше, Румынии. Болгарии,
Югославии. Германии. Франции. В годы эмиграции появлялся перед
аудиторией в общей сложности даж е чаще, чем в годы своего "громо­
кипящ его" успеха в России. Поездки, впрочем, были эпизодическими.
Значительно больше времени он проводил в уединении, а Тойле.
"Итак, я сиж у в глуши, совершенно отрешась от "культурны х" соблаз­
нов, среди природы и любви**, — читаем в одном из его писем.
Литературным трудом он был занят без устали. Его стихи печатались
во множестве русских периодических изданий от Парижа до Харбина.
За рубежом вышло более двадцати его книг, в которых, однако,
представлено далеко не все им написанное. В эмиграции он вырос
в большого поэта, певца любви, природы и России.
СИНКЕВИЧ Валентина Алексеевна — поэтесса, эссеист, редактор
альманаха "Встречи", единственного периодического издания, цели­
ком посвященного эмигрантской поэзии. Родилась 29 сентября 1926 г.
в Киеве, детство прошло в Остре. Первое стихотворение написано
в десятилетнем возрасте. В 1942 г. Синкевич была принудительно
отправпена в Германию. После войны жила в Гамбурге в лагере для
перемещенных лиц. В 1950 г. эмигрировала в США. Американский
опыт начался с работы санитаркой в доме для престарелых в штате
Айова. С 1960 до 1987 г. работала в библиотеке Пенсильванского
университета. Печататься начала в "Новом русском слове" в 1973 г.
Первый сборник Синкевич ("О гни", 1973) привлек внимание Ю. Тера­
пиано и И. Одоевцевой, написавших свои отзывы. Второй сборник
("Наступпение дня", 1978) — двуязычный и включает автопереводы на
английский. В 1983 г. Синкевич стала редактором альманаха "Встре­
чи". Книги "Цветенье трав" (1985) и "Здесь я ж иву" (1989) выдвинули
ее на видное место в современной эмигрантской поэзии. Итогом
творчества двух последних десятилетий явилась книга "Избранное .
вышедшая в Остре в 1992 г. Вместе с поэтом и художником
В Шаталовым В. Синкевич опубпиковапа в 1992 г. антологию поэзии
второй эмиграции — "Б ерега” .
СКОПИЧЕНКО Ольга Алексеевна (в замужестве Коновалова) Р°'
дилась 25 мая 1908 в Сызрани). Начала печататься, живя в Китае.
В 1928 г. вышеп в Харбине ее сборник стихов "Будущему вожд»о I
в 1932 г. в Шанхае — сборник "Путь изгнанника” . В конце сороковых
или в начале пятидесятых эмигрировала в США (в Калифорнию)-

654

Печаталась в журналах "Возрождение", "Грани", в сан-францисском
литературном сборнике "У Золотых ворот". Другие ее книги стихов
— "Неугасимое" (1954), "Стихотворения" (1959), "Моя книга" (1961),
сборник детских стихов "Про зайца, лису и е ж а ".
СЛАВИНА Кира Марковна (род. 24 июля 1911 г. в Петербурге)
— автор сборника "Бумажны е крылья" (Нью-Йорк, 1944), а такж е
сборника, вышедшего на английском языке, " It Could Be Verse" (США.
1978). Приехала в США в 1928 г. Среднюю школу окончила
в Нью-Йорке в 1931 г. Училась в нью-йоркском городском колледже.
Работала в магазине Вулворт, на фабрике искусственных цветов,
в фирме "Интернациональный книжный сервис", в Организации Объ­
единенных Наций и около тридцати лет на радиостанции "Голос Аме­
рики". Участвовала в К р уж ке русских поэтов в Америке (Нью-Йорк).
Печаталась в "Новом ж урнале", "Новоселье", “ Новом русском слове".
Ее стихи включены в коллективный сборник "Четырнадцать", в ан­
тологии "Эстафета" (1948) и "Содружество" (1966). С 1954 г. живет
в Вашингтоне.
СМОЛЕНСКИЙ Владимир Алексеевич (6 августа 1901, Луганск
— 8 ноября 1961, Париж). Вместе с армией Врангеля в 1920 г. покинул
Россию. В том же году переехал в Париж. Учился в парижской
Высшей коммерческой школе. Начал печататься в 1929 г. Первый
поэтический сборник — "З акат" (1931). Книга "Наедине" (1938) выдви­
нула имя Смоленского на видное место в русской зарубежной поэзии.
Третья книга — "Собрание стихотворений" была опубликована в Па­
риже в 1957 г.; и последняя его книга — "Стихи" — издана посмертно
(1963). Георгий Иванов, относившийся довольно скептически к стихам
многих современников, услышав в 1929 г. в чтении Смоленского его
стихотворение "М ост", отозвался о поэте как о "новой восходящей
звезде". "Главным в жизни для Владимира Смоленского, — вспоми­
нал Ю. Терапиано, — были стихи, точнее, та стихия, которая вдруг
в нем начинала звучать и возносить его... Здесь и метафизика,
и смерть, и любовь, и напряженная воля к ж изни". Критика не всегда
была хвалебной. Случалось, что о Смоленском можно было прочитать
отзывы наподобие следующего: "Нет, это не настоящие слова, не
настоящее волнение, не настоящие стихи — это только поэтическая
фальсификация" ("Русские записки", 1938, окт. С. 193). Но эти "не
настоящие слова" до сих пор не утратили художественной убедитель­
ности, тогда как многое, что вызывало восхваления современников,
кануло в Лету.
СОФИЕВ Юрий (Бек-Софиев Юрий Борисович, 1899 — 22 мая 1975,
Алма-Ата). Из семьи офицера. Его дед — полковник Бек-Софиев
— исповедовал ислам. Ю Софиев участвовал в гражданской войне,
был поручиком конно-артиллерийского дивизиона. Эмигрировал, жил
в Париже. "Рыжеватый блондин с кудрями, несколько похожий на
древнего галла, он зимой на рассвете мыл стекла окон больших
магазинов и контор... Обожал песню, стакан вина в кругу друзей
и по-гусарски просто влюблялся" (Яновский В. Поля Елисейские.
Нью-Йорк; Серебряный век, 1983. С. 209). В 1928 г. женился на поэтес­
се Ирине Кнорринг. Состоял в Союзе молодых поэтов и писателей
и избран был его председателем. В течение многих лет работал
мойщиком стекол, а вечерами приходил на встречи поэтов на Монпар­
насе. Участвовал в поэтических вечерах "Кочевья", "Зеленой лампы",
"П ерекрестка". Бывал на собраниях "К р уга ". После войны взял со­

655

ветский паспорт. Через несколько лет реэмигрировал в СССР. Печа­
таться начал в двадцатые годы. Стихи его появлялись на страницах
многих зарубежных изданий (''Звено‘', "Сборники Союза поэтов", "Со­
временные записки", альманах "К р уг", "Русские записки", ‘'Новосе­
лье", "Новый ж урнал” , "Русский сборник", "О рион” и др.), включены
в несколько антологий ("Я корь". "Эстафета", "На Западе", "Муза
диаспоры"). Ю. Софиев — автор сборника стихотворений "Годы и кам ­
ни” (1937). В 1942 г. в русско-американской печати было объявлено
о выходе еще одного сборника его стихотворений. По-видимому, эта
книга так и не была опубликована.
СТАВРОВ Перикл Ставрович (1895— 1955) — поэт, прозаик.
Грек-одессит, в молодости он участвовал в одесском литературном
круж ке вместе с Фиолетовым, Э. Багрицким, Ю. Олешей, В. Катаевым.
Испытал сильное влияние поэзии И. Анненского. Уехав из России, жил
в Париже. Печатался в "Числах” , "Современных записках", "Русских
записках", "К р уге ", "Журнале Содружества", "Встрече", "Русском
сборнике", "Новоселье", "Гранях". Выпустил два сборника стихов:
"Без последствий" (Париж, 1933) и "Ночью" (Париж. 1937). Участник
антологий "Я корь", “ Эстафета", "На Западе", "М уза диаспоры" Пере­
водил русских писателей на французский язы к. Входил в редакцион­
ную коллегию издательства "Риф ма” , печатавшего сборники поэтов-эмигрантов
СТАНЮКОВИЧ Николай Владимирович (1898. Харьков — ?) — по­
эт, прозаик, литературный критик. Родился в дворянской семье. Жил
в Петрограде и Киеве. С армией Врангеля эвакуировался в Констан­
тинополь. Жил в военном лагере в Галлиполи. В Париже первое время
работал шофером. Первое известное выступление в печати со стихами
— в 1929 г. в "Сборниках Союза поэтов". Вышли три его поэтических
книги (все три — издание автора): "Из пепла" (1929), "Свидетельство"
(Париж. 1938) и "Возвращение в гавань" (Париж, 1949, 250 экз.).
В послевоенное время сотрудничал почти исключительно в парижс­
ком журнале "Возрождение". В 1966— 1967 гг. в "Возрождении" из
номера в номер печатался его роман "Дело Александра Рогова".
В том ж е журнале опубликовал множество статей и более восьмиде­
сяти рецензий, включая отзывы на стихи: Л. Алексеевой, Г. Эристова.
М. Форштетера, Д. Кленовского. И. Кнорринг, Н. Туроьерова. А. Гор­
ской. Переводил стихи французских поэтов.
СТОЛИЦА Любовь (Ершова Любовь Никитична, 29 июня 1884, Мо­
сква — 12 февраля 1934, София). Сам факт рождения в московской
купеческой семье в известной мере определил мироощущение поэтес­
сы и тематику ее творчества. Фольклор, обрядность, церковность,
многовековая история Москвы — вот мотивы ее творчества. Окончила
с золотой медалью Елисаветинскую гимназию. В 1905 г. поступила на
историко-филологическое отделение высших ж енских курсов. Именно
к этому времени относится пробуждение всепоглощающего интереса
к поэзии. Первое выступление со стихами в печати — в "Золотом
руне". За первой публикацией последовало участие во многих мо­
сковских и петербургских периодических изданиях. До ревопюции
были напечатаны сборники стихов "Раиня", "Лада", "Русь" и роман
в стихах "Елена Деева", выдержавший четыре издания Начиная
с 1916 г. в ее творчестве преобладает интерес к драматургии. В тече­
ние одного лишь театрального сезона 1917/18 г. Л. Столица написала
около 12 миниатюр для театра "Летучая мыш ь". В 1918 г. уехала из

656

Москвы в Ростов-на-Дону, затем переезжает в Ялту. 0 1920 г. Л.
Столица эмигрировала. Около года жила в Салониках, оттуда пере­
ехала в Софию. Двенадцать лет, проведенных в Болгарии, были
временем неутомимой творческой деятельности. Помимо участия
в эмигрантских журналах и альманахах, она опубликовала за эти годы
отдельными изданиями "Елену Дееву" и поэму "Голос незримого",
которую ряд поэтов-современников считали лучшим произведением Л.
Столицы. Значительная часть наследия поэтессы осталась неопуб­
ликованной. В особенности это относится к произведениям, написан­
ным в Болгарии: комедия "Два Али" (1926), комедия из купеческого
быта "Рогожская чаровница" (1928) и др. Умерла Л. Столица внезапно,
в расцвете творческих сил. не дожив нескольких месяцев до своего
пятидесятилетия.
СТРАННИК (архиепископ Иоанн Сан-Францисский, в миру кн. Дмит­
рий Алексеевич Шаховской. 5 сентября 1902. Москва — 30 мая 1989,
Калифорния). Уехал из России в 1920 г. Окончил Лувенский универси­
тет (Бельгия). В 1926 г. был редактором "Благонамеренного", назван­
ного так в память о журнале, издававшемся в пушкинское время
с участием предка Странника — князя Шаховского. Первое свое
стихотворение опубликовал в "Русской мысли" в 1922 г. До принятия
монашества выпустил под фамилией Шаховской три сборника стихо­
творений — "Стихи" (Париж, 1923), "Песни без слов" (Брюссель, 1924),
"Предметы" (Брюссель, 1926). Первый сборник под псевдонимом
Странник ("Странствия") вышел в 1960 г. в Нью-Йорке. В дальнейшем
опубликовал "Книгу лирики" (1966). "Упразднение месяца" (1968),
"Нескучный сад" (1970). "Созерцания" (1971), "Избрание тишины"
(1971), "Избранную лирику" (1974), "Иронические письма" (1975), "П о­
эму о русской любви" (1977 — вторая редакция "Упразднения месяца")
и последний сборник — "Удивительная земля" (1983). В его литератур­
ное наследие входит такж е избранное в 7 томах, включая два автобио­
графических тома и "Переписку с Кленовским". За 18 дней до кончины,
очнувшись от забытья, больной объявил о точном дне своей смерти.
СТРАХОВСКИЙ Леонид Иванович (1898, Оренбург — 1963) — автор
трех поэтических сборников, литературовед, основатель и первый
редактор русско-канадского журнала "Современник" (Торонто). Учил­
ся в Александровском лицее в Царском Селе. Был знаком с Н.
Гумилевым, Г. Ивановым. О Гумилеве написал в конце жизни краткие
воспоминания (см. в кн.: Николай Гумилев в воспоминаниях современ­
ников. М., 1990). В 1922 г. вышел в Берлине первый сборник стихотворе­
ний Страховского "Ладья" (под псевдонимом Леонид Чацкий). Сборник
"У антиквара" был опубликован в 1927 г. в Брюсселе. Последний
сборник — "Долг жизни" — вышел через четверть века в Канаде
(Торонто, 1953). Эта книга посвящена "Памяти безукоризненного поэта,
совершенного кудесника русского слова, дорогого и уважаемого Друга
и Учителя Николая Гумилева". Ранее (в 1949 г.) Страховский напечатал
в США небольшую кн и ж ку на английском "Craftsmen of the World. Three
poets of Modern Russia" о Гумилеве. Ахматовой и Мандельштаме. Об
этой книге Г. Иванов написал рецензию мемуарного характера (Возро­
ждение. 1950. № 9). В 1958 г. Страховский ездил в Европу, чтобы
встретиться с ведущими поэтами и писателями эмиграции и договорить­
ся с ними о сотрудничестве в журнале "С овременник". Под редакцией
Страховского вышло семь номеров журнала. Стихи, статьи, рецензии
Страховского печатапись, кроме "С овременника", в "Новом журнале",
“Возрождении", "Гранях".
22

Заказ № 345

657

СТРУВЕ Глеб Петрович (9 мая 1898, Петербург — 1985, Калифор­
ния) — историк литературы, критик, поэт. Сын философа и обществен­
ного деятеля Петра Бернгардовича Струве. Учился в Выборгском
коммерческом училище, затем, уж е будучи эмигрантом.— в Оксфор­
де. В двадцатые и тридцатые годы печатался в журналах "Русская
мысль” , "Благонамеренный", "Новый дом", "Жар-Птица". "Звено",
"Современные записки", в альманахе "О кно", в газетах "Россия", "За
свободу" и др.; в послевоенные годы — в "Новом ж урнале", "Гранях",
"О пытах", "М остах", "Воздушных путях", "Вестнике РСХД", в газетах
"Русская мысль" и "Новое русское слово", в академических журналах
и сборниках. С 1932 г. преподавал в Лондонском университете, с
1947 г.— в Капифорнийском университете (Беркли). Его книга "Ис­
тория русской советской литературы" (1935) была переведена на
несколько европейских языков. Книга "Русская литература в изгна­
нии" (1956 и 1984) явилась первой историей литературного зарубежья.
Перевел на русский язы к (1950) "Скотский хутор" Оруэлла. В том же
году была издана его книга "Русский европеец" — материалы для
биографии П. Б. Козловского. Вместе с Борисом Филипповым подгото­
вил к изданию собрания сочинений Б. Пастернака, О. Мандельштама,
А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, Н. Гумилева. Издал том писем М.
Цветаевой со своими комментариями. Подготовил к печати и опубликовал "Лебединый стан" М. Цветаевой и ее же "П ерекоп", а такж е
"Реквием" А Ахматовой. Собрал и издал поэтическое наследие забы­
того Георгия Маслова. В 1981 г. вышел его сборник статей "О четырех
поэтах" (Блок, Сологуб. Гумилев, Мандельштам).
Стихи начал писать с 12 лет. Первое напечатанное стихотворение
— в 1918 г. в "Русской мысли". Переводил Рильке. Единственный его
поэтический сборник — "Утлое жилье" — вышел в 1965 г. и позднее
был переиздан. Стихи Г. Струве включены в сборники "Петербург
в стихотворениях русских поэтов" (1923), "Чтец-декламатор" (1962),
а та кж е в антологии "Я корь", "Эстафета", "На Западе", "Муза диаспо­
ры" и "Содружество".
СТРУВЕ Михаил Александрович (1890— 1948). До революции вы­
шла в изд. "Гиперборей" его книга "Стая", на которую откликнулся
в "Биржевых новостях" Н. Гумилев. "Вот стихи хорошей школы. — пи­
сал Гумилев.— Читая их. забываешь, что М. Струве — поэт молодой
и что "Стая" — его первая книга". М. Струве лично встречался
с Гумилевым. Знакомство состоялось, вероятно, в марте 1915 г., когда
Гумилев заболел и был отправлен с фронта в Петроград в лазарет.
В 1916 г. М. Струве участвует во втором Цехе поэтов, чем и объясняет* ся выход его книги в издательстве "Гиперборей", в котором печата­
лись поэтические сборники участников Цеха.
В 1920 г. эмигрировал в Париж. Входил в несколько литературных
объединений, в частности в Гатарапак, в котором состояли такж е
Поплавский, Божнев, Гингер, Познер. Шаршун, Евангулов. Стихи
М. Струве печатались во многих зарубежных изданиях, включая "Во­
лю России", "Современные записки", "Числа", "Версты", "Русские
записки", "Русская мысль", "Звено", "Сполохи", и вошли в антологии
"Петербург в стихотворениях русских поэтов'*, "Я корь", "Эстафета".
Писал он и прозу. Его рассказы, путевые очерки, рецензии на фильмы
и др. печатались в газетах, чаще всего в "Последних новостях". Жил
в нужде. Покушался на самоубийство. В январе 1937 г. в газетах
появился некролог по поводу мнимой смерти поэта. В одном из них
говорипось: "Для всех было загадкой — как мог он существовать на те
гроши, что он зарабатывал". В связи с этой мнимой смертью

658

А. Даманская писала в газете "Сегодня'‘ :"Вряд ли много насчитается
в литературном русском Париже людей, которые так владели русской '
речью, как владел ею Струве” . Своего сборника стихов в эмиграции
М. Струве не опубликовал, хотя подготовил книги "Злая жизнь"
и "Стихи 1935— 1936 гг." (объявленные издательством "Птицелов").
Тем же издательством была объявлена его книга "Титцы. Хроника” .
После войны, писал его двоюродный брат, литературовед Глеб Стру­
ве. он "примкнул к "советским патриотам".
СУМБАТОВ Василий Александрович (1893— 1977), князь, потомок
древнего грузинского рода, "давно обрусевшего", как сам поэт писал
в автобиографии. Родился в Петербурге, учился в кадетском корпусе,
с июля 1914 г. направлен в действующую армию. Осенью 1916 г.
контужен и вывезен в тыл. В 1920 г. эмигрировал, обосновался в Риме
и жил там на протяжении сорока лет. Работал рисовальщиком для
Ватикана, дизайнером по тканям и костюмам для киностудии, препо­
давателем русского языка и в русском книж ном магазине, где в одном
лице совмещал обязанности директора, продавца и уборщика.
Писал стихи с 1905 г. Печататься начал в эмиграции — в белградс­
кой газете "Новое время” . Его стихи публиковались в "Литературном
современнике", "Гранях", "Возрождении", "Русской мысли” , в "С о­
временнике" и др., а такж е вошли в антологии "М уза диаспоры"
и "С одружество". Первая его книга — "Стихотворения" — вышла
в Мюнхене в 1922 г.. вторая — под тем ж е названием в Милане в
1957 г. Последний сборник Сумбатова — "Прозрачная тьма". Стихи
разных лет (Ливорно, 1969). Известностью его стихи не пользовались.
В 1959 г. Д. Кленовский писал Страннику: "Получил из Италии от
некоего В. Сумбатова сборник его стихов, изданный в 1957 году. В нем
есть хорошие и даж е превосходные стихи, есть и на религиозные
темы. Книга как-то очень располагает к автору, человеку душевно,
по-видимому, чистому. По книге видно, что он стар, одинок и болеет.
Порадуйте его, Владыка, — пошлите что-нибудь из своих книг, он
почувствует, что его помнят и знают" (С тр а н н и к. Переписка с Кленовским*. Ред. Р. Герра. Париж, 1981. С. 82). Однако последняя книга
Сумбатова была замечена: о ней писала Элла Боброва в "Современ­
нике" (1971. № 22— 23), Яков Горбов в "В озрож дении" (1969. № 215).
Юрий Трубецкой называл его поэтом-визионером и говорил о свойст­
венном Сумбатову неприятии современности: "Читая его стихи, нево­
льно вспоминаешь таких поэтов, ка к Фет, даж е Случевский” (Новый
журнал. № 52. С. 302).
ТАУБЕР Екатерина Леонидовна (3 декабря 1903 — 6 ноября 1987).
Родилась в Харькове в семье профессора-юриста. В 1920 г. эмигриро­
вала. Окончила в Белграде русский женский институт. В 1924 г.
поступила на французское отделение Белградского университета. По­
сле окончания (1928) преподавала французский и немецкий языки
в сербской школе. В 1936 г. переехала на Французскую Ривьеру.
Преподавала русский язык в Каннах. Стихи писала с семи лет. Живя
в Белграде участвовала в кр уж ка х "Литературная среда" и "Перекре­
сток" (белградское отделение). Печататься начала в 1927 г. в ж ур­
налах "Зодчий" и "Ступени". Затем ее стихи появляются в "Воле
России". "Журнале Содружества". "Сборниках Союза поэтов". "С о­
временных записках" (1932) и др Первая поэтическая книга — "Оди­
ночество" (Берлин, 1935). Все другие книги выходили со значитель­
ными промежутками: "Под сенью оливы" (1948), "Плечо с плечом"
(1955), "Нездешний дом" (1973), "Верность" (1984). Таубер оставалась

659

творчески активной до конца своей жизни. К а к критик она писала
преимущественно об эмигрантской поэзии. Как прозаик она не достиг­
ла сколько-нибудь заметной известности. Ее рассказы печатались на
протяжении тридцати с лишним лет в эмигрантских периодических
изданиях в Европе и в Америке. Тема большинства рассказов
— жизнь русских поселенцев на Ривьере. Они — "последняя страница
старой России, но всюду чужие, их никто не хочет знать” . Отдельной
книгой ее рассказы не выходили.
ТЕЛЬТОФТ Ольга Ярославна (1915 — 1946?) — автор сборника
"Бренные песни” (Харбин, 1943). Жена поэта Владимира Слободчикова (род. в 1913), вернувшегося в СССР. Жила в Харбине, сороковые
годы — в Шанхае. Печаталась в дальневосточном журнале "Рубеж".
Воспоминания о ней написал Валерий Перелешин. По-видимому, этот
мемуарный очерк остался неопубликованным. В книге Л. Фостер
"Библиография русской зарубежной литературы" приводится прибли­
зительная дата смерти поэтессы: 1946(?) г. Два стихотворения из
"Бренных песен" перепечатаны в вышедшей в Австралии антологии
стихотворений харбинских и шанхайских поэтов "Песни с Востока"
(Эделаид, Австралия, 1989).
ТЕРАПИАНО Юрий Константинович (21 октября 1892, Керчь
— 3 июля 1980, Ганьи, Франция). Поэт, прозаик, критик, переводчик
французской поэзии на русский язык, журналист, мемуарист. Его
наследие составляет двенадцать книг, из них шесть — сборники
лирики. Другие его книги: повесть "Путешествие в неизвестный край"
(Париж, 1946), сборник воспоминаний и статей "Встречи"(1953), ис­
следование "Маздеизм. Современные последователи Зороастра”
(1968), еще две книги на французском язы ке, а та кж е вышедшая
посмертно книга статей и воспоминаний "Литературная жизнь русско­
го Парижа за полвека". Терапиано много печатался в эмигрантских
периодических изданиях, и некоторые его статьи и стихотворения
остались не включенными в книги.
Терапиано родился в Керчи; по окончании классической гимназии
поступил в Киевский университет, участвовал в белом движении,
эмигрировал в Константинополь, затем переехал во Францию, где
и прожил большую часть своей долгой жизни. Еще до эмиграции
Терапиано был знаком с Мандельштамом и Волошиным. Преданность
культуре серебряного века осталась у него навсегда. Темы его стихов
довольно обычные — весна, любовь. Россия, воспоминания детства,
но почти в каждом его зрелом стихотворении присутствует мотив
созерцательности, так что обычные темы получают индивидуальное
освещение. Из предшественников ему особенно близки акмеисты,
и один из важных мотивов акмеистической поэтики мы можем видеть
в таких строках, как:
Господи, прошу, нездешней тайны
Никогда не дай мне разгадать.
Именно об этом писал в своем акмеистическом манифесте Н.
Гумилев, считавший в эту пору своего творчества все попытки познать
непознаваемое нецеломудренными. Терапиано отличает высокая
культура стиха, хотя порой трудно избавиться от впечатпения излиш­
ней приглаженности. Вместе с тем в его поэтическом наследии со­
блюдается особенный баланс между интроспекцией и радостным при­
ятием окружающ его мира. На фоне современных ему поэтов парижс­
кой ноты, о которых Терапиано много писал, его собственная поэзия

660

выглядит жизнеутверждающей. Кроме перечисленных выше книг Те­
рапиано следует еще упомянуть составленную им антологию зарубеж­
ной поэзии "Муза диаспоры", включившую избранные стихи семидеся­
ти поэтов-эмигрантов.
ТИМАШЕВА Татьяна Николаевна (14 ноября 1891, Петербург — 21
сентября 1950, Нью-Йорк). Родилась в семье известного в свое время
промышленника, банковского деятеля и отличного виолончелиста Н.
П. Рузского. С семи лет жила в Киеве. По окончании гимназии поступи­
ла в Петербургский женский педагогический институт. В начале пер­
вой мировой войны училась на курсах сестер милосердия и была
отправлена на передовую. Была награждена Георгиевской медалью.
После революции была арестована большевиками, сидела в тюрьмах.
О своих тюремных мытарствах написала воспоминания. В 1920 г.
начала учиться в Петроградском политехническом институте. В 1921 г.
вышла замуж за известного социолога и юриста Н. С. Тимашева,
участника таганцевского заговора. В августе 1921 г. вместе с мужем Т.
Тимашева бежала в Финляндию. Из Финляндии семья Тимашевых
переехапа в Германию и оттуда в Прагу, а в 1926 г. в Париж. Живя
в Париже, Т. Тимашева сотрудничала в ежедневной газете "В озрож ­
дение". Увлекалась музыкой, писала иконы. В 1939 г. переехала
в США. В 1943 г. начала публиковать свои стихи (под псевдонимом С.
Горлова). Стала деятельной участницей кр у ж ка русских поэтов в Аме­
рике (Нью-Йорк). В сборнике этого круж ка — "Четырнадцать" — было
напечатано двадцать стихотворений Т. Тимашееой. Печаталась такж е
в "Новом ж урнале” , "Возрождении", в "Русской ж изни" и в "Новом
русском слове” . Всего в периодической печати опубликовано было
около 150 ее стихотворений. В Нью-Йорке вела церковную работу, как
прежде в Праге и в Париже, в среде эмигрантской паствы. Посмертно
(в 1953 г.) муж поэтессы — Н. С. Тимашев издал ее книгу "Избранные
стихотворения". Стихи Т. Тимашевой вошли в антологию Ю. Иваска
"На Западе".
ТОЛСТАЯ Мария Андреевна (1908— ?). Внучка Льва Толстого. В со­
роковые годы жила в Нью-Йорке. Первая известная ее публикация
— стихи в "Новом ж урнале", 1942, № 1. В том ж е году в нью-йоркском
сборнике "Ковчег" были напечатаны воспоминания М. Толстой о ран­
нем детстве в Ясной Поляне. Печаталась преимущественно в “ Новом
ж урнале” . Ее стихи включены в антологии "Эстафета" и "На Западе” .
ТРОЦКАЯ Зинаида Самеевна (1902, Вильно — 1968, США). В гим­
назии училась в Петрограде. В 1921 г. эмигрировала в Германию.
В 1928 г. в Берлине вышел ее первый сборник стихов "Безголосые
песни” . С приходом Гитлера к власти переехала в Париж. Печаталась
в парижской "Иллюстрированной России” , в варшавских и виленских
периодических изданиях. В 1941 г. эмигрировала в США. В 1944 г.
опубликовала сборник стихов "О тголоски". Входила в нью-йоркский
круж о к русских поэтов и участвовала в изданном этим кружком
сборнике "Четырнадцать". Ее стихи появпялись на страницах журнала
"Дело” (Сан-Франциско), "Современник" (Торонто), "Новый журнал"
(Нью-Йорк), а такж е в русско-американских газетах "Новое русское
слово" и "Русская ж изнь". В 1961 г. выпустипа в парижском издатель­
стве "Рифма" свой последний сборник — "Вполголоса".
ТРУБЕЦКОЙ Юрий Павлович (наст. фам. Нольден; 1902, Рига —15
июня 1974, Дармштадт, Германия). По образованию — врач. Детство

661

и юность прошли в Петербурге. Писать стихи начал в 1915 г., а в следу­
ющем году его стихи напечатаны в суворинском еженедельнике "Лу­
ком орье". На всю жизнь остались для него незабываемыми встречи
с А. Блоком. Н. Гумилевым, А. Ахматовой. Во время гражданской
войны жил в Крыму у М. Волошина. В двадцатые годы участвовал
в бакинском Цехе поэтов, руководил которым Вяч. Иванов. Из Баку
переехал на Украину, скитался по разным городам, был арестован
и отбывал длительный срок в лагерях. "Я выжил, — писал он,—
только потому, что был врачом и меня заставили работать по этой
части". На Запад попал во время войны и. когда война окончилась,
остался в германской провинции и прожип там до конца своих дней.
Первый сборник стихов — "Петербургские строф ы" (1946). Это было
ротаторное издание, отпечатанное малым тиражом. Другие два его
сборника — "Д войник” (1954) и "Терновник" (1962). Его перу принад­
леж ит такж е историческая повесть “ Смута", повесть ’’Нищий принц” ,
несколько рассказов, мемуарные очерки, рецензии на книги эмигран­
тов. Печатался Ю. Трубецкой в "М остах", "С овременнике", "В озрож ­
дении", "Новом ж урнале” , ’’Литературном современнике” и в газетах.
Его стихи находим в антологиях "На Западе". "М уза диаспоры” ,
"С одружество” , "Берега".
ТУРОВЕРОВ Николай Николаевич (18 марта 1899 — 23 сентября
1972). Родился в станице Старочеркасская. Окончил реальное учили­
ще. Служил вольноопределяющимся в лейб-гвардии атаманском пол­
ку. Сдал экзамен на чин хорунжего. Участвовал в первой мировой
и гражданской войнах. Эмигрировал в 1920-м. Жил в Сербии, где
работал лесорубом и мукомолом. Вскоре переехал в Париж. Работал
грузчиком, учился в Сорбонне. На протяжении 37 лет служил в банке.
Собирал книги, рукописи, гравюры по истории казачества. Основал
Казачий музей, устраивал тематические выставки. Был председате­
лем парижского Казачьего союза. Служил во французском Иностран­
ном легионе. Участвовал во второй мировой войне.
Стихи его печатались в "Перезвонах", "В озрож дении” , "Совре­
меннике", "Гранях", "Новом ж урнале", в альманахе "Орион” и были
включены в эмигрантские послевоенные антологии. Первой книгой
Туроверова была поэма “ Путь” (Париж, 1928). Затем последовали
четыре книги — каждая под названием "Стихи” (1937, 1939, 1942, 1965).
В эмиграции его поэзия была очень популярна. "Это не только кра­
евая, но и настоящая общерусская лирика” ,— писал о творчестве
поэта-казака Туроверова Ю. Терапиано. Однако в восприятии многих
читателей, даж е доброжелательных, он все-таки оставался именно
"казачьим поэтом". "К генеральной линии русской (бывшей) литерату­
ры Туроверов, по-видимому, не принадлежит", — писал о нем рецен­
зент "Нового журнала".
ТЭФФИ (Надежда Александровна Бучинская, урожд. Лохвицкая,
сестра поэтессы Мирры Лохвицкой. 21 мая 1872. Петербург — 6 октяб­
ря 1952. Париж). Впервые выступила в печати со стихами в журнале
"Север" (август 1901). В 1910 г., когда имя Тэффи уж е было широко
известно, вышла ее первая книга — "Ю мористические рассказы". Ко
времени революции эта книга Тэффи выдержала десять изданий.
В 1910 г. издан сборник стихов Тэффи — "Семь огней" (СПб.: Шипов­
ник).
"В стихах Тэффи радует больше всего их литературность в луч­
шем смысле этого слова... Поэтесса говорит не о себе и не о том, что
она любит, а о той. какой она могла бы быть... Отсюда маска, которую

662

она носит с торжественной грацией". Эти слова Н. Гумилева примени­
мы и к книге "Passiflora", вышедшей, когда Тэффи жила уже в эмиг­
рации. Она уехала из России в 1919 г. В зарубежье было издано 18 ее
книг — сборники рассказов, фельетонов, пьес, книга воспоминаний.
Ее рассказы и фельетоны на протяжении десятилетий появлялись на
страницах эмигрантских периодических изданий. Стихи печатались
в журналах "Грядущая Россия", ’'Современные записки’’ , "Возрожде­
ние", "Грани” , '’Жар-Птица", в альманахах и коллективных сборниках
— "Родная земля", "Русский сборник", "К о л о с" и др., а такж е вошли
в "Антологию сатиры и юмора", в "Я корь” и "На Западе". Кроме книги
"Passiflora" за рубежом напечатан еще один сборник стихов Н. Тэф­
фи— "Шамрам. Песни Востока" (Берлин, 1923).
ФЕСЕНКО Татьяна Павловна (родилась 20 ноября 1915 г. в Киеве,
живет в Вашингтоне). Весной 1941 г. окончила аспирантуру Киевского
университета по специальности английская филология. Во время вой­
ны была отправлена в лагерь в Верхней Силезии. В 1950 г. эмигриро­
вала в США. Работала в Библиотеке конгресса до выхода на пенсию.
В 1963 г. издана ее автобиографическая "Повесть кривых лет", в
1966 г. — книга "Глазами туриста", составленная из очерков, печатав­
шихся в "Новом русском слове". В том ж е году под ред. Т. Фесенко
вышла большая антология поэзии русского зарубежья "Содружест­
во’'. Сборники стихов Т. Фесенко: "Пропуск в былое'* (1975), "Двойное
зрение" (1987). Составителю настоящей антологии Т. Фесенко писала:
"Впервые свои стихи я решила напечатать по настоянию И. В. Одоевцевой. Работая в книжном деле В. П. Камкина. я настояла на издании
ее книги "На берегах Невы", полной и приведенной в порядок. За ней
последовала вторая книга — "На берегах С ены ” ... Сотрудничество
с И. В. содействовало развитию искренней дружбы между нами.
Я всячески настаивала на издании В. П. Камкиным воспоминаний
Галины Кузнецовой и стихов Корвин-Пиотровского, друзей-киевлян
Коли Моршена (Марченко), Ивана Елагина и др. ...Все ж е В. К. издал
мою кн и ж ку "Глазами туриста"... Следующей, у ж е печальной, книгой
стала "46 лет дружбы с Иваном Елагиным", огорчившей меня неудач­
ным подбором фотографий, сделанным без моего ведома... В быт­
ность мою старшим каталогизатором славянского отдела Библиотеки
конгресса я натолкнулась на кипы неразобранных дореволюционных
изданий, среди которых обнаружила ценнейшие и редчайшие книги,
главным образом переводы иностранных произведений XVIII в., где
подлинное имя автора оставалось неизвестным. С увлечением произ­
ведя поиски по иностранным источникам, я установила множество
авторов оригиналов дотоле неизвестных русскому читателю. Библио­
тека конгресса устроила выставку и издала каталог обработанных
мною книг... Затем я много болела. Пришлось перейти на писание
дома скриптов для радиопередач..."
ФИЛИППОВ (Филистинский Борис Андреевич, 6 августа 1905, Став­
рополь — 3 мая 1991, Вашингтон). Отец — офицер. В 1928 г.
Б. Филиппов окончил Восточный институт в Ленинграде. Несколько
раз был под арестом. С 1936 по 1941 г. отбывал срок в Печорских
лагерях. В 1941 г. освобожден и отправлен в ссылку в Новгород.
В конце войны попал в Германию. Жил в лагере для перемещенных
лиц. С 1950 г. — в США, сначала в Нью-Йорке, а с 1954 г. — в Вашинг­
тоне. Преподавал в Американском университете. Б. Филиппов — автор
более тридцати книг. Вместе с Г. Струве и Е. Жиглевич подготовил
к изданию собрание сочинений Н. Гумилева, Е. Замятина, А. Ах­

663

матовой, М. Волошина, О Мандельштама, Б. Пастернака и др. Печа­
тался во всех крупных периодических изданиях зарубежья.
ФОРШТЕТЕР Михаил Адольфович (1893, Москва — 21 июля 1959).
В 1917 г. окончил историко-филологический факультет М осковского
университета, специализировался по истории России. После оконча­
ния провел некоторое время на Кавказе, вернулся в Москву и в 1919 г.
эмигрировал в Прагу и вскоре переехал в Париж. Во Франции он
прожил до конца своих дней. Его единственный поэтический сборник
"Избранные стихотворения, 1916— 1958" был издан посмертно; он
вышел в свет в знаменитом парижском издательстве "Рифма” в 1960 г.
С. Маковский, написавший предисловие к сборнику, говорит о поэте
как последователе И. Анненского. Стихи Форштетера, по словам
С. М аковского, унаследовали романтизм великих лириков Запада, от
Китса до Бодлера и Рембо. "Он был слишком яркой индивидуаль­
ностью, чтобы не делать всего по-своему. К тому же в разгар модер­
низма — Белого, Брюсова, Бальмонта и др. он не давал себя увлечь
моде на придуманные слова, трескучие эффекты и словесные фейер­
верки, ка к его однолетки-поэты, декаденты и символисты. Он почув­
ствовал верным инстинктом, что "новая" русская поэзия созрела для
поворота к классической форме. Еще до акмеистов он захотел продо­
лжить традицию русской "прекрасной ясности” .
Вот, кажется, все. что надо сказать, предлагая на суд русского
читателя стихи никому не ведомого русского поэта. Человек он был
примечательный и эрудит-историк и литературовед вдумчиво-строгий...
Хочется сказать в заключение, что по сути своей Форштетер был,
пожалуй, больше романтиком, чем ученым-историком, и это примиря­
ет с его противоречивыми пристрастиями, нетерпимостью к установ­
ленным мнениям; этим объясняется отчасти и соединение в нем
холода и сердечности, самолюбивого позерства и пылкого воображе­
ния, отчужденности от покинутой родины и тоски по невстреченной
избраннице сердца и любимому горько отечеству и по не узнанному
еще, но предчувствуемому Богу" (М аковский С. Предисловие к стихам
М. Форштетера // Грани. 1960. № 46).
ХАИНДРОВА Лидия Юлиановна (наст. фам. Хаиндрава, 1910, Одес­
са — 19 июня 1986). Жила в Харбине, участвовала в круж ке "Чураев­
ка", а позднее — в шанхайском поэтическом круж ке "Пятница” .
Начала печататься в 1928 г. Работала кассиршей в ресторане. "Была
своего рода магнитом, — писал в своих воспоминаниях В. Переле­
шин.— У поэтов, включая и меня, просто не было сил пройти мимо
кафе и не зайти туда... Если захожий гость не торопился, то Лида
рылась в сумочке и извлекала оттуда новые стихи. Писала их много
и охотно, так же охотно читала их". Уехала в СССР в 1947 г. Жила
в Краснодаре, где вышел ее сборник "Даты, даты..." (1976). О ее
жизненном пути рассказано в романе "Отчий дом" (М.: Советский
писатель, 1985), написанном ее братом Леваном Хаиндравой.
Л. Хаиндрова печатала свои стихи в основных изданиях харбинс­
ких и шанхайских поэтов — в "Багульнике", "Гумилевском сборнике",
"Понедельнике ', "Парусе", "Излучинах", "Острове", в сборнике чураевцев "Семеро". Живя в Китае, издала четыре сборника стихотворе­
ний: "Ступени" (1939), "Кры лья” (1941), "На распутье" (1943) и "Раз­
думья" (без даты).
ХАЛАФОВ Константин Константинович. Жил в Белграде. По специ­
альности инженер-строитель. Участвовал в белградском кр уж ке "Ли­

664

тературная среда" и в парижском "П ерекрестке*, имевшем свое
отделение в Белграде. Печатался в "Сборниках Союза поэтов"
и в "П ерекрестке". Его стихи вошли в антологию "Я корь" (1936). После
войны переехал в Австралию. В 1950-е и 1960-е печатался в "Гранях",
"Возрождении", "М остах". Несколько его стихотворений опубликова­
но в "Содружестве" (Вашингтон, 1966). По словам самого К. Халафова,
"всегда интересовался музыкой наравне с поэзией” . Опубликовал
по-английски ряд музыковедческих статей, писал музыкальные ком ­
позиции для рояля.
ХОДАСЕВИЧ Владислав Фелицианович (28 мая 1886, М о сква — 14
июля 1939, Бианкур, Франция). При жизни Ходасевича было издано
пять поэтических сборников. Он широко известен и как блестящий
мемуарист, критик, историк литературы, переводчик. Впервые его
стихи были опубликованы в 1905 г. в альманахе "Гриф ". В 1908 г.
вышел первый его сборник — "Молодость", второй сборник ("Счаст­
ливый дом ик") — в марте 1914 г., третий — после революции. В 1922 г.
он эмигрировал. Жил в Берлине. Праге, Италии и в 1925 г. поселился
в Париже. В двадцатые годы становится одним из самых видных
критиков в эмиграции. Последняя книга его стихотворений вышла
в свет в 1927 г. В течение одиннадцати лет он публиковал литератур­
но-критические статьи в эмигрантской газете "В озрож дение". Прекра­
сно сказал о Ходасевиче Вл. Смоленский, понявший, кажется, самое
душу его поэзии:
...Чуть слышно, сквозь мечту и бред.
Им говоришь про вечный свет,
Простой, ка к эта жизнь земная.
ХОЛЧЕВ Алексей. До революции жил в Севастополе. Участник
гражданской войны. В 1920— 1930-е гг. жил в Париже. Издал два
сборника стихотворений: "Гонг" (1924) и "Смертный плен" (декабрь
1929). Печатался в "Числах" — последняя публикация в 1934 г. О сти­
хах А. Холчева писал Георгий Иванов: они "сразу останавливают
внимание и не только своей явной, бросающейся в глаза талант­
ливостью, но еще и тем, что за каждой, д а ж е неудачной строкой
Холчева чувствуется настоящее, большое человеческое содержание.
Последним они резко, выгодно отличаются от тех изящных литератур­
ных упражнений, которые во все эпохи, в том числе и в нашу, охотно
титулуются поэзией... Холчев, повторяю, очень талантлив, и то. что
волнует и подчас прямо-таки "раздирает” его. имеет живую и кровную
связь с жизнью и искусством Но в то же время ему как раз очень
недостает "вы учки" — вкуса, питературной грамотности... которая
очень бы помогла Холчеву в обуздании и управлении клокочущей
в нем подлинно поэтической стихии, покуда вовсе не обузданной
и никак не управляемой" (Иванов Г. Третий Рим. Художественная
проза, статьи. США. Изд-во "Э рм итаж ". 1987. С. 231).
ЦВЕТАЕВА Марина Ивановна (8 октября 1892. Москва — 31 ав­
густа 1941. Елабуга). Стихи писала с шести лет. Первая книга — "В е­
черний альбом" (1910). В 1912 г. вышел "Волшебный фонарь", через
год — сборник "Из двух книг". Юность Цветаевой окрашена роман­
тическим бонапартизмом, страстным увлечением литературой Герма­
нии, поэзией Б. Пастернака, дружбой с О. Мандельштамом. В 1922 г.
М. Цветаева эмигрировала. В том же году выходят в Москве ее книги
"Версты", "Конец Казановы", "Разлука". Лучшие годы ее эмигрантс­

665

кой жизни прошли в Чехии. Там написана ее книга "После России",
а та кж е "Поэма Горы", "Поэма Конца" и др. В период чешской
эмиграции изданы ее книги "Царь-Девица", "Стихи к Блоку", "Разлу­
ка ", "Ремесло", "Молодец". В 1925 г. М. Цветаева переехала во
Францию. Весь этот тринадцатилетний период отмечен неустанным
трудом. С русскими эмигрантами отношения у нее не сложились.
В 1928 г. был опубликован ее лучший сборник — "После России". С тех
пор она не издала ни одной своей книги — ни в зарубежье, ни тем
более в Москве, куда она вернулась в 1939 г. В августе 1941 г.
М. Цветаева эвакуировалась в Чистополь. 21 августа приехала в Елабугу. где ей предложили работу судомойки в столовой. Она оказалась
в отчаянном положении, рвалась из Елабуги, не встречала никакой
поддержки. 31 августа ее нашли повесившейся в сенях избы, где она
снимала комнатку.
ЧЕГРИНЦЕВА Эмилия Кирилловна (1904, Екатеринбург — декабрь
1989, Прага) — автор сборников "Посещения" (Прага, 1936) и "Стро­
фы" (Варшава, 1938). Школьные годы прошли в Кишиневе. Чегринцева
входила в пражский круж о к "С кит поэтов", к которому принадлежали
такж е А. Головина, В. Лебедев. В. Мансветов, В. Морковин, Кирилл
Набоков, Т. Ратгауз, Е. Гессен. "С кит" устраивал собрания с чтением
стихотворений своих участников и издавал сборники стихотворений.
Во всех четырех выпусках "Скита" напечатаны были стихи Чегринцевой. Кроме того, она печаталась в "Ж урнале Содружества", в тал­
линнской "Нови" и в "Современных записках” .
ЧЕРВИНСКАЯ Лидия Давыдовна (1907 — июль 1988, Париж).
В эмиграции (в Париже) — с начала 1920-х гг Печаталась в "Числах” ,
"Современных записках". "К р уге", "Русских записках", "Русском
сборнике", "Новосепье", "Гранях" и др. Вышло три сборника ее
стихов: "Приближения" (1934), "Рассветы" (1937), "Двенадцать меся­
цев" (1956). Критика справедливо относила ее стихи к главному руслу
"парижской ноты". "Стихи ее хотят быть не музыкой, а шепотом,
вздохом, едва ли не молчанием" (Современные записки. 1935. № 58).
В отзыве Г. Адамовича на тот же сборник сказано, что эмиграция
к середине тридцатых годов переживала свою оторванность от России
"острее и болезненнее", чем когда-либо. "Не знаю, можно ли. — пи­
сал Г Адамович о книге Л. Череинской, — найти что-либо характернее
для того внутреннего состояния, о котором я сейчас говорю" (Послед­
ние новости. 1934. 12 апреля). "Череинской удалось очень верно
передать в стихах атмосферу и "ж аргон" русского Монпарнаса 30-х
гг.", — писал Ю. Иваск о книге "Двенадцать месяцев". "Ее поэзию,
— уточняет Ю. Иваск, — можно такж е воспринимать как комментарий
к статьям Адамовича, который утверждал, что, не изменяя духу по­
эзии, стихи "опрозаивать" можно и даж е д о лж но " (Опыты. 1957. № 8).
ЧЕРНЫЙ А. (Саша Черный — псевдоним Александра Михайловича
Гликберга; 13 октября 1880, Одесса — 5 августа 1932, Лаванду, Про­
ванс). Эмигрировал в 1920 г. Несколько пет. проведенных в Германии,
были полны исключительной творческой активности. В 1922 г. переиз­
дал свои книги "Сатиры" и "Сатиры и лирика", которые принесли ему
до революции всероссийскую известность. Под его редакцией в два­
дцатые годы вышли "Избранные произведения для детей" И С. Тур­
генева, детская антология "Радуга". "Избранные произведения"
В. А. Ж уковского и том А. П. Чехова под тем ж е названием. В 1923 г.
вышла третья книга стихотворений А. Черного — "Ж аж да". В 1924 г.
666

А. Черный переехал в Париж, а в 1932 г. — в Прованс. Живя во
Франции, сотрудничал во многих эмигрантских газетах и журналах,
часто печатался в крупнейшей эмигрантской газете "Последние ново­
сти” , в частности здесь была напечатана его поэма "Ком у в эмиграции
жить хорошо” . Творчество для детей занимало особое место в течение
всего зарубежного периода А. Черного: им написано около двадцати
детских книг.
ЧЕХОНИН Михаил Георгиевич (1907, Петрозаводск — 1962, США).
Жил в Нью-Йорке. Входил в Круж ок русских поэтов в Америке.
Участник коллективного сборника "Четырнадцать", изданного этим
Круж ком в 1949 г. Единственная его книга "Стихи", написанная
в 1929— 1945 гг., была издана в 1946 г. в Нью-Йорке. Стихотворения
и рассказы Чехонина печатались в "Новом ж урнале", "Гранях", "Воз­
рождении", "Новоселье". Стихи Чехонина вошли в эмигрантские ан­
тологии "Эстафета" (1947) и "На Западе" (1953).
ЧИННОВ Игорь Владимирович (родился 25 сентября 1909 г. в Риге,
живет во Флориде. США). С 1914 по 1922 г. жил в России, затем
в Латвии. С 1944 по 1947 г. — в Германии, затем в Париже, снова
в Германии и в 1962 г. переехал в США. Профессор-славист в Кан­
засском университете и в университете Вандербилта (г. Нэшвилл, штат
Теннесси). Печататься начал в тридцатые годы в парижских "Числах".
Его стихи публиковались во многих эмигрантских периодических изда­
ниях, в том числе в "Новом журнале", "Гранях", "Литературном со­
временнике", "Современнике", “ Новоселье", "Опытах", "В озрожде­
нии", "М остах", "Континенте” , в альманахе "Воздуш ные пути", в не­
скольких зарубежных антологиях. И, Чиннов — автор сборников сти­
хотворений “ Монолог" (1950), "Линии" (1960), "Метафоры" (1968),
"Партитура" (1970), "Композиция" (1972), "Пасторали" (1976), "Антите­
за" (1979), "Автограф " (1984). О Чиннове, авторе еще только первой
книги "М онолог", Глеб Струве писал в пятидесятые годы: "Чиннов
— неожиданное и несомненное приобретение зарубежной литерату­
ры". Г. Адамович считал И. Чиннова "на редкость искусным поэтом” .
Ю. Иваск слышал в его стихах "издевательские шуточки, но и райские
звуки, элегический минор, но и фантастический мажор".
ШАТАЛОВ Владимир Михайлович. Приводим автобиографию, на­
писанную для настоящего издания. "Род. в 1917 г. в России, в Бел­
городе. Город не помню. Уход отца к "белы м” , начавшаяся гражданс­
кая война заставили мать бежать на юг, в Донбасс, в заранее усло­
вленное место, куда пришел отец из Крыма, когда его заняли "кр а с­
ные” . Потомственный дворянин, он уж е не вернулся в свое имение
под Пензой. Не вернулась и мать в свой белгородский дом Таким
образом, я жил и учился в УССР. Сперва в донбасской глуши, затем
в Сталино (ныне Донецк), где закончил семилетку. Художественное
образование начал в Днепропетровске. Продолжал в Харькове, в Ки­
еве, в Государственном Художественном и-те. Закончить помешала
война Со времени ее, с 1943 г., и нахожусь на Западе. После войны
уж е жил в Германии, неподалеку от Мюнхена, который стал прибежи­
щем многим русским, утратившим Родину в 40-х и в 20-х гг. под общим
определением "Displaced Persons". Там, среди развалин и остатков
пожарищ, встретился с соучеником по Киеву художником и поэтом
Сергеем Бонгартом, с соучениками из Харькова, познакомился с ху­
дожниками из Москвы. Ленинграда и поэтами — Ольгой Анстей.
Иваном Елагиным, Сергеем Зубаревым, с искусствоведом и поэтом

667

Вячеславом Завалишиным. Вскоре и с писателем и поэтом Владими­
ром Юрасовым. К началу 50-х гг. для "Displaced Persons" предоставилась возможность устраиваться в заморских странах. Почти все "мюн­
хенцы" переселились в США, в большинстве своем в Нью-Йорк.
Стихи я писал до войны. Впервые печататься стал в ежегоднике
"Перекрестки" с 1977 по 1982 г. включительно, в "Новом русском
слове". С 1983 г. печатаюсь во "Встречах", ежегоднике, выходящем
под руководством поэта, обозревателя и очеркиста Валентины Син­
кевич. Без малого десять лет участвовал в поэтических вечерах
содружества "Поэтов "Встреч", образованного В. Синкевич в 1983 г.
Вечера устраивались в Филадельфии, Нью-Йорке, Бостоне, Вашинг­
тоне и в других местах Восточного побережья США.
В США проживаю с 1951 г. Как художник имею звание "National
Academ itian" и являюсь действительным членом Американской Наци­
ональной Академии Искусств".
ШАХОВСКАЯ Зинаида Алексеевна (в замужестве Малевская-Малевич; родилась 30 августа 1906 г. в Москве). В 1920 г. эвакуировалась
с матерью из Новороссийска в Константинополь. В начале 1920-х гг.
переехала в Брюссель. Принимала участие в Бельгийском клубе
русских литераторов "Единорог" (среди участников были К. Льдов.
И. Наживин. Л. Чацкий-Страховский). В 1925 г. переехала в Париж.
В годы войны принимала участие во французском Сопротивлении.
Была редактором Французского информационного агентства. С 1945
по 1948 г.— военный корреспондент при союзных армиях. С 1968 г.
в течение многих лет была редактором парижской "Русской мысли".
Печаталась в русских эмигрантских журналах ("Современные запис­
ки", "Русские записки", "Новый журнал" и др.), а такж е в периодичес­
ких изданиях в Англии, Германии, Швейцарии, Бельгии. Франции.
США. Несколько книг опубликовала по-французски, в том числе четы­
ре романа, под именем Жак Круазе. Ее книги переведены на многие
языки. На русском языке вышли сборники стихотворений: "Уход"
(1934), "Дорога" (1935), "Перед сном" (1970), мемуарная книга "От­
ражения".
ШИМАНСКАЯ Аглаида Сергеевна (1903, М осква — ?) — поэтесса,
прозаик. Попала в эмиграцию ребенком. Детство и юность провела
в Швейцарии. В 1939 г. переехапа в Париж. Первая публикация
— в 1947 г. в нью-йоркском "Новом русском слове". Печаталась такж е
в "Единении", "Русской мысли", "Новом ж урнале", "Современнике” ,
"Гранях", "Возрождении", "Новоселье". Стихи А. Шиманской включе­
ны в антологии "Эстафета", "М уза диаспоры" и "Содружество". Вы­
шло четыре ее поэтических сборника: "Капля в море" (Париж: Рифма,
1950), "Новолунье". 2-я книга стихов (Париж: Рифма, 1955), "Я вам
прочту" (Париж: Рифма, 1963), "Антенны" (Париж: Рифма, 1976). О по­
следнем сборнике писала в "Современнике" поэтесса Е. Рубисова:
"Две перемежающихся темы в стихах А Шиманской: тема гибели... и,
несмотря ни на что, приятие этой жизни и ее закона. И такж е — тема
родины... Память эта всегда жива, хотя
Нам не встретиться и не проститься,
Не сказать, что ты моя страна...".
ШИПОВНИКОВ Михаил (наст, имя и фам. Михаил Ильич Качуровский, 1900, Харьков — 1976, Филадельфия) — художник-акварелист,
один из "маргинальных" эмигрантских поэтов, так же как. например.
668

композитор В. Дукельский, богослов Н. Арсеньев, пианист В. Пастухов,
историк литературы Г. Струве и ряд других. М. Шиповников до войны
преподавал в Харьковском университете анатомию. Стихи писал на
протяжении сорока с лишним лет, хотя в сравнении с живописью
поэзия не была делом его жизни. Самые ранние стихи в его книгах
помечены 1932 г., самые поздние — 1968-м. На Западе оказался в 1943
г. В 1950-м переехал на постоянное жительство в США. Его биографию
можно проследить по обозначенным под его стихотворениями геогра­
фическим названиям: Тянь-Шань — Акмолинск — Дергачи — Харьков
— Галиция — Венгрия — Вена — Тироль — Ульм — Мюнхен — Кас­
сель — Ш тутга р т — Гамбург — Ганновер — США. Шиповников издал
три книги: два поэтических сборника (” Иэ чащи промелькнувших лет"
и "Почти автобиография") и фантастическую повесть "Стихада о фи­
олетовой мечте". Сборники вышли в Вашингтоне соответственно
в 1967 и 1968 гг. Стихотворная повесть была издана в Бельгии в 1969 г.
ШИШКОВА Аглая (псевдоним Агнии Сергеевны Ржевской). Роди­
лась 1 февраля 1923 г. в Рославле. В эмиграции с сороковых годов.
Жила в Германии. В 1953 г. вместе с мужем, известным эмигрантским
прозаиком и критиком Л. Д. Ржевским, переехала в Швецию. С 1963 г.
живет в США. Печататься начала в 1948 г. Ее стихи появлялись на
страницах "Граней” , "Литературного современника", "М остов", "Лите­
ратурного зарубежья", "Нового ж урнала" и вошли в антологии "На
Западе", "Муза диаспоры” , "Содружество" и "Берега” . В 1953 г.
в серии "Русская зарубежная поэзия" (издательство "Посев” ) вышел
сборник стихов А. Шишковой "Чужедаль".
ШТЕЙГЕР Анатолий Сергеевич, барон (20 июля 1907, имение Николаевка Киевской губернии — 24 октября 1944, Швейцария; похоронен
в Берне). Брат поэтессы А. Головиной. Выходцы из Швейцарии, предки
поэта переселились в Россию в начале XIX в. Детство А. Штейгера
прошло в родительском имении на Украине и в Петрограде. Эмигриро­
вал в Константинополь; оттуда переехал в Чехословакию, затем в Па­
риж. Последние годы жизни прошли в Швейцарии. Начинал как проза­
ик: сочинял в отрочестве исторические романы. "С 16— 17 лет, — как
писала А. Головина, — всецело посвятил себя поэзии. Среди его
глубоких поэтических привязанностей — А. Блок и О. Мандельштам,
Г. Иванов и А Ахматова и конечно же Марина Цветаева, с которой он
состоял в недолгой, но чрезвычайно интересной переписке” ("Биогра­
фическая заметка") в кн.: Ш те й ге р А. Дважды два четыре. Нью-Йорк:
Руссика, 1982). Много ездил, бывал в Бессарабии, Чехии. Албании
и в других странах Европы. При жизни А. Штейгера вышло три сбор­
ника его стихотворений: "Этот день" (Париж. 1928), "Эта ж изнь"
(Париж, 1932), "Неблагодарность" (Париж, 1936). Во время войны он
подготовил к печати книгу "Дважды два четыре", которая была опуб­
ликована посмертно — 28 февраля 1950 г. в Париже. Второе издание
вышло в 1984 г. в Нью-Йорке (с предисловиями А. Головиной и Ю
Иваска и с портретом автора).
ЩЕГОЛЕВ Николай Александрович (1910— 15 марта 1975, Сверд­
ловск). В эмиграцию привезен был мальчиком. Жил в Харбине, учился
в консерватории по классу рояля. Входил в литературный круж ок
"Ч ураевка” , был его вице-председателем. Позднее переехал в Шан­
хай, зарабатывал журналистикой. В 1947 г. вернулся в СССР. Стихи
Н. Щеголева печатапись в харбинской газете "Ч ураевка", в шанхайс­
ком журнале "С егодня” , а та кж е в коллективных сборниках и в аль­

669

манахах поэтов русского Китая, таких, как “ Багульник" (1931), "Семе­
ро" (1931), "Понедельник" (1931), "Излучины" (1935), "Остров" (1946).
Лучший из дальневосточных поэтических альманахов "Остров" редак­
тировали Н. Щеголев и В. Перелешин. Предисловие к "Острову" напи­
сано Щеголевым. Стихи Щеголева были напечатаны такж е в "Числах"
(Париж) и вошли в антологию "Я корь". В 1943 г. журнал "Сегодня"
(Шанхай) напечатал его роман "Из записок одиночки".
ЩЕРБАКОВ Евгений принадлежал к поэтам послевоенного зару­
бежного поколения. Первое, известное нам. его выступление со стиха­
ми в печати относится к 1947 г., последнее — в 1951 г.. когда в издате­
льстве "Рифма" вышел его сборник "Сеет и кам ень". Единственный,
насколько можно судить, печатный отзыв о его книге принадлежит
Ю. Иваску. "Щ ербаков часто пользуется чужими поэтическими иди­
омами, — писал Иваск. — Но у него есть свои мысли, своя творческая
индивидуальность... За некоторыми его строчками чувствуется боль­
шая тема” . Стихотворения Е. Щербакова включены в антологию "Эс­
тафета".
ЩЕРБАКОВ Михаил Васильевич. Прозаик и поэт. Эмигрировал
в Китай в 1922 г. Свой путь к свободе он описал в очерке "Одиссеи без
Итаки" ("Архив русской революции", 1926, т. 18). Написал фантасти­
ческий роман "Токсин любви", повесть "Черная серия” . Писал такж е
рассказы, очерки, рецензии, воспоминания. Переводил с китайского.
Печатался во многих дальневосточных изданиях ("Врата", "Понедель­
ник", "Багульник", "Ф еникс" и др.), а та кж е в ряде европейских,
например в "Современных записках". Издал два своих поэтических
сборника: "Vitraux" (Токио. 1923) и "О тгул" (Шанхай. 1944). После
установления коммунистического режима в Китае М. Щербакову уда­
лось добраться до Франции. Жил в Париже. Покончил самоубийством
в пятидесятые годы (более точной даты у нас нет).
ЭЛЛИС Владислав Валентинович (1913. Кривой Рог — 1975, Глендэйл. Калифорния). Первое выступление со стихами — в харьковской
газете в тринадцатилетнем возрасте, когда Эллис учился в шестом
классе трудовой школы. Во время войны попал в плен, остался на
Западе. Работал в Бельгии на шахте. В 1950 г. эмигрировал в США.
Жил в Калифорнии. Работал инженером-строителем. Печатался
в "Русской мысли", "Новом русском слове", "Современнике", "Новом
журнале". Стихи В. Эллиса вошли в антологии "Содружество" и "Бе­
рега".
ЭРИСТОВ Георгий Захарьевич (6 мая 1902. Батум — ?). Детские
годы прошли в Грузии и в Петербурге. О ко * 1л классическую гим­
назию. Участвовал в Тифлисском Цехе поэтов. С 1920-х гг — в эмиг­
рации. Жил в разных странах Европы, а около 1937-го обосновался
в Италии. Преподавал в миланском Интернациональном переводчес­
ком центре русский язык и литературу. Некоторые его лекции по
русской культуре были изданы на итальянском языке. Стихи начал
писать в 1915 г., и лишь через сорок лет вышел его первый сборник
"Сонеты" (Милан, 1955). Г. Эристов — автор еще двух поэтических
книг: "Синий вечер" (Милан, 1956), "Ладья" (Париж. 1966). Его стихи
печатались в "Литературном современнике", "Гранях", "В озрож де­
нии" и "Современнике" и вошли в антологии "М уза диаспоры" и "Со­
дружество".

670

ЯНКОВСКАЯ Виктория Юрьевна. Родилась на Дальнем Востоке
в 1909 г. До 13 лет жила в имении Сидеми недалеко от Владивостока.
Вместе с партизанским отрядом отца перешла корейскую границу
и долго жила в Корее и затем десять лет в маньчжурской тайге,
в "совершенно первобытных условиях", как В. Янковская писала
в своей краткой автобиографии. Печаталась во многих дальневосточ­
ных периодических изданиях (журналы "Р уб е ж ", "П рож ектор", "Па­
рус", газета "Слово", в коллективных сборниках "Понедельник". "Ба­
гульник", "Врата” ). Переводила стихи с японского. В 1935 г. отдель­
ным изданием вышли ее путевые заметки "Это было в Корее". С 1951
по 1961 г. Жила в Чили, с 1961-го — в Калифорнии. В 1966 г. ее стихи
были напечатаны в антологии "Содружество" (Вашингтон). В 1978 г.
вышел в Нью-Йорке сборник стихов В. Янковской "По странам рассея­
ния".
ЯССЕН Ирина (ок. 1893, Ромны — 28 ноября 1957, Нью-Йорк).
Окончила с золотой медалью Ромненскую гимназию. Затем училась
в Петербурге на Высших женских курсах. По окончании курсов вер­
нулась н Ромны. Редактировала местную газету демократического
направления. В 1923 г. эмигрировала в США. Литературные интересы
проявились еще в гимназии, однако настоящая реализация творческих
возможностей началась только в 1943 г. Двадцать лет (1923— 1943)
Яссен жила вне сферы русских культурных влияний и фактически
отошла от русского языка. Лишь под воздействием военных событий
вернулся обостренный интерес к России, ее культуре, ее историчес­
ким судьбам. Литературным дебютом был поэтический сборник "Зем­
ной плен" (1944). Через два года вышла ее книга "Дальний путь".
Сближение с русскими поэтами США и Франции привело Яссен к мыс­
ли об издании первой послевоенной эмигрантской антологии. Эта
антология ("Эстафета"), включившая стихи 41 поэта-эмигранта, вышла
в 1948 г. под редакцией Вадима Андреева, Юрия Терапиано и Ирины
Яссен. Ей же обязано своим существованием издательство "Рифма",
специализировавшееся на сборниках поэтов русского зарубежья. Все­
го было издано около 30 книг и в их числе книги Яссен: "Лазурное око"
(1950). "Память сердца" (1956) и "Последние стихи" (1959).

Содержание

Вадим Крейд. О духовном опыте эмигрантской поэзии...............

5

Георгий Адамович ...................................................................................
"Еще переменится все в этой жизни. — о. да!..". "За все, за все
спасибо. За войну...". "Из голубого о к е а н а .." Н е в ы н о с и м ы
становятся сумерки...". "За слово, что помнил когда-то...". "Что
там было? Ширь закатов блеклых...". "Когда успокоится го­
род...". "Но смерть была смертью. А ночь над холмом...". "Пора
печали, юность — вечный бред...". "Ничего не забываю...**.
"Приглядываясь осторожно...".

24

Лидия Алексеева .....................................................................................
"Дни летят, летят, не уставая...” . Моей ели. "То сверкнет, то
затонет...". "Черный Данте в облетевшем скверике...". "Из нор­
ки бурундук метнулся и исчез...". "Там шурша струятся коло­
сья...". Полдень. "В садах, где прохладные астры цветут...".

28

Николай А л л ..............................................................................................
"Мне близок едкий дым крестьянской черной бани...". Невеста.
"К холодному сердцу нашел ты ключи...".

31

Амари (Михаил Ц е т л и н ).........................................................................
Утро ареста. Прогулка Николая I.

34

Дои Аминадо .............................................................................................
Шли поезда по Казанской дороге. Бабье лето. Утешительный
романс. "Спрятался месяц за тучку".

37

Ларисса Андерсен .:..................................................................................
"Огоньки... огоньки... огоньки...". Яблони цветут. "В золотистом,
зардевшемся августе...". "Лучшие песни мои не спеты ..".

40

Вадим Андреев ........................................................................................
"О кно склоняется вот так...". "Возьми прозрачный уголек.. "
"До чего ж е пленительна ночь!.Л "Ш агает рядом голубая
тень...". "Когда лиловеют вершины...".

42

Ольга Анстей .............................................................................................
"Душа проснулась, захотела пить...". "Когда весь дом причесан
и умыт...” . Волчье счастье. "Масляна в дверях, друж ок, так чего
нам супиться?..” .

45

Елена А н т о н о в а ........................................................................................
Зея. "Раскидала повсюду взоры я..." В медном руднике. "Не под
черным плащом, не с косою отточенной..." Золотая дверь.

48

Аргус (Михаил Ж елезное) ....................................................................
В селе Михайловском. Сядь, мой друг. Нет ничего любви вели­
колепней. Мой старый друг Кихот.

51

672

Алексей А ч а и р ...........................................................................................
Оттепель. Ангара. Дорога к дому. Душа звезды.

53

Екатерина Бакунина ................................................................................
Гудок. "Вспоминаю покров глазетовый..." Закат. "Из невыноси­
мого далёка..."

56

Юргис Б алтр уш а й ти с..............................................................................
Сказка. "Дышат бездной сумерки и зори..." Часы с кукушкой.

58

Константин Бальмонт ............................................................................
В черном. Цветная тропа. Златовоэдух. Дремота. Задымленные
дали.

60

Кирилл Батурин. Луна (поэма)..............................................................

63

Нонна Белавина .......................................................................................
"Каж ды й миг несет с собою чудо!..". Зеркала. "Сегодня так
отрадна тишина...". "Нет, я не вернусь умирать домой..."

65

Николай Белоцветов ..............................................................................
"И прозвучало вдруг: "Восстань!". Благовест. "Ветер гуляет по
миру...". Амарилис. Спасение.

67

Ирина Бем ..................................................................................................
"Прекрасное слово — гордость!..". "Розовеет заря, зеленеет
плетень...” . "Иногда, просыпаясь, забудешь совсем, что вой­
на..."

69

Нина Берберова ........................................................................................
"Я десять лет не открывала старой...". "Ребенок маленький
лепечет...". "Кассир спросил: Туда и обратно?..*'. Отрывок. "Ни
о вазе. Ни о розе в вазе...".

71

Родион Березов .......................................................................................
Дуга. Клубочек жизни. Меньшее зло.

74

Анна Берлин ..............................................................................................
"Ночь за оградой сада залегла..." С в е т я щ и й с я ц и ф е р б л а т .

77

Александр Биск .......................................................................................
Русь. "Проскользнул в каморку лучик...". "Простою речью ниче­
го не скажеш ь...". Шварц.

78

Андрей Блох ..............................................................................................
"Пахнет в воздухе гвоздикой..." "Мчались по мосту, словно
ракеты во тьме, поезда ..". "Мирный ресторанчик...". "Замер
вечер над долиной...". "Двери, раскрытые в сад...". "Приходи
сюда почаще...". "Она ушла от нас нежданно...".

80

Раиса Блох .................................................................................................
"Всякому в мире свое дано...". "Принесла случайная молва...".
"Помнишь: отец бывало...". "Странно, что здесь Париж...". "На­
летает ветер длиннокрылый...". "Небо благостное и жарок...".
"Полная чаша света..."

83

673

Петр Б о б р и н с ко й ......................................................................................
нО летней ночи — в метель...". "День пчелою прож уж ж ит...".
"Жили мы высокими мечтами...". "Когда внимая вою бури...".
"Умчало, пусть — о тщетной крик погони...".

86

Николай Божидар ...................................................................................
Венера. В пути. Раздумье. Раздумье.

88

Борис Б о ж н е в ...........................................................................................
"К а к вымазанное лицо...". "Неблагодарность — самый черный
грех...". "Сокрыта звучная струя...". "Средь страшной дикой
бури соловей...". "Когда в тиши гармонии наук...". "Уходит в зе­
млю глубоко скамья...” .

90

Сергей Б о н га р т .........................................................................................
Русский Парнас в рассеянии. Береза. Влюбленные лошади.

93

Александр Б р а и л о в с ки й ........................................................................
"Ты повторился, древний сказ...". "Жизнь пробежала, как в ро­
мане...". "Усталой поступью к закату...” . "Веют, веют сухо­
веи...” . Миражи. Гражданская война.

96

Александр Браславский ........................................................................
"Проходит жизнь, как торопливый снег...". "Ночной корабль
кружился подо мной...". "Люби и верь, чтоб пережить разлу­
ку...". "Когда летящий с крутизны...". "Рыдают кош ки, как боль­
ные дети...".

99

Илья Британ .............................................................................................
"Лампа под зеленым абажуром...". "Холодный черный сон запу­
щенной усадьбы...". "Время было к вечерне. Огнями заката...".
"Вербочки — нежнее детских щек...". "Птицы черными крылья­
ми хлопали...” .

101

Нина Бродская .........................................................................................
"К а к от ветра дугою согнулись недвижные ветви...". "Пусть все
просто, обыденно мило...” . "Я потеряла родину и сад...". "Стра­
шно. Безвыходно страшно. За окном топот и крики...". "Нам,
пощаженным, нам, полуспасенным...". "Если " я ” ненавидеть
свое, как тогда...” .

103

Вера Б у л и ч .................................................................................................
"Ветер по дому ходит хозяином...". Розовый воздух. "Лиловеют
прозрачные рощи...” . Ветви.

105

Иван Бунин ................................................................................................
Канарейка. "У птицы есть гнездо, у зверя есть нора...'*. Радуга.
"Зарос крапивой и бурьяном...” . "Мечты любви моей весен­
ней...". "Печаль ресниц, сияющих и черных...". Весна 1886 г.
"Льет без конца. В лесу туман...” . "В гелиотроповом свете
молний летучих...” .

108

Иван Буркин ..............................................................................................
Перед судом объектива. Кстати. Стихотворение (в котором я за­
щищаюсь от Хлебникова).

112

674

Ирина Бушман ...........................................................................................
"Когда видений призрачные сонмы...” . "Такая весомая, зримая,
даж е...” . Раздробленный сонет. "С моей души содрали кож у
заживо...".

114

Евгений Вадимов .....................................................................................
Йог. Купава. Русская культура.

116

Мария Вега ............. - ................................................................................
"М не хочется молить кого-то сквозь века...". "В окне моем
звезды и сумерки бледные...". Музыка. "К огд а остановится
поезд, полетом прозрев пургу...".

119

Владимир Вейдле ....................................................................................
Берег Искии. К
"Зачем, рассудок беспокоя...". Стихи о сти­
хах. Умирать надо в бедности.

121

Тамара Величковская ............................................................................
"В лесу мороз. А если я щекою...". "Становятся листья тише...".
Закат. "Растут два тополя. Они...” . ” В деревне, иногда вес­
ной...” . О музыке.

124

Анатолий Величковский ........................................................................
"Вот уже и нам пора проститься...” . "Солнце греет, пахнут липы
медом...". "В сугробах, словно в белых дю нах...” . "Я люблю,
когда в окош ке вьются...". "Веленью дивному послушна...".
"Когда я вижу утренний восток...” . "Ни солнца розовый вос­
ход...".

126

Владимир Верещагин .............................................................................
"К а к на экране синема...". "Пасхальный звон колоколов..." "У
одинокого вокзала...".

129

Александр Вертинский ..........................................................................
В степи молдаванской. Прощальный ужин.

130

Мария Визи ................................................................................................
“ Я не знаю, по чьему указу...’’ . "Когда потухнут на пути огни...” .
На берегу. У озера. На заре.

132

Михаил Волин ............................................................................................
"М узы ка — она не умерла...” . "Зимний вечер. К оконной ра­
ме...” . Медитация.

134

Борис Волков ............................................................................................
Пулеметчик сибирского правительства. Конец пути. В госпи­
тале.

136

Мария Волкова ........................................................................................
Воспоминанье. Шиповник. Нежность.

139

Лидия В о л ы н ц е в а ....................................................................................
Ледяные узоры. " Уже закончен круг дневных забот...” . "За
город выйти, и тихо, без цели...” . Элегия. Среди полей. "Чрез
окно, что лунными лучами...” .

141

675

Николай Воробьев ...................................
Закат. Still Cove (Спокойная бухточка).

143

Владимир Г а л ь с к о й .................................................................................
Черный город. "Это было — в Брюсселе? В Париже?..".
Bassiana. 'Т у б твоих румяных зрелый мед...". На отъезд в Аме­
рику.

146

149
Леонид Ганский .......................................................................................
"Звезды купались в асфальтовых луж ах...". "Н икто не провожал.
Никто не встретил...". "Под мертвым небом европейским...". "Нас
разделяют границы...". "Стакан вина у стойки грязной...". "Все
чище голос мой, все чище...". "Сверлит сверло сомненья...".
Вадим Г а р д н е р .........................................................................................
Завируха. "Когда я один и мне грустно...". Нюландский сонет.
Сафические строфы.

151

Карл Гершельман ...................................................................................
"Не напрасно загорелось золотое...". "Удалось однажды ро­
диться ...". "Мне кто-то подарил окно в вечерний сад...". "Сижу
над стаканом чаю...".

154

Евгений Г е с с е н .........................................................................................
"Разлуки срок уж е к концу подходит...**. "От бедности сердеч­
ной принимаем...". "С кровью тяжелой и душной...".

157

Александр Г и н г е р ....................................................................................
Сердце. Угол. Сестра.

158

Зинаида Г и п п и у с ......................................................................................
Мера. Вечноженственное. Быть может. Как он. Прорезы. Зер­
кала. Etcrnite Frcmissantc. Игра

161

Глеб Г л и н к а ...............................................................................................
Утешение. На чужбине. Освобождение. Рубикон Silentium.

165

Илья Голенищ ев-Кутузов ......................................................................
"Древний помещичий сад...". "Не говори о страшном, о род­
ном...". "Шестикрылая мучит душа...". Монмартр. "В округ волос
твоих, янтарней меда...". "За это одиночество...".

168

Алла Головина .........................................................................................
"Разобран лесок тропинками...". "От слов твоих, от памяти
моей...". "Зияющая пустота...". Северное.

171

Георгий Г о л о хв а сто в ..............................................................................
"Жаровня пышет...” . Вдохновенье. "Повеял вечер. Нежит сном
он...". "Гудит набат. Дрожат сполохи...". "Мы глухи. Плоти ткань
груба...". "Чем глуше шепот бледных будней...**. Вечер. В лесу.
"Великий Боже, длящий сроки...". Экспромт. "Под обольща­
ющей личиной...'1. "Янтарно-желтая оса...".

173

Лев Гомолицкий .......................................................................................
Бог. Любовь. Земной рай. Наше сегодня.

176

676

Михаил Г о р л и н ..........................................................................................
М ексика моего детства. "М окрою редеющей листвою...". ''Кади­
дия, Кадидия...". Шнурренлауненбург.

179

Валентин Г о р я н с ки й ................................................................................
"...И вот, я. бедный фараон...". Россия.

182

Н иколай Гронский ...................................................................................
Воспоминание. Финляндия. Поезда. "Один в снегах страны ве­
черней...".

184

Юрий Д ж анумов .......................................................................................
"Пора, пора... Рассвет как булочник...". ’’Проплывали мимо кораб­
ли...". WalseTriste. "К ак страшно, когда ты однажды...". "Прости, что
так поздно, но — было нельзя...".

187

Владимир Диксон ....................................................................................
"Вместе мы ходим иль порознь...". "Долго странствую, много
скитаю сь...". "Здесь намечено и размерено...". "Чтоб на людях
глазам быть суше...". "У детей, изгнанников и пленных...". "Об­
лаку радуются глаза мои...".

190

Евгения Димер ........................................................ ................................
Радуга. В Нью-Йоркской гавани. Виноград. На скале. Перед
зимним пейзажем Грэндма Мозес.

193

Владимир Дитерихс фон-Дитрихштейн ............................................
"Сегодня снова мы в мечтах воздушных...” . "Чудесный опыт,
внятный духу...". "Осени воздух душистый, бодрящий...". Петер­
бург. ’’Исчез навсегда безвозвратно...". "Первые листья опали...".

196

Валериан Д р я х л о в ...................................................................................
Путь. Беспечальная разлука. Другая любовь

199

Владимир Д укельский ...........................................................................
Памяти Поплавского.

202

А лексей Д ураков .....................................................................................
"Я был сияющим повесой...". "Зачем казнишь меня, Всевыш­
ний?..". "Гляж у на мир потусторонний...’’ .

204

Георгий Е в а н гу л о в ...................................................................................
Вдохновение. Выбрать свой цвет... Я ночью видел иногда...
Когда умру...

206

Николай Е в с е е в ........................................................................................
"Синее небо, прохлада...’’ . "Все та же картина пред нами...".
"Наша жизнь — очарованье...’’ . "Сохнут широкие плечи...*’ . По­
эзия. "За рекою костер полыхает...".

208

Иван Елагин ...............................................................................................
"Н ежность, видно, родилась заикой...". "Я решаю вопрос боль­
шой...". "Неслышно входит городское лето...” . "Мой век! От
стука...". "В новогоднюю ночь я к столу подойду...". "Где-то
вверху, за холмы уходя...".

211

677

Григорий Забежинский ..........................................................................
В больнице. "Тебя нет! Тебя нет, да и будешь ли?..". Молитва.
Зеркало.

215

Вячеслав Завалишин .............................................................................
"Что бросил я в обугленной России?..". Никого. С высоты в ничто.

217

Борис З а к о в и ч ...........................................................................................
"Есть непонятная услада...". "Я узнаю подчас на глубине...".
"Пахло кошатиной, с ку ко й ..Л "Мы шли домой, но вдруг сооб­
разили...". "Я шарил долго, скучно, деловито...". "Темный зал,
задумчивые лица...".

220

Владимир Злобин ....................................................................................
Остров на Сене. Уйти. Сквозняк. Дверь. "Я сам себя заколдо­
вал...". "Есть что-то странное в моих мечтах...". "О не пойму,
никогда не пойму...".

222

Вячеслав Иванов ..................................................... ................................
"Любовью сердце в нас живимо...". "Различны прежде были
меры...". "Зачем, о дали, голубея...". "Европа — утра хмурый
холод..."*. "Каникула, иль песья бесь...". "К а к в дни октябрьские
прекрасен...". "Таинник Ночи. Тютчев нежный...". "Станет шар
земной теснее...". "Вы, чьи резец, палитра, лира..."*.

225

Георгий Иванов ........................................................................................
"Начало небо меняться...". "Закроешь глаза на мгновенье...".
"Медленно и неуверенно...". "Замело тебя, счастье, снегами...".
"Это звон бубенцов издалека...". "Друг друга отражают зеркала...".
"Был замысел странно порочен...". "Эмалевый крестик в петли­
це...". "Мелодия становится цветком...". "Отвлеченной сложностью
персидского ковра...". "В ветвях олеандровых трель соловья...".

229

Юрий И в а с к ................................................................................................
Псков. "Печален, сердце, твой рассказ...". ’’ Уйти, позабыть,
замереть...". Болдино. Оахака.

232

Олег Ильинский .......................................................................................
"Ты думаешь о солнце ли, о лете...". На уступе. Новое утро.
Бесприютность. Ратисбона.

235

Владимир И л ь я ш е н ко ............................................................................
После беседы с Рабиндранатом Тагором. Малороссия Жемчуга.
"Где была ты, мне ночи даря...". Вышиванье.

238

Михаил Кантор .........................................................................................
"Я не искал забвения в вине...". "О себе не говори...’’. "Стирают
волны, набегая...". "Кажды й день в неведомые страны...” . "Дво­
ится образ твой в тревожных сновиденьях...". "Непонятный
пейзаж: это может быть море и дюны...". "'Как и ты, я не знаю,
какие нас ждут испытанья...".

241

Андрей Касим ...........................................................................................
Сочельник. Верю. Пенаты. "За древней церковью — кладби­
щенская немочь...".

243

678

Лазарь Кельберин ...................................................................................
У городских ворот. "Сестра моя. что бархатною ночью...".
"Пусть небо в жемчуг одевает тучи...” . "Словно дух. от земли
отлетающий...".

245

Дмитрий К л е н о в с к и й ..............................................................................
След жизни. Не забытое, не прощенное. "Какая-то радость (но
кто ж е)...". "То, чем сердце было пьяно...".

247

Ирина Кнорринг ........................................................................................
"Не те слова. Не те, что прежде...". "Мне холодно. Мне хочется
согреться...". "Темнота. Не светят фонари...". "Считать толково
километры...". "Просыпались глухими ночами...".

250

Д овид К н у т .................................................................................................
Мой час. Я не умру. "М еж каменных домов, меж каменных
дорог...". "Окно на полуночном полустанке...". Диалоги.

253

Дмитрий Кобяков .....................................................................................
’’Мурлычет кот — уют мещанской были...". "М остков деревянных
скользящая сырость...’’. "В почтовой конторе и сегодня так сини...".

256

Марианна Колосова ................................................................................
Бор мой... В мире мемуаров. Вцепившись в поводья...

256

Александр К о н д р а ть е в ..........................................................................
В день Покрова. "Серебрясь, блистает юная луна...". Вертоград
небесный. Земля 1. "Сестер кастальских благостыни...".

260

Владимир Корвин-Пиотровский ..........................................................
"Дождь сечет. Фонтан кирпичный...". "Когда с работы он
идет...". "Стоим, обвеянные снами...". "Налево, направо — ша­
гай без разбора...".

263

Мария Коростовец ...................................................................................
"Четвертый раз расплавленный металл...". "Темный ангел к по­
душке прильнул...’’ . "Девочка скользнула, торопливо...".

266

Федор Косаткин-Ростовский ................................................................
В бистро. Незабытое.

269

Сергей Кречетов ......................................................................................
Железный перстень. Банкир. Вожатый.

271

Христина Кроткова ..................................................................................
"Знаю: телу нужен воздух...” . "Потому что все-таки нам надо...",
"Замолкли шумы дня...". На пепелище. "Кончаем путь, глядим
кругом...".

274

Юстина Крузенш терн-П етерец.............................................................
"В каждой жизни хоть раз запевала свирель...” . Тургенев.
Донна Анна. Из цикла "Молодость".

276

Николай Кудашев ....................................................................................
Внук декабриста. Тени. Ледяной поход. Этаких мы ищем!

278

679

Галина К у з н е ц о в а ....................................................................................
"Город широких улиц...” . Турецкое кладбище. Русь. "Мне с ка ж ­
дым часом мир дороже...". 'Т орят цветы на сером камне
стен...". "В прохладной и пустынной синеве...". "Я возвращалась
в сумерки. Над садом...".

281

Антонин Ладинский ............................................... ................................
"Не камень, а карточный дом ик...". Дуб. Лирический театр.
“ Когда приходят мысли...".

284

Гизелла Лахман ..................... ................................ ..................... ...........
” В хранилище книжном Нью-Йорка...". "О коло потухшего ками­
на...". "За неделей тихо тянется неделя...". "Передохнуть... За­
дуть фонарь дорожный...". "Я в полудреме в вечность загля­
нула...*'. "Первый подснежник. Оттепель марта...*’.

287

Вячеслав Л е б е д е в ...................................................................................
Стихи о крыльях. Подзимь. Путеводитель звезд. Степной разъ­
езд. Подарок из Парижа.

289

Ираида Л е г к а я ..........................................................................................
"На городских площадях голуби и весна...". "Луна была полной
и новой...". "Мы говорим на разных язы ках...". Вид на Манхэт­
тен. Площадь Колумба. "Мы встретились в каком-то новом
мире..."

292

Михаил Лопатто .......................................................................................
"Я дни берег ревниво, как червонцы...". "Мы живем на отлете,
ка к птицы...". Тоска по родине. Звериный зов. Вечер.

295

Вера Л у р ь е .................................................................................................
На смерть Гумилева. "Разве я успела столько зла...” . "Все тот
ж е ветер мне напомнит пусть...” . На чужбине. Старый вальс.

297

Семен Луцкий ............................................................................................
"О, какие приходят слова...". Кинерет. "С кажды м днем я все
больше поэт...'*. "Есть то. что выше знанья...". Элегия.

300

Лоллий Л ь в о в ...........................................................................................
Фра Беато Анджелико в Фьезоле. На пути из Фьезоле к Боти­
челли.

303

Константин Л ь д о в ....................................................................................
В е р с а л ь . Кабилы. Букинисты.

305

Дмитрий Магула .......................................................................................
"Гаснут мысли, точно звезды в дальнем небе поутру...". Сап­
фический стих. "М ного в жизни тропинок исхожено...". "Мир
пред тобою поднимет забрало...’*. "Я шел к собору встретиться
с тобой...". Фата Моргана. "Вечное время бежит и бежит все без
устали...".

308

Сергей М аковский ...................................................................................
Июнь. Август. Ноябрь. "Зноен день, но с гор прохлада...". "Есть
на пути земном рубеж...*’ . Утишье.

311

680

Виктор М а м ч е н к о .....................................................................................
Тревога. Сон о человеке. “ Над морем ночь, огни и теплое
теченье...". Улица. "Какой проспект? Иль это Невский...".

314

Юрий Мандельштам ...............................................................................
"С колько нежности грустной...". "Поля без конца, без преде­
ла...". "Ночью, когда совершенная..." "Ну, что мне в том, что
ветряная мельница.. ". " Уже зима осталась позади...".

317

Владимир М а н с в е то в .............................................................................
Серенада. "Листья падали. И каждый с а м у р а е м . П р и з р а к .

320

Алексей М а с а и н о в ...................................................................................
Вечером в горах. "Есть мудрый мир в забытом счастье на­
шем...". Человек. Русь.

323

Мать М а р и я ................................................................................................
"Ты по-разному откинул всех...". "Вечно громоздить на встречу
встречу...". "В иж у одежды сияющий край...". "М не кажется, что
мир еще в лесах...". "Каждая мышца свинцом налита...". "Там
было молоко и мед...".

325

Ольга М ожайская ....................................................................................
Баллада о Париже. "С каж и, когда бы не во сне...". Автору
"Свидания Джима".

328

Николай М о рш е н ......................................................................................
Тюлень. "Шагаю путаной дорогой...". Многоголосый пересмешник.

331

Владимир Набоков ..................................................................................
"К а к над стихами силы средней...". "Целиком в мастерскую
высокую...". "Все, от чего оно сжимается...". "Вечер дымчат
и долог...". "Какое б счастье или горе...". "Есть сон. Он повторя­
ется, как томный...". "Зимы ли серые смыли...” .

334

Борис Н арци ссов......................................................................................
"Вечерами, ночами, в затишьи...". Два голоса. Вечер. Океания.
"Очень давно, и не в этой...". Там.

337

Анна Н е й .....................................................................................................
"Мистический, тыкеенно желтый закат...". "И эта — я. И эта
— я...*’ . Отрывок. "Прости меня, Господи, ж адную ...". "Не лей­
кой, ноктюрном Шопена...".

340

Александр Неймирок .............................................................................
"Так жить... Так жить, обманывая годы...". Берлин. К . Z. Па­
рижское утро. "Ежатся под каплями каштаны..."

342

Арсений Несмелое ...................................................................................
Ночью. Пять рукопожатий. Стихи о Харбине. "К а к чума, тревога
бродит...” . "Милый город, горд и строен...". Флейта и барабан.

345

Иван Н овгород-С еверский....................................................................
Заволочье. Орда идет. Троеручица. Таежный путь.

348

681

Борис Новосадов .....................................................................................
"Слышатся чаще и чаще...". "Живем в изгнании, и наша жизнь
тяж ка ...". "Одна поэзия, последняя стихия...". "Вчитываться
в книги надо...". "Мы, может быть, последние на свете...**. "По
следам бездомных Аонид...".

350

Василий Обухов .......................................................................................
"По вечерам тяжелые закаты...". "Не могу ни плакать, ни мо­
литься...". Сентябрь.

352

Юрий О д а р ч е н к о .................................... ..................................................
Чайная роза. "Есть совершенные картинки...’’. "На красной пло­
щади. на плахе...". "А ты, Ванюша...". "Я себя в твореньи
перерос...". "В аптеке продается вата...” . "Ж изнь исчисляют не
годами...".

354

Ирина О д о е в ц е в а .....................................................................................
"Сияет дорога райская...". "К а к ты любила зеркала...". "Над
золотою полосой заката...'*. "Но была ли на самом деле...". "Я
в руку камышек беру...” .

357

Константин Оленин .................................................................................
Пасхальная заутреня. Лампы не надо. Chanson triste.

360

Татиана О стр о ум о ва ................................................................................
"Голубеет теплый воздух...". "Громкий утренний отпуст за ноч­
ные грехи...". "Был пьян расплывчатый рассвет...’’.

362

Николай Оцуп ............................................................................................
"Не диво — радио: над океаном...". "Когда озаряемый зим­
ними...". Биография души. "К а к называется, когда...". "Истории
дальние тени...’’ . Эмигрант. "С каж и мне, что пронизывает
нас...**.

364

Всеволод Пастухов ..................................................................................
"Твоих потусторонних уст...". "Бывает предел печали...*’ . "Пада­
ет снег, мягкий и ранний...". "Ах, знаю я — не возвратить...".
"Ах, повторять мне одно лишь осталось...". "Я верен Вам. Я не
хочу Вас видеть...". "Сужается быстро дорога...".

368

Валерий П е р е л е ш и н.............................................. ................................
Сянтаньчэн. Ностальгия. Хуцинь. Extasis. Озеро любви. Благо­
дарение. Как хорошо.

371

Александр П е р ф и л ь е в ...........................................................................
"Так ласково Солнце в небе...". "С колько мне стоило горьких
усилий...". "Сильному — мощь водопада...". "Я слишком устал
для того, чтобы снами...". Плотовщики. Октябрь. Рыцари Свято­
го Духа.

375

Клавдия Пестрово ...................................................................................
Вишневый сад. "Тепло и тихо. Нет вчерашней стужи...". Тишина.
"Тени на стене... сквозь решетку сада...". Гнется. "Так вот оно
— преддверье Рая!..".

379

682

Кирилл Померанцев ................................................................................
Опять на дорогах Италии. "Близится вечер. Ну, что ж, госпо­
да. .Л "Слава Богу, теплеть начинает...*’ . "Люблю перекресточный веер...**. "Когда-нибудь...". "Войди, как бывало входила...".

382

Борис Поплавский ...................................................................................
Черная мадонна. "Розовый час проплывал над светающим ми­
ром...". "Восхитительный вечер был полон улыбок и звуков..."
"М ир был темен, холоден, прозрачен...". "Ранний вечер блестит
над дорогой...". Белое сияние.

385

Петр Потемкин .........................................................................................
Герань. Лебяжья канавка. Париж. Парочка.

389

София П р е ге л ь .........................................................................................
"В тех сугробах на гулкой окраине...". "Д ож дик осенний, подда­
кивай...". "Маленький город, уютный без меры...” . Весна в Ев­
ропе. "Улицы праздной пенное мыло...". "На заре мне больше
не снится...". "Все те ж остались в разлуке...". "Фонари исчезли
во мгле...".

391

Анна Присманова .....................................................................................
"Ж аждет влаги обугленный бор...". "Разве помнит садовник,
откинувший стекла к весне...". Сияние. Яд. Прости.

395

Георгий Раевский ....................................................................................
"Зеленая волна, зеленая трава...". "Медлительным посохом
мерно звеня." "Сгорбились прямые плечи...". "Не говори, что
в пыль и прах и дым...". Сосна. "Ты с плачем входишь в мир,
дитя...".

398

Евгений Раич .............................................................................................
"Прав анархист. В кармане кулаки...", "Последний снег, чернея,
тает...". "Да будешь ты навек благословенна!..". "Я помню пыш­
ные чертоги...".

401

Даниил Ратгауз ........................................................................................
В светлое мгновенье. "Не потому ль так ж изнь темна...". "Это
не песни, а мысли туманные...".

404

Татьяна Ратгауз .......................................................................................
Весеннее. "От нежности тяжелой не уснуть...". "Я — случайная
гостья в веселой студеной стране...".

405

Сергей Р аф ал ович...................................................................................
"Кругом поля и роща за рекою...". "Я устал — слова сказались
сами...". "Люблю уют жилых покоев...". "Не верь свидетельст­
вам простым...".

407

Сергей Рафальский .................................................................................
Версаль.

410

Мета Р о о с ...................................................................................................
"Лампадка теплится пред древнею иконой...". "Все та же аллея,
и тот же на ней...". Вечер. В поезде.

412

683

Г. Росимов (Юрий О ф р о си м о в)............................................................
"Миги — белые птицы...". "Упорный сон все чаще снится...".
"Значит, не все распято?..". "В моей шарманке скрипучей...".
"За пределом небесной черты...". "Встретились, как обычно...".
"Мы с тобою все те же...".

414

Ирина Сабурова .......................................................................................
"Быть может, в Конго — или в Аргентине...". "...И почтальон
забыл дорогу к дому...". "Горит румяным яблоком заря...".
"Одиночество, это: мысли...". "Упасть и не подняться. Не мо­
гу...". "Могла бы рассказывать много...".

417

Иван Савин ................................................................................................
"Помните? Хаты да пашни...". На Сайме. У последней черты.

419

Николай Светлов .....................................................................................
Цветок Ван-Хао. Одиночество.

421

Игорь С е в е р я н и н ......................................................................................
Не устыдись... На монастырском закате. Все они говорят об
одном. Десять лет. В деревушке у моря. Отрада приморья...
В гичке

423

Валентина Синкевич ............................................. *...............................
Плач по зверю. При свете лампы. Портрет.

427

Ольга С копиченко ...................................................................................
Памяти погибших. "Прекрасный слог старинного стиха...". "Еще
полет. К созвездьям... за созвездья...".

430

Кира Славина ............................................................................................
День поминовенья. “ Весна — в календаре, но стужа — за
окном...". У детской площадки. Незнакомец. "Жара. Накален­
ные плиты...". "Я иногда забываю...” .

432

Владимир С м о л е н с ки й ...........................................................................
"В томлении смертном, на смятой постели...". "Мы вышли ран­
ним утром...". "Лунного неба тоска и величье...” . Стансы. "Душа
во мгле проснулась...". "Я знаю, Россия погибла...".

435

Юрий Софиев ...........................................................................................
"Нас тешит память — возвращая снова...". "Поговорим впол­
голоса о жизни...". "Мы распрощались с другом на пороге...".
"Весенний день цвел свежестью чудесной...". Сен-Мало.

438

Перикл Ставров .......................................................................................
Река. Путешествие. Кафе. Фонарики. "Поворачивай дни покоро­
че...". "Все ровнее, быстрей и нежней...".

441

Николай Станюкович .............................................................................
” ...И вот упрямые топорщатся листки...” . Беженка. Городской
рассвет. Ненужное.чудо. Рожденье.

444

Любовь Столица ......................................................................................
"Порой и зелень вешняя язвит...". Незабвенное. Поминание.

447

684

Странник ....................................................................................................
Тайнодействие. Отрешение. Встреча на Родосе Песнь Назаре­
та. Сущность поэзии. "Поэзия — безмерность и покой...". Вечер­
ние звезды. Снова утро. Земля.

450

Леонид Страховский ..............................................................................
Осень. Окно. Пора. О России.

453

Глеб Струве ...............................................................................................
"Ты легким поцепуем тронешь...". Январский сонет. "Декабрь
— и веянье весны...” . "Дерев неубранного сада...’*. "Смотри: два
ястреба кружат над нами...". "Тонким кружевом кружится снег...".

455

Михаил Струве .........................................................................................
Старый Петербург. Январь в Париже.

458

Василий Сумбатов ...................................................................................
Сумерки. "Гиперборей". Град Петра. О поэзии. Власть слов. Два
моста. Памяти поэта.

461

Екатерина Таубер ....................................................................................
"Им все нипочем: ни любви, ни заботы...". "М оре цвета серебра
и стали...” . "Лишь первозданное, простое...". "О кно выходило
в чужие сады...” . "Они отдыхали от боя...". "Твой чекан, былая
Россия...". "Здесь травы сухие сжигаю т зарею...” . "Береза тихая
с атласною корой...” . "Мы идем с тобой через весь Париж...” .

464

Ольга Тельтофт .......................................................................................
"К о мне ты приходишь во сне...*'. "Ты входишь в дом,— нездеш­
ний, неземной...". Любовь. Письмо. Женщина.

467

Юрий Т ер а пи а н о .......................................................................................
"Утром, в ослепительном сиянье...” . "Сияет огнями Париж...” .
"Здесь ничто, ничто не вечно...” . "Снова ночьг бессонница пус­
тая...” . "В содружество тайное с нами...". “ Ветки устало качают­
ся...". "Глубину одиночества смерьте...". ” С озаренного востока...” .

469

Татиана Тимашева ...................................................................................
Облака. Перед закатом. Озерко. Старость. "Чарующая душу
тишина...".

472

Мария Толстая .........................................................................................
Пролог. "Рано утром в дальнюю дорогу...” . "Желтый луч пробе­
жал высоко по карнизам...” . "Тяжела резная дверь собора...” .
"Гаснет ночь, и фонари желтеют...” . "Серебро листвы в туск­
ловатом свете...".

475

Зинаида Троцкая .....................................................................................
Перед отплытием. Письмо. "Я разучилась просто веселиться...” .
"Я всегда была лишь только странница...” .

478

Юрий Трубецкой .......................................................................................
"Церковка, заросшие пригорки...” . "Парки пряжу ткут и распус­
каю т...". "Двусмысленность второстепенных деталей...". "Закат­
ный свет и тающего снега...". “ В Петербурге, давным-давно...” .

400

685

"Порой такая бешеная зависть...". "Та тень живет. И нет уж е
спасенья...” . Снег.
Николай Туроверов ................................................................................
Снег. "Помню горечь соленого ветра...". "Пущу собак. И, как
дитя, заплачет...". "Не выдаст моя кобылица...". Старый город.
"Уходили мы из Крыма...".

484

Надежда Т э ф ф и .......................................................................................
"Я сердцем кроткая была...". "Тоска, моя тоска! Я вижу день
дождливый...". "Иду по безводной пустыне...". Ля-Э-Ли! "На
острове моих воспоминаний...". Северное.

487

Татьяна Ф е с е н к о ......................................................................................
"Я заветной земли символический ком...". "М ожет, в горящем
танке...". "Мы, за руки взявшись, на горы глядели...". Чужое
лето. "Снилось: у темного входа...". "Сядь рядом. Дай руку.
Допустим...". "Когда ты спишь и долетает мерно...".

490

Борис Ф и л и п п о в .......................................................................................
"Аполлон играет на гармошке...". "Сладким клеем брызжут
почки...". "Серебряные трубы...". "На рыжих холмах золотой
виноград...". "Да, вот так. Мы будем жить на свете...". "Радост­
но встречай утро обновления...". "Пришла эстафета: довольно
шататься по свету...".

493

Михаил Форштетер ..................................................................................
Жизнь. Прага. Крестовик. Три ангела. Последнее.

496

Лидия Х а и н д р о в а .....................................................................................
"Слишком поздно приходит прозренье подчас...". "Волны ударя­
ют чаще. чаще...". "Ты выдумка, пленительная ложь...". "Рос­
сия. твой ветер привольный...". "Если кто-то запутан в изме­
не...". "Мои глаза не смогут потускнеть...". "Смотри, он наряд­
ный, уютный...".

499

Константин Халафов ............................................. ,................................
"Бывают встречи — как постигнуть нам...” . Птице-лире. "Бла­
женных слез бесценный дар...". Музе.

502

Владислав Ходасевич ............................................................................
"Вдруг из-за туч озолотило...". "Все каменное. В каменный
пролет...". "Интриги бирж, потуги наций...". Баллада. "Трудолю­
бивою пчелой...". Граммофон. Скала.

504

Алексей Холчев .......................................................................................
Не надо. В церкви. На берегу.

508

Марина Цветаева ................................. ...................................................
Наклон. "Есть час Души, как час Луны...". Лучина. "Мой пись­
менный верный стол!..". "Тридцатая годовщина...". "Обнимаю
тебя кругозором...".

512

Эмилия Ч е гри нцева.................................................................................
Бессонница. Вальс. "Зубочистки грозят, как рапиры...".

516

686

Лидия Червинская ...................................................................................
"Те, которых не осудят...” . "Раннее солнце за красною што­
рой...” . "Холодные, длинные майские дни...". " К а к в одиночной
камере рассвет...” . "Темный август. Солнца нет следа...". "Я
жду твоего возвращенья...". "Лишь мысль об одном постоян­
на...-.

518

Александр Черный ..................................................................................
"Мы с тобой два знатных иностранца". "Тех. кто страдает гордо
и угрюмо...” . "Прокуроров было слишком много...” . В Марселе.

521

Михаил Чехонин .......................................................................................
Дорога. Мама. Глоб троттер. Сердце города. Мистер Джонс.

524

Игорь Ч и н н о в .............................................................................................
"О, душа, ты полнишься осенним огнем...". "Лиловеют поган­
ки...” . "Шепчу слова, бессвязно, безотчетно...". "И луковица
— жемчужина...". "Хрустальным кристаллом...’*. "Мало-помалу,
мало-помалу...**. "Не нарушает тишины...".

527

Владимир Ш а т а л о в ..................................................................................
“ Точка схода. Уходящие рельсы...” . "Нигде..."’ . "Все случает­
ся...". Через полвека.

530

Зинаида Ш а х о в с ка я .................................................................................
Диотима — ночь. Ночью. "Ночь пришла и двери отворила...".
"Нету скучных, ни тяжелых дней...” . “ Над морем Эгейским
упала звезда золотая...". "Слушай, слушай тишину...". "Расцве­
тают цветы И в ночи...". "К а к легок ласточек полет...". "Пустое
кресло у стола...” .

532

Аглаида Ш иманская ................................................................................
"Звезды горят лучистые...” . "О кно мое на крыш у...". "Услышать
песню русскую метели...". Мать. "Ползет букаш ка, прячется
в листок...". "Не все ль равно, какие слезы...*’ .

535

Михаил Ш иповников ..............................................................................
"Над бесплодным полем...". "Не шуметь уж больше листьям...".
Сочельник. Ковыли. "В закатах, уходящих ежедневно...". "Изум­
ленно гляжу я на выси...".

537

Аглая Шишкова ........................................................................................
"Грусть наплыла... Шепнулась строфа...". "Вечер смуглый, ве­
чер лунный...” . "На знойном кладбище могилы стеснены...".
"Привал. Пригорок пригрело...".

540

Анатолий Штейгер ...................................................................................
"Всегда платить за все. За все платить сполна...". "Мы ничего
не знаем...” . "Снова осень и сердце щемит...". "Дошел и до него
уж е, увы, черед...". "Только след утихающей боли...". "Вечером
выйдем гулять по меже...". "У нас не спросят: вы грешили?.."

542

Николай Щеголев ....................................................................................
"Одно ужасное усилье...". Сирена. Обновленье. Два поезда.

545

687

Евгений Щ ербаков ...................................................................................
"Каштан расцвел, весенняя истома...” . "Осень в небо широко
раскрыта...". Фонарь. "М ы знаем будни и работу...". Кактус. "В
привычном горе мне не больно...” .

547

Михаил Щ е р б а ко в ....................................................................................
Японский храмик. Вишня.

549

Владислав Э л л и с .....................................................................................
Одиночество. Откровение. Встреча. Неповторимое.

550

Георгий Э р и с т о в .......................................................................................
Лурд. Лигея. Грусть. В гостях у Св. Франциска (Ассизи).
Misterium Magnum (Яков Беме). Утро. Мюнхен.

552

Виктория Я н к о в с к а я ............................................... ................................
Я жду... "Весенними влажными днями...". Прощание с Кореей.
"Шелестит тальник. Журчит, звенит река...” . Жизнь.

555

Ирина Яссен ...............................................................................................
Белая гора. "Свою преемственность несла...” . "Все озарилось
на мгновенье...". На берегу. "Гладь, не тронутая ветром...".
"Только солнце и море...” . Поэзия. "К а к рукой сняло уста­
л о с ть ..” .
Комментарии ..............................................................................................
Биографические сведения ....................................................................

558

561
597

ВЕРНУТЬСЯ В РОССИЮ — СТИХАМИ
Заведующий редакцией В. Е. В учети ч
Редактор Н. В. Красникова
Художественный редактор Е. А. Андрусенко
Технический редактор Е. Ю. Куликова
ИБ № 9663
ЛР № 010273 от 10. 12. 92 г.
Сдано в набор 13.09.94 Подписано в печать 02.03.95. Формат 84x1087». Бумага
книжно-журнальная офсетная. Гарнитура Т е л ь в е ти ка ". Печать офсетная.
Усл.-печ, л. 36,12. Уч.-изд. л. 36,69. Тираж 11 тыс. экз. Заказ № 345.
Российский государственный информационно-издательский
Центр ’Республика”
Комитета Российской Федерации по печати.
Издательство “ Республика".
125811, ГСП, Москва. А-47. Миусская пл., 7.

Полиграфическая фирма "Красны й пролетарий'*.
103473, Москва, Краснопролетарская, 16.